Лето потерянных писем Ханна Рейнольдс
        Young Adult. Бестселлеры романтической прозы
        Эбби только что рассталась с парнем, а ее друзья разъехались на все лето. Девушка с нетерпением ждет перемен, и они врываются в ее жизнь: Эбби получает посылку с письмами своей бабушки Рут. Оказалось, что в молодости она вела переписку с молодым человеком по имени Эдвард с острова Нантакет. И Эбби решает отправиться на остров, чтобы разгадать фамильные тайны.
        Там, в идиллии песчаных пляжей и морских волн, она знакомится с его невероятно притягательным внуком Ноем. Однако чем ближе Эбби и Ной становятся друг другу, тем больше понимают: прошлое может стать для них настоящей преградой. Жестокая правда угрожает погубить их отношения. И теперь каждому предстоит принять верное решение, чтобы обрести шанс на счастье. Смогут ли они позволить себе любить?
        Ханна Рейнольдс
        Лето потерянных писем
        
* * *
        Моим родителям, которые твердо в меня верят и послужили прообразом.
        Я безмерно благодарна за первое, и, надеюсь, другие родители вам соответствуют
        Новый Колосс
        Эмма Лазарус
        Не бронзовый Колосс греков славы,
        Победно возвышаться должен
        В лучах заката наших врат, омытых океаном,
        А женщина с могучим станом
        И факелом, огонь в который заточен.
        И имя ей Мать Изгнанных. Рука ее - маяк,
        Чей свет весь мир приветствует. А мягкий взгляд,
        Над гаванью меж двух градов главенствует.
        «Оставьте ваши земли древние,
        Прославленные великими легендами, - кричит она безмолвно, -
        А мне отдайте ваш народ, что свободы жаждет вдох,
        С полных берегов - изнеможенную, измученную и бедную толпу,
        Шлите мне лишенных крова, бурей гонимых,
        Я освещу им путь к двери золотой!»
        Глава 1

6 апреля, 1958
        Я попытаюсь объяснить.
        Сомневаюсь, что у меня получится. Я не привыкла давать тебе объяснения. Может, потому что обычно мы понимали друг друга с полуслова. Я воображаю нас двумя розами на одном стебле. Мы одни против целого мира, окружены иголками и готовы уколоть любого, кто отважится приблизиться.
        Но я кое-что осознала: в некоторых вопросах мы всегда будем придерживаться разных точек зрения, потому что находимся в разных обстоятельствах. Ты относишься к своей семье совсем иначе, нежели я, потому что родом из более удачного, более счастливого мира. Иногда я тону в зависти от того, что ты воспринимаешь свою семью как должное.
        Я тебя люблю. Страстно. Неистово. Иногда любовь к тебе - единственное, что помогает мне не сдаваться.
        Но романтическая любовь не единственное и не самое главное. Я вижу, как на этих словах ты качаешь головой, но… прекрати. Даже если ты не согласен, поверь: я верю в это. Я ценю иные виды любви так же высоко, как и саму любовь. Ты не рыцарь, а я не твоя дама, и мир не вращается вокруг нас. Я люблю и желаю тебя, но мои желания и правое дело не всегда совпадают. Раньше тебе не приходилось размышлять об этой разнице (ты и сам это знаешь), но, пожалуйста, подумай сейчас. Я делаю правильный выбор.
        Я люблю тебя.
        Но своего решения не изменю.
        С самого моего детства маме нравилось играть в чудаковатую версию «Что ты выберешь?». Это происходило, когда она забирала меня от моих подруг: от Нико, чья мама пекла пирожные моти[1 - Моти - японский десерт, рисовое пирожное.], или от Хейли, мама которой вязала шарфы. «Ты бы выбрала маму Нико или меня? Ты бы выбрала маму Хейли или меня?» - спрашивала мама.
        Даже во время наших самых жутких ссор я понимала, что пересекать эту черту нельзя. Ссоры между дочерью и матерью превратились в своего рода искусство: я знала, как отразится каждый обмен колкостями и куда целиться. Но даже когда я метала слова, что могли пролить кровь, я никогда не делала этот выстрел. Он был уязвимым местом в черепе, водой для Бастинды, не покрытой броней пятой Ахиллеса. Бить в это место можно, только если собираешься убить.
        - Тебя, - всегда отвечала я, когда мы уходили с подстриженной лужайки Нико, или спускались с крыльца Хейли, на котором развевался красно-бело-голубой флаг. - Я выберу тебя.
        Звонок в дверь раздался в самый разгар бури.
        По карнизу стучал дождь, практически заглушая звук дверного звонка. По витражам в французских дверях стекали струи воды, отчего дворик и лес превратились в расплывчатые пятна зеленого и коричневого цвета. Март в Новой Англии официально считался весенней порой, но на деле погода стояла холодная, мокрая и темная.
        Я сидела на диване, поджав под себя ноги, и читала «Ребекку» Дафны дю Морье. Из-за готического романа и непогоды я была взбудоражена, несмотря на яркий свет в комнате и кружку с горячим мятным чаем. Родителей не будет дома еще несколько часов - они уехали на общественное собрание, которое в их мире в общем-то можно расценивать как свидание. Мой брат Дэйв остался с ночевкой у лучшего друга. Мама переживала, что оставляет меня дома совсем одну, но я выпроводила их с папой прочь. Родители заслужили выходной. К тому же мне нравилось оставаться дома наедине с собой.
        В основном.
        Пока я сидела, вжавшись в диван и сжимая в ладонях книгу, снова раздался звонок в дверь, и у меня заколотилось сердце. Никто и никогда не посмел бы попенять мне на здравомыслие («У тебя немножечко буйное воображение», - частенько говорил папа, держа указательный и большой пальцы на малюсеньком расстоянии), но, положа руку на сердце, давайте признаем: кто бы не задумался, что звонок в дверь во время грозы предвещает визит серийного убийцы?
        Я отказываюсь становиться легкой добычей для своего предполагаемого насильника. Я зашагала к входной двери и, прижавшись спиной к стене, выглянула в окно. На подъездную дорожку медленно въехал грузовик, и свет фар пронзил пелену дождя. К кабине метнулась фигура и быстро туда вскочила. Грузовик сдал назад и резво умчался в темноту.
        Ох. Класс.
        Тревога утихла, и я открыла внутреннюю дверь в коридор - крохотное холодное помещение, где мы хранили зонты и сапоги. Поджав пальцы, я зашагала по холодному каменному полу. Я быстро отперла входную дверь, и в лицо хлестнул сырой ветер. Деревья перед домом раскачивались из стороны в сторону. На крыльце стояла промокшая под дождем коробка. Я схватила ее и вернулась в дом, заперев обе двери и отнеся коробку в гостиную.
        Доктору Карен Коэн, 85 Оук-Роуд, Саут-Хэдли, Массачусетс, гласил адрес.
        Маме.
        Отправитель: Чедервуд-Хаус.
        Теперь понятно. Из дома престарелых недавно сообщили, что отправят коробку с вещами бабушки, найденную во время уборки в ее шкафу. Я могла дождаться, когда мама вернется домой, и открыть вместе с ней. Так бы и поступила менее любопытная и более вежливая дочь.
        Или…
        «Получила коробку с бабушкиными вещами. Сообщу, если в ней хранятся тайные сокровища», - написала я.
        Я разрезала скотч ключом из ящика со всяким кухонным барахлом. Коробка распахнулась, открыв поспешно написанную записку из дома престарелых и сверток в коричневой бумаге. А вот теперь я засомневалась. Этот перевязанный бечевкой пакет принадлежал бабушке, и она упаковала его задолго до того, как о нем позабыли. Я осторожно потянула за хрупкий узел, а потом развернула обертку. Прямо посередине лежало настоящее сокровище - пачка конвертов, все на имя Рут Голдман. Девичья фамилия бабушки.
        Меня охватило сильное любопытство. Внутри могла оказаться куча интересной информации. Мы очень мало знали о жизни бабушки, особенно о ее жизни до встречи с дедушкой. Рут Голдман вместо Рут Коэн. Кем же она была?
        Я опустилась на колени на пол гостиной и веером разложила конверты, восхищенно глядя на плотную пергаментную бумагу и чернила, пропитавшие тонкое бумажное полотно. Примерно пятьдесят конвертов, на которых был указан адрес - Нижний Ист-Сайд.
        Но на конвертах не было обратного адреса.
        Я взяла первый и вытащила письмо. Бумага была исписана аккуратным наклонным почерком.
        Моя дорогая Рут. До сих пор не могу поверить, что ты уехала. Я постоянно смотрю в окно в надежде, что к дому подъедет машина, а ты выйдешь и скажешь, что совершила ошибку. Пожалуйста, возвращайся поскорее домой.
        «Дедуля», - подумала я, хотя стиль письма совсем не походил на хрипловатый голос моего веселого дедушки-немца. Я скользнула взглядом в правый угол. Первое июня 1952 года. Бабушке было тогда восемнадцать. На год старше меня.
        Я перевернула письмо в поисках подписи. С любовью, Э.
        Дедушку звали Максом.
        Я открыла второе письмо.
        Моя дорогая Рут.
        Минуло слишком много времени с нашей последней встречи. Вчера я гулял по саду и, увидев розы на трельяжной сетке, вспомнил об украдкой сорванных поцелуях. Теперь я даже смотреть не могу на лоджию, не вспоминая, как по ней ходила ты…
        Ого. Самое романтичное письмо, которое я получала, было сообщением от Мэтта в прошлом году: «Бал выпускников: Да/нет?»
        Неудивительно, что отношения с ним изжили себя.
        Я отправила маме фотку писем с кучей текста.
        Я: Оказалось, что в коробке ЛЮБОВНЫЕ ПИСЬМА. От какого-то парня с именем на «Э». Как думаешь, может, до встречи с дедушкой у бабушки была величайшая любовная связь?
        Наверное, мама поставила телефон на виброзвонок, потому что тут же ответила.
        Мама: Что ты подразумеваешь под любовными письмами?
        Я: тут прямо настоящий высокопарный слог. Они начинаются как «Моя дорогая Рут».
        «Минуло слишком много времени с нашей последней встречи»
        !!!
        Мама: Может, тебе не стоит их читать?
        Я: ха-ха-ха
        Мама: Дождись меня!!!
        Я: извини, нет. Перешлю тебе самое интересное.
        Мама: от кого они
        Серьезно, у мамы ужасное понимание прочитанного и ужасная пунктуация. Для чего мне ходить в школу, если взрослые не умеют писать?
        Я: понятия не имею, от какого-то парня по имени Э. Пошла читать дальше, занимайся взрослыми делами.
        На улице хлестал дождь, а я дома с головой погрузилась в чтение писем. Письма Э. ясно давали понять, что бабушка переехала в Нью-Йорк и полюбила его, хотя он со скепсисом относился к тому, что кто-то искренне мог наслаждаться этим городом. Мне попадались разные отрывки.
        Мою мать не касается то, чем мы занимаемся.
        Пекарня, Рут? Ты уверена?
        Он писал о том, что рисовал океан: «Рад сообщить, что мои попытки повторить Моне стали сносными, хотя сомневаюсь, что мне с точностью удастся изобразить свет моря, даже если я буду рисовать всю оставшуюся жизнь. И все же не беспокойся, я обязан не ударить лицом в грязь. Чердак так и ждет, когда его забьют моими жалкими потугами».
        Но чаще он говорил, что скучает по ней. Он писал, что скучает по ней в саду, на пляже, в беседке. Его словно охватили сотни воспоминаний о ней. Он писал: «Без тебя Нантакет больше не похож на Нантакет».
        Нантакет.
        Это название воскресило в памяти островок у Кейп-кода. Кейп - это изогнутая ветвь национального побережья и небольших городков к югу от Бостона. Но Кейп и острова были типичным местом отдыха для семей из Массачусетса, а бабушка большую часть жизни прожила в Нью-Йорке. Когда она успела побывать на Нантакете?
        Я нетерпеливо перескочила к последнему письму. Да, я была из тех, кто иногда начинает с чтения последней страницы книги. Обо мне нельзя было сказать, что я хорошо борюсь с любопытством. Письмо было коротким и оказалось датировано третьим мая 1958 года, почти через шесть лет после первого.
        Я не стану отправлять ожерелье почтой. Если хочешь его забрать, возвращайся в «Золотые двери» и поговори со мной.
        - Э.
        И, проклятье, Рут, не смей говорить, что дело не в твоей чертовой гордости.
        Меня охватило удивление. Что произошло? В какой момент в эти романтичные письма просочился гнев?
        Сама виновата, стоило читать по порядку. В надежде получить объяснения, я открыла предпоследнее письмо.
        Разве нельзя поговорить об этом лично? Телеграфист больше не соединяет с тобой. Ты слишком гордая, а зря.
        Боже, телеграфист. Какая древность.
        В предыдущем письме:
        Рут, ты ведешь себя нелепо. Я сяду на следующий паром до материка.
        Не делай глупостей, пока я не доеду. Я люблю тебя.
        Эдвард
        По затылку побежали мурашки. Опустив письмо, я уставилась на французские двери. Дождь утих и перестал размывать лес, который виднелся из нашего заднего дворика. Высокие дубы и сосны устремились в небо, их стволы почернели от влаги. В этом году зима стояла суровая, и даже сейчас, в середине марта, мне с трудом представлялось, что в ближайшем будущем я снова почувствую тепло. Мне с трудом представлялась и бабушка в восемнадцатилетнем возрасте. «Ты слишком горда», - утверждал автор письма. Разве бабушка была гордой? Элегантной, да. Умной, пытливой и немного грустной, немного придирчивой. Но гордой?
        Хотя откуда мне было знать? Я ведь даже не знала, что бабушка бывала на Нантакете. И уж точно не знала, кем ей приходился этот Эдвард, или какое ожерелье бабушка хотела вернуть, или почему она вообще бросила того человека.
        «Возвращайся в «Золотые двери», - писал Эдвард.
        Я открыла ноутбук и принялась печатать.
        Через несколько часов распахнулась дверь, и по дому эхом разнесся мамин голос:
        - Эбби?
        - Я тут!
        Она зашла в гостиную и накинула на спинку кресла свое пальто. Следом вошел папа. Он перевесит ее пальто потом.
        - Ты еще не ложилась.
        - Как прошла встреча?
        - Эм, нормально. Чем занимаешься? - Мама плюхнулась рядом со мной. Папа поцеловал меня в макушку и ушел на кухню заваривать чай.
        - Кажется, я все выяснила. - Я протянула маме письма. - Они подписаны именем Эдвард и указывают на место под названием «Золотые двери». Так называется дом на Нантакете. Нынешнего владельца тоже зовут Эдвард, и в пятьдесят втором году ему было двадцать два, а бабушке - восемнадцать. Она могла провести с ним лето на Нантакете.
        - На Нантакете? - Мама пролистала письма. - Но она ни разу не упоминала, что бывала на Нантакете.
        Я лукаво посмотрела на маму.
        - Разве ты не должна знать о человеке, который мог бы написать «моя дорогая Рут»?
        Она слегка толкнула меня плечом.
        - А с каких пор дочери допытываются у матерей насчет их личной жизни?
        - Грубо. Я ведь знаю о твоем школьном бойфренде и парне, с которым ты путешествовала по Эквадору после колледжа. - Я показала пальцем на экран ноутбука, где был открыт сайт компании. - Я хотела написать и попытаться выйти на него.
        Мама вгляделась в экран.
        - Они имеют какое-то отношение к «Барбанел»?
        - Ты знаешь о них?
        - Это одна из крупных бухгалтерских фирм.
        - Да, интернет так мне и показал. Но чем конкретно занимаются бухгалтерские фирмы?
        Мама засмеялась.
        - Они проводят консультации по вопросам финансов, занимаются аудитом и налогами.
        - Выходит, они не просто связаны с той фирмой, они ее основали. Это их компания. Эдвард, о котором я говорю, - Эдвард Барбанел.
        Мамины брови резко взлетели на лоб.
        - Весьма неплохо. Объясняет дом на Нантакете.
        - Думаешь, ничего, если я попробую с ним связаться?
        Мама замешкалась.
        - Зачем?
        - Что значит «зачем»? Он знал бабушку в юности. Он может знать все что угодно - например, какую-то информацию о ее семье.
        - Эбби… Бабушка была очень маленькой, когда покинула Германию. Она практически ничего не знала о своей семье. Откуда об этом знать чужому человеку?
        - Потому что они были влюблены! И, может, она рассказывала о них, когда была юной. Может, в письмах, которые ему отправляла, она писала о своей семье или родном городе.
        - Не хочу, чтобы ты понапрасну надеялась узнать что-нибудь о семейной истории.
        - Ну ладно, хорошо. Но даже если я ничего не узнаю, тебе не кажется странным, что она ездила на Нантакет и никогда об этом не рассказывала? Не странно ли, что она влюбилась в какого-то богатея, а мы никогда о нем не слышали? И почему какой-то обеспеченный парень украл ожерелье?
        Я знала основную версию жизни своей бабушки. В четыре года она покинула Германию, сначала отправилась во Францию, потом на пароходе в Штаты. Ее приняла еврейская семья из северной части Нью-Йорка, где она прожила до восемнадцати лет, а потом переехала в город. Она вышла за моего дедушку, тоже немецкого еврея, вернулась на север, родила троих детей и удалилась в Уэст-Палм-Бич. Овдовела.
        У нее началась деменция. Она переехала в дом престарелых. Перестала узнавать свою семью. Умерла.
        Единственный раз я видела маму плачущей, когда нам позвонили с новостями о смерти бабушки.
        - Разве это важно? - сказала мама. - Если бы бабушка хотела, чтобы мы знали об этом человеке или Нантакете, она сама бы нам рассказала.
        - Чушь. Ты просто злишься, что она тебе не рассказала, поэтому притворяешься, что тебе все равно.
        Опешив, мама посмотрела на меня и поцеловала в висок.
        - Спасибо за диагноз, доктор Шенберг.
        - Ты же знаешь, что я права. Так что, не возражаешь, если я попробую с ним поговорить?
        - Попробуй.
        На следующие несколько дней я с головой погрузилась в жизнь Эдварда Барбанела. Он превратил «Барбанел» из местной успешной бухгалтерской фирмы, которая в пятидесятых годах уже насчитывала историю в сотню лет, в крупную многонациональную организацию. Хотя она по-прежнему принадлежала частному лицу. Судя по объявлению о свадьбе в «Нью-Йорк таймс», Эдвард женился в том же году, когда отправил последние письма бабушке, написав: «Не делай глупостей. Я люблю тебя». В день своего восьмидесятилетия он передал управление компанией сыну.
        Оказалось, очень-очень сложно связаться с председателем правления непомерно богатой компании. Письма по электронной почте, звонки, личные сообщения - ответа я так и не получила. Однако было бы желание.
        - Я поговорила с мисс Чаудхари из библиотеки, - сообщила я родителям за завтраком через две недели после того, как нам доставили коробку. - Ее невестка знакома с человеком, у которого есть друг семьи, дочери которого принадлежит книжный магазин на Нантакете. Она сказала, что попробует найти мне там работу на лето.
        Мама чуть не выплюнула кофе.
        - Чего?
        - Какой длинный список, - заметил папа. - Ты всех запомнила или кое-кого придумала?
        - Раз уж мне не удается связаться с Эдвардом Барбанелом, поеду к нему сама.
        - На все лето ты на Нантакет не поедешь.
        Папа вздохнул:
        - Никто никогда меня не слушает.
        - Почему бы и нет? Мне нужна работа на лето.
        - Не на Нантакете! - мама повысила голос на несколько децибелов. - Тебе не кажется, что это немного слишком? А как же библиотека? Тебе ведь нравится там работать!
        - Подумай, какое отличное эссе для колледжа получится. Ты же знаешь, какая высокая конкуренция за стипендию.
        Для частного колледжа мне была нужна полная стипендия. И хотя у меня были приличные оценки, хорошее эссе даст преимущество над другими. Тем более, если я продемонстрирую, насколько сильна моя преданность изучению истории, ведь все лето я разбиралась в истоках своей семьи. Надеюсь, подобная самоотверженность впечатлит приемную комиссию, потому что, откровенно говоря, мне это необходимо. Стипендии для будущих историков не раздают направо-налево.
        - Солнышко…
        Ладно, возможно, я вообще не получу стипендию, но слышать об этом не желаю.
        - Нико, Хейли и Брук все равно уедут на лето. Какой смысл торчать дома?
        Мамино лицо прояснилось, словно до нее вдруг дошло.
        - Дело в Мэтте? Эбби, я понимаю, что ты расстроена…
        - Господи, мам, не все вращается вокруг этого тупого мальчишки!
        Однако, надо признать, я действительно не хотела сталкиваться с Мэттом, особенно после того, как он, порвав со мной, снисходительно предложил «вести себя как обычно».
        Папа благоразумно взял чашку и удалился из комнаты.
        - Уверена? Ты прочитала письма через две недели после расставания с Мэттом. Ты на них зациклилась. От себя не убежишь, Эбби.
        Внутри все сжалось, тисками сдавив живот до боли.
        - Не хочу это обсуждать.
        - Эбби, милая… - На мамином лице отразилась нежность, и она потянулась ко мне.
        Я отшатнулась от нее.
        - Мне семнадцать. Я могу себе финансово это позволить и все равно в следующем году уеду в колледж. Я ничего опасного не делаю.
        - Я не понимаю, почему это так тебя волнует!
        - А я не понимаю, почему это не волнует тебя! Это же огромный пробел в жизни бабушки.
        - Почему бы нам не найти компромисс и не уехать на выходные?
        - Мам, я не хочу проводить лето здесь!
        Она застыла и издала тихое и простое:
        - О.
        Я тут же пожалела о своих словах. Мы с мамой были очень близки, и эмоции друг друга производили на нас сильное впечатление.
        - Извини. Просто… мне хочется побольше узнать о бабушке. А тебе нет? Неужели ни капельки не любопытно?
        Мама передернула плечом, напоминая этим жестом свою мать.
        - Она мне не рассказывала, поэтому я не знаю, почему мне стоит интересоваться.
        Я не купилась на ее беспечный вид. «Ты чересчур гордая», - писал Э. Может, не только бабушка оказалась гордячкой.
        Всю свою жизнь я наблюдала, как обидно было маме, когда бабушка отказывалась отвечать на ее вопросы. Их отношения, в отличие от наших, были натянутыми, полными напряженного молчания и фраз «неважно» и «как ужасно». Может, мама и вправду верила в то, что сказала: может, если бабушка не хотела ей рассказывать, она и не хотела знать.
        Но я в это не верила. Я знала свою мать и видела ее взгляд, когда мы читали письма. Бабушка очень, очень много значила для мамы. И хотя она была слишком гордой, чтобы рыться в прошлом своей матери, мне не пришлось притворяться равнодушной. Я могла сделать это за нее. Поехать на Нантакет. Разыскать Эдварда Барбанела. Узнать бабушкино прошлое.
        Да и, в принципе, разве могли родители помешать? Приятная работа на лето в приятном книжном магазине в приятном городе. У одной маминой коллеги даже оказалась тетя на Нантакете, у которой можно было снять комнату (или хотя бы кровать, если я не против жить с соседкой). Поэтому родители отвезли меня в Хайаннис на паром. Дэйв тоже поехал, но в основном играл в видеоигры. Мама беспрестанно спрашивала, не забыла ли я зубную щетку, витамины и свой крем от прыщей, пока я не рявкнула, что я не идиотка. Мама тут же погрустнела, а я почувствовала себя чудовищем. Родители стояли на причале и смотрели, как я уезжаю. Папа обхватил маму за плечо, и она прислонилась к нему. Впервые они казались маленькими. Они махали и махали, и я махала в ответ, не зная, что случится, если отвернусь первой, и хорошо это или плохо, разрывать пуповину.
        Глава 2
        Быстроходный паром рассекал воды Атлантического океана. Я подняла голову и прикрыла глаза, наслаждаясь согревающим кожу теплом и мелькающими от солнца красно-золотистыми пятнами. От дуновения соленого ветра волосы взметнулись вверх, а потом угодили мне в рот. Меня окружал яркий лазурный мир - лишь бескрайний океан и безоблачное небо.
        Открою маленькую тайну: мама была права. Я убегала.
        Трудно остановиться, когда именно неизвестность делает тебя счастливее. Я могла все бросить: у меня не было ни ожиданий, ни новых надежд. Окружающий мир полон возможностей. Я могла начать заново. Могло произойти что угодно. И что-то обязательно произойдет.
        И в идеале это отвлечет мое внимание от Мэтта.
        Теперь, спустя некоторое время, я понимала, что его решение расстаться не должно было так меня потрясти.
        - Сейчас мне нужно сосредоточиться. Понимаешь? - сказал он в последний день февральских каникул, когда мы вышли перекусить буррито. - Гарвард очень избирателен, особенно к ребятам из Америки. Им нужны абитуриенты из разных штатов - например, из Канзаса.
        - Из Канзаса. - За две секунды до этого разговора мы собирались посмотреть новенький блокбастер. А теперь я смотрела, как Мэтт набивает рот рисом и фасолью, в то время как моя еда свинцовой тяжестью упала в желудке. Он бросает меня из-за отличников из Канзаса?
        - И мне нужно заняться чем-нибудь поинтереснее, типа стажировки. У меня нет времени на отношения. Ты мне нравишься, - сказал единственный парень, который видел меня голой по пояс. - Но… ты понимаешь.
        А я-то думала, мы поженимся. Я слабо верила в институт брака, но все равно думала, что однажды мы встанем под хупу[2 - Хупа - балдахин, под которым еврейская пара стоит во время церемонии бракосочетания.].
        - Похоже, ты уже все продумал.
        Он кивнул и показал на оставшиеся в моей тарелке чипсы.
        - Ты будешь доедать?
        - Забирай. - Я толкнула к нему тарелку. - Отлично… ну, э, спасибо, что сообщил. Увидимся завтра на психологии.
        Мэтт, похрустывая, заявил:
        - Тебе необязательно уходить. Если хочешь, можем все обсудить.
        - Что обсудить? - У меня начал потеть лоб. Я даже не подозревала, что лбы могут потеть. - Ты принял решение. Молодец! Я рада, что ты так хорошо знаешь себя и понял, что не хочешь со мной встречаться. Отлично. А я не хочу встречаться с парнем, который не хочет встречаться со мной, так что… мы больше не встречаемся. Пока. - Я неуклюже встала из-за стола и ушла как можно грациознее.
        Возможно, гордость передавалась по наследству.
        Протрубил гудок, и люди бросились к ограждению, составив мне компанию. На горизонте показалась кромка земли, и вскоре нам удалось разглядеть детали: крошечные серые домики, кучка зеленых деревьев, пронзающие небеса шпили. Наш паром обогнул песчаный мыс, увенчанный невысоким маяком, а потом вошел в невероятно красочный порт. Десятки разнообразных лодок покачивались на воде, а на деревянном помосте грелись тюлени. В голубом небе, усеянном пушистыми облаками, парили и кричали чайки. Люди приготовились сходить на берег.
        Нантакет. Летнее пристанище богатейших людей Америки. Дом, милый дом на следующие несколько месяцев.
        Поток пассажиров унес меня на пристань, которая плавно переходила в мощеные улочки, ведущие в центр города. Вдоль тротуара были высажены лиственные деревья, и на ветру развевались американские флаги. Друг за дружкой располагались бутики одежды и магазинчики с мороженым. По милому своей самобытностью городу шли счастливые и загорелые люди.
        Я стиснула ручку чемодана и покатила его мимо элегантно одетых манекенов и морских антикварных вещиц под горизонтальными вывесками, написанными от руки. Нантакет напомнил мне американскую версию Эпкота[3 - Эпкот - тематический парк «Всемирного центра отдыха Уолта Диснея», который посвящен международной культуре и новшествам в сфере технологий.] - красивый и невероятно вычурный. Я была Алисой, упавшей в кроличью нору, Люси, заглянувшей в платяной шкаф, Дороти, упорхнувшей из Канзаса. Я погуглила информацию об острове, но все равно оказалась к нему совсем не готова.
        Хотя историю острова в целом узнала. Изначально остров заселяли Вампаноаги, но в начале семнадцатого века население Нантакета быстро разрослось, когда люди на материке Массачусетса стали убегать от болезней и оккупации и укрылись на острове. Но затем за ними последовали британцы, и к шестидесятым годам восемнадцатого века большая часть Вампаноагов погибла от болезней. Потом на остров пришли квакеры, затем китобойный промысел, а вскоре и зажиточные граждане, которые остались тут и отвоевали эту землю.
        Я всегда любила историю, но до этого года не понимала, что ее изучением можно заниматься всерьез. Это казалось слишком легким занятием, словно я смошенничала. Неужели можно пойти учиться, чтобы читать истории о людях из прошлого? Дикость какая. Я в прямом смысле слова хотела с головой погрузиться в Википедию, чтобы разведать про общественный строй античности, про женщин-правительниц и Прекрасную эпоху. Я прочитала все труды Стейси Шифф и Эрика Ларсона. Меня действительно привлекала идея написать эссе для колледжа, если это означало, что я могу изложить историю своей семьи.
        Если узнаю то, о чем можно написать.
        Следуя указаниям на телефоне, я повернула к красивому особняку из кирпича, затем прошлась по крохотным улочкам и уперлась в узкий закоулок. По обеим сторонам тесно друг к другу примыкали дома с серой черепицей, а вокруг них располагались небольшие лужайки и росли кусты роз. Этим пострадавшим от непогоды домикам был присущ приморский дух: американские флаги и вывески, гласящие: «Тебе нужны лишь Любовь и Пляж» и «Дом там, где Пляж».
        Я остановилась перед домом с деревянной доской, на которой было написано Эрроувуд-коттедж. В углу были вырезаны крошечные белые цветочные бутоны. С чемоданом в руке я перепрыгнула через три ступени крылечка, сделала глубокий вдох и позвонила.
        Мне открыла пожилая женщина. Ее тронутые сединой волосы были коротко подстрижены, а пурпурная туника колыхалась на ветру. В ушах висели побрякушки из стекла.
        - Да?
        - Здравствуйте. Миссис Хендерсон? - Я встречалась несколько раз с ее племянницей, маминой коллегой, когда меня таскали на мероприятия в колледже. Отдаленная схожесть черт их лиц меня успокоила. - Я Эбби Шенберг.
        - Да, точно. Ты приехала только что?
        - Ага. Да. Я приплыла на пароме из Хайанниса. Меня подбросили родители. - Я прошла за ней в дом. Слева располагалась просторная открытая кухня, справа - гостиная с уставленными книгами полками. С коврика вскочил золотистый ретривер и, навострив болтающиеся уши, громко залаял. У него была шерсть цвета темного сливочного масла и длинные нескладные лапы собаки, которая еще не успела заматереть.
        - Это Элли Мэй, - сказала миссис Хендерсон. - Спокойно, Элли, она наш друг.
        Собака снова залаяла, а потом засеменила ко мне и уткнулась носом в мои шорты. Я нагнулась и слегка потрепала Элли по голове. У нее были добрые глаза, а за ушами и под коленками отросли пучки длинной шерсти.
        - Привет, девочка.
        Она облизнула мне лицо и выдохнула на меня своим ужасным собачьим дыханием.
        Миссис Хендерсон засмеялась.
        - Худшего сторожевого пса во всем мире не сыскать.
        Я встречала в жизни похуже, но все равно их обожала.
        - Сколько ей?
        - Восемнадцать месяцев. Тебе нравятся собаки?
        - Да, я их обожаю! У моей бабушки живет бигль. - Бабушка со стороны папы балует своего пса с большей снисходительностью, чем меня и моего брата.
        - У меня всегда были ретриверы, а у одного моего закадычного друга - гончие. Видела бы ты их охотничью стойку. - Женщина тепло улыбнулась, а потом махнула рукой. - Пойдем, проведу тебе экскурсию.
        Элли Мэй преданно потрусила за нами, когда миссис Хендерсон стала показывать мне дом. Помимо кухни и гостиной на первом этаже располагались столовая и кабинет. Из последнего можно было выйти в обнесенный забором задний двор. На втором этаже она указала на свою спальню и рабочий кабинет ее почившего мужа. Женщина улыбнулась, порицая себя:
        - Порой я подумываю переделать ее в еще одну комнату и тоже сдавать, но все никак не решусь.
        Чтобы подняться на третий этаж, нам пришлось вскарабкаться по узкой лестнице, ступеньки которой просели по центру. На этом этаже был один коридор, и из окон по обе стороны разливался свет. Миссис Хендерсон открыла дверь.
        - Вот и твоя комната.
        Белые стены делали крошечную комнату со скошенным потолком ярче. На полу из светлого дерева лежал плетеный овальный ковер бело-голубого цвета. Одна из двух односпальных кроватей была аккуратно застелена белоснежным бельем и накрыта стеганым одеялом, а на второй кровати лежал ворох одежды. Под окном между кроватями на тумбочке стояла лампа бирюзового цвета.
        - Раньше тут была комната горничной, когда дом только построили. Я попыталась сделать ее уютнее.
        - Она чудесна. - Я подкатила чемодан к свободной кровати и выглянула в окно. Мне открылся вид на дворик миссис Хендерсон, усыпанный пурпурными цветами с небольшим фонтанчиком в центре. А еще из окна был виден соседский двор, потому что коттеджи стояли вплотную друг к другу. - Огромное спасибо.
        - Ванная в конце коридора. Она только для вас с Джейн. Вторая комната на этаже - кладовка. - Она вручила мне ключ. - Добро пожаловать на Нантакет.
        После того как миссис Хендерсон ушла, я убрала платья в кладовку и аккуратно выставила под кроватью в ряд ботинки. Я спрятала под одеялом Коня, своего детского друга. Потрепанный плюшевый кот на подушке моей новой соседки меня утешил.
        У меня получилось. Я здесь.
        Что теперь?
        Через открытое окно в комнату проникли приглушенные звуки веселья. Дома летними вечерами разносились лишь однообразные песни сверчков. То был более успокаивающий звук, чем этот, от которого заныло в груди. Мне стало казаться, что я должна быть там и смеяться, кричать и жить вместе с другими.
        Ладно. Я испытывала странные чувства, потому что мне было одиноко, но это быстро пройдет, потому что через два дня выходить на работу. Не вижу смысла сомневаться, правильно ли я поступила. Разумеется, я поступила правильно. Последние три месяца я лелеяла эту идею о поездке на Нантакет, словно хваталась за спасательный круг. Нельзя желать чего-то, даже вожделеть, а потом, добившись желаемого, почувствовать пустоту.
        Или можно?
        Мне казалось, будто я бросила маму.
        Понятно, что теоретически я никого не бросала. У мамы был папа, который довольно неплохо умел подстраиваться под других людей. Но и не слишком хорошо: если задать ему на ходу щекотливый вопрос, он остановится в прямом смысле, чтобы подумать, и мне придется за ним вернуться. А у мамы были друзья в церкви, лучшие подружки из колледжа и приятели из группы «Дети выживших при Холокосте», а также родители моих друзей, с которыми она тоже подружилась. А еще с ней был Дэйв, мой брат.
        Если так подумать, рядом с мамой было полно людей. Только иногда я сомневалась, что она это осознает. Порой ей казалось, что она совсем одинока.
        Безусловно, она не была одинокой. Даже если бы остальных не существовало на этом свете, у нее осталась бы я.
        Вот только я от нее уехала.
        - Возьми себя в руки, - пробормотала я, плюхнувшись на свою новую кровать. - Расправь плечи. Сделай глубокий вдох. - Я задумалась: не позвонить ли маме, но тогда она почувствует мою панику. Она тоже запаникует, и мы увязнем в пучине паники. Поэтому я отправила ей жизнерадостное селфи и позвонила Нико.
        На экране телефона появилось лицо лучшей подруги на фоне комнаты общежития в Стэнфорде.
        - Привет! Ты уже там? Как дела?
        - Здесь столько пляжей, ты не поверишь! А еще повсюду растут розы. Погоди-ка, ты накрасила губы? А это что, челка?
        - Офигенно, да? - Нико повернула голову, чтобы я оценила ее короткую стрижку и прямую челку на лбу. - Решила преобразиться.
        - Выглядишь потрясающе!
        - Знаю. Подумала, ведь никто здесь не знает, что раньше я никогда не красила губы. Так почему бы не попробовать? Ты в курсе, что люди сначала наносят праймер, а потом помаду? На кой черт?
        - Как Пало-Альто?
        - Здесь все ездят на велосипедах, и никто не перебегает на красный, а еще они называют шоссе магистралью, и это очень мило. Как буржуйская жизнь на острове? Ты уже носишь кардиганы с жемчугами? Неужели там все белые?
        Я скорчила мину.
        - Меня колбасит. Что я творю? Зачем я сюда приехала?
        - Дыши. Ты пробыла-то там всего две секунды.
        - А если у меня не появятся друзья? Вот как ты умудрилась завести друзей в лагере для программистов? Мы ни с кем не знакомились лет с шести!
        Нико нахмурилась.
        - А с кем мы познакомились в шесть?
        - Это я наобум число ляпнула.
        - Эниша переехала в Саут-Хэдли, когда нам было по двенадцать, так что она может сойти за нашего нового друга.
        - Нико-о-о.
        - Ладно. - Нико сделала серьезное лицо. - Воспринимай это как практику в колледже. Ты знакомишься с новыми людьми и можешь быть кем угодно. Тоже, кстати, попробуй преобразиться. Сосредоточься не только на прошлом своей бабушки, потому что тебе семнадцать, а не семьдесят. Веселись! Будь смелее! Как там говорит твой папа? Найди в себе немного хуцпы?[4 - Дерзость (идиш).]
        - Мой папа самый настоящий ботан.
        - Обожаю твоего папу. Помнишь, как он радовался, когда ты разрешила ему сопровождать экскурсию в океанариуме?
        - Не напоминай.
        - Он так полюбил этих крошечных пингвинчиков. Никогда не видела такой чистой любви.
        После разговора с Нико мне стало легче. Поэтому-то я и отправилась на остров в тридцати милях от берега, где никого не знала. Так, без паники. Со мной видеозвонки, дыхательные тренинги и полотенца. В десятом часу дверь распахнулась, и в комнату влетела девушка с копной мелких черных косичек и мукой на футболке. У нее были двойные проколы в ушах, темная кожа, и ростом она была выше меня сантиметров на семь. Девчонка резко остановилась.
        - Привет.
        - Привет! - Я быстро выпрямилась. - Ты, наверное, Джейн?
        - Да. А ты Эбигейл?
        - Эбби.
        - Клево. Ты работаешь в «Проуз Гарден»? - Она сорвала с себя футболку и натянула красный топик. - Извини, я грязная, только что со смены.
        - Да? А где ты работаешь?
        - В пекарне своей тети. - Джейн повернулась к зеркалу и провела две идеальные стрелки на веках. - Я приезжаю сюда летом последние два года, чтобы помочь, а заодно и отдохнуть от своих братьев и сестер. Слава богу, что миссис Хендерсон сдает мне эту комнату. Я с Род-Айленда. А ты?
        - Саут-Хэдли, это западный Масс…
        - Да, здорово, я собираюсь поступать в Смит. - Она выпрямилась. - Ладно, извини за суету, но мне пора убегать.
        - О. - Я попыталась не падать духом. Меньше всего хотелось бы, чтобы моя соседка решила, что я навязываюсь. - Приятно познакомиться.
        Джейн задумалась. Между нами повисла тишина, атмосфера стала напряженной. Я была невесть кем, встревоженной и, наверное, требовала слишком много внимания. У Джейн своя жизнь, друзья и планы. Она не обязана брать ответственность за совершенно незнакомую девчонку.
        И все же она отнеслась ко мне по-доброму.
        - Хочешь со мной? Я встречаюсь с друзьями на пляже. Будет костер.
        На меня нахлынули благодарность и облегчение. Тревога, поселившаяся в моем сердце, начала рассеиваться.
        - С радостью.
        Заходящее солнце окрасило небо в ярко-синий цвет, когда мы вышли из города и направились по Норт-Бич и Бэсинг-Бич-роуд. Вдоль тротуаров лежал песок, проглядывая из-под клочковатой травы.
        - Как же твоя тетя оказалась на Нантакете? - спросила я свою новую соседку. - Она просто решила открыть здесь пекарню?
        Джейн засмеялась.
        - Господи, нет, мы местные.
        - Реально? Как классно!
        - Да, здесь, на Нантакете, приличный контингент эмигрантов с Азорских островов и из Португалии. Мы на одной широте, поэтому торговые суда часто плавали туда и обратно. - Джейн показала на шаровидные цветы голубого цвета, которые, как я уже заметила, росли по всему острову. - Говорят, что гортензии изначально привезли с Азорских островов, которые находятся между Нантакетом и Португалией. Если плыть на восток, это первая земля, которая встретится на твоем пути.
        В конечном итоге дорога кончилась парковкой, и мы вышли на пляж, вода за которым казалась темной и бесконечной. В небе низко висел маслянисто-желтый полумесяц. Мы скинули сандалии, и я зашагала по микроскопическим царапающим пятки песчинкам. Джейн повела меня через толпу, пока мы не подошли к костру, возле которого сгрудились ребята нашего возраста с красными стаканчиками в руках. На них были вязаные свитера, футболки в полоску и шорты фирменного на Нантакете выцветшего лососевого цвета. Смех ребят сливался с шумом прибоя, скрипящего о плотный песок.
        Джейн петляла через толпу, а я шла за ней следом. Раньше я считала, что пляжные вечеринки для подростков существуют только в кино, но эта сцена угодила прямиком мне в сердце, как кусочек пазла, занявший свое место. Летние ночи созданы именно для этого - чтобы зарываться пальцами в песок, слушать шум волн и вдыхать аромат соли, морских водорослей и горящего дерева. Смелее!
        - Хочешь пива? - Джейн протянула мне пластиковый стаканчик.
        Точно. Алкоголь. Класс, класс. Я подросток, а все подростки пьют алкогольные напитки. Ладно, лично я не пила, потому что мы с подругами предпочитали вечеринки с ночевкой с участием «Она - мужчина» и домашним шоколадным мороженым. К тому же вдруг я превращусь в плаксивую пьянчужку, которая сидит в углу и рыдает?
        Нет. Надоело быть скучной соседской девчонкой! Надоело следовать правилам. Надоело вспоминать Мэтта - хотя к черту его, потому что это он меня бросил.
        Мама всегда говорила, что проблема моего поколения в том, что мы слишком исполнительные. Сама мама в юности карьеру сделала на нарушении правил. В голову пришла безумная идея отправить ей фотографию, на которой я держу пиво, но я быстро одумалась. Наверное, она подразумевала, что моему поколению лучше осваивать гражданское неповиновение, чем напиваться на пляже.
        Ну и ладно.
        Я сделала глоток светло-янтарной жидкости и чуть ее не выплюнула. Ого. Хорошо, пиво тоже к черту.
        - Познакомьтесь с Эбби. - Джейн подтянула меня к троим ребятам. Она кивнула на низкорослую белую девушку в модных очках и кожаной куртке. - Это Лекси, моя прежняя соседка, которая меня кинула.
        - Не надо меня ненавидеть, - сказала Лекси с затаившейся в насмешливом тоне нервозной серьезностью.
        - Предполагаю, у тебя была весомая причина. Стелла уже здесь?
        - Она завтра приезжает.
        Джейн махнула в сторону остальных из их компании: темнокожего парня в рубашке в светло-зеленую клетку и брюках цвета хаки и парня азиатской внешности.
        - Эван из Бостона и наш образцовый мажор. Пранав из Лондона, он стажер в архитектурной фирме.
        Оба парня кивнули мне.
        - Привет. - Я вцепилась в стаканчик, как в спасательный жилет. Мы с подругами сочетались, как зазубренные края разбитой тарелки. Что мне тут делать? Завернуться в тюль, чтобы никого не порезать, или тогда я настолько затуплю, что вообще не впишусь в их компанию?
        Я глотнула еще пива. На вкус все так же мерзко. Ну и ладно.
        Может, меня расслабил алкоголь, а может, все дело в том, что друзья у Джейн оказались классными, но через пять минут они затянули меня в разговор, и мы устроили горячие дебаты на тему «Если покинешь Землю, то какие три вида сыра возьмешь с собой на космический корабль».
        - Моцарелла, - решительно заявила Джейн. - Невозможно приготовить пиццу без моцареллы.
        - Острый чеддер, - возразила прежняя соседка Лекси. - Может, бри или камамбер. Но еще очень кстати бы пришелся пармезан.
        - А как же американский сыр? - спросил Эван.
        Джейн уставилась на него.
        - Ты прикалываешься? Ты можешь взять только три вида сыра, которые будешь есть вечность, но выбираешь американский?
        - А я его люблю!
        - Тут смотря что еще ты с собой берешь, - дипломатично вмешался Пранав. - А еще панир[5 - Панир - разновидность сыра, впервые изготовленного в Индии.].
        - Верно, глупо брать бри, если у тебя нет багета, - заметила Лекси.
        - Багет точно брать нельзя, - заспорил Эван. - Это же космос! Крошки!
        - А сливочный сыр считается? - отважилась я. - Потому что я не хочу навечно прощаться с бубликами.
        Все с ужасом посмотрели на меня, и на секунду я пожалела, что вообще открыла рот и сказала нечто до ужаса стремное.
        - Боже, - спустя мгновение сказала Лекси. - А о сливочном я и не подумала.
        - Точно подмечено, - рассудительно заметил Эван. - И на липких булочках глазурь тоже из сливочного сыра.
        - Если мы полетим в космос, у нас не будет времени на липкие булочки, - возразила Джейн.
        - Липкие булочки меня радуют, Джейн, - сказал Эван. - Хочешь лишить меня этой радости?
        Я медленно расслабилась, а вскоре стала смеяться и шутить вместе с остальными, чувствуя себя полноправным членом их компании. Впервые за весь день я была счастлива, что оказалась на этом острове.
        - Так ты учишься на архитектора, - позже сказала я Пранаву, допив пиво. - Ты много знаешь о домах на острове?
        Пранав пожал плечами. Тупо считать его крутым, только потому что у него был классный акцент, но я была еще не настолько образованна, чтобы придерживаться другого мнения.
        - Только основное.
        Лекси закатила глаза.
        - Ну какой же ты важный.
        Я подалась вперед.
        - Ты слышал про «Золотые двери»?
        - Ага. Отличный образец архитектуры в федеральном стиле. Великолепный дом. Построен в середине девятнадцатого века до всех этих правил.
        - Правил?
        - Ограничения по высоте, материалам и прочей чепухе, - ответил Пранав. - Весь остров - Национальный исторический памятник, но «Золотые двери» построены задолго до этого.
        - Барбанелы одна из богатейших семей на острове, - сообщила мне Джейн. - Настоящие островитяне, не то что те, пришлые недавно. А еще они португальцы! Ну вроде того.
        Я наклонила голову.
        - Вообще-то они евреи. Но вроде португальские евреи.
        Эти слова привлекли мое внимание. Я не знала, что Барбанелы были евреями. Я вообще не ожидала встретить летом на Нантакете еврейскую семью. Хотя что я знала о необычайно богатых людях? Они могли проводить лето, где им заблагорассудится. Что касается португальцев…
        - Сефарды?
        - Что?
        - О, так называют евреев из Испании или Португалии. - Хотя их выдворили еще во времена инквизиции. Моя семья была ашкенази, и мы происходили от евреев, осевших во Франции и Германии в одиннадцатом веке.
        - Круто. - Джейн с яркой улыбкой повернулась к Пранаву. - Пранав прав, у них великолепный дом. Раз или два в год они проводят по нему экскурсии.
        Лекси кивнула:
        - Вообще-то завтра я там подрабатываю.
        Я развернулась к ней.
        - Что за подработка?
        - Обслуживание банкетов. У Барбанелов вечеринка в честь начала лета. - Она покачала головой, обращаясь к Эвану: - У богатых свои причуды.
        - У меня есть право хранить молчание.
        - Кто-нибудь из вас с ними знаком? - спросила я у всей компании. - С Эдвардом Барбанелом и его семьей?
        Джейн странно на меня покосилась, и я поняла, что остальные тоже. Я слегла перегнула палку.
        - А откуда такой интерес? - спросила моя новая соседка.
        Эван ухмыльнулся.
        - Ной?
        Я задумалась. Я не знала этих ребят. Они могли посчитать меня чудачкой - приехала на Нантакет, чтобы разведать связь моей бабушки с Барбанелами. К тому же мне очень хотелось сохранить эту информацию при себе, как дракону, оберегающему свои сокровища. Может, сменить тему, поинтересовавшись, кто такой Ной?
        Но как мне узнать информацию, если я не буду разговаривать с людьми? Какой историк откажется брать интервью?
        - Думаю, много лет назад моя бабушка бывала в «Золотых дверях». Недавно она умерла, и мы почти не в курсе ее прошлого, поэтому я пытаюсь узнать.
        - Она была знакома с Барбанелами? - спросил Эван.
        - Не уверена. Думаю… - Я помедлила. - Думаю, она знала Эдварда. Они писали друг другу письма.
        - Какого рода письма? - спросила Джейн.
        Пранав усмехнулся.
        - Любовные письма?
        Я уставилась себе под ноги.
        - Нет! - радостно воскликнула Джейн, а остальные казались по-настоящему заинтересованными. - Ты серьезно?
        - Думаю, да.
        - Что собираешься делать?
        - Думаю, посмотрю на дом, чтобы просто понять… я видела их онлайн-экскурсии по саду. Может, пообщаюсь с Эдвардом Барбанелом.
        - Ты должна завтра пойти с Лекси, - сказала Джейн. - Сориентироваться на месте.
        - Я не хочу навязываться… - начала я, презирая себя за неуверенный, робкий тон. - То есть хочу, но…
        - Надо, - сказала Лекси, чуть приподняв брови. - Мисс Уилсон всегда не против дополнительной помощи. Да и, скажу откровенно, я всеми руками за то, чтобы надуть этих богатых снобов.
        - Спасибо, - поблагодарила я. - Я не доставлю неудобств.
        - Так только для этого я тебя и позвала, - улыбнувшись, сказала Лекси. - Мы тащимся от драмы.
        - Так выпьем же за то! - заявил Пранав, и мы засмеялись и подняли пластиковые стаканчики.
        Так что на следующий день я отправилась к «Золотым дверям».
        Глава 3
        В пять часов за мной заехала Лекси на джипе, битком набитом другими ребятами из кейтеринговой компании. Одетая, как и все остальные, в черные шорты и белый топик, я втиснулась на заднее сиденье и с головой погрузилась в музыку и болтовню ребят, беззаботно сплетничающих о незнакомых мне людях.
        Чем выше мы поднимались по холму, тем дальше друг от друга стали располагаться дома. Под тенистыми деревьями, над белыми заборами по трельяжной сетке всюду цвели кусты гортензий с мелкими цветами шарообразной формы. Море то появлялось, то снова исчезало; вода переливалась на солнце, как россыпь бриллиантов. Я высунула руку из окна и подставила лицо июньскому солнцу.
        Машина выехала на равнину, и вид на океан открылся полностью, являя собой неизменную голубую полоску под бескрайним небом. Мешали лишь огромные особняки с верандами, украшенными колоннами, и дорожки из измельченных белых ракушек. Наконец, мы свернули на грунтовую улочку.
        И нашему взору предстали «Золотые двери».
        Те фотографии, что я видела, не передавали помпезности дома. С черепицей из серого кедра, с островерхой крышей, фронтонами и дымовыми трубами, он казался огромным и просторным. Только на той стороне дома, которая была нам видна, оказалось две дюжины окон. Вокруг первого этажа шла веранда, а вокруг второго - балконы. Одну из половин дома венчала площадка с перилами.
        - Ничего себе, - сказала я.
        - Двадцать пять миллионов долларов, - ответила сидящая рядом девушка. - Хотя дом не продается.
        Ого. Заманчиво, но не слишком заманчиво.
        - Цена не только за дом, - добавил парень, увидев мое лицо. - К нему прилагается и земля.
        Сначала я его не поняла, но когда мы объехали дом и остановились на парковке, до меня дошло.
        Земля.
        Пока все копошились, я стояла, не шелохнувшись. За домом раскинулись идеально подстриженные лужайки и сад, но дальше земля обрывалась и круто уходила вниз к берегу и самому морю.
        В точности как я себе и представляла. Я знала сады, о которых писал Э, и океан, который он рисовал. За подстриженными живыми изгородями и аккуратно посаженными цветами находились розарий с беседкой, а пышные кусты гортензий тянулись с дюн к пляжу. Меня пробила дрожь - то ли от осознания, то ли от дурного предчувствия. Может, я зашла слишком далеко?
        - Пойдем, Эбби, - сказала Лекси. - Надо найти мисс Уилсон.
        Уже слишком поздно идти на попятную.
        Девушка повела меня по лужайке, где люди устанавливали белые шатры и развешивали цветные фонарики. Скатерти вздымались в воздух, а потом ложились на раздвижные столы, где на одинаковом расстоянии друг от друга стояли букеты цветов. Группа работников настраивала звуковую систему, а за ними женщина сверялась с папкой. Линдси Уилсон, владелица компании по организации банкетов.
        Сегодня утром я разговаривала с ней по телефону, и она очень оживленно меня приветила.
        - Вечеринки у Барбанелов всегда проходят легко, - сказала она, пока я ставила подписи на нескольких бланках.
        - Но они очень закрытая семья, так что не вынюхивай, - усмехнулась Лекси.
        Из машин мы перенесли подносы с едой к столам и холодильникам. Подносы острого манчего и мягкого пор-салю; многоярусные тарелки с клубникой, ананасами, канталупой. Арбуз с фетой и веточками мяты, спаржа и зеленый горошек, миски с оливками, хумусом и бабаганушем; бри, запеченный в тесте, с инжировым джемом.
        Дом я видела лишь мельком, поскольку место для вечеринки отвели от лужайки до гостиной. С высоких потолков свисали хрустальные светильники, а стеклянные двери были задрапированы занавесками песочного цвета. Кресла и диваны были обиты ярко-голубой и кремовой тканью, подходящей под низкие столики. Над одним камином висела картина с изображением пляжа, а над другим - зеркало в позолоченной раме. По углам стояли растения в горшках и свежие цветы. Обе каминные полки были уставлены книгами.
        - Вот и нынешний президент, - кивнула Лекси на пару средних лет, стоящую посреди дворика и беседующую с мисс Уилсон. - Гарри Барбанел и его жена.
        Гарри, сын Эдварда и Хелен Данцигер, богатой женщины, на которой он женился в том же году, когда признавался в любви моей бабушке. У Гарри было много волос (папа бы обзавидовался), а сам он был одет в фирменные для Нантакета красные цвета (в миру более известный как лососевый). На его жене был блестящий пиджак, а на губах - неизменная улыбка. Оба словно сошли с обложки журнала.
        Они разительно отличались от взрослых из круга общения моих родителей, которые любили поспорить, вели себя непредсказуемо и обладали аурой хиппи. Я частенько ввязывалась в их дебаты и почти уже предвкушала победу, как они резко меняли тему и говорили: «Не думала ли ты стать раввином? Ты бы стала хорошим раввином, отлично споришь. Тебе стоит чаще посещать синагогу». Я вежливо отказывалась от их видения моего карьерного пути («Но почему ты не хочешь быть раввином?»). Тогда мы переводили разговор на обсуждение новой юной рабби в синагоге, которая очень хорошо читала проповеди юным сиротам, но соседке Джоан она не нравилась, потому что у той слишком прогрессивные идеи. Кто-нибудь вообще в курсе, что у этой рабби есть партнер? Дочь Сьюзан, наверное, лесбиянка, и они наверняка поженятся.
        Я знала, как управиться с друзьями родителей. Сомневаюсь, что эти же методы сработают на Барбанелах.
        В семь часов толпами стали прибывать гости. Люди в белых льняных брюках и черно-белых ансамблях стояли то тут, то там, держа в руках бокалы вина без ножки. Я кружила с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Бабушка действительно тут бывала? Она смеялась и наклоняла голову, как эти женщины? Стояла на этой лужайке в свободном платье, с завитыми волосами, как у героини «Удивительной миссис Мейзел»? Судя по письмам, бабушка частенько проводила тут время, но мне сложно представить подобное. Может, она не посещала такие вечеринки в качестве гостьи, а была прислугой, как я?
        Бабушкина жизнь всегда казалась повестью, полной опасности и гламура. И в этой повести внезапно оказалась еще одна глава, страницы которой склеились. Бабушка так же сияла от счастья, как все эти люди? Трудно представить. При жизни она всегда казалась немного грустной.
        Время от времени кто-нибудь из других официантов указывал на члена совета директоров или президента компании. Даже сенатор появился.
        - Здесь всегда так? - спросила я Лекси, когда мы одновременно поставили подносы с пустыми бокалами. - Все эти люди известны.
        - Все летом приезжают на Нантакет. - Ну да, скорее, один процент.
        К десяти вечеринка была в полном разгаре. Нам велели пользоваться туалетом при кухне, но очередь туда была нескончаемой, и я стала искать другой. Я пошла дальше по дому, рассматривая идеальные зеркала в коридоре и небольшие столики со свежими цветами. Мне удалось найти еще одну ванную, полную толстых пушистых полотенец, морских ракушек и изданий старых газет. Господи, эта ванная наряднее, чем вся моя комната.
        На обратном пути я заглянула в пустой зал и заметила фотографии в рамках и картины. Я остановилась.
        Если взгляну одним глазком, ничего же страшного не случится?
        Я пошла дальше по коридору, все мои чувства максимально обострились. Я отдавала себе отчет в том, что здесь нельзя находиться. В этой части дома шум вечеринки был приглушен, словно все происходило в другом мире. Что я вообще ищу? Фото бабушки? Письмо в рамке? Ха.
        Дверь справа резко распахнулась.
        Я отпрыгнула назад, но вышедший мужчина меня не заметил, рванув в обратном направлении. Дверь стала медленно закрываться, и я увидела, что это кабинет с огромной картиной, на которой был изображен океан. Да будет вам известно, эта картина напоминала произведения Моне.
        Я просунула ногу, чтобы дверь не успела закрыться.
        И застыла. Как та девушка в «Парке юрского периода», которая пыталась убежать от динозавров, как жертвы Медузы, которые встретили ее взгляд. Потому что я обычно так не поступала. Я не врывалась в чужие дома. Не нарушала правила.
        Но картина…
        Где-то неподалеку раздался смех, и я нырнула в кабинет и захлопнула дверь. Я прислонилась к ней, сердце бешено колотилось, ладони вспотели. Я могла угодить в серьезные неприятности. Нужно уходить. А если я открою дверь и кто-то меня увидит? И арестует за незаконное проникновение? И бросит меня в тюрьму? На Нантакете вообще есть тюрьма? На Нантакете должна быть тюрьма. Кто сидит в тюрьме на Нантакете? Должники? Безумные водители? А если они выставят залог, но никто не заплатит, а родители слишком далеко…
        Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, досчитала до десяти. Все хорошо. Дыши.
        Это важно помнить.
        Я подошла к висящей на стене за громадным столом картине в раме, написанной масляными красками.
        «Сомневаюсь, что мне с точностью удастся изобразить свет моря, даже если буду рисовать всю оставшуюся жизнь».
        Но на этой картине свет был идеален. Художник с помощью зеленых и желтых оттенков изобразил свет, проникающий в водные глубины, и океан словно светился. Я привыкла к картинам, на которых океан внушал чувство тревоги или казался прохладным - немногие картины вызывали у меня желание войти в воду.
        В правом нижнем углу на голубом фоне выделялись белые буквы. Почерк был небрежным, но даже так инициалы отчетливо проглядывались: Э и Б.
        Я подняла руку, чтобы провести пальцами по буквам, но годы визитов в музеи заставили меня сдержаться. Вместо этого я наклонилась и задержала дыхание, словно могла окунуться в эти волны. Больше мне не нужны были доказательства. Это был Барбанел. Эдвард Барбанел писал моей бабушке любовные письма.
        Я отстранилась и оглядела комнату. Кабинетом явно часто пользовались: на столе валялись бумаги и ручки, у стен стояли забитые книгами шкафы. Пол из темного дерева покрывал роскошный ковер, но я видела лишь мерцание. Под картиной был установлен камин, а справа у окна располагалась ниша, закрытая тяжелыми бархатными занавесками - идеальное укрытие, чтобы свернуться калачиком и читать.
        Я уже незаконно проникла в чужие владения - это кошерно, если я немного осмотрюсь, или, пока не поздно, стоит улизнуть? Ладно, наверное, это не сто процентов кошерно, но точно больше походит на зефир, чем на бекон.
        С опаской, словно ходьба с оглядкой по сторонам мне поможет, я подошла к книжным полкам и осмотрела корешки. Одна научно-популярная литература: книги про бизнес, историю и бухгалтерское дело. Забавно. Продолжив, я заметила более плоские корешки с рукописным текстом. В переплете. Я встала на колени и наклонила голову, чтобы получше рассмотреть названия.
        1990 - 1994. 1994 - 1996. 1997. Альбомы. Целые дюжины.
        И эти были самыми поздними. Еще несколько альбомов стояли на нижней полке, и не успела я задуматься, как мой взгляд перескочил на них.
        Я боялась надеяться, боялась думать, что они могут быть датированы 1947 - 1951 годами.
        У меня так быстро перехватило дыхание, что сердце будто зацепилось за ребра. Письма были от пятьдесят второго года. Возможно, в пятьдесят первом бабушка приезжала на Нантакет. Я почти благоговейно положила альбом на колени и открыла зеленую обложку.
        Это не альбом, а альбом с вырезками. В основном страницы заполняли небольшие квадратные фотографии цвета сепии, иногда между ними попадались цветные открытки или газетные вырезки. Мне улыбались незнакомые люди, женщины с пышными прическами, мужчины с сигарами. Бабушка.
        На снимке она смеялась. Ее идеально завитые волосы развевались на ветру, а темные губы слегка приоткрылись. Здесь она была примерно моего возраста, кожа гладкая, а в глазах радость. Я едва ее узнавала. На ней были широкие джинсы с завышенной талией, а короткий жакет с высоким воротом довершал образ.
        Она казалась такой юной.
        И такой живой. В свои последние годы бабушка была маленькой и хрупкой. Кто эта жизнерадостная девушка, которая влюбилась, приехала на этот остров и, покинув его, больше никогда о нем не заговаривала? Я знала свою бабушку, знала Рут Коэн, которая пекла пироги, рассказывала истории и жаловалась на кондиционер, но не знала эту задорную, живую девушку, у которой не было мужа, дочери, внучки и домика во Флориде. Кем же она была на самом деле?
        - Что ты тут делаешь?
        Я закричала.
        Всего лишь пронзительно вскрикнула и быстро замолчала. Я повернулась так поспешно, что потеряла равновесие и рухнула на спину. Потолок закружился перед глазами, пока я пыталась выровнять дыхание.
        В дверях стоял парень моего возраста, озаренный светом. Он вошел в кабинет и закрыл дверь.
        - О господи. Извини. Привет. - Я вскарабкалась на колени - почему я такая жалкая? - запихнула альбом обратно на полку и вскочила на ноги.
        Парень грозно нахмурился.
        - Ты кто?
        Он был пугающе симпатичен, а это значило, что в привычной обстановке я никогда бы не заговорила с парнем с такой загорелой кожей, темными глазами и острыми скулами, которые вполне могли бы разрезать напополам сердца. На нем были темно-синие брюки и белый свитер. В одной руке он держал цветок с желто-пурпурными лепестками.
        - Я… я, эм… - От смущения я густо покраснела. Я не отважилась произнести название компании, боясь, что доставлю им проблем. - Я уборщица. Я убираю.
        - Я всего лишь хотел немного тишины и спокойствия, - пробурчал он, устремив взгляд ввысь, а потом снова им меня пригвоздил к полу. - Ты убираешь.
        Меня передернуло.
        - Да?
        - Кабинет.
        Идти уж до конца.
        - Да.
        - Посреди вечеринки. - Его голос звучал медленно, почти мелодично, пока он невозмутимо разведывал мою историю.
        - И без каких-либо чистящих средств. - Точно. Хм.
        - Это новый вид… уборки.
        Парень приподнял брови, давая мне молчаливый ответ.
        - Я изучаю комнату, чтобы понять, что нужно убрать.
        - Врешь ты ужасно.
        «Я знаю, понял?» - чуть не ляпнула я, но лишь прислонилась к столу и виновато развела руками.
        - Ты воровка?
        - Нет! Боже, нет, я ничего не крала.
        - Ты просто сюда вломилась.
        Теперь я поняла, как легко можно запутаться.
        - Я не вламывалась. Я просто случайно вошла.
        - Что? - Он уставился на меня так, словно я говорила на неведомом ему языке.
        - Случайно вышло. Я была в коридоре, а потом оказалась не в коридоре…
        - Если ты воровка, то самая бездарная воровка на свете.
        Внезапно я испытала воровскую гордость, а он ее задел.
        - А ты, значит, много воров повидал в жизни? Что ты сам-то тут делаешь?
        Парень проигнорировал меня, опустив глаза на нижние полки книжного шкафа.
        - Ты смотрела фотоальбомы?
        - Нет. - Понятия не имею, почему стала отрицать, просто на фоне воровской гордости у меня возникла небывалая тяга к жульничеству.
        - Хм. - Он подошел к камину, взял с полки маленькую вазу и поставил в нее цветок. - Почему ты их смотрела?
        - Ты забыл налить воду.
        - Благодарю, - сказал он таким сухим голосом, что даже если бы вода в вазе и была, то она мигом бы испарилась. - Я не заметил.
        Ну и ну. Какая честь познакомиться с королем сарказма. Я снова посмотрела на странные разноцветные лепестки.
        - Что это за цветок?
        - Ядовитый.
        - Оу. - Я отпрянула. - Ты всегда разгуливаешь по тусовкам с ядовитыми цветами?
        - Только если мне нужно разобраться с загадочными воришками.
        - Я не воровка, - я насупилась и подняла руки. - Видишь? Ничего. - Я бросила взгляд на дверь. Парень стоял совсем рядом. Если я побегу…
        Я побежала.
        Парень оказался быстрее и закрыл дверь телом. Я затормозила в паре сантиметров от него, и теперь мы оказались так близко друг к другу, что мне была видна каждая из его черных ресничек. Пульс ускорился, и я отпрыгнула назад, не в силах перевести дух и перестать на него глазеть. Парень судорожно сглотнул и тоже быстро задышал, словно ему не хватало кислорода.
        Но все очарование мигом пропало, как только он открыл рот:
        - Выверни карманы.
        - Это женские шорты, - выпалила я. - В них нет карманов. Это фальшивки.
        Он уставился на меня.
        - Какая глупость.
        - Знаю.
        - Тогда выверни сумку.
        - Зачем я вообще тебя слушаю? Ты и сам сюда прокрался тайком.
        - Потому что вообще-то я здесь живу.
        Я вздохнула и протянула ему свою сумку. Я почти ничего не взяла с собой - только телефон, ключи и кошелек. Парень расстегнул кошелек.
        - Эбигейл Шенберг, - прочитал он. Что-то мелькнуло у него в глазах. Бывало, ты ищешь намеки, когда пытаешься понять, вдруг твой собеседник тоже еврей. Эбигейл еще можно списать на другую национальность, но фамилия и темные брови четко указывали на мое происхождение. Ладно, ладно, нос у меня тоже не самый изящный. Парень снова посмотрел на мои водительские права.
        - Классная фотка. - А вот и нет.
        - Если бы я хотела что-нибудь украсть, - презрительно сказала я, - то не положила бы это на видное место. Я бы спрятала вещь в лифчик или еще куда-нибудь.
        Парень посмотрел на меня. Его губы еле заметно дернулись.
        Проклятье.
        - И проверять ты не будешь. Если бы так я и сделала, то не стала бы тебе подсказывать.
        - Если только ты не настолько наглая.
        - Это не так, уж поверь.
        - Похоже, воровка из тебя отстойная. - Он приподнял на моей головой сумку. - Скажи, что ты тут делала, и я отдам ее.
        - Ты не можешь отбирать у меня мои вещи.
        Парень ничего не сказал. По всей видимости, мог.
        - Ладно, пофиг. - Я откинула волосы от лица. - Я вынюхивала. А ты? Ты что тут делаешь?
        Ручка за ним стала поворачиваться. Я резко втянула воздух, а парень отпрыгнул, когда дверь начала открываться.
        О-оу.
        В кабинет вошел пожилой мужчина и резко замер, нахмурив брови. Он оглядел меня с головы до ног, а потом перевел внимание на парня.
        - Ной, так и думал, что найду тебя здесь.
        - Я пришел за вазой. - Он показал цветок. - Миссис Грин выбрала этот. Он под угрозой исчезновения. Почему люди не понимают, что это означает: не нужно его вырывать?
        - В столовой есть вазы.
        - Огромные вазы. Мне нужна эта.
        - Хм. Тебя ищут родители. - Мужчина снова посмотрел на меня. - Кто твоя… подруга?
        - Это Эбигейл Шенберг. Эбигейл, это мой двоюродный дедушка Берти.
        Я застенчиво помахала рукой.
        - Здравствуйте.
        - Угу. - Он оценивающе посмотрел на мой наряд. - Ты с Линдси?
        С мгновение я тупо смотрела на него, а потом вспомнила, что так называлась компания по обслуживанию банкетов.
        - Да?
        - Тогда разве ты не должна быть во дворе?
        Я посмотрела на Ноя. Смешно, потому что у него не было повода меня прикрывать. Но молодежь выручает друг друга. Старикам точно нельзя доверять после того, как они чуть не уничтожили планету.
        Странно, но Ной за меня заступился.
        - Я хотел ей помочь.
        Брови мужчины опасно взлетели на лоб.
        Ну прекрасно. Двоюродный дедушка Берти точно подумал, что мы тут мутим с его внуком.
        - Но мы уже закончили, - поспешно сказала я. - Вы правы, мне нужно вернуться к работе. Эти бокалы для шампанского сами себя не обслужат.
        Честно, порой я говорила такие глупости, что у меня начиналась непереносимость лактозы.
        - Сами управятся, - сказал Ной.
        - Ной, - с раздражением произнес его дедушка. - Тебе пора попрощаться.
        Ной поджал губы, и я была уверена, что вот сейчас он меня сдаст. Но он просто кивнул.
        - Оставь нас на минутку, а потом я найду папу и маму.
        Поупрямившись, пожилой мужчина все же вышел из комнаты и прикрыл дверь.
        Но не до конца. Ной толкнул ее до щелчка. Повернувшись ко мне, он снова приподнял мою сумку.
        - Ну?
        В голове что-то щелкнуло.
        - Тебя зовут Ной.
        Он бросил на меня нетерпеливый взгляд.
        «Откуда такой интерес?» - сказала Джейн, когда я спросила про дом Барбанелов, а Эван, богатей Эван, который вертелся в этих же кругах, сказал тогда: «Ной?»
        - Ты Барбанел.
        Он кивнул.
        - Было бы странно, если бы сюда пробрался кто-нибудь с вечеринки.
        У меня возникло странное ощущение дежавю, хотя мы точно никогда не встречались.
        - Ты внук Эдварда Барбанела.
        - И что?
        Я немного безумно рассмеялась.
        - Просто смешно все это. Ты. И я. Здесь.
        Ной посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
        - Что?
        Я показала рукой.
        - На картине запечатлен свет от воды.
        - С тобой всегда так трудно разговаривать?
        Дверная ручка снова загремела, и мы вздрогнули. Ной посмотрел на дверь так, словно мог силой мысли прогнать чужака. В комнату проник девчачий голос:
        - Ной! Я знаю, что ты там. Тебя искал твой папа, еще вчера.
        Ной вздохнул и открыл дверь. В дверь протиснулась девушка на год или два младше меня.
        - Дядя Берти ни за что не скажет… - Она замерла, и ее тон изменился. - Ой.
        Ной простонал.
        - Скажи им, что я скоро приду.
        Она проигнорировала его и внимательно посмотрела на меня. Против нее мне точно не выстоять. На девушке было черное платье с яркими цветами, вышитыми по подолу, а ее блестящие локоны цвета темного шоколада изящно лежали на плечах. Мои же волосы были кудрявыми, как у Энн Хэтэуэй в первой части фильма «Как стать принцессой». Я, конечно, выучила Первую заповедь идеальных волос (после душа проводи по волосам не расческой, а пальцами), но к концу дня мои кудри все равно превращались в полнейший беспорядок.
        Она прищурилась.
        - А ты кто?
        - Эбби. Привет.
        Она смерила меня критичным взглядом.
        - Ты… из кейтеринговой компании?
        - Эм. - Я попыталась поправить очки, но вместо того ткнула себя пальцем в переносицу. Верно, я же сегодня надела линзы. - Типа того.
        - Ладно. - Она выразительно посмотрела на Ноя, словно говоря: «Ты тискаешься с прислугой?» - Я передам дяде Гарри, что ты придешь через пять минут. С тебя должок.
        После того как девушка ушла, я раскинула руками.
        - Похоже, тебе правда пора.
        - Расскажешь мне об этом. Завтра. - Ной вытащил телефон. - Какой у тебя номер?
        Я напечатала ему свой номер.
        - Но завтра я работаю.
        - Увидимся после работы. Где и когда?
        - В пять. Я работаю в «Проуз Гарден».
        Он нахмурился.
        - Ты работаешь в кейтеринге и книжном магазине?
        - О. Хм. - Я сглотнула. - Кейтеринг скорее работа на один раз.
        Он раздраженно вздохнул.
        - Надеюсь, у тебя найдется достойное оправдание, как ты тут очутилась, Эбигейл Шенберг.
        - Так и есть. Клянусь.
        Чрезмерное любопытство ведь сойдет за оправдание?
        Я очень, очень сильно облажалась.
        Глава 4

30 марта, 1958
        Ты забудешь меня. Говорят, любовь - это решение быть вместе, решение в пользу другого человека каждый божий день. Это выбор быть рядом друг с другом. Но мы больше не увидимся, верно?
        Ты перестанешь меня любить. Выбери любовь к Хелен. Я очень тебя прошу.
        Будь счастлив.
        В первый рабочий день в «Проуз Гарден» я надела свое платье в стиле Алисы в Стране чудес. Оно было точно такого же небесно-голубого цвета, что у Алисы, и идеально подходило под мое настроение затеряться в Стране чудес. Я не принадлежу этому миру с его чрезмерно большими домами, странными персонажами и таким безмерным богатством, что можно было бы окрасить все розы на острове в красный цвет. Но этот мир казался мне загадочным, интригующим и очаровательным.
        Утро было раннее, но люди уже брели по мощеным улочкам Нантакета, помахивая пляжными дизайнерскими сумками. Легкий ветерок колыхал листья на деревьях, принося запах океана, а утреннее солнце грело, но не обжигало. Мне никак не удавалось привыкнуть к очарованию этого города. Сомневаюсь, что смогу когда-нибудь сделаться бесчувственной к этим самобытным витринам магазинов. У окон в горшках росли цветы, а на вывесках были красиво выведены названия булочных и антикварных магазинчиков.
        Джейн рассказала, что здания на Нантакете в основном покрыты серой черепицей, но не потому что так их покрасили, а потому что натуральный кедр со временем выцвел до умиротворяющего серого цвета. Но книжный магазин, притулившийся между двумя высокими зданиями из красного кирпича в переулке от главной улицы, был покрыт белой черепицей. Вход украшала решетка, увитая розами. Подойдя к ней, я занервничала. Я довольно долго проработала в городской библиотеке и была уверена в своих книжных познаниях, но новая работа - новое начало - всегда меня пугали.
        Я распахнула дверь, и все напряжение мигом улетучилось.
        Магазин был полон света, воздуха и тихой классической музыки. Плечи опустились. В комнате, полной книг, дышать становилось легче, словно бумага хранила свойства деревьев, которыми она когда-то была. В этой комнате книг было больше, чем в моей спальне, или в спальне родителей, или в нашей гостиной, хотя одна стена у нас была полностью уставлена книжными полками. В магазине оказался целый лабиринт из книг, высоких стеллажей с книгами. Здесь легко затеряться. И легко найтись.
        За стойкой сидела женщина и читала книгу в твердом переплете без суперобложки. Я улыбнулась излишне оживленно.
        - Здравствуйте, я Эбигейл Шенберг. Я к вам на лето.
        - О, прекрасно. - Женщина с внезапной грациозностью встала. - Лиз! - крикнула она за спину и улыбнулась. - Я - Мэгги. Давай я все тебе тут покажу.
        Мэгги была дочерью друзей семьи знакомой невестки библиотекаря из моего родного города. Я ничего из этого не придумала. На ней было розово-белое платье в горошек и повязка на голове, а ее партнерша Лиз с фиолетовыми волосами была с ног до головы одета в черное. Пара «джем и арахисовое масло», как называла их мама. Идеальные противоположности. У них было три работника на полную смену и еще парочку они нанимали на лето. Другие временные сотрудники вернулись студентами колледжа, и мне повезло получить освободившееся место.
        Через десять минут я постановила, что обожаю Мэгги и ее кричащую жизнерадостность. Она показала, как вести журнал записей, как сверяться на полках, что нужно передвинуть или добавить, как ориентироваться по картам, на каком выставочном столе разложить книги. Один такой стол они посвятили Второй мировой войне, и на обложках книг были изображены женщины с короткими стрижками и в длинных пальто. Бабушка. Я полночи размышляла над ее фотографией. Какой ее жизнь была здесь, в «Золотых дверях»?
        Мэгги обучала меня, пока по магазину бродили люди, и с легкостью переключалась с назидательного режима на услужливого торговца книгами. Ей почти каждый раз удавалось понять, что хочет покупатель до того, как он сам это понимал. Кто-то говорил: «Я слышал об этой книге», и, не выспрашивая никаких подробностей, Мэгги доставала из-за спины книгу, и она оказывалась той самой.
        - Как… что… у меня слов нет, - сказала я.
        Мэгги засмеялась.
        - Сегодня это книга дня. К тому же это единственные магические чары, что мне подвластны, так что нужно пользоваться ими по максимуму.
        Ей удавалось покорить даже самых привередливых читателей. Одна женщина лет двадцати сначала отмахнулась от Мэгги, но в итоге призналась, что любит фэнтези и ищет нового автора.
        - Н.К. Джемисин?
