Женщина с глазами кошки Алла Полянская

        Виктории Величко пришлось многое пережить, но к такому она оказалась не готова - их маленький самолет, совершавший рейс из Майами в Ла-Пас, рухнул прямо посреди джунглей! Пассажиры остались живы и невредимы, а вот экипаж погиб. Тори, опытный врач, работавшая во многих "горячих точках", сразу поняла - пилотов отравили. Но кто мог это сделать и на кого из пяти ее спутников был нацелен удар?.. Поняв, что на месте ничего выяснить не удастся, Тори решила выбираться сама - попутчики будут ее только задерживать! Однако ее одиночество продлилось недолго. Очень скоро к ней присоединились сразу двое: журналист Эд и путешественник Луис, которого они встретили в джунглях. Девушка пока не могла разобраться, кто они - друзья или враги, соперники в борьбе за выживание или претенденты на место в ее сердце…
        Алла Полянская
        Женщина с глазами кошки
        1
        Знаете, как бывает, когда падает самолет? Впрочем, откуда вам это знать. Те, кто знает, уже не расскажут. А вот я расскажу.
        Вы поднимаетесь по трапу в салон, досадуя на спустившуюся петлю колготок, которая портит мелодию вашего совершенства, а симпатичный блондин, который сидит напротив,  - весьма неплохой экземпляр, и проклятая стрелка некстати, как таракан в банке с вареньем. Самолет бежит по взлетной полосе, вас вжимает в кресло, и шумит в ушах, а наглая рыжая стюардесса наклоняется к блондину, пихая ему в нос свои сиськи. Нет, дорогая, это моя добыча! Но земля уже далеко внизу, а облака еще вверху, и мне хочется сделать что-нибудь плохое, настолько я ненавижу самолеты. Да только сейчас вынуждена лететь, потому что посуху или по морю добраться туда, куда мне надо, займет полжизни. И я хочу сделать что-нибудь ужасное, чтобы авиакомпания вспоминала меня с дрожью, раз уж мне так плохо.
        Самолетик небольшой, всего на шесть мест, и все пассажиры в нем, похоже, такие важные особы, что на хромой козе не подъехать… Кроме меня, конечно. Стюардесса включает телевизор, и на экране появляется холеное лицо известного всей Америке деятеля, которого показывают слишком часто,  - Билл Мастерс, сенатор, генерал и борец с терроризмом. Думаю, когда ухлопали бен Ладена, он три дня грыз от злости свою фуражку, потому что это сделал кто-то другой, пока он полировал задницей свое кресло. Мастерс высок, плотного сложения и на вид типичный американец - с квадратной челюстью, коротким воинственным носом и маленькими глазками, глядящими из-под кустистых бровей. И сейчас он, как всегда, разоблачает террористов, заверяя граждан, что уж с ним-то опасность им не грозит… Сукин сын, врет и не краснеет. Но в сенате сидит не первый год и очень прочно. В данный момент его красноватое лицо меня слегка умиротворяет - все как всегда, стабильность - хорошая вещь, когда ты болтаешься в воздухе… Собственно, не о Мастерсе речь идет.
        Большая часть цивилизованных граждан знает, как летают самолеты, а я обещала рассказать, как они падают. Хотя у меня в этом деле нет большого опыта, возможно, каждый самолет падает по-своему, но тот, на котором находилась я, рухнул прямо-таки бессовестно. Только я встретилась глазами с блондином, только он улыбнулся мне, немного несмело, что мне особенно понравилось,  - терпеть не могу самоуверенных самцов, только моя рука слегка потянула вверх краешек юбки (обычный трюк, а парень-то стоящий)… А где-то далеко внизу колыхалось зеленое море джунглей… Меня, правда, пейзаж тогда не интересовал, и совершенно напрасно. В общем, только началась милая игра, предваряющая приятное знакомство, как в ту самую минуту заглох двигатель. Можете себе представить большее свинство?
        Если вы думаете, что стало страшно, то ошибаетесь. Стало оченьстрашно. В салоне нас шестеро, мы переглядываемся, а невысокая тощая брюнетка - не то китаянка, не то японка, дьявол их разберет,  - со знанием дела принимается визжать. Наверное, в каждой катастрофе есть кто-то, кто ее озвучивает, и в нашем небольшом сообществе тоже случилась такая вот Мисс Иерихонская Труба. Хотя в визге нет никакого смысла, этим делу не поможешь. Старик, который сидел рядом с истеричкой, явно подумал так же, потому что невозмутимо отвесил соседке крепкую пощечину. Брюнетка заткнулась, и на душе у меня полегчало. Хорошая подача, дед! Следующей моей мыслью было, что самое время осуществиться мечтам, а я сейчас мечтала стать птицей.
        Самолет тряхнуло, и он начал очень быстро снижаться. Бледная, испуганная стюардесса советует нам засунуть свои сумки под кресла. Эти действия вряд ли спасут от основной беды, но мы слушаемся. А что нам остается? Блондин помогает мне запихнуть мой ридикюль под сиденье, потому что руки у меня отчего-то ослабели.
        Стюардесса делает над собой усилие и перестает дрожать.
        - Все будет хорошо, вот увидите. Пилот сделает все возможное, чтобы посадить самолет.
        Пассажиры обреченно молчат. Возможно, если бы нас было больше, нашелся бы кто-то, кого не уняла бы никакая пощечина, а так мы падаем в полном молчании. Надо же, как все по-дурацки! Вот о чем я думала два часа назад - о стрелке на колготках? Почему не видела, как прекрасно небо, если смотреть на него, стоя на земле? Почему не… Я многого не сделала, все откладывала до лучших времен, а никаких лучших времен у меня уже не будет, есть только «сейчас» и «вчера». Причем «вчера» такое далекое, словно и не со мной было, а «сейчас»… Сейчас я сижу в падающем самолете.
        - Наш самолет маленький, он спланирует. Если не взорвется горючее, у нас есть шанс…  - Блондин пытается взять себя в руки, повторяет снова стюардессы: - Вот увидите, все будет хорошо.
        Я молча киваю. Парень просто не знает, о чем говорит. Мы падаем в джунгли и если не погибнем сразу, потом все равно пожалеем об этом. Джунгли убьют нас одного за другим. Ничего уже не будет хорошо.
        - Дамы и господа, снимите украшения и часы.  - Голос стюардессы снова предательски дрожит.  - Пригнитесь, сейчас мы попробуем сесть.
        Я снимаю серьги и часы. Это, значит, для того, чтоб потом мы были как живые. Ясное дело, ведь удар о землю всегда бывает такой силы, что украшения приходится выковыривать из тел. Но диким зверям безразлично, лопать нас с ними или без, несъедобное они выплюнут. Или же их организм выведет лишнее естественным путем.
        Удар показался мне не таким страшным, как ожидалось, но за этот короткий миг я поняла, что все еще впереди. За окном пронеслись ветки и стволы, послышался ужасающий скрежет… затем взрыв и снова удар. Мое тело разлетелось на куски, но подумать об этом у меня уже не было времени.

        Я и не знала, что умею терять сознание. И представления не имею, сколько находилась в отключке - минуту или час. Просто в какой-то момент я открываю глаза и пытаюсь ощутить свое тело. Похоже, нет никаких признаков, которые указывали бы на переломы, внутренние кровотечения или другие непоправимые повреждения, хотя я ощущаю себя отбивной на сковородке. Но руки-ноги целы, голова тоже, все остальное либо успеет прийти в норму, либо нет. Интересно, обитатели джунглей прямо сейчас примутся нас есть или немного погодя?
        Я осторожно оглядываю салон. Блондин лежит на полу лицом вниз. Не пристегнулся, что ли? Нет, ремень вырвало из гнезда, слишком сильным оказался удар. Старик откинулся в кресле, из уголка его рта стекает струйка крови. Либо ему конец, либо он прикусил язык. А вот его соседка жива-живехонька, ее тесное платье позволяет мне видеть, что она дышит. Плотный лысоватый тип и пожилая леди в костюме от Гальяно тоже вроде живы. Но раз мы все внутри покореженного салона, значит, местная фауна закусит нами не сразу. Думаю, у зверья случится массовое пищевое отравление и оно передохнет до единого - людей сложно назвать экологически чистым продуктом. Но пока пассажиры относительно целы.
        Чего не скажешь о стюардессе. Вот ей, несчастной, уже никто не поможет, это видно с первого взгляда. Падая, она, наверное, обо что-то ударилась головой, вероятно, о хромированный угол буфета. Во всяком случае, ее голова лежит в луже крови, а открытые зеленые глаза пустые и мертвые. Бедная девочка так пыталась успокоить нас! Какая ужасная несправедливость! Пусть бы лучше китайская истеричка умерла, китайцев и так многовато на свете, а эта милая красавица осталась бы с нами.
        Нет, не так. Лучше всего было бы, если бы мы по-прежнему летели к пункту назначения, а не оказались на земле черт знает где в джунглях.
        Я поднимаюсь и открываю дверь в кабину пилотов. Двое мужчин в белых рубашках и синих костюмах, один лет сорока, второй моложе. Мы видели их перед полетом, и я узнаю их со спины, потому что оба упали телом на штурвал. Я ищу у них пульс - тот, что старше, мертв, который помладше, еще дышит. Ни на одном нет заметных повреждений. Я отстегиваю парня, вытаскиваю его из кресла, кладу на пол кабины, ощупываю. Кости не сломаны, живот нормальный, но тоны сердца неровные, а мускулы прямо у меня на глазах сводит судорога. Что с ним? Как давно он в таком состоянии? Судороги буквально скручивают тело пилота, его лицо синеет - асфиксия, паралич дыхательных путей. Я ничего не могу для него сделать, у меня нет нужных препаратов и оборудования, чтобы спасти парня. Так что он умирает, а я просто сижу с ним рядом и думаю о том, что уже видела подобные симптомы. Но как такое могло случиться здесь?
        Впрочем, это сейчас неважно.
        Вернувшись в салон, опускаюсь на пол рядом с блондином. Тот стукнулся головой о пол, на лбу шишка, нос разбит, но жив. И если внутренние органы целы, то и будет жить - до тех пор, пока нас не обнаружат хищники, двуногие или четвероногие. Последние, пожалуй, предпочтительнее, потому что не склонны мучить свою жертву из эстетических соображений.
        Старик шевелится и пытается отстегнуть ремень. Руки плохо слушаются его, но он упрямо дергает застежку. Китаянка тоненько скулит, и мне хочется дать ей пинка. Честно признаюсь: я нетолерантна и неполиткорректна, терпеть не могу азиатов и арабов.
        - Помогите мне, пожалуйста!
        Голосок у нее мерзко-пронзительный, как и положено азиатке. Нет, мне тебя не жаль, не надо строить из себя жертву.
        - Сидите спокойно, пока я помогу тем, кому нужна помощь.
        - Вы врач?
        - Да.
        - О, это хорошо!
        - Закрой хлебальник.
        Девица мне надоела. Бывают же такие никчемные бабенки, прости господи. Всего они боятся, шагу самостоятельно сделать не способны, при этом считают, что весь мир им что-то должен только на том основании, что у них милое личико и стройные ножки, которые красотки готовы раздвигать для всякого, у кого имеется банковский счет со многими нулями. Эта как раз такая.
        Блондин зашевелился, и я помогаю ему сесть. Глаза глядят осмысленно, что уже хорошо. Парень сидит на полу и ошалело озирается. Ну, где-то я его понимаю. Все либо мертвы, либо находимся, так сказать, в зале ожидания, и, по идее, сейчас за нами должны явиться какие-нибудь ангелы… Хотя особо рассчитывать не стоит. Да, мы выжили при падении самолета, но это в любом случае временно.
        Я помогаю блондину подняться и усаживаю в кресло. Кровь из разбитого носа уже не течет, шишка на лбу ощутимая, но, судя по клинической картине, сотрясения мозга у него нет. Хорошие новости.
        - Послушайте, вы должны помочь Фрэнку!  - требует китаянка.
        Какие пронзительные голоса у азиаток… Ничего я никому не должна, думаю я раздраженно.
        - Жакрой рот, Керолайн!
        Старик зол. У него прокушен язык, ему наверняка очень больно, не говоря уже о смешной дикции.
        - Я думаю, нам нужно как можно шкорее выйти отшюда.  - Он заметно сдерживает командные ноты и правильно делает.  - Вы уже были в кабине пилотов?
        - Нет. Но сейчас собираюсь сходить туда.
        Вообще-то я думаю, что летчиков отравили, но не собираюсь сообщать об этом спутникам. Не надо мне тут криков, паники, разборок и призывов, мол, надо что-то делать. А еще есть маленькая вероятность, что отравить пилотов мог кто-то из пассажиров, и незачем тому человеку знать, что я в курсе.
        Ладно, пусть народ приходит в себя, а я снова иду в кабину. Второй пилот еще теплый. Интересно, как вышло, что мужчины не умерли одновременно? Они примерно одинакового роста и веса, и яд должен был подействовать с одинаковым эффектом. Возможно, молодой принял его позже. Я не токсиколог, а хирург, но сейчас это неважно, ведь в любом случае ничем не смогла бы им помочь. Единственное, в чем я уверена,  - применен был не цианид. Может, парни что-то выпили перед отлетом? Или съели? Но тогда остается вопрос, отчего упал самолет. Ведь отлично помню, что сначала заглох двигатель.
        Я подхожу к первому пилоту и поднимаю его голову. Трупное окоченение еще не началось, а причина смерти вызывает сомнения. Вместо лица у мужчины синяк - он ударился лицом о панель управления. Либо летчик умер от удара, либо от яда. Впрочем, одно другому не мешает, но сначала заглох двигатель. А отравить пилотов могли, чтобы они ничего не предприняли, то есть чтобы самолет упал всерьез и надежно. Рухнув на джунгли, машина потеряла крылья, а в них горючее, оно-то и взорвалось. Но уже отдельно от фюзеляжа, именно поэтому мы до сих пор живы.
        Сев в кресло второго пилота, я начинаю размышлять, мертвые мне мешают гораздо меньше, чем живые. Итак, двигатель вышел из строя. Почему-то. К тому времени летчики уже боролись с симптомами отравления. Я не верю в такие совпадения. Явно кто-то хотел, чтобы этот самолет упал, причем именно здесь и сейчас - так рассчитали дозу яда. Видимо, один из моих спутников нажил смертельного врага, а в дерьме оказались все мы. Меня ведь ждут именно сегодня! А я сижу здесь. И никакой надежды выбраться - у меня нет снаряжения, чтобы пройти сквозь джунгли, нет оружия. Стюардесса отравить пилотов не могла, она же и сама здесь. Значит, мужчины что-то выпили перед вылетом, скорее всего кофе. Интересно, кто был целью? Не я - точно. А вот за богачей, находящихся в салоне, я бы не стала так уверенно утверждать…
        - С вами все в порядке?
        В кабину заглядывает блондин. В свете моих выводов не стоит демонстрировать ему излишнюю стойкость или сообразительность, это может оказаться опасным, так что я сейчас изображу ошеломленную растерянность, запоздалый шок. О, это я умею!
        - Они умерли… Пилот умер у меня на руках! Как же так - мы спаслись, а они умерли?
        - Нам всем нужно успокоиться.
        Собственно, я уже успокоилась, но чтобы никто этого не заметил, сейчас примусь тихо, печально плакать. Голливуд потерял в моем лице звезду мировой величины - если я могу изобразить любую эмоцию. Теперь вот начинаю глотать слезы, изобразив на лице мировую скорбь. Мне и правда жаль погибших, но я точно знаю, что ни жалостью, ни истериками делу не поможешь. Собственно, смерть - это окончательно, тут ничего не исправишь. А еще я уверена: кто-то из моих спутников причастен к этому делу, так что мне совершенно некстати показаться ему или им слишком умной и, значит, опасной. Конечно, я попробую выжить в тропическом лесу и без снаряжения, но мне совершенно не нужна вот прямо сейчас чья-то помощь по отходу в мир иной, в джунглях и без того найдется достаточно желающих убить или сожрать.
        - Им уже ничем нельзя помочь.  - Блондин садится на корточки, наши глаза оказываются на одном уровне.  - Однако мы-то живы, и нужно что-то делать.
        - Об этом не беспокойтесь, о нас позаботятся джунгли.
        - Что?
        - Если в радиусе нескольких миль не найдется более-менее цивилизованного населенного пункта, мы не протянем и трех дней. Нас мало, мы не вооружены, у нас нет запаса пресной воды и продуктов, и мы представления не имеем, где находимся. Разве этих факторов не достаточно? По мне, так более чем.
        - Пойдемте в салон.  - Парень помогает мне встать, и я ему позволяю.  - Нам нужно выработать план дальнейших действий.
        - Вы идите, а я приду через минуту. Вытру лицо, не хочу, чтобы меня видели заплаканной.
        Он настоящий джентльмен - повернулся и вышел. А я быстро обыскиваю кабину и тела пилотов. Вот как раз то, что нужно,  - в сумке одного из летчиков нашелся заряженный пистолет и две запасные обоймы к нему. Прячу оружие за пояс и прикрываю блузкой. Ого, охотничий нож! Тоже неплохая штука. То, что я нашла эти столь необходимые в джунглях вещи первая,  - огромное везение, теперь буду чувствовать себя увереннее.
        Я выхожу из кабины и переступаю через тело стюардессы. Не повезло девушке - надо же было так неудачно упасть! Хотя, может статься, мы ей еще позавидуем.
        В салоне все пришли в себя и тихо переговариваются. Толстяк что-то втолковывает пожилой даме, а та отрицательно мотает головой. Истеричка впала в ступор и смотрит в пространство, раскачиваясь из стороны в сторону. Медитирует? Не поможет. А старик держится отлично. И блондин пришел в чувство окончательно. Надеюсь, это все не он устроил.
        - Какие будут предложения?
        Функции председателя собрания взял на себя именно старик. Наверное, по привычке - скорее всего, таким тоном он обращается к своим подчиненным или членам какого-нибудь совета директоров. Но здесь он в равном со всеми положении, так что ему придется сбавить обороты. Собственно, какие в данном случае могут быть предложения? Возможно, наше падение уже кто-то заметил и к нам на всех парах мчится помощь. Но лично я в такое счастье не верю. А вот насчет того, как нам всем теперь быть, дело другое. Сама-то я знаю, что собираюсь сделать, но не скажу, это лишнее. Правда, и совсем молчать не намерена. Ладно уж, поделюсь своими соображениями.
        - Думаю, нам нужно определить наше местонахождение, а там посмотрим.
        Старик уставился на меня, нахмурившись. Отвечаю ему легкой улыбкой. Нет, мистер, не трать на меня порох, я не боюсь…
        - Приемлемо,  - хмуро улыбается дед.  - Но для начала, по-моему, стоит познакомиться. Начну с себя. Фрэнклин Брекстон, глава корпорации «Континентальные пластмассы», а это моя жена Керолайн. Кто дальше?
        - Меня зовут Мерион Хиксли. Из уистлокских Хиксли.  - Пожилая леди презрительно кривит губы, что не идет на пользу ее внешности, затем кивает на толстяка: - А это мой сын Джейкоб.
        - Хиксли, Хиксли…  - задумывается старик.  - Не те ли, у которых сеть «Бриттани»?
        - Да, супермаркеты «Бриттани» принадлежат нашей семье,  - гордо выпрямляется в кресле лысоватый сыночек.  - Их ровно тридцать и…
        - Заткнись, Джейкоб!  - Любящая мать, очевидно, держит дитятко в ежовых рукавицах.  - Нечего болтать, это не твоя заслуга. Если бы все зависело от тебя, то…
        - Обсудите семейные дела в другой раз,  - злобно сверкнул глазами Брекстон.  - А вы, сэр?
        - Эдвард Краузе, журналист из «Таймс». Можно просто Эд,  - пожал плечами блондин.  - Не думал я, что командировка закончится таким образом.
        - Никто не думал. Да я бы и близко не подошла к этой консервной банке, если бы могла предположить такое!  - Леди Мерион морщится, слушая меня, а я люблю подразнить высокомерных снобов.  - Меня зовут Тори Величко, я врач.
        - Странная фамилия.  - Миссис Хиксли подозрительно щурится.  - Иностранка?
        - Собственно, в данный момент мы здесь все - иностранцы,  - с некоторым вызовом говорю я. Старую дуру пора поставить на место.  - Или вы что-то определенное имели в виду?
        - Да как вы смеете так отвечать!
        - А почему бы и нет?
        - Прекратите.  - Старик Брекстон поднимается.  - Миссис Хиксли, нет смысла затевать ссору, мы все в одинаково паршивом положении. Надо определиться с порядком дальнейших действий, а для этого, как верно заметила мисс Величко, должны знать, где находимся. Кто-то разбирается в картах и приборах?
        Я, конечно, разбираюсь, но объявлять о своих умениях пока не стану, ведь кто-то из моих спутников может оказаться не тем, за кого себя выдает. Хорошо еще, что у меня теперь есть оружие, в случае чего я смогу позаботиться о себе, а пока сделаю вид, что испугана. Я уже допустила ошибку, когда принялась оказывать им помощь, но это дело моего врачебного долга. Зато теперь, когда я знаю, что больных и раненых среди них нет, мой первейший долг - уцелеть самой.
        - Я попробую.  - Эдвард неуверенно смотрит в сторону кабины.  - Но там тела пилотов.
        - Да, ужасно… Что же с ними делать?  - Мерион ломает сухие пальцы.  - Может, вынесем их наружу?
        - Пока не определились с местонахождением, открывать люк не стоит.  - Брекстон беспокойно смотрит в иллюминатор.  - Судя по пейзажу за стеклом, мы в джунглях, значит, трупы тут же привлекут внимание хищников, и мы потом не сможем покинуть самолет. Я думаю, тела надо перенести в багажный отсек, там должно быть достаточно места.
        - Тогда давайте так и сделаем.  - Эдвард поднимается.  - Джейк, помоги мне.
        - Нет! Мой сын и пальцем не дотронется…
        - Ты сегодня заткнешься или нет?  - уже лопнуло у меня терпение.  - Не хочешь, чтобы твой малыш измазал пальчики,  - вставай и сама таскай трупы.
        Я знаю такую породу людей. Они привыкли, что каштаны из огня для них всю жизнь таскают служащие, которых они и за людей-то не считают. Ишь, как удобно устроилась - все перед ней на задних лапках должны скакать. Но - не я. Когда-то давно я была знакома с точно такой же ведьмой, и она не раз пожалела, что свела со мной знакомство.
        Старуха щелкнула челюстью и возмущенно задохнулась. Наверное, никто никогда не разговаривал с ней в таком тоне. А в глазах толстяка промелькнуло торжество. Вот бедолага, мамаша совсем его кастрировала. Что ж, парень, пора становиться мужиком, сейчас как раз подходящий момент.
        - Джейк, не смей!
        - Мама, но мистер Брекстон пожилой человек, а…
        - Джейкоб!
        - Мама…
        - Немедленно сядь на место, я сказала!
        Толстяк возвращается в кресло, пряча глаза, в которых стыд и ненависть. Когда-нибудь он не выдержит и пошлет мамашу по известному адресу, а то и убьет. Правда, это дальняя перспектива, которая в свете последних событий может и приблизиться.
        - Миссис Хиксли, вы ведете себя отвратительно.  - Брекстон сжимает губы.  - Мы сможем спастись, только если будем действовать сообща. Никто не придет нас спасать, мы должны сами о себе позаботиться.
        - Я с места не сдвинусь до прибытия спасателей.
        - Желаю удачи. Будете ждать их до конца своих дней, а наступит тот конец, может быть, очень скоро. За полчаса вы успели перессориться со всеми присутствующими.
        - Мне до вас всех нет никакого дела. Когда я попаду домой, сразу позвоню сенатору Трессону, и тогда…
        Мы с Эдом оставляем их ссориться и идем в кабину. Трупы пилотов ее не украшают, а потому мы выносим тела летчиков в багажный отсек. Так же укладываем мертвую стюардессу. Я забираю свой чемодан и ставлю у двери. Затем достаю из шкафчика полотенца и прикрываю лица погибших. Это все, что я могу для вас сделать, ребята. Мне жаль. Ну а багаж остальных пусть стоит здесь - я им не носильщик, захотят - зайдут и возьмут. Пора бы заняться делами, раз уж кабина теперь пуста.
        - Подожди, я тоже возьму свои вещи.  - Эд осторожно переступает через тела и снимает с полки большую сумку.  - Но если придется уходить, чемоданы нужно будет оставить.
        - Носки и белье, туалетные принадлежности и медикаменты необходимо взять, если не хочешь остаться без ног, например. В джунглях любая царапина чревата такими последствиями, что подумать страшно.
        Журналист кивает, и мы идем в опустевшую кабину. Самолет уткнулся носом в какие-то кусты, по стеклу ползают насекомые, но само стекло уцелело, что радует меня несказанно.
        - Посмотрим, что у нас есть.  - Эд достает карту.  - От удара бортовой компьютер, конечно, накрылся, и все же попробуй его проверить. А я тем временем посмотрю, что смогу понять на карте.
        Я усаживаюсь в кресло пилота и нажимаю все кнопки подряд, пытаясь оживить компьютер. Пустая трата времени, удар был очень сильным. Хотя… Что-то здесь не так, но что? Да многое не так! Ведь сначала заглох двигатель…
        Экран вдруг замигал, на голубом фоне пульсирует надпись: «Уровень горючего - 0». Стоп, как это? А, теперь понятно, отчего заглох двигатель - без горючего он и не мог бы работать, такие правила игры.
        - Что там?  - Эдвард заглядывает мне через плечо.  - Не может быть!
        - Может. Потому-то мы и живы. Если бы взорвалось горючее, нас бы ничто не спасло, а так баки были пусты.
        - А что же взорвалось?
        - Пары, оставшиеся в баках. Меня другое интересует: как могло случиться, что закончилось горючее? Его либо сбросили в полете, либо не долили изначально. Тогда, возможно, дело в неисправных датчиках уровня горючего…
        - За всем следит бортовой компьютер.
        - Вероятно, сломался, и никто не заметил. Либо же с ним кто-то поупражнялся загодя, и он показал достаточный уровень горючего, а на самом деле баки не долили.
        - Значит…
        - Значит, кого-то из пассажиров хотели убрать. Остальные попали в ловушку за компанию.
        Я прикусила язык, буквально проглотив продолжение: а чтобы уж совсем наверняка убрать, отравили пилотов, чтобы те ничего не смогли сделать. Но говорить об этом журналисту плохая идея, хватит и того, что я знаю. Между прочим, яд был медленно действующий, дозировку рассчитали с точностью до минуты. Дали его пилотам в аэропорту, потому что во время полета они ничего не пили - нет грязных чашек ни в кабине, ни в отсеке стюардессы. Да я бы и заметила, если б девушка заходила в кабину, с моего места это было отлично видно.
        Эдвард о чем-то размышляет, глядя на экран.
        - А может, пилот сам сбросил горючее, зная, что таким образом дает нам шанс?
        - Может, и сам. Но давай договоримся: остальным мы это все не расскажем, ладно?
        - Ты права… А ты умная женщина, Тори Величко.
        Я и без тебя это знаю, парень. Только лишь надеюсь, что нынешнее безобразие - не твоих рук дело.
        2
        В салоне висит напряженное молчание. Старик Брекстон раздраженно сопит, его азиатская орхидея по-прежнему медитирует, а Хиксли сидят, отвернувшись друг от друга. Когда я вижу мамаш, подобных Мерион, сразу начинаю радоваться тому, что у меня нет матери. Думаю, Джейк бы мне позавидовал, несмотря на кучу денег у своего семейства и знакомство с сенатором Трессоном.
        - Вам удалось что-то узнать?  - спрашивает Фрэнк Брекстон.  - Какие новости?
        - Компьютер умер насильственной смертью.  - Эд не зря журналист, врет как по писаному.  - Но если верить приборам и нашим исчислениям, то мы где-то в Колумбии или в Перу. А может, в Эквадоре, выбирайте, что больше нравится. В общем, где-то в этом районе. Вот и все.
        - Не может быть!  - Мерион Хиксли даже подпрыгнула на месте.  - Мы вылетели из Майами и по времени должны были быть вблизи Ла-Паса. Мы что, кружили в воздухе? Как такое могло случиться?
        - Не знаю. Я сказал все, что сумел понять. Очень надеюсь, что мы все-таки в Перу.
        - Почему же?
        - Потому что в Перу сейчас не ведутся боевые действия.
        - Господи…  - Мерион испуганно дернулась.  - Какие еще боевые действия? Что вы имеете в виду?
        - Только то, что в банановых республиках живут слишком горячие парни, которые никогда не бывают довольны правительством.  - Эд ухмыляется.  - Как только очередной диктатор пристраивает свою задницу в президентское кресло, тут же появляется новый претендент и начинается вооруженный конфликт.
        - Дикари!
        - Может быть, вы и правы, но точно известно только то, что здесь ни у кого нет стремления к миру во всем мире. Здешние мачо любят войну, она их развлекает и дает возможность самоутвердиться.
        - Какие глупости вы говорите!  - Брекстон злобно хмурится.  - Вы ничего не понимаете!
        - Лично я понимаю это именно так, а я уже несколько лет пишу репортажи из разных горячих точек.
        Пока идет перепалка, вынимаю свою сумку из-под сиденья. Так, что у нас здесь? Аптечка, без которой я из дома никогда не выхожу, в ней антисептики, противозмеиная сыворотка, антибиотики и кое-какие другие медикаменты. Хорошо. Даже очень хорошо. Далее - мой походный набор инструментов, подаренный когда-то тетей Розой, он всегда со мной в поездках. Что мне еще может понадобиться? В чемодане, который теперь стоит в кабине, есть рубашки, носки, джинсы, белье, высокие ботинки. Неплохо, Тори. К тому же ты разжилась оружием и боеприпасами, что повышает твои шансы на выживание.
        Думаю, если я сейчас встану, соберу рюкзак и уйду, то в конечном итоге смогу добраться до какого-нибудь более-менее цивилизованного клочка земного шара. А вот в компании с моими новыми знакомыми это вряд ли удастся - слишком они шумные. Но это еще полбеды, хуже другое - они изнеженные, высокомерные и всерьез ожидают, что им кто-то поможет. Люди пока не поняли, что им никто ничего не должен, весь их жизненный опыт ограничивается ближним кругом таких же богатых снобов и дальним кругом обслуживающего персонала, без которого они не способны даже задницу себе подтереть. Ну что ж, теперь жизнь им предстанет с другой стороны, и новый опыт пойдет им на пользу. А поскольку никто из них не болен и не ранен, я им абсолютно ничего не должна.
        - Все это пустые разговоры!  - Брекстон повышает голос.  - Нам нужно что-то делать, прямо сейчас.
        Я невольно качаю головой: так оторви задницу от кресла и сделай что-нибудь, старый дурак!
        - Связи нет и не будет, сигнал мобильного глушат горы.  - Однако Эд умеет утешить…  - А когда мы доберемся до какого-нибудь более-менее открытого места, к тому времени батарейки наших телефонов уже сядут, и вряд ли найдется, где их подзарядить. Если мы вообще куда-нибудь доберемся.
        - Нам нужно немедленно выйти отсюда! Кровь на полу уже воняет, а что станет вскоре с трупами, страшно подумать!  - Голос Мерион срывается на визг.  - Нам нужно немедленно выбираться из самолета! Мы должны позвонить, и нас спасут!
        Давай, дорогая, выбирайся. А я посмотрю, как далеко ты убежишь в своих туфлях на шпильке и в эксклюзивном костюме. Не завидую тому ягуару, который закусит тобой,  - бедняга наживет желудочную колику, лишится нескольких зубов, обгрызая твои сухие кости. Прямо жалко зверя, ведь ягуар - прекраснейший среди кошачьих, а кошки - лучшие существа на всей земле.
        - Вы никуда отсюда не уйдете, миссис Хиксли.  - Брекстон зол, лицо его покраснело, видимо, у него болит прокушенный язык.  - Пока мы сидим здесь, мы защищены от животных, змей и насекомых. Тем более все равно неизвестно, в какую сторону идти.
        - Мне не нужны ничьи советы!  - Нижняя челюсть Мерион выдвинулась вперед, как ящик комода.  - Я буду делать то, что считаю нужным. Идем, Джейкоб! Открой люк!
        Старуха вскочила с места и вцепилась сухими пальцами в ручку люка. Джейк неуверенно переминается с ноги на ногу - ему совсем не хочется куда-то идти в компании с мамашей.
        - Нет,  - в упор смотрит на миссис Хиксли Эд,  - вы не сделаете этого. Вы здесь не одни, если кто-то выйдет, то может привлечь чье-то нежелательное внимание, тогда проблемы будут у всех.
        - Прочь с дороги! Джейк, чего ты стоишь столбом? Немедленно открой этот проклятый люк, мы уходим!
        Джейк неуверенно делает шаг - подчиняться матери у него уже стало рефлексом. Тряпка, а не мужик. Думаю, толстяк до сих пор не женат.
        - Сядьте на свои места!  - Брекстон тоже поднимается.  - Никто никуда не идет. Не хватало еще, чтобы на ваши крики явились бандиты или дикие звери! Не забывайте, что мы даже не знаем, где находимся. Если на территории Колумбии, то нам не позавидуешь. Тут сейчас полно бунтовщиков, да и местные мафиозные кланы постоянно воюют между собой. И все они не любят чужаков на своей земле.
        - Вы не посмеете…
        Бабка раздражает меня до жути. Из-за нее мне будет сложнее выскользнуть незамеченной. Самолет-то упал совсем не случайно, причиной его падения был кто-то из моих спутников, и этот кто-то должен догадываться, из-за чего мы все сидим здесь. Догадывается, дрянь такая, а строит из себя невинную жертву!
        Хотя теоретически причиной могу быть и я. Например, если меня решил убить мой бывший муж Кен. Мы развелись давно и совсем не мирно - он не получил от меня ни цента, потому что тетя Роза наняла прыткого частного детектива, который сфотографировал несколько пикантных моментов из его похождений, и не менее ушлого адвоката, сумевшего доказать в суде, что я несчастная жертва, а мой супруг - исчадие ада. Кен получил кукиш, а денег ему хотелось. Однако нет, это не его работа. Чтобы провернуть подобное, нужны мозги, у Кена же с ними всегда была беда, за него думали папа с мамой. Да и стоит такое недешево, а папаша столько денег сыночку точно не дал бы. Потому Кен и хотел отгрызть часть моего капитала - чтобы больше не просить денег у отца. Заработать-то он их был не в состоянии.
        А может, всему виной старик Брекстон? Уродился вот такой - бесцеремонный, злобный и раздражительный, кому-то не тому наступил на мозоль. Либо азиатка решила избавиться от пожилого мужа… Нет, она же и сама здесь. А, собственно, что с того? Как вариант: ее китайская родня, чтобы смыть позор от ее замужества с иноверцем, позаботилась и о ней, и о Брекстоне. Как вариант.
        Или, допустим, Джейк Хиксли решил покончить с собой таким экзотическим способом - главное увидеть, как вместе с ним гибнет его мучительница. Думаю, толстяк вполне способен на бунт. Или же сама Мерион, ввиду природной злобности, решила уйти на тот свет, громко хлопнув дверью и прихватив с собой всех, до кого дотянется. Либо же, кроме Джейка, у нее есть другие нетерпеливые наследники. Ведь супермаркеты «Бриттани» - лакомый кусочек, как ни крути.
        А может статься, красавчик Эд насолил местной мафии - версия не хуже остальных. Сам говорил же, что несколько лет трется здесь, вынюхивая местные тайны. Так неужели все этому рады?
        Или же в самолете был сломан компьютер и прибор, фиксирующий уровень горючего. Но остается открытым вопрос, кто отравил пилотов. А также возникают другие сомнения. Например, почему продолжительность полета не совпадает с местом, в котором мы должны были оказаться за это время? И почему второй пилот умер позже первого? Одним словом, большая куча вопросов. Но ответы на них я искать не стану. Я достану свой чемодан, переоденусь, соберу рюкзак - и посмотрю, что делать дальше. Может, нужно было удирать отсюда еще полчаса назад? Только мало радости оказаться посреди джунглей в короткой юбке и рваных колготках.
        - Вы куда, мисс Величко?  - Брекстон подозрительно смотрит на меня.
        - Переоденусь, пока есть время.
        - Да, это хорошая мысль.
        - Спасибо, сэр. Я могу идти?
        - О, конечно!  - не уловил дед мой сарказм, бывший размером с Юпитер.
        Я с тобой, старый дурак, потом разберусь при случае, а пока не вижу смысла ссориться. Как и с кем бы то ни было вообще. Я буду незаметной, как моль на норковой шубе, и только понаблюдаю за вами, чтобы решить для себя, кто есть кто. А вы грызитесь, грызитесь… В экстремальных ситуациях все проходят через данную стадию. Тем временем я посмотрю и пойму, который из моих спутников опасен. Кстати, как правило, это совсем не тот, кто громче всех кричит и качает права.
        Затворив за собой дверь пилотской кабины, я открываю чемодан. Хорошо, что мы вытащили отсюда трупы, теперь хоть есть место, где я могу заняться своими делами. Как уже говорила, я не боюсь трупов, но не люблю быть в их обществе. Тем более в такой интимный момент, как сейчас, их присутствие было бы лишним. Да и места они занимали много.
        Так, туфли прочь. И вообще, тот, кто выдумал высокие каблуки, явно горит в аду. Красивый летний костюм тоже придется оставить. В нем я была весьма приглядна, но для путешествия по джунглям он не годится совершенно. Джинсы и майка, камуфляжная куртка - то, что нужно. На ноги высокие кожаные ботинки на толстой подошве. Не дай вам бог пораниться, будучи в тропическом лесу, или натереть ногу и не обработать рану! Паразиты, пыльца растений, бактерии, стремительно размножающиеся во влажной теплой среде, очень скоро уложат вас на землю и заставят ожидать приближения смерти. А она придет скоро, потому что запах открытой раны и гниющей плоти привлечет насекомых, птиц, хищников, и хорошо, если вы на их пиру будете присутствовать без сознания, но я бы предположила худший вариант.
        Жаль, что придется оставить здесь мои платья. Но одно, от Версаче, все-таки возьму - оно небольшое и легкое. Просто не могу с ним расстаться! И еще туфли, расшитые бисером. Выйду же я когда-нибудь отсюда из дебрей к людям? В обществе принято выглядеть прилично.
        Нож за голенище ботинка, пистолет сзади за пояс, обоймы в карманы. Ничего лишнего, пешему тащить тяжелую кладь - мучение. А вот белье, носки и косметику возьму почти в полном составе. Как и несколько маек, штанов и повязку для волос. Сумка моя, если ее вывернуть, превращается в удобный рюкзак. В него поместятся контейнер с лекарствами, инструменты в герметичном мини-боксе, шмотки, гигиенические средства, несколько стерильных одноразовых простыней и одна обычная - на всякий случай. В многочисленных внешних кармашках рюкзака есть рыболовные принадлежности, моток крепкой бечевки, рулон широкого скотча, кусачки, моток изоленты, фляга с бренди, зажигалки и спички. Нужно еще посмотреть, как здесь, в самолете, с продуктами и водой.
        Что ж, думаю, я смогу о себе позаботиться. Под сиденьем пилота должен быть люк, и если его не заклинило, пространства между днищем самолета и грунтом достаточно, можно вообще не возвращаться в салон - вылезу наружу и поминай как звали.
        А эти здесь… Пусть сидят, решают. Пусть проголосуют, объявят перерыв, подадут друг на друга несколько исков, поговорят о своих правах, потом выберут Брекстона президентом. Все это будет цивилизованно, как и положено у настоящих американцев. А потом трупы начнут вонять, и им придется что-то с ними делать. Только делать будет некому, потому что Брекстон стар, Джейку мамаша не позволяет даже в сортир сходить без ее санкции, азиатку не принимаем в расчет, она в нирване, а Мерион считает ниже своего достоинства сделать что-то, потому что знакома с самим сенатором Трессоном. А вот Эд… Тот пусть заботится о себе сам, а мне пора линять отсюда. Тут слишком много американского образа жизни, а я, иностранка, от него икаю.
        - Тори, можно войти?
        Явился Эд, легок на помине. Черт подери, не вовремя его принесло - я только начала осматривать кабину и искать люк. Ладно, время терпит.
        - Ага, заходи.
        Журналист тщательно закрывает за собой дверь. Он такой красавчик! Ну, если, конечно, вам нравятся высокие загорелые блондины со светлыми глазами. Мне однозначно такие типы нравятся. Волосы он точно не красит - вон на щеках щетина пробивается, и тоже светлая. У него массивные плечи, хорошо накачанные торс и руки. А ведь не похож парень на журналиста… Хотя мне нет до этого никакого дела. Можно было бы с ним переспать - из любопытства или еще почему-то, но не более того.
        - А ты хорошо экипирована! Приходилось бывать в джунглях?
        - В Африке. Тут, наверное, то же самое.
        - Не совсем, но похоже.
        Что ему надо от меня? А ведь явно пришел пошептаться. И - он может быть опасен.
        - Мы решили, что нужно остаться здесь на ночь, потому что если ночь застанет нас в джунглях, мы не выживем. А завтра с утра нужно будет идти.
        Красивый ты парень. И приятный. Но с чего ты, Эд, решил, что мне есть дело до ваших общих планов? Вечер наступит через семь часов - вернее, ночь. За это время я смогу преодолеть приличный кусок пути. А вы решили остаться, чтобы оттянуть момент, когда хочешь не хочешь, а придется что-то для себя сделать. Мне такой план не подходит.
        - Разумно. Но пока солнце не зашло, стоило бы все-таки выйти и осмотреться, а тогда уж планировать завтрашний день.
        - Может, ты и права. Нужно предложить остальным.
        - Я могу и сама это сделать - пойти и посмотреть. У меня есть опыт выживания в джунглях.
        Мое предложение обдуманно - тогда не надо искать люк в кабине, протискиваться сквозь него, рискуя застрять или приземлиться на какую-нибудь ядовитую гадину.
        - Нет, пойдем вместе.
        - Как хочешь.
        Не о чем спорить. Эд не дурак и тоже понял, что с богатеями на буксире далеко не утопать. Что ж, пусть отправляется со мной, а по ходу дела я разберусь, что он за птица.
        Беру свой рюкзак и выхожу в салон. Там уже тяжело дышать - кондиционеры-то не работают. Брекстон что-то втолковывает своей девке, Хиксли сидят вспотевшие и надутые. Отлично, ребята, вот так и оставайтесь, скоро вас найдут.
        - Мы выйдем и осмотримся, что и как. Через полчаса вернемся.  - Эд роется в своей сумке.  - К тому же нужно что-то делать с трупами. Ночевать с ними нельзя, через пару часов запах разложения начнет отравлять воздух.
        - Мы же договорились, пойдем завтра!  - злобно сверкает глазами Брекстон.
        - Нет смысла терять полдня. Осмотримся слегка, чтобы знать, в какую сторону завтра идти. Да и с трупами пора решить вопрос. Мы с Тори выйдем и поглядим. Ведь никто из вас не хочет, насколько я понимаю?
        Тем временем я потрошу шкафчики стюардессы. Так, неплохо: несколько банок консервов, салфетки, зажигалки, в холодильнике вода и соки, сэндвичи, печенье и шоколад. Кладу в свой рюкзак всего понемногу, потом загружаю сумку Эда.
        - Зачем вы это делаете?!  - заметила мои манипуляции желтолицая Керолайн.
        - Я ни за что не выйду в джунгли без полной экипировки, миссис Брекстон. Это все равно что выйти в открытый космос без скафандра.
        - Но вы идете совсем ненадолго!
        Хм, я бы на твоем месте не стала всерьез на это рассчитывать, моя желтая роза… Я не вернусь сюда хотя бы потому, что больше не хочу тебя видеть!
        - Тори права.  - Эд просовывает руки в ручки сумки, надевая ее на спину на манер рюкзака.  - Джунгли не любят беспечных.
        Люк заклинило, но Эд толкает его плечом, и я вижу знакомый зеленоватый сумрак, обступивший самолет.
        - Идем, Тори.
        - Эй, стойте! А где гарантия, что вы вернетесь?  - Джейк вдруг ожил и зашевелил извилинами.  - Где гарантия, что вы не бросите нас здесь?
        - Никаких гарантий, Джейк. Ты уже большой мальчик, в случае чего позаботишься о себе сам.
        - Но…
        Я уже больше не слышу его. Я прыгаю на мягкую подстилку из сухих листьев и еще какой-то гадости. Ишь, тюфяк, гарантий ему захотелось! Насекомое… Я никому из вас ничего не должна, мы все в одинаковом положении. И тащить кого-то из вас на своем горбу я не стану хотя бы потому, что ни один из вас не сделал бы того же ради меня.
        Эд подает мне руку, но я поднимаюсь самостоятельно. Рюкзак оттягивает плечи, но это мелочи - чтобы встать и идти, мне не нужна ничья чертова помощь, я способна сама о себе позаботиться.
        - Что теперь?  - сделал вид журналист, будто не заметил моей невежливости.  - Куда пойдем?
        - Куда угодно, пока не сориентируемся.
        - Что ж, попробуем…
        Мы отходим от самолета и вступаем в зеленоватые влажные сумерки. Я оглядываюсь назад: мы очень удачно приземлились,  - судя по всему, самолет рухнул на брюхо не сразу, а сломав несколько гибких пальм. Они-то и послужили амортизаторами, с которых искалеченная машина скользнула на небольшую полянку и уткнулась мордой в густые кусты.
        В джунглях всегда темно - верхушки деревьев сплетаются так плотно, что практически не пропускают солнечный свет. Подлеска почти и нет, папоротники и лишайники заполонили все вокруг, и я думаю о змеях и прочей гадости, притаившейся прямо под ногами.
        Мало света - и воздуха тоже мало. Я сразу начинаю задыхаться. Возможно, оттого, что в самолете было душно и я надеялась, что снаружи будет не так. Но ведь точно знала, что ждет меня в тропическом лесу: спертый, теплый воздух, влажный и тягучий. Майка моментально намокла от пота, и пот стекает из-под волос струйками, а я вряд ли найду где помыться - в ближайшее время. Дикие нехлорированные водоемы не годятся для купания, в них кишат разные паразиты - от крокодилов до всяких там глистов и бактерий, вызывающих страшные болезни. Не хочу об этом думать!
        - Может, я понесу твой рюкзак?
        - Нет, спасибо. Все в порядке.
        Ишь, какой быстрый - отдай ему рюкзак с запасами продуктов, лекарств и питьевой воды! Кто знает, что у тебя в башке, парень? С некоторых пор я не слишком доверяю людям - лет этак с трех.
        - Но тебе тяжело, а я сильнее, мне…
        - Я в полном порядке, Эд. Мне не нужна нянька.
        - Как скажешь. Просто хотел помочь.
        Ага, помощничек выискался… Видала я таких во всех видах! Ладно, проехали.
        А вот лианы, свисающие повсюду, как серпантин с новогодней елки, меня раздражают. На них таится всякая ядовитая пакость - возьмет да и укусит, не спросив, как звать, и тогда все, конец истории.
        - Ты ничего не замечаешь?
        - А что?
        Нет, я ничего не замечаю, дорогой, потому что и замечать нечего.
        - Как-то тут… то тихо, то всякие звуки…
        - И что?
        - Ничего. Просто как-то странно.
        - Ничего странного. Здесь своя жизнь. Ты прислушайся и поймешь.
        В джунглях никогда не бывает тихо. Где-то визжат обезьяны, жужжат насекомые, щебечут птицы, и все это сливается в общий шумовой фон, который перестаешь замечать, как не замечаешь гула машин в большом городе. Падение самолета распугало птиц и обезьян, но сейчас все возвращается на круги своя.
        - Слышишь крики попугаев? Их здесь легион. А вот большие коты не слышны, и это опасно. Правда, охотятся они ближе к вечеру, а потому нам нужно производить как можно меньше шума и до ночи успеть уйти подальше. К тому же надо найти место для ночлега, и это будет посложнее, чем…
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я имею в виду, что нам следует как можно скорее делать отсюда ноги, пока нас не нашли местные активисты пацифистского движения.
        Журналист ошеломленно смотрит на меня, словно впервые видит. Ну, и чего уставился? А я знаю. Я ошиблась, он, оказывается, считал, что я намерена вернуться в самолет. Неужели выгляжу такой дурой? Хотя я старалась, конечно.
        - Значит, ты и не собиралась возвращаться?!
        - Конечно, нет. Зачем?
        - Но там эти люди…
        - Все они совершеннолетние, никто из них не инвалид, не болен и не ранен. Там остался запас продуктов и воды - честно взяла только нашу часть. Если я способна позаботиться о себе, то они способны тоже - теоретически. Практически же им придется поднять задницы, чтобы сделать хоть что-нибудь, и я не считаю, что им это не под силу. Никому из них я ничего не должна.
        - Но так нельзя! Ведь мы решили, что…
        - Это вырешили. Я не принимала участия в дебатах, если ты помнишь. Совершенно не хочу тащить их сквозь джунгли. Вдвоем мы пройдем. По крайней мере, шанс есть, а с ними - нет. Ты же видел, что они за люди. Мерион поднимет такой визг на пару с Керолайн, что нас не услышит только глухой, а процент глухих в этих местах, я думаю, весьма невелик.
        Эд смотрит на меня, как ребенок, которого впервые ударила родная мать. Боже ж мой, мир просто перегружен благородными рыцарями именно тогда, когда в них нет ни малейшей надобности! А вот когда нужен такой тип, то его днем с огнем не найдешь. Именно сейчас мне бы очень сгодился прожженный негодяй, но, извольте видеть, рядом - сам сэр Ланселот, собственной персоной.
        - Так нельзя, ведь они там ждут, могут погибнуть…
        - Почему? Мы же не собираемся гибнуть?
        - Да, но они…
        - Я им ничем не обязана. И не намерена помогать им, потому что они все могут сделать для себя сами - если захотят.
        - Мы должны вернуться.
        - Так возвращайся, черт тебя подери! А я пойду своей дорогой.
        - Ты погибнешь одна.
        - Ни секунды не сомневаюсь, что я справлюсь. Ну, ты как?
        - Они ждут нас, я вернусь.
        - Скатертью дорога.
        Развернувшись, я ухожу, закипая от злости. Тысяча чертей в печенки всем цивилизованным людям! Это же надо - ходячая совесть! А казался вполне разумным. Что ж, я не пропаду. По крайней мере, попробую не пропасть. Конечно, было бы лучше, чтобы Эд был рядом, с ним я чувствовала себя спокойнее, но это уже голая психология. Научно доказано, например, что когда тонет корабль, те, кто не погиб сразу, гибнут достаточно быстро. Причем не от голода, жажды, жары, морских обитателей, а от страха. Страх парализует волю, и человек уже не способен о себе позаботиться.
        Я боюсь многих вещей: пауков и змей, рака легких и львов, крыс, кариеса, беременности, паразитов, но среди моих страхов отсутствует один - я совершенно не боюсь одиночества. А потому просто иду вперед, делая себе зарубки в памяти - чтобы не заблудиться. Интересно, где я сейчас?
        Джунгли никогда не молчат. Вот резкий звук - обезьяны что-то не поделили. А вон там что-то напугало стаю птиц, и они ломанулись в небо, сметая на своем пути остатки влажного воздуха. В неподвижном пространстве слышно, как жужжат насекомые, и я поднимаю воротник, чтобы никакая сволочь не пробралась внутрь.
        Мой путь вверх. Тут такой ландшафт, ничего не поделаешь. Горы недалеко, и на вид все не так, как в Африке. Собственно, джунгли здесь тоже другие, а лучше всего то, что нет львов и кобр. Нужно успеть подняться как можно выше, потому что до темноты необходимо обзавестись местом для ночлега. Главное в джунглях - не пропасть ночью, днем-то здесь еще как-то можно выжить, хотя, безусловно, тоже неприятно, антисанитарно и довольно страшно. А вот ночью будет намного хуже.
        Я знаю, как это бывает. Ночь падает тебе на голову, как кирпич с крыши, и начинает казаться, что глаза больше не видят, потому что тьма в тропиках кромешная. Ослепнув, человек превращается в одно большое ухо, а послушать тут есть что. На охоту выходят хищники - осторожные шаги, сопение, рев, шорох змеиных тел и крыльев летучих мышей… Собственно, все это меня ожидает, но еще не сейчас, слава богу. У меня в запасе часов семь до темноты, и я собираюсь провести их с пользой для себя.
        Осторожно раздвигаю лианы и какие-то растения, похожие на паутину. Впереди только зеленоватый сумрак, но я не боюсь. Мне приходилось и тяжелее. Здесь, по крайней мере, нет болота, значит, есть надежда найти чистую воду. Думаю, все-таки мы упали на территории Перу, и мне должны встретиться горные ручьи и озера. Конечно, я могу ошибаться, но…
        Срезаю ножом стебли, мешающие идти. Очень бы сгодился мексиканский нож-мачете, но где его взять? Приходится пользоваться тем, что есть, хоть и жаль тупить хороший охотничий нож. Пить хочется, но пока нельзя - воды маловато, кто знает, когда я найду пригодную для питья воду, чтобы пополнить запас. А еще мне кажется, что неба уже нет, оно исчезло, и сразу от этой мысли делается душно. Но так всегда бывает в джунглях, это просто нужно преодолеть. Я всегда была одна. Ну, почти всегда. Кстати, Нью-Йорк - тоже джунгли, и что? Там я выжила, выживу и здесь, никуда не денусь.
        Пора остановиться отдохнуть - иду уже полчаса. Столько же прошли мы с Эдом. Черт подери, как все неудачно получилось! Вдвоем, конечно, было бы лучше. Хотя, с другой стороны, нельзя точно знать. Может, он мешал бы мне. Или оказался не тем, за кого себя выдавал, или… Но что сейчас об этом толковать? Журналист вернулся к самолету, его социальный инстинкт и навязанное ему чувство долга оказались сильнее инстинкта самосохранения - ладно, его дело. Я пыталась воззвать к здравому рассудку парня, но, очевидно, не к чему было взывать. Как и у большинства мужчин, полагаю.
        Я знала многих мужчин - моя жизнь состоит из командировок, и я многое повидала, многому успела научиться. Нынешнее приключение ничем не хуже остальных, по крайней мере, до сего момента. Вот только не дает мне покоя мысль: кому же все это могло понадобиться? Думаю, когда заглох двигатель, пилоты были уже неработоспособны, но прожили достаточно, чтобы сделать все для спасения самолета. Возможно, они и правда сами сбросили оставшееся горючее, что нас в итоге и спасло. И если бы не яд, они бы оба выжили. Что-то тревожит меня… Что-то я видела, но не обратила внимания… Вспоминай, Тори, не ленись! Заглох двигатель, удар, боль, тьма… Потом - свет, льющийся сквозь иллюминаторы, спина Эда в синей рубашке, потемневшей от пота, тело стюардессы на полу, в дверях салона.
        Вот! Ох, и ничего себе… У нее был проломлен череп, но там не было ничего, обо что девушка могла бы удариться - ведь перед самым крушением она села на пол, я отлично это помню. А голова у нее проломлена, словно ее стукнули сверху по темени. Обо что стюардесса могла так удариться? Да ни обо что! Выходит, кто-то убил ее. Кто-то из находившихся в самолете вроде благонравных граждан. И я подозреваю, зачем: возможно, девушка была соучастницей человека, задумавшего это преступление.
        Но на что они рассчитывали? Самолет рухнул на джунгли, и то, что умирающие пилоты смогли посадить его с минимальными потерями, просто счастливый случай. Или нет? Летчики мертвы, кто-то отравил их, значит, кому-то было нужно, чтобы наш самолет упал именно здесь и сейчас. Кто-то пошел на большой риск, только непонятно, ради чего. И этот кто-то - один из пассажиров, потому что стюардесса была убита после падения. Хорошо, что я ушла оттуда. Судя по всему, мне и теперь надо поторапливаться.
        Я встаю и отряхиваю с джинсов сухие частицы. Что же, Тори, твой инстинкт самосохранения не подвел тебя и на сей раз: лучше оказаться в джунглях тет-а-тет с ягуарами и змеями, чем остаться в обществе так называемых цивилизованных людей, один из которых - убийца. Думаю, и у Брекстона, и у Мерион Хексли, и у других хватает грязи на совести. Я тоже не святая, но готова признать это публично, а они - нет, в том и разница между нами. Именно показную «святость» я ненавижу в американцах. Все должно быть красиво - снаружи, а то, что с изнанки,  - частная жизнь и права человека. Гадость и двойная мораль. Собственно, а где по-другому? Есть такие места, но цивилизованными их назвать сложно. Поэтому я и провела там много лет.
        Сзади нарастает визг - кто-то напугал обезьян. Возможно, питон, а возможно, кто-то еще. Во всяком случае, я сейчас собираюсь спрятаться. Береженого бог бережет! Так что я ныряю в заросли папоротников, рискуя быть укушенной пауком или змеей либо потревожить еще кого-то, столь же неприятного.
        Но нет, тут все в порядке и никаких гадов, только какие-то жучки и паутина. Кто-то идет за мной, по моим следам, и этот кто-то каким-то образом напугал обезьян. Я сжимаю в руке нож. Берегись, мой неизвестный враг, задешево я свою жизнь не отдам. Но стрельбу устрою только в самом крайнем случае. Падение самолета и так было громким, а стрелять в джунглях… Я же не сумасшедшая! Как и в Африке, здесь полно двуногих охотников, и они не пугаются выстрелов, а совсем наоборот. Ягуары и змеи в подобных местах - еще полбеды, чтоб вы знали.
        Чьи-то руки обхватили мою шею. Ярко-желтые круги возникли перед глазами, и стало нечем дышать. Тому, кто тянет вверх, не хватает сил поднять меня, а шею ломать он мне, очевидно, не хочет. Я оставляю попытки оторвать от себя руки противника и, ухватившись за него, бью ножом - наугад. Он упал на меня, как спелая груша, тиски ослабели. Схватка заняла какую-то секунду, не больше, я даже испугаться как следует не успела. Разжимаю пальцы, выпуская из захвата ткань. Ткань?!
        Я открываю глаза и спихиваю с себя неподвижное тело. Черт подери, у него вполне могут быть насекомые! Этого мне еще не хватало!
        Нападавший не индеец. Молодой, достаточно крепкий, но малорослый, как все здесь. Оливковый цвет лица и усики, густые ресницы и неопрятные волосы. И от него воняет. Нож вонзился ему в грудь - руки у меня длиннее, и все больше, чем у него. Если бы я дальше пыталась оторвать его руки от своего горла, он бы придушил меня до потери сознания, а потом… Кто знает, что было бы потом, но точно ничего полезного для меня. Я ударила ножом наугад, а попала прямо в сердце - мой противник умер еще до того, как упал, скорее всего, так и не поняв, что его убили. Вот так-то, парень, я больше и сильнее, а потому выжила, таков закон джунглей. Но как он подкрался ко мне, что я не услышала его?
        Одет в камуфляжный костюм, а ноги босые. Судя по состоянию стоп, не ходит босиком постоянно, а сейчас пробирался по деревьям, как Тарзан. Вот почему всполошились обезьяны! Значит, он где-то оставил обувь и преследовал меня таким экзотическим способом. Зачем? И где его братья по разуму? Парень не вооружен, оружие ему только помешало бы. Но если этот тип здесь, значит, кто-то его послал по моим следам. Кто? Какая разница. Нужно уходить отсюда, пока меня не догнали гораздо большие неприятности. А самолет-то, видимо, уже нашли…
        Может быть, это работа Эда? Журналист отговаривал меня от моего плана идти через джунгли самостоятельно, притворившись благородным спасителем добропорядочных янки. Он один знал, что я бывала в джунглях раньше и что у меня есть шансы выжить. Но отчего парень, свалившись на меня с дерева, сразу не убил? Ведь мог бы, если захотел, сломать мне шею, но нет, просто сжал горло, чтобы я потеряла сознание. Я зачем-то была ему нужна живой. Собственно, в этом я с ним солидарна - себе я тоже нужна живой.
        Маскирую тело убитого под кустами, обыскав предварительно карманы. Ничего нет, кроме серебряного католического крестика. Что ж, амиго, не повезло тебе сегодня. А в следующей жизни повезет в любви.
        Горло немного болит, но это мелочи. Осторожно продвигаюсь вперед, деревья обступают меня все теснее. Если бы я не спешила так, то полюбовалась бы местной флорой, но сейчас мне совершенно не до нее. Надеюсь, ублюдок был один, но отчего-то не очень верится. Кто-то послал его по моим следам - кто-то, который все это устроил. Подозреваю, что симпатичный блондин Эдвард.
        Наконец деревья редеют, и я выхожу на склон горы. Тут лучше дышится, уже видно небо - такое же, как в Майами, даже лучше. Никогда больше не сяду в самолет, не хочу снова пережить такой ужас - когда он падает. Никогда больше, ни за какие коврижки. Лучше пешком буду ходить. В крайнем случае куплю себе самокат.
        Тело мое просит отдыха, и я опускаюсь на камень, торчащий из земли. Рядом видны другие камни - здесь начинаются горы. Если бы мы рухнули здесь, камни разнесли бы самолет вдребезги. Пилот выбрал место для падения вполне удачно. Интересно, что там сейчас происходит? Неужели янки до сих пор торчат в самолете? Ставлю доллар, что нет.
        Думаю, о них уже позаботились. Я даже не стану ломать голову, для чего все это понадобилось. Какая, в сущности, разница? Наверное, и место для падения тоже было выбрано не случайно. Мерион тогда еще удивлялась и спрашивала, не летал ли самолет кругами. Наверное, так и было, пилот искал безопасное место для посадки либо ожидал условного сигнала с земли. Хотя последнее вряд ли, слишком густо сплелись кроны, чтобы увидеть что-то под ними. Виртуозная работа, но по итогу не повезло.
        Солнце уже катится в сторону заката, перевалив за полдень. Пора вставать и идти. Тут шагать легче - хоть и вверх, но заросли уже не такие безусловные, если вы понимаете, о чем я говорю. Если мне повезет, найду воду, пригодную для использования.
        Пора бы что-нибудь съесть, но мне некогда, ведь нужно еще найти место для ночлега. Больше всего меня устроит пещера, недоступная для зверей, пресмыкающихся, свободная от пауков и летучих мышей, желательно с чистым ручьем в глубине. Только вряд ли удастся найти здесь такой номер-люкс. Но заночевать под открытым небом, разведя костер - даже не глупость. Лучше сразу пустить себе пулю в голову - результат тот же самый, но процесс не такой болезненный.
        На ходу достаю из рюкзака пластиковую бутылку с водой и шоколадку. Шоколадка подтаяла, но съедаю ее всю, а фантик прячу назад в рюкзак. Нечего загрязнять окружающую среду, к тому же не следует оставлять следов. Думаю, меня уже ищут, иначе как объяснить появление придурочного Тарзана? Этот новопреставленный раб божий собирался меня поймать, у него были грязные намерения и нехорошие мысли, а теперь он упокоился под кустом папоротника.
        Я иду вперед, все время поднимаясь в гору. Вот каменный провал, неширокий, но внизу зеленовато отсвечивает вода. Крокодилов пока не видно, но до воды метров тридцать, а стена каменная и вертикальная. «Как моя бывшая учительница Ольга Гавриловна»,  - усмехнулась я неожиданному воспоминанию.
        Я шагаю вдоль пропасти. Где-то должен быть спуск, ничто не длится бесконечно. Я должна перебраться на другую сторону, и там, возможно, найду тебе убежище для ночлега. Или нет, но идти нужно, как ни крути. По крайней мере, лишь таким способом использую шанс выбраться отсюда и найти кого-то, кто скажет, где я нахожусь. Просто нужно продвигаться вперед, только тогда будет результат.
        Лианы так густо оплели деревья, что приходится продираться сквозь заросли. Постоянно спотыкаюсь и оглядываюсь. Я ужасно рискую, поднимая такой оглушительный шелест, но мне уже самой интересно, когда все это закончится и кто следующий попытается добыть мой скальп. А может, и никто? Неважно, нужно просто идти… Как же перебраться через пропасть? Неужто придется прыгать вниз? Нет, не стану! Там могут быть крокодилы. Или пираньи, или еще какая-нибудь сволочь, кто знает.
        Снова выхожу на более-менее свободное пространство. Сколько я уже прошла? Трудно сказать. Нужно снова отдохнуть, так ведь и до теплового удара недалеко. А еще с каждой минутой, проведенной здесь, запах от меня не улучшается. Нужно помыться, выстирать одежду и переодеться в сухое. Но это потом, а сейчас… Я снова сажусь на камень, торчащий из грунта. Надо подумать и прислушаться. Слушать джунгли - полезная вещь, сильно продлевает жизнь. Вот как в данный момент, например.
        Я просто падаю на землю, больно ударившись локтем о камень, на котором только что сидела. Кто-то движется сквозь заросли, и это не животное. Но движется как-то странно - неровно и тяжело, словно из последних сил. Тот парень, которого я зарезала, превратился в зомби и преследует меня? То-то смеху будет! Интересно, разбежались ли его насекомые? Господи, что я такое несу… У меня всегда была склонность к черному юмору, причем в самое неподходящее время, и мои шутки часто раздражали окружающих. Но кто же там все-таки штурмует заросли? Только бы не крокодил! Я этого не переживу…
        - Тори!
        Знакомый голос. Но я не собираюсь показываться из своего укрытия. Меня здесь нет, ясно? Я перелетела на ту сторону провала, ухватившись за лианы.
        - Тори!
        Нет уж, ни за что не куплюсь. Наверное, мои враги нашли труп Тарзана и теперь не хотят рисковать, вот и отправили Эдварда Краузе выманить меня. Или ему и правда нужна помощь? Ну и что с того, не собираюсь никому облегчать жизнь. Каждый сам за себя, таков закон джунглей.
        Журналист выходит из зарослей, грязный до невозможности и почти неузнаваемый. Сумку свою он все-таки не потерял, но рубашка порвана и прилипла к телу, намокнув от пота и крови. Интересно, чем парень себя поранил, чтобы придать достоверности картине?
        - Тори…
        Эд озирается, шатается и падает. Но встает. Крепкий парень, я это и раньше отмечала. И что с того? А рана у него, похоже, огнестрельная. И резаная рана головы. Интересно, как он умудрился получить их? И откуда тут взялся? Стоит, озирается, бредет дальше. Однако далеко не уйдет, дальше пропасть. Надо же, присматривается к земле - мальчик умеет читать следы? С моими это нетрудно, я ломилась сквозь заросли, как носорог.
        И вдруг из тех же зарослей вынырнули двое парней в камуфляже и бросились на Эда. Оба невысокие и поэтому сейчас похожи на псов, наседающих на гризли. Эдвард выше каждого из них и тяжелее, но их двое… Нет, уже трое, вот еще один бежит. Ишь, прыткий какой!
        Я делаю ему подножку, и он падает, а я бью ножом в основание шеи. Ну, вот теперь и я вся в крови, в прямом смысле слова. А те двое принялись за Эда не на шутку, так что меня-то и не видят. Это хорошо, потому что я собираюсь слегка убить вас, ребята. Например, вон того точно достану ножом в спину.
        Знаете кретинские боевики, где главный герой никогда не стреляет в спину врагу, а сначала кричит: «Эй, ты!» - или что-то такое? А когда плохой парень оборачивается, герой стреляет в него с чувством выполненного долга. Аудитория рыдает в экстазе, восхищаясь его благородством. Но все это киношный бред. Потому что когда вас прижали так, что дальше некуда, не имеет значения, куда стрелять - в спину, в грудь или еще куда-нибудь, главное, выжить.
        Посудите сами: сколько шансов на выживание есть у женщины, на которую нападают двое или трое парней? И даже если один? Короче, когда вопрос насчет быть или не быть ставится ребром, то, по-моему, в этот момент не стоит вспоминать уроки анатомии и думать, куда более благородно всадить пулю или нанести удар. А потому я ударила парня ножом под левую лопатку, и тот упал. Эд сцепился с единственным противником, и небезуспешно. За минуту все было кончено.
        - Тори!
        У него, мягко говоря, неважный вид. Но кто бы выглядел иначе с пулей в плече? Рана на голове пока не кажется мне опасной, а там - кто знает, все может быть. Интересно, скольких еще охотников за головами привел Эд по моим следам? Хотя пока вроде тихо.
        - Нам надо переправиться на ту сторону.
        - Тори, мы не можем. Тут нет переправы, а прыгать вниз… Я не доплыву!
        - Пусть трупы плавают, давай-ка сбросим их вниз. А насчет нас у меня есть план.
        Мы сбрасываем трупы с обрыва и идем обратно. Вот здесь заросли подступили совсем близко к обрыву. Когда проходила это место, мне пришла в голову одна мысль, над которой я тогда посмеялась. А напрасно. Теперь этот выход представляется единственно возможным.
        - Нет, Тори, никогда!
        Эдвард, дружище, никогда не говори «никогда». Ничего, лианы крепкие и выдержат нас. По крайней мере, очень на это надеюсь.
        3
        - Черт подери, больно-то как! Тори, полегче нельзя?
        - Ишь, неженка… Измельчали мужики, от простой царапины визг на весь лес. Потерпишь.
        - Но очень больно! Ты садистка!
        - Я только начала, дорогой, а еще нужно вынуть пулю и прочистить рану. Ну, что снова не так?
        - А без этого никак нельзя?
        - Отчего же, можно. Помоги мне выкопать яму.
        - Зачем?
        - Так ведь похоронить тебя надо будет, когда помрешь. Или ты предпочитаешь стать кормом для зверей и насекомых? Давай, помогай, не одной же мне копать. Яма для тебя, вот ты, пока жив, и поработай для себя.  - Смотри, хорошее местечко…
        - А ты умеешь убедить.
        - Как же иначе.
        Мы устроились очень даже неплохо - после того как упали на землю, сорвавшись с лиан, перенесших нас через пропасть. Я тогда нехило стукнулась ребрами и вывихнула плечо, а Эд потерял сознание. Но не потеряли рюкзаки, а значит, наши шансы выжить все еще высоки. Я сама вправила себе вывих - старинным, варварским способом и, отдохнув, теперь занялась царапинами Эда. И вот такая мне благодарность - тот визжит и бледнеет, как девчонка. Главное, мы все-таки нашли подходящее место для ночлега - небольшой водопад, а за ним - пещерка. Пришлось, правда, прикончить какую-то полосатую гадину, жившую там, но это уже мелочи. Мы помылись, я достала инструменты и собираюсь его починить, а этот трус сопротивляется медицине, как дикарь.
        - Что за штука у тебя в руках?  - спрашивает любопытный журналист.
        - Вот эта? С блестящей головкой? Зонд. Я введу его в рану, чтобы определить, где находится пуля и не распалась ли она на части, а потом разрежу кожу, ткани, выну ее и почищу рану. А затем все зашью и введу тебе антибиотик. Надеюсь, ты родился под счастливой звездой и воспаление не начнется, потому что антибиотиков у нас маловато. Собственно, рана пустяковая, и условия для работы у меня более-менее, иной раз приходилось делать гораздо более сложные операции в условиях гораздо худших, и кое-кто из пациентов все же выживал. Еще вопросы?
