Женское счастье Елена Рахманова

        # У Татьяны Завьяловой появился новый сосед по даче, подозрительный тип самого бандитского вида. Таня заволновалась: ведь на даче живет мама с приятельницами-пенсионерками. Как оставить беззащитных дачниц одних? Татьяна и две ее школьные подруги решили, что будут по очереди жить в летнем домике, чтобы в случае чего заступиться за старушек. Грубоватый сосед с ходу обозвал женщин
«курицами» и намеренно держал с ними дистанцию. Но неожиданно для самого себя бывший военный обнаружил, что робкая и вечно всем угождающая Татьяна привлекает его, как никакая женщина прежде…
        Елена Рахманова
        Женское счастье
        Глава 1
        Все-таки школьные годы действительно счастливая пора жизни. Правда, это понимаешь по прошествии многих лет, когда начинаешь проникаться сочувствием к бедным учителям, симпатией ко всем без исключения одноклассникам и вспоминать большинство эпизодов из школярского прошлого с улыбкой умиления и щемящим сердцем.
        Сердце на самом деле защемило, едва Ирина с Людмилой стали подходить к знакомому серому четырехэтажному зданию, все окна которого были ярко освещены и откуда доносились звуки включенных на полную мощность проигрывателей. Совсем как во время дискотек их детства и отрочества.
        Ирина Олейникова была на полторы головы выше своей приятельницы. Темно-каштановые прямые волосы она любила собирать в низкий пучок на затылке, чтобы были видны серьги, которые Ирина предпочитала всем прочим украшениям. Русоволосая, с модной стрижкой до плеч Людмила Круглова рядом с подругой выглядела еще миниатюрнее. Этакая Дюймовочка, но ее четкости, собранности и деловой хватке мог бы позавидовать любой коллега-мужчина. Она работала главным бухгалтером предприятия, и начальство во всем, что касается финансов, полностью полагалось на нее…
        По коридорам школы бродили развеселые бывшие ученики всех возрастов одетые кто во что горазд - от дорогих офисных костюмов и вечерних платьев до застиранных джинсов и стоптанных кроссовок. Радостные вопли и крепкие объятия сопровождали встречи знакомых. Любопытными взглядами окидывались симпатичные незнакомцы, которые чаще всего оказывались выросшими учениками младших классов, на которых во время учебы не принято было даже обращать внимание. Зато вид однокашников старших возрастов вызывал порой искреннее недоумение: неужели их еще что-то может волновать в этой жизни и заставлять резвиться, как первоклашек? Это в пятьдесят, а то и более лет!
        Вот и заветная дверь с приклеенным скотчем листком с компьютерной надписью: «10
„Б“. Выпуск 1978 года».
        Ирина с Людмилой открыли дверь и вошли. Внутри все, казалось, осталось по-прежнему. «Их литературный класс». На стенах портреты классиков русской и советской, ныне российской, литературы, напротив доски стеллаж с учебными пособиями и хрестоматиями, на подоконниках цветы в горшках. Только на партах вместо учебников и тетрадей пластиковые стаканчики, бутылки с минеральной - для отвода глаз - водой, конфеты, печенье. На учительском столе красуется незнакомая хрустальная ваза с букетом красных роз и полурастерзанный торт, явно домашней выпечки.
        - Та-ак, это Танькиных рук дело, не иначе… - протянула Людмила, увидев кулинарное чудо, все в глазури и шоколадной крошке.
        - Кто ж кроме нее способен на такое, - поддакнула Ирина, всегда поражавшаяся умению соученицы печь, жарить, варить и парить. - А где она сама?
        Людмила с Ириной дружили класса с шестого. Затем, где-то в восьмом, к ним прибилась Татьяна. Последние три года в школе они были неразлучны и после окончания учебы поддерживали приятельские отношения. Во всяком случае, знали в подробностях, как у кого из них складывается жизнь.
        На вечер встреч выпускников они выбрались впервые за последние шесть лет - прыти поубавилось, а семейные и прочие заботы грозили напрочь отбить желание радоваться чему бы то ни было. И только стараниями Олега Шамшурина, ныне подполковника каких-то там войск, который добровольно возложил на себя нелегкую обязанность собрать всех однокашников, они вновь переступили порог родного класса.
        Действовал Олег напористо и по-деловому, как и надлежит военному, отказов не принимал, четко распределил, кому что нести. В результате явились шестнадцать из двадцати восьми добравшихся до выпускных экзаменов в их классе. Это было сродни чуду, поскольку несколько человек уже не проживали в Москве, а то и в нашей стране вообще, а один - мир его праху - и вовсе не ходил по этой земле…
        Припозднившихся Ирину и Людмилу встретили радостными криками. А сидящий на своем привычном месте в правом ряду Олег так энергично кинулся им навстречу, что застрял между столом и стулом, не рассчитанным на комплекцию взрослого, в меру упитанного мужчины, и с грохотом опрокинул последний.
        - Ну наконец-то! - проорал он, добравшись до подруг, и принялся целовать их, щекоча русыми усами. Стало ясно, что он уже, что называется, слегка принял на грудь, и отнюдь не минералки.
        Следом за ним подскочили «девчонки», и начались обязательные в таком случае расспросы, поцелуи, объятия.
        - Эй, а где Танька Завьялова? - спросила Людмила, решительно прерывая поток изъявлений дружеских чувств и расспросов.
        К ее вопросу отнеслись с пониманием - как-никак закадычные подружки.
        - Вышла куда-то с Маргаритой Иосифовной. Пошептаться, наверное, - сообщила Флера Губайдуллина.
        Весьма посредственная ученица, когда дело дошло до устройства личной жизни, она проявила массу ума, житейской сметливости и находчивости и теперь слыла самой материально обеспеченной и хорошо устроенной среди бывших одноклассников. Еще бы, жена заместителя руководителя одного крутого ведомства, занимающегося строительством в Московской области!
        - А когда вернутся? - спросила Ирина, которой тоже не терпелось увидеться с Татьяной.
        - Обещали через минуточку, - сообщил Олег, глядя на свои шикарные импортные часы. - Но было это полчаса назад, никак не меньше.
        - Значит… - начала было Людмила, но подруга перебила ее:
        - Значит, надо попробовать тортика, пока он еще в наличии.
        - Резонно, - заметила приятельница, и все гурьбой устремились к учительскому столу, чуть не свернув вазу с цветами.
        Маргарита Иосифовна, их бывшая классная руководительница, появилась еще минут через пятнадцать в сопровождении своей любимицы.
        Когда кто-то при всем классе упрекнул ее в этом, Маргарита Иосифовна, нимало не смущаясь, ответила:
        - Да, любимица. А почему, скажите на милость, мне не любить ученицу, которая выполняет все домашние задания, не опаздывает на уроки, не хамит и всегда соглашается позаниматься с отстающими после уроков?
        Возразить на это было нечего, к тому же все искренне симпатизировали Татьяне Куренной, ныне Завьяловой, тихой, отзывчивой, доброжелательной девочке, в меру пухленькой, с восторженно распахнутыми глазами и с пушистой светлой косой. Поэтому и сейчас никого не удивило, что Татьяна с Маргаритой Иосифовной уходили пошушукаться. У них вообще сложились довольно доверительные отношения.
        Поздоровавшись с пришедшими позднее всех прочих ученицами и наскоро порасспросив их о житье-бытье, бывшая классная руководительница отправилась домой, нянчить внуков, не забыв преподнесенные ей розы. Теперь, без бдительного надзирающего ока, общение пошло веселее.
        - Картина под названием «Братание русских с кабардинцами», - охарактеризовала то, что последовало дальше, острая на язык Ирина.
        Действительно, говорили все разом, перебивая друг друга, смеялись все громче, хлопали друг друга по плечу, бутылки с «неминералкой» уже открыто держали на столе. Под конец, естественно, договорились встретиться ровно через год на том же месте в тот же час, причем искренне верили, что так оно и будет…

        - Девчонки, а поехали ко мне! - предложила Ирина, поняв, что им всем троим очень не хочется расставаться и расходиться по домам. - Поговорим спокойненько, а то в этом бедламе даже толком не пообщались.
        Они топтались в вестибюле вместе с еще несколькими десятками бывших учеников школы. На них лениво-добродушно поглядывал толстый дядька с вислыми усами в черной форме охранника. Видимо, он уже смирился со своей участью - не спать до утра. Впрочем, на его счастье, такие сборища устраивались раз в году и можно было потерпеть. К тому же его не обнесли угощением и выпивкой.
        - Я бы не прочь, - ответила Людмила с затаенной радостью во взгляде. - Володька наверняка спит, а больше меня ждать некому. Я вам уже сказала, что дети у нас за границей?
        - Уже сказала, - заверила ее Ирина и обратилась к Татьяне: - А ты как, поедешь?
        Подруга задумалась, как всегда прикидывая, кому может понадобиться в сей поздний час. Вышло, что сегодняшней ночью она никому не нужна и вольна располагать временем по своему усмотрению.
        - С удовольствием, - наконец сказала она, но тут же добавила обеспокоенно: - А твоему мужу мы не помешаем?
        - Не помешаем, - усмехнулась Ирина. - Я их с Нинкой отправила за город, проведать бабушку.
        - Да, как чувствует себя Нина Петровна? - поспешно спросила Татьяна с таким видом, будто, не узнав об этом раньше, совершила непростительную ошибку.
        Подруга успокаивающе похлопала ее по плечу:
        - Спасибо, просто замечательно. После истории с ядовитыми бочками прошлым летом она в деревне на правах Дельфийского оракула. А что еще нужно пожилым людям, как не внимание и не ощущение того, что к их мнению прислушиваются.
        - Что за ядовитые бочки? Я ничего про них вроде не слышала, - заметила Татьяна.
        - Ну, кто-то пустил слух, что на поле возле деревни, где мы купили дом, несколько лет назад зарыли емкости с отравой. Судя по всему, хотели таким образом выжить людей с насиженного места. Но мама с Нинулей вывели злоумышленников на чистую воду.
        - Нина Петровна у тебя всегда была боевая! - подтвердила Людмила и скомандовала: - А сейчас все за мной! Я у вас одна сегодня на тачке!
        Доставая из сумочки ключи, она устремилась к выходу, подруги за ней. Вскоре Людмила подвела их к стоящему в переулке рядом со школой оливкового цвета новенькому «фольксвагену» и, отключив сигнализацию, сказала:
        - Залезайте! Дорогу до твоего дома, Ирка, я помню. Домчу без проблем!
        И действительно, по ночной Москве доехали быстро, и место для парковки тоже нашлось. Уже начался дачный сезон, и большинство жителей окрестных домов по пятницам выезжали в свои загородные поместья, у кого какие были.
        Ирина явно лелеяла надежду, что ей удастся заманить подруг к себе домой. Квартира сияла чистотой, тем не менее устроились в кухне, на угловом диванчике, обтянутом гобеленом зеленоватых тонов, перед столом светлого дерева, под самодельным абажуром. Найденный на помойке ржавый каркас был тайно пронесен в дом, приведен в надлежащий вид и обтянут гипюром. Вытканные на нем листики были затем обшиты золотистыми нитками, выдернутыми из кусочков, оставшихся после шитья кухонных штор. Сами листики по цвету и рисунку напоминали такие же на почти белых стенах.
        - Ты просто Марья Искусница, - восхищенно произнесла Татьяна, любуясь абажуром. - Чем сейчас занимаешься? - Было ясно, что речь идет не о производственной деятельности.
        - Нинке тоже абажур делаю.
        - Такой же?
        - Нет, нашла рисунок для вышивки крестом тысяча девятьсот восьмого года, теперь накупила ниток и творю… - объясняла Ирина, ставя на стол заранее купленную икру, нарезку, хлеб, зелень, фрукты и готовое печенье. Вкусное, но не идущее ни в какое сравнение с домашним. В довершение сервировки на стол была торжественно водружена бутылка мозельского. - Кажется, все, - подытожила хозяйка, усаживаясь за стол, и распорядилась: - Девочки, наливаем!
        Началось то задушевное общение, которое так скрашивает женщинам существование. Когда можно говорить, не боясь, что тебя неверно поймут, и когда не надо начинать с самого начала, растекаясь мыслью по древу, а сразу перейти к тому, чем хочется поделиться.
        Сперва увлеченно хвалились друг перед другом успехами в делах и на семейном фронте, подкрепляя это фотографиями:
        - Это мы с Володькой в Австрии, на горных лыжах катаемся. Я в красном комбинезоне, чтоб не спутали…
        - А вот Ниночка со своим Димасиком отдыхают в Крыму…
        - А это Анютины с Сергеем близняшки. Всего месяц, а какими смышлеными выглядят, правда?..
        - А это мой Павлик в Мексике. По следам, так сказать, Монтесумы…
        Разглядывание снимков сопровождалось вполне искренними восторженными охами и ахами. Подумать только, вроде бы недавно школу окончили, а уже одна из них бабушка! Боже, как быстро летит время! Просто ужас…
        - Ужас, как страшно и тоскливо, - вдруг промолвила Татьяна и обвела подруг глазами, в которых стояли слезы.
        От неожиданности Людмила так и замерла, не донеся до рта бутерброд с красной икрой. Ирина же напрочь забыла, что встала, чтобы поставить чайник, и, растерянно ойкнув, снова опустилась на табурет.
        К этому времени они уже выпили бутылку мозельского и приканчивали вторую - какого-то французского полусухого вина. Но это не могло стать причиной пьяных слез. Во всяком случае, для них не могло. Значит, прорвалось то, что лежало на самом донышке души, скрываемое не только от посторонних, но и от себя самой…
        Да, никого мы не обманываем с большей старательностью и убедительностью, чем самих себя, обозревая свое место в жизни. Но до поры до времени.
        Подруги притихли. Затем Людмила, самая решительная из них, несмотря на небольшой рост и хрупкое телосложение, отложила бутерброд в сторону и рассудительно начала:
        - Танька, тебе просто грех жаловаться! Ну, посуди сама: мама здоровая, общительная, живет полноценной жизнью. Сын встал на ноги, имеет возможность заниматься любимым делом. Путешествует по всему свету, ездит куда захочет, делает потрясающие снимки, сама не раз показывала. Так что тебе надо?..
        - Я жить хочу… по-человечески, а не заглядывать им в глаза и не угадывать их желания, - упрямо мотнув головой, сообщила Татьяна и, подперев щеку рукой, зарыдала.
        Не разобрав толком, что к чему, подруги тем не менее тут же к ней присоединились. Слезы потекли в три ручья, принося облегчение и снимая внутреннее напряжение, хотя, казалось, еще несколько минут назад ничто не предвещало такой общей смены настроения. Хватило одного-единственного замечания…
        Нет, их точно что-то объединяло, и не только общее школьное прошлое. Понимание пришло, когда кончились слезы: их жизнь не задалась, хотя внешне все было распрекрасно. И толчком к исповедальному разговору опять стали слова Татьяны, произнесенные горестным тоном и сопровождаемые отнюдь не великосветским шмыганьем носом:
        - Мама, сын… да, у них все хорошо, а меня хоть кто-нибудь спросил, чего мне хочется? Неужели создавать условия для их безбедного существования - это то, для чего я родилась на свет, а, я вас спрашиваю?
        Оказалось, что это вопрос, на который всем троим хотелось бы знать ответ.
        - Думаешь, мне лучше, - неожиданно призналась Людмила и тяжело вздохнула. - Мне Володька изменяет, с секретаршей.
        - Да ты что? - в один голос не воскликнули, а потрясенно выдохнули ее слушательницы.
        Брак Людмилы все считали идеальным, да и как могло быть иначе. Трудолюбивый, симпатичный Володя - исполнительный директор одного научно-исследовательского института, вписавшегося в изменившиеся лет двадцать назад условия существования, - любил свой уютный хлебосольный дом и все тащил в норку, а не наоборот. Людмила - бухгалтер созданной при институте фирмы - была женой, матерью и хозяйкой, каких поискать. Зятя они приняли как родного сына и не раз струнили дочь Анюту, которая решительным характером пошла в мать. И вдруг такое признание!
        - Не может быть, - покачала головой Ирина. - Володя тебя холит и лелеет. Он…
        - Выходит, не меня одну, - прервала ее Людмила и надкусила отложенный было бутерброд.
        - А ты твердо знаешь? Может, это все твои домыслы? - спросила сердобольная Татьяна, тут же перестав жалеть себя и переключившись на подругу. - Никогда бы не подумала…
        - Вот и я не думала, пока из их институтской бухгалтерии не позвонили и не сказали…
        - Так прямо и заявили? - удивилась Ирина.
        - Нет, что ты! Просто «по-дружески» намекнули, что Володька не один допоздна засиживается на работе, а со своим офис-менеджером…
        - А это кто такой? - не поняла слегка отставшая от современной жизни Татьяна.
        - Не такой, а такая, - объяснила Людмила. - Это секретаршу так теперь принято называть. А функции у нее те же, что и прежде. Одним словом, секретутка.
        - Ты ее хоть видела? Может, страхолюдина, каких свет не видывал, и с твоим благоверным у них чисто служебные отношения? - предположила приятельница.
        Людмила вздохнула:
        - В том-то и дело, что видела. На голову выше Володьки, так что может лицезреть его лысину во всей красе. Ножищи бесконечные и вся из себя как на картинке из модного журнала. Не говорит, а поет, не ходит, а плывет…
        - А ты с мужем поговорить пробовала? - спросила Ирина, выдержав сочувственную паузу.
        Людмила кивнула:
        - Пробовала, не в открытую, конечно, чтобы в случае чего себя дурой не выставить. А он смотрит на меня и вроде бы не понимает, о чем это я талдычу. Вот и не знаю, что делать: то ли послать все к черту и развестись, то ли потерпеть еще немного.
        Ее подруги приумолкли, ища ответ на такой непростой вопрос. Но тут Людмила продолжила:
        - Я бы развелась, но как Анюте объяснить почему, ведь не поверит. Она же в папулечке души не чает. Да и были бы они рядом, все проще, а так жди, когда в отпуск приедут… Господи, ну кому нужна эта чертова заграница? - воскликнула она. - Внуков своих увидела только на фотографиях, а я их на руках подержать хочу, и не только когда их родители в отпуск приедут!
        Ирина задумалась. По сравнению с проблемами Людмилы и Татьяны у нее все вроде бы складывалось неплохо. Однако выглядеть благополучной было как-то неловко из-за несчастных подруг. К тому же ее жизнь все больше напоминала существование, не приносящее душевной радости и внутреннего удовлетворения.
        - Ох, девочки, чем-то мы все судьбу прогневили, - произнесла Ирина и мгновенно прониклась сочувствием к самой себе.
        Подруги тут же выжидательно уставились на нее, словно действительно пришла ее очередь для откровенного признания.
        - Даже не знаю, с чего начать, - честно сказала Ирина. - Вроде бы у меня на первый взгляд все хорошо. Ниночка вполне самостоятельная, живет отдельно, зарабатывает неплохо. С Димасиком со своим ладит. Как только Сева заболел, я тут же уволилась и работаю дома. Когда хочу - встаю, когда хочу - ложусь…
        Все знали, что Иркин муж, известный тележурналист, был на семнадцать лет ее старше и, по состоянию здоровья лишившись возможности заниматься любимым делом, впал во вполне оправданную депрессию и теперь в семье был на положении любимого всеми балуемого малыша.
        - А на самом деле бегаю как соленый заяц по редакциям, пристраивая иллюстрации. Я же вижу, что мои на порядок лучше, но у них там свои взаимоотношения: кто-то кому-то что-то должен, кто-то троюродный племянник начальника производственной части и тому подобное… Эх, - Ирина вздохнула, - и ведь поплакаться в жилетку некому: у всех свои проблемы, всем хуже, чем мне.
        - Ну, у тебя же Нинуля такая заботливая, - встряла Татьяна.
        - Заботливая… в точно отведенное для этого время. А в остальное решает проблемы прямо-таки государственного масштаба, не подступись…
        Теперь тяжело вздохнули все трое.
        - И что самое обидное: стараюсь, чтобы и в доме было уютно, и лишних денег не истратить. Так они над моим рукоделием смеются.
        Если и похвалят, то задним числом. Я что, виновата, что каждую тряпочку, каждую железку могу к делу пристроить, а? Мне же так нравится из ничего сделать конфетку…
        Подруги словно по команде подняли взгляд на абажур - пышный, как кринолин, изящный, как фата невесты.
        - Но никто моих стараний всерьез не принимает. Я чувствую себя отжившей свой век, нелепой старухой, которая хочет любой ценой привлечь к себе их внимание. Клюшкой, как называет меня иногда в шутку Нинка.
        - Да ты что? - не поверила Татьяна. - Так прямо и называет? Да меня мама за такое со свету сжила бы или сама слегла бы с сердечным приступом!
        Татьянина мама Полина Денисовна по виду была старушка божий одуванчик. Не больше полутора метров росточку, с пучочком на затылке, никогда в халате и непременно на улице в шляпке. Даже летом. Ходила она мелкими шажочками, громко не разговаривала, предложения строила правильно и ругательных слов, упаси господи, не употребляла. Однако ее упрямству и непреклонности мог бы позавидовать любой старшина стройбата. Достаточно было строгого взгляда из-под сведенных вместе бровок, как тут же хотелось встать по стойке «смирно» или, подобострастно согнувшись, спросить: «Чего изволите, сударыня?»
        Это сказывалась беспорочная служба в течение сорока лет на посту учителя математики и по совместительству завуча школы. «Из моих учеников вышли несколько руководителей научно-исследовательских институтов, даже лауреат Нобелевской премии. О простых докторах и кандидатах наук я уж и не говорю», - любила повторять не без гордости Полина Денисовна. Ха! Попробовали бы они выйти куда-нибудь еще, когда их наверняка до гробовой доски будет преследовать бескомпромиссный, требовательный, пронизывающий насквозь взгляд математички…
        - Ладно, хватит о грустном! - воскликнула Ирина, вспомнив, что хорошей хозяйке негоже давать гостям печалиться. - Можно подумать, у нас и повода для радости нет! Севе тут привезли ликерчик, обалдеть можно! Щас принесу…
        - А он возражать не станет? - спросила вдогонку Татьяна.
        - Да кто ж его знает! - легкомысленно бросила Ирина. - Может, и станет, да поздно будет. И потом, не мужское это питье - ликер. У него и виски, и коньяк имеется.
        Плоская круглая бутылка как бы состояла из двух - со светлым и с темным содержимым. Тут же стали варить кофе, залили плиту - и пришли в хорошее расположение духа, словно и не было тоскливых исповедей и сетований на происки судьбы и нечутких родных и близких. «Как же замечательно, что мы встретились, и как чудесно проводим время, - звучало рефреном всех последующих высказываний и тостов. - И как хороша жизнь!»
        Но слова, как говорится, из песни не выкинешь…


        Глава 2
        - Ну, передавала тебе привет, ну, сказала, что маму с ее подружками-старушками вывозит на дачу…
        Уткнувшись носом в спину мужа, Ирина рассказывала, о чем поведала подруга в сегодняшнем телефонном разговоре. Сева слышал, но не слушал, занятый мыслями о вечернем телесюжете в «Новостях», посвященном некоему историческому событию, непосредственным участником которого он был. О разговоре с подругой муж спросил из чувства долга, и Ирина знала, что ответ ему малоинтересен, посему не вдавалась в подробности.
        А подробности были на любой вкус - и умилительные, и тревожные, и вовсе вгоняющие в дрожь. К первым относились сборы на дачу трех приятельниц весьма преклонного возраста: Таниной мамы и ее подружек - бывшей примы-балерины театра Станиславского и Немировича-Данченко Августы Илларионовны Потемкиной и поварихи по образованию и призванию Анны Дмитриевны Осмеркиной. Последняя была твердо уверена, что какой-то там театрик, где дрыгают ногами, не чета ее столовой на Старой площади. «На балет могут попасть все кому не лень, тогда как в наше заведение без пропуска и муха не пролетит», - не раз и не без гордости повторяла она, и ведь была права.
        Трех летних месяцев за городом старушки ждали всю зиму как манну небесную и вкладывали массу энергии и сил, упаковывая нужные вещи, строя планы на будущее, предвкушая удовольствие от общения. Обе были бездетны и одиноки. Балерина пожертвовала ребенком ради карьеры и мужа - художественного руководителя труппы. Который, впрочем, со временем увлекся молоденькой балеринкой из кордебалета и ушел от постаревшей и уже не танцующей жены, едва стало известно, что он станет папой. У ныне вдовой поварихи было аж трое мужей, но ребенка Бог почему-то ей не дал. И летом всю свою заботу и внимание они обрушивали на бедную Татьяну.
        Та с ужасом представляла, как снова придется таскать на всех продукты и постоянно думать, как бы чего не случилось с хрупким здоровьем ее подопечных. А тут еще выяснилось, что провалилось крыльцо - значит, старушки, чего доброго, могут сломать ногу.
        На робкий вопрос «Не можешь ли починить?» сын Павлик, накачанный парень двадцати четырех лет, ответил, что где-то в Гватемале ожидается извержение вулкана и мир без его снимков ну никак не обойдется. Вылетает на днях, просто забыл предупредить. Татьяна тут же поняла, что сгнившие доски не идут ни в какое сравнение с потоками лавы, облаками вулканического пепла и ожиданиями многих и многих любознательных жителей планеты. Даже устыдилась своей неуместной просьбы…

        Накануне, размышляя, к кому бы обратиться за помощью, она сидела на ступеньках злополучного крыльца, кутаясь в старую кофту, когда в поле ее зрения попал мужик, прохаживающийся по соседнему участку.

«Ага! - обрадовалась Татьяна. - Не иначе как у Семеновны объявился родственник. Он-то мне и нужен. Такой точно знает, за какой конец держат молоток!»
        Татьяна поднялась, отряхнула джинсы и вальяжной походкой прогуливающейся барышни направилась к покосившемуся темно-серому забору, разделяющему участки.
        - Добрый день, - начала она, лучезарно улыбаясь. - А вы погостить приехали или как?
        - Или как. - Он остановился на том месте, на котором застал его вопрос, и Татьяна смогла разглядеть мужика получше.
        Увиденное ее расстроило, как, впрочем, и реакция на безобидное приветствие. Приблизительно Татьяниного возраста, незнакомец был мускулист, широк в плечах и смугл, но не от природы, а оттого, что много времени успел провести на свежем воздухе. Не брился он дня три, не стригся - с пару месяцев. Одет был в тренировочные штаны, тенниску, только на значительном расстоянии казавшуюся белой, и кроссовки. Массивная золотая цепь на шее и перстень-печатка на пальце дополняли туалет, на взгляд Татьяны несколько диссонируя с общим стилем одежды.
        Мужик же, видимо, считал иначе и, проведя ладонью по груди, как бы проверяя, на месте ли «голда», поинтересовался:
        - Чё надо?
        Так сразу переходить к делу молодая женщина не решилась, а от продолжения беседы отбил тон мужика - грубый и неприязненный.
        - Я… я… просто я поздороваться хотела… - Татьяна смущенно умолкла и, опустив глаза долу, еле слышно закончила: - Простите.
        - Да не за что, - милостиво ответствовал незнакомец и, повернувшись, вразвалочку направился к дому, такому же доходяге, как и Татьянин.
        Их участок был угловой, и забор часто валили машины, не смогшие или не пожелавшие вписаться в поворот. Территория заросла бузиной и елками. Хвоя в некоторых местах так густо усыпала землю, что не давала расти траве. Те несколько грядок, что удалось отвоевать у фактически дикой природы, давали весьма скудный урожай лука, редиски, салата и огурцов, но на лето хватало всем обитателям дома. Созревающие клубничины можно было пересчитать по пальцам, и каждой долго любовались, прежде чем сорвать. От теплицы остался лишь темно-серый остов, с трепещущими на ветру обрывками пленки, который облюбовали местные кошки под отхожее место.
        У Семеновны, напротив, садово-огородное дело было поставлено на широкую ногу, поскольку она с детства была приучена к сельхозработам и жила на даче постоянно. Вроде бы ее комнаткой в коммуналке уже давно завладела родня бывшего мужа, а больше никого из близких у нее не наблюдалось.

«Где же она сейчас, когда уже начали копать грядки?», «Кем ей приходится небритый мужик?» - эти вопросы не могли не тревожить Татьяну. «А если он останется тут на все лето, то не помешает ли моим бабушкам? Вдруг к нему компании начнут приезжать с шашлыками, выпивкой и девицами?» Хотя здесь уместнее было бы сказать «бабами»…
        Татьяна отошла от забора, опустилась на садовую скамейку, которой было сто лет в обед, и задумалась над сложившейся ситуацией, в которой оказалось меньше известных, чем неизвестных. Взять, к примеру, хотя бы мужика.
        Тот неожиданно оказался легок на помине.
        - Эй, как вас там, поди сюда! - раздался оклик с той стороны забора, и Татьяна, вздрогнув, подняла голову. К ней еще никогда не обращались в такой форме, причем одновременно и на «ты», и на «вы».
        Однако она поднялась и, приблизившись к незнакомцу, вежливо сказала:
        - Да, я вас слушаю.
        Мужик почесал шею, нахмурил лоб, затем произнес:
        - У вас это… забор не на месте. Надо перенести.
        - Куда перенести? - оторопело вымолвила Татьяна.
        - На вашу территорию. Оттяпали мои полметра по всей длине. Я мерил, - безапелляционно сообщил малоприятный собеседник.
        Участки членам дачного кооператива «Энергетик» выдавались бог знает когда, громадные по современным меркам, и каких-то полметра показались Татьяне сущей ерундой. Но перенос ограды никак не входил в ее планы, прежде всего потому, что был ей не под силу. Да и с какой это стати расставаться со своим кровным по одному только слову какого-то небритого типа!
        - Ничего не знаю, - сдержанно заявила она. - С Натальей Семеновной у нас никогда никаких проблем с забором не возникало.
        - Так возникнут со мной, - заверил ее мужик и впервые посмотрел Татьяне в лицо.
        Она невольно поежилась и отступила на шаг. Взгляд был жесткий, холодный. Неуютный какой-то взгляд, подчеркнуто неинтеллигентный. К такому Татьяна не привыкла ни в своей институтской, ни в домашней среде.
        - Да, участок теперь мой, и ваша Наталья Семеновна здесь уже ни при чем, - добавил он, ухмыляясь, и неожиданно представился: - Я Гоша, будем знакомы.
        У Татьяны похолодело в груди, когда она услышала про соседку. Мысли одна ужаснее другой пронеслись в голове. Известно, как сейчас обходятся с одинокими стариками типы вроде ее нового знакомого… Знакомого? Ну да, он же назвался.
        - Простите, как вы сказали вас зовут? - переспросила она, настолько потрясенная известием про Семеновну, что не расслышала имени мужика.
        - Гоша. Что, плохо слышишь? - Он осклабился. - А вас как звать?
        - Татьяна… Татьяна Валентиновна, - поборов дрожь в голосе, сказала она. - Георгий, а по батюшке?
        Не тут-то было.
        - Просто Гоша. Давай без церемоний, как-никак теперь соседи. Лады?
        Татьяна обреченно кивнула. Здесь ей больше нечего было делать. Все, что нужно, она узнала, ей бы только прийти в себя от свалившегося на нее известия. Три старушки, давно живущие под ее опекой и не очень-то соприкасающиеся с печальными реалиями современной жизни, окажутся бок о бок с этим Гошей! - было от чего прийти в отчаяние.
        - Простите, у меня дела, - промямлила Татьяна, вся во власти тревожных дум. - Я, пожалуй, пойду…
        - Иди-иди, - разрешил Гоша и проводил удаляющуюся женщину оценивающим взглядом.
        Она не была любительницей посещать всякие там салоны и студии красоты, но природа и гены сделали свое дело. Татьяна выглядела очень даже привлекательно со своей статной, чуть полноватой фигурой, пушистыми, коротко стриженными волосами и ясным открытым взглядом светло-серых глаз. Постоянная забота о близких и желание достойно выглядеть в их глазах, особенно в глазах друзей и подружек сына, не давали ей расслабиться и заставляли держаться в форме. К тому же опрятно одетая и причесанная, она чувствовала себя много лучше, чем неприбранная или патлатая…
        Татьяна брела к дому вздыхая: все одно к одному, пришла беда - отворяй ворота, беда никогда не приходит одна и так далее в том же духе. Вечером, уже из Москвы, когда Полина Денисовна видела десятый сон, она поведала обо всем Ирине. Поначалу легче не стало, но подруга тут же задумалась, явно прикидывая, чем можно помочь.
        - Ну, крыльцо - это пустяки. Если найдутся подходящие доски, мы и сами его починим. А вот этот Гоша действительно внушает опасение. Но ничего, глядишь, сообща справимся, - бодро сказала она.
        Трубку Татьяна повесила более-менее успокоенная. Подруга знала, что для Ирины состояние паники является побудительным мотивом к действию, а она ее весьма напрягла своими проблемами. «Мне лучше работается с приставленным к виску пистолетом», - не раз говаривала подруга, подразумевая поджимающие сроки и полное отсутствие идей в голове. Но в контексте сложившейся у Татьяны ситуации слово
«пистолет» приобретало оттенок пугающей реальности. Впрочем, было неизвестно, имеется ли он у Гоши, но и без него тот способен был произвести весьма устрашающее впечатление. Особенно на них, бедных беззащитных овечек.
        Своего мужа Ирина наверняка тревожить не стала бы, опасаясь за его здоровье. А Татьянин исчез с российского горизонта, когда Павлику только-только пошел второй год. Ранний, заключенный еще на третьем курсе химико-технологического института брак принес свои плоды: сына и скоропалительный развод. Красивая и смелая, как поется в песне, увела талантливого мужа-химика из семьи, поманив интересной и денежной работой в Германии. Теперь старший Павел видел младшего, только когда приезжал в отпуск на родину или приглашал сына погостить. Так что на него надежды не было никакой, а своего родненького мальчика тревожить по пустякам не хотелось.
«Извержение вулкана в Гватемале - это вам не фунт изюма», - решила Татьяна.

        На следующее утро, выписывая бороду свирепого Карабаса-Барабаса - он ей особенно удался, возможно, после вчерашнего разговора о новом соседе подруги, - Ирина продолжала размышлять о бедственном положении последней. Если она закончит оставшиеся четыре иллюстрации дня за три и отнесет их в издательство, где их благосклонно примут, то на субботу или воскресенье можно будет отпроситься у мужа. Именно отпроситься.
        Сева всегда заявлял, что она вольна поступать как ей заблагорассудится и не обращать на него никакого внимания. Но стоило ей заикнуться о выставке или о дне рождения кого-то из знакомых, тут же впадал в меланхолию или хватался за сердце. Составить же жене компанию он всегда отказывался: столько перевидав на своем веку, что иному и не снилось, он, казалось, решил теперь похоронить себя в четырех, образно говоря, стенах их большой квартиры. Перечитывал статьи, смотрел фотографии, видеоролики. Писал «в стол» мемуары, хотя, если удавалось его разговорить, рассказывал так, что заслушаешься…
        - Милая, но разве я тебе когда-нибудь хоть в чем-нибудь отказывал? Ты взрослый человек, тебе решать, - говорил он и вздыхал так, словно жить ему осталось всего ничего. Уж жена-то точно видит его в последний раз.
        Как уже упоминалось, кроме работы Севу мало что интересовало. Это было и хорошо и плохо. Хорошо - когда он работал, и плохо - когда был вынужден выйти на пенсию. Теперь жена должна была ежечасно находиться при нем, так ему было спокойнее и комфортнее. К тому же он не мог ее не ревновать. Высокая, стройная, длинноногая, она выглядела уверенно, даже когда душа уходит в пятки, Ирина могла и умела произвести впечатление. Даже ее года были здесь не помехой, ведь любви все возрасты, как известно, покорны… А уж чувственному влечению и того больше. И все это было прекрасно известно Всеволоду Ивановичу Олейникову, некогда большому дамскому угоднику, коим он и остался до сих пор в душе.
        Ирину он увидел на одной из встреч творческой интеллигенции в Колонном зале и сразу же положил на нее глаз, хотя раньше строго следовал правилу не знакомиться ни на каких официальных мероприятиях. Но нет правил без исключения, сердцу не прикажешь… Словом, народная мудрость всегда поможет оправдать любой поступок. Знакомство, в котором Севе пришлось проявить поначалу настойчивость, привело к браку и рождению дочери Ниночки, названной так в честь ее бабушки Нины Петровны.
        Муж-журналист и энергичная самодостаточная дочь - старший менеджер в преуспевающей фирме - составляли вместе с Ириной, тоже вроде бы небесталанной, почти образцовую ячейку общества. Почти - потому что поговорить по душам в этой ячейке Ирине было-то и не с кем. Разве только с мамой или с голубым волнистым попугаем Ромулом, который очень любил наблюдать за созданием иллюстраций. А то и участвовать в нем, плюхнувшись с размаху на лист с еще невысохшим акварельным рисунком.
        Тут же возникало вполне оправданное желание свернуть ему шею. Но Ромочка, потоптавшись на рисунке и придав ему хвостом завершающие штрихи шедевра, произносил проникновенно «пу-у» и начинал задушевно курлыкать о своем, наболевшем. О белоснежной Манечке, которая сгоняет его с кормушки, не дает качаться на качелях, но, когда приспичит, требует ласки и внимания. И ведь получает все в избытке, как и прочие красивые, стервозные, много мнящие о себе особы женского пола…
        Сейчас Ромул вместе со своей возлюбленной супругой - «белой мараказиной» и
«мерзкой сколопёндрой», как в сердцах называла ее Ира, - дышал свежим воздухом в деревне в компании с Ниной Петровной. Так что на их совет рассчитывать было нечего. А муж все равно назвал бы их с подругой страхи очередным женским бредом, не стоящим выеденного яйца, даже если бы она и решилась ему обо всем рассказать. Поэтому на ум пришло только одно: посоветоваться с Людмилой. Она в их компании слыла самой трезвомыслящей и рассудительной.
        Удалившись в кухню, чтобы не быть уличенной в сознательном желании смотаться на выходные из дома, Ирина набрала знакомый номер.
        У подруги как раз выдалась «свободная минуточка», и спустя всего четверть часа она уже знала о свалившихся на Таньку несчастьях. Причем сгнившее крыльцо привело ее в не меньший ужас, чем заросший, нечесаный сосед, возможно прикончивший бедную Семеновну. Людмилин муж Володя был мастер на все руки, и она не знала, что значит исправить электропроводку, забить гвоздь или починить водопроводный кран. Он даже собственноручно сделал наличник для заднего окна их дома в деревне, похожий на те, что украшали фасад!
        Однако сейчас Людмиле очень не хотелось просить мужа о чем-либо. Тем более он опять, как выяснилось, заявил, что в выходные ему придется поработать.
        Поразмышляв, подруги решили вместе поехать на дачу к Татьяне, на месте разобраться, что к чему, и тогда уже соображать, как действовать дальше. Сообщить об этом ей взялась Ирина.

        - Ой, девочки, даже не знаю, как вас благодарить! - воскликнула она, узнав о неожиданных помощницах. - А то я уже ночами не сплю, вся извелась! Если бы не мама с ее приятельницами, ноги бы моей там больше не было! Вдруг этот Гоша - бандит?
        - Может, не так страшен черт, как его малюют, - предположила Ирина, знавшая, что подругу любой пьяный приводит в трепет, а матерящиеся школьники младших классов вызывают слезы ужаса и недоумения.
        - Как бы мне этого хотелось! - воскликнула Татьяна, наверняка прижав руку к груди, и тут же сменила тему: - Вы только ничего из еды с собой не берите, я все приготовлю!
        У нее были природные кулинарные способности, развитые под руководством Анны Дмитриевны, поэтому известию можно было только порадоваться. Но вот о напитках следовало позаботиться самим. Нельзя было доверять столь ответственное дело робкой, застенчивой Татьяне. Да она могла и не подумать о них.
        - Держись! - посоветовала ей Ирина и сказала, что о том, когда и где встречаются, договорятся ближе к выходным.
        - Милая, - раздалось из комнаты, едва она положила трубку, - ты мне минеральной водички не принесешь? А то что-то в груди жжет, и вообще мне сегодня не по себе…
        - Наверное, это из-за перемены погоды! - крикнула из кухни Ирина, подходя к холодильнику, и подивилась мужнину чутью.

«Теперь придется быть тише воды ниже травы, - подумала она, - чтобы заработать себе „отгул“». Конечно, можно было бы пригласить мужа с собой на дачу, не посвящая в подоплеку этой вылазки на природу, но он все равно отказался бы. В кресле перед телевизором гораздо удобнее, чем в непротопленном после зимы доме или в окружении злых голодных комаров на участке. Вот если бы все было как тогда, на ежегодной выставке скота в Техасе, где его угощали огромным бифштексом, зажаренным прямо при нем. Яркое солнце, нарядно одетые женщины, мужчины в дорогих костюмах и
«стетсонах», призовые быки и коровы, на стоянке - роскошные автомобили. Их по радио представили как советских журналистов, и собравшиеся наградили оглушительными аплодисментами и приветственным свистом. Тогда еще Россия, точнее, Советский Союз, не воспринималась как родина мелких рэкетиров, ставших впоследствии владельцами крупных банков, и безголосых полуголых певичек, зарабатывающих побольше иных оперных примадонн.
        - Уже несу, зайчик, - пропела Ирина, появляясь со стаканом в дверях комнаты. - Может, еще чего-нибудь?
        - Спасибо. Больше ничего пока не надо, - сдержанно поблагодарил ее муж и добавил: - Если что, я позову.
        Благоверная состроила кислую мину за его спиной и нежным голоском ответила:
        - Конечно, милый…


        Глава 3
        Ирина с Татьяной встретились в субботу в десять утра у метро «Проспект Мира», где их подобрала Людмила на своем «фольксвагене». У Татьяны машины отродясь не водилось, а Павликину она своей не считала, да и не часто на ней ездила. Ирина же была уверена, что вождение не для нее: пока сообразит, где право, где лево, или в нее врежутся, или она врежется. Зато еще в институтские годы ей удалось осуществить свою заветную мечту: научиться ездить верхом на лошади. Тогда это было непростым делом, не то что сейчас. И полтора года, что она посещала школу верховой езды при Московском ипподроме, Ирина всегда вспоминала с блаженной улыбкой на губах. Никаких тебе рулей, педалей и рычагов, только непосредственный контакт с умным чутким животным…
        Трасса в этот день и час была несильно загружена, обошлось без пробок и рискованных ситуаций. И час спустя Людмилин автомобиль уже затормозил перед широкой деревянной створкой ворот в престижном сейчас ближнем Подмосковье, на улице, по-прежнему именуемой «Имени 50-летия Ленинского плана ГОЭЛРО». О чем и сообщала проржавевшая табличка на заборе.
        Татьяна пошла открывать. А Ирина вылезла из машины и, потянувшись, произнесла:
        - Господи, как же мне всегда хотелось иметь дачу!
        - И что тебе помешало? - поинтересовалась Татьяна, оборачиваясь. - Деньги вроде бы были.
        - Были, - со вздохом подтвердила Ирина. - Только Сева заявил, что дачи раньше были нужны только для того, чтобы на них мыть машину. А раз настроили моек, то лучше отдыхать на всем готовом в пансионатах или на курортах.
        Створка со скрипом отворилась.
        - Прошу! - сказала хозяйка «усадьбы» и сделала приглашающий жест рукой.

