Одна минута и вся жизнь Алла Полянская

        Дана Ярош чувствовала себя мертвой - как ее маленькая дочка, которую какой-то высокопоставленный негодяй сбил на дороге и, конечно же, ушел от ответственности. Он даже предложил ей отступные - миллион долларов!  - чтобы она уехала из города, не поднимая шума. Иначе ее саму ждал какой-нибудь несчастный случай… Сделав вид, что согласилась, Дана поклялась отомстить, как когда-то в юности… Тогда дворовый отморозок пообещал ее убить, и девочка с друзьями дали клятву поквитаться с ним - они разрезали ладони и приложили окровавленные руки к стене часовни… Вот и сейчас Дана сделала разрез вдоль старого шрама и прижала ладонь к мраморной могильной плите. Теперь, как и много лет назад, убийца не останется безнаказанным…
        Алла Полянская
        Одна минута и вся жизнь

                        
                1
        Она сидела так уже давно. Несколько часов - или дней, или лет. Она не знала этого. Солнечный свет, пробивающийся сквозь плотно сдвинутые шторы темно-зеленого бархата, падает на полоску паркета. А комната тонет в полумраке, и женщина, сидящая в кресле, сливается с этим полумраком. Она стала частью интерьера, эта бледная светловолосая женщина, одетая в черное платье, сшитое у хорошего портного. Платье верой и правдой послужило ей, но данное обстоятельство уже не имеет никакого значения. Ничто больше не имеет значения. Она сидит в кресле и является частью тишины, царящей в доме. В ее глазах застыли отчаяние и пустота.
        Где-то в доме тикают часы. Этот красивый двухэтажный особняк построен совсем недавно. В нем жили счастливые люди - когда-то. Несколько дней назад. Или недель. Или лет. Неважно. Потому что теперь это мертвый дом. Он тихо погружается в тишину и пыль, и только неугомонные часы еще не поняли, что время здесь теперь остановилось. Зачем время мертвому дому? И зачем время - мертвой женщине…
        «Почему такое случилось со мной? С нами?  - Эти мысли тяжелыми булыжниками ворочаются у нее в голове.  - Почему столько всего на нас… Нет. Этого не может быть. Это мне снится. Я сама себе снюсь. Я умерла. Это хорошо, наверное. Я умерла».
        Дом мертв. И женщина, сидящая в кресле, тоже мертва. Ее душа мертва. Ее похоронили недавно - вместе с маленькой девочкой, которую звали Анной. Аннушкой. Анютой. Кресло, стоящее в темной комнате, стало удобным вместилищем того, что когда-то было веселой молодой женщиной по имени Дана. Теперь ее больше нет. Как нет ее дочери, Анны. И ее свекрови. И ее мужа. Осталась только пыльная тишина в большом, никому не нужном доме, построенном для счастливых людей.
        Где-то там, далеко, кипит жизнь. Ходят люди, обдумывая какие-то свои дела. Все так же ярко светит солнце, потому что тепло, время радоваться жизни, гудит разноцветный поток машин. Одна такая отняла жизнь маленькой девочки и ее бабушки. И теперь то, что недавно было красавицей Даной, покоится в глубоком кресле в мертвом доме.
        «Я умерла, умерла… Люди забрали ее, унесли и зарыли. Господи, как я могла позволить им сделать это? Ей там холодно и страшно одной. Они взяли и унесли ее, а я им это позволила. Я умерла. Но почему так больно? И почему трудно дышать? Мне не надо дышать…»
        Ей надо переодеться, потому что черное платье она надевала на похороны, но она не хочет двигаться. Словно в тумане, вспоминаются ей последние несколько дней: какие-то люди в доме, цветы, запах теплого воска, кошмарные звуки траурного марша… Немыслимо. Этого просто не может быть. Растоптанные цветы на асфальте и сдавленные рыдания. Все закончилось. Теперь уже ничто не имеет значения. И запах свежей земли. И какие-то лица, лица… Этот день остановился на точке боли. Господи, ну кто это так кричит? Какая теперь разница? Два гроба уходят под землю. В одном из них - ее Анечка. Аннушка. Ее дитя. В другом - Лидия Петровна, мать ее покойного мужа. Черт подери, не многовато ли для одного? Порция для взрослых.
        Дана сидит, сжавшись в комок. Собственно, прошло уже два дня. Уехали родители, забрав с собой ее младшего, Леку, за что она им несказанно благодарна. Она мечтала остаться одна. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы все убрались и оставили ее наедине с тишиной. Как ни странно, это случилось. Наверное, одиночество облегчило ей жизнь. Или смерть. В ее случае это одно и то же.
        Ее руки бессильно лежат на подлокотниках кресла, голова запрокинута, лицо, не отличавшееся румянцем и в лучшие времена, стало совсем бескровным, а глаза… Это глаза манекена - пустые, ничего не выражающие. Жизнь ушла из них. Где-то в доме звонит телефон, звонит постоянно и настойчиво, но пустой взгляд серо-голубых глаз не меняется, уютное кресло стало коконом для безжизненного тела.
        «Только бы никто не пришел…». Эта мысль иногда прорывается сквозь звон пустоты в ее голове. Она вспоминает Кошку. Она всегда помнила о ней. Но теперь золотистые луны Кошкиных глаз следят за ней из ее полусна. Это была странная кошка. Она появилась в доме ее родителей, вполне взрослая и самостоятельная, серая и независимая. Она просто пришла к ним на веранду однажды утром и требовательным мяуканьем напомнила всем о том, кто является венцом творения. Люди засуетились, подыскивая для нее достойное блюдце. Люди должны знать свое место.
        Это была странная кошка. Никому и в голову не пришло назвать ее Муркой или еще как-то. Ее стали называть Кошка - просто и ясно. А она снисходительно позволяла всем заботиться о своей пушистой персоне. Тогда было счастливое время для семьи. Дела шли на лад, девочка росла в достатке, и Кошка пришлась весьма кстати. Дана всегда любила кошек. Впрочем, это естественно.
        Да, Кошка странная. Она всегда сама по себе. Не то чтобы она оказалась неблагодарной или злой, но она не позволяла никаких проявлений фамильярности по отношению к себе. Иногда она исчезала на несколько дней, и дом без нее что-то терял. Но потом она снова появлялась, садилась на подоконник или ложилась в кресло, стоящее в комнате Даны, и все становилось на свои места. Так длилось несколько лет.
        А потом как-то раз случилась гроза. Ветер немного поиграл с открытым окном. И Кошку подвела реакция - она не смогла увернуться от острого осколка. Все пребывали в священном ужасе, Дана плакала, а в золотистых глазах Кошки мелькнули боль и недоумение.
        Стекло вынули, рану врачевал лучший ветеринар, но это не помогло. Кошка уползла в сад, где устроилась под скамейкой в летнем домике. Она подпускала к себе только Дану, которая носила ей молоко. А когда рана затянулась, Кошка исчезла. Она пришла откуда-то из пространства и ушла в никуда. Впрочем, это объяснимо. Умей она писать, возможно, оставила бы записку, но Кошка не умела писать. Она просто ушла.
        С тех пор золотистые глаза ее иногда наблюдали за Даной, которая понимала, что у них с Кошкой много общего. Например, вот это: заползти подальше и в одиночестве переждать боль. И Дана понимала теперь, почему. Не надо им ничьей жалости. Если она показная, то оскорбляет, если искренняя, то наваливается чувством вины и ответственности, что из-за твоей беды человеку стало плохо. Дана всегда была сама по себе. И в этом они с Кошкой походили друг на друга. Они были странными обе. Всегда, с самого рождения.
        Телефон надрывается, и Дана понимает, что надо снять трубку, иначе кто-нибудь из обеспокоенных родственников обязательно ворвется в ее одиночество и сделает мир совсем невыносимым местом - даже для мертвой. Надо снять трубку. Но для этого придется сделать над собой усилие. Если бы те, кто звонит, знали, какое это усилие, они бы в ужасе бросили трубку и не названивали больше. Но они не знают. Бог им судья.
        - Дана, ты в порядке?
        - Да, мама.
        - Немедленно приезжай домой, слышишь?
        - Что-то случилось?
        - Ты еще спрашиваешь! Мало нам горя, еще и за тебя приходится переживать!
        - Лека в порядке?
        - Да, приезжай немедленно, я…
        - Я хочу побыть одна.
        - Тогда я к тебе приеду!
        - Не надо, я очень тебя прошу.
        - Дана, я хочу…
        - Я тоже иногда кое-чего хочу, мама. Я хочу побыть одна, ладно? Пожалуйста, дайте мне прийти в себя.
        Она кладет трубку на рычаг и возвращается в кресло. Этот разговор отнял у нее те жизненные силы, что еще оставались. Теперь она полностью опустошена. Ее голова снова откидывается на спинку кресла. Сидеть здесь, вот так сидеть и ни о чем не думать… Ни о том, что случилось с Аннушкой, ни о том, что теперь все рухнуло, ни о том, что…
        «Они так любят меня, что не оставят в покое,  - думала Дана о родителях.  - Они не понимают, что своим участием делают только хуже. Я не хочу видеть их горе, мне хватает своего. Но они другие, они этого не поймут, никогда не поймут. Я знаю».
        Они переживают горе сообща, поддерживая друг друга. Так было всегда. И они не понимают, что их дочь может чувствовать иначе. Это случается иногда: у вполне нормальных родителей появляется на свет странное потомство. Таких детей любят больше прочих, родители понимают, что их чадо отличается от других детей, что оно слишком уязвимо, но иногда желание защитить или оградить может навредить.
        По дому разносится трель звонка. Сколько раз ей говорили, что этот звон не соответствует облику дома, что больше подошел бы звонок, имитирующий удары колокола или гонга, но ей всегда нравилась дурацкая птичья трель, и теперь она бьет по нервам, разливаясь в пустоте. Кто-то стоит у двери. «Надо открыть. Но я никого не хочу видеть. Никого. Я умерла. Это так легко - умереть. Аннушка, моя девочка, моя малышка, зачем я позволила им забрать ее? Она там совсем одна, ей холодно, я плохая мать».
        Звонок никак не уймется. Она поднимает голову, вырвавшись из забытья. Золотистые глаза Кошки настороженно смотрят из ее зрачков. Кто-то упорно пытается добиться аудиенции. Кого это принесло? Кто бы это ни был, пусть катится к черту.
        - Госпожа Ярош?
        Звон в голове не умолкает. Высокий мужчина в сером костюме что-то говорит. Что? Что ему надо?
        - Мы можем войти?
        Мы? Ах да, рядом с ним женщина в синем платье. Она их обоих уже видела, но где? Какая разница? Визитеры входят в дом, а она идет к своему креслу. Там спасение. Пусть делают что хотят, пусть говорят что хотят, все равно, только бы поскорее убрались.
        - Дана, вы помните меня? Я - полковник Панченко, мы с вами уже встречались, примите мои соболезнования, это страшная трагедия, мне очень жаль. Я… Что с вами?
        Ничего. С ней ничего. Что может случиться с покойницей? Она смотрит на полковника, и он ежится под этим взглядом. Да, трупов он навидался.
        - Дана, вы понимаете, что мы говорим?
        Женщина в синем платье - смуглая и неприятная.
        - Госпожа Ярош, вы понимаете, что происходит? Какой сегодня день?
        «Господи, почему они не уходят? Ну пусть они уйдут, исчезнут, испарятся. Или они мне привиделись? Или я попала в ад, и теперь они явились мучить меня?» - мысли гудят где-то глубоко и невнятно.
        - Вызывайте «Скорую», Дарья Андреевна. Мне кажется, она рехнулась.
        «Идиот! Я рехнулась! Надо же такое придумать. Просто молчать - не больно. Моя малышка, моя девочка, совсем одна - там…»
        - Нет. Вы сами понимаете, что это нежелательно. Нам надо попробовать своими силами привести ее в чувство. Я должна принести подписанные документы, и вы это знаете не хуже меня.
        «Документы? Какие еще документы? Уходите. Все уходите. Я должна позаботиться о своей девочке…»
        - Вы что, ослепли? Да вы посмотрите на нее! Боже, да она, похоже, все время так тут сидит - в этом платье она была на похоронах, я его отлично помню.
        «Где мне еще сидеть, это же мой дом?»
        - Вот именно в таком состоянии она все подпишет. А если в нее сейчас вцепятся врачи, это будет лишняя огласка, один бог знает, что она способна наговорить, да и вообще все может сорваться, а тогда и моя, и ваша карьера пойдут псу под хвост. ОН нам не простит. Вы готовы к этому? Вот и я не готова. Я принесу что-нибудь, надеюсь, удастся привести ее в чувство.
        Дана их почти не слышит. Она умеет вот так не слышать. Она отгородилась от них стеной и утонула в себе. Ей хочется только одного: чтобы они поскорее ушли.
        - Вот, кофе. Да держите же ей голову! Может, лучше водка или коньяк, как вы думаете?
        - Дарья Андреевна, вы видите где-нибудь бар? Она жила здесь с детьми, к тому же она не пьет, иначе не сидела бы так, а напилась. Не знаю, правда, что хуже.
        Горячий кофе льется на платье. Звон в ушах утихает. Двое. Мужчина - высокий, немолодой, в сером дорогом костюме. Женщина - смуглая, темноволосая, в синем платье. Его она покупала явно в дорогом бутике, но это не помогло, платье совершенно не идет ей. Неприятная дамочка. Дана морщится от яркого света, который заливает комнату - непрошеные гости раздвинули шторы.
        - Кто вы и как сюда попали? Что вам надо?  - спрашивает Дана.
        - Ну, слава богу, вы нас здорово напугали.  - Полковник облегченно вздыхает.  - Дана, я не знаю, помните ли вы, но вы сами нас впустили. Мне очень жаль, что так случилось, пожалуйста, примите мои искренние соболезнования, я…
        - Кто вы и что вам нужно от меня?
        Полковник останавливается на полуслове и переглядывается со своей спутницей. За рассудок сидящей в кресле женщины он сейчас и гроша ломаного не дал бы, но она ему нужна. Он пришел в этот дом с совершенно определенной целью и полон решимости довести дело до конца. Сидящая в кресле хозяйка дома полностью сломлена, поэтому все должно получиться.
        - Я вам сейчас объясню.  - Женщина в синем достает какие-то бумаги.
        «Что меня в ней так раздражает?  - Дана недобро щурится.  - Не могу понять, но она просто отвратительна. Почему?»
        - Кто вы такая?  - спрашивает Дана.
        - Простите, я думала, вы меня запомнили, но… Извините.  - Неприятная дама не привыкла извиняться, поэтому выглядит картонной куклой.  - Я адвокат и сейчас представляю интересы своего клиента. Меня зовут Иванова Дарья Андреевна, вот моя визитка.
        Белый прямоугольник соскальзывает на ковер и остается там. Дана понимает, что происходит что-то странное, но суть событий ускользает от нее. Впрочем, она несильно напрягается. Она уже все для себя решила. Вот сейчас они уйдут, и тогда можно попробовать исправить ошибку, допущенную судьбой. Она знает способ. Все равно она уже умерла.
        - Что вам нужно? Я не собираюсь нанимать вас.
        - Я знаю.  - Адвокатесса морщится, и это не идет на пользу ее внешности.  - Выслушайте меня, пожалуйста. Я действую от имени своего клиента. И уполномочена предложить вам следующее: мой клиент обязуется выплатить вам сумму в миллион долларов - незамедлительно. А вы, со своей стороны, подписываете бумаги, согласно которым отказываетесь от юридических претензий и ходом следствия интересоваться не станете.
        - Что вы городите? У меня нет никаких юридических претензий, оставьте меня… о, нет! Вы не можете!..
        Дана наконец ясно понимает, зачем эта парочка явилась в ее дом. Ей становится ясно, почему пожилой полицейский полковник неловко чувствует себя в ее гостиной и отводит глаза. И понимание это вырывает ее из состояния ступора.
        - Мы изучили ваше досье.  - Адвокатесса продолжает свой монолог, не обращая внимания на реакцию Даны.  - И мой клиент осознает, каким страшным ударом стало для вас это… прискорбное происшествие. Поэтому сумму он назвал сам. И я думаю, она вполне достаточна, чтобы…
        - Вы хотите сказать, что человек, убивший мою малышку, хочет заплатить мне за ее смерть?!
        - Госпожа Ярош, не надо усугублять. Я понимаю, что вам трудно понять, но все же постарайтесь для вашего же собственного блага. В обычном порядке вы бы не получили ничего. И знаете, почему? Потому что мой клиент - очень влиятельная фигура. Очень. Но он потрясен случившимся настолько, что хочет хоть как-то загладить свою вину. Их уже не вернешь, госпожа Ярош. Это был просто несчастный случай. У вас растет сын. Вы молоды и красивы, у вас еще все впереди. Я советую вам согласиться.
        - А если я откажусь?
        - Это было бы неразумно.  - Полковник сильно нервничает, Дана видит это.  - Постарайтесь понять: клиент Дарьи Андреевны - очень влиятельный человек. Судебного разбирательства не будет. Вам лучше взять эти деньги, вы сможете уехать из страны…
        - Я не хочу уезжать отсюда, чего ради?
        - Чушь, все хотят уехать отсюда, но не все могут, а вам это удастся. Вы достаточно страдали - и сможете начать все сначала. Я глубоко сочувствую вашему горю, поверьте. Но все же советую взять эти деньги. Для вашего же блага.
        «Все просто помешались на моем благе. Жизнь сначала… Как будто можно вот так взять и забыть. И унять боль. И сделать вид, что все неправда. И что Аннушки просто не было. Лидии Петровны тоже. И всего остального. Они не понимают. Они считают, что деньги решают все».
        - К тому же вам надо подумать о будущем своего сына. И о родителях.
        «Проклятая девка действует мне на нервы.  - Дана откинулась на спинку кресла.  - Хорошо бы, они ушли прямо сейчас. Лучше бы мне всего этого не знать».
        - Вы можете назвать имя этого человека?
        - Нет, госпожа Ярош. Документы составлены таким образом, что анонимность моего клиента гарантирована. Это для вашего же блага, меньше знаешь - крепче спишь.
        «Нет, она положительно раздражает меня. И волосы у нее какие-то тусклые, и морда противная донельзя.  - Дана окидывает взглядом адвокатессу.  - Это платье только подчеркивает ее уродство».
        На самом деле адвокат Иванова вовсе не уродлива, но в ее лице есть что-то холодное и высокомерное. В свои тридцать пять лет она четко усвоила: миром правят деньги. Не секс, не привязанность, не любовь, а деньги, которых чем больше, тем лучше. И в добывании вожделенных дензнаков сия дама редко стесняется в средствах. Такой рудимент, как совесть, отсутствует у нее начисто. С ним надо родиться - а она родилась без совести. Дана почувствовала это в ней - и Кошка раздраженно прижала уши к голове.
        - Дана, поверьте, этот человек страшно расстроен.  - Полковнику хочется поскорее уйти.  - Вы же понимаете, что в его власти просто замять дело - и все, но он не захотел. Подумайте об этом. Ни один суд не присудил бы вам такую сумму компенсации, у нас не Америка.
        - Есть и другой суд.
        - Это все пустые разговоры.  - Адвокат кладет бумаги на стол.  - Госпожа Ярош, у вас нет выбора. Вы должны взять деньги и уехать из города. Я не говорю - навсегда, но на год - минимум. Я выдам вам чек или наличные - как захотите. Мы можем просто перевести всю сумму на ваш счет, номер нам известен. Вот, просто подпишите бумаги.
        - Но это незаконно.
        - Есть и другие законы.
        Глаза Даны изучают бумагу. Кошка раздраженно бьет хвостом. Подпись. Просто подпись. Автограф. Как все просто, оказывается.
        - Я подпишу.
        «Я сама буду судьей. Всем вам».
        Они уходят, а Дана все сидит в кресле. В пустом доме тикают часы. Непонятно, зачем нужны часы мертвой женщине?
        2
        Оставшись одна, она идет в комнату, снимает платье, потом бредет в ванную. Теплые струи душа гладят ее тело, и Дана смывает с себя грязь. Она хочет поплакать, но не может. Внутри все запеклось и застыло, осталась только острая боль где-то в груди.
        «Наверное, так болит душа»,  - думает Дана.
        Она надевает домашнее платье и забирается на кровать. Нет, спать она не может. За окном угасает день. Дана выходит во двор, идет по дорожке до калитки. Ей некого больше ждать. Она осталась одна. Где-то там, в далеком задымленном городе, ложится спать ее Лека. Ее маленький ангел, единственное, что осталось у нее от счастья.
        «Я умерла.  - Дана мечется по саду.  - Я умерла. Тогда почему я тут? Я должна быть там, с ними».
        Решение кажется очень простым. Так раньше, в школе, Дана быстро решала сложные примеры - и почти всегда неправильно. Потому что прямая - не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками, это Дана усвоила.
        «Лека. Я не могу оставить его. Он родился сиротой, и, кроме меня, у него никого нет.  - Дана смотрит в ярко освещенное зеркало.  - Нет. Я не могу его оставить».
        В этот момент в дверь опять звонят. Дана идет открывать. На пороге стоит высокий плечистый парень. Она смотрит на него, не понимая. Что еще надо?
        - Я привез вам документы.  - Он смотрит поверх ее головы.  - Деньги переведены на ваш счет.
        Дана молчит. Деньги. Они думают, что за деньги купили свою жизнь. Нет. Сегодня все они купили свою смерть. Все они.
        «Ничего, Аннушка, прорвемся! Мама их всех достанет. А ты будь хорошей девочкой и слушайся бабушку и папу. А мама всех их достанет».
        - Вы слышите, что я сказал? Почему вы молчите?
        «Я молчу? Ах, да. Молчать небольно. Мертвым больно разговаривать».
        - Я поняла.
        - Вот документы. Вы уверены, что с вами все в порядке?
        Дана молча берет бумаги и закрывает дверь. Значит, во столько оценил проклятый ублюдок жизнь ее малышки и Лидии Петровны. Ладно, договорились.
        - Он хотел скрыться от меня.  - Дана говорит это пустому дому.  - Он решил, что если пришлет ко мне уродливую девку и купленного «мусора», то все будет в порядке. И было бы, если бы он не имел привычки оставлять где попало свои автографы - не сейчас, а раньше. Он думает, что я его не достану.
        Дана опускается в кресло, но оно перестало быть уютным. Она кружит по дому. Вот комната Лидии Петровны. Дана входит туда, и ее окутывает запах терпких духов и лаванды. Скоро он исчезнет. На столике большая фотография Стаса. Дана берет ее в руки. Муж смотрит на нее со знакомой полуулыбкой в озорных голубых глазах, и Дана не может вынести этот взгляд. Она не уберегла их дочь. И Лидию Петровну… Говорили, что он просто налетел на них, Лидия Петровна оттолкнула Аннушку, приняв на себя удар. И все бы у нее получилось, но машина вильнула - и Аннушка… Нет. Не думать об этом. Но как не думать?
        - Ты не хотела оставить ее одну?  - Дана говорит это в пустоту комнаты.  - Ты не решилась отпустить ее одну в далекий путь?
        Дана впервые обращается к Лидии Петровне на «ты», но уже слишком поздно. Тишина сгущается. Дана выходит и идет по коридору в комнату дочери. Вот кроватка с пологом, книжки на полке, куклы. На столе рисунок. Дана берет его в руки. Аннушка нарисовала их всех - и Стаса тоже. В саду на скамейке сидят они все. Скамейка такая длинная.
        «Теперь нам не нужна длинная скамейка.  - Дана кладет рисунок на место.  - Теперь уже ничего не нужно».
        Звонит телефон. Дана злится. Она понимает, что родители беспокоятся, но ведь жестоко постоянно дергать ее и заставлять что-то говорить, оправдываться. Жаль, им этого не понять.
        «Любовь тоже иногда бывает жестокой. Вот как сейчас.  - Дана идет к телефону.  - Мама просто изводит меня. Правда, из самых лучших побуждений, но мне от этого только хуже».
        - Дана, мы с отцом решили. Немедленно приезжай.  - Мама всегда говорит так, когда не может чего-то контролировать, но очень хочет.
        - Нет.
        - Дана, это жестоко с твоей стороны.
        «Как она умеет поставить все с ног на голову… Почему она не может понять?»
        - Мама, я хочу остаться одна.
        - Дана, это не обсуждается.
        - Нет. Пожалуйста, оставьте меня в покое.  - Дана срывается на крик. Никогда она так не говорила с матерью.  - Не надо звонить, не надо соболезновать, ничего не нужно, просто оставьте меня в покое!
        - Дана, как ты смеешь? Мы же…
        - Все, точка. Я потом сама позвоню.
        Дана бросает трубку и выдергивает шнур из розетки. Все. Пусть все оставят ее в покое.
        - Надо немного успокоиться и составить план. Я достану его. Как ты думаешь, у меня получится?  - Дана опять обращается к дому.  - Я думаю, получится. У меня теперь есть деньги, поэтому я его достану. Всех их.
        Дана поднимается по лестнице и идет в их со Стасом спальню. Здесь им было очень хорошо вдвоем. Больше двух лет нет его. Свет погас. Ни один мужчина не переступил больше порог этой комнаты. Дана не могла даже подумать о таком. Стас был ее вторым «я», он любил ее. А теперь его нет.
        «Мне все приснилось. Жизнь - просто череда снов. Ранее был сон о счастье и сбывшейся мечте. Теперь я умерла. Мертвые не видят снов».
        Дана ложится на кровать. Здесь они спали с Аннушкой, когда погиб Стас. И Аннушка спасла Дану от безумия, от последнего шага в никуда. Доченька. Дана вспоминает, как они лежали тут вдвоем, как мерно дышала девочка во сне, а ее волосы пахли воробушком и немного духами. Теперь все в прошлом. Это тоже сон.
        Дана укрывается, но это мало помогает. Холодно. Пустой дом окружил ее теплотой, словно поддерживая, но ей холодно.
        - Мы с тобой, старина, остались вдвоем теперь.  - Дана знает, что дом слышит.  - Хорошо, что ты ничего не говоришь. Бывают моменты, когда любые слова оказываются просто мусором.
        Дана проваливается в полузабытье. Она не спит, но и не бодрствует, ее голова горит огнем, но это неважно. Просто должна пройти еще одна ночь. А днем можно выйти в сад, и станет немного легче. Мертвые не должны ходить по земле. Дана понимает, что она осталась здесь по ошибке.
        Раньше ночи казались ей короткими, а теперь им нет конца. Вот и эта ночь длинная и невыносимая. А завтра должны привезти памятники, срочный заказ ее папы, Вячеслава Петровича. Или их привезли вчера? Дана не помнит. Надо пойти на кладбище. Впрочем, незачем ждать утра. Можно пойти прямо сейчас.
        Дана одевается, запирает дом и выходит на улицу. Это спокойный район, в коттеджном поселке, постоянная охрана, и сторожа узнают Дану. Она молча проходит мимо них, они переглядываются. Им жаль эту женщину, надо бы окликнуть ее, куда она идет в ночь? Но им страшно. Они не хотят встретить ее взгляд, поэтому молчат, и беседа затихает до утра.
        Дана идет по шоссе. Они покоятся на Северном кладбище рядом с могилой Стаса, идти далеко. Ничего, до утра она дойдет. Какой смысл сидеть дома? Ночь по-осеннему холодная, но ей все равно. Надо идти. Когда идешь, становится не так больно. Душа утихает.
        Дану обгоняют машины, но их мало. Небо начало светлеть. Дана знает, что еще несколько часов - и она будет у цели. Еще немного. Ворота кладбища уже открыты. Дана идет по центральной аллее вглубь, где нашлось место для ее семьи.
        Она подходит все ближе. По этой дорожке она шла совсем недавно. Вот желтый георгин, растоптанный кем-то. Она видела букет таких георгинов, но где? Она не помнит. Ее глаза фиксируют отдельные предметы, но охватить целое выше ее сил. Вот, здесь. Дана останавливается и медленно опускается на колени.
        Три памятника стоят в ряд. Три ангела, совсем разные, под каждым - табличка и фотография. Ярош Станислав Андреевич. Ярош Анна Станиславовна. Ярош Лидия Петровна. Жаль, здесь нет ее собственного ангела. Они смотрят на нее с фотографий одинаковыми голубыми глазами. Ее девочка, ее дитя, ее Аннушка…
        - Вчера вечером привезли и поставили.  - Голос смотрителя звучит где-то далеко.  - Я сам проследил, чтобы сделали основательно.
        Дана молчит. Она не хочет ни с кем говорить. Ей тогда придется притвориться, что она жива. Она не хочет. Пусть все оставят ее в покое.
        - Страшное дело.  - Старик-смотритель все не уходит.  - Всякое я видал здесь, но это - страшное дело. Встань, дочка, земля холодная.
        Дана молчит. Пусть уйдет. Она хочет побыть наедине с ними. Но старик не уходит.
        - Не надо так. Им там тяжело, когда мы тут убиваемся.
        - Я хочу побыть одна.
        - Побудь. Только, знаешь, у каждого в жизни свой крест. И никогда не посылается человеку непосильное. Значит, твой - такой. Значит, Он знает, что ты сдюжишь. Вот и терпи. Встань с земли-то, простудишься.
        Старик уходит. Дана садится между могилами Стаса и Аннушки и кладет руки на холодные плиты. Вот так, немного побыть с ними рядом. Просто побыть с ними.
        «Ничего, Стасик, я его достану, не переживай.  - Дана почему-то хочет поговорить с мужем.  - Если бы ты был жив, то ты бы его сам достал. А теперь - я это сделаю. Знаешь, милый, я ведь до сих пор люблю тебя. Я так скучаю…».
        Мысли Даны мешаются. Солнце уже довольно высоко, но ей все еще холодно. Ей хочется спать, но она не может.
        «Я клянусь, что его убью. Я клянусь вам».
        Ей вдруг вспоминается другая клятва. Виталька принес статью о законах сицилийской вендетты, и они разрезали себе ладони и приложили их к стене разрушенной часовни на окраине Цыганского поселка. Они поклялись отомстить врагу и никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать об этом. Клятву они не нарушили. Это был другой сон. Счастливый. Шрамы на ладонях так и остались. Детство, что тут скажешь…
        Дана вынимает из кармана складной нож. Он всегда при ней. Мало ли что, а для нее пустить его в ход - не проблема. Но теперь нож ей нужен для другого. Дана разрезает левую ладонь поверх старого шрама и прикладывает ее поочередно к трем мраморным плитам. Пусть - детство. Но так будет вернее.
        Дана вытирает нож и прячет его в карман, потом сжимает в кулаке носовой платок, останавливая кровотечение. Рана начинает болеть, и боль в груди отступает. Дана поворачивается и уходит. На белых мраморных плитах ярко алеют три кровавых пятна. Ноги ангелов залиты кровью.
        Она уходит все дальше. Она уже решила, что не придет сюда, пока дело не будет сделано. Неважно, как. Надо составить план. На него уйдет уйма времени, но это не имеет значения. Дана не умеет прощать обид. Никогда не умела.
        Так, сын Лека побудет с родителями. Дана скажет им, что едет отдыхать, а сама… Придется запереть дом, сделать вид, что уехала. Надо как-то подобраться к ублюдку поближе, а потом ударить. Для этого необходимо изучить его окружение, привычки, чтобы найти лазейку. Ничего, что парень так высоко сидит. Это даже интересно.
        Дана выходит на проспект, подходит к зданию банка. Нужны наличные и кредитная карточка. Она входит в зал и идет к окошку. Кассир, открыв счет, едва не падает со стула. Дану приводят в отдельный кабинет, управляющий что-то говорит ей, но она не слышит.
        - Мне нужны наличные, скажем, тысяч двадцать долларов. И кредитные карточки.
        - Вы должны немного подождать.
        - Поторопитесь.
        Пачку наличных Дана сунула во внутренний карман своего кожаного пиджака, кредитки бросила во внешний. Управляющий что-то говорит о безопасности, но Дана не слышит. Она выходит на улицу и садится в такси. Она хочет домой. Таксист слушает музыку, голос певицы бьет Дану по нервам, но она молчит. Какой смысл говорить? Она звонит.
        - Это я.
        - Дана, пожалуйста, приезжай, я волнуюсь, ты хочешь, чтобы меня инфаркт хватил, я…
        - Как Лека?  - перебивает она мать.
        - Хорошо, Дана, не бросай трубку, мы с папой хотим, чтобы ты приехала, тебе там нечего делать одной.
        - Я приеду, но позже.
        Дана кладет трубку. Ей трудно говорить и не хочется приезжать, потому что придется выдерживать утешения и утешать самой, а она не готова. Она не стадный человек. Но поехать надо. Там, в Белгороде, у нее остались знакомые, которые помогут ей с документами и прочим.
        Дана садится в кресло. Она уложила вещи, договорилась со сторожами. Сейчас она уедет, и дом останется один.
        - Я вернусь, старина.  - Дане жаль свой дом.  - Мы с Лекой вернемся, а ты нас жди. И в один прекрасный день мы снова войдем и останемся с тобой долго-долго. А сейчас я должна уехать. Мы же не можем оставить все как есть? Не можем, конечно же. Я буду скучать.
        Дана снова обходит все комнаты. Ей страшно уйти и бросить дом, потому что тогда она будет, как улитка, потерявшая свою раковину. Но так надо. Порез на ладони болит, и она знает, что не успокоится, пока ее враг не умрет.
        - Я не решила, как я это сделаю, но он будет умирать долго и знать за что. А потом мы вернемся,  - говорит она дому.
        Дана кладет в сумочку небольшой альбом с фотографиями. На них Стас и дети. И Лидия Петровна. Дана оглядывает гостиную. Ей страшно уходить. Но порез на ладони болит и зовет.
        Она запирает дверь. Дубликат ключей есть у начальника охраны. Этот небольшой поселок вырос здесь сравнительно недавно, и охрана пока очень бдительна, мало ли кому вздумается побеспокоить обитателей элитного места?
        - Все будет путем, не беспокойтесь.  - Начальник охраны старается не смотреть на Дану.  - Отдыхайте, придите в себя, я лично прослежу… Простите, ради бога, но скажите, его нашли?
        - Его никто и не искал.
        - Вот сволочи! Извините, ради бога… Я распорядился, вас отвезут в аэропорт.
        - Спасибо.
        - Я помогу.
        Мужчина берет дорожную сумку и выходит, Дана идет следом. На улице стоит темная машина. Охранник ставит сумку в багажник и раскрывает перед Даной дверцу.
        - Счастливого пути.
        - Спасибо.
        Их глаза на минуту встречаются, и он отводит взгляд. Он когда-то уже видел такие глаза. В Чечне. У смертников.
        Дана садится в машину, водитель выезжает на дорогу. Уже вечереет, рейс очень кстати, Дана рассчитала, что сразу по приезде уйдет в спальню, а утром из нее выскользнет - и исчезнет до вечера. Только бы не говорить ни с кем.
        Водитель, молодой охранник, заруливает на стоянку и вынимает багаж.
        - Спасибо, дальше я сама,  - говорит она.
        - У меня приказ.  - Он смотрит немного виновато.  - Да мне совсем нетрудно, я вас провожу, мало ли что.
        - Хорошо.
        Дана идет к столику регистрации, там для нее оставлен билет. Парень идет следом, и Дане приятно идти рядом с ним, чувствовать, что она не одна в толпе абсолютно чужих людей. Чужих? А вот и нет. Парень остановился у расписания. Где она могла его видеть?
        «Это тот самый тип, что привез мне документы. Они проверяют, действительно ли я уехала».
        Дане становится не по себе. Она проходит контроль, провожающий ее парень подает ей сумку - багаж уплывает. Водитель молча жмет ей руку.
        - Счастливого пути. Возвращайтесь. И не волнуйтесь, все будет в порядке, мы проследим.
        - Вы очень добры. Спасибо.
        - Счастливого пути. Черт, мне так жаль…
        Он резко поворачивается и уходит. Дана чувствует его эмоции.
        «Ему действительно жаль. Человек - уязвимое создание. Но это - пока он жив, а я умерла, умерла. Моя девочка, моя малышка, маленькая принцесса в розовом платьице… Ничего, детка, мама их всех достанет».
        Город знакомо хмурится из-под коричневого облака смога. Дана перепрыгивает через лужу и идет на стоянку такси. Машин много, водители наперебой предлагают ей свои сомнительные услуги. Дана выбирает относительно новую «девятку» и называет водителю адрес.
        За окном машины скалится проспект. Здесь еще не чувствуется осень. Разделительная полоса на дамбе освещена, бетонный комсомолец все так же хмурится из-под козырька буденовки. В салоне слышны позывные радиостанции. Дана расплачивается и выходит. Вот и знакомый дом. Она открывает ворота своим ключом. Навстречу с визгом бросается огромный волкодав Жак, норовя лизнуть ей лицо.
        - Дана!
        Отец осунулся и сильно поседел.
        - Привет, папа.
        - Я рад, что ты приехала. Иди в дом, сейчас будем ужинать.
        Дана вздыхает. План немного не удался. Ладно, как-нибудь перетерпится. Она треплет Жака, потом заходит в дом. Здесь все по-старому. Все тот же запах, большая люстра в холле. Она поднимается наверх. Лека что-то увлеченно строит из кубиков. Дана садится рядом с ним.
        - А где Аня?  - Сын даже не повернул головы.
        - Ее нет.
        - И Лиды нет?
        - Да.
        - Я строю домик.
        Дана молча прижимает ребенка к себе. Это все, что у нее осталось. Она должна жить. Лека ни в чем не виноват.
        - Даночка, комната готова.
        - Спасибо.
        Она старается не смотреть на мать. Екатерина Сидоровна как-то сразу догнала свой возраст, горе согнуло ее. Дочери тяжело это видеть, и она проскальзывает в свою комнату.
        Здесь все по-старому. Те же золотистые обои и шторы, так же стоят книги на полке и Барби, которую когда-то привез ей Виталька. И красная бархатная шкатулка-сердечко, подаренная Цыбой. Дана так и не решилась увезти ее, сердечко скучало бы по этой комнате.
        Дана разбирает вещи и переодевается. Эта комната всегда ждала ее. Дана чувствует себя здесь защищенной, как и в своем оставленном доме. Это тоже ее дом, и она, возможно, снова будет тут жить. Или нет? Нет. Она понимает, что не сможет остаться. Там, под Питером, ее дом и сад, который посадил Стас. Там она была очень счастлива…
        - Даночка, иди ужинать.
        Все как раньше. Дана спускается в столовую. Мама постаралась, наготовила, но она не может есть.
        - Дана, съешь немного помидорного салата, ты любишь его.
        «Я умерла. Но я люблю родителей. Почему же мне с ними так тяжело? Больно притворяться живой. Нельзя, чтобы они заметили. Нельзя, чтобы они поняли, что меня уже нет».
        - Мы тут подумали с мамой и решили: съезди отдохнуть, тебе надо переменить обстановку. Лека побудет у нас, а ты успокоишься, наберешься сил. Ты меня пугаешь сейчас. Ну, как?  - говорит отец.
        - Не знаю. Может, позже.
        - Дана, я только предложил. А ты решай, как лучше. Завтра пойди погуляй, на тебе лица нет. Иди спать, Дана.
        «Бедные папа с мамой! Они чувствуют, что все идет не так, но ничего не могут контролировать. Потому что меня уже нет. Я сама себе снюсь».
        Дана ложится в постель, приготовленную мамой, но сна нет. Зачем сон мертвой женщине?
        3
        Все имеет свое начало. Тридцать лет назад в захолустный городишко приехали новобрачные. Они только что поженились, были молоды, счастливы и полны радужных планов - в то время большинство людей надеялось на лучшее. Шел семьдесят шестой год, народ ударно трудился на благо великого государства, и практически никому даже в голову не приходило, что может быть иначе. Те, кого подобные мысли посещали, состояли под неусыпной охраной санитаров или тюремного конвоя.
        Но счастливые молодые люди не тяготились незаконными мыслями. Души их были чисты, помыслы - вполне благонадежны, а мир казался им большим и светлым. Они вольны были ехать куда угодно, а осели именно здесь. Им казалось, что это именно то, что нужно,  - маленький тихий городок с несколькими огромными предприятиями, тенистыми аллеями и парками, белыми и красными кирпичными домами и вполне приличным ассортиментом магазинов - дефицит тогда еще никого не хватал за горло.
        Они оба были выходцами из деревни. Их родители, проработав всю жизнь на колхоз «за так», выпихнули своих чад в город, не желая им своей судьбы. Там они и познакомились и решили пожениться. Все было чудесно, большой город - это неуютно и немного страшновато, а маленький Торинск - в самый раз. Катя и Славик были вполне довольны судьбой. Почему бы и нет? К тому же в городе имелся институт, и они бегали туда вечерами на занятия.
        В положенный срок их маленькая семья пополнилась - родилась девочка. Мода на красивые заграничные имена не прошла, никто не думал, как они сочетаются со славянскими фамилиями, а уж тем более - отчествами. Молодые родители хотели назвать свою дочь как-то так… Жанна, Лада, Анжелика. Ну не Людой же или Валей называть такую необыкновенную девочку! Нет, конечно. Девочку назвали Даной. Выбирали наименьшее из зол.
        Квартиры своей у них пока не было, завод выделил комнату в общежитии, куда семья и переехала из частного угла. Да что там, квартиру дадут, и очень скоро! Вот только институт закончат - тут уж начальству не отвертеться, положена молодым специалистам отдельная квартира. По советскому закону.
        Только время было немного упущено. Самую малость. Квартира все не появлялась, и девочка росла в общаге - длинном кирпичном здании, где длинные коридоры и комнаты с обеих сторон. И две кухни на этаж. И два санузла с четырьмя унитазами в каждом. И душевая в подвале, которую стерва-комендантша запирала в одиннадцать часов. И прочие прелести вроде пьяных соседей за тонкими, почти фанерными стенами, и вечные разборки соседок, и запах мокрого белья, борща и мочи в коридоре. А в конце коридора окно, как надежда на лучшее будущее.
        В этом коридоре и росла Дана. Его она вспоминала, как только начала сама себя осознавать. И комнатку в шестнадцать квадратов, которую мама старалась сделать уютной, да только все равно впустую, потому что с одной стороны дядя Дима, Виталькин отец, кроет матом весь свет - опять налакался до синих слоников, а с другой - тетя Люда, Танькина мать, привела очередного «папу», причем кровать скрипит независимо от того, есть Танька в комнате или нет. Дана рано узнала эту сторону жизни, а мать все боялась, что отец тоже станет пить. Но Вячеслав приходил с работы поздно и к компании соседей никогда не примыкал, за что мужики его недолюбливали, но трогать побаивались. У Славки кулаки были пудовые, и хоть он инженер, а вполне свободно мог дать сдачи, все это знали.
        А Славику и дела не было до косых соседских взглядов - он лез наверх, хотел «выбиться в люди». Он не мог смотреть, как его девочка бегает вместе с сыном алкаша Димки и дочкой потаскухи Людки. Он не мог вынести, что его жена, беленькая и нежная Катюша, находится на одной кухне с горластой Зинкой-табельщицей из его цеха, толстой и неопрятной бабой, злобной, подлой и сладострастно скандальной. Славик делал карьеру - не партийную, как многие в те времена, а настоящую. У выходца из деревни было какое-то внутреннее неприятие фальши и пустозвонства, которые являлись неотъемлемой частью партийных функционеров. Из Славика он стал Вячеславом Петровичем, инженером и хорошим специалистом, которого ценили и уважали на заводе. А Катюша была при нем. Девочка росла. И скоро им обещали дать квартиру, отдельную, в новом доме.
        А Дане не было дела до соседей и социального статуса. Всю свою недолгую жизнь она провела в общежитии и не представляла даже, что можно жить по-другому. Когда она шла по улицам, думала, что все дома - это общежития, что везде живут одинаково. Она играла с Виталькой и Танькой чаще всего в своей комнате, папа был не очень доволен, а мама пекла на всех блины и открывала варенье. Виталька с Танькой ели с удовольствием, но Дана любила блины с мясом. Варенье - эка невидаль! Полно его.
        - У тебя хорошая мамка.  - Смуглый черноглазый Виталька с завистью смотрел на Дану.  - А моя только дерется.
        - Я знаю,  - Дане немного жаль Витальку, ее-то никто никогда не бил.  - Хочешь еще варенья?
        - А можно?
        - Мама позволяет.
        Дана лезет под кровать и достает банку варенья. Когда приходит лето, Дана с мамой едут к бабушке в деревню - тоже ничего жизнь, только Витальки и Таньки нет, зато есть соседская Алена. С ней Дане весело, и речка рядом, а в лесу шелковица. Мама варит много-много варенья - из всего, что есть в саду. А потом оно «приезжает» сюда, под кровать.
        - Давай Таньку позовем.
        - Да ну ее!  - Виталька облизывает ложку.  - Когда были у нее шоколадные конфеты третьего дня, так она нам не давала.
        - Все равно. Давай оставим ей.
        Они с Виталькой устраиваются на диване и смотрят журналы «Вокруг света» и «Крокодил». Осенью они идут учиться, и Дана попросила маму записать ее в одну школу с Виталькой и Танькой. И если можно, то и в один класс. Мама только вздыхала, а отец хмурился.
        У них свои секреты. Виталька рассказывал анекдоты и пел нехорошие песни, это секрет, конечно же. Танька рассказывает о том, что делает ее мать с дядьками, которых приводит, и это уж совсем тайна. И во дворе, за сараями, можно найти всякую всячину, только мама не разрешает нести находки домой, а Витальке с Танькой разрешают. А еще мама постоянно смотрит в окно, и Дане нельзя залезть на крышу сарая, а Виталька с Танькой уже там. Собственно, Дана немного боится залезать. Но один-то разочек можно? Нет, нельзя. Мама смотрит в окно.
        А еще Дана не любит разговоров о квартире. Их заводит мама. И тогда родители сердятся друг на друга, а Дана боится ссор.
        - Ну, пойди к Малыгину, ты же специалист, без тебя в цеху все рухнет!  - Мама говорит спокойно, только Дана знает, что это ненадолго.
        - Когда будет положено, нам скажут, не забудут!
        - Как бы не так! Ты что, слепой? Вон, Митрохины получили, а они на очереди за нами! Ты должен сходить и поговорить с Малыгиным. Попроси его, ведь он хорошо к тебе относится! Сколько можно так жить?
        - Катя, ты не понимаешь. По закону нам квартира положена - значит, дадут обязательно.
        - Дана постоянно простывает в коридоре.
        Папа молчит. Он знает, что дочка все время болеет. Это удар ниже пояса. Мама приберегает свой аргумент на конец разговора, чтобы последнее слово осталось за ней, потому что папа после таких слов хмуро молчит, а Дана чувствует себя виноватой, ей и самой совершенно не нравится болеть.
        Гром грянул, когда Дана была уже в третьем классе. Вика Морозова позвала ее на день рождения. Мама принарядила дочь, повязала ей огромный капроновый бант - голубой, под цвет глаз. Дана чувствовала себя сказочной принцессой, когда входила в подъезд. До этого она ни разу не была дома ни у кого из своих одноклассников - кроме тех, кто жил в ее общежитии. А тут…
        Первое, что поразило Дану, был подъезд. В нем не сидела вахтерша, просто висели синие почтовые ящики и было три двери, одна деревянная, а две обиты дерматином. И овальные бирки с номерами. Дана поднялась на третий этаж и нажала кнопку звонка.
        Наверное, это была обычная квартира. Три комнаты, ванная и кухня. И балкон. Но Дане показалось, что она попала во дворец. Она долго не могла понять, как может быть, что здесь живет только Вика с родителями и братом. Пришло несколько девочек, Викина мама приготовила угощение, а Дана думала только о том, чтобы никто не заметил, что она чувствует.
        Это была не зависть, нет. Ну, может, совсем чуть-чуть. Просто ранее Дана ненавидела «квартиру», потому что из-за нее ссорились родители. А теперь она поняла, что мама, наверное, права в своем стремлении. И Дана старательно улыбалась и вежливо отвечала на расспросы Викиной мамы.
        Ирина Степановна никогда до этого не обращала внимания на Дану. И она не очень одобрительно отнеслась к затее дочери пригласить к себе одноклассницу из общежития, но Вика так просила, что мама сдалась. И теперь с удивлением смотрела на белокурую девочку с тонким личиком и странными дымчатыми глазами, огромными и задумчивыми. Эти глаза не улыбались, но речь девочки оказалась правильной, она умела вести себя за столом, одета была в красивое платьице, и сердце Ирины Степановны потеплело. Девочка ей понравилась.
        - А кем работают твои родители?  - Ирина Степановна заинтересованно рассматривает Дану. Что-то есть в этом ребенке, что-то тревожное и странное, но что? Маленькая леди. Но, боже мой, откуда взяться такому? А вот, поди ж ты…
        - Папа работает инженером, мама тоже. На заводе.
        - Очень хорошо. Ты приходи к Вике, когда захочешь.
        - Ладно.
        Дане отчаянно хотелось домой, зайти в свою комнатку с салатными стенами, сесть рядом с мамой и рассказать ей. Или нет. Ничего не надо рассказывать. Потому что мама опять расстроится. Лучше пойти гулять с Виталькой и Танюхой, с ними весело, а тут не очень, и Вику она терпеть не может. Но Дана сдерживалась. Ее личико было безмятежным, она улыбалась, а Ирина Степановна неотрывно следила за выражением ее дымчатых глаз.
        «Эта девочка добьется многого,  - думала она.  - Просто настоящее чудо. Кто бы мог подумать!»
        В те благословенные времена снобизм был не популярен, но Ирина Степановна была снобкой. Она работала директором книжного магазина и, как говорили, «имела связи», вращаясь в определенном кругу. Но девочка из общежития ей понравилась. К тому же она дочь инженеров…
        - Ты любишь читать?
        - Папа записал меня в библиотеку.
        - Если хочешь, можешь брать книги у нас.  - Ирина Степановна благосклонно улыбается.  - Только обращайся с ними аккуратно.
        Дана пришла домой в странном расположении духа. Она словно нехотя поднялась по лестнице, вот знакомая дверь, за которой стены салатного цвета, кровать родителей и ее раскладное кресло, шкаф и стол, за которым Дана учит уроки. И запах, проникающий из коридора. И знакомые звуки из-за стен.
        - Ну, как там было?  - Папа внимательно смотрит на Дану.  - Понравилось тебе?
        - Да.
        Дана твердо решила ничего не говорить, чтобы не расстраивать родителей. Ее личико было спокойным. Это трудно, но Дана уже умела скрытничать.
        - А у нас новость.  - Папа весело смотрит на нее.  - Нам выделили квартиру. Новую, в новом доме.
        - А Виталька?..
        - Его родителям дали в соседнем подъезде,  - отец мрачнеет, компанию дочери он недолюбливает.  - А Татьяна будет жить на нижнем этаже.
        - Ура!
        Дана выскакивает в коридор. Танькина мать, тетя Люда, связывает узлы, а Виталька собирает в ящик свои игрушки.
        - Виталька, вот это да!
        - А, это ты…  - Он поднимает голову. У него на пол-лица расплылся синяк.
        - Ой, кто тебя так?
        - Крат.
        - А ты ему?
        - Он с Цыбой был.
        Крат и Цыба - ребята с четвертого этажа, на два года старше их. Маленький злобный Крат и огромный глуповатый Цыба держат в страхе не только всех ребят в общежитии, но и в окрестностях.
        - Идем, поймаем гада.
        Дане хочется подраться, потому что она совсем недавно чувствовала себя несчастной и словно второсортной - там, в гостях. И теперь это должно уйти.
        - Да, а если они…
        - Идем.
        Крата они нашли почти сразу. Маленький, рыжеватый и слюнявый, он вызывал у Даны постоянное желание дать ему пинка, что она немедленно и сделала. Крат полетел с лестницы. Они с Виталькой принялись деловито лупить его ногами, и Дана подумала, что ее лаковые туфельки могут испортиться, но дело того стоило.
        - Цыба!  - завопил поверженный враг.  - Цыба-а!
        - Заткни пасть!  - Виталька боялся Цыбу.  - Данка, бежим отсюда!
        Но Цыба уже появился. Он идет по коридору, переваливаясь, но все равно видно, что он сильнее их и им не убежать. Однако Дана не боится. Крат поднимается на четвереньки, пытаясь встать, а она наподдает ему ногой под ребра, и он снова падает. Дана ненавидит Крата, потому что тот однажды на ее глазах убил котенка. Она не может видеть, как обижают животных. Из зоопарка ее приводят в слезах, цирк для нее - просто пытка.
        - Цыба, дай им!..
        - Не-е-е.
        Цыба смотрит на Дану. Его маленькие карие глазки на круглом лице умильно следят за ножкой в лаковой туфельке. Эта девочка всегда казалась ему сказочной феей, и у нее такое красивое имя. Она, наверное, отличница, а ее родители совсем не такие, как все здесь.
        - Не, я не хочу.  - Цыба смотрит на Дану, не отрываясь.  - Ладно тебе, ему хватит.
        - Это ему за Витальку.  - Дана не понимает, чего это грозный Цыба так странно ведет себя.  - И еще дадим, пусть только полезет!
        - Да не, он больше не будет.  - Цыба завороженно смотрит, как Дана поправляет сбившиеся волосы.  - У тебя бантик развязался.
        - Мама новый завяжет. Пока, Цыба. Мы переезжаем, а вы?
        - Ага, и мы тоже.
        В это время лежащий на полу Крат пинает Дану в колено, и она падает. Цыба минутку смотрит на своего бывшего соратника, а потом с силой бьет его ногой под дых. Дана сидит на полу, белый гольфик набухает кровью, а Виталька несется вверх по лестнице - за помощью.
        Цыба беспомощно садится рядом. Дана прикрыла рану рукой, сквозь тонкие пальчики течет кровь, она прикусила губу, чтобы не плакать. Что скажет мама? Цыба думает о том же. Он встает и оттаскивает лежащего Крата подальше, в туалет.
        - Цыба, я умру?  - Дане стыдно плакать, и она терпит.
        - Не. Зашьют, только это не больно. А вы куда переезжаете? На Третий участок?
        - Да.
        - И мы. Я тебя найду там, ага?
        - Ладно.
        Сильные руки отца поднимают Дану с пола, потом мама и тетя Люда причитают над ней, потом… Но это уже неважно.
        Что представляет собой Третий участок? Когда-то там была пригородная деревня, ее снесли и настрои-ли одинаковых желтых блочных пятиэтажек. А половина частных домов так и осталась, во многих из них жили цыгане, а то и русские. Русскими называли здесь всех, кто не был цыганом.
        Семья Даны переселилась в трехкомнатную квартиру с полом из разноцветных линолеумных квадратиков - голубых и красных. Это был 1986 год. Тогда очень многие переехали на Третий, получив новые квартиры. И старая школа затрещала по швам, перегруженная донельзя.
        Дану не перевели в местную школу. Вячеслав Петрович не хотел, чтобы дочь ходила в переполненный класс. Он купил голубой «Москвич» и стал возить ее в школу в центре. В образцово-показательную 13-ю. Там были паркетные полы, чистые классы, строгие правила и высокий уровень преподавания. И не было Витальки и Таньки, без которых Дане стало неинтересно. Впрочем, она ни с кем открыто не враждовала, а с Викой даже немного дружила, но это сути дела не меняло. Дана оказалась чужой в образцовом классе и сама понимала это. Ей было скучно. Ее глаза все чаще смотрели отстраненно и холодно.
        И только после занятий начиналась настоящая жизнь. Быстренько сделав уроки, Дана уходила во двор. До девяти она была свободна. Вячеслав Петрович попробовал запретить эту дружбу, но жена вступилась за дочь и стояла насмерть.
        - Ты просто чурбан неотесанный! Как ты можешь? Они же с рождения вместе растут, это хорошие дети. Они не виноваты, что у них такие родители.
        - Катя, я не хочу, чтобы девочка якшалась с дворовой шпаной. Они научат ее дурному.
        - Ты так мало ей доверяешь?  - Катерина была в ярости.  - Ты не смеешь так говорить! Она сама должна разобраться. Это хорошие ребята, Славик.
        - Ну, смотри, Катя.
        Дану мало заботили родительские споры по поводу ее друзей. Она уходила во двор, где ее ждал верный Цыба, они шли на «точку» - в небольшую беседку в соседнем садике. Там говорили о жизни, слушали музыку и курили - кто хотел. Виталька устраивался рядом с Даной, и Цыба начинал громко сопеть. А Танька, смуглая и тонкая, двигалась в волнах музыки, как дух танца. И пахло лебедой и полынью. Или горелыми листьями.
        Иногда, когда кто-нибудь начинал доставать их, они дрались. Дана только следила, чтобы не получить удар в лицо, но в пылу драки не уступала своим друзьям, и за это у нее появилась кличка - Бешеная Кошка. Ногти Даны, очень твердые и острые, оставляли на лицах врагов глубокие кровоточащие борозды. Скоро их зауважали и стали старательно обходить стороной.
        И только Крат не давал покоя их компании. То было время расцвета микрорайонных драк, Крат уже успел схлопотать условный срок за угон мотоцикла, был «в авторитете», и только компания с «точки» плевала на него с высокой горки, и тронуть ее не моги, потому как свои, с Третьего, закон не разрешает трогать своих. А Крат обиду помнил. Он так и не подрос, но его жестокость выросла многократно. Его мать, толстая Зинка, била его смертным боем, и он ненавидел весь свет. И особенно - Дану.
        Но не Крат был главным на Третьем. Он с его мелким ростом, слюнявым ртом и истеричной злобностью вызывал у всех отвращение. Делами на Третьем заправлял Валера Соколов, мальчик из приличной семьи партийных работников. Была у него и кличка - Танкер. Кличка уважительная, потому что Танкер сумел поставить дело так, что сам всегда оставался в тени, но его лидерство никто не оспаривал. Никто, кроме Крата.
        Дана жила в своем придуманном мире, в который не впускала никого и никогда. Она пребывала словно в нескольких измерениях, и в каждом у нее была своя роль: школа, дом, «точка». Она будто спала и видела сны о будущем. Дане хотелось сделать в жизни что-то необыкновенное… Она и сама не знала, что именно. Она просто хотела жить иначе. Не здесь. И не так. Впрочем, никого это не касалось. Она ждала.
        И Крат тоже ждал. Иногда, проходя мимо Даны, он цедил бранные слова, но она даже голову не поворачивала - зачем? Это всего лишь слюнявое ничтожество - Крат. Вот странная фамилия… Плевать на него.
        Они возникли перед Даной на остановке. Школа находилась в центре, который подростки называли Варна. А Дана ждала автобус, чтобы ехать на свой Третий. Был день. Они появились рядом с ней - четверо парней в кожаных куртках. Дана не испугалась. Она просто подумала, что скажет мама, если ее сейчас убьют.
        - Эта?  - Один из них в упор рассматривает Дану.
        - Само собой.  - Второй усмехается, от него чем-то несет.  - Эта.
        - Идем, поговорим.
        - И не подумаю.  - Дана смотрит на парней и улыбается.  - Чего мне с вами беседовать?
        В тринадцать лет мы кажемся себе бессмертными. Но это не так.
        - А придется.
        - Чего надо?
        - Поговорить.
        Дану толкнули, потом ударили чем-то по голове. Она упала, успев сильно поцарапать лицо одного из нападавших. Ее стали бить ногами. Прохожие шли мимо, стыдливо отворачиваясь. Дана опоздала родиться. В девяностом году такие мелочи, как избиение, уже никого не интересовали.
        Цыба появился ниоткуда. Вадик Цыбин не отличался особым интеллектом, у него напрочь отсутствовало воображение, зато он был чрезвычайно силен. Дана стала, пожалуй, самым ярким впечатлением в его жизни. Ему шел шестнадцатый год, в компании ребят говорили разное о девчонках, но он не смел даже подумать такое - о Дане. Он просто служил ей. Он, пожалуй, и сам не знал, что чувствует. Есть люди, которые рождаются слепоглухонемыми и познают мир на ощупь,  - Вадик Цыбин родился таким вот немного увечным. Его маленькие карие глаза смотрели на мир словно в оптический прицел.
        В тот день Цыба едва не опоздал. Дело в том, что Кис, парень из группы Крата, рассказал ему, что Крат выиграл в карты на желание - и «заказал» Дану парням с Варны, и сегодня они должны ее убить - в уплату карточного долга.
        Цыба ворвался на остановку, как смерч, несущий разрушение. Его мотоцикл свалился на бок, а нападающие оставили Дану и попробовали наброситься на Цыбу, но напрасно. Разве можно остановить разъяренного носорога? Только выстрелом из пушки. Но пушки у ребят не было.
        - Ты как?  - Цыба присел около Даны.  - Ничего?
        - Ничего, нормально.
        - Тогда поехали.
        Дома Дана торопливо привела в порядок одежду. На лице синяков не осталось, парни вряд ли всерьез собирались убить ее, но Дана взбесилась. Что-то темное и грязное, чего она всегда избегала, догнало ее, ворвалось в ее мир и разрушило его. Дана поняла, что, пока она здесь, она уязвима. Вот если бы стать кем-то, кого пальцем тронуть боятся! На это надо много денег, а их нет и, наверное, пока не будет. Крат. Вот кто должен заплатить за то, что она сегодня чувствовала себя несчастной. Она ненавидела ощущение ущербности, а еще здорово болел бок. Крат должен заплатить за все.
        - Его надо убить,  - Виталька сжимает жилистый кулак.  - И мы его убьем.
        - А потом в тюрьму?  - Цыба полон здорового оптимизма.  - Нам-то ничего, а как Данка с Танюхой?
        - Танюхе тоже ничего. А Данке - нет, нельзя.
        - Это почему еще?  - Дана вскинулась, бок заныл.  - Я что, хуже вас?
        - Не.  - Цыба улыбнулся.  - Лучше. Но тебя там точно убьют.
        Они принимали Дану такой, какой она была. Они росли вместе и воспринимали чудачества подружки как нечто само собой разумеющееся. Они терпели ее уходы в себя, ее вечное бдение над книжками - даже на «точке» Дана что-то читала. Они понимали ее стремление держаться «в рамках», потому что бывали в ее доме и видели, что там не так, как у них. Дядя Слава не напивался, тетя Катя не дралась и не водила мужиков. Они признавали за Даной право жить так, как она хочет, но относились к ней немного снисходительно, как к младшей. Потому что к девяти Дана торопилась домой, а они провожали ее и уходили в ночь. Дана знала, что они там делают, но она тоже признавала за друзьями право жить по-своему, понимая, что у них просто так сложилось.
        Виталька был своим среди цыган, наверное, сыграла роль его внешность. Смуглый и черноглазый, он все же отличался от цыган тонкими чертами лица и оттенком кожи. Но это не мешало ему толкать в районе наркотики, потому что его отца к тому времени выгнали с работы за пьянки, мать выбилась из сил и постоянно болела, а Виталька был самолюбивым и мечтал «выбраться». Он хотел, чтобы у него когда-нибудь появился хороший дом, много денег, и тогда он осмелится сказать Данке, как он к ней относится.
        Таня любила потусоваться. Ей было все равно, где и с кем, лишь бы не идти домой, потому что там кто-нибудь из мамашиных мужиков станет приставать - Таня росла необыкновенно красивой. Красота ее была броской, скороспелой, такая рано начинает радовать глаз: черные как смоль волосы, удлиненные карие глаза, полные губы и точеная шея. И на бледном лбу - разлет бровей. Таня жила в ритме танца. Она ходила вместе с Виталькой, он давал ей иногда деньги и шмотки. А иногда они спали вместе, и Таня радовалась этому - лучше с Виталькой, чем с кем попало. Таня знала, что он думает только о Дане, но ей и в голову не приходило ревновать. Данка - это Данка. Немного не от мира сего, но зато нос не задирает, и вообще. Таня любила ее, глядя на нее немного свысока - Данка еще маленькая, она не знает многого, несмотря на уйму прочитанных умных книжек, от одного взгляда на которые Таню одолевает зевота. И не надо Данке этого знать, каждому свое.
        - Мы убьем Крата, и никто на нас не подумает, а Данка с нами не пойдет.  - Виталька хитро улыбается.
        - Еще чего! Конечно, пойду, иначе не стоит его и убивать.
        - Стоит. Он злобится на тебя - и за Цыбу, и за ту историю, помнишь?  - Виталька садится на лавку.  - Он не оставит тебя в покое. А потом и тех хануриков с Варны переловим. Или объединимся с Автобаном и Кубой и вломим им всем.
        - Я все равно пойду с вами.
        - О, Данка уперлась.  - Таня смеется.  - Давай, Виталька, поспорь с ней. Не хочешь? Все равно не переспоришь, сам знаешь. Данка уперлась. Как мы его убьем?
        - Трубой по башке - и все дела.
        - Цыба, ты у нас гений.  - Виталька усмехается.  - Это чересчур просто. Менты - тоже не дураки, слухи уже ходят, все знают, что было с Данкой. Нет, так не годится. А сделаем мы вот что…
        4
        На это место они часто приходили вчетвером. Если пройти мимо музея, мимо каменных надгробий и прочих древностей, спуститься с холма вниз, то можно попасть сюда. Здесь большие камни подступают к самой воде, берег относительно пологий, а вода прозрачная. Это место на Острове тогда принадлежало им. Здесь по-прежнему пахнет мокрым песком. И камни все такие же теплые, нагретые солнцем. Дана сидит на камне, закрыв глаза. Где-то далеко стоят три мраморных ангела. Кошкины глаза золотятся на донышке ее зрачков.
        - Привет, Данка.
        Она поворачивает голову. Красивый парень с бронзовым лицом и медальным профилем. Прямые черные волосы зачесаны назад и собраны в небольшой пучок, черные глаза смотрят знакомо. Это из сна о счастье.
        - Не узнаешь меня?
        Он изменился, но Дана все равно узнает его. Она узнала бы его всегда. Когда они виделись в последний раз, он выглядел подростком, а теперь у него широкие мускулистые плечи и сильные руки, но это ничего не меняет. Она узнала бы его и через сто лет.
        - Как ты нашел меня?
        - Стучите - и отворится вам, ищите - и обретете. Я рад тебя видеть.
        - Да?
        - Прости, я совсем не то хотел сказать. Я знаю о твоем горе. Твоя мама позвонила мне.
        «Все такой же неловкий. Ну, хоть что-то осталось от тебя прежнего».
        - Мы очень давно не виделись, я… я очень скучал. Дана, мне жаль. Эй, ты что? Что с тобой такое, малышка?
        - Я в порядке,  - нужно учиться жить мертвой,  - я тоже рада тебя видеть. Что ты сейчас делаешь?
        - У меня есть ночной клуб и ресторан. Мы на пару с Цыбой делаем свой бизнес, и дела идут неплохо.
        «Ах, да. Ты же сидел в тюрьме, я помню. Что ж, значит, все вышло так, как задумывалось».
        - Ты, наверное, помнишь. Я вытащил козырную карту. Теперь плачу налоги, отстегиваю «крыше» и живу спокойно. Три года, детка, три паршивых года. Но я не жалею. Другого пути у меня не было.
        - Я знаю.
        - Данка, ты пугаешь меня. Идем, повезу тебя обедать.
        - Ты быстро нашел меня.
        - Твоя мама беспокоится, и я вижу, что не зря. У тебя хорошая мать, Данка. Помнишь блины с вареньем?
        - Помню.
        «Мама всегда жалела и любила их всех, а его - особенно».
        - Поедем, Дана. Я обещал ей, что не оставлю тебя одну.
        - Я не хочу усложнять твою жизнь. Ты очень занят, а я… Я сама о себе позабочусь.
        - Ты говоришь глупости, а выглядишь просто ужасно. Поехали.
        Они вдвоем поднимаются по тропе. Дана идет впереди, Виталий - следом. Он давно научился владеть своим лицом, но когда он спустился к берегу и увидел одинокую фигурку на камне, в его груди словно атомная бомба разорвалась. Острая жалость пронзила его сердце - столько было безысходной тоски в опущенной светловолосой головке, в поникших хрупких плечах. Он не видел ее много лет, думал, что забыл ее, но стоило ему увидеть эти большие дымчатые глаза, нежное лицо, стоило поймать ее взгляд - и Виталий понял, что любовь всегда была с ним. Как забрасывают мокрым песком пламя, так он забрасывал ее будничными делами, глушил многочисленными связями, но все зря. В ту минуту он понял, что любит Дану так же, а может, еще сильнее.
        И теперь она совсем рядом, только протяни руку - и можно ощутить в ладони ее прозрачные пальчики… Но она идет вперед, далекая и безучастная. Виталий чувствует: с ней творится что-то страшное, он может потерять ее - уже навсегда, но она идет вперед и молчит. В глазах ее отражается небо, но жизни в них нет. Это не та девушка, которую он любил. Но он любит ее и такую, новую - еще сильнее.
        Их ждет большая темно-синяя машина, возле которой стоят два огромных парня.
        - Это Эдик и Егор. Данка, осторожно, головой не ударься.
        Виталька, старый друг и соратник. Длинный коридор, пропахший борщом и мокрыми простынями, запах горелых листьев и полыни на «точке», кровавые драки и клятва вендетты. И плюгавое тело слюнявого садиста на рельсах. Убив его, они избавили мир от будущего убийцы.
        «Я вполне могу терпеть его рядом. При нем мне не надо притворяться живой».
        - Помнишь, тебе никогда не нравились черные машины? Ты говорила, что они напоминают катафалк. Вот я и купил темно-синюю. Нравится?
        - Когда ты узнал?
        - О твоей… о твоем горе? В тот же день. Твоя мама, мы общались. Господи, мне так жаль! Малыш, ты не в себе. Нельзя так. У тебя есть Лека. Кстати, чудесный парень. Я подарил ему пони, ты видела?
        - Нет. Я прилетела вчера вечером.
        «Как будто, если теряешь один палец, а остальные остаются, рана меньше болит. Моя малышка, принцесса в атласном платьице, пахнущая птенчиком…»
        Яркая вывеска. Ресторан «Дана».
        - Виталик?!
        - Да, малыш. Ты помнишь?..
        Она помнит. Горячие губы Витальки, его умелые и нежные ласки. Их ночь. Но это в прошлом. Где-то далеко.
        - Я ничего такого не имею в виду.  - Он с болью вглядывается в лицо Даны.  - Просто я всегда помню. Потому что ты - самое лучшее, что было в моей жизни. Я понимаю, глупо говорить сейчас об этом, но я помню. И я очень дорожу этой памятью…
        - Не надо, Виталик.
        «Все в прошлом. Я сама в прошлом. Я умерла».
        Таня почти не изменилась. С годами ее красота стала более яркой, зрелой. Дана рядом с ней выглядит смертельно больной. Таня обнимает подругу, чувствуя, как слезы текут по щекам.
        - Данка! Я так соскучилась!
        «Я, может быть, тоже».
        - Идем в кабинет, нам туда подадут еду. Томатный сок, ты его еще любишь? Ты его литрами когда-то уничтожала.
        - Да.
        - Ну, вот, сейчас придет Виталька, нам накроют стол. Вадик в отъезде, завтра явится.
        - Да.
        - Данка, это все ужасно! Как же так? Вадим вернулся с похорон прямо больной. Дана, я поверить не могу!
        - Да.
        - Прости, я не должна… Вот, садись сюда, здесь удобно.
        Красивый кабинет в голубых тонах. Круглый стол, дорогая мебель, цветы, мягкий ковер. Шелковая обивка кресел и бархатные шторы. Виталий разливает напитки. Томатный сок.
        - Данка, ты совсем ничего не ешь.  - В его голосе тревога.  - Девочка моя, ну хоть что-нибудь! Смотри, все вкусное, специально для тебя готовили, сами.
        - И правда, съешь паштет. Тебе такой всегда нравился. Помнишь, мы учили тебя готовить?
        «Таня еще не поняла. Никто из них не понял. Я умерла. Зачем мертвой еда?»
        Томатный сок. Дана делает глоток. Миллион долларов. Подпись в документах. Куча денег. Но он подавится ими. Он кровью своей захлебнется, как томатным соком!
        - Виталик, посмотри: она не видит и не слышит нас.  - Таня тихо плачет.  - Виталька, сделай что-нибудь. Я боюсь за нее, я ее такой никогда не видела!
        «Я умерла, умерла. Почему же так больно?»
        - Я сам боюсь. Я тоже не знал ее такой.
        «Ты меня совсем не знал, дорогой».
        - Надо что-то делать! Не зря тетя Катя беспокоилась. Данка, очнись!
        «Я умерла, умерла… Томатный сок… Аннушка…»
        - Она совсем скисла.
        - Что ты понимаешь! Вот так ребенка потерять! Бедная моя Данка, о боже, милая, опомнись, слышишь?  - Таня заглядывает в бледное лицо подруги.
        «Меня нет, но боль еще этого не знает… Нет».
        - Я слышу.
        «Лаковые туфельки, розовое атласное платьице…»
        - Даночка, так нельзя. Давай, мы отвезем тебя к доктору.
        «Этого еще не хватало. Отвечать на вопросы… Не больно только молчать. Аннушка…»
        - Я в порядке.
        - Мы отвезем тебя домой.
        - Нет. Мне там тяжело. Виталик, отвези меня обратно на Остров.
        - Ага, это ты отлично придумала! Нет, дорогая, и не мечтай. Поедем ко мне домой, а матери я позвоню, предупрежу. Таня тоже поедет. Идет?
        Дана молча кивает. Пусть. Только не домой, чтобы не видеть страдающих, обеспокоенных родителей. Ей нечем их утешить.
        Машина едет долго. Дом Виталия находится в поселке Солнечном, где когда-то селилась партийная номенклатура, а с начала девяностых обосновались «новые». Это элитный район, вполне спокойный и ухоженный. И у Виталия красивый особняк в виде замка.
        - Не плачь, Танька.
        - Это я вместо тебя. Тебе самой надо поплакать. Нельзя так, ты сходишь с ума.
        «Я умерла. Зачем мертвой плакать?»
        Машина останавливается напротив белого замка, увитого плющом. Он стоит посреди небольшого парка, кругом - розы. Белые, желтые, красные. Дверь открывает слуга. Виталий приглашает Дану внутрь, ведет ее вверх по лестнице.
        Уютная комната. Розовая шелковая обивка. Цветы. Туалетный столик. На нем - нераспечатанный флакон духов «Соня Рикель». Последние семь лет Дана пользовалась именно этими духами, Виталий купил их еще утром. Как и белье, аккуратно уложенное в ящики комода. Как и остальные мелочи, которые отправил домой, приказав приготовить спальню.
        - Эта комната ждала тебя со дня постройки дома.  - Виталий не знает, слышит ли его Дана.  - Я надеялся, что она тебя дождется, но не думал, что это будет… при таких обстоятельствах. Располагайся, пожалуйста.
        - Спасибо.
        Дана опускается в кресло и замирает. Звонит телефон, Виталий берет трубку.
        - Да, не беспокойтесь.  - Он протягивает трубку Дане.  - Это тебя.
        - Дана, ты в порядке?  - спрашивает мать.
        - Да.
        - Ты гуляй с друзьями, сколько хочешь, ни о чем не думай.
        - Где Лека?
        - Дедушка катает его на пони.
        Дана кладет трубку. Лека. Маленький ангелочек, веселый голубоглазый человечек. Дана понимает, что не может быть с ним - такая. Поэтому им обоим придется подождать.
        «Когда все закончится, мы опять будем вместе - ты и я. Подожди, малыш, у мамы есть дела».
        Дана идет в душ, потом надевает шелковый халат, висящий в ванной. Она садится в кресло и смотрит в окно. Где-то там живут люди. Пусть.
        Вечер гасит свет. Дана не хочет вставать. Мерцает экран телевизора, включенного Таней. Идет какая-то передача об Азии. Вот охотники выгоняют из логова тигра. Что-то говорит диктор. Вдруг перед охотниками появляется тигренок. Маленький, потешный тигренок выскочил прямо под выстрелы. Нет. Только не это. Дана судорожно всхлипывает. Тигренок падает. Значит, вот как. Ворвались в дом тигрицы, убили ее малыша - и это им сойдет с рук?
        Но тигрица так не думает. Раненная, она врывается в ряд охотников. Летят кровавые куски. Этого, похоже, не ожидал оператор. Что-то скорбно крякает за кадром диктор, но Дану наполняет злобная радость. Так вам и надо, ублюдки. Чтобы знали, каково это - отнять детеныша у матери. Они привыкли к слезам беззащитных антилоп, но тигрица - другое дело. В аду будете гореть за это!
        Виталий не знает, как ему пробиться сквозь эту стену. Неподвижный взгляд Даны пугает его. Он понимает, что в эти самые минуты он теряет ее и может потерять навсегда.
        Когда погиб Стас, он не посмел приехать к Дане, чтобы она не сочла его навязчивым. От Вадима он знал, как тяжело переживала она смерть мужа. Он почти все знал о ней. Но он совсем не знает женщину, сидящую сейчас в розовой комнате. Он не понимает, что делать.
        - Пойди к ней.  - Таня берет его ладонь.  - Пойди, поговори с ней.
        - Но как? Ты видела ее. Что с ней?
        - Я не знаю. Но надо что-то делать, иначе мы потом сами себе не простим. Виталька, пойди к ней и делай что хочешь, но выведи ее из ступора. Кстати, звонила Яна.
        - Гони ее в шею.
        - Я пыталась, но она не послушалась. Смотри, вон ее машина.
        Яна - очередная любовница Виталия, молодая красивая блондинка с потрясающей фигурой. Он вышел встретить ее, отметил, что она сейчас, пожалуй, красивее, чем обычно, а женщина, сидящая в розовой комнате… Перед глазами встало потухшее лицо Даны, и сердце сжалось в предчувствии беды. Надо прогнать эту вульгарную потаскуху, пока Дана не узнала.
        - Любимый, что с тобой?  - Яна уверена в своих чарах.
        - Уезжай. Между нами все кончено. Таня тебе не ясно объяснила?
        - Но почему?
        - Потому что я так хочу.
        - Кто она?
        - Извини, так вышло.
        Виталий запер дверь, Яна осталась снаружи, с трудом осознавая, что ее только что бросили самым грубым образом. Ни тебе прощального подарка, ни нежных слов!
        Виталий вернулся наверх. Сумерки сгустились. Таня сидела у окна и смотрела на него с мольбой.
        - Пойди к ней.
        - Хорошо.
        Он идет по коридору. Много раз он отпирал эту комнату, чтобы что-то добавить, улучшить. Никто не входил сюда, кроме него, теперь эта комната дождалась свою хозяйку. Виталий зажигает маленький ночник, разбирает постель. Дана сидит молча, глядя в пустоту.
        Виталий вынимает ее из кресла и несет на кровать. Дана совсем легкая, он чувствует ее косточки и понимает, что она много дней ничего не ела. Ему становится страшно. Он боится, что она умрет у него на руках, вот в эту самую минуту. Ему страшно снова потерять ее.
        Он укладывает ее в постель, укрывает одеялом. Она смотрит, словно сквозь него, ее пальцы холодные и слабые. Виталий прижимает Дану к себе. Он мечтал об этом долгие годы. Он вспоминал каждую секунду их единственной ночи, вспоминал вкус ее губ. Но эта женщина - не та Дана.
        - Даночка, ты слышишь меня?
        - Да.  - Ее голос похож на шелест листьев.
        - Расскажи мне.
        - Я не знаю, что рассказывать.
        Запах ее волос сводит его с ума. Как долго он ждал ее!
        - Кто он, ты знаешь?  - спрашивает он.
        - Нет. Но я узнаю.
        - И что тогда?
        Дана протягивает ему ладонь. Рубец еще совсем свежий. Виталий вздрогнул. На его ладони тоже есть рубец, но он старый, а этот…
        - Ты не сможешь. Тебя убьют.
        - А я уже мертвая, Виталик. Разве ты не видишь?
        - Нет.
        Он больше не может сдерживаться. Он всегда верил, что она вернется к нему. Часто он представлял, как это будет, но так… Нет. Он больше не может сдерживать себя. Он целует Дану, целует ее тело, вдыхая знакомый запах, он так любит ее, эту сломленную, измученную женщину!
        - Виталик, не надо…
        - Я люблю тебя, Данка! Я люблю тебя…
        Как долго у нее не было мужчины! Со дня смерти Стаса. Это сон. Им по семнадцать лет. Все остальное ей приснилось.
        «Я уже не твоя жена, Стасик. Я снова - Данка с Третьего участка».
        Руки у Виталия такие умелые. Он долго ждал этого момента и теперь старается не причинить боль хрупкому исхудавшему телу. Он всегда знал, что для него не существует никого, кроме нее. Нет и не будет. Судьба, наверное.
        Горячая волна уносит их, еще миг, толчок, как момент истины. Они взрываются страстью, и что-то колючее бьет Дану в самое сердце. Тишина такая громкая и осязаемая. И нежные прикосновения рук.
        Дана вдруг начинает плакать. Все громче и громче, в ней нарастает отчаянный крик: Аннушка!..
        Она плакала несколько часов. Потом уснула. Туго натянутая струна в ее голове с треском лопнула, и она спала без сновидений. Просто утонула в темном омуте.
        5
        Когда Дана открыла глаза, солнце стояло высоко и освещало розовые обои с крупными розами, шелковую обивку кресла и пуфов, смеялось в зеркале. Дана обвела комнату взглядом. На туалетном столике заметила духи. Желтые розы в большой вазе. Если уж розы, то желтые. Виталий знает это. Он многое знает о ней.
        Дана хочет подняться, и с четвертой попытки ей это удается, но тело почти не слушается. Она бредет в ванную, потом возвращается назад. Ей хочется пить. Она почти не помнит, как оказалась в этой комнате, только обрывки каких-то картинок: Остров, теплые камни, Виталька. И заплаканное Танькино лицо. И потешный тигренок, маленький и беззащитный.
        Дана всхлипывает. У нее ощущение, будто она вынырнула из воды. Ей хочется пить, и она снова пытается подняться. Дана замечает, что на ней шелковая рубашечка, кремовая, украшенная кружевом. Она совершенно не помнит, кто и когда надел это на нее.
        - С возвращением.
        Таня входит в комнату и катит перед собой сервировочный столик. Таня очень красива и полна жизни, ее удлиненные темные глаза смеются, и Дана чувствует облегчение. Таня - это Таня. С ней не нужно притворяться живой.
        - Привет.
        Таня садится на пуфик рядом с кроватью. Они смотрят друг на друга, потом Таня отводит взгляд.
        - Который теперь час?  - Дану тяготит молчание и игра в гляделки.
        - Час?  - Таня усмехается.  - А ты не хочешь спросить, какой сегодня день?
        - Я не понимаю.
        - Объясняю. Ты проспала двое суток. Сегодня третий день, как ты лежишь здесь, принцесса.  - Таня хмурится.  - Ты хоть понимаешь, что из-за своего дурацкого упрямства едва не спятила?
        - Я хочу пить.
        Таня наливает в стакан сока. Ей безумно жаль Дану, но она давит в себе это чувство. Она многое собирается ей сказать и не хочет, чтобы жалость помешала им понять друг друга. Дана пьет, а Таня смотрит на ее прозрачные руки. Никогда она не видела ее такой.
        - Спасибо.  - Дана протягивает ей стакан.  - Но я ничего не понимаю… Почему - третий день?
        - Я объясню. Виталька пошел к тебе. Через какое-то время я услышала твои рыдания. Я пришла сюда… Ты хоть помнишь, что было-то?
        Дана краснеет. Она помнит. Виталькины поцелуи, его осторожные ласки и колючку, которая взорвалась в ее груди. Боже! Значит, ей не приснилось…
        - Ты так забавно краснеешь!  - Таня откровенно потешается.  - Надо же, ты до сих пор смущаешься.
        - Я ничего не понимаю.
        - А здесь, собственно, и понимать нечего. Когда ты уснула и мы не могли тебя добудиться, Виталька чуть не застрелился. Он решил, что навредил тебе тем, что занялся с тобой любовью. Хорошо, что я была тут, позвонила доктору. В общем, он сказал, что еще пара дней такого ступора - и твои мозги сгорели бы напрочь. Врач сказал, что это из-за того, что несколько последних лет ты находилась в состоянии глубокого стресса, а из-за своего упрямства и нежелания делиться болью ты могла превратиться в ходячий овощ. Виталька вывел тебя из этого состояния единственным возможным способом. Господи, как смешно! Ты опять краснеешь!
        - Значит, он… из сострадания?
        - Дура ты, Данка, скажу тебе по дружбе. «Из сострадания»! Вот так и пнула бы тебя, да боюсь, рассыплешься. Какое, на хрен, сострадание? Видишь эту комнату? Она создана для тебя. Розы в парке - тоже. Он все спрашивал меня, понравится ли тебе этот дом. Идиотка ты, он же всю жизнь тебя любит.  - Таня запнулась.  - Я, конечно, виновата перед вами обоими. Но еще не поздно…
        - Не надо об этом.
        - Как скажешь.
        - Мне нужно подняться. Я пойду домой.
        - Именно сейчас? Пойдешь?  - Таня разозлилась.  - Да ты на себя посмотри, от твоего вида трамваи шарахаться будут! Тебя же ноги не держат. Сейчас придет врач, как он скажет, так и будет.
        - Кто придет?
        - Доктор, который…
        - И он придет?! Сюда?
        - Ну да, чего ты завелась?
        - Помоги мне встать. Три дня в кровати - ох, ни хрена себе личная гигиена!
        Таня покорно помогает ей добраться до ванной. Струйки душа сбивают Дану с ног. Таня сама берется за дело и яростно намыливает тело подруги, ругаясь на чем свет стоит.
        - Ты на себя взгляни - намыливать нечего! Раскисла, распустилась, ты в зеркало на себя когда в последний раз смотрела? И что мужики в тебе находят? Ни кожи, ни рожи, а теперь и вовсе одни косточки торчат. Домой она собралась! Ты до ванной сама не в состоянии доползти, чучело! Бедный Виталька, что он в тебе нашел?
        - Ладно тебе…
        - Ладно?  - Таня заворачивает Дану в простыню.  - Идем в комнату, задохлик. Ты хоть понимаешь, эгоистка чертова, что ты своего ребенка могла круглым сиротой оставить?
        Это было именно то, что нужно. Ни слова сострадания. Таня не разговаривает с Даной как с тяжелобольной, а родители так не могут. А Дане от их жалости хуже.
        «Лучше нам успокоиться поодиночке. Лека… Моя радость, мой птенчик. Потерпи немного, у мамы много дел».
        Таня достает из комода чистую рубашку, на этот раз голубую в розовых цветах, и помогает Дане переодеться, потом берется за фен.
        - Смотреть на тебя противно, распустилась. Сиди смирно, сооружу тебе какую-никакую прическу.
        - Ты мне, по-моему, просто решила оторвать голову.
        - Почему бы и нет? На кой черт она тебе сдалась? Все равно ты ею не пользуешься.
        - Ну и как наши дела сегодня?  - Дана видит высокого молодого человека с короткой каштановой стрижкой и светло-карими глазами на смуглом лице.  - Думаю, что вы идете на поправку, если делаете прическу. Как самочувствие?
        - Данка, это Андрей, наш доктор и добрый друг. Ладно, поговорите, а я пойду на кухню, пригляжу за обедом.
        Таня выходит, доктор садится на освободившийся пуфик. Из-за высокого роста на пуфике ему не очень удобно. Дана замечает в его ухе золотую серьгу.
        - Как мы себя чувствуем?  - спрашивает он.
        - Хорошо.  - Дане совсем не хочется разговаривать.
        Врач щупает пульс, меряет давление, температуру, смотрит зрачки. Дане хочется, чтобы он поскорее ушел. Она все для себя уже решила.
        - У вас необычайно крепкая голова.  - Доктор смотрит на Дану как на интересный опытный образец.  - Почему вы не обратились к психоаналитику, когда сами не смогли выйти из стресса после смерти мужа?
        - Мне это было не нужно.
        - Еще как нужно! Но у вас, по счастью, от природы крепкая психика, поэтому все со временем наладится.
        - Почему я так долго спала?
        - Это просто. Человеческий организм - самовосстанавливающаяся система. Он сам регулирует многие процессы. И когда ваша психика была на грани срыва, произошел некий толчок, вы на секунду расслабились, потеряли контроль - и организм смог выполнить свою функцию и выставил защитный барьер. Сначала - слезы, потом - сон. Не будь этого толчка, этой секунды утраченного контроля - и сейчас вы бы пускали слюни в обитой войлоком палате. Вам просто повезло. Я понятно излагаю?
        - Да.
        - Отлично. Я предписываю вам постельный режим, недолгие прогулки и усиленное питание. Вот эти витамины надо пить обязательно. Как давно вы не жили половой жизнью?
        - Почти три года.
        - Это надругательство над собой. Я повторяю: вам просто сказочно повезло. В следующий раз может не повезти. До встречи. Завтра увидимся.
        Он уходит, а Дана садится на постели. Надо идти. У нее есть дело. Но голова тяжелая, ей хочется спать. Она снова засыпает.
        Проснулась она оттого, что почувствовала чей-то взгляд. Виталий сидит рядом и смотрит на нее. Он сидит так уже больше часа. За эти несколько дней он многое передумал, но одно оставалось неизменным - ощущение счастья, оттого что Дана вернулась. Израненная, полубезумная, не вполне живая и совсем незнакомая, она лежит в розовой спальне, и он может смотреть на нее.
        - Привет.  - Виталий не знает, что сказать этой незнакомке с глазами Даны.  - Ты как?
        - Нормально.
        Они снова молчат. Дана ловит себя на том, что ей приятно видеть Витальку. Он все такой же. Что теперь будет?
        - Я очень испугался за тебя.
        - Напрасно. Я в порядке.
        - Тебе нравится эта комната?
        - Да.
        - Сейчас время ужина. Ты спустишься или принести сюда?
        - Я не хочу есть.
        - Ты должна.
        - Где ты взял этого доктора?
        - Он мой старый друг. О его квалификации слагают легенды. Я помогу тебе спуститься, там Таня и Вадик.
        Дана поднимается. Виталий подает ей домашнее платье, но не уходит.
        - Отвернись.
        - Как скажешь.
        Ему хочется прижать ее к себе и никогда не отпускать, но он покорно отворачивается.
        - Идем.
        Он берет ее за руку, но она слишком слаба. Тогда он поднимает Дану и прижимает к себе, словно невзначай коснувшись губами ее щеки. Его тело вспыхивает, и он кладет ее на кровать. Губы их встречаются.
        - Не надо, Виталик…
        - Почему?
        - Не надо.
        - Тебе плохо со мной?
        - Не в этом дело.
        Он целует Дану, но ее кулачок упирается ему в грудь.
        - Как скажешь. Я подожду.
        Он поднимает ее и несет по коридору. Он жалеет, что не построил этот коридор длиной в несколько километров. Вот так идти, прижимая к себе женщину, ради которой он готов на все. Идти долго-долго.
        Но дверь в столовую - вот она.
        - Привет.
        Вадик смотрит на Дану и не узнает. Таких глаз не бывает у живых людей. Если бы мог, он убил бы ублюдка, который сделал это с ней, но он только сжимает кулаки. Цыба один из всех четко осознал, что именно произошло с Даной. Он понял, что ее, собственно, больше нет.
        Виталий усаживает Дану на стул, горничная подает ужин. Дана медленно цедит томатный сок. Время идет. Болезнь очень некстати, ведь она, Дана, должна многое сделать.
        - Данка, съешь консоме.  - Таня хмурится.  - Андрей сказал, что тебе нужно.
        - Это и без Андрея ясно.  - Вадик придвигает к Дане чашку.  - Давай, кума, до дна.
        Дана понимает, что долго она не выдержит. Так хочется побыть одной, но ей нужно поговорить с Вадиком. Только он поможет ей.
        - Расскажите, как вы живете. Мы давно не виделись.
        - Ну, Вадик тебе говорил, что у нас сын, ему полтора года, зовут его Виталик.  - Таня рада, что молчание закончилось.  - У нас общий бизнес, идет неплохо.
        - А с кем сейчас ребенок?
        - Мать к нам переехала.  - Вадим обеспокоенно смотрит на Дану.  - Моя мать. Ну, и няньку наняли. Татьяна в ресторане занята целый день, я поставщиками занимаюсь, а Виталька больше в клубе находится.
        - Нравится вам?
        - Вполне.
        - А в Торинск не ездите?
        - А чего туда ездить?  - Таня машет безнадежно рукой.  - Маленькие города сейчас на последнем издыхании. Вон, ездили забирать свекровь, посмотрела я - мама дорогая! Воды горячей нет уже несколько лет, в домах зимой самое большее градусов восемь, иногда отключают газ, чаще - свет. Работы нет, кругом наркоманы и нищие, безнадега такая, что словами не передать.
        - И общагу нашу видели?
        - Видели.  - Вадим хмыкает.  - Что ей сделается? Стоит. А тот садик, где наша «точка» была, закрылся, дети в нужном количестве больше не рождаются.
        - А кого видели?
        - Да никого.  - Вадик взрывается.  - Кого там можно видеть! Кто из знакомых остался, поспивались или скололись, из тюрем не вылезают. А если не это, так тоже несладко: предприятия стоят, денег нет, нищета страшная. Вон, теща моя - заходили мы. Вернее, я заходил, Таня не захотела…
        - Да чего к ней идти?  - Таня сверкнула глазами.  - Какая из нее мать? Что я с ней видела, кроме грязи? Тетя Катя была мне матерью, а эта…
        - Вот я и говорю.
        Разговор затихает. Ужин подошел к концу, и Вадик с Таней стали прощаться. Таня виновато смотрит на Дану:
        - Данка, слышишь, прости меня!
        - За что?
        - Сама знаешь.
        - Это все в прошлом, Таня. Это не имеет значения.
        - Нет. Все имеет значение. А прошлое - тем более.
        Они ушли, а Дана с Виталием остались. Он отнес ее назад в спальню, они легли на кровать.
        - Я скучал без тебя.
        - Это все в прошлом. Виталик, скажи мне, ты в тот раз за кого сидел?
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Видишь ли, ты ведь тоже прикрыл наезд со смертельным исходом. Кто?
        - Ну, это мне знать было не положено.
        - Только не говори, что ты не узнал. Давай, Виталька, колись.
        - Ладно. Был тут один тип, в мэрии ходил в больших начальниках. Градский. Он и сейчас большой человек, но уже где-то в Москве или Питере, не помню, баллотируется в губернаторы или депутаты, я слышал. Так что жив я исключительно потому, что поинтересовался в свое время крайне осторожно. Помнишь Хризантему?
        - Цыганку с поселка?
        - Ну, да. А она снабжала драпом [1 - Драп - гашиш (жарг.).] сынка этого самого Градского. Белгород, хоть и областной центр, в сущности, большая деревня, здесь все на виду. Ну, вот, Хризантема мне и рассказала. Что еще ты хочешь знать?
        - Ты давно был у своих родителей?
        - Я вообще не был. Танька правильно сказала. Какие они родители? Произвести на свет и кошка может. Батя не просыхал, лупил меня, а мать делала вид, что ничего не видит. У меня другие родители. У нас они общие - у всех четверых. А эти… Мне до них и дела нет.
        - Ты о них совсем ничего не знаешь?
        - И знать не хочу. Расскажи мне о себе. Как ты жила?
        - А ты не в курсе?
        - Знаю кое-что. Муж у тебя был очень хороший, свекровь тоже. Дом, дети. Ты была счастлива?
        - Наверное.
        - Почему «наверное»?
        - Потому что мне всегда казалось, будто где-то впереди меня ждет что-то важное.
        - А теперь?
        - А теперь меня просто нет, понимаешь?
        - Не понимаю.
        Он целует ее. Он счастлив быть рядом с ней, он неутомим в своей любви, но Дана быстро устает. Они засыпают рядом.
        Утром Дане стало намного лучше, Виталий радуется этому как ребенок. Он сам готовил завтрак, они поели, но ему пора ехать, ждут дела.
        - Я постараюсь вернуться поскорее. Сейчас заеду к твоим, посмотрю, как там Лека. Андрей должен прийти, прислуга его впустит. Отдыхай.
        - Привези мне мою сумочку. Скажи маме, чтобы передала.
        - Хорошо. Я люблю тебя.
        Он уходит. Дана смотрит, как он садится в машину и уезжает. Она не знает, что теперь будет. Виталька остался прежним - и стал другим. Все стали другими. Но Дану беспокоит именно Виталий. Она не знает, что чувствует по отношению к нему, хотя ей с ним хорошо.
        «Словно свет… Стасик, Стасик, как мне быть? Ведь я так любила тебя. Любила? Все в прошлом. А Виталька - здесь, сейчас. И в прошлом. Я не знаю, что делать. Может быть, потом».
        Андрей входит без стука.
        - У вас отвратительная привычка врываться в комнату, как Красная армия в завоеванный город.
        - Чисто врачебная заморочка. Сегодня вам лучше.
        Он снова повторяет вчерашние манипуляции. Его пальцы живут собственной жизнью, а небольшие светло-карие глаза внимательно следят за Даной из-под опущенных ресниц.
        - На мне узоров нет. Чего вы на меня так уставились?
        - Я много слышал о вас, но представлял себе некую роковую красавицу, а тут такая птица-синица.  - Андрей усмехается.  - Вас что-то беспокоит?
        - Нет. Я в порядке.
        - Ну, не совсем в порядке, но где-то рядом. Как спите?
        - В одиночестве.
        - А вы - злюка.
        - Я никогда не утверждала обратного.
        Андрей смеется. Ему нравится эта странная женщина, и где-то внутри поднимается желание. Он удивляется своей реакции.
        - Хорошо. Я надеюсь, очень скоро мы будем встречаться только на светских мероприятиях. До встречи.
        Это вертелось в голове со вчерашнего вечера. Значит, у господина Градского есть не очень благонадежный сын? Отлично. Дана уже в общих чертах видит свой план. А вот как именно она осуществит его, надо подумать и для начала немного подкорректировать свой каркас. Потому что Дана уверена: стоит ей промелькнуть вблизи многоуважаемого господина Градского, это сразу станет известно. А тогда проживет она совсем недолго.
        «Я перекрашу волосы и буду носить контактные линзы. И еще кое-что подправлю, совсем чуть-чуть. Это хорошо, что я так отощала, меня не узнают. А вот документы мне достанет Цыба. Достанет, никуда не денется. И не скажет ни Витальке, ни Таньке».
        Дана спускается вниз и идет во двор, садится на скамейку среди роз, небо над головой смотрит на нее знакомо и безмятежно. Где-то далеко это небо видит ангелов на Северном кладбище. И ее оставленный дом.
        «Разоренное гнездо. Ничего, мы с Лекой вернемся туда».
        - Я привез твою сумочку.  - Виталий подходит сзади и садится рядом, обнимая Дану.  - Ты не замерзла?
        - Нет.
        «Я просто умерла, милый».
        - Я должен ехать. Родители передают тебе привет, а сын хочет, чтобы ты вернулась. Может, привезти его сюда?
        - Я хочу побыть одна.
        - Дана, я понимаю, что сейчас не время, но скажи, ты выйдешь за меня замуж?
        - Виталик, я…
        - Я подожду. Ты просто скажи. Ты никогда не говорила, что любишь меня.
        - Да, никогда.
        - Значит…
        - Ничего это не значит.  - Дана обнимает Виталия.  - Я скажу тебе это, правда. Но не сейчас.
        - Скажешь?
        - Скажу. Только тебе.
        - Я подожду. Я долго ждал, подожду еще. Я люблю тебя, Данка. Знай, что нет такой вещи, которую я бы для тебя не сделал.
        - Я знаю. Мне нравятся эти розы.
        Виталий уходит. В его душе смешались надежда, радость, тревога, он понимает, что упустил что-то важное в разговоре. Что Дана хотела ему сказать, но не сказала? Он не знает. Он совсем не знает эту новую женщину. Но он любит ее.
        Дана понимает, что время пришло. Но уйти сейчас, вот так, не оставив даже записки, она не может. Виталий не заслужил такого.

