Непридуманная сказка Яна Перепечина
Больше всего на свете Ангелина хочет стать матерью. А ещё она мечтает, чтобы в жизни её лучшей подруги Александры появился, наконец, мужчина, с которым та будет счастлива. И её мечты почти сбываются. Ангелина с мужем удочеряют девочку и знакомят Александру с волонтёром Виталием, который помогает детской больнице.
И всё было бы хорошо, но в жизни Александры как происходили, так и происходят страшные события. Одна за другой гибнут две подружки её детства, а третья бесследно исчезает. Александра понимает, что, возможно, она следующая жертва. Ей предстоит самой выяснить, что же такое объединяло погибших девушек и что за таинственный мужчина появлялся в жизни каждой из них незадолго до гибели.
Непридуманная сказка
Яна Перепечина
Часть первая. Приказка. Москва, апрель 2002 года. Александр Эмерих (1)
Посвящается:
всем усыновителям,
приёмным родителям
и опекунам, которые
искренне любят своих
некровных, но родных
детей;
тем работникам
органов опеки,
больниц
и детских домов,
которые старются
помочь детям и родителям
найти друг друга и
не мешают, а изо всех сил
способствуют тому,
чтобы дети как можно скорее
оказались дома
…Когда вы знаете, как бывает
на самом деле,
тогда можно придумывать
сказку…
Айболит 66
Москва, апрель 2002 года
Александр Эмерих
Ещё из-за двери он услышал, как в квартире плачет ребёнок. Торопливо свернув телефонный разговор, – мама одного из его многочисленных маленьких пациентов хотела сообщить новости – сунул руку в карман и выудил связку ключей. Звонить не стал, Татьяне явно сейчас не до него, вон, как Тёма разошёлся. Быстро повернул ключ в замке и ввалился в квартиру.
Сразу поразили темнота и – несмотря на отчаянный рёв сына – странная, неживая тишина. Нигде не горел свет, не работал телевизор, не слышно было слов утешения и уговоров: Татьяна не убаюкивала разошедшегося Артёмку. Только плакал сын и под ногами подскуливал и вертелся, настойчиво требуя любви, нежности, внимания, а так же прогулки и еды, любимец Александра маламут Красс.
Ничего не понимая, Эмерих швырнул у дверей пакеты с продуктами, быстро разулся и, на ходу снимая куртку, бросился в детскую. Красс преданно процокал следом за хозяином. В распахнутую дверь тут же вырвался негодующий, пронзительный вопль полуторамесячного Артёма, его сына.
В растерянности дёрнувшись в сторону ванной – как же ребёнка брать грязными руками? – Александр досадливо поморщился и, плюнув на гигиену, подскочил к кроватке и вытащил взахлёб рыдающего Тёму.
- Ну-ну, сынок… маленький мой… любимый мой… мальчик мой родной… Что ты? Что, мой золотой? Кто тебя обидел?
Малыш вздрагивал всем тельцем и продолжал кричать громко и надсадно. Александр прижал сына покрепче, тыльной стороной – вроде должна быть почище – правой ладони поглаживая по спинке и почти безволосой головке.
- Тихо-тихо, Тёмушка… Ты, наверное, голодный? А где же наша мама? Куда она запропала?.. Та-нюш! Та-ня! Ты где?!
Ну, надо же! В ванне, что ли, отмокает и не слышит наших воплей? Устала, наверное, твоя бедная мама. Ну, ничего, ничего. Мы пока без неё справимся, а она пусть отдохнёт, пёрышки почистит, правда? Должны мы, мужчины, нашу единственную маму беречь или нет?.. Конечно, должны. Пошли-ка, сынок, на кухню, сейчас будем еду готовить.
Прижимая малыша к себе и безостановочно болтая обо всём, что приходило в голову и попадалось на глаза, он дошёл до тёмной кухни. Вскользь отметив, что свет в ванной не горит и не слышно звуков воды, нажал на выключатель. Вспыхнули лампочки, сразу залив всю довольно большую, уютную их кухню тёплым сиянием.
Тёма в ожидании еды притих, изредка судорожно всхлипывая.
- Где тут у нас «двоечка»? - Александр влажной салфеткой вытер руки – всё почище будут. На левую положил сына, а правой быстро достал из стерилизатора бутылочку, привычно убедившись, что она с дырочкой положенного, «второго» размера, уже автоматически – за полтора месяца набил руку – налил из термопота воды и добавил сухую смесь. Резко и сильно взболтав, сел, пристроил на коленях и сгибе левой руки сына и сунул ему бутылочку в маленький голодный ротик.
- Вот так, хорошо, мой родной, - шепнул он, заполнив смесью всю соску, чтобы малыш не глотал воздух вместе с едой.
Артёмка тут же жадно вцепился в силиконовую прозрачную соску и, успокаиваясь, затих. Его отец выдохнул, сел поудобнее и тут только заметил на столе, покрытом белой «кружевной» клеёнкой, исписанный лист бумаги. Александр подвинул записку к себе и, устало поморгав, принялся читать, с трудом понимая написанное. Красс, догадавшись, что сейчас ни любви, ни нежности, ни внимания, ни… – далее по списку – не будет, вздохнул, сел рядом и пристроил большущую тяжёлую голову на колени хозяину: проявил участие и понимание.
Александр, за эти три недели я окончательно поняла, что ты просто использовал меня. Стоило ли жить вместе почти десять лет, чтобы оказаться на положении няньки при чужом ребёнке?! Я так не хочу и не буду. Это ты ребёнка хотел, вот и получай. Мне он никто. Впрочем, ты, как выяснилось, тоже. Я отдохну, приду в себя, а потом позвоню, и решим с разводом. Обсудим раздел квартиры. Надеюсь, что дачу ты отдашь мне в качестве компенсации за десять лет и три недели кошмара. Не прощаюсь. Сам мне не звони.
Внизу стоял замысловатый росчерк. Татьяна любила выражаться и расписываться красиво. Александр снова поморгал, морщась и силясь уяснить произошедшее. Маленький Артёмка завозился, ловя ускользающую соску, которую задумавшийся отец почему-то перестал держать удобно, так, как ему, Артёму Александровичу, требовалось. Эмерих удивлённо глянул на сына, слабо улыбнулся побелевшими губами и поправил бутылочку. Малыш продолжил есть, ещё не зная, что у него теперь снова – уже во второй раз! – нет мамы, а есть только отец.
Москва, апрель 2002 года. Александр Эмерих (2)
- Мама! Да какая она мама?! – сердито хлопнула на стол стопку амбулаторных карт медсестра Антонина Сергеевна Легачёва. – Это ты – мама. И папа! А она – тьфу!
- «Мать у них был Новосельцев», - вяло прокомментировал Александр, с тоской глядя в окно, за которым бесконечный серый дождь поливал мокрые деревья. Весна на дворе меньше всего походила на саму себя, зато гораздо больше – на тоскливую глухую осень. Может, это от настроения? На душе было гадко, гаже не бывает.
- Вот именно, - категорично согласилась Антонина Сергеевна. – Так что ты, Сашенька, не тоскуй, не убивайся, справишься, выдюжишь, а там и маму найдём нашему Артёмке. Настоящую. А не эту… прости меня, Саша, я раньше молчала, но теперь скажу! Ты ведь все эти годы дурак дураком был. Слава Богу, одумался, наконец. Бросил её…
- Это не я её, а она… нас.
- И скатертью дорога! Нашёл о ком жалеть!
- Делать-то что, тёть Тонь?! – Александр глухо застонал и с силой потёр ладонями серое, под цвет дождя, лицо.
- Жить! Ну-ка, возьми себя в руки! Ты же никогда размазнёй не был. Всю жизнь боролся, и сейчас борись! – грозно рявкнула Антонина Сергеевна, его бессменная медсестра.
Доктор Эмерих работал с ней с первых дней своей практики. Седая, резкая, грозная, она досталась ему, как любила сама говаривать, «по наследству» от предыдущего районного ортопеда. И в первое время он, вчерашний выпускник и новичок в этой Богом забытой обшарпанной поликлинике, её страшно боялся, иногда ловя себя на том, что она, пожалуй, в медицине в целом и в ортопедии в частности разбирается получше него, доктора с дипломом.
Они стали работать вместе, принимая и по записи, и без записи, и после окончания рабочего дня, и знакомых, и знакомых знакомых и малознакомых и совсем незнакомых – ну не умел он отказывать и вечно рвался помогать всем и каждому! И, как оказалось, она тоже.
И как-то получилось, что вскоре и смотреть стала Антонина Сергеевна на него уже не так сердито, как поначалу, и начала улыбаться понимающе, и булочки собственного приготовления приносить, чтобы подсунуть ему во время перерыва. Они и сами не заметили, как отношения их стали совсем родственными. И ему, единственному из всех коллег, она позволила называть себя тётей Тоней. Да что там «позволила» - велела просто-таки! А он для неё навсегда стал Сашей, Сашенькой или даже Сашком. С глазу на глаз, разумеется.
Когда он защитился и решил поменять место работы, она согласилась перейти с ним. В новом, престижном, медицинском центре на него, явившегося на работу в сопровождении пожилой неласковой – впрочем, такой она была с кем угодно, но только не с пациентами и не со своим ненаглядным Сашенькой – Антонины Сергеевны, молоденькие кокетливые медсестры посмотрели удивлённо. Но вредничать не стали. Что возьмёшь с восходящей звезды?! Её, звезду то есть, сам главврач к ним перетащил, при этом нахваливал так, что им оставалось только удивляться. Так что нравится, не нравится – придётся принимать и идти на уступки.
Однако восходящее светило не капризничало, нос не задирало, особых условий не требовало, только вот решительно заявило, что работать будет со своей пенсионеркой. И ни с кем другим. Потому что молодые-перспективные звезде не нужны. А нужна только она, седая и грозная Антонина Сергеевна Легачёва, тётя Тоня…
И вот теперь его тётя Тоня приказным тоном сообщила ему, что он должен жить.
- Как жить-то, тёть Тонь? Как работать-то? Куда я Тёмика дену?
- А сейчас он где? – она мрачно порылась в своём столе и вытащила из верхнего ящика пакетик с ирисками «Кис-кис», достала несколько и незаметно подсунула поближе к нему. Александр, рассеянно перекладывавший бумаги у себя на столе, наткнулся на конфетки, несколько секунд бессмысленно поперебирал их длинными сильными пальцами и вдруг улыбнулся:
- Всё ты меня балуешь, как маленького, тёть Тонь. Я ж уже взрослый дяденька.
- Ну, дяденька, не дяденька, а сладкое в трудную минуту ещё никому не вредило. Пожуй, пожуй… - Антонина Сергеевна говорила резко, даже грубовато, чтобы скрыть свои чувства.
Александр снова улыбнулся, ласково и понимающе: он её очень любил. И знал, что и она его тоже.
- Артёмку я с утра к Рябининым отвёз. Помнишь, я тебе про них рассказывал? Меня с ними Вадька Валдайцев познакомил. Отличные ребята… - Он снова устало потёр лицо. – О чём я? А… да.. … Злата Рябинина ребёнка ждёт, уже в декрет ушла. Я им позвонил ещё вечером, а с утра пораньше зайца к ним отвёз. Но я ведь не могу его туда навечно определить! Хотя они и предложили пока у них пожить. Но Злате рожать скоро, нелегко ей с младенцем, а что потом – боюсь даже думать… Ох, Таня, Таня! Что же ты наделала?
- Александр Николаич, соберись! – снова скомандовала тётя Тоня. – Значит, делаем так. Возьму-ка я больничный, в моём возрасте это вполне объяснимо и даже полагается, и посижу пока с Артёмкой. Ты мне доверяешь?
- Доверяю, но…
- Ты уж тут как-нибудь без меня недельку перекантуешься. А там посмотрим. Или я совсем на пенсию уйду и буду нашего мальчика нянчить, или гувернантку ему за это время подыщем.
- Ко-го-о? – удивился Эмерих и не выдержал – засмеялся. Антонина Сергеевна тоже: громко и раскатисто.
- Гувернантку.
- Тёть Тонь, ты б ещё в пару к гувернантке кормилицу предложила взять и дядьку. Или кто там по статусу полагается маленькому барчуку?
- Нашему мальчику всё самое лучшее.
- Хорошо, пока пусть так. Только я без тебя не могу. Давай ещё кого-нибудь искать, вместо тебя, а?
- Поищем. Я сестре позвоню. Может, она согласится, наконец, ко мне переехать из своего Рошаля. Она у нас молодец, тебе понравится. И Артёмке тоже. Она, кстати, всю жизнь в детском доме медсестрой проработала. Вот познакомишься с ней и…
- Да я ж её видел, - перебил Александр, которому жизнь внезапно перестала казаться совсем уж конченой и беспросветной.
- Когда это?
- Да на твоём юбилее.
- А, точно! Ну, и как она тебе?
- Твоя копия, тёть Тонь.
- А то! – хулигански подмигнула ему медсестра. – Мы ж близнецы. Вот приедет Акулина, и будет у тебя полный комлект бабок Легачёвых… Мы тебя женим. Только теперь уж на хорошей девушке. А Татьяна пусть локти кусает!
- Да не будет она локти кусать… Да и ни к чему это…
- А это мы ещё посмотрим! – Антонина Сергеевна сделала устрашающее выражение лица и подбоченилась. – Посмотрим. Смеётся тот, кто смеётся последним.
Вид у неё был такой потешный, что Александр не выдержал и фыркнул против воли. Хотя смотреть в будущее ему было страшно, как никогда.
Москва, май 2002 года. Александра Катунина (1)
Наревевшись до икоты, Александра сидела на их с мамой маленькой кухне, и думала только об одном: что происходит? Что – так и растак! – происходит в её и без того не самой лёгкой жизни? А в том, что её всё происходящее касалось самым непосредственным образом, она уже не сомневалась.
- Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? – за полчаса до этого спросила, испытующе глядя на неё, Нелли Геннадиевна Зайченко, главный в их подъезде специалист по сбору и распространению информации…
Она встретила Александру, когда та вернулась от мамы домой и шла, обвешенная сумками, к дверям. Настроение было прекрасным. Саша собиралась позвонить Валдайцевым и позвать их покататься на кораблике по Москве-реке. Поэтому, да ещё и по причине врождённой приветливости Александра весело улыбнулась встреченной у подъезда соседке, поздоровалась и хотела пройти мимо. Но Нелли Геннадиевна заступила ей дорогу и грустно и торжественно изрекла, глядя на Сашу с тоской, смешанной с любопытством, во взоре:
- Вот ведь горе-то какое, Дашенька…
Совершенно не поняв, о каком таком горе идёт речь, Александра всё же на всякий случай с готовностью кивнула головой. Ну, раз вы считаете, что горе, то да, разумеется, нельзя с вами не согласиться, – так должна была расценить движение её головы Нелли Геннадиевна. Получилось удачно. Сочувственный кивок был благосклонно принят.
- Бедная девочка, - развила тему соседка, - это ведь с вашего этажа девушка погибла?
Чуть больше двух месяцев назад умерла Олеся, поэтому Александра, стараясь распрямить изрезанные ручками тяжеленных пакетов пальцы, хоть и удивилась запоздалой реакции обычно лучше всех в подъезде информированной Нелли Геннадиевны, но утвердительно вздохнула:
- Да, бедная наша Олеся, уже два месяца как…
- Нет, не Олеся. Маша.
Маша… Маша?! Маша! Если бы ей неожиданно дали под дых, Александра не так бы испугалась. Она дико взглянула на соседку и хрипло выдохнула:
- Что-о?!
- Так ты не знаешь? – заметно вдохновилась Нелли Геннадиевна.
Саша нашла в себе силы на нервное отрицательное помахивание головой.
- Она под машину попала, - старательно прикрывая возбуждение постной миной, сообщила Зайченко. – Под маршрутку. Раз – и нет человека… Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? В марте – Олеся. Теперь – Маша… И ещё одна их подружка пропала. Ну, помнишь, из соседнего подъезда Наташка, с одиннадцатого этажа. Говорят, на следующий день после смерти Марьи. Даже на похоронах не была. И до сих пор неизвестно, где она. Будто похитил кто девку…
Александре вдруг стало холодно, так холодно, как не бывает никогда даже в самом студёном январе. А тут, в тридцать градусов майской жары, вдруг ледяное омертвение – пожалуйста, получите и распишитесь. И холодящий ужас внутри и снаружи заставляет трястись поджилки…
Кто бы знал, что это такое «поджилки»? И почему они так жалко, так трусливо трясутся?
Не кажется ли странным, подозрительным?! Да она сама об этом не переставая думает вот уже два месяца кряду. Но не признаваться же в этом их главной подъездной ньюсмейкерше. Поэтому Александра, с трудом придав перекошенному и побледневшему лицу более-менее человеческое выражение, грустно посмотрела на соседку и покачала головой:
- Бог с вами, Нелли Геннадиевна. Это просто трагические совпадения. Пойду я, вы меня простите, пожалуйста, я настолько потрясена, что сил нет стоять. А тут ещё и сумки эти. – Она с трудом чуть вытянула вперёд руки, демонстрируя навешенные на них тяжеленные пакеты в количестве семи штук. – Я и лошадь, я и бык…
- А, да, иди, иди, Дашенька, - понимающе покивала женщина, снова назвав её чужим именем. Раньше Александра пыталась поправлять, но потом поняла, что бесполезно, и стала отзываться на Дашеньку. Какая, в конце концов, разница? Хоть горшком назовите, только в печь не сажайте…
Нелли Геннадиевна, почему-то выделявшая её среди других соседей и относившаяся к ней даже с некоторой симпатией, посторонилась, ткнула в домофон своей «таблеткой» и распахнула перед Александрой дверь. Саша, ещё раз кивнув ей на прощание и спиной чувствуя тяжёлый взгляд соседки, ввалилась в холодный после уличной жары подъезд, на отказывающихся идти ногах доплелась до лифта. Он приехал быстро. Но и недолгие секунды ожидания показались потрясённой Саше невыносимо бесконечными.
До своего этажа она доехала в состоянии, близком к обморочному. С трудом открыв дверь и прямо у входа бросив на пол кладь, Саша скинула мягкие туфли и села на пол, собираясь завыть от ужаса и горя. Это ей не удалось, потому как с детства ни визжать, ни громко рыдать она не умела. Но слёзы хлынули таким потоком, что Саша через пару минут бросила вытирать их, ощущая тщетность своих усилий.
Поревев минут десять и дойдя до состояния почти полного изнеможения, она, кое-как встала и с трудом доплелась до ванной, включила холодную воду и принялась пригоршнями плескать себе в лицо. Ну, вот… Завтра придётся смотреть на мир сквозь глаза-щёлочки. А опухший нос станет красноречиво сообщать всем встречным, что его хозяйка не просто немного всплакнула во время особо душещипательной сцены сериала «Дикий ангел», а долго и самозабвенно рыдала. Да ещё и спать будет невыносимо хотеться, как всегда после слёз.
Саша горько вздохнула и подняла глаза, с ужасом вглядываясь в своё отражение в зеркале:
- Что происходит? – собственный голос звучал хрипло и раздражающе. Она прокашлялась, но спрашивать вслух больше не стала. Побоялась.
Господи! Как страшно, как невыносимо страшно и совершенно непонятно!
В начале апреля, вскоре после похорон Олеси, Александра увезла на дачу маму. Лидия Георгиевна и раньше бы собралась, да снег в этом году лежал долго. И в деревне, где у них был дом, грязь всё никак не хотела просыхать. Мама звонила соседям, интересовалась, не пора ли ехать. Но те всё отговаривали. Наконец, весенний ветер подсушил последствия таяния снега, и Лидия Георгиевна уехала, взяв с Саши клятвенное обещание, что она будет приезжать как можно чаще.
Любящая дочь пообещала, но из-за работы этой треклятой, из-за дел, навалившихся со всех сторон, и никак, ну, просто совсем никак не желающих рассасываться, времени, чтобы часто навещать дачницу, не было.
Хорошо хоть в самом конце мая вырвалась на несколько дней. Погода стояла чудесная, только комаров было столько, что вечерами приходилось запираться в доме, чтобы не закусали до полусмерти. Но ошалевшую от работы и душной Москвы Александру на даче ничто не раздражало. Мама радовалась и сияла. Келли, их верная Килька, взятая ими из собачьего приюта, скакала вокруг, скуля и повизгивая. А комары… Да ну их, комаров. Ерунда всё это. Главное, мама с Килькой рядом.
Александра смотрела на них, улыбалась, как ей казалось, убедительно жизнерадостно, и думала, что, может быть, она всё-таки ошибается, что Олеська и вправду погибла случайно и что всё не так страшно. И сама себе мысленно, но от этого не менее истерично отвечала: случайно?! Не страшно?! Не так уж и страшно?! Куда уж страшнее?!
Мысли эти не покидали Сашу уже два месяца к ряду. Стоило чуть расслабиться, задуматься, и сразу возникало перед глазами бесшабашное лицо соседки Олеськи. И Саша вновь и вновь задавала себе вопрос за вопросом: что случилось, как это могло произойти и почему, почему Олеська сделала такое? Или, если это она не сама, кто сделал с ней это?
… Всё началось в самом начале весны. А ведь ничего, ровным счётом ничего, что называется «не предвещало». Просто в марте Саша в чудом выпавший выходной день возилась дома. Мама уехала к подруге, повидаться перед дачным сезоном, обещавшим быть затяжным, и обсудить тонкости выращивания рассады помидоров, перцев и баклажанов по методу Октябрины Ганичкиной.
В квартире было тихо, а в общем коридоре раздавались шаги, негромкие разговоры, и постоянно хлопала соседская дверь. Стало почему-то тревожно. Так тревожно, что вдруг совершенно непонятно откуда возникла неожиданная, страшная, дикая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?
Олеська была соседкой и приятельницей с детства. Впрочем, как и Инга с Машкой. Когда-то их дом заселили преимущественно молодыми семьями с детьми. Вот так и оказались на одной лестничной клетке пять девчонок. Десятилетние Саша Катунина и Инга Овражкова, восьмилетние Машка, младшая сестра Инги, и Олеська Ермохина и, наконец, Олеськина сестрёнка Ленка, девица четырёх лет отроду. Старшие девочки пошли в одну и ту же школу, построенную во дворе. И закономерно оказались попарно в одних и тех же классах. Саша с Ингой – в четвёртом «гэ», Машка с Олеськой – во втором «бэ». А маленькая Ленка отправилась в детский сад, находившийся как раз за их школой.
Подружками в полном смысле этого слова они, может, и не стали. Но приятельствовали очень по-доброму, часто помогали друг другу и даже болели всей толпой, впятером. Их участковый педиатр сначала удивлялась, а потом привыкла и только смеялась, входя в общий, на четыре квартиры, коридор по очередному вызову:
- О! Я вижу тут лазарет в полном составе?!
После школы пути их хоть и не разошлись совсем, но порядком разветвились. Машка вышла замуж и переехала жить в соседний дом. Инга окончила институт и тоже стала замужней дамой. И сама Александра успела сходить замуж и развестись.. Даже маленькая Ленка выросла и уехала учиться в Питер. Не потому что в Москве ничего не нашла или везде завалилась, а потому что там готовился стать морским офицером её жених.
Сама Александра окончила Финансовую академию и стала работать бухгалтером. Инга выучилась на воспитателя детского сада, а Олеська в каком-то заштатном институте получила диплом юриста. Только в отличие от Александры и Инги ни дня по специальности не проработала, предпочитая торговать на их небольшом районном рыночке женским бельём.
Вышло так, что сначала остались жить на родном одиннадцатом этаже в пятом подъезде Александра с мамой Лидией Георгиевной, родители сестёр Овражковых, которые к тому времени развелись, но разъехаться не смогли, Инга с мужем и сыном и Олеська с мамой. В четвёртой квартире, однокомнатной, иногда, между дачей и больницей, появлялась старенькая Зоя Ивановна. Но через год жильцов на их этаже снова стало больше: после свадьбы Машка Овражкова рассталась с мужем и вернулась к родителям.
Так и жили. Хорошо зная друг друга много лет, тихо, мирно, дружно, почти по-семейному, без обид и потрясений. Пока зябким, промозглым мартовским днём, когда Александра надумала взять выходной, ей не пришла вдруг в голову дичайшая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?
Нервно передёрнувшись всем телом, Саша недоброе это предчувствие прогнала. А прогнав, решительно набрала в белое пластиковое ведро тёплой воды, взяла швабру, веник и тряпку и энергично направилась мыть общий коридор.
Никакой строгой очередности у них установлено не было. Кто видел необходимость протереть полы, у кого было время, тот и драил. В тот день эту самую необходимость видела она, Саша. И, главное, время наконец-то у неё было.
Она уже заканчивала мыть скучный серый линолеум, когда дверь из лифтового холла открылась, и в коридор просочились две женщины. Они тихо прошли по мокрым полам, молча кивнув на удивлённое «здрасьте» Александры, и скрылись в квартире Ермохиных. И снова стало страшно. Вот так, практически на пустом месте.
А потом, буквально через полчаса к ней постучала тётя Настя Овражкова, мама Инги и Маши. Александра широко распахнула дверь, улыбнулась и посторонилась:
- Ой, тёть Насть, проходите, пожалуйста!
- Да я на секунду, Сань. Пришла… сообщить… У нас ведь горе – Олеська умерла.
Александра ахнула, прижав пальцы к губам. Хотя и не удивилась, потому что непонятно как, каким таким таинственным образом она уже об этом знала. Тем не менее, смерть двадцати восьмилетней здоровой женщины, подружки детства, стала страшным потрясением для них всех.
Тётя Валя Ермохина, мама Олеси и Ленки, от горя не почернела, но стала такой бледной, что казалось, будто и крови нет под её тонкой сухой кожей. Она очень похудела и тенью скользила в общем коридоре, отправляясь на работу или в магазин.
Соседи делали для неё всё, что могли. Всем этажом они старались поддержать тётю Валю, а та не замкнулась и благодарно откликалась на любое проявление их заботы.
Потихоньку жизнь стала входить в привычное русло. И стало казаться, что ничего, горе у них, конечно, но понемногу всё налаживается и скоро станет полегче. И только Александра постоянно вспоминала Олесю и никак не могла ответить себе на главный вопрос: что же произошло в тот мартовский день?
А вот теперь, через два месяца, попала под машину их Машка Овражкова. И сразу после её гибели пропала ещё одна довольно близкая подружка Олеси и Машка, Наталья Пасечкина, толстая весёлая девица. Они с Олеськой даже внешне были похожи. Только Ермохина была химически кудрявой блондинкой, а Наташка – жгучей коротко стриженной брюнеткой. Три девушки за два месяца...
Москва, май 2002 года. Александра Катунина (2)
Когда Саша с головой погрузилась в раздумья, зазвонил телефон. К счастью, негромко, а то она, глядишь, и инфаркт бы схлопотала от неожиданности – в таком плачевном состоянии были её несчастные нервы. Александра потянулась и, стараясь успокоить колотящееся в горле сердце, взяла со стола трубку и еле слышно выдавила из себя:
- Алё!
- Сань! Ляксандра! – весело пропела трубка. – Ты ли это, мой милый друг?
- Я, - выдохнула Саша и снова заплакала. В трубке недолго растерянно помолчали, потом витиевато, так, что сразу и не поймёшь – то ли сказали доброе, то ли обругали – выразились, следом что-то грохнуло, и пошли короткие гудки.
Саша, мучительно поморщившись, отнесла монотонно гудящую трубку подальше от уха и заплакала ещё горше. Оттого, что поняла: помощь идёт. Та самая помощь, которая сейчас была ей нужна больше всего на свете, без которой осталось бы только ложиться и помирать. А теперь ничего, может, всё ещё и утрясётся. Может, и помирать не придётся. Во всяком случае, пока. Потому что, как поётся в чудесной детской песенке, которую Александра обожала с детства и которая сейчас, несмотря на пережитый ужас, вдруг жизнерадостно зазвучала у неё в голове: «на медведя я, друзья, на медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, если с другом буду я, а медведь без друга».
У Александры, по счастью, такой друг, вернее, подруга был, то есть, была… И сейчас эта самая подруга – Саша знала точно – мчится к ней во весь опор, наверняка забыв переобуться, в домашних тапочках, зато прихватив чего-нибудь вкусненького для поднятия боевого духа. И Александра начала вслух, чтобы хоть немного успокоиться и скрасить ожидание, медленно считать.
На четырёхстах пятидесяти одном в дверь энергично заколотили. Одновременно со стуком повернулся ключ в замке и в маленькую их прихожую ввалился Ангел. Точнее, ввалилась. Потому что Ангел был очаровательной женщиной тридцати трёх лет отроду. Ангелиной Нарышкиной, по мужу Валдайцевой. Учительницей начальных классов. Лучшей подругой Александры Катуниной. Единственным человеком, которого Александра могла и хотела бы видеть сейчас.
Саша из-под горящих от долгих слёз век посмотрела на всклокоченные непокорные каштановые кудри Ангела, на полиэтиленовые пакеты с лоточками и баночками в руках подруги, на смешные тапочки в виде рыжих вислоухих такс (и это Саша угадала) на её точёных ногах и вслух сказала:
- Слава Богу, что ты у меня есть!
- Я у тебя есть. Это точно. Так же точно, как и то, что ты у меня сейчас будешь есть! А ну, марш мыть руки!
Ангелина всему многообразию интонационных конструкций предпочитала такую, которую её коллега и подруга Злата Рябинина шутя называла командно-приказной. Почему уж так происходило, от характера ли, от профессии – неизвестно. Но это было фактом. Тем не менее, сердиться на Ангелину за это было совершенно невозможно, поскольку была она особой невероятного обаяния. Во всяком случае, так казалось Александре, мужу Ангелины Вадиму и многочисленным друзьям, знакомым, ученикам и их родителям. Поэтому Саша лишь устало кивнула и пошлёпала босыми ногами в ванную – мыть руки, как и было приказано.
Когда она, умытая, с чистыми руками, но всё равно невыносимо несчастная, явилась на кухню, то обнаружила на столе несколько пластиковых контейнеров с салатиками, отбивными, свежим пловом и кусками многослойного сметанного тортика Ангелининого производства.
- Ты что, весь холодильник выгребла? – шмыгнула Саша носом и уселась за стол, поджав ноги под себя.
- Ага, - радостно кивнула Ангелина. Буйные кудри при этом тугими пружинками упали на лицо, сделав его моложе и трогательнее.
- А как же Вадим?
- А Вадим укатил в командировку аж на две недели. Как всегда. Бросил меня, сиротинушку, помирать от тоски. А это, - она обеими руками, будто собираясь танцевать русский народный танец, широко развела в стороны, - остатки былой роскоши. Я мужа вчера кормила в дорогу. Сегодня он улетел, а ко мне тётя Нина моя обожаемая приехала, собирается с Полинкой сидеть. Говорит, что мне развеяться надо, пока мужа дома нет… Так что лопай и докладай, сердобольная ты моя, не объешь ты своего ненаглядного Вадима и ребёнка без пригляду не оставишь… Ешь, я тебе говорю! Всё равно выбрасывать!
Против желания Александра не выдержала, рассмеялась и потянулась к вилке. Сунув в рот кусок вкуснейшей отбивной, она снова глубоко вздохнула и повторила убеждённо:
- Слава Богу, что ты у меня есть, Ангел.
- А ты у меня, - неожиданно ласково ответила подруга и улыбнулась. – Ну, рассказывай!
Александра кивнула и честно попыталась собраться с мыслями. Получилось не так чтобы очень хорошо, но она знала, что Ангелина всё поймёт как надо:
- Я сейчас… в смысле, полчаса назад встретила Нелли Геннадиевну, что вечно стоит на посту у подъезда…
- Это та твоя разговорчивая соседка? – уточнила Ангелина.
- Она…
- И что?
- А то, что она мне сказал, что Машка погибла, попала под машину.
- Овражкова? – ахнула подруга.
- Она самая. Я даже не могу к Инге и тёте Насте зайти. Что я им скажу? Машки нет, а они… они…
Ангелина молчала, зная, что Александра сама справится со слезами. Та подняла лицо к потолку, посидела так недолго и почти спокойно закончила:
- А Наташка Пасечкина следом за этим пропала. Нет её нигде, и никто не знает, что с ней. Так что теперь считай сама: Олеська, Марья, а следом и Наташка…
- Кошмарные какие совпадения... – покачала головой Ангелина.
Саша совершенно точно знала, что ни о каких совпадениях речи нет. Но пока она была не готова рассказать всё подруге. Ей просто необходимо было подумать.
К счастью, именно в этот момент у Ангелины завибрировал мобильный, чему Саша даже обрадовалась. Звонила тётя Нина, оставшаяся с Полиночкой. У девочки опять разболелся животик, она рыдала уже пятнадцать минут кряду и никак не хотела успокаиваться. Ангелина виновато посмотрела на Сашу и поднялась из-за стола. Та, стараясь скрыть облегчение, проводила подругу до дверей и глубоко задумалась.
Через пару часов она набрала знакомый номер. Долго не отвечали, но она ждала, зная, что Ангелина должна быть дома. Наконец, та сонно пробурчала в трубке:
- Да.
- Это я, мой дорогой друг. Можешь уделить мне пару минут? - виновато попросила Саша.
- Подожди, я сейчас от Поленьки отойду подальше, чтобы её не разбудить… - моментально проснулась подруга.
В трубке что-то зашуршало, звякнуло, блямкнуло, хряснуло, треснуло и грохнуло. Раздался звук, который Саша идентифицировала, как шлёпанье босых пяток по полу. Наконец, Ангелина испуганно спросила:
- Что случилось? Что-то с мамой?
- Нет-нет, прости, что напугала… Просто мне сейчас очень нужны твои уши и мозг…
- А, ну, это не проблема. Забегай, уши отстегну, мозг выну и отдам тебе. Или лучше с доставкой на дом?
- Хи, - не выдержала и прыснула Саша, - я в том смысле, что мне нужно, чтобы ты меня послушала и дала совет.
- Это мы завсегда готовы сделать.
Александра живо представила себе лохматую со сна подругу, забравшуюся с ногами на кухонный уголок и кутающуюся в полосатый зелёно-бордовый халат мужа. Она всегда носила его, если Вадим был в командировке. Сашу эта привычка Ангелины умиляла… Мысленно увидев эту чудную картину, Саша улыбнулась и начала:
- Я тебе должна кое-что рассказать. Ты об этом не знаешь ещё. Даже не знаю, с чего и начать… Тут такое дело… Вернее, не тут, а семь лет назад…
Москва, июнь 1995 года. Александра Катунина
В тот день Олеське исполнялся двадцать один год. Накануне она заявилась к Саше и радостно сообщила с порога:
- Сань, завтра идём кутить!
- Куда это? – удивилась Саша.
- Сначала в «Сказку», а потом, как карта ляжет. - Олеся засмеялась и категорично подвела итог:
- В пять зайду за тобой. Форма одежды – праздничная. Отказы не принимаются.
Саша идти не хотела. Её личная жизнь тогда сделала очередной крутой вираж. По этому поводу Александра пребывала в растрёпанных чувствах, и в назначенный день сидела у молчавшего телефона и страдала.
А потом в дверь громко нетерпеливо постучали. Грозно глянув на открывшую Сашу, крупногабаритная Олеська буквально за шкирку вытащила её из квартиры, приговаривая:
- Я ж тебя предупреждала: идём кутить! Кутить, я сказала, а не страдать в тиши квартиры! Вперёд, Сашка!
Олеська была из разряда тех людей против весёлого самоуверенного напора которых устоять невозможно. А потому Саша обречённо вздохнула, оделась и они пошли кутить. Компания была небольшая: сама именинница, Саша, Машка Овражкова и Наталья Пасечкина из соседнего подъезда.
Праздник удался. Сначала они отправились в местное кафе с классическим названием «Сказка». Там мало пьющая Александра, сгорая от любви и стремясь залить тоску, махнула рукой на трезвый образ жизни и принялась за шампанское. Потом танцевала зажигательнее всех, снова брала в руки бокал и постепенно, но неуклонно веселела. Поэтому бредовое предложение нетрезвых подружек продолжить вечер на Борисовских прудах и даже искупаться вызвало в ней несвойственный восторг и желание немедленно воплотить идею в жизнь. И они вчетвером со смехом и повизгиваниями загрузились в подошедший автобус и отправились гулять.
Вечер был жарким, даже душным. Они, выгрузившись на нужной остановке, неспешно шли вдоль дороги и дышали пылью и выхлопами, щедро отбрасываемыми и извергаемыми проезжающими автомобилями. Удовольствие было сомнительным, и Саше хотелось поскорее в тенёк и подальше от проезжей части. И она предложила не идти до широкой, многократно хоженой дорожки, а срезать путь и спуститься к пруду напрямик, по густо поросшему кустами и деревьями довольно крутому склону.
Раньше, в Сашином детстве, это место называлось Новым посёлком и являло собой рабочий район с серыми хрущовками с одной стороны улицы и частными домами со стекающими к воде огородами и запущенными старыми садами - с другой. Будто и не в Москве. Детьми они бегали в заброшенные сады рвать груши и яблоки. И теперь Саша вела всех, вспоминая то знакомое дерево, то куст, то развалины фундамента и не вполне трезво и оттого очень эмоционально умилялась им.
Спускаясь по склону, девушки разулись и шлёпали босыми ногами по траве, хохоча и нестройно распевая песни.
- Девы, мне надо до ветру, - громко сообщила не стеснительная Олеся и полезла в самые заросли, громко ломая на своём пути сухие ветки смородины.
- Иди, - милостиво махнула рукой Саша и плюхнулась на старый пенёк. Ей снова стало грустно. Она устала и неожиданно остро захотела домой. Наталья с Машкой разместились рядышком, прямо на траве, обмахиваясь сорванными сочными молодыми лопухами. Всех разморило, и они сидели тихо, не разговаривая и размышляя каждая о своём. Саша отгоняла веточкой полыни появившихся комаров и прикидывала, как бы ей отделаться от подружек и улизнуть домой. Обдумывая пути отхода, она лениво поглядывала по сторонам. И поэтому странную троицу увидела первой.
Трое парней лезли вверх по склону холма в паре десятком метров от разомлевших девиц. Лезли молча, с каким-то непонятным остервенением раздвигая кусты. И Саше стало почему-то тревожно. И хотя она узнала их – когда-то училась в одной параллели с двумя из них, а третьего неоднократно видела у них в Братееве – меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы те заметили её и подружек. Замерев, она тронула за руку Наталью и приложила палец к губам, глазами указав на парней. О чём тут же пожалела. Потому что та радостно разулыбалась и сделала попытку приподняться навстречу знакомцам. Но Саша резко дёрнула её за пояс джинсов и сурово покачала головой: не надо.
- Да я ж их знаю, - весело отозвалась не вовремя очнувшаяся от грёз Машка, - это ж Колька Мошкин, Антон Ванякин и этот… как его, Корзин Петька.
- Я тоже знаю, - приглушённо рыкнула Саша, - но зачем в нашей девичьей компании эти… совершенно не нужные нам мужчины? У нас девичник!
- Точно, - согласилась Наталья и оставила попытки поздороваться с парнями, - девичник так девичник.
- Вы это о чём? – поинтересовалась вернувшаяся, наконец, из зарослей смородины Олеся.
- Да мы Мошкина, Корзина и Ванякина сейчас видели.
- А, - легкомысленно махнула рукой Олеся, - я тоже видела.
- Из кустов? – удивилась Наташка.
- Ага, у меня был хороший обзор.
- Ну ты даёшь, Ермохина!
- Девы, ну пойдёмте уже купаться! – капризно встряла Машка. – Хватит уже о всякой ерунде языками чесать. Жарко же!
- Действительно, - согласилась забывшая уже о своём желании уйти домой и об отсутствии купальника Саша, которой сейчас и море, не то что какие-то Борисовские пруды, было бы по колено. Она легко встала с травы и двинулась дальше, на ходу приговаривая:
- Купаться! Хочу купаться! Нырять! Плескаться! Бултыхаться! Барахтаться! Совершать омовение! Освежаться!
Подружки потянулись за ней. Но до пруда они не дошли…
…Первой девушку увидела Машка, обогнавшая Сашу и двигающаяся в авангарде. Увидела, от неожиданности взвизгнула истерично и замерла. Остальные сгрудились за ней, пихаясь и пересмеиваясь.
- О! – хохотнула Олеся. – Кому-то уже даже лучше, чем нам. Хорошо мадемуазель отдохнула!
- И не говори! – поддержала её Наташка, а Маша просто засмеялась нетрезво, глядя на лежавшую под деревом девушку в лёгком красном платье.
- Эй, красавица! Ты что разлеглась? Пошли лучше с нами купаться! – именинница отличалась редким радушием и готова была пригреть всех и каждого. – Чего молчишь? Пойдём!
Девушка пошевелилась и застонала.
- Эк ты перебрала! – снова засмеялась Маша. – Ну, да мы тебе поможем, вставай уж!
Девушка опять застонала и неловко перекатилась на бок, поджав ноги к груди и свернувшись калачиком. Платье её задралось и Саша увидела грязь и длинные царапины на белой коже бёдер. Увидела и тут же обрела ясность восприятия.
- Подождите, девчонки! – она схватила подружек за руки и не дала подойти к девушке. – Я сама.
И, осторожно ступая, приблизилась, слыша, как бухает сердце в груди. Остальные замолчали, ничего ещё не понимая, но послушно выполнив команду: когда было необходимо, Саша умела говорить убедительно.
Вблизи стало понятно, что девушке было плохо, очень плохо. Не разобравшись до конца, в чём дело, Саша тем не менее приказала негромко:
- Олесь, бегом вызывать «скорую»! Быстро!.. Таксофон у магазина продуктового. У остановки сразу. В доме, на первом этаже. Знаешь?
Именинница охнула:
- Сходили покупаться! - Но с готовностью повернулась, крикнув:
- Ага, я мигом!
- Нет, погоди, - Саша уже разглядела рваный в лоскуты подол тонкого платья, неумело натянутые на стройные ноги трусики, скатавшиеся жгутом, и кровоподтёки на шее девушки, - вызывай «скорую» и милицию!
- Да ты что?! – испугалась вмиг протрезвевшая Наталья. – Даже так?!
- Да, - Саша аккуратно приподняла голову несчастной и стала легко и быстро ощупывать пальцами её голову под спутавшимися волосами. – Олеська, беги, беги скорее!
- Я с ней! – кинулась вдогонку за взбиравшейся в гору подружкой Машка.
- Давай, - согласилась Саша и торопливо полезла в сумочку за бутылочкой воды, которую носила с собой по случаю жары. Почему-то ей казалось, что нужно срочно напоить бедную девушку. Она открыла крышку и нетерпеливо махнула рукой, подзывая застывшую Наталью, - помоги!
Пить у лежавшей, очевидно, в беспамятстве несчастной, разумеется, не получалось. Горлышко голубой пластиковой бутылочки стучало ей о сжатые зубы, вода лилась мимо, по подбородку, истерзанной тонкой шее и ниже, в вырез платья. Глядя на эти мокрые дорожки и слушая причитания потрясённой Натальи, сдавленно охающей у неё за плечом, Саша чуть не плакала. Через минуту тщетных попыток она откинула бесполезную бутылочку, аккуратно положила голову девушки на заботливо подсунутую Натальей скомканную джинсовку и полезла за носовым платком. Намочив белый накрахмаленный мамой кусочек батиста, стала осторожно промокать девушке губы и бледное лицо. Наконец ресницы пострадавшей дрогнули, и она приоткрыла глаза. С минуту обводила неверным взглядом деревья, небо. Потом увидела Наталью, молча посмотрела на неё, тяжело, прерывисто задышала и пошевелила губами.
- Что? Что? – испуганно подалась к ней Саша.
Девушка глянула на неё и губы её дрогнули в подобии улыбки. Она приоткрыла их, силясь что-то сказать.
- Мы здесь. Ты не одна, - Александра совершенно не знала, что и как говорить, и поэтому лишь наклонялась ниже, чтобы несчастная видела её лицо, улыбалась ободряюще и нежно-нежно, боясь причинить боль, гладила девушку по руке.
- Катя, - вдруг еле слышно, с каким-то невероятным хрипом и скрипением, сказала девушка.
- Ты – Катя? – поняла Саша.
Та чуть заметно кивнула и устало закрыла глаза.
- Катенька… Катюша… мы поняли, ты не волнуйся, мы тебя поняли. Меня зовут Саша, а это, - она показала рукой в сторону притихшей Натальи, - Наташа. Мы тебя нашли. Сейчас милиция и «скорая» приедут. Тебе помогут, обязательно.
- Не надо… милиции не надо, - еле слышно застонала Катя.
- Как?! – ахнула Саша. – Ты что? Надо! Обязательно надо! Тебя же чуть не убили! Ты видела, кто это был?
Катя долго молчала и лишь через минуту снова чуть заметно кивнула:
- Да.
- Ты их знаешь?
- Нет… Трое… Парни… Молодые…
Вскоре вернулась запыхавшиеся Олеся и сообщила, что Машка осталась на дороге ждать милицию и «скорую».
- Молодцы, - похвалила Саша, не отводя глаз от Кати. Она лежала, закрыв глаза, но дышала ровно и изредка слабо пожимала руки Александры, которых та не отнимала. Наталья бестолково толклась рядом и время от времени сочувственно вздыхала.
Олеся неловко плюхнулась на землю рядом с Сашей и шумно прошептала ей в ухо:
- Ну, что с ней?
- На неё напали трое, - еле слышно прошелестела Александра, боясь даже словом причинить Кате лишнюю боль, - я так понимаю, что изнасиловали и треснули по голове. Ну, или в обратном порядке: сначала стукнули, потом изнасиловали. Похоже, вон тем суком били, видишь?
- Вот этой корягой? – ужаснулась Олеся. – Как она жива-то осталась?
- Не знаю. И на шею посмотри. Явно следы от пальцев…
- И? – всмотрелась в её лицо Олеська.
- Что «и»?
- Мне кажется, что ты что-то недоговариваешь.
Саша чуть отстранилась от неё, помолчала, потом тихонько положила руку Кати на траву и, прошептав: « Катюша, я на минутку, ты подожди немного», - скомандовала:
- Наташ, пойдём-ка с нами.
Втроём они отошли на несколько метров. Саша оглянулась зачем-то, потом подтащила подружек за руки поближе и тихо спросила:
- Вы поняли, кто её изнасиловал?
- Какие-то трое гадов, - голосом отличницы отчеканила Наталья.
- Вот именно, - кивнула Саша, - а кого мы видели по пути сюда?
- Мошкина, Корзина и Ванякина.
- Вот именно, - снова согласилась Александра, - троих.
- Подожди, - хрипло ахнула Олеся, - ты хочешь сказать, что они… что это они и есть те самые гады?
- Вот именно, - словно заезженная пластинка, опять повторила Саша. Ей было невыносимо противно.
- А ведь похоже на правду, - закрыла рот ладонью впечатлительная Наталья, - неужто они?!
- Они самые. Во всяком случае, это очень вероятно.
- И что нам теперь делать? – испуганно прошептала Олеся.
- Рассказать обо всём милиции, - Саша горела жаждой справедливости.
- Не, - замахала руками Олеся, - тут я пас! Я не стукачка!
- И я! – вытаращив для убедительности глаза, тоненьким голосом поддакнула Наталья.
- Были б чужие – это одно, а тут свои, знакомые, - снова затрясла головой Олеся.
- Да что ты мелешь, Ермохина?! – возмутилась Саша. – Ты на девчонку посмотри! Видишь, что они с ней сделали?! Знакомые эти. Не удивлюсь, если дубиной этой по голове дали, чтобы убить. А не только оглушить. Просто не вышло у них ничего. Или девочка крепче, чем они ожидали, оказалась. Мы должны обо всём рассказать милиции. Обо всём, - с нажимом повторила она.
- Я читала, что жертвы насилия сами часто виноваты… - вмешалась Наталья. – Вот что её сюда понесло?! Да ещё одну? Она же их спровоцировала!
- Наташ, Наташка, - задохнулась от возмущения Саша, - что ты несёшь?! Разве можно чем-нибудь оправдать вот такое?! А нас зачем сюда понесло? И с нами вполне могли вот так же…
Все помолчали: Александра сердито, Олеся с Натальей смущённо.
- Этак нам ещё и в суде выступать придётся… - нарушила тягостное молчанье именинница.
- Скорее всего.
- Я не хочу.
- Я тоже не горю желанием. Но придётся, – отрезала Саша.
Поняв, что переубедить ту не удастся, Олеся с Натальей страдальчески повздыхали, но всё же согласились с ней. Может, будь у них время, они и передумали бы. Но буквально через пару минут с дороги послышался звук сирены, сначала одной, потом, следом, другой. Саша снова вернулась к Кате и села с ней рядом, с облегчением убедившись, что та всё ещё дышит.
Дальше всё закрутилось с такой скоростью, что Саша помнила только, как доктор и вызвавшийся помочь ему молоденький милиционер, спешно уложили на носилки Катю и буквально бегом кинулись вверх по склону, туда, где ждала «скорая». Потом оставшиеся милиционеры осматривали полянку и опрашивали их с девчонками.
А потом было опознание - благодаря их показаниям насильников арестовали в тот же вечер. Домой Саша попала лишь под утро. И долго ещё не могла уснуть, вспоминая истерзанную Катю и её мучителей: Мошкина, Корзина и Ванякина. Вспоминая и не понимая, как можно из простых парней превратиться в изуверов?
Суд был строг, всех троих обвинили в изнасиловании, попытке убийства и сопротивлении полиции при задержании. Все трое получили большие сроки. Катя, к счастью, выжила, и Саша частенько вспоминала о ней, боясь представить себе, как живётся ей все эти годы, прошедшие с того страшного июньского вечера. И ещё она иногда вспоминала ненавидящие взгляды, которые бросали на них с подружками, насильники в отделении милиции и позже в суде.
Москва, август 2002 года. Александра
- То есть ты считаешь, что всё дело в том, что эти ваши насильники вышли на свободу? – Ангелина внимательно выслушала всю историю, не перебив Сашу ни разу, и теперь задумчиво задала первый вопрос.
- Да.
- Ну, вполне логично. Вы их узнали, вы сообщили о них милиции, вы выступали свидетелями на суде. Кто их знает, может, они и решили вам отмстить…
- Вот я тоже так думаю.
- Знаешь что, Сань, давай-ка я сейчас позвоню Валдайцеву, - Ангелина почему-то любила называть мужа по фамилиии, - и мы подумаем, куда тебя спрятать, пока всё не выяснится. А сами найдём какие-нибудь контакты в милиции и попробуем разузнать, как нам быть.
- Ангел, не выдумывай. Вадим пусть спит, он, бедный, и так устаёт страшно, так давай ещё мы ему даже в командировке спать будем мешать… И не надо никакой милиции. Что я им скажу? Мне ж никто не поверит… Теперь я знаю, откуда ждать опасности. А кто предупреждён…
- Да я в курсе, можешь не продолжать, - перебила её Ангелина, - тогда сделаем так. Узнай-ка адреса этих типов. Сможешь? Или Валдайцева подключить?
- Я знаю. Во всяком случае, те адреса, по которым они жили в девяносто пятом. У меня в старой школьной записной книжке есть. Они все наши, братеевские. Адрес Корзина не знаю, но могу спросить у бывших одноклассников.
- Вот и отлично, – обрадовалась Ангелина, - диктуй те, что есть, и узнай про Корзина.
- Зачем? – удивилась Саша.
- Завтра отправлюсь к ним и поговорю, разузнаю всё. Ой, нет, завтра не могу, завтра я обещала с тёть Нининой дочкой позаниматься. У неё скоро экзамены. Значит, послезавтра. Но обязательно.
- Так они тебе и сказали! – не согласилась Саша. – Спасибо тебе, мой милый друг, за то, что выслушала и помогла разобраться. Прости, что дёрнула, и давай-ка иди спать…
- Диктуй адреса! - Ангелина добавила в голос учительских ноток. Но на Александру эти её приёмчики не действовали:
- Фигушки! Если уж на то пошло, я и сама могу всё разузнать…
- Даже слышать ничего не хочу! А если ты к ним придёшь, а им только этого и надо? Предыдущие жертвы пришлось разыскивать, а последняя сама притопала. Так сказать, доставка на дом. Куда уж удобнее? Стукнут по кумполу и утопят в Городне. Ты этого хочешь? Нет уж! Ты мне пока не надоела. Так что пойдём только вместе.
Саша тихонько вздохнула и согласилась, потому что, как любила шутить сама Ангелина, против лома нет приёма. Её подруга этот вздох, разумеется, уловила, но проигнорировала. Саша прекрасно знала об этом умении Ангелины слышать только то, что хочет. И оно её не раздражало. Как, впрочем, и другие особенности подруги. Своему Ангелу она была готова простить очень многое. Ведь с того дня, как та появилась в её жизни, Саша больше не чувствовала себя одинокой, даже если мама и Килька были далеко. Теперь она знала, что одиночество ей не грозит хотя бы потому, что Ангел живёт в соседнем подъезде. И это было очень тёплое, успокоительное и обнадёживающее знание.
Москва, июль - ноябрь 2001 года. Ангелина и Александра (1)
… Саша с Ангелиной познакомились за год до этого. Вовсе не срок для дружбы. Но бывают такие случаи, когда доверие, симпатия и привязанность возникают чуть ли не одномоментно, буквально накрывают. Вот и Александру с Ангелиной накрыли.
А началось всё полном соответствии с пословицей «нет худа без добра».
Прошлой зимой у Саши попала под машину собака, умнейшая и красивейшая немецкая овчарка Элли. Махнула вдруг через дорогу, прямо под колёса автобусу. Потом Саша, много раз перебирая в голове увиденное, вспомнила, как по другой стороне улицы шёл мужчина, фигурой и походкой сильно напоминавший её умершего несколько лет назад отца. Может, Элли кинулась к нему? Или просто что-то пришло в её собачью голову?
Спасти Элли не удалось. Александра рыдала два дня, а на третий вышла на кухню и сказала маме:
- Мамик, поехали в приют, возьмём щенка.
Лидия Георгиевна дочку поддерживала почти всегда и почти во всём. Вот и тут лишь с готовностью кивнула: поехали.
В приюте, приткнувшемся к Кусковскому парку, на них из клеток смотрели десятки, если не сотни собак: больших, маленьких, взрослых и щенков. Были и породистые, но в основном, конечно, явно дворняжистых кровей. Александра, борясь с желанием взять пусть не всех, так хотя бы с десяток щенков, вопросительно посмотрела на маму. Та ответила:
- Выбирай сама. Мне совершенно всё равно.
Саша благодарно кивнула.
Пару минут они побродили между клеток. Буквально в третьей от входа радостно вилял хвостом собачий подросток, очень похожий на овчарку.
- Мы возьмём его! – сказала Александра сотруднице приюта, показывающей им питомцев.
- Это не овчарка, просто похож, - пояснила девушка.
- Я вижу, - кивнула Александра, - мелковата, лапы тонковаты, структура шерсти другая, хвост загнут… мне всё равно. Можно нам этого щенка?
- Разумеется... это девочка, - улыбнулась девушка, ей примерно пять месяцев. Она привита...
После всех формальностей счастливая Александра, прижимая к себе крупненькую уже собаку, хотела было уйти, потом повернулась и спросила:
- Я могу чем-нибудь приюту помочь?
- Конечно, - просияла сотрудница, - нам очень нужна помощь.
- Я вижу, вы в вольеры опилки засыпаете. Нужны?
- Не то слово!
- Завтра я с работы пришлю машину, у меня есть такая возможность.
- Ой, спасибо! А мы уж головы сломали, где взять. Как вы кстати спросили!
- И деньги можно дать?
- Если не сложно, перечислите, пожалуйста, на счёт, - девушка порылась в кармане синего халата и протянула бумажку, - вот реквизиты. Это хлопотнее, конечно, чем наличными, но у нас строгая отчётность.
- Я перечислю, - пообещала Александра.
По дороге домой Келли, как было решено назвать щенка, не переставая, выла, – испугалась машины.
- Да-а, она не Элли, - покачала головой Лидия Георгиевна.
- Верно подмечено. Она – Келли, – вступилась Саша за щенка.
- Ты довольна?
- Очень, мамик.
- Ну, и то хорошо.
И они зажили втроём. Потекла их обычная жизнь, которая стала гораздо счастливее оттого, что дома поселилась озорница Келли. Тогда Александра ещё не знала, какую роль сыграет в её жизни приютский щенок. Не догадывалась она и о том, что эхо добрых дел обычно отзывается в самый неожиданный момент, да ещё и так, что остаётся только диву даваться.
Москва, июль-ноябрь 2001 года. Ангелина и Александра (2)
Рано или поздно почти все, ну, или почти все счастливо женатые люди приходят к мысли, что хотят стать родителями. Ангелина и Вадим Валдайцевы в этом вопросе не отличались оригинальностью и очень, просто очень хотели детей. Ангелине был уже тридцать один год, почти тридцать два, Вадиму исполнилось тридцать пять. И буквально с дня свадьбы они были готовы к появлению в их маленькой семье ещё одного, самого главного, члена. Но это всё никак не происходило.
Ангелина, со всей свойственной ей энергией, занялась приближением счастливого дня и отправилась по врачам. Вадим тоже не прятал голову в песок, а с готовностью ходил то к генетикам, то к андрологам, то к прочим специалистам. Но те лишь разводили руками и говорили одно и то же: в вашем случае отсутствие детей – Божья воля. Потому что, будучи в репродуктивном плане людьми совершенно здоровыми, Ангелина и Вадим, тем не менее, никак не могли стать родителями. Они понимали, что прошло ещё не так много времени. Но им было не по двадцать лет, и долго ждать они не могли. А потому делали всё возможное и невозможное, чтобы у них появился ребёнок.
Красавица и умница Ангелина, привыкшая получать если не всё и сразу, то многое и довольно оперативно, страдала невыносимо. И тогда Вадим не выдержал и подарил ей щенка, крохотную рыженькую таксюшку. Не взамен всё не желающего появляться в их жизни ребёнка, а в утешение, конечно же.
Никогда ещё у Ангелины не было собаки . У них жил взрослый кот Вадима, длиннолапый здоровяк Сибарит. К нему Ангелина привязалась всей душой. Но так то был умнейший, спокойный и интеллигентный кот, а не совершенно посторонняя собака. Ангелине даже казалось, что она и не любит животных, ну, во всяком случае, уж совершенно точно в них не нуждается. И лишь Сибарит попадал, по её мнению, под катергорию «Исключения из правил».
Но коварный Валдайцев решил не отступать и тёплым июльским днём заманил жену на станцию «Отдых» в гости к знакомым его коллеги. По большому тенистому участку среди подпирающих синее летнее небо сосен бегали пять собак: боксёр, скотч-терьер, рыжая такса и две дворняжки. Хозяйка, внучка известного детского писателя, весёлая милая женщина, со смехом рассказывала, что из всей собачьей компании только лишь таксу они завели специально. Остальные четвероногие обитатели дома прибились в разное время сами.
Ангелина, чувствуя, как высоченные (она других не носила) каблуки её новых босоножек вязнут в грунтовой дорожке, и всё ещё не понимая, зачем Вадим привёз её сюда, с недоумением поглядывала на резвящихся собак. Хозяйка перехватила её взгляд, иронично улыбнулась и вопросительно посмотрела на Вадима. Тот кивнул. Хозяйка приоткрыла дверь, и тут же, словно ждали прямо у порога, на крыльцо один за другим выкатились три крошечных, не больше полутора килограммов весом каждый, рыжих комочка.
Один из таксят кубарем скатился с лестницы, подбежал к Ангелине и попытался укусить её за палец ноги. На нанесённом накануне в салоне бордовом лаке остались белые точки от остреньких частых зубок. И вдруг, совершенно не понимая себя, Ангелина присела и подхватила щенка под горячее почти лысенькое пузичко. Тот странно пах. Не псиной, как представляла себе это Ангелина, а теплом и уютом, да ещё почему-то немного яблоками. Она вдохнула этот непонятный, совершенно не собачий запах и неожиданно осознала, что больше всего на свете не хочет в этот момент опускать малыша на землю.
- А вы… будете их продавать? – робко спросила она хозяйку. Вадим глянул на неё коротко, переглянулся с внучкой писателя и многозначительно заулыбался.
Ангелина, перехватив этот взгляд, поняла, что коварный муж привёз её сюда не случайно, что это был явно продуманный и тщательно подготовленный план. Но это уже не имело ровным счётом никакого значения. Она ничего не могла и - главное - не хотела поделать. Маленький нахальный тёмно-рыжий комочек взгромоздился на её исстрадавшееся сердце и развалился там совершенно по-хозяйски, как на диване. А растерянной и очарованной Ангелине только и оставалось, что прижимать к себе щенка и робко смотреть на хозяйку в ожидании ответа.
- А вы уверены, что хотите именно таксу? – с весёлым скепсисом в голосе спросила внучка писателя.
- Да! – горячо заверила её Ангелина. – А почему вы спрашиваете?
- Ну, просто вы девушка такая… утончённая, рафинированная, гламурная, как сейчас модно говорить. Вам надо какую-нибудь диванную собачку. А такса собака хоть и маленькая, но вполне настоящая, не игрушка. С непростым характером. Её на светский раут не возьмёшь и в сумочку не сунешь. То есть сунуть-то вы, конечно, можете. Но вот будет ли там сидеть такса - это большой вопрос...
- Ангелина – учительница, - улыбнулся Вадим.
- Да-а?! – удивилась хозяйка. – Коллега, значит? Вы совершенно не похожи на педагога, скорее, на актрису или художницу какую-нибудь. В общем, на богему… Ну, для нас, учителей, такса – вполне подходящая порода. Раз учитель, то справитесь и с таким характером. Только вы учтите, маленькие таксята – это те же маленькие дети, шумные, непоседливые, громящие всё вокруг себя. Не боитесь?
- Ни капельки! – заверила её Ангелина, влюблёнными глазами глядящая на таксюшку.
- Ничуточки! – поддержал её Вадим, с обожанием смотревший на жену.
- Ну-ну, - покачала головой хозяйка, - если будет сложно – возвращайте. Мы возьмём.
- Ну, уж нет! – засмеялась Ангелина. – Ни за что!
Москва, июль-ноябрь 2001 года. Ангелина
На обратном пути таксюшка долго осваивала салон машины, умудрившись облазить совершенно все укромные места. Даже на торпеду забралась и, поддерживаемая своей новой хозяйкой, шатаясь, расхаживала по ней, стукаясь маленьким бархатным лобиком в низко нависающее стекло. Устав, наконец, она перебралась на заднее сиденье и заснула, лёжа на спинке и широко разметав в разные стороны коротенькие толстые лапки.
- Она похожа на охлаждённого цыплёнка в магазине, - засмеялась Ангелина, сидевшая вполоборота, чтобы видеть своё длинное счастье.
- … Сказала нежная хозяйка, - хмыкнул Вадим.
- Да, я нежная! Я очень нежная хозяйка! Но с чувством юмора и без розовых очков!
- Ага. Своеобразным таким чувством юмора… Давай, хозяйка, придумывай имя. Не можем же мы ребёнка всю жизнь собачкой обзывать или охлаждённым цыплёнком.
- А я уже придумала!
- И какое?
- Букс!
- Оригинальное имя для девочки.
- Это девочка?!
- Именно.
- А я думала – мальчик!
- Я и говорю – нежная хозяйка. Внимательная. Наблюдательная.
- Ой, не могу! – захохотала Ангелина. – Как же я не увидела?! Ну, даю!.. Ты знаешь, у нас на даче такая история была. Завёл наш местный пьянчужка собачку. Хорошую такую, чёрненькую. Собачка к нам часто прибегала в гости. Я её кормила, играла с ней. Как-то хозяин пришёл за щенком к нам, знал уже, что он к нам захаживает. Мой дедушка и спросил, как его зовут. Знаешь, что за кличка у собаки была?..
- Не-а. Но хочу узнать.
- Не поверишь – Мурген!
- Ка-а-ак? – Вадиму было весело подыгрывать своей жене.
- А вот так! Мур-ген!
- Ну и имечко!
- Не говори, я сначала подумала, что Пургеном пёсика кличут.
- Да уж, похоже. А почему ты сейчас про эту историю вспомнила?
- Потому что… - она снова захохотала, - потому что Мурген был девочкой! А хозяин про это не знал, и очень удивился, когда я его просветила. А собачка у него уже больше полугода к тому времени жила. Так что я ещё не самая невнимательная… Девочка Букс! Не звучит!
- Тогда как назовём?
- А давай… - она на секунду задумалась. – … Шпикачкой?
- Почему Шпикачкой? – чуть не выпустил руль Вадим.
- Ну… она так похожа… Такая длинненькая, аппетитная… Сосиской или сарделькой называть как-то... слишком в лоб. А Шпикачка весело, славно и трогательно. А коротко будем звать Шпики. Давай?
- Шпики? А что, забавно. Я не против.
- Ура! – обрадовалась Ангелина и захлопала в ладоши. Получившая имя спящая таксюшка недовольно заворочалась на заднем сиденье – не одобрила шума.
Внучка писателя оказалась права. Шпикачка уродилась сущим наказанием. С первого же дня её водворения в доме началась у Валдайцевых не жизнь, а мука мученическая. Ночами Шпики почти не спала – самозабвенно громила квартиру. Днём носилась за всеми, кого видела, и радостно кусала за ноги. Хорошо, что у Ангелины был отпуск, и она, прихватив неугомонную питомицу, отправилась на дачу. Иначе от их квартиры остались бы одни руины.
Маленькое, на тот момент всего лишь двухкилограммовое живое существо обладало поистине разрушительной силой тайфуна и ловкостью иллюзиониста Дэвида Копперфильда. Шпики просачивалась в любые дыры, умудрялась сгрызть на своём пути практически всё, но при этом безобразничала с таким увлечённым, таким развесёлым видом, что сердиться на неё не было никакой возможности.
Даже четырёхлетний рыжий кот Сибарит, любимец Вадима, и тот постепенно попал под полное влияние нахальной подселенки. Хотя сначала казалось, что они никогда не поладят.
В первый день, увидев привезённую хозяевами Шпикачку, восьмикилограммовый здоровяк Сибарит страшно испугался и убежал на балкон, где у него был домик. Два дня кот не подавал признаков жизни. Даже еду и воду ему пришлось носить в его убежище. На третий день естественные надобности вынудили его вернуться в квартиру. Но было уже поздно. За два дня Шпики полностью освоилась, обнаглела и решила, что именно она здесь полноправная хозяйка. Так Сибарит упустил власть.
