В твоем плену Лия Роач
        Он ненавидит меня, и это паршиво, ведь я - пленница в его доме. Я не оставляю попыток удрать, но он меня ловит, хоть и с трудом терпит. Я не знаю причин такой немилости и почему сама так странно на него реагирую. Я больше не хочу убегать. Я влюбилась?..
        Отдавшись новому чувству, забываю обо всем. Даже о том, что у меня есть муж… И он вряд ли благословит мою любовь со своим сыном…
        !! Герои упоминаются в книге "Лайф не в кайф", событиями не связаны
        В твоем плену
        Пролог
        - Я должна увидеться с ним. Должна, должна… Я хочу понять, - повторяю вслух все громче, твердя одну и ту же мантру, как ненормальная. - Я хочу знать почему. Почему он так со мной?! - голос срывается на крик, и, испугавшись звука, я ненадолго замолкаю.
        Дождь такой сильный, а небо полностью затянуто тучами, и на плохо освещенной дороге к его дому я почти ничего не вижу. Утопленные фары "Челленджера" не справляются с кромешной темнотой и плотностью дождевого потока. Дворники работают на полную, но этого недостаточно, и мне кажется, что я еду очень-очень медленно, буквально ползу по малознакомой улице, а мне хочется добраться к нему как можно скорее.
        Я больше не могу ждать!
        Наплевав на все - ну убьюсь и убьюсь, мне терять нечего, - безрассудно давлю педаль в пол, и через пару минут, наконец, вижу размазанный квадратик света впереди. Это ОН! Это может быть только он!
        Еще ускоряюсь и почти сразу торможу с легким заносом у обочины. Свет горит на втором этаже. Сердце замирает - в этой комнате жила я…
        Вбегаю на крыльцо, жму на дверной звонок и вся превращаюсь в слух - жду звука шагов на старой скрипучей лестнице, но его нет. Он не слышит? Или не хочет меня впускать?
        Но я не уйду! Ему придется меня выслушать!
        Я снова звоню и снова слушаю - тишина.
        Давлю на звонок и не убираю палец с кнопки. Звоню без остановки минуту, две, три… Срываюсь и начинаю колотить руками по двери, кричу:
        - Сойер, впусти меня! Открой. Я хочу поговорить. Я все равно не уйду. Сойер!
        Но и на мои крики он не появляется.
        Закрадывается мысль, что он уехал, что он не здесь, а свет просто забыл выключить. И мысль эта лишает меня последних сил.
        - Пожалуйста, Сойер. Я хочу поговорить, - шепчу сквозь слезы и прислоняюсь спиной к косяку.
        Обессиленно сползая на пол, видимо, задеваю локтем дверную ручку, та опускается, и - дверь была не заперта - я падаю в прихожую.
        В доме тьма еще более зловещая и вязкая, чем на улице. И тишина.
        Тишина, которая давит на уши и оглушает.
        Липкий страх сковывает движения.
        "Почему дверь открыта, а никого нет?" - вспыхивает в голове ядовитая мысль.
        И кажется, что от испытываемого ужаса я не смогу пошевелиться, но тут же вскакиваю и взлетаю по лестнице, перескакивая через ступеньки. Толкаю дверь в свою бывшую комнату и…
        Вижу его. Он сидит за столом и смотрит прямо на дверь.
        На меня.
        Первой эмоцией было облегчение. Шквальное. Сногсбивающее.
        Но следом тут же накатывает удивление и… обида. Потом снова жуткий страх. И неуверенность. А в голове стучит вопрос: "зачем я пришла?"
        Ноги мне отказывают, я с трудом удерживаю равновесие, но четко осознаю, что падать перед ним мне нельзя. Нельзя показать ему свою слабость. Я должна быть сильной. Ради себя, ради него… Ради нас.
        Замерев в дверном проеме, смотрю на него. Любимого, родного, но такого чужого сейчас.
        Взгляд Сойера не меняется, в нем то же равнодушие. И предупреждение. Но он молчит.
        И я не произношу ни слова, хотя столько всего хотела сказать, когда мчалась сюда как безумная.
        Тишина становится невыносимой, и когда я уже не могу больше смотреть в его пустые глаза, усилием воли заставляю себя сделать шаг вперед.
        - Не входи, - слышу приказ, отданный безжалостным грубым голосом.
        Его голосом.
        Я слышу его впервые за эти бесконечные… одну неделю? Две?..
        Вздрагиваю от окатившего меня холода. Он не может так говорить. Мой Сойер не может так говорить со мной. Это неправда!
        Я делаю еще шаг.
        Он рявкает зло:
        - Стой, где стоишь! Ни шагу больше!
        - Но… почему? - слабым голоском выдавливаю из себя, все еще не понимая.
        - И у тебя хватает наглости спрашивать почему? - глаза, полыхающие гневом, ненавистью и ледяным презрением, сужаются.
        - Сойер, пожалуйста… Я… не понимаю. Что изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз? Тогда ты сказал, что любишь меня. Ты солгал? - знаю, что выгляжу жалко, и презираю себя за это, но я останусь и буду спрашивать, пока не узнаю все.
        Он смотрит на меня, не мигая, словно пытается прочесть что-то в моих глазах и, моргнув, боится пропустить что-то важное.
        Я встречаю его взгляд открыто и бесстрашно. Я знаю, я уверена, что в нем нельзя увидеть ничего, кроме тотального обожания и преданности.
        Он едва заметно усмехается и качает головой.
        - Подлая сука, - еле слышно цедит сквозь зубы или мне это показалось?
        Нет, он не может. Не может так говорить или думать. Я наверняка ослышалась.
        - Что?.. - переспрашиваю жалобно, но в тот же миг понимаю: он знает.
        Дыхание у меня перехватывает, но ничем больше я не выдаю своего состояния. И мимика лица, и язык тела, и выражение глаз - все под контролем.
        Он оценивает мою выдержку циничной ухмылкой.
        - Это ты, - говорит прямо и хлестко, как щелкает плетью. - Я знаю, что это ты. Я вижу, что это ты.
        Я никак не реагирую, и он замолкает, а после паузы тихо, без злобы, спрашивает:
        - Как ты это сделала? Как тебе удалось? - и еще тише, горячным шепотом: - Как ты могла?!
        Глава 1 Попадос
        - Раиска? Ты откуда здесь?
        Морщусь - русским именем меня давно никто, кроме деда и младшего братца, не называет. И если первый делает это потому что мое приобретенное американское имя для него все равно что ругательство, то второй вспоминает, что я урожденная Райка, только когда хочет меня позлить. Сейчас, казалось бы, не та ситуация - площадка у ворот «Рикерс» не кишит желающими встретить его и заключить в объятия после четырехлетнего заключения. Не кишит настолько, что тут только одинокая я, и ему следовало быть поприветливее, но когда Хайден поступал умно? Точно не в последние годы, иначе не оказался бы за решеткой.
        - Оттуда, - равнодушно тычу большим пальцем себе за спину, куда убегает неширокая унылая дорога.
        - Капитанишь, как всегда, - фыркает брат. - А твой муженек знает, что ты здесь? Или его должность не предполагает, чтобы ты знала, что он знает? - он усмехается, необоснованно довольный своим каламбуром.
        - Нет. Он в командировке, ему не до меня. Надеюсь… Но - от греха - не мешало бы поскорее отсюда убраться. Ты, полагаю, не против?
        - То есть ты от него так и не ушла…
        - А должна? - удивляюсь.
        Муж и брат обоюдно недолюбливали, если не опускаться до оборотов типа "терпеть не могли", друг друга, и следует признать, причины для встречной неприязни у них были. Чисто профессиональные, но этого хватало, чтобы наложить отпечаток и на личные взаимоотношения. Так один запрещал мне видеться с другим, что приходилось изворачиваться и скрывать от него наши встречи, а второй не упускал случая настоятельно советовать мне развестись с первым.
        У меня же на сей счет имеется свое мнение.
        Закончив на этом обмен стандартными для нас приветствиями, мы молча загружаемся в мой «Мерседес» и, выехав на трассу, я беру курс на Вашингтон.
        - Какой план? - спрашивает Хайден, с любопытством наблюдая, какой пункт назначения я забиваю в навигатор.
        - Пока никакого, - коротко пожимаю плечами. - Отвезу тебя к отцу, а там что-нибудь придумаем.
        - Почему не домой?
        Поворачиваюсь и поднятием одной брови выражаю удивление выдвинутым предложением.
        - Признаюсь, глупость сморозил, - вскидывает он руки, переигрывая с эмоцией. - Домой далековато.
        - И не укладывается в план не быть замеченной вышеупомянутым мужем. Ты хочешь, чтобы нас скрутили прямо на границе?
        - Граница? Не смеши, Хэвен.
        - Документы все равно спросят, - напоминаю устало.
        - И что? Ни ты, ни я не в розыске.
        - Насчет себя не уверена, - негромко бормочу, уже имея опыт неприятных разговоров с Расселом из-за несанкционированных им поездок и даже покупок.
        Брат присвистывает, и это вырывает меня из брейка на воспоминания.
        - И как ты это терпишь, сестренка?
        - Так надо, - отворачиваюсь от него, а в голове самопроизвольно включается запись голоса мужа: «Это ради твоей безопасности, детка, ты же знаешь».
        И я, конечно, знаю. Хоть меня все это начинает доставать. Не о том я мечтала, выходя замуж в двадцать один год.
        Правда, тогда я была очарована Расселом, заворожена его загадочностью, ореолом таинственности и мнимого всемогущества, и не допускала мысли, что все эти милые бонусы профессии будущего мужа в реале окажутся отнюдь не романтичными, как мне казалось, а проблематичными.
        С тех пор я поумнела и наивность с меня пооблупилась. Но Расселу в вину я это не ставила - мои завышенные ожидания это только мои траблы.
        - Ладно, проехали. И что будем делать у… отца?
        Я замечаю, как он споткнулся перед упоминанием папы, и понимаю почему - он хотел добавить «твоего», хотя технически, точнее, биологически, он как раз его отец, не мой. Но практически это было не так, и Хайден часто говорил об отце, как о моем. А я его упорно поправляла. Только при посторонних мы воздерживались от кровнородственных споров - чужим знать о нашем семейном бардаке ни к чему. И сейчас я тоже пропускаю его запинку мимо ушей.
        - Вместе подумаем, что делать дальше. Ты, надеюсь, - я даже притормаживаю от неожиданной мысли, что мои братоспасательные телодвижения ему нафиг не сдались, - не собираешься вернуться к тому же… ремеслу, за которое присел?
        - Не собираюсь. Но и на помощь отца не рассчитываю.
        Я открываю рот, чтобы ответить, но в этот момент боковым зрением регистрирую резкое сближение громадного джипа слева от себя. Он ехал рядом какое-то время и вдруг рванул ко мне, подрезав тачки на соседней полосе и едва не впечатавшись в боковину "Мерса". Автоматически кручу руль резко вправо, уходя от неминуемого столкновения, но Хайден на пассажирском дергается в мою сторону, и я делаю короткое обратное движение рулём - справа нас тоже зажимает черный внедорожник. Если бы не движение брата, я бы вторую тачку не заметила, и сейчас мы оба впечатались бы в бетонное заграждение.
        "Серебряная стрела" еще даже не выравнивается на полосе, а я уже давлю в пол до отказа педаль акслерератора. Немец послушно разгоняется, через пару секунд опережая джипы на полкорпуса, и только тогда я спрашиваю:
        - Что это было?!
        Хайден, явно офигевший от того, что происходит белым днем на федеральной трассе, не способен даже говорить. На мой вопрос лишь ошарашенно мотает головой, но ответ и не требуется. Точнее, вряд ли он его знает, а предположения слушать я не настроена - их и сама могу щедро отсыпать.
        Я старательно выжимаю из тачки, с элементами спорткара, кстати, ее максимум, но это ничуть не помогает мне оторваться от преследователей. Они так и болтаются за нами сзади, уже без шансов поравняться, но и не отставая. Как приклеенные. Это не на шутку меня злит, и я неожиданно даже для себя исполняю пару лихих трюков из арсенала каскадеров. Отец когда-то водил нас с братом учиться разным штучкам, начиная от управления при заносе на льду и до прыжков через мини-каньоны. Уход от погони тоже был в списке изучаемых навыков. Никогда не думала, что они мне пригодятся… Как и не подозревала, что еще что-то помню из тех далеких уроков. Скорее, вспомнила, благодаря стрессовой ситуации. Я о таком читала…
        Хайден оценивает мою мышечную память и годную реакцию одобрительным прищуриванием. Парни же на джипах не так довольны демонстрацией моих скромных талантов, и выражают свое мнение весьма своеобразно - не таясь, открывают по нам огонь.
        - Это чё за хрень?! - взвизгиваю, вжимаясь в кресло и еще притапливая педаль, которая наверняка уже вошла в пол на пару сантиметров.
        - Левее! - рявкает Хайден вновь обретенным голосом, едва меня не оглушая.
        - Потише, - огрызаюсь в ответ, но послушно кручу рулём в указанном направлении, успев протиснуться между двумя машинами.
        Все же у брата больше опыта в таких движухах. Наверное… Я в его темные дела не очень посвящена. И ввиду запрета Рассела, да и сам Хайден никогда об этой стороне своей жизни не откровенничал. Он, в принципе, не особо болтлив - в отца. А я, видимо, пошла в своего…
        Арест брата и последующий суд стали для меня полной неожиданностью и сильнейшим потрясением. А для Рассела еще одним аргументом против моего общения с Хайденом, и рекомендационный характер запрета быстро перерос в ультимативный. Поэтому я и была здесь сейчас неофициально и на чужой тачке.
        Кстати! Это же папина машина! Может, это по его душу ребятки?
        - Вряд ли, - выражает сомнение брат, когда я озвучиваю свою догадку.
        Я тем временем замечаю впереди разрыв в ограждении, не хватает одной плиты в бетонной стене между нами и полосой встречного движения. Не давая себе возможности подумать и отказаться от идиотской по всем статьям - других у меня и не бывает - идеи, я беру резко вправо, смещаюсь в крайний правый ряд, и по дуге, двигаясь поперек всех четырех полос, влетаю в узкий пролом. Перед "Мерса" проходит в дыру отлично, глазомер меня не подвел, а вот задней правой стороне везет меньше, и она лишается целостности, оставляя краску и куски искореженного кузова на бетонном блоке. Скрежет при этом стоит такой, что у меня закладывает уши и скручиваются все внутренности. Противный звук, как пошуршать пенопластом.
        Этот поцелуй с барьером сильно замедляет "Мерс" и чуть разворачивает в нужном направлении, поэтому, оказавшись на встречке, он не прошивает ее поперек и не влетает в противоположную бетонную стену, а после полного оборота рулем влево до упора выправляется на полосе и по команде начинает вновь разгоняться.
        Я выдыхаю и даже, вроде, издаю ликующий возглас. Машину жалко, но я знаю, что джипам мой маневр ни за что не повторить. А значит, сколько-то времени мы выиграли. Теперь нужно как можно скорее съезжать с трассы и избавляться от этого хлама. На этой тачке мы до столицы не доберемся.
        Глава 1.2 Попадос
        - Садись! - кричу в приспущенное окно пассажирской двери Хайдену, который шарахается от незнакомой тачки, когда я с визгом шин торможу рядом с ним.
        Он до невозможности округляет глаза, но, поколебавшись, в машину все же садится. Я тут же рву с места, с пробуксовкой, мгновенно разгоняясь.
        Мы проезжаем мимо брошенного под мостом "Мерседеса" отца и я, не удержавшись, делаю ему ручкой.
        - Это что за тачка? - с подозрением глядя на мой прощальный жест и проследив взглядом до его адресата, спрашивает брат.
        - Позаимствовала у одного не очень пуганого парнишки. Оставлять "Мустанг" незапертым в наше время - эт…
        - В смысле угнала?! - уже не спрашивает - орёт.
        Я киваю.
        - Если тебя не смущает такая формулировка, то угнала, но я предпочи…
        - Ты соображаешь? - автоматически переходит он на русский, как делает это всегда, когда мы ругаемся. - Это, вообще-то, нарушение закона! Я, мать твою, только что из тюрьмы!
        - Не ори, - я не повышаю голос. - Мы оба только что едва не угодили на тот свет. На той машине двигаться дальше опасно. И глупо. В ней мы - отличная мишень для наших недругов, а если не они, так копы привяжутся. А пешком долго не набегаешься. И далеко не убежишь. Или ты предпочитаешь размяться?.. - впиваюсь в него взглядом, под которым градус его негодования понижается, и брат, выдохнув, качает головой. - Так я и думала.
        Некоторое время он молчит, но душа требует высказаться.
        - И все же тебе не стоило этого делать.
        - Слишком ты нравственен для уголовника, Хайден Кевинович… - язвлю я, но злюсь, скорее, на себя, чем на него.
        Я недовольна тем, что ничего лучше, чем угнать машину, не придумала, но не добираться же до Вашига, в самом деле, на автобусе. Не самый распространенный в Штатах вид транспорта. Хуже дела обстоят только с поездами.
        - Я не уголовник!
        - Может, тебя осудили по ошибке? И ты не виноват, а?!
        - Я виноват, - отрезает он. - И я отсидел. И ни за что больше в тюрьму не вернусь. Не дам ни единого повода меня туда упечь. Буду благодарен, если ты не станешь им в этом способствовать.
        - Ну-ну… - бурчу зачем-то.
        Брат долго смотрит на правую сторону моего лица, буквально ощупывает ее пронзительным взглядом.
        - Ты ожесточилась, Хэвен. Я помню тебя совсем другой…
        - Опа, и даже не Раей назвал… - пытаюсь я продолжить ёрничать, но осекаюсь - глупо ссориться с ним из-за ерунды.
        Тем более, он тысячу раз прав. Однако и выслушивать ностальгические наставления я совершенно не настроена.
        - Ничего не изменилось, Хай, - говорю миролюбиво. - Ты просто давно меня не видел.
        - Навещала бы меня чаще, - хмыкает беззлобно. - Знаю-знаю, проехали. И всё же не стоило тебе брать чужую тачку. Даже ради меня.
        Закатываю глаза.
        - Я верну машину владельцу и компенсирую моральный ущерб. Щедро компенсирую. Теперь ты доволен?
        Он отворачивается.
        - Ты лучше скажи, кому и почему ты так мешаешь, что мы оказались в этой заднице и в этой машине.
        - Почему ты думаешь, что это моё дерьмо? - вскидывается он.
        - А чье? - заламываю брови. - Я - домохозяйка, а не киллер. Меня заказывать некому. Разве что соседям - за любовь к громкой музыке.
        - А отец?
        - На что ты намекаешь? Папа - честный и добропорядочный бизнесмен! - с возмущением переигрываю и знаю это.
        - Не бывает честных бизнесменов. Бывают непойманные.
        - Теперь ты капитанишь, - улыбнувшись, я снова серьезнею. - У папы могут быть проблемы с кем-нибудь, и я тоже первым делом подумала на него. Если бы не этот день. Кто-то ждал, когда ты освободишься. И вряд ли это папины недруги.
        - Они бы гонялись за тобой, не за мной, - усмехается невесело.
        Не только мы знаем, что я - папина любимица, хоть ему и неродная.
        При разводе родителей Хайден был слишком мал, чтобы отец мог оставить его у себя, и мама забрала нас обоих в Россию. Но когда это стало возможно, из нас двоих только я выбрала вернуться к отцу, и снова стала Хэвен Вандербилт, оставив Раису Денисовну Измайлову в международном терминале Шереметьево.
        Но добрый братец не позволял мне забыть, кто я и откуда.
        - Согласен, все указывает, что братки по мою душу, но кто и почему, идей нет.
        - Не на кого подумать или, наоборот, слишком много кандидатов?
        - Второе, - нехотя признается.
        - Ладно, - вздыхаю преувеличенно бодро. - Подумаем и над этим.
        По прибытию в город на развязке я сворачиваю не на тот съезд, что ведет к отчему дому, а выбираю направление центра.
        - К отцу теперь нельзя, там тебя по-любому будут искать, - отвечаю на молчаливый вопрос.
        По фальшивым правам, которые я по неясной причине храню со времен старшей школы и которые ни разу до этого не пригодились, я устраиваю Хайдена в мотеле на оживленной улице - так проще затеряться. И ему - неизвестно, сколько ему придется жить, прячась, и мне - его навещать. Узнав о перестрелке, Рассел наверняка приставит ко мне кого-нибудь из своих агентов или обвешает жучками. Придумать, зачем мне нужно в этот район города, нетрудно, остальные локации не так очевидны.
        Оставляю брата думать над тем, кто из бывших дружков или врагов желает с ним разделаться, и мчусь домой. Через автосервис, в котором я оставила для замены масла и колес свою машину вместе с мобильным - об отслеживании местонахождения абонента я знаю практически все. От Рассела, разумеется.
        Проверяю телефон - ни одного звонка от мужа. Это не удивляет - когда он в командировке, ему и правда не до меня.
        Думая об этом, по-детски скрещиваю пальцы. Я всегда была удачливой, может, мне повезет и на этот раз, и муж ни о чем не узнает. Надеюсь, в его отсутствие за мной следят не так пристально...
        Глава 2.1 Встреча
        По дороге к дому на всякий случай сочиняю легенду про то, что мне понадобилось в Нью-Йорке, потому что о Хайдене сказать не могу и, надеюсь, за датой его освобождения Рас не следит. Думая о брате и муже, бесполезно злюсь на то, что они не ладят. Насколько было бы проще решить проблемы Хая, если бы Рассел согласился поучаствовать. Но это пустые мечты, муж не станет ему помогать. Как, наверное, не стал бы помогать даже мне, окажись я на месте брата и соверши что-нибудь противозаконное.
        Вот как сегодня.
        У Рассела О'Грейди недлинный список принципов, но они незыблемы. И исключений он не делает. Его старший сын - яркое тому подтверждение. Я не знаю Сойера и даже никогда с ним не встречалась, но отношения с отцом у него натянутые, если они вообще есть. Там какая-то мутная история, тайну которой они свято хранят и никого в нее не посвящают. Да я особо и не лезу. Мне достаточно того, что я знаю. И потому иллюзий насчет сговорчивости моего мужа не питаю.
        Если бы Рассел был единственным шансом Хайдена на спасение, по брату уже можно было заказывать панихиду. Но я настроена спасти его во что бы то ни стало.
        Паркую машину в гараже и боковой дверью вхожу в дом.
        Набираю отцу, но через три гудка включается автоответчик, и его с детства любимый грудной баритон просит меня оставить сообщение после сигнала.
        - Уж, конечно, оставлю, - бормочу язвительно одновременно с противным писком в ухе и совсем другим тоном говорю: - Пап, тут такое дело… Кое-что случилось с твоей машиной. Ты только не переживай! Ничего особенно страшного… вроде. Главное, что все живы. В общем, позвони мне.
        Отшвыриваю мобильник и начинаю ходить туда-сюда, точнее, нервно бегать, вышаркивая дорожку на ковровом покрытии гостиной.
        Мысли о сегодняшнем инциденте меня не отпускают. Брат влип по-крупному, и претензии к нему у какого-то очень серьезного человека, если расправа подоспела так быстро и так… круто. И чтобы ему помочь, нужно пытаться встретиться с этим человеком и договориться. А при этом не дать его людям прикончить Хайдена, пока я договариваюсь. Задача для простой домохозяйки более чем непосильная. Но я же не простая домохозяйка. У меня имеется секретное оружие, пользоваться которым очень не хочется. Оставлю его на самый крайний случай. А пока поговорю с отцом - может, у него есть связи в определенных структурах, и использовать свой козырь мне не придется.
        Снова хватаю телефон, проверяю, не включен ли беззвучный режим - нет, все нормально.
        - Ну где же ты, папа?!
        Хочу позвонить Хаю, но одергиваю себя - что я ему скажу? Новостей у меня нет, а просто болтать сейчас неразумно. Те люди, кто бы их ни послал, наверняка его ищут, и звонить с любого из моих телефонов, по меньшей мере, небезопасно. Сейчас, наверное, даже дети могут получить доступ к личным звонкам. Ну не все дети, а только те, что совершенствуются в хакерстве, но количество слитых в сеть баз данных почти любого гос.учреждения заставляют дуть на воду и соблюдать самые примитивные меры предосторожности.
        Задумываюсь, где видела ближайший к дому телефон-автомат, когда парадная дверь резко распахивается, будто от пинка, а в холл ураганом врывается Рассел, на котором в буквальном смысле нет лица.
        Сердце уходит в пятки, чтобы вновь подскочить вверх и автоматной очередью запульсировать в горле. Я жду разных реакций, от гнева до разочарования и едких подколок о моей семье, но точно не того, что наблюдаю дальше. Муж подлетает ко мне и, обхватив обеими руками, так крепко прижимает к себе, что я едва могу дышать. Он с облегчением, но одновременно и с удивлением восклицает горячным шепотом:
        - Ты жива!
        Я уже поняла, что ему известно о стрельбе. Как, очевидно, известно и о том, что в папиной машине в тот момент была я. Но это не так уж меня беспокоит. В висках колотится главный вопрос - знает ли муж про Хайдена?
        В панике забываю все, что только что придумывала, всю свою заготовленную ложь, и с ужасом жду вопросов. Отвечать на которые оказываюсь не готова. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, но мертвая хватка Раса мешает сосредоточиться.
        - Прости меня, - выдавливаю из себя, так и не найдя, что сказать, а молчать уже не могу.
        Длинный язык - моя главная и, к сожалению, неискоренимая проблема.
        Муж отстраняется и смотрит на меня с диким изумлением во взгляде.
        - За что, маленькая моя? Это ты прости меня, что впутал в свое дерь…
        Обрывает ругательство, не договорив, но для него и это слишком. За семь лет брака я ни единого раза не слышала, чтобы он использовал в своей речи бранные слова. И неизменно завидовала его выдержке.
        - Ты впу..? - пытаюсь переспросить, но он не позволяет, засыпая меня своими вопросами:
        - Ты запомнила машины? Номера? Они что-то требовали? Угрожали? Что-нибудь просили мне передать?
        И меня осеняет - Рассел уверен, что в меня стреляли из-за него!
        Глава 2.2 Встреча
        Врагов и прочих недоброжелателей у одного из директоров в структуре разведуправления немало, и на него покушались не раз, но всё это было до меня, когда Рас еще не достиг таких высот в своей карьере. Чем выше он взбирался по разведывательной лестнице, тем менее досягаем становился для желающих его достать или угрожать. Теперь в его распоряжении и личная охрана, и новейшие технические разработки в области слежения и защиты. В туалет незамеченной фиг сходишь, если не заморочишься, зато безопасность на высшем уровне. Тут не подкопаешься…
        И раньше Рассел никогда не боялся за меня. Правда, раньше в меня и не стреляли…
        Но одного этого должно быть мало, чтобы муж так всполошился и уже минут пятнадцать из рук меня не выпускает. Что же случилось, что он так не на шутку встревожен?
        Задаю этот вопрос ему, но он лишь по-особому улыбается.
        "Профессиональные тайны, ясно", - думаю, кисло улыбаясь в ответ.
        Мне очень хочется узнать, на чем основана его уверенность, что это "дерьмо" его. Ведь машину обстреляли папину, и место для нападения выбрано весьма странно, но спрашивать его не в моих интересах. Вряд ли он не заметил этих нестыковок, а значит, у него есть на них ответы. А если нет, то не я стану той, кто ему на них укажет. Не дура же я, в самом деле?! Или дура?..
        Поэтому я не возражаю ему, не желая давать повод думать и копать куда не нужно. И с готовностью соглашаюсь, когда он предлагает:
        - Тебе нужно уехать на некоторое время.
        - Хорошо. Я могу поехать к отцу.
        - Нет, Хэвен, не к отцу. Туда, где тебя никто не будет искать, а значит, не найдет, и где ты будешь в полной безопасности. Я не оставлю тебя с Вандербилтом, он не сумеет тебя защитить.
        С моим отцом у мужа отношения тоже натянутые. Но корни их неприязни тянутся еще со студенчества. Что они там не поделили, ни один, ни второй не сознаются, как я ни спрашиваю.
        - А кто сумеет? - спрашиваю с подозрением.
        В отношении безопасности у Раса критерии очень высокие, и я боюсь, что ехать мне придется на какую-нибудь конспиративную квартиру в сопровождении его агента или сразу нескольких.
        Но муж и тут меня удивляет.
        - Есть один человек… - отводит взгляд. - Я тебя отвезу. Собери необходимые тебе вещи. Только быстро, Хэвен.
        - А сколько мне придется там отсиживаться?
        Я так рада тому, что имя брата пока никак не фигурирует в разговоре, что даже не возражаю. Лишь уточняю. Потребовать себе сокращения срока я могу и позже. Когда все окончательно прояснится и уляжется. А пока побуду испуганной и послушной.
        - Пока я во всем не разберусь, - следует очень неопределенный, но категоричный ответ.
        Колеблюсь всего минуту, задумавшись, как же помогу брату, если сама буду взаперти. Но решение находится быстро - позвоню Хайдену из своего "убежища" и скажу, чтобы он сам связался с отцом. Мое личное присутствие совсем необязательно, буду на связи по телефону.
        Кивнув мужу, быстро кидаю вещи в сумку. Много не набираю, потому что надолго в заточении оставаться не собираюсь.
        Когда мы выезжаем, перед нами и позади следуют еще две бронированные машины - охрана. Но в нашем броневике только я и Рассел. Все вместе долго колесим по городу. Я глупых вопросов не задаю - фильмы про шпионов смотрю и знаю, что так избавляются от слежки. Серьезность и масштабность операции по моему спасению немного даже пугает, как бы не огрести мне от мужа, если правда о перестрелке когда-нибудь вскроется.
        Но и на миг допускаю мысль, что Рассел не ошибается, и те ребятки были, действительно, по его, то есть, мою, душу. И даже чувствую что-то похожее на облегчение. За себя боюсь меньше, чем за Хая.
        Когда охрана, мигнув фарами, пропускает нас и отстает, я начинаю необъяснимо нервничать. Место моего заточения, получается, секретно даже от подчиненных Раса. Что же это за место такое?..
        Уже в темноте мы въезжаем в городок в пригороде Вашингтона и останавливаемся у двухэтажного коттеджа. Крайнего на недлинной улице и стоящего в отдалении от других домов.
        Уединенно, ничего не скажешь.
        Но безопасно ли?..
        - Не похоже на крепость… - делюсь своим сомнением с Расом.
        - Внешность обманчива… - уклончиво отвечает он и ведет меня к крыльцу.
        Едва он ступает на первую ступеньку, как дверь дома широко распахивается. В открывшемся проеме возникает молодой парень, примерно мой ровесник, с неприветливым и едва ли не злым выражением на по-мужски красивом лице.