        «Виталька, когда ты придешь домой, ты расстроишься, я знаю. Потому я и пишу, чтобы сказать: я вернусь к тебе. Но сейчас я ухожу, и ты не ищи меня. Я сделаю то, что должна, а потом вернусь.
        Объяснись как-то с моими и не оставляй Леку. Обо мне беспокоиться не надо.
        Спасибо тебе. С любовью - Дана».
        Она оставляет записку под подушкой и выходит на улицу. Она одета в ту же одежду, что была на ней в то утро, когда она встретила на Острове Виталия. Джинсы и клетчатая рубашка, вот и все.
        Дане страшно. Она боится оставаться одна, она боится того, что должна сделать, она не знает, с чего начать.
        «Я всегда могу начать с тех, кого знаю. А кого я знаю? Полковника Панченко, адвоката Иванову. Ну, мент - крепкий орешек, а вот девка… Она меня тогда сильно раздражала. Что ж, с нее и начну».
        Дана садится в электричку. Она устала, у нее с собой нет ничего, кроме сумочки, в которой немного косметики, деньги и голубая шелковая рубашечка. Дана взяла ее в память о розовой комнате. Через два часа электричка останавливается. Станция Торинск.
        Их старая квартира на Третьем участке пустует уже много лет, Вячеслав Петрович так и не удосужился продать ее. У Даны есть ключ, она держала его в косметичке как сувенир. Теперь он пригодился.
        Вот знакомый подъезд, Дана поднимается на пятый этаж. Обитая коричневым дерматином дверь с номером «28». Дана поворачивает ключ и входит.
        Квартира встречает ее многолетней пылью. Здесь почти пусто, если не считать мебели в ее комнате и немного - на кухне. Но Дане много не надо, только прибраться - и все, можно жить.
        Она достает приобретенный сотовый. Если Виталька нашел записку, значит, уже ищет ее. Срочно нужен Цыба.
        - Привет.  - Дана дозвонилась сразу.
        - Ты просто сумасшедшая. Где ты?!  - кричит он.
        - Ты один?
        - Пока - один. Куда ты подевалась? Виталька тут с ума сходит!
        - Цыба, садись в машину и приезжай на мою старую квартиру.
        - Не понял.
        - А ты подумай.
        - Так она еще ваша?
        - Ты ничего не скажешь Витальке и своей жене. Приедешь?
        - Я уже развернул машину, кума. Через час буду.
        - Привези чего-нибудь поесть.
        - Ты ненормальная.
        Дана зажигает свет и принимается за уборку. Она открывает шкаф. В нем какая-то старая одежда, еще со школы. Дана свободно влезает в школьное платье.
        - Э, да я, оказывается, хорошо похудела, если теперь это платье мне впору. Месяц назад я в него нипочем бы не влезла. Ты узнала меня?  - Дана хочет снова почувствовать эту квартиру.  - Я думаю, узнала. Ты считаешь, что я спятила? А может, я такая и была?
        Когда Вадик позвонил в дверь, квартира была чисто убрана.
        - Ты ненормальная.
        - Точно. Хорошо, что только ты это заметил. Ты прав. Я хочу есть, ты привез?
        - Привез.  - Вадик сердит на Дану.  - И еще вот это, заехал в магазин. Сорвалась с места, ничего не взяла. Там шмотки, бери. Холодно становится, простынешь. Данка, ты спятила, не иначе.
        - Давай поедим.  - Она раскладывает продукты на кухне.  - Значит, так. Ты нужен мне, вернее, твои связи. Не делай возмущенный вид, Цыба, ты что, не узнаешь меня? Это же я, кум, ау! Мне понадобятся новые документы, да лучше прежних. Ну, и прочее, что полагается. И у меня есть чем за это заплатить.
        - Что ты собираешься делать?
        Дана показывает левую ладонь. Рубец уже стал заживать. Вадим не верит своим глазам. Это уж слишком. Такой он Дану видел, но это было в другой жизни. И совсем давно, почти в детстве.
        - Ты хочешь сказать, что решила убить гада, сбившего Анюту?
        - Да.
        - Ты знаешь, кто он? Откуда у тебя столько денег?
        - Он заплатил мне.
        - Заплатил? Сам?
        - Почти.
        - Ясно.  - Вадим чешет в затылке.  - Но как же… Он заплатил тебе, а ты его убьешь? Нарушишь слово?
        - Нет, дорогой. Он заплатил мне, чтобы я согласилась прикрыть дело. В договоре ни слова не сказано о том, что я не могу убить его, понимаешь?
        - Ну, столько-то и я понимаю. Ему такое и в голову не пришло. Плохо он изучил твое досье. И я по-прежнему думаю, что ты спятила. У тебя ничего не выйдет, погибнешь зря - и все. Данка, не дури. Давай поедем домой, ты обо всем постараешься забыть, начнешь…
        - Забыть?  - Дана смотрит на Цыбу пустыми глазами.  - Это ты хорошо сказал - забыть. А вот ты, кум, ты бы забыл? Ну, скажи, ты бы смог просто взять и забыть - если бы это был твой ребенок?! Отвечай!
        Дана смотрит в глаза другу, Вадим не выдерживает и отводит взгляд.
        - Нет. Но я все-таки мужик.
        - А мой мужик не может отомстить. Он погиб. Значит, теперь моя очередь. Так что хватит разводить дискриминацию по половому признаку. Поможешь мне?
        - А у меня есть выбор? Если я откажусь, ты же не остановишься, пойдешь искать кого-то другого и вляпаешься в дерьмо. Данка, я тебя одну не отпущу.
        - Отпустишь, Цыба. Отпустишь. У тебя - семья, тебе есть что терять.
        - А тебе?
        - А что терять мертвой? Меня нет, неужели ты этого не видишь?
        - Вижу.
        Вадик Цыбин тяжело вздохнул. Никогда он не умел спорить с Данкой. А теперь - и тем более не может. Потому что ее больше нет. И этот рубец на ее руке… Вадик рассматривает свою левую ладонь. У него тоже есть рубец. То, что связало их клятвой когда-то давно, никуда не делось и сейчас. Око за око.
        6
        Крат ждал сообщения от парней с Варны. Он представлял, как ненавистную высокомерную выскочку избивают, рвут на части… Его маленькие твердые кулачки сжались, он с шумом втянул в себя воздух - при одной мысли об этом у него начиналась эрекция. Крат шмыгнул в ванную и закрылся изнутри.
        - Ты что там делаешь, гаденыш?
        Это мать. Крат ненавидит ее сильнее, чем всех остальных. Он боится этого чувства, но ничего не может поделать. Все ненавидят его мать - толстую, неопрятную и злобную. Крат иногда представляет себе, что он с ней сделает когда-нибудь, когда вырастет.
        - Руки мою.
        - А заперся зачем?  - Зинкин голос злорадно взвизгивает.  - Знаю я, какие руки. Выходи, тварь такая, да слюни утри сперва. И в кого ты такой убогий уродился?
        Крат выходит из ванной, не успев увернуться от крепкого подзатыльника.
        - Я пойду на улицу.
        - Иди, змееныш. Другие дети как дети, а тут…
        Крат не слушает ее причитаний, он знает их наизусть. Ему нет дела до матери, придет время, он по-своему разберется с ней.
        - Ненавижу!
        Его маленькие твердые кулачки сжимаются. Ну, где эти идиоты? Неужели карточный долг не вернут? Вернут, никуда не денутся.
        - Привет, Крат.
        Он останавливается. Перед ним стоит его давний недруг и соперник - Танкер.
        - Слыхал я, что ты «заказал» Бешеную Кошку парням с Варны. Это правда?
        - Тебе-то что?
        - Да так, интересуюсь.  - Крата всегда раздражала правильная речь Танкера и его отмытый вид.  - А тут ты идешь. Дай, думаю, спрошу.
        - А если и правда, тебе-то что?
        - А то. Дурак ты, скажу тебе как своему. Кто же так дела делает?
        - А что?
        - Ты скажи мне: кто умный такое поручает «шестеркам»? Если хочешь, чтоб дело было сделано, головой надо думать. Уже весь Третий знает, что ты затеял, сечешь?
        - Ну и что? Меня там не было, скажу ментам: пошутил.
        - Ну, да, ментам-то ты скажешь. А Цыбе и Витальке ты это тоже расскажешь?
        - А че! Им какое дело?
        - Раскинь тем, что у тебя вместо мозгов, Крат. Кто у них главный?
        - У них эта… демократия.
        - Хренократия. Тормоз ты, Крат. Они Кошку берегут, как хрустальную. Не станет ее - думаешь, Цыба к тебе побежит? Хотя, побежит, конечно. Чтоб голову тебе оторвать.
        - Хрен на рыло! Я своим скажу…
        - С Цыбой никто связываться не будет. С ним - это значит и с Виталькой. А за Виталькой - цыгане, ты это не вкурил?
        - Так а че ж теперь?..
        - А теперь молись, отморозок, чтобы Данку не прибили, потому что я - первый на очереди, чтобы тебе кочан отбить, очередь длинная наберется, помирать устанешь. Мне тут война с цыганами не нужна, понял?
        - Так это… че делать-то?
        - Придется тебе с ними помириться. Ну, чего морда вытянулась? Кошку не любишь? Знаю, что не любишь, но руки у тебя дотянуться до нее коротки.
        - А у тебя, типа, некороткие.
        - И у меня пока короткие. Да она мне не мешает. Ни в какие дела не суется, а что Цыба, Виталька и Танька с ней - так это их дело. Они тоже не лезут в мои дела. А дерутся, если надо, исправно, и Кошка тоже.
        - Она чокнутая.
        - Это есть, ну и что? Не лезь к ней, Крат.
        - Ты че, наезжаешь на меня?
        - Пока только предупреждаю.
        Танкер пошел своей дорогой, а Крат влез в беседку и задумался. Вроде прав Танкер, дурака он свалял. Но теперь уже ничего не исправишь.
        - Да не убьют они ее, кишка тонка.  - Крат чувствует людей чутьем крысы.  - Может, отлупят, но не убьют. Ладно, Кошка, живи пока. Я подожду.
        В груди Крата поднимается что-то горячее и колючее. Ему хочется кого-то ударить, сделать больно. Когда он в таком состоянии, даже его дружки стараются держаться от него подальше.
        Крат выскакивает на площадку перед домом. Двое мальчишек играют в мяч. Он уже видел их здесь, они живут рядом. Он подходит поближе и бьет одного из них ногой в живот. Мальчик заходится криком, а Крат летит в пыль, сбитый с ног.
        - Ах ты, падаль! Ты зачем ребенка ударил?!
        Крат поднимается с земли. Он не понимает, как мог не заметить здорового дядьку, похоже, отца одного из мальчишек. Подумать об этом Крат не успевает, удары сыплются на него один за другим, мужик со знанием дела и видимым наслаждением охаживает его.
        - Тварь слюнявая, только покажись мне на глаза, убью!
        Крат кое-как поднимается и уходит. Он понимает, что сегодня ему просто не везет. Поэтому он решает пойти в «бункер» и там отсидеться, а приятели принесут слухи и новости. Тогда и решит, что делать.
        «А все Кошка, тварь поганая! С нее все началось».
        Крат спускается в «бункер» - подвал заброшенного магазина. В старом поселке этот магазин был единственным. Но когда настроили пятиэтажек, то открыли несколько новых магазинов, а старый закрыли, да так и оставили. Мальчишки сделали лаз в подвал, где оборудовали себе удобные сиденья из старой мебели и матрацев.
        «Бункер» пока пуст, Крат знает, что народ начнет собираться ближе к вечеру. Он укладывается на старый продавленный диван и смотрит в потолок. Со стороны может показаться, что он думает, но Крат ни о чем не думает. Он просто лежит, уставившись в потолок, и злость закипает в нем.
        Дана вернулась домой в обычное время. Родители что-то горячо обсуждали, но, когда вошла дочь, мгновенно прекратили разговор. Дану всегда раздражала эта их манера втихаря обсуждать свои дела, как будто она слабоумная или вражеский шпион.
        - Даночка, ужин на плите.
        - Спасибо, ма. А вы?
        - А мы уже поужинали. Тут такое дело, милая… Нам надо сейчас уехать в Белгород…
        - На ночь глядя?
        - Даночка, так получилось. Скажи Тане, пусть переночует у нас. Утром разогреешь еду, а в школу на автобусе поедешь.
        - Я лучше Витальку позову. А то с Танькой я просплю.
        - Я не… ладно, зови Виталика. Помни, мы очень доверяем тебе. Ты умница и глупостей не наделаешь.
        Дане хочется крикнуть, что эти «глупости» ее не интересуют, Виталька ей как брат, а ее сегодня хотели убить, и ей больно и неуютно, но она молчит, потому что не хочет, чтобы мама расстроилась. Она слишком бурно реагирует на все ее неприятности, и Дана боится что-либо рассказывать, чтоб потом не чувствовать себя виноватой из-за того, что маме плохо.
        - Я привела в порядок твое платье. Ты что, в пыли валялась?
        - Я упала.
        - Боже мой, откуда?! Славик, ты слышишь?!  - Мать уже «завелась», в голосе звучит паника.  - Где болит, Дана? Только правду мне говори!
        - Я споткнулась, вот, коленку сбила и локоть. Не болит совсем.
        - Правда?
        - Перестань над ней квохтать, пора ехать. Доча, не опоздай завтра в школу, я будильник тебе завел.
        - Да чего вы едете-то?
        - Так нужно, Дана. Потом все расскажем. Будь умницей. Вот, купи себе завтра что-нибудь.  - Вячеслав Петрович дает дочери денег.  - А мы тебе гостинцев привезем.
        Родители уходят, Дана слышит, как стучат в гулком подъезде мамины каблучки.
        «Чего это они сорвались на ночь глядя, ближний свет - Белгород! Правда, там у папы друг, дядя Женя, кооператив какой-то у него, но не похоже, что они в гости. Ладно, какая разница… Главное, я осталась одна!»
        Дана звонит Витальке, и через полчаса вся компания уже сидит на кухне и уничтожает ужин. Дана догадывается, зачем мама так много оставила. Кто-кто, а она-то знала, что едоков будет четверо и никто из них на аппетит не жалуется.
        - Если мочить Крата, то сегодня.  - Виталька вымакивает варенье блинчиком.  - Вкусные блины тетя Катя печет. Так вот. Если хотим его убрать, значит, этой ночью. План готов, а случай такой, может, больше и не представится.
        - Неужели мы и вправду убьем его?  - Дана чувствует, как мурашки бегут у нее по спине.
        - Нельзя его оставлять.  - Цыба отпивает глоток компота.  - Сама посуди, Данка: сегодня тебя случай спас. В другой раз может не повезти.
        - О родителях своих подумай. Ты же у них одна!  - Таня берет ладонь подруги.
        - Ты тоже одна.
        - Сравнила член с пальцем! Да моей мамаше насрать, где я и что со мной. Ей лишь бы водка да мужик под боком, желательно не один. А твои не такие.
        - Вы что, уговариваете меня? Напрасно. Я целиком на вашей стороне. Но нам надо поклясться, что никогда никто нигде никому не расскажет об этом. Иначе пойдут слухи, и мы все сядем.
        - Я тут читал недавно статью про сицилийскую мафию.  - Виталька интересуется разными вещами, они все знают это.  - В общем, у них была такая традиция, что ли,  - клятва вендетты. Например, гибнет их родственник, но они это так не оставляют. Идут на кладбище, ножом разрезают наискось ладонь, прикладывают руку к могиле и клянутся на крови отомстить. И эту клятву нарушить нельзя.
        - Ну, мы же не сицилийская мафия.  - Таня испуганно округлила глаза.  - И не погиб пока никто. А идти ночью на кладбище страшно.
        - Нам это не надо. Тут сама идея важна. Клятву на крови нарушить нельзя.
        - Вечно ты, Виталька, что-нибудь эдакое вычитаешь…
        - Не, Танюха, Виталька прав.  - Цыбу заинтересовала вендетта.  - Он дело говорит. А на кладбище мы не пойдем, у нас все живы. Пойдем к старой часовне в Цыганском поселке, там и поклянемся.
        - Почему у часовни?  - Дана удивленно поднимает брови.
        - Ну, как бы там место святое считается.
        - Правильно.  - Виталька допивает компот и встает из-за стола.  - Все согласны?
        - Все.  - Таня кивает.  - Только давайте сначала посуду помоем, а то потом Данка половину перебьет.
        Когда на фоне серого вечернего неба возникла темная громада старой часовни, они остановились. Только сейчас Дана осознала, что это не шутка, что они и вправду собираются убить Крата. Но страха не было. Перед глазами возникло сероватое, вечно хмурое лицо, которое не умело улыбаться. Дана попыталась вспомнить хоть что-нибудь хорошее об их будущей жертве, но память услужливо предлагала картинки одна другой страшнее: Крат с перекошенным от ненависти лицом, Крат убивает кошку - обдирает с нее живой шкурку, потому что Танкер сказал, что ему слабо. Она помнит, как отец сказал про него: «У Зинки растет волчонок. Вырастет, сгниет в тюрьме, только перед этим много кому-то горя принесет».
        - Готовы?  - Виталька достает нож.
        - Давай, не томи.  - Цыба берет нож и режет себе ладонь.
        Они по очереди проделывают то же самое, потом прикладывают раны к холодной стене часовни.
        - Повторяйте за мной: клянемся уничтожить нашего врага. Клянемся не говорить об этом никому никогда, и если нарушим клятву, пусть упадут на нас все беды, какие только есть на свете.
        Они тихо повторяют за Виталькой слова клятвы. Потом Цыба заливает всем раны перекисью и бинтует ладони.
        - Ну что, пошли?
        Уже совсем стемнело, когда они добрались до «бункера». Оттуда слышались голоса. Виталька проскользнул к самому лазу, но быстро вернулся.
        - Он там. Они скоро будут расходиться, подождем.
        Ребята молча сидят за кустами сирени. Дана уткнулась в Виталькино плечо, ей спокойно и уютно. Виталькины пальцы в темноте перебирают ее волосы.
        - Болит рука?  - Он обнимает Дану за плечи.
        - Болит…
        - Потерпи. Через пару дней все пройдет.
        Дана молча кивает. Она надеется, что маме не взбредет в голову позвонить.
        «Скажу, что отключила телефон»,  - думает Дана.
        - Вот он.  - Цыба предостерегающе поднял руку.
        Они насторожились. В скудном освещении Дана различает фигурку Крата. Он идет, пошатываясь, бормоча ругательства. Она прислушалась. Крат живописал, что он когда-нибудь проделает с Даной и куда при этом пойдут Виталька и Вадик. Досталось и Тане - за компанию. Дана всегда удивлялась, откуда в этом тщедушном тельце такие запасы злобы и ненависти ко всем на свете. Смутно она уже догадывалась, что некоторые люди просто такими рождаются - на горе и слезы остальным.
        - Пошли.  - Виталька подал знак.  - Держаться в тени, фонари скоро закончатся.
        - Куда он идет? Он не там живет!  - Таня зябко поводит плечами.
        - А черт его знает. Клея нанюхался и прет, не разбирая дороги.
        Между тем Крат переходит шоссе и идет в сторону заводского забора. Это хорошо освещенное место, поэтому четверка мстителей минует его стороной, стараясь не потерять из вида качающуюся фигурку Крата.
        - Он идет в сторону садов!  - Дана первой поняла, куда держит путь их враг.
        - Вот и хорошо.  - Цыба удовлетворенно хмыкает.  - Своим ходом дойдет туда, куда нам и надо.
        - Смотрите, с кем это он?  - Дана указывает вперед.
        Их враг уже не один. С ним рядом стоит кто-то высокий, или он на фоне Крата кажется высоким?
        - Он говорил, что у него есть знакомый охранник на проходной.  - Таня приглядывается.  - Ну, так и есть, смотрите, дядька в форме охраны завода. Они всегда в это время патрулируют вокруг стены.
        - Зачем?
        - Черт их знает, зачем. Положено им.
        - Ну и хорошо, что положено.  - Виталька хмуро усмехается.  - Если станут расследовать, этот мужик и скажет: Крат был нанюхавшись, шел один, никого вокруг не было - место освещенное, далеко видать.
        - Точно.  - Вадик сплевывает.  - Это называется алиби.
        - Нет, алиби - не то. Но Виталька прав, этот охранник нам только на руку.
        Наконец охранник пошел своей дорогой, а Крат поплелся дальше. Дорога в сады проходила мимо заводского забора, с другой стороны стеной стояла посадка. Ребята осторожно пересекли шоссе и ринулись в посадку. Вот уже виден Крат, он идет медленно, как будто нехотя. Они замерли. Слышны шаги.
        - Привет, Витек! Куда собрался на ночь глядя?
        Голос принадлежит молодому парню из охраны. Дана видит его в свете прожекторов, натыканных по периметру стены.
        - В сад, к Михею.
        - Он сегодня там, ты прав. Бывай!
        - Ага, пока.
        Охранник продолжает свой путь, а Крат стоит, словно раздумывая, потом опять плетется вперед.
        - Так мы до утра будем ползти.  - Дана устала.
        - Нам бы только до садов добраться, а там темень, и до рельсов совсем близко.  - Цыба раздраженно сопит.  - И правда, плетется, будто не своими ногами.
        - Так он, поди, нанюхался. Или обкурился.  - Таня хихикает.  - У Витальки драп никогда не покупает, гордый, типа.
        - Не гордый, а боится.  - Виталька презрительно щурится.  - Злопамятный, зараза! Помнишь, Данка, как мы его тогда отделали в общаге?
        - Это когда переезжали? У меня шрам под коленом так и остался.
        - А он помнит до сих пор, гнида такая.  - Виталька снова обнимает Дану за плечи.  - Ты замерзла?
        - Нет. Просто как-то не по себе немного.
        Виталька зарывается лицом в волосы Даны. Когда он услышал о том, что на нее напали, он решил, что сам убьет Крата, но природная осторожность взяла верх. Виталька ненавидел маленького ублюдка всей душой, только ему не хотелось в тюрьму. Он решил все обдумать. И вот теперь они это сделают. Единственное, о чем жалеет Виталька,  - так это о том, что Данка уперлась и пошла с ними. Но спорить с ней бесполезно, он это знает. Они все знают.
        Наконец Крат достигает границы света и тени. Вот он делает несколько шагов и вступает в темноту лесопосадки. Осталось пройти совсем немного, каких-нибудь триста метров, но идти приходится вслепую по узкой тропинке. Крат спотыкается, падает и грязно ругается.
        - Помочь?
        Голос из темноты звучит знакомо и ненавистно. Крат знает этот голос, но не может вспомнить, кому он принадлежит.
        - Иди ты на…
        - Зря ты. А у меня выпивка есть.
        - Михей? Ты? Темно, как у негра в жо….  - Крат решает, что перед ним Михей.
        - А ты и там успел побывать? Говорят, ты что-то особенное придумал?
        - Я эту Кошку во все дыры поимею, а потом…
        Крат снова спотыкается. Его поднимают заботливые руки.
        - А Цыба тебе за это…
        - Насрать на Цыбу. И на Танкера, ублюдка. Цыган он боится. Так и станут цыгане за Кошку подписываться.
        - За Кошку не станут, а за Витальку подпишутся.
        - Я с Виталькой разберусь по-своему. Стукну на него ментам - и сядет он.
        - Ну и будешь сукой. На вот, выпей.
        В руки Крата ложится бутылка.
        - Пей, не сомневайся.
        - Сколько?
        - Сколько сможешь.
        Крат икает от удивления. На какой-то миг в его сознании проскальзывает сомнение: а Михей ли это? Голос, который с ним говорит, совсем другой. Этот голос Крат ненавидит почти так же сильно, как и Кошку.
        - Михей, это ты?
        - А кто тут еще может быть?
        - Не знаю.
        - Пей, сейчас узнаешь.
        Вожделенная емкость у него в руках, и Крат прикладывается к горлышку. Он не чувствует вкуса напитка, потому что привык к самогону, а эта бутылка куплена в магазине.
        - Что за дерьмо?
        - «Столичная», пей.
        Крат глотает, боясь, что Михей передумает и отберет бутылку. Чьи-то руки удерживают его от падения, но Крат не задумывается, сколько этих рук. Ему уже все равно. Захлебываясь, он пытается рассказывать о своих огорчениях. Но рядом с ним тихо. Скоро бутылка пустеет, и Крата клонит в сон. Ему кажется, что он лежит в сторожке у Михея.
        - Я эту Кошку…
        - Точно, Крат. Но когда-нибудь потом.
        И этот голос Крат ненавидит. Кто это? Данка? Но откуда бы ей здесь взяться? И что там так гремит?
        Ни о чем больше он подумать не успевает. Налетевший поезд сминает его, как бумажную куклу. Но никто этого не видит. За несколько минут до наезда Виталька повел их назад. Он почти несет Дану, но ему не тяжело. Он думает о том, что никогда не посмеет прикоснуться к ней так, как к Таньке. Но он хочет этого, очень хочет. И он осторожно целует ее волосы. Так можно. Она не заметит.
        - Хорошо, что мы помыли посуду.  - Голос у Даны совсем сонный.  - Я страшно хочу спать. Как бы мне в школу завтра не опоздать…
        - Я останусь у тебя ночевать.  - Таня более вынослива, сказывается привычка шляться по ночам.  - Не бойся, не проспишь.
        Остаток пути они проделали молча. Смерть Крата посчитали несчастным случаем. То, что осталось от Крата, собрали в пакет с рельсов. В его крови был обнаружен алкоголь. Много алкоголя. Вот так бывает: напиваются и укладываются отдохнуть на путях.
        Среди ребят на Третьем о смерти Крата ходило множество самых невероятных слухов. Но Виталька оказался прав. Следствие установило свидетелей, охранники подтвердили версию. Откуда взялась бутылка? Может, под курткой нес, мало ли… Милиции делать больше нечего, как копаться в обстоятельствах смерти Крата. Умер - и ладно. Туда ему и дорога.
        Единственный, кто не поверил в случайность, был Танкер. Умный и хитрый, он сразу призадумался, кое-что сопоставил и однажды вечером появился на «точке».
        - Привет всем.  - Танкер улыбается, ни дать ни взять - приличный мальчик из обеспеченной семьи. Так оно и есть, но имеется маленькое «но» - мальчик с младенчества усвоил правила двойной жизни.
        - Чего надо, Танкер?
        Виталька и Вадик смотрят на него без всякого интереса, Таня - настороженно, а Дана только на минуту подняла глаза от книжки и снова углубилась в чтение.
        - Ничего особенного.  - Танкер мягко улыбается.  - Дружественный визит. От имени и по поручению… в общем, это было лихо и очень умно. Я вас явно недооценивал.
        - Ты обкурился?  - Таня смотрит на него испытующе.
        - Танкер, ты чего?  - Цыба даже привстал.  - Или от большого ума заговариваться начал?
        - Ладно вам темнить.  - Танкер стал серьезным.  - Вы знаете, о чем я. Крат получил то, что заработал. Провернули вы это дело на пять баллов. Никто вас не видел, не слышал.
        - По-моему, я начинаю понимать.  - Дана отложила толстенный том.  - Он имеет в виду, что мы убили Крата. Ты это хочешь сказать, Валера?
        - Именно. И пришел выразить вам свое восхищение и признательность. Этот тормоз только мешал.
        - Танкер, у тебя ум за разум заехал.  - Виталька следит за Соколовым, но без видимого интереса.  - Крат уснул на рельсах, его видели охранники, мы-то здесь при чем?
        - А откуда «Столичная»? У Крата такой роскоши отродясь не было.
        - Чего тебе надо, Танкер?  - Дана смотрит холодно и пристально. Танкер отмечает, что она сейчас действительно похожа на кошку, изготовившуюся к прыжку.
        - Вот, я слышу разумные речи!  - Он становится серьезным.  - Ты права, я кое-чего от вас хочу. Так вот. Если не хотите, чтобы о моих выводах узнали все - милиция не в счет, они дело закрыли, но наш закон вам известен, вас не простят. Если не хотите, чтобы я рассказал, будете делать для меня кое-что, а не то…
        Танкер не успел договорить. Дана прыгнула на него и сбила с ног. Он сильно ударился затылком и, почти теряя сознание, понял, что ему не уйти. Животный страх сковал его. До него разом дошло, что все его дела на Третьем были просто детской игрой «в войнушку», а эти четверо перешли некую грань, реально убрав с дороги мешавшего им человека. И они вполне способны повторить это.
        - Ты слишком грамотный, Танкер.  - Виталька наступает на его руку, и боль пронзает тело.  - Подумал, пошнырял - и решил, что прижал нас?
        - Нет, парень, это все детский лепет.  - Дана отряхивает брючки.  - Из-за тебя измазалась, урод. Что же нам с тобой делать, а, Танкер?
        - Не надо.  - Танкер никогда в жизни так не боялся. Он привык, что должность отца обеспечивает ему неприкосновенность. Но не здесь.  - Я никому не скажу.
        - Конечно, не скажешь.  - Таня присаживается рядом.  - Потому что и говорить-то нечего. Напился Крат и попал под поезд. А что ты там придумываешь, так это твои фантазии.
        - Я… понял. Учту.
        - Нет, парень. Ты не понял.  - Дана смотрит на него свысока.  - В один прекрасный день и ты тоже можешь попасть под поезд, понимаешь? Кто угодно может. Несчастный случай. А сколько людей вот так просто уходят из дома и не возвращаются?
        - Я понял, понял. Отпустите.
        Танкеру захотелось оказаться в своей комнате, он вдруг подумал, что не ценил домашний уют. Если ему удастся вырваться отсюда, он никогда больше не выйдет из дома.
        - Знаешь, Танкер, несчастные случаи часто происходят с фантазерами.  - В голосе Даны звучит издевка. Ему кажется, что он видит клыки в ее улыбающемся рту.  - Ты понимаешь?
        - Я понял, понял! Пожалуйста, отпустите!
        Он уже не контролирует себя. Это взрослый мир, эти четверо смотрят на него так страшно, только бы отпустили, больше ему ничего не надо! Как он мог свалять такого дурака! Ведь если они сумели достать Крата так, что никто ничего даже не заподозрил, что им стоит убрать и его? Теперь они знают, что он подозревает их. Теперь они убьют его.
        - Отпустите ребенка, он описался.  - Данка смотрит на него со странным выражением.  - Вставай, Танкер.
        Он поднимается. Штаны липнут к телу. Четыре пары глаз смотрят на него изучающе.
        - Канай домой, Танкер.  - Виталька усмехается.  - Мы никому не скажем, что у тебя энурез. Мы не болтуны.
        - Только больше не мелькай.  - Цыба сплевывает.  - Кишка у тебя тонковата.
        Танкер медленно пятится. Потом поворачивается и бежит. Скорее домой.
        - Что будем с ним делать?  - Таня снова залезает на перила беседки.
        - А ничего.  - Виталька устраивается рядом с Даной.  - Он не дурак и все правильно понял. Данка, ты как думаешь?
        - Я согласна. Да у него и нет ничего. Дело закрыли, слухи скоро прекратятся, а Танкер… Он не дурак, поэтому не станет трепаться. Вадик прав, кишка у него тонка. Ладно, пора мне.
        - Мы проводим тебя.  - Таня спрыгивает на землю.  - Не знаю, Данка, как ты можешь читать эти толстые книжки?
        - В них совсем другая жизнь, понимаешь? Я начинаю жить там, знакомлюсь с другими людьми. Это интересно!
        - По-моему, Данка, тебя надо доктору показать.
        - Перестань, Танька.  - Цыба шумно вздыхает.  - Каждому свое.