        - Читала.
        - Шэрон Шинн?
        - Читала.
        - Кейт Эллиот?
        - Читала?
        - Ннеди Окорафор?
        - Читала.
        С каждым отказом Мэгги воодушевлялась все больше и больше.
        - Кэтрин Аддисон, - сказала она. - «Гоблин-император».
        Девушка замерла. Наклонила голову.
        - Хм. Нет. По-моему, не читала.
        После того как покупательница ушла с книгой, Мэгги рухнула на мягкое кресло возле камина и небольшого бара и принялась обмахиваться журналом. Я не могла решить, это наигранность или нет.
        Я взгромоздилась на подлокотник стоящего напротив кресла.
        - Я под впечатлением.
        - Знаю. - Мэгги кинула журнал на приставной столик и стала с силой махать второй рукой. - Мы - хранители знаний, и наш священный долг - объединять читателей и тексты.
        Лиз выглянула из-за компьютера с другого конца комнаты. Она занималась описью товара и финансами, а еще создавала сайт, где вела блог и общалась с пользователями. Мэгги участвовала в жизни магазина скорее лично.
        - Какая же ты странная.
        - Я гений. Волшебник. Она полюбит ту книгу. А помнишь даму в прошлом месяце, которая говорила, что ее сын не любит читать, а я убедила ее купить «Создатели чуда», а через три дня она вернулась и купила всю серию? А «Маллореон»?
        - Теперь она неделями ужинает за чтением этой истории, - поведала мне Лиз.
        - Потому что она изумительная. Как и я. Итак, Эбби, ты впервые на Нантакете? - (Я кивнула.) - Тебе будет очень весело. Господи, хотела бы я снова оказаться семнадцатилетней девчонкой на Нантакете.
        - Нет, это не про тебя, - сказала Лиз. - В семнадцать ты была сварливым готом.
        - Верно, - мирно согласилась Мэгги. - К старости я угомонилась. Стала примитивной.
        Мне полюбилась шутливая болтовня Лиз и Мэгги, но с приближением конца смены я ощутила напряжение, которое сковывало все тело. К половине пятого я вздрагивала от каждого звонка колокольчика, сообщающего о прибытии нового покупателя.
        И после уймы ложных тревог звонок на двери наконец объявил о его приходе.
        Это почти застало меня врасплох, поскольку я привыкла, что каждый раз заходил не Ной. Я застыла посреди раздела с мистикой с книгой в руках. Ной буквально сразу остановил на мне свой решительный взгляд, оказавшись по другую сторону тележки с книгами. От ветра его волосы растрепались.
        - Значит, тут ты работаешь.
        - Да. - Я поставила книгу на место. - Но уйти раньше пяти не могу.
        - Ладно.
        Я поставила на полку еще одну книгу. И еще. А потом снова бросила быстрый взгляд на Ноя.
        - Так и будешь тут торчать?
        Он пожал плечами.
        - Надо же как-то убить десять минут.
        - Хм.
        - Ты могла бы помочь мне найти книгу.
        - Ты серьезно?
        - Конечно.
        - Какую книгу?
        - Ты же работаешь в магазине с книгами.
        - А что тебе нравится читать? - Я окинула его взглядом. - Джеймс Джойс? Дэвид Фостер Уоллес?
        - Чего ухмыляешься?
        - Я не ухмыляюсь.
        - Мне нравится научная фантастика, - сказал он, чем меня удивил. - Джон Скальци. И Ле Гуин.
        - Ага, - задумалась я. - Интересно.
        Ной с подозрением взглянул на меня.
        - Почему?
        Потому что я была очень субъективно настроена, а теперь мне нужно произвести повторный анализ.
        - Ты читал «Слуги правосудия» Леки?
        - Вряд ли.
        - Если тебе нравится Ле Гуин, то может понравиться и эта писательница. И «Пространство» Кори. - Всегда приятно рекомендовать книгу, на основе которой сняли сериал.
        Я вытащила первые книги из обеих серий и отнесла их на кассу, где взяла протянутую Ноем карточку.
        - Платиновая. Мило.
        Он насупился.
        Вот тебе расплата за то, что издевался над моей фотографией на правах. Я прочитала его полное имя.
        - Ной Ари Барбанел.
        - Номер тоже хочешь зазубрить наизусть?
        - Я подумаю над этим. - Я отдала ему карточку и книги, засунув чек под обложку одной из них.
        - А пакет?
        - У нас экологический кризис.
        - Да ты издеваешься.
        - Через несколько веков Нантакет окажется погребен под волнами. - Я притворно изобразила виноватую гримасу, делясь любопытной подробностью, которую мне рассказала Джейн вместе с фактами о черепице из кедра.
        Ной выглядел раздраженным.
        - Не тебе читать мне лекции о Нантакете.
        - Ной! - Из подсобки вышла Мэгги. - Рада тебя видеть.
        - Здравствуйте, миссис Эм. - Ной улыбнулся, и я отвела взгляд. Немного нечестно с его стороны быть таким богатым, начитанным и обладать сногсшибательной внешностью.
        - Как ты? Только приехал?
        - Да, на прошлой неделе. А вы как?
        - Отлично, наращиваем силы к сезону. Ты знаком с Эбигейл? Она останется тут на лето.
        Теперь Ной улыбался мне, но улыбка была язвительной.
        - Мы давно знакомы. Как раз собирались прогуляться, если она закончила смену.
        - О, правда? - Мэгги с интересом на меня посмотрела. - Чем займетесь?
        - Всего лишь банальным допросом, - ляпнул Ной.
        Почему мне вдруг стало так жарко и неловко?
        - Схожу за сумкой.
        Как только мы вышли на улицу, он засунул мне в сумку свои книги.
        - Раз уж ты отказала мне в пакете.
        - Пф. Ты знаком с Мэгги?
        - Остров маленький. Пересекались.
        Мы перешли дорогу и направились к порту.
        - Куда мы идем?
        - Мы гуляем.
        - Куда-то конкретно?
        - Нет. Так в чем твой секрет?
        Я сглотнула.
        - Ха, прямо к сути перешел.
        - Я из-за тебя как на иголках.
        - Ладно. Что тебя интересует?
        - Давай начнем с главного. Как ты оказалась в кабинете моего деда?
        Ной пригвоздил меня взглядом к месту, а поскольку он был на голову выше, то мне пришлось изогнуть шею, чтобы взглянуть ему в лицо. Солнце озарило его кудри золотистым ореолом, словно вселенная решила окружить парня ангельским светом.
        Мы дошли до деревянного пирса, и я окинула порт взглядом. Сегодня Нантакет-Саунд был гладким, как стеклышко. Небольшие судна спокойно покачивались над своими отражениями. Океан казался прирученным, прикованным лодками, окруженным пристанью и сушей. Ложь. Океан невозможно приручить.
        - Он был знаком с моей бабушкой.
        - Хорошо…
        Я засунула руки в карманы платья и посмотрела ему в глаза.
        - Он писал ей любовные письма. Я нашла их пару месяцев назад.
        Ной удивленно вытаращил глаза.
        - Думаешь, мой дед пишет твоей бабушке любовные письма?
        - Нет, не сейчас, а много десятилетий назад.
        - Когда?
        - С пятьдесят второго по пятьдесят восьмой год. Ей тогда было восемнадцать, а ему двадцать два.
        Ной решительно встряхнул головой.
        - Невозможно.
        - Правда? Потому что они были от Эдварда из «Золотых дверей».
        - Эдвард - популярное имя. Это мог быть садовник, повар, уборщик…
        Боже милостивый, да это привычный персонал Аббатства Даунтон.
        - И он писал о том, что рисовал свет.
        - Что?
        - В одном письме он писал, что пытается изобразить свет океана. Я видела такую картину в кабинете твоего деда.
        Ной нахмурился.
        - Может, это вовсе не любовные письма и были.
        - Хм. - Я задумалась о еще нескольких, кхм, романтических пассажах. - И все же это любовные письма.
        - Невозможно.
        - Почему? - приняла я вызов. - Потому что в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом Эдвард женился на твоей бабушке?
        - Откуда ты об этом знаешь? - огрызнулся он.
        Я шагнула назад, удивившись его ярости.
        - Есть такое модное изобретение, я называю его Гуглом.
        Ной поджал губы.
        - Да, он женился. Так что мой дед не стал бы писать любовные письма другой девушке в тот же год.
        Уф. Я уставилась на мягкую ткань его рубашки поло.
        - Не хочу тебя расстраивать, но…
        - Вот и не нужно. - Ной продолжил идти широкими шагами.
        - Что? Я никого не осуждаю, но это возможно. - Я ускорила шаг, чтобы нагнать его. - Разве тебе не любопытно?
        - Изменял ли мой дедушка бабушке? Нет.
        - Может, твои бабушка с дедушкой познакомились после того, как закончились отношения Эдварда и моей бабушки. И, ну… они быстро поженились.
        - До свадьбы они встречались несколько лет.
        Я задумалась. Несколько лет? Но Эдвард и бабушка писали друг другу любовные письма в течение шести лет. И некоторые из них были довольно чувственными. И он точно ни разу не упоминал Хелен.
        - Может, они расставались и снова сходились? Или взяли паузу? Это вполне резонно. Кто захочет провести с одним человеком всю оставшуюся жизнь? - Когда Ной бросил на меня скептичный взгляд, я стала ему объяснять: - Нереально считать, что твоя первая любовь станет и последней. Люди меняются, понимаешь? Может, в один такой день ты безумно влюблен, а в другой - уже нет.
        Парень взглянул на меня с большим интересом, как будто впервые увидел во мне не проблему, а личность.
        - Я так понимаю, недавно ты пережила расставание.
        - Да уж, - вздохнула я. - Четыре месяца назад меня бросил парень. Все нормально. Он не вызывал у меня сильных чувств.
        - Тогда почему ты с ним встречалась?
        - Отличный вопрос. - Сначала мы с Мэттом не особо дружили. Я вертелась в заурядной компании творческих ботанов, а он набирался успеха, будучи капитаном футбольной команды, президентом Национального общества почетов или дискуссионного клуба. Нас поставили в пару на химии, и как-то все само закрутилось. - В теории он был отличным парнем. Думаю, в этом и заключалась вся соль. Оказалось, отношения мешают ему составить достойное резюме в колледж.
        - Неприятно.
        - Да, не самый положительный жизненный опыт.
        Мы прошли еще немного вперед.
        - Ладно, - заявил Ной, - значит, ты считаешь, раз уж твои отношения провалились, то все отношения обязательно провалятся, и поэтому мой дед изменял моей бабушке?
        - Боже мой, ты что, серьезно? Ты чересчур экстраполируешь.
        Ной засмеялся.
        - Чего ты смеешься?
        Он с ухмылкой посмотрел на меня.
        - Отличное применение термина «экстраполяция».
        - Спасибо. Наверное.
        - И поэтому ты заявилась в мой дом. Зачем?
        - О. - Я поправила очки на носу. - Я не хотела совать нос в чужие дела, честно. Но я несколько месяцев пыталась связаться с твоим дедушкой…
        - Что? - Ной уставился на меня. - Ты хотела поговорить с дедом?
        - Да. Если он писал письма моей бабушке…
        - Нет, - настойчиво покачал головой Ной. - Его в это не втягивай. Что говорит твоя бабушка?
        - Она умерла. В прошлом году.
        - Оу. - Ной откашлялся. - Соболезную.
        - Спасибо.
        Несколько секунд мы помолчали, а потом у него вырвался еще один вопрос.
        - Чего ты хочешь от моего деда?
        - Узнать больше о моей бабушке. Мы понятия не имели, что она когда-то была на Нантакете. Мы мало знаем про ее семью, она практически ничего о них не рассказывала. Может, этот парень - твой дедушка - знает о ней больше, чем мы. О них. К тому же глупо считать, что она была влюблена в парня в моем возрасте, но больше ни разу о нем не упоминала.
        - Потому что ты планируешь рассказать будущим поколениям о «Сильных чувствах в теории»?
        У меня невольно вырвался смешок.
        - Нет. Хотя я бы не сказала, что мы были влюблены. Ну, то есть не так, как эти двое. К тому же… - Я замешкалась.
        - Что?
        Я подняла подбородок, прекрасно понимая, что эта часть вызовет споры.
        - У него осталась одна из ее вещиц. Ожерелье. Я хотела бы узнать, что с ним стало.
        Ной устремил взгляд на ровную гладь бесконечного моря, а потом снова посмотрел на меня.
        - Нет.
        - Не поняла?
        - Меня вдруг заинтересовало прошлое твоей семьи. - Он запихнул руки в карманы и вытаращился на меня. - Но копаться в событиях пятидесятилетней давности? Об этом явно не стоит разговаривать с моим дедом.
        Я рассердилась.
        - Не знала, что тебе решать, какие разговоры важны, а какие - нет.
        - Слушай, - вздохнул Ной, - уверен, ты милая девушка. Но ты здесь не живешь. У тебя нет полного представления о том, что здесь происходит. Это не приключение, где ты можешь вообразить себя Нэнси Дрю. Мои бабушка с дедушкой - живые люди, и им не нужно, чтобы ты баламутила воду.
        - Я не пытаюсь «баламутить воду»…
        - Разве? Потому что, по моему мнению, визит на остров на целое лето говорит об обратном.
        - Я просто хотела поговорить с некоторыми людьми…
        Ной посмотрел на меня пронзительным авторитарным взглядом.
        - С «людьми»?
        Разволновавшись, я помедлила с ответом.
        - Ну да. С твоим дедом и другими людьми на острове, которые жили в те времена и могли ее помнить… в письмах указаны некоторые имена и адреса…
        - Выходит, ты определенно планируешь взбаламутить воду. - Ной был в бешенстве. - Это не твоя семья. Не твой остров. Не лезь.
        От чувства бессилия в животе стало жарко, а сердце сжалось. Обычно своим мнением я делилась лишь с родными, а остальным старалась показывать более кроткую и вежливую натуру. Как-никак, девушкам положено быть милыми.
        Как же я устала быть милой.
        - Знаешь что, Ной Барбанел? Это не твое дело. - Наши взгляды скрестились - сердитые и упрямые. - Ты не имеешь права диктовать мне, что делать. Мне не нужно твое разрешение на разговоры с остальными.
        Он поджал губы.
        - Я могу тебе заплатить.
        - Ты прикалываешься? - Меня охватила свирепая и дикая ярость. Да кем возомнил себя этот парень! - Тебе меня не подкупить.
        - Почему бы и нет?
        - Да пошел ты! - Я не знала, как реагировать. Меня лишили возможности адекватно выражать свои мысли.
        - Я не хотел тебя оскорбить. Подумай об этом.
        - Не буду я думать об этом! Ты не сможешь всю жизнь подкупать людей, чтобы получить желаемое. Мир не так устроен. - Увидев скепсис в его глазах, я продолжила: - Мир не должен быть так устроен. Нет, если у тебя есть хотя бы капля достоинства.
        Ной сжал челюсти.
        - Ты здесь никто, Эбигейл Шенберг. Ты вломилась в мой дом. Рылась в вещах моей семьи.
        - Ты прав. Я наломала дров. Но у меня есть полное право пытаться узнать историю моей бабушки.
        - А у меня есть право защищать личную жизнь моей семьи. Последний раз предупреждаю, Эбигейл: держись от них подальше.
        - Дело не в твоей семье, а в моей!
        - Правда? - с суровым взглядом сказал он. - Что-то не вижу твоей семьи на Нантакете. Это не им придется разбираться с последствиями.
        - С какими еще последствиями? Я просто хочу задать несколько вопросов!
        - Не вздумай. - Ной сверлил меня твердым, как окаменелое дерево, взглядом. - Если будешь упорствовать, я могу усложнить тебе жизнь.
        Я шагнула назад.
        - Ты мне угрожаешь?
        - Просто к сведению. Я могу помочь тебе, а могу и помешать. Решать тебе.
        - Пошел ты, Ной Барбанел. - Я вытащила из сумки его книги и пихнула их ему в руки. Из-за гнева мне даже не удавалось четко сформулировать свои мысли. - Серьезно, пошел ты далеко и надолго.
        У него дрогнул подбородок, но он все же забрал книги из моих рук.
        - Подумай над тем, что я сказал.
        - А ты подумай над тем, чтобы перестать быть таким козлом. - Я одарила его дерзкой, упрямой улыбкой. - Желаю в этом удачи.
        Глава 5
        Список тем, на которые мы с бабушкой не разговаривали:
        1. Путешествие из Германии в Штаты в возрасте четырех лет без посторонней помощи.
        2. Ее первые годы в Америке.
        3. Ее родители, которых по прибытии в Освенцим убили в газовых камерах.
        4. Война.
        5. Нацисты.
        6. Каково быть немкой и еврейкой.
        Список тем, на которые мы не разговаривали с мамой:
        1. Ее отношения с матерью.
        На четвертый день моего пребывания на острове мама прислала письмо на мою электронную почту с темой «???» и без сообщения, прикрепив только ссылку на статью в «Атлантик» о том, что в сравнении с десятилетней давностью современные подростки меньше времени проводят с друзьями и жалуются, что стали чувствовать себя более одиноко.
        Спасибо, мам!! - ответила я.
        Маме не всегда удавалось уловить интонацию в моих письмах, но даже она наверняка бы заметила сарказм, подчеркнутый двойным восклицанием. Почта Гугла тут же предупредила меня о новом сообщении, потому что мама, по всей видимости, подумала, что почта и сообщение одно и то же.
        Тебе одиноко??
        В ее случае удвоенная пунктуация сигнализировала не о сарказме, а о серьезности ее вопроса. Она слишком за меня волновалась. Я ей перезвонила.
        - Алло?
        - Мне не одиноко, мам. У меня есть работа…
        - Подожди! Мне нужно поправить эту штуку на ухе, повиси…
        Я закатила глаза и, пока ждала, кликнула на ссылку в боковом поле, чтобы почитать статью про климатическую политику.
        - Все, готова. Привет. Тебе понравилась статья?
        - Считаешь, мне одиноко? Мне не одиноко.
        - Я знаю. - Ее обороняющийся тон ясно давал понять, что мама врет. - Но там написано…
        - Мам, ты разве не заметила мой миллион друзей?
        - Верно. - В ее голосе появилась надежда. - У тебя отличный коллектив. Но как же Нантакет? Ты никого там не знаешь?
        - У меня приятная соседка. Я познакомилась с ее друзьями.
        - Ладно. Хорошо. Ведь ты же знаешь, что люди - стайные животные. Тебе нужна стая.
        - Мам, все нормально.
        - Ты ни разу не позвонила с тех пор, как доехала.
        Порой убедить маму, что я умею приспосабливаться к новой обстановке, равносильно смыслу моего существования. Временами она паниковала из-за своих родительских навыков, словно я была суфле, которое вот-вот растечется по тарелке. Я подозревала, что родители не особо окружали ее заботой, поэтому мама была мало осведомлена о том, как нужно вести себя родителю. Справедливости ради, на родительский подход бабушки и дедушки, наверное, повлияло их детство. Думаю, они считали так: дети живы, сыты и им не грозит опасность от нацистов? Класс, все будет отлично.
        - Я пробыла здесь всего три с половиной дня, - напомнила я маме. - И вообще-то именно я только что тебе позвонила. И писала тебе каждый день.
        - Верно. - В ее голосе все равно звучала печаль. - Может, поболтаем по видео?
        Мы проболтали примерно сорок пять минут. Периодически в разговор вступал мой брат Дэйв. Папа расспрашивал меня о морских ракушках на Нантакете, но подходящих ответов у меня не нашлось. Мама хотела знать о каждом человеке, с которым я контактировала, и из этих сведений вполне можно было составить карту наших отношений. Вынуждена признать: я не стала увиливать от ее расспросов.
        Мои родители были милыми. Милыми и влюбленными до тошноты, писали слащавые валентинки и забывали о существовании других людей. Они до сих пор флиртовали, обсуждая их свадьбу и первое свидание. Папа шутил, что собирался жениться на богачке, и мама всегда отвечала, что это она собиралась за богача, а потом оба ухмылялись и украдкой целовались.
        Когда ты растешь в окружении безумно влюбленных людей, это здорово на тебя влияет. Ты ненароком начинаешь считать, что такая разновидность любви не только возможна, но и необходима. Начинаешь полагать, что твой партнер должен вести себя так, словно для него ты самый важный на свете человек.
        Наверное, это все-таки неразумно.
        Закончив болтать с родителями, я плюхнулась на кровать. На потолке плясали солнечные зайчики, а через открытое окно в комнату проникал летний воздух. Конечно, последние пару дней я чувствовала себя немного одиноко, но признаваться в этом мамам, склонным к лишней тревоге, не стоит. Если иногда мне одиноко, что с того? Всем бывает одиноко. Отправлю-ка я эту статью в «Атлантик».
        Лучше бы журналисты и дальше хейтили миллениалов и отстали от моего поколения. Я взяла телефон и набрала номер своей соседки. Риск - дело благородное.
        Я: Привет! Помню, ты упоминала, что в субботу вы собираетесь на пляже? Если планы еще в силе, можно с вами?
        Джейн: Да, конечно! Только сегодня я у тети - нужно провести время с семьей, лол, но завтра вернусь.
        В субботу мы с Джейн пошли на пляж, но перед этим заскочили в пекарню ее семьи за провиантом для пикника. На одной выбеленной стене висели фотографии Азорских островов, а у другой стояли полки с бакалеей. Покупатели медленно ползли к кассе, за которой лежали выпечка и полные корзины свежего хлеба. Джейн тайком провела меня в подсобку, где мы нагрузили контейнеры супом из капусты кале, португальскими колбасками и меренгами.
        Потом мы направились в дом тети Джейн, дворик перед которым утопал в гортензиях, а сзади стояло несколько велосипедов. Джейн кивнула в сторону светло-голубого.
        - Можешь одолжить велик Арии. Извини, что он такой слащавый. Ария любит, чтобы все было идеально, как в Инстаграме.
        Спереди к велосипеду была прикреплена плетеная корзинка с розовыми лентами.
        - Мне нравится.
        Мы погнали на велосипедах по узким дорожкам, вдоль которых росли полевые цветы, мимо извилистых деревьев и домов в привычном для Кейп-Кода стиле. Песчаные островки между травой и асфальтом стали шире, пока перед нами не раскинулась пляжная парковка. Мы оставили велосипеды и погрузили ноги в теплый песок, песчинки просочились между пальцев. По ярко-голубому небу плыли пушистые, как хлопок, облака, а пляж был усеян людьми. Стоял идеальный летний день: солнце еще не обжигало, а бриз приносил легкую прохладу.
        На хаотично раскиданных пледах и полотенцах разлеглась та компания, с которой я познакомилась на прошлой неделе. Уголки пледов были придавлены обувью и сумками. Лекси, лучшая подруга Джейн, сидела плечом к плечу с девушкой азиатской внешности, которую я раньше не видела. Сдается мне, это ее девушка Стелла.
        - Мы пришли. - Джейн поставила выпечку в центр. - Можете нас отблагодарить.
        Эван, стильный богатей, ухмыльнулся.
        - Какое у нас самомнение.
        - Имею право.
        Кто-то подсоединил телефон к колонкам, и на весь пляж заорала музыка. Мы разорвали пакетики с чипсами и крендельками и открыли газировку. Джейн стянула кроп-топ и вылезла из шорт, и я последовала ее примеру, раздевшись до самого консервативного бикини из двух комплектов, что привезла с собой. В один прекрасный день обязательно надену купальник нахального красного цвета. Но не сегодня.
        Когда половина компании принялась играть в тачбол, оставшиеся девчонки начали сплетничать по поводу отношений. Я слушала их разговор, нежась на солнце и растекаясь от жары на полотенце. Тепло обладало теми же расслабляющими свойствами, что и массаж, и снимало напряжение. Стелла повернулась ко мне. На ней был слитный купальник с леопардовой расцветкой, а возле шеи болтались длинные серьги.
        - А что насчет тебя? Встречаешься с кем-нибудь?
        - Нет. - Я вспомнила наказ Нико обрести немного хуцпы. - Но я бы не отказалась от курортного романа. В прошлом году я, э-э-э, встречалась дома с парнем, но он порвал со мной, чтобы бросить все силы на поступление в колледж.
        - Фу, парни, - сказала Стелла. - Не волнуйся, это отличное место, чтобы поразвлечься. Лекси говорит, ты познакомилась с Ноем Барбанелом, когда вломилась в «Золотые двери», - она игриво подвигала бровями.
        Лекси дернула Стеллу за волосы.
        - Формально это не было взломом.
        - Было. Ты соучастница преступления. - Стелла чмокнула Лекси в губы. - За это я тебя и люблю. У меня всегда был отличный вкус на сообщников. - Она снова обратила внимание на меня. - Итак?
        - Он придурок, - решительно заявила я.
        Джейн усмехнулась.
        - Не волнуйся, на пляжных вечеринках ты всегда можешь замутить с кем-нибудь.
        Я удержалась от признания, что никогда не буду мутить с левым чуваком (хотя я целовалась со вторым кузеном Тессы Фогельсон на ее бар-мицве, но он вдруг застеснялся и сбежал, что о-го-го как придало мне уверенности в себе), потому что вернулись остальные ребята и плюхнулись на покрывала, являя собой шумный и энергичный клубок длинных конечностей и пота. Эван стащил воду у Джейн и сделал несколько жадных глотков.
        - О чем болтаете?
        - Секрет. - Она забрала бутылку и стукнула ей Эвана по плечу.
        Рядом с нами шлепнулся Пранав, уставившись в свой телефон.
        - Сидни придет.
        - Сидни! - радостно воскликнула Джейн. - Класс! Как она?
        - Хорошо. Приехала вчера вечером.
        Сидни, похоже, девушка Пранава. Тоже из Англии и тоже стажер в архитектурной фирме.
        - Ребят, от вас воняет, - сказала Стелла. - А еще жарко. Кто хочет поплавать?
        - Сначала поем, - ответил один парень, набив рот сосисками.
        - Я с тобой, - сказала я Стелле.
        Мы направились к воде. Волны набросились на наши ступни, покрыв пеной лодыжки, а потом белой паутиной схлынули обратно. Мир перед нами был ярко-голубого цвета.
        - На счет три? - крикнула Стелла, и мы с криками и брызгами ринулись в воду. Темный и молчаливый океан сомкнулся вокруг меня.
        Я дрожа вынырнула. На губах выступила соль, а волосы прилипли к голове, как морские водоросли. Стелла вынырнула рядом со мной и откинула назад свои длинные черные волосы.
        - Бр-р!
        Мы согрелись, быстро и плавно плавая, как тюлени, загребая воду руками и активно толкая ее ногами. Привыкнув к температуре, мы с радостью лежали на воде.
        - Ты на острове впервые? - спросила она.
        - Да. Ты тоже?
        Стелла кивнула.
        - В прошлом году приезжала пару раз в гости к Лекси, но оставалась на одну-две ночи. Сейчас гораздо лучше. В этом году у нас будет идеальное лето.
        Я перевернулась на спину, наблюдая, как проникают сквозь облака солнечные лучи. Идеальное лето. Я в деле.
        - Так что там у тебя за проблемы с Пранавом и его девушкой? - позже, когда мы стояли у парных раковин в нашей ванной и готовились ко сну, спросила я у Джейн.
        - Что ты имеешь в виду под «проблемами»?
        - Ну, ты была слишком милой, когда она пришла. Обняла ее, как давно потерянную сестру.
        - Не знаю. - Голос Джейн звучал печально настолько, насколько это возможно, когда зубная щетка мешает произносить согласные буквы. - Это странный защитный механизм. Словно если я буду с ней очень дружелюбной, то никто не заметит, что я по уши втюрилась в ее парня.
        Ожидаемо.
        - Разве это не стереотипное поведение? Если ты слишком часто спрашиваешь о чьем-то партнере, то причина в том, что ты на него запала.
        - Господи, что? - ужаснулась Джейн. - Нет, это не так. Господи, это так?
        Я начала смеяться и не могла остановиться.
        - Уверена, что это так.
        Мы подготовились ко сну и выключили свет. Наши кровати разделяла полоса лунного света. Я перевернулась, чтобы видеть силуэт Джейн.
        - Спасибо, что разрешила пойти с тобой.
        - Без проблем. Без друзей тяжко. И мне может понадобиться еще один друг. - Она вздохнула. - Я рада, что этим летом приехала Стелла - Лекси скучала по ней в прошлом году. Но раньше, когда у нас с Лекси было свободное время, мы тусовались, а теперь она проводит все свободное время со Стеллой. И это нормально, я рада за них и пытаюсь не завидовать. Но я скучаю по подруге.
        Я ее понимала. Я была очень рада за своих друзей: за Брук, которая получила работу воспитателя детского лагеря в Вермонте; за Нико, которая подрабатывала программистом в Стэнфорде; за Хейли, которая во время языковой практики посмотрела Испанию. Но каждый раз, когда я узнавала об их отъезде, то начинала грызть ногти и до крови обкусывала кутикулу. А теперь я сбежала на Нантакет.
        Я уставилась на лунный свет на потолке. В сгущающихся сумерках стало очевидно, что я не просто убегала от одиночества, пыталась узнать прошлое бабушки или подготовить материал для эссе в колледж. Я хотела большего. Я мечтала о приключении. Пыталась найти цель в жизни.
        Насколько трудно окажется все это обрести?
        Глава 6
        В День независимости я проснулась от витающего в доме аромата сахара и клубники.
        - Доброе утро, девочки, - сказала миссис Хендерсон, когда мы с Джейн поплелись на первый этаж, соблазненные этим запахом, как Одиссей, которого заманили сирены.
        - Что готовите? - спросила Джейн.
        Миссис Хендерсон улыбнулась с беззаботностью пекаря, знающего цену своему искусству, и кивнула на стоящий на столе пирог. Желтое тесто было усыпано темно-рубиновой клубникой.
        - Клубничный пирог для пикника в бридж-клубе. По рецепту моей бабушки.
        Узнав, что пирог не для нас, мы с Джейн понуро опустили плечи.
        - О, - с сожалением произнесла я.
        Элли Мэй покрутилась возле нас, облизала нам пальцы, а потом бросила это занятие, выяснив, что у нас нет ничего вкусного.
        Миссис Хендерсон махнула рукой за спину, и мы поняли, что на кухонном уголке остывает второй пирог.
        - Но я удвоила состав, потому что зачем есть десерт только на ужин, если можно отведать его и за завтраком?
        - И он с клубникой, а значит, полезный, - радостно сказала Джейн. Втроем мы вытащили стулья и сели за стол.
        После того как миссис Хендерсон ушла, мы с Джейн переоделись и засунули ноги в сандалии. Увидев, как мы направляемся к двери, Элли Мэй жалобно завыла. Джейн вцепилась в мою руку.
        - Держись.
        - Мы ее предаем. - Я оглянулась, и лай Элли Мэй сменился трагическим воем. Она умоляла нас проникновенным взглядом. - Мы воплощение зла.
        Джейн замялась. Элли Мэй с надеждой завиляла хвостом.
        - Проклятье, - выругалась Джейн. - Ладно, давай возьмем ее с собой.
        Держа поводок, я, Джейн и Элли Мэй отправились в город. С каждым новым прохожим Элли Мэй приходила в больший восторг, а из Бостона, Кейпа и бог еще знает откуда прибыл целый остров новых туристов.
        Наша компания сидела на траве и ела мороженое. Когда мы подошли, Лекси помахала крошечным пластмассовым флагом, на котором были изображены звезды и полосы.
        - Йу-ху, Америка!
        - Это была ирония? - спросила Джейн. Она села рядом с Пранавом, чья девушка Сидни еще не пришла, и лучезарно ему улыбнулась.
        Хороший знак.
        После того как к нам подошли Сидни и еще несколько друзей, мы примкнули к сборищу людей в центре города. Мы с Джейн разрисовали себе лица: замысловатая черно-серебристая маска вокруг ее глаз и красно-золотистый феникс, загибающийся на мой висок и щеку. Мы наблюдали за игрой в бак-ловушку и соревнованием по поеданию арбузов. Началась водная битва, и над мощеной улицей дугой забили высокие струи. Мы закричали и бросились наутек. Элли Мэй радостно подпрыгнула, а потом стряхнула воду на ничего не подозревающих прохожих.
        Когда в городе начался парад, Эван усадил меня к себе на плечи, чтобы было лучше видно. Для опоры я ухватилась за него, весело хохоча, а Пранав точно так же поднял Сидни. Джейн вцепилась в поводок Элли Мэй и посмотрела на Сидни как сияющая звезда, которая вот-вот взорвется. Толпа перед нами представляла собой водоворот из бледно-розовых футболок, мятно-зеленых платьев и лимонно-желтых юбок. Медленно, но целенаправленно люди двигались ярким и радостным потоком. Никогда еще не видела столько парней в шортах с изображением американского флага.
        Затем люди перед нами снова расступились, и я увидела на тротуаре Ноя Барбанела, стоящего в кругу других парней и девушек, которые выглядели так, словно их отретушировали богатством. Я первой заметила Ноя, но опередила его всего на секунду. Увидев меня, он замер. На какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга, но потом я проглотила ком в горле и постучала Эвана по плечу.
        - Опустишь меня?
        Эван согнул колени, и я опустила ноги на тротуар, прекрасно зная, что промокли и волосы, и футболка, которая облегала каждый изгиб моего тела. Я была похожа на мокрую крысу. Не совсем так я хотела бы предстать перед своим горячим врагом с острова.
        - Ной.
        - Эбигейл. - Он перевел взгляд. - Привет, Эван.
        - Привет.
        Точно. Эван и Ной - богатенькие парни, приезжающие сюда на лето. Конечно, они знакомы.
        Пока Эван здоровался с остальными, мы с Ноем продолжали опасливо бросать друг на друга быстрые взгляды. Потом нас снова закружила толпа, но мое сердце продолжало колотиться в груди, как у жертвы, которую преследует хищник.
        Я могу помочь тебе, а могу и помешать.
        Стелла схватила меня за руку. Сверкающий красно-бело-голубой головной убор, который она закрепила на своей короне из кос, покачнулся.
        - Это был Ной? Он классный.
        - Слишком богатый, - заметила Лекси, стоящая рядом со своей девушкой. - От него у тебя живот заболит.
        - Он же не масло с сахаром, - начала спорить Стелла.
        - Это была метафора: отношения с ним не полезны.
        - Не уверена, что у тебя получается придумывать метафоры.
        У меня получилось успокоить дыхания, пока мои друзья спорили насчет критериев метафоры Лекси. Все нормально. И я в порядке. Я наклонилась к Элли Мэй, которая часто дышала, высунув длинный розовый язык.
        - Мы отлично справляемся, девочка. Просто прекрасно. Мы такие спокойные и классные. - Элли гавкнула и обслюнявила мне лицо.
        Фу.
        - Привет, - раздался за спиной голос Ноя, и я резко обернулась, стирая с лица собачью слюну вместе с красными и золотыми блестками. Ого, я и забыла, что раскрасила лицо.
        Ной же, как и всегда, выглядел прекрасно, хотя его кудри вились еще сильнее и нахальнее, чем обычно, словно утро он провел на пляже.
        - Нам надо поговорить.
        - Я не хочу говорить. - Я посмотрела на друзей, которые ушли вперед, пока я совещалась с Элли Мэй. Мы с Ноем остались наедине в шумной толпе. Вокруг нас продолжались гулянья, и играла музыка, все были так поглощены собственной жизнью, что мы как будто находились в отдельной комнате. В ногу врезался ребенок и посмотрел на меня испуганными глазами, но продолжил идти, подгоняемый своей безразличной матерью. - Ты угрожал мне шантажом.
        - Дай мне шанс.
        - Зачем мне это делать?
        - Потому что я попросил вежливо.
        - По-твоему, это вежливо?
        Ной поджал губы. А потом глубоко вздохнул.
        - Пожалуйста.
        Я скрестила руки на прилипшем к телу топике, чувствуя себя беззащитной, и, чтобы скрыть это, продолжила его атаковать.
        - О чем ты хочешь поговорить? Снова собираешься приказать мне не вмешиваться, а я скажу тебе, что не послушаюсь?
        - Я хочу объявить перемирие.
        - Не знала, что мы воюем.
        - А разве нет? - Ной вздохнул. - Давай поговорим там, где нас не будут отвлекать. - Он чуть опустил глаза, а потом отвел их в сторону.
        Ной Барбанел только что на меня пялился? Да. Точно пялился. Он думал, что эта мокрая футболка отвлекает.
        Я испытала некое подобие удовольствия, совсем не похожего на месть.
        Хотя, может, он всего лишь посчитал непрофессиональным разговор с мокрой до нитки девушкой. В любом случае разговоры с ним - плохая идея. Он просто попытается убедить меня не делать то, что я хочу сделать.
        - Нет уж.
        - Прошу. - Он шагнул ко мне и произнес тише: - Пожалуйста?
        Так нечестно! Горячий парень пользуется своей привлекательностью.
        - Мне нужно вернуться к друзьям. - Я осмотрела толпу, надеясь увидеть высокого Эвана или блестящую повязку Стеллы.
        Ной схватил меня за локоть. Теперь мы стояли в опасной близости. Элли Мэй села и запыхтела, глядя на нас.
        - Серьезно, чего тебе стоит выслушать меня?
        Господи боже. Я чувствую его запах крема от загара и легкий аромат одеколона.
        - Для начала, не смей мне угрожать. И не хватай меня за руку.
        Он отпустил меня и поднял руки.
        - Что еще?
        - Хм. - Я покрепче обхватила поводок Элли Мэй и подтянула ее к себе. Мимо прошел ребенок с огромной плюшевой игрушкой и протянул ее Элли, чтобы та понюхала. Я перевела взгляд на автомат, из которого девочка могла ее достать, и балки с кучей плюшевых игрушек.
        Я ухмыльнулась Ною.
        - Я поговорю с тобой, если выиграешь мне огромного единорога.
        - Что?
        Я пожала плечами.
        - Не я устанавливаю правила.
        - Ты только что это сделала.
        Я подняла руки ладонями кверху и начала уходить.
        Он нагнал меня, окруженный облаком надменности и гордости.
        - Я не играю в карнавальные игры.
        - Жалко. - Я одарила его тошнотворно-приторной улыбкой. - А я не разговариваю с шантажистами.
        Ной прищурился, но потом, к моему изумлению, направился к торговцу.
        Я недоуменно моргнула и поплелась за ним.
        - Я не… я не серьезно…
        - Лучше бы так, черт возьми, и было. - Ной обменял деньги на огромный водный пистолет.
        - Нет, я просто сказала так, потому что знала…
        - Что я этого не сделаю? - Ной выглядел обиженным. Он приноровился к пистолету, прицелился и промахнулся на целую милю.
        Я ничего не смогла с собой поделать и рассмеялась.
        Ной обиженно произнес:
        - Это сложнее, чем кажется.
        - Правда? - Я почесала Элли за ушками. - Кто бы знал.
        Он снова прицелился.
        Спустя десять минут и кучу выстрелов Ной гордо вручил мне безутешного на вид слона. Он сидел на корточках и смотрел на мир трагичным взглядом. Его брови были опущены, выражая отчаянную безысходность.
        Я держала слона на расстоянии вытянутой руки. Сидящая у моих ног Элли выглядела такой же растерянной.
        - Это не единорог. Это самый печальный в мире слон.
        - О чем ты? - Ной говорил, как великий охотник, убеждающий, что его щедрый подарок не стоит потраченного времени.
        - Он такой грустный. Посмотри на него. Последний раз я видела такого грустного слона, когда маму Дамбо заперли в клетке.
        - Ему будет еще грустнее, если ты его отвергнешь.
        Наверное, это правда. Конечно, нельзя очеловечивать мягкие игрушки, но еще одно жестокое замечание - и этот слон разразится рыданиями.
        - Что мне с ним делать? Я не могу круглыми сутками смотреть на печального слона.
        - Можешь отдать его ребенку.
        - Чтобы ребенок заплакал? - Я прижала игрушку к груди. - Нет.
        - Теперь мы можем поговорить?
        Ничего не могла с собой поделать - я была очарована его готовностью подчиниться моему нелепому требованию и покорена, с какой серьезностью он играл в игру.
        - Ладно. Поговорить можем. Но потом.
        - Ты всегда такая требовательная?
        - По меньшей мере восемьдесят процентов времени.
        Ной покачал головой, но подавить улыбку не смог.
        - Тогда завтра.
        Я вернулась к своей компании, которая отдыхала в переулке с напитками и жареными пончиками, посыпанными сахаром и корицей. Джейн приняла у меня поводок Элли, пытаясь удержать собаку от поедания ее еды.
        - Как прошло?
        - А это откуда взялось? - Стелла выхватила из моих рук грустного слона. - Он такой печальный. Как будто осиротел или ему сделали клизму.
        - Спасибо за наглядный пример, - сказал Эван.
        Джейн усмехнулась.
        - Это от Ноя?
        - Не делай из мухи слона.
        - Но это ведь и есть слон.
        Оставшийся день наша компания занималась поглощением еды и дурацкими играми. На пикнике семьи Джейн ее дядя готовил бургеры и жарил кукурузу на гриле, а ее младшие кузены бросались водяными шариками. Потом мы пошли смотреть фейерверк на пляж, усыпанный тысячами туристов и местных жителей. Мы танцевали под музыку из бум-бокса незнакомца. Мы были молодыми, живыми и полными кипучей энергии.
        Я сделала снимок и отправила лучшим подругам:
        С Днем независимости!! Люблю вас, хотела бы сейчас быть с вами.
        Скучаю!!!
        Тут же посыпались ответы.
        Хейли:
        С праздником!!! Люблю вас, девчонки!!!
        Нико:
        Люблю вас, но хотела бы отметить свою неприязнь к безудержному патриотизму.
        Брук:
        Принято. И божечки!! Поверить не могу, что пропустила четвертое июля. Соскучилась!!
        Щеки болели от того, как широко я улыбалась. Ничто не могло убавить мою любовь к этим девчонкам, сколько бы километров нас ни разделяло.
        Засунув телефон в сумку, я вернулась к Джейн и остальным. Мы побежали к океану, когда над нами взорвался фейерверк, и золотистые искры зашипели на фоне черного неба. Огромные красные сферы вытянулись в длинные, выгнутые дугой полосы. Я вдохнула летний соленый воздух, запрокинула голову и засмеялась.
        Этой ночью я спала крепко, и мне снилось, что я парю над океаном.
        Глава 7
        На следующий день я ждала Ноя в небольшой кафешке в центре города. Ресторанчик располагался на цокольном этаже желтого дома в викторианском стиле. Изгородь из бирючины огораживала посетителей, расположившихся на террасе, от суматохи и толкотни людной улицы, а от солнца их укрывали зонтики. Ровно в десять утра я села за столик на улице и принялась с надеждой ждать Ноя.
        Через двадцать минут, когда я почти допила горячий шоколад, к моему столику еще раз подошла официантка.
        - Желаете что-нибудь еще?
        - Уверена, он вот-вот явится.
        После того как официантка сочувственно улыбнулась и ушла, я снова проверила телефон, прекрасно осознавая, что за окружавшими меня столиками сижу только я. Сообщения не было, а я не хотела писать первой. Это он просил меня встретиться. Сам выбрал время и место. И что, теперь он меня кинул? На Нантакете это то же самое, что пригласить девушку на выпускной, а потом ее игнорировать?
        Ладно, что уж. Люди постоянно опаздывают и забывают предупреждать. Подожду еще десять минут.
        Я утихомирила подпрыгивающую ногу. Удивительно добродушное поведение Ноя по отношению к грустному слону, который сейчас целым и невредимым лежал на моей кровати вместе с плюшевой лошадью, вызвало у меня надежду, что он перестанет вести себя в духе «помочь или помешать» и «этот остров принадлежит мне». Ничего страшного в разговоре с ним нет. К тому же он реально не может мне помешать. Ной обычный парень, да и власти у него нет.
        Верно?
        Ной сказал, что хочет обсудить перемирие. Какое еще перемирие он имел в виду?
        Ной вбежал в ресторан в 10:26. На нем была облегающая оксфордская рубашка, а волосы тщательно уложены. Во всяком случае, я надеялась, что он специально их уложил. Если он просыпается с такой идеальной прической, то мне с откровенной завистью придется побрить его налысо и, наверное, сохранить локоны себе. Так, себе на заметку: меня завело куда-то не туда, лучше ни с кем не делиться этими мыслями.
        Он упал на стул напротив меня.
        - Привет.
        - У тебя получилось.
        - Оу, пассивно-агрессивный аналог «ты опоздал».
        Я скрестила на груди руки.
        - Договорились. Ты опоздал.
        - Помогал пожилой даме перейти улицу.
        - Врун. Что это было, странная демонстрация силы?
        Ной приподнял бровь.
        - Задержался на работе.
        - Ты работаешь? - удивление в голосе прозвучало слишком явно.
        - А ты думала, что я целыми днями слоняюсь без дела?
        - Типа того. К тому же твоя работа завершилась слишком рано. Если только ты не рыбак.
        - Я помогаю папе. Он хотел, чтобы я закончил составлять для него отчет.
        - Оу. - Мне понравилось, что он помогает семейному бизнесу. - Это мило.
        - Да, правда? - в его голосе послышались резкие нотки.
        Рядом с нами снова возникла официантка и лучезарно улыбнулась Ною. Видимо, она разделяла мое облегчение, что меня не бросили.
        - Готовы?
        Ной заказал на завтрак буррито и кофе, а я - блинчики на молоке с ягодами. Как только официантка отошла, Ной глотнул у меня горячего шоколада и скорчил мину.
        - Это не кофе.
        - Я бы тебе посочувствовала, если бы ты не забрал у меня напиток.
        На лице Ноя не было и тени раскаяния.
        - Ладно, Эбигейл Шенберг. В чем дело?
        - То есть?
        - Я ничего о тебе не знаю.
        - Вообще-то я тоже о тебе ничего не знаю.
        - Кроме того, что уже знаешь, так ведь? Ты приехала на Нантакет, просочилась в мой дом и сунула нос в жизнь моих бабушки с дедушкой.
        - В их жизнь, не в твою. И это очень агрессивный метод перемирия.
        Его улыбка снова стала напряженной.
        - Считай это предварительным перемирием. Кто ты?
        Я смущенно и робко заерзала на стуле. Я думала, мы обсудим письма и наших родственников, а не меня.
        - Никто.
        Жизнерадостная официантка снова подошла к нам и поставила дымящуюся кружку перед Ноем.
        - Ваш кофе!
        Он поблагодарил ее и, когда она ушла, снова повернулся ко мне.
        - Попробуй еще раз.
        - Я серьезно. Не о чем говорить.
        - Значит, ты считаешь нормальным проводить лето на небольшом острове, чтобы узнать побольше о прошлом своей семьи? И чтобы убежать от своего бывшего?
        - Он тут вообще ни при чем! - выпалила я и с удивлением отметила, что за прошедшую неделю ни разу не вспомнила про Мэтта. - Это вообще не твое дело.
        Ной наклонил стул на двух ножках и, закинув руку на спинку, смерил меня пристальным взглядом.
        - Я почти уверен, что теперь наши дела неразрывно связаны.
        Я почувствовала, как то ли от гнева, то ли от чего-то еще начинают гореть щеки.
        - А что ты хочешь от меня услышать? Никакой выгоды, кроме семейной истории, я не получу. - Я старалась говорить бойко - это один из любимых видов защитного механизма. - Если только мне повезет, я напишу хорошее эссе для поступления в колледж.
        Ножки его стула с грохотом приземлились на землю, и Ной в ужасе уставился на меня.
        - Ты лезешь к моей семьей из-за эссе в колледж?
        - Нет! Господи! Я лишь говорю, что больше ничего из этого не получу.
        - Да твое эссе вообще роли не играет. Только твои оценки и кругозор.
        Его слова меня задели, ведь я боялась, что он прав. Да, у меня были хорошие оценки, но они гроша ломаного не стоили, а, присоединившись к какому-нибудь клубу, я разве расширю свой кругозор? Вряд ли. Чтобы убедить колледжи предоставить мне стипендию, я должна написать хорошее эссе.
        Поэтому я ужалила его в ответ:
        - Неужели? А тут я начинаю прикидывать, сколько денег пожертвовала твоя семья.
        Ной резко выпрямился.
        - Я поступил в колледж не из-за денег семьи.
        - Я такого и не говорила. - Намеренно безразлично я пожала плечами. - Хотя мне попадалась статья о том, что некоторые выдающиеся учебные заведения часто принимают детей благотворителей.
        - Моя семья жертвует деньги колледжам, в которых они учились. Пожертвования выпускников.
        - Верно. - Я с невинным видом вытаращила глаза. - И, я так понимаю, ты поступаешь не в одно из таких заведений?
        - Ну ты и… - Ной поджал губы и покачал головой.
        Стерва? Зараза? Та еще штучка? Возможно. Я вздохнула.
        - Извини. Я не хотела набрасываться на тебя с обвинениями. Ты меня напрягаешь.
        - Я напрягаю тебя?
        - Да! Я не думала, что встречусь с такой враждебностью, если я загляну в бабушкино прошлое. И я не хотела грубить насчет колледжа. Я… не знаю… нервничаю из-за учебы, поступления и денег. Ты прав. Может, мое эссе вообще не важно. - Я робко и виновато улыбнулась.
        Ной не смотрел на меня.
        Вот тебе и перемирие. Я опустила глаза.
        - Я поступаю в Гарвард, - после длительной паузы произнес Ной. Я оторвала глаза от своей кружки и увидела, что он упрямо смотрит в сторону, а на щеках у него появились два ярко-красных пятна. - Моя семья вносит пожертвования.
        Оу. Я наступила на больную мозоль.
        - Но у меня правда хорошие отметки. - Наконец Ной снова на меня посмотрел. - Я лучший выпускник.
        Ну еще бы.
        - Учеба начинается осенью? - в знак примирения спросила я. - Что будешь изучать?
        - Экономику.
        - Класс. А ты хочешь заниматься… экономикой? - Ого, блестяще. За навыки светской беседы я получу пулитцеровскую премию.
        У него дрогнули губы.
        - В планах экономика на старших курсах, а потом школа бизнеса.
        Да уж, все мои познания о школах бизнеса исходили от старшей кузины Сары в виде ее презрения к учащимся в бизнес-школах, с которыми она знакомилась в Тиндере.
        - Выходит, ты хочешь вести бизнес?
        - Это своего рода сделка.
        С минуту я обдумывала его слова.
        - О. То есть… компания твоего отца?..
        Ной резко кивнул.
        - Хм. - Я попыталась уложить это в голове. Мой жизненный план содержал немного пунктов. Поступить в колледж. Получить диплом. Найти работу. Обеспечивать родителей в старости (и брата, если появится необходимость). - А ты хочешь работать на «Барбанел»?
        - Желание тут ни при чем. Я обязан.
        - То есть ты ведь не обязан быть обязанным. - Ноя не развеселили мои шарады.
        Я медленно сложила дважды два. Эдвард Барбанел, председатель правления, унаследовал фирму от своего отца и к сегодняшнему дню превратил ее в империю. Гарри Барбанел, отец Ноя, сейчас был президентом этой компании. Я моргнула.
        - Они ведь не рассчитывают, что ты… - Ной приподнял брови. Я нервно рассмеялась. - Ты же не должен брать на себя бразды правления огромной фирмой, если не хочешь.
        - Кто-то же должен.
        - У тебя нет кузенов? Братьев? Сестер?
        - Нет. - Ной допил кофе. - Шира ближе всех мне по возрасту, но она скорее как младшая сестра. Она хочет изучать морских черепах.
        - Морских черепах.
        - В Эквадоре. Они находятся на грани вымирания.
        Я с минуту переваривала новости о морских черепахах. Бедняжки.
        - Хорошо, а остальные твои кузены?
        - Ни у кого это не вызывает интереса.
        - Так и у тебя тоже не вызывает. Почему такую ответственность возложили на тебя? Ты что, старший сын старшего сына?
        На его лице промелькнуло смущение.
        Боже мой.
        - Это же бред. И несправедливо. По отношению к тебе, конечно, но и что насчет остальных?
        Ной отвел взгляд, потом снова посмотрел на меня и упрямо спросил:
        - Ладно, а ты что собираешься изучать?
        Хорошо, я вела себя слишком настырно.
        - Я хочу стать историком, но…
        - Что «но»?
        - Разве это принесет кому-нибудь пользу? Или историки - это современные Кассандры, обреченные выкрикивать предостережения, но мнением которых пренебрегают?
        Ной удивился.
        - Ты так считаешь?
        - Ну, я считаю, что историки нужны, но еще есть ощущение, словно они твердят: «Вот, так и начинается диктатура»; и все такие: «Класс, понял, давайте оставим ваши слова без внимания». Так чем же поможет профессия историка? Вот тебе что помогает? - Я указала на Ноя. - Ну, помимо богатства и управления своим богатством похвальным способом.
        - Вот и я! - У нашего столика появилась веселая и бодрая официантка. - Буррито и блинчики.
        - Спасибо, - хором повторили мы.
        Она просияла:
        - Что-нибудь еще?
        Мы покачали головами.
        Я откусила от блинчика и выяснила, что он удивительно вкусный и восхитительно пропитан маслом.
        - Ого, отменные блинчики!
        Ной методично разрезал буррито пополам.
        - Что сойдет за похвальный способ?
        - Что? А, ты про деньги. Ну ты сам знаешь, пожертвования на всякие похвальные случаи и вещи.
        - Какие, например?
        Я пожала плечами, размазывая два кусочка блинчика на тарелке по кленовому сиропу.
        - Вот ты чем увлечен?
        Ной перевел на меня взгляд и легонько улыбнулся.
        - Я знаю, что считаю похвальным. Я хотел услышать твою версию.
        - Ой. - Я вспыхнула от смущения и на мгновение сосредоточила внимание на еде. Почему я предположила, что он захочет объяснять, как оказывает влияние?
        Ной сжалился надо мной.
        - Мне нравится Фонд охраны природы Нантакета.
        - Да? - Если продолжу задавать вопросы, возможно, мое смущение рассосется. - Почему?
        Он пожал плечами.
        - Мама работает в Экологическом диалоге, бабушка занимается садом, поэтому, наверное, я всегда был настроен на сохранение окружающей среды. И… моя жизнь - это огромный выброс углекислого газа, а моя семья тратит много природных богатств, так что, думаю, восполнять ущерб - это важно.
        Я удивленно на него посмотрела.
        - Это хорошо.
        Ной засмущался и в забытьи уставился вперед. Когда мыслями он вернулся за наш столик, выражение на его лице было непроницаемым. Он наклонился вперед, как шифровщик, столкнувшийся с кодом, который ему никак не взломать.
        - Что нужно сделать, чтобы заставить тебя забыть об этом письме?
        Я с недоумением посмотрела на Ноя.
        - О, я о нем не забуду.
        - Почему?
        - А почему я должна забыть про него? Как ты смеешь просить меня стереть из памяти историю моей семьи?
        - Уверен, есть другие способы разузнать правду. Ты можешь поспрашивать кого-нибудь еще.
        - Ты так уверен в этом? - Я наклонила голову. - Вряд ли нацисты оставили много выживших, которые могли бы рассказать нам историю.
        Ной замер, а потом резко выдохнул.
        - Ты шутишь.
        Я улыбнулась. Шах и мат!
        - Вообще-то нет.
        - Это против правил.
        - Знаю. - Вот только на самом деле нельзя отказывать тем, кто хочет разузнать о своих выживших бабушках и дедушках. Это что-то вроде бестактности. Я откусила блинчик.
        Ной хмуро посмотрел на меня.
        - А почему ты ничего о ней не знаешь?
        - Она приехала сюда в раннем детстве, поэтому почти ничего не помнила. Мы не знали, откуда она родом - откуда-то из Германии, - и остались ли у нее там в живых родственники. К тому же ей не нравилось говорить даже о том, что она помнила.
        Мама утверждает, что большинство выживших не любят вспоминать прошлое.
        - Она пережила Холокост?
        - Да. Но, если откровенно, ее не обозначали как пережившую Холокост, потому что она не жила в Европе во время войны. Она приехала сюда в четырехлетнем возрасте, как раз перед самым началом войны.
        Ной уронил вилку на тарелку.
        - Она приехала сюда до войны. Из Германии.
        - Ага.
        - Со своей семьей?
        Его напор почти меня встревожил.
        - Нет, ее родители остались. Ее отправили в Нью-Йорк, в другую еврейскую семью, где она должна была жить до восемнадцати лет.
        Ной уставился на меня.
        - Что?
        Повисла странная тишина, когда люди не закончили говорить то, что хотели сказать; тишина, когда тебе приходится взвешивать, как поступить: настаивать или затаиться. Я положила вилку и посмотрела на Ноя. Стала ждать.
        - Моя семья из Нью-Йорка. - Он смотрел прямо мне в глаза. - Они приняли немецкую девочку. Во время войны.
        Я чуть не подпрыгнула от чистого удовлетворения, похожего на удовольствие, когда пытаешься сложить мозаику и наконец находишь правильный фрагмент. «Они приняли немецкую девочку во время войны». Конечно, бабушка приехала на Нантакет, потому что семья, с которой она жила, проводила здесь отпуск, и влюбилась в сына хозяев этого дома. Иначе как еще ее фотография оказалась в альбоме?
        - Ну, вот и все.
        Ной покачал головой.
        - Это просто совпадение.
        - Нет. Как раз для этого я и приехала. Она выросла в твоей семье. Поэтому ее фотография в одном из ваших альбомов.
        - Что? Почему ты не упомянула об этом?
        - Я забыла!
        Ной сжал переносицу.
        - Если она переехала к ним в детстве, значит, они были как брат и сестра.
        - Мне неприятно тебя разочаровывать, но братом и сестрой они никогда не были.
        Ной наклонился ко мне, словно одна его демонстрация грубой силы могла заставить меня отступить.
        - Они вместе выросли. Братья и сестры пишут друг другу письма.
        - Не такие письма. Только не за пределами Вестероса.
        - Ты уверена?
        - Абсолютно.
        - Ты могла неправильно их истолковать.
        - Черт. Нет. Хочешь сам прочитать?
        - Да. Нет. Может быть.
        Со своими чувствами пусть разбирается в свободное время.
        - Тогда давай спросим твоего дедушку.
        - Точно. Давай. Но… - Ной запустил пальцы в свои кудри. - Мы не можем.
        - Ты серьезно?
        Он потер лоб.
        - Слушай. Моя семья тяжело трудилась, чтобы добиться того, что они сейчас…
        - Если ты собираешься прочесть лекцию об американской мечте или о том, что в жизни нужно самому пробивать себе дорогу…
        - Я про антисемитизм.
        - А.
        - Да. Люди с радостью нанимали Барбанелов, но не хотели водить с нами дружбу. Мы не были христианами, были недостаточно белыми, нам недоставало слишком многого. Моя семья хлебнула горя, чтобы прижиться на этом острове. Если у моего дедушки был роман, пока он был помолвлен с бабушкой, то людям лучше не знать об этом. - Ной уронил голову на руки. - А что касается этого странного псевдоинцеста…
        - Эй. - Мне стало странно обидно за бабушку. - Это не инцест. Может, они вообще не считали себя братом и сестрой! На самом деле очевидно, что так и было, раз они влюбились. Может, остальные тоже не считали их родственниками. И… я понимаю, что в сороковых и пятидесятых годах такое трудно было принять, но сейчас вряд ли это кого-то волнует.
        - Да, но после этого ты покинешь остров, и на тебе это не скажется, согласна? Люди здесь любят скандалы.
        - Но в этом скандале нет ничего интересного!
        - Боюсь, моя бабушка не согласится с этим.
        Я задумалась над его словами.
        - Так вот почему ты не хочешь, чтобы я говорила с твоим дедушкой? Потому что считаешь, что твоя бабушка разозлится? Из-за того, что у Эдварда был роман, или из-за того, что другие о нем узнают?
        Ной проигнорировал мой вопрос, что, похоже, было ему свойственно.
        - Мы можем все разузнать без участия моих бабушки и дедушки. Ты приехала на все лето? Я тебе помогу. И моя помощь будет полезнее разговора с дедушкой. Ты сказала, что твоя бабушка отказывалась рассказывать о своем прошлом? Да. Мои бабушка и дедушка тоже о нем не слишком распространялись.
        В этом что-то есть. Я подумала о парне, который писал: «Минуло слишком много времени с нашей последней встречи», но потом вспомнила, что вместе с тем он писал: «Ты ведешь себя нелепо».
        - Я могу провести тебя в дом. Я могу предоставить тебе доступ к альбомам. - Ной наклонился ко мне, пригвоздив к стулу взглядом. - Ты же хочешь моей помощи, Эбигейл.
        Он был прав. А если его бабушка с дедушкой, как мои, откажутся говорить о прошлом? Но так я хотя бы поищу еще фотографии бабушки и посмотрю сад в «Золотых дверях».
        «Если ты так сильно скучаешь по розарию, то возвращайся, - писал Э. - Розы в этом году цветут как сумасшедшие, а моя мать посадила новый сорт. Ты же знаешь, как она любит их тебе показывать. Ты же знаешь, как и я люблю видеть тебя в саду…»
        Я прочистила горло.
        - Но если я спрошу у твоего дедушки…
        - Дай мне месяц. Один месяц. А потом можешь с ним поговорить, если у тебя еще останутся вопросы. А тем временем получишь от меня помощь. Я распахну тебе двери.
        - Золотые двери?
        - Это значит «да»?
        - Наверное.
        - Хорошо. - Ной улыбнулся, и его улыбка напомнила солнце. Он подцепил вилкой кусочек моего блинчика. - Ты права. Отменные блинчики.
        Глава 8
        На несколько дней на остров хлынула удушающая жара. Мы с Джейн спали с открытым окном, включив вентилятор между нашими кроватями и положив на лица мокрые полотенца. По возможности старались проводить как можно больше времени на пляже, где стягивали с себя мокрую от пота одежду и отдавались стихии, всецело надеясь, что солнцезащитный крем убережет нас от рака и ожогов. Когда становилось нестерпимо жарко, я плюхалась в воду, смывая с себя пот, грязь и жару. Я дрыгала в воде ногами, плавала и плескалась до изнеможения, а потом снова валилась на полотенце, только чтобы повторить весь цикл сначала.
        Работа в книжном магазинчике под кондиционером стала подарком судьбы: заходя с душной улицы, я жадно втягивала в легкие прохладный, пригодный для дыхания воздух. Дорога от дома миссис Хендерсон занимала всего пятнадцать минут, но когда я добиралась до работы, потная одежда всегда прилипала к спине. Покупатели тоже забегали в магазинчик, чтобы спрятаться от разгоряченного воздуха, снова и снова приговаривая: «Как вы, наверное, рады кондиционеру!»
        Во вторник, после Дня независимости, мы с Джейн вернулись со своих смен, как вдруг раздался сигнал телефона. Она повернула его экраном ко мне, чтобы я прочитала сообщение от Лекси: «Мы идем купаться голышом. Вы с нами? Заедем за вами в любое время».
        Когда я посмотрела на Джейн, она сделала восторженное лицо.
        - Поедем?
        Я никогда не купалась голышом. Но знаете что? Это же лето хуцпы.
        - Черт, еще спрашиваешь!
        Лекси и Стелла заехали за нами, и мы направились к скрытому в темноте озеру, окруженному деревьями. Складывалось впечатление, что это сообщение разлетелось между всеми парнями и девушками на острове, предупредив их о нашей встрече. На берегу роились толпы людей, которые смеялись и выпивали при лунном свете. Мы с шумом спустились к кромке воды, где тихие волны плескались о берег.
        - Давайте сначала махнем по шоту, - сказала Стелла.
        - Ты где-то видишь стопки? - спросила Лекси.
        - Не будь такой занудой, - сказала Стелла своей девушке и вытащила из своей украшенной яркой вышивкой сумки бутылку с янтарного цвета жидкостью. Лекси простонала, а Джейн засмеялась.
        - Что это? - спросила я, желая поучаствовать в шутке.
        - Это «Огненный шар» со вкусом корицы, - ответила Джейн.
        - Автор многих жарких ночей, - добавила Лекси.
        - Не ной, - сказала Стелла. - Обожаю его, очень вкусно. - Она поднесла бутылку ко рту и сделала глоток, а потом передала мне.
        Я осторожно глотнула и закашлялась, когда ликер обжег мне горло. На вкус как корица, сладкий и немного приторный, но напиток понравился мне больше пива.
        Сделав еще несколько подходов, мы переглянулись.
        - Готовы? - сказала Стелла. - Сделаем это?
        Мы кивнули, как солдаты в армии, а потом расхохотались.
        - Погнали! - крикнула Лекси, и мы скинули всю нашу одежду, включая футболки и лифчики, и с воплями бросились в воду. Оказавшись в холодном бодрящем озере, мы задергали руками и принялись смеяться.
        - Как холодно! - закричала Лекси.
        Раньше я никогда не раздевалась на публике и сейчас чувствовала себя одновременно дерзкой и возбужденной, сексуальной и непосредственной, а еще совершенно свободной. На озере было слишком темно, чтобы разглядеть кого-то, кроме подруг. А эти девушки действительно стали ими и знали меня как девчонку, проникавшую в дома миллионеров, купавшуюся голышом и пьющую шоты (типа того). Мне все нравилось. Я плыла на спине, отдавшись дикой природе. В небе сияла убывающая луна, яркая, как уличный фонарь.
        - У меня ощущение, что нам стоит произнести заклинания, - сказала Стелла, ее голос был приглушен из-за того, что мне в уши попала вода.
        - Какие именно заклинания? - спросила Лекси.
        - Здоровье, богатство, счастье.
        - Поступление в колледж нашей мечты, - добавила Джейн.
        - Мировое господство, - сказала Лекси. - Хуже нынешних лидеров мы не окажемся.
        - К тому же я отлично смотрюсь в черном, - усмехнулась Стелла. - Мы стали бы обалденными ведьмами.
        - Сегодня такая яркая луна, - прошептала я и опустила ноги на дно. - Я бы наложила заклинание прорицания, чтобы узнать, где потерянное ожерелье моей бабушки.
        - А вот сейчас не оглядывайся, - сказала Джейн. - Здесь Ной Барбанел.
        - Что? - Я резко повернула голову и оглядела берег. Ной и в самом деле стоял там в огромной компании, которая выглядела суперстильно в своих пастельных одеждах и рубашках поло.
        - Я же сказала: не оглядывайся!
        - Мне конец.
        - Скажи честно, с ним хотя бы стоит поцеловаться? - спросила Стелла.
        Ну все, я ни за что не вылезу из озера голой на глазах у Ноя Барбанела. Ни за какие коврижки.
        - Все, теперь я живу в этом озере.
        Джейн ухмыльнулась мне.
        - «Каждый день иди на риск»[6 - Цитата Элеаноры Рузвельт.].
        - Спасибо, Элеанора, - парировала я.
        Я снова посмотрела на Ноя и чуть не вскрикнула, когда он повернулся прямо в мою сторону. Он тут же меня узнал, потому что замер, наклонился вперед и снова замер. А потом приподнял стакан с пивом, молча мне отсалютовав.
        - Ладно, план такой, - сказала я остальным. - Я переплыву озеро. Вы встретите меня на другой стороне, и там я переоденусь.
        Джейн посмотрела на смутно различимый в темноте другой конец озера.
        - Ну ты и чудила. Нет.
        - Можешь выйти и передать мне полотенце?
        - Тоже нет. Не давай слабину. Ты должна это сделать.
        - Что именно? Замерзнуть и голой и мокрой предстать перед Ноем Барбанелом?
        Стелла захихикала.
        - Я тебя ненавижу, - сказала я и плеснула ей в лицо воду. Ее макияж каким-то чудом не смазался. - Разве это не странно? Кучка парней стоит на берегу одетыми, а мы голые в воде?
        - Вообще-то в озере полно голых парней, а на пляже - одетых девчонок, - заметила Джейн.
        - Верно. Ясно. Что мне делать?
        Мне так и не удалось проработать стратегию, потому что с берега я услышала свое имя, произнесенное низким изумленным тоном.
        - Эй, Шенберг, - позвал Ной. - Как водичка?
        Ладно. Попробую. Я повернула к берегу, ради безопасности держа подбородок и все, что ниже, под водой.
        - Отличная, - крикнула я в ответ. - Присоединишься?
        - Не. - Ной пожал плечами, едва сдерживая ухмылку. - Думаю, останусь на берегу. Полюбуюсь видом.
        Подруги прыснули со смеху и начали грести по-собачьи.
        - Вы на моей стороне, - прошипела я им вслед, а потом сказала громче Ною: - Трус.
        - Правда? А ты? Долго планируешь там просидеть?
        - Возможно.
        Ной вошел в воду, стягивая с себя рубашку.
        - Что ты делаешь? - взвизгнула я.
        Он скомкал ее в клубок.
        - Лови.
        К моему величайшему удивлению, я поймала. Ной отвернулся и направился обратно к друзьям.
        Держа его рубашку над водой, я смотрела, как он уходит. Что с ним такое? Он мог бросить меня на произвол судьбы. Он мог смутить меня еще сильнее или просто проигнорировать.
        Неужели Ной пытался сберечь мое гипотетическое целомудрие? Которому, если честно, я была рада, потому что оказалась совсем не готова последовать совету Джейн. Я повернулась спиной к пляжу и быстро натянула рубашку. Убедившись, что Ной вернулся к своим друзьям и не смотрит, я рванула на берег и натянула низ от купальника, а потом точно так же осторожно под его рубашкой надела верх.
        Мне надо снять его рубашку и надеть свою футболку. Определенно надо. Но летние ночи не для этого предназначены.
        Я подняла голову и снова посмотрела на Ноя. Минуты не прошло, как он бросил взгляд в мою сторону (то есть время от времени он кидал на меня взгляды, пока я неуклюже одевалась? Надеюсь, нет!). Спустя мгновение он подошел.
        - Не ожидал от тебя такого.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Ничего. - Я услышала улыбку в его голосе. - Подумал, ты все лето будешь строить из себя Нэнси Дрю. Разве это не напрасная трата времени?
        - Говорят, молодость бывает только раз. - Я потянула за край его рубашки и бросила взгляд на толпу, из которой он вышел. - Это твои друзья?
        - Да. - Наверное, я скорчила гримасу, потому что Ной вдруг прищурился. - Что?
        - Ничего. Они… - все как на подбор однотипные и чуточку, - милые.
        - У тебя ужасно получается изображать безразличие.
        Я знала, что стоит держать рот на замке, но хотелось его уколоть, смутить, как он сделал со мной.
        - Вся эта энергетика Нантакета немного консервативнее, чем я привыкла.
        - Потому что ты не ожидала, что Нантакет окажется таким стереотипным, - сухо ответил Ной, и я не удержалась от улыбки. - Нравится же тебе придираться.
        - А остальным нет?
        - Я стараюсь не судить строго, пока не узнаю человека, - беззлобно сказал Ной.
        Господи боже.
        - Ну, значит, ты лучше меня.
        Ной ухмыльнулся.
        - И, да будет тебе известно, консервативность - это очень по-еврейски на самом деле.
        - Слабо верится.
        - Ральф Лорен учился в ешиве[7 - Ешива - еврейское религиозное учебное заведение.].
        - Не было такого.
        - Его родители хотели, чтобы он стал раввином. Его настоящее имя - Лифшиц.
        Я засмеялась.
        - Ты только что это придумал.
        - Погугли.
        - Обязательно. - Я снова бросила взгляд на его друзей, на их загорелую кожу и светлые волосы. - Значит, ты утверждаешь, что являешься консерватором, потому что ты еврей, а не потому что пытаешься влиться в элиту Нантакета?
        Ной насмешливо улыбнулся.
        - Да, я хотел сказать, что на Нантакете проще быть консерватором.
        - Проще? Почему?
        - Ты и сама знаешь. Удобнее.
        Я внимательно посмотрела на него, наклонив голову. Мы находились в своем маленьком мирке, над нашими головами сияла луна, и от купания в озере я будто заново родилась, а кожа стала шелковистой.
        - То есть ты специально одеваешься консервативно, чтобы вписаться в тусовку?
        Ной тоже посмотрел на своих друзей, а потом на меня.
        - Да, немного. Не в плохом смысле - это меня не напрягает. Но, конечно, за последние пару лет я заметил, что здесь все иначе, чем дома, и легче не выделяться. Да, звучит тупо.
        - Звучит реально. - Я задумалась. - Как выделяться?
        - О, ну знаешь, - слабо улыбаясь, продолжил Ной. - В Нью-Йорке мне вообще не приходится думать о том, как должен вести себя еврей. Никто и глазом не моргнет, если ты помянешь Соломона Шехтера или Симхат Тора, или еврейский общинный центр. Если не хочу, я не должен представлять иудаизм или даже вообще быть иудеем из-за того, что так поступают остальные, и я могу быть неверующим и участвовать в критических обсуждениях. Порой здесь мне приходится чаще об этом задумываться, чтобы своими поступками не добавлять нежелательных стереотипов. - Ной посмотрел на меня. - Ты меня понимаешь?
        В моем городе еврейская община была такой небольшой, что мои впечатления отличались от ощущений Ноя. Я никогда не чувствовала себя окруженной еврейскими общинами или определенными условиями, но притом у меня ни разу не возникло чувства, что я обязана представлять иудаизм. Мы следовали своей вере в кругу семьи. Но, возможно, это облегчало задачу, ведь я никогда не чувствовала, что вообще должна что-то представлять.
        - Немного. Это подавляет.
        - Наверное. Не знаю. В детстве я не задумывался над этим. Я просто был счастлив сюда вернуться, сбежать из города и плавать или кататься на лодке. Но теперь… - Ной пожал плечами. - Мою семью очень волнует наш облик. Я не хочу их нервировать.
        Оу.
        - Вот почему ты так беспокоишься, что у твоего деда и моей бабушки мог быть роман?
        Он открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг нас перебила подскочившая к нам девушка.
        - Ной! - Она направила на него всю мощь своей улыбки. - Чем занят?
        Мы с Ноем удивленно повернулись к ней.
        - Эм, просто болтаем, - ответил он.
        - О чем?
        Мы переглянулись, и я испытала знакомое сплочение, эмоцию, с которой нельзя делиться с посторонними.
        - Да ни о чем, - сказал Ной, и мы оба улыбнулись девушке. - Это Эбигейл.
        - Привет. - Она почти не обратила на меня внимания, не сводя глаз с Ноя. - Нам нужно, чтобы ты кое-что установил.
        - О. - Он посмотрел на меня. - Конечно.
        Я обхватила себя за талию, вдруг почувствовав невероятную пустоту.
        - Тогда до встречи.
        После того как Ной ушел вслед за этой девушкой, ко мне подскочили подруги.
        - Что тут произошло? - спросила Джейн.
        - Откровенно говоря, понятия не имею. - Я смотрела, как Ноя окружила его компания. - Просто немного поболтали о консервативности и самоидентификации.
        - Это очень странно, - бросила Стелла и пошевелила бровями. - Ты оставишь себе его рубашку?
        Я легонько толкнула ее в плечо.
        - Это ты странная.
        Рубашку я оставила себе.
        Глава 9

20 июня, 1955
        Иногда я скучаю по тебе, как солнце скучает по луне, запертое на своей орбите и неспособное к ней приблизиться. Это телесная боль. Я чувствую напряжение в спине и лопатках, чувствую, как сковывает мышцы шеи. Я успокаиваюсь лишь рядом с тобой, только когда прикасаюсь к тебе. Но вдали от тебя мне на плечи словно взвалили целый мир. Я не могу дышать, как дышу на острове, рядом с тобой - так же легко и глубоко. Порой я обхватываю себя руками и притворяюсь, что это ты меня обнимаешь, будто это твои руки на моей спине.
        Через несколько дней я проснулась раньше обычного. Когда я вышла на улицу, солнце уже крепко припекало, а от зноя остров был подернут дымкой. Я раскошелилась на попутку, иначе не смогла бы добраться до особняка Барбанелов, не будучи похожей на пропитавшуюся потом развалину. Когда я вышла из машины, птицы радостно щебетали, а волны океана двигались в такт собственной песне. В конце круговой дорожки из дробленого ракушечника вырисовывались очертания «Золотых дверей» - серого, элегантного и тихого дома. Он не раскрывал слабостей, не выдавал секретов. «Золотые двери» с гордостью и без единой жалобы исчезли бы в море, если бы берег сдался в извечной битве против посягательства океана. Оттого я почувствовала себя бродягой, мелким незваным гостем.
        Я поднялась по пологим ступенькам веранды и позвонила в дверь. Наверное, стоило перестать приписывать чувства неодушевленным предметам, особенно ярую неприязнь. Ну, хотя бы Печальный Слон меня любит, несмотря на свои личные переживания.
        - Привет. - На пороге показался Ной, одетый в спортивные штаны и футболку; оба предмета одежды с логотипом школьной спортивной команды по гребле. О. Спорт объяснял его идеальные руки.
        Не то чтобы я обращала внимание на упомянутую деталь.
        - Привет.
        - Хочешь зайти?
        Я кивнула, словно это не я кучу раз орала на этого парня. Совсем другое дело, подумала я, оказаться на территории его дома теперь, когда решила вести себя как паинька.
        - Так в чем план, Эбигейл Шенберг? - спросил он, когда мы вошли в просторный холл особняка. Я никогда не бывала в такой прихожей и остановилась, чтобы осмотреть высокие потолки и широкую лестницу. - С чего хочешь начать экскурсию?
        Мне никак не удавалось унять тревогу, которую вызывал у меня этот дом.
        - Может, выйдем на улицу?
        Мы прошли через гостиную, в которой несколько недель назад я подавала шампанское, и, открыв стеклянные двери, оказались на лужайке. Без белых шатров и звуковых систем она ничуть не утратила своей пышности. Возможно, даже стала лучше с холмистым зеленым газоном, буйно цветущим садом и видом на океан.
        - Можно посмотреть розарий? И беседку? - Увидев пронизывающий взгляд Ноя, я добавила: - Я читала о них в письмах.
        - Серьезно?
        - Знаешь, ты и сам можешь их прочитать.
        - Зачем, если ты уже рассказала мне самое интересное?
        У меня вырвался смешок.
        - Не все самое интересное.