        - Ну, здравствуй, мамочка, - тянет он, скривив губы в презрительной насмешке.
        Глава 3.1 Знакомство
        От столь сомнительного радушия меня бросает в дрожь. По позвоночнику табуном бегут мурашки, и мне приходится напрячь мышцы, чтобы не содрогнуться всем телом, не выказать своей реакции на этот холодный прием. Непонятно чем вызванный, оттого вдвойне неприятный.
        Как ледяной душ.
        Улыбаться я себе сразу отсоветовала и старательно пытаюсь сохранить на лице прежнее чуть подавленное, чуть любопытное выражение.
        - Это мой старший сын Сойер, - подтверждает Рассел мою догадку. - Думаю, самое время вам познакомиться.
        - Тот самый Сойер, который "попал под влияние неправильных людей"? - не удерживаюсь я от вопроса.
        Глядя исключительно на мужа, напоминаю ему, что именно так он ответил мне, когда я спросила, почему он не общается с сыном.
        Парень сдержанно усмехается. Но молчит.
        Рассел бросает на него странный взгляд и коротко кивает мне. Берет меня за руку и вводит в крохотную прихожую, где кроме лестницы на второй этаж и изрядно удивившей меня трёхъярусной полки для обуви - это же чисто русская привычка разуваться в доме, - ничего нет.
        Только оказавшись с блудным сыном на одном уровне, понимаю, какой он на самом деле высокий и мощный, хотя исполинским телосложением похвастаться не может. Но сила от него исходит колоссальная. Сила и опасность. Они окружают его, они осязаемы, как электромагнитное поле. Оно фонит и притягивает. Я чувствую.
        - И ты оставишь меня с ним? Теперь? - спрашиваю громким шепотом, кивком указывая на двойную темного дерева дверь, за которой скрылся мой потенциальный телохранитель.
        Мне сразу стало легче дышать - под его взглядом я ощущала себя мухой, которая добровольно лезет в паутину. Хотя о моей доброй воле тут речи не идет, но этот факт несущественен.
        - Так будет лучше. С ним ты в безопасности, - убежденно говорит Рас, ничуть не понижая голоса.
        - Я в этом не так уверена. Ты же видишь - я ему не нравлюсь!
        - Это первое впечатление, - возражает с нажимом. - Оно изменится. Ты тоже не сама приветливость, Хэвен.
        - Я это учту, - поджимаю губы, принимая критику.
        - Я надеюсь. К тому ж, цель не в этом. Ты не должна подружиться с ним. Он обеспечивает твою безопасность. Ты здесь прячешься.
        - И как долго я буду тут прятаться?
        - Пока я не разберусь со всем.
        Как всегда - минимум информации, ноль ясности.
        - Это я уже слышала. И мне не нравится такая неопределенность, Рас. Я хочу знать точнее: день, два… Может, ты запрешь меня тут на неделю?..
        - И на больше, если понадобится, - следует сухой категоричный ответ.
        - Я что, пленница? Я арестована?! - автоматически повышаю голос, возмущенная его тоном.
        - А есть за что? - слышу позади себя безэмоциональный голос бесшумно появившегося блондина.
        Резко развернувшись на звук, впиваюсь в него уничижительным взглядом.
        "Мы точно не подружимся", - думаю с удивившим меня разочарованием.
        Разозлившись на себя, отворачиваюсь обратно к мужу:
        - Я с ним не останусь! - заявляю твердо.
        - Это решено, - спокойно парирует муж.
        - Рассел, пожалуйста, давай вернемся домой, - решаю я сменить тактику и тон и, взяв его ладонь, прикладываю к щеке. - Я обещаю, что не буду никуда выходить, не буду путаться у тебя под ногами. Если ты хочешь, чтобы я сидела взаперти, я буду, но я бы предпочла находиться среди привычных вещей. Запри меня дома. Пожал…
        - Хэвен, в тебя стреляли. Я видел, что стало с машиной твоего отца. Эти люди не шутят. И они совсем не дураки. К нам домой, равно как и к твоему отцу, они придут в первую очередь. Твоя жизнь слишком дорога, чтобы ей рисковать, - большим пальцем он поглаживает меня по щеке.
        Нежно и с умыслом. Желая убедить если не словом, то лаской.
        - Ты не пленница, но ты останешься тут, даже если мне придется применить силу. И задержишься на столько, сколько понадобится. Я сам не смогу и заботиться о тебе, и пытаться найти тех, кто за всем этим стоит. Пожалуйста, побудь с Сойером…
        - А он сумеет обо мне позаботиться? - перебиваю, не позволяя ему заболтать меня, загипнотизировать, как удав глупого кролика. - Сумеет защитить? Он что, опытный телохранитель?
        Парень недобро сверкает глазами, а Рассел морщится - ему однозначно не нравится такая формулировка.
        - Нет. Но он - единственный, кому я могу доверить твою жизнь.
        - А твои подчиненные? - еще раз закидываю я эту удочку без особой надежды на успех.
        Просто не хочу сдаваться и оставаться в этом доме. С этим… пасынком.
        - Они нужны мне для дела. И я не хочу, чтобы кто-то еще знал, где ты. Это может быть опасно. Что ты здесь, известно лишь трём людям в этой комнате. Я хочу, чтобы так и оставалось. Дай мне, пожалуйста, свой телефон.
        - Что?! - не верю я ушам.
        - Телефон, - повторяет до противности бесстрастно.
        - Ты не оставишь меня без связи! Ты…
        Я не договариваю, потому что не знаю, что сказать. Коварство мужа лишает меня способности говорить, а глаза предательски пощипывает. Я не верю, что Рассел может так поступать со мной.
        - Я буду звонить Сойеру. От общения с остальными тебе лучше пока воздержаться.
        - Это абсурд! Я… Как… Это… - я снова не могу найти правильных слов.
        Да и кому они нужны? Рассел решил все за меня, у меня нет права голоса.
        - Это необходимые меры в нынешней ситуации. Поверь. Я знаю, что делаю.
        Пытаюсь отвернуться, чтобы не видеть этой спокойной собранности, деловитости в его взгляде. Я словно очередное задание, которое ему нужно успешно выполнить. Рас останавливает меня и протягивает руку.
        Забрав телефон, смазано целует меня в щеку, и, пообещав:
        - Позвоню, - уходит.
        Блондин отлепляется от стены, которую подпирал все это время, и шагает ко мне.
        Улыбается миролюбиво.
        - Мы и правда не с того начали. Может, попробуем с начала? Я - Сойер.
        Глава 3.2 Знакомство
        - Я Хэвен, - отвечаю настороженно, не понимая, с чего вдруг такие перемены.
        Только что волком смотрел, и вдруг предлагает начать с начала.
        Но, в принципе, я не против. Судя по настрою Рассела, мозолить глаза друг другу нам предстоит долго, и лучше, если мы не будем лаяться по любому поводу.
        - Имя у тебя… красивое. И многообещающее, - неожиданно делает он мне комплимент. - Но если бы я не обещал себе, что должен вести себя хорошо, то позволил бы заметить, что твое второе имя подходит тебе больше.
        - Хм… - плоские шуточки про мое не совсем обычное второе имя, и о его сочетании с первым уже давно меня не удивляют и даже не обижают. - А ты, значит, мной интересовался? Анкетные данные изучил или не поленился всю биографию проштудировать?
        - Не поленился, - он открывает дверь, за которую удалялся на несколько минут, приглашая меня войти. - Я знаю о тебе все, что мне нужно знать.
        - И как много тебе нужно? - спрашиваю, проходя к широкому дивану, стоящему спиной к двери и сажусь на его край.
        - Всё, - он усаживается в кресло напротив и, поставив локти на колени, склонятся максимально близко ко мне.
        - Дерзко, - усмехаюсь, откидываясь на спинку, чтобы увеличить расстояние между нами.
        Не хочу попасть в его поле действия его мощного магнетизма. Но угол наклона спинки оказывается очень некомфортным, она слишком откинута назад, и я практически лежу перед Сойером. Что не остается им незамеченным - я вижу это по тому, как он на миг расширяет светлые глаза, и хоть сразу возвращает им прежнее ленивое выражение, тут же краснею и резко выпрямляюсь. Он прячет усмешку.
        - Дерзко - мое второе имя.
        - Вот видишь, и я тоже его узнала. Безо всяких усилий.
        - И то правда… - он тоже откидывается на спинку кресла, но обходится без неловкостей. - На самом деле, у меня нет второго имени.
        - Как нет? У всех есть.
        - Ну, допустим, не у всех. У твоего русского имени ведь нет второго? Имя отца таковым не является.
        - Ты и о русском имени знаешь…
        - Конечно. Я же сказал: я знаю всё.
        - Окей, - киваю. - Тогда и мне расскажи, что там с твоим вторым именем?
        Он медлит. Заметно, что не хочет отвечать, но все же открывает тайну:
        - У меня вместо имени лишь буква.
        - Одна? - хмурю брови.
        - В этом смысл, - хозяин дома усмехается.
        - И какая?
        - "Кей".
        - Сойер Кей О'Грейди? - складываю я его полное имя, как пазл.
        - Нет. Моя фамилия Волчек.
        - Разве ты Расселу не родной? - округляю глаза.
        - Самый что ни на есть. Первенец. Наследник и прочее… - брезгливо дергает он губой. - Был. Теперь это право отошло Спенсеру. Чему я бесконечно рад.
        Со вторым сыном Рассела я знакома. В отличие от Сойера, Спенс присутствовал на нашей свадьбе и часто бывает у нас дома. Приезжает на выходные несколько раз в год, а на Рождество и летом остается на неделю или две. Мне нравится проводить с ним время, гулять по городу, разговаривать о книгах и фильмах - у нас похожие интересы. Мы оба тащимся от комиксов и приключенческих романов. О брате Спенс всегда говорит с восхищением и никогда с горечью, как Рассел. С их слов в моей голове за эти годы сформировались два противоречивых образа Сойера, которые никак не складывались в образ одного человека.
        И оба они точно не подходят тому, кто сидит сейчас передо мной.
        Но если об отношениях с братом все более или менее понятно, то такая неприкрытая неприязнь к отцу - взаимная с его стороны - меня коробит.
        - Я могу спросить почему?
        - Можешь. И я даже расскажу. Когда-нибудь…
        - Я подожду.
        - Не сомневаюсь в этом.
        На его лице даже нет уже знакомой усмешки. Он действительно не сомневается, что знает меня, как облупленную. От этого открытия мне не по себе, поэтому я резко встаю с дивана.
        - Ну, считай, знакомство состоялось. Все живы. Можешь показать мне мою комнату.
        - Иди за мной.
        Он тоже поднимется, но плавно и неторопливо, как тигр, разморенный на солнце, и ведет меня к лестнице на второй этаж. Подойдя к левой из трех дверей, распахивает ее и замирает на пороге. Смотрит прищуренно и говорит протяжно:
        - По идее, я должен бы внести тебя на руках…
        - Обойдусь, пожалуй, - фыркаю я, чувствуя, как от его предложения мгновенно вспотели ладошки.
        Я сжимаю их в кулаки, возвращая себе самообладание.
        - Пожалуй, придется, - согласно кивает.
        Вхожу и придирчиво осматриваю комнату, вертя головой во все стороны, спиной чувствуя и его взгляд, и каждое движение. По шороху предполагаю, что он прислонился плечом к косяку. Чуть поворачиваю голову - угадала!
        - Нравится? - спрашивает без намека на интерес в голосе.
        - Мм… сгодится.
        - Я старался.
        - Не переживай, это заметно, - не отказываю себе в желании поязвить. - Я оценила твою заботу.
        Теперь, когда я оказалась в комнате, где меня будут содержать взаперти как матёрую преступницу, меня вновь охватывает притихшее было негодование от несправедливости такого решения. Оно буквально кипит во мне, бурлит и булькает, выводя из себя и требуя разрядки.
        - Ну, располагайся, - он делает шаг вперед и ставит на пол мою сумку, я даже не заметила, когда он ее прихватил. - Не буду мешать.
        Он берется за ручку двери и начинает тянуть ее на себя, шагая назад.
        - Подожди, - останавливаю его. - Разве ты не зачитаешь мне мои права, не огласишь список того, что мне можно в моем заключении в твоём доме, а чего нет?
        - Такого списка не существует, - равнодушно пожимает плечом.
        - Это значит всё можно? - уточняю. - Или ничего нельзя?
        - Первый вариант, я полагаю.
        - Всё-всё?
        - В пределах этого дома - да.
        Отвечает спокойно, несмотря на мои докапывания.
        - Значит, все же есть ограничения, - я не отстаю, желая до конца выяснить рамки дозволенного мне.
        - Всего одно. Так что, как я и говорил - никакого списка.
        - Значит, я могу делать все, что угодно?
        - Абсолютно всё, - говорит он терпеливо, так и не почувствовав подвоха.
        - Смело, - широко улыбаюсь и, не переставая смотреть на него, пинком роняю стоящий на полу большой горшок с неизвестным мне нецветущим цветком. - И неразумно.
        Делаю шаг в сторону и опрокидываю неприкрученный к стене телевизор.
        - Даже безрассудно, - хватаю со стола и, размахнувшись, швыряю на пол лэптоп.
        Суетливо оглядываюсь в поисках еще чего-нибудь и шагаю к зеркалу на стене, Сойер не препятствует. Наоборот, отступает, освобождая мне дорогу. Снимаю - не без труда - зеркало в массивной серебряной оправе и отправляю в кучу к лэптопу и телевизору.
        Так-то лучше.
        - Полегчало? - слышу за спиной голос без эмоций.
        - Значительно.
        - Я счастлив, - все так же равнодушно. - А теперь убери за собой. Горничная приходит раз в неделю по вторникам. Он был вчера. Так что если не хочешь ходить босиком по осколкам и жить в этой грязи, придется тебе потрудиться. Все, что нужно, найдешь в кладовке под лестницей. Справишься?
        - А у меня есть выбор? - оборачиваюсь.
        - Конечно. Впредь советую тебе, прежде чем что-то сделать, сначала подумать. Но ты ведь не прислушаешься.
        Улыбаюсь.
        - Так я и думал. Развлекайся, Золушка…
        Жду пару минут и, когда шаги внизу стихают, иду вслед за ним по ступенькам за инструментом.
        Я действительно чувствую облегчение, мне было полезно выпустить пар, поэтому я ничуть не сожалею о предстоящей уборке. К тому же, она тоже станет для меня терапией. Когда руки чем-то заняты, лично мне лучше думается.
        А думать мне есть над чем.
        Глава 4 Осколки
        Складывая стеклянные обломки и горшочные черепки в большую корзину для белья, которую сейчас явно по назначению не используют, раз она занимает почетное место в кладовке среди садового инвентаря, я пытаюсь придумать, как же мне позвонить брату.
        У моего сыночка-в-законе просить бесполезно, он приставлен ко мне цербером и, я уверена, не станет нарушать полученный приказ. Он видел, как Рас отобрал у меня телефон и не расщедрится давать мне свой. Но позвонить мне очень-очень-очень нужно.
        - Думай, Хэвен, думай!
        От злости на безвыходность ситуации я двигаюсь излишне дергано и суетливо, поэтому вполне для себя ожидаемо ранюсь об осколки зеркала.
        - Фак! - от резкой боли ругаюсь вслух, но негромко - не хочу привлекать к себе внимания.
        Смотрю на длинный глубокий порез на ладони, из которого толчками стремительно выступает кровь, будто на волю из-под земли пробивается источник воды, и тонким ручейком стекает на пол.
        Выбегаю в соседнюю ванную и включаю на полную холодную воду. Сую порезанную руку под мощную струю и смотрю, как кровь смешивается с водой, окрашивая ту в розовый цвет, и вместе с ней утекает в слив. Вида крови я не боюсь и в обморок падать не собираюсь, но зрелище все же неприятное. И волнительное - крови я теряю много. Ледяная вода ее останавливает, но стоит мне вытащить кисть из-под струи, как кровь сочится вновь.
        Я чертыхаюсь и тихо поскуливаю, потому что под водой рука замерзает, а рану щиплет. На мгновение допускаю мысль позвать своего надзирателя на помощь - должна же быть в доме аптечка, жгут там, пластырь, в конце концов, - но вспоминаю его свирепый взгляд, и от идеи тут же отказываюсь.
        - Сама справлюсь. Поди не окоченею… - едва шевелю губами с сомнением и тянусь к полотенцу.
        Попытаюсь остановить кровь им, иначе потом придется лечить обморожение конечностей.
        Полотенце очень быстро пропитывается кровью. "Что ж там за рана?!" - мысленно скулю я, когда дверь в ванную открывается.
        Обернувшись, вижу Сойера, и, не скрывая досады на лице, перемещаюсь, чтобы спиной закрыть ему обзор раковины и моей рукозадости.
        Но он, ясень пень, всё замечает.
        - Порезалась, - констатирует увиденное.
        - Немного. Ерунда, - морщусь и сверкаю глазами, пользуясь тем, что он их не видит.
        Ничего не говоря, он уходит, даже вновь закрыв дверь. Чем капец как меня удивляет.
        "А что, спасать меня в его обязанности не входит?" - думаю нелогично, напрочь забыв о том, что минуту назад сама не хотела его вмешательства.
        Но сокрушаюсь я недолго - парень с очень подходящей ему фамилией возвращается. С такой желанной мной аптечкой.
        Деловито выключает воду, вытирает мою руку полотенцем - другим, не тем, что я недавно вывозила в крови - и ведет меня в комнату напротив моей. Усаживает на застеленную кровать.
        Видимо, это его спальня, и от мысли, что мы с ним тут одни, температура моего тела немедленно повышается, от чего кровь начинает снова выступать капельками по всей длине пореза.
        - Не температурь. Я лишь обработаю рану и отпущу тебя. Мамочка… - добавляет с усмешкой.
        Я закатываю глаза.
        Он действует умело и быстро. Проходит минут семь, а моя кисть уже забинтована, бинт зафиксирован полосками бумажного пластыря.
        - Спасибо, - вскакиваю я с его постели и почти бегом удаляюсь в свою комнату.
        Но дверь за собой закрыть не успеваю. Сойер блокирует ее рукой.
        - Не так быстро, мэм.
        Входит следом за мной и, ни разу не посмотрев в мою сторону, прибирает за меня остатки разгрома.
        Я благоразумно молчу, усевшись на широкий подоконник и посматривая на улицу. В поле зрения никаких телефонов-автоматов, и даже магазинчиков, где точно должен быть телефон.
        Вздрагиваю от звука захлопнувшейся двери и вздыхаю - первый день явно не задался. Перебираюсь от окна на кровать и, не снимая одежды, залезаю под одеяло. В этом доме я не чувствую себя в безопасности, поэтому с раздеванием повременю. Мало ли, придется спешно покидать временное жилище, лучше я буду готова.
        Снова поднимаюсь и иду опускать ночные шторы - еще не очень поздно, потому достаточно светло, а спать при свете я не умею. Обычно так рано я никогда не ложусь, но чем еще заняться в этом доме я не знаю, а еще я чудовищно устала и чувствую слабость. Даже голова немного кружится, но это из-за кровопотери. Желательно бы поесть, выпить сладкого чая, для восстановления, но это значит выходить из комнаты и вступать в контакт с Соейром. Нет уж. Обойдусь. Потерплю до утра.
        Ложусь обратно, укрываюсь и смотрю в темноту. Опасаюсь, что из-за насыщенного событиями и эмоциями дня, и терзающих меня дум долго не смогу уснуть, но, наоборот, засыпаю, едва успев проговорить про себя одно из гаданий, которым сто лет назад баловалась с подружками в России "я на новом месте, приснись жених невесте".
        И чего я вдруг его сейчас вспомнила?..
        Глава 5 Наваждение
        Но, сраженная усталостью, сплю я так, будто приняла лошадиную дозу сильнодействующего снотворного, и никаких снов, с женихами или без, не вижу. Я словно проваливаюсь в черную дыру и дрейфую там в невесомости, пока вдруг не выныриваю, варварски разбуженная легким скрипом открывающейся двери.
        Обычно таким звуком меня не разбудить, но изрядно измученные сегодня - или уже вчера - нервы, оголены и взведены, как курок револьвера.
        Распахнув глаза, резко подскакиваю и напряженно смотрю на прямоугольник дверного проема, точнее, на очертания мужской фигуры в нем, освещенной со спины тусклым светом, льющимся из коридора. Из-за этого эффекта засветки я не вижу его лица, но знаю, что это Соейр - больше попросту некому. Не мифические же враги ворвались в дом. Да и были бы они, кем нужно быть, чтобы найти мое местопребывание буквально за пару часов - Богом? Сомневаюсь, что и Он бы так быстро справился…
        - Что тебе нужно? - спрашиваю чуть хриплым от сна голосом, вставая с кровати.
        Лежать или даже полулежать в присутствии чужого мужчины мне неуютно. Даже несмотря на то, что полностью одета.
        Как же радует меня сейчас этот факт. Так и зацеловала бы себя за эту гениальную идею. Взасос.
        Я даже не успеваю закончить эту мысль, как Сойер вдруг резко кидается ко мне и, подойдя вплотную, вынуждает пятиться. Надвигаясь решительно, подталкивает меня собой, я отступаю быстрыми шаркающими шажками.
        В комнате темно, но его блестящие глаза смотрят в упор и подчиняют.
        Градус волнения, и так не низкий, подскакивает до небес. Но стоит признать, что его внезапное появление внушает мне не страх, точнее, не только страх, но и приятное томление внутри. Сердце, замерев на миг, начинает трепыхаться в груди беспокойным мотыльком. Невесомость, в которой парила в своем сне, проникла в меня и сосредоточилась теперь в низу живота, медленно стекая все ниже...
        - Ты, - говорит горячным шепотом, когда я спиной упираюсь в стену рядом с окном.
        И ахаю, то ли от неожиданности, то ли от осознания, что это его ответ на мой вопрос. Но не успеваю понять, как отношусь к этому заявлению, как Волчек не грубо, но жестко хватает меня за шею и всем телом вжимается в мое.
        Я чувствую, как долбится в мою грудь его не на шутку разогнавшееся сердце. Мое, правда, ему в этом не уступает. И я знаю, что он тоже это ощущает, но мне плевать. Да и он не дает мне возможности загоняться из-за этого.
        Его рот накрывает мой, язык бесцеремонно раздвигает губы и проникает внутрь. Со стоном наслаждения, будто он ждал этого всю жизнь. И от его стона тормоза слетают и у меня.
        Разум отключается, остаются только чувства. Инстинкты. А инстинкты требуют ответить на его неозвученное предложение.
        Хватаясь за могучие плечи, повисаю на нем и жадно целую в ответ, соединяя наши языки в безумном танце. Едва наметившаяся щетина царапает мне лицо, усиливая и без того нереальные ощущения. Я улетаю от восторга, что меня переполняет, и первой хочу шагнуть еще дальше. В пропасть...
        Запустив руки под его тонкий свитер, касаюсь ладонями разгоряченной кожи, и нас обоих бьет током. Сойер стонет мне в рот, впиваясь в него с еще большей силой и страстью. Посасывает и покусывает мои губы, оставляя следы своего желания. Я таю под этим напором и эхом выдыхаю полустон. Сильнее вжимаясь в него бедрами, тяну резинку джемпера вверх. Стаскиваю его через голову вместе с футболкой.
        Сойер рвет пуговицы на моей рубашке и, медленно скользнув губами по шее, зубами оставляет метки укусов на моих плечах. От каждого по телу расползается волна мурашек. Трусики уже насквозь мокрые от этой прелюдии, и я жажду их снять.
        Будто услышав мои мысли, Волчек сдергивает с меня их вместе с джинсами и сразу накрывает влажный лобок ладонью. Грубо и по-хозяйски. Меня пронзает дрожь, а ноги превращаются в трясущееся желе, и только крепкая мужская хватка не позволяет мне соскользнуть на пол, как тряпичной кукле.
        Прислонив меня спиной к стене, он опускается ниже и впивается жадным поцелуем в мои складки, заставляя содрогаться от остроты ощущений и захлебываться собственными похотливыми стонами. Я пытаюсь их сдерживать, но очень скоро забиваю и даю себе волю.
        Быстро и умело, даже безжалостно, доведя меня до оргазма, Сойер дает ставшей сверх чувствительной промежности небольшую передышку, переключив свое внимание на нежную кожу бедер. Покусывая и пощипывая их, он поднимается выше, и я, ахнув, дергаюсь, когда он хватает зубами мой сосок, будто проверяет его на прочность. Лава острого возбуждения накрывает меня с головой, и я снова на пике наслаждения. И хочу его. Хочу почувствовать его в себе. Умираю от потребности сжиматься вокруг него и улетать с каждым движением его бедер.
        Не могу и не хочу ждать.
        Теребя хаотично его жёсткие наощупь волосы, хрипло озвучиваю свое желание, и он тут же отзывается. Еще не успев договорить, я чувствую, как влажная головка упирается в мою разгоряченную плоть. Я принимаю его с тихим протяжным вздохом, которым выражаю всё: и вожделение, и предвкушение, и нетерпение, и блаженство. Он тоже глухо стонет в ответ.
        Я нахожу во тьме его сухие, раскаленные губы и присасываюсь к ним, как испытывающий жажду припадает к горному источнику, чтобы через миг оторваться от него и заскулить, когда одним молщным толчком Сойер заполняет меня собой. Ловлю ртом воздух в немом выкрике и, схватив его за шею, закрываю глаза от невыразимо офигенного ощущения наполненности и дикого восторга.
        Он начинает ритмично двигаться во мне, сходу набирая бешеный темп. Одновременно лаская языком и покрывая поцелуями мою шею, в которую зарывается лицом, а я выгибаю спину, прижимаясь еще ближе, и не могу сдержать горячного возгласа:
        - О боже!
        Глаза давно привыкли к темноте, я уже могу рассмотреть его до мельчайших деталей - каменное напряжение в мышцах гладкой безволосой груди, струйки пота, стекающие по такой же натянутой шее, закушенную нижнюю губу, но никак не могу поймать его взгляд. Ни когда я его раздевала, и наши глаза были на одном уровне, ни когда смотрела на него сверху вниз мутным от нестерпимого удовольствия взором, ни когда он страстно рвал зубами мои соски, ни сейчас, когда пытаюсь заглянуть ему в лицо.
        Тяну за влажные волосы, заставляю повернуть голову ко мне, но на каждом его толчке меня подкидывает, врезает лопатками в стену, и рука соскальзывает по мокрой шее.
        Он еще ускоряется, проникает еще глубже, выбивая и эту последнюю мысль из моей головы. Я рвано и часто дышу, бормочу что-то невнятное, чувствуя, что оргазм приближается, накатывает девятибальной волной, чтобы еще через мгновение обрушиться и утопить в мучительном наслаждении. В кайфе.
        Я кричу и... сажусь на постели.
        Пульс на максимуме, сердце неистово бьется где-то в пересохшем горле, а руки трясутся.
        Лихорадочно оглядываюсь - в комнате все еще темно и, кроме меня, никого нет. Оборачиваюсь на дверь - закрыта, приглядываюсь - поворотная защелка в положении "заперто". И главное - в воздухе нет этого сладостного, дразнящего, ни с чем не сравнимого запаха секса.
        - Мне это приснилось, - стону разочарованно и падаю обратно на влажную подушку.
        Но тут же сажусь снова, ужаснувшись своим мыслям. Я не имею права так думать и, тем более, произносить вслух. Но между ног отчаянно пульсирует, и это острое болезненное ощущение затмевает голос разума.
        Голос плоти звучит громче.
        Стараясь его заглушить, изо всех сил сжимаю ноги и натягиваю одеяло до глаз.
        "Это всего лишь сон. Это не реально, и никогда не случится", - убеждаю себя, одновременно осознавая, что этот далеко не невинный сон сильно усложнит мое пребывание в доме сына Раса.
        Будто мне без сексуального влечения недостаточно проблем...
        "Загадала, блин, жениха на свою голову", - рефлексирую, вспомнив, с какой мыслью ложилась спать, и тороплюсь переложить вину за приснившееся безобразие на дурацкое гадание, сработавшее вовсе не так, как его просили.
        Однако это не сильно меня успокаивает и, помучившись угрызениями очухавшейся - во сне она чет ни разу не высунулась из окопа - совести, принимаю решение:
        - Буду держаться от него подальше, а при первой же возможности свалю отсюда.
        Глава 6.1 Попытки
        Проснувшись утром, достаточно поздним, ведь самоедством я занималась с той же страстью и упоением, что и отдавалась пасынку - стыд какой! - в своих фантазиях, первым делом шарю взглядом по помещению - никого. На этот раз я выдыхаю с неподдельным облегчением - утром мозги, действительно, работают в нормальном направлении, не врет русская пословица.
        Умываюсь с трудом, все же, с забинтованной рукой делать это непросто, и некстати вспоминаю, что во сне руки были в полном порядке, но я не обратила на это внимания, иначе поняла бы, что все не по-настоящему. Следом на ум приходит и другой признак, явно указывающий на нереальность происходящего - то, что я ни разу не встретилась с Сойером глазами. Их у него как будто не было, а так бывает только в снах. В тех, что страшные…
        Из комнаты выходить стремно, воспоминания свежи и ярки, и заставляют щеки гореть. Но и сосущий желудок громко заявляет о себе, поэтому я все же рискую выйти и по-тихому крадусь на кухню. Я уже знаю, что она расположена позади гостиной, в которой мы вчера "знакомились".
        Кухня и столовая не отделены стеной от комнаты - единое пространство, как в большинстве американских домов. В качестве разделителя узкий высокий остров по типу барной стойки. В хрущовках Подмосковья такого дизайна не встретишь, но я быстро привыкла к открытой планировке.
        Справившись со смущением, по-хозяйски заглядываю в холодильник, уверенная, что найду там, максимум, яйца и молоко, но с удивлением обнаруживаю, кроме ожидаемого, еще несколько больших контейнеров с охлажденными готовыми блюдами: жаркое, лазанья, паста и соус к ней в отдельном сосуде. Утром положено поглощать хлопья или омлет, но я не ела почти сутки, поэтому имею полное право позавтракать плотно. Задумавшись, чего же мне хочется, взглядом машинально скольжу по каменной столешнице, пока не натыкаюсь на мобильник.
        Разом передумав питаться, захлопываю дверцу холодильника и быстро хватаю телефон, бормоча:
        - Хайден! Я могу позвонить Хайдену.
        Молюсь, чтобы экран оказался без блокировки, и мне везет. Характерный щелчок включения ласкает мой слух, и я закрываю глаза, чтобы вспомнить номер, по которому не звонила последние пять лет. Надеюсь, что на помощь мне придет непроизвольная двигательная память, поэтому, не глядя, тычу пальцами здоровой руки в цифры.
