Майне либе Лизхен Марина Витальевна Порошина

        # В далеком заснеженном уральском городе в 30-х годах прошлого века полюбили друг друга юная Лиза Воронова и молодой немецкий архитектор Эрнст Леманн… Это звучит как начало длинной и очень красивой истории.
        Увы, жизнь грубо вторглась в их роман, растоптала и разрушила их чувства. Прекрасная сказка обернулась трагедией.
        Но на память об Эрнсте у Лизы остался причудливый дом-корабль, построенный по его проекту. А еще - надежда. Надежда, что случится чудо и однажды она вновь услышит, как он произносит с бесконечной нежностью: «Майне либе Лизхен…»
        Марина Порошина
        Майне либе Лизхен
        Это был счастливый дом. Но такой дом нуждается в людях.

    Агата Кристи
        Все еще черно-фиолетовая, но уже не страшная туча, огрызаясь молниями и погромыхивая, нехотя отползала в сторону дальнего леса, и освободившаяся, свежевымытая половина неба была прозрачной и ослепительно-голубой. Город, на четверть часа замерший под натиском оглушительной июльской грозы, приходил в себя, улыбаясь и отряхиваясь.
        По главной улице города ехал огромный синий автобус, блестя на солнце мокрыми дельфиньими боками. В больших, наглухо тонированных стеклах отражались дома, деревья, мосты, строительные краны, купола соборов. Двигаясь осторожно, как слон, по неотложным делам вынужденный заглянуть в посудную лавку, автобус свернул с главного проспекта (конечно же, имени Ленина) на тихую зеленую улицу имени уральского писателя Бажова и не без труда припарковался возле небольшого двухэтажного дома. Дверь автобуса, тихонько вздохнув, уехала вбок, и из невидимого автобусного нутра начали выходить люди. Они разминали ноги, говорили друг другу что-то на немецком, кажется, языке и с любопытством оглядывались по сторонам, доставая фотоаппараты, - словом, вели себя так, как ведут себя туристы в любом уголке мира. Но в обычном городском дворе, застроенном пятиэтажками образца тридцатых годов прошлого века, где никаких достопримечательностей не наблюдалось, любознательные пассажиры шикарного автобуса выглядели так же неуместно, как и он сам.
        Девушка-экскурсовод процокала на тоненьких каблучках к дому, старательно обходя лужи, за ней гуськом послушно потянулись туристы, и пару минут спустя возле автобуса остались лишь двое - шофер и высокий мужчина в длинном сером плаще и мягкой серой фетровой шляпе. В его облике тоже было что-то странное: так одевались советские разведчики, работавшие в тылу врага, если судить по фильмам семидесятых годов, но уж никак не туристы, путешествующие в июле по российской провинции. Мужчина не спешил последовать за остальными, отчего-то медлил и смотрел себе под ноги. Потом он, как будто решившись, наконец поднял голову и взглянул наверх - туда, где за окном второго этажа угадывался женский силуэт.

…Женщина, судорожно сжав рукой горло, отшатнулась от окна: она совершенно ясно увидела, что у мужчины в сером плаще нет лица.


        День первый
        Воспоминания о лете
        -?Нас утро встреча-ает прохладой,
        Нас ветром встреча-ает река.
        Люби-имая, что ж ты не рада
        Веселому пе-енью гудка?!
        Левушка поерзал под одеялом, устраиваясь поуютнее, и сквозь сон довольно улыбнулся: судя по исполняемому репертуару, сегодня с утра у Ба ничего не болит. В последнее время такое случалось нечасто, особенно зимой, когда какая-нибудь из обширного списка официально имевшихся у Ба болезней непременно норовила напомнить о себе. Хотя сама Ба считала себя здоровой именно потому, что у нее каждый день болело в разных местах, а не все время в одном и том же. Но если болело сильно, то она, будя Левушку, бормотала что-нибудь из репертуара Аллы Пугачевой, которую изрядно недолюбливала в последние годы, и чем короче становились юбки примадонны и моложе любовники, тем язвительнее бормотала Ба свой утренний репертуар. Но Левушка и против Пугачевой в аранжировке Ба ничего не имел, ворчливое
«гложет-сердце-кручина-давит-грудь-подоконник» тоже означало, что, в принципе, все нормально. Плохо, если он просыпался от звона будильника, заведенного с вечера «на всякий случай». Таким образом, противный трезвон означал, что наступил как раз тот самый «всякий случай» и Ба не стала вставать с постели, чтобы проводить его на занятия. Это означало, что утро совсем не доброе и что ему, возможно, придется вызывать «Скорую», а Ба, конечно, будет протестовать, да он и сам понимает - что может сделать сонный и равнодушный врач «Скорой»?..
        -?Не спи, вставай, кудря-авая!
        В цехах звеня,
        Страна встает со сла-авою
        На встре-ечу дня!
        И за-автрак уж почти готов,
        Вставай, лентя-ай!
        -?Ба, скажи мне честно: когда тебе было девятнадцать лет, тебя радовало в семь утра веселое пенье гудка? - В виде одолжения Левушка высунул из-под одеяла кончик носа и уточнил: - Зимой? И кто такой, кстати, этот Слава, с которым встает страна?
        На самом деле Левушка, услышав про гудок и поняв, что сегодня все хорошо, пришел, не просыпаясь окончательно, в отличное настроение и дискуссию затеял просто так, потому что нет большего удовольствия, чем холодным зимним утром лежать в теплой постели, натянув одеяло до ушей, и капризничать, максимально оттягивая неприятный момент вставания.
        -?Если бы ты знал, чем я по утрам занималась в девятнадцать лет, ты бы очень удивился, - назидательно сообщила Ба. - Всем почему-то кажется, что мир начинается именно с них, и никому так по утрам спать не хотелось, как им.
        -?Оп-па! Чем ты занималась в девятнадцать лет? Очень-очень интересно! Всегда обещаешь и никогда не рассказываешь, - Левушка с заинтересованным видом повернулся на бок и подпер щеку ладонью. - Расскажи - встану.
        -?Встанешь - расскажу, - в тон ему ответила Ба.
        Левушка, морщась, частично выкопал себя из-под теплого одеяла, уселся, нашарил на полу холодные тапки и только потом окончательно расстался с милой сердцу нагретой постелью. Чтобы согреться, он помахал руками и, не достигнув желаемого результата, напялил прямо на голое тело старенький застиранный свитер.
        -?Ну? - поторопил он.
        -?Когда мне было девятнадцать лет, - многообещающе начала Ба, - я по утрам не только делала зарядку, но и обливалась холодной водой. И, между прочим, ты…
        -?Фигушки! - испуганно воскликнул Левушка. - Не дождешься! Еще неизвестно, как влияет на химические процессы в организме такой выброс адреналина. По мне, так вреда больше.
        -?Ну, нет так нет, - покладисто согласилась Ба, довольная уже тем, что Левушка изъят из постели без особых проблем. Бывало, что ее усилия не увенчивались успехом и внук, пробормотав что-то вроде «первой парой доврачебка… а мне плевать!», падал обратно в кровать и засыпал сном младенца. - Давай зарядку делать.
        Минут десять они делали зарядку - Левушка стоя на ковре, а Ба сидя на стуле - и ревниво наблюдали друг за другом. У них была давняя договоренность: Левушка добросовестно делает вместе с Ба зарядку, а она вместе с ним, так и быть, завтракает. Оба прекрасно понимали, что в добровольном порядке Левушка и рукой не взмахнет, а Ба без его присмотра на завтрак ограничится чашкой крепкого кофе и сигаретой. Взаимная выгода была налицо, и договоренность оба старались соблюдать… по мере возможности.
        Завтраком оба тоже остались довольны: на сей раз не было, безусловно, полезной овсяной каши, а был гораздо менее полезный омлет с кусочками хлеба, но иногда Ба позволяла себе маленькие вольности. По телевизору две тощие длинноволосые модели делали вид, что занимаются аэробикой, а Левушка старательно делал вид, что его вовсе не волнуют их длинные ножки, туго обтянутые попки и все прочее, чем откровенно любовался оператор, злоупотребляя крупными планами в неожиданных ракурсах.
        -?Вот странно, запах кофе люблю, а сам кофе мне по барабану, - предпринял Левушка самоотвлекающий маневр.
        -?Нет такого выражения - «по барабану», следи за своей речью, - назидательно ответила Ба. - Просто ты маленький еще и ничего в жизни не понимаешь.
        Зажмурившись от удовольствия, она сделала первый, самый вкусный глоток из большой белой чашки с надписью «I love coffee». Кружку подарил Левушка, поэтому день всегда начинался с нее.
        -?И витамины выпей, а то опять забудешь. Память хуже, чем у меня.
        -?А ты таблетки пила? Странная у тебя память, - поддел Ба Левушка. - Про мои витамины помнишь, а про свои таблетки - нет. Давай пей, чтобы я видел, а то я тебя знаю.
        -?Не пила и не буду. У меня от них голова кружится. Ты сам видел, сколько там противопоказаний. И потом, нельзя запивать таблетки кофе, а без кофе я не могу…
        -?Опять за свое?!
        -?Я тебе сто раз объясняла: в моем возрасте организму уже не надо помогать. Ему надо не мешать, он старый и мудрый, он сам справится… возможно. Шансы, во всяком случае, есть. А твоя химия его дезориентирует. И потом, современная фармацевтика - это чистый бизнес, я его поддерживать не желаю. - И Ба, вздохнув от переполняющих ее приятных чувств, отдалась наслаждению кофе.
        Левушка открыл было рот, чтобы ввязаться в дискуссию - отношение Ба к лекарствам возмущало его до глубины души. Подумать только - пройдя всю войну врачом в госпитале и до семидесяти лет проработав в районной больнице терапевтом, она на старости лет сохранила веру только в антибиотики. Ну и в полезные вещи вроде перекиси водорода и зеленки. А студент-второкурсник фармацевтического факультета медицинской академии Левушка, напротив, почитал фармацевтику своим будущим призванием и ревниво следил за всеми новинками в данной области, но обратить в свою веру Ба у него никак не получалось. Вообще, они могли препираться по этому поводу до бесконечности, но на этот раз спора не вышло. Ба, поглощенная процессом кофепития, замахала на него рукой и показала на часы.
        -?Ну ладно! - сдался внук. - Вечером все равно заставлю выпить что положено!
        Ба покивала, блаженно принюхиваясь к кружке. Левушка улыбнулся и чмокнул ее в щеку. Он где-то читал: лицо, сморщенное, как печеное яблоко. Вовсе и не похоже. Да, лицо Ба было покрыто морщинами: на лбу, щеках и подбородке, вокруг глаз, они были все разными, у каждой - свое направление, свой характер и, казалось, своя биография, но сравнить это любимое лицо с каким-то там яблоком у него язык бы не повернулся. А вообще-то он втихомолку гордился тем, как замечательно выглядит его Ба: всегда в брючках и в блузке (блузки были парадные, к которым непременно прилагались бусы или брошь, и домашние; а халат, по убеждению Ба, допустимо надевать только после ванны), до сих пор на удивление густые волосы, правда, совсем белоснежные, красиво подстрижены (к Ба специально приходила домой девочка из соседней парикмахерской, и на ее предложения «покраситься» Ба отвечала неизменным отказом, считая это неуместным кокетством). А главное, глаза у Ба были молодые, веселые, заинтересованные. Словом, к ней совершенно не подходило глупое словечко «бабуля» или грубое «старуха». Она была - Ба. Единственная на свете, самая
лучшая и самая молодая.
        -?Я тебя люблю, - сообщил он, протискиваясь мимо бабушки к выходу - кухня была узкой, как бутылка.
        -?Тогда носи шапку на голове, а не в кармане, сделай милость, зима на дворе, я же все из окна вижу, - ворчливо ответила его замечательная Ба, что в переводе означало: я тебя тоже люблю, родной мой, самый хороший на свете человек, и скучаю, и начинаю ждать твоего возвращения, как только за тобой закрывается дверь! Но на подобные нежности Ба была не щедра. Она считала, что раз уж ей, старухе, доверено воспитание внука, то она должна воспитать его настоящим мужчиной, без всяких там
«сюси-пуси» и поцелуйчиков. И никогда не признавалась, что она каждый раз замирает от счастья, когда слышит Левушкино «люблю», как она ждет этого слова. Ничего, мужчина может себе это позволить, если нечасто.
        -?А ты не кури много, ладно? - уже из прихожей прокричал внук. - Я тебе на этой неделе сигареты больше покупать не буду, и не проси! Твой лимит весь вышел! Пока!
        -?Подумаешь… Здоровой все равно уже не помру, - резонно возразила Ба захлопнувшейся двери и немедленно потянулась за сигаретой. - А мне Галя купит. Или Герман Иванович.


* * *
        -?Солнышки! Готовьте чирики! Железные рубли у меня есть! Без сдачи никто не останется! Покупайте-успевайте, с Нового года все равно подорожают! - Бойкая тетка-кондукторша энергично протискивалась через толпу пассажиров, собирая в ладонь мелочь и раздавая направо и налево сдачу вместе с крохотными билетиками, каждый из которых зачем-то еще надлежало надорвать. Тетка была одета в потрепанную шубу из когда-то голубого, а ныне грязно-серого искусственного меха, вязаный берет, который лет пять назад можно было бы назвать мохеровым, и растоптанные валенки на резиновой подошве. Из-под берета выпрастывались круто завитые локоны неопределенного пегого цвета, что делало кондукторшу похожей на грязного пуделя. На руках у тетки красовались зеленые перчатки с наполовину обрезанными пальцами, позволявшие по достоинству оценить маникюр цвета «вырви глаз», тоже, впрочем, наполовину облезший.
        Дама с кокетливой стрижкой, одетая в пуховик молодежного покроя, немедленно возмутилась:
        -?Вот паразиты! Как Новый год, так они цены повышают! А на выборах врали, что все останется, как было… Это куда же мы катимся?
        -?А вам-то что? - парировала кондукторша. - Вы же по пенсионному ездите, забесплатно. Вон вас, льготников, полный троллейбус! А с кого мне план выполнять, спрашивается? Она на халяву ездит, причем который год, и еще возмущается!
        -?А вы мне не хамите! - обиделась дама в пуховике, брезгливо отстраняясь от невоспитанной кондукторши. - Откуда вы знаете, что я по пенсионному? Я вам его еще не показывала!
        -?Чего я - так не вижу, что ли, у кого пенсионное, у кого нет? - фыркнула кондукторша.
        -?Нет, это действительно хамство! Я на вас жаловаться буду! - Дама в пуховике оглянулась по сторонам, ища поддержки, но сонные пассажиры, сидя и стоя досматривавшие утренние сны, были не склонны ввязываться в борьбу за культуру обслуживания в общественном транспорте.
        -?А чего жаловаться-то? - Кондукторша, невзирая на тесноту, даже умудрилась каким-то образом упереть руки в бока и склочной буквой «ф» нависла над дамой, а дама отпрянула уже не брезгливо, но испуганно, вжавшись в стенку до отказа. - Если вы не на пенсии - берите билет, я тогда извиняюсь. Не берете билет - пенсионное покажите, как положено. Я же говорю: не первый год бесплатно ездите, порядки должны знать.
        Дама в пуховике еще раз украдкой оглянулась по сторонам, поколебавшись, достала из сумочки пенсионное удостоверение и с ненавистью ткнула под нос кондукторше. Та равнодушно кивнула и принялась протискиваться дальше, продолжая, однако, что-то громко ворчать себе под нос про «совсем совесть потерявших, хотя и не молоденькие уже». Оставленная в покое дама деликатно зашмыгала носом в желтый носовой платочек.
        Минуту спустя кондукторша протянула билет небритому мрачному мужику и в придачу высыпала ему в ладонь горсть мелочи.
        -?А нормальных денег у тебя нет? - поинтересовался мужик, с тоской глядя на едва уместившуюся в ладони кучу металлических кругляшков. - На паперти, что ли, стояла?
        -?А ты мне не «тыкай»! - мгновенно взвилась кондукторша. - Много вас тут! Вечно сами норовите все мне спихнуть, а я с полной сумкой таскайся! Размечтался!
        В качестве аргумента она подняла повыше свою сумку, тяжело звякнувшую металлом. Мужик плюнул и, решив не связываться со склочной теткой, ссыпал мелочь в карман. Кондукторша, создавая вокруг себя маленькие энергетические смерчи, отправилась дальше. Симпатичному парню, опасливо протянувшему пятисотрублевую купюру, она игриво предложила купить рулончик билетов оптом:
        -?Солнышко, да я тебе сейчас на всю оставшуюся жизнь отмотаю! На кой черт тебе столько мелочи?
        Однако, получив отказ, не обиделась и сдачу отсчитала бумажками. Озябшей девчонке вручила счастливый билетик, пообещав, что «непременно подействует», согнала с места подростка и усадила мамашу с малышом. Все это она проделывала шумно и с увлечением, неизменно ввязываясь во все конфликтные ситуации и доводя их до победного конца.
        На последней площадке обнаружился безбилетник. Мужчина лет сорока сунул ей под нос какие-то корочки, кондукторшу они по каким-то причинам не устроили, и она немедленно затеяла звонкую склоку. Мужчина поначалу молчал, смотрел в окно, изучал свой сотовый телефон. Кондукторша поддавала жару, призывая на помощь общественность. Пассажиры понемногу втягивались в конфликт, принимая ту или иную сторону (платить иль не платить - из вечных вопросов)… словом, поездка обещала быть нескучной.
        -?Приличный с виду человек! И сидит, как порядочный! Я не посмотрю на твои корочки поганые! - бушевала кондукторша. - Сейчас будет остановка, я тебя в милицию сдам!
        -?Иди на… - миролюбиво посоветовал мужчина, решив-таки поддержать беседу.
        Кондукторша набрала побольше воздуха и, привстав на цыпочки для улучшения акустики, обложила несчастного «зайца» и всю его родню таким виртуозным матом, что вагон изумленно притих, вслушиваясь в эхо. Кондукторша, гордо поправив сползший на глаза берет, уселась на свое место и с возвышения оглядела обалдевших пассажиров взглядом триумфатора. Выходивший на остановке потрепанный мужичок, заслушавшись, споткнулся и едва не упал. Но пока не закрылась дверь, он успел показать кондукторше поднятый вверх большой палец:
        -?Слышь, тетка? Круто! Уважаю!


* * *
        Профессор Герман Иванович Мокроносов в это утро собирался на работу особенно тщательно. Во-первых, надел новый костюм. Собственно, новым он был пять лет назад, когда вместе с ныне покойной супругой они покупали его в военторге, готовясь к торжественным мероприятиям по поводу его семидесятилетия. Но, с другой стороны, с тех пор и надевал его профессор нечасто, лишь по особым случаям - берег. Так что костюм был, можно сказать, с иголочки, ну разве что брюки чуть-чуть сели после стирки и стали коротковаты, но это если придираться, а Германа Ивановича даже студенты никогда не считали придирой. Во-вторых, выпил двойную дозу всех полагающихся таблеток, потому что по опыту знал - от приятного волнения у него тоже запросто может подскочить давление, а сегодня это было бы особенно некстати. И в-третьих, перед уходом заглянул к соседке, чего в обычные дни тоже не делал, полагая, что беспокоить женщину рано утром - дурной тон. Но сегодня случай был особенный.
        -?Герман Иванович, голубчик, как хорошо, что вы заглянули, - обрадовалась она. - Я как раз хотела вас попросить… А что это вы сегодня таким франтом? День рождения? Так ведь он же у вас после Нового года, я точно помню - третьего января… - Соседка, добрая душа, говорила чуть громче, чем обычно, знала, что Герман Иванович слышит плоховато, хотя и скрывает это изо всех сил.
        -?Нет-нет, до дня рождения действительно еще неделя. Извините великодушно, Елизавета Владимировна, что беспокою вас так рано…
        -?Да что вы, голубчик, какой сон в наши годы? Я с пяти утра на ногах, все боялась Левушку разбудить. Что вы хотели?
        -?Посмотрите, пожалуйста, все ли в порядке - женским, так сказать, глазом. А то, когда собираешься сам, можно что-то и упустить. Наташенька, покойница, меня всегда перед уходом на работу осматривала со всех сторон, мало ли что может случиться - пятно где-то или шов разошелся.
        -?И совершенно правильно делала, - подтвердила соседка, поворачивая профессора так и сяк. - Все в полном порядке! Впрочем, как всегда! Отлично сидит. Разве что брюки… - Соседка ухватила брюки за бока и энергично дернула книзу. Герман Иванович застенчиво ойкнул. - Вот теперь идеально. У вас фигура, как у юноши. Нынешние мужчины взяли моду набирать вес после тридцати.
        -?А галстук этот… Как по-вашему - не слишком кричащий? - озаботился визитер и добавил, оправдываясь: - Сын подарил. Может, все-таки лучше старый надеть? Тот, с красными полосками?
        -?Нет, по-моему, не стоит. Он уже слишком старый. И вот на нем-то точно пятно, мы еще в прошлом году, весной, когда вы, голубчик, ходили на вручение дипломов, пытались его отстирать, но у нас ничего не вышло. Да разве вы его не выбросили? Мы же еще тогда решили - выбросить!
        -?Нет, жалею все, - виновато развел руками профессор. - Так привыкаешь к вещам.
        -?Ну, подарите мне, - предложила соседка, - а я выброшу. Мне не жалко. Шучу-шучу! Оставьте этот галстук. Сейчас даже дикторы программу «Время»… или как ее там теперь… ведут в розовых галстуках. Так что у вас сегодня за праздник?
        -?У меня сегодня лекция… особенная! - поделился радостью профессор.
        -?«Классическая марксистская теория в интерпретации современной философской мысли», - проявила незаурядную осведомленность соседка. - Так, кажется?
        -?Совершенно верно! - радостно закивал Герман Иванович, как будто услышал что-то очень приятное. - Вы же понимаете, что это для меня значит! Первокурсники - почти дети, - и я должен познакомить их с удивительными высотами философской мысли, которые могут в корне изменить их мировоззрение!
        -?У нынешних первокурсников вообще нет никакого мировоззрения, так что и менять им нечего, - проворчала себе под нос соседка и добавила погромче: - Вы совершенно правы, только, ради бога, не увлекайтесь слишком, поберегите сердце. Их мировоззрение не стоит вашего здоровья.
        -?А вот это еще как сказать, как сказать! Если нужно, я готов пожертвовать… Но я двойную дозу всех таблеток принял, на всякий случай.
        -?И совершенно напрасно! - рассердилась соседка. - Герман Иванович, голубчик, сколько вам можно повторять: нельзя этого делать! Твержу-твержу, и все как об стенку горох! Ладно, идите, а то опоздаете, не дай бог, а уж вечером мы с вами поговорим на эту тему.
        -?В восемнадцать тридцать, как обычно, - заторопился профессор. - Буду без опоздания!


* * *
        Художник Пустовалов сидел перед мольбертом, на котором красовался белый лист бумаги. Совершенно, абсолютно, безупречно белый. Как снег. Этот снег пугал Пустовалова своим торжествующим сиянием, от него исходил физически ощутимый холод. Пустовалов зябко вздрогнул и попытался натянуть на заледеневшие пальцы рукава старого, изношенного до дыр свитера. Это не помогло. Но если пальцы уже почти не шевелятся от холода, то как же он будет рисовать, когда наконец вспомнит?! Испугавшись этой мысли, Пустовалов решил пойти на кухню и согреть чайник. Выходя из комнаты, он выключил свет - надо экономить, по счетам за электричество он не платил уже очень давно, и уже дважды вешали на дверь их подъезда объявление с угрозой отключить электричество у должников. Правда, оба объявления он потихоньку сорвал и выбросил, и это, судя по всему, помогло, но кто знает, что будет дальше? Вот если бы он нарисовал картину, ее непременно купили бы: месяца два назад… или три… тогда еще было тепло, это точно… к нему приходила дама из галереи, они были знакомы раньше, но он никак не мог вспомнить, как ее зовут - то ли Жанна, то ли
Кристина… Так вот, эта дама говорила, что адрес дала ей его жена, что на его картины есть покупатель, кто-то хочет оформить интерьер своего офиса именно его, Пустовалова, картинами, и это было очень приятно слышать. Но тогда у него не было картин, все куда-то подевались при переезде. Эта самая Кристина… или Жанна, даже оставила аванс - вот тогда он и заплатил за квартиру, купил бумагу и краски и еще дал кому-то взаймы… а на электричество уже не хватило. Кажется, это было давно… еще осенью. Точно, как раз накануне как-то разом пожелтели листья стоявшего под окном клена, он заметил. А обещанные картины так и не нарисовал, не смог, и это его ужасно беспокоило.
        В крошечное, под потолком, кухонное оконце пробивался дневной свет. Странно, удивился Пустовалов. Когда он садился за мольберт, была ночь, за стенкой еще работал телевизор. Неужели он всю ночь просидел перед этим проклятым белым листом - и напрасно? Заварка еще оставалась на донышке жестяной банки, а вот сахара давно не было. Зато было варенье, которым его угостила соседка, и был хлеб. Вкусно пахнущая круглая буханка, и это тоже было удивительно, потому что Пустовалов никак не мог вспомнить, чтобы он ходил вчера за хлебом. Оказалось, что он ужасно голоден. Так голоден, что у него даже не хватило терпения нарезать хлеб на ломти. Торопясь, он ломал его на куски, макал в налитое на блюдце варенье и ел, ел… Потом выпил большую кружку обжигающего чая и понял, что, кажется, согрелся.
        Он вернулся в комнату, отдернул старое одеяло, игравшее роль портьеры, и в комнату робко проник неуверенный свет зимнего дня. Пожалуй, уже десять утра, не меньше. Часов у него не было, точнее, были, но в них давным-давно сели батарейки. Кажется, говорят, что счастливые часов не наблюдают. Стало быть, он счастливый - усмехнулся Пустовалов, опять подошел к мольберту и уставился на белый лист бумаги. Вспоминай - приказал он себе. Он должен был вспомнить лето. Летом было тепло, у него не мерзли руки. Летом он жил в доме, выходящем окнами на городской пруд, и по утрам солнечные блики, отражаясь в воде, играли на потолке комнаты. Летом у него в голове было полно идей и планов. В каком году было это лето - в прошлом? В нынешнем? Он не помнил, да это и неважно. Важно то, что летом рядом были жена и сын Димка. И они с Димкой ходили в зоопарк, а потом он учил Димку рисовать зверей. Да! Зверей… Лихорадочно разбросав листы, занимавшие весь угол комнаты, Пустовалов нашел то, что искал - на Димкиных рисунках застенчиво улыбался оранжевый жираф, щурился толстый голубой бегемот, зевал от скуки лохматый желтый
лев, и висела вниз головой озорная зеленая мартышка. Множество своих картин он при переезде растерял, а эти, Димкины, сберег… Из-за них все и началось. А вернее, закончилось… Нет-нет, про это не надо.
        Он вспомнит. Вспомнит и нарисует картину, которую почти постоянно видит перед собой: старый, дореволюционных времен, парк бывшей усадьбы купцов Харитоновых-Расторгуевых, потом Дворца пионеров, так и не ставшего для горожан Дворцом творчества учащихся, круглое озеро с островком посредине и перекинутым на островок выгнутым мостиком, на островке - белоснежная, невесомая, будто парящая над водой, ротонда. Гуляя с сыном в парке, он видел - летом туда приходят женихи с невестами. И придумал так: жарко, летит тополиный пух, будто снегопад, и невесты парят в воздухе над устремленной ввысь ротондой, над озерком, как белые пушинки, от переполняющего их счастья. А женихи - может, с ними за ручку летают, может, на мостике стоят, ждут, а лететь - то ли боятся, то ли не умеют. Но жарко и солнечно у него никак не получалось. Холодно было. Он все время мерз, и из-за этого ничего не получалось. И еще он никак не мог передать то ощущение счастья, от которого человек легко может взлететь. Хотя раньше он знал, как это делается, и сам мог запросто…
        Пустовалов засучил рукава и, пока опять не начали замерзать руки, решительно взялся за кисть. Теперь у него получится. Должно получиться! А когда он напишет эту чертову картину, на которой все летают от счастья, у него все наладится. И жена с Димкой опять будут дома. И будет лето.


* * *
        Рабочий день в риелторском агентстве «Новая квартира» подходил к концу. Собственно говоря, все сотрудники уже разбежались - кто встречаться с клиентами, кто по своим делам, которых перед Новым годом - пруд пруди. Но директор «Новой квартиры» Дмитрий Клюев пунктуальное сидение сотрудников на стульях не приветствовал: волка и риелтора, как известно, ноги кормят. Единственное, чего он не терпел, так это непорядочности в делах. Назначить встречу клиенту и опоздать, а то и вовсе не прийти, ссылаясь на пробки и забывчивость, ужулить тысчонку баксов себе в карман помимо кассы, небрежно оформить документы - такого он не прощал и с недобросовестными сотрудниками расставался моментально. «Сначала вы работаете на свою репутацию, потом репутация работает на вас!» - такой лозунг красовался над его рабочим столом и, по мнению Клюева, положительно влиял на имидж фирмы, так как предполагалось, что агентство «Новая квартира» уже давно находится на втором этапе взаимоотношений с капризной дамой Репутацией.
        На работе оставалась только секретарша Нина Васильевна, но ее он как раз собирался отослать. Нину Васильевну он холил, лелеял и берег от переработки, потому что она тоже была частью имиджа фирмы. Представьте чувства клиента, который впервые переступал порог фирмы и видел в приемной (а ведь далеко не в каждом агентстве вообще есть приемная!) не вертлявую девицу с модельной внешностью, которая ни у кого не вызывает доверия, а пожилую даму в старомодных очках и с волосами, стянутыми в низкий узел на затылке. К ней немедленно проникались симпатией, рассказывали обо всех печалях, как маме или любимой первой учительнице. Кроме того, в делах фирмы Нина Васильевна соблюдала скрупулезную порядочность, поэтому представить, чтобы у нее пропала хоть самая ничтожная бумажка, было так же невозможно, как узреть айсберг посреди городского пруда. Именно поэтому Нину Васильевну надлежало спровадить домой, дабы не загружать лишней информацией.
        Задуманный маневр осуществился неожиданно легко - оказывается, сегодня к Нине Васильевне дочь привела внука-второклашку, и парень скучал в одиночестве, ожидая бабушку. Отечески пожурив Нину Васильевну за неумеренный трудовой энтузиазм, Клюев отправил секретаршу домой, заверив, что сумеет поставить офис на сигнализацию, а если не сумеет, то перезвонит ей и проконсультируется. Когда Нина Васильевна отбыла, Клюев отправился к себе в кабинет и взялся за телефонную трубку:
        -?Привет! Да… Ты будешь? Да ладно, ладно, я знаю, что ты никогда… Просто полчаса уже осталось. Все, лады, жду!
        И действительно уселся ждать, прокручивая в голове варианты и заранее нервничая, как это бывало всегда при получении крупного заказа. Не то чтобы Клюев был жаден - хотя денежки, конечно, любил, - не без этого. Просто он был азартен, и если ему в руки попадало серьезное интересное дело, в нем просыпался профессионал, он испытывал драйв, легко выстраивал сложные схемы, просчитывал варианты, при необходимости на ходу менял планы. И, как правило, одерживал победу. А деньги были лишь одной из составляющих трудной виктории. Нет, жадным он точно не был. Не убивался по поводу проигрышей в зале игровых автоматов - ведь порой он и выигрывал! Легко тратил деньги на женщин, и женщины его за это любили. Да… Хорошие машины всегда предпочитал. Отдыхать любил у теплых морей - чтоб сидеть на берегу и пить коктейль, непременно через трубочку. Он так с детства мечтал, и вот - осуществилось. Копить и расчетливо вкладывать он не умел. Хотя прекрасно знал, что те, кто начинал вместе с ним в этом бизнесе, уже давно, заработав стартовый капитал, сменили род занятий и теперь занимались чем-то менее хлопотным и более
доходным. Ну да не беда. Если он удачно провернет это новое дело, то сможет прикупить наконец несколько однушек да пару-тройку офисов в долевке, сдавать их в аренду и иметь денежку на крайний случай. Или помещение под магазин хорошо бы. Мало ли как оно может сложиться, сколько можно жить сегодняшним днем…
        -?Стареешь, брат, - усмехнулся Клюев своему отражению в стеклянной дверце книжного шкафа. - Раньше все больше о девках думал, а теперь вот о каком-то «крайнем случае»…
        В общем, это дело для него важное. Выгорит так, как он рассчитал - можно будет и расслабиться. А не выгорит… Об этом Клюев думать не хотел. Заказчик - мужик серьезный. Если он, Клюев, его подведет, тот с него семь шкур сдерет. И голым в Африку пустит, только без девок и коктейля через трубочку. Поэтому Клюев должен и заказчику угодить, и себя не обидеть, тем более что тот сказал, нарисовав на листке сумму, от которой у Клюева приятно засосало под ложечкой:
        -?Это я готов потратить на все про все. Если на ком сэкономишь - можешь мне не докладывать. Потому как меньше знаешь - крепче спишь. Твои дела. Если что - сам за них и отвечать будешь, а я не в курсе. Понял? Молодец! Работай.
        Клюев вздохнул, прогоняя сомнения, и загадал: если первой придет Ленка, то все будет о’кей, а если Ларькин… Но додумать не успел, потому что в дверь позвонили, и он потащился открывать, втайне надеясь, что это Ленка забыла ключ. Но Ленка никогда ничего не забывала и не опаздывала, просто участковый Сергей Ларькин приперся раньше назначенного времени. Пришлось кипятить для него чайник, доставать из холодильника какие-то бутерброды.
        -?Ничего, если раньше начнем? - спросил Ларькин, пристраивая на край клюевского стола кружку, тарелку с бутербродом и папку. - А то мне в восемь надо за сыном в секцию. Еще ехать, пробки…
        -?Ничего, - проворчал Клюев, неожиданно расстроившись (вот ведь влетит же такая чушь в голову). - Только придется тебе все повторять для моего сотрудника.
        -?А ты запомни и сам повтори, - нахально посоветовал Ларькин и с удовольствием отхлебнул чай. - Он у тебя не сильно тупой, сотрудник этот?
        -?Не он, а она. И я не сильно тупая, вполне даже ничего, - включилась в беседу влетевшая в кабинет Елена. - Дима, ты чего на меня так смотришь? Без двух минут семь. Я не опоздала, хотя черт знает, чего мне это стоило. Так «Лендровер» подрезала, что… Мне чаю нальете?
        Ларькин, нисколько не смутившись, углубился в бутерброд - Ленка Жданова была не из тех дам, которые приковывают внимание мужчин. Худая и длинная, она никогда не носила юбок и туфель на каблуках, зато обожала джинсы и мужские рубашки. Может, они, конечно, были и женские, Клюев не больно разбирался, во всяком случае, никаких особых вырезов, рюшек и чего-то этакого он на них никогда не замечал. Клюев Ленку обожал и этого не скрывал, но в конторе никогда не ходило сплетен по этому поводу: кто может заподозрить шефа в том, что он спит с мини-трактором? Еще Ленку называли «мужиком в юбке», «атомной станцией» и «селедкой», но строго за глаза, потому что от нее запросто можно было и по морде схлопотать. Тем более что и Клюев обожал Ленку исключительно как сотрудницу. Для нее не было невыполнимых заданий. Если она бралась за дело, то дожимала клиента так, что он соглашался на самые удивительные и невыгодные для себя варианты. Энергия, которую обрушивала на бедного покупателя или продавца Лена Жданова, была сокрушительной, и сопротивляться ей было бесполезно. Глядя на то, как Ленка энергично пьет кофе и
уплетает бутерброд, Клюев расслабился: Ленка его не подведет, вместе они - сила. А он ей денежек отстегнет, не пожадничает. Деньги ей нужны до зарезу. Она недавно квартиру купила в элитном доме и отделку до сих пор не закончила. На днях хвасталась раковиной за сорок с лишним тысяч. С раковиной ее надули, привезли из Италии металлическую, а она хотела из санфаянса, так она такой скандал устроила, в суд подала - короче, вернули ей пятьдесят и еще от себя десять добавили, лишь бы отвязалась. Теперь она натяжными потолками недовольна, спрашивала, нет ли у кого знакомого эксперта по строительству, и Клюев заранее смеялся, предвкушая, какое искрометное шоу ожидает самонадеянных строителей, с ходу отказавших ей в полной переделке.
        Ларькин отряхнул крошки на паркетный пол и открыл свою папку. Бумаг в ней было негусто, точнее, одна-единственная. «И в карман бы вошла, - неприязненно подумал Клюев, - а он с папкой ходит, пальцы гнет». Не нравился ему этот Ларькин, и все тут. А как еще, скажите на милость, порядочный и почти законопослушный гражданин может относиться к менту, который берет деньги у бандитов и продает им досье на порядочных и законопослушных граждан, вверенных его попечению? Участковый капитан Ларькин именно этим и занимался и явился в «Новую квартиру» как раз затем, чтобы Клюеву это досье передать. «Одна радость, - мрачно подумал Клюев, - что не мне пришлось платить». Еще чашку за ним мыть!
        -?Ну, давай, капитан, начинай, что ли, - поторопил он Ларькина. - Сам же спешил. Лен, ты записывай. Потом обсудим, что и как.
        -?Итак, - приступил к делу участковый, - что мы имеем… Мы имеем двухэтажный дом на улице Бажова, 148, корпус 2. Довоенная постройка, капремонта никогда не было. До прошлого года на первом этаже был зал игровых автоматов, чей - вы знаете.
        -?Знаем, - дружно покивали слушатели.
        -?Автоматы в прошлом году закрыли, так как вышел закон…
        -?Давай дальше, - невежливо перебил Клюев. - Ты говори то, чего мы не знаем. Что ты нам тут лекцию читаешь?
        -?Мне сказано - я и докладываю по порядку. А чего ты такой нервный? - удивился Ларькин и с удовольствием допил чай. Заглянул с сожалением в опустевшую кружку, но добавки ему никто не предложил. Ларькин вздохнул и продолжил: - На втором этаже четыре квартиры: трехкомнатная, двухкомнатная и две однокомнатные.
        Клюев со злостью вскочил, вывел на экран компьютера все данные о доме по адресу улица Бажова, 148, корпус 2 и повернул монитор к Ларькину.
        -?Дима, успокойся, - сказала Ленка и повернулась к участковому. - Сколько человек прописано и сколько живет?
        -?Пятеро. Гражданка Воронова Елизавета Владимировна тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, ее внук, студент Канторович Лев Маркович - в трехкомнатной. В двухкомнатной - гражданин Мокроносов Герман Иванович, тысяча девятьсот…
        -?Погодите, я не поняла, - удивилась Ленка, - это сколько же ей лет, Вороновой? Я так не могу сосчитать, мне калькулятор надо.
        -?Вороновой - восемьдесят восемь, - на минуту задумавшись, подсчитал участковый. - Деду - семьдесят пять, что ли.
        -?Ого! - удивилась Ленка и многозначительно посмотрела на Клюева.
        -?В однокомнатной, - продолжал участковый, - гражданка Харитонова Галина Павловна, тысяча девятьсот сорок девятого года. В другой однокомнатной - гражданин Пустовалов Алексей Николаевич…
        -?И тоже родился на заре прошлого века? - заинтересованно спросила Ленка.
        -?Нет, ему тридцать восемь, - сверился со своей бумажкой Ларькин.
        -?Так, - подвел итог Клюев. - Две старухи, старик, студент и один мужик средних лет. Теперь давай по персоналиям.
        -?Воронова - пенсионерка, участница войны, - приступил к делу Ларькин. - Лев Маркович ей, по сути дела, не внук.
        -?Как так? - удивился Клюев.
        -?Он сын ее родственницы. А она жила в Москве, приехала, когда этот самый Лев родился. Я только на этом участке работать начинал. Мать уехала из страны, то ли замуж вышла, то ли еще что, короче, она здесь уже не прописана. Квартира у них большая, в свое время переделана из коммуналки, из пяти комнат сделали три. Парень учится в медицинском. Невоеннообязанный. Больше ничего сказать не могу.
        -?Задолженность по квартплате? - деловито уточнила Ленка.
        -?У этих нет. Есть у Пустовалова. Он художник… бывший. Сейчас не работает нигде и пьет.
        -?Это хорошо… - задумчиво протянул Клюев. - Хорошо, что пьет. А он, значит, один прописан?
        -?Он год назад прописался. Вроде развелся с женой. За квартиру с осени не платил. Я с ним разговаривал уже. По-моему, он немного того… с приветом. Хотя на учете не стоит.
        -?В чем выражается? - заинтересованно уточнил Клюев.
        -?Летом взял и забор вокруг помойки разрисовал - пальмы там, море, лодка. И трансформаторную будку. Там мартышки, попугай, лев, что ли. Бабочки еще.
        -?Понятно, - кивнул Клюев и сделал на своем листочке пометку. - Бабочки, значит, на помойке. Так. Что там за бабка с дедом?
        -?Харитонова тут прописалась год с лишним назад. На пенсии. Но работает… иногда.
        -?Почему иногда? - сразу насторожилась Ленка.
        -?Пьет, - как бы с неохотой пояснил участковый: Ленкин интерес ему не понравился. - Еще сын у нее есть, но…
        -?Что - но? - поторопил его Клюев. - Что ты тянешь кота за хвост?
        -?Срок он отбывает. Ему еще года два сидеть. Или три.
        -?Отлично, стало быть, с ним проблем не будет, если что, - задумчиво кивнул Клюев. Расклад ему начинал нравиться. - А дед что?
        -?Тоже одинокий. В этом доме всю жизнь живет. Работает в университете. Жена умерла несколько лет назад. Есть сын, но живет в Дубне, под Москвой. Недавно завещание хотел писать - со мной советовался. Я сказал, что если сын один, то можно и не писать, и так все ему останется. За квартиру платит аккуратно.
        -?Это ты правильно сказал, - похвалил Клюев, - насчет завещания. Считаем еще раз: старик, старуха, студент и два алкоголика. А что, старик-то крепкий? Чего он про завещание-то заговорил?
        -?Нормальный старик, - неприязненно ответил участковый. Похоже, Клюев ему тоже не нравился. - Кстати, Харитонова пьет не особенно. В смысле, не каждый день. Зато матерится, когда выпьет, - уши вянут! - неожиданно ухмыльнулся он.
        -?Что мы имеем… - рисовал кружки и стрелки на листке Клюев. - Лен, смотри: старухе с внуком придется трешку сделать, но можно на окраине или в хрущевке, ну пусть даже в брежневке - как захотят, ремонта-то у них сто лет не было, наверняка крыша протекает и все такое.
        -?Протекает, - подтвердил участковый. - Но они в ЖКО жаловались, там осенью подлатали - летом видно будет…
        -?Деду однокомнатную подешевле, - продолжал Клюев. - И денег на ремонт, чтоб не вякал. Тыщи две баксов, не больно он и соображает. А вот насчет бабки с художником надо думать…
        -?Так, у меня одно условие, - неожиданно посерьезнел Ларькин. - Дело свое делайте, раз заказ у вас. Но чтоб на моем участке без криминала.
        -?А ты чего взъелся-то? - удивился Клюев. - В первый раз, что ли, работаем? Первый этаж расселяли, ты, помнится, помалкивал. Нет?
        -?Не в первый, - глядя в пол, отрезал участковый. - Но мне до пенсии полтора года. И я хочу уйти нормально. Вы поняли? Чтобы ничего такого.
        -?И куда ты потом, пенсионер? - все-таки давая волю раздражению, осведомился Клюев. - В вахтеры? Или к Новикову в охранники? Думаешь, я не знаю, как ты его прикрывал, когда у него в этом самом доме игровые автоматы стояли? А теперь он весь дом по дешевке купить решил, народ выкинуть, и ты ему по доброте душевной помогаешь? Сколько взял-то, а? Скажи, мы вон с Еленой позавидуем…
        -?Сколько взял - все мое! - взбеленился участковый. - Свои бабки считай! Мое дело - вам информацию дать, - я дал, в этом противозаконного нет. А вот вы, если что-нибудь на свою задницу придумаете…
        -?Тихо, мужики, чего вы, в самом деле, - хлопнула рукой по столу Ленка, и мужчины уселись, сверля друг друга взглядами. - Вы не волнуйтесь, капитан, никакого криминала не будет, теперь не девяностые годы. Будем с людьми разговаривать, убеждать. Это уже наши внутренние дела, вам о них и знать необязательно, так ведь, Дмитрий Сергеевич?
        -?Меньше знаешь - крепче спишь, - повторил Клюев недавно слышанную фразу.
        Участковый поднялся, небрежно кивнул Лене и, не подавая руки Клюеву, направился к выходу. Но в дверях задержался и с удовольствием сообщил:
        -?Вы со старухой этой, с Вороновой, поаккуратнее. Она, чуть что - норовит жаловаться, звонить везде. Знакомых у нее - прорва, ветеранские организации, журналисты опять же… Сколько мне крови попортила, когда у них игровые автоматы были! И вам попортит! Счастливо оставаться!
        -?Вот сволочь! - от души высказался Клюев, когда участковый вышел из офиса, о чем сообщил услужливый колокольчик над входом. - И денег взял, и чистеньким хочет остаться. Он у этого Новикова на зарплате был все годы, пока зал игровых автоматов в доме работал. С нами вместе алкашей выкидывал с первого этажа, когда Новиков там квартиры скупал. И теперь шестерит, а от нас нос воротит.
        -?Да ладно тебе, - отмахнулась Лена, которая уже потеряла интерес к участковому. - Чего ты к нему привязался? Каждый зарабатывает, как может. Ты же на Новикова не гонишь? Он и нам заработать дает. Давай по делу.
        -?Ну что… Про старуху с внуком понятно, будем торговаться. С этим дедом… Мокроносовым тоже можно работать. Слушай, надо про его здоровье поподробнее узнать. Может, за ним уход нужен? А там и завещание составить.
        -?Дима, а что нам завещание даст? - наморщила лоб Лена. - Он, может, еще сто лет проживет, а нам расселить надо за два месяца, ты же сам говорил.
        --за месяц, Лен, - сморщился Клюев. - Новиков вчера звонил, говорит, что покупатели на землю под домом есть, но они больше месяца ждать не могут. Ну полтора, с учетом новогодних праздников.
        -?Ничего себе… - присвистнула Лена.
        -?Вот и я о том же. Ладно, начнем пока варианты подбирать, а там видно будет. Ты не дергайся, если что, я сам справлюсь, есть люди. Все аккуратно будет, мне сидеть неохота, сама понимаешь.
        -?Дим, ты что? - серьезно глядя на него, спросила Лена и повторила с нажимом: - Сейчас другие времена.
        -?Да шучу я. Бабке, у которой сын сидит, нальем стакан коньяка - она нам что угодно подпишет, и отправим ее на свежий воздух, в частный домик в Таборинском районе. Там с девяностых годов много таких поселилось, как ты помнишь. А ей не все равно, где водку пить? Там даже собутыльников больше. Надо узнать, кстати, где сын сидит, там колония рядом - будет передачи носить, - развеселился Клюев. - И художнику нальем. Думаешь, его тогда не устроит пара комнат в бараке под снос? На Уралмаше, на Коммунистической два стоят, если еще не упали - зато как бы с мастерской, это круто, они об этом все мечтают. Этот, тем более, неадекватный, как Ларькин сказал. А там, глядишь, барак снесут, он от государства квартиру получит, нам спасибо скажет. Если раньше не сопьется. Знаем мы этих творческих людей, повидали - шваль, хуже бомжей. А иначе его отсюда за долги выселят в тот же барак. Ты давай завтра-послезавтра проводи собрание жильцов, и начнем работать. Только не говори, что ты из агентства.
        -?Не учи ученого, - огрызнулась Ленка.
        -?Да, конечно. Я завтра этому Ларькину позвоню и заставлю с тобой на собрание сходить.
        -?Зачем? Да и не пойдет он, - удивилась Ленка.
        -?А для солидности. Тебе больше доверия будет, если ты вместе с представителем власти придешь. Старики это уважают. И Ларькин придет как миленький, раз деньги взял - пусть отрабатывает. Мне Новиков сказал, что участковый будет нам оказывать всякое содействие, - это Клюев сказал через губу, явно передразнивая. - Вот и пусть оказывает. Заодно и проследит, чтоб криминала не было на его участке.
        -?Ладно, сегодня на обратном пути повешу объявление, и завтра начнем работать, - согласилась Ленка. - Только вот не нравится мне твое настроение, Дим…