        - Дана, мы уезжаем.  - Вячеслав Петрович уже все для себя решил.  - Один мой друг организует в Белгороде кооператив и предлагает нам с мамой… В общем, мы уезжаем отсюда, собери вещи.
        - А ребята будут приезжать к тебе в гости.  - Мама ласково улыбается.  - Я поставила ящики, тебе помочь упаковаться?
        - Таньку позову.
        Вячеслав Петрович сделал над собой усилие и не поморщился. Дана убежала вниз к Тане.
        - Я не потерплю их…
        - Славик, тебе должно быть стыдно. Они хорошие дети. К тому же я не думаю, что они будут часто приезжать.
        7
        Но они приезжали часто. Так часто, как только было возможно. Вячеслав Петрович смирился с их присутствием, а когда вся теплая компания обосновалась в Белгороде, он, подавив досаду, устроил их в кулинарное училище, где давали общежитие. К этому времени бизнес Вячеслава Петровича расцвел, появились деньги и связи. Компанию дочери он теперь воспринимал как некую данность, осознав, что жена была права, ребята неплохие, просто не повезло им.
        Виталька и Цыба отлично прижились в девичьем коллективе, Таньке оказалось сложнее, но тоже вполне сносно. Они были рады уехать из дома, это Данка отлично придумала, а тетя Катя всех подкармливала и давала одежду, которую шили в их кооперативе. И все шло вполне хорошо. Лучшего и не пожелаешь.
        Особняк, построенный Вячеславом Петровичем, стал и их домом. Они часто там ночевали, у них были общие родители и Кошка. Эта серая независимая особа иногда позволяла себя гладить, но признавала только Дану. Но они все любили ее.
        Они вместе ходили на Остров, вместе гуляли, а если приходилось, то дрались с местными. Только Белгород - не Торинск, здесь все сложнее. Виталька быстро нашел для себя приработок - цыган и тут хватало, язык он знал, а наркота - она и в Африке наркота. И спрос на нее всегда есть. Виталька умел не попадаться, и его за это очень скоро стали ценить. Иногда они с Цыбой уезжали на несколько дней, но потом появлялись, вели девчонок в кафе или на базар покупать шмотки.
        - Данка, тебе что привезти?  - Виталька собрался в Москву.  - Что скажешь, то и будет.
        - Привези мне Барби.
        Таня с Цыбой переглянулись и спрятали улыбки. Ну, Данка в своем репертуаре. Как она собирается на свете жить? Впрочем, с таким папой, как Вячеслав Петрович, это не проблема. Барби! Девке скоро семнадцать, а она куклу просит.
        Дана казалась инородным телом в любой толпе. Она никогда не пыталась привлечь к себе внимание, но так складывалось, что именно ее всегда выделяли. Она была красива, но красота ее была несколько странного свойства. Высокий лоб, немного удлиненное лицо скандинавского типа, приглушенные тона, ничего яркого, но что-то в ее лице, в ее осанке сразу приковывало к ней взгляд. Никто не знал Дану до конца. И даже родители понимали, насколько их дочь отличается от них самих и остальных людей, и старались беречь ее.
        Любой стресс выводил Дану из состояния равновесия и разбивал тот хрупкий мир, который она вокруг себя создавала. Грубое слово, подлость или несправедливость больно ранили ее, хотя лицо Даны оставалось безмятежным. Она чувствовала себя несчастной - и ненавидела это чувство. И обидчик очень скоро понимал, что невозмутимый взгляд дымчатых глаз - штука обманчивая.
        - Ты поедешь учиться в Питер.  - Вячеслав Петрович уже все для себя решил.  - Я сниму квартиру, у тебя будет все, что нужно, мы станем тебя навещать.
        - А ребята смогут приезжать к тебе в гости.  - Мать встревоженно смотрит на дочь.  - Дана, ты же понимаешь, это Питер.
        - Хорошо.  - Дане хочется поехать, но друзья…
        - Парням я нашел работу, впрочем, Виталию скоро в армию. Вадик вряд ли что-то еще осилит, а Виталий сможет потом выучиться, я помогу. Татьяна… Пока возьму ее к себе в контору, а там посмотрим.
        - А ты будешь приезжать на каникулы и видеться с ними.  - Мама, как всегда, пытается ее утешить.
        - Хорошо. Я пойду расскажу им.
        - Они сами зайдут, Виталик звонил.
        Дана идет к себе. Это ее комната, здесь все устроено так, как она хотела. Вот низенькая удобная тахта, обитая коричневым флоком. Тяжелые занавески песочного цвета с крупными симпатичными букетами, желто-коричневый ковер на полу, золотистые обои, светлая мебельная «стенка». И красная бархатная шкатулка в виде сердечка. Ее как-то привез Цыба, и шкатулка прижилась в ее золотисто-коричневой уютной комнате, где всегда стоял запах духов и книг.
        В кресле раньше спала Кошка. Иногда Дане казалось, что у них с Кошкой на двоих одна душа, часто они подолгу смотрели друг другу в глаза, и золотистые круглые луны Кошкиных глаз поселились на дне зрачков Даны. Или они там были всегда?
        - А ты поступишь?  - Таня смотрит на Дану немного испуганно.  - Виданное ли дело - Питер! Там небось конкурс огромный!
        - Должна. По крайней мере, очень хочется.
        - Так когда тебе ехать?  - Виталий тщательно скрывает боль, которая нарастает в груди.
        - Через неделю. Папа снимет для меня квартиру, если поступлю - там и останусь. А вы будете ко мне приезжать?
        - Будем, само собой.  - Цыба еще не осознал происходящего.  - Только чего тебе ехать, никак не пойму? У нас тоже есть институт… Раз уж пришла тебе охота сушить мозги.
        - Ну, там больше перспектив.  - Виталий не глядит на Дану.  - Ничего, пробьемся.
        - Само собой.  - Дана смотрит на друзей.  - Только я буду скучать.
        Таня всхлипывает и утыкается в подушку. Плечи ее мелко вздрагивают. Она не хочет, чтобы Дана уезжала. Она хочет, чтобы все оставалось так, как есть. Эти три последних года были такими счастливыми! Уехать сюда, подальше от матери, жить, как нравится, а иногда можно представить, что все они - большая семья и тетя Катя и дядя Слава - их общие родители. А теперь Данка уезжает. И все вдребезги. Потому что это она, странная и чудаковатая Данка, объединяла их всех и тянула за собой наверх. Таня вдруг четко осознала, что, не будь Даны, ее ждала бы точно такая же судьба, как у матери.
        - Не плачь, Танька. Мне тоже плакать хочется.  - Дана прикусила губу, но это почти не помогает.  - Папа сказал, что для всех будет работа, а если есть желание - то и учеба.
        - Не, я учиться больше не хочу.  - Цыба лениво потягивается.  - Да мне и не надо, пойду работать, там видно будет.
        - Точно.  - Виталька вздыхает.  - Сейчас много способов пробиться, только не ленись.
        Вадика Цыбина не взяли в армию. Он так сумел «закосить», что его признали непригодным и выдали белый билет. Злые языки судачили, что Цыбе, дескать, и «косить» не надо, и так дурак дураком, но такие разговоры велись шепотом и с оглядкой, потому что его побаивались. Он был, в общем, вполне мирным человеком, но злить его опасались. Вредно для здоровья.
        - Ну, чего носы повесили?  - Вячеслав Петрович ворошит Виталькины волосы.  - Ничего, ребята, все будет нормально. Дана ведь не на Марс улетает. Да и вы у нас в доме по-прежнему желанные гости.
        - Мы уезжаем, ужин в холодильнике.
        - Катя, в этой комнате трое поваров.  - Вячеслав Петрович смеется.
        - Ой, и правда. Дана, угощай ребят. До встречи, ведите себя хорошо.
        Хлопнула входная дверь, во дворе завелась машина.
        - Куда это они?  - Цыба выглядывает в окно.
        - Да в Питер же! Папа любит ездить ночью. У него там дела, а мама квартиру посмотрит. Послезавтра назад. Переночуете у меня? Только, чур, готовить я не буду.
        - И не мечтай. Тебе придется учиться готовить. В Питере мамы не будет, что тогда станешь делать?  - Таня настроена решительно.  - Виталька, скажи!
        - Точно. Курс молодого бойца ты у нас пройдешь, не сомневайся. Пошли разогреем ужин.
        Дана поплелась за Виталькой на кухню. Мама не учила ее готовить, а Дане и не хотелось. Зачем? Но она понимала, что это нужно. Ладно, пускай. Все равно ничего уже не будет по-прежнему. А как будет? Интересно. Но уже без ребят, они останутся здесь. И Дане стало тоскливо.
        - Данка…
        - Не надо, Виталик… Не надо. Чего уж теперь.
        - Данка! Я люблю тебя.
        Она утыкается в его плечо. Она всегда это знала и принимала как нечто само собой разумеющееся. Виталька постоянно был рядом. Он никуда не мог исчезнуть из ее жизни. От него пахло сигаретами и одеколоном, а его губы были такие горячие и настойчивые. Он впервые поцеловал Дану, и она с удивлением осознала, что это ей нравится. Только… нет, все равно нравится.
        - Виталька, ты с ума сошел!
        - Я знаю. Я люблю тебя.
        Потом они ужинали, Дана доставала для всех постельное белье и подушки, они по очереди зависали в ванной, смеялись и шутили, Таня изображала статую Свободы, а Вадик жевал блинчики с вареньем. А потом были горячие Виталькины поцелуи и его настойчивые и нежные ласки. Он давно знал женщин, но это ничего не значило теперь. Потому что с ним - Дана. И он понимал, что в его жизни больше нет места другой женщине. Никого больше не будет в его душе.
        - Я не хочу уезжать.
        - Ты должна. Но я всегда буду любить тебя.
        - Я буду скучать там без тебя. Без вас всех.
        - Мы приедем к тебе. Я так люблю тебя, Данка. Я что хочешь сделаю для тебя.
        - Знаешь, о чем я думаю?
        - Нет, скажи.
        - Я думаю, что мы - я, ты, Танька и Вадик - не случайно так связаны. Я читала, что есть такая штука - фатум, судьба. И ничто в жизни не бывает просто так. Мы все для чего-то родились. И мы должны стать не просто обычными людьми, а кем-то…
        - Кем-то великим?
        - Ну, в общем, да. Пусть не кем-то великим, но не такими, как все в нашем общежитии.
        - Ты имеешь в виду моего папашу?
        - Не только.
        - Это само собой.  - Виталий целует Дану.  - Я попробую. Ты права, как всегда. Мы должны ловить свой шанс. Я все сделаю для этого. Я так люблю тебя…
        - Я буду скучать там одна.
        Утром ни Вадик, ни Таня и виду не подали, что знают о произошедшем. Дана сидела задумчивая, а Виталька не сводил с нее влюбленных глаз. Тане было немного смешно видеть его таким. Она лучше Даны знала его жизнь, ей было известно, чем он частенько зарабатывает и что иногда им с Цыбой приходится делать, но Тане и в голову не приходило рассказать об этом подруге. И теперь, глядя на Дану и Витальку, Таня прятала улыбку, склонившись над тарелкой.
        - Данка моет посуду.  - Таня смеется.  - А потом мы поедем на Остров, как вам такой план?
        - Хороший план, только посуду помоем вместе.
        - А мы с Виталькой сходим купим пивка,  - предлагает Цыба.
        Парни уходят, а Дана с Таней начинают убирать со стола.
        - Ты чего, Данка?
        - Ничего.
        - Да ладно тебе, что я, по-твоему, слепая? Чего ты дуешься? Ты жалеешь?
        - Не знаю… Не в этом дело.
        - Тогда в чем? Он же всю жизнь любит тебя!
        - Да, я знаю.
        - Тогда чего дуешься?
        - Я не дуюсь. Просто немного стыдно.
        - Ну, ты и дура! Я думала, таких уже нет, а вот гляжу - остались. Запомни: ничего в этом стыдного нет, ясно? Он любит тебя. А ты любишь его.
        - Да, я понимаю.
        Но она не понимает. Она не знает, любит ли Витальку так. И то, что случилось ночью, Дана еще не осознала полностью. Виталькина любовь захлестнула ее, а ей надо подумать, понять.
        «Потом разберусь,  - думает Дана.  - Мне скоро уезжать. У меня будет время».
        А времени почти не было. Было полтора дня до приезда родителей, и Дана с Виталькой провели их вместе. Только и всего. Дана видела умоляющий Виталькин взгляд, но что она могла ему сказать? Она любила его, как любила Таню и Вадика, но это была не та любовь. Или нет? Она не знала этого, и Виталий понял. Он решил дать ей время. Он знал: если Дана примет решение, то вилять не станет. Время еще есть.
        Но их время было на исходе. Что-то тянуло Дану вперед, какая-то сила подгоняла ее: скорей, скорей, еще ступенька, еще… Она училась одновременно на двух факультетах, смешивая в голове иностранные языки и финансовые премудрости. Питер очаровал ее, и Дана решила, что не хочет возвращаться, она окончательно возненавидела маленькие городки. Такие, как Торинск.
        Иногда к ней приезжали родители, а когда она гостила у них на каникулах в первый год, все было по-прежнему. Приходили ребята, мать жарила на всех блины, открывалось неизменное варенье, и все выглядело как раньше. Выглядело. Дана хотела сохранить это ощущение, но выходило плохо. Нельзя войти дважды в один и тот же сон, даже если это сон о счастье.
        Бизнес Вячеслава Петровича по-прежнему процветал. Цыба охранял офис фирмы, Таня сидела в приемной за столом секретаря, а Виталька… У него были свои дела, которые он считал за благо скрывать от Вячеслава Петровича самым тщательным образом. Но Дана знала, что это за дела. Впрочем, она никогда не умела осуждать. Каждый живет, как может. Виталька же не убивает животных и детей? А все остальное можно простить.
        Таня видела, как сгорает Виталька. Она злилась на Дану, но понимала, что та не виновата. Она такая, как есть. Именно такой любил ее Виталька, и Тане ничего не оставалось, как иногда утешать друга в его горе добрыми словами. Или в постели - как получалось. Ну, в самом деле, это такая мелочь!
        - Она отходит от нас.  - Виталий смотрит сквозь Таню.  - Ты заметила?
        - Нет. Ты не понимаешь. Просто мы выросли, так всегда бывает, но она любит нас всех, это я знаю точно. И никого ближе нас у нее никогда не будет. Помнишь Крата?
        - Да. Такое не забудешь.
        - Мы убили его для нее.
        - Мы убили его, потому что он хотел убить ее. И мы убили бы его, если бы он попробовал убить любого из нас.
        - Я об этом и говорю.  - Таня обнимает Витальку.  - Мы - одно целое. И так будет всегда. Мы как семья, Виталик. Так у нас жизнь сложилась.
        Дана училась как одержимая. И она как-то не обратила внимания, что Виталька не звонит - день, неделю, месяц… У нее было две сессии одновременно, а впереди - лето, и хотелось поскорее разделаться с экзаменами, чтобы уехать домой и опять все было бы как раньше.
        - Папа заберет тебя, не надо ехать поездом.  - Мать чем-то расстроена, Дана слышит.
        - Мама, что случилось?
        - Ничего.  - Она не умеет врать, совсем.  - Тебе много еще сдавать?
        - Немного. Мама, что-то с папой?
        - Отец в полном порядке. Дана, я хочу, чтобы ты…
        - Виталька?!
        На другом конце провода стало тихо, слышно только, как гудит на линии. Дана похолодела. Она виновата. Виталька давно не звонил, надо было связаться с ним, а тут цейтнот с сессией, но это не оправдание. Она виновата. Она сначала даже немного обрадовалась, что не надо тратить драгоценное время на нежности. Она всегда боялась за Витальку.
        - Мама, не молчи, ты меня пугаешь. Что с ним?!
        - Позавчера был суд… Ему дали шесть лет.  - Мамин голос звучит устало и безжизненно.
        - За что?
        - Он сбил насмерть человека.
        - Разве у Витальки есть машина?
        - Нет. Он ее угнал.
        - Этого не может быть. Почему мне не сказали?
        - Он запретил.
        - Как вы могли?!
        - Дана, дома поговорим.
        - Нет. Пусть Танька приедет, скажи папе, чтобы отпустил ее ко мне.
        - Хорошо. Она выедет сегодня вечером, завтра утром будет у тебя.
        Екатерина Сидоровна боялась разговора с дочерью, боялась увидеть, как стынут ее глаза, отгораживаясь от мира пустотой, за которой бьется боль. Мать чувствовала эту боль, но не могла сквозь нее пробиться, никогда не умела, Дана ни с кем не делилась своей болью, и от этого Екатерине Сидоровне было еще тяжелее. Знать, что твое дитя страдает,  - и не разделить ее ношу. Мать не понимала, как можно все носить в себе. Ее эмоциональная натура всегда требовала выхода, и сдержанность дочери она принять не хотела и не могла. И жалела Дану безмерно, а иногда сильно раздражалась, в порыве гнева бросая: «Строишь из себя леди!», а потом каялась и просила прощения. Дана никогда не сердилась на мать. Она принимала людей такими, какие они есть, и не ждала от них того, чего они не могли ей дать.
        Приезд Тани все упрощал. Таня расскажет и будет с Даной, когда та все узнает. Екатерина Сидоровна боялась себе признаться, что всех троих друзей дочери давным-давно «приняла в дети». Она была к ним привязана, и когда с Виталием случилась беда, это ее просто сбило с ног. Вячеслав Петрович нажал на все рычаги, но у Витальки уже был первоклассный адвокат, и парень только умолял ничего не говорить Дане. Екатерина Сидоровна обещала.
        - Передачи будем тебе привозить, держись.
        - Тетя Катя, не надо, у меня все есть.  - Витальке страшно было поднять глаза.  - Не надо вам… сюда.
        - Это уж мне решать. Даночке пока не скажем, у нее экзамены, а ты…
        - Тетя Катя, не надо плакать. Я так не могу.
        - Не буду. Мы договорились, нас будут пускать к тебе, так что еще увидимся. Я тебе блинчиков принесла, ешь здесь, туда нельзя нести, сказали.
        Виталька только вздохнул. Все эти неприятности можно перенести, но тетя Катя сильно переживает. Этого он не учел. А Дана… Для Даны все это. Для нее одной.
        8
        - Все случившееся подозрительно.  - Дана вышагивает по комнате.  - Во-первых, Виталька нипочем не стал бы воровать эту проклятую машину. Во-вторых, люди сидят в СИЗО месяцами, дожидаясь суда, а тут гляньте-ка: за месяц провели следствие и осудили. Опять же, адвокат. Откуда он взялся? У Витальки его отродясь не было, мы же не в Америке! И вдруг такой дорогой защитник. И еще: материальный и моральный ущерб семье потерпевшего выплачен сразу, сумма громадная, откуда Виталька ее взял?
        - Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.  - Вадик Цыбин спокойно курит.
        - А то, что Виталька сел за кого-то другого. Шесть лет! Это ему дали по самому минимуму, а ведь целый букет у него: угон, вождение в якобы нетрезвом виде, наезд со смертельным исходом и побег с места преступления. Тянет лет на десять, если не больше.
        - Я так и думала!  - Таня вскакивает с дивана.  - Да перестань ты дымить, Цыба, тебе что, совсем все равно?
        - Нет, Танчик, не все равно.  - Вадик гасит окурок.  - Но оттого, что ты тут покричишь, делу не поможешь. Данка сделала правильные выводы, не зря, видать, в университетах мозги сушит. А вот самого главного так и не поняла.
        - Это чего же?
        - А того. Все правильно, сел Виталька за кого-то. А вы решили, что он этого не знает? Девочки мои дорогие, да все он прекрасно знает! И что с того?
        - Но зачем?!  - Дана смотрит на Цыбу во все глаза.
        - А ты как думаешь? Ну, скажи, как можно по-быстрому срубить денег? Настоящих денег? Убить кого или ограбить? Вы же знаете Витальку, это не для него. А сесть за большого дядю - это дело. На зоне ему передачи, почет и всяческие льготы. Выйдет по амнистии - откроет свой бизнес и забудет обо всем. На всю жизнь хватит, ясно?
        - Ты… Вадик, ты спятил! Он не мог этого сделать! Где гарантия, что ему заплатят?
        - Данка, мы не вчера родились. Бабки уже у меня. А это надежнее, чем в сейфе. Через три года Виталька выйдет за примерное поведение, так что все путем.
        - Я поеду к нему.
        - Он просил, чтобы именно ты не приезжала.  - Цыба, как и в детстве, зачарованно следит за Даной.  - Он не хочет, чтобы ты его навещала. А мы с Танюхой поедем.
        - Но почему?!
        - Не знаю. Не расстраивайся, Данка. Прорвемся.
        Это было Виталькино слово. Он всегда говорил: прорвемся. Из грязи, из самого низа, из страшного сна, прорвемся - наверх, туда, где не надо ездить в троллейбусе, вдыхая запах немытых тел сограждан. Туда, где не надо думать о том, что ты будешь есть завтра. Прорвемся. Должны. Иначе все зря. Вся жизнь - зря, а это грех.
        - Он больше не любит меня?
        - Не знаю,  - Таня смотрит в ночь.  - Я не знаю. Он не мог тебя разлюбить, но…
        - Почему же он не хочет, чтобы я приезжала?
        - Не знаю.
        Таня знала. Виталька сказал, что не хочет, чтобы Дана даже приближалась к тюрьме. Но вдруг в ее душе всколыхнулось что-то темное, и Таня промолчала. Иногда этого достаточно, чтобы разрушить мир,  - просто промолчать. Тане вспомнились ночи, проведенные с Виталькой, и она подумала: а вдруг? Данка сущий ребенок, она еще не созрела для любви, пусть учится, а она, Таня, будет у Витальки - и он привыкнет и оценит. А Данка… Любовь к такой женщине всегда мучительна. Таня была опытной и прекрасно понимала, что у Даны совсем другая судьба.
        - Низкорожденная.
        - Что ты сказала?  - Дана не понимает.
        - Ничего. Просто недавно слышала в кино это слово.
        Таня сказала то, что чувствовала. Вот тут, сейчас, она поступила именно так, как низкорожденная. Так, как никогда бы не поступила Дана. Виталька не хотел, чтобы на Дану пялились подонки из тюрьмы. Он боялся этого. Таня его понимала, но промолчала. Именно в этот момент Таня и осознала, чем отличается Дана от нее и от большинства. Ей подобный ход и в голову бы не пришел.
        - Он больше не любит меня.
        Таня опять промолчала. Ночью она ворочалась с боку на бок, перед глазами стояло бледное расстроенное Данкино лицо, а потом вдруг глянули из темноты горячие Виталькины глаза - и все, Таня проклинала себя, но знала, что ничего не скажет Данке. Пусть она и дальше думает, что Виталька разлюбил ее. Может, и вправду разлюбит.
        Дана уехала в Питер. Она перестала ездить на выходные домой - ближний свет! Иногда звонил Цыба, а Таня не звонила, впрочем, Дане было почти все равно. Виталька не писал, и она сжималась от боли, а золотистые луны Кошкиных глаз настороженно смотрели на мир. Дана зализывала свои раны в одиночестве. Так ей было легче.
        А потом она увидела Стаса. На одной из многих вечеринок в общаге, куда Дана и пришла-то впервые, так она ненавидела само понятие «общежитие». Она считала это дикостью, но девчонки приглашали, и она решила - ладно. Всего один раз. «Ну не умру же я от этого»,  - думалось ей.
        Он стоял на балконе и курил. О, эти незабвенные балконы, сваренные из железных прутьев! Они служат еще и пожарным выходом. И входом - для экстренных случаев типа перепихнуться или одолжить сахара, конспект, стакан или презерватив, что угодно.
        Он стоял и курил, Дана смотрела на него сквозь стекло, а за ее спиной бесновалась отвязная студенческая вечеринка, уже начинавшая сбавлять обороты. Но Дане до нее теперь не было дела. Она видела его пшеничные волосы, большие голубые глаза, обрамленные лесом темных ресниц, разлет бровей и улыбку… Улыбку? Да. Он был там с девушкой, которую обнимал за плечи.
        - Кто это?
        - Это? Вика Морозова, с физмата.  - Однокурсник смотрит на Дану немного удивленно.  - А, ты не знаешь! Ну да, ты же у нас аристократка, а Вика живет здесь, на седьмом этаже.
        - А кто с ней?
        - Это Стасик Ярош, с бухучета, учится на курс старше. Ты что, и его не знаешь?
        - Нет. Юра, а он что, тут живет?
        - Тоже на седьмом. У них с Викой вроде бы серьезно. А что?
        - Ничего.  - Дана закусила губу.  - Я пойду домой, здесь душно.
        - Так идем, подышим воздухом!  - Юрий обнимает Дану, и ей хочется пнуть его.
        Они тоже выходят на балкон. Парочка целуется, а глаза Юрия Дану изучают. Чего он уставился? Четыре года вместе проучились в инязе, а так и не знают толком друг друга. Впрочем, невелика потеря.
        Теперь она знает, чего хочет. Вот этого парня с копной светлых волос и голубыми глазами, целующего девицу с косой. Где-то Дана видела это овальное лицо с выступающим вперед подбородком, красивые серые глаза и румяные смугловатые щеки. Вика. Вика Морозова. Не та ли это Вика, из Торинска? Не может быть. Это уж слишком. Бывшая одноклассница. Ну что ж, Вика, тебе придется расстаться со своей игрушкой.
        - Юрка?!  - Голос у Стаса мягкий и приятный.  - А ты здесь что?.. О, прошу прощения.
        Он разглядывает лицо стоящей напротив девушки, как разглядывают картины в музее, и чувствует, будто от нее исходит нечто… какая-то волна, и ему хочется подойти ближе. Он делает шаг. Но Вика оттягивает ему плечо.
        - Я вас раньше здесь не встречал.
        - Дана у нас аристократка.  - Юрий пьян, да и вообще его немного раздражает ситуация.  - Она сегодня впервые почтила нас своим присутствием. По этому поводу мы и гуляем.
        Но Стас его не слышит. Только имя: Дана. Он знает это имя, как же, гордость двух факультетов, но совсем не так ее себе представлял, пересекаться им не приходилось. А тут еще этот пьяный кретин и Вика, повисшая на плече.
        - Я тоже вас раньше не видела.
        Он чувствует запах духов, и ему вдруг приходит на ум: «…дыша духами и туманами…». Значит, вот какой была ТА, у окна. Именно такой, теперь он уверен.
        - Дана? Данка, это ты?  - Вика вдруг узнает бывшую одноклассницу.  - Вот это встреча! Откуда ты здесь?
        - Я тут учусь уже четыре года.
        - Вот как? Надо же! Я тоже. Ты так внезапно исчезла, столько слухов тогда ходило, говорили даже, что тебя убили…
        - Значит, она будет жить долго.  - Стас смотрит на Дану не отрываясь.  - Это примета такая: если о ком-то говорят, как о мертвом, а он жив, значит, проживет долго-долго.
        - И счастливо?  - Дана смотрит ему в глаза сквозь сумерки и сполохи из окна.
        - И счастливо.  - Стас берет ее за руку.  - Хотите погулять?
        - Я уже собиралась домой.
        - Я вас провожу.
        И они начинают спускаться по лестнице вниз, сквозь темноту и этажи. А Вика стоит, ошеломленная происшедшим, и понимает, что Стаса ей уже не вернуть. Она так долго добивалась его, столько ухищрений предприняла, чтобы он наконец обратил на нее внимание, а тут, когда все уже удачно складывалось и дело шло к свадьбе, выплыла из темноты темная особа с Третьего участка - и Стас ушел за ней.
        - Просто взял и ушел.  - Вика говорит это в темноту.  - Вот так: взял и ушел. А она даже не оглянулась, чтобы посмотреть, идет ли он за ней. Он ей не нужен. Он вернется.
        - Я бы на твоем месте на это не рассчитывал.  - Юрий усмехается.  - Она не оглянулась, потому что уверена, что он идет за ней, понимаешь? Забудь о нем. Разве что Данке он наскучит.
        - Но почему?
        - Не знаю, Вика. Что-то в ней есть, понимаешь? Нет? Я и сам не до конца понимаю. Но в ней что-то есть.
        Вика заплакала. Значит, не судьба, опять. Всегда так. Хорошая девочка Вика, послушная и примерная, мамина гордость. И мальчиков кругом целый хоровод, и все бы отлично, только вот Виталька Костецкий смотрел на Данку - а Вика хотела, чтобы на нее. Но тогда они были еще маленькие. Виталька ушел в другую школу, Вика помнила. Дана словно и не замечала этого. О ней ходило столько слухов в их примерном классе, но ее уважали, и Вика дружила с ней. А потом Данка пропала - и Вика решила, что навсегда. Но она появилась, вынырнула ниоткуда, чтобы опять разрушить Викину жизнь. Но теперь это уже не детство. По крайней мере, для Вики.
        - Какого черта ты ее сюда притащил?!
        - Думал, застану тебя здесь. Вика, мне на Данку наплевать. Ты знаешь, почему. Я за ней не побегу, а за тобой - куда скажешь.
        - Ты уверен?  - Вика вдруг встрепенулась.  - Точно?
        - Точно.
        - Тогда женись на мне.
        - Хоть завтра.
        - Вот именно. Завтра.
        Вика все для себя решила. Пусть Стас узнает! Данка наиграется им и бросит, Юрка правду говорит. И вот тогда он захочет вернуться к ней, к Вике,  - но будет поздно. Вот тогда Стасик пожалеет и поймет, кого потерял.
        А Дана и Стас брели в ночь. Они шли по улицам, взявшись за руки, и весна роняла им на голову легкие капли. Откуда бы им взяться? А они все сыпались, дорога была длинной. И призывные огни баров выглядели нереально, словно в другом измерении.
        - Мы могли бы не встретиться совсем.  - Стас сжимает тонкие пальцы Даны.  - У меня скоро диплом, мы могли разминуться.
        - Не могли. Смотри, звезды какие…
        - Теплые.
        - Откуда ты знаешь?  - Дана удивленно смотрит на него.
        - Не знаю. Это ночь такая…
        - Очень уютная.
        - Именно это я и хотел сказать. Знаешь, я…
        - Влюблен.
        - Точно. А ты…
        - Особенная. Так как же мы могли не встре-титься?
        - Ты права.
        Они поднимаются на третий этаж, Дана открывает дверь. Большая двухкомнатная квартира окутывает их темнотой и запахом сирени. Дана любит сирень, и сейчас цветы стоят на столе.
        Они проходят в спальню и начинают раздеваться, словно повинуясь какой-то команде. Наверное, бывает и так. Просто они поняли, что больше не расстанутся. Никогда, до самой смерти.
        Осенью была свадьба. И Виталька вышел на свободу - к свадьбе. Дану он не видел. И только через неделю Таня рассказала ему, что сделала тогда. Впервые в жизни Виталька ее ударил. Таня не плакала. Но больше о Дане они не говорили. Никогда.

        Дана доучивалась. Стас получил отличную работу в большой фирме, сразу возглавив финансовый отдел. Вячеслав Петрович, чрезвычайно довольный зятем, начал строить дом в коттеджном поселке недалеко от Парголово. Дом для Даны.
        - Я только об одном прошу тебя, Стас, позволь девочке доучиться. Не дай бог, она сейчас забеременеет, это будет огромная нагрузка. Я думаю, ты меня понимаешь. Дана у меня одна.
        - Я с вами согласен.
        - Вот и отлично.  - Вячеслав Петрович улыбнулся.  - Я рад, что ты понял меня. Как тебе работа?
        - Тяжело, но интересно. И платят хорошо.
        - Вот-вот, присматривайся. Поднавостришься - откроешь свое дело. Дана - большой приз, имей это в виду.
        - Я люблю ее.
        - Вот и ладненько.
        Стас и Вячеслав Петрович поладили. А Дана впервые в жизни не скрывала своих эмоций. Она была счастлива. Она строила свой настоящий мир, о каком ей мечталось когда-то давно, в детстве. Это был мир, где не было толстых неприятных теток с визгливыми голосами, пьяных мужиков и хамов, сморкающихся на землю. В ее мире не было места для грязных подъездов и загаженных дворов. В нем многому не было места. А доучиться ей осталось совсем немного.
        Иногда она встречала Вику с Юркой, но они ей были безразличны. Она просто равнодушно кивала в ответ на приветствия, даже не догадываясь, что Вика специально старалась попасться ей на глаза. Вика вышла за Юрку, но месть не получилась, потому что Стас едва ли обратил на это внимание. Он пришел утром, забрал свои вещи и переехал к Дане. Вика его больше не видела. И тогда она поняла, какую глупость совершила. А Юрий был счастлив и ничего не замечал.
        И тогда Вика принялась следить за Даной. Ей хотелось быть рядом с ней, чтобы знать о Стасе. Это было самоистязание, но Вика терпела. А поговорить с Даной не удавалось, та была занята какими-то своими делами и мыслями, она забыла о Вике.
        - Чего ты бегаешь за ней?  - Юрий заметил Викины маневры.
        - Я вовсе не бегаю.
        - Бегаешь. Что тебе от нее надо?
        - Ничего. Я просто хочу понять.
        - Понять? Ты хочешь понять, почему при виде ее у девяноста процентов мужиков появляются грешные мысли?
        - И это тоже. Она совсем не такая уж красавица. И этот ее замороженный взгляд, я ее с детства знаю, она всегда была такая, так почему?
        - Иногда мне кажется, что она - инопланетянка. Перестань унижаться, она ведь не видит никого, кроме собственной персоны. Вряд ли она способна любить и сострадать,  - сказал Юра.
        - Когда мы учились в шестом классе, она сильно избила мальчишку из восьмого за то, что он ударил нашу школьную собаку. Она выбила ему три зуба,  - зачем-то сообщила Вика.
        Дане до всего этого не было дела. Изнурительный университетский марафон подходил к концу, строительство дома - тоже, Стас был рядом. И только иногда в ее сны приходил длинный коридор с окном в конце, и тогда Кошка в ее душе прижимала уши к голове и угрожающе шипела. И Виталькины черные глаза тоскливо смотрели на нее. Но это были только сны.

        Стас много работал. Иногда он приносил домой документы, и они с Даной вдвоем разбирались и работали над ними. Дана переводила для Стаса статьи и документацию, фирма имела иностранных партнеров, и огромную работу Стаса скоро оценили. Естественно, никто не знал, что вместо одного специалиста работают двое, это могло бы стоить Стасу должности и репутации. Дана в душе умирала со смеху, когда на новогодней вечеринке шеф превозносил удивительную работоспособность господина Яроша.
        - Станислав Андреевич - самое ценное наше приобретение.  - Шеф, пожилой импозантный мужчина, поднимает бокал.  - Выпьем за то, чтобы все наши приобретения были столь же удачными.
        - Ты почему не пьешь?  - Стас обнимает жену.  - Ты же любишь это шампанское, «Дом Периньон».
        - Нельзя мне.
        - Дана?!
        - Ты все правильно понял.
        - И когда? Почему ты мне сразу не сказала?
        - Это мой тебе подарок на Новый год. А она родится в июле.
        - Она? Девочка? Откуда ты знаешь?
        - Ну а кто, по-твоему, это может быть? Конечно, девочка.
        Это и правда оказалась девочка. Они привезли ее в свой дом, где для нее уже были приготовлены комната и роскошное приданое. Малышка с голубыми, как летнее небо, глазами стала центром жизни Даны и Стаса и новоиспеченных бабушек и дедушки. Из далекого Новосибирска примчалась строгая и официальная Лидия Петровна, красивая женщина сорока восьми лет. Вячеслав Петрович и Екатерина Сидоровна приехали еще раньше.
        - Как мы назовем ее?  - Стас смотрит на дочь, не веря собственным глазам.  - Она такая красивая!
        - Надо назвать ее в честь кого-то из родственников. Например, в честь твоей бабушки, пусть будет Дарина.  - Лидия Петровна уже все для себя решила.
        - Или Катюшей.  - Вячеслав Петрович усмехается.  - Чудесное имя, могу вас заверить.
        Они с Лидией Петровной смотрят друг на друга, и Екатерина Сидоровна понимает, что нашла коса на камень. Эти двое не уступят друг другу.
        - Не надо споров.  - Дана знает, как избежать конфликта.  - Девочка родилась в день святой Анны, так что не о чем тут и говорить.
        Лидия Петровна сердито поджимает губы. Не о такой невестке она мечтала, когда растила сына в одиночку. Ей хотелось, чтобы женой ее Стасика была ни много ни мало - сама королева. А тут - своенравная девчонка, дочь богатых родителей. Такая не сварит, не приберет, да и вряд ли соблюла себя до свадьбы.
        Лидия Петровна была не глупой и не ограниченной. Но она гордилась родом покойного мужа - старинным дворянским родом Ярошей, известным тем, что из него выходили военные и юристы. Муж Лидии Петровны был адвокатом, он умер, когда маленькому Стасику исполнилось пять лет, и Лидия Петровна больше не вышла замуж, чтобы не травмировать сына появлением в доме чужого мужчины.
        Лидия Петровна вырастила сына сама, а ее женская судьба так и осталась неустроенной, поэтому она очень враждебно относилась к любым девушкам, которые появлялись рядом с обожаемым сыном, а появлялись они постоянно, Стасик рос удивительно красивым и умным. Он понимал, что мать не даст ему жить собственной жизнью. Он безмерно любил ее, но не позволил подавить себя, кровь мужчин рода Ярошей говорила в нем все сильней, и он принял решение. Отслужив в армии, Стас уехал учиться в Питер.
        Лидия Петровна отчаянно противилась его решению, но Стас остался непреклонным, и мать смирилась. Когда появилась Вика, Лидия Петровна не возражала, девушка ей понравилась: красивая, воспитанная, тихая. Такую невестку можно контролировать. Появление Даны в жизни сына выбило Лидию Петровну из колеи. Мало того, что девчонка открыто жила с ее Стасом, так еще и родители это, похоже, одобряли. Когда же она поинтересовалась у сына, первый ли он у Даны, Стас вдруг взглянул на нее отчужденно и холодно.
        «Вот так - вырасти сына и отдай,  - думала Лидия Петровна.  - Сколько сил положила, всю жизнь ему отдала, вон какой вырос - и для кого?»
        Невестка не нравилась ей. Какая-то странная. Молчит, днями где-то ходит, лезет в дела Стаса, что-то ему советует, лучше бы… Что «лучше», Лидия Петровна и сама не знала. Сваты ей тоже не очень нравились. Сваха - ничего, а вот Вячеслав Петрович тот еще тип. И дочка ему под стать.
        - Мама, ты когда уезжаешь?  - Стас понимает, что ситуация накаляется.
        - А что, уже наскучила?
        - Нет, но у тебя работа…
        - Дело терпит. Я продам магазин и перееду поближе к вам. Надо же помочь Дане с ребенком.
        - Спасибо, Лидия Петровна, я отлично справлюсь сама.  - Дана мило улыбается.  - Я все всегда делаю сама.
        Вячеслав Петрович переводит дух. Дана умеет разрядить обстановку, этого у девочки не отнять. Хитрая кошечка, ничего не скажешь. И сваха тоже хороша. Он дом для дочери не затем строил, чтобы девочка жила в нем со свекровью, этого еще не хватало. И чем ей не нравится Дана? А ведь не нравится, это видно. Идиотка, пусть только заденет его девочку!
        - Значит, выгоняете мать?
        - Ну, почему же?  - Стасу неприятно и немного стыдно за мать.  - Но две хозяйки в одном доме - это лишнее, мама. Дана отлично справляется.
        Лидия Петровна долго плакала в своей роскошной комнате для гостей. Она - чужая в доме собственного сына. Капризная девчонка здесь хозяйка. И она главная для Стаса. Как теперь жить на свете?
        - Знаете, сваха, вы напрасно плачете.  - Голос Екатерины Сидоровны выводит ее из полузабытья.  - Чего плакать? Дети счастливы, живут душа в душу, дай бог всякому, у нас с вами теперь есть внучка. Мы с отцом никогда не лезли к детям с советами или указаниями - и вы не мешайтесь, так лучше. Они сами разберутся.
        - Я не мешаюсь, я хочу помочь.
        - Попросят - поможете. Не по нраву вам Дана, мы с отцом видим, Стасик любит ее и счастлив. Это его жизнь, а вам бы свою надо устроить. Вы ж молодая еще.
        - Я ничего против Даны не имею…
        - Не надо, сваха. Мы Стасика приняли как сына, как своего ребенка, разве плохо ему? А вы чем недовольны? Что командовать здесь не будете? Так и не будете, я свою дочку хорошо знаю, они с отцом такие, на них где сядешь, там и слезешь. И зачем вам командовать? Разве это детям счастья добавит?
        Тихий голос Екатерины Сидоровны успокоил Лидию Петровну, и она вдруг рассказала ей о себе все, как есть. И как тосковала по мужу, как искала его черты в других и не находила, как замкнулась на Стасике. Все выложила в эту ночь Лидия Петровна женщине, ставшей волею судьбы ей родственницей. И на душе стало легко и светло, а Екатерина Сидоровна слушала и качала головой.
        Через два дня Аннушку окрестили. Крестным отцом стал Вадик Цыбин. Потом родители уехали домой, забрав с собой Лидию Петровну - погостить.
        9
        Питер прекрасен ранней осенью. Жара отступает, небо становится холодным, в воздухе пахнет увядающей листвой. Питер вообще прекрасен. Старые здания вперемежку с зеркальными небоскребами, тенистые улицы, уютные кафе, запах кофе и ностальгии по чему-то нездешнему, что было когда-то, но мы этого не видели.
        Поезд прибыл на вокзал туманным утром. Заспанные проводницы, дыша перегаром и нечищеными зубами, открыли двери. Люди с бледными помятыми лицами начали неуклюже выбираться на перрон, волоча за собой багаж. Из общих вагонов доносился явственный запах конюшни.
        Вагон СВ тоже открыл свой зев. Импозантные бизнесмены в шикарных костюмах выносили на перрон кожаные кейсы и дорогие чемоданы. Здесь ехала совсем иная публика, у приветливой провод-ницы был ухоженный вид.
        Последней на перрон сошла высокая молодая женщина в дорогом черном плаще и сапожках на шпильках. Ее каштановые, коротко стриженные волосы уложены таким образом, что ночь, проведенная в поезде, совсем не повредила прическе. Зеленые глаза смотрят холодно и отстраненно. Волосы оттеняют необычайно бледное лицо. Впрочем, у рыжих часто бывает именно такая белая кожа.
        - Услуги носильщика?  - Бойкий паренек увидел потенциальную клиентку.
        - Спасибо, не надо.
        У нее нет с собой багажа, если не считать небольшого кожаного чемодана, совсем нетяжелого. Женщина идет по перрону, поднимается по ступенькам, ее каблучки отбивают дробь по блестящим плитам пола здания вокзала. Осень пока пощадила город, слякоти нет. Женщина слегка улыбается уголками губ. Она не любит слякоть.
        Такси везет ее на окраину в старую гостиницу с ободранными стенами, старыми синтетическими коврами, высокими потолками и допотопным лифтом. До нее еще не добрались предприимчивые бизнесмены, но она доживает последние дни. На первом этаже навечно поселилась табличка, гласящая: «Извините, свободных мест нет», но высокую бледную женщину эта надпись не пугает.
        - У вас бронь? Фамилия?
        Администратор, сорокалетняя старая дева, с волосами, крашенными в рыжий цвет, с идиотским красным бантиком на голове, враждебно рассматривает безукоризненное лицо гостьи. Ей хочется сказать что-то неприятное или как-то ее зацепить, но она не может, поэтому просто сжимает тонкие губы, накрашенные дешевой помадой ядовито-красного цвета.
        - Да, пожалуйста. Никольская.
        - Заполняйте формуляр.
        Женщина в черном плаще снимает перчатку и достает из сумочки ручку. Ее почерк с наклоном влево не совсем разборчив, она быстро заполняет графы, берет ключ и поднимается на четвертый этаж. Номер «люкс» выглядит убого, но ее вполне устраивает. Она не собирается задерживаться здесь надолго.
        Дама снимает плащ. На ней черная кожаная юбка и зеленый свитер, гармонирующий с цветом ее неподвижных, как у кошки, зеленых глаз. В ее тонкой фигуре, в порывистых и вместе с тем плавных движениях есть что-то от большого грациозного хищника.
        Она открывает чемодан, вынимает оттуда вещи и поднимает дно. Там устроен тайник, где лежат большой складной нож, лезвие которого угрожающе скалится бороздкой для стока крови, и пистолет «беретта», модель 93-Р, а также несколько десятков магазинов к нему. Женщина удовлетворенно хмыкает, взвешивает пистолет в руке, потом с сожалением кладет оружие обратно. Из бокового отделения на свет появляется небольшая кожаная сумочка. Женщина открывает ее, достает оттуда несколько зеленых шариков, подбрасывает на ладони. Губы ее улыбаются, но зеленые глаза ничего не выражают.
        Она кладет шарики обратно и прячет сумку в чемодан. Потом надевает кожаный жакет и выходит из номера, предварительно закрыв чемодан в шкафу. Она понимает, что тайник ненадежен, но для слишком любопытных у нее есть сюрприз.
        Администраторша видит, как она спускается по лестнице, одетая немного не по сезону, очень красивая и ухоженная, и служащей становится досадно. Она думает о бесцельно прожитых годах и добровольной аскезе, в которой их прожила.
        Ветер бесстыдно залез под юбку женщине с каштановыми волосами, она берет такси. Ее сердце сжимается, когда они едут по улицам. Она соскучилась по этому городу, по холодной осени так, что и сама не ожидала.
        Но ей надо думать о насущном. Она останавливает такси. Ветер опять решил заняться с ней любовью, но женщине это ни к чему. Она идет в большой торговый центр, который битком набит отделами с одеждой, обувью и прочим товаром. Вот знакомый бутик, на стеклах его витрин желтеет надпись: «Новая осенняя коллекция». Это именно то, что ей и нужно.
        Она обводит скучающим взглядом вешалки с одеждой. Ей смешны глупые претензии владельца магазина, который представил весь этот хлам эксклюзивным товаром. В это может поверить только абсолютная деревенщина. Вещи лежали где-то в Европе несколько лет, пока их не спустили по минимальной стоимости предприимчивым ребятам, и теперь ими торгуют здесь - по ценам выше разумных пределов. Она жестко усмехается.
        - Вам помочь?
        Молоденькая продавщица разрисована как ирокез, ступивший на тропу войны, улыбается заученной улыбкой. Она не верит, что кто-то купит хоть что-нибудь, она не понимает, зачем нужен магазин, где никто ничего не покупает, но ей платят не за то, что она думает. Поэтому она улыбается.
        - Вот эту куртку.
        Вещь вполне практичная, цена покупательницу не интересует. Продавщица мысленно присвистнула, но бойко выбила чек.
        - Спасибо за покупку.
        Женщина берет сверток и направляется в туалет, где отрывает ярлыки и надевает куртку, которая сидит отлично, меховая отделка смотрится элегантно, и покупательница довольно щурится. Ей будет тепло, все остальное приложится.
        Ветер, поджидавший ее на улице, разочарованно вздохнул и полетел искать себе другую партнершу. Женщина избавилась от его холодных настойчивых объятий. Она идет в «Макдоналдс». Когда-то давно ей нравился этот ресторан. Он тоже из сна о счастье.
        Она знает, куда пойдет потом. Где-то в этом городе живет уродливая адвокатесса в синем платье. Женщина помнит раздражение, которое вызывала у нее эта девка.
        «Даже не знаю, что в ней так меня напрягало. Ничего, это поправимо. И исправлю я это уже сегодня».
        Она доедает картошку и чизбургер и направляется к телефону. Парни, сидящие за высокими столиками, провожают ее взглядами, думая об одном и том же: неплохо бы переспать с ней. Но женщине совсем нет дела до их красноречивых взглядов.
        - Адвокатская контора «Эгида».
        - Добрый день. Мне нужна госпожа Иванова. К ней можно записаться на прием?
        - Конечно.  - Голос на том конце провода профессионально доброжелательный.  - Когда вы хотите прийти?
        - Если можно, то сегодня вечером. До которого часа вы работаете?
        - Дарья Андреевна примет вас в любое удобное вам время.
        - Тогда я приду где-то в половине десятого.
        - Хорошо. Как вас записать?
        - Никак. Просто передайте ей, что у меня срочное дело.
        Женщина кладет трубку и идет дальше. Она поднимается к Исаакиевскому собору, кружит по улицам, осень танцует в обнимку с ветром, и женщине одиноко и страшно. Ей хочется остановиться, присесть, но пустота внутри гонит ее вперед, и она кружит по городу, чтобы немного унять ноющую боль в груди. Боль, не покидавшую ее давно.
        Этот город был когда-то ее домом. После рождения Аннушки дни, наполненные хлопотами и радостями, стали похожи друг на друга. Как и раньше, Стас приносил домой работу, и все чаще Дана делала ее за него, пока он сидел с малышкой. Тогда же Стас разбил сад, чтобы дочка могла рвать яблоки с веток. И качели, и горка - все делалось для нее.
        Дана не понимала, как это раньше не было Аннушки. Не было ее смеха. И этого запаха волосиков - запаха воробушка. И лукавого взгляда голубых, как у Стаса, глаз. Девочка постоянно находила губную помаду и обмазывалась ею с ног до головы. Она чувствует себя маленькой дамой, важно выступая в своих кружевных и бархатных платьицах. Все, чего у Даны не было в детстве, было у Аннушки.
        Дана сама справлялась с домом и хозяйством. Можно было кого-нибудь нанять, но она не могла даже помыслить, чтобы впустить в свой дом чужого человека. Ребенок должен есть пищу, приготовленную матерью. Дана успевала все.
        Работы у Стаса прибавилось. Его взяли в совет директоров компании, Дана с интересом слушала его, готовила для него отчеты, составляла сводки и проверяла бухгалтерию. Стаса считали невероятно работоспособным, и она радовалась его успехам.
        - Смотри, вот здесь и здесь,  - Дана показывает Стасу несколько договоров.  - Что это за тип - Градский С.И.? Кто он?
        - Ну, ты сама понимаешь. При наших налогах честно работать нельзя.  - Стас обеспокоенно оглядывается, словно боится, что его могут услышать.  - Этот мужик - наша «крыша» в мэрии. Он сейчас как раз на взлете, мы его поддерживаем.
        - Он очень неосторожен, если расписывается в платежной ведомости.
        - Все на законных основаниях. А вот когда он зай-мет кресло, на которое нацелился, тогда уже другое дело. Почему тебя это беспокоит?
        - Меня ничего не беспокоит. Просто, глядя на все это, я теряю веру в человечество.
        - Господин Градский - отнюдь не все человечество.
        - Я хочу тебе кое-что сказать.
        - И что?
        - У нас опять будет ребенок. Если мы решим его оставить.
        - Что значит - решим оставить?
        - Я так и думала. Он появится на свет в апреле.
        - Он? Откуда ты знаешь, что будет мальчик?
        - Потому что девочка у нас уже есть.
        - Женская логика - вещь непредсказуемая.
        - Только для мужчин. Я всегда получаю то, чего хочу.
        - Значит, тогда ты захотела меня?
        - Точно. И ты пошел за мной, стряхнув Вику с плеча.
        Вика. Стас почти забыл ее, он совсем не помнил, какая она - Вика. Он был счастлив настолько, что никакие воспоминания, в которых не было Даны или Аннушки, не волновали его. Они сдружились с Вадиком Цыбиным. Стас видел его слепую преданность Дане, но не понимал ее природы. Когда он пытался расспрашивать Дану, она отмалчивалась. Прошлой жизни не было места в ее сне о счастье. То совсем другой сон. И другое счастье. Кошкины зрачки настороженно смотрели в глаза Стасу, и в эти минуты ему казалось, что он видит Дану впервые.
        Иногда Стас пытался расспрашивать Вадика, но тот тоже молчал. Верный Цыба приезжал навестить крестницу практически каждый месяц. Он привозил Аннушке игрушки и книжки, платьица и сладости. Аннушка обожала его и не слезала с его коленей. Ни о Витальке, ни о Тане Цыба не рассказывал, а Дана не спрашивала.
        Это было счастливое время. Зима, старый Новый год, в камине горел огонь, Дана сидела в кресле, наблюдая, как мужчины играют с Аннушкой. В углу сверкала елка. Дана всегда наряжала елку. Ее не интересовали модные веяния в дизайне новогодних украшений. Она наряжала такую елку, какая была когда-то у них дома. Много-много игрушек и дождика. И обязательно - подарки. Даже когда жили в общежитии, родители устраивали для Даны елочку, а наутро она находила под ней подарки. И Виталька с Танькой тоже приходили к ним и находили для себя сюрпризы. Вячеслав Петрович считал немыслимым оставить детей на Новый год без подарка от Деда Мороза. В том, что не хватает денег, дети не виноваты.
        Стас унес Аннушку спать, а Дана и Вадик остались одни.
        - Ты счастлива?
        - А что, не видно? Рассказывай, что у тебя нового.
        - Почти ничего. Вот жениться собираюсь.
        - Это здорово!  - Дана искренне радуется.  - Давно пора, честно говоря. И на ком ты женишься?
        - На Таньке.
        Этого Дана не ожидала. Но разговор закончился. Цыба просто хотел сказать Дане то, что, по его мнению, она должна знать, но не более того. Вадик Цыбин неплохо изучил мир, хоть и на ощупь. Он не стал рассказывать Дане, как Виталька поступил с Таней и как он, Вадик, долго-долго выхаживал ее, почти умершую от горя. Танька пустилась во все тяжкие, и Вадику многое пришлось стерпеть и увидеть, пока она хоть немного оттаяла. Единственное, что угнетало Таню сейчас, это мысль о том, что она разлучила Витальку и Дану, разбив этим их компанию.
        И теперь они с Вадиком решили пожениться. Он понимал, что ему нужна обычная, земная женщина, а не фея, постоянно ищущая непонятно чего. Ему хотелось внятного мужского счастья, разговоры на сложные темы - не для него. И Дана - это Дана. Виталька понимал ее, а вот Вадик так и не понял. Даже не пытался.
        - Я рада за вас обоих.
        - Спасибо. Я ей передам. Стас у тебя - золотой мужик.
        - Я знаю, Вадик. Я отлично это знаю и люблю его.
        - Тебе идет быть беременной.
        - Шуточки у тебя, однако. Это никому не идет, но куда же денешься?
        За окном завывала метель.
        - Она уже спит.  - Стас вносит в комнату поднос с напитками.  - Вадик, пивка?
        - Давай, кум, за наследника. Чтоб был здоров.
        Мужчины чокаются открытыми бутылками, Дана прислушивается к себе. Малыш устроил настоящий дебош, пинает под ребра ногами, и ей хочется, чтобы это поскорее закончилось. Она тяжело переносит свою неуклюжесть, а проклятая изжога просто замучила. Но у девочки должна быть родная душа. Никто не должен оставаться один. Аннушке пять лет, прекрасная разница в возрасте. Так они сидели, думая каждый о своем, а в камине уютно потрескивали дрова!