Сначала они с завоевательницей ладили с трудом. Несколько раз доходило до членовредительства. Наивная и добрая Шпики сразу прониклась к коту безоговорочной симпатией. Она целыми днями приставала к нему, пытаясь вызвать на игры. Кот её игнорировал. Когда она уж особенно досаждала, он вытягивал лапу, цеплял её одним когтем за шкирку и так держал на достаточном удалении от себя. Шпики рычала и вырывалась, но ничегошеньки сделать не могла.
Зато, стоило лишь коту зазеваться на гладильной доске и опустить хвост вниз, как таксюшка совершала молниеносный прыжок и зубами дёргала Сибарита за хвост. Расслабленный кот мешком падал вниз и начинал дико орать, выражая возмущение. Тогда Шпики снова хватала его за кончик хвоста и, пыхтя и отфыркиваясь, принималась волоком таскать по квартире. В такие моменты деморализованный кот почему-то никакого сопротивления не оказывал и лишь чуть вздрагивал, когда такса перетаскивала его через порожки.
Иногда, впрочем, хозяева слышали его надрывные крики о помощи из коридора и неслись на выручку. Но потом Ангелина тихонько подсмотрела за животными и увидела, что рыжий провокатор занимается оговором. Шпики мирно сидела в отдалении, и не думая нападать, но коварный кот вдруг оглашал квартиру завываниями, призванными сообщить жестокосердным хозяевам, как страдает их рыжий питомец.
- Ах ты, безобразник! – безмерно удивилась такому коварству Ангелина. – Вот я всё Вадиму расскажу. Будет тебе за обман!
Кот покосил на неё умным янтарным глазом и, казалось, усмехнулся. Почему-то именно с этого дня в их маленькой двухкомнатной квартире воцарились мир и спокойствие. Кот и собака окончательно поладили. Сибарит, никогда не укравший для себя ни крошки, принялся таскать со столов мясо и конфеты для своей маленькой подружки. Она в ответ часами преданно вылизывала его шелковистую шкурку. И всем было хорошо.
Совершенно неожиданно для себя Ангелина полюбила гулять со Шпикачкой. Сначала она наивно выходила на прогулки так сказать в парадном виде: на каблуках и в узких юбках. Но пару раз побегав в такой одежде по газонам, тянущимся вдоль Москвы-реки в их непрестижном районе, изгваздавшись по уши, порвав любимую юбку по шву и неоднократно вляпавшись в собачьи кучки, она безропотно переоделась в джинсики и старые свитера. Даже порядком потрёпанная косуха времён её студенческой молодости пришлась ко двору.
В шесть часов утра бывшая соня, а с появлением в доме собаки вынужденный жаворонок Ангелина Валдайцева, проводив мужа на службу, отправлялась на полуторачасовую прогулку. Совершенно счастливая Шпикачка носилась по округе с невероятной для такого коротколапого создания скоростью. Ангелина следом за ней быстрым шагом «прогуливалась» по аллее вдоль реки, делая для себя открытие за открытием.
Выяснилось, что ранние прогулки значительно улучшают настроение и повышают, то, что принято называть тонусом. Любознательная Ангелина с удивлением обнаружила, что даже на экологически неблагоприятной окраине Москвы полно всякой живности: во время прогулок со Шпики она видела то ли выдру, то ли нутрию, то ли бобра, огромное количество самых разных птиц и даже двух белых лебедей, неизвестно как очутившихся в мутных водах Москвы-реки. А самое главное – оказалось, что их далеко не самый престижный район населён довольно значительным количеством собаководов. В подавляющем большинстве это были милейшие люди, общаться с которыми Ангелине очень понравилось. Именно на прогулке она и познакомилась с Александрой Катуниной, Санькой, Ляксандрой, замечательным человеком и верной подругой.
Москва, ноябрь 2000 года. Александра и Ангелина
В тот день выпал первый в жизни Шпикачки снег, и, наконец, в темноте её стало хорошо видно. Потому что на жухлой траве тёмно-рыжее маленькое тельце, к тому же невероятно шустро передвигающееся на коротких лапках, было совершенно незаметно.
Ангелина вынесла таксюшку на руках, потом аккуратно опустила её на нечищеную дорожку. Шпикачка встала на нежный, легчайший, только что выпавший на землю снег и замерла. На её длинной любопытной мордочке отчётливо читалось безграничное изумление. Она ткнулась в белое холодное покрывало носом и пошла, пошла вперёд, отфыркиваясь и чавкая. За ней в неглубоком ещё снегу оставались не отпечатки лап, а ровная канавка, будто кто-то рыл в снегу траншею.
Шпики, ошалевшая от восторга, кидалась из стороны в сторону, канавка неотступно тянулась следом. И вскоре на белом нетронутом поле появился целый лабиринт, нарисованный тёплым щенячьим пузиком.
Мимо, топая и смешно выбрасывая в разные стороны лапы, проскакал нескладный щенок дворняжки, похожий на овчарку. Тоже радовался первому в его жизни снегу. Ангелина не удержалась и протянула руку, чтобы погладить: с появлением в их с Вадимом жизни Шпикачки она вдруг обнаружила в себе горячую любовь к собакам. Щенок, промчавшийся было мимо, почувствовав ласковую руку, скользнувшую по его спине, резко сменил направление и подлетел к ней.
- Хороший, какой хороший… - Ангелина заглянула под живот щенку и поправилась, - ах, да ты тоже барышня! И как же тебя зовут, прелестное дитя?
- Прелестное дитя зовут Келли. Или просто Килькой, – сзади весело ответил девичий голос.
Ангелина обернулась и поздоровалась с подошедшей девушкой. Вот так, тёмным осенним вечером, мягко ступая по свежему снегу, и вошла неожиданно в её жизнь верная подруга Александра Катунина. А в жизнь Александры ворвался Ангел со сложным характером и неуёмной тягой оказывать помощь всем нуждающимся.
Через месяц такого вот совместного гуляния Александра с удивлением заметила, что с нетерпением ждёт вечера, чтобы снова встретить смешную кудряво лохматую темноволосую девицу, с которой было так легко болтать обо всём на свете. И уже не было и речи о том, чтобы на прогулку с Келли выходили мама или муж Саши Захар. Александра торопилась домой с работы, спешно переодевалась и почти бежала на встречу с подругой.
Удивительно быстро прошла зима, начался март. Девушки уже знали друг о друге всё, ну, или почти всё. Но, тем не менее, восьмого марта в квартире Ангелины раздался совершенно неожиданный звонок. Вадим был на работе. Поздравления иссякли ещё около обеда, и больше Ангелина никого не ждала. Но телефон, видимо, об этом не знал и надрывался изо всех сил. Ангелина, ворча, сползла с тёплого дивана, где она проверяла тетради в компании кота и Шпикачки, и с протяжным стоном сняла трубку.
Москва, март 2001. Александра Катунина (1)
- Подожди, - перебила Ангелина, - а он что, правда Захар?! Вот это имечко дали родители! Я думала, что это производное от фамилии Захаров, а ты его шутя так называешь.
- Правда, - кивнула, истерически засмеявшись, Александра. Фамилия у него тоже, не дай боже!.. О! Я уже стихами заговорила... Ты будешь смеяться…
- Не буду! Говори, какая у него фамилия? Я уже от любопытства изнемогаю.
- Ладно! Не буду интригу затягивать! Харитон!
- Что Харитон? Кто Харитон? Какой такой Харитон?– Ангелина даже оглянулась в поисках неизвестного мужчины.
- «Какой-такой павлин-мавлин?»… - горько усмехнулась Саша. – Харитон – это фамилия такая. И перестань озираться. Привыкай.
- Не может быть! Захар Харитон? Или Харитон Захар? А имя точно Захар? Или совсем наоборот? М-да, как говорит наш добрый приятель Серёга Ясенев, чудны дела Твои, Господи… Я считала, что ты Катунина. Ты тоже Харитон или оставила девичью?
- Не поверишь, я тоже Харитон.
- С ума сойти, - сердито махнула рукой Ангелина, - слушай, а у тебя фотографии его есть? А то ж я его так никогда и не видела. Человек-невидимка просто…
- Только в компе.
- Включай!
- Зачем? – вяло удивилась Саша.
- Хочу плюнуть ему в морду! Тебе компьютер очень жалко? А то ведь я весь заплюю!
- Мне ничего уже не жалко.
- Это ты брось! Ты своему Харитону, который Захар, и так уже всё отдала… Ну, кто тебя учил так расставаться? Ты что, мужчина? Дачу оставила, машину тоже, ничего из мебели и техники не взяла. Ну, и по мелочи… Даже подарки на свадьбу и то все огрёб! А как же совместно нажитое имущество? Ты ведь не сожительница какая, ты – жена! Официальная!
- Уже почти нет…
- Тьфу ты! Бессеребренница!.. А… – Ангелина махнула рукой и пригорюнилась. – Да что я тебя ругаю? Сама бы так сделала. Только знаешь что? Надо с него хотя бы машину затребовать. Ну, как ты без неё?
- Ничего я от него не хочу! Я в эту машину даже сесть не смогу, всё напоминает о… о…
- Не плакать! – рявкнула Ангелина, но тут же лицо её дрогнуло, и она тоже заревела, зло вытирая слёзы. – Сань! Ляксандра! Ну, что ж ты у меня дура-то такая? Ты ж лучше всех! Он ещё локти кусать будет! А старая машина нам и не нужна. Ну, на хрена нормальному человеку, тем более девушке, в Москве «Субурбан»? Тоже мне, техасский лимузин. Это ж сарай какой-то, а не средство передвижения! Овин! Амбар! Ангар! Эллинг! Или что там ещё… Затребуй с него что-нибудь маленькое, женское… Ну, джипик какой-нибудь. В качестве отступного. Мало, конечно, но с паршивой овцы хоть шерсти клок.
- А ты? – всхлипнула Александра.
- Что я?
- А ты бы с Вадима… ну, если, не дай Бог… тоже бы… отступное?
- Обобрала бы как липку!
- Да что ж ты врёшь-то, Ангел?! Ну, хоть передо мной-то стервой не прикидывайся! А то я не знаю, что ты дома белая и пушистая!
- Я?.. - Ангелина вдруг сдулась и кивнула обречённо. – Да… Люблю я его, Сань. Вот как последняя дура люблю! И тебя очень хорошо понимаю…
- Да я знаю… Ты прости меня… И даже не думай, а что бы там, если… Вадим тебя тоже любит. Да ещё как. А Захар меня ни дня не люби-и-и-ил… А я-то! Я-то его!.. - и она снова заплакала, ещё тоскливее и безнадёжнее.
Захар появился в её жизни некстати. Она как раз готовилась к защите диплома и меньше всего на свете искала романтических отношений. Но вышло так, как вышло. Пришёл, увидел, победил – это как раз про начало их отношений. Александра никак не ожидала от себя такой бури эмоций. И вот на тебе!
Она ни тогда, ни потом не могла понять, зачем вдруг ему сдалась. Ну, для чего? Это она шла за него замуж, изнемогая от любви. Но он? Неужели из-за денег? Александра уже тогда работала в крупном банке, зарабатывала очень хорошо, а он всё никак не мог устроиться после дефолта. Была у него своя фирмочка, да развалилась в сентябре безумного девяносто восьмого. И после этого у Захара встать на ноги никак не получалось. Всё, за что он хватался, было либо совершенно бесперспективным, либо явно незаконным. Удивительно, что он к историческому дню их встречи не попался и не сел надолго.
Александра с присущим ей энтузиазмом взялась за мужа. Вернее, тогда ещё за… нет, не жениха – речи о свадьбе не шло. За бойфренда… Ну, да… Наверное, за этого самого бойфренда. Глупое слово, но «приятель» или «друг» в данной ситуации звучат ещё глупее. А уж «любовник» - и подавно.
Знакомых у неё было пруд пруди. И обычно это она помогала всем решать проблемы. А просить для себя всегда стеснялась. Но ради Захара, драгоценного, ненаглядного Захара, она была готова землю носом рыть, лишь бы найти…
И ведь нашла! Сначала даже сама не поверила в удачу. Отличное место, сулящее рост и головокружительные перспективы. Так Захар оказался на таможне. Он как-то сразу освоился, неожиданно проявил свои лучшие качества и быстро пошёл в гору. Саша тогда им очень гордилась. И очень верила в него. Так верила, что даже как-то позабыла, что это благодаря ей Захар стал тем, кем стал. Она вообще легко делала добро и моментально забывала об этом, никогда не рассчитывая на благодарность.
В осенью двухтысячного года, Саше тогда было двадцать восемь, они всё-таки поженились. Подготовку к свадьбе взяла на себя Александра. Захар милостиво соглашался с её идеями и предложениями. Или не соглашался. И тогда она придумывала что-то новое, не веря собственному счастью: Захар, её любимый, обожаемый Захар сидит рядом и обсуждает с ней их предстоящую свадьбу.
Торжество вышло весёлым и настолько идеальным, насколько это вообще было возможно. Восторженной влюблённой Александре тогда показалось, что вот оно счастье. Молодые муж и жена, успешные, здоровые, дружные. Ну, и пусть он её не любит (себе Саша старалась не лгать)! Но полюбит, непременно! Не сможет не полюбить, она же так старается… Сейчас вот чуть-чуть на ноги встанут и родят детей, не меньше двоих! А лучше – больше. Теперь-то они могут себе позволить. И Захар обязательно будет самым лучшим отцом, обожающим своих детей. А ей он будет благодарен за них и вот тогда-то уж точно полюбит. В общем, она обольщалась ровным счётом так же, как и миллионы других влюблённых женщин...
Москва, март 2001. Александра Катунина (2)
…Ударил он её в первый раз, когда напился на дне рождения у друга. И сделал это не на пике эмоций, не в пылу ссоры (хотя и это, конечно, не оправдание), а так расчётливо, так холодно, что позднее, вспоминая, Александра только удивлялась. Просто позвал её в ванную комнату, подальше от чужих глаз. Она пошла, думая, что ему нужна какая-то помощь, закрыла дверь, обернулась к нему с вопросительной улыбкой и вдруг отлетела, отброшенная сильнейшим ударом в живот. Отлетела неудачно, оступилась в огромном помещении, упала и ударилась головой о дверь.
Раньше Александра всегда считала, что звёздочки или птички, порхающие вокруг голов стукнувшихся мультяшных героев, не более чем шутливое преувеличение. Оказалось – нет. От удара в глазах потемнело, замелькали… нет, не звёздочки и не птички, конечно, но белые пятнышки, такие частые, что на мгновение показалось, что ещё немного – и они застят всё, а она, Саша, утонет в молочной белизне.
Александра негромко вскрикнула и беспомощно стала отползать в угол. Подвернувшаяся рука не удержала, подогнулась. И Саша нелепо и жалко завалилась на бок. Захар сделал шаг вперёд. Ей тогда показалось, что это какое-то затмение, ошибка, а вот сейчас он пришёл в себя и хочет помочь ей встать. Она даже чуть приподнялась ему навстречу. Но муж ударил её снова. Теперь уже ногой, обутой в дорогой замшевый ботинок. Ударил не в полную силу, но всё равно больно и очень обидно. А потом снова и снова. Ещё и ещё.
Она хрипло вскрикивала и, ничего не говоря, пыталась всё же отползти, закрыться руками. Когда Александра сжалась и умудрилась прикрыть живот, Захар стал пинать её в спину и ниже. Жёсткие носы ботинок причиняли сильную боль. Но она даже закричать не могла: за дверью был полон дом людей, а тут она, жалкая, избитая. Стыдно, невыносимо стыдно! А тот, кого она с гордостью и любовью называла тёплым словом «муж», бил и бил её, не давая опомниться и зло, невозможно зло, тихо говорил:
- Что? Хорошо тебе, тварь?! Ты на меня глазами своими не зыркай! Молчишь? Молчи, гадина, молчи! А то за столом разговорилась. Нравится тебе быть умнее собственного мужа? Нравится, что все только на тебя и смотрят? Думаешь, я это прощу?
В дверь застучали, и хозяин дома встревожено спросил:
- Эй, Харитоны! Вы там как? Всё в порядке?
- Да, Денис, в полном, – совершенно спокойно, с милой улыбкой глядя на себя в огромное зеркало, ответил Харитон, и Александра не поверила своим глазам и ушам, – скоро выйдем.
У неё перед глазами всё ещё часто, суетливо мелькали белые точки, а потрясённое тело нестерпимо ныло. Но она потихоньку встала, опершись об итальянский унитаз. Захар с интересом исследователя смотрел на неё, сев в для чего-то стоявшее в ванной плетёное кресло. Подумалось: будто интересную бабочку изучает. Хотя нет, конечно. Какую бабочку? Муху, жалкую муху. Измученную и изувеченную, но всё ещё шевелящую лапками и пытающуюся куда-то ползти, спасаться.
Встав, наконец, Александра дрожащими руками открыла кран и стала умываться. Тщательно наложенный макияж потёк. Она молча, сосредоточенно стирала тени, тушь, помаду. Словно это могло что-то изменить. Сзади подошёл муж, и она вздрогнула всем телом, ожидая нового удара. Но он крепко взял её за плечи, повернул к себе и принялся поправлять на ней одежду, пригладил растрепавшиеся волосы и, сняв с полотенцесушителя беленькое, мягкое, вкусно пахнущее махровое полотенце, стал аккуратно вытирать ей лицо. Потом, оглядел её с ног до головы, взял за руку и вывел из ванной. Она безвольно пошла за ним. Потрясение её было столь велико, что даже сопротивляться сил не осталось.
Навстречу им попался хозяин. Он игриво посмотрел на них и многозначительно пропел:
- Шалуны! Уединились. Всё бы этим молодожёнам ото всех сбежать! У меня комната гостевая наверху готова, не хотите туда пойти?
- Нет! – ожила вдруг заледеневшая Александра.
- Ну, как хотите, - пожал плечами удивлённый её реакцией Денис, - моё дело предложить.
По пути домой она сидела, вжавшись в сиденье, и неотрывно смотрела в окно, ничего, впрочем, за ним не видя. Её никто и никогда не бил. Ни родители в детстве, ни в другие дети в садике или школе. А тут вдруг… Ни за что… И не кто-нибудь, а собственный муж, самый родной, самый близкий. В голове стучало только одно: уйти, срочно, сейчас же, пока жива, пока совсем не изувечена, ни физически, ни морально…
… Но она никуда не ушла почему-то. То ли от безволия, то ли всё-таки от любви. Хотя, какая уж тут любовь…
Он ушёл сам. Через год с небольшим того, что и семейной жизнью-то назвать невозможно. Всё это время он в полном соответствии с законами жанра пил, бил, изменял, не считая нужным ничего скрывать, пропадал в кабаках с друзьями и люто ненавидел её, Александру. Случались, правда, и мирные периоды. В один из таких редких моментов он спросил у неё:
- Ты что, меня приворожила, что ли?
- Что я, совсем с ума сошла? – ответила она, пожав плечами. – С чего ты взял?
- Ну, посуди сама. Любить я тебя не люблю. Правда, уважаю. Девка ты умная и сильная. Непонятно только, с какого перепугу со мной живёшь… Значит, любить не люблю, - он загнул мизинец, украшенный золотой печаткой.
Александра терпеть не могла никаких украшений у мужчин, кроме тех, что и украшениями-то не являлись: крестика да обручального кольца. Захар ни то, ни другое не носил, а вот печатку уважал. Она с отвращением посмотрела на его красный палец с рыжеватыми волосками и в который раз внутренне содрогнулась. И ведь любви-то уже, пожалуй, не осталось. А вот – поди ж ты! – живёт с человеком чужим и нелюбимым уже. Смотрит на него каждый день, сама себе удивляется, но ведь живёт! И самой-то себе не объяснишь, в чём дело, а уж другим и подавно.
Уже давно она стала просыпаться по ночам и подолгу лежать, чувствуя себя маленькой одинокой пылинкой в огромном мире. Когда она поняла это впервые, даже села на кровати, тяжело дыша от испытанного ужаса. Одна… Совершенно, безнадёжно одна. Тогда в её жизни ещё не появилась Ангелина, а маме рассказать обо всём было нельзя: расстроится. Да и не хотела она их свадьбы с Захаром, не нравился он ей. Но Александра настояла. Глупая, глупая Александра, самонадеянная и наивная. А теперь как к маме пойдёшь? Посыпая голову пеплом? Нет, нет, только не так!
И вот сидела она перед чужим человеком, с которым делила жизнь, и слушала.
- Любить я тебя не люблю, - снова отчётливо произнёс, загибая пальцы, Захар, будто черпая наслаждение в этих жестоких словах, - физически ты меня не привлекаешь. Детей я от тебя не хочу, - тут он приостановился, улыбнулся желчно, глядя на её окаменевшее лицо, и вновь повторил, сознавая, что бьёт в самое слабое, самое больное её место:
- Детей от тебя мне не надо. Мне вообще ничего от тебя не надо. А вот почему-то живу с тобой.
- Наверное, не нашёл ещё к кому уйти. Ты ж без прислуги не можешь.
И тут он заорал:
- Дура! Заткнись! Да что ты понимаешь, идиотка?
- Ты ж пять минут назад говорил, что я девка умная, - зачем-то съязвила она, впервые решившись огрызнуться. Сказала и замерла, понимая, что махнула красным полотнищем перед быком.
Но Захар вдруг рассмеялся хрипло:
- Всё-таки, ты действительно умная. Прав я был…
Москва, март 2001 года. Александра Катунина (3)
Пятого марта Александра пришла с работы, измученная и бледная. Захар неожиданно оказался дома. Да ещё – что уж вовсе случай небывалый – в хорошем настроении. Посмотрев на неё, он спросил:
- Что? Всё плохо?
И она, сама того от себя не ожидая, заплакала:
- На работе кошмар. Киселёв вышел на пенсию, и теперь у нас новый управляющий. Нытиков. Ты представляешь, бывают же такие фамилии.
- Ну, с такой фамилией жить нелегко. У него два варианта развития было: или стать человеком, чтобы никто про фамилию не вспоминал, или оскотиниться. Я так понимаю, что тут второй вариант.
Саша усмехнулась невесело и, кивнув, благодарно посмотрела на Захара. Он тоже улыбнулся и тепло шепнул:
- Да бросай ты всё к ляду, Сань! Я тебя прокормлю, пока ты себе чего получше не найдёшь. Вот завтра же и увольняйся.
Она тогда всю ночь не спала, пытаясь понять, что всё-таки происходит в странной её жизни. То Захар был изувером и садистом, то понимающим и чутким человеком, близким и хорошо изучившим её. От этого странного, противоречивого сочетания у неё голова шла кругом, и она совсем не знала, что делать. Но с работы на всякий случай решила не уходить, пока не найдёт что-то взамен.
Восьмого марта Захар подарил ей с самого утра маленький букетик мимозы, а потом уехал куда-то, сказав, что по делам. Вечером вернулся весёлый, довольный. Сел на кухне, ожидая, пока Александра накроет на стол и покормит его. Съев полную тарелку ленивых голубцов – а её стряпню он очень любил – благодушно откинулся на спинку стула, облизал пальцы – от этой его привычки Александру всегда мутило – поковырял зубочисткой во рту и вдруг сказал:
- Я от тебя ухожу.
Она, моя посуду, даже не сразу поняла, что он сказал, а когда осознала всё-таки, то медленно повернулась к нему и смогла спросить только:
- Ты это сейчас решил?
- Да какая разница? – моментально раздражившись, пожал он плечами.
- Мне интересно, когда ты мне предлагал работу оставить, знал ли ты уже о том, что бросишь меня. Да ещё вот так... в праздник.
Захар промолчал. Александра посмотрела на него внимательно и кивнула, горько скривив, сжав губы, чтобы удержать подступившие слёзы.
- Значит, знал. Как же ты так? Зачем ты так со мной? А если бы я потом работу не нашла?.. – она с интересом оглядела его с ног до головы. - На что бы мы с мамой жили? Как-то это… слишком, Захар. Ну, ведь даже в тебе должна быть хоть толика человека…
Он ничего не ответил, встал и вышел из кухни. Вскоре хлопнула входная дверь. А она осталась.
Саша рыдала всё у той же самой мойки, где застали её слова Захара, в компании Ангелины. Рыдала от обиды, громко, навзрыд, как плакала в последний раз лет в шесть, когда на даче у подружки соседские мальчишки стащили её любимого пластмассового пупса да ещё и, напихав внутрь песка, утопили в местном пруду.
- Сань, - страдальчески морщась, спрашивала Ангелина, - ну куда ж ты глядела? Что ж ты так? Ты же умница, красавица.
- Я не красавица!
- Ну, пусть не идеальная, Бог с тобой! Но очень, очень симпатичная!
- Ангел! Мне. Никто. Никогда. Не. Говорил. Что. Я. Красивая. Понимаешь?! Папа с мамой не считали нужным, наверное. Другие тоже. Тебя у меня тогда не было! А Захар… он сказал… И я поверила…
- Часто?
- Что часто?
- Часто говорил?
Саша вдруг совсем сдулась:
- Один раз…
- Что-о-о?! Бедная, бедная моя Санька! Всё понятно. Ты – недолюбленный ребёнок.
- Как ты сказала? Недолюбленный? Да нет… Меня любили,.. вроде бы…
- Точно тебе говорю – недолюбленный, недоласканный. Родители с утра до ночи на работе горбатились, приползали еле живые. Бабушек-дедушек у тебя не было. Приласкать ребёнка некому было. Вот тебе всё время и нужно, чтобы тебя хвалили, говорили, что ты хорошая, умная, красивая, добрая. Ты же и на работе из-за этого пашешь как проклятая и всем помогаешь всегда. Из-за гипертрофированной ответственности и доброго сердца, конечно. Но ещё и чтобы похвалили, увидели твою незаменимость. Ох, Санька, Санька моя. Бедная, хорошая, самая лучшая. Что ж мы раньше-то с тобой не встретились? Я бы тебя хвалила… И почему ты мне про Захара раньше не рассказывала? Ну, про то, что у вас всё плохо?
- Ангел, спасибо тебе. Стыдно мне было рассказывать… А ты во всём ты права, конечно. Неужели в этом-то всё и дело?
- Точно тебе говорю! В этом. У меня есть ещё одна близкая знакомая, с такими же проблемами. Оля Ясенева. Я про неё тебе рассказывала…
Саша кивнула. Историю Ясеневых она помнила (*).
- Родители ей в детстве любви не дали, так она из-за этого столько наворотила. Хорошо, они с Серёжей во время очухались. Вот и тебе пора в себя прийти. Надо уже себя начинать любить! Самой себя! Не от других эту самую любовь ждать. А просто понять, что ты чудесная, самая лучшая. Слышишь меня?! Я тебе больше киснуть не дам! Ты должна себе внушить, что ты лучше всех!
- Что-то мне это напоминает… «Самую обаятельную и привлекательную», что ли?
Они помолчали, глядя друг на друга, и вдруг захохотали, сначала истерично, на грани слёз, но потом всё веселее и радостнее.
- Будем жить, Санька! Будем жить!
- А теперь «В бой идут одни старики»!
- Ляксандра, не нервируй меня!
- А теперь «Подкидыш»!
- Молилась ли ты на ночь, Александра?
- А теперь «Отелло»!
- Уймись, Катунина!
- Ой, точно! Начну с того, что верну свою родную фамилию! И больше никогда её менять не буду.
- Не зарекайся! Я собираюсь тебя выдать замуж. И теперь удачно! А я просто так никогда и ничего не обещаю. Помяни моё слово! У меня и парень на примете есть. Золото, а не парень! Александром зовут. Он школьный друг моего Валдайцева.
- Ангел, я тебя прошу! Мне никто не нужен. Совсем никто! Не хочу я замуж, и детей не хочу. Сил моих больше ни на кого нет.
- Так, понятно. Слушать этот бред я больше не намерена, буду действовать! - Ангелина встала, полная решимости помочь подруге.
Но, разумеется, как это часто бывает, всё получилось совсем не так, как планировалось.
(*) - история Ольги и Сергея Ясеневых рассказывается в книге "А я смогу..."
Москва, май – июль 2002 года. Александр Эмерих
И началась у Александра совсем другая жизнь – без жены, но зато с ребёнком – которая неожиданно оказалась не такой уж плохой. Он даже удивлялся сначала. Казалось бы, чего ж хорошего может быть в существовании много работающего отца-одиночки с маленьким сыном? А поди ж ты! И Артёмка растёт и радует, и на работе всё неплохо, и Акулина Сергеевна, сестра-близняшка Антонины, перебралась к ним и оказалась замечательной тёткой.
Когда она только приехала, Александр немного волновался. Ну, не любил он посторонних людей в доме. В гости – пожалуйста. Но ненадолго и только в гости. А тут ведь чуть ли не навсегда, да ещё и с почти неограниченными правами няни и домоправительницы. Ему накануне её приезда даже сон приснился, кошмарно-мультипликационный. Про фрекен Бок и Малыша, который в отсутствие родителей и Карлсона вынужден в одиночку справляться с ужасной особой с явными садистскими наклонностями.
Но Акулина Сергеевна вошла следом за сестрой, улыбнулась и, увидев Артёма на руках у отца, расцвела такой искренней, такой тёплой улыбкой, что Александру сразу стало легче дышать. А уж когда она, бросив свой чемодан у порога и спешно разувшись, побежала мыть руки, прежде чем потутушкать Артёмку, аккуратист Александр и вовсе успокоился, решив, что они непременно поладят.
Они и поладили. Акулина Сергеевна быстро и незаметно вошла в их с сыном жизнь и стала её частью. Александр уже и не представлял, как это он обходился без этой активной, ловкой и весёлой немолодой женщины, любящей весь мир, детей и русские народные песни в придачу. Их она негромко напевала, готовя или убирая квартиру.
Все те дела, которые у Татьяны вызывали стойкое отвращение, Акулина делала будто играючи. Ни разу Александр не слышал от неё ни жалоб, ни ворчания. Зато шутки и присказки звучали постоянно, веселя и умиляя быстро привязавшегося к няне Эмериха. Он и сам не заметил, как месяца через два начал называть помощницу тётей Линой, целовать в седой висок перед работой и вечером и покупать ей милые «приятности и вкусности», как она сама это называла.
Подрастающий Артёмка свою «бабу Аку», как окрестила себя няня, тоже любил, с удовольствием проводил с ней время и вечерами в ожидании отца частенько засыпал не у себя в кроватке, а под боком у няни, слушая её бесконечные сказки, которых она знала великое множество.
Сама же Акулина Сергеевна, сорок лет проработавшая медсестрой в детском доме и лишь недавно вышедшая на пенсию, своей семьи не имевшая и всю себя отдававшая обделённым судьбой воспитанникам, к Артёмке и его отцу привязалась со всей страстью. Антонина Сергеевна даже подтрунивала иногда над сестрой: «Совсем с ума сошла, старая, от любви!» На это Акулина Сергеевна отшучивалась:
- И не говори! Влюбилась на старости лет! Да и сложно было не влюбиться: лучше нашего Артёмушки нет! – и дальше не могла уже остановиться, начинала взахлёб, боясь упустить важное, рассказывать о достижениях мальчика:
– Тонь, ну, ведь потрясающий парень какой растёт! Обниматься начал, ручкой шею обхватит и прижимается! И это в неполных пять месяцев! Ты представляешь?
Её сестра улыбалась и кивала, слушая. А любящей няне только это и нужно было. Она тут же вскакивала и подбегала к столу, на котором стоял компьютер, освоенный ей так быстро, что Эмерих только поражался способностям домоправительницы. В нём хранила она папки с собственноручно сделанными фотографиями Артёма. Фотографий этих было очень много – в любви к мальчику Акулина Сергеевна никакого удержу не знала. Потыкав в кнопки натруженными узловатыми пальцами, она оборачивалась к сестре:
- Нет! Ты посмотри! Каков, а? Ну, ведь чудо, что за пацан! Просто чудо! Вот тут он ложкой по кастрюле стучит, видишь?
- Вижу, вижу я.
- Нет, ты лучше смотри. Он ведь не просто стучит, он мелодию пытается отбить!
- Ну, это-то я точно увидеть не могу.
- Значит, поверь мне на слово!
- Да я верю, верю. Ох, Акуль, избалуешь ты парня нашего своим обожанием.
- Не боись. Не избалую. Это я только тебе, да Сашеньке охи-ахи свои изливаю. А Тёмочке не говорю.
- Ещё б не хватало!
- Но сложно мне как, знаешь? Он ведь сладкий такой! Такой сладкий! Ты его ямочки на щёчках видела? Я бы так и целовала! Но держусь, терплю. Целую, когда спит. Днём стараюсь не докучать ему.
- Это правильно. А то ведь так и надоесть можно.
- Да… А ведь я его так люблю. Как можно было его бросить? Да ещё и дважды?
- Он тебя тоже любит. А с Сашей нашим и тобой ему гораздо лучше, чем с этими… матерями, - утешала старшая сестра взгрустнувшую младшую, и они дружно продолжали умиляться подрастающему Артёму Александровичу Эмериху.
Москва, апрель 2002 года. Александра Катунина (1)
С того дня, когда Захар заявил, что уходит от неё, прошло больше года. Саша по-прежнему была одна и от предложений подруги познакомить её с кем-нибудь неизменно отмахивалась. И с этим глухим упрямством ничего не могла поделать даже решительная Ангелина.
В тот день Александра везла маму к подруге в Бутово. Воскресное «кольцо» радовало высокими скоростями и отрадной пустотой. Шёл нудный мелкий дождь. Ехали они не спеша – почему-то в отсутствие пробок не хотелось мчаться как на пожар – болтая о том о сём. Наверное, именно поэтому Саша издалека заметила его.
Прижавшись всем тощим, грязным телом к бетонному заграждению, разделяющему стороны широченной дороги, сидел крупный пёс. Явно ещё совсем молодой, подросток. «Как он там оказался? Собьют ведь, - растерялась Саша и в раздумье ещё снизила скорость, - что же делать?»
Не успела она принять хоть какое-нибудь решение, как перед несчастным животным, прямо в крайнем левом ряду, моргая аварийкой, остановилась белая «Хонда Си-Эр-Ви». Из неё легко выбрался молодой, хорошо одетый мужчина. Другие машины загудели ему возмущённо: чего встал?! Нарушитель весело развёл руками и что-то – Саше показалось: «Простите, дамы и господа, но у меня важное дело!» - сказал.
Ещё сама не понимая, что делает, Александра тоже включила аварийку и начала притормаживать.
- Ты что, Санька? – заволновалась мама и завертела во все стороны головой. – Что случилось?
- Ничего, ничего, мамик. Не волнуйся. Тут одному парню помочь нужно. Вернее, двоим… Ну, или парню и мохнатой девушке... Ты погоди немного, я сейчас.
- Сань, ты о чём? – вовсе всполошилась Лидия Георгиевна и снова завертелась на заднем сиденье. Но Александра уже распахнула дверцу, и в салон ворвались шум и запах «кольца». Машины мчались со свистом. И Саша решила сделать вид, что не услышала последнего вопроса мамы. Ей надо было торопиться.
Парень из «Хонды» тем временем останавливал пролетавшие машины и что-то говорил водителям тех немногих, что всё же притормаживали. На Сашиных глазах он скорее недоумённо, чем возмущённо покачал головой вслед последней из них и снова развёл руками, сам себе говоря что-то.
- Я могу вам помочь? – Александра быстро подошла сзади и постаралась перекричать шум МКАД.
- Что? – обернулся он к ней и удивлённо вскинул брови. Лицо его было усталым, будто он не спал всю ночь, и очень славным. Таким славным, что Саша даже задержала на нём взгляд чуть дольше приличного и неожиданно для себя самой улыбнулась:
- Насколько я поняла, вы хотите спасти вон того страдальца или страдалицу? – она махнула рукой в сторону по-прежнему вжимавшегося в отбойник пса. – Я готова вам помочь. Как будем действовать? Есть план?
- О Господи! – поразился парень. – Девушка, вы что, вправду остановились для того, чтобы нам помочь?!
- Ну да, - пожала плечами Саша, - командуйте.
- Приплыли… Мужики отказали, а тут девушка сама на помощь пришла. Правильно говорит тётя Тоня, что женщины – лучшие друзья, - продолжал удивляться спасатель попавших в беду собак.
Саша недоуменно посмотрела на него. Парень озорно улыбнулся и махнул рукой:
- Не обращайте внимания. Это я так, о своём. А вы не боитесь? Движение довольно сильное…
- Ему страшнее, - посмотрела в сторону несчастного животного Саша.
- Это точно. Тогда давайте так… - парень на секунду задумался. – Я пытался подойти и затащить его в машину, но он очень напуган. Я боюсь, что, когда мы к нему приблизимся, он от ужаса драпанёт через все полосы, и его собьют.
- Запросто, - согласилась Саша и энергично кивнула, чтобы даже в непрерывном шуме он понял её.
- Поэтому я хотел поставить свою машину поперёк движения, но так всё равно восемь полос не перегородить. Нужна ещё хотя бы пара машин.
- Вы для этого другие останавливали?
- Ну да.
- И что? – Саше вдруг стало одновременно грустно и весело. Весело от того, что есть такие вот чудесные парни, которые готовы испортить свою хорошую одежду и запачкать салон своей новенькой машины, чтобы спасти бродячую собаку. А грустно от того, что парни такие явно в меньшинстве. – Были далеко и надолго посланы?
- Ага, - засмеялся парень, - кто-то просто пальцем у виска покрутил, кто-то нежно и ласково высказался по поводу моих умственных способностей. И один только честно признался, что боится.
- Наплюйте, - тоже засмеялась Саша, - нас мало, но мы в тельняшках. Я тоже поставлю машину поперёк. Давайте так, вы оставьте такой зазор между вашей, - она коротко глянула на эмблему, - «Хондой» и заграждением, чтобы только-только другая машина не прошла, а я такой же сделаю между вами и мной. Вы будете гнать зверька к обочине, а я стану махать руками и останавливать те машины, которые будут стараться влезть в ту дырку, которая останется между мной и краем дороги. Идёт?
- Идёт. А не боитесь? – парень посмотрел на неё внимательно.
- Боюсь, – снова честно ответила Саша. - Но – повторюсь – он боится сильнее.
- Спасибо… - парень тепло улыбнулся ей. – А смешно вы собак называете. «Зверёк»…
- Да… я свою девицу так привыкла звать… - Саше вдруг стало неловко. – Давайте действовать, командор.
Он кивнул:
- Ну, с Богом. Приступим к операции.
Москва, апрель 2002 года. Александра Катунина (2)
«Операция» прошла без сучка и без задоринки. Если не считать этими самыми «сучками» и «задоринками» отборный мат, которым обложили спасателей некоторые недовольные. Умный пёс поняв, что движение каким-то чудом приостановлено, на полусогнутых, почти прижимая к дороге своё тощее тело, рванул в сторону обочины, вздрогнув только, когда рядом просвистела Сашина белая курточка, которой она размахивала, как флагом, останавливая машины.
Посмотрев ему вслед, Александра опустила свой импровизированный флаг, сделала книксен и послала водителям задержанных машин несколько воздушных поцелуев. Мордастый толстяк из заляпанного рыжей глиной «Москвича», который вот уже пару минут истошно орал на неё, брызжа слюной и не слушая никаких извинений и объяснений, захлопнул рот и скрылся в своей колымаге. Саше даже показалось, что она услышала стук челюсти о челюсть.
- И тебе спасибо, добрый человек! – громко крикнула она ему и быстро вскочила в свою машину. Ей почему-то было очень весело.
- Сашка! – ахнула мама, когда дочь плюхнулась за руль. – Ты почему меня с собой не взяла?! Я тырк, пырк, а сиденье не смогла сложить и выбраться не получилось!
- Вот видишь, как хорошо, что у нас машина трёхдверная. Не хватало ещё, чтобы ты тоже по «кольцу» носилась, - засмеялась Саша.
- Я твоя мать и должна быть рядом с тобой! – продолжала сердиться Лидия Георгиевна. – И вообще: вы сумасшедшие. Ты и этот парень.
- Мам, мы нормальные, – не согласилась Александра, разворачивая машину.
В этот момент раздался прерывистый гудок. Саша опустила стекло. Опустив своё и перегнувшись через пассажирское сиденье, ей весело улыбался неизвестный спаситель собак.
- Спасибо вам! – громко крикнул он. – Вы просто молодец! Я рад, что познакомился с вами…
Он хотел сказать ещё что-то. Но с заднего сиденья протянулась женская рука, властно похлопала его по плечу, и раздался раздражённый высокий голос:
- Да поедем мы, наконец?! Или ты так и будешь с этой полоумной расшаркиваться?
Парень недовольно оглянулся, но промолчал. Потом снова посмотрел на Сашу и, грустно и виновато улыбнувшись, повторил:
- Я рад, что познакомился с вами… Извините меня…
Мимо промчался грузовик, и Саша не услышала его, но поняла. Ей было его страшно жаль. Такого доброго, славного и… слабого, очевидно. Раз позволяет так обращаться с собой какой-то фифе. А, может, совсем наоборот. Доброго, сильного настоящего мужчину и потому снисходительного к чужим слабостям… Конечно, не слабого. Слабый бы не стал спасать никому не нужную дворнягу…
- Я тоже рада, - в ответ подбадривающе улыбнулась она и помахала ему рукой...
- Так вот, Сань, - преувеличенно бодро продолжила прерванный разговор мама. – Этот сын Лизы…
- Мам, давай не будем, - поморщилась Саша, - этот сын Лизы и тот племянник Кати, а так же внук Амалии Германовны и иже с ними мне не нужны. Давай закроем эту тему. Они совершенно не мои люди.
- Не твои, - рассердилась Лидия Георгиевна, - а кто – «твои»?! Какие они – «твои»?! – ответа она не ждала и спросила просто в сердцах, чтобы выпустить пар. Но скрытная и самостоятельная дочь её неожиданно печально ответила:
- А мои – это такие, как вот этот парень. Это, можно сказать, мужчина моей мечты.
- Какой? – сначала от неожиданности не поняла мама.
- Вот этот, с дороги.
- Хороший, - помолчав, согласилась Лидия Георгиевна. – Мне понравился. Симпатичный, я его разглядела, пока вы там думу думали. И такой же ненормальный, как ты у меня… Вы бы друг другу подошли. Но ведь он, кажется, женат?
- Вот именно, - вздохнула Саша, - мой парень, кажется, женат… Так что не судьба…
- Ну что ты такое говоришь?! – возмутилась мама. – Этот женат. Но ведь есть другие. Такие же, только не женатые. Будем искать…
- Ага, такую же, только с перламутровыми пуговицами, - хмыкнула Александра и снова вздохнула горько. – Будем искать… Мам, таких мало, слишком мало… И все уже женатые… Я опоздала… Не на того время тратила. Вот и не успела…
- Ну что за пораженческие настроения, Санька?!
- Да уж какие есть, мамик. И я тебя прошу: перестань мне подыскивать женихов по своим знакомым. Не надо искушать судьбу. Пора смириться и жить спокойно…
- Санька, ты так говоришь, будто тебе триста лет!
- Нет, я моложе. Мне двести девяносто девять. И давай закроем тему. – Саша решительно вздёрнула подбородок и ткнула пальцем в магнитолу.
Зазвучала какая-то слащавая песенка о страстной любви. Саша брезгливо передёрнула плечами и включила свой любимый диск Франциска Гойи.
Лидия Георгиевна грустно помолчала и перевела взгляд с затылка дочери с тугим пучком волос, заколотым двумя разноцветными карандашами, в окно. Рядом ехала та самая «Хонда». Наконец, она ускорилась и помчалась вперёд, пару раз то ли благодарственно, то ли прощально мигнув стоп-сигналами. Мама Александры с неудовольствием посмотрела ей вслед и пробурчала: «Опоздала она. Ну, это мы ещё посмотрим!»
Москва, июнь 2002 года. Александр Эмерих
- Саша, я тут билеты в «Ленком» купила, на «Поминальную молитву». А сама пойти не могу. Не сходишь?
- Тёть Тонь, опять? – шутливо нахмурился Александр. – А второй билет кому отдала? А? Племяннице твоей золовки или троюродной внучке деверя? Ну, сколько можно меня сватать? Я тебя прошу, перестань…
- Не перестану! – с места в карьер рассердилась медсестра. – Не перестану! Это ненормально, когда молодой мужик живёт один…
- Я не один, я с вами, - попытался отшутиться Александр.
- Чудная компания! Малолетний сын и две бабки-пенсионерки! – возмутилась Антонина Сергеевна. – Тебе что, завтра сто лет стукнет? Что ж теперь, раз Татьяна твоя разлюбезная вас бросила, в монастырь подаваться?
- Не надо так о ней, тёть Тонь, я сам виноват, - вздохнул Александр, - думал, что она сможет: сначала просто привыкнет, а потом и полюбит Артёмку. И не увидел, что ни он, ни я ей просто-напросто не нужны… Да, не нужны, - повторил он ещё раз, медленно и с отсутствующим видом.
Этого отстранённо-далёкого вида Антонина Сергеевна, постоянно с тревогой поглядывающая на него, вытерпеть не смогла и фыркнула:
- Ну, вот ещё! Опять ты виноват! Сколько можно себя винить?! А динозавры случаем не из-за тебя вымерли?
Саша не выдержал и хрюкнул, представив, что было бы, если бы и вправду именно он был виновником исчезновения с лица Земли гигантов.
- К счастью, не из-за меня. А то меня палеонтологи давно бы порешили за такое варварство.
- Вот именно, что не из-за тебя. И в том, что Татьяне никто, кроме неё самой не нужен, тоже не твоя вина. Просто ты о ней судил по себе. Это тебе до всех дело есть. Это ты не можешь пройти мимо чужой беды, неважно человека или животины какой. А она совсем другая. И ей чужой ребёнок ни к чему. Это тебе Тёмочка любимый и долгожданный сын, а ей – обуза.
Медсестра сердито зашелестела картами, встала, пошла к шкафу, что-то громко попереставляла и поперекладывала там. Потом повернулась и тоном, не допускающим возражений, изрекла:
- Тебе надо жениться! Даже и не спорь!
- Тёть Тонь, - хмыкнул Александр, - ну, ты сама подумай, много ли девушек захотят выйти замуж за мужчину с ребёнком?
- Да каждая третья, как минимум! Полно хороших девушек! А тебе, кстати, много и не нужно. Тебе одна нужна. Самая лучшая. И я на самотёк это больше не пущу. Хватит, довыбирался сам. Почти десять лет жизни курам на смех! Я сама тебе жену найду!
- Тёть Тонь, я тебя умоляю, только давай вот без этого. Ну не надо. А самую лучшую я видел однажды… Только тогда я был женат. А теперь и рад бы её найти, да где ж её теперь отыщешь? Так что, Антонина Сергеевна, уймись!
- Где это ты её видел? Давай-ка, рассказывай, – недоверчиво уставилась на него медсестра, потом села напротив своего доктора, подпёрла подбородок кулаком и замерла, всем своим видом являя неумолимую решимость узнать всю историю от начала и до конца. – Если ты её не найдёшь, значит, я постараюсь!
- Ой, не смеши меня, - грустно засмеялся Александр и, негромко хлопнув ладонями по столу, встал, подошёл к Антонине Сергеевне и нежно поцеловал ту в седой затылок, - Шерлок Холмс мой любимый. Или эта, как её?.. А, мисс Марпл! Точно! На мисс Марпл ты очень даже похожа…Так уж и быть, скажу: на Кольцевой дороге я её видел, возле Бутова. Могу даже словесный портрет дать, чтобы тебе легче искать было. Невысокая, длинные светлые волосы, собраны в пучок, она его карандашами закалывает, очень красивые руки, потрясающая улыбка, озорные глаза, серо-зелёные, примерно как у меня, смелая, неравнодушная, любит собак и готова помогать всем и каждому. Ну, и как? Поможет тебе этот портрет? Ах, да! Ездит на серебристом «Судзуки Джимни». А вот номер я, идиот, не запомнил! И имя у девушки не спросил. Кретин я у тебя, тёть Тонь!
Он с улыбкой посмотрел на оторопевшую медсестру и вышел из кабинета. А Антонина Сергеевна осталась сидеть с раскрытым ртом, глядя вслед своему обожаемому Сашеньке.
Москва, март 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
Прожив вместе полтора года, обежав всех возможных и невозможных врачей, изучив горы специальной литературы и выслушав советы каждого, кто пожелал посоветовать (а сделать это вознамерились буквально все их знакомые и знакомые знакомых), Валдайцевы поняли, что естественным путём дети у них, скорее всего, не получатся никогда.
Все врачи в голос советовали воспользоваться современными репродуктивными технологиями. Или, попросту говоря, получить ребёнка при помощи метода ЭКО. А если уж ещё проще, то, что называется, «из пробирки».
Энергичная и деятельная Ангелина подошла к вопросу со всей серьёзностью и обстоятельностьью. Потребовав у любимого мужа купить компьютер и подключить его ко всемирной паутине, она погрузилась в дебри интернета, намереваясь, со свойственной ей дотошностью, всесторонне изучить ситуацию. Почитав и разобравшись, решила, что ЭКО - вариант для них вполне подходящий и поехала к врачам. Для начала ей предложили сделать облегчённый вариант, непоэтично называемый инсеминацией.
- Чувствую себя быком-производителем, - мрачно шутил Вадим.
- И я тоже, - кивала одуревшая от лошадиных доз гормонов, которые ей пришлось потреблять для пользы дела, Ангелина.
- Тоже быком?! – демонстративно ужасался муж, собственноручно коловший ей необходимые лекарства, и тут же получал подушкой по предусмотрительно подставленной спине.
Но и смех не помог. И гормоны не помогли. Ничего не помогло.
В назначенный день Ангелина поехала сдавать анализы. Уже несколько дней её тошнило, мутило, присутствовали и другие признаки беременности. Поэтому результатов она ждала только положительных. Её доктор, выслушав свою пациентку, пошла за результатами анализов. Изнемогая от нетерпения, Ангелина выскочила в коридор вслед за ней, и, когда доктор показалась из соседнего кабинета, с надеждой посмотрела на листки, которая та держала в руках. Елена Николаевна грустно покачала головой:
- К сожалению, ничего не получилось. А плохое самочувствие не от наступившей беременности, а от препаратов.
Ангелина, уже поверившая в то, что она ждёт ребёнка, их общего с Вадимом ребёнка, так явно, так молниеносно помертвела, что доктор приобняла её и быстро-быстро утешающее забормотала:
- Ну, этого и следовало ожидать. У инсеминации очень низкий процент успеха. Будем делать ЭКО, вернее, даже более сложный и совершенный вариант – ИКСИ.
Ангелина кивала, не слыша ни слова и думая только о том, как бы не зареветь в голос посреди свежеотремонтированного коридора престижного центра. Вокруг ходили будущие мамочки с животиками самых разных размеров. И ей казалось, что во всём мире осталась только одна бездетная женщина. И эта женщина она, Ангелина Валдайцева. Светлые стены кружились около неё и было полное ощущение того, что они сейчас упадут и задавят её, совсем, насмерть. Но ей совсем не было страшно и даже хотелось, чтобы всё закончилось, пусть и вот так, глупо и бесславно, в коридоре центра репродукции.
Ничего не соображая, она доехала до дома, заперла дверь на все замки и задвижки и легла в постель, не в силах ни сидеть, ни двигаться, ни, тем более, говорить.
Вадим, с утра не находивший себе места и дозвонившийся, наконец, до жены, услышав в трубке её неживой голос, примчался домой меньше чем через час. Потыкав ключами в замки и не сумев отпереть, он заколотил кулаком по металлу, оклеенному дерматином и закричал:
- Открой дверь! Ты слышишь? Линка, открой немедленно дверь! Ты жива?!
Ангелина, шатаясь, встала, подошла к двери и безжизненно попросила:
- Вадим, не смеши соседей, что со мной будет?
- Открой немедленно!
- Уезжай, - только и смогла выдавить она из себя. И привалилась спиной к двери.
- Открой, - голос Вадима был так страшен, что даже наревевшаяся до состояния полной невменяемости и твёрдо решившая ни за что не впускать его Ангелина всё же откликнулась:
- Дим, я тебя прошу, уезжай.
- Открой дверь! Поговорим – тогда уеду.
Ангелина, еле двигая непослушными, будто чужими, руками, отперла и, с трудом глядя из-под опухших век на любимого мужа, сказала:
- Вадим, мы с тобой разводимся.
Он тяжело посмотрел на неё. Больные глаза его недобро сверкнули.
- Даже так?
- Да, - вдруг испугавшись его взгляда и голоса, кивнула она и ухватилась за косяк: голова после долгих слёз сильно кружилась.
- То есть ты всё решила и за себя, и за меня?
- Именно. - Пугаясь, Ангелина обычно наглела.
- А меня ты спросила?
Они стояли на пороге. Высокий Вадим, сжав зубы и играя желваками, смотрел на жену. Она, упрямо вздёрнув подбородок, - на него.
- Уходи, и у тебя будут дети.
- А я не хочу детей не от тебя. Это ты понимаешь?! Или наши общие, или никакие. Будем делать ЭКО, раз это единственный выход.
- Ничего не получится!
- С таким настроением точно не получится. Перестань киснуть! Мне никогда и ничего не даётся просто, без долгого ожидания и проблем. Всегда с трудом. Но зато потом я получаю самое лучшее... Вот тебя я сколько ждал и искал? Все друзья давно переженились, а я всё один был. А потом вдруг ты появилась – и всё, понимаешь? Всё! Живу с тобой и не представляю, как это я раньше был без тебя… Вот так и сейчас у нас... Что ж делать, раз ты со мной связалась и теперь у тебя тоже всё… непросто?
- Это не непросто… Это невозможно… - Ангелина, сгорбившись, повернулась к нему спиной и еле волоча ноги пошла в комнату, похожая на грустную старушку.
Вадим с болью посмотрел на поникшие кудряшки.
- Линка, не хныкать! Будем делать ЭКО.
Она обернулась и слабо, почти незаметно улыбнулась:
- Хорошо, давай попробуем. Вдруг ты прав.
- Конечно, я прав. Я всегда прав, - попытался улыбнуться Вадим. Получилось плохо, неубедительно. У Ангелины при взгляде на эту вымученную улыбку ещё сильнее заболело сердце. Она подошла к Вадиму и уткнулась лбом ему в грудь. Ей было невыносимо жалко мужа, которого она так любила и которому не могла родить ребёнка.
В тот вечер они долго лежали, обнявшись. В полной тишине Ангелина смотрела, как бьётся жилка на шее Вадима и подрагивает от этого простая, якорного плетения серебряная цепочка с крестиком, её подарок. Постепенно отчаянье утихло. Ангелина вдруг резко села и сообщила:
- Значит, и ребёнок у нас будет самый лучший!
- Это по моей теории? - спросил Вадим и убеждённо кивнул:
- Абсолютно точно. Стопроцентно. Проверено много раз.
- Тогда завтра и начнём.
Москва, март 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
На следующий день они собирались отправиться к врачу.
- Знаешь что, а поехали-ка сначала к отцу Петру, - вдруг предложил Вадим.
Отец Пётр, друг и духовник Ангелининой коллеги и младшей подружки Златы, венчал их полтора года назад. К нему они ездили со всеми серьёзными проблемами, но – жизнь, что ли, пошла совсем уж беспечальная - давно не были.
Ангелина с готовностью согласилась, и они поехали. Отец Пётр встретил их радостно, ещё издалека, надвигаясь на них, раскинув руки, начал вопрошать шутливо:
- Ну, что, работник детского учреждения, как они, твои гаврики? Портишь детей? Что притихла? Ведь портишь! Всё они у тебя самые лучшие, самые славные.
- Ну, что же делать, батюшка, если они и вправду такие?
- Молодец, Ангелина, своих не сдаёшь, - похвалил её отец Пётр, обнимая их обоих. – Ну? Просто так к нам? Или по делу?
Не ожидая никакого подвоха, Ангелина бодро отрапортовала о делах и лучезарно улыбнулась:
- Благословите, батюшка!
- Не могу, - тяжко вздохнув, ответил отец Пётр.
- То есть как? – дружно изумились Валдайцевы.
- То есть так. Дело это совершенно невозможное.
- Но как же? Но почему? Что же в этом плохого?
Отец Пётр грустно вздохнул.
- Ребята, хорошие мои, вы хоть понимаете, что такое ЭКО?
- Конечно, - кивнула растерянная Ангелина, - я кучу источников проштудировала…
- Вот и молодец. Я тоже читал и консультировался со специалистами. Сейчас ведь очень много бесплодных пар. Вы ко мне не первыми с вопросом об ЭКО пришли. И скажу вам то же самое, что говорил всем остальным. Вы, как я понял, уже сделали инсеминацию. Ничего, к несчастью, не вышло. Очень жаль, но именно этот способ помочь вам был допустим с точки зрения православия, а вот ЭКО, увы, нет.
Ангелина смотрела на батюшку сквозь слёзы:
- То есть совсем никак?
- Девочка моя, милая, бедная девочка, - отец Пётр снял очки и потёр переносицу, - ты пойми, это же братская могила. Ну, представь, в результате всех этих… манипуляций получаются десять-одиннадцать эмбрионов. Да пусть даже пять! А подсаживают ведь не все. Куда остальных?
- Куда? – еле слышно выдавила из себя Ангелина, отчаянно борясь с удушающим комом, появившимся в горле и всё увеличивающимся и мешающим дышать.
- Ты же понимаешь, какие тут есть варианты. И ты знаешь, что с момента зачатия это уже дети. Люди, Ангелин, люди! А их…
- Братская могила, - выдохнул Вадим, вспомнив слова батюшки, и отвернулся, до боли в глазах глядя в яркое весеннее небо за окном.
- Именно, ребят. А если подсаживают несколько эмбрионов и все они приживаются? То иногда ведь приходится удалять их, уже прижившихся. А это тоже убийство… И много других последствий, часто тяжелейших и для родителей, и для детей. Сейчас идут споры об этом методе. И иногда может показаться, что его сторонники приводят разумные аргументы. Но наша Церковь однозначно говорит, что для православный людей такой способ недопустим… - отец Пётр тяжело вздохнул. - Вы поймите, что это ваше решение и только ваше. Но благословить вас на это я не могу, никак не могу. Думайте, решайте… Сами… А я, что мог, уже сказал...
Они стояли посреди пустого храма. Слышно было, как на улице радостно гомонят воробьи, почуявшие долгожданную весну, и перекликиваются дети отца Петра. На душе у Ангелины было черно от отчаянья.
- Значит вот так? Точка? И никакого многоточия, да? Что же? Теперь никак? Совсем без детей?
- Верьте, надейтесь, молитесь, - тихо и очень ласково произнёс отец Пётр.
Ангелина глянула на него почти с ненавистью. Легко ему, отцу семерых детей, учить их… бездетных… бесплодных. Она отвела взгляд и уставилась в пол, чувствуя, как набегают на глаза горячие слёзы, которые она не смогла бы остановить при всём желании, как обжигающие капли срываются с дрожащих ресниц и тяжело капают на каменный пол храма. Так тяжело, что - казалось Ангелине - она даже слышит стук, когда они разбиваются о старинные каменные плиты.
Батюшка протянул руку и с высоты своего роста нежно, жалеюще погладил её по склонённой голове, поднял лицо за подбородок и вытер мокрые щёки.
Вадим кашлянул и внезапно, запинаясь, тихо спросил:
- А… усыновление? Батюшка, как с усыновлением?
Ангелина дёрнулась и изумлённо уставилась на него.
Отец Пётр улыбнулся:
- Думали?
- Пока нет, но...
- Думать надо. Дело непростое.
- Я слышал, что некоторые священники против усыновления. Говорят, что у каждого свой крест. И брошенные дети должны нести его сами.
- Интересная логика. То есть и больных лечить не надо – болезнь же тоже крест. И женщинам в родах помогать ни к чему. Да и вообще никому и ничем помогать не стоит… - батюшка помолчал. – А как же тот человек, который Христу – Христу! – помог его крест на Голгофу нести?.. Я думаю, это какая-то ошибка.
- То есть… Вы считаете, что можно? – Ангелина ещё не воспряла, не вынырнула из своего чёрного тяжёлого отчаянья, но будто почуяла твёрдую почву под ногами и приготовилась оттолкнуться, рвануться навстречу свету и жизни.
- Можно. Святое дело – усыновление. Но давайте подождём немного.
- Ка-а-ак? – снова чуть не заплакала она, губы предательски задрожали.
- Ребят, ну вы же только начали этот вариант обдумывать. А ведь это дело, хоть и благое, но тоже неоднозначное. Будучи бездетными, муж и жена, возможно, могли бы послужить другим людям. И, кто знает, каков замысел Божий о них. А они изнемогают под крестом бездетности и усыновляют, иногда не понимая, что добровольно берут себе другой, вполне вероятно, более тяжкий крест. - Посмотрев в их непонимающие лица, он объяснил:
- Есть у меня на приходе семья. Одиннадцать лет у них не было детей. Одиннадцать! И они взяли мальчика. Он не инвалид, но ребёнок очень непростой. И мать с отцом ох как часто слёзно молятся о нём. Нелегко им с сыном…
- Но они любят его? – робко спросила Ангелина, боясь услышать «нет».
- Любят, - кивнул отец Пётр, - очень любят. Но это любовь-борьба, любовь-преодоление, любовь-работа, тяжкий труд. Ежеминутно, ежесекундно они бьются за своего сына. Бог милосерден, я верю, что вымолим мы мальчика. Но сколько ещё тяжёлого впереди у этой семьи… Однажды мама мне даже призналась, что в минуты слабости с грустью вспоминает, как легко и без проблем они жили, будучи бездетными… Но, - батюшка вдруг светло улыбнулся, - ни один из них не хотел бы, чтобы в их жизни не появился сын. Вот такой, сложный, не очень здоровый, но всё равно любимый. И они ни о чём не жалеют. Да и, правду говорят: кто без крестов, тот не Христов! И это ведь, как мне кажется, не только и не столько о нательных крестах. Подумайте об этом…
А мы с вами давайте сделаем так: вы читайте, узнавайте, думайте, можете начать собирать документы, там же дело не быстрое. Я тоже буду узнавать, искать ходы-выходы. И приезжайте в следующее воскресенье на службу. После посидим, поговорим, будем готовиться.
Часть вторая. Сказка для Ангелины. Москва, март 2002 года. Ангелина Валдайцева
… Я понял одну нехитрую истину.
Она в том, чтобы делать так
называемые чудеса своими руками.
А. Грин «Алые паруса"
Москва, март 2002 года. Ангелина Валдайцева
Через два дня после того, когда Вадим впервые произнёс слово «усыновление», Ангелина, трясясь как осинов лист, пошла в опеку. За эти жалкие два дня она, пользуясь тем, что как раз начались весенние каникулы, вдоль и поперёк прочесала дебри Интернета в поисках хоть какой-то информации. Добытое она распечатывала и вечерами подсовывала Вадиму. Тот ложился в кровать и при свете торшера внимательно читал, что-то подчёркивая ручкой. И каждый вечер они говорили, говорили, говорили… Поэтому в опеку Ангелина отправилась, как она думала, во всеоружии.
Тот день, который она запомнила, наверное, навсегда, день, когда она сделала первый шаг к своему будущему ребёнку, был солнечным и таким тёплым, по-настоящему весенним, что ей стало даже как-то легче от этой возрождающейся жизни. «Мы справимся, - думала она, слушая, как воробьи гомонят в голых кустах, - мы непременно справимся».
Опека располагалась в здании бывшего детского сада. И это тоже показалось ей символичным и обнадёживающим. Народу в коридоре перед нужным ей кабинетом не было. Она, постучав, заглянула и робко спросила:
- Можно?
- Вы по какому вопросу? – поинтересовалась полная красивая молодая женщина.
Ангелина воровато оглянулась – позади было пусто – и тихо ответила, почти прошептала:
- По вопросу усыновления.
- Проходите, - сухо кивнула женщина.
Ангелине казалось, что любого потенциального родителя должны встречать с распростёртыми объятьями, и прохладный приём удивил её. Она вошла, плотно прикрыла за собой дверь и тихонько села, суетливо пристраивая на стул пальто и сумку.
- Так что вы хотели? - по-прежнему сдержанно спросила женщина.
- Мы с мужем хотели бы усыновить ребёнка, - начала Ангелина несмело, - я многое читала и знаю, какие нужны документы... Вот, даже принесла кое-что… частично. Вы не посмотрите?
- Подождите, - впервые чуть улыбнулась инспектор, - давайте сначала поговорим. Расскажите немного о себе.
- О себе? Рассказать? – растерялась Ангелина. – А характеристика? Я вот набросала черновик, там всё есть, - она снова засуетилась, потащила из сумки папку с документами, уронила пальто, подняла его и, покраснев до корней волос, испуганно уставилась на инспекторшу.
- Да вы не волнуйтесь так…
- Ангелина Николаевна, а лучше просто Ангелина.
- Ангелина Николаевна, - кивнула женщина. – Вы мне своими словами расскажите о вашей семье.
- Муж у меня военный. Я – учитель начальных классов. У нас очень хорошая, дружная семья. Но вот детей нет… А мы… Мы очень хотим детей. Есть люди, которые могут прожить без них. А мы не можем, понимаете?
- А для чего вам дети? – инспекторша спросила негромко, даже мягко, но посмотрела на неё строго, и Ангелина смутилась:
- Не для того, чтобы стакан воды в старости подать. Просто… ну, не должно быть так, чтобы были родители без детей, а дети без родителей. Вот мы, мы уже родители, просто у нас ещё нет никого… Но обязательно должны быть. У меня такой муж… Я не знаю никого, кто был бы добрее и лучше. Он будет самым замечательным папой! Он будет так любить наших детей. А я… Я буду любить их всех вместе… - она замолчала, потому что горячий комок, который стоял у неё в горле с того самого дня, когда Вадим произнёс перед отцом Петром слова об усыновлении, этот самый комок стал вдруг ещё горячее. И острые, будто гранитные края его больно царапали горло, заставляя выступать слёзы.
Инспектор посмотрела на неё чуть теплее:
- Я поняла вас, Ангелина Николаевна.