«Фольксваген» медленно перевалил через дренажную канавку, въехал на участок и остановился у крыльца. Серый с двускатной крышей и закрытыми ставнями дом выглядел уныло. Но наверное, не для Татьяны, которая помнила его с детства, поэтому и смотрела на него всегда с любовью и умилением. Теперь предстояло решить, с чего начать. Почему-то очень не хотелось действовать согласно поговорке «кончил дело - гуляй смело». Гулять нестерпимо хотелось уже сейчас и ни о чем больше не думать.
        Кусок девственного леса, пение птиц в кустах, свежий ветерок, колышущий нежные нарциссы, - все это располагало к тому, чтобы разместиться в голубой беседке и разложить привезенные с собой припасы. В самом доме наверняка еще было пыльно и промозгло. Но все трое одержали победу над собой и твердым шагом направились к крыльцу.
        Посреди квадратной площадочки, к которой вели три, к счастью, добротные ступеньки, красовалась дыра с неровно обломанными краями. Обозрев ее, Татьяна и Людмила уставились на приятельницу с надеждой во взоре.
        - Вообще-то ничего страшного, - изрекла Ирина с видом знатока, но тут же подготовила себе путь к отступлению, заметив: - Если, конечно, найдутся нужные инструменты и подходящие доски.
        - А где их искать? - спросила владелица дома, полностью снимая с себя ответственность за решение данной проблемы.
        - Ну, в сарае каком-нибудь… У вас же, кажется, был сарай? - вопросительно произнесла Ирина, обернувшись к подруге.
        Та, только на минуту задумавшись, обрадованно воскликнула:
        - Был и есть! Это за домом!
        Туда направились все вместе, прогулочным шагом, будто впереди было невесть сколько времени и приятное развлечение с пилой и гвоздями в руках.
        - Вот! - гордо указала Татьяна на хлипкое сооружение под шиферной крышей, с одного бока скрытое зарослями малины. - Там наверняка найдется все, что нужно!
        Нашарив ключ над притолокой, она с натугой открыла большой висячий замок - и дверь, взвизгнув, тут же провалилась внутрь, повиснув на одной петле. Подруги с опаской заглянули в сарай. Сквозь дыры в стенах и крыше проникал свет. Поленница дров, ржавые ведра, дырявые кастрюли, велосипед с одним колесом, зато над ним на стене висят сразу три запасных. У самой двери справа то, ради чего сюда пришли, - верстак с тисками, а на нем инструменты и металлические баночки из-под кофе, видимо с гвоздями и винтиками. Все разложено по порядку, но в пыли и паутине. Видно, в последний раз здесь работал Татьянин папа.
        За исключением двери, все выглядело достаточно прочным. Во всяком случае, могло простоять еще пару месяцев, не завалившись на сторону, поэтому Ирина отважно шагнула к верстаку.
        Покопавшись на нем, она выбрала молоток и горсть гвоздей. Затем оглянулась в поисках досок. То, что подходило по размеру, оказывалось гнилым, а более-менее крепкие деревяшки были ужасно малы. Зато в углу стоял письменный стол пятидесятых годов - с крытой коричневым дерматином столешницей и о трех ножках.
        - А он вам очень нужен? - поинтересовалась Ирина.
        Татьяна пожала плечами:
        - Это тетя Маруся привезла и попросила сохранить до поры до времени.
        - Может, позвонишь ей и спросишь, нельзя ли пустить на запчасти?
        - Она уже лет восемь как на Ваганьковском, так что вряд ли ответит, - вздохнула Татьяна.
        - А наследники у нее остались? - продолжала допытываться Ирина.
        - Остались, - сообщила подруга. - Я.
        - Так чего мы тут стоим, время теряем?
        Этот вопрос не требовал ответа.
        Наплевав на пыль и паутину, они втроем потащили стол к крыльцу. Затем Ирина вернулась за инструментами. Вместе с молотком и гвоздями она принесла видавшую виды пилу.
        - Учтите, это елка, - сообщила она с видом Страдивари, приступающего к изготовлению очередного скрипичного шедевра.
        - И что с того? - спросили подруги хором.
        - Пилиться будет плохо.
        Не то слово, отбитая от остальной части стола столешница вообще отказывалась пилиться тупой ржавой пилой.
        Руководящим тоном Ирина отдавала распоряжения, советовала, поучала. Потом, махнув на бестолковых помощниц рукой, сама взялась за дело.
        - Нет, я все-таки не умею работать с ассистентами, - сообщила она, когда нужный кусок столешницы наконец-то оказался в ее руках.

«Только бы подошел!» - мысленно взмолилась Ирина и поднялась на крыльцо. Очищенный от сгнивших досок, там чернел прямоугольный проем.
        - Ну, Господи, благослови, - с замирающим сердцем произнесла она.
        Отпиленный кусок пришелся точно по размеру. Прибить его было делом пятнадцати минут. Никогда еще Ирина не чувствовала себя такой счастливой. Ее прямо-таки распирало от гордости. Наконец-то она была в центре внимания и ее усилия по латанию дыр и прочему облагораживанию окружающей среды подручными средствами нашли восторженных почитателей…
        - Ну и кто так прибивает? - раздалось за спинами подруг, и все трое, испуганно ойкнув, повернулись. - Все крыльцо изуродовали, б… безрукие. - Почему-то возникло ощущение, что хотели употребить совсем другое слово и только в последний момент с трудом нашли, чем его заменить.
        Так и есть, на тропинке, ведущей к дому, подбоченившись стоял Гоша и презрительно ухмылялся. В уголке его рта, как сигарета, торчал обломок веточки. Одет он был так же, как при первой встрече с Татьяной, только вместо упомянутой тенниски на нем была серая фуфайка с закатанными рукавами. Поверх нее сияла золотая цепь.
        - Да что вы себе позволяете? - возмутилась Ирина, которую так бесцеремонно низвергли с небес на землю.
        - Почему это вы разгуливаете по чужой территории, как по своей собственной? - осмелев в присутствии подруг, строго осведомилась Татьяна.
        - Шли бы вы к себе и не мешали бы нам, - миролюбиво посоветовала мужику Людмила, которой хотелось любой ценой сохранить радостное возбуждение.
        - Вы так орали, что мне любопытно стало: чем это вы тут занимаетесь? - снизошел до ответа Гоша. - А делов-то - дыру заделывали! Ну… курицы.
        Покачав головой, он сплюнул на землю, умело удержав веточку зубами. Не попрощавшись, Гоша не спеша удалялся в ту сторону, где прежде стоял забор. Прежде, но не теперь.
        - Господи, он же его сломал, - испуганно прошептала Татьяна. - Теперь наши участки ничто не разграничивает. А вы видели, какой он… страшный?
        - Действительно, смахивает на бандита, - кивнула Ирина, которая так и стояла с молотком в руке во время всего этого разговора.
        Людмила же молча проводила мужика задумчивым взглядом.
        Всем троим стало не по себе, да и было от чего. Наступило тягостное молчание. Но тут со стороны дороги донеслось радостное:
        - Танечка, что, уже переехали? И Полина Денисовна с вами?
        Это была владелица одной из дач на параллельной улице. Особа жизнерадостная и общительная.
        - Нет еще, Вера Никитична, только дом вот решили проветрить после зимы! - крикнула Татьяна и шепотом добавила подругам: - Теперь он знает, что о нашем приезде известно. Сегодня нам ничто не угрожает. А чуть позже я схожу к ней и разузнаю о нашем соседе. Она всегда все знает. - Затем снова прокричала женщине на дороге: - А как только мама здесь обоснуется, сразу же к вам зайдет. Не возражаете?
        - Буду только рада! Ну, пока! - помахала рукой Вера Никитична и продолжила свой путь.
        Настроение у подруг заметно улучшилось. Теперь они не ощущали себя выкинутыми на остров, где обитает один лишь кровожадный людоед. Вокруг были люди, многие из которых помнили Танечку еще с детства.

        В голубой беседке устроились со всеми удобствами. Правда, голубой она была в своей далекой юности, когда ее только покрасили. С тех пор пару раз в год кто-нибудь из обитателей дачи задумчиво произносил: «Да, надо бы освежить красочку», - считая, что этого вполне достаточно.
        - Надо бы освежить красочку, - сказала Татьяна, любовно проводя рукой по столбику, поддерживающему крышу. Блекло-голубые шелушинки полетели на нее, и она, отдернув ладонь, поспешно стряхнула их с себя. - Но сейчас не до этого. - И выразительно посмотрела в сторону соседнего участка.
        Подруги проследили за ее взглядом и сочувственно вздохнули. Однако долго предаваться мрачным размышлениям не позволило безмятежное весеннее окружение.
        - Даже в наше неспокойное время надо постараться найти управу на этого типа…
        - Наверняка не все так безнадежно, как кажется на первый взгляд…
        - Да-да, и я об этом…
        - А может, забор сам упал? - неожиданно предположила Людмила.
        Чтобы проверить, так ли это, надо было встать и пройти по тропинке, усыпанной жухлой прошлогодней листвой и упавшими ветками. Но стол уже манил своим натюрмортом.
        - Все, забыли о проблемах! - скомандовала Ирина, и это было именно то, что нужно.
        Сидели с удовольствием, нахваливая Татьянины разносолы, поминутно сбиваясь на обсуждение домашних забот. И чем дальше, чем громче смеялись.
        - О, вот кто нам нужен! - вдруг воскликнула Татьяна, ненароком взглянув в сторону дороги. - И как это я могла забыть про Степаныча?
        - Степаныч, это кто? - спросила Ирина, с трудом отрываясь от самозабвенных жалоб на бесчувственного Севочку.
        - Местный мент, - сообщила подруга. - И сейчас как раз время его обхода.
        - Надо же, обход. У вас тут все по-серьезному, - уважительно заметила Людмила.
        - А как же, Степаныч знает, когда люди за стол садятся, - объяснила хозяйка дачи.
        Николай Степанович Ныдбайло был невысок, объемист и неспешен. Торопливость была ему просто противопоказана, с его-то животом, выдающимся вперед, как волнорез на моле. В жаркую погоду он через каждые несколько шагов останавливался, снимал фуражку и степенно вытирал лысину, лицо и шею огромным клетчатым платком, потом снова надевал фуражку.
        Его сопровождала, отстав на полшага, Матильда фон Оффенбах, купленная по милицейскому случаю шибко породистая овчарка иноземных кровей. Мотя, как ее теперь величали по-простому, толщиной не уступала хозяину, а неспешностью так даже превосходила его. При взгляде сверху она напоминала обросший густой шерстью широкий диван на ножках, который при этом еще и двигался, правда с черепашьей скоростью.
        Когда - в критические дни - Мотю начинали одолевать поклонники, она просто садилась на землю необъятным задом и, прикрыв глаза, впадала в дрему. Сдвинуть ее с места не представлялось возможным. Поняв тщетность своих усилий, окрестные псы, с тоской во взоре, отправлялись на поиски более сговорчивых красавиц.
        Из меланхолического состояния Мотю мог вывести только вид еды. Все равно какой. Задабриваемая дачниками, как представительница правоохранительных органов, она очень скоро научилась употреблять любую пищу - от малосольных огурчиков до пирожных с кремом. Правда, спиртного в рот не брала, хотя находились охотники подпоить бедную животинку. Ну кто же не пьет на халяву?! Мотя же упрямо воротила морду.
        Когда неразлучная парочка мелькнула точно позади их кустов сирени, Татьяна бросилась к калитке.
        - Здравствуйте, Николай Степанович, - поздоровалась она с милиционером. - Как здоровье?
        - Спасибо. Все путем, все путем, - произнес он и осведомился: - Когда переезжать будете или уже переехали?
        Остановившаяся рядом с ним Мотя устремила взгляд на руки женщины, и недоумение тут же отразилось в ее глазах. В руках ничего не было! Как же так?
        - Нет еще, - ответила Татьяна и заговорщически понизила голос: - А вы не зайдете к нам, не составите компанию? Поговорить надо…
        - Отчего же не зайти, - ответствовал Степаныч и вплыл в предупредительно распахнутую калитку.
        Направление он выбрал сам, причем безошибочно.
        - Здравствуйте, девоньки, - поприветствовал местный страж правопорядка собравшихся за столом и тяжело опустился на скамью.
        Мотя, с сомнением посмотрев на ступеньку, ведущую к беседке, решила себя не перетруждать и, одновременно подогнув все четыре лапы, рухнула на землю. При этом бока ее заходили как потревоженный студень.
        Гостю тут же наполнили тарелку и предложили рюмочку. Но он отказался, окинув этикетки на бутылках опытным взглядом.
        - Не надо, мне еще две улицы осталось обойти. А вот от пирожков мы с Мотей не откажемся. Правда, собаченька?
        Собаченька не ответила, но чуть повела ухом. Под морду ей тотчас была поставлена пластиковая тарелка с куском курятины и парой пирожков. Мотя попыталась было слизнуть их, не поднимая головы, но язык оказался коротковат. Пришлось чуть приподняться и вытянуть шею.
        Угостившись на славу, Степаныч дал понять, что готов слушать.
        - Скажите, а вы не знаете, куда подевалась Семеновна? Она что, дачу продала? - спросила Татьяна с замирающим сердцем.
        - Продала.
        - Так где ж она теперь жить-то будет? У нее ни дома, ни родных.
        - Да нашлись вроде родственники… не то в Краснодарском, не то в Красноярском крае, - ответил Степаныч.
        Похоже, худшие Татьянины предположения оправдывались.
        - И вас ничто не насторожило?
        - Чего настораживаться-то? Все чин чинарем, по закону оформлено. Не сомневайся, - успокоил Татьяну Степаныч. - Или новый сосед тебе приглянулся, а? Вот справки и наводишь…
        Его собеседница зарделась, смущенная подобным нелепым и нелестным, на ее взгляд, предположением. Людмила же неожиданно поинтересовалась:
        - А этот Гоша женатый или холостой?
        Потрясенные неуместным вопросом подруги, округлив глаза, уставились на нее. Степаныч же, крякнув, сообщил:
        - Холостой или разведенный, не скажу, но то, что свободный, - это точно. Так что, девоньки, бог в помощь, если приглянулся. И башковитый, я вам скажу! У него все схвачено… Ну да ладно, пора мне. Мотя, подъем!
        Мотя чуть приподняла хвост и тут же обессиленно его уронила, демонстрируя этим готовность следовать за хозяином. Затем с трудом встала и зевнула во всю пасть с неожиданно крепкими белыми клыками.
        - Постойте! - воскликнула Татьяна. - Этот Гоша нам забор сломал, и вообще он похож на бандита!
        - А-а, ерунда, - беспечно отмахнулся Степаныч, направляясь к калитке. - Сейчас все на кого-нибудь похожи, один я на самого себя. Правда, собаченька?
        Когда парочка скрылась из вида, Ирина раздраженно бросила:
        - Наверняка девиз вашего Степаныча: «Когда убьют, тогда и приходите»! Сейчас еще расскажет твоему соседу, что мы им интересовались.
        Переглянувшись, они, не сговариваясь, прокрались к кустам бузины, росшим на границе двух участков, и затаились.
        Как раз вовремя. Степаныч и Гоша беседовали, разделенные шатким штакетником. Причем милиционер вроде как отчитывался, а его собеседник слушал, недовольно нахмурившись и с ожесточением грызя обломок веточки.
        - Чтоб ты сучком подавился! - прошипела сквозь зубы Ирина. - А ты - нашими пирожками, мент продажный! Дружки-приятели прямо.
        - Ты только посмотри, он его даже на участок не пустил, а Степаныч ему чуть ли в глаза не заглядывает! - поддакнула Татьяна.
        Людмила же снова промолчала, при этом вид у нее был задумчивый, чуть ли не мечтательный.
        - Знаете, если этого Гошу побрить, постричь и переодеть, он будет очень даже ничего, - наконец произнесла она. - И обратите внимание, ни одного матерного слова в нашем присутствии.
        Татьяна, охнув, чуть не села на землю. Ирина потрясенно уставилась на подругу:
        - Слушай, Степаныч, часом, не твой родственник? Что-то мыслите вы одинаково, слишком уж благодушно. Бедную Семеновну прикончил, теперь, глядишь, Таньку с ее бабушками со света сживет, а ты его стричь-брить собираешься! Может, нам его тоже чаем с пирожками угостить для начала, а?
        Подруга тряхнула головой, словно прогоняя наваждение, и, усовестившись, покаянно произнесла:
        - Простите. Просто… просто мне хотелось постараться развеять наши страхи и найти более позитивное объяснение сложившейся ситуации. Но, вы правы, фактов для этого маловато.
        Ее собеседницы облегченно перевели дыхание. Они направились к дому, собираясь наконец-то открыть ставни и двери, чтобы впустить в помещения свежего весеннего воздуха.

        Дневной свет осветил царящее в комнатах пыльное запустение. Но это было милое сердцу запустение, в нем угадывались черты уютного, знакомого родного очага. Старые, свезенные на дачу за ненадобностью вещи смотрелись здесь удивительно к месту и навевали щемящие душу воспоминания о близких людях, о счастливом, беззаботном детстве.
        Затопили печь, вынесли на солнышко подушки и матрасы, развесили на заборе перед домом одеяла. Вымыли пол на террасе и в одной из комнат…
        - Как же не хочется уезжать отсюда, - с тоской произнесла Ирина, когда после трудов праведных они снова сели пить чай из самовара на террасе.
        - А может, отпросишься еще и на воскресенье? - спросила с надеждой Татьяна. - Ну, не помрет же твой Сева без тебя!
        - Не помрет, - кивнула подруга. - Может, даже разрешит остаться здесь еще на день, но таким тоном, что я тут же почувствую себя последней бессердечной сволочью.
        - А давай я ему позвоню, - неожиданно предложила Татьяна.
        Татьяну Сева выделял из числа подруг жены. С ней Сева даже подолгу беседовал, если ему случалось взять трубку, когда Татьяна звонила. Он считал, что такая домашняя, тихая, покладистая женщина не может не привлекать внимания мужчин, и не понимал, как это муж променял ее на другую. Еще он точно знал, что у нее есть сын и как его зовут. Даже интересовался успехами Павлика на фотографическом поприще.
        Словом, это была замечательная идея.
        - Звони, - кивнула Ирина и, нажав нужную кнопку, протянула подруге свой сотовый.
        Разговор с Севой продолжался довольно долго, причем на отвлеченные темы. А когда Татьяна перешла к главному, то, казалось, не успела даже договорить просьбу, как радостно заверещала:
        - Ой, спасибо большое, Сева! А то мы тут так хорошо сидим… Нет, что вы, только я, Ира и Люда… Хорошо-хорошо. Спасибо за приглашение!
        Она с победным видом вернула подруге сотовый, не отказав себе в удовольствии ехидно заметить:
        - И все ты на него наговариваешь, Ирка. Муж у тебя просто лапочка. С ним всегда можно договориться.
        - Посмотрим, что эта лапочка скажет мне, когда я вернусь, - возразила подруга и тут же радостно сменила тему: - Однако об этом я буду беспокоиться, открывая входную дверь квартиры. А сейчас я разовью бурную деятельность, если не возражаете.
        Впрочем, мнение подруг ее мало интересовало. Глаза у Ирины уже горели, на лице отражалась бурная работа творческой мысли. Непочатый край для самой разнообразной деятельности - это ж надо как подфартило!
        До наступления сумерек она успела убрать прошлогоднюю листву вокруг тюльпанов, подсадить к ним несколько кустиков незабудок и притащить с дороги валун, чтобы подчеркнуть изящество и трогательность цветов. Из приготовленной на выброс дырявой кружевной скатерти смастерила очаровательную занавесочку для окна в мансарде. Переставила мебель в основной, называемой большой, комнате. И приделала отломанную ручку к крышке от кастрюли, в которой по традиции уже лет тридцать отваривали грибы. Ирина уже стала подбираться к луже под водопроводным краном, собираясь при помощи виденного в сарае - глаз как у орла! - детского надувного бассейна превратить ее в маленький водоем.
        - Правда же симпатично получится? - воскликнула она, обращаясь к подругам, однако неожиданно не нашла у них поддержки.
        - Я просто устала смотреть на тебя. Угомонись! - взмолилась Татьяна. - Ты то там, то здесь, и все на третьей космической скорости! От тебя уже в глазах рябит!
        - Да, Ирка, мы тут из-за твоей неутомимости чувствуем себя лентяйками и бездельницами. Не дави на психику своим энтузиазмом, - поддакнула ей Людмила. - Пошли лучше телевизор смотреть.
        Ирина виновато потупилась:
        - Я же вам не в укор. Я же хотела как лучше…
        - И это у тебя получилось, не в пример нашим власть предержащим, - заверила ее Татьяна. - Но, как говорит моя мама, всему свое время.
        - А сейчас время смотреть «Чисто английское убийство», - безапелляционным тоном заявила Людмила.
        Этот сериал любили все трое, хотя в отношении других телепередач вкусы подруг разнились…
        - Девочки, вы обратили внимание, как в этой их аглицкой глубинке людей укокошивают - не по одному, а, как правило, пачками? - спросила Людмила, удобно устраиваясь в плетеном кресле, которое в летнее время всегда стояло на террасе.
        - Знаешь, я больше смотрю, как у них там посуда в буфетах расставлена, что за картины на стенах висят, как цветочки посажены. Эх, нам бы такую деревню, - с мечтательным вздохом произнесла Ирина.
        Впрочем, неспешно разворачивающийся сюжет с довольно симпатичными, совсем нестрашными убийствами ее тоже увлекал. Жители Туманного Альбиона, даже если по злому умыслу судьбы оказывались сущими отморозками, все равно сводили счеты друг с другом совсем не так, как лыткаринские или, например, солнцевские братки. А уж об остальных жителях и говорить нечего…


        Глава 4
        Из трех подруг Людмила прочнее всех стояла на земле - и в силу особенностей характера, и в силу сложившихся обстоятельств. Муж Володя весьма ненавязчиво еще в самом начале их совместной жизни дал понять, что его обязанность - зарабатывать деньги, а жены - тратить на благо семьи, их общее благо.
        И не прогадал ведь, мерзавец. «Его бы побольше загружать домашними проблемами, тогда бы не смотрел на сторону, - размышляла Людмила, лежа в постели под теплым одеялом и глядя на звезды за окном. - Вон в сегодняшнем детективе героиня убила мужа-баронета и за меньшие прегрешения». Правда, им было еще и что делить - охотничьи угодья, дом, похожий на дворец. Мысли плавно перетекли сначала на их общую с мужем недвижимость - домик под Гжелью, доставшийся в наследство от Володиного дядьки, потом на развалюху, под крышей которой она так славно сейчас устроилась.
        Дом, конечно, держался на одном честном слове, но участок-то был огромный. Как и соседний. Стоило это все наверняка многие и многие тысячи. Одним словом, завидная добыча. Однако сейчас убивают, если судить по сообщениям СМИ, и за пачку сигарет, а то и просто так. Только не очень-то верилось, что с Татьяниной соседкой случилось нечто подобное. Всегда кажется, что самое плохое может произойти с кем угодно, только не с тобой и не со знакомыми тебе людьми. Так жить все-таки спокойнее.
        Да и не тянул, в глазах Людмилы, этот Гоша на отпетого преступника. Хотя, слов нет, его внешний вид и манеры впечатляли. И с Семеновной он вполне мог обойтись не лучшим образом - кто ж теперь считается с одинокими стариками? Но не порешил же!
        Почему-то Людмиле очень хотелось в это верить. И, покопавшись в себе, она поняла почему. Вся в душевном разброде из-за подлого поведения Володьки, Людмила все больше склонялась к мысли отплатить ему той же монетой. К тому же прожить жизнь с одним мужчиной теперь считалось чуть ли не сексуальной патологией. А тут еще этот мужчина оказался подлым изменщиком. И вот неосознанно она стала примерять на роль возможных возлюбленных знакомых мужеского пола. Не нашлось никого стоящего - лысые, пузатые или тощие и сутулые, говорят только о своих болячках и о футболе. А если мало-мальски привлекательны, то строят из себя неизвестно что.
        А Гоша ее определенно впечатлил. Она инстинктивно чувствовала в нем мужскую силу - крепость мышц и крепость суждений, умение добиться своего, рассчитывая только на собственные силы, и постоять за себя, не прибегая к помощи посторонних…
        Ощутив смутное томление, Людмила решила остудить пыл, прогулявшись до небольшого домика на границе участка.
        - Единственное из здешних сооружений, которое нас переживет, - с грустной улыбкой заметила хозяйка дачи по приезде, напоминая подругам где что находится.
        Туалету этим летом пошел седьмой год - по сравнению с остальными постройками грудничковый возраст. Романтически настроенная и одновременно боязливая Татьяна на ночь оставляла в нем горящую свечу в металлическом фонарике, и мягко светящаяся полоска под дверью и проем в форме сердечка выглядели маняще в непроглядной ночной деревенской мгле.
        В бледно-лимонном тренировочном костюме Людмила вышла на крыльцо, полюбовалась звездами и, поежившись, не спеша направилась к домику. Ей казалось, что вокруг нет ни души, как вдруг с соседнего участка донеслось еле слышное:
        - Глянь, привидения на свет потянулись, - и далее хрипловатый смешок.
        - Тсс… Ты не отвлекайся, ты давай таскай. - Этот голос был ей знаком, и принадлежал он Гоше.
        Людмила испуганно оглянулась и только сейчас заметила, что в двух окнах соседнего дома горит свет. Нет, не одна она бодрствовала в этот поздний час, и на улице была не одна.
        Метнувшись к заветному домику, Людмила быстро скрылась за дверью. Выходила она, предварительно задув свечу и крадучись. С соседнего участка не доносилось уже ни звука, свет в окнах погас. Не в силах совладать с любопытством, Людмила направилась к зарослям бузины, откуда днем они втроем наблюдали за беседой мента Степаныча с новым Татьяниным соседом.
        Шла она затаив дыхание и глядя под ноги, чтобы не наделать лишнего шума. Но видимо, не сориентировалась в темноте и сбилась с дороги. Вместо кустов бузины путь ей неожиданно преградила куча кирпичей и бумажные мешки с неизвестным содержимым. Ни того ни другого вроде бы не было, когда Людмила с подругами ложилась спать.

«Вот те на! И когда это он успел?» - пронеслось в голове. Да и звука подъезжающей машины вроде бы не было слышно. Как же тогда все это здесь оказалось и почему ночью?..
        - Ну и чего ты тут забыла? - Людмилу цепко схватили за локоть и резко развернули. - Отвечай!
        Сдавленно охнув, она оказалась лицом к лицу с Гошей. Подняла глаза - и ей стало страшно. Да, у него точно были крепкие мышцы и еще холодный пугающий взгляд.
        - Я… я просто вышла подышать свежим воздухом, - пролепетала Людмила, стараясь унять разошедшееся сердце. - Разве не ясно?
        - А почему на чужом участке?
        - Как это на чужом? На своем…
        - Да ну?
        Людмила скосила взгляд через плечо и увидела, что кусты бузины остались позади нее. Она оказалась наедине с мужчиной, которого совсем недавно представляла чуть ли не в интимной обстановке. Впрочем, обстановка была более чем интимная: тишина, ночь, звезды, вокруг ни души - вот только располагала она лишь к одному - к паническому бегству. Представься такая возможность, естественно.
        - Отпустите меня, пожалуйста, - попросила Людмила как можно жалобнее. - Я же не сделала вам ничего плохого.
        - Это как посмотреть. Сначала втроем в кустах сидели, подглядывали, теперь ты ночью вокруг моего дома шляешься. Чего задумали? - Гоша как-то нехорошо посмотрел на нее, и она подумала, что, прежде чем предаваться мечтам, надо поточнее выяснить, с кем предстоит иметь дело.
        С Гошей иметь дело Людмиле явно расхотелось. Вот Володька никогда не стал бы так грубо разговаривать с женщиной, да еще видя, что та его боится. А этот только сильнее стиснул ее локоть и угрожающе сообщил, приблизив лицо:
        - Не отпущу, пока не ответишь.
        - Да нечего отвечать, - прошептала Людмила, невольно отшатнувшись. - Просто мы хотели узнать, что стало с Натальей Семеновной. Таня говорит, у нее родных нет и кроме этого дома, - она подбородком указала на темнеющее в ночи строение, - жить негде.
        - Так пришил я старушку, - с наигранным циничным смешком ответил Гоша. - И в подвале закопал. А сейчас на этом месте новый дом построю, и все будет шито-крыто. Устраивает?
        - Что - устраивает? - непонимающе уставилась на него Людмила.
        - Такое объяснение событий. Ведь другое, как я понимаю, вам не подходит. - Он снова усмехнулся, на этот раз раздраженно. - Я вам не мешаю, и вы мне не мешайте, тогда все будет отлично…
        Гоша толкнул ее в том направлении, откуда она пришла, и разжал пальцы.
        - Так и передай своим подружкам. Особенно этой… курице.
        - Курице? - Людмила, собравшаяся было уносить ноги, раз представилась такая возможность, замерла на месте и удивленно переспросила: - Курица, это кто?
        - Да хозяйка дачи, Татьяна, кажется. Ее бы участок да в хорошие руки.
        - А-а… - продолжила она, лишь когда достигла спасительной территории соседнего участка.
        - Уж не в ваши ли? - язвительно поинтересовалась Людмила, смелая оттого, что их с собеседником разделяют метров пять заросшей сорняками земли и три колючих куста крыжовника.
        - Вот именно, вот именно, - ответил Гоша и улыбнулся. Ласково так улыбнулся, как Серый Волк, когда, нацепив на себя чепец с оборками, он заговаривал зубы Красной Шапочке.

«Бедная Танька, - с дрожью подумала Людмила, впервые по-настоящему испугавшись за подругу. - Этот тип точно сожрет ее и не подавится и тремя ее бабушками закусит…»
        Она плохо помнила, как добралась до своей постели. Но, оказавшись под одеялом, сразу же почувствовала себе спокойнее, как в детстве, когда от любых страхов можно было избавиться, накрывшись с головой.
        Мысль заработала, и вскоре Людмила решила, что если о ее ночном общении с Гошей рассказывать совсем не обязательно, то о его вполне осуществимых планах захватить участок сообщить надо…
        Проснулась она с той же мыслью, словно и не было семи часов крепкого здорового сна на свежем воздухе. «Ну надо же, - удивилась Людмила, - я вроде бы сплю, а мозг бодрствует. И что, интересно, он надумал?» А ничего, как выяснилось. Хотя решить ему надлежало несколько проблем.
        Во-первых, как поведать обо всем Татьяне, не ввергая ее в состояние парализующего волю ужаса? Во-вторых, как оставить в неведении букет из трех божьих одуванчиков, которые не сегодня завтра в радостном возбуждении откроют дачный сезон? И в-третьих, в чем может заключаться их с Иркой помощь и содействие, когда супротив одного Гоши они и втроем не потянут?..
        Из печальных размышлений ее вывели громкие голоса и звяканье посуды на террасе. Итак, подруги уже поднялись и собираются завтракать, сейчас придут ее звать. Людмила решила опередить их и, поспешно одевшись, вышла из комнаты.
        - Всем привет! Сейчас умоюсь и буду как огурчик! - пообещала она, потягиваясь с удовольствием.
        - Доброе утро! - хором поприветствовали ее.
        Пахло оладьями, на столе стояли варенье и заварочный чайник, накрытый салфеткой.
        - Я мигом! - крикнула Людмила, увидев все это, и выскочила на улицу.
        Под водопроводным краном красовалось ведро, стоящее в круглой только что вырытой яме, а рядом валялся спущенный бассейн времен счастливого советского детства.

«Уже успела выкопать. Ну Ирка, ну молодец! - мысленно восхитилась Людмила. - Просто передовик труда!»
        Пристроившись так, чтобы ничего не порушить, она умылась ледяной водой, повизгивая и пофыркивая от удовольствия. Затем легкой трусцой направилась к дому. «Здесь так легко забываешь о возрасте, - подумала она. - Словно и не выставит тебя через… через энное количество лет на пенсию руководство, на которое ты безропотно горбатилась, позволяя ему жить не то в сияющем коммунистическом завтра, не то в сытом, комфортном капиталистическом сегодня…»
        Завтракали как-то суетливо. Людмилу одолевали тревожные мысли, которыми требовалось немедленно поделиться. Ирине явно не терпелось вернуться к прерванным ландшафтным работам. Только хозяйка все подкладывала и подливала гостям, радуясь, что она здесь не одна.

«Так вечно продолжаться не может», - подумала Людмила и решилась:
        - Девочки, я должна сообщить вам пренеприятное известие…
        Эта фраза, естественно, была воспринята как предлог для демонстрации остроумия.
        Татьяна закатила глаза и мечтательно произнесла:
        - Ревизор, к нам едет ревизор. Он ведь мужчина, да, я правильно понимаю, девочки? Широкоплечий такой, мускулистый… И мы тут, три непуганые, трепетные лани…
        - Если он широкоплечий и мускулистый, пусть лучше мне ямку докопает, - высказалась более приземленная Ирина. - Ее углубить надо, а то бортики бассейна будут…
        Разговор пошел не по тому руслу, и нужно было срочно менять тональность беседы.
        - Все гораздо серьезнее, чем вы думаете, - строго произнесла Людмила и окинула развеселившихся подруг мрачным взглядом.
        Те мигом приутихли, проникнувшись ее пессимистическим настроем.
        - Говори, - тихо попросила Татьяна и ощутила, как по спине пробежал холодок дурного предчувствия.
        Людмила набрала в грудь побольше воздуха, собираясь с мыслями и духом, и начала:
        - Я тут ночью выходила и заметила на соседнем участке кирпичи…
        - Ну и что? - воскликнула Татьяна, стремясь всему найти устраивающее ее объяснение. - Естественно, этот Гоша будет строиться! В доме Семеновны, как, впрочем, и в нашем, - она вздохнула, - можно жить только положившись на русское авось!
        - Не перебивай, - осадила ее подруга. - Кирпичи кирпичами, но то, что он сломал еще и забор, навело меня на грустные размышления. А не собирается ли он и ваш участок со временем захватить. Как думаешь, Тань?
        - Но его же дали еще моему дедушке, за заслуги в области электрификации страны! - возопила она.
        - Это теперь не аргумент, - рассудительно заметила Ирина, подумав при этом, что, возможно, ее декоративный бассейн достанется отпетому бандиту, который ничего не смыслит в прекрасном.
        - А может, все не так страшно? - спросила Татьяна, очень надеясь, что подруги ее успокоят.
        - Страшно, страшно, - заверила Людмила. - Уж поверь моей интуиции. - Говорить о том, что дело не в одной только интуиции, она, естественно, не стала.
        - И что теперь? - обеспокоенно произнесла Ирина.
        - Вот это-то и предстоит решить! - заявила Людмила, и подруги незаметно для себя признали за ней роль вожака их маленькой компании.

        Думали долго, высказывали разные версии развития событий, строили планы, все больше обороны, а не атаки, при неблагоприятном стечении обстоятельств. И время от времени поглядывали в сторону соседнего участка. Там было тихо и безлюдно.

«Отсыпаются, гады, после трудов неправедных», - мимоходом подумала Людмила. Сколько их там точно, ей было неведомо, но то, что как минимум двое, знала наверняка.
        Когда наступило время обеда, подруги так и не пришли ни к какому решению.
        - На сытый желудок думается лучше, - изрекла Татьяна и направилась к плите.
        Строить планы и целеустремленно им следовать - не ее стезя. Если большинство людей, как написано в школьном учебнике, произошли от обезьян, то Татьяна - от страуса. И была об этом прекрасно осведомлена. «Авось пронесет», - мысленно повторяла она, пока подруги ломали голову над тем, как ей помочь…
        Обед, увы, не оправдал их надежд. После него потянуло понежиться на солнышке. Вытащили шезлонг, повесили гамак с той стороны дома, где их никто не мог видеть. Ирина устроилась возле ямы под краном, лениво ковыряясь в земле. Но вскоре снова вошла в азарт и спустя каких-то тридцать минут с деловым видом удалилась в сторону сарая. Появилась она с плетеной корзиной в руках.
        - Никак по грибы направляешься? - приоткрыв один глаз, подала из гамака голос Татьяна.
        - Нет, камни буду собирать, - ответила Ирина бодрым тоном.
        - О, это что-то библейское… - уважительно протянула подруга. - А зачем?
        - Дно бассейна буду выкладывать, - донеслось уже от калитки.
        - Мне бы твою энергию, - не без зависти заметила хозяйка дома и, откинувшись на подушку, снова блаженно закрыла глаза.
        Людмила в диалоге не участвовала по причине сладкой дремы. На своем участке ей до такого чудесного состояния в светлое время суток дойти никогда не удавалось…

        Ирина медленно шла по дороге к озеру, время от времени наклоняясь, чтобы поднять стоящий камешек. Но не только камешки были ее целью - очень хотелось поглядеть, что творится на соседнем участке. Ей показалось, что Людмила что-то недоговаривает и ее слова о захвате чужой территории основаны не только на интуитивных предположениях.
        Так и есть, Гоша стоял лицом к Татьяниному дому и что-то говорил, жестом обводя обе территории разом. Обращался он при этом к мужику, который по всем статьям подходил под описание работяги и уголовного элемента одновременно. Тоже небритый, нестриженый и одетый в тельняшку, с огромной татуировкой на бицепсе.

«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты», - тут же вспомнила Ирина популярную поговорку.
        - А вот и одна из них! - воскликнул Гоша, мгновенно поворачиваясь лицом к дороге. - Здрас-сте. - И отвесил шутовской поклон.
        Ирина почувствовала себя застигнутой врасплох. Кивнув и пробормотав под нос ответное приветствие, она заторопилась прочь, вперив взгляд в пространство перед собой. Но увидела она достаточно: джип с наружной стороны ограды, подъездной путь к воротам, развороченный колесами грузовика… Правда, это говорило лишь о намерении нового хозяина обзавестись добротным жилищем. Кроме наглой усмешки в свой адрес и собственнического жеста, Ирина при всем желании не могла обнаружить ничего угрожающего благополучию ее подруги. Однако на сердце тем не менее стало еще неспокойнее…

        Когда она, вкопав бассейн в землю, выкладывала его дно вымытыми в ведре с водой камешками, подбирая их по цвету и размеру, появились ее товарки и остановились рядом, нависнув над ней.
        - Ну, видела чего-нибудь? - без обиняков спросила Людмила.
        Она поняла, о чем ее спрашивают. И ответила утвердительно, добавив, что, кроме внешности мужиков, да еще собственнического жеста Гоши, который можно было истолковать по-разному, придраться, по совести говоря, не к чему.
        - Мне и этого достаточно, чтобы не спать по ночам, содрогаясь от страха, - призналась Татьяна. - А как я своих бабулек тут одних на целый день оставлять буду? Гоша их может запросто напугать до смерти! Они же интеллигентные и родились чуть ли не при государе императоре!
        - Ну-ну, не преувеличивай, - хмыкнула Ирина. - Они тебе этого не простят, особенно Августа Илларионовна. Старушка себе и так, говорят, годков с десяток по документам скостила!
        Однако это не меняло существа проблемы и понять подругу было можно. И они снова возвратились к прерванным размышлениям. Ближе к ужину сошлись на том, что Татьянину маму с подружками ни во что посвящать не следует, а им надо по очереди жить на даче, следуя принципу: одна голова хорошо, а две лучше.
        - Знаете, девочки, будем переживать неприятности по мере их поступления, - подвела итог их раздумий Татьяна, верная своей страусиной политике, и облегченно перевела дыхание. - А теперь прошу к столу.
        На второй день дом выглядел уже обжитым, вещи заняли свои привычные места. Пахло едой и свежестью, а не пылью и затхлостью. Вместо лужи под краном поблескивал аккуратный круг воды с выложенными камнями краями. Благодать и красота, одним словом!
        Лишь мысль, что так и не удалось решить, кому первому приезжать сюда, подспудно не давала наслаждаться моментом всем троим. У Татьяны не закончился учебный год в институте - предстояли годовые экзамены. Людмилу не отпустит начальство - у них все уходили в отпуск по утвержденному еще в январе графику. Ирина боялась даже заикнуться Севочке, что собирается оставить его одного-одинешеньку в комфортабельной квартире в центре города с полным холодильником еды. А ведь выезжать на дачу следовало уже через неделю…

        Людмила подвезла Татьяну прямо к ее дому, благо было по дороге, а Ирину высадила у ближайшей станции метро.
        - Если что придет на ум, звони, - сказала она при прощании. - Я тоже напрягу извилины. Ну, пока!
        - Пока! - ответила Ирина и захлопнула дверцу машины.
        Полчаса спустя она открыла входную дверь своей квартиры и пропела с порога:
        - Севочка, я уже пришла…
        В руках она держала букет белых нарциссов. Чуткий ко всему прекрасному муж должен был их оценить и прийти в благостное - очень хотелось на это надеяться - расположение духа.
        Сева сидел на своем привычном месте в гостиной перед телевизором. Ноги - на журнальном столике.
        - Как съездила? Успешно? - в ответ отозвался муж подозрительно благодушно. - А я тут без тебя соскучился. Сидел как неприкаянный, никому не нужный…

«Сейчас начнутся упреки в бессердечии и эгоизме», - подумала Ирина и сунула ему под нос цветы:
        - Правда, прелесть? Вот розы, гвоздики - их можно купить круглый год, а эти цветут только весной! У Тани на участке такие же растут, но мы их рвать не стали. Я купила возле нашего метро…
        - Кстати, о Тане, она мне только что звонила. Предупредила, чтобы я не волновался: тебя подвезут до метро и ты вскоре будешь дома. Приятная женщина эта Таня, заботливая, внимательная. А вот ты не додумалась мне с дороги позвонить…
        Ирина так и села с цветами на диван. Ну Танька, ну дает! Говорила, что при Севе робеет, боится показаться недалекой, слова лишнего сказать не рискует, а тут вдруг сама, что называется, пошла на контакт. С чего бы это? Биться над разгадкой долго не пришлось.
        - Слушай, я даже не знал, что она опекает трех старушек. Как это несовременно и трогательно! - продолжил Сева, подтвердив предположение жены, что пропустил мимо ушей ее рассказ о проблемах Татьяны. - Мы проговорили довольно долго, и я пришел к выводу, что тебе повезло с подругой. В наше прагматичное время она просто-таки источник позитивных эмоций…

«Черт, как излагает! - невольно поразилась Ирина. - Словно статью надиктовывает!»
        - А как хорошо, должно быть, у нее сейчас на даче! Я сказал, что завидую, а она возьми да и пригласи меня… то есть нас с тобой, погостить. Что скажешь?