        Это был последний их вечер. На следующий день Стас проводил проверку на предприятии. Он вышел из машины, водитель подал ему портфель с документами. Стас пошел к административному зданию. Он улыбался, вспоминая сонную Дану и ощущение толчков в ее животе, когда он крепко прижимал ладонь к нему.
        «А толчки типично мужские, крепкие. Бедная Дана, ей приходится это терпеть. Женщинам не позавидуешь. Надо бы матери позвонить. Аннушка просила ананасов. Водителя пошлю, пусть купит и отвезет, чтобы Дана не ехала по такой дороге…» - это было последнее, о чем подумал Стас. Под тяжестью налипшего снега оборвались оледеневшие провода. Стас услышал предостерегающий крик водителя - и его оглушило и окунуло в темноту. Он умер до того, как упал.
        «Какая нелепая, бессмысленная смерть!» - так говорили все. Дана молчала. Она ушла в себя, в свою боль, глядя на мир золотистым взглядом раненой Кошки. Его нет. Его нет. Его больше нет. Это стучало в ее мыслях, а крик обезумевшей от горя Лидии Петровны рвал нервы.
        Она просто ушла в себя. Какие-то люди суетились вокруг, чьи-то холодные пальцы щупали пульс, а маленькая жизнь внутри, словно что-то чувствуя, затихла. Только редкие толчки выводили Дану из состояния оцепенения. Мама заперлась с Аннушкой. И только Вадик был неотлучно при Дане, ходил следом как тень. Но ей все равно. Пусть они уедут и оставят ее в покое.
        «За все в мире надо платить. Я была слишком счастлива,  - думает Дана.  - Мы все были счастливы. И вот теперь…».
        - Мы ничего не приносим в этот мир и ничего не забираем с собой.  - Голос священника звучит где-то за гранью боли. Четкий профиль Стаса, светлые волосы, чуть улыбающиеся губы. В похоронной конторе знают свое дело. Но там, в гробу,  - не Стас. Это… Дана не знает. Крик Лидии Петровны режет на куски ее мозг. Она вглядывается в его лицо. Нет. Не таким она запомнит его. Он был веселый и добрый, он так любил ее. И она его любила - как умела. А теперь всему конец, и какие-то люди, чьих лиц она не видит, идут мимо нее, прощаясь. И бормочут какие-то слова. А это не нужно никому. Она дотрагивается до его волос. Они все такие же светлые и совсем живые. Нет. Этого не может быть.
        - Я подойду к нему, можно?
        Это голос извне. Дана поднимает глаза. Вика. Вика пришла.
        - Можно.
        Морозова склоняется над открытым гробом. Кто знает, каких сил стоило ей не закричать, не застонать на весь свет. Она лишь осторожно коснулась ледяных губ того, кого любила так долго и безнадежно. Она почувствовала холод и поняла, что здесь и сейчас закончилась и ее собственная жизнь, потому что у Данки остаются дети и воспоминания, а у нее - только этот момент прощания.
        Звучит музыка, и гроб уходит в землю. Лидия Петровна бьется в руках Вячеслава Петровича, а Дана молчит. Ей хочется, чтобы все ушли и дали ей побыть одной. Но они все идут и соболезнуют, как будто это может помочь делу. Они все делают так, как принято, а Дане этого не надо, потому что Стаса больше нет, и ей не дают опомниться и оплакать его. Ну почему они все не уходят?!
        - Дана, папа уладил дела Стасика, и ты можешь ехать с нами.  - Мама уже все решила.
        - Я никуда не поеду.
        - Но Дана!
        - Я остаюсь здесь.
        Это было сказано так, что Екатерина Сидоровна поняла: спорить бесполезно. Дочь уперлась.
        - Тогда я останусь с тобой.
        - Не надо. Заберите Аннушку, я хочу побыть одна.
        - Мама, я не хочу уезжать. Папа вернется, а мы где?  - говорит ее девочка.
        Родители скрепя сердце уехали в Белгород. Уехал Вадик, подгоняемый Даной. Они с Аннушкой остались вдвоем. Или, точнее сказать, втроем. С беснующейся за окном метелью.
        - Мама, папа умер?  - Аннушка смотрит на Дану выжидающе.
        - Да, умер.
        - И не вернется?
        - Никто не возвращается оттуда.
        - А я умру?
        - Это будет очень не скоро. Через сто лет.
        - Я хочу спать с тобой.
        - Хорошо, моя птичка.
        Дана выключает свет. Она слышит, как засыпает Аннушка, как бьется за окном вьюга, тикают часы. Она никогда не замечала, что часы тикают так громко. Дом опустел. Только сейчас Дана явственно осознала, что осталась совсем одна, что из ее жизни ушел свет, который дарил ей Стас. Каждую минуту она чувствовала себя счастливой и защищенной - с ним. А теперь это ощущение исчезло. Свет погас.
        Дана выскользнула из-под одеяла и спустилась вниз, в гостиную. Потом снова поднялась по лестнице. Она металась по дому, пытаясь сдержать крик, который рвался из ее груди, она боялась, что если выпустит его, то не сможет остановиться. Стас. Его больше нет. Она осталась совсем одна и теперь не знает, как жить дальше. Тысячи бытовых мелочей делал Стас. Покупал продукты, возился в саду, что-то чинил в доме, играл с Аннушкой, какие-то секреты у них водились… Теперь ничего этого нет. Они с дочкой одни. Дана снова вернулась в спальню и легла рядом с Аннушкой, уткнувшись лицом в ее спинку. Девочка мерно дышала, всхлипывая во сне. У Даны болело в низу живота, но крик отступил. Она уткнулась в макушку Аннушки. В светлые, пшеничного цвета волосы, пахнущие воробышком и немного - духами.
        «Ничего, моя птичка. Прорвемся».  - Дана попыталась заснуть, но не могла. Она просто лежала, слушая звуки дома. Большого дома, построенного для счастливых людей.

        Он родился в конце марта. Дана лежала и смотрела в потолок, обессиленная и опустошенная. Она знала: ее сын пришел в этот мир сиротой. У него никогда не будет отца.
        Малыш ничего этого еще не знал. Он активно вошел в весну, глядя на всех голубыми, как летнее небо, глазами. Лидия Петровна взяла его на руки, и лицо ее осветила улыбка.
        - Стасик вернулся.
        - Сваха, не говорите глупостей.  - Вячеслав Петрович рассердился. Кто знает, как Дана сейчас расстроится!  - Но малыш и вправду - вылитый отец.
        - Как мы назовем его?  - Екатерина Сидоровна боится ссор.
        - Я уже назвала сына.  - Дана смотрит на всех.  - Его зовут Алексей. Родился в Алексеев день, значит, быть ему Алешей.
        - Это ласковое имя.  - Лидия Петровна не сводит глаз с малыша.  - Ты права.
        На этот раз случилось так, что Лидия Петровна осталась. Никто это не обсуждал, но Дана не смогла указать на дверь сломленной горем женщине. Свекровь поселилась в комнате для гостей, и Вячеслав Петрович ничего не стал говорить дочери. Пусть решает сама.
        А Лидия Петровна жила в постоянном страхе. Она боялась, что в один прекрасный день Дана скажет ей: все, погостила - пора и честь знать, а она всей душой привязалась к внукам. Казалось, при Стасике она так не любила Аннушку, как теперь. А маленький Лека вызывал в ее душе такую щемящую нежность, что она слышала каждый вздох ребенка, вскакивала к нему ежечасно, чтобы проверить - жив ли, дышит?
        Лидия Петровна попыталась взять на себя всю работу по дому, чтобы не быть в тягость невестке. Как ни странно, она привязалась к Дане, и эту перемену в ней Вячеслав Петрович сразу заметил и как-то успокоился. Дана не одна, это хорошо. А соберется замуж - что ж, там будет видно.
        Дана не понимала происходящего. Замкнувшись в себе, она общалась только с детьми, по телефону - с родителями, а больше никто ей был не нужен, и попытки свекрови взять на себя хозяйство она пресекала сразу. Это ее дом. Ее дети будут есть то, что она сама им приготовит. Лучшая еде та, что приготовила мать.
        - Я отлично справляюсь сама.  - Дана смотрит в окно.  - Лидия Петровна, вам совершенно незачем все это делать.
        Губы Лидии Петровны задрожали, и она обессиленно опустилась в кресло. За последние полгода она постарела и осунулась, седина густо укрыла ей голову. Весь смысл ее жизни теперь был во внуках, и она панически боялась, что Дана разлучит ее с ними.
        - Даночка, я просто хотела тебе помочь.
        - Мне неудобно пользоваться вашей добротой. Я все могу сделать сама.
        - Значит, мне надо уехать?  - Лидия Петровна почувствовала страшную пустоту внутри себя. Вот сейчас, сейчас это случится.
        Но Дана удивленно подняла на нее глаза, и в них впервые промелькнула эмоция:
        - Я не понимаю… Что вы имеете в виду?
        - Я не нужна здесь и должна уехать? Я могу иногда приезжать к детям?
        - Что вы такое говорите?
        Дана словно очнулась. Она все поняла. Но Лидия Петровна истолковала ее слова по-своему.
        - Ты не можешь запретить мне видеться с ними,  - зашептала она.  - Это жестоко, Дана, пожалуйста, я не буду останавливаться здесь, я найду гостиницу, чтобы видеть их, иногда, нечасто, хоть раз в месяц…
        - Лидия Петровна, о чем вы?  - Дана садится рядом с ней и обнимает ее за плечи.  - Что вы говорите, вы сами себя слышите? Я вас вовсе не прогоняю, живите с нами, переезжайте насовсем. Да мне и в голову не приходило, что вы думаете такое!
        - Ты… ты правду говоришь?  - Лидия Петровна подняла на невестку глаза.  - Я могу остаться?
        - Господи, твоя воля! Конечно, можете. Да с чего вы взяли, что я стану выгонять вас? Ведь, кроме детей, у вас других родственников нет, как же я могу?
        - И кроме тебя.  - Лидия Петровна берет ладонь Даны.  - Ты - жена моего сына, мать моих внуков. Ты - моя дочь тоже, как Стасик был сыном твоим родителям. Ты прости меня, я была виновата, но это все не со зла, я…
        - Я понимаю. Не надо извинений.
        Жизнь понемногу текла. Вадик приезжал уже к двум крестникам, и Лека восторженно визжал, катаясь на его могучих плечах. Лека рос веселым и смышленым мальчиком, но иногда его голубые глазки смотрели так знакомо - словно внутрь себя. И тогда он мог просто сидеть и рассматривать какую-нибудь картинку. О чем он думал? Кто знает, о чем думает двухлетний ребенок, глядя на рисунки в книжке…

        Аннушка уже умела читать и ходила в школу. Лидия Петровна возила ее туда и забирала домой. Она очень гордилась внучкой, умницей и красавицей, настоящей маленькой дамой. Дана все-таки сорвиголова, это Лидия Петровна всегда чувствовала в невестке, а вот в Аннушке текла кровь Ярошей, а в этом роду все женщины были настоящими дамами.
        Быт как-то налаживался. Денег хватало, все были здоровы, Дана научилась жить сегодняшними радостями, но свет в ее жизнь так и не вернулся. Иногда она вставала ночью и бродила по дому. Тоска гнала ее, и она металась по комнатам, а Лидия Петровна со страхом прислушивалась к ее шагам и не засыпала, пока не убеждалась, что Дана тоже спит. Она боялась, что невестка что-нибудь сделает с собой в одну из таких ночей.
        - Тебе нужно доктору показаться.
        Вячеслав Петрович, взволнованный рассказом свахи, приехал сразу же. Хорошо еще, что у нее хватило ума рассказать ему, ведь это с дочкой, похоже, уже давно происходит.
        - Если ты боишься, что я покончу с собой, то напрасно. Пока у меня есть дети, я буду жить.
        Дана терпеть не может обсуждать подобное. Это ее мир. Никто не должен в него лезть.
        - Ты уверена?  - спрашивает отец.
        - Я тебе обещаю. Пока у меня есть дети, я функционирую как биологическая единица. Все, точка.
        Вячеслав Петрович вздрогнул. В голосе Даны не слышно живых ноток. Так мог говорить робот - тихо, без интонаций, без эмоций. Но он знал, что настаивать здесь бессмысленно, поэтому уехал домой с тяжелым сердцем. А жизнь продолжалась, и Дана не могла этого изменить.
        Они уезжали и гостили в Белгороде, иногда - по несколько недель. Или Лидия Петровна уезжала с детьми, а Дана оставалась в доме, чтобы слушать тишину или бродить по саду. Сад, посаженный Стасом, буйно разросся. Дана ухаживала за ним. Иногда приезжал Вадик, которому Таня уже подарила сына, но сама она к Дане не приезжала. Таня представить себе не могла, как посмотрит подруге в глаза. Она вынесла себе приговор и сама привела его в исполнение.
        Осенью Аннушка пошла во второй класс. Они все поехали в школу, чтобы посмотреть, как она, наряженная в розовое атласное платьице, с букетом белых роз, войдет на школьный двор - и все глаза обратятся к ней. Дана видела, как разглядывают Аннушку высокие старшеклассники.
        - Наша девочка приковывает все взгляды.  - Лидия Петровна сияет от счастья.
        - Да, я вижу.  - Дана встревоженно озирается.  - И мне это не нравится. Лидия Петровна, надо вам приезжать за десять минут до конца последнего урока, чтобы уже в дверях класса взять ее за руку.
        - Ты что думаешь, я этого не понимаю? Я именно так и делаю. Даночка, ты посмотри на нее, она просто королева!
        - Я знаю.
        - Все будет хорошо.
        - Скромнее надо девочку одевать.  - Голос из-за спины показался Дане знакомым.  - Вырядили, как на бал.
        - Мама, ты не права.
        Дана обернулась. За спиной стояла Вика. Их глаза встретились, и обе вздрогнули. Пустота столкнулась с пустотой.
        - Здравствуй, Дана.
        - Привет.
        Лека, сидящий у Даны на руках, уронил игрушку, Вика подняла и протянула ему.
        - Как его зовут?
        - Алеша.
        - Он похож на…  - Вика не смогла произнести имя «Стас», горло перехватило.
        - Да. Похож. А ты почему здесь?
        - Моя дочь учится в параллельном классе с твоей.
        Они обе молчат. Вике многое хочется сказать сопернице, но она натыкается на пустой взгляд Даны и молчит.
        - А-а, так это наша Даночка! Явилась сюда!  - Голос напоминает змеиное шипение.  - Вика, не смей стоять рядом с этой…
        Дана поворачивает голову. Ирина Степановна совсем постарела, и ее черты исказила злоба. Говорят, женщина в старости имеет то лицо, какое заслужила. Лицо Ирины Степановны потемнело, и она стала напоминать злую колдунью. Эта еще нестарая женщина возненавидела весь мир. Когда-то она была уважаемым человеком, а теперь кто? Книг везде навалом, магазины все битком, без дефицита она превратилась из королевы в прислугу. Никто не завоевывал ее расположения, никто не искал с ней знакомства.
        Разрыв Вики и Стаса Ирина Степановна восприняла как личное оскорбление. Она сразу поняла, что Стас - редкая удача для любой женщины, тот самый принц, которого ждет каждая, но не каждая получает. И Ирина Степановна всячески поощряла роман дочери. И вдруг в одну секунду все рухнуло. Появилась эта потаскушка - и конец. Ирине Степановне и в голову не приходило, что если все вот так быстро разрушилось, то, возможно, ничего серьезного и не было. Нет. Она из тех людей, которые постоянно ищут виновного во всех своих бедах. И вот теперь - эта встреча.
        Ирина Степановна сразу поняла, чья дочь эта девочка в розовом атласном платье, красивая, как принцесса из сказки. А ее внучка похожа на это нич-тожество, Юрку. Почему такая несправедливость? Одним - все, другим - шиш с маком?
        - Что, угробила мужика? И много тебе досталось? Видать, не очень. Так тебе и надо, шлюха общежитская, и место тебе на помойке, ишь, вырядилась…
        Увесистая оплеуха прервала излияния мегеры. Лидия Петровна, в белом костюме и шляпке, брезгливо стянула с руки белую ажурную перчатку, которую измазала в крови, хлынувшей из носа злобной бабы.
        - Видишь, дорогая, как надо учить хамов?  - Лидия Петровна высокомерно оглядывает Вику и Ирину Степановну.  - Именно так я всю жизнь учила не в меру возомнивших о себе плебеев. Умой свою мамашу, девочка, и сделай ей прививку от бешенства. Идем, Дана, там уже строят деток, поглядим на нашу куколку.
        Лидия Петровна взяла у Даны Леку и проплыла сквозь толпу расступающихся родителей. Дана шла за ней, а в голове звенело. Слова ранят больно, Дана никогда не прощала такое. Но сейчас у нее нет сил. Она идет вслед за свекровью и понимает, что Лидия Петровна сделала единственное, что стоило сделать.
        - Дана!  - Вика стоит за ее спиной.
        - Что?
        - Извини.
        - Ничего, бывает.
        - Можно, я приду к тебе?  - Голос Вики дрожит от напряжения.
        - Зачем?
        - Я хочу поговорить.
        - Не надо, Вика. Я не считаю себя виноватой перед тобой. О чем нам говорить? Я не могу. Я не хочу ни с кем говорить, понимаешь?
        - Прошло уже два года.
        - Больше.
        Пока они ведут этот странный диалог, дети входят парами в школу. Аннушка смеется, машет маме рукой. Дана ей отвечает, и вдруг в ее груди словно сжимается что-то в предчувствии беды.
        - Она у тебя очень красивая.  - Вика все еще стоит рядом.
        - Я знаю. Мои дети похожи на своего отца.
        Лидия Петровна поворачивается к ним.
        - Вика, пожалуйста. Не надо дергать Дану.
        - Я не…
        - Послушай, Вика, ничего уже не изменишь. Жизнь так сложилась. Я ничего не имею против тебя до тех пор, пока ты не трогаешь мою дочь. Пожалуйста, пойми меня правильно.
        - Простите.
        Вика поворачивается и уходит. Дана прижимает к себе Леку, тот почти спит, устав от толчеи.
        - Дана, езжай с ним домой, а я подожду Аннушку.  - Лидия Петровна встревоженно вглядывается в лицо невестки. Черт, где только берутся такие негодяйки, как эта отвратительная баба?  - Возьми машину, мы вернемся на такси.
        - Хорошо.
        Лидия Петровна нежно целует теплый выпуклый лобик Леки. Как чудесно пахнет мальчик, немножко взмокший и сонный! Совсем так, как когда-то Стасик. И глазки точно такие, и волосы. Дана подарила ей это чудо, спасла ее от смерти, родив его. Их обоих. Тоска по Стасику теперь не бьет насмерть.
        - Я позвоню, когда мы будем выезжать.
        - Хорошо.
        Они много раз так делали. Дана загнала машину в гараж, взяла Леку и отнесла его наверх в спальню. Она уложила сына в постель, сняв с него сандалики, а велюровый костюмчик мягкий, в нем можно поспать. Вот и пусть спит, набегается еще.
        Дана спустилась вниз и пошла на кухню. Надо приготовить что-нибудь вкусное, Аннушка скоро вернется из школы. Дана достала посуду, продукты, но все валилось у нее из рук. Вот, просыпалась мука. Упала ложка. Разлилось масло.
        - Да что же это такое?!
        Дана выскакивает на улицу и смотрит на дорогу. Вроде бы рано еще. Тяжелая тоска заползла в ее душу. Она возвращается в дом, листает альбом. Вот Лидия Петровна с Аннушкой. Одинаковые голубые глаза, веселые улыбки. Дана так и не научилась смеяться с тех пор, как не стало Стаса.
        Часы тикают очень громко. Вот наверху проснулся Лека и, деловито кряхтя, спускается по ступенькам. Он выломал несколько прутьев в своей кроватке, и теперь свободно перемещается по дому. Так птенец взламывает скорлупу яйца. Лека растет парнем свободолюбивым и теперь сам может вылезать из кроватки, когда ему этого хочется.
        Дана вывела малыша в сад, он тут же влез в песочницу и принялся там ковыряться. Она снова вышла на дорогу. Такси не было видно. Стоял тихий день, совсем летний, и небо глядело на Дану синими глазами Стаса. Кошка, живущая в ней, встревоженно била хвостом.
        «Может, они пошли в кафе? Аннушка любит бывать в разных забегаловках, ей там вкуснее».
        Дана заводит Леку в дом, кормит обедом.
        Сын возится на ковре, а Дана стоит у окна. По дорожке к дому идет человек. Пожилой мужчина в сером костюме-тройке. Что ему надо? Наверное, ошибся адресом. Вот, звонит в дверь.
        - Госпожа Ярош?  - Он не смотрит на Дану.  - Мне очень жаль, но случилось несчастье. Я должен вам сказать…
        Она не понимает, кто так кричит в ее доме. Кричит громко и отчаянно, чтобы не слышать того, что сейчас скажет этот человек.
        10
        Вадик с Даной молча сидят на кухне. Цыба думает о том, что надо бы позвонить Витальке, остановить Дану, которая, похоже, все-таки спятила, но его решимость разбивается вдребезги, когда он поднимает глаза и наталкивается на пустой взгляд подруги. И тогда он думает о том, что поступил бы на ее месте точно так же. Но только Дана - женщина. А это совсем другое дело.
        - Ты мыслишь стереотипами.  - Дана знает, о чем он сейчас думает.  - Впрочем, как и большинство мужчин. И убийца Аннушки тоже мыслит стереотипами. Поэтому у меня все получится.
        - Может быть.  - Вадим обреченно вздыхает. Он никогда не умел спорить с ней.  - Ладно, ложись спать, а завтра я приеду опять. Что привезти?
        - Результаты переговоров. И спроси у Витальки, как он договорился с моими.
        - Ты сумасшедшая.
        - Это мы уже выяснили, и что? Все сумасшедшие. Норма - понятие расплывчатое.
        - Я ни хрена не понимаю, о чем ты говоришь.
        - Преимущества классического образования.
        - Ясно. Ты вот скажи мне другое. Долго еще будешь мучить Витальку?
        - Как получится.
        - Тебя надо показать доктору.
        - Показывали. Он сбежал, потому что не мог справиться со своим торчащим членом.
        Вадик плюнул и ушел. Дана слышит, как отъехала его машина. Она осталась одна в пустой квартире. Эти комнаты когда-то казались ей огромными, а линолеумные плитки пола - верхом элегантности. Теперь она смотрит на все другими глазами.
        «С возрастом здорово меняется восприятие. Наверное, отсюда и проблема непонимания между поколениями. Надо делать друг другу скидку на разницу восприятия».
        Дана укладывается на свою старую кровать и засыпает. Утром ее будит сирена.
        «Значит, уже девять часов».
        Каждый понедельник на трубном заводе ровно в девять утра включают сирену - для проверки. Так было, когда они только переехали сюда, и Дане приятно слышать этот звук, пришедший из прошлого.
        Она наскоро завтракает, глотает витамины и выходит из квартиры. Сейчас главное - не попасться на глаза соседям, хотя Дана помнит, что здесь никто не отличался любопытством, только ведь прошло столько лет! Но в понедельник подъезд пустует.
        Дана идет на остановку мимо зловонных мусорных баков, мимо желтых одинаковых пятиэтажных коробок, в которых летом жарко, как в аду, а зимой - холодно, как на Северном полюсе. Мордатые коты равнодушно наблюдают за ней, сидя на горах отходов. Коты здесь всегда отличались особенной упитанностью. Дане приятно сознавать, что и это не изменилось.
        Торинск обветшал. Эта ветхость проступает везде и во всем, не спасают даже обновленные первые этажи, переоборудованные под магазины. И только длинная аллея на проспекте осталась прежней - тенистой и красивой. Когда-то давно Вячеслав Петрович брал Дану и ребят, и они шли сюда собирать кареглазые каштаны, свежие и прохладные. А потом вел всю компанию в детское кафе «Ромашка», где всем покупал мороженое, ситро и пирожные «картошка». Таких вкусных пирожных Дана нигде больше не ела, никогда. А потом, усталые и довольные, они шли в общежитие, где их встречала хмурая вахтерша с вечным вязаньем, где скандалила толстая Зинка, но это было неважно. Потому что они были счастливы тогда.
        - Девушка, а вам не жалко волос?
        Полная приятная парикмахерша взвешивает в ладони длинные светлые волосы Даны. Ей не хочется резать такую красоту.
        - Нет. Пожалуйста, поскорее.
        Но «поскорее» не вышло. Парикмахерша трудилась долго и тщательно. Ей захотелось сделать что-то особенное, чтобы странная девушка с неподвижными серо-голубыми глазами хоть немного улыбнулась.
        - Ну вот, смотри. Вроде ничего.
        Дана смотрит в зеркало. В эту парикмахерскую ее водили с самого детства. Есть здесь и другие, дорогие салоны, но Дане захотелось прийти сюда. И она села в кресло, помнящее прикосновения ее рук.
        - Спасибо.
        Из зеркала смотрит бледное лицо, обрамленное каштановой стрижкой. Парикмахерша постаралась на славу - и покрасила, и уложила волосы. Дана дает ей сто долларов сверху и уходит, а женщина стоит и ошеломленно смотрит на купюру.
        Дана подкрашивается, сидя на скамейке, потом фотографируется на паспорт. Для прочих документов надо сниматься с другим макияжем и одеждой, а еще придется купить длинный каштановый парик - чтобы не создалось впечатления, что фотографии делались одновременно, поэтому у Даны на все хлопоты ушел целый день.
        Вечером приехал Вадим, привез еду и новости.
        - Виталька сходит с ума, позвони ему, Данка, и домой позвони.  - Вадик смотрит на упрямое лицо подруги.  - Ну, просто скажи, что ты в порядке, и все. Фотографии я заберу, документы получишь через несколько дней. А с оружием надо подумать. Нож я заказал, а вот пистолет… Я бы советовал «макаров». К нему проще найти патроны. А «беретта»… Согласен, модель хорошая, двадцать патронов в магазине, может стрелять очередями, это плюс. Но где к ней найти патроны?
        - Возьму сразу много обойм.
        - Сколько ни возьмешь, они все равно закончатся. Почему именно «беретта»?
        - Она надежнее, чем «макаров».
        - Но эта модель весит больше килограмма - без патронов.
        - У меня крупная ладонь и довольно сильная. А металлическая складная рукоятка обеспечивает устойчивость при стрельбе.
        - Откуда ты все это знаешь?
        - В университете ходила два года на занятия по стрельбе.
        - И что?
        - Ничего. Я хочу «беретту».
        Вадим крутит головой. Все, Данка уперлась. Он знает, что спорить бесполезно.
        - Ладно. Теперь насчет тех химических штучек. Послушай, у нас там никто про такое и не слыхал. Хотя один парнишка говорит, что они точно есть, но достанет через время, и стоить это будет дорого. А «жучки» я привез.
        - Устаревшие.
        - Какие были. Вмонтированных в скрепку здесь просто не найдешь. Тот парнишка вроде обещал поискать, а пока возьми эти.
        Дана кивает. Что ж, это сейчас не главное.
        - Виталька, это я.
        - Данка, где ты? Что с тобой? Я приеду, скажи только…
        - Не надо. Я в порядке.
        - Данка…
        - Я вернусь, как только смогу.
        - Дана, что бы ты ни задумала, я помогу тебе.
        - Не надо. Я справлюсь. Виталик, послушай, я не хочу звонить домой. Скажи им, что я поехала отдыхать, к примеру, в Египет, что ли. В общем, ты знаешь, что нужно.
        - Да. Скажи, ты написала правду - ну, в записке? Или просто решила подсластить горькую пилюлю?
        - Я когда-нибудь морочила тебе голову?
        - Нет.
        - Почему ты решил, что я стану делать это сейчас?
        - Я люблю тебя, Данка. Слушай, только скажи, и я приеду. Я все сделаю для тебя.
        - Я должна сама. А потом я вернусь к тебе и Леке. Пока, Виталька. Я еще позвоню.
        Дана смотрит в окно. Солнце захлебывается кровью, между домами залегла синева. Тысячу раз она смотрела в это окно. И вот теперь - опять. Жизнь идет по спирали, и ничего не случается просто так.
        «Жить мертвой, в общем, проще.  - Дана ходит по пустым комнатам.  - Только немного страшно. А что не страшно? Я не знаю».
        Дана почти не спит. Урывками она проваливается в короткий сон, напоминающий обморок. Мертвые не видят снов.
        Утром Вадим привозит оружие и документы.
        - И вот это, смотри.  - Цыбе хочется поскорее избавиться от своего груза.  - Парень написал, как этим пользоваться.
        В кожаном кошельке-косметичке покоятся зеленоватые прозрачные шарики, похожие на мятные леденцы. Это грозное оружие, и Вадик не утруждает свой мозг запоминанием химической формулы и сути реакции.
        - Ты знаешь, что это? Где ты про них выкопала?
        - Конечно, я знаю, что это. В Интернете нашла, есть специальные сайты. Эти шарики на самом деле - джинн, несущий смерть. Гелевый шарик, но на самом деле это газ. Китайцы изобрели, но широкого распространения они не получили, потому что можно предложить его как леденец - и клиент умрет в течение нескольких секунд, но при этом убийца вполне может отправиться следом. Суть в том, что если окунуть эти шарики в любую жидкость, содержащую воду, через десять секунд гель растворяется и высвобождается газ.
        - И что?
        - Газ действует молниеносно, вызывая паралич дыхательных мышц, и все, кто в это время находится в радиусе пяти метров, умирают, вдохнув его, а газ разлагается практически мгновенно. Он опасен примерно в первые полминуты, и только если его вдохнуть, а потом - все. Это его недостаток, потому шарики и не получили широкого распространения, что слишком опасны в применении, чуть зазевался - и ты покойник. Но зато этот газ нельзя обнаружить, он распадается в легких и крови в секунду.
        - И ты собираешься применить их?
        - Если возникнет необходимость - понимаешь.
        Вадим смотрит в сторону. Он уже отвык от подобных вещей, тот день, когда они вчетвером залили в глотку упирающегося Крата литр водки, а потом уложили его спать на рельсы, давно в прошлом. Но, видно, не для Даны.
        - Ты хочешь сказать, что это жестоко?  - Она недобро щурится.  - Нет, дорогой. Жестоко - убивать маленьких девочек. И они ответят мне за это. Все.
        - Кто - все?
        - И тот, кто это сделал. И те, кто помог ему скрыться от правосудия. Все они.
        Дана дрожит от слабости и волнения. Цыба притворяется святым. Уж кто-кто, а она понимает это его стремление держаться подальше от подобных дел. Выйдя из самых низов, Цыба ценит то, что имеет сейчас. И это правильно.
        - Спасибо, Вадик.  - Дана берет его ладонь.  - А теперь уезжай и забудь обо всем.
        - Данка, я помогу!
        - Ты уже помог. Дальше я сама. Уезжай, Танька там небось заждалась.
        Вадим уехал с тяжелым сердцем. Он помнил Дану маленькой девочкой в лаковых туфельках. Он помнил ее подростком - с книжкой в руках, сидящей на перилах беседки. Он помнил ее счастливой беззаботной женщиной, женой классного парня Стаса, который боготворил ее. Он вспоминал ее живые, веселые глаза, и его сердце сжималось от жалости, потому что теперь эти глаза похожи на два серых озера тоски и пустоты.
        Дана осталась одна. Она аккуратно уложила оружие в тайник, сверху - белье и черный кожаный жакет. Она готова. В ее сумочке лежат паспорт и водительское удостоверение на имя Никольской Илоны Павловны, уроженки города Верхнеярска. Документы почти настоящие. Правда, сама госпожа Никольская мирно покоится на кладбище по месту прописки. Но это неважно. Прах к праху.

        Офис адвоката Ивановой располагался в тихом переулке неподалеку от набережной Невы. Это просторное помещение, с прекрасным интерьером и нео-новым освещением. Женщина в черной куртке нажала на кнопку звонка. Дверь открылась.
        - Это вы звонили насчет встречи?
        На Дарье Андреевне серый костюм, под стать ее внешности. Женщина с каштановой стрижкой смотрит непроницаемо.
        - Да.
        - Тогда входите.  - Иванова впускает посетительницу.  - У вас, похоже, большие проблемы, если нужна такая таинственность.
        - Похоже на то.
        - Хотите что-нибудь выпить?
        - Если можно, воды.
        Адвокатесса проводит позднюю клиентку в кабинет, подает ей стакан с водой. Она уже оценила дорогую одежду, безукоризненный макияж и холодную красоту незнакомки.
        - Итак?
        - У меня действительно проблема.  - Гостья располагается в кресле рядом с дверью и вертит в руках стакан.  - Я хочу развестись с мужем, он богатый человек, очень влиятельный, у меня есть доказательства его неверности, и я хочу…
        - Вы хотите денег.
        - В общем, да.
        - Понятно.
        Адвокат выдерживает паузу. Пусть эта рыжая дуреха немного помается и почувствует собственную ничтожность. Могла бы хоть перчатки снять! Не, это низкий класс. Все они работают только тем, что у них между ног. И все хотят урвать кусок пожирнее. Госпожа Иванова всегда принимала сторону мужей в таких случаях, но выставить клиентку за дверь будет глупо. Надо узнать, кто там муж, и позвонить ему. И продать информацию о маневрах убитой горем супруги.
        - Мне нужны все ваши данные.
        - Зачем? Я просто хочу посоветоваться, что мне светит…
        Женщина достает из кармана прозрачный зеленоватый шарик.
        - Я должна знать о вас все, чтобы дать вам совет,  - говорит Иванова.
        - Дайте мне воды,  - просит гостья, адвокат протягивает ей стакан.  - Глупости!  - Посетительница вскакивает.  - Вы хотите рассказать все этому толстому уроду!
        Рыжая незнакомка роняет на пол стакан с водой, бросается к двери и выскакивает из кабинета. По полу катится зеленоватый шарик.
        - Эй!  - кричит Иванова.
        Раздается шипение, и она чувствует, что не может вдохнуть, совсем не может… И ковер близко. Прямо перед глазами.
        Женщина в черном опять осторожно открывает дверь. Бурная реакция уничтожила шарик. Адвокатесса лежит на боку, вывернув руки.
        - Чем же ты меня так раздражала?  - Посетительница смотрит на тело.  - Ладно, неважно. Что тут у нас?
        Сейф не заперт. Удивительная беспечность. Женщина с зелеными глазами роется в бумагах. Ничего особенного.
        - Наверное, дома у тебя что-то имеется. Не может не быть.
        Она открывает сумочку адвоката и достает ключи и документы. Ну, вот. Это совсем недалеко, буквально в нескольких кварталах. Интересно, нет ли в столе дубликата ключей? Так и есть. Еще одна связка сиротливо лежит в ящике стола. Это на случай утери сумочки, чтобы не резать металлическую дверь.
        - Тебя скоро найдут, Даша.  - Женщина смотрит на труп.  - И тогда у ментов возникнет вопрос: где твои ключи от квартиры? А так я возьму запасные. Мне сегодня везет, а вот тебе - не очень.
        Она выходит из кабинета, открывает входную дверь и выскальзывает в ночь. Стук ее каблуков сливается со звуками ночного города. Старый дом без консьержки, четыре кнопки домофона блестят, отполированные множеством нажатий, остальные потемнели, подъезд пустой и гулкий. Она тихо поднимается на второй этаж. Вот нужная металлическая дверь. Ключ легко поворачивается, второй - тоже, и ее окутывает сладковато-приторный запах чужого жилища. Она зажигает свет и снимает сапожки.
        - А госпожа Иванова страдала отсутствием вкуса.  - Женщина сбрасывает куртку.  - Деньги у нее водились, а вот вкус и не ночевал. Впрочем, это теперь неважно. Эй, сейф, ты где?
        Сейф в спальне. Никаких наворотов, никакой сигнализации. Щелкнул замок, дверца открылась.
        - Ну, что у нас тут? О, даже так?
        Увесистый пакет вмещает в себя несколько пачек долларов.
        - Где же ты столько заработала, подруга? Явно не в постели, там ты, скорее всего, немногого стоила. Эврика! Я поняла, что меня в тебе так раздражало. Это твоя постная мина профессиональной девственницы. Вот оно! Вот это самое меня и бесило.
        Дальше идут какие-то бумаги. Она запихивает их в пакет. Просмотрит в номере. И пистолет системы «макаров».
        - Зачем пистолет такой душке? На твою невинность, дорогая, сроду никто не покушался. Ну, как, я ничего не пропустила? Э, нет, не обманешь!
        Сейф пуст. Женщина кладет туда бумаги с рабочего стола и часть денег.
        - Твои наследники передерутся за каждый доллар. Видишь, как это глупо - иметь при себе запасные ключи? Пока, красотка. Счастливого разло-жения.
        Она закрывает сейф, одевается и выходит, старательно заперев дверь. Все это время она не снимала черных кожаных перчаток, поэтому просто выходит из подъезда и идет в гостиницу.
        В номере неуютно. Женщина идет в ванную, долго плещется под душем, потом садится в кресло и раскладывает принесенное на столике. Тридцать тысяч долларов. Пистолет пусть пока полежит в стороне. Теперь бумаги.
        Руки женщины начинают мелко дрожать. Перед ней четкие фотографии, сделанные полицейским экспертом. Малышка в розовом платьице и одной туфельке. Сломанная куколка. Маленький белокурый котенок. Ее Аннушка. Она не видела ее такой. Вот оно. Лидия Петровна лежит на асфальте в залитом кровью белом костюме. Шляпка отлетела, подол задрался, обнажая все еще красивые ноги. Вернее, ногу. Вторая нога превратилась в месиво.
        - Твоя смерть была нелегкой.  - Женщина плачет.  - Ты осознала, что случилось. И почувствовала боль.
        Отчет с места происшествия. «По словам свидетеля, женщина в белом костюме оттолкнула девочку, приняв удар на себя, но водитель не справился с управлением, машина вильнула…»
        - Ты попыталась спасти ее ценой собственной жизни. Жизнь была не нужна тебе - если бы не стало Аннушки. Как не нужна мне теперь моя собственная. Отчего ты умерла? От ран или оттого, что увидела, как умерла Аннушка? Ты не хотела отпустить ее одну в этот страшный путь, правда?
        За окном ветер забавляется тем, что сбивает с веток зрелые каштаны. Женщина в номере гостиницы гасит свет. Мертвым ни к чему свет.
        11
        Адвокат Иванова явно собиралась использовать собранную информацию. Дана просмотрела бумаги и фотографии, которые забрала с собой. Видимо, господин Градский даже не подозревал, что пригрел на своей груди настоящую змею. От паршивой девки не укрылись никакие мелочи. Вот счета из массажных салонов - и фотографии оттуда же. Вот выписка из истории болезни - психоаналитик советует клиенту серьезно лечиться. Вот документы о махинациях с денежными средствами и отмывании капиталов. Вот свидетельства нескольких несчастных случаев со смертельным исходом.
        - Целый букет тут у тебя, парень. Но теперь, когда ты прочно сидишь в своем кресле, достать тебя - значит вмешаться в политику и изменить политический курс. Жаль, что тебя не посадили раньше. Виталька отсидел за тебя, и погибла моя девочка. Виталька ни в чем не виноват, на его место нашлись бы другие желающие. Виноват ты - сумасшедший ублюдок.
        Дана разговаривает сама с собой. Она сидит на широкой кровати в уютной комнате - эту квартиру она сняла вчера, переехав из гостиницы. В шкафу висит новая одежда, на столике громоздится косметика, а Дана сидит на кровати и рассматривает бумаги.
        - Это бесценная информация. Наверное, она собиралась продать ее тому, кто больше заплатит. Возможно, уже вела переговоры с заинтересованными лицами. А Градский - настоящий психопат. Впрочем, остальные, скорее всего, ему под стать - если судить по бардаку в стране.
        Дана идет на кухню пить чай. Она спокойна, но на душе остался осадок.
        - Словно в навоз окунулась. А я-то иногда думала, правильно ли мы сделали, убив Крата. Этот же парень ни о чем подобном думает. Ну ничего, теперь ему придется задуматься. Я его заставлю, никакая охрана не поможет.
        Дана включает телевизор. Интересно, скажут ли по телевизору хоть что-нибудь о приснопамятной Дарье Андреевне? Дана увеличивает громкость.
        «Сегодня утром в своем офисе была найдена мертвой известный адвокат. По предварительным данным, смерть наступила от сердечного приступа…»
        Мелькают кадры. Знакомый холл, кабинет с трупом на полу. Дана цепенеет. В кабинете царит хаос. Вспороты кресла, разбросаны бумаги, сейф распахнут настежь. Дана отлично помнит, что единственным проявлением беспорядка в этом кабинете было тело на полу.
        «Кто-то там побывал после меня, возможно, мы разминулись всего на несколько минут.  - Дане становится страшно.  - Значит, Иванова вела переговоры о продаже компромата. Либо сам виновник торжества что-то пронюхал. Вот теперь начнется настоящая потеха».
        Дана допивает чай и одевается. Пора познакомиться с Градским-младшим. Судя по досье, парень весь в отца.
        «Но путь этот будет долог и полон скорби».  - Дана примеряет дорогой костюм, отделанный стразами. Удобные кожаные ботинки с высокой шнуровкой сидят как влитые, она набрасывает куртку и выходит. Ее путь лежит к ночному клубу «Мэрилин».
        Коробки типа «Мэрилин» разбросаны по всему миру. Они могут отличаться названием, меню или цветом клиентуры, но их суть одна: секс, наркотики, безделье. Это три кита, на которых стоит бизнес ночных клубов. Дане это известно, она платит за вход и входит в полутемный зал.
        На подиуме извивается довольно крупная девица, обнимая ногой шест. За столиками и за стойкой сидят посетители. В соседнем зале дискотека. Народ оттягивается.
        Дана заказывает томатный сок и садится напротив подиума. Девица ушла, и теперь мускулистый парень снимает костюм-тройку. Дана с интересом наблюдает за его манипуляциями.
        - Вы не находите, что это извращение?
        Дана поворачивает голову. Рядом приземлился тощий паренек с рыжей шевелюрой.
        - Нет, а почему?
        - Ну, мужской стриптиз…
        - Это в вас говорит мужской шовинизм. Хотя я согласна, мужское тело менее впечатляет. Если бы у меня выросло спереди что-нибудь подобное, я бы этого не вынесла. Эта штука, по-моему, здорово мешает ходить. А уж думать-то она точно мешает. Но посмотреть на красивого парня я не откажусь.
        - Он вполне доступен. Можно не только смотреть. Я вас тут раньше не видел.
        - И что?
        - Ничего. Меня зовут Руслан. А вас?
        - Илона.
        - Я вас угощу. Что вы хотите?
        - Я просто хочу отдохнуть. Но теперь, похоже, мне не удастся.
        Руслан смотрит на Дану. Она видит, как удивленно поднялись его брови, а глаза блеснули холодно и угрожающе.
        - Вы считаете, что я клеюсь к вам?
        - Вот именно, приятель. Я так считаю.
        - И вам это не нравится?
        - А что, должно?
        - Так чего ты сюда пришла?
        - Я должна отвечать?
        - Конечно. Потому что я спросил.
        Дана молча выливает содержимое своего стакана парню на голову.
        - Остынь чуток.
        Он делает замах. Так долго, что слона можно освежевать за это время. Дана бьет его по лбу стаканом из толстого стекла, толкает с высокого табурета, а носок ее ботинка входит под ребра нахалу. Она не любит, когда к ней обращаются на «ты». Она не любит наглых ублюдков. И ей совсем ни к чему сдерживаться, потому что давно хочется сорвать на ком-нибудь злость.
        Парень пытается подняться, но Дана увлеченно избивает его ногами. Вокруг собирается толпа. Двое охранников проталкиваются в круг.
        - Немедленно перестаньте, или нам придется применить силу.
        - Не трогайте ее, уроды, пусть позабавится,  - из толпы зевак слышен одобрительный смех,  - мы заплатили за вход.
        - Точно, пусть еще немного попинает, вам что, жалко?
        Дана садится на табурет. Рыжий парень поднимается с пола. Его лицо покрыто смесью сока и крови.
        - Надеюсь, тебе очень больно,  - говорит она.
        - Ты, сука, я убью тебя!
        Охранники встают между ними.
        - Пройдемте с нами.
        Дана соскальзывает с табурета. Что ж, пора познакомиться с местным бомондом. Она идет вслед за охранником по коридору, входит в открытую дверь. За столом восседает управляющий.
        - Молодые люди, я должен вас предупредить, что правила нашего клуба не разрешают устраивать драки.
        - Если ко мне клеится наглый урод, я что, не имею права дать ему по морде?
        - Для этого у нас есть охрана. Молодой человек больше не придет в наш клуб. Выведите его и больше никогда не пускайте.
        Парня уводят. Управляющий с интересом смотрит на Дану.
        - Честно говоря, я рад, что маленький подонок получил свое.  - Он улыбается.  - Это не первый случай, когда он докучает нашим посетительницам, но теперь я с полным правом могу гнать его, драки запрещены.
        - Но он-то не дрался, наоборот, это я его избила.
        - Эту подробность мы опустим. Хотите чего-нибудь?
        - Я вылила свой сок на голову потерпевшего.
        Управляющий поднимается из-за стола. Это молодой мужчина, невысокий и коренастый. Небольшие, близко посаженные карие глаза оглядывают Дану, и взгляд его теплеет.
        - Если хотите, я проведу вас в более спокойное место.
        - Идет.
        Они выходят из кабинета и спускаются по лестнице вниз. Она видит большой уютный зал в желтоватых тонах, столики из полированного дерева и танцоров на небольшой сцене.
        - Это для любителей спокойного отдыха. Присаживайтесь.
        Дана садится за столик, управляющий устраивается рядом.
        - Меня зовут Алекс. Если я спрошу, как вас зовут, вы не изобьете меня?
        - Ну, чтобы избить вас, мне пришлось бы потрудиться. Тот парень - просто сопля в полете. А зовут меня Илона.
        Они заказывают ужин, глаза Алекса следят за движениями сидящей напротив девушки. Она похожа на хищную кошку с зелеными глазами, неподвижными и настороженными. Он с удивлением понимает, что хочет познакомиться с ней поближе. В его жизни хватало женщин, а работая здесь, он мог иметь любую, но эта с зелеными кошачьими глазами кажется ему загадочной и интересной. И ему хочется узнать, что таится за этим неподвижным взглядом.
        - Вы приезжая?  - Алекс не узнает свой голос.  - Здесь вы точно никогда не бывали, я бы запомнил.
        - Неважно. У вас неплохо готовят, надо отдать должное вашему повару. Скажите, Алекс, вам нравится то, что вы делаете?
        - Да, вполне. Собственно, у меня был не очень большой выбор: продолжать тратить свою жизнь на армию, прогнившую и нищую, или попробовать начать все с чистого листа.
        - Вот как? Так вы военный?
        - Был им, это правда. Закончил военное училище и десять лет мотался по гарнизонам. А когда исполнился тридцатник, оглянулся - что я видел? Полигоны, учения, казармы, офицерское общежитие. Ни семьи, ни материального благополучия, а жизнь-то проходит. Я подал в отставку.
        - И устроились сюда?
        - Нет. Сначала пробовал работать на государство. Меня взяли начальником охраны на один завод. Но где-то за границей кто-то продал по демпинговым ценам точно такую же продукцию - и завод умер насильственной смертью. Я работал сторожем, таксистом, многое перепробовал, потом случайно встретил бывшего однокурсника, которого в свое время отчислили из училища за нарушения дисциплины, а у него вот этот клуб. И уже три года я здесь.
        - Не жалеете об армии?
        - Нет. Потому что, только выйдя в отставку, понял, что годы пропали без пользы. Я обнаружил, что есть спокойные выходные, красивая одежда, вкусная еда, интересные люди и очаровательные девушки. А раньше я мотался по маневрам и ничего этого не замечал.
        - Вам повезло. Вы могли найти все вышеперечисленное лет эдак в пятьдесят.
        - Вот именно. Мне повезло. Потому что сегодня я встретил вас.
        Его ладонь накрыла тонкие пальцы Даны.
        - Вы считаете, что я тороплю события?  - Алекс вглядывается в ее лицо.  - Вы думаете, что я нахал?
        - Я не знаю, что думать. Впрочем, мне уже пора. Пусть подадут счет.
        - Нет.  - Алекс умоляюще смотрит на Дану.  - Я хотел угостить вас. Здесь есть бассейн, если хотите…
        - В другой раз.
        Дана поднимается. Она разыгрывает эту партию четко и хладнокровно. Все идет так, как она запланировала.
        - А он будет, этот другой раз?
        - Почему бы и нет? Мне здесь нравится.
        - Если вы не на машине, я подвезу вас.
        - Это лишнее.
        Они поднимаются по лестнице. Алекс провожает ее до выхода, подает куртку.
        - Когда я вас опять увижу?
        - Думаю, на днях как-нибудь.
        - Возьмите, пожалуйста, мою визитку. У вас есть телефон? Я позвоню.
        - Думаю, это неудачная идея.
        - Но вы придете?
        - Вполне возможно. Благодарю за ужин.
        Дана выходит в осеннюю ночь. Неоновая вывеска клуба переливается красными и желтыми огнями. Она хочет поскорее добраться до своего убежища, расслабиться и уснуть. Но идти далеко. Впрочем, это не страшно.
        «Если бы ты знала, на что я трачу твои деньги, Дашута!  - Дана злорадно усмехается своим мыслям.  - Впрочем, я уверена, что ты знаешь и кусаешь себя за задницу, сидя в адском котле. Скажу тебе как мертвая мертвой, деньги - еще не все в этой жизни».
        Перед глазами снова встает Аннушка - в розовом шелковом платье, с букетом белых роз. Маленькая принцесса с длинными льняными локонами, пахнущими птенчиком. Ее девочка, ее дитя. Дана сжимает кулаки. Злость закипает в душе.
        «А этот ублюдок сейчас небось у очередной девки. Убил мою малышку, убил Лидию, убил и меня заодно - и все ему нипочем. Ладно, сволочь, попомнишь ты Данку».
        Она входит в квартиру. Там тихо, пахнет чем-то чужим, и тоска снова выплескивается из глаз. Ей одиноко и страшно.
        «Стасик, как же так случилось? Смотри, все рухнуло, вас больше нет. И меня - нет. Что мне делать, любимый? Как мне не хватает тебя! Ты бы посадил меня к себе на колени, обнял и что-нибудь утешительное сказал бы, я знаю. Стасик, я сама себя боюсь, слышишь? Но я должна это сделать. Потому что больше некому».
        Красный рубец на ладони немного саднит. Дана смотрит в окно, в ночь. Ей хочется услышать чей-нибудь голос, но звонить некому. Пусть все поскорее забудут о ней. Потому что ее больше нет.
        Дана проснулась в полдень. Она привыкла к тому, что ей теперь ничего не снится. Она даже рада этому. Не знать, не думать, не вспоминать, как родилась Аннушка и как смеялась беззубым ротиком, как прыгала в бегунках, как постоянно находила помаду и духи и любила наряжаться в бархатные и атласные платьица, как иногда сердилась и дулась, и рисовала, склонив набок головку. Аннушка. Анюта. Ее ребенок. Не помнить, забыть. В противном случае жизнь станет непосильной ношей даже для мертвой. Пусть ей ничего не снится. Маленький детеныш, убитый просто так.
        Дана выходит за едой и газетами, возвращается с полным пакетом. Этого хватит надолго. Она рассовывает продукты по полкам холодильника и берется за газеты. В глаза бросается заголовок: «Кандидат в депутаты городской Думы Сергей Градский посетил детский дом». Золотистые глаза Кошки проглядывают сквозь ее зрачки. Она рассматривает холеное лицо своей жертвы. Ему только пятьдесят. Выглядит моложе, лицо породистое, с правильными чертами. Все знают, что он вдовец, но мало кто знает, что овдовел он почти тридцать лет назад. А не женился вновь потому, что не в состоянии пропустить ни одной юбки. У парня сдвиг на почве секса.
        Дана читает его речь. Кто-то умный написал это за него. Высокие слова и прагматичные рассуждения крепкого хозяйственника и дальновидного политика. Дана бросает газету на пол. Она не верит ни одному его слову. Она знает только одно: этот человек - маньяк, убивающий женщин и детей, его надо остановить.
        Дана просматривает остальные газеты. Ничего интересного. Она ложится на кровать и смотрит в потолок. Она умеет вот так ни о чем не думать, просто отключившись от жизни. Это не больно. Дана учится жить мертвой, и у нее начинает получаться. Кошка в ее душе изготовилась к прыжку. Она тоже умеет ждать.