        - А по-другому нельзя?
        - Можно. Лопатка у нас маленькая, но грунт здесь мягкий, так что если сейчас начнешь рыть яму, то…
        - Я не о том.
        - А я как раз об этом. Ты что, мешком ударенный? Пойми простую вещь: в здешнем климате, в таком нездоровом месте, как джунгли, любая царапина может стать причиной смерти. А уж такое ранение - тем более. Не дрожи, я сделаю тебе укол обезболивающего.
        Эд покорно укладывается на простыню, которую я расстелила на полу пещеры. Солнце освещает наше убежище сквозь поток водопада, и нужно ловить момент - кто знает, сколько продлится такое естественное освещение моей операционной.
        - Не дергайся, если не хочешь, чтобы я тебя случайно зарезала. И предупреждаю: вздумаешь кричать, стукну тебя по голове.
        - А клятва Гиппократа?
        - Я должна сохранить тебе жизнь, так что подобные меры приемлемы.
        Пуля засела не очень глубоко, а калибр небольшой, что само по себе странно. Никогда бы не подумала, что здешние миротворцы пользуются револьверами. Хотя все может быть, оружейных магазинов здесь нет, пользуются тем, что достанут. По крайней мере, пока я допускаю такую версию, а там поглядим. Ну вот, Эд все-таки потерял сознание. Бедный мальчик, такой цивилизованный… Ничего, это пройдет.
        - Все?
        - Ага. Как себя чувствуешь?
        - Так, словно меня резали ножом.
        Я устраиваю его удобнее и ввожу антибиотик. Хорошо, что есть какой-то запас, хватит на несколько дней, а там, надеюсь, организм парня справится сам. Пока побудем на месте, тут, во всяком случае, есть вода.
        - Тори…
        - Чего тебе?
        - Спасибо.
        - Не за что. Это мой долг.
        - Ты спасла меня… там.
        - Я сама себя спасла. Ты же привел по моим следам незнамо кого! Что я должна была делать? Эд, вот чем ты думал, скажи мне. Объявил себя знатоком местных особенностей - так чего тебя понесло в джунгли? Вроде ведь хотел вернуться в самолет.
        - Я и вернулся. Ну, почти вернулся… Знаешь, я был ужасно зол на тебя и неприятно удивлен твоим поступком. Мне казалось, ты… необычная женщина. И когда ты заявила, что собираешься идти одна, я сначала не поверил, а потом это меня возмутило. Понимаешь, поскольку так все случилось и мы все вместе оказались в том самолете, я считал, что мы и должны держаться все вместе. А ты… Да я просто ушам своим не поверил! Мы там сидели, строили планы, а ты, оказывается, имела свой собственный план. Когда ты развернулась и исчезла, я пошел к самолету и всю дорогу злился на тебя. Но все-таки решил сначала осмотреться, сделал круг и приблизился к самолету с другой стороны. А там уже были те люди, в камуфляжной форме, но не солдаты. Я подумал, что это либо повстанцы-террористы, либо люди наркокартеля. Раздался выстрел, потом женский крик. Я бросился бежать, но меня заметили и подняли стрельбу. Я думал, что уже оторвался от них, как вдруг кто-то прыгнул на меня сверху. С дерева, что ли? Он замахнулся ножом, но я уклонился, а потом ударил его, и тип упал. Может, я убил его - не знаю. Они все невысокие и не очень
сильны. Я надеялся, что смогу убежать, ломанулся в джунгли. А потом заметил, где шла ты, пробивая дорогу, и мне показалось, что это хорошая мысль - идти твоей тропой, потому что я решил догнать тебя. Я ведь сразу и не понял, что ранен… Черт, ты была права, а я оказался дураком. Послушал бы тебя - остался бы цел.
        - Ты и так почти цел. Как думаешь, кто за тобой охотился?
        - Не знаю. Может, и правда наркокартель?
        Может, и наркокартель. Или террористы, кто знает. Я пока не стану делиться своими догадками. И так уже прокололась, дав понять, что у меня есть определенный опыт и навыки. Устроили, значит, стрельбу? А почему я ее не слышала? Собственно, если калибр оружия был небольшой, вокруг меня орали джунгли, а отошла я уже порядочно… Ладно, пока объяснение принимается. А вот насчет остального еще подумаю. Возможно, все было так, как говорит Эд, а может, он сплел мне первую попавшуюся сказочку, которая пришла в голову. Я сначала должна поразмыслить.
        - Есть будешь?
        - Нет.
        - А придется.
        - Тогда зачем спросила?
        - Просто так, из вежливости.
        Эдвард не находится с ответом, а я достаю из его сумки сэндвичи. Их надо съесть первым делом, пока не испортились. Еще пищевого отравления нам не хватало.
        - Интересно, ее можно пить?  - Эд оборачивается на поток водопада.
        - Полагаю, если прокипятить, то вполне.
        - А зачем ты разжигаешь костер?
        - Собираюсь стерилизовать инструменты, чтобы снова были готовы к употреблению. Вот случится еще что-то, я открою контейнер и воспользуюсь ими, не надо тратить время на стерилизацию. Иногда судьбу живого организма решают минуты, а то и секунды.
        - Лучше бы в них не было больше надобности.
        - Согласна. Но я всегда предполагаю худшее.
        У нашей пещеры один существенный недостаток: из-за шума воды мы не слышим, что творится снаружи. С другой стороны, пещера не видна из джунглей, нас можно обнаружить, только если знаешь, что она здесь есть. Я на нее наткнулась совершенно случайно. Конечно, надежда на то, что совсем никто о ней не знает, весьма призрачная, если нашла я, мог найти и кто-то другой, но нам все равно больше некуда деваться, потому что скоро станет совсем темно.
        Я заканчиваю возиться с инструментами и прячу контейнер в рюкзак. Их мне подарила тетя Роза, когда я поступила в университет. Она ужасно мной гордилась - как же, столько усилий на меня потратила, и оказалось, не зря!
        - Почему у тебя такая странная фамилия - Величко? Ты русская?
        - Ну да, наверное, русская.
        - Ты точно не знаешь? Как такое возможно?
        - Ну, если не в курсе, кто твой отец…
        - А имя? Тори - это Виктория?
        - Виктория, да. На родине я была Викой, здесь стала Тори.
        - А куда ты летела?
        - Идиотский вопрос, ты не находишь? Самолет следовал в Ла-Пас, ты тоже летел туда, как и остальные. Это же не автобус, промежуточных остановок нет.
        - Вообще-то я не о том. Зачем тебе нужно было в Ла-Пас?
        - Работать в тамошнем консульстве, потом - в госпитале при миссии ООН.
        - В Африке ты тоже так работала?
        - Почти так. Эд, ты переполнен вопросами.
        - Извини. Я журналист, интересоваться миром - моя работа.
        Я думала, интересоваться миром - естественное состояние человека, но для некоторых это работа. Есть работа - интересуются миром, нет - жуют жвачку. Я мало понимаю янки, хотя и прожила среди них большой кусок жизни. Они были мне чужими, и я была среди них чужая, так и осталось.
        С первой минуты, как только мы с тетей Розой сошли с трапа самолета, я чувствовала себя чужой на их земле. Их улыбки, манера говорить, их чистенькие бумажные домики с обязательными газонами и постоянные судебные иски друг к другу - все это раздражало меня ужасно. Я не смогла ассимилироваться среди них. Просто не захотела. Именно потому и занимаюсь тем, чем занимаюсь, а не врачую локти и коленки, ушибленные при игре в гольф. Все эти шумные, уверенные в своей богоизбранности цивилизованные граждане… Короче, мне лучше без них. Не потому, что они плохие - просто слишком другие. Или я слишком другая.
        - И как давно ты в Штатах?
        - Давно, лет двадцать уже, наверное. Еще вопросы?
        - Много вопросов. Ты интересуешь меня, Тори Величко. Меня всегда интересовали сумасшедшие, как ты, женщины. Надо ж до такого додуматься - прыгнуть с обрыва, ухватившись за лианы!
        - Ты прыгал вместе со мной. Забыл?
        - Как я только согласился на это, до сих пор не могу понять.
        - Пришлось согласиться. Что нам еще оставалось?
        - Ты права. Давай спать, что ли? Уже темно. Иди сюда. Не бойся, я не стану к тебе приставать.
        - У тебя завышена самооценка. Надеюсь, плечо твое поболит.
        - Уже болит, но это дела не меняет. Никакой радости - сидеть в темноте поодиночке.
        - Боишься темноты?
        - Иди ко мне.
        Я на ощупь нахожу его и устраиваюсь рядом. Еще днем я принесла сюда кучу папоротниковых веток, и хотя они примялись, а все ж не на голой земле спать. Тут влажно и довольно прохладно, и это хорошо для раны Эда, а вдвоем не замерзнем.
        - Ты меня не убьешь, если я тебя обниму?
        Дудки, так дело не пойдет!
        - Не убью, но пинка дам. Не люблю, когда ко мне кто-то прикасается.
        - Почему?
        - Не о чем говорить, не люблю, и все.
        - Я обниму тебя по-дружески. Не толкайся, мне же больно! Тори, пожалуйста… не будь такая. Ну ладно, признаюсь - да, я боюсь темноты. Довольна? Никто об этом не знал, я считал, что…
        - Прекрати истерику. Надо было сразу сказать, а не строить из себя непобедимого мачо. Ох уж мне ваша уверенность, что иметь фобии стыдно и недостойно настоящего мужчины… Все вы просто идиоты!
        - Это диагноз?
        - Да.
        - Теперь я могу обнять тебя?
        - Да, черт тебя подери!
        - Не сердись…
        - Повторяю: терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются. Такая у меня фобия.
        - Когда-нибудь мы будем смеяться, вспоминая сегодняшнюю ночь.
        - Если у нас будет это «когда-нибудь».
        - Будет. Я…
        - Тихо! Ты слышишь?
        - Нет. Там никого нет.
        - Безответственное заявление.
        Там полно всего. Там сейчас ползают змеи и ходят на мягких смертоносных лапах большие хищные коты, там летают летучие мыши, и прикосновение любой из них опасней укуса змеи, потому что они переносят страшные болезни. Там… Собственно, я также не уверена, что нас оставили в покое парни, которые охотились за нами днем. Нет, конечно, именно те нам уже ничего не сделают, разве что явятся взывать к нашей совести в виде призраков, что маловероятно, а вот их коллеги… Интересно, где сейчас наши спутники - Брекстоны и Хиксли? И кто же все-таки виноват, что мы оказались в таком дерьме?
        - Тори…
        - Тихо. Там кто-то есть.
        Я умею слушать тишину. Потому что долго жила в джунглях и научилась распознавать звуки. Те джунгли тоже были не мед, хуже этих. Там были болота, пиявки, лихорадки и змеи, а на равнинах водились львы. Там постоянно случались разные гадкие вещи, там… В общем, Африка мне тоже чужая, и я рассталась с ней без малейших моральных судорог. Даст бог, никогда больше не свидимся. Я хочу покоя.
        Кто-то осторожно ходит вокруг. Я слышу мягкие крадущиеся шаги, и мне страшно. Кто бы там ни был, не с добром он ходит. С чего бы хорошему человеку шляться среди ночи в джунглях? Очень надеюсь, там не человек, а пума пришла напиться после удачной охоты. Это был бы идеальный вариант.
        Эд прижимает меня к себе, словно хочет защитить. Нет, парень, я не знаю ни одного мужчину, способного защитить женщину. Ваше племя измельчало, перевелось на хрен собачий, и сей печальный факт большими буквами высечен на скрижалях моего представления о мире. Ничего не поделаешь, такая вот ассимиляция.
        - Пойду и посмотрю, что там.
        - Я сам.
        - Ты ранен, и я запрещаю тебе двигаться. Или ты все-таки хочешь получить воспаление? Что тогда мне с тобой делать здесь? Лежи и не смей подниматься!
        Встав, я на ощупь двигаюсь вдоль стены. Каскад шумит, вода плещется так мирно… Но я не усну, пока не узнаю, кого там черти носят. Темень такая, что я вся превратилась в слух. Рукоять пистолета, сжатая моей ладонью, скоро расплавится, так нагрелась. Эду незачем знать, что я вооружена, да и стрелять, надеюсь, не придется - скорее всего позади потока и правда просто абсолютно сытая пума.
        Чья-то тень, темнее тьмы, прошла сквозь занавес воды и стала на входе. Это не животное: я чувствую запах крепкого мужского тела и чеснока. Значит, кто-то из аборигенов. И я бью его рукояткой пистолета по голове - не сильно, чтобы лишь оглушить. Потом нащупываю в сумке скотч и перематываю ему руки, ноги и рот. Пусть полежит здесь пока, а как рассветет, я у него спрошу кое о чем. Чего было шляться среди ночи? Ну, своего ума никому не вставишь, так что придется ему дожидаться утра в таком неудобном и унизительном для настоящего мужчины положении.
        - Что там, Тори?
        - Не что, а кто. Утром рассмотрим трофей, а сейчас спи.
        - Но…
        - Спи, Эд, недосуг спорить.
        Знаете, как я представляю себе мир, в котором живу? Каменистая пустыня, полная зыбучих песков и глубоких пропастей, а я балансирую между ними, пытаясь не сорваться в бездну или не провалиться в пасть затягивающих ям. Мне часто снится эта пустыня, и тогда наутро я просыпаюсь злая и несчастная.
        А потому слова ночного «трофея» меня просто взбесили.
        - Я убью тебя, женщина,  - заявил пленник, едва ему освободили рот.
        Вот идиот! А кто сказал, что я развяжу твои конечности? То, что я сорвала скотч с твоего лица, значит лишь, что мне нужна твоя способность разговаривать, а двигаться тебе для этого совершенно не обязательно. Может быть, я и убью тебя вот так, связанного. Плевать мне на совесть, потому что в джунглях она впадает в глубокий анабиоз, так на нее действует вонь зеленой влажной чащи.
        - Это потом, амиго. Как тебя зовут?
        - Ничего не скажу тебе. Я тебя убью.
        Мечтатель. Убил бы, точно, причем не спросив, как звать. А я вот нет, я воспитанная, а потому спрашиваю. Не то чтоб мне было интересно, а просто ради вежливого начала разговора. Не хочешь вежливого обхождения? Тогда получай, мне не жаль. Думаю, пинок под ребра немного умерит твой пыл, амиго.
        Пленник стонет сквозь зубы и пытается испепелять меня взглядом. У него смуглое лицо, прямой нос и густые брови. А в больших черных глазах, удлиненных, окрыленных прекрасными ресницами,  - кстати, у кого, где я видела подобные?  - такая злость, что гремучая змея нервно курит под балконом. Только, чико, мне не страшно. Мне уже ни от чего на свете не страшно, но ты пока об этом не знаешь. Ты лежишь тут связанный и не желаешь поддерживать светский разговор. Ладно, сейчас я научу тебя манерам. Правда, тогда наши отношения перейдут совсем в другую фазу, и тебе же будет лучше, если не станешь доводить меня.
        - Как знаешь. Мне, в конечном итоге, безразлично твое имя. Ты и жив-то еще просто потому, что я хотела порасспросить тебя о некоторых вещах. Но если нет - значит, нет. Умрешь безымянным.
        - Ты этого не сделаешь!
        - Ты так думаешь? Напрасно.
        Я принимаюсь за осмотр поклажи ночного гостя. Практичная вещь - рюкзак. Что у нас тут? Початая бутылка бренди, несколько банок консервированных бобов со свининой, военная аптечка первой помощи американского производства, коробка патронов к пистолету тридцать восьмого калибра. А сам-то где? Я слишком быстро связала парня, так что оружие должно быть где-то при нем. Надеюсь, он не боится щекотки?
        - Я убью тебя.
        - Ты, наверное, знаешь по-английски только эти слова? Не напрягайся, мне все равно.
        - Я убью тебя.
        - Твои речи чересчур однообразны, тебе не кажется?
        Пистолет такой же, как и у меня. Отлично, значит, теперь моя боеспособность улучшилась, и это меня по-настоящему радует. Хоть что-то приятное случилось.
        - Ну, и что мы решим, амиго? Поговорим или мне сразу пристрелить тебя?
        - Тори!
        Однако не вовремя Эд решил поучаствовать в разговоре. Впрочем, все равно пора уколоть ему антибиотик. Рана его имеет весьма приличный вид - если и дальше так пойдет, возможно, удастся избежать воспаления и через неделю журналист сможет вести более-менее нормальный образ жизни.
        - Тори, что ты собираешься сделать?!  - Эд ошеломленно смотрит на меня.
        - Ты о чем?
        - Ты намерена убить пленника?
        - Да. А что?
        - Это же варварство! Ты не можешь…
        - Конечно же, могу. Хотя ты прав, стрелять не стоит, звук выстрела далеко слышен, да и патрон жаль. Поэтому я просто перережу ему горло.
        - Прекрати паясничать! Ты знаешь, о чем я. Ты не можешь убить этого человека, он ничего плохого нам не сделал.
        - А ты предлагаешь подождать, пока сделает? Смотри, какой здоровяк! И он-то ни минуты бы не раздумывал, просто убил бы нас, и все. Здесь такой мир, Эд, и ты либо живешь по его законам, либо умираешь молодым, и тогда тебе нет дела ни до каких законов.
        - Но это невозможно! Я ушам своим не верю!
        - Тебе лучше поскорее начать им верить. И не зли меня.
        - А то ты и меня убьешь?
        - Правильно. Наконец ты понял.
        - Кошмар! В голове не укладывается!
        Но я его уже не слушаю. Ох уж мне эти янки с их странными взглядами на неприкосновенность человеческой жизни! Устроить бурю в пустыне, стереть с лица земли небольшую страну, отравить кого-нибудь газами можно, поскольку делается из государственных интересов, а убить связанного бандита варварство? Не вижу логики. Но и нет смысла искать ее среди этих образцовых граждан. Американцы далеко не так свободны, как всем рассказывают. Например, они не могут дать ремня собственным распущенным детям, чтобы хоть немного привести их в чувство, надеть днем яркие украшения и поухаживать за понравившейся женщиной. Да и вообще они не в состоянии общаться между собой без адвокатов и психологов. А главное, янки совершенно не способны понять, что никто не обязан жить так, как того желают они, а потому ужасно злят меня. Сейчас, скажем, злит присутствующий здесь представитель сего племени - журналист Краузе.
        - То есть ты предлагаешь отпустить пленника?
        - Да. Потому что это правильно!
        - Ответ неверный. Ты не в теме, так что лежи молча, пока цел.
        Я снова поворачиваюсь к ночному «гостю». А тот уже скоро прожжет во мне дырку своим взглядом. Нет, чико, у тебя в башке единственная извилина, и та от бейсболки. Нож у меня острый, и зарезать тебя для меня не проблема. Я даже не стану париться, пряча труп - просто вытащу наружу и оставлю в джунглях, за считаные дни от него ничего не останется.
        - Парень, ты не хочешь мне сказать, что это за приятная местность?
        - Перу. Или Колумбия.
        - Ага. А точнее?
        - Джунгли.
        Кажется, ему хочется развлечься. Ладно, давай поиграем, я не против. А потому снова даю пленнику ощутимого пинка, и у меня становится намного легче на душе.
        - Тори, прекрати немедленно!
        - Закрой хлебало, Эд.
        Тоже мне, великий гуманист. Прекратить! Да я зла, как все черти ада! Ничего, сейчас всем небо с овчинку покажется, мне надоела эта идиотская ситуация. Если бы не Эд, я была бы уже на пути к… к чему-то, главное - далеко отсюда. А теперь извольте видеть: связанный нахал с одной стороны, с другой - великий гуманист. И ни один из них не добавляет мне радости в жизни, черт подери! Но я намерена исправить положение.
        - Знаешь, чико, ты меня заинтересовал. Поэтому я не убью тебя сразу, а немного развлекусь. Ампутирую я у тебя что-нибудь, например член, и просто оставлю здесь как есть, связанного. Как тебе мой план?
        - Садистка проклятая, немедленно развяжи его!  - Эд надрывается, пытаясь встать.  - Так нельзя, Тори!
        - Если ты не прекратишь истерику, то сейчас присоединишься к нему. Что ты делаешь в джунглях, чико? Зачем шляешься в темноте, когда все добрые люди спят?
        Пленник молчит. Вот болван! А ведь должен понимать, что так себя вести просто нерационально. Уж эти мне латиносы с их гордостью… Лежит теперь мачо недоделанный вместе со своей гордостью, и что? В его возрасте надо быть умнее.
        - Чего молчишь? Слова забыл? У меня-то время есть, а вот у тебя - нет. Тебе же, наверное, давно пора отлить, а в штаны не хочется. Я права? Так-то.
        - Сучка!
        - Ругательством делу не поможешь. Добьешься только того, что тебе в какой-то момент станет нечем отливать. А я буду смеяться до колик.
        - Я тебя убью.
        Мне надоело. Даже убивать его перехотелось. Да и зачем? Оставлю его здесь в таком виде, и очень скоро все придет к логическому завершению. Парень ведь совсем не Гудини.
        - Ну, как знаешь. Жаль, но ты не оставляешь мне выбора.
        Я складываю вещи, а две пары глаз следят за мной. Эд, чертов кретин! Надо было мне спрятаться, когда на него напали, и пусть бы те молодчики прикончили его. Так нет же, влезла. Права была тетя Роза, когда говорила: не хочешь себе зла - не делай людям добра. Тетя Роза всегда была права…
        - Вставай, Эд, мы уходим.
        - И оставим его здесь?
        - Да.
        - Но это жестоко! Человек погибнет!
        - Ну и что? Предпочитаешь погибнуть сам? Или ты думаешь, что он случайный прохожий? Эд, здесь не бывает случайных прохожих, мы не в центре города, а в джунглях! Или ты забыл, как тебя гнали сквозь них, будто лису на охоте?
        - Но не этот же парень!
        - Да откуда ты знаешь? Тоже мне, нашел Красную Шапочку! Если он в самом деле случайный прохожий, отчего тогда не скажет то, что я хочу знать? Ведь не требовала выдать тайну, ради сохранения которой стоит умереть, ни о каких государственных секретах не спрашивала. Что он ответил, ты слышал, и у меня нет оснований его словам не верить. Парень убьет нас, если освободится, либо наведет на наш след тех, вчерашних. Тебе очень этого хочется?
        - Нет, конечно. Но так тоже нельзя.
        - Да почему?! Хватит болтать, идем. Его рюкзак возьмем с собой, ему уже ничего не понадобится.
        - Я так не могу!
        Все, Эд довел меня до точки кипения. Он, видите ли, так не может… Зато я могу, и еще как!
        - Ну что ж, так тому и быть. Вот твой рюкзак, оставайся здесь. Я сделала для тебя все, что могла, и все, что была должна. Засим - прощай, у меня нет времени на твои морально-этические судороги.
        Я бросаю на землю рюкзак Эда и ухожу. Сколько времени зря потрачено на двух болванов! Уже могла быть далеко отсюда!
        Солнце еще не повернулось под нужным углом, поэтому сумрачная зеленоватая пелена окутывает меня, и сразу становится трудно дышать. Тут ведь более-менее открытое место, а одежда уже прилипла к телу. Проклятие! Не люблю такое ощущение… Зато здесь нет львов.
        - Тори!
        Как же мне надоел слюнявый кретин Эд! Терпеть не могу их цивилизованную американскую заморочку - насилие недопустимо, ни за что и никогда. А сами-то что учинили в Югославии и в Ираке? Ну конечно, для них главное, что все то безобразие происходит где-то, а не на их глазах. Правде в лицо никто не смотрит, вот и заплатят теперь. По крайней мере, Эд точно заплатит. Прямо сейчас.
        - Тори, подожди! Тори!
        Он вынырнул из-за деревьев, растерянный и виноватый. Вот же навязался на мою голову, идиот!
        - Чего ты голосишь?
        - С тем парнем что-то не так. Пожалуйста, вернись, посмотри.
        Больше всего мне сейчас хочется дать журналисту по морде. Ясное дело, он развязал пленника, у того начало возобновляться нормальное кровообращение в конечностях, а значит, какое-то время с ним действительно будет что-то не так. Но в том же и был смысл!
        - Ты не можешь просто взять и бросить нас здесь!
        - Эдвард, я не нанималась тебе в гувернантки. И не хочу вечно слоняться по джунглям, подбирая всех раненых и юродивых, которые будут попадаться на дороге. Не надо мне указывать, что я могу делать, а что - нет.
        - Тори, ну пожалуйста…
        Я молча отворачиваюсь от него и ухожу. Я многое могу сделать и многое вынести, но глупости на дух не переношу. А поступок Эда иначе, как глупостью, не назовешь. И ведь уже не в первый раз он тупит! Странно, в самолете он показался мне другим. Выходит, либо я ошиблась, либо журналист не тот, за кого себя выдает.
        - Тори, подожди!
        Эд бежит за мной, как потерявшийся ребенок. Боже мой, куда подевались сильные духом и телом прожженные негодяи? А хрен их знает, куда они подевались… Наверное, достались другим женщинам. А на мою долю остались ничтожества и слюнтяи, одержимые идеями всемирного братства.
        - Ты взял свой рюкзак?
        - Да. Тори, я…
        - Это было твое решение, Эд. И поверь, оно еще вылезет нам боком, причем очень скоро.
        - Но не мог же я…
        Я с размаха бью его в челюсть. Журналист отлетает, впечатывается в ствол дерева и стонет. А мне больно ушибленную о его каменную башку руку. Ненавижу такие разговоры! Сейчас для меня существует один-единственный закон на свете: уцелеть. Но мои шансы уцелеть существенно уменьшаются, пока за мной будет бежать Эд. Слишком много от него шумовых эффектов. И вообще, мне нужен мужчина, который может все, а не слюнтяй, жалеющий все вся.
        - Ты ударила меня!
        - Ага. И если ты сию минуту не заткнешься, то получишь еще.
        - Поверить не могу - ты ударила меня!
        - Подай на меня в суд.
        - Тори… ты не можешь так поступать, это же… Боже мой, ты меня ударила!
        - И абсолютно правильно сделала.
        Он подошел очень тихо, и если бы не крики Эда, я бы его услышала, а так… Быстро же мой пленник восстановился. Здоровый, гад!
        - Отдай мне пистолет.  - Его глаза насмешливо смотрят на нас.  - Американцы такие странные… Меня они всегда удивляли и немного нервировали. Отдай оружие.
        - А ты попробуй забери!
        - Черт, именно этого мне хотелось бы избежать.
        - То-то и оно.
        - Так, может, поговорим?
        - О как! А что изменилось?
        - Теперь я свободен и наши глаза находятся на одном уровне.
        Все бы ничего, если бы не одна деталь: я вижу между деревьями людей в камуфляжной форме. Преследователи все-таки догнали нас. Кто-то очень упрямый руководит ими. Упрямый и жестокий. Потому что мог бы уже махнуть на беглецов рукой и оставить на милость джунглей, но нет, послал вдогонку кучу вооруженных парней. И те явно собираются стрелять. Я мигом падаю на землю и откатываюсь за ближайший валун. Бывший пленник делает то же самое, подбив ноги опешившего от происходящего Эда. Пули-то уже свистят, хоть и не там, где мы.
        - Отползаем.
        Мачо собирается приказывать?
        - Сколько их?
        - Около двух десятков. Может, больше.
        - Патронов хватит.
        - Придут новые, на всех патронов не хватит, отползаем.
        Мы двигаемся довольно быстро, но земля отчего-то закончилась. Я лечу в бездну, которая меня наконец нашла. А еще говорят, что сны не сбываются.
        4
        Когда-то давно, еще в тойжизни, мне снилась такая бездна - и тогда тетя Роза будила меня, обнимала и пела песенку о Лемеле, который торговал игрушками и купил луну за ведро черешен, чтобы порадовать маму. Тетя Роза не знала других песен, да мне и не нужны были другие. Но мне с детства снилась эта бездна. Страшно так, что я даже кричать не могу. Вода поглотила меня, вобрала в себя, потащила в глубину. Что ж, кому суждено утонуть, того не повесят. Только стоило ли тогда бежать из самолета? А я действительно банально тону, и тьма болит у меня в груди…
        - Не понимаю, зачем я это сделал.
        Кому принадлежит голос? А еще кто-то стонет рядом. Но я не хочу открывать глаза - мне тепло, сухо, солнце где-то далеко, за зеленоватой пеленой джунглей, орущих на разные лады.
        - Эй, красавица, просыпайся! Я хотел тебя убить, но оказался таким же слюнтяем, как и твой приятель. Давай, приходи в себя, ему совсем худо. Ну же, Тори!
        Меня душит кашель, и я переворачиваюсь на живот, чтобы легче было откашляться. Сколько я так лежу, если успела обсохнуть? Обсохнуть, как же… Интересно, где моя одежда?
        - Я уже все видел, не стоит беспокоиться о мелочах.
        Видали нахала? Мелочи, ишь ты!
        Я фокусирую свой взгляд на том месте, откуда идет голос. Бывший пленник смотрит на меня задумчиво и немного иронично. Надо было убить его. Почему я его не убила? Ладно, еще успею.
        - Меня зовут Луис Рауль Алехандро Мигель Исидор Эстебан Домингес.
        - Твои родители специально это сделали? Ну, чтобы ты навсегда остался холостяком, придумали тебе столько имен. Ни одна женщина не запомнит их, ни один священник не произнесет без шпаргалки, да и тебе надоест повторять.
        - Какой у тебя злой язык.
        - Где моя одежда?
        - Вот, успела высохнуть. Оденься, сделай божескую милость, а то я здесь уже почти два месяца, не надо испытывать мое терпение.
        - Горячие латиносы, черти бы вас всех побрали! Где мой рюкзак?
        - Вот, держи. Я взял только свое.  - Парень демонстрирует пистолет.  - Ты оставила мне намного меньше.
        Но мне как-то не до него. Я достаю контейнер с лекарствами и инструментами. Все, слава богу, уцелело, вода внутрь не проникла. Я одеваюсь и оглядываюсь на Эда - тот бледен и без сознания, но дышит нормально. Хотя даже сквозь загар видно, что плохи его дела.
        - Я вытащил сначала тебя, а потом его.
        - Лучше бы наоборот, он же ранен.
        - Из вас двоих ты более ценна. У тебя нет опасных предубеждений и есть несколько нужных навыков. К тому же я склонен к разнополому сексу.
        - Даже не думай об этом!
        - Почему? Помечтать всегда можно.
        - Тебя в детстве, похоже, не предупредили, что от онанизма сохнет мозг, потому в твоей башке его так мало.
        Парень дернулся от неожиданности, глаза его загорелись опасным огнем.
        Эй, я тебя не боюсь! И мне чихать на твою ранимую душу. А вот если Эд потерял свой рюкзак, будет очень плохо. Собственно, и так куда уж хуже: у журналиста шок, он сильно ударился обо что-то ребрами. К счастью, на перелом не похоже. Я привожу его в чувство, он долго болезненно кашляет. Обрабатываю рану, меняю намокшую повязку и ввожу очередную дозу антибиотика. Может быть, не все так плохо. Только нужно найти спокойное место - ему бы отлежаться два-три дня.
        - Ты всегда говоришь первое, что приходит в голову?  - интересуется здоровяк мачо.
        Я усмехаюсь про себя. Вообще-то никогда, но ему об этом знать не надо.
        - Конечно. А что?
        - Когда-нибудь ты из-за своей способности попадешь в большие неприятности.
        - Да ладно… Все зло на свете от того, что люди думают одно, говорят другое, а делают нечто третье.
        - Это называется - такт и воспитание.
        - Это называется - ложь и двойная мораль. И не для того я шляюсь по джунглям, чтоб меня учил жизни бродяга в рваных штанах.
        - А для чего ты шляешься по джунглям?
        - Ни для чего. Не твое дело. Где хочу, там и шляюсь, ты мне не указ. Вот, подержи здесь, я его перевяжу, а потом займусь твоей рукой. Чего морду кривишь? Ты распорол чем-то руку от локтя до плеча и перемотал грязной тряпкой. Думал, не замечу? Не бойся, чико, будет не очень больно.
        - Не называй меня «чико».
        - Как захочу, так и буду называть.
        - Я тебя убью.
        - Слышала уже, ты обещал. Обещанного три года ждут, знаешь?
        - Как это?
        - Пословица такая есть.
        - Никогда не слышал.
        - Еще бы!
        - Эх вы, хватит вам уже…
        Глаза у Эда голубые и несчастные. Куда я смотрела? Да никакой он не просоленный журналюга, а просто мальчик из хорошей семьи, который решил кому-то доказать, что и он мужчина. Щенок ты шелудивый, а не мужчина! И загар твой совсем не тот, что человек получает, шастая по миру. Ты просто долго лежал голым в солярии - слишком равномерно и не слишком глубоко загорел. Парень, кого ты хотел провести?
        - Закрой хлебало, Эд! Из-за тебя я оказалась в таком дерьме! В твоей башке куча всякого хлама, который может стоить нам жизни, если ты не прекратишь цитировать учебники воскресной школы. Давай, Луис, свой бицепс, посмотрю, что там у тебя. И не кривись, а то сейчас как заеду в ухо, так голова отлетит. Прямо передвижной лазарет, лечи вас всех…
        Я так зла на них, что в шаге от убийства. Не терплю глупых накладок, а они сыплются, как град. Дернул же меня черт лететь в том самолете… Хотя выбора не было, ни одного билета на ближайшие дни не оказалось - идиоты болельщики ломанулись на футбол. Я спешила, у меня было предписание, а теперь спешу еще больше. Только что с того? У меня на руках двое раненых, а единственное, к чему я отношусь совершенно однозначно, так это к своему врачебному долгу. Люди, конечно, склонны к смерти, и тут ничего не поделаешь, но никто из них не умер от того, что я отказалась выполнить свой долг.
        - Чего ты злишься?
        Ишь ты, каким коммуникабельным мачо оказался! Нет бы раньше!
        - А с чего бы мне радоваться?
        - Мы все еще живы.
        - В любом случае явление временное. Кстати, где мы находимся?
        - Я и сам думаю над этим.
        А подумать есть о чем. Вокруг нас кипит жизнь, но - как-то своеобразно. Мы находимся в глубокой расщелине: по бокам высокие вертикальные стены, а посредине озеро. В него-то мы и плюхнулись - ого, с какой высоты! Ландшафт явно вулканического происхождения. Мы расположились на ровном, как стол, камне, немного поодаль видна полоска песка, а за ней стена леса. Пушистые ветки зазывно машут нам, но как-то мне здесь тревожно.
        - Хочешь сказать, что не знаешь этого места? Кто ты вообще такой и что здесь делаешь?
        - Я уже слышал эти вопросы вместе с ужасными угрозами.  - Луис тоже рассматривает окрестности.  - Собственно, те же вопросы я хотел задать вам обоим, но природный такт и хорошее воспитание помешали мне. А я просто путешествую, ищу приключений и острых ощущений.
        - И как, нашел?
        - Ты же видишь.
        Врет как сивый мерин. Как же, путешественник - с таким-то пистолетом! Хотя без пистолета путешествовать здесь и вовсе никак. Но из него такой путешественник, как из меня папа римский.
        Я быстро произвожу инвентаризацию. Главное, что оружие при мне, магазин полный, патроны на месте, инструменты в порядке, вечернее платье и туфли целы, даже не успели намокнуть. Все остальное приложится, надо только поскорей выбираться отсюда.
        - Эд, ты можешь идти?
        - Да, только отдохну немного.
        - Тогда перекусим. Кстати, Луис, а что за деятели гнались за нами, ты не в курсе?
        - Вам лучше знать, они же за вами гнались.  - Парень улыбается. Зубы у него все целы и белые, как в рекламе зубной пасты.  - Я здесь уже несколько месяцев, и за мной пока никто не гонялся.
        - Ты искал приключений? Вот и они. Что не так?
        - Только не приключений, связанных с Бешеным Педро.
        - Значит, ты все-таки знаешь, кто за нами гнался?
        - У меня же есть глаза! Конечно, знаю - люди Педро Монтои, местного кокаинового короля. Тут кока хорошо растет, многие этим живут.
        Старая история. Одни травят себя гадостью, другие на ней зарабатывают. Где-то убыло, где-то прибыло, таков закон выживания, никто его не отменял. Если кишка у тебя тонка и ты не можешь жить в реальном мире, что ж, естественный отбор сделает свое дело. Раньше в понятие «естественный отбор» входили болезни, теперь - наркота. И между прочим, нынешний расклад кажется мне более справедливым, ведь чума косила всех подряд, а сегодня каждый сам выбирает себе чуму. Вот только прежде было гораздо меньше желающих заработать на эпидемии. Хотя я могу и ошибаться. Люди не меняются.
        - И зачем мы понадобились кокаиновому королю?
        - Вам виднее. Я видел, как упал самолет. Думаю, Бешеному Педро был нужен кто-то из вас. Кто?
        - Уж точно не я.
        Я никому не нужна. Тетя Роза далеко, а кроме нее, моя судьба никому не интересна. И это хорошо. Я чувствую себя свободной, могу делать все, что захочу. Я привыкла к одиночеству и не ищу ничьего общества. Просто люблю колесить по миру, не разбирая дорог, и все. Нет ничего страшнее окончательности. Вот ее я не вынесу. А когда умру, то стану облаком - буду летать по миру и плевать на человечество более ощутимо. В смысле дождем.
        - Эд?
        А Краузе просто жалок. Я видела таких, за подобным экземпляром даже пыталась быть замужем. Хорошо представляю всю его образцово-показательную скучную жизнь, потому что встречала таких типов не раз. Вот, извольте. Родился в состоятельной добропорядочной семье, где над ним тряслась мамаша. Его всячески баловали и убеждали в том, что он исключительный, не такой, как все. И парень уверен в этом до сих пор. В школе был бешено популярен, являлся капитаном футбольной, бейсбольной или какой другой команды, девки гроздьями повисали на нем, и Эд гордился собой. Потом - университет, тепленькое местечко, найденное для отпрыска папашей с хорошими связями и толстым кошельком. Но с какого-то момента мальчик пресытился, вот и решил показать себя миру. Словно мир не обошелся бы без него. Но последнее ему, конечно, и в голову не пришло. В общем, натянув на себя фальшивый загар да старые джинсы, мамин сыночек, примерный мальчик Эдди Краузе, ничтожество и сопляк, двинулся навстречу подвигам…
        - А как насчет тебя, Эд? Может, именно по тебе сохнет Бешеный Педро? Отбросим мысли о его нетрадиционной сексуальной ориентации и подумаем, чем еще ты мог бы его заинтересовать. Что в тебе такого? Или у твоего папаши многовато денег?
        - Не помню, чтобы говорил тебе о своем отце, Тори.
        - И что с того? Просто зря ты сплел мне сказочку о своем славном журналистском прошлом. Может, ты и бывал в здешних краях раньше, но - как турист, не более того.
        - Почему ты так решила?
        - Не твое дело. Но имей в виду, я в этом уверена, а процесс мышления - моя интеллектуальная собственность. Давай, Эд, расскажи, как я сейчас ошиблась в тебе.
        Он молчит. Луис сидит в стороне и наблюдает за мной с непонятной миной на лице. Во мне снова начинает закипать злость - время бежит, скоро опять встанет вопрос о ночлеге, а из-за двух болванов я не только не продвигаюсь вперед, но даже наоборот - провалилась невесть куда, едва не утопла. А ведь я совсем не собираюсь умирать! У меня нет на подобные глупости времени!
        - Послушайте, разговор в таком тоне ни к чему не приведет. Вы не могли бы быть посерьезнее?  - Луис поднимается и потягивается всем телом.  - Кто еще находился в самолете? Вы же не единственные его пассажиры?
        - Нет, конечно. Мы летели в обществе богатых янки.  - Мне неприятно вспоминать о них.  - И они были достаточно мерзкими, чтобы обзавестись кучей «поклонников» и «доброжелателей».
        - Ну, ты себя-то не сбрасывай со счетов. Ты своим ядовитым языком доведешь до бешенства даже буддийского святого.  - Луис роется в своем рюкзаке и достает банку с консервированными бобами.  - Давайте поедим и пойдем дальше. Нужно выбираться отсюда, эти места - ничья земля, рубеж. Нужно уходить, иначе Педро, который здесь засел, нас достанет.
        - Странно, что его люди все-таки отвязались от нас.
        - Никто не захотел прыгать в пропасть. Непонятно, откуда она здесь взялась так некстати. Или, наоборот, к лучшему.
        - Ты-то чего переживаешь? Ему нужны мы, а не ты. Вполне можешь уйти, и тебя никто не потревожит. Сам же говорил: за то время, что ты здесь, никто за тобой не гонялся, стало быть, и впредь не станут.
        - Так и есть. Но одни вы отсюда не выберетесь.
        - Выберемся или нет, не все ли тебе равно?
        - Мне с вами интересно.
        Что-то здесь не так. Интересно - это не мотив. Случайно ли мачо оказался в той пещере? Почему Луис не уходит? Зачем спасал нас из воды и какая ему с этого может быть польза? Кто он на самом деле? Спросить напрямую - соврет, недорого возьмет, а мне нужна правда.
        - Тори, твои душевные терзания ранят меня в самое сердце. Ты не слишком любишь человечество? Тогда странно, что выбрала для себя столь гуманную профессию.
        - Не понимаешь? Ладно, объясню. Если бы не была обязана спасать человечество, я бы его уничтожила. Процентов на девяносто.
        - Надеюсь, ты шутишь.
        Мы встаем. Я помогаю Эду идти - не могу его бросить в таком состоянии, к сожалению. Вообще-то я не шутила. Потому что не видела от людей ничего хорошего. Только тетя Роза была добра ко мне - не желая чего-то от меня взамен, а просто так. До остального человечества мне дела нет. Да, я лечу людей, и они уходят, растворяясь в пространстве. Не больше и не меньше.
        Зеленые ветки подлеска цепляются за одежду и рюкзаки, и мне кажется, что какое-то насекомое может проникнуть мне за воротник. Как бы не цапнуло! Да и змеи тут точно есть. Хорошо, что не болото. И, главное, львов, львов здесь нет!
        Если бы вы знали, какая жуткая тварь - лев, вы бы меня поняли. Я ужасно люблю котов, даже ягуаров, но лев не имеет с ними ничего общего, что бы там ни утверждали зоологи. Пусть засунут себе в зад свои дипломы! Львы уродливы, их глаза - глаза злого человека, а не яркие глаза кошки. У кошек естественная божественная грация, львам же она не присуща. Это животное просто машина для убийства, а коты - эстетика, созданная богами для того, чтобы люди могли познать совершенство. Лев - не кот, нечего ему примазываться к очаровательному пушистому племени. И я рада, что здесь львы не водятся.
        Мы обходим склон горы и видим внизу долину. Колышутся кроны деревьев, а между ними видны развалины и белый купол храма, стоящего посреди мертвого города, такой огромный, что как будто подпирает небо. Я как-то видела собор Святого Петра в Риме, так вот это строение почти такое же громадное. И город вокруг храма был построен из такого же белого камня. Он неплохо сохранился и совсем не зарос - отсюда видны улицы, вымощенные камнем, разбитые колонны, странной формы дома. Вид потрясающий!
        Я всегда любила развалины. Даже когда-то мечтала учиться на археолога, но тетя Роза убедила меня, что развалин и старых кладов осталось мало, на меня их может не хватить, да и искать их - сплошная морока. А больных везде полно, они сами будут искать меня. Тетя Роза была права, как всегда, но тяга к древностям у меня осталась.
        - Ну, и что это такое?  - Я просто подпрыгиваю от радости и предвкушения.
        - Понятия не имею,  - Луис растерян и удивлен.  - Даже не представлял, что здесь может такое быть. Ничего подобного здесь в принципе не должно быть, чтоб вы знали. Просто не верю своим глазам.
        - Идемте туда! Сейчас же, немедленно!  - Моя душа рвется в развалины.
        - Посещение руин может оказаться опасным.  - Краузе устало облокотился на валун.  - Кто знает, что там может быть. Дикари, например…
        - Самые большие дикари - так называемые цивилизованные люди, можешь мне поверить. А потому лично я пойду туда, с вами или без вас.
        - Мы все туда пойдем.  - Луис поднимает рюкзак Эда.  - Мы же себе никогда не простим, если не поглядим, что там такое.
        Он прав. Если я сейчас отступлю, эти развалины будут сниться мне всю жизнь. Я буду ходить вокруг них в своих снах, разыскивая дорогу туда,  - и не найду никогда, если не найду сейчас, наяву. Уж я-то себя хорошо знаю! Я редко отказываю себе, потому что сила моих нереализованных мечтаний и желаний меня же потом и уничтожает. Как тогда, с куклой. Бедная тетя Роза намаялась со мной…
        Мы спускаемся по каменистому склону. Я вспоминаю все фильмы, которые смотрела на подобную тематику, особенно про Индиану Джонса, и думаю, что там, возможно, нас ждут какие-то тайны, сокровища и неизвестные науке рисунки. Может, это станция пришельцев? Или… Да что угодно там может быть! И я на все согласна. Ну - почти на все.

        С того места, откуда мы увидели город, казалось, что он рядом. Но прошло добрых полчаса, пока мы дошли до разрушившихся стен и прошли в ворота, верхняя часть проема которых так высоко, что приходится задирать голову.
        Улица, на которой мы оказались, вымощена плотно пригнанными друг к другу белыми плитами. И такие же белые дома - некоторые совсем разрушились, но большая часть уцелела. Их стены расписаны жуткого вида картинками и украшены отталкивающими барельефами и узорами, на которые совсем не хочется смотреть, но глаза сами смотрят, хочешь или нет, и в голове нарастает странный гул. Я смотрю на своих спутников - нет, похоже, те ничего такого не чувствуют, значит, мне одной так повезло.
        - Думаю, город строили не инки, такая архитектура совершенно для них не характерна.  - Луис внимательно рассматривает колонны.  - Причем он превратился в руины задолго до прихода конкистадоров. Интересно, чрезвычайно интересно…
        - Откуда ты все это знаешь?
        - Так случилось, что я преподаю историю и этнографию в Национальном университете - в свободное от приключений время.
        Эд молча сопит. Он совершенно не рад нашей эскападе. Все-таки нет в примерных мальчиках тяги к авантюрам, интерес к миру у них только в связи с рабочей необходимостью.
        - Вот как! Знаешь, а наука часто садится в лужу, когда речь идет о старых развалинах. Должна сказать, этот город был как минимум неприятным. Может, как раз конкистадоры, бравые парни, охочие до безнаказанной резни и золота, с ним управились?
        - Нет.  - Луис ощупывает барельефы, как слепой.  - Город пришел в упадок задолго до прихода испанцев. Вот, посмотри, здесь изображения богов, но это не инкская манера, не их пантеон. Хм, какой-то неизвестный культ…
        - Ну и уродов тут понарисовали!
        Изображения поражают уродством и одновременно мастерством исполнения. Нет, даже не так. От них веет злом, намного большим, чем может вынести человек. Словно на стенах домов увековечили все самое ужасное, что только могло существовать во Вселенной от начала времен. Они как будто существуют вне стен - пустые глаза, щупальца, клешни, змеиные жала в оскаленных пастях каких-то непонятных существ, которых нельзя придумать, не нанюхавшись предварительно кокаина. Потому что представить, что рисунки делались с натуры, вообще немыслимо, рассудок отказывает. В голове гул и бой барабанов, отблески костров и крики… И передо мной уже не рисунки - живые твари смотрят на меня, и в их глазах рождается вихрь, который затягивает, а крики становятся совсем уж нечеловеческими, в них слышен ритм, но очень странный, и я…
        - Тори!
        Похоже, я схожу с ума - галлюцинации просто так не начинаются. Вихрь, захвативший меня, полон звуков, которые пугают, и меня словно бы и нет уже, моя душа летит в этом вихре…
        - Тори!
        Я с трудом выныриваю из потока звуков и образов. Голова гудит, как колокол, перед глазами плывут темные пятна. Очень хочется пить.
        - Тори, что с тобой?  - В голосе Эда звучит испуг.  - Смотри на меня, оставайся со мной!
        Холодная вода льется мне на голову - Луис откуда-то добыл такую роскошь. Я беру у него из рук флягу и делаю глоток.
        - А сейчас ты выпьешь бренди.  - Луис достает кружку, разводит напиток водой.  - Не надо делать такое лицо! Выпей!
        Я терпеть не могу спиртное, оно мне вредит, но сейчас покорно выпиваю, и в голове проясняется.
        - Тори, как ты?  - Луис обеспокоенно смотрит на меня.  - У тебя что-то болит?
        Нет, у меня ничего не болит. Но объяснить им, что случилось, я не могу - потому что и сама не знаю. Просто эти рисунки… словно живые. Как будто изображенные на них твари проникают в голову, и ты начинаешь видеть то, что видели они, и… Не знаю, возможно, я сошла с ума.
        - Барельефы выполнены с применением определенной технологии, действующей на подсознание,  - задумчиво произносит Луис и тоже делает глоток. Затем передает кружку Эду.  - Ты женщина, а значит, у тебя более восприимчивая психика. И сейчас я задаю себе вопрос: каким образом психотехнологии в изобразительном искусстве вкупе с манерой трехмерного письма, изобретенные буквально в последнее десятилетие, стали известны людям, жившим здесь несколько тысяч лет назад?
        - Неважно. Может, картинки вовсе не люди рисовали - потому что там есть что-то… нечеловеческое.
        - Подожди-ка… Подожди, сейчас вспомню… Где-то я слышал или читал… Нет, этого просто не может быть!
        - Лично я поверю во что угодно.
        Луис не слышал того, что слышала я, не видел вихрь, который едва не унес меня невесть куда, а потому я поверю в любую, даже самую неправдоподобную версию. Лишь бы мне объяснили, что же здесь, черт подери, происходит!
        - Я всегда считал это местными сказками…  - Луис озадаченно пялится в пустоту.  - Только не понимал, на каком основании они возникли. У любой сказки, если ее разобрать, есть определенные реальные предпосылки - какие-то события, обработанные веками и фантазией, но настоящие. А у этих легенд, как я считал, не было и быть не могло никаких реалий в прошлом. И тем не менее они сохранились у многих племен, почти не отличаясь между собой по содержанию, словно были заучены слово в слово предками, а потом передавались из поколения в поколение без малейших изменений. Но так запоминают молитвы, а тут - легенда.
        Мы садимся на ступеньки, ведущие к разрушенному храму. Его здание нависает над нами - огромное, я даже представить не могу, как такое можно было построить здесь. И я никогда не видела подобного строения. К нему ведут ступеньки, а черные провалы ряда отверстий вдоль его стен и фундамента совсем не напоминают окна, и разбитые статуи, и белизна камня, и тишина… Что бы тут ни водилось когда-то, сейчас его уже нет. Много столетий здесь только прах и тлен, но мне отчего-то до конца не верится в это, потому что вихрь, который тащил меня незнамо куда, был осязаемый и живой.
        Но где-то может быть спрятано сокровище, а я всегда не против присвоить что-то красивое и блестящее.
        - Давай, Луис, просвети нас.
        - Думаю, мы нашли последнюю на земле крепость Древних, Виль-Таэн.
        - Что?!
        - Ну, город тех, кто был до нас. И ты права, рисунки, барельефы и скульптуры создали не люди, их авторы - те, кто был до нас.
        - Луис, до насбыло много всякого. Конкретнее нельзя?
        - Если тебе так хочется, изволь. Но, по-хорошему, нам надо бежать отсюда, не разбирая дороги. Даже короткое пребывание в этом месте может обречь наши души на вечное проклятие.
        - Луис, это вы, католики, верите в подобную чушь, я твоим предупреждением не впечатлилась. Давай, рассказывай.
        - Не знаю, не знаю… В общем, суть легенды такова: до появления людей Землю населяли Древние - те, кто появился во Вселенной вместе с Хаосом. Они обитали на всех планетах Солнечной системы, явившись сюда откуда-то из других измерений через построенный ими портал. Древние - чудовища, совершенно иные. Их плоть - материя, по своей природе совершенно иная, чем материя, служившая основой для всего, понятного нам. Их энергия - чуждая людям и всему, что сегодня есть во Вселенной. Вот они-то и правили Землей когда-то, и не только Землей. Еще легенды утверждают, что они вернутся, а пока, вот уже миллионы лет, просто спят в недрах планеты. Но время от времени люди находят их Знаки и вспоминают их, создают культы. Когда накопится достаточно энергии, Древние восстанут и вернут себе то, что считают своим. Многие поколения людей боролись с адептами культов Древних, всегда отличавшихся крайней степенью жестокости. Думаю, найденный нами город был построен поклонниками Древних, получившими от них силу и знание, а уничтожили его инки - задолго до прибытия белых.
        - Почему ты считаешь, что здесь поклонялись этим уродам?  - Эд совсем скис, да и мне не по себе.
        - О том свидетельствуют, во-первых, фрески и барельефы, выполненные в манере, не характерной ни для одной из известных культур, и с использованием техники, неизвестной в то время. Если честно, я не могу сказать, что именно было применено, чтобы создать изображения такого плана. Во-вторых, здесь находятся камни Вызова.
        - Какие еще камни?
        - Вот эти, перед храмом. Они словно случайно разбросаны, а на самом деле подчинены канонам Вызова. То есть камни размещены особым образом. В момент Вызова на них кровью жертвы изображались Печати, произносились слова Вызова, и дух Древнего снисходил к адептам, неся им запретные знания - в обмен на кровавые жертвы. Правда, я не знаю, кому именно из Древних здесь поклонялись.
        - Может быть, всем вместе?
        - Нет, Тори. Согласно легендам, древние жили поодиночке. Им нужен был простор. Кто засел именно здесь? Понятия не имею. Причем, даже если мы узнаем, как называли его жрецы, это не будет истинным именем Древнего, которое было известно лишь немногим посвященным.
        - А я и не хочу знать.  - Эд поднимается.  - Давайте просто уйдем отсюда, здесь как-то неприятно.
        - Трус несчастный!  - не сдерживаю я своих эмоций. Господи, зачем ты создал мужчин такими?  - Тут никого нет, все давно умерли.
        - И что ты предлагаешь?
        - По-моему, надо осмотреться здесь немного, глядишь, что-нибудь интересное еще найдем.
        - Я согласен с Тори.  - Луис тоже встает.  - Тогда стоит осмотреть храм, может, станет понятнее, что и как. Не бойся, дружище, здесь уже и правда давно никого нет.
        Мы поднимаемся по ступенькам. Их много, но это ничего. И все-таки мне как-то неуютно, словно я ощущаю чье-то присутствие - как будто кто-то яростный и хищный радостно наблюдает, как мы идем к нему в гости. Кто бы ты ни был - зря радуешься, мною ты подавишься!
        - Чего только не придумают люди, желая оправдать свою склонность к жестокости. Представляю, что здесь когда-то творилось, если до сих пор мороз по коже. Ну, что ты скажешь о храме, Луис?
        - Согласно легендам, культ уничтожили инки как слишком жестокий. И это при том, что в их собственной среде жестокость была общепринятой нормой. А уж что вытворяли члены фан-клуба местной знаменитости…
        - И что же они вытворяли? Хотя - нет, не хочу знать.
        - Ритуальные убийства новорожденных здесь были такой же обычной вещью, как причастие в христианском храме. Легенды говорят, что поклонники Древних пошли еще дальше - каннибализм, пытки, половые извращения… В конце концов терпение инков в какой-то момент лопнуло, и они разнесли тут все.  - Луис ходит среди колонн как зачарованный.  - У инков не было знаковой письменности, и все, что мы знаем о них, известно из следов материальной культуры и легенд. А что касается Древних, то до нас дошли весьма смутные упоминания о какой-то войне. До сих пор эти легенды принято считать не более чем страшными сказками. Город, где мы находимся, неизвестен современной науке, что само по себе странно, учитывая современные технологии и количество полетов над этой территорией. Как он остался незамеченным, не знаю.
        Луис прав, не заметить развалины может только слепой. Стоит просто взять вертолет и пролететь над районом - сверху должны быть хорошо видны и дома странной формы, построенные из какого-то белого камня, и улицы, вымощенные таким же камнем, причем уложенным столь плотно, что в щели между плитами до сих пор не проникла трава. Не говорю уж о циклопическом здании храма, возвышающемся над городом,  - его просто невозможно не заметить. И вот, поди ж ты!
        А еще мне любопытно, что же нужно было здесь вытворять, чтобы даже современники, весьма жестокие инки, содрогнулись от ужаса. Как правило, мы ужасаемся преступлениям прошлого, которые тогда, в прошлом, преступлениями не считались. Так было с охотой на ведьм и инквизицией, с практикой судебных пыток и прочей кучей мерзостей, творимых гражданами в эпоху европейских монархий. Современники воспринимали все как норму, а мы ужасались. Так было в том числе с Холокостом, Чернобылем и Афганистаном - когда эти события стали прошлым. Но тут совсем другое дело - эти ребята смогли напугать даже современников.
        - Говоришь, город науке неизвестен? Тогда здесь могут оказаться сокровища. И все это добро пылится здесь, ожидая нас. Как ты думаешь?
        Луис с видимым сожалением смотрит на меня.
        Ишь, бедолага, как проникся наукой! Но все имеет свое практическое применение, и клад тоже. Лично я хочу найти клад не для богатства - у меня достаточно денег, чтобы удовлетворять свои капризы. Но ведь это клад! Понимаете? Он пролежал нетронутым сотни лет. Чьи-то руки касались его, и руки эти давно истлели, но если снять отпечатки пальцев и запустить их, например, в полицейскую базу… Вдруг они совпадут с отпечатками кого-то из современных людей? В общем, клад для меня - категория больше эстетическая, чем материальная. Но не объяснять же все это сейчас здоровяку мачо с университетским образованием. Он все равно меня не поймет. Да и вообще мало кто поймет.
        - Нужно здесь все хорошенько осмотреть.  - Луис движется к дальней двери.  - Конечно, понадобится какое-то время, но ведь такой случай! Вот вход во внутренний зал храма. Осторожно, там темновато…
        Огромный вход на фоне белых стен. Мы вступаем на границу света и тени, Эд берет меня за руку. Мои губы трогает легкая усмешка: не бойся, малыш, тебя никто не обидит. Видишь, здесь не настолько и темно, как казалось,  - свет льется из длинных щелей, спроектированных таким образом, чтобы солнце, совершая свой круг по небу, в любом случае попадало в «ловушки» и освещало храм. И тут уже давно никого нет, просто колонны, разбитые скульптуры. Посредине огромного зала возвышается фигура какого-то существа - даже если судить по остаткам былой роскоши, премерзкая там была скотина изображена. Но кто-то разрушил статую, отломал часть конечностей. Но как ни яростны были разрушители, а все же им не удалось полностью уничтожить почти пятиметровое изваяние - его многократно повторенные глаза, пустые и жестокие, смотрят на нас, и мне становится не по себе от их взгляда.
        - Что за хреновина, Луис?
        - Кто-то из Древних. Но кто?
        - Какая разница, как звали урода. Не хочу знать.
        Мне кажется, я слышала о чем-то подобном. Хоть и не преподаю этнографию, тем не менее и храм, и идол почему-то мне знакомы. Может, читала про них? Правда, Луис уверяет, что вряд ли. Вот крутится и крутится в голове… Ладно, потом вспомню. А вот ступеньки, которые ведут вниз. Пока светло, нужно бы осмотреться - на предмет материальных ценностей, я имею в виду.
        - У меня есть фонарик.  - Бывший пленник шарит в своем рюкзаке.  - Ага, нашел. А у вас нет?
        - К сожалению, нет. Ты пока не включай его, только когда станет совсем темно… Думаешь, там очень темно?
        - Не знаю. Здесь, в зале храма, как видишь, ловко устроено естественное освещение, а как там - поглядим.
        - Тогда нечего мешкать. Сейчас полдень, а на ночь глядя я туда ни за что не полезу.
        - Ты боишься?
        - Нет, но как-то здесь неприятно.
        Я чувствую, что это место пропиталось Злом, страшным и древним, древнее Солнца. Оно и понятно, ведь то, что творилось века назад в стенах храма, просто так не могло исчезнуть, Зло притаилось здесь, хотя люди ушли. А еще мне отчего-то кажется, будто я слышу биение чьего-то сердца - где-то там, в глубине.
        - Давайте не пойдем дальше?  - Эд сжимает мою ладонь.  - Честно говоря, я боюсь. Что-то тут такое… В общем, у меня ощущение, словно кто-то за нами наблюдает. Пошли отсюда, а?
        - Нет! Когда еще представится такой случай?  - Луис настроен вполне решительно.  - Может, там я сделаю открытие, которое перевернет историю и наши представления о мире и происхождении планеты! Надо сначала посмотреть, а потом вернуться с экспедицией.
        Он прав. Гробница Тутанхамона прославила лорда Карнарвона, а в ней ведь были найдены вещи, вполне известные тогдашней науке. А здесь может обнаружиться нечто невероятное.
        - Не хочешь - не ходи. Эд, подожди нас наверху.
        - Ну уж нет!  - Краузе ощутимо содрогнулся.  - Ни на минуту не останусь один! Короче, считайте меня трусом или сумасшедшим, но… тут не только мы находимся, как хотите. Кто-то есть еще здесь, и этот кто-то - вряд ли человек. Я понимаю, мои слова звучат странно, однако…
        - Хватит болтовни! Я хочу пойти и посмотреть, что там, внизу.
        Мы спускаемся по ступенькам. Они широкие и не слишком крутые, а на них громоздятся скелеты. Я подбираю отлично сделанный нож - это мой первый трофей, но я о нем лучше промолчу, не стану сообщать спутникам. «А браслет тебе, красавица, уже не нужен»,  - мысленно произношу я, аккуратно снимая украшение, не повредив кость, со скелета женщины, судя по состоянию зубов, молодой. Что ж, смерть не выбирает… Да и слишком давно она случилась, чтобы как-то тронуть меня. Зато у меня в руках красивый золотой браслет, украшенный камешками.
        - Тори, что ты там ищешь?  - заметил Луис мой маневр.
        - Хотела узнать, к какой расе принадлежали убитые.
        - И что скажешь?
        - Думаю, молодая женщина, как и остальные, лежащие здесь, была индианкой, то есть принадлежала к коренному населению материка.
        - А ты ожидала встретить викингов?
        - Так было бы значительно интереснее.
        Мы спускаемся все ниже, и становится довольно темно. Луис включает фонарик - луч выхватывает из мрака каменные стены, кучи скелетов на полу, какие-то предметы, разбросанные тут и там. Эд поднимает что-то с пола и вкладывает мне в ладонь - ого, крупный изумруд необычной формы. Я прячу находку в карман и сжимаю руку спутника. Очень люблю камешки, это факт.
        - Ступеньки ведут еще дальше. Так что, мы идем?  - Луис освещает ступеньки, которые теряются в глубине.  - Или вернемся обратно?
        - Стоило столько топать, чтоб с полдороги вернуться! Просто давайте спускаться быстрее.
        Мы практически бежим вниз, и я не хочу думать, что обратно нам придется шагать вверх. Но любопытство гонит нас вперед. И вот ступеньки заканчиваются, мы пересекаем квадратное помещение и оказываемся перед полуоткрытой дверью. Что ж, похоже, конец пути.
        Как-то тревожно на душе, и я думаю, что не стоило нам, наверное, сюда приходить, да теперь поздно об этом толковать. А потому наш маленький отряд заходит в зал. Луч фонарика сиротливо скользит во тьме и натыкается… Мы в сокровищнице! Но как могло случиться, что никто до сих пор не нашел ее?
        - Эд, ущипни меня.
        - Зачем?
        - Хочу быть уверена, что не сплю.
        - Тогда нам снится один и тот же сон.
        - А ты еще не хотел идти!
        - Я и сейчас уверен, что нужно бежать отсюда без оглядки.
        Бежать отсюда может только сумасшедший. Большая комната переполнена золотыми скульптурами, изображающими людей и демонов, золотой посудой, украшениями и просто камешками, насыпанными целыми грудами в золотые тазы с толстыми витыми ручками. И все это сейчас наше! С ума сойти!
        - Луис, что ты там делаешь? Ну-ка, свети сюда. Здесь такие украшения, что…
        А тот не обращает внимания на мои слова, как и на сокровища, наполняющие комнату,  - уставился на что-то перед дверью, чудак.
        - Тут ряд рисунков… Словно комиксы, видите? И общий их смысл таков: кто возьмет себе что-то из сокровищ, принадлежащих здешнему богу, будет обречен на смерть и посмертное проклятие.
        - Ну и что? Насколько знаю, все сокровищницы оборудовались такой примитивной защитой от грабителей - именно угрозой проклятия. Правда, никого эти страшилки не останавливали, иначе гробницы фараонов дошли бы до нас нетронутыми.
        - А разве не странно, что богатство до сих пор лежит здесь? За столько веков никто ничего не вынес отсюда? А главное - откуда снаружи, на ступеньках, столько скелетов? И ни на одном нет заметных повреждений.
        - Я как раз тоже подумала об этом. Ты прав, действительно странно. Как могло случиться, что этот город не был обнаружен? Сокровищница стоит открытая, и все на месте.
        - Может, грабить Древнего местный дурной тон?  - Эд крутит в руках золотую диадему, украшенную странно мерцающими камнями.  - Между прочим, чтобы сокровища отсюда вывезти, понадобятся несколько грузовиков и куча носильщиков.
        - Да уж, с собой много не возьмешь. Я, например, собираюсь прихватить только несколько украшений и ковшик камешков, потому что продираться сквозь джунгли с тяжелым грузом - верная смерть без всякого проклятия.
        - Ты права.  - Луис снова направляет луч фонарика на рисунки.  - Но кроме этого, что-то еще меня тревожит.
        - А в чем состоит проклятие, ты понял?
        - Здесь перечень, но рисунки выполнены не так мастерски, как снаружи, да и сохранились почему-то хуже. Говорил уже - инки не знали письма, а тут к тому же какие-то знаки, которые я впервые вижу. Не знаю, как вы, а я ничего не возьму из сокровищницы, своих проблем хватает и без проклятия.
        В словах Луиса есть резон. Собственно, мне уже тоже ничего не хочется. Диадема в руках Эда кажется зловещей - потому что, судя по ее конфигурации, на человеческую голову она точно не сядет, и я не желаю даже представлять, кто ее носил. А камни, украшающие ее… Да я такие вообще впервые вижу! Гладкие и выпуклые, со странным мерцанием в глубине, похожие на глазные яблоки… Мне известно о камешках достаточно, чтобы сообразить: они - непонятно что. То есть провалиться мне на этом самом месте, если я знаю, что это за камни. Да и никто не знает, я думаю. А потому - пусть остаются здесь. Некоторые вещи лучше оставить там, где они есть. Тем более что у меня уже есть браслет, изумруд и нож. А если вспомнить о проклятии фараонов и о том, что все участники раскопок гробницы Тутанхамона перемерли быстро и не своей смертью, то есть не от естественных причин, то и вовсе получается, зря мы сюда пришли. Связываться с древней магией - все равно что дергать кобру за хвост.
        - Может, мы когда-то пожалеем о своем решении…  - Эд бросает диадему на кучу украшений.
        - Тогда и вернемся.  - Я решительно иду к двери.  - Все уверены, что никто ничего даже случайно не взял? Тогда предлагаю порыться по углам за пределами сокровищницы, я там кое-что приметила. Вещи лежат снаружи, на лестнице, и принадлежат уже не жадному божку, а умершим, которые заплатили за право обладать ими своей жизнью.
        - Это демагогия.
        - Луис, юридически я права. Думаю, божок тоже не подкопается. Фактически я не нарушу запрет - ведь нельзя ничего брать из сокровищницы. Ладно, мы и не возьмем ничего из сокровищницы. А насчет того, что лежит на лестнице, никаких запретов нет. Так что давайте-ка оставим в дураках эту гипертрофированную ящерицу и разбогатеем. К тому же нам пора возвращаться, ведь нужно найти место для ночлега. Ступенек-то здесь прорва, и все ведут вверх.
        Мы выходим из сокровищницы, прикрыв дверь. Бог с ними, с теми цацками, не было печали! На ступеньках полно всего - под скелетами обнаруживаются мешки и мешочки, наполненные всяким-разным, ткань истлела, и мы подбираем только то, что высыпалось из них. Но и этого достаточно, чтобы наполнить наши рюкзаки. На досуге разберем найденное, возьмем то, что сможем унести сразу, остальное спрячем, а потом вернемся.
        - Вот, держи.  - Луис тычет мне в руки что-то.  - Как раз для тебя.
        Ого, зеркало! Полированная серебряная пластина в золотой рамке из переплетенных между собой цветов и листьев ириса, украшенных россыпью сапфиров, алмазов, гранатов и изумрудов. Ничего красивее я в жизни не видела и очень благодарна Луису за подарок.
        Наконец мы выбрались наверх. И очень вовремя, потому что солнце уже вознамерилось прыгнуть за горизонт, а сумерки в этих краях - понятие весьма условное.
        - Здесь и заночуем. Смотрите, вон тот дом почти цел.  - Луис решительно направляется к белому строению.  - Надеюсь, никто не боится призраков?
        Стены и полы дома, как и все здесь, из белого мрамора и практически целы. Крыша тоже на месте, и ничто не указывает на то, что она собирается упасть в ближайшее время. Обломки мебели или еще чего-то, теперь уже не понять, какие-то черепки. Луис подбирает несколько, рассматривая узор. Посреди комнаты стоит плоский широкий камень с мастерски вырезанным подголовником. Причем камень теплый - его расположили так, что целый день на него падают солнечные лучи, но не прямо сверху, а из боковых отверстий под потолком, и сейчас он не горячий, а приятно теплый. И будет отдавать тепло до самого утра.
        - Нам даже удобно будет.  - Эд иронично улыбается.  - Смотрите, какая кровать, все поместимся! Ну, чего ты, Тори? Я ничего плохого не имел в виду!
        - Смотря что считать плохим.  - Луис задумчиво трогает стены дома.  - В моем понимании секс - это отлично.
        - Никто не говорит о сексе.
        - Глупости. Ты именно это имел в виду, и Тори о том же подумала. Ничего плохого, такова жизнь. Но Тори может быть спокойна, я никогда не брал женщину силой.
        - Вам, двум идиотам, если уж совсем невтерпеж, то придется заняться сексом друг с другом, потому что я - пас. Все, можете устраиваться, а я пойду ополоснусь - видела невдалеке колодец с водой.
        - Будь осторожна.  - Луис отрывается от изучения узоров на стенах.  - Здесь могут бродить хищники и водиться змеи.
        Да плевать мне на хищников и змей! А вот мысль о том, что останусь ночью рядом с двумя парнями, меня раздражает. Черт подери, до чего же вода холодная! Колодец - просто глубокая щель в земле, выложенная по периметру мраморными плитками. На них какие-то узоры и нечто вроде иероглифов, и, возможно, когда-то водоем предназначался для принесения жертв, но теперь это просто колодец. Есть вода, есть мыло и шампунь - вот все, что мне нужно в данный момент. Только вода прямо ледяная. Зато чистая!