«Что скажу? А то скажу, что и заяц, если его загнать в угол, способен проявить чудеса храбрости и находчивости», - подумала Ирина. Вслух же произнесла совсем другое:
        - Сева, там печка, которую надо топить бог знает сколько времени, чтобы по батареям потекла чуть теплая водичка. А отхожее место у них на свежем воздухе и в дальнем конце участка. В дождь не набегаешься!
        Но муж отмахнулся от ее «страшилок»:
        - Подумаешь! Вот когда мы с одним оператором с Центрального телевидения были на Суэцком канале во время палестино-израильского конфликта, там не то что удобств не было, там наш военспец подорвался на мине на том самом месте, где мы накануне стояли. А ты о какой-то печке. Нашла чем испугать!

«Что ж ты приходишь в неистовство, если тапочки возле кровати не можешь нашарить с первого раза?» - хотелось возразить Ирине. Но она понимала, что, возможно, сейчас решается судьба их плана помочь несчастной Таньке.
        - И что ты решил? - затаив дыхание спросила Ирина.
        - Ну, я пока еще ничего не решил, просто думаю, может, и правда съездить к ней на недельку-другую?
        - Как скажешь, так и будет, - смиренно ответила жена, боясь неверным словом или жестом спугнуть нечаянную удачу. - Мне собраться - что нищему подпоясаться.
        Сева с прищуром посмотрел на нее, и сердце у Ирины так и ухнуло вниз.
        - И ты не против?
        - Да какая мне разница, где рисовать? - как можно равнодушнее ответила Ирина, отводя глаза, чтобы муж не заметил радостных искорок в ее взгляде.
        - Ну-ну, - произнес он и добавил: - А как насчет ужина? У нас найдется чего жевануть?
        По роду деятельности ему надлежало употреблять только правильные слова и верно их согласовывать, поэтому, устав от обязаловки, в домашней обстановке Сева любил эти самые слова покорежить. У него были любимые, и среди них «жевануть» вместо
«поесть» или «перекусить».
        - Сей момент! - пообещала Ирина, вскакивая с дивана. - Только цветы поставлю в воду.
        - В ту керамическую, белую с черными полосками вазу, ладно? - донеслось ей вслед.

«Отреагировал-таки на цветы», - облегченно подумала Ирина и восприняла это как добрый знак для их начинания…


        Глава 5
        Родителей на Татьянину дачу отвезла дочь Нина. И появились они там только во второй половине следующего воскресенья, когда вся суета по водворению трех старушек и их обустройству на новом месте была уже позади.
        Августа Илларионовна, как всегда, заняла комнатушку на втором этаже, поскольку спуск и подъем по лестнице воспринимала как физические упражнения, полезные для здоровья. Полина Денисовна и Анна Дмитриевна - большие любительницы поболтать перед сном - устроились в комнатке за печкой, так что лучшая, главная, комната досталась гостям.
        Галантный Сева расцвел при виде четырех женщин. Их возраст не имел значения. Это были женщины, следовательно, в каждой из них можно было найти черту достойную восхищения. Или восхититься чем-нибудь из их прошлого.
        Его представили Августе Илларионовне и Анне Дмитриевне, с мамой Татьяны он уже был знаком. Не прошло и получаса, как те души в нем не чаяли. Во-первых, Сева был балетоманом и сразу же нашел общий язык с бывшей балериной. Во-вторых, знал или общался со многими из тех, что столовались на Старой площади, и это сразу же отнесло его к рангу значительных людей, в глазах поварихи.
        - Мам, ты это, держись, - прошептала Ирине дочь и сжала в кулак пальцы поднятой руки. - Если что, мы с Димасиком вас вмиг отсюда эвакуируем.
        Ее не посвятили в суть перипетий с участками, поэтому она была настроена игриво. Ирина же, когда отвечала, что будет держаться до последнего, была серьезна как никогда. Ей предстояло не только следить в оба за противником, но и пресекать все возможные поползновения мужа покинуть дачу до истечения хотя бы двух недель. О большем подруги и не мечтали.
        Правда, сейчас ничто не предвещало подобного печального исхода событий. Сева прохаживался по расчищенным дорожкам, старательно огибая груды сухих листьев и веток, и дышал полной грудью. Компанию ему составляла Августа Илларионовна. С собранными в пучок на затылке темными волосами, сухопарая, с прямой спиной и развернутыми в стороны носками стоп, она всегда точно знала, где у нее в настоящий момент находятся руки и ноги и что те делают. Из одежды летом она предпочитала легкие брючки и блузочки. «Па-де-ша», «фуэте», «Нижинский», «Лопаткина», «Форсайт в Мариинке» время от времени доносилось до остальных обитателей участка.
        - Ну, я поехала. Всего вам доброго, - сказала всем Нина и, сославшись на томящегося в ожидании ее Димасика, поспешно села в свой жигуленок.
        Она вообще не любила долгих проводов. Полный тоски взгляд матери, будто она расстается с дочерью на веки вечные, действовал на нервы. Другое дело отец. Тот не бросился к ней, лишь в прощальном приветствии поднял руку и крикнул, что будет скучать. Сопровождающая его Августа Илларионовна послала Нине изящный воздушный поцелуй…
        Ирина смотрела вслед удаляющейся машине, когда услышала произнесенное с тяжким вздохом за своей спиной:
        - А вот мой Пашка ни за что бы не повез нас сюда. Сказал бы, что ему некогда и вообще с нашими пожитками нужен самосвал, а не его «тойота». - Рядом стояла Татьяна и тоже провожала взглядом белые «жигули». - Хорошая у тебя дочь.
        - Это уж точно, - кивнула Ирина, расчувствовавшись чуть ли не до слез.
        Тягостную ситуацию нарушила Анна Дмитриевна. В белой накрахмаленной косынке и в таком же переднике, обтягивающем уютный объемистый живот, она вышла на крыльцо оповестить всех, что стол к обеду накрыт. Полина Денисовна, для которой готовка была тайной за семью печатями, стояла на шаг позади, гордая тем, что такой ас своего дела числится в ее подругах.

        Уже через день жизнь на даче вошла в свою колею. Сева нашел восторженных слушательниц в лице трех престарелых обитательниц дома и, полностью погрузившись в прошлую увлекательнейшую жизнь, пока не обращал внимания на бытовые неудобства. Он даже вознамерился было бегать утречком вокруг дачи, но, к счастью, быстро отказался от этой идеи. А то пришлось бы Ирине срочно добывать соответствующую экипировку. Ну не может же, в самом деле, человек, объяснявший тысячам и тысячам советских читателей и телезрителей, что происходит в мире, появиться перед посторонними людьми в непрезентабельном виде!
        А вот Августа Илларионовна, напротив, ни дня не проводила без традиционной разминки. Устроившись в беседке, ограждение которой сходило за балетный станок, она выделывала различные па, и в этот момент звучала слышная лишь ей одной музыка.
        Ирина с радостью забросила работу над очередными иллюстрациями и теперь рыскала по участку в поисках особо пышных папоротников, чтобы посадить их возле рукотворного водоема. На третий день своего пребывания на даче она как раз лезла в самую чащу кустов бузины за облюбованным растением, как вдруг громкий хруст ветки под тяжелыми шагами заставил ее замереть и оглянуться в поисках источника звука.
        В трех метрах от нее, грызя непременную веточку и криво ухмыляясь, стоял Гоша и наблюдал за экзерсисами Августы Илларионовны. Каков наглец! А когда та, вся в образе, красиво сложила на груди сухие, в старческой «гречке», руки с длинными пальцами и, склонив голову к плечу, замерла с чуть отставленной ногой, он, нимало не смущаясь, громко произнес:
        - Во дает старушенция! Чисто «Жизель» Адана и Делиба. Василич, слышь, ты так ни за что не сможешь, зуб даю!
        Ответа не последовало - возможно, невидимый Василич был занят более достойным делом, чем подглядывание за другим человеком.
        Ирина затаила дыхание, предчувствуя реакцию оскорбленной бывшей примы музыкального театра. Но та, очевидно, не расслышала первой фразы. Повернувшись на голос и благодарно улыбнувшись, Августа Илларионовна сделала изящный реверанс и сбежала по ступенькам беседки, быстро перебирая прямыми ногами и отведя плечи назад. Ирине почудилось, будто она даже слышит дробный перестук пуантов.
        Черт, этот тип явно хотел смутить или напугать старушку, но она этого не уразумела, витая в своих балетных облаках. «Да, любая творческая профессия - это, по сути, и не профессия вовсе, а образ жизни и образ мысли», - подумала Ирина. И вдруг поняла, что было еще что-то, что подспудно насторожило ее.
        Точно! Адан и Делиб! Ну откуда небритый тип мог знать эти фамилии и безошибочно угадать, кем в тот момент видела себя Августа Илларионовна? Полуграмотный бандит был объясним и предсказуем, а отморозок-интеллектуал пугал тем, что не вписывался в отведенные ему рамки. Цепь на шее Гоши была явным атрибутом преступного сообщества…

        - Какие очаровательные молодые люди поселились рядом с нами, - светским тоном заметила Августа Илларионовна за обедом. - Надо будет непременно пообщаться с ними поближе.
        - Не надо, - тихо, но твердо произнесла Ирина, не поднимая глаз от тарелки.
        - Но почему? - удивился Сева. - У тебя диктаторские замашки. Наши милые дамы могут сами решить, с кем им дружить, не правда ли?

«Милые дамы» согласно закивали, и Ирине захотелось прибить мужа. Лезет не в свое дело, и ведь не объяснишь, что происходит. Иначе тут же объявит всеобщую эвакуацию до выяснения ситуации, а ее с подругами обзовет безответственными и самонадеянными дурочками. Ситуация же полностью выяснится лишь тогда, когда на двух обнесенных общим массивным забором участках будет красоваться кирпичный особняк с гаражом под ним и банька из круглых желтых бревен…
        - А может, пригласим молодых людей на чай сегодня вечером? - услышала Ирина голос Анны Дмитриевны и похолодела от ужаса.
        - Хорошая мысль, - благодушно отозвался сытый Сева, надеясь, что у него появятся еще несколько дополнительных слушателей.

«Я созрела для смертоубийства», - поняла Ирина и отважилась на отчаянный шаг.
        - Давайте я их приглашу? - поспешно предложила она и перехватила недоуменный, с подозрительным прищуром, взгляд мужа.

«Пусть, пусть он заподозрит меня в чем угодно, пусть даже приревнует. Правда все равно рано или поздно откроется, а пока ни в коем случае нельзя пускать двух этих козлов в наш огород. Козлы - какое, однако, удачное сравнение!»
        Осуществлять обещанное Ирина отправилась ближе к вечеру, когда сумерки могли скрыть детали происходящего, а Сева занял прочную позицию перед телевизором.
        Смело пройдя по дорожке к тому месту, где стоял забор, она огляделась. От частокола из серых заостренных планок не осталось даже следа! Гоша не только сломал загородку, он еще и избавился от нее. Как говорится, тот случай, когда дела красноречивее всяких слов.
        Ирина обозрела знакомый соседний участок - перемены ее просто поразили. За несколько дней дом Семеновны превратился в кучу бревен, сваленных вблизи ворот. На его месте белели плиты фундамента, по которым можно было определить расположение помещений будущего солидного строения. Возле распахнутой двери уцелевшего пока сарайчика на чурбачке стоял дымящийся самовар, откуда-то доносился голос Михаила Звездинского, с душевным надрывом поющего про поруганную честь. По правде говоря, Ирина рассчитывала услышать что-то вроде: «По тундре, по железной по дороге…»
        - Г-гоша! - громко позвала она, отчаянно надеясь на чудо: вот сейчас на пороге покажется Семеновна и скажет…
        - Чего надо? - сказал Гоша, появляясь в дверном проеме и вопросительно вскидывая бровь.
        - Вы не могли бы подойти ко мне? - попросила она, не в силах перешагнуть через невидимую демаркационную линию между участками. - Поговорить нужно.
        - Отчего ж не поговорить, - усмехнувшись, произнес Гоша. - Это даже интересно. - И вразвалочку направился к Ирине.
        Его место в дверном проеме тут же занял тот, кого звали Василичем. В тельняшке и черных спортивных штанах он очень походил на революционного балтийца. «Ему бы бескозырку, пулеметные ленты крест-накрест - и можно штурмовать Зимний, - подумала Ирина и мотнула головой. - Да, ассоциации не приведи господь!»
        Гоша остановился в трех шагах от нее и снова повторил:
        - Так чего надо?

«Чего-чего? Да ничего! Создать видимость, что я тебя пригласила, а ты отказался…»
        Она лучезарно улыбнулась и, не отпуская улыбки, затараторила:
        - Как вам тут у нас?.. Надеюсь, хорошо. Мы бы хотели жить со всеми в мире и дружбе…
        - Ну так живи!
        Реплика Гоши сбила ее с мысли и чуть было не согнала улыбку с лица. А этого допустить никак было нельзя: за ней, скорее всего, наблюдали с террасы.
        - Я стараюсь, - растерянно пробормотала Ирина.
        Гоша откровенно развеселился:
        - Ну ты даешь! А я тут при чем? Сижу, никого не трогаю, избушку починяю…
        - А наш забор сломали, - вдруг обиженно произнесла Ирина.
        - Стоп-стоп. - Гоша предупреждающе выставил вперед ладонь. - Он сам упал, от одного моего взгляда, можно сказать…
        - И испарился, судя по всему. Ну и испепеляющий же у вас взгляд, однако! - Ирина покачала головой.
        Гоша с минуту смотрел на нее, затем указал подбородком на бревна возле ворот:
        - Там ваш забор, снизу. Хочешь, бери… А вообще ты занятная, рукастая… не в пример тем двоим… - Он замолчал, подбирая слово, а Ирина неожиданно для себя зарделась от похвалы. Надо же, заметил и оценил!
        - Курицам, - машинально продолжила она Гошину фразу.
        - Во-во! - Он гоготнул, словно услышал удачную шутку или принял ее за свою.
        Ирина мгновенно почувствовала себя подлой предательницей.
        - Вы меня не так поняли, - забормотала она, покраснев уже от стыда, и быстро свернула бестолковую беседу, громко произнеся: - Очень жаль, очень жаль, а то мы так рассчитывали. Ну, как-нибудь в другой раз!
        Гоша оторопело уставился на нее.
        - Ты в своем уме? - озабоченно поинтересовался он. - Зачем пришла? Чего надо-то?
        - Уже ничего. Простите, что побеспокоила.
        Повернувшись, она резво направилась к дому, гордая от чувства выполненного долга. Пусть она выставила себя полнейшей дурой, но их сосед не тот человек, мнением которого стоит дорожить…
        Три престарелые подружки ждали ее на террасе.
        - Ну как? - спросили они хором.
        - Поблагодарил за приглашение и… отказался. Сказал, что он с приятелем не в том виде, чтобы ходить по гостям. В пыли, там, в грязи…
        - Господи, как приятно сознавать, что еще остались деликатные мужчины, - с увлажнившимся взором произнесла Августа Илларионовна.
        - А ты, Ириша, сказала бы, что можно и по-простому, так сказать, по-соседски, - заметила Полина Денисовна.
        - Да я и так и этак уговаривала, - солгала Ирина. - Ни в какую!
        - Еще есть время, познакомимся поближе, - сказала Анна Дмитриевна, решив всех успокоить.

«Все, что угодно, только не это», - подумала Ирина.
        Ей не спалось, и было от чего. Татьяна не смогла приехать из-за затянувшегося заседания кафедры, и Ирина чувствовала себя сторожевым гусем, ответственным за вверенное ей дремлющее и даже частично похрапывающее стадо.
        Умом она понимала, что ничего страшного произойти не может - дом полон людей, да и вокруг много дачников. Но тренированное творческое воображение разыгралось не на шутку, и вот уже в окне комнаты на миг возникло беловатое пятно человеческого лица с черными провалами глаз, а затем скрипнула открывающаяся дверь на террасу.
        - Нет, надо держать фантазию под контролем, а то и не такое привидится, - пробормотала Ирина и уткнулась Севе в спину. Сразу стало уютно и спокойно. - А еще лучше просто-напросто уснуть…
        Сказано - сделано. Однако на следующее утро ее разбудили встревоженные женские возгласы и степенный баритон мужа, который что-то объяснял.
        Ирину как ветром сдуло с кровати, и, накинув халат, она выскочила на террасу.
        - Что случилось? - встревоженно спросила она.
        - Нас ограбили, - сообщил Сева нечто невероятное и критическим взором окинул жену.
        Он был одет и причесан, как, впрочем, и три старушки. Но Ирина лишь на миг устыдилась своего вида.
        - Что именно пропало? - спросила она.
        - Плетеное кресло, кусок колбасы, банка маринованных огурчиков из холодильника и… и все вроде бы, - ответила Полина Денисовна.
        - Какая жалость, - с чувством пробормотал себе под нос Сева, и Ирина могла дать голову на отсечение, что горестный вопль относится к огурчикам домашнего приготовления.
        Повидавший и поедавший много чего на своем веку, Сева был приверженцем традиционной русской пищи и рюмочку холодной водочки с соленым грибочком никогда бы не променял на текилу с лаймом.
        Ирина задумалась. Итак, как советуют все мало-мальски известные детективы, надо прежде всего представить, кому выгодно данное преступление, и на основании этого составить психологический портрет предполагаемого злоумышленника. Но… но сначала следует привести себя в божеский вид и позавтракать.
        Когда и с тем и с другим было покончено, она изучила место преступления и выяснила то, что уже было известно всем остальным обитателям дома. Преступник проник на террасу, чуть надавив чем-то - возможно, плечом - на входную дверь, и металлическая скоба массивной древней щеколды, которой и вверили безопасность дома, повисла на одном шурупе. Остальные тут же вылетели из трухлявого старого дерева и теперь мирно покоились как вещдоки на полосатом половичке, лежащем перед входом.
        - Вы как хотите, а я считаю, что надо сообщить в милицию. Нельзя все время отговариваться тем, что все равно никого не найдут. Вода, как известно, камень точит, - изрек Сева и посмотрел на хозяйку дома. - Полина Денисовна, надеюсь, вы со мной согласны?
        - Конечно, конечно, - закивала бывшая учительница, всегда полагавшая, что надо действовать по правилам.
        - Если не возражаете, я могу вместе с вами сходить к участковому. И заявление помогу составить, - предложил Сева.
        - Спасибо вам большое, Всеволод Иванович, - ответила Полина Денисовна. - Я с благодарностью принимаю вашу помощь.

«Местные менты будут хранить заявление моего мужа, как англичане - прижизненные издания Шекспира, - подумала Ирина. - И, приняв на грудь, станут зачитывать избранные места со слезами восторга и умиления на глазах: вот ведь пишут люди! Однако к поискам грабителя это не будет иметь ни малейшего отношения…»
        Ирина брела по дорожке, размышляя о том, что, если сегодняшним происшествием все ограничится, - это еще хорошо. А вдруг следует ожидать чего похуже? Ноги сами собой привели ее к водоему, которым она очень гордилась, и тут Ирину ждало еще одно потрясение. Самый большой и пушистый папоротник, за которым она лазила в кусты, отсутствовал. На его месте зияла яма, а все вокруг было усыпано комьями земли.
        Стало обидно до слез. Если представить Гошу сидящим в их плетеном кресле и закусывающим вместе с «балтийцем» краденой колбасой с огурчиками она очень даже могла, то он же с папоротником под мышкой никак не укладывался в сознании. Осознанный грабеж и беспричинный вандализм не вязались друг с другом…

        Мотя была при исполнении: брови нахмурены, взгляд строг, приподнятая верхняя губа обнажает устрашающего вида клыки.
        Однако ее хозяин не столько конвоировал, сколько поддерживал вытянутой рукой местного алкаша Ваню. Тот был весьма грязен и зело пахуч. Сейчас, когда на свалках и в мусорных контейнерах можно найти вполне приличные вещи, Ваня выбирал только те, в которых чувствовал себя особенно комфортно. В результате окружающие держались от него на почтительном расстоянии, что его очень устраивало.
        В настоящий момент Ваня выглядел весьма колоритно. И причиной была не только его многослойная одежда не первой свежести, но и физическое состояние. Он походил на привидение из фантастического фильма, которое колеблется в воздухе, грозя вот-вот исчезнуть без следа, или же на собственное отражение в воде, по которой идет рябь от брошенного камня. Сохранить равновесие и не завалиться на сторону он старался, отчаянно тараща глаза и делая ртом глотательные движения. На остальные составляющие его тела у него никакой надежды не осталось. Те напрочь отказывались повиноваться, причем уже не первые сутки.
        - Ваше? - строго спросил милиционер, указывая подошедшим к калитке Севе и трем пожилым женщинам на куст, который Ваня сжимал в руке наподобие пучка моркови.
        В кусте при ближайшем рассмотрении признали папоротник, и все вопросительно оглянулись на спешащую к ним Ирину.
        - Наше, - подтвердила она. - Но зачем?
        Итак, ее предположения, касающиеся соседа, не подтвердились. Но должен же был он как-то проявить свои преступные намерения. Просто обязан! А как же иначе?
        - Ваня, зачем, - ласково спросил Степаныч, - зачем ты его выдрал?
        - Кого? - полюбопытствовала местная достопримечательность, пытаясь сфокусировать взгляд на собеседнике, но, осознав всю тщету своих усилий, устремил глаза к небу. Небо такое большое, с ним куда проще.
        - Растение, которое ты держишь в руке, - пояснил милиционер, грубо возвращая Ваню на бренную землю, - оно же дикое…
        Ваня в ужасе уставился на свои пальцы, разжал их, и порядком потрепанный папоротник рухнул в пыль, теряя последние остатки своего былого великолепия.
        - Его же никто не купит, понял?
        Все знали, что отбросы местного общества подрабатывают тем, что выкапывают по ночам на чужих участках плодоносящие кусты или красиво цветущие растения и продают у дороги проезжающим мимо дачникам. Но соображение, видимо, уже начисто отказало Ване.
        - И вообще, сюда больше не лазай. Здесь все равно брать нечего, - наставительно произнес Степаныч, заставив трех подружек обиженно поджать губы. - Усек?
        Ваня вознамерился было кивнуть, но не рассчитал своих возможностей и чуть было не нырнул головой вперед, в придорожные заросли шиповника.
        - Тихо, тихо, - предостерег его милиционер, усилив хватку. - У вас еще что-нибудь пропало? - обратился он к хозяйке дачи.
        - Плетеное кресло и кое-что из еды, - сдержанно ответила Полина Денисовна, не простившая пока Степанычу пренебрежительного отношения к ее собственности.
        - Твоих рук дело? - сурово осведомился тот у Вани. - Ты кресло спер, мерзавец?
        Ваня снова посмотрел на свои - уже пустые - руки, затем сунул их милиционеру под нос. Степаныч отшатнулся, Мотя предупреждающе зарычала.
        - Обижаешь, начальник! - воскликнул Ваня с чувством человека, которому плюнули в душу. - Шоб я… шоб я… да ни в жисть! Во те крест! - И неистово замахал растопыренной пятерней перед своей грудью. Собрать пальцы в кучку у него никак не получалось.
        Степаныч вздохнул и сказал, обращаясь к Полине Денисовне:
        - Сами понимаете, вряд ли что удастся найти… Я про кресло, а еда… она уж точно отправилась по назначению. Ну, прощайте, пойду дальше, по местам, так сказать, Ваниной боевой славы…
        Колоритную парочку с неспешной Мотей проводили взглядом. Затем Сева изрек:
        - Надо починить щеколду. Где у вас тут инструменты?
        Но известный журналист в идеально отглаженных брюках и щегольских кожаных мокасинах не вязался с тем ржавым хламом, что лежал в сарае.
        Старушки тут же окружили Севу и принялись отговаривать. Сошлись на том, что Ирина будет чинить запор под руководством многоопытного супруга.
        Сева действительно был многоопытен в том, что касалось, например, автомобилей и какой-либо другой техники. Он мог разобрать до винтика и собрать снова любой механизм, правда разложив все это на чистом столе или другой аналогичной поверхности и держа в руках холимый и лелеемый дорогой импортный инструмент.
        - Техника меня любит, - не раз говаривал он и отвечал ей взаимностью.
        Именно поэтому их дом был набит предыдущими моделями приемников, электробритв, часов. Новые покупались - как же без этого, а к старым прикипело сердце - разве можно выбросить то, что служило тебе верой и правдой? Однако к столярным работам Сева был расположен куда меньше…
        Ирина тем временем сидела на корточках перед лежащим в пыли папоротником.
        - Его еще можно спасти, - вынесла она свой вердикт. - Но на клумбу он уже не годится. Я его на прежнее место посажу, а вместо него…
        - А вместо него мы будет чинить щеколду, - напомнил ей Сева.

«Господи, как же не хочется делать то, что надо, - с тоской подумала Ирина. - По-моему, это на всю жизнь вселяется в нас с детства. С первой ложкой манной каши».
        - Как скажешь, дорогой, - ласково ответила она. - Только корни папоротнику прикопаю, и я вся твоя…


        Глава 6
        Тяжелые сумки оттягивали руки, ноги в туфлях на каблуках гудели от усталости, но на этот раз ей было все-таки чуть легче обычного. Все обитатели дома находились под присмотром подруги, на которую можно было положиться. А посему Татьяна шла от станции к даче медленнее, чем всегда, даже смотрела по сторонам, отмечая, что новенького на знакомых участках. Большинство из них разительно изменились, обретя черты загородных усадеб нынешних хозяев жизни.
        Но думать о том, куда деваются их прежние владельцы, было тревожно, и Татьяна с удовольствием предалась своему тайному пороку: прекрасным грезам о том, чего никогда не будет. Она видела мужчину, сильного и уверенного в себе, с лаской во взоре и тихим голосом.
        Он один во всем мире понимал ее с полуслова, с полувзгляда, с полужеста даже тогда, когда она сама себя не понимала. А посему она знала, что может полностью положиться на него, довериться ему во всем.
        Но он не только понимал, он еще и дивился ее тонко чувствующей душе, самоотверженности, ее готовности отдать всю себя любимому человеку. И отвечал страстно на ее желание любить и быть любимой. Он берег ее.
        Этот «он» был все время разный - в зависимости от состояния Татьяниной души, только что прочитанной книги, погоды, наконец. Когда лил дождь, он, темпераментный красавец, согревал ее в жарких объятиях перед горящим камином. Когда светило солнце, он трогательно обнимал ее за плечи на опушке березовой рощи под завораживающий шелест листвы и пение птиц. Поэтому ей никогда не надоедало быть с ним и упиваться минутами их близости…
        Татьяна прекрасно знала, что мечты, нацеленные на конечный результат, - это благо, это стимул к созидательному действию. Ее же грезы не имели ничего общего с реальной жизнью. Более того, лишь подчеркивали неполноценность, убогость того существования, которое ей было предопределено вести до конца дней своих. А против судьбы, как известно, не попрешь.

«Так зачем же терзаться сказочными видениями? - как-то спросила она себя. - Разве после них не труднее возвращаться к обыденной жизни? Разве не убийственным выглядит контраст между тем, что есть, и тем, чего тебе так не хватает?»

«Да ничего подобного!» - поняла Татьяна и несказанно обрадовалась. Просто надо четко разграничивать эти две сферы бытия: в одной она живет, в другой - дает себе маленькую передышку от обязательности и предсказуемости первой. Человеку, особенно женщине, просто необходимы заоблачные положительные эмоции, когда можно безоглядно верить в ниспосланное тебе судьбой счастье и знать: что бы ни случилось, оно всегда останется с тобой…
        Сейчас глаза у него были серо-зеленые, того непередаваемого оттенка, который был у маленького торфяного озерца, прозрачного до самого дна. Он приблизил к ней свое лицо, и она почувствовала, как ее губы словно сами собой приоткрываются в счастливой полуулыбке ожидания того, что непременно сбудется…
        - Эй! Чего лыбишься, курица безмозглая! Он же не целует, он же давит!
        Эта тирада, произнесенная грубым, резким голосом, визг тормозов и туча взметнувшегося песка и мелких камешков из-под колес слились для Татьяны воедино. Она застыла как громом пораженная, когда сбоку от нее замерло нечто огромное и черное. Лишь минуту спустя она увидела, что это заляпанный грязью массивный джип.
        Дверца резко отворилась, едва не сбив Татьяну с ног, и на нее из-под сведенных бровей посмотрел малосимпатичный тип со знакомой цепью на шее и обломком веточки в зубах.
        Татьяна судорожно вцепилась в сумки и огляделась вокруг. В этот сумеречный час на улице, как назло, не было ни души. Вот так влипла!
        - Смотреть по сторонам, когда улицу переходишь, тебя что, мама не учила?
        - Простите, - пролепетала она и добавила, как маленькая девочка: - Я больше не буду.
        - Что-то с трудом верится, - усмехнулся Гоша. - В твои годы уже поздно учиться уму-разуму.

«Хам, хам и еще раз хам! Самый настоящий наглец!» - мысленно возмутилась Татьяна и хотела было удалиться с гордо поднятой головой. Но тяжелые сумки гнули к земле, а ноги после пережитого потрясения дрожали и не желали слушаться. Тогда она попыталась презрительно фыркнуть, но вместо этого испуганно пискнула, как мышь, перед носом которой захлопнулась дверца мышеловки:
        - Что это вы себе позволяете?
        Да и как тут было не испугаться снова? Гоша нагнулся, легко выхватил у нее одну из сумок и зашвырнул на заднее сиденье, и так уже порядком заваленное коробками и мешками. Затем потянулся к пассажирской дверце джипа и распахнул ее со словами:
        - Залезай, нам все равно по пути.
        Как бы она гордилась собой, если бы могла пренебрежительно бросить через плечо:
«Простите, но вы ошибаетесь. Нам с вами по пути быть не может!» Но сумка со снедью весила восемь килограммов, а на даче ждала любимая мама в компании двух трогательных старушек, которым не станешь объяснять про ущемленное самолюбие и женскую гордость. Ни к чему их тревожить лишний раз, им и так довелось много чего пережить в их непростой жизни…
        И Татьяна, опустив взгляд и обреченно вздохнув, как побитая собака обошла машину и неловко влезла в джип. Она устроилась на сиденье, отодвинувшись как можно дальше от водителя, вторую сумку поставила у ног и закрыла дверцу.

«У него же щетина не только на щеках, но и на шее», - поразилась Татьяна и, перехватив насмешливый Гошин взгляд, смутилась. Но когда машина тронулась с места, ей снова стало не по себе. Она уже давно не оказывалась наедине с мужчиной. А этот к тому же даже на расстоянии внушал ей непреодолимый ужас. В тесном же пространстве салона, забитого всякими вещами, она еще больше ощутила себя зверушкой, оказавшейся в ловушке, из которой нет спасения.
        Татьяна понимала, что никакая сила не заставит Гошу взглянуть на нее с вожделением, а от нечего делать покушаться посреди дороги на ее «девичью честь» он не станет… А если не посреди дороги? А если в каких-нибудь зарослях, вдали от человеческого жилища?..
        Она помертвела от страха. «Если джип вдруг свернет не туда, куда надо, я выпрыгну, - решила Татьяна. - И черт с ними, с этими сумками…»
        Не успела она додумать мысль до конца, как Гоша внезапно навалился на нее. Татьяна даже ощутила сквозь платье тепло его руки, когда он на миг прижался к ней телом.
        - О-ох!..
        - Ты так прижалась к дверце, что я испугался, как бы ненароком не вывалилась по дороге, - прокомментировал он свои действия, выпрямляясь. - Нет, кажись, закрыта хорошо.
        Если бы кто-то предложил ей описать то, что она испытала за несколько предыдущих секунд, получился бы либо триллер с жуткими сценами сексуального насилия, либо нечто наподобие оргий времен Древнего Рима. А может, и то и другое вместе.
        - О-ох, - снова выдохнула Татьяна, сублимировав в этом восклицании все свои чувственные переживания.
        Бдительности она не потеряла, но позволила себе чуть расслабиться. Даже поудобнее устроилась на сиденье.
        - А дача у вас тут давно? - спросил Гоша, как бы заводя ничего не значащий разговор.
        Татьяна ответила. Далее последовал ряд вопросов, все они касались ее недвижимости. Когда свернули на нужную улицу, Гоша, похоже, узнал все, что ему было нужно.

«Курица, действительно безмозглая курица», - ругала себя Татьяна за пространные объяснения, но ничего не могла с собой поделать. Во-первых, во время беседы она чувствовала себя более-менее в безопасности. Во-вторых, была не приучена демонстративно молчать, когда спрашивают. А в-третьих, привыкла, что всеми ее поступками руководят либо обстоятельства, либо близкие люди. Инициатива была ей неведома.

«Страшно представить, что скажут девчонки, если узнают об этой приватной, доверительной беседе, - подумала Татьяна, увидев знакомый дом. - Отругают на чем свет стоит и будут правы. Так что лучше промолчать».
        - Вы не могли бы высадить меня здесь? - робко попросила она, когда до ее дачи оставалось метров тридцать.
        Подкатить на джипе предполагаемого захватчика их территории прямо к дому и вызвать тем самым град вопросов не хватало мужества. А так она могла избавиться от неизбежных расспросов.
        - Пожалуйста, как скажете, - пожал плечами Гоша и затормозил. - Мне, собственно, без разницы.
        Она вежливо поблагодарила, вылезла и привычно потащилась по улице к своей калитке. А джип в мгновение ока обогнал ее и, эффектно развернувшись посреди дороги, въехал в распахнутые ворота.

        Татьяну встретили с такой радостью, будто она возвратилась ни много ни мало с Северного полюса. В их семье вообще все события домашнего значения было принято обставлять с помпой государственных мероприятий. И эта шумная, немного бестолковая суета придавала неповторимый оттенок трогательной патриархальности всему, что происходило в доме.
        Привезенные Татьяной продукты внимательно разглядывали, сообща определяли, что пойдет на обед, что на ужин, а что - для непременного чаепития перед экраном телевизора…
        - Скажи, а зачем ты на себе тащишь то, что можно купить в магазине при станции? - спросила Ирина, когда продукты была разложены по местам и они остались одни.
        Подруги, устроившись на ступеньках крыльца, грызли семечки. Шелуху они аккуратно складывали в банку из-под кофе. «Пойдет на дренаж для горшечных цветов», - пояснила Ирина.
        - Ну а вдруг там чего-то не будет? - неуверенно ответила Татьяна.
        - Купишь в другой раз. Сейчас очень сложно умереть от голода. Были бы деньги…
        Ирина была права. Но тогда пришлось бы менять привычный образ жизни - все эти чуть ли не ежедневные пробежки по магазинам, списки продуктов на клочках бумаги, ощущение Деда Мороза, достающего из мешка подарки…
        - Наверное, я, как паровоз, езжу только по проложенным рельсам, не свернуть в сторону.
        - А хотелось?
        - Чего - хотелось?
        - Свернуть…
        Татьяна задумалась. Даже самые близкие люди не знали о ее тайном пристрастии к заоблачным мечтаниям, и сейчас было не время в них признаваться. Впрочем, она вообще не собиралась в них когда-либо и кому-либо признаваться.
        - Ну, любой женщине хочется перемен к лучшему в жизни, - уклончиво ответила она и ловко сменила тему: - Взять, например, тебя, Ирка. Ты всем довольна?
        - Положа руку на сердце?
        - Именно так!
        Подруга призадумалась, и вид у нее стал грустный.
        - Хочу нечаянной радости! Чуда там, где его ничто не предвещает!.. Но, увы, мне это не светит. Я знаю наперед, кто и что мне скажет в той или иной ситуации, как Сева обнимет, приласкает, что ответит Нинка, когда я спрошу, как у нее дела… Эх! Кажется, только жить начала, а уже все пережито, все перечувствовано! - чуть ли не с отчаянием воскликнула Ирина. - И самое обидное - так это ласково-пренебрежительное отношение к моим поделкам. Когда я занималась в художественной студии при Доме пионеров Москворецкого района, папа любил повторять: «Рисуй, рисуй, роднуленька» - и говорил это с гордостью. Нет уже ни Дома пионеров, ни папы, а фраза в семье прижилась, только уже с ироничным оттенком. Ни разу не помню, чтобы мою задумку приняли на ура, не говоря уже о помощи. Ты не поверишь, но я ощущаю себя лазутчиком в стане противника…
        - В чем-то мы с тобой похожи, подруга, но у тебя хоть муж есть, какая-никакая, а личная жизнь. - Татьяна вздохнула и, грустно усмехнувшись, продолжила: - Ведь если тебя послушать, на ум приходит лишь одно: с жиру баба бесится, не иначе.
        Ирина мгновенно ощутила угрызения совести. Вот уж кому жаловаться на жизнь, так это Таньке, а она чуть ли не волосы на себе рвать собралась!
        - Прости меня, - просто сказала она и обняла Татьяну. - Ты права…
        Подруга улыбнулась в ответ:
        - Мне не за что прощать тебя. Ты тоже, по-своему, права.
        Они замолчали и стали прислушиваться к звукам ночи. Но стрекотание сверчков и шорох ветерка в листве внезапно перекрыл треск стрельбы, угрозы, выкрикиваемые истошными голосами, и душераздирающие стоны.
        - Так, решили смотреть боевик, - догадалась Ирина. - И как это Севе удалось уговорить наших дам, у них же сейчас очередная серия любовной эпопеи «Когда слова не нужны».
        - Полагаю, наши дамы не раздумывая взяли бы в руки по «калашникову» и пошли штурмовать базу террористов, если бы твой супруг их позвал, - усмехнулась Татьяна. - Нет, погоди-ка, кто-то, кажется, возроптал.
        С террасы действительно донесся недовольный голос Анны Дмитриевны:
        - Ну что за удовольствие смотреть, как один мужик нещадно колошматит другого?
        - Все происходит строго по законам жанра, - авторитетно пояснил Сева. - Тот, кого бьют, положительный герой. Он и пальцем не пошевельнет, пока на нем не останется живого места.
        - А с какой стати?

«В самом деле, с какой?» - подумала Ирина и стала заинтересованно ждать ответа мужа.
        - Ну, возможно, таким образом он дает время отрицательному герою осознать всю неприглядность своего поведения, - предположил Сева.
        - А пока пусть подручные негодяя убивают всех, кто на глаза попадется, да?
        Известный в прошлом журналист бархатисто рассмеялся:
        - Ну кто же воспринимает всерьез все эти перестрелки и поножовщину?
        - Малышня всякая, у которой мозгов нету, вот кто! - отрезала повариха.
        - Слышала? - Татьяна легонько ткнула подругу в бок.
        Та кивнула:
        - И я на стороне Анны Дмитриевны. Пойдем туда, где потише.
        Они поднялись и вышли за калитку. Улицу освещал свет из окон домов да круглая луна со звездами.
        Подруги шли не спеша, говорили о всяких пустяках, старательно обходя темы, которые могли бы доставить обеим неприятные переживания. Когда, вроде бы ненароком, оказались возле бывшей дачи Семеновны, как по команде, скосили глаза.
        Из сарайчика доносились звуки продолжающейся знакомой перестрелки. Какой-то мужчина сидел напротив дверного проема и, видимо, наблюдал за тем, что происходит на экране.
        Был это Гоша или же его напарник Василич, Татьяна разобрать не смогла, но тут же вспомнила о своем небольшом приключении. Сейчас испытанный тогда страх показался ей беспричинным, а воспоминание о том, как ее подвезли на машине чуть ли не до дома, напротив, приятно щекочущим нервы. Очень захотелось рассказать о затормозившем возле нее джипе, о сумке, выхваченной… нет, взятой из рук и…
        - Господи, сумка, она же осталась у Гоши в машине, - потрясенно пробормотала Татьяна себе под нос. - Как же я могла забыть о ней? Точно безмозглая…
        - Ты что-то сказала? - спросила Ирина, шедшая рядом.
        - Нет, это я так, вспомнила слова одной детской песенки. - Татьяна делано рассмеялась. - Помнишь: «В траве сидел кузнечик…»
        - «Совсем как огуречик», - продолжила Ирина и предложила: - Споем?
        - Нет, лучше пойдем домой, а то я что-то устала.
        Она знала, что надо выручать сумку, но не знала, как это сделать. Ни о чем другом сейчас думать и говорить Татьяна просто не могла.