        «Мэрилин» все так же освещен. Дана хочет заплатить за вход, протягивает купюру, но мускулистый парень, вглядевшись в ее лицо, отводит Данину руку и отступает в сторону:
        - Прошу вас, проходите.
        Она оставляет плащ в гардеробе и проходит в зал. Красивый стриптизер отрабатывает свою зарплату с лихвой. Девица с блестящими от возбуждения глазами уже взобралась на подиум и запустила руку в его плавки. Дана брезгливо морщится. Маленький рыжий засранец был прав, это извращение - лезть в плавки абсолютно незнакомому парню. Мало ли какие у него болезни.
        - Вы пришли.  - Алекс ждал ее, Дана отмечает это и мысленно улыбается.  - Я рад вас видеть. Столик заказан, будете ужинать?
        - Пожалуй, да. Здесь слишком накалилась атмосфера.
        Она чувствует исходящие от него волны желания, но лицо ее остается невозмутимым и только в глубине зеленых глаз таится торжество.
        - Здесь публика более изысканная.
        - Конечно.  - Алекс приглашает Дану сесть.  - Наш клуб - для всех, любой найдет себе развлечение по вкусу. Мы очень демократичны.
        - У вас, наверное, бывают и важные персоны?
        - Очень часто,  - управляющий согласно кивает.  - Вон там, справа, видите? Это человек из охраны самого Градского. А точнее - его доверенное лицо и начальник охраны. Он тут завсегдатай. А внизу у нас есть массажные кабинеты, сауна и бассейн. И там бывают очень важные люди.
        Дана слегка поворачивает голову. Справа от нее сидит парочка, мужчину Дана знает. Она видела его два раза: один раз он привез ей банковские бумаги, а второй - следил за ней в аэропорту. Парень поворачивает голову, и их глаза встречаются.
        - Интересно.  - Дана улыбается своему спутнику.  - Расскажите о себе. Это еще интереснее.
        - Я не думаю.  - Алекс любуется ее жестами и осанкой.  - Вы знаете, что прекрасны. Но вы еще и необычны. Скажите, Илона, мы можем стать… друзьями? Пусть не сейчас, а со временем, когда…
        - Когда мы получше узнаем друг друга, Алекс. Для меня иначе просто немыслимо.
        - Я рад это слышать, поверьте. Значит, я в вас не ошибся. Я редко ошибаюсь в людях. Это профессиональное.
        - Разрешите вас пригласить?
        Дана поднимает голову. Парень из-за соседнего столика, тот самый. Звучит медленная мелодия, и пары репетируют любовь.
        - Нет. Я не танцую.
        Он уходит, извинившись. Алекс обеспокоенно ерзает. Дана снова мысленно усмехается. Вот так, дорогой. В этом преимущество женщины - отказать во взаимности королю ради нищего. Закон настроения.
        - Вы ему отказали.  - Алекс обеспокоен, это видно.
        - У вас могут быть неприятности?
        - В принципе, да. Он может заставить хозяина уволить меня.
        - Что ж, Алекс, не буду мешать вашей карьере.
        Дана поднимается и выходит. Алекс сидит за столом и готов сам себя пнуть коленом под зад. Он понимает, какую совершил ошибку. И осознает, что эта женщина не простит ему именно этой ошибки.
        Дана одевается и выходит. Ночь холодная и неуютная, но Дане все равно. Она достигла желаемого. Парень из прошлого сна сейчас догонит ее, оставив скучать девицу за столиком.
        - Я не верю, что вы не танцуете.
        Его серые глаза заглядывают в ее кошачьи зрачки. Кошка угрожающе шипит, но Дана улыбается.
        - Думаю, это не ваше дело.
        - Вот как? Разве ваш друг не сказал вам, кто я?
        - Сказал. Ну и что?
        - Так почему вы ушли?
        - Чтобы не доставлять неприятностей своему знакомому.
        - Вот как? Он думает, что я стану мстить и его уволят? Он не мужик, раз сказал это вам.
        - А зачем тогда вы спрашиваете, знаю ли я, кто вы? Какая разница?
        - Хотите сказать, что я тоже не мужик, раз пытаюсь добиться женщины подобным способом?
        - Вы все правильно поняли.
        Какую-то минуту он взбешенно сверкает глазами, потом смеется. Его белоснежные зубы ярко блестят на смугловатом лице, а короткие светлые волосы влажны от тумана. Дана следит за ним, как кошка за мышью.
        - Думаю, вы правы. Это просто зов предков. В борьбе за самку из двух самцов побеждал сильнейший.
        - Побеждал-то сильнейший. А самка обзывала его динозавром и шла зализывать раны поверженному.
        - Женская логика…
        Они идут по ночному городу, взявшись за руки. Осень осыпает их моросью. Дане холодно, она вдруг вспоминает, как они шли со Стасом сквозь весну и теплые капли. Теперь все не так. Дана не прислушивается к биению своего сердца. Она ощущает внутри пустоту, в которую падают слова идущего рядом чужого человека.
        - …прямо обалдел. Такая женщина - и здесь. Знаете вот это - «…средь шумного бала, случайно…». Наверное, я сошел с ума. А вы молчите. Вы боитесь меня?
        - Нет. Просто слушаю. Говорите.
        - Да, это неправдоподобно. У меня такое чувство, что я знаю вас давно, а ведь мы даже не знакомы. Меня зовут Костя, а вас?
        - Илона.
        - Красивое имя. Я хотел бы встретиться с вами завтра. Вы свободны?
        - Не знаю. Попробуйте позвонить мне после обеда. Вот номер. Но я ничего не обещаю.
        - Я согласен. И прошу вас, не надо меня бояться. Просто у меня работа такая - следить за безопасностью самого большого сукина сына на свете.
        - Это контрреволюция.
        - Я знаю.
        Он наклонился к Дане, но она отстранилась.
        - Не будем торопить события. У меня еще не сложилось о вас мнение.
        Дана видит, как за ними медленно движется машина. Свет фар совсем близко. Она чувствует, что сейчас произойдет что-то неприятное, Кошка прижимается к земле…
        Из машины раздаются выстрелы. Дана толкает своего спутника на асфальт. Пуля вгрызается в его спину. Море крови, а машина уезжает. Номерного знака на ней нет.
        - Скорей позвоните по этому номеру!
        Дане совсем не хочется светиться, но она набирает номер. Костя диктует координаты.
        - Сейчас за нами приедут, не бойтесь.
        - За нами?  - Дана вскакивает.  - Я никуда не собираюсь ехать.
        - Как скажете. Не надо волноваться. Будет так, как вы захотите, Илона. У вас красивое имя.
        У нее нет больше имени. У нее ничего больше нет. Только где-то недалеко стоит пустой дом, вспоминая лица тех, кто был счастлив в его стенах. И где-то далеко маленький мальчик плачет в подушку, потому что мамы рядом нет. Он плачет тихонько, чтобы не услышала бабушка. Иногда хочется заползти подальше и переждать боль.
        12
        - Илона?
        Голос в трубке сотового телефона. Дана вздрагивает. Ей страшно.
        - Да.
        - Это Костя.
        - Я слышу. Как здоровье?
        - Скажем так: бывало и лучше.
        Дана вздыхает. Этот парень нужен ей, но он опасен. И очень странно, что он не заметил преследующий их автомобиль.
        - Мне жаль, правда. Что я могу для вас сделать?
        - Вы можете встретиться со мной.  - Он на минуту умолкает, но потом, словно приняв какое-то решение, продолжает:  - Вы могли бы приехать ко мне в больницу?
        - Но я…
        - О вашем присутствии на месте происшествия никто не знает.
        - Кроме тех, кто был в машине.
        - Да. Вы приедете? Я скажу, чтобы вас привезли.
        - Но зачем?
        - Мне хочется вас увидеть. Уважьте страждущего.
        - Не сегодня. Я занята. Может, завтра.
        - А вечером?
        - Вы очень настойчивы.
        - Именно так я и достиг своего положения.
        - Хорошо. В семь вечера я освобожусь.
        Дана отключает телефон. Кто знает, что задумал парень по имени Костя… Возможно, он что-то заподозрил. Возможно, узнал ее. Но дальше играть втемную она не намерена. Ей слишком одиноко, она затосковала по своей жизни - той, которую строила так долго и которой больше нет. Будет что-то другое, но только не счастье, нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
        Дана тщательно накладывает макияж. Два дня назад она оставила истекающего кровью мужчину на мокром от осенней мороси асфальте. И теперь он объявился. Дана вставляет контактные линзы. От них страшно устают глаза, но деваться некуда. И надо следить, чтобы не отрастали светлые волосы - Дана подкрашивает корни, выбрасывая тюбик тут же - на случай тайного или явного обыска.
        Она облачается в темно-зеленый костюм, ее бледное лицо выглядит несчастным. Ей страшно. Она, любитель-дилетант, должна сыграть партию с гроссмейстером. И выиграть. Проигравшему достается смерть.
        Машина ждет там, где они расстались в прошлый раз. Дана садится в салон. Ее рука сжимает рукоятку ножа. Она не взяла пистолет, это опасно, хотя зеленый шарик покоится в желтой коробочке из-под «киндер-сюрприза» - это чтобы случайно не погибнуть самой. Реакция мгновенная, смерть - тоже.
        Машина останавливается, Дана открывает дверцу. Массивная фигура вырисовывается на фоне серой каменной стены.
        - Сюда, пожалуйста.
        Дана идет за провожатым. Страх исчез. Она думает о том, что может случиться, но бояться нет сил. Белая пластиковая дверь открывается и Дана входит.
        - Я рад, что вы пришли.
        Он лежит на кровати на высоко подложенных подушках. Дана видит его бледное лицо, светло-русые, коротко стриженные волосы и серые глаза. В этом лице есть сила и упрямство. Дана понимает, что этот человек не остановится ни перед чем - если уж поставит себе цель. Она и сама такая.
        - Больных надо навещать. Вот, принесла вам конфет.
        - Спасибо, но я почти не ем сладкого.
        - Отдадите своей девушке или жене. Как вы себя чувствуете?
        - Почти сносно.  - Он улыбается.  - Никакой девушки у меня нет. И жены тоже.
        - Я не спрашиваю у вас отчета.
        - Вы - злюка.
        - Это что-то меняет?
        - Нет. Ничего не меняет.  - Он умоляюще смотрит на нее.  - Вы боитесь меня?
        - Нет. Я просто вас не знаю.
        - Я скоро выйду отсюда, и мы сможем узнать друг друга ближе. Если вы захотите.
        - Я ничего не обещаю. В следующий раз и меня пристрелят за компанию. В общем, такой сценарий мне совсем не по вкусу.
        - Вы правы, я в отчаянии.
        - Но я не сказала «нет».
        - Вы не сказали «да».
        - Я крайне редко говорю «да». Это слово плохо держится в моей памяти.
        Он смотрит на нее. Ему нравится белизна ее кожи, зеленый омут ее глаз, холодных и далеких. Ему хочется посмотреть, какими станут эти глаза в минуты любви, но эта женщина умеет выстроить барьер, который невозможно преодолеть. И это официальное «вы». Наверное, так чувствуют себя охранники королевы. Все правильно. Он и есть охранник. А она? Константин ловит себя на мысли, что совсем ничего не знает о ней. Только имя и номер сотового.
        - Вы расскажете мне о себе?
        - Нечего рассказывать.  - Дана понимает, что ступает на тонкий лед.  - Знаете, есть на свете такой город - Верхнеярск?
        - Нет.
        - И абсолютно ничего от этого не потеряли. Как и я, когда уехала оттуда, чтобы больше никогда не возвращаться. А здесь пока присматриваюсь.
        - У вас нет работы?
        - Пока - нет. Но это ерунда, я что-нибудь придумаю.
        - Я могу вам помочь. Это просто.
        - Посмотрим. Я еще ничего не решила. Мне пора, Костя.
        - Пойдете в ночной клуб?
        - Нет. Я больше люблю «Макдоналдс».
        - Вы придете еще?
        - Мне здесь не нравится. Но я могу вам позвонить.
        - Вы удивительное создание. Я хочу узнать вас получше.
        - Тогда выздоравливайте.
        Она дотрагивается до его руки. Пальцы у нее холодные и тонкие. Она выходит из палаты и возвращается в машину.
        - Проследи за ней.  - Константин привык добиваться того, чего хочет.  - Узнай, где живет, узнай все, что можно. Только если она тебя заметит - пеняй на себя.
        Небольшой юркий парень выскальзывает из палаты. Константин мысленно ругает себя, но ничего не может с собой поделать. Он хочет знать об этой женщине все. Он и сам не понимает, что происходит, но холодное отстраненное лицо незнакомки приходит в его сны.
        - Ну, Костя, вот и ты попался.  - Он прислушивается к себе и грустно усмехается:  - Признай, приятель, ты влип. Эта крошка, сама того не зная, сильно тебя зацепила.
        За свою тридцатисемилетнюю жизнь Константин Подольский видел много разных людей. Его родители, научные работники, имели широкий круг общения, и сам он был человеком контактным. Он обладал интуицией и напористостью, поэтому не пошел в науку, как ожидали родители, и впоследствии стало понятно, что это был правильный шаг. Костя с самого детства занимался единоборствами и стрельбой, потом окончил Академию МВД и несколько спецкурсов, после чего подался в телохранители. К тому времени он уже содержал родителей, которые со своей наукой едва не умерли с голоду.
        Удача улыбнулась ему, когда Сергей Иванович Градский, тогда еще начинающий депутат, предложил Косте место начальника охраны. У Константина уже была отличная репутация и солидный счет. Новая работа открывала путь к власти.
        Очень быстро Константин понял, кого охраняет. Он много повидал в жизни, но такую грязь видел впервые. Градский не уставал удивлять своего главного телохранителя. Костя собственными глазами видел его похождения. Очень часто ему приходилось вытаскивать полубесчувственное тело из машины, когда шеф сопротивлялся и пытался завести мотор. Сергей Иванович, выпив, очень любил проехаться с ветерком, ходили упорные слухи, что в своем родном Белгороде он таким образом насмерть убил нескольких человек.
        - Это все - скот.  - Градский любил порассуждать об электорате.  - Ты им только пообещай бесплатную похлебку - и они твои. А потом можно все. А они согнутся и терпят. Тянут лямку и везут. Значит, именно этого и заслуживают. Знаешь, Костик, эти старухи с железными зубами, деды в фетровых шляпах, толстозадые бабы - все они расходный материал. Проживут свою жизнь, подохнут, зароют их - и все. Туда им и дорога. Никто о них никогда и не вспомнит. А я творю историю.
        Костик сжимал челюсти и молчал. Он прятал опасный блеск в глазах, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заехать в выхоленное лицо шефа. Охранники под его началом работали слаженно, Градский ценил это и все больше доверял Константину.
        То, что произошло первого сентября, Константин помнил как в тумане. Весть о том, что шеф, удрав к очередной девке перед самыми переговорами, надрался и сбил насмерть ребенка, буквально сразила Подольского. Он принял решение выйти из игры. Но он был осторожен и понимал, что теперь нельзя просто так взять и уйти. Он слишком много знал. Поэтому, когда босс приказал ему отвезти документы матери убитой девочки, Костя повиновался.
        Женщина, открывшая ему дверь, была похожа на тень. Константина поразили ее глаза - огромные, дымчатые, они были пустыми и мертвыми. Этот неживой взгляд и бескровное лицо вызвали у него жалость и стыд. Ему хотелось сквозь землю провалиться, когда он протянул ей бумаги. Он хотел сказать что-то ободряющее, но слова застряли в горле. Женщина просто не видела его.
        А ему пришлось самому следить за ней. Шеф впервые за все время был напуган и подавлен случившимся.
        - Я не хотел, не хотел!  - Градский закрыл лицо руками.  - Боже, какой ужас, этот ребенок, я не хотел!
        Костя делал свою работу. Он шел за женщиной сквозь ночь и довел до самого кладбища. Он не пошел за ней на могилу, поэтому не видел, что она сделала. Да если бы и видел, то вряд ли понял бы. Но Костя не пошел за ней, не мог. Эта женщина имела право побыть там одна.
        Он следил за ней в аэропорту. Он видел, как парень из охраны проводил ее на посадку. Он видел, что это уже не живая женщина, и ему было стыдно за себя.
        - Будь ты проклят, идиот!  - Костя мог теперь говорить что угодно, толку-то?
        А потом кто-то прислал шефу туфельку. Это была маленькая лаковая туфелька, розовая и очень красивая. Сергей Иванович испугался до икоты.
        - Кто, кто это сделал?!
        - Возможно, мать девочки?  - Константин чувствовал себя негодяем.
        - Исключено. Она не знает, кто я такой. Нет, это не она. Это тот, кто знает.
        - Возможно, любезнейшая Дарья Андреевна.
        - Узнай наверняка, слышишь? Я не позволю себя шантажировать.
        Костя распорядился, и за адвокатом начали следить. Но в тот вечер, когда она умерла, проклятый идиот-соглядатай выпил пива. И отлучился в сортир. А когда вернулся, дверь в офис была открыта. На полу покоился труп.
        Они перерыли все, что могли, но никаких материалов не нашли. У Константина возникло ощущение, что кто-то поработал здесь до них, но это было просто ощущение. Он никому о нем не сказал. С того дня, когда он увидел маленькую девочку на асфальте, ему стало наплевать на судьбу Градского.
        Константин никогда ни с кем не делился своими мыслями и соображениями. Вращаясь среди политиков, наблюдая все изнутри, он многократно благословлял свою врожденную осторожность. Он мог только догадываться, какие силы стоят за каждым депутатским мандатом. Он знал, что городская Дума сродни шахматной доске, за которой играют мастера, переставляя фигуры. И игроки предпочитают оставаться в тени по многим причинам.
        И вот теперь в его жизни появилась странная женщина с осанкой королевы и глазами дикой кошки. Константин не мог понять, что влечет его к ней. Он не отдавал себе отчета, что именно поразило его, когда в полутемном зале их глаза встретились. Она не позволила фамильярности, и он покорно шел рядом, чувствуя в своей ладони ее хрупкие пальчики. И не заметил убийц.
        Сто раз он спрашивал себя, как это могло случиться. Спасло его пальто. В подкладку был вшит облегченный вариант бронежилета. Это Костя придумал сам, а портной мастерски воплотил заказ, поэтому все обошлось ранением в плечо.
        Он прикидывал, кому понадобилось убивать его. Возможно, это Градский убирает свидетелей? Бессмысленно. Без Константина он пока не может обойтись. Он привык полагаться на его умение улаживать конфликты, избавляться от назойливых барышень, вытаскивать его сына из дерьма… Нет. Градскому он нужен.
        - А с чего я взял, что охотились за мной?  - Костя даже сел на кровати.  - Возможно, охотились за Илоной? Она так спешила уйти и ничего о себе не рассказала. Но тогда кто она такая? Это нужно узнать. Черт, ты попал, парень.
        В дверь протиснулся худой паренек.
        - Уже вернулся?
        - Оставил там человека,  - парень ухмыльнулся.  - Похоже, ничего особенного. Она живет на Каменностровской, снимает квартиру. Переехала туда совсем недавно. Хозяйка квартиры взяла деньги за полгода вперед, больше ее ничего не интересовало. Я проверил по компьютеру. Тоже ничего. Никольская Илона Павловна, в прошлом - журналист провинциальной газетки. Есть, оказывается, такой город - Верхнеярск, она приехала оттуда. Там продала квартиру и дачу, здесь у нее нет ничего.
        - И все?
        - Все.
        - Ладно, пусть ее попасут несколько дней.
        - Как скажете.
        Он выскользнул за дверь. Константин облегченно вздохнул. Значит, Илона тут ни при чем. Это хорошо. Он вспомнил прикосновение ее пальцев.
        - Надо выходить отсюда. Завтра же.
        Мрачное здание клиники, бывшей когда-то спецбольницей для номенклатуры, могло навеять тоску на кого угодно, не помог и дорогой ремонт. А осень не пощадила парк.
        - Ну, парень, ты меня напугал.  - Сергей Иванович даже по телефону говорит как перед аудиторией.  - Скоро выйдешь?
        - Завтра.
        - Хорошо. Кто это мог быть?
        - Не знаю.
        - Надо узнать. Что за девица с тобой была?
        - Это не девица. И с ней все в порядке, уже проверили.
        - Узнаю тебя. Любовь любовью, а работа не стоит. Что ж, договорились. Жду тебя.
        Константин слышит гудки. Он хочет швырнуть трубку в стену, но не может. Он осторожно кладет ее на столик и без сил откидывается на подушки. Илона. Он хочет видеть ее.
        Дана заметила слежку не сразу. Она бродила по городу, ее занесло на Мойку, в книжный магазин. Она купила альбом с репродукциями Валеджо, бродила в торговых рядах. Тоска гнала ее вперед. Она не могла больше сидеть в чужой квартире. Где-то совсем недалеко ее дом. Там сад уже приготовился ко сну, а забытые качели скучают во дворе. И дом стоит, сиротливо хмурясь в лицо осеннему ветру. Там она была счастлива когда-то.
        «Какая несправедливость. Я не могу и близко подойти к своему дому. Господи, у меня нет больше сил… Я боюсь. Но я должна сделать то, что задумала».
        Дана идет по набережной, спускается к греко-католической церкви. Тоска не дает ей остановиться. Ей надо довести себя до изнеможения, тогда боль немного отступит. Она идет вдоль шоссе, прижимая к груди купленную книгу, ставшую вдруг ненужной.
        И тут она заметила его. Он все время шел следом, делая вид, что просто гуляет. Дана вынула небольшое зеркальце и стала поправлять волосы. Мужчина в синей болоньевой куртке и джинсах. Человек из толпы, на которого второй раз и не глянешь. Просто здесь никого нет, кроме них двоих. И машины проносятся с хищным шорохом.
        «Сукин сын приставил ко мне „хвост“. Впрочем, у него есть на это все основания. Интересно, кто в него стрелял?»
        Дана поднимается наверх, берет такси и едет в Эрмитаж. Парень в синей куртке изображает вид увлеченного туриста. Дане становится немного жаль его.
        «Ему хочется посидеть в тепле и выпить. Или он голоден, а работа собачья, вот и бегает за мной. Впрочем, это его выбор».
        Дана понимает, что через начальника охраны сможет добраться и до столь тщательно охраняемого тела. Она усмехается. Она придумала ему казнь, теперь надо только поймать удобный момент.
        13
        - Мама, я в порядке. Как Лека?
        - Дана, я прошу, позволь нам помочь тебе. Где ты?
        - Я в порядке. Вернусь, когда смогу. Как Лека?
        - Дана, пожалуйста…
        - Ты можешь ответить на мой вопрос? С ним все в порядке?
        - Да, он здоров, но очень скучает. Дана, возвращайся…
        - Я вернусь, когда смогу.
        Дана кладет трубку. Ей трудно даются такие разговоры, но это ее долг, она понимает. Она не может никого утешить. И она не может быть там, с ними. Они не должны заметить, что ее больше нет.
        «Я обязана как-то научиться жить. Когда все закончится, я вернусь в свой дом вместе с Лекой. Но это потом».
        Дана не знает, когда наступит это «потом» и наступит ли вообще. Она застыла на одной точке смерти, она механически выполняет заданную программу, это единственное, что удерживает ее в относительном равновесии.
        Константин напоминает о себе каждый день, но Дана держит его на расстоянии. Она понимает, что он - ключ к успеху ее мести. Он стоит очень близко к человеку, которого она собирается уничтожить. И Дана держит Константина за барьером, превратив его жизнь в пытку.
        - Я могу устроить тебя в пресс-службу к шефу, хочешь?
        - Немного позже.
        Они сидят в «Макдоналдсе», Дана поглощает мак-санди, а Костя поглядывает на часы. У него мало времени, совсем нет, но он не видел ее почти неделю - Градский шлялся по региону. А эта девчонка не привыкла торопиться.
        - Ты можешь идти, я знаю, что ты занят.
        - Я должен идти, но не могу.
        - Попробуй мак-санди, это вкусно с клубникой.
        - Я не люблю сладкое.
        - Кто тебе это внушил?
        Он вздыхает. Единственный прогресс в их отношениях - это обращение на «ты». Он и этому рад. Все остальное, возможно, приложится - потом, со временем.
        - Я скучал по тебе.
        - Мак-санди - это супер. Я сегодня иду в оперу.
        - Одна?
        - Естественно.
        - Я скучал по тебе.
        - Кто-то очень умный придумал «Макдоналдс».
        За соседним столиком расположилось семейство - мама и двое девочек-близнецов лет четырех. Обе крепенькие, кудрявые, толстощекие и очень беспокойные. Одна из них опрокинула стакан с колой, другая вскочила и побежала к их столику.
        Она остановилась совсем рядом, глядя черными большими глазами на золотую цепочку с блестящим кулоном на шее Даны. Толстенькая ручка потянулась к украшению.
        - Аня, нельзя!
        Дана вздрогнула, внутри все сжалось. Она поняла, что сейчас может выдать себя, потому что сидящий рядом человек знал когда-то ту Дану. В ушах у нее звенит, а стены начинают плыть.
        - Извините, бога ради,  - Мать наконец подбежала к их столику.  - Их двое, постоянно они что-то… Аня, отпусти, ты порвешь тете цепочку.
        Но толстенькая ручонка не собирается выпускать добычу. Глаза малышки наполняются слезами. Ее мать краснеет.
        - Извините, я сейчас разожму ей пальчики…
        - Не надо.
        Дана расстегивает замочек, и украшение остается в маленьком кулачке.
        - Нет, как можно!
        - Так. Пусть, это ведь ребенок.
        Дана поднимается и уходит. Константин идет следом, словно тень. Вот сейчас, именно в этот самый момент, он узнал эту женщину. Он уже видел этот взгляд, эти огромные глаза, но тогда… Нет. Он не может поверить в то, что обнаружил. Но другого объяснения просто нет.
        Они выходят в осенний вечер. В ноябре темнеет рано, на улице холодно и неуютно, не спасают даже яркие огни реклам и витрин.
        - Значит, ты вернулась.
        Дана поворачивается к нему. Она понимает, что должна что-то предпринять прямо сейчас, иначе все рухнет и похоронит ее под обломками.
        - Ты вернулась, чтобы отомстить, Дана Ярош.
        - И что?
        - Пока - ничего. Я просто зафиксировал факт.  - Константин смотрит ей в лицо.  - Ты думала через меня приблизиться к нему?
        - Была такая мысль.
        - Значит, ты специально встречалась со мной?!
        - Это ты со мной встречался.
        Константин умолкает. Она права. Все их встречи были его инициативой. Их разговоры - странный диалог людей, говорящих каждый о своем.
        - Я не думала тебя использовать. Но раз уж так случилось, что мы познакомились, мне это показалось неплохой идеей.
        - Неплохой идеей? Это ты хорошо сказала! Ты же видела, что я влюбился. И продолжала играть со мной.
        - Я не сказала ни слова о любви.
        Он видит ее глаза. Они пустые и неживые. Он понимает, что Дана права. Но что ему теперь делать с этим знанием? Нет, инструкции на этот счет однозначны. Только вот обстоятельства изменились.
        - Это ты прислала шефу туфельку?
        - Туфельку? Какую туфельку?
        - Розовую, лаковую…
        Он осекся и отвел взгляд. Потому что сквозь бледную бесстрастность лица Даны проступила такая мука, такая нечеловеческая тоска, что выдержать этого Константин не мог. Он любил эту женщину. И ее страдание было невыносимо для него.
        - Я не знаю об этом. Расскажи.
        - Может, не стоит?
        - Расскажи.
        - Несколько недель назад кто-то прислал шефу по почте бандероль. Там была только туфелька - маленькая, лакированная розовая с атласным бантиком и порванным ремешком. Он узнал эту туфельку и страшно испугался.
        - Ты думаешь, это я?
        - Уже не думаю. Этого ты не могла сделать. Ты бы ни за что не рассталась с дочкиной туфелькой.
        - Отдай мне ее.
        - Как только смогу.
        - Ты скажешь ему?
        - Нет. С какой стати?
        - Почему?
        - Просто так.
        - Сегодня холодно, правда?
        Она уходит. Константин стоит и смотрит, как она удаляется, вот свет витрины упал на ее медные волосы, она зябко поводит плечами. Он понимает, что не сможет жить без этой женщины, а это значит, что он должен либо убедить ее отказаться от мести, либо помочь ей. А сейчас он просто идет за ней. Она права, довольно холодно стало.
        Они появились из арки. Двое в темных куртках. Дана успела почувствовать, как ее схватили, больно вывернув руку, втолкнули в машину - и наступила темнота. На голову набросили что-то черное и душное.
        - Спокойно, киска. Мы тебе ничего не сделаем. Но твой парень нам кое-что должен.
        Дана никогда не слышала этого голоса. Или слышала? Она не может понять, сердце бешено стучит. Она чувствует запах одеколона и мятной жвачки.
        «Что ж, хотя бы за личной гигиеной следят, и на том спасибо».
        - Он не мой парень.
        - Это ты так думаешь. Веди себя хорошо - и останешься цела.
        Машина остановилась, Дану выволокли из салона и повели по ступенькам.
        - Может, снимете с меня это?  - Дана спотыкается уже на третьей ступеньке.
        - Только вместе с головой.  - В голосе звучит ирония.  - Не будь дурой. Мы не хотим тебя убивать.
        - Это еще почему?
        - Более странной женщины сроду не встречал. Другая бы обрадовалась, а ты спрашиваешь, почему? Скажем так: я не люблю отягощать свою совесть напрасными жертвами. А твоя смерть мне никакой пользы не принесет. Довольна?
        - Вполне.
        Дану усаживают на диван, она чувствует мягкий ворс обивки.
        - Ты пока останешься здесь.
        - С этой тряпкой на голове?
        - Ты ее снимешь, как только я уйду. Все необходимое у тебя будет.
        - Тогда мне уже сейчас нужна пачка тампонов. Я ведь не знала, что это случится, вот и не взяла запасной.
        - Черт подери! Ладно.
        - С двумя каплями на обертке.
        - Что?!
        - Они бывают разные.
        Хлопнула дверь. Дана стянула с головы тряпку, оказавшуюся мешком из темного материала.
        - Черт, ну и гадость!
        Кожа на щеках безбожно чешется. Дана трет щеки ладонями и осматривается. Комната небольшая, но очень уютная. Диван, столик и шкаф, белые стены и встроенные светильники в нишах и на потолке. Большая напольная ваза.
        «Меня не обыскали».
        Дана осторожно нащупывает в кармане коробочку от «киндера». Там покоится джинн, несущий смерть. Но это на самый крайний случай. А за голенищем сапога приделаны ножны. Вот ножом Дана орудует неплохо, Цыба их с Танькой научил еще в детстве. Умение это передал Цыбе папаша, а Вадик не зажилил умение, научил подруг.
        Дана расстегивает куртку и откидывается на спинку дивана. Несомненно, где-то здесь есть камеры слежения, но где? Искать опасно и, в общем, бесполезно. Ну, найдет она камеру, дальше что? Куда от нее денешься в такой комнате? А вывести ее из строя тоже нельзя. Во-первых, сразу придут и починят, а во-вторых, призадумаются крепко и, чего доброго, еще заподозрят ее в чем-то. И тогда уж точно убьют.
        Дана поправляет волосы, незаметно ввинчивая глубже в ухо передатчик. Она прицепила «жучка» парню, который столь любезно говорил с ней - или еще кому-то, она так и не поняла под мешком. Кто-то сидел рядом, и она прицепила к нему прослушку. Дана надеется, что от этого будет польза.
        - …принеси их - и мы отпустим твою пассию.  - Дана узнает этот голос и облегченно вздыхает.  - А не принесешь, пришлем тебе ее по кусочкам, но сначала трахнем хорошенько. А пальчик ей я и сейчас могу отрезать, хочешь?
        - Я тебе объясняю, отморозок: нет у меня этих документов. Мы искали, но не нашли.
        - Я тебе не верю.
        - А ты поверь. Когда мы вошли туда, она была уже мертва. Мы хорошо искали, и дома у нее тоже. Может, их не было вообще, этих документов?
        - Были. И ты мне их принесешь. Иначе твоя девочка умрет страшной смертью. А ведь она тебе небезразлична, я знаю.
        - Ну нет у меня никаких документов! И никогда не было!
        - Так найди их. Даю тебе сутки. Мой хозяин не любит ждать.
        Связь прервалась. Слышно было неплохо, Дана удобнее устроилась на диване. Радиус действия передатчика сравнительно небольшой, но это не беда. Она узнала то, что нужно. Эти ребята ищут документы, собранные покойной Ивановой. Значит, это с ними адвокат вела переговоры. И деньги в сейфе - просто небольшой аванс. Залог дружбы, так сказать.
        «Но вот кто именно стоит за ними? Это интересно. Кто-то метит в Градского. Впрочем, даже не в него, а в того, кто стоит за ним. Или за ним никто не стоит? Наверное, он все-таки сам по себе. Никто не стал бы тратить деньги на продвижение такого взрывоопасного человека. Нет, этот ублюдок сам по себе, и его хотят либо убрать совсем, либо заставить подчиняться, что вероятнее всего. Но кто?»
        Дана прекрасно понимала суть процессов, происходящих в политике. Фундаментальное образование и склонность к анализу сделали ее неплохим аналитиком. Она читала газеты, слушала новости, и выводы, которые она делала, чаще всего были неожиданными, но абсолютно верными. И сейчас она отлично понимала, по краю какой пропасти ходит. Ей надо учитывать теперь новый фактор - появление еще одной заинтересованной стороны.
        «Из меня сделали разменную монету, а Костя может натворить глупостей. Надо отсюда выбираться».
        - Он говорит, что они не нашли документы.
        - Это он говорит,  - Дана никогда не слышала этого голоса.  - Ты ему веришь?
        - Думаю, он сказал правду. Там побывал кто-то еще. Запасных ключей в ящике стола не оказалось, а секретарша клялась, что они там всегда лежали. И в тот день она их видела.
        - Они могли сами взять ключи.
        - У них были свои, уже давно.
        - Ты веришь?
        - Это логично. Градский - недоверчивый сукин сын. Думаю, парень не врет.
        - Тогда есть еще кто-то?
        - Точно. Но кто?
        - Мы узнаем это, когда документы всплывут.
        - Найди их раньше.
        - А что делать с девкой?
        - Она видела кого-то из вас?
        - Нет.
        - Тогда отпусти. Нам ни к чему лишние трупы.
        Голоса замолчали. Дана вслушивается в звуки. Вот человек идет по лестнице. Вот открывает чемоданчик - щелкает замочек. Шуршат бумаги.
        - Кто еще знает об этой девице?  - вновь звучит голос.
        - Никто. Мы с Серегой и вы.
        - И она не видела вас?
        - Нет, не успела. Убрать ее?
        - Отпустим. Насколько я понимаю, она ни в чем не замешана?
        - Нет. Мы проверяли. Но этот тип просто спятил из-за нее.
        - Тогда она пригодится нам живой. Отвезите ее и отпустите. И чтоб ни царапины.
        - Ясно.
        Вот человек снова поднимается по лестнице. Дана знает, он идет к ней.
        - Надень на голову мешок,  - звучит из-за двери комнаты.
        «Можно так не орать, я не глухая,  - думает Дана.  - Орет, как подорванный…»
        - Надела. Что теперь?  - отвечает она.
        Дана слышит, как открылась дверь. Снова сладковатый запах одеколона, чьи-то руки поднимают ее. Дана осторожно нащупывает «жучок» на одежде и снимает его. Они спускаются с лестницы.
        - Осторожно, мы никуда не торопимся.
        - Вы очень добры.
        - Ты странная женщина. Я рад, что не надо тебя убивать.
        Дану снова везут в машине. Она лихорадочно раздумывает, как поступить. Ей хочется выйти и бросить в салоне маленький зеленый шарик, пусть все они умрут, а через кого найти парня с запахом мятной жвачки, она знает. Секретарша покойной Ивановой все расскажет, даже если не захочет, ей придется.
        «Нет. Если эти двое умрут, они поймут, что это я побывала в офисе Ивановой. Они же не идиоты! Нельзя. Я никак не могу противостоять им. Мне нельзя обнаружить себя».
        - Выходи.
        Дана открывает дверцу на ощупь. В машине работала печка, а на улице зябко и сыро. Она ступает на дорогу, машина уезжает. Дана срывает с головы мешок, снова сильно чешутся щеки. Она оглядывается вокруг. Ее довезли до дома.
        «Очень мило подбросить меня сюда. Черт, как холодно! И это как намек: мы, типа, найдем тебя, если нам понадобится».
        Дана входит в квартиру. Здесь тепло, и она почти оживает. Потом идет в ванную, звонок пробивается сквозь плеск воды. Дана не желает никого слышать, она устала и хочет спать, но берет трубку.
        - Это я. Тебя отпустили? Просто отпустили?
        - Похоже, это была чья-то глупая шутка.  - Дана рассчитывает каждое слово.  - А ты откуда знаешь?
        - Неважно.  - Костя напряжен. Она это слышит.  - Можно мне подняться к тебе?
        - Зачем? Я в ванной, устала и хочу спать.
        - Ты не понимаешь. Нам надо поговорить, немедленно!
        - Давай завтра. Ну, правда, это уже немного слишком. Я неважно себя чувствую.
        - Что они сделали с тобой?
        - Ничего. Просто у меня месячные.
        На другом конце наступает молчание. Дана злорадствует. Большинство мужчин именно так и реагируют на подобные заявления. Совковый тормоз.
        - Тебе придется меня впустить.
        - Я жду тебя завтра. Спокойной ночи.
        Дана выходит из ванной, а телефон оставляет на полочке. Пусть позвенит. Ей хочется одного: просто лечь и уснуть. В замке поворачивается ключ. Дана скользит по коридору, сжимая в руке пистолет.
        Он входит в прихожую, и Дана с силой бьет вошедшего по голове, тот кулем валится на пол. Свет падает на его лицо. Это Константин. Дана чертыхается и втаскивает его в комнату. Она с удовольствием поливает его ледяной водой, серые глаза начинают смотреть осмысленно.
        - Чем ты меня?
        Дана пожимает плечами. Какая разница?
        - Откуда у тебя ключи? Что все это значит?  - спрашивает она.
        - Я не могу тебе сказать. Но ты сама не понимаешь, среди какого дерьма оказалась. Послушай, все так совпало: ты, я и одна очень неприглядная история… Вернее, не одна. Тебя пытались использовать, чтобы нажать на меня. До сих пор я не имел слабостей такого рода.
        - Я спрашиваю: где ты взял ключи?
        - И это я не могу сказать. Тебе нужно переехать отсюда. И еще…
        - В этом есть смысл? Оставь меня в покое. Меня едва не пристрелили один раз, сегодня из-за тебя похитили. Что дальше?
        Константин не умеет сопротивляться этой женщине. Интуитивно он чувствует, что она замешана в деле намного глубже, чем он думает, но в чем это заключается, он не знает.
        - Я не выдам тебя.  - Константин садится, голова у него гудит.  - Здорово приложила. Значит, насилие для тебя - вещь обычная. Думаю, мы многое пропустили, собирая тогда на тебя досье. Собственно, что ты собираешься делать?
        - Лечь спать.
        - Я серьезно.
        - Я тоже. Я сейчас собираюсь уснуть. Уходи.
        - Я не могу. Послушай, его охрана поручена мне. И Градского охраняют как следует. Ты знаешь, какая у него власть? Ты даже представить себе не можешь. И он - не марионетка, у него достаточно денег на собственную игру.
        - Тогда почему он еще не президент?
        - Зря иронизируешь. Ему это пока не нужно, а там кто знает?.. Ты не сможешь достать его.
        - Хорошо. Я приняла это к сведению. А теперь я собираюсь лечь спать, так что будь добр, проваливай. Иди, охраняй этого убийцу.
        - Ты не все знаешь.
        - Я знаю одно: мою дочь и мою свекровь убил этот ублюдок. Просто потому, что был пьян.
        - Но он заплатил тебе!
        - Заплатил. За то, чтобы не поднимала шума. Но никаких денег не хватит, чтобы выкупить у меня его поганую жизнь. И если бы у него было две жизни, я бы дважды его убила. Но у него только одна, и умирать он будет с полным осознанием: за что. Иди, доноси. Мне плевать. Я достану его, так или иначе.
        - Ты сумасшедшая.
        - Мне это уже говорили.
        14
        - Славик, нам надо ее найти. Ее нет уже два месяца, где она?
        - Катя, ты иногда бываешь невыносимой.
        - Да?  - Екатерина Сидоровна потеряла контроль над собой.  - Как можно быть таким толстокожим? Мало нам горя? Еще и эта негодяйка добавляет! Как она могла так поступить! Эгоистка, вы оба эгоисты!
        - Ты сама себя слышишь? Катя, девочка выросла. И нам придется смириться с тем, что она - не самая счастливая женщина. Как ты можешь говорить о своих переживаниях? Ведь Дане в сто раз хуже, чем нам!
        - Мы бы помогли ей, мы бы вместе пережили беду!
        - А если она так не может? Катя, она совсем не такая, как мы.
        - Строит из себя леди!
        - Прекрати. Иногда ты бываешь несносна.
        - Но ты можешь что-то предпринять, чтобы найти ее?
        - Нет. Послушай, она поступила так, как посчитала нужным. Это ее право. Она звонит, значит, жива. И она вернется, когда сочтет нужным вернуться. А мы можем помочь ей только тем, что присмотрим за Лекой. Все, точка.
        Но мать не может успокоиться. Она не в состоянии больше выносить ожидание и тревогу, снедающую ее. И раздражение ищет выход. Противная девчонка! Как она могла так с ними поступить - уехать неизвестно куда и… Она вдруг осознает, что происходит - а именно, что сама старается контролировать жизнь дочери. Влезть в каждую щель ее жизни, не пытаясь понять.
        «Покойная сваха пыталась это сделать, как только Дана и Стасик поженились».
        Воспоминание о Стасе и Лидии Петровне наполняет грустью ее мысли. Ведь было когда-то хорошо, и куда все подевалось? Почему все несчастья сыплются на их девочку? За какие грехи?
        - Виталик куда-то уехал, скоро месяц как его нет.  - Екатерина Сидоровна не может оставаться одна со своими мыслями.  - Славик, он тебе не сказал, куда едет?
        - Сказал, что по делам.
        - И Танюше так сказал. Ну, какие у них могут быть дела?
        - Катя, перестань. Возьми себя в руки. Дети выросли. Они хорошие люди, ты же сама это знаешь.
        - Знаю, но…
        Звонок прерывает их диалог. Горничная идет открывать. На пороге стоят двое в штатском. Именно эти слова приходят на ум - в штатском. Потому что погоны просвечивают сквозь одежду, явно непривычную.
        - Господин Соловьев?
        - Да. Что случилось?
        - Вот наши удостоверения. Я - следователь прокуратуры Беляев. Это мой коллега из Санкт-Петербурга. Дана Ярош приходится вам дочерью?
        - Да.
        - А вы не можете сказать, где она сейчас?
        - А что, собственно, происходит?  - Екатерина Сидоровна не выдерживает.  - Какое вам дело до нашей Даночки?
        - Это просто формальности. Так где ваша дочь? С ней можно связаться?
        - Она путешествует.  - Вячеслав Петрович холодно смотрит на визитеров.  - Вы знаете, какое несчастье у нас произошло. Дане надо прийти в себя, поэтому она путешествует. Где именно - мы не знаем.
        - Но она вам звонит?
        - Нет.
        - И вы не беспокоитесь о ней?
        - Что вам нужно?
        - Почти ничего. Просто, когда ваша дочь вернется, пусть она свяжется с нами.
        Они уходят. Екатерина Сидоровна, как-то сразу успокоившись, уходит к Леке. Это, наверное, насчет аварии, еще расследуют. Она чувствует себя усталой, но беспокойство проходит.
        Вячеслав Петрович, напротив, очень встревожился. Происходит что-то опасное. Дана во что-то впуталась. И ее нужно как-то предупредить. Но как? Вячеслав Петрович набирает номер Вадика Цыбина.
        В комнате на втором этаже гаснет ночник, маленький белоголовый мальчик тихонько плачет под одеяльцем. Он так соскучился по маме, а ее все нет и нет. Только бы бабушка не услышала его плач. Потому что от ее утешений только хуже.
        Зима упала на город внезапно. Еще вчера серо-коричневые улицы тоскливо мерзли под осенним ветром, а сегодня мокрый снег противно лезет в лицо, как назойливая собака. Дана всегда ненавидела зиму. А после того как погиб Стас, зима для нее стала чем-то вроде кровного врага.
        Зимние вечера невыносимы. Дана знает, что сегодня сделает, но на часах только шесть, а за окном уже темень. Перспектива прогулки по зимним улицам выводит ее из равновесия.
        - Хоть бы снег перестал идти.
        Как по заказу, снег прекращается. Дана одевается. Сегодня она встретится с Антоном - тем самым неблагонадежным сыном столь достойного родителя. Этот парень вызывает у Даны сильнейшую головную боль и странное чувство жалости, но делать нечего. План уже составлен.
        Дана едет в Павловск. Здесь, в клубе «Лас-Вегас», месяц назад она познакомилась с Антоном Градским. Они столкнулись в дверях, как и было задумано.
        - Ну, ты, осторожно!
        Красивые синие глаза Антона смотрят булавочными головками зрачков. Парень под завязку нанюхался кокаина.
        - Сам смотри, куда идешь, чего зенки пялишь?
        Антон наконец сфокусировал на ней взгляд. Коротко стриженные каштановые волосы, довольно высокая, худая, а глаза хищной кошки.
        - Чисто случайно.
        Он хочет сказать, что глаза дикой кошки чисто случайно попали на это лицо. Нет, ее нельзя назвать совершенством, но на нее хочется смотреть еще и еще. В этой дикой кошке что-то есть. Что-то такое, чего не было ни в одной из женщин, которых он до нее знал. А это немало.
        - Э-э, парень, да ты надрался?
        Кошка может быть насмешливой? Антон смотрит на нее, и ему хочется дотронуться до ее оголенного плеча.
        - Я трезв. Могу я вас угостить?
        - Только не кокаином.
        Они идут в бар, и Антон вопросительно смотрит на свою спутницу.
        - Стакан томатного сока.
        - И все?  - Градский-младший обижен.  - Кошечка, я могу заплатить за все, что тут есть.
        - Но я хочу только томатного сока.
        Он смотрит, как Дана пьет, а волна желания поднимается в нем. Но есть в этой женщине нечто такое, что заставляет стоять по стойке «смирно» даже его, Антона Градского, парня, который сам себе и судья, и прокурор, и адвокат.
        - Вы здесь раньше бывали?
        - Нет, пришла посмотреть. Но я не люблю подобные заведения, так, настроение накатило.
        - Вот как? Это интересно. А вот я люблю такие коробки, даже очень. Мой папаша весьма недоволен этим обстоятельством, но что делать? У каждого свои недостатки. Знаете, кто мой папаша?
        - Нет. А кто вы такой?
        - Я?  - Антон удивленно вскидывает брови.  - Мой отец - сам…
        - Я не об этом. Вы кто такой?
        Он не знает, что ответить. Этот вопрос ему до сих пор никто не задавал. И сейчас он понимает, что у него есть только один ответ: его отец - депутат городской Думы. И все. Так всегда было. Он раздраженно вскакивает с высокого стула и едва не падает. Два дюжих телохранителя подскакивают, чтобы поддержать его, но он отгоняет их.
        - Мы встретимся еще?
        - Вполне возможно.
        Дана поворачивается к нему спиной, показывая, что аудиенция закончена, но Антон не хочет уходить. Его заинтересовала эта странная женщина, ему хочется прикоснуться к ее мраморному плечу. Рука повисает в воздухе. Он не смеет и злится еще больше.
        - Домой.
        Его везут в лимузине, вынимают из салона, доставляют в квартиру. Он ложится на диван, не раздеваясь. Перед глазами встает женщина из клуба. Антон вдруг понимает, что не спросил ее имени. А это так важно! Как она смотрела на него! И этот ее вопрос: «Вы кто такой?»
        У него нет ответа. Он рос на попечении бабушки, отец вечно работал. Мать умерла, когда Антон был совсем маленьким. Он помнит только запах ее духов и скорбные темные глаза.
        Не скоро Антон понял, отчего отец не женится вновь. А сначала его это радовало. Он жил у бабушки, отец давал деньги, которых было даже в избытке, и до четырнадцати лет Антон не имел никаких проблем. Отец сделал головокружительную карьеру, поэтому в школе перед Антоном заискивали, он привык и воспринимал это как нечто само собой разумеющееся.
        Но потом умерла бабушка и отец забрал Антона к себе. Он считал, что парень уже достаточно взрослый, чтобы начать познавать жизнь, и Антон ужаснулся. Он совсем не так представлял себе папу. Бабушка рассказывала ему, как он трудится, как устает, поэтому редко видит их, но теперь Антон понял, что все не так. И он отцу глубоко безразличен.
        У Сергея Ивановича Градского имелась другая страсть. Женщины. В этом было что-то патологическое. Он не пытался даже скрывать свой порок, возведя его в достоинство. Он кочевал от одной женщины к другой, благо, внешность всегда помогала ему, и слыл записным донжуаном. Но это никак не отражалось на его деловых качествах.
        И вместе с тем женщин Сергей Иванович глубоко презирал. Его отец, партийный работник высокого ранга, был полновластным хозяином в доме. Он делал что хотел, а мать безропотно сносила все, сочиняя для сына сказки о том, какой папа замечательный, просто работа у него нервная. Она сама верила в эти сказки, а Сергей - нет. Очень скоро он стал презирать мать именно за ее бесхребетность. Ему нравились женщины совсем иного склада, но все они вызывали в нем только чувство превосходства: попользовался - выброси вместе с презервативом.
        Сын стал для него помехой. Он не знал, о чем говорить с этим нервным подростком, так похожим на него внешне. Сергей Иванович просто давал ему деньги и советовал пойти развлечься. Антон стеснял его. Градский ждал, когда сыну исполнится восемнадцать и он сможет поселиться отдельно.
        Антон не мог сориентироваться в жизни. Он пытался что-то понять, разобраться, но поговорить по душам с отцом так и не сумел. Антон по своей природе был не злым, не упрямым, он просто плыл по течению, к этому он привык. Но его новая жизнь совсем не нравилась ему самому, и тогда он нашел для себя другое развлечение. Он стал ходить в клубы, на дискотеки, его устраивала атмосфера праздника, он не чувствовал себя одиноким в нарядной толпе. Он был сыном самого Градского, а это много значило. Антона пускали всюду, и он окончательно сориентировался. Быть сыном Градского выгодно, а отец пусть живет, как хочет.
        - Ты думаешь, папаша и вправду верит в то, что говорит?  - Антон сжимает пальцы Даны.  - Нет! Да ему насрать на всех с пожарной вышки. Ему что надо? Денег побольше, власть и бабы.
        - Тебе хватит пить.
        - Поедем ко мне.  - Антон изнывает от страсти, секс с проститутками не гасит желания обладать именно этой женщиной.  - Илонка, послушай, хочешь, я куплю тебе бриллиантовые серьги? Поедем ко мне.
        - Ты не понимаешь. Есть вещи, которые нельзя измерить деньгами. Банально, конечно, звучит, но не в деньгах счастье.
        - Не грузи. Все можно купить. Только надо знать цену.
        - Это тебе твой папа сказал?
        - А что, он не прав?
        - Пора бы тебе научиться пользоваться собственной головой.
        Они ссорились постоянно. Дане доставляло удовольствие унижать Антона. Но где-то в душе она поняла, что парень просто стал жертвой обстоятельств и ублюдочного сукина сына, которого и отцом-то назвать нельзя. Антон сердился, швырял стаканы и уходил, но назавтра снова ждал Дану в клубе или у подъезда.
        И сегодня она встречается с ним. Она понимает, что начинает жалеть этого запутавшегося парня, которого никто не научил стоять на собственных ногах, и он к своим двадцати пяти годам твердо усвоил только свои и отцовские пороки.
        Дана вышла из подъезда. Знакомая машина ждала у обочины.
        - Привет.
        - Здравствуй, Костя. Что ты здесь делаешь?
        - А ты как думаешь? Садись в машину, есть разговор.
        - Я тороплюсь.
        - Шеф приказал собрать информацию о женщине, с которой постоянно видится его сын. У Антона никогда не было длительных отношений.
        - А ему-то что? Антон ему никогда не был нужен.
        - Ну, это не совсем так. Просто иначе не выходило.
        - А он пробовал - иначе?
        - Нет. Но не в этом дело. Я должен, понимаешь - должен!  - написать отчет. И что я напишу?
        - Я не ясновидящая.
        - Я люблю тебя.
        - Вот это и напиши.
        - Я серьезно. Прошу тебя, не трогай Антона.
        - Я ничего плохого ему не сделаю. Планы изменились, понимаешь? Но вправить ему мозги я сумею. И это для твоего шефа будет весьма ощутимо. Не мешай мне, Костя.
        - Но ты…
        - Он отнял моего ребенка и заплатит мне своим. И собственной жизнью. А для Антона так будет лучше. Поверь мне. Ты узнал для меня адрес секретарши покойной Ивановой?
        - Вот, возьми.
        - Спасибо, дорогой. Ты просто клад.
        Дана уходит, а Константин стоит и смотрит ей вслед. Он понимает, что не сможет сопротивляться ей никогда. Есть в ней какой-то стержень, какое-то особое поле, не позволяющее ни уйти, ни приблизиться. Константин вздыхает. Он пытался наводить справки о Дане, но впустую, а ему хотелось понять ее хоть немного. Но пока природа ее поступков оставалась для него загадкой.