        Переодевшись в свежую одежду, я стираю грязные шмотки и раскладываю их на горячих плитах для просушки. Надо и этих двух болванов послать помыться, раз уж предполагается ночевка с таким тесным контактом.
        Подхожу к «нашему дому» и слышу…
        - Не представляю! Честно говоря, я просто теряюсь перед ней.  - Эд явно чем-то расстроен.
        - Выбрось из головы. Такая женщина не станет принадлежать никому, я знаю.  - Говоря, Луис явно продолжает перебирать черепки.  - Тори не злая, просто очень одинокая. Возможно, воспитывалась в приюте. А когда в детстве узнаешь, почем фунт лиха, в сердце навсегда поселяется печаль. Кто знает, что выпало на ее долю. Но она не злая и не подлая, это я тебе точно могу сказать. Просто все то, что мы называем цивилизацией, для нее - как красная тряпка для быка.
        - И что с этим делать?
        - Ничего. Воспринимай все как должное.
        - Она меня ударила, помнишь?
        - Правильно сделала. Эд, ты идеалист, а Тори - женщина практичная. Кстати, я тогда едва не умер от страха.
        - Да она бы никогда не сделала то, о чем говорила. Просто шумела, и все.
        - Вот тут ты ошибаешься. Если бы она не спешила, то вполне могла бы и выполнить свои угрозы. Впервые встречаю такую буквальную женщину.
        - Она тебе нравится?
        - Конечно. Но, надеюсь, ничего не заподозрит.
        - Почему?
        - Потому что Тори всего, что касается вопросов пола, вроде как боится. Видимо, с ней случилось нечто дурное, и этого уже не исправить, только она сама может, но не хочет…
        Ну ничего себе! Надо немедленно прекратить перемывание моих костей. Отчего-то неприятно, что парни активно обсуждают меня, а потому я пинаю какой-то камешек, и тот, катясь по каменной же мостовой, громко тарахтит, а я заглядываю в дом.
        - Скоро стемнеет, так что, ребята, ступайте и вымойтесь хорошенько. А потом я вас перевяжу.
        Эд с Луисом роются в своих рюкзаках в поисках одежды и мыла, затем выходят, а я сажусь на каменную кровать. Она теплая и гладкая, приятная на ощупь, но пыльная. Я вытираю пыль и снова сажусь, отчего-то нервничая. Это место как-то странно действует на меня. Здесь совершенно тихо, я даже насекомых не заметила, не говоря уж о более сложно устроенных организмах.
        Чтобы чем-то заняться, вытряхиваю вещи из рюкзака и снова укладываю - ради порядка. Драгоценности, взятые на лестнице, что вела в сокровищницу, блестят в солнечных лучах. Я беру в руки браслет, который нашла самым первым. То, что работа не инкская, даже мне понятно. Инки, как и майя, создавали довольно уродливые вещи. Что бы там ни утверждали археологи, а мой вкус не выдерживает их представлений об эстетике. К тому же я не считаю бирюзу, оникс и нефрит драгоценными камнями, так что и тут наши вкусы отличаются. Именно поэтому браслет мне нравится: его делал кто угодно, но не инки. Массивная штука, но плетение узора делает его легким, а цветы и листья, украшенные россыпью гранатов, сапфиров, изумрудов и топазов, значат только одно: вещица всегда будет моей, я ее никогда не продам.
        - Надеюсь, все успеет высохнуть.  - Луис встряхивает мокрыми волосами.  - Мы свои шмотки тоже постирали, глядишь, высохнут до темноты, камни-то горячие. Может, поедим?
        Я достаю консервы и крекеры из наших запасов, присовокупляю шоколадку. Есть хочется ужасно, только сейчас почувствовала. Сколько там осталось светового дня, пара часов? Думаю, одежда успеет высохнуть - спать нужно укладываться не только одетыми по-походному, но и с рюкзаками, то есть готовыми двинуться в путь. Мало ли что может случиться, ищи тогда среди ночи свои шмотки и прочие нужные вещи! Если еще время на поиски будет…
        Луис сидит с голым торсом. Я осматриваю его и Эда раны, промываю их, дезинфицирую и ввожу обоим антибиотик. Препарата осталось мало, а НЗ я трогать не буду - раны не выглядят воспалившимися, заживают нормально, так что рискну сэкономить лекарство.
        - Так что будем делать дальше?  - Эд устраивается на кровати и с аппетитом ест консервированные бобы со свининой.  - Куда пойдем завтра?
        - Поднимемся на гору и перейдем через перевал.  - Луис достает из своего рюкзака бутылку бренди и разливает в кружки.  - Спасибо, Тори, подлечила. Давайте выпьем немного, бренди в этих местах вещь необходимая, если не хотим подхватить какую-то гадость - кто знает, что тут за вода. Дальше будут индейские поселения, наймем проводников и - вперед. Бешеный Педро останется с носом.
        - Так и сделаем.
        Конечно, мы утром уйдем, но у меня есть масса вопросов. И насчет катастрофы самолета, и насчет странного города среди джунглей. Только, возможно, ответов я не узнаю никогда.
        - Луис, скажи, разве здесь поблизости есть мрамор? Ну, чтоб хватило на столько домов, на здоровенный храм…
        - В том-то и дело, что нет. Тори, обнаруженный нами город - самое большое археологическое открытие за все существование человечества. Когда мне удастся снарядить сюда экспедицию, наши имена будут увековечены в истории. Наша находка перевернет не только современную науку. Заодно все, что мы до сих пор знали о своей планете, подвергнется сомнениям. Потому что смутные допотопные легенды, сохранившиеся отрывочными фрагментами в вымирающих племенах, получили подтверждение, а официальная наука посрамлена.
        - Думаешь, это хорошо?
        - Не знаю, Тори. Может быть, лучше всего нам уйти отсюда и забыть обо всем.  - Луис задумчиво смотрит, как гаснет день.  - Понимаешь, города просто не может быть здесь - вот такого, в таком виде. Возводился он не человеческими руками, и материал для строительства доставили сюда не люди. Не было тогда таких технологий! А значит, есть в нашей истории что-то такое, о чем человечество позабыло. Причем, возможно, к лучшему. Пойду-ка я принесу нашу одежду - наверное, уже высохла.
        Ночь упала на нас неожиданно. Я слышу, как возится, устраивая поудобнее поврежденное тело, Эд, но так устала, что хочу лишь одного - спать. И потому пропускаю момент, когда Луис осторожно целует меня в висок. У меня просто нет сил, чтобы убить негодяя. Ничего, убью завтра.
        5
        Луна, заглядывающая в комнату, такая белая и огромная и так близко, что кажется - вот она, подними руку и коснешься. Я пялюсь на нее, проснувшись ни с того ни с сего среди ночи. Парни спят, а я таращусь на луну, не понимая, что меня разбудило. Тьма вокруг не такая уж безусловная, учитывая лунный свет, превращающий ее в серебристый туман. Он стелется сквозь проем двери и отверстия окон, а где-то вдалеке слышны голоса и смех. Вот кто-то пробежал по улице - чьи-то босые пятки стучат быстро и уверенно. Пожалуй, выгляну-ка и посмотрю, кого там черти носят, потому что днем здесь было пусто.
        Тихонько поднимаюсь и босиком пробираюсь к выходу, осторожно выглядываю наружу. Никого нет. Странно… Ведь отчетливо слышала и смех, и шаги. Не могла же я вдруг спятить и начать слышать голоса? Вот снова - кто-то быстро говорит на неизвестном языке, голос женский, срывается на смех. Но я по-прежнему никого не вижу, кругом пусто, и серебристая тьма клубится под ногами. Ну ладно же, я все равно выясню, кому тут не спится в такой час.
        В конце улицы возвышается храм. Он выглядит таким огромным, таким устрашающим, что я боюсь даже думать о том, кто мог его построить, учитывая обстоятельства. Но голоса слышны с той стороны, и я осторожно иду по улице, предварительно отсчитав количество домов от угла до места нашей ночевки. Хорошо, что мы ничего не взяли в сокровищнице…
        Вот ступеньки, ведущие к храму. Только я ни за что не пойду туда - снова войти в зал, в котором скалятся разбитые статуи, выше моих сил. Луна светит очень ярко, все вокруг видно, как днем, и я иду вдоль циклопического фундамента здания, который заканчивается где-то над моей головой, переходя в стены, стремящиеся в темное небо,  - храм выглядит так, словно хочет взлететь, но что-то держит его здесь. Прямо у земли я обнаруживаю в фундаменте треугольное отверстие, дальше - еще одно, и еще. Сквозь них слышно не то пение, не то стон, в который вплетается утробный рев, а все это вместе сливается в страшный речитатив, слов которого я не понимаю. Но он будит во мне какие-то смутные воспоминания, словно всегда бывшие во мне, с самого рождения, до поры просто спавшие где-то в подсознании.
        И понесло же меня сюда! Ну, ходил по улице кто-то - да и пусть бы ходил, нечего было совать нос не в свое дело. Вот теперь блуждай, Тори, по развалинам, ища приключений на свою задницу…
        Нет, надо вернуться. Разбужу парней, и будем что-то решать. А то сейчас я мало того, что босиком, так еще и без оружия. Только браслет блестит на моей руке, словно всегда там был. Вот сейчас доберусь до того дома, где мы…
        Боковым зрением я вижу фигуру, сидящую прямо на дороге. А, это колодец, в котором мы купались днем. На плитах, окружающих его, сидит женщина. Вот не знаю, осела ли уже пена после нашего мытья и стирки? Надо бы сказать, чтоб не пила оттуда.
        - Эй, привет!  - окликаю я ее.
        Она поворачивает ко мне голову. У нее темное личико с небольшими, чуть раскосыми глазами и полными губами, хорошенький маленький носик и круглый подбородок, а длинные черные волосы заплетены в косы, перевязанные кожаным шнурком. Женщина одета во что-то длинное и светлое, только руки открыты, и видно, что она совсем молодая, потому что красноватого оттенка кожа гладко и шелковисто сияет. Незнакомка спокойно смотрит на меня, словно встречать здесь белых людей для нее - обычное дело.
        - Слушай, не пей отсюда воду, мы здесь купались, и, возможно, осталась еще мыльная пена. Ты понимаешь меня? Comprendes?
        Девушка доброжелательно улыбается, жестом приглашает присесть рядом. Что ж, сон все равно черти слизнули, так почему бы и нет? По крайней мере, есть шанс узнать, что это за место и где мы вообще находимся, если удастся объясниться. При условии, если аборигенка понимает по-английски, иначе, конечно, ничего не выйдет.
        - Как тебя зовут?  - Я говорю медленно и разборчиво.
        - Та-Иньи.
        - А меня - Тори. Что это за город?
        - Виль-Таэн.
        - Ты хорошо понимаешь меня?
        - Да.
        - И что ты здесь делаешь сейчас?
        - Я здесь живу.
        - Как ты здесь живешь? Одни развалины!
        - Так получилось, что я не могла уйти.
        - А где же ты была днем, почему мы тебя не видели?
        - Я была в храме, и ты меня видела. Ты сняла браслет с моей руки. Но я совсем не против, носи, если понравился. Я рада, что он нравится тебе так же, как понравился мне.
        Дурацкие шутки…
        Девушка спокойно глядит на меня, ее глаза лукаво блестят, а мне не до смеха. Я дотрагиваюсь до нее - она абсолютно материальна, и я отчего-то не могу представить, кто и зачем, а главное - как мог устроить такой розыгрыш. Чертовщина просто… А ведь собеседница говорит не по-английски. И даже не по-испански. Но тем не менее каким-то образом мы понимаем друг друга.
        - Не надо бояться, Тори. Мне уже пора уходить, я осталась только для того, чтобы поблагодарить тебя.
        - За что?!
        - Сама знаешь, за что. Не оставайтесь здесь до утра. Сегодня день равен ночи и полнолуние, а завтра здесь ничего не будет. Мне пора.
        - Но куда ты пойдешь среди ночи? И почему мы не можем остаться? Как это - завтра ничего не будет? А куда же все денется? Мы еще хотели…
        - Я ухожу на Серые Равнины, на Тростниковые поля. Теперь я могу уйти, меня уже ничто не держит, никого из нас. Нечасто полнолуние выпадает на этот день, потому вы и нашли сюда дорогу. К тому же вы вошли в подземную сокровищницу - и вышли, ничего не взяв. Теперь и мы все свободны, можем уйти и уйдем сейчас. Вы не оставайтесь здесь, уходите.
        - Та-Иньи, подожди, я хочу спросить…
        - Ты и сама все знаешь, но не хочешь верить самой себе. Ах да… Вот это просили передать тебе, держи.
        Она касается моего плеча, и рука у нее такая пронзительно-холодная, что обжигает кожу. Плечо моментально словно инеем покрылось и болит, как открытая рана. А девушка смеется и ступает в воду, но не проваливается - медленно погружается, смеясь. Мне же не до смеха, потому что плечо оттаяло и болит, как нанятое. Что за чертовщина здесь происходит?!
        Я бегу к дому, отсчитывая дверные проемы. Наконец влетаю в комнату, где мирно спят мои спутники. Начинаю трясти Луиса, но тот спит, как каменный, не могу его разбудить. Эд тоже не реагирует на внешние раздражители, и я не знаю, что мне с ними делать. Мне отчего-то так страшно, и так болит плечо… Вдруг начинает темнеть, тьма сгущается, и откуда-то из недр земли звучат удары, словно бьется огромное сердце, а черепки на полу дрожат и гремят о мрамор.
        - Ребята, немедленно вставайте!
        Нам надо немедленно убираться отсюда, здесь чертовщина какая-то происходит. И такой крепкий сон обоих парней кажется мне странным. Что-то здесь не так… Вот упакованные рюкзаки, да только что с того, если я не вытащу отсюда два бесчувственных тела? У меня очень болит плечо, но изо всех сил я шлепаю ладонями по груди Луиса и Эда. От моих ударов они моментально проснулись, подскочив на месте.
        - Ты что? Больно же!  - Эд потирает грудь.  - Чего тебе не спится? Тори, у тебя ужасно тяжелая рука!
        - Бежим отсюда!  - Луис все уже понял.  - Скорее, амиго, если не хочешь, чтобы город стал еще и твоей могилой. Здесь и без нас хватает трупов.
        Мы хватаем рюкзаки и выскакиваем наружу. Земля заметно дрожит, и слышен тот страшный речитатив из пения и какого-то не то стона, не то рева. Звуки прорываются сквозь трещины, мгновенно избороздившие улицы, а мы бежим и бежим. Только у меня уже нет сил. Совсем.
        - Давай, Тори, шевелись!  - Луис тянет меня вперед.  - Скоро конец.
        Чему конец? Этим ужасным звукам или нашим мученическим жизням? Не знаю. Мне уже не страшно, но рассказать парням о своем ночном приключении я не смогу - не поверят, решат, что спятила. Я бы и сама так решила, а потому ничего им не скажу. Это только мое, со мной и умрет.
        - Черт подери, вы только посмотрите!  - Эд дергает меня за руку. А плечо-то у меня болеть не перестало! Кому расскажешь - не поверят. Никто не поверит.
        Да и кто бы в такое поверил? Я всегда считала себя человеком с трезвым подходом к жизни, и вот, извольте видеть… То, что город уходит под землю, можно объяснить невесть как образовавшейся локальной сейсмической активностью. Но как объяснить, что в ярких лучах ночного светила танцуют фигуры людей? Да никак! А лунный свет образовал дорогу, по которой идут и идут, исчезая в серебристом диске, люди - по-разному одетые, по-разному вооруженные, старые и молодые. Они идут, танцуя и хлопая в ладоши, но мы не слышим ни звука, а вот им, видимо, слышна какая-то мелодия.
        Потом на дороге показалась тоненькая фигурка в белом платье. Отделилась от спутников и остановилась, подняв руку. Она машет мне, и я знаю, что это Та-Иньи. Я вижу ее так же отчетливо, как нынче ночью, и мне совсем не хочется, чтобы девушка уходила, ведь я не расспросила ее ни о чем. А у меня полно вопросов! Но моя странная знакомая так нетерпеливо счастлива на лунной дороге, ее личико светится такой радостью, что остановить ее ради удовлетворения своего любопытства было бы жестоко.
        - Тори!
        Как будто эхо зовет меня. Но откуда взялось эхо?
        - Тори!
        Серебристый смех травы и деревьев, серебристый лунный свет, серебристое марево, окутывающее ноги… Я без сил сажусь в траву. У нас массовый психоз? Галлюцинации? Такое бывает, мы, наверное, съели просроченные консервы…
        - Тори!
        Это кричит небо. Эд и Луис молча смотрят на меня. Парни, я и сама не понимаю, что происходит. Ну, почти не понимаю.
        - Прощай, Та-Иньи!  - говорю я траве, деревьям, небу. Говорю тихо, но девушка услышит, потому что эхо подхватывает слова и несет в небо, которое гремит моим шепотом: - Прощай, Та-Иньи!
        Люди все идут, танцуя, по лунной дорожке. Их лица гладкие, как медные маски. Серебряные колокольчики звенят в их волосах, они уже далеко, но я всех их рассмотрела, к сожалению. И все они исчезают в зареве лунного диска, и только маленькая девичья фигурка остается на месте, смотрит на меня. Почему она не уходит? Та-Иньи хочет уйти, я знаю, а мои вопросы останутся со мной, потом найду способ задать их.
        Мне становится жалко ее - кто знает, может, ей нравилось жить, может, дороги звали ее так же, как зовут меня, а она не успела распробовать вкус жизни, ощутить солнечные ветры, не успела… Что теперь об этом толковать? Но мне жаль.
        - До свидания, Тори.
        Девушка поворачивается и бежит к лунному диску, догоняя остальных. Я слышу, как шлепают по дороге ее босые ноги, и плечо у меня болит уже меньше. Но разговаривать я не хочу. Ребята, мне нечего вам сказать. У меня депрессия.
        - Ну, и что все это значит?  - Эд садится рядом и обнимает меня за плечи.  - Тебе придется все объяснить.
        - Потом.  - Луис берет рюкзаки.  - Давайте уйдем отсюда, здесь мрачно, как на кладбище.
        Мы с Эдом поднимаемся и идем за ним. Не знаю, как дальше сложатся наши судьбы, но сегодняшняя ночь всегда будет связывать нас троих. Отныне и навсегда мы есть друг у друга, хотим мы того или нет. И это хорошо, хотя я не знаю, откуда у меня такая уверенность.
        Солнце застало нас на том же месте, откуда мы начали свой путь к развалинам города. Отсюда видно, что от него остался просто огромный пустырь, который скоро зарастет кустами и травой. Потом туда доберутся джунгли, и от места, где стоял Виль-Таэн, не останется даже следа.
        - Хочу есть,  - объявляю я. Надо что-то говорить, потому что тишина слишком тяжелая.  - Давайте остановимся и отдохнем, я всю ночь не спала.
        - Ты права.  - Эд опускает на землю рюкзак.  - У меня есть консервы и крекеры.
        - Вот там чистая вода, надо умыться.  - Луис устало садится на камень.
        Разговор не клеится.
        Где-то там, далеко, в другом измерении, когда-то упал самолет, и вокруг него бегали какие-то граждане с автоматами, там кокаиновый король Бешеный Педро обтяпывает свои делишки… Все это кажется таким мелким и несерьезным, таким аномальным и глупым, что я способна думать о нем лишь краем сознания. Потому что сегодня мы столкнулись с другой реальностью, с чем-то, что относится к вечности. Мы заглянули за ту грань, которая отделяет живых от мертвых, и - не знаю, как парней, а меня эта ночь изменила навсегда. Теперь я знаю: тамточно что-то есть, и когда придет мое время, меня там встретит Та-Иньи, и уж тогда-то я о многом у нее спрошу.
        Мы молча раздеваемся и заходим в ручей. Вода холодная, но очень чистая, мыла у нас достаточно, а всякие условности, вроде раздельного мытья, вдруг перестали нас волновать.
        - Что это у тебя?
        Эд касается моего плеча. Оно уже не болит, но немного онемело. Что там может быть? Я уже ничему не удивлюсь. На коже проступил рисунок - голова ягуара. Рисунок выполнен так искусно, зверь словно живой, на золотистом фоне коричневые пятна и хищные, прозрачные сине-зеленые глаза. Я поднимаю взгляд на Эда - у него прямо над сердцем такой же рисунок, а у Луиса - на левом плече. Наверное, именно туда попали мои удары, когда я будила их. Мы разделили одну боль.
        - И что это такое?  - Эд рассматривает рисунок, касается его пальцами.  - Ты меня как раз сюда стукнула, было очень больно.
        - Я тоже проснулся от удара.  - Луис касается моего плеча.  - Тебе придется нам кое-что объяснить, детка. Да, черт подери, тебе многое придется нам объяснить!
        - Только сначала оденься.  - Эд протягивает мне полотенце.  - Давай, Тори, рассказывай.
        А что мне остается? Я рассказываю…
        Где-то в джунглях лежит искалеченный самолет, где-то далеко меня ожидает миссия в Ла-Пасе, где-то кокаиновые короли, китайские шлюхи и торговые магнаты продолжают свою мышиную возню - а мне плевать на все. Я хочу остаться здесь, около этого ручья, потому что готова понять нечто важное. Нужно только подождать, и я пойму. Вот-вот, буквально сейчас. А потому я рассказываю им все, что знаю и поняла. Они имеют право тоже знать, хотя позорно спали, пока я общалась с призраками. Хотя - неважно, что спали. Все равно отныне мы связаны навсегда - этой ночью и знаками на наших телах.
        - Если б не видел все своими глазами, сказал бы, что ты нанюхалась кокаина.  - Эд снова рассматривает рисунок на моем плече.  - Самая невероятная история, какую только слышал в своей жизни, а слышал я их немало. Если я напишу об этом статью, будет бомба!
        - Тебе никто не поверит.  - Луис иронически ухмыляется.  - Скажут: он же падал в самолете, чего от него ждать? А рисунок сам где-то раздобыл, дикари сделали, или еще что-нибудь такое. Поверь, амиго, так и будет. Людям легче поверить в то, что ты спятил, чем признать, что мир не такой однозначный, как они привыкли думать. Так что для всех нас будет лучше просто оставить эту историю здесь. Хватит того, что мы сами знаем, чтоздесь правда. Понимаешь, самая распространенная форма самозащиты - откреститься от знания, которое нарушает привычный порядок вещей, и человечество сотни, тысячи лет ею пользуется. Ты был таким же еще несколько часов назад. И я, и Тори тоже. А знаете, что интересно? Я вспомнил, где слышал о Виль-Таэне. Но до сих пор считалось, это сказка, как и Лэнг.
        - Что такое Лэнг?
        - Согласно легенде, город на развилке Миров, откуда и пришли Древние. Жили там поживали, но случилась между ними распря, и проигравших выставили вон. Выйдя за его стены, они уже не могут вернуться назад, но очень хотят. Поэтому так злы - на них давит груз одного-единственного нереализованного желания. Но это всего лишь легенда, которую мне рассказывала моя нянька-индианка. Сейчас уже почти никто легенд не помнит.
        - Да какое там - легенда?  - Эд даже подпрыгивает на месте.  - Черт подери, я же сам все видел!
        - Мы с Тори тоже видели. Теперь у нас нет тайн друг от друга, но вот от остальных людей - есть. И нам же лучше, если так и останется.
        - Пожалуй, ты прав.  - Эд вздыхает.  - Луис, меня другое интересует. Как случилось, что никто не знал об этом городе? Ведь огромные строения не спрячешь в джунглях. Как вышло, что никто не нашел Виль-Таэн до нас?
        - Насчет «никто не нашел» ты погорячился, принимая во внимание массу скелетов на ступеньках. Думаю, местные племена знают о нем, надо только спросить.  - Луис задумчиво гладит рисунок на своем плече.  - Согласно легендам, город был проклят жрицей-девственницей храма Солнца, и с тех пор в него можно войти только два раза в год - на летнее и зимнее солнцестояние, но есть условие: должно быть полнолуние.
        - Точно, девчонка мне так и сказала - день, равный ночи, полнолуние!
        - Ну вот. Во все остальные дни город был не виден. А если вспомнить, какое сегодня число, и взглянуть на лунный диск… А картинки на теле нам как ордена за заслуги, не иначе. Ты очень изменилась, Тори, даже не ругаешься. С тобой все в порядке? Ничего не болит?
        - Не знаю. Я как-то странно себя чувствую…
        - Не заболела?  - Эд заглядывает мне в лицо.  - Может, переутомилась? Ты ведь очень долго без отдыха.
        - Наверное, так и есть.
        Не объяснять же ему, что я слышу шепот травы и голоса деревьев, такие тихие и размеренные, а там обезьяны ссорятся - делят пальму. И пума наблюдает за нами из зарослей, но я ее не боюсь, вот пойду и поиграю с ней - она пришла познакомиться с нами и попить воды из ручья. Что со мной происходит, хотела бы я знать?
        - Поешь немного, детка, на тебе лица нет.  - Луис протягивает мне открытую банку с бобами.  - Два дня, а на тебя столько всего упало, да? Думаю, мы теперь всегда будем друг у друга.
        - Да.  - Эд щурится на солнце.  - Черт, ну что я видел в жизни? Все вокруг были такие… добропорядочные, такие одинаковые и предсказуемые. Одни и те же школы Лиги Плюща, одни и те же клубы, разговоры, и я среди этого должен был делать то, чего от меня все ожидали. Мальчик из такойсемьи должен быть первым всегда. «Эдвард, мне сын-неудачник ни к чему!» - изрекал мой папаша, сколько я помню. А сейчас думаю, что будь у меня сын, он был бы нужен мне любым. А моим родителям хотелось сына, которым можно бы похвастаться в обществе. И я старался. Видит бог, я очень старался оправдать их надежды. А потом как-то утром проснулся - и понял, что живу не свою жизнь, а чужой сценарий. И сколько еще это будет длиться? А когда я буду жить свою собственную жизнь? Почему я должен жить так, чтобы оправдывать чьи-то надежды, если хочется чего-то совсем другого?
        - Ты очень вовремя спохватился,  - улыбнулась я. А ведь знала это о нем, знала!  - Озарение могло посетить тебя лет в пятьдесят, а сейчас еще не поздно начать все сначала.
        - Я тоже так подумал, а потому взял в редакции новое задание и уехал. Можно сказать, сбежал из дома. Хотя, конечно же, отдельно от родителей жил. Мне не хотелось, чтобы кто-то знал, насколько я никчемный путешественник, поэтому сначала изучал страны и бывал в них как турист. Ты меня сразу вычислила, с первого взгляда поняв, что я новичок.
        - Ты не никчемный, а другие не такие наблюдательные, одно уравновешивает другое. Не надо воспринимать все таким образом, Эдди. Все как-то уладится, никто не рождается умелым.
        - Ты права, детка,  - кивает Луис, жуя травинку.  - Знаешь, амиго, тебе просто нужно быть собой, только и всего, и плевать на чужие ожидания. Это твоя жизнь, просто живи ее сам. Впрочем, ты уже учишься.
        Эд безмятежно улыбается, глядя в облака.
        - Мне хорошо здесь… Странно, правда? Еще вчера хотел как можно скорее добраться к цивилизации, а теперь меня туда совсем не тянет. Смотрите, пума пришла…
        Зверь подходит к нам, мягко ступая красивыми лапами. У него большая голова, умные зеленые глаза, мягкая шерсть и симпатичные усики… Нет никого прекраснее кошки! Боги создали мир, создали многое, что радует взгляд, но кошка - вершина их стараний.
        Пума пьет воду, потом ложится рядом с нами и засыпает. Мне хочется погладить ее, но еще больше самой хочется спать. Я кладу голову на живот Эда и тоже засыпаю. Та-Иньи что-то говорит мне и лукаво улыбается, но я знаю: у нас еще будет время для разговоров, а сейчас я должна выспаться, отдохнуть.
        Я понимаю: что-то изменилось во мне, в нас, в окружающем нас мире. Вот только что? Если б я могла рассказать обо всем тете Розе… Боже ж ты мой, тетя Роза! Я не могу остаться здесь, она умрет от тоски по мне. А я умру от тоски по этому лесу. Плечо до сих пор болит, и я просыпаюсь.
        Солнце уже высоко, я иду к ручью и окунаюсь в воду. Нужно уходить. А лес этот всегда будет со мной - как и всякий другой. Все леса на свете - один. Но у меня есть обязанности, ничего не поделаешь. Потому что я сама так хочу.
        - Уже надо уходить?  - Эд с сожалением озирается вокруг.  - Да, пора уходить. Мы сами так хотим.
        Похоже, мы начали понимать друг друга без слов… Вот ужасно-то - их сексуальные фантазии доведут меня до бешенства!
        - Думаю, так будет недолго.  - Луис задумчиво смотрит на меня.  - Но мы меняемся. Вас это не пугает?
        - Отчего-то - не пугает. Да и выбора у нас нет, это просто происходит, и все. Наверное, все будет хорошо, главное, чтобы не вырос хвост. Так что давайте сориентируемся в пространстве и в путь.  - Я беру свой рюкзак.  - Надо добыть какого-нибудь травоядного и съедобного зверя. Нам необходимо мясо, консервы оставим на крайний случай.
        - Ты права. Эд, заканчивай бриться и идем.
        - Ненавижу зарастать щетиной. Ребята, дайте мне еще несколько минут.
        Иногда несколько минут - целая вечность. Иногда они решают все на свете. Но не сегодня. Не сейчас. Пусть бреется, а я тем временем поиграю с пумой. Красавица подставляет брюшко и шею, и мне доставляет огромное удовольствие гладить ее. Это и есть подарок Та-Иньи? Он мне нравится. Я теперь совсем не боюсь больших кошек. Думаю, в рядах первых христианских мучеников я была бы теперь бесполезна.
        Мы идем выше, на перевал. Идти легко, словно я уже бывала здесь, видела все это - когда-то. У меня уже нет сомнений, дойду ли я, потому что точно знаю - дойду.
        Лес редеет, наша дорога становится каменистой, но это ничего, мы почти у цели, а спускаться будет намного легче.
        - Там, километров за сорок отсюда,  - Луис указывает на север,  - есть правительственное шоссе, так что мы сравнительно недалеко от цивилизации.
        - Тем лучше. Думаю, за самолетом уже выслали поисковиков.  - Эд просто непростительно наивен для начинающего новую жизнь.  - Мы сможем посмотреть новости по телевизору.
        - Амиго, если я говорю «цивилизация», то имею в виду какое-то селение, где мы купим мулов и наймем проводника. В лучшем случае там есть радио, а если повезет, то километров через тридцать найдем и телефон. А вот нарваться на людей Педро, или на партизан, или на правительственные войска - означает для нас смерть, и достаточно мучительную, потому что все эти молодчики абсолютно ничем друг от друга не отличаются, разве что у них разные работодатели. А хуже всего придется нашей девочке - мерзавцы с ума сходят от блондинок, хотя по местным меркам Тори слишком тощая.
        - Так что же нам делать?
        - Мы будем двигаться так тихо, как только сможем, и живыми им не сдадимся. Если же нас возьмут, ты, Эд, или я должны будем застрелить Тори.
        - Ты в своем уме?  - вытаращил глаза недавний пай-мальчик.
        - Я согласна. Эд, он прав. Лучше сразу, чем… после всего.
        - Вы оба спятили!
        - Пусть так, но сути дела это не меняет.  - Луис проводит пальцем по моей щеке.  - Не бойся, мы сделаем все, чтобы до таких крайних мер не дошло.
        Дальше мы идем молча, думая каждый о своем. Я вспоминаю тетю Розу, и мне очень хочется увидеть ее, прижаться лицом к ее теплой груди, и ощутить знакомый запах «Шанель № 5». Она всегда пользуется только ими, даже теперь, когда у нее есть возможность покупать любые другие, все равно. Так что мы должны дойти. Просто обязаны.
        - Слушайте, моя рана зажила.  - Эд потрясенно ощупывает себя.  - Тори, ты видишь?
        - Невероятно… Луис, твоя тоже затянулась?
        - Бесследно. Я и забыл о ней. Но меня, наверное, уже ничто не удивит. Призраки, локальные землетрясения, легенды, которые оказываются научными фактами, невесть откуда взявшиеся татуировки, ручные пумы, теперь вот быстрая регенерация тканей… Чего еще ждать? Может, начнем летать? Было бы отлично.
        - Потрясающе,  - восхищаюсь я.
        - Но об этом знаем только мы втроем. И так должно остаться - только между нами. Согласны?
        - В общем, да. Только я все же расскажу тете Розе, и больше никому.
        Я не могу не сказать ей, парни должны меня понять.
        - Кто такая тетя Роза?  - Луис смотрит вопросительно.
        - Женщина, которая вырастила меня. Ее брат, дядя Давид, был последним мужем матери, его и записали моим отцом, хотя я всегда знала, что он мне не родной. Потом дядя Давид умер, мамаша пропала, меня, пятилетнюю, отдали в детский дом. Там я прожила около года. А потом меня нашла тетя Роза и оформила все документы. Я не была дочерью дяди Давида (кто мой настоящий отец, наверное, не знала толком даже моя мать), но тем не менее тетя Роза забрала меня из приюта. И с того времени мы с ней - семья. Собственно, другой я и не знала. Когда появилась возможность, тетя выехала в Штаты. И меня потащила с собой, хотя вполне могла бы оставить. Она сделала для меня больше, чем для некоторых других делают родители. Вся родня ей толковала: ты еврейка, найди себе мужа, роди собственных детей. А тетя боялась, что я снова почувствую себя брошенной, и так и не вышла замуж. Она всю жизнь мне посвятила! Всегда говорила мне: ты умная, красивая, у тебя все получится. Мне тяжело пришлось поначалу, но тетя Роза примирила меня с миром.
        - Тогда это святая женщина, потому что у тебя ужасный характер.  - Луис хохочет.  - Я шучу, не обижайся. Расскажешь нам о стране, откуда ты приехала?
        - Когда-нибудь…
        Я ее почти не помню, тустрану. Как-то не вели меня туда дороги. Там остался дом, трехэтажный, кирпичный, в котором мы жили, а в нем и квартира тети Розы, куда она привела меня из приюта. До приюта я помнила только общежитие, где жила с матерью. Там день и ночь воняло кислым борщом, блевотиной и мокрыми простынями, по коридорам шлялись одинаковые тетки в вылинявших халатах и стоптанных тапочках и одинаковые мужики в одинаковых спортивных штанах, растянутых на коленях, с одинаковыми волосатыми животами поверх этих штанов. Я помню, как пряталась под лестницей, когда к матери приходили «гости».
        В квартире тети Розы ничем не воняло, мебель сияла блестящими лакированными боками, в комнате, куда сестра Давида меня привела, забрав из приюта, стояли пианино, письменный стол и новенькая тахта, а поверх покрывала лежали новые платьица, две красивые куклы и мягкий коричневый мишка, большой и милый. Вечером тетя Роза выкупала меня, одела в новую рубашечку, уложила спать на тахту, застеленную белоснежной простыней, с подушкой в наволочке, обшитой кружевами, и спела мне колыбельную о Лемеле. Слушая ее, я все думала, что нипочем бы не променяла черешни на луну, пусть бы мать хоть сто лет ждала…
        А во дворе меня ждала Наташка. Смуглая, тощая, в красном бархатном платье, она сторожила под подъездом, пока тетя Роза не решилась наконец выпустить меня во двор одну.
        - Ты будешь теперь здесь жить?
        - Наверное.
        Я не знала еще тогда, что этот двор станет моим королевством, как не знала, что позже мне придется оставить и его, и четыре клена, которые так красиво цветут весной, и тополя, пряно пахнущие после дождя, и белый кирпичный дом. И ее, Наташку. Я ничего еще не знала тогда, даже того, навсегда ли эта новая хорошая жизнь, но чувствовала, что меняюсь. Мне уже никого не хотелось ударить, а раньше хотелось всегда - чтобы кому-то другому тоже было так же больно, как и мне. Чтобы кто-то другой тоже понял, как оно, когда больно.
        Я столько лет старалась забыть, как золотятся на солнце георгины… Тетя Роза купила небольшой домик в селе, чтобы вывозить меня из города летом. Она не признавала никакого организованного отдыха, мысль о том, что лагерь напомнит мне о приюте, ужасала ее, и она брала отпуск, оставляла свой магазин и отвозила нас с Наташкой в село, где шумела акация перед домом и георгины посматривали на меня золотистыми глазами. Я не знала тогда, что пройдет время, я уеду однажды отсюда и уже больше никогда не увижу, как садится солнце за Бородаевский хутор, как тянется по улице стадо, как утром просыпается трава, как серебрится на ветру акация. Я уже забыла обо всем этом, потому что старалась забыть.
        - Ты грустишь, Тори?  - Луис заглядывает мне в глаза.  - Что с тобой, детка?
        Ничего. Просто мне кажется, что я потеряла что-то важное, поэтому моя связь с миром и прервалась. А ведь когда-то я могла слышать голоса травы и деревьев… Да, да, я уже была такая, как сейчас, когда-то давно, когда ощущала потоки ветров и облаков - руками, сердцем. А потом забыла, изменилась… И теперь я словно возвращаюсь назад, и что-то важное возвращается ко мне, наполняя светом мою душу, о которой я тоже давно не вспоминала.
        - Нет, все в порядке. Просто вспомнилось.
        - Что вспомнилось?
        - Так просто не расскажешь. Может, как-нибудь потом…
        Я помню, как ходила в школу - большой желтый дом, паркетные полы и много дверей. Школа, в которую меня отдала тетя Роза, была очень хорошая. Там были хорошие учителя и очень разные ученики, но я была чужой среди них, хотя Наташка тоже была со мной. Нас нипочем не приняли бы в эту школу, но у тети Розы были знакомые… У нее везде были знакомые, и поэтому многое в нашей жизни делалось гораздо проще, происходило как бы само по себе. И школа приняла нас с Наташкой, и мы были рады, что вдвоем, но я не знала тогда, что придет время, и я постараюсь забыть обо всем, потому что помнить было бы слишком больно.
        У человека должно быть место, где он будет чувствовать себя своим, а я была чужой везде - слишком долго. И у меня снова появилось желание ударить кого-то. Я боялась, что тетя Роза узнает об этом, но она и так знала и ужасно переживала. Но дело было сделано. Собственно, были и какие-то позитивные стороны, правда, я сейчас уже не помню, какие именно.
        - Смотрите, что это?
        Эд первым увидел его. Мы уже далеко от места нашей ночевки, и все события, связанные с городом, кажутся нам фантастическими, хотя мы и понимаем, что все было чистой правдой. А сейчас Эд увидел что-то похожее на индейский поселок, и я надеюсь только, что нас еще не заметили.
        Среди деревьев внизу, в небольшой долине виднеются глинобитные домики, покрытые сухими снопиками пальмовых веток. Технологии сельского строительства везде одни и те же, что в Европе, что в Африке или в Латинской Америке, просто где-то для крыш используют сено, где-то тростник, а здесь пальмовые ветки. Что доступно, то и используют, вполне логично. Среди домиков копошатся дети, ходят женщины в ярких платьях. Надо бы подойти поближе и рассмотреть получше…
        Луис толкает нас в заросли папоротника прежде, чем мы успеваем что-то понять. Вот как укусит меня паук или какая другая гадость, нашему мачо небо с овчинку покажется!
        Тем временем среди домиков происходит нечто непонятное. Мужчины в зеленоватой форме, вооруженные автоматами, высыпались из грузовика, который только что подъехал. Как, интересно, он здесь оказался? Похоже, мы попали из огня да в полымя…
        - Что там такое?
        - Правительственные войска нагрянули, а это паршиво. Думаю, будет насилие и резня.
        - Почему?
        - Местная традиция. А если серьезно, то объяснить я не могу. Просто поверь мне: все очень плохо.
        - Для нас плохо?  - интересуется Эд, трус и эгоист.
        - Нет, нас военные вряд ли заметят, а вот людям в деревне несладко придется. Дай бог, чтобы хоть детей не тронули. Но надежда слабая, тут не принято считаться с возрастом тех, в кого стреляешь.
        - И мы ничем не можем помочь?
        - А как? Вот, пожалуйста, уже подожгли хижину, скоро все дымом пойдет. Здесь постоянно такое случается. Не знаю, кого рассердили жители деревни, может, не захотели выращивать коку, а может, чей-то родственник попался среди партизан. Да полно причин… Ты куда, Тори?
        Я молча поднимаюсь и иду вперед. Сейчас всех негодяев по одному перестреляю! Ну везде одно и то же. В Африке я нагляделась на такое по самую завязку: растерзанные дети, изнасилованные и убитые женщины, мужчины с отрубленными или отстреленными конечностями - до неузнаваемости изуродованные шевелящиеся куски плоти, которые оставалось только пристрелить из сострадания…. Короче, мне плевать на вопли чистоплюев с их советами, что надо решать конфликты мирным путем. Очень это удобная позиция - спрашивать у любого, кто пытается воспрепятствовать жестокости посредством отстрела любителей кровавых икебан: а чем ты от них отличаешься? Да, мне плевать на эти вопросы и философские искания. Я точно знаю, что отличаюсь от них. Как и от всех других людей на планете. Мне всегда хотелось уничтожить человечество, и вот сейчас как раз удобный момент начать это делать. Причем начать уничтожение именно мерзавцев.
        - Тори, постой! Ты что, спятила?
        Нет, я не спятила. Просто больше не могу терпеть безобразие. Не могу и не хочу. Я и так слишком долго терпела, наблюдая, что вытворяют граждане друг с другом. Я не святая, мое терпение не бесконечно, и теперь оно лопнуло. Мир стал четким и внятным, я слышу звуки и ощущаю запахи - так, как никогда раньше. Я слышу, как кричат женщины, слышу треск горящих крыш. Я ненавижу все это, всегда ненавидела, и мне надоело мириться с этим. Вот надоело, и все! Пусть я ничего не изменю в мировом масштабе, зато попробую изменить хоть что-то для отдельно взятой деревни. Плевать мне на все, потому что я ужасно, просто невероятно зла!
        - Стой!
        Передо мной вырастает молодчик в форме - точно в такой же, как на тех молодчиках, что резвятся в деревне. И этого мне достаточно для приговора. Я не даю ему времени на вдох, одним движением вырываю ему горло… Отлично, а я и не знала, что умею такое.
        6
        - О, черт!  - Эд никак не может удержаться от комментариев.  - Ничего себе! Тори, да подожди же!
        Не стану я ждать. Я слышу, как стучит сердце другого мерзавца - где-то совсем рядом, я ощущаю его присутствие. Поэтому сразу стреляю в неясные очертания и прячусь в зарослях. Сейчас я доберусь до их транспорта и взорву его к чертовой матери, а потом по одному перебью оставшихся негодяев. Их немного, десятка два, намного меньше, чем у меня ярости и патронов.
        Не знаю, что со мной, но все вокруг стало невероятно четким и ярким. Я вижу каждый лист, каждую паутинку - такая гармоничная картина! И я тоже в этом узоре нужна, я чувствую себя частью общей картины мира. Сейчас прекратятся крики, потому что я уничтожу их причину.
        Луис торчит у меня за спиной, мне не нужно поворачиваться, чтобы знать это.
        - Я зайду справа, а вы с Эдом - прямо в деревню.
        - Осторожно со взрывчаткой, сама не взлети на воздух.
        - Не взлечу.
        Я точно знаю, что сделаю. Старинный нож, сработанный неизвестным мастером, будет рад оказаться в деле и напиться крови врага. А вот и враг. Удар нападающего такой неумелый, движения медленные, неуклюжие. Я чувствую его страх, а нож сладострастно впивается в его сердце.
        Потом я обыскиваю машину и прячу в зарослях все более-менее пригодное для нас. Затем открываю бак, запихиваю туда бинт, оставив свисающий конец, и поджигаю. Небольшой фейерверк, парни!
        Иду в сторону дыма. Хорошо горит, ничего не скажешь. Что ж, господа, пора вам расплачиваться за содеянное. И я расстреливаю нескольких солдат, бегущих в сторону горящей машины.
        Слишком много смертей я видела. Люди любят причинять друг другу боль, находя массу благородных и важных причин, но сути дела это не меняет - всегда находятся ублюдки, которые, прикрываясь интересными идеями, реализуют свою склонность к жестокости. Я ненавижу это и буду убивать их, потому что тогда рисунок мира становится более четким. И - да, я по-прежнему отличаюсь от них.
        - Тори!  - Луис выглядывает из-за угла.  - Сюда!
        Я перебегаю открытое место и прижимаюсь к теплой глиняной стене. Отсюда мне видно, что происходит на небольшой сельской площади. Несколько убитых женщин лежат в пыли - их изнасиловали и застрелили. Несколько повешенных мужчин, у двоих разрезаны животы, кишки свисают до земли, на них уже слетаются мухи. А вот малыш раскинул ручки - кто-то выстрелил ему в спину, когда он бежал. Рубашечка сбилась, тонкие смуглые ножки в крови и пыли. Девушка выползла из горящего дома - яркое платье разорвано, по ногам течет кровь. Эд придерживает ее, не дает упасть, а она смотрит сумасшедшими глазами и пытается натянуть на себе куски платья. Нет, его не сделать целым, но как-то все это уладится, уж я-то знаю. Только солнце уже не будет таким ярким, как раньше. Надолго. Может, и навсегда.
        - Кто-то из нихостался?
        - Да, четверых оставили на племя.  - Луис невесело улыбается.  - Вон там, под стеной. Надо бы пообщаться с ними, прежде чем за них примутся.
        К нам уже сходятся люди. Трое почти невредимых мужчин лет под сорок и старик - древний, как солнце. Но мне некогда с ними лясы точить, меня ждут раненые. Где-то там я припрятала контейнер с лекарствами, который сняла с машины. Черт подери, мы все-таки опоздали - на тринадцать жизней.
        Я принимаюсь за работу. Это мне знакомо - сломанные ребра, резаные и колотые раны, выбитые зубы. Ну, и роды, куда ж без них. Старая индианка помогает мне. Новорожденный малыш кричит так, что душа радуется. Что ж, лодка плывет…
        - Мне нужно где-то вымыться. Понимаешь?
        - Да, сеньора. Идем.
        Пожар погашен, мертвые убраны, тишина стоит тяжелая, оглушительная, а дневные события вспоминаются словно сквозь туман. Представить не могу, что на меня нашло. А уж как смогла вырвать горло тому, самому первому, так и вовсе ума не приложу. Да, я могу позаботиться о себе, но - не так. Ладно, потом об этом поразмыслю, а сейчас главное - вымыться и постирать одежду.
        - Осторожно!
        Старуха отскочила - из лесу вышла пума. Мы со зверем смотрим друг другу в глаза, потом кошка лениво потягивается и ступает передними лапами в ручей, рядом со мной. Ее шерсть такая приятная, а бок крепкий и теплый. Она потерлась головой о мою ладонь и принялась пить. Я тоже набираю ладонями воды - попить и мне совсем не помешает. Пума выходит из ручья и уходит в лес, а я сбрасываю рубашку и принимаюсь за стирку.
        Индианка смотрит на меня глазами, полными суеверного страха. Ее взгляд перемещается на мое плечо, и она падает на колени, пытаясь обнять мои ноги, но мешает ей ручей. Вот только этого мне и не хватало сейчас, ага… Боги, как же я устала!
        - Эй, вставай и помоги мне стирать, слышишь?
        Я пытаюсь высвободиться, но старуха застыла, как каменная. Ладно, как знаешь, мне некогда возиться с твоей нестабильной психикой. Я переступаю через нее и снова принимаюсь за стирку, а индианка исчезает. Вот так всегда - как работать, так давай, Тори, вкалывай, а помочь религия не позволяет. Некоторым великим людям современники при жизни памятники ставили, а те зачастую умирали от голода. Я далека от мысли, что в этой деревне мне слепят из глины памятник, да и не нужен он мне, но выкрутить джинсы старуха могла бы помочь.
        Я вымыла волосы и почистила зубы. Очень хочется спать, но если все делать по-умному, нам надо уходить отсюда прямо сейчас, пока новости о нашей доблести не достигли ушей Бешеного Педро или еще чьих-то, кто был заинтересован в давешнем действе.
        Переодеваюсь в чистую одежду, постиранное беру в охапку и возвращаюсь. Скоро ночь, нужно сказать парням, чтоб собирались в путь. Нечего разводить церемонии, мы слишком громко заявили о себе. И хотя это было глупостью, но не было ошибкой.
        - Тори, вот ты где!  - Эд покрыт пеплом, и пахнет от него отнюдь не розами.
        - Тебе нужно помыться, так что не теряй время.
        - Потом. Слушай, там какая-то суета поднялась. Старуха, которая помогала тебе, шумит на все джунгли, ее, наверное, даже в Майами слышно. Нужно делать ноги, пока не поздно.
        - Уже думала об этом.
        - Оставшиеся в живых собираются отсюда уходить, потому что за этим отрядом пришлют новых солдат, и тогда все, конец.
        - Они знают, что говорят. Иди, вымойся хорошенько, Эд, от тебя воняет.
        - Всегда рад услужить. Но - потом. Сейчас надо идти к Луису, он там с местными один.
        Мы приближаемся к деревне, и запах пожарища становится более ощутимым. Кроме того, слышны голоса - кто-то что-то возбужденно говорит, переходя на крик. Но я, конечно, ни слова не разбираю, о чем там митингуют, потому что не знаю местных диалектов.
        - А Луис где?
        - Там, среди них. Он единственный из нас понимает, что там народ лопочет.
        - Тогда пусть прекращает болтовню. Идите и быстро вымойтесь. Осталась пара часов до темноты, надо валить отсюда по-быстрому.
        С нашим приходом разговоры сразу утихают, тишину можно резать ножом. Все пялятся на меня, а я понятия не имею, почему. Старуху испугала пума, но как раз пума никому ничего плохого не сделала - здесь сегодня случились вещи несоизмеримо худшие, чем появление одной-единственной пумы, пришедшей напиться воды из ручья.
        Из толпы выходит старик, которого я видела раньше. Только сейчас я заметила, что в его косы вплетены серебристые колокольчики. Значит, шаман или жрец, короче, служитель культа. И он направляется прямо ко мне, бесцеремонно тычет пальцем в мое плечо, привлекая всеобщее внимание к голове ягуара. Мне надо бы высушить постиранное, а тут такая незадача с этими индейцами. Что происходит-то? Тебя, старик, вряд ли должны удивлять чьи-то татуировки, учитывая, что ты и сам расписан, как зэк после пяти отсидок.
        - Уайна Койя!  - провозглашает громко и торжественно шаман. Голос у него высокий и пронзительный, а под левым глазом огромный фонарь - таким свободно можно освещать дорогу. Мне идиотская ситуация кажется немного комичной, но я сдерживаюсь и не смеюсь - кто их знает, этих индейцев, обидятся еще. Но что-то же я должна сказать…
        - Чего?
        А старик молча поднимает майку Эда и тычет сухим красноватым пальцем с черным ногтем ему в грудь. Потом снова что-то кричит - знать бы, что!  - с таким победным видом, словно сорвал джекпот. Луис расстегивает рубашку, и его картинка тоже вызывает нездоровое оживление в толпе.
        - Уайна Инка! Синчи Виракоча!
        Мне давно надоел этот дурацкий спектакль, я уже приглядела местечко, куда развесить мокрые шмотки, но старик крепко держит меня за руку.
        - Луис, что здесь происходит?
        - Он сказал, что ты - новая Властительница Койя, это на языке инков. А я и Эд соответственно новые Синчи Виракоча, то есть сильные белые мужчины, сыновья бога. В деревне проживало племя мочика, которое когда-то принадлежало к империи инков. А Виракоча был одним из главных божеств инков, белым богом.
        - И что?
        - Да, собственно, ничего. Инки были солнцепоклонниками, а ягуар считался у них одним из воплощений солнца. Здешнее племя тоже солнцепоклонники. Старик говорит, что сбылось древнее пророчество, к народу инков возвратились их боги. Теперь им можно покинуть эти места и больше не охранять Виль-Таэн.
        - Глупость какая-то.
        - Так или иначе, местные расположены к нам дружелюбно. И они как-то узнали, что города больше нет.
        - Тогда идите вымойтесь, и пошли отсюда. Времени в обрез!
        - Ты права.
        Но человек планирует, а у богов свои резоны.
        Самое забавное в этой ситуации то, что практически у всех индейцев на шеях болтаются католические крестики, но это никому не мешает танцевать у костра, разрисовав себе лица самым нелепым образом. Костер горит странным зеленоватым пламенем, а дым его сладкий и терпкий одновременно. Что за траву бросил в огонь старикашка? Индейцы знают толк в траве… Голова моя тяжелеет от ее запаха, и вместе с тем сознание ясное, как никогда. А песни аборигенов будят во мне воспоминания… Но не мои. Или мои? Вот храм в лунном свете, посреди зала - статуя монстра, только не разбитая, а целая. В камне воплощено существо, которого в принципе быть не может - сильное мускулистое тело не то жабье, не то человеческое, но шесть рук и щупальца вокруг тела делают его непригодным для сравнения с человеком. Пропорции похожи, только и всего. Думаю, скульптор хорошенько дернул коксу, а потом принялся за работу, вот и получилась у него эта жабья морда, яростно оскаленная клыками, с которых капает зеленоватая слизь. И глаза, много глаз, глядящих на меня с холодной жестокостью… Стоп! Глаза и слизь? У скульптуры не бывает такого
взгляда красно-черных глаз на жуткой роже. Существо живое! Причем породила его какая-то совсем другая реальность, это не земная форма жизни.
        А в храме темно и зябко, из отверстий в стене тянет холодом и жуткой вонью. Мои шаги вдруг стихают - потому что я вовсе не я, а большой ягуар, и шелест моих лап по мраморному полу не возмущает тишину. Монстр притаился на троне. Да, да, теперь я вижу, что под ним не пьедестал, а трон,  - и ждет. И имя его назвать нельзя, иначе оно тоже останется в моей памяти.
        Я вижу его, он возвышается надо мной - странное, ни на что не похожее существо. Не живое, но и не мертвое. У него нет формы, его тело - сгусток тьмы и уродливые щупальца, а то, что условно можно назвать головой, состоит из огромной пасти, усыпанной клыками, с которых тянется зеленоватая слизь. Вокруг пасти восемь глаз, вспыхивающих то красным, то зеленым, и только тот глаз, что на лбу, остается темным, но он клубится тьмой, которая притягивает меня к себе. Если этот глаз вспыхнет, существо сможет сойти с трона, пока ему просто не хватает силы, которую может дать только человек. И я понимаю, что древнее Зло, вся ярость чужой Вселенной тянут меня, чтобы сожрать, а значит, добрать недостающей силы и воскреснуть.
        Я не одна в храме. Рядом еще два ягуара, и мы медленно окружаем чудовище на троне. Его глаза манят заглянуть во тьму. И мне кажется, что, посмотрев ему в глаза, я найду что-то важное, пойму то, что давно пыталась понять. Ведь это существо древнее Солнца. Когда первобытный Хаос выпустил рой атомов, из которых соткалась наша Вселенная, монстр, сидящий на троне, уже был древним. Он метался и разрушал в поисках своего мира, а Хаос отомстил ему, связав и оставив здесь. Теперь чудовище сидит и копит силы, чтобы снова подняться и разрушить все вокруг. Оно питается душами, кровью и низменными желаниями, и скоро, очень скоро вспыхнет, налившись прежней силой, его последний глаз, и тогда наш привычный мир изменится навсегда. Монстр хочет восстать из своего полусна-полусмерти, он близок к этому, как никогда,  - а мы приближаемся к нему, чтобы убить.
        Я чувствую поток Зла. Энергия настолько сильная, что прижимает меня к полу, так же как и моих братьев, но мы упрямо ползем к трону, окружая чудовище, и я знаю, что решающий прыжок - мой. Вот два ягуара бросаются на Древнего с разных сторон, а я, почти оглохнув и ослепнув от рева и вони, прыгаю на него. Моя лапа врезается в темный глаз, где Тьма танцует свой вечный танец, я сжимаю когтями эту субстанцию и вырываю ее из глазницы, хотя тело мое изнывает от боли, потому что щупальца Древнего разрывают меня на части. Но Инка-Солнце ослепляет и сжигает нас, Та-Иньи берет меня за руку и ведет в храм, где уже горит костер. Вот только рука моя выскользнула, и огонь отдаляется…
        Страшный рев возвращает меня в реальность - я выныриваю из потока воспоминаний и образов. Надо мной склонился старик с колокольчиками в косах и что-то говорит, но я не понимаю, что.
        - Луис?
        Луис тяжело дышит, словно бежал марафон. Эда приводит в чувство молодая индианка - дает ему что-то выпить из чаши. Руки его заметно дрожат, все тело в испарине, как и у меня. Моя рука болит, словно ее обожгло и заморозило одновременно, а шаман опускает ее в миску с какой-то жидкостью, и боль притупляется. Что здесь происходит?
        Я произнесла вопрос мысленно или вслух? До меня доносится голос Луиса:
        - Старик говорит, что может спокойно умереть, потому что его глаза видели новых властителей инков. Еще он говорит, что у каждого из нас теперь по два сердца - Та-Иньи подарила нам сердца Солнечных Котов, и мы отныне с ними в родстве, как и с этим племенем, потому что их тотем - ягуар. Та-Иньи была когда-то жрицей в храме Мачу-Пикчу, а потом исчезла в Виль-Таэне, как и все, кто туда входил.
        - И что?
        - А то. Шаман знает, кому поклонялись в Виль-Таэне, а мы убили Древнего, освободили души, которые монстр держал в заключении. Тот, что спит во Тьме, имени его назвать нельзя,  - умер сейчас, и старик рад, что его глаза видели это. Он говорит, что когда-то властитель инков Синчи по приказу богов решил разрушить Виль-Таэн, потому что там происходили вещи, которых не должно происходить на земле. Та-Иньи была жрицей-девственницей в храме Солнца, Прорицающей. Ей было откровение о том, что победить Древнего может только ягуар и что война будет выиграна. Виль-Таэн был разрушен, но солдаты Синчи, когда вошли в храм, прельстились драгоценностями из сокровищницы, и Древний забрал их жизни. Он наложил проклятие и оставил души в стенах Виль-Таэна до тех пор, пока их не освободят новые вестники богов, которые одновременно придут в Виль-Таэн и… не понимаю… Буквально звучит так: убьют там свою темную человеческую сущность. Не понимаю…
        - Да, ладно, как раз просто.  - Эд сосредоточенно вглядывается в луну.  - Темная сторона человеческой природы - это жадность, жестокость и похоть. Мы не взяли себе ничего из сокровищ Виль-Таэна, не запятнали себя напрасным убийством и не занимались сексом.
        - Разве это делает нас богами?
        - Видимо, делает. Мы оказались не в том месте и не в то время. Или наоборот - в том и тогда, когда и было надо. Смотря как посмотреть.
        - И что, данный факт как-то поможет нам выбраться отсюда?
        - Как знать… Жизнь так умно устроена, что и человек на что-то сгодится.  - Луис ворошит костер.  - Тарик-шаман знает больше, чем весь ученый мир. Представьте себе - тысячи лет миновали, сотни лет нет уже империи инков, а племя мочика жило здесь, исполняя волю своих богов, и хранило свои знания. Удивительно! Жаль, что никто этому не поверит…
        - Некоторые вещи лучше оставить там, где они есть. Спроси лучше, чего от них хотели давешние рыцари с большой дороги.
        - Уже спросил. Правительственные войска искали здесь красные отряды и просто проезжали мимо. Понимаешь, Тори, подобные вещи здесь, в общем, обычны. Безнаказанность порождает преступление.
        Значит, я все сделала правильно. Не то чтоб меня мучила совесть, но… Не знаю. И все-таки на душе у меня стало спокойнее.
        - Спроси, в какую сторону нам идти.
        - Уже. Пойдем завтра на запад, там ближе к цивилизации. Кстати, где-то в той стороне стоит домишко нашего друга Педро. Можем заглянуть в гости.
        - Клоун…
        - Не сердись. Просто мы устроили здесь такую шикарную гулянку, что о ней тоже будут ходить легенды. В окрестностях есть еще несколько племен мочика, а также чанки и наска - все когда-то были частью империи инков. И все они помнят свою историю лучше, чем мы свою. У них очень развиты традиции, и одна из них - культ Солнца. Миссионеры зря потратили с ними время, как видишь. После сегодняшнего племя уйдет туда, где остальные. По словам шамана, только Виль-Таэн держал их здесь, теперь они свободны.
        - Почему?
        - Та-Иньи, жрица Солнца в храме Мачу-Пикчу, была когда-то дочерью вождя этого племени. Она отправилась вместе с воинами в Виль-Таэн и попала в плен к Древнему. Сначала-то они смогли развоплотить и загнать монстра в подземную тюрьму, да только никто не смог уйти - воины позарились на сокровища, и проклятие Древнего пало на победителей. Родное племя жрицы осталось здесь - на подступах к Виль-Таэну. Шаманы из столетия в столетие возносили молитвы богам об освобождении пленников.
        - Уму непостижимо!
        - Да. Теперь племя свободно и может воссоединиться с другими. Шаман говорит, чтоб мы не шли к шоссе, там сейчас полно солдат. Кстати, он знает об упавшем самолете.
        Эд молчит. Я представить не могу, что сейчас происходит в его голове. Жизнь для него не просто перевернулась, а разлетелась на мелкие кусочки, и теперь ему надо как-то начинать все сначала.
        Жизнь «отрастает», как хвост у ящерицы. Нужно просто подождать, а не бросаться склеивать разбитое. Вот, кажется, все разбилось, в душе пустота и суицидальные желания, а проходит время, глядишь - что-то новое выросло. С каждым днем картина мира меняется, и начинаешь по-другому воспринимать многие вещи. Мы сами вырастаем из наших жизней, как дети вырастают из одежды,  - и меняемся так или иначе. Вот только Эд этого пока не знает.
        7
        Когда-то давно меня вытряхнули из моей жизни - словно кожу содрали. Мы с тетей Розой сошли по трапу самолета в Международном аэропорту Кеннеди, и, боже милостивый, у меня глаза разбежались на тамошние магазинчики. Пока тетя Роза ждала багаж, возилась с документами, я пялилась на витрины. Особенно меня восхитила одна, где продавалась разная бижутерия. Но у меня не было денег, и у тети Розы тоже, я знала. Поэтому понимала: нужно, чтобы тетя не заметила, как в мою душу заблестели все эти цацки. Но ноги мои приросли к полу - перед глазами такая красота!
        Молодой темнокожий продавец повидал здесь всякое и быстро сообразил, что я за птица, но улыбнулся мне. Потом я узнала цену их американским улыбкам, а тогда улыбнулась в ответ. Могу себе представить, как я смотрелась со стороны. Платье из искусственного шелка от фабрики «Большевичка», цебовские лакированные туфельки, которые тетя Роза достала на какой-то базе, золотые янтарные серьги в ушах, подаренные тетей на выпускной, и - куча блестящих цацек за витриной. Но что-то, видимо, во мне было, потому что парень спросил:
        - Как тебя зовут?
        Я уже тогда неплохо говорила по-английски. Последний год перед выездом тетя Роза, не надеясь на школьную программу, наняла для меня репетитора, и кое-чему он меня смог научить. Достаточно, чтобы я поняла, о чем меня спрашивают, и смогла ответить:
        - Меня зовут Виктория.
        Вот вам, капиталисты! Виктория - не иначе!
        - Я могу тебе помочь?
        Можешь, подумала я тогда. Подари мне этот магазин.
        Позже я узнала цену и этой их американской манере - спросить, но не ждать утвердительного ответа. Каждый сам за себя, таков закон джунглей.
        - Спасибо, все ок,  - ответила я, как учили.
        И тогда парень сделал то, чего никто потом не делал никогда. Он снял с витрины тоненький браслетик, набранный из стеклянных камешков «под бриллиант», и протянул его мне. На его ладони он заблестел, как моя радость.
        - Добро пожаловать в Америку.
        Я взяла украшение. После, конечно, узнала, что браслету цена три доллара, но какая разница, сколько он стоил. Ведь в тот момент это была осуществленная мечта. Не в деньгах дело. Браслетик, кстати, до сих пор у меня, я берегу его как память о том дне и о парне, который подарил мне радость.
        Нас встречала в аэропорту целая толпа родственников - какие-то странные дядьки и тетки, толстые и шумные, и такие же их дети. Зачем они приперлись такой кучей? Я чувствую себя лишней, и тетя Роза не может этого допустить:
        - Познакомьтесь, моя Вика, дочь несчастного Давида.
        Дядя Давид давно умер, я его плохо помню, но по документам он значится как мой отец. Через какое-то время родня, конечно, просекла, что никакая я не Давидовна, а совершенно чужая в добропорядочном еврейском семействе, но было поздно.
        - О!  - их многоголосое «о!» на восходящей ноте непривычно для моего слуха.  - Дочь Давида! Какая красивая!
        - Вот только не пойму, на кого она похожа…  - говорит старуха, стоящая в стороне от толпы.
        Я встречаюсь с ней взглядом и понимаю, что наделаю ей столько пакостей, сколько смогу,  - как только выберу подходящее время. Небольшие темные глаза бабки, умные и цепкие, наблюдают за мной очень внимательно, а лицо, иссеченное морщинами, недоброе, отстраненное.
        - Это Софья Михайловна, сестра моей матери,  - поворачивается ко мне тетя Роза, хорошо меня знающая и заметившая недобрый блеск в моих глазах.  - Мы поживем у нее, пока не устроимся, она пригласила нас к себе.
        - Должен же кто-то о вас позаботиться,  - ворчит Софья Михайловна. Хватит болтовни, вновь прибывшие устали и проголодались. И уже никуда не денутся - семья воссоединилась наконец. Успеете познакомиться.
        Мы грузимся в машины. Их тоже много, и я не могу поверить, что все принадлежат одной семье. Где можно взять такую кучу денег, чтобы купить столько автомобилей? Тетя Роза заведовала магазином - неинтересным, с веревками и ведрами, денег нам хватало лишь на жизнь, а тут машины…
        Я прижимаюсь к тете Розе. Только она кажется мне надежной и привычной, все остальное встало с ног на голову. За окном - чужой и странный город, словно я попала на другую планету. Собственно, я нигде не была, кроме нашего городка и села, где у нас был домик. Ну, и в Москве, откуда мы вылетели, но она не показалась мне такой чужой. А здесь…
        Подъезжаем к огромному белому дому, похожему на наш Дом культуры - с такими же колоннами. Здесь и живет семья? А не жирно?
        Но перед ним оказались только та машина, в которой сидели мы, и старухина.
        - Идем,  - берет меня за руку тетя Роза.  - Ничего, Вика, постепенно все утрясется. Видишь, какой у Софьи Михайловны дом? Но прошу тебя, веди себя хорошо. Ладно?
        - Ты же меня знаешь.
        - Именно потому и прошу.
        Наши вещи уже стоят в холле. Я оглядываюсь - пожалуй, нашему Дому культуры далеко до этого дворца. Неужели старуха живет здесь одна? Умереть и не встать! Да тут одной уборки до конца жизни хватит, а ведь еще есть парк.
        - Сара, покажи гостям их комнаты,  - командует старуха какой-то темнокожей женщине.  - И пусть Питер поможет перенести вещи. Что ты делаешь, девочка?
        - Разуваюсь. Где можно поставить обувь?
        - Нигде. У нас это не принято, запомни. Так же, как надевать лакированные туфли днем. Разуешься наверху, в своей комнате. Через час подадут обед, не опаздывайте. Все соберутся поздравить вас с прибытием.
        Виданное ли дело - таскаться в обуви по коврам? А убирать тут кому? Хорошая хозяйка, ничего не скажешь… И чем ей мои туфли не понравились, что их нельзя надевать днем? Чтоб никто не видел, что ли? Они же импортные, чешские, с бантиком, тетя Роза достала их через знакомую в райпотребсоюзе, где-то на базе!
        - Ваши комнаты в этом крыле. Питер, поторопись с чемоданами. Сара поможет вам разобрать вещи.
        - Нет, спасибо, мы сами,  - остановила ее тетя Роза.
        Старуха удаляется. За ней, вздернув нос, уходит и горничная. На ее коричневом лицо прямо написано: дикари и бродяги. Я не понимаю, происходит что-то странное.
        - Вика, я прошу тебя… Придется немного потерпеть, пока привыкнем…
        - Я же ничего не говорю.
        - Знаю, милая. Это я так, на будущее. Помочь тебе с вещами?
        - Нет, я сама.
        Тетя Роза идет в свою комнату, а я осматриваюсь. Комната огромная - наверное, как вся наша прежняя квартира. Большая кровать, стол, шкаф, туалетный столик, кресла, какие-то пуфики, розовые обои, полки для книг, телевизор. Открываю дверь в ванную и замираю. Такого я и представить себе не могла - настоящая комната в розовом кафеле, с мраморным полом и цветами в горшках, зеркальные шкафы и белоснежная сантехника, огромная ванна на витых золотистых ножках… Интересно, а что у тети Розы?
        Вернувшись в комнату, я разбираю вещи. Их не так много, вывезти не разрешили почти ничего - так, любимые книжки, несколько кукол, кое-что из одежды, и все. Книжек больше всего, целый чемодан, а кукол я буквально отвоевала у тети Розы. Они были со мной всегда, и оставить их на произвол судьбы я не могла. Отдать кому-то, чтобы чьи-то чужие руки разорвали их? А куклы у меня хорошие, милые. Мне шестнадцать лет, я уже закончила школу и больше не играю с ними, но и бросить их не могу.
        Я расставляю книжки на полке, усаживаю кукол в кресло и развешиваю одежду в шкафу. Шкаф огромный, и мои платья по-сиротски прижались в уголке.
        - Как бедные родственники…  - как-то само собой сказалось то, что меня беспокоило с момента приезда. Все эти люди, которые улыбались нам, как цыгане на ярмарке, дали нам понять, что мы - бедные родственники. И так оно и есть, судя по всему. Даже негритянка презирает нас. Это и имела в виду тетя Роза, когда просила потерпеть?
        - Вика, через пятнадцать минут мы должны спуститься,  - зовет меня тетя.
        Значит, мы должны теперь делать, что велят. Есть, когда скажут, спать, когда прикажут, надевать то, что велят. Нет, я так не хочу и не буду. И плевать мне на старуху, на всех толстых родственников, которые голосят свое «о!». Плевать на все на свете. Вот только тетя Роза просила немного потерпеть - и ради нее я немного потерплю. Совсем немного.
        - Ладно, я потерплю. Но чуть-чуть,  - говорю я куклам, и они знакомо и сочувственно смотрят на меня.
        Да, девочки, попали мы…
        Праздничный обед в честь нашего приезда поразил меня так, что я ничего не смогла съесть. Старуха заметила, что я не молюсь, мы с ней встретились глазами, и она поняла, что я не стану молиться, хоть на куски меня режь. Думаю, ей это не понравилось.