* * *
        К шести вечера уже наглухо стемнело, впрочем, день был такой, подумала Ба, что вроде бы и не рассветало: так, сменился черный цвет ненадолго на блекло-серый, а теперь опять вернулся. Она уже с час сидела возле окна, как шутил Левушка, «на капитанском мостике», и обозревала окрестности. Комната была очень большая, но странной, неправильной формы, как, впрочем, и сам дом - он тоже весь был странный и неправильный. Торец дома, где располагалась их с Левушкой квартира, был полукруглым, с семью большими, от пола почти до потолка, окнами по периметру. Два окна были в ее комнате, два - в Левушкиной, и три - в гостиной, где она как раз обосновалась, наблюдая, как гаснет день и торопятся домой люди. Благодаря необычному расположению окон у Ба и в самом деле был обзор, как у капитана корабля на мостике.
        По неширокой улице сплошным потоком медленно двигались усталые машины. Одно за другим зажигались окна дома напротив. За время, проведенное на «капитанском мостике», Ба уже немало узнала о привычках многих обитателей квартир второго и третьего этажей (на первом был магазин), хотя, наверное, ни за что не узнала бы их, встретив на улице. Справа был виден проспект Ленина, там расцвеченная красными и желтыми огнями лента машин была еще шире и ползла медленнее. По тротуару шли люди, но, поскольку фонари еще не зажгли, были видны только черные силуэты: мальчишки, бегущие домой со второй смены, девушка, балансирующая на высоких каблуках, бабушка с малышом, мужчина с елкой… И правда, скоро ведь Новый год! Как неимоверно быстро идет время, ведь и прошлый Новый год был, кажется, совсем недавно. Но о скоротечности времени Ба думать не любила, это ее расстраивало. И она стала думать о приятном - о Левушке.
        Левушка придет сегодня поздно: в какой-то фирме в громадный аквариум со скатами очередной умник долил воды из-под крана. И Левушка отправился спасать несчастных рыб. Или скаты - это не рыбы? Кто их разберет. В аквариуме, который стоял в Левушкиной комнате, вообще жили пираньи - миленькие спокойные рыбки с чешуей, будто усыпанной блестками. Ба относилась к ним с симпатией до тех пор, пока не посмотрела передачу про их сородичей, живущих на вольных хлебах где-то в Амазонке, и с тех пор обходила аквариум стороной, даже пыль не вытирала - обойдутся, людоеды! Куда больше ей нравилась печальная, похожая на сундучок рыбка со смешным названием «рогатый кузовок», обитавшая в аквариуме по соседству. Впрочем, о вкусах не спорят, к тому же на проклятых пираний отчего-то был большой спрос, и Левушка время от времени продавал своих питомцев богатым людям, желающим таким замысловатым образом украсить интерьер офиса или квартиры. Но поскольку ухаживать за дорогостоящим и капризным приобретением никто не умел, новые владельцы обращались за помощью в фирму «Аква-дом», где Левушка работал уже четыре года. Внук еще в
девятом классе понимал в рыбах больше, чем какой-нибудь выпускник биофака, с гордостью и умилением подумала Ба. Мало того, что учится на повышенную стипендию - это в медицинском! - так еще и деньги зарабатывает, ни у нее, ни у матери не просит.
        Увлечение рыбами у него от отца. Как все-таки странно иногда проявляется наследственность! Левушкин отец, Марк Иосифович, тоже очень любил рыб, правда, в отличие от сына, совершенно бескорыстно. Он ловил на удочку маленьких, ни на что не годных рыбешек в пригородных прудах, этих несчастных не ели даже соседские кошки. Левушкина мама, жена Марка, эту мелочь тоже в руки не брала и увлечение мужа не поощряла. Поэтому Марк (Ба, несмотря на то что приходилась ему кем-то вроде тещи, своего «вроде бы зятя» любила и звала Мариком) эту рыбу связками сушил на балконе, а потом использовал как наживку для ловли раков. И Ба, и Левушка ужасно любили эти совместные летние поездки за раками. С утра Марик ставил сети, о которых они благополучно забывали до вечера, и они сидели на берегу, выдумывали всякие игры, собирали цветы или ягоды - смотря по сезону, ели бутерброды, пили парное молоко, купленное у местных старушек, орали песни. И никто на них не ворчал, не требовал, чтобы они «занялись делом» и «не валяли дурака». Под вечер они доставали сети, радостно рассматривали добычу, радуясь особо крупным и сердитым
экземплярам, а потом выпускали всех пленников на волю и на электричке ехали домой, усталые и довольные прожитым длинным летним днем. Брать раков домой было как-то не с руки, не варить же их живыми и уж тем более не ждать, пока они умрут. В общем, «рыбалкой» были неизменно довольны не только Левушка, Ба и Марик, но и раки.
        Придя в отличное настроение, Ба посмотрела на часы - вот-вот придет Герман Иванович, который никогда не опаздывал. Старшее поколение, что ни говори, к порядку приучено. Вот и она сама ни разу в жизни не опоздала на работу. И не взяла ни одного больничного. «Если врач болеет гриппом - это неинтеллигентно», - любил говорить заведующий их поликлиникой Семен Михайлович Шац, коренной москвич и врач в четвертом поколении. Она всегда с ним соглашалась, потому что уважала безгранично за профессионализм и преданность делу, кроме того, завполиклиникой был фронтовик, как и она сама. Эта абсолютная преданность делу в конце концов сыграла с ними обоими злую шутку. Когда Шацу исполнилось семьдесят пять, прямо в день юбилея к нему приехали из горздрава, вручили грамоту и сервиз, поблагодарили за
«многолетний самоотверженный труд» и… представили коллективу нового заведующего. Семен Михайлович отправился домой и вечером умер от обширного инфаркта, так и не распаковав подарки и не поставив цветы в вазы. Через неделю новый заведующий отправил «на давно и честно заслуженный отдых» и участкового терапевта Воронову.
        Жизненная перемена ее оглушила. Неизвестно, сколько дней или недель Ба (тогда она еще не знала, что она - Ба, и все звали ее длинно и солидно Елизаветой Владимировной) сидела в одиночестве, почти не выходя из дома и не зная, чем себя занять. Возникшая пустота казалась катастрофической. Кроме работы, в ее жизни ничего не было - ни семьи, ни детей, ни увлечений, так уж сложилось. И зачем, собственно, жить дальше - она не имела ни малейшего представления. И тут позвонила Валюша из Свердловска. Валюша была ей, кажется, внучатой племянницей, не то седьмой, не то восьмой водой на киселе. Но, приезжая в Москву в командировки, Валюша всегда останавливалась у родственницы, еще они по праздникам регулярно посылали друг другу открытки. Валюша, узнав, что Елизавету Владимировну отправили на пенсию, отчего-то обрадовалась. Оказывается, Валюша вышла замуж и в связи с этим задумала сложный квартирный обмен. А пожилая одинокая родственница могла бы стать элементом в этой многоступенчатой комбинации: если бы Елизавета Владимировна согласилась жить с ними вместе, то ее квартиру в Москве и квартиру Валюшиного мужа
они могли бы обменять на «очень хороший вариант».
        Так ничего и не решив, Елизавета Владимировна, сама того не ожидая, согласилась приехать в Свердловск - просто чтобы переменить обстановку, собраться с мыслями, ведь она даже в отпуск никогда не ездила, а Свердловск, где она не была, пожалуй, с конца семидесятых, все-таки был ее родиной, там похоронены родители. Нет, она не собиралась так круто менять свою жизнь, к тому же прекрасно понимала, что если она согласится, то вскоре станет всем обузой и все будут ждать, когда семидесятилетняя старушка отправится в мир иной, окончательно освободив наконец жилплощадь. Валюша все просчитала: кроме нее, у Вороновой родственников нет, а сама уезжать в Москву она не хотела… короче говоря, хорошая квартира в старом доме на Остоженке пропала бы за просто так. Потом оказалось, что Валюша беременна, и Елизавете Владимировне, подавленной своей ненужностью, перспектива возиться с малышом показалась настоящим подарком судьбы. Марик ей тоже понравился: милый интеллигентный молодой человек из хорошей семьи, ученый, как говорили, подающий большие надежды.
        Но точку в ее колебаниях поставил… дом. Когда она увидела этот дом на улице Бажова, в котором Валюша намеревалась сделать себе квартиру, расселив две коммуналки, то поняла бесповоротно - это судьба, которой зачем-то понадобилось вернуть все на круги своя. И она покорилась судьбе.
        Воспоминания Ба прервал звонок в дверь. На часах было минута в минуту восемнадцать тридцать, стало быть, это не кто иной, как Герман Иванович, пунктуально явившийся на традиционный вечерний чай.
        Стол уже был накрыт: нарядная скатерть, красивый, белый с красными маками, сервиз, в вазочке на высокой ножке - малиновое варенье, в плетеной корзинке - печенье. Сахар большими кусками неправильной формы, как любил Герман Иванович. Ба не признавала чая в пакетиках, заваривала «настоящий чай», добавляя заготовленные с лета смородиновые и вишневые листочки. Впрочем, чаепитие было не главной, хотя и приятной составляющей этих вечерних встреч.
        Четыре года назад Герман Иванович попал в ту же самую ситуацию, в которой когда-то оказалась сама Елизавета Владимировна: его отправили на пенсию, посчитав, что семидесятилетний профессор, доктор философских наук Мокроносов уже не вполне отвечает современным требованиям преподавания и не может более возглавлять кафедру философии, которой руководил сорок три года. Германа Ивановича эта новость ударила как обухом по голове, он всегда считал, что для истинного философа нет проблемы возраста, а его отставка - лишь плод вечных интриг сослуживцев и происки политических оппонентов.
        Беда не приходит одна, в тот же год умерла его жена Натуся, с которой они жили долго и счастливо, до золотой свадьбы чуть-чуть не дотянули. Герман Иванович решил, что без полноценной работы и без Натуси жизнь не имеет никакого смысла, и приготовился расстаться с ней, как истинный философ, например Сенека. Хотя, конечно, хорошо бы все случилось как-то само собой, не столь кроваво. Ведь ему, как ни крути, все же до Сенеки далеко… От черных мыслей его спасла Ба. Она без всяких объяснений поняла, что творится на душе у соседа, и, не рассуждая, бросилась на помощь. Для начала она заставила его пойти на прием к ректору и выступить на ученом совете. Герман Иванович, волнуясь, доказывал, что его увлечение теоретическим наследием марксизма не является препятствием для восприятия философской мысли в целом, причем восприятия объективного - особо подчеркнул он, заранее предупреждая возможные выпады оппонентов. И что недавнее обращение известного и влиятельного философа Жака Дерриды к марксизму оказало сильнейшее влияние на многих левых интеллектуалов на Западе, дав повод, ни много ни мало, для переосмысления
сущности философии! Его слушали снисходительно и невнимательно, подсмеиваясь над неуемным пламенным марксистом, но, в конце концов, сжалились и позволили читать факультатив для студентов философского и социологического - по пять лекций в конце первого семестра. Это было все же лучше, чем ничего.
        Потом Ба зашла с другого фланга.
        -?Голубчик, Герман Иванович, поверьте мне как врачу, - заявила она, - головной мозг - самый ленивый орган. Причем у тех, кто резко бросает интеллектуальную деятельность, он разрушается гораздо быстрее, чем у тех, кто умственным трудом никогда не злоупотреблял. Таким образом, вы определенно находитесь в группе риска, дорогой мой. Ведь десять лекций в декабре - это замечательно, но, согласитесь, маловато для философа такого уровня, как вы. Давайте будем напрягать мозг круглогодично - и проживем дольше в здравом уме.
        Так и родилась на свет традиция вторничных и четверговых чаепитий. Сперва Ба готовила что посытнее, норовя ненавязчиво подкормить гостя перед интеллектуальным штурмом. Потом он научился вести хозяйство самостоятельно, и теперь они ограничивались печеньем и свежезаваренным чаем. За столом они, не торопясь, обсуждали события дня, если таковые случались. Если жизнь не давала повода для размышлений и анализа, они смотрели новости, обсуждали прочитанное Германом Ивановичем в газетах и услышанное Ба от Левушки или по радио. На худой конец, смотрели новости в девятнадцать ноль-ноль. Этими встречами оба дорожили и в несомненной пользе их были уверены. А сегодня и тема для обсуждения была - каждый год Герман Иванович переписывал заново свою любимую лекцию «Классическая марксистская теория в интерпретации современной философской мысли», для чего месяцами сидел в библиотеке, перелопачивая горы литературы и журналов по философии, выписывать которые ему давно уже было не по карману. Его нынешним открытием была развернувшаяся в специальной литературе дискуссия о марксистской трактовке социального насилия и его
роли в историческом процессе.
        -?Поскольку вы уже слышали мою лекцию в черновом, так сказать, варианте, - торопливо прихлебывая чай, начал Герман Иванович, - то я вам озвучу только те тезисы, которые для вас станут открытием, дорогая Елизавета Владимировна. Во всяком случае, студенты меня сегодня слушали, как никогда. И все почти конспектировали, а это, поверьте мне, самый верный признак того, что им интересно.
        -?Я вся внимание, - заверила его Ба, устраиваясь поудобнее на диване.
        Она по опыту прошлых лет знала, что сегодня игра пойдет в одни ворота, а ей не удастся вставить ни слова. Но ее радовало, что профессор оживлен и как будто помолодел. К тому же если ее сморит сон, то Герман Иванович этого не заметит, а минут через сорок она проснется и выразит свое одобрение. Тут главное - не всхрапнуть, а очки у нее затемненные, открыты глаза или закрыты - не видно.
        -?Итак, можно выделить две основные тенденции в интерпретации марксистской теории насилия, носящие прямо противоположный и взаимоисключающий характер, - волнуясь, начал Герман Иванович, украдкой подглядывая в лежащий перед ним конспект. - Первая тенденция - это изображение марксизма как учения, восхваляющего насилие в качестве главного движущего и созидающего фактора, определяющего ход истории. Насилие, согласно этому пониманию, предстает как неизбежно закономерное и исторически необходимое явление, имманентно присущее любой форме власти и социальному организму, независимо от каких-либо условий и обстоятельств. Насилие предстает при этом как самоцель революционного движения, как априори оправданное средство классовой борьбы и удержания власти, достижения определенных целей. Естественно, что в таком контексте марксизм выглядит как антигуманное и аморальное учение, несовместимое с демократическими ценностями и общечеловеческими нравственными нормами!
        От возмущения Герман Иванович остановился и, чтобы успокоиться, глотнул чаю. Ба, которая задремать еще не успела, подлила ему горяченького из предусмотрительно накрытого куклой чайника (Валюша прислала из Америки, вот смех, будто своих таких у нас нет), а себе положила варенья. Потом она спохватилась и укоризненно покачала головой, осуждая столь вульгарный подход сторонников первой тенденции. Успокоившийся Герман Иванович вернулся к чтению:
        -?…вторая тенденция представляет собой попытку путем абсолютизации и вульгаризации отдельных положений аутентичного марксизма, научно некорректного их истолкования использовать марксистское наследие для обоснования правомерности разного рода революционного экстремизма, политики терроризма и массовых репрессий даже в тех случаях, когда для этого нет объективной необходимости. Такой вульгаризированный и потребительский подход к марксизму с позиций конъюнктурных революционных потребностей и текущей политической целесообразности, стремление ссылками на марксизм оправдать любое применение насилия ради «высоких целей» всеобщего прогресса и свободы, свойственно некоторым современным борцам за народное счастье…
        Сквозь одолевшую таки ее дрему Ба слышала, как щелкнул дверной замок - пришел Левушка. Молодец, быстро управился. Если бы она была одна - непременно вышла бы его встречать, это был важный ритуал, который говорил о том, что в доме все в порядке, она здорова и рада видеть внука. Если она не выходила в прихожую, то Левушка, едва раздевшись, прибегал сам, садился у ее кровати, спрашивал о здоровье, стараясь развлечь, рассказывал новости. Ужин она ему никогда не разогревала, потому что мужчина должен быть самостоятельным, и не стоит его слишком баловать. Вполне довольно и того, что ужин приготовлен… Она слышала, как внук подошел к двери, потоптался, прислушиваясь, и отправился на кухню. Он старался не мешать Ба и Герману Ивановичу, относясь к их занятиям с умеренной иронией. От юного нигилиста девятнадцати лет от роду мудрая Ба большего и не требовала.
        -?…таким образом, следует признать за аксиому, что до тех пор, пока существуют в тех или иных формах эксплуатация и отчуждение рабочей силы от условий ее воспроизводства, социальное неравенство людей, сохраняются предпосылки для проявления насилия. Можно также утверждать, что общечеловеческие нормы морали станут господствующими в сфере политики лишь тогда, когда коренным образом изменится вся система общественных отношений, когда исчезнет классовое право и привилегии! - закончил Герман Иванович и триумфально воззрился на Ба поверх очков.
        -?По-моему, это замечательно! - с энтузиазмом откликнулась она. - И очень современно. В то время, когда все увлеклись конъюнктурным очернительством, вы преподносите все в объективном свете.
        -?Вы действительно так думаете? - зарделся от похвалы Мокроносов.
        -?Без всякого сомнения, - уверила его Ба. - И вы знаете, что я вам посоветую, Герман Иванович? Пошлите эту вашу лекцию в журнал «Вопросы философии». Я думаю, это их заинтересует, и они сделают из нее отличную статью. Ничуть не хуже тех, которые вы мне зачитывали в прошлый раз. Даже лучше. Очень эмоционально.
        -?Да как же… - заволновался Мокроносов. - Я никогда не думал… Хотя раньше, много лет назад, я…
        -?Очень просто. Только рукописи сейчас, наверное, не берут. Попросим Левушку, он напечатает текст на своем компьютере и отправит… как это говорится, боже мой?! Левушка! - закричала Ба. - Можно тебя на минутку?
        -?Приветик, Ба! Здрасьте, Герман Иванович! О чем сегодня разговор? - нарисовался на пороге внук, держа в руках вилку с наколотым на нее куском котлеты.
        -?О марксизме, - кратко пояснила Ба, не давая Герману Ивановичу оседлать любимого конька. - Не урони котлету. Ты мне скажи, как называется эта штука в компьютере, по которой мама тебе письма шлет?
        -?Электронная почта.
        -?Это я и без тебя помню, - досадливо отмахнулась Ба. - Слово такое странное, ну как его, скажи…
        -?E-mail? - наконец догадался внук.
        -?Вот! Ты можешь по этому твоему e-mail, - Ба свысока покосилась на профессора, - отправить статью Германа Ивановича в журнал «Вопросы философии»?
        -?Да без проблем, - заверил Левушка. - Хоть во все журналы мира сразу. Где-нибудь да возьмут.
        Взволнованный внезапно открывшейся перспективой Герман Иванович рассыпался в благодарностях, но Ба немедленно перешла ко второму пункту повестки дня, который был ею сформулирован так: к чему может привести бесконтрольное снижение холестерина путем приема таблеток горстями впрок. Причем Ба упирала на то, что в организме ничего лишнего нет, и холестерин, стало быть, тоже необходим. К тому же она недавно слышала по радио, что люди с низким содержанием холестерина в крови более склонны к суициду, во всяком случае, именно к такому выводу пришли южнокорейские ученые. А посему для уменьшения риска атеросклероза сосудов сердца, которого так опасается уважаемый Герман Иванович, вполне достаточно не есть ломтями свинину, сливочное масло и сало…
        -?Я и не… - попытался было возразить оробевший Герман Иванович.
        Но Ба привыкла доводить начатое до конца:
        -?Нет, я вас прекрасно понимаю, именно холестерин делает эти продукты такими вкусными, но все же следует есть ежедневно побольше овощей и фруктов (непременно с кожурой, голубчик!), растительное масло, рыбу и овсяную кашу. А также полезна нагрузка в виде ежедневных часовых пеших прогулок в среднем темпе.
        Затем к делу приступил Левушка. Он сообщил, что современная медицина считает нефармакологические методы лечения все же недостаточно эффективными (он покосился на Ба, но она на сей раз промолчала), притащил из свой комнаты толстый справочник
«Видаль», нашел нужную страницу и принялся с выражением зачитывать:
        -?Первокард - гиполипидемический препарат. Селективный конкурентный ингибитор ГМГ-КоА-редуктазы - основного фермента, превращающего
3-гидрокси-3-метилглютарил-коэнзим А в мевалоновую кислоту…
        Уставший от впечатлений Герман Иванович против своего желания немедленно принялся клевать носом, как недавно Ба под его тезисы о современной классовой борьбе. А Ба, напротив, с умилением смотрела на внука и, согласно кивая в такт, думала, как ей все-таки повезло с Левушкой: очень легкий ребенок, с ним никогда не было проблем ни из-за учебы, ни из-за сомнительных компаний, ни из-за девочек (избави боже от нынешних девочек!). И учится хорошо, и фармакологией вот увлекся, дело перспективное, может, кандидатскую потом защитит. Марик не смог защитить, писал-писал, да и забросил, за что Валюша его пилила нещадно, а Левушка сможет…
        -?Я завтра на оптовый рынок иду, вам что-нибудь купить? - проснувшись от наступившей тишины, преувеличенно бодро спросил Герман Иванович. - А то ведь Новый год и день рождения…
        Судя по всему, он напрочь забыл, о чем шел разговор до того, как его сморил сон. Левушка вздохнул, захлопнул «Видаль» и удалился с обиженным видом.
        -?Что вы, спасибо, голубчик, - отказалась Ба. - Лев сходит и все необходимое купит в магазине. Он неплохо зарабатывает. Да и вы бы не таскали тяжелые сумки, он и вам принесет, что надо. Или Галю попросим по-соседски.
        -?Ничего-ничего, зачем утруждать людей без крайней необходимости… - Герман Иванович торопливо поднялся и, многократно извинившись и поблагодарив за заботу, интересную беседу и отменный чай, наконец отбыл восвояси.
        Проводив гостя, Левушка вернулся в комнату и сообщил:
        -?Ба, там внизу объявление висит. Собрание завтра. В семь часов. Явка всех жильцов обязательна. Интересно, чего им надо?
        -?Завтра и узнаем, - резонно рассудила Ба. - Ты поел? А там котлеты еще остались? Будь добр, отнеси Алексею Николаевичу. И хлеба прихвати. Только знаешь… как-нибудь потихоньку. Скажи, я послала, у нас, мол… в холодильник не помещаются.
        -?Да ладно, Ба, не дергайся, сделаем. У него дверь почти всегда открыта. Я вчера вообще хлеб на кухне положил и ушел, а он спал и не слышал ничего. Наверно, утром подумал, что муза прилетала. Продуктовая.
        -?Не надо так, Левушка, - строго сказала Ба. - Плохо ему. Беда у человека. Наладится все потом. Мы же люди вокруг. Иди, отнеси. И дверь хорошо захлопни, мало ли что. На первом этаже пусто, залезет кто…
        Левушка ушел исполнять роль продуктовой музы, а Ба, тяжело поднявшись, принялась убирать со стола. Но Левушка немедленно вернулся с тарелкой, на которой лежали котлеты и хлеб.
        -?Дома нет? - встревожилась Ба.
        -?Дома, - хихикая, доложил внук. - Только у них закуски и так полно, без нас. И вообще у них весело - позавидуешь! Не то что у вас с этим марксистом-ленинистом.
        Не ввязываясь в дискуссию, Ба накинула шаль и отправилась в квартиру номер десять, где жил художник Пустовалов.
        -?…на улицах Сарата-ава-а! Парней так многа-а-а хала-астых! А я люблю-у-у жанатавва-а!!! - голосили за дверью квартиры Пустовалова. Дверь действительно была не заперта, Ба и Левушка прошли в комнату, остановились на пороге. Полулежа на накрытом газетами столе, соседка из девятой квартиры Галя исполняла песню из репертуара Кадышевой, а пьяненький Пустовалов, подперев голову двумя руками, внимательно слушал, сосредоточенно глядя ей в рот, но подпевать уже не пытался, только вдумчиво и согласно кивал. На столе красовалась полупустая бутылка водки, еще одна, уже без содержимого, лежала на полу. Роль закуски выполняли сваренный в мундире мелкий зеленоватый картофель и погрустневшие от долгого пребывания вне банки с рассолом соленые огурцы. Все это за неимением тарелок любители народных песен разложили прямо на газете. В банке из-под консервов лежала изрядная кучка окурков, в комнате было накурено.
        Ба прошла к окну, распахнула форточку. Потом присела к столу, обмахнув ладонью единственную свободную табуретку. Левушка, давясь от смеха, остался стоять в дверях. Песня закончилась, Галя упала грудью на стол и сладко разрыдалась. Пустовалов усилием воли сосредоточил взгляд на Ба, потом на бутылке. Поправил лежавший перед ним огурец, полюбовался проделанной работой и, удовлетворенно кивнув, сообщил:
        -?Натюр… Натюрморт. Да.
        -?Это я поняла, что не пейзаж, - согласилась Ба. - Я не поняла, по какому поводу гуляете? Что за праздник у вас?
        -?О! Лизавета! - обрадовалась Галя, сразу перестала всхлипывать и заулыбалась. - Давай с нами, бляха-муха!
        -?Елизавета Владимировна, - отрезала Ба. - Так что празднуем?
        -?Горе у меня, - радостно объявила Галя. - Уволили меня на хрен!
        -?Давай без «хрена». За что на этот раз? И трех месяцев не проработала, кажется?
        -?А у меня один… козел «зайцем» ехал, - принялась объяснять Галя, старательно выбирая слова. Было заметно, что она побаивалась строгой соседки. - Я ему культурно так говорю - плати, а он мне - хрен.
        Ба оценила усилия рассказчицы держаться в рамках относительно цензурной лексики и на этот раз сделала вид, что «хрена» не услышала и сунутой ей под нос фигуры из трех пальцев не заметила.
        -?Ну вот. Он мне - иди на…, бабка! Какая я ему бабка?! Козел безрогий! Я ему и говорю…
        Дословно воспроизведенная тирада опять ввергла вернувшегося было к жизни Пустовалова в легкий ступор. Ба, оглянувшись через плечо, строго посмотрела на Левушку, который не смог удержаться от смеха.
        -?Галя, - мягко начала Ба, - я все спросить тебя хочу, да забываю: ты где работала раньше? Где ты так материться научилась? У меня бойцы в госпитале тебе в подметки не годились.
        -?Диспетчером на автобазе, - охотно пояснила Галя, приняв последнее замечание Ба за похвалу. - Но мужики, шофера-то, не все так могли, как я, только некоторые. А я от мужа научилась, он у меня сидел. Так-то ничего был мужик, разве по пьянке только.
        -?Я так и думала, - кивнула Ба, как будто это все объясняло. - А дальше что было? На работе у тебя?
        -?А дальше там одна сучка… ну то есть одна старая корова, я у нее назло пенсионное проверила, чтоб под телку не косила. А она, б… такая…
        Неожиданно Ба изо всех сил стукнула кулаком по столу - так, что жалобно звякнули стаканы. Галя подскочила и виновато закрыла рот ладонью, снизу вверх глядя на соседку. Пустовалов с проснувшимся интересом переводил взгляд с одной женщины на другую, явно не понимая, о чем идет речь.
        -?Хватит. Объясняй по-людски, - категорически потребовала Ба. - Так что эта женщина?
        -?Она пошла в управление и на меня телегу накатала, - вполне литературно завершила свой рассказ Галя. - Меня после смены начальник вызвал и стал беседу проводить. А я ему сказала…
        Левушка заранее фыркнул, Ба поспешно сказала:
        -?Все, я поняла. Значит, у тебя опять каникулы начались. А зачем человека спаиваешь?
        -?Так жалко же его. Один он. Душа болит, как у меня. И картина эта, падла, никак не выходит. Ему лето надо, а у нас зима. Ну я вот… для сугреву, как говорится. Чтоб лето вспомнил.
        Пустовалов вздрогнул и посмотрел через плечо на исчерканный синей краской лист бумаги.
        -?Вы ложитесь спать, Алексей Николаевич. Я к вам завтра зайду. Мы с вами чаю попьем, хорошо? Я котлеты принесу, они и вчерашние вкусные. У вас же все равно холодильника нет…
        Успокаивающе бормоча, Ба знаком подозвала Левушку, и они совместными усилиями переместили пьяненького художника на диван, укрыли тощим одеялом, а под голову за неимением подушки подложили старое пальто. Что-то пробормотав про белую ротонду, Пустовалов мгновенно провалился в сон.
        -?Отправляйся домой, - строго сказала Ба соседке. - Завтра часов в двенадцать я за тобой зайду.
        -?Зачем? - испугалась Галя.
        -?На работу пойдем устраиваться. И не надейся увильнуть. Сигареты свои забери. - Ба проследила за взглядом соседки и добавила: - А бутылку оставь, я тебе верну. Когда-нибудь.
        Не осмелившись возражать, Галя бочком выбралась в коридор. Ба еще с минуту постояла, глядя на спящего художника, вздохнула. Тогда Левушка подошел, тихонько тронул ее за плечо. Ба щелкнула выключателем и шепотом спросила у Левушки:
        -?Как ты думаешь, а что, если завтра в Союз художников позвонить? Ведь люди же они, в конце концов. Все равно надо что-то делать.


        День второй
        Штормовое предупреждение
        В предновогодние дни торговля на оптовом рынке под названием Екатеринбургский привоз просто-таки кипела. Горожане хватали все подряд: подсолнечное масло и тушенку - ящиками, муку и сахар - мешками, туалетную бумагу - связками, по опыту зная, что после новогодних праздников цены непременно подскочат, а они хоть на сотню-другую, да обманут проклятое племя торговцев, которое наживается за их счет. Как говорится, мелочь, а приятно. Представители «проклятого племени» задубевшими на морозе руками пересчитывали мятые купюры и, кряхтя, едва успевали подтаскивать тяжеленные мешки с собачьим кормом и стиральным порошком. Им, в свою очередь, была приятна мысль о том, что на ту самую сотню-другую они взопревших от жадности покупателей уже обсчитали. Словом, все были довольны, и торговля набирала обороты.
        У Женькиного лотка покупатели не толпились, но без дела она не сидела и с утра продала уже восемь коробок петард, десяток римских свечей, шесть ракет и четыре фонтана, а копеечных бенгальских огней - и вовсе тридцать две пачки. Если и дальше так дело пойдет, то, пожалуй, и правда удастся весь товар реализовать до праздника, и тогда Ольга разрешит ей не работать. Хорошо бы, а то начнется сессия, и придется после праздника сидеть за прилавком с учебником - много ли вычитаешь таким макаром… Да и кому нужны петарды после новогодней ночи.
        Женька вдруг почувствовала, что замерзла до невозможности, так, что ни рук, ни ног не чувствует. Еще бы - она, в отличие от всех прочих, торговала не в теплом павильоне и даже не в палатке, стены которой защищают хотя бы от пронизывающего ветра, а просто с лотка, притулившегося в конце ряда. Воспользовавшись тем, что покупателей пока не было, Женька сунулась в соседний павильон, где торговала сигаретами ее тезка, тетя Женя.
        -?Теть Жень, налейте кипяточку, - протянула Женька пластиковую коробку с китайской лапшой.
        -?Че, околела? - посочувствовала продавщица. - Иди ко мне, погрейся минутку, не растащат твою дрянь. Мы посматривать будем.
        -?Нет, спасибо, не могу, - отказалась Женя. - Мало ли что? Вот поем и согреюсь.
        -?Так ты поди и не завтракала еще? - догадалась женщина. - Ох и сучка твоя хозяйка! А с виду ничо баба, приличная, вот ведь…
        Женька помотала головой и, сняв варежки, подхватила поданную коробку с лапшой. Сначала она погрела об нее руки, наслаждаясь теплом и думая, какое прекрасное изобретение - лапша. Потом она попросит у тети Жени кипятка и попьет чаю с печеньем - и совсем согреется. А вообще, размечталась Женька, помешивая лапшу гнущейся пластиковой вилкой, - продать бы все дня за четыре и уехать бы тридцать первого домой! Утром села в поезд, и вечером - дома, вот бы обрадовались мама и сестренки! Она и подарки девчонкам купила: Настене - кофточку на танцы ходить, а Катьке - куклу говорящую, которую к тому же можно водой поить, а потом - вот умора - приходится на горшок сажать. Женька разулыбалась, представив, как накинется на нее пятилетняя Катька, как обрадуется мама… Но нет, это вряд ли - наверняка тридцать первого самая торговля, и Ольга ее не отпустит, а поезд уходит в шесть утра…
        -?Девушка! Девушка, у вас бенгальские свечи есть? - Молодой человек смотрел на замечтавшуюся Женьку с улыбкой.
        -?Да, конечно, - смутилась она, спрятала коробку с лапшой, даже не накрыв крышкой, и вскочила. - Вот, эти по пятнадцать сантиметров, пять штук в коробке, двадцать рублей, а эти по сорок сантиметров, тут четыре штуки, эти по сто семьдесят.
        -?А какие лучше? - весело спросил парень. - Вы мне посоветуйте.
        -?Наверное, по сто семьдесят, - предположила Женька. - По двадцать дешевые, их мальчишки берут, для баловства.
        Парень ей понравился - аккуратно подстриженный, в красивой дубленке. Вежливый, и глаза веселые.
        -?Ну, мы люди серьезные, - сказал парень. - Давайте две по сто семьдесят, гулять так гулять!
        Краем глаза Женька заметила, что тетя Женя, высунувшись из окошка своего ларька, делает ей какие-то странные знаки. Подумаешь, дернула плечиком Женька, она и не кокетничает вовсе, просто вежлива с приятным покупателем.
        Расплатившись, парень вроде бы потянулся за коробкой с бенгальскими свечами, однако из Женькиных рук ее не взял, и несколько секунд они оба держались за коробку с разных сторон. Женька, улыбаясь, подняла на парня глаза и удивилась - его лицо было жестким, без тени улыбки.
        -?Стоп, внимание! Контрольная закупка! - неожиданно громко закричал он, и к Женькиному лотку подбежали какие-то люди: мужчина в короткой черной курточке, второй - в милицейской форме, молодой парень с видеокамерой, которую он нацелил на Женьку, и еще кто-то.
        Она растерялась, а мужчина в черной курточке сыпал словами:
        -?Пожалуйста, предъявите накладные на товар, сертификаты, лицензию.
        Ничего не понимая, Женя протянула проверяющим файл с какими-то бумагами, которые пару дней назад мимоходом, без всяких объяснений, сунула ей Ольга и которые она, конечно же, не читала - зачем?
        -?Девушка, вы что, смеетесь? - неприязненно спросил мужчина. - Предъявите нормальные документы!
        -?А эти… какие? - растерялась Женя. - У меня других нет. Какие дали… Я же вам объясняю - это не мой товар…
        -?Все так говорят: мол, я не я, и торговля не моя, - срифмовал милиционер, но никто не улыбнулся.
        Женька беспомощно оглянулась на соседку, но та была занята с покупателями.
        -?У меня больше нет никаких документов. Я только реализатор. У хозяйки есть…
        -?Звоните хозяйке, пусть подходит, приносит документы, - предложил мужчина в курточке.
        Женька попросила у тети Жени телефон и трясущимися руками набрала номер Ольги, но он не отвечал.
        -?Все ясно, - подытожил милиционер. - Будем оформлять и конфисковывать товар, девушка. Сейчас подгоним машину, все сложим аккуратно, не беспокойтесь. А пока составим протокол об административном нарушении.
        Пока мужчины грузили товар в подъехавшую «газель», оторопевшая Женька невпопад отвечала на вопросы милиционера, с перепугу не понимая и половины из них, чем даже развеселила проверяющих.
        -?Ну, все считать не будем, вы не возражаете? - Милиционер протянул ей ручку и листок бумаги. - Подпишите здесь и здесь. А хозяйка ваша пусть подъезжает с документиками в Железнодорожный РУВД, на Челюскинцев, 45.
        Когда машина уехала, Женька села на свою табуретку за опустевшим лотком. Взгляд ее упал на коробку с комком застывшей на морозе лапши - и она заплакала. Так ей жаль было и этой лапши, и себя, и увезенного товара.
        -?Ладно, не реви, - подошел к Женьке охранник рынка. - Ну, заплатит твой хозяин штраф. Двадцать тыщ - потолок, с него не убудет. Он на тебе больше сэкономил. Сколько тебе платит-то в день?
        -?Нисколько, - всхлипнула Женька.
        -?Да ладно, мне-то не заливай, - усмехнулся охранник.
        -?Штраф не хозяин платить будет - девчонка, - ввязался в беседу еще один реализатор. - Она продавала, ей и платить.
        Женька заревела в голос.
        -?Ладно вам девку пугать! Ты чего про двадцать тысяч загибаешь? - налетела на мужика подоспевшая тетя Женя. - Не реви, Женька, ну, сходишь на административную комиссию, может, тыщ пять штрафу присудят. А может, и вообще две. Я ходила осенью, мне две присудили. Пожалеют, точно. Ты им скажешь, что студентка, что приезжая…
        -?Вот от чего это, интересно, зависит? Кому две, кому двадцать? - спросил реализатор.
        -?Это сколько начальник комиссии накануне водки выпьет, - пояснил охранник. Мужики рассмеялись и отправились по своим делам.
        -?Эй, девушки, вы еще долго там будете слезы лить? - заорал мужик от окошка павильона с сигаретами.
        -?А ты не ори! - вскинулась тетя Женя. - Не дома! Иду уже!
        -?Деточка, я могу вам чем-нибудь помочь? Не стоит так плакать, и сидеть на морозе негоже. Я, уж извините, невольно оказался свидетелем… инцидента. Ваш товар все равно увезли, вы идите домой, как-нибудь наладится, - подошел к Женьке какой-то старичок.
        На нем было аккуратное драповое пальто, каких уже давно не носят, и смешная меховая шапка пирожком. Старичок был высокий, сухощавый и прямой, как трость, которую он держал в одной руке - а другой тянул за веревочку пустые старенькие санки. Сквозь очки с большими стеклами, в старомодной роговой оправе старичок смотрел на нее сочувственно и был немного похож на разведчика Штирлица из
«Семнадцати мгновений весны» - если, конечно, представить дожившего до наших дней Штирлица, заглянувшего экономии ради на оптовый рынок. И покоренная этим сходством Женька, подвывая, всхлипывая и утирая нос покрасневшей от мороза рукой, вдруг принялась рассказывать постаревшему, но неизменно вызывающему доверие Штирлицу, что идти ей некуда, что она приехала из поселка Гари, от которого до Екатеринбурга восемь часов на поезде, поступать в педагогический. Поступила, но места в общежитии ей не хватило. Обещали на будущий год. А пока она живет у знакомой в подсобке ее магазина, и за это работает уборщицей в этом самом магазине. И что ее на той неделе хозяйка попросила на рынке поторговать - вместо мытья полов. Что идти сейчас домой, то есть в магазин, она не может, потому что в пять часов Ольга приедет и заберет ее вместе с товаром… то есть без товара, а сейчас она, Женька, не может бросить опустевший лоток. И штраф в двадцать тысяч она платить тоже не может. Произнеся «двадцать тысяч», Женька неожиданно перестала плакать и впала в оцепенение.
        Дальше Герман Иванович действовал по наитию. Он подошел к продавщице сигаретного ларька, вручил ей свою визитку, написав на обороте домашний телефон. Потом заставил тетю Женю внимательно изучить свое пенсионное удостоверение, приговаривая:
        -?Чтобы ваша совесть была спокойна…
        Затем, оставив изумленную продавщицу разбираться с наседавшей очередью курильщиков, подошел к Женьке, положил в ее сумку две оброненные блюстителями порядка коробки петард, взял ее за руку и повел к выходу с рынка. Женька не сопротивлялась. Она была так напугана и так замерзла, что ей было все равно. Лишь бы не встречаться с Ольгой.

…Подходя к дому, Герман Иванович невольно взглянул на окна седьмой квартиры - обычно в это время Елизавета Владимировна любит сидеть у окна, а ему очень не хотелось бы сейчас давать объяснения. Честно говоря, у него их и не было. Впрочем, Елизавета Владимировна - человек деликатный и с расспросами приставать не будет, даже если и увидит. А там видно будет.
        Но беспокоился Мокроносов напрасно - Елизаветы Владимировны дома не было. Она поднялась, как обычно, еще до шести, приготовила завтрак и разбудила Левушку исполнением «Марша энтузиастов»:
        -?Нам ли стоять на месте?
        В своих дерзаниях всегда мы правы.
        Труд наш есть дело чести,
        Есть дело доблести и подвиг славы…
        Манера исполнения была подозрительно задумчивой для марша, и Левушка сразу понял, что в голове у Ба зреет какой-то замысел. Но на все расспросы она отвечала уклончиво, и Левушка добился лишь обещания оставить записку и взять с собой сотовый телефон, если она куда-то отправится. По магазинам Елизавета Владимировна уже давно не ходила, эту обязанность взял на себя Левушка, и ее прогулки зимой, как правило, ограничивались двором и заброшенной верандой бывшего детского садика. Когда он подошел поцеловать Ба на прощание, она сидела за столом, задумчиво перелистывая странички старого телефонного справочника, а вместо традиционной просьбы не пренебрегать головным убором он услышал:
        -?Нам нет преград ни в море, ни на суше.
        Нам не страшны ни льды, ни облака…

«Это точно, если Ба решила, ей ничего не помешает», - с тихой гордостью подумал Левушка, тихонько закрывая дверь.
        В одиннадцать тридцать Ба, уже одетая и решительно настроенная, зашла к соседке Галине, велела ей одеться поприличнее и, крепко ухватив ее под локоть - боялась то ли поскользнуться, то ли того, что соседка сбежит, - вывела из дома, и они пошли к трамвайной остановке. Через четверть часа они уже входили в подъезд нового, сплошь забранного стеклом здания. Молодой милиционер, дежуривший в фойе, с вопросительным видом поднялся со стула им навстречу, но Ба сказала:
        -?К Нине Александровне.
        Еще один милиционер с таким же внимательным взглядом, сидевший в некоем подобии стеклянного скворечника, проверил их паспорта, выписал пропуск, и по мраморной лестнице женщины поднялись на второй этаж. В большом светлом кабинете, уставленном дорогой мебелью из светлой кожи, их встретила женщина лет сорока пяти: разулыбавшись, пожала руку Елизавете Владимировне и цепко, внимательно оглядела Галину. О чем эта женщина и Елизавета Владимировна говорили, усевшись в мягкие кресла вокруг стеклянного столика, который Галина все боялась ненароком повредить, - она толком не поняла, настолько была подавлена роскошью окружающей обстановки, сиянием дорогих люстр, пушистостью ковра на полу и респектабельной тишиной за стенами кабинета.
        -?Ну что ж, Галина Павловна, раз вас все устраивает, завтра можете приступать, а сейчас спуститесь в отдел кадров, быстро вас и оформим, - под конец обратилась и к ней дама. - Коллектив у нас дружный, я надеюсь, мы с вами сработаемся. Требования у нас высокие, положение обязывает, вы понимаете, но и зарплата выше, чем в других подобных учреждениях.
        -?Ну что, ты все поняла? - посмеиваясь, спросила Елизавета, когда они спустились с крылечка.
        -?Ни х… не поняла, - озадаченно ответила Галина. - Ты куда меня водила и за каким хреном?
        -?Объясняю. Читать умеешь? Вон смотри - табличка.
        -?«Библиотека главы города», - с запинкой прочла Галина.
        -?И рядом табличку читай, - поторопила соседка.
        -?«Консульство США. Американская библиотека. Центр российско-американской дружбы», - едва не по слогам разбирала Галя.
        -?Молодец! - похвалила Елизавета. - С завтрашнего дня ты работаешь здесь уборщицей. С одиннадцати до пяти, воскресенье и понедельник - выходной. Сказать, какая зарплата?
        -?Да на х… мне твоя зарплата?! - возмутилась Галина. - Я работать и не собиралась! Чего мне - пенсии не хватит? Я отдыхать буду. Наработалась.
        -?Если бы ты одна отдыхала - еще полдела, - ласково начала Елизавета Владимировна. - Так ты ведь Алексея Николаевича спаиваешь. Тебя дома оставить на неделю - и сама человеческий облик потеряешь, и его до греха доведешь.
        -?Чего ты ко мне пристала? - возмутилась Галина. - Не пойду, бляха-муха - и все тут!
        -?Поздно, - сообщила соседка. - Ты что, не понимаешь? Тебя уже с утра по всем каналам проверили, везде записали… Теперь отказываться нельзя.
        -?Почему? - не поняла Галина. - Х… они мне сделают?
        -?Совсем от жизни отстала, последние мозги скоро пропьешь, - вздохнула Елизавета Владимировна. - Ты заявление в отделе кадров написала?
        -?Ну…
        -?Считай, подписку дала. Это же режимный объект! Мэр! И консульство США. Видела, какая охрана? Милиция. И рамка металлическая на входе.
        -?И на х… им эта рамка?
        -?От террористов. Если оружие мимо понесут - она запищит. Короче говоря, отсюда так просто никто не уходит. Могут быть большие неприятности.
        -?Какие еще, б… неприятности? - возмутилась Галина, но уже не так уверенно.
        Вместо ответа соседка пожала плечами и многозначительно промолчала, и это молчание лучше всяких слов убедило Галину в безысходности ее положения.
        -?Да, и еще вот что, - оглянувшись по сторонам, как бы опасаясь, что их подслушают, зашептала Елизавета Владимировна. - Если ты здесь, на работе, хоть раз отпустишь словечко из твоих обычных выражений…
        -?Каких… выражений? - обессиленно спросила Галина.
        -?Вот этих самых. Которыми твои шоферы восхищались. Ну что тебе, повторить весь список? Я могу, честное слово, но не буду. Так вот, если ты хоть одно такое словечко ляпнешь, тебя сразу арестуют. Были прецеденты.
        --за что?! - Галина споткнулась и едва устояла на ногах. - За что арестуют-то?!
        --за оскорбление власти. Теперь с этим опять строго, - подняла палец вверх Елизавета Владимировна, как бы призывая в свидетели высшие силы. - Начинают, как раньше, гайки закручивать. Считай, опять однопартийную систему ввели, как раньше КПСС. И правильно, сколько можно? Так что мой полы и помалкивай.
        -?И что - ни слова? Б…! - простонала Галина.
        -?Ну отчего же? Можешь говорить «добрый день», «спасибо» и «пожалуйста», - великодушно разрешила Ба. - Посмотри, это там не наш трамвай? А то мне еще рыбу жарить. И держи меня крепче, я, если упаду, то уже не встану. Давай-давай, побежали!


* * *
        К семи часам Левушка дома еще не появился и даже не позвонил, хотя к началу собрания он обещал прийти. Ба, как всегда, немедленно начала паниковать и воображать всевозможные неприятности, но звонить ему на сотовый все же не стала - мало ли какие дела у молодого человека, не стоит старухе быть навязчивой со своими тревогами и мнительностью. Он знает, что она волнуется, и позвонит сам, как только сможет. Поэтому на собрание Ба отправилась одна, предусмотрительно прихватив табуретку - ноги уже не те, чтоб стоять.
        Обычно в зимнее время такие мероприятия проходили на площадке между первым и вторым этажом, и, когда в доме было десять квартир, народу набивалось - на каждой ступеньке стояли. Когда началась эпоха приватизации квартир, жильцов первого этажа быстренько расселили, причем одна пьющая семейная пара из третьей квартиры при этом просто канула в небытие, а полусумасшедшую старуху из четвертой увезли куда-то на «Скорой», и больше она не вернулась. Воронова тогда не раз ходила к участковому, беспокоилась, просила узнать об их судьбе, и вежливый младший лейтенант Ларькин ее успокоил: документы в порядке, уехали ваши соседи куда-то в область, и слава богу - тот еще был контингент. А соседка лечится в психоневрологическом интернате, ее делами дочь занимается.
        Потом на первом этаже сделали клуб игровых автоматов, и чего жильцы дома натерпелись - лучше не вспоминать. Автоматы работали круглосуточно, и веселая жизнь в доме и во дворе тоже кипела двадцать четыре часа в сутки. Елизавета Владимировна и супруги Мокроносовы писали во все инстанции, от СЭС до прокуратуры, но им если и отвечали, то неизменное - «нарушений нет». В прошлом году хозяин был вынужден закрыть заведение, и старожилы, то есть та же Елизавета Владимировна и Герман Иванович, отпраздновали это как большую победу, до которой супруга Германа Ивановича, к сожалению, не дожила. Старый дом постепенно приходил в себя вместе со своими жильцами. И вот - объявление.
        Без минуты семь на площадку вышел Герман Иванович в парадной форме одежды - отглаженная белая рубашка и брюки от выходного костюма. Нарушали эту неожиданную торжественность только надетые на босу ногу тапки. Держался он тоже как-то странно, и Ба даже забеспокоилась - не заболел ли в результате своих хождений по морозу на оптовый рынок? Но Герман Иванович, нервничая, лишь оглядывался на дверь и отвечал уклончиво, а Ба из деликатности не продолжала расспросы. Мало ли, может, у него суп кипит на плите, вот и боится, чтоб не убежал. А рубашки другой под руками не оказалось. Галина, одетая в отличие от соседа совершенно не гламурно, в линялую футболку и вытянувшиеся на коленках трико, тоже была не так весела, как обычно, мусолила вонючую сигаретку и на соседку смотрела неприязненно. Но Ба сделала вид, что ее косых взглядов вовсе не замечает. Трезвая явилась - и на том спасибо. Последним пришел Пустовалов, он зябко кутался в застиранную, драную на локтях кофту с обвисшими полами и, похоже, тоже не особенно интересовался повесткой дня. Мрачный как никогда участковый Ларькин, за эти годы отрастивший
брюшко и поднакопивший звездочек на погонах, представил им женщину средних лет с резкими манерами. Должность никто не разобрал, что-то вроде «представитель районной администрации». «Представитель» женского пола без лишних слов объяснила суть дела:
        -?Уважаемые гос… товарищи жильцы! Согласно генеральному плану застройки города улица Бажова будет расширяться, движение будет шестиполосным. Поэтому ваш дом подлежит сносу…
        В наступившей тишине Ба тихо ахнула.
        -?Земельный участок будет изъят под муниципальные нужды. По Земельному кодексу - имеют право, - глядя на нее, пояснила женщина. - Я как представитель районной администрации в ближайшие дни с каждым жильцом буду встречаться и разговаривать отдельно. Передо мной поставлена задача помочь подобрать новое жилье взамен идущего под снос. Не волнуйтесь, обижать вас никто не собирается. Поможем найти оптимальные варианты для каждого, а также с переездом. Какие у вас есть вопросы?
        -?А если я… мы не захотим отсюда уезжать? - слабым голосом спросила Ба. - Квартиры ведь приватизированные, частная собственность. Как так можно - изъять?
        -?Тогда вас выселят в судебном порядке. Поймите, земельный участок изымается для муниципальных нужд, из-за одной вашей квартиры, - женщина обвела взглядом собравшихся, как бы зачисляя их в свои единомышленники, - генеральный план города изменять не будут. Такие спорные ситуации возникают периодически, и разработан механизм их урегулирования. Просто в этом случае вы еще и по судам набегаетесь.
        -?Спасибочки! - ехидно вставила Галина. - Знаем мы эти суды. На х… надо!
        -?Вот и я говорю, - охотно согласилась с ней женщина, мимоходом улыбнувшись. - Дорога здесь все равно будет. Думаете, почему у вас капремонта никогда не делали? Потому что дом предназначен под снос, вот ЖКО вами и не занималось, зачем тратить деньги впустую? Кстати сказать, владелец помещений на первом этаже уже дал свое согласие, и тоже получит компенсацию наравне с вами. Он деловой человек и прекрасно понимает, что другого варианта у него просто нет. Еще есть вопросы? Ну, тогда все на сегодня. Я понимаю, что вам надо все обдумать. Утро вечера мудренее, я к вам завтра зайду и побеседую с каждым. Можно прямо с утра?
        Вопрос был адресован всем. Но Пустовалов молча пожал плечами, Мокроносов пробормотал, что завтра с утра он будет «очень занят», а Галина сообщила, что с утра уйдет на работу, кинув на Ба уничтожающий взгляд и демонстративно запихнув окурок между ребер батареи.
        -?А вы? Вы утром будете дома? - повернулась к Ба настойчивая женщина, не спрашивая, а скорее утверждая.
        -?Я? Н-нет, - растерялась Ба. - Только не утром. И внука дома не будет. Лучше вечером. И не завтра. Мне надо подумать.
        -?Ну хорошо, тогда мы будем созваниваться, - подвела итог женщина и вместе с угрюмым Ларькиным, за все время так и не сказавшим ни слова, направилась к выходу.
        Никто из жильцов, ошарашенных новостью, с ними даже не попрощался, и только когда оглушительно хлопнула железная дверь подъезда, все, не глядя друг на друга, как будто в чем-то виноватые, расползлись по своим квартирам.
        Левушка пришел через час после собрания, уставший и злой. Пока он ковырял вилкой рыбу, Ба, волнуясь, рассказывала ему о собрании. Она нарушала правило: неприятные вопросы они всегда обсуждали после ужина, но и держать это в себе она не могла.
        -?Представляешь? Мы здесь прожили двадцать лет! Район хороший, к соседям я привыкла. - Ба говорила сбивчиво, от волнения перескакивая с одного на другое. - Под снос! Такой дом! Да как же можно?
        Она наконец внимательно посмотрела на Левушку и увидела на его лице страдание.
        -?Боже мой, ты не переживай так, Левушка! - немедленно испугалась Ба. - Может быть, все еще и образуется. Я понимаю, что тебе тоже жаль этот дом, ты же здесь вырос, он тебя совсем крохой помнит. Надо писать, добиваться… Я завтра же… Ты не переживай!
        -?Ба, ну чего ты с этим домом? - отмахнулся Левушка. - Старая развалина, крыша протекает, лестница шатается. Под окном весь день пробки. Поменяемся и переедем, и район хороший найдем, чтоб квартира с балконом. Большой такой балкон, на два окна, и будешь ты на нем гулять.
        -?Это лоджия, - механически поправила Ба. - А почему у тебя тогда такое лицо?
        -?У меня скаты сдохли! - сморщившись, с отчаянием махнул рукой Левушка. - Все четыре! Заведут, идиоты, морской аквариум, а ухаживать - ума нет, и специалиста вовремя позвать - жаба давит! Из-за их понтов рыбы дохнут! Уроды!
        Сникнув, Ба дослушала пламенный монолог юного ихтиолога, убрала со стола хлеб и, шаркая ногами, отправилась к себе в комнату. Закрыв за собой дверь, она зачем-то погладила, как живую, стену возле выключателя. Но свет так и не включила. Потом подошла к окну, выглянула наружу. Два окна ее комнаты выходили во двор. Было уже темно, но свет тусклого фонаря отражался от выпавшего утром снега, и она все же разглядела одинокую мужскую фигуру - возможно, только потому, что знала: там кто-то есть. Мужчина стоял возле полуразвалившейся деревянной беседки, согнувшись, как будто закуривал на ветру. Ба, кажется, даже разглядела, что он был одет не по сезону: не то в очень тонкое пальто, не то и вовсе в плащ. Мелькнул огонек сигареты, Ба поняла, что сейчас мужчина выпрямится и скорее всего посмотрит на освещенные окна - и в ужасе отшатнулась, едва не упав.
        Приступ аритмии длился больше двух часов, но Ба лежала, выключив свет, и лекарства не принимала - она забыла взять из кухни стакан с водой, идти за ним не было сил, и беспокоить Левушку она не хотела. У мальчика и так был трудный день, а тут еще она со своими болячками, Левушка всегда так пугается, когда ей плохо. Ничего страшного, она-то знает. Обычная аритмия, от этого не умирают. Во всяком случае, не в этот раз. А парень и без того наверняка не спит, переживает из-за своих любимцев.
        Герман Иванович тоже не спал: он сидел перед телевизором, выключив звук и не особенно внимательно глядя на экран. Время от времени он подходил к запертой двери в бывшую комнату сына, которая до сегодняшнего вечера стояла необитаемой - за ненадобностью, и прислушивался, затаив дыхание. За дверью было тихо, значит, Женечка спала. Еще бы, после таких переживаний! Выслушав ее рассказ в спокойной домашней обстановке, Герман Иванович по-мужски опять принял важное решение:
        -?Женечка, вы можете жить у меня до тех пор, пока вам не дадут общежитие. Я даже попробую похлопотать в деканате, у меня были знакомые в вашем педагогическом университете. Уверяю вас - я порядочный человек, живу один после смерти жены. Завтра я познакомлю вас с соседкой, она милейший человек, и обязательно нам поможет… в ваших затруднениях. Вторая комната мне не нужна, а вам негде жить. Я очень вас прошу - оставайтесь.
        Видя, что Женя колеблется, он предложил позвонить в Гари ее маме и долго разговаривал с мамой сам, на ходу изобретая всевозможные гарантии Жениной безопасности. Мама вздыхала и мялась. В результате долгих раскопок он добыл из ящика стоявшего в коридоре комода шпингалет, худо-бедно прибил его гвоздями к двери во вторую комнату, чтобы Женя могла закрываться изнутри. Поскольку идти все равно было некуда, Женька согласилась, и полночи Герман Иванович мерил шагами комнату, обдумывая планы на завтра. Он был взволнован… и, пожалуй, счастлив: ему так давно не приходилось ни о ком, кроме себя, заботиться, а эта девочка, конечно же, нуждалась в его помощи. Там, на рынке, она была худенькой и замерзшей, жалкой, как брошенный щенок, а потом, опять точь-в-точь как щенок, наелась и едва не уснула прямо за столом… Ничего, он в состоянии помочь девочке наладить жизнь. Хотя как именно помочь, Герман Иванович, всегда предпочитавший философские эмпиреи низким бытовым хлопотам, не имел ни малейшего представления. Хотя нет, стоп! Он же правильно Женечке сказал про соседку. Точно! Елизавета Владимировна - дама умная,
энергичная и со связями, она не откажется помочь. Завтра с утра прямо к ней!
        Не спал и художник Пустовалов. Он сидел перед мольбертом, уже почти с ненавистью вглядываясь в чистый белый лист. Голова у него раскалывалась, и он отчетливо понимал - написать эту проклятую картину он не сможет. Не смо-жет!!! И страшная, белая, как этот самый лист, оглушительно пустая зима никогда не кончится!
        В окне квартиры номер девять, где жила новоиспеченная уборщица помещений Центра российско-американской дружбы Галина Павловна Харитонова, свет не горел. Но ее хозяйка тоже ворочалась с боку на бок, до глубины души взволнованная предстоящей ей культурной миссией. Она уже дважды ходила на кухню за рюмочкой и выкурила подряд три сигареты, хотя курить, как назло, не особенно и хотелось, а сон все не шел. Все Лизка, дура, виновата, строит из себя самую умную, вечно лезет не в свое дело!
        Казалось, и сам дом, обеспокоенный новостями, не спал. Вздыхал, шуршал, поскрипывал. Вспоминал о чем-то.
        Из всех его теперешних обитателей только Женька сладко посапывала, наконец очутившись в нормальной чистой постели. После долгих разговоров, горячего душа и, главное, двух тарелок супа она едва могла сидеть на стуле, ее клонило в сон, и она уснула, едва коснувшись подушки. Но дверь на хлипкий кособокий шпингалет все же закрыла. И стул под дверь поставила. Она и в подсобке всегда так делала - мало ли что.