        Дана идет на стоянку такси. У нее есть время, и она хочет навестить милую девушку по имени Вика, которая когда-то шпионила за своей начальницей - просто так, за деньги или из любви к искусству. А вот кому она сливала информацию, Дане знать очень важно.
        «Вика. Черт подери, это имя просто преследует меня. Вика Морозова. Я не виновата, что Стасик предпочел меня. А теперь снова какая-то Вика. Ну-ка, поглядим. Вика Новицкая, тридцать лет, разведена, вот адрес… Новицкая?!»
        Дана вдруг вспоминает, что Вика Морозова была замужем. Как же фамилия Юрки? Дана лихорадочно вспоминает.
        «Если это та Вика, значит, мне не повезло. Господи, огромный город, миллионы людей, а я сталкиваюсь с одними и теми же персонажами. Потому что фамилия Юрки именно Новицкий, я помню, помню это!»
        Такси останавливается в нескольких кварталах от нужного дома. Дана совсем не хочет, чтобы кто-нибудь отследил ее передвижения. Сейчас одна надежда на то, что Вика ее не узнает. Потому что иного пути все равно нет. Вика - именно та тоненькая ниточка, которая ведет к парню, пахнущему сладковатым одеколоном и мятной жвачкой.
        Подъезд Викиного дома грязный, зловонный и темный. Дана щелкает кнопкой, лезвие ножа выскальзывает наружу. Дана сейчас как заведенная до отказа пружина, ей хватит малейшего толчка, и любой, кому вздумается на нее напасть, очень об этом пожалеет. Нож острый.
        Дверь, обитая коричневым дерматином. Вонь из мусоропровода и разрисованные стены.
        «Не понимаю, откуда у людей стремление писать на стенах названия гениталий? Интересно, что это меняет для человека, который пишет?»
        Дана нажимает на кнопку звонка. В квартире кто-то, несомненно, есть, но никто не торопится открывать. Дана снова и снова звонит, потом обессиленно опирается о дверь.
        Она вообще не заперта. Дана заходит в прихожую. Она освещена, старые обои смотрятся убого. Дана оглядывается и цепенеет. Прямо на нее со стены смотрит лицо Стаса. Фотография увеличена до размеров плаката.
        Дана входит в комнату. Повсюду на стенах фотографии, фотографии. Стас смеется, хмурится, смотрит куда-то вдаль. Вот они с Викой. Она счастливо улыбается, он рассматривает какой-то журнал или книгу. Дана затравленно озирается. Голова у нее начинает кружиться, в ушах звенит.
        «Я умерла, умерла. Я в аду, и это новое мучение. Стасик, прости меня. Я плохая жена и плохая мать. Я не уберегла ни тебя, ни Аннушку… Нет. Нельзя. Здесь нет Стаса. Я не должна так. Я умерла».
        Дана встряхивает головой. Она знает, что сейчас нельзя расслабляться. Эта странная квартира. Несомненно, здесь живет Вика. Но где она сама? И почему не заперта дверь? В таком опасном районе, поздно вечером?
        Дана идет на кухню. Возможно, Вика там, но почему она никак не отреагировала на ее вторжение? И почему она живет здесь одна? Где ее дочь, где Ирина Степановна?
        Кухня поражает Дану своей запущенностью, но Вики тут нет. Дана толкает дверь ванной. Что-то мешает, она толкает сильнее, и дверь с трудом поддается. Дана проскальзывает в помещение и едва не падает.
        На полу лежит Вика. Никаких повреждений Дана не видит. Она склоняется над телом, нащупывает пульс. Похоже, Вика еще жива. Дана не понимает, что случилось, но ей нужно как-то привести ее в себя. Она хлещет ее по щекам, голова Вики безвольно качается. Дана хватает телефон и вызывает «Скорую». Черт, нельзя обнаружить себя, нельзя! Но Морозова должна выжить, она не даст ей умереть.
        Дана слышит завывание сирен и выскакивает из подъезда. На стоянке скучают машины с самодельными знаками такси. Дана садится в неприметную бежевую «пятерку».
        Шофер выбрасывает в окно окурок.
        - Куда везти?
        - Сейчас, минутку.
        Вику выносят из подъезда. Значит, еще жива. Дана облегченно вздыхает.
        «Дура набитая, идиотка, курица! Надо так зациклиться на прошлом! А теперь еще это. Решила покончить со всем одним махом, кретинка.  - Дана зябко ежится.  - Полно, а сама ли Вика это сделала? Или кто-то ей помог?»
        - За санитарной машиной,  - бросает она шо-феру.
        - Что?!
        - За машиной «Скорой помощи».
        Водитель пожимает плечами и заводит мотор. Ночной город мелькает за мутными стеклами.
        - Это Центр экстремальной медицины.
        Дана расплачивается и выходит. Носилки с телом Вики уже внесли в приемный покой. Дана проскальзывает туда. Там много народа, суета. Машины подвозят и подвозят пациентов, молоденькие медсестры не сидят без дела. Родственники больных, плач, стоны, окрики персонала.
        Наверное, капельницу Вике поставили еще в машине. Она лежит на каталке в углу. Молоденькая медсестра берет на анализ кровь.
        - Как она?
        - А вы кто?
        - Сестра. Пришла к ней, все открыто, она лежит в ванной…
        - Не уходите, скоро будет полиция.
        - Но что случилось?
        - Похоже на медикаментозное отравление. Возможно, попытка самоубийства.
        - Этого не может быть! Какой прогноз?
        - Думаю, выживет. Знаете, я здесь многое повидала. Эта точно выживет. Не желаете сделать пожертвование больнице?
        Дана достает из сумочки двести долларов и кладет в карман белого халатика медсестры.
        - Нет, что вы!
        - Это более приемлемый вариант.
        - Сейчас позову дежурного врача.
        - У меня мало времени.
        - Но…
        - У меня мало времени.
        - Хорошо, я все сделаю.
        Медсестра уходит, а Дана остается с Викой. Она смотрит на ее посеревшее лицо, худые руки, и ей становится жаль их разрушенной жизни.
        «Почему мы связаны? Почему некоторые люди, сами того не желая, постоянно сталкиваются в жизни? Наверное, все-таки существует жуткая штука под названием судьба. Но почему Вика? Что мне до нее?»
        - Ты пришла…
        Дана вздрагивает. Воспаленные сухие глаза Вики открыты и неподвижны. Она смотрит на Дану, губы ее шевелятся.
        - Что ты, Вика?
        - Это ты… меня нашла?
        - Извини, если нарушила твои планы.
        - Нет… это не я… это они.
        - Кто, Вика? Не засыпай, скажи, кто тебя?!
        - Я думала, что… ненавижу тебя… а ты спасла меня… Я им не отдала… Там, за шкафом, коробка. Возьми… иди скорее…
        - Вика, кто тебя?!
        Но она уже не слышит. Она снова проваливается в свой сон, жидкость из капельницы сочится в ее тело. Дана выходит из больницы в темноту, идет к освещенному шоссе.
        «Коробка под шкафом… Что это, бред? Ведь она узнала меня! А я сама себя сейчас не узнаю в зеркале. Какая коробка и где искать этот шкаф? У нее в квартире, там, где Стасик смотрит со всех стен? Я не смогу опять зайти туда. Но кто, кто это с ней сделал? Я должна была догадаться, что она не сама отравилась. Возможно, она добралась до ванной и смогла освободить желудок, но в кровь яда попало достаточно. Они думали, что фотографии на стенах объяснят причину суицида как несчастную любовь. Но кто - они? Я должна вернуться».
        Дана садится в такси и едет к Викиному дому. Снова знакомый подъезд. Она морщится от невыносимого запаха. Это напоминание о той, другой жизни, от которой она пыталась отгородить себя, и ей это почти удалось.
        «За все на свете надо платить. Я была слишком счастлива».
        Двери квартиры уже опечатаны. Дана поддевает бумажку, открывает замок и входит. Она не зажигает свет, стоит и прислушивается. Квартира еще хранит следы присутствия чужих, но сейчас в ней никого нет. Дана входит в комнату, зашторивает окна и зажигает ночник. Она старается не смотреть на стены, оклеенные фотографиями Стаса.
        Шкаф стоит в углу. Он массивный, на толстых ножках, с большими зеркалами на двери. Свет ночника отражается в его полированных боках. Дана отодвигает кресло и заглядывает в пространство между шкафом и стеной.
        - Похоже, здесь ничего нет.  - Дана говорит шепотом, словно боится разбудить спящего.  - Стасик, ты слышишь? Здесь ничего нет, только пыль…
        Дана ложится на пол и сует руку под шкаф как можно глубже, и шарит по его днищу у стены. Ладонь натыкается на что-то твердое. Это маленькая плоская коробочка, прикрепленная к шкафу скотчем. Только тонкая женская рука могла прикрепить ее там. Дана вздыхает, вспоминая худые руки Вики.
        - Да, дорогая, нас с тобой жизнь не больно-то щадила, правда?
        Дана осторожно отдирает скотч и достает коробочку. Она садится на пол. Свет ночника услужливо освещает светло-коричневую пластмассовую поверхность. Дана открывает крышку. Там лежит диск. Дана досадливо морщится. Теперь надо прочитать, что на нем, а на это нужно время. Дана закрывает коробочку и прячет ее в карман. Что ж, здесь ей, похоже, делать больше нечего.
        Она поднимается с пола. Знакомые глаза Стаса следят за ней отовсюду. У Даны сжалось горло. Она понимает, что все еще любит его и, возможно, никогда не перестанет любить.
        «А как же Виталька?  - Дана садится в кресло, почувствовав внезапную слабость.  - Я люблю его? Да, люблю. И всегда любила, даже когда была замужем за Стасиком. Разве такое бывает? Я люблю их обоих, но по-разному. Правильно Цыба говорил, я ненормальная. Я родилась такой. Почему я не могу жить, как все?»
        Дана понимает, что надо уходить. Она оглядывается по сторонам. Эта комната, оклеенная фотографиями ее мужа, странно умиротворила ее, словно Стас вот здесь, с ней рядом. Ей кажется, что она даже чувствует запах его одеколона. Вот сейчас он подойдет к ней, и все снова будет хорошо.
        Дана вскидывает голову. Виски ломит, ей хочется закричать на весь свет, потому что ей одиноко и страшно. Потому что она уже мертва. Это так больно - учиться жить мертвой.
        15
        - О чем ты думаешь?  - Антон заглядывает в глаза Даны.  - Илонка, ты самая загадочная женщина на Земле.
        - Ни о чем я не думаю.
        - Неправда. Ты следишь за мной, как кошка за мышью. Ну, скажи мне. Спать ты со мной не хочешь. Денег тебе моих не надо. Тогда что тебе нужно?
        - От тебя - ничего. Это же ты за мной ходишь, как пришитый.
        - Хожу. Слушай, я соскочил с кокаина. Довольна?
        - Умный мальчик. Съешь конфетку.
        Антон досадливо прикусил губу. Он не знает, как общаться с этой женщиной. Он чувствует себя не в своей тарелке, но уйти - выше его сил.
        - Илонка, слушай, давай уедем отсюда?
        - Мне и здесь хорошо. Не мешай, пожалуйста. Я занята.
        - Ну, да, ты говорила. Ты у нас аудитор. Что это за цифры?
        - Ты все равно не поймешь. Поэтому не мешай. Я скоро закончу, и поедем обедать.
        - Или не поедем.  - Антон знает, что с ней ничего нельзя планировать.
        - Правильно. Или не поедем - как карта ляжет.
        Дана решила, что самый безопасный способ прочитать найденный диск - это купить ноутбук, пригласить Антона и раскрыть диск в его присутствии. Вздорный мальчишка ничего не поймет, а другим и в голову не придет, что вот она, информация, руку протяни! Дюжие телохранители Антона покараулят, мало ли что!
        «Если бы Градский знал, кто невольно помогает мне, его бы удар хватил. И он узнает, все узнает! Перед смертью. Я дам ему время хорошенько над этим подумать. Обо всем подумать, обстоятельно!»
        Диск не закодирован, на него просто скопировано несколько файлов. Дана читает колонки цифр - дело до боли знакомое. Дана сжимается и стискивает себя в кулак. Нельзя. Ей нельзя расклеиться.
        - Что это такое?  - Антон заглядывает через плечо.
        - Это довольно скучно.  - Дана следит, чтобы ее голос звучал как можно более безразлично.  - Здесь отражены финансовые операции, проводимые в разное время неким лицом. Счета, балансы, расходы и прочее.
        - И правда скучно. И ты во всем этом разбираешься?
        - Пришлось. Журналистика не приносит денег в нужном количестве, а это - приносит. Я скоро закончу, не переживай.
        Антон склоняется к ней все ближе, и Дана отвечает на его поцелуй. Пусть, покладистее будет.
        - Мне кажется, я влюбляюсь в тебя.  - Антон с трудом оторвался от желанных губ.  - Что ты скажешь?
        - Ты сначала сам разберись, о результатах сообщишь мне в письменном виде, в двух экземплярах.
        - Ты все время издеваешься надо мной!
        - Мне так веселее живется.
        Дана продолжает рассматривать колонки цифр. Вот доходы от продажи крупных партий металлолома - в 2010 году была списана часть заводского оборудования. Вот акт списания. Оборудование не подлежало списанию, но его списали и продали как металлический лом.
        Вот несколько крупных поступлений в виде пожертвований на избирательную кампанию. Но имена жертвователей спрятаны за номерами банковских счетов.
        «Могу себе представить.  - Дана ведет поиск.  - О, даже так? Сам себе жертвовал? А откуда у тебя такие денежки, дорогой? Думаю, это можно выяснить, если постараться».
        Дана торопится. Она понимает, насколько важна эта информация. Счета в иностранных банках. Счета в офшорных зонах. Господин Градский не брезгует ничем. Вот сеть бутиков в Белгороде - «Домино», «Космо», «Лиана». Эти полуподвальные помещения, в которых висят тряпки с запахом секонд-хенда и ценниками «от кутюр». Магазины, существующие только для того, чтобы отмывать деньги.
        «И это лишь маленькая часть.  - Дана сжимает кулачок.  - А люди умирают из-за того, что не могут заплатить за лечение. На беспризорников нет денег. Старики роются в мусоре. Вот где они, денежки, оседают. И ведь Градский не один такой».
        Вот несколько уголовных дел. Дана видит знакомые имена. Похоже, Виталька - не единственный, кто прикрыл когда-то Градского.
        «Тупой ублюдок! До животного быстрее бы дошло, а до этого никак. Натрахается, напьется - и за руль. Ему в психушке самое место, а не в кресле депутата».
        - Я проголодался.  - Антон обнимает ее за плечи.  - Илонка, поедем обедать.
        - В «Макдоналдс».
        - Хорошо. Как скажешь.
        Дана копирует дискету и кладет в сумочку. Они с Антоном выходят на улицу. Знакомая машина стоит рядом с иномаркой Антона. Дана видит побледневшее лицо Константина.
        - Вы куда?
        - Обедать. Какого хрена тебе надо?  - Антон злобно косится в сторону начальника охраны.
        - Я должен знать.
        - Узнал - проваливай.
        Дана делает вид, что ее это не касается, Константин садится в машину и уезжает.
        - Терпеть не могу этого типа.  - Антон щурит синие глаза.  - Строит из себя непобедимого рейнджера Уокера.
        - Нельзя грубить людям. Ты этого не знал?
        - Да ладно! Каким людям? Это все мусор, мелкие грызуны. За тарелку бесплатного супа мать родную продадут!
        - Это тебе твой папа сказал?
        - Я с ним в этом согласен. Видел всех этих кретинов на пикетах? Им платят, и они идут, спят в палатках, ведут себя как последние…
        - А твой папа тебе случайно не сказал, кто их довел до такого состояния?
        Антон умолкает. Сколько раз он обещал себе, что больше не станет повторять слова отца, и вот вырвалось.
        «Наверное, она в чем-то права. Иногда мне тоже кажется, что это неправильно - так много нищих и все эти дети на улицах…»
        - Балованный ты, Антошка. Не видел ты нищеты и голода. Все тебе давалось просто так, потому лишь, что ты - сын своего отца. А сам ты кто?
        - Не начинай, Илонка. Грузишь. Так оно заведено на свете. Кто-то богаче, кто-то беднее. Это уж как кому повезло.
        - Ты точно сам так думаешь?
        «Не знаю… Наверное. Или не думаю? А зачем мне думать? Я все равно не смогу понять, почему я не нужен собственному отцу. И почему мне иногда страшно рядом с ним».
        У Даны в сумочке звонит телефон.
        - Это я. Хорошо слышно?  - Константин пытается говорить резко и повелительно, только у него плохо получается.
        - Конечно. Чем ты расстроен?
        - Я когда-нибудь сверну шею этому щенку. Что у тебя с ним?
        - Воспитательный процесс. Весьма полезная штука.
        - Хорошо, об этом позже. Скажи, это ты вчера обнаружила Вику Новицкую?
        - Не понимаю, о чем ты? Это она так сказала?
        - Она упорно отказывается говорить о тебе. Если судить по тому, что я увидел в Викиной квартире, то ее молчание мне непонятно. Но тебя узнал таксист.
        - Это ничего не доказывает.
        - Ты говорила с ней?
        - Я ее даже не видела.
        - Что она сказала тебе?
        - Ничего, ты все сам понимаешь. Что можно сказать в таком состоянии?
        - Ее накормили героином. Дорогостоящая смерть. Но у нее хватило сил доползти до ванной и промыть себе желудок. Она выживет.
        - Мне это неинтересно.
        Дана отключается от линии. Она не узнала того, что ее интересовало. Она не узнала, для кого Вика шпионила за Ивановой и откуда у нее тот диск. Впрочем, на этот счет как раз можно строить предположения.
        - С кем ты говорила?  - спрашивает Антон.
        - Если ты думаешь, что я стану отчитываться, значит, ты окончательно спятил.
        - Илонка!
        - Запомни, я не твоя собственность, ясно? У тебя денег не хватит, чтобы купить меня.
        - Значит, и ты имеешь цену?
        - Наверное. Правда, я ее себе еще не назначила.
        - Иногда мне хочется избить тебя.
        - Это будет последнее, что ты попытаешься сделать в своей жизни. Хорошенько запомни это, малыш.
        Дана выходит из машины и скрывается в толпе. Антон бежит следом, охранники идут за ним, сквозь толпу. Но Дане мальчишка больше не нужен - на данном этапе.
        16
        - Ты пришла.
        Губы Вики потрескались, под глазами залегли темные тени.
        - Как ты?
        - Жива твоими стараниями. Спасибо, Дана.
        - Я была в твоей квартире. Вика, этому пора положить конец.
        - Я не понимаю… Что ты имеешь в виду?
        Дана оторопело смотрит на нее. Это все та же Вика, смугловатая, со светлыми большими глазами и русыми косами. Вика Морозова. Это из сна… о чем? Дана не знает. Вместе с Викой в ее жизнь всегда входило смятение.
        «Она приносит мне несчастье».
        «Мистика какая-то. Это совпадение».
        - Ты очень изменилась.  - Вика вглядывается в незнакомое лицо.  - О чем ты говоришь?
        - О фотографиях Стаса в твоей квартире. Зачем ты ими стены оклеила? Это безумие, Вика.
        - Но я… Дана, ты меня пугаешь! У меня нет фотографий Стасика. Только несколько отснятых пленок, но я так и не решилась снова напечатать снимки. А те, что были, порвала в ту ночь, когда он ушел за тобой… Я не понимаю, что они все находят в тебе? Может, прав был Юрка и ты просто инопланетянка?
        - Тогда кто имел доступ к тем негативам?
        - Никто… Они лежат в моем столе. Знаешь, дочь осталась с Юркой, я живу одна…
        - Кто накормил тебя наркотиком?
        - Дана, это…
        - Вика, для кого ты поставляла информацию о своей начальнице?
        - Я не…
        - Вика, ты мне скажешь.
        - Но зачем тебе? Господи, это просто нелепость… Двое вломились ко мне, зачем-то пытались меня убить. Я не знаю, почему. Алекс просил меня присматривать за Дарьей. Он мой друг… Что все это значит?
        - Зачем ты прятала диск?
        - Это же деньги, Дана! Номера счетов! Нам бы хватило и части этих бабок.
        - Где ты взяла этот диск?
        - У Алекса. Он убьет меня, если узнает.
        - Где его найти?
        Наверное, и вправду судьба. В этом есть что-то мистическое: когда Дана встречает Вику, ее судьба делает вираж. Стреляли сейчас, скорее всего, из окна напротив палаты. Или с крыши. Пуля разворотила Вике грудь.
        - «Мэрилин…» - пролепетала она.
        - Что, Вика?!
        Вторая пуля отбросила Дану к стене.
        - …Давай, Михалыч, заканчивай.
        Голос доносится, словно из колодца. Дана чувствует страшный холод.
        - Еще одна осталась.
        - Рыженькая? Она уже никуда не торопится, как видишь. Завтра вскроешь. Что тут гадать? Причина смерти очевидна, вскрытие - простая формальность. Идем, футбол пропустим.
        - Но я еще должен направить протокол экспертизы…
        - Так садись и пиши. Девчонку пристрелили. Пуля уже у баллистиков - навылет прошла. Пиши быстро, и пошли домой.
        - Но надо произвести вскрытие!
        - Ну, ты зануда! Да на кой ляд тебе это? Завтра поковыряешься, некрофил несчастный.
        - А протокол?
        - А протокол пиши сейчас, Ритка отнесет, и дело с концом. Причина смерти сомнений не вызывает, надеюсь?
        - Ладно, ты прав. Завтра вскроем. А то начинать день с утопленника не очень весело.
        - Точно. С такой красотки - совсем другое дело.
        - Она была блондинкой. Зачем-то красила волосы.
        - Вижу. Смотри, волоски на теле светлые. Давай, скорее пиши, я подпишу, и пойдем. А Ритка пусть отнесет в отдел, не рассыплется.
        Дана чувствует, как нарастает в груди острая боль, сбивающая дыхание. Она лежит неподвижно на холодном столе, накрытая всего лишь простыней. Ей холодно и больно, но инстинкт самосохранения заставляет ее лежать неподвижно. Она уже поняла, где находится.
        - Ну, вот. Пошли, Михалыч, жрать охота - сил нет.
        - Подписывай, но учти: это подлог.
        - Молчи, грусть-тоска! Трудоголик хренов. Можешь взять работенку на дом. Вон того утопленника не желаешь? Всего-то месяц поплавал, почти как новенький!
        - Ты извращенец. Идем, футбол, поди, уже начался. Представляешь, заношу я в дом труп, а Маринка…
        Дверь закрылась, затих смех. Дана невольно усмехнулась, представив реакцию несчастной Маринки на сверхурочную работу муженька. Но острая боль в груди снова напомнила о себе, и Дана попробовала шевельнуться. Как ни странно, ей это удалось. Она отбросила простыню и попыталась сесть. Что-то теплое заструилось по телу. Дана опустила глаза - кровь. Она приложила к ране простыню, от всей души уповая, что она чистая.
        Она понимает, что случилось нечто из ряда вон. Ее больше нет в списке живых. Скорее всего, тот, кто стрелял, знал, кто она такая и что теперь ее нет. И протокол вскрытия уже имеется. Значит, она с полным правом может уйти отсюда. Вот только не умереть бы по-настоящему, потому что рана, судя по всему, серьезная. Бедная Вика! Она точно приносила ей одни несчастья.
        Дана сползает со стола. Холодные плитки пола студят ноги. Болит в груди, и все плывет перед глазами. Дана осознает, что стоит совершенно голая, а на улице зима и надо куда-то уйти, но как? Дана оглядывает помещение. Это большая комната, выложенная белым кафелем. На столах лежат тела, накрытые простынями с пятнами крови. На полу тоже тела, но Дана не реагирует на них. Ей больно, холодно, и сознание так и норовит отключиться.
        «Чего доброго, я и вправду стану клиенткой этого заведения.  - Дана идет к двери, цепляясь за столы.  - Можно себе представить, что они подумают, если найдут меня не на столе, а где-нибудь еще…»
        Но смеяться Дане совсем не хочется. Обернув руку краем простыни, она поочередно открывает ящики письменного стола. Ничего, что могло бы пригодиться. Она выходит в коридор. Дверь напротив приоткрыта, и Дана входит туда. Это раздевалка. Несколько халатов, зеленый костюм хирурга, чьи-то тапки. Дана сворачивает простыню и перетягивает себя ею, как поясом,  - чтобы остановить кровь. Поверх этой импровизированной повязки надевает зеленый костюм, потом обувается. Тапки велики, но это лучше, чем ничего.
        Из зеркала на Дану пялится взаправдашний труп.
        - И гримироваться не надо.
        Голос ее звучит тихо, словно шелестит сухая листва. Дане хочется пить, но она не знает, можно ли ей. Она открывает воду и умывается, смывает кровь с рук, причесывает волосы найденной здесь расческой. Она понимает, что долго не продержится, но не знает, что делать. Просто надо выбраться отсюда, но плана никакого нет.
        «Отпечатки пальцев они у меня взяли. Надо как-то отмыть руки. Но мои отпечатки ничего им не дадут…»
        Дана идет по коридору. Она старается ступать тихо, но огромные туфли мешают ей, и она их снимает. Теперь дело идет на лад. Шагов не слышно.
        В приемном покое морга сидит дежурная, усталая немолодая женщина. Вот она встала и вышла, Дана слышит, как удаляются ее шаги, хлопнула дверь. Дана входит в комнату. Сумочка дежурной висит на стуле. Дана открывает ее. В кошельке тысяча рублей и мелочь. За ширмой висит плащ, стоят ботинки. Дана одевается, обувь ей почти впору, немного тесновата.
        Ночной ветер едва не сбивает ее с ног. Дана понимает, что далеко не уйдет, потому что горячая кровь пропитала повязку. Но ей нужно идти. Она подходит к приемному покою больницы. Желтая санитарная машина стоит у порога, Дана видит, как блестят ключи в замке зажигания.
        Мотор завелся сразу же. Машина мягко покатилась по дорожке, усыпанной мелкими камешками - так здесь спасаются от грязи, денег на оборудование подъездного пути нет, ясное дело. Денежки осели на счетах господина Градского и иже с ним. Дана добавляет скорости. В ее сумочке не было никаких документов, ничего, что указывало бы на нее или ее место проживания, и Дана понимает, что должна успеть забрать из своей квартиры некоторые вещи - если они еще там.
        Дана мчится по темным улицам. Она хорошо знает этот район, специально кружила несколько часов прилегающими улицами, теперь это пригодилось. Вот знакомые кварталы. Дана выходит из машины и бредет к дому. Она смотрит на свои окна - темно, поднимается на второй этаж. Дверь заперта, метка ее цела. Дана вставляет в косяк взятую из машины монтировку. Дверь подается, и Дана падает на пол в прихожей.
        - Мне нипочем не встать.
        Силы покидают ее вместе с кровью, но она должна. Вот только голова кружится, и Дана плывет, плывет куда-то. И ей становится хорошо и легко.
        - Мама!
        Дана вздрагивает.
        - Мама!!
        Это Лека. Это его голос зовет ее. Дана открывает глаза. Боль пульсирует в груди, разрастается, словно ядовитый куст. Дана стонет, но поднимается. Она запирает нижний замок и идет в комнату.
        - Надо собраться. Давай, Данка, ты все равно уже умерла. Что тебе какая-то дырка в груди… Подумаешь… еще одна дырка… Одной больше… одной меньше… давай, Данка, нельзя лежать.
        Она сбрасывает чужую одежду и смывает с себя кровь, заливает йодом рану, почти теряя сознание от боли, потом аккуратно бинтует себя, сквозь пелену, застилающую глаза, вглядывается в окружающий интерьер.
        - Надо прибрать все, чтобы никто не знал, что я жива.
        Она собирает простыни и чужую одежду в пакет - потом выбросит. Достает чемодан. Оружие на месте, диски, ноутбук и документы - тоже. Она укладывает какую-то одежду, белье - небольшую часть, чтобы было не заметно.
        - Давай, Данка, не раскисай!
        Вот пакет с наличными. Удивительно, как никто сюда до сих пор не наведался? Или они настолько уверены в ее смерти, что решили: торопиться некуда? Но кто - «они»?
        Дана слышит, как кто-то поднимается по лестнице. Вот осторожно открылась дверь. Дана уже в шкафу. Благо, догадалась достать зеленый шарик из своих запасов! Но толку… Она и сама здесь!
        «Я задержу дыхание. А здесь много вещей, газ распадется, пока доберется до меня».
        - Ищи, давай.
        - Похоже, здесь кто-то уже был.
        Дана слышала эти голоса и раньше. Когда-то давно, в той жизни, у нее не было раны в груди. Но боль была. Теперь стала сильнее, но Дана умеет терпеть. Заползти подальше и перетерпеть. Кошка угрожающе шипит. Золотистые зрачки следят за пришедшими, не обещая им ничего хорошего.
        - Да зажги ты свет!
        - Нельзя. Могут увидеть. Ищи, не стой.
        - Может, она все забрала?
        - Кто - она? Я сам видел протокол вскрытия час назад.
        - Не сейчас, а раньше.
        - Ничего она не забирала. При ней была только маленькая сумочка, а папка большая.
        - Ну, диск она могла взять с собой.
        - Диск уже у шефа. Он у нее в сумочке был, точно. Теперь нужна папка. Ищи.
        - А выстрел оказался что надо!
        - Шеф это умеет. Кадровый военный, мать его!
        Дана достает оранжевую коробочку из-под «киндера». Прозрачный зеленый шарик выкатился на ее ладонь. Она приоткрывает дверцу шкафа и бросает шарик на пол. Там мокро, она наследила. Парни не заметили, потому что темно. Дана утыкается лицом в висящую на плечиках куртку. В комнате слышны звуки падения.
        Дана прислушивается. Тихо, только где-то далеко шумят машины и бьется за окном ветер. Она осторожно открывает дверцу и выходит. На полу темнеют два тела. Дана опускает жалюзи, задергивает шторы и запирает входную дверь, потом зажигает свет и садится на пол.
        - Это не шутки, ребята. Лучше бы вам не лезть ко мне. А теперь вот лежите - трупы трупами, дальше некуда. И вряд ли Михалыч что-то поймет о причинах вашей смерти.
        Дана берет чемодан, пакет с вещами из морга и выходит.
        - Пусть думают, что это взломщики. И умерли, бедняги, не выдержав угрызений совести.
        Она оставляет плащ и ботинки у мусорного бака, простыни бросает за несколько кварталов от дома в переполненный контейнер. Утром мусоровоз заберет его, и все. Дана идет на стоянку такси. Ей нужно где-то приземлиться и полежать.
        - Куда?
        Молодой шофер удивленно разглядывает Дану.
        - Я…
        - Что с тобой?
        - В гостиницу… где-нибудь на окраине.
        - Придумала тоже. Там мест нет. Что с тобой?
        - Похоже, меня подстрелили.
        - Садись в машину.
        - Но куда…
        - Садись, я знаю, куда отвезти. Не боись.
        Дане почти все равно. Она валится на заднее сиденье. Парень помогает ей устроиться, потом заводит мотор.
        - Куда вы меня везете? Нельзя в больницу!
        - Я не идиот. Послушай, не беспокойся. Я ничего тебе не сделаю.
        - Но почему…
        - Ну, а куда бы ты сейчас делась? Не оставлять же тебя на улице! Потерпи, скоро приедем, там тебе помогут.
        - Но у меня…
        - Нет денег? Это обычная история. Ничего. У кого теперь есть деньги?
        - Может…
        - У них-то точно есть, да не про нашу честь. Молчи.
        Машина едет в ночь, Дана чувствует толчки боли.
        «Эта боль доконает меня».
        Машина останавливается, но Дана уже не может выйти из нее. Парень, чертыхаясь, поднимает ее на руки - вернее, пытается, но пальцы Даны мертвой хваткой вцепились в ручку чемоданчика.
        - Эй, послушай, мы приехали. Очнись, надо немного пройти.
        - Я попробую.
        Дана понимает, что с ее стороны это самонадеянно. Но деваться, похоже, все равно некуда. Она делает шаг, потом еще. И еще. Теплая кровь согревает ее, струится по животу, стекает по ногам.
        - Родька, это еще что такое?!
        Женский голос, испуганный и властный одновременно.
        «Это сверхурочная работа».
        Дана хочет засмеяться, но что-то лопается у нее в груди, и она проваливается в темноту. Ее душит смех, ей так смешно, как давно уже не было. Но она не может засмеяться. Потому что нечем дышать. Совсем.

        - Ты напугала нас до икоты.
        Дана смотрит в потолок, но голос звучит близко, и она пытается сфокусировать взгляд на говорящем. Ей это удается.
        - Как ты себя чувствуешь?
        Она лежит на кровати. Комната небольшая и опрятная, мебели в ней почти нет, а та, что есть, застелена белыми простынями. На стуле рядом с кроватью сидит смуглый парень, кудрявый и худой. Дана где-то видела его. Но где?
        - Ты можешь говорить? Так я и думал. Ладно, молчи себе. Такой дыромахи я отродясь не видел! И самое смешное, что пуля не задела ни одного жизненно важного органа. Сима говорит, такое бывает один раз на тысячу случаев. Или на сто тысяч. Мы, когда сняли с тебя шмотки, прямо обалдели. Даже Сима, а уж ее ничем не проймешь.
        Дане хочется пить. Парень понимает это, но смачивает водой только ее губы.
        - Пить хочешь? Сима запретила. Ничего, она скоро явится с работы и разберется с тобой. Кто это тебя так? Меня зовут Родион, можно Родька. А Сима - моя единокровная и единоутробная сестра. Хирургом в больнице подвизается. Вот и тебя залатала по высшему разряду. Поспи чуток.
        Но Дана засыпает и без особого приглашения. Где-то на донышке сознания гнездится беспокойство о чемодане, документах, о делах, но сил нет, и она засыпает. Ей нужны силы. И очень хочется пить.
        - Ну, как она? Приходила в себя?
        - Да. Днем проснулась, пить хотела, я смочил ей губы. Говорить не могла.
        - Неудивительно. Дело могло закончиться плачевно. Еще немного - и сам Господь Бог не помог бы. И угораздило же тебя!
        - Ну не бросать же ее на улице!
        - Само собой. Кто она? Может, преступница или еще кто…
        - Она, по-твоему, похожа на преступницу?
        - Трупы преступников практически ничем не отличаются от трупов обычных граждан.
        - Сима, типун тебе на язык.
        Дана открывает глаза. Над ней склонилась маленькая черноволосая женщина. Смуглое лицо, огромные черные глаза и тонкие губы.
        «Наверное, такой была Ревекка». Дана смотрит на женщину, пытаясь понять, чего от нее ожидать.
        - Ну, вот, совсем хорошо.  - Женщина улыбается.  - Значит, умирать мы не будем. Как ты себя чувствуешь?
        - Ничего…
        Женщина подносит стакан к губам Даны.
        - Вот, уже немного можно. А теперь потерпи, сделаю тебе уколы и поставлю капельницу. Это противошоковое и антибиотики. Думаю, все обойдется. Знаешь, у тебя, похоже, целая орава ангелов-хранителей, и они знают свое дело. Как тебя зовут?
        - Дана.
        - Хорошее имя. Ну, Родька нас уже представил. Может, тебе что-нибудь нужно?
        Нужно. Ей нужно идти и заниматься делом. Но этого не скажешь, а даже если скажешь, что с того? Куда она может сейчас пойти? Самое лучшее - залечь на дно. А здесь ее точно никто не будет искать, это и в голову никому не придет. Ведь она теперь официально мертва. Имеется даже протокол вскрытия.
        - Спасибо, я в порядке.
        Что может быть не в порядке? Нельзя дважды вой-ти в одну и ту же смерть.
        17
        - Тебе шах и мат.  - Родька довольно улыбается.
        - Не больно-то и хотелось!
        - Хотелось, конечно. Только из тебя шахматистка не получится. Тут нужно просчитывать вперед на несколько ходов, а ты…
        - Прошлый раз ты продул.
        - Потому что новичок - человек непредсказуемый.
        - Это хорошо.
        - При известном везении - да, неплохо. Но везение когда-нибудь заканчивается.
        - Есть хочу.
        - Только не эти кошмарные чизбургеры. Дана, еда из «Макдоналдса» практически несъедобна и вредна. В ней нет никаких полезных веществ, зато валом холестерина и этого… как его? Какого-то мутировавшего маргарина, кажется, так Сима говорила. В общем, сплошной канцероген.
        - Зато вкусно. Мне эти твои каши скоро поперек горла встанут.
        - У Симы будет выходной, она щуку зафарширует.
        - Я не люблю рыбу.
        - Хватит капризничать. Я купил мороженое - пошел у тебя на поводу.
        - Так чего ж ты молчишь? Неси его сюда!
        - Только после того, как съешь суп.
        - Родька, если ты не прекратишь этот террор, я соблазню тебя. И ты погибнешь в мучениях, изнывая от неутоленной страсти.
        - У меня стойкий иммунитет. Не забывай, что я тебя насквозь видел.
        Дане кажется, что она всегда жила в этой маленькой светлой комнате, что Родька и Сима - ее семья. Она выздоравливает быстро, но Сима строго следит за соблюдением своих предписаний, поэтому Родька поневоле превратился в сиделку и сторожа.
        Родион и Серафима явились в мир близнецами, но более непохожих людей трудно представить. Высокий, тощий Родька - веселый, бесшабашный и очень доверчивый. Сима же маленькая, но суровая и трезвомыслящая особа. Родька трещит без умолку, любит компанию и развлечения, а Сима немногословна, упорно идет к поставленной цели - стать выдающимся хирургом, а к брату относится снисходительно, как к младшему. Хотя именно Сима младше его на двадцать четыре минуты. Они как день и ночь, но прожить друг без друга не могут и дня. К тридцати годам Серафима имеет репутацию отличного специалиста, а Родька, окончив металлургический институт, болтается то тут, то там, но все же как-то умудряется приносить в дом неплохие деньги.
        Их родственники уехали в Израиль еще в конце девяностых. Родители, старшая сестра и брат с семьями отбыли на историческую родину, на все корки ругая упрямство близнецов. Сима не хотела ехать. У нее была интересная работа, правда, за нее не платили, но не в деньгах счастье, в конце концов. Сима понимала, что в Израиле она, отличный хирург, будет в лучшем случае медсестрой, а ее это не устраивало.
        Родька не хотел ехать без Симы. И вообще не хотел ехать. Он родился и вырос в Питере, в старом дворе на западной части Васильевского острова, у него была здесь куча друзей, он был доволен жизнью и ничего не хотел менять. Они решили, что в чужой стране им совершенно нечего ловить.
        Большая квартира родителей, опустевшая после отъезда, осталась им двоим. Родители присылали непутевым детям деньги, по израильским меркам совсем небольшие, но здесь можно было вполне прилично на них прожить. Они отремонтировали квартиру, поменяли мебель, Родька приобрел темно-зеленую «девятку», на которой иногда «бомбил» - ему нравилось общаться с разными людьми.
        В тот роковой для Даны вечер Родька уже собирался домой. Было холодно, пустынно и темно, и он решил, что выехал зря. Но тут из темноты вынырнула качающаяся на ветру фигурка. Каким-то внутренним чутьем парень понял, что незнакомка на пределе и ей нужна помощь. Слова Даны о том, что ее подстрелили, Родька словно и не услышал. Но когда они с Симой втащили «добычу» в квартиру и сняли с нее куртку и свитер, то обомлели. В груди незнакомки красовалась дыра, на спине - выходное отверстие. Сима в ужасе заломила руки:
        - Ее надо немедленно в больницу! Нужны рентген, полное обследование, анализы… Она потеряла много крови.
        - Но Сима…
        - Впрочем, если она была в состоянии идти, говорить, даже переоделась и вот, смотри, пыталась как-то обработать рану йодом, значит, все не так уж плохо… Отнесем ее в Олину комнату.
        Почти до утра Сима оперировала гостью. Родька, весь зеленый от ужаса, ассистировал.
        - Она выживет?
        - Будем надеяться. Древние хирурги оперировали при наличии гораздо меньшего, чем есть у нас. Думаю, она выживет. Вот список, езжай в аптеку и привези все, что здесь указано.
        Дана выжила. Рана затягивалась быстро, но осторожная Сима требовала соблюдать постельный режим. Она делала анализы, а через неделю устроила так, что Дану обследовали в больнице во время ее дежурства.
        - Ну, я же говорила. Твои ангелы-хранители знают свое дело. Думаю, их там повысили в звании.  - Сима дружелюбно смотрит на необычную пациентку.  - Ты не хочешь рассказать, что произошло?
        - Поверь, тебе этого лучше не знать.
        Дана скучала по Леке. Она старалась не думать об Аннушке, но белоголовый Лека постоянно занимал ее мысли. Она пыталась представить, что он делает сейчас, она вспоминала его от минуты рождения и до того времени, когда оставила малыша у родителей. Дана тосковала, но глаза ее смотрели холодно и отстраненно.
        - Иногда мне кажется, что она не видит нас.  - Родька помогает Симе на кухне.  - И мне интересно, что же произошло, кто она такая?
        - Думаю, она права. Нам лучше этого не знать, дорогой.
        Дана чувствовала тревогу. Где-то там, за стенами этого дома, больной на голову сукин сын спокойно переваривает свой рацион, ничего не вспоминая и не тревожась ни о чем. Где-то в этом городе ходит по земле некий Алекс, убивший Вику и пытавшийся убить ее саму. Где-то в приемной больничного морга есть женщина, которую Дана лишила, возможно, последнего - денег и одежды.
        «Время собирать камни». Ей приходит в голову эта фраза, затасканная в последние десятилетия до банальности. Время собирать камни. Дана готова к этому.
        «Что такое знала Вика, отчего они даже не потрудились во второй раз инсценировать хотя бы несчастный случай? А что, если это из-за меня? Ведь кто-то совершенно точно знал, что именно у меня находится папка с документами. Диск попал по назначению, а я-то голову ломала, как передать его нужному человеку да еще узнать, кто он такой! Что там Вика сказала? Алекс. Алекс и „Мэрилин“. А не тот ли это Алекс, бывший военный? И двое взломщиков толковали именно о шефе - бывшем военном. Тогда получается, что он подставил меня Костику. Или Костика - мне. Но зачем? И, наверное, Вика сама стащила диск, иначе зачем ее убивать? Но убивать ее по-любому не имело смысла. Она же не сказала им о диске. Или именно так все и задумывалось? Просто инсценировка для меня? А потом планы изменились и нас обеих решили убить? Черт, это просто ребус какой-то».
        Дана встает и достает из шкафа чемодан. Сима заперла его там вместе с остальными ее вещами. Сима страшно щепетильна. Дана мысленно усмехается. Ей нравятся эти милые люди, но она понимает, что своим присутствием может навлечь на них беду.
        Вот он, диск, который Дана взяла в квартире Вики. К бандитам попала копия. У Симы есть компьютер, она - страстная поклонница Интернета. Дана выходит из комнаты и идет в кабинет Симы. Близнецы переругиваются на кухне, толкуя о перце и количестве желатина. Дана входит в кабинет и включает компьютер, выводит на монитор знакомые колонки цифр.
        «Что-то не стыкуется.  - Она снова и снова просматривает информацию.  - Уж слишком большие суммы. Такое не заработаешь на металле, если только не вывозишь подчистую все закрома. Тут что-то другое: либо наркотики, либо оружие, либо… газ и нефть? Конечно же. Энергоносители».
        Дана листает документы. Вот эти счета. Она уже видела когда-то такие формы. Это когда Стас приносил домой сверхурочную работу и Дана разбиралась. Вот распечатки о списанном вооружении. И вот сумма, поступившая на счет.
        «Однако! Списывается как лом, акты списания, инвентарные номера, сто пудов, перебиты, а продают технику и прочее - куда? Да куда угодно, хоть в Африку, а по документам все шито-крыто. Но есть и другие документы. Вот они. Как я пропустила их? Теперь я не удивляюсь, отчего за диском гоняются. Это не просто компромат. Это рынки сбыта, каналы поставок, все отлажено и проверено. В аферу вовлечено столько народу по всей стране…
        - Это что еще такое?!
        Сима возникла рядом, как Немезида в гневе.
        - Это… это просто так…
        - Немедленно в постель.
        - Но…
        - Считаю до трех.
        Дана вынимает диск и плетется в спальню, которая теперь называется „комната Даны“. Она понимает, что пора уходить. Рубец на левой ладони розовый и длинный. Она не хочет думать об этом. Чего там думать, дело решенное.
        - Вот, газеты.  - Родион садится рядом.  - Прочитаешь - скажешь.
        - Спасибо.
        - Ты чем-то расстроена?
        - Нет, я в порядке.
        Дана листает газеты. Почти ничего интересного. Америка объявила борьбу с террористами. Президент посетил… кого-то убили… сбили гражданский самолет.
        Кошка прижимает уши к голове и выпускает когти. Вот, господин Градский дает интервью. Дана смотрит на нечеткий газетный снимок. Если бы она владела магией вуду, Градский был бы уже покойником. Но теперь Дана понимает, что просто убить его - это очень гуманно, ей нужно другое. Она откладывает газету в сторону.
        - Ну, как ты сегодня?
        - Спасибо, Сима. Намного лучше.
        - Вижу. Но пока не настолько, чтобы бегать по комнатам.
        - Сима, ты мне просто скажи, когда я смогу уйти. У меня много дел.
        - Я понимаю.  - Сима хмурится.  - Но пойми и ты меня. Такое ранение, как у тебя, еще долго будет давать о себе знать. Ведь и месяца не прошло, а ты уже навострила лыжи. Твои ткани едва-едва восстановились, и органы только-только начали нормально функционировать, нужен, по крайней мере, еще месяц, чтобы можно было сделать какой-то прогноз. А пока тебе нужны покой, хорошее питание и сон, побольше.
        - Сима, у меня нет на это времени, понимаешь?
        - Нет. И не желаю понимать.
        - Через неделю я уйду.
        - Ты сумасшедшая.
        Они молчат, думая каждая о своем. Дана думает о Леке, о своем доме и о том, что Виталька, наверное, с ног сбился, разыскивая ее. Серафима смотрит в темное окно и думает о том, что на свете множество странных людей, и Дана - одна из них. Она видит, что ее гостью что-то угнетает, она беспокоится и тоскует, и Симе становится жаль, что она так и не узнает ничего об этой странной женщине с холодным неподвижным взглядом.
        - Полторы недели.  - Сима поднимается со стула.  - Слышишь, что я сказала? Минимум полторы недели. Это мое последнее слово.
        - Хорошо.
        - Дана, я серьезно. Ну, скажи мне, что тебя тревожит?
        - Тебе лучше не знать. Этого никому не стоит знать, и мне самой бы тоже.
        - Ладно.
        Дана достает новый телефон, принесенный сегодня Родионом. Тот, другой, сгинул в недрах морга вместе с ее сумочкой и одеждой.
        - Это я. Привет.
        На другом конце провода молчание, потом сдавленный голос:
        - Это правда, ты? Откуда?
        - С того света, сам знаешь.
        - Дана…
        - Успокойся, Костик. Все в порядке. Здесь тоже есть телефонная связь. Ты скажи, кто тогда взял меня заложницей? Ведь ты знаешь, не правда ли?
        - Нет, не знаю. Мы с шефом выдвигали гипотезы, но так и не пришли к общему знаменателю. А точнее - вариантов масса, но чтоб вот так, сразу - в яблочко, нет, не знаю. Дана, где ты?
        - На том свете, Костик. Думаю, это чистилище.
        - Ты не доверяешь мне?
        - „Ты мне не доверяешь“,  - сказала лисица курице и откусила ей голову». Люблю скандинавские пословицы.
        Дана отключается и прячет телефон. Она устала, но надо позвонить еще. Она со вздохом набирает домашний телефон родителей.
        Константин Подольский никогда не думал, что способен плакать. Но в тот день, когда ему показали протокол вскрытия и фотографии с места происшествия, когда он увидел бледное, забрызганное кровью мертвое лицо Даны, он понял, как мало знает себя. Понадобилась вся его выдержка, чтобы не закричать, не потерять сознание, а с невозмутимым видом отложить снимки в сторону и продолжить разговор.
        Благо, через час он оказался дома. Уткнувшись в подушку, он тяжело всхлипывал. Он вспоминал глаза, руки, нежную кожу и неподвижный взгляд хищной кошки. Он вспоминал - запах волос, царственную осанку, тонкие сильные пальцы. Ему больше ничего не оставалось - только вспоминать. Жизнь превратилась в серый кошмар, и Константин медленно сгорал.
        В этот вечер Подольский решил, что с него хватит. Он пытался разузнать хоть что-то о смерти Даны, но тела в морге не оказалось, его успели кремировать - якобы по ошибке. И сколько он ни бился, везде была серая стена. Никто ничего не знал. И Костя приготовил пистолет.
        Он раньше считал, что самоубийцы - слабаки. А вот теперь думал о том, что такое отчаяние, такую бездну тоски не выдержит никто. По крайней мере, он больше не может. Но телефон зазвонил, и Костя ответил. И услышал:
        - Это я. Привет.
        Этот голос он не спутал бы ни с каким другим. Голос из небытия. Звонила Дана, и Костя подумал, что либо он уже умер, либо сошел с ума. На минуту он даже поверил, что она и правда звонит с того света, ведь иначе и быть не могло, он сам видел… Что видел? Фотографии, протокол вскрытия, а тело? Нет, тела он не видел.
        Костя лавиной ринулся вниз по ступенькам, заскочил в машину. Он должен понять. В его голове роятся мысли, но ни одного ответа на вопросы нет. Почему убили Вику? Почему Вика упорно не желала говорить с ним о Дане? Как могло случиться, что смерть зафиксирована, есть протокол вскрытия, а тело исчезло? И Дана жива! Или кто-то решил устроить мистификацию? Но почему именно с ним? Ни к каким делам шефа он не причастен. Он начальник охраны - и все.
        Патологоанатомов двое. Они похожи друг на друга, как братья-близнецы, оба лысоватые, невысокие и худые. Только один в очках, другой - без.
        - Конечно, я помню тот день.
        - Мы все помним, правда, Михалыч? Это же у нас в больнице произошло ЧП!
        - Вы проводили вскрытие?  - Костя видит, что эта тема неприятна собеседникам.
        - Мы, само собой.  - Тот, кого назвали Михалычем, закашлялся.  - У одной проникающее огнестрельное в грудную клетку, несовместимое с жизнью, умерла, скорее всего, в течение минуты-двух. В крови остатки наркотического препарата. Отчет токсикологов видели?
        - А вторая?
        - Ну, что - вторая? Причина смерти очевидна. Проникающее в грудь, навылет. Мгновенная смерть, задето сердце, спинной мозг, разрывы плевры и легких, само собой…
        - Кто конкретно производил вскрытие?
        - Да мы оба. И протокол в тот же день сдали. А что случилось-то?
        Костя чувствует, что сейчас взбесится и изобьет двух негодяев, потому что они лгут. А ему нужно знать правду.
        - Значит, так, ребята. Я вам ничего не сделаю и не стану вас пинать, если вы мне скажете правду. Я даже дам вам по паре сотен баксов. Но - за правду. А если нет - пеняйте на себя.
        Рыцари пилы и скальпеля переглянулись, потом очкастый вздохнул:
        - Это я виноват… Я Михалыча подбил.

        - Мама, приезжай, я соскучился.
        - Сынчик, мой маленький, я люблю тебя, я скоро-скоро приеду.
        - А когда? Я просил Деда Мороза, чтобы он привез мне тебя, а он принес кошечку и игрушки, мама, приезжай!
        - Скоро-скоро, вот увидишь. А какая кошечка?
        - Серая.
        Дана больше не может говорить. Голос сына вывел ее из равновесия. Это из сна о счастье. И он ждет ее, любимая кроха. Но прошлую жизнь уже ни склеить, ни собрать. Никого нет. Только они с Лекой. И дом, который ждет их обоих.

        - Значит, диск липовый?
        Человек, сидящий спиной к темному окну, предельно раздражен.
        - У нее, несомненно, был настоящий, потому что этот она состряпала не с потолка, у нее явно была достоверная информация на другом диске, но его не нашли. Кто-то нас опередил, как и с покойной Ивановой.
        - Но ты меня уверял, что там была именно эта девица!
        - Я ошибся. Скорее всего, она просто случайно оказалась в это замешана.
        - Но ты говорил, что эта девица - Дана Ярош?
        - Я ошибался. Дана Ярош жива, вчера звонила своим родителям.
        - Откуда?
        - Не смогли установить.
        - Тогда кто та, рыженькая?
        - Журналистка из захолустья.
        - Значит, надо поискать Дану Ярош. Потому что это именно она опередила вас.
        - Этого быть не может. Какая-то домохозяйка…
        - Это не домохозяйка. Видел когда-нибудь рассерженную кошку?
        - Ну, видел.
        - Тогда представь себе разъяренную тигрицу. Это и будет Дана.
        - Откуда вы знаете?
        - Знаю. Ищите ее. А когда найдете - она нужна мне живой.
        Человек в кресле поворачивается спиной к собеседнику. Разговор закончен.

        - Таня, Виталька не объявлялся?  - Вадик обеспокоенно ходит по комнате.
        - Звонил на днях. Сказал, что задерживается. Я не понимаю, что происходит, Вадик?
        - А то, что я свалял дурака.
        - Вадик, объясни наконец, что случилось!
        - Я не должен был отпускать Данку. И я не должен был рассказывать Витальке.
        - Что рассказывать? Значит, ты все это время был в курсе, где Данка, и молчал?!
        - Ты же знаешь Данку, я никогда не умел с ней спорить.
        - Вадик, не тяни. Давай самую суть.
        - Помнишь нашу клятву возле часовни на Цыганском поселке?
        - Перед тем как избавиться от Крата? Вот он, шрам, до сих пор остался. И у тебя есть, и у Данки с Виталькой… При чем тут?..
        - Данка решила все повторить.
        - Вадик!
        - Ну, что? Она как-то узнала, кто убил Анюту. Располосовала себе ладонь прямо на кладбище.
        - А ты?
        - А я свалял дурака и помог ей. А что мне оставалось делать? Данка уперлась.
        - Что же теперь будет?
        - Думаю, ничего хорошего.