        Все собравшиеся живо общаются, обращаясь к тете Розе, иногда и ко мне, но я упрямо молчу, делая вид, что не понимаю. Тетя Роза заварила зачем-то кашу с переездом сюда - вот пусть сама и хлебает ее, а я потихоньку выбираюсь из-за стола и выхожу на террасу. Ну их в пень, толстых родственников, психические какие-то.
        Мне хочется спать, и я сажусь на ступеньки за большой кадкой с каким-то растением. Уже темнеет, и я не знаю, когда закончится нашествие гостей.
        - Фиона, дорогая, мы должны радоваться, что семья воссоединилась.
        Это какой-то мужчина говорит жене. Они стоят немного позади, я их слышу, а меня за кадкой не видно.
        - Семья… Морис, не говори глупостей! Ты видел девочку? У нее такой взгляд, что мороз по коже! Угрюмая, не улыбнется, молчит и смотрит упрямо. Маленькая коммунистка!
        - Дорогая, она просто ребенок. И не забывай, откуда приехала. Все уладится со временем, вот посмотришь. Сегодня всего лишь первый день, девочка растерялась. А Роза очень милая.
        - Да, Роза приятная. Но девочка… Морис, я не позволю Дженне общаться с ней, слышишь? Я запрещаю!
        - Ты, как всегда, преувеличиваешь, но…
        Пара уходит в комнаты, а я сижу и думаю: пока не знаю, чего хочу, но уже знаю, чего не хочу: не желаю, чтобы мне указывали, что делать.
        Это был очень длинный день, можете мне поверить.
        - Девочка пойдет в школу,  - объявляет старуха и смотрит на меня холодно, осуждающе.
        - Но у Вики есть среднее образование, ей нужно в университет!  - Тетя Роза взволнована и напугана.  - Я отдала ее в школу в шесть лет, потому она уже получила аттестат.
        - Роза, ты не понимаешь. Девочка должна стать тут своей, врасти в окружение, а потому пусть идет в школу, в выпускной класс. А там посмотрим, в университет ей идти или в колледж, нужно еще посмотреть, способна ли она учиться. Университет - это дорого, а зря тратить деньги смысла нет. В школе пройдет тестирование, по результатам которого будет ясно, куда ее дальше определять. Роза, я понимаю, что вам тяжело, и пытаюсь облегчить вам жизнь как могу, но ты должна мне доверять. Мне виднее, как вам лучше поступить, я желаю вам обеим только добра. Девочка пойдет в школу, иначе просто не освоится здесь. Пусть общается с детьми, так она скорее поймет, что к чему. А сегодня мы поедем по магазинам - ту одежду, что вы привезли, здесь носить нельзя. Завтра же придет преподаватель - я наняла его для вас, чтобы вы смогли избавиться от акцента. И у юной леди очень мало времени, потому что скоро начнутся занятия в школе. Машину я вам с ней куплю.
        - Машину? Но мы обе не умеем водить!
        - Глупости, Роза, все умеют водить.
        - А мы - нет. У нас никогда не было машины. Откуда бы…
        - Ах да, конечно,  - на минуту задумывается старуха.  - Ладно, все можно решить. Питер будет учить ее вождению, а пока он же и повозит ее в школу и обратно.
        День мы убили в магазинах. В другое время я бы, наверное, этому радовалась, но не сейчас.
        - Какая странная девочка! Ты совсем не радуешься новым вещам?
        - Она просто еще не привыкла,  - пытается тетя Роза как-то разрядить обстановку.  - Вика, ну что с тобой? Софья Михайловна от всего сердца так много делает для нас!
        - Спасибо.
        Да у нее вместо сердца - копилка! Такая, знаете, глиняная копилка в виде свинки. Бросишь туда копейку - зазвенит, вот и все движения души.
        - Твою старую одежду я приказала Саре выбросить.
        Я озираюсь по комнате. Книжки на месте, а где мои куклы?
        - Где куклы?
        - Какие куклы?  - Старуха поднимает брови.  - А, эти уродцы… Наверное, Сара выбросила.
        - Куда?
        - Вика, что случилось?
        Тетя Роза пытается успокоить меня, но напрасно. Мои куклы - уродцы? И их выбросили, как мусор?
        - Сара, куда ты подевала кукол нашей юной леди?  - Старуха язвительно ухмыляется.
        - Выбросила, как вы и приказали, миссис Левин. Мусорщики недавно уехали.
        Горничная смотрит на меня насмешливо и презрительно, а я знаю: им обеим, и старухе и негритянке, доставило удовольствие причинить мне боль, а потому не будет им пощады. Я сделаю все, чтобы отравить им жизнь.
        - Такой большой девочке куклы ни к чему, но если хочешь, поезжай завтра в магазин и купи себе новых, хоть десяток.
        - Вика, пожалуйста…
        Нет, тетушка, мое терпение лопнуло. Старуха сделала это специально, и мы обе это знаем. И она знает, что мы знаем.
        - Она это специально сделала,  - я прижимаюсь к тете Розе.  - Ты же знаешь это?
        - Да.
        Ночь чужая и холодная, и мне неуютно. Мне везде здесь неуютно…
        - Главное, чему вам нужно научиться, юная леди, так это улыбаться.  - Старуха придирчиво разглядывает меня.  - А так - все отлично. Думаю, в школе тебе понравится. И не надо никому рассказывать, откуда ты приехала.
        - Я им скажу, если спросят, что прилетела с Марса.
        - Поверь мне, так будет даже лучше.
        Нет, я не буду играть по твоим правилам, старая дрянь! Я просто сделаю вид. А когда ты перестанешь шпионить за мной, берегись, я ударю в самое больное место. Но сначала выясню, где оно, твое больное место, я это умею, ведь тоже слежу за тобой, миссис Левин. И твоя служанка тоже получит свое, дай только время.
        В школу меня отвез Питер. Молодой, темнокожий и гибкий, он кажется мне инопланетянином. Шофер молча ведет машину, я сижу на заднем сиденье, смотрю в окно и иногда ловлю на себе его взгляд в зеркале заднего вида. Но он молчит - и я молчу. Машина тормозит - большой светлый дом, толпа подростков… Черт подери, как это могло со мной случиться? Снова в школу, словно мне ее было мало.
        - Приехали, мэм. После уроков я буду ждать вас здесь, на этом самом месте.
        Я молча открываю дверь и выхожу из машины. Молчал всю дорогу, теперь я буду молчать.
        - Удачи…
        Хлопаю дверцей и ухожу. Плевать мне на твои пожелания, ты такой же, как Сара. Я вас всех одинаково ненавижу и достану со временем. Попомните вы Вику!
        - Ты новенькая? Как тебя зовут?  - подходит ко мне кудрявая блондинка с густо подведенными глазами. На ней такая же клетчатая юбка, как на мне, и кружевная белая блуза. Девчонка тонкая, длинноногая и похожа на куклу Барби.
        - Меня зовут Хеттер Дан. А ты…
        - Виктория Величко.
        Я уже привыкла к так называемому американскому английскому.
        - Прекрасно, Тори. Я видела тебя здесь на той неделе. Тебя привозила бабушка, да? Откуда ты приехала?
        - С Марса.
        Мне совершенно не хочется говорить с этой девчонкой, она раздражает меня, как раздражает школа и тот факт, что меня вынудили снова сесть за парту. Я не собираюсь заводить себе здесь подруг. На меня напало то упрямство, когда я все делаю наоборот, даже во вред себе, просто чтобы досадить окружающим.
        - С Марса? О! А в каком это штате?
        Сначала я думала, что она шутит. Я тогда еще не знала, что образование в здешних школах совсем не такое всестороннее, как в наших.
        - В Техасе.
        - О! Как интересно! Идем скорее, познакомлю тебя с другими.
        - Думаю, не стоит, как-то само уладится.
        Я иду в класс, тощая девочка семенит рядом и болтает без умолку, но я не слушаю. Мне хочется взять автомат и стрелять в толпу, которая катится по школьному коридору. Стрелять, пока не щелкнет пустой рожок.
        - Какие у тебя предметы?
        - Не знаю. Вот расписание…
        - О! Химия? Ее ведет мистер Беннет. Тогда тебе наверх. Встретимся на следующем уроке, на английской литературе у мисс Хелм. Пока, Тори!
        Так я из Вики стала Тори.
        Наука в их американской школе была просто детским садом, а соученики - невоспитанными дикарями. После первого же урока я поняла, что мне тут будет скучно. В моей школе все предметы преподавали основательней и шире, а спрашивали более строго. Одна учительница химии Софья Яковлевна стоила всего учительского коллектива школы имени Рузвельта, в которую меня заставила ходить старая сука миссис Левин.
        - …Какая-то она странная…
        - Это ее личное дело, но я согласна, странная.
        Одноклассники говорят обо мне. Я стою в кабинке туалета и слушаю, как мне перемывают кости.
        - Ты заметила, она ни с кем не общается.
        - А вчера едва не ударила Пегги, когда та у нее что-то спросила.
        - А ты заметила, что…
        Разговор утянулся за дверь, я вымыла руки и пошла следом.
        - Мисс Величко, пожалуйста, зайдите ко мне,  - зовет меня Диана Броуди, психолог. Толстая, в очках, улыбается, как крокодил.
        Захожу.
        - Я наблюдала за вами два месяца…
        Неужели я здесь только два месяца? Мне кажется, что прошли годы.
        - И считаю, вам нужна помощь. Не хотите об этом поговорить?
        - О чем?
        - Вы никак не адаптируетесь, потому что не прилагаете никаких усилий. Вам следует…
        Никто не будет мне указывать, что мне следует, а чего не следует делать. А тем более - такая толстая уродина. Поэтому я абстрагируюсь от нее. Я это умею - не слышать, что мне говорят. Словно в голове у меня переключатель: щелк!  - и все, я наедине с собой, а весь мир пусть выклевывает себе печень, пытаясь достучаться до меня. Я ни о чем не хочу говорить, тем более с Дианой Броуди. Я и сама в состоянии разобраться, каким макаром из имени Маргарет получается Пегги, с какого перепугу психолог лезет ко мне с вопросами и почему я кажусь всем странной. Только я не хочу ни с кем об этом говорить. И ни о чем вообще. Я ушла от всех и хлопнула дверью.
        - Тори, ты понимаешь меня?
        - Да.
        - Тогда давай договоримся: ты будешь приходить ко мне каждый вторник после уроков.
        - Зачем?
        - Чтобы я могла помочь тебе адаптироваться.
        - Это лишнее, у меня все в порядке.
        Я беру сумку с книгами, иду к двери и слышу:
        - Думаю, твоя бабушка будет недовольна…
        - Миссис Левин не моя бабушка.
        В машине я молчу. Это теперь у нас с Питером такая игра - молчать. Мы просто время от времени встречаемся взглядом в зеркале заднего вида, но все время молчим. И только утром, высадив меня у школы, он говорит мне «Удачи!», а я упрямо хлопаю дверцей машины.
        Но сегодня что-то изменилось, Питер вдруг открывает рот.
        - Миссис Левин сегодня очень сердита, мэм.
        Я молчу. Миссис Левин всегда сердита, мне плевать на это.
        - Сара сказала, что звонила какая-то Диана Броуди. Мэм, вы меня слышите? Сара сказала…
        - И что с того?
        - Думаю, дома вас ждут неприятности.
        - Например, какие? Меня будут бить, посадят на хлеб и воду или запрут в подвале вместе со скелетами других бедных родственников?
        - Что вы!  - Питер даже притормозил, и машина остановилась.  - Нет, как вы… А, понял, это такая шутка. Просто я решил, что вы должны знать.
        - Почему?
        - Потому что… мне кажется…
        - Что?
        Он наконец поворачивается ко мне. Наши глаза встречаются. Что-то я пропустила в своей картине мира. Например, Питера.
        - Скажи мне, Питер.
        - Мне кажется, вы здесь не слишком счастливы. Сара говорит, что…
        - Мне безразлично, что говорит Сара. Почему тебяэто беспокоит?
        - Я… я просто решил…
        Его взгляд становится несчастным. Меня это забавляет.
        - Сначала нам сказали, что приедут родственники из коммунистической России, а мы не любим коммунистов. Нет, мэм, совсем не любим. Мы знаем, что в России нет больше коммунистов, но не так просто исправить мысли. А потом приехали вы. Сара рассказывала, что вы не молитесь, не ходите в церковь, что вы… В общем, неважно. Но у меня есть глаза, вот я и смотрел. Возил вас и смотрел. В вас нет зла, а миссис Левин… не очень хорошо с вами поступает. Я так думаю, мэм.
        - Вот как? Что ж, спасибо, Питер. И что мне теперь делать? Как ты думаешь?
        - Я?! Я… не знаю, мэм. Я просто водитель и…
        Все ясно. Он не ожидал, что я спрошу совета. Не думал, что мне интересно его мнение, потому что Питер - просто водитель.
        Мы снова двигаемся в путь и снова молчим. Только бархатные глаза у темнокожего парня несчастные и сочувствующие, а мне отчего-то хочется плакать, потому что среди картонных человечков с фальшивыми улыбками вдруг проглянуло живое лицо.
        - Я думаю, вам не надо спорить с хозяйкой, мэм.
        - Что?
        Надо же, а ведь я даже не допускала, что Питер всю дорогу думал, как мне помочь. Что ж, интересно послушать.
        - Я о вашем вопросе. Хозяйка не злая, но не любит, когда ей возражают.
        - И терпеть меня не может.
        - Наверное. Я не знаю почему, но похоже на то. Сара говорит, что…
        - Что меня все терпеть не могут.
        - Да. Но я не согласен. Просто должно пройти какое-то время. У людей есть глаза, каждый составит свое мнение - вот как я. Но старая хозяйка, она… Думаю, вам не надо спорить с ней.
        Я и не спорю. Просто упрямо молчу и смотрю на старуху, не отводя взгляд. Я не слышу, что она говорит, не хочу ее слышать. Тетя Роза, бледная и растерянная, и ее мне жаль, но именно она втравила нас в это.
        - Тетушка, может…
        - Молчи, Роза! Ты не понимаешь. Тори не сможет стать здесь своей, если будет так себя вести. Диана говорит, что она ни с кем не хочет общаться, что она агрессивная и высокомерная. И не принимает помощь. Так скажи мне, на что я трачу свои деньги? Упрямая девчонка, ты думаешь, кто-то другой станет платить за твое образование? А без образования из тебя выйдет официантка! Роза, ты должна втолковать это ей.
        - Конечно, тетя.
        - Ладно. Ступай к себе, Тори.
        Я иду к себе и на ступеньках натыкаюсь на Сару. На лице горничной написано такое злорадство, что мне едва хватает сил сдержаться и не столкнуть ее с лестницы.
        - Вика, можно к тебе?
        Вид у тети Розы несчастный и виноватый. Мне жаль ее, ужасно жаль, но я не знаю, как нам теперь из всего этого выбраться.
        - Вика, наверное, нам надо уехать отсюда.
        Я лишь потрясенно пялюсь на нее. А тетя Роза:
        - Я думала, тут тебе будет лучше: Софья Михайловна богата, к тому же совсем одна, ты ни в чем не будешь нуждаться. Но если так стоит вопрос, то нам ничего не надо. Я устроюсь на работу, ты доучишься - в общем, как-нибудь выживем.
        - Хорошо. Мне собираться?
        - Сегодня еще нет. Я сниму квартиру, устроюсь на работу, переведу тебя в другую школу - эта слишком дорогая.
        - Ладно.
        - Сегодня у тети будут гости, приедут родственники, так что…
        - Я не хочу никого видеть. Давай останемся здесь, вдвоем. Почитаем, поиграем в лото, как когда-то.
        - Вика…
        - Тогда надо поскорее убираться отсюда. Послушай, нам никто не смеет указывать, что и как делать. Мне надоело. И ты здесь несчастна, я вижу. Поэтому говорю: оно того не стоит, уедем.
        - Вика, дорогое мое дитя…
        - Я уже не дитя, хотя меня и вырядили в кретинскую клетчатую юбку. Но я не позволю старой суке делать тебя несчастной!
        Мне очень нравится, когда тетя Роза обнимает меня. Она теплая и уютная, от нее пахнет знакомыми духами, и я всегда с ней счастлива. Никому не позволю мне все испортить!
        - Это моя племянница Роза и ее дочь Виктория.
        Если кто-нибудь из них меня еще не рассмотрел, то вот подходящий случай. Плевать, это в последний раз.
        - Тетя Левин, ваша внучка просто красавица,  - говорит тетка, которая в первый вечер возмущалась мной.
        Я давно заметила, что все тут думают одно, а говорят другое. И еще эти их улыбки…
        На мне голубое шелковое платье, вышитое цветами, и такие же туфельки, но меня это совсем не радует. Меня здесь вообще ничего не радует. Разве что сделать Саре подножку, чтоб та упала со страшным грохотом и звоном, а самой нырнуть за спину дамы в жутком зеленом туалете и юркнуть на балкон…
        Разбитая посуда летит во все стороны, а я радуюсь до упаду.
        - Плохая девочка!
        Голос из темноты прозвучал неожиданно. Там стоит парень, высокий и крепкий, с черными длинными кудрями, падающими на плечи, обтянутые смокингом.
        - Ты отлично умеешь делать подножки. Может, скажешь, зачем ты это сделала?
        - Не понимаю, о чем ты толкуешь. Отвали.
        - Дерзкая маленькая коммунистка!  - Он тихо смеется, и его белые зубы ярко блестят на смуглом лице.  - А ведь никто и не заметил твоего хулиганства! Кроме меня. Чем тебе так досадила Сара?
        - Она выбросила моих кукол.
        И не только этим. И я отомщу ей. Всем им. Только чего парень так хохочет?
        - Выбросила кукол? Ой, я сейчас умру! Прости, дорогая… Думаю, нам пора познакомиться. Меня зовут Гарольд, я твой кузен в третьем колене - или что-то в таком роде. А ты - новое приобретение нашей добропорядочной семейки, приемная дочь Розы.
        - И что?
        - Ничего. Хочешь, уйдем отсюда?
        - Куда?
        - Туда, где веселее.
        Он берет меня за руку и заходит в освещенную комнату.
        - Тетя Левин, я ненадолго заберу нашу девочку.
        - Гарольд, нет.
        Лицо старухи становится холодным и непримиримым, вот только смотрит миссис Левин на сей раз не на меня.
        - Девочке завтра на занятия. К тому же она наказана. Виктория, немедленно иди к себе. А ты - со мной в кабинет, Гарольд.
        Мы втроем поднимаемся наверх, моя рука до сих пор в руке Гарольда. Черт, могло быть интересно, а старуха все испортила. Поэтому постою-ка я вот здесь и немного послушаю, о чем они там толкуют.
        - Нам стоило больших усилий и еще больших денег, чтобы Роза смогла приехать.
        - Но девочка…
        - Роза считает ее своей дочерью, и это ее право. Она странная девочка, и, конечно же, не еврейка, неважно, что покойный Давид записан ее отцом. Но все как-то уладится со временем, когда она научится сдерживать свой бешеный характер.
        - Тетя Левин, я же только…
        - Гарольд, если я узнаю, что ты прикоснулся к этой девочке, я тебя уничтожу. А теперь поговорим о делах. Я проверила счета от Мотли. Вот, посмотри, что я нашла…
        - Не может быть!
        - Может. Натан припрятал часть товара, а выручку забрал себе.
        - От тебя ничто не укроется, да?
        - И Натан должен был это понимать. Но ты знаешь, что должен сделать. А насчет девочки…
        - Тетя Левин, я просто хотел…
        - Гарольд, Тори еще девственница, и она теперь часть нашей семьи, хотим мы того или нет, но так уж сложилось. Я тебе сказала, и ты меня слышал, и второго такого разговора не будет.
        - Я думал, ты ее ненавидишь.
        - Она - просто упрямая и дерзкая девчонка, но у нее есть на то причины, Гарольд. Именно из таких упрямых и получаются настоящие люди, ты знаешь. И Тори стоит усилий - ее успехи в учебе поражают. Роза - моя племянница, дочь моей единственной сестры Лили. У нас с Хаимом не было детей, и я хотела, чтобы Роза приехала. Но она очень любит это маленькое чудовище и нипочем не соглашалась оставить ее. И я вижу, что девочка тоже очень любит Розу. Если бы не это, то… Вот потому я терплю ее проделки типа сегодняшней. А ты имей в виду.
        - Не надо волноваться, я понял!
        - Надеюсь, так и есть. А вопрос с Натаном решишь в течение суток. Время пошло, Гарольд! Кстати, чем Тори так понравилась тебе?
        - Тем, что не притворяется кем-то другим.
        - Как и ты. Опасная привычка.
        - Это такой стиль, тетя. Ладно, меня ждут дела. Я попрощаюсь с ней, о’кей?
        - Ты неисправим, Гарольд!
        Я проскользнула в свою комнату. Неужели он зайдет ко мне? Зашел!
        - Плохая девочка! Ты подслушивала, а это нехорошо.
        - Почему?
        - Потому что… Действительно, а почему?
        Его теплые руки обвивают мою талию, и мне как-то… приятно, что ли? Не знаю.
        - Я привезу тебе новых кукол.
        - Не надо новых, мне были нужны те.
        Его губы касаются моих. Даже интересно - он тоже любит мятную жвачку.
        - Ты маленькая дикарка. Я найду твоих старых кукол, хочешь?
        - Как ты их найдешь? Уходи, ты мне надоел.
        - А вот посмотришь! Найду и вернусь.
        - Вот когда найдешь, тогда и возвращайся.
        Гарольд осторожно целует меня и выходит - тихо, как большой кот. Он и похож на большого хищного кота - своими обманчиво мягкими манерами, движениями, в которых видна скрытая сила, неслышной походкой и непроницаемым выражением глаз.
        И я поняла, что мы с тетей Розой попали туда, куда не ожидали. Эти люди просто так не отпустят нас, никогда не отпустят.

        * * *
        - Глупости, Роза!  - Старуха выпрямилась в кресле.  - Куда вы пойдете? Согласна, я бываю иногда резкой, но ведь хочу вам обеим только добра.
        - Я очень благодарна за все, но…
        - Ладно, делай как знаешь. Я вас не удерживаю, у нас свободная страна.
        Тетя Роза тогда не знала: нас не отпустили насовсем - нам позволили немного прогуляться. Наверное, и до сих пор так, но мне уже давно нет до этого никакого дела.
        8
        Дом показался сквозь заросли внезапно. Такое уж мое счастье - вместо инкских святилищ и храмов узреть среди джунглей мавзолей в испанском стиле.
        - Ну, и что это такое?
        - Дом.  - Луис садится на камень.  - Индейцы говорили, что здесь Педро держит тех, кто был в самолете.
        Эд вскинулся, как боевая лошадь, застоявшаяся в конюшне. Я уже знаю, что он хочет сказать, а потому скажу первая:
        - Мы туда не пойдем.
        Но сама-то знаю: пойдем. Бросить здесь пусть и не очень приятных мне людей во второй раз как-то… нехорошо. Собственно, несколько дней назад мне бы подобное и в голову не пришло, но что-то изменилось. Наверное, благородные движения души заразны, как лихорадка, вот я от Эда и заразилась. Упрямо тем не менее произношу:
        - Это было бы сумасшествием.
        Но мои слова ничего не меняют. Вот непруха! Даже если допустить, что нам удастся вытащить оттуда моих бывших попутчиков, перспектива пробираться сквозь джунгли в обществе четы Брекстонов и мадам Хиксли с сыночком меня не вдохновляет. Но скорее всего нас при попытке их освободить просто поймают и убьют. Так что идти в этот дом нельзя, это попахивает самоубийством.
        - Как хотите, но я туда не пойду. Явная же глупость! Луис, послушай меня. Дом наверняка охраняется. Да и где гарантия, что янки там? А даже если там, что нам до них? Эти четверо - крайне неприятные субъекты.
        - Ты во всем права, Тори.  - Луис встает и берет свой рюкзак.  - Но проблема в том, что мы должны пойти туда. Неужели ты не понимаешь?
        Я понимаю, оттого и злюсь. Кстати, пора рассказать парням об отравленных пилотах и убитой стюардессе…
        - Вероятно, кто-нибудь из них и имеет какое-то отношение к крушению, но ведь нет смысла устраивать падение самолета, в котором находишься ты сам. Думаю, никто из них этого не делал, а стюардесса упала и ударилась, ты просто не заметила. Мы будем осторожны.  - Эд заглядывает мне в глаза.  - Мы уже один раз бросили их, мы не можем…
        - Можем, еще как можем! Вы что, оба белены объелись? Чего нам туда лезть? В доме полно охраны, камер слежения, нас заметят. Мы не знаем ни расположения комнат, ни того, где держат пленников, да и там ли они, тоже точно не знаем. И вы предлагаете мне идти на риск ради людей, ни один из которых не сделал бы того же для меня? Если хотите, ступайте, но оставьте мене свои рюкзаки - они вам больше не понадобятся.
        Эд и Луис молча смотрят на меня. Нет, парни, я в такие игры не играю. Поэтому сажусь на камень и делаю вид, что мне все равно. Ну правда же, нельзя идти туда! Это будет ошибкой, исправить которую мы не сможем!
        - Что ж, ты права.  - Луис бросает мне под ноги свой рюкзак.  - Пошли, Эд. Подожди нас здесь, Тори, только не ешь все консервы сразу, а то живот заболит.
        - Ты о собственном животе думай, идиот. Вы больные на голову оба!
        Они уходят, а я остаюсь. Скоро мне станет одиноко и страшно, но ничего, потерплю. Я изначально планировала идти одна, так безопасней, а связавшись с двумя кретинами, постоянно влипаю в дерьмо. Пропасти, призраки, землетрясения, стрельба… Между прочим, скоро стемнеет, а у меня еще не найдено место для ночлега.
        Я достаю театральный бинокль, который всегда вожу с собой. Маленький, но не раз выручал меня. Так, где эти болваны? Ага, вот!
        Они спокойно сидят себе за большим камнем. Луис тоже смотрит в бинокль. Благородные рыцари Круглого стола… Сумасшествие Эда заразно, как ветрянка. Вот с чего бы мне-то сидеть здесь? Ведь надо идти! Уже опускаются сумерки, которые будут короткими, но я сижу здесь и смотрю, как парни присматриваются к местности.
        Кто-то мягко толкает меня в плечо. Черт подери, нельзя же так пугать людей! Ко мне тихо, по-кошачьи, подкрался большой ягуар, и я обнимаю его за шею и глажу хищную голову. Мы с тобой одной крови…
        - Видал, какие у меня спутники? Бросили здесь одну.
        Хотя бы кому-то должна же я пожаловаться, и ягуар ничем не хуже остальных. Тоже живое существо, даже мыслящее. Он смотрит на меня ярко-голубыми глазами с круглыми зрачками. У Эда тоже голубые глаза… Ягуар трется головой о мою ладонь и ложится рядом. Меня его общество целиком устраивает.
        Я снова берусь за свой бинокль. Вот парни пробираются сквозь заросли, а внизу белеет пижонский дом цвета кокаина, укрытый зеленой черепицей. Ну, и как вы собираетесь в него попасть? А никак! Вас туда приведут!
        Четверо в камуфляжных костюмах словно из-под земли вырастают. Один толкает Луиса в спину дулом винтовки, второй лупит Эда под дых. Ага, торжественную часть можно считать закрытой. Я знала, что так будет, потому до сих пор здесь. Собственно, мне понятно, что отправлюсь следом за ними, но еще не сейчас. Пусть им пока набьют их слишком красивые морды, может, сквозь трещины в черепах в их головы проникнет хоть немного ума.
        - Видишь чего? Нет? А я теперь должна идти их выручать! Вот скажи, зачем мне это надо?
        Ягуар встает и ныряет в заросли, а где пройдет он, пройду и я. Вот только спрячу рюкзаки. Мало ли кто тут шляется, своруют вещи, что тогда? Ищи-свищи…
        Я надеваю свой рюкзак - он совсем легкий, да и инструменты не оставлю ни при каких обстоятельствах. А идти надо осторожно, здесь полно всякой ядовитой дряни. Слышно, как возится в гнезде какая-то птица, как паук снует по своей паутине, как шелестит по дереву брюхо питона… И в сумерках все отлично видно. Вот здесь сидели парни, бросившие меня,  - мой нос ощущает запах лосьона для бритья, которым недавно пользовался Эд. Пижон! И Луис такой же. Я же их предупреждала! Да пусть бы Хиксли с Брекстонами дальше митинговали, угрожая друг другу судебными исками, нам-то что?
        Ягуар метнулся сквозь заросли папоротника, чей-то крик оборвался на высокой ноте, но я не хочу на это смотреть. Я нахожусь около белой стены и вынуждена прятаться - идет охранник. Вот он поравнялся со мной, и мои пальцы становятся твердыми и сильными. Ягуар беззвучно прыгнул ему на спину, располосовав когтями горло. Прощай, амиго, мой пятнистый брат опередил меня, так что ты теперь - его добыча. Хотя я ни в коем случае не советую ему ужинать тобой без предварительной термической обработки.
        Мне нравится моя двойственная сущность, которую я поняла сейчас. И мне уже никогда не стать прежней. Не знаю, как это случилось, но что-то изменилось в теле на генном уровне, а выяснять, что именно, не хочется. В голове звучит песня, которую я никогда не слышала, но отчего-то знаю, и отблески костров, которых не зажигали уже тысячу лет, зовут меня, и солнце будет милостивым ко мне… Господи, что я несу? Мне же это совсем не свойственно!
        Так же, как обниматься с ягуарами.
        Я иду вдоль стены. Собственно, могу перелезть через нее, но медлю - очень уж не хочу туда. Слышны шаги с другой стороны стены - кому-то не спится. А я бы, случись мне сейчас добраться до кровати, проспала бы и Царство Небесное, ведь с момента падения самолета не было у меня ни одной спокойной ночи. Как любой другой хищник, я веду ночную жизнь, но днем-то мне тоже некогда, и силы мои на исходе.
        Подпрыгиваю и сажусь на стену. Народишко здесь мелковатый, потому и стена - так себе. Двор широкий, освещен хорошо, под стенами - кадки с растениями, и виднеется край беседки, за которой устроен бассейн. Неплохо. Огромная тарелка спутниковой антенны похожа на корабль пришельцев. Думаю, автономная электростанция здесь тоже имеется.
        Спрыгнув во двор, я быстро пересекаю освещенное пространство - где-то смеются охранники, но не здесь. Большая стеклянная дверь скользнула в сторону, и я вступила в полумрак комнаты. Интересно, где держат моих болванов?
        Проскользнув в коридор, двигаюсь вдоль стены, но слышу шаги и прячусь в одну из комнат. Идея плохая, потому что в ней сидит полуголая девка, которая немедленно вскакивает и собирается завизжать. Но ведь я не могу ей этого позволить? А значит, бью ее в солнечное сплетение, и она падает, сломавшись пополам. Я сажусь на красотку верхом, прижимаю коленями руки к полу и зажимаю ладонью рот, чему совсем не рада по причине негигиеничности процесса. Надо расспросить ее о местных традициях гостеприимства, а потом стукнуть чем-то тяжелым по башке.
        - Где мужчины, которых привели сегодня?
        Если не скажет, я ее убью. Точно, убью. Потому что моя ярость ищет выхода, а я ужасно зла из-за двух идиотов, втравивших меня в такую неприятную историю.
        - Койя…
        Девка смотрит в глаза ягуару на моем плече. Господи, только не это! Очередная сумасшедшая индейская идолопоклонница сейчас примется кланяться и голосить… Но убить я ее теперь не смогу. Не спрашивайте, почему. Не смогу, и все. Глупость ужасная - и тем не менее.
        - Поднимайся. Только не вздумай орать!
        - Койя…
        - Да, хорошо, Койя, знаю. Скажи мне, где мужчины, которых привели сегодня?
        - В подвале.
        Ну конечно, где ж им еще быть? В подвале, ясен хрен.
        - Пошли, покажешь.
        - Нет, хозяин поймает нас. Надо спрятаться.
        - Ага, я пришла сюда средь ночи, чтобы спрятаться… Тогда хоть расскажи, где подвал.
        - Направо лестница, под ней дверь. Не ходи туда, Койя!
        Я нажимаю ей на сонную артерию - совсем легко. Теперь она полежит тихонечко с полчаса, а я тем временем найду своих Синчи, двоих кретинов с опилками в тыквах. Или же здешние обитатели найдут меня, и тогда будет уже совсем другая история.
        Нахожу дверь в подвал и шагаю по ступенькам вниз. Разумной альтернативы у меня нет, я должна туда идти. А когда мы выберемся отсюда, я использую весь свой немалый запас ненормативной лексики, чтобы объяснить идиотам, как они были не правы. Еслимы выберемся отсюда.
        В глубине подвала видна дверь, обитая железом. Скорее всего, она заперта. А под лестницей я чувствую притаившегося хитреца - наверное, думал, что самый умный, но стук его сердца и запах немытого тела выдают его присутствие с головой. Я сильно бью его ладонью в грудь и слышу, как рвется его сердечная мышца. Ишь ты, даже на помощь не позвал, так был уверен в своих силах. Здоровенный парень, кстати. А ключи в его кармане облегчат мне задачу.
        - Джейк, немедленно заткнись! Не хватало еще, чтобы ты…
        - Закрой пасть, старая корова! Надоела!
        О, какой прогресс. Джейкоб наконец-то в состоянии достойно ответить мамаше. Ради этого стоило прийти сюда.
        - Как ты смеешь, я…
        - Подавись ты своими деньгами, ясно? Еще раз тявкнешь в мою сторону - пожалеешь.
        - Видите, мистер Брекстон, какие теперь дети?
        - Мерион, вы действуете мне на нервы. Керри, что ты делаешь?
        - У него идет кровь, я не могу остановить ее.
        - Сам виноват.
        Хорошенькое дело - желтолицая сучка прикасается к кому-то из моих Синчи! Придется выцарапать ей глаза. Собственно, мне до них и дела нет, но за прошедшие дни я парней, оказывается, присвоила и вот сейчас поймала себя на горячем.
        Я заглядываю в зарешеченное окошко - так, плохи дела. Мерион жива и в сознании, а вот Луис с Эдом в таком состоянии, что даже не знаю, смогу ли их подремонтировать. А главное - как отсюда вытащить? Чтобы забрать с собой всю компанию, речи нет. Я не выдержу четверых янки больше пяти минут и позову ближайшего ягуара, пусть избавит меня от их присутствия. Или сама пристрелю, чтобы унять раздражение.
        А еще мне интересно, отчего здесь так безлюдно. Где хозяин, где его армия? Впрочем, их отсутствие не решает проблему транспортировки двух мужских тел. А добропорядочные американские граждане поднимут такой шум, когда увидят меня, что не услышит только глухой. Ладно, буду решать проблемы по мере их возникновения.
        Я ковыряюсь в замке ключами, найденными у новопреставленного хитреца из-под лестницы. Вот больше всего не хотела встретиться снова с бывшими попутчиками - и на тебе. Один из них убийца, и я даже не желаю знать, кто - каждый подходит на эту роль. Собственно, даже я, но в себе я уверена, а вот о них того же не скажешь.
        - Так я и думала!  - Мерион подскочила, увидев меня.  - Видите, а вы мне не верили! Именно она виновата, что все так…
        Я молча пинаю тетку. Владелица супермаркета падает на пол и смотрит на меня, словно не верит собственным глазам. Думаю, для нее это целиком новый опыт, она умолкает, сжавшись, как мумия. Посиди тут, старая сука, подумай о жизни.
        Бешеный Педро не слишком беспокоился насчет удобств для пленников - на полу плетеные циновки, небольшая перегородка к дырке в полу, в которую течет вода, узкое зарешеченное окошко в двери и лампочка под потолком - вот и все. Хотя бывает и хуже. Намногохуже.
        - Мисс Величко, что все это значит?  - Брекстон строит из себя козу в сарафане.  - Вы должны нам объяснить…
        - Я ничего вам не должна.
        Отвечаю резко и склоняюсь над Эдом. Не везет тебе, парень! Здорово вам обоим досталось. Но мне почти вас не жаль - я же предупреждала, что так будет. Послушали бы меня - были бы целы. Джунгли пели бы свои песни и вам, а большие коты очаровывали своей красотой и абсолютным совершенством. А теперь вы оба лежите здесь, как две кучи дерьма. И что теперь?
        Я принимаюсь за дело. Китаянка молча ассистирует мне, а я вожусь с парнями, как мать Тереза, хотя что-то во мне кричит: беги отсюда, Тори, не то будет худо! Но я не могу: у Эда сломана рука, резаные раны на торсе, а у Луиса в прямом смысле слова лица нет.
        - Мы должны были попробовать…
        - Заткнись, Эд, иначе я за себя не ручаюсь. Если бы ты не ныл и не выдвигал свои безумные теории, вы оба были бы сейчас здоровы и веселы и мне не пришлось бы тоже лезть сюда. Можешь идти?
        - Попробую…
        - Да уж попробуй, будь добр, двоих мне отсюда не вытащить.
        - Послушайте, мисс Величко, вы должны нам кое-что объяснить!  - Брекстон немного снизил тон.  - Эти бандиты дали нам понять, что им нужны именно вы… Что вы делаете?
        - Свою работу. А потом уйду отсюда.
        - Так просто?
        - Типа того. Кто хочет уйти со мной, пусть ведет себя прилично, нет - мне же лучше. И запомните все: никому из вас я ничего не должна, так что…
        - Она тут! Сюда! Она тут! Охрана!
        Это Мерион выбралась наружу и визжит как подорванная. Наверное, думает, что если сдаст меня, то ее отпустят. Интересно, кому я могла понадобиться? Да никому. Сукин сын, что заварил всю кашу, сидит здесь, потому что стюардесса была убита. Если бы не это, я бы поверила в несчастный случай.
        Вдруг крик Мерион обрывается - Джейк догнал свою мамочку и стукнул по башке. Или задушил, не знаю. Во всяком случае, визг прекратился. Я лишь удивляюсь, что, имея столь мерзкий характер, миссис Хиксли ни разу до сих пор не была бита. Наверное, у нее по-настоящему много денег.
        - Я помогу,  - подходит ко мне Хиксли-младший.
        Джейкоб и Брекстон поднимают Луиса, китаянка подставляет плечо Эду. Ну вот, оказывается, умеют вести себя как нормальные люди. И зачем же было выдрючиваться? Такая уж у них, богатеев, привычка, видно.
        - А ваша мать, Джейк?
        - Хочет - пусть идет, нет - значит, нет.
        Тоже вариант. Как же надо было задолбать беднягу, что из всех сыновних чувств у него осталось одно - острое желание пришить матушку! И я не понимаю, зачем рожать детей, а потом портить им жизнь? Моя поступила гораздо честнее: не чувствуя в себе материнского призвания, просто сбыла меня с рук в пользу государства.
        - Я никуда не пойду.
        Мерион уже очухалась и теперь яростно сверкает одним глазом - второй заплыл. Ага, Джейк отвел душу. Хотя при других обстоятельствах я бы, возможно, осудила его, но поскольку немного знакома с миссис Хексли, готова аплодировать ему стоя.
        Наверху гремит дверь - кто-то решил навестить пленников. Блин, как некстати!
        - Немедленно назад, в камеру! Я закрою вас, а сама спрячусь. Вернусь, когда они уйдут.
        - Я скажу им, что ты здесь, грязная иностранная сучка, скажу…
        - Мама, если ты хоть пикнешь, я сверну тебе шею.
        Впопыхах закрываю дверь, прячу ключи в карман трупа и ныряю за кучу каких-то ящиков. Мое зрение снова выхватывает пылинки в воздухе, а ноздри чувствуют вонь чужих немытых тел и табака. О чем там говорят несвоевременные визитеры.
        - Мне кажется, мои люди немного перестарались, но…
        - Твои люди, полковник, должны были дождаться меня.
        - Да, сеньор Монтоя. Моя вина, недоглядел.
        - А должен был. Следующий такой промах дорого тебе обойдется.
        Я вижу их - двое мужчин в гражданском, охранник в камуфляже, и все трое вооружены. Какая накладка! Если меня обнаружат, нам всем несдобровать, а я до сих пор понятия не имею, ради чего заварена каша.
        - Ее так и не нашли?
        - Нет. Несколько трупов охранников около дома, но они погибли при нападении дикого животного. Скорее всего, ягуара.
        - Никогда здесь ягуары не нападали… Хесус, ты где?
        Значит, хитреца из-под лестницы звали Хесус? Забавно. Сейчас они его найдут, уж он-то никуда не ушел.
        - Что за дьявольщина? Хесус мертв!
        Тот, кого назвали полковником, склонился над трупом. Эй, смотри внимательнее - ключи у него в кармане, меня здесь нет. Интересно, почему мне не страшно? А мне действительно не страшно.
        - Похоже на сердечный приступ.
        - Не надо пороть чушь! Этот парень не знал, с какой стороны у него сердце.
        - Но, видимо, сердце знало. Он цел, никаких повреждений, просто умер. Ключи в кармане, здесь никого не было.
        - Давай ключи. Что тут вообще происходит? Тебе не за то платят, чтобы мои люди умирали!
        Я слышу щелчок - открылся замок. Мужчины в гражданском зашли в камеру, охранник остался снаружи. Вот и отлично - надежный старинный нож жадно впился в его тело. Этот нож любит кровь.
        - Где девка, я тебя спрашиваю!  - кричит в камере один из вошедших.  - Не будешь говорить, стану убивать янки по одному.
        - Да их всего-то четверо.  - Эд сплюнул.  - И мне на них плевать. Толку тебе от них…
        Бешеный Педро захлебнулся кровью - я всадила нож в его затылок, прямо между четвертым и пятым позвонком. А вот второго сама убить не успеваю, но он падает - из темноты выныривает полуголая девица, недавно оставленная мной отдыхать одной в комнате наверху. Удачно брошенный нож да в подходящее время…
        - Тебе надо спешить, Койя,  - шепчет индианка.
        Все случилось быстро и тихо. А в гараже наверняка есть машина. И телефон здесь тоже имеется. Надо выбираться из подвала.
        - Быстро все наверх.
        Пленники молча подчиняются. Мерион, впечатленная количеством трупов, с опаской косится на меня.
        Наверное, Педро считал себя бессмертным - все подобные ему парни, дорвавшись до дармовых денег, начинают считать, что обрели бессмертие, а потом ужасно удивляются и обижаются, когда оказывается, что все совсем не так. Но тут ничего не поделаешь, смерть - самая большая окончательность.
        9
        Дом по-настоящему большой, хотя на первый взгляд таким не кажется. Индианка, постоянно оглядываясь на меня, ведет нашу группу по коридору, потом открывает какие-то двери - ага, кажется, апартаменты хозяина. Логично, они ему больше не понадобятся, зато сюда никто не ввалится.
        Конечно же, посреди комнаты огромная кровать. Кроме нее, здесь шкаф с бельем и одеждой, кресла, столик, вазы и сундук. Но мне это неинтересно, потому что я нашла ванную.
        - Сюда никто не зайдет. Охрана снаружи.
        Индианка говорит по-английски с жутким акцентом.
        - Располагайтесь и отдохните, я скоро присоединюсь к вам,  - бросаю я спасенным.
        Мерион надула губы:
        - Мне надо в ванную!
        - Мне тоже туда надо. И это важнее. Следи за ними, чикита. Как твое имя?
        - Меня зовут Мария, Койя. Я буду следить.
        В шкафу у Педро полно одежды, некоторая совсем новая. Я выбираю себе чистую футболку и носки, прихватываю рюкзак и закрываюсь в ванной. Пена мягкая и ароматная, вода горячая и чистая. Сейчас бы еще поспать… Но не удастся. Что мне теперь делать с этой публикой? Луису досталась порция для взрослых, да и Эд недалеко отъехал. Да еще богатеи на мою голову. Как все запуталось…
        Мне слышно, как Брекстон пытается поговорить с Марией.
        - Почему ты называешь ее Койя?
        - Она - Койя, Солнечная Властительница. Шаман рассказывал, и мы все знаем пророчество Виль-Таэна.
        - О чем ты говоришь?
        - Инка вернул на землю нашу Койю и двух Синчи, сыновей Виракочи. Так было сказано в пророчестве.
        - Девчонка дикарка и болтает чушь.  - Мерион в своем репертуаре.  - Может, никогда не видела белых?
        - Почему же? Наш гостеприимный хозяин был белым…
        - Глупости! Наверняка мексиканец или что-то такое. Какой же он белый?
        - Второй мужчина, судя по произношению, англичанин. Был англичанином,  - поправляется Брекстон. Да и к нам девушка не выказывает никакого почтения, тогда как мисс Величко вызывает у нее буквально трепет, если не сказать страх Божий. Нет, здесь что-то другое. Вы видите рисунок на груди мистера Краузе? Такой же я заметил на плече у мисс Величко. И у незнакомца, который лежит на кровати, я уверен, тоже где-то есть такой рисунок. Керри?
        - Да, я на груди у него видела.
        - Вот видите! С уверенностью могу сказать, что когда мы садились в самолет, у мисс Величко этого рисунка не было, иначе я бы обязательно заметил. Подозреваю, мистер Краузе тоже раздобыл его уже после падения самолета. Что-то случилось с ними в джунглях такое, что заставляет дикарку относиться к ним с обожанием. И я хотел бы знать, что именно. Нужно спросить у мисс Величко…
        - Так она нам и скажет!  - Джейк хохотнул.  - Скорее вам горло перегрызет, чем что-то объяснит. Чем-то мы ее ужасно раздражаем.
        - Вообще-то неудивительно. Разве вы сами себя сейчас не раздражаете? Наш общественный статус наложил на нас свой отпечаток: мы привыкли действовать определенным образом, общаться с людьми тоже определенным образом, разделяя их на касты. Но это все там, в нашем мире. А здесь такие вещи не проходят, здесь другой мир, мы же продолжаем вести себя по-прежнему, словно и тут сохраняем свой статус. На самом деле мы его утратили в тот момент, когда отказал мотор нашего самолета. Мисс Величко это поняла, а мы - нет. Вот и все.
        - Как-то уж слишком сложно вы, Фрэнк, изъясняетесь,  - хмыкает Хиксли-младший.
        - Ладно, попробую проще, Джейк. Для этой женщины мы - обуза, балласт. Когда упал самолет и стало ясно, что мы живы, она сперва проверила, все ли целы. А убедившись, что раненых среди нас нет, оценила запасы еды и воды и, я уверен, в кабине пилотов завладела каким-то оружием. Мы же в то время спорили о вещах несущественных. Потом возникла необходимость перенести трупы, и мы оказались неспособными переступить через свой статус - за нас всю жизнь работу выполняли другие люди. И тогда мисс Величко решила, что без нас у нее больше шансов остаться в живых. Она взяла лишь ту часть продуктов и воды, которая принадлежала ей, и ушла в джунгли. Мы для нее не были приемлемы в роли спутников.
        - Она не должна была нас бросать!
        - Почему? Джейк, мы все - взрослые люди и, по идее, должны сами о себе позаботиться. Не ее же вина, что никто из нас на это не способен? Например, ваша мать…
        - Хватит, понял. Если смотреть на проблему под таким углом, то она была права.
        - Абсолютно! Мы можем позаботиться о себе там, в нашем мире,  - у нас есть деньги, власть, связи. Но тот мир искусственный, и наше существование со всеми его условностями и правилами такое же искусственное. А здесь, в реальном мире, мы словно младенцы - ничего не понимаем, не способны решить самые простые проблемы.
        - Вы ее так защищаете, словно и не возмущались так же, как мы!  - каркает, как ворона, миссис Хиксли.  - Когда мы вернемся, я ее просто уничтожу!
        - Видите ли, Мерион, ваше возвращение целиком зависит от мисс Величко. Она может вывести нас отсюда, а может плюнуть и уйти. Особенно после того, как вы пытались сдать ее бандитам…
        Ну все, хватит мне нежиться, а им болтать. Тоже мне, устроили психологический диспут… А Брекстон - умный сукин сын. Мне будет очень жаль, если окажется, что именно он все безобразие устроил.
        Я выхожу из ванной.
        - Эд, теперь ты. И давай перенесем Луиса.
        Янки подождут. Все равно ночь только началась, трупы в подвале вряд ли обнаружат до утра, если не до обеда. Я заперла их там, а ключи у меня.
        - Только ничего не говори.
        Эдвард сильно избит, Луис не лучше, что уж тут говорить? Сами нашли приключения на свои задницы. Теперь надо думать, как выбраться из осиного гнезда и вытащить наших неприятных спутников.
        - Больно?
        - Ты спрашиваешь с такой надеждой…
        - Я же вам говорила!
        Эд смывает с себя кровь и грязь, я делаю то же с Луисом. Он то приходит в сознание, то снова пропадает, и это меня беспокоит - я не знаю, как ему помочь. Где-то тут должны быть лекарства… Уложим его на кровать, и я попробую их найти.
        - Сейчас поищу аптечку, пополним запасы медикаментов и продуктов, и надо выбираться отсюда.
        - У тебя есть план?
        - Ты не поверишь, но таки есть.

        * * *
        Знаете, сколько времени нужно, чтобы наступило трупное окоченение? Это зависит от многих факторов - от температуры воздуха, размеров покойного, места, где осталось тело после смерти. Труп Педро застыл очень быстро, а ждать десять-двенадцать часов, когда окоченение пройдет, я не могу.
        - Джейк, черт подери, ты помогать мне будешь или блевать?
        Толстяка выворачивает наизнанку, но он всю жизнь подчинялся властной женщине, вот и сейчас мой яростный шепот заставляет его действовать. Мы устраиваем труп на пассажирском сиденье мощного внедорожника - тяжелый, зараза, с трудом вытащили из подвала. И пришлось мне подрезать ему мышцы и сухожилия, чтоб усадить.
        - Ты что, трупов никогда не видел?
        - Видел, но…
        - Суть та же. Просто тут он, так сказать, в диком состоянии - без гроба и цветов. Но Бешеному Педро, я думаю, плевать на условности. Джейк, если ты не возьмешь себя в руки, я тебе шею сверну!
        Мы возвращаемся в апартаменты. Все уже вымылись, переоделись, а я к тому же нашла настоящий клад - контейнер с лекарствами - и успела поставить Луису капельницу. Продуктами тоже запаслись. Да и вообще, надеюсь, дальше будет проще.
        - Сейчас сядем в машину и уедем отсюда.
        - Так просто?  - Мерион, кажется, скоро подавится ядом.
        - Да, так просто. Условие одно: все держат рты закрытыми. Если захочется чихнуть или покашлять, скажите мне, и я перережу страдальцу горло - чтоб не было шума. Ясно?
        - Вы не посмеете!
        - Мерион, она посмеет, и еще как!  - Брекстон весело смотрит на меня.  - Черт, я никогда не встречал такую деятельную женщину. Давайте помогу донести ваш груз.
        Мы спускаемся в гараж, мертвый Педро удивленно пялится в пространство с пассажирского сиденья.
        - О боже!  - отскакивает от машины миссис Хексли.  - Что это? Как?
        - Это наш ключ к свободе, Мерион. А вот насчет «как» вам лучше не знать. Грузимся все на заднее сиденье!
        Стекло тонированное, нас не видно. Индианка садится за руль.
        - Мария, веди себя как-нибудь весело, что ли.
        - Не беспокойся, Койя.
        Не то чтоб я беспокоилась, но признаю: это единственный план, который я смогла придумать. Я голодна, хочу спать, зато в кабинете хозяина дома я обнаружила сейф, а там… В общем, Педро его содержимое все равно уже не нужно. Ему уже ничего не нужно.
        Охранник бросает взгляд на джип, а Мария обнимает труп правой рукой, что-то весело щебечет и рулит прямо в ворота, которые ползут в сторону. Парень в камуфляже, естественно, сделал для себя вывод - Бешеный Педро напился до синих чебурашек и решил потрахаться на природе, ему не надо мешать.
        - Мария, далеко ли отсюда шоссе?
        - Нет.
        Ревет двигатель, свет фар разрезает джунгли на части, и вот уже видна дорога. Скоро рассвет, надо остановиться и уходить.
        - Мария, а что там, впереди?
        - Шоссе и большой город, Ла-Пас. Только я там никогда не была. Педро забрал меня к себе в прошлом году, у него было много женщин, но я - дочь вождя. Наше племя выращивало для него коку, а теперь сможет уйти на новое место. Койя освободила меня и мое племя.
        «Так, так,  - думаю я,  - значит, мы сейчас в Боливии. Наш самолет рухнул в джунглях либо на ее территории, либо все же в Перу, а мы с моими Синча, пробираясь сквозь дебри, не заметили, как перешли границу».
        - Ты из племени мочика?
        - Нет, наска. Мария - наска. Вон, там большая дорога. Я пойду домой, Койя?
        - Возьми продукты, воду.
        - Не надо. Есть нож, есть веревка - больше ничего не надо. Прощай, Койя. Я счастлива, что видела тебя, говорила с тобой и была тебе полезна. За это Инка будет милосерден ко мне и моему племени.
        - Инка?
        - Да, Инка - Солнце. Видишь, уже восходит, чтобы поздороваться с тобой.
        Девушка коснулась лбом моей руки и исчезла в зарослях. Надеюсь, она дойдет, куда собиралась.
        - Когда мы будем есть?  - Мерион снова начинает свою песенку.  - Нам нужно позвонить, и нас спасут!
        - Нам нужно в Ла-Пас, но эта дорога нас туда не приведет, ею пользуются правительственные войска. Если наткнемся на них, то проживем недолго. Машину Педро знают здесь все, и скоро ее станут искать.
        Я сворачиваю с дороги и пристраиваю машину в зарослях. Сама же поднимаюсь по склону - вот камень, под которым я спрятала рюкзаки с нашими трофеями из Виль-Таэна. Золотой браслет Та-Иньи обвивает мою руку чуть выше запястья. Он радует меня, а сейчас мне очень нужны позитивные эмоции, чтобы не перестрелять всю компанию разом, так они меня бесят.
        - Ты сохранила их!  - Эд берет у меня рюкзаки.
        - А то. На вас надежды нет.
        Луис уже пришел в себя и сидит, молча прислушиваясь к чему-то. Надеюсь, к боли в пустой голове. Рядом пристроилась китаянка - куда только Брекстон смотрит?
        - Разгружайте машину,  - говорю я спутникам.
        Нельзя оставлять все как есть, а потому сейчас я похороню Педро Монтою в огне. Бензобак полон, я обливаю труп бензином, потом сую в бензобак пропитанную горючим тряпку. Как только соберемся в путь, подожгу, и все.
        - Забирайте груз, и айда.
        - Мы не должны тебе подчиняться! Кто ты такая, чтобы приказывать мне?
        Каждый вопль Мерион Хиксли приближает ее к небытию. Неужели старуха не понимает?
        - Так оставайся здесь, старая курица.
        Я кладу в свой рюкзак лекарства и продукты, потом таким же образом наполняю рюкзаки Эда и Луиса. Брекстон принялся сооружать тюки для себя и Керри, а Джейк стоит, как соляной столб, словно и не он помогал мне тащить труп Педро из подвала в гараж. Давай, мямля, решай! Хоть раз в жизни решай сам!
        - Мама, мы не можем оставаться здесь…
        - Ты стоишь здесь и смотришь, как оскорбляют твою мать?
        - Что ты хочешь, чтоб я сделал?
        - Ты же мужчина!
        - Ты только теперь об этом вспомнила? Думаю, поздновато.
        Мерион молчит. Она же не дура… Ну, по крайней мере, не настолько дура, чтобы не понимать очевидного.
        - Ты ненавидишь меня?
        - До сих пор думал, что да, но теперь… Нет, не ненавижу. Я презираю тебя. Ты не была хорошей женой моему отцу, свела его в могилу своими истериками. Ты не была хорошей матерью нам с Кейт. Это так похоже на тебя! Единственное, что ты умеешь, так это жрать всех, до кого дотянешься. Но так, как было, больше не будет. Я больше не позволю тебе ломать мне жизнь. Кейт поняла это раньше, но я уверен, что и для меня еще не слишком поздно.
        - И ты…
        - Когда мы выберемся, я женюсь на Таре и уеду в Нью-Хейвен - меня пригласили преподавать на одну из кафедр Йеля. А ты можешь остаться здесь и ругать обезьян, они оценят, я уверен.
        - Ты не посмеешь!
        - Посмею. Я смогу заработать на себя, а ты… ты можешь подавиться своими деньгами. Даже хорошо, что все так случилось - помогло мне понять, что никакие деньги не стоят моей жизни.
        Миссис Хиксли обессиленно опускается на землю и плачет. По мне, так поздновато.
        10
        - Уверяю вас, мистер Брекстон, она - не человек. Они все трое не люди. Посмотрите, еще несколько часов назад мужчины были практически при смерти, а сейчас от ран и следов не осталось!
        - Мерион, вы преувеличиваете. Мисс Величко поставила им капельницы, мы все видели.
        Я теперь отлично слышу, зря старуха завела этот разговор.
        - Нет, нет! Вы просто не видели того, что видела я!
        - Думаю, я видел достаточно.
        - Как и все мужчины, вы не хотите замечать очевидного, хоть оно у вас под самым носом. Ее глаза - глаза не человека, а скорее ягуара!
        - Мерион, я смотрел в глаза Тори и уверяю вас…
        - Уверяйте сколько влезет, но я знаю, что говорю. Она хитрая и умеет меняться.
        - А мистер Краузе?
        - Думаю, тоже. И тот их третий. Уверена, все они не люди. Кстати, ваша жена повисла на шее этого молодчика просто-таки бесстыдно!
        Я хохочу. Господи, неужели стоило так морочиться с цивилизацией, чтобы ее конечный продукт выглядел вот так? Видали такое? Я спасаю ее задницу, а она объявляет меня нечеловеческой формой жизни… Ну, заигрывает Керри с Луисом, и что с того? Солнце на землю упадет?
        - Керри, иди сюда.
        Брекстон не повышает голос, но Керолайн вся сжимается, а глаза Мерион злорадно блестят. Я сажусь рядом с Луисом.
        - Как ты?
        - Думаю, нормально.
        Он сжимает мне пальцы. Нет, красавчик, ломай конечности китаянке.
        - Сколько нам еще идти?
        - Думаю, завтра будем в пригородной зоне. Тори, ты злишься? Но вот что любопытно: нас били и спрашивали о тебе. Зачем-то ты нужна им - позарез.
        - Я?!
        - Да. И я спрашиваю себя и тебя: зачем? Если ты сказала правду - а я уверен, что ты нам не солгала,  - ты впервые в этих местах. Но у меня сложилось впечатление, что у тех парней с тобой давние счеты.
        Эд садится рядом и обнимает меня за плечи. В другое время получил бы от меня за это пинка, но сейчас мне просто тепло. Я сижу между ними, и мне уютно. Не так, конечно, как около тети Розы, а все же уютно.
        - Странно… Я в тот самолет попала случайно. Я хотела добираться морем, но что-то там поменялось, и мне приказали вылетать немедленно.
        - А что случилось?
        - В здешнем консульстве отозвали врача, а я оказалась свободна, и меня временно прикомандировали туда, пока не найдут более достойную кандидатуру. За два дня до вылета я получила предписание, день потратила на сборы.
        Между прочим, за день кто угодно мог подготовить любую операцию. Ведь кто-то же отравил пилотов, испортил бортовой компьютер… Это если была нужна именно я. И билет мне достался именно на этот самолет, возможно, тоже неспроста. Если бы упал большой пассажирский лайнер, поднялся бы страшный шум, а так всего шесть человек, хоть и богатых, неважно. Но мы с Эдом взяли и спутали все карты. Вот только убитая стюардесса никак не вписывается в схему.
        Я могла бы понять тех, кто захотел бы убить Мерион или Брекстона - эти двое, я уверена, нажили себе достаточно врагов. Но кому могла помешать я? Много лет я не имела никакого отношения к цивилизации. Работала в разных горячих точках, откуда писала письма тете Розе, нигде надолго не задерживалась. У меня и врагов-то нет. Слишком сложный план, чтобы убрать меня с карты мира. Что-то здесь не то.
        Но меня эти вопросы больше не тревожат. Лес кричит разными голосами, и я останусь здесь - буду играть с большими котами, плести венки из орхидей, а после смерти стану шляться по джунглям в теле Солнечного Кота, а мое собственное тело прорастет к солнцу гибким деревом…
        - Мисс Величко, вы так и не представили нам своего спутника.  - Брекстон улыбается, что странно выглядит - он явно не привык улыбаться.
        Господи, только не это! Я, черт меня подери, совершенно не запомнила длиннющее имя Луиса, и если я сейчас что-то перепутаю, парень, того и гляди, обидится. Хотя я уверена, священник во время крещения читал его по шпаргалке, да и сам Луис наверняка долго учил его наизусть. Но мне-то сейчас что делать?
        Слава богу, ничего делать не пришлось.
        - Меня зовут Луис Рауль Алехандро Мигель Исидор Эстебан Домингес. Можно просто - сеньор Домингес.
        - Вы испанец?  - кривит губы Мерион, паршивая снобка.
        - Ну, кто из нас теперь испанец? Прошли столетия, и за это время в каждой семье всякое случалось - женились на индианках, креолках… Да и какая разница? Считается, что испанец, но мне, как ученому, хочется определенности. А фактом является то, что даже в семьях, которые гордятся чистотой генеалогического древа, случаются… неожиданные ветви, так сказать.
        - Вот как?  - Теперь Мерион поджимает губы.  - И что вы здесь делаете?
        - То же, что и вы,  - отдыхаю.  - Луис смеется.  - А вообще я преподаю этнографию в Национальном университете. Тут я в творческом отпуске, искал следы инкских городов.
        - Нашли?  - Брекстон смотрит на мой браслет, как муха на повидло.
        - Нет. Зато встретил друзей.  - Луис улыбается так искренне и так нежно прижимает меня к себе, что даже я ему поверила бы.  - А это, согласитесь, гораздо лучше старых развалин.
        - Как знать… Красивые у вас татуировки.
        - Подарок здешних друзей.
        В его улыбке прячутся клыки большого кота, еще немного - и Брекстон пожалеет, что уродился таким любопытным. Но старик знает, когда надо остановиться.
        - Не знаю, как думаете вы, но мне кажется, нам следует держаться всем вместе.  - Брекстон отхлебнул из фляги, вода попала ему за воротник.  - Черт, к этому надо привыкнуть… Так вот, тот, кто все это подстроил, не успокоится, пока не доведет дело до конца. И кто бы ни был мишенью, остальные тоже лишние - как свидетели. Мы все под ударом. У меня есть влиятельные знакомства, и когда мы доберемся до цивилизации, я смогу сделать так, чтобы неприятный инцидент расследовали должным образом.
        - Неприятный инцидент?  - Джейк хмыкнул.
        - Как вы можете так спокойно здесь сидеть? Ведь на наших глазах эта женщина убила нескольких людей!  - Мерион яростно сжимает сухие кулаки.
        - А вы бы предпочли, чтобы те люди убили вас?  - усмехаюсь я.
        - Они, может, и не собирались…
        - Ну да. Невинные агнцы предложили вам свое гостеприимство, а я ворвалась в дом и просто убила их. Господи, Мерион, не начинайте эту песню, я сыта ею по горло! И я устала.
        - Конечно. Два таких крупных мужика, еще бы…
        Пощечина прозвучала как выстрел. Ах, Керри, Керри… Щека Мерион вмиг покраснела и вспухла.
        - Закрой рот, старая дура!  - кричит Керолайн высоким пронзительным голосом.  - Не смей меня дергать, Фрэнк! Хватит с меня этого дерьма, понял? Тори спасла наши жизни, а вы сидите здесь и называете ее убийцей. Не нравится она вам? Двигайте вперед самостоятельно. Чего вы вцепились в нее? Идите и позаботьтесь о себе сами, и я посмотрю, как далеко утопаете.
        - Керри!
        - Все, Фрэнк, надоело.
        - Что с тобой, дорогуша?
        - Не смей меня так называть! Я тебе не кукла! Конечно, ты привык, что все перед тобой скачут, и я в том числе. Но больше так не будет.
        - Ты хочешь меня бросить?  - Брекстон иронично ухмыляется.  - Снова пойдешь в клуб сиськами трясти?
        - А уж это мое дело, чем заниматься. Но ты больше не будешь тешить свое больное самолюбие за мой счет. Ты мне казался благородным и мудрым, а оказалось, что такой же, как все, просто с деньгами.
        - Обязательно нужно выяснять прилюдно?
        - Только это тебя тревожит? Все вы одинаковые: лишь бы снаружи было красиво, скрытый грех - не грех…
        Так, делаем поправку на ветер: мелкой чинке тоже неуютно в мире фальшивых святых. Стоило попасть в самое сердце джунглей, чтобы понять это. Чем, собственно, хороши такие ситуации? Тем, что настоящее нутро лезет из граждан со страшной силой.
        - Оставим мелодраму и подумаем, как нам поступить.  - Джейк обводит всех усталым взглядом.
        - Давайте останемся здесь и организуем племя.  - Эд шутит, но я знаю, что на самом деле нет.  - Луис будет у нас вождем, Тори маршалом, я согласен на должность шамана, а вы будете народом. Построим деревню из глины и пальмовых листьев и славненько заживем.
        - Мистер Краузе, прекратите паясничать!
        - Почему? Потому что вам так не нравится? Подайте на меня в суд, Фрэнк. И наверняка вы думаете, что суд будет на вашей стороне - ведь именно вам я должен был предложить роль вождя. Но мне кажется, из вас вышел бы плохой вождь - вы слишком уверены, что всегда правы. Для вождя это опасно, а для народа, возглавляемого таким вождем,  - губительно.
        О как наш мальчик поумнел. Еще бы немного здравого смысла - и цены ему не будет. Учитывая, что он ко всему еще и блондин.
        - Вы говорите глупости,  - хмурится Брекстон.
        - Ну вот, видите…
        Но мы все-таки продвигаемся вперед сквозь разноголосую песню леса, и сердце мое стучит: Та-Иньи, Та-Иньи, Та-Иньи! Все-таки я не могу остаться здесь - ждет меня тетя Роза. Но я вернусь.
        11
        Этот дом построили лет триста назад. Тут это не срок.
        Я проснулась внезапно - меня разбудила тишина. Не знаю, который час, да, собственно, и неважно. Мое тело чистое, шелковая рубашка, украшенная кружевами, приятная и ласковая. Я почти неделю шаталась по джунглям, и ни разу за это время мне не удалось нормально поспать, а тут наконец отлично выспалась и чувствую себя очень неплохо.
        Рядом сопит Эд, а Луиса нет, но, судя по всему, мы спали в одной кровати. И я в толк не возьму: с какого перепугу мы влезли втроем в одну кровать, учитывая размеры дома и количество комнат? То-то, наверное, служанка удивилась!
        Несмотря на все споры и неприятности, мы все-таки выбрались на шоссе, а там упали на хвост какому-то туристическому маршруту. Шумные экскурсанты не обратили на нас ни малейшего внимания, потому что наши рюкзаки мы оставили в джунглях, парни побрились, а инструменты, оружие и драгоценности мы впихнули в мой рюкзак, снова трансформировав его в сумку. Эд забросил ее себе за плечо, и все.
        Мимо нас несколько раз проехали полицейские и военные машины, но Луис изображал гида, а мы - туристов. Очень похоже. Местный автобус подобрал нас, и так мы доехали до города. У меня, кстати, было даже сидячее место - у Эда на коленях. Мы с ним изображаем влюбленных. Или не изображаем? Но целоваться он умеет.
        - Прошу вас вот в этот ресторан!  - Луис гостеприимно распахивает дверь.  - Будьте моими гостями!
        - Слушай, у нас же нет денег.
        - Не надо беспокоиться,  - Луис беззаботно улыбается,  - все будет как надо.
        Мы заходим в ресторанчик. Менеджер, увидев нашу грязноватую процессию, сначала теряется, но потом его взгляд останавливается на Луисе, и он, почтительно поклонившись, ведет нас в глубь зала. Луис что-то тихо говорит ему, и менеджер, снова поклонившись, исчезает.
        - Чего мужик так возбудился? Что ты ему сказал?  - интересуюсь я.
        - Ничего особенного. Ни о чем больше не беспокойся, Койя.  - Луис подмигивает мне.  - Это мои джунгли, и вы у меня в гостях.
        Не знаю, что сие значит, но где-то здесь точно есть туалет, а в нем - вода и мыло. Мне хочется бежать туда сломя голову, но я сдерживаю шаги. Вот наконец и вожделенная дверь с надписью: «Sanitario». Да, здесь есть мыло и вода. Я стаскиваю с себя джинсы и майку, немного намыливаюсь - мытьем, конечно, процедуру не назовешь, а все ж,  - затем натягиваю только что купленное у уличного торговца платье местного производства. Оно довольно уродливое, но, во всяком случае, чище, чем грязные, пропахшие потом и джунглями тряпки, которые я с себя сняла. Ну, относительно чище.
        - Это опасно,  - предупреждает Керри, наблюдая за мной.
        - Плевать.
        Керолайн обошлась без мытья, но сменила платье. Мерион упрямо молчит, сжав губы в нитку. Миссис Хиксли тоже переоделась - в какой-то яркий мешок, на ноги напялила сандалии. Маникюр у нее облез, лицо… Нет уж, пусть кто-то посмелей меня скажет о ее лице, я пас.
        Нам повезло. В том же автобусе ехал торговец - из тех, что предлагают свой товар на туристических маршрутах, путаясь под ногами и крича: «Seniore, seniore, por favor!» Вот у него-то мы и прикупили одежду и обувку. Смеясь, примеряли к себе - обычные туристы, что с нас возьмешь? И если у Луиса здесь все схвачено, а похоже, так и есть, значит, никаких неприятностей не случится.
        А вымыться мне было необходимо, иначе я начала бы стрелять в людей на улице, взбесившись от грязи.
        Теперь мы сидим, облаченные в новые шмотки, в одной из кабинок ресторана, трескаем запеченное на углях мясо, салат из сыра и кукурузы, пьем кока-колу и молчим.
        - Надо найти мотель.  - Керри явно надоела тишина.
        - Нет,  - хмурится Мерион.  - Если нас ищут, то мотели проверят прежде всего.
        - Господа, не надо беспокоиться, проблема уже решена.  - Луис отпивает из стакана.  - Через полчаса за нами приедет машина, и мы поедем в безопасное место. Приглашаю всех вас к себе в гости.
        Прикончив еду, мы встаем, и менеджер - или хозяин, не знаю уже,  - поминутно оглядываясь и постоянно кланяясь в сторону Луиса, ведет нас через черный ход. А там уже припаркован разбитый микроавтобус с рекламой прачечной на дверце.
        - Прошу вас.
        Я залезаю внутрь и сажусь на пол - сидений здесь нет, но это неважно. Потом склоняюсь на плечо Эда и проваливаюсь в полутень дремоты. Я так устала, так страшно устала…
        Когда машина останавливается, свет из открывшейся дверцы больно бьет по глазам. Я вылезаю наружу и замираю - дом огромный, белый и какой-то… значительный. Вокруг него бескрайний парк или сад, вдоль дорожек розы, сзади - каменный забор, кованые ворота…
        - Луис, что это?