        Когда все в доме наконец-то улеглись, она крадучись вышла на крыльцо. В ночном воздухе звуки разносились далеко окрест, и Татьяне показалось, что на соседнем участке еще не спят. Пойти прямо сейчас и попросить вернуть сумку или подождать, пока Гоша с приятелем отойдут ко сну, и попытаться самой отыскать свои вещи? - такая вот дилемма стояла перед ней.
        Татьяна поняла, что ничто в мире не заставит ее по собственной инициативе подойти к практически незнакомому мужчине посреди ночи и завести разговор. «Он же бог знает что обо мне подумает, - рассуждала она, - даже если я объясню, что привело меня на его участок». А средь бела дня на виду у родных и близких отправиться к Гоше ее не заставила бы никакая сила. Значит, надо было выждать подходящее время.
        Когда Татьяне показалось, что час икс настал, она, затаив дыхание, двинулась по тропинке к знакомым кустам бузины. Ей было невдомек, что всего несколько дней назад ее рассудительная и уравновешенная подруга Людмила проделывала тот же путь и тоже ночью.
        Стены строящегося дома выросли настолько, что уже можно было определить расположение будущих окон. Рядом стояла штуковина, заляпанная раствором.
«Бетономешалка», - догадалась Татьяна и, аккуратно обойдя кучу песка, затаилась за стволом ели.
        В сарайчике, похоже, уже спали. У закрытых ворот темнел джип. Ничто вроде бы не предвещало неожиданной встречи. Следовательно, она правильно выбрала время. Страстно захотелось осенить себя крестным знамением и взмолиться о помощи, но Татьяне случай показался для этого неподходящим.
        Глаза уже привыкли к темноте, и она разглядела чурбачок с самоваром, сколоченную наспех табуретку и плетеное кресло, как брат-близнец похожее на стоящее у них на террасе. На кресле что-то лежало. Приглядевшись, Татьяна узнала свою сумку, и сердце бешено забилось. Неужели ее ждут и вот сейчас Гоша появится из темноты?..
        К такому повороту событий она была не готова. Но как повернуться и броситься наутек, если он, возможно, преградит ей дорогу и расхохочется, увидев ее страх и растерянность? Да и чертову сумку забрать надо! Татьяна почувствовала себя мышкой, с которой забавляется безжалостная кровожадная кошка.
        И вдруг странная мысль посетила ее, мгновенно отрезвив: да что это она о себе возомнила? Кому она нужна! Непуганая идиотка, которая ни с того ни с сего решила, что мужчина, мужик, одним словом, существо противоположного пола станет предаваться мыслям о ней! Да этот Гоша и думать о ней позабыл бы, если бы не сумка. Он нашел ее вещь и поставил на виду, чтобы утром вернуть. Не переться же к ней на их участок на ночь глядя!
        Обидно, конечно, так думать про себя, но все реальнее, чем ожидать нападения из кустов.
        Татьяна шумно перевела дыхание и направилась к креслу. Сумка точно была ее, и из нее демонстративно торчало белое куриное перо. Курица безмозглая - так, кажется, обозвал ее Гоша при встрече на дороге. Все верно.
        - Бери смелее, не бойся, - раздалось насмешливо сбоку от нее, и темный мужской силуэт отделился от темного силуэта джипа.
        Татьяна закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Стоило ей только убедить себя, что бояться нечего, как нате вам пожалуйста.
        - Так и знал, что ночью заявишься. У вас это что, общее - бродить ночами по чужим участкам?
        - А что, к вам кто-то уже приходил? - спросила Татьяна, не найдя лучшей темы для разговора.
        - Ага, бойкая такая, невысокая.
        Гоша подошел почти вплотную и откровенно разглядывал ее.
        - Это Люда, - сочла нужным сообщить она и попятилась. - Можно я сумку возьму? Я только за ней пришла, честное слово!
        - Не знаю, не знаю. - Гоша вроде бы недоверчиво покачал головой и снова шагнул к ней. - Откуда мне известно, что у тебя на уме, а?
        Татьяна уже кляла себя на чем свет стоит за эту ночную вылазку. Да пропади они пропадом, эти продукты, лишь бы убраться отсюда подобру-поздорову!
        - Я сейчас закричу, - еле слышным шепотом предупредила она.
        - Валяй, - предложил заросший тип и сложил руки на груди, как бы приготовившись слушать.
        Татьяна кашлянула, прочищая горло, и… поперхнулась. В результате вместо обещанного крика раздался детский всхлип, а из глаз полились слезы. Это стало полнейшей неожиданностью для обоих. Они в полной растерянности уставились друг на друга, затем Гоша обреченно махнул рукой:
        - Иди-ка ты отсюда, а то мама заругает: так поздно, а ты еще не в кроватке.
        Она зажмурилась. Страх прошел, сменившись горькой обидой. Ну что за судьба такая: никто не воспринимает ее всерьез, как взрослую женщину!
        Круто повернувшись, Татьяна бросилась к дому не разбирая дороги. Сухие ветки оглушительно трещали под ногами, что-то цеплялось за подол платья. Она влетела на террасу, запихнула треклятую сумку со всем ее содержимым в холодильник и с трудом перевела дыхание.
        Как же нелепо она себя ведет! Как несуразно выглядит в глазах окружающих! Ей надо преисполниться благодарности к тем людям, у которых хватает сил терпеть ее такой, какая она есть, и такта обращаться с ней, как с нормальной!
        Увидев на полу белое куриное перо, Татьяна схватила его и хотела было скомкать, но потом передумала. Пусть служит напоминанием о том, что надо точно знать свое место в этой жизни. Поглядев по сторонам, она воткнула перо за ухо плюшевого рыжего пса, что сидел на подоконнике в кухне, сколько себя Татьяна помнила…


        Глава 7
        - Ну ломанулась, чисто бронетранспортер на марше! И чем это ты так, Гоша, барышню напугал? Не иначе как с гнусными предложениями приставать начал.
        В дверях сарайчика, картинно привалившись к косяку, стоял полусонный Василич, но глаза его заинтересованно поблескивали.
        - Иди к черту! - буркнул Гоша, поворачиваясь к нему - Навязалась дура на мою голову!
        Василич так удивился, что даже проснулся окончательно.
        - Скажешь тоже - навязалась! Да эти подружки тебя как огня боятся. А последняя так больше всех, - заметил он.
        - Вот поэтому и не выходит она у меня из башки, - нехотя признался Гоша. - Ну и уродилась же такая несуразная девица!
        - Зачэм обижаешь дэвушку, нэхорошо, - произнес Василич, подражая грузинскому акценту, и покачал головой. - У нее все суразное, и здэсь, и здэсь. - Он выразительно провел руками там, где у женщин располагаются грудь и бедра. - А щечки так просто пэ-эрсик. - Приятель поднес к губам собранные вместе пальцы и поцеловал их кончики.
        - Это-то меня и злит, - раздраженно бросил Гоша. - Вроде собой ничего, а взгляд как у испуганного кролика, только к ней обратишься. Будто я крокодил какой! Так ведь и проживет свой век в девках возле маминого подола.
        - А тебе-то что? - удивился Василич.
        Гоша вздохнул:
        - Сам не знаю почему, но бесит она меня, доводит до белого каления одним только своим видом.
        - Зачем же тогда ты ее сегодня подвозил? И поджидал сейчас в кустах?
        - А чтоб ей нервы потрепать, чтоб встряхнуть, вывести из этого состояния…
        Василич покачал головой:
        - Ну, друг, ты путаешься в показаниях. Если она тебя раздражает, держись от нее подальше. А если тебя к ней влечет, то не вгоняй бедняжку в оторопь своим поведением.
        - Влечет к ней! Нашел тоже что сказать! - фыркнул Гоша. - Никто на эту старую деву не позарился, а меня, видите ли, влечет!
        - Ну, во-первых, она не старая… А во-вторых, возможно, она мужчин меняет как перчатки…
        - Ага, и у нее куча детей, но не здесь, а за границей, в престижных учебных заведениях учатся, поэтому на даче их и не видно.
        Василич приподнял плечи так, словно бы не исключал подобную возможность:
        - Все может быть.
        - Не может, - буркнул Гоша. - Голову на отсечение даю, не может.
        - Голова твоя мне, положим, без надобности, - задумчиво произнес Василич, - а вот твой джип на пару неделек, съездить в Карелию порыбачить, я бы взял. Ну что, спорим?
        Гоша замялся и сам удивился этому. С чего бы вдруг?
        - И что вызывает у тебя сомнение: то, что эта Татьяна старая дева, или то, что у нее весьма насыщенная жизнь в смысле знакомых мужчин? - ехидно поинтересовался приятель.
        Казалось, Гоша знает точные ответы на оба вопроса. Так что же заставляло его медлить с ответом? Призадумавшись, он неожиданно понял, что отдать другу джип не жалко, а то, что собственные предположения могут оказаться верными, действительно неприятно.
        - А ты что ставишь? - спросил он, чтобы выиграть время для размышлений.
        Василич пожал плечами:
        - Выбирай сам, я сегодня добрый.
        На этот раз его приятель думал недолго.
        - Как с домом покончим, ты мне пособишь с банькой… Так и вижу ее во-он на том месте, возле старой липы…
        Василич посмотрел в указанном направлении и присвистнул:
        - Значит, от своего замысла ты так и не отказался? Липа ведь на чужой территории…
        Гоша усмехнулся:
        - Сообразительный ты, друг Василий. Липу, естественно, придется спилить. Она все равно наполовину сухая и, не ровен час, упадет…
        - Подожди, не торопись, - прервал его Василич. - Другая ненормальная из этой троицы на нее тоже виды имеет.
        - Не понял, - сказал Гоша, склонив голову набок.
        - Охотно поясню, - ответил его собеседник. - Вчера, когда тебя не было, та, которая лопухи всякие возле водопроводного крана насадила, залезла на липу… Рисковая, я тебе скажу, баба. Так вот, залезла она и стала в дупло заталкивать ржавое ведро. Каково, а! Я, конечно, подошел полюбопытствовал, к чему это. И выяснил, что она в это ведро насыплет земли и посадит туда растения, амперные…
        - Может, ампельные? - решил уточнить Гоша.
        Василич не стал настаивать:
        - По мне, что амперные, что ампельные - один хрен. Мы академиев не кончали, мы все больше по базам да по зонам обретались. Однако значение первого слова мне хотя бы известно.
        - Ампельные растения, они откуда-нибудь обязательно свешиваются, - пояснил его приятель.
        Василич хохотнул:
        - Значит, на нашу с тобой баньку из дупла этой старой липы будут свешиваться всякие ихние… - Он не знал, как поточнее обозвать то, что будет свешиваться, и изобразил это нечто выразительным движением рук с растопыренными пальцами.
        - Посмотрим, посмотрим, - задумчиво произнес Гоша и, вдруг лукаво усмехнувшись, поглядел на собеседника в упор. - Итак, ты принимаешь мои условия?
        Василич изобразил секундную нерешительность, затем, крякнув, протянул ладонь:
        - Эх, была не была! Если твоя Татьяна старая дева - джип мой на две недели. А если она та еще штучка, ну, ты понимаешь, что я имею в виду, - Гоша кивнул, - калымить мне на тебя, дружище, еще как минимум… - Василич посмотрел в сторону липы, прищурился, что-то прикидывая, и сказал: - Лишний месяц. По рукам?
        - По рукам, - ответил Гоша, скрепляя договор рукопожатием.
        Его все устраивало в предложении приятеля, кроме слова «твоя». Трудно было придумать что-то более нелепое. Но дать понять, что обратил на это внимание - означало предоставить Василичу лишний повод позубоскалить. А не хотелось бы…
        Укладываясь в сарайчике на раскладушке, чтобы отойти ко сну, Гоша какое-то время прикидывал, как раздобыть нужные сведения о соседях. Но глаза слипались, и он решил отложить решение проблемы на завтра…

        Ей никак не удавалось заснуть. От пережитого потрясения Татьяну сотрясала дрожь, сердце не хотело успокаиваться. Только через полчаса она задышала ровнее, мысли перестали скакать как ненормальные.
        Ясное дело: о произошедшем ночью она никому не расскажет. Но как же тогда узнать, что делала Людмила на соседнем участке? Впрочем, часы показывали половину третьего и надо было уснуть любой ценой, иначе ей не встать завтра на работу.
        Татьяна прибегла к испытанному способу: отправилась в только ей одной известную страну, где ее всегда ждал он - единственный и неповторимый. Но сегодня все оказалось еще более захватывающим, чем прежде: сцены в фантазийном мире перекликались с событиями реальной жизни…
        Она шла по дорожке, выложенной квадратными плитками, небрежно помахивая изящной сумочкой, как вдруг на проезжей части, аккурат подле нее, сбавила ход машина - белая, с открытым верхом - и поехала вровень с ней. Привыкшая к мужскому поклонению, она, естественно, не обратила на более чем многозначительный маневр потенциального поклонника ни малейшего внимания. К чему ей еще один, когда она и так меняет их как перчатки?
        Но неизвестный мужчина в кабриолете оказался настойчив и, чуть обогнав ее, остановился и вышел из машины. Более того, преградил ей путь. Это было уже слишком!
        Возмущенно поведя открытым плечиком - на ней сегодня было бледно-голубое, воздушное, на тонких бретелях платье, - она подняла взгляд на наглеца. И это ее погубило. Перед ней стоял сказочный принц в джинсах и тенниске. Даже легкая небритость и то, что он явно разменял четвертый десяток, его не портили…



«Стоп, стоп, стоп!» - резко осадила себя Татьяна. В самом деле, это было уже слишком. Она же дала себе слово не смешивать грезы с действительностью. Иначе можно запросто заблудиться в двух сферах своего бытия, а ничего кроме горького разочарования ей это принести не может. И все же почему именно Гоша, а не галантный рыцарь с нежностью во взоре из тех, что давным-давно вымерли, если когда-либо и существовали на этой земле?
        Татьяна вздохнула: да потому, что за последние несколько лет он первый хоть как-то обратил на нее внимание, и это настолько потрясло ее, что грозило подорвать устои той жизни, которую она вела.
        Придя к такому выводу, Татьяна немного успокоилась. Но тут она вспомнила, что так и не навела справки о поспешном отъезде Семеновны - если слово «отъезд» здесь было приемлемо - и о новом соседе у всезнающей Веры Никитичны. Почему?
        Она поняла то, в чем не хотела бы признаться даже самой себе. Тем не менее, собрав всю волю в кулак, Татьяна вынудила себя посмотреть правде в глаза: она не желает ничего знать о нем, то есть о Гоше, наверняка. То, что ей было известно, могло и не соответствовать действительности, а факты, как известно, упрямая вещь, с ними не поспоришь. Тогда пришлось бы что-то решать, предпринимать, а так она могла вести прежний образ жизни и предаваться привычным мечтам, которые уже давно стали неотъемлемой частью этого самого образа жизни…

«Пусть все остается как есть», - облегченно вздохнула Татьяна и, довольная таким решением, уснула…

«Нет, я точно спятил, - подумал Гоша, просыпаясь. - К чему было спорить, когда сведения обо всех обитателях соседней дачи можно запросто получить у любого здешнего аборигена». Впрочем, докопаться до всего самому казалось более привлекательным. Какое-никакое, а все-таки развлечение. Класть кирпичи, когда голова занята детективным расследованием, пусть и высосанным из пальца, сподручнее. Главное, чтобы Василичу тоже не пришло на ум обратиться за помощью, например, к здешнему блюстителю правопорядка. Неизвестно, как поведет себя Степаныч, Мотя же за мозговую косточку все выложит как на духу.
        Гоше было невдомек, что друг Василий и думать забыл о споре, едва ударили по рукам. Ехать рыбачить в Карелию он собирался только в будущем году, да и то если обстоятельства сложатся удачно. А помогать строить баню приятелю намеревался в любом случае. Ведь ему же, любимому, в ней и париться!

        Возводя по кирпичику дом, Гоша исподволь бросал взгляды на соседний участок. Вот проплыла в беседку «Жизель» и обосновалась там на полтора часа, проделывая со своим телом такое, что иной молодице и не снилось. Вот та, что вечно озабочена окультуриванием окружающей среды, пытается приладить к шлангу кусок трубы, чтобы можно было поливать настурции, которые она уже успела запихнуть в дупло старой липы.
        - Эту бы энергию да в мирных целях, - с усмешкой пробормотал он.
        Василич, трудящийся рядом, проследил за взглядом приятеля и миролюбиво произнес:
        - Пусть себе развлекается, пока есть возможность. Муженек вряд ли позволяет ей так своевольничать дома.
        На крыльце как раз появился Сева и, глубоко вдохнув свежий утренний воздух, с видом помещика обозрел окрестности. Проделав руками несколько движений, очень отдаленно напоминающих физкультурные, он счел, что с него довольно, и направился к гамаку с транзистором в руках.
        - Ты заметь, благоверной даже на ум не придет обратиться к нему за помощью, - возмущенно буркнул Гоша.
        - Еще бы, когда он в таком прикиде, будто на дипломатический прием собрался, - ответил Василич, вытирая испачканные раствором ладони о тельняшку на груди. - А впрочем, вполне может быть, что ей самой нравится все делать своими руками. Не находишь?
        Гоша молча пожал плечами: мол, мне-то какое дело? В поле его зрения возникла та, которая звалась Татьяной, и он сосредоточил на ней все свое внимание. Так и есть, обошла всех и наверняка спросила, не требуется ли от нее какая помощь. «А что, собственно, она может?» - задумался Гоша. Ну, приготовить, ну, постирать, ну, прибрать - слов нет, это ей вполне по силам. Однако на дерево ни за что не влезет и слушать международные новости по-английски тоже не будет. А за готовку у них отвечает симпатичная, добродушная тетка в белом переднике. Такая мастерица, что слюнки текут от одних только запахов…

«Так зачем ты вообще на свет уродилась, вечная деточка?» - мысленно обратился к ней Гоша. «А чтобы с ней было уютнее и теплее на свете жить, - неожиданно прозвучал голосок подсознания. - Стирать-убирать многие могут. А вот молчать за компанию так, чтобы на душе становилось легче, способны единицы. Или слушать так, что кажется, будто не только сказанное, но и невысказанное дошло до сердца собеседника…»
        - Господи, что за нелепые мысли приходят на ум ни с того ни с сего! - разозлился Гоша и тряхнул головой.
        - Ты о чем? - полюбопытствовал Василич.
        Хочешь не хочешь, а пришлось отвечать.
        - Да о нашем вчерашнем споре, - ответил Гоша и соврал лишь наполовину. - Ну ее, эту девицу! Считай, что я проспорил, и бери джип, когда потребуется! И так ясно, что мужика у нее нет, иначе он непременно здесь засветился бы. Как и детей. Такие клуши, как эта со своими бабушками, далеко чадушек от себя не отпускают.
        - А может, дети у нее уже выросли и разлетелись кто куда? - высказал предположение приятель.
        - По возрасту не получается. Вон какая она молоденькая!
        Гоша определил возраст Татьяны по-другому, но спорить не стал. С какой стати? Однако невольно отметил, что слишком уж близко к сердцу принимает его друг все, что касается их пухленькой светловолосой соседки.
        А Татьяна действительно обошла всех по очереди, справилась еще раз о самочувствии, от чистого сердца предложила помощь и, получив отказ, с довольным видом направились к шезлонгу, держа в руках детектив. Кончится лето, и тогда будет уже не до развлекательного чтива. Разве что в метро, когда на локте висит сумка с продуктами, а в спину тебя толкает юный качок, продирающийся к свободному месту.
        Но счастье было недолгим. Стоило ей сесть, как старая парусина, что вытянулась и местами прогнила, разлезлась, образовав дыру. Татьяна и ойкнуть не успела, как оказалась на земле. «Хорошо хоть на мне джинсы, а то вид был бы и вовсе смехотворный», - подумала она, с трудом выбираясь из обрывков ткани, болтающихся между деревянными планками.
        - Тань, ты чего? - крикнула ей через весь участок Ирина.
        - Шезлонг порвался! - откликнулась подруга.
        Ирина мигом оказалась рядом.
        - Ну, мы это враз починим, - сообщила она, обрадованная, что снова есть над чем потрудиться.
        - Милая, может, лучше купить новый? - поинтересовался из гамака Сева.
        - Нет, не лучше, - тут же возразила супруга. - Новый могут украсть, а мы сделаем так, что ткань можно будет снимать и прятать, а на старую деревяшку никто не покусится!
        - Хорошо, делай как знаешь, - примирительно произнес муж, а Татьяна спросила:
        - Я могу тебе чем-то помочь?
        - Возможно, если придется строчить на машинке, - задумчиво произнесла Ирина. - Но прежде я должна все обмозговать.
        - Я в твоем распоряжении, - пообещала подруга и крикнула Полине Денисовне, которая убирала посуду со стола на террасе: - Мам, а куда вы плетеное кресло подевали?
        Наступило странное молчание. Потом Полина Денисовна вышла на крыльцо и со вздохом сказала:
        - Мы не хотели тебя огорчать, Танюша, думали, не заметишь. Но к нам тут ночью забрался Ваня и, видимо, стащил кресло.
        Ее словно током ударило. Нет, не Ваня этому виной! Она же видела не точно такое, а именно их родное кресло на соседнем участке! Значит, интуиция ее не подвела и их новый сосед самый настоящий преступник. Но как это низко и подло - красть по сути дела у пожилых женщин и потом демонстративно выставлять украденную вещь на виду! Наверняка ведь неспроста он поставил ее сумку именно на их кресло.
        Затихшая было тревога снова заползла в душу, мурашками пробежала по спине. Руки стали влажными и холодными.
        - Ну и бог с ним, с креслом, - как можно беззаботнее произнесла Татьяна, и, похоже, безразличный тон ей удался.
        Во всяком случае, Полина Денисовна со спокойным видом скрылась в дверях дома. Остальные слышавшие их диалог вернулись к прерванным занятиям.
        Ирина тоже рванула было к своему шлангу, но подруга остановила ее, прошептав:
        - Пошли куда-нибудь, поговорить надо.
        - А что, собственно, случилось? - удивленно уставилась на нее Ирина. - Ты же не из-за кресла так переполошилась?
        - Именно из-за кресла, - едва шевеля губами, произнесла Татьяна.
        Испугавшись, Ирина направилась за подругой в дальний конец сада, в противоположную сторону от зарослей бузины.
        Остановившись возле забора и оглянувшись по сторонам, Татьяна сдавленным голосом произнесла:
        - Это не Ваня.
        - Что - не Ваня? - не поняла Ирина.
        - Не Ваня стащил кресло, а Гоша.
        - Быть не может! - воскликнула подруга и тут же испуганно закрыла рот ладонью. - Но я же сама видела Ваню с папоротником, который он выдрал на вашем участке, - добавила она уже гораздо тише. - Его Степаныч привел.
        - При чем здесь папоротник! - в свою очередь чуть не возопила Татьяна. - Я говорю о кресле, которое тоже своими глазами видела возле их с Василичем сарайчика!
        - Ну и дела… - протянула Ирина, опускаясь на корточки. - А мне так хотелось, чтобы мы ошиблись.
        - Мне тоже, - кивнула Татьяна, устраиваясь подле нее. - И что теперь нам делать?
        - Как и договаривались: смотреть в оба, и ты не должна оставаться одна с тремя твоими старушками на даче. Сева еще неделю точно продержится. А там и у Людки отпуск подоспеет. Если бы дочка с внуками были бы здесь, она бы точно отправилась к себе в деревню. А сейчас она сама себе хозяйка и Володькиного согласия даже спрашивать не будет.
        - Хоть в этом нам повезло, - вздохнула Татьяна.
        - Это смотря кому как, - возразила Ирина.
        В ответ раздалось виноватое:
        - Прости, я не подумала… А как считаешь, кто у них главный? - спросила Татьяна. - Гоша или тот другой, в тельняшке?
        - Какая разница: два сапога пара.

«Не скажи», - чуть было не произнесла Татьяна, но вовремя спохватилась. Разве приличной женщине может нравиться бандит?
        И они замерли, думая каждая о своем, подперев подбородок рукой и являя собой весьма странную картину…


        Глава 8
        Сева затосковал и запросился домой. Ему уже надоели и свежий воздух, и экстремальные удобства «во дворе», и три восхищенные слушательницы, которые теперь смотрели с ним за компанию все боевики и новостные программы. Только Анна Дмитриевна время от времени замечала, что не понимает она всего этого, однако уже с легкостью ориентировалась в видах вооружения и в хитросплетениях сюжета. Правда, в силу своей натуры - приземленной, лишенной творческого воображения во всем, что не касалось готовки, - повариха порой доводила Севу до белого каления, требуя, чтобы он объяснил ей, почему в боевиках все происходит так, как происходить в реальности ну никак не может. Слова «по законам жанра» мало что ей говорили.
        Ирина с Татьяной с трудом уговорили его потерпеть до выходных, когда должна была приехать Людмила. Сева согласился с тяжким вздохом мученика. Оставшиеся дни он целиком и полностью предавался вожделенным мечтам о любимом кресле и велюровом халате. Неизменно вежливый, но какой-то отстраненный, Сева потерял в глазах старушек половину своей привлекательности, поэтому распростились они с ним менее драматично, чем можно было ожидать.
        Расставание же двух подруг походило на сцену из древнегреческой трагедии. За месяц они еще больше прониклись друг к другу доверием и любовью и стали еще ближе душевно. К тому же такого необъятного поля деятельности предложить Ирине не смог бы никто. У нее даже зародилась «великолепная» мысль снять с застрявшего в грязи лет десять назад на бывшем колхозном поле трактора огромные колеса и вкопать перед забором.
        - Чтобы и изгородь не страдала, и машинам врезаться было комфортнее, - пояснила она.
        - У тебя голова устроена не так, как у большинства людей, - уважительно произнесла Татьяна в ответ на слова подруги. - Только нам для этого потребуется экскаватор и самосвал как минимум.
        - Или Гоша со своим приятелем, - задумчиво произнесла ее собеседница.
        - Господь с тобой! Ты что, забыла, кто они такие? - воскликнула Татьяна.
        Ирина вздохнула:
        - Нет, не забыла, просто представила, насколько все было бы лучше и проще, окажись они самыми обыкновенными людьми.
        Татьяна ничего не ответила, но взгляд ее неожиданно затуманился. «Действительно, было бы лучше и проще, - мысленно согласилась она. - Но на нет, как известно, и суда нет. Так что нечего ломать голову, отчего вдруг на душе сделалось тоскливо…»
        Ее размышления прервал приветственный сигнал знакомого «фольксвагена». Людмила вылезла из остановившейся возле крыльца машины сосредоточенная и настроенная по-боевому. И, здороваясь с обитателями дачи, скосила глаз на соседний участок.
        Там, за кустами бузины, споро рос аккуратный и, как уже становилось ясно, двухэтажный особнячок. Скоро должен был наступить черед крыши.
        - Ну почему у хороших людей дом на ладан дышит уже не первое десятилетие, а всякие там отморозки имеют возможность все сделать так, как только их душа пожелает? - воскликнула Людмила и прикусила язычок, заметив недоуменный взгляд Полины Денисовны. - Это я так, к слову, - тут же нашлась она и неопределенно помахала в воздухе рукой.
        Севе настолько не терпелось возвратиться в родные пенаты, что он не дал себя уговорить остаться еще на часок, попить чайку всем вместе. Погрузившись в такси, которое пришло точно в оговоренное время, он в нетерпении постукивал ногой, пока его супруга шепотом вводила вновь прибывшую сменщицу в курс дела и шумно прощалась с остающимися старушками и подругами.
        - Ира, - наконец раздался сдержанный голос мужа, - ты задерживаешь водителя.
        Тот хотел было возразить, но понял, что слова сидящего в его машине вальяжного мужчины нельзя воспринимать буквально.
        - Иду! - откликнулась жена и повисла на двух подругах так, будто прощалась с ними навеки. - Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь все втроем, - прошептала она.
        Затем пришла очередь Полины Денисовны и ее милейших товарок. Словом, не прошло всего и получаса, как Ирина заняла место рядом со своим «повелителем».
        - Вечером же повиснешь на сотовом, - проворчал он.
        - На сотовом не повисишь в свое удовольствие, - со вздохом возразила жена и, повернувшись на сиденье, стала махать рукой в заднее стекло такси.
        - Интересно, что у вас за проблемы, - покачал головой Сева. - Наверняка выеденного яйца не стоят.
        Ирина откинулась на спинку сиденья и промолчала.

        Как предыдущие четыре недели прошли под знаком вечно суетящейся, вездесущей Ирины, так на смену им пришли дни мира и покоя, символом которых стала уравновешенная здравомыслящая Людмила.
        Никто теперь не мельтешил перед глазами, обуреваемый идеями, никто не переставлял мебель, не пилил, не копал, что было как-то привычнее.
        У Людмилы имелось перед подругами одно существенное преимущество. У нее была своя голова на плечах, причем трезвомыслящая.
        Вечером, когда старушки засели перед телевизором, их «деточка» с приятельницей расположились на складных стульях возле бассейна - черт побери, как эффектно звучит! - и стали подводить итоги наблюдений и анализировать имеющиеся в наличии данные.
        Разграфив лист бумаги на две колонки, Людмила вписала туда аргументы, требующие остерегаться соседей, и соображения, почему не стоит этого делать. В первую графу вписали невыясненную, но наверняка плачевную судьбу Семеновны, внешний вид обоих корешей, черный джип, Гошину золотую цепь и, естественно, кражу кресла.
        - Ни стыда, ни совести, - возмущенно произнесла Татьяна. - Так афишировать свои противоправные действия!
        - Почему - афишировать? - спросила Людмила.
        - Так они кресло демонстративно поставили перед сарайчиком. Своими глазами видела! - заверила Татьяна подругу.
        Та оглянулась на соседний участок и с сомнением покачала головой:
        - Отсюда толком и не разглядишь!
        - Почему отсюда? - прозвучало в ответ. - На нем же моя сумка стояла, когда я за ней ходила. Правда, была ночь, но я кресло хорошо рассмотрела. Точно наше, я просто не сразу это поняла. У него еще передняя ножка проволокой обмотана.
        - Постой-ка. Какая сумка и почему ночью? - тут же заинтересовалась Людмила.
        Татьяна поняла, что проболталась. Делать было нечего, пришлось открыться…
        - Значит, подвез. Но это еще не говорит в его пользу. Может, хотел мосты навести, чтобы выяснить то, что ему было нужно… - принялась размышлять вслух Людмила. - Ты ему, надеюсь, ни о чем таком не рассказывала?
        Подруга промямлила нечто невразумительное, глядя в сторону.
        - Это хорошо, - кивнула Людмила, занятая своими мыслями, - потому что по всему выходит, что, кроме того что они мастеровые ребята и практически не матерятся в нашем присутствии, остальное говорит не в их пользу. Ясно?
        - Куда уж яснее, - понурилась Татьяна, но услужливый мозг тут же подготовил для нее лазейку, уводящую в сторону от разговора с его тревожными выводами. - Люд, скажи, а это правда, что ты тоже наведывалась к ним ночью?
        Как говорится, откровенность за откровенность. И Людмиле пришлось рассказать, как в одну из первых ночевок на даче, выйдя на улицу, она сбилась с пути в прямом смысле и чуть было не сбилась - в переносном и забрела на соседний участок. Чисто случайно, естественно. Гоша выскочил из кустов, как черт из табакерки - тут Татьяна понимающе закивала, - и повел себя с ней отнюдь не по-джентльменски.
        - А как? - тут же спросила подруга и окинула ладную фигурку собеседницы ревнивым взглядом.
        - Ну, дал понять, что мне нечего делать на их территории. Даже обозвал нас всех троих… уж и не помню как.
        - А-а… - Татьяна неосознанно перевела дыхание, - курицами, наверное, обозвал. Это он любит, - со знанием дела произнесла она.
        Но Гоша любил не только это. Еще ему очень нравилось, чтобы все вещи были на своих местах и делали его жизнь комфортнее. Вот, например, как кресло, которое он приобрел у местного бомжа на обочине дороги. Наверняка краденое, но не потащишь же его по улицам поселка с криком: «Чье, признавайтесь!» А бомж - кажется, Ваней зовут - постоянно пребывает не в том состоянии, чтобы помнить, где и у кого он позаимствовал ту или иную вещицу. Сидеть же в кресле было намного удобнее, чем на чурбачке или на сколоченной наспех скамейке.
        Даже закатом сразу хочется любоваться. Вот как сейчас. Или предаться всяким разным размышлениям. Например, о соседке Татьяне. Действительно, навязалась на его голову да так там и засела. Хорошо хоть Василич отбыл в город за стройматериалами и никто не будет поглядывать на него и ехидно посмеиваться.
        Слов нет, соседка его - женщина привлекательная и аппетитненькая, в смысле всяких там внешних округлостей. А ее всегдашняя готовность всем помочь в сочетании с полнейшей неприспособленностью ко всем тем делам, что испокон веку считаются мужскими, теперь в глазах Гоши выглядела просто умилительной и очень симпатичной. На то они и мужские дела, чтобы ими мужчины занимались. Кто же виноват, что ей не встретился подходящий? Да и где их теперь взять-то, настоящих? - это Гоша и сам хорошо понимал, благо что был мужчиной. Сколько он насмотрелся на бравых мужей и отцов семейств, у которых только и забот было, что донести себя после службы до дивана. И это при том, что их жены и дом вели, и детьми занимались, и вкалывали на работе, лишь бы не лишиться места.
        А Танюшу многому можно попытаться научить. Если не получится, то она все равно будет рядом - отвертку подать или там паяльник подержать…
        Гоша не заметил, как сполз в кресле, вытянул вперед ноги и словно в зале кинотеатра стал не без удовольствия смотреть сцены из фильма «Моя совместная жизнь с соседкой». Очнулся он от грез, только когда немилосердно заныл копчик и затекли ноги.
        - И придет же такое в голову, - проворчал Гоша, поднимаясь и с хрустом потягиваясь. - Мне и одному хорошо, - наставительно произнес он, обращаясь к самому себе.
        Тут как раз подъехала битая серая «газель» и из ее кабины выбрались двое. Водитель пошел открывать задние дверцы машины, а Василич крикнул приятелю:
        - Чего встал? Давай иди разгружать!
        Гоша поспешил к нему, полностью переключившись на строительные заботы. Но на сердце осталось странное ощущение тепла, будто он пообщался с хорошим человеком. И не просто с хорошим, а вроде как с родным. Вот ведь нелепица какая!

        Раздался знакомый треск, затем взвыл двигатель, и, судя по звукам, машина продолжила свой путь.

«Опять повалили забор, - пронеслось в сонном мозгу Татьяны. - Сколько можно? Они что, все как один слабовидящие или ездят поддатые?»
        Чтобы не видеть огорченно вытянутых лиц трех старушек, Татьяна ощупью, не открывая глаз, дабы продлить сладкие мгновения сна, оделась, пятерней пригладила волосы и побрела к входной двери. Путь по участку она продолжила, отчаянно зевая и не глядя по сторонам. К чему? Ноги сами привели ее к тому месту, где покореженные секции забора валялись поверх двух кольев, которые их поддерживали между наездами. Такая вот оригинальная сборно-разборная конструкция!
        Татьяна нагнулась и, собрав силы, стала поднимать часть изгороди.
        - Это не выход, - раздалось возле ее уха, и она от неожиданности разжала руки. - Осторожнее! Вы же так ноги себе покалечите!
        Гоша еле успел подхватить серые планки, соединенные между собой двумя перекладинами, и теперь стоял перед Татьяной, легко удерживая их в вертикальном положении.
        - А для нас выход! - отрезала Татьяна, мгновенно проснувшись и озлобившись. На себя - за свой наверняка затрапезный вид, на нежданного помощника - за его бандитскую сущность.
        - Подержите, - попросил Гоша и, войдя на их территорию, взялся за один из кольев.
        Он всем телом налег на него, вгоняя в землю, затем приладил секцию забора на место. Со второй он разделался с такой же легкостью. Татьяна наблюдала за его действиями красная от недовольства и смущения.
        Когда шаткое сооружение вновь на время обрело прежний вид, Гоша задумчиво произнес:
        - Вообще-то вы правы: трудно придумать что-то, что помешало бы лихачам валить ваш забор. Разве что сделать улицу непроезжей. Но это уже из области фантастики.
        - Почему же трудно придумать? - с вызовом произнесла Татьяна. - Тут на поле стоит никому не нужный трактор. Вот если бы с него снять колеса и вкопать под углом и на метр дальше нашей загородки, то машины врезались бы в них. В результате, как говорится, и волки сыты, и овцы целы.
        - А вы молодец! Здорово придумали, - уважительно произнес Гоша и как-то по-новому посмотрел на нее. - Мне такое даже в голову не пришло бы.
        Татьяна сама удивилась, насколько приятной оказалась для нее похвала этого бандюгана. Но он, к сожалению, не остановился на этом и продолжил:
        - Никогда бы не подумал, что у вас такая же неуемная фантазия, как у той вашей приятельницы, что в дупле цветы посадила!
        Упоминание о любимой подруге неожиданно больно кольнуло ее. К тому же и идея с колесами тоже принадлежала Ирке. Получалось, что похвала предназначалась другому человеку.
        - Спасибо за помощь, - буркнула Татьяна, глядя в землю. - А теперь простите, но мне нужно домой.
        - Не за что, - отозвался Гоша, глядя на ее всклокоченные волосы, разные тапочки на ногах, виднеющийся из-под халата подол розовой ночной рубашки.

«Наверняка бросилась сломя голову чинить изгородь, чтобы бабушки ничего не заметили, - подумал он. - Приятно, когда рядом с тобой такой заботливый и внимательный человек». На такой вот неожиданной ноте Гоша закончил свои размышления и отправился восвояси. А Татьяна поспешила домой. Там, увидев себя в зеркале на террасе, она похолодела от ужаса. Сколько раз мама ей говорила, что женщина должна оставаться женщиной в любой ситуации. Она же сейчас походила на огородное пугало.

«Нет ничего странного в том, что он обратил внимание на Ирку, - думала Татьяна, обиженно сопя. - У нее и голова, и руки, и внешность». До завтрака оставалось еще часа полтора, но не хотелось ни продолжать спать, ни предаваться мечтам, зато очень хотелось жалеть себя - бедненькую и несчастненькую. И все только потому, что какой-то там отморозок, с которым она обменялась лишь парой фраз, вскользь, сам того не зная, похвалил подругу. Ну не злая ли ирония судьбы?
        Однако бывают ситуации, когда все доводы разума оказываются бессильны перед неясными ощущениями и смутными переживаниями.
        Об утреннем инциденте Татьяна решила никому не рассказывать, чтобы еще больше не портить себе настроения.

        Время шло, а ничего особенного больше не случалось. Старушки по-прежнему пребывали в блаженном неведении относительно того, кто поселился у них под боком. А Татьяна во всем доверилась подруге, которая считала, что, прежде чем в ужасе закатывать глаза и падать в обморок, надо хорошенько все обмозговать.
        И они продолжали обмозговывать - не спеша, сидя вечерами на крылечке или возле бассейна. На цветущие перед домом ноготки и бархатцы из окон террасы падали решетчатые квадраты света. Дивно пахли белые колокольчики душистого табака. Сквозь заросли бузины проглядывал желтоватый прямоугольник дверного проема сараюшки Семеновны. Оттуда доносились то приглушенные мужские голоса, то популярные песни, то звуки телепередач.
        В такие минуты все тревоги казались призрачными. И вот как-то, когда пребывание Людмилы на даче подходило к концу, Татьяна не выдержала и рассказала о том, как Гоша помог ей починить изгородь.
        Подруга слушала внимательно, даже переспросила несколько раз, уточняя детали. А в конце задумчиво произнесла:
        - Понимаешь, все это как-то не укладывается у меня в голове.
        - Что именно? - недоуменно спросила Татьяна.
        - Да вся эта ситуация с вашими соседями… То они кажутся мне бандитами, которые хотят казаться самыми обычными людьми. Но зачем? То вполне обычными людьми, которым позарез надо, чтобы их считали бандитами. Но опять-таки зачем? Что скажешь?
        Татьяна была застигнута врасплох столь прямолинейно поставленным вопросом.
        - А что я могу сказать? - промямлила она. - Если бы мне предложили выбирать, то я бы конечно же выбрала второй вариант. Представляешь, как было бы здорово, если бы Гоша вдруг… - Татьяна подняла взгляд к голубоватому в размытых пятнах диску луны и замерла, погрузившись в мечты.
        - Да-а, ты не обижайся, но я бы с тобой, подруга, в разведку не пошла, - заявила ей собеседница, выводя из ступора.
        Но Татьяна, вместо того чтобы обидеться, согласно закивала:
        - Так ведь и я бы с собой тоже не пошла. Думаешь, я не знаю, что собой представляю? Еще как знаю. По-моему, все вокруг знают. - И она сокрушенно вздохнула.
        Людмила обняла ее за плечи и виновато улыбнулась:
        - Прости, я не права. Не всем на роду написано в разведку ходить. Ты можешь много того, что другим недоступно.
        - Правда? - удивленно спросила Татьяна. - Ну-ка, быстренько повысь мою самооценку!
        - Ты добрая, - сказала подруга с таким чувством, будто это было что-то из ряда вон выходящее. - Добрая независимо ни от чего, невзирая ни на что.
        - Подумаешь… - протянула с усмешкой Татьяна. - А я-то рассчитывала услышать про себя нечто необыкновенное.
        - Ты и есть необыкновенная, и я тебя очень люблю, - сказала Людмила.