        +1. 4. 3. 7. 2…
        - Номер отца забит в контакты, - слышу спокойный голос, и едва не роняю гаджет. - Насколько я могу судить по набранным цифрам, - продолжает он небрежно и как-то вяло: - Ты не знаешь его наизусть… или не помнишь.
        Открываю глаза и оборачиваюсь - Сойер с ленивым видом стоит прямо у меня за спиной, прислонившись плечом к вертикальному шкафу с посудой. От испуга - я не слышала, как он вошел - и от разом вспыхнувшего в голове калейдоскопа картинок из эротического кошмара, сердце заходится, и я не могу вымолвить ни слова. Просто смотрю на него, и, кажется, даже не моргаю.
        - Чего ты застыла? Хочешь поговорить с мужем без свидетелей? Да, пожалуйста, я и не думал мешать. Просто подошел помочь тебе с номером.
        - Я… я… - мямлю невнятно.
        - Ты соскучилась по мужу. Я понял. Это совершенно естественно. Думаю, он тоже будет рад поговорить с тобой, - он подходит ближе, а я невольно шарахаюсь от него. - Ой, что это с тобой? Да тебя всю трясет… Сейчас телефон уронишь. Хочешь, я сам ему наберу?
        Я не могу ни возразить, ни сопротивляться ему. Я просто парализована испугом и обманчивой ласковостью Сойера. И тем, как от его близости ощутимо заныло у меня между ног.
        Забрав из моих рук телефон, он нажимает на единственный номер в списке контактов, а я перестаю дышать. Совершенно нелогично боюсь, что он настучит мужу на то, что за сны я вижу, хоть и никак не может этого знать. Только если мне это не приснилось…
        - Отец… Да, все хорошо. Твоя жена жаждет поговорить с тобой… Ну что ты! Какая ирония? И в мыслях не было. На, - протягивает трубку мне.
        Забираю ее дрожащими руками и произношу на выдохе:
        - Привет.
        Сойер выходит из кухни, быстро пересекает гостиную и - судя по звукам - бегом поднимается по лестнице.
        Рассел спрашивает, как я устроилась, всё ли в порядке. Мне очень хочется сказать, что всё фигово, наябедничать на плохое отношение ко мне его сына и на недостойное содержание, но оставляю жалобы при себе. И толку от них все равно не будет, и просто не хочу лишний раз упоминать имя Сойера. А еще знаю, что если буду слишком ныть, муж запрет меня еще куда похуже. Тут хоть есть шанс сбежать. По крайней мере, я на это надеюсь.
        Поэтому говорю, что все нормально, и прошу поскорее разобраться с делами. Он обещает не тянуть.
        - С этим делом разбираются лучшие люди. Я надеюсь, очень скоро мы будем вместе, детка.
        - Я тоже, - киваю и нажимаю на отбой.
        Сразу начинаю набирать номер Хайдена, но Сойер вновь возникает в поле моего зрения - как он так бесшумно двигается?! - и ласково спрашивает:
        - Уже поговорили? Быстро вы…
        Я отпрыгиваю от него и интуитивно прячу телефон за спину.
        - Мне нужно сделать еще один звонок, - заявляю с невесть откуда взявшейся смелостью.
        - Забыла что-то передать? - он заламывает брови.
        - Я хочу поговорить не с Расселом.
        - А с кем же? - искреннее удивление он явно переигрывает.
        - Уж точно не с ООН, - огрызаюсь.
        - Ну, значит, звонок не очень важный. И может подождать… пару недель, - добавляет, подумав.
        - Недель?! - вскидываюсь и повышаю голос, продолжая отступать от него.
        - При известном невезении да, не меньше, но я все ж надеюсь избавиться от тебя побыстрее.
        Он протягивает руку, уверенный, что я отдам ему мобильник.
        - И все это время я даже не смогу позвонить?
        - Ну почему не сможешь? Ты ко мне несправедлива. Ты же полминуты назад разговаривала с мужем. Для первого дня более чем достаточно.
        - Фак! Немедленно дай мне телефон! - я топаю ногой. - Я хочу позвонить, и ты не смеешь мне запрещать!
        Сойер разводит руками с невозмутимым видом, но я замечаю скрытую улыбку. Кажется, ситуация, на самом деле, его забавляет.
        - Ты хорошо себя чувствуешь, мамочка? Боюсь, вчера ты потеряла слишком много крови. Мой телефон по-прежнему у тебя.
        Смотрю на руку, крепко сжимающую давно устаревшую модель известного производителя смартфонов, и моментально заливаюсь краской от неловкости. Но, несмотря на конфуз, сдаваться я не намерена.
        - Вот и отлично. Выметайся! У меня конфиденциальный разговор.
        Он перестает ухмыляться:
        - Придется тебе уяснить: пока ты здесь, все твои разговоры ограничиваются мной. И - но это исключительно по желанию - твоим мужем.
        - Я отсюда сбегу, - обещаю мстительно.
        - Попытайся, - отвечает он поощрительным кивком.
        - Я сбегу. Я клянусь!
        Цербер морщится:
        - Не люблю повторяться…
        Ничто не меняется ни в его позе, ни во взгляде, но глаза сверкают так, что меня моментально бросает в жар.
        "Этот парень вовсе не душка", - думаю запоздало.
        Он опасен. Я ощущаю это всем телом. И странная неприязнь к нему от этого растет еще больше, замещая другие чувства - ненавижу бояться. Всегда ненавидела, даже в детстве. Страх - самая низменная из всех человеческих эмоций, и я не позволяла ему овладеть мной, руководить моими поступками.
        Боялась высоты, но лезла на самое высокое дерево, выше любого мальчишки. Боялась темноты и сбегала из дома, чтобы гулять по самым темным улицам пригорода, в котором мы жили. Боялась собак и заставила себя подружиться с дворовой сворой. Боялась змей и таскалась в террариум смотреть на этих мерзких тварей.
        И Сойера бояться я не стану. Ни за что. И с дурацкими снами как-нибудь справлюсь.
        Еще посмотрим, кто кого.
        Я возвращаю ему телефон и ухожу уверенной поступью, хотя мне очень хочется побежать, чтобы побыстрее скрыться в своей комнате.
        Этот раунд я явно проиграла.
        Глава 6.2 Попытки
        Но взаперти долго не высиживаю - есть всё же хочется, а сюда еду мне никто, разумеется, не принесет. И я вновь высовываюсь из своего временно-постоянного убежища, чтобы совершить быструю вылазку на кухню.
        Чего именно мне хочется, я решила еще в комнате, поэтому достаю контейнер, ножом из подставки отрезаю большой кусок - я очень проголодалась - и ставлю лазанью в микроволновку. Тарелку искать не пришлось, шкаф с посудой на виду, а чтобы вооружиться вилкой, я выдвигаю один за другим штук пять ящиков не очень современного, но ухоженного гарнитура. Миссия завершается успешно, и, дождавшись писка быстропечки, я торопливо покидаю вражескую территорию.
        Поем наверху.
        Но дойдя до двери в прихожую, вспоминаю, что еще видела в холодильнике сок в большом бутыле. Если это фреш, то я его хочу, не одну же воду хлебать. При одной мысли об апельсиновом фреше и его кислинке, рот моментально наполняется слюной. К тому же он отлично сбалансирует жирность бешамеля.
        Короче, мне нужен сок! И я возвращаюсь на кухню.
        Не закрывая дверцу холодильника, наливаю сок в высокий узкий стакан и ставлю бутыль на место. Аккуратно переложив тарелку с вилкой в забинтованную руку, а левой схватив полный до краев стакан, разворачиваюсь, чтобы уйти.
        И утыкаюсь взглядом в Сойера, развалившегося на диване, на котором вчера неприлично возлежала я.
        От неожиданности я роняю стакан с соком. Он, конечно же, разбивается - пол в кухне керамический, - и желтая жидкость растекается подо мной большой лужей.
        - Господи! - восклицаю в сердцах.
        Освободившейся рукой подхватываю тарелку, которая тоже норовит выскользнуть.
        - Всего лишь я, - поднимается он с непроницаемым выражением на лице. - Не поминай Господа всуе. Вроде, у вас это не приветствуется.
        - У кого, у нас? - спрашиваю заинтересованно, хоть еще не отошла от испуга.
        Сердце всё еще звенит в ушах и стучит где-то в горле. Я вышагиваю из лужи и кучи мелких осколков.
        - У вас, у православных.
        - Я не…
        И только сейчас до меня доходит, что мы оба говорим по-русски! Причем у Сойера совершенно нет акцента! Я будто разговариваю с матерью или братом. Или с Риткой.
        - Ты говоришь по-русски?! - спрашиваю, не скрывая своего изумления.
        - Да, - пожимает плечами равнодушно, будто это невесть какое достижение.
        А для меня это открытие. За годы жизни в Штатах я едва ли встречала более двух человек, не русских по рождению, кто говорил бы на моем языке. И их акцент был очевиден.
        - Но откуда? Такое хорошее произношение, акцент совсем не заметен. Ты говоришь как… как русский!
        - Спасибо. Ты преувеличиваешь, но спасибо.
        - Не преувеличиваю… Так ты ответишь?
        - Не раньше, чем уберу здесь. Ты же не сподобишься? - он приподнимает брови.
        - Я все приберу. Но можно сначала поем? Я умираю с голоду.
        - Ешь, - он вздыхает. - Но только тут. Не разводи мне на втором этаже тараканов. Считай это вторым правилом нашего совместного сосуществования. Окей?
        Вздохнув, я обреченно киваю и ставлю тарелку обратно в микроволновку - лазанья наверняка уже остыла, а нет ничего хуже холодного склизкого теста.
        Сойер не уходит, а все же принимается за уборку вместо меня. Я не лезу, предпочитая помалкивать. И отгоняя непрошеные воспоминания.
        Торопливо жую безо всякого удовольствия, потому что присутствие пасынка меня тяготит. Проходит минут пять, я съедаю почти половину порции, когда Сойер спрашивает. Уже на родном языке:
        - Ты разве не знаешь, что у отца есть… был… был друг из России?
        - Стас Воропаев? - уточняю после паузы, проглотив то, что было у меня во рту.
        Он кивает.
        - Раньше мы дружили семьями очень близко. Я много времени проводил с его сыном Марселем. Месяцами жил у них в России. Он учился от меня английскому, я от него русскому. Странно, что ты этого не знаешь.
        - Рассел не рассказывал мне об этом, - почему-то считаю я нужным оправдаться за это незнание. - Только о Стасе и их студенческих временах в Йелле.
        - Твой отец же учился вместе с ними?
        - Да, но он на пару курсов старше. У них только некоторые предметы совпадали. Вроде бы…
        - Этого он тебе тоже не рассказывал? - Сойер ухмыляется, собирая тряпкой остатки сока.
        - А это что, так важно? - вскидываюсь, не желая терпеть насмешки.
        - Нет. Не важно. Скажи лучше, посуду бить - это какие-то неизвестные мне национальные особенности или твоя индивидуальная фишка?
        - Я не специально, ты меня напугал! - возмущаюсь вопиющей подменой фактов.
        - Вчера тоже напугал? - усмехается он.
        Я не считаю нужным отвечать. Встаю, со стуком ставлю тарелку в раковину, туда же бросаю вилку и удаляюсь с гордо поднятой головой.
        - Стоять. А мыть я должен?
        - Если свалишь отсюда, так и быть, я помою. Если же нет, мой сам.
        Он долго смотрит на меня тяжелым взглядом, низко опустив голову, потом выпрямляется, швыряет тряпку туда же в раковину и уходит.
        Я несколько раз вдыхаю и выдыхаю, усмиряя поднявшееся во мне раздражение, и, когда мне это удается, включаю воду.
        Глава 6.3 Попытки
        Остаток дня я изнываю от скуки в своей комнате, не желая выходить, чтобы лишний раз не встречаться с гадким тюремщиком. Хожу из угла в угол и, периодически замирая возле окна, в очередной раз изучаю окрестности, гоняя по кругу мысли о Хайдене.
        Я обещала позвонить ему сразу, как поговорю с отцом, а сама пропала уже больше, чем на сутки. Надеюсь, он не решит, что я его бросила. И молюсь, чтобы догадался сам позвонить отцу. Который тоже не имеет представления, куда я делась, и наверняка места себе не находит.
        Папа, конечно, не постесняется позвонить Расселу с вопросом, где его дочь, но вовсе не факт, что тот ему ответит. Церемониться муж с "любимым" тестем явно не станет и, если решит, что так нужно для дела, запросто его пошлет.
        - Тогда папа должен догадаться позвонить Хаю, он же знает, что мы были в тачке вместе, - бормочу я вслух, успокаивая сама себя.
        Но вместо того, чтобы успокоиться, начинаю нервничать еще больше. Еще неизвестно, до чего эти двое договорятся. Если общение с Расселом папу не удовлетворит, они ведь могут решить забить на себя и спасать меня.
        - Я должна придумать, как позвонить им обоим! И не дать наделать глупостей.
        Когда я совершаю свой, наверное, сотый круг по комнате, вдруг слышу шум подъезжающей машины. Пулей лечу обратно к приоткрытому окну и провожаю взглядом развернувшуюся прямо передо мной старенькую "Импалу". Мысль, не к нам ли это гости, даже не успевает толком сформироваться, потому что машина не останавливается, а проезжает дальше и замирает у соседнего дома, прямо на обочине.
        Из "Импалы" выходит немолодой грузный дядька. Комично подтянув штаны за ремень и пригладив усы, он вальяжной походкой заходит в дом. Попутно достав из ящика газеты. Похоже, что это мой новый сосед. Точнее, я - его новая соседка. А если он здесь живет, то, возможно, приехал после работы и до утра машина ему не понадобится.
        Решение приходит мгновенно. Еще бы - чтобы до такого додуматься, много ума не нужно. Но он точно пригодится, чтобы задуманное осуществить. Моя гениальная мысль заключается в том, что это тачка - ответ моим молитвам. Мне нужно просто угнать ее, чтобы добраться до ближайшего телефона. А, может, я не исчерпала еще лимит везения, мне вновь крупно повезет, и телефон окажется прямо в машине.
        Мечты, мечты…
        Но в любом случае, сначала мне нужно как-то сбежать из этого дома.
        Переставь мерять спальню шагами, я прилипаю ухом к двери и прислушиваюсь к звукам в доме. Снаружи тихо.
        Стараясь не щелкнуть замком, приоткрываю дверь и снова слушаю. Долго стою, вся превратившись в одно большое ухо, но ничто, ни один звук, ни шорох, ни скрип деревянных половиц не выдает присутствия Сойера. Абсолютная тишина. Либо он спит, либо куда-то отлучился.
        И я решаюсь.
        "Я только туда и обратно. Он даже не заметит моего отсутствия".
        Сняв кроссовки, начинаю осторожно, но быстро спускаться по лестнице, опускаю ручку на двери, та открывается - удивительно, даже не заперто, - и я выбегаю на улицу.
        На последней ступеньке суетливо надеваю обувь и, не выходя на дорогу, чтобы не светиться ни перед кем, садами пробираюсь на соседний двор. Замерев в кустах возле машины, оглядываюсь - никого. Выдохнув - адреналин зашкаливает, в висках у меня стучит какой-то марш, - подбегаю к "Импале", мягко открываю водительскую дверцу и юркаю в темный салон.
        Ключи в замке зажигания, к сожалению, не болтаются. И мне снова приходится вспомнить, чему меня учили. Только уже не папа, а Хайден. Когда он показывал мне, как заводить машину без ключа, я брыкалась и отказывалась усваивать навык, противоречащий закону, но потом сдалась - было любопытно, как это работает. Столько раз в кино видела…
        Наклоняюсь под руль, вытягиваю пучок проводов и соединяю нужные. Машина заводится, с чем я мысленно себя поздравляю. Не тратя времени - хозяин может выбежать на звук заведенной машины, - включаю передачу, давлю на газ и поднимаю взгляд на дорогу.
        Прямо передо мной, вплотную к капоту, стоит невозмутимый Сойер.
        - Вот черт! - ударив по тормозам, вскрикиваю с досадой.
        - Да ты тоже далеко не Ангел. С собой меня не путаешь? Вылезай из машины. Еще увидит кто-нибудь…
        Смотрю на него в отчаянии, но не двигаюсь, лихорадочно думаю, есть ли шанс его как-нибудь объехать.
        - Не испепеляй меня взглядом, мамуля, я не исчезну.
        Я не реагирую.
        "Сдать назад! И взять пошире. Успею или нет?.."
        - Даже не думай. Мимо меня ты не проскочишь. Выходи, - легкая улыбка с его лица исчезает, как и не было. - Выходи или я тебя вытащу. Тебе вряд ли понравится моя ласка.
        Вздохнув, распахиваю дверцу.
        Сойер обходит машину с противоположной от меня стороны и идет к дому, будто не сомневается, что я последую за ним. Я остаюсь стоять у "Импалы", но, скорее, из упрямства. Понимаю, что шанс сбежать я упустила.
        Бросаю еще один взгляд на дорогу за своей спиной.
        - Куда собралась? - не поворачиваясь, спрашивает он. - Хочешь посоревноваться в беге? Предупреждаю: у меня разряд. А у тебя?
        - Чтоб ты сдох! - бормочу в сердцах и иду за ним.
        Он оборачивается.
        - Придется тебе набраться терпения. Скорая кончина не входит в мои планы. Я еще молод. А учитывая разницу в возрасте и недавнее покушение, это тебя я буду оплакивать, а не наоборот.
        - Обойдусь без твоих рыданий, - огрызаюсь и обхожу его, стараясь не задеть плечом.
        Это глупо, но упоминание о том, что я старше, все же задевает. Разница у нас всего год, если мерить годами рождения и больше полутора, если по факту. У меня день рождения в марте, у Сойера где-то в конце года, если я правильно помню из рассказов Спенсера. Рассел сына никогда не поздравлял.
        - Как скажешь, - ухмыляется он мне в спину.
        Я ничего не отвечаю. Перепалка меня не вдохновляет и точно не решает мою проблему.
        Мне нужно позвонить брату! Но как, как это сделать?!
        Глава 7 Зверь
        Я уже заканчиваю завтракать, когда в дверях появляется Сойер. Видит меня и отворачивается, чтобы уйти. Ну хоть глаза не закатывает.
        - Стой. Подожди, - прошу я, быстро проглотив откушенный тост с ветчиной.
        Вскочив с высокого барного стула, подбегаю к нему. Cмотрю заискивающе, за что его мысленно ненавижу, но не время сейчас показывать характер. Мне нужно, чтобы он пошел мне навстречу, а не послал, как обычно. Так что язык в задницу и улыбайся, Хэвен, улыбайся.
        - Привет, - растягиваю губы в улыбке.
        Он молча кивает, то ли тоже здоровается, то ли дает понять, что слушает меня. Мне хочется высказаться о его манерах, но я советую себе воздержаться.
        - Дай мне, пожалуйста, телефон.
        Он приподнимает брови. Только брови, ни одна другая, самая крохотная мышца лица не участвует в этом выражении легкого удивления.
        - Хочу позвонить мужу.
        Это единственное, что мне можно. И единственное, что я смогла придумать - попытаться договориться с Расселом.
        Не просить его помогать Хайдену, этим я сделаю только хуже. Тем более, если после того, как он полуправления на уши поставил в поисках стрелявшего злодея, признаюсь, что в машине со мной тогда был брат и что мишенью, возможно, был он. Муж собственноручно прибьет братца и даже не скажет, где его зарыл. Нужно было либо сознаваться сразу, либо молчать в тряпочку до конца.
        Поэтому я собираюсь попросить Рассела разрешить мне позвонить отцу. И не отставать, пока он не согласится. Иного выбора у меня просто нет.
        Сойер сует руку в карман линялых джинсов и достает из него черную коробочку без чехла. Телефон почти горячий от касания с его телом, и мне передается это тепло. Я заливаюсь краской.
        - Смотреть будешь? - прячу смущение за раздражением.
        - Только пока набираешь номер, - ему пофиг на мою грубость.
        Я открываю список вызовов. В нем только телефон Раса. Кошусь на Сойера - он что, больше ни с кем не разговаривает? Тоже соблюдает секретность?!
        И только сейчас до меня доходит, что он такой же пленник, как и я. Ему тоже наверняка не улыбается меня тут сторожить. А я еще изо всех сил порчу ему жизнь. Мне становится стыдно.
        Поддавшись порыву, хочу извиниться, но он уже вышел. Слова повисают в воздухе.
        - Все в порядке? - слышу голос мужа в ухе.
        - Это я, Рас. Мне очень нужно поговорить с папой, - сразу перехожу к главному.
        - И тебе привет, дорогая, - улыбается он в трубку.
        Но мне не до политесов.
        - Рассел, пожалуйста. Папа там, наверное, с ума сходит. Это же была его маши…
        - Хэвен, детка, не волнуйся. Ты меня недооцениваешь. Я позвонил твоему отцу сразу, как ты была в безопасности.
        - Ты всё ему рассказал? - не верю я.
        - Только то, что ему нужно знать. Что ты в порядке и что пока не можешь с ним ни видеться, ни говорить. Он отнесся с пониманием.
        - Могу себе представить… - цежу сквозь зубы не в микрофон, чтобы Рассел не услышал моей иронии, но и промолчать не могу.
        - Я сказал, что он может общаться с тобой через меня, если будет что-то срочное. Он звонил утром, просил передать, что посетил зал для молящихся и внес пожертвование, поэтому надеется, что его молитва будет услышана, и все скоро разрешится.
        - Зал для молящихся? - переспрашиваю я.
        - Я тоже ничего не понял, детка. Но я переспросил и передаю тебе все дословно. Не знал, что Вандербилт так… религиозен. Наверное, потеря машины так на него повлияла.
        - Наверное, - говорю задумчиво, пытаясь понять, что отец зашифровал в этом послании, и делаю еще одну попытку: - Так мне можно с ним поговорить?
        - Конечно, нет, милая. Я пригляжу за старым другом.
        В его голосе иронии даже нет.
        - Спасибо, - говорю искренне. - Ты приедешь?
        - Нет. Не хочу засветить вас нечаянно. Если что-то нужно, попроси Сойера, он выполнит любое твое желание. Если оно не противоречит установленным правилам.
        - У меня нет желаний, которые не противоречат правилам, - вздыхаю я и нажимаю отбой.
        Сойер будто материализуется из воздуха - не знаю, как еще назвать его сверхспособность так бесшумно и быстро перемещаться в пространстве - рядом со мной, и я протягиваю ему телефон.
        Возвращаюсь к остывшему кофе, выливаю его в раковину и нажимаю кнопку приготовления свежей порции. Кофемашина тут едва ли не единственное чудо современной техники. Вся остальная техника слегка… уставшая, если не сказать устаревшая. Такие модели сейчас уже не встретишь даже в квартире моего деда Николая.
        В ожидании кофе откусываю чуть отсыревший и уже не такой хрустящий тост.
        "Зал для молящихся. Что это может значить? Зал для молящихся. Зал д…" проговариваю я про себя, пока меня не осеняет.
        Зал для молящихся в японских храмах называется хайдэн! Или хэйдэн, точно не помню, но точность здесь не важна. Главное, что этим залом папа точно сообщал мне, что встретился с братом. И как там было дальше? Что-то про пожертвование и про молитву. И что все разрешится.
        Я радостно выдыхаю - брат не один, и он знает, что я не бросила его. Вместе они что-нибудь придумают.
        А я пока постараюсь не сойти с ума в этой клетке с неласковым зверем.
        И попробую его приручить…
        Глава 8 Финита
        - В тебе голубых кровей нет? - спрашивает Сойер неожиданно и с плохо скрываемым раздражением в голосе.
        Стою к нему спиной, но чувствую его неприязнь всем телом. Каждый волосок на спине встает дыбом от его презрительного, даже брезгливого взгляда. Я давно поняла, что мое присутствие ему поперек горла, он этого, в общем-то и не скрывает. Представления не имею, чем так его допекла, но и разбираться не буду - пусть терпит, я тут тоже не по собственному желанию и отнюдь не на курорте. Если что-то не устраивает, пусть идет со своими претензиями к отцу. Я буду только счастлива убраться отсюда поскорее.
        Местом нашей встречи и на этот раз снова стала кухня - точно по старой советской классике.
        Сойер на барном стуле у острова лениво попивает кофе с разогретой в микроволновке бельгийской вафлей - его любовь к ним просто маниакальна, в шкафчике я видела, наверное, их месячный запас, - а я спустилась вниз за пакетом сока, стаканом молока и печеньем. Стараясь лишний раз не попадаться ему на глаза, из комнаты почти не выхожу, поэтому затариваюсь сухим пайком.
        - Это так заметно? - спрашиваю с вызовом, не оборачиваясь.
        Мою кровь нередко называют голубой из-за редкости - у меня четвертая отрицательная, - но он, конечно, имеет в виду другое. Аристократическая бледность лица у меня тоже присутствует.
        - Невооруженным глазом. Ты ведешь себя как наследница престола в изгнании. Опальная королева, не иначе.
        - Что за мания у тебя придумывать мне разные прозвища? - все же верчу я головой в его сторону. - Тебе так не нравится мое имя?
        - Я уже говорил: оно тебе не идет. Вот твое второе имя куда больше отражает твою сущность.
        - И об этом ты уже тоже упоминал.
        Я уже всё взяла, и готова уходить, но моему надзирателю явно пришла охота поговорить, поэтому я не спешу удаляться. Это, по меньшей мере, невежливо. Да и, честно, достало сидеть в крохотной комнатушке наверху. Я - свободолюбивое создание.
        - Я помню, спасибо. И все же… - он продолжает жевать вафлю. - Второе имя. Тот, кто дал тебе его, на редкость прозорливый малый. Видимо, твое "я" перло из тебя еще в далеком младенчестве.
        - Аха, - на издевках, основанных на моем имени, я не одну собаку съела, вряд ли Сойер сможет меня удивить, поэтому его попытки даже забавляют. - Всем известно, что младенцы лысоваты. Мне трудно было скрыть пробивающиеся на поверхность рожки.
        - Так я и думал. А хвост с крючком тоже имеется? - подавшись вперед, спрашивает шепотом, будто о чем-то запретном.
        - Желаешь проверить?
        - Воздержусь, пожалуй.
        Он отклоняется назад и возвращается к кофепитию, я же пожимаю плечами.
        - Восхищена твоей сдержанностью.
        - А я - твоей покладистостью.
        - Это просто я еще не освоилась. То ли еще будет, - обещаю с легкой улыбкой и фальшивым выражением святой невинности во взгляде.
        - Я буду готов, - обещает он в ответ на полном серьезе.
        - Уверен?
        - Абсолютно.
        Он совершенно точно верит в то, что говорит. Это меня даже дразнит, провоцирует на то, чтобы доказать, что он не прав.
        - Хм… Я постараюсь тебя удивить.
        Снова улыбаюсь.
        - Очень на это рассчитываю. И обещаю достойно тебе ответить.
        - Что ж, попробуй, - не спорю я.
        Думаю, что разговор закончен и собираюсь сваливать, когда он вдруг спрашивает вполне дружелюбно:
        - Кофе будешь?
        - Давай, - чуть подумав, вздыхаю.
        Аромат свежемолотых зерен дразнит обонятельные рецепторы и лишает возможности ответить отказом. Оставив свой сухпаек на столе, я присаживаюсь на стул напротив Сойера. Остров очень широкий, что позволяет сохранить приличную дистанцию между нами.
        Через пару минут он ставит передо мной на стол по-американски большую чашку с на удивление крепким напитком. Это не американо, это большая - четверная, не меньше - порция эспрессо.
        - Так ты откроешь мне тайну, кто наградил тебя таким противоречивым именем?
        - Ты ж хвалился, что знаешь обо мне все, - разбавляю крепость молоком из своего стакана.
        - Этой информацией мои источники не обладали, - признает он с сожалением, а я цокаю языком.
        - Непростительно. И непрофессионально. Как они могли упустить что-то в моей славной биографии?
        - Я уже пожурил их за эту неслыханную оплошность.
        - Надеюсь, они вняли, - продолжаю я кривляться.
        - Безусловно, - вторит он мне. - Так я заслужил откровенность?
        - Вполне. Но ты будешь разочарован - никакой тайны и никакой оригинальности. Своим прекрасным именем я обязана - о, ужас! - делаю большие глаза. - Своей матери.
        - Не слышу в твоем голосе любви к женщине, что подарила тебе жизнь.
        А у меня складывается ощущение, что именно ради информации о моих отношениях с матерью и был затеян весь этот разговор. Уж слишком притянута за уши последняя фраза. Он долго ждал подходящего момента, чтобы как бы невзначай спросить об этом, но он так и не наступил, поэтому он воспользовался полуподходящим.
        Но я не буду его обламывать. Тайну из моей нелюбви я не делаю.
        - Правильно не слышишь. Ее нет, - я тянусь к вафле.
        - У вас какие-то терки с бывшей миссис Вандербилт?
        - А я смотрю, твои шпионы и тут схалтурили. Их уволить мало за халатное отношение к работе. Мама никогда не брала фамилию отца.
        - Серьезный недогляд. Я придумаю для них наказание пострашней.
        - Уж сделай милость.
        - Я задал вопрос, - обрывает он мою клоунаду, и я отвечаю серьезно:
        - Никаких терок. Никакой любви. Никаких отношений. Она ушла от отца и перестала для меня существовать.
        - От отца или от тебя? - смотрит в упор.
        Но меня это не трогает.
        - Ты же интересовался. Про мою жизнь в России знаешь. Зачем этот дешевый выпад? Мамуля забрала меня с собой. И быстро пожалела об этом.
        - Почему?
        - Потому что гладиолус! - отвечаю на автомате по-русски.
        - Чего? - не понимает он.
        - Ничего. Проехали. Ты, кстати, тоже не питаешь большой любви к отцу.
        - Тебе показалось, - он резко закрывается и даже встает со стула, чтобы поставить чашку в мойку, вновь оказываясь у меня за спиной.
        - Ну разумеется, - говорю я, обращаясь к пустому месту перед собой. - И именно поэтому мы познакомились только сейчас, хотя я замужем за ним уже семь лет?..
        - Просто не было подходящего случая.
        - Уху, - бурчу, а он возвращается в поле моего зрения.
        - На самом деле ужасно боялся предстать перед красавицей мачехой и испортить отцу репутацию.
        - Красавицей? - выражаю максимально искреннее удивление. - Так ты все же оценил мою природную красоту?
        - Ее трудно не заметить.
        - Какое облегчение! Значит, не зря стараюсь.
        - Не зря.