        - Что ты хочешь сказать?
        Я поджала губы и покачала головой, чувствуя, как горят мои щеки. Ной приподнял брови.
        - Что?
        - Ничего.
        В голове невольно всплыла одна строчка из писем: «Как бы я хотел увидеть тебя обнаженной в лунном свете среди роз».
        Ну уж нет, таким делиться я не стану.
        - Ну же. Пойдем.
        По краю лужайки росли цветы - романтичного нежно-розового оттенка на фоне темно-зеленой листвы. Ночные фиалки всех цветов, яркие фуксины, белоснежные и пурпурные. На растение с гроздьями розово-фиолетовых звездочек приземлилась бабочка-монарх.
        - Им нравится молочай, - сказал Ной. - Популяция монархов сокращается с бешеной скоростью, поэтому, если хочешь помочь, - сажай молочай.
        Я посмотрела на него, тронутая его знаниями, но не желая подавать виду.
        - Профессиональные советы от Ноя.
        - Кто-то же должен спасать бабочек.
        - Я правильно поняла, что твоя тайная страсть - энтомология? Не экономика?
        Ной косо на меня глянул и повел через арку в изгороди из бирючины. Мы вошли в извилистый лабиринт из деревьев и кустарников, простирающихся от лужайки до дюн. Деревья были тонкими, деформированными от соли, с облупившейся корой и тонкими изогнутыми стволами. Их иголки казались острыми и твердыми, словно могли проколоть до крови, как веретено Спящей красавицы.
        - А это что?
        - Можжевельник. Из его ягод обычно делают джин.
        - А те? - Я кивнула на оранжево-красные цветы, растущие у основания деревьев.
        - А ты не знаешь, девчонка из книжного магазина? - Ной сорвал один цветок и засунул мне в волосы. Я замерла от искреннего изумления. А еще почувствовала странный страх спугнуть его, потому что, как оказалось, мне нравилось, когда Ной Барбанел касался моих волос. Даже если он просто дразнил меня и сбивал с толку, потому что у него появилась такая возможность. А может, он и не дразнил вовсе. Я ни разу не видела его в непринужденной обстановке.
        - Это мак.
        Мак, поле которого усыпило Дороти.
        Я снова задалась вопросом, не сбилась ли с пути и не попала ли в страну Оз или в Нарнию, или еще какой-нибудь диковинный мир, где правила были установлены не мной, и я не знала, когда стоит их нарушать. Я сглотнула и приподняла подбородок в надежде смело им противостоять.
        - Что-то я роз не вижу.
        Ной улыбнулся и повел меня глубже в сад по дорожке из живых изгородей. Океан то появлялся, то снова исчезал из виду. Временами дорожка была покрыта плитами, что больше напоминало ориентир, чем обозначение границ.
        До меня долетел голос Ноя:
        - Ботаника.
        Я рванула за ним.
        - Что?
        Он не ответил.
        До меня дошло.
        - Ты бы изучал ботанику вместо бизнеса? Почему?
        Он оглянулся.
        - Я хочу работать над защитой биологического разнообразия. Если мы поймем, почему вымирает род, то сможем попытаться это предотвратить.
        Я кивнула.
        - Поэтому монархи.
        - Поэтому монархи. - Он дружелюбно улыбнулся, но в его глазах читалась грусть.
        - А тебе не кажется, что уже слишком поздно? У меня есть ощущение, будто все, что я читала об окружающем мире, - полная безнадега.
        - Не знаю. - Ной дотронулся до растущего перед ним ствола дерева. - Думаю, нужно пытаться вопреки всему. Думаю, у всех есть обязанность делать то, что им по силам.
        - Мы можем дать миру сгореть.
        - Не можем. - Ной пригвоздил меня пылким, резким взглядом, который постепенно смягчился. - Ты шутишь.
        Я подавила улыбку.
        - Да. Вообще-то я считаю, что у тебя очень благородные намерения.
        Ной фыркнул и отвернулся с ярким румянцем на щеках.
        - Пойдем, - окликнул он меня через плечо; его голос был приглушен, когда он нырнул в проход в изгороди.
        Я вышла за ним на широкое открытое пространство. Всюду цвели розы разных оттенков и видов, окружая беседку в самом центре поляны. Я замерла.
        - Как красиво.
        - Моя бабушка - садовник, - сказал Ной, поглаживая лепесток розы длиной до плеча.
        - Это все она вырастила?
        Но нет… Бабушка была в этом саду в семнадцатилетнем возрасте, стояла посреди беседки. Меня охватила невиданная ностальгия. Как странно - гулять по тому же саду, по которому гуляла она.
        - Сад создала моя прабабка - мама дедушки. Но бабушка добавила несколько новых сортов роз.
        Пока нынешние воспоминания Эдварда о бабушке в этом саду, должно быть, померкли сквозь года, проведенные с его женой, детьми и внуками, мне виделось это место лишь сквозь призму его писем. Интересно, может, бабушкины воспоминания о проведенных тут минутах померкли, поскольку ей нечем было их переписать? Пронеслись бы эти воспоминания сквозь десятилетия ясными и четкими? Как бы я хотел увидеть тебя среди роз…
        Все это было слишком - атмосфера, присущая романтичной природе розария и беседки. Как это ни странно, но мне вдруг стало грустно. Я подняла взгляд и увидела надпись, вырезанную на внутренней поверхности деревянного купола беседки. Quien no sabe de mar, no sabe de mal.
        Ной заметил, куда я смотрю.
        - Тот, кто ничего не знает о море, ничего не знает и о страданиях. Старая поговорка на ладино.
        - Ладино?
        - Комбинация испанского языка и иврита.
        - Очень по-еврейски придумывать поговорку про страдания.
        - Нам нравится придерживаться стиля.
        Я выдавила улыбку, но она быстро померкла. Эта фраза, это место, Рут и Эдвард - все это навевало слишком сладостно-горькие мысли.
        - Стоит вернуться.
        - Правда? - Ной посмотрел на меня потемневшим жарким взглядом, и ни в его лице, ни в голосе не было намека на задорный настрой.
        У меня перехватило дыхание. Сегодня мне никак не удавалось его понять. Он шутит надо мной? Но почему? Он добился желаемого. Я пообещала целый месяц не разговаривать с его бабушкой и дедушкой.
        Или, может, богатенькие парни играют в игры, которых мне не понять. В игры с помощью роз и беседок с девушками, приехавшими на лето. Мне отчасти тоже захотелось поиграть, но я не умела и сомневалась, что смогу вовремя остановиться.
        - Да, правда.
        И, пока не передумала, отвернулась.
        Мы прошлись по дому. Интерьер напомнил мне книгу Дианы Уинн Джонс о доме, в котором было множество дверей и все они вели в разные места. Мы начали с современной пристройки, но быстро ее прошли. Время словно повернулось вспять. Современная кухня была соединена с почти современной кладовой, которая вела в церемониальную столовую из очень давней эпохи. Над грузным дубовым столом висела огромная люстра, а буфеты были украшены подсвечниками.
        - Тут мы почти не едим, - сказал Ной. - В основном встречаемся в современной секции, там больше света и открывается вид на океан. Но иногда здесь у нас проходят торжественные ужины.
        - Твой дедушка обедал тут? В детстве? - Я пыталась вообразить, как на одном из этих стульев сидит моя бабушка. Почему они не чувствовали себя братом и сестрой? Ведь к ней наверняка относились как к члену семьи. - Ах да, они же в основном жили в Нью-Йорке.
        - Да. Мой прадед переехал туда в двадцатых годах. А до того вся семья жила здесь.
        Меня это почему-то удивило. Я представляла, что они стали жить на Нантакете в начале пятидесятых или позднее купили «Золотые двери» - после того, как накопили богатство в новом мире.
        - И долго твоя семья тут прожила?
        - Они приехали из Нью-Бедфорда в начале девятнадцатого века.
        - Нью-Бедфорд? Тот… китобойный городок?
        - Ага.
        - Ладно, помоги. Как евреи в девятнадцатом веке оказались в американском китобойном городке?
        Ной засмеялся.
        - Мы сефарды. Моя семья переехала из Марокко в Нью-Бедфорд в начале восемнадцатого века.
        - Ты знаешь историю своей семьи с начала восемнадцатого века? - с негодованием спросила я. - И злишься, что я пытаюсь узнать историю своей семьи шестидесятилетней давности?
        - Я оспариваю не твои цели, а твои методы, - надменно ответил Ной.
        - Как они здесь оказались?
        - Они были бухгалтерами - и в Фесе тоже, - а Нью-Бедфорд имел крепкие связи с Нантакетом из-за китобойного промысла. Поэтому, когда Нантакет стал бурно развиваться, моя семья открыла здесь филиал фирмы. И построила «Золотые двери».
        Продолжая свой рассказ, Ной вел меня по соседним комнатам - двум кабинетам без реального назначения и музыкальную комнату. Кабинетный рояль явно недавно использовали: вокруг были раскиданы ноты, а табуретка выдвинута.
        - Ты играешь? - спросила я.
        - Мой папа.
        - А ты нет?
        - Медведь на ухо наступил, - с легкостью ответил Ной.
        Я вспомнила, как в письмах затрагивалась тема пианино.
        - Твой дедушка тоже играет?
        - Да.
        - Но ты не хотел научиться?
        - Давай же, тебе понравится. - Ной вошел в холл и открыл очередную дверь, жестом приглашая меня зайти первой.
        Ладно. Похоже, у этого парня полностью отсутствует желание разговаривать о своей семье.
        - Ого. - Стены были уставлены книгами. У дальней стены расположился камин, а над ним висела картина с изображением моря. На толстых коврах стояли удобные диваны и парчовые кресла. Стекла на окнах запотели. На круглом столике возле кресла лежала биография Марка Твена вместе с коробкой печенья.
        - Чудесно. Всегда хотела иметь библиотеку.
        На его губах появилась улыбка.
        - Неудивительно.
        - Что могу сказать: я обожаю быть стереотипом.
        После этого Ной повел меня наверх - в большую, со вкусом обставленную комнату, в которой современные диваны и мультимедийная система не могли замаскировать присущую помещению помпезность. На полках стояли книги и лежали настольные игры.
        - Здесь ошиваются кузены.
        - Сколько вас всего? Где сейчас все?
        - Тебе никто раньше не говорил, что ты ужасно любопытная?
        - Говорили слово в слово всю мою жизнь. - Я подошла к огромным окнам, из которых был виден сад и далекое бушующее море. Представить себе не могу, что здесь росла моя бабушка. - Великолепный вид.
        Ной подошел ближе и встал у меня за спиной, почти касаясь моего плеча своим.
        - С папиной стороны у меня двенадцать кузенов.
        - А ты старший.
        Ной кивнул.
        - Это, наверное, на тебя давит.
        - Ты никогда не сдаешься, да?
        - А как еще мне получать информацию? Так давит?
        Ной так надолго задумался, что я решила, он не ответит. Но парень еле заметно кивнул.
        - Это не не давит.
        Я выждала еще несколько мгновений, но больше Ной ничего не сказал.
        - Я просто не понимаю, - сказала я. - То есть я понимаю, почему твоя семья хочет, чтобы ты занялся бизнесом, если бы ты хотел того, что, по их мнению, было бы пустячным занятием. Но биологическое разнообразие? Никто не осмелится утверждать, что это пустяки.
        - Разумеется, - ответил Ной с оттенком горечи в голосе. - Но почему мне стоит посвятить этому жизнь? В науку могут пойти другие. Не у всех есть семейный бизнес, которым нужно заниматься. Разве мы не говорили о том, как богатые люди могут привлечь внимание к проблемам? Если мне лучше удается зарабатывать деньги, чем быть ботаником, разве не стоит мне заняться первым делом и пожертвовать деньги на второе? Разве это не эгоизм - заниматься тем, что тебе интересно, если я могу сделать что-то иное и оказать более значительное влияние?
        Мне никогда не приходилось с таким напряжением думать о своем будущем.
        - Не знаю.
        - Вот и я не знаю, - заметил Ной, и горечь в его голосе стала отчетливой, словно она назревала уже очень давно. - А вот у моей семьи есть определенное мнение.
        Потом Ной сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, заставляя плечи расслабиться, словно он годами учил себя успокаиваться и забывать о своих расстройствах. Он натренированно мне улыбнулся и уверенно кивнул.
        - Пошли, найдем твою бабушку.
        Мы свернули на первый этаж, в широкий холл между старыми и новыми пристройками, где располагался кабинет Эдварда Барбанела. Я затормозила на пороге.
        - Твоя семья рассердится, если мы там пороемся?
        - Только если они узнают. - Ной молниеносно мне улыбнулся. - Бабушка с дедушкой в клубе. Они нас не поймают.
        Мы открыли тяжелые бархатные шторы, за которыми скрывалось углубление в окне, и впустили в комнату свет. Потом взяли с полок альбомы и уселись на красный ковер.
        - Если она приехала в детстве, то нам лучше начать с альбома конца тридцатых годов.
        - Давай, я найду тот, где видела ее фотографию, а потом покажу тебе, как она выглядит. - Я вытащила альбом, датированный 1947 - 1951 годами. В пальцах закололо, когда я открыла зеленую обложку. Слушала ли бабушка, как Эдвард играет на рояле в музыкальной комнате? Бывала ли она в этом кабинете с его родителями, была ли наказана, бывала ли разочарована?
        Ной сел на пол рядом со мной - так близко, что наши колени соприкасались. Я слышала в тишине наше дыхание, звуки переворачивающихся страниц. Я просмотрела каждую черно-белую фотографию, пока не нашла ту, что уже видела.
        - Вот.
        Она смотрела на нас, смеясь приоткрытыми губами, словно застыла во времени.
        Ной наклонился вперед, и ему на лицо упали кудри.
        - Вы немного похожи.
        - Глазами, правда? Я не понимала раньше, что у нас похожие глаза. - Я сняла фотографию на телефон. - Как думаешь, у твоей семьи есть какие-нибудь бумаги про нее?
        - Ты про что?
        - Например, откуда она? Как она оказалась в вашей семье? Я хочу узнать, откуда она родом, выжил ли кто-нибудь из ее родственников. Я хочу проследить за линией нашей семьи как можно дальше, как получилось у тебя. - Я перевернула страницу в надежде увидеть еще фотографии. - Мы знаем имена ее родителей, они были в списке погибших в Освенциме, но больше никакой информацией не владеем. Если ты погуглишь мою прабабушку, то ничего не найдешь. Или найдешь лишь страничку одной немки в Инстаграме. Больше ничего. Судя по записям, их депортировали из Люксембурга, поэтому, отправив бабушку, они наверняка куда-то уехали из Германии. Но нет никаких данных о том, откуда они родом.
        Ной задумчиво кивнул.
        - Посмотрим, что мне удастся найти.
        - Спасибо. О, смотри. - Я показала на другой снимок бабушки, примерно в четырнадцатилетнем возрасте, она сидела на софе рядом со взрослой женщиной.
        Ной уставился на нее.
        - Думаю, это моя прабабка.
        Прабабушка Ноя. Мать Эдварда. Я никогда раньше о ней не думала, но ведь она воспитала бабушку. Она приняла ее к своим родным детям. Я внимательно посмотрела на фотографию. Они были как мать и дочь? Они чувствовали себя мамой и дочкой?
        Мы продолжили листать альбомы, останавливаясь всякий раз, как находили бабушкины снимки, и я делала фотографию на телефон. На большинстве снимков были запечатлены семейные трапезы или сборы на пляже. Иногда на заднем фоне я замечала бабушкин профиль или ее лицо. Она не часто попадалась, но неизменно присутствовала на фото.
        Хотела бы я знать, какой была их модель отношений. Она чувствовала себя членом семьи или нет? Безусловно, если бы ей нравилось жить с Барбанелами, она бы о них рассказывала. Если она считала прабабушку Ноя своей матерью, то как могла ни разу ее не вспомнить?
        А вот снова она, теперь взрослая, сидит на стуле на веранде и кокетливо улыбается. Может, это фото сделал Эдвард. Я посмотрела на Ноя, поразившись тому, что мы точно так же сидим десятилетия спустя, как наши бабушка и дедушка. Частенько говорят, что история повторяется, но почему? Люди настолько предсказуемы в своих эмоциях и реакциях? В какие-то шаблоны легче вписаться? Почему мы так плохо учимся на прошлых ошибках?
        Я перевела взгляд обратно на фотографию и резко охнула:
        - Взгляни на это!
        Ной наклонился поближе ко мне.
        - Что?
        - На ней ожерелье. - Оно обрамляло ее ключицы, а центральный кулон - огромный чистый алмаз - лежал в ямочке ее шеи. Подвески поменьше прямоугольной формы соединялись друг с другом, образуя обруч. В общих чертах это было ар-деко: великолепное, роскошное и блестящее.
        - Ну и что?
        - Я же тебе говорила. У моей бабушки было ожерелье, и твой дед отказался его возвращать.
        Ной перевел взгляд с фотографии на меня.
        - Что значит «отказался»?
        Упс. Мы так хорошо поладили, что я начала забывать, что мы по разные стороны баррикад.
        - Она попросила его вернуть, а он не отдал.
        - Почему она решила, что может его получить?
        - Что? - Я уставилась на него. - Это было ее ожерелье.
        - Откуда ты знаешь?
        - То есть «откуда»? А почему иначе она стала бы просить его вернуть?
        - А почему он не вернул, если оно принадлежало ей?
        - Это мой вопрос.
        - И ты на него не ответила. Наверное, у него была весомая причина.
        - Или, может, он просто был козлом.
        Мы уставились друг на друга.
        Наконец Ной вздохнул.
        - Все это чушь какая-то. Ты уверена, что они не были братом и сестрой?
        - Господи, Ной. Прочти эти чертовы письма. - Я вытащила телефон и просмотрела фотографии писем, пока не нашла нужное. Я прочистила горло.
        - «Иногда у меня возникает чувство, будто я хватаюсь за что-то большее, чем я сам. Некоторые люди находят это в религии, некоторые - в войне, но для меня это ты, это ты пробуждаешь во мне это всеобъемлющее чувство. Ты яркая, а мир расплывчатый, четкий, мир смягчается».
        Я снова посмотрела на Ноя, увидев, что он смотрит на меня вытаращенными от удивления глазами.
        - Для меня это ты, - повторила я. - Брат точно бы к сестре такого не чувствовал.
        Он сглотнул.
        - Нет.
        Мы помолчали.
        - Вообще, может…
        Я выпрямилась и уставилась на Ноя.
        - Как бы я хотел увидеть тебя обнаженной в лунном свете среди роз.
        Он уставился на меня. А потом его взгляд опустился на мои губы.
        Ой. Наверное, стоило дать вначале контекст. Щеки окрасились румянцем.
        - Это из одного письма.
        - Угу. - Он не сводил взгляда с моего рта.
        - Я не… - Язык самопроизвольно высунулся, чтобы облизать губы, а когда я поняла, что делаю, то резко выпрямилась. Стало очень трудно дышать. - Я не собиралась… нет…
        - Не волнуйся, Шенберг, я понял. - Ной отвел глаза, а потом, криво усмехнувшись, снова на меня посмотрел. - Не могу понять, я возбужден или испытываю отвращение.
        Я захихикала, радуясь, что напряжение улеглось.
        - Правда? - Я открыла следующее письмо. - Это же наши бабушка с дедушкой. Ужас!
        - Точно. - Ной напрягся, как мужчина, отправляющийся на войну. - Перешли мне письма.
        - Какой ты храбрец. - Я прислала ему ссылку на альбом.
        Растянувшись на животе, я переворачивала страницы ранних альбомов, пока Ной читал письма. Я увидела маленькую девочку, лет четырех-пяти, с короткими волосами, без улыбки и в тяжелом пальто. Я бы не признала ее, если бы не листала альбомы по годам, видя ее в четырнадцать, в десять, в восемь лет. Но теперь я ее узнала по форме глаз и подбородка. Если больше ничего не разведаю, то хотя бы буду знать, как она выглядела.
        Время от времени Ной зачитывал вслух строки из писем.
        - «Каждый раз, когда я касаюсь розы, она напоминает мне о твоей коже, такой же нежной, как этот цветок, и я глажу пальцами алые лепестки…» - Он замолчал, из его горла вырвался сдавленный звук. Щеки Ноя заалели, а глаза ярко блестели. - Это написал мой дед.
        - А на меня чего смотришь! - Я перекатилась на спину и уставилась в потолок, взволнованно ощущая на себе взгляд Ноя. - Они были для моей бабушки! Зачем ты прочел вслух?
        - Не знаю!
        С минуту мы полежали молча.
        - Ладно, нам надо сменить тему, - наконец сказала я. - Просто теперь я думаю о лепестках розы.
        Он начал хохотать, я тоже, и мы скорчились на полу от безудержного смеха.
        - Хорошо, но что случилось? - спросил Ной, как только мы успокоились. - Если они были влюблены, то почему не поженились?
        - Ты о чем? У них не получилось. - Я снова подумала про письма. «Не делай глупостей». - Я практически уверена, что она его бросила.
        Ной был потрясен.
        - Она его бросила?
        - Эй. - Его удивление немного меня оскорбило. - Да, она же ему отказала. Он умолял ее вернуться.
        Ной нахмурился.
        - Не верю.
        Я тоже нахмурилась.
        - Тогда прочти письма.
        Так он и сделал, и на его лице появилась недоуменная гримаса.
        - Почему она не вернулась?
        - Не знаю, наверное, поняла, что он встречается с другой уже несколько лет, и на нее подействовали нравственные убеждения пятидесятых годов.
        - Почему он вообще встречался с моей бабушкой, если любил твою?
        - Ну тут все понятно, - пожала я плечами. Я навела справки о Хелен Барбанел (в девичестве Данцигер из «Данцигер Медиа». В Сети я нашла фотографию из архивов «Нью-Йорк таймс», на которой Хелен выглядела богатой и красивой, и статья со мной соглашалась, как и все поздние заметки о ней, которые мне удалось отыскать. - Моя бабушка была сиротой из Германии. Твоя - очень богатой и из высшего общества. Все сходится.
        - Нет, не сходится. - Ной снова нахмурился. - Тебя это не волнует? Они любили друг друга и расстались.
        Не совсем. Во всяком случае, меня это не удивляло. Не так, как удивило Ноя. Я наклонила голову.
        - А что, Ной, ты романтик?
        Он тут же отгородился от меня.
        - Ты считаешь меня дураком.
        - Нет. Я считаю, это… мило.
        - Мило. - Ной пренебрежительно засмеялся и запустил руку себе в волосы. - Класс.
        Я сказала «мило» не в уничижительном значении. Я действительно так считала.
        - Да, я думаю, это мило. Но не очень разумно верить, что люди всю жизнь будут вместе, потому что любят друг друга, однако… я хотела бы так думать. Полагаю, это действительно мило.
        Мы посмотрели друг на друга. «Будь смелее», - почти услышала я Нико. «Замути с кем-нибудь», - сказала Стелла. По спине побежали мурашки. История повторяется.
        В коридоре раздался чей-то голос.
        - Эй, есть кто дома?
        Ной застыл.
        - Вот дерьмо.
        - Кто это?
        - Моя мама. - Он начал запихивать альбомы обратно.
        - Ты вроде говорил, что никому нет дела, если нас тут найдут, - прошипела я.
        - Я приукрасил. Собирайся.
        Мы выскользнули из кабинета и пошли по коридору. Если этот парень проведет меня тайком через черный ход как прислугу, я…
        Он привел меня на кухню.
        - Привет, мам.
        О нет. Лучше бы ко мне отнеслись как к прислуге.
        Женщина в изящном наряде оторвалась от пакетов с продуктами. На ее лице появилось удивление.
        - Милый, я не знала, что ты дома.
        - Да. - Ной прокашлялся. - Это… эм, Эбигейл.
        - О, Эбигейл! - произнесла она мое имя так, словно слышала его не первый раз. - Приятно познакомиться.
        - Взаимно. - Обо мне упоминал двоюродный дедушка? Как о девушке, запершейся с Ноем во время вечеринки? Как неловко.
        - Чем занимаетесь?
        - Да просто болтали, - ответил Ной. - Я думал, ты на чаепитии в яхт-клубе?
        - Стало скучно. Я ушла сразу же, как появилась возможность. - Женщина мне улыбнулась. - Останешься на бранч? Я готовлю шакшуку.
        Мы с Ноем испуганно переглянулись. Бранч! С мамой! Она вроде милая, но я все же пасс. К тому же уже час дня - можно ли называть это бранчем?
        - Большое спасибо, но вообще мне пора на работу.
        - А где ты работаешь?
        - В «Проуз Гарден».
        - Люблю этот магазинчик. Значит, ты приехала на лето?
        - Да. - Только для того, чтобы покопаться в истории вашей семьи, ага.
        - Что же, приятно познакомиться. Может, заскочишь еще к нам на обед в другой раз.
        - Ладно, мам, - вмешался Ной. - Нам пора.
        Она весело рассмеялась.
        - Я всегда его смущаю.
        - Спасибо, мам.
        - Рада знакомству, миссис Барбанел.
        Мы с Ноем вышли на улицу. Где-то над нами щебетала птица.
        - У тебя милая мама.
        - Да.
        - Не странно, что мы познакомились?
        - То есть?
        - У меня было ощущение, что я вру ей прямо в лицо. Ведь я роюсь в прошлом ее семьи. Ну, или в прошлом ее свекра.
        - Ты же не чувствуешь себя виноватой за то, что я тебе помогаю.
        - Со взрослыми иначе. И еще мне казалось, что я не та, за кого себя выдаю.
        - Например?
        - Не знаю. Она думает, мы друзья.
        - Верно. - Голос Ноя неожиданно стал жестким. - Я вызову тебе Убер.
        Погодите-ка. Я его обидела?
        - Я сама могу вызвать себе Убер. Ты злишься?
        - Из-за чего? - Ной вытащил телефон и уставился на него с жалкой невозмутимостью человека, который точно не телефоном сейчас занят.
        - Я не догадывалась, что ты хочешь быть друзьями.
        Он перестал листать что-то на телефоне, но взгляда от него не оторвал.
        - В смысле?
        - Знаешь, ты… - Богатый и симпатичный. - Мы проводим время вместе, потому что у тебя как будто нет выбора. Словно я заставляю тебя со мной разговаривать.
        - Эбигейл, ты правда думаешь, что можешь заставить меня общаться с тобой против моего желания?
        - Э-э-э… да?
        - У тебя не такие уж убедительные навыки манипулятора, как ты себе воображаешь.
        - О. - Я опустила глаза на свои оранжево-розовые ногти, торчащие из-под ремешков белых сандалий. - Значит, ты хочешь проводить со мной время?
        Ной просто смотрел на меня.
        Ладно. Точно. Может, мы вовсе и не друзья. Я вспыхнула и попыталась перевести разговор на профессиональную тему.
        - Мы можем встретиться в эти выходные и посмотреть оставшиеся альбомы?
        О нет. Я покажусь ему слишком нетерпеливой?
        - Все нормально, если ты занят. Я вот занята. В субботу, наверное, и не получится. Я еще не отойду от пятницы.
        - А что в пятницу?
        - Я иду на какую-то пляжную вечеринку. С соседкой. - Господи, я жалкая. Кричащий подтекст «Посмотри на меня, я такая популярная» никогда не звучал убедительнее. - На Нобадир-бич.
        - Серьезно?
        - Да. Почему? Что?
        - Ничего. Может, там и встретимся.
        Глава 10
        - Мам, мам, тебе надо еще наклонить камеру, а то я только лоб твой вижу.
        - А зачем тебе меня видеть? - Картинка качнулась, когда мама передвинула компьютер. У меня скоро морская болезнь случится.
        - Поверни так, чтобы в углу появилось твое лицо. Ты должна быть в центре, поняла?
        Мама наклонила экран так, чтобы камера сфокусировалась на ней. Видимо, она нашла свое изображение, потому что пальцем провела по волосам. И хотя мне было видно лишь ее лицо на фоне белой стены в гостиной, я знала, что мама свернулась клубочком под нашим голубым флисовым одеялом, а на одном из подносов стояла чашка с чаем.
        Я скучала по маме. Болтать по видео тоже приятно, но совсем не то же самое, что обниматься с ней на диване.
        - Я нашла семью, в которой жила бабушка, - сказала я, когда подошли папа и Дэйв, и мы закончили обыденную болтовню.
        - Что?
        - Да. Парень из этой семьи Барбанел, который писал ей письма, и есть та семья, в которую ее отправили, когда она приехала в Америку.
        - Нет, она жила с семьей из Нью-Йорка.
        - Я в курсе, и они там действительно жили, но родом эта семья с Нантакета и лето проводила здесь.
        Мама удивленно захлопала глазами.
        - Ее определили к Барбанелам? Ты с ними разговаривала?
        - Эм, да. - Я подтянула очки повыше на нос. - В их семье есть парень, мой ровесник, и мы вроде как… - Познакомились? - Подружились.
        Мама изменилась в лице. Боже упаси, что я восполнила огромный пробел в истории бабушки; все меркло, едва стоило упомянуть подходящего молодого человека. Тем более подходящего молодого человека из еврейской семьи.
        - Он симпатичный?
        - Мам.
        - Симпатичный? Что, спросить уже нельзя?
        - Нормальный он, не знаю. - Сногсшибательно красивый. - Он человек и похож на человека.
        - Значит, не симпатичный?
        - Нет, симпатичный, ладно? - Слова лишнего сказать нельзя, чтобы мама не начала активный допрос. - Ты упустила самое важное насчет бабушки.
        Она нахмурилась.
        - Почему ты всегда с такой неохотой говоришь о парнях?
        - Наверное, потому что ты растила меня в пуританском Массачусетсе.
        Она вздохнула. Если мне когда-нибудь суждено будет написать мемуары, они будут называться «Вздохи моей матери», и в них будут перечисляться все случаи, когда я ее разочаровывала.
        - Наверное, в детстве я не придавала особого значения нормальным отношениям, а теперь из-за меня у тебя трудности.
        - Господи боже мой, мам. Все нормально. Ты все делала нормально. Ладно? - Удивительно еще то, с какой скоростью от тоски по маме я стала испытывать настоящее раздражение к ней. - Он очень симпатичный: у него темные волнистые волосы и он едет учиться в Гарвард. Довольна? - Иногда я чувствовала себя научным сотрудником, который кормит мышку минимумом хлебных крошек, чтобы просто поддерживать ей существование. - Мне пора.
        - Ты злишься? Не вешай трубку, если злишься.
        - Я не злюсь. - Просто очень раздражена. - Я иду на пляжную вечеринку, и мне нужно переодеться.
        - Пляжная вечеринка! - Она заерзала на месте от восторга, а потом внезапно, как и следовало ожидать, включила обеспокоенную мамочку. - Не плавай. Будет темно, а там везде акулы.
        Не сосчитать, сколько я слышала об акулах с тех пор, как решила отправиться на Нантакет.
        - Мам, ты предупреждала меня об акулах раз пятьсот. Ничего со мной не случится.
        - И не пей и не садись за руль!
        - Никто не садится пьяным за руль. Тут есть Убер.
        - Одна тоже не садись в Убер! Шэрон мне рассказала…
        - Знаю, ты уже рассказывала эту историю Шэрон. Не волнуйся. Я останусь с Джейн.
        - Хорошо. Люблю-люблю!
        Я наполовину вздохнула, наполовину рассмеялась.
        - Я тоже тебя люблю.
        Днем стало дико жарко: так жарко, что лицо было мокрым от пота через полминуты на солнце, а вдыхать плотный воздух все равно что есть горячий суп. Но к одиннадцати температура немного снизилась до двадцати градусов, теплый бриз развеял влажность. Ночь была долгой и не располагала к суете. В темном небе висела полная луна. Иногда, пока мы с Джейн шли к пляжу, низко в воздухе раздавалось уханье совы.
        Стелла одолжила мне мини-юбку из искусственной кожи, которая прилипала к попе, и я дополнила ее зеленым топом с глубоким вырезом. Я с телом была в хороших отношениях, но всегда приуменьшала размеры своей груди: когда в двенадцать лет у тебя появляется декольте, и все семиклассники с удовольствием начинают бросать комментарии по поводу нее (а иногда и щупать), это лишает уверенности в себе. Но подростков, которые издевались надо мной, здесь не было, и никто не знал, что я вообще так не одеваюсь. «Будь смелее».
        Я еще немного смущалась из-за обтягивающей юбки и макияжа, но все стеснение пропало, как только мы подошли к остальным на пляже. Теперь мне казалось, что я вписываюсь в компанию этих красивых людей. Может, поверхностно и глупо так думать, но оказалось, что иногда расслабляться на мелководье веселее, чем топтаться на месте.
        - Пиво или что-нибудь другое? - Джейн критично взглянула на парящие стаканчики с дешевым пивом.
        Я до сих пор не могла привыкнуть к пиву.
        - Другое.
        - Согласна.
        Мы свернули к костру, вокруг которого тусовались ребята, которые были мне смутно знакомы, поздоровались, а потом остановились у настила с двухлитровыми бутылками содовой и бутылками, наполовину наполненными крепким алкоголем.
        - Приступим! - Джейн протянула мне красный стаканчик и налила содовой, а потом плеснула в нее из большой бутылки. - Ром с колой. Так легче пить.
        Ром. Напиток пиратов. Я тоже могла бы стать пиратом, правда?
        Я сделала глоток. Коктейль был очень пряным и напомнил шоты, которые мы пили перед купанием голышом. Гораздо вкуснее пива, это точно.
        Мы протиснулись в центр, и Джейн взяла меня под руку.
        - Ладно, вернемся к разговору. Ной в каком смысле сказал: «Может, увидимся» или «Буду ждать»?
        - Эм, не знаю? А если не было никакого намека? Что значит отсутствие намека?
        - Нет, ну какой-то намек должен быть. Он же не робот?
        - Да кто бы знал, если честно.
        - Друзья! - из толпы материализовался Эван, одетый в розовые шорты, открывающие взору его очень привлекательные бедра. Он обхватил нас за плечи. - Что стряслось?
        - Серьезно, модник? - Джейн посмотрела на его очень короткие шорты.
        - Правда, сексуально?
        - Хм. Пранав здесь?
        Вся беззаботность Эвана мигом улетучилась, и он смерил Джейн строгим взглядом.
        - Пранав здесь со своей девушкой.
        Джейн разволновалась.
        - Ого, ладно. Я не… о, смотри, вон Лекси и Стелла. - Она схватила меня за руку и потащила прочь. Я посмотрела через плечо на Эвана, молча извиняясь, но он покачал головой и исчез в толпе.
        Оказалось, мне и вправду очень понравился ром с колой.
        Спустя час-другой какой-то парень похлопал меня по плечу, и я обернулась.
        - Тебе водить! - крикнул он и растворился в ночи.
        Я в смятении уставилась на подруг.
        - Что это было?
        - Тебе водить! - смеясь, повторила Джейн. Она замахала руками на кучку подростков, бегущих к воде. - Догоняй их!
        На минуту я замерла. А потом широко ухмыльнулась и передала Джейн свой стаканчик.
        - Подержи-ка.
        Когда я вернулась к нашей компании, которая развалилась вокруг одного из костров, я выбилась из сил от бега и была почти безмерно счастлива. Я плюхнулась на бревно рядом с Джейн и стала смотреть за тем, как поднимаются к небу языки пламени. Над головой кружились звезды, проносясь и летя стрелой, словно мы могли видеть их свет из пустоты времен. Мир пах костром и океаном, на вкус был как соль и ром и казался нашим, будто принадлежал нам целиком, будто мы были молодыми могущественными королями и королевами жизни.
        Я была так счастлива. Означало ли это, что я опьянена счастьем? Потому что я счастливая. И пьяная. И, наверное, отчасти остроумная? Все оценили мое остроумие?
        Я повернулась к Джейн.
        - Ты оценила мое остроумие?
        - Да. Ты самая остроумная из остроумных. Твое остроумие как фитиль, горящий ярко и высоко. - Она отчетливо произнесла каждое слово, отчего они зазвучали, как поэтическая проза. Я оценила.
        Рядом стоявший парень покосился на нас.
        - Девчонки, вы такие странные.
        Я отсалютовала ему стаканчиком.
        - Странность - это либо величайший комплимент, либо самое банальное оскорбление. Я предпочту первое.
        - Я тоже. - Джейн стукнула стаканчиком по моему. - Дзынь-дзынь. Это должен быть звон.
        - Дзынь-дзынь.
        Парень покачал головой и ушел.
        Джейн положила голову мне на плечо.
        - Дзынь-дзынь.
        Я погладила ее по волосам, вдыхая запах костра и наблюдая за искрами, которые таяли в ночи.
        Внезапно Джейн резко выпрямилась.
        - Ладно. Пошли, найдем симпатичных парней.
        - Ладно. Но твой не может оказаться Пранавом.
        Она печально покачала головой.
        - Не Пранав. - А потом скорчила мину. - Ты слышала Эвана? Он меня отругал!
        - Потому что он твой друг и хочет, чтобы ты была счастлива!
        - Он придурок. Ненавижу его. Ненавижу мажоров.
        - Я тоже, - поддержала я. - Фу.
        Джейн ткнула в меня пальцем.
        - Тебе точно нужен роман. Ты сказала, что не против. Ты должна стереть из памяти своего тупицу-бывшего.
        - Как сеанс экзорцизма. Или как защита от дементора.
        - Да. Именно. Тебе нужно духовное животное.
        - Патронус. Да. Мы можем создать патронус против моих воспоминаний о Мэтте. - Хотя Мэтт больше не занимал моих мыслей.
        - Да. И твоим патронусом будет… - Джейн размашисто махнула на стоящую перед нами компанию. - Один из тех качков.
        Я пристально осмотрела упомянутых качков и наморщила нос.
        - Сомневаюсь, что эти парни меня привлекают.
        - Посмотри на их руки. Их руки - произведения искусства. Они были вылеплены самим Микеланджело.
        Руки Ноя - произведение искусства.
        Джейн показала пальцем:
        - Я забираю его.
        - Как? - Я, безусловно, не хотела «забирать» парня, но хотела знать, как это технически происходит.
        - Я поздороваюсь, минут пять поболтаю с ним так, словно он офигенный, спрошу, не хочет ли он пройтись, а потом поцелую.
        Я поникла.
        - Судя по твоим словам, это проще простого.
        - Так и есть. - Она положила мне на плечо свободную руку. - Я верю в тебя, Эбби. Следуй по моим стопам, и ты тоже обретешь парня. Дзынь-дзынь. - Она встала и ушла.
        Дзынь-дзынь.
        Я откинулась назад. Я находилась на пляжной вечеринке под полной луной, где шумели волны и смеялись люди. Если бы можно было разлить эту ночь по бутылкам, то мы остались бы навеки молодыми.
        Я не желала курортного романа. Не хотелось, чтобы последним парнем, который меня целовал, был Мэтт. Я не хотела думать… не хотела быть зацикленной на том, с кем не могу быть.
        Ладно. Я готова.
        Я снова наполнила стаканчик. Ром с колой, легкотня. Неудивительно, что алкоголь называют храбростью во хмелю.
        Когда я доделала коктейль, мне кивнул парень с пивом в руке.
        - Привет.
        - Привет.
        О нет. Что после «привет»? Как найти слова?
        - Что пьешь? - Он улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. На парне была надетая козырьком назад бейсболка, что уже делало его возможным кандидатом.
        - Ром с колой. - Я сделала глоток, чтобы выгадать себе время, а потом повторила мысль, которая уже звучала в моей голове: - Напиток пиратов.
        От его смеха я опьянела сильнее, чем от алкоголя.
        - Ты пират?
        - Именно. У меня есть сабля и треуголка и все такое. - Я хотела придумать какую-нибудь странную шутку про треуголки, пиратов и Амана из истории Эсфирь и американских патриотов, но решила, что шутка не произведет должного впечатления. - Я Эбби.
        - Шон. Приехала на лето?
        Оказалось, на удивление легко болтать с этим парнем о подработке на летних каникулах, о том, чем мы занимаемся на Нантакете и об обычной жизни. Он учился на первом курсе в Бостоне. Отчасти я понимала, что легкость общения вызвана алкоголем, но, может, отчасти и моей уверенностью в том, что я хорошо выгляжу и мной заинтересовался симпатичный парень.
        - Хочешь еще выпить? - спросил он, когда мой стаканчик опустел. - Или хочешь пройтись?
        Я справлюсь. Я смогу с ним поцеловаться, как обычный уравновешенный человек. Признаюсь, у меня был небольшой опыт по части поцелуев. Но так ведь опыт и набирают, да? Сминая губами друг друга. Надеюсь, не так агрессивно, как делал это Мэтт. Как я вообще могла запасть на парня, который даже целоваться-то толком не умеет?
        Ладно. Мне просто нужно согласиться. Легко. Очень легко.
        - Ой, я… - Я смущенно издала резкий звук и махнула рукой в неопределенном направлении. - Я жду друзей.
        - Круто. - Он кивнул, уже осматривая местность. - Я тоже пойду, найду своих друзей. Еще увидимся.
        Я смотрела, как он уходит, и чувствовала, как внутри все переворачивается. Что со мной не так? А как же быть смелой и получать удовольствие? Почему я не умею расслабляться?
        Скривившись, я налила себе еще коктейль и опустошила его с уже привычной легкостью.
        - Ты в порядке?
        Я резко подняла голову на знакомый голос.
        - Привет.
        Передо мной стоял Ной Барбанел в темных джинсах и серой футболке и выглядел так, словно сошел с обложки журнала. Почему вся одежда так круто на нем сидит? Так со всей неприлично дорогой одеждой бывает?
        Он нахмурился.
        - Ты бледная.
        Ну отлично, я тут думаю, какой он великолепный, а он считает, что у меня больной вид.
        - Я в порядке.
        - Я видел, как ты разговаривала… - Ной помедлил. - Этот парень что-нибудь сказал?
        - Что? Нет. А что?
        Он с минуту изучал меня взглядом.
        - Ты кажешься несчастной.
        Я фыркнула.
        - Я не несчастна. Я просто… не уверена, что мне круто на вечеринках. Все нормально, я просто пойду домой. - Я открыла приложение с такси. - Да вы прикалываетесь?
        - Что?
        - Цены невероятные. - Я покачала головой. - Ничего. Прогуляюсь.
        - Прогуляешься? Ты на другом конце острова!
        - Верно, и это стало бы серьезной проблемой, если бы остров не был таким крошечным. Тут пути час.
        - Сейчас два часа ночи.
        - И что?
        - С тобой кто-нибудь пойдет?
        О. Я поняла.
        - Просто для информации: я не верю в благородных рыцарей. Со мной все будет в порядке.
        - Я не пытаюсь вести себя благородно. - Ной казался почти рассерженным. - Тут идти час. Сейчас два часа ночи. Ты порядком напилась и не знаешь толком, где находишься.
        - Не нужно волноваться за меня, Ной Барбанел.
        - Я тебя провожу.
        - Ты не обязан.
        - И все же провожу, - еще решительнее заявил он.
        Я вышла из себя.
        - Может, я не хочу, чтобы ты меня провожал! Может, меня уже тошнит от парней!
        - Ладно. - Ной поджал губы. - Я позвоню своей кузине. Она тебя отвезет.
        - Нет! - Как он меня бесит. - Ладно! Проводи! Мне все равно.
        - Хорошо.
        Через несколько минут поисков мне удалось найти Джейн, которая, вероятно, добилась больших успехов, судя по надетой наизнанку футболке и широкой улыбке.
        - Эй, я пойду.
        - Уверена? - Она с неохотой оглянулась на парня, который ждал ее в нескольких метрах. - Хочешь, я с тобой?
        - Не, меня Ной проводит.
        - Что? Куда? - вытаращила Джейн глаза. - Ты замутила с Ноем Барбанелом?
        - Нет! Джейн, ш-ш-ш! - Я лихорадочно оглянулась. Ной вежливо притворялся, что не расслышал.
        - Хочешь, договоримся, чтобы я вернулась домой в определенное время или вообще не пришла? - спросила Джейн. - Я могу переночевать у Лекси.
        У меня заболел живот.
        - Возвращайся! Ничего… мы… он просто проводит меня. Потому что уже поздно. Клянусь, он просто за мной приглядывает.
        - Эбби, - Джейн посмотрела на меня с жалостью и недоверием. - Нет. Он провожает тебя, потому что хочет забраться тебе под юбку.
        - Да, это твое мнение, но я считаю, он просто хочет удостовериться, что меня не убили.
        - Мило. Но нет. Парни не провожают девушек домой, потому что они чертовски милые.
        Я не удержалась и рассмеялась.
        - Спасибо за предупреждение. Ты не против, если я уйду?
        - Да, здесь еще парни и Сидни. Лекси со Стеллой я, конечно, потеряла. Не дай бог, чтобы моя лучшая подружка захотела провести со мной время. - Джейн закрыла глаза и вздохнула. - Ладно, это было грубо и злобно. Я счастлива за них, я счастлива за них, я счастлива за них…
        Я обняла ее.
        - До встречи.
        Мы с Ноем ушли с пляжа и побрели по длинной темной дороге. По обеим сторонам от нас нависали живые изгороди, напоминая темные тени. Черное небо было усыпано напоминающими бриллианты звездами. И все же я радовалась, что Ной составил мне компанию.
        - Извини, что тебе пришлось уйти с вечеринки.
        - Это всегда одна и та же вечеринка.
        - Какой философский взгляд. - Я покосилась на него. - А я на таких вечеринках не бывала.
        - Нет?
        - Мы с друзьями не из тех, кто пьет на пляже. Вообще-то у нас и пляжа-то нет.
        - А из каких вы тогда людей?
        - Типичные отличники. Немного творческие и амбициозно неординарные. - Моя школа слишком маленькая, чтобы ребята в ней разбивались на группы по интересам: театралы играют в школьной спортивной команде, а заучки из музыкальной группы принимают участие в создании модели ООН.
        - А ты?
        - Не знаю. Я обычный человек, наверное.
        Подозрительно.
        - Люди, считающие себя «обычными», часто очень популярны.
        - Смелое заявление.
        Я приподняла брови.
        - Значит, отрицаешь, что популярен? Ты богатый, уверенный себе и привлекательный в классическом представлении.
        - Привлекательный в классическом представлении? - рассмеялся Ной. - Спасибо?
        - Я просто констатирую факты.
        - Извини. Я ошибочно принял это за комплимент.
        - Извинения приняты, - беспечно ответила я. - А еще ты высокий, а высокие всем нравятся. Высоких люди чаще избирают на государственную должность. Как и белых мужчин, ясное дело. Ты знал, что белые мужчины составляют меньше одной трети населения, но занимают большинство избирательных должностей?
        - Но не евреи.
        - Конечно, хотя принадлежность к меньшинству не отменяет других твоих привилегий.
        - Ты всегда ведешь разговоры о политике, когда напиваешься?
        - Понятия не имею. Раньше-то я никогда не пила.
        - Ты никогда…
        - Ты меня и в первый раз услышал, спасибо.
        Несколько минут мы шли молча. Потом Ной наклонился и почти отрешенно вырвал из земли растение.
        - Эм… - Я поглядела на длинные стебли с колючими фиолетовыми цветами, которые он сжимал в руке. - Эти цветы чем-то тебя обидели?
        - О. - Ной уставился на них. - Это василек пятнистый.
        - И что? Он поранил кого-то из твоей семьи?
        Ной повернулся ко мне со знакомой ухмылкой.
        - Они инвазивный вид. Один из проектов на острове предлагает волонтерам полоть василек.
        - Так ты просто ходишь и выдергиваешь ненужные растения?
        - Мило, - ответил он. - Мне нравится полоть. Чувствуешь себя очень полезным. И успокаивает к тому же.
        - И часто ты это делаешь?
        - Да, с бабушкой.
        Мы прошли еще немного вперед.
        - Спасибо, что провожаешь. Ты не обязан.
        Ной пожал плечами.
        - Элементарная человеческая порядочность.
        - Даже если и так. Меня это впечатляет.
        - Не стоит. - Он почти улыбнулся. - Сохрани свою впечатлительность для более стоящих моментов.
        - Например?
        Ной внимательно на меня посмотрел.
        - Я могу языком завязать черенок вишни в узел.
        - Невозможно! - Я удивленно хохотнула. - Люди так не умеют.
        Ной сцепил руки за спиной и, сделав невинное лицо, посмотрел на небо.
        - Впечатляет?
        - Вообще-то да.
        - Хорошо.
        Мы посмотрели друг другу в глаза и несколько секунд не отводили взгляд. Мне вдруг стало очень тепло. Я опустила глаза, чувствуя странное смущение и жар в теле. Чтобы стряхнуть неловкость, я вытянула руки вверх и переплела пальцы.
        - Думаю, мне нужно найти другого кандидата для курортного романа.
        - Что? - Ной чуть не споткнулся.
        - О, ну знаешь. - Слова лились слишком свободно - из-за позднего часа, алкоголя, звезд или потому что мы были совершенно одни на этой разделительной полосе с цветами и песком. - Не могу же я все каникулы провести за разгадкой семейных тайн.
        - Я думал… почему не можешь?
        - Конечно, нет! Лето же! Оглянись! Какие тут ночи! - Я вытянула руку и показала на все, что нас окружает. Я заговорила торжественно, потому что если говорить громко, то твоя речь вполне может прозвучать высокопарно: - Мы на романтичном острове посреди океана. Идеальное место для бурного романа. - Я посмотрела на Ноя. Сердце у меня билось так громко, что он наверняка его слышал. Я ткнула его пальцем, не зная, как он отреагирует.
        - И ты решила, что пляжная вечеринка, где все напиваются, сойдет?
        - Почему бы и нет?
        - Возможно, не лучшая перспектива.
        - Я была там, - напомнила я и преградила ему путь, вынудив остановиться. Что я творю? Не стоило так делать. Кожу покалывало, а я чувствовала холод, беспокойство и волнение. - Ты там был.
        Ной посмотрел мне в глаза.
        - Мне не нужен курортный роман.
        - Почему? Разве это не последнее свободное лето перед колледжем? Ты не хочешь гульнуть напоследок?
        - На самом деле нет.
        - Нет? - У меня внутри все упало, но я приподняла подбородок и не отступила. Зачем я это делаю? Почему не могу остановиться? - Если ты встретишь кого-то, то подобная перспектива не вызовет у тебя интереса?
        Ной не отвел взгляда.
        - Зависит от человека.
        Господи.
        Что он имеет в виду? Куда вписать меня в этот сценарий? Куда я вообще хотела вписаться?
        Я даже пошевелиться не смела из страха испортить момент.
        Ной закрыл глаза и сделал шаг назад.
        - Ты пьяна.
        - Нет.
        - Да.
        - Ну и что с того? - воскликнула я. Как оказалось, я знала, чего хотела, и это был не «качок» с пляжа. - Да, я немного выпила, но это не означает, что я ничего не соображаю.
        - Ты сказала, что раньше никогда не пила.
        - Я пила час назад! Я больше не пьяная.
        - Давай-ка доведем тебя до дома.
        Я хотела топнуть ногой, но не хотела вести себя как ребенок в ответ на его снисходительную заботу.
        - Ты не обязан присматривать за мной, Ной Барбанел.
        - Ну, ты, похоже, сама не справляешься, - огрызнулся Ной, и несколько минут мы прошли в напряженном молчании. Мы вернулись в город и пошли по пешеходной дорожке из плитки, выгнутой корнями деревьев. В центре города было тихо и спокойно. Когда мы поравнялись с лужайкой миссис Хендерсон, то я увидела, что во всех окнах было темно.
        - Спасибо, - сухо поблагодарила я у двери. - Думаю, дальше справлюсь сама. Если только не хочешь убедиться, что я не свалюсь на лестнице, смогу развязать кроссовки и легла под одеяло, - подразнила я его напоследок.
        - Спокойной ночи, Эбигейл, - строго и холодно сказал Ной. - Сообщи о своих дальнейших планах относительно поисков.
        Меня охватило разочарование. Разумеется, его волнуют лишь наши бабушка с дедушкой и наше соглашение.
        - Ладно, спокойной ночи.
        Глава 11
        Наутро меня охватило невыносимое смущение.
        Я открыла глаза, лежа в темной комнате; небо за окном было низким и серым. Без яркого солнца я проснулась позже обычного и, разумеется, еще и допоздна провалялась в кровати. Господи, что же я натворила вчера вечером? Практически умоляла Ноя Барбанела меня поцеловать. Ноя. Богатого, привлекательного, популярного Ноя Барбанела.
        И, что еще хуже, у него это даже не вызвало интереса.
        Я крепко зажмурилась, словно тем самым могла выжечь из памяти прошлую ночь.
        Почему я такая неудачница?
        Может, написать Ною? Объяснить свое жалкое состояние?
        Нет, лучше не надо.
        Я накрылась одеялом и попыталась прочесть несколько страниц «Моби Дика», которого выбрала, пытаясь проникнуться историческим духом Нантакета. Он мне даже понравился, кроме случайной насмешки о способности «отыскать еврея по носу в компании», что было типа «как оставь меня в покое, Герман Мелвилл». Но через какое-то время я все-таки вылезла из кровати и встала под горячий душ. Не книги читать нужно, а разобраться в прошлой ночи. И съесть на завтрак сэндвич.
        Город накрыл туман, и по мощеным улочкам я пробиралась в семейную пекарню Джейн сквозь дымчатую завесу. Я никогда не была в джунглях, но представила себе, что именно так в тропиках и бывает. Влажность оказалась такой сильной, что становилось трудно дышать, и я не понимала, потом или конденсатом покрылась моя кожа. Бисеринки воды гроздьями собрались на лепестках гиацинтов, а трава и листья всюду будто выросли до огромных размеров пышным зеленым цветом. Все потяжелело от влаги, даже в ногах появилась тяжесть, словно вода в них стремилась поскорее вернуться в землю.
        Чистая и уютная пекарня Джейн принесла долгожданное облегчение. Подруга помахала мне из-за стойки и протянула банку с песочным тестом.
        - Разложи его на противне на расстоянии пяти сантиметров, засунь в духовку, дай остыть десять минут предыдущей партии, а потом накрывай.
        - Можно мне штучку?
        - Нет, но можешь съесть отломавшиеся кусочки.
        - Ням, - я засунула в рот одну печеньку, и она растаяла на языке. - М-м-м, как вкусно. Я слышала, как ты встала около шести. Сколько поспала?
        - Три часа.
        - Убей меня.
        - После работы завалюсь спать. А у тебя как дела? Как прогулка до дома в компании Барбанела?
        - Это и правда была просто прогулка.
        - Серьезно? Даже не поцеловал на ночь?
        - Он сказал, что я пьяная.
        - Ну, ты и была пьяной. Может, он испугался, что ты слюни пустишь.
        - Спасибо. Нет, он не заинтересован. То есть с ним все слишком сложно. Он абсолютно прав, что ничего не сделал. На все сто.
        - Ого, теперь ты точно меня убедила.
        - Ох. А как прошел твой вечер?
        - Я вернулась к парню, с которым ты меня видела, а он уже замутил с другой.
        Я уронила голову на руки.
        - Ненавижу парней.
        - Поддерживаю.
        Только мы вытащили из духовки печенье, как к стойке подошел парень примерно нашего возраста.
        - Привет, Джейн.
        - О, привет, Мейсон. - Она оттолкнулась от прилавка, на который облокачивалась. - Как обычно?
        Да я просто жажду, чтобы кто-нибудь в один прекрасный день спросил меня, хочу ли я «как обычно».
        - Да, пожалуйста.
        Когда она пробила его заказ, парень посмотрел на нее нервным, но полным решимости взглядом. Он прокашлялся.
        - Видела, в пятницу играют Stoned Lake в «Коробке с курицей»?
        - Правда? - Джейн отдала ему карту. - Круто.
        - Да, тебе стоит пойти.
        - Класс, спасибо за совет.
        - Без проблем. - Он потоптался, а потом улыбнулся и ушел. Я подождала, когда за ним захлопнется дверь.
        - Объясни.
        - Что? - Джейн оторвалась от супа. - А, Мейсон, он местный.
        - Он симпатичный.
        - Так вперед.
        - Да нет же, я про тебя!
        - Про меня? - Джейн вздрогнула. - Что?
        - Ты точно ему нравишься. Он приглашал тебя на свидание.
        - Да нет.
        - Да я уверена, что он намекнул тебе на время и место для встречи.
        - Он знает, что нам обоим нравится эта группа. Просто вел себя вежливо.
        - Сомневаюсь, что люди так лыбятся, когда они просто «вежливы». Нам надо пойти.
        Джейн прищурилась. Опасно. Настолько, что я заподозрила неладное.
        - О чем ты думаешь?
        - Просто… думаю, пригласить ли нам остальных.
        - Нет. Точно нет. Нельзя приглашать Пранава, а потом флиртовать с Мейсоном, чтобы вызвать у него ревность.
        - Что, кто, я? Господи, Эбби, какая ты фантазерка.
        - Мейсон и вправду кажется милым, дай ему шанс.
        - Вообще-то ты его даже не знаешь.
        - Эм, верно. Но ему нравится та же музыка, что и тебе! Ясно же, что это признак отличного вкуса.
        - Ты утрируешь.
        - Это один из многих моих недостатков.
        - Ладно. - Джейн тяжело вздохнула, словно оказывала мне услугу. - Сходим.
        Когда пекарня наполнилась покупателями, я вышла на улицу. Небо потемнело, и стал накрапывать дождь. До смены в «Проуз Гарден» оставалось несколько часов, поэтому я направилась к муниципалитету Нантакета.
        Э. дважды в письмах упоминал женщину по имени Нэнси: «Сегодня я столкнулся в центре города с Нэнси» и «Когда вы с Нэнси проникли в дом Тома…». Поэтому я раздобыла телефонные справочники за несколько лет и принялась обзванивать всех Нэнси.
        На самом деле я терпеть не могла звонить людям, хотя, как утверждала моя мать, это был жизненно необходимый навык. Мама регулярно звонила нашим сенаторам и членам палаты представителей, чтобы сообщить, как им лучше работать. Мне удавалось избегать этого, потому что я пока не имела права голосовать. Но я была почти уверена, что на мое восемнадцатилетие мама планировала вручить мне пачку телефонных номеров и текст речи, как сборник политических сказок.
        Так что было бы неплохо потренироваться, обзванивая Нэнси за Нэнси и спрашивая, не знали ли они в пятидесятых женщину по имени Рут. Я звонила им до работы, во время перерыва и после смены, сидя на диване в гостиной миссис Хендерсон с притулившейся рядом Элли Мэй. Погода на улице все-таки испортилась, и на мир обрушился проливной дождь. Я повесила трубку и набрала очередной номер.
        С каждым последующим звонком делать это становилось проще, особенно потому, что все разговоры были как один, когда очередная Нэнси вежливо отвечала отказом.
        До последней.
        - Я знала Рут, - ответила мне Нэнси Говард. - Когда мы были детьми.
        Я резко выпрямилась на диване, моя рука замерла на голове Элли Мэй. Она повернула ко мне морду, не понимая, почему я перестала ее поглаживать.
        - Правда?
        - Много лет. Вы сказали, что вы ее внучка?
        - Да. Я пытаюсь узнать побольше о ее жизни на Нантакете…
        Когда я повесила трубку, меня почти трясло. Мой первый настоящий успех.
        Ну, кроме всей этой ситуации с Барбанелами.
        И кстати…
        Ной просил держать его в курсе относительно моих дальнейших планов по поиску бабушкиной истории, но что именно он имел в виду? Он хотел, чтобы я прислала ему сообщение? Хм. Какое мне вообще дело до того, что думает обо мне Ной Барбанел?
        - Возьми себя в руки, Эбигейл, - буркнула я и отправила сообщение.
        Нашла женщину, которая была знакома с моей бабушкой. Если тебе интересно, иду сегодня к ней.
        Я с тобой. Когда?
        Я сказала ей, что приеду в четыре. Пойдет?
        Да, нормально.
        Можем поехать на твоей машине? Она живет в Мадакете.
        Используешь меня в качестве бесплатного водителя, Шенберг?
        Пожалуй.
        Заеду за тобой без пятнадцати четыре.
        Спасибо!
        Я ждала, что Ной напишет, когда подъедет, но вместо того в пятнадцать минут четвертого раздался звонок в дверь. Когда Элли Мэй рванула к двери, виляя хвостом, я выглянула со своего места за кухонным островком. Открыла миссис Хендерсон.
        - Здравствуйте, миссис Хендерсон, - улыбнулся Ной и наклонился почесать Элли Мэй за ушами. Она с восторгом залаяла. - Как поживаете?
        - Ной, как я рада тебя видеть. Как твои родители?
        - Отлично. Папа старается приезжать сюда почти каждые выходные.
        - Здорово. Несколько недель назад я столкнулась в «Бартлетт» с твоей бабушкой, и она сказала, что ты поступил в Гарвард.
        - Да.
        - Ты, наверное, рад.
        Ной вежливо улыбнулся и пробурчал что-то невразумительное, отпустив Элли Мэй, которая тут же решила начать бегать кругами, пока не рухнула в изнеможении.
        Мы попрощались с миссис Хендерсон и выскочили на улицу. Я бросила на него взгляд, когда мы спускались с крыльца.
        - Ты, похоже, всем нравишься.
        - Я очень располагаю к себе.
        - Правда?
        - А тебе я не нравлюсь?
        Я смотрела прямо вперед, собирая волосы на макушке и завязывая их в небрежный пучок. Ной глумится надо мной? Провоцирует?
        - Сойдет.
        Мы залезли в его машину, один из популярных на острове внедорожников. Окна уже были открыты, и в путешествии через весь остров мы громко включили музыку. После вчерашнего дождя безжалостная жара спала, и на улице были приятные двадцать градусов, а небо казалось голубым и безоблачным. Я повернула лицо к открытому окну, чтобы не выдать своего страшного смущения.
        - Извини, если вела себя странно той ночью. За все… - Я махнула рукой.
        - За что? - Я услышала в его голосе намек на улыбку.
        Ной вынуждает меня признаться?
        - Забудь. - Я высунула руку из окна. - Так вот как ты обычно проводишь лето? Катаешь по острову первую попавшуюся девушку?
        Он кинул на меня быстрый взгляд, а потом снова перевел внимание на дорогу.
        - Не так уж и плохо.
        - Но у тебя же наверняка были планы. Ну, ты знаешь, например, выкорчевать василек пятнистый и все такое.
        - Чаще всего я просто хочу побыть на улице. - С минуту он помолчал. - На Нантакете я могу проводить время, как хочу. Могу поехать на болота. Выйти в море. Мне нравится быть разносторонним человеком.
        Я тоже помолчала.
        - Эти занятия не очень подходят для Нью-Йорка.
        - Поэтому я хотел бы приезжать сюда чаще.
        - Если ты так любишь природу, может, учеба в городе не самая удачная идея?
        - Бостон - маленький город. С утра пораньше можно покататься на лодке или довольно быстро выбраться из города. Но да. - Ной задумался. - Иногда у меня возникает чувство, что нужно напитаться здешней природой. Как будто перезарядиться. У меня есть три месяца, а потом снова придется возвращаться в реальную жизнь.
        - Звучит умиротворяюще, - согласилась я. - Только ты постоянно нервничаешь, стараясь уберечь от неприятностей свою семью.
        - Кто-то же должен.
        Я посмотрела на него, на этого парня, который вел себя как рыцарь, давший обет защищать своего сеньора. В голове мелькнула старая детская песенка. Вся королевская конница, вся королевская рать…
        - И думаешь, у тебя получится?
        Ной покрепче обхватил руль, хотя голос его звучал непринужденно.
        - Думаю, будущее покажет.
        Мадакет огибал западную часть острова за полями, ярко-желтыми цветами и низкорослыми деревьями. Коттедж Нэнси стоял за пределами деревни, на холме, и был сплошь усеян розами. Ной припарковал машину, и мы прошли под беседкой и постучали в серую дверь.
        Нам открыла женщина примерно шестидесяти лет.
        - Ты, должно быть, Эбигейл. Я Лори, входите. Моя мать на заднем дворе. - Она провела нас по небольшому аккуратному домику. - Так мило, что вы заехали. Маме не хватает общения с молодежью. С тех пор, как ты позвонила, она говорит об этом, не умолкая.
        - О. - Отлично. Теперь я чувствую еще больше давления.
        Женщина в инвалидном кресле просияла от счастья, когда мы шагнули на веранду, с которой открывался вид на далеко простирающиеся холмистые поля. Несмотря на то что день стоял идеально теплый, на ней были свитер и длинные брюки.
        - Выходит, ты внучка Рут.
        - Да. Спасибо огромное, что согласились встретиться. Это Ной.
        - Конечно. - Она ему улыбнулась. - Ной Барбанел.
        Он резко поднял голову.
        - Да, мэм.
        - Я знаю твоих бабушку с дедушкой.
        Мы с Ноем быстро переглянулись. Безусловно, она их знала: Эдвард писал о ней в письмах. Да и все остальные на Нантакете, похоже, тоже были знакомы с Барбанелами.
        - Проходите, садитесь. Хотите лимонада?
        Мы устроились в плетеных креслах вокруг стола с кувшином и тарелкой песочного печенья. Миссис Говард налила нам в высокие стаканы лимонад, и по плавающей мякоти у меня возникло подозрение, что она сама его приготовила.
        - Мне было безумно жаль услышать о смерти Рут.
        Очередная неожиданность.
        - Эм, спасибо.
        Она кивнула.
        - Мы не виделись много лет, но продолжали иногда переписываться. Твоя бабушка писала чудесные письма.
        Как оказалось.
        - Вы давно ее знаете?
        - С самого детства. - Нэнси тепло улыбнулась. - Моя мать работала экономкой в «Золотых дверях», и мы с Рут частенько играли вместе. Сколько же мы фантазировали! Рут говорила, что почувствовала этот дом своим, как только услышала его название.
        Только вот этот дом никогда не принадлежал ей, верно?
        - Какой она была в детстве? - спросила я. - Мы с мамой мало знаем о ее прошлом. Она никогда не упоминала про Нантакет.
        Нэнси улыбнулась.
        - Большинство назвали бы ее тихоней, но это большинство не знали ее так, как знала я. У Рут была железная воля. И она излучала свет. Когда мы стали старше, люди слушали все, что она говорила. Она не выбирала выражения. Люди хотели услышать ее мнение. А еще, конечно, она была очень хорошенькой, что шло только на пользу.
        - Хорошенькой?
        - О да.
        - Как вы считаете… - Я не осмеливалась произнести вслух вопрос, который никогда не смогла бы напрямую задать бабушке. - Она была счастлива?
        - Ох, а что такое счастье? - сказала Нэнси, но не на такой ответ я рассчитывала. Она ухмыльнулась. - Детство было не таким уж плохим. Они с Евой были очень близки.
        - С Евой? - недоуменно переспросила я.
        - С миссис Барбанел. Твоей прабабушкой, - добавила она, кивнув Ною.
        Миссис Барбанел. Женщина, которая приняла в семью мою бабушку, которая ее воспитала.
        - Насколько они были близки?
        Нэнси задумалась.
        - У миссис Барбанел не было дочерей, так что, мне кажется, она была привязана к Рут иначе, чем к своим сыновьям. У них была особая связь. Она не любила ее до обожания - она была не склонна проявлять эмоции, но помню, как Рут рассказывала, что они учились вместе печь. Ева ходила на курсы, чтобы освоить рецепты немецкого печенья, кексов и гугельхупфа. Она хотела передать знания Рут. Поэтому Рут чувствовала связь со страной, в которой родилась.
        Бабушка и меня учила печь яблочный кекс и гугельхупф. В голове всплыли воспоминания, как лепить тесто для корочки пирога, как бабуля убеждала меня по-настоящему научиться чувствовать тесто. Она показывала, как в чашу для гугельхупфа выкладывать порцию шоколадного теста поверх ванильного и как с помощью зубчиков вилки их перемешивать. Я никогда не задумывалась, где она научилась готовить.
        - Как мило с ее стороны.
        - Ева была хорошей женщиной. Упрямой, но хорошей. Думаю, она хотела сохранить воспоминания Рут о родителях, даже если у самой Рут их было немного.
        Бедная бабушка. Бедная Ева. Бедные все.
        - Бабушка рассказывала вам о своих родителях? Я знаю, как их зовут, но больше ничего, и в интернете тоже найти не удалось.
        - Всего один раз. - Нэнси встретилась со мной взглядом. Ее глаза были бледно-голубыми, подернутыми дымкой времени. - Она написала мне и рассказала, что умерли ее родители. Думаю, она подозревала. Но она питала надежду, что после войны с ней свяжется какая-нибудь организация.
        Я кивнула, чувствуя, как сжалось горло.
        - А она не упоминала другую семью или знакомых в Германии?
        - Мне жаль, но я не припомню.
        Я сглотнула неожиданный комок в горле.
        - Вы не могли бы рассказать о вашем детстве? Как вы росли здесь?
        У ее дочери вырвался тихий стон.
        Нэнси наклонилась ко мне.
        - Позволь рассказать тебе о Нантакете тех дней. Правительство почти взяло под свой контроль весь остров. Военно-морской флот планировал захватить наши корабли и втянуть их в войну!
        Сидящая рядом с ней Лори в молчаливом отрицании помахала рукой.
        - Мам, это были слухи, - нежно произнесла она. - Они не захватывали ничьи корабли.
        Нэнси нахмурилась.
        - Тебе-то откуда знать? Ты была здесь?
        Лори вздохнула.
        Нэнси отмахнулась от дочери.
        - В сорок втором немцы отправили сюда одну из своих подлодок. Ты слышала о них? О волчьих стаях?
        - Подлодки? - переспросил Ной.
        - Именно. Они прошли вдоль всего восточного побережья, взрывая торпеды и затапливая корабли, танкеры и торговые суда. Американские, британские, датские и норвежские. Погибло больше пяти тысяч человек. Этому тебя учили на уроках истории? Во время войны нам не хватало горючего, потому что грузовые корабли не могли подойти к берегу. Немцы назвали эту операцию «Барабанная дробь», и наше правительство сделало вид, что их не существует. Военно-морской флот не стал предавать это огласке, газеты и телевидение тоже не освещали. Они прикинулись, будто здесь вовсе не было подлодок, но они были.
        Господи! Где был этот блокбастер о Второй мировой?
        - И когда люди узнали?
        Она кивнула с важным видом.
        - На мелководье у нас застрял корабль, и некоторые из наших рыболовных судов наткнулись на спасательные шлюпки, полные выживших после атак подлодок. Мы знали, что происходит. - Нэнси наклонилась вперед. - Правительство отправило туда флот, и они построили вспомогательный аэродром там, где сейчас находится аэропорт. Они закопали мины на нашей земле на случай, если придут немцы. Мы думали, что вот-вот грянет война.
        - Ого.
        - Туризму это тоже не пошло на пользу. - Нэнси сделала глотов лимонада. - Богатые семьи решили провести каникулы в другом месте. Даже Барбанелы, а они жили здесь еще до войны. Но они были евреями и, думаю, серьезно беспокоились.
        Я моргнула.
        - Подождите… так их не было здесь во время войны? Я думала, бабушка приехала сюда маленькой девочкой.
        - Может, она приехала, когда они только взяли ее к себе в конце тридцатых годов, но потом все вернулись в Нью-Йорк до середины сороковых. Мы познакомились позже, вроде в то время нам было десять или двенадцать.
        - А. - Полагаю, мало кто захочет отдыхать, пока вокруг острова шныряют подлодки. - Каким он был тогда?
        - О, - Нэнси улыбнулась, погрузившись в воспоминания, - чудесным. Раньше мы вольготно бегали по всему острову. Он был более диким, в зимний период здесь проживало всего тридцать пять тысяч человек. Треть сегодняшнего населения.
        - И она часто приезжала сюда до восемнадцати лет?
        - Каждое лето. А в течение года мы переписывались.
        - У вас не осталось ее писем?
        Она похлопала меня по руке.
        - Мне жаль, дорогая, год назад я выбросила все старые бумаги.
        - Выходит, вы знали и моего деда? - спросил Ной.
        Она задумчиво на него посмотрела.
        - Так или иначе. Пока мы росли, он часто проводил время в частной школе, а потом в Гарварде. Но в последующем стал чаще бывать тут летом.
        Мы с Ноем быстро переглянулись.
        - Значит, наши бабушка и дедушка на самом деле… не росли вместе?
        - О нет, - рассмеялась она. - На самом деле нет. Они даже редко находились в одном доме, за исключением праздников и некоторых летних каникул.
        Очень интересно. Я хотела поинтересоваться, были ли между ними какие-нибудь любовные перипетии, но меня отговорило присутствие Ноя. Вместо этого я вытащила телефон, открыла фотографию бабушки в ее ожерелье и повернула к Нэнси.
        - Вы когда-нибудь видели, чтобы она носила это ожерелье?
        Она нахмурилась.
        - Выглядит смутно знакомым…
        У меня екнуло сердце, и я посмотрела на Ноя.
        Он нахмурился.
        - А мою бабушку вы тоже знали?
        - А, Хелен. - Ее улыбка стала походить на ухмылку. - Встречались как-то.
        - Что? - Ной продолжал говорить вежливо, и я поняла, что за этой безучастной вежливостью он прятал другие чувства.
        - Мы были подростками, когда впервые с ней встретились. Какое это было время!
        В голове что-то щелкнуло, и эта мысль меня околдовала. Нэнси была лучшей подругой моей бабушки, она на ее стороне, как я всегда буду на стороне Нико или Джейн. Хелен наверняка была их заклятым врагом.
        Настроение Нэнси сменилось с шаловливого на степенное.
        - Ной, твоя бабушка - истинный дар этому острову.
        Удачно выкрутилась. Я сделала глоток лимонада.
        - Если Эдвард и моя бабушка не особо были знакомы до подросткового возраста… то у них не было… отношений, свойственных для брата и сестры?
        - О нет, - уверенно заявила Нэнси, переводя на меня блеклые глаза. - Они были безумно влюблены друг в друга.
        Ной закашлялся.
        - Все было очень прилично, - заверила его она. - Отношения закончились задолго до того, как он женился на твоей бабушке.
        - Вы знали? - воскликнула я. - Все знали?
        У Нэнси вырвался смешок.
        - Вряд ли! Нет. Нет, думаю, знали только мы. Надеюсь!
        - Что случилось? - спросила я. - Как они полюбили друг друга?
        На ее губах появилась улыбка, и женщина отвернулась, устремив взгляд на поля.
        - Это было давным-давно.
        Я ждала. Ной ждал. Дочь Нэнси ждала, а потом прерывала затянувшееся молчание:
        - Серьезно, мам?
        - Леди нравится держать некоторые вещи в секрете. - Она подмигнула мне. - Хотя не такая уж я и леди.
        - Почему они разлюбили друг друга? - спросил Ной. - Вы можете нам рассказать?
        - О, они вовсе не разлюбили друг друга.
        Ной зажал коленями ладони и наклонился вперед с сосредоточенным взглядом.
        - Они должны были. Если бы они друг друга любили, то непременно бы поженились.
        - Это скорее вопрос к твоему дедушке.
        - Очевидно же, что-то произошло. - Ной отклонился назад, в каждой линии его тела виднелось разочарование.
        Нэнси поставила стакан, невозмутимо и без удивления посмотрев на Ноя.
        - Он - Барбанел, - четко и ясно произнесла она. - А Барбанелы всегда действуют в интересах своей семьи.
        Когда мы допили лимонад, Ной повернул к дорожке, которая, по его словам, вела к морю.
        - Если не возражаете, - сказал он.
        - Конечно, нет.
        Мы отошли на приличное расстояние, а потом заговорили.
        - Это куда логичнее, правильно? - сказала я. - Если они виделись, в основном, будучи подростками, то неудивительно, что полюбили друг друга.
        Ной ответил спустя мгновение:
        - Ей не очень нравится моя семья.
        - Ты о чем?
        - Барбанелы всегда действуют в интересах своей семьи?
        Я немного помолчала, продолжая идти.
        - Но ты же так поступаешь, Ной. Я понимаю, что это уже решенный вопрос, но ты собираешься изучать то, что не вызывает у тебя интереса, просто потому что так будет лучше для твоей семьи.
        На его лице промелькнуло удивление.
        - Это другое.
        - Серьезно?
        - Это… - Он раздосадованно цокнул. - Я делаю это, потому что хочу. Потому что это правильное решение. Никто меня не вынуждает. И если Рут и мой дед были влюблены, то им стоило поступить, как они хотели, и остаться вместе.
        - Ты цепляешься к мелочам, - ответила я. - Или за высокие стандарты держишься сильнее, чем за людей. Если ты считаешь, что Эдварду стоило выбрать любимую женщину, то позволь и себе выбрать дело по душе.
        Ной покачал головой, но выражение его лица стало обеспокоенным.
        Мы вышли к пляжу, на котором я не бывала. Он был более диким, почти пустынным. Океан слился с небом. Наши босые ноги соскальзывали с гладких ракушек и камней, утопавших во влажном плотном песке, на котором оставались следы наших пяток. Сегодня сильно пахло водорослями, и этот запах был острым, четким и чуждым.
        Подойдя к кромке воды, Ной шагнул в океан. Он побрел вперед, пока волна не ударила его по икрам, заклубилась и продолжила взбивать пену. Его подбородок немного приподнялся, а плечи расслабились. Я медленно последовала за ним, и кожа покрылась мурашками от холодной бодрящей воды.
        - В детстве, - начал он, когда я остановилась рядом, - приезд на Нантакет был сродни побегу в волшебную страну, как в Нарнию… Здесь, у воды, словно дышать становилось проще.
        - Словно океан унесет все твои заботы?
        Ной решительно покачал головой:
        - Нет, как будто забот нет вовсе. Как будто в мире ничего не существует.
        - Звучит немного тревожно.
        - Нет, не тревожно, а… свободно. Словно все замерло.
        Я смотрела на воду и понимала, о чем он: медитативное свойство волн, непрестанная тяга прилива, голубой мир. Напряжение как рукой сняло - так же случилось, когда я вошла в книжный магазин. Я посмотрела на Ноя и увидела, что с его лица исчезли морщинки и волнение.
        - Почему тебе кажется, что это твоя обязанность - заботиться о бабушке и дедушке? Почему ты не передашь ответственность родителям?
        Он задумался.