        День третий
        Папка с завязками
        На следующее утро Левушка проснулся от нарочито-фальшивого исполнения «То берег ле-евый нужен им, то берег правый, влюбленных много - он один. У перепра-а-вы-ы!», из чего сделал вывод, что Ба не в духе. Да и вид у нее был не особенно бодрый.
        -?Ты опять не спала полночи? Аритмия, да? - подозрительно спросил он. - Почему не сказала? Я все равно не спал.
        -?Не аритмия, а так… - отвертелась Ба. - Ты из-за скатов переживал, тут я еще со своими болячками. К тому же ты сейчас уйдешь в академию, а я спать лягу, потому что я - человек свободный, хочу - сплю, хочу - гуляю.
        -?Ты ляжешь! - не поверил умудренный опытом Левушка. - Ты днем никогда не спишь, вечно себе дел напридумываешь, не своих, так чужих. А гулять по гололеду нечего. Весной нагуляешься.
        -?Лягу, - не очень уверенно пообещала Ба, - честное слово. Мне днем сны не снятся.
        Какие именно - она не уточнила, но и в самом деле: человек без лица, который в последнее время отчего-то стал напоминать о себе все чаще, приходил только в сумерках. Левушка, между тем, как в воду глядел. Когда за ним закрылась дверь, Ба убрала оставшуюся после завтрака посуду, прошла в комнату, постояла в задумчивости - и отправилась не к дивану и не к креслу, в котором могла иногда и подремать, устав наблюдать за уличной суетой, а к телефону. Она так и не привыкла к тому, что современные телефонные трубки можно таскать за собой по всему дому, к тому же она непременно забывала ее в самых неожиданных местах, и потом, услышав звонок, металась по квартире и находила чертову трубку в тот момент, когда она, конечно же, умолкала. Поэтому Ба уселась на банкетку возле журнального столика, на котором базировался телефон, узнала по справке нужный ей номер и, переведя дыхание, набрала цифры.
        -?Союз художников, - отозвался на том конце провода приятный женский голос.
        Волнуясь, Ба принялась рассказывать о том, что она - соседка художника Пустовалова, о том, что сосед ее оказался в трудных обстоятельствах, что ему нужна поддержка коллег…
        -?Одну минуточку, - попросила вежливая девушка.
        Было слышно, как она положила трубку на стол и ушла. Где-то рядом смеялись и разговаривали, и оттого, что и смех, и разговор были хорошими, веселыми, Ба немного успокоилась.
        -?Алло, вы слушаете? - опять возникла в трубке девушка. - Дело в том, что ваш сосед…
        -?Пустовалов, Алексей Николаевич, - подсказала Ба.
        -?Да. Ваш сосед - не член Союза художников. То есть был, но еще в прошлом году исключен за неуплату членских взносов. Так что мы ему помочь ничем не можем.
        -?Ну и что ж, что исключен? - удивилась Ба. - Он же все равно художник. Хороший художник. И ему надо помочь.
        -?Извините, но это не наша обязанность, раз он не член Союза, - уже недовольным тоном сказала девушка. - До свидания.
        -?До свидания… - пробормотала Ба в длинно загудевшую трубку. И добавила для собственного утешения: - Дура!
        Обязанность! Да разве людям помогают по обязанности? Душа болит за человека, вот и помогают. Впрочем, если у этой девочки и у ее начальника, с которым она ходила советоваться, душа не болит, то и помогать они не обязаны, - тут же рассудила Ба, которая была не склонна навязывать окружающим свои недостатки. На Союзе художников свет клином не сошелся. Вот только времени у нее мало… Кстати, о времени, спохватилась она. Половина одиннадцатого, надо пойти узнать - ушла ли Галина на работу.
        Дверь квартиры номер девять была заперта, на звонки никто не отвечал, и Ба рассудила, что Галина все же отправилась в свою библиотеку. Смешно, но Галина отчего-то ее побаивалась. Наверное, это у Ба еще с войны, когда вчерашняя студентка медицинского Лиза Воронова, в глубине души боявшаяся всего на свете, умела так поговорить со взрослыми мужиками, что они, матеря вполголоса настырную врачиху, а вслух огрызаться не смея, выполняли ее требования. К концу войны лейтенант медицинской службы Елизавета Воронова, уже не боявшаяся ни черта, ни бога, ни начальства, привыкла, что ее указания выполнялись безоговорочно и неукоснительно. Кстати сказать, за четыре года войны, пройдя с инфекционно-эпидемиологическим эвакогоспиталем от волжского села Царево до Варшавы, тонкости русского матерного языка она освоила в совершенстве как в теории, так и на практике. Вот удивилась бы Галина! Да только там же, под Варшавой, дожидаясь уже обещанной демобилизации, она пообещала самой себе, что это знание уйдет из ее жизни вместе с войной. А она опять попытается стать интеллигентной девочкой из хорошей семьи потомственных
врачей. Усмехнувшись, Ба отправилась дальше по коридору и в задумчивости остановилась у квартиры номер десять.
        Нет, в том, что ей надлежит вмешаться в жизнь соседа, она не сомневалась. Мерзкая поговорка о том, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих, для Ба была неприемлема. Спасать тех, кто устал бороться с течением, должны те, кто твердо стоит на ногах. Иначе завтра захлестнет, затянет и их тоже, а прочие помашут им ручкой на прощание. Ее волновал другой вопрос: удобно ли будить в половине одиннадцатого человека, проведшего вчера бурный вечер? Новую жизнь надо начинать с утра, а не после полудня, - к такому выводу пришла наконец Ба и решительно нажала кнопку звонка.
        Пустовалов нарисовался на пороге минут через пять бодрого трезвона. Его покачивало из стороны в сторону, как на палубе, одной рукой он придерживался за стену, а другой обнимал лоб, потому что в противном случае его гудящая, как провода под напряжением, голова непременно лопнула бы и разлетелась осколками. Если он и узнал соседку, то все равно не имел ни малейшего желания интересоваться, зачем она явилась. Пустовалов повернулся, на подкашивающихся ногах проковылял обратно в комнату и рухнул на кровать - лицом вниз, чтоб уж гарантированно ничего не видеть и не слышать. Ба, вздохнув, прошла следом, открыла форточку, в которую радостно ворвался морозный воздух. Потом полюбовалась стоявшими на столе остатками вчерашней роскоши, завернула их в газету и отправилась на кухню. Кухня была девственно чиста. Не в том смысле, что в ней было чисто, просто не было ни намека на какие-нибудь продукты. И даже искомого мусорного ведра не было. Созерцание пустоваловской кухни окончательно укрепило Ба в сознании своей правоты, и она, оставив хозяина лежать поперек кровати, отправилась к себе за анальгином, котлетами,
хлебом и заваркой. Однако, подумав и еще раз вздохнув, она положила анальгин обратно в аптечку и вместо него взяла конфискованную вчера у Галины недопитую бутылку водки.
        Вернувшись в нехорошую десятую квартиру, Ба растормошила несчастного художника и едва ли не на себе отволокла в ванную, где заставила его принять холодный душ. Причем стесняться не пришло в голову ни Ба, ни Пустовалову: у него слишком болела голова, а она воспринимала шатающегося художника лишь как объект лечения, который надо привести в норму. Вот тогда можно будет и о приличиях подумать. Полотенца в ванной тоже не было, и Ба пришлось принести из комнаты простыню весьма сомнительной чистоты. После душа Пустовалов вернулся в комнату довольно твердой походкой, а с его лица исчезло выражение вселенской муки, и на смену ему пришло озадаченно-непонимающее. Соседку он вроде бы узнал, однако не мог взять в толк, по какому праву и, главное, за какие грехи она его так мучает. Поэтому он смотрел на нее недовольно и вопросительно, морщась от головной боли.
        Во избежание конфликта Ба пообещала ему выдать рюмку водки - если он даст честное слово, что после этого выпьет чаю и съест котлету. При слове «котлета» пациента едва не стошнило, но он взял себя в руки и согласно кивнул. Душ и рюмка водки сотворили чудо. Пару минут спустя глаза художника стали осмысленными, и он вежливо поздоровался с Ба («Лучше поздно, чем никогда», - согласилась она). Дальнейшая реабилитация, включая котлеты, сладкий чай с лимоном для пациента и по сигарете на каждого, отняла еще некоторое время. Но Ба ценила нынешний этап своего бытия как раз за то, что могла никуда не спешить.
        И когда чистый, сытый и довольный Пустовалов затушил окурок в консервной банке, поглядывая на соседку уже смущенно и благодарно, Ба приступила к делу.
        -?Алексей Николаевич, вы уж меня, старуху, извините…
        Пустовалов всем своим существом выразил немедленную готовность извинить и вообще соответствовать.
        -?Я по-соседски вас хочу спросить - у вас родные есть? Вы такой молодой человек, в вашем возрасте одиночество противоестественно…
        Последние полгода, а может, и год, если не сто лет, прошедшие с тех пор, как он остался один, Пустовалов в основном молчал. Его никто ни о чем не спрашивал, и ему ни до кого дела не было. Участковый вот недавно приходил, говорил, что квартплату надо вносить, и еще что-то говорил, а он слушал, кивал, соглашался. В общем-то, и участковому было на него наплевать; наверное, положено ему проводить беседы с такими, как он, - вот и проводит. А соседка вдруг спросила. И Пустовалов неожиданно для себя расплылся в улыбке и похвастался:
        -?У меня сын есть! Димка. В третьем классе учится.
        -?Да что вы говорите?! - Соседка изумилась так радостно, что Пустовалов даже загордился - вот он какой, у него сын есть, Димка! - И он тоже умеет рисовать? Вы же учили его, наверное?
        И Пустовалов вдруг принялся ей рассказывать, вспоминая подробности, перескакивая с пятого на десятое, то улыбаясь, то едва сдерживая слезы, о себе, жене, сыне, своей непонятной и вдруг как будто спрятавшейся от него жизни, которую он никак не может найти. И вскоре Елизавета Владимировна уже знала всю нехитрую и совершенно обыкновенную историю.
        В детстве мама отвела Алешу Пустовалова в кружок рисования при Дворце пионеров, чтоб не болтался во дворе. Руководитель кружка Лев Александрович художником был средним, но человеком - талантливым, а педагогом, видимо, от Бога, потому что его ученики влюблялись в живопись раз и навсегда. Он учил их видеть мир под особым углом, волшебным, - и мир каждый раз открывался неожиданными гранями, удивлял, манил, завораживал. Его дети сперва начинали чувствовать свою причастность, а потом - избранность, которая уже диктовала судьбу. Он обращал их в свою веру, от которой не отрекаются. После школы Алеша поступил в художественное училище. Там увлекся книжной графикой и какое-то время работал, у него были заказы и даже награды каких-то выставок. Денег, конечно, особых не водилось, но в те годы и на маленькие деньги как-то все жили - обходились, не голодали и не страдали особенно от их нехватки. Было много друзей, собирались шумные компании, и на море, в Крым, ездили дикарями: много ли надо - мольберт, плавки да палатка.
        Потом времена изменились. Издательства позакрывались, стало не до книг, и уж тем более - не до книжной графики. А когда книги стали снова издаваться, то оформляли их уже не художники, а ребята, владеющие навыками работы в фотошопе. Пустовалов уже был женат - по большой любви! - на однокурснице, потом у них родился Димка. Нет, он честно пытался зарабатывать, он очень хотел, чтобы у его любимых людей было все - наряды, игрушки, вкусная еда. Пришла мода на дизайнеров, но этого он не умел, и вешать людям за их же деньги лапшу на уши тоже не научился, хотя многие его соученики по художке на этом выплыли. Он хватался за любую работу, пытался торговать картинами в сквере вместе с друзьями по несчастью, которых не звали в появившиеся вдруг гламурные частные художественные галереи, даже портреты на улице рисовал… Но семья нищала, он терял веру в себя, в свой если уж не талант, то профессионализм, вообще в необходимость своего присутствия в этих жизненных обстоятельствах.
        Однажды ему все же повезло: одноклассник, ставший владельцем нескольких ресторанов, предложил Пустовалову написать картины для его заведения. Тема - город, его узнаваемые пейзажи, дома, памятники. И Алексей испытал прилив вдохновения. Он работал с утра до ночи, и все, кто видел, были поражены его работами, совсем не похожими на то, что он делал раньше.
        -?Леша, когда откроют ресторан, ты проснешься знаменитым, - восхищенно говорила жена, и он таял от счастья, сегодняшнего и еще предстоящего.
        Но когда работа была почти закончена, одноклассник неожиданно продал свой бизнес и уехал из города, а новый владелец оформил помещение в стиле хай-тек. Выплаченный аванс был давно прожит, а под обещанный гонорар Пустоваловы наделали долгов. Жена попала в клинику неврозов. Кляня себя, Алексей возился с сыном, носился между домом и больницей и лихорадочно придумывал, где достать денег. За кисти и карандаши он давно не брался, было не до того. Он их почти ненавидел, эти чертовы орудия самоубийства. Хотя нет - однажды они с сыном на последние деньги купили баллончики с краской и расписали серый бетонный забор, на который выходило окно палаты, где уже несколько месяцев лежала их мама. Накануне они с Димкой ходили в зоопарк, дома Димка нарисовал застенчивого долговязого жирафа, ленивого бегемота, скучающего льва и озорную мартышку. По этим рисункам Алексей набрасывал на стене эскизы, а Димка раскрашивал, потом он устал, и они вместе раскрашивали. Работали до темноты. Вся больница высыпала к окнам, и их мама тоже стояла у окна, плакала и улыбалась.
        Потом ему звонил главврач, благодарил. А жена, выписавшись из больницы, забрала сына и уехала к своей матери. Теща, вздыхая и утирая слезы, занималась разводом и разменом квартиры. Она сказала, что дочь больше не хочет жить с нищим неудачником, который и сына хочет сделать таким же никчемным по жизни человеком, как и он сам, - художником то есть. Получается, она уехала, чтобы спасти от него сына. Пустовалов впал в ступор и безропотно делал все, о чем просила теща. Он согласился на первый попавшийся вариант размена и забрал из старой квартиры только свою одежду и мольберт. Димку он давно не видел. О встрече не просил: боялся, что откажут, как отказывали уже не раз, а если разрешат - то у него сердце не выдержит этой встречи. Нет, умереть он не боялся, это был бы лучший вариант для всех. Но он боялся напугать или огорчить сына. Поэтому по утрам он иногда приходил к школе и смотрел, как бывшая жена приводит мальчика.
        Пустовалов говорил и говорил. Оказывается, за месяцы (или все же годы?!) молчания он не разучился это делать, и он даже не знал, как ему необходимо было обо всем этом рассказать хоть кому-то! Но наконец он выдохся, устал, сник. И даже сердце заныло.
        -?Алексей Николаевич, а картины у вас есть? - нарушила наступившее молчание Елизавета Владимировна.
        -?Есть, Димкины - те самые, вот… - бросился к стопке рисунков Пустовалов.
        -?А ваши? - продолжала соседка, покосившись на мольберт.
        -?Мои? Не знаю… - растерялся Пустовалов. - Где-то есть, наверное. - Он пошел отчего-то на кухню, долго там возился, что-то ронял, переставлял и наконец появился, весь перепачканный пылью, с потрепанной папкой в руках. - Вот. На антресолях, оказывается, лежали. Я и забыл.
        Ба взглянула и обомлела. Она мало что смыслила в живописи, но увидела, поняла: город, который вдруг возник перед ней на больших листах акварельной бумаги, был увиден и нарисован талантливым человеком. Этот город был вроде бы и знакомым, немедленно и радостно узнаваемым - и странным, невиданным, неожиданно разнохарактерным, трогательным и беззащитным, уютным и продуваемым всеми ветрами. Его старые дома, застенчиво и виновато улыбаясь, отступали перед натиском чванливых стеклянных башен-новостроек. По его улицам торопились по делам жители, похожие на добрых гномов, они карабкались, как муравьи, по его башням, или летели по делам над крышами, открыв зонты и дождавшись подходящего порыва ветра. В этом городе все было живым: трамваи, деревья, скамейки, антенны на крышах, белье на веревках, лужи и облака.
        -?Алексей Николаевич… - пробормотала она.
        -?Что? Вам не нравится? - с тревогой заглядывал ей в глаза Пустовалов. Странно - ему так давно было на все наплевать, и на работы свои, и на оценки окружающих, а тут вдруг остро захотелось, чтобы ей, соседке - понравилось.
        -?Вы же художник… Вы же великолепный художник! - бормотала Ба, приходя в себя. - Я и подумать не могла, дура старая. Звоню, христарадничаю…
        -?Куда звоните? - не понял Пустовалов.
        -?В Союз художников я звонила.
        Пустовалов поник и насупился, как ребенок:
        -?Знаю я, что вам там сказали. Не надо было.
        -?Что вы знаете? Они сказали, что вас потеряли, вы не сообщили ни телефона, ни адреса. Вас ищут. Вас помнят и ждут. Они очень хотят организовать вашу выставку. Только у них проблема… с этими, - тут до сих пор вдохновенно вравшая Ба споткнулась.
        -?С выставочными площадями? - подсказал Пустовалов. - Ну понятно. Они всегда так говорят.
        -?Вот именно! - подтвердила Ба, обретая почву под ногами. - Поэтому они могут не раньше, чем через… три месяца. Но я согласилась, потому что надо же вам подготовиться, нарисовать что-то новое.
        -?Вы… согласились? - недоверчиво переспросил Пустовалов. - А сколько за это надо будет заплатить?
        -?Да бог с вами! - возмутилась соседка. - Они сказали, что будут счастливы. И совершенно бесплатно.
        -?А в какой галерее - не сказали? - испуганно уточнил Пустовалов. - «Пара рам» или
«Вдохновение»?
        -?Сказали - в любой по вашему выбору, они будут рады, - вдохновенно врала Ба. - А вот… в картинной галерее хотите, на Вайнера? Или в мэрии? Да у вас отбою от желающих не будет.
        -?Ой… Что-то у меня сердце закололо, - вдруг осел на стул побледневший художник.
        -?Ничего, - отмахнулась Ба. - От этого не умирают, я вам как врач говорю. Давайте еще по сигаретке.
        Они курили, сперва молча, а потом Пустовалов решился и рассказал Елизавете Владимировне о картине, которая мучила его, никак не давалась, и которую он почему-то должен был написать. Он и сам не знал, почему, но - должен.
        -?Ничего, Алексей Николаевич, - говорила Ба. - Теперь у вас есть цель - выставка, теперь у вас непременно получится. Только я очень вас прошу: вы бросайте это дело… с Галиной, и вообще, - она кивнула на опустевшую бутылку.
        Пустовалов, как лошадь, размашисто покивал головой - говорить он уже не мог, то ли от радости, то ли от усталости.
        -?И вот еще что, Алексей Николаевич… Вы уж простите меня. Я знаю, у вас денег на краски нет. И бумага нужна, и что там еще… Да-да, не спорьте! Можно, я вам покупателя найду на ваши рисунки, вот на эти? У меня знакомая есть, она непременно купит. Вы позволите, я несколько прямо сейчас заберу? Если вам не жалко с ними расставаться…
        Вернувшись домой в обнимку с рисунками, Елизавета Владимировна задержалась в прихожей и состроила гримасу своему отражению в зеркале:
        -?Что, голубушка, ты, поди, и не знала, как мы врать-то умеем? Вот то-то! Ничего… Теперь будем выставку организовывать! В мэрии! Мы с тобой так давно на свете живем, что у нас везде связи!
        Пройдя в комнату, она уселась на диван и схватила телефонную трубку.
        -?Олюшка? Как жива?.. А я и не спрашиваю про здоровье, жива - и слава богу! Я тоже ничего, скриплю. Пока дело есть - так и не болит ничего. К тебе, говорю, дело-то. Зайду я после обеда? Ну и что, что Левушка не разрешает одной выходить? Во-первых, до тебя идти двести метров… ну хорошо, пятьсот. Во-вторых, он и не узнает. Я дала ему честное слово, что лягу спать после обеда, а я свои обещания всегда выполняю, ты же знаешь… по мере возможности. Так что он звонить не будет. А я к тебе, ладно? - Пристроив на место трубку, Ба откинулась на подушку и закрыла глаза. Черт с ним, с обедом, есть совершенно не хочется, да и нет сил разогревать. А силы ей еще понадобятся. Начатое она привыкла доводить до конца. По мере возможности.


* * *
        -?Лиза, а давай по рюмочке? - подмигнула подружке Ольга Антоновна. - За встречу?
        -?На той неделе встречались, - удивилась Ба. - Чего это ты развоевалась? Да еще среди бела дня?
        -?Ты же ко мне вечером не придешь - темно, скользко, - возразила Ольга Антоновна. - А ликерчик под кофе - самое то.
        -?И как я домой пойду? - сопротивлялась Ба. - Пьяная?
        -?Напилася я пья-а-ана, не дойду я до дома! - дурашливо заголосила Ольга Антоновна. Голос у нее был сильный, красивый.
        -?Довела меня тропка дальняя до вишневого сада… - подхватила Ба, и подруги вдохновенно допели песню до конца со всеми повторами и припевами.
        -?И зачем нам пить? - осведомилась Ба, переведя дух. - Нам только пробку понюхать, а дури у нас и своей хватит.
        -?Не-ет, мы выпьем! - вдохновилась Ольга Антоновна. Она, кряхтя и держась рукой за поясницу, встала и подошла к серванту, откуда извлекла пузатую бутылку темного стекла и две рюмки. - Ты, между прочим, помнишь, как мы с тобой познакомились?
        -?Обижаешь! - хмыкнула Ба. - Я что вчера было, не помню, а что тридцать лет назад - в деталях.
        -?Не ври, какие тридцать? - обиделась Ольга Антоновна. - Тридцать лет назад мне было всего пятьдесят, я в школе работала и ни до каких там ветеранских хоров мне дела не было. Я в шестьдесят на пенсию вышла, лет пять еще помыкалась, только потом в хор пришла, а ты и того позже. Тридцать!
        -?А сколько? - заинтересовалась Ба.
        -?Десять! - отрезала Ольга Антоновна. - И три года, как хор закрыли. Жаль.
        -?И хорошо. А то мы бы все пели, дуры старые. Ладно бы пели, так еще и выступали, народ смешили, - махнула рукой Ба.
        -?А чего? - вскинулась подруга. - И выступали, и хлопали нам как - помнишь? Нет, я выступать любила. И когда ты пришла, а тебя Константин Робертович в двух песнях вместо меня солисткой сделал, я тебя готова был живьем съесть! Вот, думаю, карга старая, а туда же, выступать лезет!
        -?Ну карга - ладно, все-таки я тебя на восемь лет старше. Но пела-то я хорошо? - улыбаясь, уточнила Ба.
        -?Не лучше меня! - опять обиделась Ольга Антоновна, живо вспомнив старые интриги.
        -?Ладно, обе хорошо пели, - уже смеялась Ба, которую забавляли эти творческие разборки десятилетней, если верить подруге, давности. - Но ты - лучше.
        Удовлетворенно кивнув, Ольга Антоновна принялась разливать ликер по рюмкам, приговаривая:
        -?И не хухры-мухры, а этот… как его… говорили же мне… совсем памяти нет! И написано не по-русски… «Бейлис», вот! Знаешь, сколько стоит?!
        -?Не имею представления. Дорого, наверное… Дочь принесла? - поинтересовалась Ба. - Праздник, что ли, какой?
        -?Мой любимый класс приходил! - расцвела в улыбке подруга. - Выпуск семьдесят пятого года. Я же тебе рассказывала. Каждые пять лет собираются и меня не забывают. А знаешь, какие там люди! Директор завода, два генерала, наш областной министр культуры и трое учителей начальных классов - ты понимаешь? Пять человек за границу уехали, один такой…
        -?Погоди-погоди, - остановила ее Ба. - Я вот как раз про министра и хотела спросить.
        -?Опять за кого-то хлопочешь? - не удивилась подруга.
        -?Сосед у меня есть, хороший художник. Алексей Пустовалов - может, слышала?
        -?Знаю, у меня и книги его есть. Хороший. А что с ним?
        -?Беда у него, - вздохнула Ба. - От него жена ушла. Он пьет. Творческий кризис. Я в Союз художников звонила, они говорят, что раз он взносов не платит, им наплевать. А откуда у него деньги?
        -?Надо же! - заволновалась подруга. - А как помочь-то?
        -?Выставку ему надо устроить. Сама знаешь - работа что угодно лечит. Давай твоего министра подключим? Он как - ничего?
        -?Она, - поправила Ольга Антоновна. - Хорошая девочка. Я с ней обязательно поговорю. Сегодня же. Они все мне говорят: «Ольга Антоновна, звоните в любое время!»
        -?Вот-вот, поговори, - закивала Ба. - Если можно помочь человеку - надо помочь. Я вот еще тебе рисунки его принесла, отдай этому… этой министру. Смотри сама - ну разве тут можно не помочь?
        Подруги выпили по рюмочке, восхищенно поахали над картинами, вспомнили общих знакомых и, перебрав множество тем, Ба вспомнила о своих делах.
        -?А ты знаешь, Оля, нас ведь сносить собираются.
        -?Да ты что?! Не имеют права, вы же - памятник архитектуры! - всполошилась Ольга Антоновна. - И куда тебе переселяться? Ты же тут сколько живешь?
        -?Левушке девятнадцать… почти двадцать лет, значит, - подсчитала Ба.
        -?А я в этом доме - всю жизнь! - похвасталась подруга. - Родителям комнату здесь дали, когда мне три года было.
        -?А я еще помню, как здесь стройка шла. Такой котлован был! - на правах старшей похвасталась Ба. - Мы с мальчишками лазали.
        -?Я отсюда ни за что не уеду, я в другом месте помру сразу… Ой, извини. А что, это уже точно? И ничего сделать нельзя?
        -?А что тут сделаешь? Говорят, по генеральному плану будут нашу улицу расширять, и дом мешает.
        -?Погоди… - наморщила лоб Ольга Антоновна. - У нас лет десять назад хотели третий корпус сносить, ну вот тот, напротив, - махнула рукой в сторону окна Ольга Антоновна. - Мол, ветхий он, капремонт дороже встанет. Так мы стали писать везде, жаловаться, жильцы в суд даже подавали. И выиграли! А знаешь почему?
        -?Почему? - оживилась Ба.
        -?Потому что мы - памятник! - гордо сказала подруга. - Городок чекистов - памятник конструктивизма. Направление такое в архитектуре.
        -?Да знаю, дальше давай рассказывай, - поторопила Ба.
        -?А памятники сносить нельзя. Закон такой есть. Видела, у нас табличку на доме -
«Охраняется государством»? Вот. И ваш дом - тоже памятник конструктивизма. Да погоди, я тебе статью найду, где-то у меня была. Тогда про нас много писали, и телевидение из Москвы приезжало, у меня интервью брали. Ну и у других, конечно.
        Кряхтя и охая, Ольга Антоновна при деятельной и заинтересованной помощи Ба взгромоздилась на стремянку и после долгих изыскательских работ на верхней полке встроенного шкафа извлекла на свет божий папку с завязками, на которой было написано аккуратным учительским почерком: «Наш Городок чекистов». Из папки она достала несколько пожелтевших газетных вырезок, бумаг с печатями и писем со множеством подписей.
        -?Вот, смотри! - Едва отдышавшись, Ольга Антоновна водрузила на нос очки и прочла вслух: - Интервью с профессором из архитектурной академии. Вот он тут говорит:
«Характер социально-экономических преобразований в стране в начале тридцатых годов и масштабы строительства в городе обусловили возникновение и развитие новых стилистических направлений и сформировали тот полный типологический состав построек, который определил впоследствии уникальность наследия архитектуры конструктивизма в Свердловске. Преобладавшая в это время в городе архитектура конструктивизма возникла и развивалась во взаимодействии с 200-летней историко-архитектурной средой, оказавшей влияние на формирование ее специфических особенностей…» Поняла?
        -?Нет, - честно ответила Ба. - Ни слова.
        -?Да ну тебя! Ладно, возьмешь домой, почитаешь. Смотри, тут еще: «Вызывает интерес архитектурная символика сооружений, использующая имитированные в строительном материале транспортные средства (корабль, самолет)». Ну, главпочтамт наш построен в виде трактора, киностудия - как корабль, на крыше клуба ДОСААФ самолет стоит, а гостиница «Исеть» сверху выглядит как серп и молот… Хм, хотя я бы ни за что не подумала. Мода тогда такая была. Теперь поняла? Ваш дом - самый настоящий корабль. Надо доказать, что вы - тоже памятник, и тогда не снесут.
        Домой Ба пробиралась уже в сумерках, прижимая к груди драгоценную папку с завязками. «Ничего, мы еще повоюем», - бормотала она, адресуясь неизвестно к кому.
        Поднявшись на свой второй этаж, Ба остановилась посреди коридора, с трудом переводя дыхание. Да, пожалуй, прав Левушка, по-хорошему надо бы прогулки отложить до весны, потому что таскать на себе сапоги и шубу ей не по силам. Но, с другой стороны, она же не медведь, чтобы сидеть в берлоге, да и жизнь зимой не останавливается. Но к Пустовалову Ба уже не пошла, хотя и очень хотела его обрадовать. Ничего, завтра прямо с утра… Пока она искала в сумке ключи, внизу хлопнула железная входная дверь, да так, что стены заходили ходуном.
        -?Чего ты тут пыхтишь? Опять куда-то носило тебя? И чего тебе дома не сидится? - со злостью спросила Галина и грохнула на пол две тяжелые сумки.
        -?Да тяжело в шубе ходить, - миролюбиво ответила Ба. - Галя, хорошо, что мы с тобой встретились. Я тебя попросить хотела: если придет к тебе та женщина вчерашняя, из районной администрации, ты не подписывай пока, пожалуйста, никаких бумаг насчет обмена квартиры, ладно? Может быть, удастся еще дом отстоять, да и обманут они тебя, не дай бог. Я еще помню, как первый этаж расселяли… Надо нам вместе держаться и вместе решать.
        -?А девка эта приходила уже, с утра прямо, - злорадно сообщила Галина. - Они мне денег обещают дать на ремонт. И просто так еще дадут. Я вот назло тебе перееду! Нашлась нянька, бляха-муха! То делай, это не делай! Ты мне кто? Никто! А лезешь! Я им так и сказала: пожалуйста, перееду с удовольствием!
        -?Да ладно, развоевалась! - примирительно сказала Ба. - Что, тяжелый день был?
        -?И не говори, - сразу сникла соседка. - Чуть с ума не сошла.
        -?Работы много?
        -?Да работы ни х… нет, там народ такой чистенький бегает, все на машинках подъезжают, ноги не пачкают. В библиотеку под вечер только студенты пришли, ну эти натащили маленько. А коврик на пороге, представляешь, каждый день два мужика приезжают на чистенький менять, - хихикнула Галина, уже успокоившись. - На машине! Ох…ть! Они, значит, на крылечко, грязный-то коврик - хвать - и в машину. Я за ними - куда, кричу, поперли, ложьте на место, а то милицию позову, тут рядом! А мент-то говорит - пускай, мамаша, забирают, они из клининговой компании, у нас с ними договор.
        -?Из какой компании? - не поняла Ба.
        -?Из клининговой! - без запинки воспроизвела новое слово Галина. - Ну, уборщицы они, как и я, только называются культурно.
        -?Так ты теперь тоже в культурном месте работаешь, - польстила Ба.
        -?А х… ли мне с этого? - пригорюнилась соседка. - Слово ведь лишнее сказать боюсь, весь день, как дура, «здрасьте» да «пожалуйста». Тьфу!
        -?Так-таки и ни слова? - не поверила Ба. - Ты молодец!
        -?Ну, когда сортир мыла, сказала пару раз, - смущенно призналась Галина. - Там такой сортир - у начальника нашего трамвайного парка кабинет был в сто раз хуже. И, б… недоглядела я, когда прибиралась, оказалось, что одна кабинка занята была, потом какая-то сучка вышла, так на меня посмотрела… Полный, короче, п…ц. Как ты думаешь, что мне за это будет?
        -?На первый раз, может быть, и ничего… - пробормотала Ба, но без особой уверенности в голосе. - Ты знаешь, я думаю, что и в туалете не стоит… разговаривать. Там наверняка везде подслушивающие устройства стоят. Лучше, Галя, не рисковать. Да ты и сама понимаешь.
        Галина совсем сникла и, махнув рукой, принялась ковыряться в замке. Ба, улыбаясь в воротник шубы, открыла свою и вежливо попрощалась. Вместо ответа последовало лишь невнятное ворчание, но Ба сочла за лучшее его не услышать. Настроение у нее поднялось, и даже усталость как будто немного отступила.


* * *
        Вернувшись домой поздно вечером, Левушка застал интересную картину. Ба, водрузив на нос очки и вооружившись лупой, сидела за столом, сплошь покрытым разномастными бумагами и газетными вырезками. Листки лежали также на диване, на пуфике, на принесенной из кухни табуретке и на полу.
        -?Та-ак… Что на этот раз? - без особого удивления поинтересовался внук.
        -?Курица в духовке, кастрюля с гречневой кашей в твоем старом пальто укутана, горячая еще, - поглядела на внука поверх очков Ба. - Не замерз?
        -?А ты?
        -?Я не замерзла, - удивилась Ба.
        -?Что тут у тебя такое? - всплеснул руками Левушка, присаживаясь на край дивана. - Откуда архив?
        -?Ольга Антоновна дала, - ляпнула Ба и прикусила язык, но было уже поздно.
        -?Понятно. Опять на улицу ходила, - расстроился Левушка. - И нет чтобы во дворе погулять, еще вон куда тебя понесло - в Городок чекистов. За два квартала! По гололеду. Ведь обещала же!
        -?Ну Левушка… - виновато забормотала Ба. - Я же не виновата, что у меня голова моложе, чем ноги. Не могу ведь я взаперти сидеть, как преступник. Старость - это не преступление!
        -?А если упадешь? Ногу сломаешь? Если приступ на улице? Я даже не узнаю, в какую больницу тебя увезли, потому что твоя молодая голова так и не удосужилась запомнить, как пользоваться сотовым телефоном! - не на шутку разозлился Левушка. - Ты знаешь, как у нас в больницах к старикам относятся!
        -?Ты медик, тебе нельзя так говорить, - вступилась за коллег Ба. - Не случилось же ничего. Зато посмотри, что я принесла!
        -?Что? - Левушка поворчал бы еще, но ему было любопытно.
        -?Есть такое направление в архитектуре - конструктивизм. Так вот пишут, что в Екатеринбурге… сейчас, минутку… вот «уникальное для России собрание памятников конструктивизма». В тридцатые годы почти весь проспект Ленина был такими зданиями застроен. Это достояние культуры и истории, понимаешь?
        -?Да не особо, - пожал плечами внук.
        -?Наш дом тоже построен в стиле конструктивизма, он же похож на корабль! Ну, как стадион «Динамо» и киностудия, только поменьше. А они - памятники, там таблички висят. Значит, его нельзя разрушать. Ольга Антоновна с соседями отстояли свои дома в Городке чекистов, когда их сносить хотели, и мы отстоим.
        -?Да ладно тебе, Ба! Чего ты к этому дому прицепилась? Я вот хочу в новый. Это же рухлядь! А памятник - это Ленину, Пушкину или вон возле библиотеки Белинского недавно памятник человеку-невидимке поставили, такой прикольный! А чего в памятнике жить? Переедем - и ты привыкнешь, я тебе точно говорю. Ба, можно я курицу без каши?
        -?Можно… - автоматически ответила Ба.
        Левушка отправился на кухню. А она, посидев с минуту, подняла с пола папку с завязками и стала медленно укладывать туда бумаги - одну за другой.


        День четвертый
        Муза с оптового рынка
        Утро началось с того, что Елизавета Владимировна навестила Пустовалова, отнесла ему остатки вчерашней курицы и деньги за якобы проданные работы. (Мама Левушки, чувствуя себя несколько виноватой, посылала им денег даже больше, чем нужно, и они, по предложению Ба, откладывали «на черный день». На этот раз Ба резонно рассудила, что черные дни наступили у соседа, и дать ему денег на краски для придания жизни требуемой разноцветности будет даже символично.) Пустовалов деньгам обрадовался, а курица и гречневая каша совершенно неожиданно его смутили чуть ли не до слез, что Ба восприняла как хороший знак - раньше он просто ел принесенное ею, Левушкой или Галиной, не особо задумываясь, что он ест и откуда все это время от времени берется. Ба подозревала, что в те дни, когда ему не приносили еду соседи, он попросту сидел голодный, тоже сам того не замечая.
        Когда она возвращалась к себе, дверь квартиры номер восемь приоткрылась, и оттуда выглянул Герман Иванович. Вид у него был озабоченный и, пожалуй, сконфуженный.
        -?Доброе утро, Герман Иванович! - громко поздоровалась Ба. - Как ваше здоровье?
        Но сосед отреагировал странно: вместо ответа он зашипел, вытаращил глаза, оглянулся в глубь квартиры, а потом выскочил в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь, как будто боялся прищемить чей-то хвост. Ба наблюдала за всеми этими манипуляциями с возрастающим интересом.
        -?С вами все в порядке, голубчик? - участливым «врачебным» тоном спросила Ба. - Вы как-то странно выглядите…
        Но сосед опять зашипел, прижав палец к губам, отбежал от двери на несколько шажков и только тогда вернул соседке ее «доброе утро».
        -?Говорите тише, - прошептал он. - Я прекрасно слышу!
        -?Очень рада за вас, - еще больше удивилась волшебным переменам Ба. - А почему в коридоре?
        -?У меня там… Понимаете… - замялся сосед.
        -?Сын приехал? - догадалась Ба. - С внуками? Какая радость…
        -?Елизавета Владимировна, можно я к вам загляну на минуточку? - шпионским шепотом попросил Герман Иванович. Про внуков он, похоже, все-таки не расслышал, несмотря на счастливо вернувшийся слух.
        -?У меня к вам дело, уважаемая Елизавета Владимировна, - начал он уже обычным церемонным тоном, усевшись на диван в гостиной. - Я бы хотел с вами посоветоваться как с женщиной и умнейшим человеком. Пока Женечка спит…
        Волнуясь, перескакивая с пятого на десятое и как будто оправдываясь перед ней и самим собой, Герман Иванович рассказал соседке о том, как вчера пошел на оптовый рынок за продуктами к новогоднему столу, а вернулся с Женей. Услышанной вполне рождественской истории о счастливо обретенной девочке Ба ничуть не удивилась. Конечно, окажись она на месте Германа Ивановича, она поступила бы так же.
        -?Вы сделали все совершенно правильно, дорогой мой, - серьезно сказала она соседу. - Нельзя же было оставить девочку одну, раз ей некуда пойти. Тем более, как пишут в газетах, нравы среди нынешних коммерсантов далеки от гуманности.
        Герман Иванович вздохнул с облегчением и перешел ко второй части проблемы.
        -?Елизавета Владимировна, дело в том… Несмотря на то что я всю жизнь работал с молодежью, я не… У меня сын… Он уже взрослый… Возможно, Женечке нужна одежда или что-то еще, у нее никаких вещей нет, а я не знаю, как… Я боюсь, что она меня боится! Я ей шпингалет приколотил! - В последней фразе прозвучало искреннее отчаяние, после чего Герман Иванович замолчал, очевидно, сочтя, что обозначил суть проблемы вполне исчерпывающе, и посмотрел на Ба с надеждой.
        Елизавета Владимировна все поняла правильно, не зря он всегда считал ее мудрой женщиной.
        -?А вы приводите ее ко мне, как проснется. Мы позавтракаем все вместе, кофейку попьем. Или чаю. Она поймет, что вы порядочный человек и что ей в вашем доме ничего не угрожает. Впрочем, если хотите, она может пожить какое-то время у нас, я думаю, Левушка не будет возражать. Да его и дома нет целыми днями.
        -?Нет-нет! - вдруг испугался Герман Иванович. - Лучше у меня! Я вчера ночью слушал, как она дышит там, в другой комнате… И понял, что после смерти жены я так и не привык к одиночеству. Раньше была Наташенька, Ванечка, его приятели, наши друзья… Коллеги в гости приходили, родственники. Потом все куда-то делись. Как говорится, иных уж нет, а те далече. Да… А я так и не привык. Только делаю вид.
        -?Вот и приходите! - решительно подвела итог переговоров Ба, которая терпеть не могла сентиментальных бесед, всегда предпочитая им конкретные действия. - Я тогда пойду оладьи печь. Все дети любят оладьи с малиновым вареньем, уж поверьте мне.
        Однако дипломатический завтрак пришлось отложить: проснувшись, Женя немедленно убежала в университет, отказавшись даже от чая - то ли опаздывала, то ли стеснялась. Герман Иванович провел день в страшном волнении, буквально не находя себе места и поминутно изводя соседку вопросом - а вдруг Женечка совсем не вернется? Поэтому вчерашнюю даму из районной администрации, которая пришла обсуждать с ним варианты обмена, он слушал невнимательно, а потом неожиданно для себя ляпнул, что согласен переехать, если квартира будет двухкомнатная и недалеко от педагогического университета. Даму это вполне устроило, и она ушла. Потом она долго звонила в квартиру номер семь, но Елизавета Владимировна почему-то не открыла, хотя точно была дома, Герман Иванович был уверен.


* * *
        В агентстве «Новая квартира» готовились к праздничному застолью. Секретарь Нина Васильевна, пыхтя от усердия, развешивала повсюду похожие на толстых гусениц гирлянды и разноцветный шуршащий дождь. Сотрудники в полном составе поделились на две неравные группы. Дамы увлеченно накрывали на стол, а мужчины трепались в предвкушении вкусной еды и грядущих выходных - шеф пообещал отпустить всех с завтрашнего дня, и то сказать, какая работа тридцатого декабря, когда все клиенты носятся сломя голову по магазинам и о делах серьезных, вроде покупки квартиры, никто не думает! В общем-то, все было уже давно готово, но шеф заперся с Ленкой Ждановой в кабинете, а без него, понятно, не начинали. Занятно, но игривых мыслей по поводу этого затянувшегося уединения ни у кого и на секунду не возникало. Все знали, что шеф готов залезть под каждую юбку при любом удобном случае, но Жданова юбок отродясь не носила и на героиню служебного романчика походила как бультерьер на чихуа-хуа.
        -?Значит, так, - докладывала Ленка. - У них не дом, а собес с вытрезвителем в одном флаконе. Художник из однушки на все согласен, ему деньги нужны. Он действительно сильно пьющий, дома нет почти ничего, ни мебели, ни вещей. Картин, кстати, тоже нет. То ли пропил, то ли не рисует. Да, еще он нервный какой-то, весь на взводе. Может, колется?
        -?Хорошо бы… - пробормотал Клюев и что-то почеркал на лежавшем перед ним листочке.
        -?Бабка - та, которая помоложе, Харитонова - тоже согласна, продолжала Ленка. - Она, похоже, с соседкой из трешки в контрах, говорит, ей назло поменяюсь хоть завтра. Там та же история: бабка эта выпить не дура, но, правда, в доме все есть, не пропито. Работает вроде уборщицей, а где - я не поняла, она туману напустила. Говорит, секретное учреждение. Ну, я со всем уважением, конечно… Так. Дед из восьмой квартиры тоже согласен, если ему квартиру найдем в районе Веера или Эльмаша, представляешь?
        -?Так это же край света, - удивился Клюев. - Туда добром никто не едет, особенно из центра. Он что, с приветом?
        -?Да вроде нет. Кажется, он работает в педуниверситете, а у них там построено новое здание и общаги, целый городок. Ну, ему, видно, и надоело на работу мотаться в пробках. С ума сойти: старый пень, едва соображает, а все работает.
        -?Молодец! - похвалил Ленку Клюев, опять отметив что-то на листочке. - Уж на Эльмаше-то мы ему квартиру найдем. Считай, нам повезло, что старик с придурью. Только не отговорил бы никто. Быстрее надо. А с этой что… склочная которая?
        -?Воронова? Эта, похоже, будет отбиваться до последнего, - вздохнула Ленка. - Представляешь, она мне даже дверь не открыла, в глазок меня увидела - и не открыла.
        -?Что предлагаешь?
        -?А что? Вечером придется идти. Когда внук дома. Может, парень поумнее окажется. Дим, а давай им ту трешку попробуем скинуть, которая на Хохрякова? В центре, с виду-то она приличная вполне, площадь не меньше, чем у них, и после ремонта.
        -?Нет, - задумчиво отказался Клюев, рисуя на листочке аккуратные параллельные линии. - Если старуха дотошная, она с соседями поговорит, узнает, что там трещины по стенам по всему дому, и мы ее уже ни на что добром не уговорим. Мы с этой квартирой уже попадали. Найдем подходящего клиента - ему и втюхаем, тут, главное, без спешки и с учетом психологии. А в этом случае лучше не рисковать. Нам надо быстро и без проблем. Предложи ей трешку на Московской - ремонт был, потолки высокие, окна во двор, тихо, подъезд чистый. Такую я бы и себе взял. Черт с ней, пусть подавится. Нам время - деньги, потом на других сэкономим. Давай так: ты завтра приходи, в конторе никого не будет, мы с тобой быстренько подберем варианты для этих троих, обсудим - и в праздники ты их уже свозишь посмотреть.
        -?Свожу, - вздохнула Ленка. - В праздники. Хоть пробок не будет.
        -?А потом мы от них быстро на тебя доверенности сделаем, и ты все оформишь. Лучше сама, чтоб без сучка без задоринки. Пока народ после праздников полмесяца раскачивается, у нас уже все готово. Подписали - переехали. А когда эта старуха одна в доме останется - будет сговорчивее, вот увидишь. В конце концов, можно будет и припугнуть - за себя не боится, так за внука точно трясется, знаю я их… Ну ладно, это я сам, - спохватился Клюев, увидев, как Ленка поджала губы. - Давай, пошли праздновать, там уж заждались все. Работнички, елки-палки! Ты у меня, Лен, одна такая, что бы я без тебя делал! Люблю тебя изо всех сил, а ты на меня - ноль внимания! Иди, Лен, начинайте там, пока то да се, я Новикову отзвонюсь, он ждет.
        И, обняв Жданову за талию, Дмитрий от полноты чувств даже чмокнул ее в щечку, хотя тут же о своем порыве пожалел - от Ленки пахло сигаретами, а курящих женщин эстет Клюев не выносил.


* * *
        Весь день Ба нервничала, боясь, что настырная дама из администрации вернется вновь. Ба еще не была готова к разговору с ней. Поэтому, когда в пять часов раздался звонок, она подошла к двери на цыпочках и посмотрела в глазок. За дверью переминался с ноги на ногу Герман Иванович. Открыв, Ба увидела рядом с ним девушку - невысокую, худенькую, в джинсах и простенькой кофточке. Личико у девушки было тоже маленькое и худенькое, но глаза из-под длинной каштановой челки смотрели прямо и внимательно, даже строго. Девочка Елизавете Владимировне понравилась: и тем, что не красавица, и тем, что волосы заплетены в толстую немодную косу. И тем, что между джинсами и кофтой не торчал голый живот (нынешняя гаремная мода на голые бока и животы с серьгами в пупе казалась ей не то чтобы недостаточно целомудренной - это бог с ним, но просто неуместной в наших погодных условиях, это любой врач подтвердит). А особенно тем, что улыбнулась девчонка незаискивающе, просто с симпатией к новому человеку.
        -?Вот. Это Женечка, - подтолкнул девушку вперед Герман Иванович, и в голосе его Ба, улыбнувшись про себя, услышала гордость.
        Потом они сидели, ели суп, а потом оладьи с малиновым вареньем, и пили чай, и разговаривали. Ба не лезла с вопросами, больше говорила сама - про внука, про его любимых рыб, про свои книги (тут Ба ждал сюрприз: девчонка знала наизусть и Пастернака, и Заболоцкого, и даже Мандельштама). Но училась Женя не на филфаке, как резонно предположила Ба - она мечтала стать учительницей начальных классов, как и мама. Там, в поселке, у них малокомплектная школа, которую каждый год грозятся закрыть, потому что учеников все меньше, да и работать там некому.
        -?И вы хотите вернуться домой, чтобы сохранить школу? - пришел в восторг Герман Иванович, всегда понимавший карьеру педагога как служение высшим идеалам, и - надо же - нашедший единомышленника в столь юном создании.
        Однако Женя возвращаться в мамину школу не хотела. Серьезно и просто она объяснила новым знакомым, что мама одна растит трех дочерей и что им с Женей еще поднимать двух младших, поэтому она должна устроиться на работу в частную школу, где много платят. Жаль, что в педуниверситете нет вечернего отделения, тогда она смогла бы работать, как все, снимать какой-нибудь угол и посылать маме деньги. Спасибо маминым знакомым - дали телефон Ольги, которая уже давно переехала в Екатеринбург и стала настоящей бизнесвумен. Женька с благодарностью ухватилась за предложение работать уборщицей в ее магазине, хоть и без зарплаты, но за разрешение жить в подсобке. И вдруг такое… Теперь ни денег, ни жилья, ни паспорта, оставшегося у Ольги. А еще товар конфисковали, и штраф платить - пять тысяч. Или двадцать. А еще на суд идти или на комиссию какую-то.
        В этом месте Женькин рассказ прервался. Реветь на этот раз она не стала, а просто отвернулась к окну, как будто там происходило бог весть что интересное, и принялась теребить косу. За окном сгущались сумерки, крупными хлопьями падал снег, теплым желтым светом зажигались окна в доме напротив. За этими окнами шла уютная размеренная жизнь, собирались за столом разрозненные дневными хлопотами семьи, радовались встрече, наперебой рассказывали друг другу о мелочах и важных событиях, случившихся за день. В общем, от глядения в окно ничего хорошего не вышло, у Женьки на глаза предательски навернулись слезы. Тогда она отвернулась от окна и стала внимательно рассматривать свои пальцы.
        Глядя на эти тоненькие дрожащие пальцы, Герман Иванович едва не заплакал сам. Он перевел взгляд на соседку. Смотрел выжидательно и с укоризной, потому что мысленно он уже назначил Елизавету Владимировну волшебницей и теперь сердился на нее за то, что она не торопится доставать свою волшебную палочку и начинать действовать. У Ба голова шла кругом. Девчонку было жаль - она слишком маленькая и хрупкая, какая-то неприспособленная для решения тех взрослых проблем, с которыми отчаянно и самоотверженно взялась сражаться. Но эту вынужденную и единственно позволяющую удержаться на плаву дерзость Елизавета Владимировна в людях уважала и не считала поводом для сантиментов. Не в пустыне, в конце концов, оказалась Женька, люди кругом - помогут. Проблема была в другом: в данном конкретном случае даже умудренная жизненным опытом Ба не имела ни малейшего представления, что делать. Отобранный паспорт, конфискованный товар, суд, комиссия, штраф - это вам не выставку картин организовать и не вакансию уборщицы в библиотеке найти. Это совершенно другая, незнакомая ей, торгово-криминальная жизнь, от которой Елизавета
Владимировна всегда старалась держаться подальше, отчасти даже демонстративно, как и положено представителю старой советской интеллигенции. В этом кругу вращаются особые люди, они знают, что и как там управляется. Таких знакомых у Ба не было.
        Но Герман Иванович смотрел на нее с таким отчаянием, а Женька, наоборот, с таким отчаянием на нее не смотрела, что Ба осенило. Хотя это, конечно, ради красного словца - осенило. Ей пришла в голову самая обыкновенная, проще простого, мысль: чего больше всего на свете хочется девчонке семнадцати лет, впервые уехавшей надолго из дома и оказавшейся среди чужих людей, если на календаре двадцать девятое декабря? Конечно же, ей хочется домой, к маме и к сестренкам! Дома елка, дома ее ждут и любят, и ей совершенно необходимо оказаться среди всего этого хотя бы на день, чтобы набраться сил жить дальше. Вот это простенькое житейское волшебство было Елизавете Владимировне вполне по силам. А что касается технической стороны, то тут она предпочитала вдохновение и импровизацию.
        Прищурившись, она посмотрела оценивающим взглядом на Германа Ивановича, оглянулась на Женьку, которая сидела, по-прежнему не поднимая глаз (но пальцы уже не дрожали - молодец девчонка, подумала Ба), и изобразила руками нечто такое, что должно было означать: «Голубчик, Герман Иванович, не удивляйтесь и помогайте». И приступила к делу.
        -?Герман Иванович, - преувеличенно громко вопросила Ба, - как ваш артрит? Опять всю ночь не спали?
        -?Я… э-э… собственно… - растерялся не владевший навыками сурдоперевода Герман Иванович, вообще-то, болевший много чем, но вот как раз от артрита Бог миловал.
        -?И то лекарство не помогло? И мазь тоже? А ведь такие деньги уплатили! Да, в наше время фармацевтика превратилась в коммерцию, им лишь бы продать подороже, а что толку от этого - чуть, им и дела нет. Я всегда спорю с Левушкой по этому поводу. Он верит, что химия спасет мир, а я больше доверяю, знаете ли, народным средствам.
        -?А что же я могу? - жалобно спросил Герман Иванович, так и не уяснивший своей роли в предложенном спектакле для одного зрителя.
        Но Ба и эта реплика сгодилась, поскольку интонация была достаточно жалостливой, чтобы Женя наконец отвлеклась от своих невеселых мыслей и обратила на их разговор внимание.
        -?Я и говорю, что больше доверяю народным средствам. Одна моя знакомая полностью излечилась от болей в ногах, таких же, как у вас, и знаете чем?
        -?Чем? - находчиво переспросил Герман Иванович.
        -?Кедровыми орешками! Артрит - это воспаление суставов, а в кедровых орешках очень много противовоспалительных веществ, кедровые орешки - отличные антисептики, - вдохновенно сочиняла Ба, радуясь, что Левушки нет дома и он не слышит эту чушь. - Вы не знали? А между тем это старинное народное средство. Необходимо съедать полстакана орешков в день, но это не главное. Шелуху от орешков надо заваривать, настаивать…
        -?И пить? - не дослушав, ужаснулся Герман Иванович.
        -?Втирать! - рассердилась Ба. - А хоть бы и пить! Что вы как маленький, право! По-вашему, лучше ночами не спать, мучаясь от боли?!
        -?Нет-нет, я согласен и пить, и втирать! - растерялся сосед, не понимая, чего от него хотят. - Я пожалуйста…
        -?Пожалуйста… - передразнила Ба. - А вы знаете, сколько стоит килограмм кедровых орешков на рынке? Тысячу!
        -?Тысячу?! - На сей раз ужас собеседника был неподдельным.
        -?Да! А надо килограммов пять, чтоб подействовало.
        Ответом ей было скорбное молчание, потому что пять тысяч, потраченные на кедровые орешки, нанесли бы бюджету работающего пенсионера Мокроносова непоправимый ущерб.
        -?А у нас дома орехи по пятьдесят рублей килограмм, когда сезон, - вдруг сказала Женя. - Но если заготовители не приедут, то и дешевле отдают.
        Расчет оказался верным. «Сработало!» - возликовала Ба и с удовольствием изобразила старческий маразм:
        -?А вы откуда приехали, Женя? Вы говорили, но я забыла.
        -?Из Гарей. У нас там тайга. Раньше деревообрабатывающий завод был, а теперь только частные лесопилки, работы мужикам нет, только вот орехи если собирать, грибы да клюкву.
        -?А вы собираетесь на Новый год домой, Женя? - ловко подобралась к главному Ба.
        -?Нет. Я работать должна была тридцать первого.
        -?Но теперь же вы не должны, - резонно возразила Ба. - Так что поезжайте к маме и к сестренкам, встретите Новый год - это такой праздник, что его надо встречать с самыми близкими людьми. Расскажете маме, как вы устроились, чтобы она не волновалась. Возьмете вещи, какие нужны.
        Но Женя отрицательно мотала головой - не поеду.
        -?Вы не купили подарки? - догадалась Ба. - Да разве можно из-за этого…
        -?Купила, - подозрительно всхлипнув носом, сказала Женька. - Маме чай, красивая такая коробка, Насте кофту, а Катюшке куклу говорящую… Только все это там осталось, у Ольги в магазине. И денег у меня нет на дорогу!
        -?Сколько стоит билет? - вскинулся Герман Иванович. - Я вам дам, Женечка, на дорогу.
        -?Я не возьму! - Женька бормотала едва слышно, но решительно.
        -?Женя, послушайте, - вступила Ба. - Билет стоит рублей триста в один конец?
        -?Двести пятьдесят, если общий вагон…
        -?Ни в коем случае! - всплеснул руками Герман Иванович. - Только плацкартный!
        Но Ба не обратила на его реплику ни малейшего внимания, еще и рукой на него махнула, чтобы не встревал.
        -?Это ведь просто удивительное везение, что вы живете в Гарях, Женя. И вы очень поможете Герману Ивановичу, если на пару дней съездите домой и привезете ему орешков для лечения. Я уверена, - это ему поможет, я ведь врач. И вы поможете ему избежать огромных расходов: пятьсот рублей на билеты и двести пятьдесят на орехи - а за то же самое на рынке ему придется отдать пять тысяч. Это для нас, стариков, огромная сумма.
        -?Прошу вас, Женечка, поезжайте! - попросил наконец-то разгадавший гениальный соседкин план Герман Иванович и для убедительности принялся, охая и морщась, растирать колено.
        -?Я… ну тогда конечно… - смутилась Женя. - Только я вам деньги за билет верну со стипендии, Герман Иванович. Десятого января получу - и верну.
        -?Непременно! - возликовал Герман Иванович, поняв, что после праздника Женя с ее щепетильностью непременно вернется к нему, хотя бы для того, чтобы отдать деньги! А там Елизавета Владимировна еще что-нибудь придумает.
        После ухода окрыленного Германа Ивановича и его сияющей от счастья «находки» Ба прилегла отдохнуть. Но ее приятные, сквозь дрему, мысли о Жене, Германе Ивановиче и других хороших людях, вспомнившихся к случаю, а также о том, что приготовить Левушке на ужин - полезную, но нелюбимую обоими тушеную капусту или все-таки куда более жизнерадостную творожную запеканку с изюмом и корицей, - нарушил звонок в дверь. Неужели опять эта женщина? Ба решила не открывать. Но в замочной скважине повернулся ключ, послышались шаги, возня, шуршание… и в комнату протиснулась елка.
        Она была такая большая и пушистая, совсем не похожая на тощие облезлые деревца, обыкновенно продававшиеся перед Новым годом, что едва протиснулась в дверной проем. Протиснувшись, немедленно расправила зеленые мохнатые лапы, встряхнулась, и Ба услышала упоительный запах хвои. Елка была такая высокая, что Левушка выглядывал откуда-то из ее середины, наполовину прикрытый ветками. Лицо его сияло, совсем как недавно у Жени.
        -?Булечка, привет! - Праздничный вариант имени Ба, присвоенного Елизавете Владимировне в дни Левушкиного детства, в обиходе использовался нечасто, это означало, что Левушка собирается у нее что-то выпросить или что у него действительно отличное настроение. - Ты посмотри, какая красавица!
        -?Да зачем же ты? У нас искусственная есть, - говорила Ба, а сама уже ходила вокруг внука и елки, осторожно прикасаясь к колючим лапам и вдыхая чудесный запах мороза и праздника.
        -?Вот! Я же знал, что тебе понравится! - ликовал внук. - Нет, ты понюхай, понюхай! Это тебе не пластмасса!
        Оказалось, что Левушка по дороге из академии заглянул на елочный базар по просьбе Германа Ивановича, купил ему елку, а потом не устоял перед этой красавицей. Они отложили на потом так и не приготовленный ужин - как раз на такие случаи человечество и придумало яичницу, нашла себе оправдание Ба, а если с колбасой, то тем более. И весь вечер увлеченно хлопотали вокруг гостьи, укрепляли ее в ведре с водой, куда Левушка почему-то велел бросить шипучие таблетки аспирина (на сей раз Ба не стала спорить с юным адептом фармацевтики), потом обкладывали ведро толстыми томами словарей и справочников - для устойчивости, привязывали елку к батарее бельевой веревкой и ужасно смеялись, представляя, как будет весело, если вся их сложная конструкция все-таки рухнет. Потом доставали с антресолей игрушки, освобождали их из газетной бумаги и радовались каждой, как старой знакомой. Закончив и умаявшись от хлопот, долго сидели перед елкой, любуясь огоньками и впуская в себя детское ощущение праздника.
        -?Дырявая голова! - хлопнул себя по лбу Левушка. - А соседу-то я елку не отнес.
        -?Как же ты две дотащил?! - весело удивилась Ба. - Давай беги к Герману Ивановичу, только не задерживайся, а я быстренько яичницу пожарю, ее холодной не едят. Только знаешь что… - задержала она внука. - Там у Германа Ивановича девушка.
        -?Да ты что?! - весело изумился внук. - Хорошенькая? Ты уже познакомилась?
        -?Ее зовут Женя, - не поддержала легкомысленный тон Ба. - У нее… затруднения… И она пока поживет у Германа Ивановича.
        -?Ни фига себе! - поразился внук. - А где он ее взял?
        -?Что значит - взял? Она живой человек, а не вещь… Хотя…
        -?Ну что, что? - не отставал внук. - Что - хотя?
        -?Он ее, можно сказать, нашел, - неохотно признала Ба. - Он ходил вчера утром на оптовый рынок, а Женя там работала, продавала салюты. У нее весь товар конфисковали какие-то проверяющие, и она боится хозяйки. Ей негде жить. Герман Иванович и пригласил Женю временно пожить у него, пока все не образуется.
        -?Во дает дед! - изумился Левушка. - Притащил с рынка какую-то девку. А вдруг она воровка? Или проститутка?
        -?Не говори так, ты же ее не знаешь, - рассердилась Ба. - Она студентка и очень милая девушка. Просто не у всех же такие квартиры и такие доходы, как у нас с тобой. У нее нет отца, а мама растит двух младших сестренок.
        -?Ты, я вижу, с ней уже познакомилась, - поддел внук. - Тогда уж и я пойду познакомлюсь. Молоток дед! Кто бы мог подумать…
        От соседа Левушка вернулся неожиданно задумчивый. Пребывая в том же странно-задумчивом состоянии, он съел яичницу, забыв посолить, и выпил чай без сахара. Это уже было вопиющим нарушением порядка, но вопросительных взглядов Ба Левушка не замечал, а лезть с расспросами она не хотела. Потом внук, пробормотав
«спасибо» и даже не чмокнув ее в щеку, отправился к себе в комнату.
        Ба вымыла посуду, посмотрела телевизор, вздохнула: раньше было две программы, а от телевизора не отойдешь, теперь - два десятка, а смотреть нечего, везде одно и то же. И отправилась спать, так и не дождавшись ответа на сказанное ею под дверью
«спокойной ночи» - чудны дела твои, Господи! Тем не менее главное потрясение было еще впереди.
        В постели она зачиталась - хотя сто раз давала себе зарок подолгу не читать лежа. Но толстую, почти в восемьсот страниц, книжку из любимой серии «ЖЗЛ» про Бориса Пастернака она внимательно и прилежно, не спеша, читала уже третью неделю, восхищаясь, соглашаясь, мысленно споря. А главное - живо вспоминая то время, в котором им с великим поэтом пришлось жить, которое ушло, слава богу, безвозвратно, о котором она не сожалела, нет… Но все же это было время, отведенное им, а времена, как известно, не выбирают.
        Когда глаза уже заслезились, Ба, ругая себя, закрыла наконец книжку. Стрелка часов подбиралась к двум. И тут, конечно же, она вспомнила, что не закрыла на кухне форточку и если к утру похолодает, то ее любимое лимонное дерево превратится в сосульку. Ба вскочила, охнув, взялась за спину - а нечего скакать, как молоденькая, - и отправилась на кухню. Из-под двери в комнату внука пробивался свет. «Неужели не спит?!» - всполошилась Ба. Не может быть, вот уж кто всегда засыпал как убитый, особенно если брал в руки книгу, не имеющую отношения к медицине. Ба подошла к двери, прислушалась - тихо. Осторожно приоткрыв дверь, увидела Левушку - он сладко спал, сидя за письменным столом. Из-под руки виднелся лист бумаги. Нет, Елизавета Владимировна, конечно, знала, что читать чужие записи нехорошо. Но скажите на милость, какая женщина со времен изобретения письменности отказалась бы украдкой прочесть написанное ее любимым мужчиной? А уже если этот любимый мужчина - единственный внук, то тем более.
        Ба не поленилась сходить за очками, осторожно вытянула листок из-под руки сладко спящего внуки и с изумлением прочла:
        -?Из лесу,
        как в детской песенке,
        под Новый год
        пушисто-колючею недотрогою
        в дом занесли, чтоб водить хоровод…
        Надолго ли?
        Чтоб через день-другой
        Выбросить поутру,
        Словно и не было
        Праздничного излучения.
        Хрупкая елочка
        На декабрьском ветру,
        Как сохранить
        твое живое свечение?!
        Ба еще постояла, глядя на спящего внука, на листок с помарками, зачеркнутыми строчками и косыми неровными буквами. Левушка написал стихи?! Левушка, который не рифмовал даже в детстве, а с поэзией знакомился строго в рамках школьной программы, имея по литературе твердую тройку, и все, что не относилось к естественным и точным наукам, считал уделом никчемных бездельников, Левушка написал стихи?! Хорошие стихи, насколько она могла судить. Да что там - не хуже, чем у Пастернака! Ба еще постояла, не в силах справиться с изумлением. Подумав, пододвинула листок на место и даже не стала выключать настольную лампу. Что ж, она в курсе, а Левушке ни к чему об этом знать. Ба отправилась к себе, легла - и на удивление быстро уснула. На этот раз ей приснился замечательный сон: она маленькая, спит в своей кровати, а в углу комнаты папа и мама наряжают елку. На самом деле она, конечно, не спит, но не хочет огорчать родителей, которые готовят ей сюрприз. Они кладут под елку куклу и мандарины, и грецкие орехи в серебряной фольге и говорят о том, как завтра обрадуется Лиза. И маленькая Лиза под их долгий тихий
разговор и сдерживаемый смех в самом деле наконец засыпает, предвкушая завтрашний счастливый день и много-много других счастливых дней впереди, да что дней - целую счастливую жизнь…