- Спасибо, - Ангелина решительно проглотила зловредный ком и кивнула, - мы соберём все нужные документы. Вы увидите, что нам можно доверять.
- Хорошо, тогда вот вам образец заявления о выдаче запросов в милицию и медицинские учреждения, - женщина вынула из толстой папки два листочка и протянула Ангелине, - без них вам никто ничего не даст, никаких справок. Обратите внимание, что вот здесь и здесь, – она поочерёдно ткнула красивым ухоженным пальцем в листы, - должны быть фамилии, имена и отчества главврача поликлиники, ну, или поликлиник, в которые вы собираетесь обращаться, и начальника ОВД. Так что узнайте, как их зовут, прежде чем печатать заявление.
- Мы узнаем.
- А вот список документов, необходимых усыновителям. Посмотрите, всё ли понятно.
Ангелина дрожащими руками взяла листок и пробежалась глазами. Ничего нового там не было, всё это она уже видела в Интернете (слава создателям сети!)
- Простите, а вот характеристика с места работы… Мы бы не хотели афишировать… Как же её тогда получить? - задала она волнующий её вопрос.
- Ну, придумайте что-нибудь, - пожала плечами женщина, - мало ли, куда она её может быть нужна?
- Действительно, мало ли… - пробормотала озадаченная Ангелина. – Но мы что-нибудь обязательно придумаем. А когда можно будет со всем этим приходить?
- В приёмные дни. Вы собираетесь усыновлять одна или муж тоже?
- Вдвоём, - категорично сообщила Ангелина, которая уже знала, что можно оформлять ребёнка и только на одного из родителей.
- Тогда приходите тоже вдвоём.
- Обязательно.
Когда Ангелина вышла на улицу, ей показалось, что яркий весенний день стал ещё ярче и теплее. Она шла по родному району, между знакомых домов и ощущала себя каким-то совершенно другим, новым, не знакомым ей самой человеком. Ей казалось, что и мир вокруг неё совершенно другой: лучше, добрее и светлее, чем она привыкла. Давно уже взрослая Ангелина, вспоминавшая о юности лишь изредка, между дел, теперь чувствовала себя совсем молоденькой, предвкушающей какое-то огромное, невероятное счастье и долгую-долгую жизнь рядом с любимым человеком и их детьми, их общими детьми. И это и было то самое счастье, на которое она уже почти не надеялась. А теперь узнала, что оно всё же возможно.
Москва, март 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
Отец Пётр, хорошо знавший своих духовных детей и прекрасно понимавший их, не стал долго раздумывать и благословил Вадима и Ангелину на сбор документов для усыновления. Началась беготня.
Все справки, кроме медицинских, были действительны в течение года. А вот медицинские – только три месяца. Перед Ангелиной и Вадимом замелькали коридоры, кабинеты и приёмные. Справки о состоянии здоровья они решили делать в самом конце, а пока собирали документы с места работы, из районных отделов милиции и об отсутствии судимостей. Характеристики, выписки из домовой книги, копии финансово-лицевого счёта. Осложнялось дело ещё и тем, что прописаны они с Вадимом были в разных местах, и поэтому все бумаги требовались в двух экземплярах.
Несмотря на круговерть, Ангелина заметно помолодела, похорошела и повеселела. Она постаралась как можно больше взять на себя, чтобы муж, который вечно пропадал на работе, меньше уставал. Вадим только удивлялся, куда делись апатия и нежелание жить. Его собиравшаяся было чахнуть от тоски жена носилась со специальным пластиковым чемоданчиком для документов, в толчее учреждений нежно прижимая его к себе, будто в нём лежали какие-то невероятные ценности, и смеялась, и щебетала и сияла тем светом, какой он до этого видел в ней только во время венчания. Даже ещё сильнее.
- Я тебя такой никогда не видел. Вообще никогда, - однажды вечером, глядя на её радостное, словно предвкушающее невероятное счастье лицо, заметил Вадим.
Она в этот момен рассказывала ему о поездке на Новослободскую улицу, где заказывала справки об отсутствии судимостей, и хохотала заливисто и весело.
- А я никогда раньше не готовилась стать мамой, - сказала Ангелина дрогнувшим голосом. И тут же снова повеселела:
- Смотри, я уже напечатала наши заявления, автобиографии – ой, так смеялась, когда их набирала! – согласие твоих родителей…
- А это что ещё за зверь? В смысле, согласие, а не родители.
- Ну, они же прописаны с нами. То есть отец с тобой, а твоя мама со мной. Вот и получается у нас всё не как у людей: нужны два согласия. А то вдруг родители против того, чтобы жить вместе с малышом. Я напечатать-то напечатала, а вот тебе поговорить с ними надо.
Вадим потянулся за телефоном:
- Сейчас позвоню.
- Дим, да потом обсудишь. Я думаю, они против не будут?
- Да нет, конечно. Ты что?
Их родители идею с усыновлением восприняли неожиданно спокойно. Ангелина опасалась, что все будут против, начнут отговаривать, и готовилась принять бой. Но родные, насмотревшиеся на её страдания, идею взять отказничка приняли пусть и не горячо, но вполне тепло, с пониманием. Сомнения свои, которые у них, конечно, были, вслух не высказывали и нервы будущим родителям не трепали. Хотя бы с этим у Вадима и Ангелины проблем не было. За что они родным были очень благодарны.
Москва, июль 2002 года. Александра Катунина
Хоть Саша и пообещала Ангелине немедленно узнать о Мошкине, Корзине и Ванякине, но собралась с духом только в июле. Ангелина сначала ворчала и призывала немедленно приступить к действиям и порывалась отправиться вместе с подругой к её потенциальным недоброжелателям, потом махнула рукой. Тем более что всё было спокойно. Никто Саше не звонил, писем с угрозами не присылал и никакой другой подозрительной активности вокруг себя она не замечала, хотя и была поначалу настороже. Всё как обычно. Ничего пугающего.
В июле Ангелина с Вадимом, которые уже собрали почти все необходимые для усыновления документы, уехали в отпуск. И вот тут-то Саша, решив, что удобнее случая не будет, начала действовать. Она понимала: подруга потом будет кричать и топать ногами, но подвергать Ангелину, которая собиралась стать матерью, опасности Саша не могла. И поэтому, наплевав на обещания, на разговор с Мошкиным, который жил в пяти минутах неспешной ходьбы от её дома, отправилась одна.
Семь лет назад, после суда, мама предлагала Саше поменять квартиру и на всякий случай переехать в другой район. Но в девяносто пятом юная Саша зарабатывала совсем немного, а переезд требовал денег, которых у них не было. Да и не хотелось ей никуда переезжать. Она успокоила маму тем, что через семь лет – а именно столько дали насильникам «по совокупности деяний», как говорится – она уже выйдет замуж и будет жить в другом месте. И маму с собой заберёт.
Но прошли эти самые семь лет, и у Саши уже год как не было никакого мужа. Жили они с мамой по-прежнему в своей старой квартире. И это обстоятельство теперь, похоже, гарантировало Саше проблемы, если не сказать хуже.
Идти к Мошкину было страшно, но она всё равно шла, твердя про себя все известные ей молитвы и прокручивая в голове возможные варианты развития событий.
В грязном подъезде после уличной жары было прохладно. Саша зябко поёжилась и, минуя лифт, направилась к лестнице: Колька Мошкин жил на втором этаже.
Дверь открыла худенькая девушка лет двадцати. Саша вспомнила, что у Кольки была младшая сестрёнка Ника, которая когда-то тоже училась в их школе, но несколькими классами младше.
- Здравствуй, Ника, - наугад поздоровалась она и по появившейся на лице девушки улыбке поняла, что не ошиблась. Та доброжелательно посмотрела на Сашу и кивнула:
- Здравствуйте… Простите, не могу вспомнить, где мы с вами познакомились…
- Меня зовут Саша. Ты, наверное, не помнишь меня, Ника… - Александра глубоко вздохнула, будто собираясь нырнуть, и выпалила:
- Я была свидетелем на суде, тогда, семь лет назад...
Ника явно растерялась и раскрыла было рот, собираясь что-то сказать, но тут за её спиной, из комнаты кто-то хрипло велел:
- Никуш, пусти её ко мне!
Саша вопросительно посмотрела на девушку. Та ответила одновременно и ей, и тому, кто был в комнате:
- Хорошо! Саша, это Коля. Он болеет и встать не может. Вы не пройдёте к нему?
Было очень, очень страшно, но ничего не понимающая Александра решительно кивнула и пошла за Никой.
В залитой вечерним солнцем симпатичной и чистой комнате на кровати лежал Николай. Но в каком виде! Щёки его ввалились, глаза болезненно блестели на бледном, почти белом лице, худые настолько, что казались совершенно бесплотными, руки лежали на одеяле.
- Коля, - дрогнувшим голосом произнесла Саша, - здравствуй.
- Здравствуй, - кивнул тот и вдруг тепло улыбнулся и показал глазами на стул, - садись.
Саша села, не зная, как себя вести и что говорить. Теперь ей совсем не было страшно, зато было неловко. Она молчала, окончательно растерявшись. Николай долго смотрел на неё, потом начал сам:
- Хорошо, что ты пришла, Саша. Мне, признаться, очень хотелось тебя увидеть, поговорить с тобой… - голос его был слаб, но он улыбался и почти неотрывно смотрел на гостью. – И вот ты пришла… Я должен тебе кое-что рассказать. Чтобы ты дальше жила спокойно и девчонкам передала, что им нечего бояться…
- Олеся с Машей погибли этой весной, а Наталья пропала ещё в мае. И до сих пор о ней ничего неизвестно, - выпалила Саша, глядя в глаза Николаю.
Тот резко втянул в себя воздух и закашлялся, мучительно, страшно. Ника, которая до этого молча сидела у окна, вскочила, налила из термоса какой-то жидкости, приподняла голову брата – Саша кинулась помогать – и приложила чашку к его сухим губам. Коля в перерывах между приступами кашля сделал несколько шумных глотков и затих, устало откинувшись на подушки. Саша поправила их и вдруг, неожиданно для самой себя, взяла Николая за руку, погладила костлявые пальцы с выступающими суставами.
- Коля, прости. Я не хотела… Я не знала… - жалко залепетала она, не зная, что ещё можно сказать.
- Я понимаю, зачем ты пришла. Погибли девчонки, и ты решила, что это мы.
Саша кивнула:
- Да, я так подумала.
- Вполне логично. Но это не мы. Ты мне расскажи, что случилось, - он говорил прерывисто, тяжело, со свистом дыша. - А я расскажу тебе, что знаю.
- Олеся выбросилась с балкона в конце марта. Мы же с ней соседки… Были… У нас одиннадцатый этаж. Она погибла мгновенно. Маша попала под машину через два месяца. На следующий день исчезла Наталья.
- Ты думаешь, что это не несчастные случаи?
- А ты бы что подумал?
- То же самое. Но не всегда самая очевидная мысль верна. Во всяком случае, никто из нас не убивал девчонок. Тогда, семь лет назад, мы были очень злы на вас. Но… Это тогда. А сейчас… Поверь, это не мы. Деньку Ванякина убили ещё шесть лет назад в драке, там, в колонии. Он там неоднократно дрался, один раз пытался бежать. Ему даже срок прибавили. А потом его и вовсе убили.
Саша ахнула и прикрыла рот рукой:
- Я не знала.
- Откуда тебе? Вряд ли ты с кем-нибудь из наших друзей-приятелей общаешься… Гошка Корзин, наоборот, освободился по УДО, то есть условно-досрочно, женился, он с будущей женой по переписке познакомился. Смелая девчонка оказалась, ну, или безбашенная. Вышла замуж за насильника. Они вдвоём уехали на заработки в Лангепас. Там и живут. Ребёнок у них уже, девочка. Хорошо живут, дружно. Гошка и правда раскаялся, поверь. Мы же двумя идиотами были, Деньке в рот смотрели. Как же, сидел по малолетке. Авторитет…
Надо же быть такими кретинами! И ведь не в пятнадцать, а в двадцать с лишним лет нажраться, послушаться Деньку и девчонку изнасиловать… Два придурка… Нам и не хотелось этого совсем. Да Ванякин подначивал. И вот… Хорошо, она всё-таки жива осталась. Благодаря вам… Хоть этот грех на душу не взяли.
Он помолчал пару минут. Саша сидела, не шевелясь и ничего не говоря.
- Так что ты на Гошку не думай. Не он это. А я… Ну, ты видишь, что со мной. Я уже тоже давно освободился. По болезни. Умирать меня выпустили. Да и если бы не помирал, всё равно вас бы не тронул. Я там, на зоне, всё понял. У нас храм был, батюшка в нём хороший, он мне всё объяснил. Я ведь крещёный с детства, а вот что натворил со своей жизнью. Ну, да ничего, теперь уже больше не натворю… Прости меня, Саша. И живи спокойно.
Саша погладила его по руке:
- Спасибо, Коля. Наверное, я и вправду ошибаюсь. Видимо, девчонки всё же погибли случайно.
- Не знаю, - Николай придержал её пальцы, - то, что ты рассказала, очень странно… Ты береги себя. И, когда Наташа найдётся, позвони, ладно?
- Ты думаешь, она жива?
- Я очень хочу в это верить. Позвонишь?
- Обязательно. – Саша улыбалась, стараясь не заплакать. – Или приду вместе с ней. Хочешь?
- Хочу. Я буду ждать... Ника, - позвал он сестру, - дай Саше наш номер.
- Хорошо! - подскочила девушка.
Саша встала, рука Николая потянулась за ней, погладила её ладонь и разжалась, обессиленно упав на одеяло. Они ещё раз посмотрели друг на друга: Саша изо всех сил стараясь не заплакать, а Николай - ласково и благодарно. Оба всё понимали и жалели друг друга. Уже поворачиваясь, чтобы выйти, Саша краем глаза уловила движение: Николай перекрестил её.
Домой Александра шла на ватных ногах. За какой-то час она испытала несколько сильнейших потрясений, и пока не знала, как ей с этим жить дальше. Перед глазами стояло до нельзя измождённое и при этом светлое лицо Николая, и она и верила и не верила, что возможно такое превращение из жестокого насильника в человека.
Саша вспоминала его рассказ и удивлялась тому, как за семь лет жизнь развела в три совершенно разные стороны людей, связанных одним преступлением. Все эти мысли мешались в голове и изводили, мучили, не давали успокоиться. Она была так погружена в раздумья, что только дома, уже собираясь спать, вдруг замерла и покрылась холодным потом.
Если Олесю и Машу не убивал никто из троицы, но при этом они всё же погибли не случайно, а в случайность было сложно, почти невозможно поверить - вот даже и бывалый сиделец Николай не верит - тогда кто же всё-таки их убил? И за что?
Москва, 80 – 90-е годы XX века. Александр Эмерих (1)
- Слушай, - однажды не выдержала Акулина Сергеевна, - а что, Сашина бывшая такая уж крокодилица была?
- Хм, - крякнула её сестра, - ну, как тебе сказать?
- Да как есть…
- Если, как есть, - Антонина Сергеевна сердито поморщилась, - то я б её в Кунст-камере выставляла как образчик мегеры классической. Но Саша так не думает. Считает, что сам во всём виноват… В этом весь он. Не умеет он в людях плохое видеть. Глаза у него по-другому устроены и голова с сердцем тоже. Он ведь не просто хороший парень. Он ведь… - она подумала и сформулировала, несколько высокопарно, зато искренне:
- Он ведь эксклюзивный вариант мужчины. Уникальный. Про него надо книги писать и фильмы снимать. Чтобы все знали, что есть на свете такие, как наш Саша…
Старая медсестра помолчала, подышала часто и громко – о своём драгоценном докторе она не могла говорить спокойно – и закончила:
- У парня ж не жизнь, а сплошное преодоление. А она, Татьяна, с ним так… - Антонина Сергеевна горестно махнула рукой. – Да я ж тебе про его детство рассказывала!
Акулина Сергеевна согласно покачала головой…
Детство, вернее, отрочество Александра Эмериха трудно было назвать рядовым.
Начиналось-то всё совершенно обычно. Когда Саше было десять лет, он мечтал о том, чтобы родители всё-таки решились и завели ещё одного ребёнка, и представлял, как здорово, наверное, быть старшим братом. Но вместо того, чтобы подумать о малыше, его родители неожиданно развелись.
Для Саши это стало сильнейшим потрясением. Никогда он не слышал, чтобы мама и папа ссорились, делили что-то. Мама была весёлой полненькой хохотушкой, отец – спокойным и добрым великаном. В их доме не кричали, не пьянствовали, не дрались. Не звучало у них и страшное слово «измена». Но родители всё равно развелись, а Саша так тогда и не понял из-за чего.
В первое время после развода они жили вдвоём с мамой в их небольшой двухкомнатной квартирке в спальном районе, которую отец, разумеется, оставил им. Папа почти каждые выходные забирал Сашу к себе, в комнату общежития при большом оборонном НИИ. И тогда они ходили по музеям и театрам, а вечерами, на большой пустой стоянке этого самого НИИ у тёмного пруда, на задворках города Реутова, отец учил его водить машину, их белую «копейку», которую Саша обожал.
Потом их встречи с папой стали почему-то реже. На вопросы сына мама неопределённо пожимала плечами и советовала спросить у отца. Папа же бормотал что-то о работе, командировках и невероятной занятости. Саша верил ему не потому, что в свои годы был очень наивен, а потому что очень хотел верить. Вопреки нестыковкам, нелепицам и явным ошибкам в отговорках. Вопреки тому, что весёлый и раньше всегда честный его отец, стоило задать вопрос, когда же они снова увидятся, моментально грустнел, краснел и начинал отводить глаза в сторону.
Саше было жаль его, такого большого и виноватого, и он перестал задавать свои неудобные вопросы. Дети вообще часто понимают гораздо больше, чем думают взрослые, и в меру сил пытаются оберегать своих родителей. А потом вырастают и забывают об этом. Ну, или не забывают, но почему-то думают, что их собственные дети уж точно ничегошеньки не понимают во взрослой жизни.
Так и Сашин умный и добрый отец думал, что его сын просто удовлетворился неловкими и неумелыми отговорками. Мальчик же стал ещё внимательнее присматриваться и прислушиваться к своему отцу и вскоре понял, что происходило. Понял и снова, во второй раз за последний год, испытал невероятную, не вмещающуюся в его маленькое сердце боль.
Когда отец с мамой развелись, ему было плохо и страшно. Но он убеждал себя, что это ещё не конец, что, может быть, родители ещё одумаются, помирятся, и они снова заживут втроём. Он старался учиться как можно лучше, помогать и маме, и отцу, радовать их почаще, думая, что им будет проще и приятнее встречаться, если у них будут общие лёгкие и счастливые темы для разговоров.
Но вот случилось то, что сделало невозможной их дальнейшую жизнь втроём. Отец влюбился. Да-да, его тридцатидвухлетний молодой и полный сил отец влюбился в лаборантку, пришедшую к ним в НИИ, юную и хорошенькую Майечку. Она была такая чудесная, что у Саши, когда они познакомились, даже не было сил ненавидеть её. А уж своего обожаемого отца-то он и подавно ни в чём не винил. Только внутри вдруг стало пусто. Совершенно пусто.
А потом стала вечерами пропадать где-то мама. И ставший уже не по-детски мудрым и понимающим Саша сразу догадался, что и у неё «любовь». Догадался и даже не удивился.
Вроде бы ничего и не изменилось. Родители, как и прежде, заботились о нём. Но он чувствовал, что каждый из них считает себя виноватым, и старался быть как можно более незаметным, чтобы не мучить мать и отца. Наверное, у него это неплохо получалось, потому что однажды мама сказала вдруг:
- Саша, я сегодня не приеду ночевать. Ты побудешь один?
- Как это? - не понял мальчик. Потом подумал и добавил с жалостью:
- Работы много?
Спросив это, он увидел, как внутренне заметалась в смятении мама, как забегали её глаза, и испугался, что и она сейчас соврёт, как отец. Но она взяла себя в руки, села на табурет напротив сына и тихо заговорила:
- Понимаешь, Санюшка, - он вздрогнул, потому что так она называла его, только когда он был совсем маленьким, - понимаешь, я ведь ещё очень молодая… Тебе, конечно, так не кажется…
- Ну что ты, мамочка, ты молодая, очень! И самая красивая! – подпрыгнул на своей табуретке Саша. Мама посмотрела куда-то мимо него, улыбнулась невидяще и продолжила:
- Мы с папой расстались навсегда. Так уж вышло. И ничего изменить нельзя. Он собирается жениться, а я… я тоже встретила… хорошего человека. Он полюбил меня… А я… его. Мы хотим быть вместе. У нас будет семья, Санюшка. С нами рядом снова будет мужчина, который будет любить нас и заботиться о нас.
- Папа тоже заботится, - зачем-то подал голос Саша и замер испуганно, боясь, что мама рассердится или, того хуже, заплачет. Но она кивнула согласно:
- Да, конечно, заботится. Но ведь он не может быть с нами постоянно, у него своя жизнь. А тут…
- Ты этого очень хочешь, мама? – прервал её Саша.
- Да, - кивнула она.
- Тогда пусть будет так, - тихо и внешне совершенно спокойно сказал одиннадцатилетний мужчина, - пусть у нас снова будет семья. Если ты так хочешь…
Москва, 80 - 90-е годы XX века. Александр Эмерих (2)
Но семьи не получилось. Саша даже так никогда и не увидел мамину «любовь». Он не знал, почему мама так и не привела своего нового мужа в их квартиру. Она не объяснила, а он не спрашивал.
Вместо этого мама всё чаще стала оставаться на ночь в Видном. Пока не переселилась туда почти насовсем. К сыну она приезжала раз в неделю, варила большую кастрюлю супа, готовила что-нибудь на второе, проверяла и подписывала дневник и давала денег на следующую неделю.
Так и вышло, что с одиннадцати с половиной лет он практически жил один. Сам вёл немудрёное своё хозяйство, сам заводил по вечерам будильник, призванный поднимать его на учёбу, сам желал себе спокойной ночи. Папа сначала пытался что-то изменить, звал Сашу жить к себе, в свою новую семью, переехавшую из общежития в просторную квартиру. Но мальчик, наделённый гипертрофированным умением понимать и жалеть, отказался и продолжил жить сам по себе.
И вот тут-то началось то, что, по мнению Антонины Сергеевны, характеризовало Сашу Эмериха как человека незаурядного, с детства наделённого сильной волей, удивительной чистотой и невероятной жизнеспособностью.
В таких неправильных, ненормальных условиях мальчик, плавно входивший в сложный подростковый возраст, не бросил школу, продолжил хорошо учиться, не попал ни в какую дурную компанию, не стал водить в пустую квартиру одноклассников, не закурил, не запил и много ещё чего «не». В общем, остался настолько духовно и нравственно здоровым, насколько вообще было возможно в той ситуации. Много о чём догадывающиеся соседи только удивлённо качали головами у него за спиной и пытались хоть как-то облегчить жизнь сироте при живых родителях. Саша не дерзил, не хамил, но от помощи почти всегда вежливо и решительно отказывался, чем повергал окружающих в ещё больший шок.
Вот таким образом он как-то сумел окончить школу и поступить в институт. Да ещё не в какой-нибудь, а в медицинский. Соседи, узнав об этом, окончательно уверовали в необычность Саши и буквально с первых дней его учёбы стройными рядами стали ходить к нему за любой врачебной помощью: от измерения давления до диагностики в самых разных случаях. Саша никому не отказывал.
Учился он так, как дано учиться только людям, нашедшим своё призвание. Все годы учёбы его сопровождал эпитет не «хороший», не «прекрасный» и даже не «замечательный», а только «блестящий». При этом его любили и преподаватели, и однокашники. Теперь у него появилось много друзей и знакомых, но всё равно ему очень не хватало ощущения семьи, дома. В свою не слишком уютную квартиру он никогда не рвался, использовал её исключительно для ночлега, а сам целыми днями пропадал в институте.
Но потом в его жизни возникла Татьяна. Ничего удивительного или необыкновенного в её появлении не было. Всё очень просто, даже буднично: их познакомили друзья. На тот момент обоим было по двадцать шесть лет. Татьяна больше всего на свете хотела замуж. И даже не скрывала этого. Вот её и позвали в компанию с целью познакомить с холостым и во всех смыслах положительным Эмерихом.
Никакой такой «химии» или любви с первого взгляда между ними сначала не возникло. Просто познакомились два человека, решивших, что им пора заводить семьи. Познакомились и принялись срочно навёрстывать упущенное. Они и встречались-то меньше полугода, а потом довольно неожиданно для всех сыграли скромную свадьбу.
И у Саши вдруг снова появилась семья. Крохотная, но настоящая. Во всяком случае, ему так тогда показалось. И он был в этом убеждён до того самого дня, когда пришёл домой и в тёмной пустой квартире обнаружил рыдающего сына.
Таня оказалась неплохой девчонкой, весёлой и не слишком капризной. Она с удовольствием принялась обустраивать их уже общую двушку на окраине. Саше, тогда уезжавшему на стажировку в Питер и вернувшемуся в свежеотремонтированное «семейное гнёздышко», результат не слишком понравился. Его удивила огромная разлапистая люстра с пропеллером, купленная молодой женой, и повергли в уныние тёмно-зелёные обои с крупным рисунком, сделавшие небольшие комнаты и вовсе маленькими и мрачными. Но Татьяна была так рада, так горда плодом своих трудов, что он промолчал, решив не придираться. Только повёл подбородком в сторону люстры, украшенной длиннющими лопастями, и, стараясь не выдать обуревавшие его чувства, поинтересовался:
- Это что?
- Вентилятор, - радостно объяснила молодая жена, - сейчас такие в моде. А потом, представь, как удобно: в жару включил, и, пожалуйста, - ветерок.
- Удобно… да… - пробормотал Саша и с усилием отвёл взгляд от кошмарного гибрида светильника и вертолёта.
На этом все обсуждения ремонта закончились. Саша хотел семью, получил, наконец, и был полон решимости сберечь её. Не смотря ни на что. И никакие вертолёты, прикидывающиеся светильниками, ему в этом помешать не могли.
Москва, август 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
Папка с документами пухла, бумажек становилось всё больше. Августовским вечером Ангелина пришла в опорный пункт милиции к их участковому, которого до этого видела только один раз, пару лет назад. Толстый одышливый дядька с багровым лицом показался ей тогда человеком малоприятным, и теперь она не знала, как он примет её. Капитан посмотрел на посетительницу красными усталыми глазами, равнодушно взял из её рук запрос, мазнул по нему взглядом и вдруг хорошо, по-доброму улыбнулся:
- Усыновляете, значит?
- Да, - кивнула не ожидавшая такого приёма Ангелина.
- Приходите через недельку, всё будет готово…
- Спасибо! Большое спасибо! – Ангелина, начитавшаяся в интернете страшных историй про то, как справки из милиции будущие усыновители не могли получить по месяцу, не веря своим ушам суетливо засобиралась, хватая то сумку, то зонт.
- Да нет, даже раньше… - подумав, сказал милиционер, - в четверг, да, в четверг приходите. До этого никак не успею, дел очень много. Но к четвергу обязательно сделаю.
Она бросила свои вещи, посмотрела на немолодого капитана, и, вспомнив листовку, висевшую в их подъезде, на которой она когда-то прочла имя и отчество участкового, тепло поблагодарила:
- Василий Алексеевич, спасибо вам…
Тот вдруг смутился и тихо ответил:
- Святое дело делаете, Бог вам в помощь…
Домой она летела, улыбаясь своим мыслям и вспоминая о славном, замученном жизнью и работой капитане, нашедшем для неё такие важные слова.
Ангелина разувалась в прихожей, когда грянул звонок телефона. Погружённая в свои мысли, она вздрогнула, дёрнулась и побежала на кухню, откуда доносилась трель.
- Кому это мы так нужны? – ещё из коридора поинтересовалась она и, домчавшись, наконец, схватила трубку:
- Да!
- Привет, мой дорогой друг! У меня тут такие новости! – с места в карьер радостно и возбуждённо зачастила Александра. – Я случайно познакомилась с девочкой-волонтёром, они больницам малышовым помогают и знают, где можно ребёночка найти! Короче, пиши адрес и давай срочно связывайся, пока она меня не забыла и поймёт, от кого ты.
- Господи, Сань! Погоди! Что? Правда, что ли?
- Да правда, правда, Ангел! Пиши скорее, я в пробке стою, но чую – скоро поедем. А ты же знаешь, я за рулём по телефону не разговариваю – опасаюсь.
- Сейчас, сейчас, Саш! – Ангелина бросилась вправо, потом влево, совершенно забыв, где у них хранятся блокнот для записей и ручка. Потом замерла на секунду, пару раз нервно сжала и разжала руки и, усилием учительской воли заставив себя если не успокоиться, то хотя бы не впадать в истерику, нашла искомое и снова взяла трубку:
- Диктуй, Сань.
- Ты, Ангел, не нервничай, а то вон охрипла даже. Всё будет хорошо, вот увидишь! Короче, девочку зовут Любой, обязательно напиши и скажи ей потом, что ты от меня, а познакомились мы у Даши… это ещё одна моя знакомая… А то она не поймёт…
- Я бы на её месте так тем более не поняла, - прокомментировала Ангелина, лихорадочно записывая адрес.
Москва, август 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
Ангелина Любе
Люба, здравствуйте))) Меня зовут Ангелина, я подруга Александры Катуниной, которой Вы вчера дали свой адрес в гостях у Даши.
Мы с мужем очень хотим усыновить малыша. Александра рассказала, что Вы можете нам помочь. Мне бы хотелось поподробнее всё узнать.
Если Вам нужны сведения о нас, чтобы принять решение, я готова обо всём рассказать.
Заранее спасибо)
Ангелина.
Ангелина Любе
Люба, простите, пожалуйста, если надоедаю. Просто от Вас нет ответа, и я заволновалась, вдруг "спаслание", как говорил Винни-Пух, не дошло. Поэтому повторюсь: мы с мужем ОЧЕНЬ хотим детей. Мне сказали, что Вы можете помочь. Люба, если это возможно, пожалуйста, ответьте мне. Мы так долго ждём НАШИХ детей, что каждый лишний день кажется невыносимым.
Если нужна какая-то информация о нас, то я с радостью отвечу на все Ваши вопросы.
Заранее благодарна Вам за ответ.
Ангелина.
Люба Ангелине
Ангелиночка, здравствуйте!
Простите ради Бога, что не ответила сразу - второй день лежу с высокой температурой и впервые проверила почту.
Сейчас постараюсь объяснить, чем могу помочь, а то я же не знаю, что Александра Вам рассказывала:)
Я волонтер фонда «Брошенные ангелы». Мы ездим по больницам с помощью для отказничков и у нас, конечно, есть информация о детишках. То есть мы можем и рассказать побольше, чем в опеке, и, вполне вероятно, организовать вашу поездку к малышу.
Правда, в большинстве случаев, мы не имеем разрешения от опек на так называемый «пиар детей», так что я очень прошу, давайте наше общение держать в секрете, хорошо? А то турнуть нас из больниц могут запросто...
Я езжу в больницу одного подмосковного города, где с нами очень хороший человек сотрудничает. Она по-настоящему любит малышей и рада будет помочь. Вы мне расскажите, вы кого ждете - мальчика или девочку?:) А возраст? В этой больнице сейчас со статусом только взрослый пацан, и скоро должен получить статус на усыновление полугодовалый. Но мы можем узнавать и по другим больницам, да и в моей больнице, наверняка, скоро будут еще малыши. Отказничковые палаты, к сожалению, не пустуют.
Надеюсь, написала не слишком сумбурно - голова от температуры совсем не варит, простите :)
Люба.
Ангелина Любе
Любочка, спасибо Вам большое за ответ))) Извините, что Вас бедную, болеющую тереблю.
Объясню нашу ситуацию. Мы с мужем женаты уже почти три года. Детей у нас нет. Мы взрослые, самостоятельные люди, больше всего на свете мечтающие именно о детях. Так получилось, что почему-то всегда думали об усыновлении, даже когда надеялись, что сможем родить. И сейчас не все пути для нас закрыты, но делать ЭКО мы по разным причинам не можем и не будем. Ребёнка мы хотим не одного, поэтому, если Бог даст, готовы взять потом ещё малыша или двоих.
Мы не очень состоятельны – обычные бюджетники, но зато у нас очень дружная семья. Малыша уже ждут бабушки-дедушки и тётя с дядей (мои брат и сестра). Мы бы хотели, по возможности, мальчика. Желательно совсем маленького: очень хочется, чтобы он (или она) рос с нами. Вадим, мой муж, мечтает, как он будет с ним возиться. А мне бы хотелось, чтобы он был светленьким с голубыми-серыми-зелёными глазками (так хочется, чтобы хоть немножко походил на моего любимого мужа).
Но это наши желания, а там, как Бог даст))) Мы сейчас должны уехать на две недели. Когда вернёмся, как раз будут готовы почти все документы для усыновления.
Что касается, скажем так, неразглашения, то можете в нас не сомневаться. Вы делаете такое нужное дело, как же мы можем вас подвести? Я сама учитель, уже 12 лет отработала в школе, выпустила четыре класса: первый мой класс уже год как закончил школу, а последний - перешёл в 4 класс (я работаю в начальной школе). За своих детей и сейчас готова любого "загрызть", хотя некоторые из них уже совсем взрослые))), поэтому понимаю и безмерно уважаю Ваше стремление помочь малышам. Можете в нас с Вадимом не сомневаться).
Ещё раз спасибо.
Выздоравливайте)))
P.S: Если Вы не против, то, как только мы вернёмся, я Вам напишу.
А тот полугодовалый малыш? Я так поняла, что это мальчик. А какой он? Расскажите мне о нём, пожалуйста.
Извините, за такой поток эмоций. Просто, когда я увидела, что от Вас, Люба, пришёл ответ, сердце ёкнуло и до сих пор колотится быстро-быстро и руки дрожат).
Ангелина.
Люба Ангелине
Ангелина, не могу удержаться, скажу – вы такая милая :) уверена, что все будет хорошо!:)
Давайте так - вы пишите-звоните, когда приедете, и я тогда сразу буду общаться с людьми, которые у нас в одни руки, так сказать, собирают информацию по деткам и усыновителям. Сейчас не стану, т.к. ситуация по детишкам может за это время измениться.
Малыш, который сейчас ждет статуса в той больнице – мальчик. Не совсем темненький, скорее русый, сероглазый, красивый, хотя и с очень грустной мордашкой, ну да это не редкость для этих детишек... Статуса у него пока нет, т.к. ждут последнего анализа на ВИЧ. Все предыдущие были отрицательные, так что статус он получит, как только будет результат анализа.
Люба.
Ангелина Любе
Люба, здравствуйте!
Мы вернулись, и сразу пишу Вам. Уже продолжаем сбор документов (почти все готовы). Постараемся в ближайшее время пройти врачей, но, надеемся, с этим проблем не будет, т.к. мой муж военный и у нас очень хорошая ведомственная поликлиника, где нас регулярно и придирчиво проверяют почти все те врачи, заключение которых необходимо для усыновления. Так что, может быть, начнём искать малыша (или малышей)?
Изнемогаю в ожидании)))
Ангелина.
Люба Ангелине
С возвращением, Ангелина :) Буду узнавать про малышей. Сегодня-завтра позвоню в свою любимую больницу, узнаю, кто у нас там сейчас. Ну, и если там малышей новеньких нет, пообщаюсь с девочкой из фонда нашего, которая информацию по деткам собирает изо всех больниц. Отпишу, как только что узнаю. Но и Вы меня, на всякий случай, "дергайте". А то иногда закручиваюсь и просто до провалов в памяти доходит дело :)
Люба.
Ангелина Любе
Спасибо, Любаша))) Будем ждать. "Дёргать" иногда буду, благодарю за разрешение). Мы пока тоже последние документы будем собирать.
До свидания, спасибо за помощь)
Москва, сентябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
Вернувшись из отпуска, Валдайцевы наконец занялись оформлением медицинских документов. В ведомственной их поликлинике Ангелина первым делом направилась на шестой, административный, этаж. Там теперь был кабинет её бывшего доктора, Лилии Станиславовны, ставшей заместителем главврача. Когда-то именно к ней Ангелина впервые пришла за помощью.
Она тогда только прикрепилась к ведомственной поликлинике и из нескольких врачей-гинекологов наугад выбрала Нижинскую. Но войдя в кабинет, засомневалась. Доктор была молода, немногим старше Ангелины, и невероятно хороша собой. Пока Лилия Станиславовна что-то записывала в карте, пациентка разглядывала её ярко-рыжие густые волосы, тонкое породистое лицо и холёные руки и про себя думала: «Эта не поможет. Этой есть дело только до себя».
Но Нижинская оказалась прекрасным, внимательным врачом, да ещё и чудесным человеком. Ангелина, поближе познакомившись с ней, внутренне сгорала со стыда за то, первое, своё впечатление.
К сожалению, Нижинская им с Вадимом помочь не смогла, хотя делала всё, что было в её силах. Как, впрочем, и последовавшие за ней доктора. Но вот теперь именно к ней Ангелина снова пришла за помощью.
Постучав, она заглянула внутрь. Большая приёмная была пуста, в глубине виднелась распахнутая настежь дверь в кабинет Нижинской.
- Я занята, приходите чуть попозже! – звонко крикнула откуда-то издалека доктор.
- Лилия Станиславовна, это я, Ангелина Валдайцева. Я на пару минут, можно?
- Ой, Ангелин, здравствуй! Заходи, заходи. Куда пропала?
Вошедшая Ангелина увидела за огромным столом свою обожаемую стройную и изящную, как дорогая фарфоровая статуэтка, Нижинскую. Та устало потёрла бледные щёки, но на нежданную посетительницу посмотрела с радостью.
- Лилия Станиславовна, мне стыдно, но я по делу, а не просто так, - Ангелина протянула запрос и виновато улыбнулась.
Доктор взяла листок и быстро заскользила по нему глазами. Наконец дочитала до конца, сняла свои модные очки в изящной оправе и выдохнула:
- Ангелин… Молодцы… Вы такие молодцы. У меня слов нет. Вот увидишь – всё будет хорошо. Кого хотите: мальчика, девочку?
- Хотим мальчика, а там видно будет, может, близнецов найдём, - счастливо улыбнулась Ангелина.
- Всё может быть. У меня знакомые двух мальчишек так нашли. Такие чудесные парни выросли… Давай-ка так сделаем, я сейчас всем специалистам, которые нужны, позвоню, попрошу вас без записи в ближайшие пару дней принять… Так, кто там у нас: дерматолог, венеролог, онколог… - забормотала она, глядя то на запрос, то под стекло, где лежал лист с номерами телефонов специалистов. – Только… Ангелин, анализы на ВИЧ, гепатит и реакцию Вассермана будут готовы не раньше понедельника. Прости, но здесь я, к сожалению, ускорить не смогу. Ничего? Время терпит?
- Лилия Станиславовна, милая вы моя! – всплеснула руками обрадованная и растроганная Ангелина. – Конечно, конечно, терпит! Мы приготовились месяц всё делать, а вы мне предлагаете меньше чем за неделю со всеми врачами разобраться, да ещё и извиняетесь.
- Ну и прекрасно, - Нижинская подняла трубку и начала набирать первый номер, - а как Вадим на всё это смотрит?
- Вадим очень хочет детей.
- Он у тебя замечательный, Ангелин. Я рада, что с вами познакомилась. Иди, иди в регистратуру, тебе там сейчас составят расписание, по которому вы всех побыстрее пройдёте. Я сейчас им позвоню… И завтра с утречка давайте натощак на анализы, хорошо?.. И в конце ко мне на подпись принеси… И Вадиму привет передавай! – крикнула она вслед уходящей Ангелине.
- Да он в коридоре сидит, ждёт.
- Тогда сюда его позови, я ему тоже хочу пару слов сказать.
Тут распахнулась дверь и в приёмную вошла молоденькая решительная секретарша. Увидев Ангелину, она сурово сдвинула бровки:
- Девушка, а вам было назначено?
- Сонь, это мои… мои близкие люди! – снова крикнула Нижинская. – Запомни их и всегда пускай безо всяких проблем, хорошо?
- Хорошо, - весело отозвалась сразу подобревшая девушка, - а кого – их?
- А сейчас ещё и молодой человек зайдёт. Вот их обоих и запомни, Ангелину и Вадима.
Ангелина порозовела, прыснула и, выглянув за дверь, поманила мужа:
- Иди сюда, Лилия Станиславовна хочет тебе напутственное слово сказать…
- И тебе хочу! – вновь подала голос Нижинская. – Идите оба сюда!..
Москва, сентябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
Ангелина Любе
Здравствуйте, Любаша!
Дела у нас продвигаются, уже прошли почти всех врачей. Теперь осталось только дождаться результатов анализов, они, правда, будут только через пять дней. Потом к нам домой придут из опеки, чтобы проверить жилищные условия. Тогда все документы будут собраны) Ничего нового нет?
Спасибо за помощь и поддержку!
Ангелина.
Люба Ангелине
Линочка, привет! А я как раз собиралась Вам писать :) Пообщались с нашей больницей только вчера. Там все еще один только малыш (из маленьких), тот самый, который ждет последнего анализа на ВИЧ в 8 месяцев. Больше пока никого.
Поговорила по поводу Вас в фонде нашем. Нас с Вами просят обращаться за информацией по деткам уже с документами. Это связано с тем, что данные по малышам меняются довольно быстро. Детки, о которых известно волонтерам сегодня, мы надеемся, будут уже усыновлены через месяц. Так что, как сказали бы мои подружки, усыновлявшие малышей, Ваша беременность, Линочка, еще немножко не доношена:-))) Вы меня держите в курсе дел по документам. И, когда выйдем совсем на финишную прямую (как из опеки гости навестят), сразу будем трясти девочек из фонда :)
С верой в победу, Люба.
Ангелина Любе
Спасибо, Любаша) Будем ждать! Как только разберёмся с опекой, я сразу напишу.
До свидания.
Лина.
Ангелина Любе
Любаша, здравствуйте! Это опять Ангелина. С Рождеством Пресвятой Богородицы Вас и Ваших родных, счастья и любви Вам. А ещё сил. Вы делаете редкое по важности дело.
Рассказываю новости: врачи – наконец-то! – все. Послезавтра придут из опеки и будут делать заключение о возможности быть усыновителями.
Я пропадала, потому что наш духовник рассказал нам о мальчике трёх лет (это притом, что мы, как Вы знаете, хотели бы совсем крошку) и сказал, что сердцем чувствует, что этот малыш нам подойдёт. Мы переварили, правда, не без труда. Позвонили в приют, где Вадимка (представляете – он тёзка моего любимого мужа) живёт с апреля, оказалось, что ему уже почти 4 года, и мы можем его забрать в гости на несколько дней. В лёгком шоке мы с этой новостью переночевали и пришли к выводу, что готовы на всё, а попозже, когда Вадимка адаптируется, с Вашей помощью найдём и маленькую дочку.
На следующий день, совершенно независимо друг от друга, после работы помчались по магазинам за едой и подарками для малыша и других деток, и отпросились с работы, чтобы утром ехать за Вадимкой. А вечером позвонил его воспитатель и, чуть не плача, рассказал, что был суд и нашему мальчику не дали статус для усыновления и неизвестно, дадут ли и, если дадут, то когда.
Если бы Вы знали, Люба, как тяжело было… Я поплакала, конечно. Но, помолясь, и это пережили. Хотя и позвонили воспитателю с просьбой держать нас в курсе дел. Из всей этой истории поняли одно: мы уже готовы на всё, чтобы стать родителями)))
Любаша, как только опека даст разрешение, я сразу Вам напишу. Простите, пожалуйста, что я Вас так загружаю, но по Вашим письмам видно, что Вы человек редкой души. И хочется с Вами поделиться нашими маленькими достижениями)
Спасибо Вам за всё))) Ещё раз с Праздником!!!
Ангелина.
Люба Ангелине
Линочка, спасибо за поздравления! Я тоже вас с Вадимом от души поздравляю. Держитесь! Ваш малыш обязательно скоро будет с вами!
Люба.
Ангелина Любе
Любочка, здравствуйте! Это опять я Вас беспокою. Сегодня у нас были представители опеки, осматривали квартиру. На следующей неделе будет готово заключение о возможности нам стать усыновителями. Если Вам не очень трудно и не будет в тягость, может, начнём искать малыша (малышей)?
Ещё раз спасибо огромное!
С благодарностью, Ангелина.
Люба Ангелине
Начну узнавать информацию. Жду новостей!
Люба.
Ангелина Любе
Любаша, всё!!!!! Готово заключение!
Лина.
Люба Ангелине
Поздравляю!!! Теперь давайте уже всё подробно обсудим. Итак, вы хотите малыша до полугода, мальчика? К сожалению, пока такие маленькие есть только в моей больнице. И то там одна девочка и малыш азиатской внешности. У девочки до сих пор статуса нет. И когда будет – неизвестно. Вот поедете вы к ней, привяжетесь к малышке, а ей так статус и не дадут. Беда ведь будет…
Так что советую поискать пока через Банки данных, федеральный и региональный, чтобы время не терять.
Если появятся новости – сообщу. Могу дать телефон старшей медсестры из нашей больницы, чтобы Вы звонили ей напрямую. Пожалуйста, держите меня в курсе поисков. Желаю вам удачи!
Люба.
Ангелина Любе
Любаша, спасибо за такое подробное письмо.
Отвечаю по пунктам:
1. Нам всё-таки очень хотелось бы взять совсем кроху, максимум месяцев до трёх, чтобы не всем рассказывать, что ребёнка усыновили.
2. Мы уже дозрели до того, чтобы взять одновременно двоих малышей, например, мальчика и девочку, я имею в виду не родных, а от разных мам, потому что, как я понимаю, близняшек-двойняшек найти почти невозможно. Что касается малышей без статуса, то Вы абсолютно правы: страшно привязаться к крохе и не иметь возможности взять её (а пока дадут статус, если вообще дадут, малышка уже подрастёт). Помните, я Вам писала о историей с мальчиком Вадимкой, которого нам не отдали в последний момент, очень тяжело было(((
3. Пожалуйста, не думайте, что мы слишком разборчивы, но, может быть, подождём немного? Вдруг малышке из Вашей любимой больницы всё-таки дадут в ближайшее время статус или появятся ещё детки?
Спасибо Вам за терпение и понимание) Что касается старшей медсестры, то не знаю, удобно ли беспокоить занятого человека?
Любаша, пожалуйста, если что-то изменится, напишите нам сразу же)
ОГРОМНОЕ Вам спасибо))
Москва, сентябрь 2002 года. Александра Катунина (1)
Ещё в июне, после разговора с Николаем Мошкиным решив, что гибель подружек детства всё же, по меньшей мере, подозрительна, Саша сама себе пообещала разобраться в странных событиях. Но лето выдалось очень беспокойным: сначала долго болела мама, ей делали сложную операцию, потом были проблемы на работе. А в сентябре тётя Валя, мама несчастной Олеси Ермохиной, позвала Сашу на поминки: исполнялось полгода со дня гибели её дочери.
С утра лил нудный дождь, город стоял в пробках. Когда Саша добралась до дома, никого из приглашённых на поминки уже не было. Школьные подружки Олеси и знакомые по рынку разошлись по домам. Овражковы же, как уехали на дачу в начале лета, похоронив Машу, так ещё не возвращались.
Недолго посидев за столом с несчастной матерью, Саша помогла той перемыть посуду, протёрла полы и засобиралась домой. Когда она уже уходила, грустная тётя Валя сунула ей в руки небольшой пакет:
- Это тебе, на память об Олесе. Тут тарелки и кое-какие её вещи. Станешь из тарелок есть и помянешь мою глупенькую несчастную дочку добрым словом…
- Конечно, тётя Валечка, - у Саши задрожали губы. Она обняла соседку, поцеловала её в сухую щёку и ушла, совершенно раздавленная.
Уже забравшись в постель, она взяла пакет, откуда до этого вытащила тарелки, и стала перебирать свёрточки. Наручные часы с широким браслетом, любимая Олеськина чашка, на которой мультяшный толстый кот отказывается ехать на Таити, потому что его «и здесь неплохо кормят», тонкая золотая цепочка, старый брелок, тот самый, что в детстве обожала Олеся… Щёлкнешь по нему пальцем, и раздаётся звук, будто бьют куранты. Маленькая Саша тогда тоже очень хотела такой…
Александра перебирала Олесины «сокровища» и плакала, вытирая слёзы рукавом пижамы. Перед глазами то и дело вставало круглое весёлое лицо Олеси, а в ушах звучал хрипловатый смех.
Последним на колени выпал небольшой прямоугольный бумажный пакетик. Саша развернула его и увидела Олесину записную книжку. Она перелистала странички, узнавая имена и телефоны одноклассников и общих знакомых, и зарыдала уже в голос. Потрёпанная книжка скользнула по одеялу и упала на пол, листочки разлетелись, дерматиновая обложка соскочила. Всхлипывая, Саша сползла с кровати и принялась аккуратно собирать части развалившейся записной книжки и высыпавшиеся из неё старые билеты в театр, пару открыток, календарик и прочие мелочи, которые Олеся хранила, видимо, на память.
В карман зелёной обложки среди прочих бумажек была вложена матовая фотография размером девять на двенадцать. Саша взяла её в руки и всмотрелась. Какой-то молодой мужчина спал, закрыв лицо углом пледа, были видны только левый бок, локоть и ухо с затылком. Саша недоуменно повертела фотографию в руках и на обороте обнаружила аккуратную подпись, сделанную красивым Олеськиным почерком: «Любимый, март 2002». Она моментально перестала плакать и напряглась, как её Килька, когда та чувствовала какую-то опасность. Потому что никакого «Любимого» у Олеськи в последнее время не имелось. Во всяком случае, Саша о нём не знала. Да и на похоронах были только подруги и коллеги… Хотя… Саша вспомнила, какой весёлой была в последний перед гибелью месяц её горемычная соседка, и задумалась...
Москва, сентябрь 2002 года. Александра Катунина (2)
Через пару недель после поминок тётя Валя собралась ехать на неделю в родную деревню. Ключи от квартир, своей и Овражковых, она принесла Саше.
- Сашунь, ты цветы дня через три полей, пожалуйста. И у меня, и у Настасьи. Она меня просила, да я уезжаю. Не забудь уж, ладно?
- Конечно, тётя Валя, не переживайте, - с готовностью пообещала Александра.
Через три дня, отправившись выполнять обещанное, Саша впервые за долгие годы оказалась в бывшей «девичьей» комнате, где в детстве жили сёстры Овражковы. Сейчас её занимали тётя Настя со старшим внуком и ушедшая от мужа Маша.
В комнате почти всё было по-прежнему, как в их общем детстве: шкаф, рядом с ним сложенная раскладушка, письменный стол у окна, две нешироких кровати, новые, конечно, старые не так давно переехали на дачу. Раньше они с девчонками очень любили прыгать на них, как на батутах. А потом валяться на пёстрых покрывалах, болтая обо всём на свете и мечтая о будущем. А теперь вот девчонок нет...
Саша горько улыбнулась воспоминаниям, села на кровать и пару раз подскочила, чувствуя, как упруго пружинит под ней матрас. «Прикроватившись» второй раз, она услышала довольно громкий шлепок. Непонятно почему испугавшись, Саша встала на колени, нагнулась и увидела на полу обычную общую тетрадь.
Александра растянулась на паласе и сунула голову под кровать. Матрас лежал на реечном основании. Наверное, тетрадь была наспех засунута под одну из реек и, когда Саша, вспоминая детство, начала подскакивать на кровати, выскользнула и упала на пол. Странное, однако, место для хранения школьно-письменных принадлежностей, если только это не та вещь, которую хочется спрятать от других. Дневник, например…
На этой мысли Александра дёрнулась, ударилась головой о решётку и поморщилась от боли. Схватив тетрадь, она суетливо стала сдавать назад. Выбравшись, наконец, из-под кровати, села и, мысленно попросив прощения у хозяина или хозяйки (а вдруг тетрадь Машина!) тетради, раскрыла её. Она угадала: у неё на коленях лежал дневник Маши.
Сдерживая лихорадочное нетерпение и дрожь, Александра полила цветы и, прижав к груди толстую пыльную тетрадь, отправилась к себе. Почему-то ей казалось, что находка обязательно прольёт свет на гибель соседки.
Дневники Маша вела – они все об этом знали – с детства. Но эта тетрадь начиналась только с марта 2002 года. Саша расстроилась, опасаясь, что там может не оказаться ничего важного, но всё же принялась читать.
Сначала шли малоинтересные записи из серии «встала поздно, посмотрела сериал». Но Саша всё равно стала листать страницу за страницей, внимательно вглядываясь в строки. В конце марта чёрными чернилами были выведены страшные слова: «Выбросилась из окна Олеська». Страница была чуть помята. Приглядевшись, Саша поняла, что Маша плакала, слёзы высохли и листок покоробился. Она недолго посидела, бессмысленно глядя в окно и поглаживая страницы дрожащими пальцами, потом вздохнула и принялась читать дальше.
В первые дни после гибели Олеси записи были грустными, если не сказать мрачными. Маша явно скучала по подруге и тяжело переживала её гибель. Но примерно через месяц тон вдруг резко изменился: соседка познакомилась с мужчиной.
Краснея и чувствуя себя хуже некуда, Саша читала откровения влюблённой Маши. Объект своей страсти та ни разу не назвала по имени, только Он, Счастье моё и Драгоценный. Именно так, с заглавных букв. Зато она подробно описывала его внешность: тёмные густые волосы, карие жгучие глаза, высокий рост и хорошую, в меру накачанную фигуру. И так она о нём писала, что Саше стало понятно: Марью накрыло сильнейшее чувство. Про своего бывшего мужа Толю она никогда не говорила ничего подобного. Даже когда только готовилась к свадьбе.
Дочитав записи до конца – последняя была сделана накануне гибели – и не найдя ровным счётом ничего, что могло бы пролить свет на смерть Маши, Александра решила на всякий случай снять ксерокопию с дневника, а потом вернуть тот на место. Она достала из сумки плотную папку, открыла её, чтобы положить тетрадь и взгляд её наткнулся на фотографию, найденную у Олеси. Та лежала в прозрачном кармашке папки. Саша машинально глянула на таинственного «Любимого» Олеси. Тёмные волосы, широкие, судя по всему, плечи, руки с выраженными, но не слишком, мышцами. Рост и глаза, конечно, не видны. Но почему-то вдруг Саше пришло в голову, что мужчина с фото и Он из дневника Маши – один и тот же человек.
- Да нет, ну бред какой-то, - сама себе громко сказала она. Но от тревожного чувства отделаться не смогла. Так и легла спать, постоянно думая об Олесе, Маше и загадочном мужчине или всё-таки мужчинах. Уже засыпая, Саша решила непременно поговорить с тётей Валей и узнать, не видела ли та «Любимого» дочери.
Москва, сентябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
Ангелина и Саша шли по длинной аллее вдоль Москвы-реки. Уже начинали желтеть деревья, и ноги утопали в мягкой хвое, нападавшей с лиственниц. Собаки носились поодаль. Крупная Келли длинными прыжками гонялась за коротколапой Шпики и мордой пыталась перевернуть ту на спину. Такса огрызалась и норовила повиснуть у подружки детства на ошейнике.
- И вот представь, Санька, документы у нас на руках уже неделю, а мы никого не можем найти.
- Подожди, Ангел. А опека? Я тут в одной книжке читала…
- А что опека? Читала она… – Ангелина в сердцах махнула рукой. – Пришла я за документами, Наталья Владимировна (это наша инспектор) мне их даёт и желает удачи. Я спросила, что нам теперь делать, а она лишь плечами пожала и говорит: ищите. У них, то есть, у нас в районе, видите ли, ни детских домов, ни домов ребёнка, ни больниц, где могут быть отказнички, нет… А в книжках, Сань, всё что хочешь можно написать. Это же всё сказки, выдумка. А тут жизнь.
- А та девушка, Люба, ну, волонтёр, адрес которой я тебе диктовала?
- Я ей писала. Она очень славная и хотела помочь. Но в их подопечных больницах пока отказничков нет. То есть имеется одна девочка, где-то в дальнем Подмосковье, но она без статуса…
- Без статуса – это что такое?
- Сама, когда в первый раз с этим столкнулась, не поняла. Представь себе, дети в больницах и домах малютки есть, но усыновить их нельзя. Потому что у них родители в наличии, сдать государств – сдали, а отказаться – не отказались. И мучаются детки, сироты без надежды на семью. И мы мучаемся. Второй вариант – статуса у ребёнка нет. Статус – это что-то вроде разрешения. Кого-то можно только под опеку взять, кого-то в приёмную семью, усыновить можно не любого ребёнка… А мы ведь именно усыновить хотим… В общем, чёрт ногу сломит…
- Дурдом…
- Да нет, в этом логика своя есть, конечно. Особенно, когда разберёшься. Но на первый взгляд – да, полный бред… - Ангелина печально покачала головой.
- То есть получается, что вам теперь только в Банк?
- Да. В региональный банк. Я туда уже позвонила, сказали приезжать во вторник.
- Ближайший?
- Ага. Поедем вдвоём с Вадимом. Я трясусь страшно. Представляешь, отправимся на встречу со своим малышом.
- Я так понимаю, вам только фотографию покажут?
- Да. Но мы же его уже увидим, пусть только на экране монитора, но ведь увидим же.
- Ангел, я вас очень люблю, вот увидишь, всё будет хорошо. Сказки бывают и непридуманными. Вот ещё чуть-чуть, и ты поверишь в это. Потому что в ваших с Вадимом жизнях такая непридуманная сказка обязательно случится.
- Ох, Санька, Санька. Твои бы слова да Богу в уши.
Но вышло не слишком складно. Валдайцевы в банк данных приехали заранее, долго сидели в полутёмном коридоре на убогих, еле живых от старости креслах, держа наготове папку с документами. Наконец их пригласили в кабинет. Выдали по бланку. Ангелина непонимающе взглянула на девушку, протянувшую им образцы заполнения, потом пробежала глазами и замерла в ужасе:
- То есть сейчас нам детей не покажут?
- Нет, - раздражённо дёрнула плечиком девушка, - вы только заявление напишите, где укажете, каких именно детей вы хотите.
- Что значит – каких? – изумился Вадим.
- Мальчика, девочку, блондинов, брюнетов, возраст, цвет глаз… Посмотрите, - она ткнула пальчиком с длинным бордовым ногтем в образец, - здесь всё написано.
- А когда мы сможем всё-таки посмотреть базу?
- Через месяц. Заполняйте анкету, - равнодушно бросила девушка и направилась к двери.
- Через месяц? – с трудом выдавила из себя Ангелина, а Вадим просто окаменел.
- А что вы хотите? - дёрнула плечиком девушка. - Нам нужно подобрать подходящие вам варианты. Да и очередь у нас. Кстати, вы сможете выбрать только одного ребёнка, поехать посмотреть, потом, если не понравится, вернуться к нам и написать отказ. После этого получите другой вариант.
- Понятно, - кивнула Ангелина и низко нагнула голову, словно внимательно читая образец. Слёзы душили её.
Девушка вышла. Вадим встал и шагнул к жене. Она, всхлипнув, уткнулась лицом ему в свитер.
- Ничего, ничего, - шепнул Вадим и погладил её по кудрям. – Давай напишем, а там видно будет.
Они быстро заполнили анкету, попрощались с вернувшейся равнодушной девушкой и ушли. На улице Ангелина разрыдалась.
- Как же так? Месяц ждать! Это что за очередь должна быть? Медицинские справки действительны три месяца. Сегодня уже десять дней, как они у нас на руках. Даже если через месяц мы найдём малыша, пока суд да дело – срок действия закончится, и придётся их продлевать.
- Да, - тяжело выдохнул Вадим, - я не ожидал, что так долго. Что будем делать?
- Я буду сама искать.
На следующий день Ангелина, сбежав с работы сразу же, как только прозвенел звонок с пятого урока и чувствуя спиной удивлённый взгляд их доброго охранника Василия Сергеевича, села за телефон. Положив перед собой толстую тетрадь и ручку, она обзванивала опеки Москвы и Подмосковья.
Сделав несколько звонков, она потёрла лицо и нервно рассмеялась. Словно издеваясь над ней, в опеках отвечали строго через одну: в первой доброжелательно, но там не было детей, во второй, на территории которой были дома малютки или больницы, – по-хамски.
- Здравствуйте, - снова потыкав в кнопки, проникновенно начала Ангелина, - мы с мужем хотим усыновить ребёнка. Документы уже полностью на руках, вы не могли бы нам помочь найти малыша?
- А вы откуда, девушка? Наша?
- Нет. Мы из другого района, но у нас нет домов малютки.
- У нас очередь.
- Поставьте, пожалуйста, и нас в эту очередь. Когда нам подъехать с документами?
- У нас очередь из своих, так что до свидания!
- Подождите, пожалуйста! – не выдержала Ангелина и в голосе её отчётливо прозвучали учительские интонации. – По закону мы имеем право взять ребёнка из любого населённого пункта страны, хоть с Сахалина. Поставьте нас в очередь.
В трубке недовольно помолчали. Ангелина ждала.
- Ладно, подъезжайте!
- Когда?
Но уже раздались короткие, словно раздражённые, гудки. Ангелина посидела пару секунд и принялась звонить вновь.
- Ещё раз здравствуйте, я звонила только что по поводу усыновления. Вы сказали подъезжать. Когда мы можем приехать?
- В приёмные часы, - и трубку вновь положили.
- Спокойствие, только спокойствие, - сама себе сказала будущая мать и набрала номер:
- Простите, пожалуйста, это снова я, по поводу усыновления. Скажите, пожалуйста, а когда у вас приёмные часы?
- Среда и пятница – с девяти до двенадцати, четверг – с двух до пяти.
- Всё для людей, - усмехнулась Ангелина, послушав тут же раздавшиеся гудки, - время – удобнее не сыскать.
Москва, сентябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
Просидев у телефона несколько часов и ничегошеньки не добившись, кроме того, что в нескольких отделах опеки и попечительства их согласились принять и поставить в очередь, Ангелина снова приуныла.
Вадим был на сутках, Шпики и Сибарит спали в обнимку, развалившись ровнёхонько посередине широкой хозяйской кровати. В окно бил дождь. Ангелина снова вспомнила про волонтёра Любу. Да, две недели назад в их подопечных больницах отказников не было, но всё могло измениться. Может быть, написать ещё раз?
Она решительно подошла к компьютеру и настучала письмо:
«Здравствуйте, Люба!
Вас снова беспокоит Ангелина. Простите, пожалуйста, мою назойливость, но не появились ли в ваших больницах малыши?
Мы не сидим, сложа лапки, но ситуация кошмарная, я по наивности и не думала, что всё так плохо. Встали на учёт в Банк данных по области. Но примут нас только в конце октября. А время идёт…
Теперь вот занимаюсь тем, что обзваниваю все опеки Москвы и области подряд и спрашиваю, нет ли малышей. Но пока результаты безрадостные. Там, где работают нормальные люди (честь и хвала им и безмерная моя благодарность!), нет отказников((( Мне сказали, что на сегодняшний день по области всего 17 детишек до 4 месяцев со статусом на усыновление((( А в Московский банк данных даже дозвониться не могу, то нет никого, то занято хронически. Сегодня узнала, что суд могут назначить и через 2 месяца (по закону). Я в ТАКОМ ужасе! Создаётся впечатление, что все призывы усыновлять - это просто сотрясание воздуха. Увы.
Любаша, повторюсь, мы уже готовы взять малыша и не совсем новорождённого, до 3 - 4 месяцев, нет ли кого?
Спасибо Вам за помощь)
Ответ пришёл почти мгновенно. Ангелина, которая в это время пошла на кухню, чтобы налить себе чайку, услышав сигнал почты, дёрнулась, выплеснула из чашки кипяток прямо себе на ногу, зашипела от боли и кинулась в комнату, будто письмо могло исчезнуть, если она не поторопится.
Дрожащими руками она поводила мышкой и уставилась в монитор.
Люба Ангелине
Линочка, привет! Я с ужасом читаю Ваше письмо:( Ну какие 17 детей на всю область.... слов нет:( Их больше, гораздо больше!
Ладно, ближе к делу:) В больнице моей любимой сейчас двое новорождённых малышей со статусом. Я Вам про них уже писала. Один малыш от мамы из Средней Азии, стало быть, темненький и раскосенький, вторая девочка от русских родителей, ей наконец-то дали статус. Более того, из этой больницы уже усыновляли её старшего брата (2.5 года ему сейчас) и очень братишку хвалят родители:)
Второй малышке почти месяц, но она крошечная, трех кило еще нет, то есть на вид вполне новорожденная. Родилась недоношенной, но совсем чуть-чуть. Вроде, все у неё более-менее в норме со здоровьем. Их уже фотографировали для Банков данных. Так что в любой момент могут решить посмотреть другие потенциальные родители.
Поэтому, если ехать к ним в больницу, то срочно. Поедете? Если да, то, чтобы времени не терять, пишу прямо сейчас телефон старшей сестры педиатрического отделения. А то я почту редко проверяю в эти дни (мелкий приболел у меня). Так что, если решите ехать, звоните прямо Валентине Павловне, говорите, что хотите подъехать к отказничкам, ссылайтесь на меня :) Она очень душевный, редкий человек, примет Вас с радостью.
Ангелиночка, еще такая нескромная просьба, если поедете на этой неделе, не купите ли Вы для отказничков одно лекарство? А то мы в эти выходные можем не успеть с доставкой помощи, а медикаменты как-то задерживать не хочется. Если Вас это не обременит, буду очень признательна!
Люба.
Ангелина посидела, оторопело вчитываясь в пляшущие перед глазами строки, и снова прочла написанное, потом ещё раз. Наконец, не отрывая глаз от письма, она потянулась за телефоном и позвонила мужу.
Вадим ответил сразу.
- Милый, - начала Ангелина, голос её дрогнул, и муж испугался:
- Что? Линка, что случилось?!
- Вадим, помнишь, я тебе рассказывала про девушку-волонтёра, Любу, которой писала?
- Да, помню.
- Так вот, в одной из их подопечных больниц есть ребёнок. Девочка. Ей недавно дали статус. Так что мы вполне можем с ней повидаться. Она родилась недоношенной, ей сейчас почти месяц, но её пока никто не захотел взять. Поедем?