        - Полагаю, это обязанность всех нас. Я всегда был близок с бабушкой. Я первенец, потом родилась моя кузина Шира, и наша бабушка проводила с нами много времени. Все мы жили в одном квартале, а когда родители и дед работали, мы с кузиной ходили к ней домой. Помнишь, Нэнси сказала, что мама моего деда, Ева, не выражала открыто свои чувства? Так вот, моя бабушка такая же. Но она многое сделала для нас. Шира любит кататься на коньках, поэтому мы ездили в Рокфеллер-центр, хотя бабушка презирала места, забитые туристами. Она водила нас в «Дисней на льду» и на один день вывозила из города, чтобы Шира могла покататься на озере.
        А еще она водила меня в ботанические сады в Бронксе и целыми днями учила опознавать деревья по коре и листьям. Так что да. Я чувствую, что теперь моя очередь сделать ее счастливой. А сделав ее счастливой, стану счастливым сам. - Ной продолжил путь, шлепая босыми пятками по твердому песку.
        - Ты поэтому так зациклен на том факте, что наши бабушка с дедушкой разлюбили друг друга? - Вдалеке, ближе к дюнам, мое внимание привлекло скопление прибитого к берегу дерева. - Не потому, что тебе претит мысль, что твой дедушка отказался от любви, а потому что ты защищаешь свою бабушку? И тебе невыносимо думать, что она вышла за мужчину, который ее не любил?
        - Все это не имеет смысла, - упрямо заявил Ной. Мы сошли с твердого плотного песка на холмы и долины с мягкими песчинками. - Если любишь человека, останешься с ним.
        Мы подошли к лесу. Куски дерева лежали в кольцевом лабиринте, а в центре была выстроена деревянная ограда высотой около полуметра или даже выше. Ной встал между двумя обугленными досками, стоявшими на страже в начале лабиринта.
        Я пошла за ним. В этом лабиринте не было переходов, только извилистая дорожка, ведущая нас к центру, потом она уходила в сторону и снова возвращалась к центру.
        - Думаю, пора поговорить с твоим дедушкой. Боюсь, ответы другим способом мы не получим.
        Ной повернулся ко мне с испуганным выражением лица, как будто я почти его предала.
        - Ты обещала мне месяц.
        - По-моему, мы явно зашли в тупик. Что нам удастся узнать без разговора с ним? Не делай из мухи слона. Ной, пожалуйста.
        Ной посмотрел на меня, в его душе явно происходила какая-то борьба, а потом он отвернулся и продолжил путь. Дорожка позволяла идти только по одному, поэтому его голос звучал отдаленно.
        - Отношения между бабушкой и дедушкой… натянутые.
        О.
        - Извини.
        - Я не хочу наломать дров. - Ной резко выдохнул. - Он всегда пропускает ужины по случаю годовщины или дня рождения из-за работы. Или в прошлом году, когда умерла лучшая подруга бабушки и она хотела каждый день ходить на шиву, дедушка отказался. Это было… грубо. Вместо него пошли мы с Широй. Я боюсь, если бабушка узнает о твоей бабушке, это станет последней каплей.
        - Но она ведь и так уже знает, правда? Не могу представить, чтобы кто-то столько лет мог хранить секреты.
        - Ты же от своей бабушки никогда о Нантакете не слышала.
        Не поспоришь.
        Мы снова повернули внутрь, и на этот раз тропинка не стала зигзагообразной и не повернула назад. Она привела прямо к деревянному ограждению в центре круга. Один край стены перекрывал другой, образуя узкий вход, и мы протиснулись внутрь.
        Пространство заполнял мягкий песок, а в центре лежали сотни кусочков морского стекла: зеленые, белые и голубые. По краям ямки валялись счастливые камни, черные с белыми полосами и всякий мусор: засохшие цветы, наполовину выгоревшие свечи и водоросли.
        Я встала на колени, чувствуя, как царапает песок кожу, и зачерпнула рукой морское стекло.
        - Как думаешь, кто это сделал?
        Ной сел рядом.
        - Кто знает.
        - Когда я была маленькой, мы с папой искали на пляже счастливые камешки. И не прекращали поиски, пока не находили.
        Ной тоже сел и провел рукой по камням и стеклу, взял бирюзовый осколок и повертел его между большим и указательным пальцами.
        - Ты ладишь со своими родителями?
        - Да. Как и все остальные. - Может быть, больше, чем большинство людей: мои родители - наглядный пример хороших людей. Они были очень преданы, верны друг другу, как мне и Дэйву. Хотя мысль, что я когда-нибудь разочарую их, таких идеальных, меня ужасала. - А ты?
        - Мама хорошая. А папа… - Он покачал головой и вздохнул. - Он будет вне себя, если я собственноручно уничтожу всю нашу семью.
        - Подожди, что? - Я перевела внимание на него. - Почему ты думаешь, что можешь уничтожить всю семью?
        - Если я все расскажу… Даже если бабушка знает, что дедушка изменял, она будет в ярости, если кто-то узнает. Ее очень волнует их имидж. Всех волнует.
        - Но события такой давности не повлияют на всю семью! И ты ни о чем не говоришь. Это я пытаюсь докопаться до истины.
        - Но ведь я тебя не остановил?
        Я уставилась на него.
        - Твой папа не может злиться на тебя за то, что сделала я.
        Ной безрадостно пожал плечами.
        - Это же бред.
        - Не совсем. Я знаю, что ты делаешь. Я мог бы отговорить тебя от разговоров с другими, чтобы ты не мутила воду.
        - Ты же знаешь, что не несешь ответственности за мои поступки, верно?
        Он провел рукой по волосам.
        - Не нужно нам вникать в странные взаимоотношения моей семьи. Я просто хотел донести до тебя, почему не хочу, чтобы ты разговаривала с моим дедушкой. Все может пойти наперекосяк.
        - И твой отец разозлится на тебя без достаточных на то оснований.
        Он снова пожал плечами.
        - А если… мы поговорим с твоим дедушкой, но убедимся, что бабушка ничего не узнает?
        Когда Ной нахмурился, я спешно продолжила:
        - Скандал исключен. Короткий разговор с ним о моей бабушке и о том, знает ли он, откуда она родом, есть ли у его родителей записи или еще что-нибудь. По-быстрому. Это останется между нами.
        - Все равно он вряд ли нам что-то расскажет. Его не так легко расколоть.
        Ной обхватил рукой шею и посмотрел на бледно-белый лунный диск в голубом небе.
        - Наверное, потому что разбитое в юности сердце превратило его в холодного человека, целью существования которого стали одни миллионы.
        Ной выдавил улыбку, которую я так ждала.
        - Наверное.
        - Пожалуйста? Давай встретимся в кофейне. В книжном магазине. Где захочешь. - Я протянула ему самый темный камень с двумя тонкими белыми полосками, который сумела найти. Я нервничала, надеялась и почти не верила, что Ной действительно может представить меня своему деду. - Я отдам тебе за него камень с двойной удачей.
        Он взял камень, накрыв ладонью мою руку, и в его глазах появилась улыбка.
        - По рукам.
        Глава 12
        Через несколько дней в книжном магазине прошло заседание книжного клуба.
        - У нас несколько книжных клубов, - быстро объяснила мне Мэгги. Сегодня на ней была розовая в цветочек блузка с пышными рукавами и розовая юбка с пуговицами спереди. Оба предмета одежды - дивные находки из секонд-хенда. - Мать и дочь, молодежная литература, фэнтези и сай-фай, детектив, классика, научно-популярная литература. Обычно заседания длятся час, но иногда посетители задерживаются, и мы подаем закуски и участвуем в беседе.
        Я ни разу не бывала на заседании книжного клуба, но чувствовала себя знатоком. Первый довод: Школа. В девятом классе мы целых три месяца обсуждали «Большие надежды». Пип безнадежен, а мисс Хэвишем - мой кумир. Испорченное свадебное платье, кружева, неотличимые от паутины? Да, пожалуйста. Свою выпускную работу по английской литературе я написала на тему «Покинутые жены: почему женщины значимы» в форме пьесы от лица собравшихся на званом ужине миссис Рочестер, мисс Хэвишем и безымянной рассказчицы из «Желтых обоев». «Очень творческая работа!! - написала моя учительница, мисс Лотти. - Прелестно написано, но не хватает обоснований и аргументов».
        Спасибо, мисс Лотти!
        Довод второй: у мамы был свой книжный клуб, в котором обычно читали статьи под названием «Эмоциональная самоорганизация на рабочих местах» или «Статистический анализ пропаганды», исследования по динамике рабочих сил и зарплатам (везде полный отстой). За ужином мама выдавала краткое резюме, тем самым развивая мою способность ссылаться в разговоре на статьи из журнала «Атлантик».
        Довод третий: на дни рождения и Хануку мы с папой покупали друг другу книги - те, которые оба хотели прочитать (и иногда читали перед тем, как подарить, упс). Мы прочитали все романы Скотта Вестерфельда, а в прошлом году обменялись «Големом и джинном» и «Песнью об Ахилле».
        Довод четвертый: мы с подругами постоянно обменивались любовными романами, выхваченными с библиотечного стеллажа за пятьдесят центов. Проглотили всю Джудит Макнот, Сьюзен Элизабет Филлипс и традиционные издания «Арлекин». Я написала еще одну статью - на этот раз по социологии: «Как любовные романы дают женщинам возможность принять свою сексуальность: 1940 - 1960 гг.» Мистер Браун оценил мою работу на «отлично», хотя сделал это скорее для того, чтобы избежать разговора со мной о самом тексте.
        И все же я ни разу не была в настоящем книжном клубе с сырными тарелками и формальными вопросами. Сегодня читатели обсуждали «И никого не стало». Я никогда не читала Агату Кристи и по какой-то безумной причине много лет считала ее вымышленным персонажем, как взрослую Нэнси Дрю. Это была ложь, а я идиотка. Учту на будущее.
        На кофейных столиках в глубине магазина Лиз разложила на многоярусных подставках булочки, печенье и пирожные. Ее черная футболка была вся покрыта мукой, как и платок, которым девушка завязала свои фиолетовые волосы. Затем она принесла тарелку с мясной закуской и крошечными деревянными инструментами для каждого вида сыра. На банке с местным медом лежали медовые соты, которые я видела только на коробке из-под хлопьев. Мы расставили фарфоровые чашечки с бирюзовыми и розовыми цветами по краям и такие же блюдца. Я не знала, что можно прийти в восторг от чашек, но с этими так и было. Хочу целый набор таких. Хочу дом, к художественному оформлению которого могли бы подойти эти чашки.
        И вообще.
        Участники книжного клуба собирались достаточно быстро. Почти все они были женщинами от двадцати до девяноста лет. Я с радостью слушала их, параллельно выкладывая на столе новую экспозицию. Мэгги весело и бодро участвовала в разговоре и отлично поддерживала тему, а Лиз вставляла остроумные замечания и возвращала беседу в прежнее русло, когда она начинала терять нить.
        Когда заседание клуба подошло к концу, я закончила раскладывать книги и с удовольствием рассматривала результат своей работы, как вдруг заметила, что за мной наблюдает одна посетительница. Женщине в светло-голубом пиджаке и с белыми волосами было примерно восемьдесят лет.
        - Могу я вам помочь?
        - Как тебя зовут, дорогая?
        - О, эм, я Эбби.
        - И ты живешь здесь? Или приехала на лето?
        - На лето. - Я поправила на носу очки, пытаясь понять происходящее. Меня сбила с толку настойчивость женщины.
        - Ты кого-то мне напоминаешь. Думаю, возможно, я знала твою мать.
        - Вряд ли моя мама бывала на Нантакете.
        Она еще пристально на меня посмотрела, а потом обошла столик со Второй мировой войной и с хмурым выражением на идеальном лбу провела пальцами по обложкам. Временами она останавливалась, как прорицательница перед своим магическим омутом. Я встревоженно и неуверенно переминалась, не понимая, чего она хочет. Ей нужна рекомендация?
        - Ищете что-то конкретное?
        - Столько книг о войне. Столько храбрых мужчин и женщин. Столько людей прятали еврейских детей и защищали друзей-евреев. Но где же книги, в которых мы спасаем себя сами? - Она посмотрела на меня знакомым взглядом темно-карих глаз. - Что бы подумала твоя бабушка?
        Я увидела, как она уходит.
        Дерьмо.
        Я нашла Ноя в гребном клубе, и под словом «нашла» имею в виду, что написала ему и пришла как раз в ту минуту, когда парни вывалились с лодочной станции. Смеясь, он беззаботно направился ко мне в компании друзей. На нем не было рубашки, и его кожа сияла на солнце.
        Я сглотнула и перевела взгляд на горизонт, щурясь от солнца, которое окрашивало небо в мягкий оранжевый цвет. Неужели прямо так необходимо выставлять на всеобщее обозрение свое тело? Особенно когда мне нельзя так беззастенчиво на него пялиться?
        Ной помахал друзьям на прощание и подошел, натягивая поношенную светло-голубую футболку.
        - Эбигейл.
        Я уставилась на его ухо, чтобы не пялиться на какую-нибудь более провокационную часть его тела.
        - Я встретила в книжном твою бабушку. Она знает, кто я.
        Он замер.
        - Что? Уверена?
        - Абсолютно. И она, похоже, не в восторге. - Я пожала плечами. - Так что нет больше резона держать меня в секрете. Пригласи меня на ужин. Мы можем поговорить о моей бабушке. Мне совсем необязательно упоминать про роман. Увидим, знают ли они про бабушкину семью.
        На его губах появилась легкая улыбка.
        - Ты хочешь прийти ко мне домой на ужин.
        - Кажется, это проще простого, правда? Естественно.
        - Готовься к катастрофе.
        - Ты преувеличиваешь.
        - Какой мне с этого интерес?
        Этот парень - что-то с чем-то.
        - А чего ты хочешь?
        Потный, счастливый и слишком очаровательный Ной ухмыльнулся.
        - Твое самое лучшее предложение?
        - Никто не начинает переговоры, обозначив лучшее предложение.
        Он засмеялся.
        - Ну, ты-то уж точно что-нибудь придумаешь!
        Ни за что не стану с ним флиртовать, пока он ухмыляется и ведет себя как ни в чем не бывало, а я тем временем являю собой комок нервов. Лучше вести себя по-деловому.
        - Как насчет субботы?
        Ной пошел на уступку.
        - Что мне им сказать? Я точно не имею привычки приглашать девушек на ужин.
        - Ну, ты-то уж точно что-нибудь придумаешь, - повторила я его фразу.
        - Хм. - Он посмотрел на меня с ухмылкой, и мое сердце подпрыгнуло, перевернулось и сделало кульбит.
        Что со мной не так? Почему я не могу пресечь на корню этот нелепый трепет в своем теле? Почему он обязательно возникает каждый раз, когда я оказываюсь в компании Ноя? И без того ясно, что для курортного романа Ной совершенно не подходит, учитывая, что жизни наших семей связаны загадочным образом и он, по сути, уже открыто меня отверг.
        - Ной! Дружище!
        И вот, к нам подошел светловолосый парень, как будто призванный моим желанием завести роман.
        Ной и парень, обнявшись, похлопали друг друга по спине.
        - Привет, мужик.
        - Как лето проводишь?
        - Хорошо. Приехал в прошлом месяце. А ты?
        - Прилетел только сегодня утром.
        Парень был на удивление хорош собой: с волосами, похожими на кукурузный шелк, и настолько симметричными чертами лица, что мог бы заключить сделку с телевидением или получить одобрение республиканской партии. Он ослепил меня белозубой улыбкой.
        - Привет, я Тайлер.
        - Привет, Тайлер, - даже мне показалось, что мой голос звучит слишком изумленно. - Эбби.
        Несколько минут парни обменивались новостями, а когда их разговор подошел к концу, Тайлер с улыбкой повернулся ко мне.
        - Приятно познакомиться, Эбби.
        Я смотрела, как он уходит, и видела только длинные загорелые ноги в шортах мятного цвета.
        Ной бросил на меня взгляд.
        - Нет.
        - Что? - Я перевела внимание обратно на него. - Что «нет»?
        - Ты не захочешь с ним связываться.
        Я несколько резко улыбнулась.
        - Правда?
        - Тайлер губит девушек.
        - Это как?
        - Он никого не воспринимает всерьез, но зато люди воспринимают всерьез его. Он разбивает сердца.
        - Мне нужна интрижка, а не парень, - выпалила я. - Если я не отдам ему свое сердце, ему его и не разбить.
        Ной фыркнул:
        - Ну да, ты же такая неэмоциональная.
        - Ты на что намекаешь?
        Что он имеет в виду? То, что чем больше мы проводим времени вместе, тем громче бьется мое сердце в его присутствии, что я не могу перестать смотреть на его руки, а иногда по ночам вижу, как набрасываюсь на него? О боже, конечно, он заметил. Так, все ясно, нужно вести себя совершенно безразлично всю оставшуюся вечность и доказать ему, что он ошибается.
        - Ты зациклена на неудавшемся романе пятидесятилетней давности.
        О. Верно.
        - Потому что это история моей семьи. И я уже сказала, что не хочу никаких обязательств. - Так-то.
        - Ты все время повторяешь одно и то же.
        - Ну, это правда.
        - Серьезно? Ты этого хочешь? - Его брови поползли наверх, и сам Ной смотрел на меня с явным недоверием.
        Сердце забилось быстро-быстро. Может, он хочет предложить свою кандидатуру, сказать: если ищешь интрижку, встречайся со мной?
        Может, я прочитала слишком много любовных романов?
        Что я вообще скажу в ответ?
        Любые отношения с Ноем станут бомбой замедленного действия, ведь в этом случае чувств не избежать. Они стоят гордиева узла.
        Но вместо того он отстранился.
        - Ладно. Развлекайся.
        Щеки обожгло от гнева. Развлекайся? Ему реально все равно, если я начну встречаться с Тайлером? Тогда, возможно, так я и поступлю, если ему безразлично.
        - Ладно. Так и сделаю.
        Следующие несколько дней у меня было плохое настроение, хотя я старалась с ним бороться - особенно когда пошла с Джейн в «Коробку с курицей» на встречу с Мейсоном из пекарни. Беспокойство о чужих романтических дилеммах - тоже довольно неплохой способ отвлечься от собственных забот. Например, мыслей о том, что сообщения Ноя, в которых он подтвердил, что в субботу вечером состоится ужин, были слишком короткими. Какая глупость. Он не имел права с таким высокомерием отзываться о моей предположительной летней интрижке.
        - Что мне надеть? - в субботу вечером спросила я у Джейн, сидя на кровати в нижнем белье и взяв очередную футболку. Сегодня стоял жаркий день, солнце ослепляло и припекало, и под кондиционером я восторженно помогала покупателям «Проуз Гарден», со лба которых стекал пот. И воротнички, и подмышки у них были мокрыми, а кожа загорела или даже облезала. Вернувшись домой, я приняла душ и уложила волосы, а теперь с отчаянием взирала на свой скромный выбор одежды.
        - Я еще ни разу не знакомилась с чьими-то родителями. Кроме родителей Мэтта. Но их я знала всю свою жизнь.
        Джейн с трудом оторвала взгляд от телефона.
        - Скромные деньги.
        - То есть?
        - Ты поняла. Футболка за сто долларов. Как думаешь, что Мейсон имел в виду, написав: «Спасибо, что заскочила»?
        - Хм, он рад, что вчера мы встретились на концерте?
        - Это слишком формально. Кто так говорит? А «заскочила» разве не звучит пренебрежительно? Мы провели там три часа.
        - Может, он просто вежливый. Или ищет предлог с тобой поговорить. Футболки действительно стоят сотню баксов?
        Джейн зевнула и отложила телефон. От нее пахло хлебом из пекарни, а на футболке осталось крошечное пятнышко от муки.
        - Надень сарафан. У тебя их примерно пять миллионов. - И то правда.
        Надев лавандовое платье с широким поясом на талии, я отправилась к «Золотым дверям». Хотя вечером сохранился полуденный зной, из-за облаков температура немного снизилась, и тепло сейчас скорее напоминало тонкое одеяло. Несмотря на это, я нанесла два слоя дезодоранта, но по спине все равно стекал пот, когда я поднималась по ступенькам крыльца. Внутри все скрутило, когда я услышала раздавшийся по ту сторону двери звонок. Нужно было что-то принести? Родители всегда приносили вино. Цветы? Черт побери.
        Дверь резко открылась. На пороге стояла женщина, примерно одного возраста с моими родителями, в белых брюках и голубой льняной рубашке. Как люди умудряются носить брюки в такую жару? Она с любопытством на меня посмотрела.
        - Здравствуй.
        - Эм, здравствуйте. - Будь у меня с собой цветы, то руки были бы заняты, а не барахтались бы беспомощно в воздухе. - Я Эбигейл Шенберг. Меня пригласил Ной.
        - Как мило. Входи. - Она освободила мне проход.
        Честное слово, все это лето я чувствовала себя вампиром, смущенно выпрашивающим приглашение в дом.
        - Эбби, верно? - Рядом с женщиной появилась девушка, одетая в шорты и топ без бретелек. Кузина. Шира. У меня мгновенно появилось ощущение, что я слишком вырядилась.
        Я вымученно улыбнулась.
        - Привет.
        - Я Линда, тетя Ноя, - представилась женщина. - Он вроде в гостиной.
        - Туда, - подсказала Шира, избавив меня от дополнительной неловкости. Она оглянулась через плечо, пока мы шли по коридору. - Вы познакомились, когда ты работала здесь на обслуживании банкета?
        - Эм, да.
        Шира фыркнула.
        Мы вошли в гостиную, где бродили дюжины людей: взрослые расставляли еду на кухонной столешнице, детишки бегали босиком, трио идентичных девочек лет десяти что-то друг другу шептали. Почти у всех были характерные для Барбанелов черты: волевые подбородки и густые брови, темные глаза и шикарные волосы.
        - Аншлаг? - пожала плечами Шира. - Еще нет. - Класс.
        На другом конце комнаты Ной общался с высоким широкоплечим пожилым мужчиной с седеющими волосами. Я быстро, почти бегом, прошла к нему, и Ной повернулся ко мне.
        - Дядя Берти, ты помнишь Эбигейл?
        Я-то точно его помнила. Это он застукал нас в кабинете.
        - Конечно. Приятно снова с тобой встретиться, Эбигейл.
        - Здравствуйте. Да. Мне тоже.
        Обсудив, откуда я приехала и как меня занесло на Нантакет, Ной спросил разрешения отойти. Я заворчала низким голосом:
        - Ты не предупредил, что здесь будет целая туча гостей.
        - А ты не спрашивала.
        - Почему эти девочки так похожи?
        Ной рассмеялся.
        - Это дети тети Джоан.
        - Так вы все приехали летом на остров? Все живут здесь?
        Он оглядел комнату, словно подсчитывая находившихся в комнате гостей.
        - Думаю, нас здесь примерно двадцать человек. У моего папы три младших брата, и все приезжают летом хотя бы на несколько месяцев.
        Я посчитала остальных детей.
        - Ты единственный, у кого нет братьев и сестер?
        - У меня и у Ширы их нет. Я довольно поздний ребенок. И это в некотором роде накладывает отпечаток, ведь я тот самый драгоценный чудо-малыш.
        - Уверена, родители не хотели так на тебя давить. - Когда Ной одарил меня суровым, недоверчивым взглядом, я сменила тему: - Почему, когда я приходила в последний раз, в доме никого не было?
        - Тонкий расчет и мастерская махинация.
        - Ого, Ной, не знала, что ты обладаешь подобными навыками.
        На его лице появилась широкая улыбка.
        - Приму это в качестве комплимента. - Он слегка подтолкнул меня локтем. - Вон моя бабушка.
        Я резко повернула голову. Хелен Барбанел стояла в другом конце комнаты, одетая в свободные брюки и свитер с рекламой публичной библиотеки Нантакета. Эта одежда более повседневная, чем та, что была на ней в книжном клубе. Хелен выглядела старше своего возраста, судя по ее телодвижениям, когда женщина - ровесница моей мамы - помогла ей опуститься на диван. Девочка на несколько лет моложе меня свернулась калачиком рядом с ней.
        Меня осенило, что передо мной три поколения женщин из семьи Барбанел. Этим летом я очень часто размышляла о своей бабушке, маме и себе. Мы были центром моей истории, все вертелось вокруг нас. Может, пора вспомнить, что мы распутываем не только нашу повесть.
        - Здравствуй, Эбби. - К нам подошли женщина и мужчина. Родители Ноя. Миссис Барбанел улыбнулась. Ее губы были поджаты и напряжены, но глаза излучали робкую надежду. - Рады тебя видеть.
        - И я, спасибо за приглашение. - Это она меня пригласила? Или хозяевами вечера были ее свекры? Мне в буквальном смысле нужно поблагодарить всех, кому за пятьдесят? Ох уж этот этикет.
        - Познакомься с моим супругом, Гарри. - Она положила руку ему на плечо. Гарри Барбанел был высоким мужчиной с волевым подбородком и густыми волосами. Думаю, через сорок лет Ной будет выглядеть так же. Я приветливо улыбнулась и посмотрела на Ноя, на лице которого застыло вежливое, но неприветливое выражение, словно мы общались с обычными знакомыми. Как же это выбивает из колеи. На своих родителей я могла даже покричать или закатить глаза, но никогда не стала бы обращаться к ним с такой сдержанной неприязнью.
        - Приятно познакомиться. - Его отец пожал мне руку. Я уже забыла, каково это - когда взрослый человек обращается с тобой не как к лишней паре рук, которая может накрыть на стол, или не учиняя допроса о том, как поколение Z относится к политическим проблемам. Мне стало не по себе.
        - Я отправила Ширу за твоим отцом, - прошептала мужу миссис Барбанел. - Давай собирать народ. - Она окликнула: - Время ужина! Идемте!
        - Вы ужинаете вместе каждый вечер? - спросила я Ноя, когда мы примкнули к толпе, медленно бредущей на выход. На лужайке установили два стола, которые были накрыты изысканно, а не пафосно, как в прошлый мой визит.
        - Нет, только по выходным, когда собирается большинство. Папа приезжает только с пятницы по воскресенье, как и некоторые тети и дяди, а еще кузены.
        - А твоя мама? Она живет здесь все лето?
        - Да, мама работает на удаленке. Она инженер в роботехнической компании. Сегодня мы сидим за одним столом с взрослыми.
        Мы заняли свои места вместе с другими подростками и взрослыми, а чуть поодаль, за другим столом, уселись маленькие дети. Было еще светло - солнцестояние пока не наступило, - но воздух был немного подернут дымкой, и мы словно могли видеть окружающую нас жару. Ветер с моря освежал влажный воздух.
        Стол загромождали всякие вкусности: овощной кускус с нутом и пышным изюмом; небольшие миски с оливками; перец, фаршированный шафрановым рисом; большие глиняные горшки с таджином. Воздух благоухал пряным тмином и куркумой. Собравшиеся за столом люди накладывали себе еду в привычной непринужденной манере, передавая друг другу блюда и забирая их обратно.
        Шира, младшая кузина Ноя, вышла из дома, держа за руку пожилого мужчину, который направился на свое место во главе стола.
        Эдвард Барбанел.
        Я нечасто встречала девяностолетних стариков: дедушка умер, когда мне было двенадцать, а отцу моего папы еще не исполнилось восьмидесяти. Эдвард Барбанел выглядел нереально старым, но у него до сих пор была пышная белоснежная шевелюра и густые брови того же цвета. Он не был худым и хилым, хотя выглядел так, словно на его плечах лежит тяжкий груз. И все же я не могла представить его молодым, не могла мысленно заменить этого пожилого джентльмена мужчиной, который написал столько писем моей бабушке, который говорил «для меня это ты». Я видела лишь старика с тонкой кожей, покрытой пигментными пятнами, и впалыми щеками.
        Все эти письма написал он, и впервые я испытала вину и стыд за то, что их прочитала.
        Шира выдвинула ему стул, и Эдвард в благодарность сжал внучке руку. По спине пробежал холодок. Не стоило сюда приходить. Это тихий семейный вечер. Нужно было выбрать другое место и время, а я вторглась без приглашения. Я так торопилась получить ответы, была так убеждена, что мы можем задавать вопросы при всех, ведь Хелен Барбанел знала мою бабушку. Однако я ошиблась. Нельзя задавать вопросы сейчас. Нет, поскольку я прочитала, как сильно любил ее Эдвард. Не в присутствии Хелен, взвинченных родителей Ноя и всех этих кузенов. Вернусь в другой раз. Мы с Ноем еще что-нибудь придумаем.
        За ужином я вела себя тихо, улыбаясь в ответ и тихонько отвечая, когда ко мне обращались с вопросом, но в целом старалась не привлекать лишнего внимания. Время от времени я ловила на себе взгляд Хелен Барбанел, сидевшей во главе стола. Кем она меня считала: внучкой девочки, которую воспитывала ее свекровь, или внучкой женщины, которая спала с ее мужем?
        Один раз я встретилась с ней взглядом, и он оказался таким же решительным, какой я часто видела у Ноя. Он говорил, что все знания о растениях ему передала бабушка и она же вдохновила его на изучение ботаники. Чему еще он у нее научился? Как превратить свое лицо в непроницаемую маску? Как справляться с тем, что жизнь не всегда полна счастья?
        Но, может, я преувеличиваю. Может, Хелен была счастлива.
        А вот мама Ноя частенько на меня посматривала, но всегда отводила взгляд, как боязливая колибри. И все же, когда небо выцвело до лилово-голубого оттенка, ужин завершился, взрослые налили себе крошечные чашечки кофе, она громко спросила:
        - Итак, Эбби, откуда ты к нам приехала?
        Как по команде, разговоры за столом прекратились, и все перевели внимание на меня. Я с трудом удержалась, чтобы не облизнуть внезапно пересохшие губы.
        - Я из Саут-Хэдли. Это небольшой городок на западе Массачусетса.
        Некоторые взрослые засмеялись. Мама Ноя улыбнулась.
        - Мы знаем, где находится Саут-Хэдли.
        Меня охватило смущение, как будто я обязана быть в курсе, что они знают мой город.
        - Тебе нравится на Нантакете?
        - Он великолепен. Прекрасен. - Я бросила быстрый взгляд на сидящего рядом Ноя в надежде, что он подбодрит меня в этом беззлобном допросе. Он под столом прижал свою ногу к моей.
        - Эбигейл - внучка Рут Голдман, - объявила Хелен.
        Эдвард закашлялся. Он поднес к губам стакан, но тут же с резким глухим стуком поставил его на стол и прижал к груди кулак. Внимание всех за столом переключилось на него, даже за детским столом повисла тишина.
        - Пап, ты хорошо себя чувствуешь? - Отец Ноя наклонился к нему.
        Эдвард Барбанел отмахнулся от него, обратившись к жене:
        - Внучка Рут?
        Хелен сдержанно сделала глоток кофе.
        - Правда, она очень на нее похожа?
        Теперь взгляд Эдварда упал на меня. Я сидела, как мышка, нервно сжимая и разжимая под столом кулак. Не так я все себе представляла.
        После долгого молчания, которое прерывал только агукающий малыш, мать Ноя спросила:
        - Кто такая Рут?
        Эдвард хлебнул слишком много алкоголя.
        - Рут жила с семьей Эдварда в детстве, - ответила Хелен. - Ты в порядке, дорогой?
        Эдвард Барбанел кашлянул в салфетку. Хелен наблюдала за ним - мирная, как огромное озеро, с тем же успехом таящее в себе опасное течение.
        - Жила? - в полном недоумении спросил папа Ноя. - Ты о чем?
        - Ты помнишь. Маленькая девочка, которую они взяли к себе во время войны.
        Я нервно посмотрела на Ноя.
        Эдвард Барбанел снова взглянул на меня, но ничего не сказал.
        - Она приехала из Германии. Такая милая кроха. Всюду тенью бродила за твоим отцом. - Пугающе пронизывающий взгляд Хелен переметнулся на меня. - Она не упоминала?
        - Вряд ли. - Я уставилась на свою тарелку. Ной взял меня за руку под столом. Я сжала его ладонь.
        На губах Хелен появилась легкая улыбка.
        - А?
        - Она никогда не рассказывала про Нантакет.
        - Никогда?
        - Нет. - Я жутко волновалась и чувствовала, как бешено бьется мой пульс. Я переплела наши с Ноем пальцы.
        Эдвард допил пиво и наконец заговорил:
        - Она не рассказывала?
        Я покачала головой.
        Хелен сделала аккуратный глоток вина.
        - Как странно.
        Теперь все смотрели на меня. Я пожала плечами, но молчание затянулось, поэтому мне удалось выдавить из себя:
        - До недавнего времени я вообще не знала, что она здесь жила.
        - И поэтому ты сюда приехала?
        Я поглядела на Ноя. Он смотрел на своего папу.
        - Мам. - Отец Ноя не до конца понимал, что происходит, но ясно давал понять своим тоном, что гостей в их доме не обижают.
        Но его мать, смотря на меня, отмахнулась.
        - Пусть ответит.
        - Я просто… я узнала, что бабушка здесь бывала, и мне стало любопытно. Поэтому я приехала.
        - Как мило. Согласен, Эдвард?
        - Она вообще не говорит о Нантакете? - повторил Эдвард Барбанел.
        Говорит. В настоящем времени. Внутри все скрутило, и я еще крепче стиснула руку Ноя, суматошно посмотрела на него, но потом повернулась к Эдварду.
        - Я… эм… нет. Я не знала… о вас. О вашей семье.
        Эдвард выглядел полностью уничтоженным.
        - Честное слово, Эдвард. - голосом Хелен можно было шлифовать алмазы. - Ты думал, пламя еще не погасло?
        Да, она точно знала об отношениях Эдварда и моей бабушки.
        Эдвард посмотрел мне в глаза.
        - Как она? - О нет.
        Нет, нет, нет.
        Я не хотела этого делать. Все должно было пройти совсем не так.
        Я не хотела рассказывать парню, писавшему «Ты яркая, а мир расплывчатый, четкий, мир смягчается», что Рут умерла.
        В отчаянии я посмотрела на Ноя. Он уставился на меня.
        Я прокашлялась и перевела взгляд на несколько оставшихся в тарелке горошин.
        - В прошлом году она скончалась.
        Меня окружила тишина, если не считать жужжания цикад и отдаленного шума океана.
        Я украдкой посмотрела на Эдварда и увидела, что он застыл, как статуя. Хелен тоже выглядела потрясенной. Она перевела взгляд на супруга, потом на меня.
        - Мне ужасно жаль это слышать.
        Родители Ноя, его тети и дяди растерялись.
        - Я не знала, - сказала Хелен.
        - Нет… разумеется… - Я беспомощно умолкла.
        Эдвард Барбанел медленно отодвинул стул и встал.
        - Прошу меня извинить.
        Он начал уходить, медленно и пошатываясь, словно ему нужна была целая вечность. Хелен натянуто улыбнулась сидевшим за столом людям и пошла за супругом. Догнав его, она протянула ему руку, но он не принял ее.
        Все уставились на меня.
        Слава богу, Ной обратился к своей маме:
        - Ты нас извинишь?
        - Конечно, дорогой. - Она выхватила из центра стола бутылку вина и наполнила доверху свой бокал. - Пожалуй, это отличная идея.
        Глава 13
        Как только мы оказались в доме, я привалилась к стене.
        - Что сейчас произошло?
        - Пойдем. - Ной взял меня за руку и вывел из шокового состояния, уводя дальше по коридору к лестнице.
        - Куда мы?
        - Наверх. Здесь слишком много ушей.
        Мы поднимались наверх мимо картин размером с ладонь с изображениями моря, эти мазки света были заключены в широкие рамы. Наверху, в современном коридоре с высокими потолками, где я еще не бывала, мы прошли мимо еще нескольких картин Эдварда Барбанела. Ими оказались большие печальные рисунки пустоши Нантакета под серебряной луной и заснеженные пляжи в слабом зимнем свете.
        Ной открыл дверь, и я внезапно замерла, потянув его за руку и остановив. Он стоял за порогом, я - по другую сторону.
        - Это твоя комната?
        - На лето.
        Он отпустил мою руку и прошел вперед, но я не стала скучать по его прикосновению, потому что кто стал бы скучать по руке, которая держала твою руку для определенных действий? Я проглотила вопрос, разрешают ли ему приводить в комнату девушек, потому что не хотела вести себя как персонаж из ситкома девяностых. Вместо этого, прикинувшись абсолютно спокойной, я прошла следом.
        - Класс.
        - Извини, здесь не очень чисто.
        Он немного покраснел, застилая кровать смятым бело-голубым пледом. Ной сгреб с пола кучу одежды и швырнул ее в шкаф.
        - Правильное решение. - Я кивнула на груду одежды, валяющуюся на дне шкафа. - Просто запихать.
        Его смех снял напряжение.
        - Ты можешь сесть… - Он повернулся к креслу, на котором тоже валялась одежда. Потом посмотрел на кровать, уже застеленную, но все еще кровать.
        - И так нормально. - Я опустилась на пол из светлого дерева. - Выходит, твоя бабушка точно знает про Рут и Эдварда.
        - Похоже на то, - согласился Ной и сел напротив.
        - Похоже на сто процентов.
        Он приложил ладони ко рту и дунул в них.
        - Как она ткнула его носом, показав на тебя.
        - Да. Но почему? Неужели она до сих злится?
        - Думаю, сейчас она скорее злится на него, а это… еще один аргумент. - Он резко опустил голову. - Этого я и пытался избежать.
        Дверь резко распахнулась. В комнату влетела кузина Ноя с взъерошенными волосами и прищуренными глазами.
        - Что происходит?
        Ной простонал.
        - Шира, свали.
        Она его проигнорировала.
        - Что за дела с Рут Голдман?
        - Это девочка, которую приняла семья дедушки…
        - Да, знаю, - нетерпеливо произнесла она. - Немка.
        - Что? - Мы с Ноем потрясенно переглянулись. - Ты знаешь про нее?
        - Разумеется, я про нее знаю.
        - А я - почти нет!
        Она окинула его высокомерным взглядом.
        - Ты парень. Парни ничего не замечают.
        Господи, я связалась не с тем членом семьи Барбанел.
        - Что тебе известно?
        - Немного. Она существовала. Однажды я спросила у дедушки, сможет ли она приехать на мой урок, посвященный Дню катастрофы[8 - День катастрофы - национальный день памяти жертв Холокоста в Израиле.], но он ответил, что не знает, как с ней связаться. - Шира повернулась ко мне. - А что?
        - Ничего. - Я глянула на Ноя, который развел руками. - Она тут жила. Я пытаюсь узнать о ее прошлом.
        Она снова прищурилась.
        - То есть ты случайно оказалась здесь, на Нантакете, и тебе просто посчастливилось получить работу в компании по обслуживанию банкетов?
        - Да?
        - Врунья из тебя никакая, - прошептал мне Ной.
        - Вау, - сказала Шира. - Хитро. А я-то подумала, что ты всего лишь очередная залетная на лето птичка.
        Приподняв брови, я посмотрела на Ноя.
        - Всего лишь очередная залетная на лето птичка?
        Шира тоже перевела взгляд на кузена.
        - Но я хочу знать, почему бабушка разозлилась, а дедушка психанул?
        По-видимому, ее вопрос не настораживал, и Ной спокойно ответил:
        - У бабушки Эбигейл и нашего дедушки была интрижка.
        - Это была не интрижка, - возразила я. - Он еще не женился на вашей бабушке.
        - Они были помолвлены.
        - Они встречались.
        - Серьезно? - Шира вертела головой туда-сюда. - И сколько, лет шестьдесят назад?
        - Да, - хором ответили мы с Ноем.
        - И все же бабушка до сих пор сердится. - Шира наклонила голову набок. - Я поражена ее выдержкой.
        - Наверное, потому что она превзошла даже тебя. - Ной встретился со мной решительным взглядом. - Если бабушка все знает, нет никакого смысла тебя прятать. К черту все. Давай поговорим с моим дедом.
        Я уставилась на него, удивленная и немного встревоженная отважным блеском в его глазах. Это так непохоже на Ноя, учитывая, сколько времени он пытался сохранить спокойствие своей семьи.
        - Ты уверен, что сейчас подходящее время?
        - Почему бы и нет? - Решительный и полный энтузиазма, он выпрямился в полный рост и выскочил из комнаты.
        Опешив, мы с Широй посмотрели друг на друга. А потом я побежала за Ноем и схватила его за руку до того, как он дошел до лестницы. Сердце гулко билось в груди.
        - Ной, может, обдумаем еще раз? Немного притормозим.
        - Зачем? Это я тормозил процесс, не разрешая тебе поговорить с моими бабушкой и дедушкой, и ради чего? Я думал, что защищаю семью, не даю мутить воду, защищаю свою бабушку от боли. Но она знает, так что какой в этом смысл? И мне надоело пытаться сохранять покой в семье. - В голосе Ноя слышалась ярость. - Я занимаюсь этим уже довольно давно. Так что давай получим ответы.
        - Верно. Только не кажется ли тебе, что ты пытаешься их спровоцировать?
        - Ну, я в настроении устроить провокацию. - Ной полностью перевел внимание на меня, у него пульсировала жилка на подбородке. - Моя бабушка несколько лет разбиралась с фигней деда. Он трудный человек, холодный и всегда ставил компанию на первое место. Почему она это терпела? Я считал, они влюблены. Думал, это из-за привязанности к семье. Но любил ли он ее вообще? Или любил другую, с кем не удосужился остаться? Он годами изменял моей бабушке и даже не остановился бы, если бы твоя бабушка не положила конец их отношениям. Что за фигня!
        Я уставилась на него, чувствуя, как сердце подскочило к горлу. Он злился на деда. Я до этого не осознавала, насколько Ной был зол. А теперь, когда он узнал, что бабушка в курсе, ему необязательно молчать. Он мог наорать на деда. Ной верил в обещания и обязательства, а его дедушка не сдержал данные клятвы.
        - Ной, я все понимаю. Правда. Но давай дождемся, когда у всех настроение станет получше…
        - Мне надоело ждать, надоело сдерживаться. Ты хочешь получить ответы. Я тоже. Так пойдем и получим.
        Трудно остановить валун, катящийся с холма. Поэтому мы пошли к его дедушке. Спустились по лестнице, прошли мимо картин, мимо опустевшей столовой. Дом словно поглотил взрослых.
        Ной распахнул дверь дедушкиного кабинета, в котором мы познакомились, только теперь за столом сидел Эдвард Барбанел. Бархатные занавески вокруг оконной ниши были раздвинуты, и в комнату проникал теплый лунный свет. Старик откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза, но при нашем появлении снова их открыл.
        Ной рванул ко столу.
        - Дед, ты встречался с Рут Голдман?
        Эдвард взглянул прямо на меня, его лицо ничего не выражало.
        - Она жила с нами какое-то время.
        - У нас есть письма.
        Эдвард приподнял брови.
        - Письма?
        - Письма, которые ты ей писал.
        Все вели переписку.
        - Любовные письма.
        - Нет, вряд ли. - Голос Эдварда оставался спокойным, невозмутимым.
        Ушам своим не верю. Я ожидала, что он будет юлить, но не предвидела откровенного отрицания.
        Ной повысил голос:
        - Ты писал ей. Был помолвлен с бабушкой, но писал письма Рут. Какого черта ты читаешь мораль о поддержке семьи и любимых, когда…
        - Я всегда поддерживал эту семью, - перебил его Эдвард, в его голосе послышались резкие нотки.
        - Почему ты не женился на Рут? Зачем женился на бабушке?
        Эдвард взял газету и посмотрел поверх нее на внука.
        - Довольно, Ной.
        - Ты продолжал бы крутить роман с Рут после свадьбы, если бы она не положила ему конец?
        - Я сказал: довольно, - жестко оборвал его Эдвард. - Тебе пора проводить подругу домой.
        Дед и внук уставились друг на друга.
        Это было ужасно. Я хотела уйти - ненавидела стычки со старшими, но представится ли возможность еще раз встретиться с Эдвардом Барбанелом? Второго шанса может не быть. Я прочистила горло.
        - Вы что-нибудь знаете про ее семью?
        Оба члена семьи Барбанел повернулись ко мне с изумленными лицами, словно забыли о моем существовании. Эдвард пришел в себя первым.
        - Она мало знала о своей семье.
        - Она что-нибудь упоминала? Где они жили в Германии? Кем были ее родители? Остались ли в живых у них родственники?
        Его лицо стало мягче.
        - Она никогда о них не говорила. Не знаю, сколько она помнила. Но нет, у меня не сложилось впечатления, что у нее осталась родня. Во всяком случае, та, о которой она бы знала.
        Я сглотнула, чувствуя чудовищную тяжесть в груди. Я хотела услышать другой ответ. Как ужасно не помнить свою семью. Я выдавила из себя последний вопрос:
        - А что насчет ожерелья?
        Все прежнее благодушие испарилось, сменившись ледяной неприязнью.
        - Прошу прощения? - переспросил Эдвард Барбанел.
        - Бабушка писала об ожерелье. Она хотела его вернуть. В ваших письмах… - Поверить не могу, что я читала его личные письма. - Если не ошибаюсь, она так его и не получила?
        Его лицо застыло, мышцы сковало. На лице появилось бесстрастное выражение, и эта перемена еще больше встревожила своей быстротой.
        - Думаю, мы закончили.
        - Хорошо, - прошептала я и шагнула назад. Ной не шевельнулся, и я потянула его за руку, но он примерз к полу.
        «Хорошо». Мое тело обдало жаром. На сегодня с меня хватит споров. Развернувшись, я вышла из кабинета и направилась по коридору, глядя прямо перед собой. Я прошмыгнула мимо ждущей нас Ширы, вышла за дверь и спустилась по ступенькам «Золотых дверей».
        - Эбигейл, подожди.
        Я не останавливалась. Мне нравились расследования, но от настоящих ссор хотелось спрятаться в панцирь, как черепаха, и больше оттуда не выныривать.
        - Эбигейл. - Ной схватил меня за руку и потянул назад, остановив посреди засыпанной песком подъездной дороги. Стоял теплый июльский вечер во всей своей красе: яркая луна, громкие цикады, цветущие гиацинты. - Куда ты?
        - Не знаю. Подальше отсюда. - Я заправила волосы за уши. - Извини.
        - За что ты извиняешься?
        - За то, что прочитала его письма. Все испортила. Клянусь богом, я не хочу, чтобы твоя семья злилась друг на друга или на тебя, Ной. Я просто хотела узнать прошлое своей бабушки.
        - Я знаю. Эбби, успокойся, я знаю. - Он взял меня за обе руки. - Ты была права, мне стоило обождать. Открытое нападение никогда не срабатывало в моей семье. Но я разозлился, поэтому пошел к деду. Это я виноват, не ты. Ты тут ни при чем.
        - Ненавижу ссориться.
        Он усмехнулся.
        - Со мной ты ссорилась.
        - С тобой можно. - Я сделала глубокий вдох. - Он не захотел обсуждать ожерелье.
        - Он вообще ничего не хотел обсуждать.
        - И что теперь? - Мои надежды рухнули. Последние несколько недель я была убеждена, что просто поговорю с Эдвардом Барбанелом и все разузнаю. Я не рассчитывала, что мне откажут. Ну и дура же я!
        - Что-нибудь придумаем. Эй, все хорошо. Это препятствие, а не конец.
        У меня вырвался сдавленный смешок.
        - Почему ты такой милый? Ты же не хотел, чтобы я рылась в прошлом.
        Ной замялся, смотря на наши руки, а потом с новой решимостью взглянул на меня.
        - Эбигейл, тебе стоит знать…
        - Ной.
        Вздрогнув, мы оба резко развернулись, непроизвольно опустив руки. На крыльце стоял отец Ноя. Он натянуто улыбнулся, но взгляд его был холодным.
        - На одно слово, пожалуйста.
        Ной на секунду прикрыл глаза, а потом кивнул мне. Выражение его лица было равнодушным, бесстрастным, как у его отца и дедушки.
        - Потом увидимся, ладно?
        - Ладно. - Я посмотрела на папу Ноя. - Эм, приятно познакомиться, мистер Барбанел.
        Улыбка Гарри Барбанела ясно дала понять, что знакомство было отнюдь не приятным. Я еще никогда не испытывала на собственной шкуре неприязненного отношения со стороны родителей своих друзей и вполне обошлась бы без подобного опыта.
        - Доброй ночи, Эбигейл.
        - Доброй ночи. Пока, Ной.
        И, бросив напоследок взгляд на Барбанелов, когда они исчезли в «Золотых дверях», я побежала по подъездной дорожке, чувствуя, будто только что бросила Ноя на съедение волкам.
        Глава 14

14 марта, 1954 года
        В последнее время люди спрашивают меня о моей матери с таким же безразличием, что и остальные незнакомцы. «Чем занимается твоя мать? Откуда родом твои родители?» И каждый раз я разрываюсь, продумывая ответ. Изложить им те ничтожные подробности, которые я помню, притворившись, что они растянуты во времени, словно действительной хроники событий не существовало? Я почти всегда говорю людям неправду.
        Люди, которые догадываются об истине, прекрасно понимают, что лучше не спрашивать.
        Часто мне хочется описать твою мать, но я не дура: я осознаю, что она не моя мать. Но ее я хотя бы помню.
        Но порой я до сих пор на нее злюсь. Почему она не сделала больше? По закону в комнате не должно находиться больше двух детей, но в доме в Нью-Йорке и в «Золотых дверях» у нас были десятки комнат. Неужели она не могла принять дюжину детей?
        Ты в курсе, что мы по-прежнему не общаемся? Я полагала, она оттает.
        Иногда я скучаю по ней так сильно, что мне больно.
        Ты в порядке?
        Ответ пришел почти сразу же:
        В порядке.
        От унижения у меня все скрутило внутри. Что ж. Так тебе и надо, зря только рассчитывала, что он наверняка захочет обсудить случившееся. Ладно.
        Разве что…
        Я задумалась, как часто хотелось, чтобы кто-то меня подтолкнул, когда я утверждала, что у меня все хорошо, как я отделывалась общими фразами. Например, когда мы ссорились с мамой, я поднималась к себе и говорила ей не идти за мной, хотя сама плакала и ждала, когда она заглянет ко мне в комнату. Даже тогда я хотела, чтобы она зашла ко мне поскорее. Конечно, Ной не я. И все же. Может ли человек действительно быть в порядке?
        К черту все. Зачем разбивать свою гордость о непробиваемую стену чужой спеси один раз, когда можно сделать это дважды?
        Ты разговаривал со своим папой?
        Да.
        Как прошло?
        Могло быть и лучше. Ему не понравилось, что я роюсь в грязном белье.
        Ты тут не виноват. Это все твои бабушка с дедушкой.
        Я привел тебя на ужин, зная, что может произойти.
        Вообще-то я сама настояла.
        И все же это я тебя позвал. Я мог все предотвратить. Именно поэтому мне и не хотелось, чтобы ты копалась в этом деле.
        Я выпрямилась и долго смотрела на его последнее сообщение с пылающими щеками. Какого черта? Несколько часов назад он говорил, что я не сделала ничего плохого, но теперь оказалась виноватой? Я попыталась напечатать ответ, но выходило глупо и неправильно.
        Поняла.
        Я отложила телефон и прошла по тесному дворику, чтобы зарыться лицом в лаванду. Лаванда же обладает успокаивающим свойством? Может, мне стоит тут поспать?
        Телефон снова завибрировал, и я схватила его.
        Я не это имел в виду.
        Конечно, не это. Бывало, я говорила маме слишком резкие слова, так что знаю, как они могут ранить, а Ной специально меня обидел. Хотела бы я уметь передавать текстом холодное безразличие. Но вместо того я просто ему не ответила.
        Зазвонил мой телефон, придя в движение на подлокотнике кресла.
        Господи боже. Зачем Ной звонит? Звонят только, если оповещают о смерти или о библиотечных счетах. Или, может, он тоже знал, что не стоит изводить себя молчанием.
        - Ого, телефонный звонок.
        - Не стоило на тебе срываться.
        - Все нормально. - Так-то лучше. Голосом гораздо легче передать презрение, чем с помощью эмоджи.
        - Нет, не нормально. Я сержусь на папу и деда и выместил злость на тебе. Но они давно привыкли срываться на людях, когда злятся. Я не хочу так делать.
        Я помолчала.
        - Думаю, это привычное поведение.
        - Тогда я научусь реагировать по-другому.
        - Как прошло у вас с папой?
        - Он просто разозлился. Ты в курсе.
        - На самом деле нет. Почему?
        - В основном, потому что я тебе рассказал. Папа же надеется, что я буду все на себе тянуть. Я прекрасно знаю, что у бабушки с дедушкой сейчас полно проблем и они расстроены по куче тупых причин. Поэтому мне лучше не вводить переменные.
        - Меня.
        - Да, - вздохнул Ной.
        - Извини. Мне не стоило выпрашивать у тебя приглашение.
        - Это ты извини. Я не должен был тебя винить. Я… сел в лужу.
        Я задумалась, не зная, как сформулировать свой вопрос.
        - Твоя семья всегда такая… дерганая? Твои отношения с папой и дедушкой кажутся… натянутыми.
        Ной тоже замолчал перед ответом, управляя словами, как туристами, осторожно пересекающими стремительный поток и шагающими с одного скользкого камня на другой.
        - Думаю, у нас слишком много обязательств. У папы - перед дедушкой, у меня перед - отцом.
        - Как, например, изучение бизнеса вместо ботаники.
        - Я обязан поступаться собственными желаниями ради семьи. Это было ясно с самого начала. И я ненавижу быть причиной их разочарования.
        - Ты не разочарование.
        - Да, разочарование, - отрешенным голосом сказал Ной. - Все нормально. Я привык.
        Понятия не имею, как он может думать о себе в таком негативном ключе.
        - Ты отличник. Ты поступил в Гарвард.
        Он невесело рассмеялся.
        - Да, и моя семья пожертвовала неприличную сумму.
        - Ной. - Я сжала в руке телефон, расстроившись за него. От малейшей критики со стороны мамы я плакала, а ведь она считала меня лучше всех. Как, должно быть, печалит критика со стороны родителя, не готового поддержать собственного ребенка. - Не суди себя так строго, ладно?
        Он помолчал.
        - Иногда я думаю, что стану таким же, как он. Как они оба.
        - Ты не обязан. Мы рождены не для того, чтобы повторять ошибки нашей семьи.
        - Думаешь? Разве нас не воспитывали похожими на них?
        - Но ты не твой папа и не твой дедушка. А я не моя мама и не моя бабушка. На нас повлияли и другие члены семьи, и другие события. Возможно, иногда фамильные черты нам перепадают, да. Но, заметив их, мы можем дать им верное направление.
        Ной молчал так долго, что мне пришлось спросить, слушает он.
        - Да. Просто задумался. Может, ты и права.
        - Я права. Ной… - Оказалось, легче говорить с ним, когда не приходилось смотреть в глаза. - Ты хороший человек.
        Он опять замолчал.
        - Я жалею, что сегодняшний вечер прошел именно так.
        - Все нормально.
        - Ладно. - Он помолчал. - Эй, а хочешь во вторник покататься на яхте?
        В груди аж защемило, так я была рада приглашению. Во вторник я работала, но могла поменяться сменами с кем-нибудь из наемных на лето сотрудников.
        - Да!
        - Классно. В десять мы встречаемся в яхт-клубе.
        Оу. Радость испарилась так же быстро, как появилась. Я думала, он имел в виду только нас.
        - Ладненько. Круто. До встречи.
        Я еще ни разу не каталась на яхте и целое утро обдумывала подходящий наряд. Может, надеть свое нахальное красное бикини? Ной будет в шоке. К тому же я его еще не надевала.
        Я примерила его и, посмотрев на себя в зеркало, осталась недовольна излишней демонстрацией декольте, что в уединении дома казалось сексуальным, но для дневной прогулки будет чересчур.
        Тогда не буду заморачиваться.
        Поверх своего более консервативного купальника с плавками-шортами я натянула серую майку и джинсовые шорты. Положила в пляжную сумку полотенце, солнцезащитный крем, воду и сэндвич, а еще коробку клубники на случай, если окажется, что каждому нужно принести с собой еду, а после к десяти утрам направилась в яхт-клуб (в яхт-клуб!).
        День стоял такой жаркий, что намерение больше никогда не потеть показалось мне до боли смешным. Даже во время короткой прогулки пот скопился под грудью и у шеи. Я вяло шла, и каждый шаг походил на пытку, а дыхание замедлилось, поскольку легкие пытались вобрать как можно больше кислорода из влаги в воздухе.
        Обычно я не понимала, как в такую жару можно чувствовать что-то, кроме усталости, или как перестать молиться богу кондиционеров. И все же сегодня утром, несмотря на пот и жару, меня охватила тревога, которую я бы вырезала ножом, если бы это было возможно.
        Почему я так переживала из-за того, что буду тусоваться с друзьями Ноя? Мы с Ноем ведь не встречаемся. Вряд ли они успели составить обо мне хоть какое-то мнение. Я точно не волновалась так, когда на тусовках в компании Джейн появлялся какой-нибудь новенький парень.
        И все же.
        Я обвела взглядом пристань, одну компанию за другой, пока не заметила на другом конце небольшую компанию парней и девушек. Уверенный в себе Ной стоял прямо посередине и смеялся в окружении полудюжины других загорелых ребят с пляжа. Им всем словно раздали памятки, что нужно одеться в белое, полосатое и красное. Я покрепче сжала висящую на плече сумку. Зачем мне это? Надо было сказать Ною, что я работаю, и встретиться в другой день. А если нам удастся поладить? Это ведь его настоящие друзья.
        Расстояние между нами уменьшалось, и с каждым шагом я шла медленнее, но вскоре несмело остановилась рядом с компанией. Я запаниковала и не могла вобрать в легкие достаточно воздуха. Может, уйти? Свалить, пока меня никто не заметил, и написать Ною, что я заболела. Зачем Ной вообще меня пригласил? Вряд ли мы станем обсуждать семейную драму в присутствии посторонних.
        Перебор. Слишком много стресса. Я ухожу.
        Но потом Ной поднял голову и тут же нашел меня взглядом.
        Ладно, проехали. Мне удалось помахать и сосредоточиться на дыхании. Во всяком случае, если свалюсь в обморок от беспокойства, могу свалить все на жару.
        Ной с улыбкой подошел ко мне.
        - Ты пришла.
        Я немного смущенно пожала плечами.
        - Ага.
        - Пойдем к лодкам.
        Он провел меня через толпу, с жаром всем представляя. Общительный золотой мальчик с миллионом друзей и вездесущей улыбкой. Сейчас он совсем не походил на того сердитого, честного, сдержанного, романтичного парня, которого я знала. Ной помог мне забраться в одну из лодок, в которой уже сидело шесть человек, и повернулся, чтобы вместе с парнями поднять холодильники.
        Класс, класс. Мне не нужна социальная поддержка. Нет, сэр.
        Лодки отчалили. В нашу забилось человек двенадцать, а Ной сидел где-то спереди. И каким местом я решила, что нам удастся погулять и поболтать? Глупенькая.
        И все же мы были на лодке в океане. Что же тут плохого? Кожу согревало солнце, и я вдохнула полной грудью. Кто-то включил музыку, чарт сорока лучших песен, а кто-то другой раздавал пиво. Все стянули с себя футболки, и я тоже, понимая, что даже с таким закрытым верхом от бикини демонстрирую слишком много. Да пофиг. Вместо того чтобы смущаться, нужно наслаждаться моментом, как всегда убеждала меня Нико.
        Незнакомая девчонка плюхнулась рядом со мной и протянула розовую банку.
        - Привет! Я Алекс. Розовое вино?
        - Эбби. - Я взяла банку, но не открыла. Это нормально пить до полудня?
        - Ной говорит, ты друг семьи?
        - Эм. Да, наверное.
        - Круто. Приехала на выходные?
        - На самом деле на все лето.
        Мы обменялись дежурными фразочками, знакомясь друг с другом, когда рядом с нами устроились еще две девушки.
        - Итак, очень важный вопрос, - одна из них сказала Алекс. - Кем ты будешь на вечеринке у Кейтлин?
        - Хотела медузой, - ответила она. - А вы обе - пираты, да?
        - Мы уже начали сомневаться. Может, найдем приличный костюм на троих?
        - Например?
        - Не знаю. Урсула и Флотсам и Джетсам? Кэти Перри и левая и правая акулы?
        - Эти костюмы - полный отстой для двоих человек из трех, - со смехом заметила Алекс. Она повернулась ко мне. - Вечеринка в стиле Голубой лагуны.
        - Что такое голубая лагуна?
        - Ты не знаешь? - спросила одна из девушек. Вроде ее зовут Челси. Челси и Джен. - Горячий источник?
        - Нет. - Я обвела взглядом их пораженные лица и решила рискнуть. - Это… здесь?
        Челси и Джен обменялись взглядами, которыми обычно обмениваются, когда тебя никто не видит, особенно если стоишь напротив человека, на которого косо смотришь. Алекс жалостливо мне улыбнулась.
        - Это в Исландии.
        - А. Я никогда не была в Исландии.
        Какой глупый-преглупый ответ. У меня что, напрочь навыки в общении отсутствуют?
        - Тебе точно стоит там побывать, - сказала Челси. - На любом пути можешь остановиться по дешевке в Рейкьявике и продлить остановку на день-другой.
        - Исландия действительно крутая, - убедительно заявила Джен. - Одно из самых красивых мест, где можно увидеть северное сияние.
        - Господи, не напоминай. - Алекс закатила глаза. - Я провела там две недели и ни разу его не увидела. А Челси пробыла сутки, после чего полетела в Хорватию…
        - Нет, тогда мы летели в Португалию.
        - Ой, точно! И она увидела это сияние! Несправедливо.
        Я смущенно улыбнулась. Сомневаюсь, что девушки хотели поставить меня в неловкое положение, просто они жили в мире, к которому я не имела никакого отношения, и так изящно и виртуозно обсуждали свое богатство, что практически превратили эту тему в своего рода искусство. Когда я упомянула, как мне нравится саундтрек к «Гамильтону», они принялись обсуждать, какой актерский состав лучше: оригинальный или гастрольный. Когда я упомянула о своей неугасимой любви к пицце, они стали болтать, что в Неаполе, на родине моего любимого блюда, она намного вкуснее.
        Когда мы подплыли к Коату, узкой полоске песка, где собирались провести вторую половину дня, мое тело охватила неприятная скованность, чувство, будто мне здесь не место. Пока мы вытаскивали лодки на берег, я пыталась найти глазами Ноя. Мне не хотелось быть навязчивой, но ведь это он позвал меня с собой.
        Я подождала, когда он спрыгнет с лодки. Его тут же дружно окружили болтающие друзья, но я упорно не сходила с места, пока он меня не заметил.
        Его взгляд на секунду задержался на моей груди, и он сглотнул. Меня охватили веселье, смущение и легкое удовлетворение. Вот как.
        Он нарочито посмотрел мне в глаза.
        - Весело?
        - Да. Это…
        - Ной! - К нему подпрыгнула какая-то девушка и взяла его под руку. - Пойдем, хочу тебе кое-что показать.
        Он замешкался, продолжая смотреть на меня.
        - Э…
        Она сжала его бицепс. Реально. Я не знала, что люди так делают.
        - Пожалуйста?
        - Не против? - спросил он у меня.
        Я радостно ему улыбнулась и расправила плечи.
        - Конечно.
        Божечки, я жалкая.
        Полсекунды я смотрела, как Ной идет за девушкой, а потом огляделась в поисках Алекс и других девушек с лодки. Слишком поздно - они слились с толпой, в которой были ребята не только с нашей лодки. Пляж был усеян людьми, но ни одного знакомого человека. Я вжала голову в плечи. Отлично, крутая вечеринка! Надо было оставить себе банку розового.
        Я села и вытащила телефон, своего верного стража от окружающего мира.
        Не знаю, и чего я так расстроилась. Конечно, если объективно посмотреть на ситуацию, то тусоваться в компании людей, где все друг друга знают, отстой. Но я понимала, что мои злость, недовольство и тошнота возникли от желания, чтобы Ной Барбанел захотел зависнуть со мной так же, как я хотела зависнуть с ним. И это было тупо.
        Я отправила Нико селфи.
        Одна на пляже и притворяюсь, что мне весело.
        Господи, ты такая бледная. Плавай в солнцезащитном креме каждое утро, как Элизабет Батори.
        Да, я каждый день убиваю сотню солнечных пылинок, чтобы впитать их энергию. Как думаешь, в колледже тоже будут популярные ребята или мы наконец освободимся от социальной иерархии?
        Не хочу тебя огорчать, детка, но цивилизация работает на других.
        Иди и общайся!! Мне нужно закончить малиновый пир
        Ты опечаталась, или мир технологий пытается умничать?
        - Эбби, да?
        Я подняла глаза. Там, в лучах солнца, стоял красивый парень из гребного клуба. Светловолосый, голубоглазый и сияющий золотом, он выглядел так, словно только что сошел с экрана.
        - Привет! - Я расплылась в улыбке, испытывая унизительную радость, что мне есть с кем поговорить, и мстительное удовольствие, что моим собеседником оказался сексуальный парень. Ух ты, мой моральный компас не указывал на истинный север, как я ожидала.
        - Да. Ты Тайлер?
        - Да. - Он опустился на песок рядом со мной и с явным удовольствием прошелся по мне взглядом, после чего широко улыбнулся. - Как жизнь?
        - Отлично. - Повисло молчание, которое я попыталась заполнить своим бормотанием. - Пытаюсь привыкнуть к тому, что здесь столько солнца.
        Он рассмеялся.
        - Первый раз приехала сюда летом?
        - Ага. Я урвала работу в «Проуз Гарден».
        Вы только взгляните, как высоко я взлетела. Нормально общаюсь с сексуальным парнем.
        На самом деле с этим парнем стоит завести интрижку. Возможно, он заговорил со мной из-за моих сисек, но все равно, там уж как пойдет.
        Я вытащила крем и начала наносить его на кожу. Не слишком очевидно? Господи, конечно, слишком, это явный намек ему, чтобы помог. Нет, это не очевидно, а слишком тонко - парни никогда ничего не замечают.
        - Помочь?
        - Ой! - громко воскликнула я, надеясь, что мой возглас больше напоминает удивление, чем сдерживаемое маниакальное хихиканье. - Конечно.
        Я повернулась, одной рукой собирая волосы на макушке. Тайлер намазал лосьоном мои плечи, и я попыталась не вздрагивать от его прикосновений. Его руки были уверенными, солнце - теплым, а воздух - соленым. На моем лице появилась ухмылка. Я чувствовала себя героиней дешевого подросткового фильма. Я даже не подозревала, что уже постигла азы и напропалую ими пользовалась.
        Я подняла голову и встретилась взглядом с Ноем.
        Меня окатило волной раскаленного жара, после которой хлыстом ударил ледяной холод, напоминая пощечину. Возникло ощущение, словно меня застукали за чем-то постыдным. Ной на миг задержал на мне спокойный и загадочный взгляд, а затем отвел его, притом выражение его лица не изменилось, словно он меня даже не заметил.
        Я пыталась отдышаться. Все хорошо. Ведь все же хорошо? Я не на свидании с Ноем. Он со мной почти не разговаривал. Стыдиться нечего.
        Меня затошнило.
        - Вот, готово.
        Точно. Сейчас другой парень касался моей кожи. Я отпустила волосы и повернулась к Тайлеру, выдавив из себя благодарную улыбку. И все же от вероятности, что Ной мог за нами наблюдать, я чувствовала неловкость и смущение, как актриса, вынужденная играть сцену до того, как успела выучить свой текст.
        Ну и ладно. Я попыталась отделаться от ощущения, что Ной за нами наблюдает. Пора вспомнить, насколько сильно я на него не запала. Я обратила внимание на Тайлера и заулыбалась еще ярче.
        - Хочешь, тоже тебе помогу?
        Он ухмыльнулся.
        - Однозначно.
        Почему же ненароком делать намеки оказалось так легко?
        Он повернулся, и я вылила на ладонь четверть ложки солнцезащитного крема, радуясь, что мы отвернулись от Ноя. Мне были видны лишь спина Тайлера, пока я втирала ему в плечи холодный лосьон, и переливающийся океан.
        - Ты очень загорел.
        Еще несколько очков в корзинку премии Эбби за навыки ведения светской болтовни.
        - Я много плавал.
        - Каждый год приезжаешь на Нантакет?
        - Да, у моих родителей тут дом.
        - Везет. А где еще ты живешь?
        - В Лос-Анджелесе. А ты?
        - В пригороде Бостона, - ответила я, потому что все в Массачусетсе было в пригороде Бостона. - Давно сюда ездишь?
        С Тайлером было легко болтать. Я бы не назвала наш разговор увлекательным, но разве мне нужен курортный роман для развития навыков глубокомысленного общения? Для этого у меня есть друзья. Тайлер был забавным, интересным и сидел рядом. Он смешил меня. Смешил всех. Вскоре вокруг нас собралась компания, которая слушала и смеялась над очередным невероятным рассказом Тайлера.
        Приятно, когда парень обращает на меня внимание. Когда его рука случайно касается моей. Когда он смотрит мне в глаза.
        Ной на нас больше не взглянул.
        Мне все равно было весело. Другие ребята оказались совсем неплохими, когда не сплетничали о людях, с которыми были знакомы только они. Уже полчаса все обсуждали блокбастеры. Я затронула тему обсуждения трех видов сыра, на которую мы вели дебаты в начале лета, и все прошло так же удачно.
        И все же день заканчивался, и во мне медленно закипал гнев. Серьезно, Ной со мной вообще не заговорит? Он меня сам пригласил. Невежливо звать человека с собой, а потом его игнорировать.
        Когда ближе к вечеру мы вернулись домой, я была вне себя от бешенства. Я попивала вино, пока мы плыли по воде, и не сводила взгляда с Тайлера, который рассказывал историю за историей. Розовое вино не такое вкусное, как ром с колой, но лучше пива. Как только мы причалили, я выпрыгнула из лодки, собираясь мчать домой с надутыми губами.
        Вот только Ною удалось преградить мне дорогу.
        - Привет.
        - О, привет. Пока. Я иду домой. - Я обошла парня, избегая его взгляда, потому что не хотела, чтобы он увидел в моих глазах гнев.
        - Хочешь поужинать?
        Прищурившись, я посмотрела на него.
        - Что?
        - Я подумываю о сэндвичах.
        Тайлер выбрался из лодки и подошел к нам.
        - Я бы тоже поел.
        Ной перевел взгляд на Тайлера, и выражение его лица стало откровенно недружелюбным.
        - Мы хотели обсудить семейные дела.
        - Вы родственники? - Тайлер смотрел то на Ноя, то на меня.
        Ной моргнул, взглянул на меня, а потом снова на Тайлера.
        - Наши бабушка с дедушкой были друзьями.
        - А.
        - Давай, - сказал мне Ной и поднял мою пляжную сумку. - Пойдем.
        На одну строптивую минуту я задумалась, может, проявить упорство и отказаться? Но вместо этого сочувственно улыбнулась Тайлеру.
        - Еще увидимся.
        - Да, пока.
        Я догнала Ноя и на этот раз не стала скрывать раздражение.
        - Я не соглашалась с тобой ужинать.
        - Что? - рассеянно нахмурился он.
        - Ужин. Я не соглашалась. Ты просто предположил, что я пойду.
        Он остановился.
        - Ты не хочешь со мной ужинать?
        Я посмотрела на него. Нет, почти ответила я, но оказалось, что, несмотря на все свое раздражение, я действительно хотела провести время с Ноем Барбанелом.
        - Ладно, пошли.
        Мы купили еду в магазинчике сэндвичей на набережной, а потом запрыгнули в машину Ноя и отправились к маяку в Санкати-Хэд.
        - Они перенесли его много лет назад с утеса, - рассказал Ной, когда мы припарковались и вылезли из машины. - Дома продолжали с него падать.
        С внезапно возникшим уважением я внимательно посмотрела на забор, отделяющий нас от продуваемого ветром утеса.
        - Ты серьезно?
        - Да. Каждый год от эрозии остров уменьшается примерно на метр.
        - И дома падают?
        - Не круто, сам понимаю.
        - Меня тревожит то, что ты совсем не напуган.
        Ной засмеялся, и я поняла, как нравится мне его смех. Как от малейшей крохи внимания с его стороны теплеет в груди. Я перевела взгляд на маяк, пытаясь отвлечься, потому что до сих пор злилась.
        - Можно на него забраться?
        - По-моему, дважды в год они открыты для посещений. В детстве бывал пару раз.
        Когда мы пошли по траве, нас обдувал ветер. Ной достал с заднего сиденья машины шерстяное одеяло для пикника, и мы расстелили его на дюнах. Земля за нами растянулась широкими пустыми равнинами. Впереди - распадался утес.
        Когда я только приехала на Нантакет, то думала, что увижу лишь сплошные мокасины и невероятное богатство. А в городе мне удавалось забыть, насколько дикой может быть природа, потому что люди приручили землю. Но здесь забыть не получалось. Ветер высушивал землю, дочиста сдирал траву и гонял по мору пенистые гребни волны, а еще наполнял мои легкие свежим морозным воздухом. На наших глазах над горизонтом парила чайка. На Нантакете ты словно был оторван от остального мира, словно находился вне времени и пространства. Будто тебя перенесли в другую жизнь.
        Я задумалась, стояла ли когда-нибудь у этого маяка моя бабушка и смотрела ли на воду? Думала ли она об истерзанной войной Европе? Вспоминала ли своих родителей, как жены моряков вспоминали своих мужей?
        - Забавно, - сказала я, когда мы уселись на одеяло, - что иногда море бывает таким красивым, а иногда - ужасно-ужасно печальным. Или оно всегда прекрасно, независимо от того, печально оно или счастливо.
        Ной развернул сэндвич.
        - Quien no sabe de mar, no sabe de mal.
        Это он - тот, кто ничего не знает о море, ничего не знает и о страданиях.
        - Думаешь, тебе знакомы страдания?
        - Истинные - нет. - Ной посмотрел мне в глаза. - Но, думаю, все хоть раз в жизни чувствовали печаль или одиночество.
        Я обхватила колени руками.
        - Человеческое существование и все такое?
        - А еще я считаю, что когда смотришь на что-то, похожее на море, - такое же красивое, - то все эмоции обостряются. Словно красота - это увеличительное стекло.
        Я с удивлением на него посмотрела.
        - Ной Барбанел, да ты и вправду романтик.
        Ной густо покраснел.
        - Ты надо мной издеваешься.
        - Нет, - поспешно заверила я. И, понимая, как ему важно знать, что я говорю искренне, коснулась его руки, хотя от этого сердце угрожающе убыстрило темп. - Правда, нет.
        Ной запрокинул голову назад.
        - Я хотел показать тебе Коату… но, по-моему, все испортил.
        Я попыталась сохранять спокойствие из страха показать любую эмоцию, которая могла бы вынудить его уйти в себя.
        - Испортил?
        - Ну… тебе сегодня было весело?
        Я наклонила голову.
        - Конечно. Хотя я отчасти думала, что нам удастся поболтать.
        - Ты права, - кивнул Ной. - Я тоже так думал. И собирался. Я типа… ну. - Он замолчал и покраснел. - На Коату существует проект, в котором ты с помощью георадара смотришь на то, что скрывается под землей, на низкорослые деревья и корни. Я вызвался прошлым летом и хотел показать его тебе, но…
        - Что «но»?
        - Не знаю, - пожал плечами Ной, смотря на воду, и на его губах показалась легкая самокритичная улыбка. - Как только мы туда приехали, затея показалась идиотской.
        - Она не идиотская. - Ной недоверчиво на меня глянул, и я яростно затрясла головой. - Я так не думаю. Жаль, что ты не показал.
        - Что ж. - Ной передернул плечами, хотя, казалось, повеселел. - День для того был неподходящий. К тому же ты вроде была занята.
        Я застыла.
        - Не поняла?
        - Ты болтала с Тайлером. - Ной говорил абсолютно безобидным тоном, но все же раздражение снова проснулось во мне. Мне знаком этот его отрешенный, бесстрастный голос. Когда он доволен, то говорит совершенно иначе.
        Я занялась своим сэндвичем.
        - Да, потому что больше никого не знала.
        - Правда.
        - И он проявил дружелюбие.
        - Хм.
        Я откусила сэндвич с моцареллой, соусом песто и помидорами и с остервенением стала его жевать.
        - Он тебе не нравится?
        - Просто не считаю его умным.
        Ой-ой.
        - Ну, он хотя бы без предрассудков.
        Ной внимательно на меня посмотрел.
        - А другие - да?
        - Да нет, нормальные ребята… Просто они не… мои люди. И еще я думала, что мы покатаемся только вдвоем.
        - А.
        Я поглядела на Ноя, но никаких эмоций на его лице не увидела. Он смотрел прямо перед собой.
        - Так… ты хотела, чтобы мы были только вдвоем.
        Я пожала плечами.
        - Наверное.
        Ной посмотрел на меня, я посмотрела на Ноя. Я была напугана, нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке. Может, мы оба ограничивали себя всякими «возможно», «наверное» и «но». И, поскольку я была идиоткой, неспособной расставить все точки над «i», то спросила:
        - Ты будешь доедать соленый огурец?
        - Что? - Ной расхохотался. - Нет, забирай.
        - Спасибо.
        Ной оперся на локти и задумчиво посмотрел на меня.
        - Я думал, может, нам поговорить с раввином?
        Я чуть не подавилась огурцом.
        - Что?
        - Пусть это будет следующим шагом. Ты же хочешь узнать о своей бабушке? Я думаю, разговор с раввином поможет.
        - Я вообще не знала, что на Нантакете есть раввин.
        - Типа того. Летом она приезжает каждую пятницу. Как тебе такая идея?
        От мысли, что Ной Барбанел продумывает план, как помочь мне, я чуть не лишилась чувств.
        - Перед приездом я искала, была ли здесь еврейская община, и обнаружила, что прихожане основали ее в восьмидесятых, много лет спустя после того, как моя бабушка оказалась на острове.
        - Согласен. Но даже так, раввин может знать что-то еще. Она могла с кем-то поговорить или знать человека, с которым нам стоит пообщаться, или хранить записи, о которых мы даже не задумывались. Вреда в любом случае не будет.