«Вот бы не только она так думала, - вздохнула Татьяна. - А впрочем, что бы это изменило? Ровным счетом ни-че-го! Скорее уж ему понравится такая, как Ирка или Людмила… Хотя пленить воображение человека, который ворует чужие кресла, - не велика честь».
        Она всегда могла призвать свои чувства к порядку в светлое время суток. Зато когда на землю опускалась ночная тьма, Татьяна давала им волю и приходила в упоение от того, что может наплевать на приличия, на логику, может думать хорошо о плохом человеке, находить дурным поступкам достойное объяснение.
        Но случилось так, что Людмила неожиданно смешала ей все карты, переставив акценты с одного на другое. После Татьяниного рассказа о том, как они с Гошей сообща чинили забор, Людмила задумалась. Причем настолько крепко, что даже, позабыв о подруге, встала и принялась ходить кругами вокруг маленького бассейна. Иногда она останавливалась и жестикулировала так, будто вела с кем-то оживленную полемику. Потом резко повернулась к Татьяне, словно вдруг вспомнила о ней, и сказала:
        - Пора ложиться спать!
        - И это все? - удивилась подруга. - А что надумала, неужели не расскажешь?
        - Завтра. Мне прежде надо кое-что проверить, - ответила Людмила таким непреклонным тоном, что стало ясно: спорить с ней бесполезно.
        - Завтра так завтра, - вздохнула Татьяна. - Тогда пошли ложиться.
        А назавтра Людмила притащила назад их кресло! Случилось это сразу после завтрака, и свидетельницей торжественного возвращения краденой вещи стала одна Татьяна. На что, впрочем, подруга и рассчитывала. Иначе просто не хватило бы фантазии толково объяснить, что произошло на самом деле, в удобоваримом для трех старушек виде.
        Озираясь по сторонам, Людмила вволокла кресло в калитку и поставила за углом дома, чтобы пока было не на виду. Затем, отчаянно жестикулируя, остановила бросившуюся было к ней с расспросами Татьяну.
        - Пойдем пройдемся! - громко предложила она. - Сейчас у озера, должно быть, красота!
        Не сразу врубившись, при чем здесь озеро, Татьяна тем не менее послушно направилась вместе с Людмилой к калитке. Ее распирало от любопытства, а сердце вдруг бешено заколотилось в груди, словно она внезапно оказалась в двух шагах от сногсшибательного открытия.
        - Ну, не томи! - попросила она, потрясая сцепленными руками перед грудью, когда они отошли от дома на порядочное расстояние. - Что случилось?
        - А вот что, - с торжествующим видом начала Людмила. - Помнишь, я вчера сказала, что, когда я думаю о двух ваших соседях, у меня одно с другим не сходится?
        - Помню, - кивнула Татьяна.
        - Так вот, прежде всего мне показалось странным, что и Ваня, и Гоша с приятелем устроили набег на вашу дачу в одно и то же время. И, судя по всему, даже не встретились…
        - Ну, все может быть… - протянула Татьяна. - И не такие совпадения случаются.
        - Случаются, - подтвердила Людмила. - Но, как говорил большой друг советского народа Ронни Рейган: «Доверьяй, но проверьяй». Что я и сделала.
        - И каким же образом? - Татьяна затаила дыхание.
        - Пошла сегодня утречком прогуляться мимо их ворот, чтобы поближе посмотреть на кресло, и увидела, что наши соседи - птички ранние, уже трудятся. Я вежливо поздоровалась и небрежно так осведомилась, как им сидится на нашем кресле.
        - Ну ты даешь! - Татьяна даже остановилась, чтобы посмотреть на подругу.
        - Знаешь, мне показалось, что наши кореша растерялись, - продолжила меж тем та, очень довольная произведенным эффектом. - То ли от моей наглости, то ли оттого, что их вывели на чистую воду.
        - А дальше?
        - А дальше произошло вот что. Тот, который Гоша, принес мне кресло и стал объяснять, что приобрел его у какого-то алкаша на съезде с шоссе. Ну, ты знаешь, там у них нечто вроде рынка, можно и черта лысого купить, не то что…
        - Да знаю я, знаю. Давай дальше! - прервала подругу Татьяна.
        - Все, - развела руками Людмила. - Я взяла кресло и потащила его домой.
        - Как - все? - Казалось, разочарованию Татьяны не будет предела.
        - Ах нет! - вспомнила Людмила. - Гоша извинился за эту, как он выразился, катавасию с креслом и предложил донести его до нашего дома. Но я, естественно, отказалась.
        - Почему - естественно?
        - Я как представила, что придется всем объяснять появление Гоши с креслом на нашем участке, так и приуныла. И потом, твоя мама и ее подружки наверняка расчувствовались бы и пригласили бы соседей к нам на чай. А тебе это надо?
        - Но ведь получается, что мы плохо думали о хороших людях, - возразила Татьяна.
        - Ха! Да будет тебе известно, - воскликнула подруга, - что колумбийские наркобароны строят для бедного люда у себя на родине жилые кварталы и школы. А тут вернули старое кресло - тоже мне благородный поступок рыцаря без страха и упрека! Ты видела, какие они хоромы себе строят?
        Татьяна не знала, что на это ответить, но ей почему-то сделалось грустно. Словно могло случиться что-то хорошее, но не случилось. Однако это были лишь ее смутные ощущения, а она уже давно перестала относиться к ним как к предвестникам каких-то реальных радостных событий.
        - Ты все сделала правильно, - с тихим вздохом произнесла Татьяна. - Теперь надо решить, как объяснить внезапное появление кресла и как теперь относиться… к Гоше и Василичу.
        - Ну, с последними все ясно: как относились, так и будем относиться. Любить из-за того, что их вынудили вернуть чужую вещь, я этих обормотов не собираюсь. И тебе не советую. А с креслом поступим так: поставим его в моей комнате, завалим какими-нибудь вещами, а потом «случайно» найдем. У вас в доме и не такое вполне может произойти.
        - Ты, похоже, все уже продумала, - сказала Татьяна, и подруга закивала.
        К обеду кресло заняло свое место на террасе, и, казалось, это послужило своего рода точкой отсчета, после которой жизнь на даче потекла без каких-либо видимых изменений. Один день был похож на другой, лишь погода вносила некоторое разнообразие. Если было жарко, Татьяна с Людмилой отправлялись купаться на озеро, когда шел дождь, все вместе смотрели телевизор или читали вслух. Такое несовременное времяпрепровождение неожиданно хорошо вписалось в их дачный патриархальный быт и всем очень понравилось.
        Только иногда, когда она уже лежала на старом диване и пыталась заснуть, Татьяну посещала странная мысль, что если бы не подруга, а она отправилась бы тогда к соседям «выяснять отношения», то что-то в ее жизни сложилось бы по-иному. Но кто же виноват в том, что ей не хватает решительности и сообразительности, кроме нее самой?
        В очередной раз убедив себя в своей никчемности и бесхарактерности, Татьяна даже стала стыдиться своих еженощных отлучек в мир грез. Словно она не заслужила того блаженства, которое выпадало там на ее долю. А днем она старалась не смотреть в сторону соседнего участка из-за боязни перехватить насмешливый Гошин взгляд. «Вот ведь беспомощная какая, - сказал бы ей этот взгляд, - даже за своим креслом побоялась прийти сама, послала подругу».
        Поэтому, когда Людмиле пришло время выходить на работу, Татьяна в душе даже обрадовалась этому. Не будет больше перед ее глазами этого образца решительности и здравомыслия!


        Глава 9
        Было начало августа - щедрого, благодатного месяца. С его еще ярким солнцем, лиловыми цветами чертополоха, с гудящими над ними деловитыми пчелами.

«Энергетик» тоже гудел, но уже как потревоженный улей. Мужчины собирались кучками и сосредоточенно молчали, изредка перебрасываясь короткими, тяжелыми фразами, с частыми вкраплениями ненормативной лексики. Женщины вели себя суетливее и громче. Только участок трех старушек тревожные известия огибали, не обеспокоив, как волны огибают островок посреди бурного моря.
        Августа Илларионовна, как всегда, с утра заняла беседку для своих экзерсисов. Анна Дмитриевна колдовала у плиты. Полина Денисовна убирала комнаты. Однако, когда мимо их участка пробегала Вера Никитична, она, через окно отметив сумрачно-сосредоточенное выражение ее лица, заподозрила неладное и решила остановить всезнающую соседку.
        - Веруша, - окликнула она ее, выйдя на крыльцо, - зайди-ка, покалякаем!
        - Некогда, Полина! - бросила та, но, вопреки своему же утверждению, резво сменила направление и завернула к калитке.
        Опустившись на лавочку возле входной двери и испив кваску, она облегченно перевела дыхание:
        - Прямо как родилась заново. Щас передохну у вас чуток и побегу дальше.
        - Случилось что? - спросила Полина Денисовна как бы между прочим.
        Вера Никитична даже ушам своим не поверила.
        - А вы что, опять ничего не знаете? - потрясенно спросила она. - Ну, точно «улитки с 50-летия». Недаром вас так прозвали.
        Полина Денисовна решила, прежде чем обижаться, выяснить, что происходит. Она лишь слегка поджала губы, демонстрируя, что не согласна с оценкой, которую дала ее чадам и домочадцам местная общественность. Да, среди них не было корреспондентш сарафанного радио, и именно поэтому, возможно, многие из соседей приходили к ним поговорить по душам и поделиться сокровенным. Но сейчас было не время упоминать об этом.
        - Ну, - обратилась она к Вере Никитичне.
        Однако понукать Верушу было излишне, она и так горела от нетерпения поделиться сведениями.
        - Ну так вот, - начала она, сразу переходя к сути случившегося, - позавчера в двух дачах, что ближе к лесу, средь бела дня камнями все стекла в окнах повыбивали…
        В поселке хулиганили, подворовывали. Занимались этим как известный всем Ваня «со товарищи», так и жители близлежащей деревни. Последние в целях восстановления классовой справедливости. Но у всех прежних правонарушений прослеживался один почерк. Битье же окон средь бела дня было чем-то новеньким…
        - А вчера спалили сарай у Сахаровых.
        - О господи! - воскликнула Полина Денисовна, хватаясь за сердце. - Кто-нибудь пострадал?
        Веруша помотала головой:
        - К счастью, нет. К тому же пошел дождь и огонь не перекинулся на дом. В общем, пока обошлось…
        - Почему «пока»? - спросила собеседница, и предчувствие чего-то нехорошего кольнуло сердце.
        Веруша доверительно приблизила к Полине Денисовне голову и, понизив голос, сообщила:
        - Неспроста все это. Говорят, нарочно народ пугают.
        - Кто?
        - Если бы знать наверняка… - вздохнула Вера Никитична. - Но по всему выходит, что либо кто-то на участки наши позарился, либо еще как-то на нас руки нагреть хочет.
        Полина Денисовна встревожилась не на шутку. Даже если толкование событий ее односельчанкой не соответствовало действительности, все равно мысли закрадывались в голову самые тревожные…
        - Слышь, - Веруша толкнула задумавшуюся соседку в бок, - рассказывают, что в нескольких километрах отсюда, в поселке «Огонек» тоже поначалу стекла били, сараи жгли, даже вроде бы одну собаку особо брехливую пристрелили. А когда дачники порядком струхнули, появились «спасители». Все как один наглые, небритые, с золотыми цепями и на черных машинах. Хотите жить спокойно, говорят, платите нам, и мы, так и быть, станем вас охранять. А нет, продавайте участки и уносите ноги, пока целы, мы за вас, мол, не в ответе…
        - Что же получается, - недоверчиво произнесла Полина Денисовна, - одни бандиты дачников запугивают, а другие их от первых спасают?
        - А может, это одни и те же бандиты и есть. - Вера Никитична высказала предположение, не лишенное здравого смысла.
        Еще лет тридцать назад в такое никто не поверил бы. А сейчас возникала только одна мысль: как выпутаться из сложившегося положения, если, конечно, все обстоит так, как говорит Веруша, задумалась Полина Денисовна. И еще: описание бандитов показалось ей очень знакомым. Где-то она уже встречала кого-то из них… О господи, как где? Да на соседнем участке! Сердце враз забилось глуше и тревожнее, неприятный холодок побежал по спине.
        - Ну, засиделась я у тебя, - сказала тем временем Вера Никитична, поднимаясь, - а мне еще на тот конец поселка, что у озера, сбегать надо. Вдруг там что-то новенькое узнали.
        И она действительно побежала, несмотря на свою внушительную комплекцию и больные якобы ноги. А Полина Денисовна, боясь верить самой себе, крикнула в сторону открытой двери черного хода, ведущего в кухню:
        - Нюр, бросай все и иди к Августе в беседку. Поговорить надо!
        Августа Илларионовна только-только дошла до батманов, как ее упражнения резко прервали:
        - Слушайте, что я вам сейчас скажу!
        Перед ней возникла Полина Денисовна. Она прерывисто дышала, глаза делала круглые и страшные, говорила свистящим шепотом, словно кто-то мог ее услышать. По всему выходило, что отнестись без должного внимания к ее словам никак нельзя. Запыхавшаяся Анна Дмитриевна вынырнула из-за ее спины, рухнула на лавку подле бывшей балерины и выдохнула:
        - Ну, что случилось? Выкладывай, Полина, не томи!
        Полина Денисовна вкратце изложила то, что поведала ей Веруша, и перешла к самому ужасному:
        - Я думаю, эти, - она опасливо покосилась на соседний участок, - тоже… ну, те самые… -
        Назвать вещи своими именами ей не хватало решимости.
        Подружки сначала изобразили неверие и недоумение, потом призадумались и заметно струхнули.
        - А мы их на чай еще звали, - вспомнила Полина Денисовна. - Даже Танюшу посылали приглашать…
        - Слава богу они отказались, - заметила Августа Илларионовна.
        - А может, светиться не захотели, - предположила Анна Дмитриевна. - Вдруг мы бы что-нибудь заподозрили раньше времени. - Повариха со Старой площади полагала, что людей недалеких на таком месте, как ее, не держали, а раз так, то кто же усомнится в ее уме и умении тоньше и глубже большинства обывателей оценивать ситуацию.
        - Наверняка так оно и есть, - закивала бывшая учительница, вырастившая лауреата Нобелевской премии и прочих бесчисленных «ботаников». - Надо немедленно решать, как жить дальше, чтобы нас не застали врасплох.
        Балерина, объехавшая весь мир, молча с ней согласилась. Одним словом, почитая себя людьми способными мыслить глобально и прозорливо, не чета многим, три старушки приступили к разработке плана действий. Прежде всего сошлись на том, что Танюшу ни во что посвящать не стоит. Девочке и так нервотрепки хватает, а нужного жизненного опыта у нее все равно нет. Затем решили установить наблюдение за Гошей и его приятелем.
        - Я теперь, занимаясь, буду становиться лицом в их сторону, - сказала Августа Илларионовна.
        - А я найду уж повод лишний раз по улице пройтись мимо их калитки, - произнесла Анна Дмитриевна.
        - Ну а я буду держать ухо востро и стану побольше общаться с местными кумушками, - пообещала Полина Денисовна, решив поступиться ради блага близких своими принципами. - А когда соберем достаточно сведений, тогда и сообразить, как поступить, будет проще простого.
        План так понравился всем троим, что они тут же отправились на террасу выпить на радостях чашку чаю. Теперь, когда ситуация оказалась под их общим контролем, можно было с облегчением перевести дыхание. А ощущение собственной значимости и уверенность, что они могут встретить не дрогнув любую напасть, наполнили сердца трех старушек-храбрушек неимоверной гордостью. Посему к чаю была вынута заветная бутылочка с домашней вишневой наливкой…

        Однако недолго престарелые подружки играли в казаков-разбойников и тайком обменивались многозначительными взглядами. Два дня спустя тревожные предположения вездесущей Веруши чуть было не стали леденящей кровь реальностью.
        Где-то пополудни на улицу медленно въехал громоздкий черный автомобиль и затормозил точно посередине, хорошо видный со всех участков.
        Три старушки, побросав дела, кинулись к калитке. Встревоженная Татьяна, до сего момента мирно дремавшая в гамаке с любовным романом под боком, поспешила следом за ними.
        Только она хотела спросить, что, собственно, происходит, как у автомобиля одновременно открылись все дверцы и оттуда не то вылезли, не то вывалились четыре накачанных молодца, до мелочей подходящих под Верушино описание бандитов, решивших установить свои порядки в «Огоньке». У них были черными очки, одежда и половина лица из-за отросшей щетины. Благодаря этому незнакомцы выглядели если не братьями-близнецами, то во всяком случае близкими родственникам. И отнюдь не случайно и не с добрыми намерениями оказались они в этот день и час на территории именно этого дачного кооператива.
        Над каждой из калиток как по мановению волшебной палочки показались головы, но никто не решался взять на себя смелость выяснить, в чем дело.
        Молчаливое противостояние продолжалось, и с каждой минутой все больше и больше росла уверенность, что преимущество на стороне вновь прибывших. Их было только четверо, но за ними явно стояла страшная сила - прекрасно организованная, беспринципная, не считающаяся ни с чем, о которой известно любому, кто хоть раз в жизни включал телевизор. Веруша же своими россказнями лишь поспособствовала неизбежному поражению владельцев дач в случае подобной встречи.
        Но тут вдруг головы над оградами завертелись в разные стороны.
        Татьяна была из тех, кто с неясным волнением и тревогой уставился на Гошу, который спокойно покинул пределы участка и встал так, чтобы видеть незваных гостей. Стараясь не застонать от отчаяния, Татьяна закусила губы. Их сосед выглядел еще большим бандитом, чем четверо парней в черном. Гоша вполне мог сойти за их главаря, столько в нем было непоколебимого спокойствия и откровенной демонстрации, что он контролирует ситуацию. А вечная веточка в зубах придавала ему приблатненный вид, наподобие цигарки в уголке рта довоенной шпаны. Приезжие братки по сравнению с ним сразу стали казаться мельче и заштатнее, а их автомобиль уже не выглядел угрожающего вида катафалком.
        Да и сами вновь прибывшие посмотрели на Гошу с невольным уважением, а один даже сделал головой ныряющее движение, словно произносил при этом «здрас-сте».
        - Ну и что здесь происходит? - лениво осведомился у них Гоша.
        Ему криво заулыбались, словно признали за своего. И тот, что вылез из-за руля, с паскудным гоготком сообщил:
        - Дак у вас тут вроде как… шалят… всякие разные нехорошие люди… ну, мы и решили помочь, блин, так сказать, защитить… - Он аж вспотел от такой длинной и складной речи и, чтобы подвести итог, сказал внушительно: - Во!
        Но один из его сопровождающих решил не допустить возможного неверного толкования слов вожака и, осклабившись, уточнил:
        - Не безвозмездно, естественно… - Последнее слово для многозначительности было произнесено так, что превратилось в трудноразличимое месиво из букв и сопровождалось смачным плевком под ноги.
        - Тогда все ясно, - произнес Гоша, перекидывая веточку из одного угла рта в другой, - больше вопросов не имею. - И со скучающим видом он сложил руки на груди.
        Неужели они действительно из одной стаи? На глаза Татьяны навернулись слезы, будто ей довелось в чем-то глубоко разочароваться. Охватившее ее чувство было столь сильно, что она не заметила появления двух новых участников события.
        А как раз в этот момент из-за высокого глухого забора дачи, что располагалась напротив дачи Полины Дмитриевны, неспешно вывернули Николай Степанович Ныдбайло в милицейской форме и сопровождающая его Мотя. Татьяна была последней, кто устремил на них взор в надежде найти объяснение, а правильнее говоря, спасение в этой ситуации. Хотя любой из обитателей «Энергетика», если призадуматься, мог понять, сколь призрачна эта надежда. Но, как известно, утопающий хватается за соломинку. Эх, вот если бы кто-то действительно тонул, а рядом оказался бравый мент, то такой
«соломинке» можно было бы только позавидовать. Однако в этот нежаркий, приятный августовский день посреди улицы имени 50-летия Ленинского плана ГОЭЛРО никто тонуть не собирался.
        Степаныч остановился, не доходя шагов двадцать до места действия, снял фуражку и вытер лысину платком. Мотя нутром уловила его намерение и замерла возле его ноги, не сделав ни одного лишнего движения. Затем ее хозяин, водрузив фуражку на положенное ей место, продолжил путь. Возникало впечатление, что либо он не в курсе происходящего, и поэтому ведет себя так бесстрашно, либо, напротив, в курсе, тогда его поведение объяснимо и надеяться честному народу не на что. Впрочем, по правде говоря, никто ни на что и не надеялся. Разве что на чудо.
        Двое блюстителей порядка приближались с такой монотонностью и без какого-либо выражения в глазах, что, казалось, они не останавливаясь пройдут сквозь джип с четырьмя бандитами в черном, как сквозь мираж.
        Когда до возможной встречи оставалось всего ничего, один из парней не выдержал и угрожающе крикнул, нимало не напуганный формой участкового:
        - Эй, папаша, ты что, ослеп? Тормози, пока не поздно!
        Степаныч действительно остановился, но Мотя неожиданно проявила самостоятельность и своего размеренно-поступательного движения не прекратила.
        - Убери собаку, каз-зел! - заорал тот, кто оказался ближе всех к овчарке, и, нагнувшись к переднему сиденью джипа, достал из-под него монтировку. - А то от твоей шавки даже на шапку шкуры не останется!
        Ее ласкали, ее задабривали, угощали всякими вкусностями, но грубо высказываться в ее адрес - ни-ни! Словом, Матильду фон Оффенбах, овчарку голубых кровей не в первом поколении, впервые в жизни оскорбили, причем прилюдно. Этого тонкая породистая собачья душа снести никак не могла.
        Мотя недоуменно приподняла бровки и оглянулась на хозяина, словно ожидая приказания. А может быть, она просто сообщала ему о своих намерениях, потому что Степаныч чуть заметно пожал плечами, словно предоставляя Моте право действовать по собственному усмотрению.
        Во всяком случае, собаченька истолковала это именно так и снова двинулась вперед. Но теперь от нее незримо веяло неотвратимостью возмездия и напоминала она скорее танкетку, чем живое существо. «Самая настоящая психическая атака, - подумала Татьяна и невольно содрогнулась. - Кому-то сейчас точно достанется на орехи».
        Братки, как по команде, попятились, даже те, кто был, так сказать, во втором ряду, но вскоре справились с испугом и встали в бойцовскую стойку, вооружившись кто кастетом, кто ножом. А тот, кто вел переговоры, сунул руку за отворот куртки.

«Неужели у него там пистолет?» - ужаснулась Татьяна и зажмурилась, чтобы не видеть кровавой развязки драмы, разыгрывающейся на их мирной подмосковной улочке.
        Как же потом она ругала себя за слабоволие и девчоночью чувствительность! Ибо, невольно открыв глаза, когда разом раздались предупреждающие окрики, рычание и матерная ругань, она узрела то, чего никак не предполагала увидеть. Один из братков катался по земле, прижимая к себе прокушенную ногу, другой лежал с перекошенным на сторону лицом на капоте джипа, а его за вывернутую назад руку держал Гоша, двое других стояли с ошарашенным видом и с поднятыми вверх руками. Их на мушке табельного оружия держал… Степаныч! Ну кто бы мог подумать, что их местный мент, неторопливый, неповоротливый, равнодушный вроде бы ко всему и вся, вдруг проявит такую сноровку и бесстрашие?
        Мотя с меланхолическим выражением на морде сидела подле него, правда, дышала она чаще обычного, вывалив из пасти влажный розовый язык. Для Татьяны так и осталось загадкой, как овчарка, которая прежде двигалась лишь с черепашьей скоростью, успела добраться до бандита, цапнуть его за ногу и вернуться к хозяину. А она еще сравнивала ее с диваном на ножках. Да, внешность действительно бывает обманчива.
«Милая, самоотверженная собаченька, неизвестно еще, как сложились бы дела, если бы не Мотя… и не Гоша».
        Эта мысль молнией сверкнула в сознании Татьяны и как молния высветила то, в чем она не решалась признаться даже самой себе. Гоша незримо воцарился в ее выдуманном мире, где все было так, как ей хотелось, чтобы было наяву. Но не в открытую, а под разными благообразными и благопристойными личинами. А герой ее грез - вот он, небритый, с ссадинами на руках, в майке, на которой пятен больше, чем было задумано дизайнером.
        Надо же быть такой трусихой, чтобы даже в мечтах прятаться за выдуманный образ!
«Нет, теперь я буду смелее, - решила Татьяна. - Отныне, закрыв глаза, я буду представлять его, соседа Гошу. Да и не с закрытыми - тоже». Она даже расправила плечи и приосанилась, преисполнившись уважения к себе за такое намерение.
        А на улице тем временем, оглашая окрестности завыванием сирены, показался битый милицейский уазик. За ним следовал знакомый соседский джип, за рулем которого сидел «балтиец» Василич в своей неизменной тельняшке.
        Вылезши из машины, он с досадой хлопнул по крыше кулаком:
        - Черт, опоздали-таки! Вот досада!
        Участники операции - а создавалось впечатление, что на глазах членов дачного кооператива была проведена тщательно спланированная операция, - обменялись рукопожатиями. Затем братков загрузили в уазик. Один из приехавших милиционеров забрался в джип, и вскоре ничто уже не напоминало о событии, чуть было не изменившем в корне судьбы Татьяниных односельчан. Но что касается разговоров об этом экстраординарном происшествии, то они наверняка никогда не окончатся и станут обрастать все новыми и новыми потрясающими воображение подробностями.
        Однако сейчас, когда все было кончено, оставшиеся участники происшествия ощутили себя немного не в своей тарелке. Одни - потому, что оказались в центре событий, другие - потому, что выбрали роль сторонних наблюдателей, когда надо было решительно действовать.
        Возникла напряженная пауза. Все оставались на своих местах, не зная, что делать. И тут Степаныч как бы про себя произнес:
        - А неплохо было бы сейчас снять стресс, да, собаченька?
        Неизвестно, что и как ответила на это Мотя, потому что в следующее мгновение все возможные звуки заглушил гул радушных приглашений зайти на стопочку чаю, сопровождаемых облегченными вздохами.
        - Прямо даже и не знаю, к кому податься, - изображая растерянность, развел руками разулыбавшийся Степаныч.
        - А вы по очереди, чтобы никого не обидеть! - крикнул кто-то из-за забора.
        - И то правда, - крякнул бравый блюститель порядка и направился в сопровождении верной Моти к ближайшей предупредительно распахнутой калитке.
        - А вы уж к нам пожалуйте, - обратилась к Гоше с приятелем Полина Денисовна. - По-соседски, к тому же вы уже обещали однажды.
        - Когда это обещал? - удивился Гоша, и Татьяна поняла, что пришла ее очередь вступить в разговор, а то поздно будет.
        - Вы, наверное, просто забыли, но как-то… несколько недель назад, я приходила приглашать вас на чай…
        Сосед заинтересованно посмотрел на нее:
        - Вот как. Действительно не припоминаю. Давайте-ка проясним ситуацию…
        Татьяна похолодела от ужаса. Но, на ее счастье, положение спасла Анна Дмитриевна.
        - Что вы тут стоите посреди улицы, проходите в дом. Сейчас все будет готово. Простите, я только имени вашего друга не знаю, - обратилась она к «балтийцу».
        - Василий Васильевич Марягин, - торжественно представился тот. - Полковник в отставке. Но по-соседски можно просто Василич.
        Вот это да!
        - А вы, Гоша, тогда кто? - смущенно пролепетала Татьяна.
        - А я Георгий Андреевич Ливнев, - сказал Гоша.
        - И тоже, ну, полковник в отставке? - втянув голову в плечи, еле слышно произнесла она.
        - Тоже, - подтвердил он с усмешкой. - И что вас так смущает?
        - Я просто думала, что вы… что вы…
        Она замолчала, не зная, как признаться в своих подозрениях. Да и стоило ли?
        Но тут судьба снова смилостивилась над Татьяной. Василий Васильевич Марягин, предупредительно кашлянув, обратился к ней:
        - Простите, что прерываю, но, чтобы принять любезное приглашение вашей матушки, нам с Гошей стоит привести себя в божеский вид.
        - Да-да, конечно, - закивала Татьяна и с трудом удержалась от того, чтобы не повернуться и не кинуться опрометью домой.

        Вера Никитична услышала, как вдали раздались завывания милицейской сирены, и, выскочив на улицу, успела увидеть серый уазик, в сопровождении большой черной машины заворачивающий на улицу Пятидесятилетия, как сокращенно назвали ее в народе. В кои веки случилось что-то из ряда вон выходящее, а она в тапочках и в халате. Дьявольское невезение!
        Словом, когда Веруша оказалась на месте происшествия, все уже было кончено. Она озирала пустую улицу, слышала громкие оживленные голоса за заборами, и ее отчаянию не было предела. Упустила потрясающую возможность рассказывать от первого лица обо всех перипетиях захватывающего события!..

«Стоп! - остановила себя Вера Никитична. - Кто сказал, что все потеряно? Да ничего подобного!» В суете происходящего вряд ли кто заметил, присутствовала она на месте происшествия или нет. А раз так, то ничего не стоит, узнав новости из первоисточников, уже от своего имени донести их до остальных жителей поселка.
        - Господи, да что же это творится на белом свете! - запричитала Вера Никитична, отворяя первую попавшуюся калитку.
        - И не говори, Веруша, - раздалось в ответ. - Вот раньше ни за что бы такого не…


        Глава 10
        Божеский вид подразумевал, по мнению их соседей, чистую одежду, чистые руки, но не чистые «бритые» лица. За столом поначалу все вели себя несколько скованно. Женщины - потому, что давно уже не находились в обществе таких достойных представителей противоположного пола. Гоша с Василичем - потому, что не только суета вокруг их персон, но и некие чопорность и патриархальность, витающие в самой атмосфере дома, заставляли смущаться. Вдруг сделаешь чего-то не так, как положено! Но очень скоро доброжелательность, искреннее расположение и восхищение их геройством сыграли свою роль.
        Да и какой мужчина упустит возможность распушить свой павлиний хвост, если все к этому располагает!
        После их холостяцкого быта на то, чем их угощали - а в семействе Завьяловых - Куренных любое событие выливалось в застолье, - Василич набросился как голодный волк. Гоша вел себя сдержаннее, возможно, потому, что рядом с ним сидела Татьяна. Та вообще в рот ничего не брала, отговорившись тем, что не хочет есть. На самом деле кусок в горло не лез от душевного томления и учащенного сердцебиения.
        - Вы… вы… - начала она, понимая, что молчать как истукан неприлично, - вы такой смелый человек.
        - Да бросьте, - отмахнулся Гоша, тем не менее покраснев от удовольствия. - Делов-то! Вот видели бы вы меня, когда я был помоложе…
        - Знаете, но вы и сейчас произвели на меня впечатление…
        Разговор велся тихо, чуть ли не полушепотом, словно остальным присутствующим за столом не должно было быть до него никакого дела.
        - Впрочем, когда я увидела вас в первый раз, то была потрясена не меньше, - неожиданно для себя призналась Татьяна и поняла: ей нестерпимо хочется знать, что на это ответит Гоша.
        - А-а, вы про мой… антураж. - Он усмехнулся. - Но сейчас очень удобно «косить» под бандита. Твои оппоненты сразу становятся сговорчивее и, самое главное, не задают лишних вопросов.
        - Но они же все равно возникают.
        - Какие, например?
        - Ну, куда, например, делась Наталья Семеновна.

«Интересно, как он ответит на этот вопрос? - подумала Татьяна. - И будет ли этот ответ правдивым?»
        - А-а, вот вы о чем… - протянул Гоша, лукаво улыбаясь. - Понимаю, еще не до конца поверили, что я благонадежный гражданин.
        Татьяна смущенно потупилась. Она не ожидала, что он будет так… нет, не проницателен, а откровенно бестактен. На ее взгляд, следовало сделать вид, будто он рад объяснить возникшее недоразумение.
        Впрочем, Гоша и в самом деле приступил к объяснениям, причем довольно охотно:
        - Вашей Наталье Семеновне уже не под силу было жить прежней жизнью: одинокая старуха, с мизерными средствами к существованию… Правда, она подозревала, что где-то в Краснодарском крае у нее вроде бы есть дальние родственники, но, естественно, возникал вопрос: зачем она им?
        - Естественно, - с тяжелым вздохом откликнулась Татьяна.
        - А тут появился я и предложил ей хорошие деньги за участок с домом-развалюхой, - продолжил Гоша.
        - Хорошие деньги - это столько, сколько он сейчас действительно стоит? - напрямую спросила его собеседница.
        Гоша слегка замялся, пытаясь сформулировать ответ.
        - Ну, таких деньжиц у меня отродясь не водилось, - наконец признался он. - Но во всяком случае больше, чем старуха могла бы получить при любом раскладе. - Гоша усмехнулся. - Особенно если бы на нее вышли ребятки вроде нынешних.
        - И?
        - Что - и? - спросил Татьянин собеседник.
        - И чем все это кончилось для Натальи Семеновны?
        Вот на этот вопрос Гоша мог ответить с легким сердцем, поэтому довольно произнес:
        - Была принята станичными родственниками, которых я помог ей разыскать, с распростертыми объятиями. Там она уже не старушка, каких много, а столичная жительница, да еще при деньгах!
        - Откуда вам это известно? - усомнилась Татьяна.
        - Она мне письмо прислала, в котором благодарила, что я ей так помог на старости лет. Вот!
        У Татьяны отлегло от сердца. Она даже позволила себе рассмеяться.
        - Теперь понятно, почему вы все время сбивались и обращались ко мне то на «вы», то на «ты»… А палочка, что вы постоянно грызете, что-то означает? Очень уж у вас с ней, простите, бандитский вид.
        Гоша вытащил изо рта измочаленную на конце веточку и бросил через открытое окно на улицу.
        - Это я так от сигарет отучаюсь. Один приятель посоветовал.
        - И помогает?
        - Вроде да.
        Татьяна рассмеялась неизвестно чему. И вдруг одна мысль снова заставила ее насторожиться.
        - Но ваша цепь… золотая, вы же не покупали ее специально, чтобы походить на настоящего бандита?
        - А она и не золотая вовсе, - ответил Гоша. - И, честно говоря, очень меня раздражает. Подарю-ка я ее Моте, так сказать, в ознаменование заслуг перед местным обществом. Что скажете?
        - Думаю, Моте пойдет, - снова, уже облегченно, рассмеялась Татьяна. - Только вдруг не налезет?
        - Вполне возможно, но попытаться стоит…

        Степаныч с собаченькой добрался до них, когда на небе уже высыпали звезды. Оба еле передвигались от усталости, от сытости обоих клонило в сон. Страж порядка раскланялся с дамами, обменялся рукопожатиями с мужчинами и наотрез отказался от угощения. Сказал, что зашел, только чтобы выразить Гоше с Василичем свою благодарность за содействие, и прочее, и прочее.
        - Один бы я ни за что не стал ввязываться в эту историю, - честно признался он.
        Татьяна осмелела настолько, что даже чуть ткнула Гошу локтем в бок.
        - Давайте, чего же вы ждете?
        Он недоуменно посмотрел на нее:
        - Вы о чем?
        - О цепи!
        - А-а…
        Гоша снял с себя «бандитское» украшение и торжественно произнес:
        - Учитывая бесстрашие и инициативу, проявленные отважной Мотей…
        - Матильдой фон Оффенбах, - счел нужным уточнить в такой ответственный момент Степаныч.
        - Матильдой фон Оффенбах, - повторил за ним Гоша с самым серьезным выражением лица, - в схватке с бандой преступников, позвольте отметить ее славный подвиг ценным подарком!
        Степаныч благосклонно кивнул. Мотя, прекрасно понявшая, что обращаются именно к ней, вся как-то сразу подобралась и села по стойке «смирно».
        Слава богу, цепь налезла и торжественный момент не был испорчен. Овчарка даже попыталась скосить глаз на украшение, но объемы не позволили.
        - Служим хорошим людям! - за обоих ответил Степаныч, отдавая честь. - Большое спасибо. А теперь, как говорится, пора и на боковую. Всего вам хорошего.
        Напутствуемые добрыми пожеланиями, милиционер с собакой отправились домой. Всем показалось, что вышагивают они по улице не в пример горделивее и самоувереннее, нежели прежде.
        Им тоже пришла пора прощаться. Неизвестно почему, но Василич со старушками направились к калитке, а Гоша с Татьяной - по тропинке, что вела к ныне не существующему забору.
        Оба интуитивно определили место, где предстояло остановиться, пожелать друг другу спокойной ночи и… и расстаться до завтра?
        - Знаете, Таня, - он впервые назвал ее по имени, - как вы относитесь к тому, чтобы я иногда подвозил вас до станции? Когда нам будет по пути…
        Все это Гоша произнес, устремив взгляд вверх, словно его больше интересовали звезды на небе, чем ответ собеседницы.
        - Почему бы и нет? - тихо ответила Татьяна, внимательно изучая сорванный лист бузины, даже поднесла его ближе к лицу. - Я согласна… Но только если нам действительно будет по пути! - поспешно добавила она.

«Будет, будет нам по пути, - мысленно обрадовался Гоша. - Кто же, кроме меня, поможет такой… такой симпатичной женщине!»
        - Значит, договорились, - сказал он вслух и протянул руку.
        Татьяна протянула свою и увидела, как та буквально утонула в его широкой мускулистой ладони. «Боже, словно птичья лапка, - умилился Гоша. - А сумки таскает, что иному мужику не поднять. Вот, оказывается, какой бывает бабья доля». Но слово «бабья» как-то не шло к стоящей перед ним женщине - трогательно смущенной и отчего-то радостно улыбающейся.
        - Решено, беру над тобой шефство, - твердо произнес Гоша в полной уверенности, что ведет мысленный диалог с самим собой.
        И только когда Татьяна тихо ответила, что не возражает, понял свою оплошность. Впрочем, оплошность ли?
        - Спокойной тебе ночи, - сказал Гоша, понимая, что нелепо снова переходить на
«вы».
        - И… тебе спокойной ночи, - ответила Татьяна, вмиг ощутив себя из-за этого «тебе» очень современной и раскрепощенной женщиной.
        Назад к дому она летела как на крыльях, ни разу не споткнувшись и, кажется, даже не задев ни веточки, ни сучочка.
        Мама и ее подружки сидели перед телевизором на террасе и вместо любовного сериала смотрели боевик. Только верная себе Анна Дмитриевна все время считала, сколько крутых парней ввязались в перестрелку и скольких уже убили. Иногда последних оказывалось гораздо больше, чем первых. «Вот оно, тлетворное влияние Запада в лице Севы», - усмехнулась Татьяна и мышкой прошмыгнула в свою комнату. Там, на старом цветастом диване, она собиралась погрузиться в свой сказочный мир, который сегодня обещал преподнести ей сюрпризы…

        В воображении крутилась одна и та же сцена: они с Гошей у невидимой черты, разделяющей их участки. Какое же это было увлекательное занятие - по секундам воспроизводить в памяти то, как происходило их прощание! Боже, как он произнес
«спокойной тебе ночи»! А с каким романтическим видом смотрел на звезды! А как при этом вздохнул!..
        Часа через полтора Татьяна поняла, что если не призовет на помощь рассудок, то непременно начнет воспринимать ничего не значащий эпизодик как судьбоносное событие в своей жизни. И тогда станет требовать от реальности подтверждения своих тайных ожиданий - ожиданий любви и счастья. Она же нормальная женщина как-никак! А когда этого не случится - ведь не случится же, да? - придет в отчаяние.
        Тяжело вздохнув, Татьяна покрепче зажмурилась и постаралась изгнать из головы все мысли и образы. Пусть уж лучше голая пустыня, чем обманчивые миражи!..

        Но реальность следующего дня весьма и весьма потрясла ее. Словно на этот раз пошла на сговор с Татьяниными фантазиями. Не успела она поутру открыть глаза, как услышала уверенный голос Гоши, доносящийся с участка:
        - Так что, вы говорите, с водопроводным краном? Засорился?.. А-а, нельзя им пользоваться. Не волнуйтесь, сейчас разберемся.
        На цыпочках подойдя к окну, Татьяна увидела Гошу в обществе мамы возле декоративного бассейна, устроенного подругой Иркой. Водопроводный кран предназначался прежде всего для того, чтобы из него наливать воду для хозяйственных нужд, а теперь избыток влаги грозил подмыть растущие по его берегам папоротники и аквилегии. Да и ведро некуда было ставить. Вот так прекрасное иногда входит в противоречие с функциональным.
        Но Гоша находчивостью и фантазией, как выяснилось, мог бы потягаться с самой Ириной. Призвав Василича, он с его помощью выкопал траншейку, идущую до дренажной канавы по ту сторону ограды, уложил в нее кусок старого шланга, вставил в дно бассейна сливное устройство с пробкой от ванны, найденное все в том же сарае, а под краном установил плоский камень, что приволок с дороги. Теперь и ведро было куда ставить, и вода не грозила перелиться через край, и ландшафтный объект не пострадал.
        Наблюдая за суетой на приусадебном участке, Татьяна пила кофе и жевала бутерброд с сыром, спрятавшись за занавеской на террасе. «Как хорошо, что здесь сейчас нет Ирки, - чисто по-женски рассуждала она. - А то непременно слились бы в экстазе на почве объединения красоты и пользы. Хотя наверняка у подруги не возникло бы мыслей увлечь нашего соседа, но взаимный труд, особенно когда он в радость, а не в тягость, способен не только из обезьяны сделать человека, но и из мужчины - спутника жизни. А у нее и так Севочка есть!»
        С краном было покончено, Августа Илларионовна закончила свои экзерсисы, а Анна Дмитриевна напекла оладий. Хочешь не хочешь, а Татьяне пришлось снова усесться за стол, но теперь уже в компании Гоши с «балтийцем». Впрочем, она была только рада.
        - Василий Васильевич, скажите, а почему вы всегда носите тельняшку? - спросила она между прочим.
        - В память о мечте, которой не суждено было сбыться, - витиевато ответствовал тот.
        - Вот как… - заинтересованно протянула Анна Дмитриевна. - А не расскажете поподробнее?
        - Отчего ж не рассказать, - вздохнул Василич. - Всегда хотел служить на подводной лодке, но ни по габаритам, ни по здоровью не подошел.
        Татьяна поежилась:
        - Но это же так страшно. В металлической штуковине и глубоко под водой. И потом, они же еще и тонут!
        - Ну, сосульки тоже на голову падают, - сдержанно заметил Василич, - так что же, из-за этого по улицам зимой не ходить?
        Поняв, что задели соседа за живое, тему решили не развивать и вернулись к бытовым хлопотам. И очень даже кстати, по мнению Татьяны.
        - Мамуля, нам, пожалуй, может не хватить молока и яиц, так я сбегаю на станцию, в магазин?
        Полина Денисовна, а еще больше ее подружка Нюра удивленно уставились на нее.
        - Да вроде бы… - начала последняя.
        Но Василич, хитро улыбаясь каким-то своим мыслям, неожиданно произнес:
        - Вот и нам не мешало бы прикупить продуктов. Не смотаешься ли за компанию, а, Гош? - И он уже в упор уставился на приятеля, ехидно поблескивая прищуренными глазами.
        Гоша стоически выдержал испытующий взгляд и спокойно произнес:
        - С большим удовольствием! Танюша, тебе сколько потребуется времени, чтобы собраться?
        Его фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы. Старушки замерли с открытыми ртами, а Василич мотнул головой и уважительно пробормотал себе под нос:
        - Вот чертяка!
        Татьяна же застыла, не смея дышать, будто ее при всех уличили в чем-то тайном и постыдном. «Господи, да что же такое творится? Знакомый мужчина уже не может ко мне вот так запросто обратиться, что ли? Ну чего я всех и вся боюсь? Свои же люди вокруг, и я ни в чем не виновата!»
        - Минут пятнадцать. Подождешь, Гоша?
        Только одна она знала, чего ей стоили эти четыре слова, произнесенные беззаботным тоном. Сердце буквально остановилось в груди, а пальцы так судорожно сжались, что на ладонях потом остались следы от ногтей.
        - Да-да, конечно, - пробормотала Полина Денисовна, кивая, как китайский болванчик, - поезжайте.
        Из трех подружек Августа Илларионовна быстрее всех пришла в себя, или, возможно, это сказалась балетная выучка, когда приходилось прятать обуревающие тебя эмоции, выходя на сцену.
        - Как, однако, все удачно складывается. И тебе, милая, не придется назад сумки тащить. Нет, не перевелись еще рыцари в наше время.