- Поедем, - сразу же ответил Вадим. – Когда?
- Я сейчас попробую позвонить в больницу, где она лежит. Там старшая медсестра её опекает. Если дозвонюсь, то потом тебе звякну, хорошо? Хотя… - она посмотрела на часы. – Сейчас ведь уже поздно… Тогда завтра с утречка… Сейчас Любе напишу…
- Давай.
Ангелине показалось, что она видит, как коротко и решительно кивает её муж, она улыбнулась и шепнула:
- Я тебя люблю, родной мой.
- Я тебя тоже. И… - он замолчал вдруг.
- Что? – еле слышно спросила она.
- И я очень рад, что у нас скоро появится ребёнок. Спасибо тебе.
- Да мне-то за что? – сморгнула Ангелина набежавшие слёзы.
- Без тебя я бы никогда до этого не дошёл. Ты молодец, Линка моя любимая.
- Так я пошла звонить?
- Иди. И сразу же перезванивай мне. Я теперь ни о чём больше думать не могу. Девочка – это очень хорошо. А мальчика мы чуть попозже возьмём.
Москва, сентябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (3)
Ангелина Любе
Любаша, вот получили письмо и сразу повеселели. Я позвонила Вадиму. Он уже радостно мне говорит, что девочка, дочка - это здорово. Мальчика потом возьмём))) Короче, нам уже всё равно, просто хотим ребёнка. Завтра же позвоним Валентине Павловне, узнаем. Сейчас уже поздно, я думаю. А лекарство, конечно, купим. Сколько надо? И не требуется ли что-нибудь ещё?
Любочка, а как нам потом действовать? Куда обращаться? В опеку? Объясните, пожалуйста, какая там у вас схема обкатана?
Не болейте, пусть Ваш "мелкий" выздоравливает!!!
Буду держать Вас в курсе дел.
Ангелина
Люба Ангелине
Линочка, звоните сейчас! ВП днюет и ночует на работе. Так что сосем не поздно. И, простите, забыла рассказать, что ВП там в хороших отношениях с опекой, так что можно будет обойтись без этих дурацких интриг и делания вида, что вы про детей не знаете. Словом, ВП должна направить вас в нужную сторону:) Она заполошная немножко, но у них в больнице уникальное количество усыновлений, благодаря ей и сотрудникам опеки. Так что наша ВП – невероятный человек. И опытный:)
Чем еще хорош контакт с этой больницей, так это налаженными каналами:)
Лекарства купите, пожалуйста, хоть одну-две пачки (ниже я список напечатаю). Сказали, что можно и сиропом, и "не сиропом":) Не знаю, какая там альтернативная сиропу форма, таблетки, наверное. Они тогда смогут начать курс лечения, а мы там уж подвезем еще, если надо. В принципе, всегда памперсы №2 идут на ура:) Но это уже не обязательно, потому что мы скоро поедем и повезем все это.
Бог в помощь, Линочка! :)
Люба
В больницу Ангелина дозвонилась очень быстро. Услышав, что ей нужна Валентина Павловна, женщина, снявшая трубку, закричала куда-то вдаль:
- Девочки-и-и, где Валентина Павловна-а-а?
- Я здесь! – раздался весёлый голос где-то совсем рядом с трубкой, и тут же он же, только чуть громче, выдохнул прямо в ухо к вмиг заледеневшей Ангелине:
- Алло!
- Валентина Павловна, здравствуйте! Я звоню от Любы, волонтёра, которая помогает вашей больнице.
- Ах, от Любаши! – обрадовалась медсестра. Говорила она очень быстро, чуть запыхавшись.
- Да-да! – тоже следом начала тараторить Ангелина. – Она рассказала мне, что у вас лежит девочка, отказница. Мы с мужем уже собрали документы на усыновление…
- Приезжайте! – не дослушав, скомандовала Валентина Павловна. – Только сегодня, я завтра уезжаю на три дня в Тамбов к маме.
- Мы сегодня не можем, - растерялась Ангелина, - у меня муж на сутках.
- Тогда звоните в воскресенье после обеда, найти меня очень легко, записывайте, - и она, с пулемётной скоростью объяснив, как им найти её в больнице, бросила трубку.
Совершенно выбитая из колеи Ангелина посидела немного и принялась тыкать в кнопки: Вадим ждал новостей.
Ангелина Любе
Любаша, это опять я. Позвонила ВП))) Её три дня не будет, уезжает по семейным делам. Мы договорились, что подъедем в воскресенье вечером. Лекарство мы обязательно отвезём, так что не переживайте) Будут новости - сразу отчитаюсь)))
Вся в предвкушении ВСТРЕЧИ, Ангелина.
Люба Ангелине
В выходные даже лучше, потому что не должно быть заведующей отделением, которая как-то при мне одной девушке говорила, что детей двое и те уже ждут родителей, хотя я знала, что в палате 8 человек :-/ Она новый человек в этой больнице и пока нам не помогает, а скорее мешает. Так что все к лучшему :)
Спасибо большое за то, что поможете с лекарством!
Удачи Вам :)
Люба.
Ангелина Любе
Любаша, здравствуйте! У меня ещё одна просьба: не могли бы Вы мне объяснить, как найти ВП в больнице, а то она с такой скоростью объясняла, что я поняла через слово))) А перезванивать ещё раз неудобно. Спасибо!!!
Искренне Ваша, Ангелина.
Люба Ангелине
Узнаю нашу ВП))) Там довольно просто. Спросите прямо в городе, где больница. Ориентируйтесь на железнодорожную станцию, это недалеко. На территории найдёте без проблем, поинтересуйтесь у первого встречного, где детский корпус, он трёхэтажный, длинный, бледно-зелёный (фисташковый даже). Отделение, где работает ВП, на третьем этаже. А там её каждый знает)))
С Богом!
Люба.
Москва и область, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
Если до воскресенья время тянулось, словно жвачка, медленно и муторно, то уж в день икс и вовсе остановилось. Еле дождавшись обеда, Ангелина принялась названивать в больницу. Валентина Павловна никак не появлялась. Звонить чаще, чем раз в полчаса было неудобно. Но каждые тридцать минут Ангелина снова набирала номер. Бравшие трубку медсёстры неизменно благожелательно отвечали: нет, ещё не подъехала, скоро будет, задерживается, перезвоните.
И они с Вадимом звонили опять и опять. Пока, наконец, в восемь вечера не потеряли всякую надежду услышать саму Валентину Павловну.
- Пойду-ка я напишу Любе, - поднялась из-за стола совершенно измученная Ангелина, - может быть, у Валентины Павловны есть мобильный?
- Вряд ли, она же обыкновенная медсестра, а не президент банка, - усмехнулся Вадим.
- И всё-таки. Мы с тобой тоже не президенты банков, а мобильные имеем, - Ангелина уселась за компьютер и быстро настучала несколько строк.
Ответила Люба молниеносно, в коротеньком сообщении были только одиннадцать цифр.
- Есть! – не веря своим глазам закричала Ангелина. – Есть!
Она сразу же набрала номер, но ей никто не ответил. На кухне, где ждали ответа Валдайцевы, было почти темно, горела только неяркая подсветка над полками. Ни есть, ни смотреть телевизор они не могли. Вадим сидел, уперев локти в колени и погрузив пальцы в короткие жёсткие волосы. Ангелина устроилась с ногами на стуле и мерно покачивалась. Через пять минут она не выдержала и снова стала тыкать в кнопки.
На втором гудке трубку сняли.
- Валентина Павловна, здравствуйте! Это опять от волонтёра Любы, по поводу усыновления малыша…
- Приезжайте! – коротко бросила медсестра.
- Как?! Сейчас же половина девятого вечера!
- Ну и что? – искренне удивилась женщина. – Вам Люба объяснила, как нас найти?
- Да, но…
- Я вас жду!
- Ну что? – спросил Вадим, увидев вытянувшееся лицо жены.
- Она нас ждёт.
- Сейчас?
- Да.
- Поехали, - встал Вадим.
- Надо родителям позвонить.
- Звони, потом я своим.
Они быстро предупредили будущих бабушек и дедушек, что едут на встречу с малышкой, и, наспех одевшись, выскочили из квартиры. К груди Ангелина нежно прижимала небольшой образ Иверской Божией Матери, который они купили летом на Валдае, в Иверском монастыре. Вадим глянул на неё и кивнул: правильно.
До места доехали быстро. Снова лил нудный осенний дождь, и было уже совсем темно. Небольшой подмосковный город удивил пустыми улицами и редкими фонарями. Территория больницы никак не охранялась, и они легко прошли внутрь. Среди высоких сосен светлели несколько корпусов. Ангелина покрутила головой: никакой схемы нигде не было видно. Прохожих тоже. Фонари, впрочем, также отсутствовали как класс. Темно, холодно, мокро и… пусто. Она вспомнила слова из письма Любы: «поинтересуйтесь у первого встречного» - и хмыкнула. Встречных не было ни одного. Ни первого, ни второго, ни сто двадцать пятого. Они с Вадимом наобум заметались по территории. Минуты через три им всё-таки попался немолодой мужчина. Путаясь в полах длинного плаща, Ангелина кинулась к нему прямо через необъятные лужи:
- Простите, пожалуйста, вы не знаете, где здесь детский корпус?
Удивлённо посмотрев на них – что уж он там в темноте разглядел? - мужчина махнул рукой в дальний угол, где вдали, почти незаметный за соснами и кустами, и притаился небольшой трёхэтажный домик.
- Спасибо, - тепло поблагодарили Вадим и Ангелина и бегом бросились через парк.
Корпус оказался закрыт. Дважды обогнув его и передёргав все двери, Ангелина запустила руку в карман куртки мужа и выудила мобильный:
- Только бы она взяла трубку!.. Алё, Валентина Павловна! Это снова мы! Мы приехали, только никак не можем войти внутрь? Что? Где?.. А… Поняла… Вижу… ага…
- Что?
- Пошли вон к той двери, под козырьком. Сейчас она спустится.
Они полезли через лужи и грязь к самой тёмной и неприметной двери. Крыльцо перед ней всё было усыпано павшими листьями. Ангелина, страшно возбуждённая и буквально трясущаяся – от холода ли или от страха - крупной дрожью, затараторила:
- Знаешь, Валентина Павловна какая? Мне Люба написала, что она днюет и ночует у отказничков, пока их не пристроит. Человек, который жизнь на это положил.
- Таких людей сейчас в медицине нет, - скептически покачал головой Вадим.
- Есть! Ты же знаешь Андрея Симонова, мужа нашей Иришки. Он ведь тоже такой… подвижник. А Саня Эмерих твой!
- Ну, Андрей – исключение. И Саня тоже.
- Вот и Валентина Павловна тоже…
Тут щёлкнул замок, и на пороге показалась невысокая довольно полная женщина. Она широко улыбнулась им и чуть отступила, пропуская в тепло больницы. С Валдайцевых потоками лила на пол вода. Валентина Павловна протянула чистое, хрустящее полотенце
- Ну-ка, ребятки, вытирайтесь! А то заболеете, не ровён час.
Вадим благодарно принял из её рук полотенце и принялся промокать мокрое лицо жены. Та округлила глаза: видал?! Он кивнул и улыбнулся: да, и поражён. Тем временем медсестра протянула им бахилы и снова улыбнулась. Немолодое, но невероятно славное лицо её всё покрылось сеточкой тонких весёлых морщинок, голубые глаза ласково смотрели на них.
- Ну, что? Готовы?
- Да, - дружно кивнули Корниловы.
- Тогда пошли! Она вас ждёт.
Они, вразнобой шурша бахилами, поднялись на третий этаж.
- Вещи оставьте здесь, - Валентина Павловна махнула рукой на допотопные кресла в небольшом неуютном холле, - а потом проходите дальше по коридору. Я вас буду там ждать.
Ангелина и Вадим быстро сбросили верхнюю одежду и гуськом потянулись в указанном направлении. В длинном коридоре было темно. Только на посту горел свет. Прямо напротив него в дверях палаты их ждала Валентина Павловна:
- Нам сюда.
Москва и область, октябрь 2002. Ангелина Валдайцева (2)
Ангелина почувствовала, как стало вдруг страшно, нестерпимо и парализующе. На негнущихся ногах она прошла вслед за мужем. Перед палатой был небольшой тамбур, в котором стояли разобранные детские кроватки, высились грудой какие-то мешки и мешали проходу два сложенных манежа. За стеклянными дверьми виднелась небольшая, метров двенадцати, комната. Внутри стояли две детские кроватки, стол и, у окна, одноместная кровать стандартного размера, покрытая старомодным покрывалом. Над раковиной приглушённо горел ночник. В кроватках спали малыши.
- А вот и она, - улыбнулась Валентина Павловна и подошла к той, что стояла слева. Ангелина машинально посмотрела на листок, прикреплённый к спинке: Санина Ника, 31 августа 2002 года. Месяц и три дня назад на свет появился вот этот крохотный человечек.
Валентина Павловна наклонилась и взяла на руки туго спелёнатый свёрток. Малышка поморщилась и пару раз негромко чавкнула. Вадим вдруг шагнул почти вплотную к медсестре и протянул руки:
- Можно мне? – голос его дрогнул так сильно, что Ангелина ощутила невыносимо острый укол жалости и любви одновременно и подошла поближе, прижавшись щекой к предплечью мужа.
Девочка была крохотной, такой крохотной, что казалось невероятным, что это живой человечек. Головка малышки лежала на сгибе руки Вадима, а ножки заканчивались, даже не доставая до его запястья.
- Она родилась всего кило девятьсот, - пояснила Валентина Павловна.
- А сейчас?
- Она вчера переведена к нам из другой больницы, где её выхаживали, с весом два четыреста.
- Ника, - Ангелина снова посмотрела на табличку, прикрепленную к кроватке, - была в реанимации?
- Да. Девять дней лежала в кювезе, - Валентина Павловна вдруг махнула рукой и отвернулась, часто моргая, но Ангелина всё же успела увидеть, как предательски блеснули её глаза.
- Как же она выжила? – только и смогла шепнуть она, глядя на девочку.
- Я тоже всё время задаю себе этот вопрос: для чего она боролась? И мне кажется, просто она уже тогда знала, что скоро за ней придут её родители.
Все помолчали. Каждый думал о своём. Наконец Ангелина справилась с эмоциями и спросила:
- А кто… её… мама?
Валентина Павловна внимательно посмотрела на бледное лицо Ангелины, на руки, судорожно сжимающие маленькую икону, и улыбнулась своей тёплой, обнадёживающей улыбкой:
- Ты.
- Я, - согласно кивнула Ангелина, - я!
- А родила его молодая девушка. Она сама сирота. Не понимает, что творит. Жизнь у неё тяжёлая. Старшему её сыну два с половиной года. От него она тоже отказалась. Он живёт в патронатной семье. Мама, новая, настоящая мама, лежала с одним из детей в больнице, увидела Славика и не смогла здесь оставить. Вот уже два года он у них. Мальчик – картинка. А эту малышку Оксана, её Оксана зовут, родила от другого отца. И сразу отказалась. И муж приходил, тоже отказ написал. Статус Нике дали в прошлую среду, так что смело можно идти в опеку.
Ангелина понимала, что надо подробнее расспросить про здоровье малышки, но не могла, никак не могла. Она смотрела в спокойное лицо спящей девочки, и ей было всё равно, как у малышки со здоровьем.
- Как она на тебя похожа, родной, - наконец еле слышно прошептала она.
- Только я хотела об этом сказать, - засмеялась тихонько Валентина Павловна, - ведь невероятно, но так и есть.
- Да? – удивился Вадим и расплылся в счастливой и гордой улыбке.
- Да, - кивнула Ангелина, тщетно пытаясь остановить слёзы, беспомощно похлюпала носом и поинтересовалась:
- А почему она Ника?
- Мама назвала. Её спросили, она решила так. Но теперь её нашли настоящие родители. Вот вам и решать, как девочку будут звать.
Они пробыли в палате ещё около часа. Говорили обо всём на свете. С Валентиной Павловной Валдайцевым было легко, будто бы они знали её всю жизнь. Наконец, медсестра поднялась и строго сказала:
- Ну-ка, ребята, давайте прощайтесь с Никушей, - и домой. Вам ещё ехать далеко. Приезжайте завтра с утра. Документы привозите, поедем в нашу опеку.
- А можно… можно мы икону Богородицы в изголовье поставим? – дрогнувшим голосом спросила Ангелина.
- Конечно, - просияла Валентина Павловна, забирая Нику у Вадима. Девочка за всё время разговора так толком и не проснулась. Лишь один раз приоткрыла глазки, сердито посмотрела на склонённые над ней лица, вздохнула и снова погрузилась в сон.
- Значит, вы тоже верующие? Как хорошо! Я так люблю деток пристраивать своим. А я поняла уже, что это так Знаете как? А вы про болезни не спросили. Когда приходят верующие, они и не выбирают никогда детей, и болезнями не слишком интересуются. Знают, что на всё воля Божья... Ангелиночка, ставь икону вот сюда, детка.
Медсестра подошла к кроватке, положила малышку, перекрестила её, поправила икону, прикрыла девочку фланелевой пелёнкой и снова подпихнула Валдайцевых к выходу:
- Хорошо, что я её не окрестила пока.
- Не окрестили? – не понял Вадим.
- Да я, когда детей долго не берут, вот как вашу девочку, договариваюсь с батюшкой нашим, и он приходит сюда Таинство Крещения совершать. Как раз собиралась с ним на этой неделе поговорить. А тут вы позвонили и приехали. Как же хорошо! Слава Богу!
- Спасибо! – снова попыталась удержаться и не заплакать и снова не слишком преуспела в этом Ангелина. Валентина Павловна перекрестила и её:
- Иди, деточка. Я за вашей дочкой пригляжу, не волнуйтесь. И постарайтесь получше высыпаться. Скоро вам будет не до этого.
Оказавшись на улице, Валдайцевы медленно пошли по лужам, не обращая внимания на моросящий дождь.
- Ну что? – повернулась к мужу Ангелина. – Наша?
- Наша, - твёрдо согласился Вадим.
- Но мы же мальчика…
- А кто сказал, что мальчика не будет? Просто попозже. Ты видела, когда у малышки день рождения?
- Да. В один день с моим папой.
- Представляешь? Давай им позвоним, всем ведь завтра на работу, а они наверняка сидят у телефона, спать не ложатся.
Трубку схватил отец.
- Папа, мы нашли её.
- Это девочка?
- Да, папа. И она родилась в один день с тобой.
- Мы её уже любим, доча, не за день рождения, а просто, потому что она наша внучка.
- Спасибо, папа, пока, поцелуй маму. Мы едем домой, а завтра с утра снова сюда, к ней и в опеку.
- Пока, Ангелинка… Я хотел сказать тебе, что очень счастлив, - отец вдруг закашлялся и положил трубку.
- Ну что? – спросил Вадим.
- По-моему, он чуть не заплакал, - ошарашено пробормотала Ангелина.
Ангелина Любе
Любаша!!! Дозвонились! Съездили! Нашли! Малышка - чудо))) НАША))) Завтра едем в опеку. Очень боимся, что кто-нибудь успеет до нас. ВП отправится в опеку с нами. Она потрясающая))) Спасибо, Любочка! Храни Вас Господь)))
Ангелина.
Люба Ангелине
Ой, Линочка, как же Вы еще вчера успели! Ведь писали мне вечером совсем, а успели съездить!:) Умнички :))) Я так рада, что Вам малышка понравилась! Дай Бог Вам удачи в опеке! Ну и, конечно, скорейшего переселения дочки в ваш дом!:)
Как хорошо!:-)))
Люба.
Москва и область, октябрь 2002. Ангелина Валдайцева (3)
Следующее утро снова выдалось хмурым и неприветливым. Но Валдайцевым было всё равно. Встав пораньше, они помчались к своей дочке.
У палаты их встретила высокая женщина лет сорока с небольшим – заведующая отделением.
- Здрасьте-здрасьте! – неласково ответила она на их приветствие. – Вы почему без сменки? Вы, вообще, о чём думаете?
- Простите, мы как-то не догадались… Думали, можно просто в бахилах...
- Не догадались они… Откуда вы про малышку узнали, а? Где разрешение опеки? Опять Валентина Павловна самодеятельностью занимается?!
- Она… нет… Это мы буквально руки ей вывернули, - попытался вступиться за медсестру Вадим. Но тут к посту подошла сама Валентина Павловна и мягко взяла начальство за локоть:
- Ну, будет, будет, Светлана Владимировна. Это ведь не чужие люди. Это родители.
- Родители, - проворчала доктор, но было видно, что она уже совсем не сердится. – Идите, поздоровайтесь с ребёнком, и сразу ко мне. Будем вам всю подноготную выкладывать.
Малышка снова безмятежно спала в своей кроватке. Ангелина с Вадимом нависли над ней и пару минут постояли, неотрывно глядя в маленькое личико, украшенное солидных размеров носиком.
- Какая же она всё-таки крохотная, - протянула Ангелина, - головка размером с крупный апельсин. Уму непостижимо…
Вадим не ответил. Ангелина подняла на него глаза и увидела на его лице такую нежность, такое невероятное смешение радости и изумления, что тут же отвела взгляд, стараясь не заплакать. Всё-таки у неё был невероятный муж. Мало кто из мужчин готов вот так сразу принять чужого ребёнка. А Вадим не просто был готов, он уже принял...
Когда они вышли из палаты отказничков, Светлана Владимировна ждала их на посту. Перед ней лежала история болезни. Ангелина ожидала, что их проведут в кабинет. Но по каким-то причинам заведующая предпочла разговаривать прямо в коридоре.
Следующие сорок минут Вадим и Ангелина сидели на узенькой банкетке, покрытой поверх простыни прозрачной плёнкой, и слушали Светлану Владимировну. А та точно задалась целью напугать их всерьёз и отговорить от усыновления. Сначала она сыпала диагнозами: гипоксическо-ишемическое поражение центральной нервной системы, гипотрофия 2 степени, спастическая кривошея, проблемы с желудочно-кишечным трактом, почками и тазобедренными суставами…
Ангелина, которая ночью успела проштудировать всю доступную информацию о недоношенных детях, примерно понимала, о чём говорит Светлана Владимировна. Девочка, их девочка, была не очень здорова. Но ведь и кровный ребёнок может родиться больным. Что же, от него отказываться? Вот и они с Вадимом не собирались отказываться от малышки. Когда доктор повторила уже известную им от Валентины Петровны информацию о весе и росте новорождённой, Ангелина спросила:
- То есть у неё вторая степень недоношенности?
Светлана Владимировна осеклась и впервые с симпатией посмотрела на них. Потом тихо, даже ободряюще ответила:
- На границе с первой... ближе к первой.
- То есть всё не так страшно? - с надеждой спросил Вадим.
- Я не знаю, - честно ответила доктор, - и никто не знает. Вы должны понимать, что пьяные роды вряд ли пройдут бесследно...
Мимо постоянно ходили мамочки, лежавшие в отделении вместе со своими детками, и с любопытством поглядывали на них. Ангелине было неуютно и почему-то стыдно. Вадим понимающе сжимал её пальцы и поглаживал их, стараясь успокоить жену. Тут вдруг Светлана Владимировна снова довольно громко и грозно спросила:
- Вы понимаете, что такое пьяные роды? Вы отдаёте себе в этом отчёт?
Все, кто был в коридоре, оглянулись и уставились на них. Ангелина, которая до эпопеи с усыновлением в жизни за словом в карман не лезла и очень редко смущалась, залилась краской и втянула голову в плечи, будто это она рожала пьяной. Вадим снова сочувственно сжал её ледяные пальцы.
- Понимаем, - кивнул он.
- Вы понимаете, что это не слишком здоровый ребёнок?
- Понимаем, - теперь уже Ангелина твёрдо посмотрела в испытующие глаза врача.
- И что, всё равно хотите брать?
- Да.
- И болезни вас не остановят?
- А если бы это был ваш ребёнок, они бы вас остановили? – тихо спросил у доктора Вадим.
- Нет, конечно, - непонимающе взглянула она на него.
- Вот и нас не останавливают. Это же наш ребёнок.
И в этот момент Ангелине показалось, что до этого они сидели в темноте, а тут вдруг включили свет. Светлана Владимировна почему-то тепло, вполне по-человечески, заулыбалась, откуда-то появились и забегали медсёстры. Все принялись, постоянно величая их папочкой и мамочкой, объяснять им, как добраться до городской опеки и каковы их дальнейшие действия. Ошарашенные такими переменами Валдайцевы, попрощавшись с малышкой, поехали подавать документы.
- Инспектора зовут Ольга Анатольевна! – крикнула им вслед заведующая, когда они выходили на лестницу.
Уже у машины их догнала Валентина Павловна и приобняла:
- Ну-ка, забудьте про всё, что сейчас услышали! Это ваша дочка! Вот что важно. А остальное – любовью переборется.
Она неожиданно ловко уместилась в их высокой «Ниве» и, ткнув пальцем в лобовое стекло, скомандовала:
- Вперёд! За дочкой!
Москва и область, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (4)
Несколько дней прошли в непрестанной беготне. И Вадим, и Ангелина готовились к появлению в их жизни ребёнка, мечтали об этом моменте, но всё равно казалось совершенно невероятным, что совсем скоро их жизнь изменится самым радикальным образом.
Уже во вторник Ангелина снова отправилась в больницу. Вадим был на работе, а она отпросилась у их всё понимающей директрисы Полины Юрьевны и поехала на электричке к дочке. В стуке колёс ей постоянно слышалось: ва-ша доч-ка, ва-ша доч-ка. И Ангелина улыбалась, глядя в окно на убегающие в сторону Москвы деревья и дома. Впервые за несколько дней прекратился обложной дождь и выглянуло в разрыв бесконечных туч робкое осеннее солнце. И этот несмелый слабый луч казался взбудораженной Ангелине обещанием тихого счастья. Она щурилась на него и прислушивалась к замирающему в предвкушении неизведанного сердцу.
Было необходимо доделать все документы и отнести их в городской суд. А для этого требовалось решить несколько очень важных вопросов.
Во-первых, девочке надо было дать имя. Потому что нынешнее, как казалось и Вадиму, и Ангелине, их дочери совсем не шло. Никакого месяца на размышления, как у обычных родителей, у них не было. В суде сразу же меняли ребёнку фамилию, имя и отчество. И новое имя нужно было указать в заявлении. Ну, с фамилией и отчеством всё было ясно. А вот имя… Когда они ещё только надеялись стать родителями, то мечтали назвать дочку, если у них, конечно, будет дочь, Елизаветой – в честь любимой бабушки Вадима. Но накануне, глядя на крохотную девчушку, Ангелина поняла, что та совершенно точно не Лиза и не Ника. Но вот кто?
С утра только что проснувшийся Вадим неожиданно предложил:
- А давай её назовём Полиной? Как твою обожаемую Морозову? Ты свою директрису любишь, мне она тоже нравится, потрясающая тётка. Так что пусть у нас будет Поленька.
- Поленька? В честь Полины Юрьевны? – удивилась Ангелина спросонья. Почему-то это красивое имя не приходило ей в голову.
- Поленька, Полюшка, Полечка, - предложил варианты Вадим.
- Полечка, - эхом повторила она, вспоминая крохотное нежное личико, – мне очень нравится. Ты молодец…
Но сейчас, идя от станции к больнице она вдруг похолодела и позвонила мужу:
- Милый, Полина не подходит.
- Почему? - удивился Вадим.
- Полиной же звали первую любовь Аделинкиного Вити. Я не уверена, что моей сестре будет приятно, если её родная племянница окажется тёзкой этой особы. Всё-таки она Вите и Аделинке все нервы истрепала.
- М-да-а, - протянул Вадим, - я как-то об этом не подумал.
- Давай я Аделинке позвоню, а там посмотрим.
- Договорились.
Ангелина на ходу набрала номер младшей сестры. Аделина сонно буркнула:
- Алё.
- Соня, это я, твоя старшая сестра!
- Привет, ты где?
- Иду к твоей племяннице.
- Фотик взяла?! – тут же окончательно проснулась и живо поинтересовалась сестрица. – Ты мне обещала фотки прислать!
- Взяла, взяла.
- А чего звонишь тады?
- Нежная ты у меня, ласковая, - засмеялась Ангелина, глядя, как в лужах отражается выглянувшее солнце и плавают кленовые листья. - У меня к тебе вопрос по поводу имени малышки. Мы не хотим, чтобы она была Никой или Лизой, ей эти имена совсем не идут.
- А какое идёт?
- В этом-то весь вопрос. Мы хотим назвать её Полиной, Полюшкой.
- Отличное имя! – почему-то обрадовалась Аделина.
- То есть ты не против, и тебе не будет неприятно?
- С какой стати?
- Ну, из-за вашей с Витей…
- А! – громко перебила её сестра. – Вот ты о чём! Да ну, причём здесь она? Надеюсь, она из нашей жизни насовсем исчезла. У неё там какой-то богатенький Буратино на крючок попал. Теперь она рада, что Витя от неё ушёл. А то упустила бы такого перспективного кадра, как её нынешний жених. Она на днях нам звонила и хвасталась…
- Да что ты? – удивилась Ангелина.
- Ага! – и Аделина фыркнула. Ангелина тоже засмеялась:
- Замечательно, тогда сейчас приду в опеку и доделаю документы, запишем нашу девочку Полиной Вадимовной Валдайцевой.
- Звучит! - восхитилась будущая тётя.
- А то! - согласилась Ангелина и снова негромко засмеялась.
- Я люблю тебя, - шепнула ей всё понимающая младшая сестра, - тебя, Вадима и мою племянницу. С Богом!
- Спасибо, - отозвалась Ангелина и посмотрела на небо, смаргивая выступившие слёзы. В последние дни ей постоянно хотелось плакать. От накатывающего упругими тёплыми волнами счастья, от осознания того, как ей повезло с мужем и родными, от огромной любви к миру и жизни. И от благодарности.
Первый вопрос решился самым что ни на есть замечательным образом, но оставались другие. До больницы оставалось не больше двухсот метров, поэтому Ангелина поставила сумки на скамейку у какого-то дома и снова набрала мужу:
- Милый, с Полиночкой решено. Аделинка даже удивилась моему вопросу. Она тоже считает, что прекрасное имя. Теперь давай думать дальше!
- Ты о дате и месте рождения?
- Ага. И о прописке.
Ангелина страшно переживала от того, что приходилось менять почти всё. Ей казалось, что этим самым они отнимают у дочки прошлое, пусть совсем короткое, но всё же её собственное. Но Вадим был непреклонен: о том, что девочку они удочерили должны знать только самые близкие. А значит, изменения необходимы.
- Давай посмотрим по святцам, когда ближайшие именины у Полин-Прасковий. И запишем этот день как дату рождения? Я батюшке позвоню, уточню.
- Димка, милый, мне так жалко, что мы ничегошеньки Поленьке от её реальной биографии не оставим! Может быть, не будем менять дату?
Вадим тяжело вздохнул в трубке:
- Линуш, тогда мы точно не сможем сделать вид, что это мы его родили. И придётся всем всё объяснять.
- Дим, мы и так не сможем. Мы же уже всё сто раз обсуждали. Как скрыть, когда мы не имитировали беременность? - выпалив это, Ангелина испуганно заозиралась, но двор, в котором она стояла, был абсолютно пустым.
- Это тебе так кажется, Линуш. Ты вспомни, как ты всегда одевалась. Каблуки двенадцатисантиметровые, узкие юбки до колена и блузки в облипку. А в последнее время? Свитера мешком, туфли на плоском ходу да всякие хламидки в десять слоёв. Ты что, правда сама не замечала?
Ангелина помолчала, ошарашенная словами мужа.
- Я так изменилась?
- Представь себе. Ты ж ребёнка ждала. Вот организм сам за тебя и думал. Так что девяносто пять процентов наших знакомых поверят. А остальные – близкие друзья, которые и так всё знают. Ну, посуди сама, зачем нашим соседям по подъезду знать, что Поленька нам… - он замялся, подыскивая слово, - ну, что мы её не сами родили?
- Что же делать? – растерянно пробормотала Ангелина.
- Менять дату рождения.
- Жалко!
- А ребёнка тебе не жалко?
- Но сейчас везде пишут, что детям нужно об этом знать…
- Мы ещё обсудим это, с отцом Петром посоветуемся, с Валентиной Павловной. А пока давай дадим Поле шанс быть такой, как все.
- Хорошо, - сдалась Ангелина. - Звони батюшке, решайте с датой рождения. Но хоть место рождения давай оставим реальное.
- Давай. Мало ли где мы её рожали.
- Вот и славно! – обрадовалась Ангелина. – А что с пропиской? Я твоей маме звонила, она просит прописать её к ним, представляешь? Я так тронута была.
- Давай всё же к нам. А то неудобно будет: живём в одном месте, а ребёнок прописан в другом.
- А мама?
- Я с ней поговорю. Она не обидится. Ты где сейчас?
- Стою через дорогу от больницы.
- Уже бежать к Поле готова?
- Как ты понял?
- А то я тебя не знаю.
Ангелина почувствовала, что он улыбается там, в центре Москвы, в своём кабинете, и нежность, совершенно не свойственная ей раньше, до встречи с Вадимом, накрыла её. Она тоже глупо заулыбалась и заговорщицки шепнула:
- Я тебя люблю, милый!
- Представь себе, я тебя тоже!
- Эк нас угораздило-то! Любовь – страшная штука! – засмеялась Ангелина и, нажав на кнопку с красной трубкой, сунула телефон в сумочку.
Москва и область, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (5)
В больнице было тихо. Когда она с пакетами, в которых лежали подгузники для Поленьки и прочие детские принадлежности, которые попросили купить врачи, поднималась по лестнице, навстречу ей спускались две медсестры. Одна из них преградила ей дорогу и сурово спросила:
- Девушка, а вы куда это в неприёмное время? У нас сейчас вообще «тихий час».
И вновь смелая раньше Ангелина неожиданно для себя растерялась, но тут вторая медсестра, из того отделения, где лежала Поленька, дёрнула коллегу за руку:
- Лен, не шуми. Это мама к нашей отказной девочке.
- Да, я мама, - дрожащими губами произнесла Ангелина и сама не поверила: мама, она мама!
Женщины посторонились, и она пошла дальше. За её спиной незнакомая медсестра громким шёпотом спросила:
- Что, и вправду берут? Эту вашу, которую никто брать не хотел?
- Берут, - гордо подтвердила знакомая. – Уже в опеке были. Сегодня должны документы в суд подавать.
- Дела… Вот повезло малышке. Нашлись и ей родители…
Ангелина пошла дальше. Ей почему-то хотелось петь и смеяться.
У Поленьки была Валентина Павловна. Она поменяла девочке подгузник и собиралась подмывать.
- Ангелина, как хорошо, что ты пришла! Ника сейчас есть будет, хочешь покормить?
- А можно?
- Конечно, ты ж не чужой человек, а мама.
- Валентина Павловна, мы её хотим Поленькой назвать.
Медсестра чуть отстранилась от девочки, окинула её всю целиком, от почти лысенькой макушки до крошечных ножек, тёплым взглядом и сказала:
- А что? Ей очень идёт. Прекрасное имя! Полюшка, давай-ка мы тебе и на листочке имя поменяем. Чтобы уж всё правильно было…
Она вынула ручку и на картонке, прикреплённой к спинке кроватки, крупно написала: Полина Вадимовна…
- Валдайцева, - подсказала Ангелина.
- Валдайцева, - повторила медсестра и размашисто вывела под именем и отчеством фамилию. – Ну, так-то лучше! Ты же у нас не бесхозная, а папина и мамина.
И опять у Ангелины в груди что-то дрогнуло, сжалось, стало горячо и радостно. Она села у кроватки, просунув руку между прутьями, чтобы гладить дочку и, поколебавшись, спросила:
- Валентина Павловна, мы с Вадимом хотели с вами посоветоваться. Как вы считаете, всё-таки вы уже стольких деток пристроили, стоит ли всем рассказывать, что Полю не мы роди...
- Нет, - категорично мотнула головой медсестра, даже не дослушав вопрос до конца, будто ждала его и заранее всё обдумала.
- Но сейчас все рекомендуют не скрывать...
- Послушай, Ангелин, старую, хорошо пожившую тётку. У нас не Америка. Это там, может, такой вариант проходит. А теперь подумай, как дела обстоят у нас. Пока всё будет хорошо, все вполне могут по-доброму относиться к ребёнку. Ну, во всяком случае, внешне. А теперь представь, что Поля с кем-нибудь подерётся, велосипедом машину соседа поцарапает, чью-нибудь дорогущую куклу не захочет хозяйке отдать. Что будет, как ты думаешь?
Ангелина неопределённо пожала плечами.
- А всё очень даже очевидно. Сразу вспомнят, что она удочерённая, и начнётся: ну, конечно, она же приёмыш, что с такой взять?! Они все там дети алкоголиков и наркоманов! Нормальные люди детей не бросают. Вот гены своё берут! Ничего хорошего из такого ребёнка не выйдет! Изолировать её от здоровых детей из приличных семей!.. Ну, и всё в том же духе. Или просто будут к ней присматриваться, как к какой неведомой зверушке. Интересно же. Все её поступки и действия будут под лупой изучать. И как ребёнку жить? Как макаке в зоопарке? Ты хочешь Поленьке такой судьбы?
- Нет, но ведь не все люди злые. Даже наоборот. Очень много добрых...
- А никто и не говорит, что эти пересуды будут со зла! Может, даже с искренним желанием поддержать и помочь. Но ребёнку-то с этим жить. Так что мой тебе совет: молчите. Или, по крайней мере, говорите не всем и каждому. А только тем, в ком уверены на все сто.
- Спасибо… - Ангелина пригорюнилась. – Тяжело очень врать.
- Недолго потерпеть придётся. Как только все узнают о том, что у вас дочка родилась, косточки, конечно, вам перемоют. Но привыкнут быстро. Найдутся новые темы для разговоров. Ты сразу и успокоишься. Дальше-то всё будет как у всех: те же хлопоты, те же радости. Чем меньше ты будешь думать, что она не кровная, тем быстрее сама об этом забудешь. Поверь мне.
Ещё ни одна мама мне не говорила, что не смогла полюбить. Ты же совсем крошку берёшь. Ну, посмотри на неё, как её не любить? – Валентина Павловна наклонилась, взяла Поленьку на руки и переложила на пеленальный стол, нежно гладя её по животику. - Никому-то наша девочка никогда не была нужна. Мать с отцом – с отцом! – от неё отказались. Это ведь такая редкость, когда отец у отказничка есть, когда брак зарегистрированный. Почти всегда мамы одни, им тяжело, они сил в себе не видят, вот и отказываются. А тут просто редчайший случай. Оба родителя, брак у них официальный, а они ребёнка оставили. И вот эта крошечка справилась, выжила и очень хочет только одного – любви. И как ей в этом отказать?
Они обе – медсестра и мать – встали над пеленальным столом, на котором дрыгала ножками Полина Вадимовна Валдайцева.
- Повезло тебе, Поленька, - расстроганно погладила её по головке Валентина Павловна и обернулась к Ангелине:
– Ну, детка, иди! Пора тебе документы подавать.
- Я на обратном пути зайду, Валентина Павловна.
- Да не рвись ты. Занимайся делами. Не бойся, я сегодня с Полей ночевать буду.
- То есть как?
- А вот на этой кровати, - медсестра махнула полной рукой в сторону узенькой, покрытой допотопным покрывалом типичной больничной койки, - я сегодня дежурю, а в такие дни я с отказничками сплю. Мне так спокойнее, они под приглядом, да и им самим нравится: сопят, довольные, что не одни. Так что не волнуйся. Завтра-то приедете?
- Обязательно. С утра Вадим будет, до обеда посидит, после ему на учёбу. А потом я его сменю и пробуду до вечера.
- Вот и молодцы, - удовлетворённо кивнула Валентина Павловна. Ангелина простилась с ней и отправилась к Ольге Анатольевне.
Москва и область, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (6)
Взяв в опеке все необходимые для суда документы, Ангелина получила ещё и несколько путанную схему, которую добрая Ольга Анатольевна набросала на листочке и сунула ей в руку:
- Это как до суда дойти.
Она подвела свою посетительницу к высоким – от пола до потолка – окнам в холле и показала вниз. Между не до конца облетевшими ещё деревьями кое-где виднелась дорожка:
- Смотрите, Ангелина Николаевна, выйдете из здания, вот там, за тем домом повернёте налево и дальше пойдёте по схеме, мимо сквера, длинного забора и магазина «Огонёк». Потом через дорогу перейдёте, а там в обычном пятиэтажном доме, на первом этаже и есть наш городской суд. Вход со двора. Всё понятно?
- Понятно, - кивнула Ангелина, глядя то в схему, то в окно, - я найду, Ольга Анатольевна.
- Потом мне позвоните обязательно. И не забудьте спросить, какому федеральному судье отдадут ваши документы.
- Обязательно.
- Ну, с Богом!
- Спасибо!
- Идите, идите Ангелина Николаевна. И позвоните, я буду ждать!
Схема была хоть и довольно коряво исполненная, но, тем не менее, вполне читаемая, и Ангелина быстро дошла до суда. В пустых полутёмных коридорах, стены которого удручали странным грязно-бежевым цветом, было пусто. Будущая мать нашла укромный уголок, села и стала выкладывать на соседний стул документы, в последний раз проверяя, всё ли на месте. Шелестели листы: две копии финансово-лицевого счёта и выписки из домовой книги (с места прописки Вадима и её), документы, подтверждающие право на собственность, справки об отсутствии судимости, акт обследования жилищно-бытовых условий, копии дипломов, характеристики с работы, копии паспортов и ещё, ещё документы. Даже ветеринарные паспорта Шпики и Сибарита с отметками обо всех сделанных прививках. На всякий случай. А вдруг суд и это заинтересует?
Аккуратно сложив документы, Ангелина нервно выдохнула и пошла искать нужный кабинет. Секретарь суда, бледная печальная барышня лет тридцати, была не занята и, быстро просмотрев всю стопку, протянутую ей нервно потирающей руки посетительницей, милостиво кивнула:
- Всё верно. Можете идти.
- Простите, меня просили узнать фамилию судьи, которому передадут дело…
- Любарская Мария Георгиевна.
- Секундочку, я запишу, - Ангелина поспешно застрочила в блокнотике. – И ещё скажите, пожалуйста, когда примерно будет суд?
- Через месяц – два, - равнодушно бросила секретарь, убирая документы в ящик стола.
- Через ско-о-олько?! – ахнула, не сдержавшись, Ангелина.
- Девушка, суд завален делами, - недовольно поморщилась судебная барышня. – Месяц или даже два – это вполне приемлемые сроки.
- Я понимаю, - еле выдавила из себя совершенно убитая Ангелина, представив Полиночку, которой придётся ещё от тридцати до шестидесяти – как минимум! – дней провести в больнице. – Но у нас же не рядовое дело, речь идёт о ребёнке и его благополучии…
- Девушка, вы спросили – я ответила. Больше ничем вам помочь не могу. До свидания.
- До свидания, - пробормотала Ангелина и вышла во всё ещё абсолютно пустой коридор. За время посещения суда ни одного человека, кроме неприветливой барышни, она так и не встретила. И от этого всё происходящее казалось ей ночным мороком, изматывающим сном, от которого никак не удаётся очнуться.
На улице моросил дождь. Ангелина отошла подальше от суда, встала под деревьями и трясущимися руками набрала номер Ольги Анатольевны из опеки.
- Ну, как дела? – весело поинтересовалась та.
- Да не очень. Сказали, суд будет через месяц или даже два, - Ангелина шмыгнула носом, стараясь, чтобы Ольга Анатольевна этого не услышала.
- Они что там, с ума посходили, что ли? – удивилась та. – Ангелина Николаевна, не переживайте. Я этот вопрос решу и в ближайшие дни перезвоню вам. Хорошо?
- Да, конечно, - еле слышно шепнула уже откровенно ревущая будущая мать.
- Ангелина Николаевна, Лина, - сурово проворчала Ольга Анатольевна, но в её голосе Ангелина услышала улыбку, – ну-ка, не ныть! Суд будет уже совсем скоро, это я вам обещаю. Поэтому поезжайте-ка домой и готовьтесь к приезду дочери. Всё, до свидания. До пятницы я сообщу вам точную дату.
Ангелина несколько секунд послушала короткие гудки, раздававшиеся из трубки, вытащила бумажный носовой платок и решительно вытерла слёзы и раздувшийся нос. Плакать красиво она не умела и теперь чувствовала, как лицо покрылось красными пятнами. Но ей было всё равно. Ведь Ольга Анатольевна обещала помочь. Поэтому она снова потыкала в кнопки и с чувством выполненного долга сообщила:
- Милый, я отдала документы!
Московская область, октябрь 2002 года. Вадим Валдайцев (1)
Вадим держал на руках невозможно маленькую девочку, дочку. Она спала, время от времени смешно морща носик. За окном светило тихое, ласковое осеннее солнце, звенели где-то далеко, за забором, детские голоса. Не склонный к сантиментам Вадим, сам себе удивляясь, представлял, как и они с Ангелиной будут гулять с малышкой, Полинкой, вдоль Москвы-реки уже скоро, совсем скоро. И острое, почти нестерпимое счастье заполняло его всего целиком, до самых дальних уголков и закоулков, как солнце заливало сейчас всю выходящую окнами на юг палату для отказничков.
- Скоро здесь будет пусто, а ты, Полюшка, будешь жить совсем в другом месте, - прошептал Вадим.
Тихо открылась дверь и вошла Валентина Павловна.
- Ох, Вадимушка, твоими бы устами, - покачала головой она, услышав его последние слова.
Он непонимающе взглянул на неё и встревоженно поднял брови.
- Я про то, что здесь будет пусто. У нас, к сожалению, пусто не бывает.
- Даже так?
- Сейчас часто отказываются.
- А берут?
- У нас тоже часто. Мы почти никогда не успеваем даже документы в банк отправить. За последние годы от нас ни одному малышу не пришлось в Дом малютки уехать. Все только с родителями по домам.
- Этим детям очень повезло родиться у вас…
- Да что мы? Это волонтёры, усыновители, знакомые. Рассказывают о нас, и люди приходят, - она устало села на кровать и принялась перезакалывать растрепавшиеся седеющие уже волосы. На плечо упала длинная, просто-таки девичья коса. Валентина Павловна ловко закрутила её в свободный пучок. Вадим смотрел на эту маленькую немолодую женщину, и чувство восхищения поднималось из глубины души.
- А как… - он прокашлялся, чтобы перебороть спазм, внезапно сжавший горло, и продолжил, - я всё хотел спросить, а как вы начали заниматься отказничками? Ну, в смысле, пристраивать их? И когда?
- Да как и когда начала?.. – Валентина Павловна, будто бы сама впервые задумавшись об этом, пожала плечами. – Давно… Сейчас тебе точно скажу… В восемьдесят девятом… Да, правильно… У нас девочка тогда лежала отказная. Сердечко у неё барахлило. Уж мы её выхаживали, добились, чтобы ей операцию необходимую в центре Бакулева сделали, всё хорошо было. А потом её перевели в Дом ребёнка. Там она вскоре умерла… Да ещё вышло так… Тяжело вышло…
Я приехала её проведать, а мне и сказали, что она… накануне… Не потому, что уход плохой или не уследили. А от тоски, я думаю… Я тогда так плакала. Вышла, села на крыльцо и разревелась. Порыдала, а потом сама себе сказала: никогда больше не отдам ребёнка сюда, только родителям. Как будто зарок себе дала такой. Как будто… Как бы сказать… Как будто задачу перед собой поставила. Вот после того случая я и начала…
Вадим молчал, прижимая к себе Полину. Валентина Павловна встала, подошла к окну, и он вдруг понял, что она прячет от него слёзы. Через пару минут она снова заговорила, быстро, сбивчиво, будто боясь забыть о чём-то очень важном, не сказать:
- Лежат у нас родители с детками, подойду, говорю: посмотрите у нас отказные детки, возьмите, хорошие! Вот так вот и говорю: возьмите! – она маленькой, сухой от воды, мыла и антисептиков ладонью сердито вытерла глаза и повернулась к нему.
– Лежала одна мать. Со своим сыном лежала. Пришла посмотреть на отказничка и не смогла его забыть – взяла ребёнка себе. У меня и пошло дело! Я стала по мамочкам ходить. «Возьмите!» – прошу. Начинаю говорить: «Мамочки, а может, кому из знакомых ребёночек нужен будет, посмотрите, какие детки, посмотрите!» Посмотрят, кому-то скажут – люди к нам и идут. И вот так вот пошло.
У меня всегда была единственная выгода: чтобы дети попали в семьи. Единственная… Ведь как им в семье хорошо! И когда самые первые родители взяли мальчика, который у нас лежал, какой он стал ухоженный, какой хорошенький!
Она уже не сидела, а быстро ходила по палате, поправляя то одно, то другое.
- У меня душа неспокойна, если детки у нас лежат. Меня куда только не звали на работу, и по конкурсу я на очень хорошее место прошла. Но меня как будто что-то останавливало, как будто это не мой путь. Мне деток жалко – сил нет. Была б моя воля, я бы их всех удочерила и усыновила. Мысли такие часто были. Но я не потяну… А батюшка мне всё время говорит: «Валентина Павловна, вы на своём месте! Вот и делайте то, для чего вы призваны».
- А… много уже детей пристроили? – Вадим снова вгляделся в лицо блаженно спящей малышки, которая скоро должна была стать их с Ангелиной дочерью уже официально. И ему стало страшно при мысли, что ушла бы из этой бедной подмосковной больнички маленькая, удивительная, на грани святости женщина. Где бы тогда они искали свою дочь, которую заплутавший аист почему-то доставил сюда, а не прямо к ним? И усмехнулся: а ведь Валентина Павловна – помощница аиста!
- Ой, а детей сколько… - Валентина Павловна, ничего не знавшая о своём новом титуле, виновато улыбнулась. – Я даже не знаю, у меня фотографий целая пачка. Я ведь раньше сама их фотографировала для регионального Банка, а потом у меня фотоаппарат здесь украли. Новый пока купить не получается. За эти годы столько детей, столько историй, столько семей… Ты знаешь, все дети, которых взяли, они, конечно, благодать несут. И они, и родители. Господь, конечно, не оставляет никогда. Сколько было таких случаев, в какие и поверить сложно.
Вот все говорили одним родителям: не берите эту девочку, девочка такая плохая, больная, слабенькая. А я убеждала: возьмите! Взяли они её. И девочка необыкновенная оказалась, замечательная, школу с золотой медалью в этом году окончила, родителей обожает. Это я не к тому, какая я молодец, а про то, какие чудеса бывают. Я их вижу чуть не каждый день, чудеса эти. Такая у меня необыкновенная работа.
Ведь так много деток бросают. Бывает, если документы, статус у ребёнка есть, то его сразу и забирают. Вот придут, подержат, посмотрят и всё – берут. Некоторые усыновители даже остаются ночевать здесь, чтобы ребёнка больше не оставлять одного ни на миг.
У нас даже и из отделения врачи, медсёстры несколько детишек взяли. Дети эти уже выросли. Все хорошие. Хочешь верь, хочешь не верь. Бог усыновителям и их детям всегда помогает… Знаешь, как говорят, сироту пристроить, что храм построить...
- Сколько же вы тогда построили… - тихо откликнулся Вадим.
- Ну, что ты… Я-то ведь только ищу пап и мам для наших деток, а вот родители, они настоящие подвижники…
- А детей с проблемами берут? Ну, не очень здоровых?
- Ну, вы-то берёте же. Сколько вас Светлана Владимировна пугала?
- Минут сорок.
- Вот-вот, я про это и говорю. И Ольга Анатольевна ведь тоже.
Вадим кивнул. Валентина Павловна понимающе улыбнулась.
- Так что всяких берут. Знал бы ты, как много больных деток! С пороками какие дети. Мне их так жалко, просто невыносимо. Им родителей в первую очередь ищем. И ведь находим! Представляешь: не можем родителей подыскать. А стоит только покрестить нам ребёночка, причастить – и тут же папа с мамой сами приезжают. Будто из ниоткуда. Много раз уже подмечали.
Как-то пришла одна женщина. Это моей подруги невестка. Им с мужем уже по тридцать пять лет было, а детей не родили. Она бизнесом занимается и нам помогала и помогает по возможности.
И в тот раз она привезла нам памперсы для отказничков. Не впервые. И до этого тоже привозила. Но как-то всё… привезёт, отдаст и уходит. А в этот день она пришла и смотрит. Может, уже что-то в голове, в сердце у неё было. Говорит: «Это вот эти детки?» Отвечаю: «Да, они». Я взяла одного на руки, а в этот момент меня к телефону позвали. И можно было положить малыша в кроватку. Но я вижу, что у неё глаза блестят как-то… как у матери, когда она на своего ребёнка смотрит. И я ей малыша дала в руки. И сказала: «Вот этот с пороком сердца, ему плакать особенно нельзя».
Сказала, а сама думаю: испугается, не возьмёт. Я понимаю, что реакция разная бывает, не каждый может больного малыша взять. А тут возвращаюсь и вижу – у неё текут слёзы. Спрашивает меня: «А можно это сердечко вылечить?» Отвечаю: «Конечно, можно». Она: «А как?» Говорю: «Сначала надо носить его гулять, но это если вы взяли ребёнка, прижали и что-то чувствуете». Она головой кивает: «Да, я чувствую. Я не могу его отдать. Я его беру». Я ей отвечаю: «Но ведь это очень большая ответственность».
Начали мы с ней разговаривать. Она просит: «Валентина Павловна, давайте повезём его на экспертизу». Это чтобы не только наши врачи оценили его здоровье. Собрались везти малыша, а она уже до этого начала документы собирать. Вот перед экспертизой и говорит мне опять: «Валентина Павловна, я не могу больше, он мне уже ночью снится. Как бы мне поступить? Может, операцию сделать ему?» Я ей отвечаю: «Ты подожди. Ты в храм сходи. Благословения спроси, без этого нельзя, - я всем так говорю, всем. – Давай вместе сходим, причастим его»… Батюшка раньше сюда сам приходил, но ведь в храме лучше, правда?.. Потом ещё ей говорю: «Давай-ка приходи каждый день, гуляй с ним. Ему ведь очень нужен свежий воздух. Глядишь, и пройдёт с Божией помощью всё». В итоге повезли мы его на экспертизу, а там выяснилось, что уже и никакого порока нет. А был! Был!.. Это я тебе как медик говорю с сорокалетним опытом. Разве не чудо?
- Чудо…
- А я их, чудеса эти, собственными глазами много раз видела! Я всем говорю: «Вы должны ребёнка так полюбить, чтобы всё у него прошло». А деткам твержу: «Всё у тебя пройдёт! Ты просто сейчас приболел немножко! А вот папа с мамой найдут тебя. И ты сразу на поправку пойдёшь».
И взяла тогда невестка моей подруги этого мальчика. Они с мужем готовы были любые деньги отдать на операцию, а ничего не понадобилось! Какой сейчас ребёнок! Ему уже четыре года, не говорил до двух лет, а сейчас какой! Чудо! Просто чудо что за мальчишка!
Московская область, октябрь 2002. Вадим Валдайцев (2)
А батюшка взял… Батюшка четверых взял, представляешь? Чет-ве-рых!.. – она вспоминала своих пристроенных отказничков, и её лицо сияло нежностью и восторгом от того, свидетельницей каких невероятных чудес она была.
Вадим смотрел на неё во все глаза. А она, не видя, не замечая производимого впечатления, продолжала взахлёб, будто боясь упустить что-то важное, рассказывать:
- Сначала они с матушкой его двух деток из детского дома взяли, а потом у нас. Малыши из детского дома были такие больные: им уже шёл второй годик, а они на ножки не вставали. А батюшка, когда увидел их глаза, сказал: «Мы их возьмём!» Хотя их с матушкой и отговаривали, но они всё равно усыновили обоих.
Потом батюшка пришёл к нам и спрашивает: «Валентина Павловна, а у вас есть отказнички?» Он давно уже помогает. И раньше часто приходил и сейчас не бросает, деток причащает. Вот тогда снова пришёл. И почему-то вопрос такой задал. Я ответила: «Есть, батюшка. Эти здоровенькие, а вот эти с проблемами». И рассказываю: «Вот у этого незаращение мягкого и твёрдого нёба, у этого порок сердца, у этого гепатит С». Он их благословил и ушёл. Через неделю приходит со своей матушкой, Галиной Андреевной, чтобы ей малышей больных показать. И вижу я, что не просто так они пришли, что хотят их забрать. Я им говорю: «Батюшка, ну как же вы ещё деток возьмёте? У вас же старшим ещё и двух лет нет». А он отвечает: «Возьмём, Валентина Павловна. Матушка спит и видит, чтобы мы взяли. Будет у нас четверо деток: два мальчика и две девочки».
Сначала был один мальчик со статусом у нас, Глебушка, они его взяли, сделали ему операцию на нёбе, а потом и девочка появилась, Галенька. Представляешь, Вадик, батюшку Глебом зовут, и мальчик Глебушка, а матушку Галиной, и малышка тоже Галочка. И тоже девочка несчастная. Мать выбросила в три месяца из коляски её. Надоела плачем своим, пить мешала. У малышки в результате травмы возник парез руки. А хорошенькая такая девчушка, смотрит на батюшку своими глазками… - Валентина Павловна снова отвернулась, поправляя баночки с лекарствами на пеленальном столе. И звенящим голосом продолжила:
- И они забрали и эту девочку. Я как-то ходила к Глебушке на день рождения. Пошли они потом все вместе, семьёй, меня провожать. И батюшка детям говорит: «Ну, попрощайтесь с Валентиной Павловной». И вдруг малыши запели «Многая лета», ты можешь себе представить? Говорить ещё плохо умели, а запели! Я стояла, и у меня слёзы текли…
Вот это подвиг! Взяли таких больных деток. А матушка ещё говорила: «Здоровых-то сразу возьмут. А этих куда? В детский дом? Нет, возьмём мы». Понимаешь? Сейчас уже детки подросли. И такие хорошие! Есть, конечно, проблемы, но как батюшка с ними возится: и в бассейн, и на массаж, и в спортивные секции!
Вадим сидел, слушал про потрясающего священника и его необыкновенную жену и думал, что и он готов ради этой крохотной, не очень здоровой девочки перевернуть всю свою размеренную и, как выясняется, беспроблемную жизнь. Только бы она была рядом. Они были рядом: его жена и их общая долгожданная дочь.
А Валентина Павловна уже снова стояла у окна. Голос её время от времени прерывался, и тогда Вадим даже дышать старался как можно тише. Чтобы не отвлеклась, не прекратила рассказывать.
- У нас ещё Владик был. Там скелет один просто привезли. Ему было четыре месяца. И врачи наши в один голос сказали, что он проживёт неделю, самое большее – две. Он просто дистрофик был. Я впервые поняла, что такое кожа да кости. Светлана Владимировна была уверена, что он умрёт.
А мне в отпуск ехать. И я не смогла, никуда, конечно, не поехала. Как тут уедешь, когда ребёнок умирает?
Две недели я от него не отходила. Сначала по десять граммов он ел, потом по двадцать. Потихонечку прибавлять в весе начал. Поверить никто не мог. Глазами такими на меня смотрел! Чёрные такие глазищи. И что ты думаешь? Он до девяти месяцев у нас на ножки встал. Тоже чудо ведь! Мы когда его в дом ребёнка отвезли, ему сразу родители нашлись. Просто они не знали, что можно в больницах искать. Не всегда информация доходит. Вот сейчас, когда с нами волонтёры работают, сейчас легче стало. Многие люди так хотят детей, а информации нет.
Недавно вообще невероятный случай был. У нас девочка лежала. И никак мы ей родителей найти не могли. И из федерального и регионального Банков не звонили. Уже через несколько дней её должны были в Дом малютки забирать. У меня сердце за неё изболелось.
И вот представляешь, иду я по улице и по телефону с Любашей, волонтёром, разговариваю, всё ей рассказываю и чуть не плачу: ну как это так, ребёнок никому не нужен! Только разговор закончила, как женщина меня за руку хватает: «Простите, я случайно вас услышала. Мне, мне ребёнок нужен! У нас уже все документы на руках, а никак малыша найти не можем!»
И всё. Забрали нашу девочку мама с папой. Вот ведь как бывает: приехала мама из Москвы в гости и дочку себе нашла. Как тут не верить в Божий промысел?
Вадим потрясённо покачал головой, посмотрел на свою найденную дочку и спросил:
- А как чаще бывает: выбирают детей, думают или сразу решаются?
- По-разному бывает, Вадик… Приходят иногда потенциальные родители, вижу – нет, не возьмут. Документы готовы, на руках уже, а они ещё не дозрели. И тогда начинаю разговаривать с ними. Смотрю, стоит такая «мама» в сторонке, наблюдает свысока, пальчиком тычет: «А у этого что? А этот с чем? А какая там мать? А чем она болела?» Понимаю: о-о-о, нет, не возьмут. Те, которые берут, чаще не спрашивают. Взяли на руки и всё. Вы не спрашивайте, вы возьмите! Любите, заботьтесь, лечите. Ведь и свои дети какими, бывает, рождаются! А ведь это же тоже твой ребёнок! Увидел – и всё. Твой. И не обязательно сразу, с первого взгляда его полюбить. Главное – быть к этому готовым. Хочешь полюбить – полюбишь. Любого. Больного, страшненького. Не хочешь – не полюбишь никогда. Даже самого лучшего, здоровенького и красивенького. Для любви иной раз и потрудиться приходится.
А вот та «мама» спрашивала всё, спрашивала... И я её в ответ спросила: «Мама, вот смотрю я на вас, а у вас ведь ничего не дрогнуло внутри?! Я ведь вижу, что не дрогнуло. Вы ведь не готовы пока стать матерью». Она повернулась ко мне и ответила: «Да, ничего ещё пока не дрогнуло». И я тогда начала потихонечку: «Значит, это не ваш ребёнок. Вы подождите тогда. У нас бывают детки, придёте, найдёте своего». «Пожалуй, вы правы», - согласилась она. И ушла. Пока не вернулась. Но, думаю, ещё вернётся. Должна вернуться.
Врачи наши и в опеке обычно начинают родителей пугать: и то не так, и это плохо. Это тоже правильно, у них работа такая. Да и нужно людям знать, какие у малыша проблемы. А я папам и мамам говорю: «Не переживайте! Вы его любите, и у него всё пройдёт. Покрестите его, разговаривайте с ним побольше, радуйтесь, говорите, что вы его любите. Чего вы хотите от ребёнка, когда он родился совершенно никому не нужный? В нём не нуждались, ещё когда он в животике был! Он же несчастный! Его жалеть и любить надо!»
Разные бывают случаи. Одна мама колебалась, сомневалась. Она из Брянска сама, здесь в палатке торговала, денег мало. А ребёночка очень хотела. Но боялась, что не справится. Как я её уговаривала! Обещала, что помогать буду, волонтёры наши подключатся. Теперь она говорит, что каждый день Бога за сына благодарит. Такой мальчик растёт! А она ведь уезжала на родину, и его уже хотели другим родителям показывать. Но она вернулась, успела. Я, когда её на пороге увидела, чуть не заплакала от радости. «Мам, - говорю, - как хорошо, что ты приехала! Чуть сына своего не потеряла». Она его обхватила руками и даже на ночь из больницы уходить отказалась: поняла, чего чуть было не лишилась.
А вот недавно отправили девочку в Дом малютки. Мама потенциальная, Анечка, что-то с документами замешкалась, пришла ко мне буквально на следующий день, а девочку-то уже увезли! И вот мы с ней туда бегом. Она отпуск взяла, потом ещё за свой счёт, каждый день ездила с девочкой гулять. Теперь она мне звонит, говорит: «У меня такое ощущение, что я с таким трудом выносила и сама родила этого ребёнка!» Вот такие бывают ситуации!
Бывает, родители найдут своё счастье и боятся даже на минуту от ребёнка отойти. Зовём их хоть поесть, а они отказываются. Мы им сюда носим, понимаем, что они чувствуют…
- И что, вы всех детей помните? А, Валентина Павловна?
- Ой, да многих помню! Как их забыть-то? Все ведь через сердце прошли. У нас ведь борьба идёт за каждого ребёнка, чтобы они в семью попали. Я даже на хитрость иногда иду. Заставляю на руки взять, подержать, один на один с ребёночком остаться. И ведь помогает!
Сейчас девочка лежит от ВИЧ-инфицированной мамы, перинатальный контакт. Она не здесь, в инфекционном корпусе пока. Привезли такую крошечку, недоношенную, ей надо в тепле лежать. Мы уж её кутали, грели. Вот и её скоро берут.
А было так… Пришли батюшка с матушкой из соседнего города. Они посмотрели на эту девочку. Матушка светленькая, девочка на неё похожа. Я не знала, что он батюшка, и говорю: «Вы уж её покрестите сами, мы пока не успели». А матушка мне отвечает: «Да мой муж батюшка. Так что всё сделаем». Я предполагала это, конечно, похож он на батюшку, но решила издалека начать, неудобно же в лоб спрашивать.
Мы о малышке поговорили. И я, само собой, предупредила их сразу, что девочка от ВИЧ-инфицированной матери. Они ушли.
Потом матушка позвонила: «Валентина Павловна, я не приду. Слабая я. Не смогу я на ребёнка каждый день смотреть и понимать, что малышка умирает, а я ничем помочь не в силах». Я её ну уговаривать: «Да вы что? Девочка так на вас похожа! Она вас ждёт! Вы приходите, поговорите с ней! К ней же никто не приходил, вы – первые! Она только вас ждала, и вдруг вот так!» У матушки-то, бедненькой, было состояние смятения: всё-таки ВИЧ, у них нет детей, это первый ребёнок, она и испугалась. Я ей опять: «Скоро анализы будем делать, и вы увидите: не будет никаких последствий! Так ведь часто бывает, почти всегда!»
На следующий день меня на пост вызвали, смотрю – матушка стоит: «Я пришла». А сама и глаз поднять не могла, переживала так. Она девочку взяла на руки, стала её рассматривать, говорить с ней, подержала её, положила в кроватку, села рядом и сидит. Я ей: «Вы идите, идите!» Нет, не уходит. Я снова: «Идите, девочке отдохнуть нужно». Отвечает: «Я её покормлю». Я уж специально начинаю: «Уходите!» А она не уходит. Ага, думаю, стоп! Значит, дрогнуло уже что-то! – Валентина Павловна повернулась к Вадиму и озорно улыбнулась. – И решили они девочку взять. А на днях результат последних анализов пришёл: ВИЧ не обнаружен! Ещё одно чудо!.. Не веришь, небось?