        - Точно подмечено. - А еще у меня появится дополнительный предлог для встреч с Ноем. - Я с тобой.
        Глава 15
        Не могу точно впомнить, когда именно у бабушки началась деменция. В памяти не отобразилась отчетливая граница, только мгновения до и после. В моментах до, во время каждой встречи бабушка повторяла одни и те же истории: о том, как работала в Нью-Йорке, как покупала ланч в кафе за пять центов и ела его на ступенях церкви Троицы. Она не слышала правым ухом, на левое тоже была глуховата, поэтому, чтобы поговорить с ней, приходилось наклоняться поближе. Частенько она отказывалась отвечать на вопросы.
        «Нет, нет, - отвечала она, отмахиваясь костлявой рукой, покрытой тонкой, как пергамент, кожей. - Не спрашивай меня об этом».
        После, в доме престарелых, она целыми днями просто сидела в своем кресле. Ей сложно было нас вспоминать, но она не забывала заведенный распорядок: укладка раз в неделю, маникюр, духи Chanel № 5. Ей удавалось подводить губы помадой в машине без помощи зеркала. В доме престарелых она повесила портреты моей мамы и теток, сделанные в профессиональной студии, когда они еще были маленькими. Маме на этом портрете было примерно восемь, и она светилась от счастья.
        - Знаешь, кто это? - Бабушка сжимала мою ладонь своей хрупкой рукой. - Это мои дети.
        Это были приятные минуты. Но оказалось не так приятно, когда она перестала нас узнавать, когда снова и снова спрашивала, где дедушка, когда мама кричала: «Он умер, мама. Он умер пятнадцать лет назад!», а бабушка взирала на нее, поджав губы, и вопрошала: «А ты кто такая?»
        Мои родители ужасно боялись преждевременного наступления болезни Альцгеймера. Все ее предвещало. Если папа забывал какое-то слово, то после на полчаса становился мрачнее тучи. Если мама ставила банку мороженого не в морозильную камеру, а в холодильник, то это было равносильно диагнозу, выставленному специалистом.
        Память - забавная штука. Некоторые люди отказывались рассказывать о прошлом, некоторые интерпретировали одно и то же событие по-своему, некоторые вообще ничего не помнили. Может быть, именно поэтому я и захотела изучать историю: если нам удастся все записывать на пленку, мы не забудем свое прошлое и, вероятно, тогда не будем обречены его повторять. Мы можем перевернуть камни прошлого, даже когда собственные воспоминания нас подведут или если члены нашей семьи помалкивают и ничего не рассказывают.
        Но насколько достоверно нам удастся все записать? Как убедиться, что знания перейдут от одного поколения к другому?
        Как решить, что стоит помнить, а что лучше навсегда забыть?
        - Привет, девчонка из книжного!
        Я замерла, стоя на стуле-стремянке с полными руками детских книг с острыми краями. Уже минут пять я расставляла и переставляла их на полках, чтобы втиснуть дюжину копий обложкой с названием наружу.
        Я осторожно повернулась на стремянке.
        - Тайлер! Привет.
        Он усмехнулся.
        - Помочь чем-нибудь?
        - Вообще-то да, подержишь секунду? - Я свалила книги ему в руки и спрыгнула. - Я уже целую вечность пытаюсь расставить их на полке, но, видимо, придется сначала перекомпоновать те три полки.
        - О.
        Ну да, не всех увлекает организация книжных полок. Я забрала у него книги, положила их на тележку. Подождут тут, пока я не найду им место.
        - Что случилось?
        - Ищу подарки - у мамы завтра день рождения. Хочу купить ей книгу из ее списка.
        - Какой примерный сын. Что за книга?
        - Новинка Карин Слотер. Если только у тебя нет других вариантов?
        - Ты задал мой любимый вопрос. Что нравится твоей маме?
        Мы поболтали несколько минут о книгах и его маме. Потом я пробила ему новинку Слотер и дебютный триллер автора, о котором восторженно отзывались Мэгги и Лиз. Когда я протянула Тайлеру пакет, он легонько коснулся моих пальцев, и я была уверена, что он сделал это нарочно.
        - Когда заканчиваешь? - спросил он. - Хочешь пообедать?
        Я захлопала глазами.
        Боже. Тайлер приглашал меня на свидание. Богатый привлекательный парень пригласил на свидание книжного червя. Более того, сегодня я выглядела отлично. Скромность существует, но не в моих мыслях. После работы мы с Ноем собирались встретиться с раввином, поэтому я надела очень симпатичное голубое платье и добавила серебряные украшения, потому как даже если мы не идем в храм по-настоящему, то ощущения были именно такими. Я укротила свои непослушные волосы с помощью укладочного средства и заплела французский пучок, свободно лежащий на шее.
        - Сегодня я занята, но может, на следующей неделе?
        - Конечно. Что будешь делать в понедельник?
        - Обедать с тобой, - ответила я и еле сдержалась, чтобы не скривиться, потому что фразочки из романтических комедий в реальной жизни звучали нелепо.
        Но это сработало, потому что Тайлер расплылся в улыбке.
        - Дай телефон, я запишу свой номер.
        Я восторженно смотрела, как он вводит свой номер. Когда Тайлер отдал мне телефон, прозвонил колокольчик на двери. Тайлер первым заметил вошедшего.
        На секунду его улыбка застыла, а потом стала еще ярче.
        - Привет, дружище.
        О нет.
        Я повернулась и увидела стоящего в дверях магазина Ноя. Видимо, в качестве наказания за использование фраз из ромкомов последовала неловкая ситуация. Ной смотрел на нас с удивлением на лице, а я смотрела на него. Он тоже приоделся в голубую на пуговицах рубашку, а волосы его были слегка влажными, словно он недавно вышел из душа. Ной резко кивнул в знак приветствия.
        - Привет.
        - Привет. - Я попыталась надвинуть на нос очки. Ага, конечно, сегодня же я надела линзы. - Ты рано.
        Он не удостоил меня ответом. Справедливо.
        - Как жизнь? - спросил у него Тайлер.
        Ной окинул его холодным и невыразительным взглядом.
        - Хорошо.
        Кла-а-асс, обожаю такое!
        - Предупрежу Мэгги, что ухожу, и пойдем. - Я повернулась к Тайлеру. - До встречи.
        Он немного задержался на мне взглядом.
        - До понедельника.
        Я попыталась улыбнуться, но мое выражение лица, наверное, больше напоминало гримасу, и сорвалась с места.
        Когда я вернулась, Тайлер уже ушел, а Ной сидел развалившись в кресле и листал поваренную книгу Йоттама Оттоленги. Потому что, конечно, почему бы и нет. Я подошла к нему с висящей на плече сумкой. Странно, но я нервничала из-за всей этой сцены с Тайлером.
        - Готов?
        - Да. - Ной отложил книгу и обратил наконец на меня внимание. - Хорошо выглядишь.
        Комплимент. Моей внешности. Я сейчас умру.
        - Спасибо.
        - Мне нравятся твои сережки.
        Я чуть не споткнулась, а ведь даже не двигалась. Господи боже. Мне так легко разомлеть от комплимента моим сережкам от парня?
        Да. Да, легко.
        Мы вышли на улицу: стоял ослепительно яркий день. Синхронно надели темные очки. Было жарко и ослепительно светло, от каждой поверхности отражалось солнце.
        - Хочешь, сначала съедим по мороженому? - спросил Ной. - У нас есть еще немного времени до встречи с рабби.
        - Давай.
        Мы направились к «Джеку и Чарли» на набережной - молочному магазину с крышей, покрытой серым шифером, и белым забором, огораживающим их террасу из красного кирпича. Вокруг прыгали чайки, выманивая крошки у слабохарактерных туристов. Ной взял арбузный сорбет, а я - сливочное мороженое с брауни и зефирками, ведь жизнь дается лишь раз.
        - Это ведь было не обольщение? - спросила я, когда мы уселись за небольшой деревянный столик, который нам удалось урвать у уходящей семьи. Порой нужно вести себя как хищник. - Никакого тайного умысла в комплименте моим сережкам?
        Боже, да что со мной не так? Почему я не могу просто принять комплимент?
        - Обольщение?
        - Ой. - Ух. Иногда я успевала проглотить редко употребляемые слова до того, как они срывались с моего языка. «Не нужно», - уверяли меня взрослые. Просто будь собой. Легко им говорить, и не так уж легко мне в это поверить. И все же в компании Ноя я никогда не чувствовала необходимости подвергать цензуре свои же слова. - Я хотела сказать…
        - Я тебя понял. Просто впечатлился. Отличная речь для приемной комиссии.
        - Спасибо. - Вот тут я радостно ему улыбнулась. - Я получила восемьсот баллов за понимание прочитанного.
        Ной фыркнул.
        Ты очень тонко растешь в моих глазах.
        - Прочувствуй свою удачу - мне с тобой так комфортно, что не приходится прибедняться и строить из себя скромницу.
        - Об излишней скромности можно было бы говорить, если бы в ответ на мою реплику ты прикинулась робкой. Это же неприкрытое хвастовство.
        - Верно. - Я усмехнулась и набрала идеально пропорциональную ложку мороженого, горячего шоколада и сливок. - А это впечатляет, правда же?
        - Не так, как мое умение завязывать в узел черенок от вишни.
        Я слизала немного прилипший к ложке шоколад.
        - И все же это просто домыслы.
        - Ох. Вызов принят. - Ной встал и подошел к прилавку с мороженым. Он вернулся с качающейся на черенке ярко-красной вишней. - Готовься умереть от восхищения.
        Ной закинул целиком вишню в рот, и я с восхищенным изумлением наблюдала, как задвигались его щеки.
        Господи. Я смотрю прямо ему в рот. Просто сосредоточься на губах. На очень красивых губах.
        Он вытащил ягоду с завязанным по центру черенком.
        Я принялась смеяться и не могла остановиться.
        - Боже, где ты этому научился?
        Его губы приподнялись в легкой улыбке.
        - Я очень умело пользуюсь языком.
        - Ной!
        - Что? - В его глазах сверкнули озорные огоньки. - Просто констатирую факт.
        - Ну конечно.
        - Не моя вина, что у тебя извращенный ум.
        - Нет у меня извращенного ума.
        Он приподнял брови.
        - Нет? Тогда что у тебя сейчас на уме?
        Я закрыла лицо руками, густо покраснев.
        - Ной.
        Он засмеялся.
        - Фу! - Я зачерпнула ложкой мороженое, чтобы утопить в нем свои невзгоды.
        - У тебя немного… ох… - Ной потянулся и легонько коснулся моего носа. - Немного сливок.
        Странно, думаю, на моем полыхающем от стыда лице растаяло бы любое мороженое.
        - Упс.
        - Это мило. - Он снова посмотрел на меня. На этот раз без коварства, как до этого. Взгляд у Ноя стал нежнее.
        Я хотела этого парня.
        Не могу скрывать. Или притворяться. Каждой частичкой, от сердца до ребер и кончиков пальцев, хотела его. Безумно. Безрассудно. Неминуемо.
        Разумеется, я заметила, как растет нелепая влюбленность. Но рассчитывала, что смогу держать себя в руках. Увлечения можно отодвинуть в сторону и хранить в секрете. Это… это искрометное желание представляло для меня опасность. У меня не было времени на неоднозначные, мощные чувства: они пугали, вносили сумятицу и затмевали разум. Я не хотела с ними разбираться. Не этим летом, когда я намеревалась сосредоточить внимание на прошлом своей бабушки. Конечно, я была готова к летнему роману, но короткий роман сильно отличается от всепоглощающего желания.
        Так что мне никак не справиться, если Ной Барбанел будет смотреть на меня так, как сейчас. Я не могу поддаться эмоциям, которые в силах меня поглотить.
        Я отодвинула стул и встала.
        - Нам пора.
        Ной недоуменно моргнул.
        - Мы не…
        - Я бы хотела пройтись. - Я выбросила чашку с мороженым в ближайшую мусорку. - Пойдем.
        Молитвенный дом унитарного универсализма Нантакета не сильно отличался от церквей, где проходили встречи моего отряда девочек-скаутов. Здесь были красные скамьи и белые стены, и летом каждую пятницу по вечерам проводили службы для небольшой еврейской общины на острове.
        Обычно в храме мне было скучно. То же самое, что есть овсяную кашу или разгружать посудомоечную машину - временами утомительно, в редких случаях увлекательно, иногда приятно. На службах я виделась с друзьями из еврейской школы, и иногда мы украдкой бродили по коридорам и разглядывали детское творчество или мозаику «Древо жизни». Наша община была огромной, по крайней мере, на Дни трепета размещали евреев-реформаторов из пяти городов.
        Местная община, должно быть, была тесной, что наводило меня на мысли, что и обменяться смс-сообщениями не удастся, и тихонько попеть молитвы с конца сидура[9 - Сидур - традиционный еврейский молитвенник.] тоже, поэтому пришлось бы развлекать себя вместо того, чтобы внимать проповедям. «Моя страна, это я тебя воспеваю», с первого по четвертый куплет - это я о тебе.
        Ной повел меня в дальние коридоры, где находился кабинет раввина Лии Абрамс. Он легонько постучал в приоткрытую дверь.
        - Ной! - Она встала из-за стола, доверху заваленного книгами, и подошла его обнять. Она была высокой и худощавой, а вокруг лысой головы был повязан симпатичный фиолетовый шарф. Положив руки ему на плечи, она наклонилась, чтобы получше его рассмотреть.
        - Ты так вырос!
        Щеки Ноя порозовели, и я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку.
        - Твоя бабушка сказала, что в следующем году ты будешь учиться в Гарварде.
        - Да.
        - Так замечательно! А будешь работать в дендрариуме?
        - На самом деле я изучаю экономику, не ботанику.
        - О! - в ее голосе послышалось удивление. - Ну что ж, весьма полезно! - Она повернулась с улыбкой ко мне и доверительно понизила голос: - Я изучала театральное искусство. Не самая перспективная профессия.
        - А я подумываю об истории, - призналась я, что меня удивило, поскольку я почти всегда старалась не обсуждать со взрослыми колледж. - Меня зовут Эбигейл.
        - Да, конечно, садитесь. Тебя интересует прошлое твоей бабушки?
        - Да. - Мы сели в два одинаковых кресла напротив нее. - Она приехала из Германии в тысяча девятьсот тридцать девятом. Ей было всего четыре года, поэтому она мало помнила свою семью…
        Рабби задумчиво кивала, пока мы посвящали ее в курс дела. Когда мы закончили, она прижала кончики пальцев друг к другу, расставив ладони.
        - Хорошо. Интересно. У меня есть догадка, где вам стоит поискать информацию. Вы слышали что-нибудь о Киндертранспорте?
        Единственный известный мне киндер - это киндер-сюрприз. Я покачала головой, Ной тоже.
        - Хрустальная ночь?
        На этот раз мы оба кивнули. Я узнала о Хрустальной ночи на уроке истории, где нам сухо и бесстрастно рассказали об этом событии, словно это был еще один параграф, который нужно выучить. Возможно, для большинства так и было. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году произошла Хрустальная ночь, или Ночь разбитых витрин: по всей Германии и на прилегающих территориях убивали и арестовывали евреев. Их предприятия были уничтожены, разрушили почти триста синагог.
        Бабушка никогда напрямую не говорила, что ее выслали из Германии из-за Хрустальной ночи, но даты совпадали.
        - Хрустальная ночь вынудила международное сообщество собраться и обратить на случившееся внимание. Многое можно скрыть, но только не зверские убийства. Евреи, квакеры и британские лидеры обратились к премьер-министру с просьбой разрешить Англии принять еврейских детей и подростков. На следующий день был подготовлен законопроект. Его быстро одобрил парламент, и через три недели после Хрустальной ночи в Великобританию прибыла первая группа детей из Германии. В общей сложности из Европы в Англию приехали десять тысяч детей в возрасте до семнадцати лет.
        - Выходит, мы тоже это сделали? - спросил Ной. - Приняли детей?
        Она усмехнулась.
        - Не совсем так. Американцы попытались продвинуть подобный законопроект как в Англии, но его отклонили.
        Ого.
        - Почему?
        - Многие считали, что беженцы не их проблема. Они были евреями. В Штатах их и так хватало, а нацистов считали проблемой Европы. Однако некоторые отказались сидеть сложа руки. Эти люди начали неофициальную программу американского Киндертранспорта, в частном порядке привозя детей в Штаты. Они устраивали детей в приемные семьи, с которыми они жили до исполнения двадцати одного года. Эти простые граждане спасли больше тысячи детей, так операцию и окрестили - «Тысяча детей».
        Тысяча детей. Огромное число, хотя не такое большое, как десять тысяч. И все же тысячу детей спасли без вмешательства правительства. Тысяча жизней была спасена действиями обычных людей.
        - Думаю, я познакомлю тебя с моей подругой, доктором современной еврейской истории, - сказала рабби. - Она попробует выяснить, была ли твоя бабушка в той группе детей.
        - Да, пожалуйста, - ответила я. - Спасибо огромное.
        - Отлично. - Она взглянула на часы. - Уже пора начинать. Вы останетесь на службу? - Она увидела наши лица и засмеялась. - Вы не обязаны.
        Я уже открыла рот, но Ной пнул меня под столом.
        - Думаю, мы пойдем. Большое спасибо, что встретились с нами.
        - Не за что. Приходите в любое время. Приятно познакомиться, Эбби.
        Мы вышли, и я глянула на Ноя, пока мы шли по коридорам.
        - Так что это за дендрарий?[10 - Здесь имеется в виду Дендрарий Арнольда Гарвардского университета в пригороде Бостона.]
        - Это парк в Бостоне.
        - Э… древесный парк?
        Ной изогнул губы.
        - Ну, ты не ошиблась.
        - Суффикс «рарий» его выдал, - пошутила я. - Какой затасканный синоним для парка. Ведь люди постоянно бегают по кругу и приговаривают: «Мистер Рарий, не паркуйте машину в Гарвардском дворе», - добавила я, изображая наш знаменитый массачусетский акцент.
        - Ты смешная, - рассмеявшись, сказал Ной и открыл дверь. Он покачал головой, а я широко ему улыбнулась, разволновавшись от своей ужасной шутки.
        Ной резко замер.
        - Что? - Я повернулась в том же направлении и увидела, как прямо к нам идут его родители. И тоже остолбенела, как олень в свете фар. - О нет.
        - Эбигейл! - остановилась рядом с нами мама Ноя. - Как я рада снова тебя встретить. И Ной. Такая неожиданность. Что вы тут делаете?
        - Эбигейл переживала о моем здоровье.
        Его мама нервно улыбнулась.
        - Он шутит, - быстро вмешалась я. - Мы… - Упс. На самом деле не очень-то хотелось упоминать мою бабушку. - Просто заскочили на минутку.
        - Останетесь на службу?
        Ной покачал головой:
        - Не!
        Впервые в разговор вступил его отец, и тон его сочился неодобрением.
        - Почему?
        - У нас уже есть планы, - ответил Ной и взял меня за руку. Не знаю, для чего: чтобы поддержать или тащить за собой, если придется бежать.
        - Хм. - Гарри Барбанел обратил внимание на меня. - А как, хм… продвигается твое… расследование, Эбигейл?
        Мне не нравилось, что Гарри Барбанел называет меня полным именем. Вот из уст Ноя это звучало мило, а у его папы - нет. И мое расследование? Ну, с ним уж я меньше всего хочу его обсуждать, памятуя, как он кивком позвал Ноя домой в «Золотые двери» после того провального ужина. Я помнила, в каком напряжении Ной вернулся в стан Барбанелов.
        Поджав губы, я улыбнулась мистеру Барбанелу.
        - Хорошо.
        Миссис Барбанел взяла мужа за локоть. Наверное, она тоже была готова утащить своего партнера.
        - Тогда приятного вечера. Еще увидимся.
        Мы подождали, пока родители Ноя скроются в молельной, и еще минуту шли молча. Но даже потом я старалась говорить негромко.
        - Твои родители что-нибудь упоминали об ужине на прошлой неделе? Что они знают о моем, эм… расследовании?
        Ной покосился на меня.
        - Теперь почти все. У нас состоялась семейная дискуссия.
        - Ты серьезно? - почти взвизгнула я. - И что собой подразумевает «семейная дискуссия»?
        - Ничего особенного. Папа потащил меня в кабинет деда вместе с мамой и бабушкой. Дед рассказал моим родителям, что Рут росла в его семье, но это все. Потом папа спросил у меня, почему дедушка сильно расстроился, а бабушка вела себя так странно… и… - Ной пожал плечами.
        - И что?
        - Я рассказал ему о письмах. Об Эдварде и Рут. О том, как я пытаюсь помочь тебе узнать историю твоей семьи.
        В груди у меня смешались самые разные чувства, как пищевая сода и уксус. Столкновение и взрыв, и я не знала, как с ними справиться. Конечно, я хотела, чтобы Ной поговорил со своим отцом. Но мне не нравилось, что Гарри Барбанел знал о моих поисках - может быть, потому что он откровенно демонстрировал свое неодобрение, а я ненавидела внушающее отвращение, гадливое чувство, которое вызывало у меня это неодобрение.
        Думаю, Ной чувствовал то же самое, когда столкнулся со своим папой.
        - И что он думает? - спросила я. - О твоей помощи мне?
        Ной пожал плечами.
        - Хочешь поужинать?
        - Ной!
        Он вздохнул.
        - Ему не пришлось это по душе.
        - Предположу, он считает, что тебе стоит отвести меня от дальнейших поисков.
        Ной коротко кивнул.
        - Поэтому он наверняка был не рад увидеть нас сегодня вместе.
        - Наверное, нет. - Ной ухмыльнулся мне. - Хотя, с другой стороны, моя последняя девушка была католичкой, и родители почти уверовали, что я на ней женюсь, поэтому, возможно, они все же рады.
        Два удара мне прямо в сердце. Первый: сравнение с предыдущей девушкой, будто я могла претендовать на подобный статус (почему я всегда так парюсь?). Второй: с кем он раньше встречался? Почему они расстались? Как бы исподтишка все о ней разузнать?
        - А?
        - Есть местечко на Мейн-стрит под названием «Моби Дик», я хотел там побывать, - сказал Ной. - Пошли туда.
        Это мне за то, что разнюхивала о его девушках. Я пошла с Ноем в город, продолжая держать его за руку.
        - Выходит, ты рассказал папе о романе и письмах. А про ожерелье упоминал?
        Ной бросил на меня взгляд, но ответил не сразу.
        - Нет.
        - Нет? Ты помедлил с ответом.
        У него вырвался смешок.
        - Нет. Просто сомневаюсь, что это поможет.
        - Потому что он решит, что я еще сильнее докапываюсь?
        - Да, все равно это не привело бы ни к чему хорошему. - Ной остановился у входа в ресторан. - Мы пришли.
        И мы вошли в ресторан, позабыв о потерянных ожерельях, бывших девушках и осуждающих семьях.
        Вечером, сидя в лунном свете на крыльце миссис Хендерсон, я позвонила маме под пение цикад.
        Мама уже знала о Киндертранспорте, потому что мамы знают все о Киндертранспортах, налогах, возможностях здравоохранения и умрешь ты или нет от странной шишки на локте. Но она ни разу не слышала про американский Киндертран-спорт.
        - Как определить, входил ли ребенок в эту тысячу? - спросила она. - Как это было организовано? Похоже на независимое собрание людей с похожими историями.
        - Не знаю, может, это кодовое обозначение.
        Я уже услышала, как она хмурится.
        - Но тогда их могло быть больше тысячи, и как бы они это назвали?
        - Может, речь идет о каком-то конкретном временном промежутке, или их провезли как-то по-особенному. Я еще не искала информацию, но рабби дала нам почту своей подруги, которая, по ее словам, как раз занимается изучением подобных тем. Такое ведь могло произойти с бабушкой, верно? Родители могли отправить бабушку из страны для ее же безопасности, верно?
        - Верно.
        Я минутку послушала цикад.
        - Эй, мам?
        - Да?
        - Почему ты никогда не говоришь о бабушке?
        - Я говорю.
        - Нет, но как… о том, какой она была матерью.
        Мама замолчала надолго.
        - Не знаю. Думаю, это было несколько… тяжело. Не весело.
        - Как считаешь, почему так произошло?
        - Думаю, ей было не до американских норм воспитания. Я ее не виню. И у нее ведь не было примера.
        Кроме матери Эдварда.
        - Как думаешь, почему бабушка не пыталась больше узнать о своих родителях? Да, она знала, что они погибли в Освенциме, но почему она никогда их не упоминала или не пыталась узнать, остались ли у нее в живых какие-нибудь родственники?
        - Наверное, ей было тяжело об этом думать. Слишком печальная тема.
        - Ты когда-нибудь разговаривала с ней об этом?
        - Да. - в голосе мамы послышалась беспомощность. - Но не получилось.
        - Жаль.
        - Мне тоже.
        - А дедушка? Он рассказывал?
        - Иногда. Он не говорил о войне, если его не спрашивали, но иногда упоминал какую-нибудь косвенно связанную с ней историю, но это почти всегда было неожиданно. - Мама почти рассмеялась. - Однажды я сказала папе, что ненавижу брюкву, и он ответил, что тоже ее ненавидит, потому что в последние два года войны немцы забрали всю картошку, и у них осталась только брюква.
        - Погоди, они забрали картошку и оставили брюкву? Зачем? Брюква ведь намного полезнее картошки.
        Она фыркнула.
        - Наверное, у них вкус был лучше.
        - Хм, у немцев отвратительные вкусовые предпочтения.
        Мама засмеялась.
        - Я соскучилась по тебе.
        Я стиснула в руке телефон, преисполненная внезапным приливом любви к ней, к папе и к тому, как всегда они меня поддерживали и никогда, вообще ни разу не показывали своего разочарования или отчуждения.
        - Я тоже соскучилась. Ты прекрасная мама.
        - Правда? - удивленно переспросила мама. - Спасибо.
        - Люблю тебя.
        - Я тоже тебя люблю.
        «Кого бы ты выбрала? - нравилось спрашивать маме. - Маму Нико или меня? Маму Хейли или меня?»
        И хотя я бы каждый раз выбирала маму, независимо от моих истинных чувств, я говорила «тебя» не только из почтения к родителям. Я отвечала «тебя», потому что это было искренне. Потому что я всегда выберу ее. Из всех людей в этом мире я выберу свою маму.
        Глава 16

25 июля
        Уважаемая доктор Вайс!
        Меня зовут Эбигейл Шенберг, и адрес Вашей почты мне дала раввин Лиа Абрамс. Я ищу информацию о своей покойной бабушке, которая приехала в Америку в 1939 году. Ее звали Рут Голдман, и она родилась в Германии в 1934 году. Нам известно, что ее родители погибли в Освенциме (вот запись из базы данных Мемориального музея Холокоста), но место рождения и проживания не указаны.
        Раввин Адамс предположила, что моя бабушка могла участвовать в американском Киндертранспорте, и подумала, что Вы могли бы подать идеи относительно расследования, которое я провожу, надеясь узнать ее историю. Меня особенно интересует, откуда она родом и были ли у нее еще родственники. Если у Вас найдется время, чтобы дать мне подсказки, я была бы очень признательна!
        С огромной благодарностью, Эбигейл Шенберг.
        На следующий день мы с Джейн и еще несколькими ребятами отправились осматривать Хедвен-Хаус. В 1846 году этот дом в стиле греческого возрождения построил китобойный купец.
        Мы пошли туда, потому что Джейн продемонстрировала ярый интерес, когда Пранав начал рассказывать про этот дом, и вот теперь мы торчим здесь. Мы - это я, Джейн, Стелла, Лекси и остальные (Сидни, нынешняя девушка Пранава, не пошла). Мы бродили по комнатам, рассматривали картины, керамические изделия и миниатюры кораблей. Иногда меня прямо затягивало - я обожала миниатюры кораблей! И было классно узнать о полностью черной китобойной команде во время расцвета этого промысла на Нантакете.
        Как на грех, в голове крутились и другие мысли.
        Например, о бабушке.
        И об ожерелье.
        И что, черт возьми, мне поделать с этим отвратительным, ужасным, бесполезным увлечением Ноем Барбанелом.
        Я понимала различие между банальной симпатией и погружением в любовь. Последнее меня не интересовало. Моя влюбленность в Мэтта была легкой и постепенной: он пригласил меня на свидание, потом мы поцеловались, и я подумала: этот парень мне нравится. Я никогда не любила его безрассудно, никогда не была им одержима. И все же расставание чуть меня не сгубило.
        Представляете, как ужасно расставаться с тем, от кого ты без ума, если ваши чувства к этому человеку заслоняют весь окружающий мир? Опасно позволять другим влиять на ваши чувства. Они могут так вас закружить, что порой, раскрутившись слишком сильно, оказываешься там, куда не стоило соваться.
        В следующем году Ной уезжает в колледж, не говоря уже о запутанной истории между нашими бабушкой и дедушкой. Его не просто связывают условия - он связан ими крепче, чем клубок ниток спутан котенком. Я не дура. Я не стану влюбляться в него, потому что у нас все равно ничего не выйдет, и в конечном итоге я расшибусь вдребезги на каменистом грунте неудачной метафоры.
        - Этому пора положить конец, - сказала Джейн, с вожделением глядя на задницу Пранава.
        - Согласна! - горячо согласилась я. - А как же Мейсон? Напиши ему. Сходите на свидание.
        Она скорчила мину.
        - У нас переписка просто ни о чем.
        - Может, в жизни он интереснее.
        - Тогда почему не поговорил со мной на концерте?
        - Может быть, он просто стеснительный! Дай ему еще один шанс. Напросись на мороженое. Тогда хотя бы, если свидание провалится, ты получишь мороженое. - Намного проще советовать рисковать, чем сделать это самой.
        К нам подошел Пранав.
        - Девчонки, о чем шепчетесь?
        - О личной жизни Эбби, - не моргнув глазом соврала Джейн.
        Предательница.
        - Неправда!
        - Да? - спросил Пранав. - И в чем дело?
        - В понедельник она идет на свидание с Тайлером Нельсоном.
        Я грозно посмотрела на свою соседку, и в эту минуту к нам побрела оставшаяся компания, которая услышала высказывание Джейн. Эван наклонил голову.
        - Я думал, тебе нравится Ной Барбанел.
        - Нам обязательно это обсуждать? - заныла я.
        - Лучше гулять с парнем, на которого ты не запала, - сказала Джейн. - Тогда отказ будет не таким болезненным.
        Может, она дело говорит. Казалось, что встречаться с Тайлером будет просто, хотя от признания в том, что мне нравится Ной, меня затошнило. Только я очень хотела, чтобы Джейн не намекала на свои чувства с помощью моей истории. Спасибо ей огромное!
        - Пожалуйста, давайте поговорим о чем-нибудь другом?
        - А ты знала, - сказала Лекси, наклонившись к Стелле, - что лимбическая система китов - участок мозга, который отвечает за обработку эмоций, - развита лучше, чем у человека? Поэтому киты чувствуют больше эмоций, чем люди. Представь, что твоих лучших друзей убили и ты чувствуешь еще большую печаль, чем способно человечество. Вот что чувствовали киты, когда на них охотились китобои.
        Мы все на нее уставились.
        - Господи, Лекси, - воскликнул Эван, - ты не могла нам рассказать что-то не настолько депрессивное?
        Стелла поцеловала Лекси.
        - Если бы тебя убили, мне было бы так же грустно, как киту. - Отлично. Теперь я чувствую тревогу из-за эмоций китов.
        Когда компания снова разбрелась, мы с Джейн продолжили наш разговор.
        - Так вот почему ты не показываешь интерес к Мейсену? - прошептала я. - Потому что ты поглощена собой и понимаешь, что используешь его? Или ты отталкиваешь приемлемого кандидата и запала на того, которого точно никогда не получишь, и прекрасно это знаешь?
        - Приемлемый кандидат?
        - Ой, заткнись. Ну ладно, назовем его здравым отвлекающим фактором!
        - Давай лучше про Ноя. У меня возникла отличная мысль про вас.
        - О нет.
        - Я почти разведала истинную причину, почему Барбанелы не хотят, чтобы ты рылась в прошлом. А вдруг… - она сделала драматичную паузу, - Эдвард Барбанел на самом деле отец твоей мамы?
        - Что? О боже, Джейн, ты меня удивляешь.
        - Погоди. Может, у твоей бабушки был роман с Барбанелом, и она забеременела, но притворилась, что ребенок не от него. Но Барбанелы знают. И теперь они обеспокоены, что твоя мама узнает и попытается забрать половину состояния, ведь оно ее по праву. Не говоря уже о том, что вы с Ноем кузены.
        - Дже-е-ейн! - жалобно заскулила я. - Зачем ты такое говоришь!
        - Разве не прекрасная история? - Она была довольна, как слон.
        - Нет.
        - Теперь ты задаешься этим вопросом.
        - Джейн! - Я уронила голову на руки. - Мерзость какая!
        - Мерзость, если вы сойдетесь. Но ты говоришь, что это не входит в повестку дня.
        - Нет. - Только я хотела этого больше всего на свете. - Боже, Джейн!
        Она поиграла бровями.
        - Ты хочешь своего кузена.
        - Он мне не кузен!
        Господи боже мой. А что, если все-таки кузен?
        Нет. Невозможно. Мама родилась через несколько лет, как прекратили приходить письма. Бабушка и Эдвард Барбанел тогда уже сыграли свадьбу с другими.
        - Ладно, как скажешь, - сказала Джейн, когда я изложила свои убедительные доводы. - Но, возможно, им удалось встретиться или продолжить любовную связь.
        - Я тебя ненавижу. Не было такого. - Ведь не было, правда?
        - Чего ты так на меня пялишься?
        - Как? - Я быстро отвела от Ноя взгляд, сосредоточившись на тройной шоколадной горке.
        Мы взяли по мороженому и пошли с ним на пристань. Была половина восьмого и еще слишком жарко, хотя над водой гулял легкий ветерок. Мы сидели на краю пирса, свесив ноги к воде. Солнце еще высоко стояло в зените - дни в это время года текли мучительно долго, а темнело не раньше восьми вечера.
        - Как на пришельца.
        - Неважно. Ты же не пришелец. Мы не пришельцы. Ничего такого.
        Я не стала поднимать ту тему. Во-первых, предположение Джейн - полное безумие. Во-вторых, признание, что меня это волнует, фактически означает, что я питаю интерес к Ною? При других обстоятельствах мне стоило бы радоваться, что у меня есть кузен.
        Йоу, кузены!
        Бу-у, целующиеся кузены.
        Фу, фу, фу, забыли. Я взяла в руки телефон.
        - Утром я получила письмо от подруги раввина.
        Я увидела, как Ной наклонился к экрану, и один локон упал ему на лоб. У меня не зудели руки убрать этот локон. Конечно, нет.
        Дорогая Эбигейл, я рада помочь! Вполне возможно, что твоя бабушка участвовала в американской программе «Киндертранспорт», однако большинство семей отправили детей в Штаты в частном порядке вместо того, чтобы предпринять организованные усилия. Рекомендую проверить в музейных архивах, в них могут быть записи от организаций, участвовавших в американском Киндертранспорте (прикладываю ссылки на некоторых ниже).
        Ты не в курсе, в Штаты она попала напрямую или через другие страны? Англия и Германия никогда официально не обнародовали имена детей, участвующих в Киндертранспорте, но существуют базы данных, в которых ты тоже можешь поискать. В конце тридцатых годов через Францию переправили часть детей из Германии, поэтому в Мемориале Шоа[11 - Мемориал Шоа - музей Холокоста в Париже.] могут оказаться информативные записи.
        Я увидела, насколько неточны сведения из Люксембурга о депортации родителей твоей бабушки по ссылке, которую ты прислала - обычно правительство вело записи лучше. Возможно, у твоих прадедушки и прабабушки не было правильно оформленных документов, если они пытались бежать через Люксембург (или, возможно, они использовали поддельные удостоверения). И все же, возможно, стоит связаться с аналогичными организациями в Люксембурге. Узнай, есть ли у них более полная информация об этих депортациях.
        Ной посмотрел на меня.
        - Ого. Ты планируешь им писать?
        - Я тебя умоляю, уже все узнала. Я отправила письма американским общественным организациям, но у них нет записей, которые можно просмотреть онлайн, нужно приехать лично и посмотреть архивы.
        - Господи. - Он слизал с рожка шарик мороженого. - Представляешь, как проводились расследования в доинтернетовскую эпоху?
        - Правда? - Я очень пыталась не думать о его языке. - Две организации недалеко, в Нью-Йорке, но ведь и туда не так уж легко попасть. Я подумывала написать во французские и люксембургские организации. - Лучезарно ему улыбнулась. - Ты вроде упоминал, что учил французский?..
        Ной закатил глаза.
        - Хорошо, поехали.
        Мы доели мороженое, составляя письма в международные организации.
        - Что будем делать, если они ничем не помогут? - спросил Ной.
        - Не уверена. - Я направила взгляд на покрытую рябью зеленовато-голубую морскую гладь. - Мне до сих пор интересно, нет ли у твоей семьи каких-нибудь бумаг о прибытии моей бабушки? Хотела бы я прочитать ее письма. Может, из них можно было бы что-нибудь узнать.
        - Таким способом ты намекаешь, что снова хочешь покопаться в документах моей семьи.
        - Нет. Да. - У меня вырвался нервный смешок. - Да, но сначала хочу получить разрешение. Хочу еще раз попробовать поговорить с твоим дедушкой или бабушкой. Если только ты не думаешь, что все пройдет ужасно?
        - Да, - сказал он. - Я согласен порыться в кабинете, когда они куда-нибудь уйдут.
        - Твоя семья катапультировала бы меня с острова. А в океане водятся акулы.
        - Нам просто понадобится алиби.
        - Алиби, - повторила я. - Почему мы… одни в кабинете твоего дедушки.
        - Ты умная. Уверен, ты сможешь что-нибудь придумать.
        Я сморщила нос, чувствуя, как покраснела. Он намекает на то, о чем я подумала? Он заметил, как часто я на него смотрю?
        - Сомневаюсь, что смогу что-нибудь придумать.
        Ной засмеялся.
        - Ага.
        Наши взгляды встретились, и я почувствовала, как жар с моих щек спускается по шее и растекается по груди. Мы уставились друг на друга. Мне захотелось броситься с пирса в воду. Мне захотелось его поцеловать.
        Но я промямлила, чтобы заполнить тишину:
        - Так что это за девушка, на которой ты мог жениться, по версии твоей семьи?
        На лице Ноя появилась широкая улыбка. Он выглядел довольным.
        Вот черт! Зачем спросила? Темные воды стали казаться еще привлекательнее.
        - Забей.
        - Моя бывшая. Эрика. Мы расстались в прошлом году, когда она уехала в колледж.
        Верно. Очень обоснованно.
        - Почему же?
        Ной пожал плечами.
        - Для нее не имело смысла встречаться с парнем, учащимся в школе. Она бы упустила весь опыт в колледже.
        Бросила бы я парня, учащегося в школе, если бы уезжала в колледж? Такого, как Ной Барбанел, - нет.
        - Как ты это воспринял?
        Он глянул на меня и внезапно улыбнулся.
        - Это было правильное решение.
        - Долго вы встречались?
        - Два года. А долго ты встречалась с тем, как его зовут?
        Я подавила улыбку.
        - Полгода.
        У меня завибрировал телефон, напоминая, что пора идти в «Проуз Гарден». Я выдохнула.
        - Мне пора. В десять нужно быть на работе.
        - Я тебя провожу.
        Мы неспешно шли, болтая о том о сем, хотя думала я лишь о выражении лица Ноя, когда мы обсуждали наше будущее алиби. Я хотела взять его руку, ведь раньше мы уже это делали, и наши руки сейчас бесцельно болтались, и все же это казалось невозможным.
        Мы медленно подошли к своду из роз, ведущему к дверям «Проуз Гарден». Ной посмотрел на арку, потом на небо, потом на меня.
        - Ты действительно идешь на свидание с Тайлером? - внезапно спросил он.
        Я уставилась на него.
        - Откуда ты узнал? Тебе Тайлер рассказал?
        Ной покачал головой.
        - Тогда… - Я прикинула, кто бы это еще мог быть. - Эван?
        - Так идешь?
        - Ты так ужасно отвечаешь на вопросы! И явно их избегаешь. Так тебе Эван рассказал?
        Ной пожал плечами, что я восприняла как согласие. Оу.
        - И что, если иду?
        Лицо Ноя становилось все мрачнее и мрачнее.
        - Я бы не подумал, что он в твоем вкусе.
        - А я считаю, что мне по вкусу парень, который приглашает меня на свидание, - парировала я. - Это что, такой бред, что я иду на свидание?
        - Тайлера интересуют только несерьезные отношения.
        - Ты уже упоминал, спасибо, - процедила я сквозь зубы. - Может, я тоже заинтересована лишь в интрижке.
        - Я пытаюсь тебя защитить.
        - Не нужно меня защищать! Это не твоя обязанность. Тебе не нужно защищать ни меня, ни свою семью - только себя, понял?
        Ной промолчал.
        Да к черту.
        - Ты не хочешь, чтобы я с ним встречалась?
        На лице Ноя появилось равнодушие.
        - Делай что хочешь.
        Боже, он холодный, как айсберг. И я знала, что мысль о нас двоих ни к чему не приведет, знала. Но я хотела нравиться Ною. Хотела, чтобы он это сказал. И если бы Ной спросил… если бы Ной захотел…
        Разве что…
        - А ты чего хочешь, Эбигейл? - спросил Ной. - Ты хочешь Тайлера?
        Вдруг мы и правда кузены?
        Я уставилась на него, приоткрыв рот и не в силах ответить.
        Он покачал головой.
        - До встречи.
        «Я не виновата! - захотелось крикнуть ему вслед. - Ты нравишься мне, а вот инцест - нет!»
        Прекрасно.
        Глава 17
        От кого: Еврейский исторический фонд для детей
        Кому: Эбигейл Шенберг
        Уважаемая Эбигейл!
        С прискорбием сообщаем, что в нашей базе нет никаких данных о Рут Голдман. Вы можете лично ознакомиться с архивами…
        От кого: Организация Каневски
        Кому: Эбигейл Шенберг
        Уважаемая Эбигейл!
        Благодарим за ваше обращение. К сожалению, мы не нашли никого с именем вашей бабушки…
        От кого: Нью-Йоркский центр жертв Холокоста
        Кому: Эбигейл Шенберг
        Уважаемая мисс Шенберг!
        В наших базах нет сведений о Рут Голдман. Желаем успехов в ваших поисках.
        Следующим вечером я встретилась с Тайлером в ресторане на воде.
        Весь такой летний и жизнерадостный, он стоял возле стойки хостес, его шелковистые золотистые волосы были искусно уложены, а небесно-голубая рубашка подчеркивала цвет глаз. Его лицо порозовело от солнца, и он выпрямился, когда я вошла в прохладное помещение. Я улыбнулась Тайлеру как можно обворожительнее.
        - Привет.
        Он провел взглядом по моему розовому платью и уложенным волосам.
        - Прекрасно выглядишь.
        - Спасибо. Ты тоже.
        Вывод этого лета: научиться принимать комплименты. Где парни берут эти лестные слова, которые находят путь к моему сердцу? Это все потому, что у них было много опыта и для них это обычная практика?
        - Я вписал наши имена, но если у них не окажется столика, есть еще куча ресторанчиков, куда можно пойти…
        Хостес посмотрела на нас.
        - Вы будете вдвоем? Я могу сразу же вас разместить.
        - Правда? Класс. - Тайлер радостно мне улыбнулся. - Повезло-то как.
        Он положил руку мне на талию и повел к нашему столику. Этот жест был таким же неожиданным, как предшествующий комплимент. Раздав нам меню, официантка ушла, и Тайлер наклонился вперед.
        - Это место получило широкую известность. Мама моего друга - кулинарный критик, она рассказала нам об этом ресторане, и он наведет огромный бум, как только опубликуют ее отзыв. Нам повезло сюда попасть, пока есть возможность.
        - Ого, - ответила я, поскольку нужно было как-то ответить. - Клево. Я мало знаю о ресторанах. Обычно просто читаю Yelp[12 - Yelp - популярный импортный сервис отзывов.].
        Тайлер откинулся на спинку.
        - На Yelp сидят одни злопыхатели, их мнению нельзя доверять. Чтобы сделать хороший выбор, нужно объективное мнение.
        К нам подошел официант с двумя стаканами воды. Тайлер посмотрел на него.
        - Вы давно открылись?
        - Три недели назад, - ответил официант.
        - И как идут дела? - Тайлер огляделся по сторонам. - Здесь довольно забито.
        - Сегодня максимальная посадка, - заметил официант, наконец отбросив чопорность, и улыбнулся.
        Когда он ушел, Тайлер заметил, как я улыбаюсь.
        - Что?
        - Ты разговорчивый.
        - Это плохо?
        - Нет! Мне нравится. Ты доброжелательный.
        Тайлер улыбнулся.
        - Мне нравятся люди. Люблю узнавать их истории.
        - Да? Почему же?
        - Никогда не знаешь, кого можно повстречать…
        За ужином мы обменивались историями обо всех повстречавшихся нам любопытных личностях, делая паузы только для того, чтобы отведать вкусную еду: я ела боул с киноа, черной чечевицей и авокадо, а он - лосося с цедрой лимона. Мне нравился Тайлер. Он приятный и забавный парень. Да, Ной считал его тем еще прохвостом, и, возможно, так оно и было, раз уж он хотел необременительной интрижки, а девушки, с которыми он встречался, хотели большего. Но если все обговорить заранее… тогда он может стать идеальным кандидатом для курортного романа.
        Если я все-таки хочу завести курортный роман.
        Если бы только не чувствовала, что, сидя в компании Тайлера, предаю другого человека.
        Но это без преувеличения глупейшая мысль на свете. Поэтому я запрятала ее как можно дальше и попыталась хорошо провести время, что оказалось нетрудно, поскольку Тайлер дарил мне все свое внимание, иногда задевал под столом коленом мою ногу и пристально смотрел на меня голубыми глазами.
        Мы вместе оплатили счет и вышли на улицу, направившись к пирсу. Солнце медленно садилось за горизонт, окрасив его полоской оранжевого цвета. Воздух был плотным, как суп, и мы лениво прогуливались.
        - Где ты познакомилась с Ноем? - спросил Тайлер. Его общительность немного спала, и сквозь нее просочился проницательный, тонкий ум. - Друзья семьи?
        От его осторожного небрежного тона я насторожилась.
        - Моя бабушка и его дедушка были знакомы.
        - Твои тоже приезжали на Нантакет?
        - На самом деле нет. - Я кивком показала на закат. - Как красиво.
        - Не так красиво, как ты.
        Я хохотнула и тут же закрыла рот ладонью.
        - Извини.
        На лице Тайлера мелькнуло удивление, но потом он усмехнулся.
        - Слишком слащаво?
        - Эй, молодец, если это срабатывает.
        - Обычно да. - Тайлер ухмыльнулся и наклонил голову, изучая меня, словно я была необычной особью, подобранной на пляже. - Я не понимаю, чего ты хочешь.
        Я удивленно на него посмотрела.
        - Эм, ты можешь меня спросить.
        - Да, точно. Чего ты хочешь?
        О нет. Теперь мне нужно ответить.
        - Ужин мне понравился.
        Отлично, теперь я взяла пример с Ноя и беспардонно меняю тему разговора.
        - Между тобой и Барбанелом что-то есть?
        - Что? - Я резко остановилась. - Нет.
        - Мне показалось, что да.
        Ситуация была крайне неловкой. Вот бы под рукой всегда находилась яма, чтобы исчезать в ней, когда будет удобно.
        - Если ты так считаешь, то зачем меня пригласил?
        - Я думал, мы повеселимся. Почему ты согласилась, если тебе нравится Барбанел?
        - Я не говорила, что он мне нравится.
        - Хочешь вызвать у него ревность?
        А хочу ли?
        - Что у вас за проблема? - спросила я. - Ты соблазнил его кузину, что ли?
        Тайлер улыбнулся, но уже не так весело и по-настоящему, как раньше.
        - Читала много Джейн Остин?
        - Я искренне поражена, что ты упомянул Уикхема. - Я задумалась. - Или Уиллоби.
        - Не слишком удивляйся. Я читал их только для того, чтобы цеплять девчонок. - Тайлер сверкнул улыбкой, и я не поняла, всерьез он говорит или нет.
        - Понимаю.
        - И я не соблазнял Ширу, но да, она на меня запала. Только между нами ничего не было, потому что она еще ребенок. - Тайлер поднял глаза к небу. - Возможно, прошлым летом я флиртовал с девушкой Барбанела. Но только когда стало известно, что они расстались.
        С девушкой Ноя.
        - Это та, что рассталась с ним, потому что уезжала в колледж и не хотела продолжать отношения?
        Тайлер ухмыльнулся.
        - Это он тебе так рассказал?
        Я недоуменно заморгала.
        - Что?
        - Это он с ней порвал. Она рассказывала, что была какая-то чушь, якобы она может встречаться в колледже, с кем захочет, но на самом деле Барбанелу не нужны были отношения на расстоянии.
        А. Ладно. Я медленно кивнула, обдумывая обновленную информацию. Значит, Ной не захотел поддерживать отношения на расстоянии. И, может, не такая уж это и чушь. Может, он правда считал, что первокурсникам лучше оставаться одиночками. Может, Ной тоже хочет быть один в следующем году.
        - Хочешь спуститься к пляжу?
        Я снова обратила внимание на Тайлера.
        - Это завуалированное приглашение к поцелуям?
        Тайлер расхохотался.
        - Вау.
        - Знаю. Я бы смутилась, но оказалось, что нет.
        - Круто. Что ж, да, это приглашение. Меня устраивает, что ты запала на Ноя. Но не стесняйся, можешь воспользоваться мной в качестве отвлекающего маневра.
        Я рассмеялась, а потом запрокинула голову и снова захохотала.
        - Ты мне нравишься. Ты забавный.
        В глазах Тайлера появилась надежда.
        - Забавный настолько, что ты на меня запала?
        - Нет. Я иду домой, но спасибо.
        - Эй, ты промахнешься сто раз из ста бросков, которые так и не сделаешь[13 - Цитата Уэйна Гретцки, выдающегося канадского хоккеиста.]. - Он наставил на меня пистолет, как герой провалившегося фильма девяностых. - Вот тебе хороший совет, Шенберг.
        - Запомню.
        На следующий день, созвонившись с мамой по видеосвязи, я спросила:
        - Как думаешь, бабушка и Эдвард Барбанел могли общаться через несколько лет после ее отъезда?
        - Она никогда о таком не упоминала.
        - Нет, я про другое… Ладно, но пообещай не смеяться.
        Она приподняла брови.
        - Обещаю.
        - Я тут ни при чем, - предупредила я. - У Джейн появилось странное предположение. Что, если… - Я помедлила, а потом затараторила, смущенно пытаясь выдать догадку как можно быстрее: - Что, если они возобновили роман и в результате родилась ты, их тайный плод любви?
        Мама безудержно заржала.
        - Мам! Ты обещала не смеяться!
        - Ты сказала «тайный плод любви»! - вскричала она. - И как мне тут не смеяться?
        - Ладно, смейся. - У меня дернулись губы, но я не сдавалась. - Думаешь, такое могло быть?
        - Милая, нет.
        - Ты уверена?
        - Да, я уверена. Если тебе станет легче, благодаря дедушке я носитель болезни Гоше.
        Я еще никогда так не радовалась генетической мутации ашкенази.
        Я шумно выдохнула.
        - Уф.
        Мама наклонилась поближе к экрану.
        - Это означает, что тебе нравится Ной Барбанел?
        - Мам!
        - Ладно! Забудь, что я спрашивала. - У нее задрожали губы, а потом она расплылась в улыбке и разразилась смехом. - Поверить не могу, что ты решила, будто я тайное дитя любви миллионера.
        С минуту я изображала притворное возмущение, но потом засмеялась вместе с мамой.
        Фух.
        Следующим вечером после двухчасового просмотра битвы, в которой викинги пытаются завоевать Англию, у меня завибрировал телефон. Не от звонка, а от сообщения. Я опустила глаза, думая, что это Нико или другая подруга из дома.
        Однако это оказался Ной.
        Я тут же ответила:
        - Алло?
        - Привет, - сказал он уставшим голосом. - Чем занимаешься?
        - Ничем особенным. А ты?
        - Да тоже ничем.
        Больше он ничего не сказал. Я посмотрела на свое отражение в зеркале, мое лицо было скрыто тусклым вечерним светом. Рядом со мной на кровати калачиком свернулась Элли Мэй, ее золотистая шерсть переливалась в свете лампы, и я выводила дорожку по ее меху.
        - Ты в порядке?
        - Да. - В его голосе появилась странная нотка.
        Я подождала, что он сам расскажет.
        Ной вздохнул мне в ухо.
        - Я поссорился с папой.
        - Что случилось?
        - Неважно. Он поругался с дедом, потом перепало мне… Ты не занята? Не хочешь… прогуляться?
        - Да, давай. Где встретимся? - Я окинула взглядом свои пижамные шорты и задумалась. Я чувствовала себя стоящей на краю пропасти: бесстрашная, испуганная и готовая прыгнуть. - Вообще… Джейн и миссис Хендерсон вечером не будет дома, может, заскочишь к нам?
        И задержала дыхание.
        - Уверена? Да, я бы хотел.
        У меня чуть не вырвался торжествующий вопль.
        - Договорились.
        Ной пришел через двадцать минут, и все это время я прибиралась дома. Зачем? Неужели я думала, что Ной развернется и уйдет, если в моей ванной сливная пробка и кран в раковине не будут начищены до блеска? Он высмеет меня, если подушки на кровати не будут взбиты? Почему я так нервничала?
        Потому что я очень-очень нервничала.
        Телефон завибрировал:
        «Рапунцель, Рапунцель, опусти свои длинные волосы».
        Кинув напоследок взгляд на свою прибранную комнату, я скатилась по лестнице и открыла входную дверь. На пороге в джинсах и голубой футболке стоял Ной, и при виде него напряжение, которое я испытывала, тут же испарилось. Я улыбнулась.
        - Не такие уж длинные у меня волосы.
        Он протянул руку и дернул меня за кудряшку.
        - Довольно длинные.
        Я покраснела.
        - Хочешь, поднимемся наверх?
        Пока я вела его по узким ступенькам в свою тесную комнатенку, нервозность вернулась. Зачем я вообще его позвала? Зачем он мне позвонил? Это случилось, потому что мы единственные, кто понимаем друг друга в этой сложной, запутанной истории наших семей? Или по самой обычной, простой и пьянящей причине, когда парень звонит девушке?
        А еще… смотрел ли он на мою попу, пока мы поднимались по лестнице? Зад у меня вполне симпатичный.
        Мы поднялись на третий этаж, и я распахнула дверь.
        - Добро пожаловать в мою скромную обитель.
        Ну почему я такой ботан?
        Ной усмехнулся и кивнул в сторону моей кровати.
        - Это твоя?
        - Да.
        Он плюхнулся на нее навзничь. Божечки. Ной Барбанел на моей кровати. Я села в ногах, облокотившись спиной о стену. Мы сидели перпендикулярно друг к другу, его согнутые колени были устремлены вверх, а я вытянула ноги.
        Ной взял с подушки Печального слона и высоко приподнял мягкую игрушку.
        - Ты его оставила.
        - Я же тебе говорила. Он слишком печален, чтобы его бросить, а я не могу грузить малыша еще большими драмами.
        - Лучше бы отправила его к психотерапевту.
        - Но у него нет рта. Посмотри, только нос и печальные глаза. Он не сможет поговорить о своих чувствах. - Как я и подозревала, Ной тоже не стал о них говорить. - Что случилось?
        - Как прошло свидание с Тайлером?
        - Нет, у тебя не получится избежать этого разговора.
        Ной приподнял бровь, оставаясь абсолютно спокойным и невозмутимым, хотя лежал на спине. Футболка немного задралась, и я увидела плоский загорелый живот.
        - Он идеально подходит под твой курортный роман?
        Я оторвала взгляд от темных волос на кубиках Ноя, из-за которых совершенно лишилась способности дышать, и попыталась подстроиться под его скучающий тон.
        - Все прошло мило. Мы ужинали в новом ресторанчике.
        Он едва слышно фыркнул.
        - Что?
        Ной покачал головой.
        Я хотела рвать на себе волосы. Почему парни себя так ведут? Он не может просто издавать странные звуки и ждать, что я буду вытягивать из него ответы.
        На самом деле я вовсе не собиралась играть в эту игру. Если Ной захочет сказать, что означало его грубое фырканье, он сделает это без подсказки.
        Так он и сделал, положив Печального слона на кровать рядом с моим плюшевым конем.
        - Так банально. Пойти в совершенно новый ресторан. Закончили, наверное, прогулкой вдоль пляжа.
        По-видимому, Ною были известны стратегии Тайлера. Ладно. Но ужин и прогулка не такое уж плохое или необычное сочетание.
        - Он сказал, что ты порвал с бывшей по другой причине.
        Ной резко повернул ко мне голову, и на его губах появилась улыбка.
        - Вы говорили обо мне?
        - Не обольщайся. Просто к слову пришлось.
        - Пойдешь с ним на второе свидание?
        - А тебе какое дело?
        - Мне не нравится, что мои подруги встречаются с козлами.
        Хм. Подруги. Не на такой ответ я рассчитывала.
        - Нет.
        - Правда? Почему?
        Я пожала плечами.
        - Я решила, что он не очень подходит для курортного романа.
        - Ты выбиваешься из графика. Пол-лета прошло.
        Наши взгляды встретились. Было очень трудно дышать, воздуха не хватало, сердце работало как сумасшедшее. Я начала осознавать, как близко моя рука к его ногам, что если немножко сдвинуть ладонь, то я коснусь его голени. «Есть предложения?» - чуть не спросила я, но мне не хватило смелости.
        - Ной, расскажи, что произошло у вас с папой.
        Он отвернулся.
        - Бабушка с дедушкой поссорились.
        О нет.
        - Почему?
        Ной поморщился.
        Меня переполняло чувство вины.
        - Из-за моей бабушки?
        - Не думаю, что уж именно из-за нее. Однако отношения между бабушкой и дедом уже давно стали сложными. Ситуация с Рут… ударила по больному. И они просто…
        - Вышли из себя?
        - Вышли из себя, и пошло-поехало. - Ной взял в руки Коня. - Похоже, этот парень немного устал.
        - Нет, он крепыш. Почему твой папа на тебя разозлился? Из-за ссоры между бабушкой и дедушкой?
        Ной вздохнул.
        - Папа считает, что мне нужно лучше справляться со своими обязанностями. Быть лучшим внуком. Оберегать интересы семьи. Если бабушка с дедушкой расстанутся, это уничтожит всю нашу семью. - Ной грустно улыбнулся. - И это будет моя вина.
        - Во-первых, это абсолютно точно не твоя вина, а во-вторых… что ты имеешь в виду под «уничтожит вашу семью»?
        Ной закрыл глаза рукой.
        - Семья моей бабушки влила много денег в бизнес, когда она вышла за деда. Очень много денег.
        Я резко села.
        - Что?
        - Столько денег, что фирма Барбанелов из местной стала национальной. Столько, что фирма превратилась в то, что являет собой сейчас. Братья моей бабушки взамен получили акции. Они не могут управлять компанией, если только бабушка не проголосует вместе с ними. Она никогда так не поступала, всегда голосует, как дедушка.
        - Господи, Ной!
        Он скривился.
        - Ага.
        - И что? Если она проголосует вместе с братьями, что тогда?
        - Барбанелы потеряют контрольный пакет акций, и он перейдет Данцингерам, а они смогут поступать как вздумается - лишить моего папу должности генерального директора и передать управление его кузенам. Да все что угодно.
        Ничего себе. Как в сериале.
        - Так все из-за власти? И денег?
        - Они хотят править миром.
        - А ты чего хочешь? Может, если Данцингеры станут во главе компании, тебе не придется заниматься бизнесом. Может, какие-нибудь троюродные кузены смогут тебя заменить.
        - Да. - В его голосе звучало сомнение. - Но мой папа будет несчастен. А он мой папа.
        - И ты не хочешь его разочаровывать. - Он кивнул.
        - Слушай! - я нерешительно помедлила. - Я не говорю, что тебе не нужно заниматься бизнесом и становиться директором гигантской империи мужчин в шикарных костюмах. Но смысл твоей жизни не в том, чтобы делать отца счастливым. Тебе восемнадцать. Ты не обязан расписывать от и до всю свою жизнь.
        Ной скорчил рожу.
        - Я смотрела сериал, где викинги пытались завоевать Англию. И люди продолжают умирать. Ребенок подцепил простуду? Умер. Парень как-то не так посмотрел на чужую жену? Умер. Девушка переспала не с тем? Умерла. Много, очень много людей умерло. И у меня возникло это ужасное ощущение скоротечности жизни. Делай что хочешь. Обсуди со своей кучей кузенов, что изменения в управлении фирмой возможны. И сходи хотя бы на одну долбаную лекцию по биологическому разнообразию.
        Ной повернулся набок, чтобы посмотреть мне прямо в лицо.
        - Значит, когда хочешь чего-то, но сомневаешься, все равно стоит следовать своим желаниям? Если ужасно чего-то хочешь, то стоит рискнуть?
        Я хотела Ноя.
        Я хотела Ноя и не знала, как в этом признаться. Не знала, как наклониться и прижаться губами к его губам. Чего я боялась сильнее? Отказа или того, что поддамся своим желаниям, а потом в конце лета все прекратится, когда мы неминуемо разъедемся?
        - Не уверена, - ответила я. - А ты? Часто рискуешь?
        - Зависит от обстоятельств. - Ной внимательно посмотрел на меня. - Проще принять решение, если есть намеки, что риск того стоит.
        Не уверена, что готова к таким прямым намекам. Я уставилась на свои колени.
        - Разговор с твоим дедушкой о моей бабушке стоит того, даже если он разозлится.
        - Так ты хочешь рискнуть? - Ной сел, говоря почти сердито. - Ладно. Давай.
        - Что? - Опешив, я уставилась на него. - Но ты же не хочешь.
        - А ты хочешь. И нам стоит рискнуть, Эбигейл Шенберг.
        - Значит, мы можем с ним поговорить? - Я хотела, отчаянно хотела получить еще один шанс спросить у Эдварда Барбанела о бабушке, ее семье и ожерелье. Но из-за настроя Ноя уже почти передумала. - Ты произнес это так, будто он взбесится.
        - Значит, так тому и быть. Разве не ты пару минут назад сказала, что я не в ответе за его чувства? Приходи на шаббат.
        - Шаббат? Ты серьезно? К тому же я думала, твои родители ходят на службу.
        - Не на этой неделе. Приехало много родственников, поэтому все останутся дома.
        Я засомневалась.
        - Может, я лучше приду, когда дома у вас народу будет поменьше? Или встретимся на нейтральной территории?
        - Если мы решили с ним поговорить, думаю, место уже неважно.
        - Хм… - Я была скептически настроена, но кто я такая, чтобы смотреть дареному коню в зубы? - Тогда ладно. Сегодня пятница.
        - Хорошо. - Ной потянулся, а потом ухмыльнулся. - Это сериал «Викинги». Введешь меня в курс дела, чтобы мы посмотрели следующую серию?
        - Да, - улыбнулась я ему. - Это я точно смогу. - И добавила скучающим тоном: - Знаешь, я рада, что ты позвонил. И пришел.
        Ной не пошевелился и ничего не сказал, но его неподвижность говорила не о равнодушии, а о настороженности, словно ему нужно больше контекста.
        Я сглотнула.
        - Потому что ты можешь прийти в любое время.
        - Ладно, - ответил Ной. Он не сказал «спасибо, да, это много для меня значит», но посмотрел мне в глаза и робко улыбнулся.
        Я улыбнулась в ответ и выпрямилась.
        - Хорошо. Итак, викинга зовут Ухтред, он сын Ухтреда…
        Глава 18
        Иногда, засиживаясь допоздна в кровати с книгой, я не могла устоять, чтобы не узнать, что в ней произойдет. Я пропускала сотню страниц и прочитывала ее по диагонали. Мне не нужны были спойлеры как таковые, но хотелось прочувствовать книгу, узнать, смогу ли я с ней совпасть: убедиться, что симпатизирую верному любовному интересу, узнать, каким будет сюжет десять лет спустя, умрет или выживет лучший друг героя. Потом, оказавшись совсем близко к настоящим спойлерам или случайно на них наткнувшись, я закрывала книгу и ложилась спать.
        В дальнейшем это вызывало у меня путаницу при чтении. Я переживала дежавю из-за таких эпизодов и задавалась вопросом: автор уже описывал в книге такое предложение, как вилланель[14 - Вилланель - деревенская песня о любви в Италии и Франции, отличается однообразной рифмовкой и рядом повторов.], или эти строки мне просто приснились?
        Нет, я читала их перед сном, а потом помнила только половину. Вот это уже реальнее. Но притом у меня возникало странное ощущение, будто надо мной взмахнули пугающим заклинанием.
        От «Золотых дверей» исходила та же энергетика.
        Сколько раз вам приходилось бывать где-то, пока это не становилось обычным явлением? Пока вы не переставали вертеть головой, чтобы хорошенько осмотреть просторный особняк с его серой обшивкой и темными окнами? Сколько пройдет времени до того, как это место станет тебе настолько знакомым, что перестанешь замечать его великолепие? Пока не прочувствуешь, что здесь тебе самое место?
        Когда в пятницу вечером я позвонила, дверь мне открыла девочка - одна из десятилетних тройняшек. Она уставилась на меня и молча удрала.
        Класс.
        В прошлый раз здесь было много народу, но ужин все равно казался семейным. Теперь же масштаб сборища потрясал. Гости бродили через французские двери на лужайку, где было накрыто множество столов. Я подошла к тому, за которым расположился Ной и другие юноши и девушки - с некоторыми кузенами я познакомилась на прошлой неделе, у остальных незнакомцев были темные вьющиеся волосы. По центру стояли свечи и хала[15 - Хала - традиционный еврейский хлеб.]. Все оказалось до боли знакомым.
        Мне почти почудилось, что я родом отсюда, потому что тоже блюла эти традиции, а значит, и эти люди тоже мне близки. Но «Золотые двери» были мне чужды, и в любом случае намерение примкнуть к этой семье не было моей истинной целью. Моя цель - разговор с Эдвардом Барбанелом. Хочу узнать, не поделится ли он письмами моей бабушки, знал ли он о каких-нибудь записях, касающихся ее прошлого. Хочу спросить про ожерелье, пока есть такая возможность.
        Я встала у Ноя за спиной.
        - Тебя когда-нибудь волновало, что двери-то на самом деле не золотые?
        Он повернулся и улыбнулся мне радостной, блаженной улыбкой.
        - Привет.
        - Привет.
        - На самом деле стихотворение даже не заканчивалось золотыми дверями. Там было: «Я освещу им путь к двери золотой!»
        - Выходит, все ошиблись.
        - Типа того.
        - Однажды мы пытались раскрасить двери, - сказал сидящий напротив парень. Наверное, кузен. - Не очень удачно.
        - Они делали это моим лаком для ногтей, - добавила девушка. - Я предупреждала, что затея дурацкая.
        - В лаке были золотистые блестки, - сказал Ной. - Они решили, что это будет не так заметно.
        - Увы, - ответила девушка.
        Все улыбнулись мне, и я улыбнулась в ответ, а потом показала на стул рядом с Ноем.
        - Не возражаешь?
        - Я приберег место для тебя, так что да. - Он повернулся к остальным. - Это Эбби.
        - Эбби, - наклонился вперед парень по другую сторону от Ноя. Глаза у него были густо подведены, волосы зеленые, а сам выглядел на несколько лет нас старше. - Знаменитая Эбби.
        - Знаменитая? - сев, я с опаской глянула на Ноя. - Мне стоит волноваться?
        - А может, нам стоит? - бросил парень с зелеными волосами. - Слышал, ты шантажистка.
        Я пнула под столом Ноя.
        - Ауч, - сдержанно отреагировал Ной. - Это Джеремайя. Наши мамы были соседками по комнате, когда учились в магистратуре.
        - Всегда приятно познакомиться с товарищем по преступлениям. - Джеремайя пожал мне руку, а потом повернулся к Ною.
        - Родительская фабрика слухов утверждает, что это Гарвард.
        Ной кивнул.
        - Жаль, что ты не смог поступить в Йель.
        - Да пошел ты, - со смешком ответил Ной.
        Я никогда еще не видела Ноя таким расслабленным, и страшно обрадовалась, что мне дозволено примкнуть к его кругу друзей. Я не могла перестать улыбаться. Мне нравились эти ребята. Они слушали и смеялись во время разговора. Они были умными, забавными и внимательными. Я хотела быть вместе с ними. Хотела, чтобы это был мой дом.
        - Итак, всем внимание! - окликнула мать Ноя из-за стола для взрослых. - Готовы?
        Все стихли. За нашим столиком кузина Ноя, Шира, встала и взяла спички. Когда солнце стало заходить, мы зажгли свечи и пропели молитвы, и чувство общности еще крепче укоренилось. «Baruch atah Adonai, - зачитали мы. - Eloheinu Melekh ha’olam, asher kid’shanu b’mitzvotav, v’tzivanu l’hadlik ner shel Shabbat». Это были знакомые мне слова, которые я произносила еще до того, как научилась их понимать: зажженные свечи, разлитое вино, разорванная хала.
        Но какими бы знакомыми они ни были, каким бы непринужденным ни казался этот вечер, в «Золотых дверях» я по-прежнему оставалась чужаком. Я то и дело поглядывала на родителей Ноя, на его бабушку и дедушку и не раз ловила на себе их взгляды: недоверчивые, недоумевающие, настороженные. Но самое ужасное, что Эдвард и Хелен вообще друг на друга не смотрели, упрямо устремив взоры только на гостей и членов семьи. Как же поговорить с ними, если они до сих пор так взвинчены?
        Вместо этого я постаралась сосредоточить внимание на своих собеседниках. Я смеялась вместе с ними, подшучивала и получала остроты взамен. Я ела кускус с нежной морковью, кабачками, перцем и дюжиной специй, фаршированные артишоки в лимонном соусе, пахлаву из пекарни Джейн. Когда я случайно коснулась коленом ноги Ноя, то даже не стала отстраняться, и он тоже не отодвинулся. Весь обед я наслаждалась легким прикосновением кожи к коже.
        Как и мои родители, родители Ноя не возражали, что несовершеннолетние пьют в шаббат. Дома я цедила виноградный сок, но, видимо, Нантакет оказал на меня большое влияние, поэтому, когда вечер стал подходить к концу, я выпила бокал вина. Только когда свечи погасли, кузены убрали со столов, а на лужайке стали топтаться гости, я наклонилась к Ною.
        - Твои бабушка и дедушка весь вечер друг на друга не смотрели.
        Ной согласно скривился.
        - Знаю.
        - Они до сих пор в ссоре?
        Он кивнул.
        - Может, сегодня не стоит задавать им вопросы. - Как бы мне ни хотелось, но, наверное, итог будет такой же, как если бы мы бросились на кирпичную стену.
        Ной допил вино и повернулся ко мне с уже знакомым уверенным выражением на лице.
        - Ладно.
        - Ладно? - осторожно повторила я. - Почему от этого «ладно» я так нервничаю?
        - Пойдем. - Он обхватил мою ладонь и вынудил встать.
        Боже, обожаю, когда Ной берет меня за руку.
        Мне не нравилось пребывать в растерянности, когда он протащил меня по лужайке мимо толкущихся гостей в дом.
        - Куда мы идем?
        Мы миновали Ширу, которая встретилась со мной взглядом и закатила глаза.
        Мы прошли в гостиную, потом в коридор, и, поняв, куда Ной ведет, я начала сопротивляться. Я затормозила, когда мы подошли к кабинету.
        - Ной…
        - Ты же хотела прочесть письма своей бабушки? Ты хотела взглянуть на ее записи. Хотела узнать, откуда она родом.
        Я в нерешительности замерла.
        - Я хотела поговорить с твоим дедушкой, а не рыться в его вещах!
        - Теперь у тебя вдруг появились моральные принципы?
        - Разве твоя семья не разозлится, если застанут нас тут? - Сейчас, зная об отношениях Ноя с его папой и дедом, я не хотела, чтобы они стали еще более натянутыми.
        - Они заняты гостями. Даже не заметят. - Он втянул меня в кабинет и запер дверь.
        - Хотела бы зафиксировать, что я против.
        - Трусиха. Иди сюда. - Он приподнял уголок коврика для мышки, взял ключ и отпер верхний ящик стола.
        - Какой ужасный тайник.
        - Правда? И смотри. - Ной достал из ящика связку ключей. - Они от всего.
        Он открыл шкаф высотой до потолка у дальней стены и показал огромное количество папок.
        Я ощущала решительный настрой Ноя, когда он передвигался по комнате. Он оказался в трудном положении - постоянно сердился на своих отца и деда и все же отчаянно желал им угодить. Если не промыть рану до того, как на ней образуется рубцовая ткань, то избавиться от грязи станет сложнее.
        - С бабушкой у тебя более близкие отношения, чем с дедом?
        Ной кивнул, роясь в другом ящике.
        - В детстве я постоянно ходил за ней по пятам. Мама всегда пыталась уладить разногласия, когда я ссорился с папой. Бабушка - нет. Она уходила в сад, и я брел за ней. Она не разговаривала, просто коротко бросала: вот куст, это чайно-гибридная роза, это кустовая, а это курчавка.
        - Ты еще злишься, что с ней так обошлись?
        Ной глубоко вздохнул.
        - Да. Она столько сделала для нашей семьи - не просто внесла деньги, но и принимала у себя гостей ради деда, устраивала званые ужины и вечеринки для его деловых партнеров, посещала мероприятия, воспитала его детей. И ради чего? Ее выбрали, потому что она была богатой? Не потому, что дед желал видеть ее в качестве спутницы жизни? Он писал любовные письма другой женщине, пока встречался с ней? - Ной покачал головой. - Отвратительный поступок.
        - Да.
        - Ты бы поступила так же? - Он пристально на меня посмотрел. - Как поступила твоя бабушка?
        - Смотря о чем ты спрашиваешь, - осторожно ответила я. - Стала бы я писать любимому? Конечно.
        - Даже если бы знала, что у него есть девушка?
        Я застыла.
        - Я почти уверена, что моя бабушка была девушкой Эдварда еще до Хелен. К тому же почему мы перекладываем вину на Рут? Почему не на Эдварда? Именно он сделал выбор между любовью и деньгами.
        - Но это Рут с ним рассталась.
        - Может, потому что знала, что он ей изменяет! Может, он отказался выбирать между двумя женщинами, поэтому кому-то пришлось сделать выбор за него. - Я выпятила подбородок. - А ты бы как поступил?
        - Я бы выбрал любимую.
        - Это ты сейчас так говоришь, - скептично бросила я. - Но ты не можешь знать наверняка.
        - Но я знаю.
        - Неужели? Значит, даже если бы первая девушка была бедной сиротой, а вторая - богатой светской львицей, которая к тому же вывела бы компанию семьи на новый уровень, ты бы выбрал любовь? Потому что я считаю, что богатство второй позволило бы утолить боль разбитого сердца.
        - Нет, - возразил Ной, и по какой-то причине его решительность вывела меня из себя.
        - Я бы не остался с той, которую не люблю.
        - Ты не можешь знать наверняка.
        - Да, могу, - сказал он. Может, я тоже его разозлила, потому что он повысил голос: - Потому что мне действительно небезразличны чувства других людей. Хотя, наверное, нужно перестать это делать. Может, не стоит мне волноваться за папу, мою компанию или семью и сосредоточиться на себе, если уж все так и делают!
        Я очень за него огорчилась.
        - Ной…
        Он резко выдохнул.
        - Забудь. Неважно.
        - Я не хотела тебя расстраивать.
        - Ты меня не расстроила. Боже, Эбигейл!
        Теперь он казался еще более расстроенным.
        - Что?
        - Ничего.
        - Эм, не похоже. Ты на взводе.
        Ной резко дернул еще один ящик в столе.
        - Если я и взвинчен, то по совсем другим причинам.
        - То есть?
        - Забудь.
        - Тогда почему ты так сказал?
        - Не знаю! - крикнул он. - Потому что иногда ты сводишь меня с ума!
        Внутри у меня все перевернулось. Я приоткрыла рот. Наши с Ноем взгляды встретились, его - напряженный, мой - удивленный. И на одно безумное, сводящее с ума мгновение я подумала…
        Я подумала…
        Дверь резко открылась.
        Время замедлилось, когда это произошло. Ной схватил меня за талию и утащил нас к скрытой бархатными занавесками нише у высокого окна. Мы ввалились внутрь и приземлились на подоконник. Ной схватился за ткань и задернул занавеску. Она взметнулась и укрыла нас в тесном пространстве, темном и уединенном.
        Мы плотно прижимались друг к другу, замерев между прохладным стеклом и тяжелым бархатом, и часто дышали. Я вцепилась в его руку, а Ной положил свою мне на талию. От его тела исходило тепло.
        - Ну мы попали, - прошептала я. На губах появилась безумная улыбка. - Смех, да и только.
        - Ш-ш-ш, - ответил он, но едва слышно. Ной и сам пытался подавить смех.
        Мы услышали за занавеской шаги и звук закрывающихся ящиков. Мы вцепились друг в друга, но наше веселье скорее напоминало истерику, чем просто приподнятое настроение. А потом замерли. Ситуация уже не казалась такой смешной. Мы стояли очень близко друг к другу. Я видела каждую его ресничку.
        Ной сказал, что я свожу его с ума.
        Господи, я так сильно его хотела, что это напоминало физическую боль. Нас разделяло всего несколько сантиметров. Мне остается лишь…
        Занавеска резко отдернулась. Над нами с непроницаемым выражением лица возвышался Эдвард Барбанел.
        Меня захлестнуло жаркое жуткое унижение. О нет.
        - Что вы тут делаете? - голос Эдварда был сиплым и низким, а сам он метал взгляд между нами.
        - Мы… - На лице Ноя отражался тот же ужас, что испытывала я. Он поднял меня с подоконника, и мы замерли.