        На губах блуждает усмешка. Что ж, по душам, похоже, наговорились. Ну, не больно-то и хотелось. Я залпом допиваю противный горький, несмотря на большую дозу молока, кофе, и со стуком ставлю чашку на стол. Финита ля диалог.
        Глава 9 Телохранитель
        На следующее утро мой смазливый - невозможно не признать - надзиратель приносит мне в комнату телефон. Звонок от Рассела.
        Я говорю с мужем несколько минут. С сожалением узнаю, что пока никаких позитивных новостей нет, что они даже до сих пор не могут найти машины, из которых стреляли. Не дали пока результатов ни многочисленные обыски потенциально подозрительных адресов, состоящих на контроле у полиции, ни опрос возможных свидетелей, ни слежением через глобальную систему поиска по камерам - ни на одной из камер в ближайших штатах искомые тачки с тех пор ни разу не засветились.
        Я и без объяснения мужа понимаю, что это значит. Они знают, что их ищут, и либо машины надежно спрятаны, либо максимально изменены внешне, либо вообще давно уничтожены прессом для утилизации автомобилей.
        - Все машины тонированы в хлам, система распознавания лиц не смогла вытащить даже часть лица кого-нибудь из нападавших, поэтому и распознавание невозможно.
        - Да, тонировку я помню. Тоже не смогла никого рассмотреть.
        - А ты, кстати, мастерски водишь машину, детка. Явно не порастеряла былых навыков. Я всегда говорил, что у тебя талант к вождению. В твоих венах…
        - Машинное масло? - смеюсь я.
        Он действительно слишком часто это говорил.
        - То есть, расследование в тупике? - спрашиваю то, что меня действительно волнует. - Значит, скорая свобода мне не светит?
        - Пока нет, - Рас даже не пытается подсластить пилюлю, но, как всегда, обещает сделать все возможное и невозможное.
        - Папа не звонил?
        - Нет. Но если хочешь что-то передать, я сам его наберу. Проведу оператив…
        - Нет, не надо. У меня ничего срочного.
        Не хочу далее развивать эту тему. С каждым разговором с мужем я все сильнее чувствую вину за то, что обманываю его. Он роет землю, пытаясь меня защитить, но воюет с воображаемым врагом. Как бедняга Дон Кихот…
        Я хочу признаться, но не могу. Сейчас его гнев будет еще более мощным и разрушительным для брата, чем если бы все вскрылось раньше. И я вновь благоразумно молчу.
        Попрощавшись с Расселом до завтра, открываю дверь, чтобы вернуть телефон его сыну. Я знаю, что он стоит под дверью. Может, не подслушивает, по крайней мере, старается, но, по-любому, проявляет бдительность. Он же не в курсе, что я и не собираюсь никуда звонить с его телефона. У меня было время подумать - очень много времени, - и я поняла, что это верный способ подставить брата, ведь пробить номер в наши дни так же просто, как заказать пиццу. Даже странно, что я не подумала об этом в прошлый раз, когда схватилась за мобильник. И хорошо, что Сойер мне помешал, иначе сейчас о причастности Хайдена к тем событиям уже знали бы все заинтересованные лица. Ну, кроме тех, кто о ней и так знает. Кроме тех, кто в него стрелял…
        Но Сойер меня удивляет - за дверью его нет.
        Это жест доверия или у него тоже было время подумать?..
        Озадаченная, иду к двери в его комнату и кратко стучу. Ответа нет. Стучу еще раз, громче и длиннее.
        - Я на кухне, - раздается снизу приглушенный голос.
        - Он постоянно ест, что ли? - ворчу вполголоса, спускаясь, но знаю, что перегибаю - завтрак дело святое.
        Молча возвращаю Волчеку телефон, он никак не реагирует. Даже не поднимает взгляд. Это немного задевает - ладно, вру, нормально так задевает, до образования комка в горле, - но я не подаю вида.
        Так же молча делаю себе омлет, тяготясь его присутствием. Он же ведет себя так, будто меня тут и нет. Это необъяснимо раздражает.
        Ну почему он не уйдет?!
        И почему он так меня бесит?!
        Переложив нехитрый завтрак в большую плоскую тарелку, ставлю ее на остров и сажусь по диагонали от Сойера. Чем дальше от его тяжелого, проникающего под кожу, взгляда, тем лучше.
        Но дистанцирование не помогает. Волчек достает меня одним своим присутствием рядом. Гнетущая тишина давит на уши, а плотное, почти осязаемое, напряжение в воздухе поднимает уровень дискомфорта до небес, отчего мой язык развязывается сам собой.
        - У тебя, что, других дел нет, кроме как меня сторожить? - брякаю я в досаде, не выдержав, наверное, и минуты.
        Он поднимает на меня равнодушный взгляд, смотрит, как на пыль в углу, и возвращается к неторопливой очистке яблока от кожуры.
        - Я тут уже сколько… дня четыре? Ты даже ни разу из дома не вышел. Сидишь вместе со мной, как привязанный. И охота тебе?
        Он одаривает меня еще одним взглядом, в котором не искрится ни единого намека на интерес к разговору.
        - Ну неужели тебе никуда не надо? Ты же должен где-то работать…?
        - Ты - моя работа, - нехотя отвечает вопреки моим ожиданиям. - И поверь, за нее неплохо платят.
        - Так ты все же телохранитель? - радуюсь диалогу и новой крупице информации о своем тюремщике.
        - Аха. Кевин Костнер.
        - Как романтично!..
        Его взгляд мрачнеет, и он снова его отводит. Неужели ему так неприятно на меня смотреть?!
        Что, блин, я ему сделала?!
        - А раз ты Кевин Костнер, значит, бояться мне нечего. Может, мы с тобой погулять сходим, а? Ну сколько можно в четырех стенах томиться? Я на эти стены скоро кидаться начну от скуки.
        - Скажи спасибо, что ты не на цепи.
        Он явно избегает смотреть на меня. Делает это только в крайних случаях. Хм…
        - Так я очень ценю твое великодушие и заботу о свободе моего передвижения, - щебечу дружелюбно, хотя испытываю эмоции совершенно противоположные. - Но я веду себя хорошо. И если за это мне не полагается досрочное освобождение, то хоть какое-то поощрение я заслужила?
        Он откладывает нож, встает и идет на выход.
        - К-куда ты? - едва успеваю спросить, пока он не скрывается за дверью.
        - Схожу тебе за леденцом. Ты заслужила…
        - Я не хочу леденец! - торопливо выпаливаю ему в спину. - От него зубы портятся. И фигура.
        Останавливается, оборачивается и окидывает меня безразличным взглядом с головы до ног:
        - Тебе не грозит.
        - Ух ты… - офигеваю я от неожиданного комплимента. - Считай, свой приз я уже получила. Надо же… меня похвалили!
        Покачав головой, он вернулся и сел на место.
        - Ну почему ты не хочешь выйти на улицу? - не унимаюсь я, не теряя надежды все же его уговорить. - Боишься? Думаешь, это опасно?
        - Я боюсь только болтливых баб. От них у меня изжога.
        - Ну надо же… считай, повезло тебе, что я не болтлива.
        Он до невозможности округляет глаза и делает вид, что подавился.
        - Да ладно тебе! Если считаешь, что я много говорю, значит, тебе не попадались настоящие болтушки. Вот в универе со мной училась одна бразильянка, так вот она болтала без умол…
        Он резко встает и снова движется к выходу. Выходит за дверь и закрывает ее с той стороны.
        - Ну наконец-то… - горько радуюсь вслух. - Уж лучше одной, чем с ним…
        Глава 10.1 Открытие
        Дождавшись ночи, вылезаю в окно. Оцениваю взглядом расстояние до стоящего почти вплотную к наружной стене дома, чуть правее от меня, взобравшейся на подоконник в моей комнате, дерева. Не так ловко, как белка, но и без особых сложностей - босоногое детство в российском захолустье, где я целыми днями оттачивала свое древолазательное мастерство, осталось далеко позади, однако, мышечная память, оказывается, очень долгоиграющая штука, - перелажу на ближайшую ко мне толстую ветку. И как я раньше не сообразила, что по нему могу выбраться на волю?..
        Быстро сползаю по шершавому стволу на землю, обдирая кожу на руках, но боли, как ни странно, не чувствую. Видимо, это адреналин повышает болевой порог и притупляет чувствительность.
        Едва подошвы кроссовок касаются плотного травяного газона, я отталкиваюсь от коры и прижимаюсь спиной к стене. Прислушиваюсь к тишине, но мало что слышу - в ушах долбится взбесившийся пульс.
        Начинаю бежать, но не по освещенной редкими фонарями дороге, а сразу забегаю в лес. Но двигаться планирую параллельно шоссе, иначе я очень быстро заблужусь. Топографическим кретинизмом я отнюдь не страдаю, но где бы взять хоть самую маленькую карту?
        Темнота вокруг просто непроницаемая. Опуская взгляд, я не вижу даже своих ног в темной обуви.
        "Странно, вроде же, у меня были светлые кроссовки", мелькает шальная мысль, но не задерживается.
        Ниже груди вниз не видно практически ничего, будто у меня только полтела. Лишь ладони на руках более-менее различимы, и это успокаивает. Но не сильно - непонятный, липкий страх поднимается с низу живота и расползается по мне, устремляясь вверх и перехватывая горло. Я едва дышу, сердце бухает, заглушая мои шаги, я невольно замедляю шаг, но заставляю себя бежать дальше. Бегу, кажется, меньше минуты, когда под ногами вдруг начинает хлюпать. Еще пара шагов, и ступни утопают в густой, вязкой, мерзкой жиже, которая может быть только болотом. И я, не сдержавшись, ору в ужасе и отчаянии. Но из горла не вырывается ни звука, и это страшит еще больше. Я буквально парализована страхом.
        Но не даю ему овладеть мной полностью. Приказываю себе не останавливаться и выбираюсь из болота, осторожно шагая обратно по своим же - насколько я способна определить их в такой темнотище - следам. Когда под ногами снова твердая поверхность, я облегченно выдыхаю и хочу вернуться к дороге - хватит с меня таежной романтики, - но сколько не забираю левее, на трассу не выхожу. Что за черт?! Я не могла уйти слишком далеко. Там, что же, крутой поворот, и дорога ушла в сторону от меня, пока я тут по болотам ползаю?
        Стараясь не паниковать, хотя я уже на пределе сил и физических, и душевных, продолжаю упрямо идти вперед, подгоняемая учащенным сердечным битом и шумным рваным дыханием, пока не оказываюсь перед входом в тоннель.
        Таким же темным, сырым - судя по запаху - и безнадежным. Как черная дыра, как бездонная пропасть, как пасть дракона. Понимая, что ни что во всем мире не заставит меня туда войти, а обратно идти некуда, я срываюсь в рыдания. И… просыпаюсь.
        Сажусь на кровати, взмокшая и предобморочная. Как и несколько дней назад. Тот сон был намного более приятным, но и не менее пугающим. И как и в тот раз, сон рассеялся, но мои ощущения перекочевали со мной в реальность.
        - Что ж меня пробило на такие яркие сны? Хорошо хоть е вещие… Это от сидения взаперти, точно, - бормочу тихим голосом. - И ладно бы, ужастиков на ночь насмотрелась, но было бы на чем… От телевизора только кронштейн на стене. Кстати, о телевизоре…
        С этой мыслью иду в ванную, смыть с себя последствия пережитого ужаса, хоть и выдуманного, а потом спускаюсь на кухню. Хочу взбодриться чашкой крепкого капучино.
        Глава 10.2 Открытие
        Утро совсем раннее, и я не ожидаю в своей вылазке на общую территорию встретить хозяина дома, но ошибаюсь. Он тоже уже не спит, и, как любой кофеман, медитирует над кружкой национального напитка - американо, в смысле. Кстати, ни во время своего первого периода жизни в Штатах, ни пока жила в России, кофе я не любила. В Америке не то чтобы очень много его пробовала, в одиннадцать-то лет, а то, как готовят и пьют его в России, мне не понравилось. Слишком крепко. Вот американо меня покорил. Люблю его и с молоком, и без, потом уже распробовала и капучино, и латте, и моккачино - практически все вкусы, кроме простого эспрессо. По-прежнему слишком крепко, а еще и ничтожно мало.
        Сойер при моем появлении даже бровью не ведет, не уверена, что он, вообще, меня видит. Я в ответ тоже к нему с приветствиями не кидаюсь. Отвернувшись от неприветливого пасынка, достаю из сушилки чашку, наливаю в нее молока и, сунув под капучинатор, откручиваю кран подачи пара. Громкое шипение вспарывает напряженную тишину помещения, и я вздрагиваю.
        - Совесть нечиста? - спрашивает вдруг Сойер с усмешкой.
        Обернувшись на него, вижу, что он по-прежнему не смотрит в мою сторону, и не выдерживаю.
        - Следи лучше за собой, - огрызаюсь излишне грубо, но он не реагирует, а мне немедленно становится стыдно за эту вспышку.
        Беспочвенную и бессмысленную.
        После сна нервы на пределе. Обычно в детстве, когда меня мучили кошмары, я прибегала в спальню родителей, заползала между ними и засыпала, прижавшись к отцу. возможно, и сейчас мне подсознательно нужна мужская поддержка, а вместо нее я получаю равнодушие и какие-то левые обвинения. Чем еще объяснить свой срыв, я не знаю. И пытаюсь поспешно сгладить грубость.
        - Слушай, Сойер, - говорю интонациями кота Леопольда, - давай не будем ссориться.
        - Я с тобой не ссорюсь, мамочка.
        - И прекрати, пожалуйста, называть меня мамочкой, - прошу сдержанно, но это обращение выводит меня из себя.
        Какая я ему мамочка? У меня и своих детей нет, с чего вдруг я стану матерью детине, в два раза крупнее меня и всего на год младше?!
        - Если тебе так не нравится мое нынешнее имя, зови Райкой.
        - Райка по-английски не звучит.
        - Говори по-русски, я пойму, - улыбаюсь фальшиво, глядя на его профиль, и меняю тему: - И порешай с телевизором. Узоры на стенах и трещины в твоем потолке я уже изучила. Остро нуждаюсь в другом развлечении. Лэптоп, подозреваю, просить бесполезно?..
        - Валяй, проси. Без доступа в сеть, разумеется, - он возвращает мне мою же улыбку.
        - Пфф… И на кой он мне без интернета? Оставь себе…
        - Телевизор будет сегодня, - пожимает он плечами. - Попросила бы сразу, не пришлось бы изучать потолок.
        - А сам ты не мог догадаться?
        - В мои обязанности догадываться не входит. Может, ты прошлый расколотила из-за того, что у тебя на них аллергия? В России, вроде, модно открещиваться от телека.
        Я закатываю глаза, но быстро возвращаю их на место - меня вдруг посещает обнадеживающая мысль.
        - А ты сам поедешь за телевизором? - спрашиваю с напускным безразличием, хотя внутри меня все колотится в ожидании ответа.
        - Нет.
        Он одним словом убивает во мне надежду, но я не отступаю - вдруг удастся его убедить?.. - и углубляюсь в диалог про необходимость конспирации и прочего. Но он опровергает все мои сомнения, легко, как Роджер Федерер отбивает удары с форхенда.
        - Так что не бойся, одну тебя здесь я не оставлю, - ухмыляется Волчек, когда у меня заканчиваются аргументы, и я понимаю, что миссия провалена.
        Приподнимаясь на стуле, он тянется к коробке с сухим завтраком и, насыпав хлопья на плоское блюдце, по одному ловко закидывает в рот.
        Потом поворачивается ко мне и окидывает ехидным взглядом. И только тогда я осознаю, что кофемашина давно закончила свою работу и отключилась, а себя ловлю себя на том, что слежу за каждым движением Сойера, не отводя горящих глаз.
        Смутившись, тут же заставляю себя отлипнуть от этого притягательного зрелища и, схватив свою чашку, быстро удаляюсь в свою комнату.
        Фак! Что это со мной?.. Что за наваждение? Чего я слюну на него пустила? Он же мне даже не нравится!
        Аха, не нравится!.. То-то он к тебе в неприличных сновидениях является. Явно от большой неприязни…
        Это на меня долгое воздержание так действует?
        Посижу-ка я у себя. От греха…
        Глава 11.1 Помидорный хаос
        Но в ограниченном пространстве спальни мне не сидится. Нельзя сказать, что я так уж избалована большими домами - после вынужденного возвращения на малую Родину где только нам жить ни приходилось, пока у отца (того, что биологический), были трудности с работой. Это было самое начало двухтысячных, страна находилась в полной заднице, и мы тоже ее не избежали. Угодили на самое дно. Контраст с сытой и обеспеченной жизнью в Штатах был чудовищным, и одиннадцатилетняя я, против воли вновь ставшая Раиской, переживала это падение болезненнее всех.
        С матерью все понятно, она бежала к своей единственной любви, моему родному папаше, а с милым, как известно, и без дворца кайфово.
        Хайдену тогда было всего восемь, он ни о чем не парился, и вообще, относился к переезду как к приключению. Типа экстремального туризма. Хоть его и напрягало немного отсутствие привычных вещей - велика, скейта и личного карта. С собой мать сумела взять только его ролики, остальное в чемодан не поместилось. Первое время брату вполне хватало и их, тем более, он быстро оброс друзьями - как настоящий американец, высоко котировался среди ровесников. Но вскоре отчим пристроил его в секцию картинга - до сих пор не представляю, чего ему это стоило, - так что брат был вполне доволен своей участью. И о прошлой жизни стал забывать.
        Но не я.
        Я не могла простить матери предательства. Не могла простить того, что она так и не сумела полюбить отца, который Кевин, и сохла по тому, который Денис. И даже особо этого не скрывала. Даже в свои одиннадцать я видела ее безразличие, ее апатию ко всему, и ужасно сочувствовала отцу. Возможно, поэтому всегда была на его стороне. И восстала против возвращения в Россию.
        Но меня все равно увезли. Уговорами и обещаниями. Отец сам отвез меня в аэропорт, поклявшись, что, как только будет возможно, он меня заберет. В самолет я в итоге села, но не смирилась. И крови Хелен, которая снова стала Еленой, попила немеряно.
        Ей пришлось согласиться и на то, что я буду жить на две страны - полгода с ними, полгода с отцом, - и что не стану называть Вахрушева папой. Я пыталась настоять и на том, что оставлю фамилию Вандербилт, но мои мечты разбились о непрошибаемость российских бюрократов. Мой американский паспорт не котировался, а из российских документов у меня имелось только свидетельство о рождении. На Раису Измайлову, разумеется. Поэтому в подмосковную школу я пошла под этим именем.
        И не прижилась там. Одноклассники не приняли меня в свой круг, считая заносчивой мажоркой - одевалась я по-прежнему в "Тайсонс", не вняв советам матери "быть ближе к народу", - а учителя не прощали, как они называли, свободного посещения, и каждая по-своему пыталась меня наказать. С годами я выработала оптимальное время отсутствия на учебе - уезжала к отцу сразу после окончания года, жила все лето и начало осени, пропуская полностью первую четверть, а потом добирала еще и январь. Захватывая Рождество. Мое любимое время года…
        В общем, и подруг при моей двойной жизни у меня тоже не завелось. Ни в России, ни в Штатах. Кроме Ритки, маминой младшей сестры. Она была старше меня всего на пять лет, и тоже не пользовалась популярностью у сверстников. Поэтому мы нашли друг друга, и после моего возвращения в Америку дружить меньше отнюдь не стали.
        И сейчас я по Ритке очень скучаю.
        Наверняка моя единственная подруга меня потеряла. Обычно мы созваниваемся или хотя бы списываемся через день, не реже, а сижу я тут уже почти неделю. Интересно, что Рас сказал ей - придерживается какой-то общей легенды или для каждого у него своя версия моего внезапного оффлайна? Надо будет спросить, как позвонит.
        Хотя, может, и не надо ждать?..
        Подойдя к окну, заново оцениваю взглядом расстояние до дерева. До сегодняшнего жуткого сна мне казалось, что оно непреодолимое, и это вообще не вариант, но теперь я в этом сомневаюсь. Во сне у меня это получилось, а значит, я вполне могу повторить эту вылазку в реале. Нужно всего лишь скопировать свои действия. Это должно быть легко. Наверное...
        Но сейчас мне это легким не кажется.
        - Ладно, - обещаю я себе негромким бормотанием вслух, - дождусь темноты и накачу для храбрости. Авось выгорит.
        И сразу задаюсь вопросом, а зачем мне бежать?
        С Хайденом папа, а он, без сомнения, поможет ему лучше, чем я. У него и связи, и, скорее всего, опыт, о котором я хоть ничего не знаю, утверждать не могу, но бизнес без наездов и разборок не бывает. Так что в моем участии они вряд ли сильно нуждаются. И "сильно" я однозначно добавила ради потехи самолюбия.
        Желание связаться с Риткой - причина так себе.
        Так чего же мне не сидится на месте? Да, тут далеко не курорт, условия отнюдь не люксовые, но не такая уж я и принцесса - что бы ни утверждал Волчек, - чтобы не перетерпеть незначительные неудобства и ограничения неделю или даже дольше. Но меня неукротимо тянет удрать!
        Что меня гонит отсюда?
        Глава 11.2 Помидорный хаос
        Я трачу немалое количество времени, копаясь в себе, прежде, чем, наконец, признаюсь, что дело в моем тюремщике. В его присутствии я испытываю эмоции, которые не поддаются классификации. Но все однозначно если и не отрицательные, то, по-любому, неприятные. Когда он рядом, в животе у меня противно ноет, сердце покрывается льдом, а волоски на коже встают дыбом, превращая меня в пушистого ежика, хотя я бы предпочла быть дикобразом. Я пытаюсь наладить с ним отношения, установить контакт - как умею, - и обычно у меня это получается, но это парень мне не по зубам. И меня это бесит.
        Возможно, все дело в этом - меня уязвляет, что он не поддается моим чарам, никогда ранее меня не подводившим. Мой арсенал соблазнения в данных условиях сильно ограничен, но я использую по максимуму все, что имею. А он остается равнодушным.
        Это серьезный удар по самомнению, но я его как-нибудь переживу. Даже у доллара есть хейтеры, а я все же единица менее весомая. Хотя…
        С этом самоуспокаивающей мыслью я спускаюсь в кухню. Хочу развлечь себя готовкой. Не то чтобы я заправская повариха, но иногда люблю попортить продукты. Строго по рецептам из интернета или кулинарных шоу, в обилии демонстрируемых на разных каналах. Сейчас у меня под рукой ни интернета, ни тв, поэтому приходится полагаться на память. Я на нее, в принципе, не жалуюсь, но и большим разнообразием блюд ее не забиваю. Тем более Рассел в еде неприхотлив, а больше мне кормить некого.
        Я не думаю заранее, что буду готовить, решаю отталкиваться от наличия в доме продуктов. Возможности быстренько сгонять и докупить что-то по списку у меня сейчас нет. Что, конечно, жаль.
        Открыв холодильник, игнорирую остатки курицы с апельсинами в прямоугольном алюминиевом контейнере на верхней полке - остатки вчерашнего ужина, - и тяну на себя ящик для овощей. Обнаружив баклажаны, цуккини и томаты, вспоминаю про знаменитую итальянскую запеканку "пармиджана", но, адекватно оценивая свои кулинарные таланты, без четких инструкций готовить ее не решаюсь. И быстро переключаюсь на самую простую из запеканок, традиционную мак-н-чиз. Уж ее я готовила сто раз и точно не должна облажаться.
        Решение использовать свой порыв заняться ужином как еще один подкат к Сойеру, приходит внезапно, и очень меня увлекает. Недурно будет проверить, действительно ли путь к сердцу мужчины лежит через желудок. К сердцу конкретного мужчины…
        Три разных вида сыров в нулевке находятся, и, приободренная удачей, я, напевая, быстро готовлю сырный соус. Одновременно на другой конфорке отваривая макароны. Потом закидываю в форму готовую пасту, нарезанную кубиками ветчину, заливаю все соусом и сую будущую запеканку в духовку.
        Собираясь разбавить тяжелое блюдо легким салатом, достаю идеальные на вид томаты - так и хочется куснуть - и открываю воду.
        - Кто ты? - слышу глухой голос за спиной и крупно вздрагиваю.
        Помидор, выскользнув у меня из рук, шлепается на пол, забрызгивая все соком.
        "Фак!"
        В горле моментально пересыхает, а руки начинают мелко дрожать. Господи, почему я так на него реагирую? Я, что, боюсь его?!
        Стараюсь взять себя в руки.
        "Раз, два, три. Ну же!..
        Медленно поворачиваю голову на звук, но не оборачиваюсь. Делаю вид, что прислушиваюсь, глядя в сторону от себя, потом пожимаю плечами типа "показалось" и отрываю от рулона пару бумажных полотенец.
        - Кто ты? - повторяет он с той же интонацией и громкостью, когда я присаживаюсь возле помидорного хаоса.
        Притворяться и дальше нет смысла, поэтому поднимаю на него равнодушный взгляд:
        - Провал в памяти? Я - твоя пленница. Нахожусь здесь по прихоти…
        - Не продолжай, - обрывает грубо. - На память я не жалуюсь.
        - Рада за тебя, - отвечаю спокойно - досада на себя замещает это странное ощущение тревоги, возвращая самообладание и привычную ироничность.
        Волчек подходит ближе и останавливается в полушаге от меня.
        - Я спрошу по-другому: мой отец знает, что ты его за нос водишь?
        - За нос? - его слова пробуждают во мне любопытство, отвлекая от прежнего сосущего ощущения внутри. - Что у тебя за фантазии?
        Снова смотрю снизу вверх. Разглядываю его. Короткая стрижка, волосы густые светло-русые, вьющиеся, скулы очерченные, покрытые щетиной, к которой так и хочется прикоснуться. Но взгляд… Взгляд неприятный. Под ним против воли чувствуешь себя неуютно и начинаешь ерзать, как школьница перед разгневанным отцом.
        - Глагол "врешь" лучше отражает действительность?
        Прищуренные глаза метают молнии. Голос низкий и хриплый. Что это с ним?
        - Слушай, - не выдерживаю я и, выбросив насквозь пропитанное соком полотенце в ведро, выпрямляюсь. - Ты не мог бы выражаться яснее? Что значат твои дурацкие намеки?
        - Ты что-то скрываешь. Я готов спорить, что в тебя стреляли не из-за отца. Я пока не знаю, что это, но я докопаюсь. Можешь не сомневаться.
        - Ты пришел сказать мне это? Что ж, желаю удачи! - цежу презрительно, а внутри все сворачивается в тугой узел тревоги - а вдруг и правда узнает?..
        Нет! Этого нельзя допустить. Если Рассел узнает, он своими руками застрелит Хайдена. Он обещал свернуть ему шею, и я не сомневаюсь, что это была не пустая угроза.
        - Она мне не понадобится. Я все узнаю и сдам тебя отцу. И, наконец, избавлюсь от тебя, - добив тихо и зло, быстро уходит.
        Я провожаю его недоуменным взглядом.
        "Да что за хрень тут происходит, а?.."
        Глава 12.1 Сон наяву
        С трудом дождавшись ночи, я выключаю свой новый телевизор, который смотрела в фоновом режиме без звука - он заменял мне верхний свет, - и на негнущихся ногах подхожу к окну.
        Пока, кусая ногти, ждала наступления темноты, довела себя до нервного тремора. Но с темнотой напряжение, подпитываемое разом накатившей паникой и страхами, лишь усугубилось. Меня охватывает животный, первобытный ужас, навеянный прошлым сном - собираясь повторить его начало, не запущу ли я действие закона подлости и не повторю ли его весь?.. И, как и прошлой ночью, окажусь не там, где хочу, а у того же, источающего могильный холод и пробирающего до печенок, входа в кошмарный тоннель?
        А еще я отчаянно боюсь быть пойманной Волчеком. Он явно не оценит мою тягу к свободе.
        Поэтому стою перед чернеющей дырой оконного проема и дрожу, как Красная шапочка перед злым и страшным серым волком. Хотя Шапка, вроде, волка не боялась. Но ее волк по сравнению с моим - просто немытая смердящая дворняга. Мой же, зараза, благоухает и источает такие дьявольские флюиды, что…
        Стоп!
        Приказываю себе отставить фантазии непотребного содержания и, решительно забравшись на подоконник, сразу бросаю взгляд вправо, на дерево. Его очертание, вопреки ожиданиям, угадывается с трудом. Во сне ночь тоже была безлунной и тьма непроглядной, но дерево я видела отчетливо. Сейчас же мне приходится посидеть некоторое время с закрытыми глазами и вновь вонзиться взглядом в плотную, осязаемую черноту.
        От страха внутренности скручиваются в тугой узел, затрудняя дыхание.
        "Может, не надо?" мелькает трусливая мысль, но я не позволяю себе на ней задерживаться и, поднявшись, тянусь к мощной ветке.
        Дальше все четко по уже виденному и, кажется, навсегда въевшемуся в мозг, сценарию: шаг, второй, обхват широкого ствола, скольжение по нему с уже знакомым звуком, но резкой, нетерпимой, болью в руках, и мягкое, беззвучное приземление. Отжимаюсь от ствола, прилипаю к стене, оглядываюсь и прислушиваюсь. Но я слепа и глуха - бешеный стук сердца перекрывает все посторонние звуки, - и, решив не тратить время, беру курс на темнеющую за освещенной дорожной лентой стену из деревьев.
        Но едва ступаю на влажный асфальт, как слышу за спиной тихий, но звенящий злостью голос:
        - Сделаешь еще шаг, и я выстрелю тебе в спину. Поверь, я не шучу. И уж точно не промахнусь.
        Мгновенно замираю, автоматически отмечая, что Сойер говорит по-русски. Возможно, это чтобы остаться непонятным, на случай, если его кто-то услышит. Ведь увидеть его, а тем более разглядеть наставленный на меня пистолет - если Сойер действительно тычет им в меня, - в такой темнотище практически невозможно, разве что у подглядывающего зрение как у кошки. И только я, замершая на краю дороги прямо под фонарем, отсвечиваю на потеху всем неспящим в столь позднее время.
        Не оборачиваясь, делаю шаг назад, чтобы выйти из света, и спрашиваю:
        - Разве я здесь не для того, чтобы ты меня защищал?
        Мысленно радуюсь тому, что мне удается скрыть дрожь, охватившую меня при первых звуках этого голоса. В моем нет ни намека на то, что творится у меня внутри. И это далеко не только страх. Даже, я бы сказала, совсем не страх, но, к счастью, никто меня об этом не спрашивает.
        - Резонное замечание, - спокойно соглашается Волчек, щелкая предохранителем - значит, пистолет-таки был. - Ну хорошо, не в спину, а пониже… в бедро. Уйти ты уже вряд ли сможешь, и увечий никаких.