        День пятый
        Визит Санта-Клауса
        Однако хороший сон оказался не в руку. В восемь утра примчался Герман Иванович. Вид у него был совершенно несчастный. Выяснилось, что Женя рано утром отправилась на вокзал, чтобы уехать домой, но в кассе ей отказались продать билет без паспорта. Она вернулась и, набравшись храбрости, только что позвонила своей работодательнице.
        -?Если бы вы слышали, что она ей наговорила! - округлив глаза, шептал сосед. - Она так кричала на Женечку! Сказала, что не вернет паспорт, пока Женя не заплатит штраф и не выплатит стоимость пропавшего товара. Она сказала, что это сорок тысяч рублей! Безумие, просто безумие!
        -?А что Женя?
        -?Ничего. Сидит, молчит. Не плачет. Давайте, говорит, Герман Иванович, будем елку наряжать, завтра Новый год. И голос у нее такой… Чуть не плачет. А вчера, когда мы от вас пришли, она улыбалась, как солнышко! - В глазах Германа Ивановича плескалось неподдельное отчаяние.
        -?Но что же мы можем сделать, голубчик? - растерянно спросила Ба. - Мы в этом ничего не понимаем. Может быть, обратиться в милицию? Ведь нельзя же человеку без паспорта.
        -?Ни в коем случае! - испугался Герман Иванович. - Милиция ищет преступников, вот они Женю преступником и сделают. Ее начальница как раз и кричала, что она напишет на нее заявление и что Женю посадят! Уму непостижимо, какие у нас законы!
        -?Да что вы такое говорите - посадят, - возмутилась Ба, но без особой уверенности в голосе. - Теперь не старые времена.
        -?Теперь еще хуже, - отчего-то опять перешел на шепот Герман Иванович. - Теперь у нас капитализм, и государственная машина защищает краеугольный камень системы - частную собственность! То есть вот эти вот салюты, которые они сами же и забрали…
        Они сидели друг напротив друга за кухонным столом и в отчаянии смотрели друг на друга. Эту немую сцену прервал звонок в дверь.
        -?Слышь, Лизавета! - орала под дверью Галина. - Я это! Да, блин, не бойся, открывай! Не спишь ведь, я знаю!
        -?Ну и чего ты кричишь, будто на пожаре? - упрекнула ее Ба, распахивая дверь.
        -?Так я же знаю, что ты сидишь, как клоп в ковре, той девке, которая про квартиры ходит, открывать не хочешь. А я первого числа поеду новую смотреть! - похвасталась Галина.
        -?Ты пришла, чтобы мне об этом рассказать? - холодно осведомилась Ба. - Спасибо, я поняла. И почему ты не на работе?
        -?А у нас выходной. И подарки дали, - погордилась Галина. - То есть я пришла-то за мукой. Затеялась пирог печь, с грибами. А мука-то, б… вся и кончилась. Дашь?
        -?Дам, - поморщилась Ба. - Ты хоть бы Германа Ивановича постыдилась, Галина, раз на меня тебе наплевать. Вот, держи. Отсыпь, сколько надо, и принеси пакет обратно, у меня тоже последний. Дверь не закрывай.
        Когда Галина удалилась с пакетом муки, Герман Иванович, понизив голос - шумной и несдержанной на язык Галины он всегда побаивался, - пожаловался:
        -?Вы знаете, Елизавета Владимировна, последние несколько дней с ней явно что-то не так. Она приходит с работы и начинает страшно ругаться. Раньше такого не было. То есть я через стенку не слышал… почти. А последние дня три - просто невозможно. Уши вянут, как говорят мои студенты. Вы же знаете, что у нас звукоизоляция плохая. Если бы я жил один, я бы смирился, но теперь у меня в доме молодая девушка. Как вы считаете, может быть, нам с ней поговорить?
        -?Вы говорите, последние дня три? - вдруг повеселела Ба. - Это интересно. Дело в том, что ей на работе строго-настрого запрещено выражаться, так она теперь, получается, дома таким образом снимает напряжение.
        -?А мне… нам-то что делать? - жалобно спросил Герман Иванович.
        -?Потерпите, - утешила его Ба. - Будем надеяться, что это переходный период.
        -?А чего у вас рожи такие кислые? - весело поинтересовалась Галина, вернувшись с пакетом. - Новый год, бляха-муха, на носу, радоваться надо, а они сидят. Скучные вы, потому что непьющие. Радости у вас в жизни нету.
        -?Иди-иди, дела у нас, - не поддержала разговор Ба.
        -?Да что случилось-то, мать вашу?! Можете мне сказать? - возмутилась Галина, с размаху плюхнув пакет на стол. - Вроде я не чужой человек. Заболел, что ли, кто?
        Пожав плечами - все равно добром не отстанет - Ба сказала:
        -?У Германа Ивановича живет девушка, он ее… Ну, в общем, дальняя родственница приехала сюда учиться, ей жить негде, и она пока у нас поживет. Но у нее паспорта нет. Она на рынке работала, и хозяйка паспорт в залог взяла. И товар забрали какие-то проверяющие. Деньги с нее требуют, а где их взять? И домой на Новый год она без паспорта не смогла уехать.
        -?Тьфу, делов-то! - плюнула Галина. - Сразу бы сказали, х…ли было выдрючиваться?
        -?Слушай, Галина, иди отсюда! - не на шутку рассердилась Ба. - У людей беда, а ты…
        -?Телефон у тебя где? - Не обращая ни малейшего внимания на ее интонацию, Галина прошла в комнату, по-хозяйски уселась на диван и принялась звонить. Герман Иванович и Ба пришли из кухни вслед за нею и молча встали перед диваном.
        -?Андрей Альфредович? - фамильярно осведомилась Галина, слегка, впрочем, споткнувшись на трудном отчестве, и свысока поглядела на соседей. - Это Галина. Помощь твоя нужна. Мне.? Да. Ты подъедь, а я объясню. Занят, занят… Я понимаю, что невозможно. Но надо до зарезу. Дома я. Только в седьмой квартире, у соседки. Лады, жду.
        Положив трубку, Галина с удовольствием обозрела выстроившихся перед ней соседей, полюбовалась их озадаченными физиономиями и сообщила:
        -?Сейчас приедет. Ведите сюда свою девчонку. Только она моя племяшка будет, слышь, Иваныч, а не твоя, иначе никак. Поняли?
        Кивнув, Герман Иванович помчался за Женей. И в течение примерно часа они, ничего не понимая, чинно сидели, поглядывая на Галину, которая наслаждалась всеобщим вниманием и не собиралась снисходить до объяснений. Через час с небольшим в дверь наконец позвонили.
        -?Андрей Альфредыч. Адвокат, - представила Галина собравшимся высокого грузного мужчину в куртке из черного блестящего меха и с большим портфелем из мягкой, как на дорогих перчатках, кожи (на портфель Герман Иванович поглядел с профессиональной завистью). То, что гость не разулся, а прошел в комнату прямо в ботинках с острыми блестящими носами, никого не удивило - понятное дело, не будет же такой важный человек кряхтеть в прихожей, стягивая ботинки, и уж тем более ходить в носках. Без интереса оглядев собравшихся поверх очков в тонкой золотой оправе, он поздоровался и повернулся к Галине.
        -?Что случилось? Я и не знал, что у вас есть племянница.
        -?Есть! - с вызовом сказала Галина. - Вот. Женя. Она сама расскажет, - судя по всему, она старалась говорить коротко, чтобы не сбиться на привычную лексику и не отнимать время у занятого человека.
        Женин рассказ тоже не занял много времени. Собравшиеся сидели молча, затаив дыхание, как в театре. Спектакль того стоил. Выслушав Женю и быстро задав ей пару вопросов, Андрей Альфредович набрал номер и проговорил в трубку, не делая пауз, очевидно, потому, что не предполагал выслушивать ответных реплик собеседницы:
        -?Госпожа Осокина? С вами говорит адвокат Колесов, Андрей Альфредович. По поводу вашего реализатора. Да, Евгении. Нет, административная комиссия меня не интересует. И ваш товар тоже. Я говорю: ваш товар, вы и беспокойтесь. Евгения тут ни при чем. Она же у вас официально не оформлена? Какие еще вопросы? Меня интересует паспорт. Да. Нет, не советую, честное слово. Сейчас одиннадцать пятнадцать. Давайте договоримся так: или вы в течение дня привезете мне все вещи Евгении и ее паспорт, или до шести я еще успею забросить заявление в прокуратуру о возбуждении в отношении вас уголовного дела по статье 325 Уголовного кодекса. Что за статья? В прокуратуре вам и объяснят, это их обязанность. Нет, завтра я буду занят. Сегодня, до семнадцати часов. Адвокатский кабинет на Азина, 18а. Не опаздывайте, у меня нет возможности ждать.
        Он положил трубку и посмотрел на Женю, впрочем, опять без особого интереса:
        -?Приходите к шести часам на Азина, заберете свои вещи и паспорт.
        -?А она принесет? - хором спросили Женя и Герман Иванович, глядя на адвоката, как на фокусника, пообещавшего в восемнадцать часов на их глазах распилить пополам свою ассистентку.
        -?Непременно, - заверил адвокат и отбыл, оставив после себя запах дорогих сигарет.
        Женя, Герман Иванович и даже Ба подошли к окну и внимательно смотрели, как адвокат уселся в большую черную машину, как, резко сорвавшись с места, выехал из двора. Они ничуть не удивились бы, если бы его ожидал во дворе вертолет или запряженные оленями санки Санта-Клауса.
        -?И десяти минут не пробыл… - пробормотала Ба, пристально глядя на Галину. - И вечером она принесет паспорт. Откуда ты его взяла, Галина?
        -?А, это так, знакомый, - отмахнулась Галина, наслаждаясь всеобщим изумлением, и, не утерпев, добавила: - Он у них самый крутой. Видали?
        -?Видали… - так же задумчиво сказала Ба. - Слушай, Галина… А твой знакомый не мог бы нам помочь насчет дома?
        -?И не мечтай! - махнула рукой Галина. - У него такие цены - в обморок упадешь, как услышишь. В этих… в евро.
        -?А почему он сейчас приехал? И денег не взял? - допытывалась Ба. - Странно.
        -?А чего странного-то? Просто он мне должен, - независимым тоном сказала Галина и для убедительности пояснила: - Он мне в том году квартиру просрал. То есть это я сперва, а потом уже он… Короче, неважно. Ну, в общем, он боится, как бы я еще чего не выкинула, тогда с него спросят.
        -?Понятно, - протянула Ба и больше ничего выяснять не стала, опасаясь зайти слишком далеко в таинственные дебри такой нехитрой с виду Галининой жизни. К тому же у нее появилась очередная идея, которая имела мало шансов на успех, но Елизавета Владимировна всегда верила в лучшее, даже если для этого не было никаких оснований. И читая маленькому Левушке сказки Андерсена, всегда оставляла в живых и стойкого оловянного солдатика, и его балерину. Потому что иначе, скажите на милость, как объяснить ребенку, зачем надо быть стойким и преданным в любви, если конец - все равно плохой? Потом, когда Левушка вырос и прочел сказки в неадаптированном бабушкой варианте, он просто решил, что бабушкины сказки были гораздо лучше андерсеновских.


* * *
        В четверть шестого к дому номер 18а по улице Азина, где размещался адвокатский кабинет «Колесов и партнеры», подошла солидная процессия: возглавляла ее Елизавета Владимировна, опиравшаяся на руку внука, за ней шла Женя, а замыкал шествие Герман Иванович. Он то и дело поскальзывался и смешно взмахивал руками, чтобы удержать равновесие, но взять под руку Женю стеснялся. Перед входом команда разделилась: Левушка и Герман Иванович остались стоять на крыльце с гранитными ступенями и изящным козырьком на витых чугунных опорах, а Ба и Женя доложили о своем прибытии в переговорное устройство и были допущены внутрь. В приемной, отделанной светлым деревом, сидел вышколенный мальчик, у которого перспектива получения красного диплома юридической академии была написана на лице крупными буквами. Выбравшись из-за стола, он достал из шкафа большую сумку, держа ее несколько на отлете, как бы боясь ненароком испачкаться, и паспорт, тоже помещенный на всякий случай в прозрачный файл, и протянул все это Жене.
        В ответ на счастливое и робкое Женино «спасибо» прозвучало холодно-вежливое «до свидания». Секунду поколебавшись, молодой человек все же решил помочь дамам открыть дверь - а может, просто хотел побыстрее избавиться от нереспектабельных посетительниц, которыми отчего-то решил заняться шеф. Вообще-то, у их адвокатского кабинета был другой контингент, куда приличнее, чем эти простенько одетая девчонка и старуха, не говоря уже о той тетке явно торгашеского вида, которая принесла вещи, о которых предупредил шеф. Смешно, но тетка, похоже, на полном серьезе рассчитывала на личную встречу с шефом, ей, видите ли, «надо с ним поговорить» - и было так приятно ее разочаровать. Беседа с шефом дорого стоит, ей уж точно не по карману. А ты не лезь со свиным рылом в калашный ряд - вдруг к случаю вспомнил секретарь смешную пословицу.
        Но вот напасть - и старуха тоже уходить не собиралась, затормозила в дверях.
        -?Молодой человек, я бы хотела увидеть вашего начальника, Андрея Альфредовича. Буквально на несколько минут.
        -?К сожалению, его нет на месте, - привычно соврал секретарь.
        -?Это неправда, - мягко укорила его Ба. - Там перед входом стоит его машина. Вряд ли Андрей Альфредович ушел пешком.
        Этого молодой человек не ожидал. Обычно такой вежливой формы отказа - мол, и рад бы шеф вас принять, да нет его - хватало для того, чтобы посетитель осознал всю неуместность своих претензий. Конечно, ежу понятно, что Андрей Альфредович есть, да не про вашу честь. Но так говорить было нельзя, поэтому мальчик вежливо спросил:
        -?Вам назначено? У меня записи нет.
        -?Женя, вы идите и скажите Герману Ивановичу и Льву, что я буду через несколько минут. - Ба дождалась, пока девушка вышла, и бессовестно соврала: - Молодой человек, доложите, пожалуйста, вашему начальнику, что я от Галины… от госпожи Харитоновой, и думаю, он не откажется принять меня.
        Но пока молодой человек придумывал, как бы повежливее отшить настырную старуху (таких, с позволения сказать, клиентов у Андрея Альфредовича никогда не было, им дорога в адвокатскую консультацию по месту жительства, там за триста рублей ей что хочешь насоветуют), дверь начальственного кабинета распахнулась и на пороге нарисовался сам шеф в куртке из ярко блестевшей под электрическим светом норки и с портфелем в руках.
        -?Олег, я в ГСУ и больше не появлюсь… - начал он, совершенно искренне не замечая старуху, зачем-то отиравшуюся в приемной.
        -?Добрый вечер, Андрей Альфредович, - заторопилась Ба. - Мы зашли поблагодарить вас за вещи и паспорт. Нам все вернули, а без вас мы не имели представления, что делать.
        Андрей Альфредович с высоты своего немаленького роста озадаченно посмотрел на старуху и перевел вопросительный взгляд на помощника.
        -?Это те вещи, которые привезла женщина… она не представилась. Она хотела с вами поговорить, но я не пустил, так как вы не давали указаний насчет нее. А девушка вот… то есть не девушка, - спохватившись, Олег кивнул в сторону двери, - они вместе пришли и все забрали.
        -?Кто ясно мыслит - ясно излагает, - похвалил Андрей Альфредович смутившегося помощника и двинулся в обход Елизаветы Владимировны к дверям. - Рад был помочь. А сейчас извините…
        Но Ба тоже сделала пару шагов в сторону и таким образом опять оказалась на его неожиданно тернистом пути от кабинета к двери.
        -?Андрей Альфредович, я хотела у вас спросить насчет нашего дома. Если дом должны снести, а я откажусь переехать - то что мне за это будет?
        -?Не имею представления, надо знать все обстоятельства, разбираться, смотреть документы, а я не располагаю временем. Обратитесь в консультацию по месту жительства, а мы работаем только с корпоративными клиентами, - привычной скороговоркой проговорил Колесов.
        -?Я уже объяснял! - вставил секретарь и посмотрел на настырную старуху укоризненно.
        -?Но ведь Галину Павловну тоже вынуждают переехать! - наудачу выложила последний козырь Ба, не вполне, впрочем, представляя, какой он масти и каким образом пьяница Галина связана с таким важным человеком. Но все же Ба имела все основания надеяться, что Галина окажется этим самым… как его… корпоративным клиентом, раз уж Колесов к ней лично приехал.
        -?Погодите, погодите, вы про какой дом? - В глазах Андрея Альфредовича вдруг мелькнул интерес. - Вы Галины Павловны соседка?
        -?Она самая. Мы с вами познакомились сегодня днем, - скромно заметила Ба и, не удержавшись, добавила: - У меня дома.
        -?И этот дом собираются сносить? - Андрей Альфредович наконец замедлил свое целенаправленное продвижение к двери и уселся на широкий подлокотник кожаного кресла, само кресло уступив своему замечательному портфелю.
        -?Да, к нам приходили из районной администрации и сказали, что по генеральному плану здесь должна проходить дорога, то есть улицу Бажова будут расширять, а наш дом - сносить, - зачастила Ба, торопясь изложить как можно больше, пока ее не прервали. - А нас выселяют.
        -?Ну, это они свистят! - ухмыльнулся адвокат. - Нет никакой дороги в генплане, я точно знаю. Когда Галине Павловне квартиру покупал - смотрел. Так что к вам приходили никакие не представители районной администрации, а скорее всего риелторы, которых наняли, чтобы расселить ваш дом. Почему у наших граждан нет привычки смотреть документы? - вопросил Андрей Альфредович своего помощника, но ответа ждать не стал, поскольку вопрос был риторический. - Вы вправе не соглашаться на вариант, который вас не устраивает. Пусть подберут то, что вам нужно. Дом, кстати сказать, старый, только что в центре. Удобно только тем, что недалеко от моей работы. А вам-то какой смысл цепляться за рухлядь?
        -?Но я не хочу переезжать! - дрогнувшим голосом отрезала Ба, которую обидело наплевательское легкомыслие адвоката. - Я хочу жить в этом доме!
        -?А вы знаете, сколько стоит земельный участок под вашим домом? - еще больше развеселился Андрей Альфредович, ему глупое упрямство старухи показалось смешным. - Угол Ленина-Бажова, да еще с коммуникациями… два миллиона долларов, пожалуй. Это только земля, я подчеркиваю. Это бизнес, уважаемая…
        -?Елизавета Владимировна, - подсказала Ба.
        -?Да… - Эту неважную информацию Андрей Альфредович явно пропустил мимо ушей. - Дом снесут, участок продадут под застройку. Какой-нибудь небоскреб с офисами в аренду. А это уже не два миллиона. Неплохо. И вряд ли стоит ради каких-то своих… капризов вставать на пути чьего-то бизнеса. Не советую. Лучше поторговаться и выбрать подходящий для вас вариант. Что касается Галины Павловны, то она без меня квартиру поменять не сможет, эти ваши риелторы все равно ко мне придут. Я тоже с ними поторгуюсь, милое дело. Сделаем ей двухкомнатную. Мелочь, как говорится, а приятно. Вы меня извините, уважаемая…
        На этот раз Ба подсказывать не стала, промолчала.
        -?…но у меня больше нет времени, я опаздываю в следственное управление. Олег, еще час посиди - и можешь идти домой.
        Андрей Альфредович подхватил портфель и стремительно вышел из приемной, за ним последовала и Ба под выразительным взглядом секретаря.

        Вечером все жильцы похожего на корабль дома номер 148 собрались в квартире номер семь праздновать победу. Героиней вечера была Галина, трезвая и нарядная. Она милостиво кивала в ответ на льстивые комплименты, загадочно улыбалась вместо ответов на многочисленные вопросы и позволяла угощать себя пельменями, которые они наскоро слепили вместе с Ба и Женей. Художник Пустовалов тоже был немногословен и задумчив, он не отрывал взгляда от Жени, и лоб его прорезала поперечная морщинка, как будто он мучительно пытался что-то вспомнить. Герман Иванович, напротив, говорил без умолку, он был счастлив тем, что все так удачно устроилось и что завтра в шесть утра Женя сможет уехать домой, к маме. А главное, тем, что она непременно вернется через несколько дней, потому что едет-то не просто так, а за орешками для него. Переполненный чувствами, он даже предложил выпить по рюмочке, провозгласив тост «за многоуважаемую Елизавету Владимировну, за спиной которой они, мужчины, могут чувствовать себя, как за каменной стеной, и вот даже чудесные пельмешки…». Тост был принят, по рюмочке было выпито, после чего Ба,
провожаемая недовольным взглядом Галины и сожалеющим - Пустовалова, унесла бутылку на кухню.
        Поняв, что больше ничего интересного в программе вечера не предусмотрено, Галина и Пустовалов отправились восвояси. Ба, вместе с Женей убрав со стола, раскрыла принесенную от подруги папку и на пару с Германом Ивановичем принялась разбирать документы. Сосед, впрочем, важную информацию слушал невнимательно, поскольку ревниво следил за Женей, которая вместе с Левушкой смотрела какую-то чепуху по телевизору, и оба при этом ужасно веселились. Однако, когда передача наконец закончилась и Герман Иванович, вздохнув с явным облегчением, собрался отвести свое сокровище домой - под предлогом завтрашнего раннего вставания, негодный мальчишка придумал новое занятие: он предложил Жене посмотреть его аквариумы. Аквариумы же находились в другой комнате, и Герман Иванович совершенно извелся, стараясь сквозь соседкину болтовню расслышать их голоса (нарочито-басовитый Левушкин и радостно звенящий Женин), доносившиеся из соседней комнаты.


        День шестой
        Любить не больно
        Последний вечер уходящего года начался в декорациях вечера предыдущего, только на этот раз сияла огнями наряженная вчера елка, мигала на окне гирлянда-сетка, а на столе красовалось куда больше бокалов, тарелочек, салатников и блюдечек, чем накануне. Действующие лица были, разумеется, те же, за исключением Жени, которую Герман Иванович с утра проводил на поезд и от нечего делать первым заявился к соседям, у которых по традиции договорились встречать Новый год. Впрочем, о Жене он вспоминал ежеминутно, и даже один раз звонил ей на сотовый телефон. Левушка напряженно следил за разговором и за выражением лица Германа Ивановича.
        -?Свой отдал! - положив трубку, похвастался находчивостью совершенно счастливый Герман Иванович. - Я ей купить хотел, но не успел, и вообще… неловко как-то. Она такая милая девочка, совершенно несовременная… То есть непохожая. Честное слово, неудобно дарить ей дорогие подарки. Я потом ей подарю… На Рождество. А пока, говорю, возьми мой, мне будет спокойнее. И вообще - мало ли что? Теперь такие времена…
        -?А что - что? - проворчал Левушка. - Жила она сама по себе и дальше жила бы, без всяких опекунов.
        Но Герман Иванович его ворчания не расслышал по причине некоторой глухоты. Тогда неугомонный Левушка решил уесть его с другой стороны.
        -?И потом, Герман Иванович, вы же сторонник материалистической философии, - подкатился он к соседу, и тот, не ожидая подвоха, благосклонно кивнул, ожидая продолжения. - Так при чем тут религиозный праздник Рождества?!
        Поднаторевший в философских спорах Герман Иванович, который так неузнаваемо преображался в полемическом задоре, что его не мог сбить с толку и десяток оппонентов, вдруг растерялся и промямлил:
        -?Я просто так… Как повод. На мое мировоззрение этот факт никоим образом не повлияет. Просто неудобно же без повода дарить. Такая милая девочка, совершенно далекая от нынешних реалий…
        -?Да что вы все время… - возмущенно начал Левушка, но Ба, как наседка, никогда не выпускавшая из виду любимого внука, решительно вмешалась и послала его в соседний магазин за хлебом, о котором в погоне за деликатесами все, по ее словам, забыли.
        Поскольку в голосе Ба послышались металлические нотки, а взгляд поверх очков не сулил ничего хорошего, Левушка счел за лучшее не упоминать о том, что не далее как сегодня он купил этого самого хлеба аж две буханки черного круглого и нарезанный батон, согласно данному ему списку продуктов. Вздохнув и уточнив для порядка - действительно ли ему купить именно хлеба, а не чего-то другого, - Левушка отправился в магазин, благо расположенный в соседнем дворе.
        Воспользовавшись тайм-аутом, Елизавета Владимировна решила поговорить с Германом Ивановичем. С тех пор как она прочла вполне гениальное, по ее мнению, стихотворение о новогодней елочке, написанное внуком под впечатлением знакомства с Женькой, душа у нее, честно говоря, тоже была не на месте. Внук все-таки. Любимый. Обдумывая, как бы половчее задать вопрос, Ба уселась под форточку, с наслаждением закурила и, внимательно наблюдая за дымом от сигареты, что позволяло ей избежать необходимости смотреть на собеседника, начала с нейтрального утверждения:
        -?Женя и в самом деле очень милая девочка…
        Что ни говори, а Ба уже вполне могла считать себя гроссмейстером в психологических поединках. Интуитивно избранный дебют оказался столь удачным, что больше ничего и не потребовалось. Герман Иванович во вполне поэтических выражениях завел рассказ о том, как изменилась за последние дни его скучная одинокая жизнь, какими приятными заботами отныне занят его досуг. О том, что в его жизни появился настоящий, невыдуманный смысл. О том, как он благодарен уважаемой Елизавете Владимировне за то, что в трудные минуты жизни она не дала ему отчаяться и опустить руки, помогла сохранить форму (в этом месте Ба вопросительно подняла брови)… как физическую, так и интеллектуальную. И теперь, когда судьба вознаградила его за перенесенные лишения, он чувствует себя на пороге новой жизни…
        Сигарета была давно выкурена. Ба уже начала опасаться, что пламенный монолог Германа Ивановича затянется до прихода Левушки и спасительный маневр с хлебом окажется бесполезным. Поэтому она начала обдумывать переход к эндшпилю, тем более что все необходимое она выяснила, и это ей не особенно понравилось. Но тут раздался звонок в дверь, и партия, о которой один из ее участников и не подозревал, была отложена. Но это пришел не Левушка, а Галина.
        Ба и Герман Иванович были потрясены произошедшей с ней переменой. Во-первых, она была наряжена в длинное пестрое платье из непонятной ткани явно китайского производства. Платье неприятно поскрипывало и прилипало к телу, но соседи, никогда не видавшие Галину ни в чем, кроме бесформенных штанов или застиранных трико, были сражены наповал и рассыпались в комплиментах. Во-вторых, оказывается, с утра куда-то исчезавшая Галина посещала парикмахерскую, и теперь вместо неопределенного цвета куделек на ее голове красовалась радикальная стрижка. Длина великодушно оставленных мастером волос составляла не более сантиметра. Получившийся ежик был выкрашен в цвет спелой черешни и смотрелся совершенно отдельно от сияющей Галины, как будто на минутку присел ей на голову. Насчет прически Ба и Герман Иванович, не сговариваясь, предпочли промолчать, уж слишком большое впечатление она на них произвела. Но не тут-то было.
        -?Ну?! Как?! Чего молчите?! - волчком крутилась перед зеркалом Галина. - Обалдели? Думаете, ни х… себе бабулька подстриглась? Не хуже, чем, вон, у Лизаветы!
        -?Ничего такого мы не думаем, Галина Павловна, - с достоинством сообщил Герман Иванович, а Ба согласно кивнула.
        -?Вот и хрен вам, а не бабулька! - радовалась Галина. - Мне всего пятьдесят шесть! Мне на работе сертификат подарили в парикмахерскую! На три тыщи! Я еще два раза схожу! Уважают, бляха-муха, поняли?! А я ведь у них без году неделя работаю, то ли еще будет! То ли еще бу-удет, то ли еще бу-удет, то ли еще будет, ой-е-ей!!!
        -?Галина, - Ба взяла ликующую соседку под локоть, оторвала от зеркала и повернула к себе лицом; песня оборвалась на полуслове, - послушай. Ты выглядишь великолепно. На сорок восемь максимум. Правда, Герман Иванович?
        Герман Иванович, так и не привыкший к такому откровенному вранью, только торопливо кивнул.
        -?Так вот, - решительно продолжала Ба, - мы с Германом Ивановичем тебе официально заявляем, что если ты еще раз употребишь хоть одно слово из твоих любимых - хоть одно, ты поняла? - ты отправишься домой вместе со своим замечательным платьем, своей непревзойденной стрижкой и будешь встречать Новый год наедине с телевизором. Учти: от него комплиментов не дождешься. А сюда еще Левушка и Алексей Николаевич придут. Они от тебя будут в восторге.
        Подсластив таким образом пилюлю, Ба выжидательно посмотрела на сникшую Галину.
        -?И знаете еще что, Галина Павловна? - вдруг добавил расхрабрившийся Герман Иванович. - Я давно хотел вам сказать. Вы по вечерам у себя дома так выражаетесь… Просто уши, знаете ли, вянут. Порядочные женщины таких выражений не употребляют… в таком количестве. Елизавета Владимировна считает, что вы таким образом устраиваете себе психологическую разгрузку после напряженного трудового дня. Я мог бы это понять, если бы жил один. Но теперь у меня живет молодая девушка, и я не допущу, чтобы в ее присутствии… то есть в данный момент в ее отсутствие… но через стенку все равно слышно!
        Запутавшись в аргументах, но не растеряв запала, Герман Иванович тоже уставился в упор на Галину, только, в отличие от Ба, с нескрываемым возмущением.
        Опешившая от такого демарша всегда вежливого и даже робкого соседа, Галина, поерзав внутри своего скрипучего платья и одернув прилипучий подол, озадаченно снизу вверх посмотрела - но не на Германа Ивановича, а на Ба - и пообещала:
        -?Я постараюсь… Тогда можно проходить?
        -?Проходи, - великодушно разрешила Ба. - А про твои вечерние концерты мы потом поговорим. И потом, сама подумай - ты теперь у нас такая дама, красавица, ухоженная. На работе тебя, сама говоришь, уважают. Ты давай бросай свои подростковые привычки. Прямо с сегодняшнего дня.
        В проеме незакрытых входных дверей уже давно стоял вернувшийся Левушка. Он давился от смеха, но понимал, что испортить своим вмешательством происходящее в прихожей действо не имеет права. За разговорами все забыли, что часовая стрелка подходит к одиннадцати, поэтому Левушка тут же был отправлен за Пустоваловым.
        Дальнейшие приятные хлопоты по накрыванию стола вряд ли заслуживают описания, потому что остаются годами неизменными в любом доме и в любой компании, не исключение и наша. Так же одинаково, независимо от пола, возраста, взглядов, убеждений и материального достатка, в двенадцать ночи все с одинаково умильными выражениями на лицах слушают всегда одними и теми же словами написанную речь генсека или президента (со времен ЦК КПСС ее лишь однажды нарушил, помнится, Борис Ельцин - и ни к чему хорошему это не привело), а затем одинаково суетятся вокруг бутылки, будь то «Мартини» или «Советское шампанское». Потом мечут с тарелок от века неизменные салаты «Оливье» и «Селедка под шубой» и вдумчиво разглядывают в телевизоре привычные физиономии одних и тех же певцов и юмористов. Более того, в первые полторы-две минуты каждого наступившего Нового года в огромной стране царит небывалое единомыслие: все думают о здоровье, счастье и удаче. В общем, учитывая вышеизложенное, сам приход Нового года в похожий на корабль дом номер 148, корпус
2 мы описывать не будем. Отметим только, забегая вперед, что этот год намеревался так удивительно изменить судьбу самого Дома и его обитателей, как они и вообразить себе не могли.
        И перейдем непосредственно к тому моменту, который всегда наступает в новогоднюю ночь и в ту или иную сторону поворачивает ее идиллическое течение. С одной стороны, может быть, это не так уж и плохо: согласитесь, до утра купаться в умилительном сиропе улыбок и однообразных пожеланий было бы весьма утомительно. Но события такого рода превращают загадочную новогоднюю ночь во время откровений и прозрений, когда подвыпившим приятелям и родственникам вдруг, к примеру, открывается момент истины… Хотя, отдадим должное мудрости бытия, наутро все увиденное и услышанное ночью может показаться не имевшим место, потому как чего не бывает по пьяной лавочке. И это тоже порой к лучшему.
        В нашем случае момент истины наступил тогда, когда черт дернул Германа Ивановича провозгласить четвертый или пятый тост - за Женечку. Конечно, он собирался сделать это гораздо раньше, у него язык так и чесался. Но ведь сначала полагалось - за уходящий год, потом за Новый, потом за здоровье, потом за присутствующих здесь дам. И вот тут-то опытный лектор Мокроносов воспользовался логической цепочкой и, опрокинув бокал полезного для сердца сухого красного, тут же налил следующий (Галина и Пустовалов аккуратно «соответствовали» неполезной водочкой) и провозгласил очень удачно и к месту тост за дам отсутствующих. То есть за Женю.
        Он с увлечением произнес недавно отрепетированный перед Ба текст про одиночество, смысл жизни и заслуженную награду. Ба напряглась, предчувствуя неладное. Галина с Пустоваловым, наоборот, расслабились, поняв, что конец выступления где-то за горами. Они перемигнулись, тяпнули по рюмочке, и Галина под шумок налила по новой порции. И когда Герман Иванович, вдохновляясь собственным красноречием, перешел к своим мечтам о будущем жизнеустройстве, Левушка вдруг вскочил, опрокинув свой бокал. Он с ненавистью посмотрел на оратора, открыл рот, чтобы что-то сказать, но махнул рукой и неуклюже выскочил из-за стола, при этом зацепился за скатерть, едва не уронив еще несколько бокалов и тарелок, и, бормоча что-то нечленораздельное, вылетел из комнаты.
        Герман Иванович остался стоять с открытым ртом, Ба смотрела на дверь, с грохотом захлопнувшуюся за внуком, а все пропустившие и оттого ничего не понимающие Галина и Пустовалов - на нее. Ба настороженно прислушивалась… но входная дверь, слава богу, не хлопнула. Стало быть, бунтарь остался дома, и Ба вздохнула с облегчением.
        -?А я сегодня ездил квартиру смотреть, которую мне предлагают… - нашел новую тему для беседы Пустовалов, благоразумно решив таким образом разрядить напряжение.
        -?И как? - живо заинтересовалась Ба.
        -?Да так себе. Вообще-то, ужас, честно говоря. Барак, одна комната с перегородкой. Крыша протекает. Батареи, ванна - все ржавое… - Пустовалов сморщился и покачал головой.
        -?А я завтра поеду смотреть. Высплюсь и поеду, эта дамочка обещала за мной на своей машине заехать, - похвасталась Галина. - Уж мне-то они что попало не всучат, менялы хреновы… То есть извиняюсь, конечно.
        -?Галина, ты мне объясни, пожалуйста, непонятливой, чем тебе здесь плохо? - повернулась к ней Ба. - Я тебе жить мешаю? Ну, ради бога, отстану от тебя, живи, как знаешь, я же по-соседски, не чужие люди.
        -?Нет, я что… - смешалась Галина, еще недавно грозившая Елизавете Владимировне
«назло переехать». - Я спасибо… Ко мне там со всем уважением. И даже консул один раз… Это, конечно, не кондукторшей горбатиться в их сраном трамвпарке! То есть опять извиняюсь.
        -?Да ладно, - устало махнула рукой Ба.
        -?Соседи, кстати, там какие-то криминальные, - вспомнил Пустовалов. - Такие разбойничьи рожи - готовая портретная зарисовка. Один весь в татуировках…
        -?Какой кошмар! - немедленно забыв о неприятном инциденте с Левушкой, испугался Герман Иванович. - Я ведь тоже, признаться, завтра обещал поехать посмотреть. Как я и просил, аналогичная по площади, поближе к педагогическому университету, чтоб не ездить через весь город.
        -?Почему к педагогическому? - не поняла Ба. - Если мне не изменяет память, вы, Герман Иванович, вот уже пятьдесят лет работаете в УрГУ? Отсюда десять минут пешком, если по дворам.
        -?Да… - Герман Иванович смутился и пояснил, оглянувшись на дверь, за которой скрылся Левушка. - Я для Женечки. Она ведь еще только поступила, первый курс… Только вот улица мне не внушает доверия - Вторая Загородная. Галина Павловна, вы не слышали, где такая, вы же лучше нас всех знаете город?
        -?Загородная? Вторая? - переспросила Галина и хихикнула. - За городом, наверное. В этой дыре трамваи не ходят, а то бы я знала. Будете там грибы собирать под балконом.
        Герман Иванович окончательно пригорюнился и не обратил ни малейшего внимания на то, что Пустовалов заботливо долил в его бокал вина, а Галина добавила в его тарелку копченой колбаски и салата.
        -?Что ни говорите, а уезжать из этого дома, конечно, жаль, - вздохнул Герман Иванович. - Мы, можно сказать, одна семья, как вы правильно сформулировали, уважаемая Елизавета Владимировна, не чужие люди. Да и знакомы мы с вами сколько лет?
        -?Левушке девятнадцать, значит, почти двадцать лет назад я сюда переехала, - подсчитала Ба. - Вы послушайте меня, пожалуйста, у меня очень важное сообщение.
        И Ба, не раскрывая своего источника информации, дабы не рассердить случайно Галину, передала разговор с адвокатом Колесовым.
        -?А раз наш дом ни по какому плану сносить не будут, значит, мы и переезжать не обязаны! - торжествующе подвела итог она и обвела глазами собравшихся, ожидая реакции на преподнесенный им подарок. - Давайте будем бороться!
        -?Во-во-во!!! Пугачиха!!! - завопила вдруг Галина так, что некстати задумавшийся Пустовалов вздрогнул и уронил на пол вилку. - Юбка-то, юбка! Бли-ин! Гляньте! По самое не могу! Пенсионерка ведь, как и я, а едва жопа прикрыта! То есть извиняюсь.
        -?Ничего, пожалуйста, на здоровье, - вдруг любезно отозвался Пустовалов, который как раз в этот момент, пыхтя, вылез из-под стола. - Великая Раневская, помнится, удивлялась, когда ее упрекали за это слово: как так, говорит - жопа есть, а слова такого нет?
        Наверное, таким образом он решил изящно расквитаться за свой испуг и уроненную вилку, за которой пришлось лезть под стол. Но Галина юмора не уловила и только согласно кивнула, а Ба и Герман Иванович были заняты своими мыслями и тонкостей словесной дуэли не оценили.
        -?Надо бороться! - повторила Ба и посмотрела на Германа Ивановича, поскольку Пустовалов и Галина были заняты собой, вилкой и мини-балахоном Аллы Борисовны, который в ширину был значительно больше, чем в длину. - Если надо - идти в суд!
        -?Борьба - не моя стихия, вы же знаете, уважаемая Елизавета Владимировна, - осторожно начал Герман Иванович. - Еще Карл Маркс подвергал резкой критике отождествление силы и права, но, к великому сожалению, так оно было, так оно и есть на самом деле, а при капиталистической формации, которую мы имеем на сегодняшний день, тем паче. У них сила - значит, у них и право, мы ничего не докажем, и только подвергнем себя необоснованному риску.
        -?Герман Иванович, от вас ли я это слышу? - возмутилась Ба. - Не ваш ли любимый Карл Маркс призывал в борьбе отстаивать свои убеждения и сам тому являл пример? Зачем же тогда столько лет лицемерно творить себе кумира, чтобы при первой же опасности капитулировать, им же и прикрываясь? - От волнения она неожиданно заговорила возвышенно.
        -?Это вульгарное понимание идей марксизма! - тоже вспылил Герман Иванович. - То есть это вообще не имеет к теории Маркса никакого отношения, при всем моем уважении к вам, Елизавета Владимировна! Теоретические воззрения - одно, а реальная жизнь - совершенно другое. Это… это… - Он с трудом подобрал слово и припечатал: - Некорректно!
        -?Браво! - зааплодировал Пустовалов. И поскольку спорщики воззрились на него с одинаковым негодованием, то он, слегка струсив, повернулся к Галине. - Учитесь отстаивать свое мнение, Галина Павловна!
        Но подвыпившая и уставшая за день Галина уже задремала, прикорнув между тарелками, поэтому Пустовалову ничего не оставалось, как добавить:
        -?Извините…
        Одним словом, с этого момента вечер уверенно пошел наперекосяк. Поэтому гости сочли за лучшее откланяться, да и время уже подходило к половине второго. Герман Иванович удалился с видом обиженного в лучших чувствах человека, и Ба поняла, что завтра ей предстоит первой мириться и заглаживать вину. Ничего, с нее корона не упадет. Что и говорить, она была не права. Нельзя задевать человека за живое, даже если это живое - «Классическая марксистская теория в интерпретации современной философской мысли»… А Пустовалову пришлось транспортировать домой Галину, которая упиралась спросонья и требовала продолжения банкета.
        -?Убрался наконец-то? - заглянул в гостиную Левушка. - Теперь хоть поесть спокойно можно человеку в Новый год?
        -?Зря ты так, Левушка, - вяло укорила его Ба. - Оба мы с тобой хороши. Набросились на бедного Германа Ивановича.
        -?Бедный… - проворчал Левушка. - Сто лет в обед, а туда же, за девочками. Гадость какая!
        -?Я тебе уже говорила, Лев, - вдруг неожиданно твердо отрезала Ба, - что недостойно попрекать человека его возрастом. Так же, как и национальностью. Так можно слишком далеко зайти. К тому же я, как ты знаешь, намного старше Германа Ивановича, и мне сто лет исполнится гораздо раньше, чем ему. Что прикажешь делать? Уже теперь ложиться и помирать?
        Левушка, испуганный небывалым, давно не слыханным обращением «Лев», немедленно пошел на попятную. Он подсел к Ба, прижался, обнял ее за плечи, вдруг остро, до мгновенно подступивших слез, удивившись невесомой хрупкости оказавшихся под рукой косточек, и прошептал:
        -?Булечка, прости меня! Ты самая молодая, самая хорошая! Ну хочешь, я завтра перед ним извинюсь? Или сейчас прямо? А? Ну я больше не буду, правда!
        Ба улыбнулась в ответ на это совершенно детское «больше не буду» и поцеловала внука в щеку. Если бы он знал, как она его понимает! И его мучения, и его нерешительность, и счастье, которое он испытывает, даже когда чувствует, как ему кажется, лишь боль и ревность! «Я тоже в твои годы…» - могла бы сказать Ба. Но она никогда так не говорила. Эта фраза была слишком расхожей и слишком глупой, и разве нынешним молодым интересно, что делали нынешние старики в их годы? Внуки свято уверены, что их дедушки и бабушки и молодыми-то никогда не были, а жизнь именно с них, внуков, и начинается. К тому же в дверь вдруг тихонько постучали, и минуту спустя удивленный Левушка вернулся в комнату с Пустоваловым.
        -?Вы еще не легли спать? - отчего-то шепотом спросил он, хотя все обитатели квартиры были налицо и, стало быть, никого разбудить он не мог. - Я ведь забыл вам подарок вручить. Готовился-готовился - и забыл. Я вам благодарен очень, Елизавета Владимировна, за все, что вы для меня сделали! И за выставку, и за котлеты, и за то, что поговорили со мной тогда… Мне это очень… В общем, вот!
        Смутившись, художник замолчал и достал из-за спины рисунок в простой деревянной раме. Ба ахнула. На картине был изображен их Дом. Но скошенные, резкие линии фасада, прогнувшиеся под ветром антенны и оконные рамы, вдруг из самых обычных прямоугольных ставшие круглыми иллюминаторами, не оставляли сомнений - Дом двигался, плыл, как настоящий корабль. Земли не было видно. Сытые скучные голуби превратились в резко пикирующих стремительных чаек. Вместо волн было тревожно-синее небо со стремительно летящими облаками, а стайка сушившихся на веревке пеленок и простыней так же несомненно превратилась в ликующие, рвущиеся от ветра паруса.
        -?Вам… нравится? - встревоженно спросил Пустовалов, так и не дождавшись ни слова.
        Но Ба и Левушка только одинаково закивали головами, не в силах оторвать взгляды от рисунка. Спать все немедленно расхотели и, водрузив картину посреди стола, решили пить чай с тортом, до которого в прошлый раз дело так и не дошло. Торт был вкусным, чай - крепким и ароматным, беседа на сей раз - приятной и неопасной для всех участников. Алексей Николаевич таял от комплиментов, как кремовая роза на его тарелке, Ба и Левушка неустанно и совершенно искренне восхищались подарком. Но потом Ба допустила роковую ошибку - видно, ночь такая была неудачная.
        -?Алексей Николаевич, а та картина, про которую вы мне рассказывали в прошлый раз - где лето и ротонда, - помните? Вы ее написали?
        -?Нет, - помотал головой сразу погрустневший Пустовалов. - Не получается. Все кажется: вот-вот… А не дается. И бросить не могу, сам не знаю почему. Всю душу она мне вынула.
        -?Да… - вздохнула Ба. - А знаете что? Я только сейчас подумала… Давайте Женю попросим вам позировать. Она милая девочка, очень приятная. Вы ее не видели? Она приедет на днях, она будет временно жить у Германа Ивановича, и мы попросим ее вам помочь. Вам же нужна юная невеста, которая от счастья не идет по земле, а летит в небесах? Женя - именно то, что вам нужно. Я думаю, она нам не откажет, хотя, конечно, у нее сессия и работа…
        Увлеченные блестящей идеей, Елизавета Владимировна и Пустовалов обсуждали детали - и выпустили из поля зрения Левушку. Он сидел очень прямо и как-то странно, исподлобья, смотрел в телевизор, который, кстати, Ба выключила немедленно после ухода гостей. Но полчаса спустя, проводив Пустовалова и вернувшись в комнату, она застала любимого внука в форменной истерике. Он бегал по комнате, роняя стулья и запинаясь за ковер, размахивал руками, плакал и кричал ей какую-то обидную чепуху, на которую мудрая Ба, конечно же, и не думала обижаться. Дождавшись, когда Левушка прокричится, набегается и рухнет лицом вниз на диван, всхлипывая в подушку, она подсела к нему. Гладила по спине (внук пару раз дернулся возмущенно, стряхивая ее руку, потом затих), улыбалась, молчала.
        -?Ты не понимаешь, не понимаешь! - отчаянно бормотал в подушку Левушка. - Вы все не понимаете! Я… А ты… Позировать!.. Невеста!..
        Когда всхлипывания стали реже и Левушка, сев на диване, принялся по-детски вытирать покрасневшие глаза и распухший мокрый нос кулаками, Ба извлекла из кармана платок, вручила его внуку и сказала торжественно:
        -?Я в твои годы…
        Изумленный внук даже всхлипывать перестал - Ба удалось его удивить второй раз за вечер.
        -?Мне как раз тоже было девятнадцать. Нет, я не ревела, как ты. Но тоже была зима. И ночь. Не новогодняя. И я точно знала - моя жизнь кончилась. Я любила одного человека… Нет, ты слушай, не спрашивай. Он был архитектор, строил дома. Однажды он пришел к нам в школу, в клуб интернациональной дружбы, рассказать о своей работе. Я тогда была смешная: с толстой косой, как вот у Жени, лицо круглое, глаза круглые - я тогда всему удивлялась, щеки круглые… Разве что ямочки на щеках, а так… В общем, я в него влюбилась, как и положено, с первого взгляда. Он был взрослый, талантливый, как сейчас говорят, успешный, даже знаменитый, да-да. Я - девчонка, ребенок. А он - мужчина. Из другой жизни, из взрослой и непонятной, где нет тетрадок, двоек, экзаменов, учителей и учеников. Но странно - он тоже меня заметил. Не знаю, почему. Он потом говорил, что больно уж круглыми глазами я на него смотрела, трудно было не обратить внимания на такую дурочку…
        Ба вздохнула и помолчала, но Левушка не задавал вопросов. Он вообще боялся пошевелиться и сидел, затаив дыхание.
        -?В общем, он пришел к нам в школу на выпускной, и утром я пошла гулять не с ребятами, а с ним. Ты не понимаешь, тогда это было… немыслимо. Это было нарушением всех правил. И то, что мы полюбили друг друга, тоже было нарушением правил. Опасным нарушением. Он был старше меня на семнадцать лет, вдобавок ко всему немец, приехал из Германии. Тогда много немецких архитекторов у нас в Свердловске работали. Уралмаш строили, Городок чекистов, гостиницу «Исеть», стадион «Динамо», главпочтамт. Весь город был одной большой стройкой. Два года я была счастлива так, что земли под собой не чувствовала. Я летала! Точно как та девочка, которую Алексей Николаевич хочет нарисовать. Два года. А потом… Незадолго до войны ему пришлось уехать. Он звал меня с собой. Он не понимал - если я люблю, то почему отказываюсь уехать с ним. Говорил, что я здесь погибну. Но я была комсомолкой. Я ему не верила. Я не могла предать родину, а уехать - значит предать. Тогда мы так думали. К тому же в Германии, в его Германии, уже были фашисты. Я не поехала. Мы больше никогда не виделись.
        Ба опять замолчала, глядя перед собой. Левушка немедленно и очень живо представил девочку Лизу девятнадцати лет, отчего-то очень похожую на Женю, с такой же косой, неведомого немецкого архитектора, подозрительно похожего на него самого, на Левушку, только постарше… Они прощаются навсегда… И у него опять сильно защипало в носу.
        -?Любить не больно, Левушка, - вдруг сказала Ба. - Даже потом, после любви. Больно, если сам от любви отказался. Это не заживает. Никогда.
        -?Я не откажусь! - с неожиданной для себя горячностью пообещал Левушка. - Она приедет, и я ей скажу. Знаешь что, Ба? А я стихи написал.
        -?Ну и молодец, - почему-то ничуть не удивившись, вздохнула Ба. И, как маленького, погладила его по голове.


        День седьмой
        Вопрос жизни и смерти

        -?Тот, кто любит, в пути не заблудится,
        Так и я - ну куда ни пойду,
        Все равно переулки и улицы
        К дому милой меня приведут.
        Нет, наверное, сегодня она все же ошиблась в выборе репертуара, подумала Ба: она допела уже третий куплет, а внук дрыхнет и ухом не ведет. А все потому, что песня хорошая, задушевная, не то что нынешние. Надо было заводить что-нибудь пободрее, вроде «Марша энтузиастов». Но, с другой стороны, день сегодня был такой, серединка на половинку: третье января, страна отдыхает от трудовых будней, по ночам изводит закупленные в промышленных масштабах петарды, днем отсыпается под телевизор и доедает припасы - а у студентов, видите ли, сессия. А каково вставать ребенку, который вчера к тому же вместо отдыха с утра до полуночи сидел за учебниками - это ли не подвиг, скажите на милость?
        Ба присела на край кровати и, любуясь на сладко спящего внука, приступила к исполнению четвертого куплета. Ничего, там еще пятый и шестой есть:
        -?Расскажи-подскажи, утро раннее,
        Где с подругой мы счастье найдем?
        Может быть, вот на этой окраине
        Или в доме, в котором живем?
        И все же волшебная сила искусства не подвела. Когда Ба закончила, Левушка потянулся, повернулся на другой бок, подоткнул поуютнее одеяло и приготовился опять засопеть носом, но Ба успела вставить нужную реплику:
        -?Левушка, вставай, дорогой, у тебя сегодня экзамен.
        -?Да-а? - без малейшего интереса промычал внук.
        -?Конечно. Надо позавтракать и ехать. Вы сегодня на Бардина сдаете. Придумали тоже - мотаться по всему городу…
        Нет, все-таки у нее замечательный внук - ответственный и добросовестный, из него получится отличный врач!
        Левушка заинтересованно спросил из-под одеяла:
        -?Честно, что ли, экзамен? А какой?
        -?Так ты же сам вчера учил, - удивилась Ба. - Микробиология.
        -?Блин, - подвел итог внук и зашевелился под одеялом. Высунув наконец голову, задал вопрос, с которым просыпался и вчера, и позавчера: - А Женя?
        -?Герман Иванович говорит, должна сегодня утром приехать, - осторожно ответила Ба.
        -?А у меня экзамен! - Левушкиной досаде не было предела.
        -?Ну вот что, ты это брось! - рассердилась Ба. - Учеба - это главное. Недоучек в больницах и без тебя полно. Если ты повышенную стипендию не получишь, что я матери скажу?
        -?Скажешь, что получил, - отмахнулся внук. - Ей все равно, я тебя уверяю. У нее там и своих дел полно.
        -?Ты нарочно глупости говоришь, чтобы меня позлить? - окончательно растеряла благодушный настрой Ба. - Вставай немедленно! Ешь и отправляйся! И без пятерки не возвращайся!
        Притворно вздыхая и охая, Левушка вяло помахал руками в качестве зарядки, с куда большим энтузиазмом съел пять сырников со сметаной, запил это дело большой чашкой какао и перед уходом решил восстановить мир в семье. Он чмокнул все еще сердитую Ба в щеку и пообещал:
        -?Ну ладно, Ба, чего ты? Будет тебе пятерка. Глупый я, что ли? Первым делом - самолеты. А девушки потом. Так, что ли, там у вас? Только ты мне пообещай, что вечером как-нибудь Германа Ивановича отвлечешь, ну, найдешь ему какое-нибудь занятие или поговорите с ним о чем-нибудь, а то он на меня… ну, с того раза еще волком смотрит и к Жене подойти не даст. А мне поговорить с ней надо.
        -?Поговорите, раз надо, - вздохнула Ба. - Кстати, у Германа Ивановича сегодня день рождения. К нему сын вчера приехал. Так что ему не до тебя будет.
        -?Ну и отлично! - повеселел Левушка и, окрыленный перспективами, отправился за обещанной пятеркой по микробиологии.
        После ухода Левушки Ба заварила несколько пакетиков пустырника - давление с утра подскочило, но она решила попробовать обойтись без таблетки. Наглотаться этой химии никогда не поздно. И прилегла подремать. Но так и не заснула, мешали всякие мысли - как-то встретятся Левушка и Женя? Они ведь, по сути сказать, совсем не знают эту девочку. Да, с виду славная и из хорошей семьи, но хватит ли у нее такта с пониманием отнестись к ее драгоценному внуку? Это был большой вопрос. Если вдруг что не так, он ведь и учебу запросто забросит, сколько таких случаев было. И действительно, что она тогда скажет Валентине? Ей, старухе, доверили воспитание внука, а она… Но что она может сделать в данном случае? Все свои шишки каждый должен собрать сам - так гласит одно из неотменяемых жизненных правил. Хотя, честное слово, собирать их самому гораздо проще, чем со стороны наблюдать, как это делают твои дети и внуки.
        Впрочем, возможности наблюдать за процессом собирания детьми шишек Елизавета Владимировна в свое время была лишена, потому что своих детей у нее никогда не было. В самом начале войны она познакомилась с хирургом Андреем Богатовым. Он был старше ее на десять лет и в начале войны служил начальником хирургического отделения их эвакогоспиталя. Потом его перебросили в Минск, а в сорок пятом они неожиданно опять встретились в Польше, где Богатов организовывал военно-полевые госпитали. Он вытребовал Лизу Воронову к себе в помощники, и после войны они уже не расставались. Нет, большой любви не было, во всяком случае, с ее стороны. Было огромное уважение, почти трепет. Когда холодным майским днем сорок пятого они выпили наконец за Победу, вместо второго тоста он сказал при всех: «Будь моей женой», и это была не просьба, а приказ старшего по званию и по жизни, и возразить было невозможно. Но детей у них не было. Ба не роптала - она знала, за что ей именно такая доля выпала.
        Зато у нее есть Левушка. И она в глубине души никогда не понимала его мать, Валентину, которая уехала жить в Америку, найдя через брачное агентство какого-то тамошнего не то Питера, не то Джона, с которым вскоре благополучно развелась, судя по всему, ко взаимному удовольствию. Ей не нужен был муж, ей нужно было заграничное гражданство, и лучше всего американское. Левушке тогда было… дай бог памяти… кажется, двенадцать или тринадцать. Переходный возраст. Он ехать с матерью отказался категорически, да она и не настаивала. Подросток в новой, так давно вымечтанной жизни был бы обузой. Левушке надо учиться. К тому же они не очень ладили и тогда. Валентина вообще ни с кем не умела ладить, такой уж у нее был характер: она ставила перед собой цель, а люди были средством. Таким средством стала и Ба в свое время, когда Валентине надо было расширять жилплощадь. Да, пожалуй, и Марк, Левушкин отец. Валентина никогда не скрывала, что вышла замуж за Марика только потому, что он еврей, а стало быть, может уехать с семьей в Израиль. Она тогда уже мечтала уехать из России куда угодно, а уехать тогда, когда все еще
только начиналось, можно было лишь в Израиль. Но Марик в Израиль не хотел категорически, и Валентина его всю жизнь пилила. А он не относился к ворчанию вечно недовольной жены всерьез, увлеченно работал за смешную зарплату в своем НИИ автоматики, ловил рыбу, любил играть с сыном в шахматы и беседовать с тещей, Елизаветой Владимировной, все собирал материалы для кандидатской… а потом умер. Сердце остановилось во сне. Ему и сорока еще не было. А потом стало можно ехать куда угодно, и Валентина не преминула этим воспользоваться. Дело ее, и Ба никогда ее не осуждала, у каждого в жизни свои цели. Но как она могла лишить себя удовольствия общаться с сыном - вредным, грубым, капризным, дерганым, самым лучшим на свете тринадцатилетним мальчишкой - нет, этого Ба решительно не понимала. Зато ей, получается, повезло - Левушка достался ей в личное и безраздельное обожание. Вот уже девятнадцать лет она - Ба, и это ее главная миссия.