        Если накануне ночью они остановились у невидимой черты, не отважившись перешагнуть ее, то теперь умозрительный рубикон был форсирован одним махом. И это отнюдь не значило, что их общение приобрело оттенок фривольности или панибратства. Просто они теперь вели себя друг с другом так, будто были знакомы лет сто, не меньше. Но при этом обоим почему-то не хотелось касаться своего прошлого, может, потому, что они неосознанно ориентировались на будущее? Гоша не без удивления узнал, что Татьяна - кандидат химических наук и преподает в институте, где слывет среди студентов из-за своей принципиальности и неподкупности чуть ли не старорежимным монстром. Он же в свою очередь поделился с ней мечтой обзавестись собственным домом за городом, чтобы можно было приглашать друзей - летом покупаться в местном озере и поесть шашлыков на природе, а зимой покататься, например, на лыжах.
        - Вот бы мне родственницу вроде вашей Анны Дмитриевны, - заметил он между прочим. - Когда ни приедешь, всегда тебя и твоих гостей накормит. Да как накормит!
        - А это правда, что ты и наш участок хотел прибрать к рукам? Или, может, и сейчас еще хочешь? - спросила осмелевшая Татьяна.
        Гоша смущенно хмыкнул.
        - Хотеть-то я хочу, - наконец признался он. - Но это не значит, что я собирался силой принудить вас продать мне дом или что-то в этом роде.
        - А откуда вообще взялись такие мысли?
        - Просто жалко смотреть, как добро пропадает!
        - Ну да, стая безмозглых куриц, - закивала Татьяна. - Причем не только безмозглых, но и безруких, как, впрочем, и положено курицам.
        - Прости, - произнес Гоша и миролюбиво похлопал ладонью по ее руке, лежащей на колене.
        У Татьяны вмиг вылетели все мысли из головы, и стало так жарко, что она даже расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.
        Заметив это, Гоша излишне суетливо предложил побольше открыть окна, лишь бы поскорее миновать нежелательный поворот в разговоре.
        - Но ты так и не ответил на мой вопрос, - тихо произнесла Татьяна, и ее собеседник от души посочувствовал студентам непреклонной преподавательницы. Такую на мякине не проведешь.
        - Каюсь, сказал не подумав. - И Гоша, приложив обе руки к сердцу, посмотрел на Татьяну.
        Она же расширенными от ужаса глазами уставилась на дорогу.
        - Ради бога, возьмись за руль!
        - Хорошо, хорошо, - сказал Гоша, повиновавшись, и добавил: - Да не волнуйся ты так, я же контролирую ситуацию.
        - Но мне же все равно страшно, - объяснила Татьяна, повернув к нему побледневшее лицо.

«Какая же она трогательная в своей непосредственности, - умилился Гоша. - Так бы и был все время рядом, чтобы оберегать и опекать». И испугался своих мыслей. Однажды он уже связал свою жизнь с женщиной, как ему тогда казалось, до гробовой доски. Судьба распорядилась иначе, но та женщина в любом случае не пропала бы. Она была, что называется, боевой подругой, соратником, уверенной в себе и самодостаточной. Эту же выбить из привычной колеи - все равно что бросить слепого кутенка в воду. Тут ответственности куда больше. Будешь потом век корить себя за испорченную чужую жизнь, если что пойдет не так. А подобного и врагу не пожелаешь…
        Все эти Гошины размышления шли как бы параллельно, не нарушая их беседы, которая, миновав опасный «куриный» водоворот, потекла тихо-мирно, доставляя удовольствие обоим.
        Поездка по хозяйственным нуждам заняла гораздо больше времени, чем могла бы в иных обстоятельствах. После магазина они решили подъехать к виднеющейся за лесом колокольне - на машине это сделать было проще простого, не то что своим ходом. Проржавевшее шатровое покрытие без креста, выщербленная грязно-кирпичная кладка - одним словом, безотрадная картина. Но когда они подъехали ближе, выяснилось, что в самом храме уже идут восстановительные работы. И окна со вставленными стеклами уже обрамляют свежепобеленные фигурные наличники.
        Реставраторы разрешили им заглянуть внутрь. По большей части белое, лишь с кое-где сохранившими стенными росписями, без алтарной преграды, внутреннее пространство поражало своей монолитностью и устремленностью ввысь.
        - Впечатляет, - благоговейно произнес Гоша. - И именно тем, что ничто не отвлекает внимания. Знаешь, я ведь впервые в церкви.
        - Да, умели строить древние мастера, - согласилась с ним Татьяна. - Обрати внимание, ни одно старое сооружение никогда не кажется стоящим не на месте. Поразительным все-таки художественным чутьем обладали наши предки…
        На этот раз Гоша высадил Татьяну у калитки и помог донести сумку до крыльца. От приглашения пообедать он отказался. Слишком уж быстрыми темпами, на его взгляд, крепли их добрососедские отношения, да и Василичу наверняка не терпелось узнать, что они делали вдвоем так долго…
        - Да ничего, собственно, и не было! - с такими словами появился Гоша на пороге их сарайчика.
        - А я, можно подумать, тебя спрашиваю, - с невинным видом откликнулся приятель, нарезая аккуратными кружочками огурцы в миску, где уже лежали ломтики помидоров и кружочки репчатого лука.
        - Меня, между прочим, обедать приглашали, - уел друга Гоша.
        - Но ты, естественно, отказался, - заметил Василич. - Ты просто не мог поступить иначе, зная, что я жду тебя к столу. У нас сегодня тушенка…
        - С макаронами!
        - Не угадал - с жареной картошкой. - И Василич самодовольно усмехнулся. - Ну не молодец ли я!
        Когда с изысканным блюдом было покончено, «балтиец» положил ногу на ногу, сцепил руки за головой, потянулся и произнес:
        - А вот теперь тебе самое время ответить: «ничего» - это как?
        Гоша не ждал от друга такого подвоха и огрызнулся:
        - Ничего - это и есть ничего! Я даже не знаю, когда в следующий раз мы с ней увидимся. Может, через неделю!
        Но «следующий раз» наступил гораздо раньше. Едва на землю опустились сумерки, как обоим что-то срочно понадобилось возле кустов бузины. Они проболтали часа два ни о чем, и оба остались очень довольны таким насыщенным времяпрепровождением.
        На другой день произошло то же самое. И как-то исподволь зародилась привычка, про которую говорят, что она - вторая натура. У них все больше и больше находилось поводов побыть вдвоем. Вместе им было легко и нескучно, словно заполнилась некая пустота, что была в их жизни. Но обоих страшила мысль: «А что будет, когда мы расстанемся, да и нужно ли это?» Ответить на такой вопрос - означало решиться круто изменить свою жизнь. Но в их нынешнем существовании все было знакомо и их не подстерегали неожиданности самого разного свойства. Время, когда экстрим будоражит кровь и кажется привлекательным во всех своих проявлениях, уже давно миновало. Теперь хотелось уверенности, незыблемости и постоянства, тоже во всех их проявлениях.
        Гоша понимал, что следует что-то решать. Но он боялся сделать ответственный шаг, как и боялся упустить шанс впустить в свою жизнь женщину, которую он, возможно, неосознанно искал все эти годы. Надо было с кем-то посоветоваться, но только не с Василичем, для которого семейная жизнь сложилась на редкость удачно, и ему были невдомек обуревающие многих холостяков тягостные сомнения. «Жена - это вторая твоя половинка, без нее ты вроде бы уже и не ты», - любил повторять он.
        Но сколько мужчин на свете могли бы, положа руку на сердце, согласиться с ним? Вот то-то и оно!
        Татьяна же не собиралась ни с кем советоваться. Она упорно не замечала вопросительных взглядов мамы и двух ее подружек и все позже поднималась к завтраку, продлевая время, которое проводила в своих заоблачных мечтаниях, где воцарился небритый Гоша. Однажды появившись там, он выжил всех остальных ее кавалеров…


        Глава 11
        Людмилу трясло от возмущения. Она была уверена, что готова ко всему, но муж-подлец превзошел ее ожидания своими наглостью и беспринципностью. Внутри нее все клокотало, как в преддверии взрыва мощностью в пару килограммов тротила.
        У нее с трудом хватило сил досидеть до конца рабочего дня. Хорошо еще, что сегодня пятница и на даче соберутся девчонки, которым можно довериться и излить душу. Не то она разнесла бы в пух и прах кого-нибудь из подчиненных, не имеющего к ее терзаниям ни малейшего отношения, но попавшего под горячую руку. О, она могла это делать с видимым хладнокровием, жестко, внешне оправданно. Да и скажите на милость: разве найдется сотрудник, который не заслуживает головомойки, если хорошенько поискать?..
        Правда, сев за руль своего «фольксвагена», Людмила приказала себе немедленно успокоиться. А то, чего доброго, погибнет в автокатастрофе и расчистит таким образом муженьку путь к вожделенному счастью. Не дождется, подлый предатель!
        Плетясь еле-еле в веренице машин или стоя в пробках, она на самом деле немного пришла в себя. Однако строить планы на будущее Людмила пока не стала, решив прежде посоветоваться с подругами. В последнее время они очень сблизились и по-настоящему оценили всю прелесть подлинной женской дружбы и взаимопонимания…

        Татьяна, радостно улыбаясь, распахнула перед ней ворота. Августа Илларионовна помахала рукой из беседки и сделала нечто грациозное ножкой, а Анна Дмитриевна предложила холодного самодельного квасу.
        - Спасибо, то, что нужно, - поблагодарила Людмила и залпом осушила большую кружку.
        - Что-то случилось? - спросила Татьяна так, чтобы не всполошить старушек.
        - Случилось, - подтвердила подруга и с опаской огляделась по сторонам. - Только об этом после, когда Ирка приедет, чтобы лишний раз не повторять. А пока лучше не терзай меня расспросами. Договорились?
        - Конечно, конечно! - закивала Татьяна, проникнувшись ее состоянием…
        Ирина появилась, когда на землю уже опустились сумерки, с двумя наволочками, выполненными в технике пэчворк.
        - Дома пришлись не ко двору, - с печальным вздохом сообщила она. - Нинка сказала, что кантри не в стиле нашей квартиры. Но не могла же я выбросить такие симпатичные лоскутки, сами посудите!
        - Да ты что, красота-то какая! - воскликнула Полина Денисовна и стала прикидывать, куда бы приспособить наволочки…
        Когда наконец-то удалось остаться одним, подруги уже все извелись. Людмила - от желания выплеснуть хотя бы часть распирающих ее эмоций и от жалости к себе, несчастной; Ирина и Татьяна - от желания узнать, что же привело в такое взбудораженное состояние их уравновешенную подругу, и, естественно, от сострадания к ней.
        На этот раз место для откровенничанья выбрали подальше от посторонних, пусть даже и сочувственных ушей. Устроились на бревне за сараем и говорили еле слышным голосом, зная, как хорошо разносятся звуки в тихом вечернем деревенском воздухе.
        - Меня сейчас просто разорвет на части от негодования, - сообщила Людмила подругам то, что и так было очевидно, и выпалила свистящим шепотом: - Этот мерзавец пригласил меня в субботу на свадьбу Викули - так он ее ласково называет. Ну, как вам это нравится? Сказал, что ему оказали честь, предложив участвовать в церемонии бракосочетания в качестве посаженого отца…
        - А эта Викуля сирота? - перебила ее Татьяна не без оттенка жалости в голосе.
        - Не совсем. Мать вроде есть, а папаша не то бросил их, когда она еще в детский садик ходила, не то погиб…
        - Ага, во льдах Ледовитого океана на подводной лодке, испытывая новую модель парашюта, - съехидничала Ирина. - Слышали, слышали, и не раз.
        - Да черт с ним, с Викулиным папашей, мой-то до какой степени обнаглел! - Людмила втянула воздух сквозь стиснутые зубы и затрясла головой. - Он посаженый отец, а я тогда кто? Одураченная жена, которая мило раскланивается и любезничает с его любовницей, пока за ее спиной шушукаются и ухмыляются доброжелатели, так, что ли?
        - Действительно, это уже слишком, - согласилась с ней Ирина и спросила: - Что же ты решила?
        - Отключила мобильник и рванула сюда, ничего ему не говоря. Пусть выкручивается как знает. А как только немного приду в себя, подам на развод. Можно увлечься, можно закрутить роман на стороне, но нельзя выставлять в дурацком свете человека, с которым прожил больше двадцати лет! Не осталось любви, так существует же уважение - я как-никак мать его дочери и бабушка его внуков!
        Ее собеседницы не нашли что на это возразить. Решение Людмилы выглядело логичным, и не им было оспаривать его правомерность. Оставалось только посочувствовать несчастной подруге. Что они и делали - долго и самозабвенно, причем каждая мысленно поклялась с завтрашнего утра как можно тактичнее и деликатнее отвлекать бедную Людку от свалившегося на нее несчастья, принявшего в последнее время совсем уж неприглядный вид…

        Однако, как известно, человек предполагает, а Бог располагает. Не успели подруги к полудню следующего дня совместными усилиями вернуть слабое подобие улыбки на лицо Людмилы, как где-то в половине первого перед домом затормозило такси и из него вылез Володька в сером костюме, при галстуке и с обеспокоенным выражением лица. В руках, как новорожденного младенца, он держал роскошный бело-розовый букет, на его локте болтался небольшой подарочный пакет.
        Кого-кого, а его подруги меньше всего ожидали тут увидеть и, как по команде, сделали каменные лица. Зато непосвященные в суть происходящего в семействе Кругловых старушки кинулись Володьке навстречу, буквально светясь от счастья. Здесь испокон веков были рады любому гостю. Ну, за некоторым исключением, пожалуй…
        Пока Володька давал объяснения по поводу своего парадного внешнего вида и букета, пока отбивался от настойчивых приглашений выпить чаю, Людмила с демонстративным видом удалилась в беседку. Приятельницы заняли позицию неподалеку, чтобы в нужный момент прийти на выручку.
        - Люд, ты соображаешь, что творишь? - спросил Владимир, наконец добравшись до вожделенной беседки и жены. - Я же чуть с ума не сошел, разыскивая тебя. Хорошо хоть твоя заместительница сегодня утром вспомнила, что ты вроде бы сюда рванула…

«И как это я проговорилась? - сокрушенно подумала Людмила. - Пусть бы подольше помаялся, кобель проклятый!»
        - Я сразу понял: что-то случилось у твоей подруги, причем настолько серьезное, что ты напрочь забыла про сегодняшнюю свадьбу. Но, судя по старушкам, все обошлось. Я прав?
        Людмила отделалась кивком. И ее муж облегченно перевел дыхание:
        - Слава богу. А по поводу Викулиной свадьбы ты не волнуйся, я обо всем позаботился…

«Какая пакость - эта его откровенность! Он твердо уверен, что мне ничего не известно, и думает лишь о благе этой версты коломенской!» - подумала Людмила. Дальше таить в душе обиду не оставалось сил, и она сдержанно-высокомерно произнесла:
        - Я необыкновенно рада, что у твоей, - Людмила интонационно выделила последнее слово, - Викули такой заботливый папочка… - Людмила выдержала паузу и спросила, взглянув на мужа в упор: - Или, лучше сказать, хахаль?
        - Ты что несешь, Людка? - Володька вытаращился на нее, как раввин на некошерную пищу. - Какой хахаль? Чей хахаль?
        Она поднялась с видом королевы, слово которой не может быть подвергнуто сомнению. Даже при своем небольшом росте в этот момент Людмила выглядела весьма впечатляюще.
        - Мне все известно, и я не намерена дольше терпеть! - заявила она.
        Казалось, Володьку сейчас кондрашка хватит. Лысина его взмокла, от лица отхлынула кровь.
        - Ради бога, объясни, что происходит? - взмолился он, всем своим видом демонстрируя полнейшую растерянность.
        - А ты не знаешь? - с улыбкой крокодилицы произнесла его жена.
        - Чем хочешь клянусь - не знаю!
        Людмила поняла, что терпение ее на исходе и она за себя не отвечает, посему решила одним махом положить конец затянувшемуся представлению.
        - Зато я знаю, - усмехнулась она, - что ты спишь с этой Викулей.
        Володьку словно обухом по голове огрели. Он даже чуть было не сполз со скамьи на пол.
        - Где? - тупо спросил он.
        - Точно не скажу, поскольку свечку не держала, но полагаю, что в твоем кабинете, на диване. Или на ковре, или на столе, или… - Людмила поняла, что заводится, и усилием воли взяла себя в руки. - Словом, на свадьбу своей пассии отправляйся один, а после мы с тобой серьезно поговорим, - уже сдержаннее добавила она.
        И тут случилось непредсказуемое: Володька вдруг осатанел. Глаза его налились кровью, руки задрожали. Он выпрямился во весь своей рост и шагнул к жене.
        Подруги в кустах бузины приняли низкий старт, чтобы, не теряя ни секунды, броситься на помощь Людмиле, как только потребуется.
        - Ты мать моих детей, - возопил он голосом главного героя из всем известной
«Бриллиантовой руки», - и могла подумать такое: я тебе изменяю!
        Людмила выслушала его тираду не дрогнув.
        - Во-первых, у нас с тобой только один ребенок, дочь, если помнишь, и мог бы подумать, как бедная девочка отнесется к твоим похождениям, прежде чем заводить любовницу. А во-вторых, мне нечего думать, я все знаю наверняка… Валька Сухотина из вашей бухгалтерии мне давно все рассказала.
        - Что все, позволь узнать, - не сдавался Володька. Он выпятил грудь колесом и сверкал глазами не хуже жены, так что подруги в кустах им невольно залюбовались.
        - Хоть и с лысиной, а еще очень даже ничего, - прошептала Ирина. - Смотри, у него даже профиль появился. Орел, а не мужчина.
        - Тише ты, не мешай слушать дальше, - шикнула на нее Татьяна, - а то не поймем, когда наш выход.
        Володька тем временем шагнул к жене и свирепо произнес:
        - Ну!
        - А то… то, что уже слышал! - ответила Людмила. - Я повторять два раза не собираюсь!
        Оба замерли друг перед другом. Казалось, еще мгновение - и или она влепит ему пощечину, или он схватит ее за горло.
        Однако не произошло ни того ни другого. Супругов словно вымотала предыдущая перепалка, и они вдруг обессиленно опустились на скамейки друг против друга. Теперь их разделял шаткий деревянный столик.
        - Эта Сухотина уже не раз ко мне подкатывала, когда благоверный от нее ушел, - усталым голосом произнес Володька. - Твой муж, Люда, еще очень даже может нравиться женщинам…
        Глаза Людмилы снова сверкнули, но он спокойно продолжил, обезоружив ее тихим доверительным тоном:
        - А по вечерам я засиживался именно из-за того, что Викули как раз со мной и не было…
        - Как не было? А где же она тогда была? - язвительно поинтересовалась Людмила, по-прежнему вся в образе разгневанной добродетели.
        - Чего не знаю, того не знаю. - Володька даже руками развел для вящей убедительности. - Но в более симпатичном месте, чем мой рабочий кабинет, это уж точно. - И, не желая тянуть кота за хвост, сказал: - Роман она крутила со своим парнем, за которого сегодня выходит замуж, вот мне и приходилось за нее ее работу делать.
        - Зачем? - недоуменно произнесла его супруга.
        - Нас с тобой в молодости вспомнил, нашу Аньку, как она между своим Лешкой, институтом и работой разрывалась…
        - И все? - требовательно вопросила Людмила.
        - И все, - просто ответил муж. - А иначе разве я принял бы ее приглашение на свадьбу, да тебя еще с собой потащил бы?..
        Людмила подумала, подумала и решила, что не может с ним не согласиться. Но тогда… но тогда, как она вся взлохмаченная и растрепанная явится на торжество?
        - Господи, что же делать? - возопила она, и Ирина с Татьяной вмиг оказались подле нее, демонстрируя готовность костьми лечь ради близкой подруги.
        Но та неосознанно - или, напротив, вполне осознанно - бросилась на шею супруга и принялась орошать его пиджак слезами.
        Проникшись ее отчаянием, Володька тут же забыл обвинения в неверности и стал утешать жену.
        - Ну-ну, будет, все уже позади, милая, - приговаривал он, гладя ее по спине.
        - Правда позади? - спросила она наконец и подняла на мужа глаза, в которых прозрачными хрусталиками еще блестели слезы.
        Ну какой мужчина был бы в силах устоять перед подобной демонстрацией трогательной беззащитности и надежды на прощение. Тем более - любящий.
        - Правда, - нежно улыбнулся Володька и поцеловал жену в мокрую от слез щеку. - А теперь давай собирайся.
        - Но у меня же здесь ничего нет, - прошептала Людмила, и ее глаза снова подозрительно блеснули.
        - Как нет? Я же сказал, что обо всем подумал. Вспомнил, какая ты была потрясающая на институтской вечеринке по случаю Нового года, и нашел то, что нужно. - Он мотнул головой. - Ну, я тебе скажу, только собаке-ищейке под силу что-то отыскать в твоем шкафу. Там столько барахла, что можно целую вечность рыться и не… - Володька вовремя осекся и вопросительно посмотрел на подруг жены: - Вы поможете Людочке привести себя в порядок, правда ведь?
        Те дружно закивали, облегченно переведя дыхание. Такого исхода супружеской размолвки они никак не предполагали, но он их очень устроил.

        Следующие полтора часа Людмилу поочередно макали лицом то в ледяную, то в горячую воду. Клали ей на глаза компрессы с тертой сырой картошкой и с холодным чаем. Мыли и укладывали волосы. Доводили до совершенства веки, брови, губы. Правда, этим безраздельно занималась Ирина.
        Потом вытащили из пакета аккуратно сложенную черную узкую юбку с разрезом, отделанным широким атласным кантом, серебристую кофту-кольчужку, лаковые туфли на шпильках и в довершение - большие висячие серьги с горным хрусталем.
        - Ну надо же, в самом деле обо всем подумал, - восхитилась Татьяна. - Есть еще, оказывается, мужчины, понимающие толк в женской красоте.
        - Все, да не все, - огорченно произнесла Людмила, разглядывая себя в мутноватом зеркале с резным подзеркальником. - А колготки? В этом туалете и с голыми ногами я буду выглядеть как рыночная торговка, стоящая за прилавком в кружевной шляпке и в шлепанцах.
        - Твой муж весьма близок к совершенству, но он все же не Бог, - задумчиво заметила Ирина и принялась грызть ноготь. - Эврика! - вдруг воскликнула она. - Купите по дороге в любом супермаркете!
        Действительно эврика. Все гениальное, как известно, просто.
        - Вы скоро? - спросил Володька через дверь. - Нам пора выезжать.
        - Входи, - разрешила Татьяна и не без зависти увидела, как загорелся восхищением взгляд мужа подруги, едва он переступил порог комнаты.
        - Ты такая же красивая, как в тот день, когда я тебя увидел впервые, - произнес он с придыханием.
        Людмила чуть было снова не пустила слезу от чувств. За всю свою жизнь она не плакала столько, сколько в этот августовский полдень.
        Букет вынули из ведра с колодезной водой, а шофера такси - из-за стола на террасе, где его пригрели три сердобольные старушки.
        - Только мой телефон не потеряйте и, если куда потребуется отвезти, звоните. Обслужу в лучшем виде. Меня Равиль зовут, запомнили? Равиль, - не уставал повторять он, прикладывая руку к груди. А когда чета Кругловых устроилась на заднем сиденье, пристегнув на переднем ремнем безопасности роскошный букет, произнес: - Хорошие у вас мамаши, однако. Таких редко сейчас встретишь.
        - Это точно, - прошептала Людмила и прижалась к мужу. Таких, как ее Володечка, тоже еще поискать - теперь она точно это знала.
        Три «мамаши» и две подруги стояли у калитки и провожали взглядами отъезжающую желтую машину.
        - По-моему, они снова влюбились друг в друга, - заметила Ирина.
        - Да, похоже, такая встряска пошла им обоим на пользу. Словно смахнула пыль с привычных чувств и заставила засиять их с новой силой, - произнесла Татьяна и несколько смутилась выспренности своих слов.
        - А что, собственно, произошло? - поинтересовалась Полина Денисовна, когда такси скрылось из вида. - Из-за чего весь этот сыр-бор в беседке разгорелся?
        - Ну, Людка забыла, что они с мужем сегодня приглашены на свадьбу. А Володя не привез ей колготки. Разве можно идти куда-либо в вечернем туалете и без колготок, а, Августа Илларионовна? - спросила Татьяна, обращаясь к бывшей приме музыкального театра.
        - Никак нельзя, - авторитетно заявила та, и вроде бы говорить было больше не о чем.

«Ну Танька, ну молодец! - потрясенно подумали ее подруги. - Как ловко ушла от ответа, и все ради того, чтобы не тревожить милых трогательных старушек. Виртуоз, право слово!»


        Глава 12
        Ирина смотрела вслед скрывшемуся в клубах дорожной пыли такси с непонятной тоской. На душе неожиданно сделалось как-то холодно и одиноко. С чего бы вдруг? Она искренне радовалась, что у подруги все сложилось наилучшим образом. Да и на Володьку видов никогда не имела.
        Может, потому, что лицезрение чужого счастья заставляет страстно хотеть чего-то подобного и для себя? Ирина призадумалась и неожиданно ощутила странное желание оказаться у себя дома. И не просто дома, а на диване, под боком у Севочки, или на мягком подлокотнике большого кресла, когда, глядя в телевизор, муж одной рукой прижимает ее к себе. И кажется, будто и кресло, и он, и она созданы друг для друга - настолько все выемки и выпуклости оказываются на месте. И настолько простое тепло мужниной руки рождает где-то в глубине души ответное тепло, растекающееся по телу ощущением только твоего тихого счастья.
        - Танька, я хочу домой, - заявила она, и по ее лихорадочно засверкавшим глазам стало ясно, что заставить Ирину передумать никому не удастся.

«Никому» - это трем старушкам, потому что Татьяна и не думала останавливать подругу, сразу поняв, что речь идет о чем-то глубоко личном и важном.
        - Такси вызовешь или на электричке поедешь? - только и спросила она.
        Сверились с расписанием и пришли к выводу, что на электричке выйдет быстрее и чаю попить время останется. А без чаю разве можно было со вкусом переварить подробности Людкиного примирения с супругом!..
        Дверь Ирина открыла своим ключом, неслышно повернув его в замочной скважине. Как в давние времена, когда любая мелочь доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие.
        Муж не сидел, как она предполагала, перед телевизором, а аккуратно, чтобы не накапать на мебель, поливал из электрического чайника своего лютого недруга - щучий хвост, по-научному - сансевиерию. Растение было такое огромное, что, по словам Севы, закрывало ему вид с любимого кресла на его альма-матер - Московский университет, особенно красиво смотрящийся на фоне заката. Муж предлагал щучий хвост в подарок любому, кто обращал на него внимание. Но во-первых, цветок был неподъемный, а во-вторых, вряд ли кто рискнул бы вступить в единоборство с Ириной, которая его обожала и утверждала, что вынести сансевиерию можно будет только вместе с ней, когда она прижмет огромный керамический горшок к сердцу. А тут вдруг такое!..
        Ирина ощупью положила букет астр с Татьяниного участка на стул при входе в гостиную, уронила на ковер сумки и бросилась к мужу.
        - Хороший мой, как же я тебя, оказывается, люблю, - прошептала она, обнимая Севу и прижимаясь щекой к его спине.
        - Ирка, ну и напугала же ты меня! - воскликнул он, поворачиваясь в кольце ее рук. - Что это на тебя вдруг нашло?
        - Потом, - также шепотом продолжила жена, отбирая у него чайник и ставя на подоконник. Произнося это, она неосознанно пятилась к дивану, увлекая мужа за собой.
        Воспользовавшись тем, что дома никого нет, Сева не стал обременять себя следованием приличиям и ограничился подаренным женой велюровым халатом благородного терракотового оттенка и еще кое-какой мелочью из одежды. От которой избавиться было проще простого, стоит лишь пожелать.
        На Ирине надето было много больше - сообразно с модой и с имиджем современной деловой женщины, не чурающейся легкого намека на художественную экстравагантность. Но на сей раз оказались побиты все рекорды по раздеванию на время и метанию предметов одежды не глядя и куда попало.
        Да и диван, как в старые добрые времена, оказался на высоте положения, предоставив всего себя в их полное распоряжение. Милый, уютный диван, ни разу и ничем не давший понять, как много ему известно пикантных подробностей из жизни супругов Олейниковых - личностей творчески одаренных и не скованных устарелыми представлениями о благопристойности и нормах морали…
        В себя они пришли на ковре, посреди диванных подушек и в объятиях друг друга.
        - И что это на тебя вдруг нашло? - повторил свой вопрос Сева, но интонации на этот раз у него были совсем другие, не удивленные, а довольные, мурлыкающие.
        - Сама не знаю, - ответила Ирина с тихим вздохом.
        - И ты бросила своих подружек, чтобы, выражаясь высокопарным слогом, заключить меня в свои любящие объятия?
        - Ага.
        - А почему?
        - Сама не знаю, - снова ответила Ирина. - Захотела, и все тут.
        Сева поцеловал жену в висок, к которому прилипли спутанные волосинки, и произнес:
        - Я всегда говорил, хорошие у тебя подруги. На них можно положиться, они дурного не присоветуют…
        - Это я у тебя хорошая, - возразила Ирина. - И советы мне ничьи не нужны, я сама все про нас с тобой знаю и всегда знала.
        Сева, вывернув шею, чтобы не размыкать объятий, заглянул ей в глаза и поинтересовался:
        - А почему тогда «оказывается»?
        - Оказывается? - переспросила жена, тщетно пытаясь понять, о чем ее спрашивают. Напрягать извилины в сей чудесный миг хотелось меньше всего.
        - Ну да, почему, когда появилась в гостиной, ты сказала: «Хороший мой, как же я тебя, оказывается, люблю»?
        Надо же, какой внимательный, а она действовала как на автопилоте, полагаясь лишь на эмоции, и не могла точно вспомнить, что говорила или делала.
        Ирина нахмурила лоб:
        - Я что, именно так и сказала?
        - Именно так, слово в слово.
        Выходит, произошла пресловутая оговорка «по Фрейду». Однако не надо было быть основоположником психоанализа, чтобы объяснить, что к чему. Вот только это объяснение могло разрушить, и надолго, то блаженное состояние, в котором пребывали оба.
        - В таком случае, может быть, удовольствуешься заверением, что это слово подтверждает выстраданное мое убеждение.
        Ирина и сама толком не поняла, что, собственно, сказала. Но Севу ее тирада, похоже, навела на вполне определенную мысль.
        - Тогда ответь, только честно, - он строго и серьезно посмотрел ей в глаза, - ты сделала такой вывод потому, что меня с кем-то сравнивала?
        Прекрасно начавшийся любовный эпизод грозил перейти в выяснение отношений, которое, как известно, никогда ничего не выясняло. Причем Ирине отводилась роль если не обвиняемой, то находящейся под подозрением.
        - Нет, что ты! - воскликнула она со всем пылом души и отважилась на откровенность: - Хотела было… но не смогла. Даже в мыслях… Ты меня теперь за это никогда не простишь?
        Ирина вывернулась из объятий мужа и с испугом взглянула на него.
        - Глупая, - Сева ласково улыбнулся, бережно возвращая ее на место у своей груди, - мне только льстит, что ты снова предпочла меня кому-то другому.
        - Но этот кто-то, - слегка успокоившаяся Ирина неопределенно помахала в воздухе рукой, - он не конкретный живой мужчина, так, образ…
        - Тем более приятно выиграть сравнение с умозрительным идеалом. Это, я тебе скажу, дорогого стоит…

        Спустя полчаса Ирина, тихо напевая, готовила ужин, мыла оставленную Севой от обеда посуду и прислушивалась к мерно гудящей стиральной машине в ванной. А муж, в бархатистом терракотового цвета халате и в замшевых тапочках в тон, сидел перед телевизором, положив ноги на журнальный столик.
        - А жевануть когда можно будет? - крикнул он, не отрывая взгляда от экрана. - А то тут по «Культуре» через двадцать минут интересная передача про Рузвельта начинается, советую посмотреть.
        Ирина вздохнула, улыбнулась и крикнула в ответ:
        - Все готово, уже накрываю!
        А ночью, привычно уткнувшись мужу в спину и обняв его, она размышляла о своей жизни. Ну кто виноват, что она избаловала Севочку. Когда они поженились, у них три года не было детей, не потому, что не получалось, а потому, что муж хотел, чтобы всю любовь и заботу Ириша дарила лишь ему одному. Вот она и перенесла на него то, что поначалу предназначалось малышке. И Севочка отнюдь не возражал, более того - очень скоро привык к этому.
        Но ей было мало одного ребенка, и на свет появилась Нинуля. Правда, врачи говорили, что будет мальчик, а ей так хотелось девочку, что она не стала делать УЗИ, чтобы до последнего сохранить надежду. И получилось-таки: родилась очаровательная, похожая на кукленка, малышка. Но и врачи оказались по-своему правы. У девочки с младых ногтей проявился характер - непреклонный, упрямый. Нинуля мало плакала, почти не капризничала, но и не любила, когда ее целуют, ласкают, тискают.

«Я сама» - могло бы стать девизом ее жизни. И вот, несмотря на занятия бальными танцами и живописью, невзирая на хрупкость и изящность телосложения и бонтонные манеры, унаследованные от бабушки, Ниночку вполне можно было бы окрестить
«железной мисс». А как такую побалуешь, если она всегда точно знает, что ей надо дарить на Новый год или на день рождения и всякие там «уси-пуси» вызывают у нее насмешливо-недоуменный взгляд.
        Вот и пришлось ей, Ирине, продолжать баловать мужа, более чем кто-либо предрасположенного к этому.

«Ну и кто виноват в сложившемся положении вещей?» - спросила себя Ирина. «Только я сама, - последовал ответ. - Однако, если я во всем самозабвенно потакаю мужу в течение вот уже двадцати пяти лет - значит, это нужно прежде всего мне самой…» Но тут перед ее глазами возник Сева с чайником, поливающий ненавистный ему цветок.
        - Хороший мой, - прошептала Ирина мужу в спину, - я больше не буду…
        - Строить мне рожи, когда думаешь, будто я ничего не вижу, да?
        Сева повернулся и обнял жену.
        - И ты моя хорошая. А теперь давай спать. - И сказал то, чем кончался любой их задушевный ночной разговор: - Конец связи.
        - Хорошо, как скажешь. Спокойной ночи.
        - И тебе спокойной ночи, дорогая…

«А с подушками они были правы: не подходят они по стилю к обстановке квартиры. Да и кто виноват, что меня порой обуревают такие фантастические идеи, что их осуществление выглядит проблематично даже для меня самой. Вот и приходится темнить, а виноватым в этом выставить кого-то, помимо себя, легче всего», - думала она засыпая…


        Глава 13
        Она чувствовала себя на высоте положения. В последнее время ей все удавалось, но Татьяна пока не разрешала себе поверить в то, что отныне так будет всегда. Но то, что в ее жизни произошло главное, как сейчас модно говорить, судьбоносное событие, отрицать было трудно. Она встретила наяву того, кто не раз представал перед ее мысленным взором. И в действительности он оказался еще лучше, потому что был ее и только ее. Под его внешностью - слов нет, по-мужски более чем привлекательной - лишь она смогла разглядеть возвышенную душу, благородное сердце и готовность на рыцарское самопожертвование. С ума сойти, как ей повезло!
        Вмиг пропала необходимость прятаться от жизни в бело-розовых зефирных фантазиях. Татьяна словно вздохнула полной грудью и осознала всю полноту и прелесть бытия, со всеми его бытовыми проблемами и неурядицами. Как же здорово жить на этом свете, господа! Впрочем, кажется, и до нее кто-то высказывал схожие суждения… Или он говорил, что ему жить скучно? А впрочем, какое тебе дело до других, когда судьба наконец-то тебе улыбнулась…
        Татьяна ловила на себе удивленные взгляды домашних, но не спешила признаваться в причинах произошедших с ней перемен. Известная только ей одной тайна наполняла ее ощущением своей избранности, неординарности.
        Она не раз представляла, как откроется маме, подругам, Анна Дмитриевне, Августе Илларионовне и познает миг упоительного торжества. Она, Танечка Куренная, по недолгому замужеству Завьялова, брошенная жена и мать-одиночка, собственными руками перековала свою судьбу наново. Каково, а? Вряд ли кто ожидал от нее подобного…
        Отправившись после обеда за продуктами в местный магазинчик, Татьяна решила позволить себе то, чего никогда прежде не позволяла, - посидеть в небольшом кафе, открытом всего год назад метрах в двадцати от станционной платформы. Светлое здание с кухней и небольшим залом окружали деревянные беседочки с решетчатыми стенами, увитыми вьюнками - живыми вперемешку с искусственными.
        Решив побыть наедине со своими нынешними мечтами, куда более привлекательными, нежели прежние, Татьяна выбрала одну из пустующих беседок. Внутри оказалось чисто и уютно.
        Сев так, чтобы не видеть проходящих мимо дверного проема посетителей, она стала поджидать официантку. Та появилась через пару минут с меню в руках. Недеревенского вида девица в короткой юбке и с длинными кроваво-красными ногтями.
        - Сразу закажете или мне подойти чуть позже? - вежливо, но как-то отстраненно спросила она.
        - Попозже, пожалуйста, - попросила Татьяна и принялась объяснять: - Я у вас здесь первый раз и не знаю еще…
        Дежурно улыбнувшись, официантка протянула меню, повернулась и вышла из беседки, а Татьяна подумала, что, пожалуй, надо почаще заглядывать во всякие там кафе, а то, похоже, она немного одичала. Изучение меню тоже доставило ей несколько неприятных минут. Приведенные там названия мало что ей говорили, а такие, например, как десерт «Мультиоргазмо», даже заставил слегка покраснеть. Она поняла, что, как бы ни хотелось попробовать, ни за что не закажет его сейчас. Может, когда-нибудь потом, после…
        Появилась официантка. Улыбка, с которой она вышла отсюда какое-то время назад, похоже, так и не покидала ее лица.
        - Выбрали?
        - Да, - кивнула Татьяна. - Двойной кофе эспрессо и мороженое «Дольче вита».

«Сладкая жизнь» - как это название необыкновенно подходило к ее нынешнему мироощущению! Поэтому, когда принесли заказ, Татьяна какое-то время любовалась этим зримым образом своего нынешнего и будущего в прозрачной стеклянной креманке, поставленной на белоснежное блюдце. Разноцветные шарики мороженого, украшенные свежими фруктами, завитушка взбитых сливок с листиком мяты сверху, а сбоку крохотные фигурные печеньица и изящные шоколадные усики…
        Мимо беседки прошествовала компания громко переговаривающихся и гогочущих парней, и у Татьяны тревожно ёкнуло сердце: что, если обоснуются по соседству? Но нет, пронесло. Они устроились поближе к зданию кафе и, видимо, не в силах дождаться официантки, проорали: «Пива, пива и еще раз пива!» Затем, смеясь и перешептываясь, прошла парочка и, похоже, заняла беседку, расположенную ближе всех от ее. Таким соседям Татьяна была только рада. Когда хорошо тебе, хочется, чтобы весь мир нежился в довольстве.
        Кончив любоваться «Сладкой жизнью», Татьяна осторожно вынула шоколадный усик и слизнула повисшую на его конце каплю ванильного мороженого. Вкусно…
        - Ну что, ты по-прежнему считаешь ее безмозглой курицей?..

«Безмозглая курица» - это прозвучало кодовым словосочетанием, заставив Татьяну напрячься и навострить уши. Говорили в соседней беседке, тихо, перемежая фразы смешками, и, если бы не знакомые слова, она ни за что не отвлеклась бы от своих радужных мыслей. К тому же подслушивать, как известно, плохо.

«Но только не сейчас», - решила Татьяна, неожиданно узнав голос мужчины. Он, вне всякого сомнения, принадлежал Гоше. Как же так? Может, она чего-то недопонимает? Скорее всего… И без какого-либо зазрения совести она вся обратилась в слух.
        - Тебе же всегда нравились энергичные, самостоятельные женщины вроде меня, которые
«коня на скаку остановят», и вдруг эта рохля… С чего бы вдруг? - Молодой женский голос был бы приятен, если бы не насмешливые нотки, режущие Татьяне слух.
        - Да кто ж его знает? - слегка смущенно рассмеялся Гоша. - Я и сам пребываю в некотором недоумении.
        - И что дальше?

«Действительно, что дальше?» - подумала Татьяна и с замершим от волнения сердцем стала ждать ответа.
        - Господи, какой ты вдруг стал нерешительный, - снова произнесла женщина, не дождавшись ответной реплики. - Это на тебя совсем не похоже. По всему же выходит, что тебе надо на ней жениться.
        - Ты с ума сошла! - немедленно откликнулся Гоша.
        И Татьяна была в этом с ним совершенно согласна. Даже в самых сияющих мечтаниях она не заходила так далеко. А тут вдруг услышать подобное предложение из уст посторонней женщины! Посторонней? Естественно, но только для нее, Татьяны…
        - Ничуть, - тем временем ответила незнакомка. - Это сразу решило бы все твои проблемы.
        В другой ситуации Татьяна немедленно прониклась бы ощущением собственной значимости. Но сейчас еще больше уверилась в том, что ее участь - быть использованной. Незавидная, надо сказать, участь.
        - И тебя это ничуть не заденет? - удивленно спросил Гоша.
        - Ничуть, - подтвердила его собеседница. - Мы оба современные, взрослые люди, и у каждого из нас своя жизнь… В наших с тобой отношениях ничто не изменится при любом раскладе, обещаю.
        - Но мне и так неплохо, - заметил Гоша.
        - Не спорю, - как показалось Татьяне, с усмешкой произнесла молодая женщина. - А ты подумай, что будет, если найдется кто-то посноровистее тебя и уведет твою красотку у тебя из-под носа? Локти ведь будешь кусать. Поверь моему слову, я ведь тебя как-никак давно знаю…
        - А я всего каких-то пару месяцев, - прошептала Татьяна, чувствуя себя последней идиоткой. - И уже растеклась сладкой лужицей.
        Разговор в соседней беседке продолжился. Неторопливый такой разговор, задушевный, с паузами, позвякиванием ложечки, опять-таки со смешками. И крутился он все возле того, что женитьба на ней, Татьяне, - это то, что нужно Гоше, и его собеседница при этом нисколько не будет чувствовать себя обиженной. Действительно, высокие современные отношения…
        Звук поцелуя прозвучал в ушах Татьяны звуком пощечины, адресованной ей.
        - Девушка, счет, пожалуйста! - крикнул Гоша, и она мгновенно забилась в самый угол беседки, но так, чтобы видеть проходящих мимо людей.
        Все было предельно ясно, а ей хотелось более убедительных доказательств. Но чего? Подлости понравившегося ей мужчины и своей несусветной наивности? Или же в ее душе, вопреки всему, теплилась надежда, что, увидев Гошу вместе с неизвестной ей женщиной, она поймет, что не все еще потеряно для нее самой? Что произошло какое-то досадное недоразумение и стоит увидеть их, как оно разрешится само собой к ее неописуемой радости…
        Они прошли медленно, позволив Татьяне «полюбоваться» обоими вдоволь. Впрочем, Гошина спутница вполне была достойна этого слова и без кавычек. Стройная, словно бы вытянутая в струночку, она, в своих босоножках на высоких каблуках, была вровень с ним. Обтягивающие ослепительно-белые бриджи, ярко-бирюзовый топ и связка длинных блестящих побрякушек на груди сделали бы ее заметной в любой толпе. Плюс блестящие русые волосы, собранные в длинный хвост и продернутые сзади сквозь бейсболку, отделанную стразами. На зеленой лужайке среди редких сейчас прохожих она напоминала райскую птицу, чудом залетевшую в наши края.
        В обществе изумительной незнакомки и сам Гоша разительно преобразился - стал как бы значительнее. Его походка вразвалочку приобрела вдруг черты вальяжной неторопливости, а неряшливая щетина стала смотреться сознательной легкой небритостью, этаким продуманным штрихом модного стилиста, придающим ему мужественности и брутальности.