        - Будьте нашими гостями, господа!  - произносит пожилая женщина с большими черными глазами на белом лице. Она говорит с нами, но взглядом ласкает Луиса, гладит ему волосы маленькими белыми ладонями… Это же его мать.
        А мне отчего-то вспомнилась тетя Роза. Я никогда не называла ее матерью, потому что в моем представлении слово «мать» ассоциируется с холодной лестницей, кислой вонью и пьяной руганью. Но я знаю, что бывает иначе. Так, как сейчас.
        - Хуанита, проведи гостей в их комнаты,  - распоряжается хозяйка.  - Дамы и господа, вас обеспечат всем необходимым, мы всецело к вашим услугам.
        Женщина не видит нас. Она хочет, чтобы мы поскорей убрались и не мешали ей радоваться возвращению сына. И мне приходит в голову: Луис отменная свинья - у него такая мать, а он шляется невесть где, ищет приключений на свою задницу. Хорошо, что я не убила его тогда, в пещере, как собиралась. Зла просто была тогда до невероятности.
        Мы с Эдом заходим в комнату, и я разбираю сумку. Предстоит большая стирка, да и инструменты надо привести в порядок. Трофеи пока припрячу на дно, прикрою контейнером с инструментами, а сейчас - купаться. Эд шмотками не заморачивался, нырнул в ванну сразу.
        - Подвинься немного…
        - Тори!
        - Нечего церемониться. Шампунь мне отдай.
        Я хочу одного - помыться и спать лечь. Но вода размывает стержень, который держал меня в вертикальном положении, и вот я уже чувствую, как кто-то вынимает меня из-под теплых струек, но мне все равно…
        А теперь я сижу в кровати с идиотским видом и раздумываю над тем, что же теперь делать. Где моя одежда? Чья рубашка на мне? Кто ее на меня надел? А главное, что рядом со мной в кровати делает Эд и где Луис, который явно спал рядом,  - подушка пахнет им и примята?
        Я тихонько слезаю на пол. Эд дрыхнет, а мне, похоже, хватит. Вот только одежда… Точно помню, что разделась здесь, бросила тряпки около кресла и пошла в ванную. Куда же все подевалось? Ладно, неважно, рубашка длинная и выглядит прилично.
        Выхожу из комнаты, звуки дома окружают меня. Я вижу мельчайшие трещинки в панелях, слышу, как смеются где-то внизу служанки. А вот кто-то уронил стул… Пахнет перцем и какими-то духами…
        Я иду по коридору, не зная, собственно, что ищу. Но должна же я что-то делать? Невозможно просто сидеть и ждать у моря погоды. Где-то должен быть Луис, и остальные тоже. Вдруг о том, что произошло, уже знают полиция и консульство? И который час, интересно?
        - В общем, неизвестно,  - доносится до меня окончание чьей-то фразы.  - Вы уверены, что вас никто не заметил?
        Голос женский, молодой и холодный, как ручей. И какой-то знакомый. Девица говорит по-английски с калифорнийским акцентом.
        - Безусловно. Это машина из прачечной, я позвонил домой, и мама все устроила.
        - Ну, конечно. Ваша матушка что угодно устроит, кто бы сомневался. Но вот вопрос: все ли вы мне рассказали?
        - Что вы имеете в виду?
        - Просто мне кажется, вы недоговариваете, сеньор Домингес. А мистер Брекстон рассказал, что у вас очень необычные татуировки.
        Я невольно хмурю брови. Пожалуй, вырву Брекстону язык - по миллиметру. А девица эта не из консульства, вокруг нас явно начали свой акулий танец спецслужбы. Хорошо, что я теперь это знаю. Послушаю еще.
        - Татуировки? Ах вот вы о чем… А какое они имеют для вас значение? Но если интересно, извольте: их сделал шаман одного племени. Тори приняла тяжелые роды, а славу разделили на троих, вот и все.
        - Все? А браслет мисс Величко?
        - Украшение было у нее, когда мы встретились. Она сказала, что браслет - семейная реликвия, ее талисман. А в той ситуации, в которую мы попали, нам были нужны все талисманы на свете, вы же понимаете.
        - Конечно, конечно… Тогда как вы объясните вашу блестящую победу над Педро Монтоей и его охраной?
        - О, просто все так совпало. Собственно, что вы хотите нам инкриминировать? Убийство? Тогда вы должны найти трупы.
        - Их уже никто не найдет. А если и найдут, то причину смерти определить будет невозможно - хищники, птицы, климат… Ладно, оставим это. Скажите, сеньор Домингес, отчего вы сразу не связались с нами?
        - А кто бы мне гарантировал, что вы не навредите нам своим вмешательством? Я и сейчас сомневаюсь, правильно ли поступаю, разговаривая с вами.
        - Вам придется мне довериться. Когда я смогу поговорить с мистером Краузе и мисс Величко?
        Я тихонько шмыгнула обратно в комнату. Надо разбудить Эда и предупредить его. Хорошо, что мой слух так обострился, потому что при обычных обстоятельствах сквозь стены и двери я бы ничего не услышала.
        - Где ты была?
        - Тихо. Слушай сюда…
        Эд умный парень, хватает все на лету. Какая жалость, что я не была свидетельницей всего разговора! Но очевидно главное: ту часть наших похождений, которая касается Виль-Таэна, Луис оставил при себе.
        - Кто-то идет…  - Эд толкает меня на подушки.  - Делаем вид, что спим.
        Я слышу, как открывается дверь. Мне отчего-то ужасно смешно. Могу себе представить, как сейчас все выглядит - мы в этой кровати…
        - Они еще спят, видите?
        - Но миновали сутки. Может, пора их разбудить?
        - Тори была совсем мертвая от усталости, ей досталось больше всех. Она даже до кровати не добралась, уснула в ванне. Пришлось нам с Эдом укладывать ее в кровать.
        - Вот как?
        - У вас грязные мысли, агент Бартон.
        - Прошу прощения. Я ничего плохого не имела в виду.
        - Я не считаю секс чем-то плохим, но между нами его нет.
        Нам надо было остаться в джунглях. Их законы просты и понятны, а тут, среди всех этих цивилизованных людей, нас, того и гляди, и правда обвинят в убийстве всех тех ублюдков.
        - Разбудите их, у нас мало времени.
        - Я разбужу Эда, а Тори пусть спит, сколько захочет. Ей действительно сильно досталось за прошедшие дни.
        - Хорошо.
        Парни разыграли сцену побудки как по нотам. Молодцы мои Синчи, ничего не скажешь! А я пока полежу и немного подумаю, мне есть о чем. А еще надо бы позвонить тете Розе. И вернуться обратно. Джунгли зовут меня, их песня звучит в моей голове, пальмы машут мне зелеными ладонями… Зачем мне все это - здешнее, городское? Хотя, если поразмыслить, тут тоже джунгли, и закон тот же: выживает сильный и хитрый.
        Я снова встаю и осматриваю комнату. Ага, вот она где, одежда! Под стенкой диванчик, а на нем белье, новенькие джинсы, несколько маек и рубашек, в коробке - новые сандалии. Я беру со столика пульт и включаю телевизор. Идут местные новости, и я ни слова не понимаю. Наконец появляется знакомая «вывеска» Билла Мастерса, приехавшего с визитом и что-то вещающего на камеру, но испанский переводчик забивает его голос. Хотя что нового он может сказать? Небось, сенатор снова обличает терроризм и требует выдать кого-то. Сукин сын умеет нравиться людям, пусть и слегка чересчур агрессивен. Для него это как раз то, что надо,  - люди думают, уж он-то их защитит. Глупые…
        - Ты проснулась?  - Луис рассматривает меня просто-таки нахально.
        Вот чего человек глупые вопросы задает? Если я уже стою и одета, то, конечно же, проснулась!
        - Я хочу есть.
        - Идем. Как раз подают поздний завтрак. Или ранний обед. Тут с тобой хочет поговорить спецагент из вашей федеральной службы. Ну да ты и сама это уже знаешь. Спровадить ее не удалось - она прилетела вчера после обеда и успела поговорить со всеми, кроме тебя.
        - Не хочу с ней говорить.
        - Тори!
        - Не хочу, и все. Луис, а откуда ты знаешь, что она из той службы? Кому ты звонил?
        - Не я. Моя мать все устроила.
        - Все равно. Я ничего ей не скажу. Знаю я федералов! Вот подожди, еще обвинят во всем нас!
        - Тогда просто идем и поедим.
        - Поедим, ага… Пусть эта сучка убирается, не хочу ее видеть.
        - Она уже приглашена к столу.
        - Надеюсь, поперхнется оливкой.
        - Тори, нельзя быть такой неконтактной!
        - Поговори мне еще… А вообще… Нам надо было остаться там.
        - Я все утро то же самое думаю. Ты спала больше суток, знаешь?
        - Для меня это не рекорд.
        Он прижимает меня к себе, и наши губы встречаются. Хорошо, что я все-таки успела почистить зубы.
        - Тори…
        - Не надо этого. По крайней мере пока, ладно?
        - Как скажешь.
        Мы идем по дому мимо множества дверей и спускаемся в столовую.
        - Это гостевое крыло и гостевые спальни,  - объясняет Луис.  - Лет десять назад их все переоборудовали, и теперь они такие, как ты видишь,  - со всеми удобствами.
        - Мне нравится твой дом.
        - Ты можешь жить здесь сколько захочешь, хоть всю жизнь.
        - Вся жизнь - это может оказаться чертовски долго, а может - до завтра. До завтра мне мало, а долго быть на одном месте я не привыкла. Видишь, не стыкуется.
        - Но время от времени нужно куда-то возвращаться?
        - Я подумаю. Но вряд ли тебе стоит иметь дело с перекатиполем.
        - Эд нравится тебе?
        - Так же, как и ты. Пока меня подобная действительность не напрягает. Давай не будем торопиться, Луис, время покажет.
        Он целует кончики моих пальцев. Господи, какая романтика! Ну признай, Тори, ты же именно этого всегда и хотела!
        - Тут у нас столовая, прошу…
        Комната очень большая и солнечная. Мебель из какого-то светлого дерева, много цветов. Все уже за столом, мать Луиса сидит на месте хозяйки, меня усаживают рядом.
        - Мама, это Тори.
        - Да уж поняла. Я - донья Эстелла, мать сорванца. Как вам спалось, дорогая?
        - Прекрасно, спасибо. Доставили вам хлопот…
        - Ну что вы, какие хлопоты! Мне очень приятно принимать вас в моем доме. Луис редко здесь появляется, остальные дети тоже живут отдельно, и когда столько гостей, я рада. Кстати, познакомьтесь, мисс Бартон из вашей федеральной службы. Она занимается расследованием того ужаса, который с вами приключился.
        Спецагент приблизительно моего возраста, только покрепче сложена. У нее светлые волосы, собранные в пучок, удлиненное бледное лицо, большие серо-голубые глаза, небольшой тонкий носик и пухлые губы. Очень красивая женщина. Есть в ней что-то… Даже не знаю. Что-то. И кого-то она мне напоминает. Все пялятся на нас почему-то.
        - Боже мой, как вы похожи!  - Донья Эстелла растерянно переводит взгляд с меня на нее.  - Только Тори худенькая и загорелая, а все остальное…
        Надо же, и правда, спецагент смотрит на меня моими глазами. Черт подери, этого просто не может быть!
        - Очень приятно. Тори Величко.
        - Керстин Бартон. Взаимно.
        Голоса у нас тоже похожи. Как же так?
        - Давайте обедать,  - разбивает Луис повисшее неловкое молчание.  - А я все думал: не то мисс Бартон действительно похожа на нашу Тори.
        - Я сразу отметил сходство,  - кивает Брекстон. Ага, старик сам не свой, если не вставит и свои пять копеек.  - Чрезвычайное сходство, я бы сказал. Может, вы родственницы?
        - Исключено, я родилась далеко отсюда, в России,  - мотаю я головой и вижу, как дрогнули ресницы спецагента. Чертовщина какая-то.
        - А вы, мисс Бартон?
        - О, я родом из Сан-Диего!
        - Тем не менее факт налицо!  - Мерион желчно ухмыляется.  - Что ж, всякие бывают совпадения.
        Бывают, конечно. Мы с Эдом и Луисом переглядываемся. Я все знаю о совпадениях, поэтому в такиене верю.
        12
        Я иду по саду. Мне надо немного подумать, для того я и сбежала сюда. Еще во времена нашего с тетей Розой жительства у старухи Левин я всегда в такие моменты уходила в сад. Мне казалось, что деревья дают мне силу, успокаивают. И я всегда стремлюсь под их защиту - когда дела мои плохи.
        Я помню, когда Гарольд сказал мне, что женится. Так спокойно сказал, словно сообщил о чем-то будничном:
        - Семья хочет, чтобы мы с Дженной поженились.
        - Семья? А ты?
        - Через две недели моя свадьба. Думаю, ты тоже приглашена.
        - Вот как? Пока приглашение не приходило.
        - Я прослежу, чтобы отправили. Куда сегодня пойдем?
        - Поедем кататься на яхте.
        И он берет меня за руку.
        Я до сих пор помню, чего мне стоило пережить тот вечер. А Гарольд ничего не заметил - ни непролитых слез, ни разбившегося сердца, которое на молекулы разлетелось, и мне так и не удалось потом собрать его в прежнем виде. Я не хотела, чтобы он заметил. Да и кто бы то ни было еще, если на то пошло. Я тогда только поступила в интернатуру и уже достаточно прожила среди них, чтобы уметь прятать себя за улыбкой.
        Я думала, он любит меня, потому что сама его любила. Наверное, звучит банально, а вот ощущения совсем не банальные, черт подери. Гарольд же отчего-то решил, что его женитьба на Дженне - династический брак, формальность, уступка семье, и между нами все останется как было. Для них я осталась чужой, вот и не была подходящей партией для их Принца. Да и ни для кого из них. И Гарольд отчего-то думал, что Дженна со своей влюбленностью в него будет наименьшим злом, а я и вовсе не обращу внимания на его изменившийся статус. Вот только я так не думала. Но он не знал этого. Он считал, что хорошо меня знает, а на самом деле совсем не знал.
        На его свадьбу я, конечно же, не пошла, чем в очередной раз возмутила семью. Ну как же: неблагодарная девчонка, и это после всего, что мы для нее сделали! А когда Гарольд вернулся из свадебного путешествия и пришел пригласить меня на ужин - соскучился по мне, я видела!  - тем слаще было отказать ему. Я решила отдать его Дженне. Видели бы вы его удивление! Я тогда точно так же стояла в саду, в другом саду, и просто сказала ему:
        - А разве я тебе не говорила, что не встречаюсь с женатыми мужчинами?
        Он этого не ожидал, и это стало для него ударом. Дорогой Гарольд думал… Да какая разница, что он там думал!
        Я тогда с головой ушла в работу, а если выпадал выходной, часами сидела, прижавшись спиной к стволу старого клена - совсем такого, какой рос в нашем старом дворе, там, где были трехэтажный кирпичный дом, Наташка и елки на площади. И где я сама тоже была, а потом исчезла, и теперь уж навсегда - ушла, хлопнув дверью. А Гарольд… Он просто загнал меня в угол, и тот клен взял себе мою боль - не всю, но часть, именно ту, которая была слишком тяжела для меня. Остальное я смогла вынести сама.
        - Вика, так нельзя,  - уговаривает меня тетя Роза.  - Гарольд поступил ужасно, но ты же знала, что он никогда не женится на тебе!
        - Нет, не знала. Я думала, он меня любит.
        - Он тебя любит, родная моя. Но…
        - Но недостаточно, чтобы послать подальше всю еврейскую семейку с ее деньгами, ксенофобскими предубеждениями и фашистскими идеями?
        - Наверное, да. Дженна - дочь Мориса и Фионы, одна из них, а ты… Все были против, он просто не смог пойти против всех.
        - Гарольд предал меня. Я больше не хочу его видеть. И больше не хочу о нем говорить. Мне нужен мужчина, который может все, так что я обойдусь и без Гарольда, невелико счастье.
        Я больше и не видела его после нашего последнего разговора. Как и никого из мерзких тети-Розиных родственников. И до сих пор ничего о нем не знаю. Может, он уже умер? Кто знает… Хватит того, что для меня он умер в тот день, когда сказал: «Через две недели моя свадьба».
        И вот теперь я снова брожу по саду. Сад совсем другой, но это неважно. А еще мне сейчас очень бы пригодился мягкий теплый ягуар, хищный и прекрасный. Я бы гладила его шерсть и успокоилась. Отчего-то меня очень раздражает Керстин Бартон. Так раздражает, что песня джунглей звенит в моих висках. Спецагент опасна, я чувствую опасность, волнами исходящую от нее, и потому хочу ее убить. Она воплощает в себя тот мир, от которого я бегу всю свою жизнь.
        - Мисс Величко!
        Это она. Стоит и улыбается фальшивой улыбкой, но здесь моя территория, и я никого не хочу здесь видеть.
        - Я не буду говорить с вами, агент Бартон.
        - Позвольте спросить: почему?
        - Вы мне не нравитесь.
        - Это не причина.
        - Для меня - причина. Вы пришли, чтобы обвинить меня во всех смертных грехах, так вам будет легче построить вокруг меня дело - вы нашли человека, на которого можно все свалить. Ни Брекстоны, ни Хиксли, ни даже Эдвард Краузе на эту роль не годятся, они слишком богаты и влиятельны. А вот никому не известная докторша - именно то, что нужно. Да?
        - Нет. Давайте присядем…
        Она садится на скамейку, а я опускаюсь в траву. Мне лучше так, спиной к нагретому солнцем стволу дерева.
        - Вам придется ответить на мои вопросы, мисс Величко. Можно называть вас по имени, Тори? Так вот, я провожу расследование авиакатастрофы. Я вас не заинтересовала? Тогда что вы скажете, если я сообщу, что мы пока не нашли обломков самолета на том месте, где они должны быть, судя по показаниям. И я должна сопоставить ваши показания с показаниями остальных.
        - Я не хочу с вами говорить.
        - Вы понимаете, что этим вредите себе?
        - Я понимаю только одно: в том самолете ждали вас, агент Бартон, а полетела я. Кто-то очень влиятельный надавил на моего шефа, и тот буквально приказал мне сесть в самолет. Молодчики в джунглях искали не меня, а вас, агент Бартон. Именно вы шастали по здешним дебрям и портили бизнес Бешеному Педро, а потом вместо себя подсунули ему меня. Да только не вышло у вас ничего, вот жалость-то!
        - Вы спятили?
        - Ни на минуту. Теперь картинка сошлась, только и всего. Эд и Луис говорили мне: подручные наркобарона их били и спрашивали обо мне, причем так, словно давно меня знали. Но я до сей поры никогда не посещала, а вот вы здесь бывали. Или станете меня убеждать, что существует еще третья женщина с идентичной физиономией?
        Она закрывает глаза, словно от удара. Получай, красотка! Просто так совпало, а Эд и остальные выступили статистами. Случайно оказались не в том месте не в то время.
        - Поговорим об этом позже.
        - Нет, агент Бартон, я не хочу с вами говорить. Не желаю иметь дело с людьми, которые подставляют своих сограждан, будучи обязаны служить и защищать. Вы получаете зарплату из наших налогов, но легко послали на смерть девять человек, включая экипаж самолета, и сделали это в своих личных интересах. Я не хочу с вами разговаривать, уходите, вы мне неприятны. Сегодня же выкрашу волосы, чтобы наше странное сходство не отпугивало меня от зеркала.
        - Это не решение проблемы.
        - Это у вас проблема, агент Бартон. А у меня если сейчас и есть проблема, то вас она вообще никак не касается.
        Я встаю и иду в глубину сада - чтобы ветер очистил мою душу. Потому что эта сука взволновала и расстроила меня. Я всегда расстраиваюсь, когда сталкиваюсь с чем-то таким… непоправимым. Спецслужбы всегда держали за разменную монету жизни граждан, прикрываясь государственными интересами там, где речь шла об их собственных задницах. А мне не хочется быть расходным материалом для кучки каких-то негодяев. Но если я не могу изменить систему, то уйти-то от системы могу? Так я думала до сих пор. Но система догнала меня и превратила в ничто, и мне это не нравится.
        Чьи-то сильные руки хватают меня за плечи, выгибают меня… Нож входит в мое тело так холодно и жестоко… и так больно… Что ж такое, Господи? Я ничего не могу поделать с этим. И глаза Та-Иньи полны слез, она гладит мои волосы - я знала, что мы встретимся, но не знала, что так скоро. Я ведь еще не все дороги прошла, я… Неважно, потому что вот она, Та-Иньи, берет меня за руку. Но пойти с ней не получается - я не могу встать.
        - Еще не время.  - Слезы из ее глаз, такие холодные, капают мне на грудь.  - Я скажу тебе, когда.
        - Та-Иньи!
        Я плыву, плыву куда-то… Не время? Что - не время? Не знаю. Только зеленый сумрак закрывает мне лицо, а голубые глаза хищного кота смотрят сочувственно и отчаянно.
        - Тори! Нет, боже ж мой, Тори!
        - Мистер Краузе, держите себя в руках. Она жива.
        - Это все вы, вы с вашими проклятыми играми! Вы подставили ее, это вместо вас она получила удар ножом! Вы не имели права так поступать!
        - Мне жаль. Я не думала, что все так обернется.
        - Теперь вам придется научиться думать!  - Луис в ярости, я слышу.  - И если вы надеетесь, что вам это сойдет с рук, то ошибаетесь!
        - Вам всем лучше успокоиться. Думаю, с мисс Величко все будет хорошо - я вызвала самолет, ее переправят в наш центр, и там ее станут лечить лучшие доктора.
        - Нет. Она будет лечиться в нашей больнице.
        - Мистер Домингес, это опасно для нее, ведь именно мисс Величко убила местного кокаинового короля. Но вы можете полететь вместе с ней, в самолете достаточно места.
        - Что ж, так и сделаю.
        Лететь? Куда лететь? Я не хочу на самолет, ни за что на свете! Я должна им это сказать, пока они… Черт, как же мне больно!
        - Эд,  - его имя короче, пусть уж Луис меня простит,  - нет.
        - Тихо, милая, все будет хорошо, вот увидишь!
        Ничего не будет хорошо. Если мы втроем окажемся в том самолете, ничего уже не будет хорошо, никогда. Но я не могу им объяснить, у меня не хватает сил, но знаю точно: это ловушка. Большая ловушка для больших хищников.
        Я периодически проваливаюсь во тьму, но краешком мозга осознаю происходящее. Вот мы уже в самолете, Эд держит меня за руку. Как врач я понимаю, что ранение у меня смертельное: нож вошел в грудную полость, пробив легкие. Но каким-то чудом я еще жива, и даже боль уже немного отступила - я слышу голоса пилотов, еще чьи-то, хотя рев двигателя самолета перекрывает их. Я прислушиваюсь, и вот наконец нужный разговор долетает до моих ушей сквозь гул и шелест пылинок.
        - Нет. Папа, я везу всех троих. Да, сможем. Черт меня подери, если бы я знала, что такое случится! Нет, тут что-то странное происходит, сам увидишь. Да, мертв. Думаю, она знает. Хорошо.
        Если бы не рев мотора, я бы услыхала и того, с кем говорит мисс Бартон, а так - не разговор, а какой-то огрызок кошачий. Но и из услышанного я понимаю, что права - мы летим в западню, выхода из которой может и не быть.
        - Где Луис?
        Эд склоняется надо мной, чтобы другие не слышали наш разговор.
        - Тут. Сейчас придет.
        - Нам надо бежать сразу после посадки.
        - Тори, ты ранена!
        - Со мной скоро все будет в порядке. Помнишь, ребята Педро сломали тебе руку? За какое время она срослась? Несколько часов прошло. Мы изменились, Эд, и я тоже скоро буду в порядке, а потому надо бежать. Как только они поймут, что мы изменились, нас уже не отпустят. Нас распылят на атомы и микроэлементы, мы просто исчезнем. А они поймут, что происходит, уже скоро, потому что пока мы долетим, рана моя заживет - пусть не полностью, но хватит и того. Нужно бежать.
        - Как мы это сделаем?
        - Увидим на месте, но пока у меня есть план.
        Я знаю, у нас все получится. Весь мир - большие джунгли. Но Та-Иньи дала нам силу, природа которой никому не известна, даже нам самим, и мы победим. Потому что в джунглях побеждает самый сильный и самый хитрый. Чтобы сохранить в тайне нашу силу, мы и должны бежать - иначе нам не выжить. Ведь мы теперь даже не белые, а зеленые ягуары в толпе болонок.
        Шасси коснулись земли, самолет побежал по полосе, я слышу, как шелестят камешки. Думаю, сейчас никто не ждет от нас подвоха, а потому у нас все выйдет.
        Меня грузят в санитарную машину, а Эда и Луиса усаживают в разные автомобили - ну, так я и думала. Но мы на шаг впереди. Дверцы санитарной машины легко щелкнули, я сквозь ресницы вижу здоровенного негра в докторской пижаме - он явно собирается уколоть меня. Эй, маньяк, я не люблю, когда мне портят шкурку!
        Машина выруливает с полосы, я чувствую, как парень приладил ко мне холодные датчики. Вот его взгляд остановился на изображении ягуара, он касается пальцами моего плеча… Тут уж я против, мне, пожалуй, пора воскресать.
        - Как она, Уолтер?  - ожил передатчик у него в ухе.
        - Пока жива и, кажется, стабильна.
        - Довези ее до больницы, эта девица нужна нам живой,  - слышу я голос Керстин Бартон.
        Интересно, зачем я ей так понадобилась? А, я знаю, зачем…
        - Ты меня слышишь, Уолтер?
        - Могла бы и не говорить. Это моя работа. Думаю, она продержится.
        - Конец связи!
        Он качает головой. Ему, наверное, любопытно, каким образом я до сих пор жива и стабильна. Мне тоже, но ответ неправдоподобен. Все, пора!
        - Что…
        Нет, я не убью его. Он не враг, а просто… случайный прохожий, поэтому я его только оглушу. Вот так, дорогой, отдохни… Только грохотать так не надо было. Теперь очередь водителя. Они не посадили охранника и второго медика - зачем, если я все равно труп? Что ж, Керстин Бартон, для тебя есть сюрприз. Знать бы еще, куда меня привезли.
        Тем временем машина тормозит, а я выглядываю в окно. Это что, аэропорт Кеннеди? Лопни мои глаза, мне ли его не узнать! Нью-Йорк!
        - Что-то случилось?
        Шофер заглядывает через окошко из кабины, но ничего не видит. Давай же, не будь трусом, иди сюда!
        - Уолтер, что случилось?
        Парень молодой, но весьма осторожный. Я бью его по темени металлическим ящиком с инструментами, затягиваю внутрь и обыскиваю машину и тела. Вот моя сумка под сиденьем, у водилы - пистолет и обойма, а также нож. Я срываю с себя бинты (рана еще сочится, но это мелочи), напяливаю на себя докторскую пижаму, надеваю бейсболку и забираю передатчик у негра. Тела закрыты в машине, я сажусь на водительское сиденье и выруливаю из аэропорта на всех парах, включив сирену. Укуси себя за задницу, Керстин Бартон!
        - Кто-то меня слышит? Уолтер, прием!
        Ну, я слышу. Тебе легче стало? Детский сад, ей-богу. Интересно, как там дела у моих Синчи?
        - Тори Величко, ты самая большая дура из всех, кого я встречала.
        Это говорит мне в наушник агент Бартон.
        - Тори, не сходи с ума. Куда ты поедешь в таком состоянии?  - Ого, начинается душевный разговор…  - Ты не понимаешь, твоя жизнь в опасности, даже не представляешь, насколько. Давай поговорим. Ответь мне сейчас же, идиотка!
        Ну вот, ненадолго же ее хватило. А тут я приторможу, оставлю пижаму, машину и наушник и пойду потихоньку. Давненько я здесь не бывала, но Манхэттен есть Манхэттен, другого такого нет. А еще я устала, мне надо вымыться, переодеться в чистую одежду и позвонить тете Розе. Можно и в обратном порядке.
        - Роза, это я.
        - Вика! Откуда ты звонишь, дитя мое?
        - Я недалеко.
        - Ты приедешь?
        - Конечно.  - Кажется, что-то не в порядке. Но что?  - Роза, что-то случилось?
        - Нет, просто я ждала, что ты позвонишь раньше, волновалась…
        - Я сейчас приеду.
        Явно что-то случилось. Такси летит по городу, минуя пробки окольными путями. Вот, знакомая улица и каменный особняк с колоннами, увитый плющом. Старая миссис Левин оставила свой дом нам, а мы узнали об этом слишком поздно, чтобы отговорить ее. Но тетя Роза любит его.
        - Роза!
        Мой голос эхом отдается в просторном холле. Я бегу по ступенькам наверх. Спальня Розы там же, где и раньше. Даже получив весь дом в свое распоряжение, она не стала ее менять. Так же, как и я. Почему здесь пусто, где все?
        Она лежит в кровати… Почему? Тетя Роза никогда не ложится днем! У окна стоит какой-то мужчина, но мне нет до него дела.
        - Роза!
        - Ты все-таки пришла… Я знала, что ты придешь.
        Она бледная и измученная - видимо, болеет давно, и я замечаю некоторые признаки, говорящие о перенесенной операции.
        - Роза, что с тобой?
        - Ничего, все уже позади. Иди ко мне, моя детка.
        Я прижимаюсь к ней, ее руки знакомо гладят мои волосы… Как же я скучала по ней! И как я могла так долго не приезжать?
        - У тебя случилась беда, Вика?
        - Наверное… Скорее, да.  - Человек у окна мешает мне, я хочу, чтобы он ушел. Я не вижу его лица на фоне окна, но в фигуре есть что-то знакомое.  - Вы врач? Мы можем поговорить с тетей наедине?
        Мужчина отходит от окна - пожилой, высокий, плотный, немного лысоватый. Где же я могла видеть его?
        - Я что, так изменился?
        Гарольд! Черт побери, Гарольд собственной бессовестной персоной!
        - Да, изменился.
        - Ты все такая же прямолинейная.
        - Кто-нибудь объяснит мне, что тут у вас стряслось?
        - Ничего,  - шепчет тетя Роза.  - Вика, не волнуйся из-за меня, все уже позади.
        - Ничего - это когда ничего. Роза, ты перенесла операцию? Почему ты не в больнице? Я хочу видеть историю болезни. Где я могу найти твоего врача?
        Она беспомощно улыбается, но я уже вижу выписки, рецепты. Операция, послеоперационные процедуры, препараты… Слава богу, не онкология.
        - Почему ты мне не сообщила?
        - Не хотела беспокоить. Все уже позади, дорогая, я уже выздоравливаю - встаю потихоньку. А в больнице не захотела лежать, не люблю я их. Сегодня отпустила слуг на выходные, сиделку тоже. Гарольд очень помогал мне, остался со мной.
        Гарольд. Мы не виделись… Сколько? Двенадцать, нет - тринадцать лет. Тогда ему было тридцать семь. Но он не должен был превращаться в такого пожилого дядьку! Был стройный, красивый, стремительный, как ветер, громкий и смелый, а сейчас… Впрочем, мне все равно. Он и тогда не стоил меня.
        - Вика, что случилось?  - снова спрашивает тетя Роза.
        Я обессиленно сажусь на пол. Что-то случилось. Со мной, с ней, с Гарольдом, с нами всеми что-то случилось. Вот только сейчас мне стало понятно, что целый кусок жизни прошел мимо меня, пока я бродила по свету. А тетя Роза все ждала, ждала меня в этом доме… Как ей тут было - одной?
        - Вика, я знаю, о чем ты думаешь. Не смей обвинять себя! Я немедленно хочу знать, что у тебя стряслось. Сядь, Гарольд, не стой столбом.
        Он смотрит на меня с пронзительной тоской. Что ты видишь, Гарольд? Жизнь тоже не пощадила меня, я изменилась. А сейчас мне особенно солоно придется, потому что Керстин Бартон скоро придет сюда за мной, и тогда я убью ее. Но я не хочу, чтобы тетя Роза видела это.
        - Рассказывай.  - Гарольд внимательно разглядывает меня.  - Давай, плохая девочка, начинай каяться.
        - Заткнись, Гарольд!
        - Значит, дела плохи. Тори, расскажи, я помогу.
        Мне некуда отсюда идти, и я хочу рассказать им - потому что, кроме них, у меня никого на всем свете нет. Неважно, что когда-то я наказала Гарольда, оставив его,  - и ведь знала, что он возненавидит Дженну!  - но это было так давно. Все счета оплачены - по крайней мере, старые счета.
        - Господи, Вика! Я знала, знала, что твои путешествия ничем хорошим не закончатся! Что же теперь делать? Неужели они посмеют прийти сюда? Гарольд, нужно немедленно вызвать адвоката, нужно…
        - Спокойно, Роза. Тебе нельзя волноваться.
        - К чертовой матери волнение! Как они посмели сотворить такое с моим ребенком? Какое они имели право?
        - Адвокат здесь не поможет.  - Гарольд задумчиво потирает подбородок.  - Ни один адвокат не полезет в дела спецслужб. Нам надо спрятать ее, и сделать это надо прямо сейчас. Тори, ты влипла в такую невероятную историю, что никто, кроме нас, в нее не поверит. А где те двое?
        - Не знаю. Мы договорились встретиться здесь, если нет, отправлюсь их искать.
        Ну да, отправлюсь, мне это не впервой.
        - Гарольд, что ты предлагаешь?
        - Вике надо уехать из страны. У меня есть деловые партнеры, я узнаю, что происходит, и все устрою. Не волнуйся, Роза, мы все уладим.
        Как хорошо, что тогда случилось именно так. А ведь если бы по-другому, я была бы сейчас женой этого абсолютно чужого мне мужчины, преждевременно постаревшего и скучного, как Тора. А я бы не стала самой собой, не успела бы многого, не встретила бы Та-Иньи, и Эда с Луисом не было бы в моей жизни…
        Какая-то машина въезжает в ворота и тормозит у крыльца.
        - Они не посмеют, Вика! Я не отдам им тебя!
        - Не волнуйся, Роза, просто побудь здесь. И ты тоже, Гарольд. Я сама поговорю с ними.
        - Нет, Вика, подожди!
        Но я выхожу из комнаты, уже зная, кто явился. Керстин Бартон, я убью тебя, но тетя Роза этого не увидит.
        - Тори, не делай глупостей, спускайся,  - раздался голос снизу.  - Я тут одна. Давай поговорим как цивилизованные люди.
        Цивилизованные люди? Смешно слышать, учитывая обстоятельства. Дерзкая дурочка приехала одна? Решила, что самая умная и крутая? Вот и хорошо, один труп прятать намного проще, чем несколько.
        - Я иду. Но в доме я не одна, не шуми, тетя Роза очень больна.
        - Я знаю.
        - А кто еще знает?
        - Никто. Я всегда работаю без напарника.
        Вот и славно. Джунгли вокруг становятся четкими и пронзительными, пылинки ранят слух своим шелестом, а стук ее сердца, как удары бубна. Где ты, Бартон? Я устала, так что план такой: быстренько убью тебя и пойду в душ.
        Она спряталась под лестницей. И она меня не боится - а напрасно. Мне ведь не нужен нож, как тебе, дорогая, зря ты его вогнала в фамильные панели. Думаю, старуха Левин в гробу перевернулась от того, что портят дубовые панели. И вообще, нож двигается медленно, а ты еще медленнее, зато песня, звучащая в моей голове, дает мне силы. Смотри, как надо, показываю один раз, больше ты уже ничего не увидишь.
        Мои пальцы входят в ее тело. Но моя противница юркая, как ящерица, рана получилась так себе. Мы ведь только начали танец? Я поиграю тобой, Бартон, ты - моя мышь, и тебе уже не хочется улыбаться. Вставай, так неинтересно!
        Песня звучит все громче, и монстр на пьедестале храма упивается кровью жертв - его глаз посреди лба не такой, как остальные, это тьма, которую нужно схватить когтями и вырвать наружу. Только когтями можно зацепить ее…
        А Бартон упала. Я склоняюсь над ней - она почти без сознания. Но ее нож ужалил меня - не больно, просто обидно, а потому игры закончились. Жаль, красивая была мышка.
        - Нет, Вика! Не делай этого!
        Мир резко затормозил, меня качнуло вперед, и я едва не свалилась на свою жертву. А тетя Роза права - не надо сорить в доме.
        - Роза, тебе нельзя вставать.
        - Можно.
        Тетя осторожно спускается по ступенькам, Гарольд придерживает ее. Мы с Керстин сидим под стенкой и зализываем раны. Спорим, мои заживут скорее?
        Все трое чем-то напуганы.
        - Ее глаза… Вы видите ее глаза?  - вскрикивает агент Бартон.
        - Да. Тори!
        Что они несут? При чем тут мои глаза?
        Музыка джунглей почти стихла, песня у костра, такого далекого. Монстр расселся на каменном пьедестале, кровь стекает по желобу, пенится, собираясь в большом котле… А рука в массивном браслете, вырвавшая монстру глаз, вовсе не рука, а лапа ягуара…
        Я поднимаю голову и заглядываю в зеркало. Лицо там мое - и не мое. Я смотрю на себя глазами солнечного кота. Теперь я понимаю, отчего они так напуганы… Но я же им все уже рассказала!
        - Тори, так это… правда?
        Вот оно что… Гарольд мне не поверил. Они с Розой, наверное, решили, что я наконец спятила после всех своих приключений.
        - Гарольд, мы знакомы много лет. Ты хоть раз поймал меня на лжи?
        - Тори…
        - Ты и Роза, вы сочли меня сумасшедшей?
        - Тори…
        - Черт тебя подери, Гарольд! Тебя и твой лживый язык! Все, хватит с меня этого дерьма, мне пора уходить.
        - Если бы я не знала, что это невозможно, я бы сказала, что сейчас рядом с тобой Тамара.  - Роза стоит в дверях библиотеки.  - Но это невозможно!
        - Кто такая Тамара?
        Мы спрашиваем одновременно, я и Бартон. И переглядываемся. Похоже, мои глаза снова в норме.
        - Тамара? Вика, так звали твою мать.
        А, точно. Где-то там, в глубине памяти, я помнила это, но с тех пор много воды утекло и воспоминания поблекли, значит, и забыть не грех. Она ведь не слишком себя мною утруждала, та самая Тамара.
        - Вот, посмотрите сюда, обе!
        Тетя Роза принесла альбом и достала из него фотографию. Альбом знакомый, наш с ней, со времен доАмерики. Я и раньше видела этот снимок, но не особо рассматривала - две девушки, не то близнецы, не то сестры с небольшой разницей в возрасте. И что? Одна из них была моей биологической матерью.
        Но Бартон ведет себя очень странно - вцепилась в фотографию, словно обнаружила клад. Что она там увидала?
        - А вторая девушка, которая справа, кто такая?  - Голос ее немного охрип, потому что я ведь собиралась вырвать ей горло.
        - Это Нина, старшая сестра, которая, как говорила Тамара, давно куда-то пропала задолго до рождения Вики. Тамара так ничего о ней и не знала. Я берегла фотографию для Вики, но она никогда не интересовалась… Что с вами?
        - Ничего, все в порядке. Вы можете дать мне снимок ненадолго?
        - Конечно. Вика, ты не против?
        - Да пусть забирает, если так загорелось, и валит из нашего дома. Давай, Бартон, забирай хоть весь альбом и выметайся!
        Спецагент поднимается и, как слепая, идет к двери. Она настолько поглощена какими-то своими неприятностями, что даже Эд с Луисом не вызывают у нее интереса, хотя как раз входят в дом. Наконец Керстин садится в машину и трогается с места.
        Где моя ванная? На мне табуны микробов!
        Но автомобиль останавливается около ворот. Ну, давай же, уезжай, Бартон! Я хочу остаться среди своих. Я скучала по тете Розе! Даже по Гарольду, наверное, скучала. А уж по этим двум болванам, которые не догадались бросить машину, принадлежащую федеральной службе, скучала просто ужасно. Так что поезжай отсюда, спецагент, пока цела.
        Но машина стоит. Я медленно иду к ней - надо прямо сейчас решить все вопросы раз и навсегда, за меня этого никто не сделает. Нас должны оставить в покое! Я скажу, что выдам всю историю прессе, что уговорю Брекстона и Джейка, и те поддержат меня, что даже подкачусь к Мерион, и миссис Хиксли будет судиться со спецслужбами до посинения, я… Я просто хочу, чтобы она уехала. Ведь если сейчас ей придет в голову вызвать подмогу, наш дом превратится в бедлам, а тете Розе нужен покой.
        - Бартон, чего остановилась? Ворота открыты. Дорогу забыла, что ли?
        Она ничего не говорит. Склонилась на руль, и плечи ее вздрагивают. Что это, новая ловушка?
        - Ну, ты чего раскисла, Бартон?
        Открываю дверцу и заглядываю в салон. Керстин плачет тяжело и безутешно, и все мои ядовитые слова и зловещие намерения испаряются. У нее, похоже, нервный срыв. Наверное, обидно, что я навешала ей, потому что она ведь обученный специальный агент, а я - так, самоучка.
        - Идем в дом, Бартон. Чего расклеилась? Не реви. У тебя против меня не было ни одного шанса. Хотя ножи ты бросаешь классно, честное слово. Все панели мне попортила, а это ж семейная реликвия, не что попало… Не плачь, Бартон, нос распухнет. Когда я плачу, у меня распухает, точно. Заходи.
        Я усаживаю ее в кресло, Эд несет воду с бренди. Бартон пьет, зубы ее стучат о стекло стакана. Кровь сочится из ран, и мне надо бы перевязать ее. Ну, это уж как водится.
        - Пошли, тебе надо прилечь. Сейчас вымоешься, выдам тебе чистую одежду, обработаю раны, вколем антибиотик - иначе воспаление начнется… Вот, давай сюда.
        Она покорно идет за мной, я сдираю с нее одежду, пихаю под душ. Мои силы на исходе, но я должна подремонтировать ее.
        - Теперь совсем другое дело. Выпей капли и усни. Завтра будешь как новая. А я тоже пойду прилягу, как-то мне нехорошо. Зови, если что.
        Керстин молчит и как-то странно смотрит на меня.
        - Дай мне фотографию.
        - Держи. Чего она тебя так зацепила? Тоже мне, архив…
        - Ты не понимаешь.
        - Где уж мне! Хотя, если ты еще помнишь, это мои, так сказать, семейные фото. Чего я в них не понимаю?
        - Девушка, что справа…
        - Ну, вижу, и что? Тоже мне, артефакт нашла.
        - Это моя мама.
        Если бы сейчас небо упало на землю, я бы, ей-богу, даже не заметила.
        13
        Мне приятно просыпаться в этой кровати. С тех самых пор, как мы вернулись в дом после смерти старухи Левин. А до того мы с тетей Розой жили в Бруклине, снимали там квартиру. О, тот район - просто сказка, рассказанная ночью.
        Денег было мало, но небольшая квартирка, которую мы сняли, нас устраивала - мы были свободны. Правда, тетя Роза не нашла другой работы, кроме как уборщицей офисов. Но работа была ночная, и мы ее очень быстро вдвоем делали. Днем-то я продолжала ездить в школу Рузвельта - за нее было заплачено наперед. Только теперь я ездила на метро и была одна - по крайней мере, мне так казалось.
        Бруклин - район особый, и ночью там лучше не ходить. Но напугали ежа голым задом! Я приехала из страны, где и днем-то ходить стремно - подростки, сбиваясь в микрорайонные банды, могли и убить чужака. Впрочем, здесь то же самое, но банды организовывались по признаку цветовой гаммы. Правда, никто не подозревал, что белая девочка в состоянии за себя постоять.
        Это случилось в феврале, а февраль в Нью-Йорке такой же гадкий, как и в России. Холодно, ветер лезет под подол, лупит в лицо; снег колючий, капиталистический. А вот ниггер, который невесть откуда появился передо мной, вообще из разряда чудес природы. Ниггер в снегу - глупость какая-то.
        - Давай сюда деньги, сучка.
        Я молча заехала ему по голове сумкой с консервами, которые несла из супермаркета. Он пошатнулся, несколько запоздало закрылся рукой, и я ударила его каблуком в колено, а когда мерзавец упал, добавила ногой в пах и в морду. На душе сразу стало светло и спокойно.
        - Плохая девочка! Шатается по улицам и неполиткорректно лупит несчастных угнетенных афроамериканцев. Где твоя толерантность, интернационалистка несчастная?
        Гарольд. Я почти не вспоминала о нем.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Просто проезжал мимо. Гляжу - ты.
        А, понимаю, следил за мной. Все время, что мы тут, за нами кто-то следил - кто-то из них. Хорошо, что тетя Роза этого не знает.
        - Так и поезжай дальше. Я тороплюсь, да и холодно мне стоять.
        - Могу тебя подвезти.
        - Перебьюсь.
        - Конечно. Просто окажи мне любезность.
        Насмешничать вздумал? Нет, непохоже. Поэтому все-таки сажусь в его машину. В салоне тепло, и я, поставив сумку на пол, пытаюсь отогреть руки. Недавно посеяла перчатки, а купить другие… Ничего, тетя Роза уже вяжет новые, а пока пальцы, ясен хрен, мерзнут.
        Гарольд берет мои ладони в свои и дышит на них. Его дыхание такое горячее… Я не вспоминала о нем. Ну, почти не вспоминала.
        - Вам надо вернуться к Софии Михайловне.
        - Нет.
        - Понимаю.  - Его глаза так близко.  - Упрямая девчонка, ты не умеешь прощать людям их ошибки! София была не права, когда так обращалась с тобой. Но она уже поняла свою ошибку и ужасно о ней сожалеет.
        - Тебя послала старуха Левин?
        - Да ты что! Если б узнала, что я приехал сюда и говорю тебе такое, точно бы меня в Гудзоне утопила, собственноручно. Просто я… привязан к ней. Хоть она, конечно, старая отрава, зато не скрывает своей вредности, а такое чего-то да стоит.
        - Мне все это неинтересно.
        - Вам надо к ней вернуться, она очень одинока. И любит Розу. Собственно, тебя тоже любит, просто поняла это слишком поздно. Неужели ты настолько упряма? Так нельзя.
        - Да мне чихать. Я не хочу туда возвращаться.
        - Неужели здесьтебе лучше?
        - Лучше. Никто не приказывает мне идти к гостям, когда хочу играть в лото. Никто не лезет в мои дела. Никто не повышает голос на тетю Розу. Я делаю то, что считаю нужным, и не нуждаюсь в опеке вашей родни - по крайней мере, в такойопеке. Я до сих пор не еврейка и никогда ею не буду, а вам всем это тяжело дается. Но я - взрослый человек и сама знаю, что для меня лучше.
        - Ты свою речь наизусть выучила?
        - У меня достаточный словарный запас, чтобы не учить наизусть то, что собираюсь сказать. Ясно?
        - Плохая девочка.
        Он наклоняется ко мне, и я ощущаю его теплые поцелуи - и мне хочется, чтобы так было вечно. Но Гарольд не должен ничего понять.
        - Вы с Розой всегда будете членами нашей семьи, нравится тебе это или нет. Как ты думаешь, отчего, живя в таком районе, ты сегодня впервые стала жертвой грабителя?
        - Не стала.
        - Да, ты права, я просто залюбовался. Но почему только сегодня? А я тебе скажу. Оттого, что…
        - Не хочу ничего знать! Мне чихать на вашу семейную мафию, хотя я всегда считала, что есть только одна - коза ностра.
        - Вот как?  - Гарольд смеется.  - Ты ошиблась. Ладно, давай оставим пока этот вопрос. Так вы не вернетесь?
        - Нет.
        - София выписала чек для университета - тебе надо учиться.
        - Пусть его себе в задницу засунет, я получу стипендию.
        - И открыла счет на твое имя, Тори. Ты подашь документы в Гарвард. Слышишь, детка? Гарвард! Вот как она оценила твои успехи и твой потенциал. София уверена, что тебя примут. Я тоже там учился. Ты - вторая из нашей семьи, кто будет учиться в Гарварде.
        - Могу и не захотеть.
        Конечно, я поеду в Гарвард, еще бы! Но намерена получить стипендию…
        - Что ты от меня хочешь, Гарольд?
        - О, много чего. Собственно, я хочу тебя - всю, до капли, маленькое чудовище. Но подожду. А вам придется вернуться.
        - Нет.
        - Господи, какая же ты упрямая! Из-за несчастных старых кукол ты ударила Софию в самое больное место. Она стала отчаянно одинокой, когда вы съехали.
        - Вот именно.
        И вовсе не из-за кукол. По крайней мере, не только из-за них. Просто здесь ко мне вернулось желание причинять людям боль - в ответ. Я знала, что старуха Левин нас любит - по-своему, как умеет, а потому наказала ее именно так, уехав из ее дома, оставив наедине с ее деньгами, темными делишками и толпой родственников, ожидающих наследства. Мы с тетей Розой были единственными, кто не ждал ее смерти, нам такое и в голову не приходило - а потому именно мы получили все до цента. Это была ее месть мне - чтобы меня мучила совесть. Но она меня совсем не мучила, потому что я ни в чем не была перед миссис Левин виновата. Нам пришлось вернуться в дом - через месяц после смерти старухи, и в тот самый вечер именно в этой кровати мы с Гарольдом впервые занимались любовью. Но это будет потом. А пока мы стояли на февральском ветру…
        - Так вы не вернетесь?
        - Нет. Но я рада тебя видеть.
        - У меня для тебя подарок.  - Гарольд подает мне большой пакет.
        Развернув бумагу, я немею от удивления - среди розовых шелковистых стружек спят… мои куклы. Да, да, именно они - отмытые, причесанные, в тщательно сшитых новых платьях и туфельках.
        - Я же обещал, что верну их тебе.
        - Но как ты…
        - Секрет.  - Гарольд смеется.  - Ты рада?
        Я молча обнимаю его. Наверное, тогда я и полюбила его, в тот момент.
        - Так вы вернетесь?
        - Нет. Но ты можешь приезжать, ладно.
        - Какая честь!
        Он снова целует меня, и я плыву в теплом потоке.
        Когда мы все-таки вернулись, куклы снова заняли свое место в кресле, там они сидят и сейчас. Я по сей день не знаю, как ему удалось их найти, но с тех самых пор я люблю эту комнату. И кровать эту тоже люблю. Когда-то я разделила свою жизнь пополам - с Гарольдом и без него. Обе половины были одинаково неплохими, а где-то на нейтральной полосе осталась его фраза: «Через две недели моя свадьба». Это был жестокий урок, без которого я бы прекрасно обошлась, и Кен уже ничего сюда не добавил. О Кене я забыла через минуту, как только вышла из зала суда, где судья объявил наш брак расторгнутым. А вот Гарольд… Черт подери, все прошло.
        - Это какое-то извращение, знаешь?
        Керстин Бартон сидит на краешке моей кровати, поджав ноги. Вот так, в тетиной рубашке, непричесанная и еще сонная, она кажется беззащитной и неприкаянной. Но я знаю, что это не так, и вчера мы едва не убили друг друга. Если бы не тетя Роза, я бы уже зарыла труп спецагента где-то далеко и глубоко.
        - Ты меня разбудила.
        - И не только тебя.
        - А, вот что тебя гложет! Тебе завидно, Бартон? Не переживай, мужиков и на твой век хватит.
        - Кретинка!
        - От такой слышу. Чего ты вцепилась в меня, как лишай в пионерку? Что, уже всех преступников переловила? Ты ничего мне не пришьешь, так что убирайся из моего дома.
        - Я хотела с тобой поговорить.
        - Ладно, говори и выметайся. Надоела ты мне, Бартон, глаза бы мои на тебя не глядели.
        - Ты будешь видеть меня всякий раз, как заглянешь в зеркало.
        - А, вот ты о чем! Даже если бы это каким-то чудом оказалось правдой, неужели ты думаешь, что я разрыдаюсь от умиления, упав тебе на грудь? Да мне чихать и на тебя, и на свою мамашу.  - Я даже лица ее не помню, ни дна ей ни покрышки! Что ты хотела от меня еще услышать?
        - Но вчера…
        - То было вчера. Я врач, и моя обязанность состоит в том, чтобы помочь всякому, нуждающемуся в медицинской помощи. А вчера, бог свидетель, ты в ней нуждалась. Но сегодня ты уже в порядке, так что ж тебе еще? Я хирург, а не психоаналитик. Но все равно знаю, чего ты на самом деле хочешь, Бартон.
        - И чего же?
        - Старый дурак Брекстон или сука Хиксли наплели тебе небылиц о наших татуировках и каких-то сверхъестественных проявлениях, и вчера ты кое-что увидела, поэтому теперь тебе хочется, привязав меня к столу в какой-то из ваших лабораторий, хорошенько покопаться у меня в мозгах. А поскольку законным путем ты этого сделать не можешь, то решила обтяпать дельце так, чтобы мы согласились сами. И как только…
        Она смотрит на меня с холодной яростью. Ну же, красотка, только попробуй меня ударить - и твоя кровь брызнет фонтаном. Из артерии, знаете ли, всегда так… Но нет, ты слишком хорошо обучена и слишком осторожна, тебя слишком долго учили быть вне совести и закона. А может, ты уже родилась такой. Но ты отлично знаешь законы джунглей, о том, что побеждает всегда самый сильный и самый хитрый. А потому не дашь волю своей ярости, ведь уже в курсе: в честном бою тебе меня не одолеть. Но мое преимущество в том, что я все знаю о таких, как ты, а ты ничего не знаешь обо мне.
        - Ты просто маленькая циничная сучка, Величко.
        - Ты меня недооцениваешь, Бартон.
        Представляю, как мы выглядим сейчас со стороны: две растрепанные тетки в шелковых рубашках яростно буравят друг друга взглядами, сидя в кровати. Надо хоть зубы почистить, что ли.
        - Я могу инкриминировать тебе кучу всего, и ты это знаешь. Например, ввоз контрабанды. Камешки в твоем рюкзаке стоят по меньшей мере двенадцать миллионов, а зеркало, нож и браслет тянут, возможно, и на большую сумму. Я открывала шкатулку, ее содержимое тоже впечатляет.
        Шкатулку? Какую еще шкатулку, черт подери? Нет у меня никакой шкатулки! Или есть? Опустошая сейф Педро, я просто бросила в рюкзак что-то блестящее и красивое. Точно, шкатулку. Ключа не было, но сама шкатулка… стоп! А как она ее открыла, без ключа-то?
        - Ты рылась в моих вещах? Это гадко, Бартон!
        - А то. Так что имей в виду, если ты…
        - Да чихать мне на твои угрозы. Никогда не докажешь, что вещицы не оставила мне в наследство покойная бабушка. Может, они - семейные реликвии? Так что укуси себя за задницу. Кстати, где мои мальчики?
        - Готовят тебе завтрак. Или обед. Прислуга вернется только завтра.
        - Очень хорошо. Слезай с моей кровати, Бартон, надоела ты мне - сил нет.
        - А иначе что?
        - А иначе снова навешаю тебе, как давеча, и лечить не буду.
        Рука у нее такая медленная, а мне хочется выпустить пар, и пальцы ее легко сминаются. Керстин невольно вскрикивает, а мне хочется разорвать ей горло и…
        - Еще немного, и у тебя вырастет хвост. С такими-то глазами как раз кстати окажется. Подумай об этом, Величко.
        Все, настроение пропало. Я отпускаю ее - перехотелось убивать. Надеюсь, временно.
        - Проваливай.
        Она молча встает и уходит, а я достаю свою сумку.
        Вот и шкатулка. Сделана из какого-то блестящего металла, имеет форму куба, украшена замысловатым узором, выложенным сотнями крохотных камешков с прекрасной огранкой. Наглядеться невозможно! Но она заперта, и щели нет. Как же спецагент открыла ее? И что же там внутри?
        У меня в комнате есть тайник, я его себе еще со времен старухи Левин организовала. Вот, под мраморной плиткой пола ванной, а сверху стоит корзина для белья. Так что шкатулка и камешки, а также зеркало пусть пока полежат там.
        Столовую я переделала сразу, как только мы с тетей Розой перебрались сюда из Бруклина. Выбросила всю тяжелую темную мебель, ободрала дубовые панели и разбила витражи. Теперь у нас здесь большие венецианские окна, стены, обитые светлой материей, и легкая светлая мебель. И цветы, множество цветов. Никаких семейных реликвий, все самое лучшее.
        - Луис приготовил нам национальные блюда.  - Эд ласкает меня взглядом, и мне отчего-то радостно.  - Тори, ты отлично выглядишь. А вы, мэм, как себя чувствуете?
        - Прекрасно.  - Тетя Роза отчего-то выглядит счастливой.  - Так много молодых лиц! Старики должны жить рядом с молодыми.
        - Вы рано причислили себя к старикам.
        - Милый мальчик, кто тебя научил льстить женщинам?
        Тетя Роза смеется, а я готова расцеловать Эда. Наверное, что-то есть в так называемом хорошем воспитании, вон как ловко он ведет светский разговор!
        - Сейчас все будет на столе. Пойду помогу Луису.
        Тетя Роза с улыбкой смотрит ему вслед.
        - Какой милый. Правда же, Гарольд?
        - Да. Приятный молодой человек.
        Я иду к окну. Пусть они там как хотят, а мне нужно подумать. Да еще Бартон сидит тут, как статуя фараона… Я же велела ей убираться!
        - Тори…
        Боже, как Гарольд изменился! Неужели я так же постарела?
        - Ну, чего тебе?
        - Ответ леди. Плохая, плохая девочка!
        - Ты всегда это знал.
        - Да. И всегда любил тебя.
        - Что не помешало тебе жениться на кривляке Дженне.
        - Точно, свалял дурака. И пожалел об этом еще у алтаря.
        - Мне уже все равно.
        - Вижу. Ты не оглядываешься назад, даже если там, позади, было что-то хорошее.
        - Потому что оно уже было, Гарольд. Надо идти дальше. Что тебе нужно теперь от меня?
        - А ты как думаешь? Сколько лет прошло, но я ничего не забыл. Не было дня, чтобы не вспоминал все: твои полные отчаяния глаза - в тот день, когда мы встречали вас с Розой в аэропорту, твою упрямую хмурость, злорадный взгляд, когда ты делала очередную пакость Саре, и вкус твоих губ, и нашу первую ночь, и твой ядовитый язычок, и беззаботный смех… Ты - единственное, что было в моей жизни стоящего, единственное, о чем стоит помнить, потому что ты настоящая, живая. И ты наказала меня, как когда-то наказала тетку Левин - знала наши слабые места и била без промаха! Я только потом все понял. Ты знала, что я возненавижу Дженну, да?
        - Это ты сказал.
        - Конечно. Потому что такова правда. Тори, ты простишь меня хоть когда-нибудь?
        - Я об этом даже не думала, Гарольд. Просто со временем боль притупилась настолько, что я смогла дышать. Ведь я, черт подери, любила тебя.
        - Знаю. Но недостаточно, чтобы остаться со мной.
        - Вот чтоб на любых условиях? Нет. Такое не по мне. А ты слишком плохо меня знал, если мог подумать, что я стану делить тебя с Дженной. А потому я решила, что ты меня недостоин. Ты должен был переступить через семейные предрассудки.
        - Должен, но не смог - тогда. А теперь поздно. Все прошедшие годы я думал: какая ты сейчас? Может, я и не узнаю тебя или разочаруюсь, увидев вместо тебя совсем другую женщину? Когда Роза заболела, я помог ей - она не хотела тебя беспокоить. И вдруг ты влетела в спальню - такая же, как когда-то, только старше, крепче. Но живая, настоящая. Каждой клеткой своего тела настоящая. Моя плохая девочка Тори…
        - Прекрати.
        - Я знаю, знаю. Уже поздно. Рядом Эд - о, уж он-то стоит тебя. Как и тот, второй. Кого бы ты ни выбрала - не прогадаешь. Потому мне и больно. Но винить некого, сам виноват.
        - Хватит, Гарольд.
        Он смотрит на меня с таким отчаянием, что мне становится его жаль. Когда-то я любила этого человека, но он умер для меня. Я так решила. Тот Гарольд был пронзительный, стремительный, красивый… и предал меня. А этот - усталый пожилой человек. Хотя именно сейчас в нем есть то, чего не было в том Гарольде - если я ему скажу, он сделает для меня все. Но теперь мне от него ничего уже не нужно.
        - Я люблю тебя, Тори. Даже такую, как сейчас - с глазами хищной кошки. Позволь мне помочь.
        - Я и сама справлюсь.
        - Неужели? Ты не понимаешь, о чем речь, солнышко мое. Ты убила Педро Монтою.
        - Ну убила, и что? И даже надругалась над трупом, если тебе интересно. А знаешь, что сделал этот сукин сын? Он бил моих парней! Его ублюдки едва не убили моих Синчи!
        - Синчи?
        - Неважно. И что, я должна была простить ему это? Ну уж нет! И он мне заплатил за все.
        - Боже мой, Тори, что же ты наделала…
        - Ничего особенного. Не стоит нервничать, без Педро мир немного меньше воняет дерьмом.
        - Подожди, ты не поняла. На тебя открыли контракт. Сын Педро дает за твою голову триста тысяч долларов.
        - Маловато, конечно, я стою больше. И что?
        - А то. На тебя станут охотиться все ублюдки на этом континенте. Пока жив Курт Монтоя, контракт открыт.
        - Значит, мне придется вернуться и убить его. Нет, это ж надо уметь такое придумать - Курт Монтоя, звучит-то как! Кстати, где-то я слышала это имя, но не помню, в связи с чем. Не дергайся, Гарольд, не то тебя разобьет инсульт, как врач говорю. Ты ведешь нездоровый образ жизни, у тебя слабые сосуды, и ты…
        - Прекрати!  - Гарольд покраснел от ярости.  - Господи, я уже и забыл, как ты можешь взбесить человека.
        - Видишь, а говоришь, что помнил.
        Гарольд обессиленно прислоняется к стене. Мне немного смешно, но больше жаль его.
        - Не беспокойся обо мне, Гарольд. Будем решать проблемы по мере их возникновения. Я голодна, значит, надо поесть. Потом решим, как быть.
        Луис хорошо готовит, ничего не скажешь. Надеюсь только, моя очередь становиться к плите не придет - терпеть не могу возню на кухне. И тетя Роза выглядит сегодня намного лучше. Бартон с невозмутимым лицом о чем-то говорит с Луисом, Гарольд придирчиво и внимательно рассматривает Эда. Говоришь, на меня открыли сезон охоты? Так, может, и правда стоит вернуться в джунгли и покончить со всеми Монтоями, сколько их там еще осталось? Так и сделаю, потому что джунгли зовут меня.
        Эд сжимает мои пальцы, я чувствую его тепло. Мне нравится сидеть рядом с ним, но… я не знаю, что с этим делать, потому что Луис вызывает у меня такие же чувства. Ладно, как-то дело в конце концов решится. Ну, в крайнем случае заведу себе гарем.
        - Ты чем-то встревожена?
        - Да так, мелочи. Вкусно, правда?
        - Не меняй тему. Что у вас с Бартон произошло? Она сама не своя?
        - Ты не поверишь.
        - После всех наших приключений? Поверю, выкладывай.
        Эд умеет слушать. Джунгли вытащили его на свет из клетки, построенной условностями и цивилизацией, все ненужное сползло с него, как змеиная кожа, и сейчас он настоящий. И уже научился отличать ложь от правды, даже если правда выглядит ложью…
        - Это все объясняет. Если ваши матери были родными сестрами, ваше сходство понятно, вы же кузины. А вот насчет твоего кота… Знаешь, иногда я слышу шум леса, а иногда мне кажется, будто сижу у костра… Но мой кот, наверное, спит - хотя в том индейском поселке около Виль-Таэна в мое тело вошла какая-то сила, и… Просто, наверное, твой кот более нервный. Разберемся, Тори, нам нужно время.
        - Поглядим. А с Куртом что станем делать?
        - Думаю, нам надо…
        От выстрелов разлетелось окно. Кто-то без устали строчит из автомата, летят щепки и стекло, а мы все уже под столом, и - все безоружны. Хотя у Бартон есть ножи… и мой нож при мне. А узоры в воздухе становятся осязаемыми и видимыми, я слышу бешеный стук сердец нападающих. Но мне надо сначала найти то сердце, которое я собираюсь остановить. Если откачусь к стене, то увижу стрелка…
        - Тори, осторожно!
        Это Гарольд. Ну чего ему не лежится на месте?
        - Оставайся там, Гарольд!
        - Нет, Тори!
        Но он видит то, чего я не заметила. Кто-то пробрался в дом и стоит у меня за спиной, а я уже не успеваю обернуться. Зато Гарольд успевает вскочить - пуля уже летела, и Гарольд прикрыл меня. Пуля вошла ему прямо в сердце. Боже милосердный, нет! Как же это?
        Я вижу молодое лицо - светловолосый парень, высокий и крепкий, с большим пистолетом. Поднимаю на него взгляд - и он отшатывается. Понимает, что я не оставлю его живым, достану, где бы ни спрятался. Я знаю его запах, знаю лицо - волчонок не так осторожен, как старый волк. Собственно, Педро я убила практически случайно - а вот с тобой, красавчик, ничего случайного не будет.
        Стрельба прекратилась, и я потеряла из виду идиота мстителя, который пробрался сюда со своей дурацкой стрелялкой, дабы лично всадить в меня пулю - словно снайперская винтовка была бы не по-пацански. И, думаю, Бартон его больше не интересует.
        - Гарольд!
        А Гарольд мертв. Не будет ни прощального взгляда, ни последних слов - ничего не будет. Это жизнь, а не бразильский сериал, и случилось так, как обычно и случается в жизни - человек просто умирает, и все. Останется только моя память, и я запомню его таким, каким он был когда-то - высоким, красивым, пылким, опасным и бесконечно нежным. Но запомню и таким, каким встретила вчера - немного уставшим, властным, как старый лев, и любящим. Он любил меня все эти годы и взял себе мою смерть - вот почему у меня так непоправимо болит душа.
        - Гарольд…
        Я хочу, чтобы ты знал: я все помнила. И наши поцелуи на холодном Бруклинском мосту, и нашу первую ночь - здесь, в этом доме, и все другие ночи, когда ты с ума сходил от любви, и… Да, помнила. Но что теперь толковать? Я должна была сказать тебе эти слова полчаса назад, когда мы с тобой стояли у окна. Но не сказала. А продолжала наказывать тебя, потому что когда-то ты причинил мне боль. Теперь уж ничего не исправишь, и я просто сижу рядом, понимая, что все снова пошло прахом, мир рухнул, и жизнь начнет отрастать иначе. Только в ней не будет Гарольда. Уже совсем не будет.
        Кто-то садится рядом и что-то говорит. А, Бартон… Я не слушаю ее - не хочу слушать. Я умею вот так - не слышать сказанного. И меньше всего хочу сейчас видеть и слышать Керстин Бартон.
        - Тори!
        Это Эд. Он поднимает меня с пола и несет куда-то, я вижу каких-то людей, которые наполнили мой дом. Луис ведет тетю Розу, испуганную и заплаканную, а я отчего-то совсем ничего не слышу. Словно смотрю немое кино. Весь мир превратился в немое кино, только мне больно его смотреть. И в вертолет мы все влезли абсолютно зря.
        14
        Комната большая, светлая, залита солнцем. Белые стены, белый потолок, белая мебель, белые занавески, белое шелковое белье - моя рука кажется совсем черной на фоне этой белизны. С белым был бы здесь явный перебор, если бы не большая золотистая ваза на полу с какими-то желтыми цветами. И если бы не он. Лежит около подушки и смотрит на меня глазами цвета меди с черными бездонными зрачками. Шелковистые черные усики, даже на вид бархатная шерсть, милый, слегка приплюснутый носик… Никогда не видела британских котов черного цвета.
        Я не знаю, где нахожусь и как сюда попала. За окном океан, и мне бы надо встать и пойти посмотреть, куда я снова влипла, но мое тело отчего-то как ватное, а перед глазами ползут черные пятна.
        - Ну, чего молчишь? Говори, что за дворец такой?
        Британец щурится с высокомерным видом, потом поднимается и потягивается, выгнув спинку. Моя рука сама тянется погладить его, а он совершенно не против. Ну все, хорошего понемножку…
        Я буквально сползаю с кровати. Меня шатает в разные стороны, кружится голова, и хочется пить, а графин с водой стоит на столике у двери. Я, конечно, доберусь до него - если придержусь за спинку кровати, потом за стенку. Но графин такой тяжелый, что я едва не плачу от отчаяния: не могу напиться, потому что нет сил налить себе воды! Да что ж такое, черт подери!
        Я осторожно открываю дверь и выглядываю в коридор. Сзади раздается тяжелый мягкий звук - это кот спрыгнул на пол. Коридор тоже белый. Мне никогда не нравилась мода на белые стены, но сейчас их цвет тревожит меня меньше всего: я в незнакомом доме, в чужой рубашке и, похоже, снова влипла в неприятности. Коридор длинный, но вот есть кресло около одной из дверей, и я могу отдохнуть.
        Что-то тяжелое и теплое прыгает мне на колени - а, это ты, черненький? Боже ж мой, а где Эд и Луис? И тетя Роза? И Гарольд?
        Воспоминания враз вымели из моей головы сонную тьму, а в груди проснулась боль. Гарольд знал, что делал. Понял, что пуля летит в цель,  - и согласился умереть вместо меня. Почему? Потому что любил? А я способна на такое? Не знаю. Возможно, до той минуты и он тоже не знал.
        Кот возится у меня на коленях, сворачивается клубком. Так уютно умеют укладываться только кошки, и больше никто на свете: уляжется на колени теплый мягкий зверек, заурчит, и чувствуешь себя, как дома.
        Последнее, что помню,  - Эд несет меня к вертолету. Теперь - этот дом.
        - Она проспит еще несколько часов,  - звучит невдалеке откуда-то голос, который я знаю.  - Просто нервный срыв. Похоже, мисс Величко уже много лет живет в постоянном стрессе. Когда ей удавалось в последний раз нормально отдыхать?
        - Не знаю… Наверное, еще в детстве, до приезда в Штаты…
        У тети Розы такой виноватый тон. Кто смеет делать ее несчастной?
        - Ну так чего же вы хотели?
        - Уолтер, но нам нужно…
        - Керстин, я все понимаю, но человеческий организм особая система, все люди устроены одинаково, никто не сделан из железа. Просто последнее перышко сломало спину верблюда, как говорится в Писании. Все наладится со временем.
        - Сколько?
        - Месяц, может, чуть больше. Она истощена до крайности, и точнее вам даже сам Господь не скажет. Нужно время и хорошее питание. Никаких стрессов и побольше сна.
        - Значит, допрашивать ее нельзя?  - вплетается в разговор другой голос, мужской.
        - Допроса третьей степени она не выдержит.
        - Не паясничай, Уолтер!
        - У меня есть преимущество: я врач. Все вы когда-нибудь окажетесь в моих руках. Если же хотите знать мое мнение на сей счет, извольте: эту женщину вообще не стоит допрашивать. Или она сама скажет то, что вы хотите знать, или не скажет ничего.