* * *
        -?Половина второго! - тихо, полушепотом, возмущался Герман Иванович. - В семь приедет Иван, он с одноклассниками встречается, а у меня ничего не готово!
        -?Так идите готовьтесь, - хладнокровно посоветовала Ба. - Мы же вам не мешаем. Напротив. А если хотите, я вам потом помогу. До семи еще уйма времени.
        -?Ну зря, зря вы все это затеяли, - жалобно прошептал Герман Иванович и отправил в рот очередную горсть кедровых орешков.
        С утра Женя, вернувшаяся из дома с полной сумкой шишек, усадила Германа Ивановича извлекать из них орешки, а сама отправилась к Елизавете Владимировне. Герман Иванович хотел сходить в магазин, купить рыбки и колбаски и этим ограничить подготовку к своему дню рождения. Но женщины распорядились иначе. Мало того, Елизавета Владимировна между делом еще и спросила Женю, не согласится ли она позировать Пустовалову. А Женечка - добрая девочка и безотказная, умилялся Герман Иванович - решила приступить к делу немедленно. Сказала, что ей ужасно интересно, а экзамен у нее послезавтра, и она к нему уже подготовилась. Это еще больше умилило Германа Ивановича, который знал, что такие студенты, как Женя, встречаются по одному на сотню, не чаще. Золотая девочка!
        И вот теперь они вчетвером сидели в комнате Пустовалова, пустой и прибранной, насколько это было возможно - в беспорядке стояли только разноцветные и разнокалиберные баночки с гуашью. Женечка стояла у окна, раскинув руки (время от времени ей разрешалось руки опускать), Пустовалов лихорадочно делал наброски, меняя один лист за другим, то безжалостно комкая и швыряя на пол, то бережно снимая с мольберта и откладывая в сторону. А Елизавета Владимировна и Герман Иванович сидели бок о бок на продавленной пустоваловской кровати и тихо ссорились. Впрочем, справедливости ради отметим, что ссориться пытался Герман Иванович, который и себе не мог сознаться, что причиной тому - банальная ревность: он ревновал свою находку ко всем на свете решительно, а особенно к наглым мальчишкам и к художникам, которые не отрывают от его сокровища взгляда. Но Ба на провокации не поддавалась, она лишь посмеивалась и успокаивала Германа Ивановича.
        -?Сколько мне еще этих орехов есть? - жалобно спросил Герман Иванович. - Уже стакан, наверное.
        -?Ну и хватит на сегодня, - разрешила Ба. - Можете меня угостить. Чем вы недовольны, не понимаю, честное слово, Герман Иванович? Девочка для вас так старалась.
        Герман Иванович немедленно расплылся в улыбке и, сменив гнев на милость, угостил Ба горстью распаренных и почищенных орешков.
        -?Ладно, так уж и быть, - вздохнул он, любуясь Женей. - Я надеюсь, это ненадолго.
        -?Только сегодня, - заверила его Ба. - Ну, может быть, еще один сеанс понадобится. Я же понимаю, что девочку нельзя перегружать в сессию. Хорошо хоть ей пока на работу не надо. Она ведь, наверное, новую будет искать?
        -?Ни за что! - громко сказал Герман Иванович и тут же прикрыл рот ладонью, потому что Женя вздрогнула от неожиданности и сменила позу, а Пустовалов посмотрел на него с возмущением. - Ей учиться надо, какая работа! Я работаю, пенсия у меня. Мне сын присылает регулярно. У нее стипендия. Проживем.
        -?Не нам за них решать, - покачала головой Ба. - Вы уж, Герман Иванович, на нее не давите. Она девочка самостоятельная, сама и решит. Наше дело - молодежи помогать.
        -?Это да… - сник и без того ни в чем не уверенный, в том числе и в себе самом, Герман Иванович. - Елизавета Владимировна, а отвар из-под орешков мне что… неужели пить?
        -?Можете колено мазать, - великодушно разрешила Ба. - Главное, чтобы Женя видела, а то выйдем мы с вами врунами первосортными с этой… натуропатией. Скажите, Герман Иванович, а ваш сын к выпечке как относится? У некоторых изжога бывает, тогда мы с Женей лучше пироги не будем затевать, а мясо потушим. Как вы считаете?


* * *
        В девять вечера все население дома опять собралось в квартире номер семь за праздничным столом. Хотя именинником и был Герман Иванович, но как-то так повелось, что важные праздники всегда отмечали у Елизаветы Владимировны. У нее и комната просторнее, и посуды больше, и разговоры веселее, и даже еда, приготовленная вскладчину, тоже почему-то казалась всем вкуснее, если ели ее у Елизаветы Владимировны. Пустовалов, Герман Иванович и его сын Иван - большой, толстый, бородатый, веселый и громкоголосый, совсем не похожий на отца, - как и положено мужчинам в подобных случаях, беседовали о важных вопросах, изо всех сил стараясь не отвлекаться на вкусные запахи, доносившиеся с кухни, и лишь украдкой косились в сторону Галины и Жени, которые споро накрывали на стол. Ба распоряжалась на кухне, а Левушка, как пришитый, ходил за Женей из комнаты в кухню и обратно. При этом в руки ему ничего не давали, потому что он все ронял и проливал. Таким образом, все были при деле. Иван Германович только что закончил подробный рассказ о том, как обстоят дела в Объединенном университете ядерных исследований, в котором он
вот уже двадцать пять лет трудился вместе с супругой, а теперь и с двумя сыновьями. Дела обстояли в последние годы неплохо, наверху наконец сообразили, что утечка мозгов вскоре может стать критической для организма в целом, и стали вкладывать деньги в фундаментальную науку. Слушатели покивали с одобрением.
        -?Я уже три квартиры посмотрел, одна хуже другой, - минуту спустя нашел новую тему для разговора Пустовалов. - И они сказали, что других вариантов не будет, выселят принудительно через суд. Как не вовремя все…
        -?И нам на окраине показали. Ни магазинов, ни транспорта, - пожаловался Герман Иванович. - От конечной трамвая идти по пустырю. Под окнами - завод. А за пустырем, извините, крематорий видно. В общем, я отказался. Обещали еще показать.
        -?А мне хорошую предлагают! - похвасталась Галина, пристраивая на стол овальной формы блюдо, на котором была выложена порезанная ровными ломтиками, политая подсолнечным маслом селедка с большими кольцами лука сверху. Подумав, она поместила ее поближе к пузатому запотевшему графинчику с водкой и залюбовалась результатом.
        -?Где предлагают? - ревниво поинтересовался Герман Иванович.
        -?Что? А! В центре. На Антона Валека. Потому что боятся со мной связываться. И правильно делают… - Галина покосилась на Ивана Германовича и конец фразы произнесла неразборчиво. - Но я все равно не поеду. Раз дорогу не будут строить, то и хрен им. Мне и тут хорошо, - добавила она, любовно оглядывая графинчик и селедочку.
        Ба, которая вошла с минуту назад и стояла в дверях, оценивая стол, как полководец поле будущего сражения, спросила у Мокроносова-младшего:
        -?А вот как вы думаете, Иван Германович, вы все же человек молодой, практически из столицы, - что нам делать?
        -?Вообще, если бы у дома был статус исторического памятника, - задумчиво произнес Иван Германович, - тогда со сносом были бы большие проблемы. Им понадобилось бы собрать множество документов.
        -?Так ведь и статуса памятника добиться - сколько порогов надо обить, - возразил Пустовалов. - И все равно, если бы вы знали, Иван Германович, сколько у нас за последние годы снесли памятников - и со статусом, и без статуса - у вас волосы бы на голове дыбом встали. Весь центр практически. Застройщики ведь теперь умные. Впишут старый охраняемый домишко в проект, якобы будет он стоять посреди будущих небоскребов нетронутый и даже отремонтированный. Красивых эскизов нарисуют. Им утвердят. А потом стройка, то да се, глядишь, домишко и рухнул - то ли краном по неосторожности задели, то ли от того, что котлован рядом, стены повело, и сложился домик, как карточный. Ну оштрафуют их, невелика беда, заплатят, если какой-нибудь суд проиграют, тысяч тридцать. Им эти деньги что - тьфу! Зато домика-то нет, и ничто им не мешает строить так, как вначале хотели. Да что далеко ходить - вот вчера только по телевизору новости смотрел: особняк на улице Клары Цеткин, кирпичный, бывшая земская школа, два века простоял и еще бы столько же прожил - сносят. Причем нагло врут, что реконструируют. Все разрешения у них есть,
а смысл реконструкции знаете в чем? Оставить один фасад, а к нему пристроить семиэтажный дом. Проект показали - утюг-утюгом, ни дать ни взять. Жильцы соседних домов по судам ходили - без толку. Против лома нет приема. Эх… Я же все эти домишки сколько лет фотографировал, рисовал… Вчера рисовал, а сегодня он или сгорел, или упал. Дома - они же как люди, живые. Я раньше ходил по городу, смотрел на них и понимал, что этот вот дом счастлив, этот заболел, а тот умер насильственной смертью. В общем, только в моем альбоме и остался.
        Все замолчали, не зная, что сказать. Все-таки хорошо, что Алексей Николаевич перестал пить, вздохнула про себя Ба. Работает целыми днями, и внешне он очень изменился. Мысли у него какие… оригинальные. Молодец. О том, что переменами Пустовалов обязан ей, Ба давно и искренне забыла.
        -?А когда мы за стол сядем? Очень есть хочется… - жалобно протянул Левушка, и все с облегчением задвигались, заговорили разом.
        --за стол, за стол! И в самом деле, давайте разговоры на потом оставим, - спохватилась Ба. - Иван Германович весь день дома не был, Левушка без обеда. Он сегодня экзамен на «пять» сдал!
        Все зашумели, выражая одобрение отличнику Левушке и столь же отлично сервированному столу, и принялись рассаживаться, устраиваться, с энтузиазмом наполнять тарелки, бокалы и рюмки. Первый тост провозгласили, конечно, за именинника. Слово взял Иван Германович:
        -?Итак, позвольте мне, на правах московского, точнее, подмосковного гостя, сказать тост за здоровье моего драгоценного родителя!
        Герман Иванович приосанился и смущенно потупил глаза.
        -?Согласитесь, что не каждый человек в свой семьдесят пятый день рождения может похвастаться тем, что за праздничным столом сидит столько его друзей! - Иван Германович обвел глазами всех присутствующих и улыбнулся каждому. - Вы все - очень хорошие люди, а ведь недаром говорят: скажи мне, кто твой друг, я и скажу, кто ты. Папа, ты очень хороший человек! Еще ты замечательный ученый и педагог, воспитавший целую династию ученых. Я подсчитал, что общий стаж Мокроносовых в науке, включая Пашку и Олега - между прочим, один уже доктор, а другой - кандидат наук - так вот, общий стаж Мокроносовых - сто шестнадцать лет!
        Присутствующие дружно зааплодировали, а Герман Иванович шмыгнул носом.
        -?И еще я горжусь тем, что ты - настоящий мужчина, который в любом возрасте готов отвечать за детей и женщин! Я очень рад, что Женя теперь будет жить в нашем доме. И вообще - я тебя очень-очень люблю! Давайте выпьем за моего замечательного отца!
        После краткого перерыва, посвященного вдумчивому жеванию, Герман Иванович, как и положено, взял ответное слово. Откашлявшись и поборов волнение, он сказал:
        -?Мои дорогие соседи и друзья! Как правильно сказал мой сын, вы все очень хорошие люди, и мне очень повезло, что я живу вместе с вами в этом замечательном доме. И если нам все же придется переехать, я уверен, что мы будем встречаться, потому что мы с вами почти родные люди. И еще хочу вам сказать, что если мы с Женей переедем, то я пропишу ее в новой квартире. Иван не возражает.
        Иван Германович притворно тяжело вздохнул и посмотрел на отца с веселой укоризной. Галина хихикнула, подпихнув локтем Левушку. Пустовалов, удивленно подняв брови, посмотрел на Германа Ивановича. Женя от неожиданного известия смутилась и украдкой взглянула в сторону Левушки. Ба тоже посмотрела на внука, но с опаской, ожидая новой выходки, и заторопилась:
        -?Хватит, хватит разговоров! Угощайтесь, для кого мы все это наготовили! Вот салат совершенно необычный, попробуйте, Иван Германович! Женя, сбегай на кухню, проверь газ в духовке. Левушка, достань еще бокалы под сок, высокие, с верхней полки.
        Напряжение спало, и остаток вечера прошел вполне мирно. Левушка, выполняя обещание, данное Ба, вел себя прилично, с Германом Ивановичем разговаривал почтительно и даже преподнес ему какую-то книгу, завернутую в блестящую бумагу и украшенную бантиком в тон. Иван подарил отцу новенький ноутбук, и молодежь вместе с присоединившимся Пустоваловым долго и с увлечением изучала его возможности, а Герман Иванович, напротив, испуганно устранился, ворча, что он - убежденный гуманитарий, и все эти современные штучки ему никогда не освоить. Потом Пустовалову пришла идея набросать портреты всех присутствующих. Он рисовал быстро, фломастером, и узнаваемо, все смеялись и радовались подаркам, как дети. После чая выяснилось, что Женя умеет играть на гитаре, а у Германа Ивановича как раз хранится старая Ванина гитара, на которой сын играл еще в стройотрядах. Иван, как и всякий настоящий физик, в душе был неисправимым лириком, и они с Женей дуэтом исполняли песни Окуджавы, а потом, по просьбе Ба, «старые советские», из кинофильмов. Непоющего Германа Ивановича неожиданно отвлекла какой-то беседой Галина, и Ба, на
правах хозяйки следившая за каждым гостем, чтобы вмешаться в случае необходимости, краем глаза видела, что Герман Иванович слушает ее внимательно и сперва недоверчиво, а Галина говорит увлеченно и, судя по меняющемуся выражению лица собеседника, убедительно.
        Когда в десять вечера в дверь позвонили, все удивились. К обитателям дома гости так поздно не приходили. Кроме того, из-за давно пустующего первого этажа, откуда выехал зал игровых автоматов и где окна были кое-как заделаны фанерой, все опасались бомжей и пьяных, которые время от времени умудрялись пробираться на второй этаж, хотя там и стояла железная дверь с кодовым замком. Среди вдруг наступившего настороженного молчания Левушка отправился открывать и вернулся в сопровождении той самой дамы, которая приходила несколько дней назад на собрание.
        Елена Жданова, похоже, не ожидала встретить в квартире Вороновой всех жильцов разом. Она специально пришла так поздно, в одиннадцатом часу, чтоб уж наверняка застать дома капризную старуху, а заодно и внука, студента Канторовича Льва Марковича. Но отступать было поздно, поэтому Елена решила все же поговорить с Вороновой, которая на телефонные звонки не отвечала и дверь не открывала, а время шло, и Дмитрий ее торопил. Поскольку за стол ее не пригласили - хозяйка промолчала, а гости не рискнули распорядиться, - Елена попросила:
        -?Елизавета Владимировна, мы могли бы где-то поговорить, буквально несколько минут? - И, предупреждая отказ, добавила: - Я заходила к вам несколько раз, но днем вас не было дома.
        -?Ну что ж, - неохотно уступила Воронова, и губы поджала - вредная старуха. - Давайте поговорим. Лучше прямо здесь, мы же все заинтересованные лица, так что какие могут быть секреты?
        Говорить при всех было неудобно - и незваная гостья, и хозяйка это прекрасно понимали. Но Елену трудно было сбить с толку. Хотите воевать - пожалуйста, ей не привыкать.
        -?Отлично, давайте здесь, - согласилась она и села на стул, стоявший поодаль от стола. - Елизавета Владимировна, все ваши соседи согласны на переезд… Во всяком случае, мы вместе с ними подбираем варианты. Время нас поджимает. Вам тоже пора посмотреть квартиры, я составила для вас список. Выберите, с чего хотите начать, и я отвезу вас туда в любое удобное для вас время. Вот список…
        Пока Елена доставала из сумки папку с бумагами, Ба стояла, так и не присев, напротив нее и в упор рассматривала.
        -?Зачем вы врете? - неожиданно спросила она.
        -?Я? - растерялась Елена, которая на сей раз врать еще и не начинала. - Почему - вру?
        -?Так ведь нет никакой дороги по генеральному плану, - Ба говорила спокойно и очень вежливо. - И дом наш сносить, стало быть, городские власти не собираются. Это вы зачем-то придумали. И вы сами вовсе не из администрации, а из агентства. Вам поручили скупить наши квартиры. И вы подсовываете нам всякую дрянь: Алексей Николаевич и Герман Иванович нам только что рассказывали. А я и смотреть не буду никакие квартиры. Я хочу жить в этом доме. Мы все хотим жить в этом доме.
        -?Да! - непоследовательно вставила Галина. - Отказываемся мы!
        Герман Иванович и Пустовалов промолчали, но подошли поближе к Ба и встали рядом, напротив сидящей Елены. Она почувствовала себя неловко под их неприязненными взглядами и еще больше разозлилась на старуху. Но давать волю чувствам было нельзя. Ей не за это деньги платят, причем немаленькие.
        -?Вы напрасно так, Елизавета Владимировна, - мягко начала она, памятуя наставления старика Карнеги, который говорил, что нет для человека звуков приятнее, чем звуки его собственного имени, поэтому, если хотите расположить к себе собеседника - почаще обращайтесь к нему по имени. - На самом деле нет никакой разницы…
        -?Это для вас нет! - отрезала Ба. - А для нас… Для меня - это вопрос жизни и смерти. Во всяком случае, что касается меня, то я умру в этом доме.
        -?Ну зачем же вы так говорите, Елизавета Владимировна? Не стоит, честное слово. - Елена улыбнулась, но улыбка вышла нехорошая. И не улыбка вовсе - усмешка.


        День восьмой
        Тряпичный ангел
        К утру поднялся ветер. Он настырно завывал за окном, взметал вихри поземки, горстями швырял в стекло колючий снег. Ветка старой липы жалобно скреблась в стекло, как будто просилась в тепло. Ранние прохожие пробегали, подняв воротники и укутавшись шарфами. По свинцово-серому небу, в спешке налетая друг на друга, неслись рваные лохматые облака. Ба такие дни не любила, во всяком случае, зимой. Весной или летом ветреный день всегда наполнен ожиданием перемен, и непременно хороших. Летом небо было бы голубым, а облака - белыми, праздничными, похожими на разных зверей, за превращениями которых так интересно наблюдать. И можно открыть окно и вдохнуть запахи влажной пыли, травы, сирени… Ветер осенний нагоняет тоску и заставляет вспоминать обо всяких ненужных и неприятных вещах вроде старости и нездоровья. А зимой? Холодный зимний ветер, по мнению Ба, и вовсе мог обещать одни неприятности, и они не преминули случиться.
        В девять она проводила Левушку в академию. На сей раз внук так подозрительно долго маялся под дверью, задавая глупые вопросы, бесконечно завязывая ботинки, отыскивая по карманам перчатки, так и сяк наматывая длинный шарф, что Ба уже собиралась выставить его за двери… как вдруг хлопнула дверь в коридоре, и Левушка пулей вылетел из прихожей, даже забыв традиционно чмокнуть Ба в щеку. Из подъезда - Ба подглядела - они вышли вместе с Женей, как бы случайно, конечно же. Смешно, ведь ехать-то им все равно в разные стороны.
        Ба вернулась наконец к своему остывавшему кофе, экая гадость - нет, не надо было ей выходить в прихожую, придумала тоже провожание - зажгла сигарету и приготовилась во всеоружии встретить день, ничего хорошего не обещавший. Как говорится, предчувствия ее не обманули: в ту же секунду раздался заполошный звонок в дверь. Решив, что полчаса вертевшийся в прихожей Левушка забыл зачетку вместе с ключами, Ба поспешила открыть. На пороге стоял Герман Иванович. Он был взбешен, но как интеллигентный человек все же старался держать себя в руках. Ба была заинтригована, потому что за двадцать лет знакомства она не могла припомнить случая, чтобы Германа Ивановича так переполняли эмоции.
        -?Добрый день! - сухо поздоровался всегда любезный сосед, и это тоже было необычно. - Лев дома?
        -?Нет, а что случилось?
        -?Очень жаль. Я бы хотел лично. Поэтому и поспешил, как только Женечка ушла, ни к чему вмешивать ее в подобные, с позволения сказать, интриги, - вздернув подбородок, отчеканил Герман Иванович.
        -?Боже бой, да какие интриги?! О чем вы говорите, Герман Иванович, я никак не пойму? - изо всех сил стараясь сохранить серьезность, спросила Ба. Но, глядя на воинственного соседа, удержаться от смеха было нелегко. - Левушка ушел в академию… как и Женя. Проходите, пожалуйста, и расскажите наконец, что случилось.
        Герман Иванович, поколебавшись, прошел мимо нее в комнату, и только тут Ба заметила, что в руке он держит некий завернутый в газету предмет - причем держит брезгливо, на отлете.
        -?Вот, извольте получить обратно ваш подарок! - Герман Иванович с принципиальным стуком шлепнул сверток посреди стола.
        -?А что это такое? - издали поинтересовалась Ба. - Помнится, на день рождения мы дарили вам бутылку коньяка и торт, но торт съели. Неужели это…
        -?Вы еще и издеваетесь? - с интонациями провинциального трагика воскликнул Герман Иванович.
        -?И не думаю, - успокоила его Ба. - Просто ничего такого, что можно было бы упаковать таким образом, я вам не дарила, Герман Иванович, дорогой мой. Вы ничего не перепутали?
        Вместо ответа Герман Иванович молча, с остервенением, сорвал газету с таинственного предмета и предъявил Елизавете Владимировне нетолстую книжку в черной обложке. На обложке красовался отвратительный череп. Подержав книжку пару секунд перед носом Ба, как держат за хвост крысу, он отшвырнул ее от себя, будто обжегшись. Книга со стуком упала на пол.
        -?«Кладбищенские истории», - подойдя поближе, вслух прочла название Ба. Длинное и сложное имя автора она прочитать затруднилась. - Какую гадость вы читаете, Герман Иванович! Что это вам в голову взбрело, голубчик?
        -?Мне?! - взвился Герман Иванович. - Мне взбрело?! Спросите вашего любезного Левушку! Это он подарил мне эту книгу на день рождения! В красивой упаковке! С бантиком! Какое лицемерие! Я бы даже сказал - коварство, низкое, продуманное, и оттого тем более неожиданное в столь юном возрасте!
        -?Это вам Лев подарил? - что-то припоминая, произнесла Ба. - Кажется, и в самом деле… Да. Довольно некрасиво с его стороны дарить такую книгу имениннику, я согласна, но, Герман Иванович, вы же взрослый человек, всю жизнь работаете с молодежью. Вы должны понимать, что молодые люди не всегда отдают себе отчет в своих действиях. Вполне возможно, Лев сделал это совершенно искренне, он хотел, чтобы вы были в курсе литературных новинок. И не имел в виду ничего такого. Это обычная юношеская бестактность, не более того, уверяю вас.
        -?Не-ет! - Герман Иванович так замахал руками, что на Ба повеяло сквозняком. - Это не бестактность! Это и-е-зу-ит-ство!
        -?Ну это вряд ли, - не согласилась Ба. - Он и слова-то такого не знает. А книга интересная?
        От неожиданности Герман Иванович поперхнулся очередной формулировкой и ответил:
        -?Д-да. В общем… Я полночи читал.
        -?Ну вот видите - интересная. А зачем читали? - участливо поинтересовалась Ба. - Зачем читали, если она вас так… угнетает?
        -?Не делайте из меня дурачка! - опять вскипел Герман Иванович. - Я возмущен не потому, что мне подарили книжку про кладбищенские истории. Я, слава богу, еще в своем уме, чтобы не обижаться на такие намеки. К тому же я философ, как вы знаете, и в моем понимании смерть сама по себе - такая же философская категория, как и все прочие, и разговоры об этом не могут вывести меня из себя.
        -?Так в чем же дело, Герман Иванович, дорогой мой, я не понимаю? - взмолилась Ба. - Книга интересная. Тема вас не задевает. В чем же тут лицемерие, коварство и иезуитство?
        -?Вы ее читали? - стараясь сохранить спокойствие, спросил Герман Иванович и тут же закричал: - Нет-нет! Не отвечайте! Если вы читали, если вы были в курсе и не воспрепятствовали - значит, вы с ним заодно! Этого я не вынесу!
        -?Ну будет вам, Герман Иванович, - вдруг холодно и спокойно, как она иногда умела делать, если пациента явно заносило, сказала Ба. - Честное слово, это уже становится смешным. Возьмите себя в руки объясните наконец, в чем дело. А то мы не продвинулись ни на шаг. Как же я могу вам помочь?
        От ее подчеркнуто спокойной, специально «докторской» интонации Герман Иванович как-то сразу пришел в себя, брезгливо подобрал книгу, уселся на диван и принялся листать страницы.
        -?Вот. Глава «Материя первична», - протянул он книгу Ба. - Прочтите - и вы все поймете.
        Она не спеша нацепила очки и принялась читать. В комнате повисла тишина. Через пару минут Ба, не дочитав и третьей страницы, отложила книгу и поверх очков принялась изучать Германа Ивановича. Под ее взглядом он почувствовал себя неуютно и заерзал, как школьник, не выучивший урока.
        -?Это что - про вампиров? - уточнила Ба. - Я понимаю - один дурачок вам подарил эту книжку, его извиняет возраст. А вы-то зачем читали?
        -?А вы до конца, до конца прочтите! - тоненько пискнул Герман Иванович.
        -?Не буду, - отказалась Ба. - Если вы настаиваете, можете рассказать своими словами.
        -?Вы ничего не поняли, - принялся сбивчиво объяснять Герман Иванович. - Все дело в том, что этот вампир… это… это…
        -?Что? - не выдержала Ба. - Герман Иванович, дорогой мой, или говорите наконец, или…
        -?Карл Маркс!!! - выкрикнул Герман Иванович и уставился на нее в священном трепете, будто ожидая, что его сейчас поразит гром.
        -?Что - Карл Маркс? - все еще не понимая, переспросила Ба.
        -?Вампир - Карл Маркс. Покойный, - обессилев от переживаний, пояснил Герман Иванович. - Его похоронили, а вот автор считает, что он стал вампиром и пьет кровь. Причем исключительно у последователей своей теории.
        Ба еще несколько секунд, показавшихся бедному Герману Ивановичу вечностью, смотрела на него поверх очков, потом, вздохнув, вернула очки на нос и стала читать дальше. Герман Иванович, с независимым видом отвернувшись к окну, ждал. Дочитав до того места, где герой рассказа, Мавр, так и не решившись попить крови у посетителя Хайгейтского кладбища, оказавшегося не вполне последовательным коммунистом (а стало быть, и кровь у него некачественная), дабы не умереть еще раз от голода, впился зубами в тощую, блохастую кладбищенскую лисицу, Ба, не удержавшись, хихикнула. Герман Иванович возмущенно передернул плечами.
        Прошло минут пятнадцать. За окном выл ветер. Герман Иванович, как загипнотизированный, следил за скребущей по стеклу голой веткой. А Ба, давно прочитавшая эти несколько страничек, сидела, не поднимая головы от книги, и приводила в порядок свои мысли. Рассказ о голодном вампире Мавре показался ей нелепой выдумкой, не более. Допустим, довольно противной и неуважительной к памяти политического деятеля, у которого и по сей день немало трепетных поклонников. Прочитать и забыть. Но Герман Иванович, она понимала, был уязвлен в самое сердце. И Левушка-то каков! И впрямь иезуит. Подарить это - Герману Ивановичу. В самом деле, это просто жестоко. Она всегда привыкла заступаться за внука, но в данном случае…
        -?Герман Иванович… - тихо сказала она, но погруженный в свои мысли сосед вздрогнул всем телом, будто от крика. - Я понимаю вашу обиду. Вы… правы. Я поговорю со Львом. Он не должен был этого делать.
        -?Но зачем, зачем? - со слезой в голосе воскликнул Герман Иванович. - Что плохого я ему сделал? Он же прекрасно знает мое отношение…
        -?Вы понимаете… - Ба колебалась, не зная, стоит ли рассказывать про то, что Левушка влюбился в Женю со всей страстью и безрассудством первого чувства. Имеет ли она право говорить об этом? Не ранит ли еще больше Германа Ивановича, ревниво оберегающего Женю даже от слишком внимательных взглядов?..
        -?Он ненавидит меня… Из-за Жени, да? - догадался Герман Иванович. - Но какое ему дело? Они думают, что старикам одна дорога - на кладбище? Но ведь это не так, Елизавета Владимировна, это же не так, правда? Это… жестоко! Если так, то мы с Женей уедем. Она мне… как внучка, я ее не брошу. В любую квартиру уедем. Она все равно потом Женечке останется. Иван не возражает. Он глубоко порядочный человек. Я не могу жить среди ненависти. Я ее не заслужил.
        Ба молчала. Герман Иванович поднялся и, шаркая ногами, вышел из комнаты. На улице выл ветер. Ветка липы противно царапала по стеклу. Как странно, раньше Ба не слышала этого звука, но ведь не за ночь же отросла эта ветка. Зимой деревья не растут.
        Она еще немного посидела. На душе было муторно, и занятия никакого не придумывалось. Обед готов, телевизор надоел, новые книги из библиотеки Галина принесет только завтра. Да еще и этот ветер - даже во дворе, где есть полуразвалившаяся веранда, не посидеть. А в хорошие дни она любила сидеть на этой веранде, рассматривая замечательные рисунки, которыми Пустовалов в конце лета украсил бетонное ограждение вокруг мусорных баков. Там было и море, и пальмы, и бабочки. Случайные прохожие останавливались в изумлении, а жители соседних домов привычно мимоходом улыбались круглолицей русалке с чешуйчатым хвостом. От нечего делать Ба позвонила подруге Ольге Антоновне, которая жила в Городке чекистов. Рассказала о своих делах с обменом, о визите риелторши. Подруга доложила, что поручение - похлопотать за художника Пустовалова - выполнено. Оказалось, что министр Пустовалова знает и к просьбе помочь отнеслась с пониманием. А еще подруга просила узнать у соседа, нельзя ли купить у него рисунок недорого - послать друзьям, которые переехали к детям в Москву и на жизнь не жалуются, но… скучают и картинке с видом
любимого горда были бы рады.
        Ба обрадовалась тому, что ей нашлось занятие, и немедленно отправилась к Пустовалову «спрашивать про картинку». В глубине души Ба надеялась, что Пустовалов окажется не слишком занят и, может быть, поговорит с ней. В последнее время Герман Иванович, увлеченный новыми жизненными перспективами, мог говорить только об одном - о Женечке, но Елизавете Владимировне эта тема не казалась столь неисчерпаемой, и она скучала по их «вторничным и четверговым чаепитиям», которыми теперь Герман Иванович манкировал. Левушка приходил поздно, да и вести разговоры со старухой был не склонен - Ба его прекрасно понимала и не напрашивалась.
        Пустовалов был занят не слишком. Он валялся на кровати, в комнате было душно и темно от наглухо задернутых темных штор. Одежда кучей лежала на полу, один ботинок валялся у кровати посреди подсохшей лужи, второго нигде не было видно. У Ба упало сердце - неужели опять запил?
        -?Алексей Николаевич! - осторожно позвала она. - У вас входная дверь не заперта.
        -?Проходите, Елизавета Владимировна, - отозвался хозяин. Голос был слабый, неузнаваемый.
        -?Что с вами? - забеспокоилась Ба. - Вы заболели?
        -?Можно и так сказать, - чуть громче отозвался художник и охнул, как от боли.
        Ба подошла ближе, вгляделась и тоже охнула: лицо Пустовалова было покрыто ссадинами и кровоподтеками. Но в Ба сразу проснулся профессионал, и охать она больше не стала. Отдернула штору на окне - Пустовалов болезненно сморщился от хлынувшего в комнату потока света, но ей было не до этого. Вернувшись к кровати, мягко, легкими ловкими касаниями, но решительно задрала на лежащем майку, осмотрела - тоже кровоподтеки, но ребра, кажется, целы.
        -?Рука… - прошептал Пустовалов. - Руку очень больно. Сломана, наверное.
        -?Точно может показать только рентген, - деловито откликнулась Ба, ощупывая руку. - Но вроде бы все цело. Так больно?
        Вместо ответа Пустовалов сморщился и закряхтел.
        -?Это нормально, - утешила его Ба. - И отека нет.
        Любая нормальная женщина на ее месте спросила бы - что случилось. Но Ба задала другой вопрос:
        -?Почему вы меня не позвали, Алексей Николаевич?
        -?Поздно было, - морщась от боли, ответил художник. - Я вчера вернулся уже в двенадцатом часу. А они во дворе…
        -?В нашем дворе? Странно… - удивилась Ба. - Что они от вас хотели? Это летом у нас во дворе чужих полно, всякая пьянь шатается, приключений ищет. А вчера был мороз, просто так никто во дворе стоять не будет. На человека с деньгами вы, уж извините, не похожи.
        -?А я вчера как раз с деньгами был, - криво усмехнулся Пустовалов. - У меня в сумке пятнадцать тысяч было. Нет, то есть к вечеру уже меньше осталось, но все равно…
        И опять вместо наводящих вопросов по поводу происхождения денег Ба осведомилась о наличии у Пустовалова бинтов, пластыря и прочих вещей вроде перекиси водорода, названия которых хозяину квартиры ничего не говорили. Поскольку ничего такого, конечно же, не было, Ба отправилась к себе и вернулась с какими-то мазями, коробочками, бинтом и даже шприцем, от одного вида которого Пустовалов затосковал и по-детски заныл, что ему «уже лучше» и «давайте не будем». Но Ба не имела ни малейшего намерения слушать его причитания. Она молча и ловко делала свое дело, и Пустовалов, поняв, что сопротивление бесполезно, а главное, - поверив, что «очень больно не будет», подчинился ее рукам и безропотно проделывал все, что ему было велено.
        Закончив, Ба полюбовалась на свои труды, еще раз ощупала синяк под глазом забинтованного и облепленного пластырями Пустовалова и сообщила:
        -?Пожалуй, все. Все, что можно сделать дома. Но в больницу вы, конечно, не поедете.
        -?Конечно, не поеду, - замотал головой художник и даже не охнул - ему и правда стало легче. И если до этого момента он смотрел на соседку с испугом, то теперь - с благодарностью.
        -?Но в милицию надо сообщить. Вы их видели? Запомнили?
        -?Трое. В куртках, в шапочках вязаных. У одного кольцо с печаткой. Он мне руку вывернул… очень больно. А лица у них… никакие.
        -?Вы художник, что значит - никакие?! - возмутилась Ба. - Вы можете нарисовать их портреты, мы передадим их в милицию, я по телевизору видела…
        -?Так то по телевизору, - слабо махнул рукой Пустовалов. - А в жизни никто и заниматься этим не будет. Я в милицию не пойду. Бесполезно это все.
        -?Нет, я сама участковому позвоню, - решительно сказала Ба. - Хотя бы Ларькин должен быть в курсе того, что у него под носом творится. Ну хоть что-нибудь вы запомнили, Алексей Николаевич? Может, они говорили что-то? Имена называли?
        -?Вы прямо как мисс Марпл, - улыбнулся художник, и улыбка получилась настоящая, от души. Но тут же погасла. - Они меня не случайно избили. Они меня ждали. Один сказал что-то вроде - где шляешься так поздно, заждались уже. А потом…
        -?Что? Что - потом? - напряглась Ба.
        -?Потом тот, что с печаткой, сказал, чтоб мы все убирались из этого дома, а то хуже будет. Что в следующий раз… они мне руки переломают так, что я никогда рисовать не смогу. И листы достали из папки… порвали.
        -?А куда вы ходили… с рисунками? - перевела разговор на другую тему Ба.
        -?Меня вчера утром в министерство культуры вызывали! - оживился Пустовалов. - То есть не вызывали, а попросили прийти. Представляете? И картины просили принести, какие есть. У меня немного, старые растерял, а новых не писал давно, вы же понимаете… Ну, нашел, одну еще за ночь нарисовал, все равно от волнения спать не мог. Вот… И помощник министра мне сказал, что у него поручение… К ним делегации часто приезжают, надо им подарки дарить. Всякие уральские пейзажи уже приелись, а мои картины им очень подходят. Он так сказал.
        От волнения Пустовалов замолчал, а Ба расцвела улыбкой.
        -?Еще сказал, что хотели бы организовать выставку моих картин прямо в министерстве, в холле и в зале для приема делегаций. Еще предложили в конкурсе участвовать… сказали, что у меня хорошие шансы. Вот… А одну картину сразу купили. За пятнадцать тысяч.
        -?Замечательно! - не выдержала Ба. - Поздравляю, Алексей Николаевич, дорогой!
        -?Это все удивительно так… И неожиданно. Я не понимаю, откуда… - бормотал польщенный Пустовалов. - Откуда они вообще меня знают.
        -?Вас все знают! - заверила его Ба. - Я же вам говорила. И в Союзе художников тоже. Так, как вы, никто не умеет город рисовать. Вы же сами говорили, что для вас все дома - живые. Да вот, кстати, зачем я пришла: моей подруге ее знакомые из Москвы звонили, непременно хотят купить именно вашу картину. Просили меня узнать.
        -?Для вас - любую, - заволновался Пустовалов. - Только… Я ведь работы с собой брал, в министерство. А эти, которые на меня напали… все порвали.
        -?Не беда! - решительно отозвалась Ба. - Вы еще нарисуете.
        И, желая отвлечь Пустовалова от мыслей о погибших картинах, Ба с нарочитым любопытством поинтересовалась:
        -?А где же это вы гуляли допоздна? Министерство давно закрыто…
        -?Я к знакомым ходил, - признался Пустовалов. - Сто лет никого не видел. А раньше часто встречались, компании были, выставки, проекты всякие… - Он вздохнул и тут же оживился. - Мы тут опять такое придумали! Нам бы только до лета дожить!
        -?А какие варианты? - в тон ему ответила Ба. - Конечно, доживем. И придем на вашу выставку. Ну ладно, не буду вам мешать отдыхать. Давайте так договоримся: вы лежите, телефон я вам поближе поставлю, вы, если что, звоните. Мне или Галине… лучше мне. Я вам через часик поесть принесу.
        -?Елизавета Владимировна! - окликнул ее Пустовалов, когда она уже выходила из комнаты. - Я же забыл совсем! Там на полу куртка лежит… Только она… грязная.
        Вернувшись, Ба подняла с пола и протянула Пустовалову куртку - мятую, в темных засохших пятнах.

«Надо забрать с собой, постирать, - подумала Ба. - У него и стиральной машины нет…
        Откуда-то из недр куртки Пустовалов вытащил… тряпичного ангела весьма странной наружности: худая встрепанная босоногая тетка в домашнем халате, крепко сжимающая в руке метлу, больше походила бы на ведьму, чем на ангела, если бы не расправленные за спиной крылья из ткани в клеточку - в тон халату.
        -?Это вам, - протянул он куклу Елизавете Владимировне. - А метла - чтобы неприятности отгонять. Как вы от нас всех отгоняете. Я у знакомой купил, для вас. Она к Рождеству делала. Ангелочков в кружавчиках у нее всех раскупили, а эта - осталась. Хотя она - самый настоящий ангел и есть, вам не кажется? Смотрите, целехонькая. Даже метла не сломалась. Чудеса!
        Ба протянула руку, осторожно, как живую, взяла куклу, взглянула ей в лицо - блестящие глаза-пуговицы, вдруг показалось ей, смотрели вполне осмысленно, устало и немного печально, но, в общем, ободряюще. Такая уж у тетки-ангела работа. Ба молча кивнула Пустовалову и побыстрее вышла из комнаты, боясь расплакаться. Придя домой, она удостоверилась, что Левушки нет дома, уселась за стол, посадила ангела перед собой - и только тогда расплакалась от бессилия и отчаяния. Ей восемьдесят восемь лет, она старуха, слабая и никчемная, задержавшаяся на свете непонятно зачем, попавшая в совсем чужие, непонятные времена - где ей взять такую метлу, чтобы оградить всех близких и дорогих людей от неприятностей? Ей было жаль себя, избитого художника, оскорбленного в лучших чувствах Германа Ивановича, Левушку, глупого и ничего в жизни не понимающего - ей совсем немного осталось, а как он будет жить без нее? И еще было жаль Дом, обреченный на гибель - за что?! Тетка-ангел смотрела на Ба своими глазами-пуговицами и молчала. А что еще она могла сделать? На все эти вопросы не было ответа и у нее.


* * *
        -?Ну и погода сегодня! Конец света! Трамваи, как всегда, встали на Кольце - красота! - Левушка отряхивался от снега, дул на красные озябшие пальцы. - А ветрище! Прямо с ног сдувает! Вообще, думал, не дойду…
        -?Ты ужинать будешь? - Этот простой вопрос, прозвучавший вместо приличествующих случаю сочувственных охов и ахов, поставил Левушку в тупик.
        Как?! Он замерз, у него руки вон красные от холода, он тащился пешком две последние остановки, мечтая побыстрее оказаться в тепле и пожаловаться Ба, так еще и дома его встречает небывало холодный прием? А кто будет его жалеть, подсовывать колючие шерстяные носки, ругать погоду, ворчать по поводу забытых дома варежек?! А главное, за что такая немилость? Он перестал радостно суетиться и внимательно посмотрел на Ба.
        -?Что случилось? Ведь случилось же что-то?
        -?С чего ты взял? - вопросом на вопрос ответила Ба. Она просто хотела выиграть время и не затевать ссору с порога, а Левушка, как всегда, немедленно догадался по ее интонации, что она недовольна. Что ж, тем хуже: если он такой тонкий и чувствительный, значит, он уж наверняка нарочно подсунул Герману Ивановичу эту распроклятую книгу с черепом на обложке и кровососущим Карлом Марксом внутри. Не мог не понимать - значит, сделал намеренно. А это гадко.
        -?Что - гадко? - изумился Левушка, вытаращив глаза на Ба. Оказывается, последнюю фразу она произнесла вслух. - Ты мне уже скажешь или нет?
        -?Зачем ты подарил Герману Ивановичу эту книгу про кладбища? - решила не откладывать неприятный разговор Ба, хотя обычно она предпочитала не затевать ссор на голодный Левушкин желудок. И по тому, как внук смутился и отвел глаза, поняла - нарочно. Для того и подарил, чтобы сделать гадость.
        С минуту они стояли молча посреди прихожей. Они так давно не ссорились, что почти разучились это делать. После отъезда матери Левушка как-то враз оставил все свои вредности и капризы, свойственные переходному возрасту, будто повзрослел за несколько дней. Бабушка и внук понимали друг друга с полуслова, а чаще всего и слов не надо было, хватало взгляда, вздоха, интонации, чтобы понять - близкий и любимый человек чем-то расстроен или, наоборот, обрадован, хочет немедленно поделиться новостью или надеется, что его оставят в покое и не будут донимать расспросами. И что теперь? Ба была в растерянности. С одной стороны, полагалось объяснить Левушке всю низость его поступка, но с другой - он и сам отлично все понимает. О чем тогда говорить?
        Ба повернулась и молча прошла в комнату, причем не в гостиную, а в свою. Это означало, что разговор она продолжать не желает по причине его всем понятной бесполезности. Но Левушка, потоптавшись и повздыхав, потащился вслед за ней. В комнате Ба уселась в кресло, Левушка - на диван. Еще помолчали.
        -?Есть я не хочу, мы с ребятами в кафе заходили, - кстати сообщил Левушка и опять замолчал. Он чувствовал себя очень неловко. Когда он придумал подсунуть Герману Ивановичу эту книжку, идея показалась ему остроумной и ужасно смешной. Но о последствиях он как-то не подумал. Точнее, он предполагал, что пламенный сторонник идей марксизма будет метать громы и молнии на своей территории, потому что на самом деле все это выеденного яйца не стоит. А он, видите ли, явился к Ба, наябедничал, испортил ей настроение. Противный капризный старик, вздорный и недалекий. Обретя таким образом необходимую степень сердитости, Левушка поинтересовался независимым тоном:
        -?Он что, ругаться приходил? Подумаешь… Он просто шуток не понимает.
        -?Он уезжать собирается, - тихо проговорила Ба. - Думает, что ты его ненавидишь. Из-за Жени. И считаешь, что старики вроде нас не имеют права на… личную жизнь.
        Этого Левушка не ожидал. Он - ненавидит?! Он злился - да, потому что Женя - находка Германа Ивановича, почти его собственность, он носится с ней, как с писаной торбой, это смешно и неуместно… в его возрасте. Он ревнует, черт побери, потому что Женя должна общаться не с Германом Ивановичем, а с ним. Смотреть на него, пить чай по вечерам с ним, обсуждать прошедший день с ним, с Левушкой. Она - и Левушка. Ну, и Ба. А Герман Иванович здесь ни при чем. Мешает, суетится, говорит всякие глупости. Но ненавидеть… Нет, на это Левушка не способен.
        -?Я не ненавижу, - растерянно сказал он Ба. - Я только хочу, чтобы он… Чтобы Женя…
        -?А какое право ты имеешь хотеть за других? - так же тихо спросила Ба. - Они взрослые люди и делают то, что считают нужным. И ты тоже можешь делать то, что считаешь нужным, только если это не причиняет боли другим людям.
        Левушке было так стыдно, что он едва не расплакался. Конечно же, Ба права. Женя - не игрушка, которую Герман Иванович, найдя, мог бы при желании передарить Левушке, перевязав бантиком. И главное, он сам, как дурак, ждет чего-то от Германа Ивановича, от Жени, как будто они обязаны догадаться о его чувствах и что-то предпринять. То есть ведет себя как капризный закомплексованный мальчишка и даже сам себе не может в этом сознаться, а Ба все понимает. И как мальчишке объясняет. А он уже взрослый! Ему уже девятнадцать! И он сам все знает, и не надо его отчитывать, как ребенка!
        -?А почему ты всегда за всех заступаешься? - звенящим от еле сдерживаемой досады на самого себя голосом спросил Левушка. - Ты за всех хлопочешь, всем помогаешь, всех понимаешь. А меня, меня?! Ты за меня должна!
        -?Что «должна»? Заступаться? - удивилась Ба. - Это как? Ты маленький был, в песочнице с мальчишками ссорился, я за тебя всегда заступалась. Мать тебя ругала за двойки, я тоже заступалась. А сейчас? Как ты себе это представляешь, скажи на милость?
        -?Ну… Скажи ему… - неуверенно предположил Левушка. - Спроси. Что он вообще думает…
        -?Что Герман Иванович думает - он сам сказал, и неоднократно. - Ба смотрела на Левушку с возрастающим интересом, и ему это выражение ее лица ужасно не нравилось. - Тебя его планы не устраивают, как я понимаю. А что я, по-твоему, должна ему сказать? Что ты отличник учебы и увлекаешься ихтиологией? Или что перчатки всегда дома забываешь?
        -?Скажи ему, чтоб от Жени отстал! - взвился Левушка, оскорбленный ее иронией, совершенно неуместной, по его мнению, когда разговор идет о таком жизненно важном для него предмете.
        Ба улыбнулась и махнула рукой. Нет, все-таки ссориться они с Левушкой не умеют. Да и как с ним ссориться, скажите на милость, если он такой дурачок? Ладно, он все прекрасно понимает, просто еще не умеет владеть собой, да и в чувствах своих только учится разбираться. Милый мальчик, совсем ребенок, хотя и ростом за метр восемьдесят - в день его рождения они каждый раз делают отметку на дверном косяке, а потом Ба измеряет расстояние от пола до новой черточки портняжным сантиметром и подписывает дату. Этой осенью как раз и было сто восемьдесят три.
        -?Послушай, Лев… А ты сам-то с Женей поговорил? - улыбаясь своим мыслям, спросила Ба.
        -?Нет, - вздохнул внук. - Но я ей стихи подарил. Сам написал!
        -?И что Женя?
        -?Молчит. Ничего не сказала, - совсем опечалился непонятый Ромео.
        И тут Ба допустила непростительный промах.
        -?Это про елочку стихи? - уточнила она и добавила после паузы: - Знаешь, я бы тоже на ее месте промолчала. Хорошие стихи, но понять из них что-то сложно…
        -?Что?! Ты читала?! - взвился Левушка. - Ты читала мои стихи?! Я же тебе не показывал! А ты знаешь?! Ты роешься в моих бумагах?!
        И в ближайшие полчала Ба окончательно рассталась с приятной иллюзией, что они с Левушкой не умеют ссориться. Они ругались взахлеб, кричали и махали руками, поочередно нападали и оправдывались, обижались и просили прощения, вспоминали старые обиды и придумывали новые поводы для принципиальных расхождений. Герман Иванович, напротив, давно забывший обиды и привычно сунувшийся было к соседке за подсолнечным маслом (которое, как на грех, кончилось именно в тот момент, когда они с Женей затеяли жарить картошку), услышал доносившиеся из-за двери громкие голоса и замер с поднятой рукой, так и не позвонив. Неодобрительно покачав головой - он не выносил ссор, - расстроенный, Герман Иванович отправился домой. А картошку они сварили и сделали пюре с сосисками, вышло ничуть не хуже.