        - Мистер Барбанел, - заикаясь, начала я, - мне очень жаль. Мы уйдем.
        - Нет. - Он кивнул на пару виндзорских кресел. - Садитесь. - И сам опустился в кресло за своим огромным столом.
        Мы с Ноем взволнованно переглянулись и сделали, как он велел, - уселись поближе друг к другу, как школьники перед директором. Я положила руки под ноги, а потом сцепила их на коленях, пытаясь выглядеть раскаивающейся, но не малодушной.
        - Что вы тут делали?
        Ной застыл как статуя, и на его лице было такое же непроницаемое выражение, что и у Эдварда, словно они были двумя застывшими ладьями в шахматной партии. И все же я представляла, какие эмоции бурлят в Ное за этой маской. Он будет молчать, скажет правду или солжет?
        «Уверен, ты что-нибудь придумаешь», - говорил мне Ной. Но теперь алиби, на которое он намекал, было невозможно произнести вслух, поскольку оно вообще не было ложью.
        - Я хотела узнать больше информации о своей бабушке, - ответила я. - Простите. Нам не стоило вторгаться в ваш кабинет. Я просто… просто очень хотела узнать что-нибудь о ее жизни.
        Он уставился на меня глазами, очень похожими на глаза своего внука.
        - Тогда почему ты не спрашивала у нее?
        Почему я не спрашивала у нее?
        Я ведь спрашивала. Время от времени. Но она не хотела обсуждать свое прошлое, годы до переезда в Нью-Йорк, до встречи с дедушкой. Она всегда переводила разговор на другую тему. Разве не грубо настаивать, если человек не хочет об этом говорить?
        Почему намного проще наводить справки о жизни человека, который уже не может это опротестовать?
        - Может, я должна была настоять, - наконец ответила я. - Но мы почему-то не знали про Нантакет. Не знали про… вас.
        Эдвард промолчал.
        Я нервно ломала руки.
        - Мы не знаем, откуда она родом, была ли у нее семья, выжил ли кто-нибудь. Я подумала, раз у нее были ваши письма… может, у вас есть ее письма, в которых она могла писать о своем прошлом.
        - Это личные письма.
        - Я знаю. Вы правы. - Мне ли не знать? Когда письма перестают быть личными и становятся достоянием общественности? Историки постоянно читают старые дневники и письма. Это происходит, когда связанные с ними люди умирают? Если у вас, читателя, нет зацепок? Или это всегда называется вторжением в личную жизнь? - Я просто хотела узнать о ней побольше. Есть ли у вас какие-нибудь записи о ее жизни до переезда к вам?
        Он нахмурился.
        - Нет.
        Я приуныла. Но, с другой стороны, он был еще мальчиком, когда к ним переехала моя бабушка. Его родители могли знать, но он-то откуда?
        - Ладно.
        Его лицо стало еще более хмурым, но что бы ни скрывалось за этой гримасой, эти чувства были направлены не на меня и не на Ноя.
        - Вы правда ничего не знали про Нантакет?
        - Бабушка никогда не упоминала остров. Ни разу. Я думала, она выросла в Нью-Йорке. Поэтому, когда я поняла, что ошибалась, когда узнала, что в моем возрасте лето она проводила здесь, мне стало любопытно, что это за страшный секрет, который она скрывала.
        Эдвард внимательно смотрел на меня. Интересно, кого он видел? Девушку, не уважающую личные границы? Внучку, которая не удосужилась поинтересоваться прошлым бабушки?
        - Как думаешь, почему она не рассказывала?
        Могу задать ему тот же самый вопрос.
        - Не знаю. Я всегда считала ее… печальной. Слишком печальной, чтобы обсуждать прошлое.
        Ной взял меня за руку и крепко ее сжал.
        Эдвард опустил подбородок на грудь и сидел в такой позе настолько долго, что я уже начала думать, не задремал ли он. Но потом старик расправил плечи и поднял голову.
        - Да, когда она только приехала, она была грустной, и грусть эта напоминала стужу, от которой никак не избавиться. Печальной, хворой, хрупкой, с огромными глазами. Напоминала неотступную тень, которая быстро убегала, если кто-то слишком долго на нее смотрел, но она всегда, крадучись, возвращалась. Она сторонилась меня, но мать сказала, что мы должны принять ее и быть к ней добры. Это цдака. - Цдака. Благотворительность.
        Как странно слышать, что кто-то описывает бабушку, как персонажа из книги, но вместе с тем знакомо, потому что я и сама всегда видела ее именно такой. Вот только эта история отличалась от тех, что я слышала раньше. Это потерянное второе действие, а мне были известны лишь первое и третье.
        Эдвард посмотрел на Ноя.
        - Когда она приехала к нам, ей было четыре, может, пять. Я часто смотрел на твоего отца, когда ему исполнилось пять лет, и пытался представить, как бы он переживал то, что пережила она. Разлученная с родителями. В одиночестве отправилась в чужую страну, где ее приютила семья, которая не разговаривала на ее языке. Я себя-то в пятилетнем возрасте не помню, а она уже прожила целую жизнь.
        - Но она стала стойкой, уверенной женщиной и… и да, временами немного печальной, но все же сильной. В ней скрывалось столько силы. Она напоминала обработанный алмаз. Я… я никогда не видел ничего похожего.
        Слушая этого мужчину, слушая, как он подбирает слова, чтобы описать женщину, которую знал много десятилетий назад, - временами уверенную, временами потерянную, - мне хотелось спросить, любил ли он ее. Этот вопрос можно задавать лишь определенному кругу лиц - например, друзьям. Но у родителей спрашивать ни в коем случае нельзя, потому что вдруг ответ будет отрицательным? А ответ моих родителей не мог быть отрицательным, потому что они растили нас сообща. Этот вопрос был слишком личным, а ответы могли таить опасность.
        Но этого мужчину, который был мне практически незнакомцем, я могла бы и спросить. Он и сам казался почти персонажем книги, как бабушка, и мне хотелось впитать каждое слово, которым он готов был поделиться.
        Вот только он не был книжным героем, и в эту минуту казался неимоверно грустным. Да и зачем спрашивать, если я читала его письма. «Не делай глупостей. Я люблю тебя». И бабушка тоже не была героиней сказки. Ее история не начиналась и не заканчивалась войной. Если зацикливаться на этом, то можно обесценить все, что ей пришлось пережить. Ее история была сложной и запутанной, состоящей из множества других историй, но без прикрас.
        И сейчас мне хотелось узнать эту историю со всеми ее засечками и шрамами.
        - Как вы…
        Эдвард снова на меня посмотрел, но, по-моему, теперь видел во мне не внучку или правонарушительницу, а кого-то из прошлого. Он с грустью улыбнулся.
        - Однажды я вернулся летом из колледжа, и она была здесь. Раньше я никогда не обращал на нее внимание, но… не знаю. Она была чистой эмоцией. Она столько всего чувствовала. Сомневаюсь, что за всю жизнь мы прочувствовали все, что успели пережить в юности. - Он глубоко вздохнул. - Мы были так молоды.
        Я подождала, что Эдвард продолжит, но он молчал.
        - Что вы чувствовали?
        Он откинулся на спинку кресла, и у него вырвался смешок.
        - Это было так давно. Я не очень помню подробности. - Он прижал руку к сердцу. - Я чувствовал… будто стою в темной комнате, а она - ослепительное пламя. Я помню ее улыбку. Помню… - Он покачал головой.
        - Что?
        Он посмотрел мне в глаза. Внезапно его взгляд показался мне уставшим.
        - Помню, как плакал, когда она уехала.
        Меня охватила печаль.
        - Мне жаль.
        Эдвард не ответил.
        Ной молчал уже несколько минут, но крепко держал меня за руку. Я взглянула на него, волнуясь, что он расстроился из-за того, как чувственно рассказывал его дед о женщине, которая не была его бабушкой. Почему об интимных подробностях намного проще разговаривать с незнакомцами, чем с членами семьи? Потому что незнакомцы не осудят? Им все равно?
        Потому что нам не нужно было беспокоиться о разрушении тщательно построенных семейных отношений?
        Я вздохнула.
        - Почему она уехала?
        - Она хотела работать в городе. Хотела обрести независимость. Ее родители умерли… думаю, она чувствовала себя объектом благотворительности. Но она не была им. Однако так она себя ощущала.
        - Но почему… почему вы перестали видеться?
        - Ах, это. - У него вырвался тяжелый вздох. - Кое-что случилось.
        - Например?
        Он пожал плечами.
        - Просто так бывает.
        Что ж, видимо, не всегда легче давить на незнакомых людей.
        - Почему она так сильно хотела вернуть ожерелье?
        - Ожерелье, - он взмахнул рукой. - Такая путаница.
        - Почему?
        Эдвард покачал головой.
        - Просто так вышло.
        - Что с ним случилось?
        Теперь он стал хмуриться.
        - Это сложная ситуация.
        - Как так вышло?
        - Просто вышло, - уже громче ответил он.
        - Хорошо. - Я слишком его взбудоражила. - Она же хотела его вернуть, помните? Вы знаете почему?
        Эдвард поморщился, и он посмотрел на внука.
        - Ной.
        Я положила ладонь на руку Ноя, словно мешая ему встать между мной и Эдвардом Барбанелом.
        - Что случилось с ожерельем, мистер Барбанел?
        Он заерзал в кресле и ответил быстрее обычного:
        - Оно пропало.
        - Как пропало? - внутри все перевернулось. - Вы его продали?
        - Ной.
        Ной помедлил и кивнул. Повернулся ко мне.
        - Нам пора.
        - Но Ной…
        - Взгляни на него, - порывисто прошептал он. - Он расстроен. Нам нужно отступить.
        Я отдернула руку.
        - Почему я не могу получить прямой ответ?
        - Пойдем. - Ной обхватил мой локоть и, заставив встать с кресла, повел к двери.
        Я вырвалась и повернулась к Эдварду Барбанелу. Я заметила, что его лицо еще было искажено от боли, хотя он и закрыл его одной рукой. Я устала от борьбы. «Мы были так молоды», - сказал он, но мне сложно было это представить. Я выскочила из кабинета.
        Но раздражение на Ноя не испарилось бесследно.
        - Ты серьезно, Ной?
        - Эбигейл, успокойся. - Он повел меня по коридору, и мы остановились между стенами кремового цвета в окружении картин, на которых было изображено море.
        - Ты применил ко мне силу, чтобы прогнать из комнаты.
        - Это не стоило такой борьбы.
        - А за что тогда стоит бороться? Мне тебя не понять. Ты как будто на моей стороне и готов бороться с собственной семьей, но как только они грубо отвечают, ты отступаешь.
        - Он мой дедушка. - спокойствие Ноя на секунду испарилось. - Что мне оставалось делать?
        - Не знаю. Я просто не понимаю, почему не могу получить ответ.
        - Он пожилой человек. Прошло много лет. Это неважно.
        - Это было важно для моей бабушки!
        - Правда? Потому что у нее была целая жизнь, чтобы принять меры, но похоже, она так ничего и не сделала.
        - Мы понятия не имеем, что она сделала, а что нет.
        - Ты так убеждена, что твоя бабушка права, но откуда тебе знать? Откуда ты знаешь, что подробности, которые нам неизвестны, говорят в ее пользу?
        Я уставилась на него, он - на меня.
        Я покачала головой.
        - Мне пора домой.
        - Серьезно? - Теперь Ной рассердился еще сильнее. - Нельзя уносить ноги прочь всякий раз, как выходишь из себя.
        - Почему бы и нет? Вполне нормальная стратегия по предотвращению шумных ссор.
        - Нам необязательно ссориться, можно просто обсудить…
        - И что нам обсуждать? Твое решение быть вечным защитником своей семьи?
        - Они моя семья! Чего ты от меня хочешь?
        - Не знаю! Ничего! Защищай их, да! Но это означает, что мы на разных сторонах, и это нормально, но мне не должно это нравиться.
        Ной уставился на меня. Потом шумно выдохнул и провел пальцами по волосам.
        - Мне тоже это не нравится.
        Я отвела глаза.
        - Вызову себе Убер.
        - А я поговорю с дедушкой. Попытаюсь его успокоить.
        - Ладно. - Я глубоко вздохнула. - Хотя утешать всю свою семью вообще не твоя обязанность.
        Ной хмуро посмотрел на меня, и я приподняла голову. Да, я еще злилась, но не хотела, чтобы он уходил.
        Но он шагнул назад.
        - До встречи, ладно?
        Я съежилась и кивнула.
        - Ладно.
        Выдавила улыбку, тупо помахала и вышла на улицу, чтобы вызвать такси. Сев на ступеньки веранды и подняв голову, я смотрела на луну и втягивала в легкие летний воздух. Что я творю? Провоцирую всех на стычки и ссоры. Может, ожерелье не так уж и важно. Может, мне стоит сосредоточить внимание на том, что сделает счастливой меня.
        Но ведь бабушка так хотела вернуть свое ожерелье.
        За моей спиной шумно открылась дверь, и я с надеждой вскочила на ноги. Она быстро испарилась, как только я увидела, что на веранду вышла Хелен.
        - Здравствуйте, миссис Барбанел. - Я прочистила горло. - Эм, спасибо за приглашение.
        Она молчала.
        Ну надо же, все Барбанелы брали уроки по тактике запугивания посредством молчания? Я ткнула пальцем за плечо, потому что, когда нервничала, превращалась в комика.
        - Машина приедет через восемь минут.
        В тусклом свете мне не удавалось разглядеть выражение ее лица.
        - Ты спрашивала моего мужа про ожерелье.
        Молва быстро разносится по этому дому.
        - Да, спрашивала.
        - Это тебя не касается, но, если тебе так нужно узнать, он подарил ей это ожерелье, - монотонно отрезала она. - Он дал ей все, а она ему - ничего.
        - Что? - Я заморгала, пытаясь уместить этот новый кусок информации в цепочку событий. Если Эдвард подарил Рут ожерелье, почему она потребовала его вернуть?
        - Он подарил ей ожерелье, а потом забрал, и она была в ярости.
        - Что… почему он его забрал?
        - Они расстались. Оно не принадлежало ей.
        Если расстаешься с человеком, то, выходит, можно запросто отнять подарки? Возможно. Я не задумывалась, что ожерелье могло оказаться подарком. Я была твердо уверена, что оно принадлежит бабушке. Считала, что это семейная реликвия, и, возможно, привезена из Германии. А если нет? Если это ожерелье вообще было подарено Эдвардом? Тогда, возможно, мое расследование этой истории не так уместно, как мне казалось.
        Возможно, мне нечего сказать в свое оправдание.
        Не придавай этому значения.
        Я представила фотографию бабушки с переливающимися кулонами на шее. Это был романтичный, прекрасный сон - потерянное ожерелье, бабушкино наследие. Мысленно я всегда воображала бабушку героиней этой истории, но, возможно, Ной был прав. Возможно, были и другие интерпретации. Какой была история Хелен Барбанел? Молодой женщины, жених которой не замечал ее, но все равно женился.
        Знала ли я свою бабушку по-настоящему, как личность? Почему я так уверилась, что она была права? Только потому, что в наших жилах текла одна кровь? Кровь - весомая причина, чтобы вставать на защиту близкого человека?
        - Почему… Вам известно, почему они расстались? - спросила я.
        - Она встретила другого. - Хелен Барбанел окинула меня взглядом. - Твоего деда, предполагаю. Он работал в булочной.
        Меня словно ударили под дых. Точно. Какая запутанная паутина. И какая простая причина. Она решила выйти за другого, и ей пришлось вопреки своему желанию отдать подарок.
        Я посмотрела на луну, чувствуя легкую тошноту.
        - Извините меня, если все это навеяло воспоминания о прошлом, которые вы хотели забыть. Я не хотела никого огорчать.
        Когда Хелен посмотрела на меня, на ее лице было суровое выражение.
        - Никому этого не хотелось.
        Глава 19

19 ноября, 1953
        Я случайно устроилась на работу! В среду я вошла в пекарню, чтобы взять себе что-нибудь на завтрак, а попала в дурдом. Перемазанные мукой люди орали, а один мужчина требовал кукурузную крупу, которая стояла на полке за его спиной, но никто не подал ее этому бедному человеку. Я не выдержала, встала за стойкой и протянула ему пакет.
        Потом он продолжил раздавать мне задания: резать и мыть, взбивать тесто и переворачивать бублики, когда тесто поднималось. В конце концов одна женщина поинтересовалась, кто я такая, и мужчина ответил: «Это дочь Сола, она приехала к нам на подмогу». Мне стоило вмешаться, но, когда меня назвали чьей-то дочерью, я испытала приятное чувство. А потом кто-то спросил, как меня зовут, и я ответила «Михал». Шутка показалась мне остроумной, но все закивали. Это ужасно, когда ты шутишь и не производишь должного впечатления.
        Только потом, когда все угомонились, один молодой человек спросил: «А твоего мужа зовут Дэвид?» Я засмеялась, и мы разговорились. Я призналась, что на самом деле просто случайно забрела в их пекарню. Он засмеялся, но явно смутился, судя по тому, как покраснели у него уши (а уши у него очень большие). Поэтому он представил меня мужчине, который принял меня за дочь Сола, но тот ничуть не смутился и сразу же предложил у них работу.
        На следующий день я чувствовала себя ужасно за то, как напирала на Ноя. За то, как прошел разговор с Хелен и Эдвардом Барбанел, да и вообще за решение приехать на этот остров. Во время смены в «Проуз Гарден» я сочинила несколько вариантов сообщений Ною, но так ни одного и не отправила. В полдень я направилась к причалу, где, наблюдая за лодками, печально жевала сэндвич.
        Печаль сменилась удивлением, когда я открыла почту и увидела ответ на одно из многочисленных писем, которые я разослала в начале недели. Теперь я знала, что не стоит себя напрасно обнадеживать, но логика не всегда перекликается с эмоциями. Сердце забилось быстрее, когда я кликнула на сообщение от французской организации - мемориала Шоа.
        26 июля
        Уважаемая мисс Шенберг!
        Благодарим за ваше обращение. Похоже, ваша бабушка проезжала через Париж и уехала в Нью-Йорк на пароходе «Бабетт». Ниже приложены записи о ее проезде.
        У меня перехватило дыхание. Я уставилась на телефон, потом медленно подняла глаза на корабль, входящий в гавань, а затем еще выше, к треугольнику чаек, летящих в общем строю. Так вот как оно все было. Они подняли записи и нашли ее имя, нашли ее пароход и сведения, о которых мы с мамой ни разу в жизни не слышали.
        Пароход «Бабетт».
        Я открыла приложенный отсканированный файл: «Рут Голдман, дата рождения - седьмое апреля 1934 года». В документе были указаны даты и место отплытия корабля и его прибытия.
        Я пока не знала, что делать с полученной информацией, но она могла пригодиться. Если бабуля была на том пароходе, возможно, на нем с помощью Киндертранспорта перевозили и других детишек. Может, еще живы люди, которые знали мою бабушку.
        Я поискала в Гугле пароход «Бабетт». Первая выборка выдала мне статью в Википедии о самом корабле. Я изменила запрос в поисковике на «список пассажиров «Бабетт», но все равно мне выдало четыре миллиона результатов. Повезло, что три из первых четырех переходили на архивы с возможностью поиска, а на одном сайте мне даже удалось бесплатно скачать список пассажиров.
        Я с нетерпением прокрутила страницу до буквы «Г». Вот ее имя, между Фредериком Годфри и Жаном Гюро.
        Я прокрутила назад до первого имени в списке. Джемма Алленсон.
        И принялась гуглить имя за именем.
        Каждую свободную минутку за смену я потратила на просмотр пассажиров «Бабетт», а потом провела за тем же занятием еще несколько часов, свернувшись калачиком на диване миссис Хендерсон. Элли Мэй лежала рядышком. Я ознакомилась со страницами на Линкед?н и статьями Википедии, и с некрологами, и с объявлениями о свадьбе. Многих пассажиров оказалось непросто найти, а о других не было никакой информации. Но про некоторых я кое-что выведала.
        И часть из них оказались евреями.
        Закончив со списком, я написала доктору Вайс на случай, есть ли у нее еще какие-нибудь идеи. Потом устало вздохнула и закрыла крышку ноутбука. На часах уже было больше одиннадцати - Джейн и миссис Хендерсон вот-вот вернутся домой и отправятся спать. Одной рукой почесывая Элли Мэй, я вытащила телефон в надежде увидеть пропущенное сообщение от Ноя.
        Ничего.
        Ну и ладно. Класс. Что теперь? Может, стоит чаще рисковать. Быть посмелее. Проявить немного хуцпы.
        Нет, на крупный риск я бы не осмелилась, а вот небольшой не навредит. Можно протянуть ветку мира. Проявить интерес. Прислать корги, одетого в костюм морячка.
        Вот фотка корги в костюме моряка.
        Как на нем держится шляпа? Где ты его нашла?
        На причале. Он устроил бой с чайкой и одержал победу.
        Он вполовину меньше чайки
        Заметил?? И извини, что вчера психанула. После ухода поговорила с твоей бабушкой.
        Оу. Зачем?
        Она вышла ко мне. И сказала, что, оказывается, Эдвард лично подарил Рут ожерелье. Так что вот.
        Ого. Правда?
        Ага. А еще Рут рассталась с Эдвардом, чтобы выйти за моего дедушку.
        Ничего себе. С другой стороны, может, они безумно влюбились друг в друга. Если тебе станет от этого легче
        Лол. Очень на это надеюсь. Или, по крайней мере, лучше бы был баланс власти в отношениях.
        -
        Я про разницу в материальном положении. Итак. Мне дурно от всего этого. Могу завтра загладить свою вину, купив тебе мороженое.
        Ты помнишь, что должна мне уже два мороженого?
        У меня не было налички!
        Я приму три мороженых. Но завтра будет хорошая погода, поэтому я хочу выйти в море на яхте.
        Тогда до понедельника? Я поделюсь последними новостями в истории «Девушки из Германии».
        Эбигейл. Я имел в виду: давай покатаемся на яхте вместо мороженого.
        Я надела крошечное красное бикини.
        - Не слишком? - на следующее утро, стоя перед зеркалом, спросила я у Джейн. - Оно же не слетит ненароком?
        - Не делай резких движений. И не ныряй. Не ныряй, или потеряешь берега.
        - Да я вообще с места не сдвинусь.
        - Ты уверена, что вы не кузены?
        - Ненавижу тебя.
        По дороге к яхт-клубу я проверила электронную почту, нервничая из-за ответа доктора Вайс. А может, я в принципе нервничала. Мне не хватило времени обдумать случившееся в «Золотых дверях». Крик Ноя, что я свожу его с ума. Разговор с его дедом.
        Мгновение в оконной нише.
        Не знаю, захочет ли Ной поговорить со мной о случившемся в нише, о наших разборках или совсем не захочет это обсуждать. Не знаю, есть ли какой-то намек в его приглашении побыть вдвоем на воде, когда уединение и природа - две самые ценные для него вещи. Что я себе навыдумывала, а что происходит между нами на самом деле? Он ждет, что я проявлю интерес, или я неверно истолковала его поступки и фразы?
        К счастью, доктор Вайс ответила, и ее письмо прекрасно отвлекло меня от Ноя.
        Здравствуй, Эбигейл!
        Отличные результаты! У меня появилась еще одна мысль: возможно, остальные пассажиры уже скончались, но я бы сверила их имена со сборником устных воспоминаний выживших. Если кто-нибудь из них оставил заметки, то они могли упомянуть в них твою бабушку или куда отправились после. Если они тоже участвовали в американском Киндертранспорте, то, возможно, шли по тому же пути, что и твоя бабушка.
        Если кто-нибудь из пассажиров оставил заметки, то, к сожалению, тебе придется лично посетить одно из учреждений, чтобы получить доступ к тем записям. В основном это колледжи, список я прикладываю. Ближайшие к Нантакету - Бостонский университет, Гарвард и Брандейский. Если приедешь в Бостон, буду рада встрече с тобой. К тому же, чтобы получить доступ, некоторые университеты могут потребовать, чтобы ты являлась их студентом, а я могла бы провести тебя в качестве гостя.
        Я так обрадовалась, что чуть не врезалась в туриста. Весь оставшийся путь я записывала найденные мной имена пассажиров еврейского происхождения и для верности остальных пассажиров тоже.
        И, надо же было такому случиться, у двух пассажиров оказались записи: у Эльзы Фридхофф и Майкла Сальтцмана.
        Добравшись до яхт-клуба, я подбежала прямиком к Ною.
        - Угадай, что я нашла!
        Он с удивлением посмотрел на меня.
        - Золото? Выигрышный лотерейный билет?
        - Список пассажиров!
        - Что? С именем твоей бабушки?
        И наша беседа вернулась в прежнее русло, словно мы вовсе и не ссорились, а я не говорила ему, что мы на разных сторонах.
        Ной с легкостью управлял лодкой, он явно давно этому научился. Через два дня начнется август, а мне казалось, будто я нахожусь в стеклянном шаре, в котором царит лето. Ярко светит солнышко, теплом напитались мои косточки. На фоне неба стоял на удивление красивый Ной и слушал меня. Мы были одни в этом мире, только вдвоем. Закончив рассказ, я почувствовала, как гулко бьется мое сердце. Я чувствовала легкость и напряжение от волнения, что голова у меня перестанет работать и все мысли улетучатся в синее-пресинее небо.
        А Ной улыбался.
        - Выходит, ты Шерлок Холмс.
        - Именно, мой дорогой Ватсон.
        Я облизнула губы и вдруг смутилась.
        - Жаль, но в один архив нужно съездить лично. Почему цифровые записи нельзя переслать в цифровом пространстве?
        - А доктор Вайс не согласится их послушать?
        Я поморщилась.
        - Я хотела попросить, но они длинные, больше пяти часов.
        - Ты можешь съездить в Бостон.
        Я бросила на него взгляд. Бостон, куда он через месяц уедет учиться.
        - Могу.
        Повисло молчание. Я оглянулась, смотря на воду и небо. Мы были частичкой рода людского, просто два человека, но нас переполняли эмоции.
        - Я взял ланч. - Ной достал холодильник и холщовую сумку.
        Затем движением, которое я списала на жару, он снял футболку и, откинув ее, сел напротив меня.
        - Правда? - Боже. Куда смотреть? Почему мне вдруг так трудно дышать? Я напоминала героиню из викторианской эпохи, которая вот-вот рухнет в обморок. Нормально ли так пялиться на его грудь? Я сглотнула комок в горле и опустила глаза на холщовую сумку.
        Ной вытащил багет, сыр бри, виноград и шоколад.
        - Надеюсь, тебе понравится.
        - Идеально. - Как и он. Ладно. Нужно взять себя в руки.
        - Пятница выдалась суматошной.
        Ной оторвал ломоть хлеба и протянул его мне.
        - Да.
        - Когда ты вернулся к дедушке, ему стало получше?
        - Он… - Ной задумался. - Помнишь, ты сказала, что твоя бабушка не любила разговаривать о своем детстве? Он тоже. Он замкнулся в себе. Когда я вернулся, в кабинете была бабушка, но она ушла. Ты сказала, что она вышла поговорить с тобой?
        Ной задел мою руку своей, передавая нож для сыра. Я чуть не задрожала всем телом.
        - Да. Я пыталась выяснить… не понимаю, зачем дарить подарок, а потом просить его обратно, но это не так уж и важно. Совсем другое дело, если бы это была семейная реликвия.
        Ной немного помолчал, открывая варенье из инжира и методично намазывая его на хлеб и сыр.
        - Возможно, это и была семейная реликвия. Просто не ваша.
        - Что?
        - Может, это была реликвия моей семьи. И Эдвард подарил ее Рут, но, когда они расстались, забрал.
        Я тут же принялась качать головой.
        - Тогда почему она потребовала его вернуть?
        - Не знаю. Но почему он забрал подарок?
        - Неужели твой дедушка не обмолвился бы, что это была семейная реликвия? И тогда ожерелье не пропало, а осталось у него.
        - Верно. Может, он хотел избежать разговоров о нем, потому что это навевало слишком много воспоминаний.
        Мы пораженно замолчали под палящим солнцем, намазывая на багет бри и варенье.
        - Надо узнать у бабушки, - сказал Ной - скорее себе, чем мне. - Она наверняка знает.
        - И она уж точно более словоохотлива, чем твой дедушка.
        - И может, это и не реликвия, - сказал Ной. - Вдруг он купил ожерелье для Рут, но оно было дорогим, и тогда дед решил, что может вернуть его себе, раз они больше не вместе.
        - Возможно, - ответила я. Хотелось продолжить и сказать: а может, они солгали. Отчасти я знала, что ожерелье принадлежало бабушке. Разве могло быть иначе, разве могла я приехать на Нантакет в поисках ожерелья, которое не имело к нам никакого отношения?
        Но я попыталась успокоиться. Вспомнить, что бабушка не обязана быть идеальной. К тому же мне хотелось больше, чем роскошное ожерелье. Я хотела узнать ее прошлое. И была очень близка к тому, чтобы сделать это.
        - Ты рад, что будешь жить в следующем году в Бостоне?
        - По сути, в Кембридже.
        Я закатила глаза.
        - Я в курсе. Вообще-то я из Массачусетса.
        Ной рассмеялся.
        - Верно. Но западный Массачусетс разве считается?
        Я выпрямилась.
        - Не поняла? А это что еще за намеки?
        Он поднял руки вверх.
        - В хорошем смысле! Я про спорт. Разве западный Массачусетс не болеет за команды Нью-Йорка? - Ной усмехнулся. - А это хорошо, потому что команды у нас лучшие.
        Ладно. Ничего себе. Я выпрямила спину, потянувшись макушкой к безоблачному небу.
        - Прощаю тебя.
        - Я не прав?
        - Буквально во всем.
        Ной развеселился.
        - Не знал, что ты увлекаешься спортом.
        - Я из Массачусетса.
        Его губы дрогнули.
        - Ладно, но ты не посмеешь возразить, что «Патриоты»[16 - Профессиональный клуб из штата Массачусетс.] - отстой.
        - Для начала: посмею. И потом, я вообще не стану говорить с тобой на эту тему.
        - Почему? - Теперь он открыто усмехался. - Потому что тебе нечем возразить?
        - Потому что люди из Нью-Йорка разозлятся на нас, не стоит привлекать к себе внимание.
        - Я не знал, что Бостон - твоя больная тема.
        - Нет у меня никакой темы.
        - Тогда комплекс собственной неполноценности.
        Я подняла оставшуюся половину багета и стукнула Ноя по плечу.
        - Ой! - у него вырвался смешок - такой же яркий, как солнечные круги на воде. - Нападают!
        - Ты оклеветал мой дом!
        Веселясь, Ной упал навзничь.
        - Ты бредишь.
        - Забери назад свои злобные оскорбления.
        Он усмехнулся.
        - Заставь меня.
        Я бросилась на него. Мы схватились. Я приземлилась на него, и Ной схватил меня за запястья, прижав к своей груди наши руки.
        И тут я осознала, что он обнажен, а наши лица находятся очень близко друг к другу.
        Боже, он такой красивый. Красивый, интересный, и трудный, и пылкий, и я совсем ему не ровня.
        Он устремил на меня теплый взгляд каштановых глаз, которые напоминали драгоценные камни. Глубина его зрачков затягивала, как черная дыра.
        У меня не было сил и желания больше бороться со своими чувствами. Может, они станут помехой. Но мне все равно. Боже, да мне плевать на самом деле.
        Ной сглотнул и так резко сел, что я чуть не слетела с него.
        - Хочешь поплавать?
        Поплавать. Когда я уже была готова на него наброситься. Тело пылало так, словно меня обожгло огнем, поэтому я бы, наверное, действительно охладилась. Мы изображаем Купидона с луком и стрелами, потому что влюбленность такая же мучительная, что и выстрел?
        Господи боже мой, симпатия к Ною превратила меня в человека с рассуждениями хуже, чем у одиннадцатилетней Джинни Уизли.
        - Поплавать. Да. - Может, он спишет мой румянец на солнце. - Очень жарко.
        Теперь мне оставалось лишь снять одежду и показать свое крошечное бикини.
        Намеренно не смотря на Ноя, я стянула через голову футболку и кинула ее на скамейку. Потом расстегнула шорты и медленно из них вылезла.
        Мне пришлось собрать всю волу в кулак, чтобы взглянуть на Ноя. Щеки горели, как миниатюрные солнца. Господи, да я же почти голая! Слава богу, в верхе от бикини было достаточно поролона, и я не попаду в очередное затруднительное положение.
        Глаза у Ноя потемнели, а тело застыло. Ветер трепал его кудри, но обстановка накалилась до предела. Я чувствовала, как замерло мое сердце, а потом гулко забилось о ребра. Я чувствовала каждое движение крови в груди.
        Вокруг нас было столько кислорода, а я не могла дышать.
        Ной сглотнул.
        - Тебе нужен крем?
        Если он дотронется меня, я взорвусь.
        - Уже намазалась.
        - Отлично. - Ной отвернулся и спрыгнул с лодки.
        Разинув рот, я уставилась на воду. Подожди! А если я передумала? Если мне нужна его помощь с кремом? Если я решила быть храброй и рискнуть?
        Господи, не получится.
        Неужели он совсем не захотел взглянуть? Его не заинтересовало мое мини-бикини?
        А может, наоборот, слишком заинтересовало.
        Ладно, нет, я забегаю вперед. Мне необязательно в каждом поступке Ноя искать намек, что он тайно страдает от любви и страсти ко мне.
        Но может, он и страдает?
        Он вынырнул, взбаламутив воду, от влаги его волосы распрямились.
        - Прыгай. Вода классная.
        Я встала на краю лодки, приподняла руки над головой дугой, пригнулась и бросилась в воду. Тело изогнулось в воздухе, и, нырнув, я погрузилась в холодную воду одним быстрым уверенным движением.
        И океан стянул с меня трусики.
        Черт.
        Черт, черт, черт.
        Я открыла глаза, но тут же их закрыла, потому что попала соленая вода океана. Я не умела открывать глаза под водой. Оттолкнувшись ногами, я выплыла на поверхность, кашляя и отплевывая соленую воду.
        - Я низ от купальника!
        - Что? - Ной, вытаращив глаза, поплыл ко мне.
        - С меня трусы слетели! Они… были не очень надежными.
        Богом клянусь, Ной заржал.
        - Не смейся! - Я бы пихнула его, будь он рядом, но ни за какие коврижки не подплыву к нему ближе чем на три метра, несмотря на то что вода была непрозрачной. - Это ужасно!
        - Ладно, ладно. - Он перевел дыхание. - Не дрейфь, сейчас их найдем.
        - Вообще-то я не могу покинуть океан. Я обречена. Теперь я буду жить тут.
        Ной снова расхохотался, но теперь так сильно, что ему пришлось подплыть к лодке и ухватиться за борт, чтобы не утонуть от смеха.
        - Ненавижу тебя, - сказала я ему с немалой долей искренности.
        - Я знаю. Мне очень жаль.
        - Я не умею открывать глаза под водой.
        - Хорошо. Не волнуйся. Я нырну.
        - Не смотри!
        Ной покосился на меня - очевидно же, что смотреть ему придется, - а потом задержал дыхание и нырнул. Я торопливо отплыла назад, насколько это было возможно.
        Он вынырнул, стряхивая воду с глаз и волос.
        - Извини. Ничего. Еще раз попробую.
        - Ной…
        Но он уже исчез.
        Ной нырял три раза, но мы оба понимали, что это бессмысленно. Я скорбно вздохнула.
        - Я впервые надела этот купальник.
        - Правда? - усмехнулся он. - И что тебя сподвигло?
        Я плеснула на него воду с расстояния почти пяти метров.
        - Да пошел ты!
        Ной засмеялся.
        - Ладно. Но у тебя же есть шорты.
        - И нижнее белье. - Как назло, я опять покраснела. Видимо, я багровею, произнося даже какую-нибудь банальность.
        - Когда ты залезешь на лодку, я отвернусь, чтобы ты могла спокойно их надеть.
        - Поклянись, что не будешь подглядывать, Ной Барбанел!
        - Клянусь. Вот тебе крест. - Он снова рассмеялся, показывая три пальца. - Честью скаута.
        С пылающим лицом я взобралась по трапу и завернулась в полотенце. Я выудила из сумки нижнее белье, которое принесла с собой на смену, и быстро натянула его вместе с шортами.
        - К тому я ведь уже видел тебя голой! - выкрикнул Ной, пока я переодевалась.
        - Ной! - заорала я. - Не видел ты меня голой!
        - Нет… ты права. - Он почти не мог говорить из-за смеха. - Не видел.
        Поразительно, насколько сегодняшний день отличался от той ночи, когда я купалась голышом и умирала при мысли, что он застукает меня голой, потому что не хотела чувствовать себя уязвимой. Тогда я бы что угодно сделала, лишь бы он меня не увидел - даже отплыла бы на другую сторону, как в шутку обещала Джейн.
        А теперь…
        Теперь быть одетой казалось намного труднее.
        - Готово! - крикнула я ему, и в два гребка Ной оказался у лодки. Он обхватил руками лестницу и наполовину вылез из воды. Ной небрежно положил руки на перила. С его тела стекала вода, отчего он сверкал как алмаз. Он улыбнулся мне сияющими глазами, волосы у него выпрямились под тяжестью воды.
        - И что теперь?
        - Что ты имеешь в виду?
        Ной запрыгнул в лодку.
        - Я думал, мы немного поплаваем, поупражняемся… чем теперь займемся?
        Мои щеки еще недостаточно красные?
        - Понятия не имею.
        - Нет? - Он взял полотенце и вытер волосы и тело. Господь всемилостивый. - Совсем?
        Я сглотнула. Мне не нужны были упражнения, потому что после того, как взорвусь от откровенной похоти, тела моего не станет.
        - Нет.
        - Тогда ладно. - Он накинул полотенце на плечи и сел, скрестив ноги. - Это мое самое любимое занятие.
        - Не вылезать из воды?
        Ной кивнул, упершись на руки.
        - Я не очень религиозен, но меня всегда это трогало за душу. Я хотел бы это сохранить. В детстве, приезжая на Нантакет, я очень сильно любил плавать, потому что здесь были только я, звезды и море. Мою свободу не ограничивают здания, и я могу оставаться совершенно один. Даже в Центральном парке ты никогда не бываешь сам по себе. Теперь все иначе - есть давление со стороны семьи, мои обязанности, и мне уже не забыть всю эту историю Нантакета и англичан, отвоевавших его у Вампаноагов, и я не могу притворяться, что все это хорошо, но природа… - Он покачал головой, словно ему не хватало слов.
        - Ты кажешься более расслабленным.
        Он кривовато ухмыльнулся.
        - Странно, но ты тоже стала спокойнее.
        Я улыбнулась ему.
        - Что же тут странного? Я очень спокойная.
        - Нет. - Ной покачал головой - возможно, с обидной долей уверенности. - Ты не такая. Ты гиперактивная, шумная и надоедливая. Но ты настоящая. С тобой мне нет нужды притворяться.
        - Я бы не хотела, чтобы ты притворялся, - ответила я, не понимая толком, оскорбиться мне или радоваться комплименту. - Но, возможно, я бы хотела более приятного определения, чем «надоедливая».
        - Да? - Ной посмотрел мне в глаза. Когда я покраснела, он улыбнулся и взглянул на небо. - Когда поедем в Бостон?
        - Что?
        - Чтобы послушать записи.
        - Мы вместе поедем?
        Ной пожал плечами.
        - Тебе же семнадцать? А мне восемнадцать. У большинства отелей и квартир есть требование - тебе должно быть восемнадцать.
        Бостон.
        С ночевкой.
        И Ной.
        - Да ты шутишь! - Поездка с парнем - наедине с парнем! - казалась весьма интимной идеей. И взрослой. Я с друзьями-то одна никуда не ездила, а тут с Ноем…
        - Почему бы и нет?
        - А у тебя родители не расстроятся, что мы поехали вместе?
        - В таких вопросах они обычно не участвуют.
        - Как это может быть?
        - Ты заметила у них дефицит родительских навыков?
        - Я вроде как думала, что у твоей мамы свое собственное мнение…
        - Мама занята Широй, держит ее под контролем. К тому же они еще несколько лет назад постановили, что я взрослый и могу сам принимать решения. - Ной наклонил голову. - Если только ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
        Я нервно хихикнула.
        - Я хочу, чтобы ты со мной поехал.
        Поверить не могу, что я так сказала. Вообще во все это не могу поверить. В животе прочно обосновался рой бабочек.
        - Ладно, значит, договорились. Когда?
        - Я могу попросить на следующей неделе два выходных. Мэгги и Лиз всегда готовы пойти навстречу.
        - Мило. И лететь недолго.
        - Я не полечу.
        - Почему? Так же быстрее.
        - И дороже. Проще сесть на паром, а потом из Хайанниса до Бостона добраться на поезде.
        - Класс, тогда поедем на пароме.
        Поедем вместе. Ночь в квартире. Может, я неправильно поняла намеки, потому что пока люди не признаются вслух, уверенным быть нельзя. Но даю голову на отсечение, мы думаем об одном и том же. Гарантирую, что от поездки в Бостон результатов будет больше, чем от прослушивания нескольких записей.
        И, клянусь, я хочу этого.
        Лето хуцпы.
        Глава 20
        Над водой сияло солнце, отчего красочный мир становился блеклым. Я надела в пару к линзам темные очки, и все вокруг стало выглядеть так, словно я смотрела сквозь фильтр, который вызывал ностальгию. В очках с большущими стеклами я представляла себя Одри Хепберн.
        Мы с Ноем заняли два места на верхней палубе парома. Я собрала волосы в небрежный пучок, чтобы из-за ветра пряди волос не попадали в глаза и рот.
        - Хочешь, расскажу поистине душераздирающую теорию моей соседки?
        - Да. - Ной повернулся ко мне.
        - Хорошо. Итак. - Я сделала глубокий вдох. - Она предположила, что Рут и Эдвард позже могли встретиться и возобновить роман. А в результате родилась моя мама.
        - Что? - Он изогнул брови, и на его губах появилась насмешливая улыбка.
        - Ага.
        - А что… - Ной засмеялся. - Погоди, так…
        - Угу.
        - Ого. Что ж, - его ухмылка стала еще шире, - уверен, тебя примут в семью с распростертыми объятиями.
        - Если я не попытаюсь отнять бизнес.
        - Точно. - Он наклонил голову. - Ты же не веришь в это на самом деле…
        Я покраснела как помидор.
        - Я допускала подобное развитие событий.
        - Что мы - кузены? - Ной громко рассмеялся.
        Я тоже расхохоталась.
        - Я знаю! На самом деле я не поверила в это, но закралась такая мыслишка. Показалось очень разумным вариантом.
        - Господи, надеюсь, нет.
        - Правда?
        - Правда.
        Мы посмотрели друг на друга. У меня перехватило дыхание.
        - Так что, - медленно произнес Ной. - Раз уж стало известно, что мы не…
        - Ной? Ной Барбанел? Посмотрите-ка, кого я нашла! - К нам подошла женщина, буквально светившаяся от радости.
        На секунду Ной прикрыл глаза, а потом повернулся с вежливой улыбкой к подошедшей даме.
        - Здравствуйте, мисс Грин.
        Нет, ну честное слово, существует какой-то тайный сговор, как разрушить наш романтический настрой?
        Оставшийся путь на пароме мы провели, болтая с мисс Грин, подругой семьи Барбанел. В Хайаннисе мы сели на поезд до Южного вокзала Бостона, а после красная линия метро быстро доставила нас к Гарвардской площади, к этой крепости из красного кирпича и плюща.
        Мы забронировали апартаменты за публичной библиотекой Кембриджа, в пятнадцати минутах ходьбы от станции метро на Гарвардской площади. Мы поднялись из подземки на людную улицу с кучей книжных магазинчиков и ресторанов, битком забитых туристами и студентами, путешествующими пачками. Покинув площадь, мы прошли по кирпичным тротуарам мимо величественных викторианских особняков и небольших парков и вышли на более тихие улочки… Перед домами пышно цвели сады: некоторые были аккуратно подстрижены, другие являли собой беспорядочное буйство красок и зеленой растительности.
        - Вроде он. - Я посмотрела на узкий таунхаус светло-желтого цвета с белой окантовкой. Мы добрались до апартаментов. Апартаментов только для меня и Ноя.
        Сначала мама пришла в ужас от моих планов провести ночь в компании парня. Я подумывала не говорить ей о поездке в Бостон - очень серьезно подумывала, - но проще справиться с ее ступором, чем хранить от нее секреты. После беглого повествования о безопасном сексе я вскричала: «Мама, мы даже не целовались!», мы успокоились, и она торжественно попросила меня не пить, не пробовать наркотики и не давать себя в обиду, чему я чрезвычайно обрадовалась.
        Еще я рассказала о поездке Нико, Хейли и Джейн, и их советы оказались прямо противоположными советам моей матери. А Джейн и вовсе сказала, что прикончит меня, если мы с Ноем хотя бы не поцелуемся.
        Мы ввели код и открыли входную дверь с матовым стеклом, тоже окрашенную в желтый цвет. Узкая лестница вела к апартаментам на третьем этаже, наполненным светом и зеленью. От гостиной по обе стороны располагались две спальни, а рядом крошечная кухня и ванная.
        - У тебя есть предпочтения? - спросил Ной.
        Предпочтения. Были ли у меня предпочтения, в какой комнате мне спать в квартире, которую я разделю с парнем? Нет, не было, потому что голова была забита совсем другими проблемами. Например, тем самым парнем в этой квартире.
        - Эта сойдет. - Я потащила сумку в одну из комнат, где было полно книг и висела картина с панорамой Бостона, на которой были изображены небоскребы Пруденшал и Хэнкок, и логотипом Citgo. - Нам не пора выдвигаться?
        - Пойдем.
        Мы пошли по дорожкам из красного кирпича, пока дома не сменились магазинами, а сады - людьми. Из пекарни посреди площади доносился запах свежеиспеченного хлеба, и мы повернули к ней, успев точно к назначенной встрече.
        - Нам сюда. - Я кивнула в сторону кафе, у которого стояла женщина с найденной нами фотографии. Доктор Женевьев Вайс была одета в футболку и джинсы и выглядела так, словно ей нужно хорошенько выспаться, несмотря на то, что прижимала к груди термос с отчаянием младенца, вцепившегося в свое одеяльце. Мы подошли к ней, и я удивилась, поняв, что нервничаю. Я прочистила горло.
        - Доктор Вайс?
        Она посмотрела на меня и улыбнулась.
        - Эбби?
        - Здравствуйте. - Я стеснительно помахала, но тут же поняла, что она взрослый человек, и протянула ей руку.
        Она ответила крепким рукопожатием и мне, и Ною.
        - Давайте сделаем заказ.
        Мы взяли тарелку пирожных, я - горячий шоколад, а Ной - холодный кофе. Доктор Вайс добавила к заказу эспрессо, явно опасаясь, что ее чашка быстро опустеет.
        Повезло, что доктор Вайс уже заняла столик, потому что в кафе было полно людей. В основном они выглядели старше меня - студенты, что было понятно, поскольку напротив располагался колледж. Был четверг, но даже в три часа здесь расположились взрослые с ноутбуками. Доктор Вайс засунула свой компьютер в рюкзак, а потом сгребла в кучку стопку бумаг.
        - Как добрались?
        - Отлично. Спасибо, что согласились с нами встретиться. - Я слегка подтолкнула Ноя локтем, не в силах выкинуть из головы картинку, как он будет бродить по этим улицам и заниматься в этом кафе. - Вообще-то Ной будет в следующем году здесь учиться.
        - Правда? Что ты изучаешь?
        - Эм. - Он глянул на меня и стеснительно забормотал, что было ему несвойственно: - Экономику, но подумываю записаться на несколько занятий по биоразнообразию.
        Я удивленно посмотрела на него и улыбнулась.
        Пока они разговаривали о колледже, я наслаждалась шоколадным круассаном, закрыв глаза, когда маслянистое тесто и толстый кусок темного шоколада стали таять на языке. М-м-м, вкуснятина. Когда они закончили обмен любезностями, я наклонилась вперед.
        - А вы? Как получилось, что вы стали изучать Киндертранспорт?
        - Моя бабушка была участником британского Киндертранспорта, - ответила она. - Я планировала написать по этой теме диссертацию, но, когда стала глубже ее изучать, заинтересовалась, не принимала ли участие в подобном и Америка.
        - Но ведь не принимала, да? - Я поглядела на Ноя. - Раввин Адамс поделилась с нами общими сведениями о Киндертранспорте, и, похоже, в Америке было не так все хорошо организовано.
        - Верно. - Она глотнула кофе из термоса. - В Британии и в Европе с помощью Киндертранспорта вывезли из оккупированных нацистами стран примерно десять тысяч еврейских детей, но в Штатах подобный проект забраковали. Детей нужно было разместить по домам, кормить, обучать, а правительство не хотело все это оплачивать. В Англии частным организациям пришлось согласиться на спонсорство, иначе им грозило бы финансовое обременение.
        - Подождите, так если британский Киндертранспорт был организован не ради спасения детей, то ради чего? - в замешательстве уточнила я.
        - По сути, ради ускоренной выдачи виз и пропуска в страну на легальных основаниях большого количества детей. Ходатайство на иммиграцию было делом дорогим и хлопотным. Необходимо собрать много документов, документы стоили денег, срок действия заканчивался, нужно было получать их заново. Приходилось искать поручителя, чтобы не стать для государства финансовой обузой, нужно было купить билеты и пройти собеседование в Госдепартаменте США. - Она пожала плечами. - Англия ускорила этот процесс, чтобы дети Киндертранспорта смогли въехать в страну, но Америка этого не сделала. Поэтому у людей попросту не было денег, чтобы приехать в Америку.
        - Но они же как-то сюда приехали? - спросила я. - Ведь что-то вроде американского Киндертранспорта было и в Америке?
        - Верно. Частные лица вложили свои деньги. В тридцать четвертом году «Немецкая еврейская помощь детям» перевезла больше двухсот пятидесяти детей. Затем они привезли детей, спасавшихся от бомбежек, много детей из Центральной Европы при помощи французского Общества спасения детей, а также детей из Испании и Португалии.
        - И всех их разместили в семьях? - Как бабушку.
        - В основном. Хотя законы Америки, в отличие от европейских, указывали, что приемные дети должны жить в семьях с той же религией. Сначала еврейских семей не хватало, и люди стали нервничать и предавать это огласке из-за антисемитизма. Ортодоксальные семьи пытались выступать добровольцами, но «Детское бюро» им часто отказывало, потому что мест в их доме не хватало.
        - Думаю, лучше жить в переполненном доме, чем остаться совсем без дома, - заметила я.
        - Сплошная бюрократия. К счастью, пошла молва, многие семьи прослышали о программе и распахнули двери своих домов. - Она кивнула Ною. - И посмотрите, что может сделать один человек, одна семья. Семья его дедушки дали кров твоей бабушке. И вот теперь ты здесь.
        Теперь я здесь.
        Гарвардская библиотека Уайденера занимала большую часть Гарвардского двора. Чтобы подняться к коринфским колоннам при входе в красное кирпичное здание, пришлось пройти несколько дюжин ступенек. Доктор Вайс провела нас в библиотеку.
        - Здесь более трех с половиной миллионов книг, - сообщила она. - И пять миль стеллажей.
        Я явно не единственная, кто одержим книгами и библиотеками.
        Она помогла нам настроить прослушивающие устройства и нашла две аудиозаписи людей, которые плыли с бабушкой на одном корабле.
        - Сообщите, если что-нибудь узнаете, - попросила она. - Надеюсь, ваши поиски увенчаются успехом.
        Она ушла, и мы с Ноем надели наушники и переглянулись. Ной кивнул.
        - Начнем. - И мы нажали кнопку проигрывания.
        В какой-то момент, во время прослушивания, Ной взял меня за руку. Я посмотрела на него и увидела, что он смотрит в потолок и рассеяно водит большим пальцем по моей ладошке.
        Полагаю, в этом-то весь Ной. Мне нет необходимости все ему объяснять. Не нужно было говорить ему, что в эту минуту мне хотелось бы, чтобы он взял меня за руку. Не нужно объяснять свои чувства, потому что он испытывал те же эмоции.
        Через два часа своего жизнеописания Майкл Сальтцман начал рассказывать про путешествие из Парижа в Нью-Йорк. Я оживилась, но он тут же закончил излагать, ничего не упомянув про бабушку. Вместо этого я услышала, как его разлучили со старшим братом и отправили к дальней родне в Калифорнию, в семье которых никто не говорил по-немецки, а он не говорил по-английски. Однако ему понравились пальмы.
        Через двадцать минут Ной резко поднял голову.
        - По-моему, я кое-что нашел.
        - Правда? - Я поставила запись Майкла на паузу. - Что?
        - Вот. - Он отмотал запись, и мы оба вставили по наушнику. - Готова?
        Я кивнула, и в ухе раздался теплый скрипучий голос с резким немецким акцентом.
        «В парижской церкви ко мне примкнула девочка по имени Рут. Ей было четыре года, и она жила в соседнем городе. Она была тихоней и очень внимательно за мной наблюдала. Думаю, она безумно скучала по своим родителям и, наверное, ожидала, что остальные тоже ее бросят. Тогда я впервые поняла, что обязана быть сильной ради других. Я обязана о ней позаботиться, потому что у нее никого не осталось, а я была старше и могла сойти за взрослую. Мы вместе оказались на пароходе «Бабетт», который за неделю доставил нас из Парижа в Нью-Йорк. У некоторых взрослых началась ужасная морская болезнь, но мы были здоровы. Это было чудесное время. Я никогда не плавала на корабле. Это почти напоминало отпуск.
        «Немецкая еврейская помощь детям» определила меня, Рут и нескольких детей в Хольцман-Хаус в Нью-Йорке в ожидании семей, готовых нас принять. Мы провели вместе несколько недель, но я не помню, что случилось с девочкой. Наверное, ее забрала семья, но зато помню, что она тенью ходила за мной, а потом вдруг пропала. Помню, я подумала: «Ты не научишься расставаться с людьми, пока не окажется слишком поздно».
        В общем и целом, в Хольцман-Хаус оказалось не так плохо, хотя он был забит людьми. Мне было пятнадцать, семьи не горели желанием меня забирать, а я хотела найти работу и жить самостоятельно…»
        Мы послушали еще несколько минут, но женщина больше не упомянула бабушку. Я поставила на паузу и посмотрела на Ноя вытаращенными глазами. Меня потряхивало от волнения.
        - А ведь я сомневалась, что мы что-нибудь найдем.
        - Но это она. Она ведь, верно?
        - Должна быть. Рут. «Бабетт». Четыре года. - Я покачала головой. - Представить не могу, как о себе-то позаботиться, а тут маленький ребенок. А ее размышления о том, что это напоминало отпуск?
        - Дети выносливы. Да и, наверное, это действительно казалось им отпуском в сравнении с тем, что они уже пережили.
        - Ты прав. - Я вздохнула. - Ладно. Итак. Что это может быть за «соседний город»?
        - Вначале она назвала, откуда она родом. Давай отмотаем.
        Женщина по имени Эльза Фридхофф приехала из Гамбурга. Мы открыли карту на моем телефоне и стали внимательно ее изучать. Гамбург располагался северо-западнее Берлина, недалеко от Дании. Это был портовый город на пересечении трех рек. Вокруг него на карте находилось множество небольших городков, многие из них прибрежные: Бремен, Люнебург, Шверин, Любек, Куксхафен.
        - Это уже начало.
        - Однозначно.
        Мы вышли из библиотеки вечером, но солнце еще находилось в зените, а небо было голубым. Во дворе туристы, стоя на ступенях библиотеки, делали фотографии, а в тени высоких деревьев лежали студенты. Мы прошли через арку одной из окружавшей колледж стен и снова оказались на шумной площади. Легонько раскачивая руками, иногда мы касались друг друга, переходя последнюю улицу на набережную с лодочной станцией и дорожками, расходящимися в разных направлениях. Мы пошли направо, мимо высокого камыша, растущего вдоль берега, и вразвалочку гуляющих гусей.
        Через реку Чарльз перекинулся небольшой пешеходный мостик, и мы поднялись на середину, разглядывая все вокруг. Вдоль воды шли длинные берега с пышной растительностью, а к небу вздымались яркие своды роз. Ной прислонился к широким каменным перилам.
        - Отец каждую осень возил нас сюда смотреть парусные гонки. Он участвовал за Гарвард.
        - Выходит, ты преемник традиций?
        Ной угрюмо улыбнулся.
        - Да.
        - Но он же не рассчитывает, что ты будешь участвовать в соревнованиях по гребле?
        От этого вопроса на его лице появилось насмешливое выражение.
        - В точку.
        - А ты хочешь?
        Ной снова посмотрел на воду, на следующий вырисовывающийся на фоне неба мост.
        - Я хочу, чтобы он мной гордился. А он любил греблю. Любит парусные гонки. Когда мы приезжали сюда, он всегда казался таким счастливым.
        Мы помолчали. Я не умела утешать людей из-за сложностей в семейных делах. Но, возможно, важно не утешать его, а попросту выслушать.
        - Думаю, он очень старался быть как все, - сказал Ной. - Может, я тоже. И, наверное, в теории папа хочет, чтобы я был счастлив. Но он считает, что в конечном итоге колледж, компания принесут мне счастье.
        - А ты как считаешь?
        Ной покачал головой.
        - Не знаю.
        Несколько минут мы молча стояли, прислонившись к перилам, и смотрели, как по реке плывут парусники и лодки.
        - У меня появилась идея, - наконец произнесла я. - Я поискала дендрарий после того, как о нем обмолвилась раввин. Почему бы нам не взглянуть на него?
        Ной насторожился.
        - Эбигейл…
        - Что? Тебе нравятся растения. Там растут растения. Мне тоже нравятся растения! Отличная ведь идея.
        Ной снова затряс головой, но не смог сдержать улыбку.
        - Ты смешная.
        - Но еще и убедительная? Там наверняка очень красиво.
        - Но еще и убедительная.
        Перейдя реку, мы поймали такси и поехали через весь Бостон к дендрарию, миновав большие внушительные дома и объехав огромный пруд. В прямом смысле слова это действительно был парк, но он отличался от всех парков, в которых я раньше гуляла. С извилистыми тропинками, бесчисленным количеством гигантских деревьев и кустарников, он занимал сотни акров.
        Вначале мы побрели к висячим садам, где виноградные лозы вились по шпалерам, а потом направились по табличкам, указывающим в сторону садового бонсая.
        - Почти уверена, что это не бонсай, - сказала я, когда мы прошли мимо очередной таблички, ведущей к вечнозеленым растениям.
        - Здесь должна быть одна из лучших коллекций в Америке, - сообщил Ной. - Мы бы наверняка заметили.
        - Так ты еще и эксперт по бонсаю?
        Ной засмеялся. Его энтузиазм и восхищение перед растениями, как мое перед Элли Мэй, подкупали.
        - Нет, но не считать его классным невозможно. Сюда!
        Мы подошли к шестиугольному тенту. Стены были открыты стихии, а внутри тянулась дорожка. Мы пошли против часовой стрелки, внимательно читая знаки и любуясь миниатюрными деревцами.
        - Это кипарисовик туполистный, - сообщила я. - Ему больше двухсот лет.
        Ной наклонился поближе, и сзади пропищали тихим голосом:
        - Убедительная просьба НЕ ПОДХОДИТЬ к деревьям.
        Он отпрыгнул и виновато на меня посмотрел, словно надеясь, что я не заметила его прыжок.
        Я захихикала:
        - Бонсай ограбить не удалось.
        Потом мы пошли гулять по парку, блуждая по холмам и мимо громадных деревьев. В самом дальнем конце, откуда мы пришли, располагалась самая высокая точка парка - покатый холм с видом на Бостон. Мы с Ноем опустились на балку из камня. Слева мужчина снимал на камеру позирующую женщину, а справа двое мужчин играли с собакой.
        - Ты мог бы тут работать, - прокомментировала я. - Дендрарий принадлежит Гарварду. Ты мог бы здесь заниматься.
        Ной кивнул. Очевидно, ничего нового я ему не сообщила, но решила, что, вероятно, ему стоит задуматься над этим вариантом.
        С заходом солнца парк закрылся, и к тому времени мы проголодались. Мы поужинали в кубинском ресторанчике, который нам посоветовал наш водитель. Когда мы вернулись в квартиру, на часах было десять. Достаточно поздно, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи и лечь спать.
        Однако мы уселись на диван. Меня пробила нервная дрожь. И что теперь? Ведь мы уж точно не ляжем спать.
        В этом-то все и дело. Я абсолютно точно и на все сто хотела замутить с Ноем Барбанелом. Хотела так сильно, что становилось больно. Внутри все скрутило от желания, дыхание перехватывало, а легкие горели.
        И все же переходный период от необъятий до объятий казался таким пугающим, так беспокоил возможным отказом, что я решила: лучше спрыгнуть с моста, чем посмотреть фактам в лицо.
        Нико говорила, что это состояние «без поцелуев» становится лучше с практикой. Она сказала, что в итоге ты становишься таким профи, что сам чувствуешь, когда поцелуи нужны, как запятые в предложениях, чувствуешь молчание, предвещающее поцелуй, и это предвкушение.
        Я еще не достигла такого мастерства.
        Ной заерзал на диване.
        - Хочешь что-нибудь посмотреть?
        Нет. Ничего я не хотела смотреть. Я хотела с ним целоваться.
        - Конечно, - ответила я, потому что не дай мне бог вести себя как взрослый человек.
        Он включил телевизор, и мы нашли первую серию сериала, который как-то обсуждали.
        Ну, ладно. Хорошо. Посижу тут, посмотрю телевизор, как будто есть вероятность, что мне удастся на нем сосредоточиться, когда я хотела лишь напрыгнуть на Ноя. Мы сидели бок о бок, но не касались друг друга, и от этого меня затошнило. Я всеми фибрами души ощущала разделяющее нас пространство.
        Сериал закончился.
        - Хочешь, еще что-нибудь посмотрим?
        Естественно, я не хотела смотреть что-нибудь еще, поэтому ответила, пожав плечами. Превосходно. Нужно что-то сказать. Рукой помахать, что ли. Но я даже губы разжать не могла, чтобы что-нибудь молвить.
        Скажи что-нибудь, скажи, скажи!
        - Нет, - выпалила я.
        - Нет? - удивленно посмотрел он.
        - Я не хочу смотреть очередной сериал.
        Ной снова заерзал, но на этот раз повернулся ко мне лицом.
        - Действительно, - бросил он. - Есть другие предложения?
        Голова у меня так кружилась, что я была готова рухнуть в обморок. Я рвано и быстро дышала, а комок нервов в животе не исчезал.
        Мне удалось лишь еле заметно кивнуть.
        - Например? - Ной поднял руку и коснулся прядки моих волос.
        - Эм, - сглотнула я. Он слышит мое сердце? Я-то ничего не слышала из-за рева крови в ушах.
        Ной намотал на палец кудряшку, а потом отпустил ее, убирая прядь назад долгим, неспешным движением и проводя ладонью по моей голове. Меня передернуло. Его рука опустилась на мою шею и обхватила ее сзади. Он не сводил с меня глаз.
        - Совсем никаких предложений?
        Сердце готово было вырваться из груди. Я еле слышно прошептала:
        - Поцелуй меня.
        На лице Ноя медленно расползалась лучезарная улыбка.
        - Что поцеловать? - Он легонько, будто перышком, коснулся моей скулы. - Тут поцеловать?
        Я молча кивнула, потеряв дар речи.
        Он прижался ртом к нежной ямочке под ухом.
        - Тут поцеловать?
        Мне стало нестерпимо жарко. Я даже не подозревала о существовании этого места и запрокинула голову назад.
        - О боже, Ной.
        Я услышала в его голосе улыбку.
        - Тут поцеловать? - Он втянул мочку уха в рот, и я ахнула, потянувшись к нему руками, когда меня охватил вихрь эмоций. Уши. Почему никто никогда не рассказывал мне, как приятны поцелуи в уши?
        Я обхватила его голову руками и притянула к себе, изогнувшись так, что наши губы наконец встретились. Я буквально оцепенела. Я словно ждала поцелуя и вместе с тем понятия не имела, что он случится. Я как будто всю свою жизнь готовилась к нему и все равно была потрясена до потери пульса.
        Губы Ноя были настойчивыми и теплыми, и я никак не могла ими насытиться, мне не хватало близости. Мы прижимались друг к другу, горячие, настойчивые, неразделимые. Он скользнул языком в мой рот, лаская его, пока у меня не перехватило дыхание. Казалось, кости в моем теле стали мягкими, а мышцы расслабились. Меня опалило жарким, проворным и опасным пламенем, и я бы задрожала, если бы не прижималась к Ною так сильно.
        Он протянул к моей ноге руку и перекинул ее через свое бедро, чтобы я села на него. Когда я устроилась сверху, Ной издал тихий стон. Он обхватил мою шею и притянул к себе, чтобы прижаться к моим губам на несколько долгих знойных минут. Потом он легонько оттолкнул меня. Мы тяжело дышали, а мои волосы свисали вниз, укрывая нас от остального мира.
        - Все хорошо?
        - Да. - Я поцеловала его бровь, что было странно, но в эту минуту казалось правильным. - Да, чудесно. - Потом меня озарило, и я отстранилась, положив руки ему на плечи. Густо покраснела. - О! Хм. Я не буду с тобой спать.
        Ной посмотрел на меня сияющими глазами.
        - Ладно.
        - Ладно? Ладно. Хорошо. Просто чтобы убедиться, что у нас все хорошо.
        - Мы же не в экспрессе. Мы можем остановиться, когда захотим.
        Я не смогла сдержать улыбку. Я и так знала, что мне нравится Ной Барбанел, но он стал нравиться мне еще сильнее, когда вел себя так рассудительно и проводил дурацкие аналогии.
        - Ты нравишься мне, Ной Барбанел, - заявила я. - Ты хороший человек.
        - Спасибо?
        - Пожалуйста, - ответила я и снова его поцеловала.
        Глава 21

3 февраля, 1953
        Помнишь, как в детстве я любила разгуливать по площадке на крыше? Я притворялась, будто жду, когда вернется мой муж-капитан, вышедший в море на охоту за китами. Твоя мать рассказывала мне, что в прошлом так делали женщины на Нантакете, и звучало это до безумия романтично. Обычно я часами бродила по площадке. «У нее слишком богатое воображение», - частенько говаривали гости.
        Я солгала.
        Я не высматривала никакого воображаемого мужа. Я ждала своих родителей. Несмотря на то, что в Нью-Йорк я прибыла на пароходе и знала, что туда попадают большинство, я представляла, что мои родители приедут на Нантакет. Откуда-то они узнают, что я здесь. И я увижу, как приближается их корабль, увижу, как он появляется на горизонте, подплывет совсем близко к берегу, а они будут стоять у перил и махать руками.
        Поверить не могу, что получила письмо. Я словно сотню лет его прождала. И помню, я говорила тебе, что лучше узнать правду. Говорила, что эта неопределенность сильно ранит, но сейчас я бы все отдала, чтобы повернуть время вспять, когда решила на прошлой неделе: возможно. Я не идиотка. Я понимала, что это несбыточная мечта. Я знала. Но ведь на самом деле желала другого, понимаешь?
        1943 год. Отравлены газом по прибытии.
        Нэд, я ненавижу этот мир.
        Жаль, что тебя нет рядом.
        Я проснулась раньше Ноя. Мы уснули в его комнате, потому что казалось невыносимым разлучаться с ним даже для того, чтобы поспать. Он спал лицом ко мне, его грудь мирно поднималась и опускалась, а черные ресницы отбрасывали тени на скулы. Я аккуратно убрала его руку с талии и выскользнула из кровати, зашагав в ванную.
        Раньше я никогда не засыпала в одной постели с парнем.
        Хотя, если по-честному, я практически не спала. Оказалось, что заснуть, когда рядом с тобой лежит еще одно тело, трудно. Но что самое приятное - я просыпалась снова и снова, но вместо раздражения сияла от радости и прижималась к Ною.
        Ной, Ной, Ной, Ной.
        Приняв душ и надев сиреневый сарафан, я устроилась в своей спальне, которой так и не воспользовалась, и позвонила маме, чтобы быстренько сообщить ей новости.
        - В одной из записей упоминалась бабуля! - рассказала я. - Женщина утверждала, что бабушка жила в соседнем городе, а сама она из Гамбурга, что на севере Германии.
        - Правда? А что еще она рассказывала?
        Предположив, что она может об этом спросить, я записала слова Эльзы Фридхофф и теперь зачитывала их маме.
        - Я подумала, раз уж мы сузили круг поисков до одного региона, то я могу перепроверить в переписи тридцатых годов имена бабушкиных родителей. Вдруг нам удастся их найти?
        От изумления у мамы вырвался смешок.
        - Неплохая мысль.
        - Но я понятия не имею, где найти переписи.
        - Может, помогут генеалогические сайты. Как у вас с Ноем?
        Я бросила взгляд на вторую спальню.
        - Хорошо.
        - Он сейчас там?
        - Да.
        - Чем занимались вчера вечером?
        Ничем!
        - Сходили в дендрарий, потом поужинали. - Слава богу, что я ей позвонила, а не устроила сеанс по скайпу, а то мама лицезрела бы мое красное лицо.
        Когда мы с мамой закончили разговор, Ной направился в душ. Я погуглила немецкие переписи населения и, к своему удивлению, нашла много полезной информации. Однако никаких поисковых систем не было - результаты переписи из разных городов можно было загрузить только платно. Я добавила странички в закладки на потом.
        Потом я поискала Хольцман-Хаус, куда, по словам Эльзы Фридхофф, их с бабушкой определило Еврейское общество, главная организация по помощи детям из Европы. Как и Еврейское общество, Хольцман-Хаус была частной организацией по оказанию помощи беженцам. Она предоставляла еврейским детям временное содержание.
        Возможно, именно они сообщили бабушке о смерти ее родителей, а это означало, что у них могла остаться какая-то информация о них или, возможно, о самом переезде бабушки, включая данные о ее семье.
        Хольцман-Хаус больше не существовала, но их записи передали другой еврейской общественной организации. Как и многие другие организации, с которыми я уже пообщалась, у них не оказалось оцифрованных записей, и они предложили мне приехать в Нью-Йорк, чтобы лично поискать в архивах. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Я отправила им письмо по электронной почте, радуясь, что у меня появилась настоящая информация, которой можно поделиться: «Моя бабушка, Рут Голдман, прибыла на пароходе «Бабетт» в 1939 году. Несколько недель она провела в Хольцман-Хаус. Есть ли в ваших документах какие-нибудь сведения о ней?»
        Ной вышел из душа с взъерошенными волосами и сонным выражением лица. Низко на бедрах у него висело полотенце.
        - Доброе утро.
        - Доброе утро. - Я неожиданно смутилась, словно не мы полночи прижимались друг к другу.
        Он налил себе стакан воды.
        - Ты разговаривала по телефону?
        - Да, с мамой.
        Он выпил полстакана и посмотрел на меня.
        - Ты в порядке?
        - Из-за звонка? - несколько недоумевая, уточнила я.
        - Нет, я про… - Ной впервые мямлил. - Я хотел уточнить по поводу вчерашнего. Убедиться, что мы не слишком поторопились.
        Мне не удалось сдержать проворную улыбку.
        - Нет, мы не поторопились.
        - Хорошо. - Ной подошел и смачно поцеловал меня в губы, а потом улыбнулся так, что у меня растаяло сердце. - Потому что я считаю, что вечер вышел отличным.
        Этот парень меня прикончит.
        - Как насчет завтрака? - спросил он. - Я умираю от голода.
        Мы пошли в кафе неподалеку, где подавали сэндвичи, названные в честь улиц и школ. На завтрак мы заказали буррито, Ной выбрал кофе, а я добавила печенье. Каждому - свое. Потом мы поехали на такси в центр города и оставшийся день гуляли по общественным паркам, которые, как сообщил Ной, были старейшими в нашей стране. Потом мы отправились к поезду, с поезда пересели на паром, а паром отвез нас на Нантакет.
        Было странно возвращаться на остров после того, как мы отсутствовали целую ночь. Возвращаться туда, где ты проводил каникулы, после того, как отдых заканчивался, вообще странно. Да и атмосфера в Бостоне совершенно отличалась от духа Нантакета. И я уже не говорю о случившемся между мной и Ноем. Я нервничала, пока мы шли по темным знакомым улицам к дому миссис Хендерсон. Что будет теперь? Бостон казался сказкой, а на Нантакет, как бы странно это ни прозвучало, вернется обычная жизнь? В городе у нас была своя атмосфера. А здесь?
        Ной проводил меня до двери, и мы застыли на ступенях. Он поправил на плече ремешок спортивной сумки.
        - Скоро увидимся.
        Верно. Потому что мы прощаемся.
        - Я сообщу тебе, если в архивах окажется какая-нибудь информация.
        - Хорошо.
        - Хорошо.
        Мы продолжили стоять на месте. А потом Ной положил ладонь на мою щеку и нежно и легонько, как перышко, коснулся губами моих губ. Волнующее напряжение тут же развеялось.
        - Тогда до встречи.
        - До встречи. - Я заскочила в дом и прислонилась к закрытой двери. Я широко улыбнулась, глядя в потолок и не в силах задушить удовольствие от проведенных вместе выходных. Я целовалась с Ноем Барбанелом! И вообще-то даже активно с ним обнималась. Я подавила радостный возглас.
        В доме было темно, но сквозь окна проникал лунный свет. Я пританцовывала, поднимаясь наверх, и молча вошла в свою комнату, где уже спала Джейн. Я счастливо и мечтательно опустилась на кровать, как кленовое семечко, летящее вниз на землю. И уснула, думая о Ное.
        И проснулась, думая о Ное.
        Ладно, это может реально отнять слишком много времени.
        Неужели люди всегда чувствуют себя разбитыми из-за любовных отношений? Истощенными в пух и прах? Это нормально - страстно, как наркотик, желать другого человека? Ни за что не поверю.
        Конечно, так могло быть. Наверное, химические процессы в моем теле изменились, и я пристрастилась к гормонам Ноя. Биологический долг смеялся надо мной, подталкивая к продолжению рода, хотя Земля перенаселена и было бы неплохо, если бы человечество на какое-то время отключилось. Пока мы хотя бы не терраформируем Марс.
        Господи, как же я его хотела.
        - Ты вернулась! - Джейн быстро сбежала с лестницы и подсела ко мне за кухонный стол. - Как все прошло?
        - Отлично. Мы нашли одну запись…
        - Расскажи лучше про Ноя. - Она налила молоко в миску с колечками. - Вы провели вместе ночь! И не говори, что только формально. Сообщения у тебя были очень уклончивые.
        Я отложила ложку, и на лице у меня расплылась улыбка, как у Чеширского кота.
        - Ну…
        - Боже, да что случилось?
        Джейн издавала очень верные звуки и возгласы на мой рассказ. Когда я закончила, она резко выдохнула.
        - Наконец-то!
        - И как мне теперь поступить?
        - Можешь ему написать.
        Верно. Могу. Теоретически я умела пользоваться телефоном и английским языком. Разве что… Что написать человеку после того, как вы поцеловались? Почему этому не учат в школе? Почему мы изучаем математику и биологию, но я не научилась отвечать парню, который засунул мне в рот свой язык? Как, черт возьми, нам удалось продлить человеческий род? Я зачерпнула последние три колечка.
        - Нет. Точно не буду.
        Джейн ухмыльнулась.
        - Самая храбрая девчонка на Нантакете.
        Я скорчила мину.
        Весь оставшийся день я была на нервах. На работе Мэгги прервала наш разговор и спросила, все ли у меня в порядке. До конца смены я пыталась взять себя в руки, но, честно говоря, получалось плохо.
        Чаще всего в книгах, которые я читала, поцелуи происходили в конце романа, и все потом были счастливы. Или, возможно, пара обнималась, потому что они были в фальшивых отношениях или браке по расчету (да, я прочла много исторических романов), или в порыве гневной страсти. А еще они постоянно сталкивались друг с другом.
        Но что, если вы поцеловались и не находитесь в отношениях или вынуждены постоянно взаимодействовать друг с другом? Что, если вы просто разок обнимались и были правда увлечены этим человеком, но гарантий никаких не давали? Как узнать, как теперь вам общаться?
        Я решила написать Ною, когда мой телефон наконец завибрировал в кармане. Я замерла, почти запихнув книгу на полку, и не могла заставить себя вытащить телефон. Сейчас я как кот Шредингера: я и смс-сообщения. Когда все же посмотрела на телефон, то не поняла: то ли я была без ума от счастья, то ли невыносимо расстроена.
        Я подождала, как ребенок, задержавший дыхание под водой, пока неуверенность не стала хуже потенциального разочарования, и выхватила телефон.
        Мама: Ты знала, что в среднем подростки проводят СЕМНАДЦАТЬ ЧАСОВ, СМОТРЯ В ТЕЛЕФОН. ЧТО ТЫ ТАМ СМОТРИШЬ СХОДИ ПОГУЛЯЙ.
        Мама. Меня охватила досада, и я недовольно хмыкнула.
        Я: Вообще-то шесть часов сегодня я провела, смотря не на экран, а на книги. А еще уверена, что ты прочла эту статью С ТЕЛЕФОНА.
        Телефон снова завибрировал. Я посмотрела и громко ойкнула, быстро отводя глаза в сторону. Паника и надежда теперь сражались за власть. Я часто задышала и заставила себя прочитать сообщение.
        Ной: Чем завтра занята?
        Господи. Ной. Сообщение. Почему из-за него я теряю дар речи? Я когда-нибудь оправлюсь? Или теперь таким будет мое существование?
        Как мне ответить?
        О. Ответить на вопрос было бы к месту.
        Я: Мы с Джейн собирались на вечеринку у Кейтлин Фэн. А ты?
        Я напряженно смотрела, как на экране заплясали три точки, желая, чтобы они сложились в слова. Я отчаялась, как прорицатель, пытающийся истолковать сигналы перед эмоционально неустойчивым королем.
        Ной: То же самое.
        Что это за ответ такой - то же самое?
        Увидимся?