- Я верю, - глухо пробормотал потрясённый Вадим, пытаясь не выдать своего состояния.
- То-то… - глаза Валентины Павловны сияли. – Или вот журналист один к нам ездил. Известный, телевизионщик. Но я тебе не скажу, кто именно. Ни к чему это. Они с женой за мальчиком пришли, он уж больно мальчика хотел. А в палате девочка с гепатитом лежала. Они уже пошли документы подавать, чтобы сына забрать. Да только журналист тот на пороге обернулся и увидел глазки девочки через прутья кроватки… Теперь у них сын и дочка. Никакой гепатит, никакая болезнь не остановит родителей, тех, кто по-настоящему хочет детей.
Ещё девочка была, которую я потом под опеку взяла… Ой, я, наверное, полжизни потеряла с этим ребёнком! Малышке сейчас два с половиной года. Девочка сама азербайджанка, наверное, или другой южной национальности, не знаю точно. Её из роддома привезли, в бумагах написано: «Елена Бабаджановна Кулаева». Как она плакала, как кричала! Как ей, наверное, было тоскливо. Я с ней всё разговаривала: «Миленькая моя, Елена Бабаджановна, давай привыкай к русскому языку. Баба Валентина меня зовут». Поговорю с ней, отойду – дела-то не ждут. Она в слёзы. Подойду – сразу замолкает. Мгновенно. Дети все чувствуют.
А у нас тогда одна женщина лежала с ребёнком. Она на девочку посмотрела и позвонила родственникам, туда, в свою страну. И родственнице говорит: «Ты знаешь, есть девочка очень хорошенькая, приезжай!»
Та и приехала. Ей около сорока лет, сама врач, эпидемиолог. А муж на рынке здесь работает. Пришла эта родственница к нам, как увидела девочку, схватила её и говорит: «Всё, это мой ребёнок! Этого ребёнка я родила». А проблем очень много: ни гражданства, ни прописки нет. Ей и сказали, что ничего не получится. Они с мужем ко мне, попросили оформить временную опеку, чтобы ребёнка, пока они будут с документами разбираться, никому не отдали. А как я могла на себя такую ответственность взять?! Я в кабинете закрылась и молюсь: «Боже Милостивый, помоги!»
Что тут было! Она на колени перед дверью встала и рыдает: «Мне без этой девочки жизни нет!» Так и плачем: она за дверью, а я в кабинете. Отец кричит: «Валентина Павловна, спасите! Я ведь жену потеряю. У меня ребёнка нет, а теперь и жену потеряю!» В коридоре всё отделение собралось. Врачи, сёстры, санитарки, мамочки с детьми. Что тут делать? Я вышла и говорю: «Я не знаю, как вам помочь». А помочь хочется, я же мать, я же понимаю, каково это…
Ну, и прописала я их к себе и опеку оформила. Вот мы по инстанциям набегались! Я взяла отпуск за два года и занималась документами.
Они мне теперь звонят в любое время, знают, что не чужие. Если Леночка болеет, я ночей не сплю – переживаю. Пока они ещё у меня так и прописаны все втроём, я даже квартиру поменять не могу, хотя недавно сын хороший вариант нашёл… Но я им верю… Как не верить?!
Сейчас Леночка такая красавица стала! Хорошо говорит по-русски. Видит меня, бежит, ручки раскинет и кричит: «Баба Валентина! Самая лучшая моя баба Валентина!»
- Как же вы со всем справляетесь?! Хоть кто-нибудь помогает?
- Конечно! Что ты! Людей хороших знаешь как много? Я столько лет прожила, а только в одном убедилась: людей хороших очень много. Больше, чем мы думаем.
Вот волонтёры очень помогают. Звонят, спрашивают, нужно ли нам что-нибудь. Кроме Любаши, ещё Милочка у меня есть, волонтёр, помощница моя. Один раз звоню: «Милуша, манеж нужен срочно! У нас ребёнок такой, что мы не углядим за ним!» Скоро манеж уже у нас был. Из Королёва мужчина привёз. Ведь не ближний свет. А он все дела бросил и привёз.
Сколько небезразличных людей! Усыновители часто приезжают, привозят для других деток вещи. Мамочки у нас со своими детьми полежат, насмотрятся на отказничков, а потом выписываются и помогают. Взять-то ведь не каждый может, а вот пелёнки нам купить – почти все… Мало равнодушных, все откликаются.
Как их не любить, малышей?! Даже чужих? Я с ними работаю и мне так хорошо с детьми! Если их любить, они всегда отвечают.
У нас сейчас девочка одна из интерната лежит. Говорили, что буйная, что регулярно в психиатрической больнице проходит лечение. А у нас она спокойная, не беснуется, ласковая: «Валентиночка Павловна, Валентиночка Павловна», - так ко мне всё время ласкается. Просто надо их любить…
Москва и область, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева
В это время дверь тихонько приоткрылась, и в палату на цыпочках вошла Ангелина. Лицо её сияло.
- А вот и Поленькина мама! – заулыбалась Валентина Павловна. – Папу пришла менять.
- Как тут наша девочка? – Ангелина не дыша склонилась над мужем и дочкой.
- Полиночка улыбаться со вчерашнего дня начала, - радостно отчиталась медсестра, - будто почувствовала, что вы документы подали.
Вадим поцеловал жену, дочку, тепло простился с Валентиной Павловной и убежал: ему нужно было в институт. Медсестра ушла ненадолго и вернулась с тарелкой супа. Она поставила её на стол перед Ангелиной и сунула ей ложку в левую руку, правой та держала спящую Поленьку.
- Поешь-ка.
- Что вы, Валентина Павловна! – смутилась Ангелина. – Спасибо, не надо…
- Ешь, я тебе говорю. Вадима мы тоже покормили, не волнуйся. Разве я его на учёбу голодным отпущу? Сейчас ещё второе принесу, - и она проворно скрылась за дверью.
Благодарно кивнув ей вслед, Ангелина послушно принялась есть, левой рукой прижимая к себе Поленьку. В тамбуре раздалось копошение, и она, думая, что это вернулась медсестра, весело поблагодарила:
- Вкусно-то как, Валентина Павловна, спасибо!
- Прошу прощения, это не Валентина Павловна, - дверь приотворилась и в палату заглянул высокий улыбающийся парень. Увидев Ангелину с Поленькой на руках, он приветливо кивнул и шёпотом представился:
- Виталий. Я тут детям кое-какие лекарства привёз и разные салфетки-памперсы. А где наша неугомонная пчёлка?
- Ангелина, - представилась она в ответ и засмеялась негромко: Валентина Павловна вправду была похожа на хлопотливую пчелу из какой-нибудь доброй сказки. -Здравствуйте. Она ушла, но скоро будет.
- А вот и я, - пропела медсестра в тамбуре и Виталий скрылся за дверью.
- Ой, Виталик! – обрадовалась Валентина Павловна. – Сейчас я Ангелиночку покормлю и тебе поесть принесу. Небось, с утра по нашим делам мечешься, маковой росинки во рту не было.
Виталий попытался было отговориться, но был чуть ли не силой запихнут в палату, усажен за стол рядом с Ангелиной и вскоре накормлен. Полиночку Валентина Павловна у Ангелины отняла, села с ней на руках на кровать и радостно наблюдала, как едят её гости.
- Ангелиночка, вы уже познакомились с Виталиком?
- Можно и так сказать, - улыбнулась Ангелина, с удовольствием доедая рыбную котлету.
- Ой, он же мой первый помощник, - всплеснула одной рукой (второй она держала Полиночку) медсестра, - как я ему благодарна за всё.
Виталий смущённо попытался запротестовать, но Валентина Павловна шутливо отмахнулась от него и продолжила:
- Два года он нам помогает. Сам пришёл и спросил, что надо детям. И вот теперь несколько раз в месяц приезжает и привозит всё необходимое. Золотой мой человек…
- Валентина Павловна, я вас прошу…
- И не проси! Могу я правду рассказать? Тем более, что Ангелина тоже здесь не случайный человек.
- Вы Нику удочеряете? – с симпатией глядя на неё, спросил Виталий.
- Она уже не Ника, а Полиночка, - поправила его медсестра.
- Да, удочеряем, - коротко кивнула Ангелина, ей не хотелось лишнего внимания и расспросов.
Однако буквально через десять минут она уже забыла о первоначальной неловкости. Виталий оказался замечательным собеседником. Сначала они разговаривали все втроём. Потом обеденный перерыв Валентины Павловны закончился, и она убежала, на ходу чмокнув Виталия в макушку и прокричав уже из тамбура:
- Спасибо тебе, мой хороший! Я все вещи потом разберу.
- Да я сам! – весело откликнулся Виталий, подошёл к шкафам, которые стояли в предбаннике, и начал раскладывать по полкам привезённые упаковки подгузников, влажные салфетки, детское мыло, шампуни, кремы, присыпки и прочие необходимые для ухода за детьми вещи.
Ангелина принялась помогать ему, и расстались они почти друзьями, успев даже перейти на «ты». Вечером она восторженно рассказывала о новом знакомце Вадиму и вдруг замерла на середине фразы «чудесный парень такой» и оживлённо округлила глаза:
- Дим, я, кажется, кое-что придумала…
- Пожалуй, я даже знаю, что именно пришло тебе в голову. Ты думаешь, как бы познакомить этого твоего чудесного Виталика со своей не менее замечательной подругой Санькой.
- Откуда ты знаешь? – поразилась Ангелина.
- Догадался. И, кстати, считаю, что это замечательная идея. Если Виталий и правда такой, как тебе показалось, они друг другу подойдут. Он, похоже, человек неравнодушный, а Санька наша вообще готова на любой зов о помощи кидаться и последним с нуждающимися делиться.
- Не верю собственным ушам, - засмеялась Ангелина, - чтобы мой строгий муж да поддержал явно своднический порыв… Чудеса-а.
Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
В четверг Ангелина была на работе. Готовили очередные отчёты, и она сидела в кабинете у директора, обложившись папками с документами, когда вдруг снова запел «Песню Сольвейг» новенький мобильник, подарок мужа. Ангелина схватила трубку.
- Ангелина Николаевна, я вам обещала решить вопрос с судом, - весело напомнила инспектор опеки Ольга Анатольевна, - так у меня всё получилось! Суд в следующий вторник.
У Ангелины вдруг задрожали губы, и она медленно спросила, нарочито преувеличенно артикулируя, чтобы не начать истерично вскрикивать:
- Как во вторник? В ближайший вторник?
- Именно! Через четыре дня! Запишите себе: заседание в пять вечера. Если хотите, заезжайте к нам в опеку, и вместе поедем.
- А что… Что от нас надо?
- Возьмите ещё один комплект документов на всякий случай. И придумайте речи.
- Какие речи? – Ангелина, прижав к уху трубку, испуганно уставилась на директрису, их золотую Полину Юрьевну, ту самую, в честь которой они и решили назвать дочку. Она сидела напротив и тревожно, неотрывно глядела на свою подчинённую.
- Ну, как какие? Которые вы будете в суде произносить!
- Зачем?
- Чтобы убедить суд, что именно вы станете вашей малышке лучшими родителями.
- А это непременно нужно?
- Обязательно. Так что готовьте. Жду вас во вторник! – инспектор явно собиралась отключиться, и Ангелина взволнованно закричала в трубку:
- Ольга Анатольевна, подождите, пожалуйста! А как…
- Что?
- Как там у вас дела? Не появлялись родители Полиночки?
- Её родители – вы! И спите спокойно, никто не приходил.
- А если они передумают и до суда заберут заявления? Или на суд явятся?
- Ангелина, - Ольга Анатольевна явно улыбалась там, у себя в кабинете, - теоретически это возможно, конечно. Но за двадцать лет, что я работаю в опеке, такого ещё ни разу не было. Так что не волнуйтесь!
- Я волнуюсь… Очень…
- Готовьте комнату, скоро Полина приедет домой. Вот увидите, всё будет хорошо. Обязательно!
- А… То есть что… вы её нам сразу после суда отдадите? А не через десять дней, как положено?
- Сразу. Мы стараемся думать о детях, а не о формальностях.
- Спасибо, - Ангелина так разволновалась, что принялась зачем-то перекладывать бумажки, лежащие перед ней, - то есть мы можем приезжать во вторник уже с вещами?
- Ну, конечно.
- Не может быть! – не поверила своим ушам Ангелина.
- Представьте себе, может! – в тон ей возразила Ольга Анатольевна.
- Тогда я побежала? До свидания!
- Бегите, бегите, готовьтесь! До вторника! – весело откликнулась инспектор. А Ангелина поймала себя на почти непреодолимом желании задушить эту милую женщину в объятьях. От кровожадно-эйфорических мыслей её отвлекла Полина Юрьевна. Никогда ещё Ангелина не видела у собственного начальства такого лица: испуганного, восторженного, недоверчивого.
- Ну, что?
- Во вторник.
- Ты есть, Господи, - тихо покачала головой громогласная обычно Морозова и любовно поглядела на Ангелину, - как я рада, девочка моя дорогая! Как я рада...
- Отпустите, Полина Юрьевна?
- Куда ж я денусь? И счастлива бы не отпустить, да не могу. Я же знаю, что это такое стать матерью, – она поднялась и вышла из-за своего необъятного стола, заваленного бумагами. Потом неловко наклонилась над сидевшей в растерянности Ангелиной и прижала кудрявую голову той к своей пышной груди.
- Я очень рада за тебя, хорошая моя. Ты заслужила этого счастья. Ты его выстрадала.
Ангелина всхлипнула и, кособоко извернувшись, ткнулась лицом в трикотажное платье начальства:
- Я вас люблю, Полина Юрьевна.
- Я тебя тоже, девочка моя милая, - директриса выпрямилась, погладила её по волосам и, вспомнив о чём-то, всплеснула руками и устремилась к шкафу.
Мебель в её кабинете была старая, через пару десятков лет обещающая стать антикварной. Где Полина Юрьевна её откопала, никто не знал. Но с лёгкой руки обожающей всё старое и старинное Златы Рябининой, подружки и наперсницы Ангелины, почти весь коллектив школы в полном составе обстановку директорского кабинета обожал и ей гордился.
Теперь вот директриса, скрывшись в недрах одного из громадных шкафов, начала что-то в нём искать, время от времени выкрикивая из его необъятных глубин:
- Я тут это! – она отфыркивалась и пыхтела, будто завершала какой-то длинный и непростой заплыв. – Я подарочек тёзке своей приготовила!
- Полина Юрьевна, да что вы! – Ангелине стало так неудобно, что она предприняла попытку тайком сбежать. Но директриса, у которой на затылке не иначе как тоже были зоркие глаза, грозно рявкнула:
- А ну сядь! И хватит мельтешить и стесняться! Я не тебе подарок приготовила, а малышке. А она, я уверена, ложной скромностью пока не страдает. Так что сиди и не дёргайся… О! Нашла, наконец! – она выбралась наружу, красная и лохматая, но очень довольная. В руках Полина Юрьевна держала картонную коробочку, перевязанную нежно-розовым бантом из жатой органзы. Найденное она сунула Ангелине и скомандовала:
- Развязывай.
Та неловко потянула за ленточку, бантик развязался, две части хитрой коробочки распались, и Ангелина замерла, растроганная до слёз. На сложенном замысловатыми складками блестящем атласе, как в импровизированном гнёздышке, сидела фарфоровая птичья семейка. Две взрослые птички, прильнувшие друг к другу, нежно и заботливо смотрели на крохотного птенца, жавшегося к ним.
Дрожащими пальцами Ангелина взяла статуэтку. Полина Юрьевна нарочито небрежно пояснила:
- Это ленинградского фарфорового завода производство. Я тут к Рябининым ездила в гости, посмотреть на маленькую Дуняшку. Ну, меня Злата наша, разумеется, затащила на барахолку свою любимую. Там я птичек и нашла, ну, и не смогла мимо пройти, конечно. Я у Златы похожего птенчика видела. Но он был один. А тут… Прямо для вас. Любите друг друга, как и сейчас, и будьте вместе всегда, как вот эти птахи. И Полиночку любите и жалейте.
- Вы говорите прямо как Валентина Павловна. Ну, та медсестра, про которую я вам рассказывала.
- Надо же! Ну, значит, мы обе правы, раз независимо друг от друга такие слова вам говорим.
- Вы правы, - расцвела Ангелина, грея в руках птичек, - конечно, правы… Как же я теперь? Как же я вас брошу?
- Как-как? У тебя дочь родится, так что брысь в декрет! В смысле, в отпуск по уходу за ребёнком. Ты нас не бросаешь, ты временно работаешь на дому… Вот видишь, как хорошо, что я тебя убедила в этом году класс не брать! А то была бы сейчас у вас трагедия. Месяц отучила, и ушла. А так, выпустила в прошлом году своих третьеклашек, месяцок в библиотеке поработала – и в отпуск по уходу за ребёнком. Как по маслу всё.
- Да, спасибо, Полина Юрьевна, вы просто как в воду глядели. Ну, а с библиотекой что?
- Найдём мы библиотекаря, не волнуйся. Плохо нам, конечно, без тебя будет. Да твоё дело важнее.
Ангелина снова погладила подаренных птичек и прошептала:
- Я до сих пор не верю.
- Ты мне после суда сразу же позвони, ладно?
- Конечно.
- Все, небось, встречать поедете?
- Родители собрались, мои брат и сестра, и ещё подруга любимая Санька. Наши тоже всей толпой просятся, ну, кто знает, конечно, но я думаю, что с этим лучше повременить. Уж на крестины – тогда да, всех-всех позовём.
- И то верно. Тогда будем ждать… Иди уж, звони своему Вадиму и беги домой. Вижу же, что как на иголках сидишь.
Ангелина благодарно взглянула на неё, взяла птичек и на ослабевших ногах вышла из кабинета.
В приёмной негромко разговаривали о чём-то секретарь и завхоз. Вездесущая секретарша Леночка посмотрела вслед Ангелине и покачала головой:
- Нет, Джулия Альбертовна, точно тебе говорю, она беременная. И уже давно. Ты посмотри, как ходит. Где её каблуки, где платья узкие? Раньше же ничего другого не признавала. А теперь всё свитера да длинные блузы. Вот ведь Ангелинка! И молчит как рыба. Я уж и Злату пытала, и Ирине Симоновой звонила – они только отшучиваются. А я, как мы из отпуска вышли, вижу, что есть, есть животик. Просто под свитерами не заметно! Так что того и гляди и она вслед за своими подружками в декрет уйдёт… Пойду, что ли, у Полины Юрьевны поспрошаю?
- Бесполезно, - хмыкнула завхоз, - ты что, нашу Юрьевну не знаешь? Она ж могила. Трясётся над своей любимой молодёжью, все их тайны хранит. Не зря же они к ней вечно бегают. А мы только постфактум всё узнаём. Помнишь, как со Златиной свадьбой было? Как Ирину чуть не изуродовала Сомова?(*) И что? Ты что-нибудь знала? То-то и оно! Так что сиди уж! Поспрошает она…
* - об этих событиях рассказывается в книге "Дела и случаи нестарой девы"
Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
Вечером Ангелина заполошно металась по квартире, хватаясь за двадцать пять дел одновременно. В самый неподходящий момент, как это часто бывает, подал голос домофон. Взмыленная хозяйка дома понеслась к нему, на ходу приговаривая:
- Кого это нелёгкая принесла?..
- Да! – выдохнула она в трубку.
- Ангел, это я! Открой!
- Ой, Сань! Заходи давай! А я уж тут костерю…
В трубке раздались грохот, треск и какой-то непонятный хлопок. Ангелина вытаращила глаза, покачала головой и пошла открывать, гадая, что происходит.
Когда разъехались двери лифта, своей подруги она не увидела. Зато обнаружила розовую детскую ванночку, какие-то свёртки, пакеты и мешочки, коробки и коробочки.
- Получите и распишитесь! – сдавленно проговорила куча вещей и вывалилась наружу, прижав поражённую Ангелину к стене.
- Сань, это что?!
- Это приданое! Для Полиночки! – снова невнятно, но восторженно пробормотала куча, покачалась немного из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие, повернулась и неверными шагами продвинулась в сторону двери, где вполне ожидаемо застряла.
- Ты умом тронулась, что ли, Ляксандра?! – ругалась Ангелина, запихивая гору добра, увенчанную ванночкой, в общий коридор, а потом и квартиру. С трудом переступив порог, куча благополучно обвалилась на пол – на неё тут же с победным видом забралась радостная Шпикачка, обожавшая Сашу Катунину, – и стало, наконец, видно разрумянившуюся и растрёпанную Александру.
- Не тронулась я! Это вы тронулись. Сегодня у нас что?
- День открытых дверей в сумасшедшем доме?
- Сегодня у нас четверг! Уже почти пятница! А роды у нас когда?
- Господи! Какие роды, Сань?!
- Ваши! Дочь у вас когда появится? Ну, по документам? В понедельник! А во вторник вы её уже домой забираете по плану. А что у вас готово к приезду ребёнка?! Ничегошеньки!
- Так мы в выходные собираемся отправиться по магазинам и всего накупить…
- Ключевое слово здесь «всего». А зачем «всего», когда многое уже есть?! Вот я и привезла.
- Откуда дровишки? - удивлённая Ангелина разглядывала кучу, занявшую весь коридор.
- Купила кое-чего и по знакомым пошукала. Знаешь, сколько люди лишнего добра накупают, а потом не знают, куда деть? Вот я и собрала по всем. Смотри – как много всего! – она горделиво ткнула пальцем в кучу.
- Да уж… - растерянно кивнула Ангелина.
- Теперь тебе как будущей матери надо это всё разобрать, сверить со списком и покупать только то, чего не хватает…
- С каким списком?! – ужаснулась такому масштабному подходу будущая мать.
- С этим вот… - Саша стала сосредоточенно рыться в карманах. – Где же он?.. Ах, да! В сумке!
Она вытащила из-под себя изрядно помятую сумку и, недолго думая, вывалила всё её содержимое на пол, усугубив и без того впечатляющий разгром. Выловив из кучки милого девичьему сердцу добра многократно свёрнутый листок, она расправила его, разложив на коленях, и любовно погладила ладонью:
- Вот, весь день коллег теребила. Общими усилиями список необходимого младенцу на первое время составили. Держи!
- На первое время?! – в ужасе воскликнула Ангелина, глядя на плотно исписанный лист формата А3. – Вот всё это – и только на первое время?!
- Ага, - безмятежно кивнула её подруга и добавила, - одевайся, пошли машину разгружать, а то я прямо у подъезда припарковалась, чтобы нам удобнее было таскать.
- А что? Это не всё?
- Ангел, это только начало!
Когда они в очередной раз спустились к машине за вещами, приехал с работы Вадим. Выслушав жену, скороговоркой сообщившую ему, чем они занимаются, он засмеялся, чмокнул Сашу в щёку и сказал:
- У нашей дочери будет крёстная мать – фея!
- Ага, фея Ляксандра, - засмеялась взмыленная Ангелина.
- Я постараюсь соответствовать, - скромно согласилась фея Ляксандра и вручила Вадиму спинку от детской кроватки.
- Подумать только, сколько добра можно впихнуть в такую крохотную машинку! – восхитился тот.
- Я ради Полины Вадимовны ещё и не на такое способна, - пропыхтела Саша, решительно орудуя в салоне своего крошечного джипулечки.
- Она ради Полины Вадимовны решила превратить нашу квартиру в филиал «Детского мира»!
- Запасы ещё никому никогда не вредили. Не сносит Полиночка, останется следующим детям.
- Ко-му?! – дружно изумились Валдайцевы.
- Нет, я не поняла, вы что, решили остановиться на одном ребёнке?
- Нет, но…
- И никаких «но»! Я вам во всём буду помогать!
- Хи, фея Ляксандра спешит на помощь…
- Именно.
Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (3)
В выходные докупали всё необходимое. Напялив объёмную куртку, которую они с Вадимом купили на заре совместной жизни, а она раньше ни разу не надевала, Ангелина в сопровождении родителей отправилась в «Колыбельку» и на Коломенскую детскую ярмарку за вещами. Александра привезла много всего, но Полиночка была такой маленькой, что на первое время требовалось купить одежки самого крохотного размера.
Ангелина в огромной своей бело-синей куртке ходила по длинным рядам и клала в тележку распашонки, ползунки, пелёнки простые и фланелевые, бутылочки, соски и прочие радости, совершенно недоступные ей раньше. Рядом бегали вмиг ошалевшие от счастья папа и мама, готовые сгрести всё, на что падал их взгляд.
- Папа, нам рано велосипед! – останавливала отца дочь.
- Ну, давай хоть трёхколёсный возьмём! – умоляюще смотрел на неё почти уже дед, нежно прижимая к груди ярко-розовое девичье транспортное средство.
- Бог с ним, с велосипедом! – вмешалась подбежавшая молодая бабушка. – Я там такой комод углядела! Вот, что нам нужно. Всё разложишь, а сверху место для пеленания.
- Мама, я тебя прошу! Сейчас Вадим с работы приедет, и крупногабаритные покупки будем делать вместе. Ну, как мы этот комод потащим без него? Я же вроде как на сносях, тебе нельзя тяжести поднимать, папу радикулит скрутит…
- Несчастная девочка наша Поленька, - засмеялась мама, - не повезло ребёнку, попадёт в семью инвалидов.
- Тщщ! – грозно цыкнул на неё муж и огляделся. – Что значит «попадёт»? Она у нас родится!
- Ну, да – ну, да! – согласно закивала, испуганно озираясь, бабушка. – Родится… в семье задохликов каких-то.
- Папа, мама, идём дальше! – скомандовала Ангелина, с трудом стронула с места тележку, в которой уже горой возвышались покупки, и тут же заулыбалась, глядя в другой конец огромного ангара, в котором размещался детский магазин: к ним вдоль рядов шёл Вадим.
- Наконец-то я вас нашёл.
- Вадик, - радостно бросилась к нему тёща, - ты очень вовремя! Пойдём я тебе такой комод с пеленальным столом покажу! А то жена твоя не даёт нам разойтись, всё ворчит, всё останавливает!
- Да вы уж вроде… разошлись, - окинув взглядом гружёную тележку, из которой во все стороны торчало и только чудом не вываливалось бело-розовое приданое Полины, засмеялся зять и по очереди поцеловал жену и тёщу, а тестю пожал руку.
- Это только начало, - потянул его за рукав тесть, - я там велосипед присмотрел, розовенький.
- Нам не нужен велосипед, папуля. - Снова вмешалась Ангелина. - Нам требуется комбинезон для выписки! Здесь ничего подходящего нет. Поехали на Коломенскую ярмарку!
- Доча, дай нам реализовать инстинкты! – возмутилась мама.
- Какие? Покупательские?
- Бабушко-дедушкинские!
- Если я вам дам реализовать эти инстинкты, несчастный ребёнок будет задыхаться в комнате, заваленной барахлом до потолка!
- А если не дашь – мы будем страдать!
- Короче, - волевым решением остановил начинавшуюся перепалку Вадим, - идём за комодом, он и правда нужен, и едем за комбинезоном. А с велосипедом немного подождём.
- Долго? – погрустнел дедушка.
- Годика полтора, я думаю.
- Ну, ладно, за комодом, так за комодом…
… Вечером, разобрав покупки, перестирав все крошечные одёжки и развесив их сушиться, Ангелина оглядела квартиру:
- Как всё поменялось…
- А завтра мы ещё всё перемоем, соберём комод и кроватку! – энергично потёрла руки новоиспечённая бабушка.
- Ты рада, мамуль?
- Я до сих пор не могу поверить… Мы так этого ждали. Как хорошо, что вы у нас такие решительные. Я бы на вашем месте вряд ли бы смогла.
- Но ты же сейчас так готовишься…
- Да я и рада, просто счастлива… я уже готовая бабушка. Спасибо вам.
- Мам, ты что? Плачешь, что ли?
- Нет-нет, - хлюпнула покрасневшим носом «готовая бабушка», - пойду ещё на комод полюбуюсь.
- Так он пока не собран, в коробке лежит!
- Ничего, у меня богатая фантазия.
Московская область, октябрь 2002 года. Ангелина и Александра
Накануне суда Валдайцевы не выдержали и поехали к Полиночке. Будущая крёстная мать отпросилась с работы и отправилась с ними. Ей не терпелось встретиться с малышкой.
Когда они вошли в палату, девочка лежала с открытыми глазками и задумчиво смотрела в потолок. Обе матери и отец склонились над ней. Малышка перевела взгляд на них, пару секунд поразглядывала пришедших и вдруг закрыла глазки.
- Она на нас обиделась! – ахнула Ангелина. – Потому что мы два дня не приезжали!
- Она просто хочет спать, - улыбнулась Валентина Павловна, - с утра лежит и не спит. Как не зайду – глазки открыты. Вас ждала. А теперь вы пришли, и она успокоилась и может подремать.
- Солнышко наше, - умилённо протянула Саша, глядя в маленькое узкоглазое пока личико с большим носиком, - неужели такие малыши так всё понимают?
- Ты и представить себе не можешь, насколько они всё тонко чувствуют. Я за столько лет уже и удивляться перестала. – Валентина Павловна нежно погладила девочку по лысенькой головке. – Лежит вот такая кроха, болеет, жить не хочет. А тут мама с папой потенциальные приходят. И всё – ребёнок, будто цветочек к солнцу, начинает к ним тянуться, выздоравливает на глазах. А бывает по-другому. Пока нет родителей, малыш спокойный, молчит, на руки не просится и с врачами и сёстрами с удовольствием общается. Но стоит для него родителей найти, как он уже в кроватке лежать отказывается, всё хочет, чтобы его папа на руках держал постоянно, а кормила только мама. Пусть и из бутылочки, но не мы, тётки чужие, а мама. Бывает, положим малыша на столик пеленальный и стоим с его мамочкой над ним. А он на меня даже и не смотрит. Не до меня ему уже. У него мама появилась. Он от неё глаз отвести не может.
- Неужели так? – поразилась Саша.
- Да, - ласково улыбнулась Валентина Павловна, - и это правильно. Так и должно быть. Нет для ребёнка никого важнее родителей. А для наших детей – особенно.
В дверь постучали.
- Да! Входите! – крикнула Валентина Павловна.
Вошёл Виталий.
- Ой, Виталик, здравствуй! – обрадовалась Ангелина.
- Доброе утро! Здравствуй, Ангелиночка, - улыбнулся тот, - а это, как я понимаю, папа Поленьки?
- Да, - Вадим шагнул к Виталию и протянул ему руку. Они поздоровались, с симпатией глядя друг на друга.
- Сашунь, это Виталий, я тебе про него рассказывала. Виталий – это Саша, моя лучшая подруга, она будет крёстной мамой Полиночки, - представила Ангелина, не оставившая надежды на то, что это знакомство может стать вполне романтическим началом долгих отношений.
Александра улыбнулась, Виталий посмотрел на неё и мягко сказал:
- Очень приятно. Как хорошо, что у Полиночки теперь будет семья и такая замечательная крёстная. А когда вы забираете Полю? – перевёл он взгляд на Вадима.
- Завтра, - хором ответили Валдайцевы.
- Уже?
- Ага.
- А во сколько?
- Суд у нас в пять, а там не знаем.
- Ну, суд примерно полчаса будет идти, - пояснила Валентина Павловна, - то есть часов в шесть уже точно будете у нас.
- Тогда я тоже приеду на выписку. Можно? - Виталий вопросительно посмотрел на Валдайцевых.
- Конечно! – Ангелина была тронута. – Конечно, приезжай!
Они ещё немного поговорили. Потом мужчины отправились перетаскивать из машины в больницу новые детские кроватки и два стульчика для кормления, которые Виталий привёз для отказничков.
Когда никого, кроме них с Сашей и Полиночкой, в палате не было, Ангелина многозначительно посмотрела на подругу:
- Хороший парень, правда?
- Мне понравился, - кивнула Саша и вдруг порозовела.
Ангелина улыбнулась и ничего больше не сказала. Но в мечтах она уже стояла позади Саши, одетой в белоснежное платье, в храме и держала над её головой венец.
Московская область, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
Зал, вернее, небольшая комната, в которой проходило заседание суда, выходил окнами на север. Поэтому, несмотря на то, что на улице солнце светило ярко, внутри было темно и неуютно. Пришлось зажечь свет.
Инспектор Ольга Анатольевна сидела, нахохлившись и сунув нос в высокий ворот красивого свитера. Ангелина встревоженно посмотрела на неё и шепнула:
- Вам плохо?
- Не обращайте внимания. Просто у меня высокая температура и вообще самочувствие… малоприятное.
- Простите, пожалуйста, это ведь ради нас вы сегодня на работу вышли.
- Моя температура никуда и дома не делась бы, - слабо улыбнулась инспектор и глухо закашлялась, прикрывая рот ярко-белым носовым платком, - а вот бросить начатое я никак не могу.
Тут в зал быстро вошли три женщины. Одна села на место судьи, вторая за приставной столик, третья устроилась у окна.
- Спасибо вам, - шепнула Ангелина Ольге Анатольевне. Та пожала ей руку.
- Здравствуйте, - спокойно и чуть устало поздоровалась одна из вошедших, - давайте начнём.
Судья неспешно просмотрела документы. Ангелина со страхом всматривалась в её строгое лицо, понимая, что сейчас их судьба в руках этой немолодой женщины. Пролистав все бумаги, судья взяла в руки последние листы и улыбнулась:
- Сколько работаю, вот такое вижу впервые, - она показала ксерокопии ветеринарных паспортов Шпики и Сибарита. – Вы очень серьёзно подошли к делу. Приятно видеть.
Прокурор и секретарь суда тоже посмеялись. Ольга Анатольевна довольно посмотрела на Валдайцевых.
- Ну, приступим.
Суд шёл легко, как по накатанной. «Ну да, у них же здесь не по одному усыновлению каждый месяц», - подумал Вадим. Но тут судья, выслушав Ольгу Анатольевну, вдруг сказала:
- А теперь я бы хотела послушать усыновителей.
Ангелина замерла, потом глянула на Вадима в поисках поддержки. Он улыбнулся подбадривающе и начал было вставать, но жена остановила его, взяв за руку, и поднялась сама:
- Разрешите, я начну?
- Пожалуйста, - доброжелательно кивнула судья.
- Очень сложно что-то сказать в нашей ситуации, - начала Ангелина, - но есть вещи, о которых вы должны знать. Дело в том, что мы усыновляем, то есть, удочеряем Полиночку не только потому, что у нас нет детей. Из-за этого, конечно, тоже. Но это не единственная и не главная причина… Вы знаете, у нас очень хорошая семья, мы любим друг друга и дорожим нашими отношениями. А разве не в такой атмосфере хорошо и правильно расти детям? Мы уверены, что нужны Полиночке, а она очень нужна нам. Пожалуйста, разрешите нам стать её родителями.
Тут же рядом встал Вадим и, взяв жену за руку, добавил:
- Мы сделаем всё для того, чтобы стать для неё лучшими мамой и папой.
Судья взглянула на них с явной симпатией:
- Спасибо, садитесь, пожалуйста… Когда я знакомилась с документами, то прочла, что девочка, к сожалению, довольно слабенький и не самый здоровый ребёнок. Вы это понимаете?
- Да, - дружно кивнули Валдайцевы.
- А не будет ли её нездоровье в дальнейшем причиной для возврата ребёнка?
Вадим переспросил:
- Какого возврата? Нами? Обратно государству?
- Именно.
- А как можно вернуть собственного ребёнка?
- Она удочерённый ребёнок. А такие прецеденты, к сожалению, бывали.
- Нет, мы уверены, что будем любить Полину.
- Хорошо, а если у вас родятся собственные дети?
- Так и она наш собственный ребёнок, наш первенец. Мы не вернём её ни при каких условиях. Поверьте нам, пожалуйста.
Судья помолчала и снова принялась листать документы. Ангелина почувствовала, как сердце замерло и будто бы спряталось куда-то.
- Есть ещё одно но… У вас не совсем верно оформлены медицинские документы.
- Как?! – и Валдайцевы, и даже Ольга Анатольевна потрясённо подскочили со своих мест.
- Вот здесь, после печатей и подписей всех специалистов должно быть разрешение председателя врачебной комиссии.
- Мария Георгиевна, - Ольга Анатольевна встала и подошла к судье, - можем мы где-то переговорить?
Женщина взглянула на неё и согласно кивнула. Они вышли через дверь в смежное помещение. Их не было несколько минут. И всё это время Ангелина и Вадим просидели в полном молчании, не глядя друг на друга. Ангелина обеими руками держалась за большую твёрдую ладонь мужа и думала: «Вот сейчас нам откажут». А ведь в больнице, куда они уже отвезли люльку-переноску, набитую вещами для выписки, их ждёт Полина, маленькая девочка, дочка. Туда же уже должны были подъехать родители и Ангелинины сестра и брат. И Саша с Виталием. Все будут ждать. А они выйдут из суда ни с чем…
Дверь распахнулась. На пороге Ольга Анатольевна устало, но довольно улыбнулась и успокаивающе кивнула. Судья неторопливо заняла своё место.
- Вы сможете подвезти исправленную справку до пятницы? Вот здесь, - она ткнула пальцем в лист, - должна быть написано заключение председателя врачебной комиссии. В котором обязательно нужно указать, что по результатам проведённого медицинского освидетельствования Иванов Иван Иванович, желающий усыновить несовершеннолетнего ребёнка, может быть признан усыновителем несовершеннолетнего ребёнка. А ниже должны стоять подписи председателя и членов этой самой комиссии.
- Да, конечно! – Вадим встал, взял справку и аккуратно убрал её в папку.
- Обязательно! – голос предательски сорвался, и Ангелина благодарно посмотрела на судью.
- Тогда слово прокурору.
Молодая яркая женщина встала и тепло посмотрела на Валдайцевых:
- Ваша честь, я не возражаю против усыновления… Всего вам хорошего, вам и вашей дочке, - она смущённо заулыбалась. Ангелина, всё ещё не верившая происходящему, тоже. Вадим, растерянно глядя по сторонам, спросил:
- То есть всё? Мы теперь родители?
- Поздравляю с дочкой, - засмеялась судья.
Московская область, октябрь 2002 года. Большая семья
У больницы их уже действительно ждали, нетерпеливо оглядываясь по сторонам, родные. Александра держала наизготове камеру и бегала около крыльца, выбирая удачный ракурс. Виталий, обвешенный чехлами для фотоаппарата и видеокамеры, которые ему доверила Саша, ходил за ней, готовый помогать при первой же необходимости. Жёлтые, никем не убираемые листья, сплошным ковром застилали дорожки больничного парка. И только сосны вопреки осени зеленели и шумели на ветру.
Оставив всех дожидаться на улице, Ангелина с Вадимом поднялись в палату. Около кроватки сидела Валентина Павловна и задумчиво смотрела на Полину. Услышав шаги, она встрепенулась:
- Ну что?
- Всё. Мы готовы.
- Слава Богу! – пожилая медсестра вскочила и почти подбежала к ним, раскинув полные руки. Ангелина и Вадим наклонились и радостно дали себя обнять и расцеловать.
- Давайте! Давайте собирать Поленьку!
- Конечно, Валентина Павловна. Надо поскорее, а то мы и так с этим судом припозднились, а вам домой пора, - Вадим притащил из тамбура приданое новообретённой дочери.
- Мне не пора, я дежурю, - суетилась над вещами помощница рассеянного аиста. – А вот ребёнку каждая минута дорога. Чем меньше Полиночка будет здесь находиться, тем лучше…
Она вытащила из кроватки проснувшуюся девочку и положила на пеленальный столик, провела сухой красноватой ладонью по маленькой головке и обернулась к Ангелине:
- Ну что? Сама будешь одевать?
- Я? – новоиспечённая мама вдруг испугалась и, покраснев, тихо попросила:
- А можно вы?
- Ну, давай я, - легко согласилась Валентина Павловна, - сколько я их одевала…
Ангелина выложила на пеленальный стол крохотные белые и розовые вещички и встала рядом, старательно запоминая, что и как надо делать. Полина терпеливо сносила все тяготы одевания, задумчиво глядя через плечо Валентины Павловны на Вадима, топтавшегося чуть позади. А он, не переставая, фотографировал, словно желая запечатлеть каждый вздох, каждое движение их долгожданной дочки.
Наконец все были готовы. Вошла дежурная медсестра с бутылочкой в руках:
- Вот вам смесь в дорогу, заверните в новый подгузник, чтобы дольше не остывала.
- Спасибо, - растроганно поблагодарила Ангелина.
- Подожди, я сейчас банку сухой смеси принесу, к которой Полечка привыкла, чтобы вам сразу же в магазин не бежать, - спохватилась Валентина Павловна, сунула копошащийся свёрток в руки Ангелине и вихрем вылетела из палаты. Валдайцевы втроём – теперь уже втроём! – направились за ней. Вадим принялся благодарить высыпавших в коридор медсестёр отделения. Врачей по причине позднего часа уже не было, а вот сёстры всей сменой направились с ними по лестнице вниз – провожать.
Шумной толпой все вывалились на разбитые ступени крыльца. Навстречу с появившимися откуда-то шариками и цветами кинулись со всех ног уставшие ждать бабушки с дедушками, тётя, дядя и будущая крёстная мать Полиночки. Улыбающийся Виталий с огромным букетом стоял позади всех. Александра протиснулась к подруге, чмокнула ту в щёку и быстро и жарко шепнула:
- Я так невозможно рада! Ангел, у меня тоже будет дочка, моя маленькая крестница, наша Поленька!
Ангелина повернулась и ответила в самое ухо подруги:
- У тебя и собственные дети скоро будут, вот увидишь! А у нашей Полюшки будет самая лучшая крёстная…
Невысокая Аделина, прыгавшая вокруг и пытавшаяся разглядеть племянницу, не выдержала, взгромоздилась на ступеньку выше сестры, встала на цыпочки и, перевесившись через плечо Ангелины, с восторженным испугом выдохнула:
- Она такая… такая… красивая! Но такая крохотная!
Все засмеялись. Валентина Павловна, не зная, куда пристроить подаренный букет, который мешал ей вытирать слёзы, сдавленно пообещала:
- Она скоро вырастет, от любви дети быстро растут. А теперь этот самый главный витамин для детей – любовь – у неё будет в неограниченных количествах…
Другие медсёстры закивали, дружно промокая глаза бумажными салфетками. «Заранее они их, что ли, припасли?» – мельком удивился растроганный Вадим. И тут же забыл обо всём на свете, потому что маленькая Полина Вадимовна Валдайцева сморщила носик и негромко деликатно чихнула. Звук получился смешной и трогательный до невозможности:
- Птьхи!
- Правильно! Точно Валентина Павловна говорит: от любви дети быстро растут! – засмеялись медсёстры.
А Вадим сглотнул и уставился в холодное высокое темнеющее октябрьское небо. Слёзы, вмиг появившиеся на глазах, такие странные, неожиданные и непривычные, норовили вылиться, и он, сильный, сдержанный и суровый подполковник Валдайцев, смешался и совершенно не знал, куда их деть. Часто заморгав, Вадим снова и снова сглатывал, пытаясь избавиться от кома, выросшего ни с того ни с сего в горле, потом плюнул на бесполезные эти попытки и ладонью вытер вылившиеся таки на щёки капли. Ангелина посмотрела на него растерянными и счастливыми огромными глазами – он у неё такого выражения никогда не видел – и одними губами шепнула: спасибо.
- Спасибо тебе, - еле слышно ответил Вадим и, снова подняв глаза к небу, добавил, - и Ему.
Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева
Дорога домой была долгой – пробки, конечно, а куда ж без них? Полина сладко сопела в люльке от коляски, которую Ангелина поставила к себе на колени. Когда подъехали к дому, уже давно стемнело. Не встретив никого из соседей, все поднялись на одиннадцатый этаж.
В квартире под ноги Ангелине тут же кинулась Шпикачка и вдруг замерла, втягивая длинным чутким носом воздух.
- Учуяла, - засмеялся Вадим, помог жене разуться и взял у неё дочь.
Ангелина села на корточки прямо в коридоре и тихо позвала:
- Шпики, иди знакомиться.
Такса напряжённо вытянулась и шумно задышала, подрагивая от возбуждения. Вадим настороженно посмотрел на неё, опасался, как примет собака Полину. Шпики никакой агрессии не выказала, но в карих глазах её плескалось безмерное удивление: это кого ещё хозяева притащили? И она, не переставая, вертелась под ногами и тянула вверх шею: любопытничала.
Счастливая Александра загнала Валдайцевых в детскую и снимала буквально каждый шаг, каждое движение молодых родителей. А уж Полиночку и вовсе во всех ракурсах.
Малышка, благополучно проспав всю дорогу, дома сразу же проснулась, открыла крохотный ротик и зарыдала. Плакала она тихо, почти беззвучно, подбородочек дрожал, и смотреть на страдания несчастного ребёнка никто спокойно не мог.
Бабушки, дружно воскликнув: какая же маленькая! – ретировались на кухню накрывать на стол. Дедушки и дядя поохали пару минут и отправились на помощь женщинам. Аделина Нарышкина и рада была бы помочь сестре и зятю, но опыта общения с детьми не имела, а потому тоже перебазировалась поближе к еде. А над рыдающей на пеленальном комоде Полиной Вадимовной Валдайцевой остались лишь её родители и будущая крёстная мать.
Совместными усилиями взмыленных от страха и усердия обеих матерей и отца через полчаса несчастный ребёнок был переодет, накормлен и утешен. Вадим побежал проверять, как там на кухне без них справляются гости. Ангелина с Александрой устало сели на диван.
- Ну что, Ангел, теперь ты веришь в то, что сказки случаются и в жизни? – Саша с нежностью посмотрела на подругу. Та помолчала, глядя на дочку, сопящую в кроватке, счастливыми глазами и кивнула. А потом тоже спросила:
- Сань, как там у вас с Виталием?
Александра снова, как и накануне в больнице, порозовела и отвернулась к окну, потом резко обернулась и громко прошептала подруге в ухо:
- Я почти влюбилась!
- Не может быть! – в тон ей ответила Ангелина.
- Представь себе! Ты была права: он совершенно необыкновенный!
- Правда? Я тоже от него в полном восторге! И Вадим!
- Ну, если даже Вадим, то это о многом говорит!
- А то! Ты думаешь, кто разрешил ваше с Виталием знакомство?
- Неужто? Сам Валдайцев? – ахнула Александра и захохотала, не выдержав.
- Именно. Он меня вечно ругает свахой. А тут сам согласился, что Виталий подходящая партия…
- Ангел, что за покрытые пылью выражения?!
- Очень даже подходящие выражения, а пыль мы стряхнём... Так что там у вас? Требую подробного отчёта!
- У нас завтра первое официальное свидание!
- А подробности?
- А подробности после!
- Сань, - Ангелина обняла подругу за плечи, - я теперь точно знаю, что бывают непридуманные сказки. Ты всё верно говорила. Моя уже превратилась в реальность, так что пришла очередь для твоей сказки. Я чувствую, она уже начинается…
Ангелина Любе
Любаша, простите, пожалуйста, свинтуса! Долго не писала, а за эти дни столько всего произошло!
Мы уже четвёртый день дома. Уже и забыли, что хотели сына))) Доченьку назвали Полиночкой. Все, кто её видел, говорят, что малышка невероятно похожа на папу))) Муж счастлив, он просто сумасшедший отец, а я в очередной раз убедилась, что мне так с ним повезло)))
Спасибо Вам за ВСЁ. Благодаря Вашей помощи всё прошло быстро и почти без проблем)))
Мы втроём желаем Вам и Вашей семье счастья, любви, здоровья. Я и не сомневаюсь, что так будет. Ведь когда есть такая чудная Мама и Жена - в доме мир и взаимопонимание.
Храни вас всех Господь))) Будет время и желание - пишите. Я буду рада. Ещё раз спасибо.
Вадим, Ангелина и Полиночка.
Люба Ангелине
Вот это да-а-а!:))))) Ну и новости! Уже четыре дня дома! Потрясающе! :))))) Линочка, я никак не ожидала, что вам удастся так быстро все сделать! Ой, ну как же хорошо:) Какие вы с мужем молодцы! Линочка, у меня слов нет... Вы замечательные, я рада за вас необыкновенно! Даже всплакнула:) Слава Богу за все! Пусть Полиночка растет веселенькой, здоровенькой, на радость маме и папе!
Пишите и Вы, Ангелина, если поболтать в мамской суете время выкроится :)
Бог в помощь вашему замечательному семейству!:)
Люба.
Часть третья. Сказка для Александры. Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать...
В. Цой "Легенда"
Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева
На следующее после появления у них Полиночки утро заболел Вадим. Заболел сильно, с температурой под сорок, громким гулким кашлем и насморком. После обеда к нему присоединилась и Ангелина. Полиночка капризничала, хныкала, а родители боялись подойти к ней лишний раз, чтобы зараза не перекинулась и на неё.
- Дим, - то и дело в ужасе шептала вообще-то не склонная к паникёрству Ангелина, - а вдруг мы её заразим, и она умрёт? Нам её отдали, доверили, а мы… а она…
Вадим помолчал, лихорадочно блестя больными глазами, и стал одеваться.
- Ты куда? Тебя от слабости шатает!
- Пойду куплю маски и кварцевую лампу или как она там называется? Будем бороться с вирусами.
И он ушёл. На улице было уже темно. Ангелина прижалась горячим лбом к оконному стеклу и заплакала, глядя, как бежит, догоняя автобус, её муж. Из кроватки раздалось недовольное кряхтение. Неопытная мама звучно шмыгнула красным, натёртым платками носом и отправилась на кухню. Пару минут она там чем-то грохотала, а потом вернулась в комнату, обмотав лицо до самых глаз вафельным полотенцем в мелкий зелёненький цветочек. Для надёжности в несколько слоёв.
Когда она наклонилась над Полиночкой, та замолчала и удивлённо уставилась на неё.
- Да, моя хорошая, это я, твоя мама, а не мумия. Не бойся. И хочу тебя предупредить, что сейчас я улыбаюсь. Видишь, мои красные глазки стали ещё и узкими…
Полина не испугалась. А вот вернувшийся через несколько часов, уже глубоким вечером, Вадим вздрогнул, увидев, как из тёмной комнаты дочери к нему вышла Ангелина.
- Не бойся, это я. Ты, кстати, тоже хорош.
Вадим, видимо, нацепил купленную маску ещё в общем коридоре, потому что в квартиру ввалился уже в ней и выглядел забавно.
- Ты куда пропал?
- Лампу искал, еле нашёл аж на шоссе Энтузиастов… - он вытащил из пакета коробку и аккуратно достал прибор. – Ну-ка, сейчас мы всю заразу повыведем. Лин, читай инструкцию.
Ангелина послушно принялась вслух разбирать мелкие смазанные буквы. Было поздно, но они не могли лечь спать, не позаботившись о Полиночке. Началась совсем другая жизнь. У них теперь была дочка, и им некогда было болеть.
Москва, октябрь 2002 года. Александра Катунина
Всё шло так хорошо, что даже не верилось. Александра с Виталием Незнамовым уже больше – Санька украдкой глянула на часики – пяти часов всё говорили, говорили и никак не могли наговориться. Просто в лучших традициях жанра, как бы наверняка прокомментировала Ангелина.
Сначала они, конечно, посидели в ресторане, а потом, бросив машину Виталия, отправились бродить пешком по старым улочкам центра Москвы. Каждый рассказывал о своём. И это своё удивительным образом находило отклик в другом. Воспоминания, истории и мысли цеплялись друг за друга, переплетались, кружили, образуя причудливый рисунок полного взаимопонимания и зарождающейся симпатии.
Александра уже и не помнила, когда они взялись за руки и как это произошло. Но идти вот так, рука об руку, было приятно и слегка пугающе. И казалось, что нет ничего чудеснее на свете, чем бродить вдвоём и говорить, говорить…
Если бы её спросили, как разговор вывернул на эту, очередную, тему, она вряд ли бы смогла вспомнить. Но, так или иначе, неспешно идя по Столешникову переулку, они заговорили о старых фильмах. Радостная и впервые со дня ухода Захара умиротворённая Александра взахлёб перечисляла:
- Ну, «Небесный тихоход» люблю… «В бой идут одни старики», конечно же! Слов не смогу подобрать, чтобы чувства выразить! Лучший фильм о войне, на мой взгляд!
- Согласен, - мягко улыбнулся Виталий, – очень сильно снято. Этот переход от комедии к драме и даже трагедии… А как тебе документальные кадры, вплетённые в художественную ткань?
- Это когда Маэстро на лошади едет и видит нашу пехоту, всю в грязи, выбивающуюся из сил? Да! Я смотреть спокойно не могу – плачу всё время. У меня дед на фронте погиб, и мамин дедушка тоже, и бабушка её… - она подняла глаза на Виталия и горько улыбнулась. Он грустно кивнул и, медленно подняв руку, отвёл с её лица брошенную ветром прядь. Александре тут же стало жарко и неловко. Она сделала вид, что поправляет спадающую с плеча сумочку и преувеличенно бодро воскликнула:
- А ещё я очень люблю фильм «Дети Дон Кихота». С Папановым в главной роли. Смотрел?
- Смотрел. Но я его не люблю.
- Да? – Саня очень удивилась и не смогла скрыть разочарования: до этого их вкусы совпадали практически во всём.
- Да. Это сказка, - довольно сухо заметил Виталий. – Таких врачей не бывает. И отказываются от детей гораздо чаще, чем там показано. Уж никак не четыре раза за многие годы.
- А мне кажется, что такие люди бывают, должны быть. Ну, вот хотя бы Валентина Павловна! Она же буквально живёт своими отказничками! Скольких она пристроила! Ты же сам ей помогаешь, ведь не можешь не согласиться, что она человек буквально на грани святости…
- Она – да… Но таких единицы.
- Но ведь и ты, ты тоже такой! Ты же очень много делаешь для отказничков. Я знаю, мне Валентина Павловна рассказала…
Виталий неопределённо пожал плечами и промолчал. Но Саша не стала уводить разговор в сторону.
- Вот скажи, пожалуйста, почему ты стал помогать детскому дому, больнице, где ребята Поленьку нашли, и волонтёрам? – задала она, наконец, тот самый вопрос, который не давал ей покоя со дня их первой встречи.
- У меня есть на то причины.
Они медленно шли в сторону Большой Дмитровки. Александра помолчала, не желая настаивать. Но потом всё же не выдержала и переспросила:
- Причины?
- Да…
Виталий задумчиво смотрел вперёд, сильнее сжав её руку. Они прошли уже почти до конца Столешникова, когда он продолжил:
- Просто я тоже отказник.
Если бы он сейчас вдруг взмахнул руками и полетел, лавируя между фонарями, Александра не удивилась бы сильнее. Она остановилась, прижала ладони к горячим щекам и с ужасом и жалостью выдохнула еле слышно:
- Ты – отказник?!
- Да.
- Господи, как?! Прости! Прости меня, пожалуйста! Я не должна об этом спрашивать…
- Почему? – спокойно пожал плечами Виталий. – Это моя жизнь, и я ни от кого её не скрываю, тем более от тебя. Спрашивай, о чём хочешь. Детдом уже в прошлом.
- Как же… как же ты…
- Не стал асоциальным элементом? – он с ласковой усмешкой посмотрел на неё.
Саша смущённо кивнула.
- Я очень хотел семью, детей. И всегда понимал, что детям нужны весёлые, добрые родители, а не пьянь. Вот и тянулся изо всех сил. И учителя у нас были хорошие, мне помогали, когда видели, что я из кожи вон лезу. Математик, Владлен Борисович, в старших классах чуть ли не до ночи со мной засиживался, готовил к поступлению. Вот и получилось, что человека из меня сделали…
- А теперь ты помогаешь, - Александра печально смотрела в сторону, не в силах загнать обратно слёзы, выступившие на глазах и, чувствуя, как медленно и нежно перебирает её пальцы Виталий.
- А теперь я, - кивнул он.
- Ты такой молодец…
- Я не молодец. Это нормально – помогать другим, особенно детям. Нормально усыновлять. В этом подвига нет. Зато есть готовность к любви и работе, а это очень важно… Я таких людей… я им благодарен очень. За то, что готовы свою жизнь полностью перевернуть… Когда я с Валентиной Павловной познакомился, то думал, что детей вообще не берут. В моём детстве очень мало было тех, кому родителей нашли. И мне казалось, что это просто чудо какое-то. А потом стал к Валентине Павловне ездить и увидел… что не всё безнадёжно. Я и в Ангелину с Вадимом сразу буквально влюбился потому, что они ребёнка взяли. В таких людей сложно не влюбиться, мне, во всяком случае…
- Как жаль, что в твоём детстве не нашлось таких…
- Жаль… Я очень ждал. Мне всё казалось, что меня просто потеряли и что она… моя мать… обязательно вернётся… Но ты не грусти, Сашенька, у меня жизнь удачно сложилась, я счастливый человек. А ты права, конечно, хороших людей всё же больше, чем плохих. И мне на них всегда очень везло. Теперь вот и ты… - он остановился, повернул её к себе лицом и тихо погладил по щеке, волосам.
Саша не отстранилась, а наоборот чуть подалась за тёплой ладонью, глядя в его грустные карие глаза. Ей представилось, как когда-то, много лет назад, маленький брошенный мальчик с тёмными-тёмными глазами ждал свою маму и верил, что она всё же придёт… Но не дождался.
- А семья? Почему же ты не женился до сих пор?
- Я собирался. А потом выяснилось, что невесте моей брошенные дети… противны. Она, Алла, один раз согласилась со мной в детский дом поехать. Лучше бы я этого не видел… У меня было ощущение, что она дыхание задерживала, когда дети к ней подбегали. Будто бы они грязные и заразить могут целым списком болезней…
- Тебе, наверное, показалось. Этого просто не может быть. Женщины всегда очень жалеют детей…
- Не всегда, - резко дёрнул головой Виталий и взгляд его заледенел, - не всегда… Алла тогда вышла из корпуса и побежала руки снегом протирать. А потом ещё и полпачки влажных салфеток в машине извела, пока не успокоилась… Ну… Как-то так вышло, что на этом всё и закончилось. Она кричала, правда, плакала, всё спрашивала, почему я её бросаю. А я ей рассказал, что тоже детдомовский, раньше как-то разговор не заходил… Не поверила, думала, вру. Всё повторяла: «Не может быть, ты же такой успешный, ты же такой богатый!»
То есть все детдомовцы, по её мнению, третий сорт, а то и вообще брак.
С тех пор я сразу говорю, что детдомовец. Чтобы никаких недоразумений и напрасных надежд.
- Но мне же не сразу…
- А я в тебе не сомневался. Мы же где встретились? У кроватки отказничка. И я видел, какими глазами ты на Полиночку смотрела.
Москва, 1993 – 2002 годы. Александр Эмерих (1)
Больше всего на свете Саша Эмерих хотел детей. Он, никогда не имевший ни сестры, ни брата, представлял себе, как это здорово, когда в семье несколько детей. И мечтал, чтобы в доме было шумно и весело, чтобы маленькое, уверенное в своей исключительности чудо по утрам врывалось в родительскую спальню, пыхтя перелезало через него и плюхалось в серединку, требуя любви, ласки и игр. А потом чтобы появилось следующее чудо и, может быть, ещё одно. Он, Саша, был уверен, что станет своим детям хорошим отцом.
Но прошёл год со дня их с Татьяной свадьбы, а в их жизни ничего не изменилось. Доктор Эмерих всё понимал и знал, что в таких случаях непременно следует обратиться к специалистам. Он поговорил с коллегами, и ему посоветовали одного, пожилого и очень опытного. Саша сначала, не желая лишний раз травмировать жену, съездил к нему один. Доктор посоветовал начать обследоваться самому. Александр сдал все необходимые анализы и убедился, что здоров. И лишь после этого он всё же решил поговорить с Татьяной.
Она восприняла его предложение проконсультироваться со специалистом не просто в штыки, а ещё и устроив образцово-показательную истерику. Но это он много позже понял, что истерика была постановочной, а тогда увидев такое впервые, страшно испугался, стал бегать вокруг рыдающей и катающейся по полу жены и уговаривать её, и утешать. И так растерялся, что даже забыл, что он вообще-то врач и прекрасно знает, как приводить в чувство истеричных пациентов.
Татьяна успокоилась нескоро. Перестав биться и кричать, затихла, забилась в угол и смотрела на него оттуда с тоской. Саша почувствовал себя последней сволочью, но всё же спросил, сев рядом с ней на пол:
- Может быть, ты мне объяснишь, почему так восприняла моё предложение? Ведь во многих семьях есть проблемы с бесплодием, но люди борются, лечатся…
- Как быстро ты готов навесить на меня ярлык бесплодной, - зло прошептала Таня, - может, ты ещё и развестись со мной хочешь? Может, я для тебя только инкубатор? А раз родить не могу, то и не нужна совсем?
- Ну, что ты говоришь, Танюш. Ты для меня жена, друг, а не только потенциальная мать моих детей. Но мне казалось, что в моём предложении нет ничего обидного. Я ведь уже проверился, думая, что, возможно, дело во мне. Хочешь, я тебе результаты анализов покажу?
- Не хочу… Оставь меня в покое. Год – это ещё не показатель. И вообще, я слышала, что многим удаётся забеременеть, резко сменив климат. Вот давай съездим куда-нибудь в тёплые страны. Может, и у нас получится?
Саша знал, что год – это уже серьёзный повод задуматься о возможном бесплодии, но промолчал. Денег у него тогда, обычного районного детского ортопеда, было мало, да что уж там, просто кот наплакал, но он занял по знакомым и повёз жену в Турцию.
Татьяна, которая раньше никогда дальше Казани не ездила, была потрясена. Они провели в отеле, показавшимся им шикарным, две недели, хорошо отдохнули, загорели и отоспались. Но вот делу это совершенно не помогло. И тогда Саша, сам не слишком веря в подобный способ решения проблемы бесплодия, всё же перешёл на работу в коммерческий медицинский центр, куда его зазывали бывшие преподаватели, чтобы иметь возможность возить жену на курорты не раз в несколько лет, а чаще.
Татьяна, почувствовав прелесть довольно обеспеченной жизни, расцвела, похорошела и уволилась с работы, решив посвящать больше времени себе. Александр не возражал, надеясь, что теперь она найдёт время и на лечение.
С момента исторической истерики прошло уже два года. Жена регулярно сообщала ему о новых народных способах обзавестись ребёнком, которые она испробовала на себе. Саша, кивал, слушая, и, подавляя звучащий в голове скептический голос профессионального врача, продолжал надеяться.
В целом, отношения с Татьяной у них были неплохими, хотя иногда ему хотелось сказать ей вслух, что она постепенно превращается из милой девушки в стерву, «стервенеет», как Саша это называл про себя. Но, пережив развод родителей, для себя Александр такой вариант решения проблем никогда не рассматривал. Ему даже в голову не приходило, что они с Татьяной вдруг могут стать чужими людьми только из-за того, что она чем-то его не устраивает, а он не устраивает её. Александр Эмерих был уверен, что семья – это непрестанный труд, и был готов много и тяжело трудиться.
Через три года со дня свадьбы Саша случайно уронил в мусорное ведро обручальное кольцо. Просто крутил по своей привычке на кончике пальца и, выбрасывая какие-то ненужные бумаги, выкинул и его. Тяжёлый золотой ободок проскользнул между другим мусором и скрылся из виду. Вздохнув, Александр расстелил на полу газету, вытряхнул содержимое ведра и принялся искать пропажу. Кольцо нашлось почти сразу. Но, кроме него нашлась и пустая упаковка от противозачаточных таблеток. Саша сначала ничего не понял, повертел картонную коробочку в руках и хотел было сунуть её вместе с остальным мусором в ведро. Но тут же замер, осознав вдруг, что означает наличие этой упаковки в их квартире.
Москва, 1993 - 2002 годы. Александр Эмерих (2)
Спокойных и по-настоящему добрых людей часто считают слабаками. Ну, как же: чуть что не вопит, кулаком по столу не стучит, в драку по поводу и без повода не лезет, достижениями своими не кичится. Об этом ещё Чехов писал в «Попрыгунье». А до него и Толстой в «Войне и мире». Да и почти у всех классиков тоже про это есть. Вот и Татьяна Тучина, решившая почему-то не брать фамилию мужа, снисходительность Александра и его умение встать на сторону другого человека и понять считала недалёкостью и бесхарактерностью и постепенно наглела, переставая даже делать вид – хотя бы делать вид – что уважает мужа и считается с его мнением.
Но в тот вечер впервые за три года Татьяна всерьёз испугалась своего спокойного и выдержанного мужа, до этого дня ни разу не то что не ударившего её, а и голоса не повысившего. И неожиданно пришла ей в голову мысль, что, пожалуй, она плохо знает Александра. В душе она даже считала его, может, и не совсем слабаком, но уж слишком добрым точно. А тут вдруг мягкий и уравновешенный муж её поговорил с ней так, что она неожиданно поняла, почему его так уважают коллеги, почему грозная тётя Тоня не только любит его, но и слушается во всём и отчего любой хам на улице, натолкнувшись глазами на спокойный, насмешливый взгляд Александра, вдруг будто сдувается и моментально теряет весь свой гонор. И поняв это, она сразу же очень испугалась, что Александр сейчас потребует развода, и согласилась на все его условия, лишь бы только он простил её. Разводиться с ним ей не хотелось.
Татьяна искренне считала, что теперь, раз уж она перестала предохраняться, моментально забеременеет. Но шло время, а ничего не происходило. Всерьёз обеспокоенный Александр настоял на визите к врачу. Всесторонние обследования показали, что Татьяна имеет довольно редкий врождённый дефект, который исключает возможность стать матерью. Тут она, великолепно знающая, о чём мечтает её муж, и вовсе запаниковала. Подумать только, ещё совсем недавно она и представить не могла, что будет так желать родить Александру ребёнка. А теперь вот выясняется, что хоть рыдай, хоть волосы на себе рви, а сделать ничего нельзя – такой уж диагноз. И тридцатилетняя Татьяна поняла, что не готова остаться одна, без такого удобного и активно продвигающегося по карьерной лестнице и подающего большие надежды мужа.