* * *
        Секретарша директора риелторского агентства «Новая квартира» Нина Васильевна тоже неодобрительно качала головой, прислушиваясь к громким голосам, доносившимся из кабинета шефа. Будь дверь открыта, то она непременно бы вмешалась, как делала обычно в таких случаях: принесла бы какие-то бумаги на подпись или кофе предложила. Или спросила бы о чем-то, не имеющем отношения к делу, но не терпящем отлагательств. Сотрудник, на голову которого шеф обрушивал громы и молнии, обыкновенно успевал тихо улизнуть из начальственного кабинета, а там, глядишь, про него и забыли бы. Нина Васильевна была мастер проделывать такие штуки, и за это дружеское участие ее любили все сотрудники. Но на этот раз Дмитрий Сергеевич, поговорив с кем-то по телефону, вызвал к себе в кабинет Жданову, демонстративно хлопнул дверью - и сразу же принялся орать. Нина Васильевна неодобрительно пожала плечами и занялась своими делами, порадовавшись тому, что хотя общий тон беседы и слышен, но отдельных слов не разобрать. Про эту акустическую особенность приемной шефа знали все, и Жданова тоже. Стало быть, Нина Васильевна не услышит, что
такого страшного натворила Жданова, а Жданова не будет ее ненавидеть, как могла бы, если бы подозревала, что секретарша в курсе ее прегрешений и разборок с шефом. Хотя, конечно, странно, - пожала плечами Нина Васильевна: раньше за Ждановой ничего такого не водилось, и Дмитрий Сергеевич всегда на нее надышаться не мог. Это все погода виновата, давление с утра упало и ветрище - ужас, вот люди и нервничают.
        Ленка сидела в кресле наискосок от начальственного стола - эта мизансцена позволяла ей сохранять большую независимость, чем если бы она уселась на стульчик перед столом Клюева. Стульчик как раз и был предназначен для разборок с провинившимися сотрудниками и вредными посетителями, а для прочих, более миролюбивых случаев было предназначено кресло. В кабинете был еще, конечно, кожаный диван, но Лена предусмотрительно решила, что на диване она будет смотреться слишком гламурно, а это не ее стихия. Расчет оказался верным: орать из-за стола, повернувшись к креслу, которое стояло в отдалении у окна, Клюеву было неудобно, поэтому ему пришлось вылезти из своего бастиона и орать на Ленку стоя. Впрочем, сделав пару кругов по кабинету и выпустив пар, он вынужден был плюхнуться во второе кресло, а расслабленная поза и шаткий журнальный столик не располагали к продолжению боевых действий. Что и требовалось.
        И если до сих пор Лена молчала, с интересом наблюдая за перемещениями шефа и почти не вслушиваясь в обвинения, которые были, по ее мнению, совершенно необоснованными, то теперь она решила наконец принять участие в беседе:
        -?Дим, ты наорался? Тогда давай с самого начала и спокойно. Я все поняла: я дура, у тебя проблемы, решать надо срочно. Так?
        Клюев подумал, не разораться ли еще раз в связи с Ленкиной непочтительностью, но отказался от этой идеи, потому что легче уволить всех сотрудников разом, чем заставить независимую Ленку соблюдать субординацию. Да какого черта - когда они начинали работать вместе, у них и офиса-то не было, не то что субординации - работали на квартире приятеля, которую он сдал им в аренду. Поэтому Дмитрий Сергеевич вздохнул, поерзал в кресле и сообщил нормальным, неначальственным голосом:
        -?Молодец. Ты все правильно поняла. Ты - дура, у нас - обрати внимание, не у меня, а у нас! - проблемы. Это если сказать художественно. А если как есть, то мы просто в заднице. И решать надо срочно. Сегодня. А лучше вчера. Потому что завтра нам уже головы поотрывают.
        На «дуру» умница Ленка не обиделась, понимала, что это на нервной почве и почти любя; по поводу предполагаемого местоположения одного из крупнейших в городе риелторского агентства «Новая квартира» пожала плечами - не первый день на свете живем, бывает. И сразу перешла к сути:
        -?Почему такая срочность? Ты же говорил - месяц. Сегодня восьмое, и уже собрание провели, со всеми переговорили, квартиры я им показывала. Ну, капризничают, конечно, подумаешь, новость. Всегда так.
        -?Не успеем мы за месяц, Лен.
        -?Ну, не успеем, - пожала плечами Ленка. - Подождет твой Новиков. Вообще-то дом за месяц расселить - это дорогого стоит.
        -?Так он и заплатил! - едва не взвыл Новиков. - Я же тебе говорил: он столько нам кинул, что, если бы мы этих старых пердунов и алкашей расселили по нашей схеме, мы бы с тобой смогли пару лет вообще не работать. Парились бы на Канарах.
        -?Дим, жадность - это плохо, - назидательно процитировала Ленка. - Ну расселим их получше, останется нам меньше, по миру не пойдем. Я не хочу два года не работать, я от скуки с ума сойду. Хотя круто было бы в Канаду смотаться, Ниагарский водопад посмотреть. Я приценивалась - так-то можно, конечно, но жаба давит. Чего ты психуешь так, а?
        Клюев открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вовремя передумал и перевел беседу в более безопасное русло.
        -?Лен, я боюсь, что мы за это вообще ничего не заработаем при таком раскладе. Все идет наперекосяк. Вот ты почему хотя бы этого художника до сих пор не уболтала? Роется, как петух в навозе.
        -?Так мы думали, что он алкаш и ему все по барабану, - возразила Ленка. - А у него дома ничего так стало… бедненько, но чисто. И за квартиру он еще перед Новым годом заплатил, прикинь. Где-то деньгами разжился. Как ни зайду - все рисует. Хорошие, кстати, картинки. Ты мне лучше скажи, кто этой Вороновой болтанул, что я не из районной администрации? Я визиток никому не давала. Пришла к ней в тот раз, она меня дурой выставила. «Зачем вы врете, зачем вы врете», - передразнила Ленка. - Противная старуха! Знаешь, это она воду мутит. Второй сосед, Мокроносов, сперва согласен был, такой нормальный старикашка. А теперь чего-то юлит, то согласен, то не устраивает. Кстати, у него еще и внучка есть, надо посмотреть, прописана или нет.
        -?Совершеннолетняя? - вскинулся Клюев. - Блин, еще с опекой проблем не хватало…
        -?Да ладно, а то у тебя в опеке не все схвачено, - не поддалась Ленка. - Мало ты туда теткам подарков перетаскал.
        -?По этим конторам сколько ни таскай, все мало, - проворчал Клюев. - Каждый раз идешь и просишь Христа ради, как будто они такие белые и пушистые и ничего у меня не брали. Так что внучка-то?
        -?Совершеннолетняя, - успокоила его Ленка. - И ничего такая девочка, хорошенькая. Слушай, а может, она и не внучка вовсе, а? Старикан такой бодрый, а девочка с ним вежливо… На «вы» и по имени-отчеству. Кстати, слушай, а бабка-то эта, Воронова, не только про агентство, она и про генплан узнала, ну, что не собираются по генплану никакой дороги строить. Во дает божий одуванчик! Нормальным путем такую справку получить - месяц уйдет, а она раз - и готово. Короче, тут мы прокололись.
        -?С художником прокололись, у деда - внучка, у старухи - в мэрии связи, - проворчал Клюев. - Мы и тут, и там, и везде прокололись.
        -?Ну, не везде, - утешила его Ленка. - Там еще же одна бабка есть, Харитонова, такая прикольная, слова без мата не скажет. Так вот она согласна куда угодно переехать. Я ей первой квартиру показала - знаешь, дома довоенные на Вайнера, под снос, уболтала ее, сегодня я ей заказала обмер в БТИ, девочки сделали на одиннадцатое.
        -?Дура! - завопил Клюев.
        -?Совсем рехнулся? - на этот раз всерьез обиделась Ленка. - Сейчас уйду, и все. Разбирайся сам.
        -?Да не ты дура! Это бабка твоя дура, - от полноты чувств Клюев так треснул по журнальному столику, что будь он стеклянный - разлетелся бы, а так только крякнул обиженно. - Эта квартира-то не ее! Она, сволочь, ходит, смотрит, соглашается, смеется над тобой, а к квартире не имеет никакого отношения!
        --то есть как? - опешила Ленка. - Она прописана…
        Договорить ей не удалось, потому что дверь в кабинет вдруг непочтительно распахнулась и на пороге возник участковый Ларькин. За его широкой спиной маячила возмущенная Нина Васильевна.
        -?Здравия желаю! - холодно произнес Ларькин.
        -?И вам того же, - кисло откликнулся Клюев.
        -?Я объясняю товарищу… милиционеру, что так нельзя, что есть порядок, в конце концов, - протиснулась в кабинет и секретарша.
        -?А вы подождите, пожалуйста, в приемной, - перебил ее Ларькин, и Нина Васильевна, от такой наглости лишившись дара речи, лишь беспомощно посмотрела на шефа.
        -?Идите, мы сами разберемся, - кивнул Клюев.
        -?Я тоже пойду, - поднялась Лена.
        -?Нет, вы как раз останьтесь, вы, я думаю, тоже к этому имеете отношение, - приказным тоном потребовал Ларькин и, дождавшись, когда удивленная Ленка уселась обратно в кресло, продолжил, обращаясь к Клюеву: - Я ведь вас предупреждал.
        -?О чем, позвольте спросить? - с наигранной веселостью уточнил Клюев.
        -?О том, что мне до пенсии полгода.
        -?Как же - поздравляю.
        -?И чтобы вы свои делишки обделывали без криминала на моем участке. Предупреждал или нет?
        -?А в чем, собственно…
        -?Кто Пустовалова избил, мать вашу?! - стукнул кулаком по многострадальному столику Ларькин.
        -?А мы тут при чем?
        -?Больно уж совпадение удачное. Да еще, козлы, деньги у него взяли. И выходит, на моем участке - грабеж. И мне дают десять дней, чтоб разобрался. Ты хочешь, Клюев, чтобы я разобрался?
        -?Ты со своими делами сначала разберись, а потом на людей наезжай! Деньги взял, все, что мы и без тебя знали, расписал, а про то, что у Харитоновой квартира не на нее записана, - молчишь в тряпочку?
        -?Как - не на нее? - точно так же, как пять минут назад Ленка, удивился Ларькин. - Она прописана. А на кого квартира?
        -?На господина Колесова Андрея Альфредовича, - тусклым голосом сообщил Клюев. - Владельца адвокатской конторы «Колесов и партнеры». Вот этот самый Колесов как собственник квартиры мне сегодня позвонил и поимел меня во все…
        -?Дима… - предостерегающе сказала Ленка.
        -?Что - Дима?! Сорок лет уже Дима! - заорал Клюев так, что в кабинет, в нарушение всяческих правил, заглянула испуганная Нина Васильевна - не нужна ли помощь дорогому шефу. - Я, вежливо так мне говорит, ваш бизнес вполне уважаю, поэтому препятствия с расселением чинить не намерен. Но поскольку, говорит, я номинальный держатель… Козел он, а не номинальный держатель! Так вот… Говорит, моя клиентка - это он так ту швабру облезлую величает - согласна на двухкомнатную в этом же районе. То есть это мне в два раза переплатить!
        -?А ты что? - заинтересованно уточнил Ларькин. - Согласился?
        -?Хрен ему! Я ему предложил: давай, мол, договоримся - вашей… клиентке однокомнатную, раз уж все равно дом идет под снос, ей больше и не полагается, а вам триста тысяч.
        -?Неплохо, - оценил Ларькин. - И что?
        -?Он, сволочь, говорит - а пятьсот? - опять начал заводиться Клюев. - Я говорю - ладно, думаю, все равно меньше, чем двухкомнатная. А он посмеялся так и говорит: вы не представляете, как мне жаль, но вынужден отказаться от такой замечательной суммы, потому что интересы клиента превыше всего. Подбирайте, говорит, квартиру, звоните, если Галине Павловне понравится - я чинить препятствий не буду. Козел!
        -?Это да, - вздохнув, согласилась Ленка. - Надо же. А я думала, адвокаты все берут, что им предлагают. Теперь, кажется, понятно, откуда Воронова узнала про генплан и все прочее. Колесову такую информацию получить - раз плюнуть.
        -?Ты-то почему не сказал?! - опять напустился Клюев на участкового. - Одно дело - со старухой пьющей дело иметь, другое дело - с таким придурком.
        -?Сам ты придурок, - весело ответил Ларькин. - У тебя кто на карман не берет, тот и придурок? А я не знал. Откуда мне знать-то? По нашей базе она собственница. Ты бы проверил. Может, он тебя на понт взял, Колесов этот? Хотя зачем ему…
        -?Я звонил в регистрационную палату, сказали, что свидетельство о праве собственности - на Колесова, - процедил Клюев.
        -?А мне откуда было знать? - ничуть не расстроился Ларькин. - Я в ваших делах ни черта не понимаю. У вас же везде людишки прикормленные. Только адвоката вот не смогли, - не удержался он. - Видать, тот получше вашего корм ест.
        -?Да ты вообще что можешь?! - заорал Клюев, и Ленка уже привычно поморщилась. - Тебя просили собрать информацию о людях, кто в каких обстоятельствах живет, чтоб знать, на что рассчитывать. Подставил нас по самые уши! Ты что вот тут, на этом самом месте заливал, а? Что в доме живут два алкаша, старик, который завещание писать собирался, и столетняя бабка с внуком? Никаких проблем, да?! А что в итоге? У одной старухи адвокат крутой откуда-то взялся, у меня на такого и то денег не хватит. У другой - мысли всякие в башке. Старикан с девкой молодой живет и в ус не дует. А у бедного художника десять тысяч в кармане?!
        Поняв, что сдуру сболтнул лишнее, Клюев прикусил язык, но было уже поздно.
        -?Та-ак, - зловеще протянул Ларькин. - Вы слышали, гражданка Жданова? Ваш шеф откуда-то знает, сколько денег у потерпевшего в кармане было. Уголовное дело, между прочим, возбуждено. И на моем участке, вот что самое неприятное.
        -?Он что, все-таки в милицию стукнул? - тихо спросил Клюев.
        -?Он не стукнул, как ты выразился, - любезно пояснил взбешенный Ларькин. - Стукнула соседка, Воронова. Написала заявление, хотя я ее и просил этого не делать. Я ведь сразу подумал, что это ты, тем более Пустовалов ей про твое кольцо все в деталях расписал, он ведь художник, мать его! У тебя ума не хватило печатку свою долбаную снять? Не можешь по-нормальному все провернуть - не берись, идиот! Тем более со свидетелями. Ты что, с этим Пустоваловым один не справился бы? Теперь тебе - срок. А мне - проблемы на участке, а у меня, между прочим, пенсия не за горами. И Пустовалов тебя на раз опознает, если что.
        -?А Воронова-то тут при чем? - тихо спросила Лена, стараясь не смотреть на Дмитрия. - Не ее ведь избили.
        -?О совершенном преступлении может сообщить любой человек, - процедил Ларькин. - Пустовалов смолчал бы, потому что те, кто его избил, пригрозили - напишешь заяву, вообще не выживешь. А эта старая ничего не боится. Так и говорит: я войну прошла и такое видела, что теперь ничего не страшно.
        -?Не страшно ей, - с нехорошей интонацией проговорил Клюев. - Это как посмотреть. Просто еще не пугали как следует.
        Дальше произошло неожиданное: участковый встал, схватил Клюева за лацканы пиджака и, притянув к себе, процедил ему прямо в лицо:
        -?А вот это я тебе не советую. От себя лично не советую, понял?
        И, поскольку Клюев молчал, отвернувшись в сторону, тряхнул его посильнее и уточнил:
        -?Я спрашиваю, понял?! Если со старухой что случится - я тебя лично удавлю. И разбираться не буду. Старуху не трогай. И парня ее тоже. Если понял - кивни. То-то. - Швырнув Клюева обратно в кресло, как тряпку, Ларькин брезгливо, как показалось Ленке, встряхнул рукой и добавил, глядя на него в упор: - Про Пустовалова я пока помолчу. В память о старой дружбе. Но если ребята что нароют - тогда уж извини, дорогой. - И вышел из кабинета, не попрощавшись.


* * *
        Было уже девять вечера, и в агентстве никого не осталось, только Клюев сидел за компьютером, бессмысленно следя за тем, как на темном экране резвится разноцветная спиралька: она то сжималась, то растягивалась, ездила из угла в угол, то превращалась в точку, то размазывалась на весь экран. За этим дурацким занятием его и застал телефонный звонок. Взглянув на определившийся номер, Клюев напрягся. Черт бы побрал эти сотовые! Даже если не брать трубку, то все равно не отвертишься, вот он - услужливо составленный проклятой трубкой списочек непринятых звонков, и значит, ты все равно на крючке.
        -?Да, Александр Николаевич! - Клюев старался говорить бодро, но без излишнего подобострастия. - Рад слышать! С прошедшими праздниками вас! Как отдохнули?
        -?Это хорошо, что рад, - усмехнулась трубка: Новиков, мрачный и недоброжелательный мужик, отчего-то всегда посмеивался, как будто забавляли его прыжки и ужимки окружающих его человеков. - А отдыхать потом будем. Ты же понимаешь, при наличии сотовой связи и на Канарах работа тебя найдет.
        Клюев вдруг вспотел от догадки, что Новиков умеет угадывать мысли собеседника - ведь он сам только что ругал сотовую связь и поминал эти самые чертовы Канары, на которых, кстати, так и не побывал ни разу.
        -?Чего молчишь? - весело поинтересовалась трубка. - Ну ладно, давай про отдых не будем, лучше о работе поговорим. Как там у нас дела с домом?
        -?Двигаются, - бодро доложил Коюев. - Трое согласны, с одной еще работаем. БТИ уже на днях придет.
        -?Молодец, - усмехнувшись, похвалила трубка, но Клюев этой насмешливой похвале не обрадовался. - По срокам как? Укладываешься?
        -?Я… постараюсь, Александр Николаевич, вот как раз хотел спросить насчет сроков…
        -?Мне, понимаешь, надо в мэрии разрешение на строительство оформлять, - перебил его Новиков. - И проект утверждать. Передумал я продавать, понимаешь?
        -?Понимаю, - поддакнул Клюев, сразу поняв - не случайно Новиков его перебил, намеренно.
        -?Так вот. Человечек там один у меня за это дело денег взял, чтоб все прошло, как мне надо. Но человечек этот увольняется скоро, вот какое дело. А без него мне эти двадцать пять этажей не утвердят, потому как центр города и желающих без меня полно. Надо, чтобы до конца февраля дом был мой, понимаешь?
        -?Понимаю, - поддакнул Клюев, чувствуя себя мелкой шавкой, которой хозяин объясняет ее провинности. - А если…
        -?А если не успеешь, - опять усмехнулась проклятая трубка, - то ничего страшного. Просто вернешь аванс с процентами. Вдвое. Чтоб мне на нового человечка хватило. Новый, неприкормленный, всегда больше берет, ему обзаводиться надо, ты же сам знаешь.
        -?Знаю, - согласился Клюев. - Буду думать, что и как.
        -?Ну вот и хорошо, - с насмешливым облегчением произнесла трубка. - Давай думай. Голова - она не только шапку носить. Будь здоров!
        -?До свидания, - вежливо сказал Клюев в загудевшую трубку и, выждав еще секунду, с ожесточением швырнул ее на диван. Вообще-то он хотел швырнуть ее на пол, отомстить по полной программе, но телефон был новый, с Интернетом и прочими прибамбасами, поэтому пришлось выбрать компромиссный вариант.
        Потом Клюев сходил в сортир, достал из кармана и бросил в унитаз проклятую печатку - наплевать, что золота сколько-то там граммов - и два раза спустил воду, задумчиво глядя на весело булькающий поток. Потом оделся и вышел из конторы. Пронизывающий ветер ударил ему в лицо, как пощечина, аж дыхание перехватило. Но вместо того, чтобы сесть в стоявшую у крыльца машину, Клюев завернул за угол и вошел в телефонную будку. Уличный телефон-автомат стал смешным анахронизмом с появлением сотовых, тем более что работал по каким-то непонятным карточкам вместо привычных монеток и жетонов, но в некоторых случаях он был все же незаменим. Сейчас как раз был именно такой случай, и Клюев, забравшись в непродуваемое пространство кабинки, достал из портмоне карточку, вставил в прорезь телефона-автомата и, выждав минуту, чтоб успокоить сбившееся дыхание, набрал номер.
        -?Я вас слушаю, добрый вечер, - ответил приятный женский голос, и Клюев, если бы точно не знал, с кем говорит, голову бы дал на отсечение - молодой.
        -?Вы напрасно заявление в милицию написали, - негромко и спокойно сказал он, прикрыв микрофон рукой, чтобы его лучше было слышно. - Мы же его предупреждали, чтоб молчал, иначе будет хуже. Теперь, если что-то с вашим соседом случится, это будет по вашей вине. Напрасно вы все это затеяли, честное слово. Баламутите всех, мешаете, путаетесь под ногами, - он помолчал, в трубке тоже молчали. - Дома вашего все равно не будет. Не хотите по-хорошему, не надо. Разные варианты есть. Вот, к примеру, случись пожар? Дом ветхий, перекрытия деревянные, сгорит, как свечка, пока пожарные приедут. И поедете вы все в маневренный фонд на всю оставшуюся жизнь. Хорошо, если все живы останутся. Уезжайте лучше, госпожа Воронова. И Льва увозите. Зачем вашему внуку эти проблемы? Подумайте. Всего вам доброго.
        Положив трубку, Клюев усмехнулся, совсем как Новиков - ему самому понравилось. А что - он хорошо говорил, спокойно, сдержанно, даже попрощался вежливо. А старая курица наверняка испугалась до потери сознания. И шиш Ларькин докажет, кто звонил. Все продумано. И пройдет по плану.


* * *

«Дома-вашего-все-равно-не-будет».

«Дома-вашего-все-равно-не-будет».
        Эти слова как будто повторял кто-то, стоявший рядом. А потом добавил про внука. Покачнувшись, Ба едва удержалась на ногах, унимая вдруг безудержно заколотившееся сердце. Она знала - это надолго, может быть, до утра, и никакие лекарства не помогут. Подавив подступающую панику, она решила - надо добраться до постели и лечь, пока не вернулся Левушка, который отправился с Женей в кино. Он подумает, что она уже спит, и тогда ей удастся уберечь его от волнений. Мальчику и без того трудно жить со старухой.
        Ближе к полуночи сердце вдруг разом устало, перестало колотиться об ребра, сникло и затаилось где-то там, внутри. Ба долго ждала, но не могла нащупать ни малейшего биения пульса - ни на руке, ни не шее. Научное открытие - слабо улыбнувшись, подумала она. Пульса нет, а человек жив. Видно, рано еще умирать. Не сегодня. От бессилия она закрыла глаза и так лежала неизвестно сколько, час или два. Хорошо, что Левушка давно пришел, потоптался у нее под дверью, прислушиваясь и сдерживая дыхание, и отправился к себе в комнату. Уже несколько часов в доме было тихо. Странная тишина - подумала Ба. Не шумели проезжавшие машины, не скрипел снег от торопливых шагов запоздавшего прохожего, даже часы не тикали. И главное - ветер. Он стих тоже мгновенно, разом, как будто кто-то могущественный приказал: все, хватит, теперь - тишина! Странно.
        И в этой тишине она вдруг услышала звук шагов. Это тоже было удивительно, потому что шаги были не Левушкины - он всегда смешно шлепал по полу задниками стоптанных тапок. И они были слышны не из квартиры, а из общего коридора. Ба не испугалась - она удивилась, потому что шаги из коридора она никогда не слышала, только голоса, если громкие, и хлопанье дверей. Но, тем не менее, звук шагов был слышен отчетливо, и они явно приближались. Как будто кто-то поднялся по лестнице, прошел по коридору. Вот он остановился возле их двери… и, к своему ужасу, Елизавета Владимировна услышала, как тихо щелкнул, поворачиваясь, дверной замок. Шаги, не становясь громче, слышались как будто ближе, и когда они замерли перед дверью в ее комнату, сердце вдруг опять стало огромным, оно не помещалось в грудной - как точно сказано - клетке, оно рвалось наружу. Ба хотела набрать воздуха, но в легких не было места, все заняло огромное, безудержно пульсирующее сердце. И когда дверь бесшумно открылась и она увидела в дверном проеме знакомый силуэт человека, который приходил к ней по ночам, Ба даже не смогла закричать, позвать
Левушку. Человек без лица всегда приходил к ней во сне - но на этот раз она не спала! А значит, и спасения не было. Сердце поднялось к самому горлу, еще секунда - и оно разорвется, лопнет, как воздушный шар…
        -?Бабуля, милая, что с тобой?! Пожалуйста, посмотри на меня! Это я, я, Лева! Ты меня узнаешь?
        Ба открыла глаза и с трудом повернула голову. Внук стоял на коленях возле кровати, держал ее за руку, и в глазах у него стояли слезы от бессилия и страха.
        -?Я тебя напугала? - Ба хотела спросить шутливо и весело, но голос был чужим, и язык не слушался. - Ничего страшного. Мне показалось.
        Внук метнулся к тумбочке с лекарствами, принялся что-то капать в стакан - Ба послушно выпила; потом сломал кончик ампулы, набрал жидкость в шприц - и руки не дрожат, умница, подумала Ба, из парня выйдет отличный врач. Вот и лекарства в доме есть, это он позаботился, купил для нее - на всякий случай. «Скорую» Левушка вызвать не предлагал - знал, что Ба откажется, и не хотел ее волновать. Они оба понимали, что чужие люди Ба не помогут. Некоторое время спустя Елизавете Владимировне стало легче. Она села в кровати - Левушка мгновенно подложил подушки - и спросила:
        -?Сколько времени?
        -?Половина второго, - ответил Левушка и от радости, что Ба почти пришла в себя, пошутил: - А тебе какая разница? Мы никуда не опаздываем.
        -?Это точно, - согласилась Ба. - Вызовут, когда срок придет.
        -?Пожалуйста, не говори так, - взмолился Левушка. - Ты меня и так напугала. Ты так кричала…
        -?Да? - удивилась Ба. - А мне, наоборот, казалось, что я и звука из себя выдавить не могу. Все-таки я уснула, наверное…
        -?Конечно, уснула, - подтвердил доверчивый внук. - Я когда пришел, к тебе заходил, ты так ровно дышала, точно спала. Вот тебе и приснилось. А что тебе приснилось-то? Если плохое, то это хорошо.
        -?Почему? - спросила Ба. Не то чтобы ее интересовало толкование снов, просто она радовалась тому, что голос теперь звучит, почти как всегда. Да и с Левушкой надо поговорить, успокоить.
        -?Потому что сны надо толковать наоборот: чем гаже сон, тем лучше, - сообщил внук. - Крыса если - к деньгам, а покойник - вообще к счастью.
        -?Вот мне как раз он самый и приснился, - прошептала Ба. - Только счастья никакого не было и не предвидится. Мне в последнее время один и тот же сон снится: приходит человек, обычный. В плаще, в шляпе. Стоит во дворе, в наши окна заглядывает, будто ждет. А лица у него нет.
        -?Не надо, бабуля, - попросил Левушка. Усевшись на пол возле кровати, он гладил Ба по руке, иногда прижимался щекой или целовал. - Чепуха же это все. Наверное, ты что-то такое по телевизору видела, вот и осталось в подсознании. Ты не волнуйся. Все в порядке уже, ведь правда?
        -?Нет, ты послушай, - упрямо продолжала Ба. - Это не по телевизору. И я знаю, кто он. И почему без лица. Помнишь, я тебе про одного человека рассказывала, которого я… любила?
        -?Конечно, - кивнул Левушка. - Он еще уехал. А ты осталась.
        -?Он не уехал. Я тебе неправду сказала. Он тоже остался - из-за меня. Его звали Эрнст Леманн, он был одним из лучших архитекторов немецкой школы «Баухауз». Ему было тридцать четыре года, он уже объездил весь мир, и Советский Союз, куда его пригласили, был его очередной командировкой, не более. Но он встретил меня. Еще в тридцать шестом году друзья говорили ему, что надо уезжать, что оставаться в России опасно, они уже все понимали. И потом они настаивали, уговаривали. Но я уезжать не хотела. Он остался, он достраивал вот этот самый дом по своему проекту, дом, похожий на корабль, и мы в шутку мечтали, как будем здесь жить. Или поедем путешествовать на настоящем корабле и увидим разные страны. Он-то их уже видел и рассказывал мне о них так подробно, что я как будто и сама побывала и в Рио-де-Жанейро, и в Лондоне, и в Париже… О чем я… Неважно. В тридцать девятом, в феврале, его арестовали. А потом меня вызвали на Ленина, 17. Вернее, ночью за мной приехала машина, меня подняли с постели и увезли. Я помню, как плакала мама, как пытался поговорить с этими людьми в форме отец - но его оттолкнули, молча,
презрительно. Мне было девятнадцать, и я так испугалась - до обморока. Меня везли по ночному, будто вымершему, городу, потом вели по пустым коридорам… За одной дверью, я помню, кто-то страшно, как по покойнику, голосил. Меня ноги не держали. Потом со мной разговаривала какая-то женщина, тоже в форме, очень усталая. Она спрашивала про Эрнста - куда мы с ним ходили, о чем разговаривали, с кем знакомились. Потом сказала, что он иностранный шпион и что таких дурочек, как я, просто использовал для своих шпионских дел. Они продержали меня до утра, я не помню, что говорила, что отвечала. Помню, что подписывала бумаги - все, которые мне давали. Утром меня выставили на улицу. Трамваи еще не ходили. Был мороз. Но я села на скамейку в сквере напротив, они до сих пор там стоят, скамейки. Там меня утром нашли папа и мама, они пришли узнать, что со мной, - и нашли на улице. Я даже говорить не могла.
        Мы пришли домой. Родители быстро собрали мои вещи и уже вечером посадили в поезд и отправили меня к тетке, которая жила в деревне под Саратовом. Там я жила до войны. Наверное, это меня и спасло. Может, забыли, а может, рукой махнули - искать, возиться. Проще плюнуть на девчонку, раз даже родители говорят - пропала. И только потом я поняла, что я предала Эрнста. Не просто бумаги подписала и на вопросы ответила - но предала.
        Ба замолчала, глотая подступившие слезы. Левушка бросился было за стаканом воды, но она остановила его жестом.
        -?Бабуля, но что ты могла сделать? - осторожно спросил Левушка. - Ты ведь знаешь, если бы ты не подписала ничего - его бы все равно арестовали. Хотя бы потому, что он - немец. Сейчас же много говорят про репрессии…
        -?Он из-за меня не уехал, понимаешь? - отмахнулась от его утешений Ба. - Это я его убила. И предала. Меня не били, не запугивали, как сейчас рассказывают. Я и без этого так испугалась, что несколько месяцев не могла прийти в себя. Я тогда не думала про Эрнста. Я вообще ни о чем не думала. А потом, после войны, стала вспоминать - и поняла, что я сделала.
        -?Ты была совсем девчонкой, - сказал Левушка. - Ты не понимала.
        -?Я порвала его фотографию, - безжизненным голосом сказала Ба. - Когда родители собирали мои вещи, я нашла его единственную фотографию. Там на обороте было написано: «F..ur meine liebe Lischen, von der ich mich nie f..ur lange Zeit trennen werde».
        -?Что?! - изумился Левушка. - Ты по-немецки… умеешь?!
        -?«Моей любимой Лизхен, с которой мы никогда не расстанемся надолго», - с той же интонацией повторила Ба. - Это он написал, когда на неделю в командировку уезжал, в Нижний Тагил. Там они тоже что-то строили. И я ее порвала. В мелкие-мелкие клочки, чтобы ничего нельзя было разобрать. Другой фотографии не было. Так вот, когда я разрешила себе вспоминать - я поняла, что помню все: слова, жесты, места, где мы бывали, людей вокруг… а лица его не вижу. Не могу представить. Закрываю глаза - и пустота. Черная пустота. Я предала его дважды. И он меня не простил.
        Ба замолчала.
        -?А что с ним стало, с Эрнстом? - осторожно спросил Левушка. - Ты знаешь?
        -?Нет. Потом, в пятидесятых, когда все стали возвращаться из лагерей, я писала, спрашивала. Но поскольку я не жена и никто - мне не отвечали. Я ведь только на той фотографии. Майне либе Лизхен… - Ба усмехнулась, но губы дрожали, не слушались. - И я перестала писать. На самом деле потому, что я боялась узнать правду - любую.
        -?А если он остался жив? - предположил Левушка. - Ведь могло же такое быть?
        -?То, что я его предала - это неизменно. А теперь я не могу спасти его Дом. Его последний Дом, который он так любил. Мне звонили. Сказали, что если мы не уедем, то Дом все равно сожгут. Я знаю, это нарочно так устроено, чтобы я дожила до этого момента. Алексей Николаевич как говорил, помнишь? Что дома живые и что люди их часто убивают. Вот и этот Дом убьют у меня на глазах. А я в наказание дожила почти до девяноста лет, чтобы это узнать и увидеть.
        Ба устало закрыла глаза, и на этот раз Левушка не решился нарушить молчание. Минуту спустя Ба справилась с собой и погладила его по голове.
        -?Ты иди спать. Со мной все в порядке будет. Я почитаю и усну. Если хочешь - даже снотворное приму, чтобы ты не сомневался.
        Но идти в свою комнату Левушка отказался наотрез. Он притащил подушку и плед и устроился на кресле. Оба старательно притворялись, что спят. Какое-то время спустя Ба задышала ровнее, и он подошел удостовериться - кажется, спит. Левушка присел на пол возле изголовья ее кровати и стал рассматривать Ба. Ее лоб пересекала страдальческая складка, углы губ опустились вниз, лицо было мертвенно, до желтизны, бледным. Левушка едва сдержал разом подступившие слезы. Такой слабой и беспомощной, такой старой он свою любимую Ба никогда не видал. И она никогда не рассказывала ему о таких вещах, как сегодня. Он был напуган. Впервые в жизни он вдруг подумал - а что, если Ба умрет? Всю свою сознательную жизнь он прожил с убеждением, что Ба - молодая, не чета бабушкам его приятелей. И вечная. Так не бывает, чтобы ее - не было. Это абсурд. И вдруг оказалось, что это страшное - совсем близко, рядом. Если она уйдет - а ведь все старики уходят, вдруг с ужасом понял Левушка, - то он останется на краю страшной бездны, на том краю, где пока стоит Ба и закрывает ее собой от Левушки.
        И еще одно страшное открытие пронзило Левушку: жизнь очень короткая! Сегодня в окна дома на Ленина, 17, куда февральской ночью тридцать девятого года привезли Эрнста Леманна и его юную возлюбленную, заглядывают те же самые липы, что и тогда. И в скверике напротив стоят такие же скамейки. Но на них сидят другие люди. А тех, которые жили рядом с Ба, любили, радовались, строили, лечили, воевали, умирали от страха, предавали и спасали, - уже нет. Ни Эрнста, ни строителей, которые строили этот дом, ни той усталой равнодушной следовательницы, которая заставляла девчонку подписывать документы, ни насмерть перепуганных Лизиных родителей, которые пришли к этому страшному дому, чтобы спасти свою девочку - хотя что они могли сделать! Никого не осталось. Одна Ба. «И мы с Женей тоже быстро состаримся», - неожиданно пронзительно понял Левушка. Он не успеет нажиться, налюбиться, насмотреться на нее…
        К утру Левушка принял решение. Никто на свете не смеет делать больно его любимой Ба. Он мужчина, и он за нее отвечает. Он знает, что делать, и ни перед чем не остановится. И Женя, он уверен, ему поможет. Иначе просто не может быть.


        День девятый
        Заговор людей-невидимок
        На следующий день Елизавету Владимировну ожидал сюрприз. После ухода Левушки она решила все же встать, но голова кружилась, ноги не слушались, и она уселась в кресло у окна. Кофе пить не стала, сил не было возиться с кофеваркой, а закурить - закурила. Без интереса бросила взгляд на улицу в окно. И, к своему немалому удивлению, увидела, как из подъезда вышли Герман Иванович и Галина. Он галантно держал ее под руку, а она что-то оживленно говорила. Это было странно, потому что Герман Иванович к Галине относился с настороженностью, словно все время ожидая от нее какой-нибудь опасной выходки, и приходится признать, его ожидания часто оправдывались. Ба проводила глазами странную парочку: они свернули за угол и, похоже, отправились к трамвайной остановке. Праздным старушечьим любопытством Ба не страдала, но забеспокоилась, как бы Галина невзначай не втравила легковерного Германа Ивановича в какую-нибудь авантюру.
        А Галина и Герман Иванович, повернув за угол, и в самом деле сели на кстати подошедший трамвай. Герман Иванович сунулся было к кондукторше - показать пенсионное удостоверение, но усевшаяся на сиденье Галина резко потянула его к себе, так что он не удержал равновесия и плюхнулся рядом.
        -?Не дергайся, Иваныч! - посоветовала Галина. - Пусть она сама подойдет. У нее работа такая. Нефиг их баловать.
        Герман Иванович, опасливо покосившись на Галину, ничего не ответил и стал смотреть в окно. Три остановки проехали в полном молчании, потом Галина заговорила:
        -?Ты, Иваныч, не трусь. Там все такие, как ты, пердуны… Ой, извиняй, ну, пожилые то есть. Им, видишь, идея такая пришла - чего ихние старики на компьютерах запросто стучат, а наши - дураки дураками. Сами они дураки, на х… нашим эти штуковины, - хихикнула Галина, предлагая оценить наивность американцев. - Грант у них какой-то, но про это я не поняла, мне, б… это без надобности. Как раз неделю назад повесили объявление, набрали неделю назад дедов вроде тебя. И бабки тоже есть! Сечешь?
        Галина подмигнула, ткнула собеседника локтем в бок и захохотала так, что на нее неодобрительно оглянулись некоторые пассажиры. Герман Иванович съежился, а невоспитанной Галине хоть бы хны.
        -?Найдешь себе бабульку подходящую, лет на десять-пятнадцать моложе. А то куда тебе с девчонкой-то? Да и Левка вон Лизаветин слюни пускает, так и ходит вокруг девчонки-то твоей, так и ходит…
        Герман Иванович, остро сожалея о том, что согласился на уговоры соседки и решился на эту сомнительную со всех сторон авантюру, потупил глаза и покрепче прижал к себе тяжелый портфель.
        -?Ладно, не сопрут твое сокровище, Иваныч! - У Галины было отличное настроение, и она склонна была поболтать. - Ты за меня держись! Я там не последний человек. Давеча, слышь, консул ихний приезжал - такой смешной мужик. Пиджак помятый, брюки мешком сидят, по-русски говорит - ухихикаешься. Вежливо так, со всякими словами непонятными. Кстати, говорят, он вообще из хохлов, фамилия у него, не поверишь, - Степанчук. А зовут Джон. Короче, полный песец! Джон этот ко мне, значит, подошел, спросил, как зовут, и говорит - мол, вы, миссис Харитонова, напоминаете мне мою маму, которая тоже работала в свое время в клининговой фирме. И растила, говорит, меня без отца. Мишку мне подарил плюшевого, страшненького такого - вот дурак, на х… мне его мишка, я что - дите малое?
        Измученный Герман Иванович поднял на соседку укоризненный взгляд и собрался было что-то сказать, но тут Галина заорала, что они приехали, подхватила его за локоть и вытолкала из трамвая.
        Когда они подошли к новенькому дому, сплошь забранному в темно-синее стекло, Герман Иванович, робея, прочел таблички у входа: «Консульство США. Американская библиотека. Центр российско-американской дружбы», а Галина вдруг посерьезнела и дернула спутника за рукав:
        -?Ты только, знаешь что, Иваныч… Ты там поаккуратнее, вот что.
        -?В каком смысле?! - притормозив, изумился Герман Иванович.
        -?В смысле поведения приличного, - серьезно пояснила Галина, внимательно пристраивая в урну окурок. - У нас тут строго: не выражаться, громко не разговаривать, не курить и все такое прочее. Сам понимаешь - режимный объект. Люди все приличные. Смотри - я за тебя отвечаю. Понял?
        И втащила онемевшего от возмущения Германа Ивановича внутрь.
        За дверью с непонятной надписью «Internet Library» Германа Ивановича и Галину встретил полный краснощекий молодой человек в джинсах, полосатой рубашке и красном трикотажном жилете, поздоровался с легким акцентом.
        -?Вот, Билли, я тебе Германа Ивановича привела, как договаривались, - улыбнулась ему в ответ Галина и светским тоном добавила, выпихнув вперед соседа: - Вот он самый и есть - мистер Мокроносов. Мо-кро-но-сов. Йес?
        Молодой человек, улыбаясь, распахнул перед Германом Ивановичем дверь, и Мокроносов с удивлением увидел картину: за десятком компьютерных столиков сидели дедушки и бабушки. На Германа Ивановича они оглянулись, улыбнулись мимоходом и опять приникли к экранам. Кто-то стучал по клавишам, кто-то водил мышкой по столу, а между столами ходили девушка и молодой человек в таких же, как у Билла, красных жилетках. Они наклонялись к тем, кто поднимал руку, что-то объясняли, все время улыбаясь.
        Девушка подошла к Герману Ивановичу и улыбнулась ему лично. Чего это они тут все улыбаются, удивился с непривычки Герман Иванович.
        -?Мы очень рады, что вы решили присоединиться к нам, Герман Иванович!
        Поскольку с произнесением отчества девушка затруднилась, галантный Мокроносов, слегка покраснев, немедленно пришел ей на помощь:
        -?Можно просто Герман!
        Девушка опять улыбнулась, став еще красивее, и продолжила:
        -?О’кей, мы тут все называем друг друга по именам. Только, к сожалению, у нас нет свободного компьютера, мы набрали группу еще неделю назад…
        -?У меня свой! - Герман Иванович гордо водрузил на свободный стол портфель, который трепетно оберегал всю дорогу, и добавил, смутившись: - Только я его включать не умею.
        -?О’кей, это не проблема, - обрадовалась девушка так, как будто он сообщил ей, что она выиграла в лотерею. - Оу, у вас отличный компьютер! И через десять занятий вы научитесь им свободно пользоваться и работать в Интернете. Давайте я вам покажу, как включать ваш компьютер. Мышка у вас есть?
        -?И мышка, и коврик, - отрапортовал Герман Иванович, то есть отныне просто Герман, гордясь тем, что они с этой американской девушкой сразу заговорили на одном языке
«продвинутых пользователей» - во всяком случае, сын, уезжая, именно такую программу-минимум ему озвучил. А Мокроносов-старший всегда старался не ударить перед сыном в грязь лицом.


* * *
        Вечер наступил как-то слишком быстро, он был решителен и напорист, а день - робок и уступчив. Ба, переделав немногочисленные домашние дела, опять уселась в свое любимое кресло на капитанском мостике, то бишь у окна, и наблюдала за тем, как наступают сумерки, зажигаются огни в доме напротив и фонари перед домом, спешат по делам люди. Но все же второе важное событие сегодняшнего дня, начавшегося с загадочного ухода Германа Ивановича и Галины, она пропустила. А все потому, что витрины расположенного напротив магазина ее совершенно не интересовали, их оформление она давно изучила наизусть. Но если бы ей все же взбрело в голову рассмотреть их повнимательнее, то она, вполне возможно, увидела бы за ярко освещенным окном отдела бытовой химии своего драгоценного внука. А может, и не увидела бы: далековато, да и зрение уже не то, что в молодости, к тому же Левушка, протиснувшийся в узкую щель между стеклом и стеллажом со стиральными порошками, забился в самый угол и стоял неподвижно, как манекен, чтобы его не обнаружила толстая вредная продавщица.
        Порошки обещали отстирать все на свете, отмыть добела всех черных кобелей и вывести на чистую воду пятна самого невиданного происхождения, вроде свекольного сока пополам с чернилами, хотя данная смесь водится только в телерекламе. В качестве бонуса гарантировался запах альпийских лугов - очевидно, потому, что в этих самых Альпах мало кто бывал и, стало быть, мало кто мог проверить, не надули ли его производители с обещанным запахом. Уже с час Левушка маялся между стеклом и полками, изнывал от скуки, читая надписи на коробках. Теперь он вполне мог бы работать промоутером - или как там зовут тех бездельников, которые пугают зазевавшихся покупателей оглушительными криками, призывая их на халяву нюхать, откусывать и намазывать всякую дрянь.
        Из своего угла Левушка тоже не видел Ба, но по тому, что во всех окнах их квартиры было темно и лишь в глубине большой комнаты теплился свет от настольной лампы, понял: Ба сидит у окна. Она говорила, что ей никогда не надоедает наблюдать за происходящим на улице, потому что там, за окном, настоящая жизнь, в отличие от той, которую показывают по телевизору. Телевизор надоедал ей немедленно после того, как с ней вежливо прощался ведущий новостей. Левушка вздохнул от переполняющей его нежности: он так любил свою Ба - неунывающую, никогда ни на что не жалующуюся, готовую, не раздумывая, броситься на помощь любому, кто в помощи нуждался. Но сейчас помощь нужна была ей самой. И именно поэтому любящий внук вот уже целый час… нет, уже час пятнадцать мается за витриной со стиральными порошками.
        Отдел бытовой химии был выбран Левушкой не случайно - именно отсюда лучше всего был виден тротуар перед полукруглым фасадом их дома, и как раз этим путем должна пройти Женя, которая сказала, что консультация закончится в пять часов. В половине шестого Левушка был уже на посту, и ждал, и боялся пропустить, но Жени все не было. И выйти он тоже не мог - на улице ждать холодно, и ветер пробирает до костей, а он непременно должен дождаться Женю и поговорить с ней. Ба их разговора слышать не должна, а дома от Жени ни на шаг не отходит Герман Иванович, при такой обстановке не то что серьезно поговорить - словом не перемолвиться. А если он встретит Женю на улице, они просто пойдут в кофейню, там тихо, и всегда есть свободные столики. Но встреча, решил он, должна быть непременно случайной.
        Когда прошлой ночью, сидя у постели Ба, он решительно говорил себе, что знает, как должен поступить, он врал сам себе или, как теперь говорят, занимался нейролингвистическим программированием. Он совершенно точно знал, что сделает для Ба все что угодно… но что именно - не имел ни малейшего представления. Как-то так получилось, что до сих пор Левушке не приходилось сталкиваться с серьезными жизненными трудностями. Он вырос под опекой очень энергичной мамы, которая решала все проблемы членов их семьи, включая Левушку, быстро и решительно, не тратя времени на обсуждения. Наверное, поэтому в десять лет Левушка перестал ей рассказывать о том, что происходит в его жизни.
        Он даже помнил тот день, когда принял это важное решение. Мальчишки из расположенной неподалеку школы номер 94, самой что ни на есть обыкновенной, где учились дети, как тогда говорили, «по микрорайону», вечно затевали драки с маменькиными сынками из 13-й английской спецшколы. Левушке не давали проходу особенно, отчего-то выделяя его из всех прочих. Не били, нет - за что его бить-то, глупого очкастого третьеклашку - но дразнили, бросались снежками, а однажды отобрали портфель. Он прибежал домой, захлебываясь слезами, а была суббота, и мама была дома, и он рассказал все как есть, всхлипывая и подвывая от обиды. Мама молча взяла его за руку и отвела к директору 94-й. Прибыв на место, мама предъявила зареванного беспортфельного сына сразу насторожившейся директрисе и в красках расписала, какие проблемы ждут директрису лично, вверенную ей школу вообще и тех хулиганов, что обидели ее сына, в частности. Очевидно, мама нашла подходящие аргументы, потому что директриса вдруг рассыпалась в неискренних извинениях и в подтверждение своей лояльности записала маме телефоны родителей обидчиков.
        Вечером мама долго говорила по телефону, и голос у нее был неприятный - Левушка подслушивал, но слов не разобрал. От двери его прогнал отец, который вошел в комнату, и там началась ссора, потому что он сказал маме, что «парень должен решать свои проблемы самостоятельно» и что «это его дело».
        -?Тебе вообще нет ни до чего дела! - закричала мама, и Левушка убежал к Ба, как делал всегда, когда родители ссорились, а ссорились они почти все время, если были дома.
        В понедельник, когда Левушка вышел из школы, его уже ждали. Трое тех парней - они были гораздо старше, класса из шестого - бросили ему под ноги его грязный портфель, обозвали стукачом и еще какими-то обидными словами, значение которых Левушка по малолетству и в связи с интеллигентным воспитанием не вполне понял. Больше его не трогали. Если встречали на улице - цедили презрительные слова и уходили, как от прокаженного. Лучше бы ударили, едва сдерживая злые слезы, думал Левушка - порванную в честной драке куртку или синяк под глазом он предпочел бы этому презрению, но ему не оставили выбора. Проблему с хулиганами из 94-й мама решила раз и навсегда, а сын раз и навсегда решил, что стукачом он больше никогда не будет и что он вполне в состоянии бороться с жизненными трудностями самостоятельно. Но… как-то так вышло, что больше жизнь не предлагала ему для решения никаких сложных вопросов, кроме разве что поступления в мединститут, где конкурс был одиннадцать человек на место. Но он поступил, потому что в 13-й английской дети из хороших семей не только никогда не дрались, но и после ее окончания легко
поступали куда хотели. А все прочие вопросы решались сами, не вырастая до размера проблем. Впрочем, в последнее время Левушка начал подозревать, что все эти годы их решала Ба, не требуя Левушкиного участия.
        По ту сторону стеллажа вредная продавщица стала энергично препираться с покупательницей по поводу похода на склад, и Левушкины мысли, повернув, потекли в другом направлении. Нет-нет, он не собирался просить помощи у Жени, потому что не по-мужски перекладывать ответственность на девушку. И к тому же не ляпнешь ведь просто так малознакомому человеку, пусть и очень тебе симпатичному, - помоги мне! Он просто хотел с Женей посоветоваться. Одна голова - хорошо, а две - лучше, всегда приговаривала Ба, тайком от мамы набрасывая ему план сочинений по литературе, которую Левушка никак не мог взять в толк. Математика, химия, физика - да, но вот смысл пятого сна Веры Павловны ускользал от него начисто, как и уверенность в том, что смысл этот вообще следует искать. Достоевский ввергал его в ступор, Толстой пугал масштабами. Пушкина он, конечно, уважал, как и всякий культурный человек, - но издалека, не вдаваясь в подробности.
        Впрочем, если уж быть совсем откровенным, и совета от Жени он тоже не ждал. Он мужчина, он умнее, он старше ее на целый год, а значит, опытнее. Он хотел изложить Жене суть проблемы, проговорить варианты… которых у него пока не было, но которые, он надеялся, как раз и появятся в процессе обсуждения. А больше всего, даже сам себе в этом не сознаваясь, Левушка хотел, чтобы Женя сидела напротив него… нет, лучше рядом, слушала бы, смотрела ему в глаза, кивала, заправляя за ухо тяжелую блестящую прядь волос, которая тут же выскальзывала бы обратно, и Женя, рассердясь наконец, одним движением скрутила бы волосы в толстый жгут. Или перебросила бы их на одну сторону, и они перетекли бы блестящим густым потоком - на это Левушка мог бы любоваться до бесконечности. В общем, она кивала бы, соглашаясь, удивлялась бы его рассудительности, решительности, житейской мудрости и прочим несомненным достоинствам… И потом сказала бы: «А можно я тебе буду помогать?»

«Если она так скажет, - загадал Левушка, то у нас с ней все получится». Он, выросший среди постоянных ссор родителей (точнее, затевала ссору всегда мать, а отец мялся, оправдывался или виновато молчал), знал самое главное: если люди любят друг друга, то они должны друг другу помогать. Во всем. Не думая, не рассуждая, не сомневаясь, не прикидывая варианты. Свою боль еще можно перетерпеть, но если плохо близкому человеку, твоей половинке, то ты отдашь все на свете, чтобы помочь. Или вы не половинки, а так… как отец с мамой. Это убеждение передалось ему от Ба, хотя она, конечно же, никогда ничего подобного не говорила. Она вообще избегала высоких материй.
        Задумавшись, Левушка переступил с ноги на ногу и взглянул на противоположный тротуар. И обомлел. Женя шла от трамвайной остановки в сопровождении двух парней, один из которых крепко держал ее под руку. Вот они остановились, парни окружили Женю, загородив ее собой от прохожих и от Левушки. Последнее, что он успел заметить - Женя отрицательно мотала головой. Боже мой, неужели после того, что они сделали с Пустоваловым, эти бандиты решили взяться за Женю?! Ужас парализовал Левушку, он покрылся холодным потом, но это длилось секунду, не более. Плохо соображая, что делает, он изо всех сил оттолкнул от себя служивший ему убежищем стеллаж с порошками, потому что выбираться через узкую щель было некогда. Стеллаж покачнулся и рухнул плашмя, впрочем, без особого грохота. Наверное, поэтому пронзительный визг продавщицы ударил Левушке в спину, когда он уже был возле турникета и кассы. Пребывавший в привычной прострации охранник очнулся, закрутил головой, но Левушка, не давая ему опомниться, изо всех сил толкнул его в грудь и помчался к выходу, расталкивая покупателей.
        Выбежав на улицу, Левушка, как в замедленном кино, увидел, как Женя отшатнулась от своих спутников и взмахнула рукой, будто хотела ударить одного из парней, но второй перехватил ее руки, и они вдвоем потащили Женю во двор, подальше от света витрин и фонарей, от прохожих. По-прежнему ничего не видя вокруг себя, кроме Жени и двух подонков, которые ей угрожали, Левушка бросился через дорогу, прямо под колеса проезжавшего мимо джипа. Дико завизжали тормоза сразу нескольких машин, испуганно вскрикнула какая-то женщина.
        -?Совсем с ума посходили люди, - пожала плечами Ба, с высоты второго этажа наблюдая за этой суматохой и удостоверившись, что ненормальный, который перебегал дорогу, в целости и сохранности добрался до противоположного тротуара. - Носятся как угорелые. Может, и пьяный. Счастье его, что пробка, едут медленно… Что-то Левушка задерживается, наверное, тоже из-за этих пробок.
        Но Левушке было наплевать на все автомобили, вместе взятые, и забористый мат, который летел ему в спину из окна того самого джипа, только придал ему ускорение. Парни, тащившие Женю, уже завернули за угол и стояли в темном углу двора, куда не падал свет от окон, когда Левушка с разбега налетел на них и принялся молотить руками направо и налево, отчаянно крича:
        -?Женя, беги!!!
        Очки с Левушки упали при первом же ударе, и, кажется, на них кто-то наступил, но ему было все равно: драться он не умел ни в очках, ни без очков, поэтому просто лупил, не разбирая, во все стороны, руками и ногами, и даже, кажется, головой - он видел, в кино все так делают. Надо сказать, что всерьез Левушка не дрался никогда в жизни. Дворовые мальчишки его не били ни до того случая с портфелем, ни тем более после, а с одноклассниками они устраивали театрализованные дуэли на шпагах после репетиций в английском школьном театре - этим и ограничивался его опыт боевых искусств. Словом, его не били, да и он сам не имел желания общаться с окружающими таким образом, и даже киношных драк не переносил. Как будущий врач, он немедленно начинал прикидывать, как долго тот или иной бедолага будет потом, когда кончится это дурацкое кино, лечить красиво сломанную руку, ногу или ключицу, не говоря уже об ушибах внутренних органов. На первом курсе им показывали в морге труп мужчины, который умер от разрыва печени, его убили в драке такие же отморозки, какие напали на Женю. Но Левушка не думал о себе. Он знал: если
ему сломают руки или ноги, он будет зубами грызть этих бандитов и спасет Женю!