        Я кожей чувствую его взгляд - а, может, дуло пистолета, - и шерсть на мне немедленно встает дыбом. Но одновременно я чувствую и нечто похожее на ликование - я будто рада, что он меня поймал. Словно ждала этого…
        Какой бред…
        Противоречивое ощущение заставляет меня разозлиться. Я резко поворачиваюсь к нему.
        - Да пошел ты!
        Сойер делает шаг и оказывается совсем рядом. Между нами, кажется, нет и сантиметра свободного пространства. У меня внутри все обрывается, я едва дышу и чувствую себя полной идиоткой, понимая, что замерла в ожидании, когда он возьмет мою руку. Но он избегает касаний, лишь нелюбезно подтолкнув в сторону дома.
        - Можешь послать своего мужа, когда он завтра позвонит. Меня не надо. Если послать не терпится, я дам тебе телефон хоть сейчас. А до тех пор ты сидишь в своей комнате и не высовываешься. Меня достало тебя ловить! - добавляет с прежней злостью.
        Сопровождаемая им, я вхожу в темный дом. И его сразу как подменяют.
        Если до этого Сойер сохранял видимость спокойствия и обходился без грубости в мой адрес, то, оказавшись вдали от возможных свидетелей, он со мной более не церемонится. Не включая свет, хватает меня за предплечье и тащит по лестнице наверх. Заталкивает в комнату и входит следом.
        Глава 12.2 Сон наяву
        Застыв посреди комнаты, наблюдаю, как он в два шага подлетает к окну, с силой опускает оставленную открытой оконную створку, отчего она громко стучит, и запирает на ключ замок, предусмотренный для безопасности детей. Мне хочется съязвить, что я уже не ребенок, но остервенение, написанное на его лице и свозящее в каждом его порывистом жесте, велит мне держать язык за зубами.
        Он возвращается к двери, обходя меня по кругу, чтобы не коснуться даже случайно, и, остановившись на пороге, не поворачиваясь, роняет мрачно:
        - С этого момента будешь сидеть взаперти.
        - В смысле? - подскакиваю я и подбегаю к нему, но он захлопывает дверь перед моим носом. - В смысле взаперти? - повторяю, грохнув ладонью по двери.
        В ответ тишина.
        - Окно запер, теперь дверь. Ты хочешь, чтобы я здесь задохнулась? - я пинаю дверь ногой несколько раз и планирую не останавливаться, пока не добьюсь своего. Зная упрямство моего тюремщика, я настраиваюсь, что упражняться в кикинге мне предстоит до утра. - Сомневаюсь, что тебе позволено так ме…
        Фразу я не заканчиваю и, вообще, едва не падаю, потому что дверь вдруг распахивается, и моя нога с размаху пинает воздух. Едва удержав равновесие, я замираю в удивлении - столь быстрой капитуляции не ожидала.
        - Будешь буянить, запру в подвале, - заявляет уверенно, но не угрожает, просто обрисовывает перспективы.
        Я сразу решаю, что идти на конфликт неразумно, так, реально, можно в подвале оказаться. Лучше попытаться договориться.
        - Слушай, Сойер, я накосячила, признаю. Но мне просто осточертело сидеть в этой комнате.
        - А как же телевизор? Разве он не должен скрашивать твое заточение?
        Я не удерживаюсь и строю гримасу.
        - У меня передоз замкнутого пространства, и нужно средство помощнее дурацких шоу, чтобы снять интоксикацию.
        Он едва заметно дергает головой в неопределенном жесте.
        - Не я тебя сюда определил. Но пока ты по моей охраной ты не сбежишь. Уясни уже, и нам обоим будет проще. Караулить тебя круглые сутки и глаз не спускать я не нанимался. Хотя посмотреть, безусловно, есть на что.
        От неожиданного комплимента я икаю, а он подается чуть вперед и шепчет, почти касаясь щетиной моей щеки:
        - А, может, ты желаешь спать, пристегнутой ко мне наручниками?
        - Заманчивое предложение, - отшатываюсь я, как от чумного. - Но нет. Эта комната меня достала, однако, не настолько.
        - Жаль… - тянет он, будто ему и правда жаль, хотя по лицу ничего прочитать невозможно.
        Более непроницаемого выражения я не видела никогда и ни у кого. Сыночку Рассела бы в покер играть - озолотился бы!
        - Если я пообещаю больше не убегать, - спрашиваю, меняя тему, - ты оставишь идею ухудшения условий моего содержания?
        Он приподнимает одну бровь, видимо, таким образом выражая непонимание. Или несогласие со мной.
        - Ну, не будешь запирать? - поясняю нетерпеливо.
        - А я могу тебе верить? - к первой брови присоединяется вторая.
        - Конечно!
        Его усмешка говорит красноречивее любых слов - он мне не верит.
        - Это какая твоя попытка - третья? - фыркает скептически.
        Я собираюсь возмутиться, но он опережает меня:
        - Еще был звонок. Кому, кстати, ты тогда звонила? И куда бежишь с таким завидным упорством? Явно ведь не к отцу. Он привезет тебя обратно…
        И взгляд, и интонация говорят, что это не вопрос ради вопроса, ему действительно любопытно. Но ответа у меня нет. Не могу же я сказать ему, что бегу от него самого. Тогда Волчек меня точно запрет.
        Первое, что приходит в голову - соврать, что хочу помочь брату, но не сделать бы хуже. Пусть я знаю, что у Сойера не самые доверительные отношения с отцом, все же не могу быть уверена, что он не сдаст Хайдена Расу. Но ничего вразумительного не придумывается, и я недовольно бурчу:
        - Не твое дело. Дай телефон.
        Он вновь играет бровью, но вопросов не задает. Протянув гаджет, прислоняется плечом к косяку, давая понять, что уходить не собирается. Но я и не скрываюсь.
        - Прости, что разбудила, - говорю, когда слышу в ухе заспанный голос мужа. - Но сидеть в этом доме я больше не могу. Я хочу на воздух. Или отправь меня куда-нибудь в горы, или забирай домой. И это не обсуждается!
        Глава 13.1 Отдых
        Я сделала это!
        Не могу поверить, но я смогла!
        Убедила - скорее уж, вынудила, но какой смысл углубляться в терминологию?.. - мужа отпустить меня в горы, и вот я уже в кресле самолета. И пусть у меня центральное место, и я зажата между Сойером - куда я ж без него… - и каким-то перманентно потеющим и раздражающе чавкающим толстяком, но я чувствую себя так, будто выиграла в лотерею, и не могу сдержать счастливой улыбки. Так и лыблюсь все время полета и ерзаю от нетерпения, считая минуты до того момента, как шасси коснутся холодного асфальта ВПП на другом конце страны.
        Рассел настоял, чтобы мой выбор пал на курорт на противоположном побережье, подальше от столицы, против чего я ничуть не возражала. Тем более в этой части Штатов никогда не была, хотя много слышала о самом известной горе Орегона, и могла лишь порадоваться возможности покататься с неё. Хотя компанию я бы предпочла другую, но выбирать не приходится.
        Муж, конечно, согласился не сразу. И, конечно же, не собирался отпускать меня одну. Но я включила на полную и свое красноречие, и дар убеждения, и сумела-таки внушить Расу, что так буду в еще большей безопасности. Уговаривая его, даже не гнушаясь ультимативного тона, я до последнего сомневалась, что добьюсь этой временной амнистии, и, честно говоря, сильно удивилась, когда услышала:
        - Хорошо. Да. Поезжай. Только обещай, что будешь максимально осторожна.
        - Лучше перебдеть, я помню, - скороговоркой вторила ему я, не веря ушам своим.
        Потом еще долго сидела, пришибленная, пытаясь понять, почему он повелся на мои никуда не годные аргументы - сама я ни за что бы на них не купилась. Но появление Волчека с непроницаемым лицом отвлекло меня от размышлений.
        - Рейс завтра в пять двадцать утра, советую быть готовой к трем, - сообщил, не глядя на меня, и тут же ушел.
        По лицу и интонации невозможно было считать его отношение к моей "прихоти", но то, с каким грохотом захлопнулась дверь моей спальни за его спиной, не оставляла сомнений, что его чувства прямо противоположны моим. Если я внутренне - и не только - ликую, то ему эта поездка как серпом по… важному месту.
        Ну, это я переживу.
        У меня большой опыт по части игнора изначально неприятных мне личностей. Даже когда они вели себя по отношению ко мне с куда большим желанием угодить, чем мой тюремщик. Мой биологический отец, например, все годы, что я жила в России, очень старался растопить лед между нами, который я, в свою очередь, с не меньшим старанием поддерживала и подмораживала. И справилась со своей миссией лучше, чем он. Вахрушеву так и не удалось пробиться через мою неприязнь. Хотя, по большому счету, ничего плохого он мне не сделал, даже, наоборот, всегда во всем поддерживал, ни в чем не отказывал, вставал на мою сторону в войне с матерью и баловал. Но я продолжала его кошмарить. Скорее, из вредности и упрямства, чем за дело, признаю, но иначе не могла.
        А вообще-то мне следовало ему спасибо сказать. Ведь если бы они с мамой не расстались еще до моего рождения, она не познакомилась бы с отцом, и я так и осталась бы простой советской девочкой Райкой, никогда не став Хэвен Вандербилт О'Грейди. Правда, в том, что они расстались, его заслуги, как оказалось, не было, и инфа о его подлой измене была даже не сильно преувеличена, а тотально выдумана, поэтому мама и вернулась к нему, когда правда вскрылась. Но не говорить же мне, в самом деле, спасибо тем, кто пустил грязную сплетню. Обойдутся!
        "Спасибо, дядя Денис", мысленно говорю, прикрыв глаза и свято веря, что этого достаточно.
        Когда самолет "Дельты" приземляется, мы с Соейром разделяемся. Я иду ждать багаж, а он - на аэропортовскую стоянку, где должен забрать заранее арендованную тачку.
        Загрузившись в классический трехдверный "Вранглер", мы покатили в сторону гор, точнее, горы, самой высокой в штате. Стратовулкан Маунт-Худ, покрытый не одним, а сразу несколькими ледниками. Это не просто гора, это настоящее снежное царство и, как следствие, единственное место на континенте, где кататься на горных лыжах можно и летом. Сейчас уже далеко не лето, но еще и совсем не зима, поэтому радость катания доступна не везде.
        Глава 13.2 Отдых
        Администратор отеля, расположенного у подножия горы и в шаге от подъемников, провожает нас в номер.
        - Мы что, живем не в разных номерах? - выражаю я свое искреннее удивление на русском, останавливаясь на пороге комнаты на втором этаже в левом крыле здания.
        - Естественно, - цедит в ответ Сойер и проходит мимо меня внутрь, занося чемоданы.
        - Ничего естественного не вижу, - повышаю я голос, начиная закипать и собираясь зубами выгрызать свое право на уединение, но он взглядом призывает меня заткнуться и с улыбкой закрывает дверь перед слегка офигевшей девушкой.
        - Стоило подумать об этом до того, как ты организовала нам этот... отдых, - мне Волчек тоже улыбается, но от этой улыбки у меня в желудке резко повышается кислотность. - Хотела вырваться на свободу, мамуля? Наслаждайся!
        Отвернувшись, он рывком отодвигает часть стены, которая оказывается дверью, ведущей в еще одну комнату - судя по большой кровати, спальную, и я облегченно выдыхаю. Уже понимаю, что спорить бесполезно - он ни на шаг не отступит от инструкций, выданных ему отцом, будет сторожить меня по всем правилам, как какая овчарка или доберман. И я могу неделю биться в истерике, но не добьюсь отдельного номера или катания в столь желанном одиночестве, а вот его мои попытки уж точно позабавят...
        Нет уж! Перебьется. И эту неприятность я переживу. Тем более раздельные комнаты немного упрощают дело и вполне примиряют меня с его нежелательным соседством. Ну... я надеюсь...
        Нацепив максимально независимое выражение на лицо, я принимаюсь за разбор своих вещей.
        Сойер справляется куда быстрее меня и первым занимает душ. Уходя, он запирает дверь номера на ключ, который кладет в карман, а еще выдергивает из розетки и забирает с собой телефонный аппарат с прикроватной тумбочки, к счастью, обходясь без демонстративности и не сопровождая свои действия никакой едкой шуточкой. Еще пара едкостей от него, и у меня откроется язва или, как минимум, будет изжога.
        От "мамули" уже давно тошнит…
        Закончив с вещами, я заваливаюсь на кинг-сайз кровать, которую Волчек великодушно - или по каким-то корыстным причинам - уступил мне, себя определив на диван за стенкой. Я практически без сил - сказывается отсутствие сна прошлой ночью - и тупо разглядываю потолок. Снова… Будто никуда и не уезжала.
        Но тут есть что разглядывать.
        Потолок, как и стены, деревянный, выкрашенный белой матовой краской, но массивные балки, разрезающие пространство пополам и горделиво нависающие над головой, притягивают внимание. А в сочетании с настоящим камином придают номеру какого-то деревенского уюта и шарма.
        Я почти засыпаю, когда Сойер появляется из двери у изголовья кровати.
        - Какой план? - спрашивает, дефилируя мимо меня в гостиную.
        Взбудораженная шальной мыслью, а не вышел ли он из ванной в полотенце, я приоткрываю один глаз - но, слава Богу, он одет! Такого испытания мое бедное сердце могло не выдержать. И то, что мы практически родня, вряд ли стало бы для него серьезным аргументом.
        - Тоже хочу в душ, - прячу возникшее на пустом месте волнение за банальными фразами.
        - А дальше?
        - Завтракать и спать.
        - Боюсь, завтрак мы пропустили, но ранний обед, думаю, нам подадут в одном из ресторанов. Это не проблема.
        - Он тут не один? - спрашиваю без интереса.
        - Три. Кататься сегодня не планируешь?
        - Планирую, - заставляю себя встать с кровати. - Если проснусь.
        Глава 14.1 Горы
        Когда я встаю, за окном уже темно.
        Ну как темно - небо на горизонте черно-серое, но в комнате, тем не менее, светло, почти как днем, из-за многочисленных источников искусственного света, заглядывающих в два небольших, будто решетчатых, деревянных окна.
        С разбега вскочив на придвинутый к окнам диванчик, я прижимаюсь лбом к стеклу и, затаив дыхание, любуюсь невероятной красотой снаружи. Подсветка лампочками и огнями различных форм и свечений серебрит густой снежный покров склона, заставляя его искрить и переливаться перламутром множества оттенков. Верчу головой, разглядывая внушительное семейство пушистых заснеженных елей слева, провожаю взглядом кабинки кресельного подъемника с пассажирами, перемещающиеся между высоченными столбами справа, и примеряюсь к будто причесанной гребнем широкой трассе на ближайшем ко мне склоне. Представляю, как буду съезжать по ней и даже, увлекшись фантазией, автоматически принимаю стойку для скоростного спуска и выставляю колени на воображаемых поворотах…
        - Ты бы оделась, - слышу за спиной хмурый совет-тире-просьбу и холодею от ужаса. - Моя психика не настолько крепка, чтобы с легкостью переварить вид полуобнаженной мачехи в непреодолимо соблазнительной позе. Так и просит пристроиться сзади и… - не договорив, он ухмыляется. - Надеюсь, у тебя это случайно получилось, а не часть коварного плана по приру…
        - Ты бы стучался, - огрызаюсь, совладав с собой, хоть мне это удается не сразу, но его последняя фраза резко возвращает мне самообладание, - и мой коварный план по приру с треском провалился бы.
        - Дверь была не заперта, - пожимает плечами, и мне нечего возразить.
        Под его типа безразличным, но прожигающим меня насквозь взглядом, чувствую, как по телу прокатывается волна сладкой дрожи, а ноги становятся ватными. И я густо краснею, осознавая, что, действительно, одета совершенно неподобающе, точнее, совсем не одета. Тонкая хлопковая майка, которую я выбрала для сна, едва достает до пупка, а трусики я надела первые, что попались под мою сонную руку, и это оказались очень низкопосаженные стринги на завязках по бокам, совершенно ничего не скрывающие даже спереди, а уж вид сзади в полуприсяде… да еще и на возвышении… Оу фак!..
        Но, несмотря на свое открытие и дикое смущение, я не двигаюсь с места. Так и стою на диване, не делая попыток спрятаться за ночной шторой или, подбежав к кровати, закутаться в простыню, даже не пытаюсь прикрыться руками, как, наверное, сделала бы любая девушка на моем месте. Я же будто приросла к полу, точнее, вросла ступнями в диванную подушку и таращусь на Сойера, не моргая.
        Он тоже смотрит на меня, не отводя пылающего взгляда. Глаза его прищурены, видимо, чтобы скрыть их голодный плотоядный блеск, но я его отчетливо считываю и… замираю. Дыхание стремительно замедляется, сердце, напротив, разгоняется, неистово бухая в груди, как это бывает в предвкушении чего-то опасного, но неотвратимого и такого необходимого, и - о, Боги! - желанного! А в голове пустота. Звенящая и губительная - ни одной мысли, способной воззвать к моему рассудку, уберечь от неосторожного шага, от необдуманного поступка, от непростительной, непоправимой ошибки... Но я и не хочу быть рассудительной.
        Не сейчас.
        Сейчас я хочу другого...
        И я такая тут не одна.
        Мы сверлим друг друга жадными взглядами, воздух между нами ощутимо наэлектризован, будто все провода в комнате оголены, как и наши нервы. Температура тела - моего, по крайней мере - стремительно подскакивает, а напряжение достигает запредельной отметки, отключая голову и заставляя поддаться безумию. Всё, кроме нас двоих, кажется неважным и несуществующим. Только мы. Только этот момент. Здесь и сейчас.
        Я первой не выдерживаю накала, подчиняюсь приказам охваченного желанием тела, и, качнувшись вперед, уже готова сделать шаг ему навстречу, как Сойер вдруг резко отлипает от косяка, который по обыкновению подпирал плечом, и поспешно отступает в свою комнату.
        - Я подожду за дверью, - говорит хриплым шепотом - голос ему, похоже, отказывает, и он глухо прокашливается. - Поторопись, если не хочешь опоздать на ужин.
        Он плотно закрывает за собой дверь, а я остаюсь. Возбужденная и пристыженная на своем диванном пьедестале.
        Какое-то время стою неподвижно, застыв на месте, одновремено и не веря в то, что он сбежал, и радуясь, что хоть кто-то из нас еще способен думать головой, а не тем местом, что отчаянно пульсирует между ног. И мне нестерпимо стыдно, что этот кто-то не я.
        Неуклюже спрыгнув, принимаюсь суетливо одеваться. Под белый спортивный костюм, в котором собираюсь идти на ужин, сразу натягиваю термобелье, чтобы потом снова не пришлось полностью раздеваться - я, наверное, и спать теперь буду при полном обмундировании, - и без колебаний нажимаю на ручку межкомнатной двери. Если буду медлить, так и не решусь выйти к Сойеру и взглянуть ему в глаза после своего позора.
        Но боялась я зря - в комнате его нет.
        Мое замешательство длится не больше секунды, в течение которой я догадываюсь выглянуть в коридор. Расположившись спиной ко мне, Волчек вновь стоит, прислонившись верхней частью тела к стене. Он делает так всегда, словно или сам неспособен стоять ровно, или здание рухнет, если он не будет его поддерживать. Казалось бы, какое мне дело? Но сейчас я на взводе, и чужая дурная привычка вызывает тихое бешенство и ломоту в зубах. Поэтому, проходя мимо, я шиплю раздраженно:
        - Я уж думала, что ты сделал мне подарок и свалил насовсем.
        - Десять минут назад ты хотела совсем другого, - усмехнувшись, парирует он и следует за мной.
        А мне хочется откусить себе язык - нарвалась, идиотка!..
        Глава 14.2 Горы
        За ужином мы, к счастью, не вспоминаем про недавний инцидент, и жуем в полной тишине. Я быстро съедаю необыкновенно вкусное трюфельное ризотто, которым решаю ограничиться - наедаться перед катанием не самая лучшая идея, - и, не дожидаясь Сойера, направляюсь к стойке регистрации, чтобы узнать о пунктах аренды снаряжения.
        Парень-портье с ослепительной, чисто голливудской, улыбкой встречает меня так, будто я кинозвезда на красной дорожке в сверкающем платье от Оскара де ла Рента, и с неподдельным интересом спрашивает, все ли мне нравится в нашем номере люкс. Я сильно удивляюсь - и на люкс наш номер с сельским колоритом не тянет, и уверена, что заселяла нас девушка, а значит, этот парень не может меня знать, - но рапортую, что все отлично. При этом ничуть не уступаю ему в широте улыбки - мы тоже кое-что умеем, хоть и стереотип о хмурости русских людей вполне себе обоснованный. Но, надеюсь, мою национальную принадлежность он не определил, и тестировать меня на улыбчивость не станет.
        Прослушав краткий вводный курс и взяв карту трасс, я возвращаюсь в номер, чтобы, наконец-то, облачиться в свой новенький, яркий, малиновый спорталмовский костюм, который я приобрела в конце прошлого сезона и еще ни разу не опробовала на склонах восточного побережья. Что ж, я не прочь светануть в нем и на Западном.
        Выйдя из своей комнаты в полной боевой готовности, утыкаюсь взглядом в развалившегося в кресле Сойера, одетого тепло, но точно не по-горнолыжному. В простой меховой лётной куртке он на склоне будет выглядеть странновато…
        - А где твой комбез? - спрашиваю с недоумением и зачем-то оглядываюсь.
        - А комбеза нет и не будет, - отвечает, поднимаясь из кресла. - Я кататься не намерен.
        - Почему?
        - Мои кости мне еще пригодятся. Целыми и невредимыми. Так что я пас.
        - В смысле? Ты боишься или… Не умеешь кататься?! - соображаю я, наконец.
        - Не умею. И учиться не собираюсь, сразу говорю, даже если ты вдруг инструктор от Бога. Хотя ты, скорее, из Ада.
        Кислой улыбкой я даю ему понять, что оценила шутку. Такую же бородатую, как и он сам.
        - То есть ты не будешь таскаться за мной с трассы на трассу и следить, чтобы я не удрала? И чем же я заслужила столь высокое доверие? - усмехаюсь.
        - Ничем. Не заслужила, - сверкнув глазами, он отворачивается. - Ездить с тобой наверх не буду. Но буду встречать внизу и провожать на подъемник.
        Подойдя к двери, распахивает ее, приглашая меня выходить первой. Но я не двигаюсь - хочу всё выяснить на месте. Чтобы потом не нарваться на какие-нибудь санкции, о которых я ни сном, ни духом.
        - А если я уеду на другую трассу? Их тут… какое-то запредельное количество, - точное число, названное улыбчивым портье, я вспомнить не смогла.
        - А если уедешь на другую трассу, это будет твое последнее катание, - отвечает поразительно спокойно - ни угрозы в голосе, ни ехидства, как за погоду вещает. - Отпуск скоропостижно закончится, и мы вернемся в дом, в так опостылевшие тебе четыре стены и потолок. Кажется, у тебя были к нему какие-то претензии? Так вот сможешь заняться ремонтом. Красками я тебя обес…
        - Я уеду не чтобы сбежать, - перебиваю нетерпеливо и даже ногой слегка топаю. - Я хочу опробовать все трассы. Чтобы определиться, какая мне больше нравится. С одной и той же горы если съезжать, как узнать, какая круче? Вот выберу, тогда уже и карауль меня на одном месте, сколько влезет.
        - А пока ты выбираешь, что мне прикажешь - на своих двоих за тобой веселым козлёнком скакать?
        - Козленком не получится, - ухмыляюсь злорадно. - Колобком катиться разве что… Поэтому предлагаю тебе тоже взять лыжи и скатываться вместе. Это самое простое.
        - Для кого? - фыркает он и, передумав ждать меня, выходит первым.
        Я семеню за ним в чертовски неудобных для ходьбы горнолыжных ботинках. Но переобуваться на склоне мне лениво. Да и глупо, когда трассы расположены буквально под окном.
        Глава 14.3 Горы
        - Ну, пока, - говорю, не глядя на провожающего меня Волчека, и встаю на пути следования подвешенного к тросу кресла подъемника.
        Я планирую грациозно расположиться на четырехместном сидении - профи я или где? - но… удача мне изменяет. Неуклюже запнувшись за лыжу, я не сажусь на подъехавшую ко мне сзади длинную лавку, а с размаху брякаюсь задницей, когда та подбивает меня под коленки. Хорошо, ткань комбеза не глянцевая, поэтому я не соскальзываю сразу с гладкого холодного пластика, чтобы эпично распластаться в ногах у Сойера, да еще по башке получить от какой-нибудь части металлической конструкции, а успеваю зацепиться за край кабинки, пока кресло невозмутимо едет вперед.
        Стеклянное забрало уже готово захлопнуться, чтобы заглотить меня целиком, как пасть огромного кашалота, но вдруг я вижу быстрое движение слева от себя, кресло дергается назад, и в кабинку в последнюю секунду, за шаг до окончания платформы, запрыгивает Сойер.
        - Прокачусь, - бесцветно отвечает на мое молчаливое удивление.
        Коротко киваю, решив воздержаться от уточняющих вопросов, и отодвигаюсь от него к краю сиденья - от близости с ним сердце противно замирает, а внутри расползается предательский холодок такого неуместного - не только сейчас, а вообще - желания.
        Он, к счастью, на меня не смотрит и моего позорного "бегства" не замечает. На мое счастье уже темно, сюда освещение не достает, и я могу безнаказанно заливаться румянцем стыда.
        Поднимаемся к точке высадки мы в полной тишине, но без неловкости, каждый просто любуется открывающимся сверху видом. А там есть на что посмотреть. Все трассы подсвечены огнями, и этих огней справа, слева и далеко над нами столько, что, кажется, дорожки лампочек уходят за горизонт. Прямо в оранжевый закат.
        То, что казалось красивым, нереальным и сказочным из окна номера, с высоты видится еще более прекрасным. Завораживающим.
        Когда приходит время выпрыгивать из не перестающего двигаться кресла, Сойер делает это первым - даром, что на лыжах никогда не стоял, а значит, и на подъемниках прежде не катался - и помогает спуститься мне. Ну как помогает - хватает за бока и уверенно стаскивает с сиденья. Отходит на пару шагов от опасной зоны и только тогда осторожно опускает меня на снег.
        Эти пару секунд, что провела практически в его объятиях, хоть он и нес меня на вытянутых руках, не прижимая к себе, а в лыжном снаряжении я далеко не пушинка, я не дышала. И смотрела куда-то вниз, не помню, избегая взгляда его стальных глаз. Шестым чувством понимая, что нам нельзя встречаться глазами, когда мы так близко. Недавний инцидент в спальне показал, как между нами все зыбко, как скользко… взрывоопасно, и любая мелочь может сдетонировать. А я этого не хочу.
        Или всё же хочу?..
        Оу, фак! Хочу или нет, я, по-любому, хотеть не должна! Это неправильно, недопустимо. Невозможно. И раньше я никогда бы…
        Да что со мной происходит, вообще? Откуда эти неконтролируемые выбросы гормонов? Я же не юнец пубертатный, страдающий повышенной возбудимостью, так почему рядом с Сойером плавлюсь ванильной зефиркой и растекаюсь по чашке с горячим какао? Он - сын Рассела, и это просто не…
        К черту! Не хочу об этом думать. И не буду. Я приехала сюда кататься, а не слюни по пасынку пускать, так что "гоу, Рая!"
        Не взглянув на Волчека, не сказав даже "спасибо" за помощь, я просто отворачиваюсь от него и плавно подъезжаю к краю одной из двух трасс слева от подъемника. Если я правильно помню, на карте они помечены квадратами, то есть имеют средний уровень сложности, и обе так или иначе ведут к отелю. Привычным жестом опускаю на глаза очки, смотрю вниз и делаю первый толчок палками. Аэродинамическую стойку принимаю уже на ходу.
        Спуск начинается круто, поэтому скорость я набираю сразу, и с каждым метром разгоняюсь все сильнее. Мышцы помнят все движения, и я быстро вхожу в ритм. Автоматически загружая и расслабляя ноги, словно циркулем, нарезаю на снегу дуги. Левую лыжу на внешнее ребро, вес тела на правую, скольжение - поворот. Правую лыжу на внешнее ребро, вес тела на левую…
        Здесь, на высоте семи тысяч футов, деревьев почти нет, только снежная равнина с редкими валунами и дорожки ограничителей трассы по бокам, в это время красиво подсвеченных. Снег не рыхлый, а глянцевый, кристаллизованный, это даже не снег, а лёд, и, несмотря на несложную маркировку, спуск не так прост. Я полностью сосредоточена на технике, потому что упасть на такой поверхности чревато. Однажды я уже падала головой на лед, слегка себя переоценив, получила тогда легкое сотрясение - голова болела несколько дней, и я провалялась в номере, испортив себе впечатление от поездки в Швейцарию. И в следующий раз на гору поднималась с опаской. Поэтому сейчас перестраховываюсь и старательно замедляюсь, сильнее закантовывая лыжи.
        К концу полуторамильного спуска я устаю так, что остаток трассы проезжаю плугом и выпрямившись, как новичок. Ехать правильно просто нет сил.
        Их нет даже на то, чтобы удивиться, что Сойер уже ждет меня в медленной зоне. Что он спустится на подъемнике, было очевидно, но не думала, что у него это получится быстрее, чем у меня.
        - Эта трасса не попадет в шорт-лист, я полагаю, - изучив мое лицо, заключает он. - Попробуешь другую или на сегодня все?
        - Все, - едва разлепляю слипшиеся от напряжения губы.
        Неожиданно он садится передо мной на корточки и нажимает рукой на заднюю часть крепления. Мне остается лишь приподнять пятку, чтобы освободить ботинок, но я не двигаюсь. Я в шоке и от этого проявления заботы, и от того, что он знает, как снимать лыжи. Видя мое замешательство, Волчек поднимает на меня взгляд.
        - Видел, как это делают другие, - отвечает на один из моих вопросов.
        Второй я, разумеется, не задаю.
        Но пытаюсь протестовать, когда он, вернув мои лыжи на стойку, подхватывает меня на руки. Сердце тут же срывается в пропасть и возвращаться не планирует.
        - Не надо. Я сама… - блею неубедительно.
        - Сама ты не можешь даже стоять, - отрезает. - И не дергайся.
        Я больше не спорю. Стараюсь не шевелиться и мечтаю весить поменьше, чтобы ему было легче меня тащить.
        Бешусь от того, что не знаю, куда деть руки - вариант обнять его за шею даже не рассматриваю, а прижаться к нему боюсь. Чувствую себя никчемной, но через десять его шагов - я считаю каждый - становится еще хуже. Сердце все же возвращается на место и тарабанит так, что слышно, наверное, и в Вашингтоне.