Она совсем уж было приготовилась услышать слова о разводе, когда Александр вновь потряс её, предложив усыновить ребёнка.
- Что-о? – некрасиво удивилась Татьяна и уставилась на мужа. – У-сы-но-вить?! Но это же… это же совершенно чужой ребёнок! Давай уж лучше найдём суррогатную мать? Это когда ребёнка другая женщина вынашивает, рожает, а потом отдаёт биологическим родителям. Я как раз недавно читала в журнале, что сейчас такое возможно. В Питере в девяносто пятом первые суррогатные дети родились, двойня, если не ошибаюсь. По-моему, замечательный способ…
Александр молча покачал головой из стороны в сторону.
- А что? – не успокоилась Татьяна и, воодушевившись, принялась загибать пальцы. – Замечательно всё получится. Во-первых, мне не придётся беременной ходить, никакого токсикоза, отёков и рожать не надо будет...
Саша посмотрел на неё странным взглядом, но снова промолчал. Татьяна устроилась поудобнее на их красивом большом диване и продолжила:
- Во-вторых, можно за один раз получить и двух детей, и даже больше. В-третьих, гены-то будут наши, а не непонятно чьи!
- А ты уверена, что эти самые «наши гены» достойны того, чтобы получить продолжение в ребёнке? – Александр встал со стула, на котором сидел до этого, и подошёл к окну. Во дворе бегали дети. Саша настежь распахнул раму и несколько минут вслушивался в крики малышей, доносящиеся с площадки. Когда он снова повернулся к жене, лицо его было спокойно тем спокойствием, которое теперь пугало Татьяну.
- Мы не будем искать суррогатную мать. Это неправильно. Я тебе как врач это говорю. Нельзя до степени вмешиваться в Божий замысел. Нельзя… Мы усыновим ребёнка. Ну, или я усыновлю.
Татьяна посмотрела на него затравленно и против воли кивнула.
- Ну, и отлично, - тоже кивнул он и вышел из комнаты. Его жена оторопело глядела ему вслед.
Москва, 1993 - 2002 годы. Александр Эмерих (3)
Но от первого слова до того дня, когда сияющий Александр впервые взял на руки своего сына прошло ещё пять с лишним лет. Татьяна как могла затягивала процесс. Правда, памятуя о скрытых страстях, бушующих в душе мужа, делала это осторожно, предварительно тщательно обдумав. Благо, большой пакет документов, необходимых для усыновления, давал огромное поле для «подрывной» Татьяниной деятельности.
Так однажды она, зная о дурном характере их старого лифта, отправляясь в опеку, хитроумно подпрыгнула… И вместо беседы с инспектором три часа просидела в застрявшей кабине на предусмотрительно припасённой газетке, читая любовный роман.
В следующий раз, собираясь за очередной справкой теперь уже к участковому, она даже не пожалела собственного симпатичного лица. Кожа у неё была очень нежной, стукнешься неосторожно о раскрытую дверцу шкафа и пожалуйста – расцвёл великолепным розово-фиолетовым цветом фингал. И вот перед визитом к участковому Татьяна обзавелась синяком, который попыталась – не слишком, впрочем, старательно – замазать тональным кремом. Внимательный немолодой участковый эту тщательно продуманную деталь заметил и погрустнел. Потом не выдержал и спросил, подбородком указав на синяк:
- Муж?
- Что вы! – наигранно возмутилась Татьяна с той старательно отрепетированной интонацией, которая у собеседника неизменно рождает подозрения. – Это я так… Об дверь. Случайно...
Участковый погрустнел ещё больше, покачал головой с состраданием и заявил, что должен прийти к ним, «познакомиться», прежде чем подписать необходимые бумаги. Татьяна согласно кивнула, а на улице просияла: этого она и добивалась.
Теперь Татьяна долго откладывала встречу, ссылаясь то на постоянную занятость мужа, то на собственное нездоровье. К несчастью для неё, милиционер в это время не сидел без дела, поговорил с соседями по подъезду и по дому, узнал много нового для себя и про Александра, и про саму Татьяну и на состоявшуюся всё же встречу пришёл уже совсем в другом настроении. А пообщавшись с Эмерихом лично, и вовсе решил, что тому страшно не повезло с женой. Уходя, он в прихожей долго тряс Саше руку и говорил, что очень, просто очень уважает его за принятое решение об усыновлении. Когда же Татьяне надоели это церемонное прощание, и она уплыла вглубь квартиры, милиционер понизил голос и, краснея и путаясь в словах, пробормотал:
- Вы меня… это… простите, Александр Николаевич, что я лезу не в своё дело и всякое такое… но, может, вы торопитесь? Может обождать с усыновлением, развестись и жениться на другой? Я слышал, что бывает эта самая… несовместимость, вот. Нет у людей детишек, а женятся на других – и пожалуйста!
- Спасибо за желание помочь, Владимир Максимович, но мы с Таней семья и останемся ею. И мы уже давно всё решили для себя.
Участковый совсем смутился, полные щёки его, покрытые красно-фиолетовой сеткой, побагровели, и он, отводя взгляд, неловко протиснулся в дверь. Уже нажав кнопку вызова лифта, он всё же снова обернулся и тепло сказал провожавшему его Александру:
- Я понимаю, что это вам совсем не нужно, но всё же – желаю счастья вам, Александр Николаевич. Вам и вашему будущему ребёнку. Ему очень повезло в этой жизни.
Потом Татьяна умудрилась «потерять» свидетельство о собственности на квартиру, которое тоже входило в длинный список документов, необходимых для усыновления, в случае, когда квартира приватизирована. Его пришлось долго восстанавливать. «Потерянное» же, кстати, вскоре после получения нашлось в одной из папок в шкафу. Татьяна потом громко охала и ахала, кляня себя за бесхозяйственность, и закончилось всё тем, что Александр её ещё и жалел.
Свободного времени у неработающей Татьяны было много. И она так увлеклась противостоянием собственному мужу, что с удовольствием придумывала и воплощала в жизнь очередные планы. Таким образом, она, как могла, затягивала процесс сбора медицинских справок и прочих документов. В ход шли даже подкупы некоторых нечистоплотных врачей, придумывавших ей разнообразные болезни, которые требовали немедленного долгого лечения.
Апофеозом её «подрывной» деятельности стало инсценированное ограбление. Татьяна наняла бомжика у метро, выбрав помоложе и поприличнее, и долго объясняла ему требуемое. Тот, хоть и выглядел довольно сообразительным, всё никак не мог взять в толк, зачем этой красивой холёной женщине нужно, чтобы он толкнул её в грязь и отнял у неё папку с какими-то бумажками.
Но деньги, сулимые непонятной дамой, сделали своё дело. И «злоумышленник» разыграл всё как по нотам на глазах подходившего как раз в это время – Татьяна всё рассчитала буквально посекундно – Александра. Эмерих, спешащий на встречу с женой, увидел, как к ней подскочил оборванец, толкнул прямо в лужу у ларька с хлебом, вырвал из её рук красивый бумажный пакет и моментально растворился в толпе. Саша подбежал к Татьяне, помог ей подняться и кинулся было вдогонку за злоумышленником, но того и след простыл. В пылу событий Александр не задумался над тем, почему парень украл не дорогую сумочку, висевшую на довольно тонкой цепочке на плече Татьяны, в которой явно было чем поживиться, а скромный пакет.
Пришлось Эмерихам заново собирать все необходимые документы. Татьяна, при муже старательно делавшая огорчённое лицо, в душе ликовала – всё шло по её плану.
Эта мышиная возня имела своей целью только одно: как можно дальше отодвинуть грядущее усыновление. Татьяна надеялась всё же переубедить мужа. Она постоянно искала в интернете, распечатывала и подсовывала Александру информацию об усыновлении и истории усыновителей. Среди полезных статей неизменно оказывались и те, в которых особое внимание уделялось ужасным последствиям, кошмарным историям и леденящим душу подробностям неудачных усыновлений. Александр всё читал, кивал головой, делал себе какие-то пометки, но решения не менял.
Москва, февраль 2002 года. Александр Эмерих (1)
И всё же, как ни строила козни Татьяна, не желающая быть матерью не ею рождённого ребёнка и в то же время не собиравшаяся отпускать на свободу удобного во всех смыслах Александра, документы были собраны. Саша занялся поиском ребёнка.
Кто-то из коллег рассказал ему о Валентине Павловне, «полоумной тётке», как с первой же встречи стала называть её про себя Татьяна. Саша помчался знакомиться и вернулся в восторге. Весь вечер он, обычно немногословный, рассказывал жене о невероятной женщине, всю свою жизнь положившую отдавшую чужим детям. Татьяна слушала и кисло улыбалась. Она поняла, что в союзе с этой особой Александр уж точно найдёт себе такого желанного младенца.
И действительно, буквально через две недели в несусветную рань, почти ночью, раздался звонок. Саша взял трубку и вдруг изменился в лице. Из его коротких, отрывистых ответов Татьяна ничего не поняла. Он зачем-то вскочил, забегал по квартире, торопливо натягивая джинсы и любимый свитер и делая жене какие-то знаки, которые та, впрочем, не поняла. Наконец, он положил трубку и, с трудом переводя дыхание, еле слышно сказал:
- Таня, у нас будет сын… - она вытаращила глаза и разинула рот, не в силах произнести не слова, а он поправился:
- Нет, не так. У нас есть сын.
И они поехали к ребёнку. В больнице их встретила чрезвычайно активная женщина неопределённых лет. По разговору Татьяна поняла, что той около шестидесяти, но выглядела она много моложе. Не старили её ни седина в небрежно заколотой на затылке косе, ни морщинки, покрывающие улыбчивое усталое лицо. Буквально сразу заполошная тётка заохала и заахала:
- Ах, Саша, как же мальчик на тебя похож! Ох, Танечка, это всегда так. Наши дети обязательно похожи на своих родителей.
Татьяна внутренне вскипела, налилась раздражением и прошипела в спину тётке, уже устремившейся вверх по лестнице:
- Ну-ну, посмотрим.
- Что, Танечка? – обернулась та с таким доброжелательным интересом, что Татьяну чуть не перекосило от злости. Александр тоже удивлённо вскинул брови.
- Нет-нет, всё нормально. Просто оступилась.
- Ой, у нас тут такие стоптанные ступени! Ты, детка, держись крепче! – всплеснула руками «полоумная», а муж заботливо взял Татьяну под локоть. И все вместе они пошли на третий этаж.
Удивительно, но мальчик и вправду оказался похож на Александра. Да так явно, что Татьяне даже сначала пришла в голову мысль, что он на самом деле сын её мужа. А вдруг Эмериху родила его какая-нибудь любовница, а он именно для того, чтобы принять в семью родного сына, и заварил эту кашу с усыновлением? А что? Вполне! Вот ведь подлец!
Но тут Татьяна одёрнула саму себя, вспомнив, что начали собирать документы они гораздо раньше, чем за девять месяцев до рождения этого малыша, а способов до бесконечности затягивать беременность ещё не придумали. Вспомнила и оторопела, глядя на неуловимо, но при этом безусловно похожего на будущего отца мальчишку. Разве такое бывает? Как это может быть? Но факт оставался фактом. И Татьяне вдруг стало обидно, что этот чужой ребёнок совершенно не похож на неё.
Когда они ехали домой, Саша мягко спросил её:
- Танюш, а как ты хочешь назвать сына?
Задумавшись, она не сразу услышала его. А когда всё же очнулась, то несколько секунд рассеянно размышляла: о чём это он? О каком таком сыне? Потом сообразила, конечно, и, равнодушно пожав плечами, сказала:
- Давай Артемием назовём, - ей нравился артист Артемий Данилевич.
- Артемием? – удивился Саша. – А что, красивое имя. Только, может, покороче, попроще – Артёмом? А как ласково называть?
- Тёмой, я думаю, - ей было настолько всё равно, как будут звать противного мальчишку, что даже говорила она с трудом, заставляя себя делать усилия.
- Мне очень нравится. Давай так и назовём, ты замечательно придумала.
Москва, март-апрель 2002 года. Александр Эмерих (2)
А дальше всё завертелось с невероятной скоростью. Мальчишку они забрали домой через полторы недели. Все эти десять дней для окончательно деморализованной Татьяны прошли как во сне. Она не хотела участвовать и не участвовала в закупках огромного количества детских вещей и прочего добра, необходимого новорождённому. Видела только, как её совершенно счастливый муж и его вредная медсестра Антонина Сергеевна привозили какие-то бесчисленные свёртки и свёрточки, коробки и коробочки, мешки и огромные упаковки с раскосыми то ли китайскими, то ли японскими, то ли ещё какими азиатскими детьми.
- Танюш, это гипоаллергенные памперсы, корейские. Говорят, самые лучшие, - пояснил в один из приездов сияющий Александр, всё ещё надеявшийся привлечь жену к подготовке.
Она кивнула в ужасе и отправилась в ванную, умыться, будто бы это могло вырвать её из кошмарного сна, в котором она вдруг оказалась.
Но в ванной всё было ещё хуже. Засучив рукава, старая медсестра с ласковой умилённой улыбкой сортировала для стирки бесконечные шапочки, кофточки, комбинезончики и ещё какие-то крошечные вещички непонятного назначения.
- Пришла помогать, Таня? – не оборачиваясь, спросила старуха. Татьяна знала, что та её терпеть не может, и сама тоже Антонину Сергеевну еле выносила. Тем не менее, медсестра, обожающая своего Сашеньку, никогда не опускалась до откровенной грубости и с его женой старалась поддерживать дипломатические отношения, чем бесила Татьяну страшно. Вот и сейчас она лишь дёрнула плечом и процедила:
- Среди этого добра вдвоём не развернёшься!
- Это да, - миролюбиво согласилась старуха, - давай я в коридоре буду сортировать, а ты запускай уже первую стирку.
- У меня запись к парикмахеру, - Татьяна развернулась и вышла, чувствуя спиной всё то, что думала про неё противная бабка.
В коридоре она раздражённо фыркнула. Да пусть сами делают, что хотят, но ей заниматься подготовкой к встрече чужого ребёнка совершенно ни к чему. Не нужно ей такого счастья.
В будущей детской счастливый Александр, насвистывая, собирал кроватку, на очереди были комод, колыбелька и хитрой конструкции ванночка.
- Я в парикмахерскую, - бросила ему Татьяна, одеваясь.
- Давай, Танюш, сходи, конечно, - весело отозвался он, - а то потом не до этого будет!
Татьяна скрипнула зубами и вылетела к лифтам. Самой большой мечтой её в этот момент было, чтобы легкомысленная мамаша мальчишки одумалась и забрала его себе. А они бы с Александром продали или даже просто раздали всё это детское барахло умалишённым, которым зачем-то нужны дети, и зажили дальше по-прежнему.
Даже во время суда Татьяна ещё надеялась и прислушивалась к шагам в коридоре, веря, что избавление от этого затянувшегося и грозящего испортить жизнь кошмара близко.
Но ничего подобного не произошло. Родная мать мальчишки не объявилась. Судья, улыбаясь во весь рот, поздравила их, прокурор пожелала счастья, а ещё одна ненормальная, тётка из опеки, радостно сообщила, что они могут забрать ребёнка сразу, не дожидаясь истечения положенного по закону десятидневного срока. В этот момент Татьяне показалось, что за её спиной с грохотом захлопнулась тяжёлая тюремная дверь, отрезая её от свободы и комфортной жизни. Ей стало страшно.
Последующие недели подтвердили все худшие подозрения Татьяны. Муж её, став отцом, просто сошёл с ума от счастья. Ничем другим объяснить поведение обычно сдержанного и не слишком эмоционального Александра она не могла. Она вообще ничего подобного не видела и не слышала. Бывают, наверное, в жизни сумасшедшие отцы, но даже среди них её муж явно был самым первым, самый ненормальным, самый рьяным.
Теперь всё свободное время Александр тратил на сынишку. Вернувшись с работы, он, если Артёмка не спал, нёсся к нему, здоровался и мчался мыть руки и переодеваться, продолжая разговаривать с мальчиком даже из ванной. Потом брал того на руки и буквально часами носил, почти не отводя от него глаз, то рассказывая сыну что-то, то напевая. Даже ел он чуть ли не стоя, не желая ни на минуту расстаться с малышом. Если же тот спал, то Александр садился на стул рядом с кроваткой или колыбелькой и подолгу смотрел на спящего мальчика.
Татьяну всепоглощающая любовь эта не умиляла, а страшно раздражала. Её вообще в эти дни раздражало всё. Ей казалось, что Александр специально издевается над ней, изображая такую явно ненормальную, на её взгляд, привязанность. Мало того, муж постоянно пытался и её привлечь к умилению, восхищению и любованию.
Татьяна, с трудом заставлявшая себя вообще подходить к малышу и заниматься им в отсутствие мужа, ни восхищаться, ни любоваться постоянно вопящим, писающим и какающим ребёнком, да ещё и чужим, не имеющим к ней никакого отношения, была совершенно неспособна. Он был для неё источником постоянного раздражения и отвращения. Никаких светлых чувств она к нему не испытывала и – самое главное – не хотела испытывать. В голове её постоянно билась одна и та же изводящая её мысль: что же делать?!
Через три недели такого кошмара, в которую – как она считала – превратилась её жизнь, Татьяна приняла решение. А приняв, наконец, испытала чувство такого острого счастья, такого освобождения, что не стала дожидаться ни следующего кормления, которое по сложившемуся распорядку дня должно было быть уже через час, ни возвращения Александра. Она вызвала такси, достала огромные новые чемоданы, которые купила для путешествий, и стала складывать свои самые лучшие и любимые вещи. Насчёт остальных Татьяна не волновалась: её муж, вернее, как она уже понимала, теперь бывший муж, был безупречно честен, порядочен и великодушен. Она была абсолютно уверена, что он вернёт ей всё до самой последней маечки или самого завалящего шейного платка в целости и сохранности и без нервотрёпки.
Считая себя безвинно пострадавшей стороной, Татьяна без зазрения совести выгребла и сложила в бумажный пакет все свои драгоценности, потом открыла сейф и забрала деньги, отложенные Александром на покупку новой машины. Он хотел возить сына только в самой надёжной и безопасной и для этого взял из банка значительную сумму. Но Татьяна посчитала, что ей эти деньги нужнее.
- И вправду, должна же я как-то жить в первое время, - отдуваясь, пропыхтела она, поочерёдно вывозя за порог два самых больших чемодана, набитых вещами и закрывая за собой дверь прямо перед удивлённой мордой маламута Красса. Перед этим она с садистским удовольствием выключила свет во всех комнатах, оставив ребёнка и собаку в темноте.
- Куда прикажете? – подскочил к ней на улице расторопный молодой таксист с маслеными глазками, моментально учуявший выгодную клиентку.
Татьяна хотела сказать:
- К маме, в Капотню!
Но потом вспомнила тёмный узкий коридорчик маминой крохотной квартирки, в которой она не была с тех самых пор, как Александр пошёл в гору, спёртый тяжёлый запах старых вещей, грязный подъезд серого обшарпанного дома и, внутренне передёрнувшись, передумала:
- В гостиницу «Россия», – почему-то ей показалось, что это звучит подходяще. Шикарно звучит.
Москва, октябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева
Вадим и Ангелина старательно одевали дочь для первой прогулки. Похолодало, и не так чтобы юная, но неопытная мать в недоумении перебирала одёжки, не зная, как одеть Полину.
- Димуль, миленький, сходи на улицу, пожалуйста, посмотри, как детишки одеты.
- Ангелин, представь себе картину, хожу я и в коляски заглядываю. Да мамочки милицию вызовут. Может, лучше позвоним твоей Злате Рябининой? Или Ире Симоновой? Так сказать, более опытным старшим товарищам?
- Старшие товарищи младше меня, - проворчала Ангелина с ужасом взирая на гору разных одёжек.
- Зато опытнее. Златиной дочке сколько? Мы ж недавно три месяца праздновали.
- Два месяца назад, а не недавно.
- Вот именно!
- А у Иры Илюше месяц всего!
- Месяц – это тоже опыт, - Вадим чмокнул жену в нос и сунул в руки телефон. - Звони, я тебе говорю. Звони! А то мы ещё час будем ребёнка мучить, а потом или заморозим или сварим.
Наконец, после совещаний с подругами и нелёгкого дела выбора наряда среди вороха аналогичных Полина была упакована в красивый конверт и вынесена на улицу. Поскольку гуляли они в первый раз, решено было не выкатывать коляску, а просто поносить девочку на руках.
В подъезде Полина возилась, скрипела, кряхтела и возмущённо попискивала. Но как только оказалась на улице, изумлённо замолчала. Ангелина даже встревоженно заглянула под уголок конверта. Девочка смотрела в серое небо строгими серыми – ровно такого же цвета - глазами и молчала.
Они медленно пошли вдоль Москвы-реки. Вадим нёс тёплый вишнёвый конверт с крохотной девочкой внутри и улыбался.
- Ты что? – Ангелина семенила чуть впереди и поддерживала мужа под локоть, боясь, что он споткнётся, упадёт и уронит драгоценную ношу.
- Я себя сейчас чувствую так, словно еду… Ну, не знаю, на крутейшей машине. Самой крутой…
- На «Майбахе»? – понимающе улыбнулась Ангелина.
- Ну, примерно. Только ещё круче.
- Вот ты сейчас сказал и сформулировал то, что у меня на языке вертелось. Никогда в жизни я не чувствовала себя… такой… значимой что ли. Точно, значимой – вот какой!
И они оба снова тихонько засмеялись, опасаясь разбудить задремавшую Полину Вадимовну Валдайцеву. Их дочку.
Прошла неделя с того дня, как Полина оказалась дома. По документам ей исполнилась неделя от роду, их якобы выписали из роддома, и пришло время вызывать участкового педиатра.
В день, когда должна была прийти Ирина Константиновна, Ангелина с утра не находила себе места и то и дело названивала Злате Рябининой.
- Златик, расскажи мне, о чём она будет меня спрашивать?
- Ну, о течении беременности и родов, - спокойно ответила та, не зная, в какой трепет повергла подругу.
- О, Боже мой! – буквально возопила Ангелина, вцепившись свободной от трубки рукой в волосы. – И что мне ей говорить?
- Не психуй, Линка. Возьми настоящую, а не ту липовую, что вам сфабриковали в больнице, выписку, изучи её и бодро шпарь по ней. Ну, давай, тащи её к телефону, будем репетировать разговор с врачом.
- Притащила, - через минуту сказала Ангелина, - что дальше?
- Ну, читай. Там должно быть написано, какие роды, естественные или оперативные…
- Естественные.
- Отлично. Без стимуляции?
- Про это ничего не написано.
- Вот и хорошо. Значит, так и говори, что без стимуляции. Тебя спросят, сколько длились роды…
- Здесь про это ничего нет, - испугалась Ангелина.
- Придётся сочинять. Скажи девять-десять часов. Бывает, конечно, по-разному, но это средняя продолжительность.
- Ага, - сосредоточенно кивнула молодая мать, будто Злата могла её увидеть. – Тут ещё написано, что закричал сразу, к груди приложили в родовом зале.
- Замечательно. Именно об этом тебя и будут спрашивать. Так что смело можешь говорить правду.
- А про вскармливание что сказать?
- Пока, пожалуй, не стоит говорить, что Поленька искусственница. Это через месяц-два скажешь.
- Поняла, - Ангелине было так страшно, что руки дрожали, - спасибо, Златик. Пойду готовиться.
- С Богом. Ты мне позвони, пожалуйста, потом. А то я тоже волнуюсь.
- Обязательно.
Поговорив со Златой, Ангелина надела по её совету объёмный свитер, чтобы скрыть идеальную фигуру, которой ну никак не может быть у женщины, родившей неделю назад, ещё раз прочитала выписку из больницы, стараясь запомнить информацию, и стала нервно ходить из угла в угол. На кухне её взгляд упал на стерилизатор для бутылочек. Она всплеснула руками, схватила его и заметалась, не зная, куда спрятать. Ей показалось, что стерилизатор мог выдать её с головой. Она по неопытности считала, что это устройство не нужно, если ребёнок на грудном вскармливании. Наконец, засунув его в духовку, Ангелина отдышалась и сердито сказала вслух:
- Совсем с ума сошла. Ну как, спрашивается, врач сможет догадаться по стерилизатору, что Поленька удочерённая? Как же тяжело врать…
Но стерилизатор доставать всё же не стала. На всякий случай.
Как ни невероятно это было, но участковый педиатр даже не моргнула глазом, увидев полуторамесячную Полиночку, которую Ангелина собиралась выдать за недельного младенца. Девочка была такой крохотной и слабенькой, что Ирина Константиновна лишь довольно констатировала, глядя на пупочек:
- Уже зажил, вот как хорошо.
- Да, у нас всё удивительно быстро заросло, - дрожащим голосом согласилась ненавидящая враньё Ангелина, про себя кроя последними словами Вадима, настоявшего на сохранении тайны усыновления. «Вот сам бы и врал», - бурчала она, перед визитом педиатра обрабатывая в целях маскировки уже давно заживший пупочек Полиночки зелёнкой. Но спорить с мужем, проявившим твёрдость и настойчивость, не стала и теперь лишь надеялась, что доктор всё же не уличит её в обмане.
К счастью, ничего страшного не случилось. Осмотрев малышку и не выказав никакого удивления, Ирина Константиновна с удовольствием выпила чаю на кухне и между делом расспросила Ангелину о родах. Та вдохновенно пересказала выписку, врач покивала, записала всё в карту и ушла. Ангелина заперла за ней дверь и на трясущихся ногах пошла в ванную. В зеркале отразилась испуганная бледно-зелёная девица с дрожащими губами.
- Ужас какой-то, - проворчала Ангелина и отправилась звонить с отчётом мужу и подругам.
Москва, октябрь 2002 года. Александра Катунина
- Я хотела с тобой посоветоваться, - Саша уютно устроилась на диване рядом с сидящим Виталием, – Ангелина с Вадимом спорят о тайне усыновления и никак не могут прийти к единому мнению. То есть Ангелина вроде бы начала склоняться к тому, что Полиночке не надо знать о том, что её удочерили. Но ещё не совсем уверена в том, что это правильно. А Вадим всегда так считал и очень на этом настаивает. Валентина Павловна тоже думает, что тайну усыновления необходимо сохранять. Но Ангел начиталась всего в Интернете, а там сплошь и рядом агитируют за американский вариант. Ну, это когда ребёнок всё знает с младенчества…
Александра замялась и вопросительно глянула на Виталия.
- Ты хочешь узнать моё мнение на этот счёт как авторитетного эксперта?
- Ну да. Ты прости, если тебе эта тема неприятна…
- Да Бог с тобой. Не переживай, Санечка. Скажем так, если бы меня усыновили в младенчестве, я бы предпочёл не знать никаких других родителей. Мне эта самая правда ни к чему. Есть люди, папа и мама, которые нашли меня, посчитали, что я им нужен, что их жизнь без меня пуста. Они взяли меня к себе, чем наверняка – поскольку с детьми часто бывает нелегко – усложнили себе жизнь. Но при этом любили, заботились, не бросили. Так зачем мне те, кто решил, что я им не нужен? Я про этого или этих людей не знаю и знать не хочу. И точка…
Он помолчал. Саша сидела, боясь пошевельнуться. Виталий подумал и добавил:
- И меньше всего на свете я хотел бы обидеть своих родителей, своих настоящих родителей. Тех, кто впустил меня в свои сердца и жизни… Я категорически за тайну усыновления. Это, конечно, только моё мнение. У кого-то другого оно может быть совсем другим. Но в моём случае оно непоколебимо.
- Я поняла, - откашлялась Саша, - можно я Ангелине с Вадимом его передам?
- Конечно. Если хочешь, я и сам могу с ними поговорить.
- Спасибо. Я думаю, это было бы очень кстати.
Она ткнулась носом в его плечо и замерла. По телевизору должны были показывать её любимый фильм «Дети Дон Кихота», который они с Виталием обсуждали во время первого свидания. Саше очень хотелось посмотреть его, посмеяться и погрустить. Но она, памятуя о реакции Виталия, побоялась предложить ему совместный просмотр. И теперь сидела и думала, что сможет впредь смотреть его, только когда они с Виталием будут порознь. Стало немного грустно: ей бы так хотелось, чтобы их вкусы и пристрастия совпадали… Ведь они уже не чужие люди. Или всё же пока ещё чужие?
«Не чужие! И вкусы похожи! - решительно приказала себе не кукситься Александра. – Ну, подумаешь фильм! Ради любви можно и поступиться старой картиной».
Она преувеличенно бодро улыбнулась Виталию и предложила:
- А давай позвоним Валдайцевым?! Может, они гулять с Полиночкой собираются? Мы могли бы сходить с ними…
- Хорошая идея, - с энтузиазмом согласился Виталий. Сашино сердце потеплело от горячей волны благодарности за то, что он привязан к её друзьям и готов общаться с ними.
«Нет, я форменная идиотка, - устыдилась она, - из-за какого-то фильма усомнилась в нём. Стыдно!»
И Саша покраснела. Виталий, к счастью, этого не заметил. Он уже отправился на кухню за трубкой телефона.
Москва, октябрь - ноябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (1)
А потом, конечно, началась адаптация, про которую Валдайцевы читали, но – наивные – надеялись избежать. Вернее, началась она у Ангелины. У Вадима же привыкание если и было, то лёгкое и незаметное. Зато у его жены – классическое: со слезами и отчаяньем, опускающимися руками и ненавистью к себе.
И Ангелина, и Вадим ещё не успели полностью оправиться после болезни и сильно кашляли. Вадим разрывался между работой, учёбой – в этом году он как раз решил получить второе высшее образование – и семьёй.. С дочкой целыми днями занималась одна Ангелина. Как на зло приболела Шпики, у которой начались непонятные проблемы с желудком. Да ещё и стиральная машинка сломалась. Вызванный мастер скептически осмотрел треснувший барабан и категорично изрёк:
- Новую надо покупать. Барабан менять – дорогое удовольствие. Не советую.
Но все небольшие сбережения бюджетников Валдайцевых были потрачены на ремонт детской и покупку вещей для Поленьки. Поэтому первые несколько недель Ангелина стирала в ярко-синей пластиковой «Малютке», которую, откопав в гараже под завалами разного добра, привезли её родители.
И если в конце первой недели её «мамской» жизни она чуть не плакала от усталости, то через месяц и вовсе была готова выть волком. У дочки болел животик, мучившаяся желудком Шпики каждые полчаса умоляюще смотрела на хозяйку и просилась на улицу, «Малютка» вяло крутила бельё (это называлось «стирала»), а менять воду и полоскать и отжимать вещи приходилось вручную.
Ангелина изнемогала, искренне не понимая, как раньше мамы справлялись без одноразовых подгузников, автоматических стиральных машин и прочих достижений цивилизации. Она металась между Полиночкой и собакой, полоскала бельё в огромном тазу и чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Копились усталость, злость и раздражение. Всё чаще и чаще вспоминались слова её директора, Полины Юрьевны Морозовой.
Ещё весной, узнав, что Валдайцевы собирают документы для усыновления, та сочувственно сказала Ангелине: «Вам будет тяжело привыкать, Линочка. Вы долго жили одни. А ребёнок – это совсем другой мир, совсем другая жизнь. Да ещё когда гормоны не помогают. Но я очень желаю вам терпения и любви. Они всё переборют».
- Любовь и терпение. Терпение и любовь, - как заклинание твердила про себя Ангелина, в очередной – восьмой! – раз за ночь наливая в грелку тёплой воды, чтобы погреть животик мучащейся коликами Полиночке. Глаза не открывались, ноги и руки отказывались повиноваться. Да ещё кидалась под ноги Шпики, которой срочно требовалось «до ветру», как называл это с трудом контролируемое желание Ангелинин дедушка Паша. А Вадим как назло был на сутках.
Чудом укачав уставшую от рыданий Полиночку, Ангелина нацепила джинсы, сапоги и, сунув таксу под мышку и ругая неурядицы последними словами, побежала на улицу. Счастливая жизнь молодой матери радовала разнообразием и буйством красок.
Спустя полчаса, даже не почистив зубы, – сил просто не было – Ангелина надела пижаму и, еле живая, поплелась к кровати. Рухнув в постель и кинув мутный взгляд на светящиеся в темноте цифры часов, она мрачно озвучила вслух:
- Московское время четыре часа двадцать восемь минут, - и мгновенно отключилась. Последней её мыслью была надежда на то, что новообретённая дочка-полуночница поспит хотя бы до восьми.
Проснулась она, вернее, не проснулась, а взлетела с кровати и только в полёте очнулась, от дикого крика Полины, в шесть тридцать утра. Девочка всегда просыпалась с таким плачем, будто стряслась какая-то страшная, непоправимая беда. И от этого истошного крика Ангелина вскакивала буквально в холодном поту. Вот и теперь она пару секунд постояла, приходя в себя и чувствуя, как от ужаса громко бьётся где-то в горле сердце. Под несмолкаемый плач, спотыкаясь и налетая на все углы, она кинулась к дочери, обречённо констатируя:
- Началось в колхозе утро.
За месяц приготовление смеси и собственно кормление были доведены до автоматизма. Так, достать бутылочку из стерилизатора, открыть. Налить сорок пять миллилитров кипятка, добавить холодной воды до ста сорока миллилитров – как раз получается нужная, примерно 37 градусов – температура. Теперь четыре мерные ложечки смеси, главное вровень с краями, а не с горкой. Закрыть бутылочку, несколько раз энергично потрясти. Но это уже на бегу в комнату, где заливается плачем голодная и обиженная Полина Вадимовна. Теперь взять рыдающую малышку, раздеть, протереть попку, помазать кремом, снять подгузник (из-за склонности Полиночки к срыгиваниям их меняли до, а не после еды, потому что малейшее движение сытой малышки заканчивалось выплёскиванием смеси наружу), надеть новый – и приступить к кормлению. В результате регулярных тренировок Ангелина на всё про всё тратила минут пять – не больше. Но все эти пять минут Полина кричала так, будто её режут. И Ангелина ужасно боялась, что соседи не выдержат и вызовут милицию. Но они терпели. Святые люди!
Прижав к себе удовлетворённо пыхтящую дочку, она выдыхала и замирала, боясь потревожить капризницу. Теперь главной задачей было не заснуть и не уронить с колен Полиночку.
Вот и в очередной раз справившись с переодеванием и кормлением, Ангелина вздохнула: «И вечный бой! Покой нам только снится!». И, внушая самой себе, бодро ответила:
- Я этого хотела.
Москва, октябрь - ноябрь 2002 года. Ангелина Валдайцева (2)
Но самовнушение помогало не всегда. И тогда она слабохарактерно плакала, размазывая слёзы по щекам так, что и уши оказывались мокрыми, и кроя себя почём зря. Проревевшись в очередной раз и обозвав себя бесчувственным бревном, Ангелина начинала звонить подругами или забиралась в Интернет, отыскивая то, что могло бы ей помочь.
- Златик, - стонала в трубку Ангелина, - я ужасный, ужасный, ужасный человек! Понимаешь, Вадим от Полечки без ума. Не надышится на неё. Свекровь моя просто чахнет над ней, готова дни и ночи над кроваткой сидеть. Все её любят… Кроме меня… Я… я её ещё не люблю. А себя ненавижу. Что ж я за дубовая-то такая!
Подруга дипломатично молчала, ожидая продолжения. Всхлипнув, Ангелина продолжила:
- Нет, она мне нравится! Очень нравится. Она такая красивая, такая умненькая, у неё такие глазки, такие волосики… И она так вкусно пахнет!
- Линочка, - мягко засмеялась Злата, - ты её тоже уже любишь. Просто тебе тяжелее всех. Вадим потискал, поиграл и ушёл на работу…
- Нет, - сразу вступилась за обожаемого мужа Ангелина, - он мне очень помогает, памперсы меняет, купает со мной, переодевает, и даже колыбельную на днях пел. Это Димка-то, который, по-моему, даже в детстве петь не умел! Я тут распсиховалась вся в очередной раз, а Поленька заплакала. Вадим к ней пошёл. Слышу, какие-то странные звуки из детской. Заглянула, а там он укачивает на руках Полю, а сам книжку с колыбельными на пеленальный стол положил и поёт, глядя в неё одним глазом, «Колыбельную Медведицы», ну, которая «ложкой снег мешая, ночь идёт большая». Представляешь, слов не знает, нашёл в книжке – и поёт! А Полиночка слушает… Я чуть не разревелась от умиления.
- Лин, да понятно, что он прекрасный муж и отец и тебе готов во всём помогать. Но, ты меня прости, конечно, его ведь дома не бывает! Как не позвоню, он то в командировке, то в институте, то на сутках. Четыре пятых времени, да что я говорю, - девять десятых с Полиночкой ты одна. Свекровь ведь и твои родители тоже лишь изредка приезжают. Хоть кто-нибудь из них догадался с внучкой погулять, пока ты поешь спокойно и душ примешь?
- Светлана Олеговна пыталась. Только у нас надо дорогу перейти, чтобы на реку попасть. А она боится одна. И коляску на первом этаже не может спустить и уж тем более поднять. И я её провожала, через дорогу переводила. Пока обратно вернулась, пришлось уже идти встречать. Она позвонила, что замёрзла. Там ветер сильный дул…
- Боже мой, Ангелин, я к твоей свекрови отношусь со всей симпатией. Но это ведь просто смешно – через дорогу не перейти и потеплее одеться не догадаться.
- Ну, она уже ведь не молода…
- Лин, сколько ей: шестьдесят пять?
- Шесть. Шестьдесят шесть.
- Вполне ещё в расцвете сил дама. Ты мне сама рассказывала, что Вадим долго у своих бабушки и дедушки в детстве жил. Сколько тогда им было?
- Когда он родился, шестьдесят четыре и шестьдесят пять соответственно, а когда его к ним надолго привезли – на полтора года больше.
- Ну вот, почти столько же, сколько твоей свекрови. Только ведь там бабушка постоянно с маленьким внуком жила. В небольшом посёлке. Там воды-то горячей, наверное, не было?
- Не было. В баню ходили мыться, - подтвердила Ангелина.
- И что? Та бабушка звонила, требовала забрать ребёнка, потому что она устала? Или слала телеграммы-молнии с призывами о помощи?
- Нет, Вадим у них два года жил. Ну, родители приезжали, конечно, на выходные…
- Слушай, не смеши меня. На выходные! Тоже мне – помощь! А в остальное время бабушка с дедом сами справлялись. И не боялись с ребёнком одни остаться. А тут бабушка дорогу перейти сама не может. И это взрослый, дееспособный человек… Я всеми силами стараюсь её не осуждать, но не понимаю, просто не понимаю…
Какая же это помощь, если тебе хлопот только прибавляется, когда родные приезжают? Вон, у Симоновых бабушки с дедушками спорят, кто будет с Илюшкой сидеть, пока молодая мама отдохнёт или в парикмахерскую сходит. Все хотят помочь. Такие молодцы! А ведь это нормально. Никто не просит, чтобы тебя ото всех хлопот освободили. Но хоть иногда, хоть на часок раз в две недели и тебе нужно отвлечься…
Так что ты себя не кори. Ты просто устала, вот и всё… Очень легко любить маленького ангелочка, видя его время от времени. Приехал, поумилялся – и домой, к телевизору и кроссвордам. А когда младенец рядом круглосуточно, нужны железные нервы. А вы целыми сутками Поленьку с рук не спускаете, потому что она то срыгивает, то у неё животик болит, то заснуть не может.
Ты же в детскую поликлинику постоянно ходишь. Ну, открой глаза, посмотри, как многие с грудничками приходят. Особенно с совсем крошками. Буквально целыми делегациями являются. Идут молодая мама, папа или бабушка, иногда дедушка. Ну, как минимум, вдвоём. Нет, есть, конечно, мамочки, которые и сами справляются. Но их гораздо меньше. Вот и ты всё сама и сама...
Ангелина молчала, и Злата продолжила, тон её был успокаивающим. Она искренне жалела подругу и очень хотела найти нужные слова:
- А гуляют как? В шесть-семь вечера уже почти все с папами. А скажи-ка мне, во сколько Вадим домой приходит? Вот, например, что ты будешь иметь в виду, когда скажешь «рано»?
- Часов в девять вечера, - не задумываясь, ответила Ангелина.
- Вот именно. А обычно, не рано, это как?
- В десять-одиннадцать, а то и позже.
- Лин, у меня нет слов. – Злата сочувственно вздохнула. – Ты хорошая мама. Но повторюсь: просто ты устала. Потому что тебе не только родные не помогают, но ещё и гормоны. После родов у мам такой выброс происходит, что многим море по колено, лишь бы быть рядом с малышом. А тебе без этих гормонов каково?
Да и тяжело привыкнуть, слишком резким был переход от активной, полной событий жизни к сидению дома. У тебя адаптация. Ты же про это читала. – Злата говорила тихо и ласково. – Потерпи немножко. Скоро станет полегче. Вот увидишь. И не ругай себя. Поверь мне, мы с Иринкой тоже не сразу к детям и к роли мам привыкли. И у нас всякое было. Но нам-то было намного проще...
- Мы с Вадимом ссориться стали, - жалобно сообщила Ангелина.
- Немудрено. Ты за день вымотаешься. Он на работе и учёбе упашется. Ближе к ночи встречаетесь. Вам бы поесть спокойно, поговорить. А у вас дочка надрывается, рыдает. То один не выдержит, то другой.
- А вдруг это просто конец любви?
- Ты с ума сошла, что ли? Я же тебя знаю. Вот ты мне скажи, ты ночью его к Поленьке подпускаешь?
- Нет, конечно. Должен он хоть когда-нибудь отдыхать. Он и так с ног от усталости валится. И никогда, совсем никогда не жалуется, представляешь? Это я дома сижу. Мне-то легче.
- Ты сама на свой бредовый вопрос и ответила. Какой конец любви, когда ты только о нём и думаешь? А знаешь, что твой Вадим на днях моему Павлу по телефону говорил? Что просто не представляет, как ты справляешься, что лучше матери, чем ты, нет, что только тебе он и может Поленьку доверить, а не бабушкам…
- Он так говорил?
- Представь себе… Я тут недавно в психологической литературе читала, что в хороших, любящих семьях каждый из супругов считает, что второй делает больше, чем он. Напряжённее работает, больше старается, сильнее устаёт. Вот у вас так и есть. Тебе кажется, что труднее Вадиму. Он считает, что именно тебе очень нелегко. Значит, вы – любящая семья. Просто вам сейчас тяжело.
- Да… - помолчав, согласилась Ангелина. – Спасибо тебе, Злат. Ты права, конечно. Мне так не хватает работы, детей, коллег…
- Ещё бы тебе не хватало. Ты же у нас в школе – звезда. Дети тебя обожают, их родители не нарадуются, мы все, твои коллеги, считаем, что ты у нас самая лучшая. И ты каждый день положительные эмоции и море любви получала. А теперь сидишь дома. Поленька ещё крохотная и свою любовь проявлять не может. Вадим с утра до ночи весь в делах. Родители со свёкрами похвалить да приласкать не догадываются… Ведь не догадываются?
- Нет…
- Вот именно. Ещё бы ты не чахла. Ты ведь теперь, как цветок без солнца… Потерпи, потерпи, Линочка. Вот Поленька чуть подрастёт, и ты от неё столько любви получишь! Я тебе точно говорю.
- Златка, спасибо тебе, - вздохнула Ангелина, - вот поговорю с тобой, и легче жить становится. Может, я и вправду не самая плохая мать? Может, я всё-таки полюблю Полечку?
- Конечно, полюбишь. Обязательно, - не терпящим возражений голосом согласилась Злата. – И чтоб про плохую мать я больше не слышала. Вот увидишь, скоро всё наладится, и тебе самой будет удивительно, с чего это ты вдруг так расклеилась сейчас… И вообще, я сейчас Саше позвоню и нажалуюсь ей на тебя. Мы с Иришкой далеко, зато Александра близко. И она вмиг примчится тебе помогать…
- Не надо, - уже совсем весело засмеялась Ангелина, - мне и вправду уже гораздо легче. А Ляксандре пока не до меня. Пусть она хоть немного о себе подумает…
Москва, ноябрь 2002 года. Александра Катунина (1)
Дела удалось закончить раньше, чем она ожидала, и около трёх довольная Саша уже припарковала машину у дома, предвкушая тихий отдых с книгой и только что купленными мандаринами в придачу.
У подъезда, двумя левыми колёсами забравшись на тротуар, стояла «скорая». Саша встревоженно обогнула её и шагнула было внутрь подъезда, но пройти не смогла, посторонилась, давая дорогу бригаде с носилками. Посторонилась и ахнула, потому что на них, бледная, с отливом в серый цвет, лежала Нелли Геннадиевна, их подъездная сплетница.
- Господи, Нелли Геннадиевна, что, что с вами? – бросилась за носилками Саша. Её стало очень страшно и снова вспомнились так странно погибшие Олеся и Маша.
- А, Дашенька… сердце… прихватило… - прошелестела та так тихо, что Александра еле услышала. – Как хорошо, что ты… что тебя… встретили. Не оставляй меня, пожалуйста. Со мной… Со мной в больницу… Прошу.
Голос её прерывался и дрожал. Саша вопросительно посмотрела на врача или фельдшера:
- Можно?
- А вы ей кто? – поинтересовался тот, впрочем, без особого интереса в голосе.
- Племянница, - неожиданно для себя уверенно соврала Саша.
- Да… да… - снова прошептала больная, - пожалуйста, доктор, пусть она… со мной…
- Ладно, только не мешайте.
- Конечно, конечно, - пообещала Саша и забралась внутрь автомобиля, устроившись там, куда указал врач.
Дверцы захлопнули, взвыла сирена, и машина затряслась по ямам их давно не асфальтированного двора. Проведя все необходимые манипуляции, доктор ободряюще похлопал больную по руке, устало закрыл глаза и затих.
Нелли Геннадиевна, тяжело, со свистом дыша, поманила Сашу. Та еле слышно шепнула:
- Не волнуйтесь, всё будет хорошо, вот увидите.
- Ты со мной… побудь… В приёмном покое… По… пожалуйста.
- Хорошо, хорошо. Обязательно. Не волнуйтесь.
- Спасибо, - попыталась улыбнуться соседка и замолчала. Саша перехватила взгляд доктора, который снова повернулся к пациентке, и вопросительно подняла брови: ну как? Тот неопределённо пожал плечами. На Александру снова накатила волна страха. Она смотрела в окно и читала про себя «Отче наш», ругая себя за то, что так и не выучила пока ни «Царю Небесный», ни девяностый псалом.
До больницы доехали быстро. В приёмном отделении было многолюдно. Каталку с Нелли Геннадиевной поставили к стене, и доктор убежал куда-то, пообещав скоро вернуться. Саша встала рядом. Соседка нашла её руку, сжала ледяными слабыми пальцами и умоляюще посмотрела на неё. Саше показалось, что та хочет что-то сказать, и она наклонилась пониже.
- Дашенька, я умираю…
- Нет, Нелли Геннадиевна, что вы! – твёрдо возразила Саша. – Мы уже в больнице, вам непременно помогут.
- Я умираю, - не слышала её больная, - и хочу… исповедоваться… Говорят, перед смертью можно любому… не только батюшке… Хорошо, что могу… тебе… Ты поймёшь… Только потом не забудь – пойди… в храм… расскажи священнику. Скажи, что я… покаялась… Ох… грех мой… грех мой страшный… Наклонись пониже, - потянула она Сашу к себе. Та наклонилась, цепенея от ужаса и величия происходящего и боясь сделать что-то не так.
- Я… я всё сделаю, Нелли Геннадиевна. Не волнуйтесь.
- У меня много… много грехов. Я не знаю как… надо исповедоваться. Всё тянула… и вот… дотянулась. А теперь… боюсь умереть, не покаявшись. Слушай, слушай… Как смогу… Ты батюшке скажи, что я всё… всё понимала и очень… всей душой раскаивалась. Во всём, что делала плохого. Что обманывала… что сплетничала… и зла желала… Господи, страшно мне как… Прости меня, Господи! Прости меня, сынок!
- Я всё передам, Нелли Геннадиевна, - Саша старалась не заплакать, - и батюшке, и сыну вашему. Его Геной ведь зовут?
- Гена… Я не про Гену… Про того… другого…
- У вас ведь ещё дочка, а не сын…
- Дочка… да… Зоя… И сын… сын… старший… сынок… Не знаю, как зовут, не знаю… Может быть, Володей… - она вдруг заговорила громче и отчётливее. – Я его отдала, отказалась от него… Давно… Дура была… Господи, какая я была дура!
Две крупные мутноватые слезы выкатились из-под её прикрытых век и заблестели на осунувшихся щеках. Саше на секунду стало неприятно. Она усилием воли заставила себя протянуть руку и аккуратно вытерла лицо соседке. Уголки рта той дёрнулись слабо, чуть заметно, будто она хотела улыбнуться и не могла.
- Ты слушай, Даша, слушай…
Саша кивнула, будто Нелли Геннадиевна могла её увидеть, и оперлась руками о края каталки. Стоять так было неудобно, скоро заныла спина, но она боялась пошевелиться или даже вздохнуть погромче, с трудом угадывая в шелестящем шёпоте соседки слова:
- Я молодая была… не хотела ребёнка… случайно получилось… Парень мой тогда в армии служил. Он из хорошей семьи, небогатой, но хорошей… У них квартира в Москве, а я из Нижнего Тагила… На «ЗИЛ»е работала, по лимиту… Володя-то любил меня очень, замуж звал, в письмах всё просил, чтобы только дождалась… А увлеклась парнем из нашего общежития... И аборт сделать опоздала… Испугалась я, что Володю потеряю, ну, и решила отказаться. Всю беременность знала, что рожу и сразу напишу отказ… Так и сделала…
Я пухленькая была, живот не слишком заметен, все думали, что просто раздобрела… А ближе к родам я отпуск взяла да уехала к подружке в Шатуру. Та как раз на море отдыхала, а мне ключ от квартиры оставила… Так что никто меня не видел… Я сына родила… Двадцатого августа шестьдесят седьмого… Крепенького… Меня все роддомом отговаривали бросать его… Да куда ж мне с ним?.. Всё равно я написала отказную… Взяли… Куда они денутся?.. Только спросили, как хочу назвать. Я сказала, что Володей. В честь парня моего… Может, так и назвали… Не знаю…
А тогда я замуж вскоре вышла, за Владимира, он как раз вернулся, Гену родила, потом дочку, Зоечку. И про мальчика того… про сына… и думать забыла… Только вот в последнее время всё он мне мерещится везде… Иду по улице, смотрю на парней и думаю: не он ли? И умирать… страшно… Сегодня сердце прихватило, рядом никого… Думала уж, что придётся доктору каяться… да Господь мне тебя послал, Дашенька…
Солнечный луч вдруг пробился сквозь тучи, нырнул в коридор приёмного покоя и осветил лицо больной. Нелли Геннадиевна замолчала, хрипло поймала сухими губами золотой воздух с танцующими в нём пылинками и махнула рукой в сторону выхода:
- Ты иди, иди, Даша… В храм, к батюшке… И к моим зайди, скажи им, где я… Не хочу долго в морге лежать, пусть поскорее похоронят…
Саша запротестовала было, но тут вернулся врач, сурово глянул на неё, склонившуюся над больной, и покатил каталку вглубь коридора. Нелли Геннадиевна посмотрела на неё строго и довольно громко приказала:
- Иди!.. Да помни, это была исповедь!.. Так что никому, никогда… Только батюшке…
Александра растерянно постояла ещё немного в коридоре, увидела возвращавшегося доктора со «скорой» и кинулась к нему:
- Ну что? Умирает?
- Да Бог с вами, племянница! – улыбнулся вдруг тот. – Успели, вовремя она нас вызвала. А тут её на ноги поставят. Так что поезжайте домой и ни о чём не беспокойтесь. Вашей больной нужен только покой.
- Спасибо! Спасибо, доктор! – искренне обрадовалась Саша и стала было рыться в сумке в поисках кошелька, чтобы отблагодарить врача. Но тот уже умчался далеко вперёд. Хлопнула за ним входная дверь, а Александра осталась задумчиво стоять в коридоре.
Москва, ноябрь 2002. Александра Катунина (2)
- Хочу себе такую кушетку массажную купить, - Виталий заинтересованно остановился у стенда крупной компании, производящей медицинскую технику. – Спину свою буду нежить после долгого рабочего дня.
Они уже два часа бродили по выставке, на которую он зазвал Сашу. Она пошла просто, чтобы побыть с ним, но потом заинтересовалась, стала задавать вопросы. Ведь это работа Виталия. И ей, если она его любит, должно быть не всё равно, чем он занимается. Саша была в этом уверена и старалась вникнуть во всё самым внимательным образом. Виталий заметил это и благодарно улыбался ей. Они увлечённо изучали и опробовали всё, на что падал глаз. Виталий присматривался и обдумывал, с кем ещё из отечественных фирм можно было бы заключить контракты по работе, а что стоило купить для детской больницы, и рассказывал об этом Саше. А она слушала, запоминала.
- Работу нашего выставочного образца можно опробовать на себе, - доброжелательно предложила девушка, выглянувшая из-за ширмы, - не желаете?
Виталий и Саша переглянулись. Он улыбнулся и кивнул:
- Желаем! Ты как, Санечка?
- Ой, нет! – засмеялась она. – Давай лучше ты, Виталь. Тем более что тебе это нужно.
- А я с удовольствием, - крякнул тот, разулся и улёгся на одноразовую простынку, заботливо расстеленную девушкой. Та показала ему, как следует устроиться для наибольшего удобства и эффекта и нажала на кнопку. Кушетка загудела, и заездил под спиной Виталия толстый валик.
- Ну, как? Здорово? – Саша присела на краешек чудо-кушетки и взяла Виталия за руку. Тот улыбнулся, кивая, и прикрыл глаза от солнца, струившегося в окно.
Александра устало потёрла виски и посмотрела на него. Бледное лицо его вдруг показалось ей невероятно знакомым. Даже голова закружилась и перед глазами поплыло: вот точно так же, вытянувшись и закрыв глаза, лежала в солнечном свете неделю назад соседка Нелли Геннадиевна. Но как они похожи! Как невероятно, невозможно похожи! Только Виталий моложе, конечно, гораздо стройнее и… красивее.
Неужели?! Саша перестала дышать, судорожно соображая. Виталию тридцать пять. Значит, с какого он года? Господи, да с шестьдесят седьмого, конечно! И день рождения у него двадцатого августа. Как же она раньше не соотнесла? Как не подумала?.. Нет, ерунда. Не может быть… Не может?
- Виталик, а ты в каком городе родился? В Москве? – Саша услышала свой голос и не узнала сама себя.
Но Виталий не заметил ничего необычного и с готовностью ответил:
- В Шатуре. Во всяком случае, так было написано в моём свидетельстве о рождении. Я его видел один раз, случайно, когда в шестнадцать лет паспорт получал. А потом у нас в детдоме пожар небольшой был, документы многие сгорели, в том числе и моё свидетельство о рождении. Мне тогда уже как раз почти восемнадцать было, и я готовился уходить из детского дома. Никто возиться, восстанавливать не стал, просто посоветовали мне потом, когда уже самостоятельно жить буду, дубликат сделать. А я плюнул на это. Какой смысл? Свидетельство о рождении нужно, чтобы доказать какие-то родственные отношения. А у меня родственников нет. Доказывать нечего. А паспорт я раньше получил. И в тот день он не сгорел. Так что мне свидетельство о рождении и не пригодится никогда.
Виталий пожал плечами и снова улыбнулся слабому осеннему солнцу, заглянувшему в окно.
- А мама… Ты о ней что-то знаешь? Прости, что я спрашиваю…
- Да ничего… - Виталий открыл глаза и повернул голову. – В смысле, ничего страшного. Спрашивай, конечно. Да и не знаю почти ничего. Я в отличие от многих почему-то интересоваться не хотел. Зачем? В чём смысл? Ну, узнал я из свидетельства о рождении, что зовут её Нелли Геннадиевной, а фамилия Фурсина. И что? Она с тех пор уже могла десять раз замуж выйти и столько же раз фамилию поменять. Да и не хочу я её видеть. Она мне никто.
- Понятно… Прости меня, - Саша положила свою руку на его раскрытую ладонь.
- Санечка, как хорошо, что я тебя встретил, - ласково улыбнулся он.
- А я тебя, - ответила Саша.
А про себя подумала: «Всё верно, она его мать. И что же мне теперь с этим делать?»
Темнело уже совсем рано. И когда они вышли с выставки и сели в машину, казалось, что не середина ноября на дворе, а зима: снег, темень и холод. Виталий включил обогрев сидений и обернулся к Саше:
- Саня, а почему вдруг ты спросила про мою мать? И голос у тебя был какой-то… - он поискал слово, - не твой.
Вот тебе и на. Вот и не заметил ничего. Саша вздрогнула и мысленно заметалась в поисках ответа. Потом выдохнула и – будь что будет – сказала:
- Виталик, ты только не волнуйся, но, кажется, я знаю твою маму.
- То есть? – не понял он.
- Ну, вот так… Она моя соседка. По подъезду. Ей недавно плохо стало, и так вышло, что она мне рассказала о том, что у неё был сын, от которого она отказалась сразу после его рождения. Дело было в Шатуре. И зовут её Нелли Геннадиевной.
Виталий судорожно глотнул. И в машине стало тихо. Саша со страхом искоса посмотрела на него. Он сидел, глядя перед собой, и молчал.
- Ты на неё похож. – Саша тихо и нежно взяла его за руку. – Я это поняла, когда увидела тебя лежащим. А до этого видела в таком же положении её.
- В твоём доме! В твоём подъезде! – громко, неестественно засмеялся вдруг Виталий.
Саша сначала испугалась, что у него истерика. Но резкие рыдающие звуки быстро сменились нормальным весёлым смехом.
- Саня, Санечка, - выпалил, отдышавшись, Виталий, - давай ты уедешь из этого дома? Переезжай ко мне! Да что я говорю? Саня, выходи за меня замуж!
Александра неромантично, совершенно не в соответствии с моментом, уставилась на него:
- Что-о?
- Ну да. Выходи за меня. Я тебя очень прошу. И давай продадим вашу квартиру и купим где-нибудь в другом месте. Чтобы подальше от этого кошмарного дома.
- Ну почему же кошмарного?
- Потому что в нём живёт женщина, которую я не хочу увидеть даже случайно.
Оба помолчали. Потом Виталий всем корпусом повернулся к Саше, протянул руки и прижал её к себе:
- Санечка, только ты не думай, что я зову тебя замуж только из-за дома и этой женщины. Нет, я правда очень, очень хочу прожить с тобой всю жизнь. Понимаешь?
- Да, - придушенно пискнула Саша, - да…
- Ты выйдешь за меня?
- Да, - снова кивнула она.
Она очень хотела замуж. Но в душе не было ни счастья, ни спокойствия. И Александра никак не могла понять почему.
Переезжать к Виталию до свадьбы Александра категорически отказалась, вызвав его явное неудовольствие, которое он, впрочем, постарался скрыть. Саше было неудобно, и она решила свою вину загладить любовью и нежностью. Что, конечно, удалось довольно скоро. Виталий больше ни о каком переезде не заговаривал, но зато стал торопить со свадьбой. Не избалованной мужской настойчивостью и решительностью Саше это было так приятно, что все глупые мысли сразу же забылись и больше не возвращались. Она с головой окунулась в подготовку к свадьбе, которую было решено в соответствии с традициями назначить на Красную горку.
И только иногда Саша вдруг будто вырывалась из мягких лап сладкого сна и с тревогой думала: где же Наталья и жива ли она вообще?
Москва, декабрь 2002. Александра Катунина (1)
Вадим опять уезжал в очередную внеочередную командировку. Расстроенная Ангелина накануне позвонила Саше и попросила:
- Ляксандра, милый друг, выручай!
- Конечно! – с готовностью отозвалась Саша.
- Ну ты даёшь, Ляксандра! Ты бы хоть для приличия спросила, чем помочь, - хмыкнула Ангелина, - вдруг я тебя о чём-нибудь непотребном попрошу?
- О непотребном – это о чём? – заинтересовалась Саша.
- Ну, - Ангелина задумчиво помолчала пару секунд, - ну, например, выйти на балкон и плюнуть на лысину соседу снизу.
- Да-а, Ангелина Николаевна, у тебя воображение, как у твоего любимого двоечника и прогульщика второклассника Калошина! Ты от него явно заразилась, – засмеялась Александра. – А сосед снизу у меня, кстати, буйно волосатый, а вовсе не лысый. Так что для начала его пришлось бы побрить. Но для тебя я даже на это готова!
- Хи, мелочь, а приятно. Но пока ничего радикального. Зато обременительное. Не сможешь завтра часов с пяти вечера с Полей посидеть? Вадим уезжает опять. А мне так хочется его проводить! Ну, просто сил нет, как хочется. А свекровь простыла, да и жалко её с другого конца города к нам на три-четыре часа выдёргивать. И тётя Нина моя не может как на зло. Прости, что я тебя напрягаю, мой дорогой друг. Мне ужасно неловко...
- Ангел, я тебя прошу, не выдумывай! Конечно, я посижу. Мне это в радость!
- Что бы я без тебя делала?! – привычно, но от этого не менее искренне воскликнула Ангелина.
- Мы с тобой в своём репертуаре: ножками шаркаем, поклоны отвешиваем, в любезностях рассыпаемся…
Когда Саша, расстелив на полу в детской толстый плед и устроив на нём Поленьку, увлечённо трясла погремушкой, позвонил Виталий:
- Санечка, я тут пораньше освободился. Давай погуляем?
- Ой, Виталик, а я с Полей сижу. Ангелина поехала Вадима на вокзал провожать… Так что не получится, прости, - Саша так явно расстроилась, что Виталий нежно засмеялся.
- Девчонки, так у вас там тусняк? Тогда ждите кавалера, через полчасика подъеду и разбавлю вашу девичью компанию.
- Ой, правда?! – обрадовалась Саша.
- Ага, ждите! – радостно пообещал Виталий и отключился.
Приехал он даже раньше, чем через полчаса, обвешенный сумками с тортом, фруктами и пакетами с соком, которые горой сгрузил на кухне.
- Та-а-ак, что моим красавицам можно?
- Старшей красавице всё, а младшей пока ничего, - засмеялась Саша.
- Как это? – застыл в полёте Виталий, направлявшийся в ванную мыть руки. – То есть вообще ничего? Даже яблочка?
- Милый, ей же три месяца всего.
- И что?
- И пока она ест только смесь.
- Ну вот, а я в магазине всех продавцов до полуобморока довёл, заставляя найти мне экологически чистые яблоки, которые только вчера росли на деревьях, - рассказывал Виталий, тщательно моя руки.
- Придётся их нам самим есть, - Саша протянула Виталию свежее полотенце и ласково чмокнула его в щёку.
- А с другой стороны – и вправду сами съедим, - утешился тот. – Где тут моя доченька?
- Кто? – изумилась Саша.
- Доченька, - сделал большие глаза Виталий. – Ты её крёстная мать, значит, тебе она дочка. А я тебе без пяти минут муж. Значит, и мне она дочка.
- Железная логика, - засмеялась Саша, - твоя дочка спит в детской.
- Я же слышал её агуканье, когда звонил, - удивился Виталий, - не дождалась меня, значит.
- Да, мы девочки такие легкомысленные. Особенно в возрасте трёх месяцев от роду. Нет, чтобы подождать чуть-чуть – взяла и заснула. Безобразие.
Они засмеялись и Александра, поднырнув под руку любимого, прижалась к нему. Почему-то вдруг перед глазами встали строки из дневника влюблённой Маши. Саша замерла на секунду. Ей представилось, что и Машка вот точно так же была влюблена в своего парня. А потом погибла… На душе стало тоскливо, но она тут же отогнала морок и преувеличенно весело сказала:
- Пойдём-ка я тебя покормлю пока. А то Полина Вадимовна проснётся, и придётся её высочество развлекать. Не до еды будет. Ангелинка с Вадимом два месяца по очереди едят и то стоя, на бегу, чтобы, если Поленька потребует их пред светлые очи, сразу на её зов кинуться.
- Ты посмотри, как она из них верёвки вьёт! – то ли изумился, то ли восхитился Виталий. – А казалась такой спокойной девицей.
- Она и была такой, в больнице. Какой смысл там любви и нежности требовать, если не от кого. А тут папочка с мамочкой готовы камаринского отплясывать, лишь бы деточке хорошо было. Полечка это моментально поняла и уже на второй день та-а-ак зажигала, ты не представляешь! Как будто компенсировала те первые дни без родителей.
- Я её понимаю. Вот тоже пока прикидываюсь тихим. А как выйдешь ты за меня замуж, Санечка… - Виталий сделал страшные глаза и грозно зарычал, - так берегись! – И тут же не выдержал и сам засмеялся, - буду плакать, на ручки проситься и спать только у тебя под боком! Усынови меня, Сань, а!
- Я готова, - тоже засмеялась Саша, выставляя на стол тарелки, хлебницу и вазочку с маринованными опятами.
Но поесть вместе они так и не успели: всё-таки проснулась Полина. Саша взяла её на руки и встала у окна, глядя, как ест Виталий.
- Чувствую себя новоиспечённым отцом, - улыбнулся тот. – Будем считать, что сейчас у нас с тобой курсы молодых родителей. Я хочу, чтобы у нас с тобой было как минимум двое детей. А ты?
Саша вспыхнула и с недоверием глянула на него. Ещё никто и никогда не говорил ей, что хочет от неё детей. И в этот момент все сомнения, все мысли о том, не слишком ли стремительно развиваются их отношения, покинули её. Она почувствовала, как повлажнели глаза, и отвернулась к окну, часто моргая.
- А я тоже всегда хотела, чтобы детей было много.
- Видишь, как мы всё-таки похожи, - сказал Виталий у неё за спиной и прижался лбом к её волосам, - а ты сомневалась.
- Ты знал? Ты видел? – изумилась Саша, и ей стало неловко.
- Ну, я же не слепой… Но я понимаю, что это естественно. Тебя так обижали, что сложно всё сразу забыть и кинуться в объятья к первому встречному очертя голову… Вот и не доверяешь ты мне, сомневаешься. Но я тебе обязательно докажу, что я не первый встречный, а твоя судьба… Я тебя сейчас ещё раз спрошу, а ты подумай и ответь: ты выйдешь за меня замуж?