…Он очнулся уже в собственном подъезде от грохота захлопнувшейся за спиной железной двери. Каким-то образом Женя втащила его в подъезд, и теперь они сидели на полу, прислонившись к холодной батарее, едва переводя дыхание. Из носа у Левушки текла кровь, болела рука, и, похоже, была разбита губа. Перед глазами у него все плыло и кружилось, без очков предметы виделись нечетко, но при тусклом свете лампочки он все же разглядел, что Женя смотрит на него широко раскрытыми глазами, а в них - ужас, недоумение… и, возможно… нет, даже скорее всего - благодарность и восхищение. Просто лампочка слишком слабая, и Левушка не все разглядел в глазах любимой.
        -?Это ты меня спасла? - Он даже нашел силы пошутить, с трудом шевеля разбитыми губами. - А я думал, что это я…
        -?Что? - шепотом спросила Женя.
        -?Что это я тебя спас, - уже без всяких шуток расставил точки над «i» Левушка. - От этих уродов. Это, наверное, те же самые, которые позавчера Алексея Николаевича… Хорошо, что я случайно рядом оказался.
        И тут Женя засмеялась. Она хохотала, вытирая ладошкой слезы и с трудом переводя дыхание.
        -?Успокойся, все уже прошло. Я с тобой, - уговаривал ее Левушка, и даже осмелился тихонько обнять Женю, и стал поглажить по голове. - У тебя просто шок, это бывает. Все в порядке, все хорошо…
        Он готов был так бормотать вечно, но Женя совершенно неожиданно вывернулась из его рук и, смеясь, повернулась к нему лицом - близко-близко Левушка увидел ее смеющиеся карие глаза, такие темные, что не видно было зрачков. И понял - это не шок. Ей просто весело. Ей в самом деле смешно. Левушка был потрясен. Или она от страха плохо соображает? Так тоже бывает, им объясняли на лекциях.
        -?Ты что, думал, что они на меня напали?! - Женя схватила его за руку так, что Левушка охнул от неожиданности. - Ой, прости, тебе же правда больно, - тут же спохватилась Женя. - И решил меня спасать?
        -?Ну… да. Они же тебя хватали за руки и тащили, а ты сопротивлялась. Я был в магазине напротив… случайно. И все видел.
        -?Это ребята из нашего поселка, - хохотала Женя. - Они еще два года назад уехали, после девятого, Серега в техникум поступил, а Сашка работает где-то. Мы случайно на улице встретились. Я едва вспомнила, как их зовут, они же меня на три года старше.
        -?Но ты же его ударила, того, высокого! - настаивал ничего не понимающий Левушка. - По лицу! Я видел! А он тебя схватил!
        -?Да поскользнулась я! Еле равновесие удержала, спасибо, что Серега меня за рукав поймал, а то бы шлепнулась.
        -?А зачем они тебя во двор тащили? Или не тащили, скажешь?! - рассердился Левушка.
        -?Не тащили! Мы просто еще поговорить хотели, а на улице ветер, вот и свернули за угол, там не так дует. Они меня держали с обеих сторон, в шутку, смеялись еще, что я такая тощая, и поэтому меня ветром сдувает. Говорили, толстеть надо. И тут ты набросился, стал их бить, кричать. Мы вообще не поняли ничего.
        -?Так я что… все зря?! - Левушка был на грани отчаяния.
        -?Я тебе кричала, а ты не слышал. - Женя все еще улыбалась, и эта улыбка убивала Левушку. - Скажи спасибо, что они ушли. Тот, что пониже, Сашка, еще в школе едва не сел за драку. Его весь поселок боялся. Я тебя еле утащила.
        Левушка застонал от стыда и боли в разбитой губе.
        -?А губу ты сам разбил, когда упал, - безжалостно добавила Женя. - И нос тоже. Они тебя не били, уворачивались только. - И она опять засмеялась. - Мы так удивились! Думали, маньяк на нас напал в темном дворе. Или совсем сумасшедший - один на троих.
        Это «мы» и «на троих» совсем добило Левушку. Он едва не плакал, сидел, сгорбившись и втянув голову в плечи. Никогда в жизни ему не было так стыдно! Вообразил себя Бэтменом, идиот! Последнее слово Левушка произнес вслух, потому что Женя вдруг перестала улыбаться и сказала серьезно:
        -?Но ты же не сумасшедший. И все равно - один набросился на двоих парней. И очки разбил. Ты за меня испугался, да?
        Левушка даже не кивнул, боясь, что тогда прольются стоящие в глазах слезы, но все же не удержался и шмыгнул носом, ненавидя себя еще больше.
        -?Спасибо! - внимательно глядя на него, сказала Женя. - Я не знала, что ты такой. Я думала, что ты отличник и бабушкин сынок. Ботаник. Правда, спасибо. Ты же не знал. Пойдем к нам, посмотрим, что с губой, чтобы бабушку твою не пугать.
        -?А Герман Иванович? - неприязненно спросил Левушка.
        -?Он на курсах, - улыбнулась Женя. - Компьютерных. А потом у него дипломники. В общем, сказал, раньше восьми не будет. Да и не съест он тебя, что за глупости? Он очень интеллигентный и тактичный человек.
        Совсем упав духом, Левушка все же потащился вслед за Женей. Сперва они осмотрели раны, полученные Левушкой в неравном бою: в общем, ничего страшного, только губа разбита, но вполне можно будет отговориться историей о страшном гололеде. Заодно и Ба напугать на своем примере, чтобы не вздумала на улицу без него выходить.
        Пока Левушка возился в ванной, Женя устроилась в кресле возле торшера и быстрыми ловкими движениями орудовала иголкой, зашивая разъехавшуюся по шву Левушкину куртку. И эта вполне заурядная картина - вечер, сумерки в комнате, теплый свет старого торшера, объединяющий и оберегающий всех, кто попал в его круг, - вдруг подействовала на Левушку совершенно неожиданно. Он вдруг разом, отбросив все свои теории и построения, рассказал Жене о том, как он любит Ба, как остро жалеет ее и хочет ей помочь - но не знает, чем и как, хоть волком вой! И совета спросить не у кого. Так получилось, что, кроме Ба, у него никого нет.
        -?А родители у тебя есть? - впервые вмешалась в его страстный монолог Женя.
        -?Отец умер. А мама живет в Америке, у нее своя жизнь. Ты понимаешь, надо что-то немедленно делать! Самое плохое, что мы не знаем, кто за всем этим стоит. Кто-то заплатил риелторам, они просто выполняют заказ. Но чей?! Они звонили Ба, угрожали. Обещали поджечь дом, и тогда мы все окажемся в бараке, если не сгорим, - о том, что Ба этого просто-напросто не переживет, Левушка умолчал, как умолчал и о том, почему Ба так дорог именно этот дом. Свою тайну она доверила только ему.
        Больше вопросов Женя не задавала, сидела, забыв про иголку, сосредоточенно о чем-то думала. Левушка был озадачен: любая из его знакомых девчонок принялась бы охать, сочувствовать и всячески суетиться. Большинство из них, подозревал Левушка, вообще не умеют сидеть тихо и молча больше пяти секунд. Он тоже не знал, что сказать, и, отчаявшись, замолчал. Надежда на то, что нужное решение придет само собой, не оправдалась, и Левушка почувствовал себя неуютно, как голый на морозе.
        -?Послушай… - задумчиво сказала наконец Женя. - Герман Иванович обещал половину своей квартиры при обмене на меня записать. Сын его не против. А если я буду за ним ухаживать - он ведь уже старик, так? - то он мне и завещание на квартиру напишет. То есть я заинтересована в том, чтобы все прошло без проблем и чтобы мы с ним спокойно уехали в новую квартиру. Которая наполовину уже будет моя. Так?
        Женя посмотрела на Левушку, и в ее глазах появилось странное выражение, которое Левушке очень не понравилось.
        -?Так или нет? - настойчиво переспросила Женя.
        -?Так, - выдавил Левушка, ругая себя на чем свет стоит за свою глупость. Раскатал губу. Идиот. Ассоль мужского рода. Ох, ах, романтические грезы, стишки по ночам пишет, а ей на все это плевать с высокой башни. Девчонке повезло: приехала из тмутаракани, торговала на рынке. Запал на нее сексуально озабоченный старикашка, подобрал, а вскоре и квартиру отпишет. Непременно отпишет, правильно все просчитала ушлая провинциалка. А он - кретин, ничего не понимающий в людях.
        -?Ну хорошо. Допустим, все получится, - так же задумчиво продолжала Женя. - Мы узнаем. А дальше что? Что с этим делать-то?
        -?Я пойду. - Левушка поднялся с места, все тело у него болело так, как будто его и в самом деле избили до полусмерти. - Ты извини, что я тут тебе… лапши на уши навешал. Забудь.
        -?Ну уж нет, - решительно остановила его Женя. - Подожди. Что ты сразу на попятную? Хорошо, что потом делать - потом и решим, после. А дом надо спасать. Они ведь и вправду ночью подожгут. Не дай бог, конечно. У наших соседей в поселке дом сгорел, молодые выскочили, а бабушка погибла, в дыму задохнулась. Слушай! - Женя вскочила, отбросив Левушкину куртку, и тут же зашипела, уколовшись об иглу, которую все еще держала в руке. Она немедленно сунула палец в рот, что было совершенно негигиенично, но выглядело так очаровательно, что Левушка невольно засмотрелся. - У нас на рынке месяц назад киоск сгорел, где фейерверки продавали. Не наш, то есть не моей хозяйки. Ольга еще радовалась, что одним конкурентом стало меньше. Короче, там такое было! Пока пожарные все не залили, взрывалось все подряд, петарды, салюты - ужас!
        -?И что? - устало спросил Левушка. Теперь ему было на все наплевать.
        -?Как - что? Не понял? Если петарда или фейерверк попадет в огонь, они сами по себе взорвутся. Надо разложить на первом этаже и в подъезде петарды - так, чтоб было незаметно. И если загорится, то они рванут, мы сразу услышим и быстро вызовем пожарных. А то пока проснемся - все сгорит, и мы заодно. У тебя деньги есть?
        -?Зачем? - тупо переспросил Левушка.
        -?Тьфу на тебя! - рассердилась Женя. - Тебя ведь вроде по голове не били? Ты собираешься хоть что-то делать или только языком болтать? Есть или нет? Деньги?
        -?Д-да…
        -?Иди в магазин напротив, там в фойе киоск, купи петарды, только штук тридцать, не меньше. В общем, на сколько денег хватит. И фейерверков можно штук пять.
        -?Я… я не могу, - отказался Левушка. Он смотрел на Женю, вытаращив глаза. - В магазин в смысле. Я не пойду.
        -?Почему? Есть другие предложения? - Женя присела к столу и подперла подбородок рукой, как будто готовясь к длинным и нудным переговорам. - Давай, излагай.
        -?Нет, других нет. Мне твое нравится. Только… Понимаешь, я в магазине тебя ждал. За стеллажом прятался. А потом, когда тебя… ну, спасать побежал, я его уронил. Стеллаж этот.
        -?Большой стеллаж? - заинтересованно уточнила Женя.
        -?До потолка, - вздохнув, сообщил Левушка. - И шириной во все окно.
        -?А в каком отделе? Что там было-то? - В Женькиных глазах опять появились веселые чертики.
        -?Порошки стиральные.
        -?Хорошо, что не посуда, - не выдержав, рассмеялась Женя. И вдруг, вскочив, обогнула стол, подбежала к Левушке и чмокнула его в щеку.
        Левушка, как и все студенты-медики почитавший себя бывалым и циничным человеком, немедленно покраснел, как маков цвет. Женя полюбовалась на его яркую окраску, для закрепления эффекта погладила его по руке и сказала:
        -?Давай деньги, я схожу. Ты все равно хуже меня разбираешься. Заодно на стеллаж полюбуюсь.
        По-прежнему не отрывая от Жени глаз, Левушка стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выгреб все деньги и протянул Жене.
        -?Хватит?
        -?Вполне. Ничего у тебя денег-то! Мама присылает?
        -?Я работаю! - обиделся Левушка.
        -?Да ты вообще герой! Суперагент! Все, пошли, а то Герман Иванович удивится, застав тебя тут одного.
        Женя схватила большую сумку, прямо на пол вытряхнула из нее оставшиеся шишки, решительно вытолкала Левушку в коридор и умчалась в магазин, а Левушка еще долго стоял под собственной дверью и пытался сообразить - это ему так деятельно принялась помогать Женя или себе? Он ничего не понял. Ну ни капельки.
        Вернувшись с работы, Герман Иванович наспех поужинал и отправился к Елизавете Владимировне. Женя, как назло, уткнулась в учебники, а его распирало от желания поделиться впечатлениями от первого знакомства с миром высоких технологий. В то же время его, педагога с почти полувековым стажем, до глубины души радовал сам вид студентки, с книгой в руках готовящейся к экзаменам. Вот что он рисовал бы, будь он художник, умиленно подумал Герман Иванович, тихонько прикрывая за собой дверь.
        Ба устроилась с чашкой чая в гостиной, и Герман Иванович закатил длиннейшую лекцию о компьютеризации с демонстрацией наглядных пособий в виде своего ноутбука. Резонно рассудив, что час в запасе у него точно есть, хитроумный Левушка во всеуслышание заявил, что он отправляется к себе в комнату готовиться к экзамену и просит его не беспокоить. Ба и сосед покивали, и на лицах у них было такое одинаковое умильное выражение, что в глубине Левушкиной души шевельнулось что-то похожее на совесть. И все-таки, сделав это громкое заявление, Левушка беззвучно, как мышь, выскользнул из квартиры.
        Вместе с Женей он достал из-под лестницы, где хранились метла, ведра и прочий хлам, спрятанную сумку. При помощи запасных ключей, хранившихся у Ба как у старшей по подъезду, они открыли дверь на первый этаж и принялись раскладывать петарды и фейерверки возле заколоченных окон и дверей. Точнее, раскладывала Женя как признанный знаток пиротехники, а Левушка ходил за ней по пятам и освещал ей дорогу сотовым телефоном. Пару раз он споткнулся и упал, Женя смеялась, а он, чертыхаясь, отряхивал грязь с брюк. Под конец они пристроили парочку петард в тамбуре у входной двери, понадеявшись на слабое освещение и на то, что никто из обитателей подъезда не отличался особой наблюдательностью. Оставшиеся несколько коробок Левушка со всевозможными предосторожностями унес к себе в комнату - не хватало еще, чтобы Ба или Герман Иванович узнали об их плане. Они наверняка высмеяли бы их, просто из вредности, и заставили бы все убрать. Едва он успел перевести дух, плюхнувшись за стол и открыв учебник, как в комнату осторожно постучала Ба.
        -?Левушка, извини, что я тебя отвлекаю… Но сейчас Галина звонила.
        -?С чего вдруг? - удивился Левушка. - А зайти она не может?
        -?В том-то и дело, что не может. Она говорит, спину у нее прихватило, с места сдвинуться не может, такая боль - еле терпит.
        -?Могу себе представить, как она терпит, - ухмыльнулся Левушка. - Наверное, все цветы в доме повяли от ее тихих жалоб.
        -?Левушка, оставь это, - одернула его Ба. - Человеку плохо, а ты хиханьки.
        -?А я что? Я пожалуйста, - выразил готовность Левушка. - Могу ей блокаду поставить. У меня есть.
        -?Золотой мальчик, - удивилась Ба. - И для кого ты все это держишь, скажи на милость? Ты же знаешь, что у меня есть все, кроме остеохондроза и желания лечиться твоими методами?
        -?На всякий случай. Так что - делать блокаду?
        -?Пойдем посмотрим. Там решим, что и как. Герман Иванович, голубчик, вы посидите тут десять минут, я дверь закрывать не буду, вернусь, и мы продолжим. Все это очень интересно.
        -?С превеликим удовольствием, - обрадовался Герман Иванович, которого звонок Галины прервал на самом интересном месте - он как раз подробно объяснял Ба, как пользоваться мышкой, и собирался удивить и без того восхищенную его познаниями аудиторию ответом на коварный вопрос - как обойтись без мышки, если мышки нет. - Если вам и в самом деле интересно, то я буду счастлив продолжить.
        Ба пододвинула к Герману Ивановичу вазочку с вареньем и, оставив соседа в обществе его драгоценного ноутбука, отправилась вместе с внуком к Галине. Увы, Левушка был недалек от истины: Галина сидела в кухне на полу, неестественно изогнувшись и держась за поясницу, и материлась так, что посуда на сушилке жалобно позвякивала. История болезни в ее изложении выглядела следующим образом:
        -?Я,, пришла с работы… Там ведра,, поднимала, и ничего… А тут,, чайник со стола переставила и…! Ни встать, …! Ни сесть, …! Хорошо, что телефон,, рядом оказался. А то бы тут и сдохла, как …! А мне завтра на работу, - тут Галина всхлипнула и замолчала, переводя вопросительный взгляд с Левушки на Ба и обратно.
        -?Крутой фольклор! - оценил Левушка.
        Ба только махнула рукой и, присев рядом с Галиной, стала осторожно ощупывать ее спину, медленно передвигая пальцы от шеи к пояснице. Когда исследование уже приближалось к концу, Галина дернулась и сообщила:
        -?Б…! Вот это самое место и есть. И жопа набок.
        -?Не жопа, а таз, - хладнокровно ответила Ба. - Все, заканчивай. Еще одно слово вставишь из своих любимых - будешь тут одна сидеть и сама себя слушать. А нам с Левушкой охоты нет. Понятно?
        -?Понятно, - жалобно проскулила Галина. - А чего теперь делать-то?
        -?А чего делать? - вздохнула Ба. - Лежать. Мазь втирать.
        -?Сейчас принесу, - деловито откликнулся Левушка. - Обезболивающее и противовоспалительное. У меня есть.
        -?Да, принеси, пожалуйста, - кивнула Ба. - Нормальный остеохондроз, ничего страшного. Его лечи - не лечи, неделю как минимум пролежишь. Хотя лечить, конечно, надо. Левушка, еще таблетки принеси.
        -?Да знаю, - уже из прихожей откликнулся внук.
        -?Соображает, - погордилась Ба, убедившись, что внук ее не слышит. - Хороший будет врач. А спать тебе надо на жестком. Кровать не подойдет, видела я твою кровать - сетка до пола. Диван. Да, диван в самый раз. Сейчас Левушка вернется и все, что надо, сделает. Если уж тебе невтерпеж, то и укол поставит. А я пойду Женю позову, она тебе постель на диване постелет, ты ей покажешь, где у тебя что лежит. Теперь давай повернись, вот так, тихонечко… Я посмотрю…
        Ба нагнулась над Галиной и сильно нажала большими пальцами ей на поясницу. Галина охнула и открыла было рот, но спохватилась и только закусила губу.
        -?Вот и молодец, - похвалила ее Ба. - Теперь хоть до туалета сама дойдешь. А вообще лежи. Я тебе завтра врача вызову.
        -?На х… то есть зачем мне этот врач? Я никогда в жизни… - заверещала Галина.
        -?А больничный тебе нужен? Вот именно. Ты же теперь в приличном месте работаешь, без этого нельзя. Ну ладно, вон Левушка идет, а меня Герман Иванович ждет, мы с ним чай не допили.
        -?Ну, что там? - с неискренним интересом спросил Герман Иванович вернувшуюся Ба. - Лев прибегал, я уж у него не стал спрашивать.
        -?Да ничего страшного, он справится без меня. А у Галины обычный приступ остеохондроза, - сообщила Ба. - Герман Иванович, голубчик… Вы на Левушку не сердитесь. Уж пожалуйста. Мы с ним поговорили, он все понял. Больше ничего подобного не повторится, я вам обещаю… Мальчик влюблен и не знает, как с собой совладать. Беспочвенная ревность… Это бывает, если вы помните.
        Вместо ответа Герман Иванович длинно вздохнул и поверх компьютера уставился в светлую даль.
        -?Герман Иванович, вы уж простите меня великодушно… - вдруг решилась Ба. - Если не хотите - не отвечайте. Но вы тоже очень изменились с тех пор, как появилась Женя. Вы… Какие у вас планы относительно Жени?
        -?Да какие планы? - опять вздохнул Герман Иванович. - Поживет у меня, пока я ей не надоем. А потом… Она девушка самостоятельная. И без меня бы не пропала, наверное. Но мне так приятно ей помочь. Если вы предполагали, что у меня относительно Жени какие-то… ну, в общем, намерения, - вдруг смутился он, - то боже упаси! Конечно, есть такие мужчины, как правило, богатые и знаменитые, которые будто две или три жизни живут. Жены состарятся, дети вырастут, они женятся на молодых и начинают все сначала. Но я, увы, не богат и не знаменит. Не чувствую в себе сил начинать жизнь заново. Я свою прожил вместе с Наташенькой, а сейчас так… доживаю. И то, если бы не вы, Елизавета Владимировна, я бы не знаю, как я жил бы после смерти Наташи. И потом… Я ведь прекрасно понимаю, что нет во мне ничего интересного для молодой девушки. Разве что квартира. Так я ее Женечке и так решил оставить, если она ей понадобится. Иван согласен. Но вы знаете, только познакомившись с Женей, я понял, почему вы всем помогаете - мне, Галине, Алексею Николаевичу, Левушке. Ну, то есть про Левушку понятно, своим положено помогать, как же
иначе. Но чужим? Оказывается, это такое счастье - помогать! Я не понимал раньше.
        -?Вы совершенно правы, Герман Иванович, - кивнула Ба, задумчиво болтая ложечкой в чашке с остывшим чаем. - Я это делаю из чистого эгоизма. Я старше вас, Герман Иванович, на целых… ей-богу, не вспомню сейчас, сколько лет, к тому же в нашем с вами возрасте год идет за десять. И давно уже поняла, что с годами мы как бы перестаем существовать для окружающих. Будто становимся прозрачными. Вы же наверняка замечали, как молодежь смотрит на нас в транспорте - как сквозь стекло, чтобы место не уступать. И чтоб вообще от нашего вида не расстраиваться. В детстве мы нужны родителям, потом друзьям, мужьям или женам. Детям. На фронте я нужна была раненым и больным, когда работала врачом - пациентам. Потом вот племяннице пригодилась, Валентине, потом Левушке. И все уходило постепенно. Теперь у меня только Левушка. Но и для него я скорее теперь уже обуза. Он мальчик самостоятельный, ему трудно жить со старухой. Молодые не должны подолгу жить рядом с немощью, с болезнями, с близостью ухода. А я, помогая людям - пусть они здоровее и моложе меня, но у них и проблем больше, - я становлюсь более видимой. Я почти
нормально существую. Поверьте, это помогает.
        -?Елизавета Владимировна! Вы настоящий философ! - с чувством произнес Герман Иванович, и по выражению его лица было понятно, что это самый высший комплимент из всех возможных. - Не то что я… Знаете, я много думал о том, что произошло. Пожалуй, Лев прав. То есть не прав по форме, а по сути, я думаю…
        -?Не надо, Герман Иванович, голубчик!
        -?Нет-нет! В самом деле! Я не философ. Я схоласт. Оторванный от реальной жизни и от мировой научной мысли. Мои теории мертвы, а я цеплялся за них, как утопающий цепляется за соломинку. Но именно сейчас я понял, как я был смешон со своими претензиями на научность рядом с вашим простым здравым смыслом. Спасибо вам.
        -?Бог с вами, Герман Иванович, из меня философ, как из вас - балерина, - попыталась снизить пафос его выступления Ба. - Просто в нашем с вами возрасте уже вряд ли стоит быть категоричными, не правда ли? Возможно, вы еще передумаете. А вот и ребята идут. Надо же, сколько провозились! Хорошие у нас с вами дети, правда, Герман Иванович?
        В знак согласия Герман Иванович трубно высморкался в большой клетчатый платок. И если бы Ба в этот момент обернулась, то, возможно, увидела бы, как Герман Иванович украдкой промокнул краешком платка глаза. Но Елизавета Владимировна была женщиной мудрой, и поэтому она не обернулась.


        День десятый
        Все будет хорошо
        Утром к Галине пришла участковый врач, которую вызвала Елизавета Владимировна. Задержалась ненадолго, но все же успела попенять Галине за доставленные хлопоты:
        -?Мы грипп с температурой под сорок не успеваем обслуживать, а вы, голубушка, со спиной. Что вы от меня хотите? Я не волшебница. У самой спина то и дело отнимается, - врачиха была пожилая, одышливая и очень недовольная тем, что ее побеспокоили по пустякам. - В нашем с вами возрасте главное лекарство - покой. Полежите денька два-три, а лучше - пять. Мазь я вам пропишу. Хотя можно и эту, что у вас на столе. Обезболивающее надо?
        -?На х… мне твое обезболивающее, - проворчала себе под нос Галина, обидевшись на
«наш с вами возраст». Врачиха была старше ее года на два, не меньше, а туда же. - Мне на работу надо.
        -?Ей больничный нужен, Калерия Константиновна, - перебила ее Ба, за спиной врачихи сделав страшное лицо и показав Галине кулак. - Больничный выпишите, а остальное мы сами.
        -?Ну вот и славно, - обрадовалась Калерия Константиновна. - Мне хотя бы с рецептами не возиться. А вы как, Елизавета Владимировна? Что к нам не заходите?
        -?Мне болеть некогда, - отмахнулась Ба. - Все больше других лечу.
        -?Вот это правильно, - поддержала врачиха. - Болеть и стонать - последнее дело. Я вот сама никогда не жалуюсь, хотя артрит проклятый… по ночам, бывает, не сплю. А куда деваться? Ваш внук ничего новенького не обнаружил про лечение артрита? А то нас, пенсионеров, на учебу уже не посылают, а спрашивать как-то неудобно.
        -?Вы вечером позвоните Левушке, и он вас непременно проконсультирует, - пообещала Ба и, поглядев на Галину, принялась благодарить врачиху за визит и вежливо выпроваживать, потому что Галина сдерживалась из последних сил.
        -?Врачи, бляха-муха! - от всей души разорялась она, когда Ба вернулась в комнату. - Ни хрена не знают, себя вылечить не могут, а еще других берутся лечить! Что делается, а? Гнать ее надо к едрене фене на пенсию! А Лев твой вон пусть работает, он и то больше ее соображает.
        -?Уймись, - посоветовала Ба. - Если ее, как ты выражаешься, к едрене фене, то тогда и тебя туда же. Ты ведь тоже пенсионерка. А на одну пенсию жить не хочется, да? На хлеб, конечно, хватит, а вот на выпивку и сигареты твои опять же - нет. Так что лечись давай. Вечером Левушка придет и массаж тебе сделает.
        -?А может, ты? - засомневалась Галина. - Неудобно как-то…
        -?Неудобно жить с больной спиной. К тому же я не могу. Руки уже не те. И вообще, я который день еле на ногах стою. Легла бы и лежала, как ты, да только Левушку не хочу расстраивать. Лежи. Поесть тебе принесу.
        Обед Ба и Женя готовили вместе - это Женя так решила.
        -?Вам одной трудно, а мне все равно возиться, раз я дома, пока сессия… и не работаю… - Женя смутилась и не договорила.
        -?Женя, деточка, тебя беспокоит, что Герман Иванович не берет с тебя денег? - догадалась Ба. - Ты выбрось это из головы. Еще не хватало, чтобы Герман Иванович помогал тебе за деньги. Он же не коммерсант в отличие от твоей бывшей… работодательницы. Ему было очень одиноко, пока не появилась ты. И ты вовсе не обязана в качестве благодарности нагружать на себя все домашние хлопоты. Герман Иванович отлично справлялся и до тебя. Нам, старикам, надо чем-то заниматься.
        -?Вести дом должна женщина, - тихо, но твердо сказала Женя. - Мама так всегда говорит. А мужчина отвечает за то, что вне дома.
        -?Умница моя, - немедленно растрогалась Ба. - Давай я женю на тебе Левушку и умру спокойно. А если ты еще и готовить умеешь - то спокойно вдвойне.
        -?Умею, - улыбнулась наконец Женя.
        -?И голубцы?! - не поверила Ба. - Голубцы сейчас никто не умеет.
        -?И голубцы, - засмеялась Женя. - Лева их любит?
        -?Не особенно, - честно ответила Ба. - Но, во-первых, они полезные, во-вторых, у меня отличный вилок капусты пропадает. И потом, разве мама не говорила тебе, что мужчина должен с энтузиазмом есть то, что приготовила ему женщина? А то начнут разбираться, на них не угодишь.
        Предусмотрительные Ба и Женя наготовили голубцов с запасом: помимо двоих мужчин они должны были накормить лежачую Галину, а заодно и Алексея Николаевича, поскольку не оставаться же ему одному неохваченным. Тем более что в последнее время он так азартно трудился, несмотря на больную руку, что ел от случая к случаю. В итоге под вечер за большим столом в квартре номер семь на ужин собрались все вместе, как на праздник - не разносить же всем тарелки, как в самолете, решила Ба. Она распоряжалась за столом, Женя сновала с тарелками из комнаты в кухню, Левушка и Герман Иванович старательно демонстрировали добрососедские отношения, нетерпеливо принюхиваясь к запахам, доносившимся из кухни. Пустовалов сидел, прикрыв глаза и будто отключившись от происходящего вокруг - все-таки он очень устал.
        А после обеда неожиданно пригласил всех «на вернисаж». На самом деле, он так волновался, что толком и не понял - что ел. Было горячо и вкусно. По-домашнему было. И ему вдруг ужасно захотелось показать всем картину. Еще чуть-чуть не законченную, еще не отпустившую от себя. Но ему таким важным показалось увидеть реакцию этих людей, еще совсем недавно чужих, а теперь вдруг ставших почти родными. По их глазам он поймет, правильно ли он все делал до сих пор. И тогда со спокойной душой закончит. Или…
        Гордясь оказанным доверием, Ба, Герман Иванович, Левушка и Женя гуськом потянулись по коридору в пустоваловскую квартиру, разговаривая отчего-то шепотом, как в музее. Картина стояла на какой-то трехногой подставке посреди комнаты и как будто тоже ждала их решения.
        -?Вот, - показал рукой Пустовалов и немедленно ушел в дальний угол комнаты. У него сильно дрожали руки, и он боялся, что это заметят.
        Все стояли, выстроившись полукругом, и молчали. На картине царило сине-желто-зеленое лето. Нарисованный воздух ощутимо дрожал и вибрировал от жары. На воде круглого озерца радостно плескались солнечные зайчики. На берегу озерца таким же полукругом, как зрители в комнате, стояли люди и смотрели, задрав головы и ладошками прикрывая глаза от солнца, как над узким мостиком и старинной белой ротондой, над солнечными зайчиками и над головами зевак летит, раскинув руки, юная Невеста в раздувающемся на ветру белом платье. А внизу стоит Жених - тоже юный, тонкий, восторженный. Он смотрит на свою любимую с тревогой и восхищением, сам он еще боится лететь и не уверен, что у него получится, но уже раскинул руки, как она, и, может быть, попробует взлететь туда, к ней, где ничто не помешает их счастью. Невеста на картине была, несомненно, похожа на Женю, а жених - не то на Левушку, не то на Пушкина-лицеиста.
        Молчание затягивалось. Пустовалов забеспокоился, выбрался из своего угла и заглянул в лицо Ба.
        -?Вам… не нравится?
        -?Вы все-таки смогли, - вроде бы невпопад задумчиво сказала Ба. - У вас получилось, Алексей Николаевич. Ведь это та самая картина, про которую вы мне говорили? Я так и подумала. Теперь все будет хорошо. Вы тоже полетите. Непременно. И знаете что? Не продавайте эту картину. Даже если очень будут просить - не продавайте. Она принесет вам удачу.
        -?А можно я вам ее подарю? - севшим от волнения голосом попросил Пустовалов. - Если бы не вы, Елизавета Владимировна, ничего не было бы. Я же понимаю. Ангелы так просто не прилетают.
        -?Какие ангелы? - переспросил Герман Иванович. - Это разве ангел? Я думал - невеста. Очень красивая. И Женя получилась очень похоже.
        -?И я еще вот что хочу сказать, при всех, - откашлявшись, продолжал Пустовалов. - Елизавета Владимировна, я из этого дома никуда не уеду. До последнего, раз этот дом вам так дорог. Не будут же его сносить вместе с людьми. Я их не боюсь. Я сегодня так и сказал этой женщине из агентства.
        -?Я согласен! Надо бороться! - вдруг загорелся Герман Ивнович. - В конце концов, мы не просто квартиросъемщики, мы граждане и имеем право! Они думают, что раз в доме одни старики, то с нами можно творить все, что им захочется?! Но это не так! Пока мы вместе, мы сильны!
        -?Герман Иванович, голубчик, вы решили устроить несанкционированный митинг? - устало спросила Ба. - Ну что мы можем сделать? Надо реально оценивать свои возможности. И не рисковать безопасностью близких людей… ради иллюзорных целей. Алексей Николаевич уже пострадал. И они пригрозили, что на этом не остановятся.
        -?А мы и оцениваем реально, - вдруг встрял Левушка, все это время молча изучавший картину. - Главное, чтобы они пожар не устроили. Это мы с Женей возьмем на себя.
        -?Замечательно! А на втором этапе будем поднимать общественность; если понадобится - то и мировую! - продолжал увлеченно митинговать Герман Иванович. - Нам нужен научный подход к решению проблемы, с применением современных информационных технологий. Это я беру на себя. - И добавил, многозначительно кивнув куда-то в сторону: - К тому же теперь у меня есть связи… за рубежом.
        Изумленная Ба, ничего не понимая, переводила взгляд с Германа Ивановича на внука.
        -?Мы говорили с Германом Ивановичем, - объяснил Пустовалов. - Этот дом в принципе является памятником архитектуры в стиле конструктивизма. Он ничем не хуже других существующих в городе объектов, которые такой статус имеют. Можно попытаться собрать документы. Но нужно время.
        -?А я после разговора с вами изучил папку, которую дала мне Елизавета Владимировна, и еще в Интернете поискал про конструктивизм, - Герман Иванович сделал длинную паузу, чтобы слушатели могли вполне оценить его компьютерную продвинутость. - Оказывается, Екатеринбург - единственный город в России, где сохранилось столько памятников конструктивизма начала двадцатого века. Такого нет больше нигде! И знаете, что самое удивительное в этих домах - и в нашем, и в тех, что по соседству? Они задумывались как дома для людей будущего, которые будут жить не узкими мещанскими, а коллективными интересами. Эти люди дома должны были только спать, а отдыхать, питаться, воспитывать детей - совместно. Поэтому в нашем доме были квартиры, но по проекту не было кухонь. Понимаете, архитекторы были уверены, что люди из недалекого коммунистического будущего будут брать еду на общественных кухнях, а не корпеть каждый над своей кастрюлей со щами.
        -?А голубцы ели и хвалили, - вдруг обиделась Женя. - Мы с Елизаветой Владимировной старались, а вы…
        -?Я не к тому, Женечка, прости, пожалуйста, - смутился Герман Иванович. - И вы, Елизавета Владимировна, простите, голубцы были очень, очень вкусные! Я просто пытаюсь объяснить, что эти дома строили в русле идеологии нового советского государства. Но потом началась война. А после войны стало не до архитектурных экспериментов, людям нужно было жилье, вот и понаделали в этих домах коммуналок. А потом списали в утиль и понятие коллективизма. Вы, молодежь, уже и не знаете, что это такое. - Герман Иванович обличающе ткнул пальцем в притихших Левушку и Женю. - Но сама идея…
        -?В нашем доме поначалу вообще не было квартир, - вдруг очень тихо сказала Ба, но Герман Иванович мгновенно осекся. - В подвале действительно по проекту была прачечная, на первом этаже - клуб, а здесь, на втором, - библиотека. И была еще надстройка вроде капитанского мостика, там хотели комнату для радиолюбителей оборудовать, тогда этим все очень увлекались. Сюда должны были приходить жильцы из соседних домов, между прочим, по подземному переходу. Но потом проект изменили, решили строить Дом нового быта для холостых и малосемейных - он так назывался.
        -?Ба, ты только не волнуйся, - пододвинулся поближе к ней Левушка.
        -?Нет-нет, дорогой, все в порядке, - улыбнулась Ба. - Просто вспомнила. Алексей Николаевич, можно я присяду, ноги не держат.
        Левушка заметался в поисках свободной табуретки, но Герман Ивнович предложил всем переместиться к Галине, где он озвучит детали родившегося у него плана по спасению дома.
        -?А чего у Галины-то? - не понял Левушка. - Она тут при чем?
        -?Она без нас пропадет, - безапелляционно заявил Герман Иванович. - И кроме того, она обязательно должна быть, как ты выразился, «при чем». Потому что если в процессе нашей борьбы мы… ну, скажем так, вступим в конфликт с законом, то у Галины Павловны есть замечательный адвокат. Он непременно выручит ее из затруднительного положения. И нас заодно. Видите, я все продумал! - добавил он хвастливо и принялся выпроваживать всех из комнаты.


* * *
        Посде обеденного перерыва в агентстве «Новая квартира» дела опять пошли не слава богу. Клюев снова поссорился с Ленкой Ждановой. Это случилось уже во второй раз за последние несколько дней, и Нина Васильевна резонно решила, что не к добру.
        -?Разучилась работать - вали отсюда! - орал Клюев в распахнутую дверь, откуда пулей вылетела Ленка. - Все валите! Я один все сделаю!
        -?Тебя посадят, дурак! - закричала Ленка уже из приемной, напугав Нину Васильевну. - Теперь не старые времена!
        -?Сама дура! - наддал Клюев и тоже выскочил в предбанник, чтобы полнее донести свою мысль до аудитории. - Достала своими нравоучениями! Так не делай, сяк не делай! Вот накроется все медным тазом, пойдешь в школу училкой начальных классов, им и трынди про мораль! А меня оставь в покое!
        Ленка на секунду онемела - надо же, в пылу дискуссии шеф вспомнил о ее дипломе педагогического института! - но тут же набрала побольше воздуха, чтобы наповал сразить распоясавшегося начальника убийственной фразой. Но поперхнулась на полуслове и бросилась к нему.
        -?Дима, тебе плохо?! Нина Васильевна, у вас есть что-нибудь от сердца? Или врача…
        -?Есть, есть, - засуетилась Нина Васильевна и принялась что-то капать в стакан с водой.
        Клюев, бледный и испуганный, пошатываясь, добрался до своего кресла и рухнул без сил. Нина Васильевна принесла стаканчик с чем-то остро пахнущим, Клюев, сморщившись, выпил и замахал на нее рукой. Ленка, прохиндейка, тут же принялась выпроваживать Нину Васильевну из кабинета, а сама осталась, да еще и дверь закрыла, начисто лишив Нину Васильевну возможности позаботиться о здоровье начальника и узнать, что же, собственно, его так расстроило. Но разговор, состоявшийся в кабинете, не предназначался для чужих ушей.
        -?Дим, ну чего ты, а? - бормотала Ленка, неловко распутывая клюевский галстук. - Не по зубам нам это дело. Бывает. Отступись. Поймет твой Новиков. Ну не бандит же он, - то есть теперь не бандит, - поправилась она, увидев, как сморщился Клюев. - Мы же думали, там старики да алкаши, расселим по-тихому, и все дела. А они все в отказ. И что с ними делать? Это раньше можно было. А сейчас нельзя, пойми, Дим. Верни Новикову аванс. Ну проорется он, подумаешь. Потеряем клиента, так на нем свет клином не сошелся. Здоровье дороже. А, Дим?..
        -?Не могу-у, - сквозь утешительное Ленкино бормотанье простонал Клюев. И опять взялся за сердце. - Нету аванса. Просрал я все.
        -?Проиграл? - ахнула Ленка. - Опять? Ты же вроде…
        -?«Лексус» купил. И долги раздал. Ну, и в игровые автоматы…
        -?Много?
        -?Все! А он сказал - вернешь вдвое, потому что он взятку давал какому-то козлу в мэрии. Теперь, говорит, придется новому козлу давать, а новый еще не прикормленный, жадный. Не отступится он, сволочь. Ты же знаешь, он как бультерьер, вцепится - не оторвать. Он меня удавит, я и пикнуть не успею. Я его ребят знаю, вместе работали.
        -?Сейчас никого не удавливают, Дим, - откровенно перепугалась Ленка. - Я по телику видела - он в партию вступил, на выборы собирается. Ему скандал не нужен. Мальчики нахапали денег и хотят стать приличными дядями. Да он и шагу без юриста не сделает.
        -?Да не будет никакого скандала, не надейся, - безнадежно сказал Клюев. - Он меня по-тихому удавит. За такие бабки я и сам бы себя удавил.
        Последний аргумент Ленку, похоже, убедил. Но все же она была не просто сотрудницей его фирмы, она была боевой подругой, с которой на пару хлебнули всякого. И имела право задавать вопросы.
        -?А… что теперь делать, Дим?
        -?Что делать… - Клюев усмехнулся, но усмешка вышла кривая. - У меня выхода нет. Не хотят уезжать по-доброму - я их к едрене фене… Ты меня лучше не спрашивай. Меньше знаешь - крепче спишь. Главное - тебя этот дом больше не касается, поняла? Ты туда не суйся. И вообще - помалкивай.
        Ленка больше вопросов задавать не стала. Погладила его по руке, повздыхала - и убралась из кабинета. И правильно. Дружба дружбой, а клюнет жареный петух - она его продаст, как и все, подумал Клюев. Вопрос суммы. Возможно, она поторговалась бы - как друг. Он бы ее тоже продал, если что. Так делали все вокруг: партнеры не раз кидали Клюева так, что он, утерев слезы и сопли, начинал все с нуля. Он тоже проделывал этот трюк, если того требовали обстоятельства, и считал это одним из условий бизнеса. С клиентами тоже бывало всякое. Особенно в начале девяностых. Лет на двадцать по старому УК. Спасибо, что ментам тогда не до него было - каждый выживал как мог и рвал свой кусок из чужих жадных рук. Или шел на дно. Клюев был среди тех, кто выплыл, и гордился этим. Теперь вроде все устаканилось, жить бы да жить, и черт его дернул связаться с этим Новиковым. Таких, как он, кидать нельзя, с тоской подумал Клюев. Не та весовая категория. Он, Клюев - пехота, мелкая сошка. А Новиков - танк. Встанешь поперек дороги - раздавит, и мокрого места не останется.
        В общем, оказался он между молотом и наковальней - остро жалея себя, думал Клюев. Кинет Новикова - ему конец. Но и с криминалом нынче связываться не лучше, права Ленка, изменились времена. То есть изменились для таких мелких шавок, как он. Шавкам пришлось стать законопослушными. А Новиков жил в высших сферах, там и ставки, и правила игры были другие. Построил же он пять лет назад сорокаэтажный дом на месте какого-то исторического домишки. Народ пикеты устраивал, архитекторы письма писали, сам мэр возмущался по телевизору, прокуроры проверки устраивали - смех! До сих пор снести обещают. Документов на строительство у Новикова как не было, так и нет, а он рядышком уже третью очередь достраивает. На сей раз пятьдесят два этажа - получите и заткнитесь. Новикову можно. Мысли опять пошли по кругу, и Клюев не мог ни на что решиться. А решаться надо было. И быстро. Помощи ждать неоткуда.
        -?Дмитрий Сергеевич, к вам можно? - заглянула в дверь Нина Васильевна. - К вам девушка. Говорит, по поводу дома на Ленина.
        -?Какая еще девушка? - неприязненно посмотрел на нее Клюев. Секретарша раздражала его хотя бы потому, что у нее не было таких, как у него, проблем. - В этом гребаном доме одни бабушки и дедушки. Какого черта ей надо?
        Нина Васильевна поджала губы и промолчала, всем своим видом показывая, что к такому обращению она привыкать не намерена.
        -?Пусть войдет, - махнул рукой Клюев.
        Девушка Клюеву неожиданно понравилась. Совсем юная - хотя, впрочем, кто их теперь разберет - хорошенькая и серьезная. Клюев любил таких - неразвязных, которые не бросаются с места в карьер строить глазки. К тому же у девушки были строгие карие глаза и толстая каштановая коса, ни дать ни взять - «Мисс Екатеринбург». Выборы
«мисок» Клюев регулярно посещал, и с двумя конкурсантками даже заводил знакомство, правда, они потом ничего не выиграли. А выиграли бы - были бы ему не по карману.
«Вот ведь кобель, - удивился сам себе Клюев, обнаружив, что лицо против его воли расплылось в улыбке. - Только что думал, как задницу свою спасать, а увидел хорошенькую девчонку - и хвост пистолетом».
        -?Здравствуйте, меня зовут Женя, - не отвечая на улыбку Клюева, представилась девушка и присела на краешек стула. - Я живу у Германа Ивановича. У Мокроносова.
        -?Д-да… - с трудом вспомнил Клюев, рассматривая Женю. - Конечно.
        -?Герман Иванович обещал меня прописать, - деловито пояснила Женя. - Я сама из области, здесь учусь в педагогическом университете. И еще он говорил, что оформит на меня завещание.
        -?Да, - опять глупо повторил Клюев, не понимая, к чему клонит девушка. К тому же ему больше нравилось рассматривать ее, чем слушать.
        --то есть получается, что это как бы моя квартира, - продолжала Женя. - И я, конечно, хотела бы ее поменять на что-то более современное, чем этот… барак. И чем быстрее, тем лучше. Пока Герман Иванович жив-здоров и не передумал. Тут наши с вами планы совпадают?
        -?К-кажется… Да, - окончательно впал в ступор от неожиданности Клюев. Наглость девчонки даже ему показалась слишком уж откровенной.
        -?Проблема в том, что одна соседка, Воронова, меняться не хочет просто из вредности, а Герман Иванович и все остальные находятся под ее влиянием. Но если мы с вами договоримся, то я обещаю убедить Германа Ивановича в необходимости переезда. И внука Вороновой уговорю, я ему нравлюсь, - это девушка произнесла деловито, без тени кокетства. - Старуха ему не откажет. Пустовалов, художник, тогда и сам согласится, он только из-за старухи упирается.
        -?А как мы можем с вами договориться? - постепенно приходя в себя, начал вникать в суть дела Клюев.
        -?Мне нужна двухкомнатная в хорошем районе, - отчеканила Женя. - То есть нам с Германом Ивановичем. Я понимаю, что она стоит дороже, чем его теперешняя квартира. Но ведь вам зачем-то очень нужен этот переезд, раз вы так… стараетесь.
        -?Не мне, а моему клиенту, - перевел стрелки Клюев.
        Но Женя только отмахнулась:
        -?До вашего клиента мне нет никакого дела. Если вас заинтересует мое предложение, то я думаю, что в ближайшее время вы найдете варианты, которые мне подойдут.

«Вот стерва!» - с восхищением подумал Клюев, любуясь Женей. Такая красотка, а соблазнила старикашку, не побрезговала. Далеко пойдет девочка. Тем более что с виду такой ангелочек.
        Но вслух пробормотал поспешно:
        -?Женечка, я очень рад, что вы пришли! Наши с вами интересы действительно совпадают, вы абсолютно правы. И знаете что? Давайте не будем откладывать дело в долгий ящик. Я могу прямо сейчас показать вам одну квартиру. Двухкомнатная, на Мичурина.
        -?Там же одни хрущевки? - уточила Женя. - Не подходит. Вы подыщите что-то действительно нормальное, а я вам позвоню. Скажем, завтра.
        -?Нет-нет, есть еще одна, как раз такая, как вам нужно, - заторопился Клюев, боясь упустить так удачно подвернувшийся шанс, который мог решить все его проблемы. Да и девчонка, черт возьми, хороша, хоть и стерва! - Давайте я вас подвезу и по дороге все расскажу. А может быть, вы согласитесь со мной поужинать?


        День одиннадцатый
        Возвращение блудного сына
        События решающего дня в жизни старого дома и его обитателей начались еще до рассвета. К закрытым фанерными щитами окнам первого этажа, проваливаясь в сугробы, в темноте пробрались три темные фигуры. В руках они несли мешки, в которых позвякивало что-то металлическое. В окнах второго этажа, как назло, было темно: в предрассветных сумерках старый дом досматривал сладкие сны, и только в глубине одной из комнат, тремя окнами выходящей на улицу, слабо горела лампа - это была комната Ба.
        -?Черт, снегу-то с вечера навалило, - шепотом сказал тот, который шел первым. - И холодина, как назло.
        -?Ничего, зато от снега светло, и луна вон какая. Никакого фонарика не надо, - примирительно ответил второй.
        -?Так. Я начинаю, вы заканчиваете, как договорились, - вмешался третий. Судя по всему, он был главным, потому что те двое сразу замолчали. - И давайте тихо. К утру все должно быть готово. Доставайте - и вперед. Еще посмотрим, чья возьмет.
        На часах была половина третьего - самое глухое время, когда все порядочные и законопослушные граждане сладко сопят в своих кроватях, подоткнув одеяла. Старая лампа с полинявшим зеленым абажуром, украшенным по нижнему краю круглыми бомбошками, освещала середину комнаты. В круге света сидели Ба и Герман Иванович и вполголоса, как заговорщики, что-то обсуждали. В комнате ощутимо пахло валерьянкой.
        -?Как она могла?! - причитал Герман Иванович. - И ведь ни слова никому не сказала! Мы все, все действуем абсолютно честно и открыто, а она! С виду такая тихая домашняя девочка!
        -?Герман Иванович, по-моему, вы несколько преувеличиваете житейскую наивность современных молодых девушек, - успокаивающе говорила Ба и поглядывала на часы. - Я говорила вам уже, что Женя - девочка рассудительная и самостоятельная. К тому же она согласовала это со Львом… как выяснилось позже. От него, кстати, я тоже не ожидала ничего подобного. Что поделаешь, это их решение, и совершенно бесполезно так волноваться, тем более задним числом. Хотите еще валерьянки? И я с вами.
        Герман Иванович согласно кивнул, и старики на пару выпили валерьянки - похоже, уже не по первой рюмке. Помолчали.
        -?И к кому, к кому они пошли, вы только подумайте?! - опять взялся за свое Герман Иванович. - К этому уголовнику, бандиту, квартирному аферисту, который едва не убил Алексея Николаевича, который угрожал мне и даже вам - женщине! А если бы он ее… - Герман Иванович замолчал, придя в ужас от собственных домыслов.
        -?Все. Хватит, - Ба тихонько хлопнула ладонью по столу, Герман Иванович вздрогнул и посмотрел на нее с удивлением. - Герман Иванович, раз уж мы заварили такую кашу, то ныть - последнее дело. Женя - молодец. Узнала очень важные вещи. Без этого мы бродили, как в тумане. Теперь все прояснилось. Сейчас я вам дам термос с чаем и кружки, и вы пойдете на улицу. И оденьтесь потеплее. Хватит нам одной лежачей. Завтра нам предстоит тяжелый день. То есть уже сегодня.


* * *
        Но рвануло гораздо раньше. В четыре часа сорок восемь минут - именно такое время звонка зафиксировали операторы, дежурившие на телефоне единой службы спасения. За несколько минут до этого мирно спавший проспект Ленина разбудили оглушительные выстрелы, и из дома номер 148 донесся душераздирающий крик. Трое людей в черном, переглянувшись, бросились от окон врассыпную, не разбирая дороги. Уже не скрываясь, они ворвались в подъезд, топая, вбежали по лестнице на второй этаж и там столкнулись с ошалевшими Ба и Германом Ивановичем, которые метались по коридору. За дверью квартиры номер девять продолжали очередями греметь выстрелы.
        -?Выбиваем дверь! - закричал невысокий человек в черной куртке, один из тех, которые орудовали внизу.
        -?А если там убийцы? - взвизгнул Герман Иванович. - Надо в милицию срочно!
        Все замерли, прислушиваясь и обмирая от страха. Выстрелов больше не было слышно, но дикий крик, на минуту было стихший, возобновился с новой силой. Из-под двери девятой квартиры начал просачиваться едкий дым.
        -?Сгорит, к черту! Выбиваем! Лев, помогай! - Пустовалов - а это был он - откинул с головы капюшон и сделал несколько шагов от двери.
        -?Не надо, - вдруг овладев собой, сказала Ба. - Она железная. У меня есть ключ. Лев, принеси быстро, он у зеркала в прихожей. Женя, звони, вызывай пожарных и милицию. Скажи, что там стреляли. Герман Иванович, отойдите в сторону.
        Женя и Левушка бросились исполнять приказ, отданный таким тоном, что все сразу подобрались и перестали метаться, а Герман Иванович - трястись, как осиновый лист. Только Пустовалов решился возразить:
        -?Это вы отойдите, Елизавета Владимировна. Все-таки мы - мужчины. А там стреляли.
        Но Ба только молча взглянула на него, и когда прибежал запыхавшийся Левушка, она взяла ключ, решительно оттеснила внука, открыла дверь и вошла в квартиру одновременно с Пустоваловым. Но Пустовалов все же опередил ее, рванувшись из прихожей в комнату. Помещение было заполнено едким черным дымом, и когда кто-то догадался включить свет, оказалось, что это тлеет стоящий в углу диван. В противоположном углу, скрючившись, сидела Галина в застиранной ночной рубашке и безостановочно орала. Больше в комнате никого не было. Пустовалов быстро распахнул окно, а Левушка, не дожидаясь указаний, помчался в кухню за водой. Пока они по очереди с Пустоваловым и все еще несколько заторможенным от страха Германом Ивановичем бегали с кастрюльками туда и обратно, Ба подошла к Галине, присела рядом. Обняла ее за плечи. Галина сразу оборвала крик, как будто в динамиках вырубили звук. В тишине стало слышно, как шипит, будто живой, диван, дым от которого стал еще едучее.
        -?Все. Все кончилось. Молодец. Вставай. Пойдем. Тебе нельзя здесь, - отрывисто приказала Ба, и подскочивший Пустовалов помог женщинам подняться.
        -?Галя, ты видела, кто стрелял? - спросила Ба, когла они уже были на пороге.
        -?Он, - еле выдавила из себя Галина и, не оглядываясь, трясущейся рукой показала на шипевший диван. В ее глазах плескался неподдельный ужас.


* * *
        Четверть часа спустя к дому номер 148 подъехала большая черная машина. Показав левый поворот, водитель хотел было повернуть во двор, но въезд был перегорожен машиной патрульно-постовой службы. Проехав чуть дальше, машина припарковалась на стоянке у магазина, и из нее вышли двое мужчин. Один из них был адвокат Колесов, а другой - здоровенный, под два метра детина, одетый не по сезону легко, в курточку и щегольские ботинки на тонкой подошве. У незнакомца было весьма запоминающееся лицо: пудовый подбородок и толстые щеки выглядели бы разительным контрастом с невысоким от природы лбом, однако лоб казался просторнее благодаря отсутствию волос и плавно переходил в бритое темечко. Посреди всего этого простора теснились близко посаженные крошечные глазки под белобрысыми бровями, нос пуговкой и маленький детский рот с пухлыми яркими губами. Словом, сторонний наблюдатель непременно воскликнул бы, качая головой, что-то вроде «Ну и рожа!», но в ленивых поросячьих глазках незнакомца легко читалось такое выражение… что охотников рисковать ради красного словца не находилось. Да к тому же и не было среди ночи
никаких сторонних наблюдателей.
        -?Твою мать! Это что у них тут за дискотека? - присвистнул детина, увидев стоявшие возле дома пожарную машину, еще одну милицейскую легковушку и карету «Скорой помощи». От удивления его глазки собрались еще ближе к переносице, а губы по-детски вытянулись в трубочку.
        -?Не имею представления, - пожал плечами адвокат и усмехнулся, искоса поглядев на забавное выражение лица собеседника. - Сейчас выясним. Может, тебя встречают, а, Павел? Ты им хотел сюрприз сделать, а они - тебе. Сыграли, так сказать, на опережение.
        -?Менты еще ладно, но «Скорая» и пожарная мне ни на х…… - серьезно ответил Паша и решительно двинулся вперед.
        Паша и Колесов вошли в дом - внутри пахло гарью. В коридоре второго этажа было пусто. Дверь в квартиру номер девять была распахнута настежь, в глубине комнаты был виден диван, залитый пеной. Мимо Паши и Колесова протиснулся молодой пожарник с огнетушителем в руках, ворча что-то себе под нос. Постояв в нерешительности на пороге, Паша и Колесов вышли и отправились по коридору в ту сторону, откуда слышались голоса. В квартире номер семь яблоку негде было упасть, и вошедших встретило множество народу - жильцы, пожарные, милиционер и журналисты ночных новостей. Впрочем, «встретили» - это, пожалуй, будет преувеличением. На них и внимания никто не обратил, поэтому среди всеобщей сутолоки они встали в уголке у двери и завертели головами, пытаясь понять, что же происходит.
        -?Пить надо меньше, мамаша, - неприязненно выговаривал Галине усталый мужик в милицейской форме. - И не курить в постели. Скажите спасибо, что соседи у вас не пофигисты. Так и до белой горячки недолго допиться.
        -?Опа… - удивленно пробормотал себе под нос Паша.
        А Колесов решительно прошел вперед, взяв милиционера за рукав, отвел в сторонку и там начал что-то говорить ему вполголоса. Милиционер так же неприязненно выслушал Колесова, косясь то на Пашу, то на Галину, пребывавшую в прострации, потом махнул рукой и вышел из комнаты. За ним убрались и оператор с журналистом.
        -?Добрый вечер, дамы и господа! - весело обратился к собравшимся Колесов. - Точнее, с добрым ранним утром. Весело тут у вас. Все живы?
        -?Все… - нестройным хором ответили оставшиеся в комнате обитатели дома.
        -?Может, расскажете, что произошло? - так же бодро поинтересовался адвокат.
        И все, сперва запинаясь, а потом перебивая друг друга, начали рассказывать, как среди ночи поднялась стрельба, и начался пожар, как они все бросились к Галине, а она молчит и только твердит, что в нее стрелял… диван. Якобы она, Галина, тихо-мирно спала, когда раздались выстрелы. Она упала с дивана и этим спасла себе жизнь.
        -?Понятно… - подвел итог адвокат.
        Все разом замолчали. И в наступившей тишине услышали тихое бормотание. Они обернулись в тот угол, где в любимом кресле Ба сидела завернутая в ее же банный халат Галина, и увидели странную картину: здоровенный Паша притулился на полу возле кресла и держал Галину за обе руки. На его угрожающей физиономии были написаны детский восторг и умиление. А она гладила дрожащей рукой его по бритому белобрысому ежику и задумчиво бормотала:
        -?Вот, Пашенька, как оно… Я сплю, а он… А они… Алкашина, говорят, допилась до зеленых чертей… И не верят… Ты-то веришь?
        -?Это кто? - свистящим шепотом спросил у всех Герман Иванович и отступил на шаг назад.
        -?Это сын Галины Павловны и ваш временный сосед, я так понимаю, - ответил адвокат. - Да, Паша? Поживет у мамы, пока мы не решим квартирный вопрос.
        -?А откуда он взялся? - не унимался Герман Иванович, выглядывая из-за плеча Пустовалова. - Не было у Галины Павловны никакого сына!
        -?Это второй вопрос, - непонятно ответил адвокат. - А первый - что же все-таки случилось с диваном? Я, знаете ли, не верю во всякие чудеса вроде стреляющих диванов. В конечном итоге всегда выясняется, что это чьи-то фокусы.
        Но все молчали, обмениваясь вопросительными взглядами. И тогда вперед шагнул Левушка. Постоял, глядя в пол. Потом так же внимательно изучил потолок и наконец сообщил, не глядя ни на кого:
        -?Это я…
        -?Левушка?! Зачем?! Не может быть! Я так и знал! - хором отреагировали на его признание Ба, Женя, Пустовалов и Герман Иванович - последняя реплика была, конечно же, его.
        -?Я, - подтвердил Левушка.
        -?Уже легче, - ничуть не удивившись, кивнул адвокат. - Остается выяснить, что именно ты сделал с несчастным диваном, и главное - зачем. Наличие или отсутствие прямого умысла, как известно, влияет на меру ответственности.
        -?Я туда петарды положил, - сообщил Левушка. - В диван то есть.
        -?Зачем?! - на этот раз дуэтом выступили Женя и Колесов.
        -?Какие петарды? - не поняла Ба. - Ты что, с ума сошел? Или у тебя шок?
        -?Я зна-ал! - с торжеством вставил Герман Иванович.
        В общей увлекательной беседе не участвовали лишь мама с сыном, они по-прежнему сидели в углу и тихо любовались друг другом.
        Первой оправилась от удивления Женя и бросилась защищать Левушку:
        -?Нас собирались поджечь. То есть дом. Звонили, угрожали. И мы решили разложить петарды на первом этаже, где никто не живет. Если там загорится, петарды взорвутся, и мы услышим. И успеем вызвать пожарных.
        -?Интересно, - скептически покачал головой Колесов. - А диван зачем заминировали?
        -?У нас еще оставались петарды, и я не знал, куда их побыстрее спрятать, чтобы на них никто не наткнулся. - Левушка объяснял Жене, а не Колесову. - У меня Ба нашла бы, у тебя - Герман Иванович. А тут у Галины Павловны - приступ остеохондроза. Значит, она с дивана дня три-четыре не встанет. Вот когда ты ей постель на диван перестилала - я их туда и сунул.
        -?А маменция стала в постели курить, он загорелся, петарды и рванули! - неожиданно проявил интеллект сын Паша, который, оказывается, прислушивался к разговору.
        -?Ну… да, - потупившись, не стал отрицать очевидное Левушка.
        Паша неуклюже поднялся, тяжело ступая, подошел к Левушке - тот втянул голову в плечи, Женя тоже пододвинулась поближе, готовая закрыть его собой в случае необходимости, а Ба протестующе протянула руки - и увесисто хлопнул Левушку по спине.
        -?Молоток, парень! Ты, короче, маменции жизнь спас! Она ведь уже у меня горела года два назад, тогда тоже повезло, - Паша хихикнул, будто вспомнил очень смешную историю.
        -?Он мне еще уколы ставил. И спину тер, - вдруг из своего угла подала признаки жизни Галина. - Ты его не обижай, сынок, ладно?
        -?Мам, че я - тупой, что ли? - обиделся Паша и даже губы надул. - Я только одно не понял - кто вас поджечь-то собирался. Че за дела?!
        -?Паш, мне домой надо, - остановил его Колесов. - Давай завтра… то есть уже сегодня все решим. Я со вчерашнего утра на ногах. Тебя поехал встречать - даже домой не заехал, не успел. Господа, я рад, что все так счастливо объяснилось. Надеюсь, до полудня вы не натворите еще каких-нибудь криминальных дел. Разрешите откланяться - очень спать хочется.
        -?И мы пойдем, сынок. Ты, наверное, кушать хочешь? - проворковала Галина. И, ко всеобщему изумлению, легко поднявшись с кресла, взяла здоровенного Пашу за руку и потащила за собой.
        -?И все-таки я не понял - откуда этот Паша взялся? - адресуясь к закрывшейся за ними двери, повторил мучивший его вопрос Герман Иванович.
        -?Утром выясним, - махнула рукой Ба. - Надо бы поспать хоть немного. Пока все не началось.
        -?Не получится поспать, - вздохнул молчавший до сих пор Пустовалов. - Не доделали мы из-за всего этого. Пусть Женя спать идет. А мы со Львом доделаем.
        -?Нет, я с вами, - отказалась Женя.
        И все трое принялись одеваться.


* * *
        К двенадцати часам к дому номер 148 начали подтягиваться журналисты. Особенно радовались фотокоры и операторы - картинка и впрямь была загляденье: все окна первого этажа, заколоченные фанерой, в одночасье превратились в некое подобие
«Окон РОСТа». «Помогите спасти наш дом!», «Дом-корабль - памятник архитектуры» и
«Господин Новиков, не убивайте наш дом!» - кричали огромные, во все окно, разноцветные буквы. Были даже две картины: на первой толстопузый господин в малиновом пиджаке, с выпученными от жадности глазами тянулся загребущими руками к дому-кораблю, но дом, как живой, в руки господину не давался, отстранялся от него испуганно. На второй тот же самый господин оторопело таращился на сунутый ему прямо под нос огромный кукиш, а на заднем плане красовался гордый дом-корабль под распущенными парусами. Картины были явно нарисованы рукой мастера, и господин в малиновом пиджаке, частенько мелькавший на местных телеканалах, был вполне узнаваем, поэтому журналисты искренне веселились, разглядывая их.
        Без одной минуты двенадцать из подъезда вышел Герман Иванович. Именно ему, как наиболее привыкшему к публичным выступлениям, обшественность и поручила изложить для прессы суть конфликта. А Пустовалов на правах автора декораций посоветовал ему встать на фоне окна с нарисованным кукишем, что Герман Иванович и проделал. Журналисты немедленно его окружили. Герман Иванович оглянулся, пододвинулся в сторону, чтобы уж наверняка не зыкрывать собой предъявленный захватчику Новикову кукиш, и, волнуясь, начал свое выступление, над которым работал весь вчерашний день и оставшуюся часть ночи, потому что уснуть после всего, что случилось, конечно же, не смог.
        -?Уважаемые товарищи, дамы и господа! Вы знаете, как много домов в нашем городе исчезло с лица земли в последние годы. Вспомните дом, в котором жил Аркадий Гайдар, - сгорел. Дом с первым на Урале яблоневым садом - его нет. Усадьба инженера Фальковского - на ее месте теперь небоскреб «Антей», кстати, принадлежащий тому же господину Новикову. А сколько старых домов погибло на улице Белинского? Сколько умирает медленной смертью на Гоголя? Наш город теряет свое лицо, отказывается от своего прошлого, от того, что построено руками наших предков и бережно сохранялось до тех пор, пока к власти не пришли такие вот захватчики, - Герман Иванович, полуобернувшись, театральным жестом показал на соседнее окно, где жадный господинчик тянул руки к чужому добру, и операторы, как верно рассчитал Пустовалов, послушно повернули камеры в ту сторону. - Мы хотим отстоять этот дом - памятник архитектуры периода конструктивизма. Мы хотим отстоять свое право жить там, где нам нравится, где прошла наша жизнь. Нас запугивают, нам угрожают, нас избивают… То есть не нас, а нашего соседа, очень известного в городе художника
Алексея Николаевича Пустовалова, который все это нарисовал. Но мы не сдадимся и не дадим стереть с лица земли наш дом, - от волнения Герман Иванович едва переводил дух.
        -?А при чем здесь Новиков? - тут же воспользовался паузой один из журналистов. Он был без шапки и уже изрядно замерз, судьба обитателей этой развалюхи его мало волновала, но его информагентство специализировалось как раз на таких вот скандалах с участием VIP-персон.
        -?Нам удалось узнать, что заказчиком этого безобразия как раз и является всем горожанам известный господин Новиков, который так гордится своей благотворительностью. А послушный исполнитель его воли - агентство «Новая квартира» в лице его директора Дмитрия Клюева. Мы призываем на помощь общественность, а вам, господин Новиков, пользуясь случаем, заявляем - руки прочь от нашего дома!
        И, увлекаясь пафосом своего выступления, расхрабрившийся Герман Иванович продемонстрировал телекамерам ту же самую фигуру из трех пальцев, что была нарисована на картине у него за спиной, - естественно, в уменьшенном масштабе. Журналисты захохотали.
        -?Уточните, пожалуйста, - воспользовался паузой тот, замерзший, сунув Герману Ивановичу под нос микрофон так, что оратор невольно отшатнулся, - вы имеете в виду Артема Новикова, директора компании «Екатеринбургстройкомплекс»? У них миллиардные обороты, зачем ему заниматься такими мелкими делами, как расселение вашего дома?
        Вопрос был риторический и провокационный (спрашивавший прекрасно понимал, что птичка по зернышку клюет и ничем не брезгует), но Герман Иванович был человеком неискушенным в таких делах, поэтому принялся разъяснять на полном серьезе:
        -?Именно его я и имею в виду! - И обличительно ткнул пальцем в объектив ближайшей телекамеры. - Семь лет назад он уже скупил квартиры на первом этаже нашего дома, вот так же расселил жильцов и устроил там зал игровых автоматов. Теперь дошла очередь и до нас. Теперь вы видите, какими методами наши вездесущие строительные компании получают площадки для застройки в центре города.
        -?Ни фига себе, - расстроилась девушка в очках и толкнула локтем своего опертора. - Выключай, Серега, у нас в эфир точно не поставят.
        -?А чего? - удивился Серега. - По-моему, нормально. Гражданская инициатива.
        -?Чего-чего… - передразнила девица. - У нас про Новикова только заказуха идет рекламная. Мы же канал чей? Вот именно. А этого Новикова к тому же недавно каким-то партсекретарем «Любимой России» выбрали, не то по области, не то по округу, или замом, я не помню. Все, Серега, поехали, пока пробки не начались, нам еще выставку кошек снимать.
        Парочка выбралась из толпы, зато представители центральных газет и нескольких желтых изданий, наоборот, окружили Германа Ивановича плотным кольцом и засыпали вопросами.