        Но и его сердце бьется с не меньшей частотой. Что это - слишком тяжелая ноша или ему так же паршиво, как и мне?..
        Момента, когда мы переступим порог нашего номера, жду с ужасом. Он просто отпустит меня или..?
        Все мое содрогающееся мелкой дрожью тело жаждет "или", но разум вопит обратное.
        Я продолжаю считать шаги.
        Второй этаж.
        Двести одиннадцатый номер.
        Двести двенадцатый.
        Наш.
        Сойер нажимает на ручку и толкает дверь…
        Глава 15 Треш
        Сойер
        Это пытка.
        Изощренная. Нечеловеческая. Адская.
        Держать ее в своих руках и не иметь права прижать к себе, зарыться лицом в волосы…
        Твою мать, как же хочется дотронуться!
        И не только до волос…
        Тащу на вытянутых руках, как прыщавый скаут, ожесточенно борясь с лютым желанием впиться ртом в ее губы. Они пипец как близко, они манят и… и это гребаное искушение.
        Я чувствую ее дыхание, жадно ловлю каждый выдох и втягиваю ее воздух в себя.
        Но мне этого мало. Мало только вдыхать ее дурманящий запах, я хочу не просто дышать ею, я хочу попробовать ее на вкус.
        Но нельзя.
        "Она жена твоего отца, Сойер, сбавь обороты", повторяю про себя, но это ни хрена не помогает.
        Эта мантра перестала работать. Я и не заметил когда…
        Когда перестал ее ненавидеть. Не, не перестал, но вдруг стал хотеть ее куда сильнее, чем ненавидеть.
        Оу, гад, как я ее хочу.
        От этой мысли напряжение в паху усиливается, с внутренних тормозов срывает чеку. На автомате еще дальше отставляю руки, от греха - не совсем еще кукухой съехал.
        "Остынь, Волчек!", внушаю себе на всякий случай, до скрежета сжимая челюсти, и ускоряюсь.
        Самое время признать, что идея нести ее на руках была дерьмовейшей из всех, что приходили мне в голову в последние дни. Как я мог так лажануть?
        "Штирлиц, ты на грани провала…" вспоминается нетленка из смотренной в детстве вместе с Марсом шпионской серии, но сейчас это не кажется мне смешным.
        Все силы уходят на то, чтобы не поддаться требовательному зову плоти.
        До отеля иду на автопилоте. Просто перебираю ногами. Левая. Правая. Снова левая.
        В голове туман, глаза тоже не в фокусе. Скорей бы прийти, иначе не выдержу. Сорвусь и трахну ее прямо на ресепшене.
        Хэвен, к счастью, не дергается, как и просил. И вообще почти не шевелится, даже дышит через раз. Щеки ярко розовые, мне хочется принять это за возбуждение, хоть на сотую долю схожее с тем, что полыхает во мне, или хотя бы за смущение, что тоже говорило бы об эмоциях, но я знаю, что причина в морозном горном воздухе. Глаза открыты, но веки опущены, на меня не смотрит, и это хорошо. Только поэтому я все еще держусь.
        Наконец, наш номер. Мой путь на Голгофу закончен.
        Рукой, которой придерживаю ее под колени, берусь за ручку и пинком открываю дверь.
        Не играю с огнем и не прохожу дальше ни одного шага. Быстро отпускаю ноги Хэвен, ставя ее на пол. Удерживаю не дольше секунды, лишь чтобы убедиться, что стоит она крепко, и сразу отхожу. Это адски трудно, но необходимо. Чем дальше я от нее, тем безопаснее.
        Для нас обоих.
        - Спасибо, - бормочет, не поднимая взгляда своих пронзительных глаз.
        Не отвечаю, но и заставить себя отвернуться не могу. Наблюдаю.
        Как наклоняется и отстегивает ботинки. Замечаю, что руки ее при этом мелко дрожат. Сердце пропускает удар.
        Фак. Неужели я все неправильно понял, и она хотела - хочет - того же, что и я?!
        "Даже не мечтай, Сойер Кей, не подгоняй факты под свои извращенные хотелки".
        - Ты первый в душ или я? - спрашивает, вышагнув из ботинок и невозмутимо дефилируя мимо меня в спальню.
        Всё еще пристукнутый тем, что я только что едва все не испортил, был в шаге от предательства - хоть отец тот еще говнюк, но он отец, - понимаю Хэвен не сразу, но отмотав пленку короткой памяти назад, догоняю смысл вопроса.
        - После тебя, - хриплю как подросток во время ломки голоса.
        Она скрывается за дверью ванной, а я впечатываю затылок в стену. Шумно выдыхаю. Закрываю глаза.
        Но праздновать "победу духа над телом" - фак, кто придумал эту мотивационную херню?! - рано. Исчезновение Хэвен из поля зрения меня не спасает. Воображение безжалостно следует за ней.
        Я отчетливо "вижу", как она скидывает яркий комбез, легко справляется с застежкой лифчика, стягивает с длинных ног шелковые стринги… Те самые, на завязках, что мне позволено было увидеть сегодня.
        Мерещится даже, что я чувствую ее запах… тот ее запах… терпкий, густой, сладкий и липкий… И у меня снова рвёт крышу.
        - Мммм… - с глухим стоном разворачиваюсь и, влупив по степен кулаками, прижимаюсь к ней разгоряченным лбом.
        Ширинка стеганых штанов едва не трещит под яростными атаками чрезмерно возбужденного и требующего своё органа. Если я не сделаю с этим что-нибудь, сегодня о сне можно не мечтать. И все последующие дни будут невыносимыми.
        Как я собираюсь и дальше проживать в одном номере с мачехой и своими желаниями? Втроем нам тут не ужиться. О чем я, мать мою, думал?
        "Не мать, а мачеху", внутренний любитель каламбуров срабатывает безотказно и нихрена не уместно.
        Ничто не способно отвлечь меня от шума льющейся воды и навеянных ею изощренных фантазий. В них я имею Хэвен всеми способами и во всех известных миру позах.
        Отчего распаляюсь еще больше, хотя и так давно на пределе. Снова в бессильной ярости луплю кулаком в стену.
        Понимаю, что нужно завязывать с фантазиями - стояк ими не снимешь. Наоборот…
        Разозлившись сам на себя, решаю послать все на хер, пойти в круглосуточный бар отеля, снять себе кого-нибудь на ночь и многократно выпустить пары. В первую подвернувшуюся тёлку. Плевать, кто это будет. Моё измученное вынужденным воздержанием тело бастует и требует немедленной разрядки. Аж задницу сводит от желания поиметь кого-нибудь.
        Вот так же закрыть глаза и представлять, кого надо. Вдруг сработает.
        Отлипнув от стены, рывком снимаю куртку.
        По-быстрому переодевшись, проверяю блокировку на окнах и еще раз мысленно радуюсь тому, что отель старый, и двери тут запираются на ключ, а не на новомодные карточки. Я могу не бояться, что она сбежит, если оставить ее одну. Выбраться из этого номера даже сложнее, чем из моего дома.
        Тут можно поорать в надежде, что соседи услышат и взломают дверь, но я абсолютно уверен, что она этого не сделает. Даже не знаю почему.
        Как и уверен, что она совершенно точно не нуждается в защите. В нее стреляли, да, но это, скорее, какая-то случайность, недоразумение, чем реальная угроза безопасности. Никто всерьез на ее жизнь и свободу - ну, кроме отца и меня - не покушается. Я нутром чую, что это задание плёвое и совершенно неопасное, а чуйка на такие вещи у меня звериная. Я еще разберусь в этом деле. Позже. А пока запросто могу свалить по своей нужде.
        Решительно шагаю к выходу, как дверь позади меня со скрипом открывается.
        - Хочу заказать коктейль. Ты бу… А ты куда? - Хэвен осекается, считав мое очевидное намерение.
        А я запоздало соображаю, что идея уйти по-английски, была тухлой изначально. Как минимум, ее нужно было предупредить, сочинив убедительную причину для ухода, а еще лучше - дождаться, когда она уснет. Я бы понял это и сразу, если бы мозг не затопили похотливые мысли.
        Но сокрушаться поздно, нужно что-то отвечать. Я и так выгляжу дебилом, все еще стоя к ней спиной.
        Думалка работает на полных оборотах, но ничего внятного не придумывается. Я никогда не отличался умением быстро и правдоподобно врать.
        - Тоже хотел выпить, - бурчу недовольно, цепляясь за ее подсказку.
        Разочарование так сильно, что руки самопроизвольно сжимаются в кулаки.
        - А что, румсервис не работает? - удивляется невинно.
        От ее голоса в штанах снова намечается запредельное оживление, а умопомрачительный запах шампуня - с афродизиаками, зуб даю - пьянит похлеще двойного бурбона. Едва не рычу от очередного прилива возбуждения, хотя куда уже?!
        - Закажи. Я скоро, - цежу сквозь зубы, кидая ей отсоединенную ранее трубку от телефона у ее кровати и ретируюсь в душ.
        Саморазрядка мне в помощь…
        Глава 16.1 По душам
        Хэвен
        Едва дверь ванной за ним закрывается, я кидаюсь к телефону. Затолкав поглубже внутрь себя острое разочарование от того, что ничего не произошло, что мой безумный сон оказался не вещим, а эти несколько минут в его руках не получили желаемого продолжения, пытаюсь воспользоваться выпавшей возможностью и позвонить. И вовсе не в бар.
        Туда, конечно, тоже, но потом.
        Подсоединить трубку удается не сразу - руки неистово дрожат от безотчетного страха быть пойманной, и телефонный шнур постоянно выскальзывает. Злясь на себя, поднимаю его и снова вставляю в гнездо. Когда, наконец, слышу длинный гудок, торопливо набираю номер отца.
        Брату напрямую звонить не решаюсь - моему сторожевому псу запросто может прийти в голову идея проверить список звонков. И разговор с отцом в этом случае для меня наиболее безопасен и разумен. Еще разумнее было бы никуда не звонить, но когда это меня останавливало?..
        В ожидании ответа я замираю. Знаю, что рискую зря - пользы от моего звонка никакой, но я просто умираю от беспокойства. Хочу узнать, что у них все под контролем, и Хайдену ничего не угрожает.
        По голосу отца, по одному короткому "Слушаю" понимаю, что что-то случилось. Он контролирует эмоции, официозен и сдержан, как всегда, но я знаю его слишком хорошо, и сердце, скакнув, как на батуте, потухнувшим метеоритом падает в бездну.
        - Что, папа?.. - голос срывается, и я осекаюсь, молясь про себя, чтобы мне показалось.
        Но нет…
        - Хайден пропал, - отвечает отец с явной неохотой, а я перестаю дышать. - Вчера я приехал к нему в мотель, а его нет. Прождал больше часа, но он так и не появился. Телефон выключен, и я… не знаю, где его искать. Прости, Хэвен.
        - За что ты просишь прощения?! - даже вскрикиваю от возмущения и тут же задаю другой, куда более важный, вопрос: - Когда он пропал?
        - Вчера, - повторяет папа.
        - Утром, вечером…
        - Я приезжал днем, привез ему обед. Ушел около четырех. Но его не было, минимум, с утра. А, может, и раньше.
        - Может, он уехал?
        - Куда? - горько усмехается отец.
        - Ну не знаю… - придумываю на ходу, успокаивая таким образом больше себя, чем его. - Может, увидел кого-то и испугался или, наоборот, вспомнил, кто может ему помочь решить проблему. Вечно же не будешь бегать.
        - Поверь, Хэвен, все эти версии у меня были. И я надеюсь, что всё так, но… - он прерывисто вздыхает. - Все его вещи на месте, я проверил. Машина, что я ему купил, так и стоит на парковке у соседнего корпуса мотеля - мы не пренебрегали никакими методами предосторожности, дочь.
        - Я верю, пап. И верю, что ничего страшного не случилось, - заявляю нарочито бодро, но сама слышу, как фальшиво это звучит.
        Плевать. Главное, чтобы отец этого не понял. Ему хватает переживаний.
        Поэтому я продолжаю нести оптимистичную чушь, приободряю его, как могу, напрочь забыв о предосторожности. Перестаю следить за дверью ванной, и Сойер ловит меня с поличным.
        Я не слышу, как он выходит, не ощущаю его присутствия, пока он не вырывает трубку у меня из рук.
        - Заказала коктейли? - спрашивает ошеломляюще спокойно.
        И в голосе, и во взгляде эмоций ноль. Ни гнева, ни злости, ни простого недовольства тем, что я ослушалась.
        Во мне же этих эмоций мириады. Начиная от горечи из-за чувств, которые Волчек во мне вызывает - невозможных, непозволительных, но ураганных, - и жгучей досады, и разъедающего душу отчаяния, что я не смогла договорить с отцом, и заканчивая целым клубком переживаний за брата. Тут и страх, и надежда, желание верить, и самообман, и досада, и злость, и снова отчаяние.
        - Забыл сказать, что непривередлив, и всему многообразию предпочитаю просто виски с колой. Не возражаешь, если я уточню наш заказ? - все так же невозмутимо издевается он, точно зная, что никакой заказ я не делала.
        И от его актерства меня сносит.
        На глаза выступают злые слезы, я яростно выкрикиваю:
        - Я говорила со своим отцом. Ты… помешал нам. Дай мне трубку! Немедленно!
        Игнорируя то, как чуть срывается на визг последняя гласная, я решительно протягиваю руку, чтобы забрать у Волчека телефон.
        Он не отпрыгивает от меня, не отводит руку за спину или вверх, чтобы я не дотянулась, он вообще не двигается, но забрать трубку у меня не получается.
        - Зачем ты звонила отцу, Хэвен?
        Я, видимо, схожу с ума, потому что в его вопросе мне слышится искренняя забота, становясь тем триггером, что срывает вентили с кранов на моих слезных каналах. Соленой влаги в глазах становится так много, что она уже не задерживается, не заволакивает их, а непрошено стекает по лицу и шее, оставляя мокрые дорожки. Хорошо, что я из душа, и лицо очищено от косметики - нет ничего хуже, чем плакать при полном макияже. Но сразу после этой глупой мысли меня окончательно накрывает, и тихие слезы сменяются бурными рыданиями. Закрыв лицо, но, скорее, рот - чтобы не всхлипывать слишком громко - руками, я опускаюсь на край кровати.
        И вздрагиваю всем телом, почувствовав, как Сойер рывком поднимает меня и прижимает к себе. Его руки успокаивающе гладят меня по волосам и плечам, голос бормочет стандартные нежности. Замерев в его руках, я не особо вслушиваюсь в смысл произносимых слов, но они точно действуют. Безоговорочно и безотказно.
        Очень скоро мой скулеж стихает. Сойер бережно усаживает меня на кровать и садится передо мной на корточки. Протягивает мне мое же, небрежно брошенное на постель, полотенце.
        - Успокоилась?
        Киваю.
        - Так зачем ты звонила отцу, Хэвен? - тихо повторяет вопрос, глядя на меня открытым внимательным взглядом.
        Я долго смотрю в его удивительно серые - чистый металл, без примесей и крапинок - глаза, и вдруг решаю довериться. Не пытаясь анализировать почему и зачем. Просто беру и рассказываю.
        Про Хайдена, про их неприязнь с Расселом и про то, что он был со мной в машине в тот день.
        - Ты был прав, подозревая, что не твой отец - причина того обстрела. Но и не я. Никто за мной не гоняется, и защита мне не нужна. Она очень нужна моему брату, но его оказалось некому защищать, и… - голос снова срывается, но на свистящий шепот. - Вчера он пропал.
        Он долго смотрит своим пронзительным, пронизывающим насквозь как лазером, взглядом и говорит спокойно и уверенно:
        - Я его найду.
        И я ему верю.
        И улыбаюсь робко в ответ, когда он спрашивает:
        - А, может, ну их, эти коктейли, жахнем национального неразбавленного?
        Глава 16.2 По душам
        Пока мы ждем доставку напитков и закусок в номер, Сойер выходит в коридор. Сказал, что ему нужно позвонить. При мне разговаривать, видно, не хочет. Или не может. Но причины меня не очень интересуют. Все, что я хочу, чтобы он нашел Хайдена. А как он это сделает, мне параллельно.
        Сейчас параллельно. А там посмотрим.
        За недолгое время его отсутствия я переодеваюсь в трикотажные брюки
        Когда он возвращается, я не задаю вопросов. Да и не успеваю - едва Сойер входит, в дверь стучат.
        Официант вручает ему поднос со всем, что он назаказывал, и мы усаживаемся в кресла перед приятно трескочущим камином.
        Я испытываю такую сильную, всеобъемлющую усталость, причем больше моральную, нежели физическую, что всю сервировку и подготовку перекладываю на Сойера и с немой благодарностью принимаю потом из его рук бокал белого вина. От водки я все же благоразумно отказалась. Как и от шампанского - праздновать лично мне нечего, да и я хорошо знаю, как коварны могут быть его воздушные пузырьки. А мне категорически - совершенно, решительно - нельзя расслабляться.
        Точнее, нужно, но в разумных пределах. А с вина меня обычно не сильно торкает.
        Казалось бы, раз устала, сиди и молчи, наслаждайся покоем, хорошим вином и созерцанием огня, но я была бы не я… Меня тянет поговорить. Как всегда…
        - Мое второе имя… - произношу негромко, покручивая бокал в руке и с увлечением глядя, как прохладная и тягучая, будто густая, жидкость, волнообразно скользя по запотевшим стенкам винного сосуда, отвоевывает у него все новые территории.
        - Я, наконец, узнаю эту тайну? - несмело улыбаясь, спрашивает он, подталкивая меня продолжать.
        - Моя мать слегка… - делаю паузу, подбирая менее обидное определение, чем пришедшее в голову "с придурью", - со своеобразным чувством юмора, и ей показалось забавным, если второе имя будет продолжением первого, и вместе они будут звучать как известная фраза. Мне достались Рай и Ад. Хэвен Энхел. И хоть она схитрила, объединив "и ад" в одно слово и оставив только одну "Л", никого этим не обманула.
        Делаю еще один глоток чуть потеплевшего до оптимальной температуры, а потому потерявшего легкую кислинку, которая почудилась мне при первой дегустации, шардоне. Я далеко не сомелье и даже не гурман, но в курсе базовых постулатов правильной подачи вин. Если, конечно, в ваших интернетах не врут.
        - В школе дразнили? - снова не дает мне Сойер увязнуть в своих скачущих, как блохи, мыслях.
        - Не то чтобы дразнили, но без внимания сей чудный факт не оставляют до сих пор. Ты не исключение.
        Впервые за вечер смотрю ему прямо в глаза.
        - Прости за это, - он тоже смотрит на меня.
        И в глаза, и сразу в душу. Серьезно и хлестко. Невыносимо.
        - Ерунда, - трусливо отвожу взгляд и торопливо перевожу акцент со своей персоны. - Себя мать тоже не пощадила. И Хайдена, которому дала второе имя Сик[1], тем самым приговорив прятаться и по жизни. Как вы яхту назовете… - горько усмехнувшись, заключаю по-русски.
        - А мое "Кей" от имени деда-ирландца, - переводит Сойер стрелки на себя, удовлетворяя и мое ранее озвученное любопытство, и голос его при этом звучит преувеличенно бодро.
        Вряд ли он так уж воодушевлен историей семьи, скорее, это акция психологической помощи эмоционально неустойчивой мачехе.
        - Его звали Conlaoch, что означает "высший вождь". По ирландским традициям меня вообще должны были назвать как деда. Первый сын - имя деда по отцу, второй - деда по матери, третий сын - имя отца. У девочек, кстати, так же. Но Рассел решил, что для Штатов такое имя слишком сложное, и оставил имя предка вторым, сократив до одной буквы. По произношению, не по написанию.
        - Как сложно…
        - Всегда сложно, когда правила и традиции противостоят желаниям, - говорит он и отводит глаза.
        А мне почему-то вдруг кажется, что он имел в виду меня. Нас… Вспоминаю свою недавнюю крамольную мысль, что он хочет того же, что и я, точнее, не я, но мое тело хочет точно, и рука с бокалом предательски дрожит. Я торопливо ставлю его себе на бедро и вслед за ним опускаю и взгляд. В горле моментально образовывается комок, а глаза противно пощипывает.
        Но уже через секунду понимаю, что обманулась. Опять…
        Отвернулся Сойер не из-за скрытого смысла своих слов, что мне, размечтавшейся дуре, померещился, а лишь чтобы наполнить свой опустевший бокал. Скосив глаза, наблюдаю, как, плеснув бурбона, едва покрыв им донышко, Волчек щедро, до верха, залил в него Колы. Видимо, и в его планы не входит напиваться сегодня. Но мотивы у нас, однозначно, разные.
        Что ж, тем лучше для меня.
        С раздражением запив гадкий комок, я спрашиваю:
        - Что за тёрки у вас с Расселом? Почему вы… избегаете друг друга?
        Выбранная формулировка для их многолетнего взаимного тотального игнора, очевидно, забавляет его - фыркает он с легко читаемой иронией.
        - Мне интересно послушать твою версию.
        Короткий заинтересованный взгляд.
        - Своей у меня нет. Только то, что слышала от Раса - что ты связался с плохой компанией и оказался слишком слабым духом, чтобы не поддаться дурному влиянию.
        - Умно, - вновь усмехается он. - Не слишком изобретательно, но эффективно.
        - А на самом деле?
        - Компания имеет место быть, с этим он не наврал. Но присоединился я к ней - или "связался" в отцовой интерпретации - уже после того, как ослаб духом, хотя я считаю, что, напротив, окреп. Никто пагубного влияния на меня не оказывал, хотя бы потому, что я уже был максимально испорчен.
        Поднеся к губам свой бокал, опрокидывает резким движением, будто ставит точку в разговоре, и я спешу задать вопрос. Самый тупой из всех:
        - В смысле?
        Со стуком опустив стакан на столик и со вкусом зажевав дольку лайма так, что я даже сглотнула, глядя на него, Сойер повернулся ко мне.
        - Деградация моей личности началась в день, когда я увидел отца в кафе с женщиной, которая совершенно точно не была моей матерью.
        Голос спокойный, будничный, но взгляд… Тяжелый, свинцовый, как грозовое небо или штормовое море, он полоснул по моим глазам, оставив царапины на радужке. Как наждачкой шоркнул.
        Захотелось зажмуриться, но я выдержала его тяжесть.
        - Я был восторженным идиотом, имел мечту и старался во всем быть похожим на отца. А глядя на него и его бабу через разрисованное стекло, я схуднул и на мечту, и на восторги, и на отца. На идиотизм, надеюсь, тоже. В том, что я видел, я не признался, но жить стал по-своему. Мистер Оу, - в употреблении обращения, которое используют подчиненные Раса, я слышу издёвку, - считал меня подающим надежды и не простил, что его надежд я не оправдал. А я не простил ему предательства. После развода взял фамилию матери и забил на него.
        Я невольно киваю. Теперь мне многое понятно. Включая и неприязнь ко мне, и интерес Сойера к моим отношениям с матерью - они очень похожи на его отношения с отцом. Я тоже считаю, что она предала не только папу, но и меня.
        Но свое любопытство я еще не удовлетворила.
        - А компания?
        - Мой подростковый бунт помотал меня по Восточному побережью, пока не привел в милый канадский городок Гамильтон, где я прибился к классным ребятам. Род их занятий оказался не вполне законным, и меня это устроило. Это был лучший способ достать отца. Они очень мне помогли и многому меня научили. Почти всему. Надежд я, может, больше не подаю, но кому-то даю надежду.
        - В том числе и Расу, раз он пришел к тебе за помощью, несмотря на…
        Звонок телефона - кстати, другого, не того, с которого я обычно разговаривала с мужем - Сойера не дает мне договорить.
        Он смотрит на дисплей и, едва заметно дернув щекой, отвечает.
        - Да, Кристина[2]. Есть новости?
        [1] Хайден Сик (hide'n'seek (англ)) - игра в прятки
        [2] Героиня книги "Принцип Талиона"
        + + + + +
        ВОТ И ПОГОВОРИЛИ НАШИ ГЕРОИ ПО ДУШАМ. КОЕ-КАКИЕ ВОПРОСЫ, ОТВЕТЫ НА КОТОРЫЕ МЫ ВСЕ ЖДАЛИ, СНЯЛИ. НО, МОЖЕТ, РОДИЛИСЬ НОВЫЕ? СПРАШИВАЙТЕ - МЫ ОТВЕТИМ)
        И ЗАГЛЯДЫВАЙТЕ В ИНСТУ (ССЫЛКА В АННОТАЦИИ) - ТАМ БЫВАЮТ АКТУАЛЬНЫЕ ДЛЯ СЮЖЕТА СТОРИС ;)
        Глава 17 Сталкер
        Сойер
        Информация от Кристины оказалась не очень обнадеживающей.
        За время, что мы пили и делились скелетами в семейных шкафах, агенты группы в Вашингтоне успели съездить в мотель, откуда исчез брат Хэвен, осмотрели номер, поспрашивали народ, но пока никаких зацепок. И это не гуд.
        Выводы делать рано, но люди совершенно точно не пропадают бесследно, если только сами они или кто-то из недоброжелателей не прикладывает все усилия, чтобы этих следов не оставить. И кто бы это ни был, он должен быть профессионалом, чтобы прятать лучше, чем мы умеем находить.
        Но мы только начали поиски и планируем усилиться.
        Кристина отправила в столицу двух наших парней и обещала через день присоединиться к ним, если ее присутствие понадобится. Надеюсь, до этого не дойдет, иначе шансы Хайдена резко понижаются.
        Не на то, чтобы быть найденным, а чтобы быть найденным живым…
        С Хэвен я своими неутешительными сомнениями, конечно, делиться не стал, сказав лишь, что поиски ведутся.
        - Парни Кристины завтра должны получить записи с камер видеонаблюдения. Просмотрев их, они смогут узнать больше.
        - А разве можно получить к ним доступ, если ты не полиция или не… ну, другая госструктура?
        - Не отец, ты хотела спросить? Ему, конечно, получить записи сильно проще, но и нам возможно. Если знать, у кого спрашивать и как.
        - Понятно. Хорошо, что вы знаете как, - отводит она глаза, а я усмехаюсь. - Эта Кристина - она… твой босс?
        - Она руководит плохой компанией, поэтому технически да, босс. Но у нас немного другая административная иерархия, и куда больше свободы действий у небоссов.
        - Ладно. Не хочу знать подробности и, вообще, уже, наверное, пойду спать. Люблю кататься с самого утра, а не дрыхнуть весь день, как вчера.
        - Надеюсь, твое утро не начинается слишком рано.
        - Ложись вместе со мной, - говорит она, вставая, и тушуется, осознав, как двусмысленно это звучит. Резко поворачивается и добавляет быстро: - В смысле, одновременно. Тоже ложись спать сейчас.
        - Я понял, - фыркаю, прекрасно понимая ее оговорку.
        Жаль, что не все части моего тела обладают разумом. Я залпом допиваю бурбон, выражая мысленную надежду, что под атакой туповатого и некстати активизировавшегося органа джинсы не лопнут с треском. Опозорив меня перед мачехой.
        Ну чего опять-то, а? Вроде, сидели тихо-мирно, как нормальные люди, по душам разговаривали, а этот… бойскаут, блин!
        - Да, сейчас пойду. Спокойной ночи.
        Тихим эхом повторив за мной и пряча глаза, она уходит в спальню.
        Я провожаю ее жадным взглядом.
        Но о сне даже не мечтаю. Наливаю себе новую порцию, уже не мельча и не разбавляя, и снова прикладываю толстое стекло к губам. Чтобы сегодня уснуть, мне однозначно нужно напиться, иначе так и проваляюсь до утра с взведенным, готовым к бою орудием.
        Я пью, не торопясь, уже третий бокал, но так нужное мне сейчас состояние хоть какого-нибудь опьянения, не наступает. Как не проходит и сильнейшее возбуждение. Что за черт, а?!
        Я даже не сопротивляюсь посетившей меня идиотской мысли проверить: а вдруг Хэвен тоже не спит.
        Додумывать мысль, отвечать самому себе на вопрос: ну если и не спит, то что? - я не утруждаюсь, чтобы не провоцировать свое и так неуемное воображение, и просто встаю с кресла. Передумать в мои планы не входит.
        И не только в мои.
        Центр управления мной давно переехал из головы сильно ниже.
        "Я лишь посмотрю и все", убеждаю себя в нормальности своего острого приступа любопытства.
        Осторожно отодвигаю дверь и, замерев ненадолго, протискиваюсь в узкую щель.
        В комнате темно, но я давно сижу без света, поэтому глаза привыкли.
        Хэвен все же спит.
        Разочарование во мне поднимается быстро, как столбик термометра в куске пережаренного мяса. Хотя на что я надеялся - что она, как и я, мучается от желания или - еще лучше - ласкает себя, чтобы снять напряжение?
        Описанная картинка немедленно отзывается болью в паху. Я едва сдерживаю стон.
        Но выйти ума не хватает. Наоборот, подхожу ближе к кровати.
        Хэвен лежит на дальнем краю, на животе, наглухо укутанная легким одеялом. Обойдя высокую кровать и встав рядом, вижу - нет, не наглухо, одна нога высунулась из пухового кокона. Ее острое колено торчит прямо на уровне моей ладони, и я просто не могу отказать себе в желании коснуться его.
        Дотрагиваюсь кончиками пальцев бережно, невесомо и бросаю быстрый взгляд на лицо - не чувствует. Смелею и веду рукой вверх по бедру, под одеяло.
        Легкий стон.
        Отдергиваю руку.
        Послышалось?..
        Сердце, и без того стучавшее на повышенных оборотах, разгоняется до своего максимума. Пульс шкалит, и в нем, вопреки ожиданиям, тонет робкий голосок разума.
        Чувствую себя гребаным сталкером, но не могу остановиться. Не. Могу. От нее. Отойти.
        Закрываю глаза, чтобы перестать видеть ее и, может, хоть тогда найти в себе силы убраться отсюда. Но нет. Отключение органа зрения играет со мной злую шутку - сразу активируется обоняние.
        Её чумовой, без обычно перешибаемых сильных нот парфюма, запах окончательно сносит мне крышу.
        Это преступление так пахнуть. Соблазнительно. Пронзительно. Кайфово.
        Ее запах проникает в меня, вызывает головокружение. Не отдавая себе отчета, подаюсь вперед и зарываюсь носом в её неуловимо пахнущие шампунем волосы.
        С трудом оторвав себя от нее, откидываю прядь каштановых волос, открывая ушко. И это самое сексуальное из всего, что я когда-либо видел. Нежное, розовое, беззащитное. Меня несет.
        Захватываю мочку двумя пальцами и ласкаю ее, едва сдерживаясь, чтобы не приложиться к ней губами. Она так офигенно пахнет, можно представить, какая улетная она на вкус.