Саша обернулась к нему и долго всматривалась в его лицо. Господи, ну почему он пока ещё не стал ей родным? Почему всё время перед глазами встаёт образ Захара? Вот же, прямо перед ней благородный, мужественный, сильный мужчина. Не это ли мечта? К тому же она и вправду влюблена в него. А всё равно нет-нет да и вспомнится бывший муж. Неласковый, нелюбящий, неблагородный. А вот поди ж ты! Саша решительно прогнала мысли о прошлом и нежно шепнула:
- Спасибо тебе, Виталь. Я очень хочу за тебя замуж.
Виталий ласково взял у неё из рук Полечку и грозно спросил:
- То есть я могу тебя официально считать своей невестой?
- Да, - улыбнулась Саша.
- Тогда, невеста, садись и поешь! – скомандовал он, а то душа не пойми в чём держится. Кожа да кости!
- Подожди, надо Поленьку покормить.
- А ты разведи смесь и дай мне. Я сам покормлю. Думаю, у меня получится.
- Конечно, получится.
- Ну вот, продолжу тренироваться, готовиться к роли отца. Хотя я предпочёл бы, чтобы наши дети были не искусственниками. Это ведь так здорово, когда мама сама кормит. Я читал…
- Милый мой, я буду стараться, - Саша почувствовала, как выступают на глазах слёзы.
- Мы будем стараться, - уточнил Виталий. – А пока иди ешь, тебе нужно хорошо питаться, если мы думаем о детях.
- То есть ты хочешь для начала раскормить меня? – решила снизить пафос момента Саша и энергично затрясла бутылочкой, готовя смесь.
- Конечно, - охотно поддержал легкомысленный тон Виталий, - поэтому давай бутылочку и быстро за стол.
Так они и ели. Саша за столом отбивную с жареной картошкой, а Полиночка на руках у нежно воркующего Виталия смесь из бутылочки. Александра смотрела на них и думала: вот оно – счастье.
Покормив девочку, Виталий поставил её столбиком и спросил:
- Я читал, что нужно детей после кормления вот так подержать, правильно?
- Да, - умилилась Саша, - только я тебе сейчас на плечо полотенчико постелю, а то ещё срыгнёт на тебя. Она часто срыгивает, Ангелина испереживалась вся из-за этого. Но врачи говорят, что ничего страшного, последствия недоношенности. Обещают, что перерастёт… Вот, нашла, давай я подложу ей под личико… Ой, не успела!
Поленька с громким звуком срыгнула, испачкав красивую нежно-голубую рубашку Виталия, и удовлетворённо вздохнула. Саша расстроенно всплеснула руками:
- Ну вот! Прости, пожалуйста, меня, копушу.
- Да ладно тебе, Санечка, - засмеялся Виталий, - это тоже нам с тобой маленький урок.
- Знаешь что, снимай-ка рубашку, я её сейчас быстро застираю, и на батарее высушим. У Валдайцевых теперь замечательные батареи, Вадим к появлению Поленьки поменял на новые, какие-то супер-пупер современные. Так что к Ангелининому возвращению всё высохнет и станет как новенькое… Снимай, снимай…
Саша быстро застирала пятно, повесила рубашку на спинку стула и придвинула тот вплотную к батарее на кухне.
- Вот и всё! – весело пританцовывая, она вошла в детскую и замерла в умилении.
Уложив Полечку на пеленальный столик, Виталий стоял над ней и тряс мягким разноцветным мягким молотком с бубенчиком внутри. Малышка весело гулила, глядя на него своими огромными глазами. Саша тихонько подошла к ним и прижалась щекой к голой спине Виталия.
- Сейчас я тебе найду какую-нибудь футболку Вадима.
- Да не надо, мне не холодно.
- Надо, надо, а то вон, даже пупырышками покрылся. Прямо не человек, а молодой пупырчатый огурчик сорта «Зозуля»…
- Это я не от холода, а от твоего прикосновения.
- Тем более, - смутилась Саша и выскользнула из комнаты.
Виталий улыбнулся ей вслед и шепнул Полиночке:
- Жизнь налаживается, Полина Вадимовна. Это ли не счастье? Ещё чуть-чуть и всё будет позади. А я буду просто обычным любящим и любимым мужем и отцом… Ещё немного…
- Вот, нашла, - радостно продемонстрировала свой трофей вернувшаяся Саша, - у вас размеры примерно одинаковые, так что, я думаю, налезет. Руки вверх! Дай я за тобой поухаживаю.
Вадим с готовностью поднял руки, боком прижимаясь к пеленальному столику, чтобы не упала Полиночка.
«Господи, он и об этом подумал!» - про себя снова умилилась Саша и встала на цыпочки, натягивая футболку на голову любимого. Натянула и замерла. Сердце вмиг заледенело и спина покрылась липким потом… Под рукой Виталия, пониже подмышки, темнело крупное родимое пятно, формой и размером напоминавшее сливу. Про похожее Саша не так давно читала… В дневнике Маши…
Будто во сне, она поправила на Виталии футболку, одёрнула её вниз и отошла к окну. Ничего не заметивший Виталий снова повернулся к Полиночке, начавшей уже выказывать неудовольствие столь длительным отсутствием развлечений, и опять весело затряс молотком.
Москва, декабрь 2002 года. Александра Катунина (2)
Не может быть! Саша прижалась лбом к стеклу, будто просто смотрела в окно, и начала судорожно соображать. Пятно. Родимое пятно. Как там было написано в дневнике у Маши? «Сейчас жарко, и Он часто ходит с обнажённым торсом. Как же Он красив! Мы смотрим телевизор и я так люблю прижиматься к нему и целовать его рядом с родимым пятном с левой стороны груди…». С левой? Господи, с левой, с левой! Неужели это он, Виталий?! А фотография?! Олеськина фотография! Она же лежит в сумке. Надо посмотреть.
- Я сейчас, мальчики и девочки, - чуть хрипло пробормотала Саша и, стараясь не вызвать у Виталия подозрений, неторопливо вышла из комнаты, чувствуя, как противно и больно что-то дрожит у неё внутри. Схватив сумку, она закрылась в ванной. Пусть он думает, что пошла попудрить носик или как там ещё пишут в глупых книгах и говорят в глупых фильмах?
Фотография нашлась, где и должна была, в ежедневнике между страниц. Хорошо знакомый цветной прямоугольник, много раз изученный вдоль и поперёк. Спящий на боку молодой мужчина. Лица не видно, оно почти полностью закрыто одеялом. Может, он и не спит вовсе, а, услышав, что Олеська хочет сфотографировать его, специально закрывается от камеры? Да, пожалуй, так. Только тёмные волосы видны… А вот и пятно под мышкой. Раньше она думала, что это дефект плёнки или какая-то прилипшая к коже неизвестного грязь: бумажка или сухой листок с дерева. Но нет, конечно, нет. Родимое пятно. Такое же. Да что она! Не такое же, а то же самое. Виталий! Господи, нет! Не может быть! Не может! Ты слышишь меня, Господи?! Нет! Я прошу тебя – нет! Только не это…
Саша включила холодную воду и быстро умылась. Не истерить! Не медлить! Смотри ещё. Сравнивай. Пятно может быть просто совпадением. Наверняка совпадение. Ну, прошу тебя, Господи!
Фотография была не слишком чёткой. Но Саша вглядывалась в неё снова и снова, ища…что? Подтверждение? Опровержение?..
Как Вадим в шутку учил их с Ангелиной давать словесный портрет? Сверху вниз? Ну-ка, попробуем. Волосы каштановые, шатен. Совпадает. Форма головы – вытянутая. Да, похоже вытянутая. Она судорожно всматривалась в изображение. Уши. Форма ушей… Небольшие, овальные, аккуратные, мясистая мочка довольно сильно оттопырена. А у Виталия как? Вспомнить бы… Почему-то его уши она не разглядывала. Всё больше глаза, улыбку, руки… Ладно, можно выйти и посмотреть... Так. Что ещё видно? На шее цепочка, золотая или какого-то другого жёлтого металла. Плетение, конечно, не разобрать, просто тонкая полоска. Вадим тоже носит такую же. Саша сначала думала, что с крестиком, а потом увидела кулончик со знаком зодиака и даже разочаровалась немного… Значит, всё-таки он? Или нет? Что дальше? Ниже, на спине, небольшой вертикальный шрамик, давнишний, белый. Всё. Стоп. Это он. Ну, почти точно он. Совпадают цвет волос, форма головы, цепочка, шрам – она видела его пять минут назад, когда прижималась щекой к спине Виталия. Ещё родимое пятно… Пятно! Будь оно неладно! Осталось уточнить только форму ушей. И всё… И что – всё? Что
делать-то потом?
Саша оперлась дрожащими руками о раковину и посмотрела на себя в зеркало. Серое лицо, почти чёрные безумные глаза и трясущиеся губы. Кажется, не так давно, в мае, она уже видела в отражении себя в таком же состоянии. Это было в тот день, когда она узнала, что погибла Машка.
Александра снова пустила холодную воду, подождала, пока та станет совсем ледяной и стала жадно пить. Что делать? Что теперь делать? В квартире Полиночка. Здесь нельзя, никак нельзя дать Виталию понять, что она догадалась… Когда же вернётся Ангелина? И Вадим так некстати уехал...
Мысли о крестнице привели Сашу в чувство. Она решительно выключила воду, растёрла полотенцем лицо и достала косметичку. По легенде мы ушли укреплять фасады? Нате, получите! Подводка для глаз, тени, тушь. Немного румян и блеска на губы. Саша красилась редко, поэтому в её косметичке было почти пусто. Ничего особенного, всего несколько тюбиков и коробочек. Но всё же лицо посвежело. Пожалуй, сойдёт. Виталий мужчина. Вряд ли он представляет, сколько времени нужно девушке, чтобы привести себя в порядок. Она была в ванной около десяти минут. Не так долго. Не должен он ничего заподозрить… А если всё же? Нет. Она обязана всё сделать, чтобы не было никаких «если».
Саша ещё раз изучила фотографию, всматриваясь в рисунок ушной раковины лежащего парня, потом беспорядочно засунула в сумку снимок, косметичку и расчёску и открыла дверь, совершенно не зная при этом, что и как она будет делать уже меньше, чем через минуту.
Не успела она выйти из ванной, как услышала, что в замке поворачивается ключ. Ангел! Слава Богу! Снова Ангел её спасает!
Саша бросилась к двери и облегчённо сказала подруге:
- Привет, ты так быстро!
- Да, - грустно улыбнулась та. Она всегда страшно скучала без Вадима. Саше очень жалела в такие дни свою влюблённую в собственного мужа подругу. Но сейчас она думала об одном: как можно скорее увести Виталия подальше от ни в чём не повинных Ангелины и Полечки.
- Здравствуй, Ангелина! – громко крикнул из детской Виталий.
Ангелина удивлённо и многозначительно вскинула тонкие брови и отозвалась:
- Добрый вечер, Виталь!
- Да, он здесь, - кивнула Саша и скомандовала, - иди, мой дорогой друг, мой руки и садись есть. Я тут отбивные, которые ты размораживать оставила, нашла и пожарила. Хочешь? А, что я спрашиваю? Конечно, нет. Тебе ж без твоего Валдайцева кусок в горло не лезет. Но тут уж дело подневольное. Хочешь – не хочешь, но, пока я рядом, есть придётся. И ещё Виталий столько вкусного привёз. Всё, шагом марш в ванную!
Грустная Ангелина улыбнулась благодарно и поплелась выполнять команду.
Саша тихонько зашла в комнату и села в кресло, искоса поглядывая на Виталия и одновременно стремясь и страшась перевести взгляд на его уши. Одна, доводящая до умопомрачения мысль, билась в голове. Может, всё же не он? Она сейчас обрадовалась бы даже если бы у Виталия вдруг обнаружились, например, ослиные уши. А что? Вполне себе симпатичные длинные ушки, тёплые и бархатистые на ощупь. Она когда-то в Абхазии каталась на ослике и помнила свои ощущения. И ослиные уши её вполне, вполне устроили бы. Только бы не…
Судорожно цепляясь за последнюю надежду, она всё же подняла глаза на своего жениха и почти вздрогнула: всё было плохо, так плохо, что жить не хотелось. Уши парня на фото и Виталия были ушами одного и того же человека: небольшими, аккуратными, овальными, с мясистыми оттопыренными мочками.
Позже, отвечая на вопросы Вадима Валдайцева, Саша никак не могла вспомнить и рассказать, как же прошли те полчаса, что они с Виталием провели в квартире после прихода Ангелины. Обо всём рассказывала её подруга. Впрочем, там и рассказывать-то было не о чем. Попили чайку, поумилялись Полечке и вскоре ушли. Вполне себе весёлые и естественные, чему потом, уже узнав обо всём, страшно удивлялась Ангелина.
Москва, декабрь 2002 года. Александра Катунина (3)
Когда Саша с Виталием оказались на улице, было уже совсем темно.
- Пойдём погуляем по Москве-реке, - предложил он. Саша молча кивнула. Они перешли дорогу и направились в темноту, к незамерзающей в этом районе реке. Выше, на «Коломенской», у «ЗИЛ»а, она ещё замерзала, а у них уже нет… Саша и раньше расстраивалась из-за этого обстоятельства. А сейчас, глядя на чёрные, покрытые мелкой рябью воды реки с отражающимися в них огнями Марьина, и вовсе чуть не разрыдалась: на душе у неё было так же черно.
Шёл довольно сильный снег. Лёгкий, пушистый, мягкий-мягкий. Как в тот день, когда они познакомились с Ангелиной. Саша любила такой. Только сейчас она была ему совершенно не рада.
Виталий взял её руку в свою, тёплую и большую. И на мгновение Саше показалось, что всё, что было за полчаса до этого – страшный и бессмысленный сон. А вот их с Виталием чувства друг к другу, желание быть вместе и мечты о детях, как минимум двоих, - правда. Она сбоку глянула на мужчину, идущего рядом и смотревшего на летевшие через жёлтый конус фонарного света снежинки. И снова перед глазами встали строки из дневника попавшей под машину Маши: «Я люблю, я так люблю его! Он дал мне то, о чём я не могла даже мечтать: заботу, нежность и веру в то, что у меня будет семья, дети. Я всегда думала, что у меня будет один ребёнок, никогда не хотела больше. Но Он мечтает хотя бы о двоих. И я готова, я на всё готова ради Него. Ещё немного, и мы будем вместе навсегда. Вчера он сделал мне предложение».
Как она понимала влюблённую Машу! Потому что сейчас, вот только что, идя рядом с Виталием, глядя на него, чувствуя тепло и надёжность его руки, она тоже чуть было не решила, что готова ради него на всё. Даже забыть всё то, о чём догадалась сегодня в квартире Валдайцевых. Забыть, похоронить, уничтожить. А потом выйти за него замуж, родить ему детей и жить с ним до глубокой старости. Саша сдавленно всхлипнула, зажмурилась и, мысленно перекрестившись, тихо спросила:
- А меня ты тоже убьёшь?
По тому, как резко он остановился и замер, не глядя на неё, как окаменела его рука, она сразу поняла, что до последнего надеялась на то, что ошиблась, и что – увы! – нет, не ошиблась. Олесю и Машу убил он. И пропавшая Наташа, наверное, тоже мертва.
- Тебе нравится влюблять женщин в себя, делать им предложение, а потом убивать их?.. Так ты поступил с Олесей. Я знаю, мне её мама рассказывала, что она в последнее время, будто на крыльях летала. Да я и сама её видела, счастливую, весёлую... Я думала, что это у неё просто хорошее настроение, а оказывается, она была влюблена.
Почему-то Олеська никому ни о чём не говорила. Наверно, это ты запретил ей... Но утаить рвущееся наружу счастье она не смогла. А ещё она сфотографировала тебя. Я нашла эту фотографию у неё в записной книжке. И на ней точно ты. Я уверена в этом...
И Маша... Маша тоже скрывала тебя ото всех. Только вела дневник. Ты об этом не знал, да? Поэтому и не забрал?.. Или не нашёл? Хотя мог бы, правда? Ведь у тебя и ключи от их квартиры наверняка были. Думаю, Машка тебе их дала... Это было очень удобно: её семья уже на майские праздники на дачу перебирается. Дома им всем тесно, народу полна коробочка. А дача близко от Москвы. Вот они каждый год по пять месяцев там и живут. Так что вам с Машкой никто не мешал встречаться у неё…
Тебе, наверное, нелегко пришлось. И как ты только умудрился никому из нас на глаза не попасться? Ни с Олесей, ни с Машей? Просто чудеса ловкости! – Саша почувствовала, что голос её пополз вверх, грозя сорваться на истерические выкрики, и усилием воли взяла себя в руки, снова заговорив медленно и негромко:
- А я на Машин дневник наткнулась, представляешь? И там всё про тебя написано. Её ты тоже замуж звал и просил родить детей. Это у тебя пунктик такой, да? Ты маньяк?
- О чём ты? – наконец повернулся он к ней и с тревогой в голосе уточнил:
– Что за Олеся? Что за Маша? Санечка, ты плохо себя чувствуешь? У тебя, наверное, грипп начинается. Сейчас ведь уже эпидемия в разгаре. Пойдём обратно, и я уложу тебя в постель, а потом сбегаю в аптеку, куплю лекарства…
- Я не больна, Виталий! Увы, я не больна. Хотя предпочла бы вообще сейчас умереть. Господи... Господи... - она помолчала, беря себя в руки и спросила:
- За что ты их?
- Да о ком ты, Саня?!
- Не ври, только не ври мне. Я совсем с ума сошла, наверное, но, даже зная, что ты убил как минимум двоих, я пытаюсь тебя оправдать. Но не ври мне, пожалуйста. Ты ведь знал их, ты ухаживал за ними…
Она говорила с трудом. Так было с ней только однажды в жизни, когда, ещё учась в школе, она очень сильно заболела и лежала в бреду, а мама сидела над ней днём и ночью и боялась отойти. И вот тогда, очнувшись через два дня, она говорила именно так: через силу, будто жизнь уже уходит, уже почти ушла из неё.
- А я ведь на других думала!.. Почему?! Ну, почему же ты маньяк?! – еле слышно прошептала она и села на обледеневшую лавочку, так глубоко ушедшую в снег, что колени Саши оказались почти на уровне лица.
Виталий глубоко вздохнул, опустился рядом и покачал головой:
- Ты не права – я не маньяк. И ты права – да, я виноват в их смертях… С Олесей и Машей я был знаком. Это верно. Только третью, как её, Наташу, что ли, я не знал почти, не успел с ней толком познакомиться. Она куда-то исчезла.
- Но раз не маньяк, тогда за что ты их? Я не понимаю, я совсем ничего не понимаю. Неужели я так абсолютно, так фатально не разбираюсь в людях?! Ты же такой умный, добрый, славный…
- Я просто не смог пройти мимо, - горько ответил он и посмотрел вдаль, через реку.
- Мимо чего?! – взвилась Саша. – Они что, государственные тайны на Запад продавали? Или наркотой приторговывали? Или открыли притон? Или занимались продажей органов? Или… - Она задохнулась от эмоций и замолчала на миг.
- Ты почти права, Саня. Они… Вернее, она, Олеся…
- Что?! Что, Олеся?! – Саша понимала, что надо помолчать, выслушать, но не могла остановиться. - Она, знаешь, какая была? Весёлая, добрая, да, резковатая немного, но очень, очень хорошая. Она собак любила. Однажды подобрала щенка на улице, грязного, больного, блохастого… Олеся его вылечила, ночами с ним сидела. Потом этот щенок у них долго жил, превратившись в здоровущую псину, и вот только недавно умер от старости. А Олеська за ним до последнего ухаживала!..
- За собакой ухаживала, а родного сына бросила, - глухо прервал её Виталий.
Саша осеклась на полуслове и безумными глазами уставилась на него:
- Что-о?! Какого такого сына?! Что ты несёшь, Виталь? У неё не было детей!
- Ты знаешь, Санечка, как тесен, как невероятно тесен наш мир? – Виталий говорил еле слышно, будто спазм сжимал горло и не давал звукам вылетать. – Прошлой зимой, в конце февраля, я приехал к нашей Валентине Павловне, привёз лекарства, которые были им срочно нужны, ну, и всего остального, по мелочи. Валентину Павловну не застал. Она была в инфекционном корпусе, а мне очень надо было с ней поговорить. Вот я и бродил по парку, ждал, когда выйдет. И услышал…
Московская область, февраль 2002 года. Виталий Незнамов
На скамейке за корпусом роддома сидела полная девушка, две другие стояли рядом. Все трое курили, и Виталий с неудовольствием покосился на них: он не любил курящих женщин. Была оттепель. Ноги вязли в сыром снегу, и ему пришлось, неловко балансируя, пробираться по доскам, накиданным чьей-то заботливой рукой через огромные лужи, разлившиеся между корпусов. И никуда с этой шаткой тропы он деться не мог. Так и шёл, чувствуя себя канатоходцем без страховки и невольно слыша слишком громкий разговор девиц.
Одна из них, рыхлая брюнетка, равнодушно спросила, глядя куда-то в сторону и выпуская кольца дыма из неровно накрашенного рта:
- То есть ты уже точно решила, Олесь?
- Я тебе об этом ещё пять месяцев назад сказала, как только узнала, что залетела! – раздражённо ответила ей сидящая на скамейке. – И нечего меня отговаривать!
- Да кто тебя отговаривает?! Мы с тобой полностью согласны. Если б ты решила его оставить – тогда б отговаривали. А сейчас зачем? Молодца, всё верно решила, – примирительно проговорила третья, химически кудрявая и пергидрольно блондинистая. Её ярко-белёсую голову Виталий увидел ещё издалека. – Правильно ты делаешь. Кому ты будешь с довеском нужна? И так-то вон никто не клюёт… Скоро в тираж выходить, а так никого и не охомутала.
- Ну, спасибо, Овражкова! – возмутилась та, которую называли Олесей.
- Всегда, пожалуйста, - огрызнулась девица.
- Да ладно, Маш! Сама такая же, - примирительно буркнула брюнетка и выпустила в тоскливое февральское небо длинную струю дыма.
- И ты тоже, Наташка.
- И я тоже, - легко согласилась та, - сейчас разговор о другом. Короче, от пацана ты стопудово отказываешься?
Виталий, который благополучно добрался до более-менее твёрдого берега, услышав об отказе от ребёнка, замер и тихо встал за толстым стволом ближайшей сосны. Теперь он слушал уже специально. И не мог уйти.
- Да, - поморщилась Олеся, - лучше б, конечно, аборт сделала. Уже бы полгода назад была свободна, а тут помучиться пришлось. Да кто ж виноват, что почти до четырёх месяцев никаких признаков не было? Я и подумать не могла.
- Да слышали уже мы эту песню, Ермохина, знаем. Не заводи снова…
Пергидрольная блондинка наклонилась и вытащила из пакета, стоящего у неё между ног, три бутылки пива:
- Хотите, девы?!
- О, Машка, красавица! Я уж тут за эти дни чуть не засохла вся, – оживилась Олеся и радостно схватила протянутую бутылку. – Не отпускают ведь домой, гады. Всё надеются, что я пацана не брошу. Олухи! Десять раз им уже объясняла всё: не нужен он мне, заберите и дайте мне жить спокойно! Так нет. Представляете, ещё одна стала ходить. Говорит, из детского корпуса. Всё меня уговаривает, плачет прямо: «Ах, Олесечка, бедная девочка! Что ж ты делаешь-то? Ведь жалеть будешь!» - Олеся противно заблеяла, изображая, как понял Виталий, Валентину Павловну. Горячая злость заполнила его целиком и мешала дышать. Коротко, но сильно ударив кулаком по стволу дерева, он жарко выдохнул и снова замер. Девицы продолжали разговор.
- Это она мне, представляешь? Я буду жалеть! Ха! А кто меня пожалеет? Этот, - она нецензурно выругалась, - мой?! Да он уже и думать обо мне забыл. У него с лета, после меня уже Катька, Сонька, Вика и Оксанка в пассиях побывали. И это только с нашего рынка!
- Ладно, Олесь, не начинай! – поморщилась та, которую называли Машей. - Пацан хоть здоровеньким родился?
- Да не очень. Мелкий, задохлик совсем. Непонятно, в кого только такой. Я в теле. Отец его вообще под два метра. А он… - ласковая мать раздражённо сплюнула. Виталий за деревом передёрнулся от отвращения всем телом. - Врачи, идиоты, что-то говорили о последствиях пьянства и курения во время беременности. Это они меня ещё жизни учить пытались, представляете?! Нашли алкоголичку. Ну, выпивала, конечно, иногда, но под забором не валялась! – хрипло засмеялась Олеся. – Короче, девы, привезите-ка мне завтра одежду, они мою забрали и не отдают, уроды. Эту вот, - она показала на старомодное пальто и разношенные сапоги, в которых была, - я у санитарки без спросу позаимствовала. Надеюсь, не заметит. А то сейчас вернусь, и ору буде-е-ет… Да и шут с ними со всеми. Поорут и успокоятся. Тоже мне, тюрьму устроили…
А я уйти хочу. Сил больше нет эту их больничную баланду хлебать и толпы приходящих терпеть: то из опеки, то из хренеки! – она сплюнула в снег. – Пусть моими вещами подавятся… С завтрашнего дня я снова возвращаюсь в ваши ряды, девы. Прощай живот, мешающий жить!..
- Да ладно, Олесь! – стала вдруг спорить одна из девиц. – У тебя живота-то и не было почти. Пацан-то уж больно мелкий оказался. Никто даже не заметил ничего. Нам бы с Наташкой не сказала бы сама, и мы бы не знали, что ты беременная.
- Это да, - согласилась Олеся, - хоть это хорошо. Не придётся матери да соседям объяснять, что да как.
- А что, тёть Валя так ни о чём и не догадалась? – удивилась пергидрольная блондинка.
- Прикинь, - хрипло засмеялась Олеся и закашлялась, - ни о чём! Она, правда, в этом году чаще у сестры моей жила в Питере, чем со мной. Вот и не успела ни во что вписаться… Да и шут с ними со всеми. Завтра жду вас с одеждой. И да здравствует свобода!
- Да здравствует! – звонко чокнулись они все втроём бутылками. – Долой спиногрызов!
- Ладно, побежала я, - быстро допила оставшееся пиво Олеся, - замерзла совсем в этом безобразии, - она со смехом сделала пару оборотов вокруг себя, будто демонстрируя одежду на подиуме. Подруги довели её до дверей корпуса и неспешно пошли в сторону станции…
Саша слушала, не чувствуя, как по её щекам текут слёзы, как замёрзли руки и ноги и как ломит от неудобной позы спину. Она боялась повернуть голову и посмотреть на Виталия.
- В этот момент, Санечка, я понял, что больше всего на свете ненавижу таких вот матерей и таких вот подруг, понимаешь? Родился человечек, крошечный, нездоровый, ему любовь и нежность нужны! А тут мать… Господи, что я говорю, какая мать?! Разве это мать?! Разве та, кто меня родила – мать?! Мать – это Ангелина твоя. Мать – это та, кто потом этого бедного мальчика, сына Олеси, забрала… Я узнавал, его усыновили хорошие люди… А она… она… это даже не кукушка! В великом и могучем русском языке слова такого нет, чтобы её назвать! Ты понимаешь? Слова нет…
… В общем, в тот день я Валентину Павловну ждать не стал, а вместо этого отправился следить за этими самыми подружками. И так узнал, где они живут. На следующий день проводил до дома и Олеську, которая сбежала из роддома. Видела бы ты, как она улепётывала. Будто за ней гнались…
И родился у меня, тоже брошенного матерью мальчика, план.. Я должен был отмстить вот этим бесполезным, жестоким, пустым… нет, не женщинам. Назвать их женщинами – это оскорбить тебя, Валентину Павловну, Ангелину и миллионы других… Ну, и я решил разбить их жизни и перешагнуть через них ровно так же, как они перешагнули через крошечного малыша.
Это оказалось довольно легко…
Москва, февраль-март 2002 года. Виталий Незнамов
Это оказалось довольно легко. Неожиданно для себя Виталий обнаружил в себе дар сочинителя запутанных историй и разработал чёткий многоходовый план.
Начал с Олеси, как с самой, на его взгляд, пропащей. Узнать, где она работает, и познакомиться с ней на рынке оказалось проще пареной репы.
В тот день он, хорошо и дорого одетый, неспешно шёл по рядам и, будто задумавшись о чём-то, рассеянно окинул взглядом вешалки с нижним бельём, которым торговала Олеся.
- Вам что-нибудь показать, молодой человек? – с готовностью подскочила та.
- Да нет, спасибо, - тепло улыбнулся ей Виталий, - не для кого мне такую красоту покупать. Не попадаются мне как-то такие прелестные девушки, как вы.
Она на удивление легко попалась на его грубые, шитые белыми нитками заигрывания – он даже удивился – и включилась в диалог. Ему сразу стало неинтересно и совсем уж противно. Но он терпел.
Вообще их «роман» разгорелся быстро и жарко. Виталию, представившемуся, впрочем, Василием, не приходилось даже выдумывать предлоги для встреч. Олеся сама приглашала его в кино и к себе. И он ходил, изображая горячо влюблённого, а сам с трудом терпел её общество. Плоские сальные шутки любимой, её громкий хриплый смех, её тяжёлое одышливое дыхание чересчур тучного человека – всё вызывало в нём отвращение. Но приходилось мучиться: дело надо было довести до конца.
К счастью, ни о какой близости речь не шла. Олеся сама избегала её. И Виталий знал, что у него есть ещё месяц-полтора в запасе, пока она не оправится после родов. Но ему и не нужно было больше. Его план был построен по принципу молниеносной войны. Сам себе он свою задачу сформулировал лаконично: пришёл, увидел… растоптал. И посмеялся: ну, чем не Юлий Цезарь?
И всё шло вполне в соответствии с его планом. Олеся быстро влюбилась в него. А уж когда он стал заводить разговоры о свадьбе и семейной жизни, и вовсе стала смотреть на него с собачьей преданностью.
Сложнее было не попадаться на глаза двум её закадычным подружкам – объектам второй и третьей частей его плана – и маме. Но и с этим он легко справился. Предложил Олесе отправить маму в санаторий за его счёт, что привело её в полный восторг. С подружками тоже всё вышло просто и изящно. Стоило только слегка сыграть на ревности и гордыне «любимой». Буквально в первый свой визит к Олесе он попросил посмотреть альбомы с фотографиями. Вытащив из кипы снимков один, на котором его «наречённая» была изображена вместе с Натальей и Машей, которых он сразу узнал, Виталий с улыбкой, демонстративно не замечая её мрачневшего с каждым его словом лица, сказал:
- Какие славные девушки. У тебя очень красивые подруги, милая. Прямо и не скажешь, кто из вас краше. Бывает же такое! Ты пригласишь их к нам на свадьбу? Они придут с мужьями или и с детьми тоже?
- Они не замужем, - буркнула Олеся и начала собирать рассыпанные по дивану фотографии.
- Значит, ты в вашей компании первой станешь замужней дамой? А они пока одинокие?
- Ну да, - зарделась и сразу оттаяла «невеста».
- Тогда приглашай твоих подружек к нам в гости. Мне будет приятно с ними познакомиться. Буду, как в цветнике, среди вас. Я один, и три такие красавицы вокруг. Мечта любого мужчины…
- Они очень заняты, работы по горло, - отговорилась Олеся, не замечая, как Виталий-Василий спрятал довольную улыбку.
И дальше тоже всё шло по плану. Встречи их были довольно частыми, но не слишком, чтобы хватало сил изображать горячо влюблённого. Он умело разжигал в «подруге» страсть и поддерживал веру в счастливое будущее. И она уже полностью зависела от него и слушалась его беспрекословно.
Один только раз позволила себе пойти против Виталия-Василия, попытавшись его, спящего, сфотографировать. Он ей с самой первой их встречи рассказывал о том, как не любит фотографироваться. Позже стал обещать, что ради неё и в честь особого, торжественнейшего, случая, на свадьбу всё же пригласит фотографа… «Но это потом, потом, любимая. А пока не заставляй меня делать то, что я так не люблю»… И она соглашалась и ни на чём не настаивала.
Но как-то раз, когда он ехал к ней без сломавшейся в тот день, как на зло, машины, пошёл обильный мокрый мартовский снег. Продрогшего и насквозь промокшего Виталия-Василия Олеся уговорила принять горячий душ. Он с удовольствием согласился и так разнежился, что даже задремал на диване, укрывшись пледом, пока «невеста» болтала по телефону с позвонившей из санатория мамой.
Проснулся он от осторожных шагов и звука открывающегося объектива дешёвого фотоаппарата-мыльницы и успел закрыть лицо пледом. Ему ни к чему были материальные подтверждения их с Олесей «отношений». Он был так уверен, что на получившейся фотографии ничего толком не разберёшь, что даже не стал забирать её у Олеси… Как выяснилось, зря. Очень зря.
- Как она погибла? Это ты её убил? – еле выдавила из себя совершенно заледеневшая от холода и от услышанного Саша. Больше всего ей хотелось сейчас заткнуть уши и с плачем кинуться к Ангелине, чтобы больше никогда не видеть и не слышать этого человека… Этого страшного, несчастного, никогда не знавшего материнской любви одинокого человека, разбившего ей сердце.
- Формально я её не убивал. Но да. Это я её убил. Хотя я такого финала не ожидал.
- В милиции сказали, что это было самоубийство. Но я не верила, что она могла сама. Мне казалось, что не такой она человек… А теперь я ничего уже не понимаю… Она сама, да?
- Да.
Москва, апрель 2002 года. Виталий Незнамов
В тот день они договорились праздновать месяц со дня их знакомства. Олесина мама, уже вернувшаяся из санатория, как раз уехала к младшей дочери в Санкт-Петербург. За несколько дней до назначенного праздника Виталий многозначительно намекнул «любимой» о большом сюрпризе, который ждёт её. Накануне Олеся по телефону отменила запланированный ими поход в кино и загадочно и томно прошептала в трубку:
- Не сердись, мне надо подготовиться к завтрашнему празднику.
Ему готовиться было не нужно. Всё уже давно было продумано и проиграно в голове. Первая часть его плана подходила к концу.
Когда назавтра он позвонил в домофон, Олеся весело прочирикала:
- Проходи, Васечка.
Она ждала его в дверях, разряженная и ярко накрашенная, смешная и даже трогательная в своём нелепом, безвкусном, усыпанном дешёвыми стразами платье с огромным вырезом. Ему на секунду стало чуть жаль Олесю. Но он вспомнил её же в больничном парке, равнодушную, вульгарную и жестокую. Вспомнил её маленького слабенького брошенного сына, которого видел несколько раз, когда его перевели из реанимации в отделение к Валентине Павловне. И жалость испарилась без следа. Из глубин памяти почему-то всплыли слова из детских стихов, и Виталий несколько раз повторил их про себя: «Поделом тебе, акула, поделом!»
Олеся, как только Виталий вышел из лифта, сделала попытку броситься в его объятья – он услышал запах алкоголя и дешёвых духов – наткнулась на полное равнодушие, недоумённо отстранилась и уставилась на него своими водянистыми сильно накрашенными глазами.
- Васечка, что случилось? Ты такой мрачный и без… - она осеклась, но он с ледяной усмешкой закончил:
- Без цветов и без подарка ты хочешь сказать?
- Ничего, ничего, Васечка. Не надо никакого подарка! – виновато засуетилась она. – Ты раздевайся, проходи. Я тут стол накрыла.
- Почему же не пройти, - согласился он холодно. И она снова замельтешила рядом, с тревогой всматриваясь в его непроницаемое лицо.
- Олеся, я пришёл сказать, - начал он, зайдя в комнату и с удовлетворением увидев посредине стол, уставленный всем тем, что в понимании его «невесты» соответствовало романтическому поводу…
- Да, Васечка, - эхом отозвалась она.
- Я хочу прекратить наши отношения.
Если бы он мог в тот момент сфотографировать её, то обязательно сделал бы это. Малосимпатичное, рыхлое лицо её затряслось, ярко-накрашенные, вампирские, губы скривились и из глаз полились мутно-чёрные слёзы, оставляя после себя дорожки стекающей туши. «Это тебе за Артёма», - отстранённо подумал Виталий, узнавший накануне, что был суд и что у её сына появились, наконец, настоящие родители, назвавшие его именно так.
- Но что… что случилось? – наконец смогла выдавить из себя она.
- Я не могу любить женщину, бросившую своего ребёнка, - каждое слово Виталия-Василия заставляло Олесю вздрагивать всем телом. Она с ужасом смотрела на него и беззвучно шевелила губами. Виталий гадливо поморщился.
- Но… Ка-а-ак?! – наконец выдавила она из себя.
- Неважно. Узнал – и всё. Ты совершила подлость, равной которой просто нет на свете, – предала своего новорождённого ребёнка. Оставила его умирать. А тебе известно, что брошенные дети часто погибают не по каким-то объективным причинам, а от тоски? А если и не погибают, то живут… Да это не жизнь, понимаешь?! Ты когда-нибудь ела тепличные зимние огурцы?
Она затравленно кивнула, не в силах отвести от него взгляда.
- А летние, бабушкины, с грядки?
- Конечно, - еле выдавила она из себя.
- Разницу помнишь? Вот огурцы с грядки – это дети, которые выросли в любящих семьях. А зимние – это мы, сироты…
- Мы?!
- Да, мы. Я тоже сирота. И меня тоже бросила та, кто по всем законам, природы или человеческим, должна оберегать, защищать, жертвовать собой и любить. И я такой же, как твой ребёнок. Только я уже большой и сильный, и для меня всё самое страшное уже позади. А вот твой сын две недели был в реанимации. Ты об этом знала? Да нет… О чём я говорю?! Тебе же и было, и есть всё равно. Только бы ничто не нарушало твой покой. Родился малыш? Да шут с ним! Пусть выкручивается, как сумеет! Помрёт – не помрёт для тебя неважно! – он был так зол, что сам поражался себе. Олеся и вовсе смотрела на него остановившимся взглядом обречённого на смерть. Он уже хотел развернуться и выйти, когда она всё же разомкнула свой красный вампирский рот:
- Васечка, постой… прости… прости меня. Я всё, всё, всё поняла и на всё согласна. Хочешь, мы поедем и заберём… - она замялась, - мальчика… к себе? Ты только скажи – я всё сделаю.
Виталий замер вполоборота к ней и подумал, что сейчас задохнётся от душащей его ненависти. О чём она говорит?! О ком она говорит?! Есть ли хоть незначительный по объёму мозг в этой не слишком симпатичной голове?! И сердце? Есть ли у неё сердце? Да и женщина ли она вообще?
Он снова повернулся к ней лицом и медленно процедил, чувствуя, как выплёскиваются через край переполняющие его презрение и омерзение:
- Вчера у твоего несчастного ребёнка появились настоящие родители. Которые будут его любить и никогда не бросят. Они назвали его Артёмкой… Ты ему теперь никто. Да и всегда была никем. Биоинкубатор – не более.
Когда он выходил, то слышал, как она страшно выла за его спиной. Но ему хотелось только как можно скорее оказаться подальше от неё и принять душ со всеми моющими средствами, которые только найдутся в доме.
В тот день Виталий сознательно припарковался не там, где обычно, не под самыми окнами Олесиной квартиры, а гораздо дальше. Подойдя к машине и уже открыв дверь, он краем глаза заметил движение на балконе - Олеся имела привычку махать ему, когда он уезжал. Вот и в этот раз она не выдержала, выскочила на балкон. Возможно, хотела что-то крикнуть, остановить. Виталий видел её, а она его - нет.
Всё произошло очень быстро… Высунувшись по пояс, Олеся пыталась разглядеть среди других его машину, крутила головой во все стороны и всё больше перегибалась через перила. Ещё мгновение - и неверные руки сильно выпившего человека подогнулись, она потеряла равновесие и полетела вниз. Виталий сел в машину.
Пока он курил, пытаясь унять нервную дрожь в руках, раздались крики и почти все, кто был у дома, побежали к ещё не до конца оттаявшему газону, на котором лежала Олеся. Виталий плавно тронул свою «БМВ»: он не пошёл за бежавшими. Ему было неинтересно…
Через две недели он приступил к реализации второй части плана…
Москва, декабрь 2002 года. Александра Катунина (1)
- Ты уверен, что Олеся упала случайно? В милиции сказали…
- Я ни в чём не уверен. Она была пьяна. Как обычно, впрочем… Мне показалось, что всё вышло случайно… Но одиннадцатый этаж высоко. Да и сумерки уже были… Да мне и безразлично, что и как произошло… Не тот человек, о котором стоит жалеть… Да и человек ли?
- Господи, Вита… - замерла, не в силах вымолвить нежное имя Саша, и, сделав над собой усилие, закончила, - Виталий, как же так?! Как из доброго, славного парня ты превратился в убийцу?
- Просто у меня не было мамы, которая объяснила бы мне, что убивать нехорошо, - бесцветно ответил Виталий.
В глазах у Саши стояли слёзы, казавшиеся особенно горячими от холода и темноты, окружавших их. На дорожках, проложенных вдоль Москвы-реки, было довольно пустынно. Лишь иногда неспешно прогуливались собачники, с удивлением поглядывая на странную, будто заледеневшую, парочку на скамейке. Но Саша не видела никого. Только двух мальчиков: маленького неведомого ей Артёма, дождавшегося своих папу и маму, и маленького же Виталика, так и оставшегося сиротой. Она будто против воли подняла руку и хотела погладить Виталия по волосам, но он вздрогнул и отшатнулся, посмотрев на неё пустыми глазами. Она тоже отшатнулась и замерла, чувствуя, как сердце ставшее почему-то огромным, заполнило всю её целиком и болит, нестерпимо болит… везде. От этой боли было трудно дышать, шевелиться, глотать и моргать. Только слёзы лились беспрепятственно, не принося облегчения. Саша сглотнула и через силу спросила:
- А как ты… с Машей?
- Да примерно по тому же сценарию, - досадливо поморщился Виталий, - ничего интересного. Мы с ней объяснялись на улице, вон там, ближе к мосту, - он показал рукой на освещённый мост. – Она была в бешенстве, кричала и топала, но мне было всё равно. Я рассказал ей, в чём и перед кем она виновата.
Тут её прорвало. Она быстро пошла в сторону дороги, страшно ругаясь и вопя. Я и подумать не мог, что бывают такие вздорные, склочные… особы. Может, это потому, что и она в тот день была в подпитии: они на работе что-то отмечали. Когда она подошла уже почти к дороге, то почему-то обернулась ко мне. И, продолжая идти, но уже пятясь, принялась крыть меня последними словами. Она была в туфлях на высоких каблуках. Каблук попал в какую-то ямку, она оступилась, не удержала равновесия и буквально вывалилась на дорогу, по которой в это время довольно быстро ехала маршрутка. Была суббота. Наверное, водитель торопился в парк или как там у них это называется? По левой полосе ехал рейсовый автобус, а маршруточник решил его обогнать справа… Ну, и… Маша совершенно неожиданно упала прямо к нему под колёса… Финал второй части оказался не менее удачным.
Саша передёрнулась всем телом и про себя быстро-быстро зашептала «Отче наш». Они снова помолчали.
- А Наташа? Где она?
- Ты можешь мне не верить, но не знаю. После того, как погибла Маша, я уже хотел заняться ей, но не нашёл. Она куда-то делась.
- Слава Богу! Хоть она не на твоей совести… А может, она ещё жива?
- Если тебе станет от этого легче, то могу поклясться, что изначально я не хотел их смерти. Так вышло. Мне хватило бы просто их унижения, растерянности и одиночества. Я хотел, чтобы они поняли, как это страшно, когда тебя бросают. И больше так не делали. Никогда…
- Но это же… Это же доведение до самоубийства! Ты это понимаешь?!
- Если уж опускаться до юридических терминов, то со стороны Олеси тоже не всё так просто: оставление человека в опасности, - парировал Виталий.
- Ты прав, в этом ты прав, - бесцветно согласилась Саша. – Но ведь так нельзя! Ну что же теперь – око за око? Нужно уметь прощать, понимать…
- То есть ты Олесю прощаешь и понимаешь? А меня нет?
Саша застонала:
- Господи! Виталий, о чём ты говоришь? Она поступила плохо, да. Безобразно, жестоко… И причины у неё были… омерзительные… Но ведь она никого не убила. Не наше дело её судить! Понимаешь? Наше дело помочь её ребёнку, если ему нужна помощь! Ты ведь этим и занимался – помощью. Как тебя занесло туда, где не должен быть человек?! Не вправе мы такие вопросы решать…
Ты знаешь, когда Ангелина с Вадимом взяли Полиночку, я у Ангела спросила… Не сразу, через месяц примерно… В общем, спросила, что она испытывает к маме… ну, той, что родила Поленьку. Какие чувства у неё к этой женщине. И готова была услышать: ненависть, презрение, отвращение… И много чего ещё была готова услышать. А она мне, знаешь, что сказала?
Виталий покосился в её сторону, но промолчал.
- Она сказала: «Благодарность и жалость!» – с дрожью в голосе произнесла Саша. Понимаешь: благодарность и жалость! И в этот момент я поняла, что она права. Они с Вадимом так хотели детей, и вот Господь им послал Поленьку. Но если бы не было Оксаны, это её биомаму так зовут, то не было бы и нашей малышки. Или если бы Оксана сделала аборт, как делают многие и многие и потом считают, что ничего такого страшного не сотворили. А она родила! И не выкинула на помойку, не задушила подушкой или ещё чего ужасного не сделала. Она ребёнка отдала. Мы можем сколько угодно её осуждать за это. Но кто мы такие, чтобы осуждать? А ведь она не сделала самого страшного – не убила. И мы должны её только пожалеть. Потому что это страшно – остаться без ребёнка. И когда-нибудь она это поймёт… Не хотела бы я тогда оказаться на её месте…
А у Полиночки теперь есть мама и папа, которым она по-настоящему нужна, которые её ждали и хотели. И у этого малыша, Артёма, тоже теперь есть родители… А Олеська, она дурочка, конечно. Глупенькая, несмышлёная, эгоистичная… И как страшно то, что она сделала… И как страшно то, что сделал ты…
Ещё несколько минут они просидели молча. Саша совсем заледенела, но не могла себя заставить встать и уйти. Наконец Виталий с шумом поднялся и сказал:
- Вот ты веришь в Бога. Хорошо, пусть твой Бог нас рассудит. Я сейчас поплыву на другой берег. И если доберусь, то, значит, прав я. А если нет – можешь считать, что твой Бог меня наказал.
Саша вскочила и вцепилась ему в рукав:
- Ты что?! Ну давай, как во времена Инквизиции ведьм выявляли: выплывет, значит, ведьма, а нет – значит, невинна. Ты же такой же бред предлагаешь!
- А что предлагаешь ты?
- У Ангелины есть знакомый батюшка, – зачастила Саша, опасаясь, что он сейчас и вправду шагнёт к реке, – я сама его не видела никогда, но она говорит, что отец Пётр удивительный: умный, добрый, понимающий. Я тебя прошу, поедем к нему, всё расскажем, подумаем вместе, как быть…
- И после этого ты меня простишь и выйдешь за меня замуж?
- Извини, - сразу погасла Саша, - я не смогу.
- Ты же сама только что призывала к пониманию и прощению, - нехорошо усмехнулся Виталий. – Что это? Двойная мораль?!
- Нет, нет, Виталик, - она снова смогла назвать его ласково, - если ты и вправду осознаешь, что натворил, я, наверное, смогу как-то это всё принять. Но замуж – прости… Всё-таки мы оказались совершенно чужими друг другу.
- Понятно, - Виталий резко выдернул у неё рукав, который она до этого всё ещё продолжала сжимать ледяными пальцами, – прощай, Санечка. Можешь идти в милицию и писать заявление о доведении до самоубийства…
Он развернулся и быстро, раздражённо зашагал по аллее в сторону дома Ангелины. Больше Александра его не видела.
Москва, декабрь 2002 года. Александра Катунина (2)
Неделю Саша пролежала лицом к стене. На восьмой день Ангелина, от тревоги и попыток разорваться между трёхмесячной дочерью и намеревавшейся зачахнуть во цвете лет подругой, ставшая за это время бледной тенью себя самой, привезла того самого отца Петра. Вместе с ним в квартире почему-то запахло жизнью и надеждой, а не пылью и смертью, как до этого.
Отец Пётр долго слушал Сашин рассказ, едва уловимый сквозь рыданья. И в итоге, положив тёплую большую ладонь ей на лоб, тихо сказал:
- А ведь он прав, Сашенька. Не нам его судить. Не нам ему приговор выносить. В нём ведь и хорошего много. Вспомни, как он детям помогал, как добр был к вам с Валдайцевыми… Возможно, он просто запутался… Молись о нём…
- Батюшка, да он же даже не крещён…
- Ты можешь молиться о нём келейно, дома. И я не удивлюсь, если через несколько лет на Валааме, например, или в Оптиной Пустыни появится не старый ещё монах с измученный духовным страданием лицом. Пути Господни неисповедимы. Или, как говорит один мой великовозрастный духовный сынок, чудны дела Твои, Господи!
- Вы хотите сказать, батюшка, что многие монахи – это бывшие преступники? – поразилась Саша.
- Нет, что ты. Конечно, нет. Но я хочу сказать, что даже самый страшный, на наш взгляд человек, может прийти к Богу, покаяться, и будет прощён. И даже может стать монахом. Только ты за Виталия молись. И он обязательно поймёт, что натворил и покается. Великая сила – искренняя, горячая молитва. И я буду за него молиться. И Ангелину попросим.
- Но как же мне быть? Ведь Олеся, по сути, не самоубийца, даже если она всё же сама… Это ведь Виталий довёл до такого… А может, и вовсе случайно так вышло… А её мама даже отпеть её не может... И неизвестно, где Наташа. И я теперь спать не могу, не зная, как и чем живёт маленький Артём, Олеськин сын, что с ним и любят ли его родители...
- Ну, почти на все твои вопросы снова ответ один: молись – и Господь всё управит. Да так, что будешь только диву даваться. А с Олесиной мамой поговори, пусть она к нам в храм приедет. Там я сам всё ей объясню… Хорошо?
Саша кивнула и слабо улыбнулась встревоженной Ангелине, просунувшей голову в щель между дверью и косяком.
- Простите, можно? – жалобно попросилась та.
- Конечно, - в один голос откликнулись отец Пётр и Саша.
- Санечка, у меня для тебя новость невероятная. Пока вы тут разговаривали, я бегала в магазин за сыром, чтобы тебе твои любимые сырные булки испечь. И знаешь, кого увидела?! – Ангелина сделала огромные глаза и попыталась сдержать рвущуюся на волю новость, но не смогла и выпалила:
- Наталью!
- Какую? – не поняла Саша.
- Ну, эту! Как её? Твою. Ну, твою пропавшую! Пасечкину, вот! Она с чемоданами из такси выбиралась.
- Не может быть! – ахнула Саша, села стремительно и посмотрела на батюшку. Тот улыбнулся и пожал плечами: видишь, мол, всё начинает возвращаться на круги своя.
- Где же её почти полгода носило?
- Я её спросила. Оказывается, аниматором в Египте устроилась. Когда Олеся с Машей погибли, ей как-то не по себе стало. Вот она и решила от греха подальше на юга податься, сначала к тётке в Протву уехала, а когда все документы были готовы, отправилась в Египет. Сейчас вот в отпуск прикатила и опять туда собирается. Похудела, загорела, похорошела невероятно. Представляешь?
- Не-е-ет, - честно ответила Саша и села, опустив ноги на пол, - Ангел, а поесть у нас ничего нет?
- Как это нет?! – возмутилась подруга и тут же просияла. – Ну вот! Давно бы так! А то натурально помирать собралась. Разве я тебя не предупреждала уже ранее, что я тебе спокойно помереть не дам? А?
- Повезло тебе с подругой, Саша, - погладил Александру по голове улыбающийся отец Пётр. – Наша Ангелина – девушка невероятной целеустремлённости. С ней не пропадёшь.
- Это точно, - согласилась Саша и счастливо засмеялась, - спасибо, спасибо вам. Мне теперь умирать и не хочется. У меня ещё дела есть незаконченные.
- Ну вот, совсем другой разговор, - снова погладил её по голове батюшка, - а в субботу милости прошу к нам на службу. И маму Олесину непременно привози.
- Я привезу! – горячо пообещала Саша. – Обязательно.
Москва, декабрь 2002 – февраль 2003 года. Александра Катунина
Хотя после беседы с отцом Петром Саша ожила, но всё равно до полного выздоровления было ещё далеко. Как встречали Новый год и праздновали Рождество, Александра помнила смутно. Весь январь промчался словно в тумане. Она ездила на работу, занималась привычными делами, но все они проходили будто бы мимо неё, не оставляя совершенно никакого следа ни в Сашиной душе, ни в памяти. Только маленькой её крестнице, Полине Вадимовне Валдайцевой, удавалось расшевелить крёстную мать. С ней Саша была готова возиться часами.
В начале февраля ей позвонила Ангелина и попросила:
- Сань, пожалуйста, свози Полину к врачу. А то Вадим уехал…
- В очередную командировку?
- А то куда ж, - грустно подтвердила Ангелина, - Вадим в командировке опять, свекровь к родне погостить уехала, а я вчера свалилась-таки с температурой.
- Да без проблем, Ангел, свожу, конечно.
- Спасибо тебе, мой дорогой друг.
- Нема за шо, - отшутилась Саша и стала внимательно записывать инструкции, которые ей диктовала обстоятельная Ангелина.
Забрав Полиночку у чихающей и кашляющей подруги, Саша отправилась с крестницей к врачу, прилепив на торпеду стикер с адресом чудо-доктора, записанным решительным Ангелининым почерком. Всю дорогу Полина мирно дремала в автокресле, которое Саше вместе с дочерью выдала подруга. У них с Вадимом вопрос безопасности Поленьки стоял на одном из первых мест.
Устанавливая кресло в соответствии со схемой, прикреплённой к нему сбоку, Саша поймала себя на мысли, что улыбается. Ей вдруг показалось, что в этот момент с ней рядом не любимая крестница, а долгожданная, вымечтанная дочка. И что они сейчас поедут не к врачу, а встречать с работы папу. А, может, и папа у них как раз и есть доктор. И потом они все втроём отправятся гулять или зайдут в магазин, чтобы купить малышке первые ботиночки на весну. Усаживая Поленьку и пристёгивая её ремнями, Саша представляла себе, какие чудесные туфельки и сапожки они бы примеряли в магазине на крошечные ножки и смеялись, не в силах выбрать только одну пару. А потом их папа взял бы и купил сразу несколько, на все случаи жизни…
В этот момент Полиночка изловчилась и схватила крёстную за длинные волосы. Саша очнулась от мечтаний и погрозила девочке пальцем:
- Ай-яй-яй! Полина Вадимовна, как вам не стыдно? Этак я вашими стараниями облысею раньше времени и вообще замуж не выйду. Кому нужна лысая невеста?
Поленька неожиданно серьёзно посмотрела на неё и вдруг отчётливо покачала головкой из стороны в сторону.
- Что, моя хорошая? Ты считаешь, что выйду? – засмеялась Саша, не ожидая, разумеется, ответа. Но девочка вдруг снова совершенно определённо кивнула сверху вниз. Саша потрясённо посмотрела на неё и громко, стараясь успокоить сама себя, сказала:
- Так, ладно. Едем к врачу, а о моей личной жизни поговорим позже. И, думаю, будет правильнее, если о ней мы порассуждаем не с тобой, моя радость, а с твоей мамой.
Несмотря на назначенное время, доктора в кабинете не оказалось. Саша, с Полиночкой на руках, ткнулась в запертую дверь и начала раздражаться. Будучи человеком самокритичным, сначала на себя. Порывшись в сумке, она обнаружила записку Ангелины, на которой чётко и недвусмысленно было написано: «Кабинет 105, 20.00».
Саша посмотрела на часы, висевшие на стене в этой пафосной, наверняка дорогущей клинике. Они показывали 20.01. Значит, ошиблась не она. Саша снова зачем-то толкнула бедром дверь кабинета. Та, естественно, не открылась. Тут Александра обратила внимание на то, что у этого кабинета на симпатичных креслицах не было ни одного посетителя. У других по нескольку человек, а здесь, в тупичке, пустота. Она заволновалась и не без труда выудила из сумки мобильник. Ангелина трубку взяла сразу, будто ждала звонка, и гнусаво поинтересовалась:
- Что случилось? В пробке застряли?
- Мы не застряли, - постаралась не показать накатившего раздражения Саша, - приехали вовремя. Но твоего хвалёного чудо-доктора нет. И народу у кабинета никого. Ты не могла день перепутать?
- Не могла, - категорично отвергла такую возможность гнусавая Ангелина. – Сашка, народу никого, потому что у Саши сегодня нет приёма. У него сегодня вообще день рождения. Банкет у них какой-то запланирован. Мы с Вадимом тоже должны были идти, но Валдайцева, как обычно, в командировку услали. А тут меня в районной детской поликлинике ортопед напугала. Мол, опять что-то у Полиночки не то. Вот я Саше и позвонила, и он велел обязательно сегодня приезжать, а я сказала, что не приеду, потому что у него день рождения, и он должен праздновать. А он ответил, что дни рождения никуда не денутся, банкеты тем более, а здоровье ребёнка очень даже может деться…
- Кому ты позвонила? – прервала подругу Александра, очумев от потока информации, темпераментно изливаемой из трубки.
- Саше, - чуть потише пояснила Ангелина, - Александру Николаевичу. Я тебе что, забыла сказать, как доктора зовут?
- Ну да, - Александра поудобнее перехватила Поленьку и снова прижала трубку к уху, - тут на двери этого сто пятого кабинета написано «к.м.н. Эмерих А.Н.» Это он, значит? Твой чудо-доктор? При такой фамилии и вдруг А.Н. – это не Адольф Нильсович, не Агнет Никласовна, а Александр Николаевич? Ты уверена?
- Именно, - вдруг весело сказал кто-то у неё за спиной, - при такой фамилии А.Н. – это Александр Николаевич, а не Альфред Ноевич и не Астрид Норбертовна.
Саша подпрыгнула, уронила… слава Богу, не ребёнка, а телефон и резко обернулась, уставившись на говорившего. В пустом коридоре напротив неё стоял высокий широкоплечий парень в хорошем костюме и при галстуке и улыбался.
- Спасибо за пояснения, молодой человек, - разозлилась Саша. Она всегда сердилась, когда пугалась. – А вас не учили, что не стоит вмешиваться в дела, которые вас не касаются?
- Учили, - улыбнулся парень, поднял телефон, протянул ей и склонил покаянно русую голову. Саше показалось, что где-то она его уже видела. – Только это меня касается… Здравствуй, Поленька! – он подмигнул девочке, и та неожиданно потянулась к нему.
- Что касается? И откуда вы знаете Полину? – не поняла Саша и ещё сильнее нахмурилась, отступив на шаг назад. Полиночка протестующе захныкала, протянув ручки к странному парню.
- Дело в том, что Эмерих А.Н. – это я, - пожал плечами парень и вынул из кармана связку ключей.
- Как – вы?! – отчего-то поразилась Саша и покосилась на табличку на двери кабинета, будто ожидая там увидеть фотографию, которую можно было бы сличить с оригиналом. – К.м.н. Эмерих Адольф Нильсович – это вы?! Не может быть!
- К.м.н. Эмерих Александр Николаевич – это я. А об Адольфе Нильсовиче вкупе с Агнет Никласовной, про которых вы всё говорите, мне ничего не известно, извините.
Он аккуратно отодвинул её от кабинета, вставил в замок ключ, повернул его, широко распахнул дверь и сделал приглашающий жест:
- Но если я всё же смогу вам их заменить, то прошу.
Москва, февраль 2003 года. Александра Катунина
Растерянная Саша, которая отчего-то никак не могла прийти в себя, кивнула доктору, вошла в кабинет и замерла у пеленального стола.
- Вы сами Поленьку разденете? – Эмерих А.Н. скрылся за дверью в смежное помещение и зашуршал там чем-то. – Если у вас опыта маловато, могу вам помочь.
- Опыта у меня достаточно, - не слишком ласково отозвалась Саша и принялась снимать с девочки нежно-розовый комбинезон. Получилось это у неё довольно ловко. Она обрадовалась своему маленькому успеху и решила закрепить его: попыталась расстелить на пеленальном столе фланелевую пелёнку, чтобы положить крестницу сразу на неё.
Сложность состояла в том, что пелёнка лежала в сумке, а сумку она бросила на кушетку довольно далеко от себя. Пытаясь одной рукой придерживать уже лежащую на пеленальном столике Полиночку, а другой достать сумку, Саша неловко растопырила руки и зашевелила пальцами, стараясь схватить ремень сумки. Оставить Поленьку на столе даже на секунду она боялась, а взять её на руки и спокойно подойти к сумке почему-то не догадалась.
В смежной комнате доктор Эмерих включил и вскоре выключил воду, а Саше всё никак не удавалось достать злополучную пелёнку.
- Разрешите, я всё-таки вам помогу, - снова раздался за спиной его негромкий смеющийся голос, и Саше снова стало неловко.
- Спасибо, не стоит, - с нажимом ответила она, силясь унять дрожь в руках, - мы сами справимся.
- А почти год назад вы говорили мне, что люди непременно должны помогать друг другу.
Саша замерла, потом медленно повернулась, придерживая рукой Поленьку, благодушно изучающую найденную на пеленальном столе яркую погремушку и не собирающуюся вырываться.
- Я?! Вам?
- Вы. Мне. – А.Н. Эмерих стоял совсем рядом в белом халате, который ему – Саша почему-то это сразу отметила – очень шёл. Она посмотрела на него и снова подумала, что ведь точно где-то его видела. Совершенно точно видела. Но где?!
- Где?! – растерянно озвучила она свои мысли.
- На внутренней стороне МКАД, около Бутова… Вы мне рентгеновский снимок достаньте пока, пожалуйста. Мне его посмотреть надо. Ангелина сказала, что им в поликлинике делали, - доктор снова аккуратно подвинул Александру и принялся ловко раздевать Поленьку,
«Жена – не стена, можно и подвинуть», - почему-то пришло вдруг в голову Саше, и в тот же миг она вспомнила всё. И испуганного пса у отбойника на МКАД. И смелого неравнодушного парня, собиравшегося перегородить Кольцо, чтобы спасти этого самого никому не нужного пса. Это был, конечно, именно он, А.Н. Эмерих. А ещё она вспомнила тонкую женскую руку, властно похлопавшую его по плечу. И капризный голос. Вспомнила и окаменела, бессмысленно глядя, как крутит, мнёт и осматривает Поленьку, которая почему-то совершенно не возражает против такого бесцеремонного обращения, доктор. В ушах у Саши стояли её собственные слова, которые она тогда сказала маме: «Мой парень женат». Вся беда была в том, что, хоть, если верить пословице, жена и не стена, но у Саши на этот счёт были твёрдые принципы, нарушать которые она считала совершенно невозможным ни при каких обстоятельствах, и потому «двигать» эту самую стену не могла и не хотела. Она была полностью согласна не с пословицей, а с Пушкиным, написавшим, что «жена не рукавица: с белой ручки не стряхнёшь, да за пояс не заткнёшь»…
Оставшееся время визита Саша отвечала на вопросы доктора, старательно записывала его рекомендации, которые следовало передать Ангелине, и ровным счётом ничего не понимала. Ни думать, ни чувствовать у неё не получалось. Больше всего на свете ей хотелось схватить в охапку Поленьку и убежать поскорее из этого кабинета. Вернее – чего уж лукавить себе самой! - от этого мужчины.
А он будто специально затягивал приём, с явной симпатией глядя на неё и что-то объясняя ей приятным мягким голосом. Тщательно осмотрел Полю. Включил специальную подсветку, прикрепил к ней рентгеновский снимок и внимательно мерил какие-то углы, призывая Сашу посмотреть и убедиться, что всё в порядке, вполне в пределах нормы.
- У Поленьки было подозрение на дисплазию тазобедренных суставов. Вам Ангелина наверняка говорила. Три месяца она носила перинку Фрейка. И всё встало на свои места. Снимок это вполне однозначно подтверждает. Я думаю, в поликлинике просто решили подстраховаться. Побоялись брать на себя ответственность.
«Фу-ты, ну-ты! – сердито подумала Саша. – Какие мы крутые, однако. Сейчас будет перья распушать и павлиний хвост веером разворачивать. Мол, в поликлинике побоялись, а он, такой к.м.н, весь из себя герой в белом халате, всех за пояс заткнёт! Просто «Чёрный Плащ летит на помощь». Противно-то как…» Но мысль свою она додумать не успела, потому что доктор Эмерих, А.Н. повёл себя совершенно не так, как она от него ожидала. А просто и по-доброму добавил:
- И совершенно верно сделали, конечно. При любом, даже самом мимолётном сомнении обязательно нужно или назначить дополнительные исследования или посоветоваться с коллегами. Должна быть в нас настороженность. А где возьмёшь ещё одного ортопеда в районной поликлинике? Они вообще не везде есть, а уж по два – это из области фантастики. Так что коллега абсолютно прав, нельзя рисковать здоровьем ребёнка. Лучше перебдеть, как говорится. Тем более, что Поленька – недоношенный ребёнок.
Саше стало ещё хуже. Ну почему, почему этот молодой симпатичный доктор не только выглядит, но и ведёт себя, улыбается, двигается, говорит и шутит, как тот мужчина, с кем рядом она всегда мечтала быть? И с какой стати она слушает его, открыв рот и с трудом удерживая на лице приличное вежливо-равнодушное выражение? И отчего так сложно скрывать набирающее силу восхищение?.. Ничего подобного она не испытывала ни к Виталию, ни даже к Захару.
Стараясь не смотреть в усталое, с чуть показавшейся щетиной и голубоватыми кругами вокруг глаз лицо Александра Николаевича Эмериха, Саша отвлекала себя от несвоевременных мыслей тем, что переводила взгляд с одного предмета на его столе на другой. Среди папок, файлов и письменных принадлежностей она увидела фотографию хорошенького мальчика в клетчатой рубашке, явно похожего на доктора. «Ещё и ребёнок есть», - подумала она отстранённо. И тут же восхищение уступило место совсем другому чувству. Приятное лицо доктора и его явный интерес к ней вдруг показались Саше просто отвратительными. В ушах бешено застучало, и она с трудом сдержалась, чтобы не сказать вслух того, что вертелось на языке. Флирт с пациентками при живой жене и ребёнке максималистка Саша считала подлостью и низостью. Поэтому она почти по-хамски свернула разговор, вызвав недоумение у доктора Эмериха, подхватила уже одетую Полиночку и сумку и вылетела из кабинета, на ходу бросив сердитое:
- До свидания...