* * *
        -?Артем Викторович, к вам руководитель пресс-службы просится, - доложила секретарша.
        Новиков кисло улыбнулся. Улыбка предназначалась секретарше, которая ему нравилась, особенно когда поворачивалась спиной - мордочка у нее была так себе, ничего особенного, зато талия была тоненькая, а попа очень и очень выразительная, секретарша это отлично знала и всегда носила юбочки и кофточки в обтяжку. Работала она тоже нормально, то есть к секретарше у Новикова претензий не было. Но одно упоминание о руководителе пресс-службы вызывало у него оскомину. Эта длинноногая дура, красивая во всех ракурсах и отношениях, раздражала его по причине непроходимой тупости и полного непонимания вопросов, которыми ей приходилось заниматься. Но девочка безосновательно считала себя специалистом по пиару, ибо прикупила по случаю соответствующий диплом, а девочкин папа был большой шишкой в администрации губернатора, потому девочку надлежало терпеть - и платить ей нехилые деньги. В два раза больше секретаршиного оклада.
        -?А вот возьму - и повышу секретарше! - вдруг вдохновился Новиков, гляда на удаляющуюся в глубь приемной секретаршину попу. - Путь эта дура облезет с досады! Нет, нельзя. Она тут же папашке пожалуется, что получает меньше секретарши, придется и ей добавлять. Нет уж, пускай обломается. А секретарше я премию выпишу. Или так чего-нибудь подарю.
        Папочкина дочка вошла в кабинет, вихляя тощими бедрами и заплетая ногами, как манекенщица на подиуме. Одета она была тоже во что-то такое непонятное, с подиума - сверху много, внизу почти ничего, только сапоги на каблучищах. И томно проворковала, глядя на Новикова с высоты своего модельного роста:
        -?Артем Викторович, нужен комментарий по поводу дома на проспекте… одну минутку… - она поискала что-то в крошечном, раздражавшем Новикова уже одними размерами, блокнотике с обложкой из натуральной кожи, - вот - на улице Бажова.
        -?Какой еще комментарий? - почуяв неладное, насторожился Новиков.
        -?Ну, жильцы говорят, что вы их насильно выселяете, потому что хотите дом снести и на этом месте построить… ну, я уж не знаю, что построить, - и девочка дополнила сообщение пожатием плечиков.
        -?А кому они это говорят? - не понял Новиков.
        -?Средствам массовой информации, - бойко доложила девочка. - Они весь дом разрисовали плакатиками против вас и лозунгами. Это, конечно, фишка, журналисты и приехали. Даже из центральных изданий. Теперь им нужна ваша точка зрения на конфликт. Я подумала, что это отличный пиар-повод, чтобы вы могли…
        -?Подумала она! - взревел Новиков так, что девочка отшатнулась. - Сиди и обзванивай все газеты и телеканалы эти паршивые, чтоб ни одного слова ни про меня, ни про этот дом. Нигде, поняла? Будут просить денег - заплатим, черт с ними.
        -?Не-ет, это невозможно, - обиженно протянула девица, и на лице у нее было написано разочарование: вот, в кои-то веки отличный повод рассказать о компании, а дурак шеф, лузер, ничего не понимающий в паблик рилейшенз, его упускает. - У нас свобода печати.
        -?Я тебе сказал, - отчеканил Новиков, - заплачу, сколько скажут, с учетом того, что у нас свобода слова. Твое дело - договориться. Если надо, - подпиши договоры с рекламными отделами - на год. На сто лет вперед! Только чтобы ни слова не вякнули! Расшибись, а сделай. Поняла?
        Он никак не мог вспомнить, как зовут эту дуру, вот ведь напасть! К тому же девица обиделась на слово «расшибись» и надула губы.
        -?Ну-у, Артем Викторович, в «Городской газете», пожалуй, еще согласятся. Еще в
«Вечерке». И на «Восьмом канале». Это можно попробовать. А другим комментарий нужен. Они мне все телефоны оборвали.
        -?Тогда так, - едва сдерживаясь, чтобы не запустить в дуру чем-нибудь тяжелым, процедил сквозь зубы Новиков. - К этому дому ни я, ни фирма
«Екатеринбургстройкомплекс» не имеем никакого отношения. Ни-ка-ко-го! Поняла? И от себя добавь про черный пиар и происки политических оппонентов накануне… ой, ешкин кот! - вспомнив об этом, Новиков схватился за голову. - Накануне выборов в областное законодательное собрание!
        -?А может, вы сами добавите? - с надеждой спросила девочка.
        -?А может, тебе еще и кофе сварить? - криво улыбаясь, поинтересовался Новиков. - Через полчаса принеси текст на подпись.
        -?Я еще хотела…
        -?Через полчаса. Готовый текст. Комментария. Принеси. И без ошибок. Идите! - заорал наконец Новиков, от злости вдруг перейдя с этой дурой на «вы», и она выкатилась из кабинета.
        Оставшись в одиночестве, Новиков отвел душу, кратко, но исчерпывающе охарактеризовав руководителя своей пресс-службы и ее папашу, и вызвал к себе начальника службы безопасности. Ему он велел из-под земли достать директора риелторского агентства «Новая квартира» Клюева Дмитрия Сергеевича и доставить к нему живым или мертвым.
        -?Лучше мертвым, - мрачно пошутил Новиков, - чтобы мне самому руки не пачкать об этого урода.
        Никто, кроме Клюева, не знал, что заказчиком расселения дома был он, Новиков. Разве что участковый Ларькин, но этот, хоть и сволочь порядочная (Новиков, как любой налогоплательщик, ненавидел жадных и нечистых на руку ментов, которые редко отказывались от его же предложений подзаработать), но сливать информацию на сторону уж точно не станет. Стало быть, утечка идет от Клюева, хотя сохранение в тайне имени заказчика было одним из обязательных условий сделки. Мало того, что этот совсем потерявший нюх мудак ничего не сделал, так он еще и проболтался кому-то. И зная Клюева, Новиков имел все основания подозревать, что проболтался небескорыстно. Ну что ж, не зря говорят, что уговор дороже денег. А в данном случае - дороже в разы. И за игру не по правилам Клюев ответит по полной программе. Это, конечно, вряд ли исправит положение, в которое по милости Клюева попал уважаемый человек, известный бизнесмен, без пяти минут депутат законодательного собрания, лидер местной ячейки правящей, можно сказать, партии, Артем Викторович Новиков, но принесет ему моральное удовлетворение и позволит - бизнес есть бизнес -
компенсировать затраты. А считать деньги Новиков умел. Семь лет назад тот же Клюев при помощи Ларькина по его просьбе убрал жильцов с первого этажа. Новиков не интересовался - как. Тогда все обошлось. Да и времена были другие. А Клюев, сука, этого не понимает.
        Через полчаса Новиков подписал свой комментарий для прессы, который длинноногая идиотка, имени которой он так и не вспомнил, составила слово в слово так, как он сказал: и про черный пиар, и про происки завистливых конкурентов - хотя какие теперь у него конкуренты! Раньше были, а теперь… иных уж нет, а те далече. Он, Новиков, в этом городе теперь как слон среди мосек. И он поехал посмотреть своими глазами на проклятый разрисованный дом, грозящий ему большими неприятностями…
        Увиденное из окна «Порше» с тонированными стеклами впечатлило Артема Викторовича настолько (в особенности кукиш), что он не выдержал и схватился за сотовый телефон, чтобы немедленно и в деталях рассказать этому ублюдку, этому козлу Клюеву, что именно он с ним собственноручно сделает, как только… Но в этот момент телефон сам зазвонил у него в руке (простой негромкий звонок - он однажды где-то услышал, что солидному человеку не полагается развлекаться глупыми мелодиями, а себя Новиков считал невероятно респектабельным), и, взглянув на определившийся номер, Новиков похолодел: уже узнали! Черт бы побрал этих журналистов!
        -?Здорово живешь, Артем Викторович! Все развлекаешься? - Судя по голосу, невидимый собеседник усмехался одновременно снисходительно и презрительно, точь-в-точь как это делал сам Артем Викторович, если приходилось разговаривать с теми, кто ниже и зависим, чтобы эту униженность и зависимость лишний раз ненавязчиво подчеркнуть. - Что за цирк ты там устроил с этим домом? Стариков обижаешь, известного в городе художника избил. Пожар устроил.
        -?Это не я, Александр Юрьевич! - Детская фраза прозвучала нелепо, и Новиков тут же устыдился. - То есть я хотел сказать, что это провокация. И происки… накануне выборов.
        -?Ну-ну, - опять усмехнулась трубка. - Это ты журналистам лапшу на уши вешай. Может, и поверят. Хотя вряд ли. Слишком заезженная штука. Слушай, Артем Викторович, - голос стал серьезным, в нем отчетливо зазвучали металлические нотки. - Мы в твой бизнес не лезем. Партвзносы платишь - и молодец. Мы не дети и все понимаем. Но такие дела надо делать по-тихому. Как говорится, не пойман - не вор. А если поймают - будешь вором. Вор должен сидеть в тюрьме, а не в законодательном собрании. Поэтому, как ты сам понимаешь, из списков на выборы мы тебя сразу уберем, причем показательно, другим ворам в назидание. Чтоб не нагло воровали, а с оглядкой, чтоб не попадались. Потому как в стране идет борьба с коррупцией и прочим криминалом, а ты уж совсем какими-то подростковыми делишками занялся - драки, поджоги. Несерьезно. В общем, ты меня понял. Реши как-то по-тихому. Понял? - Собеседник спросил Новикова точно так же, как он недавно спрашивал тупую девицу, имени которой так и не вспомнил. - Ну и молодец.
        И, не прощаясь, отключился. Новиков посмотрел на трубку, тоже нажал «отбой» и с силой постучал себя трубкой по голове. Ощущение было такое, что его выдрали, как нагадившего щенка. Звонивший был московским куратором их местной партийной организации, а Новиков недавно и за вполне приемлемые деньги стал вторым секретарем Политсовета Свердловского регионального отделения партии «Любимая Россия». По партийным спискам в ближайшее время Новиков намеревался пройти в областную думу, а там - чем черт не шутит - и дальше идти, в большую политику. Не все же ему на стройках горбатиться, всем отстегивать, кланяться, психовать и платить, платить, платить… В общем, была у него такая мечта - рядом с Жириновским посидеть. А у депутатов, кстати сказать, на их «свечных заводиках» и бизнес процветает куда пышнее, чем у простых, никуда не избранных смертных, пусть даже и таких хватких и расторопных, как он, Новиков. И именно в тот момент, когда все было на мази, надо же ему было связаться с этим домом, с которым, как обещал мерзавец Клюев, не будет никаких проблем! Ну ничего, этот Клюев будет у него землю есть!


* * *
        Длинный и трудный день подходил к концу. Жильцы дома номер 148 собрались в кают-компании, как однажды назвал гостиную Елизаветы Владимировны Пустовалов. Повестка круглого стола - а стол в гостиной был как раз таки круглым - была обширной. Надлежало: 1. Подвести промежуточные итоги. 2. Наметить перспективы. 3. Подсчитать потери. 4. Отметить героев и, наконец, 5. Отпраздновать пополнение рядов защитников дома в лице маминого сына Паши, вернувшегося из мест, не столь отдаленных. На последнем пункте особенно настаивала Галина, она же, после пожара волшебным образом начисто избавившись от боли в пояснице, напекла несметное количество пирогов, упоительный запах которых наполнил, казалось, весь дом.
        За большим столом, накрытым нарядной скатертью, с большим электрическим самоваром в центре (его и вовсе доставали только по самым торжественным случаям), было тесно. Галина, неразлучный с ней Паша и заглянувший под вечер Колесов, сразу одуревший от запаха пирогов и растерявший часть своей заносчивости, уместились на диванчике. Герману Ивановичу, как-то незаметно для окружающих присвоившему себе статус главы заговора, пришлось отдать кресло. Левушка и Женя на пару оккупировали второе кресло из двух имевшихся и сидели тихо, тесно прижавшись друг к другу, отчего Герман Иванович заметно нервничал и бросал на них тревожные взгляды. Чтобы контролировать их поведение, ему приходилось все время изгибаться и отклоняться то вперед, то назад, потому что Ба предусмотрительно поставила свой стул между креслами. Пустовалов, несмотря на свою худобу, за столом уже ни за что не уместился бы, но он и не претендовал на место под лампой. Для него от Германа Ивановича принесли раскладушку, и он лежал, укутанный до самого носа пледом, в Левушкиных шерстяных носках (за неимением собственных) и мохнатом шарфе, который
одолжила ему Женя. Шарф был длинный, обмотав его раз пять вокруг шеи, Пустовалов стал похож на водолаза и совершенно утратил возможность двигаться. Впрочем, двигаться он тоже не имел ни малейшего желания, и даже пироги не лезли ему в горло: зимняя ночь, проведенная на пленере с баллончиком краски в руках, не прошла для него даром - он простудился.
        Левушка пытался подсунуть ему градусник, но Ба отвергла эту затею, приложила руку ко лбу больного и определила: 38,7. Предложенный Левушкой антигриппин в шипучих таблетках тоже был ею отвергнут со словами: «Вы молодые - вот и ешьте его сами, а у нас здоровья не хватит». Алексей Николаевич был напоен чаем с малиновым вареньем, от него, соперничая с запахом пирогов, исходил стойкий запах скипидарной мази, которой Левушка, по указанию Ба, щедро намазал тощую пустоваловскую грудь, костлявую спину и пятки. Горло Пустовалову пришлось прополоскать эвкалиптом и смазать йодом, после чего он слабым голосом заявил, что «ему уже совсем хорошо». Но уходить из кают-компании категорически отказался, несмотря на все уговоры - тогда и возникла раскладушка.
        За всеми этими хлопотами едва не пропустили первый вечерний выпуск новостей.
        -?Во-во-во! - басом заорал Паша так, что Ба выронила чашку, в которую собиралась накапать валерьянку для Германа Ивановича - в томительном ожидании своего появления на экране он совсем извелся. Одно дело - уснуть вечером и проснуться знаменитым, а каково, скажите на милость, дергаться, ожидая момента славы на протяжении всего дня?!
        И вот он грянул! На двух каналах новости шли одновременно, поэтому телевизор приходилось переключать, и все шишки обрушились на голову бедного Левушки, который щелкал кнопками пульта, по общему мнению, то не вовремя, то недостаточно быстро. Но в итоге, затаив дыхание и усилием воли удерживаясь от комментариев, ухитрились посмотреть оба сюжета. Герман Иванович всем безоговорочно понравился. Понравилось и то, как завершился один из репортажей.
        -?Сам господин Новиков от комментариев отказался, - многозначительно сообщил журналист, - но в его пресс-службе заявили, что он не имеет к этому дому, оказавшемуся в центре скандала, никакого отношения. Однако, как нам удалось узнать, первый этаж этого дома уже несколько лет принадлежит господину Новикову, до последнего времени там размещался зал игровых автоматов, а судьба расселенных им семь лет назад жильцов неизвестна. Что, конечно же, наводит на размышления.
        -?Им удалось узнать! - возмутился коварством журналистов Герман Иванович. - Это я, я сказал! А они это вырезали и делают вид…
        -?И хорошо, что вырезали, - перебил его Колесов. - Я бы вам очень не советовал бросаться такими обвинениями, да еще публично. Ведь если этот Новиков подаст на вас в суд за клевету, вы не сможете подтвердить свои обвинения. Так что скажите спасибо, Герман Иванович… Елизавета Владимировна, а можно мне еще вон того пирога, с грибами?
        -?Вообще, вы круто замутили, - поддержал своего адвоката Паша, тоже протягивая тарелку за добавкой. - Я с этим Новиковым начинал когда-то. Такой волчара! Да и бабок у него - до х… Ой, извините, - Паша смутился, залился девичьим румянцем и конец своего выступления скомкал. - Короче, это… Я бы с ним связываться не стал. Да.
        -?А мы не боимся! - неуверенно заявил Герман Иванович и огляделся по сторонам в поисках поддержки.
        -?Скажите, Елизавета Владимировна, а как вы установили заказчика? - потребовал адвокат, отчего-то не признававший руководящую роль Германа Ивановича. - На меня выходил Клюев из агентства… как его там? Вылетело из головы. Про Новикова речи не было, да обычно риелторы предпочитают держать язык за зубами, потому что такие клиенты требуют не афишировать их имя до завершения сделки.
        -?Это Женя, - подал голос Левушка. - Она с ним встретилась. Он ее в ресторан пригласил. Выпил и… вот.
        -?Понятно… - задумчиво пробормотал адвокат, разглядывая Женю - Выпил, и - вот. Кто бы мог подумать. Не так давно, помнится, вы были таким беспомощным созданием. И вдруг такая метаморфоза.
        -?Я очень хотела помочь! - с вызовом ответила Женя.
        Левушка и Ба посмотрели на нее с нежностью.
        -?Но акцию протеста мы устроили бы в любом случае, - немедленно потянул на себя одеяло Герман Иванович, поняв, что перестает быть единственным героем дня. - Хотя, конечно, с тем, что узнала Женечка, все получилось гораздо эффектнее.
        -?Вы все молодцы! - успокаивающе произнесла Ба, доливая горячий чай в опустевшие кружки. - И вы, Герман Иванович, и Женя, и Лев, и Алексей Николаевич, конечно же! Без него у нас вообще бы ничего не получилось! Давайте выпьем за его здоровье, это самое главное сейчас.
        Галантный Паша немедленно налил дамам вина, мужчинам - водочки. Слегка смутившись под вопросительным взглядом сына, Галина попросила налить ей клюквенного морса, как Пустовалову.
        -?Кстати, о здоровье, - спохватилась Ба. - Галя, ты-то как?
        -?Спасибо, не болит совсем, - ответила Галина, выскочив из-за стола, прошлась по комнате и даже отвесила поясной поклон всем присутствующим. - Завтра на работу пойду! Надоело колодой лежать. И соскучилась уже. Джон-то меня потерял, наверное.
        -?Получается, спасибо Льву, да, Паша? - вдруг засмеялся подобревший от чая и пирогов Колесов. - Он изобрел новый способ лечения радикулита - шоковая терапия при помощи стреляющего дивана. Нервным повторять не рекомендуется.
        Левушка обиженно отвернулся - сколько можно его упрекать, он же объяснил, что это не нарочно! Женя тут же схватила его за руку и одарила веселящегося Колесова ненавидящим взглядом.
        -?А че? В натуре! Правильно Андрей Альфредович говорит, - басом захохотал Паша. - Маменция вон скачет, от водки отказывается, морс дует - такое вообще впервые вижу. Чтобы курить, говорит, в постели - больше ни в жизнь! Ты, Левка, молоток! Я ваще твой должник!
        -?А вы заметили, что Галина Павловна ни разу за весь день не употребила… своих любимых словечек? - наклонившись к Ба, прошептал Герман Иванович. - Это тоже последствия шоковой терапии?
        -?Вполне может быть, - так же тихо ответила ему Ба, внимательно посмотрев на Галину. - В войну, помнится, никаких гастритов и радикулитов в помине не было. Хотя насчет мата не могу сказать с уверенностью.
        -?…А главное - спасибо вам, Елизавета Владимировна, - продолжал свою речь Паша, и отвлекшиеся Ба и Герман Иванович отпрянули друг от друга, как ученики, получившие замечание на уроке. - Мне маменция про вас писала. Пока меня не было, она тут без присмотру такого накосорезила! Она ведь до вас и бухала, и не работала - гнали ее отовсюду. - Паша наклонился и любовно погладил «маменцию» по такому же, как у него самого, ежику, только не белобрысому, а сочного вишневого оттенка. - А вы ее в такое место хорошее устроили, лечили вот, и вообще… - Паша сбился, потом вдруг неожиданно, с трудом поднял свою огромную тушу с дивана, перегнулся через стол, бережно взял руку Ба и неуклюже ее поцеловал. Смутился и плюхнулся обратно, так что диван только крякнул.
        Пока снова наливали и закусывали, Герман Иванович, воспользовавшись тем, что он сидел рядом с адвокатом, нагнувшись и для конспирации прикрыв рот ладошкой, спросил:
        -?Скажите, пожалуйста, а за что сидел… Павел? Это не праздное любопытство, поверьте. У меня в доме… юная девушка. Я несу за нее ответственность.
        -?Не волнуйтесь, - так же тихо и серьезно ответил Колесов. - В этом смысле Павел Анатольевич человек абсолютно порядочный. Отличный семьянин… был. А три года отсидел по статье двести двенадцатой Уголовного кодекса. - Колесов полюбовался на озадаченное лицо Германа Ивановича и с удовольствием пояснил: - Организация массовых беспорядков, сопровождавшихся насилием, погромами, поджогами, уничтожением имущества, применением огнестрельного оружия, взрывчатых веществ или взрывных устройств, а также оказанием вооруженного сопротивления представителю власти. Ну, захват Таганского оптового рынка. Четыре года назад громкое было дело, не припоминаете? Вообще-то, ему тогда пять лет дали, но мы общежитие работников колонии за свой счет отремонтировали, ему два года и скостили, вышел по УДО.
        -?Почему вышел? - переспросил побледневший Герман Иванович, косясь на Пашу, который увлеченно поглощал еду.
        -?УДО - это условно-досрочное освобождение, - любезно пояснил адвокат. - И не смотрите вы так на него. Ничего страшного. Бизнес есть бизнес. Он никого не убивал. В биографии вашего Новикова еще и не такое бывало. Но вы же не побоялись.
        -?Я… Я не то чтобы, - залепетал Герман Иванович, забыв про Пашу. - Я не знал… Боже мой…
        -?Андрей Альфредович, я вас попросить хочу, - вдруг громко, чтоб все слышали, сказал Паша. - Я вот вас при всех попросить хочу. Вы помогите им, если что. Ну, мало ли. Козел он, этот Новиков. С деньгами решим вопрос. Сколько скажете, я без вопросов, вы же знаете.
        -?Решим, Паша, решим, - улыбнулся Колесов, вставая. - Я знаю, что ты - без вопросов. А я - без проблем. Вы уж извините меня, мне пора. Давно не ел таких замечательных пирогов в такой отличной компании. Честное слово. Спасибо!
        В прихожей адвокат и провожающие его лица - Левушка и Женя - столкнулись с участковым Ларькиным, пришедшим проверить порядок на вверенной ему территории, которая неожиданно попала в криминальные новости. А ведь он так старался этого избежать! Это еще завтрашние газеты не вышли… Ох, и дадут ему по шапке!
        -?Товарищ капитан, если вы по поводу Павла Анатольевича, то все в порядке, - немедленно уведомил его адвокат. - Справка есть. Кстати, ему бы помочь паспорт сделать побыстрее. Поможете?
        -?Какого еще Павла Анатольевича? - неприязненно пробурчал Ларькин, с утра пребывавший в скверном настроении. - Я по поводу пожара.
        -?Стало быть, действительно зря Павел Анатольевич подумал, что это его прошлой ночью так торжественно встречали, - серьезно кивнул адвокат. - Ну, раз вы не по этому вопросу, тогда я удаляюсь. Вот моя визитка… И вы уж тут их не обижайте. Звоните мне, если что. Заодно и насчет паспорта договоримся.
        Ларькин повертел в руке визитку, как бы раздумывая, куда ее девать и не выкинуть ли вообще, потом прочитал фамилию адвоката, хмыкнул и аккуратно спрятал золотой бумажный прямоугольник во внутренний карман. Застав в гостиной всю честную компанию в сборе, Ларькин затеял было педагогическую беседу с главным виновником переполоха Левушкой и с Галиной как гражданкой антиобщественного поведения в быту, но в самом начале его прервал телефонный звонок. На определителе высветился номер Новикова, поэтому Ларькин свернул беседу и вышел в коридор.
        -?Ларькин? Ты в курсе, что Клюев исчез? - Судя по голосу, Новиков тоже был на взводе.
        -?Нет, - осторожно соврал Ларькин, хотя был «в курсе». Еще днем, едва узнав о пожаре и стрельбе в доме номер 148, он помчался в агентство «Новая квартира» с благородным намерением удавить Клюева своими руками. Ведь его же, скотину, особо предупреждали - чтоб никакого криминала! Но в агентстве царила тихая паника - шеф на работе не появлялся и вестей о себе не подавал, сейф открыт, содержимое исчезло, а чего и сколько там было - никто не знал. Допрошенная с пристрастием Ленка Жданова в конце концов сказала, что полчаса назад Клюев прислал ей эсэмэску:
«Не ищите». И с тех пор его телефон заблокирован.
        -?Найди мне его, капитан, - душевно попросила трубка. - Из-под земли достань гада! Он с моими деньгами умотал. Кинул меня, как последнюю дешевку. А меня давно уже никто не кидал, слышишь, Ларькин? Найди, не пожалеешь. По своим каналам, а?
        -?Ну как я его найду? - усомнился Ларькин. - Деньги выгреб - и ищи его. Страна большая. Попробую, конечно. А вы, Артем Викторович, вот что… Вы с этим делом подождите пока, мой вам совет. Тут странная история, люди всякие замешаны. Адвокат ввязался, Колесов - знаете? Вот именно. Что-то тут не то. Дешевле отступиться.
        -?Иди на… - посоветовала трубка, и в ней раздались длинные гудки.
        Ларькин внимательно послушал гудки и улыбнулся: дом ему нравился. И старуха, Воронова. И художник с его картинками на окнах и во дворе тоже нравился. Молодец, мужик, не стал тогда заявление писать… В комнату Ларькин решил не возвращаться - за стол его вряд ли пригласят, а торчать у всех бельмом на глазу и вовсе не хотелось, вон они все какие счастливые. Он аккуратно закрыл за собой дверь, решив завтра непременно заняться паспортом для Паши и позвонить Колесову - с такими, как он, лучше дружить, всегда пригодится.
        Не дождавшись возвращения Ларькина, Левушка позвал Женю в свою комнату - показать настоящих живых морских звезд. У Германа Ивановича немедленно закралось подозрение, что они будут целоваться (забегая вперед, приходится признать, что подозрение было небеспочвенным). Он занервничал, но на этот раз никто не собирался его успокаивать. Паша был поглощен каким-то жутким фильмом - телевизор орал благим матом, стрелял и заполошно мигал, а Паша делал круглые глаза, вертел бритой головой, хлопал себя по коленкам и время от времени заливисто смеялся, что пугало Германа Ивановича больше всего. Ба затеяла длинную беседу с Галиной. Герман Иванович, заскучав, прислушался. Оказалось, интересно.
        -?Как Пашу посадили, - неторопливо, вполголоса рассказывала Галина, - дом-то был на жену записан. Большой дом, три этажа, участок тридцать соток, домик для охраны, баня там и все такое. Они хорошо жили, две внучки у меня. Я там огород развела, все свое было, свеженькое - огурцы, помидоры, капустка. Вот. А как посадили Пашу-то, жена дом продала, а мне говорит - идите, куда хотите, хоть на вокзал, а мне до вас дела нет. И уехала, не то в Москву, не то за границу, даже Паше не написала. И девочек забрала. Вот. Я и жила с год где попало. У знакомых. И так… Пашу беспокоить не хотела такими-то делами, да и чем он мне мог помочь? Ну, потом узнал он, как-то они там все узнают. Я же не знала, что у него еще деньги остались, думала, жена-то его все до копейки забрала, когда Пашу посадили. А он - молодец, на нее только дом записал, как чувствовал. Остальное он спрятал как-то, и Колесова следить за деньгами нанял, так он мне сказал. А Колесову сказал мне квартиру купить. Он и купил. Однокомнатную, хорошую. На Бардина. Вот. А я ее… ну, это… пропила. Приятели у меня были, пьянки-гулянки с досады на такую жизнь.
Спьяну какие-то бумажки подписала - и привет. Опять без квартиры. Уж Альфредыч меня ругал-ругал! А Паша не ругал. Велел ему новую квартиру мне купить и за мной смотреть. Вот. Поэтому эту квартиру Альфредыч на себя записал - от греха, говорит, подальше, чтоб у вас соблазна не было, Галина Павловна. Он все вежливо так, по имени-отчеству. И он не то что невестка бывшая, он честный. Теперь, говорит, на вас обратно перепишу. Или на Пашу. В общем, как Паша скажет. Вот.
        Ба согласно кивала, слушая нехитрую Галинину историю, и больше всего ее удивили не перипетии сюжета и даже не трогательная заботливость гогочущего перед телевизором сына Паши, а то, что теперь тараторка Галина говорила медленно, выбирая слова, и вместо своих привычных непечатных, с которыми Ба безуспешно боролась, использовала невинное «вот». «Да, задачка для психологов», - про себя усмехнулась Ба.
        -?А тебе спасибо, Лизавета Владимировна, - подвела итог соведка. - Ты меня, можно сказать, в люди вывела. Сам консул со мной, Джон, который Степанчук… На маму его, говорит, я похожа… И Паша мной гордится, что я в таком месте работаю, и вообще. Вот. Мы с Пашей тебе помогать будем. С ним не страшно теперь, он кого хочешь - по шее! Его и в детстве все боялись! Он еще сказал, что Альфредычу денег даст, он нам поможет. Короче, я теперь отсюда не уеду, как Пустовалов. Я с тобой останусь. Вот.
        -?Спасибо, Галя, - серьезно ответила Ба. - Я очень тебе благодарна и рада, что у тебя теперь все хорошо. И что сын вернулся. Но только ты его в наши дела не впутывай. Я так понимаю, что ему теперь ни с чем таким связываться нельзя. Мы сами справимся. Вон нас сколько. Да еще если Андрей Альфредович и вправду поможет. Если вместе - получится, я уверена. Слушай, Галина, вы идите, пожалуй, с Пашей домой, а то он мне со своим фильмом Алексея Николаевича разбудит. Да и поздно уже.
        Галина за руку увела слегка упирающегося Пашу, который никак не хотел отрываться от очередной зубодробительной драки и ныл, что у них телевизор маленький, вот он завтра новый купит и тогда… Но оставаться до завтра Паше никто не предложил, и он вынужден был досматривать драки в уменьшенном формате. Пустовалов, несмотря на шум, спал. Герман Иванович, воспользовавшись случаем, немедленно отправился вызволять Женю. Оставшись вдвоем, Ба и Левушка долго сидели в тишине, думая каждый о своем. То есть о чем думала Ба, точно неизвестно, а Левушка думал о Жене. О том, какая она красивая и замечательная, и как она бросилась ему на помощь - без лишних расспросов, не думая об опасности. И как она…
        Но тут вернулся Герман Иванович. Как профессиональный лектор он отлично знал, что слушатели лучше всего запоминают начало и конец выступления - это самые сильные позиции в тексте. Этот день начался с его, Германа Мокроносова, триумфа, и отдавать пальму первенства Герман Иванович не собирался никому - ни Паше, ни Галине, ни даже вот сопящему на раскладушке Пустовалову.
        -?Елизавета Владимировна, я все собирался вам сказать, да забываю в суете, - небрежно начал он. - Я нашел в Интернете информацию про этот самый «Баухаус». Оказывается, эта архитектурная школа и сейчас в Германии существует, работает. И адрес есть - в городе Веймаре. Я им вчера вечером письмо написал - не на бумаге, а на компьютере, e-mail называется - про Екатеринбург, про наш дом, про наши дела. А сейчас еще фотографии послал о сегодняшней акции - мне Женя помогла. Оказывается, можно прямо из фотоаппарата в компьютер - и послать, представляете?! Так все просто. Будем теперь ждать. Может, ответят.
        Герман Иванович замолчал, скромно ожидая заслуженных восторгов и похвал.
        -?Этого не может быть… - медленно и невнятно, как будто губы не слушались ее, прошептала Ба. - Это все в прошлом. Я не хочу знать… Господи, зачем вы это сделали, Герман Иванович?!
        -?Но ведь это же так просто, технический прогресс, - совершенно растерявшись, пробормотал Мокроносов. - Теперь мы не одни, теперь о нас весь мир узнает. А вместе же легче, - невольно повторил Герман Иванович слова, которые недавно Ба говорила Галине.
        -?Так просто, - задумчиво повторила Ба, кажется, она уже пришла в себя от сюрприза, от всей души преподнесенного Германом Ивановичем. - Вы правы. И в самом деле - наверное, так надо.


        День двенадцатый
        Meine erste Frau
        Женя и Левушка бежали по улице, лавируя между прохожими и переругиваясь на ходу - все никак не могли решить, по чьей вине они опаздывают. Левушка, немного отставший, вдруг окончательно затормозил возле бабушки, продававшей первые весенние нарциссы - бело-желтые, как будто улыбающиеся. На бегу сунул бабушке деньги, схватил букет и бросился догонять Женю, которая уже стояла на крыльце архитектурной академии и оглядывалась на него с возмущением - нашел время!
        -?На! Тебе! - сунул ей букет Левушка, и они вбежали в вестибюль.
        -?Мы на конференцию! - хором закричали они охраннику.
        -?Налево и по стрелочкам, - невозмутимо ответил тот. - Третий этаж, аудитория 316.
        Женя и Левушка побежали налево по длинному коридору, в конце которого увидели обещанную стрелочку с надписью «Международная конференция «Баухауз» на Урале: от Соликамска до Орска». Не дожидаясь лифта, побежали на третий этаж. И все-таки они опоздали, поэтому тихо, как мыши, стараясь не пыхтеть после марафонского забега, стали пробираться к последнему ряду, где еще оставалось несколько свободных мест.
        -?…И прежде всего позвольте представить вам тех, благодаря кому проведение нашей конференции, первой в России, стало возможным, - четким поставленным голосом говорила дама в очках и строгом костюме в полоску, стоявшая возле доски и экрана. - Это Герман Иванович Мокроносов, профессор, доктор философских наук, именно он на начальной стадии выступил координатором международного проекта.
        Внизу, в первом ряду, поднялся Герман Иванович, и, повернувшись лицом к залу, раскланялся во все стороны. Ему похлопали, Женя и Левушка - громче всех. Гадкий Левушка даже хотел было крикнуть «ура!», но Женя вовремя зажала ему рот ладошкой. При этом она рассыпала нарциссы, и ему пришлось ползать по полу между рядов, собирать цветы под Женькино довольное хихиканье. Двое мужчин подчеркнуто интеллигентного вида, сидевшие у прохода в предпоследнем ряду, оглянулись, посмотрели осуждающе. В результате Левушка с Женей так и не услышали, кем была пожилая розовощекая дама в ядовито-красном шарфе и мужчина в джинсах и клетчатой рубашке, которые сидели рядом с Германом Ивановичем и которым тоже хлопали.
        -?И, конечно же, разрешите представить вам нашего спонсора, руководителя российско-германского благотворительного фонда «Архитектурное наследие» Павла Анатольевича Харитонова.
        Павел Анатольевич Харитонов встал и тоже с достоинством раскланялся. Женя вытаращила глаза и пихнула Левушку в бок так, что тот зашипел от боли. Но удивление Жени было понятно: за те несколько месяцев, что они не видели Павла Анатольевича, купившего себе квартиру в элитном доме, он изменился до неузнаваемости. Дорогой светлый костюм сидел на нем отлично, волосы были вовсе и не белобрысыми, а пшеничного оттенка, как у Есенина, и стрижка удачно подчеркивала высокий лоб мыслителя; очки в тонкой золотой оправе делали лицо умным, а взгляд - ироничным.
        -?Во дает! - искренне изумился Левушка. - А говорят, имидж - ничто!
        -?Это не тот ли Харитонов, что сидел за захват Таганского рынка? - наклонившись к соседу, заинтересованно спросил один из мужчин.
        -?Тот самый, я его еще тогда по телевизору видел - такая бандитская морда! - с удовольствием подтвердил его собеседник. - И пожалуйста: отсидел, вышел, научился ходить на двух ногах, очки вон прикупил - и стал вполне интеллигентным человеком, как мы с вами, - это было сказано с понятной обоим тонкой иронией. - Спонсор. Говорят, денег у него - куры не клюют.
        -?Зачем, интересно, ему это надо? - не унимался любознательный сосед.
        -?Вы думаете, его интересует сохранение архитектурного наследия конструктивизма на Урале? - съехидничал любитель криминальных теленовостей. - Держите карман шире. Он конструктивизм от барокко не отличит! Все знают, что он просто-напросто деньги через этот фонд отмывает, и немаленькие. Эту конференцию ему оплатить - копейки. Зато шуму, шуму! Спаситель Отечества! Отрыжка нашей демократии, вот что это такое! Таких, как он, надо сажать пожизненно и с полной конфискацией!
        -?О, я как раз вчера анекдот прочитал на эту тему, - оживился первый мужчина. - Чтобы сегодня стать интеллигентным человеком, надо только выкинуть из машины бейсбольную биту и вместо нее положить красивую металлическую клюшку для гольфа.
        Собеседники с удовольствием расхохотались, да так громко, что Павел Анатольевич Харитонов вдруг оглянулся и посмотрел на них укоризненно - мешаете, мол, господа. Приятели испуганно умолкли и сделали вид, что увлечены докладом.
        -?…Цель конференции - создать сеть исследовательских центров, которые будут документировать пока что слишком мало изученные моменты истории строительства соцгородов, расположенных вдали от Москвы и Петербурга, - щебетала тем временем переводчица. - Результаты этой работы будут представлены широкому кругу потенциальных партнеров - политикам, представителям средств массовой информации и собственникам.
        Розовощекая пожилая дама в красном шарфе переждала ее, благосклонно кивая, и увлеченно затараторила на немецком. Левушка и Женя заскучали.
        -?А теперь, дамы и господа, мы переходим непосредственно к программе нашей конференции, - вернула себе бразды правления ведущая. - У вас у всех есть расписание с указанием аудиторий, где будут работать различные секции. Поэтому позвольте вкратце…
        Полчаса спустя под бодрое бормотанье первого докладчика, обещавшего раскрыть тему
«Влияние немецкого конструктивизма на формирование архитектурного облика Свердловска начала 1920-х годов», окончательно осоловевшие Женя и Левушка выбрались из аудитории. Мимоходом оглянувшись, они увидели Германа Ивановича, который был весь поглощен докладом, и Павла Анатольевича Харитонова, тщетно борющегося с дремотой. Вслед за ними вышел из аудитории, осторожно прикрыв дверь, немолодой сухощавый мужчина со светлыми длинными волосами, стянутыми на затылке в пучок, по виду явно иностранец. Остановился, оглядываясь по сторонам, будто решая, в какую сторону пойти. Но Жене и Левушке не было до него никакого дела. Они опять опаздывали, на этот раз - в ювелирный магазин «Золотая рыбка», где должны были привести в порядок аквариум с золотыми рыбками, работавшими символом заведения. По окончании работы Левушка пообещал Жене исполнение трех желаний, как и полагается после общения с золотыми рыбками. Про два желания он уже знал: Женя хотела в театр на балет «Каменный цветок», и он купил билеты неделю назад, и еще зонтик, потому что лето на носу! Насчет третьего желания у Левушки были свои сугубо корыстные
соображения, надо было только вовремя и правильно подкинуть идею.


* * *
        Ба была дома одна - с утра подскочило давление - и ужасно жалела, что не смогла пойти в архитектурную академию. Ну да ничего, за полдня она отлежится, а вечером Герман Иванович все расскажет, уж он ничего не напутает и не упустит, особенно если речь пойдет о его заслугах. А завтра, если все будет хорошо, она непременно поедет на экскурсию по городу, которую устраивают для участников конференции. Но уговоры помогали мало, и с утра Ба не находила себе ни места, ни занятия. Наконец, устав и лежать и без толку бродить по квартире, она заставила себя сесть в свое любимое кресло и стала смотреть в окно.
        Старые липы под окном уже давно нарядились в нежную, изумрудно-зеленую листву. По листочкам скользили солнечные блики, и деревья так явно радовались тому, что пережили еще одну зиму, что Ба невольно улыбнулась им в ответ. И вдруг заметила, что прямо напротив ее окон остановилась машина. Из нее вышел пожилой мужчина. Машина тут же уехала, а он остался стоять на тротуаре, как будто решая, что делать дальше. Потом поднял голову и принялся рассматривать дом. У Ба упало сердце. Она неловко сползла с кресла, встала сбоку от окна, хотя прекрасно знала, что с улицы в глубину комнаты заглянуть невозможно, и стала наблюдать за незнакомцем. Мужчина закурил, продолжая рассматривать дом и, как показалось Ба, окна именно их квартиры. Так продолжалось довольно долго. Потом мужчина, будто решившись, повертел головой, отыскивая урну, подошел, бросил окурок и решительно повернул за угол (а точнее, за полукруглый, как и полагается корме корабля, фасад), скрывшись из виду.
        Елизавета Владимировна, пытаясь унять заполошно бьющееся сердце, продолжала стоять у окна, не в силах сделать ни шага. Отчего-то она была совершенно уверена - незнакомец пришел к ней. И когда раздался звонок домофона, она собралась с духом и смогла все же дойти до двери. Она не ошиблась - этот человек из сна наконец пришел к ней. Это то, чего она так боялась все эти годы.
        Это то, чего она все эти годы ждала.
        Не спрашивая, она нажала кнопку домофона, открыла дверь и стала ждать, отчего-то не догадавшись включить в прихожей свет. В тишине пустого дома явственно, как в том сне, она услышала шаги. Шаги приближались, человек шел уверенно и легко.
        -?Вот и хорошо, - вдруг с удивившим ее саму облегчением сказала вслух Ба. - Сколько можно бояться? На все вопросы должен быть получен ответ, хотим мы этого или нет.
        В конце коридора появился мужской силуэт. Он приближался, постепенно выделяясь из полутьмы, но Ба все еще не могла разглядеть его лица. Человек шел, казалось, очень медленно, мучительно долго. Остановился, провел рукой по светлым волосам - в таких незаметна седина. У него тоже были светлые волосы - вдруг отчетливо вспомнила Ба, - светлые и длинные, хотя тогда никто из мужчин длинные волосы не носил, и это было почти вызовом. Наконец она догадалась щелкнуть выключателем, и в свете лампы смогла разглядеть гостя.
        Перед ней стоял Эрнст Леманн. Человек из сна, лицо которого она никак не могла вспомнить, а теперь, увидев, мгновенно узнала.
        -?Фрау Вороноф? - спросил человек с сильным акцентом, и Ба смогла перевести дыхание - голос был другой, не Эрнста, иначе она бы просто не выдержала. - Вам нехорошо?
        Он шагнул вперед, чтобы поддержать ее. Но Ба уже взяла себя в руки. Она не верит в мистику. Она не спит. И значит, это не сон. Но главное - голос, другой голос. Именно это и привело ее в чувство.
        -?Проходите, пожалуйста, - пригласила она и отошла в сторону. - Все в порядке. Просто вы очень похожи…
        -?Значит, вы не забыли, - кивнул мужчина. - Я боялся, что вы забыли. И тогда мой визит будет… странным.
        -?Нет, я помню, - ответила Ба, и они оба поняли, о чем речь.
        -?Эрнст Леманн - мой дед. Все говорят, что я похож на него. Я приехал на конференцию «Баухауз». Я тоже архитектор, как и он. - Гость говорил короткими фразами, с трудом подбирая слова.
        Они вошли в комнату и сели у стола. Ба не стала предлагать чай и задавать полагающиеся по такому случаю вопросы: оба знали, что будут говорить о делах жизненно важных, и, стало быть, не до формальностей обычного гостеприимства. Это потом, позже. И Ба задала самый главный вопрос:
        -?Скажите… что с ним стало? С Эрнстом?
        Вместо ответа Леманн-младший протянул Ба книгу в твердой обложке серого цвета. На обложке была фотография какого-то дома, фамилия автора - Ernst Lehman и название -
«Mein Leben - Architektur».
        -?Там есть одна страница, - добавил он. - Откройте.
        Ба послушно открыла. На странице с закладкой тоже была фотография - та самая. Девочка Лиза и известный архитектор герр Леманн, приехавший в Советскую Россию строить дома будущего. Под фотографией была подпись на немецком, которую Ба прочла с трудом - мешали слезы. «Meine erste Frau - Jelisaweta Woronowa. Swerdlowsk.
1937»[?Моя первая жена - Елизавета Воронова. Свердловск. 1937.] , - вот что там было написано.
        -?Я не знала, что у него есть вторая фотография, - тихо сказала она скорее себе, чем внимательно следившему за ней человеку.
        Он молчал, не помогал и не торопил.
        -?Если она у вас… И если эта книга… - Ба лихорадочно пролистала ее до конца и там нашла то, что искала - снимок из семейного альбома: пожилая пара в окружении молодых людей, наверное, детей и внуков, все улыбались и были счастливы не для снимка. - Значит… он был жив? То есть я хочу сказать… Что с ним стало?
        -?Он отсидел в лагере десять лет, - с трудом подбирая слова, стал рассказывать Леманн-младший. - Потом уехал в Америку - помогли друзья, все-таки он был архитектор с мировым именем. Туда еще до войны перебрались организаторы «Баухауза» Гропиус и Мис ван дер Роэ, они эмигрировали из нацистской Германии в США. Он работал до самой старости. Учил моего отца, и меня, и других студентов. Он рассказывал мне о России. И о вас. Он вас любил. Там про все написано.

…Ба сидела, глядя в окно, и гладила книгу, как живую. Леманн все понял, положил на стол визитку с адресом и номерами телефонов и незаметно ушел, тихо прикрыв за собой дверь. А Ба все сидела и гладила книгу, не замечая слез, которые катились у нее по щекам. Она бы очень удивилась, если бы кто-то сказал ей, что она плачет. Полноте! Какие поводы для слез могут быть у юной Lischen, которой любимый обещал, что они никогда - слышишь, никогда?! - не расстанутся надолго. Да, жизнь прошла. Но разве одна жизнь - это долго?
        И он вернулся.


        День тринадцатый
        Долгий вечер после грозы
        Все еще черно-фиолетовая, но уже не страшная туча, огрызаясь молниями и погромыхивая, нехотя отползала в сторону дальнего леса, и освободившаяся, свежевымытая половина неба была прозрачной и ослепительно-голубой. Город, на четверть часа замерший под натиском оглушительной июльской грозы, приходил в себя, улыбаясь и отряхиваясь.
        По главной улице города ехал огромный синий автобус, блестя на солнце мокрыми дельфиньими боками. В больших, наглухо тонированных стеклах отражались дома, деревья, мосты, строительные краны, купола соборов. Двигаясь осторожно, как слон, по неотложным делам вынужденный заглянуть в посудную лавку, автобус свернул с главного проспекта (конечно же, имени Ленина) на тихую зеленую улицу имени уральского писателя Бажова.

«Странно… - подумала Ба. - Опять этот сон…»
        Он не снился ей уже год или, пожалуй, больше - с тех самых пор, как незнакомец с длинными светлыми волосами, смешно стянутыми в пучок аптечной резинкой, и внимательными серыми глазами пришел к ней, в этот дом, и оставил на столе книгу, в которой Эрнст Леманн семьдесят лет спустя после разлуки снова признался в любви своей Лизхен.
        Мысли были ленивые, медленные, неповоротливые, совсем как толстый полосатый кот из соседнего дома, сидевший на скамейке возле Ба - они вместе пережидали грозу на веранде детского сада. Детский сад давным-давно закрыли и перепрофилировали под контору, а веранда почему-то осталась. И плотники из ЖЭУ почему-то получили указание ее отремонтировать. Пустовалов специально для соседей в начале прошлого лета выкрасил ее и расписал невиданными цветами…
        Автобус вдруг засигналил басом - то ли прогонял с дороги кого-то нерасторопного, то ли просто так, от полноты чувств, потому что - лето, и дождик кончился, вымыв стекла, а впереди - вечер, тихий долгий вечер, пахнущий мокрой листвой и чистым асфальтом! Ба и кот подскочили от неожиданности, спросонья вытаращив глаза друг на друга. Автобус опять засигналил, на этот раз уже сердито - въезд во двор перегораживал маленький «Фольксваген» трогательного фисташкового цвета, чья хозяйка отчего-то решила припарковаться непременно в этом неподходящем месте, - и замер, вдвинувшись во двор наполовину.
        -?Безобразие, - вздохнула Ба, впрочем, совсем не сердито. - Уже второй за день. Что скажут соседи?
        Кот забил хвостом, тоже возмущаясь от имени соседей.
        -?Да ладно тебе! - укорила его Ба. - Интересно же людям. А ты не знаешь, чья машина?
        -?Раз-раз-раз… Господа туристы, как видите, у нас маленькая заминка, ничего страшного, - заговорила в микрофон девушка-экскурсовод, и пассажиры зашевелились, принялись выглядывать в окна. - Тогда я, пожалуй, начну вам рассказывать, а выйдя из автобуса, мы продолжим. Итак, мы с вами уже видели и корпуса старинного Верх-Исетского завода, и плотину, с которых начинался Екатеринбург в двадцатых годах восемнадцатого века. Видели храм-памятник на месте расстрела семьи последнего русского царя Николая Романова - это уже история начала века двадцатого. А теперь, оказавшись вот в этом самом обычном дворе (я надеюсь, мы все-таки туда попадем), мы с вами перенесемся в тридцатые годы, период становления молодого Советского государства, индустриализации и великих строек. «У нас на глазах городище родится - из воли Урала, труда и энергии», - писал тогда побывавший в Свердловске поэт Владимир Маяковский. В те годы на Урале работали немецкие архитекторы из школы «Баухауз». Романтики и прагматики одновременно, они не боялись экспериментов, и именно им мы обязаны тем, что в тогдашнем Свердловске появились
дом-трактор, дом в форме серпа и молота, а также несколько домов-кораблей, один из которых вы и видите перед собой в левое окно автобуса. Надо отметить, что сегодня Екатеринбург - единственный город в России, где в таком объеме сохранились памятники архитектуры в стиле конструктивизма. Музей конструктивизма, который мы с вами собираемся посетить, занимает только первый этаж здания, а на втором расположены квартиры, потому что, как считают специалисты, самый лучший способ сохранить тот или иной архитектурный памятник - это использовать его по прямому назначению. В жилом доме должны жить люди… Так, наверное, нам все же придется… - Экскурсовод вздохнула и наклонилась к водителю.
        Но тут наконец автобус все же тронулся с места, высокомерно фыркнув в адрес фисташкового «Фольксвагена», испуганно метнувшегося вон со двора. Автобус не без труда припарковался возле небольшого двухэтажного дома. Дверь автобуса, тихонько вздохнув, уехала вбок, и из невидимого автобусного нутра начали выходить люди. Они разминали ноги, что-то говорили друг другу и с любопытством оглядывались по сторонам, доставая фотоаппараты, словом, вели себя так, как ведут себя туристы в любом уголке мира. Из дома вышла другая девушка, с длинной, до пояса, каштановой косой, и экскурсовод из автобуса, уже не знавшая, чем развлечь почтенную публику, обрадованно сообщила:
        -?Господа, это Евгения, она проведет для вас экскурсию по музею конструктивизма, и мы с вами встретимся возле автобуса после окончания экскурсии.
        Экскурсанты послушно завертели головами, слушая рассказ Жени. Один из них, самый дотошный, даже сфотографировал две таблички у входа. На первой, огромной, гранитной, золотыми буквами было написано: «Дом-музей конструктивизма. Создан по инициативе российско-германского благотворительного фонда «Архитектурное наследие» и лично П.?А. Харитонова». А на второй, поменьше и попроще, забранной в стекло -
«Дом построен в 1936 году по проекту архитектора Эрнста Леманна для клуба строителей. Объект культурного наследия федерального значения. Охраняется государством. Отреставрирован на средства мецената А.?В. Новикова». Женя пошла к дому, за ней потянулись туристы, боясь отстать и пропустить что-то интересное. Кто-то спросил про расписную веранду - про нее всегда спрашивали, - Женя остановилась и объяснила, помахав кому-то рукой.
        Конечно, никто не обратил внимания на очень пожилую даму, дремавшую на веранде в компании толстого полосатого кота. Рядом с ней, не видная со двора, стояла коляска для двойняшек, которую время от времени Ба покачивала ногой. В коляске уже начинались возня и попискивание, пока тихое, и Ба успокаивающе помахала Жене в ответ, что означало: не волнуйся, продержимся без крика и визга до конца экскурсии. Ничего, не в первый раз.
        -?Да вы мои хорошие, - тихо заворковала Ба, и кот, возмущенно передернув спиной, отвернулся - ревновал. - Давайте еще погуляем, мама скоро закончит и придет, мама у нас хорошая, мама нас любит… О, а вот и баба Галя к нам идет! Какой сюрприз…
        К беседке, ковыляя, шла Галина - в модном брючном костюме и шляпке в тон, в руках она держала сумку из крокодиловой кожи, в ушах и на пальце весело взблескивали бриллианты. От нее крепко пахло духами, и кот, неодобрительно чихнув, убрался из беседки - приятную компанию Ба и, так уж и быть, близнецов он предпочитал всем прочим.
        -?Ути-пути, золотые, сладенькие, какие холесенькие! - еще на подходе заголосила Галина, и Ба предостерегающе прижала палец к губам.
        Плюхнувшись на скамейку возле Ба, Галина первым делом сбросила тесные туфли, содрала подследники, с наслаждением пошевелила занемевшими пальцами и перевела дух. Потом заглянула в коляску, расплылась в широченной улыбке и спросила шепотом:
        -?Который проснулся-то? Эдик? Или Лизка? Хоть бы вы как их пометили, что ли! Голубым и розовым. Чего они у вас одинаковые-то?
        -?Не Эдик, а Эрнст, - без особой надежды на успех поправила Ба. - Я тебе уже сто раз говорила. Могла бы уже запомнить. - Галина хмыкнула, но промолчала. - Эрнст еще спит. А возится Лиза.
        -?А папочки нет? А мамочка где? А ты как справляешься? - затараторила Галина. - Пустовалов где? Слушай, Лизавета, я тут подумала, это сколько же стоит вот эта веранда, где мы с тобой сидим, если на той выставке - помнишь, мы осенью ходили? - Паша мне его картину за сумасшедшие деньги купил, это нам еще со скидкой по старой памяти. А тут вот цветов сколько, и огромадные! Распилить веранду и продать! Шутка… Слушай, а Иваныч что? Не болеет? Все по кнопочкам своим стучит? Умора! Я посижу у вас, ладно? Может, помогу чем. С двумя-то ты умоталась ведь. Я своему говорю: Паша, роди мне хоть одного еще, а то я хожу, хожу по дому из угла в угол. Дом ведь купил на Широкой речке. Коттедж. Три этажа, блин. Домработницу выгнала, сама все делаю, а все равно тоска такая, хоть волком вой! А он мне вместо этого - бабки, брюлики да фигню всякую. Поезжай, говорит, маменция, в Карловы Вары, подлечись. Ну, поехала. И там чуть со скуки не сдохла. Вчера прилетела - и сразу к вам. Соскучилась. А Паша сейчас в этом… Дустель… Дюссельдорфе. Дела у него там. Меня звал, я не поехала. Надоело мне уже…
        Галина тяжело вздохнула. Ба с интересом смотрела на Лизу, которая, скосив глаза на спящего брата, пыталась ухватить его за нос, но уже в который раз промахивалась, сердилась, и, похоже, собиралась зареветь.
        -?Ты смотри, какая упорная! - восхитилась Галина, тоже понаблюдав за процессом. - Вся в тебя, Лизавета. Завидую я тебе. Да… а твои-то хороши! Повесили двух младенцев на старуху девяноста лет и разбежались по своим делам.
        -?Тьфу на тебя, Галина, - несердито сказала Ба. - Восемьдесят девять мне. Когда будет девяносто, тебя первой позову на день рождения. Я еще до ста доживу, вон и Эрнста с Лизой в школу провожу. В тридцать седьмую, немецкую, тут как раз недалеко - через дорогу.
        -?С тебя станется, - не стала возражать Галина и опять отчего-то вздохнула. - Ты ведь ненормальная, Лизавета, если уж что себе в голову вобьешь…
        -?Ладно тебе ворчать. Смотри, закат красивый какой, будто нарисованный. Алексею понравилось бы. И дом, как на картинке - помнишь, он мне подарил? Хороший вечер. - Ба улыбнулась, мягко отводя Лизину руку, которая опасно приблизилась к намеченной цели. - Так хочется, чтобы он не кончался подольше…

        notes
        Примечания


1
        - Моя первая жена - Елизавета Воронова. Свердловск. 1937.