        Видимо, я увлекаюсь, потому что Хэвен снова стонет и переворачивается, чудом не задев мое лицо носом. Отстраняюсь и мысленно матерюсь. Смачно, по-русски.
        Вот от чего я пьянею. Не от вискаря.
        Ночная майка почти ничего не скрывает, наоборот, лишь подстегивает воображение. Под рок-аккомпанемент бешеного пульса я пожираю взглядом округлые холмики грудей с дерзко торчащими сосками. Рука сама тянется на их призыв и зависает в полусантиметре.
        "Нельзя, нельзя, нельзя", выстукивает пульс в голове и в ушах, но я его игнорирую.
        Гоню себя от нее пинками, но не двигаюсь с места.
        Опустив ладонь, накрываю вожделенную грудь, чуть сжимаю и сам едва не стону от охренительных ощущений. Хэвен чуть выгибается под моей рукой, чуть подается вперед, и я вновь трусливо отдергиваю руку. Мне бы бежать, но я жду, когда она снова расслабится. И вновь возвращаюсь туда, куда получил несанкционированный доступ.
        Указательным пальцем обвожу твердый сосок, отчаянно желая лизнуть его, обхватить губами, сжать зубами… А еще лучше лечь рядом и целоваться до одури. Или сразу сверху и позволить себе все, о чем мечтал и даже больше. Много больше.
        От одной мысли в глазах темнеет, в паху сочится, а тормоза отказывают.
        И я примагничиваюсь губами к ее груди.
        Хэвен издает протяжный, запредельно возбуждающий стон и садится в кровати.
        Я распластываюсь на полу, мысленно молясь: "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста".
        И даже сам не знаю, чего больше хочу - чтобы она обнаружила меня, с мизерным шансом на продолжение, или нет. С чуть более реальным шансом на продолжение когда-нибудь.
        Не могу видеть, что она делает, но по шороху понимаю, что вертит головой и совершает какие-то манипуляции с одеялом. Только бы не заметила приоткрытую дверь.
        - Фак, опять этот сон, - разочарованно стонет и, видимо, падает на кровать.
        "Опять?!" думаю озадаченно, хотя мне следует думать о том, как бы удрать незамеченным.
        Хэвен больше не шевелится и не издает никаких звуков, но я еще долго лежу ковриком у ее постели - на всякий.
        А потом еще долго лежу на своем диване, но в итоге все же засыпаю.
        Глава 18 Тирамису
        Хэвен
        - Ну что, готов? - оборачиваюсь на заметно побледневшего Сойера и торопливо подношу перчатку к носу, чтобы скрыть улыбку.
        Я обещала ему не смеяться.
        Но удержаться очень трудно - его явный, совершенно не наигранный испуг выглядит очень забавно. А то, какой мертвой хваткой он вцепился в палки, будто они его спасут от падения, и вовсе комично.
        - Нет, - отрезает он, глядя не на меня, а перед собой, на склон, кстати, почти совсем пологий. - И все еще не понимаю, зачем мне спускаться вместе с тобой с этой горы…
        - Это учебная горка, для новичков.
        - Окей, с этой горки, рискуя сломать себе шею.
        - Нужно очень постараться, чтобы сломать шею или хотя бы лыжу на этой простейшей трассе. А на вопрос зачем ответ очевиден - чтобы сопровождать меня. Везде и всюду. Разве не такое у тебя задание? Ты же все еще меня охраняешь, да? Значит, должен все время быть рядом и обеспечивать мою безопасность.
        - Мы оба знаем, что охрана тебе не нужна. Никто за тобой не охотится, ничто тебе не угрожает, и сбегать ты вряд ли собираешься.
        - А вот в этом я на твоем месте не была бы так уверена, - улыбаюсь с невинным видом и надвигаю на глаза очки с желтыми стеклами. - Ретроградный Сатурн, и… приветик.
        Не знаю, зачем я его дразню и почему с маниакальной настойчивостью тащу на склон. Какое мне дело до того, что он не стоит на лыжах? Ну не хочет и не хочет. Но испытываю странный азарт. Даже готова потратить день на скучнейшее катание с детских горок, лишь бы вдоволь насладиться беспомощностью Сойера и своим превосходством над ним.
        У Зигмунда нашего Фрейда наверняка есть какое-нибудь позорное определение моему навязчивому желанию. Ну да мне по барабану на его теории.
        - Поехали! - командую и несильно толкаюсь палками.
        Оглядываюсь через плечо - Сойер все же следует за мной, слегка коряво, но старательно повторяя все то, чему его учили я и призванный на помощь инструктор более двух часов.
        Склон плёвый, но я все равно еду как надо, не пижоня и не пренебрегая техникой.
        Несомненный плюс зеленой[1] трассы в том, что я могу позволить себе отвлечься и насладиться красотой горы-вулкана. Ослепительно белый на ярком полуденном солнце, хрустящий под лыжами снег, густо припорошенные - подозреваю, что запушенные - им шеренги пушистых елей и уходящие далеко ввысь обледенелые вершины.
        Засмотревшись по сторонам, я немного выпадаю из реальности, и понимаю это, лишь когда лыжи Сойера наезжают сзади на мои, и он неуклюже хватается за мою куртку, а потом обхватывает за талию.
        - Ой! - вскрикиваю от неожиданности и немного от боли - хватка у него железная, в чем я не раз уже могла убедиться.
        Но и боль, и испуг быстро отступают перед волной кардинально других эмоций.
        Когда приходит осознание, что я в плену его рук… снова… меня обдает жаром, а глаза самопроизвольно закрываются. Голова начинает откидываться назад в естественном движении, но останавливается, не коснувшись Сойера, когда я слышу:
        - Ты убить нас решила?
        Он не наезжает, а интересуется спокойно, без истерики, хотя должен сейчас и психовать, и высказываться о моих неблондинистых мозгах.
        Окажись я на его месте, то за создание опасной ситуации рвала бы и метала, поминая его и его родственников до седьмого колена не самыми лестными эпитетами.
        - Просто задумалась. Прости.
        - Красиво тут, - понимающе тянет и отпускает меня.
        Тут же ощущаю укол разочарования, а тело отзывается мелкой дрожью озноба. Будто температура воздуха резко упала. Или я вышла на улицу нагишом.
        Ни то, ни другое, конечно же.
        Я молча возобновляю спуск. Внизу бурчу, не глядя на Волчека:
        - На первый раз хватит или хочешь продолжить?
        - Хочу, - отвечает неожиданно. - Предпочитаю закрепить теорию практикой. Иначе быстро забуду все, чему научился. Одного раза недостаточно.
        Игнорирую непрошеные ассоциации, связанные с этой фразой и, равнодушно пожав плечом, толкаюсь к месту посадки на подъемник.
        Мы скатываемся еще дважды с зеленой трассы, а на четвертый Сойер смело предлагает свернуть на пересекающуюся с нашей голубую, чуть более сложную, трассу. Она прямее, оттого короче, и я соглашаюсь.
        Робкий голос сомнений заглушает урчание голодного желудка и невыносимая скука слишком долгих спусков. Красотами я уже налюбовалась и просто отбывала повинность, уже не раз пожалев, что вписалась в обучение Сойера.
        Но когда он успешно справляется и с голубой трассой, я испытываю необоснованную, но оттого не менее приятную гордость за его первый успех. И радость оттого, что у меня получилось пробудить его интерес к нежно любимому мною виду спорта.
        И тут самое время еще раз спросить себя: "а какое тебе дело до его одобрения?"
        Но неприятных вопросов я всегда избегала, и сейчас не разбежалась отвечать. Пусть и самой себе.
        После обеда, неразумно заполированного щедрой порцией тирамису, я чувствую, что мне больше хочется вернуться в номер и поваляться на кровати под сериал на тв, чем совершать слаломные подвиги. Но расслабиться себе не позволяю и решительно двигаюсь к дверям, ведущим в переодевалку, где я оставила все свое снаряжение.
        Мы договорились, что сейчас я отправляюсь на склон одна и продолжу тестировать синие и, быть может, черные трассы. Сойер изъявлял готовность кружиться на подъемнике туда-сюда, но, когда я ставлю перед собой ботинки, чтобы переобуться, он вдруг кладет мне на колени цветной буклет.
        Это уже неоднократно виденная мною реклама проката спортивного инвентаря, но сейчас она раскрыта на странице со специальной техникой. Я поднимаю на него непонимающий взгляд, а он, пожав плечами, предлагает, вроде не особо заинтересованно:
        - Можем взять снегоход. Исследуем маршруты для фристайла…
        - А тут есть такие?
        - Да, если потрудиться и прочесть легенду к карте склона.
        - Я читала!
        - Значит, если читать внимательно.
        Отворачиваюсь. Критика справедливая, но я все равно злюсь на его капитанство. Тоже мне, само совершенство…
        Однако перспектива пересидеть свое обжорство на снегоходе видится мне сейчас крайне заманчивой - наклонившись к ботинкам, я в полной мере осознала, как сглупила, поддавшись чревоугодию. Кататься, вообще, лучше на голодный желудок, а не набитый десертом.
        - Чур я поведу! - вскакиваю со скамейки.
        - Ну уж нет! Не при мне.
        [1] цветовая маркировка горнолыжных трасс, обозначающая трассы для начинающих. в Штатах они отмечены зелеными кружочками
        Глава 19 Ты же говорил
        Это невероятный опыт. И невыразимый сгусток эмоций спектра восторг.
        Катание на горном снегоходе по девственно чистому, никем не тронутому плотному снежному покрову на бешеной скорости - это, без преувеличения, первый номер в списке обязательных развлечений для любого любителя экстрима. В принципе, я всегда относила себя к таким любителям, но по странному - до жути обидному - стечению обстоятельств до сих пор не испробовала этот чистый, бескомпромиссный адреналин.
        Ощущения, которые завладевают тобой, когда снегоход несется по белому крупянистому морю, описать и передать невозможно.
        Дух захватывает и хочется кричать, когда Сойер, приподнимаясь в седле, прыгает с пролетом с валуна, приземляется, не притормаживая, и тут же пускает махину вплотную к частоколу пушистых елей. Лавирует между их нестройными рядами, едва не врезаясь в шершавые стволы. Зад вместе со мной заносит то влево, то вправо, и сердце уходит в пятки, и я едва не визжу.
        Приветливые ёлки ощупывают, поглаживают меня своими огромными игольчатыми ветвями-лапами, щедро осыпая снежным фонтаном и пахучими иглами. Так и хочется ответить на их рукопожатие, но можно и без руки остаться.
        Прижавшись к спине Волчека, выглядываю из-за его плеча, жадно глядя, как лыжи вгрызаются в снежную кашу, вспарывая ее и взметая ввысь столбом. Позади нас остается длинный шлейф из хлопьев, снежинок и колкой снежной пыли, но я больше не оборачиваюсь на них - завихряясь в воздушном потоке, они больно обжигают, впиваются в неприкрытые щеки, будто мелкие осколки стекла.
        Когда скорость становится запредельной, и ветер радостно хлещет по неразумно высунутому лицу, я прячу его за широкую спину Сойера, приложившись обветренной щекой к дутой куртке.
        И мне так хорошо, что даже страшно. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы эта поездка не заканчивалась. Хочется ехать и ехать вот так, с ним. Мчаться быстрее ветра и ни о чем не думать. Просто наслаждаться моментом.
        И плевать на холод и ветер.
        Но мои мольбы не услышаны, еще пара сотен метров, и снегоход начинает сбрасывать скорость. И почти сразу, резко, с заносом и пробуксовкой, выстрелив из-под лыж девятибалльной снежной волной, "Ski-doo" замирает у мини-каньона.
        Я нехотя отлипаю от него и, встав, перекидываю ногу через сиденье. Хлопаю по плечу:
        - Давай меняться.
        Он поворачивает голову и поднимает на лоб мокрые от тающих снежинок очки.
        - Хочешь за руль? - голос полон удивления и сомнений.
        - Хочу.
        - Я же говорил… - он тоже встает со снегохода.
        Теперь мне приходится смотреть на него снизу вверх, а так гораздо сложнее отстаивать свою позицию.
        - Я умею водить!
        - Водить машину по шоссе и управлять снегоходом на неукатанной ратраком трассе - принципиально не одно и то же, Хэвен. Поверь на слово, - он говорит со мной как с ребенком.
        - Я училась вождению в экстремальных условиях, и - напомню - ушла от погони на двух скоростных тачках. Так что не надо мне объяснять очевидные вещи.
        - А на снегоходе ты когда-нибудь ездила?
        - На снегоходе нет, - приходится признаться, но меня это ничуть не смущает. - Но вряд ли это сложнее, чем управлять кроссовым мотоциклом.
        Он долго смотрит на меня своими циркониевыми глазами, изучающе, пронизывающе, но без раздражения или злости.
        - Хорошо, - кивает, наконец. - Попробуй. Но, как личный телохранитель, обязан тебя предостеречь - риск свернуть шею сильно повышается. Причем уже нам обоим. Если что, берешь на себя обязательство сообщить моей матери.
        - Убьешься, домой не приходи? - фыркаю я по-русски.
        - Типа того, - отвечает он и занимает место на снегоходе с краю, оставляя водительское мне.
        Приглашающе похлопывает по коже сидения.
        - Так мы едем?
        Я сажусь перед ним и сжимаюсь, когда его руки обхватывают меня за талию, а мускулистые бедра берут в тиски мою задницу. Меня разом обдает жаром и бьет от озноба. Зажмуриваюсь, перестаю дышать и глохну от бешеного бита в ушах.
        "Ой-ё… и как же я буду ехать?.." проносится в голове, хотя никуда ехать я сейчас не хочу.
        Но меня никто не спрашивает.
        Видимо, почувствовав мое напряжение, Волчек ослабляет хватку и отодвигается. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать от… от холода. Точно от холода.
        - Ключ в замке, - напоминает он сухо, и я поворачиваю плоскую железяку.
        "Ski-doo" оживает. Положив руки на рукоятки, левой дергаю рычаг дросселя, и вскрикиваю, когда махина резко дергается и рвет с места. Меня откидывает назад и вжимает спиной в Сойера.
        Развернувшись на месте, неуправляемый снегоход с ревом несется вперед, прямо на маленькую елочку. Нервно крутанув рулем, я чудом уворачиваюсь от столкновения, вряд ли серьезного, но позорного, однако уже через секунду вынуждена сделать обратное движение - прямо по курсу высоченная могучая сосна. Я не успеваю ни подумать, ни дать команду конечностям, тело само реагирует - мышечная память и инстинкты. Но мне стыдно, и я стараюсь выправить ситуацию. Еще несколько движений рулем, уже осознанных, и снегоход выправляется на дороге. Я облегченно выдыхаю.
        Прав был Сойер, управлять этой штуковиной не совсем то же, что водить тачку или моцик по бездорожью. Этот агрегат требует большей силы и концентрации, у меня пока плохо получается найти с ним общий язык. Да и под гусеницами у меня не твердая земля, а рыхлый сыпучий снег. Зыбкий, как пески в пустыне. Оттого моя адаптация сложна вдвойне.
        И я благодарна Волчеку, что он наблюдает за моими попытками молча. Насмешек я бы не пережила. Но и не отступилась бы.
        Русские не сдаются. А Вандербилты - тем более.
        Я еду достаточно медленно, не форсируя, привыкая к рулению и новому для меня средству передвижения, но даже так я кайфую.
        Разминаю сжимавшие панической хваткой руль пальцы, расслабляю мышцы спины и наслаждаюсь вождением.
        - Куда едем? - прислонившись к моему уху, громко спрашивает Сойер, когда я сворачиваю с размеченных трасс.
        - Туда, - кричу я, не поворачивая головы.
        Не знаю, услышал ли он, или мой голос потонул в свисте ветра.
        - Дорогу обратно найдешь? - не отстает мой телохранитель, а я не считаю нужным отвечать.
        Мы едем все дальше, я чувствую себя все увереннее.
        Когда мне кажется, что я освоилась, приноровилась к специфике управления снегоходом, я смелею и добавляю скорости.
        - Осторожнее, не убей нас, - почти кричит в него Сойер.
        Я дергаю плечом, чтобы не говорил под руку, и… зря…
        Плечо неотделимо от кисти, сжимающей рулевую рукоять, и дернув им, я одновременно дергаю влево руль и автоматически увеличиваю нажатие на рычаг газа.
        Чертова цепная реакция.
        Я соображаю, что так делать нельзя, но слишком поздно.
        Резкий поворот, рывок, и снегоход на полном ходу влетает в большую вековую сосну.
        Лоб в лоб.
        Скрипучий скрежет металла и жалобный стон древесной коры.
        Твердокаменный ствол разово содрогается, осыпая нас снежным дождем.
        Я не удерживаюсь в седле и вылетаю затылком вперед.
        "Почему я не пристегнута?"
        Удар. Звон. Привет, другая сосна…
        И темнота.
        Глава 20 Плохие новости
        Больно.
        Как же чертовски больно.
        И шумно.
        В голове нестерпимый гул. И тяжесть. Свинцовая, неподъемная тяжесть.
        Мне надо снять шлем. Почему Сойер не поможет мне снять шлем? Какой же он тяжелый. Я и не замечала раньше. Он весит целую тонну. Или две.
        А, может, это не только шлем?
        Может, меня придавило сосной? Или снегоходом? Ну, мало ли… Всякое бывает. Наверное…
        Или это какой-то специальный шлем, с раскрывающимися при ударе подушками безопасности, как в машинах. Хотя нет, подушки должны быть легкие.
        А почему такая тишина?
        В голове звенит, да, но я не слышу никаких посторонних шумов. Где звуки трассы, счастливый смех катающихся, где характерный тык-дык от кабинок подъемника на стыках транспортерной ленты?
        Хотя откуда, блин, взяться звукам, если я уехала далеко от базы? Ну ладно, но почему Сойер не разговаривает со мной? Он что, психанул на меня и ушел? Я, конечно, заслужила, и он предупреждал, но как же я доберусь одна? А снегоход убитый на себе потащу? Засада…
        А темно-то как. Небо черное-черное, и ни луны, ни одной самой крохотной звездочки. Уже ночь, что ли? Залежалась я тут.
        Надо вставать, но как же неохота. Хочется лежать и лежать, и смотреть на это небо. Которое как будто раскачивается.
        Странно. Почему небо раскачивается? Или это я раскачиваюсь? Я на лодке? Нет, я не могу быть на лодке, я в снегу. Хотя снег тоже похож на море.
        Фак! Да у меня галлюцинации. Видимо, башкой я шваркнулась сильнее, чем думала.
        И бок горит. Кажется, левый. Горячо-то как. А остальное тело я будто и не чувствую. Такая приятная невесомость. В последний раз я ощущала невесомость в моем страшно неприличном сне, где я бесстыдно совокуплялась и вообще вела себя крайне неприлично с собственным пасынком.
        Жаль, что сейчас не тот случай…
        - Хэвен, открой глаза. Пожалуйста, открой глаза. Помоги мне!
        Что это? Кто это? Это Сойер? А почему у него такой голос и что значит "открой глаза", разве они у меня закрыты?
        Это что, не ночь? Это я сплю… Что? Как?..
        Пытаюсь сосредоточиться, вспомнить, что нужно сделать, чтобы открыть глаза. Распахнуть веки - это понятно, но как их распахнуть? Кажется, сигнал специальной поднимающей верхнее веко мышце по специальному глазооткрывательному нерву должен послать мозг. Точно, мозг. А где он у меня? Точнее, как им пользоваться? Он же обычно все сам делает. Автоматически. А сейчас чего филонит?
        "А сейчас ты его хорошенько сотрясла, идиотка", подсказывает кто-то язвительный, но заторможенный.
        Идиотка, кто ж спорит, но сейчас мне нужно как-то договориться с мозгом. Убедить его поработать. Хотя бы чуть-чуть. Надеюсь, он не забыл, как это делается.
        Зачем-то напрягаюсь, тужусь, чувствую, как, вместо глаз, размыкаю ссохшиеся губы, раздуваю ноздри, как задирается вверх голова, и, наконец, дрогнув, приоткрываются глаза.
        И тут же захлопываются обратно. От сильной рези из-за света яркой лампы.
        - Выключи свет, - прошу, но сама себя едва слышу.
        Однако Волчеку и этого достаточно.
        - Наконец-то! - выдыхает он с облегчением.
        Сквозь веки вижу, что свет приглушается, но снова открывать глаза не спешу.
        - Я что, долго была в отключке? - заставляю себя произнести, чтобы не заставлять его волноваться.
        - Очень долго. Ты была без сознания все время, что я тебя тащил.
        - Куда тащил? - любопытство оказывается сильнее боли в глазах, и я снова их открываю.
        И даже пытаюсь сесть, одновременно осознавая, что лежу. Но явно не на снегу - мне не холодно и мягко.
        Сесть у меня не получается - звон в голове резко усиливается, и я со стоном падаю обратно, но глаза уже способны смотреть. Обитые деревом стены, встроенный шкаф с такими же деревянными дверями, лампа, стилизованная под керосиновую - или настоящая?
        - Настоящая, - отвечает Сойер, расшифровав мой немой вопрос по выражению лица, и сразу предупреждает второй: - Мы в какой-то лесной или, точнее, горной хижине. Я набрел на нее, стремясь найти хоть кого-нибудь, кто помог бы нам. Телефон я с собой не взял, и когда ты… ты не приходила в себя, я испугался и…
        - Ты нес меня на руках? - я приподнимаюсь - мне по-прежнему сложно лежать в его присутствии, это не изменилось, - но он давит мне на плечи, вынуждая вновь откинуться на подушки, пахнущие дымом.
        - Да, нёс.
        Так вот откуда это ощущение качки, как на море. Меня действительно качало в его руках. И этот жар, который я чувствовала левым боком - от его тела. И невесомость…
        Стоп фантазии! Давай о чем-нибудь отвлеченном.
        - И как далеко нёс?
        Об отвлеченном, явно, не получилось…
        - Не знаю. Около часа. Наверное.
        Я мысленно офигеваю. Присвистнула бы, но эту премудрость так и не освоила.
        - Часов у меня тоже при себе нет. Я не думал, что мы так далеко от отеля. Был уверен, что иду в правильном направлении, но так и не встретил никого ни из туристов, ни из местных. Только этот охотничий домик.
        - Он охотничий? - снова приподнимаюсь, и вновь железная рука возвращает меня на исходную позицию.
        - Лежи спокойно. Не забывай, головой ты неслабо приложилась. И не только головой. Я не для того тащил тебя столько времени, чтобы ты сейчас организовала себе какое-нибудь кровоизлияние. Ты как, все конечности чувствуешь?
        - Да, - отвечаю неуверенно и, немедленно продемонстрировав - больше себе, чем ему - работоспособность рук и ног, радостно выдыхаю.
        - Спина не болит?
        - Нет. Ну, не сильно. Так этот дом, что, правда, охотничий?
        Пожимает плечами.
        - Похож на базу парк рэнджера. Или чей-то частный. Хозяев нет, спросить не у кого, - усмешка.
        - Как нет? А как мы вошли? - я порываюсь встать.
        Сойер демонстративно закатывает глаза, и я поспешно укладываюсь обратно.
        - Мне пришлось злоупотребить их гостеприимством. Заочно. Уверен, они не будут против. Мы же не потусить сюда влезли, а спасения жизни для. Я надеялся, что тут есть люди или хотя бы телефон, чтобы позвонить в отель или в службу спасения. Я не знал и сейчас не знаю, насколько серьезны твои повреждения. На вид ничего особо страшного, но все же лучше показаться врачу.
        - А как мы сюда влезли? - вопрос незаконного проникновения на чужую частную собственность занимает меня куда больше моего состояния - я-то знаю, что я в норме.
        По крайней мере, чувствую себя как обычно. Ну почти.
        - Первое, чему меня научили в плохой компании, это открывать замки без ключа.
        - Ты это серьезно? - округляю глаза.
        - Вполне. А сейчас помолчи, пожалуйста. А лучше поспи. Я еще раз осмотрю дом. Может, если не телефон, то найду хотя бы рацию. Если нет, будем ночевать тут.
        - Тут?!
        - Что тебя смущает?
        - Ну… - мнусь я, не зная, куда деть глаза. - И дом чужой, и кровать тут одна, и…
        - И..? - он явно забавляется моим смущением.
        - И вообще! - выпаливаю сердито, так ничего и не придумав.
        - Это убойный аргумент, мне парировать нечем. Если вообще, то, конечно.
        Откровенно потешаясь надо мной, он отходит и открывает замеченный мною ранее шкаф. Начинает осматривать полки, что-то отодвигать, куда-то заглядывать. Мне участвовать в обыске, пусть и пассивно, не улыбается, поэтому я закрываю глаза и вскоре, действительно, засыпаю.
        Потому что не знаю, сколько проходит времени до момента, когда Волчек касается моего плеча. Это неожиданно, и я вздрагиваю.
        Открываю глаза и пытаюсь сфокусироваться на нем.
        - У меня две плохие новости… - говорит со скорбным выражением на лице.
        И замолкает, давая мне время очухаться и воспринять информацию.
        - Первая про рацию - ее нет? - высказываю очевидную догадку.
        Кивает коротко.
        - А вторая?..
        Мое воображение в нокауте после удара или во временной спячке, как я только что, но идей, что еще за проблемы могут нас тут поджидать, не подкидывает.
        - Отапливается дом камином, но дров нигде нет.
        - Может, он газовый? - стремлюсь быть полезной.
        - Котла тоже нет.
        - И что же нам делать?
        - Вариантов, на самом деле, не много…
        - Излагай те, что есть.
        - Или я иду один за помощью или снегоходом, на котором смогу вернуться за тобой. Надеюсь, все же цивилизация недале…
        - Не годится, - обрываю я. - Ты не оставишь меня тут одну. Может, тут медведи или волки табуном ходят. Или злые хозяева объявятся. Не согласная я. Давай другой вариант.
        - Или будем согревать друг друга, - его пристальный взгляд ловит мой бегающий и не отпускает.
        В горле мгновенно пересыхает, и я нервно сглатываю.
        Вот же фак…
        Глава 21 Полнолуние
        Снова этот чудовищно неприличный и невыносимо правдоподобный сон…
        Я знала, что спать - даже в значении "просто лежать" - в одной постели с Сойером, крайне плохая идея. И, сколько могла, дистанцировалась от него, отодвигаясь все ближе к краю не слишком широкой кровати, чем, наверное, очень его забавляла. Он ухмылялся на своей половине, сильнее кутался в найденную в шкафу пропахшую дымом меховую куртку - меня он укрыл сразу тремя такими, и это поверх двух одеял, - но не настаивал.
        Стараясь не смотреть на него, я усердно блокировала похотливые мысли, атаковавшие меня из-за его опасной близости, и - что удивительно - вполне успешно. В этот раз голос разума таки взял верх над потребностями тела. И - о, чудо - мне даже удалось уснуть.
        И вот тут-то мои эротические фантазии вновь дали волю себе и… мне.
        Во сне, несмотря на запредельное количество утеплителей, мне становится холодно. Я просыпаюсь и, тихонько постукивая зубами, поворачиваю голову к Сойеру.
        Он не спит. Сидит, привалившись спиной к деревянному изголовью, и, чуть запрокинув голову, смотрит на меня.
        В комнате темно, так же, как в прошлом сне, но на Волчека падает дорожка лунного света, освещая лицо и, особенно, глаза. Отчего они очень яркие, будто люминесцентные, и как-то по-особенному блестят. Его глаза завораживают.
        Я долго смотрю на него.
        Сейчас он, и правда, похож на Волка в полнолуние.
        - Замерзла? - спрашивает первым.
        - Нем-много. Ты п-почему н-не спишь? Х-хотя чего эт-то я? Во сне ж-же люди н-не спят.
        - Я спал, - усмехается он. - И офигенно классный сон видел… Сам себе позавидовал и проснулся.
        - С-сон в-во сне? - удивляюсь тихо.
        - Аха. Бывает... Не передумала насчет согреть друг друга? Я уж-жасно замерз.
        - Тв-вои з-зубы не ст-тучат, - возражаю с трудом, выбивая челюстями чечетку.
        - Обязательно, чтоб стучали? - спрашивает после долгой паузы.
        - Не обязательно, - тоже медлю я с ответом и, не отводя взгляда и не моргая, приподнимаю нижнее одеяло, приглашая Сойера присоединиться ко мне.
        Во сне же можно…
        Он тут же перекатывается ко мне, но не под одеяло, а поверх, спихнув ставшие ненужными куртки.
        Льнет ко мне, наваливается всем телом и медленно склоняется к лицу. Я не дышу, я жду, когда наши губы снова соприкоснутся, снова затанцуют вместе, отключая смущение и сокрушая барьеры.
        И закрываю глаза со стоном наслаждения, когда, наконец, чувствую тепло его губ на своих.
        Рот Волчека накрывает мой, проталкивает внутрь язык, захватывает и исследует его. Я чувствую легкий запах виски, который он нашел в доме, и заставил выпить перед сном, и мятной жвачки, которой он заел горечь алкоголя. Его аромат целиком завладевает мной, обволакивая, проникая и дурманя - дым, виски и мята. Вот чего мне не хватало в том сне - его запаха. Во втором сне этот глюк пофиксили, сделав его еще более реальным.
        Но еще реальнее мои ощущения. Пока Сойер прикусывает и посасывает то нижнюю мою губу, то верхнюю, мои руки находят ворот его свитера и изо всех сил вцепляются в него. Тяну его к себе. Ближе. Еще ближе.
        Хочу чувствовать его на себе, в себе… Мое тело ноет и требует ласки в тех местах, что так долго ждали и жаждали Сойера, я вся горю от желания, вспышками распространяющегося по телу, и уже не помню, что еще недавно мне было холодно.
        Горит даже мое лицо, исцарапанное его небритостью, но мне нравится это ощущение. Я хочу быть исцарапанной им везде. Хочу удовольствия на грани боли. И, словно услышав меня, он прекращает терзать мои истерзанные и вконец опухшие губы и спускается ниже, скользя шершавым подбородком по нежной коже.
        Его пальцы ловко и умело раздевают меня, освобождая путь его жадным губам. И я дрожу, не знаю, от чего больше - от прохладного воздуха или от сумасшедшей, всепожирающей страсти.
        Колючая щетина легко касается груди, я выгибаюсь навстречу этой грубой ласке, но тут же падаю обратно, сраженная новым острым ощущением, когда его влажные губы пленяют мой сосок. Второй он зажимает между пальцами, и я шумно выдыхаю, а между ног сладко сжимается. Снова…
        Закусив воспаленную от неистовых поцелуев губу, хватаюсь за пряжку ремня на его джинсах, желая поскорее избавить его от них, коленом одновременно поджимая его мошонку.