Весь обратный путь она, не переставая, шипела сквозь зубы:
- У него жена и сын, а он тут со мной… а он тут… ко мне… Гад! Какой же гад!
Москва, февраль 2003 года. Ангелина Валдайцева
- Ну, как съездили? – весёлая, почувствовавшая себя немного лучше Ангелина встретила Сашу с дочкой в дверях.
- Замечательно, - преувеличенно бодро ответила Александра и с подозрением посмотрела на подругу, - а ты что это не в постели? Или выздоровела уже?
- Я? Не-е-ет, - так невинно и горячо отозвалась Ангелина, что подозрения Саши окрепли.
- Та-а-ак… - она неодобрительно посмотрела на подругу и куму и сладко-сладко пропела:
- Ты что это задумала, сводня? Ты меня туда специально, что ли, направила? К этому самому герру Мюллеру, Августу Готфридовичу или как его там? Ты не болеешь, значит? И Вадим, небось, не в командировке?
- В командировке! И я болею! – быстро-быстро закивала Ангелина, преданно глядя Саше в глаза, и показательно высморкалась в большой клетчатый платок, который извлекла из кармана халата.
Саша покачала головой, достала папку с медицинскими документами Поленьки и свои записи рекомендаций доктора Эмериха.
- Тут всё. Будет что непонятно – звони. Ну, я пошла! – она чмокнула Полину и, не поцеловав подругу, быстро пошла в сторону лифта. Тот ещё не успел уехать. Когда двери уже закрывались, она сердито крикнула:
- Имей в виду, у тебя ничего не вышло!
- Но попробовать-то стоило, - грустно покачала головой Ангелина. – Как жаль…
Однако через пару минут она уже решительно улыбалась своему отражению в зеркале и звонила мужу, на самом деле уехавшему по работе в Петербург. Когда Вадим снял трубку, Ангелина вместо изъявлений супружеской любви коротко дала указание:
- Милый, тебе срочно нужно на Смоленское кладбище.
- Здравствуй, родная, я тебя тоже люблю и очень соскучился, - усмехнулся Вадим и поинтересовался:
- А на кладбище мне зачем? Я пока туда не тороплюсь.
- Нет уж, ты поторопись! – не согласилась его горячая жена. – На кладбище найдёшь часовню Ксении Петербуржской. Закажи там молебен о здравии нашей заполошной подруги Саши Катуниной. А то она совсем рассудком тронулась. Ей, видите ли, Саша Эмерих не понравился. Ничего не вышло у меня, видите ли! А ещё напиши записочку и попроси Ксеньюшку устроить Санькино семейное благополучие, да поскорее. Сил больше нет на всё это смотреть!
- М-да-а, Линка, - протянул где-то в Питере Вадим, - командирша ты моя. Мне план действий буквально по пунктам расписала. Хорошо хоть, что сказала Ксеньюшку «попросить», а не «велеть» той Сашку замуж выдать. Может, мне ещё в записке написать, за кого конкретно выдать и когда? И фасончик свадебного платья заказать?
- Это было бы неплохо, - засмеялась Ангелина, не лишённая самоиронии, - но не по-христиански. Пусть уж Господь сам решит, как надо. А мы Ему просто про Саньку напомним. А то вдруг Он в своих делах и заботах про неё подзабыл? А Ксеньюшка похлопочет за Саньку. И наконец-то всё сложится!
Подмосковье, апрель 2003 года. Александра Катунина (1)
Саша, не подозревавшая о том, что замышляют её друзья, занималась делами. Ещё осенью она продала старую бабушкину квартиру, доставшуюся ей в наследство, и купила половину дуплекса в чудесном охраняемом посёлке. Наконец, был доделан ремонт, и Пасху в 2003 году было решено праздновать уже в Малаховке.
Пасхальной ночью они с мамой ходили на службу в местный маленький храм. Днём Саша бессовестно отсыпалась, а мама ездила к подруге. Поэтому праздновать собрались только ближе к вечеру воскресенья.
Переезд ещё не был завершён. На первом этаже, начиная от самого входа, громоздились ящики, коробки и тюки, подпиравшие потолок.
- Чувствую себя героиней «Иронии судьбы», - смеялась мама, укладывая на блюде слои для селёдки под шубой – она готовила праздничный стол. Александра взяла на себя сборку другого стола – обеденного – двумя днями ранее привезённого из магазина. Стол собираться не хотел, всячески сопротивлялся и строил каверзы. Саша сердилась, тыкала пальцем в инструкцию и громко вопрошала:
- Кто так строит? Нет, ну кто так строит?!
Мама согласно охала, ахала, но от готовки не отвлекалась. Александра салатики обожала и поэтому время от времени отрывалась от несговорчивого стола и нарезала круги вокруг Лидии Георгиевны, рассчитывая стащить кусочек. Мама стояла насмерть и только и успевала отмахиваться от голодной дочери полотенцем.
- Ну, потерпи, Сань. Чуть-чуть осталось… Мы и вправду, как в «Иронии судьбы». Только переехали, а тут праздник на носу…
- Время года неподходящее, да и праздник другой. Поэтому искренне надеюсь, что тюками и коробками всё сходство и ограничится, - хмыкнула Саша, одним глазом заглядывая в крайне запутанную инструкцию, другим разыскивая в груде совершенно непонятных деталей требуемую часть зловредного стола.
- А я бы не отказалась от сюрприза типа доктора Лукашина…
- Мама, я тебя умоляю! - возмутилась Саша. - Вот уж спасибо, не надо! Алкоголика Лукашина нам только и не хватало... Ну его, этот стол. Пойду я Кильку выгуляю.
- Иди, конечно. Мы можем и за кухонным замечательно попраздновать. Вы в лес?
- Да, туда, пусть побегает… Килька, гулять!
- Идите, идите, девочки. Мне помощь не нужна, я уже заканчиваю. Так что погуляйте.
Счастливая Келли, услышав обожаемую команду, уже толклась в коридоре, подтаскивая поближе к ногам одевающейся хозяйки то один сапог, то другой, то длинный поводок.
Замешкавшаяся, по мнению собаки, Александра, щёлкнув карабином, прицепила поводок, и обе вывалились, наконец, на улицу. В воздухе так щемяще и так неожиданно пахло весной, что Саша даже замерла. Погода в последние дни стояла не слишком хорошая, постоянно моросил дождь, и о том, что на дворе весна, а не октябрь, напоминал лишь календарь. Но Пасха, по обыкновению – Саша не уставала этому удивляться – выдалась тёплой и солнечной. И сейчас, поздним пасхальным вечером, Саша полной грудью жадно вдыхала воздух, который пах вкусно и остро особенным весенним запахом, тем самым, что невозможно спутать ни с чем, запахом возрождения и приближающегося счастья.
Они вышли за шлагбаум. Весёлый молоденький – рядом с ним Саша чувствовала себя взрослой и очень серьёзной – охранник Даня помахал ей рукой:
- Хорошо прогуляться, Александра Юрьевна!
Она улыбнулась и кивнула. Килька, недовольная задержкой, деликатно гавкнула.
- Гулять хочет? – засмеялся Даня.
- Да, она у нас гулёна.
- Ну, не буду вас задерживать, - помахал он рукой, – с праздником!
- С праздником! – отозвалась Александра и снова улыбнулась. На душе почему-то было очень хорошо. От ощущения наступившего праздника, что ли? Или от весенних запахов? Или от того, что они переехали в новый дом, как и мечтала Саша?
Келли, спущенная с поводка, бежала по мокрой земле, на ходу успевая то подхватить палку, то сунуть нос в клочки прошлогодней пожухлой травы и смешно отфыркаться. Александра шла следом. Вдалеке светлым огромным пятном выделялось небо над Москвой. Там шла совсем другая жизнь, шумная и суетная. А здесь была тишина. За лесочком виднелся силуэт деревенского храма, в котором вчера были на ночной Пасхальной службе Саша с Лидией Георгиевной. Сегодня целый день то и дело звонили колокола, вразнобой и нескладно, но весело и победительно. Теперь, в Пасхальную седмицу, любой желающий мог подняться на колокольню любого православного храма и выразить своё ликование – Христос воскресе! Александре тоже очень хотелось позвонить, но она стеснялась и уговаривала себя, что уж за праздничную неделю непременно соберётся духом и обязательно присоединит свой звон, свою пасхальную радость ко всеобщим.
Но сейчас стояла такая обволакивающая тишина, что слышно было лай собак за лесом и гул пролетавшей за лесом неблизкой электрички. Когда и она умчалась в тёмную даль, Саша вдохнула глубоко сладкий воздух и сначала села на поваленное дерево, а потом и вовсе легла на него спиной.
Над ней было совершенно ясное небо с колкими далёкими звёздами, и Саше казалось, что они смотрят на неё с симпатией. И она в ответ улыбалась им.
Келли прискакала откуда-то издалека и удивлённо заглянула хозяйке в лицо, дохнув тёплым воздухом. Александра потрепала её по большой голове и чуть отпихнула:
- Побегай, побегай, Килька. Скоро домой пойдём.
Собака послушно унеслась. А её хозяйка замерла, глядя в тёмное небо. Внезапно тишину разрезал пронзительный свист, перешедший в громкие хлопки и яркие всполохи света. Александра одним движением вскочила на ноги и дико заозиралась, крича:
- Келли! Килька! Ко мне!
Но было поздно. В соседнем коттеджном посёлке кто-то запускал петарды или фейерверки – Санька в этом не разбиралась. Грохот стоял неимоверный. А если чего в этой жизни и боялась до полной потери собачьего облика смелая Килька, так это петард и фейерверков. Поэтому сейчас она, прижав уши и вытянувшись стрелой, удирала в сторону дороги длинными скачками.
- О Господи! Келли! Стоять! Там машины, Килька! – завопила Саша, перед глазами которой тут же пронеслось страшное воспоминание: умирающая Элли в грязной каше из московского снега и соли. Меньше всего сегодня Санька ожидала здесь грохота петард. И сейчас она неслась за своей собакой, кляня себя за то, что не ушла подальше, в лес, а развалилась здесь, на поваленном дереве, так непозволительно близко от дороги. Пусть не слишком проезжей, пусть неширокой, но ведь дороги же!
Московская область, апрель 2003 года. Александра Катунина (2)
Бежать было тяжело: ноги увязали в размягчённой талым снегом и первыми дождями земле. Сразу сбилось дыхание. Боясь отвести взгляд от Килькиных следов, Саша мчалась, слыша только неимоверно громкий стук своего сердца. На повороте к их посёлку она чуть не упала, поскользнувшись на мокрой прошлогодней траве, но удержалась, неловко помахав руками в воздухе. На дороге было пустынно, ни машин, ни – слава Богу! – Келли. Шлагбаум оказался опущен, но около него маячил охранник Даниил, то глядя куда-то вглубь посёлка, то снова на дорогу. Увидев её, он облегчённо выдохнул:
- Александра Юрьевна! Ваша Келли только что тут пронеслась! Я пытался её остановить, но она так быстро просвистела, что я ничего сделать не смог.
- Фу-у! – выдохнула красная и лохматая Саша, чувствуя, как горячая струйка течёт по спине вдоль позвоночника. – Значит, она здесь где-то. Пойду искать. Спасибо, Даня!
- Фейерверка, что ли, испугалась? – проявил догадливость охранник.
- Да.
- У меня у брата так кавказская овчарка убежала с концами. Хорошая была псина, добрая, хоть и с лошадь по размеру.
- Вот и я испугалась, что потеряется или под машину попадёт.
- Не, здесь не потеряется, а за ворота я её не выпущу. Вы только мне уж скажите, когда её поймаете, чтобы я здесь всю ночь не маршировал.
- Конечно, Данечка, - Саша благодарно улыбнулась ему. – Я обязательно скажу, а вы и вправду приглядите пока, чтобы она больше никуда не намылилась, ладно?
- Конечно, Александра Юрьевна! – браво отозвался Даниил.
Чуть отдышавшаяся Саша ещё раз махнула ему рукой и побежала к домам. Откуда начинать поиски? Посёлок было довольно большим, на территории озерцо и лесок, детская площадка, два теннисных корта и что-то вроде стадиона. Она растерянно огляделась. Нигде в свете фонарей не было видно мечущейся в страхе Келли.
А, может, всё-таки домой побежала? Хоть они и только что переехали, но ведь Килька собака, должна дорогу найти, просто обязана! Дворняжка она, в конце концов, или нет?! И Саша кинулась к их дуплексу.
Александра бросилась своему порогу, мельком заметив, что у не знакомых пока соседей горит свет. В чуть приоткрытую почему-то входную дверь были слышны голоса. Саша сунула голову внутрь своего дома и крикнула:
- Ма-а-м! Килька не прибегала?
Лидия Георгиевна выглянула в коридор:
- Что, Сашунь?
- Я говорю: Келли тут не было? – ещё раз спросила Саша, впрочем, понимая уже, что услышит.
- Нет, - мама растерянно посмотрела на неё и прикрыла рот ладонью, - сбежала?! Фейерверка испугалась?
- Да, мам, - Александра вдруг страшно разозлилась. Не на маму или Кильку – на себя. И тут же рванулась на улицу. – Я побегу, мам! Надо её найти поскорее.
Лидия Георгиевна хотела сказать что-то ещё, но не успела. Её стремительная дочь уже захлопнула дверь.
Бестолково пометавшись по их и параллельной улочкам и не найдя Келли, Саша снова подбежала к дому в надежде, что успокоившаяся собака всё же вернулась. У их двери было пусто, а соседская так и оставалась приотворённой. Расстроенная Александра, озираясь по сторонам, машинально протянула руку, чтобы прикрыть её.
- Саша, ну что? – послышался почти у порога женский голос. Александра вздрогнула, но потом, поняв, что вопрос адресован не ей, а какой-то другой её тёзке, налегла на упирающуюся дверь. Мешал весёленький придверный коврик, собравшийся волнами и цепляющийся за створку. Собственно, коврик этот и стал причиной того, что Саша услышала следующий вопрос. Тот же голос громко и взволнованно спросил:
- Что там с собачкой? Может, мяска принести? Вдруг получится выманить. Не можем же мы её на ночь оставить? Может, её хозяева ищут?
Из глубины дома кто-то невнятно ответил женщине. А Саша неожиданно для себя решительно постучала и шагнула внутрь:
- Хозяева ищут! Здравствуйте!
В ярко освещённом длинном коридоре стояла немолодая женщина, очень похожая на её маму. Такая же прямая спина, милое усталое лицо с доброй улыбкой и седоватые волосы, сколотые на затылке.
- Простите, что я вот так, внезапно. – Александре вдруг стало ужасно неловко. – Но у вас дверь была не закрыта, я хотела притворить и случайно услышала ваши слова. Я так поняла, что к вам собака забежала случайно? Так это моя. Я и есть хозяева, то есть хозяйка.
- Ой! Проходите, проходите, пожалуйста! – всплеснула руками женщина и закричала куда-то в комнаты:
– Са-а-аша! Саш! Тут девушка за собачкой пришла!
Александра тут же решила, что она фатально ошиблась, и в этот дом забежала какая-то крохотная диванная псинка: чихуахуа или йорк, на худой конец, пекинес.
- Извините, но у меня не собачка, а скорее соба… - она чуть замялась, подбирая суффикс.
- …Чища, - вдруг сказал приятный мужской голос и из комнаты вышел высокий парень. – У вас собачища. И именно она, как я понимаю, к нам и забежала.
Александра засмеялась было, но тут же замерла и уставилась на вышедшего соседа во все глаза, совершенно неприлично уставилась. Немолодая женщина с весёлым недоумением глянула сначала на неё, потом на парня. А тот вдруг тихо и безмерно изумлённо выдохнул:
- Вы-ы?
- Я-а, - протянула в тон ему совершенно утратившая чувство реальности Саша. И даже поморгала часто-часто. Да и было, признаться, отчего опешить. Перед ней в светло-голубых джинсах и серой рубахе стоял с открытым в удивлении ртом босой доктор А.Н. Эмерих, светило детской ортопедии, на приём к которому она два месяца назад возила Полиночку Валдайцеву. Тот самый доктор Эмерих, на знакомстве с которым неоднократно настаивала неугомонная Ангелина, мать Полиночки…
Московская область, апрель 2003 года. Александра Катунина (3)
... Внезапно вспыхнула забытая мысль: всё же, пожалуй, специально так кстати «заболела» тогда коварная подруга. И тогда получается, что тот поход с крестницей к доктору – это часть сложного плана? И, очевидно, здесь доктор тоже неслучайно?!
«Да нет! Бред, бред чистой воды», - саму себя одёрнула Александра и, отчаянно смело посмотрев в глаза хозяину, выпалила:
- Христос воскресе!
Выпалила и удивилась. С чего бы вдруг она вот так начала?
- Воистину воскресе! – хором откликнулись Александр и неизвестная приветливая женщина.
И ей сразу вдруг стало легко и весело. И непонятно: как это она раньше не разглядела, какие ласковые и усталые глаза у доктора Эмериха, какая хорошая и озорная у него улыбка и как понимающе он на неё смотрит. Хотя нет, чего уж лукавить с самой собой, разглядела, конечно. Потому и ретировалась тогда из его кабинета так поспешно. Саша кашлянула неловко и, смущённо улыбнувшись, объяснила:
- Я за собакой пришла, Александр… - она порылась в памяти и вспомнила, - …Николаевич.
- Так это ваша собачка к нам в гости… зашла, Саша?
- Вы хотите сказать: вломилась, - оценила его деликатность поздняя гостья, - так это у нас, видимо, семейное. Сначала она, теперь вот я. Что произошло? И где моя хулиганка?
- Может, вы пройдёте в дом, Саша? – Александр улыбнулся и посторонился, приглашая её войти. - Что же в дверях стоять? Тем более, что собачка ваша уже давно у нас в гостях.
Она хотела было отказаться и даже в нерешительности посмотрела на свою обувь, под которой образовалось грязное пятно. Но почему-то вдруг кивнула благодарно и – один об другой – стащила сапоги с ног, порадовавшись, что сегодня вопреки обыкновению решила шикануть и на прогулку с собакой надела совершенно целые колготки, без единой дырочки. Как знала.
Пол был тёплый и озябшие ноги моментально испытали что-то вроде восторга, который тут же передался и их хозяйке. Или настроение её стало вдруг таким весенним от чего-то другого?
- Я прошу прощения, что мы с моей Килькой нарушили мирное течение вашего вечера.
- С кем? – удивилась женщина.
- С Килькой, - засмеялась Саша. – Это и есть моя собака. Вообще-то её зовут Келли, но и на Кильку она охотно отзывается.
Александр Николаевич тоже засмеялся:
- Ну, тогда ваша рыбка неслучайно к нам «заплыла».
- То есть? – непонимающе посмотрела на него Саша.
Вместо ответа он обернулся и зычно гаркнул вглубь дома:
- Карась! Кара-ась! Иди-ка сюда! Отстань от Кильки.
Не успела Саша подумать, что хозяин то ли как-то странно и неудачно пошутил, то ли тронулся умом, как раздалось неспешное цоканье когтей по паркету. В прихожую важно выплыл здоровенный красавец маламут и вежливо махнул пару раз хвостом.
- Какой же ты, - ахнула она, подыскала нужное слово и закончила, - какой же ты потрясающий!
Маламут, похоже, понял, потому что подошёл к ней и благосклонно ткнулся носом в подставленную ладонь.
- И вот его зовут Карась? – удивилась Саша.
- Вообще-то он Красс. Но если звать громко и на улице, то получается как-то непонятно и неудобно, вот он и стал постепенно откликаться на Карася. Поэтому я и говорю, что ваша рыбка неслучайно к нам заплыла. Где уже есть Карась, там Кильке всегда место найдётся.
- Бывает же такое! – снова всплеснула руками немолодая женщина.
- Да уж. Нарочно не придумаешь… Начали знакомство мы несколько не с того конца, с собак. Но сейчас, Саша, позвольте всё же сделать процедуру представления более традицонной.
Он оглянулся к женщине, которая, всё так же весело и озорно улыбаясь, стояла в сторонке и с интересом смотрела на них.
- Тётя Акулина, позвольте вам представить Сашу, Александру. Она подруга жены моего одноклассника Вадима Валдайцева. Саша, это наша драгоценная, обожаемая Акулина Сергеевна Легачёва, экономка, домоправительница, повар, мажордом и прочая, прочая, прочая в одном лице. Короче, добрый ангел нашей семьи и главный человек в этом доме.
Добрый ангел тут же смутился, зарделся и уточнил:
- Значит, гостья наша – тёзка твоя, Сашенька?
- Да, - улыбнулся Александр, - тёзка.
Саше в его голосе послышались симпатия и теплота. Она смущённо кивнула.
- Ну, надо же! – снова весело изумилась Акулина Сергеевна, снова настойчиво позвала Александра и Сашу «отужинать» и отправилась на кухню.
- Спасибо, - гостья растерянно оглянулась и поинтересовалась, - а где же всё-таки моя, как вы деликатно изволили выразиться, собачка?
- Под кроватью прячется, - усмехнулся хозяин.
- Под моей, - звонко, молодо засмеялась Акулина Сергеевна, выглянув из кухни.
- Замечательно, - поразилась Александра. – Уму непостижимо, что себе позволяет моя собака! А нельзя ли её оттуда как-нибудь… извлечь? Мне бы только её достать, и мы сразу уйдём, а товедь мешаем вам.
- Нет, - коротко ответил Александр и улыбнулся Саше. Ему почему-то категорически не хотелось её отпускать.
- Что нет? – окончательно растерялась гостья.
- Нет, не мешаете. И нет, извлечь нельзя. Не даётся. Мы уже пробовали.
Саша зачем-то посмотрела на люстру, украшенную жёлто-оранжево-зелёными пасхальными яйцами из папье-маше, и, взяв себя в руки, поинтересовалась:
- А как она вообще у вас оказалась?
- Я с Карасём ходил гулять. Мы уже вернулись, я на пороге замешкался, а тут – фьють!
- «Вот пуля просвистела и ага», - мрачно прокомментировала Саша.
- Ну да, - хмыкнул Александр, - что-то вроде того. Я даже понять ничего не успел. Слышу только, как Акулина Сергеевна из дома кричит, что какая-то «собачка» окопалась под её кроватью. Ну, и до вашего, Саша, прихода мы окопавшуюся «собачку» пытались оттуда выманить. Бесполезно. Ни уговоры, ни угощенья не помогают. Лежит, дрожит и выходить отказывается. А при попытке применить силу - довольно убедительно рычит... Что с ней такое, не знаете?
- Знаю, конечно, - Саша не понимала, как ей реагировать на всё происходящее и смущалась, - фейерверка испугалась. Она их страшно боится, просто до обморока. В городе она все новогодние праздники в ванной комнате спала обычно, мы ей туда заранее матрас клали. А сегодня я как-то не ожидала, что палить будут, всё-таки давно не новый год. Вот и упустила её. А она, видимо, прибежала к нашему дому, увидела, что у вас не заперто и… воспользовалась случаем.
- Несчастная собачка, - жалостливо крикнула с кухни Акулина Сергеевна, - вот беда.
- Так как нам её уговорить покинуть своё убежище?
- Простите, пожалуйста, а у вас случайно какой-нибудь пищащей игрушки нет? Ну, мячика или чего-нибудь в этом роде?
- Разумеется, есть, - с готовностью отозвалась из своей вотчины Акулина Сергеевна, - я сейчас принесу.
Через минуту в дальней комнате, уютной и светлой, перед большой кроватью головами друг к другу на животах лежали хозяин и гостья, а Акулина Сергеевна чинно стояла рядом, сложив руки на белом в красный горох переднике и ожидая указаний. Красс тоже заинтересованно топтался поблизости.
Келли сжалась в комок в дальнем, самом тёмном углу, закрыла глаза, и, похоже, готовилась принять свою смерть под этой самой кроватью.
- Килька, - тихонечко позвала Саша, - ты что это? Так испугалась? Ну, всё, всё, моя хорошая. Уже не стреляют, ты в безопасности. Я с тобой. Можешь выбираться.
- Да, Келли, мы тебя в обиду не дадим, не бойся, - вторил ей Александр.
Собака приоткрыла глаза, посмотрела на них с недоверием и страдальчески вздохнула.
- Я тебе мяска дам, свеженького! – громко пообещала Акулина Сергеевна.
Келли отчётливо сглотнула: мяско она любила и вкусное слово хорошо знала.
- Есть положительная динамика, - подмигнул Александр, - до вашего появления она вообще признаков жизни не подавала.
- Сейчас ей ещё полегчает, - пообещала Саша и сжала весёленького зелёного курёнка с мускулистыми ярко-красными ногами – игрушку Красса, принесённую Акулиной Сергеевной. Курёнок издал дикий, совершенно не куриный писк. Келли дрогнула и стукнулась головой о кровать.
- Давай, давай, - подбодрила её хозяйка и снова резко нажала на живот резиновой птице, - я знаю, что ты это любишь.
В глазах Келли зажёгся живой интерес и она, работая лапами, поползла из-под кровати. Ей было тесно и неудобно.
- Только бы не застряла, - испугалась Саша.
- Да ничего страшного. Сейчас мы приподнимем кровать и поможем, - легко вскочил на ноги Александр и тут же выполнил обещанное. Саша внедрилась под кровать, схватила собаку за ошейник и потянула на себя. Почувствовав близость свободы и посулённого курёнка, Келли поползла живее и вскоре выбралась, попав в объятья хозяйки.
Саша, не зная, плакать ей или смеяться, на всякий случай делала и то, и другое, то ругая беглянку, то обнимая её. Акулина Сергеевна кинулась на кухню за обещанным мясом, а Александр оттащил кинувшегося знакомиться с подкроватной гостьей Красса. И в этой суматохе всем было хорошо и весело.
Убедившись, что вверенный её попечению Артём Александрович Эмерих крепко спит на третьем этаже и никакие события вечера не потревожили его сон, Акулина Сергеевна Легачёва перекрестила его, погладила крупной натруженной ладонью по лёгким волоскам на затылке, улыбнулась нежной улыбкой, на цыпочках вышла из детской и в своей комнате взяла трубку телефона:
- Эй, болящая, сейчас я тебя вылечу, - весёлым шёпотом пообещала она, - у нас тут такое произошло…
Трубка отозвалась надсадным кашлем, громким высмаркиванием и нечленораздельными звуками. Акулина Сергеевна засмеялась:
- Эк тебя проняло-то, Антонина. Кто ж виноват, что тебя угораздило мороженого переесть? Я, что ли? Не переела бы, была б сейчас рядом. А так придётся моим отчётом довольствоваться. Так что ты там не фонтанируй, а слушай. Я тебе всё в подробностях расскажу.
Значит, дело было так: собрался Сашенька на улицу Карасика выгуливать…
Московская область, апрель 2003 года. Александра Катунина (4)
Полночи Саша ворочалась в кровати, гоня от себя мысли о своём новом соседе, его жене и ребёнке. С трудом дождавшись семи часов, времени традиционной утренней побудки, которую ежедневно устраивала её крестница своим родителям, она позвонила Ангелине. Та ответила бодро, но встревоженно:
- Что случилось, Сань?
- Скажи мне, Ангел, ты знаешь, где живёт ваш доктор Эмерих?
- Не-а, - сразу успокоилась и перешла на беспечный тон Ангелина, - он переехал куда-то недавно, а куда точно, я не знаю. Но Валдайцев наверняка в курсе. Правда, он спит ещё в другой комнате. А я пока оборону держу, Полю к нему не пускаю, пусть хоть немножко отдохнёт. Но когда он проснётся, я у него узнаю и сразу тебе перезвоню. Хорошо?
- Слушай, Ангел, я тебе когда-нибудь говорила, что ты фантастическая подруга?
- Неоднократно, - не смутилась Ангелина.
- Ты послушай наш разговор! – засмеялась Саша, хотя настроение её было далеким от радужного. – Ни свет ни заря я звоню тебе и спрашиваю, где живёт доктор Эмерих, о котором раньше и слышать не хотела. Что делаешь ты?
- А что делаю я? – заинтересовалась Ангелина.
- Ты не спрашиваешь, зачем он мне нужен. Ты не читаешь мне нотаций. Ты не говоришь: «Ага-а! Дозрела!» Ты просто обещаешь мне всё узнать… Я тебя люблю, Ангел!
- Я тебя тоже. Ну, так что? Позвонить, когда проснётся Вадим?
- Не надо... Я и так знаю, где живёт этот твой доктор. Просто тебя хотела проверить.
- Да? И где же? - не обиделась за проверку Ангелина.
- Через стенку от меня.
- То есть как это? То есть где это?! – поразилась её подруга. – Ты про свой дуплекс?
- Про него. Вчера я случайно познакомилась со своими новыми соседями. И ими как раз и оказались Александр Николаевич с женой и с ребёнком.
Ангелина как-то странно то ли хрюкнула, то ли квакнула и уточнила:
- С кем, с кем?
- С женой и с ребёнком.
- Ты жену видела?
- Нет. Её не было, когда я к ним в гости попала. Только домоправительница Акулина Сергеевна. С женой попозже, наверное, познакомимся.
- Это вряд ли, - снова издала непонятный звук Ангелина.
- Почему?
- Потому что у доктора Эмериха, Александра Николаевича никакой жены нет. А есть у него только сын Артём и две тётки, Антонина и Акулина.
- Как это нет? – сердце у Саши с такой скоростью ухнуло вниз, что ей показалось: оно сейчас вовсе вылетит за пределы её организма. – А откуда тогда у него сын Артём? Или она умерла?!
- Так это нет. И не умерла, не переживай. Была да сплыла уж больше полугода как. В полном здравии и по собственному почину. А сын у него оттуда же, откуда у нас дочь. Причём, буквально оттуда же. Так совпало, что он, оказывается, знает нашу Валентину Павловну, ну, или мы знаем его Валентину Павловну. И ему она тоже помогала найти ребёнка… Я тебе, разве, про это не рассказывала? Ты чего молчишь?! Эй! Эй! Катунина! Ты где там?! – Ангелина громко подула в трубку и возмутилась:
- Ну, что за связь?! Проще выйти на крышу дома и вопить через всю Москву. Алё! Сань!..
Но Саша её уже не слышала. Она сидела, опустив руку с зажатой в ней трубкой на колени, и невидящими глазами смотрела, как над полем и рощицей, где она вчера гуляла с Келли, всё выше и выше поднималось солнце пасхальной недели.
Московская область, апрель 2003 года. Александр Эмерих
Этим же утром, забыв про болезнь, Антонина Сергеевна уже в девять часов стояла на пороге дуплекса и тревожно смотрела на своего доктора, открывшего ей дверь.
Тот понимающе усмехнулся, отступил, пропуская медсестру в дом, и закрыл дверь:
- Да-а, оперативно у вас информация передаётся.
- Ну, и что это за девушка? – с подозрением спросила его обожаемая тётя Тоня, демонстративно уперев руки в боки.
- Ты про Сашу? - Александр начал, как маленькой, расстёгивать ей пальто, она недовольно отмахивалась и не давалась:
- Про неё, конечно. Ты уже один раз выбрал сам, со мной не посоветовался, теперь будь любезен моего благословения попросить.
- Неужели ты, тёть Тонь, с твоей-то проницательностью, и не догадалась, кто такая Саша? Тебе ведь Акулина Сергеевна наверняка подробнейший отчёт предоставила и её описала, – хитро прищурился Александр, отобрав-таки пальто и скрывшись в гардеробной.
- О чём это я должна догадаться?
- Поня-а-а-атно. А кто обещал мне разыскать девушку моей мечты? Кому я давал точнейший словесный портрет? Ну-ка, вспоминай!
Или тебе повторить?
Антонина Сергеевна недовольно посмотрела на него, но возражать не стала. Александр с явным удовольствием в очередной раз стал перечислять:
- Невысокая, длинные светлые волосы собраны в хвост, очень красивые руки, потрясающая улыбка, озорные глаза, серо-зелёные, как у меня, любит собак и готова помогать всем и каждому… - Александр подошёл к окну и поманил медсестру пальцем. – Иди-ка сюда, тёть Тонь!
- Зачем это?
- Иди, иди. Выгляни в окошко. Даю последнюю подсказку. Видишь, у соседней двери машинка стоит серебристая? Знаешь, как называется?
- Откуда мне? – удивилась Антонина Сергеевна и непонимающе посмотрела на своего доктора. - Сейчас этих машин столько развелось, что все и не упомнишь.
- «Судзуки Джимни» она называется. Ни о чём не говорит?
- О чём таком должно говорить мне название этого драндулета?! – не выдержала и возмутилась Антонина Сергеевна.
- Да-а-а, - покачал головой Александр, глаза его смеялись, - совсем плохо дело. Что-то с памятью твоей стало, моя обожаемая тётя Тоня. Повторяю ещё раз, всё вместе, медленно и членораздельно.
Не так давно я тебе говорил, что однажды видел девушку, на которой хотел бы жениться. Ты спросила, где я её видел. И я тебе ответил, что на Кольцевой дороге, около Бутова. И даже описал её. Невысокая, длинные волосы собраны…
- Да помню я, помню! - окончательно рассердилась медсестра. - Нет у меня пока склероза, и маразма тоже не имеется!
- Молодец, что помнишь, - похвалил Александр, которому было очень весело. - А ещё я тебе сказал, что та девушка ездит на «Судзуки Джимни». А вот номер я, идиот, тогда не запомнил! И имя у девушки не спросил. Но теперь я знаю, как её зовут. А номер… Номер вот прямо сейчас пойду и выучу наизусть! Хотя теперь мне это и не нужно, потому что я эту девушку больше никогда и никуда от себя не отпущу! Раз уж Господь нас опять – в который уже раз! – свёл.
С этими словами он быстро вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Недоумевая, Антонина Сергеевна подошла к окну и, глядя, как её Саша внимательно смотрит на номерные знаки маленького серебристого джипика, стоящего у дома, тоже хлопнула себя по лбу и засмеялась, самокритично приговаривая:
- Не может быть! Вот старая дура! Мисс Марпл себя возомнила, а два и два сложить не смогла. Ума нет – считай калека.
Через полтора часа, с трудом дождавшись приличного для нанесения визитов времени, Александр Эмерих позвонил в дверь к Александре Катуниной и пригласил её вместе выгулять собак. Именно этот день, понедельник 28 апреля, который совершенно случайно был у обоих выходным, стал тем днём, когда они, наконец, перестали делать вид, что их жизни пересекаются совершенно случайно и что в этих неоднократных пересечениях нет никакого смысла. Хотя, конечно, началось всё гораздо, гораздо раньше. Просто люди не всегда умеют вовремя заметить и правильно оценить то, что послано им. Всё-то они упираются и не видят главного, а в неважном ищут глубину и правду, которых там нет и быть не может.
Московская область, май 2003 года. Александра Катунина
Двумя неделями позже они снова, как и каждый вечер из четырнадцати прошедших, пошли вместе гулять. Был по-летнему тепло. И солнце садилось за церковью, будто гладя её купола ласковым светом. Они медленно шли по тропинке и молчали, глядя на эту невероятную красоту. А потом Саша тихо попросил:
- Расскажи мне про Захара.
Она посмотрела в его нежное внимательное лицо и кивнула, сама не понимая, как, ну, как можно рассказать всё то, что было в её не самой простой жизни. Но оказалось, что можно. Никому нельзя, а ему можно. И Саша рассказала ему всё. То есть абсолютно всё. И про Захара, и про Виталия.
Говорила она долго и, как ей самой казалось, путано и непонятно. Но он как-то всё понимал. И задавал вопросы там, где было нужно. И подолгу молчал, именно тогда, когда было необходимо. А уже в самом конце, когда ей вдруг стало страшно, и она испугалась, что навсегда и бесповоротно оттолкнула его от себя, что он наверняка ужаснулся и, ужаснувшись, больше не захочет её видеть и слышать, Александр вдруг шагнул к ней, повернул к себе и обнял. Обнял так, как ей всегда хотелось. Не с намёком на что-то большее, не формально, не равнодушно. А с такой нежностью, убеждённостью, что всё у них будет хорошо, с таким состраданием к её прошлым бедам, что Саша впервые в жизни почувствовала, как это, когда тебя обнимает любящий сильный мужчина, лучше которого нет на свете. И не было у неё ощущения, что она сейчас не с тем, что рядом с ней чужой малознакомый человек. Зато откуда-то возникло и заполнило всю её целиком чувство, что нет на свете никого ближе и роднее этого высокого усталого парня.
Они вернулись счастливые и как будто постигнувшие какую-то невероятную тайну. Антонина Сергеевна, которая гостила у Александра, выглянула с Артёмкой на руках, увидела их ясные лица, улыбнулась понимающе и ничего не сказала.
Саша и Александр вместе выкупали перед сном мальчика, покормили его, и она собралась уходить к себе.
- Я пошёл укладывать спать Артёмку, - улыбнулся «лучший на свете мужчина» и удержал её за руку, - ты подожди меня, пожалуйста, я тебя провожу.
- Да не надо, - засмеялась Александра, - вот уж дальний свет – соседняя
дверь. Три шага, и я дома.
- Я прошу: подожди.
- Хорошо.
Александр взял сына на руки и они, обнявшись и помахав Саше, ушли.
Тут же из кухни появились сёстры Легачёвы. Они с заговорщицким видом продефилировали через всю гостиную - Саша с интересом и удивлением наблюдала за ними - уселись рядком на сливочном кожаном диване и строго посмотрели на гостью. Она даже поёжилась под их суровыми взглядами.
- А вот сейчас, девочка, ты должна нас внимательно выслушать, - сдержанно начала старшая из сестёр, - выслушать и понять: тебе достался удивительный человек, потрясающий парень, которых во всём мире раз, два и обчёлся…
- Я вас понимаю, - кивнула с улыбкой Саша, воспользовавшись паузой в разговоре.
- Нет, ты не до конца понимаешь, - не согласилась младшая сестра, - но мы тебе сейчас всё расскажем, и ты, конечно, поймёшь…
Пока сёстры Легачёвы рассказывали, одна сменяя друг другу, Саша, как ей самой казалось, не дышала, не шевелилась и не моргала. Перед её глазами стоял худенький русоволосый мальчик, провожающий уезжающую к любовнику мать и остающийся один в пустой двухкомнатной квартире. И её собственные неласковые, но всё же любящие родители уже казались ей лучшими на свете.
Когда женщины замолчали, Саша, не говоря ни слова, встала и пошла вглубь дома. Акулина Сергеевна хотела было спросить её о чём-то, но старшая сестра схватила ту за рукав и силой усадила обратно на диван.
А Саша на цыпочках зашла в комнатку к маленькому Артёмке. Там, на полу, лёжа головой на огромном палевом льве Лёве, неудобно просунув сквозь прутья детской кроватки руку и нежно сжимая ладошку сына, спал Саша Эмерих, её сбывшаяся несбыточная мечта. Её непридуманная сказка. Тот самый парень с Кольцевой дороги, спасающий бродячего пса. Тот самый доктор, возившийся с маленькой Полиной Вадимовной в собственный день рожденья. Тот самый мальчик, выстоявший против всех бед и искушений. Тот самый отец, усыновивший брошенного мальчика. Единственный возможный для Саши человек, которого она почему-то так долго и всё не там искала, но всё же нашла. Она тихонько легла на пол рядом с ним и тоже положила голову на льва Лёву.
Московская область, май 2003 года. Александр и Александра
Лёву буквально через неделю после усыновления увидел на блошином рынке, мимо которого он случайно пробегал по делам, Саша. Грустный лев сидел прямо на асфальте под мелким дождём, таким неуместным и несвоевременным, и смотрел безнадёжными пластиковыми глазами на спешащих людей. Александр тоже было промчался мимо, торопясь укрыться от мороси в своей тёплой машине. Но в последний момент всё же заметил льва. И неожиданно для себя резко развернулся в обратную сторону и, поискав глазами хозяина льва, поинтересовался:
- Сколько?
- Сотню прошу, - неуверенно ответил высокий не слишком трезвый торговец в зелёном полиэтиленовом плаще.
Саша вынул из кармана купюру, сунул в грязную ладонь продавца и потянул грустного льва за лапу:
- Пойдём, Лёва… Ты же не против, если я стану называть тебя так?
Лев оказался тяжёлым, Саша обхватил его руками и потащил к своей машине. Вслед ему глядели несколько торговцев.
- Во! – хохотнул один из них. – Я ж вам говорил, что он продастся! А вы всё нет да нет. И вот поглядите-ка!
- Кто ж мог подумать, что на него хоть кто-нибудь польстится!
- И не говори! А вот поди ж ты: на всякий товар найдётся свой купец…
- Ну, тут купец явно с придурью.
- А внешне вполне нормальный, одет прилично…
- Вот-вот! Одет прилично, а купил старую грязную игрушку. Точно крыша уехала…
В машине Александр усадил льва на заднее сиденье, даже ремнём пристегнул, чтобы не упал при торможении, и сказал:
- Ну, что, Лёва? Поехали в химчистку?
Через пару дней он получил чистого, красивого и будто даже повеселевшего Лёву, упакованного в прозрачный пакет.
- До чего хорош! – восхитилась девушка-приёмщица, выдававшая ему игрушку.
- Вы его два дня назад не видели, - усмехнулся Александр, - а теперь да, красавец.
- Я такого никогда не видела, - продолжила девушка, - мы тут его разглядели хорошенько с напарницей. И нам кажется, что он не фабричный, а ручной работы. Кто-то, наверное, его сшил для своих детей. Это ваш?
- Теперь мой, - улыбнулся Александр, - и моего сына.
- Я бы тоже от такого своей дочке хотела, - вздохнула головой девушка, - но у меня терпения и мастерства не хватит сшить. А в магазинах такие не продаются...
Татьяна, увидев на пороге мужа со здоровущим, размером почти с него, львом, мрачно поинтересовалась:
- Ты лечиться не пробовал, Эмерих? Зачем тебе это чудовище?
- Артёмке в комнату посажу. Вот начнёт ползать, будет с Лёвой обниматься, - и он понёс льва знакомиться с маленьким хозяином. Татьяна посмотрела ему вслед и зло прошептала:
- Тащит в дом всё подряд. Мало мальчишки, теперь ещё и это безобразие. Совсем крыша уехала.
Александр её не услышал.
А через три недели он, вернувшись с работы, обнаружил в тёмной пустой квартире рыдающего Артёмку и записку.
Но это было давно, так давно, что и вспоминать не стоило. Потому что теперь он спал на полу в комнате своего сына, а рядом с ним была она, та самая девушка, о какой он мечтал с... да всю жизнь мечтал.
Спящими на полу и обнаружила через полчаса Сашу и Сашу не выдержавшая ожидания тётя Тоня. Обнаружила, покачала седой головой и пошла за пледом. Укрыв своего доктора и его девушку, прикорнувшую рядом с ним и гигантским львом, она вернулась к сестре и сказала:
- Всё, можем больше не искать.
- Что не искать? – встрепенулась Акулина Сергеевна. – Я ничего не теряла.
- Не что, а кого. Жену Саше не искать, - усмехнулась Антонина Сергеевна, - жену. Нашлась она уже. Самая что ни на есть замечательная. Я одобряю. Всё у них получится. Вот увидишь.
Москва, май 2003 года. Александра и Ангелина
- И как он сделал тебе предложение? – выпалила Ангелина, едва увидев на пороге подругу.
- Ангел, пытать будешь, не скажу, - развела руками в стороны Саша, разуваясь в прихожей и улыбаясь выползшей из комнаты следом за матерью Полине Вадимовне, - и, заметь, не из вредности, а потому что не помню.
- То есть как – не помнишь? – насторожилась Ангелина и снова, уже несколько угрожающе, переспросила:
- То есть как это ты не помнишь? Ты мне по телефону что сказала?!
- Что выхожу замуж, - Саша просочилась между подругой, грозно уперевшей руки в бока, и стеной и плюхнулась на колени перед крестницей, - ну, здравствуй, здравствуй, моя любимая.
- Надеюсь, я тебя правильно поняла и замуж ты выходишь за своего ненаглядного Эмериха?
- Да, замуж я выхожу за твоего ненаглядного Эмериха, сводница, - засмеялась счастливая Саша, - но вот как он мне сделал предложение, я не помню.
- Минуточку… - Ангелина протянула руку и ладонью потрогала лоб подруги. Потом постояла секунду в раздумье и оторопело велела:
- Дыхни!
- Ты что? – засмеялась Саша. – Ума лишилась?
- Это не я лишилась. Это ты не в себе. Как это можно забыть, как тебе любимый предложение делал? Вы ж не престарелая пара, празднующая семидесятилетие семейной жизни! Им было бы позволительно забыть. Но тебе! Тебе! Ты что, не понимаешь, как мне всё интересно?
- Понимаю, - покаянно кивнула Саша, - но я правда не помню. Честное-пречестное слово! Мы гуляли, разговаривали обо всём на свете, а потом вдруг выяснилось, что уже обсудили и венчание, и свадьбу, и всю нашу дальнейшую жизнь.
- М-да, - в раздумье протянула Ангелина, - то есть на колено он не вставал и кольца не дарил?
- Не-а, - легкомысленно отозвалась её неправильная подруга из ванной, где мыла руки, собираясь потискать крестницу, - он мне лучше подарок сделал.
- Это какой же? – Ангелина возникла в дверном проёме, протягивая подруге чистое, вкусно пахнувшее полотенце.
- Он сказал, что хочет детей. Моих и его общих детей. И что мечтает о том дне, когда я стану мамой Артёмке, - Саша наклонилась над раковиной, набрала полные ладони холодной воды и плеснула себе в лицо.
Несентиментальная Ангелина вдруг часто-часто захлопала ресницами, потом зачем-то посмотрела в потолок и, наконец, закрыла лицо полотенцем. Потом отняла его и хрипло сказала:
- Боже мой, Сань! Это такое чудо, Сань! Это лучшее, что может сказать мужчина женщине.
- Да, я тоже так думаю, - согласно кивнула Саша. – Я даже не верила, что и в моей жизни когда-нибудь такое будет после всего, что… Нет, больше о плохом вспоминать не буду! Ты представляешь, у меня будет уже готовый сын, самый лучший мальчик на свете, и ещё дети!
- А что я тебе говорила?! Что надо верить! А ты не верила!
- Я боялась, Ангел. И сейчас боюсь.
- Чего ты боишься, друг мой сердешный? – Ангелина всплеснула руками и сурово взглянула на Сашу.
- Боюсь, что это всё сон.
- А! Ну, это мы сейчас исправим! Сейчас я тебе гарантирую яркие реальные ощущения! – Ангелина исчезла и через несколько секунд вернулась с Поленькой, которую несла на вытянутых руках.
- На! – Она сунула дочь в руки куме и отряхнула ладони, как после тяжёлой работы. – Сейчас тебя твоя крестница в чувство приведёт! Ты её только к себе лицом поверни.
Нежно улыбаясь обожаемой Полине Вадимовне, Саша послушно развернула девочку к себе лицом и обняла. Секунду малышка прижималась к крёстной, потом завозилась, широко раскрыла ротик и со всей силы вцепилась дёсенками в нос Саши.
- Ай! – вскрикнула та.
- Ага-а!- кровожадно рассмеялась Ангелина. – Ну, что? Спишь?
- Нет, - Саша потёрла покрасневший мокрый нос, - а что это с моей девочкой?
- Ну, на этот счёт у нас в семье единого мнения нет. Валдайцев думает, что зубы наконец-то скоро полезут, они у нас что-то припозднились. А я уверена, что наша дочь готовиться стать пираньей… - она осеклась и с подозрением посмотрела на подругу.
- Подожди, что-то ещё ты мне не сказала. У тебя на лице написано. Колись-ка!
Саша засмеялась, сделала страшные глаза и таинственно прошептала:
- Ты только сядь, а то упадёшь.
- Что ещё? – Ангелина прижала руку к пышной груди и с ужасом уставилась на Сашу. – Не томи ты меня!
- Ты помнишь, как зовут нашего с Сашей сына?
- Артём…
- Ты помнишь, откуда он у нас?
- Оттуда же, откуда Поленька, - Ангелина ровным счётом ничего не понимала.
- Ты помнишь, когда он родился?
- Пятнадцатого февраля 2002 года.
- Молодец. А теперь подумай. У нас сын Артём, который родился в феврале прошлого года и которого Саша усыновил в больнице, где работает Валентина Павловна. Вспоминай, что было год назад.
Ангелина задумалась на секунду и громко ахнула, закрыв рот ладонью:
- Не может быть! Так не бывает!
- Это ты мне говоришь? А кто обещал мне сказку? Вот она и случилась. Сначала была страшной, а теперь стала волшебной.
- Не может быть, - потрясённо повторила Ангелина, качая головой. Кудряшки её тряслись, будто тоже удивляясь.
- Может. Артёмка – сын Олеси. Я свидетельство об усыновлении видела. Там чёрным по белому написано: мать – Ермохина Олеся Викторовна.
Проводив подругу, Ангелина снова позвонила мужу в очередной раз по делам службы уехавшему в Петербург. Памятуя о прошлой своей ошибке, в этот раз разговор начала как нежная жена.
- Димка, милый мой! Я так тебя люблю! – счастливо щебетала она в трубку, не давая Вадиму вставить даже слово. - Ты у меня умничка! Всё сделал, как надо! Всё получилось! Теперь тебе снова надо съездить на кладбище!
- Как?! Опять?! – поразился Вадим. – На какое на этот раз? Или у меня бессрочный тур по кладбищам Санкт-Петербурга? «Огласите весь список, пожалуйста».
- Туда же, на Смоленское!.. Нет, как всё-таки удачно, что опять в Питере!
- Я рад, что тебе моё отсутствие доставляет такие положительные эмоции.
- Да, милый! То есть, нет, милый! Я хочу сказать, что очень, очень скучаю и жду тебя! Но это здорово, что ты можешь сейчас же выполнить мою просьбу!
- Ты о поездке на кладбище?
- Ага! Димка, Димочка, у нас всё получилось. Ты такой умничка! И Ксеньюшка, Ксеньюшка просто молодец! Санька с Сашей собираются пожениться! Ура! Ты слышишь? Ура! А Артёмка Эмерих – сын Олеси Ермохиной. Как всё хорошо устроилось! Теперь нужно обязательно Ксеньюшку и Господа поблагодарить! Непеременно!
Вадим в Питере отнёс трубку от уха, улыбнулся и кивнул, будто жена могла его увидеть. Потом снова приблизил телефон к себе и негромко ласково сказал:
- Я ничего не понял, но зато я знаю, что люблю тебя, жена моя.
- Что?! – осеклась на том конце провода, за восемьсот километров от него ликующая Ангелина. – Что, Дима?
- Я люблю тебя, моя беспокойная, неугомонная, шебутная жена. И я, конечно, поеду на Смоленское кладбище и закажу благодарственный молебен. Даже два. Один за Сашек, а второй за то, что в моей жизни есть ты и Поля.
Притихшая Ангелина в Москве дрожащими пальцами погладила трубку и шепнула:
- И от меня закажи третий: я тоже благодарю, за тебя и за нашу дочь.
Подмосковье, июль 2003 года. Александра Эмерих (1)
Утро выдалось светлое и тёплое, такое, каким и положено быть порядочному июльскому утру. Саша потянулась на их широченном семейном ложе и пошевелила пальцами рук и ног. Потом перекатилась ровнёхонько на середину кровати, приняв позу звезды, и негромко запела:
- И-и-и будем вместе лежа-а-ать, как две-е морские-е звезды-ы…
Больше слов она не знала, поэтому просто помурлыкала немного и счастливо засмеялась. В последние три месяца, прошедшие с той чудесной, невероятной, совершенно сказочной Пасхи, она вообще постоянно чувствовала себя неприлично счастливой. Такой счастливой, что даже дух захватывало: неужели это с ней, Александрой Катуниной, происходят такие расчудесные чудеса?
Снова засмеявшись, она потянулась за трубкой, потыкала в кнопки и, дождавшись ответа, повторила этот вопрос вслух:
- Скажи мне, Ангел, неужели это со мной, Александрой Катуниной, происходят такие расчудесные чудеса?
- О Господи, - простонала Ангелина Валдайцева, - я полночи не спала, у Полиночки зубы лезут, моя бедная девочка измучилась вся. Сань, если б ты знала, как мне её жалко. Не спит, сладенькая моя, жаркая такая, стонет. Я её на руках ношу и сама чуть от жалости не плачу…
- Ангел, - тихо позвала подругу Саша, - Ангел, ты поняла, что сейчас сказала?
- Что я, глупая, что ли? – обиженно зевнула Ангелина. – Конечно, поняла.
- Ничего ты не поняла, - засмеялась Саша, - а ведь ты мне только что призналась в любви к Поленьке…
Ангелина перестала зевать и замолчала, потом вдруг сдавленно прошептала:
- С ума сойти. Сань, Санечка, я ведь и вправду её люблю! Господи, спасибо, спасибо! Я наконец-то люблю свою дочь!
- Вот видишь, Ангел, а ты боялась… У тебя всё получилось. Ты смогла…
- Это не я, - совсем уж еле слышно пролепетала Ангелина, - просто я все эти месяцы только об этом и молилась. Чтобы Господь помог мне полюбить Полиночку. И вот… получилось…
- Ура, - улыбнулась Саша в трубку. – Ура.
Но Ангелина уже взяла себя в руки и преувеличенно бодро принялась ворчать:
- Короче, я до четырёх утра не спала, а тут ты, мой дорогой друг, со своими идиотскими вопросами в несусветную рань. Вот помяни моё слово, как только Полине Вадимовне полегчает, я обязательно вышью крестиком и повешу тебе в рамочке прямо в вашей спальне следующие слова: «Да, это ты Александра, заметь, уже месяц как ни какая не Катунина, а очень даже Эмерих, счастлива и любима». И поставлю три, нет, пять восклицательных знаков. Жирненьких таких, в глаза бросающихся. И собственноручно прибью это напоминание у тебя в изголовье четырьмя гвоздями. Поняла?!
- Ага, - блаженно улыбнулась Александра Эмерих, напрочь проигнорировав угрозу в голосе любимой подруги, - давай!
- Что давай?
- Вышивай. И прибивай.
- Ну ты нахалка, Эмерих!
- Я счастлива, Ангел! Я так счастлива!.. Ой, погоди, кто-то в дверь звонит!
- В половине девятого утра в субботу? – изумилась Ангелина.
- И не говори, сейчас всех моих перебудит, - хихикнула Саша, сев на кровати и нашаривая босой ступнёй тапку, - хотя, тётя Тоня с тётей Акой уже встали давно, небось… Ты погоди, трубку не клади, ладно?
- Ладно, ладно, - Ангелина широко зевнула и пристроила трубку на подушку, - я подожду, возвращайся скорее.
Пару минут из динамика было слышно какой-то невнятный шум, стук Сашиных тапок о паркет, звук открываемого замка. Видимо, Саша телефон взяла с собой. Потом Александра так громко и удивлённо сказала «Здравствуйте!», что Ангелина недовольно поморщилась и прикрыла трубку второй подушкой. Она никогда не подслушивала и сейчас не собиралась. Хотя, конечно, было интересно, кто это там явился к Эмерихам в такую рань.
Саша открыла дверь и недоумённо вскинула брови. На пороге стояла высокая красивая женщина, очень элегантная, очень ухоженная. «Бывают же такие красавицы», - молниеносно восхитилась Саша и улыбнулась:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - кивнула женщина, не ответив на улыбку. Её голос показался Саше знакомым.
Московская область, июль 2003 года. Александра Эмерих (2)
Татьяна сидела в своей «БМВ», подарке первого после развода и уже давно бросившего её богатого любовника, и смотрела, как её муж, вернее, бывший муж, ловко припарковал свою машину, вышел из неё и зачем-то пошёл в сторону бабушек, торгующих у метро.
Она приехала к клинике, где работал Александр, сама не зная для чего. Просто в жизни всё складывалось как-то не так, как она мечтала, уходя год назад из их общего дома. Приобретённые почти сразу после расставания с Александром любовники, все трое, стали казаться не роскошными и перспективными, а глупыми, напыщенными и самодовольными. Их бесконечные разговоры о деньгах и развлечениях обрыдли до такой степени, что Татьяна разве что волком не выла, слушая их. Жить в гостинице надоело, а дом, собственный дом ей почему-то никто не предлагал. Как, впрочем, и статус жены. Она пробовала работать, но оказалось, что все знания, полученные ей в институте, за годы блаженного ничего не деланья или улетучились из её головы, или устарели, или оказались совершенно не применимыми на практике. И вместо престижных высокооплачиваемых должностей кадровики тех фирм, куда она обращалась, предлагали ей начать с самых низов, наравне с неоперившимися ещё выпускниками вузов.
Татьяну такое положение вещей оскорбляло. И если сначала, только уйдя от Александра, она ликовала и наслаждалась, как ей казалось, свободой, то постепенно её стало всё сильнее и сильнее тянуть в прошлую жизнь. Где были добрый, умный, деликатный и снисходительный муж, спокойствие и ощущение полной безопасности. Всё то, что она совсем не понимала и не ценила раньше.
Наконец, Татьяна не выдержала и, узнав у общих знакомых новый адрес Александра, решила поехать к нему. Просто так, проведать, поговорить. Почему-то она была уверена, что бывший муж обрадуется. Татьяне хотелось думать, что он всё ещё любит её, страдает и ждёт.
Но вместо страдающего Александра дверь ей открыла заспанная хорошенькая девица в длинной ночной рубашке, красивой, дорогой и целомудренной настолько, что она показалась Татьяне просто верхом неприличия. Она сразу подумала, что Александру такая должна была очень нравиться.
Девица сморщила аккуратный носик, щурясь на утреннее солнце, которое светило ей прямо в лицо, и так озорно, так доброжелательно улыбнулась, что у Татьяны защемило сердце. Она поняла вдруг, что это не прислуга и не какая-нибудь неизвестная ей дальняя родственница Эмериха открыла дверь. В этой девушке она, за годы совместной жизни всё-таки хорошо изучившая Александра, то ли увидела, то ли почувствовала всё то, что так ему нравилось в людях и к чему он всегда тянулся: доброту, искренность, непосредственность и живость.
Девушка подняла правую руку, чтобы убрать с лица волосы, растрёпанные тёплым ветром, и на пальце ярко блеснуло новое, пока совершенно не поцарапанное золотое обручальное кольцо. Ещё не успев осмыслить увиденное, но почувствовав, что всё идёт совсем не так, как она рассчитывала, Татьяна услышала приближающийся топот и посмотрела за спину девушки. Та тоже услышала стремительные шажки, обернулась, раскинула загорелые руки и быстро села на корточки, подхватив, прижав к себе мальчика, обвившего ручками её шею. От быстрого движения складки белой ночной рубашки – а, может, это было платье? – закрутились вокруг ног девушки. Татьяна снова подумала о том, что всё это: живописная местность, маленькая деревенская церковь у лесочка, красивый уютный посёлок, чудесная девушка и обнимающий её малыш – именно то, чего так сильно всегда хотел Александр.
Хозяйка, а незнакомая девушка вела себя определённо как хозяйка, снова обернулась к Татьяне, улыбнулась весело и спросила красивым грудным голосом:
- Вы, наверное, к Александру Николаевичу?
- Я?.. А… да… - растерялась Татьяна, - к нему.
- Как жаль, его нет дома. Уехал с Крассом в ветеринарку. Поехал пораньше, потому что потом у них очереди сумасшедшие. Красс – это наша собака.
Татьяну больно резануло местоимение «наша». И она снова поняла, что приехала поздно, безнадёжно поздно.
- Может быть, вы пройдёте? – тем временем доброжелательно спросила девушка, продолжая нежно прижимать к себе мальчика. Татьяна смотрела на малыша, видела, как он похож на Александра и понимала, что это тот самый ребёнок, от которого она отказалась почти год назад. Тем не менее, она кашлянула и зачем-то спросила:
- А это, наверное, Артём?
- Да, - просияла девушка и с гордостью посмотрела на малыша, - это наш сын, Тёма. Простите, я не представилась: Александра Эмерих, жена Александра Николаевича.
- Простите, что?! – Татьяна, хотя сразу поняла, что девушка эта не случайно открыла дверь, услышав слово «жена», всё равно почувствовала, как закружилась голова, и взялась рукой за косяк.
- Да! – засмеялась Александра Эмерих, неправильно поняв её вопрос. – У нас забавно получилось. Муж – Александр Эмерих, а я – Александра. И тоже, конечно, Эмерих. Хорошо, хоть отчества разные. Ну, что же мы всё стоим в дверях? Проходите, проходите, пожалуйста. Сейчас будем кофе пить, со свежими булочками. Наши Антонина и Акулина Сергеевны с утра пораньше напекли. Чувствуете, какой аромат?
- Нет-нет, спасибо, - перебила её Татьяна, - я, пожалуй, поеду... Я потом… позвоню Александру… Николаевичу. Извините…
Она повернулась и, пошатываясь на высоченных каблуках, быстро пошла в сторону гостевой парковки за забором, где оставила свою машину. Саша задумчиво посмотрела ей вслед, потом втянула воздух и вопросительно пробормотала:
- Татьяна?
Ей тут же вспомнился пёс на Кольцевой дороге, женская рука в дорогой перчатке, раздражённо хлопающая по плечу Александра и капризный красивый голос. Голос, который она слышала только что. Саша снова удивлённо посмотрела вслед гостье и грустно кивнула сама себе:
- Татьяна.
Но в этот момент сын плотнее прижался к ней и требовательно изрёк:
- Мама! Ака!
- Молока? – засмеялась Саша, тут же забыв о странной гостье. – Ну, пойдём, пойдём, я тебе дам молока. Но только, чур, с булочкой…
Москва, июль 2003 года. ?
И вот сегодня Татьяна снова зачем-то искала встречи с Александром. Но снова всё пошло не так. Когда она подъехала к клинике, он уже выруливал со стоянки. Татьяна только и успела, что пристроиться ему в хвост. Так они ехали недолго. У ближайшей станции метро Александр припарковался и отправился к бабулькам, продававшим разные разности. Татьяна решила, что, пожалуй, это неплохая возможность изобразить случайную встречу. Она уже вышла из машины, не забыв красиво и изящно перенести свои идеальные ноги через порожек, и с привычным удовлетворением поймала несколько восхищённых мужских взглядов. Поправив юбку и сделав безмятежное лицо, она перевела деланно рассеянный взгляд на бывшего мужа и растерялась. В отличие от большинства мужчин на пятачке перед метро, Александр смотрел не на яркую Татьяну, а на свою жену, которая показалась из подземного перехода.
Очевидно, в Татьяне всё ещё осталось довольно много живого и искреннего, потому что она неожиданно для себя и вопреки желанию сама залюбовалась Александрой Эмерих, которую сразу узнала. Та шла навстречу своему мужу так стремительно, что казалось, ещё немного и побежит, полетит. Белоснежная юбочка и такая же лёгкая летняя блузка, загорелая кожа, сияющий взгляд и… любовь. Да… Она самая… Любовь светилась в каждом взгляде, в каждом движении Александры. Её муж – именно так, не бывший Татьянин, а её, Александры, муж – тоже шёл ей на встречу, то и дело сталкиваясь со спешащими людьми и при этом не отводя глаз от жены.
Татьяна застыла, глядя на то, как два человека, которых она должна бы – но почему-то не может – ненавидеть, вливаются в толпу и разреают её, стремясь друг к другу.
Она увидела, как Александр протянул своей жене огромный букет полевых цветов, которые он скупил у нескольких бабулек. Взяв цветы, Александра спрятала лицо в разноцветных лепестках, потом оттуда, из цветов посмотрела на мужа и что-то сказала ему. Что-то такое, отчего лицо Александра приобрело вдруг совершенно идиотское, но очень счастливое выражение.
В этот момент по ногам Татьяны, обутым в дорогущие красные туфли, какая-то упитанная тётечка провезла сумку на колёсиках. Татьяна отмерла, сердито посмотрела на свои ноги, на удаляющуюся спину сумковозицы, безнадёжно махнула рукой и пошла в сторону машины.
«Был бы это триллер, а не жизнь, я бы сейчас, нацепив тёмные очки на пол-лица, подкараулила бы их и сбила на огромной скорости», - подумала Татьяна. Вместо этого она на своей красавице «БМВ» влилась в поток машин и поехала устраивать свою жизнь, отдельную от жизни Эмерихов. Ни мстить, не мелко гадить ей почему-то не хотелось. Зато очень хотелось плакать. А ещё узнать, что же такое сказала Александра Александру, от чего у него так изменилось лицо…
Саша увидел её сразу, как только она поднялась по ступеням подземного перехода. Машину она, отправляясь по делам, припарковала недалеко от метро. Александр освободился пораньше, и они договорились встретиться здесь, чтобы потом ехать домой вместе, «цугом», как, смеясь, называла это Саша. Александр приехал первым и всматривался в лица выходящих из-под земли людей, чтобы увидеть её как можно скорее.
Когда она, наконец, появилась, вынырнула из перехода, то почему-то показалась ему намного красивее, чем он помнил. Хотя она и так всегда казалась ему очень красивой. «Куда ж ещё-то?! Соскучился я, что ли, за день?» - подумал он, вглядываясь в её лицо и не в силах оторвать от неё глаз. К тому моменту, как они встретились в толпе, он так разволновался, что сразу же сунул Саше в руки цветы, обыкновенное полевое разноцветье, которые ему почему-то очень захотелось подарить ей. Она спрятала лицо в ромашки, васильки и люпины, а потом вдруг вынырнула из них и… Саша подумал, что у него солнечный удар случился. Потому что так невероятно, так невозможно было то, что сказала ему его жена, Саша Эмерих, глядя на него огромными изумлёнными серо-зелёными глазами…
… Глядя на мужа, такого долгожданного и любимого, Саша выдохнула и, сама не веря себе, сказала вслух то, о чём мечтала лет, наверное, с пятнадцати:
- Саш, мы… мы ждём ребёнка.
конец.
|