        - Отличная перспектива!
        - Шеф, вы спросили - я ответил. А сейчас мне пора. Загляну к пациентке, и в путь.
        - Да, я понимаю. Спасибо, Уолтер.
        - Нет, подождите!  - Голос мне знаком, очень знаком.  - Рон, это что, все, что вы можете сделать? Если эта девица что-то знает, мне она нужна. Ею займутся мои люди, которые вытрясут из нее…
        - Не самая лучшая ваша идея, Билл.
        - Вы собираетесь что-то сделать с моим ребенком?  - Роза, похоже, сейчас сильно на взводе.  - Сенатор, вы хоть понимаете, что Тори - пострадавшая сторона в ваших играх?
        - Национальная безопасность страны…
        - Мне плевать на безопасность страны. Но если вы или ваши люди посмеют прикоснуться к моей девочке, вы сильно об этом пожалеете, сенатор Мастерс.
        Ну, так и есть, в разговоре участвуют сам Билл Мастерс. Вот это номер! И тетя Роза отчитывает его как мальчишку. Да, моя любимая тетя умеет говорить так, что никто слова не вставит. Правда, для этого должны быть веские причины, и сейчас они у нее есть.
        - Но, мадам, интересы…
        - Сенатор, скоро выборы. Я могу вам устроить много сюрпризов, если вы посмеете…
        - Ваша дочь оказалась ключевой фигурой в этом деле, с ее помощью мы сможем поймать одного из самых опасных террористов.
        - Однако не по своей воле оказалась! Именно вы и ваши люди втравили ее в историю.
        - Позвольте уточнить. Наша служба не подчиняется сенатору.  - Бартон явно злится, хотя голос у нее спокойный.  - И я считаю неприемлемым…
        - А мне плевать, что вы считаете! Мне нужна эта девчонка, она может знать…
        - Исключено.
        Тот, которого назвали Рон, говорит негромко, но все слышат и умолкают.
        - Билл, не вы командуете здесь. И использовать моих людей вы не будете. Равно как и наших свидетелей. Тем более что это чревато… сами знаете чем.
        - Я немедленно вылетаю в Вашингтон, и мы посмотрим, кто кого будет использовать!
        Я ссаживаю кота на пол и иду обратно в комнату. Голова кружиться перестала, и вообще я отдохнула. Значит, меня все-таки поймали… А где Эд и Луис? И почему здесь тетя Роза? Что же теперь делать? А я знаю, что! Сейчас Уолтер зайдет ко мне, я стукну его по башке и кое о чем спрошу. А там поглядим…
        Дверь открывается, входит темнокожий мужчина. Глаза у него при виде меня лезут на лоб, а я бью его по голове стулом, который стоял у двери, и он падает на пол. В приоткрытую дверь проскальзывает кот. Ничего, против его присутствия я не возражаю. А парень на полу лежит как мертвый. Странно, не так уж сильно я стукнула… Давай же, просыпайся!
        Взяв в руки графин, я делаю изрядный глоток, а остаток воды выливаю на голову поверженного эскулапа. Тот открывает глаза, а в них обида и обвинение. Но мне плевать, я сажусь рядом и веско роняю:
        - Дернешься - сломаю шею.
        Врач испуганно таращится. Надо же такому случиться - второй раз повстречать меня и опять с тем же результатом. Это ведь тот парень, которого я вырубила в санитарной машине.
        - Ты делаешь ошибку,  - наконец произносит он.
        - Душеспасительные беседы оставим до лучших времен. Лучше скажи, что это за осиное гнездо и где мои парни.
        - Мы на острове Санта-Каталина.
        - Калифорния?!
        - Да. Послушай, тебе никто не собирается причинить зла, наоборот, мы хотим помочь!
        - Мне не нужна ничья помощь. И у меня все было отлично в жизни, пока не объявились вы и не подставили меня. Что здесь делает Керстин Бартон?
        - Вообще-то, живет тут.
        Ого! Видимо, работа федерального агента оплачивается лучше, чем я думала. Хотя скорее всего зарплата тут ни при чем, значит, у нее есть иной источник дохода. И отчего-то в акции нефтяной компании я не верю.
        - Где мои парни?
        - Рыбачат с Эриком.
        Рыбачат? Что за чушь! Я тут занимаюсь делами, а они рыбачат?! Но откуда мне знать, что этот тип говорит правду? Наверное, нужно все-таки сломать ему шею, так будет надежнее. Но пока не стану.
        Кто-то идет по коридору, шаги быстрые и мелкие. Я нажимаю на сонную артерию на шее врача, вырубив его, быстро заталкиваю под кровать, а сама падаю в постель. Сердце бешено колотится, черный кот прыгает ко мне и устраивается рядом.
        Дверь открывается. Если Уолтер сейчас придет в себя, быть беде. Надо было все-таки свернуть ему шею… Но что сделано, то сделано. Кого это принесло?
        В комнату входит девочка лет четырех-пяти. У нее светлые волосы, голубые глаза и пухлый ротик.
        - Вот он где… Стивен, иди сюда!
        Мальчик, вошедший за ней, похоже, того же возраста, крепенький и синеглазый, кудрявое облачко темных волос обрамляет лицо ангела. Дети идут к кровати и с опаской останавливаются поодаль. Девочка явно посмелее и предлагает:
        - Давай заберем его.
        - Он же царапается.  - Мальчик задумчиво накручивает прядь волос на палец.  - Лучше скажем дяде Тиму, что кот здесь.
        Беда никогда не ходит одна, мне следовало плотнее прикрыть дверь, чтобы дети не смогли открыть. Уолтер не вовремя очухался, принялся вылезать из-под кровати, и дети заорали на два голоса так, что слышно, наверное, в Канаде. Где-то хлопнула дверь, несколько пар ног топочут сюда. А мне некуда деваться, я выбегаю на балкон - внизу шумит океан, придется прыгать. Если выплыву, ночью вернусь сюда за тетей Розой.
        - Тори, нет, подожди!
        Крик Керстин застал меня уже в полете. Укуси себя за задницу, Бартон, я снова от тебя сбежала!
        Принимая мое тело в свои объятия, океан отвесил мне здоровенную оплеуху, и я понимаю, что, кажется, не выплыву. Никогда я не любила воду за пределами ванной. Ну вот, видимо, я исчерпала все свои кошачьи жизни, поэтому теперь тону. И нет рядом Луиса, чтобы спасти меня, только Та-Иньи протягивает ко мне руки из солнечного круга. Но ее пальцы ускользают, кто-то хватает меня за запястье и тащит вверх.
        Воздух так сладок! Однако вместе с ним приходит мучительный кашель. Кто-то держит меня, а я не могу вдохнуть - спазмы в легких разрывают меня. И все-таки могу что-то видеть - в руку мою вцепилась Керстин Бартон, которая яростно пялится на меня и отплевывается. Ну все, спецагент, теперь я утоплю тебя и наконец успокоюсь.
        - Даже не думай!  - Ее голос охрип.  - Тори Величко, ты самая большая дура из всех, что я встречала в жизни. А дураков мне встречалось немало.
        Молча нажимаю на ее плечи свободной рукой, и она уходит под воду. Но - утягивая за собой и меня. Что ж, я согласна. Если только ценой собственной жизни можно избавиться от этой суки, значит, так тому и быть. Теперь я понимаю Гарольда: за некоторые вещи цена одна - жизнь. И за любовь, и за ненависть. А я ненавижу спецагента Бартон до самых печенок и согласна умереть, если удастся прихватить ее с собой. Зеленоватая тьма закрывает мне глаза… та девочка в комнате, смешная такая, хотела кота забрать…
        Не знаю почему, я тащу вцепившуюся в меня мертвой хваткой Керстин наверх. Она неживая и тяжелая, а я толкаю ее к солнцу, но сама тоже не совсем жива. Да дьявол с ней, с Бартон, пусть живет… Только последнее под вопросом - она никак не хочет дышать, и я пинаю ее в живот, в грудь. Наконец у нее начинается мучительный кашель, а я держу ее из последних сил и понимаю, что нам все равно уже крышка, сейчас мы обе утонем, нам никуда не доплыть.
        - Ты…  - Керстин измученно смотрит на меня.  - Ты просто сумасшедшая, знаешь?
        - Заткнись, а то снова передумаю.
        Мы плывем рядом, но силы, чувствую, оставляют меня. Я буду плыть, пока смогу, а потом вода поглотит нас обеих.
        - Еще немного продержись…
        - И что? У нас отрастут рыбьи хвосты?
        - Эрик… там его яхта, он идет за мной.
        Яхта надвигается все ближе и ближе. Паруса ее белые и тугие и тоже любят ветер странствий, как я, но не любят воду. Только если я поднимусь на борт, убежать опять мне уже не удастся.
        - Ты можешь поверить мне?  - Бартон смотрит прямо в мои глаза.  - Раз в жизни ты можешь кому-то поверить, зараза чертова? Я не хочу тебе зла, Тори. Ты должна мне поверить!
        - Ничего я тебе не должна. Ты все лжешь, как все вы.
        Волны толкают нас, мы цепляемся друг за друга, но это ничего не значит.
        - Ладно же. Да, я виновата перед тобой.
        Я усмехаюсь - вот это уже ближе к теме. Что она еще скажет?
        - Но я ни минуты не предполагала, что случится так, как случилось. Слышишь? Даже представить себе не могла, что самолет упадет, а вам всем придется… Я не хотела этого, прости.
        - Керстин!
        Яхта уже рядом, ее борт мокрый и гладкий. Нам спускают веревочную лестницу, однако сил подняться по ней у меня нет. А Бартон уже лезет наверх. Ишь, карабкается - рада, что увильнула от смерти. Какой-то парень хватает ее, как самый дорогой клад. Тоже мне, нашел счастье.
        Мне их счастье по барабану, взобраться по лестнице по-любому уже не смогу, просто цепляюсь за нее. И вдруг чувствую, что поднимаюсь,  - лестницу кто-то тянет вверх вместе со мной. А потом две загорелых руки хватают меня и втаскивают на борт.
        - Тори!
        Вот мы и снова вместе, мальчики. Мы нужны друг другу - не как любовники, а как семья. Вы - мои братья, с вами я шла сквозь смерть и джунгли, мы одной крови - и можем верить друг другу. Вот это единственное, что имеет значение.
        - Что ты опять сотворила?  - Луис смеется, обнимая меня.  - И вновь в неглиже… Тори, в нынешнем сезоне тонуть не модно, а у тебя это, похоже, входит в привычку.
        - Ничего, сейчас причалим, и все будет хорошо. Могу себе представить, как волнуется твоя тетя.  - Эд осторожно отпускает меня, я усаживаюсь на палубе, и они оба садятся рядом.  - Думаю, в ближайшие дни все выяснится. Мы ждали, пока ты отдохнешь. К тому же должны приехать Хиксли и Брекстоны.
        - Зачем?
        - Ты была права, когда говорила, что самолет упал не сам по себе.  - Луис надевает на меня свою рубашку.  - Совсем на ветру посинела, простудиться не хватало…
        Я ищу глазами Бартон. Та стоит невдалеке, а около нее мужчина - высокий, темноволосый, лет сорока пяти. У него удлиненные, пронзительно-синие глаза и необычный рисунок губ. Стройный и мускулистый, он красив той красотой, которую нечасто дарит мужчинам природа, но если уж наделяет таким даром, то щедрой рукой. Незнакомец смотрит на Бартон, как на самое дорогое сокровище. Так когда-то смотрел на меня Гарольд, и я знаю, что это значит.
        - Кто-нибудь собирается мне объяснить, что здесь происходит?  - ворчу я.
        - Конечно.  - Луис ерошит мне волосы.  - Но попозже, ладно?
        - Почему не сейчас?
        - Потому, что сейчас тебе хочется плакать.
        - Нет.
        - Твое «нет» ничего не меняет, Тори.
        Луис прав, мне действительно хочется плакать. Но я не могу позволить себе расклеиться, пока Керстин Бартон торчит в этом мире - не хочу давать ей повод позлорадствовать. Так что просто сижу на палубе яхты и пытаюсь взять себя в руки.
        - Тори, это мой муж Эрик.  - Керстин Бартон уже переоделась в сухую одежду и нагло ухмыляется.  - Эрик, это моя кузина Тори.
        - Рада познакомиться.
        Хозяин яхты так красив, что мое сердце разбивается на мелкие кусочки. Он нужен мне, отныне и навсегда! Но Эрик смотрит на солнце, а видит Керстин.
        - Надеюсь, вы погостите у нас немного?  - Его лицо кажется мне отчего-то знакомым.  - Просто замечательно, что у Керстин появилась кузина,  - прекрасно, когда семья объединяется. Вы очень похожи, знаете? Побудьте нашей гостьей, нам будет очень приятно.
        - Поглядим. У меня есть работа.
        Словно у меня есть выбор, оставаться или нет…
        - Тори, идем, я дам тебе сухую одежду.
        - Обойдусь. У меня есть собственная.
        Правда, я понятия не имею, где она, но не надену ничего, что принадлежит Керстин, даже если мне придется ходить голой.
        - До нее нужно еще добраться, а ты в ночной рубашке. Эд, сделай божескую милость, перенеси ее в каюту.
        Я так понимаю, моего мнения никто не спрашивает… Эд поднимает меня и несет в каюту, предатель.
        Яхта швартуется, я отворачиваюсь от иллюминатора.
        - Так и будешь стоять?  - Бартон, кажется, не замечает, как я сейчас зла.  - Ты слышишь меня?
        - Не глухая. Чего тебе от меня надо?
        - Хочу тебе кое-что объяснить. Может, тогда в твою деревянную башку просочится какая-нибудь конструктивная мысль. Но имей в виду, дважды повторять не стану.
        - И что ты сделаешь?
        - Просто пристрелю тебя. Ты исчерпала лимит моего терпения. И еще: не смей грубить Эрику.
        - А кто грубил?
        - Ну не я же!
        - Глупости, была предельно вежлива. Бартон, ты надоела мне до чертиков. Вы все мне надоели! Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Сесть в самолет, и чтоб он упал в самом сердце джунглей. И я оттуда больше никогда не выйду, лишь бы только вас всех не видеть.
        - Вот оно как…
        Керстин задумчиво смотрит на меня. Почему я ее не утопила? А, знаю почему…
        - Оденься. Вот мои джинсы и майка.
        - Твои вещи мне велики. Ты толстая.
        - Не испытывай мое терпение! Оденься. Ты не будешь разгуливать голой по моему дому.
        - Наверное, боишься, что твой муженек станет на меня пялиться?
        - Нет, не боюсь. Эрику никогда не нравились кости, обтянутые полусгоревшей кожей. К тому же он любит женщин, которые следят за собой, а ты…
        - Побегаешь с недельку по джунглям, и твоя задница не будет такой гладкой.
        - Извини.
        Бартон снова смотрит на меня. Наверное, ждет, когда из моих глаз выпрыгнет ягуар. Но напрасно.
        - Где мои шмотки? Не хочу надевать твои.
        - Я их выбросила. Они были рваные, пропитанные кровью. Эрик заказал тебе все новое, уже, возможно, доставили, а пока надевай то, что даю. Слушай… Скажи, почему ты не довела дело до конца?
        - Ты о чем? А, поняла. Ты была уже мертвая, приятное воспоминание, да…
        - Почему?
        - Из-за девочки. Вдруг подумала: а если это твоя дочка? Вот утоплю тебя, а она станет тебя искать… Чего пялишься? На мне узоров нет.
        - Ничего. Оденься, я устала воевать с тобой.
        Керстин уходит, и весь мой запал летит псу под хвост. Собиралась наговорить ей кучу неприятных вещей, а теперь ощущаю такую усталость, что впору лечь прямо здесь и спать, спать, спать. Наверное, я никогда не отдохну.
        Луис заходит в каюту без стука. Он уже разжился новой рубашкой, а я до сих пор стою перед кучей джинсов и маек - мне неприятна мысль, что придется сделать что-то так, как хочет эта сука Бартон.
        - Давай помогу. Ты слишком ослабела, малыш.
        - А ты?
        - Я отдохнул. Тори, я хотел тебе сказать… Может, стоит дать ей шанс? По крайней мере, выслушай то, что она скажет. Тебя никто не заставляет любить ее, но прежде, чем делать выводы, нужно иметь всю информацию.
        - Ты что, и правда думаешь, что у нас все-таки будет пресловутая полная информация? Да они снова наврут нам с три короба. Я не верю ублюдкам из спецслужб. И не верю Бартон.
        - Да, и у тебя есть на то основания. Но знаешь, мне кажется, что у нее к тебе личный интерес. Я думаю, Керстин всегда хотела иметь сестру.
        - Ложь, кругом ложь, Луис! Они все лгут! А вот зачем - другой вопрос.
        Наспех натянув на себя какие-то шмотки, я выбираюсь наружу. Эд ждет на причале, а вверху, на скале, я вижу дом. Но к нему ведет такая куча ступенек, что я сразу понимаю: век человеческий краток и полон скорби, блин…
        Большая комната, светлая и холодная. Интересно, это в самом деле дом Бартон или секретная база? Тогда их неплохо финансируют. Вот на что идут мои налоги!
        Хиксли и Брекстоны тоже сидят здесь. Мне им нечего сказать, я знаю им цену, и они знают, что я знаю. Но мне плевать на них. Я устраиваюсь в кресле, мои Синчи садятся по бокам. Брекстон изобразил улыбку, а Джейк помахал рукой - сам, даже не взглянув прежде на Мерион, которая торчит в кресле прямая и неподвижная, как фаллоимитатор в секс-шопе. Я в ее глазах существо бесконечно низменное, при том, что еще и иностранка. Керри, одетая в какой-то розоватый костюм, сидит с лицом персонажа японской анимации - невинно распахнутые глазенки и приоткрытый рот. По мне, так просто маска кретина, но сейчас это отчего-то модно.
        Онизаходят по одному: седой загорелый человек с пронзительными голубыми глазами и лицом, иссеченным морщинами, немолодая азиатка в синем официальном костюме и Керстин Бартон в джинсах и клетчатой рубашке. Трое парней в темных визитках становятся по периметру.
        Ну и что здесь происходит?
        Дверь балкона приоткрывается, парень, стоящий около нее, хватается за пистолет - но в щель проскальзывает черный кот, который идет через всю комнату прямо ко мне и запрыгивает на мои колени. И я этому страшно, просто невероятно рада. Керстин удивленно таращит глаза и переглядывается с азиаткой. А седой собирается говорить, ему до кота и дела нет.
        - Дамы и господа! Вас пригласили сюда неофициально, и я благодарен вам за то, что вы согласились приехать. Дело срочное, и никто не заинтересован в огласке того, о чем пойдет речь, в том числе и наша организация. Если все же кто-то из вас после решит поделиться с кем-нибудь тем, что будет сказано здесь, то имейте в виду: у нас имеются материалы, публикация которых весьма плохо скажется на репутации каждого. Керстин, ознакомь наших гостей с содержимым файлов.
        Керстин тычет присутствующим в руки по папке, я спокойно открываю свою. В моей жизни нет ничего такого, что могло бы мне навредить в случае опубликования: там, где я обычно работаю, всем плевать на мой моральный облик.
        Ну и что у нас тут? Записка, надо же! «Величко, не порти мне игру и сделай вид, что потрясена. Не понимаю, как тебе удалось прожить такую жизнь, но никакой грязи на тебя откопать не получилось. Причем подозреваю, это не потому, что ты так хорошо ее припрятала. Твоя жизнь - весьма жалкое зрелище».
        Вот же сука! Я встречаюсь с Бартон взглядом. Она смотрит внимательно и как-то… Не знаю как, не могу найти определения. Тут явно новая ловушка. Да дьявол с ней, пусть играется. Но теперь Керстин знает, что я держала ее жизнь в своих руках и - помиловала, а могла бы и не быть жалостливой. А что там мои Синчи? Как у них обстоит дело с грязью? Нет, не хочу ничего знать!
        - Откуда… откуда у вас… это?  - выдавливает из себя Мерион. Ей сейчас парализует, точно.  - Какое вы имеете право…
        - Миссис Хиксли, повторяю: данная информация будет и дальше тихонько лежать, как лежала до сих пор, но если только вы сделаете попытку разгласить содержание сегодняшней беседы, папка попадет в руки полиции и репортеров. Предупреждение касается всех присутствующих.
        Седой насмешливо скалится. А вот возьму сейчас и швырну им в лицо их паршивую папку! И уйду отсюда! То-то они запрыгают… Им-то для спектакля нужны все мы, иначе смысла в нем нет. Но, пожалуй, пока посижу, потому что гладить кота, спящего на моих коленях,  - сплошное удовольствие.
        - Давайте уже начинать.  - Джейк раздраженно захлопнул папку.  - Все понятно: грубый шантаж, но приемлемого выбора у нас, конечно, нет.
        Да у тебя-то, рохля, какие могут быть тайны? Онанизмом в ванной занимался? А вот у меня выбор есть. Даже если бы в моей папке оказалась какая-то информация, я бы все равно швырнула ее в лицо Керстин Бартон и хлопнула дверью. Никто не смеет ставить мне условия, и никто не будет меня шантажировать! Только пока посижу, послушаю. Может, что интересного узнаю.
        - Итак, в данном вопросе мы пришли к согласию. Теперь я намерен перейти непосредственно к делу. Вы все знаете, что 21 июня сего года из аэропорта Майами вылетел самолет, на борту которого находились трое членов экипажа - пилот Бен Кайтел, штурман Стюарт Хок и стюардесса Линн Келли, а также шестеро пассажиров. Ну, вас друг другу представлять не нужно… У каждого из вас были срочные дела в Ла-Пасе, но только один из вас всегда летал этим рейсом. Вы поднялись на борт, самолет взлетел, а на середине пути у него заглох двигатель, и он упал среди джунглей, но не взорвался. Экипаж погиб, а вас взяли в плен бандиты.
        - Для чего вы это рассказываете?  - Брекстон раздраженно краснеет.  - Мы все там были.
        - Да, все вы там были. Я говорю для того, чтобы не упустить из поля зрения факты. У каждого из вас образовались дела в Ла-Пасе, но только вы, мистер Брекстон, летали туда регулярно, раз в неделю.
        - Ну и что? Там находится одна из наших фабрик, а летать этим рейсом дешевле, чем содержать собственный самолет. Деньги любят счет.
        - Безусловно. Но вам приходится мириться с присутствием других пассажиров.
        - Билет из Майами в Ла-Пас - удовольствие не из дешевых, его далеко не все могут себе позволить, общество приличных людей меня не тяготит.
        - Да, понимаю. Господа, я знаю, что испытываю ваше терпение, но вы должны выслушать меня. Так получилось, что в данном деле переплелись интересы многих людей. С одной стороны - сотрудники нашей службы довольно долго отслеживали террориста Курта Монтою. В частности, агент Бартон за последние месяцы подобралась к нему довольно близко, сорвав несколько террористических акций, которые готовил сын местного кокаинового короля. Поэтому у нас возникла необходимость в том, чтобы Монтоя был уверен: агент Бартон летит в Ла-Пас, в то время как она находилась совсем в другом месте. Вы все успели заметить удивительное сходство агента Бартон и мисс Величко, и мы решили использовать это. Курт Монтоя получил информацию и следил за передвижениями мисс Величко, агент же Бартон смогла предотвратить опасность, грозящую стране. Конечно, наши люди также следили за мисс Величко и при первой же опасности вывели бы ее из игры, но риск был минимальным, потому что агент Бартон нужна была террористам только живой. Да, мы не имели права ставить под угрозу жизнь ни в чем не повинной женщины, но иногда безопасность страны
требует от нас предпринимать и такие шаги. Когда мисс Величко села в самолет, мы сняли наблюдение - ее ждали в аэропорту Ла-Паса. Мы представить не могли, что бортовой компьютер был испорчен за несколько минут до вылета, а потому горючее не долили. Курт Монтоя сделал первый ход, и это одна часть истории. Вторая же выглядит совсем нехорошо. Когда мисс Величко после катастрофы осмотрела экипаж, то, как опытный врач, сразу поняла, что пилоты были отравлены, а стюардесса убита ударом по голове.
        - Что?  - Мерион даже подскочила.  - Это невозможно! Глупость какая!
        - Нет, миссис Хиксли, в данном случае я полностью доверяю выводам мисс Величко. Она врач с очень высокой квалификацией и прекрасной репутацией, к тому же с огромным опытом работы в экстремальных условиях, а значит, поставить диагноз без анализов и снимков вполне способна. И наше дальнейшее расследование показало, что мисс Величко была права. Кстати, именно благодаря ее наблюдательности мы смогли выяснить, что же произошло на самом деле. Пилоты были отравлены перед вылетом. Мы опросили персонал, дежуривший в тот день, и один из них показал, что пилот и штурман перед отлетом всегда пили кофе, который им приносила стюардесса Линн Келли - из автомата, стоящего напротив стойки администратора.
        - Значит, она их и отравила.  - Брекстон в нетерпении уже извелся.  - Что ж еще?
        - Конечно, отравила. Но - зачем?
        - Может, ее нанял тот ваш террорист.
        - Нет. Наш террорист только испортил бортовой компьютер, подключившись к нему удаленно, что уже установлено, а потому в баки не долили горючего. Зачем впутывать сюда молодую девушку, тем более если она сама летит в том же самолете? Нет, Линн Келли не знала, что в кофе подмешан яд. Тогда возникает вопрос: откуда же он там взялся? Хорн, пригласи мистера Доббса.
        В комнату входит невысокий мужчина в опрятном сером костюме. У него такой добропорядочный вид, что, наверное, даже апостол Фома поверил бы ему на слово.
        - Мистер Доббс, узнаете ли вы кого-то из присутствующих?
        - Конечно.  - Вежливо кланяется свидетель.  - У меня, знаете, отличная память на лица. Вот эта молодая леди покупала кофе в автомате вместе со стюардессой, и они о чем-то говорили - так, словно были знакомы.
        Доббс указывает на Керри, а та сидит невозмутимая и холодная. Маска хрупкого цветка сползла с ее лица, и сейчас красавица выглядит так, что о ней можно сказать одно: перед нами дочь народа, известного своей изощренной жестокостью и хитростью.
        - И что?  - прищуривается Брекстон.  - Что это доказывает?
        - Мы не в суде, поэтому я скажу так: теоретически ваша жена могла всыпать яд в кофе, пока говорила со стюардессой. Ведь вы постоянно летали этим самолетом, ваша жена время от времени сопровождала вас, а значит, была знакома с Линн Келли и вполне могла заговорить с ней при встрече. Думаю, миссис Брекстон купила такой же кофе, всыпала в него яд, а потом подменила стаканы, отвлекая бортпроводницу разговором.
        - А могла и ничего подобного не делать. Сплошные домыслы!  - не успокаивается бизнесмен.
        - Нет, это один из фактов: яд был в кофе, и, кроме стюардессы, к стаканчикам мог прикоснуться только один человек - ваша жена. Потому что только она одна из всех присутствующих была там. Мы осмотрели мусор, который вывезли в тот день из комнаты отдыха пилотов, и в нем обнаружили контейнер-подставку с пластиковыми стаканчиками из-под кофе, на двух из которых имелись отпечатки пальцев пилотов и вашей жены. Отпечатков Линн Келли на них не оказалось, хотя должны были там быть, если стюардесса вынимала стаканчики из автомата и ставила в подставку. А на подставке ее отпечатки были. То есть бортпроводница взяла подставку со стаканчиками и отдала пилотам, а уж те сами вынимали их из креплений. Именно в этих стаканчиках были обнаружены следы медленно действующего яда растительного происхождения - прошло немало времени, прежде чем пилоты почувствовали недомогание. Одним словом, можно говорить об установленном факте: миссис Брекстон подменила подставку с кофе. Мистер Доббс, что еще вы видели?
        - Эта леди купила такой же кофе, что и Линн Келли минутой позже. Кофе стоял на столике у автомата в двух одинаковых подставках. Леди показывала стюардессе какие-то фото, и обе смеялись. Понимаете, я обращаю внимание только на действия персонала, в том и состоит моя работа. И я заметил, что Линн Келли не должна была носить пилотам кофе, но обычно носила. Она была, знаете, очень милой девушкой - веселой, доброй, готовой помочь.
        - Спасибо вам, мистер Доббс, вы можете идти.
        Добропорядочного вида господин выходит под аккомпанемент молчания. Я вижу в озвученной версии несколько слабых мест, но - мы и правда не в суде.
        - Зачем бы Керри это делать, если ей и самой лететь на том же самолете?
        Похоже, Брекстон собрался защищать супругу. Вот только как надолго его хватит? Большинство мужчин в таких ситуациях сбегают сразу, а старик еще держится. Ставлю на три минуты, при условии что Керолайн виновна.
        - Хороший вопрос. Отчего бы нам не спросить саму миссис Брекстон. Что вы скажете, мэм?
        - Ничего. Все сказанное вами - полнейшая чушь. Да, я знала Линн и виделась с ней в день вылета в Ла-Пас. Мы немного поболтали - девушка нравилась мне, но Фрэнк не одобрял подобных знакомств. Если в том и состоит моя вина, попробуйте пойти с этим в суд. Да самый тупой адвокат камня на камне не оставит от вашей теории! Как тут было замечено, я ведь тоже была в самолете.
        Азиатка хорошо держится. Если и правда кофе отравила она, то у нее крепкие нервы, если обвинение ложь - просто стальные. Если бы меня огульно обвинили, я бы вела себя совсем по-другому, но все люди разные, а азиатов и подавно не поймешь.
        А седой тонко улыбнулся.
        - Вы действительно летели на том самолете… Кстати, мы все-таки нашли его. И тела пилотов и стюардессы нашли. Вернее, то, что от них осталось. А вот ваш багаж - нет.
        - Что?
        - В самолете были вещи, принадлежащие пассажирам. Не все, конечно, но были. И среди них не обнаружилось ни одной вашей. Почему? Вы отправились в путешествие на несколько дней, не взяв даже смены белья?
        - Возможно, его не погрузили! Или украли!
        - Нет. Потому, что его там не было и быть не могло.  - Брекстон наливается яростью.  - И ты это знаешь, Керолайн.
        Я выиграла, старик умывает руки. Собственно, чего еще ждать от такого, как он?
        - Вот как?
        - Да. Ее багажа не было, потому что я буквально в последнюю минуту приказал жене сесть в самолет. И чем больше она упиралась, тем больше я настаивал.
        - Почему, мистер Брекстон?  - Бартон враждебно смотрит на старого хрыча.
        - Потому, черт подери, что мне это нравится.
        Кажется, бизнесмен сейчас лопнет от ярости. Еще бы, ведь ему пришлось показать свое гнилое нутро. Прилюдно.
        - Нравится ломать людей?
        - Да. Сначала Керри казалась весьма податливой… У каждого человека есть стержень, что, собственно, и делает его человеком. У кого-то он на поверхности и достаточно твердый, у другого - глубоко внутри, но одинаково интересно сломать его. Только так обретаешь власть. Мне нужно, чтобы люди мне подчинялись, потому что на мне лежит огромная ответственность, и…
        - Думаю, причина вовсе не в ответственности.  - Бартон презрительно морщится.  - Да, гниловатая история.
        Скорее всего, Керстин права. У старого козла хобби - ломать всех, до кого дотянется. А привычка причинять боль не как ответ на удар, а просто так - очень опасная привычка, можно нарваться на того, кто даст по морде именно тогда, когда меньше всего ожидаешь. Что, собственно, и случилось.
        - Потому вы приказали жене сесть в самолет? Чтобы показать свою власть?  - Моя новоявленная кузина выворачивает старика, как перчатку.
        - Да. И что?
        - Ничего. Окажись, не дай бог, конечно, на месте вашей жены, я убила бы вас раньше. Керолайн, а можно вопрос? Зачем именно в самолете? И почему вы отравили не его кофе, а пилотов?
        - Чтобы он почувствовал свою смерть.
        Ну конечно же! Чтобы старик садист падал вместе с самолетом в полном сознании и чувствовал свою беспомощность. И понял, что никакими деньгами не откупится от жуткого падения и ожидания впереди смерти. Я была там и знаю, как это. Очень страшно, можете мне поверить.
        - Но вы же могли просто развернуться и уйти, не послушаться. Муж не отменил бы поездку, и никакого «потом» с разводом, изгнанием из рая и дележом не было бы. Зачем вы сели в самолет?
        - Чтобы видеть, как он умирает.
        Вот ведь… Разлюбезный супруг так достал ее своими экспериментами, что Керри была готова умереть, лишь бы увидеть, как умирает мучитель. Я знаю, как и это бывает - час назад познала цену ненависти.
        - И вас не волновала судьба остальных людей, летевших на этом самолете?
        - Простите. Я о них не думала.
        Обычная штука - мы думаем только о своих неприятностях. Большинство людей решают свои проблемы, наступая на головы ближним.
        - А стюардесса?  - Мерион тяжело дышит. Наверное, примерила сказанное здесь на себя.
        - Линн Келли?  - Бартон морщит нос.  - Экспертиза показала, что девушка погибла от удара тупым предметом в теменную часть головы. Череп был проломлен, предмет найден - тяжелая никелированная трубка телефонного аппарата, стилизованного под старину. Она сорвалась с крепления в момент падения и ударила стюардессу. Сила падения и последующего удара о землю придала трубке такое ускорение, что стюардесса погибла практически мгновенно. Мисс Величко была абсолютно права, когда говорила, что та была убита ударом по голове сверху. Но в данной истории это единственный несчастный случай, остальное - преступление.
        - И что вы теперь с ней сделаете?  - Брекстон холоден и деловит, как палач.
        - А ничего.  - Седой улыбается, как аллигатор из зарослей.  - Наше расследование было закрытым и интересовало нас постольку, поскольку в деле был замешан Курт Монтоя. Все остальное просто акт доброй воли по отношению к вам - как к потерпевшей стороне. Мы решили, вы имеете право знать.
        - И вы отпустите ее?  - Брекстон снова в ярости.  - Она же убийца!
        - Мистер Брекстон, мы не полиция, и нас не интересуют семейные конфликты.
        - Тогда я сам заявлю на нее! Керолайн покушалась на мою жизнь!
        - Вы этого не сделаете.  - Керстин серьезна, но в ее глазах пляшут веселые огоньки.  - В противном случае информация, которая содержится в папке, с которой вас ознакомили, тоже получит огласку. Конечно, вы подадите на развод, но… вам придется отдать бывшей супруге часть имущества. Ведь ни один из вас не может себе позволить раскрыть рот.
        - Она же совершила преступление!  - Мерион яростно смотрит на Керри.  - И останется безнаказанной?
        - О, миссис Хиксли, вам ли говорить о преступлениях… Вы прекрасно знаете, что многие из них остаются безнаказанными. Между прочим, в папке, полученной вами, только небольшая часть того, что нам известно о вас.
        Ну да, по логике старика и Мерион, преступление Керри вылезло на свет, значит, ее необходимо осудить, а если все шито-крыто, как у них, то им можно и дальше творить беззаконие. Такова их мораль. Сейчас бизнесмен и бизнесвумен наступили на грабли, что сами же и бросили в траве,  - и те ударили их в лоб с такой силой, что искры из глаз.
        - Что ж, смерть троих людей останется на совести миссис Брекстон, ей теперь с этим жить. А мы вас больше не задерживаем, дамы и господа,  - сурово закончила спецагент Бартон.
        Дамы и господа поднимаются и уходят, не глядя друг на друга. Что ж, отличный получился спектакль, разыграно как по нотам,  - под ворохом собственных проблем мои бывшие попутчики не увидели дыр в версии с террористом, которые увидела я. Все они теперь думают только о Керри, а об участии в произошедшем спецслужб и не вспомнят. Разве что постольку, поскольку их будет волновать разглашение своих грязных тайн. Умно. Надо признать, ход был отличный - докопаться до правды, чтобы самую правду и скрыть.
        Следом за дамами и господами удаляется седой со свитой.
        - А вас, мисс Величко, и вас, джентльмены, я попрошу остаться,  - вдруг произносит Керстин.
        Помните старый фильм о разведчике? «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…» Но вряд ли кто-то из присутствующих видел этот сериал, а то бы посмеялись вместе.
        15
        Кот спит, свернувшись клубком на моих коленях. Я даже шевельнуться боюсь, чтоб его не разбудить.
        Итак, часть правды мы узнали. Собственно, так я и думала, что не без участия кого-то из пассажиров произошло крушение самолета, вот только не могла понять, зачем делать одно дело дважды. Понятно же, раз закончилось горючее, самолету конец и всем нам, в нем сидящим, так еще и пилотов отравили. А с последним, оказывается, Керри постаралась. Между прочим, видя, какой сукин сын и садист старый хрен Брекстон, я бы ее даже поняла, если бы не жуткие воспоминания о том, как глохнет мотор, бледнеет стюардесса и машина начинает падать. Тогда они для нас - имею в виду экипаж - были просто экипажем, и для Керри тоже, хотя та была знакома с Линн, но именно для Керолайн седой назвал всех поименно. Ведь одно дело убить какую-то схематично обозначенную фигуру, и совсем другое, когда у фигуры появляется имя, индивидуальность. Теперь мы все знаем, что Линн была милой, доброй девушкой, а пилотов звали Бен и Стюарт. И они умерли в муках, стараясь спасти самолет и пассажиров. Да уж, пусть теперь Керри живет с этим…
        - Очень странно,  - произносит Керстин Бартон, задумчиво глядя на кота, спящего на моих коленях.
        - Я уже вся извелась, боюсь пошевелиться. Наверное, нужно его разбудить? Но котик такой милый во сне.
        - Негодяй так царапается, что я и пальцем к нему не прикоснусь. Кстати, может и укусить.
        - Неправда, он милый. Зачем ты его держишь, если не любишь?
        - Да кто его держит? Просто живет тут, и все.  - Керстин рассматривает кота.  - У меня есть синий британец Макс. Потом я взяла Клео, черепаховую кошечку той же породы, и у них родились котята. Две синенькие кошечки были просто прекрасны, а этот, черный, оказался настоящим чертенком. Как только подрос, сбежал, превратился в дикого вороватого призрака - то здесь вынырнет, то там, ворует еду на кухне, лопает из мисочек Макса и Клео, и вблизи я его вижу в первый раз за последние полгода. Между прочим, зовут его Виктор Constellation, сокращенно - Тори. Ему два с половиной года, имеет гадкий характер и склонность к бродяжничеству.
        - Издеваешься?!
        - Ни минуты. Представь, такое вот совпадение. М-да, свой свояка видит издалека…  - Керстин рассматривает меня придирчиво и иронично.  - Пойдемте обедать.
        - Нет.
        - Ну, конечно же, тебе легче сказать «нет». Главное, нигде не уступить. Но я не претендую на твои гражданские свободы, пообедаем - и выметайся. Всех Эрик приглашает. Надеюсь, на него ты не в обиде?
        Эрик? Я… не знаю. Мне не хочется его видеть - наверное, потому, что знаю: этот мужчина никогда не достанется мне, даже во временное пользование. Но именно Эрика мне не хватает, чтобы… В общем, вы понимаете, о чем говорю. Я столько лет искала его, а когда нашла, он оказался чужим мужем, счастливым в браке. Обычная история.
        - Ладно. Тогда мне надо вымыться - океанская вода противная.
        - Полчаса хватит, намыливать тебе практически нечего.
        Я беру кота в охапку и выхожу. Никто из них не должен заподозрить, что со мной происходит. Эрик… Он нужен мне.
        Вот и белая комната. Опускаю кота на кровать, которую кто-то уже потрудился заправить, а заодно уложить сверху свежую рубашку и пеньюар. Какая-то одежда висит в шкафу - если это шмотки Бартон, нипочем не надену их.
        Я раздеваюсь и ныряю под душ, желая смыть ощущение непоправимости происходящего - мужчина, которого я искала, принадлежит другой. Он любит жену, иначе не смотрел бы на нее так и не терпел бы ее работу. Эрик счастлив с ней, а я… Отчего-то думала раньше, что мне не нужен мужчина рядом. Ну, на постоянной основе… Но ошибалась. А теперь-то что мне с этим делать? А я знаю, что: вернусь в джунгли. Да, сбегу отсюда и как-то успокоюсь. Цивилизация паршиво влияет на меня, я не привыкла к эмоциям - давно уже их не ощущала, никаких.
        - Вика!
        Тетя Роза. Господи, меня наконец оставят в покое? Так хочется побыть одной.
        - Я в ванной.
        - Так выходи.
        Уже иду, что мне остается…
        - Вика, этому пора положить конец.
        Она сидит в кресле, и лицо у нее уже не такое бледное и болезненное - здешний свежий воздух хорошо влияет на тетю. Роза все такая же - уютная, мягкая, с большими грустными глазами цвета молочного шоколада.
        - Ты о чем?
        - Сама знаешь, о чем. Вика, пора прекратить бродить по свету. Ты отличный врач, за тебя передерутся лучшие клиники страны. Видишь, в какие неприятности попала из-за своих путешествий? Тебе нужна стабильность.
        - Стабильность у меня есть. Она в том, что я делаю, что хочу, меня никто не предает, я могу говорить то, что считаю нужным, кому и когда считаю нужным. И не хожу в синагогу или церковь.
        - Все это глупости, Вика! Конечно, твоя жизнь всегда была непростой, хотя я пыталась ее облегчить, как могла. Но, девочка моя дорогая, я мечтаю, чтобы ты была счастлива! Я хочу нянчить внуков, видеть тебя рядом - счастливую. Понимаешь?
        - Ну вот к чему опять завела? Роза, мне всего этого совсем не надо, честное слово! Я и так счастлива!
        - Вот то-то и плохо! Ты не понимаешь…
        Тетя расстроена, но что еще я могу ей сказать? Мы нарочно не упоминаем Гарольда, многое не упоминаем, но это не меняет сути дела. Я вернусь в свою жизнь, ту, которая была у меня до нынешней истории, и она, конечно, будет другой, однако - не в принципиальных вопросах.
        - Керстин такая милая девочка… Вот, смотри, позаботилась, чтобы привезли мои вещи. Я пока погощу здесь - в доме идут работы, все же надо восстановить. Не знаю, как я там буду дальше жить, ведь Гарольд…
        Разговора все равно не избежать, я знала.
        - Прости, в случившемся моя вина. Я не должна была впутывать вас в свои дела. Представляю, как меня сейчас проклинает Дженна.
        - Гарольд давно с ней развелся, Дженна потом вышла за Пола Гольдблума, у них уже есть дети… Он жил один, и в последний год мы часто виделись.
        - Прости.
        - Ничего. Куда же тебе еще было идти, как не домой?
        - В мир, Роза.
        - Вика, я скучаю по тебе. Неужели так необходимо ездить невесть куда, во всякие там горячие точки? Ведь так ты можешь и погибнуть когда-нибудь!
        - Не самый плохой исход, Роза. Как-то я не сильно прижилась в мире.
        Тетя с грустью смотрит на меня. Глаза ее медленно наполняются слезами. Я не хотела этого разговора… Но что я ей могу сказать, кроме правды? Нельзя лгать тому, кого любишь.
        - Переоденься к обеду. Там, в шкафу, одежда. Я попросила Эрика, он все заказал, недавно доставили. Вика, Эд очень милый мальчик, и Луис тоже. Может…
        - Нет, Роза, невозможно.
        - Но почему?!
        - Не могу тебе сказать, просто поверь мне на слово.
        Не говорить же ей, что с той минуты, как увидела Эрика, все остальные мужчины перестали для меня существовать? Да я скорее умру, чем позволю кому-то догадаться о моих чувствах.
        - Ладно, оставим это. Вика, ты выглядишь, как призрак, тебе нужно заботиться о своем здоровье. Уолтер говорит, что… Кстати, как ты могла так с ним поступить? Такой хороший мальчик, а ты разбила ему голову. Он лечил тебя, меня успокаивал… Вика, я не понимаю, что с тобой происходит. Тебе надо куда-нибудь поехать отдохнуть. Ты меня слышишь?
        - Конечно, слышу. Ты не волнуйся, тебе вредно волноваться. Я обязательно отдохну - потом. А сейчас мне нужно возвращаться в Ла-Пас.
        - Как я мечтала: вот ты вырастешь, выйдешь замуж, родишь деток… У Эрика и Керстин такие милые детки - Стивен и Лили, ты их видела. Как странно шутит судьба - ты здесь нашла сестру! И это хорошо, потому что, когда меня не станет, у тебя останется родной человек. Вы с ней очень похожи. Керстин обещала рассказать о своей матери…
        - Роза, ты сама не понимаешь, что говоришь! Керстин Бартон не годится мне в родственники, я терпеть не могу эту высокомерную злобную суку и не хочу иметь с ней ничего общего! Как тебе только в голову пришло, что я стану с ней…
        Я не терплю ее на планете, потому что это ее целует Эрик… Это она родила ему детей…
        - Вика! Ну как ты можешь!
        - А так. Идем обедать, я жрать хочу.
        - Оденься по-человечески. Эрик так старался…
        - Ты иди, я скоро.
        Я открываю шкаф и рассматриваю одежду. Несколько отличных платьев на все случаи жизни, туфли и белье - все самое дорогое и качественное. Иногда я так одеваюсь, но редко. Мне проще в джинсах и майках, лучше босиком, но там, где я обычно бываю, босиком ходить нельзя. Конечно, я надену какое-то из платьев - их выбирал для меня Эрик, хоть и просто проявив вежливость. В конце концов, я верну ему деньги. Выпишу чек, и все.
        Все ждут меня. Столовая выдержана в таком же стиле, как и весь дом,  - максимум света, максимум цветов, а воздух из океана такой, что дышать жалко. За столом еще седой, азиатка и мальчишка-подросток с азиатскими чертами лица и неправдоподобно голубыми глазами.
        - Садись, Тори, тебя только и ждали.
        Я молча сажусь на свободное место - рядом с азиаткой. Эрик в ослепительном белом костюме и красной рубашке так хорош, что я готова смотреть на что угодно, лишь бы не на него, иначе не смогу скрыть… а потому я смотрю на цветы.
        - Знакомься, Тори. Это мой отец, Рон Бартон, его жена Мицуко и мой брат Саймон.
        - Весьма приятно.
        Это все, что я могу сказать. Я же не дикарка, умею быть вежливой. Так вот от кого унаследовал Саймон свои глаза, а Керстин - наклонности! А мамаша где же? Азиатка, очевидно, вторая жена. Да, собственно, какая разница. Я скоро уеду отсюда, и все застольные разговоры ни о чем мне неинтересны. Джунгли зовут меня, я так скучаю по ним, мне неуютно здесь.
        - Вы совсем ничего не едите.  - Мицуко делает сочувственную мину.  - Вам нужно есть, Уолтер говорит, что ваш организм совершенно истощен.
        - Он плохой врач, меня еще много осталось.
        Я не могу есть. И не хочу никого видеть. Эрик о чем-то говорит с Эдом, тетя Роза общается с мальчишкой, старик Бартон и Луис тоже нашли тему, но я не прислушиваюсь. Мне просто хочется уйти.
        - Вы плохо себя чувствуете?  - Мицуко играет роль заботливой мамаши.
        - Я в порядке, спасибо.
        Наконец пытка обедом закончилась. Все поднимаются с мест, слуга смешивает коктейли за барной стойкой, разговоры продолжаются. Милый обед в большой семье.
        Вот только все - ложь! Мы никакая не семья, и этим людям что-то нужно от меня, они что-то задумали, многого не сказали и решили, что я не заметила. А я, может, недостаточно воспитанная - хотя тетя Роза старалась!  - но не глупая.
        - Платье вам очень к лицу.
        Эрик. Я поднимаю на него взгляд. Он улыбается мне, и улыбка его немного детская, но настоящая. Господи, что за муку я терплю!
        - Спасибо. Скажите, какую сумму мы вам должны, я немедленно выпишу чек.
        - Ах, что вы! Не нужно меня обижать. Знаете, я очень обрадовался, когда Керстин сказала, что нашлась ее кузина. Ей нужен кто-то… такой, как она. По многим причинам у нее нет подруг, а тут вы. Поэтому вы всегда желанная гостья в нашем доме.
        В их доме… мне надо поскорее уезжать, пока не попала в глупое положение. И пока Керстин ничего не заметила, вот чего я боюсь больше всего.
        - Да, конечно. Мы сейчас на острове? А когда я могу уехать отсюда и как это сделать?
        - Уехать? А Керстин сказала, вы погостите несколько дней.
        Его удивительные синие глаза в черных ресницах - такие невероятные, удивленные… Я всю жизнь искала его… Я должна бежать!
        - Нет, она ошиблась. Меня ждет работа.
        - Понимаю.  - Эрик задумчиво смотрит на меня.  - Но мне кажется, отдых вам бы не помешал.
        - Да, не помешал бы, но - потом. А сейчас мне пора.
        - Хорошо, я все организую. Вертолет будет ждать вас через пятнадцать минут.
        Я выскальзываю из столовой и тороплюсь в свою комнату. Моя сумка под кроватью, бросаю туда белье и шмотки, выхожу на лестницу. Я сбегу, и со временем боль утихнет. Черный кот следует за мной, а я несусь по ступенькам вниз - к вертолету, где уже набирает обороты винт. Черный кот прыгает на мою сумку и смотрит на меня. Нет, красавчик, тебе лучше остаться - я и сама не знаю, где буду. Может, в другой раз.
        - Я возьму его. А, дьявол, как же он царапается!  - Эрик так близко, потому что вертолет ужасно гремит.  - Вы уверены, что не можете остаться?
        - Да. Спасибо, что позаботились о тете Розе.
        Я сажусь в вертолет, и он отрывается от земли. Внизу остается все, что связывало меня с эмоциями и причиняло боль. И кот тоже остался там, хотя его я оставила, наверное, зря.
        - Мэм, мы возвращаемся,  - говорит вдруг пилот, удивленно глядя на меня.  - Миссис Гамильтон приказала мне вернуться.
        А, вот оно что! Значит, Бартон - рабочий псевдоним? Керстин Гамильтон… Что ж, неплохо. Но так, как она хочет, не будет.
        - Если ты вернешься, я прострелю тебе голову.
        - Тогда машина упадет, и вы тоже погибнете.
        - Именно это мне больше всего нравится в данном раскладе.
        Пилот бледнеет до синевы и что-то говорит в микрофон. Наверняка решил, что я сумасшедшая. Он не прав, мне просто нужно побыть одной. Потому что в последнее время мне неуютно и больно. Я отвыкла от эмоций.
        - Спускайся.
        - Но там нельзя…
        - Говорю тебе - спускайся!
        Летчик страдальчески поднимает глаза к небу. Кого ты хочешь там разжалобить, парень? Онне услышит тебя, слишком уж гремит твой вертолет.
        Мы садимся на крышу небоскреба - на нем как раз есть посадочная площадка. Ничего, спущусь вниз, не беда. Я спрыгиваю, бегу к двери - мир такой чистый и пронзительный, пылинки звенят в горячем воздухе. Сейчас выйду на улицу - и весь мир будет передо мной. Смогу делать, что захочу, а тете Розе потом позвоню. Надо только перекусить чего-нибудь, а то и совсем отощать недолго.
        Когда-то в детстве - мне тогда было лет десять - в магазине появились куклы невероятной красоты, производства ГДР,  - с шелковыми длинными волосами, в пышных платьях. Они отличались от отечественных так же, как отличается хрустальная ваза от глиняного горшка. Я не была ни капризной, ни балованной и попросить тетю Розу купить мне ту куклу не посмела. Тогда я еще иной раз просыпалась по ночам с мыслью, что вся хорошая жизнь мне приснилась, я снова в интернате, и мои ноги несли меня в спальню тети Розы, которая до самого утра кутала меня в одеяло и пела песни о Лемеле. Конечно, я ничего не сказала ей - разве можно? Но мне очень хотелось иметь куклу.
        Наверное, мой организм как-то неправильно устроен, потому что если мне что-нибудь приспичит дальше некуда, то со временем становится совсем плохо. Я заболела - просто лежала и чувствовала, как воздух проходит сквозь мое тело. Тетя Роза приводила ко мне докторов, но никто не находил никакой болезни. А потом пришла Наташка. Ее отец как раз вернулся с вахты на Севере, повел дочку в «Детский мир» и купил нам обеим этих волшебных кукол - мне блондинку в розовом платье, а Наташке - брюнетку в желтом. Уже через полчаса моя болезнь улетучилась. Тетя Роза свела факты в кучку, а потом плакала. И попросила меня, если мне что-то настолько приспичит, сразу говорить ей. Слова «психосоматика» в те времена еще не знали, но я научилась руководить своими желаниями.
        Вот только Эрик мне никогда не достанется. Я не посмею ни взглядом, ни вздохом выдать то, что чувствую к нему, а потому должна просто исчезнуть. Мне нечего сказать ни моим Синчи, хотя я и люблю их обоих, ни тете Розе - она расстроится. И я не могу допустить, чтобы Эрик или Керстин что-то заметили.
        Дверь черного хода заперта, но я стреляю в замок. Все, я на свободе, бегу вниз по ступенькам. Свет ударил мне по глазам.
        - Интересно, как далеко ты собралась?
        Я оборачиваюсь. Керстин Бартон. Откуда она здесь? Неважно. А джунгли поют все громче, древняя песня слышна почти разборчиво.
        - Был еще один вертолет, гораздо более быстрый, чем тот, на котором летела ты. Стой где стоишь, Величко!
        На меня смотрит черный глаз дула револьвера. Ну что ж, я согласна - лишь бы не чувствовать страшного отчаяния. Знакомое ощущение: когда некуда идти, глухой угол, из которого выход только один, и если этот - значит, так тому и быть.
        - Я выстрелю, не сомневайся.
        Как будто мне не безразлично…
        - Знаешь, когда у тебя такие глаза, мне делается немного страшно.
        И правильно, красотка. Но я-то не стану убивать тебя - твоя жизнь дорога Эрику. Я не причиню ему боль, не отберу мать у его детей. Но накажу тебя, заставив выстрелить, что разрешит несколько проблем одновременно. Ты убьешь меня и никогда себе этого не простишь. Ты многих убивала, но те призраки не тревожат твои сны, так случилось, и все. Но меня ты будешь помнить, Бартон, потому что именно меня ты убивать почему-то не хочешь. Чего-то тебе надо от меня, и тут что-то личное. Вот сейчас ты выстрелишь, пуля пробьет мне грудь, я уйду на Тростниковые поля - Та-Иньи заждалась уже там, и для меня все закончится.
        А для тебя все только начнется. Ты будешь вспоминать этот момент каждый день своей жизни, прокручивать в голове варианты, и в какой-то миг тебе покажется, что был и другой выход, кроме выстрела. Тогда тебе станет совсем хреново. Я накажу тебя, Бартон, за то, что ты разрушила мою жизнь, заставив сесть в тот треклятый самолет. Если бы не ты, я жила бы, как жила - меня ждала новая работа, в душе было гладкое зеркало, отражающее облака и хаос вокруг, но ничего из окружающего не проникало внутрь. Я не чувствовала ничего, ведь не знала, что на свете есть Эрик. А Гарольд был бы жив. Стреляй, Бартон, так будет лучше для меня. Да и для тебя, если вдуматься.
        - Человек с глазами ягуара - прямо как в фильме ужасов.  - Она в упор смотрит на меня.  - Не хочешь поделиться, где раздобыла такую красоту? Вижу, не хочешь. Не приближайся ко мне, я хочу просто поговорить.
        - Мы с тобой уже обо всем поговорили.
        - А я думаю, не обо всем.
        Она играет со мной, симпатичная белая мышка. Но я не играю. А потому прыгаю к ней - выстрел застал меня в полете, земля ударила в лицо, а тьма стала невероятно колючей…
        16
        - У меня не было другого выхода!  - Керстин так кричит, что эхо бьет мне в голову.  - Ты не смеешь меня обвинять!
        - Ты просто кровожадная, высокомерная, охреневшая от полной безнаказанности тварь.  - Это Луис? Воспитанный и подчеркнуто галантный Луис? Не может быть!  - Только ты виновата в том, что случилось. Если бы ты оставила Тори в покое…
        - Она бы наделала кучу глупостей.
        - У нее есть такое право.  - Эд устал и словно погас.  - Агент Бартон, у нас всех есть право делать те глупости, которые мы считаем нужным делать, главное - не нарушать закон. У меня уже готов материал, и когда его опубликуют, от вашей конторы камня на камне не останется.
        - Этого не случится.
        - Много на себя берете, Бартон. Вы не контролируете прессу.
        - Не питайте иллюзий. И вообще, не понимаю, из-за чего мы ссоримся - она живехонька, я выстрелила в нее ампулой с сильным снотворным. Проспится, синяки сойдут, и будет как новая. Но безопасность нашей страны нуждается в ее помощи. И в вашей.
        - Тори имеет право отказаться.  - Эд нервничает.  - А вы не имеете права нас задерживать.
        - Ни один из вас не откажется, просто вы пока всего не знаете. Когда будете готовы слушать, я кое-что расскажу, а пока пусть Уолтер делает свое дело.
        Уолтер? Интересно, башка у него уже переболела? Приложила-то я его изрядно… Похоже, я снова в доме на острове, и на моих ногах устроился кот.
        - О нет! Керстин, я больше на пушечный выстрел не подойду к этой психопатке!
        Ага, темнокожий доктор хорошо помнит меня.
        - Уолтер, она спит. Посмотри, что можно сделать с ее вывеской, а то ведь приложилась к асфальту, когда падала.
        - Не шумите. И идите все отсюда, без вас голова болит. Заберите кота!
        - Ни за что. Тебе тоже не советую его трогать, он страшно злой, это тебе не Макс.
        - Кто б сомневался! И хозяйку себе выбрал под стать. Зараза такая…
        Кто зараза - я или кот? Наверное, в представлении Уолтера о мире - оба. Ладно, не буду его травмировать, прикинусь спящей. Тем более он мажет мое горящее лицо чем-то прохладным. Интересно, Керстин всю свою работу тащит домой или с нами особый случай? Хотя мне, в общем, до того и дела нет…
        - Вот так, скоро снова будешь красивая,  - приговаривает эскулап.  - Ишь, стерва, спит, как ангел, а на самом деле… сумасшедшая какая-то, ей-богу. Ну, вот и лежи теперь спокойненько.
        Врач собирает инструменты и уходит. Я лежу неподвижно, но кто-то снова заходит - я слышу, как кот зашипел. С чего бы? Какой-то парень, из тех, что в охране. Широкоплечий, тяжеловесный, в темном костюме-визитке. Держа в руке шприц, он подходит ко мне, наклоняется и осторожно поднимает волосы, оголяя шею. Э, нет, я не люблю, когда мне портят шкурку! Моя рука горячая и быстрая, пальцы входят в его горло. Шприц падает из ослабевшей руки, а глаза у мерзавца становятся обиженные, удивленные. И человеческие. Может, хоть сейчас станет немного человеком, перед смертью? Потому что я разорвала ему горло, и кровь хлещет на стены.
        - Нет, Тори, оставь его нам!
        Ага, Керстин Бартон снова занимается ловлей на живца, а в роли наживки опять я.
        Они вваливаются в комнату гурьбой, вырывают парня из моих рук. Но я думаю, уже зря. Хотя раз Уолтер тут, шанс еще есть.
        - Мы знали, что кто-то из наших информирует Монтою, и вот теперь у нас есть доказательство.
        - А если бы…
        - Мы установили тут камеры, он бы не успел ничего с тобой сделать.
        - А если бы и успел, неважно, главное - поймать врага, любой ценой. Ты снова меня подставила, Бартон, и нам не о чем говорить. Я в тюрьме неизвестно за что, а ты тюремщица. Диалога у нас с тобой не будет.
        - Нет, мы должны найти общий язык!
        - Зачем? Я не стану помогать тебе в твоих махинациях. Мне чихать на безопасность страны, которая превратилась в держиморду. К тому же это тебе платят за грязную работу, при чем здесь я? А потому я хочу уехать отсюда. Немедленно.
        - Но ведь нельзя же. Тебя ищут все, кто может передвигаться.
        - Пусть. Жизнь моя, и я сама разберусь со своими проблемами.
        - Я еще тогда поняла, что ты ищешь смерти. Вот только не могу понять, почему. Что произошло, Виктория, ты можешь мне сказать?
        - Ты - последний человек, с которым бы я поделилась.
        Верь мне, Бартон, потому что это правда. Я умею любить - бешено и страстно, а Эрик… Эрик бесконечно далек от меня, и нет ни единой, даже самой крохотной надежды.
        Она срывается с места и выходит, а я сползаю с кровати и иду в душ.
        - И все же я должна как-то найти с ней общий язык.
        Голос Керстин слышен откуда-то сверху. Наверное, проделки системы вентиляции. Ну что ж, я не виновата.
        - Она очень странная,  - говорит Мицуко, добрая мачеха.  - Знаешь, я не ощутила ее. Сидела рядом - и словно стена между нами стояла. Думаю, тебе нужно быть с ней честной. Но уверена ли ты, что хочешь этого?
        - Представь себе, что я почувствовала, когда милая леди, тетя Роза, показала мне снимок… Словно мама каким-то образом вернулась ко мне! И у меня появилась сестра. Значит, меня что-то связывает с Россией, снова. Вот только Тори ужасна.
        - Семейная черта, наверное. Попробуй настроиться на ее волну.
        - Она не хочет. Как только мы встречаемся, обязательно ссоримся. И несколько раз Величко едва меня не убила, я жива не благодаря ее альтруизму, а только волею случая. Сегодня я чуть не застрелила ее, но вовремя поняла, что именно этого она и добивается, правда, не понимаю почему. Что происходит в ее голове? А ведь еще накануне ничего подобного не было. Что могло случиться?
        Ничего не случилось, усмехаюсь я, невольная слушательница разговора, никак не предназначенного для чужих ушей, тем более - моих. Да, ничего особенного не случилось. Просто я встретила Эрика. Твоего Эрика, Бартон.
        - Может, стоит отпустить ее?
        - Монтоя поднял награду до миллиона долларов - таковы последние новости. У Тори было несколько артефактов, что-то они втроем все-таки нашли в джунглях, но не говорят, что. Так вот: сейчас с ней только браслет и нож, остальное куда-то исчезло. И из сейфа Монтои она что-то стащила, в том числе шкатулку Цин, а куда подевала, не знаю.
        - Не может быть. Шкатулка Цин - легенда.
        - Я эту легенду в руках держала. Даже открыла. Там сверху алмазы, образующие созвездие Большой Медведицы, нажимаешь на них - и крышка откидывается. Содержимое тянуло на умопомрачительную сумму - двадцать два огромных алмаза чистейшей воды, а сама шкатулка Цин вообще не имеет цены. И куда Тори все спрятала?
        - Признай, что-то в ней есть.
        - Уолтеру это скажи…
        Они смеются, а я выхожу из воды. В зеркале отражается девица с синяком вместо лица. Ничего, бывало и хуже. Хотя - куда уж хуже?
        Как бы там ни было, я не могу здесь оставаться. Нужно как-то вернуть себе свою жизнь, она мне нравилась.
        - Тори, вы где?
        Эрик. Что ему здесь надо? Хотя, конечно, дом его, может ходить где хочет.
        - Сейчас выйду.
        Он стоит на балконе, а вечер делает его лицо молодым и светлым. И я не могу наглядеться на него. За что на меня такое свалилось? Почему я должна была полюбить именно этого мужчину? Полюбить тяжело, без надежды… Я не хочу жить с таким грузом на сердце.
        - Не смотрите на меня, мистер Гамильтон, синяк ужасный.
        - Керстин иной раз и похуже приносит.
        «Конечно, с такой работой и с таким мерзким характером Бартон должна частенько получать на орехи»,  - добавляю я мысленно. А вслух почти сочувственно произношу:
        - Да, ее работа…
        - Я уже привык. Хотя, конечно, полностью привыкнуть невозможно. Когда она иногда исчезает - с тех пор как появились дети, это случается все реже, но случается,  - я места себе не нахожу, не могу спать. Знаете, брожу по комнатам, как лунатик. Понимаю, что ее работа важна для страны, но я эгоист, хочу, чтобы моя жена была со мной, в безопасности. Она как раз и обеспечивает безопасность - многим другим семьям, и я ничего не могу с этим сделать, только ждать.
        - Да, тяжело…
        Что еще я могу тебе сказать, любовь моя? Ничего. Мне нет места в твоем сердце. Мне нигде нет места. Наверное, Керстин наказала меня тем, что не убила.
        - Очень тяжело. Знаете, Тори, я чрезвычайно рад, что вы появились в нашей жизни. Керстин тоже была рада. Но… все эти люди в нашем доме… Керстин и Рон никогда не приводили сюда никого, а теперь я не знаю, что и думать. Ситуация кажется мне опасной, потому что у нас дети.
        Конечно, опасно. Неужели Бартон этого не понимает?
        - У них же должны быть какие-то базы…
        - И они есть. Но Керстин сказала, что впутала вас в какую-то ужасную историю и теперь вам угрожает опасность.
        - Я могу о себе позаботиться, мистер Гамильтон.
        - Эрик. Называйте меня так.
        - Хорошо. Так вот о чем я толкую. До сих пор я отлично могла о себе позаботиться, и так будет и дальше. Передайте своей жене, пусть не беспокоится из-за мелочей. Я…
        - Вы думаете, меня Керстин послала поговорить с вами? Она даже не знает. Вы похожи с ней, знаете?
        Может, и похожа. Но точно знаю, на кого непохожа - на счастливого человека.
        - Ну, не буду вам мешать, просто зашел узнать, все ли в порядке.
        Эрик уходит, и я с тоской смотрю ему вслед.
        Я в порядке. Буду в порядке, когда уеду отсюда. Потому что видеть тебя, быть рядом с тобой и одновременно так далеко - худшая из пыток. И я не знаю, когда смогу сбежать из этого ада. Мне нужно успокоиться, эмоции причиняют боль.
        - Тори…
        Ну вот, теперь сама Керстин явилась, собственной персоной. Какая честь! Меня что, нельзя оставить в покое? Или эта комната - место паломничества?
        - Бартон, ты зачем снова притащила меня сюда? Здесь твой дом, в котором живут твои дети, а ты привела сюда смерть! Еще можно как-то понять, что ты подставила меня,  - я чужой человек, моя жизнь в твоих глазах ничего не значит… Но здесь же твоя семья, как ты могла?
        Она беспомощно смотрит на меня, как потерявшийся ребенок.
        - Я думала… раз я виновата… раз с тобой из-за меня такое случилось, мне удастся тебя здесь защитить…
        - Лучше бы ты не думала! Я немедленно должна уезжать отсюда. А ты забудь о моем существовании.
        - Вам обеим нужно сесть за стол переговоров,  - неожиданно звучит мужской голос.
        Так и есть, эта комната - проходной двор. Бартон-старший зашел тихо и слышал все. Седые волосы, ослепительные голубые глаза, острые и холодные. Человек, всему знающий цену, и уж он-то не станет сомневаться.
        - Не о чем говорить.
        - Мисс Величко, вам никто никогда не говорил, что у вас жуткий характер?
        - Наоборот, слышу с рождения. Но не считаю, что проблема моя.
        - Так я и думал. В одном вы, безусловно, правы: наше дальнейшее присутствие в этом доме опасно. Сворачиваемся, у нас час времени. Пора убираться отсюда.
        Они уходят, я собираю в сумку вещи, которые купил для меня Эрик. Ужасно хочется снова увидеть его - в последний раз. Просто увидеть. Хорошо, что хоть Эд с Луисом не беспокоят меня,  - мои Синчи понимают, что мне нужно побыть одной. Мы чувствуем друг друга, как листва чувствует ветер… Мне жаль, что все так вышло.
        - Тори, можно к вам?
        Эрик как будто услышал мои мысли.
        Я беру на руки черного кота. Он такой мягкий и приятный - и такой опасный. Я обязательно заберу его с собой. Надеюсь, Бартон не станет возражать. А если и станет, все равно.
        - Хотел еще кое о чем поговорить с вами.
        - Мне жаль, что из-за меня у вас неприятности. Но я уже уезжаю, и…
        - Нет, я не о том.
        Он так близко. Есть в нем нечто столь благородное, отчего я чувствую себя рядом с ним, как папуас на Венском балу. И между нами пропасть, которую не преодолеть. Да ему и не нужно.
        - Эрик, вы…
        - Ничего не говорите. И возвращайтесь - вместе с Керстин и ребятами. Я так понимаю, вы сомневаетесь в выборе? Эд подходит вам, поверьте моему опыту. Наверное, на правах родственника я могу дать вам такой совет.
        Он держит мою ладонь, но нет - это мое сердце упало ему в руки. Эрик, я так давно искала тебя… И все зря.
        - Иногда мы ищем где-то вещи, которые уже и так имеем,  - вдруг произносит он.
        - Что вы хотите сказать?  - Муж Керстин и правда читает мои мысли?
        - Тори, я не слепой. Я достаточно прожил на свете и знавал множество женщин. Конечно, я могу ошибаться - но думаю, что не на сей раз. Вы из тех женщин, для которых любовь может стать проклятием или благословением. Я знаю. Я женат на такой женщине. Для таких, как вы и Керстин, середины не бывает, и это плохо. Конечно, я все заметил - привык замечать, годы одиночества и ожидания научили меня. И я не хочу, чтобы вы мучили себя.
        - Не надо лишних слов. Все, что вы можете сказать, мне известно и так. Я не собираюсь причинять вам беспокойство, вы никогда больше меня не увидите. Я никогда не напомню о себе - ни вам, ни миссис Гамильтон.
        - Тори, я не то хотел сказать.
        - Не то?
        - Нет, совсем другое. Я слишком счастлив с Керстин, она досталась мне ценой страшных испытаний, и я все время боюсь потерять ее. Поэтому не хочу причинять вам боль - ведь сам хорошо знаю, что такое боль. Просто поверьте мне: это все пройдет, а Эд сделает вас счастливой - просто пойдите ему навстречу. Потому что иногда, чтобы быть счастливым, нужно выйти навстречу своему счастью.
        - Вы не причиняете мне боль. Я… Прощайте, Эрик.
        - Но вы вернетесь?
        - Нет. Я не гожусь вам в родственницы. Вы правы, середины для меня нет.
        Я забираю из его рук свою ладонь. Давай, Тори, уходи отсюда. Запомни эту минуту, когда его руки держали твои огрубевшие от работы и приключений пальцы. Это все, что есть в остатке. Несчастливых людей гораздо больше, чем счастливых.
        - И все-таки я верю, что вы вернетесь.
        Зачем мне возвращаться? Разве недостаточно того, что я выгляжу в твоих глазах идиоткой? Идиоткой, которой тычут в руки первую попавшуюся игрушку, лишь бы успокоить и вытолкать за дверь… Не бойся, Эрик, я не вернусь. Это было бы глупостью.
        Черный кот выглядывает из моей сумки. Вот упрямое создание! Что же мне с тобой делать, красавчик? Но жизнь без тебя будет пресной.