        - Ты звони хоть иногда.  - Сима давит в себе тревожное чувство.  - И побереги себя.
        - А если чего надо - звони, приходи и все такое.  - Родька не привык к излияниям, но тут случай особый.  - Имей в виду, мы тебе теперь не чужие.
        - Я знаю.  - Дана улыбается.  - Вы для меня теперь родня, так что не отвертитесь. Когда закончу, приду и уж тогда все расскажу.
        Они смотрят, как Дана спускается по лестнице, потом выходит во двор и садится в такси. Родион хотел подвезти ее, но она запретила. Кто знает, чем это закончится… Дана едет в свою новую квартиру, которую снял по ее просьбе Родька.
        - Зима-то какая сопливая!
        Водителю хочется поговорить, но Дане это ни к чему.
        - Как обычно. Каждый год такая.
        Она откинулась на сиденье. Она почти в порядке, но сильно ослабела.
        Дана расплачивается с водителем и уходит. Ей надо пройти не меньше четырех кварталов. По дороге она заглядывает в супермаркет, потом в бутик. Нагруженная пакетами, она входит в подъезд и открывает квартиру. Там почти пусто, но Дане все равно. Она распаковала покупки и уснула.
        Ночью Дана проснулась от угнетающего чувства полного одиночества. Лежа в темноте, она вспоминала Стаса, Аннушку, Витальку и Леку, ей вдруг стало казаться, что она лежит в спальне своего дома, а рядом дышит Аннушка. Дана зажгла свет и оделась. Она вышла в темноту, понимая, что это просто безумие. Но тоска гнала ее по темным улицам. И боль в груди поднимается так знакомо и пугающе. Дана не хочет этого, но ничего не может с собой поделать.
        Таксист привез ее очень быстро, ночью нет пробок. Дана вошла в высокие чугунные ворота кладбища и пошла по центральной аллее. Ей было не страшно. Мертвые не боятся кладбищ.
        18
        Мраморные ангелы мерзнут на холоде. Дана видит их в темноте. Она сметает снег с табличек и плит, на нее из темноты смотрят три пары голубых глаз, таких знакомых и далеких. Дане хочется очень многое сказать им, она плачет тихими горькими слезами. Она не удержалась и пришла. Это глупо, неосторожно, только Дана не смогла больше сопротивляться желанию прийти к ним.
        Здесь даже ветер умирает. Дана прикасается к овальной табличке, с которой улыбается Аннушка. Она так и не выросла. Дана понимает, что эта боль будет с ней всегда, сколько бы она ни прожила. Даже если она утолит свою жажду мести.
        «Неужели все напрасно?  - Дана смотрит в глаза Стаса.  - Скажи, разве все напрасно? Стасик, любимый, почему так? Неужели напрасно? Нет. Пусть это уже ничего не решит, только я все равно уничтожу его. Планы изменились. Просто убить его - это слишком гуманно. Я сделаю по-другому».
        Дана снова гладит овальные таблички с портретами, потом поворачивается и уходит. Падает снег. Дана торопится уйти затемно, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из смотрителей или сторожей.
        «Снег скроет мои следы. И никто не узнает. Ладно, ублюдок, не мытьем, так катаньем, время пошло».
        Дана торопится. Она проголодалась, замерзла и устала. Похоже, Сима права насчет ее ограниченных возможностей, Дана идет медленно. «Макдоналдс», наверное, уже открылся.
        Машина вынырнула из предрассветной мороси, Дана слышала, как заводился мотор, в душе шевельнулось тревожное чувство, поэтому, когда машина выехала на дорогу, Дана напряглась, словно кошка, готовая к прыжку.
        «Цыба был прав, „беретта“ тяжеловата. Или рука у меня ослабла…»
        Джип остановился в нескольких метрах от Даны, из него выскочили трое - включая водителя.
        - Бежать бесполезно.  - Крепкий парень в серой дубленке идет впереди.  - Мы ничего плохого тебе не сделаем.
        - Я так не думаю.
        Дана стреляет три раза. На лице парня в дубленке появляется выражение обиды и удивления, двое других лежат ничком. Дана пробует пульс. Один еще жив. Она тащит его к машине. Ей больно, тяжело и холодно. И раздражение растет.
        Дана заталкивает парня в салон, потом идет и подбирает гильзы. Уже светает, и если кто-то слышал выстрелы, скоро менты прибудут.
        «Впрочем, мы же не в Америке. Кому охота связываться с полицией? Себе дороже. Может, только какой-то особо сознательный пенсионер, этим маразматикам все нипочем».
        Дана обшаривает карманы убитых. Никаких документов, немного денег, у парня в сером - неплохой нож за поясом. Дана взвешивает его на руке - пригоден для метания. Она садится в машину и уезжает. Она знает, куда поедет. У нее есть вопросы к этому парню.
        «Хоть бы не сыграл в ящик раньше времени.  - Дана поворачивает в сторону Парголово.  - Мне очень нужно знать, кому и зачем я понадобилась. Мне давно пора это выяснить. Как все просто выглядит в книгах и фильмах! Непобедимые секретные агенты идут напролом, усеивая свой путь трупами, а я кружусь на одном месте несколько месяцев. Правда, нельзя сказать, чтобы оставленные мной трупы слишком уж отягощали мою совесть. Возможно, потом…»
        - Помоги мне,  - раненый стонет.  - Отвези в больницу. Я ничего им не скажу о тебе.
        - Сию минуту, мой повелитель!
        Дана поворачивает на знакомую дорогу. Здесь она знает каждый кустик, в это время года тут никого не бывает, особенно в такую рань. Дана глушит мотор и поворачивается к своему пленнику.
        - Я обещаю, что отвезу тебя в больницу, но попозже. А сейчас рассказывай.
        - Что рассказывать?
        Это молодой парень лет двадцати пяти. Коротко стриженные светлые волосы, ничем не примечательное лицо с серыми глазами и длинноватым носом. Таких миллионы, пройдешь и не обернешься.
        - Все выкладывай. Считай, что это исповедь. Зачем я вам понадобилась?
        - Так мы это… с друзьями развлечься хотели…
        - Развлеклись.  - Дана расстегивает куртку парня.  - О, прямо в живот! Знаешь, такие ранения бывают смертельными. Ты можешь умереть от перитонита. Слыхал о такой хреновине? Очень больно и стопроцентно смертельно. Все минуты решают.
        - Отвези меня в больницу.
        - Отвезу. Но я должна тебе поверить, а я не верю. Ты плохой актер. Итак, давай сначала. Вопрос остается тот же.
        - Ты не понимаешь… Ты просто влипла.
        - А по-моему, из нас двоих влип именно ты. Хватит пороть чушь, потому что я сейчас тебя пристрелю и уеду.
        - Но тогда ты ничего не узнаешь.
        - Похоже, я и так ничего не узнаю, хоть удовольствие получу. Знаешь, я очень люблю стрелять.
        - Ты не сможешь.
        Дана стреляет в ногу парню. В маленьком пространстве машины выстрел звучит, как залп гаубицы, парень кричит и валится на бок. Дана открывает дверцу, набирает горсть снега и бросает его за шиворот пленнику.
        - Нет, парень, это у тебя не выйдет. Я привыкла получать то, что хочу, и терпеть не могу чувствовать себя несчастной, сразу становлюсь раздражительной. У тебя осталась еще одна попытка. И еще одна нога.
        Он смотрит на Дану побелевшими от ненависти и страха глазами.
        - Ты сумасшедшая!
        - Я знаю. Итак?
        - Мы не собирались тебя убивать. Был приказ доставить тебя живой.
        - Чей приказ? На кого ты работаешь?
        - Лично я работаю на парня по кличке Майор. А он получает приказы еще от кого-то.
        - От кого?
        - Я не знаю… Послушай, отвези меня в больницу… Мне больно.
        - Больно? Думаю, ты совсем ничего не знаешь о боли, дорогой. Как вы меня нашли и что вам обо мне рассказали?
        - Я не… Нет, не надо больше!  - Дана опускает пистолет.  - Мы несколько месяцев приглядывали за кладбищем… Нам нужна не ты, а Дана Ярош. Тебя мы хотели просто расспросить о ней. Раз ты пришла к тем могилам, значит, знаешь ее. Вот ужас-то баба пережила!
        - Продолжай, не отвлекайся.
        - Господи, ты просто спятила! Мы выследили тебя и решили взять - приказ есть приказ, кому-то сильно нужна Дана Ярош.
        - Как найти Майора?
        - Ночной клуб «Мэрилин». Он там. Мне больно… Отвези меня в больницу…
        - Не сейчас, дорогой. Как тебе описали ту, кого вы ищете?
        - Блондинка, высокая, с большими серо-голубыми глазами. Показали фотографию.
        - Ты думаешь, я похожа на ту фотографию?
        - Господи, нет! Но если ты знаешь, где Ярош, то тебе заплатят за информацию.
        - Зачем кому-то понадобилась Дана?
        - Я точно не знаю, но ходят слухи, что у нее есть что-то, очень нужное большому человеку.
        - Кому именно?
        - Я не знаю, правда… Отвези меня в больницу… Я больше ничего не знаю.
        Внезапно рука парня метнулась к лицу Даны с явным намерением попасть в глаза. Она просто нажала на курок. Пуля сделала свое дело, парень сник.
        - Сукин сын!  - Она раздраженно толкает тело.  - Ну, ты сам виноват. Не надо было разыгрывать из себя Рэмбо.
        Дана выталкивает труп на обочину и выезжает на дорогу. Она лихорадочно пытается собрать воедино имеющуюся у нее информацию, но логики в цепочке событий пока не видно.
        - Ладно, Данка, давай сначала. Есть папка с документами и диск. Все это - осиновый кол в могилу господина Градского. О\'кей, ему по-любому конец. Но где-то сидит еще некто, кому позарез нужно то, что есть у меня. И этот кто-то неплохо знает меня. Знает о Вике, о моей семье и кое-что о моем характере. Но тогда каким боком сюда лепится убийство Вики? И почему ищут именно блондинку? Наверное, в гриме они приняли меня за кого-то другого. Либо потом сочли, что убитая в больнице женщина - не я. А откуда они могли это знать? Я звонила домой. Значит, телефон прослушивается. Очень хорошо. Но все равно непонятно. Кто этот Майор? Вика говорила о человеке по имени Алекс. И тоже из клуба «Мэрилин». А что, если это мой старый знакомец? Он же - кадровый военный в отставке, и те двое, что померли в квартире, говорили о шефе - бывшем военном. Значит, все дороги ведут в «Мэрилин».
        Дана останавливается и выходит из машины. Двор безлюдный, она просто уходит, заперев дверцу. Мертвые не оставляют отпечатков пальцев.
        Вот он, вожделенный «Макдоналдс». Дана берет поднос с едой и присаживается в уголке. Ей всегда нравился этот ресторан, атмосфера, царящая здесь. Словно прикасаешься к чему-то большому и надежному, становишься причастной к сильной стране за океаном, сияющей мечте многих людей. Нет, Дане совсем не хотелось бы жить там всегда, но поехать и посмотреть, ощутить вкус и ритм - это совсем другое дело.
        «Когда все закончится, поеду и посмотрю. А потом вернусь сюда, потому что все равно не приживусь больше нигде».
        Дана никогда не понимала, как можно навсегда уехать из мест, где родился, уехать в никуда, в чужую страну, где до конца своих дней будешь иностранцем, и дети, и внуки твои тоже будут чужими.
        «Черт подери, все-таки не в деньгах счастье. У нас, конечно, тоже нечего ловить. Но это же самое можно сказать и о других странах. Уехать и жить на положении изгоя - даже если материально будет лучше, чем здесь, а по тамошним меркам - совсем на дне жизни… Нет, хрен вам! А посмотреть - это другое дело. Но потом. После всего».
        Дана доедает свой «мак-санди», поднимается и выходит. Такси медленно едет по улице, зима не идет на пользу окружающему пейзажу. Она выходит из машины. Вытертая до блеска спина бронзового льва сияет на солнце. Говорят, этот лев приносит счастье. Дана молча гладит его холодную голову. Зачем мертвой счастье? Так не бывает.
        - Это я. Привет.
        - Рад слышать тебя.
        Голос Кости вполне спокоен, и Дана усмехается. Она понимает, что Костя уже побывал в морге и узнал подробности большой больничной тайны из разряда мистики и городских легенд.
        - Ты уже видел Михалыча?
        - Кого?!. А, этого… Да, видел. Послушай, малыш, давай встретимся. Я… мне многое нужно тебе сказать.
        - Идет. Хочешь пойти со мной в ночной клуб?
        - Куда скажешь.
        - Тогда давай встретимся возле «Мэрилин» через пару часов.
        - А не рано ли для ночного клуба?
        - В самый раз. Ну, как?
        - Я приду.
        Дана замерзла и устала, и пришло время пить антибиотики, как приказала Сима. Дана мысленно усмехается. Век человеческий краток и полон скорби. Теперь Дана скучает и по Симе с Родькой. Значит, судьба им была - вот так встретиться. Наверное, все на свете происходит не просто так, наверное, у всего есть какая-то цель и причина. Иначе и быть не может.
        Дана приезжает в новое жилье, она не чувствует чужие квартиры, не принимает их. И тоска по своему дому шевелится в ее душе. Она ненавидит жилье, где пребывает или пребывал когда-то кто-то чужой. Наверное, это осталось в ней со времен общежития. Дана принимает душ и переодевается. Только что она приобрела одежду, более подходящую случаю.
        - Ладно, шубки из норки потом буду носить. А сейчас короткая дубленка в самый раз.
        Дана тщательно накладывает макияж. Ее волосы отливают ночным небом - неплохой парик, глаза приобрели темно-карий оттенок, теперь она трудится над макияжем. Результат не заставил себя ждать. Темный тональный крем скрыл белизну кожи, яркие помада и тени для век превратили утонченную Дану в слегка вульгарную даму.
        - Ну вот, из цикла «леди доступна». Всегда ненавидела таких девиц. Танька не в счет, она совсем другая.
        Дана облачается в кожаный костюм: черный жакет и брюки, теплый ярко-красный пуловер и черные кожаные ботинки. Они тяжеловаты, рифленая подошва и высокая шнуровка придают им полувоенный вид, но Дана довольна. В них, случись нужда, будет легко бежать и прыгать, а угостить опасного человека пинком - одно удовольствие.
        Дана с сожалением оставляет «беретту» и прячет за пояс «макаров», найденный в сейфе покойной Ивановой. Нож удобно устраивается в глубоком кармане дубленки. Туда же отправляются две коробочки с зелеными шариками. Дана оглядывает свое пристанище и вздыхает. Ей хочется домой.
        - Раньше такие дела мы совершали вчетвером…
        Дана идет по улице. Ей отчего-то вспомнился Виталька и та их ночь, когда он заставил ее, спятившую от горя, на секунду перенестись в прошлое. Этой секунды хватило, чтобы спасти ей рассудок.
        «Не знаю, Виталька, смогу ли я быть с тобой. Сможешь ли ты принять меня такой? Смогу ли я сама принять себя такую? Ведь когда все закончится, они придут ко мне. Все, кого мне пришлось убить, и, возможно, останутся со мной. Впрочем, нет на свете абсолютных истин. Возможно, все будет по-другому. Я уже не помню их лиц».
        Костя равнодушно скользит взглядом по ярко накрашенной брюнетке, одетой во все черное.
        «Надо же так вырядиться!  - Костя раздраженно щурится.  - И почему считается, что самые красивые женщины - это брюнетки? Глупость какая».
        - Давно ждешь?
        Девица явно обращается к нему. Костя удивленно поднимает брови. Но что-то в фигуре, в голосе подошедшей кажется ему смутно знакомым.
        - Дана?!  - Костя переживает момент узнавания и радости.  - Ну, ты даешь! Никогда бы не узнал!
        - А как узнал?
        - Голос, осанка… Присмотрелся внимательнее - ну, и лицо, само собой.
        - Голос, говоришь?
        Костя вздрогнул. Это уже голос не Даны. Высокое тягучее контральто избалованной одалиски.
        - Не вздрагивай.  - Дана смотрит знакомо, голос снова звучит привычно.  - У меня от природы такой бзик, могу менять при желании тембр.
        - Невероятно. Послушай, Дана, я хотел тебе сказать…
        - Я знаю. Ты скучал, ты рад меня видеть, ты меня любишь и все прочее. Я права?
        - Ну, в общем…
        - Тогда торжественную часть объявляю закрытой. Мне нужна твоя помощь.
        - Все, что угодно.
        - Подожди, ты же еще не знаешь…
        - Все равно. Все, что угодно. Кстати, ты знаешь, что Антон сбежал?
        - Почему?
        - Не знаю. Оставил отцу записку с бранным словом в его адрес и свалил. Это, само собой, держится в строжайшей тайне, но шеф вне себя.
        - Да и черт с ним. Мне это неинтересно. Нам с тобой нужно повидаться с парнем по имени Алекс. Ты его видел тогда в клубе. Он же - Майор. Мне надо потолковать с ним, а потом, скорее всего, ему больше не придется функционировать.
        - То есть?..
        - Сначала надо его найти, и тут ты мне поможешь. Пойдем в клуб.
        - Но он, наверное, закрыт.
        - Это ведь для тебя не проблема. Узнай, там ли этот тип, а если нет, то где он.
        - Мне надо позвонить.
        - Звони.
        Ехать никуда не пришлось, потому что Алекс находится в клубе. Так сказали Косте, а его источники надежны. Днем здание клуба выглядит обыкновенным и даже скучным. Без яркой неоновой вывески это просто невзрачная коробка, лишенная каких-либо особых примет.
        - У нас закрыто, господа!
        Мужик из цикла «мечта ОМОНа» преграждает им дорогу. Константин демонстрирует служебное удостоверение.
        - Ну, это здесь не катит. Ты просто начальник охраны, а не мент. Клуб закрыт.
        Парень совсем не принял в расчет Дану, а напрасно. Потому что в ней уже давно нарастает раздражение, и Кошка выпустила когти. Дана бьет охранника в пах, потом добавляет рукояткой пистолета по голове.
        - Оттащи его за стойку.
        Костя повинуется. Он начинает понимать, что совершенно не знает эту женщину, возможно, он просто придумал ее для себя, но это ничего не меняет.
        - Идем, поищем ублюдка.
        - Ты уверена, что именно он - Майор?
        - Все указывает на него.
        Вот знакомая дверь. Они останавливаются и прислушиваются. В кабинете работает радио, там явно кто-то есть.
        - Заходим.
        Костя толкает дверь. Живописная картина, достойная «Камасутры», вызывает в Дане новый прилив раздражения. Девица вскрикивает, мужчина, пристроившийся сзади нее, тоже.
        - Привет.  - Дана усмехается.  - Прости, дорогой, мы немного не вовремя. Мне нужно задать тебе несколько вопросов.
        Сложно представить себе более уязвимое положение, нежели быть застигнутым в разгар плотских утех. Дана с отвращением морщится, а Костя слегка сочувствует брату по разуму. Ему кажется, что Дана просто сошла с ума.
        Девица визжит и прикрывается руками, правда, без особого успеха. Дана наотмашь бьет ее, и обнаженное тело мягко валится на ковер.
        - Нам ведь не нужны свидетели? Костя, если она очнется, стукни ее еще раз.
        - Но…
        - Делай, что я говорю.  - Дана чувствует его колебания, и это раздражает ее.  - А я пока побеседую с нашим другом.
        - Что это значит? Кто ты такая?!
        Алекс практически пришел в себя. Он застегнул молнию на брюках и потянулся за пиджаком.
        - Стой, где стоишь.  - Голос кажется ему знакомым, но он может поклясться, что не знает эту женщину.  - Ты же не хочешь умереть на месте? Вот так, хороший мальчик. Сядь на стул.
        - Кто ты? Что тебе нужно?
        - Вопрос по существу. Я сестра Илоны. Ты убил ее, и я хочу знать, что ты можешь сказать в свое оправдание.
        - Илона? Какая Илона? Я не знаю… О, черт!
        Крик боли перешел в стон. Тяжелый ботинок врезался в его колено. Он не понимает, где его охранники, он боится, удивлен, что эта девица знает то, чего не должна знать. Он решает поговорить с ней, пока не очухается охрана, а потом они отволокут ее вниз и обо всем расспросят.
        - Ты со мной в эти игры не играй,  - говорит она.
        - Ну, да, Илона, конечно! Только я ее не убивал.
        - Вот как? А я считаю иначе. Ты хочешь получить по зубам рукояткой пистолета?
        - Я не убивал ее, с чего вы взяли?! Я едва ее знал!
        Дана бьет Алекса в зубы. Изо рта его течет кровь, он выплевывает зуб. Дана брезгливо вытирает рукоятку «макарова» какой-то деталью туалета лежащей без чувств девки.
        - Думаю, тебе лучше расколоться. Иначе я потеряю терпение.
        - Ты не станешь стрелять.
        - А кто тебе сказал, что я буду стрелять? Разве твои ребята в квартире моей сестры были застрелены?
        - Так это ты?! Ты их всех убила?
        - Они сами умерли. Я их и пальцем не тронула.
        - Ты просто сумасшедшая.
        Дана снова бьет его в колено, и Алекс чувствует, что не в силах терпеть эту боль.
        - Мы не будем обсуждать мое душевное здоровье. Зачем ты застрелил мою сестру?
        - Это… это просто недоразумение.  - Алекс сам не думал, что станет говорить. Впрочем, чокнутой девке отсюда все равно не выйти.  - Мы приняли ее за другую. Так совпало, понимаешь? Ее приняли за другую женщину. Это ты забрала труп из морга?
        - Конечно же, я. Зачем ты столкнул Илону с ним?  - Дана указывает на Костю.  - Ты же специально столкнул их?
        - Пойми, ее просто приняли за другую женщину. Поэтому было важно познакомить их.
        - То есть?  - Костя не верит своим ушам.  - Что ты этим хочешь сказать?
        - Мы думали, что та красотка - Дана Ярош.
        Дана на минуту задумывается. Ей о многом хочется спросить этого парня, но время работает против нее, как и еще два фактора: девица на полу и ненадежный напарник.
        - Зачем вам понадобилась Дана? С чего вы взяли, что это она? Илонка на нее совсем не похожа!
        - Мы так решили. Это ошибка, мне жаль.
        - Кто приказал убить ее?
        - Вы не сможете достать этого человека. Это…
        - Или ты мне сейчас скажешь, или я просто убью тебя.
        - Я не…
        - Время идет. Не ты решил, что Илонка - Дана Ярош. Это решил кто-то другой, кто знает Данку или знал ее прежде. Я хочу знать, кто. Ну же, Майор, поделись со мной своими секретами!
        - Хорошо, я скажу. Ты права, он неплохо знает Дану Ярош. Это ее друг детства, они росли вместе. А теперь он - богатейший бизнесмен.
        - Имя?
        Дана похолодела. Нет, ни Виталька, ни Цыба на это не способны. Но тогда кто? Кто мог знать ее настолько хорошо?
        - Его теперешняя фамилия ничего тебе не скажет. Да и прошлая тоже. Только Дана Ярош знала его.
        - Ты тянешь время.
        - Да. Я скажу тебе кличку, под которой его знала Дана. Хочешь?
        - Ты мне все скажешь, так что не тяни.
        - Танкер. Его кличка была Танкер.
        Дана вздрагивает. Танкер? Это имя всплыло в памяти почти сразу. Но они не были друзьями, скорее наоборот.
        - А при чем тут Вика?
        - Она так ненавидела Дану Ярош, что готова была на все, чтобы уничтожить ее.
        - То есть ее отравление просто инсценировка?
        - Ну, конечно же! Оклеить фотографиями Стаса Яроша квартиру, слегка отравиться - время было рассчитано по секундам, наркотики опасны. Наготове санитарная машина. Только в мышеловку угодила твоя любопытная сестрица. А Вика разыграла комедию вслепую.
        - Ты уверен в этом? А диск?
        - Диск? Какой?.. О, черт! Так, значит, это Вика стащила его… Вот не ожидал.
        - Ты многого не ожидал, дорогой. А сейчас разливаешься соловьем. Почему?
        - Это потому, что ты все равно отсюда не уйдешь.  - Алекс усмехается.  - Охрана за дверью.
        Дана поворачивается, но дверь открывается.
        - Если ты станешь стрелять, то заденешь меня, радость моя.
        Дана опускает оружие. Этот голос она узнает из тысячи. Потому что в комнату входит Виталька.
        - Ты кто такой?!  - Алекс в ужасе сжимается.
        - Да так, никто.  - Виталий смотрит на него с плохо скрываемым отвращением.  - Просто мимо проходил.
        - Так ты следил за мной?  - Дана начинает закипать.
        - Прими антибиотики, детка. А мы с твоим новым другом расспросим господина Майора по-своему. Думаю, он не станет запираться.
        - Да.  - Костя уже все решил для себя.  - Познакомь меня со своим другом, Дана.
        - Это Виталька.
        - Дана?!  - Алекс переходит на визг.  - Дана Ярош?!
        - Уже нет. Дана Ярош умерла.
        Они выводят Алекса из клуба и усаживают в машину. Неожиданно для себя Дана засыпает. Машина едет, Дана спит глубоким сном. Ей ничего не снится. А она так любила видеть сны - когда-то давно. Еще при жизни.
        19
        - Ты следил за мной!
        Дана вне себя от бешенства. Она снимает макияж, сидя перед зеркалом, Виталий расположился в кресле. Он наслаждается тем, что наконец Дана рядом, и его совершенно не волнует ее раздраженный голос.
        - Киска, тебе нужно отдохнуть.
        - Не твое дело. Какого черта ты привязался ко мне? Это мои проблемы.
        - Я так не думаю.  - Виталий любуется ее движениями.
        - Я требую объяснений.
        Виталий смеется. Он так долго шел по ее следам, он столько усилий предпринял, чтобы остаться незамеченным, едва не спятил от отчаяния, когда потерял ее след - там, в больнице,  - что сейчас его не волнует ее рассерженное шипение.
        - Я скажу, только не перебивай меня, о\'кей?
        - Очень надо! Я с тобой вообще разговаривать не стану.
        - Станешь, конечно же. Но потом, когда поостынешь.  - Виталий уворачивается от баллончика с дезодорантом, которым Дана запустила в него.  - О, хороший запах, не надо швыряться.
        - Клоун!
        - Может быть. Дело в том, что наш общий друг Цыба, пребывая в сильнейшем душевном волнении, рассказал мне о твоем плане. Он был не уверен, что правильно поступил, помогая тебе. Я, естественно, бросился вдогонку, но найти ваше величество оказалось непросто. Сначала я наткнулся на сообщение о смерти адвоката Ивановой. Зачем ты ее убила?
        - Она помогала убийце.
        - Нет, дорогая. Я думаю, она тебя просто раздражала. Я согласен, дамочка была несимпатичная до крайности и вполне заслужила смерть. Потом сообщения о драке в ночном клубе в одном интернет-портале, я сложил два и два - и дождался тебя в клубе «Лас-Вегас». Я постарался, чтобы ты меня не заметила. Очень постарался.
        - И что с того?
        - Я шел за тобой след в след. Видел, как ты третируешь Антона Градского. Душа у парня жиденькая, а ты дала ему лошадиную дозу взрослых мыслей. Где он теперь?
        - Мне это неинтересно.
        - А я поинтересовался. Он сейчас снова обосновался в Белгороде, купил там небольшое кафе.
        - И что?
        - Да так просто. Похоже, парнишка научится стоять на своих ногах. Я немного помог ему.
        - Ты? Но зачем?
        - Малыш, разрушение - это не всегда хорошо. Старое ты в нем благополучно разрушила, а я помог ему начать сначала.
        - Мне это неинтересно.
        - Потом я потерял твой след. Очень надолго, больше чем на месяц. И вышел на тебя случайно. Я заметил тебя в торговом центре - ты когда-то говорила, что покупаешь одежду в тамошних бутиках, я каждый день ждал тебя там, потом проследил. Идти в этот клуб было неосторожно. Там есть охранники и помимо того, которого ты отправила в нокаут. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
        - Нет. Это ты мне сейчас расскажешь, что вы с Костей выудили из господина Майора.
        - Я не уверен…
        - Рассказывай.
        Виталий вглядывается в ее лицо. Он его помнит столько, сколько помнит себя. Это лицо он видел во сне много лет. Он думал, что знает о Дане все, но теперь понимает, что это не так. Он не видел ее такой никогда. Неподвижный взгляд, холодный и отстраненный, тихий голос, а звучит, словно глас божий. Невозможно ей сопротивляться, невозможно ее не любить… и невозможно забыть. Это другая женщина. Но Виталий еще больше любит ее, вот именно такой. Потому что она сейчас - такая, какая есть, без маски. Она родилась такой, но из чувства самосохранения всегда прятала свою настоящую сущность, под маской Кошки скрывалась Тигрица. И у этой Тигрицы кто-то отнял тигренка. Виталий поежился. Данка никогда не отличалась христианским смирением.
        - Ладно, как скажешь. Суть дела вкратце такова. Думаю, Танкера ты вспомнила. Так вот, этот сукин сын здорово разбогател - ну, голова у него всегда варила, а с таким папашей он быстро взлетел. И для полного счастья ему недостает только депутатского портфеля. А господин Градский не согласен его продать, ему и самому этот портфельчик очень кстати. К тому же Градский богаче, нежели наш Танкер. Вот и затеял он возню с добычей компромата, причем такого, чтоб сразу убить Градского наповал. Благо у того есть множество скелетов в шкафу. И тут очень кстати вынырнула наша адвокатесса. Она за несколько лет пребывания среди особо приближенных к телу накопила множество фактов и фактиков, которые ни в коем случае нельзя было выносить на суд общественности. Она с самого начала разглядела, что за птица - Градский, и трудилась в поте лица. Последней каплей стала гибель твоей малышки и свекрови. Иванова решила, что материал созрел, и немедленно начала переговоры о продаже.
        - И что же?
        - А то, что Градский не дурак, дураки так высоко не взлетают. У него были свои информаторы. К тому же Танкер сдуру прислал ему по почте Аннушкину туфельку. Ну, словно говорил: смотри, парень, лучше по-хорошему уйди с дороги. Судьба Ивановой была решена. Наш красавец свел концы с концами - и получил единственно возможный вариант: его продала Иванова, а потому он приказал ее убрать, материалы изъять. Это уже Костя мне сказал.
        - Это я знаю. Мне другое интересно. Каким боком здесь Вика прилепилась? Не верю я, что она ненавидела меня. Вот не верю, и все.
        - Думаю, ты права. Наш друг Танкер знал тебя неплохо, ты сама понимаешь. И он был уверен, что ты все равно вернешься и убьешь Градского.
        - Но это и в его интересах!
        - Вовсе нет. Он знал: если его конкурент умрет насильственной смертью, то на кого падет подозрение? Все в курсе, как Танкер добивался этого поста, даже партию карманную купил. Убивать Градского ему было, скажем так, не с руки. Гораздо проще сместить его путем шантажа, а если тот не поддается, то путем разглашения его тайн. Но чтобы выпустить всех котов из мешка, этот мешок надо иметь, а ты его перехватила. Хотя сначала рыженькую красотку не идентифицировали как Дану Ярош. Танкер решил, что его опередил Костя - убил адвоката и забрал папку, а шефу не отдал. Поэтому они разработали хитрый план: познакомили Костю с тобой, потом…
        - Они рисковали. Костя мог даже не взглянуть в мою сторону во второй раз.
        - Детка, у тебя комплекс неполноценности. Неужели надо объяснять, как ты действуешь на всякое существо мужского пола? Они играли наверняка. Поэтому, разыграв нападение на Костю, они тем самым форсировали процесс знакомства. А потом, убедившись, что Костя у тебя на крючке, решили тебя похитить.
        - Так почему отпустили?
        - Потому что ты подарила той малышке свое украшение. Данка, за тобой же постоянно следили. Как только Танкеру стало известно о сцене в «Макдоналдсе», планы его изменились. Танкер понял, кто ты есть на самом деле. Тебя отпустили и решили посмотреть, что ты будешь делать.
        - А я…
        - А ты свела знакомство с Антоном, потом узнала о Вике. Собственно, Танкер знал о Вике с самого начала. Как только ты нарисовалась в жизни Градского, Танкер навел о тебе справки и с удивлением обнаружил, что Дана Ярош не кто иная, как Бешеная Кошка с Третьего. Ну, а найти Вику было делом техники.
        - Зачем?
        - Ну, я же тебе говорю: Танкер точно знал, что ты вернешься. Вот на всякий случай и держал Вику под рукой. Она, знаешь ли, в счастье не купалась: ушла от мужа, оставив ему дочь…
        - Как она могла?!
        - Не все же такие чокнутые матери, как ты. Она сидела без работы, когда ей предложили эту должность у Ивановой. А для того, чтобы контролировать ее, наш Майор завел с ней романчик. И они были уверены, что Вика у них в кулаке.
        - Они совсем ее не знали!
        - Вот именно. Вика была девочкой-отличницей, которая всегда выполняла свои домашние задания на пять. И в данном случае она, естественно, призадумалась, с чего бы вдруг именно на нее свалились все эти блага. И тут она узнает, что ее хотят использовать против тебя. Майор был уверен, что Вика должна ненавидеть Дану Ярош, которая, по сути, сломала ей жизнь. Вот на эту несуществующую ненависть Танкер и сделал ставку.
        - Я ничего не ломала! И Вика не ненавидела меня.
        - Ну, это ты знаешь, я знаю. А они-то не знали этого! Вика соглашается играть по их правилам, но у нее свои соображения. И наверняка она думала не о том, как отомстить, а о том, как помочь тебе.
        - Она, мне кажется, любила моих детей.
        - Правильно. Потому что это дети Стаса. И ради них она сделала бы то, чего не сделала бы ради собственной дочери. Она была на похоронах Аннушки, знаешь?
        - Нет. Я ничего не видела.
        - А Цыба видел ее и даже говорил с ней. Ему показалось, что она от горя немного не в себе. Вадик тогда страшно удивился, но значения этому не придал, ты ж его знаешь.
        - И что из этого следует?
        - А то, что Вика слямзила важную информацию. Она была уверена, что сможет передать ее тебе - она ведь тоже знала твои замашки, не забывай! Мы росли вместе, никого не знаешь так хорошо, как человека, с которым знаком с детства.
        - Это спорно.
        - Я так не думаю. Но спорить не стану, всякое случается. Фактом остается только то, что планы Танкера изменились снова. Он понаблюдал за тобой и сделал свои выводы. Поэтому решил тебя убрать вместе с Викой. Ни одна душа не опознала бы в тебе Дану Ярош.
        - Но зачем ему это нужно?
        - Потому что он знает: ты не остановишься, а Вике известно многое из того, о чем знать не стоит. Он был не уверен, что Алекс не сказал ей, кто его работодатель.
        - Так вот почему она так удивилась…
        - Ну да, Вика уже поняла, что ее приговорили. Это стало для нее открытием, но за жизнь она совсем не цеплялась.
        - Мне показалось, что смерть Стасика подкосила ее так же, как и меня.
        - Вот именно. Она только боялась, что не успеет с тобой повидаться. А ты мне не рассказала, как воскресают из мертвых.
        - Мне просто повезло.  - Дана вспомнила прозекторский стол в морге, и ей снова стало холодно.  - Это не то, чем бы я хотела поделиться.
        - Ты сначала скажи, чем ты вообще делишься! Данка, пойми, нельзя все держать в себе.
        - Кому как. Виталик, возвращайся домой.
        - А ты?
        - Я должна остаться.
        - Нет. Я не уеду, имей это в виду, даже не мечтай. Тебя нельзя отпускать в свободное плаванье, ты все усложняешь до невозможности. Ты ведь могла бы уже достать его - через Антона, через Костю… Так в чем же дело?
        - Это было бы слишком просто, понимаешь? И подло. Я хочу совсем другого. Пусть он поймет, как это - жить мертвым.
        - Дана!
        - Все, Виталька. Прения закончены. Что вы сделали с телом?
        - Костя сказал, что сам позаботится обо всем.
        Дана досадливо морщится. Не то что она не доверяет Косте, нет. Она, собственно, никому не доверяет до конца, даже Витальке. Только ей не нравится, что около нее теперь кто-то есть. Ей снова надо притворяться живой, и она совсем не настроена выяснять отношения.
        - Ты ничего не хочешь мне рассказать?
        - Нет. Что они решили, когда подобрали убитых в моей квартире? Вы спросили?
        - Естественно. Это просто цирк. Танкер был так уверен в твоей смерти, что, когда ему доложили о гибели его людей, был на грани помешательства. Ведь получается, что рыженькая дамочка - совсем не Дана, а кто-то другой. Его не беспокоил факт гибели невинной женщины. Он только переживал, что придется все начать сначала, а в это время ты можешь отколоть все, что угодно. Они дежурили около кладбища. Кто-то перестрелял их пост, и Танкер решил, что это ты.
        - Точно.
        - Они не знают, что делать. Тебя ищут по всему Питеру, ты это знаешь?
        - Да пускай, бог им в помощь.
        Они сидят в темной комнате. Дана кутается в длинный махровый халат, Виталий смотрит на нее сквозь сгущающиеся сумерки. Он невероятно счастлив быть рядом с ней, он так беспокоился, боялся потерять ее, а она сидит здесь как ни в чем не бывало, холодная и чужая, словно другая Вселенная. И Виталию страшно нарушить это молчание. Он вдруг вспоминает, как когда-то они сидели вот так вчетвером. Просто сидели и молчали, думая каждый о своем.
        - Что ты сделаешь с информацией, которой располагаешь у себя?  - Виталий уже не различает лица Даны.  - Надо что-то решать, понимаешь? Это не может длиться вечно. Ты передашь компромат в газеты?
        - Я не идиотка! Ты думаешь, кто-то решится это напечатать? Нет, Виталик, наша пресса вся куплена. К тому же это не возымеет того эффекта, что мне нужен. Нет, я сделаю по-другому. В последние несколько лет у Градского появились партнеры по бизнесу во Франции, Италии и Японии?
        - Ну и что?
        - А то.
        - А Танкер?
        - Пустим его ко дну.
        - Чтобы ему не достался депутатский портфель?
        - Виталик, мне все равно, кто из негодяев получит эту должность. Никому от этого не станет легче, там своя игра, и я в нее не лезу, не хочу измазаться. С меня хватит и того, что я уже сделала. Но Танкер убил Вику. Этого я ему прощать не собираюсь.
        - Есть ли у тебя план?  - Виталий смеется.  - Данка, это сумасшествие какое-то. Ну, как ты его достанешь?
        - Его как раз я достану просто. У него тоже имеются свои скелеты в шкафу. Я их подброшу Градскому - и все, Танкер затонул.
        - А где ты их возьмешь?
        - Это моя забота.
        Дана беззастенчиво врет Витальке. У нее пока нет четкого плана, но ему об этом знать не обязательно. Ей безразлично присутствие Виталия, ей по большому счету безразлично все на свете. У нее есть цель - и все, этого достаточно. За окном беснуется зима, и Дане хочется вспомнить их последний зимний вечер, когда в камине горел огонь, а Стасик и Цыба пили пиво за здоровье наследника. Тот последний вечер, когда она была еще жива и невероятно счастлива. Но Дана только прикусывает до крови губу, устраивается под одеялом и заставляет себя уснуть. Жизнь есть страдание. Но и смерть - тоже страдание.
        Утро, бледное от выпавшего снега, принесло с собой Костю. Они с Виталием успели найти общий язык и пребывали в полной уверенности, что теперь-то Дана станет прислушиваться к их мнению. Она оделась и ушла, хлопнув дверью. Ей были не нужны эти парни, по крайней мере, сейчас. Она ушла, чтобы избавить себя от необходимости с ними общаться.
        Раздраженно чертыхаясь про себя, Дана шагала по свежему снегу. Возможно, именно раздражение помешало ей вовремя среагировать на подъехавшую машину. Ее без особых церемоний запихнули в салон автомобиля. Дана успела разглядеть знакомое лицо одного из охранников клуба «Мэрилин».
        «Жаль, не пристрелила кретина.  - Дана нащупывает в ботинке оранжевый контейнер из-под „киндера“. Его, к счастью, не отобрали.  - Даже обыскать как следует не сумели…»
        Машина едет в сторону Колпина, Дане хорошо знакомы эти места. Мужчины в салоне молчат, они не посчитали нужным завязать ей глаза, и она понимает, что это значит. Ее собираются допросить и убить. Дана думает о Леке, о своей клятве и понимает, что вот так, за здорово живешь, она свою жизнь не отдаст.
        - Приехали, выходи.  - Парень из клуба толкает ее в бок.  - И без фокусов, имей в виду.
        Дана выходит из машины. Ей немного зябко, в салоне работала печка, а снаружи мороз. Она оглядывает темно-зеленый внедорожник и удовлетворенно кивает:
        - Люблю большие машины.
        - Я тоже.  - Парень толкает ее в сторону большого дома.  - Но тебе это уже ни к чему. Могу пообещать прокатить тебя еще раз - вернее, твой труп.
        - Именно на этой машине? Заметано. Смотри, ты обещал.
        Парень потрясенно смотрит на Дану.
        - Ты сумасшедшая?
        - Наверное. А что, похоже?
        Парень ничего не отвечает, и они молча продолжают свой путь к дому. Это большое строение из белого камня, вокруг разбит огромный парк с бассейном и фонтанами. Дана понимает, что сейчас она ничего не может предпринять, вокруг стоят охранники. Может быть, потом.
        - Здесь летом, наверное, очень красиво.
        - Точно.  - Сопровождающий смотрит на нее с опаской.  - Послушай, ты что, совсем не соображаешь? Ты не понимаешь, во что влипла?
        - А что это меняет? Со мной или без меня - летом здесь чудесно. Эти деревья привозили и высаживали уже взрослыми. Удивительно, что они принялись.
        - Чего бы им не приняться? Китайца привезли за ними ухаживать.
        Они входят в дом. Дана понимает, что охранники снаружи, скорее всего, ничего не подозревают о том, что задумал их хозяин. В подобные дела нельзя посвящать слишком многих, это опасно и неразумно. Вот почему так коротка цепочка: Танкер - Майор - и несколько дуболомов. Так надежнее.
        - Давай, спускайся.
        Конвоир толкает Дану в спину. Она послушно идет к лестнице, ведущей в подвал. Парень опять подталкивает ее, и в какой-то момент Дана спотыкается и падает со ступенек.
        - Ты, бегемот, я из-за тебя ногу вывихнула!
        - Глупости.  - Верзила наклоняется к ней.  - Давай, топай.
        - Помоги подняться.  - Дана протягивает руку.  - Или ты боишься?
        - Тебя?
        Парень протягивает ей руку, он стоит выше, и ему приходится нагнуться. Дана с силой бьет его ногой в кадык. Он хватается за горло и валится прямо на нее, она изо всех сил старается погасить шум.
        - Ну, вот, смотри, что мы наделали.  - Дана смотрит в неподвижные глаза парня.  - Ты совсем умер. Видишь, какой ты идиот?
        Дана проворно обшаривает карманы злополучного конвоира. Вот ее «беретта» и нож. И пистолет «ТТ» под мышкой у трупа - в кобуре.
        - Извини, я заберу это.  - Дана поднимается.  - Что же мне с тобой делать?
        Она тащит тело вниз по ступенькам и прячет его под лестницей, в небольшом помещении, где стоят ведра и пылесос. Дана устраивает труп за коробкой с пылесосом, ноги прикрывает тряпками. Слышно, как внизу открылась какая-то дверь.
        - Ну, где они?
        Дана вздрагивает и снова чертыхается. Она знает этот голос. Вот что значит - понадеяться на других. Это голос Майора.
        «Мягкотелые идиоты отпустили его.  - Дана кипит от злости.  - И теперь я в такой заднице, что и представить невозможно. Ну, ребята, я вам это при-помню».
        Дана сжимается в комочек в своем импровизированном убежище. Скорее всего, дом напичкан камерами слежения, но на этой лестнице камер нет. И те, кто смотрит на экраны, видели, как они вошли в дом. По всем расчетам, Дана должна быть уже в подвале, ее там ждет комитет по встрече с оркестром. Она понимает, что через несколько минут ее начнут искать.
        - Никуда они не денутся отсюда.
        Этот голос Дана тоже слыхала - по телефону. Она лихорадочно соображает: для того чтобы выйти из дома, ей придется сначала разобраться с теми, кто в подвале. Это единственный выход.
        Дана осторожно спускается по ступенькам. Перед ней массивная деревянная дверь, обитая полосками стали. Здесь все отделано в духе Средневековья: стены сложены из серых каменных блоков, дверь очень подходит к интерьеру. Камер слежения не видно.
        «Танкер неоригинален. Отделывать вход в подвал в духе казематов Бастилии - просто глупо. Впрочем, это отлично отражает суть творящегося здесь».
        Дана осторожно открывает дверь и входит. Спиной к ней за мониторами скучает худощавый субъект, одетый в светлый костюм. Пол комнаты покрыт ковролином, он гасит шум шагов. Дана захлестывает шею сидящего поясом, снятым с трупа охранника. Вместо того чтобы выхватить пистолет из-под мышки, парень обеими руками вцепляется в удавку. Дане всегда казалось, что это глупо. Ведь вдоха хватило бы на то, чтобы вытащить оружие и выстрелить в нападающего, ан нет, рефлекс!
        Дана немного ослабляет хватку:
        - Кто в подвале? Говори, или я тебя придушу.
        - Не надо.  - Он судорожно пытается вдохнуть, но получается у него неважно.  - Там… хозяин и Майор.
        - И все?
        - Все.
        - Какова процедура?
        - Охранник вталкивает тебя в комнату, а сам остается здесь. Стены… звуконепроницаемые.
        - Разумная предосторожность.
        Дана потуже затягивает удавку, и парень тыкается носом в кнопки. Дана бьет его по голове и снимает пояс с шеи. Пульс у него слабый, но есть. Она обыскивает его и забирает пистолет, засовывает за пояс.
        - Думаю, в ближайшее время ты мне ничем не помешаешь.
        Дана отключает систему от питания, и мониторы гаснут. Она идет по коридору к следующей двери.
        - Ну, наконец привел! Останься за дверью.  - Майор выглядит избитым, но, несомненно, живым.  - Танкер, смотри, кто к нам пришел!
        Дана оглядывает комнату. Больше всего это помещение похоже на рабочее место палача и, вероятно, таковым и является. В углу оборудована дыба, посредине стоит кресло с креплениями, дальше - стол, похожий на прозекторский, на лотке разложены устрашающего вида инструменты.
        - Впечатляет?  - Дана оглядывается и видит того, кто говорит.  - Все это - подлинники. Представь себе, этот стол и инструменты использовали в одном концлагере во времена Второй мировой. А более примитивные орудия - из разных концов Европы, шалунья-инквизиция накопила богатейший опыт в богоугодном деле развязывания языков.
        Танкер изменился. Дана понимает, что это именно он, но ее сознание отказывается отождествить этого импозантного холеного красавца с тем злобным крысенком, которого она когда-то знала. Прежними остались только глаза - бледные, холодные и полные злобы на весь свет. Дана думает о том, что он, наверное, никогда не знал, что такое любовь или счастье. Природа дала сбой, из-за чего у него отсутствует часть мозга, ответственная за эти эмоции. Дане вспоминается Крат. Этот парень - того же поля ягода, и всегда таким был. Некоторые люди рождаются тварями, это неправда, что все младенцы одинаковы. Кое-кто несет в себе зло. Потому что ничем больше нельзя объяснить появление таких вот парней с прицелами вместо глаз.
        - Ну что, Данка, поговорим?  - Танкер ухмыляется.  - Ты же не хочешь испытать на себе все мои приобретения? По старой памяти обещаю тебе легкую смерть и не трону твоих родителей и сына. Будешь упираться - измордую, а потом пристрелю всех, кто ждет тебя в Белгороде. Ну, как?
        - Шеф, да что вы ее уговариваете? Я этой суке задолжал!  - Майор вскакивает со стула.  - Да я…
        - Заткнись и сядь на место.  - Танкер произнес это тихо, но Майор споткнулся на полуслове и осел.  - Ты изменилась, Данка. Впрочем, я тебя не виню. Ничего личного, но ты должна отдать мне документы и диск. Где они?
        - У меня на квартире.  - Дана делает свой ход. Она понимает, что ее шанс - крошечный.  - Вопрос можно?
        - Конечно, дорогая. Любые вопросы, ты ведь уже ничего никому не расскажешь. Отчего бы нам не раскрыть карты? Спрашивай.
        - Что ты собираешься сделать с диском?
        - Ты видела, что на нем?
        - Да.
        - Тогда чего спрашиваешь? Я заберу себе все - после того как Градский вылетит из кресла. Иностранцам все равно, с кем иметь дело, поставщикам - тоже. Система отлажена, так что я просто буду получать прибыль, причем сразу.
        - И все?
        - Конечно, все. Я пытался выявить эту систему довольно долго, но сукин сын так хорошо все обставил, что невозможно было отследить, а сейчас дело в шляпе.
        - Деньги?
        - И власть. Огромная власть. Теперь моя очередь задавать вопросы. Скажи, кто погиб в больнице? Кто была та рыженькая девица?
        - Я.
        - Черт подери! У Бешеной Кошки девять жизней? Боюсь, что эта последняя. Как ты убила моих людей?
        - Вот так.
        Молниеносным движением Дана бросает зеленый шарик в стакан, стоявший перед Танкером, а сама падает, зарывшись лицом в меховой воротник своей дубленки и задержав дыхание. Ей однажды удался этот трюк, и она понимает, что это ее единственный шанс. Выстрелить она бы не успела. И могла промазать, а оба ублюдка вооружены.
        Дана поднимает голову, досчитав до ста. На полу лежат два трупа.
        - Вы не оставили мне выбора, ребята. К тому же излишнее любопытство иногда вредит.  - Она методично обыскивает трупы.  - Знаешь, Танкер, я знала, что ты плохо закончишь. Ты всегда был злобным, жестоким и ненормальным. Я помню, как вы с Кратом обдирали кошек живьем. Но это ведь была твоя идея? В аду будешь гореть, и не только за кошек, я думаю.
        В карманах убитых она не обнаруживает ничего, достойного внимания, и уходит. Парень в светлом костюме скучает в углу, и не похоже, что он очнется в ближайшее время. Но Дана затаскивает его в камеру пыток и запирает дверь. Случайности ей не нужны. Она включает систему слежения и осматривается.
        В огромном доме множество комнат. Дана тихо присвистнула, разглядывая интерьеры.
        - На кой ляд такая чертова туча комнат? Это ж сколько уборки! Впрочем, сукин сын не сам убирался, ясное дело… Странно.
        Дом почти пуст. На кухне возится повар, на третьем этаже три женщины натирают паркет, несколько охранников в разных местах - и больше никого. Такое впечатление, что покойный любил уединение.
        Дана выводит на монитор план дома, сверяет его с изображением на экране. Так, есть несколько комнат, в которых камеры не включены. Дана подбирает код и включает камеры. Вот спальня. Пусто. Дана усмехается: ей трудно представить, что у Танкера есть семья. Скорее всего, нет.
        Она оглядывает периметр. Охранников не видно. Нет, вот прошел один, вернулся… Дана засекает время, чтобы узнать, когда он вернется. Так, четыре минуты.
        - Я по-любому не успею. Одна надежда на то, что меня просто выпустят, если я выйду. Скорее всего, охранники не в курсе происходящего. Возможно, у меня даже получится. А если позвонить ребятам? Э, нет, дудки! Этим слюнтяям нет больше доверия. Как это глупо - отпустить Майора. Они меня едва не подставили!
        Дана выходит и поднимается по лестнице. Вот знакомая дверца, за ней благополучно устроился труп парня из клуба. Дана снова усмехается. Значит, судьба ему вот так помереть.
        «А если бы не вляпался в дерьмо, если бы остался дома после вчерашней истории, то был бы жив. Он наплевал на предупреждение, Бог ему красным фонарем махал, а он как взбесившийся паровоз попер, не глядя на знаки стрелочника. Совсем глупый и теперь уже ничему не научится».
        Дана поднимается на второй этаж и входит в кабинет хозяина. Роскошь обстановки бросается в глаза. Дана презрительно хмыкает. Ничем не помогли Танкеру его денежки. Умер за милую душу, как все. И ничего с собой не взял.
        В доме тепло, но она не снимает дубленку. Ее лихорадит, и болит едва зажившая рана в груди. Дана выворачивает ящики стола. Какие-то папки, отчеты, колонки цифр. Она перебирает бумаги, отметая ненужные. Наконец находит то, что искала. Это досье, собранное на нее, Дану Ярош. Она прячет папку под дубленку, за пояс брюк. Несколько дискет отправляются в карман, туда же - конверт с фотографиями. Дана не заглядывает в него, просто прячет.
        - Потом просмотрю. Не нужны будут - выброшу. А так - авось пригодятся.
        - …все. Сказал, чтоб сегодня никто не приходил.
        - То-то, я гляжу, тихо у нас. Опять в подвале заседают?
        - Меньше знаешь - крепче спишь. Наше дело маленькое: охраняй и смотри в оба. Дольше проживешь.
        - Да я так, ничего.
        - То-то и оно, что ничего. Любопытный ты очень, новенький. А здесь вопросы не задают. Тебе за это платят.
        - Дак я же…
        Охранники свернули в боковой коридор, и разговор затих. Дана выскользнула из кабинета и спустилась в холл. Она действовала автоматически, отключив голову и доверившись древнему инстинкту Кошки. Вот входная дверь. Дана проскальзывает в нее и оказывается на террасе. Она спускается по ступенькам и идет в сторону ворот через парк. Охранники равнодушно провожают ее взглядами. Очередная шлюха, сделала свое и ушла.
        Дана заставляет себя идти, хотя ей хочется бежать. Ей хочется улететь из этого страшного места, откуда ее, по идее, должны были увезти в пластиковом мешке. Но судьба распорядилась иначе, и мешки теперь понадобятся другим.
        Она подходит к воротам. В прозрачной будке виден парень, набирающий код. Ворота раздвинулись, и Дана проскользнула наружу. Вероятно, столь велика у охраны уверенность в безопасности, или все решили, что ее отпустил хозяин,  - кто знает, но никто ее не задержал. Она углубилась в лес, стараясь не оглядываться. И только когда дом совсем скрылся из виду, она бросилась бежать, увязая в снегу.
        Среди деревьев снега довольно много, но Дана мчалась сквозь лес, не разбирая дороги. Все эмоции, весь запоздалый страх выплеснулись в этом безумном беге. Она выскочила на трассу, перебежала на другую сторону и помчалась снова. Ей хотелось оказаться сейчас далеко-далеко отсюда, в комнате с золотистыми обоями и бархатной шкатулкой в виде сердечка. Она мчалась, не чувствуя ни усталости, ни холода, ни боли в груди. Она хотела остановиться, но не могла.
        Сзади слышен гул приближающейся машины. Где-то на донышке сознания Дана отметила, что это - тяжелый грузовик. Может, ее подвезут… Но она не может остановиться. Пружина внутри нее лопнула, и она бежит.
        - Эй, подожди!
        Машина остановилась, и водитель бросился вдогонку за Даной. Сильная рука схватила ее за плечи.
        - Нет!
        - Да не бойся ты! Я ничего тебе не сделаю.
        В глазах проясняется, и Дана видит перед собой мужчину лет пятидесяти, высокого, одетого в черную кожаную куртку и затертые джинсы. Его небольшие светлые глаза смотрят на нее испытующе и сочувственно.
        - Куда тебе?
        - В Питер.
        - Садись в кабину.
        Дана делает шаг и падает. Острая боль в груди бьет ее под дых, ноги и руки начинают мелко дрожать, а к горлу подступает тошнота. Ей холодно, голова кружится.
        - Э-э, плохи, значит, наши дела. Ну, ладно, Красная Шапочка, не беда.
        Мужчина легко поднимает ее на руки и несет к машине. От него пахнет бензином и потом.
        - Ну-ка, помоги мне. Садись на сиденье, поднатужься.
        Дана делает усилие, становится на ступеньку и садится. Ее окутывает какой-то особенный «машинный» запах. Так пахнут все большие грузовики: резиной, бензином, табачным дымом и маслом.
        - Ну, поехали, что ли? Ты как?
        - Спасибо, хорошо.
        Дана не узнает своего голоса. Он хриплый и чужой.
        - Хорошо-то, хорошо… Пить хочешь?
        - Нет.
        - Ну, смотри, захочешь - скажешь. А я гляжу - бежишь как угорелая, а место безлюдное. На плечевую не похожа, те в таких мехах не ходят. Как ты тут оказалась?
        - Долго объяснять.
        - Как знаешь, Красная Шапочка. Ничего, нам теперь не страшен серый волк! Не бойся. Эх ты, птенчик! Отец-мать небось глаза проглядели, обыскались!
        - Да нет…
        - Как же - нет! У меня двое девок. Одной двадцать, другая на два года отстала. Так веришь, пока дождемся с женой их вечером, спать не ложимся. Они говорят: «Ложитесь и спите!», а как тут уснешь? Совсем жизнь страшная пошла. Тут и там маньяки, да и просто отморозков разных, наркоманов этих - не счесть. Менты на них глаза закрывают, а они и рады. Что захотят, то и делают. Ох, трудно с вами, девчонками. Да и с парнями - беда. Вон, у наших соседей был сын. Парень нормальный, учился хорошо, нарадоваться не могли. И что ты думаешь? Пошел к кому-то на день рождения, а там выпивка, ну и повздорили ребята. Никто потом так и не вспомнил, из-за чего ссора вышла, а парня этого угостили ножом под ребра - и все, конец. Один сын у родителей был. Тебя где высадить, Красная Шапочка?
        - Почему вы меня так называете?
        - Красная Шапочка и есть. По лесу от волка убегала.
        - Спасибо вам.
        - А чего там - спасибо? Все мы люди. Мало ли какая беда приключилась. Проехал бы мимо и думал потом: жива ты или нет? Друг за дружку надо держаться, так нас когда-то учили. Жаль, что сейчас народ озверел совсем. А надо дружно, да помогать друг другу - вот тогда не страшно будет детей на улицу выпускать. Или я не прав?
        - Правы. Спасибо вам, помогли вы мне очень.
        - Ты что так побледнела? Или плохо тебе?
        - Ничего, я в порядке.
        Дана выходит из машины. Водитель едет дальше, и тут она соображает, что даже имени его не спросила. Она тяжело вздыхает и идет в метро. Виталька и Костя, наверное, ищут ее, но это напрасно. Теперь Дана понимает, что дорога свободна. Она сделает то, что задумала, и уедет домой. К Леке.
        20
        - Я говорила тебе: будь осторожна.  - Сима хмурится.  - Ты что, совсем глупая, не понимаешь?
        - Симочка, не сердись. Так вышло.
        - «Вышло»… Треснуть бы тебя покрепче, да рука не поднимается, рассыплешься ведь!
        - Что, так плохо?
        - А что хорошего? Ты довела себя до полного нервного и физического истощения. Самое меньшее, что тебе нужно сейчас сделать, это пройти курс витаминов. А лучше всего - уехать куда-нибудь, на Кипр, например. Ну, что смотришь на меня как солдат на вошь? Ты понимаешь, что можешь умереть?
        - Уже.
        - Что - «уже»?  - Сима оторопело смотрит в бледное лицо Даны.
        - Уже умерла.
        - Приехали.
        Сима возмущенно фыркает. Каждый день ей приходится иметь дело с больными, резать, сшивать, спасая их жизни. И смертей она тоже навидалась. Наверное, только врачи, полицейские и гробовщики видят столько смертей. Поэтому у Симы к смерти отношение почтительное.
        Когда днем в дверях квартиры вдруг возникла Дана, Сима и Родька страшно обрадовались. Они, сами того не желая, привязались к своей нечаянной гостье. Но спустя минуту Сима наметанным глазом определила: Дана совсем на пределе. Они с Родионом отвели ее в комнату, раздели и уложили в кровать. Дана мгновенно уснула и спала до самого вечера. Сима осмотрела шрам и осталась вполне довольна, но вид Даны ее обеспокоил. Впрочем, Сима не собиралась лезть к ней с расспросами. Это было не в ее правилах.
        - А где мой чемодан?  - Дана приподнимается на локте.
        - Отдыхай, горюшко. Там, где и в прошлый раз,  - в шкафу. Где ему быть? Ладно, мне пора на дежурство, Родька скоро приедет. Ты отдыхай, я поставлю тебе капельницу с общеукрепляющим коктейлем - витамины, глюкоза, в общем, подробности тебе ни о чем не скажут. Родька придет - вынет иглу. Утром увидимся.
        - Сима…
        - Ну, что тебе?
        - Не сердись на меня. Мне некуда было…
        - Да разве я из-за этого?! Ты глупая девочка, мы рады тебя видеть. Я сержусь из-за того, что ты с собой делаешь. Знаешь, я часто оперирую практически безнадежных больных, но у них такая воля к жизни, они так сопротивляются смерти, что она отступает. А ты сама себя похоронила. Мне больно это видеть, понимаешь? Потому что это ошибка.
        - Ты не знаешь.
        - Не знаю чего? Да, я ничего о тебе не знаю, ты права. Но у меня есть глаза и кое-какой жизненный опыт, чтобы понять: ты поставила себе программу на самоуничтожение. Неужели не осталось ничего, ради чего стоит жить? Дана, летом такие облака! И тополя, и чабрец в поле пахнет. Живи ради них - дело того стоит.
        Сима уходит, а Дана лежит и смотрит в окно. Апельсиновым соком наливаются окна дома напротив. Она думает о том, что сказала Сима. Белоснежные летние облака. Она хочет стать таким вот облаком и улететь куда-нибудь далеко, чтобы никогда не чувствовать боли, что постоянно гнездится в ней, а иногда выплескивается наружу. Стать облаком и улететь. Но кто сказал, что облакам не больно? Может быть, они тоже тоскуют - там, в небе. И тоска гонит их вперед, поэтому они всегда в движении. Полет глушит тоску. Или нет? Нет. Полет позволяет не думать о ней.
        Дана переводит взгляд на капельницу. Сима смешала для нее какое-то зелье, и теперь оно медленно перетекает в ее кровь. Наверное, ей станет от него лучше, и, может быть, она забудет тот ужас, который подгонял ее там, на далеком пустынном шоссе. Или нет? Нет. Такие вещи остаются с нами навсегда. То, что не убило нас сразу, все равно убивает.
        Дана слышит, как в замке поворачивается ключ. Это, наверное, пришел Родька - она просто фиксирует звук краешком сознания, капельница почти пуста, а значит, ей удалось уснуть. Но этот звук… Дана садится на кровати. Нет. Она достаточно долго прожила в этом доме и научилась различать звуки. Родька совсем не так отпирает замок. И Сима тоже. Дана вынимает иглу из вены, соскальзывает с кровати и быстро одевается, достает «беретту» и навинчивает глушитель. Кто-то осторожно идет по коридору в сторону ее комнаты. Дана двигается бесшумно - она быстро сооружает из постели нечто, отдаленно напоминающее лежащего под одеялом человека. Она уповает на то, что в комнате зажжен только ночник. Возможно, незваный гость купится на этот нехитрый трюк. Она тихонько скользит в сторону окна и садится на пол, скрывшись за креслом. Старо, как мир, поэтому, возможно, эффективно.
        Дверь тихонько подалась. Дана сжалась в предвкушении опасности. Кошка прижалась к земле, замерла и превратилась в предмет интерьера с часовым механизмом внутри.
        В комнату тихо входит человек. Дана никогда не видела его, но с первого взгляда понимает, что это - хищник. И если он появился здесь, значит, ее выследили. И Сима с Родькой теперь в опасности. Дана мысленно отвесила себе пинок: она не должна была сюда приходить. Но пришла. Потому что ей было плохо.
        «Может, это кто-то из родственников близнецов? Какой-нибудь кузен из провинции? Данка, ты сама этому не веришь. Ну, малыш, и что мы сейчас будем делать?»
        Между тем намерения гостя оказались вполне однозначны. Он вынул внушительный пистолет и выпустил несколько пуль туда, где вырисовывались очертания головы,  - муляж на кровати выглядел не очень достоверно, однако убийце, скорее всего, и в голову не пришло проверить, что именно находится под одеялом. Похоже, он был абсолютно уверен в себе. Дана мысленно усмехнулась: даже таракан с оторванной башкой поинтересовался бы содержимым кровати, а этот тип просто истратил боезапас.
        «Может быть, он не один. Может, они следили за квартирой и сейчас следят… Но как он добрался сюда и кто его прислал? Я должна это узнать. Видно, Танкер был не одинок в своем желании добыть мой скальп».
        Парень засунул пистолет за пояс и направился к шкафу. Вот он достал ее чемодан и открыл замки. В его руках оказалась увесистая папка - та самая, что собрала приснопамятная Иванова. Киллер совсем было изготовился засунуть ее куда-то в недра своей одежды, но Дана приняла решение. Она должна знать, как ее нашли, потому что это может быть опасно для Симы и Родьки.
        - Я бы на твоем месте этого не делала.
        Парень вздрогнул и резко обернулся. Дана выстрелила, целясь в запястье - пистолет выпал из раненой руки бандита и самопроизвольно выпалил. Пуля зарылась в плинтус.
        - Ты, сука!..
        Лицо у него смуглое и довольно приятное - если бы не гримаса боли и злобы. Дана чувствует, как злость нарастает в ней. Эти ублюдки совсем зарвались в своих преступлениях. Они воруют, убивают и продаются направо и налево и хотят, чтобы им все сходило с рук. Они имеют наглость притворяться приличными людьми - и находятся простофили, которые верят им. Они все преступники. Их надо судить и убивать. В назидание другим и просто потому, что ничего ценного они не делают. От них в мире только зло. И они посылают убийцу к ней! Но ведь ее уже убили.
        - Я не люблю, когда меня называют сукой.  - Дана стреляет снова, пуля проходит в сантиметре от головы парня.  - Я могу так развлекаться довольно долго. И не промахнусь. Хочешь, прострелю тебе колено? Сказать, что это больно - ничего не сказать. Я многое знаю о боли.
        Парень смотрит на нее помертвевшими от ужаса глазами. Его бесконечно пугает этот тихий, без интонаций голос и стеклянный взгляд дымчатых глаз. В глазах стоящей перед ним женщины - пустота. Он понимает, что перед ним - его собственная смерть. Ему часто приходилось убивать, но он не думал о том, что когда-нибудь будет так бояться.
        - Я хочу знать, как ты нашел меня. Не утруждай себя ложью, я не люблю, когда мне лгут.
        - За тобой следили. Скоро неделя, как мы следим за твоими передвижениями, а ты и не заметила.
        - Ты лжешь.
        Кем бы они ни были, все равно не могли следить за ней неделю по многим причинам. Дана стреляет снова, и пуля вгрызается в плечо парня. Он вскрикивает, и она снова поднимает пистолет.
        - Я не позволяю тебе кричать. Мы же не хотим привлечь ненужное внимание, правда? Тогда мне придется тебя убить. Мне повторить вопрос или ты помнишь?
        - Господи, это… слушай, я ничего не знаю.
        Дана поднимает пистолет, и парень на полу сжимается в комок:
        - Нет, не надо… ты права, я скажу. Тебя случайно заметил один из наших людей. Провел до этого дома, ты была неосторожна. А дальше - дело техники. Взяли хозяина, попытались расспросить. Но ты ничего не сказала ни ему, ни сестрице, умная девочка. Так что я просто понаблюдал, потом решил, что время пришло. Кто же мог знать, что сестрица вкатила тебе вовсе не снотворное?
        - Где Родька?
        - Был на нашей базе.
        - Что значит - «был»?
        - То и значит. Был там, когда я уходил. Может, и сейчас там, может, шлепнули его, я не знаю. Он уже не нужен.
        - Кто прислал тебя?
        - Думаю, ты знаешь. В этой бесценной информации заинтересован один человек. Ему я должен передать то, что найду здесь. Этот человек мне заплатит - и все. Такой договор.
        - Кто он?
        - Я не знаю. Оговорено место встречи и сумма. Деньги он привезет, как только я позвоню ему и назначу встречу. А сделать это я должен только тогда, когда работа будет выполнена: папка у меня, а ты - на небесах.
        - Почему он уверен, что ты не прочитаешь содержимое папки?
        - Это вопрос нашей этики, понимаешь? У нас есть репутация.
        - У кого это - у вас?
        - Мы оказываем разным людям определенные услуги. Долго бы мы протянули в таком бизнесе, если бы распространялись о наших клиентах?
        - Понятно. Агентство по найму убийц.
        - Не только. Это и другие конфиденциальные услуги. У нас широкая сеть агентуры. Агенты, кстати, даже не знают, кто мы такие и зачем нам та или иная информация. Мы хорошо платим за несложную, в принципе, работу. Например, поступил заказ - найти тебя. Мы рассылаем ориентировку агентам. И тебя находят и отслеживают. Эффективная система.
        - Наверное, вы - бывшие менты?
        - Ты права. Но наш бизнес приносит отличный доход, гораздо больший, чем доход даже самого продажного мента.
        - Человек, которому ты должен отдать папку, знает тебя в лицо? Или ты его?
        - Я же сказал: нет. Мне только известно, что там - компромат на него. Кто он и что именно в папке, я не знаю и не хочу знать. Это вредно для здоровья.
        - Тебе теперь незачем беспокоиться о здоровье. Кстати, где гарантия, что тебя просто не шлепнут при передаче? Для подстраховки, так сказать?
        - Нет, это исключено. Наша фирма очень известна в определенных кругах, как и наши методы. А насчет твоих угроз… Убьешь меня? Вот уж не думаю. Ты не убийца.  - Красивое лицо парня исказила злая ухмылка.  - К тому же я тебе еще нужен. Ты же хочешь знать, где находится наша база?
        - Хочу. И ты мне скажешь.
        - А если я солгу?
        - Я это пойму и отстрелю тебе член. Я всегда определяю, когда лгут.
        Парень смотрит в это бесстрастное бледное лицо и понимает, что будет именно так, как сказала эта странная женщина. Он содрогается от ужаса. Он тоже многое знает о боли. И достаточно знает людей.
        - А когда я скажу, ты меня отпустишь?
        - Нет.
        - Но какой мне смысл…
        - Я не сказала, что убью тебя. Но не отпущу. Тебя придержат для меня на потом - мало ли, может, ты шутник или виртуозный лжец, таких, говорят, детектор не берет. А может, просто пристрелю тебя. Я не знаю, честно. Мало ли чего мне захочется, но попробовать стоит.
        - Ты сумасшедшая!
        - Наконец догадался! Так ты мне скажешь?
        - Хорошо. Это бывший детский лагерь недалеко от Стрельны, знаешь?
        - Найду.
        - Ты не попадешь туда. Там охрана.
        - Где его держат?
        - Не знаю.
        - Исчерпывающий ответ.  - Дана в задумчивости смотрит на своего пленника. Оставлять его в живых глупо, убивать не с руки - что потом делать с трупом?
        Ее размышления прерываются звуком открывающейся входной двери. Дана прижимается к стене за дверью в комнату.
        «Кто это может быть? Либо напарник этого олигофрена, либо любопытный сосед, либо… Кто угодно».
        Дана целится в сидящего мужчину. Их глаза встречаются, и он понимает, что при первой же опасности она сначала пристрелит его, а потом примется за того, кто войдет.
        Дана ждет. Шаги ближе, еще ближе. Вот открывается дверь, и человек входит. Дана бьет его по голове рукояткой пистолета, и он падает на пол. Дана подходит к нему, поворачивает его на спину и обреченно вздыхает. Перед ней на ковре вальяжно развалился Виталька. Дана злорадно усмехается. Поделом ему, не надо лезть не в свои дела.
        - Кто это?
        - Не твое собачье дело.  - Она раздраженно хмыкает.  - Тоже мне, рыцарь Круглого стола! Получил по черепу - и этого еще мало.
        Виталька медленно приходит в себя. Вот дрогнули его густые ресницы, он открыл глаза, и Дана мысленно улыбнулась. Ей вдруг вспомнилась их безумная ночь в розовой комнате.
        - С прибытием.  - Она смотрит на него, не отрываясь.  - Извини, но именно тебя я не ожидала.
        - Моему долготерпению позавидовал бы любой буддийский монах.  - Виталий сел, держась за голову.  - А это еще кто?
        - Киллер.  - Дана устало опускается в кресло.  - Пришел за документами и за моим скальпом. Заметь, я даже не спрашиваю, как ты здесь оказался. Мне это уже не интересно. У меня есть план.
        - Вот как?  - Виталий испытующе смотрит на нее.  - У тебя имеется еще один план? Похоже, Данка, ты просто переполнена разнообразными проектами. Знаешь, у меня тоже есть один. И он состоит в том, что я увезу тебя домой, и это сумасшествие прекратится.
        - Нет. Партию надо доиграть до конца. Я влезла в дерьмо, и оно так просто меня не отпустит. Ты ведь и сам это знаешь. Поэтому сделаем по-моему.
        - Хорошо.  - Виталий смотрит ей в глаза, и Дана краснеет. Она знает, что он тоже помнит о той их ночи.  - Ты снова уперлась, спорить бесполезно. Так и быть, сделаем по-твоему.
        - Тогда звони Косте. Он нам понадобится.
        - Это он.  - Человек, сидящий на переднем сиденье «Крайслера», заметно нервничает.  - Он назвал номерные знаки и марку машины. Он пунктуален.
        - Не надо волноваться, шеф.
        - Я не волнуюсь. С чего ты взял? Держи оружие наготове. Эти парни способны на все.
        - У них неплохая репутация. Они никогда не подводят своих клиентов.
        - Так-то оно так…
        - Вам придется выйти.
        - Знаю. Смотри в оба. Стреляй только в самом крайнем случае. Если мы его ухлопаем, нас уже ничто не спасет. Они нас достанут, обязательно. Были прецеденты.
        - Хорошо, шеф.
        Мужчина в дорогом пальто и мягкой шляпе выходит из машины. Его туфли из крокодиловой кожи явно не предназначены для путешествий по снегу. Он морщится: снег попал в туфли, и ему холодно. Он уже забыл ощущение, когда в обувь попадает снег. Он и о снеге давно забыл.
        Мощный внедорожник тормозит рядом. Мужчина в дорогом пальто напрягается. Из подъехавшего автомобиля выходит высокий стройный парень. Смуглое лицо, медальный профиль и черные глаза. Пассажир «Крайслера» пытается вспомнить: несомненно, он где-то видел этого парня, но где? Нет, не помнит. Впрочем, неважно. Самое главное, что все уже позади. И тот ужас, в котором он жил эти месяцы, тоже позади.
        - Вот документы.
        - Отлично. Женщина?
        - Мертва. Труп увезли. Ее никогда не найдут.
        - Я перевел деньги на счет вашей организации.
        - Это меня не касается. Счастливо оставаться.
        Парень садится в машину и уезжает. Мужчина из «Крайслера» открывает папку. Все на месте. Конечно, можно было сделать фотокопии или отксерить, но копии не имеют никакой силы. Мужчина вздыхает. Все кончено. Исчез страх разоблачения, публичного обвинения. Напряжение разом спало с него. Он ощутил, как возвращается вкус к жизни. Это надо отметить.
        «Надо бы навестить кого-нибудь из девочек… Чертова кукла, сколько неприятностей мне доставила! И заплатил же ей, я совсем не хотел, чтобы так случилось, я нечаянно! Мне искренне жаль ее ребенка. И как ей удалось все это провернуть? Ведь самого Соколова достала! Ну, эти-то ребята знают свое дело. Вот уж дура, ничего не скажешь. А красивая была. Я бы с ней охотно познакомился поближе - при других обстоятельствах, конечно. Ну, теперь все кончено. Господи, хорошо-то как!»
        Ноги совсем замерзли - туфли из крокодиловой кожи предназначены для других покрытий, снег - штука неприятная.
        - Давай, Костя, домой.
        Машина тронулась и покатила в сторону города. Пассажир улыбается своим мыслям. Что ж, теперь ему никто не мешает. Скоро выборы. Отчего не попробовать профинансировать своего кандидата, а самому уйти на покой? Надо только решить, кого именно. А папку с документами нужно немедленно уничтожить. Прямо сейчас. Вот приедет домой, сожжет и пепел в унитаз спустит. А Костя… Уж слишком много он знает. Похоже, пора с ним расстаться. Качественный несчастный случай или просто пуля наемного убийцы, какая разница… Надо подумать, что лучше. Наверное, несчастный случай. Так незаметней. Ни к чему привлекать лишнее внимание.
        - Знаешь, Костя, ты - единственный человек, которому я полностью доверяю. Без твоей поддержки мне было бы трудно.
        - Вы всегда можете на меня рассчитывать.
        - Спасибо, друг мой.
        «С ним надо кончать, и как можно скорее. Он знал эту девку и, кажется, был в нее влюблен. Может, и сейчас влюблен? Он ведь еще не в курсе, что ее уже нет. А когда узнает… Завтра же. Нет, завтра нельзя. Послезавтра у меня прием. Потом поездка в Польшу, он пока мне нужен. А по возвращении все и провернем. Конечно, мне будет его недоставать, но он становится опасен».
        - К приему все готово?
        - Я сам проверил. Все будет в порядке. Список приглашенных уже у меня, посмотрите?
        - Это ни к чему. Я его видел.
        «То, что ты видел, был черновой вариант.  - Водитель смотрит на дорогу, глаза его смеются, но пассажир этого не замечает.  - Держу пари, ты будешь приятно удивлен».
        Машина сворачивает, проезжает мимо таблички: «Въезд запрещен! Частные владения!» Водитель и пассажир молчат, думая каждый о своем. Они бы здорово удивились, если бы смогли прочитать мысли друг друга.