        «Увидимся» - не то же самое, что «Пойдем вместе», «Давай встречаться, станем парой, надень мою школьную куртку». Почему все мои примеры отношений и романтики исходили из мюзиклов пятидесятых годов? Но это подразумевало, что мы увидимся. Завтра.
        И на сегодня мне этого хватит.
        Глава 22
        Дом Кейтлин Фэн располагался на краю утеса. Наверное, если у вас много домов, то ничего страшного, если один из них упадет в море. Джейн божилась, что все будет абсолютно нормально, если мы заявимся к Кейтлин, хотя никто из нас лично не был с ней знаком. Поговаривали, что она частенько закатывает вечеринки на классные тематики, а тем, кто косвенно знаком с ее окружением, тоже разрешалось прийти. Мы явились в пятнадцать минут одиннадцатого в сопровождении блесток и нервозности. Скрупулезно, как выполняют операции нейрохирурги, посмотрев на YouTube обучающее видео по макияжу, мы нанесли яркие тени для век, подвели глаза белым жидким лайнером, сделали контуринг сине-зеленым и розовым цветами, а губы накрасили голубым. Потом натянули на щеки и виски ажурные чулки, вдавив кремообразные тени для век, чтобы нарисовать чешую, и тщательно нанесли на кожу блестки.
        Для костюмов мы выпросили у друзей легинсы, покрытые металлизированной чешуей, и кроп-топы. Мэгги одолжила мне розово-голубой парик, который обычно надевала на ежегодный гей-парад, а Джейн вплела в волосы полоски зеленой ткани, словно это водоросли.
        - Я словно в фильм для подростков попала, - сообщила я Джейн, когда мы шли по дорожке. Из дома разносилась громыхающая музыка, а в высоких окнах виднелись яркие белые огни. К счастью, по соседству никто не жил, так что жаловаться на громкую музыку некому. - У нас дома никто не закатывает такие вечеринки.
        Я вдруг крепко пожелала появиться здесь вместе с Ноем, чтобы мы вели себя как пара. Он предложил заехать за нами, но я сказала ему не волноваться - Ною не по пути, а я не собиралась заявляться к «Золотым дверям» в костюме русалки.
        Огромная ошибка с моей стороны.
        Мы открыли дверь и резко замерли. С потолка свисала драпировка из цветов и морских ракушек. Мы с Джейн переглянулись и вошли в холл. У двухэтажного вестибюля разливался бирюзовый и аквамариновый свет, отчего возникало ощущение, будто мы оказались под водой. Гости были одеты в костюмы пиратов, русалок и акул. На девушках были короны из цветов, а парни надели чокеры с шипами, которые я видела в фильме «Голубая лагуна». Посреди огромной комнаты, где вполне мог поместиться стол с цветами или рождественская ель, стоял гигантский корабль.
        - Господи! - пришлось проорать мне, чтобы Джейн меня услышала. - Это же безумие!
        - Все так необычно, - сказала Джейн. Мы подошли к кораблю и подняли головы, чтобы получше рассмотреть этот островок задумчивого молчания посреди шумного хаоса. Крошечные фигурки моряков пали верной смертью. - Я влюблена.
        - Интересно, как она пронесла его через дверь?
        - Может, его тут и построили?
        Вокруг корабля были разбросаны фальшивые золотые монеты вперемешку с пластмассовыми камушками.
        - Что за мир. Как думаешь, где ее родители?
        - Может, они вернулись в Бостон по работе?
        - И оставили Кейтлин одну? Мне не понять богатеев.
        Из вестибюля толпой нас привело на кухню, где вся столешница была уставлена пивом и вином. Я схватила банку с розовым вином и открыла крышку.
        Кто бы мог подумать, что за одно лето я так пристрастилась к розовому вину?
        Джейн стукнула своей банкой по моей.
        - Дзынь-дзынь.
        - Дзынь-дзынь.
        Мы стали разгуливать по дому, всякий раз впадая в восторг, когда сменялись декорации: от грота, где, безусловно, прятались парочки, до необитаемого острова, наполненного настоящим песком. И кто потом будет все это убирать?
        В огромной гостиной с пляжной тематикой Джейн схватила меня за руку.
        - Там Сидни. - Она прищурилась. - С кем это она?
        Девушка Пранава стояла рядом с симпатичным парнем в пляжных шортах и рубашке с воротником.
        - Нет, Джейн, то, что она разговаривает с другим парнем, не означает, что она собирается бросить Пранава и ты заполучишь его себе.
        - А ты прямо уверена.
        - Поговори с кем-нибудь еще. - Я вскинула рукой и случайно ударила парня в грудь. Он покосился на меня и прошел мимо. Упс. - На этой вечеринке куча парней!
        Она тщательно просканировала толпу в мокасинах и шортах.
        - Они все тупицы.
        - Джейн! Ты же сама хотела сюда прийти.
        Она снова перевела взгляд на Сидни.
        - Может, мне стоит разведать обстановку. Убедиться, что там ничего странного не происходит.
        - Нет, этого тебе точно делать не нужно. - Я зацепилась взглядом за знакомое лицо на другом конце комнаты. - Смотри, Эван! Пойдем к нему!
        Я потащила ее к Эвану, который стоял в компании незнакомого парня. Джейн поглядела на нашего друга.
        - Какого черта? Что ты тут делаешь?
        - Эм. - Эван смутился. Он не оделся согласно тематике вечеринки, но в знак уважения напялил футболку с изображением лобстера. - Я тусуюсь?
        - Ты даже не намекнул, что придешь на эту вечеринку! Я бы не чувствовала себя так ужасно, если бы знала, что тут будешь ты!
        - Так приятно знать, что мое единственное предназначение - приглашать тебя на вечеринки.
        Джейн прищурила глаза.
        - Что еще ты от меня скрываешь?
        - Пойду-ка я сделаю кружок, поищу Ноя, - вмешалась я, посчитав, что Джейн ничего не угрожает. - Веселой вам ссоры!
        Я поискала Ноя у стола с закусками, машинально засунула в рот чипсы и сальсу, а потом поняла, что наверняка стерла помаду. Упс. Еще по чистой случайности чуть не уронила на свой блестящий золотистый топик кусок помидора. Оторвавшись от еды, я обнаружила, что иду по пятам за парнем, одетым в костюм Урсулы. Я попивала вино и изучала конструкцию его щупалец. Вдруг он собирался увеличиться в размерах и потопить корабль у входа?
        Где, собственно, мы и оказались - в вестибюле с бирюзовым светом и свисающими с потолка ракушками. Собираясь сделать хороший снимок для Нико и подруг, я подняла телефон и, наклонив голову, постаралась найти лучший ракурс, как вдруг увидела Ноя.
        Он стоял на балконе второго этажа в капитанской фуражке и синем блейзере, который, кстати, ему невероятно шел. Раньше я никогда не считала капитанов сексуальными. Если бы меня попросили описать капитана, я бы сказала, что у них всклокоченная борода и огромный свитер, и седина.
        Несомненно, Ной был сексуален.
        На минуту я засмотрелась, упиваясь возможностью безотрывно глазеть на него и медленно осознавая, насколько он привлекателен. Я поддалась своей огромной симпатии к этому парню - теплой, сладкой и настолько сильной, что сердце в груди ходило ходуном.
        Потом я медленно оглядела всех, кто его окружал, всех, через кого мне придется пробраться, чтобы приблизиться к нему. Я боялась к нему подходить, пока Ной уверенно смеялся в компании людей, которые, как и он, принадлежали этому диковинному миру подводных вечеринок.
        Мне нужно на свежий воздух.
        Я выскочила из гостиной через высокие двери и пронеслась мимо какой-то компании. На краю участка земля сменялась дюнами, дюны - песком, песок - морем. Я встала на краю обрыва. Лето было в разгаре, но сегодня ветер принес с собой прохладу. Я вгляделась в бесконечную темень и вдохнула ночной запах океана.
        Неужели все ощущают то же, когда предстают перед истинной природой Нантакета, когда ветер, луна и вода обнажают вашу душу? Неужели все, несмотря на свою уравновешенность, чувствуют себя такими же одинокими, уязвимыми и ничтожными, как и я, когда в эту минуту смотрела на океан? Возможно, эта связь с океаном, которая казалась мне слишком личной, была единой для всех?
        Мне нужно поговорить с Ноем о наших отношениях, а иначе я вся издергаюсь.
        - Привет, Ариэль.
        Я вздрогнула от сильного и мгновенно вспыхнувшего восторга, уничтожившего на корню все мои сомнения. Я с радостью повернулась к нему. Он меня нашел. Только от одного его присутствия, без слов и прикосновений, я сияла от счастья.
        - Я не рыжая. А у тебя не голубые глаза, принц Эрик.
        - Верно. И не припомню, чтобы Ариэль была такой… - Ной скользнул по мне взглядом, задержавшись на бедрах, втиснутых в блестящие легинсы, и на голом участке живота. - Чешуйчатой.
        Я рассмеялась и постучала пальцем по подбородку, изучая его до боли знакомое лицо.
        - Точно подмечено. А ты не принц, а капитан. Тогда, может, я не Ариэль, а одна из ее сестер. Может, мы в другой сказке.
        - Да? - Ной шагнул ко мне и положил на бедро свою ладонь. Он провел большим пальцем по моей обнаженной талии. - И как заканчивается наша сказка?
        От его прикосновения меня бросило в озноб, и я чудом не вздрогнула.
        - Надеюсь, там будет меньше убийств и самопожертвований, чем в оригинальной «Русалочке».
        Ной приподнял брови.
        - Я не знаю таких подробностей.
        - В оригинальной сказке при каждом шаге русалочка чувствует, будто ей в ноги впивается тысяча ножей. - Я блаженно ему улыбнулась. - Ее сестры советуют ей убить принца, чтобы спасти себя. Она не смогла на это пойти и умерла, став пеной морской.
        Ной подошел еще ближе.
        - Бедолага.
        - Это я еще не рассказала тебе, что случилось со сводными сестрами Золушки и мачехой Белоснежки. - Я похлопала его по груди. - Дисней штампует подчищенные версии. В оригинальных сказках всегда есть подоплека в виде насилия или трагедии.
        - Всегда?
        Наши лица разделяли несколько сантиметров, и я мечтала, чтобы он меня поцеловал. Я хотела его. Я не Русалочка, а он не ее принц. Наша история совсем новая - возможно, в ней и вовсе не будет трагедии. Мы не наши бабушка и дедушка. У нас может получиться.
        Что же нам делать?
        Четыре простых слова. Почему я никак не могу произнести их вслух? Почему мне так сложно поговорить с Ноем о нас? Виной тому моя чертова гордость или страх оказаться отвергнутой? Ведь если он скажет, что мы просто развлекаемся, я этого не вынесу. Придется сразу оборвать все общение, потому что иначе сердцу будет слишком больно.
        А Ной и скажет, что мы просто развлекаемся, потому что в следующем месяце он уезжает в колледж, а кто захочет учиться в колледже и встречаться с девушкой, которая еще даже школу не закончила? Он расстался со своей девушкой, когда та уехала в колледж, потому что считал, что встречаться на расстоянии - плохая идея.
        Может, надо забыть об ответственности и наслаждаться мгновением. Может, нам не нужно обсуждать наши надежды и ожидания. Ариэль не могла говорить, и… ну… в диснеевской версии у нее все получилось.
        Но не в оригинальной сказке.
        «Что же нам делать?» - мысленно произнесла я, не в силах повторить это вслух. Мне нужно вытеснить эти слова, вытолкнуть в мир своим дыханием, языком и голосовыми связками. Потому что я правда хотела знать, на что мы оба рассчитываем. Мне необходимо, чтобы мы были на одной волне.
        - Мне нравится твоя фуражка, - вместо этого произнесла я.
        - Серьезно? - Он провел рукой выше талии, и у меня пересохло во рту. - А мне нравится в тебе… - Ной коснулся указательным пальцем моей щеки. - Все.
        И что мне на это ответить?
        Ничего. Ничего, ведь что бы я ни сказала, мои слова все уничтожат, а происходящее было слишком прекрасно. Я могла лишь просто обхватить его шею руками и поцеловать. И именно так и поступила.
        Глава 23
        На следующее утро я проснулась и увидела, как Джейн сидит на своей кровати и пялится на меня. Я зевнула и потерла сонные глаза.
        - Доброе утро. Ты чего меня так пугаешь?
        - Я не на тебя смотрю, а просто пялюсь в пространство. Но раз уж ты проснулась… - Джейн повернула ко мне экран своего телефона, как будто у меня было такое хорошее зрение, что я могла прочесть без очков или контактных линз. - Эван пригласил меня на свидание.
        А вот это уже разбудило меня быстрее струи холодной воды. Я уставилась на подругу, разинув рот.
        - Эван? Наш Эван?
        - Как же мне поступить? - Джейн потянула себя за обе косички.
        - Боже мой, что случилось? - Я приподнялась на локтях, сон как рукой сняло. Когда вчера вечером я видела ее в последний раз, она сказала, что сама как-нибудь доберется до дома, а я могу уйти с Ноем. Я вернулась, а Джейн уже лежала в кровати и спала. - Ну-ка, введи меня в курс дела.
        - Вчера мы тусовались на вечеринке, и…
        - У вас что-то было?
        - Нет! Ничего не было! Ну, разве что мы флиртовали. Или… я упомянула Пранава, Эван разозлился, поэтому я рассказала ему про Мейсона, чтобы доказать, что я не помешана на Пранаве, а он… не знаю, был несколько язвителен, что на него очень не похоже. А еще от него такие флюиды исходили… Но это же Эван. Теперь он пишет и хочет встретиться.
        - Типа как свидание?
        - Нет. Он просто написал: «Не хочешь погулять?» - Джейн протянула мне телефон.
        Я нацепила очки, Шерлок в деле.
        - Эти сообщения немного игривые. А еще только десять утра - напористо писать в такое время человеку, который тебе якобы не нравится.
        - Вот именно! Если ты только не запал на этого человека так, что тебя не парит время.
        - Хм, ладно. А ты хочешь, чтобы так оно и было? Тебе он нравится?
        - Разумеется, мне он нравится, это же Эван, - с издевкой заявила Джейн, но тут же смягчилась, когда я бросила на нее подозрительный взгляд. - Не знаю я! Он такой… такой… не знаю. Я по сути обычная городская девчонка, а он безумно богат, и все очень сложно.
        - Не так уж это и сложно. А еще ты совсем не обычная девчонка.
        - И он, безусловно и абсолютно объективно, очень привлекателен.
        - Верно, - кивнула я. - Подтверждаю.
        - Но я никогда не рассматривала возможность, что он мне понравится. Эван кажется неприступным, а еще есть Пранав.
        - Да, но Пранав вообще-то занят.
        - Мы с Эваном даже никогда не гуляли одни. А вдруг нам не о чем будет поговорить? Что, если мы возненавидим друг друга?
        - Да не возненавидите вы друг друга. Погуляй! Узнай! Шонда Раймс верит в магию слова «да».
        - А Опра говорит, что нормально говорить «нет».
        - Ну, Опры вообще здесь нет.
        - Как и…
        - Иди! Поговори!
        Джейн фыркнула.
        - Говорит мне та еще болтушка.
        - Слушай, что я советую, а не бери пример с меня.
        - Я пойду на свидание с Эваном, если ты обсудишь с Ноем, действительно ли вы встречаетесь, потому что поцелуи и отношения совсем разные вещи.
        - Жестко. - Я шумно вздохнула, а потом выпрямила плечи. - Я позвала Ноя сегодня на ланч. Может, возьму наконец быка за рога.
        - Надеюсь, не в буквальном смысле.
        - Нет, фу, конечно же нет!
        В полдень я подъехала к «Золотым дверям». Когда я слезла с велосипеда и вытащила телефон, то увидела сообщение от Ноя: «Извини, папа утащил меня на разговор. Можешь подождать в гостиной, если хочешь. Я быстро».
        Милое предложение, вот только я совсем не собиралась разгуливать в одиночестве по его дому. Я быстро набрала Ною сообщение «Буду в саду!», а потом побрела назад, отдав предпочтение не внушительной серой красоте, а природе.
        Как и всегда, лужайка поразила меня буйной растительностью. Ее устилала изумрудно-зеленая трава, которую недавно подстригли, и ее запах смешался с ароматом цветов. Небо являло собой ослепительно яркий купол, а сквозь листья деревьев пробивалось солнце, отчего они сияли зеленым цветом. На ветках щебетали пташки, и я заметила, как от меня отпрыгнул кролик. Я словно оказалась в картине.
        - А вот и ты, Эбигейл. Я надеялась, что мы скоро увидимся.
        Посреди лужайки, у длинного стола, накрытого белой скатертью, стояла Хелен. На ней были розовые льняные брюки и белый свитер с длинным рукавом. На столе лежали розы, лилия, георгины, зеленые стебли и белая гипсофила.
        - Подойди сюда.
        Я кротко и робко шагнула навстречу, и мое внимание привлекли ее руки. Они дрожали, даже когда она ими не двигала, а ее кожа была морщинистой и обтягивала кости. Но движения Хелен оставались уверенными, пока она расставляла цветы: кружево королевы Анны, небольшие белые розы и крупные желтые. Она обрезала стебли и прикладывала их друг к другу, как художник, сравнивающий цветные мазки. Я замерла напротив нее.
        - Очень красиво.
        - Я веду занятия по составлению букетов. Они очень популярны. - Хелен взяла зеленое растение с коричневым стеблем и листьями овальной формы. - Ты знаешь, что это?
        Я покачала головой.
        - Мирт. Запах чудесный, а вкус ужасный.
        Я смущенно топталась на месте. Она с намеком это сказала? Разумеется, нет. Надеясь внести свою лепту, я сказала:
        - Оригинальное имя царицы Эсфирь было образовано от слова «мирт».
        - Хм. - Хелен взяла ярко-розовый георгин в центре и добавила его к белому, внимательно посмотрела, а потом отложила. Она даже не взглянула на меня. - А что означает Эбигейл?
        - Радость отца. Или источник радости.
        - Она ведь была женой царя Давида? Красивая, как и Эсфирь. Талмуд называл их двумя самыми красивыми женщинами в мире из четырех.
        Ладно. Это было очередное завуалированное оскорбление? Или комплимент? Или констатация факта? Она проверяла меня на знания о Талмуде? Мне нужно назвать остальных двух женщин? Я не могу.
        - Елена тоже была красавицей. Спустила на воду тысячу кораблей.
        Она изумленно воззрилась на меня, словно я сказала что-то не по сценарию.
        - Да.
        Нервничая, я сцепила руки в замок за спиной и попыталась придумать какой-нибудь крайне безобидный ответ.
        - Твоя бабушка, - сказала Хелен, потом вздохнула и продолжила: - Впервые мы познакомились здесь, когда мне было восемнадцать, а ей - шестнадцать. Я не отрицаю, что у нее была тяжелая жизнь, но она вела себя очень обиженно, играла в бедную сиротку, нежеланную родственницу. И все же она всем нравилась. Она нравилась и мне.
        Я еле сдержалась, чтобы не напомнить, что бабушка действительно была сиротой и даже не приходилась их родней, а всего лишь являлась объектом благотворительности, поэтому вряд ли она притворялась.
        Хелен добавила к цветам гипсофилу, внимательно посмотрела на нее и обрезала стебель на полсантиметра.
        - Бывают люди, к которым тебя тянет. Люди с особой энергетикой. Твоя бабушка была как раз таким человеком, несмотря на перемены в настроении и молчаливость. К ней все тянулись.
        Я понимала, о какой энергии она говорит - это было лучом света, пронзающим человека. Я видела подобное в Стелле, у которой эта энергия проявлялась в виде безудержной общительности, и в своей лучшей подруге Нико, остроумие которой притягивало людей. Они всегда находились в центре внимания, потому что излучали энергию, а не впитывали ее.
        - А есть мы, другие - мотыльки. Мотыльки слетаются на таких людей и сгорают дотла.
        Я открыла было рот, но Хелен меня перебила:
        - Мой муж меня не выбирал. Это Рут предпочла не быть с ним. Я смирилась с этим. Но нам не нужно, чтобы история повторилась. Будь осторожной с моим внуком.
        - Мы не… ничего такого…
        - Вы не встречаетесь?
        Уф. Отличный вопрос.
        - Я хотела сказать… это другая ситуация.
        - Понимаю.
        Верно. Если вопросы будут такими же трудными и напряженными, то лучше узнать о том, что мне действительно хочется узнать.
        - Вы хорошо знали мою бабушку?
        Она кивнула.
        - В юности. Ну, по крайней мере, мы довольно часто виделись.
        Хотела бы я узнать об их отношениях. Хелен была в курсе всего, что происходило между Рут и Эдвардом? Она считала Рут соперницей? Но эти вопросы теряли важность в сравнении с тем, с которым я приехала на этот остров.
        - Вам известно что-нибудь о ее семье?
        - Здесь была ее семья, - без колебаний заявила Хелен. - Ее воспитали Барбанелы. Они растили ее с той минуты, как она оказалась на пороге их дома.
        Раньше мне не приходило это в голову.
        - Но они не поддерживали с ней связь.
        Хелен бросила на меня пронзительный взгляд.
        - Моя свекровь звонила Рут каждую неделю до конца своих дней.
        - Что? - Я уставилась на Хелен, чувствуя, как сперло в груди дыхание. - Правда?
        Она улыбнулась, и уголки ее губ приподнялись от мириады чувств.
        - Каждое воскресенье.
        - Я понятия не имела. - Невозможно. Ведь я бы знала. Или мама. Дочери обычно осведомлены о таких событиях в жизни своих матерей.
        Ведь правда?
        Казалось неуместным задавать столько вопросов, но когда еще выпадет подобная возможность?
        - А какими были отношения между ними? У моей бабушки и матери Эдварда?
        - Лучше, чем у меня. - На ее лице появилось строгое выражение. - Барбанелы были скорее семьей Рут, чем моей.
        Даже представить не могу, каково это - жить со свекровью, которая проявляет больший интерес к предыдущей спутнице твоего мужа. Только ведь все было совсем не так? Скорее, это был интерес матери к дочери.
        Почему же бабушка никогда не упоминала свою приемную мать? Я постоянно говорила о маме. Она ведь огромная часть меня.
        И почему бабушка хранила в секрете, что они разговаривали каждую неделю?
        - Извините, - произнесла я. - Это все кажется непростым.
        Хелен Барбанел взяла розу и обрезала ее.
        Казалось, будто она меня прогоняет. Может, я перегнула палку. Может, не стоило проявлять сочувствие. Надо найти Ноя, но я помедлила. Мне хотелось прояснить кое-что еще.
        - Знаете, я тоже мотылек.
        - Не для Ноя. Он считает тебя солнцем. Если планируешь его огорчить, сделай это сейчас. Сбереги его сердце от горя. - Она улыбнулась, но холодно. - Нам не нужно, чтобы еще одна девица из семьи Голдман разбила сердце парню из семьи Барбанел.
        Я обошла дом и села на ступеньках крыльца, прижав колени к груди и отчаянно пытаясь привести мысли в порядок. При мысли об еще одной встрече с Хелен в будущем мне хотелось спрятаться под одеяло.
        Меня это бесило. Бесило, когда я не нравилась взрослому человеку, которому следовало бы для начала разобраться со своими проблемами. Как выстоять против неодобрения целой семьи? Неспроста Ной чувствовал давление со стороны родственников, которые вынуждали его заниматься тем, что было нужно им: изучать бизнес, защищать честь семьи и компании. Мне повезло, что моя семья простая, нестрогая, но это доказывало, что я права.
        И все же я знала, что кое в чем Хелен Барбанел ошибается. Ной не считал меня ослепительным солнцем. Он, наверное, даже не воспринимал меня как электрическую лампочку. Хелен Барбанел считала, что я раню его сердце? Ха! Это он ранит мое.
        Но вдруг она права? Если у нас ничего не получится, если кто-то из нас пострадает, может, тогда стоит расстаться с Ноем здесь и сейчас? Может быть, игра не стоила свеч.
        Я вытащила телефон, чтобы посмотреть, написал ли Ной что-нибудь еще. Нет. Может, лучше пойти домой? Я не хотела тут сидеть. У меня заболел живот, и я чувствовала себя маленькой, жалкой и больной.
        Но, даже несмотря на сомнения Хелен, несмотря на мое собственное замешательство по поводу того, что происходит между мной и Ноем, одно чувство все перевешивало. Оно и побудило меня остаться. Я, без сомнений, желала присутствия Ноя рядом. Мне хотелось, чтобы он посмотрел на меня своим уверенным взглядом, взял за руку и рассмеялся.
        Я глубоко вздохнула. Хорошо. Думаю, Ной скоро освободится, а мне, возможно, удастся тем временем унять свою тревогу. Я поднялась на ноги и пошла вдоль дома, в противоположном направлении от дороги, ведущей за дом. Из одной комнаты доносилась фортепианная музыка. Это играл отец Ноя? Нет, Ной сейчас разговаривал с отцом.
        Возможно, Эдвард. Или Шира.
        Я прошла мимо открытого окна, из которого раздавались возгласы.
        - Она дурно на тебя влияет!
        - Это не так!
        Я застыла, почувствовав страшную уверенность, которая утянула меня к окну. Я увидела, как Ной стоит напротив своего отца: две версии одного и того же характера через десятилетия. Ной кипел от ярости, кулаки его были сжаты, глаза метали молнии, а гнев его отца бурлил тихо и проявлялся лишь в напряженных плечах и жестком голосе.
        - Три месяца назад ты даже не говорил о растениях…
        - Я буду видеться с ней, нравится она тебе или нет.
        Меня словно ударили по лицу.
        Я повернула к крыльцу и медленно, будто в тумане, побрела обратно. Я направилась к своему велосипеду, который, весь обвитый лентами, выглядел все так же радужно и солнечно. Поставив его вертикально, я уже была готова залезть на него и дать деру.
        - Эбигейл, - я услышала, как Ной произнес мое имя, и снова остолбенела. Я повернулась, прислонив велосипед к крыльцу. Ной с напряженным лицом вылетел из дома и спустился по ступенькам. - Вот ты где. Слава богу.
        Я уставилась на него.
        - Ты уходишь? - Он нахмурился и провел рукой по волосам. - Господи, извини, что так задержался. Я очень рад тебя видеть. - Ной шагнул ко мне и, обхватив руками, крепко поцеловал. Потом отстранился и еще сильнее нахмурился. - Что не так?
        Я выпуталась из его объятий.
        - Ты хорошо подумал?
        - Что?
        - Об этом. - Я показала на него и на себя. - О нас.
        Ной был явно сбит с толку.
        - Я как раз считаю, у нас все получится.
        Сердце у меня билось так быстро, что казалось, вот-вот вырвется из груди и упадет на лужайку - красное, окровавленное и безжизненное.
        - Твоя семья так не считает.
        - О чем ты? Ты это всерьез?
        - Не знаю я! Обычно я нравлюсь взрослым, а твоим нет. Меня это бесит. Твоя бабушка считает меня ужасным человеком.
        - Эбигейл, моя бабушка ко всему относится неодобрительно. Это не значит, что ты ей не нравишься. Она просто считает, что ты расстраиваешь моего деда. Ну и что?
        - Что?
        Он замешкался.
        - Ты… о чем ты говорила?
        - Она считает, что я расстраиваю твоего деда?
        Ной закрыл глаза.
        - Проклятье.
        - Почему? Что она сказала?
        - Ничего. Неважно. О чем ты говорила?
        - Она думает, я тебе не подхожу. По-моему, она назвала меня миртом. Но в плохом смысле.
        - Миртом?
        - Ной, скажи, почему она считает, что я расстраиваю твоего дедушку.
        Он вздохнул.
        - Она сказала, что ему вредно так часто вспоминать прошлое.
        Я отошла от него.
        - Думаешь, она права? Я действительно расстраиваю твоего деда?
        - Если честно, Эбигейл, мне плевать.
        - А твой папа?
        - А что с ним?
        - Почему он не хочет, чтобы ты со мной виделся? Почему ты вообще со мной видишься? Что между нами?
        - А ты как считаешь?
        - Я не знаю! - не выдержав, воскликнула я, потому что оказалась не в силах унять тревогу и беспокойство. - Я не знаю, что происходит между нами! Ты связался со мной только для того, чтобы разозлить своего отца?
        - Почему ты так говоришь?
        - Потому что это единственная здравая причина, что приходит мне в голову! Я вообще не понимаю, что между нами. Ведь у нас все несерьезно, да?
        Ной покачивался на пятках. Он ответил спокойным тоном:
        - Ты сказала, что не хочешь серьезных отношений.
        - Что? - Я почувствовала, будто меня уложили на обе лопатки, и теперь вдруг из нападения нужно переходить в режим защиты.
        - Ты ведь хотела курортный роман, помнишь? - с тем же выражением лица сказал он. - Без обязательств.
        Во рту пересохло, а глаза заслезились. Я часто заморгала. Сама себе навредила, все лето болтая о ничего не значащей интрижке. Конечно, Ной решил, что это мне и нужно.
        - Я не хочу интрижку.
        Он внимательно на меня посмотрел.
        - Что?
        Дыхание перехватило, и я покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.
        - Ты говорила, что мечтаешь о курортном романе.
        - Я имела в виду: в теории. - Я уставилась на свои ноги, розовый лак на ногтях красиво переливался на свету. - Не с тобой.
        - Проясни, пожалуйста, Эбигейл.
        - Что еще я тебе должна прояснить? - закричала я. - Я не хочу с тобой банального романа, не хочу, чтобы ты крутил со мной, только чтобы насолить своему папе. Ты мне нравишься! Я хочу проводить с тобой все свое время, и мечтаю, чтобы у нас были серьезные отношения, а еще меня просто колотит оттого, что я понятия не имею, что между нами происходит!
        Ной потрясенно посмотрел на меня.
        Меня охватил горячий стыд. Ну что я за идиотка. «Стой на своем», - сказала я себе, хотя отчаянно хотелось заплакать. Нельзя злиться на того, кто тебе нравится. Это льстило, даже если ты не готов ответить взаимностью. Правда?
        - Не волнуйся, - сухо бросила я. - Я не буду причинять тебе неудобства.
        - Неудобства? - Ной сократил расстояние между нами. - Господи, Эбигейл, нет никаких неудобств.
        - Нет? - Я с опаской взглянула на него.
        Он недоверчиво хмыкнул.
        - Почему это должно быть неудобством?
        Пытаясь сдержать эмоции, я задрожала всем телом.
        - Я не заинтересована в отношениях с парнем, которому не нравлюсь или который считает меня липучкой. Если ты считаешь, что мной можно просто воспользоваться из-за того, что я сказала об интрижке, то извините. Я не такая уж бесчувственная. Если честно, думаю, мне вообще такие отношения не подходят, потому что я хочу большего.
        - Эбигейл, так я тоже.
        - Ты… что?
        - Ты мне нравишься. - Ной смахнул волосы с моего лица и нежно коснулся моей щеки. - Ты не заметила, что мы ходили на свидания?
        - Эм. - Я посмотрела в его теплые карие глаза, испытывая недоумение, неуверенность и самую кроху надежды. - Возможно?
        - Мы ходили на ланч, на вечеринку, а сегодня на пикник.
        - Но уже август. Через две недели ты уедешь в колледж.
        - Кембридж не так уж далеко от Саут-Хэдли.
        - Тебе не стоит уезжать в колледж с обузой в виде девушки. Все это знают.
        - И кто эти все?
        - Ну ты знаешь. Все. - Я дернула плечом. - В колледже ты заводишь новых друзей, экспериментируешь, преображаешься. Тебе не нужны ограничения. Разве ты расстался со своей бывшей не потому, что студентка колледжа не должна встречаться с выпускником школы?
        Ной внимательно смотрел на меня. Потом взял за руку и начал выводить на ней линии.
        - Я расстался с Эрикой, потому что наши отношения себя изжили. Не из-за какого-то школьного каприза. К тому же я кое-чему научился у одной очень умной девушки. - Он улыбнулся мне, став вдруг чрезвычайно серьезным. - Порой стоит делать то, что хочешь, а не то, что остальные считают правильным.
        Из меня вырвался сдавленный смешок.
        - Дельный совет по специальностям и целям в жизни. Это не о… не знаю, не о чувствах.
        - Я бы заявил, что чувства практичны. Эмоциональное благополучие важно, согласна? - Ной обхватил меня за шею. - Я хочу встречаться с тобой, Эбигейл Шенберг. А ты хочешь быть моей девушкой?
        Я сглотнула. Существовало столько причин, почему у нас могло не получиться, но в эту минуту они потеряли важность.
        - Да.
        - Тогда ладно. Мы встречаемся. Почему ты так упорно сопротивлялась?
        - Не знаю, - с отчаянием сказала я. - То есть да, сопротивлялась. Если честно, твоя семья меня немного пугает. И я волнуюсь, что сейчас ты этого хочешь, но расхочешь через несколько недель, когда уедешь в колледж.
        - Тогда мы сверимся в наших желаниях, и если окажется, что нам понадобится что-то еще, то мы этого добьемся. В будущем мы ни перед чем не остановимся. - Ной улыбнулся. - Давай жить настоящим, Эбигейл Шенберг. Мы обязаны.
        - Ладно, ладно, - выдохнула я. - Я хочу этого. Хочу тебя.
        - Да? - На его губах появилась улыбка и становилась все шире и шире.
        - А как же твоя семья?
        - Не моя семья с тобой встречается.
        - Твоя бабушка считает, что я разобью тебе сердце. Она боится, что мы повторим ошибки твоего деда и моей бабушки.
        - Тогда у меня есть предложение, - тут же сказал он. - Не разбивай мне сердце.
        Внезапно у меня появилось дурное предчувствие. Нельзя обещать человеку не разбивать ему сердце. В этом я была уверена. А еще я знала, что Ной всем сердцем верил, что если любишь кого-то, то сделаешь все, чтобы у вас получилось.
        - Мы не станем повторять ошибки наших бабушки и дедушки, - сказала я. Мы и не повторяли. Мы будем счастливы.
        Ной прижался ко мне губами - сначала нежно, а потом страстно и напористо.
        - Вот и договорились. Давай наделаем своих ошибок.
        Вернувшись домой, я села на кровать, скрестив ноги, и позвонила маме.
        - Бабушка Ноя сказала, что женщина, которая растила бабушку, до конца жизни звонила ей раз в неделю, - безо всяких предисловий заявила я маме. - Это правда? Ты когда-нибудь о ней слышала?
        - Сомневаюсь, - в мамином голосе звучало изумление.
        - Серьезно? Как ты могла не знать?
        - Не кричи на меня!
        - Я не кричу! Я просто удивлена.
        Мама с минуту помолчала.
        - Помню, когда я была маленькой, ей часто звонила какая-то женщина по имени Ева. Я ее никогда не видела, но если она звонила, мы с твоими тетушками знали, что нужно звать бабушку. Но мы не думали, что все так серьезно.
        - Ты не спрашивала?
        Мама цокнула.
        - А ты о чем меня спрашиваешь?
        - Не знаю! Есть какие-нибудь тайны о приемных матерях, которые ты мне не рассказывала?
        Мама засмеялась.
        - Вряд ли. А у тебя есть какие-нибудь тайны?
        Я задумалась, но потом решила пойти ей навстречу.
        - Ты только не психуй. Но мы с Ноем встречаемся. Ничего особенного.
        Мама начала переживать.
        И меня это не взбесило.
        Глава 24
        От кого: Еврейские архивы Нью-Йорка
        Кому: Эбигейл Шенберг
        Здравствуйте, Эбби!
        Благодарим за интерес к нашим архивам! Да, наши записи сейчас недоступны для поиска, но в данный момент наш стажер переводит их в цифровой формат. В ближайшее время она отсканирует и оцифрует записи 1938 - 1939 годов из Хольцман-Хаус и отправит вам ссылку, когда вся информация появится онлайн.
        Всю следующую неделю мы с Ноем обследовали Нантакет.
        Мы гуляли по пустоши, пока гремел гром, а в плотном воздухе стоял свежий запах озона, предвещающий летний дождь. Неожиданно небо озарила молния, и мы увидели темные густые облака и светлый проблеск на горизонте. Мы шатались по заповедникам Нантакета, где золотистые лучи проникали сквозь высокие деревья, и носились по зарослям папоротника, который покрывал лесную подстилку. Мы уходили к его лодке, и, когда никто не видел, Ной усаживал меня к себе на колени, и мы целовались и целовались, пока не падали плашмя на дно лодки, заливаясь смехом.
        Ною я могла поведать то, что не рассказывала никому другому - всякие незавершенные глупости. Я выдергивала из головы незаконченные мысли и делилась с ним. Мы стояли у кромки воды и обсуждали бескрайность моря и неба, ощущение бесконечности и ничтожности. Мы играли в догонялки с волнами, пытаясь поймать их, а потом отпрыгивали, чтобы наших ног не коснулась вода.
        Казалось, остров принадлежит нам.
        Дождливыми вечерами мы сидели в гостиной миссис Хендерсон, а Элли Мэй лежала у наших ног. Ной исследовал гарвардские курсы по биологическому разнообразию и искал профессоров, ведущих этот предмет. Я шерстила немецкие переписи в поисках имен своих прабабушки и прадедушки. Время от времени проверяла почту на случай, не прислали ли записи из Хольцман-Хаус.
        Стажеры! Кто бы мог подумать!
        - Ты снова разговаривал с отцом? - в один день спросила я.
        Воздух был влажным, и наши лица блестели от пота, хотя сегодняшний день не стал нестерпимо жарким за лето. Я рассеянно листала очередную перепись и обнаружила у себя способность поддерживать разговор, даже будучи занятой поиском бабушкиных родителей.
        - Я упомянул один курс, который хотел бы посещать. Он что-то проворчал, и я воспринял это как победу. Думаю, если посадить семя и продолжать напоминать о нем в качестве возможного варианта, мое решение не станет неожиданностью для всех.
        - Тебе легче, когда ты касаешься этой темы?
        Я открыла очередную городскую перепись 1912 года из города Любек, Германия. В 1938 - 1939-х годах немцы проводили меньше переписей, чтобы отыскать евреев. Я поискала в записях тридцать восьмого года, но безуспешно. Это навело меня на мысли, что мои прабабушка и прадедушка могли к тому времени уехать в Люксембург - возможно, сразу же, как посадили бабушку на поезд до Парижа. Казалось, для моих поисков 1912 год немного ранний, но он был в свободном доступе, так что начнем. Как и большинство остальных документов, он был отсканирован, и поиск не представлялся возможным, поэтому я листала бесконечный документ, выискивая фамилию Голдман.
        - Да, отчасти.
        Герман Голдман.
        Сара Голдман.
        Я вскрикнула.
        - Что? Что там?
        - Я нашла их. - Нашла своих прадедушку и прабабушку. Родителей моей бабушки. Я повернула ноутбук экраном к Ною, чтобы он сам посмотрел. - Погляди!
        - Ого! Превосходное расследование.
        Я обхватила лицо Ноя руками и запечатлела смачный поцелуй на его губах.
        На трудоемком немецком, искусно переведенном с помощью онлайн-переводчика в Гугле, я написала в организацию, с которой скачала архивы, с вопросом, есть ли у них похожие документы. И поискала Любек - город, в котором, видимо, и родилась моя бабушка. Это был немецкий порт, заселенный со времен неолита. Евреев в него не допускали, поэтому в начале восемнадцатого века они обосновались в соседнем городке Мойслинг. Когда в 1806 году Мойслинг вошел в состав Любека, им разрешили въехать. К началу двадцатого века в Любеке проживало свыше семисот евреев.
        Неужели так сложно найти нескольких Голдманов среди семисот евреев? Я написала мэрии Любека с вопросом, сохранились ли у них записи акта о рождении моей бабушки или ее родителей. Потом отправила похожий запрос в синагогу Любека, которую построили в восьмидесятых годах девятнадцатого века и, видимо, бывшую единственной функционирующей в довоенное время церковью. Выглядела она как раз так - кладка красного кирпича.
        Через три дня синагога прислала мне свидетельства о рождении бабушки и ее родителей, а также их свидетельство о браке.
        - Я в шоке, - на следующий вечер сказала я Ною, когда он заехал за мной после смены в «Проуз Гарден». - У меня ощущение, будто я ищу иголку в стоге сена.
        - Но они не сообщили тебе о родственниках?
        Я вздохнула.
        - Нет. И я пыталась погуглить, но ничего не нашла. И все же это доказательство того, что они существовали. Доказательство, что у них была жизнь. - Я посмотрела из машины на луну. Было пол-одиннадцатого, обычно в это время я шла домой и ложилась спать, но Ной настоял на встрече. - Куда мы едем?
        - Это сюрприз.
        - Ненавижу сюрпризы.
        Он наклонился и поцеловал меня.
        - Облом!
        Мы поехали по Норт-Бич-стрит, но вместо пляжа свернули немного направо, а потом к Коблстоун Хилл. Мы ехали по незнакомой мне дороге, мимо огромных темных домов, а потом припарковались возле пустой лужайки посреди переулка.
        - Сюда, - прошептал Ной. Даже в такое позднее время суток воздух был влажным и жарким и не помогал даже вялый ветерок. Ной взял меня за руку и довел до конца пешеходной дорожки. Дальше шла песчаная тропинка, зажатая двумя высокими живыми изгородями, очерчивающими границы двух земель. Эта нейтральная полоса заканчивалась деревянными ступеньками, встроенными в дюны, и вела вниз, на пляж. Мы встали у края, и нам открылся захватывающий дух вид на океан.
        Я застыла. Оказалась, что я не всегда ненавижу сюрпризы.
        - Господи, как красиво.
        Ной обхватил рукой мои плечи и притянул к себе.
        - Согласен.
        Вода переливалась неоновыми голубыми искорками и омывала волнами берег. Таинственная, мистическая и прекрасная. Я вздрогнула от восхищения. Я даже не подозревала, что мир может быть таким.
        - Что это?
        - Биолюминесцентные медузы. Они называются гребневики.
        Мы спустились по ступенькам на песок, скинули обувь и подошли к океану. Красивые, сияющие и диковинные волны бились о берег, и меня охватило какое-то странное чувство. Иногда, при виде столь невероятной и поразительной природы, я чувствовала, будто мне передают мучительную тайну, которую не суждено постичь, - что-то очень древнее и важное.
        Только сейчас в груди щемило не так сильно, как обычно. Близость Ноя заполнила эту дыру в сердце. С ним я могла оценить по достоинству эту красоту. И притом не тосковала о том, чего никогда не имела.
        Ной стянул футболку, и я вернулась мыслями к нему.
        - Что ты делаешь?
        - Отправляюсь в воду. - Он улыбнулся мне с сияющим от счастья лицом.
        - Серьезно? - Я уставилась на него, разинув рот, а потом посмотрела на переливающуюся воду. - Это безопасно?
        Он попятился к воде.
        - Предлагаю узнать. Или ты боишься?
        - Это провокация, Ной Барбанел.
        Его улыбка была ярче луны.
        - Тогда ты должна сразиться со мной. - И не успела я запротестовать, как он бросился вперед, закинул меня на плечо и вбежал в океан, забрызгав меня водой. Я отважно боролась с ним, хохоча и крича:
        - Даже не думай!
        - Меня не остановить.
        Я шлепнула его по заднице.
        - Я тебя укушу…
        И тут Ной бросил меня в воду.
        Океан сомкнулся над моей головой, утянув в тихий уединенный мир.
        Я выпрямила ноги, а мои волосы медленно плыли по течению. Потом я выскочила из воды и запрыгнула на Ноя.
        - Ты мокрая! - взвыл он. - И холодная!
        - Так тебе и надо. - Пиная Ноя по ногам, я пыталась вывести его из равновесия и скинуть в воду. Но он поймал меня за лодыжку и прижал ее к своему боку. А потом вдруг закинул вторую мою ногу себе на талию, видимо, решив, что это удачная идея. Я обхватила его ногами, а Ной придерживал меня руками, и мы радостно улыбались и смотрели друг другу в глаза.
        Потом мы целовались, смеялись и плавали, и играли в воде до тех пор, пока не выбились из сил. Нас снова окружили светящиеся зелено-голубые медузы, которых мы вначале спугнули. Мы перевернулись на спину и медленно поплыли, держась на соленой воде, оказавшись между небом и океаном.
        Вот что самое главное.
        Я не нравилась семье Ноя, которая думала, что нам лучше не встречаться. Но я считала иначе. Ной нравился мне так сильно, что иногда казалось, у меня будет удар, если я проживу день и не увижусь с ним. Он нравился мне так сильно, что я представляла его всякий раз, как закрывала глаза. Я тосковала по его прикосновениям, смеху, взгляду. Может, другие и сомневаются, что у нас что-то выйдет, - я уважала их мнение. Но сама решила, что отношения между нами - прекрасная идея.
        Возможно, лучшая идея на свете.
        Глава 25
        - Как ты относишься к светским приемам в саду, устроенным до неприличия богатыми людьми? - спустя несколько дней спросил Ной, когда мы валялись на пляже после того, как я закончила работу, а он - тренировку по гребле.
        Я приподнялась на локтях и посмотрела на него сверху вниз. Какой же красивый этот парень с вьющимися волосами, темными глазами и улыбкой, которая не сходила с его лица, когда мы были вместе.
        - Как, например, к той, на которой я подавала напитки?
        - Замени начало лета на конец лета. Бабушка с дедушкой устраивают ее каждый год.
        - Я немного скептично отношусь к вечеринке с твоей семьей.
        - Чем чаще они будут видеться с тобой, тем быстрее привыкнут. Экспозиционная терапия[17 - Экспозиционная терапия применяется при лечении тревожных расстройств и фобий. Пациента сознательно погружают в стрессовую ситуацию, при этом он учится совладать со своим страхом.].
        - Хм.
        - Моей маме ты нравишься. Папа просто немного злится из-за ботаники, но скоро угомонится. Особенно если поймет, что у нас серьезные отношения.
        Серьезные отношения. Меня очаровывало, что он говорил об этом как бы невзначай. Ной не сомневался в нас. Он хотел, чтобы его семья лучше меня узнала. У него были серьезные намерения.
        И все же.
        - А бабушка с дедушкой?
        - Постараемся не попадаться им на глаза. - Он притянул меня к себе и сказал умоляющим тоном: - Пожалуйста, я обязан там быть. И это мой последний вечер на острове перед отъездом в Бостон. Я хочу провести его с тобой.
        Меня охватила грусть при мысли, что он так скоро уедет. Я и сама уеду через неделю, а потом мы не увидимся бог знает сколько. Я с трудом ответила:
        - До чего же круг замкнулся.
        - Пожалуйста. Если хочешь, можем снова вломиться в кабинет.
        Вот тут я улыбнулась по-настоящему.
        - Если тебе повезет.
        Ной посмотрел на меня с ухмылкой.
        - Можешь и мне подать шампанское.
        Я легонько стукнула его по груди.
        - На тебя я его пролью.
        - О, думаю, это мне тоже придется по вкусу, - прошептал он. У меня отвисла челюсть, а Ной расхохотался и, притянув меня к себе, поцеловал.
        - Испорченный мальчишка.
        Он перевернул нас и прижался губами к моему подбородку.
        - Только если тебе повезет.
        Так что мы все же пошли на вечеринку.
        В этот раз я надела легкое розовое платье и босоножки на каблуке. Вместо того, чтобы тайно пробираться в дом, я приехала пораньше и во время подготовки провела время в компании Ноя и кузенов. И вместо ранних летних цветов мы были окружены пышной зеленью и яркими красками; мир словно расцвел.
        И все же забыть о том, что скоро наступит осень, не удавалось. Утром Ной уедет в Кембридж, а следом и я - в Саут-Хэдли. Я пыталась представить, как мир снова становится холодным. Казалось нереальным, что сюда, где солнце напитало меня от макушки до самых пяток, может прийти зима. Кожа покрылась бисеринками пота, а воздух наполнился дурманящим благоуханием цветов. И тем не менее я чувствовала, что времена года готовы сменять друг друга, пока мир продолжает вращаться. Мой мир продолжает вращаться.
        - Держись рядышком, - сказал Ной, когда начали прибывать гости. Он разглядывал входящих взрослых с нашего укромного уголка в компании кузенов.
        - Что произойдет, если я отойду?
        - Тогда я не смогу защитить тебя от разговоров, вошел или вышел из моды змеиный принт.
        Я захлопала глазами.
        - И что же?
        - Ладно, может, тебе стоит поучаствовать в этих беседах.
        Но таких заурядных разговоров не было - или, может, и были, но я почти их не замечала, потому что каждый раз, как мы подходили к новой группе людей, Ной говорил: «Это Эбигейл, моя девушка». К тому моменту я спускалась с небес на землю - его девушка! - и мы переходили к следующим гостям.
        Я старалась держаться рядом с ним, потому что не хотела упустить ни минуты этого вечера, даже если нам приходилось делить его с другими людьми. Но в какой-то момент я очутилась поодаль от Ноя, а в следующую секунду поняла, что передо мной стоит его мама.
        - Эбби, я так рада, что ты пришла.
        Миссис Барбанел была, наверное, единственным членом клана Барбанел, которая искренне радовалась моему визиту, поэтому в ответ я осторожно улыбнулась.
        - Здравствуйте, миссис Барбанел. Все очень красиво.
        - О нет, благодарить надо не меня. Это все усилиями бабушки Ноя. - Она наклонила голову, как птичка. - Ной сказал мне, что в следующем году собирается на курсы по биологическому разнообразию.
        Я напряглась, испугавшись, что меня вежливо попросят на выход.
        - Вроде неплохая идея, - к моему удивлению, добавила миссис Барбанел. - Он рассказывал мне о программе и очень ей рад. Ной всегда увлекался природой. Его бабушка обучала его искусству садоводства каждое лето, когда мы сюда приезжали.
        - Правда? - пропищала я.
        Миссис Барбанел улыбнулась.
        - Она пыталась научить и меня, когда я только вышла за Гарри, но природа - это не мое. Она пришла в восторг, когда Ной проявил интерес. Это отчасти семейная традиция - бабушка моего мужа научила Хелен. - Ясный твердый взгляд миссис Барбанел навел меня на размышления, много ли она знала об этом лете. - Садоводство - одно из немногих их общих интересов.
        - Я рада, - искренне ответила я. Да, я горой стояла за бабушку, но также мне было горько за Хелен, за любого человека, который чувствовал себя запасным вариантом. Ведь, разумеется, она хотела влиться в эту семью. Разумеется, она хотела получить одобрение свекрови. За Еву Барбанел сердце у меня тоже болело. Она показывала моей бабушке все цветы, которые высадила. Когда бабушка бросила Эдварда, чувствовала ли Ева, что потеряла дочь?
        Солнце скрылось за морем, и на небе появилась луна, напоминая идеальную жемчужину на черном бархате. За веселыми разговорами вечер шел быстро. В одиннадцатом часу по пути из уборной я остановилась у изгороди и вдохнула ночной воздух, внимательно осмотрев двор. На лужайке толпились люди: взрослые, подростки, даже дети. Между гостями потоком разливались летние радость и удовольствие. Даже окна сияли уютным теплым светом. Впервые «Золотые двери» казались мне домом.
        Я вытащила телефон, чтобы запечатлеть этот момент, и навела камеру на Ноя, стоявшего напротив дома в компании друзей. Наверху экрана появилось уведомление о новом письме - пришел ответ на мое сообщение в Хольцман-Хаус. От удивления и предвкушения я резко втянула воздух и открыла письмо.
        Дорогая Эбигейл!
        Здравствуй. Меня зовут Меган Вольф, я стажер в Еврейских архивах Нью-Йорка. Мне передали твой запрос относительно фотографий 1939 года из Хольцман-Хаус. Я оцифровала собрание снимков тех лет, они в приложенном файле. Надеюсь, его содержимое - то, что ты ищешь! Пожалуйста, дай знать, нужна ли еще какая-то помощь.
        Отправлю-ка я этому стажеру подарочную корзинку.
        Ной по-прежнему болтал с гостями посреди лужайки и смеялся вместе с двумя мужчинами в костюмах из жатой ткани. Не соскучится еще за несколько минут. Я открыла сканированный документ.
        Фотографии медленно загружались, поэтому я так же неспешно прокручивала их и внимательно разглядывала. Дети и подростки. Девочки моего возраста держат младенцев. Лица печальные, тяжелые пальто, вышедшие из моды шляпы, редкие улыбки…
        А вот и она. Бабушка. Я бы узнала ее, даже если бы не видела ее снимок в альбомах Барбанелов, по которым поняла, как она выглядела в четыре года.
        На ней были широкая куртка и шляпка.
        И…
        У меня перехватило дыхание, словно сердце запнулось о ребра. Я увеличила фотографию и поднесла экран к лицу. Между бровями у меня залегли морщины.
        Здесь, на ключицах, у нее висело ожерелье.
        Но ведь ей было всего четыре года. Почему четырехлетняя девочка носила ожерелье? И… тогда у нее его еще не было. Она еще не познакомилась с Эдвардом. Эдвард подарил ей ожерелье.
        Или он его не дарил.
        Или ожерелье действительно принадлежало бабушке. И наверняка так и было, иначе откуда оно у нее на этом снимке? Иных вариантов быть не может.
        И это было разумно, правда? Ведь почему тогда она так хотела его вернуть? Она хотела его вернуть, потому что оно принадлежало ей. Оно с самого начала принадлежало ей.
        Почему Эдвард солгал? Как он посмел? По какой причине он мог нам соврать?
        Разве что…
        Вообще-то это Хелен рассказала мне, что Эдвард подарил бабушке ожерелье. Формально это она солгала. Она поступила так, чтобы Эдвард не выглядел вором? Чтобы защитить репутацию семьи, о которой, по уверениям Ноя, она так сильно пеклась? Ради бога, зря они мне соврали. Может, у них была весомая причина, но им стоило признаться - особенно сейчас, спустя столько лет. Им было проще скрыть правду и надеяться, что я уеду?
        Я обязана рассказать Ною.
        Стремительной легкой походкой я прошла по лужайке и сделала небольшой шаг к Ною. Я положила ладонь ему на руку.
        - Привет.
        Он радостно улыбнулся и взял меня за руку.
        - Это моя девушка, Эбигейл Шенберг.
        Девушка.
        Я вежливо кивала в момент знакомства. О да, член палаты представителей, приятно познакомиться. И с вами, телеведущая, тоже, хотя вживую вы ниже ростом, но об этом лучше не упоминать. Вот только сама я дрожала от еле сдерживаемого волнения. Когда гости вернулись к своему разговору, я встала на цыпочки и прошептала Ною на ухо:
        - Мне нужно тебе кое-что рассказать.
        Он посмотрел на меня, увидел выражение моего лица и кивнул.
        - Спасибо за приятную беседу, - сказал Ной гостям и позволил мне утащить его к изгороди. Мы встали в арке, ведущей в сад, к розам, беседке и океану - в уединенном месте, где перед нами проплывали остальные гости.
        - Что? - почти засмеялся он.
        - Взгляни. - Почти подпрыгивая, я показала ему фотографию на телефоне. - Это ожерелье моей бабушки.
        Ной посмотрел на меня недоуменно и пристально. А потом перевел внимание на экран.
        - Что?
        - Некоммерческая организация, которой я отправила письмо с записями из Хольцман-Хаус, куда приехала моя бабушка. Они прислали мне хранящиеся у них фотографии того года.
        Ной взял из моей руки телефон и увеличил фото, как только что сделала я.
        - Это она?
        - Да. Сразу же, как приехала в Штаты. - Я все-таки не выдержала и подпрыгнула. - Ной, на ней ожерелье. Оно было ее.
        Его губы шевельнулись, он нахмурился.
        - Но ожерелье ей подарил мой дедушка.
        - Нет. Он точно его не дарил, потому что тогда они еще даже не были знакомы. Он, должно быть… - Я не смогла произнести слово «соврал».
        Взгляд Ноя затуманился от замешательства.
        - Я не понимаю.
        Ной все понял. Но я не могла вынудить его делать какой-то вывод. Ему придется самому решать, как это воспринимать.
        - Ной.
        Он кивнул, и его губы сжались в тонкую полоску.
        - Полагаю, мы не станем подозревать, что по странной случайности это идентичное ожерелье?
        - Нет. Мне жаль. - Если честно, меня сейчас волновал не обман, а новость, что ожерелье действительно принадлежало бабушке. Она хотела его вернуть на законных основаниях. Я была права, пытаясь узнать, что произошло. - Может, возникло недопонимание, кто знает, но сейчас меня это не волнует.
        - Тогда почему дед сказал, что подарил его? Почему не вернул, когда она попросила?
        - Понятия не имею. Но нам надо еще раз с ним поговорить. Ной, это доказательство. Если мы покажем ему этот снимок, если он узнает, что мы знаем, что ожерелье принадлежало бабушке, ему придется рассказать нам правду.
        Ной кивнул.
        - Эбигейл…
        - Да?
        Он резко выдохнул и покачал головой.
        - Не знаю. Я не понимаю. Я просто… я не догадывался, что они врут. Я думал… у них просто были свои причины скрывать прошлое.
        - Может, у них действительно были причины. - Но наверняка нехорошие. - Попытаемся узнать.
        Ной потер виски.
        - Мне нужно выпить. - Он схватил с подноса мимо проходившего официанта два бокала шампанского и сделал пугающе огромный глоток. Не смотря мне в глаза, Ной прикончил шампанское за считаные секунды.
        - Ной, что такое? - Я провела с этим парнем слишком много времени, чтобы понимать: что-то не так. - Что с тобой?
        - Ничего.
        - Не уверена, что верю тебе. - Я внимательно его оглядела. Никогда не видела у него такого лица и такого напряжения в теле. По венам побежал холод. - Что ты мне не рассказываешь?
        - Не в моем характере выставлять напоказ семейные дела. - Ной перевел взгляд мне за плечо, и его лицо стало совсем невыразительным. - Давай-ка отойдем. - Он взял меня за руку и потянул за собой, но я стала упираться и повернулась туда, куда он смотрел.
        И остолбенела.
        Сегодня я пока не встречалась с его бабушкой, но сейчас она выплыла нам навстречу из толпы гостей в безукоризненном голубом платье и с идеальной прической. На ее шее переливалось ожерелье - холодное и ясное как лед.
        - Здравствуйте, мои дорогие.
        Меня словно пнули в живот.
        Я медленно, очень медленно развернулась к Ною. Он стоял, неестественно застыв.
        - Скажи мне, - строгим холодным тоном потребовала я, - что ты не знал, что ожерелье было у нее.
        Ной закрыл глаза. Он застыл, как невообразимо красивая статуя с искусно уложенными кудрями и в белоснежной рубашке. Когда он открыл глаза, ему не было необходимости говорить.
        Ной знал. Знал все это время. Мы нашли снимок моей бабушки в подростковом возрасте, где она носила ожерелье, и он подумал: «Я знаю это ожерелье, лучше не признаваться этой девчонке». Он ни разу не передумал. Он знал, что ожерелье было у его бабушки, и умалчивал об этом, прекрасно зная, как отчаянно я хотела его найти.
        Мне нужно бежать, но идти было некуда, поскольку пробиться сквозь толпу гостей к выходу оказалось невозможно. Поэтому я поступила иначе. Я повернулась и прошла через арку в изгороди в глубокий цветущий сад.
        - Эбигейл…
        Я приподняла юбки и побежала.
        Я неслась мимо цветов и деревьев, мимо хвойников с острыми иголками. По поздним летним цветам оранжевых и желтых оттенков, напоминавшим о грядущей осени. Я свернула в розарий. И что теперь? Я сама загнала себя в угол. Идти больше некуда, только в беседку, в эпицентр бури. Я взбежала по ступенькам, словно это строение без стен, без входа и выхода могло меня защитить.
        - Эбигейл!
        Я резко развернулась, и легкая ткань моего платья взметнулась в воздух. Каждая деталь сегодняшнего вечера увеличилась в размере, словно я надела очки после того, как обошла без них целый мир. Столбики в беседке были увиты плющом, темно-зеленые листики на деревьях казались позолоченными от света. Стоял насыщенный аромат роз. На полу беседки длинными полосами растянулся рыжеватый солнечный свет.
        - Ты соврал мне.
        Лицо Ноя под золотистым загаром было бледным и застывшим.
        - Я не врал.
        - Ты знал, что ожерелье у твоей бабушки, но даже словом не обмолвился.
        Ной покачал головой и поставил ногу на первую из трех ступенек беседки. Я отошла назад под зарево света, стекающего из-под купола крыши.
        - Я думал, ты ошиблась. Думал, ты копаешься в истории моей семьи, в нашей собственности. Я думал, это ожерелье моей бабушки.
        - Но оно принадлежит не твоей бабушке, а моей.
        - Я не знал!
        - Тогда почему мы это не обсудили? Почему ты не сказал: «Ах да, то ожерелье. Я его видел». Почему позволил мне бултыхаться вслепую?
        - Потому что мы были едва знакомы.
        Я отпрянула, будто получила удар.
        - Понимаю.
        Ной подался вперед.
        - Нет. Не уходи.
        - Почему бы и нет? Боже, Ной! А потом, когда мы познакомились? Мы ужинали с твоей семьей, и шаббат… мы плавали вместе на лодке, разговаривали с раввином, съели сотню мороженого. Ты заставил меня думать, что мы друзья, что ты мне помогаешь, а сам все это время знал, где находится ожерелье. Ты просто пытался сбить меня со следа?
        - Нет! - Ной провел рукой по волосам. - То есть да, когда мы только начали поиски, я старался не подпускать тебя слишком близко. А потом… я пытался решить, как правильнее поступить. Я пытался их защитить.
        - Что ж, хорошо, - сказала я. - Ты добился своего. Ты защитил свою семью и сохранил тайны. Прекрасно! Можешь оставить себе и ожерелье моей бабушки, если твоя не станет его носить.
        - Господи, Эбигейл, ясное дело, что теперь я бы тебе рассказал. После того, как узнал, что ожерелье принадлежало твоей бабушке.
        - Разумеется, - с издевкой бросила я. Мне стало жарко, ужасно-ужасно жарко. Единственный способ защитить себя - превратиться в ледышку, покрыться коркой незыблемого холода. - Именно поэтому ты сразу все и рассказал, не став пить шампанское.
        - Я раздумывал.
        - И долго ты собирался раздумывать? Проклятье, Ной. - Я схватилась за юбку, сминая светлый фатин. Мой голос звенел, как натянутая струна. - Ты даже после Бостона мне не рассказал.
        Его лицо смягчилось, и Ной потянулся ко мне.
        - Эбигейл…
        Я отшатнулась. Лицо пылало, а сердце билось быстро, словно крылышки колибри.
        - Нельзя хранить такое в секрете.
        - К Бостону я решил, что это неоднозначный вопрос. Неважно. Мы выяснили… мы думали, что ожерелье принадлежало моему деду. К чему подливать масла в огонь?
        - Дело в доверии, Ной. И в честности.
        - Это бы тебя огорчило.
        - Так огорчил бы меня! Лучше испытывать горечь, чем находиться в неведении! Господи! - Я провела рукой по волосам. - Ты должен был сказать. Не нужно было притворяться, что помогаешь мне, когда на самом деле мешал.
        - Я пытался балансировать…
        - Но у тебя не получилось, Ной. Ты не уравновесил меня и свою семью. Ты выбрал их. - Я покачала головой. - А знаешь что? Ты прав. Мы почти незнакомы. Мы по-прежнему едва друг друга знаем. - Я снова стала ледышкой, выпрямив спину и гордо подняв голову. - Я хочу получить его.
        - Что? - обалдело уставился он.
        - Я хочу вернуть ожерелье.
        - Ты ведешь себя опрометчиво…
        - Не говори мне, что мне делать или как себя вести. Оно принадлежало моей бабушке, так? Она просила его вернуть. Она сказала ему отправить ей ожерелье, а он отказался.
        - Это было сто лет назад.
        - А Элгин украл мрамор Парфенона, и Розеттский камень, и это до сих пор ужасная отговорка. - Возможно, я привела не самый удачный пример, учитывая, что Британский музей так и не вернул предметы искусства Греции и Египту. - Я хочу его вернуть.
        - Оно хранилось у моей бабушки пятьдесят лет!
        - А сколько лет оно принадлежало моей семье, кто скажет? Или ты поговоришь со своей семьей, или я.
        - Эбигейл… - Он схватил меня за руку.
        Я стряхнула его руку.
        - Я серьезно, Ной. - Я прошла мимо него через розарий и вышла на лужайку, с трудом держа себя в руках. Улыбающиеся лица гостей смешались в хаотичный, сводящий с ума кошмар, водоворот слишком ярких глаз и визгливого смеха. Спотыкаясь, я пошла через них прямо ко входу в дом.
        Я не собиралась предъявлять претензии Хелен Барбанел. Правда не собиралась.
        Но когда она предстала передо мной в своем голубом платье, как снежная королева, с переливающимися драгоценностями на шее, меня прорвало.
        - Почему вы сказали, что ожерелье моей бабушке подарил ваш муж?
        - Что, прости? - Она обратила на меня свой холодный, непроницаемый взгляд.
        - Я знаю, что это неправда. Я нашла старое фото своей бабушки с этим ожерельем.
        На ее лице ни один мускул не дрогнул.
        - Что ты хочешь сказать, дорогая?
        - Снимок, на котором она еще ребенок. Это ожерелье принадлежало Рут. Это всегда было ее ожерелье.
        Хелен наклонила голову с жалостливой улыбкой.
        - Оно принадлежало матери Эдварда. Наверное, Рут взяла его взаймы, чтобы примерить.
        - Нет, - стояла я на своем. - Эта фотография была сделана до того, как она приехала в «Золотые двери». - Я повернула к ней телефон. - Видите?
        Хелен взяла мой телефон. Моргнула.
        - Что это?
        - Это из Хольцман-Хаус в Нью-Йорке. С тех времен, когда моя бабушка приплыла сюда еще ребенком.
        Она приоткрыла рот.
        - Откуда у нее это ожерелье?
        - Наверное, ее семья отдала его еще до ее переезда. - Зачем ей мне лгать? Я знала, что не нравлюсь ей, но лгать просто без причины?..
        - Нет, - покачала головой Хелен. Ее голос стал необычно глухим, в словах сквозило удивление. - Оно было от Эдварда.
        - Ой. - По спине побежали мурашки от дурного предчувствия.
        - Он мне его подарил. Оно принадлежало его матери.
        Я уставилась на нее.
        Хелен поджала губы, как ее внук. Потом вернула мне телефон. Движения ее стали резкими и отточенными.
        - Пойдем. Полагаю, ответы нужны нам обеим.
        Глава 26
        Хелен пронеслась через многолюдную лужайку, а я следовала за ней по пятам.
        Никто словно не замечал волнами исходившего от нее гнева. Она остановилась перед своим супругом, сидевшим в кресле напротив двух пожилых мужчин.
        - Прошу меня извинить, - сказала она им с царственным видом. - Я хотела бы поговорить со своим супругом.
        Уходя, они чуть ли не раскланивались.
        Хелен Барбанел не стала садиться. Она встала над своим мужем, являя собой праведную фурию в небесно-голубом платье. Когда она заговорила, ее голос даже не дрогнул, но я заметила, как трясутся у нее пальцы, когда она расстегнула ожерелье. Она показала его мужу.
        - Эта юная леди утверждает, что ожерелье никогда не было твоим.
        Эдвард Барбанел закрыл глаза.
        - Это правда? - не отступала его жена. - Это ожерелье не принадлежало твоей семье? Оно осталось от Рут Голдман?
        Он по-прежнему молчал.
        - Отвечай, - так низко прошипела Хелен, что вряд ли кто-то из близко стоявших гостей мог ее услышать. - Или хотя бы скажи, что это неправда.
        У Эдварда вырвался низкий стон.
        Хелен втянула воздух и повернулась ко мне. Взяв меня за повисшую руку, она вложила в нее ожерелье.
        - Забирай.
        Я застыла как столб.
        Хелен повернулась к мужу.
        - Я не воровка, Эдвард Барбанел. Ты меня опозорил. - С этими словами она ушла, бросившись к гостям с широкой улыбкой и заливистым и холодным, как бриллианты, смехом.
        А заодно оставила меня на растерзание Эдварда Барбанела. Я уставилась на старика, а потом опустила глаза на сверкающие подвески у меня в руке.
        - Вы… что… - Я неуверенно показала их ему.
        Он отвернулся.
        - Уходи, - велел Эдвард.
        Так я и поступила. Запихнув ожерелье в карман, пошла прочь с вечеринки. Трясущимися пальцами я вызвала такси, а потом, глубоко дыша и смотря на луну, попыталась привести себя в чувство.
        - Эбигейл.
        Я повернулась. За мной стоял Ной. Его волосы были взъерошены - то ли руками, то ли ветром, а на лице застыло суровое выражение.
        - Ты ведь не уходишь?
        Как же я на него злилась! Не знаю, оправдан мой гнев или он был нелепым, но в глубине души пустила корни непроходящая ярость. Ощущение предательства и унижения. Ной знал, чего я хотела, и посчитал мое желание пустячным. Ладно. Мне такого в жизни не надо.
        - Давай все обсудим.
        - Нет.
        - Эбигейл. - Он рванул ко мне. - Я ведь завтра уеду.
        - Так уезжай. - Я от него отвернулась.
        Ной остановился напротив меня.
        - Нельзя так все заканчивать…
        - Вообще-то можно. Вроде именно это и называется камнем преткновения.
        - Думаешь, мне нужно выбрать тебя, а не бабушку с дедушкой? Свою семью? Компанию?
        - Не знаю. Может, для себя ты сделал правильный выбор. Но не для нас. Нельзя строить отношения на лжи и недоверии.
        - Никто не вламывается в чужие дома! Но люди меняются.
        - Но ты, очевидно, ни капли не изменился. Ты не доверял мне, иначе рассказал бы.
        - До чего же ты гордая!
        Я пожала плечами.
        - И как же нам с этим справиться?
        Я потушила свой расплавленный гнев во льду, сделав его твердым, как закаленная сталь.
        - Для чего? Слушай, мы неплохо провели время. Но все кончено.
        Ной уставился на меня.
        - Ты расстаешься со мной из-за этого?
        Я снова пожала плечами и обхватила себя руками. Если моя защитная броня треснет, я зальюсь слезами, с которыми сейчас не справлюсь. Я не смогу собраться с мыслями, если дам себе слабину. Поэтому я принялась вырывать свои чувства с корнем, дергая за каждый усик, которым крепко слилась с Ноем.
        - Стоило понимать, что у нас ничего не выйдет. Мы слишком разные.
        Ной стал мрачным как туча.
        - Ты боишься, Эбигейл Шенберг. Боишься раскрыться.
        - А ты не в себе. Думаешь, все дело в тебе? Это не так. - Я вытащила из кармана ожерелье и яростно им затрясла. - Может, счастливый финал этого лета заключается не в милой любовной истории, а в возвращении семейной реликвии.
        Мы оба вздрогнули и посмотрели друг на друга. До этой минуты никто из нас не произносил слово «любовь».
        Ной подошел ближе.
        - Думаешь, без меня ты станешь счастливее?
        Зная, что словами можно ранить, как стрелами, я ответила:
        - Да, я так считаю.
        - Ты ошибаешься, - заскрежетал челюстями Ной. - Ты ошибаешься и слишком горда, чтобы признаться в этом.
        - Но это уже не имеет значения, верно? - сказала я таким холодным тоном, что им можно было бы заморозить океан. - Тут не тебе решать.
        - Ты сделаешь себя несчастной, Эбигейл. - Теперь Ной тоже был холоден и резок, как самая долгая ночь.
        - Это мой выбор.
        Он крепко и еле слышно чертыхнулся.
        - Мы больше не сможем увидеться и разобраться в произошедшем. Завтра в десять утра я улетаю.
        Я пожала плечами.
        - Хорошо.
        - Хорошо? Что же тут хорошего? - Ной уставился на меня. - А у тебя все хорошо?
        Если бы я открыла рот, то тут же бы заревела, поэтому просто кивнула.
        Ной снова замкнулся в себе, превратившись в ледышку.
        - Хорошо. - Он кивнул в сторону ожерелья. - Надеюсь, ты счастлива.
        Мне захотелось ударить им Ноя.
        - Прощай, Эбигейл. - Он круто развернулся и ушел обратно в дом.
        Я хотела закричать ему вслед. Хотела швырнуть ему в голову это ожерелье. Хотела упасть на колени и плакать в ожидании, что он вернется. Потому что я уже хотела, чтобы Ной вернулся.
        Однако взяла себя в руки и посмотрела на телефон. Через две минуты за мной приедет машина. Я взглянула на луну и попыталась дышать.
        Дома я свернулась калачиком в постели и прижала к груди Печального слона.
        Я стала вспоминать летние мгновения. Как я впервые стояла в саду у «Золотых дверей» и рассматривала бабочек. Печальное лицо Ноя, когда он сказал: «Это монархи». Прогулка по лабиринту из плавника, как протянула ему счастливый камень. Quien no sabe de mar, no sabe de mal. Как мы гуляли по дендрарию в Бостоне, как стояли у перил моста над рекой. Шелест бархатных занавесок. Светящийся океан.
        Обычно истории из реальной жизни не трогали меня до слез. Я оставалась мужественным и сдержанным человеком - спасибо осторожности Новой Англии! Потом, оказавшись наедине с книгой и дойдя до эмоциональной сцены, я заливалась мучительными слезами, несоразмерными с текстом. Слезы растворяли сдерживаемый мной окаменелый комок чувств, и после я чувствовала лишь пустоту и неуверенность. Потом я продолжала чтение, и книга снова наполняла меня чувствами, восстанавливая мой эмоциональный порог, как водонапорный бассейн, выливающийся в маловодные реки. Книги были водоносным горизонтом эмоций. Они были чудом.
        Сейчас я пыталась приняться за книгу, но не смогла прочесть ни строчки. Мозги отказывались воспринимать написанное. Я уронила на кровать электронную книгу, и на подушку огромным потоком полились мои слезы. Нельзя найти слов, которые могли бы привести мои чувства в порядок, которые могли бы подсказать, когда нужно плакать, а когда - надеяться. Я не могла перестать плакать, и слезы беспрерывно капали всю эту долгую ночь, и даже книги не могли меня утешить.
        Я не хотела рассказывать родителям о случившемся.
        Говорить об этом было бы неловко: мы с Ноем встречались всего ничего, а теперь все кончено. Но хуже того - расставание казалось реальным. И, что еще хуже, родители отнесутся с пониманием, а их сочувствие меня подкосит.
        Но лучше рассказать им, чем уходить от вопросов, как там дела у Ноя. Так я и поступила в конце очередного видеозвонка, пытаясь говорить непринужденно и отстранено.
        - И еще кое-что: мы с Ноем расстались.
        Мама от полной неожиданности выпрямилась на диване.
        - О, милая, как жалко. Что произошло?
        Я пожала плечами. Если стану рассказывать, точно не сдержусь и зареву.
        - Да пустяки. Он все равно осенью уезжает в колледж. Наши отношения были бессмысленны.
        - Солнышко, как бы я хотела обнять тебя. - На мамином лице и в ее голосе отразилась целая драма. Сидящий рядом расстроенный папа погладил ее по плечу.
        - Все нормально, - быстро заверила я. - У меня классные друзья. Да и встречались мы всего несколько недель.
        - Но он тебе очень нравился.
        Я снова пожала плечами и обхватила себя руками.
        - Да. Но я в порядке.
        - Ты не обязана быть в порядке, Эбигейл. - Мама выглядела обеспокоенной.
        - Наверное. Но я справлюсь.
        - В этом я не сомневаюсь. Ты очень сильная, солнышко.
        - Да. Хорошо. Просто подумала, что стоит вам рассказать. Пойду спать.
        - Уверена?
        Еще немного маминого сочувствия - и я зарыдаю.
        - Да. До встречи.
        - Мы тебя любим, милая, - сказал папа, и его тихий сдержанный тон стал последней каплей.
        - И я - вас, - с трудом вымолвила я и повесила трубку прежде, чем слезы снова полились рекой.

* * *
        На самом деле я сомневалась, что переживу это расставание.
        До сих пор я не задумывалась о том, люблю ли я Ноя или нет. Любовь вселяла ужас и была грандиозным чувством, которое лучше оставить для взрослых, а не семнадцатилетних девушек с буйным воображением. Но когда я разревелась во время прогулки по пляжу, когда по лицу потекли сопли, а я принялась реветь, как раненый волк, мне не пришлось раздумывать. Когда я ждала, что Джейн сонно засопит, чтобы я могла порыдать, держа в руках Печального слона, я не задумывалась над этим вопросом.
        - Я любила его, - всхлипывая, сдавленно прошептала я. - Я его люблю.
        И, поскольку я была не в курсе своей мелодраматичной натуры, то сказала себе следующее: «Ты ведешь себя глупо и жалко. Возьми себя в руки. Тебе семнадцать лет, это так обыденно, что не заслуживает твоего внимания».
        «Но я любила его».
        «Лучше любить и потерять. Это хороший жизненный опыт. Возможность роста».
        «Но он тоже должен любить меня. Он не должен был меня отпускать».
        «Ты сама ему велела. Ты вела себя злобно. Зачем ему с тобой оставаться?»
        Сказать по правде, я немного чувствовала себя Голлумом.
        Стелла повела меня за мороженым.
        - Ты должна быть к себе добра, как к другу, - серьезно сказала она, чего я никогда за ней не замечала. - Так говорит мой психотерапевт.
        - Наверное.
        - Не «наверное». Я серьезно. Хандра не делает тебя глупой. Тебе больно. Ты имеешь полное право на чувства.
        - А если я не хочу?
        - Что ж, - она хрустнула рожком, - вот тут тебе не повезло.
        На следующий день была моя последняя смена в «Проуз Гарден». Лиз испекла мне небольшой торт, а Мэгги подарила сережки с подвеской в виде стопки книг.
        - Возвращайся следующим летом, - пригласила Мэгги. - Мы дадим тебе выбрать одну из книг для книжного клуба.
        Я кинулась ей на шею, и, к моему удивлению, она обняла меня в ответ.
        - Спасибо, - поблагодарила ее я, а потом обняла и Лиз. - Вы потрясающие!