        - Эрик позаботится о тете Розе.  - Бартон тоже одета в дорогу.  - Парни уже в салоне. Где ты лазишь, Величко?
        Где, где… Признаюсь в любви твоему мужу, Бартон, усмехаюсь я мысленно.
        Что мне делать с моей жизнью? Она перекорежена до основания и превратилась в ад. Никогда не думала, что за такой короткий промежуток времени жизнь может разрушиться настолько безвозвратно и полностью. Всякое у меня случалось, но это даже для меня чересчур.
        Я хочу сохранить это ощущение - моя ладонь в руках Эрика. Хочу помнить его голос.
        Вот и все, Виктория. Теперь раздели свою жизнь еще раз: до Эрика и после, но без него. То, что останется, собери заново. Если сможешь.
        17
        Сначала мы высадились на каком-то аэродроме. Собственно, там был не аэродром даже, а просто полоса в поле. Перешли в другой самолет и снова приземлились на такой же полосе, но уже в пустыне. Нас ждала машина, которая повезла всю компанию по безжизненной желто-коричневой земле, которую нужно было бы расстрелять за враждебное отношение к органике. Наконец перед нами выросло ограждение из колючей проволоки, всюду надписи: «Частная собственность! Въезд запрещен!» Автомобиль минует ворота и пропускной пункт, где уже нет таких надписей, а пулеметные гнезда расположены более открыто. Мы едем мимо одинаковых аккуратных домиков из красного кирпича, по-военному безликих и скучных.
        - Бартон, ты нас в армию привезла?
        Керстин упрямо не откликается. С тех пор как мы оказались в пустыне, она ушла в себя и молчит, как нанятая.
        - Все, прибыли.
        Красный дом немного оживляют застекленная терраса, небольшая беседка в чахлом палисаднике и фонтанчики воды тут и там.
        - Прошу, заходите.
        Хорошее предложение. Надеюсь, здесь имеется душ?
        - Кровать одна, но широкая, а вам не привыкать спать вместе.  - Керстин куда-то заметно торопится.  - Располагайтесь, как вам удобно. Еда и напитки в холодильнике.
        Бартон удаляется, а мы остаемся в доме, где стоит тишина с привкусом тонких духов и пустоты.
        - Парни, душ в вашем распоряжении, а я пойду осмотрюсь, нечего толпиться.
        Керстин уже далеко, но я иду не за ней, а между домами. Здесь пусто. Интересно, куда подевались местные жители? А какая разница… Но, по крайней мере, часть их здесь, потому что я оказалась на кладбище - одинаковые белые памятники, на некоторых имена, на некоторых - номера. Идеальный порядок, и только фигура Керстин нарушает его.
        Она стоит на коленях около одной из могил. Плачет? Может, и плачет, она вообще такая… эмоциональная. А я нет. Разве что тогда, с Гарольдом… вернее, после его женитьбы. А потом уж нет, хотя с некоторых пор меня тоже что-то цепляет.
        - Чего ты сюда пришла?
        На белой плите надпись: «Нина Бартон, Стивен Энтони Бартон». Ни года рождения, ни года смерти, ничего.
        - Ему был год и три месяца.
        Малыш был слишком мал, чтобы положить его одного, он бы скучал без мамы…
        - Почему он умер?
        - Стивен? Его убили. Застрелили.
        Ну, это мне знакомо. Я много видела такого - во всех тех недоразвитых странах, где мне приходилось бывать, слишком много оружия и слишком мало милосердия. Я немало видела растерзанных тел, и меня уже не трогает смерть взрослых - многие из них ее заслужили, но с каждой неотвоеванной маленькой жизнью часть меня тоже умирает. Я много видела всякого, поэтому не плачу.
        - Их убили на моих глазах.  - Керстин всхлипывает.  - Ты понимаешь?
        - Я много такого видела.
        - Но это были моя мама и мой брат!
        - Каждый из тех, кого убивали, кто умирал на моих руках, был чьим-то сыном или братом. Каждая растерзанная женщина была чьей-то дочерью, матерью, сестрой или любимой. Таков этот мир, Бартон. Паршивое местечко. И тебе будет больно, пока ты жива.
        Она смотрит на меня. Керстин очень красивая сейчас, когда из ее глаз исчезла рабочая необходимость, и я на миг замираю. Потому что только сейчас по-настоящему увидела ее. Она стоит Эрика.
        - Ты меня понимаешь?! Вот ведь… Все говорили: ты должна перестать тосковать, нужно жить дальше. Никто из них не понимает, что такого нельзя ни забыть, ни пережить, боль остается навсегда, неутолимая и тяжелая. И только ты отчего-то понимаешь…
        - Я врач и, повторяю, повидала много всякого. Через мои руки прошло столько раненых… Кого-то я спасла, кого-то не смогла. Знаешь, что я думаю? Лучше бы люди, у которых руки чешутся убить ближнего из каких-то идейных соображений, просто пускали себе пулю в голову.
        - Гуманная теория, Величко, и целиком достойна тебя. Но ты права.
        - Идем отсюда. Солнечный удар ничего хорошего тебе не сделает, а ты в шаге от него. Или я.
        - Ты очень странная. Кстати, а где кот?
        - Всю дорогу спал в сумке, небось до сих пор там.
        Мы бредем между домиками. Я ни о чем не спрашиваю - надо будет, Бартон сама расскажет.
        - Величко, я тебя прошу, прекрати свои фокусы.  - Керстин заметно устала, у нее бледный вид.  - Послушай, давай подпишем пакт о ненападении - на какое-то время. Что-то я и правда нездорова…
        - Пошли скорей, измерю тебе давление. Ты и правда неважно выглядишь, сейчас я тебя осмотрю. Ты не беременна?
        - Нет, просто устала. А ты словно двужильная. И когда выполняешь свои обязанности, становишься даже человекоподобной.
        - А ты - наоборот: когда не выполняешь.
        - Смешно, да? Какая же ты на самом деле? Те двое с ума сходят по тебе. Может, они как-то иначе знают тебя? И Гарольд Левин погиб, защищая тебя… Прости, что напоминаю. Но он любил тебя, я видела.
        - Однако сделал когда-то неправильный выбор.
        - Вот как… А ты?
        - Просто жила дальше.
        - Ну да. Интересно, что они все в тебе находят? Эрику ты тоже понравилась. И коту.
        - Уолтер не разделяет их мнения.
        - Ты обошлась с ним по-скотски.
        - Ага. У вас с Эриком прекрасные дети. Тетя Роза, увидев их, растаяла, как сосулька на солнце, и пилила меня целый час - ей хочется внуков.
        - А тебе не кажется, что она права? Вы с Эдом - прекрасная пара и…
        - Не твое дело, Бартон!
        - Ну вот, снова. Я же ничего такого не сказала, чего ты взвилась?
        - Ничего. Не лезь не в свое дело.
        - Тори, послушай…
        Но я не слышу ее. И кто говорит мне такое? Та, которую любит Эрик? Она должна быть счастлива до невозможности, несмотря на свои боли и потери, ведь ее любит Эрик! Ей же неизвестно, как бывает, когда… Бартон не смеет мне ничего советовать!
        В доме тишина. Я иду в душ, прохладная вода обнимает меня. На корзине для белья лежит черный кот, внимательно смотрит на меня своими оранжевыми глазами, и мне ужасно хочется поцеловать его круглую шелковую мордочку.
        - Величко, вылезай немедленно, мне тоже нужно в душ!
        - Подождешь, Бартон, я только зашла.
        Просто коммуналка какая-то, а не дом…
        Она толкает меня в спину и влезает в кабинку. Да, сиськи у нее хороши, а мне, к сожалению, тут похвастать нечем.
        - Величко, тебе никто не говорил, что нужно хоть иногда есть? Ну хотя бы раз в неделю?
        - Отвали.
        - Ты похожа на узницу концлагеря.
        - Тебе-то что? А вот тебе надо, наоборот, меньше жрать, а то скоро задница в дверь не пролезет.
        - Убирайся из моей ванной, пока я тебя не прибила!
        - Кишка у тебя тонка, ты уже пробовала.
        Бартон бьет меня наотмашь, я падаю и подбиваю ей ноги, она валится на меня, мы молотим друг друга, Керстин вцепилась мне в волосы, а я не понимаю, отчего кот, который внутри меня, дрыхнет. Ну ничего, и без него набью ей морду.
        - Девочки пытаются прийти к взаимопониманию…
        Мы отскакиваем друг от друга, как ошпаренные. В дверях стоит азиатка Мицуко, глаза насмешливо блестят. Хотя у всех узкоглазых от рождения ехидная мина.
        - Немедленно прекратите! Стыд какой!
        Мы сидим на полу и смотрим друг на друга, как евангелистский проповедник на веселый дом. Наверное, вид у нас глупый донельзя, и мне становится ужасно смешно. Керстин тоже хохочет. У нее хороший смех. Человека видно по тому, как он смеется. Кто-то хихикает порциями, словно жадничая,  - на таких людей нельзя положиться. Кто-то… Да какая разница! У нас с Керстин смех одинаковый, только у нее более звонкий голос. Она хохочет, запрокинув голову, мокрые волосы облепили ее лицо и шею.
        - Величко, ты была бесподобна! Господи, какая глупость!
        - Встань с моей ноги, Бартон, ты весишь центнер.
        - Да забери свои кости, исколола меня ими, синяки будут.
        - Синяки у тебя и так будут.
        Мы переодеваемся в чистую одежду, грязную сбросив на пол,  - ни одной из нас и в голову не пришло побеспокоить кота, который разлегся на корзине для белья и наблюдает за происходящим с высокомерным выражением бога, снисходящего к опарышам. Я наклоняюсь к нему и целую его черную мордочку между бархатных ушек. Он лапой касается моей щеки.
        - Какая идиллия…
        - Завидуй молча, Бартон!
        Я иду в комнату. Мне нужно отдохнуть.
        - Что там у вас снова случилось?
        Две пары глаз, голубые и черные, вопросительно уставились на меня. Черт подери, неужели все было слышно?
        - Такой грохот стоял, что мы уже хотели идти вас разнимать.  - Луис касается царапин на моем лице.  - Но Эд сказал, что вы можете быть голыми, и кто знает, как Керстин отреагировала бы на наше вторжение в такой интимный момент, как кошачья драка. Поэтому, когда пришла эта леди, мы были рады. Чего вы снова подрались?
        А черт его знает… Вот так сразу я и не скажу. Что-то она мне сказала, что-то я ей… Подрались, и все. Мы еще ни разу мирно не разошлись.
        - Ладно, ложись спать.  - Эд подвигается.  - Давай, амиго, присоединяйся. Тори за последние дни ни разу толком не поспала.
        Луис молча укладывается рядом, и я проваливаюсь в сон.

        * * *
        Мне снится пустыня - каменистая, желто-коричневая. Я иду по узенькой полоске, по сторонам которой дрожат зыбучие пески, и так боюсь оступиться, что в сердце холодно. А пустыне не видно конца.
        Потом пустыня вдруг исчезает, и я чувствую, как чьи-то руки ласкают меня. Я просыпаюсь. Луис целует меня, жадно и требовательно, а я отвечаю на его поцелуи. И поцелуи Эда такие же горячие. Почему бы и нет? Плевать на все, потому что наступает момент, когда свобода становится поперек горла, ее становится многовато для одной. Мы давно вместе, и мы - одно целое. И я знала, что так будет. Мы все знали. Нынешняя ночь, как и та, в Виль-Таэне, всегда будет у нас, и неважно, что будет потом. А Эрик никогда не станет моим.
        - Я так люблю тебя…
        Кто из них говорит это? Я не знаю. Тьма дрожит багровыми сполохами, окутывает нас, горячая и нетерпеливая,  - и мне реально по барабану общественное мнение…
        - Величко, это настоящий разврат.
        Все повторяется - Керстин снова сидит на краешке моей кровати в шелковой рубашке, непричесанная и сердитая. Она любит шелковые рубашки - так же, как и я.
        - А вот меня, Бартон, беспокоит фонарь у тебя под глазом. Ты подглядывала в замочную скважину, подсвечивая себе им. Если так и дальше дело пойдет, придется его чем-то завязать, чтобы самолеты не принимали его за огни посадочной полосы.
        - Мне делать больше нечего, как только подглядывать за тобой! И так все ясно: твои парни сидят в беседке в нирване и не реагируют на внешние раздражители, постель похожа на гнездо, и ты голая. Величко, а не многовато - двое?
        - Хочешь, чтобы я с тобой поделилась? Которого выбираешь?
        Она бросает на меня презрительный взгляд. Я понимаю, что когда дома есть Эрик, на других мужчин и смотреть-то глупо. Но все остальное - не ее дело.
        - Перестань злиться, я пошутила. Надеюсь, ночка была что надо.
        - Не лезь.
        - Ты просто невыносима.
        - А ты так просто ангел. Смотри, уж и крылья прорезались.
        - После общения с тобой меня канонизируют, Величко. Возможно, даже посмертно.
        - Чего ты приперлась?
        - Если ты не забыла, это мой дом.
        - Я сюда не рвалась.
        Черный кот прыгает на кровать и укладывается рядом с подушкой. Я тянусь к нему и прижимаюсь к его бархатной спинке. Он начинает мурлыкать. Миллионы лет существуют коты, а люди до сих пор не знают, каким образом получается этот неповторимый кошачий звук. И все достижения науки ничего не стоят, потому что ни один из этихумников так и не выяснил, чем именномурлычут коты.
        - Я дала себе слово не злиться.  - Керстин заинтересованно наблюдает за нами.  - Собственно, пришла тебе сказать, что завтрак будет через сорок минут. Приводи себя в порядок и спускайся. А уж потом устроим разбор полетов.
        Я молча иду в ванную. Мне уже перехотелось ссориться - пропал кураж. Или я исчерпала весь запас ярости, и надо немного подождать, пока она отрастет.
        Завтрак проходит в молчании - какая-то тревога витает в воздухе, а у Керстин вид смертельно больной. Что случилось? Час назад была в порядке - синяки и царапины не в счет, а сейчас такая, что краше в гроб кладут.
        - Прошу всех в беседку, нам подадут туда напитки.
        У Рона Бартона глухой, занудный голос. И весь мужчина какой-то угасший, только глаза, ярко-голубые и живые, выдают его - он человек страстный, подвижный, способный на любой поступок, если уверен в его необходимости.
        Мы располагаемся в беседке, куда Мицуко приволакивает столик с напитками и льдом. Покорная восточная женщина, ага… Только все это ложь.
        - Думаю, дальше откладывать разговор неразумно.
        Вот теперь Бартон-старший настоящий. Лицо светится от загара, седые волосы искрятся на солнце, а руки сильные, мускулистые, совсем не стариковские. У Рона в пороховницах пороха хватит на три пороховых завода, даром что притворяется старым хрычом!
        - Прежде всего, уверяю вас, что теперь мы станем говорить с вами абсолютно открыто, хотя данное решение далось нам нелегко. Итак… Наше агентство было основано еще президентом Рузвельтом, мы специализируемся на уничтожении особо опасных представителей человечества, и неважно, кто это: коррумпированный сенатор, наркобарон, агент вражеской разведки или террорист. Все они угрожают безопасности страны, а потому наша задача - нейтрализовать угрозу.
        - То есть государство финансирует убийства?  - Эд наивен, как маргаритка.
        - Мистер Краузе, государство - не что-то монолитное. Государство состоит из людей, одни из которых хотят одного, другие - другого, третьи - еще чего-то. Неизменным остается одно: все они хотят безопасности. Мы не служим ничьим политическим интересам, хотя постоянно находятся люди, так или иначе пытающиеся влиять на нас и использовать навыки наших сотрудников в своих меркантильных целях. Но это неприемлемо для нас. Сейчас в Вашингтоне идет нешуточная борьба. Есть мнение объединить все спецслужбы вместе, и за право руководить новой организацией дерутся такие люди, до которых нам не достать. Решение пока не принято, но президент склонен прислушаться к идее, и в кресло шефа метит своей чугунной задницей сенатор Мастерс, жирный сукин сын. А сие означает, что если не случится чего-то экстраординарного, он будет держать в руках все нити, всю агентуру. В общем, помоги всем нам бог, если это случится. Понимаете, насколько данный сценарий неприемлем для нас?
        - Ну да. Более приемлемо использовать беззащитных женщин в собственных грязных делах.  - Луис сжимает мою ладонь.  - Как вы могли, мистер Бартон!
        - Насколько могу судить, мисс Величко ни в коем разе нельзя назвать беззащитной.  - Рон тонко ухмыляется.  - Как уже говорилось, мы собрали досье на каждого из вас. Тори Величко - член мафиозного семейства Левин, где ее считают родней, хоть и недолюбливают. Гарольд Левин, недавно погибший глава клана, когда-то был ее любовником. И когда мисс Величко разводилась с Кеннетом Вудвордом-третьим, она только благодаря вмешательству Гарольда сохранила свою собственность, потому что семья Вудвордов славится именно тем, что своего никогда не упустит, а своим считает все, к чему имеет хотя бы косвенное отношение. И потом, мисс Величко работала в различных горячих точках при миссиях Красного Креста и ООН в таких условиях, что и многие мужчины не выдерживали, а она зарекомендовала себя отличным врачом и безжалостным солдатом. Мистер Домингес, это все риторика. Хватит соплей.
        Слушая Бартона-старшего, я чувствую прилив ярости. Ничего себе, мерзкие крысы совали свои грязные носы в мою жизнь! Тетя Роза и Гарольд тоже хороши! То-то я удивлялась, как гладко прошел мой развод… А оказывается, моя собственная любимая тетя снюхалась с Гарольдом. Его счастье, что уже мертв, иначе я бы убила его. Да как он посмел - после всего, что было? После Дженны?
        Глаза седого изучают меня холодно и придирчиво. А ведь Бартон специально сказал все это, зная, что для меня такое открытие будет невыносимо. Папаша Керстин тоже любит играть с живыми куклами? Значит, люди для него - мусор, каким бы словоблудием он тут ни прикрывался. И случись нужда, родную дочь не пожалеет, так что надо быть начеку…
        - Не о чем говорить, Луис. Для мистера Бартона ни моя, ни чья-то еще жизнь - ничто, для него главное - выиграть любой ценой. И он переступит через кого угодно.
        Старик и глазом не моргнул, только лицо у него как-то затвердело. Есть у меня такая манера - говорить правду в глаза именно тогда, когда человек уверен, что правды никто не знает.
        Минуты не прошло, и седой уже взял себя в руки.
        - Продолжим распутывать наш клубок. Как вы уже, наверное, поняли, Керстин - моя дочь и наш лучший агент. В последние годы она почти отошла от дел и больше работает как инструктор, но не в этом деле. Помните взрыв в Атланте в декабре прошлого года?
        Кто ж его не помнит! Сотни обгоревших, разорванных тел, крики раненых и стоны умирающих. Я тогда всего два дня как вернулась из Нигерии и приехала в Атланту на матч по боксу. Меня вызвали, посадили в вертолет, и уже через двадцать минут я, в полной боевой готовности, была в этой каше. Нас тогда оказалось немного - тех, кто случился в пределах получаса лета, и мне досталась детская хирургия, потому что детских хирургов, способных работать в полевых условиях, можно по пальцам пересчитать, а на тот момент почти всех наших пациентов нельзя было перевозить. Точнее, нас было трое - я, армянка Сирануш Золян и рыжий Билл Хенсон, с которым мы когда-то работали в Анголе. Трое хирургов - и несколько десятков страдальцев, обгоревших, травмированных, испуганных. И толпа их обезумевших от горя родственников. Хотя у многих пострадавших и родственников не осталось, все погибли.
        Вскоре к нам добрались медики со всей страны, а тогда, в страшные первые часы, мы развернули операционные на месте - и оперировали, оперировали, оперировали, потому что раненые не могли ждать. Во многих случаях время, которое тратят на транспортировку больного, как раз и есть те минуты, которые необходимы для спасения его жизни. И мы отгоняли смерть, пытаясь спасти полуоторванные конечности, извлекая осколки, иссекая пораженную кожу - чтобы потом наших пациентов смогли долечить в больнице, чтобы довезли их живыми и готовыми к дальнейшим операциям. И мы спасали, и утешали, и утоляли боль, и падали с ног. А душа болела, потому что когда кто-то из несчастных умирал, каждый из нас умирал вместе с ним.
        Всего этого могло и не быть, но случилось, потому что сукин сын Курт Монтоя заложил бомбу в большом торговом центре. Потому что у него, гада, задница зудела заявить о себе миру - словно мир не обошелся бы без такого заявления. Нет, этого мерзавец, конечно, не сказал. Подобные ему всегда подводят под свои преступления какую-нибудь идеологическую базу. Но суть дела не меняется: сотни погибших, искалеченных, и среди них - дети, которые пришли выбрать себе новую игрушку перед Рождеством. Вот еще минуту назад они радовались, смеялись, а потом жизнь тех, кто выжил, поделилась на две части - до и после. И я тогда думала, что случись мне встретить Курта Монтою, я ампутирую ему… многое. По миллиметру. Без наркоза.
        Вот оно! А я все думала, где и когда могла слышать это странное имя.
        - Вижу, вы вспомнили.  - Рон Бартон напрасно волнуется за нашу память.  - Значит, лишних объяснений не нужно. Но вы не знаете, что еще до того случая в Атланте Курт Монтоя пытался устроить несколько взрывов, и наши сотрудники предотвратили их. Нам очень напортило ФБР - федералы арестовали террориста, но оказалось, что была нарушена процедура ареста, и судья его отпустил. К этому приложил руку один из сенаторов, лоббирующий интересы известного семейства банкиров. Но когда в Атланте произошел взрыв, дело было поручено нам, и эти господа как-то сразу поостыли.
        Вот оно что - дети погибли, потому что семейство банкиров имело свои планы на Курта Монтою!
        - Мы долго выслеживали террориста, и наконец Керстин удалось подобраться к нему очень близко. К сожалению, в наших рядах нашелся предатель, Монтоя начал охотится на нее, и тогда и было принято решение задействовать мисс Величко - но так, чтобы она не знала. Монтоя следил за ней, а наши люди - за ним. Убирать его на территории США по многим причинам нельзя, нужно было выманить его из страны, и мы сделали так, чтобы мисс Величко отправилась в Ла-Пас.
        - Почему именно этим рейсом?  - спрашиваю я, хотя и знаю ответ. Просто хочу, чтобы сукин сын сказал сам.
        - Самолет небольшой, пассажиров мало, риск минимальный.
        - То есть, если бы он даже разбился, девять погибших вам нравятся больше, чем сто? А главное, дочурка ваша цела-целехонька, вместо нее умрет никому не известная докторша, к тому же бывшая любовница мафиози. Так?
        - Да.
        Рон смотрит на меня абсолютно спокойно, словно и не признался сейчас в том, что послал меня и еще восемь человек на смерть с единственной целью - обмануть противника.
        - Да какое вы имели право?!  - вскакивает с места Эд. Бедняга до сих пор живет в мире, которого нет…
        - Никакого. Мы в своей деятельности не опираемся на Билль о правах, мистер Краузе. Только на соображения о целесообразности. В данном случае нам нужно было заманить в ловушку террориста, повинного в смерти сотен людей. Спросите любого гражданина, оправданны ли мои действия, и вам скажут…
        - Скажут, что оправданны,  - пока их собственная жизнь не окажется разменной монетой в игрищах этого господина. Смерть для него не имеет значения - по крайней мере, чужая смерть.  - Я обнимаю Эда.  - Успокойся, мой друг. Ты ничего ему не объяснишь просто потому, что он за всю жизнь ничего не создал. Тяжело родить человека, вырастить его, а убить - легко, а уж чужими руками даже как-то удобно.
        - Не надо иронии, мисс Величко. Ведь именно благодаря нам миллионы людей живут в безопасности.
        - А нам что с того? Мне конкретно? По вашей логике, я к пресловутым миллионам не имею никакого отношения?
        - Ладно, это все пустые разговоры. Дело в том, что теперь, когда Монтоя знает, что Керстин жива, знает, кто она такая, он примется преследовать ее.
        Террорист в курсе, где ее дом, а там Эрик на балконе белоснежного замка над океаном… И два маленьких ангела, его дети… Нет!
        - А главное, он готовит новый взрыв, и нам пока неизвестно, где.
        - Но я-то здесь при чем? Мы трое?
        - Вы себя недооцениваете, мисс Величко. Ведь именно вы убили Педро Монтою, да? И, кстати, стащили из его сейфа очень ценные вещи.
        - Не понимаю, о чем толкуете. А правда в том, что дерьмо теперь кипит у дверей, за которыми играют ваши внуки, и вы хотите в очередной раз выставить в роли наживки меня, но ждете, чтобы я добровольно на это подписалась. А безопасность страны тут уже не при делах.
        - Мисс Величко, вы всегда подозреваете людей в низости?
        - Я просто всегда знаю, когда мне лгут, а вы лжете не только мне, но и себе.
        Седой устремляет на меня взгляд своих невероятных голубых глаз, и я вижу, что в них танцуют молнии. Кажется, его все-таки проняло.
        - Возможно. Но сейф в доме Педро обчистили вы, при этом забрав оттуда ценнейший артефакт - шкатулку Цин. Между прочим, где она?
        - Не ваше собачье дело.
        - Вы не понимаете, мисс Величко.  - Голос мистера Бартона слишком спокоен, чтобы не прятать бурю.  - Сама по себе шкатулка бесценный артефакт, легенда о котором тянется со времен первых китайских династий, и уже тогда эта вещь считалась древностью. В ее гранях спрятаны карты звездного неба, и вообще она, скорее всего, сотворена не человеческими руками, поэтому всегда была и остается предметом, за которым ведется охота. Можете оставить себе содержимое, но шкатулку прошу передать мне.
        - Зачем?
        - Из-за нее Курт Монтоя ищет вас.
        - Да пусть ищет, переживу. Ничего я вам не отдам, да и не докажете, что артефакт у меня.
        - Пара нюансов.  - Бартон насмешливо смотрит на меня.  - Вы никогда не сможете шкатулку продать, и вас никогда не оставят в покое.
        - Так вы сами хотите стать объектом охоты?
        - Мы найдем ей достойное применение.
        - Нет у меня никакой шкатулки.
        - Мисс Величко, вы забываете, что здесь вы не на своей территории. С вами тут ваши друзья, да и ваша тетушка, милая пожилая дама с хрупким здоровьем…
        - Хватит!  - Керстин резко встает.  - Отец, это просто отвратительно. И Тори не будет помогать нам, если ты станешь ей угрожать.
        - Но попробовать стоило.  - Бартон вдруг улыбается абсолютно нормальной улыбкой, которая на миг сделала его лицо молодым. А он когда-то был красавчиком!  - Ты предлагаешь сказать ей?
        - Я сама скажу.
        - Керстин, мне бы не хотелось…
        - Все, папа, я так решила.
        - Ну что ж. Мисс Величко, джентльмены, прошу меня извинить, я должен идти.
        - Давайте чего-нибудь выпьем.  - Эд поднимается и достает лед.
        Да, нам всем надо сейчас выпить.
        18
        - Я многое хочу вам объяснить.  - Керстин в упор рассматривает меня и моих Синчи.  - Понимаю, что услышанное здесь вас возмутило, и кое-какие вещи, которые еще прозвучат, тоже возмутят, но прошу меня не перебивать. Мне будет тяжело говорить о них, особенно вам, но я не вижу другого выхода - вы загнали меня в угол.
        Какая наглость! Мы ее в угол загнали! Да кто тебя вообще трогал, скажи на милость? Сама же кашу и заварила, вместе со старым крокодилом, своим папашей. Господи, и такую женщину любит Эрик! Известно ли ему, что она - чудовище? Эрик… Боже милостивый, за что ты послал мне еще и это?
        - Как вы уже слышали, наша цель - Курт Монтоя. Тори «приласкала» в джунглях его родителя и тем самым поставила безопасность страны под угрозу. Я понимаю, другого способа спастись у вас не было, но ни один из вас теперь не может выйти из игры. Курт Монтоя - сын немки и колумбийца. И если его отец, Бешеный Педро, был просто продавцом наркотиков, то мать, Эльза Гросс, являлась террористкой с ультраправыми взглядами, и именно она воспитывала отпрыска. Четыре года назад женщина была убита. Курт тоже хулиганит понемногу, и на него большие планы у людей, стоящих на самом верху.
        - Хулиганит понемногу?  - возмущенно переспрашиваю я, готовая убить ее сейчас.  - Агент Бартон, вы выражаетесь как-то уж очень лояльно. Сотни погибших, сотни раненых, половина из них дети. Я оперировала их - таких малышей, как ваши. Оторванные конечности, вырванные глаза, ожоги, крик и смерть - это вы называете «хулиганит понемногу»?
        - Прошу меня простить.  - Керстин сжимает руки в кулаки.  - Просто я не могу по-другому говорить о таких вещах, мне нужно абстрагироваться, иначе не выдержу. Я не в состоянии вспоминать тот день - именно потому, что у меня тоже дети. Я прибыла в Атланту через час после взрыва, и это… это было самое страшное, что мне довелось видеть в жизни.
        Она закрывает глаза, но слезы не слушаются.
        Вика, ты дура! Конечно, я должна была понять, учитывая то, что о ней узнала, а не дергать ее.
        - Проехали. Прекрати истерику, Бартон. Считай, мы поняли.
        Луис садится рядом с Керстин и подает ей стакан с виски. А та продолжает:
        - Я видела тебя там. Тебя и твоего напарника Хенсона. И еще тогда отметила наше сходство, потом нашла информацию о тебе. Но твоя фамилия - Величко - ничего мне не сказала, я и подумать не могла, что мы такие близкие родственники.
        - Это фамилия одного из мамашиных мужей. Когда она вышла замуж за Давида Левина, была уже беременна, и Давид знал это. Я никогда не называла его отцом, да и помню плохо. Фамилию мамаша менять не стала - лень было возиться с паспортом, а меня записала на ту, которая была у нее, посчитав, что еврейская фамилия мне ни к чему. Дальше!
        - Мы собирались выманить Курта в джунгли и там тихонько убрать. А он связался с папашей, и тот сделал всю грязную работу, за что и поплатился. Теперь Монтоя-младший в ярости: мало того, что ты укокошила горячо любимого родителя, так еще прибрала к рукам бесценное сокровище, невесть как добытое Педро на заре туманной юности. Теперь Курт готовит новый взрыв, а сегодня напали на мой дом.
        - Что?!
        - Час назад. Убит продюсер и агент моего мужа Тим Джонс. Дети, Эрик и тетя Роза перевезены на конспиративную квартиру и будут находиться там, пока мы не уничтожим Курта.
        Так вот почему она такая нервная была. И я бы занервничала, если бы знала.
        - У вас разве нет снайперов на службе? Или выследить не можете?
        - Можем. И снайперы есть. Дело не в том. Нельзя ликвидировать Монтою на территории нашей страны, это повлечет за собой серьезные последствия для многих людей. Семья банкиров, дергающая за ниточки Федеральный резерв, использует Курта как рычаг - тот взрывает, а они руками некоторых спецслужб под видом усиления мер безопасности проталкивают через сенат предложения, которые ранее считались немыслимыми,  - например, о дактилоскопировании новорожденных. Монтоя-младший является страшилкой номер один после исламистов, а мы пока не можем доказать его связь с группой банкиров. Когда его задержали, наше агентство едва не было расформировано, а на агентов началась охота.
        - Такое впечатление, что внутри страны идет война.
        - Так и есть. Но - тихая. Война между представителями спецслужб, банкирами и бизнесменами - за контроль, потому что контроль означает власть. Граждане живут в стране, которой, к сожалению, уже нет. Их используют как расходный материал, чтобы оправдать действия, идущие вразрез с Конституцией. И это не вчера началось, а когда закончится, неизвестно. Но думаю, что никогда, и результатом станет полностью контролируемое общество, где «стереть» человека можно будет просто нажатием кнопки. Если думать об этом, легко сойти с ума. А потому мы пока стараемся расстроить планы некоторых особо зарвавшихся, а потом потихоньку убирать их одного за другим. Курт Монтоя - только начало.
        - И что требуется от меня?
        - Нам нужно, чтобы Курт преследовал тебя. Выманим его в страну, где будет возможно позаботиться о нем должным образом. А ему нужна шкатулка Цин, которая так понравилась тебе. Она блестит, да, Тори? Твою тягу к украшениям и блестящим камешкам мы в своем досье отметили давно.
        - Не понимаю…  - Эд задумчиво хмурит брови.  - Агент Бартон, вы хотите снова сделать Тори наживкой?
        - Да.
        - По крайней мере, откровенно.
        - Мистер Краузе, не нужно иронии. Вы живете в мире иллюзий, где никто не умирает, не предает, не… Собственно, вы, все трое, просто идеалисты, а изнанка картинки с отцами-основателями такова, что Билль о правах вспоминать смешно.
        - Мне не нравится, что вы подставляете Тори.
        - Мне тоже не нравится, Эд.  - Керстин раздраженно толкнула стакан, тот заскользил по столу.  - Но я, к сожалению, не могу взять на себя роль приманки - Курт сразу поймет, кто есть кто. А ведь он теперь ищет не только Тори, еще и ее тетю Розу, моего мужа, моих детей.
        - Но…
        - Не о чем больше говорить,  - обрываю я Эдварда.  - Когда мне ехать?
        Нельзя позволить какому-то щенку, отпрыску наркобарона и террористки, добраться до тети Розы и Эрика! Дети тоже должны жить дома, а не по конспиративным квартирам. Все равно я собиралась убить Курта, так чего тянуть?
        - Завтра.  - Керстин измученно прикрывает глаза.  - Тори, мне очень жаль…
        - Не раскисай, Бартон. Куда мне нужно отправиться?
        - Туда, где ты будешь на своей территории, а Курт - нет.
        Значит, Африка и джунгли отпадают. Остается…
        - В Россию?
        - Да.  - Керстин смотрит мне прямо в глаза.  - Там ты сможешь водить его сколько захочешь. У меня есть люди, которые помогут тебе.
        Я почти не помню уже, какая она, Россия. Просто клены во дворе, белый трехэтажный дом и Наташка. Двор с качелями и горкой, ряды гаражей и сараев, голуби в голубятне. И ощущение счастья, и ночные страхи, и песни тети Розы, и новогодняя елка с подарками под ней, и мои дни рождения, пахнущие штруделем, корицей и новыми платьями. Надо же, думала, что забыла все это, но воспоминания где-то прятались. И теперь я приведу туда смерть?
        - Не хочу возвращаться туда, я там чужая.
        - Но ты будешь себя там чувствовать достаточно свободно, чтобы суметь выжить.
        Я хочу вернуться в джунгли, играть с большими котами и подняться в опустевший горный храм, чтобы зажечь там огонь. И когда-то рядом со мной сядет Та-Иньи…
        Стоп. Мечты пока останутся мечтами. Потому что те, кого я люблю, не могут вернуться домой. А я знаю, как это больно, ведь и сама не могу вернуться. Я чужая везде.
        - Страна изменилась, но не настолько.
        - Ты не понимаешь, Керстин.
        - Тори, другого способа нет.
        - Шкатулку все равно не отдам.
        - Ну и черт с ней, оставь себе. Я даже не стану спрашивать, где ты достала хищника, который то и дело выпрыгивает из тебя при всяком удобном и неудобном случае.
        - Да пошла ты!
        Я везде чужая. Меня не устраивает ни одна страна. Почему так? Может, оттого, что я остро чувствую ложь? Всякие там банкиры, террористы, спецслужбы, политики, а с изнанки вообще может оказаться что-то пострашнее всемирного заговора богатеев. А что может быть страшнее? Не хочу об этом думать.
        Захожу в дом. Саймон смотрит фильм, на экране какие-то цыгане - яркие юбки, платки, а в центре вихря стройная фигура парня с темными волнистыми волосами и синими глазами на лице падшего ангела.
        - Это что, Эрик?
        - Ага. А ты что, не знала, что он актер?
        Наверное, знала, раз его лицо показалось мне знакомым.
        - Ты не смотришь кино?!  - еще больше удивляется мальчик.
        - Там, где я работаю, нет кино.
        - А там, где ты живешь, тоже нет?
        - Нет.
        Эрик смотрит на меня с экрана, и мне так больно, что я не могу дышать.
        - Это его первый фильм, «Цыганский барон», который и сделал его звездой. Я покажу тебе и остальные, если хочешь. Твой кот поцарапал меня, знаешь?
        - Не надо было его трогать.
        Я не хочу разговаривать еще с одним Бартоном, мне нужно посидеть и как-то собрать себя заново.
        Комната когда-то, наверное, принадлежала Керстин. Кровать под пологом, белые шкафчики и комоды, несколько кукол. Они не похожи на моих, но они милые и одинокие. Я опускаюсь в кресло и беру с полки книгу. Сделаю вид, будто читаю, и немного успокоюсь. Конечно, я поеду в Россию и заманю туда Курта Монтою. Тот убьет меня, обязательно убьет - и я уйду к Та-Иньи. Мы будем сидеть у костра, слушая джунгли, и ждать рассвета. Вся моя нескладная жизнь останется позади, и мысли об Эрике больше не будут причинять мне боль. Будут только ночь и пламя, а потом утро. И так будет всегда. Конечно, я поеду.
        - Ты держишь книжку вверх ногами. К тому же это учебник физики.
        Керстин вошла в комнату, а я и не слышала. Что ж, поищу себе другое место для своих игр.
        - Сиди, ты мне не мешаешь.
        Она достает из шкафа одежду и переодевается. Керстин такая красивая, что я понимаю: мне нечего ловить рядом с ней.
        - Послушай, Тори, раз уж мы будем напарниками…
        - Что ты имеешь в виду?
        - Как - что? Ты решила, я отпущу тебя одну с Куртом на хвосте?
        - Думаешь, у меня не хватит духу убить его? Этот урод застрелил Гарольда! Конечно же, я не оставлю его в живых.
        - Я не о том. Ты сама можешь погибнуть.
        - Тогда оставлю его тебе и твоему папаше, кто-то из вас мерзавца достанет, я в вас обоих верю.
        Бартон садится на пол около кресла и смотрит мне в лицо.
        - Ты совсем не хочешь видеть свою родину?
        - Я там чужая.
        - А здесь?
        - Я везде чужая.
        И только зеленые рукастые пальмы машут мне, зовут вернуться, а в горах есть храм, который слишком долго стоял пустым. Только там я найду ответы на свои вопросы.
        - Мы поедем в Россию отдельно друг от друга, но в нужный момент я тебя найду. Документы готовы, багаж соберешь сама.
        Я выхожу из комнаты и иду на террасу. Там сидит кот, безмятежно щуря на солнце свои яркие глаза. Я целую его и глажу спинку, он выгибается навстречу мне - вот для него я не чужая. Но вынуждена его оставить.
        - Не переживай, я вернусь, вот увидишь.
        Хотя, конечно, не факт.
        19
        Не знаю, на что я надеялась? Наверное, ни на что. Даже не думала ни о чем, отгоняла от себя мысли.
        Сказать, что страна изменилась, значит ничего не сказать. Я таращусь на каждом шагу, как дикарка. Никак не ожидала увидеть европейский город со всей положенной атрибутикой. И вместе с тем это не Европа. От той страны, которую я помню, осталось нечто неуловимое, что не уйдет отсюда никогда, несмотря на небоскребы, потоки машин и толпы очень современно одетых горожан, спешащих по делам.
        Но общий тон, настрой, ритмомелодика изменились. И дело не в магазинах, заваленных товарами, не в автомобилях, заполонивших улицы, не в пестрой толпе. Просто страна стала другой. И люди другими. Более разными.
        - Вот ваша машина…
        Здоровяк с бритой головой встретил меня в аэропорту и привез в город, на стоянку. Я и раньше видела таких парней - разных цветов и модификаций, но суть их одна. Вездесущие рыцари плаща и кинжала есть повсюду, но здесь… Наверное, мне пора избавиться и от этой иллюзии. Таки Россия теперь совсем другая, и я ее не знаю.
        Машина неплохая - почти новый темно-зеленый внедорожник.
        - А Керстин что, не прилетела?
        - У нее другие планы.
        Я нарушила закон джунглей насчет каждый сам за себя и получила по носу.
        Тоска по Эду и Луису едва не сильнее беспокойства о тете Розе. Об Эрике вообще больше не буду думать, потому что тогда мне захочется умереть. И о пушистом черном красавчике тоже. Не стану думать ни о чем, что вызывает эмоции. Слишком много у меня их появилось в последнее время.
        Я бросаю свою сумку в салон.
        - Оружие под сиденьем,  - сообщает местный «рыцарь».
        - И гранаты?
        - Ну да.
        Но тогда вдоль дорог стояли щиты, на которых белыми буквами было написано: в таком-то году планируется выпустить столько-то масла, чугуна, яиц и бог знает чего еще. Насчет чугуна не знаю, а магазины стояли пустые, продавцы в них обитали раскормленные и наглые, очереди же за едой были, как в мавзолей. За любой едой.
        Теперь щиты по бокам шоссе до боли знакомы: кока-кола, шоколадные батончики, кофе. И заправки, отлично оборудованные и чистенькие. А знаете, какие иной раз встречаешь заправки, например, в Канзасе? Лучше вам не знать.
        Я останавливаюсь на обочине и произвожу инвентаризацию. Под передним сиденьем обретаются мой нож из Виль-Таэна, револьвер и несколько коробок с патронами, полевой бинокль и четыре гранаты. Плюс несколько пачек денег - местных и долларов. В бардачке атлас автомобильных дорог и несколько упаковок влажных салфеток, в боковушке - вода и шоколад. Неплохо для начала.
        Вообще-то затея с поездкой в Россию весьма сомнительного свойства. Неужели Курт Монтоя такой дурак, чтобы сунуться сюда? Я вдыхаю запах поля и улыбаюсь. Каждая страна пахнет по-своему. Америка, например, подстриженными лужайками, яблочным пирогом, фастфудом и рождественскими распродажами. Мексика воняет мескалем, потом и горячим песком. Африка… Нет уж, Африку вспоминать не хочу, я там постоянно боялась львов и СПИДа. И уж в Африку я точно больше никогда не вернусь. У джунглей Южной Америки запах свободы, солнца, попугаев и кокаина. А Россия… Мне казалось, я помню, как она пахнет: утренним хлебом и мокрыми очередями за маслом - 200 граммов в одни руки, кленовым цветом и влажными тополиными сережками, лужами с бензиновой радугой и мандаринами на Новый год.
        Но теперь все не так.
        Я беру револьвер. Заряжен, отлично. Интересно было бы проверить прицельность его боя… Целюсь в ближайший рекламный щит - выстрел сухой и короткий, все отлично, пуля летит куда нужно. Снова сажусь в машину и выруливаю на шоссе. Я долго могу вот так ехать и ехать - дорога не принадлежит никому, она вне границ и человеческих общностей. Мне рулить еще часа четыре, и единственное, о чем я жалею, так это о том, что на переднем сиденье не сидит кот. Мне пришлось оставить его. А еще я боюсь того, что увижу в пункте назначения. Страна изменилась, люди тоже, и наверное, там, куда я еду, тоже все не так.
        Очень странно увидеть знакомую железобетонную конструкцию с надписью «Суходольск», покрашенную в красный цвет. Потом дорога ведет на мост, а оттуда уже виден город - ощетинился заводскими трубами. По обочинам стоят знакомые акации и каштаны, а пятиэтажки разных лет выпуска поблескивают пыльными окнами. Самолет, танк, пушка и универмаг. И куча магазинчиков, оборудованных на первых этажах. Я снова заправляю машину и еду по знакомой улице. Я не была здесь много лет - целую жизнь.
        Поворачиваю за угол. Слева - гаражи, справа - помойка, вокруг - разноцветные металлические крышки погребов. Тут все как и было. А вот наш с тетей Розой трехэтажный дом из белого кирпича. Он единственный здесь белый и трехэтажный, остальные - краснокирпичные четырехэтажки. Останавливаю машину там, где когда-то Наташкин отец ставил свой «Москвич». Я очень любила когда-то наш двор, особенно зимой, когда из-за инея он превращался в декорацию для новогодней сказки.
        Я выхожу из машины. Когда-то это место называлось «Агитплощадка № 5». Двор был огражден забором, сваренным из стальных труб, и каждую весну его красили в другой цвет. Во дворе имелась большая беседка, карусель, горка и качели. И ряды скамеек перед трибуной лектора, тоже металлической и всегда красной. Уютный был двор.
        Сейчас здесь не так. Клены все те же, а вот остальное… Забор светит пустыми секциями - словно выпилили и унесли, правда, непонятно, зачем. Скамеек больше нет, качелей тоже, горка сломана, карусель лишилась сидений, пустая песочница проржавела. Какие-то парни курят в беседке. Печать безнадеги, серой и бесконечной, как неизлечимая болезнь, отметила все вокруг.
        Я иду к дому, к первому подъезду. Мне нужно подняться на третий этаж. Квартира девять была наша с тетей Розой, в шестой жила Наташка. Внизу те же синие почтовые ящики, сквозь ряды круглых дырочек видно, пришла почта или нет. Тетя Роза выписывала «Труд», а мне «Мурзилку», позже - «Пионер». И запах здесь все тот же. Иногда мне снилось, что я снова возвращаюсь сюда, и квартира под номером девять опять наша. Не знаю, кто там сейчас живет, но дверь такая же, какой была. А возле двери царапина, которую когда-то сделал Петька, за что мне попало от тети Розы. Царапину закрасили, но все равно она там - след остался.
        Дверь Наташкиной квартиры прежняя, светло-коричневая, с овальным белым номерком, и звонок не изменился. Я нажимаю на кнопку. Слышны чьи-то шаги. Зачем я сюда пришла? Что ищу и кого? Даже если Наташка каким-то чудом еще здесь, мы стали разными людьми, совсем чужими друг другу - целая жизнь пролетела, шутка ли!
        Она не изменилась. Ну, почти. Просто взгляд стал сосредоточенным и серьезным, а так - все те же удлиненные черные глаза в густых ресницах,  - у кого я не так давно видела похожие?  - тот же шрам над верхней губой в виде математического знака «х», едва заметного, то же смугловатое лицо, черные прямые волосы, густые и блестящие, высокая гибкая фигура и длинная шея. Наташка стоит на пороге, и я понимаю, как скучала по ней. Когда-то давно я запретила себе думать о подруге, но помнила все равно. А она? Сейчас она удивленно смотрит на меня, потом в ее глазах мелькает тень узнавания. Вот мы и встретились.
        - Вика?  - Наташкин голос такой же, как был, одновременно и звонкий, и немного хрипловатый.  - Боже ж ты мой, Вика!
        Она обнимает меня и плачет, а я стою как идиотка и не знаю, как себя вести. Зачем я пришла сюда? Вики давно нет, а есть Тори, стерва с диким котом в сердце.
        - Привет.
        Должна же я что-то сказать?
        - Давай, заходи скорей! Чего стоишь? Господи, Вика, я думала, что уже никогда тебя не увижу!
        Квартирка такая же, даже обои не изменились. Все те же сервант с хрусталем, диван и телевизор. И дверь в другую комнату, виден письменный стол. Время здесь замерло.
        - Как же я рада! Ты даже не представляешь, как хорошо, что ты приехала! После вашего отъезда мне очень не хватало тебя, я до сих пор на вашу дверь спокойно смотреть не могу. Как там тетя Роза?
        - Здорова, спасибо. А ты…
        - Я работаю в библиотеке. Сейчас вот собрала денег и пошла учиться на бухгалтера, потому что библиотечная зарплата несовместима с жизнью. Вообще тяжеловато всем, не я одна. Тем, кто на заводах, еще более-менее, а только заводов почти не осталось, а бюджетники все как я - с хлеба на воду. А ты?
        - Я врач.
        - О как! Говорят, за границей врачи зарабатывают бешеные деньги. Да поставь ты сумку! Ты где остановилась?
        - Поеду в отель.
        - Даже не думай! Чего ты там не видела? Оставайся у меня, диван свободен. Вика, ты такая молодчина, что приехала! Ну, давай, ступай в ванную, сейчас выдам тебе полотенца.
        Я иду в ванную. Что-то ненастоящее есть между нами. От тех девчонок, которые когда-то зависали в беседке, до нас сегодняшних, битых жизнью и бедами женщин, расстояние в целую жизнь. Шрамы на сердце многое меняют.
        - Вот, возьми!
        Наташка протягивает мне полотенца сквозь щель, я пытаюсь поймать ее руку…
        - Да ну, глупости!
        Она заходит в ванную и кладет полотенца на стиральную машинку.
        - Тощая какая… Красивая татуировка. Мода сейчас такая?
        - Нет, просто так вышло.
        Я не знаю, о чем с ней говорить. Вообще не умею теперь этого - говорить. Когда-то мы все доверяли друг другу, а сейчас - не получится. Вот с Бартон Наташка нашла бы общий язык, я уверена.
        - Заканчивай плескаться, буду тебя кормить. Отдохнешь с дороги, и поболтаем. Какая-то ты совсем не такая стала, хоть с лица, хоть с изнанки. Видать, тебе там несладко пришлось.
        Она уже порезала помидоры, пожарила омлет, положила салфетки.
        - Не знаю, к чему ты привыкла, но у меня, честно говоря, больше ничего нет. До зарплаты еще дня три, я завтра собиралась одолжить денег…
        - Ты с дуба рухнула? Наташ, это я, и ты меня даже узнала. Чего ты дергаешься?
        - Да ну, ты там, в америках своих, к другому привыкла, наверное, а…
        - Я тебе сейчас расскажу, к чему я привыкла. Я полевой хирург, работаю в миссиях Красного Креста. Последний год провела в Африке, до этого была тоже жуткая дыра. Я привыкла есть в спешном порядке, часто - под обстрелом, еще чаще - на фоне трупов или госпиталей под открытым небом. Рацион, правда, другой: бананы, рис или кукурузная каша, крекеры и кока-кола. Надоело до чертиков, если честно.
        - Сумасшествие какое-то… Вика, зачем тебе это надо?!
        - Не знаю. Наверное, там я чувствую, что живу. А еще мне не надо улыбаться всем и каждому, врать на каждом шагу и носить в жару колготки. Зато могу трахнуть понравившегося мужика, а не перепуганного кролика, смертельно боящегося ответственности за любое свое движение. Там я вижу жизнь и смерть и могу об этом говорить, и о многом могу говорить, не боясь обвинений в недостаточной политкорректности. Знаешь, что такое политкорректность? Сейчас расскажу. Это когда негра нужно называть афроамериканцем, как будто замена слова изменит то, что человек принадлежит к негроидной расе, когда нельзя старика называть стариком, говорить о смерти и еще много о чем, потому что данная тема, дескать, травмирует сограждан. Политкорректность такая штука, на которой адвокаты зарабатывают бешеные деньги, и люди судятся друг с другом как ненормальные. Нет, на меня в Штатах нападает икота, так что под обстрелом мне как-то уютней.
        - Так пострелять тебе для аппетита? У меня с Нового года завалялись петарды.
        Наташкины глаза смеются. Мы обе изменились, но не так, как сперва показалось.
        - Нет, спасибо, я на аппетит не жалуюсь.
        - По тебе ни за что не скажешь.
        - Последние недели были очень напряженными,  - объясняю я обтекаемо. Конечно, слишком мягко сказано, но пока и так сойдет.
        - Я постелю тебе в гостиной.
        - Ты тут теперь одна живешь?
        - Да. Отец умер несколько лет назад. Ну, он же пить начал, как на Север ездить перестал. Мать переехала к новому мужу в Липецк, а я… вышла замуж - так, для порядка, за Петьку из третьего подъезда. Тот тоже пил, я его быстренько выпроводила, и меня всем домом осудили - типа, не боролась. А я нагляделась на такую «борьбу» под завязку - мужик все пропивает, лупит жену, а она «борется» - кодирует супруга на последние деньги и терпит его выкрутасы. Короче, на борьбу я была не готова, вот и отправила Петьку к матери, пусть та борется. А он позапрошлой зимой замерз пьяный. Хорошо еще, что развод оформила. А то Динка из серого дома родила от него дочку и, когда Петька умер, решила оттягать часть его имущества, ходила в ЖЭК, интересовалась, где он был прописан да чья квартира. Мне тетя Зина с первого этажа сказала, у нее невестка паспортисткой работает. А баба Галя, которой мы когда-то череп со свечкой подбросили, умерла уже. Да тут многие умерли. В том числе молодые тоже. Что ж, понятное дело, если наркоманы.
        Наташка снует по квартире, достает постельное белье, раздвигает диван и говорит, говорит. Я вижу, что она привыкла разговаривать сама с собой, потому что давно одна.
        - Слушай, у меня на улице машина…
        - Да ты что?  - Наташка выпрямляется.  - Немедленно надо на стоянку перегнать, а то до утра вскроют. Идем!
        И мы выходим в ночь.
        Все-таки память - странная вещь. То, что я считала давно забытым, даже не считала, а и вообще не вспоминала,  - разом вынырнуло на поверхность, словно только и ждало своего часа. Я узнаю подъезд, запах летней ночи, притаившейся во дворе, узнаю звуки, которые раздаются во тьме. И на миг мне кажется, что нам с Наташкой снова по пятнадцать лет, мы собрались на дискотеку, и ощущение близости приключений и новых ощущений будоражит душу.
        - Тут есть платная стоянка.
        Мы едем по ночным улицам мимо расцвеченных огнями рекламы витрин магазинов, мимо толпы подростков, возбужденно галдящих на аллее. Для них-то все вокруг еще новое, и именно новизна делает резкими и острыми их голоса, чувства, движения. А я ощущаю себя старой циничной клячей, потому что точно знаю - за всем этим нет ничего, кроме гормонов. Пройдет время, и большинство из них станут обычными серыми людьми, мечты так и останутся мечтами, а те, кто достигнет чего-то, сейчас, возможно, сидят дома.
        У меня тут своя теория. Как правило, те, кто в юности подает большие надежды, являются лидерами среди сверстников, имея статус королев красоты или капитанов футбольных команд, взрослея, утрачивают свой блеск. Они словно сгорают на взлете, а потом проживают обычную, ничем не примечательную жизнь, полную разговоров о консервации огурцов и вытирания соплей отпрыскам. Наверное, в жизни каждого есть какая-то высшая точка, к которой человек должен идти, и чем проще звездить в юности, используя удачную внешность, лучший старт или спортивные данные, тем тяжелее потом прилагать усилия, чтобы идти вперед. Все настоящее дается с кровью, а это больно, потому так много угасших людей, злых на весь мир, завидущих и разбитых.
        - О чем ты думаешь?
        - Да так, мелочи. Как тут наши все?
        - А по-разному. Разбросала нас жизнь. Петькина сестра Катька замужем, переехала в Новопавловку - четверо детей, теплицы с мужем держат, работают, как каторжные. Славка наркоман, давно уже. Руслан закончил юридический, своя контора у него, живет уже не в сером доме, а купил себе коттедж. Ну, я не видела, так говорят. Генка пять лет назад загнулся от передоза, и братья у него оба наркоманы, в тюрьме сидят - убили собственную мать. Машка на базаре торгует, Танька в школе математику преподает, другие разъехались, не знаю, кто где. Я вот застряла здесь - и все. А помнишь, как мы мечтали, что проживем ярко и хорошо?
        - И что мешает?
        - А ты как думаешь? Не так все просто…
        - Но и не должно быть просто, Нат.
        - Тебе хорошо говорить, ты представить не можешь, что здесь творится. Мы все здесь заперты, как в тюрьме. Пока сидишь на минималке, никому ты не нужна, а только начинаешь шевелиться - сразу семеро с ложками тут как тут. Налоговая, пожарные, санстанция, милиция, бандиты. Все хотят откусить кусок от твоего, тобой заработанного. Все жрать хотят, а работать, наоборот, не хотят, да и не умеют, воровать же боятся. Вот и сидят - каждый в своей конторе, разрешения выдают и вопросы решают. Не бесплатно, конечно. Вот стоянка.
        Я устраиваю машину на стоянке, и мы идем обратно. Знакомые улицы - и другие. Город притихший и теплый, и такая ночь много раз снилась мне.
        - Поедешь со мной?
        - Куда?
        - Куда-нибудь. Мир большой, Нат. Знала бы ты, какой большой мир! Поехали, а?
        - Надо подумать.
        О чем тут думать? Разве это жизнь - ходить по одним и тем же улицам, видеть одни те же лица, когда возможно совсем иное - дорога стелется под колеса машины, и на ней нет ни сомнений, ни страха, ни страданий? Ты просто идешь навстречу горизонту, и все, а где-то позади остаются чужие однозначные жизни и скучные жестокие новости. Только дорога неизменна, у нее другая задача - менять время и нас.
        - Надо хлеба купить.
        Наташка вынимает из кармана кошелек, но я останавливаю ее. Ярко освещенный магазин зазывно подмигивает, и я ныряю между стеллажей. Надо купить продуктов, а то свалилась человеку на голову, как кирпич с крыши…
        - Вика, мы это все не дотащим!
        - Недалеко, дотащим.
        Недалеко, но надо дойти. Пакеты, конечно, тяжелые, только не в них дело. Что-то звенит в ночном воздухе, что-то такое, от чего мускулы наливаются знакомой силой, а кожа начинает ощущать прикосновения пыли. Кто-то здесь есть, кроме нас. Кто-то ждет, следит за нашим передвижением, и что-то сейчас случится. Я ставлю сумки с продуктами на теплый асфальт и достаю из-за пояса нож. Наташка не видит, и хорошо. Конечно, я не должна была приходить к ней, теперь ее знают.
        - Давай я понесу.
        Она думает, что я просто устала, потому и поставила ношу, а мне нужны свободные руки.
        - Ну вот зачем было так тратиться?  - Наташка сокрушенно вздыхает.  - Я уже привыкла жить по-своему… Да еще ты с дороги, тяжелое тащить…
        Я знаю, где они затаились, потому что мне известен тут каждый сантиметр, я выросла здесь. Но они этого не знают. Кто - «они»? Понятия не имею.
        - Постой здесь, Нат. Постой минутку.
        - Что такое? Идем, мы же рядом с домом!
        - Постой здесь.
        Я подтолкнула ее к стене, в густую тень. Может, Наташку не тронут.
        - Что…
        - Помолчи. Просто постой и помолчи.
        Говорю шепотом, но она меня слышит. И, слава богу, слушается. Я продолжаю идти вперед - туда, где между двумя рядами сараев есть щель. Когда-то мы лазили в нее, хоть тетя Роза мне строго-настрого запрещала, а теперь меня там ждут. Я чувствую присутствие недоброй воли и вижу даже в темноте. Мир такой звонкий и простой, свет из окон слепит глаза. А они думают, что нападут внезапно.
        - Вика!
        Эх, Наташка, говорила же тебе, чтоб стояла тихо. Но она не изменилась, добрая душа.
        Где-то краешком мозга я думаю о ней, а моя рука входит в тело нападающего, прямо в сердце. Второй замахнулся куском трубы - так медленно, так неуклюже, его даже убивать неинтересно, хоть и приходится. Сколько их тут и что им нужно? Похоже, не террористы, а местные романтики с большой дороги. И я хочу знать, кто их послал. А потому одного придется оставить в живых.
        - Вика!
        Наташка бьется в руках какого-то здоровяка. О, нет, из-за меня уже погиб Гарольд, она погибнуть не должна! Где была моя голова, когда я пришла к ней? Я же фактически подставила ее! Но все исправлю, прямо сейчас.
        Мое тело наливается яростной силой, которая переливается в руки, чужая кровь плеснула в лицо. Завтра это место облепят мухи, а сейчас в моей голове древняя песня охотников из клана Ягуара, песня на мертвом языке тех, кого давно уже нет на свете. Но все они во мне, дали мне силу, и я должна выжить и зажечь огонь в храме. Потом.
        - Вика, беги!
        Разве ты забыла, подруга, что я никогда не убегаю? Свет из окон слепит глаза, асфальт залит кровью, четверо лежат в ней, а трое живы и в ужасе пялятся на меня, даже о Наташке забыли. Та тоже, вырвавшись из рук нападавшего, уставилась на меня, словно увидела живого Дракулу.
        - Если вы мне солжете, ни один из вас живым отсюда не уйдет.
        Один из троих рухнул на асфальт, глухо стукнувшись головой. Потерял сознание, бедняга. Хлипкий нынче преступник пошел, чуть что, падает в обморок. А между тем сами напросились, устроив засаду на двух беззащитных женщин.
        - Что вам надо?
        Двое в страхе молчат, пятятся. Я выпрямляюсь. Ярость кипит во мне, ищет выхода, и выход сейчас будет очень простой, если они не начнут отвечать на мои вопросы.
        - Итак? Ответ мне нужен сейчас, иначе кто-то из вас присоединится к трупам.
        - Нам заплатили.
        Это я и без тебя знаю. Мне нужно знать, кто именно.
        - Имя мецената!
        - Чего?..
        Так, с лексикой у парней тоже не сложилось.
        - Кто вам заплатил, умник?
        - Аслан.
        - Кто такой?
        - Ну, кто… Аслана не знаешь?
        - И что приказал?
        - Черную убить, белую привести живой.
        Ага, вот оно что. Курту Монтою я нужна живой. Неужели из-за шкатулки? Нет, что-то есть еще.
        - Проваливайте.
        - А ты не…
        - Дважды повторять не буду.
        Те, что еще держались на ногах, исчезли в темноте, а трупы остались. Хочу поскорее вымыться, пока кровь не засохла.
        - Идем.
        Наташка в страхе смотрит на меня. Господи, как же я устала. Длинный был день.
        - Ты… Вика, что это было?
        - Потом расскажу, о’кей? Надо смыть кровь, а то не отдерешь ее потом.
        - Вика, почему у тебя были такие глаза?
        - Уродливое лицо империализма и капиталистическое воспитание сделали свое дело. Помнишь, нас в школе учили когда-то - волчьи законы и прочая лабуда? Ну вот, все оказалось правдой.
        - Ты еще шутишь!
        - Если мы и дальше будем здесь стоять, мало нам не покажется. Приедет полиция и…
        - Да о чем ты говоришь! Они сюда не сунутся, тут же опасно. Не трогай сумки. В них продукты, а ты вся… Что… что ты делаешь?
        Я снимаю окровавленную одежду и бросаю в бак с отходами, потом поджигаю контейнер. Сейчас жарко и сухо, мусор сгорит, а вместе с ним и мои шмотки.
        - Надеюсь, соседи уже спят или смотрят сериалы.
        - Ты сумасшедшая!
        - Может быть. Но сама подумай, как это стирать? А так сгорит себе, и беспокоиться не о чем.
        Мы ныряем в подъезд, быстро оказываемся в квартире, и я иду в ванную. Вода поначалу течет очень красная, потом светлеет. Пена тоже уже не розовая, а такая, как надо, только мне все равно кажется, что я никогда не отмоюсь. Но это эмоции, а законы природы неумолимы - все чисто, даже под ногтями.
        Потом осматриваю ванную - нигде не осталось никаких пятен. Я нарочно оттягиваю момент выяснения отношений, а потому усаживаюсь в ванну и даю воде обнять меня. Закрываю глаза - и оказываюсь в ночном Виль-Таэне, перед троном Древнего. Город не исчез, он остался в моей памяти и будет существовать, пока я помню его…
        - Кто вы такие?! Что вам надо?!
        Наташкин голос испуганный и негодующий. Я хочу подняться, но это оказалось непросто - битва вымотала меня. Нож из Виль-Таэна блестит на стиральной машинке, и я сжимаю его в руке. Хотя он сейчас тяжел для меня, боюсь, я не справлюсь. Медленно открывается дверь, и за ней не Наташка.
        - Вольдек, не заходи туда! Давай, затаскивай их. Вырубились отчего-то, надо…
        Голос как будто знакомый, но кто-то входит, и я брызгаю ему в лицо из баллончика с дезодорантом. Человек вскрикивает, закрывает лицо руками, а нож уже на пути к его сердцу. Если бы только что взгляд Древнего не лишил меня остатка сил, я бы успела, а так крепкая ладонь толкает меня, и я, поскользнувшись, падаю, приложившись головой о краешек ванны. Свет в глазах погас.
        20
        - Я ничего не понимаю.
        Наташка нервничает, испугана, но держится. Кто-то ходит по гостиной, на кухне звенит посуда, а я лежу на знакомой тахте в спальне и слушаю, как за дверью Керстин Бартон поливает, сука такая, меня грязью перед моей когда-то лучшей подругой. Решение убить ее крепнет во мне, как свежезамешанный гипс.
        Я сажусь и оглядываюсь в поисках хоть какой-то одежды.
        - И что, она теперь всегда будет такая?  - спрашивает Наташка.
        - Мы не знаем.
        - Господи, вы бы ее видели! Это было так страшно… Но те люди собирались нас убить. Зачем? Почему?
        - Думаю, скоро все закончится, так или иначе.
        О как! Керстин знает что-то, чего не знаю я? Кстати, по-русски она говорит абсолютно без акцента.
        Интересно, как Бартон здесь оказалась? Слежки я не заметила, хотя это, конечно, не показатель - если за мной не следили, как же давешние хитрецы оказались сегодня там, где оказались? И место, где они ждали, было единственным пригодным для засады. А теперь и Бартон заявилась. Так, глядишь, и Курт Монтоя скоро на огонек заглянет.
        - Вольдек, все в порядке?
        - Да какое там - в порядке! У твоей сестрицы характер еще хуже, чем у тебя, хотя раньше я считал, что это технически невозможно.
        Ба, а парень-то - тот, что встречал меня в аэропорту и дал машину.
        - Я же тебя предупредила, чтобы ты не входил.
        - Чисто автоматически получилось. Теперь не знаю, когда смогу нормально видеть. Убью ее, заразу!
        - Если сможешь. Лично мне так и не удалось.
        - Черт, даже не напоминай! Отродясь такого не видел!
        Так, Наташка, Вольдек и Бартон в комнате. А кто возится на кухне? Впрочем, неважно. Вот моя сумка, за тахтой, в ней белье и одежда. И теперь я намерена испортить им междусобойчик. Хватит сплетничать обо мне.
        - Крепкая у тебя башка, Величко.
        - А тебе, Бартон, надо жрать поменьше сладкого.
        Мы прожигаем друг друга злобными взглядами, в ее руке блеснул мой нож. Ну, нет, милочка, этот твой трюк я уже знаю… Через какую-то секунду нож уже вибрирует в моей руке - привет, красавчик, скучал по мне?
        - Господи, да что ж такое!  - Кажется, с Наташкой скоро случится истерика.
        - Тетя Роза шлет тебе привет,  - сообщает Керстин.
        Я молча иду в кухню, потому что хочу пить. И я уже знаю, кого там увижу.
        На меня смотрят две пары глаз - голубые и черные. Интересно, знают ли парни, что случилось в храме Древнего? Или это мое персональное сумасшествие? Неважно. Я ужасно рада видеть их обоих. Вот только что они здесь делают?
        - Эд приготовил сэндвичи,  - докладывает Луис.
        Всего-то? Выдавили собой все пространство из крохотной Наташкиной кухни…
        - Что вы оба здесь делаете?
        - Тори, так было правильно.  - Эд глядит на меня с такой нежностью!  - Ты не должна оставаться наедине с этим.
        - Значит, вы так решили?
        - Тори, прошу тебя.
        Ну да, достаточно просто попросить, чтобы все разрешилось, как же!
        - Ладно. Сэндвичи так сэндвичи.
        Я, черт подери, ужасно рада их видеть. Побыла одна несколько суток, добираясь сюда, но соскучилась так, словно мы не виделись годы. Потому что только с моими Синчи я ощущаю себя целой. Потому что мы втроем стояли насмерть там, в мраморном храме Древнего.
        - Тори, ты тоже это видела?  - как будто скопировав мои мысли, спрашивает Луис.
        - Я же там была,  - уже не удивляюсь я этому. Наша троица - почти единое целое, во всяком случае, мы настроены на одну волну.  - Давай потом надо всем подумаем, ладно? Но, как бы там ни было, оно подохло.
        - Похоже, так и есть. Ты не…
        На пороге возникает парень, которому я «подлечила» глаза. Что ж, сам виноват. Нечего было врываться в ванную, когда я не одета, это невежливо.
        - Валим отсюда, быстро!
        Я понимаю: произошло что-то нехорошее. На расспросы времени нет, но схватить сумку - есть. Хорошо, что не успела ее распаковать.
        Мы поспешно выскакиваем из квартиры. Наташка бледная и испуганная, Луис почти несет ее. Что же могло случиться? Вокруг тихо и безлюдно, как и должно быть в два часа пополуночи. Где-то в траве надрываются сверчки, но больше никаких звуков.
        - Вы спятили?
        - Тихо!  - Вольдек яростно смотрит на меня.  - Где мы можем сейчас спрятаться?
        - Есть несколько мест, если уцелели. Нат, наша точка на месте?
        - Спроси что-нибудь полегче. Я что, лазила туда? Гараж стоит, а остался ли проход, не знаю.
        - Ну, так пора проверить.
        Наташка вцепилась в Луиса, как утопающий за спасательный круг. Они стоят в свете лампочки под козырьком подъезда, и я вижу: оба скроены по одному шаблону, и глаза у обоих удлиненные, черные, горячие. Да, да, у них совершенно одинаковые глаза! И похожие смугловатые лица. Бывает же так!
        Я ныряю во тьму, и остальные бесшумно следуют за мной. Минуем заросли кустов, деревянные сараи и трансформаторную будку - крепкое строение из красного кирпича, на котором кто-то еще до нас синей краской написал «НАТАША» и нарисовал сердце, пробитое стрелой. Затем оказываемся на тропинке, ведущей за гаражи, стоящие в два ряда, задними стенками впритык друг к другу. И между ними в одном месте есть щель. В детстве мы легко проходили там, залезали на крайний гараж и вели наблюдение - над воротами приспособлен бетонный бордюр, который закрывал нас. Он и сейчас на месте. Когда-то, правда, пройти здесь можно было легко, а теперь полно мусора, но мы протискиваемся.
        Эд поднимает меня наверх, и я оказываюсь на крыше гаража. Что ж, тут все по-прежнему, бетонные перекрытия залиты смолой. Когда-то мы попробовали ее поджечь, и она загорелась! Хорошо, что мы перед походом туда пили газировку в автоматах, Петька со Славкой быстро все погасили.
        Наш отряд все по очереди поднимается ко мне, и вовремя - перед подъездом останавливаются несколько машин, из них выходят люди.
        - Что это значит?  - спрашиваю я во тьму.
        Запыленная крыша знакомо пахнет теплой смолой, а рядом устроился Эд, с другой стороны пытается пристроить свои сиськи Бартон.
        - Мне позвонил один мой друг и велел немедленно уходить.
        Голос у Керстин холодный и бесцветный. Наверное, обиделась на мое замечание насчет сладкого. Ну не могу же я ей сказать, какая она красивая и счастливая, потому что ее ждет Эрик! Господи, Эрик… Я запретила себе думать о нем. Так же, как когда-то запретила себе думать о матери, о Наташке, о Гарольде. Я умею наступать себе на горло. Счастливей меня такая экзекуция не делает, зато можно жить дальше.