«Я по сравнению с этой девушкой действительно курица ощипанная, не первой свежести курица, - обреченно подумала Татьяна. - Со стрижкой, которую мне делает наша ассистентка на кафедре, и даже в этом новом, купленном, чтобы отметить радужное состояние души костюмчике из полупрозрачной ткани и с модными воланами по подолу и вокруг шеи…»

«Неудивительно, что Гоша смотрит на нее с гордостью и обожанием. Любой мужчина на его месте повел бы себя точно так же», - была вынуждена признать она. А когда он собственническим жестом обнял девицу за плечи, Татьяна окончательно уверовала в свое поражение. Не только в данной конкретной ситуации, а в жизни вообще…
        Сквозь решетку беседки она тоскливым взглядом проследила, как парочка подошла к небольшой ярко-синей машине. Снова обнялись и поцеловались, причем девица закинула руки Гоше на шею, чуть не повиснув на нем. Затем райская птичка юркнула на переднее сиденье машины, а он мягко захлопнул за ней дверцу. Гоша смотрел ей вслед, пока она не скрылась из вида, затем повернулся и пошел к своему джипу.
        Только тогда Татьяна опустила взгляд и увидела, что осталось от ее «Сладкой жизни». Печенье раскисло и стало напоминать кусочки мокрого картона, плавающие в омерзительного вида жиже грязновато-коричневого цвета. Шоколадные усики подтаяли и, свесившись через край, темными потеками обезобразили прежде безупречно чистую поверхность креманки.
        Зримые образы много доходчивее любых слов. Увидев то, что стало с десертом, Татьяна внутренне приняла ниспосланное ей судьбой. Тем более это так вписывалось в то, что она всегда про себя знала.

«Нет так нет», - сказала она себе и, одним глотком выпив остывший горьковатый кофе, кликнула официантку. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что она слишком уж спокойно воспринимает произошедшее. То, что она выдает желаемое за действительность, Татьяне стало ясно, едва она покинула беседку.

        Татьяна шла, не чувствуя, как переставляет ноги, она вообще ничего не чувствовала. В голове не было ни единой мысли, в душе стало необыкновенно пусто.
        Когда возле нее затормозил знакомый черный джип, она продолжала идти как заведенная, глядя прямо перед собой.
        - Эй, девушка, можно с вами познакомиться? - шутливо поинтересовался Гоша, опустив тонированное стекло.
        Татьяна не сбилась с шага, даже бровью не повела.
        Немного озадаченный, Гоша, однако, продолжил в прежнем духе:
        - А хотите, я вас подвезу? Мне кажется, нам по пути.
        - Вы ошибаетесь: нам просто не может быть по пути, - услышала Татьяна свой голос, в котором не было ничего живого. Так в мультиках говорят ожившие механизмы.
        Гоша буквально опешил от такой неожиданности.
        - Да что, собственно, происходит? Какая муха тебя укусила? - вскричал он.
        Ответа не последовало. Татьяна исчерпала свои возможности и, как на автопилоте, направлялась к дому. Во всем мире не было места, более желанного сейчас, чем родной старый бревенчатый дом. Все остальное словно перестало для нее существовать.
        Так и двигались они - женщина и машина - какое-то время рядом. Нет, не рядом, а параллельно, каждый в своем измерении, как в фантастическом фильме, будто не существуя друг для друга. Затем джип сорвался с места и исчез в облаке пыли.
        Только тогда Татьяна поняла, что до сего момента задерживала дыхание, и выдохнула. И сразу же накатила усталость, словно последние дни она работала как каторжная, без сна и отдыха. Но к счастью, в голове по-прежнему было пусто, если не считать непрерывного монотонного гула.
        Не доходя нескольких шагов до дома, Татьяна чудом нашла в себе силы встряхнуться и придать лицу радостное оживление. Она боялась только, что потерянное выражение глаз выдаст ее состояние.
        Но ее хватило на то, чтобы прочирикать приветствие и, вручив сумку с продуктами, сказать, что разболелась голова и она пойдет к себе в комнату. Все попытки окружить ее заботой и вниманием Татьяна пресекла тихо, но твердо, попросив оставить ее одну.
        Старушки слегка посокрушались, но, к счастью, не увидели в поведении Татьяны ничего тревожного.
        Она легла на старый диван с круглыми валиками, обитый некогда веселенькой, а теперь местами выгоревшей тканью. Каждый лепесток цветка здесь был ей хорошо знаком. В детстве она любила водить по ним пальцем, прослеживая, как одна линия перетекает в другую, находить все новые и новые цветки, бутоны, листики. И на этом диване она неожиданно почувствовала себя в безопасности.

«Моя норка, мое убежище», - подумала она. Это была первая осознанная мысль, возникшая в голове. А далее: «Как хорошо, что никто ничего не знает».
        Столько лет блюсти себя и вдруг влюбиться - просто курам на смех! И в кого? Да, все надо делать с умом и в свое время. Ей отчаянно хотелось то ругать себя последними словами, ругать язвительно, зло, то жалеть всеми фибрами души.
        Так продолжалось довольно долго, пока на землю не опустились сумерки и не застрекотали сверчки. Тогда Татьяна вышла на террасу, к накрытому к чаю столу. Сегодня они ужинали вчетвером. И она опять поразилась своему везению. От подруг ей не удалось бы скрыть то, что проглядели мама и ее приятельницы.
        Когда пришло время ложиться спать, Татьяна воспрянула духом. Сейчас, сейчас она останется одна и сквозь заветную дверку юркнет в свой спасительный мирок, где никто никогда не обидит ее. Но, увы, ее ждало еще одно горькое разочарование. Как ни настраивала себя Татьяна, достигнуть прежней отрешенности от реальной жизни никак не удавалось. Перед глубиной и силой обрушившегося на нее реального несчастья померкли ее заоблачные мечтания. Их, словно крошечный цветущий оазис, занес песком безжалостный пустынный самум.
        - Господи, он же в один миг разрушил обе мои жизни, - простонала Татьяна. - Как же мне теперь быть-то? - и закрыла рот рукой, чтобы не привлекать к себе внимание горестными всхлипами.
        Она подозревала, что Гоша будет дожидаться ее у кустов бузины, но, естественно, безрезультатно. А как ей хотелось высказать ему все, что у нее лежало на душе. Остроумно, язвительно высмеять его, не дав сказать в ответ ни слова, выставить болваном, с которым она развлекалась так, от нечего делать. Заставить его страдать если не от обманутых чувств, то от уязвленного мужского самолюбия…
        Ее сказочный мир, где всем - и прежде всего ей - было хорошо, исчез, и его место грозил занять мир, где за причиненные неприятности было принято расплачиваться. Жестоко, беспощадно. Природа там была окрашена в мрачные тона, птицы не пели, вместо цветов рос чертополох…
        Татьяна вздохнула. Говорят, месть сладка. Возможно, но только не для нее. Ей месть не принесет ни удовлетворения, ни успокоения. Да и не выдержит она роли мстительницы до конца - собьется с верного тона, не подберет вовремя нужного слова, начнет экать и бекать, и тогда победителем выйдет Гоша, даже отнюдь не стремясь к этому. Но в сознании нет-нет да и мелькали видения, где она, гордая и неприступная, с пренебрежением игнорирует сбивчивые слезные объяснения презренного небритого типа, и тогда сердце на миг переставало болеть…
        А утром Татьяне вновь пришлось зажить двойной жизнью, только не попеременно, как раньше, а одновременно. Внешне она вела себя как ни в чем не бывало - улыбалась, поддерживала ничего не значащие разговоры, занималась привычными делами, тогда как на душе непрерывно скребли кошки. Мерзкие создания, с острыми когтями, злющими прищуренными глазами и всклокоченной на загривке шерстью.
        Дело шло к сентябрю, а значит, не за горами был и институт с его лекциями, экзаменами, студентами, которые год от года становились все проблемнее и непредсказуемее - самоуверенность и наглость росли соответственно доходам родителей, чего нельзя было сказать о знаниях. Усиленно занимая ум мыслями о предстоящей работе, Татьяна продолжала худо-бедно существовать днем. Ночами же приходилось совсем туго - она оставалась один на один со своей неустроенной жизнью. И ни единого лучика надежды!..
        На соседнем участке строительные работы шли полным ходом. И новый дом уже приобрел заманчивые очертания загородного коттеджа, не чета их старой серой развалюхе. Но Татьяна не позволяла себе даже смотреть в ту сторону. А неделю спустя подготовка к ежегодному дачному событию прибавила ей забот и стала выматывать настолько, что она успевала лишь донести голову до подушки, благословляя усталость, как небесную благодать.
        В последнее воскресенье августа справляли день рождения Анны Дмитриевны и устраивали пир на весь мир в масштабах конкретного дачного поселка. Причем сама виновница торжества трудилась больше всех, демонстрируя, на что она способна. Остальные были у нее в подмастерьях и на побегушках.
        Вооружившись достославной «Кулинарией» выпуска тысяча девятьсот пятьдесят пятого года и собственноручными записями, Анна Дмитриевна составляла меню. Его обсуждение за вечерним чаем вызывало усиленное слюноотделение у слушателей. Затем закупались продукты, выбиралось по погоде место и прикидывалось, хватит ли посуды и того, на чем будут сидеть приглашенные.

        В назначенный для торжества день небеса благоволили Татьяне. Накануне позвонил сын Павел и сообщил, что он только что прилетел и собирается на дачу. На робкий вопрос матери «Почему?» он неожиданно ответил: «Да как бы соскучился по тебе с бабушкой. Ты не поверишь, но даже твоих старушек вспоминал в этой чертовой Гватемале с умилением».
        Она действительно не сразу поверила, но не тому, что Павлуша соскучился по ним - в глубине души Татьяна считала своего экстремального сына мальчиком тонко чувствующим и сострадательным, только не считающим нужным демонстрировать свои чувства, - а своему счастью. В такой трудный для нее момент рядом будет самый близкий, помимо мамы, человек. А раз так, то нечего распускать нюни: сына она вырастила, дерево посадила, и не одно. Ну а строить дома - не женское это дело. Так что можно считать жизнь состоявшейся!
        В таком вот приподнятом настроении ехала она на шикарной «тойоте», - впрочем, по понятиям Татьяны, и «запорожец» был шикарным автомобилем, если ее на нем везли, - а в багажнике лежала большая коробка с подарком для Анны Дмитриевны. Все обитатели дачи скинулись и решили подарить виновнице торжества сервиз, который вот уже несколько лет та видела в сладких грезах на полках своего чешского серванта. Сервиз был столовый, с массой предметов, назначение некоторых из их компании было известно только самой имениннице. И еще - был он белоснежный с рельефным краем и тонкой золотой полоской.

«Если посуда предназначается лишь для украшения дома, то тогда рисунок может быть и на донышке - пышный, богатый, - утверждала Анна Дмитриевна. - А если ею хотят пользоваться, то она должна служить изящным обрамлением тому, что лежит на ней». С мнением специалиста никто спорить, естественно, не стал.
        Татьяна предвкушала радость милой старушки, и от этого ее душа пела. А еще рядом сидел красивый молодой человек - косая сажень в плечах, открытый взгляд серых глаз, чуть вьющиеся светлые волосы - ее сын, каждое мгновение жизни которого она помнила до мельчайших подробностей и могла вслух и мысленно вспоминать их несчетное число раз.

«Вот бы этот мерзкий тип увидел меня сейчас и позавидовал выпавшему на мою долю счастью!» - мстительно подумала Татьяна и с гордостью посмотрела на Павла. Он, словно почувствовав что-то, повернул к ней голову и подмигнул - заговорщически, словно была у них одна тайна на двоих. А разве нет?
        Татьяна даже зажмурилась, так у нее стало легко и радостно на душе. Она не заметила, как «мерзкий тип» проводил их машину насупленным взглядом и в сердцах ударил кулаком по стволу ни в чем не повинной елки. Только вечером Гоша увидел, что в кровь сбил пальцы на правой руке.
        Он так и не понял, почему прервались их отношения с Татьяной. Как ни ломал голову, не мог сообразить, почему она так неожиданно и демонстративно перестала обращать на него внимание. А он даже стал склоняться к тому, чтобы… Впрочем, об этом
«чтобы» ему даже вспоминать было больно.
        А сейчас все наконец-то разъяснилось. Робкая застенчивая Танюша, оказывается, вертела им, как хотела. Нет, она была не безмозглой курицей, как изображала, вызывая у него желание опекать и руководить, а орлом-стервятником, способным урвать все, что плохо лежит. Ему мозги пудрила, а у самой вон какой хахаль имеется! Здоровенный бугай и при деньгах, если судить по тачке. И самое главное - молодой!
        Как это его Дарья не учуяла подвоха? Вроде бы девица толковая, в облаках не витает. «Женись да женись, а то уведут из-под носа», - твердила как заведенная. Не увели, его самого оставили с носом. Никогда еще Гоша не чувствовал себя таким униженным…
        Так и стоял он столбом посреди участка, когда его за рукав тенниски дернул друг Василий:
        - Эй, очнись! Вон Ирка сквозь бузину продирается. Не иначе как на торжество звать собирается. Что делать-то будем?
        - Ты как знаешь, а я на их территорию ни ногой! Вот где они у меня все. - И он рубанул ребром ладони по шее. - Все из себя такие воспитанные, благопристойные, ругнуться от души при них - ни боже мой, чуть в обморок не падают. А как присмотреться, так лицемеры, каких поискать…
        Пока Гоша произносил прочувствованную тираду, Ирина пересекла демаркационную линию между двумя участками и остановилась, чтобы отодрать колючки череды со своих светлых брючек.
        - Гони ее в шею! - потребовал Гоша и быстрым шагом направился к машине.
        - Куда это он? - удивленно спросила Ирина, подходя к растерянному Василичу. - А мы тут как раз вас на небольшой семейный праздник пригласить хотим. У нашей Анны Дмитриевны день рождения. Придете?
        Василич мотнул головой.
        - Не-а. У нас тут дела непредвиденные нарисовались, - буркнул он, глядя в землю.
        - А может, передумаете?.. - умоляюще протянула Ирина, сделав красиво подведенные брови домиком.
        - Исключено, - сказал, как отрезал, верный «балтиец», теперь глядя куда-то вдаль. Он не знал, что за кошка пробежала между Гошей и Татьяной, но все равно был на стороне друга.
        Ирина потопталась возле него и отправилась восвояси несолоно хлебавши. «Что случилось? - недоумевала она. - Так все хорошо поначалу складывалось». Они с Людкой даже распланировали жизнь «молодых» на много лет вперед - и вдруг такой облом! Так, кажется, сейчас принято говорить у молодежи…

        Повеселились в тот день на славу, не съели и половины того, что было наготовлено, хотя от одного только вида яств на столе текли слюнки. Заполонили все вазы, крынки и банки букетами астр, гладиолусов и георгин. Перепели все песни - от «По Дону гуляет казак молодой» до «Этот День Победы порохом пропах». Кое-кто помоложе оборвал себя лихой пляской, а Сева с супругой изобразили нечто весьма похожее на вальс-бостон, хотя высокие каблуки партнерши застревали в нестриженой траве перед террасой. Да тут еще и Мотя разлеглась на боку, вытянув лапы во всю длину и положив морду на тарелку, полную всякой съедобной всячины. На ее мощной шее в густой шерсти поблескивала цепь.
        Очумевшая от вина, сытной еды, шума и суеты, Татьяна в изнеможении покачивалась в гамаке и наблюдала за одной парочкой. Нинуля с преувеличенным восхищением взирала на Пашу, который, помогая себе мимикой и жестами, весьма живописно изображал извержение вулкана. Нина приехала одна, оставив Димасика отсыпаться дома после командировки. «Эх, какая прекрасная пара могла бы получиться, - вздыхала Татьяна, глядя на молодых людей. - И мы бы с Иркой тогда породнились». Но ее сын и дочь ближайшей подруги дальше приятельских отношений идти никак не желали. «А если их ненавязчиво подтолкнуть? Вот родился бы у меня от них внучек, тогда бы я обрела статус бабушки и моя жизнь наполнилась бы новым смыслом. Да и Ирка была бы не против…»
        Однако, когда она поделилась своими размышлениями с подошедшей подругой, та быстренько отрезвила ее.
        - Не приведи господь! Два лидера в одной семье - да что хорошего может выйти из такого союза! - воскликнула Ирина, останавливаясь перед ней с куском яблочного пирога в руке. - А тебе пока стоит больше подумать о своей личной жизни. Наши с тобой отпрыски сами себе дорогу пробьют, за них не волнуйся, - осторожно продолжила она и выжидательно посмотрела на Татьяну.
        Та поникла головой и еле слышно произнесла:
        - Не надо больше об этом, ладно? Все кончено, - и вдруг вскочила, изображая радостное оживление. - Пойдем-ка лучше к гостям!

«Кому лучше?» - подумала Ирина, но спросить не решилась.
        А наутро стало ясно, что Татьяна сказала правду: действительно, между ней и Гошей все было кончено. Тропинка, что они общими усилиями протоптали с одного участка на другой, оказалась перегорожена. Между врытыми в землю столбами была натянута металлическая сетка, именуемая рабицей.
        Итак, обе стороны пришли к одному и тому же выводу, только что послужило этому причиной, осталось неизвестным для непосвященных. Впрочем, Татьяне казалось, что своим вызывающим действием Гоша дает понять, что глубоко обижен. На ее взгляд, ему следовало если уж не чувствовать себя виноватым, то хотя бы пребывать в полной растерянности.
        Но в любом случае металлический забор символизировал жирную точку в их отношениях. Весомо, грубо, зримо…


        Глава 14
        Он с недовольной гримасой оторвался от разглядывания контрольных отпечатков и нехотя поплелся к двери, понимая, что больше открыть ее некому.
        - Оба-на! Класс! - воздал Паша должное увиденному на пороге.
        Перед ним стояла девушка - высокая, стройная, в голубых джинсах в обтяжку и в серебристой курточке на «молнии», сейчас расстегнутой. Пока она опускала руку, которой нажимала на кнопку звонка, он успел заметить полоску загорелого упругого живота с блестящей фенечкой в пупке. Потом его скрыл белый ангорский свитерок.
        Незнакомка никак не отреагировала на откровенное восхищение молодого человека, что стало для него досадной неожиданностью. Обычно девушки охотно шли с ним на контакт, тем более когда он сам проявлял инициативу.
        - Простите, здесь живет Татьяна Валентиновна Куренная? - спросила незнакомка напряженным голосом, глядя не то сквозь Павла, не то внутрь себя.
        - Здесь, - с тоскливым вздохом ответил он.
        Итак, очередная «хвостатая» подопечная его матери, пришедшая всеми правдами и неправдами вымаливать у нее зачет или трояк.
        Паша чуть повернул голову и крикнул в глубь квартиры:
        - Ма, тут к тебе из института пришли! Я так полагаю, вы студентка, да? - уже тише спросил он, обращаясь к девушке, и опешил.
        С той произошла разительная перемена. Взгляд стал недоуменным, растерянным. Она опустила его и, закусив губу, стала теребить ремешок сумочки, висящей на плече.
        - Да вы не бойтесь, - подбодрил ее Павел.
        Он привык, что студенты, сумевшие узнать домашний адрес его матери, ведут себя уверенно, порой даже нагло. А эта вдруг с лица спала. «Надо окружить ее заботой и вниманием, и тогда, возможно, удастся познакомиться поближе», - подумал он, мысленно потирая руки. Незнакомка с первого взгляда потрясла его воображение, а такого с избалованным женским вниманием Пашей практически не случалось.
        - Проходите, - предложил он, делая приглашающий жест рукой и отступая в сторону… и тут увидел свою мать.
        Она стояла напротив двери, в противоположном конце их крохотного коридорчика, всем своим видом напоминая жену Лота, превратившуюся в соляной столб. В руках тюлевая занавеска, которую она собиралась вешать в своей комнате, заколка-краб, скрепляющая волосы, чтобы не мешали, сбилась на сторону, и вьющиеся, пушистые пряди торчат как бог на душу положит.
        - Что вам здесь надо? - глухо спросила Татьяна, вперив неприязненный взгляд в застывшую в дверях девушку.
        - Я хотела поговорить с вами… а сейчас хочу еще больше… Пожалуйста! - взмолилась незнакомка.
        Сердце Паши зашлось от сострадания к несчастной, которой ее принципиальная мать, судя по всему, портит веселую студенческую жизнь своими химическими реакциями и редкоземельными металлами или еще чем-то, в чем он совершенно не разбирался. Да и надо ли?
        - Мам, ну выслушай человека, - подал он голос в защиту незнакомки и чуть было не был испепелен брошенным на него взглядом.
        - Не вмешивайся, - обронила мать.
        Такой Павел ее еще никогда не видел. Словно это была и не его мама, всегда готовая, забыв о себе, броситься на помощь любому страждущему, из которой при известной доле сметливости можно было веревки вить. Нет, перед ним стояла не обычная женщина, а… а какая-то древняя воительница, предводительница амазонок, что ли? Такая будет биться за свое до последнего и, даже проиграв, заставит уважать себя победителя…
        Паша потряс головой: ну что за сравнения приходят на ум! А воздух в прихожей уже потрескивал от напряжения. Господи, что же происходит?
        - Проходите, проходите, - повторил он девушке. - А я сейчас чаек поставлю.
        Павел готов был уже и занавески повесить, и пыль вытереть, и палас пропылесосить, а не только нажать на кнопку электрического чайника, лишь бы ретироваться с места незримого побоища.
        В кухне он принялся лазить по шкафам и полкам, ища сахарницу, какие-нибудь приличествующие случаю сладости и впервые понимая, насколько плохо ориентируется в собственном доме благодаря стараниям мамы. При этом Павел не забывал прислушиваться к тому, что происходит за стенами кухни.
        Вроде бы тихо захлопнулась входная дверь, лязгнув «собачкой». Затем раздались легкие дробные шаги в коридоре, произошел обмен приглушенными репликами, произнесенными как бы через силу. Потом все смолкло. Как узнать, когда следует открыть дверь в большую - его скорее похожую на фотолабораторию - комнату их двухкомнатной квартиры и произнести сакраментальную фразу: «Кушать подано»?

        Татьяна опустилась на диван, прижимая к себе скомканную занавеску, словно та могла защитить от того, что ей предстояло услышать, или хотя бы смягчить боль. Девушка села на стул в некотором отдалении от нее. Не так, не так должна была бы вести себя «райская птичка», пришедшая выяснять отношения. Да и что, собственно, выяснять? Она, Татьяна, ушла, устранилась, но, возможно, этим нарушила Гошины с девицей планы. Так неужели они оба надеются, что она пойдет им навстречу? Бред какой-то!..
        И не в силах больше терпеть ту муку, что причиняли ей воспоминания о подслушанном разговоре, она произнесла:
        - Я видела вас с Георгием Андреевичем…
        - Когда? - удивленно спросила девица, но Татьяна продолжила, по устоявшейся преподавательской привычке стремясь донести материал до слушателей лаконично, без возможного двусмысленного толкования и недоговоренностей:
        - И слышала, - она повысила голос, - как вы его уговаривали жениться на мне.
        Все - она сказала это! Теперь девица наверняка испарится. Ничего подобного, та лишь прижала ручку с длинными наманикюренными пальчиками к сердцу и заверила:
        - Но я и сейчас так считаю! - затем затараторила, захлебываясь словами и перебивая сама себя: - А что в этом плохого?.. Нет, если вы, конечно, не хотите, тогда другое дело… Но он почти уже согласился, что так лучше… А разве нет? Вы знаете, я так хочу, чтобы ему было хорошо… По-моему, о том, что ему действительно нужно, мне известного лучше его самого…
        - А что лучше для меня, у вас не возникло желания поинтересоваться? - перебила ее Татьяна.
        Девушка растерянно захлопала длинными ресницами:
        - Но я думала, что вы вроде как нашли друг друга и все такое прочее…
        - Прочее - это что? - решила уточнить Татьяна, прекрасно видя, что вынуждает непрошеную гостью смутиться. «Так тебе и надо, вертихвостка разряженная», - подумала она с несвойственной ей мстительностью.
        Девушка запыхтела не то как рассерженный ежик, не то как обиженная маленькая девочка, но не нашла что ответить.
        - И почему это, интересно, он послал вас объясняться со мной? - озвучила неожиданно пришедшую ей на ум мысль Татьяна. - У самого смелости, что ли, не хватило?
        - Никого он не посылал, я сама пришла, - буркнула девушка.
        - А с какой стати? - усмехнулась Татьяна. - Вы же не могли не понимать, что это ни к чему хорошему не приведет.
        - Знаете, я всегда придерживаюсь правила: лучше жалеть, что сделала, чем жалеть, что не сделала, - с вызовом ответила ее юная собеседница. - А когда любишь человека, то и не на такое ради него пойдешь!
        Татьяна даже задохнулась от подобной наглости. Так откровенно признаваться в своих чувствах к Гоше, и это в ее-то доме!
        - Уходите, - решительно потребовала она. - Чтоб духу вашего через секунду здесь не было.
        - Но почему? - воскликнула девушка чуть не плача. - Ваш сын вас тоже наверняка любит!
        - Конечно любит! - ответила Татьяна без малейшего сомнения в голосе.
        До Паши доносились обрывки фраз, но по ним никак нельзя было составить представление о предмете разговора. Но уж точно речь шла не об учебе и оценках.
«Еще немного, и я лопну от любопытства», - подумал он.
        - Вот и я люблю папу! - Девушка тем временем вскочила со стула и, сжав руки перед грудью, шагнула к Татьяне. - Почему вам так не понравилось, когда я об этом сказала? Что здесь такого плохого? Или вам не нравится, что у него такая взрослая дочь, как я? Но я и его, и вас заверяю, что не стану вмешиваться в вашу жизнь! Только, пожалуйста…
        - Постойте, постойте, - воскликнула Татьяна, мотая головой. - Какая дочь? Чья дочь?
        - Как какая? Как чья? - удивленно ответила девушка. - Папина. Я дочь Георгия Андреевича.
        - Не может быть, - произнесла Татьяна, оседая на диване. - Такая взрослая и такая красивая?
        Девушка мгновенно зарделась от удовольствия.
        - Спасибо, что вы обо мне так думаете, - прошептала она.

«Эх, милая, - мысленно усмехнулась ее собеседница, - знала бы ты, что я о тебе думала до последней минуты». Но действительно взрослая и красивая - тут уж ничего не возразишь.
        Словно почувствовав, что звенящая напряженность в атмосфере сменилась мягкими волнами общей растерянности и смущения, на пороге возник Паша, вцепившийся двумя руками в тяжелое блюдо для пирога, которое он, не найдя ничего другого, использовал как поднос.
        - Вот, пожалуйста, - произнес он, не сводя напряженного взгляда с чашек, которые по неопытности уже наполнил чаем почти до краев. - Эй, берите же скорее, а не то уроню! - завопил Павел в следующую секунду, потому что сахарница изящно заскользила к краю блюда.
        - Я сейчас! - Девушка кинулась к нему и ловко перехватила ношу. Затем, пододвинув ногой журнальный столик, опустила на него блюдо.
        - Уф! - выдохнул Паша, словно эту сложную эквилибристическую операцию успешно проделал сам. - Прошу к столу. О-о, позвольте вашу курточку… Кстати, меня зовут Павел. А вас?
        - Даша, - ответила девушка, стрельнув на него глазами.
        Татьяна мгновенно ощутила себя не у дел, поэтому сдержанным покашливанием напомнила о себе.
        - Простите, давайте по порядку. Кто вы и зачем сюда пришли? - спросила она, воспользовавшись тем, что сын с курткой гостьи удалился в прихожую.
        - Я Даша, дочка Георгия Андреевича Ливнева, - повторила девушка. - А пришла я к вам потому, что исстрадалась глядеть, как он мучается…
        - Минуточку, - остановила ее Татьяна. - А ваша мама где, позвольте узнать.
        - Мама… - Даша задумалась, как бы поточнее выразиться, - мама, ну, она сейчас живет в Петербурге, где в одном военном ведомстве служит ее нынешний муж, генерал.
        - И давно?
        - Давно живет в Петербурге или давно живет с новым мужем? - Девушка осмелела и позволила себе подковырнуть старшую собеседницу, но тут же спохватилась: - Ой, простите, я не должна была так говорить.
        Татьяна мысленно с ней согласилась: действительно, не должна, не те у них пока отношения. Вот когда-нибудь в будущем, возможно, но не теперь…
        Вернулся Павел и сел так, чтобы быть ближе к девушке. Даша посмотрела на сына с матерью и сказала:
        - Позвольте, я немного расскажу о нашей семье, тогда, вероятно, многие вопросы отпадут сами собой… - Ей ответили молчаливым кивком. - Так вот, мама с папой поженились совсем молодыми, и вскоре у них родилась я. Поначалу им пришлось туго. Вечно переезжали с места на место, жили по разным военным городкам, а жизнь там, я вам скажу, непростая. Мужья на службе, женам, кроме семьи, заняться нечем, а бытовые удобства оставляют желать лучшего. Но моя мама и из ящиков и картонных коробок могла создать уютную квартирку. К тому же всегда оказывалась на виду - красивая, энергичная, веселая. Ей чаще, чем другим, доставались завидные места то заведующей клубом, то библиотекаря, то официантки в офицерской столовой. Родители оказались схожи по натуре, оба деятельные, инициативные. Словом, у них была не жизнь, а своего рода соперничество, кто из них окажется более состоятельным в своей сфере деятельности. Тем не менее мы все трое были счастливы…
        Татьяне было неприятно слушать дифирамбы в адрес Гошиной жены, пусть и расточаемые ее дочерью. Павлу же, не понимающему, к чему эта исповедь, доставляло удовольствие просто смотреть на Дашу, а то, что она говорила, он легкомысленно пропускал мимо ушей.
        - …Пока папу не перевели в Москву и он не получил квартиру со всеми удобствами. От устроенной, обеспеченной жизни мама… ну, она вроде как заскучала. И тут в нее влюбился папин начальник, бравый, не обремененный детьми вдовец. Не стану вдаваться в подробности, это никому не интересно, - тут, конечно, Татьяна могла бы с ней поспорить, однако не стала, - но родители развелись. Я осталась с папой, поскольку к тому времени уже оканчивала школу и собиралась поступать в ГИТИС на театроведческое отделение, а мама с новым мужем уехала в Петербург, куда его направили на очередное место службы.
        Даша замолчала и посмотрела на Татьяну, словно пытаясь понять, что еще ей надо знать, чтобы сменить гнев на милость в отношении папы.
        - Чего же вы хотите от меня, Даша? - после долгого молчания спросила хозяйка дома.
        - А разве непонятно? - удивилась девушка. - Чтобы вы продолжали хотя бы видеться с папой, если, конечно, он вам небезразличен…
        Тут только до Павла дошло, при каком разговоре ему довелось присутствовать, и он во все глаза уставился на мать. Он в шутку иногда позволял себе называть ее старушкой, а по ней, оказывается, мужик сохнет. И не какой-нибудь там ученый кафедральный старикан в очочках, а настоящий полковник. Ну ни фига себе!
        - Видите ли, моя дорогая Даша, - светским тоном начала Татьяна, - да будет вам известно, это ваш папа, Георгий Андреевич, ничуть не возражал против прекращения наших отношений.
        Девушка открыла было рот, чтобы что-то возразить, но Татьяна ее перебила:
        - Да, знаю, я повела себе после того, как увидела вас вместе, вполне определенным образом… Но он вместо того, чтобы попытаться выяснить, что тому причиной, дал понять, что знать меня больше не желает.
        - И каким же это образом? - поинтересовалась Даша.
        - А таким: забор за одну ночь построил между нашими участками!
        Девушка призадумалась и неожиданно спросила:
        - Не помните, когда точно это случилось?
        - Еще бы не помнить! - воскликнула Татьяна так поспешно и с таким пылом, что сразу стало ясно: поведение Гоши задело ее за живое. - Мы еще в тот день справляли день рождения одной… одной нашей близкой знакомой!
        Даша не только облегченно перевела дыхание, но даже на миг закрыла глаза, словно пребывала в жутком напряжении в ожидании ответа, а теперь выяснилось, что самое страшное позади.
        - Слава богу, - произнесла она, открывая глаза. - Наконец-то все встало на свои места.
        - Что встало? - не поняла Татьяна и недоверчиво посмотрела на собеседницу. - Объяснитесь толком.
        - Хорошо. Папа никогда особенно не распространялся о своих личных делах, он вообще человек сдержанный…

«Не надо этих подробностей, - хотелось крикнуть Татьяне, - а то у меня сердце не выдержит тягостного ожидания!» Но она не могла себе позволить такого откровенного проявления чувств.
        - …Но в тот день не выдержал и приехал ко мне домой… не ко мне, точнее, а к нам. Папа решил оставить квартиру мне, но все равно она считается нашей общей, и жить за городом. Ему давно так хотелось, вот он и купил тот дом…

«Я сейчас начну визжать и топать ногами от нетерпения, - поняла Татьяна. - Почему бы ей сразу не перейти к главному?»
        - …В вашем дачном кооперативе. Вы еще поначалу приняли его за бандита и решили, что он укокошил старушку Степановну. Так, кажется, ее звали…
        - Семеновну, - машинально поправила Татьяна и сцепила руки, чтобы не схватить девицу за плечи и не встряхнуть хорошенько. А еще лучше придушить! Нет, нельзя, тогда она не узнает конца повествования.
        - Простите, Семеновну, - не ведая о нависшей над ней угрозе, продолжила Даша безмятежным тоном. - Так вот, в тот день, о котором я говорю, он увидел вас в дорогой машине, за рулем которой сидел красивый парень, - при этих словах Павел, которому, как лицу незаинтересованному, давно все стало ясно, приосанился и расплылся в довольной улыбке, - и…
        - И… - еле слышно выдохнула Татьяна.
        - И папа вас жутко к нему приревновал. Более того - решил, что вы просто закрутили с ним дачный романчик, пока вашего ухажера не было рядом.
        - Господи, что за чушь! - воскликнула Татьяна, всплескивая руками. - И взбредет же такое в голову взрослому человеку!
        - Но вы же тоже приревновали его ко мне, - с лукавым видом промурлыкала Даша. - Или я ошибаюсь?
        Татьяна не ответила. С минуту она сидела молча, потом решительно поднялась и сказала:
        - Мне надо побыть одной, так что пейте чай без меня.
        Даша проводила выходящую из комнаты женщину понимающим взглядом, не заметив, что Павел придал лицу умильное выражение собаки, наконец-то обретшей долгожданного хозяина.
        - Может, мне подогреть чай, а то остыл? - спросил он, чтобы привлечь внимание очаровательной гостьи к себе.
        - А давай пойдем в кухню - поговорить надо, - сказала она и прищурилась, оценивающе глядя на молодого человека. - Да, и возьми с собой, пожалуйста, эти фотографии, если можно, конечно. Очень посмотреть хочется. Они твои?
        Даша купила Павла с потрохами, как любого мужчину, проявив интерес к тому, что составляло смысл его жизни. Продолжив завоевание сердца молодого человека восторженными охами и ахами, она исподволь повела разговор о том, что если он желает добра своей маме, то надо брать контроль над ситуацией в свои руки. А то эти взрослые все любят усложнять.
        И вот когда план, названный с присущим юности слегка ироничным отношением к родителям «Воссоединение голубков», был вчерне составлен, на пороге кухни появилась Татьяна. Фартук она сняла, прическу поправила, но домашнего платья переодевать не стала, чтобы не демонстрировать, насколько серьезно относится к предмету разговора.
        Молодые люди сидели рядышком, а перед ними на столе были разложены профессиональные фотожурналы с глянцевыми обложками и Пашины снимки. «Слава богу, им не до моих проблем, - облегченно вздохнула Татьяна, - и я не выгляжу в их глазах сбрендившей на старости лет бабой».
        - Хотите чаю, Татьяна Валентиновна? - как ни в чем не бывало спросила Даша и даже чуть привстала из вежливости.
        - Спасибо, нет, - ответила уже полностью овладевшая собой хозяйка дома. - Но не могли бы мы с тобой немного посекретничать?
        - Конечно, - охотно ответила девушка, бросив на Пашу выразительный взгляд.
        - Тогда я, пожалуй, пойду пройдусь, - сообщил он и, не дожидаясь ответа, покинул кухню. Вскоре хлопнула входная дверь.
        Татьяна, внешне совершенно спокойная, опустилась на табурет и вздохнула, собираясь с мыслями.
        - Вот вы, Даша, - начала она, - сказали, что ваш папа мучается. Это правда?
        - Чистая правда! - заверила ее девушка. - Даже дом строить перестал. Сидит сиднем перед сараем и смотрит в никуда. Уж как только дядя Вася его не уговаривает, все без толку! Прямо интерес к жизни потерял.
        - Но вы говорили, что ваша мама - женщина энергичная, самостоятельная… Я же совсем другая, мною только ленивый не командует, - скрепя сердце призналась Татьяна.
        - Если откровенно, то именно это, похоже, и понравилось в вас папе. Боевых подруг, которые в горящей избе коня на скаку остановят и еще рублем подарят наблюдающих за этим мужиков, он насмотрелся за свою гарнизонную жизнь вдоволь. А вот думать о ком-то постоянно ему ни разу не приходилось, оберегать от непредвиденных случайностей. Вдруг не то сделает? Не туда пойдет? Не дай бог еще за молоток схватится! За нас с мамой он в этом смысле всегда был спокоен. Вы же другое дело…
        - То-то и оно, - вздохнула Татьяна. - Мне казалось, что я его только раздражаю своей неумелостью и нерешительностью.
        - Только поначалу! - неделикатно воскликнула Даша, желая успокоить собеседницу. - А потом папа неожиданно почувствовал себя человеком, который в ответе за существо более слабое и менее приспособленное к жизни, нежели он сам. Словом, настоящим мужчиной.
        - Да, а курицей безмозглой это слабое существо называть разве годится?.. - обиженно протянула Татьяна.
        Даша растерялась, но только на миг.
        - А вы его никак не обзывали про себя? - поинтересовалась она.
        Еще как обзывала: и «небритым типом», и «преступным элементом», и «бандюганом». Не говоря уже о «мерзавце», «негодяе», «хаме, хаме и еще раз хаме» и прочее. Но это не в счет, потому что тогда она считала, что имеет на это право.
        - Обзывала, - кивнула Татьяна. - Но я же не знала, какой Гоша на самом деле.
        - Вот и он сначала не знал, какая вы на самом деле, - улыбнулась Даша, довольно отметив про себя «Гошу». - А теперь знает. Вы простите его, ведь произошло просто досадное недоразумение?
        - А он меня? - вопросом на вопрос ответила ее собеседница.
        - Ну… - девушка задумалась, - полагаю, немного поизображает обиженного, а потом сделает все, чтобы вас не отпустить от себя.
        - Хотите сказать, он меня… любит?
        Дашу заметно смутил столь откровенный вопрос и она неопределенно пожала плечами:
        - Вот здесь уже разбирайтесь, пожалуйста, сами. Я на себя такую ответственность не возьму, - и мысленно добавила: «Любит не любит, плюнет - поцелует. Детский сад какой-то, право слово! Хорошо вместе - живите, нет - разбегайтесь».
        - Ну и как же это сделать? - потупившись, произнесла Татьяна.
        - Что?
        - Сделать так, чтобы мы смогли разобраться.

«Тихо! - мысленно осадила себя Даша. -
        Сейчас самое главное - ничего не испортить».
        - Ну, может, вам поехать на дачу?.. Будто бы вы что-то там забыли… Приехала, значит, а замок, к примеру, не открывается, а? Вы папу позовете или сделаете так, чтобы он сам пришел. Сможете? - с надеждой посмотрела на нее Даша.
        - Постараюсь, - ответила Татьяна с таким видом, будто ей предложили без подготовки смотаться на недельку в космос. - А ваш папа сейчас точно там, ну, на даче?
        - Там-там, - поспешила заверить ее девушка, поняв, что дело может выгореть. - А я, если хотите, вас подвезу, чтобы на электричке не тащиться.
        Предложение выглядело заманчиво, и прежде всего потому, что, зная себя, Татьяна понимала: она вполне может передумать в любой момент. А тут ей будет неудобно перед посторонним человеком выставить себя нерешительной и трусихой…
        - Хоро… - Она не успела договорить, как в дверях возник Паша.
        - Это кто кого везти собрался? А я на что?
        Так и осталось неясно, уходил он пройтись, как обещал, или затаился в прихожей. Но это было не суть как важно.
        - Н-надеюсь, речь идет не о сегодняшнем дне? - тут же пошла на попятный Татьяна.
        - Именно о сегодняшнем, - энергично закивала Даша и незаметно подмигнула Павлу. - А то у меня больше свободного времени не будет.
        - Да и я не сегодня завтра на Курилы собираюсь, - на ходу сочинил понятливый Паша.
        Татьяна привычно испугалась, но ее быстро взяли в оборот, не дав зациклиться на словах сына. Заставили одеться, накраситься и усадили в машину на заднее сиденье. За руль сел Паша, а Даша расположилась рядом, словно так и должно было быть. Синяя машинка девушки осталась стоять у подъезда. «Значит, Даше придется вернуться за ней, - невольно отметила Татьяна. - И они с Пашей будут вдвоем…»
        Павел тем временем ловко вынырнул из бокового проезда на основную трассу и легко вписался в общий поток машин. Началось авантюрное путешествие, конечным пунктом которого был дачный поселок «Энергетик».