        Я полагала, что это станет самым запоминающимся моментом этого дня, но спустя час в дверях магазина показался Эдвард Барбанел, одетый в джинсы, свитер и ветровку, словно на улице было не двадцать семь градусов. Я растерялась, увидев его в другой обстановке. Тут он выглядел слабее, чем во главе стола в окружении своей семьи и дома, который строил десятилетиями.
        Прекрасно. И что мне теперь делать? Грубить девяностолетнему старику не получится, когда меня не подстегивает гнев.
        - Здравствуйте, мистер Барбанел.
        - Эбигейл. - Он улыбнулся мне, и на его дряхлом лице это выглядело неожиданно. - У тебя найдется минутка?
        Найдется ли у меня минутка для разговора с дедушкой моего бывшего парня, который украл ожерелье моей бабушки?
        - Я сейчас работаю…
        - Это займет всего минуту. Где мы можем присесть?
        Оу.
        - Вон там кресла. Только предупрежу начальницу, что ухожу на перерыв. - Я помедлила, внезапно проснулись замашки хозяйки. - Хотите что-нибудь из кофейни?
        - Эрл грей, если можно, моя дорогая.
        Фу, старик назвал меня «дорогая». Я выдавила мученическую улыбку.
        Вернувшись, я поставила на стол возле него чашку чая, а сама уселась напротив, держа в руке стакан со свежим соком.
        Эдвард открыл глаза.
        - Я хотел рассказать тебе про ожерелье.
        Ага, вот теперь он захотел. После того, как месяцами избегал разговоров на эту тему. Я глотнула сока.
        - Ладно.
        Он на мгновение задумался и начал.
        - Ожерелье принадлежало Рут, это правда.
        Я не сказала «Обалдеть, Шерлок», и за это меня стоило похвалить.
        - Ожерелье - одна из немногих вещей, что она привезла с собой: одежда, небольшой чемодан и ожерелье. Перед приездом в Нью-Йорк она спрятала его в подоле платья. Рут собиралась продать его после войны, чтобы привезти родителей в Америку.
        Я сглотнула внезапный комок в горле.
        Глаза у него были добрые.
        - Да. После полученных новостей она всюду его стала надевать. Она купила целый гардероб, чтобы ожерелье выделялось, надевала только красные и черные цвета. - Он замолчал. - Мы решили пожениться.
        Я вытаращила глаза. Подсознательно я хотела, чтобы Ной тоже был здесь. Ной, на которого я так злилась. И все же он с самого начала участвовал в разоблачении этой истории.
        - Что случилось?
        - Моя мать, - вздохнул Эдвард. - А до этого крах семейного состояния. Рут, безусловно, знала. Она сказала, что нам надо продать ожерелье и потратить эти деньги на спасение компании. На спасение нас. Их было бы недостаточно, но это хоть что-то.
        Он что-то вытащил из кармана и передал мне.
        - А потом она отправила мне это.
        «Я попытаюсь объяснить», - начиналось письмо, и впервые я прочитала одно из бабушкиных писем, в котором она пыталась вразумить Эдварда Барбанела. Она сказала, что любит его. Любит, но романтичная любовь не единственный ее вид, и она ценит иные виды любви так же высоко, как и саму любовь.
        Вчера у своей квартиры я нашла твою мать. Я не видела ее несколько лет и сразу же со слезами бросилась ей в объятия. И она обняла меня. Нэд, это было… я даже не знаю, как объяснить. Я чувствовала себя дурой, ведь она твоя мать, и, само собой, она всегда будет с тобой. Но теперь, после моего переезда, я почти не виделась с ней, но скучала, а она оказалась рядом.
        Мы вошли в квартиру, и я чуть не умерла от стыда, потому что комната, которую я снимала у миссис Шварц, была скромной, тесной и захламленной. Всюду валялась моя одежда, и я даже не могла предложить ей чая.
        Но это не имело значения, и мы проговорили несколько часов кряду. Я чувствовала себя подсолнухом, который тянется к ней, чтобы согреться в ее лучах. А потом она сказала: «Ты не можешь выйти за Эдварда». А я ответила, что мы любим друг друга.
        А она ответила: «Я знаю. Но компания разорится, если нам никто не поможет, и что с вами станется? Нам придется продать «Золотые двери» и, наверное, даже дом в Нью-Йорке. И вы останетесь в бедности, а он будет на тебя обижен, а все наши работники останутся без своих мест. С семьей будет покончено. Поэтому я прошу тебя не выходить за него».
        И, Нэд, дело в том, что она мне как мать.
        Письмо обрывалось. Я взглянула на Эдварда.
        - Это все?
        - Дальше еще одна страница или две, но это самая важная часть. Моя мать просила Рут не выходить за меня замуж. И Рут решила мне отказать.
        - Должно быть, она очень любила вашу маму, - задумчиво произнесла я.
        Он кивнул.
        - Я никогда не понимал. Или, может, умом понимал, но никогда не поступился бы собственными желаниями ради амбиций родителей. И не ставил бы на первое место семью, как сделала она.
        А как бы я поступила? Если бы мама попросила меня не выходить за любимого? Я хотела сказать, что стояла бы на своем, но это же мама. Если она просила, значит, у нее были веские причины. А моя мама жизнь положила на мое воспитание. Я всем ей обязана.
        Я прокашлялась.
        - Выходит, моя бабушка отдала вам ожерелье. Но почему вы его не вернули?
        Эдвард помешал чай.
        - Потому что я был глупым, упрямым и питал нелепые надежды. Я не верил, что она оставит ожерелье. Решил, что если оно будет у меня, то ей придется со мной поговорить. А тогда я заставлю ее передумать.
        - Но она не передумала?
        - Нет.
        Ох.
        - А что потом? Вы решили согласиться с ее планом и женились на Хелен?
        Он кивнул, не смотря мне в глаза.
        Бедная Хелен.
        - Почему вы не отправили ожерелье моей бабушке?
        - Не знаю, - тихо ответил Эдвард. - Мне нравилось думать, что я могу его отправить, если она попросит снова. Но она не попросила. Наверное… я думал, что, если ожерелье еще будет у меня, однажды Рут придется со мной поговорить.
        Но она так и не поговорила с ним. Почему? Просто решила сократить потери? Или слишком злилась? Она уже увлеклась моим дедушкой?
        Слишком поздно узнавать ответы.
        - А вы подарили его своей жене, - сказала я. - Зачем?
        Он посмотрел на меня печальным, спокойным взглядом.
        - Не знаю.
        Какой неудовлетворительный ответ. С другой стороны, возможно, я сама могу ответить на свой вопрос: гнев, месть - признаваться в некрасивых поступках неприятно. Я считала, что люди вырастают, как только становятся взрослыми, но, наверное, никто не становится по-настоящему зрелым человеком. Может, люди всегда способны на мелочность и жестокость. Даже люди, обладающие мировой властью.
        Но, возможно, вместе с тем они способны меняться.
        - Прости меня, - сказал Эдвард Барбанел. - Я пришел рассказать тебе и попросить прощения. Я зря хранил у себя ожерелье, нельзя было отдавать его Хелен. Я поступил плохо по отношению к обеим женщинам. Я рад, что теперь ты его вернула, даже если я не облегчил тебе задачу. - Он задумался. - Надеюсь, ты не станешь обижаться на Ноя. Он пытается поступать по совести. Больше, чем пытался я. Но он юн, а молодые мужчины часто совершают ошибки. Но самое главное в том, как они справляются с ними потом.
        После того как Эдвард Барбанел ушел, я уставилась на медленно вращающийся вентилятор под потолком. Бабушка отказалась от Эдварда, выбрав свою мать. Он не отказался от любви ради денег - это она предпочла остаться дочерью, а не возлюбленной.
        Почему нам в жизни так часто приходится выбирать? Почему все не может быть легким - одним простым потоком, несущим нас к пункту назначения? Но в жизни встречается слишком много сучков, слишком много вариантов все испортить или расстроить.
        Ной предпочел мне свою семью, и хотя после его выбора я чувствовала, будто он мне не доверял, но все же понимала, почему он так поступил. Почему не знал, что ему защищать: свою семью или наше доверие друг к другу.
        Просить ли мне прощения за то, что оттолкнула его? Просить ли ему прощения за то, что хранил все в секрете? Просить ли нам обоим прощения за все? Если мы стоим на своем: я - на том, что в отношениях нужна честность, а он - на том, что правильно защищать личные дела семьи, делает ли это нас несовместимыми?
        Я понятия не имела. Знала лишь, что скучаю по нему, как по ампутированной конечности. Мне дико хотелось ему написать.
        Но что хорошего в том, что мы снова сойдемся? Он соврал мне. Сказал, что я слишком остро реагирую, хотя это было ожерелье моей бабушки и он знал. Но у нас ничего бы не вышло, так зачем пытаться? Как мне снова научиться ему доверять? Как отпустить, если это так больно? Даже если хочется, как все-таки это сделать?
        К тому же он уезжал в колледж. Конечно, наши отношения не выдержат расстояния. Так, может, лучше полный разрыв? А если мы все-таки разрешим наши разногласия, если дадим отношениям второй шанс? Что потом? Тогда у нас будут отношения на расстоянии, и время и разлука в конечном итоге снова разобьют нам сердца.
        Нет. Слишком много аргументов против возобновления отношений. Будет умнее не начинать заново. Может, поэтому бабушка избегала встреч с Эдвардом. Потому что знала, что если увидит его, то будет слишком тяжело снова не сблизиться. А тогда расставаться окажется еще труднее, а этим бы в любом случае все и закончилось.
        Глава 27

12 июля, 1952
        Рассказывала ли я тебе, как впервые увидела этот дом?
        Некоторые люди утверждают, что я была слишком маленькой, чтобы помнить свой приезд. Но я помню. Помню и другие события - слишком печальные события, чтобы их пересказывать. Но мой приезд стал лучшим воспоминанием впервые за долгое время.
        Меня держала за руку социальный работник. Она наверняка действовала из лучших побуждений, когда решила выбрать эту работу, но все, что я о ней помню, - это резкий акцент, квадратная челюсть и кроха терпения. С той минуты, как мы покинули город, она без остановки брюзжала на меня и по непонятной причине была убеждена, что я обязательно разрушу ее труды, сиганув с парома.
        - Обычно семья живет в Нью-Йорке, - сообщила она. Но не летом. Они предложили, чтобы на пристани меня забрали няня и шофер, но социальный работник не могла отказаться от возможности лично увидеть «Золотые двери». Поэтому мы сели в машину и поехали через весь остров. Мимо тех деревьев, сморщившихся от соли и морского ветра, мимо португальских гортензий. Я уже побывала во стольких мирах - Нью-Йорк, Париж и дом. Впереди ждал еще один.
        Перед глазами предстал дом. Знаешь, как это бывает: словно торжественное открытие медной мемориальной доски под звуки духового оркестра, играющего «Юпитер» Густава Холста. Никогда не видела чего-то настолько величественного и в то же время бесспорно американского. Эти люди планируют принять меня к себе? Да что у меня может быть с ними общего?
        Дверь открыла женщина. Она присела на корточки и посмотрела мне в глаза.
        - Привет, - поздоровалась она на немецком с ужасным акцентом. Это слово я понимала и на английском. Но она выучила эти фразы специально для меня, чтобы я чувствовала себя свободно. - Ты, наверное, Рут. Я Ева. Добро пожаловать домой.
        Мама приехала на следующем же пароме.
        - Ты не обязана была приезжать, - как только она спустилась на пристань, сказала я, но тут же крепко стиснула ее в объятиях и уже не отпускала. От мамы пахло шампунем и мылом - аромат дома и безопасности.
        - Конечно, обязана. - Она положила ладонь мне на щеку, а второй рукой попыталась разгладить мои хмурые брови.
        - Но ты не любишь переправляться по воде. - Мама никогда не путешествовала по воде - ни разу за всю мою жизнь. Она это ненавидит.
        - Знаешь, я взрослый человек. Я могу сесть на паром.
        - Но обычно ты так не делаешь. - У меня от смущения задрожал голос.
        - Ох, милая. - Мама снова притянула меня к себе, и я вцепилась в нее, чувствуя, как меня трясет от слез. - Бедняжка.
        - Он действительно мне нравился, - прошептала я, уткнувшись ей в грудь.
        - Я знаю.
        Мамин приезд смягчил непроходящую глубокую обиду. Мама лучше шоколада, лучше книг. Мы поехали в ее гостиницу, заказали пиццу и смотрели «Из 13 в 30».
        Мама пробудет на Нантакете три дня, а потом мы вместе поедем домой. Я хотела показать ей остров - хотела похвастать Нантакетом. Утром я повела ее из магазинчика в кафе, а оттуда на пляж.
        - Не верится, что ты провела тут целое лето, - сказала мама, пока мы шли босиком по пляжу и вода плескалась у наших ног. Мама шла ближе к берегу, чем я, и ее лишь задевали волны, тогда как меня окатывало водой.
        - Разве не чудо? - Стоял необыкновенный день. Конец августа - лишь легкий намек на прохладу, напоминающую о скором наступлении осени. - Хорошо ведь, что я сюда приехала?
        Она фыркнула и легонько меня толкнула.
        - Хорошо, - настаивала я. - Но ты была против моего отъезда. Почему?
        - О, солнышко. - Мама остановилась и пригладила мне волосы. - В начале лета ты была такой расстроенной. Я не хотела, чтобы ты была расстроенной вдали от меня, где я не смогу тебя обнять, когда тебе станет грустно. Ты все равно скоро уедешь учиться в колледж - я не хочу, чтобы ты меня покидала. Не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу не иметь возможности тебя защитить.
        - О. - Я почувствовала себя маленькой пристыженной девочкой. - Не нужно за меня волноваться.
        - Конечно, нужно. Я твоя мать. Я всегда буду за тебя волноваться.
        Я быстро и спонтанно обняла маму.
        - Я тебя люблю.
        - Я тоже тебя люблю.
        Днем я отвела ее в «Проуз Гарден» и познакомила с Мэгги и Лиз. Потом пошли за мороженым с Джейн, и мы поведали маме отредактированную версию лучших летних мгновений. Без Ноя, разумеется.
        Мама не допытывалась о парнях до ужина. Мы пришли в один из буржуйских ресторанчиков, на который я глазела целое лето. Со столиков на террасе открывался вид на океан. Зонтики заслоняли от солнца, а перила были увиты цветами.
        - Почему вы расстались? - спросила мама. - Ты казалась такой счастливой.
        Я намазывала маслом булочку из пшеничного теста.
        - Все очень сложно.
        - Хочешь об этом поговорить?
        Ее грустные, полные надежды глаза вынудили меня рассказать о случившемся.
        - Все лето он знал, что ожерелье у его бабушки. И он не сказал мне… что?
        Мама с ужасом смотрела на меня.
        - Ты порвала с ним из-за ожерелья?
        - Нет! Не из-за ожерелья. Это не все - он мне не рассказал. Он соврал.
        - Он соврал или просто не касался этой темы?
        - Мам, это одно и то же!
        Она стала резать своего лосося.
        - Солнышко, думаю, обидно заканчивать что-то настолько важное из-за ожерелья.
        - Мам!
        - Он тоже захотел расстаться?
        Я в бешенстве уставилась на нее.
        - Ты должна быть на моей стороне.
        - Так и есть! Конечно, я на твоей стороне. Но он так тебе нравился.
        - Это неважно. Я прагматик. Он уезжает учиться.
        - Не будь прагматиком! Когда это я научила тебя быть прагматиком?
        - Эм, вообще-то мне можно учиться только в государственном колледже или там, где я получу полную стипендию, потому что ты не разрешаешь мне погрязнуть в студенческих займах за учебу.
        - Ладно, да, но…
        - Прагматик! - повысила я голос.
        Мама внимательно на меня посмотрела, а потом подняла руки.
        Хорошо.
        - Хорошо, мы можем сменить тему?
        - Конечно.
        Безусловно, на самом деле все вышло наоборот. Через несколько часов, когда мы вернулись в ее номер и смотрели телевизор, мама снова подняла эту тему.
        - Может, поговорим, почему эту ожерелье так для тебя важно?
        - Что ты хочешь сказать?
        - Я не понимаю, почему ты стала им так одержима. Почему тебя так волнуют материальные вещи? Это я виновата? Как? Это не мои моральные ценности.
        - Господи, мам, дело не в материальных вещах! Это ожерелье… оно принадлежало бабушке.
        - Но это всего лишь вещь.
        - Она важна! Бабушке оно было дорого! Почему я не могу волноваться из-за него?
        - Конечно, можешь. Но ты так из-за него беспокоишься, что я волнуюсь, вдруг тебе будет больно. Ты с головой бросилась в это дело, а в конечном счете только расстроилась. Может, пусть лучше все идет своим чередом, чем зацикливаться на ожерелье? Почему из-за него ты разрушила отношения?
        - Дело принципа. Потому что он соврал. Потому что…
        Потому что я была чертовски гордой?
        Потому что Ной не боролся за меня, хотя всегда доказывал, что будет сражаться за то, что ему дорого?
        Я покачала головой, пытаясь выкинуть из нее мысли о Ное.
        - Я хотела этого, мам. Хотела узнать бабушкино прошлое. Да, мне немного обидно, но оно того стоило. Жаль, что ты этого не понимаешь. - Я чувствовала, как подступают слезы. - Хотела бы я, чтобы ты гордилась тем, что твоя дочь все узнала, а не думала, что я все испортила. Я узнала, откуда бабушка родом! Узнала, кем были ее родители, и получила записи о них. Узнала о детстве бабушки. Узнала о семейной реликвии из Германии.
        - Я горжусь тобой!
        - Правда? Потому что все лето ты спрашивала меня лишь о том, нравится ли мне Ной.
        - Но, Эбби, это реальнее. В этом будущее. История бабушки - это прошлое.
        В ушах зазвенело от ее слов.
        Я сглотнула.
        - Ну а меня волнует прошлое. Я хотела о нем узнать, - сказала я, стиснув зубы. - К тому же теперь это тоже прошлое. Поэтому, может, сменим тему? Не хочу обсуждать Ноя.
        Мама внимательно на меня посмотрела.
        - Хорошо, милая.
        Беспокойство в ее голосе успешно погасило мой гнев.
        Она выдавила улыбку.
        - Тогда хочешь показать мне это ожерелье?
        Я хотела. Я не смотрела на него с тех пор, как вернулась из особняка, когда спрятала его в футляре для солнечных очков, но сегодня утром футляр в сумочку я положила. Я с самого начала собиралась показать маме ожерелье. Теперь я вытащила футляр и передала ей.
        Мама развязала шнурок и высыпала на ладонь ожерелье. Оно упало грудой переливающихся камешков прямоугольной формы. Мама приподняла его и удивленно приподняла брови.
        - Очень красивое.
        - Правда? - Солнечный свет отражался от кулонов.
        - Что это? Стекло?
        - Наверное. Или что-то искусственное?
        - Может, фианит? Это синтетический камень. Не уверена, что в тридцатых им вообще это было известно. - У нее заблестели глаза. - А если это бриллианты?
        Я рассмеялась, радуясь, что напряжение спало. С мамой всегда так было: взлеты и падения, гнев, а потом спокойствие. Мы были цикличным приливом или, возможно, океаном и луной - слившиеся воедино, навеки неразделимые, даже вдали друг от друга.
        - Это не бриллианты.
        Разве что…
        Я прочистила горло.
        - Эдвард Барбанел, дедушка Ноя, говорил, что они подумывали продать ожерелье.
        - Правда? - Мама перевернула ожерелье, взирая на главный кулон, вдвое больше остальных и овальный по форме. - И как же нам узнать, из чего оно?
        Я пожала плечами.
        - Не знаю. Попробуй что-нибудь поцарапать.
        Мы оглянулись. Царапать, кроме стеклянной поверхности кофейного столика, было нечего. Вряд ли в отеле оценят подобный вариант.
        - Сейчас поищу в Гугле. - Через минуту я прочитала с телефона: - Подышите на камень: настоящий бриллиант не запотеет, а фианит - да.
        Мы переглянулись и пожали плечами.
        - Была не была. - Я забрала у нее ожерелье, поднесла ко рту и выдохнула.
        Кулон запотел. И дымка тут же пропала.
        По спине побежали мурашки.
        Я сглотнула и посмотрела на маму. Она с изумленными глазами перевернула руки ладонями вверх.
        - Может, ты не очень сильно дыхнула?
        Я снова выдохнула. С силой. И снова дымка почти не задержалась.
        Мама закашлялась.
        - Ну, зато теперь точно могу сказать, что у тебя изо рта чесноком воняет.
        - Умора.
        - Дай-ка сюда.
        Но когда мама дыхнула, повторилась та же картина.
        - Может, дымка всегда держится только секунду, - сказала мама.
        - Может, - скептично сказала я и сверилась с телефоном. - Еще один тест советует потереть камень о наждачную бумагу.
        - Наждачки у нас нет, - ответила мама. Мамина логика неопровержима. Она прищурила глаза. - Наверное, это какой-то другой драгоценный камень. Думаю, существует несколько прозрачных самоцветов.
        Я поникла духом.
        - Ага.
        Мама улыбнулась.
        - И все-таки спросить не грех. Ты вроде говорила, что на Нантакете полно антикварных магазинов? Мы можем отнести его оценщику.
        Я согласилась, и мы поделили между собой купленное заранее мороженое и горячий шоколад. Потом залезли в постель и накрылись одеялами. Мы смотрели «Звездные врата», и я неуверенно рассказала ей еще немного о Ное, а мама поведала мне о своем первом парне, с которым встречалась в девятнадцать лет.
        Было уже очень поздно, когда я рискнула озвучить мысль.
        - Мам, - сказала я, - а если это все же бриллиант?
        Мама посмотрела на меня. А потом, к моему удивлению, принялась хохотать. От улыбки на ее лице появился детский восторг, а глаза закрылись в знакомом прищуре, говорящем об искреннем веселье.
        - Черт его знает.
        Я засмеялась и тоже с улыбкой закрыла глаза.
        Но улыбка медленно померкла, как только в мыслях появилась еще одна идея.
        А если мама права, как это обычно и бывает? Что, если я предпочла будущему прошлое? Уже слишком поздно менять свое решение?
        У Нантакета давние отношения с антиквариатом: на острове были антикварные магазины и проходила ежегодная антикварная выставка, и в этом году мероприятие организовали в стиле «Барахолки». Выставка проходила на лужайке перед «Клубом мальчиков и девочек», в остроконечных белых палатках, где установили длинные столы и собралась куча людей.
        Мы с мамой стояли в очереди к оценщику сорок пять минут. Пока ждали, мама напевала себе под нос и показывала на забавных персонажей, держа меня под руку. Как только мыслями я снова возвращалась к Ною, мама отвлекала меня болтовней, и мы смеялись, пока не начинали болеть бока. Меня переполняла глубокая, необузданная любовь. Конечно, мама иногда сводила меня с ума. Но она была лучшей мамой во всем мире.
        Когда мы наконец уселись напротив оценщика, он поздоровался с утомленной вежливостью и четким британским акцентом. Он был таким типичным англичанином и за это мне и понравился.
        - Что у нас тут? - вежливо спросил он, как только я вытащила из сумочки ожерелье. Я снова положила его в футляр для очков и теперь чувствовала себя дурой, словно мне стоило получше поработать над его презентацией. А еще я чувствовала странное смущение, как ребенок, отнимающий время у взрослых какими-то пустяками.
        - Это ожерелье моей бабушки. Наверное, оно ничего не стоит. Я не знаю. Подумала, будет весело узнать.
        Я расправила ожерелье и осторожно положила его на стол.
        - О! - в голосе ювелира прозвучало удивление. С мгновение он даже не пошевелился. А потом осторожно взял ожерелье, скрупулезно пропуская между пальцев, кулон лежал на его ладонях. Мужчина взял ювелирную лупу.
        Я знала, что ожерелье, скорее всего, просто было дорогу сердцу, но вместе с тем надеялась, что оно имеет ценность. Мы с мамой целое утро потратили на просмотр нарезок «Барахолки», где они оценивали старые украшения в суммы от трех до пяти тысяч долларов. Я понимала, что мы посмотрели лишь нарезку, но все же. Ожерелье могло чего-то стоить! Эдвард Барбанел ведь именно на это и намекал.
        Когда оценщик посмотрел на нас, на его лице было безучастное выражение профессионала.
        - Вам удалось проследить судьбу изделия?
        Я с недоумением глянула на него.
        - Что это значит?
        - Откуда оно? Вы можете установить цепочку владельцев? Когда покупаете изделие, обычно дают сертификат.
        - Оно принадлежало моей матери, - ответила мама.
        - А она как его получила?
        - Не уверена.
        - Хм.
        Мы с мамой переглянулись. Она наклонилась вперед.
        - Почему это важно?
        Он положил ожерелье, перевернул его и показал клеймо на одной из металлических застежек.
        - Видите эту метку?
        Мы кивнули.
        - Это метка ювелира. Она сообщает нам о том, кто создал это ожерелье. Его сделала семья Голдман, но мы не знаем истории приобретения, поэтому ожерелье теряет в своей стоимости. Тем более что в какой-то момент его могли продать незаконно. Голдманы были немецко-еврейской семьей, и их имущество захватили нацисты.
        По спине побежали легкие мурашки: по позвоночнику к шее и обратно. Пляска недоверия и предвкушения. Я посмотрела на маму, которая сидела, как и я, с вытаращенными глазами. Она осторожно положила руки на колени.
        - Семья Голдман, - повторила она. - Вы уверены?
        - Безусловно.
        - Это наша семья.
        Оценщик застыл, как охотник, который боится спугнуть жертву. Он заговорил тихим спокойным голосом, словно едва сдерживал эмоции.
        - Прощу прощения?
        - Это семья моей матери, - сообщила мама. - Мы не знали, что они были ювелирами, просто моя мать была совсем юной, когда ее привезли сюда из Германии.
        - Откуда она?
        Мама глянула на меня.
        - Она из небольшого городка под названием Любек, - ответила я. - Ее родители Герман и Сара Голдман. Оба родились в Любеке.
        Он поджал губы, смотря то на меня, то на маму.
        - Вы уверены?
        Мама возмутилась:
        - Конечно, уверены.
        - У нас есть сертификаты о рождении, свидетельства о смерти, - вмешалась я, потому что провела очень большую работу по поиску этих документов.
        Оценщик несколько раз кивнул, а потом прокашлялся.
        - Честно говоря, не ожидал сегодня такой ситуации. Мне нужно все тщательно проверить, а потом, если вам будет интересно, я поделюсь с вами еще несколькими фактами.
        Мы с мамой переглянулись.
        - Конечно, - ответила она и написала на клочке бумаги свой номер и адрес электронной почты.
        - Спасибо, - сказал он.
        У оценщика был вид, как у моего брата, когда родители отрывали его от игры - вежливый, но желающий поскорее вернуться в свой мир. От нас явно хотели избавиться.
        Мы встали, и я положила ожерелье обратно в сумку. Меня мучило любопытство.
        - А что насчет ожерелья? Какая у него приблизительная стоимость?
        Он поднял на нас глаза.
        - Ожерелье Голдманов из Любека с желтым бриллиантом? - Оценщик насмешливо улыбнулся. - Я бы хотел взглянуть еще разок, но предварительно оценил бы его в восемьдесят тысяч долларов.
        Мы с мамой направились в кафе-мороженое.
        - Здесь очень вкусная Тройная шоколадная горка, - сказала я.
        - Хорошо.
        Мы заказали по мороженому с этим вкусом, взяли рожки и сели за один из деревянных столов. Уставились друг на друга. А потом принялись смеяться - сначала просто посмеивались, а потом стали громко, беззаботно, почти надрывно хохотать.
        - Я пыталась найти их в Гугле, - призналась я, когда мы угомонились. - Родителей бабушки. Но ничего не нашла. Странно, ведь они вроде как известны.
        - Может, они были известны только среди антикваров, - задумалась мама. - И, возможно, это как с теми архивами - фактические записи о них не были оцифрованы.
        Я положила ожерелье между нами на деревянную поверхность стола. Камни (бриллианты, настоящие бриллианты!) переливались на солнце.
        - Что нам делать?
        - А как ты хочешь поступить?
        Потрясенная до глубины души, я не смогла ответить и покачала головой. Что делать, когда у тебя на руках восемьдесят тысяч долларов? Я даже не знала, куда девать лишних восемьсот. Положить на свой сберегательный счет?
        - Ладно, - продолжила мама, - мы можем его продать и вложить деньги в твое обучение.
        Очередной очень прагматичный ответ мамы.
        - Наверное.
        - Ты хочешь их потратить? - с улыбкой спросила она. - Думаю, лучше потратить деньги на обучение или положить на твой пенсионный счет, но вполне резонно потратить сумму по твоему усмотрению на что-нибудь интересное.
        Образование - это рационально. Интересное - очень рационально. Даже если мама разрешит мне оставить тысячу долларов, я могу поехать за границу, купить миллион книг. Может, даже несколько новых платьев.
        Что еще?
        Чего хотят люди? Загородный дом, дом на берегу, «Золотые двери». Но мне ничего не нужно.
        Бабушке нужны были «Золотые двери», потому что бабушка нуждалась в доме.
        - Можем продать ожерелье и потратить деньги на благотворительность. В фонд помощи беженцам.
        Мама куснула мороженое.
        - Очень хорошая идея, Эбби.
        Это была не просто идея. В голове будто щелкнуло. Так и нужно сделать.
        - Давай так и поступим.
        - Может, сначала немного обдумаешь…
        Иногда мне действительно нужно было обдумать свое решение, пересидеть с ним, проспаться. Но не в этот раз.
        - Нам нужны деньги? Я думала, все нормально, если я поступлю в государственный колледж. - Я нахмурилась. - Вам с папой нужны деньги?
        - Нет. Нет, о нас не волнуйся. Но, милая, с этими деньгами ты можешь поступить в частный колледж. Можешь поступить, куда хочешь, даже без стипендии.
        - На один год.
        - Существуют кредиты и финансовая поддержка.
        Я лизнула мороженое.
        - Мы вообще не рассчитывали на эти деньги. Так что не велика потеря.
        Мама положила ложечку.
        - Хорошо.
        Я не ожидала, что она так быстро сдастся.
        - Ты не станешь со мной спорить? Это же твое ожерелье.
        - Его нашла ты. И это прекрасная идея.
        - Может, устроим аукцион, - предложила я, с каждой минутой загораясь этой идеей все больше. - Выставим его на BuzzFeed и HuffPo.
        Мама робко улыбнулась.
        - Я очень тобой горжусь, - выпалила она. - Помни об этом.
        Вернувшись домой, я застала Джейн на кровати. Подруга лежала и держала телефон на головой.
        - Угадай, что. - Я подкинула ей ожерелье.
        Джейн поймала его.
        Мы воспроизведем сцену из «Титаника»? Ведь мы можем.
        - Оно стоит восемьдесят тысяч долларов.
        - Что? - Она скинула ожерелье на покрывало. - Ты прикалываешься?
        - Неа. Дурдом, правда?
        - Господи.
        - Я хочу продать его, чтобы собрать деньги на помощь беженцам.
        - Да ты спятила! - воскликнула Джейн. - Продать? Восемьдесят тысяч долларов? И это что, бриллианты?
        - Желтый, не знаю, что это такое.
        - Не продавай! - закричала подруга. - Оставь себе! Надень его на Мет Гала.
        - Джейн, меня никогда не пригласят на Мет Гала. Ты пересмотрела «Восемь подруг Оушена».
        - Что за уничижительные мысли. Тебя не пригласят, потому что тебе нечего надеть. Погоди, ты можешь продать его Мет Гала, а в оплату получишь приглашение. Господи, да я гений. Да. Два приглашения. Тебя сопровождать буду я, Ноя к черту.
        - С Ноем покончено.
        - Верно. Извини, я забыла. - Джейн с опаской взяла ожерелье и поднесла близко к лицу. - Сияет.
        Ощущения, что с Ноем покончено, не было. Я отчаянно хотела, чтобы Ной мне написал. Это было не просто желание, скорее необходимость, словно я потеряю сознание, если от него не будет вестей. Я каждый день снова и снова смотрела на свой телефон - вдруг пропустила виброзвонок о входящем сообщении. Я открыла нашу последнюю переписку на случай, если пришло новое сообщение, а я не заметила. Даже перезагрузила телефон.
        Но я сказала ему, что между нами все кончено, и он, видимо, мне поверил.
        В мой последний вечер на Нантакете мы с друзьями пошли на пляж в последний раз. Воздух был тяжелым от влажности, даже зябким. Мы надели толстовки и сели вплотную друг к другу. Скоро все разъедутся по домам, вернутся к своей привычной жизни и учебе. Пранав и Сидни уже уехали, Эван отчаливает завтра утром, а Лекси и Стелла - через три дня.
        Мы с Джейн сидели бок о бок на полотенце и смотрели, как оранжевые языки пламени танцуют в ночи.
        - Возвращайся следующим летом, - предложила она. - Можно же избегать встречи с Ноем. Ты нужна мне в качестве соседки.
        - А еще ты точно можешь использовать меня как сваху.
        Джейн скорчила мину и бросила взгляд в сторону Эвана.
        - Сердцу не прикажешь, да? Даже если это полная чушь.
        Я погладила ее по спине, и мы снова стали смотреть на пламя.
        - Иди, поговори с ним. Чего тебе терять? Даже если ничего не выйдет, у тебя будет целый год, чтобы оклематься.
        - Твоя правда. - Она встала. - Вряд ли получится.
        «Получится», - подумала я, увидев, как оживился Эван, когда к нему подошла Джейн. Я вздохнула, поднялась с полотенца и направилась к воде.
        Я не осознавала, насколько разными могут быть расставания. С Мэттом я дико злилась. Была в ярости, обижена и твердо вознамерилась забыть его и жить дальше. Я больше не хотела его видеть. Не хотела даже близко с ним стоять.
        На Ноя я тоже еще злюсь, но в основном мне просто обидно. Чаще всего я страстно желаю, чтобы он вернулся из Кембриджа, постучал в мою дверь и сказал: «Извини. Давай со всем разберемся».
        Мама спрашивала, почему это так важно - ожерелье, намерения, прошлое перед будущим. Почему это важно? «Ты слишком гордая», - сказал Ной. Это так? «Ты сделаешь себя несчастной».
        Но я сомневалась, что только гордость мешает мне написать человеку, с которым было по-настоящему хорошо. Что еще там говорил Ной?
        «Ты боишься, Эбигейл Шенберг. Боишься раскрыться».
        Я положила руки себе на живот, вздрогнув от ночного ветра. Легко говорить «Будь смелой, рискуй, прояви немного хуцпы». Поступить так, рисковать разбитым сердцем, отдавать себя и свое эмоциональное благополучие в чужие руки гораздо сложнее.
        Волны снова и снова бились о берег. На воде от луны серебрилась яркая дорожка, по которой можно было бы идти вечность. Я смотрела на белую рябь на черной поверхности, пока из-за ветра с океана не стало так холодно, что невозможно было унять дрожь. Тогда я отвернулась и направилась к своим друзьям.
        На следующее утро, перед отъездом, мы с мамой нашли мистера Барнса, оценщика, в хорошо обставленной комнате на втором этаже его отеля. Стены и занавески были серовато-белыми, а мебель и пол - темно-коричневыми. На стенах в изящных рамах висели картины с изображением кораблей.
        Мы с мамой сели на диван напротив кресла мистера Барнса. Он встал, приветствуя нас, и снова сел, сняв очки и потерев лоб.
        - Вчера вечером я связался с несколькими коллегами, - сказал он. - После просмотрел документы. Стоило рассказать вам об этом еще вчера, но я был удивлен и, возможно, немного… насторожен. Не часто вижу людей, утверждающих, что они потомки именитой семьи ювелиров.
        Он положил руки на колени и, наклонившись вперед, обратился к маме:
        - Как вам известно, семья Голдман жила в Любеке еще до войны. Вашу мать отослали. Вскоре после этого семейное предприятие захватили нацисты.
        Мистер Барнс прокашлялся, а мы с мамой кивнули. Пока он не сказал нам ничего нового.
        - Большая часть драгоценностей оказалась в частных коллекциях. Однако некоторые из них после войны попали в музеи. Ювелирные изделия Голдман можно найти в Британском музее, Хофбурге, Лувре. Я достал папку с известными мне материалами. - Он подвинул глянцевую распечатку через кофейный столик.
        Мама взяла папку, но вместо того, чтобы пролистать бумаги, почти растерянно на них посмотрела. Я положила голову ей на плечо.
        - Возможно, вам известны некоторые истории, когда семьи возвращали работы своих родственников. Самая известная - «Женщина в золотом», популяризированная фильмом с Хелен Миррен. - Мистер Барнс выдавил улыбку. - Таких случаев немало. Семьи могут получить реституцию или вернуть свою собственность. - Он замолчал. - Коллекция Голдман может принести огромную прибыль.
        Мама уставилась на документ.
        - Вы утверждаете, что есть еще их работы? Еще драгоценности?
        - Я утверждаю, что их гораздо больше. - Его немного озадаченная улыбка стала шире. - Я говорю, мисс Коэн, что если вы заявите о своем наследовании, то станете очень-очень богатой женщиной.
        Когда мы вышли на улицу, солнце светило так ярко, что нам пришлось щуриться и потянуться за темными очками. Мама подняла лицо к солнцу и улыбнулась, яркая и всепоглощающая, как звезда. Она - моя мама - будет сиять вечно. Потом мама посмотрела на меня.
        - Как смотришь на то, чтобы собрать деньги на помощь беженцам и поступить в любой понравившийся тебе колледж?
        - Прекрасно.
        - Хорошо. - Она вытащила телефон, набрала номер, и я услышала, как на другом конце трубку взял папа.
        - Привет, дорогой. - Мама посмотрела на меня, ее глаза сияли от искреннего восторга. - Рада тебе сообщить, что ты, как оказалось, женился на очень богатой женщине.
        Глава 28
        Позвольте, я расскажу вам историю.
        Много лет назад в семье ювелиров в заросшем лесом городке у кромки моря родилась девочка. Она была счастлива - ее любили и оберегали, но в возрасте четырех лет семья отослала ее ради ее же безопасности. Они вшили в подол ее платья потрясающее ожерелье из бриллиантов. Девочка переплыла океан и оказалась в стране, где говорили на языке, который был ей незнаком. Ее отправили к незнакомцам на открытый всем ветрам остров, в превосходный дом под названием «Золотые двери». Она влюбилась в парня, но оказалась слишком бедной, чтобы выйти за него замуж. Этот парень в итоге предал ее, потому что считал, что только так сможет вернуть любимую обратно.
        Позвольте, я расскажу вам иную историю. Много лет назад в Нью-Йорке родилась девочка. Она выручала родителей в их магазинчике, училась и помогала своим младшим сестрам с домашней работой. Она была очень умной и закончила колледж, вышла за чудесного мужчину, родила двоих детей и получила работу, которая позволяла ей оплачивать кредит, отпуска и откладывать деньги на обучение детей.
        Вторая история не такая увлекательная, как первая. Узнав ее, никто не станет охать, таращить глаза или плакать. В ней нет ничего мрачного, печального или романтичного.
        Но эта история о настоящем. История, в которой девушка берет инициативу в свои руки, в которой она открыла свою фирму, в которой она просто взяла и проложила себе дорогу в жизнь. Эта история - реальна. Это история с сильной героиней. Мы мало об этом рассказываем. Не всегда признаем, что эта история - одна из самых главных. Героиней этой истории стала моя мать.
        Я покинула Нантакет в суматохе слезливых прощаний, объятий и обещаний не пропадать. Обняла миссис Хендерсон, Элли Мэй и Джейн, помахала им на прощание и столкнула по ступенькам крыльца свой чемодан - в точности как толкала его вверх несколько месяцев назад. Мы с мамой покатили наш багаж по яркому центру города - такому же колоритному и чисто американскому. Я мысленно прощалась со всем, что видела, и пыталась запечатлеть эти картинки в своей памяти. Отяжелевшие ветви деревьев, кривые тротуары, вывески, цветочные горшки.
        Потом настало время подниматься на борт парома и прощаться в последний раз. Мы с мамой стояли у поручней судна и смотрели, как вдали исчезает Нантакет, пропадая среди сверкающего синего моря.
        За один короткий час мы доплыли до Хайанниса, где нас ждал папа с машиной и объятиями. Мы положили вещи в багажник и отправились через Кейп, преодолели пробки на мосту и выехали на магистраль. Океан сменился деревьями, соль - лесным запахом. Спустя часа три мы добрались до дома, свернули с шоссе на извилистые дороги Саут-Хэдли, проехали по улицам, выученным мной еще лет десять назад, и свернули на дорожку у нашего дома.
        А дальше со всем разбиралась мама.
        Она наняла адвоката. Связалась с музеями. Переговорила со специалистами по реституции. У музеев и частных коллекционеров денег и адвокатов больше, чем у нас, но у них нет нашей истории, а мама убедилась, что нашу историю прознали буквально все. После того, как местная газета опубликовала наш рассказ, его репостнул Твиттер. Далее история попала в новости BuzzFeed, HuffPo, «Бостон глоуб» и «Нью-Йорк маймс». Рассказ про бриллианты, нацистов и потерянную историю? Люди внимают таким с удовольствием.
        Возможно, драгоценности семьи Голдман стоили кучу денег, но большинство музеев решили, что хороший пиар стоит намного дороже.
        - Что нам со всем этим делать? - в замешательстве спросила мама после того, как нам отправили пару сапфировых сережек стоимостью в двадцать тысяч долларов.
        - Ты смеешься? - спросил папа, сидя за ноутбуком, и поправил на носу очки. - Я надену их на работу.
        Мама задавала вопрос не совсем всерьез: несколько изделий мы оставили себе, а большую часть продали музеям, чтобы оплатить учебу в колледже мне, Дэйву, а также всем нашим двоюродным братьям и сестрам, потому что, разумеется, деньги принадлежали не только маме, но и двум ее младшим сестрам и их семьям. Мы связались с музеем Изобразительного искусства в Бостоне, уточнив, не захотят ли они провести аукцион для большей части изделий, и они согласились.
        - Мы не обязаны это делать, - сказала мама перед тем, как отправить письмо с подтверждением. Мы сидели в гостиной, и на экранах наших компьютеров были открыты кучи окон и вкладок. Я переняла эту неупорядоченность от нее: в папином ящике было ноль входящих, а мамин насчитывал примерно десять тысяч непрочитанных сообщений, отчего у папы случалась колика. - Я про ожерелье бабушки. Ты можешь оставить его себе.
        Я взглянула на ожерелье, которое выложила на колене просто так, потому что мне нравилось на него смотреть. Мои прабабушка и прадедушка были ювелирами. Отличными ювелирами.
        Отчасти мне хотелось оставить его. Бабушка так жаждала его вернуть, что неудивительно - это единственная оставшаяся ей от родителей вещь и огромный пласт финансовой стабильности. А я все лето провела в поисках того, что тогда случилось.
        И все же.
        Это ожерелье было тесно связано с Ноем. Я хотела смотреть на него вечность и хотела больше никогда его не видеть.
        - Нет, - ответила я маме. - Ожерелье - самый ценный предмет в коллекции. Оно принесет много денег. А я считаю, что важно пожертвовать эти деньги.
        Поэтому мама отправила письмо, и по глупейшей и дикой мысли я снова решила, что тем самым будто обрываю связь с Ноем.
        Мне прекрасно удавалось отвлечься от мыслей о нем, обратив все свое внимание на ювелирные изделия семьи Голдман, разбросанные по всей Европе. В основном я не думала о Ное. В основном мне удалось запаковать его в маленькую коробочку у себя в голове.
        Но по ночам коробка открывалась, и наружу выходили демоны, а на дне не оставалось ни Пандоры, ни надежды. Ничего.
        Я по нему скучала.
        Но это не означало, что я приняла неверное решение. Лучше полный разрыв. Лучше забыть о нем.
        Так ведь?
        Или я просто боялась? Меня больше пугали отношения, чем то, что мою гордость заденут? Возможно. В конце концов, в отношениях ты полностью отдаешься своему партнеру. Будто бросаешься в пустоту с полной беспечностью. Это приводило в ужас.
        Ведь что может случиться, если я так и поступлю? Если брошусь к Ною и признаюсь, что хочу его. Что восхищаюсь им и люблю. Что я на все сто ему предана. А вдруг он не испытывает те же чувства? Вдруг он разобьет мне сердце?
        Опять.
        Или вдруг он согласится, скажет, что хочет быть со мной; пройдет три месяца, полгода, год - и тогда он откажется, признается, что с него довольно, у нас все кончено? Наши отношения расклеятся, я расклеюсь, а на этот раз все будет хуже. Хуже всего на свете.
        Если рассуждать логически, то он не испытывал ко мне той же привязанности, что была у меня к нему. Приходится верить тому, что вам говорят люди, а Ной не раз заявлял, что не откажется от тех, кого любит, что он будет с ними, несмотря ни на что. Ной верил, что нужно выполнять данные тобой обещания. Он верил, что за любимых стоит бороться.
        Но он не стал бороться за меня. Не писал. Он отпустил меня после первой же ссоры. Да, это я велела ему уезжать. Да, в отношениях два человека должны принимать решения. Но если бы Ной действительно хотел со мной встречаться, то не отпустил бы с такой легкостью.
        А он отпустил.
        Поэтому я тоже его отпустила. В итоге так для нас обоих будет лучше. Люди оправляются после расставаний. У нас все будет отлично. Я не могла жалеть о том, что произошло. Да, мое сердце разбито, но если я подумаю о случившемся, очень хорошо подумаю, то пойму, что оно того стоило.
        Через неделю после моего возвращения с Нантакета я вернулась в школу. Учебы не избежать, как и смен времен года. Нико заехала за мной в своей старой побитой «тойоте» с отклеивающимся верхом и не работающей боковой дверью.
        - Барак пригласил Мишель на свидание в машине с дыркой в полу, - любила она нам напоминать. - Мне судьбой предназначено вершить великие дела.
        На пассажирском сиденье уже сидела Брук, которая протянула мне стаканчик с горячим шоколадом.
        - Ура! Выпускной класс!
        - Вперед, Черепахи! - сказала Нико. Черепахи не наш символ, но последние три года Нико утверждала обратное. Она изогнула шею, чтобы бегло оценить мой наряд: красную юбку и черный топик в паре с сережками. - Достойный выбор. Хотя стоило надеть ожерелье.
        - Не успела забрать из химчистки подходящее вечернее платье. И на себя посмотри! Прямо резко стиль сменила! - Как и обычно, Нико полностью оделась в черный цвет.
        Следом за мной в машину скользнул мой брат.
        - Привет, Дэйви, - улыбнулась ему с переднего сиденья Брук. - Готов к старшей школе?
        Дэйв, чей единственный вклад в расследование ювелиров Голдман заключался в вопросе, не означает ли это, что ему можно сделать татуировку (меня разволновала его непоследовательная логика), ответил:
        - Я слышал, это вольер с обезьянами.
        Мы открыли окна и, включив музыку, поехали по извилистым дорогам. Над нашими головами высились купола из золотистых листьев. Я чувствовала в воздухе запах быстро приближающейся осени, свежей и холодной - предвестник хрустящих под ногами листьев, тыкв, яблочных пирогов и уютных свитеров.
        Это могло стать началом моей истории. Впереди всегда новое начало, новые школьные годы, колледж и мир после него. Моя история не обязана быть о девушке, приехавшей на Нантакет в поисках ожерелья и уехавшей с разбитым сердцем. Или я могла полностью переиначить свою мысль: у каждого человека непрерывная по времени история. У нас нет начала и конца, нет взлетов и падений. Мы не ограничены рамками. Мы бесконечность. Вечность.
        «Что бы подумала твоя бабушка?» - спросила Хелен Барбанел, смотря на стол с книгами о Второй мировой войне. Бабушкина история не была ограничена десятилетием, ее детством и подростковыми годами. Она охватывала не только те годы, когда ее спасли из нацистской Германии, отправили в Америку и вырастили незнакомые люди. Она продолжалась и в пятидесятые, и в эпоху хиппи и по настоящее время. Она не заканчивалась горьким или радужным финалом, она не обрывалась годами.
        И моя история тоже.
        Аукцион по продаже ожерелья состоялся на второй неделе сентября, и эта неделя вышла такой теплой, что можно было бы решить, что на дворе еще лето, если бы не изменился дневной свет. Теперь он напоминал легкое свечение, золотое сияние. Направившись к Нико, я оставила дома свитер. Я не хотела принимать участие в аукционе, не хотела думать, что больше никогда не увижу ожерелье. В один день мама вдруг положила его в коробку, а коробку завернула в холщовый мешок и унесла. Я пыталась не сильно расстраиваться.
        - Тебе разве не хочется локти кусать? - спросила Нико. Мы сидели на качелях у нее на заднем дворе и рассеянно отталкивались ногами от земли и вздымались в воздух. Мы сидели лицом к дубовому лесу и кленам за ее домом и смотрели, как мимо по делам пробегал то один кролик, то другой. - Я бы убила, чтобы оказаться там.
        - Скоро узнаю. Я не хочу видеть, как кто-то покупает бабушкино ожерелье. Я хочу узнать, но все же это отстой.
        Я провела ладонью по траве.
        - Когда проводишь с кем-то столько времени, это неизбежно.
        - Но ты скучаешь по нему?
        Я всем нутром чувствовала, как сильно скучаю по Ною, и в ответ пожала плечами.
        Но Нико была слишком внимательной.
        - Ты еще хочешь с ним встречаться?
        - Я даже не знаю, как это будет.
        - Знать необязательно, - возразила Нико. - Тебе можно просто попытаться выяснить.
        Несколько дней спустя мы узнали сумму, которую собрали, продав ожерелье: это была шестизначная цифра - больше ста тысяч долларов. И боль, вызванная отказом от ожерелья бабушки, заглушилась осознанием того, какую пользу принесут эти деньги.
        Когда моя бабушка приехала в Штаты, ей повезло. Нашлись люди, готовые ее принять. У нее была женщина, которая до конца жизни звонила ей раз в неделю. Когда твои люди жили в диаспоре, так вы и поступали. И неважно, были ли это сороковые годы Европы или Америки, или в шестнадцатый век Испании и Марокко. Ты всегда заботишься о ближнем.
        Не у всех были средства, община и удача, как у бабушки.
        Мы отдали деньги на благотворительность и ответили на несколько интервью, а потом жизнь пошла своим чередом. Я написала убойное вступительное сочинение в колледж и даже не чувствовала себя виноватой, что ради стипендии извлекаю выгоду из истории своей семьи. Наступил и прошел Рош Ха-Шана[18 - Рош ха-Шан? - еврейский Новый год.]. Мы ели сладкие яблоки в меду и пирог с гранатом, и кугель. Мы с папой сплели и испекли круглую халу, как научила нас бабушка. На службе напомнили, как важно просить прощения у всех, кого мы подвели в прошлом году, а потом, через десять дней, наступил День всепрощения.
        Я сидела на веранде за домом и смотрела, как пробиваются сквозь лесную чащу лучи света, а еще думала о том, как безумно люблю Ноя Барбанела.
        - Милая, все хорошо?
        Я подняла голову. Мама прислонилась к стеклянным дверям. Встретившись со мной взглядом, она вышла на улицу и прикрыла дверь, сев на скамейку со мной рядом.
        Я устремила взгляд на деревья.
        - Все хорошо.
        Мама приобняла меня и притянула к себе, а я положила голову ей на плечо.
        - Уверена? Ты сегодня какая-то тихая.
        Я почувствовала, как подступают слезы, но попыталась, чтобы голос не дрожал. Вопреки моим усилиям, он все же сорвался.
        - Мне просто до сих пор немного грустно. Чувствую, что стоит забыть об этом. О нем.
        - Ты уверена… - начала мама, но засомневалась. - Он ведь не расставался с тобой? Ты с ним порвала?
        - Думаю, формально, да. Но мне казалось тогда, что я должна это сделать. - Он так меня обидел. Ной соврал мне.
        Она утешительно гладила меня по голове, тепло мамы было знакомым и успокаивающим.
        - Иногда люди ошибаются. Тебе решать, стоит ли их прощать. Дорогая, и я не знаю, стоит ли держать обиду, если из-за этого ты так несчастна. Вдруг, если простишь его, вы оба обретете счастье?
        После того как мама вернулась в дом, я еще посидела на веранде, вытирая слезы. Мама права? Мне стоит просто махнуть рукой и простить его?
        Передо мной была суровая правда. Мне не нужно прощать Ноя. Я уже простила его, поняв, почему он мне врал. Он врал, потому что любил свою семью. Я воспользовалась своим гневом, чтобы оттолкнуть его, потому что боялась. Потому что не верила, что дорога ему так же, как он мне.
        Меня сдерживал и не позволял протянуть руку Ною непреодолимый страх, что я буду страдать. Вдруг мне снова разобьют сердце?
        Я смотрела на деревья и старалась глубоко дышать, чтобы успокоиться. Может, мне снова разобьют сердце. Ну и что с того? Я хотя бы попытаюсь. Жалеть не придется. Никогда не стану думать, а что, если? Возможно, как сказала мама, я обрету счастье.
        Поэтому я решила выложить карты на стол.
        Солнце спряталось за лес, бросая на лужайку длинные тени. Ветер теребил мою длинную юбку. Дни стали короче: на часах было около пяти, но уже совсем скоро полностью стемнеет. Я вытащила телефон и открыла свою переписку с Ноем.
        Глядя на мигающий курсор, я почувствовала, как быстро забилось мое сердце. Слишком много чувств, слишком все быстро. Я отложила телефон и попыталась перевести дух.
        Я запрокинула голову и посмотрела на небо. На нашем заднем дворе росло много деревьев, ветки которых тянулись сквозь темно-синее пространство. Вдали от леса я по нему тосковала, тосковала по густой зелени и бесконечным деревьям. В лесу, как и в книжном магазине, дышать было проще: легко и полной грудью. Теперь я делала один глубокий вдох за другим.
        Ведь вся история начала с кучки писем. Может, мы тоже уладим все с помощью писем?
        Я повернула к себе компьютер и принялась печатать.
        Дорогой Ной,
        понятия не имею, как начать свое письмо. Поэтому просто начну.
        Да, я злилась и обижалась, что ты соврал мне, но гнев должен был привести к ссоре, а не к расставанию. Думаю, ты прав: я гордая. Гордая и напуганная, и мне стоило ответить на все эти чувства достойнее, но я просто отгородилась. Мне проще отталкивать людей, чем подпускать их к себе. Проще уходить, чем ждать, когда кто-то уйдет первым.
        Я не хочу тебя покидать. Мне еще никто не нравился так, как нравишься ты. Я жутко боюсь в этом признаваться, но скучаю по тебе и хочу быть с тобой.
        И прости, что я тоже тебя обидела. Я хотела причинить тебе такую же боль, какую испытывала сама. Ужасный, бесчувственный поступок. И знай, что без тебя я несчастна. Я хочу быть с тобой. Ты все, чего я хочу.
        И я пойму, если ты не захочешь быть со мной. Мы расстались. И я накричала на тебя, а теперь ты в колледже. Но, боже, я так хочу быть с тобой, что тело буквально сковывает от боли.
        И ты не обязан отвечать на это письмо. Но я хотела отправить его. Извиниться. Признаться, как ты мне дорог. Признаться, что мне не стоило так реагировать, не стоило отталкивать тебя. Признать, что я понимаю: нельзя сравнивать выбор между мной и твоей семьей; тебе стоило выбрать и то и другое, а мне быть более чутким человеком.
        Я тебя люблю.
        Эбигейл
        Глава 29
        Через неделю раздался звонок в дверь. Я отложила книгу и пошла открывать в своем пятничном послешкольном наряде: легинсах и широкой футболке. Прошмыгнув через прихожую, я открыла дверь, но никого не увидела.
        Поэтому я опустила глаза. И обнаружила на пороге сверток.
        Упаковка была коричневой.
        И обвязана бечевкой.
        Но в этот раз посылка пришла мне: Эбигейл Шенберг, 85 Оук-Роуд, Саут-Хэдли, Массачусетс.
        Меня охватило ощущение дежавю. Самое легкое и странное чувство - как блеск, сахарная вата и море. Я выглянула на подъездную дорожку, ожидая увидеть, как от дома отъезжает тот же почтовый грузовик, что заезжал несколько месяцев назад.
        Я отнесла коробку в дом. Папа был на работе, Дэйв - на футбольной тренировке, мама - наверху, в своем кабинете. Я поставила посылку на диван в гостиной. Из окна в комнату проникал полуденный свет. Дрожащими руками я развернула коричневую обертку, а потом вскрыла коробку ключом. Развернула ее и достала белоснежный конверт. Для Эбигейл.
        Трясущимися руками я взяла конверт и долго, настороженно взирала на свое имя. Потом отложила его и снова вернулась к коробке. Внутри лежал черный бархатный чехол. Я положила его на колени и провела пальцем, смотря, как нити меняют направление.
        Во рту пересохло, и я приподняла крышку. Она открылась с резким щелчком.
        На черной бархатной подушечке переливалось бабушкино ожерелье.
        Пытаясь сдержать слезы, я посмотрела через застекленные двери на деревья, отяжелевшие от листьев. В горле пульсировало, а в легких не хватало кислорода. Как только я увидела посылку, то сразу поняла, что в ней. Это казалось неизбежным.
        Я закрыла коробку и открыла конверт.
        Дорогая Эбигейл,
        прости, что не рассказал тебе раньше, что ожерелье у моей бабушки. Я должен был, должен был признаться тебе еще в первую встречу с моим дедушкой. Я пытался и струсил. Мне стоило рассказать и во вторую встречу с ним, я знал, что он не все тебе рассказал. Я пытался защитить свою семью, но не нужно было их защищать, скрывая от тебя их тайны.
        Еще сильнее я прошу прощения за то, что уехал с Нантакета, когда мы поссорились. Да, у меня была вводная лекция в колледже, но я должен был тебе позвонить и помириться.
        Дело в том, что не только ты гордая, испуганная и упрямая. Я не хочу, что сказанные мной слова были брошены мне же в лицо, и не хочу быть отвергнутым. Я не все сказал, Эбигейл Шенберг. Я люблю тебя. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.
        Я помню, что ты переживаешь из-за отношений на расстоянии. И да, возможно, наши отношения закончатся кражей имущества, и мы создадим семью с другими и похороним наши чувства до конца жизни. Но нам не стоит этого делать, потому что это пагубно и нечестно по отношению к другим людям. Возможно, мы не последуем по стопам твоей бабушки и моего дедушки. У нас может получиться. Я хочу, чтобы получилось. Я думаю, мы этого достойны.
        P. S. Пожалуйста, пожалуйста, не злись из-за цены ожерелья. Мама говорит подумать об этом с точки зрения дохода, а деньги были пожертвованы на благотворительность, а еще нам частично списали налоги.
        Я в потрясении прилипла к дивану, но через несколько минут снова раздался звонок в дверь.
        Господи. Я вытерла глаза. В теле появились легкость и нервозность, словно оно принадлежало другому человеку.
        - Эбби, можешь открыть? - окликнула со второго этажа мама.
        Мне хватило несколько секунд, чтобы вернуть контроль над голосовыми связками.
        - Да!
        С каждым шагом казалось, что я двигаюсь очень медленно, буквально пробираюсь через патоку. Я пошла в прохладную прихожую, а потом очень-очень неспешно отперла замок и распахнула дверь. По-моему, тело полностью перестало функционировать, а ноги превратились в желе.
        На пороге, в обрамлении осенних красок, стоял Ной, одетый в темно-красную толстовку. Волосы у него были растрепаны, словно еще секундой назад он водил по ним руками. Мы уставились друг на друга.
        Я вцепилась в дверной косяк и подождала, пока мир перестанет кружиться.
        - Привет, - наконец произнес Ной.
        - Привет.
        Было двадцатое сентября, третья неделя учебы (я проверила) и прошло семь дней с Рош Ха-Шана.
        - Ты здесь, - тупо сказала я, потому что не могла придумать ничего другого. - Ты… ты купил ожерелье.
        Он кивнул.
        У меня вырвался смешок.
        - Это очень дорогое ожерелье.
        Ной поморщился.
        - Я знаю. Ты прочитала письмо?
        Я кивнула.
        - Я писал искренне, Эбигейл. - Он смотрел на меня уверенным взглядом. - Ты сказала, что нам не стоит повторять ошибки наших родственников. Так давай не будем.
        - Хорошо.
        - Я не должен быть держать информацию об ожерелье в тайне. Извини. Не должен был мешать тебе в поисках прошлого твоей семьи. Я… - Ной замолчал, и на его лице появилось недоумение, когда до него дошел смысл моего ответа. - Подожди, хорошо?
        Я усмехнулась.
        - Да. Ладно. Я переборщила. Я понимаю, они твоя семья.
        - Значит… ты… мы…
        Я заулыбалась еще сильнее, в груди было такое теплое и приятное ощущение, словно я проглотила солнце.
        - Да.
        Ной усмехнулся, покачал головой и очень решительно посмотрел мне в глаза.
        - Я должен был за тебя бороться.
        - Ты боролся. Я тоже. Ты получил мое письмо?
        Он растерялся.
        - Твое письмо?
        Я удивленно хихикнула.
        - Скоро получишь.
        - Что ты написала?
        Я подошла к нему и, неуверенно подняв руку, пригладила один из его непослушных локонов.
        - Там вроде как написано то же самое, что в твоем письме. Блестящие умы и все такое. И прости за мои слова, что я предпочту быть несчастной, чем быть с тобой.
        На его лице медленно расползалась улыбка.
        - Да, ты вела себя очень холодно.
        - Прости. - Я хотела броситься ему в объятия, обнять так крепко, чтобы между нашими телами не осталось ни одного свободного сантиметра, но даже сейчас мне было немного любопытно. В письме он говорил… но мне нужно услышать эти слова лично. Нужно услышать их дважды или трижды.
        - Я не хочу быть несчастной. Я… я и была несчастной.
        Правда?
        Я глухо прошептала:
        - Конечно.
        - Серьезно?
        - Чему ты так удивляешься?
        - Я был не уверен! Ты мастер убегать. И говорила так рассудительно.
        - Я не была рассудительной! Я пыталась себя защитить. Сложно открываться людям. Тем самым ты даешь им власть причинить тебе боль.
        - Верно. - Ной сглотнул и шагнул вперед. - Я хочу открыться тебе, Эбигейл Шенберг. Я люблю тебя.
        Я охнула. Ной был таким уязвимым - стоял тут, сняв свою броню, беспомощно обнажив душу. Ной Барбанел был гордым, решительным и до неприличия оберегающим. Он не любил проявлять слабость - и все равно это сделал. Он решил приехать за мной и сказать, что мы заслуживаем счастья. Он решил бороться за наши отношения. Выбрал нас.
        Я тоже выбираю нас.
        Я выбираю отношения с Ноем Барбанелом, в которого влюблена, который делает меня счастливой. Я выбираю удовольствие, бабочек и ослепительную радость. И я могу испытать все эти чудесные эмоции. Я могу спрыгнуть с утеса с безудержным азартом. Я хочу Ноя Барбанела. Хочу нас, и он тоже хочет.
        - Я тоже люблю тебя, Ной Барбанел.
        Он резко поднял голову и посмотрел на меня круглыми глазами.
        - Ты не обязана это говорить.
        - Знаю. Но это правда. Я люблю тебя, - сказала я, и на моем лице появилась такая же широкая улыбка, что и у него. - И ты тоже подталкиваешь меня к тому, чтобы стать лучше. И я стану. Я не сбегу. А если сбегу, обязательно вернусь. Думаю, я всегда буду желать вернуться к тебе.
        Его улыбка стала еще радостнее, и он поднялся ко мне на веранду, встав близко-близко. Ной приобнял меня за талию.
        - Что теперь?
        - Теперь… теперь ты в моем доме.
        - Точно. Можешь прогнать меня, если захочешь. Но сегодня пятница. И мне не нужно в Кембридж все выходные.
        - Нет? - Я посмотрела на него.
        Ной опустил голову.
        - Нет.
        А потом мы целовались с такой легкостью, словно были рождены для этого. В животе у меня стало жарко, и я привстала на цыпочки, чтобы еще сильнее прижаться к Ною.
        Когда мы отодвинулись друг от друга, чтобы перевести дух, я поняла, что мы так и стоим на пороге у всех на виду.
        - Хочешь зайти?
        - Конечно. Еще кто-нибудь дома?
        - Моя мама.
        - Я познакомлюсь с ней?
        - Если тебе повезет. - Я пропустила его в дом, и он с любопытством огляделся. Потом повела в гостиную, где лежало переливающееся ожерелье.
        - Кажется, будто я всех обманула, - призналась я. - Хотела отдать ожерелье, а получила его назад.
        - Ты можешь отдать его музею. Или снова продать.
        - Могу. - Я улыбнулась Ною. - Но, думаю, оставлю его.
        Уголки его губ приподнялись в легкой улыбке.
        - Думаешь?
        - Оно дорого как память. Для нашей семьи.
        - Может, для твоей мамы.
        - Именно. Вообще-то… секундочку.
        - Что?
        - Постой тут. - Я быстро его поцеловала, положила ладони ему на грудь и внимательно заглянула в глаза. До сегодняшнего дня я ни разу не признавалась парню в любви, и это оказалось приятным опытом. Правда. - Я люблю тебя, - снова уверенно заявила я.
        Ной опять меня поцеловал - теперь так медленно и долго, что я чуть не забыла о своих намерениях. Наконец отпустив меня, он сказал:
        - Я тоже тебя люблю.
        - Хорошо, - улыбнувшись, сказала я. Взяв коробку с ожерельем, я резко ее закрыла, послала Ною воздушный поцелуй и полетела в мамин кабинет. Свободной рукой я обхватила дверную раму.
        - Привет.
        Она посмотрела на меня.
        - Привет, милая. Что такое?
        - Принесла тебе подарок.
        - Но у меня сегодня даже не день рождения. - Мама насторожилась, что вполне понятно. Дарила ли я ей подарки вот так спонтанно? Наверное, нет. Может, стоит начать. И все же сегодняшний подарок не считается.
        С радостной улыбкой я протянула ей коробку.
        - Открой.
        Все-таки с опаской она приподняла крышку. И на мгновение озадаченно уставилась на содержимое, а потом снова посмотрела на меня.
        - Откуда?..
        - От Ноя.
        - Ной… - Ее осенило, но мама выглядела так, будто ее сейчас стошнит. - Он купил его? Ожерелье продано за шестизначную сумму.
        - Сейчас вообще не думай о деньгах, - быстро сказала я. - Ожерелье здесь. Оно наше. Оно твое, от бабушки.
        - И все равно я думаю о деньгах.
        - Его мама сказала расценивать это как не облагаемое налогом благотворительное пожертвование.
        Мама фыркнула.
        - Ну, тогда ладно.
        - А еще они супербогатые, и для них это не проблема.
        - Не знаю, хуже мне от этого или лучше.
        - Ной действительно будто пожертвовал деньги на помощь беженцам, а между делом получил ожерелье…
        Мама подняла руку.
        - Ладно, ладно, не нужно меня убеждать. - Она попыталась вернуть его мне.
        Я шагнула назад.
        - Нет, ожерелье тебе.
        - О, милая, нет. Я уверена, что Ной купил его для тебя.
        - Я хочу, чтобы оно хранилось у тебя. - Сейчас эмоции были сильнее логики. - Оно должно быть твоим.
        - Я вообще не ношу ювелирные украшения…
        - Оно от бабушки, - сказала я. - Она бы отдала его тебе. Она бы хотела, чтобы ожерелье осталось у тебя.
        Мама часто заморгала, а потом кивнула.
        - Ладно.
        Я подошла и поцеловала ее в щеку.
        - Люблю тебя.
        Мама выглядела удивленной.
        - Я тоже тебя люблю. - Она снова посмотрела на ожерелье. - Знаешь… не могу побороть чувство, что мы украли его у Хелен Барбанел.
        - Что? - изумилась я. Я ничего подобного не чувствовала.
        Мама кивнула.
        - Ожерелье хранилось у нее много лет. Оно ведь что-то для нее значит. А для меня - ничего.
        - Оно принадлежало бабушке.
        - Да, - согласилась мама. - И не стоило отнимать у нее ожерелье. Но… мне просто кажется, что нам не стоило отнимать его и у Хелен. Правда, солнышко, мы сделаем, как ты хочешь, но я бы вернула его ей.
        Я внимательно посмотрела на маму. Вернуть ожерелье? Если бы Хелен хотела вернуть его, то выкупила бы вместо Ноя. Ной отдал его мне - и это правильно. Я отдала маме - и это тоже правильно.
        Но, возможно, для мамы правильно вернуть ожерелье Хелен. И я не буду ей мешать, даже если не совсем понимаю.
        - Хорошо.
        Мама обняла меня, потом отстранилась и с улыбкой сказала:
        - Его тебе Ной прислал? Что думаешь по этому поводу?
        - Думаю, что мы оба стараемся не слишком драматизировать. Хотя, надо признать, ситуация была очень драматичной. - Я ухмыльнулась и закружилась в легком танце. - Как и то, что он появился на пороге нашего дома.
        - Что? - рассмеялась мама. - Он здесь?
        - Спускайся и познакомься с ним, - сказала я и, взяв маму за руку, вытащила ее из кресла. - Думаю, он тебе очень понравится.
        - Значит, он снова тебе нравится? Ты счастлива? Кажешься счастливой.
        Я улыбнулась смущенно и в то же время восторженно.
        - Я счастлива.
        - Хорошо. - Мама взяла меня под руку, и мы вышли из ее кабинета и направились к Ною.
        Примечание автора
        Моя бабушка со стороны мамы приехала в Штаты из Парижа, когда ей было семнадцать лет, - сразу же по окончании Второй мировой войны. Она жила с родственниками в Нью-Йорке, а ее одиннадцатилетнюю сестру отправили в Сент-Луис. Бабушка любила рассказывать о Нью-Йорке, но сторонилась историй о войне. А поскольку в те годы она была подростком, я, будучи сама подростком, горела желанием узнать ее прошлое.
        Свое любопытство я обратила на эту книгу. Я, как и Эбби, люблю историю. Мне безумно интересно, что каждое поколение независимо и в то же время тесно связано с прошлым. Как вновь и вновь возникают некоторые проблемы, хоть и под другим углом: например, иммиграция и права беженцев - я часто размышляла над ними, пока писала эту книгу в 2019 году. Эти темы всегда будут присутствовать в нашей жизни, и я могу лишь надеяться, что мы научимся относиться к ним с большей сердечностью и сочувствием.
        В этой книге я хотела передать магию места, где проводила в детстве лето. Каждый год я отправлялась в Кейп, в страну бесконечного побережья, вьющихся роз и песчаных дюн. Впоследствии я была очарована Нантакетом - оторванным островом, похожим и вместе с тем непохожим на другие знакомые мне города. В процессе написания этой книги мне помогли несколько чудесных встреч, бесед и книг, включая «Другие островитяне: Люди, которые тащили весла Нантакета» Фрэнсис Рули Карттунен[19 - The Other Islanders: People Who Pulled Nantuckets Oars by Frances Ruley Karttunen (англ.).], «Вдали от берега: остров Нантакет и его жители, 1602 - 1890 гг.» Натаниэля Филбрика[20 - Away off shore: Nantuckett Island and its Peoрle, 1602 - 1890 by Nathaniel Philbrick (англ.).] и труды Элин Хильдебранд и Нэнси Тейер.
        Еще я погрузилась в волнующую историю евреев-сефардов в Америке. Первая группа прибыла в Новый Амстердам (Нью-Йорк) из Бразилии в 1650 году, скрываясь от португальской инквизиции. К 1763 году в Ньюпорте (штат Род-Айленд) построили первую синагогу, которая по сей день является старейшей действующей синагогой в Америке. Часть еврейских торговцев из Ньюпорта имели деловые связи с Нью-Бедфордом (штат Массачусетс), а тот город в свою очередь был связан с процветающим на Нантакете китобойным промыслом. Выдуманная мной семья, Барбанелы, родилась как раз из идеи, что евреи-сефарды оказались в Нью-Бедфорде, а затем осели и на Нантакете. Я получила огромное удовольствие, придумывая несколько альтернативную историю!
        Благодарности
        Права на эту книгу были проданы в марте 2020 года, когда весь мир парализовало, и работа над ней принесла в тот год огромное удовольствие. Мне было приятно заняться чем-нибудь еще, кроме как разглядывать потолок и пялиться в экраны. Шучу! Ради этой книги тоже пришлось пялиться в экран. А если серьезно, то эта книга стала моей палочкой-выручалочкой, и я от всей души признательна тем людям, благодаря которым она появилась на свет. Особенно я благодарна вам, мои читатели. Спасибо, что дали мне шанс. Надеюсь, эта история вызвала у вас улыбку.
        Чтобы облечь свои поверхностные мысли в роман, для начала я обсудила его с моим агентом Тамар Рыдзински. Спасибо, что стала моим объективным критиком, что слушала все мои беспокойства и отвечала на бесконечные вопросы. Спасибо за блестящий редакторский взгляд и за то, что всегда была верным защитником моих трудов. Мне бесконечно повезло работать с тобой. Еще благодарю своего замечательного киноагента Мэри Пендер за веру в эту книгу и ее поддержку в Голливуде.
        И огромная благодарность моему редактору Джесс Хэрритон, чьи доброта, пометки и мнение помогли мне превратить эту книгу в то, чем она стала. Твои доброта и восхищение этой книгой очень много для меня значат. Спасибо всей команде в Razorbill: я восхищена тем, что эта книга обрела дом у людей, которые так о ней заботились. Спасибо Гретхен Дернинг, которая держала меня в курсе событий, моему издателю Кейси МакИнтер за ответы на любые вопросы; Джейн Зимба и Ванессе Деджисас, и Сьюзи Альберт за ваш усердный труд и энтузиазм. Спасибо Маринде Валенти, Эбигейл Пауэрс, Мэдди Ньюквист и Брайане Вагнер за то, что выловили миллионы-миллионы ошибок, потому что, как оказалось, писать я умею, а вот грамотно излагать мысли не всегда. Спасибо верстальщику Ребекке Эйдлин и дизайнеру обложки Мэгги Эдкинс за создание такой прекрасной обложки и рукописи. Моему счастью нет предела!
        Мои друзья - моя опора. Спасибо друзьям моих друзей: Энни Стоун, которая свела меня с Тамар и сказала, что невозможно изучать бизнес в Гарвардском университете (упс!). Диане и Мэри, которые видели, как я психую из-за всего на свете. Карлин и Соне за столь необходимые встречи за просмотром «Холостяка» и маникюром. Кейти, Наде, Зэн, Бриджет, Мэделин, Саре, Даниэль, Мередит: ваши поддержка и восторг сделали этот год незабываемым, хоть мы и провели его виртуально. За вас, за счастливый свет и за безумное количество подколок, эмоджи и книжных рекомендаций.
        Спасибо Рашель, Мэделин, Хизер, Мэри, Элли и Сэм за то, что подбадривали меня в этом году в нужных нам виртуальных чатах - мы находимся в разных уголках страны, но я чувствую вашу близость. Спасибо Эмме, Лауре и Энн за бескорыстную любовь и шутки, над которыми мы смеялись так же, как в шестнадцать лет. Спасибо Рейко, жду, когда мы будем валяться в парке или бродить по книжным магазинчикам.
        А еще, без сомнений, я бы не добилась всего этого без своих друзей-писателей. Они помогли мне не сойти с ума (или, возможно, заразились от меня безумием). Спасибо Диане Убран, которая раньше составляла мне компанию за нескончаемыми чаепитиями, где мы обсуждали наши книги, а потом мерзли от холода у Татте. Спасибо Акшайе Раман за напоминание стоять на своем. Спасибо Джули Дао за столь необходимые вылазки за город. Спасибо Джанелле Энджелес за горячие сплетни. Спасибо Джо Фэрроу за письма, энтузиазм и радость. Спасибо Эмили Катанео: хотелось бы сейчас заниматься с тобой йогой или распивать коктейли. Спасибо Монике Джименез, которая услышала каждую идею и проблему в этом романе (и в моей жизни), которая сотни раз сидела напротив меня и помогала писать. Однажды мы попадем в одну из тех кафешек в Кэмбервилль, не отморозив себе руки и ноги.
        Наконец, спасибо моим родителям за их бесконечную любовь и поддержку. Клянусь, те персонажи не основаны на вашей жизни (за исключением. Ничего не могла с собой поделать - у вас лучшие остроты). Пап, извини, что тут нет драконов. Мам, она вернула ожерелье! Люблю вас.
        notes
        Примечания
        1
        Моти - японский десерт, рисовое пирожное.
        2
        Хупа - балдахин, под которым еврейская пара стоит во время церемонии бракосочетания.
        3
        Эпкот - тематический парк «Всемирного центра отдыха Уолта Диснея», который посвящен международной культуре и новшествам в сфере технологий.
        4
        Дерзость (идиш).
        5
        Панир - разновидность сыра, впервые изготовленного в Индии.
        6
        Цитата Элеаноры Рузвельт.
        7
        Ешива - еврейское религиозное учебное заведение.
        8
        День катастрофы - национальный день памяти жертв Холокоста в Израиле.
        9
        Сидур - традиционный еврейский молитвенник.
        10
        Здесь имеется в виду Дендрарий Арнольда Гарвардского университета в пригороде Бостона.
        11
        Мемориал Шоа - музей Холокоста в Париже.
        12
        Yelp - популярный импортный сервис отзывов.
        13
        Цитата Уэйна Гретцки, выдающегося канадского хоккеиста.
        14
        Вилланель - деревенская песня о любви в Италии и Франции, отличается однообразной рифмовкой и рядом повторов.
        15
        Хала - традиционный еврейский хлеб.
        16
        Профессиональный клуб из штата Массачусетс.
        17
        Экспозиционная терапия применяется при лечении тревожных расстройств и фобий. Пациента сознательно погружают в стрессовую ситуацию, при этом он учится совладать со своим страхом.
        18
        Рош ха-Шан? - еврейский Новый год.
        19
        The Other Islanders: People Who Pulled Nantuckets Oars by Frances Ruley Karttunen (англ.).
        20
        Away off shore: Nantuckett Island and its Peoрle, 1602 - 1890 by Nathaniel Philbrick (англ.).