        - Почему уходить?
        - Величко, Курт хочет во что бы то ни стало заполучить тебя. И у людей, стоящих за ним, достаточно денег, чтобы купить всю эту страну оптом.
        - Боже, как все запущено… Из-за шкатулки?
        - Нет, конечно. Ты нужна им по другому поводу. Догадываешься?
        Кажется, да. Теперь понятно, чего они хотят, и, видимо, не только от меня. Как-то узнали о Виль-Таэне, обо всем, что случилось, и теперь жаждут добыть меня, потому что намерены каким-то образом использовать мои новые свойства. Но я очень против!
        - Ну и кто приехал с визитом?
        - Похоже на парней Аслана.  - Вольдек недовольно фыркает.
        - Надо выбираться отсюда.  - Керстин наблюдает, как скользят по окрестностям темные фигуры.  - Какой смысл лежать здесь и ждать рассвета, когда нас ищут все, кому не лень?
        - Может, гранату бросить?
        - Величко, ты совсем одичала в своих джунглях! Тут же люди кругом, а ну как зацепит кого? А уж если начнется стрельба, пули не выбирают, достанется и соседям. Лучше подумай, куда нам податься.
        - Можно пройти по крышам.
        - Получится ли?  - Наташка с сомнением смотрит на «дорогу» из плотно прилегающих друг к другу крыш гаражей и сараев.  - За столько лет тут все обветшало, наверное.
        - Нет, наверняка же чинили. Тем более что другого выхода все равно нет.
        И это чистая правда. Нас ищут по всему району, нас окружают шаги, и приглушенные голоса, и запах тел… Втроем бы мы прорвались по земле, но Наташка и Керстин… В общем, есть только одна дорога - по крышам. Когда-то мы отлично знали все гнилые места, но времени много пролетело, все могло измениться. Нам надо пробраться во двор серого дома, там перелезть на абрикос, оттуда на сарай, дальше по крышам до самого детского сада, а там уж парк, где нас ночью никто не найдет. Да и днем тоже. Хотя днем охота начнется совершенно иного свойства.
        - Жуткая авантюра,  - бурчит Вольдек, прислушиваясь к треску досок под ногами.
        Когда-то Славка провалился в сарай, где хозяин варил самогон. Зазвенело так, что мы думали - все, конец нам. Но хозяин и не пикнул, потому что за бутлегерство был положен год тюрьмы.
        - Теперь вниз…
        По очереди прыгаем на землю. Короткий свист ножа - и кто-то тяжело упал. Это Керстин угостила одного из шнырявших по округе. В его руке - пистолет с глушителем, и внешность не вызывает сомнений в национальности. Ну, теперь он вступил в Колесо Перерождений, а в следующей жизни будет кем-то гадким и несчастным. Например, микробом.
        Керстин выдергивает нож из тела, вытирает лезвие о рубашку убитого.
        - Теперь куда?  - Вольдек прислушивается к темноте.  - Давай, Тори, веди.
        - Отсюда, похоже, никуда - построили какой-то склад и стоянку сделали. Видишь?
        Хорошо, что все понимают английский - потому что Эд и Луис русского не знают.
        - Да, здесь не пройти.  - Керстин смотрит на меня.  - Давай, Величко, думай!
        - На стоянке моя машина. Стойте тут, а я пойду заберу ее. Как-нибудь уместимся и уедем.
        - Только далеко ли заедем?  - щурится Вольдек.
        На его месте я бы сейчас заработала кучу денег, останавливая движение транспорта, такие красные у него глаза. Но не рискну парню это советовать - нервный он какой-то.
        - Поглядим. Но ехать всяко лучше, чем идти.
        - Тогда пошли вдвоем.  - Керстин прячет нож куда-то в одежду.  - Одна ты привлечешь внимание, а все вместе мы и вовсе не пройдем.
        - Так, может, лучше я?  - Эд сжимает мою ладонь.  - Сделаем вид, что мы - влюбленные, и…
        - Вам и вида делать не надо,  - ухмыляется Керстин.  - Но будет лучше, если пойду я. Может, в джунглях вам троим и нет равных, но город - мои джунгли. Хотя, в принципе, законы выживания одинаковые.
        Наташка и Луис застыли у стены, взявшись за руки. Они молчат, но я понимаю: встретились две половинки, потерявшиеся тысячи жизней назад. И принимаю это. Потому что то, что навсегда останется только с нами тремя - ночь в Виль-Таэне, песня джунглей и горячая тьма в доме Бартонов в красно-коричневой пустыне, а остальное… Поживем - увидим. Сейчас главная задача выжить.
        - Тогда нечего болтать попусту, идем.
        Мы с Керстин выходим из тени и идем к стоянке, дорожка обсажена абрикосами. Помнится, когда они принимались цвести, то пахли весной и свободой, потому что цветение абрикосов означало одно: скоро лето, каникулы, беготня по темным дворам, кровавые драки стенка на стенку, взрывы бутылок с соляркой, приводы в милицию и бешеные гонки по крышам под аккомпанемент воплей возмущенных граждан - и прочие хорошие вещи, ради которых стоит жить на свете…
        - Как вы все тут оказались?  - интересуюсь я у Керстин.
        Та смеется.
        - По трупам в прямом смысле слова. Ты что, Величко, и правда думала, будто я не знала, где тебя искать? У меня есть твое досье и полно хороших друзей здесь.
        - То есть?
        - Извини, дорогая кузина, но ты ведь на самом деле сентиментальная, ранимая и… предсказуемая. Нет, я знаю, что ты можешь позаботиться о себе, но мне ясно было сразу: к бывшей подруге обязательно зайдешь. К тому же твои парни достали меня до печенок нытьем и претензиями. У моего терпения тоже есть границы.
        - И что теперь?
        - Ничего особенного. Похоже, план удался. Сегодня после обеда Курт прилетел в Россию - вместе с дипломатической почтой Пакистана. Сделаем работу и уедем. Здешние спецслужбы будут сотрудничать.
        - В чем же состоит их сотрудничество?
        - В саботаже приказа искать тебя. Ну и трупы потихоньку уберут. Местным наша операция выгодна со всех сторон: мы делаем грязную работу, а ситуация, как индикатор, показывает, кто есть кто среди политиков и чиновников. Зная это, ими проще манипулировать. Собственно, в том и состоит смысл существования всех спецслужб - дергать за ниточки тех, кто считает, что он у власти. Мы в курсе их грязных секретов и пороков, а это и есть реальная власть.
        - Да? И что ж ты так горишь на работе, раз все настолько дерьмово?
        - Ладно, объясню еще раз, ведь уже говорила. Под шумок наше агентство убирает особо зарвавшихся - чтобы другие хоть немного совесть имели.
        - Просто убирает?
        - Именно. Как только кто-то начинает мутить воду сильнее обычного, мы получаем приказ.
        - Но с таким подходом можно уничтожить любого политического противника или конкурента…
        - Само собой. И нас постоянно пытаются использовать политиканы и чинуши - в своих целях. Ну, Мастерса ты видела. Дай ему волю, превратил бы Америку в Гуантанамо. И ладно бы только Америку. Но у нас свои правила, мы вне политики и бизнес-интересов.
        - Лучше бы мне этого не знать.
        - Все так говорят. Но сейчас, Величко, нам надо не просто уничтожить террориста Курта Монтою. Нам еще необходимо спасти твою задницу от тех, кто платит ему, а значит, требуется проредить поросль банкирского семейства так, чтобы и думать боялись в данном направлении.
        - Как?
        - Новости в Интернете посмотри. Погиб один из представителей семьи - утонул, бедняга, на рыбалке. Молодой, подающий надежды сукин сын. Начало положено. Они поймут, что происходит, только на четвертом-пятом трупе, а к тому времени все будет кончено, мы же тем временем досконально вычислим, кто там всем заправляет и кто их прикрывает в сенате.
        - Почему вы его не убьете, и дело с концом?
        - Не все так просто, Виктория. Убийство сенатора Соединенных Штатов само по себе скверное дело, а Мастерс не просто сенатор - он же пытается объединить все спецслужбы под своим началом. Наши агенты вынуждены работать в глубоком подполье. Чтобы убрать Мастерса, нужны очень веские основания и неоспоримые доказательства его вины.
        - Тебе вся эта возня не надоела еще? У тебя муж, дети…
        - Я не хочу, чтобы мои дети жили со вшитыми под кожу чипами. А дело к тому идет, для того, собственно, и нужны типы, подобные Курту, которые устраивают взрывы, а в ответ усиливаются так называемые меры безопасности, пока весь мир не окажется у мерзавцев в руках - и на жестком диске их компьютера. Я вот все думаю: не была бы я в отпуске, возможно, в Атланте не случилось бы такой беды.
        - Ну, так взорвалось бы где-нибудь еще. Ты не бери на себя много.
        - Не получается. Знаешь, когда я тебя там увидела, ты оперировала. На столе лежала беленькая кудрявая девочка лет восьми…
        - У нее было ранение в живот - повреждена печень, разрыв диафрагмы, внутреннее кровотечение. Аннабелл Джастин. Я ничего не смогла сделать, ничего.
        - Ты помнишь?
        - Да. Всех, кого не удалось спасти. Иногда я снова прокручиваю в уме ход операции и думаю, что я не так сделала. Может, как-то по-другому надо было, а я потеряла время или не сориентировалась… В Атланте за три дня у меня умерли пятеро: трое сразу, двое уже потом, в больнице, на вторичной операции. Младшему было два года - Адам Бонсини, травматическая ампутация нижних конечностей. Потом Мериелл Сандерс, пять лет, разрыв легких, многочисленные осколочные ранения, внутреннее кровотечение. Даглас Мелвин, семь лет, обширные ожоги, повреждения глаз, шок. Дон Хортон, девять лет…
        - Прекрати!  - Керстин крепко берет меня за руку.  - Послушай, Тори… Я изучала твое досье и наблюдала за тобой. Нельзя спасти каждого. Уверена, никто в той ситуации не сделал бы большего.
        - Может быть. Но если бы кто-нибудь озаботился пристрелить вовремя Курта Монтою, те дети были бы живы.
        - Мы остановим его.
        - Я не о том. Если бы толстосумы и политиканы не защищали террориста, дети сегодня были бы живы! Скажи мне, неужели им все мало - банкирам, распухшим от наличных, жирующим политиканам? Когда им будет достаточно денег и власти? Ну, чтобы и остальные смогли нормально жить.
        - Думаю, никогда. Дело не в деньгах, а в том, что они хотят контроля над миром. Не над страной, которую они поработили давно и бесповоротно, получив в руки печатный станок и Федеральный резерв, а над всем миром.
        - Ненавижу.
        - Я знаю. Я тоже ненавижу их всех. И мы позаботимся о некоторых из них так, что какое-то время они будут сидеть тихо. Потом, правда, снова начнут плести паутину. Им никогда не будет достаточно. Но сейчас мы просто сделаем свою работу, а попутно спасем ваши задницы.
        - И как ты собираешься провернуть все вместе?
        - Да очень просто. О том, что вы собой представляете, знает пока только один человек - тот, что на самом верху их пирамиды. Мы выманим его, а там уж как водится. И больше никто не будет знать.
        - Это Мерион Хиксли выболтала?
        - Да. Только она одна, собственно, и поняла. Но больше мерзкая баба никому не сможет навредить.
        - О как! И что же с ней произошло?
        - Владелица супермаркетов в тюрьме. Восемь лет назад она оплатила убийство Вероники Мендоза, невесты сына,  - ей не хотелось, чтобы Джейк женился на мексиканке.
        - Вы знали и молчали?
        - Мы вне этих дрязг. Но сейчас вдруг всплыли новые улики, указывающие на Мерион как на заказчицу убийства. Так что у семейства Хиксли появилась масса собственных проблем. А больше никто не знает. Только я и тетя Роза.
        - И Наташка.
        - Ну, я и говорю - больше никто.
        - А твой отец?
        - И мой отец. Мы с ним это обсуждали. Но это все равно что никто, дальше не пойдет.
        - Ну, кабы так…
        - Вот увидишь, все наладится, Виктория.
        Ну да, в следующей жизни…
        Машины на стоянке нет, как нет и сторожа. Стоянка хорошо освещена, и я вижу, что мой внедорожник пропал. Он мне так нравился! Блин!
        - Что теперь?
        - Возвращаемся!  - Керстин почти бежит.  - Не надо было оставлять их там!
        Уже светает. На стене гаража явно кровью нарисована небольшого размера четверка, повернутая влево. Особый знак, который могла оставить только Наташка.
        - Как же я не додумалась…  - Керстин устало приваливается спиной к стене гаража.  - Куда они могли пойти?
        - Никуда. Видишь знак? Это наш, из детства. Означает «я в плену». Мы с Наташкой придумали свою сигнальную систему, когда нам было лет по девять и мы играли в казаки-разбойники - двор на двор. Ну, мы и создали шифр, чтобы находить друг друга. Вот только мела у нее сегодня не оказалось.
        Керстин напряженно о чем-то думает.
        - Теперь они могут быть где угодно. А нам надо спрятаться и переждать, потому что днем нас сразу обнаружат.
        - Ну-ка, подожди!  - оглядываюсь я по сторонам.
        Около ближайшего дома спокойно дремлет ржавый «Запорожец». Я даже знаю, чей он, потому что некоторые вещи не изменились. Его владелец - дядька в синем берете, без ноги. Значит, все еще живет здесь, а свой драндулет на стоянку не ставит - смысла нет. Раньше-то закатывал его в тот гараж, на котором мы давеча прятались. Как-то нехорошо красть машину у калеки… Но мы же потом вернем!
        - Там нет бензина,  - звучит откуда-то сверху.
        Мы поднимаем головы. С балкона второго этажа на нас спокойно смотрит хозяин «Запорожца».
        - Совсем?  - Керстин деловито пинает ногой колесо.
        - Совсем. И уже давно. А что, очень надо ехать?
        - Надо спрятаться.  - Керстин проводит пальцем по запыленному стеклу.  - Прямо сейчас.
        - Поднимайтесь обе сюда.
        Бартон тянет меня к подъезду. Мне это кажется невероятной глупостью - идти в гости к человеку, у которого только что хотели украсть машину. Но перед Керстин явно замаячила перспектива ванной, так что ее теперь и танком не остановишь. Я все знаю о гигиене, но у нее это просто пунктик.
        Дверь обита вишневым дерматином, табличка с номером аккуратная, с претензией на аристократизм, ручка двери в виде головы волка, кнопка звонка прячется в причудливом металлическом плетении. Однако дядька, живущий здесь,  - интересный человек…
        - Заходите.
        Гостеприимный хозяин открывает дверь, и мы протискиваемся в узкую прихожую. Мне очень неудобно, зато Бартон чувствует себя как рыба в воде. Когда-то соседка бабка Галя назвала меня нахалкой. Интересно, а что бы она о Керстин сказала? А вообще в старости на граждан нападает повальное целомудрие, и чем больше фонарей зажжено в молодости, тем суровее получаются судьи.
        - Я в ванную первая!  - кричит спецагент.
        Хозяин подает нам чистые полотенца. Ставлю свою сумку на пол - она уже почти как часть меня, ведь там инструменты, оружие, одежда и средства личной гигиены… А вот Бартон могла бы и не лететь так в ванную. Просто невежливо. Но она уже закрыла дверь и включила воду.
        - Прошу, заходи в комнату.
        Хозяин идет впереди, показывая дорогу, и мне непривычно видеть его так близко. Костыли безнадежно стучат о пол. Комната небольшая, квартира точно такая же, как Наташкина. Старенький диван, телевизор и шестидесятых годов выпуска полированный сервант.
        - Садись, Вика.
        Я вздрагиваю. Дядька знает мое имя? О боже, ловушка, и мы сами в нее притопали…
        - Чего ты удивляешься? Ваша компания постоянно сидела на моем гараже, мне ли тебя не узнать? Гараж-то я продал давно, но ваши шкодливые мордочки мне отлично известны. Ты, Наташка, Петька, Катерина, Славка и Серега. Никого из гоп-компании не забыл?
        - Машку.
        - Ну да. И пусть хоть сколько лет пройдет, я узнаю тебя. Как там Роза поживает?
        - Здорова, слава богу.
        - Вот и хорошо. Нас ведь все меньше становится. Мы ведь с Розой когда-то ходили в один класс. И Давида я знал, и матушку твою непутевую. Ты уж прости… Я сплю на балконе, в квартире-то жарко, и ночью тут бегали люди, шумели. Вас искали?
        - Ну, собственно говоря…
        - Зря ты так. Думаешь, побегу доносить? А сестрица твоя разбитная. Это ж Нины дочь?
        - А вы…
        - Видел ее пару раз. Тамара-то жила до самой смерти в соседнем доме и умерла как раз за год до вашего отъезда. Что, не знала? Роза не хотела, чтобы ты нервничала. Она ее и хоронила. Летом дело было, тебя Роза на лето в село отправила, и тут такое… А Нина пропала раньше, тебя еще на свете не было. Я всю жизнь тут живу, так что девочку узнал. Тамара с Ниной похожи были, как близнецы, даром что два года разницы.
        - А вы…
        - Аркадий Петрович. Так меня зовут.
        - Вы не беспокойтесь, мы заплатим за хлопоты…
        - Я у тебя денег спрашивал? Вот паршивая девчонка, совсем мозги в своих америках растеряла! Не все деньгами меряется, забыла? Так меня учили, и меняться мне уже не с руки.
        - Не хотела вас обидеть.
        - Вишь, не хотела… Не годится так. Да садись ты, не стой столбом. На ногах-то, поди, едва держишься. И сестричка вся в синяках. Кто ж это вас обеих так?
        - Да, знаете ли…
        - Тори, иди, твоя очередь!
        Керстин уже управилась, теперь сияет, как новая копейка, и мне хочется дать ей пинка. Совсем совести нет - мало того, что на горячем поймали, так теперь как ни в чем не бывало. И хозяин, смотрю, не против. Пойду от них, сумасшествие какое-то.
        Я закрываюсь в ванной, достаю из сумки вещи. На дне постукивают гранаты. Ну, не пропадем. Где же мои Синчи, где Наташка? Мое сердце сжимается от мысли, что я могу их больше не увидеть. Моя вина!
        Вода смывает с меня грязь, шампунь отлично пахнет, я хочу есть и спать, но беспокойство гложет меня.
        - Тори, ты там что, утонула?
        Вот неймется ей, не могла оставить меня в покое… Интересно, куда Бартон попрятала свои ножи? Я нехотя вылезаю из воды и надеваю чистую одежду. Постирать бы надо…
        - Иди скорей, завтрак стынет.
        Мне бы надо немного подумать. Что-то не сходится во всей этой истории, что-то не сходится… И я хочу понять, что именно - пока не стало слишком поздно.
        Аркадий Петрович и Керстин уже общаются, как давние знакомые. Хозяин рассказывает историю своей жизни, и я ему не мешаю. Керстин хохочет, но ее глаза неотрывно следят за мной, а у меня не выходит из головы: что-то я пропустила.
        - Тут он возьми и толкни меня. Не хотел, конечно, чтоб так, но я упал, а нога под гусеницу…
        - И что?  - Керстин словно и правда заинтересована.
        - А ничего. Кто я, а кто он! Сказали - несчастный случай, дали инвалидность, выписали «Запорожец» да гараж построили. И того бы не получил, да сын начальника, что тут сделаешь… А вот и Вика. Садись, кушай.
        - Спасибо.
        - Смотрю я на тебя - и грустно мне. Что с тобой чужбина сделала! Какая девка была - заводила, сорвиголова - и словно угасла. Что они там с тобой сделали?
        Никто ничего не сделал, я все себе сделала сама. Запретила себе чувствовать, окаменела внутри, чтобы не ощущать боли - от разлуки, от чужбины, от того, что везде лишняя, от того, что сделал Гарольд, от того, что мне пришлось увидеть столько смертей и жестокости… Теперь есть то, что есть. Но панцирь сломался, и мне снова больно жить.
        - Ешь, Величко, на тебя смотреть страшно.
        - На себя погляди. Еще одну табуретку возьми, на одной задница не помещается.
        - У меня она, по крайней мере, есть.
        - Есть - это мягко сказано!
        Я молча проглатываю еду и иду спать. А почему Бартон не ложится? Двужильная она, что ли…
        - Эй, поднимайся!
        Видимо, только смерть разлучит меня с толстозадой сукой.
        - Чего тебе?
        - Скоро вечер. Давай, поднимайся, нам пора подумать, что делать дальше.
        - У Аслана спросим.
        - То же самое подумала, это единственная зацепка. Уже спросила о нем, знаю, где найти. Собирайся, поедем.
        Мы молча причесываемся. Керстин уставшая, с синяками под глазами, но даже сейчас очень красивая, и опять мелькает мысль: она стоит Эрика. В моей внешности все сдержаннее, а ей досталось всего щедрой рукой - и золота в волосы, и синевы в глаза, и формы, из-за которых все киностудии перессорились бы. Мы похожи, но я не такая и недовольно разглядываю себя в зеркале. Надо в салон какой-нибудь пойти, что ли… Сейчас меня хватает только на то, чтобы мазать лицо кремом.
        - Чего кривишься?  - Керстин внимательно наблюдает за мной.  - Ты красивая женщина, Тори. Если бы я погибла, Эрик мог бы быть твоим.
        Спокойно, Вика, спокойно!
        Хороший ответ получился. И голос не дрожит совсем.
        - Он слишком парадный, чтобы носить его каждый день. Ввиду того, что есть Эд.
        Но Бартон сейчас отвлекает мое внимание от чего-то важного. Ничего, оно уже на поверхности, и я скоро додумаюсь. Нутром чую, когда мне подсовывают кота в мешке.
        - Так ты будешь с Эдом?
        - Не знаю. Решу после того, как вернусь в джунгли.
        - А что тебе в джунглях?
        - Есть одно дело.
        - Не хочешь рассказать?
        - Нет.
        Я мысленно усмехаюсь. Даже если бы, Бартон, я тебе доверяла, ты бы не поняла. Потому что не знаешь ужаса, притаившегося в Виль-Таэне, не говорила с Та-Иньи, которая была мертва задолго до начала нашей истории, не знаешь, как это, когда в тело входит страшная сила, которая умеет только одно - убивать. Да, ты все равно не поймешь, даже если я рассказала бы.
        - Недавно наткнулась в нашем архиве на рукопись времен египетского Древнего Царства.  - Керстин опустила ресницы, но я заметила ее взгляд, как-то уж слишком спокойный.  - Нам иногда попадаются разные артефакты, которые учитываются и оседают на складе. Рукопись перевели и хранили в шкатулке, в которой она и попала к нам. Шкатулка была украшена изображением: три ягуара, два пятнистых и один черный, с трех сторон окружили какое-то жуткое существо, сидящее на постаменте, все три зверя - в прыжке. А рукопись содержала легенду или пророчество. Знаешь, какое?
        - Скажешь - буду знать.
        - Наш эксперт сказал, рукопись - одна из древнейших на Земле. В ней сказано, что было время, когда нашей Вселенной правила раса чудовищ, враждовавших с Солнцем. Когда-то они жили между мирами, в городе Лэнг, но потом между ними вспыхнула война. Проигравших изгнали, и те осели на разных планетах, на Земле тоже, где впали в анабиоз. А дальше примерно так: тот, кто спит на другой стороне Земли, за океаном, скоро проснется, построит храм и город, где будут жить те, кто станет ему поклоняться, приносить жертвы и давать силу. И он восстанет, разбудит остальных чудовищ - их именуют Древними,  - и они поглотят Вселенную, чтобы набраться сил и вернуться в Лэнг.
        - И что?
        - А ничего. Я вспомнила об этом, потому что у тебя тоже ягуар на плече. Если верить легенде, остановить приведенный в ней неутешительный сценарий могут только дети Ра - Солнца, которое принадлежит Пятнистому Коту. Придут Избранные, разрушат храм Древнего на Земле и убьют его, загнав в небытие, через много-много солнц. Этим Избранным клан Ягуара отдаст сердце Солнечного Кота - свою главную святыню. Один раз в столетие в определенный момент Сириус совпадает с пирамидами, Древний в тот момент становится материальным, и Пятнистый Кот может убить его. Ну а если победит Древний, он восстанет из своего сна… Последствия известны.
        - Отличная сказка, я такие и раньше слыхала. У всех диких племен подобные имеются.
        - А ты не думала, почему? Может, дикие племена сохранили то знание, которое было утеряно в процессе цивилизации?
        Я опять мысленно усмехаюсь. Надо же, как Керстин близка к истине… Да, клан Ягуара, племя мочика, его сохраняло, оставаясь на подступах к Виль-Таэну. Они точно знали, для них все вышеперечисленное не было вымыслом.
        - Мы обе знаем, что это не сказка, Вика. Солнцепоклонники были всегда, культ по всей Земле возникал. Правда, кое-где весьма кровавый, как в империи инков, например. Символом Солнца считался Пятнистый Кот, у инков - Ягуар. Откуда-то они знали о солнечных пятнах, понимаешь? Именно клан Ягуара объединял разные племена, из него выходили правители и жрецы.
        - И что?
        - Тори, не считай других глупее себя. Что-то случилось в джунглях с вами тремя. Что?
        - Без комментариев.
        - У тебя многое без комментариев. А результат таков: даже там, где очевидный плюс, ты ставишь минус.
        - Я никогда не была сильна в математике. Послушай, что тебе за дело до всего этого? Скоро все закончится, мы разбежимся и забудем друг о друге навсегда. Я со своими проблемами сама разберусь. Мне и раньше это удавалось, удастся и сейчас.
        - Так просто, да? А ты подумала о тете Розе, которая месяцами одна в доме? Она же с ума сходит от тревоги за тебя. А об Эде ты подумала? Ведь он любит тебя! Обо мне, конечно, ты не подумала, но мои дети - твои племянники, хочешь ты того или нет. А кот?
        - Не дави мне на психику.
        - Тебе надавишь, как же! Такой панцирь отрастила…
        И вдруг я чувствую: кто-то стоит снаружи. До меня доносятся его дыхание и горячие волны агрессии. Надо что-то делать прямо сейчас.
        - Что?  - напрягается Керстин.
        Револьвер уже в ее руке. Она безоговорочно верит моему чутью.
        - Там,  - киваю я в сторону балкона,  - около подъезда…
        - На лестнице встретим.
        Хозяин, вошедший в комнату, понимает все без слов.
        - Вика, сумку твою я собрал, там одежда, постиранная. Но как же вы…
        - Как-нибудь. Спасибо вам. Давай в подъезд, Вика, а я по винограду с балкона, здесь невысоко.
        Мы открываем дверь, и я выхожу. В подъезде темно. Хитрецы решили, что так я их не увижу? Ей-богу, как дети!
        Их двое, пахнут далеко не розами. Ага, сейчас запах от них станет еще хуже. Почти остановилось сердце - Сила ищет выход, и сердце врага - дверь.
        - В подвал их!
        Керстин затаскивает в подъезд еще одно тело, нож торчит у него из-под лопатки.
        - Заберем их машину.  - Бартон уже идет к припаркованному за углом внедорожнику.  - Подстрахуй меня.
        Глухой удар - спецагент угостила водителя чем-то тяжелым по голове. А, рукояткой револьвера. Тело нашло свое место в кустах крыжовника.
        - Я за рулем.
        Мы едем мимо парка. Когда-то здесь были качели, продавалось мороженое, а ночью фонари освещали аллеи, украшенные гипсовыми бюстами писателей и поэтов. И мы с Наташкой, две дурошлепки, как-то ночью у бюста Пушкина пытались вызвать его дух. Но не получилось, наверное, что-то неправильно делали. Ну, в двенадцать-то лет неудивительно…
        - Куда теперь?
        - Помолчи, я хочу подумать.  - Керстин яростно встряхивает волосами.  - Надо хоть руки где-то помыть. Мы же к ним прикасались, а у них могут быть любые болезни.
        - Ага. Например, проказа.
        - Да, черт подери!
        - Я пошутила.
        - Проказа - это очень весело.
        - Шансы заразиться практически равны нулю. Вот бутылка с водой.
        - Они пили ее из горлышка, а у них во рту были бактерии. Так что это уже не вода, а биологическое оружие.
        - Давай пошлем ее в Китай.
        - Тебе все шуточки. А знаешь ли ты…
        - Керстин, я врач, ты не забыла? Я в курсе насчет бактерий. Как знаю и то, что сейчас ты ломаешь комедию. Короче, колись. Есть какой-то план, и я у вас просто фланговая пешка?
        - Не понимаю, о чем ты.
        - Не лги мне! Керстин, если ты меня вынудишь, я убью и тебя. Не хочу этого делать, по нескольким причинам, но ты не оставляешь мне выбора. Говори немедленно, где мои Синчи и Наташка? Зачем ты устроила комедию с приездом в Россию? Курта Монтои здесь нет, и тебе сие отлично известно. Может, кто-то из местных с ними связан, но самого его в стране нет.
        - Теперь есть.
        - А с этого места - подробней!
        - Что ж… Дело очень запутанное.
        - Ты забыла, что я закончила Гарвард?
        - Все шутишь? Ладно, изволь. Дело в том, что о твоих и парней способностях нам стало известно в тот день, когда я прилетела в Ла-Пас. Мерион Хиксли мне рассказала, но я не поверила. Потом тебя ранили - через пару часов ты снова в строю. Эд с Луисом тоже неправдоподобно быстро оправились, хотя были едва живы после общения с молодчиками Бешеного Педро. Естественно, мы заинтересованы в вас троих. Но семья Краузе - медиамагнаты, очень влиятельные и богатые люди, а семейство Домингес не последнее в политике обеих Америк. Ну, и клан Левин, к коему ты так или иначе, но принадлежишь, в угол не задвинешь, куда ж без них. Поэтому просто изъять вас, так сказать из обращения, дабы разобраться, чемвы стали, было невозможно: папа Краузе, мама Домингес и многочисленные Левин принялись бы защищать своих непутевых деток. Нам против такой силы не устоять. А времени мало: если кто-то еще узнает о ваших способностях, за вами начнется настоящая охота. Войны нашим не хотелось, но и согласия вашего никто спрашивать не собирался. В агентстве решили так: нужно, чтобы объекты изучения оказались на территории, где их можно
поставить в условия, при которых они сами станут искать у нас защиты.
        - Долго же тебе пришлось бы этого ждать, Бартон.
        - Ну, не так и долго. Вам рассказали правдоподобную версию, и, приехав сюда, в Россию, вы должны были просто исчезнуть. Дальше - дело техники. Нравится расклад?
        - Ты знала - и спокойно послала меня сюда?!
        - Нет, я не знала, мне тоже сплели сказочку о Курте Монтое. Но я подумала, свела факты и поняла: вас пугают, как детей, чтобы вы сами попросили защиты и были готовы к сотрудничеству, а меня подставляют вместе с вами, впутав в историю мою семью.
        - Я должна тебе верить?
        - Сейчас кое-что еще расскажу. Лет десять назад я жила под другим именем, в другом окружении, не осознавая себя. Это случилось в результате опытов, которые кое-кто надо мной провел. Исключительно на благо страны, конечно. Потом кое-что произошло, я вышла из амнезии, вспомнила и себя, и Эрика, и остальное. Все эти годы муж не переставал искать меня. И даже построил для меня дом, веря, что я вернусь. А потому я не могу позволить, чтобы теперь над вами проводили опыты. Кстати, отец хорошо знает о моем отношении к таким вещам, но, видимо, решил, что за несколько лет более-менее спокойной жизни я кое-какие навыки подрастеряла. Я разочарую его. Ты поняла? Меня использовали, чтобы добраться до вас.
        - По-моему, есть что-то еще, иначе бы ты так не дергалась.
        - Да, есть. Насколько знаю, в России говорят - не рисуй черта, а то и вправду появится. И черт появился! Курт где-то здесь, и прибыл он по ваши души. Ну, и меня попутно прихлопнуть, я ему несколько раз сильно помешала.
        - Уверена, что Монтоя примчался?
        - Да сама подумай! Парни, которых ты около помойки оставила, не наши люди, как и те, что искали нас по району. Но кое-то видел, как Луиса и Эда увозили отсюда.
        - А что с Наташкой и Вольдеком?
        - Боюсь, они им были не нужны.
        - О как! Ну что ж… Короче, я знаю, у кого нужно начать спрашивать.
        - Я тоже знаю - у Аслана. И нам нужно поторопиться. А с отцом потом разберусь.
        - Венки какого цвета ему понравились бы?
        - Думаю, розы. Желательно красные. Поехали, расспросим Аслана о его интересе в данном деле.
        - Если он, конечно, ответит.
        - Ответит, поверь мне,  - Керстин хихикает.
        21
        Ресторан «Кристалл» - паршивая дыра, но для такого городка, как Суходольск, просто находка. Это даже бренд, потому что ежели вы приняты в «Кристалле», значит, воры, проститутки, мошенники, рэкетиры и другие порядочные люди считают вас своим.
        - Ты будешь его пытать?
        - Ну, можно и так сказать. Да, именно пытать.
        Керстин идет через зал к свободному столику. Волосы распущены, бедра покачиваются в такт груди, под которой она завязала рубашку. Даже я чувствую ее флюиды. Умеет же, гадина!
        Мы с ней немного поругались насчет того, кому заманивать Аслана, но потом решили, что тот скорее клюнет на безусловные женские достоинства агента Бартон, чем на мою духовную красоту. И не ошиблись - у Аслана при виде ее глаза наливаются кровью. Не успела Керстин раскрыть меню, как официант уже тащит ей на стол гору винограда. Ну никакой оригинальности! Винограда она не видела, что ли? А вот и сам виновник торжества подплывает - немолодой, довольно крупный, с ощутимым брюхом и мешками под глазами. И, конечно же, нос. О, этот нос достоин Книги рекордов Гиннесса - огромный, красноватый, как член у племенного быка, нависающий над подбородком и вызывающе дергающийся. Гадость.
        Я, сидя за рулем внедорожника, наблюдаю за ними в окно. Аслан подсел к Керстин и что-то втирает ей. А та хохочет, поднимается и идет, выгибаясь, как кошка, к выходу, затем к машине. Кавказец топает за ней, как слон на поводке.
        Завожу двигатель - парочка усаживается на заднее сиденье. Керстин пищит и хихикает, а наш трофей сопит и распространяет такое амбре, что даже меня, хоть я и привычна ко всему, поташнивает. То-то он сейчас удивится!
        Глухой удар… Бормотание стихло, а вонь усилилась, и я открыла окно.
        - Поезжай в какое-нибудь тихое местечко,  - просит агент Бартон.
        Я город знаю, как содержимое собственной сумки. Несмотря на то что и страна не та, и Суходольск изменился внешне, вот эта каштановая аллея все такая же, как и тогда, когда мы с Наташкой были маленькими и счастливыми. И вон та площадь, где на праздники ставили огромную трибуну, а люди проходили мимо нее празднично-пьяными колоннами, такая же, и гастроном на углу, и… Тут я дома. Тут я среди своих. Пусть я уже не часть всего этого, потому что энное количество лет назад мне подарили яркую игрушку - весь мир. Пребывая в плохом настроении, я просто запихнула ее в карман и забыла о ней, а теперь, вернувшись сюда, случайно нашла и удивилась - мир прекрасен, и начинается он здесь.
        - Думаю, вот достаточно тихое местечко.
        Мы в лесополосе за городом, возле старой дороги, которой редко пользуются. Случись нужда, мы и труп тут спрячем. Ищи его потом!
        - Помоги мне его вытащить,  - выпрыгивает из салона Бартон.
        Присоединившись к ней, я хватаю Аслана за ноги и тяну. У него длиннющие носки, мужик тяжелый и мерзкий.
        - Осторожно, он еще нужен нам живым.
        Керстин со знанием дела приматывает пленника скотчем к стволу акации. Лента громко скрипит и фиксирует клиента в забавной позе: руки заведены назад, ноги, каждая в отдельности, по разные стороны ствола. Стратегическое пространство - грудь, живот и ниже - остается открытым для общения. Меня слегка мутит, потому что сейчас я стану свидетелем неприятной процедуры. Мне приходилось лечить людей, выживших после пыток, и я могу сказать со всей ответственностью: никто не способен выдержать умелые пытки, они ломают человека. Когда-то, читая еще в школе «Молодую гвардию», я тайком думала, что сама бы никогда не выдержала то, через что пришлось пройти юным подпольщикам, и какое-то время презирала себя за трусость. А теперь знаю, что презирала напрасно.
        Керстин обливает Аслана водой из бутылки, которую мы нашли в машине. Что ж, биологическое оружие ему уже не повредит. Не успеет.
        - Тори, иди погуляй.
        - Нет.
        - Как хочешь. Но если попробуешь меня остановить, пеняй на себя. Разожги костер и принеси из машины, из багажника, канистру.
        Я не буду ее останавливать. Аслан сейчас - единственная ниточка, ведущая нас к парням и Наташке. Конечно, его придется ломать, и ломать жестко. Он кавказец, и помимо отвратительной похотливости в его менталитете присутствует презрение к женщинам.
        Ну вот, мужик уже пришел в себя и пытается осознать, что с ним случилось.
        Не понимаю я его. Неужели Аслан и вправду думал, что такая женщина, как Керстин, позволит ему прикоснуться к себе? Даже если бы у нее не было Эрика, даже если бы этот гад оказался последним самцом на планете и от спаривания с ним зависело бы выживание человечества,  - нет, и тысячу раз нет! Да пусть бы вообще не было человечества, чем оно оказалось бы таким, как Аслан!
        - Вы обе…
        Дальше идут слова, которые обычно не произносят в присутствии леди. Подумаешь, удивил. Сейчас ты, голубь, будешь кричать не своим голосом. А если у Керстин недостанет пороху довести дело до конца, я сама тобой займусь. Я тебе сердце вырву, если не скажешь, где мои Синчи и Наташка! Но ты скажешь, некуда тебе деться с подводной лодки.
        - Тори, ты уверена, что хочешь остаться?
        - Не теряй зря время.
        Бартон задумчиво смотрит Аслану в глаза. Сцену освещают огоньки - я все-таки зажгла небольшой костер, плеснув на собранные полусырые ветки бензина.
        - Кто тебе заплатил за то, чтобы ты нашел эту женщину?  - Керстин кивает на меня.  - Скажешь сразу - избежишь боли.
        - Я знаю, что такое боль.  - Аслан дергает носом.  - Не тебе рассказывать мне о боли. И когда я…
        - Ты не с той стороны познал боль.  - Керстин взвешивает в руке нож.  - И у тебя уже не будет никакого «когда». Так что расскажи мне то, что я хочу знать.
        - Пошла ты! Я тебя сначала сам трахну, а потом…
        Она делает надрез на его щеке, и струйка крови начинает свой путь, согласно закону гравитации. Еще надрез, еще. Они мелкие, но болезненные, и Аслан рычит и стонет. Но ущерба для здоровья пока нет.
        - Ты пожалеешь об этом! Я…
        На мои губы ложится невольная улыбка. Какая глупость - спорить с человеком, который нарезает тебя на мелкую лапшу!
        - Мы только начали,  - спокойно говорит Керстин.  - Кровью истечь или умереть от шока тебе никто не даст - моя сестра отличный врач. И потерять сознание не выйдет. Раны болезненные, хотя с ними ты выживешь. Но посмотри туда - видишь, в костре греется железный прут? Не ты меня трахнешь, а я тебе его в задницу засуну. Ты же любишь погорячее? Тебе будет достаточно горячо, обещаю. А сначала я кастрирую тебя. И опять же - Тори обработает рану, ты выживешь.
        Бартон разрезает на нем штаны, выставляя на обозрение огромные багровые гениталии. Не знаю, как ей, а мне при их виде хочется блевать. А уж запах они распространяют… Только Эд с Луисом не могут ждать, и Наташка тоже.
        Крик разрывает тишину - Керстин делает на операционном поле небольшой надрез. Надрез далеко не фатальный, просто царапина, но Аслану наверняка кажется, что его «мозговой центр» оттяпали начисто - в том месте у мужчины много нервных окончаний и сосудов, кровь течет обильно.
        - Ну так как, закончим процедуру? Кое-что лишнее я удалила, еще движение - и тебя примут в церковный хор мальчиков. Будешь солистом.
        Керстин снова поднимает нож и делает еще один надрез, также далеко от нужного места, но пленник считает иначе. Его глаза совсем темные от ужаса, он не может оценить размер ущерба и думает о худшем.
        - Давай, Аслан, отвечай.  - Голос Керстин по-прежнему спокоен, она показывает ему нож, лезвие которого, все в кровавых разводах, зловеще блестит в сполохах костра.  - Говори, сука, иначе я порежу тебя на куски.
        Бартон опять приближает нож к телу, и крик кавказца переходит в рев:
        - Не надо! Господи, не надо! Не делай этого! Я все скажу!
        Мужчина всхлипывает и дрожит, ему больно и страшно, он унижен и сломлен. В пытках вообще главное - психологическое давление. Хотя, конечно, боль тоже играет свою роль. Воспоминание о пережитом ломает жизнь навсегда, но мне не жаль Аслана. Он приехал в эту страну, и страна приняла его, а мерзавец вместо благодарности принялся вести себя, как свинья.
        - Если соврешь, я вернусь и убью тебя. Причем достану тебя так же легко, как сегодня, не сомневайся.
        - Я скажу, скажу…
        Мне хочется пить, я устала, я грязная. А Керстин, кажется, сейчас вырвет от омерзения. Но я должна знать, где мои парни и Наташка. Пусть Керстин спрашивает, а мне нужен тайм-аут, хоть пара минут передышки. И я не могу больше слышать, как эти сволочи следили, загоняли, хватали…
        - Их держат в бывшей военной части, отсюда километров пятьдесят. Мы их туда доставили.
        - Всех?
        - Да. Но девка и третий парень им были не нужны.
        - Они и сейчас там?
        - Да. Им нужна другая девка. Вот эта, тощая. Так сказали.
        - Кто сказал?
        - Тот, который заплатил. Я его не знаю.
        - Наташка там, у них?
        Я знаю, что Эда и Луиса не убьют. А подруга…
        - Не знаю.
        Аслан отводит глаза, и я понимаю: он не хочет говорить что-то важное. Или такое, за что его, мягко говоря, по голове не погладят. Тогда я втыкаю нож ему в плечо, и от неожиданности и боли он кричит. Что, не принял меня в расчет? А зря. Вовсе не Керстин здесь плохой полицейский.
        - Что ты пытаешься утаить, урод? Где Наташка?
        Пленник рычит и пытается вырваться, но скотч крепко держит его.
        Ты, сволочь, ничего еще не знаешь о боли, и сейчас я восполню пробелы в твоем образовании. Уж мне-то хорошо известно, как причинить боль.
        - Тори.
        - Отвали, Бартон. Он скажет мне. Скажешь ведь, Аслан?
        - Скажу, скажу! Ее немного мои парни помяли… ну, пока везли… Но ничего особенного, она была жива. Что? Что это? Почему у тебя такие глаза? Кто ты?
        Его сердце - как гроздь винограда…
        - Величко, ты спятила? У нас же лопаты нет!
        - Здесь недалеко скотомогильник - там, за поворотом, в поле. Здесь раньше были фермы.
        - Сама теперь тащи его.
        - Плевать, дотащу.
        - Ты должна научиться управлять этим, Тори.
        - Хватит гундеть, случайно получилось.
        - О том я и толкую! Нам надо где-то вымыться и отдохнуть. Без тебя они их не увезут.
        - А Наташка?
        - И Вольдек у них. И тут уж как карта ляжет.
        Мы едем в ночь - купаться в озере. Мыло и чистая одежда есть, но машина вся провоняла кровью.
        - Я за рулем, так будет быстрее.  - Керстин снова в своем репертуаре.
        - Да я понятия не имею, где находится военная часть!
        - Ты что, думаешь, я сунулась сюда, не изучив карты местности? Прекрасно знаю, куда ехать.
        - И сколько ты изучила карт?
        - Сколько было нужно для выполнения задания. Отдыхай, Величко, силы нам с тобой еще понадобятся.
        Мы оставляем машину в километре от нужного места и идем сквозь лесополосу. Несколько гранат, револьверы с патронами и ножи - не знаю, хватит ли для штурма. Хотя штурмовать никто и не собирается.
        - Скажи, кто схватил ребят?
        - Если честно, то уж и не знаю. Думаю, служба, подконтрольная той группе лиц, о которой я тебе говорила. Банкиры, известная семья, заправляющая не только в Штатах, но и во всем мире.
        - Почему их не перебить всех до единого?
        - Потому что на их место всегда найдутся другие гады, которые будут начеку. А этих мы знаем, время от времени преподаем им урок. Конечно, им тоже удается нанести удар по нам, но лучше враг известный, чем новый. Тут ведь надо ломать не их, а систему, позволяющую мерзавцам так себя вести, а на это никто не пойдет, слишком много денег серьезных людей завязано на том банковском семействе. Сейчас важнее найти того, кто варит для них кашу в Вашингтоне, а судя по всему, это кто-то серьезный, очень высоко стоящий. Мир катится в задницу, Тори. И я иногда думаю, что сама ими займусь когда-нибудь.
        - Тоже верно.
        Военная часть за высоким забором стоит недалеко от дороги. Высокие зеленые ворота с красными звездами, за забором тихо. Но мы не такие глупые, чтобы пытаться войти через парадный вход, поэтому перелезем через забор.
        - Смотри, слева…
        Керстин, словно тень, метнулась к ближайшему строению. Вокруг тихо, но скоро утро, и нам бы надо гораздо раньше, чем рассветет, понять, где держат наших и что здесь вообще происходит. Но то, что место обитаемо и было обитаемо все эти годы, совершенно ясно - здания в порядке, дорожки чистые. Если б было заброшено, все бы уже по кирпичику растащили, но нет.
        Иду за Керстин, вижу, как та заглядывает в большой ангар, затем проскальзывает внутрь. И вдруг понимаю: не надо было ей туда, там…
        - Ищите вторую, она где-то здесь,  - доносится до меня.
        Я сливаюсь с травой - хорошо, что здешние обитатели поленились выкосить сорняки везде, убрали только вдоль дорожек. Двое выносят Керстин, ее тело безвольно висит в их руках, кровь заливает лицо. Ярость сжигает меня изнутри - если кто и убьет эту суку, то только я, больше никто!
        - Обыщите территорию, вторая тоже должна быть тут,  - оживает рация в руках парня в камуфляже.
        - Здесь никого нет.
        - Ищите, она где-нибудь рядом. И будьте начеку, эта краля может быть опасна.
        Им не сказали, насколькоя могу быть опасна…
        Из ворот ангара выходят трое и идут в ту сторону, куда унесли Керстин. Там стоит двухэтажный дом - когда-то, видимо, в нем размещалась администрация или штаб. Парни о чем-то говорят, но я не прислушиваюсь, потому что слышу: в ангаре кто-то есть, и этот кто-то спокоен - его сердце стучит в обычном ритме. Вот у него-то я и спрошу, что тут происходит.
        Незаметно проскальзываю в ангар. Мне нужно торопиться, потому что если убьют Керстин, Эрик будет безутешен и дети потеряют мать, а я не могу этого допустить. Да, она сука еще та, но как-никак моя сестра. Родственников не выбирают. Прошлого не изменить, а будущее в моих руках.
        Кто-то притаился за дверью - как же медленно он движется. Я так хочу убить его… но пока не убью - у меня много вопросов, и вот главный:
        - Где?
        Человек понимает, о чем спрашиваю - обо всех сразу, да. И обязательно даст ответ, потому что я смотрю ему в глаза, и он уже напустил полные штаны. Умереть, обгадившись,  - это обидно, но ничего иного уже не будет. Ни для кого из них.
        - В штабе… Вон тот дом, там был командный пункт…
        - Нас ждали?
        - Да. Вы же забрали Аслана… С преступниками всегда так - ненадежны.
        - Ты тоже. Не лги мне.
        - Нет, нет! Боже мой, что у тебя с глазами? Почему у тебя такие глаза? Это линзы?
        - Нет. Ты кто?
        - Я просто водитель. Видишь, машины здесь… А начальство из самой Москвы, какая-то охранная структура. Зря вы появились здесь, они…
        - Где люди, которых привез Аслан?
        - За ними скоро прилетят. Через сорок минут… Через тридцать восемь… Послушай, я просто водитель, ты не…
        Его рука метнулась ко мне, блеснуло лезвие и оцарапало мне бок - но мои пальцы уже вырвали ему горло. Хлестнул фонтан крови, и мужчина, подавившись ею, осел на пол. Надо же, прозевала момент удара… Ничего, рана поверхностная, хотя одежда быстро намокает. Вот ублюдок!
        Я выхожу из ангара и снова ныряю в траву. До нужного строения недалеко. Вон по той дорожке несли Керстин - ее кровь осталась на ней, и пахнет она не так, как та, другая. Прижимаюсь к стене, которая успела остыть за ночь. В фундаменте окошки, и я ныряю в одно из них - прямо в подвал, какие-то осколки вонзаются мне в руки. Неожиданно вспоминается подвал в доме Педро Монтои - там было гораздо приятней. Здесь пахнет цементом, пустотой и влагой - где-то капает вода.
        Нужно идти и искать. Сверху слышны голоса и хор бьющихся в разном ритме сердец. Некоторые из них сегодня перестанут биться. И я найду те, которые нужны мне.
        Кто-то спускается вниз по ступенькам. Я тихо двигаюсь навстречу. Человек освещает себе путь фонариком, а мне фонарик ни к чему - мир и так четкий и пронзительный, полон звуков, запахов, предметов. Проскальзываю за спиной вошедшего, вогнав нож в основание шеи - он не успел упасть, я уже выбралась наружу.
        Коридор освещен тусклыми лампочками, и здесь пусто. Когда-то я тоже шла по пустому коридору и искала своих Синчи, умирая от тревоги,  - не так давно, на другом краю земли, в том самом доме Педро. Теперь все повторяется. Опять кто-то бросается на меня из-за угла, а я просто останавливаю его сердце, разорвав ударом. Это все уже было.
        Втаскиваю тело в комнату - мониторы, кнопки… Плевать, не разберусь все равно, поэтому просто перерезаю провода. В соседней комнате разговаривают мужчины, но Керстин там нет. А я должна ее найти, я не позволю навредить моей кузине, хоть и ненавижу ее. Но уже не так однозначно ненавижу, надо признать.
        Поднимаюсь на второй этаж - вот дверь, еще и еще, и дальше. Иду на звуки ударов и болезненный стон. Открываю дверь и вхожу. Тело Керстин закреплено на каком-то подобии распятия, а мужчина, стоящий ко мне спиной, охаживает ее плетью. Картинка из БДСМ, но кодового слова Бартон сказать не может, так искусала губы, и кровь течет настоящая. На щелчок закрывающейся двери мужчина оглядывается, бросается на меня. А я вырываю ему сердце. И пусть там группа банкиров думает, что ей будет угодно. Я же обещала, да, Курт? Это тебе за Гарольда.
        Нахожу в его карманах ключ от наручников и высвобождаю Керстин. Одежда ее превратилась в лохмотья, глубокие рубцы и рассеченная кожа выглядят хреново, но я знаю, что от них она не умрет. Если, конечно, не позволить попасть инфекции, но я уж позабочусь. А вот пластической операции Бартон не избежать - в язык плетки вплетены металлические когти.
        - Тори…
        Мир перестал звенеть в моих висках, я без сил опускаюсь на пол.
        - Тори, ты меня слышишь?
        Я слышу, но ужасно устала. Мое тело непригодно для таких подвигов, а Солнечный Кот использует его, как ему вздумается. Но теперь он уснул, и сил у меня нет.
        - Я больше не могу, Керстин.
        - Можешь. Слушай меня внимательно.  - Она пытается что-то сделать с одеждой.  - Кажется, сейчас сюда прилетит заказчик всей этой кутерьмы. А мы-то с отцом головы сломали, гадая, который из них заправляет всем! Курт тут хвастался, сказал, что большинство террористов работает на спецслужбы, которые, в свою очередь, обслуживают интересы банковских групп. Теракт одиннадцатого сентября из той же оперы, что и взрыв в Атланте. Проба пера, так сказать. После него ввели войска в Ирак - под видом борьбы с терроризмом и ядерным оружием, которого там в помине не оказалось. А все рукоплескали - как же, рассадник зла! Главное - нефть, Тори. Нефть и деньги - помимо контроля. Планируется теракт, назначается враг, гибнут люди - и картина мира потихоньку меняется. Теперь уж не знаю, кому верить…
        - Знаешь, что-то такое я всегда подозревала.
        - Тогда твоя фантазия работает лучше моей. Я-то опиралась на факты и теорию заговора считала несостоятельной именно потому, что была убеждена: мы не могли проморгать организацию такого масштаба. А оказалось, эта организация - большинство спецслужб мира. Может, и наша тоже.
        - И что теперь?
        - Ничего.
        Под ее взглядом замерз бы Гольфстрим. Думаю, Керстин зла сейчас, как сам дьявол. Она обыскивает комнату и находит свое оружие.
        - Идем, Виктория, у нас есть работа.
        Я поднимаюсь и иду за ней. Остатки ее одежды совсем не прикрывают того, что сделал с ней Монтоя. Сейчас у нее шок, и она в полной мере не ощутила всего, но скоро ощутит. К тому времени я найду, чем ей помочь. Думаю только, что слишком добра была к сыночку Педро - смерть его оказалась простой и легкой. Хотя, конечно, смерть, она и есть смерть.
        - Сейчас найдем всех наших и уедем отсюда, убив попутно тех, кто станет возражать,  - продолжает Керстин.  - Курт многое рассказал мне - был уверен, что уже можно. Я ведь столько крови ему попортила, а тут такой случай… Ничего, Тори, не раскисай, все как-то наладится.
        Она еще меня утешает! Но и в самом деле после смерти Монтои-младшего сила оставила меня, навалилась усталость, болит рана в боку и порезанные руки, кровь на руках липкая и неприятная.
        - Смотри, вон там… Тори, ты выступишь в роли приманки.
        - Что, опять?!
        - Нас только двое, и я не гожусь на эту роль.
        Ага, а я, покрытая кровью, как невеста Чаки, гожусь? Хотя, похоже, да. Во всяком случае, парни, стоящие около двери, пялятся на меня, пока я изображаю зомби из фильма ужасов. Правда, недолго пялятся - оба валятся на пол, получив ножи в грудь. Ловка, однако, Керстин Бартон. И ужасно зла сейчас. А я не могу ее за это осуждать.
        - Заходим!
        Мои Синчи лежат на кроватях, лицо Эда синеватое, у Луиса под глазами залегли тени. Их усыпили, приковали, но они и во сне рвались из наручников - кожа содрана. Где же Наташка и Вольдек?
        - Что им ввели?
        В комнате перепуганный мужик в белом халате и две девицы в полуобмороке. Сейчас умрут, если только…
        - Обычное снотворное. Но в последние полчаса они пытаются встать, словно что-то активизировало их мозг…
        А, знаю, в чем причина. Это я активизирую их в минуты опасности - когда просыпается мой кот, он будит и остальных. Не знаю, как работает передача энергии и что она такое вообще.
        - Где еще двое? Мужчина и женщина?
        - Кажется, их где-то заперли, но я не уверен. Не убивайте!
        Я вгоняю иголку в его плечо, врач оседает. Медсестры с визгом разбегаются, только Керстин не позволяет им уйти. Ребята, вы нарушили клятву Гиппократа.
        Мои Синчи, двое балбесов, снова лежат без признаков жизни. Я отсоединяю капельницы. Но что это даст, если вынести их отсюда мы не сможем? А без них я не уйду.
        Трясу Эда за плечи. Просыпайся, лежебока! Вставай! Ну пожалуйста! Я… мне тебя не хватало, и слезы щиплют глаза. Нет, я не плачу, вот еще…
        - Тори?
        Он гладит мою ладонь, покрытую кровью нашего врага. Мы восстанавливаемся гораздо быстрее, чем обычные люди.
        - Ты плачешь?
        - Нет.
        - Ты из-за меня плачешь?
        - Я сказала - нет, черт подери!
        - Я люблю тебя.
        - Тогда вставай и пошли отсюда. Вы снова дали себя поймать!
        А Керстин активно приводит в чувство Луиса, а тот непонимающе смотрит на нее.
        - Бартон, оставь его. Надо еще найти Вольдека и Наташку.
        - Да.  - Керстин кивает.  - Вот ты и займешься, а у меня есть другие дела.
        - Какие?
        - Я должна разогнать это змеиное гнездо. Ты что, не поняла? Наступая Курту на пятки, я побеспокоила того, кто ему приказывает. Потому все и случилось: начали преследовать наших агентов, некоторых выследили, убили. Потом катастрофа самолета. Ладно, Монтоя мог за мной следить. Но кто навел его на меня? Откуда им стало известно про вас троих, про ваше изменение? Знала я и мой отец. Вероятно, еще один человек. Сейчас я думаю, что тот человек и есть мозг тайной организации, остальные не в курсе всего плана, они - просто исполнители фрагментов. Похоже, он использовал нас с тобой - вслепую, и мы сейчас, возможно, прикрываем какую-то другую операцию, цель которой мне неясна. Я хочу выяснить, кто за всем стоит. Но самое плохое, что я догадываюсь, кто раньше меня мне понять, что происходит, и использовать нас всех как приманку для заварившего эту кашу,  - мой дорогой папочка.
        Вдалеке слышен шум вертолета. Наше время истекло, все было зря. Ну что ж, значит, так тому и быть. Та-Иньи ждет меня - там.
        - Гости на порог…
        Керстин выглядывает в окно. Там освещенный периметр, огни посадочной площадки пробиваются сквозь рассветный туман. В коридоре беготня, выстрелы, которые звучат все ближе.
        - Пора валить отсюда.  - Бартон приоткрывает дверь.  - Нам надо попасть вниз, через подвал выйдем к забору, где стоит машина. Я позвоню, нас спрячут.
        - Поздно.
        По коридору бегут вооруженные люди, и нам некуда деться, мертвые охранники под дверью сдали нас, как стеклотару.
        - По крайней мере, у нас есть оружие.
        - Думаешь в Валгаллу податься, Бартон?
        - Нет, Величко, меня будет судить Осирис.
        А я отправлюсь на Тростниковые поля - с Та-Иньи. Вернусь туда, откуда пришла.
        - Тори…
        Глаза Эда так близко. Ничего у нас с тобой не выйдет, милый. Слишком поздно, круг замкнулся. От выстрелов крошится дверь, и хотя мы дорого продадим свои жизни, ничего от этого не изменится. Смерть, она и есть смерть. Тетя Роза выплачет по мне все глаза, а Эрик никогда не утешится без своей Керстин, так что пользы от нашей смерти не будет никакой.
        - Тори, не бойся.
        - Я не боюсь. Знаешь, Эд, я… Наверное, я тоже люблю тебя.
        Он прижимает меня к себе. Луис подходит и кладет руки нам на плечи. Что ж, ребята, увидимся.
        - Ребята, что-то случилось…  - удивленно смотрит на нас спецагент Бартон.
        И правда, выстрелы отдаляются - бой вдруг переместился. Кто там воюет и против кого, я не знаю, но, похоже, наша кончина откладывается на неопределенный период.
        - Нужно найти Нат. Ей сильно досталось…
        Луис впервые за все время заговорил.
        - Я знаю. Наташка крепкая, выдержит.
        Мы встречаемся взглядами.
        - Я не против,  - слетает с моих губ.
        - Да?
        - Да.
        А чего мне возражать? Мы все равно есть друг у друга и всегда будем. Это никогда не изменится.
        - Ну, если вы выяснили отношения, то, может, вернемся к нашим делам?  - Керстин ехидно ухмыляется.  - Там, кажется, людям не до нас, так что пора нам выбираться из ловушки.
        - Ты права.
        Мы выходим и идем по коридору, переступая через трупы. За окнами бой поутих, и мы осторожно спускаемся по ступенькам. Сейчас нырнем в подвал, оттуда через окно, и…
        - Эй, Керстин, ты там?
        Она останавливается. Мы тоже застываем на месте, подчиняясь ее жесту. Я узнала голос. Как старый змей Бартон тут оказался? Очень не хочется думать, что именно он стоит за всем этим. Но если не он, то кто? Знает ли папочка, как зла на него сейчас его любимая дочурка? Думаю, да.
        - Папа?
        - Не застрели меня не выслушав, ладно?
        - А нам есть о чем говорить?
        - Керстин, вовсе не я все устроил.
        - Но ты использовал меня. Выходи с поднятыми руками!
        Седой мужчина появляется из-за угла, держа руки, как приказано. Он был когда-то красавчиком, Рон Бартон. Да и сейчас еще хорош. И голубые глаза горят такой энергией, что на три электростанции хватит.
        - Ты и правда думаешь, что я?
        - Если честно, то не знаю, что мне думать. В принципе, ты мог. Попробуй убедить в противоположном.
        - Хорошо, попробую… Да, я виноват, что использовал тебя. И должен был понять, что ты догадаешься. Но уж очень хотел выйти на человека, который заправляет всем, стоит во главе невиданного по размаху заговора. Ему была нужна ты - поскольку мешала террористу Курту Монтое и была моей правой рукой. Ему были нужны наши сотрудники, имеющие специфические навыки. А потом ему понадобились Тори и ее спутники. Есть какая-то легенда - просто чушь, мистическая глупость!  - но большинство диктаторов верят в нее… Вот и тот, кто считает себя новым властителем мира, убежден, что мисс Величко и ее друзья являются Избранными, посланниками какого-то забытого бога, ведь ему стало известно об их необычных способностях. Керстин, я бы никогда не отдал их ему, только собирался выманить его из тени. И мне это удалось.
        - Удалось?
        - Да. Я давно подозревал, что за всеми терактами стоит один человек, который и направляет убийц, хотя те мерзавцы думают, что действуют самостоятельно, а финансируют их восторженные поклонники. Понимаешь, очень все укладывалось в схему: взрыв со множеством жертв - война с многомиллионными контрактами - вторжение и передел мира. Потом какое-то время мелкие акции, и снова все по тому же кругу. Сознание людей меняется постепенно, а нагнетая истерию и страх, можно воплотить в жизнь то, чего люди, находясь в нормальном состоянии, никогда бы не позволили с собой сделать. И никто не видел, как меняются сферы влияния. А я годами наблюдал за процессом, анализировал и в конце концов пришел к определенным выводам. Но ухватиться было не за что, на главного выйти не получалось. Когда ты убила Эльзу, открылась правда о Курте, и человек, которого я подозревал в участии в заговоре, подписал тебе смертный приговор. Тори же спутала ему все карты, заставила забыть о мести. Однако мы по-прежнему не могли ничего сделать - на территории Штатов. Там его лежбище, там у него власть. Зато здесь, прилетев инкогнито, он -
никто. И здесь он исчезнет. Просто исчезнет, и все. Так что я все правильно рассчитал: сукин сын лично примчался сюда. Уж очень ему было невтерпеж, учитывая, что ты тоже оказалась в его руках. Ведь раз ты, то, значит, и я.
        - Имя? Назови имя!
        - Идите за мной.
        Керстин, настороженно озираясь, выходит на улицу, мы - следом. Солнце уже осветило заброшенные строения и чистые дорожки, а у меня на душе темно. Что же такого моя кузина знает о своем папаше, если допустила, что весь этот кошмар - дело его рук? У них какие-то странные отношения, хотя я, конечно, не эксперт в родственных отношениях. Меня сейчас больше волнует, что с Наташкой.
        Да вот же она! И внутри меня светлеет. Луис подходит к ней и обнимает. А Натка даже не плачет, просто уткнулась в его грудь и замерла. Кто-то дал ей летный комбинезон, который закрывает ее до самой шеи. Избитый до неузнаваемости Вольдек курит, сидя на земле.
        Что ж, все бывает в этой жизни, и главное в ней - сама жизнь. Все живы, и хорошо.
        Около ангара суетятся люди. Туда сносят трупы, укладывают в грузовик. Под стеной в окружении охраны маячит фигура в светлом летнем костюме. Я глазам своим не верю - Билл Мастерс собственной персоной!
        - Его будут искать,  - с сомнением качает головой Керстин.  - Слишком крупная фигура.
        - Конечно, будут.  - Бартон-старший ухмыляется.  - Искать и найти - разные вещи. Мы многое узнаем от него. Главное, узнаем, кто приказывает ему - он-то точно его знает. А там уж, как водится, пройдемся по цепочке.
        - Так ты знал?!  - Керстин взорвалась яростью.  - Ты послал меня сюда, зная, что будет?
        - Прости. Очень рисковал, конечно. И не мог ничего тебе сказать. Ты давно работаешь в системе, должна понять. А его я подозревал с той минуты, как он принялся настаивать, чтобы ему отдали Тори и парней. Я подумал - зачем сенатору так понадобились случайные свидетели? Значит, кто-то ему сказал об их удивительных способностях. А кто? Только Курт Монтоя, заглянувший в глаза Тори, когда был в ее доме. Значит, пришла пора тщательней покопаться в документах мистера Мастерса, бухгалтерских отчетах, приглядеться к прошлым заслугам. И оказалось, что некоторые его компании - не совсем его, нити вели к банкирам Ван-Вильдам и дальше. Этот чертов заговор большой и дорогостоящий. А Мастерс, борец с терроризмом и неподкупный сенатор,  - их прикрытие, их руки и голос в сенате. Если бы им удалось провести слияние всех спецслужб, как они планировали, то в их распоряжении оказались бы не просто агенты, а такая власть, которую ты и представить не можешь, без контроля и противовесов. Поэтому я не мог тебе ничего сказать.
        - Ну да, на случай, если меня будут пытать.
        - Именно. Ведь чего не знаешь - не расскажешь.  - Бартон выглядит озабоченным.  - Керстин, ты же сама все понимаешь. Операцию я долго готовил, а тут появилась новая приманка - наши друзья с повадками ягуара… Все должно было выглядеть натурально, и вы меня не подвели. Наш клиент никогда бы не осмелился сам прибыть, но ему не терпелось узреть Женщину-Кошку. Он утаил то, что знает о ней, от своих патронов - думал сам использовать, вот и попался. И теперь многое мне расскажет, а уж мы позаботимся о судьбе тех, кого Мастерс назовет.
        - Если ты еще раз попадешься мне на глаза, я тебя убью.  - Голос Керстин ровный и бесцветный.  - Надеюсь, мы поняли друг друга.
        - Керстин, это непрофессионально. Я был вынужден так поступить.
        - Всему есть предел, а ты его не знаешь. Как когда-то не знал дядя Макс. Мне нужно время, чтобы обдумать все, но я не уверена, что позволю тебе когда-то еще войти в мою жизнь. В нашу жизнь.
        Моя кузина резко разворачивается и идет обратно к дому.
        - Бартон, ты куда?  - окликаю ее я.
        - Там есть душевая. И мне надо что-то сделать со своими ранами, болят зверски.
        - Резонно. Я тебе помогу.
        - Только руки вымой, тоже в кровище вся.
        - Да уж вымою.
        Она идет впереди, и я понимаю, что у нее есть право злиться. Шутку ее папаша сыграл с нами очень сволочную. Но мы-то ладно, чужие люди, а тут все ж таки родная дочь как-никак.
        Седой мужчина запускает пальцы в свою шевелюру, глаза у него темнеют. Кто знает, о чем он сейчас думает, но это уже неважно. Главное, все закончилось.

        Нас ждет самолет - в тридцати километрах есть небольшой аэродром, и теперь мы едем туда. Наташка прижимается к Луису. Помнишь, Нат, как мы мечтали, что проживем ярко? Ну вот, ярче некуда. Ты выйдешь замуж за миллионера, я тоже. Наши будущие супруги и я стали непонятно кем, чего ты пока не знаешь, а когда узнаешь, тебе придется с этим смириться.
        В дорогу мы отправились, кое-как отмывшись и разделив остатки одежды из моей сумки, обработав раны и вколов антибиотики. Всю дорогу Керстин молчала как истукан, а я вела внедорожник, изредка поглядывая на нее в зеркало заднего вида. Наконец мы грузимся на борт самолета, и крылатая машина ныряет в летнее небо. Вот теперь бывшего, как я думаю, спецагента Бартон колотит от озноба. Это нормально, учитывая полученные ею повреждения.
        - Керстин, прекрати злиться.
        - Ты не понимаешь.
        - Да где уж мне! Гарвард, ясен хрен, не в счет.
        - Послушай, ведь этот человек - мой отец! Как же он мог так со мной поступить? Работа, конечно, важная вещь, но я думала, что… что я значу для него больше, чем работа. Иллюзия… Собственно, так никогда не было, так с чего я решила, что это изменилось? Ты была права, он пожертвует кем угодно, лишь бы выиграть. Все равно я потрясена и не знаю, как мне собрать себя обратно, потому что судьба мира, конечно, важна, но… Я не смогу его простить.
        - Не надо так спешить с выводами. Мы целы… ну, почти целы, летим домой, тебя ждет твоя семья…
        - А ты?
        Моя голова склоняется Эду на плечо, мне бы немного поспать. Я устала. И не знаю, чего хочу. Но если сейчас заглохнет мотор…
        - Тори, ты меня слышишь?  - не успокаивается Керстин.  - Что ты сделаешь, когда мы прилетим?
        - Вернусь домой, к тетке и коту. Но потом нужно будет кое-куда съездить.
        - В джунгли?
        - Да. Но это ненадолго…
        Я проспала до момента, когда самолет коснулся земли и покатился по взлетной полосе. Аэропорт Лос-Анджелеса. Самолет заруливает в ангар, мы молча выходим наружу.
        - Эрик!
        Керстин идет к нему, пошатываясь от боли - раны ее чертовски болят. А он срывается с места и обнимает ее - осторожно и нежно. Я не хочу видеть этого.
        Эд сжимает мою ладонь. Прости, милый, я всегда буду любить его. Но ты никогда ничего не узнаешь. Эрик был прав: иногда, чтобы быть счастливым, нужно просто выйти навстречу счастью.
        - Я знал, что вы вернетесь.  - Эрик открывает дверцы внедорожника.  - Едем домой. Тори, ваша тетя Роза ждет, и кот тоже.
        Наташка удивленно озирается. Я понимаю, насколько все вокруг для нее в новинку, как все необычно. Потом взгляд моей подруги останавливается на встречающем нас мужчине.
        - Вика, это же…
        - Ну да. Я тебе разве не сказала? Эрик Гамильтон, муж моей кузины.
        - Слушай, а мы вернемся домой?
        - Нат, мы дома. Ты не понимаешь? Нет границ, нет всего этого разделения, наш дом - целый мир. Все то же небо, те же облака, и солнце - то же. Смотри, второй восход за день - это круто.
        Она еще поймет, что так, как меня с моим Синчи зовут джунгли, ее позовет и маленький городок с четырьмя кленами во дворе белого трехэтажного дома. И каштановые аллеи позовут - так же, как позовет шумный Нью-Йорк. Но нам больше не надо будет запрещать себе думать, чувствовать и вспоминать.
        Мы едем в какую-то другую жизнь, каждый из нас. Но отныне она у нас общая. И мир общий - и такой большой.