«Опять все решили за моей спиной, хотя это если кого и касается, то только меня», - мелькнула у Татьяны мысль. Но следом пришла другая: «Поздно меняться, и если я ему нужна, пусть принимает меня такой, какая я есть».


        Глава 15
        Ее высадили метрах в пятистах от цели, в самом неприметном месте, во избежание досадной случайности. И дальше Татьяна шла, точнее, плелась своим ходом, в состоянии близком к обморочному. Чем ближе становился дом, тем сильнее холодели конечности, сердце замедляло ритм, перед мысленным взором вставали картины одна кошмарнее другой.

«Ха-ха-ха! - мефистофельским смехом смеялся воображаемый Гоша при виде ее. - И что это ты себе навоображала, старая калоша! Да на тебя даже здешний бомж Ваня не покусится. А я, мужчина в самом расцвете сил, и думать про тебя забыл. Ха-ха-ха!»
        Преследуемая подобными видениями, она открыла калитку и не глядя, есть ли кто на соседнем участке, направилась к крыльцу…
        - А-а! - раздалось на всю округу.
        В пристанционном кафе двое молодых людей подняли головы и прислушались.
        - Кажется, это Татьяна Валентиновна, - уважительно произнесла девушка.
        - Точно она, - подтвердил парень. - Будь я Станиславским, обязательно сказал бы:
«Верю, батенька, верю!»
        - «Батенька» - это не Станиславский, это основоположник. Но по сути, ты прав. Талантливая у тебя мама, как вошла в образ! - И Даша восхищенно покачала головой. - Представляю, как папа уже мчится ей на помощь.
        - Жаль нельзя посмотреть, - заметил Павел.
        - Действительно жаль…

        Татьяна по пояс торчала из дыры в крыльце и вопила что есть мочи. Раньше она ни за что не позволила бы себе такого, но сейчас нервы ее были на пределе. И когда пол под ее ногами неожиданно ухнул куда-то вниз, а вокруг лодыжек стало обвиваться что-то гладкое и холодное, Татьяну обуяла безудержная паника…

        Гоша уже не первые сутки сидел в полной прострации на чурбачке, и Михаил Звездинский рвал ему душу своими проникновенными песнями. Друг Василий, измаявшийся смотреть на его мучения, но не в силах что-либо изменить, махнул на него рукой и отбыл в Москву. Гоша же так ушел в свои переживания, что не сразу услышал вопль отчаяния и ужаса.

«Господи, это же доносится с соседнего участка! - понял он мгновение спустя. - А вдруг что-то случилось с Танюшей!»
        Его подняло со скамейки и бросило поперек участка на металлическую ограду. Чертова рабица - тонкая, неустойчивая, - перелезть через нее не представлялось возможным! А вопль тем временем перешел в истерические всхлипывания. Ругаясь на чем свет стоит, Гоша развернулся, бросился к воротам и, промчавшись по дороге, ударом ноги распахнул калитку, сорвав шпингалет.
        Татьяна по-прежнему торчала из крыльца, как пробка из бутылки, и мелко дрожала, закрыв глаза от ужаса и тихонько подвывая.
        Когда Гоша опустился подле нее на колени и стал осторожно вытаскивать из дыры, она обвилась вокруг него плющом. И даже когда он поставил ее на ноги на твердую почву перед домом, Татьяна не сразу разжала руки.
        - К-как хорошо, чт-то т-ты п-пришел мн-не на п-помощь, - заикаясь произнесла она и, посмотрев ему в глаза, твердо сказала: - Ты меня спас!
        - От чего? - тихо спросил Гоша, гладя ее по волосам.
        - От того, что сидит там, внизу. Оно хватало меня за ноги. - Татьяна подбородком указала на черный провал, боясь даже смотреть в том направлении.
        - Это кошка. Я ее за лето здесь не раз видел. Погляди сама. - И он чуть повернул Татьяну.
        Действительно, из дыры выпрыгнула трехцветная кошка соседей напротив, потянулась и неспешно направилась к ним. Остановившись возле Таниных ног, она снова принялась тереться о них.
        В первый момент Татьяна вздрогнула и снова вцепилась в Гошу - настолько мягкие обволакивающие прикосновения напомнили ей о только что пережитом ужасе. Затем она нервно рассмеялась:
        - Это же надо - испугалась обычной кошки! Господи, какой же дурой я выставила себя в твоих глазах!
        - Ничего подобного. Я знал одного спецназовца, который черта лысого не боялся, а обычные пауки вгоняли его в дрожь. Он очень сетовал, что нет горячих точек за полярным кругом, где эти твари не водятся. Ты же даже не видела, кто там, внизу, плюс элемент неожиданности.
        - Что все-таки случилось? - спросила Татьяна, не испытывая ни малейшего желания покидать надежные Гошины объятия.
        - Вероятно, доска, которую вы прибивали всем скопом весной, тоже оказалась гнилой, - сказал Гоша.
        - А по виду и не скажешь, - заметила Татьяна. - Что же теперь делать?
        - Как что? Починить, но уже по-человечески. Или еще лучше заменить весь настил.
        Говоря это, Гоша разжал объятия, поднял выроненные сумочку и плащ и, приобняв Татьяну за плечи, повел в обход по дороге на свой участок. И похоже, обоих совсем не волновало то, что они могут оказаться в поле зрения, к примеру, Веры Никитичны.
        - А зачем ты все-таки приехала на дачу? - спросил Гоша как бы между прочим.
        - Я… я забыла здесь одну вещь, - не очень убедительно произнесла Татьяна.
        Она была уверена, что потребность в сочинительстве уже отпала, и утратила бдительность. А соврать с ходу у нее никогда хорошо не получалось.
        - Может, вернемся и заберем? - предложил Гоша, останавливаясь и выжидательно глядя на нее.
        - Уже не надо, - твердо сказала Татьяна и добавила: - Как хорошо, что ты оказался рядом.
        - Что ж твоего парня с тобой рядом не оказалось? - ехидно, вспомнив, что его глубоко обидели, спросил Гоша.
        - Какого парня?
        - А того, который привозил тебя на день рождения вашей родственницы…
        - Ты моего сына, что ли, имеешь в виду? - с невинным видом спросила Татьяна и тут же сама ответила: - Так он сюда редко когда наведывается. Все больше по миру мотается, - и не без гордости пояснила: - Он у меня известный фотограф, его снимки многие наши и зарубежные журналы печатают.
        Гоше понадобилось гораздо меньше времени, чтобы сложить два и два и получить верную сумму, чем Татьяне в аналогичной ситуации.
        - Вот и чудненько, - пробормотал он себе под нос. - Сейчас успокоишься, приведешь себя в порядок, и я отвезу тебя домой.
        - А это не нарушит твои планы? - спросила Татьяна с замирающим сердцем.
        - Как раз наоборот, это очень даже вписывается в мои планы.
        Он усадил ее на скамеечку перед чурбачком, заменяющим стол, и только тут Татьяна заметила, что юбка костюмчика из модной полупрозрачной ткани испачкана и местами порвана. Сразу отпали всякие сомнения и на душе стало легко. Теперь уж точно придется воспользоваться Гошиным предложением без зазрения совести. Разве может она, приличная, хорошо воспитанная женщина, преподаватель столичного вуза, показаться в подобном виде в общественном транспорте. Конечно же нет!
        То, что при ней был новый светлый плащ, который она по причине теплой погоды сняла и несла, перекинув через руку, ничего не меняло. Не надевать же его, когда солнышко светит по-прежнему. Бабье лето как-никак!..
        Гоша не знал, как ублажить гостью. Он мигом соорудил из нехитрых припасов вполне сносный «перекусон» и вместо Звездинского вставил в «сидишник» диск с классической музыкой в исполнении Ричарда Клаудермана. Гоша где-то слышал, что жена одного из американских президентов даже назвала этого пианиста «принцем романтики», и рассчитывал с его помощью произвести на Татьяну самое выигрышное впечатление.
        Окружаемая не привычной ей заботой, она ощущала себя неловко. Не могла сказать то, что чувствует на самом деле, боясь показаться развязной особой, а ничего не значащие фразы о дивных красках ранней осени звучали выспренно и вымученно. Только когда перед ней на импровизированном столике появились тонкие бутербродики, украшенные веточками зелени, и чашка с чаем, Татьяна немного пришла в себя. Что делать и чем занять руки, решилось самой собой, без какого-либо ее участия. Впрочем, как всегда…
        Немного смущаясь и скрывая это за бравадой бывалого выпивохи, Гоша предложил тяпнуть, так сказать, по маленькой - в целях снятия стресса. Неожиданно для себя Татьяна согласилась, и на столике появилась запотевшая бутылка, на дне которой плавали красные рябининки.
        - За счастливое избавление от беды неминучей! - провозгласил Гоша шутливый тост.
        Татьяна представила, что было бы, не окажись его поблизости, и отнеслась к тосту со всей серьезностью:
        - С огромным удовольствием!
        Тяпнули действительно по маленькой, а как легко полилась беседа, сколько интересных для обоих тем нашлось: и дивные краски ранней осени, и виртуозное исполнение всеми признанного пианиста… и трудности в общении со взрослыми детьми.
        - Мне все кажется, - призналась Татьяна, - что сын воспринимает меня как младшую сестренку, ничего не смыслящую в современной жизни.
        - И не говори, - поддержал ее Гоша. - А может, они на самом деле в чем-то правы?..
        Сейчас все так быстро и кардинально меняется, что нам за этим не поспеть. Мы привыкли к более плавному течению событий.

«Ага, - подумала Татьяна, - будем изредка встречаться года два-три, ходить иногда в кино и беседовать о природе. А тут и жизнь подойдет к концу».
        Она зябко поежилась от нарисованной в воображении перспективы, и Гоша тут же всполошился:
        - Замерзла?
        - Это, наверное, нервное, - ответила Татьяна.
        - Тогда надо…
        - Надо! - твердо произнесла она, чувствуя себя как никогда решительной.
        Они снова выпили прозрачной, отливающей кораллом жидкости, что придавала бесшабашности поведению и безрассудности мыслям. Татьяниным, естественно. Для Гоши эта доза была что для слона дробина.
        - Скажи, - шалея от собственной смелости, спросила она, - ты рад, что я сейчас с тобой?
        - Очень, - кивнул Гоша.
        - А если бы я здесь… чисто случайно, не оказалась, ты бы стал искать повод встретиться со мной?
        Он подумал и честно ответил:
        - Вряд ли… - Когда же обида и разочарование смели с ее лица все остальные эмоции, он поспешил объясниться: - Но я же не знал, что тот бугай - твой сын!
        - А-а, - удовлетворенно произнесла Татьяна и не заметила, как Гоша придвинулся ближе и она положила голову ему на плечо.
        А может, очень даже заметила.

        Когда стало прохладнее, пришло время собираться в путь. На этот раз Татьяна куда проворнее забралась бы в машину, чем в первый раз, но сейчас Гоша, естественно, решил ей помочь. В результате они провозились возле открытой дверцы джипа долгие три минуты, предполагая вести себя совсем иначе, чем получилось. Поэтому в машине какое-то время сидели молча и чувствовали себя смущенными подростками.
        Как доехали до ее дома, Татьяна помнила плохо. Она поддерживала беседу, которая становилась все доверительнее, и одновременно судорожно размышляла, как пригласить Гошу к себе и при этом не выглядеть легкодоступной женщиной. Хотя ни о чем эдаком она даже не помышляла.
        Если бы Татьяна только знала наперед, сколько мыслительной энергии будет затрачено впустую, сколько мозговых клеточек потревожено зазря!
        Едва перед глазами мелькнул знакомый подъезд, как мозг Татьяны заработал с такой скоростью, что ему позавидовал бы самый навороченный компьютер, при этом совершенно в ином направлении, нежели раньше. Возле входной двери, бампер к бамперу, стояли две машины - маленькая синенькая и большая цвета мокрого асфальта. Значит, приглашать Гошу к себе нельзя ни в коем случае. Даже если наверху ведутся безобидные беседы о том, есть ли жизнь на Марсе, станет ясно, что их дети знакомы. Тогда ее более чем несостоятельная версия появления на даче приобретет оттенок, не приемлемый для уважающего себя мужчины. Кому же захочется чувствовать себя загнанным в западню!..
        Значит… значит… значит, надо спешно, пока Гоша не узнал машину дочери, увести его отсюда. Но как?
        - Ты не поверишь, но я уже и не помню, когда в последний раз сидела в кафе, - произнесла Татьяна, чувствуя себя девицей, которая в баре клеится к мужчине, чтобы
«развести» его на дорогую выпивку.
        Но Гоша неожиданно обрадовался:
        - Правда? Так что нам мешает посидеть где-нибудь? Кстати, неподалеку отсюда я заметил подходящее заведение. «Час петуха» называется.
        Поспешность, с какой была произнесена эта тирада, свидетельствовала о том, что и у него голова работала в определенном направлении.
        Ему явно не хотелось с ней расставаться, а напрашиваться в гости он, видимо, считал невозможным. Или преждевременным?..
        - Паша как-то говорил, что это довольно симпатичное кафе, - ответила Татьяна, следя за тем, как ее спутник разворачивает джип, устремив взгляд в безопасном направлении.
        Ощущение, что опасности удалось счастливо избежать, придало ей оживленности и блеску в глазах. Она уже не говорила, а почти тараторила, входя в уютный зал, обставленный в стиле немецкого или чешского пивного ресторанчика. Вдоль одной из стен расположились бочки, на деревянных столах бело-красные клетчатые скатерти. Девушки в широких юбках и белых передниках разносят кружки с пивом и какую-то еду.

«Наверное, и за границей все точно так же», - подумала Татьяна, усаживаясь в укромном уголке и снимая плащ, которым маскировала урон, нанесенный ее костюму инцидентом на крыльце.
        Пиво заказывать не стали - Татьяна была не большой его поклонницей, а Гоше предстояло вести машину. Взяли легкую закуску, яблочный штрудель и кофе.

«Еще немного, и я буду чувствовать себя в подобных местах совершенно спокойно, - с удовлетворением отметила Татьяна. - А тут еще я не одна, а с кавалером». Почему на ум пришло это старомодное слово «кавалер», она не знала. Но наверное, оно точнее всего соответствовало ее душевному настрою. За ней ухаживают, ее угощают, к ответам прислушиваются так, будто она демонстрирует невесть какие перлы остроумия или мудрости. Такого с Татьяной еще не случалось, не считая, конечно, дней далекой юности, но это ее ничуть не смущало. Возможно, потому, что она неожиданно поверила Гоше безоговорочно - и его словам, и его взглядам, и его ласковым прикосновениям. Словно и не было долгих недель отчаяния и презрения к самой себе, что так обманулась! «Да их и не было, - твердо сказала себе Татьяна. - Было досадное недоразумение, которое породило бредовые домыслы и нелепые взаимные обиды…»
        - Как ты себя чувствуешь? - спросил Гоша, имея в виду последствия того потрясения, что ей довелось пережить на даче.
        Но Татьяна, вся во власти романтических переживаний, поняла это по-своему и ответила:
        - Мне никогда еще не было так хорошо, как здесь… с тобой…
        Она сказала это и испугалась: а вдруг он все поймет неправильно, примет ее за…
        Татьяна не успела додумать мысль до конца, потому что Гоша сжал ее руку, держащую кофейную ложечку, и сказал:
        - Спасибо за такие слова…
        Он собрался еще что-то добавить, но тут раздалось изумленное:
        - Ты смотри, это же наши голуб… предки! Во дают!
        В дверях зальчика стоял Паша, обнимая за талию «райскую птичку». А они так и застыли: он - сжимая ее руку, она - счастливо улыбаясь. Затем Татьяна смущенно отдернула пальцы и стала нервно покусывать губу, придумывая, как бы так ответить, чтобы выглядеть благопристойной женщиной.
        Но Гоша, как военный, твердо усвоивший, что лучшая защита - это нападение, повернулся на стуле к молодым людям и поинтересовался с легкой ироничной ухмылкой:
        - С нами-то все ясно: я по-соседски подвозил Татьяну Валентиновну с дачи, где она чуть было не переломала себе все ноги, провалившись на гнилом крыльце. Естественно, я не мог допустить, чтобы она сразу же становилась за плиту, и предложил перекусить в кафе. Ну а как вы объясните свое присутствие здесь, да еще в обнимку?
        Павел с Дашей, чтобы не привлекать к себе внимания, приблизились к столику родителей. «Не такой уж он и бугай, вполне приличный молодой человек», - подумал Гоша, разглядывая парня. «Какая же она хорошенькая и чуткая, - мысленно умилилась Татьяна, глядя на девушку. - Но неужели возможно всего через несколько часов после знакомства позволить своему спутнику обнимать тебя за талию?.. Наверное, да, и мне, как ни странно, это не кажется предосудительным… А может, все дело в том, что Даша - его дочь и она ничуть не возражает, чтобы я встречалась с ее папой?»
        - Разрешите представиться, - сказал тем временем ее сын, обращаясь к Гоше, - Павел Куренной, сын Татьяны Валентиновны.
        - Георгий Андреевич Ливнев, - неспешно произнес Гоша и медленно протянул руку.
        Они обменялись рукопожатиями.
        - Моя дочь Даша, - притягивая к себе девушку, проговорил Гоша, обращаясь к своей спутнице, и вдруг поинтересовался: - Или вы уже знакомы?
        - Мы… мы… - залепетала Татьяна и несказанно обрадовалась, когда ей пришли на помощь.
        - Об этом не расскажешь в двух словах, - вступила в разговор Даша и так умилительно улыбнулась отцу, что сразу стало ясно: она способна в случае чего вить из него веревки. - Может, оставим объяснения на потом, а сейчас мы, пожалуй, откланяемся…
        - Но вы же зачем-то пришли сюда, - возразил Гоша. - Не обращайте на нас внимания, располагайтесь, если хотите, за нашим столиком или за каким-нибудь другим.

«Господи, пронеси!» - взмолилась Татьяна, понимая, что под внимательным взглядом сына и его спутницы поперхнется первым же глотком кофе или подавится первым куском штруделя.
        - В другой раз, в другой раз, папуля, - пропела Даша и поцеловала отца. - Приятного аппетита, Татьяна Валентиновна. Пошли, Паша.

«Эта молодая поросль явно затеяла какую-то авантюру», - подумал Гоша, мгновенно отреагировав на то, как дочь запросто обратилась к его спутнице. Значит, они либо уже встречались, либо наслышаны друг о друге. Но в любом случае «смотрины» прошли успешно.
        - Похоже, нас одобрили, - машинально произнес вслух Гоша то, что его порадовало. Он очень любил дочь, и ее мнение всегда много для него значило.
        - Что ты сказал? - встрепенулась Татьяна, которая до сей минуты сидела ни жива ни мертва.
        - Я сказал: а не продолжить ли нам с того момента, на котором нас прервали? - И он снова взял ее за руку.

        - Слушай, а классная парочка из них получится, - весело заметил Павел, выходя из кафе. - И даже вмешиваться не пришлось: сами сообразили, что к чему. Зря только с места срывались как угорелые.
        - Ну, знаешь, я как в окно увидела его машину, сразу подумала: вдруг просто высадит у подъезда, тогда пиши пропало. А когда они к кафе завернули, тоже не была уверена, что справятся с ситуацией. Сидели бы как аршин проглотив, чинные, чопорные, в разговоре исключительно на «вы». Все-таки старомодное воспитание, неудачи в личной жизни - всякое могло случиться, - ответила Даша. - Но, к счастью, обошлось. Уже и за ручки держатся.
        - А твой батя - молодец, - уважительно произнес Павел. - Даже глазом не моргнул при нашем появлении и как ловко вывернулся из положения!
        Польщенная девушка улыбнулась:
        - Он у меня такой: ни себя, ни своих близких в обиду не даст. А вот ты чуть было все не испортил своим дурацким восклицанием.
        - Но я же не ожидал от них такой прыти, - стал оправдываться Павел. - Особенно от мамы. Знаешь, какая она у меня зажатая. Я думал, так и проживет, ублажая нас с бабушкой.
        - Значит, их встреча не случайная, - с многозначительным видом изрекла Даша. - Это перст судьбы.
        - Раз так, предлагаю отпраздновать успешное окончание первого этапа операции
«Голубки» в каком-нибудь приятном месте, - предложил он.
        - Не возражаю, - откликнулась Даша и процитировала из классики: - «Мы славно поработали, теперь мы отдохнем…»
        Гоша же с Татьяной уже и думать забыли про отпрысков, заставших их, можно сказать, на месте преступления. Им вообще ни до кого в этом мире больше не было дела. Они не рисковали произносить слова о всепобеждающей любви, о сильном и глубоком чувстве, что соединило их навеки, до гробовой доски и так далее в том же возвышенном тоне, что так естественно звучат в юности. Всему свое время. Но им и так про себя все уже было ясно. А дети своим появлением в самый ответственный момент словно бы благословили их на отчаянный шаг, который с каждым годом все труднее и труднее совершить, возможно потому, что все меньше и меньше остается времени на исправление ошибок.
        Но оба сердцем чувствовали, что ошибки быть не может. Почему? Да кто же его знает-то? Чувствовали - и все тут…


        Глава 16
        Анна Дмитриевна то поворачивалась не в ту сторону, то хватала не то, что требовалось, - на новой кухне все было расположено непривычно для нее и пока еще не с руки. Однако это не портило ей радостного настроения. О таком «месте приложения труда» могла бы мечтать любая повариха! Единственное помещение в доме, которое было уже полностью готово.
        Ее подружка Полина путалась под ногами, с изумленными охами и ахами открывая дверцы шкафов в преждевременных пока еще попытках определить, что на что из посуды класть за праздничным столом. Августа Илларионовна, с прямой спиной и вытянутыми носочками, обходила комнаты, стараясь по возможности придать им обжитой вид.
        Дом был отстроен и уже частично годен для проживания. Гоша с Василичем управились, как и задумывали, точно к Новому году, и на праздники было решено устроить что-то вроде новоселья. Но, кроме трех подружек, сейчас в доме никого больше не было. Именно им была поручена подготовка к знаменательному событию, да они бы и сами вызвались готовить, накрывать, убирать, только чтобы пережить это ни с чем не сравнимое ощущение нужности дорогим и близким людям.
        Правда, поначалу мнения о том, как справлять двойной праздник, разделились. Молодежь склонялась в пользу фуршета, чтобы можно было положить на тарелку то, что душа пожелает, и разбрестись по дому. Благо здесь были укромные неизученные уголки. Остальные же горой стояли за традиционную трапезу за общим столом, с белой накрахмаленной скатертью и уже обретшим черты ритуала ходом событий. Они же, будучи в численном большинстве, и победили.
        Основным местом, где предстояло развернуться праздничным «гуляниям», была выбрана самая большая комната. Не то гостиная, не то столовая - пока еще не было определено точно, но с настоящим камином, выложенным из кирпичей, с двумя изразцовыми вставками на манер древнерусских по бокам…

        Недоработанность интерьера скрадывали мерцающие огоньки свечей, что наставила во всех углах Нинуля. Димасик следовал за ней как привязанный, куда бы она ни направлялась, или же усаживался рядом и замирал с блаженным видом, то обняв за талию, то положив голову ей на плечо.
        Пламя камина добавляло атмосфере, царящей в комнате, уюта. А когда тушили электрический свет, было видно, что перед домом из сугроба торчит разукрашенная, вся в разноцветных огоньках, настоящая живая елка, которую придумали нарядить Павел с Дашей. Родители, облюбовавшие себе огромное кресло, в котором умудрились поместиться вдвоем, украдкой наблюдали за отпрысками, надеясь определить, насколько осуществимы их тайные надежды породниться еще теснее.
        Татьяна все время крутила с непривычки на пальце обручальное кольцо, с обожанием поглядывая на мужа. Они расписались месяц назад. Но обоим казалось, будто знакомы они давным-давно, с незапамятных времен, и роспись в книге регистрации браков не более чем пустая формальность. Именно поэтому Татьяна умолила родных не устраивать застолья с массой гостей.
        - Как-нибудь после, ладно? - просила она, молитвенно сложив руки.
        И ей неожиданно пошли навстречу. «Можно и подождать, - решили три старушки, - ведь существуют еще и годовщины свадеб…»
        На Татьяне было ярко-красное шифоновое платье с глубоким вырезом углом, что эффектно подчеркивало ее грудь. Раньше она и помыслить не могла надеть такое, отдавая предпочтение скромненьким немарким вещицам. А в последнее время вдруг ощущала себя красивой и молодой.
        - Этот цвет так идет к твоим пушистым светлым волосам! - проникновенно произнес Гоша, впервые увидев ее в этом платье. - Тебе вообще надо отдавать предпочтение ярким тонам. Ты такая эффектная женщина, и как это именно мне повезло заполучить тебя?
        После этих слов Татьяна ощутила себя счастливейшей из женщин и ответила то, что лежало на сердце:
        - Знаешь, мне тоже несказанно повезло.
        Сейчас она обвела комнату взглядом рачительной хозяйки. Ее сын фотографировал знаменательное событие и его участников, стараясь подловить выигрышные или забавные моменты. Сверстники Павла сбились в кучку и оживленно болтали о чем-то своем, не забывая подливать себе шампанского. В углу жил своей новогодней жизнью телевизор. Его оставили в покое после тщетных попыток увидеть на экране кого-либо, помимо Коли Баскова, Максима Галкина и несравненной Аллы Борисовны.
        Людмила с мужем топтались под музыку возле камина, прильнув друг к другу. Сева в этой еще не до конца обставленной комнате все равно смотрелся больше на месте, чем в старом, полуразваленном доме. Хотя сам он, в силу особенностей своей журналистской жизни, чувствовал себя вольготно в любой ситуации - и в Букингемском дворце, во время пресс-конференции королевы, и в избе тамбовского мужика, у которого из съестных припасов была лишь квашеная капуста. Мужик сидел на печи, свесив ноги, и, смачно сплевывая на неметеный пол, комментировал игру в подкидного дурака, в которую поздним вечером с увлечением резались Сева и корреспондент местной газеты, приехавшие в эту глушь делать материал о загадочной русской душе.
        Сейчас Сева, в смокинге и с галстуком-бабочкой, выглядел настоящим денди, особенно когда вальсировал с бонтонной Августой Илларионовной, надевшей по торжественному случаю длинное вечернее платье. На свою жену он махнул рукой. Та, с горящими от возбуждения глазами, подобрав подол своей широкой шуршащей юбки из переливчатой сине-зеленой тафты, шныряла по всему дому, прикидывая, к чему бы приложить свои художественно одаренные руки. Ирине уже клятвенно пообещали, что особенно препятствовать не будут. Хозяева просто побоялись противоречить ей, видя обуревающий Ирину творческий азарт.
        На отодвинутом к стене столе красовались живописные остатки праздничного пиршества. Под ним выстроилась батарея пустых бутылок. Но в сугробе возле входной двери охлаждалась еще пара бутылочек шампанского - ближе к утру ждали появления Василича с супругой Ингой, вывезенной им еще в бытность курсантом военного училища из-под Калининграда. Они встречали Новый год в кругу семьи, тем более что буквально за неделю до праздников старшая дочь преподнесла им подарок - внука, толстенького и щекастенького.
        - Пап, мы пойдем немного погуляем, ладно? - сообщила Даша, подходя к Гоше, который с Людмилиным супругом как раз собирался выпить на брудершафт. - А то надоело в доме сидеть.
        - А не страшно? - тут же всполошилась Татьяна. - Все-таки ночь на дворе!
        - Да вы что, Татьяна Валентиновна, - снисходительно улыбнулась девушка, - нас же будет четверо. И потом, у вашего Паши черный пояс по карате.
        - Правда? - несколько озадаченно произнесла она, но, верная себе, продолжила: - А если их будет много…
        Гоша заставил ее замолчать, ласково сжав руку.
        - Конечно идите, - сказал он.
        С радостными воплями молодежь кинулась в прихожую. Несколько минут шумной возни - и с громким стуком хлопнула входная дверь. А затем раздался треск и грохот разрывающихся петард, небо и снег окрасились разноцветными отблесками. Откуда-то с соседних улиц донесся ответный звук новогоднего салюта и лай потревоженных собак. Значит, не одни они праздновали Новый год в поселке «Энергетик».
        Все подошли к окнам, чтобы полюбоваться восхитительным зрелищем.
        - Тань, а помнишь, ты как-то говорила, что на территории вашего кооператива собираются строить частный пансионат. Слухи подтвердились или нет? - спросила Людмила.
        - Это все Вера Никитична на хвосте всякие небылицы приносит, - ответила Татьяна. - Я с Флеркой созванивалась, а она у мужа все разузнала: пока мы можем не беспокоиться.
        - Пока - это сколько?
        Татьяна засмеялась:
        - Я тоже ее об этом спросила. Ответила, что на наш век хватит, а там - кто знает.
        - Знаешь, это самый лучший Новый год, который я только помню, - тихо произнес Сева и обнял стоящую рядом жену за плечи. - Правда здорово иметь возможность жить время от времени за городом?
        - Правда, - прошептала она и хотела было добавить, что и им не мешало бы в свое время обзавестись дачей, но муж неожиданно ее опередил.
        - Слушай, Гоша, а как вы решили поступить со старым домом? - спросил он.
        - Да вот собираемся привести его в порядок. Вдруг кто-то из знакомых надумает пожить летом за городом…
        - Пожалуй, мы с Ирой уже надумали, - ответил Сева. - Что скажешь?
        - Тогда милости просим, и не обязательно дожидаться лета. - Гоша обвел рукой вокруг. - Этот тоже в вашем распоряжении, причем в любое время года. - И добавил, обращаясь уже ко всем: - Мы с женой всем вам и всегда будем рады.

«С женой, - мысленно повторила за ним Татьяна и ощутила, как сладко заныло сердце. - А ведь еще несколько месяцев назад я и не чаяла, что кто-нибудь когда-нибудь назовет меня так».
        - Да я хоть сейчас здесь останусь, - откликнулась на приглашение бесхитростная Анна Дмитриевна. - Мне тут все очень даже нравится… Хотя нет, одной будет страшновато.
        - Ну почему же одной, - степенно заметила Полина Денисовна. - Если ты, Нюра, согласишься, то и я могла бы здесь пожить. А Гоша с Таней приезжали бы к нам на выходные или когда им захочется.
        Она произнесла это так, будто все уже было оговорено с хозяевами дома заранее, оставалось только заручиться согласием подружки. Впрочем, вполне возможно, предварительный сговор действительно имел место…
        От камина неожиданно повеяло холодом - это с видом Снежной королевы, которой нанесли жесточайшее оскорбление, замерла Августа Илларионовна. Она не произнесла ни слова, но все сразу почувствовали себя бестактными свиньями. Так обидеть человека!.. Но чем?
        - Знаешь, дорогая, - как ни в чем не бывало произнесла Полина Денисовна, - я даже боюсь предлагать тебе тоже пожить здесь. Все-таки деревня зимой это не то, к чему ты привыкла, но мы были бы так рады, если бы ты составила нам с Нюрой компанию…

«Снежная королева» вмиг растаяла, просияв благодарной улыбкой. Конфликт был счастливо разрешен. И словно в подтверждение этому с улицы донеслись урчание мотора, приветственный прерывистый автомобильный сигнал и громкие радостные вопли. Через несколько минут в комнату ввалились шестеро заснеженных людей, и празднование Нового года вступило во вторую стадию. Стол был снова отодвинут от стены, поставлены чистые тарелки и фужеры, вынуты из сугроба бутылки, к которым присоединили еще две, привезенные вновь прибывшими гостями.
        А затем наступил момент, которого любой человек независимо от возраста ждет в эту ночь с нетерпением маленького ребенка, который верит в чудеса, в Деда Мороза, в исполнение желаний. К нему готовились с воодушевлением и азартом, причем взрослая часть собравшихся. Для молодой поросли, взирающей на «предков» со скептически-снисходительным прищуром, то, что последовало далее, стало полнейшим сюрпризом.
        В дверь комнаты, почему-то вдруг оказавшуюся закрытой, громко постучали, и Людмила, делано удивившись, всплеснула руками:
        - Ой, кто это там?
        - Это я, Дедушка Мороз! - раздалось басом из-за двери, а затем на пороге появился Василич в шубе жены, подпоясанной длинным красным шарфом, и с окладистой, аккуратно вырезанной и завитой бородой из белой бумаги. На голове у него была меховая шапка, украшенная звездой с елки. - Здравствуйте, детки!
        - Здравствуй, дедушка! - радостно откликнулись взрослые. Гости же второй возрастной волны несмело поддержали их, растерянно переглянувшись и пожимая плечами. Хорошо хоть у виска пальцем не покрутили.
        - А знаете, зачем я к вам пришел? - с чувством произнес меж тем Василич, войдя в роль.
        - Нет, не знаем! - откликнулась Ирина, и по ее напряженно-лихорадочному виду стало ясно: она - инициатор и вдохновитель данного представления. - А зачем?
        - Чтобы подарить вам подарки!
        С этого момента и четверо молодых людей включились в игру наравне со старшими. Даже стали проявлять инициативу.
        - А где же твоя внученька, дедушка? - ехидно поинтересовалась Даша не без умысла сбить Василича с толку.
        Не тут-то было! Старшее поколение оказалось не лыком шито.
        - Да ее позвать еще надо, деточка! Может, заблудилась где, пока к вам добиралась. Впервые мы тут у вас ведь…
        - Ау, Снегурочка! - проорали уже хором и самозабвенно.
        Августа Илларионовна была бесподобна в кокошнике, вероятно сохранившемся со времени ее балетного прошлого, и в голубом, сильно укороченном платье, щедро обшитом серебряной мишурой. Она изящно-профессионально исполнила несколько па снежинок из нетленного «Щелкунчика» и, встав в третью позицию и сделав руки бубликом, воскликнула:
        - Вы звали меня, и я пришла к вам! Что мне теперь делать, дедушка?
        - Будешь, внученька, помогать мне подарки раздавать!
        - Ты посмотри, какие у этой «внученьки» ножки, - восхищенно прошептал Паша, обращаясь к Димасику. - Обалдеть можно, и это в ее-то возрасте!
        Димасик согласно кивнул и опасливо покосился на Нинулю: как бы чего не заметила.
        Но Нина была поглощена представлением, ей уже и самой не терпелось поучаствовать в нем. Поэтому когда Василич произнес: «Но чтобы получить подарок, сперва надо или песенку спеть, или стишок прочитать!» - затрясла вытянутой рукой:
        - Я! Я хочу!
        - Песенку спеть?
        - Нет, сплясать!
        Как малыш детсадовского возраста, от усердия высунув язык и стараясь не смотреть в сторону Августы Илларионовны, Нина исполнила матросский танец. За что получила оформленную по всем новогодним правилам - с бантом и в блестящей подарочной бумаге - плоскую коробочку.
        Вообще было решено не делать каждому от каждого подарок - это же никаких денег не хватило бы! Поэтому создали штаб из Ирины с Людмилой, которые собирали заявки и занимались опросом общественного мнения. И сейчас предстояло выяснить, насколько успешно они справились с заданием.
        Нинулин подарок - набор французской косметики - рассматривали все вместе. Затем наперебой посыпались предложения, причем выступать всем хотелось даже больше, чем получать подарок.
        Володька с Людмилой исполнили под гитару романс, в котором были берущие за душу слова: «Ваши пальцы пахнут ладаном». Им вручили комплект постельного белья с рисунком в виде огромных алых губ на белом фоне. Не иначе как в память об инциденте, что счастливо разрешился здесь несколько месяцев назад.
        Анна Дмитриевна прижала к себе навороченную импортную мясорубку и, счастливо улыбаясь, спросила:
        - Может, я вам еще и «В лесу родилась елочка» за такой подарок спою?
        Но ее остановили, объяснив, что на всех может не хватить концертных номеров.
        Гоша в лицах представил их первую встречу с Татьяной, заставив ее покраснеть от смущения, и получил набор металлических приспособлений для камина.
        - Ну, теперь есть чем защищаться от непрошеных гостей, - рассмеялся Сева и помахал кочергой, как рапирой.
        - А теперь моя очередь, да, дедушка? - вступила в разговор супруга Василича, которую с первых минут знакомства признали «нормальной теткой» и держали в компании за свою.
        В широкой юбке и белом переднике, с волосами, завязанными двумя бантами, она явно кого-то изображала. А когда Инга достала из-за спины корзинку с крышкой, утыканной искусственными подснежниками, все вмиг догадались.
        - Не иначе как с добрыми молодцами встречалась, пока твой муж тут Деда Мороза изображал, - съехидничал Гоша.
        - Не без этого, не без этого, - ответила Инга, прогулочным шагом беззаботной девушки дефилируя перед камином. - Да и как бы я без их помощи нарвала подснежников среди зимы. Вот - это вам подарок от нас с Дедушкой! - И она поставила корзинку на пол.
        Все поняли, что следует чего-то ожидать. И действительно, через пару минут крышка корзинки стала медленно приподниматься.
        - Там кто-то есть, - сообщила Нинуля и в следующую секунду воскликнула: - Какая прелесть!
        Прелесть представляла собой рыжевато-коричневого щенка в белых «носочках» и с белой полосой на мордочке. Опрокинув корзину, щенок выбрался из нее и заковылял по полу, всем своим видом демонстрируя дружеское расположение и твердую уверенность, что впереди его ждет только безоблачное существование.
        - Ну как? - спросила Инга, явно ожидая восторгов, и они последовали.
        - И как же его зовут? - спросила Татьяна, как зачарованная следя за восхитительным пушистым созданием.
        - Вам решать, - ответил Василич. - Хоть прежние хозяева просили назвать на букву
«Л».
        - Лорд, - с ходу предложил Сева, но тут же заметил: - Хотя такая кличка обязывает.
        - А может, Лаки, Счастливчик? - предложила Нина.
        - Ну нет, - возразила Полина Денисовна, - у русской собаки должно быть русское имя. - И обвела сгрудившихся вокруг щенка людей строгим взглядом.
        Возразить никто не решился.
        - Тогда Лютый! - произнесла Даша и сделала страшные глаза.
        На нее посмотрели с недоумением, а щенок так даже плюхнулся толстым задиком на пол от неожиданности.
        Тогда она уточнила:
        - Сокращенно Лютик, а?
        Это было куда лучше. Но тут виновник переполоха чуть было не испортил все дело.
        - Скорее уж Кувшинка водоплавающая! - воскликнул Гоша, увидев, как вокруг щенка расплывается лужа.
        Схватив его и прижав к груди, Татьяна ринулась на защиту:
        - Подумаешь, ничего страшного! Он еще маленький, ему можно. Правда, Лютик?
        Щенок лизнул ее в нос, полностью согласный со своей новой хозяйкой.
        - Хоть какой породы этот парень? - тихо спросил Гоша у Василича.
        - Хорошей породы, пушистой, - басовито ответствовал Дед Мороз. - Незаконнорожденное дитя любви, можно сказать. Для вас в самый раз.
        - Как это?
        - Мама - колли голубых кровей, папа - восточноевропейская лайка, обаятелен чертяка сверх меры. Вот его мать и не устояла. Щенки родились - загляденье, однако без родословной, естественно. Но вам, я так понимаю, она ни к чему, правда ведь?
        - Правда, - усмехнулся Гоша. - Мы тоже не из графьев.
        А Лютик тем временем, затисканный и заласканный, щедро облизав по очереди всех гостей крохотным розовым языком, утомился и, уютно устроившись в ворохе цветной оберточной бумаги, безмятежно заснул.
        - Хорош защитник! - усмехнулся Гоша, а Василич, обозрев всех и увидев, что еще один этап празднования Нового года, совмещенного с новосельем, подошел к своему логическому концу, провозгласил:
        - Итак, можно констатировать, что раздача новогодних слонов удалась! - и стал с облегчением снимать шубу, бормоча себе под нос: - Как только у меня теплового удара не случилось, не понимаю.
        Но тут надумали водить хоровод вокруг елки во дворе, и ему пришлось, отдав шубу жене, снова обряжаться в теплое - уже в собственную дубленку.
        В общем шуме и гаме никто не заметил, что Татьяна единственная осталась без новогоднего подарка. Самое удивительное, что и она сама этого не заметила, счастливая оттого, что ей явно удалась роль хозяйки большого дома и этого чудесного праздника.
        Но в самый последний момент, когда Татьяна уже потянулась за курткой, чтобы вслед за гостями выскочить на улицу, Гоша жестом остановил ее. Затем, прижав палец к губам, повел за собой наверх. Здесь сильнее чувствовался тот специфический запах, который стоит в только что отстроенных, но еще не обжитых помещениях.
        На небольшую площадочку выходило четыре двери, и на одной из них красовался огромный красный бант, который Татьяна прежде не заметила.
        Она удивленно посмотрела на мужа.
        - Это мой подарок тебе, - тихо произнес он и подтолкнул жену вперед.
        У Татьяны почему-то задрожали руки, когда она неуверенно уперлась ладонью в дверь. Та открылась…
        - Господи боже мой, это мне? - спросила Татьяна.
        - Тебе.
        Перед ней была спальня, самая настоящая спальня - с большой двуспальной кроватью, туалетным столиком с овальным зеркалом и огромным встроенным шкафом. А возле окна стояло плетеное кресло, с которым было связано столько недоразумений в их жизни, что нигде больше оно стоять просто не могло.
        Татьяна считала, что комната в двухкомнатной городской квартире, которая считается ее, - уже счастье. А тут целая спальня, правда без штор, ковриков и прочих деталей, придающих ей индивидуальность и уют.
        - Знаешь, я Ирку сюда даже на порог не пущу, - неожиданно для себя произнесла она. - Я ее, конечно, очень люблю, и она всю историю искусства назубок знает. Но это будет только мое. Как захочу, так все здесь и сделаю, можно?
        Гоша тихо засмеялся и ничего не ответил. С улицы доносились радостные крики и обрывки детской новогодней песенки. А им казалось, будто они остались одни на всем белом свете. Но нет, не навсегда, а только сейчас, когда этого просила душа.

«Да, я действительно курица, - блаженно улыбаясь, подумала Татьяна, обнимая мужа. - И моя мечта - собрать всех под своим крылом. Если им будет тепло и уютно, то и у меня станет легко на душе. И чем больше счастливых людей соберется подле меня, тем полнее станет моя жизнь…»
        Такая вот нехитрая житейская мудрость, но как порой трудно прийти к ней.