        - …Он не узнал тебя?  - Дана понимает, насколько опасным был ее план. Градский мог узнать Витальку.
        - Нет. Его дерьмовое величество выше подобных мелочей. А уж известию о твоей безвременной кончине обрадовался - так это просто до икоты. Кипятком от счастья писал. Ты где сейчас, малышка?
        - Далеко. Виталька, не переживай за меня. Иди к Симе и помоги ей.
        - Эта дама и сама отлично справляется.
        - Я позвоню.
        Дане совсем не хочется вспоминать, как отреагировала Сима на сообщение о том, что произошло с Родькой. Она вкатила пленнику снотворное и принялась штопать его, а Дана постаралась исчезнуть с ее глаз как можно скорее. Надо торопиться. Возможно, Родька еще жив.
        Машина, которую Дана позаимствовала, оказалась желтой «Нивой» со свирепой мордой. Дана никогда не любила желтый цвет, а машины, собранные на заводах родной страны, всегда вызывали у нее сомнения относительно качества, но положение было безвыходным. «Нива» послушно катила в ночь, а Дана прислушивалась к реву мотора, ожидая, что вот сейчас, в эту самую минуту, проклятая жестянка проявит свой норов. Но мотор работал ровно, и Дана успокоилась. Возможно, именно эта машина - исключение из паскудной закономерности. Может, она будет ездить, чудеса иногда случаются.
        Дорога хорошо укатанная и почти не скользкая. Дана помнит, как после третьего курса их направили на практику - именно в этот лагерь под Стрельной, и целый месяц ей пришлось работать воспитателем второго отряда. Народ подобрался буйный и очень изобретательный, поэтому Дане приходилось несладко, пока она не нашла способ управлять неуемной энергией подопечных. Она таскала их по окрестным лесам, обучая ориентированию. Набегавшись, детки валились спать без задних ног. Дана, впрочем, тоже.
        «Ничего в жизни не происходит случайно. Уж как я не хотела ехать тогда на практику, а теперь это пригодилось. Эти места я с завязанными глазами обойду - не споткнусь. Правда, тогда было лето, а сейчас зима, но какая разница?»
        Разница была. Оставив машину в кустах у шоссе, Дана направилась в сторону лагеря. Она шла через лес. Вот знакомая сломленная сосна, вот заросли колючего кустарника. А это… Это бечевка, натянутая над самой землей. Дана не увидела, а скорее почувствовала ее. Такую штуку они с ребятами устраивали, когда играли в «Зарницу». Тогда еще физрук попался, они смеялись до истерики. Дана переступает через бечевку. Видны корпуса лагеря. Из-за деревьев показывается человек, идет в сторону Даны. Она замирает за деревом. Темно, но у нее отличный прибор ночного видения. Цыба расстарался по дружбе. Человек приближается. Вот встал, расстегнул штаны, послышалось характерное журчание. Дана бросает на снег зеленый шарик. Человек падает ничком. Она обыскивает его, берет автомат и магазины. Жаль, не расспросила, где держат Родьку.
        Вот длинный корпус. Он выкрашен в розовый цвет. Здесь когда-то был шестой отряд. Малыши все как один отчаянно тосковали по дому, плакали по ночам, но у родителей не было выбора: в лагере хоть присмотрят и вовремя накормят, а дома что? Мать-отец целый день на работе, куда девать семилетнего малыша? Одного дома на весь день оставлять опасно, на улице - еще опаснее. Дана помнит, как цеплялся за мать маленький белобрысый пацан. Не хотел ее отпустить, не хотел остаться один среди чужих людей - пусть вполне доброжелательных, но чужих. Горячая волна застилает глаза Даны. Лека. Маленький родной человечек. Единственное, ради чего стоит жить. Дана так соскучилась по нему, она все время старалась о нем не думать, но это у нее плохо получалось.
        - Ладно, ребята, я тороплюсь. Имейте в виду.
        Она тихо пробирается вдоль стены. Их здесь восемь человек. Так сказал задержанный. Теперь семь. Дана понимает, что все равно шансов у нее немного - она одна против банды профессиональных убийц. Как там сказал Родька? Новичка трудно предвидеть, где-то так. Дана замирает в тени. Кто-то идет, она слышит шаги. Снег поскрипывает знакомо и вполне мирно. Она вся вжимается в стену. Могла ли она знать тогда, давно, что вернется сюда так?
        Вот из-за угла показалась фигура. Дана сдерживает смех. Этот тоже вышел отлить. Корпуса старые, в них не предусмотрены санузлы. Туалеты построены на улице, возле каждого корпуса свой, но сейчас они не работают.
        «Пиво они там хлещут, что ли?»
        Человек застегнул штаны и повернул назад. Дана сжала в руке дротик. Она не очень хорошо умеет его бросать, это рискованно. Между тем охранник повернул за угол. Дана решила обогнуть корпус с другой стороны, там должен быть вход в кладовую. В этих кладовых на стеллажах хранились сумки, с которыми приезжали дети, и прочие материальные ценности типа мячей, коробок с шашками и домино, хозяйственного мыла и уборочного инвентаря.
        Дана проскальзывает к двери. Так и есть, замок держится на честном слове. Скорее всего, Родьку держат здесь. А может, и нет. Дана прислушивается. Слышны голоса, но разговор не слишком громкий. Парни, похоже, не напиваются вдрызг, ведут себя вполне профессионально. Только зря они уверены в своей безопасности. Дана подходит ближе. Окно освещено, завешено чем-то изнутри. Она пытается рассмотреть, что делается в корпусе, но безрезультатно. Она возвращается к двери кладовой. Там, внутри, должна быть еще одна дверца - на веранду корпуса. Дана поддевает ножом скобу замка, трухлявое дерево рассыпается. Дана входит в кладовую очень осторожно - и не зря. На дороге сразу же попадается погнутое ведро, выкрашенное коричневой масляной краской. Видна надпись: «6 отряд». Дана осторожно переставляет ведро в сторону. Уж ей-то хорошо известно, как может громыхать пустое ведро в сонной тишине лесного лагеря. Неожиданно. Громоподобно. Катастрофически. Разоблачающе. Предательски. Зловеще. Грохот пустого ведра как указующий перст. Дана задвигает злополучную емкость подальше в угол. Ну его, чем черт не шутит!
        Дверь на веранду открыта. Замка здесь, наверное, и не было. Дана слышит голоса, но идти не торопится. Ей прекрасно известно, какие скрипучие здесь половицы. Впрочем, деваться все равно некуда.
        - … деньги получены. Как только вернется, будем уходить. Сворачивайтесь.
        Мужской голос, вполне приятный, слышен в другом конце веранды.
        - А с тем что?
        - Отпустить его сейчас было бы глупо. Никто его тут не найдет. Если повезет - выживет. Сворачивай аппаратуру, я нашел новую базу.
        - Могли бы пожить где-нибудь по-людски.
        - Да? Жиром обрастать? Потом, попозже, уже скоро. Разбежимся в разные стороны, и все. А пока будем прятаться, клиентура у нас такая, захотят перестраховаться и шлепнуть исполнителей, мертвые как-то надежней. Тебе этого хочется? А в таких местах мы практически невидимы.
        - Новый заказ?
        - Точно. И выгодный.
        Дана слышит запах табака. Парни вышли покурить. Культурные, не курят в спальне! Значит, Родьки с ними нет. Дана выскальзывает наружу и бежит к соседнему корпусу. И дальше. Вот видна цепочка следов и кровь на снегу. Дана толкает дверь бывшей прачечной. Родька спеленат по рукам и ногам, но, безусловно, жив.
        - Неважно выглядишь.  - Она перерезает ленты скотча.  - Прогресс, черт подери, скотч лучше веревок. Идти можешь?
        Родион кивает. Он страшно замерз, ноги и руки болят, лицо представляет собой сплошной синяк, но он берет автомат из рук Даны.
        - Ты очень вовремя. Еще немного - и я бы отморозил себе причиндалы.
        - Невелика беда.
        - Ты что?! Это святое.
        - Хватит болтать. Идем.
        - Думаешь, не станут гнаться?
        - Им это ни к чему. Они сворачиваются.
        - Смотри, что там происходит?
        Дана видит, как возле корпуса начинается бе-готня.
        - Похоже, нашли труп. Зря я взяла у него автомат, может, посчитали бы естественной смертью…
        - Труп?  - Родька с ужасом смотрит на нее.  - Чей труп?
        - Охранника.  - Дана толкает его вперед, в сторону леса.  - Пошли отсюда, иначе мало нам не покажется.
        Как назло, начало светать. Дана тащит Родьку короткими перебежками. Парни у шестого корпуса грузят ящики в синий микроавтобус, Дана с ужасом видит, что они собрались у трупа соратника. Они что-то обсуждают, и она понимает, что ничем хорошим это не закончится.
        - Знаешь, Родька, лучшая защита - это нападение. Ты умеешь стрелять?
        - Умею. Но…
        - Сейчас не время подставлять вторую щеку. Тем более что тебе по обеим досталось одинаково. Начинай стрелять, пока они вместе. Если разбегутся и будут прочесывать территорию, нам крышка.
        - Но…
        - Дай мне автомат!
        Но их уже заметили. Парни двинулись в их сторону с автоматами наперевес.
        - Стреляй, Родька!
        Дана сняла пистолет с предохранителя и поставила его в режим стрельбы очередями. Парни начали стрелять прежде, чем Родька решился. Пули взрыли снег совсем рядом с ними. Родька всхлипнул, вскинул автомат и выпустил длинную очередь. Раздался оглушительный взрыв, Дана только и успела заметить, как взлетели вверх обломки микроавтобуса и люди исчезли в столбе огня. Парни стояли слишком близко к месту взрыва.
        «Родька совсем не умеет стрелять. Похоже, в машине была взрывчатка».
        Это последнее, что мелькнуло в сознании Даны. Взрывная волна оторвала ее от земли и шмякнула о стену корпуса. Небо погасло.
        Мертвым небо ни к чему.
        21
        - Ты жива, Дана? Боже мой, скажи хоть что-нибудь!
        Голос Родьки долетает, словно сквозь слой ваты. Она со стоном открывает глаза. Голова гудит, безбожно ломит затылок, боль в левом плече отдает в висок.
        - Не кричи.
        Дана пытается сесть, и ей это удается. От боли темно в глазах.
        - Ты как, цел?
        - Почти.  - Родька помогает Дане подняться.  - Что это было?
        - Я думаю, ты случайно попал в ящик со взрывчаткой. Может, гранаты там у них были, тротил… Ты куда, собственно, целился?
        - Да никуда. Просто в их сторону стрелял. Думал, пуль много, какая-нибудь достигнет цели.
        - Достигла.  - Дана морщится. Не везет ей с напарниками. Впрочем, все, что ни делается,  - к лучшему. Ну, почти все.  - Машина твоя где?
        - Там, в лесу. Они сели ко мне как пассажиры, приставили к голове оружие и сказали, куда ехать.
        - Видно профессионалов. Идем, нам пора сваливать, пока сюда не стали стягиваться любопытные - взрыв-то небось все слышали.
        Родион, пошатываясь, идет искать свою машину, а Дана решает посмотреть на место взрыва. Она подходит ближе и видит распластанные тела, обломки какой-то аппаратуры. Розовый корпус тоже сильно пострадал. Стекол нет, половину веранды снесло. Дана подсчитывает трупы. Их восемь, трое совсем обгорели, невозможно узнать. Она входит в корпус и открывает дверь спальни, где ночью горел свет. Она выглядит совсем нежилой, никаких следов пребывания людей не видно.
        «Профессионалы, Виталька был прав.  - Дана выходит на улицу и минует место взрыва.  - Никаких следов, никаких ошибок. А новичка просчитать невозможно. Просто случайность - и такой вот финал. Им, наверное, обидно сейчас до колик. Сидят себе в аду, жарятся и злятся. Ладно, ребята, такова жизнь. И смерть не лучше».
        Родькина машина подъезжает совсем близко, Дана садится в салон.
        - Что ты там искала?
        - Ничего. Проверила, все ли в порядке.  - Дана видит, что его сейчас стошнит.  - Если будешь блевать, открой дверцу и выйди наружу.
        - Ты просто чудовище!
        - Дурак ты, Родька. Они бы тебя шлепнули - и не почесались. Куда ты едешь?
        - Как это - куда? Домой.  - Родион удивленно смотрит на нее.  - А что?
        - В зеркало на себя глянь. Остановят гаишники, что ты им скажешь?
        Родион смотрит в зеркальце заднего вида. В нем отражается преотменно грязная, избитая физиономия, в волосах сажа и какой-то мусор. Дана выглядит столь же живописно. Одежда их превратилась в лохмотья.
        - Что же делать?
        - Ничего, Родька, все путем. Прорвемся. Скоро будет проселок, сворачивай на него.
        - А что там?
        - А там - дачи. В это время года они пустуют.
        - И что мы там?..
        - Трахаться будем.  - Дана чувствует, что начинает терять терпение.  - Ну, чего вытаращился? Там есть колодец, приведем себя в божеский вид и оставим верхнюю одежду. В машине не замерзнем, доедем, зато не будем привлекать ненужное внимание.
        Родька кивает. Он почти не соображает, что происходит. Впервые в жизни он оказался в столь экстремальной ситуации и многое о себе понял. В нем родилась уверенность, что он пропустил что-то очень важное в жизни. Сидящая рядом с ним женщина умеет выживать в джунглях, а он, Родька,  - нет. Он всегда считал, что ему это ни к чему, жизнь как-то шла по накатанной колее, спокойно и вполне приятно. А тут появляется странная женщина, в которую почему-то стреляют, которую ищут. Она живет в том же самом мире, что и Родька, но совсем в другом измерении. Там есть смерть, боль и страх. Или это то же самое измерение, просто Родька не замечал? Или не хотел замечать, стараясь думать, что подобные вещи случаются где-то далеко и не с ним?
        - Чего скис? Что-то болит?
        - Нет. Знаешь, я благодарен тебе, ты спасла меня.
        - Если бы не я, ты бы нипочем не вляпался в такое дерьмо. Выйдем из машины - пнешь меня хорошенько.
        - Нет. Только теперь я узнал, чего на самом деле стою. Похоже, немного.
        - Глупости. Для благополучного мальчика ты держался отлично. Тормози, приехали.
        Старые домики притаились под снегом. Дана и Родька вышли из машины. Они сразу поняли, что здесь их никто не потревожит.
        - Вот, колодец. Давай достанем воды.  - Дана отодвигает крышку сруба.
        - Там есть ведро?
        - Плохонькое, но есть. У тебя в бардачке должно быть мыло, неси сюда. И аптечку тоже неси. Если есть, то тряпку какую-нибудь…
        Родька пошел назад к машине, а Дана принялась за дело. Заскрипел ворот, ведро ринулось вниз, туда, где масляно поблескивала вода. Дана крутит ворот - и ведро показывается из недр колодца. Она берется за дужку и с усилием вытягивает ведро. Действует только правая рука, левая висит плетью, каждое движение отдает болью.
        - Вот, принес. Что с тобой?
        - Ничего.  - Дана делает над собой усилие и начинает расстегивать остатки дубленки.  - Надо умыться и вымыть руки. А тебе еще и привести в порядок волосы. Мои под париком не пострадали, а ты похож на бомжа.
        - Холодно.
        - Зато полезно. Помоги мне, видишь, не расстегну никак!
        - Что с рукой?
        - Не знаю. Похоже, ключицу сломала.
        Резкая боль валит Дану с ног - это Родион с силой дернул ее за левую руку.
        - Ты спятил?!
        - Нет.  - Он смеется, и Дане хочется его ударить.  - Ты плечевой сустав вывихнула, это бывает. Сима научила меня вправлять, ничего не поделаешь - иметь сестру-медика и ничему не научиться - просто преступно.
        - Гаденыш ты, Родька. Рука-то могла быть сломана.
        - Нет. При переломе другая клиническая картина. Не сердись. Ух, холодная водичка!
        - Чтоб тебе захлебнуться!
        Родион смеется и брызгает на нее ледяной водой. Дана пинает его в лодыжку, они валятся в снег.
        - Рука не болит? Вставай, простынешь.
        - Рука и не болела. Плечо болело, теперь порядок, болит уже терпимо. Ты прощен.
        Они моют руки и тщательно умываются. У Родьки в аптечке каким-то чудом оказался тюбик детского крема, и Дана с наслаждением мажет им лицо и руки. Родька смотрит на нее не отрываясь.
        - Ты красивая, знаешь?
        - Проняло наконец.
        - Нет, я не об этом. Я не влюблен, как ни странно. Я люблю земных женщин, понятных.
        - Приземленных.
        - Пусть так. Не в этом дело. Но есть в тебе нечто такое, и я понимаю, что до тебя так далеко, как до звезды. Кто ты, Дана?
        - Никто. Я замерзла, поехали домой.
        Они садятся в машину и едут в сторону города. Они молчат, потому что все уже сказано.
        - Ты не пойдешь туда одна!  - Виталий пытается собраться с мыслями, но у него ничего не выходит. Он никогда не умел сопротивляться ей.  - Ну, пожалуйста, Данка!
        - Забудь и думать. Тебе там нечего делать, ты и сам это понимаешь. Виталька, послушай, скоро конец. Последний аккорд, так сказать. И ты мне там совсем не помощник.
        - Данка, это опасно.
        - Ну и что? Отстань, Виталька. Все равно будет по-моему.
        Она устала. Эта гонка вымотала ее до предела. И вот теперь, когда осталось сделать один шаг, последний, она чувствует, что у нее нет больше сил. И их бессмысленный спор еще больше утомил ее.
        Когда они с Родькой появились в квартире - оборванные, грязные, измученные, Сима только охнула и бросилась обнимать братца. Она плакала, твердокаменная Сима, плакала, потому что уже не надеялась на благополучный исход дела. Дана проскользнула в комнату и достала свой чемодан.
        - Позволь спросить, куда ты собралась?
        Голос Симы не предвещает ничего хорошего. У Даны нет сил ни спорить, ни оправдываться.
        - От меня слишком много неприятностей. Я должна уходить.
        - Это ты отлично придумала.  - Сима в упор смотрит на нее, как на тяжелобольную. Она видит измученное лицо, тонкие, почти прозрачные пальцы, беззащитную белизну шеи.  - Немедленно раздевайся - и в ванную! Я позже тобой займусь.
        - Но Сима…
        - Сию секунду!
        Серафима сверкнула глазами и вышла, хлопнув дверью. Дана обессиленно опустилась в кресло. Она голодна, ей хочется спать. Просто лечь и уснуть, потому что в комнате тепло и уютно. А в лесу было чертовски холодно и страшно. Дана раздевается и идет в душ. Что было потом, она плохо помнит. Проснулась она уже затемно. Шевельнулась, открыла глаза - так и есть, Сима снова подсоединила ее к капельнице. Дане все равно. Она опять проваливается в сон. Краем сознания она понимает, что надо думать о завтрашнем дне, о том, как все пройдет, но у нее на это нет сил.
        Она засыпает, и ей снится, что Стас качает ее на качелях. Рядом сидит Аннушка. Дана прижимает девочку к себе, Аннушка хохочет и кричит: «Еще, папа, еще!» Дана чувствует такое облегчение, такое невероятное счастье. «Слава богу, это все неправда, мне просто приснилось, никто не умер, они со мной». Дана прижимает к себе дочку, целует ее родную головку, а Стас смотрит на них влюбленными глазами и раскачивает их все сильнее. На перилах беседки греется Кошка. Солнце пригревает, Кошка блаженно щурится.
        Дана просыпается, счастливо смеясь. Серое утро заглядывает в окно. Смех умирает в груди. Она смотрит вокруг и видит знакомую комнату. Ей становится тяжело, ведь только минуту назад все было хорошо, Стас и Аннушка были рядом, Дана еще чувствует запах волос своей девочки и мимолетное прикосновение руки Стаса. Она плачет горько и беззвучно, моля Бога о том, чтобы в эту минуту никто не вошел, потому что эту боль нужно пережить в одиночестве. Забраться подальше и переждать. Боль не уйдет, но ей надоест, и она затихнет, и можно будет функционировать дальше.
        «Это чтобы у меня сегодня не дрогнула рука, чтобы ни тени сомнения не появилось в моей душе. Чтобы я вспомнила, кого отнял у меня господин Градский. Отнял у меня моего детеныша. Отнял наши жизни. Так пусть узнает, как это - жить мертвым. Пусть сам почувствует это».
        Дана поднимается и подходит к окну. Снег падает и падает, снежинки уютно ложатся на деревья и крыши. Дане припомнилось, как они вчетвером любили гулять под снегом. Они ходили по странно притихшему Третьему участку, а снег ложился им под ноги, накрывал их шапочки, путался в Таниных ресницах. И было так хорошо и спокойно от ощущения своей общности. Они почти не разговаривали, прислушиваясь к миру. Это тоже - из сна о счастье.
        - Ты уже проснулась?  - Родька заглянул в комнату, и хрустальная сказка тихо скончалась. Дана вздрогнула от неожиданности.  - Идем, поедим.
        Она набрасывает халатик и шлепает в столовую. Сима постаралась, еды хватает.
        - А Виталька где?
        - Сказал, привезет тебе отвратительно дорогую шубу и платье. Ты сегодня идешь на светское мероприятие. Никогда не бывал на такой тусовке,  - отвечает Родька.
        - Я тоже. А где тот, другой, парень?
        - Которого ты изрешетила?  - Родька ухмыляется.  - Сима сказала, что твой красавчик решил эту проблему. Приехали какие-то ребята и увезли его. Этот Виталик влюблен в тебя по уши, знаешь?
        - Мы с ним знакомы всю жизнь.
        - Понятно. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Честно говоря, я умираю от любопытства.
        - Расскажу. Но не сейчас, а после того, как дело будет сделано.
        - Все тайны, тайны!  - Родька скорчил смешную гримасу, что не пошло на пользу его избитому лицу.  - Черт, больно!
        - Не кривляйся.
        - Сима сказала, что нам обоим невероятно повезло.
        - Тебе - гораздо меньше.
        - Чья бы мычала…
        Так, переругиваясь, они съели завтрак. В дверь позвонили, Дана вздрогнула.
        - Подожди, не открывай!
        - У тебя паранойя.  - Родька недовольно морщится.  - Это, наверное, приехали твои наряды.
        Дана достает «беретту» и прячется за шкаф, стоящий в прихожей.
        - Осторожно.
        - Это ты осторожно, не пристрели случайно меня или Виталия.
        Родька открывает дверь. В образовавшуюся щель тотчас втискивается объемный пакет, и Виталькин голос недовольно бубнит:
        - Данка, осторожнее с оружием.
        Она, плюнув, уходит в комнату. Ей хочется лечь и уснуть и снова увидеть тот необыкновенно явственный сон, почувствовать рядом Стаса и доченьку. Аннушка… Дана снова вспоминает тот день, когда ее малышка вошла в школьный двор, окутанная розовым шелком, а ее локоны золотились на солнце. И все взгляды обратились к ней. А в дверях она обернулась и помахала рукой. Она стояла в темном проеме двери, она вошла туда. Из света - в темноту.
        «Кто знает, может быть там, за гранью, тоже свет? Может, тот мир и вправду лучший? Но как же так? Ведь разлука - это очень больно…»
        - Вот, дорогая, смотри, что я для тебя купил. Примерь.
        Виталий и Родька вносят в комнату ворох каких-то пакетов. Дана нехотя поворачивает голову. Баснословно дорогая шиншилловая шуба, несколько вечерних платьев, белье и туфли. Она должна как-то отреагировать, и это ее раздражает. Она хочет остаться одна. Она понимает, почему некоторые люди бросают все и уходят жить отшельниками. Иногда ближние - это кара небесная.
        - Спасибо, Виталик. Но прежде чем примерить, я должна сходить в парикмахерскую.
        - Я тебя отвезу.
        Родька выскочил из комнаты. Дана обреченно вздохнула. Ничего, скоро конец. Последний штрих к портрету. А потом она заберет Леку и останется в своем доме. И попробует начать жить заново.
        - Хочешь изменить прическу?  - Виталий обес-покоенно смотрит ей в глаза.
        - Не только.
        Когда Дана вернулась, Виталий вздрогнул. Он и раньше знал эту способность Даны преображаться, но сейчас на него взглянуло лицо без маски. Эта женщина ослепительна. Визажисту удалось уловить саму сущность хищницы, живущей в ее душе. Холодный тон лица, высокие скулы, чуть раскосые ярко-зеленые глаза - линзы отменного качества.
        - Данка…
        - Что, не нравится?
        - Не в этом дело. Знаешь, ведь это именно ты. Всю жизнь ты пыталась скрыть вот это в себе.
        - Я не пыталась. Просто «вот это», как ты выразился, всегда было, но не находило себе применения. А ты знаешь свою темную сторону? Я - знаю, а многие жизнь проживут, судят всех и вся, а себя, именно себя, так и не знают.
        - Может быть.
        - Точно тебе говорю. Ладно, Виталька, хватит разговоров. Я почти у цели.
        - Ты не пойдешь туда одна.

        Они едут по отлично расчищенной и укатанной дороге. Дана дуется, потому что Виталька влез в смокинг и сел за руль роскошного лимузина. Эту красоту Виталий позаимствовал у одного из своих многочисленных знакомых. Дана только презрительно фыркнула, но села в машину. Впервые в жизни Виталька настоял на своем.
        Вот дорога повернула, стала видна табличка: «Въезд запрещен! Частные владения!» Свет фар выдергивает из темноты двух охранников. Виталий тормозит и опускает стекло.
        - Пожалуйста, ваш пригласительный.
        - Вот.
        Дана протягивает в окошко глянцевую открытку. Охранник тщательно сверяет ее со списком приглашенных. Полагается еще проверить документы, но женщина в машине так волшебно красива, а бриллиант на ее пальце стоит целое состояние.
        - Пожалуйста, проезжайте. От аллеи направо, к главному входу.
        Виталий поднимает стекло и едет вперед. Он понимает, что Дана злится, но он не мог отпустить ее одну. Он даже приблизительно не представляет, что она собирается сделать. На все расспросы Дана отвечает хмурым молчанием. Он знал это ее суеверие - не распространяться о своих планах, чтобы не спугнуть удачу. Полдела сделано - Танкер мертв, а папка у Градского, Виталька сам ее отвез.
        - Ты не успеешь даже вытащить оружие.  - Виталий нарушает тишину, нервы его на пределе.  - Кстати, где ты его спрятала?
        - Я сама - оружие.  - Дана усмехается.  - У меня есть одна чудесная штучка в стиле Борджиа.
        Виталий замолкает. Наверное, Дане известно что-то, чего не знает он. Но тревога нарастает, и он ничего не может с этим поделать.
        «Какая-то у нее штучка в стиле Бор… Как она там сказала? В чьем стиле? Данка не может без вывертов. Я бы просто „заказал“ ублюдка, и никакая охрана его бы не спасла, а тут ведь целое дело… Господи, ну хоть ты скажи, за что мне это наказание - любить сумасшедшую!»
        - Я люблю тебя, Данка.
        - Я тоже люблю тебя.  - Она кладет ладонь на руку Виталия.  - Но мы пока не будем это обсуждать. И запомни: что бы ни случилось - не вмешивайся, ни в коем случае. И постарайся не попадаться на глаза радушному хозяину, он может тебя узнать.
        - Но…
        - Все, Виталька, закончили прения. Не мешай мне, ладно?
        Он паркует машину и открывает перед ней дверцу. Он любуется ею, как любуются и многочисленные охранники. Наверное, сама королева не была бы более величественной, нежели Дана в эту минуту. Она опирается о руку Виталия, и они поднимаются по широким мраморным ступеням. Этот дом принадлежит их врагу. И все в нем - ворованное. Но им нет сейчас до этого никакого дела. Они не затем сюда пришли, чтобы судить. Они пришли, чтобы привести в исполнение приговор.
        - Похоже, веселье в самом разгаре.  - Дана легким движением отправляет шубку в руки подоспевшего слуги.  - Идем, дорогой, полюбуемся на этот праздник жизни.
        Они входят в ярко освещенный зал. На возвышении устроился оркестр, звучит блюз. Снуют официанты, и Дана берет с подноса бокал шампанского. Глядя на публику, собравшуюся здесь, нипочем не скажешь, что этот праздник происходит в стране, где дети и старики роются в помойках, где больные умирают, потому что нечем оплатить лечение, где вообще люди больше умирают, чем рождаются. Но собравшихся в этом зале подобные мелочи совершенно не волнуют. Здесь мелькают те же лица, что и на экранах телевизоров. Только яростные оппоненты и непримиримые противники сейчас не спешат продолжать свои баталии, а пьют и смеются, беседуют вполне мирно и непринужденно. Правильно, здесь не надо притворяться. Ворон ворону глаз не выклюет.
        - Я так понимаю, вся их вражда и антагонизм - актерство чистой воды.  - Виталий озадаченно оглядывается вокруг.  - Просто договорились между собой: тому такую роль, тому - другую, чтобы подостоверней было. А народ ведется. Они, стало быть, для вида побьют друг другу морды, обольют грязью, а потом оттягиваются. И рады небось, что развели лохов! Мы так в детстве играли: это красные, это - белые, или наши - и немцы, помнишь?
        - Вот лохам и поделом!  - Дана раздраженно сжимает пальцы Виталия.  - Слушают этих уродов, ведутся, выбирают их - пусть не жалуются.
        - А что делать?
        - Я тебе покажу, что с ними надо делать. Вот прямо сегодня и покажу. Идем танцевать.
        Волны музыки подхватили их, и Дана видит горячие глаза Витальки, такие близкие и родные.
        «Какие у него глаза! Боже, ну о чем я думаю? Нет. Нам снова по семнадцать лет, и сейчас он поцелует меня».
        - Я люблю тебя, Данка.  - Виталий шепчет ей это горячо и самозабвенно.
        - Я знаю.  - Она смотрит в другой конец зала. Там стоит человек, ради которого она проделала столь долгий и трудный путь.
        - Знаешь? Ничего ты не знаешь! Что я почувствовал, когда мне сказали, что ты выходишь замуж? А потом, когда Цыба рассказывал, как ты счастлива? Нет, это хорошо, что ты была счастлива, но я…
        - Виталик, не сейчас. Потом.
        - Когда? У нас с тобой всегда - потом. Я постарался забыть тебя, и мне это удалось.  - Виталий запнулся.  - Ну, почти удалось. А потом снова выныриваешь ты - растрепанная, не похожая на себя и спятившая от горя. И я бросаю все, разгоняю всех своих девочек и нянчусь с тобой, вне себя от счастья. А ты даже не посчитала нужным поделиться со мной своими планами, Цыбу позвала…
        - Это было правильное решение.
        - Душа у тебя кошачья, Данка. Ты сама по себе. Только котят своих и любишь.
        - Ничего-то ты не понял. Любовь разная бывает.
        - И что теперь?
        - Именно теперь - отпусти меня и обязательно дождись. Вот он, наш красавец.
        - Данка!..
        - Ничего, Виталька, все будет хорошо.
        Дана идет сквозь толпу, идет туда, где стоит человек, которого она сегодня убьет.
        «Давай, Данка, улыбайся, ты же можешь! Ну, шаг, еще шаг - ты должна, слышишь? И у тебя все получится».
        Она смотрит в упор на человека, стоящего у высокого венецианского окна, и их глаза встречаются. Дана видит, как вскинулись брови на красивом породистом лице ее врага.
        «Похоже, проняло его.  - Дана берет бокал шампанского, краем глаза наблюдая за Градским.  - Сейчас начнет клеиться. Без Витальки мне было бы спокойнее».
        Она идет к столикам с закуской. Вон те пирожные могут успокоить ей нервы. Она кладет на тарелочку аппетитную воздушную массу, украшенную свежими ягодами.
        - Эти пирожные прилетели прямиком из Франции,  - кто-то берет ее за локоть, Дана знает - кто.  - А вы - лакомка?
        - Ужасная лакомка.  - Дана поворачивается и встречается взглядом с Градским.  - И очень люблю праздники, развлечения. У вас отличное мероприятие получилось. И мне очень нравится ваш дом. Вы мне его покажете, господин Градский? Или мое желание слишком смелое?
        - Нет, не слишком.  - Градский зачарованно смотрит на необыкновенную гостью.  - Я покажу вам дом, если хотите - прямо сейчас.
        «Да, парень, у тебя проблема. Не дотерпел и до конца приема. К психиатру обращаться не пробовал? Впрочем, что это я! Конечно, пробовал, но советам его не внял. За это и поплатишься».
        - Прямо сейчас? А ваши гости?
        - Они ничего не заметят. Я хочу показать вам нечто особенное и прекрасное.
        - Надеюсь, это не коллекция змей.
        - Коллекция змей? Откуда такая мысль?!
        - Ну, знаете, сейчас все любят экзотику и коллекционируют разную жуткую гадость. У меня есть знакомый, который зачем-то собирает пауков.
        - Вы правы, это гадость, я бы никогда не посмел предложить вашему вниманию подобные экспонаты. Нет, я покажу вам нечто прекрасное, сравнимое только с вами.
        - Господин Градский, вы меня заинтриговали.  - Дана смеется.  - И если я не увижу, что это такое, то к утру скончаюсь от любопытства.
        - Это была бы невосполнимая потеря. Мир без вас потерял бы свою прелесть. Вы можете звать меня по имени. А вы?..
        - Я буду звать вас Серж. А меня зовут Анна. Только не называйте уменьшительным именем, не люблю.
        - Как скажете.
        Сергей Иванович совершенно растерялся. Ему и в голову не пришло поинтересоваться у гостьи, с кем она пришла сюда - какая разница? Охрана пропустила, значит, все в порядке.
        «Жаль, без Константина мне будет трудно, заменить его некем»,  - мелькнула у него мысль.
        - Вы знаете, я никогда не встречал столь обворожительной женщины.
        Он смотрит на нее, фиксируя взглядом холодную красоту лица, утонченную линию плеч и аристократические пальчики. Он в полном смысле потерял голову, возможно, впервые в жизни его так поразила женщина. У него было множество любовниц. Некоторых он помнил, о некоторых забывал, утолив свою страсть. Теперь он не помнит их.
        - Знаете, Анна, странно, что мы никогда не встречались раньше. Мы могли бы не встретиться вообще. Это было бы просто ужасно.
        - Вы так думаете?
        Он ведет ее. Так ходят дети - взявшись за руки. Краем сознания Градский отмечает, что высокого смуглого парня он уже видел, и совсем недавно, что как раз этот парень совсем не должен здесь быть, но он боится хоть на секунду отпустить ладонь удивительной красавицы. Впервые в жизни он боится потерять женщину.
        - Вы расскажете мне о себе?
        - Что вы хотите знать, Серж? Мне нечего рассказывать, вы и так все обо мне знаете.  - Дана поправляет прическу, ярко-рыжие волосы отливают шелком.
        - Я знаю, что вы лакомка, любите праздники и красивые вещи. Я знаю, что вы не терпите змей и пауков, а еще вы любопытны.
        - Ну вот видите? Вы уже все обо мне знаете.
        - Я хотел бы знать больше.  - Градский вглядывается в ее лицо.  - Я хотел бы…
        - Видите ли, Серж, иногда наши желания исполняются, но счастья нам это не добавляет.
        - Вы правы.
        Он отмечает ее царственную осанку, наметанным глазом опытного ловеласа определяя, что в этой царственности нет ни грамма актерства, похоже, эту женщину вообще не заботит, как она выглядит со стороны.
        «В ней нет жеманства. Она не вульгарна. Она умна и, несомненно, знает себе цену. Именно такую я всегда искал. Кого она мне напоминает?»
        - У вас здесь, должно быть, очень красиво летом?
        - Да. Сами увидите. Ведь вы будете навещать меня?
        - Я никогда не загадываю так далеко вперед.
        - Наверное, вы правы, но это - особенный случай.
        - Кто знает, кто знает…
        Они входят в лифт. Градский стоит совсем рядом, и Дане хочется раздавить его, как ядовитое насекомое, но она продолжает улыбаться. Его сводит с ума ее улыбка и запах духов, но он боится вспугнуть ее. Он вдруг понимает, что эта женщина уже значит для него очень много.
        «Я влюбился, как мальчишка. Полно, а влюблялся ли я в юности? Глядя на мать, ничего, кроме презрения, я к женщинам не испытывал. Так что же это?»
        Лифт остановился на третьем этаже. Они идут по коридору, в конце которого виден пост охраны и массивная металлическая дверь.
        - Что это?
        - Минутку терпения, сейчас увидите.  - Градский сжимает ее ладонь.  - Мы у цели. Петя, отключи сигнализацию и камеры слежения.
        Дверь открывается, и Градский жестом приглашает Дану войти. Охранники озадаченно переглядываются.
        Дана осматривается. Помещение небольшое, впереди видна еще одна дверь. Градский набирает код и прикладывает руку к стеклу детектора. Дверь открывается с легким шипением.
        - Прошу вас.
        Дана входит и замирает. Это довольно большая, хорошо освещенная комната, заставленная витринами и стеллажами, полки которых задрапированы бархатом разных цветов. А на бархате покоятся украшения. У Даны дух захватило при виде этих несметных сокровищ.
        - Это все настоящее?
        - Конечно.  - Градский берет ее за локоть и подталкивает вперед.  - Смотрите, Анна. Эти сокровища мало кто видел, да почти никто. Здесь - только оригинальные вещи и настоящие камни. С годами ко мне пришло понимание того, что только драгоценности никогда меня не предадут.
        - Возможно, по-своему вы правы.
        Дана медленно идет вдоль витрин. Украшений слишком много, они такие роскошные, что у нее кружится голова при одной мысли о том, сколько они могут стоить.
        «Конечно, что для него миллион или два, или даже десять? Это для нормальных людей сумма несусветная, а для Градского… Вот уж никогда бы не подумала, что в нашей стране можно столько наворовать».
        - Эту коллекцию начал собирать еще мой дед.  - Градский садится в кресло и наблюдает за Даной.  - Старик был большим эстетом. Он долго работал в НКВД, громил остатки дворянства, и некоторые вещдоки осели у него. Например, вон та лягушка работы Фаберже - да-да, именно та, которую вы держите. Нравится? Это золото, платина, бриллианты, сапфиры и изумруды, травянистые колумбийские изумруды. Ведь при обыске всегда может затеряться мелкая вещица… Вам нравится эта безделушка?
        - Нравится. Вот уж не думала, что лягушка может быть такой красивой.
        - Вы правы. Именно это и хотел объяснить нам мастер. Знаете, мой отец, будучи на большой должности, тоже кое-что добавил к коллекции. А я смог увеличить ее до таких вот размеров. Для меня привозят редкости со всего мира. Скажите, Анна, есть ли в мире украшение, которое вам хотелось бы получить больше всего на свете?
        - Есть. Но это, наверное, красивая сказка… Подвески Анны Австрийской, те самые, что она подарила герцогу Бэкингему.
        - Неподражаемо!  - Градский вскочил с кресла.  - Вы так романтичны. Жаль, этих подвесок у меня нет, да и зачем они нужны? Теперь их не носят. Но несколько вещиц, некогда принадлежащих Анне Австрийской, у меня имеется. Вот, извольте. Это колье и серьги, сапфиры и бриллианты. Но вам больше подошли бы изумруды - к вашей коже, к зеленым глазам… Только изумруды.
        Сергей Иванович чувствовал, что еще минута - и он не сможет больше сдерживаться. Желание переполняло его. И не просто желание обладать удивительной женщиной. Нет, он хочет, чтобы она навсегда принадлежала только ему одному, словно еще один экспонат его коллекции драгоценностей. И блеск золота сейчас показался ему холодным и ненастоящим. Он был готов отдать все, что имеет, за право обладать этой красавицей.
        «Анна Австрийская, говорят, была воистину прекрасна. Возможно, разговоры о реинкарнации - не просто досужая болтовня? Эта царственная осанка, с ней надо родиться. Анна Австрийская. Я должен получить ее».
        - Если вы хотите, я отдам вам сапфиры.
        - Ну, что вы! Они дороги вам, я знаю коллекционеров, собирательство - это просто мания.
        - Нет. Они не настолько дороги мне. Я хочу, чтобы вы взяли их.
        Дрожащими руками Сергей Иванович застегнул замочек колье на шее Даны, потом вдел ей в уши серьги.
        - Удивительно! Такое впечатление, что они всегда принадлежали вам!
        Сергей Иванович перевел дыхание. Он не может отказаться от нее. И пусть катятся к черту все сокровища на свете. Он обнял Дану и приник к ее губам, как страждущий в пустыне приникает к источнику в оазисе. Поэтому и не почувствовал легкого укола у основания шеи. Он был слишком увлечен.
        - Думаю, нам пора.
        - В следующий раз я подарю вам изумруды.  - Сергей Иванович с трудом переводит дыхание. Нет, он не станет торопиться. Эта женщина того стоит.  - Как жалко, я завтра уезжаю… Хотите поехать со мной в Варшаву?
        - Ну, что вы! У меня свои планы. У меня есть неотложные дела.
        - Вам стоит только намекнуть - и все сделается само собой. Мои возможности огромны. Вы даже не представляете, насколько…
        - Серж, вы очень милый. Но свои проблемы я привыкла решать сама.
        - Это невероятно. Я буду звонить вам, хорошо?
        - Вот номер моего сотового. Впрочем, чаще всего я нахожусь вне зоны досягаемости.
        - Тогда вы мне звоните. Мы встретимся, когда я вернусь?
        - Я вам это обещаю. А сейчас мне пора. Наверное, гости уже расходятся.
        - Позвоните мне сегодня? Я буду ждать.
        - Вы романтик, Серж. Я позвоню вам, если вы хотите пожелать мне спокойной ночи.
        Они возвращаются в зал. Дана выходит в холл, где предупредительный слуга помогает ей облачиться в шубку. Сергей Иванович так и остался стоять на лестнице, ведущей к лифту. Он вдруг почувствовал себя одиноким и брошенным.
        «К чему мне все это? Ведь только она имеет значение - Анна. Моя Анна. Уехать бы куда-нибудь отсюда вместе с ней. И провести остаток дней, держа ее за руку. А эти, здесь,  - пусть грызутся и дальше. Это, в конечном итоге, неважно».
        Он поднялся наверх и вошел в свою спальню. На этой кровати он перепробовал множество женщин. Он не хотел расплескать неожиданно светлое чувство, зародившееся в его душе.
        «Завтра же велю выбросить отсюда этот траходром. И всю мебель. Я отделаю спальню в стиле Людовика Тринадцатого, ей понравится. Эти сапфиры на ее шейке… Словно она носила их многие годы. В идее реинкарнации, несомненно, есть рациональное зерно».
        Сергей Иванович ушел в кабинет. Там он улегся на широкую тахту и стал ждать звонка.
        22
        Лимузин катился в ночь следом за такими же машинами. Вот промелькнул пост, где проверяли пригласительные. Виталий угрюмо молчал, глядя на дорогу. Он сразу заметил драгоценности, оценил их стоимость и сделал выводы. И теперь он борется с желанием придушить эту глазастую чокнутую многоликую негодяйку.
        - Ты переспала с ним.  - Виталий пытается сдержать свой гнев, но у него не выходит.  - Ты просто переспала с ним.
        - Если тебе угодно, можешь так думать.
        - Я стою, трясусь, как осиновый лист, ну, все, думаю, пропала моя девочка, а она трахается с этим сукиным сыном! Ты…
        - Ты просто смешон. Я не спала с ним. До этого дело не дошло.
        - А что у тебя на шее? Это же стоит черт знает сколько денег, даже представить страшно!
        - У нас состоялся обмен. Мы с ним махнулись. Он дал мне эти украшения, а я ему - смерть. Думаю, обмен не вполне равноценный. Смерть - это из категории вечного.
        - Ты еще издеваешься? Я сам видел, как ты выплыла из лифта, щурясь, словно сытая кошка.
        - Виталик, ради бога! Что я должна была с ним сделать? Пристрелить? Пырнуть ножом под носом у тысячи охранников и видеокамер? Побойся Бога, у меня сын растет. Я не могу позволить себе умереть или загреметь в тюрьму. Я его отравила.
        - Что?! Но как?..
        - Предпочитаю старые дедовские способы. Я же тебе говорила: у меня есть кольцо в стиле Борджиа.
        - Что такое это Борджиа?
        - Не «что такое», а «кто такие». Пробелы в твоем образовании просто ужасают. Жила когда-то в Италии милейшая семейка: папаша, сынки и лапочка-дочка Лукреция. Времена были смутные, нравы дикие, но, даже по тогдашним меркам, времяпрепровождение благословенной семейки считалось несколько экстравагантным. Папаша и сынки вовсю трахали Лукрецию, девочке это, скорее всего, очень нравилось. Ну и прочие подобные штуки проделывали. Например, в приступе чистейшего раздражения могли мимоходом прирезать соседа, а его добро конфисковать. Но власть тогда была в руках церкви, а при таком моральном облике нечего было и думать попасть в круг посвященных, и что они придумали? Пырнуть ножом - крови много, опять же вопрос: куда девать труп? Все-таки тело - это улика. Выход нашелся - яд. И не просто там какой-то банальный цианистый калий или мышьяк. Это слишком тривиально и никакой фантазии. Тем более что к семейке все относились с предубеждением и в их присутствии старались ничего не есть и не пить. Поэтому богоугодный клан Борджиа использовал яды, которые действуют не сразу, а постепенно. Например, пришлют оппоненту
дорогую книгу, он ее полистает, а через недельку концы отдаст. Или вот, смотри - колечко. Поворачиваешь его камнем внутрь, здороваешься с человеком - алле-оп!  - выскакивает иголочка, колет вражескую руку. Ах, простите-извините, сегодня же повешу ювелира! А яд уже попал в кровь, и результат обеспечен. Просто и без всяких там неаппетитных деталей. Опять же никаких эксцессов с полицией. Медицина еще не достигла таких высот, чтобы определить подобное вещество. Простенько и со вкусом.
        - Так это кольцо…
        - Привет от бабушки Лукреции.
        - И что теперь?
        - Дня через три наш клиент почувствует легкое недомогание, а наутро проснется совсем разбитым. Анализы покажут наличие яда, но будет уже поздно. К этому времени все системы организма будут отравлены и начнется процесс распада. Градский не потеряет сознания, он все почувствует, вплоть до запаха.
        - И ничего нельзя сделать?
        - Только пристрелить его из сострадания. Если у кого-то оно возникнет.
        - Что же это за яд?
        - Его использовали еще в Древнем Египте. Тамошние жрецы знали толк в ядах.
        Виталий молча переваривает информацию. Он украдкой смотрит на Дану, и ему вдруг становится жаль ее. Неприкаянная, вконец измученная и уставшая, она словно дремлет на сиденье. Виталий думает о том, через какие круги ада должна была пройти его Дана, чтобы придумать такую страшную месть. Потому что эта месть адекватна ее страданиям. «Я умерла. Разве ты этого не видишь?» Виталий понял. Она хотела, чтобы убийца ее дочери на своей шкуре испытал, как это - жить мертвым.
        - Ты спишь, Данка?
        - Нет. Поехали ко мне домой. Я устала.
        - Как скажешь.
        Виталий разворачивает лимузин и едет в сторону Парголово. Дана молча смотрит в окно. Снег падает, падает, а она думает о том, что сейчас увидит свой дом.
        - Сюда?
        Виталий останавливается возле знакомого поворота. Дана кивает - сюда. Вот знакомая дорога. Вот пост охраны.
        - Куда вы направляетесь?
        Молодой охранник заглядывает в салон. Дана узнает его. Это он отвозил ее в аэропорт - когда-то давно.
        - Я домой. Вы меня не помните?
        Охранник на минуту цепенеет, потом расплывается в улыбке:
        - Рад вас видеть, Дана Вячеславовна. У вас все в порядке в доме, мы следили.
        - Спасибо.
        Машина едет дальше. Дана думает о том, что скоро весна, а потом лето. Аннушка больше никогда не увидит лета. Никогда не войдет в этот двор, не покатается на качелях, которые соорудил для нее Стас. Страшное слово - «никогда». Дана понимает, что месть свершилась. Но боль не ушла.
        - Красивый дом.
        Виталий осматривается. Здесь несколько лет жила Дана - с другим. И была с ним очень счастлива.
        - Сад разбил Стас. И качели сделал. Для Ан-нушки…
        - Дана…
        - Идем в дом, Виталька. Холодно.
        Она открывает замки и входит. Дом встречает ее восторженной тишиной. Дана включает свет и идет наверх, в спальню. Она снимает туфли, платье, переодевается в свой халат. Она скучала по этому дому, и дом скучал без нее. Дана идет по комнатам. Вот рисунок на столе Аннушки. Там они все сидят на скамейке. Дана спускается по лестнице.
        И тут она замечает Витальку. Он стоит в холле и смотрит на нее. В его глазах тоска и безнадежность.
        - Чего ты, Виталик?
        - Ты все еще любишь его.
        - Конечно. И никогда не перестану любить. Но его больше нет. Понимаешь? Я говорю это сама себе и тебе: его больше нет. И Аннушки нет. И Лидии Петровны. Остались только я и Лека. И ты.
        - И ты согласна выйти за меня замуж?
        - Мы можем попробовать. Со мной непросто, Виталька. Я ведь сумасшедшая.
        - Ты всегда была такая, мне не привыкать.
        - И я не самая добрая женщина.
        - Терпеть не могу добрых.
        - И у нас, возможно, ничего не получится.
        - У нас в любом случае останется наша дружба.
        - Скрепленная кровью.
        - Точно. Ты помнишь нашу клятву вендетты?
        - Мы все ее помним.  - Дана улыбается.  - Мы приняли правильное решение - тогда.
        - Я никогда в этом и не сомневался.
        - Я хочу спать. Ты можешь лечь в комнате для гостей - она там, в конце коридора.
        Дана уходит в спальню, а Виталий бродит по дому. Вот гостиная. Он зажигает свет. На каминной полке стоят фотографии. Виталий берет в руки портрет светловолосого мужчины.
        «Он красив, под стать Данке. А еще, Вадик говорил, он был классным парнем. И он сделал ее счастливой. А я? Что я могу предложить ей, кроме своей любви? Но я не могу без нее».
        Он поставил фотографию обратно на полку.
        - Ты слышишь меня? Я люблю ее. Я не могу без нее. Когда-то ты отнял Дану у меня - ладно, я не в претензии, ведь она полюбила тебя. Но теперь тебя нет, а ей нельзя оставаться одной. Черт, я, видно, тоже спятил.
        Внезапно фотография Стаса с треском падает. Виталий не верит своим глазам - он собственноручно поставил ее крепко и надежно.
        - Ладно, старина. Думаю, мы с тобой поладим.
        Виталий поднимает фото и ставит на место. Потом поднимается наверх и входит в комнату для гостей. Ему до чертиков надоел смокинг, и он с наслаждением снимает его, долго моется в душе и укладывается спать. Комната настороженно присматривается к нему, но Виталий слишком устал, чтобы это заметить.
        Сергей Иванович Градский почувствовал себя плохо ночью. Его сразило какое-то странное недомогание. Вроде бы и не болит ничего, и вместе с тем не хочется двигаться. Сергей Иванович никогда не хворал,  - если не считать нескольких случаев банального триппера, подцепленного на заре туманной юности. Поэтому недомогание встревожило его. Он утром собирался вылететь в Питер. Он хотел увидеть Анну, все эти дни думал о ней, вспоминал каждую черточку ее лица, запах ее волос, вкус губ… И тут - такая неприятность.
        «Простыл я, что ли?  - Сергей Иванович прислушивается к себе.  - Так невовремя! Анна, моя королева! Господи, значит, вот как это бывает? Наверное, я ничего не понимал в жизни. Все прошло мимо меня».
        Сергей Иванович вызывает Константина. Он уже решил, как поступит с ним. Не дай бог, Анна узнает о том, что содержала та папка! А Костя хоть и верный слуга, но слишком многому был свидетелем. Поэтому судьба его решена.
        - Звали, босс?
        - Звал. Я заболел. Ты обменяй билеты на более ранний рейс. Хочу попасть в больницу пораньше, прямо с самолета. В обед у меня встреча назначена.
        - Сейчас займусь. Звонил дворецкий. Спальню закончили.
        - Ну и отлично. Ступай.
        «Я добьюсь ее и женюсь. И она родит мне сына. Наследника.  - Сергей Иванович давно забыл об Антоне.  - Скорее бы домой. Эта должность становится мне в тягость. Шут с ней, вложу деньги в нового претендента - и хватит с меня».
        В самолете Сергей Иванович почувствовал себя совсем больным, но заехал домой и оглядел новый интерьер спальни. Потом поднялся наверх и взял из коллекции небольшую шкатулку черного дерева, инкрустированную бирюзой, в которую положил изум-рудную лягушку Фаберже.
        «Ей понравилось это украшение. Если не смогу с ней встретиться, передам через Костю. Да, он мне еще нужен. Впрочем, дело терпит».
        Больница произвела на Сергея Ивановича гнетущее впечатление. Молодой деловитый врач осмотрел его, потом углубился в изучение анализов. С каждой минутой лицо его все больше хмурилось.
        - Здесь нужен токсиколог.  - Он встал.  - Подождите минутку, сейчас он будет.
        Токсикологом оказался тучный пожилой мужчина с пронзительным взглядом глаз-изюмин.
        - Припомните, что вы ели и когда?
        Сергей Иванович послушно перечислил свое меню.
        - Какие препараты принимаете?
        - Никаких. А что, собственно, происходит?
        - В вашем организме присутствует некий токсин, воздействующий на все системы.
        - Вы хотите сказать, что я отравился?
        - Вас отравили. Этот яд синтетического происхождения. То есть рукотворный и медленно действующий.
        - Так дайте мне противоядие!
        - Сейчас попытаемся очистить вам кровь, но, скорее всего, из этого ничего не выйдет. Я уже связался со службой безопасности…
        - На кой черт мне ваша служба безопасности? Они что, способны спасти меня?
        - Нет. Но они выяснят, кто отравил вас.
        - Я не буду с ними разговаривать.
        Смутная догадка мелькнула в голове Сергея Ивановича. Он отбросил ее, но она упорно возвращалась. Вокруг него суетились медики, что-то делали, а в его голове складывалась яркая картинка-пазл. Еще кусочек, этот - сюда, здесь ему место, а не там, где он был раньше…
        - Сергей Иванович, я - следователь Беляев. Я хотел бы с вами поговорить.
        - Я не хочу с вами разговаривать.
        - Мне надо поговорить о Дане Ярош.
        - Я не знаю, кто это. Кто впустил вас сюда?
        - Возможно, именно она отравила вас.
        - Я не знаю, о ком вы говорите. И не желаю с вами разговаривать. Оставьте меня в покое.
        Беляева вытолкали за дверь. Сергей Иванович остался с Костей.
        - Позвони по этому номеру.  - Он указал на лист в записной книжке.  - Пусть приедет ко мне.
        - Не надо, шеф.
        - Думаешь, ловушку готовлю? Нет. Хочу проститься. Знаешь, Костя, ведь я решил убрать тебя. А теперь не успею.
        - Но почему?
        - Слишком много знаешь.  - Сергей Иванович закашлялся.  - Что-то не так с моей жизнью, правда?

        Когда Дана вошла в палату, Градский открыл глаза. Она увидела два озера страха.
        - Ты пришла…
        - Здравствуйте, Серж. Что-то со здоровьем?
        - Не надо, Дана… Не надо. Я знаю, что мне конец. Я хотел видеть тебя.
        - Я знала, что вы догадаетесь.
        - Ты умная девочка.  - Сергей Иванович прислушался к себе.  - Ты ведь хотела, чтобы я догадался? Назвалась именем погибшей дочери, но только полным, никаких ласкательных форм, да? Потому что ее ты звала Аннушкой, и тебе было бы невыносимо слышать это от меня, да?
        - Вы все правильно поняли.
        - Тот смуглый красавчик, что передал мне папку с документами,  - я вспомнил его. Я его знаю. Судьба иногда весьма зло шутит.
        - Вы все правильно поняли. Но если вы думаете, что вид вашего умирающего тела будет преследовать меня остаток дней, то напрасно.
        - Я на это и не рассчитываю. Почему ты не опубликовала компромат?
        - Я решила, что с вашими деньгами вы отвер-титесь.
        - И поэтому держала меня в напряжении, а когда я почувствовал облегчение, нанесла удар.
        - Так я задумала. Или вы считаете, что это жестоко? Что вы можете сказать в свое оправдание?
        - Ничего.  - Градский кивнул на столик.  - Возьми, это для тебя. Не бойся, я приготовил подарок до того, как понял, что к чему.
        Дана открыла шкатулку:
        - Лягушка?
        - Я видел, она тебе понравилась. Возьми ее.
        - Но…
        - Послушай меня, пока я еще могу говорить. Знаешь, что самое страшное в этой истории? То, что я влюблен в тебя. Впервые в жизни мне довелось влюбиться в женщину, которая меня ненавидит. В женщину, чью жизнь я разрушил, убив ее близких. Наверное, любовь была послана мне в наказание - чтобы я оглянулся на свою жизнь. Я оглянулся, и ты знаешь, что я увидел. Я совсем не придавал значения тому, что натворил. Думал, я такой, как все. Это удобно. Только однажды начинаешь понимать: с каждого спросится по делам его. С каждого по отдельности.
        - Очень трогательно.
        - Я знаю, что ты не веришь мне. Это понятно. И если для того, чтобы ты меня простила, тебе нужна моя жизнь - бери ее. Она твоя.
        - Я уже взяла ее.
        - Ты сможешь когда-нибудь простить меня?
        - Может быть. Дело не в том, прощу я вас или нет. Аннушку уже не вернуть.
        - Я люблю тебя, Дана Ярош. Я хотел убить тебя, а теперь счастлив, что не убил. Иначе никогда бы не узнал, что значит - любить. Странно шутит судьба. Знаешь, я устал. Скажи, ты довольна?
        - Не знаю. Я просто сделала то, что должна была сделать. Жизнь за жизнь. Иного не дано, понимаете, Серж?
        - Возьми мой подарок. Пожалуйста.
        - Хорошо.
        - Не знаю, что в тебе есть такого? Но я люблю тебя.
        - Прощайте, Серж. Мне пора.
        - Прости меня.
        Дана выходит и медленно идет к машине. Какой-то человек подскочил к ней, что-то говорит. Дана встречается глазами с Костей. Для нее все уже в прошлом.
        Костя смотрит ей вслед с тихой грустью. Эта яркая женщина ослепила, опалила его, но он не пойдет за ней. Он не способен сделать ее счастливой, потому что не понимает ее и никогда не поймет. Может, у Виталия получится.
        Дана садится в машину, Виталий заводит мотор. Они молчат. Они так давно знают друг друга, что им не нужны слова. Все и так ясно. Виталий облегченно вздыхает: все закончилось. Он смотрит на Дану, она сидит безучастная и далекая. Виталий знает, что придет время, и она все расскажет. Или не расскажет, такое тоже может быть, это же Данка!
        - Давай заедем, купим всем подарки?  - Она смотрит на Виталия вопросительно.
        - Конечно. До самолета время есть.
        - Я заберу Леку и вернусь сюда. Это его дом. И мой…
        - Это я уже понял.
        - Для тебя тоже найдется место. Я слышала, продается «Мэрилин».
        - Я уже веду переговоры.
        - А мне не сказал!
        - А ты мне все рассказываешь?
        - Один - один.
        За окном машины мелькают заснеженные улицы, но Дана знает: скоро весна. А потом лето. Летом облака - белые и пушистые. И ветер пахнет чабрецом.
        «Я заберу Леку, он встретит весну в нашем саду. А я… наверное, мне надо заново учиться жить. Учиться жить живой».
        За окном машины тихонько кружатся снежинки, рассказывая свою бесконечную зимнюю сказку всем, кому не лень слушать.
        notes

        Примечания
        1
        Драп - гашиш (жарг.).