        Его стон вспарывает напряжение и разряженный воздух в домике. Он замирает надо мной на вытянутых руках, давая свободу действий. А когда я справляюсь с ремнем, сам резко дергает пуговицу и молнию на ширинке, освобождая восставший член. Поймав мою руку, вкладывает его в неё и вновь стонет. Низко и протяжно.
        А я впервые знакомлюсь с его органом. Обхватываю и сжимаю, веду ладонью вверх к головке и вниз. Он перевозбужден, и наощупь как камень - горячий и гладкий. От моих движений Сойер дергается и шипит сквозь зубы. Откидывается на кровать, глаза полуприкриты. Я сажусь рядом, накрываю большим пальцем влажную от выделившейся спермы головку и выписываю подушечкой узоры, размазывая смазку, потом снова веду рукой по всей длине. Сойер издает низкий одобрительный рык, и я ускоряюсь. Ощущаю его тепло, приток крови под кожей и то, как член ритмично подрагивает в моей руке.
        Как хорошо, что это сон. Я не испытываю ни капли стеснения или стыда. Могу позволить себе быть такой развратной и порочной, как никогда и ни с кем. С мужем у нас тоже отличный секс, но мы знаем друг друга больше семи лет.
        Дыхание Сойера становится учащенным, прерывистым, я поднимаю взгляд и вижу, как он облизывает высохшие губы. Тянусь к нему, чтобы увлажнить их, но он опережает меня. Резко садится, потом встает в полный рост и тянет меня за собой. Как только я выпрямляюсь, быстрыми движениями раздевает меня, стягивая давно расстегнутые флисовую кофту и верх термобелья и одной рукой справляясь с застежкой на брюках. Уже через секунду они летят вслед за остальной одеждой, сопровождаемые мокрыми трусиками.
        Медленно проведя руками по моим оголенным бедрам, он резко подхватывает меня и, прижав к себе, садится - нет, падает - обратно на кровать. Вновь впивается в мои губы и вместе со мной откидывается на спину. Продолжая целовать, удерживает меня на себе и утыкается стояком в мою промежность. Выдыхаю ему в рот, развратно и распущенно. Он подается бедрами вперед, срывая с моих губ новую порцию стонов, скулежа и хныкания. Мне уже не до поцелуев. Все мои чувства и желания сосредоточены внизу.
        - Пожалуйста, - прошу жалобно и вижу его довольную улыбку в считанных сантиметрах от своих глаз.
        Чуть приподняв мои бедра, он втыкает горячий член в скользкую и влажную плоть и без паузы толкается в меня.
        - А-а-ах, - вторим мы в унисон.
        В моих глазах темнеет, а по спине проходит волна удовольствия, вынуждая выгнуться и содрогнуться. Но Волчек снова ловит мой рот, не позволяя отстраниться или приподняться на нем. Крепко держа за бедра, он сам поднимает и опускает меня, насаживает на свой член, вдалбливается в меня, трахает так, что на каждый толчок из моего рта вырываются вскрики, стоны, вздохи. Но он слизывает их с моих губ и делает новое проникающее движение бедрами с такой отдачей и жадностью, что я буквально искрю и потрескиваю, как оголенный провод. Кровь стучит в ушах и отчаянно пульсирует между ног.
        Я чувствую, что на грани, хочу молить его, но не знаю о чем - то ли о пощаде, то ли о наращивании ритма, но не могу выдать ничего членораздельного. Я лишь хриплю, повизгиваю, поскуливаю и бормочу невнятные междометия.
        Распахиваю глаза и фокусируюсь мутным взглядом на его, тоже подернутых жаркой пьяной поволокой.
        Заметив мой взгляд, он бесстыже усмехается и с еще большей амплитудой вонзается в меня. Мы такие влажные, что каждый толчок сопровождается невероятно похабными звуками, дразня и возбуждая еще сильнее.
        Потом он отпускает меня, позволяя выпрямиться, но не начать двигаться самой или задавать ритм, как это обычно бывает, когда девочка сверху. Он по-прежнему делает все сам, подбрасывая меня на своем члене.
        Моя грудь с торчащими от возбуждения сосками подпрыгивает на каждое его движение и чувствительно дергается, добавляя мне острых ощущений. Это так грязно… так восхитительно… И я кричу, не сдерживая себя, когда меня накрывает запредельный по своей мощи оргазм. Бьюсь в экстазе в его руках, и мои сокращающиеся мышцы подводят к финалу и Волчека - заключенный, как в тиски, член, напрягается и изливается в меня горячей жидкостью.
        Обессиленная, я падаю ему на грудь.
        - Какой прекрасный сон, - мурлычу в его шею и отключаюсь.
        Глава 22 Бред
        Просыпаюсь я, когда солнце нахально заглядывает в окна, освещая собой все укромные уголки. Оно шпарит так, что домик прогревается безо всякого камина, и под двумя одеялами мне становится жарко. Открываю глаза, потягиваюсь и спинываю с себя оба одеяла. Они падают поверх валяющихся у подножия кровати курток, которыми я была накрыта вчера. Видимо, я скинула их еще ночью, когда согрелась.
        Или…
        Воспоминание о новом постыдном во всех отношениях сне всплывает одновременно с ужасной мыслью: а что если это вовсе был не сон?! Чересчур он яркий и реальный. Разве так бывает?
        Я испуганно замираю.
        Осторожно оборачиваюсь и не сдерживаю вздоха облегчения - на кровати я пребываю в одиночестве. И - перевожу взгляд на себя - полностью одета и даже застегнута на все молнии и пуговицы. Уже с большей уверенностью оглядываюсь вокруг - в комнате я тоже одна. Но это не отель, а тот самый вчерашний домик, значит, позорное падение со снегохода мне не приснилось.
        А было бы неплохо избавиться от этого темного пятна на моей славной водительской биографии.
        Скинув ноги, без проблем встаю с кровати и подхожу к окну. За ним белое бескрайнее море, а вдалеке стена из хвойных деревьев. Больше ничего разглядеть не успеваю - дверь за спиной открывается и входит Сойер. Оборачиваюсь на звук.
        - Проснулась?
        Спрашивая, на меня даже не смотрит, лишь мажет взглядом, будто я - предмет давно надоевшей мебели.
        - Как видишь, - отвечаю преувеличенно бодро с соответствующим жестом руками. - И готова идти в отель.
        - У тебя поразительная способность к регенерации, - отмечает с насмешкой, повернувшись ко мне спиной. - Еще вчера больше часа была без сознания, а сегодня как новенькая. Чудеса.
        - Да, на мне как на собаке, - отшучиваюсь я.
        А сама внутренне напрягаюсь, потому что, действительно, не ощущаю ни единого намека на вчерашнее происшествие. Я, правда, уже вчера чувствовала себя совершенно нормально, но это и странно. Ведь головой я ударилась неслабо, и должны же быть какие-то последствия, или нет? Ну, не знаю, головная боль там или свинцовая тяжесть в теле - не только голове ведь досталось. Да и просто день был не из простых, и обычно наутро после таких дней, несмотря на отдых, я чувствую ощутимую одеревенелость в теле. А сегодня ничего. Разве что кости чуть-чуть ноют, но не болезненно, а приятно, хочется потянуться и замурлыкать. Не как после удара башкой, а как после… секса.
        Фа-а-ак. Только не это!
        - Выспалась? - сухо интересуется он.
        - Да, - отвечаю лаконично. - Ну что, идем?
        - Идем. Только постель приберём. Лучше оставить все, как было.
        - Да, точно, - бормочу сконфуженно, что сама не подумала об этом, и тороплюсь исправиться. - Я помогу.
        А заодно посмотрю, нет ли на белье следов ну… от чересчур реального сна.
        Суечусь, мешаю Сойеру, тяну на себя одеяла, чтобы открыть полностью простыни, а про себя думаю: "Просто спроси у него, было или нет".
        Но тут же возражаю сама себе: "Как это "спроси"? Вот прям так и спросить - а не трахались ли мы с тобой вчера, любезный пасынок? А если он скажет "нет"?"
        "Ответишь "как жаль", порыдаешь в подушку, но перестанешь, наконец, психовать".
        Придумать, что сказать, если вдруг он ответит "да", я не успеваю - кровать заправлена.
        И на постели, вроде, всё чисто, так что надобность в вопросе отпадает. Да я и не думала всерьез его задавать.
        Мы выходим из домика, по-честному запираем за собой дверь. На замке, кстати, никаких следов взлома, но расспрашивать Волчека о его профессиональных уловках я не собираюсь. Себе дороже. Возьмет, да и расскажет, живи потом с этим. Хоть и очень любопытно, если честно.
        - Ты точно можешь идти? - спрашивает Сойер на улице, когда я щурюсь, адаптируясь к нестерпимо яркому дневному свету.
        Это не проявление заботы, его голос холоден и официален - еще один аргумент в пользу того, что ничего не было. Обычно после секса между двумя людьми намечается потепление. Мы же, похоже, там же, где и начали. И короткое перемирие, объявленное на время совместной попойки, закончилось.
        Ну, тем лучше.
        - А ты предлагаешь меня понести? - отвечаю с вызовом.
        - Могу и понести, если надо. Но предпочту, чтобы ты ждала меня тут. Как видишь, бояться нечего. Ничего ночью с нами не случилось.
        - А что должно было случиться? - сразу настораживаюсь я, вновь ощутив, как возвращается липкий страх.
        Что-то он имел в виду, упомянув ночь. Что? Неужели все-таки это был не сон? О май гад, самое время провалиться под землю… Хотя где ты видишь землю? Ну ладно, согласна провалиться под чертов снег!
        Температура тела резко подскакивает, кровь приливает к щекам и ушам.
        - Нападение медведей, если я правильно помню твой вчерашний послеобморочный бред, - скалится Волчек.
        Накатившее облегчение затмевает обиду на замечание о бреде.
        Бред однозначно лучше секса.
        Ну, не в том смысле… Ну вы поняли.
        Сойеру я ничего не отвечаю, а просто шагаю вперед. Даю ответ не словом, а делом.
        - Левее держись, - командует он, а когда я оборачиваюсь, демонстрирует компас.
        - Это из домика? - ахаю я.
        - Да, как и все, что в этом рюкзаке. Я верну, - обещает он с презрительной улыбочкой и обгоняет меня.
        Мне остается лишь следовать за ним. Не похоже, что он будет меня ждать, а без него я и с компасом не найду дорогу.
        Ну, дороги в общепринятом понимании тут никакой и нет. И даже тропинки нет или направления. Есть елки, сосны и снег. Бесконечный рыхлый снег. Сыпучая крупянистая каша, в которую по колено проваливаются ноги, и каждый шаг дается с трудом. Когда сил уже совсем нет, и я на каждый шаг начинаю спотыкаться, Волчек предлагает отдохнуть.
        Я плюхаюсь там же, где стояла, не заботясь ни о чем. Я слишком устала.
        Но он заставляет меня подняться и пересесть на расстеленный коврик для йоги, который достал из рюкзака. Сам садится позади, разведя ноги по обе стороны от меня, и придвигается вплотную. Я устала и замерзла, и голодна, и ужасно хочу пить, но когда он так близко, не могу не реагировать. Не могу думать ни о чем, кроме близости наших тел.
        - Просто чтобы не терять тепло, - объясняет он безэмоционально, и я киваю.
        Типа поняла.
        Но я не поняла. Не способна понять. Не сейчас.
        Сердце трепыхается, между ног пульсирует, а к сухому горлу подбирается комок.
        Он сует мне в руки термокружку.
        - Не обожгись.
        От нее, правда, идет пар.
        - Откуда? - не веря своим глазам, спрашиваю посиневшими губами.
        - Оттуда. В доме был электрический чайник, но мало воды, поэтому пришлось скрыть от тебя ее наличие. До крайней необходимости.
        - Уже крайняя? - с надеждой.
        - Пей.
        Я делаю глоток и чувствую, как горячая, но уже не обжигающая, жидкость стекает по гортани дальше, распространяя по телу приятное и такое нужное тепло. Живительное, потому что я сразу оживаю. Распускаюсь, как почки весной.
        Как подснежники при наступлении апреля.
        Возвращаю кружку Волчеку и почти улыбаюсь.
        И неожиданно думаю, что вот он, подходящий момент, чтобы, все же, спросить его, было ли этой ночью между нами что-то или это тоже послеобморочный бред. Выяснить раз и навсегда.
        Даже если придется еще раз увидеть его презрительную ухмылку.
        Лучше знать наверняка, чем строить догадки и мучиться.
        И я спрашиваю:
        - Далеко еще?
        Ну, пару слов перепутала, да. Признаюсь.
        - Не знаю. В доме была карта, но без указания масштаба. Я понял направление, но не определил расстояние. Так что…
        Я заставляю себя встать.
        - Тогда хватит отдыхать. Мы должны дойти до наступления ночи.
        Он поднимается и сворачивает коврик.
        На удивление я иду даже бодрее, чем до привала. То ли эффект от пары глотков горячей воды настолько сильный, то ли мотивация не ночевать под открытым небом зимой в лесу так подстегивает, но я шагаю быстро и не ною.
        И первой выхожу к подъемникам.
        Глава 23 Не мое дело
        Сойер
        Идиот!
        Конченый придурок!
        Павлик Морозов хренов…
        О чем я думал, вообще? Как мог позволить себе распустить руки и… не только?..
        Ночью это казалось так правильно, так естественно, так смертельно необходимо.
        Причем смертельно в прямом смысле. С заходом солнца дом начал стремительно остывать, и никакое количество одеял не спасало ситуацию.
        Я долго не мог уснуть из-за близости Хэвен, на которую безотказно реагировал мой юный друг… У меня много разных талантов, как унаследованных, так и удачно приобретенных, включая способность быстро засыпать в любых условиях, но в список любых, как оказалось, точно не входит наличие каменного стояка.
        И я полночи развлекался тем, что пялился на нее, борясь с желанием забить на все и, протянув руку, коснуться ее.
        Не только коснуться, конечно, а исполнить разом все свои мечты и претворить в жизнь фантазии.
        И даже когда холод стал просто нечеловеческим, желание согреть ее и согреться самому не затмило все прочие.
        А потом она проснулась…
        И, кажется, решила, что ей всё снится, этим развязав мне руки. И я уже не смог сопротивляться и сдерживаться.
        И… мы зажгли. Реальность оказалась лучше любой фантазии. Жаль, что её сил хватило только на один раз. Ну и согрелись мы зачетно. Изнутри…
        Хэвен отрубилась сразу, мне же хватило ума сначала одеть ее, положить на край, где она заснула, предварительно уничтожив все улики наших постельных игрищ. Для поддержания ее заблуждения. И во избежание неловкости.
        Но утром, вместе с рассеявшейся тьмой улетучилась и моя эйфория от того, что все так удачно сложилось.
        Накатило и сбило с ног осознание, что предательство остается предательством, а измена изменой, даже если из двоих предавших один думает, что случившееся - всего лишь сон.
        Тем более, этот один - не я. А тот, кого мы предали, мой отец.
        Который никогда не претендовал на титул отца года, да и не особо рвался быть хорошим отцом, как и отцом, вообще, но это не важно. Важно лишь, что мы… что я не имел права трогать его жену.
        Ни во сне, ни наяву.
        Но как ни кори себя, как ни посыпай голову пеплом, сделанного не изменишь, прошлую ночь не отменишь.
        Я могу лишь сделать все, чтобы подобное больше не повторилось.
        Поэтому я и вел себя с ней весь день как последний мудак. И даже заготовил едкий ответ, если вдруг она спросит - чтобы уберечь от чувства вины. Хватит и одного кающегося грешника.
        Но она не рискнула.
        А сейчас ее осматривает доктор, а мне предстоит неприятный разговор с Расселом.
        Конечно, я не собираюсь ни в чем признаваться. Никогда не считал горькую правду достойным выходом из патовой ситуации. Я из тех, кто верит, что подобные признания не несут ничего, кроме разрушения. Отношений, веры, личности.
        Признаться в измене - это попытка переложить тяжесть вины на другого. Посвятить кого-то в свой позор - значит, запачкать его в своей грязи и заставить с этим жить, а уж рассказать тому, кому изменил, кого предал… это тупо.
        Признаваться стоит лишь в одном случае - если я хочу, чтобы отец развелся с Хэвен, и она была только моей.
        Но хочу ли я?
        И, главное - хочет ли этого Хэвен…
        Короче, никаких никому не нужных исповедей, но о разбитом снегоходе и сотрясении рассказать я обязан. Нужно же как-то объяснить, что мы два дня не выходили на связь. Наверняка в телефоне сотня пропущенных. Мне повезет, если он еще не выслал в Орегон группу своих спецназовцев для розыска пропавшей жены, жизни которой, по его мнению, угрожает его неопознанный враг.
        Но список вызовов пуст. Я проверяю оба телефона - ничего. Ни от Кристины, ни от отца.
        Смотрю последний его звонок - вчера. И я выдыхаю - на обеде Хэвен успела поговорить с мужем и рассказать о моих успехах в постижении горнолыжных премудростей и своих планах по освоению новых трасс. А сегодня день еще не закончился, и он нас не потерял.
        А значит, у меня есть выбор - рассказать или же утаить. Непростой выбор.
        Набираю номер.
        - Привет, Рассел, - начинаю, когда гудки прекращаются, но договорить он не дает.
        - Позже, Сойер. Я занят. Сам наберу.
        Он прекращает звонок, а я выражаю свое недоумение вслух:
        - Зачем отвечал?
        - Кто? - спрашивает вышедший от Хэвен врач.
        Я оборачиваюсь.
        - Мой отец. Он занят, - зачем-то объясняю. - Как она?
        - Все в порядке. Сотрясение, если и было, то незначительное. Современные шлемы, к счастью, неплохо защищают.
        - И все же она долго была без сознания. Это…
        - Это могло быть защитной реакцией, - подхватывает она. - Знаете, как рефлекторный мышечный спазм, служащий для предотвращения травмирования позвоночника. Я считаю, что по возвращении домой, ей не помешает пройти обследование у специалиста, чтобы быть спокойной. Хотя серьезных оснований для беспокойства не вижу.
        - Обязательно пройдет, - обещаю я.
        - Ну и о катании на ближайшее время рекомендую забыть.
        - Уже забыто, доктор.
        - В связи с невозможностью кататься вы, наверное, захотите сократить свое пребывание здесь.
        Пожав плечами, уточняю:
        - Перелеты тоже не рекомендованы?
        - Нет, конечно. Но день-два лучше потерпеть. На послезавтра можете смело брать билеты.
        Проводив докторшу, захожу в спальню Хэвен.
        - Накрылось мое катание… - вздыхает она, при моем появлении садясь в постели.
        - Радуйся, что не госпитализировали, - отвечаю сухо, замирая на входе и в ее сторону стараясь не смотреть.
        Нужно поддерживать прежний статус и низкую температуру наших отношений. Делаю вид, что меня очень занимает узор на деревянном полу.
        - Я и радуюсь, - вяло. - Рас уже знает?
        - Нет. Он не стал со мной говорить. Тебе решать, говорить ему или нет, когда он перезвонит.
        - А если я решу не говорить, ты меня не выдашь? - спрашивает с сомнением.
        - Нет. Это не мое дело.
        И я выхожу.
        Более длительный контакт нам противопоказан. Это я точно знаю.
        Глава 24 Бесит
        Заставляю себя держаться вне зоны ее пагубного влияния на себя.
        Оставшиеся до ужина часы ни разу не захожу в ее комнату ни чтобы посмотреть, спит ли, ни спросить, не нужно ли ей чего. Резонно посчитав, что, если реально что-то понадобится, Хэвен позовет меня сама.
        Но она не зовет.
        Я почти не отхожу от двери-купе, боясь пропустить или не услышать ее, однако за дверью абсолютная тишина.
        Она во мне не нуждается.
        Следует это признать, принять и перестать нести бессменную вахту у ее порога.
        Да я даже не понимаю, какого хрена я к нему прилип. Чего жду, на что рассчитываю? Что она внезапно обнаружит, что ее тянет ко мне так же, как меня тянет к ней? Непреодолимо, безудержно. Палевно. И продолжает тянуть до сих пор, несмотря на мою наивную - точнее, вселенски тупую - уверенность, что стоит мне один раз получить доступ к телу, удовлетворить свое желание, и маниакальное влечение, моя одержимость ею сойдет на нет.
        Аха. Дважды…
        И еще дважды сверху.
        Одного раза мне мало.
        Я все так же хочу ее. И хочу, чтобы она тоже желала меня.
        Мне ЕЕ мало.
        Но это только мне. И только в моих мечтах.
        Наше прекрасное лесное приключение закончилось и все стало так, как было.
        Так, как и должно быть.
        Мысль здравая до тошноты, но меня ее здравость не торкает. И отойти от двери оказывается не так просто. Беру себя за яйца и буквально оттаскиваю на свой диван.
        Сажусь спиной к межкомнатной двери, чтобы не сверлить ее взглядом, но через некоторое время падаю мордой вниз - так проще не поддаваться искушению. А оно велико. И это бесит.
        До тошноты бесит, что я такое безвольное чмо. Что так плотно подсел на… на собственную мачеху.
        Запрещаю себе менять положение до наступления восьми часов, поставив смарт на таймер. И кажется, засыпаю.
        Потому что, когда срабатывает звуковое оповещение на телефоне, я вздрагиваю.
        Тихо отодвигаю дверь и делаю шаг внутрь.
        Хэвен не спит и сразу поворачивает голову на звук.
        - Ужин? - тихо.
        Киваю.
        - Не хочу есть.
        - Давай сразу опустим последующий бессмысленный обмен репликами, в которых я убеждаю тебя, что поесть надо, а ты приводишь тонну аргументов против. Это сократит наш диалог и уменьшит уровень недовольства друг другом. Окей?
        - А ты хочешь сократить диалог? - ее голос заметно меняется, хотя не становится громче.
        - А ты хочешь поговорить? - вскидываю бровь, хотя не уверен, что она увидит это - свет в комнате не включен.
        Я сам способен что-либо видеть только потому, что все это время тоже обходился без света.
        - Я не против узнать, отчего вдруг опять впала в немилость. Мне казалось, за последние дни мы подружились. Почти…
        - Тебе показалось.
        Отвечаю излишне поспешно и резко, за что испытываю острое отвращение к себе, но знаю, что не могу позволить Хэвен залезать мне под кожу.
        Хотя кого я обманываю? Она давно уже под моей кожей. И не только.
        Но ей нельзя там оставаться, поэтому я продолжаю включать мудака на полную.
        - В цели и задачи нашего совместного времяпрепровождения дружба не входит. Я тебя охраняю. На этом все.
        Она приоткрывает рот, явно собираясь что-то сказать. Я жду отповеди, заслуженно, но она вновь смыкает зубы и опускает взгляд.
        - Я буду лосося.
        Спокойно. Отстраненно. Безразлично.
        Фак-фак-фак!
        От злости хочется лупануть кулаком по стене или ногой с размаху вонзиться в косяк. Лучше, конечно, башкой приложиться - эффективнее будет. Но понимаю, что злиться тупо - за что боролся…
        Впустив румсервис с тележкой, молча хватаю за горлышко квадратный бутыль, увенчиваю перевернутым стаканом и забираю блюдце с нарезанным лаймом. Есть мне тоже расхотелось, и я решил ограничиться напитками. Точнее, напитком.
        Забрав свое, кивком показываю, куда катить остальной заказ. За парнем не следую - без меня разберутся.
        Тяжесть бутылки в руке приятна. Многообещающа. И звон толстостенного тамблера[1] ласкает слух. Предвкушаю нефиговую вечеринку в одного. Раз уж не в одного мне теперь не светит.
        Неожиданно появляется желание пойти и признаться Хэвен, но я быстро пресекаю неуместный порыв.
        И, стремясь поскорее заглушить, прогнать чертовый внутренний голос, набулькиваю полстакана жидкости. Резким движением опрокидываю его в себя.
        Одним глотком.
        Как лекарство.
        Действие у этой микстуры безотказное, жаль ток, замедленное. Хотя… смотря как закидываться.
        Я умею по-разному.
        Но желания напиться до потери сознания у меня нет. Хотя бы потому, что я тут не на отдыхе, а еще потому, что можно добиться совершенно противоположного эффекта, уж я-то знаю. И на собственном опыте, в том числе. Поэтому коней не гоню, достаю из минибара контейнер со льдом и запотевшую банку тоника.
        Увлекаюсь…
        И успеваю ополовинить бутылку, когда мой телефон оживает стандартной мелодией.
        Из комнаты Хэвен все это время не раздалось ни звука. Она либо тоже забила на еду, либо ела в полной тишине.
        Быстрый взгляд на дисплей - Кристина.
        - Да.
        Если я и начинал двигаться в сторону спасительного опьянения, то со звонком весь зарождающийся дурман с меня нахрен сдувает.
        - Ты мне должен, Кей, - как всегда, обращается ко мне по второму имени.
        В чуть хрипловатом голосе ни удовлетворения, ни самодовольства, лишь непоколебимая уверенность в себе и своей команде.
        Это первое, что я считал в ней, и то, за что зацепился.
        - Отдаю натурой, - усмехаюсь слишком борзо.
        Нагло. Не по-пацански.
        Мы никогда не позволяли себе флирта друг с другом. Чисто деловые, основанные на взаимном доверии и уважении, отношения.
        И ответ следует сразу.
        - Рискни.
        Осознаю, что это не совсем я, что во мне заговорил виски, и сразу откатываюсь в предыдущие настройки.
        - Сорри. Запиши за мной. И спасибо.
        - Уже, - улыбается Рейн. - Надеюсь, повод для напиться хороший?
        Хмыкаю.
        - Твоя подопечная не желает поговорить с братом? - меняет Кристина интонацию и тему. - Он спрашивал. Я пока не дала ответа…
        - Уверен, что желает.
        Знаю, что больше она ничего не добавит - не любит пустой треп, и сам не тяну кота - без стука вхожу к Хэвен.
        - Привет, - слышу в динамике незнакомый, заметно взволнованный, голос, но ничего не отвечаю - Вандербилт подождет.
        Его сестра сидит, поджав под себя ноги, на том самом диване, на котором я застал ее пару дней назад в охренительной позе.
        Сейчас и момент другой, и выглядит она совершенно иначе - не обольстительной, несмотря на непозволительно короткие джинсовые шорты, а беззащитной, - и эти мои воспоминания со всеми вытекающими из них ощущениями, вообще некстати. Блокирую воображение и, выставив вперед трубку, отвечаю на ее немой вопрос во взгляде горящих непонятным огнем глаз:
        - Хайден на проводе.
        [1] стакан для виски, в который можно добавить лед или содовую, или сок
        Глава 25 Поиграем?
        Пока они разговаривают, я возвращаюсь к своей янтарной подружке.
        Не потому, что хочу продолжить, а просто не знаю, куда себя деть.
        Чувствую нереальное облегчение оттого, что сдержал слово, данное Хэвен. Нашел ее брата. И нашел его живым. Пусть сам в это позорно не верил. Ладно хоть хватило ума не признаваться никому в этом своем опасении, но оно имело место и царапало меня изнутри.
        Теперь можно выдохнуть.
        И отметить.
        - Можно мне присоединиться?
        Она появляется неожиданно, но я не выказываю удивления.
        - Если, конечно, выпивание в моей компании не противоречит целям и задачам нашего совместного времяпрепровождения, - добавляет без улыбки, возвращая мне сказанную недавно фразу.
        Заслужил…
        Забирая из ее рук телефон, делаю вид, что раздумываю над ее вопросом. Делаю вид, потому что уже знаю, что соглашусь, хоть и понимаю, что должен ответить отказом. Неразумно, тупо сейчас оставаться рядом с ней, но не могу себе в этом отказать. Возможно, эти дни в Орегоне последние для нас. И по возвращении в Вашингтон, Хэвен вернется домой, к мужу, навсегда исчезнув из моей жизни и забыв обо мне.
        Поэтому не затягиваю с комедией и молча киваю. Приглашаю присесть на другой конец дивана и встаю за стаканом и еще одной банкой тоника.
        - Спасибо, - в спину.
        - За брата? - не оборачиваясь.
        - И за него тоже. И что не прогнал. Ты сегодня не настроен со мной разговаривать.
        Поворачиваюсь, мысленно констатируя, что она, напротив, явно настроена выяснить, в чем причина резкой перемены во мне. Отката к недавним обоюдоколким отношениям.
        Лучше тебе не знать, девочка.
        - Тебе показал… - осекаюсь, поймав ее взгляд.
        Мы оба знаем, что я повторяюсь. И оба знаем, что вру.
        - Хорошо, что это не мешает тебе выпить со мной, - в ее голосе и взгляде считываю вызов.
        - Надеюсь, я не пожалею об этом.
        Черта с два - уже жалею…
        - И я надеюсь, - смотрит прямо в глаза, потом забирает протянутый бокал. - Спасибо, что позволил поговорить с Хайденом. Знаю, что тебе это запрещено.
        - Относительно Хайдена, строго говоря, никаких инструкций я не получал, - усмехаюсь чисто из любви к точным формулировкам, но Хэвен не ведется.
        - Полагаю, он возглавляет список "остальных", общение с которыми Рассел мне ограничил.
        С этим не поспоришь, и я просто отпиваю из своего бокала.
        - Сейчас было похоже, будто мы играем в "Я никогда не", - неожиданно весело говорит она и начинает смеяться. - Я сказала - ты выпил, - поясняет в ответ на мой недоумевающий взгляд.
        - Сто лет не играл и могу напутать в правилах, но точно помню, что твои слова должны начинаться с "Я никогда не".
        Преувеличенно шумно вздохнув, она закатывает глаза.
        - Либо виски не отключает твоего внутреннего зануду, либо выпил ты недостаточно. Ну так давай сыграем по правилам, - предлагает с вызовом.
        Долго смотрю на нее, взвешивая перспективы и неопределенно пожимаю плечами. Это ни да, ни нет, ни "не знаю", но Хэвен выбирает ответ, устраивающий ее. Еще бы…
        - Правила простые. Напомню на всякий случай. Все-таки, сто лет - это срок… Короче, я говорю что-то, и если попадаю - ты пьешь и рассказываешь подробности. По очереди, по одному утверждению. Я начну, - говорит быстро, пока я не передумал. - Я никогда не связывалась с плохой компанией.
        Усмехнувшись, подношу стакан к губам. По-снайперски точно, но безобидно.
        - Могу просто выпить? О своей компании я уже рассказывал. Я никогда не злился на свою мать, - продолжаю после кивка.
        Хэвен, чуть дернув губой, тоже пьет и вновь встречается со мной глазами:
        - Я никогда не наводила оружие на человека.
        Ауч. Отвожу взгляд. Это уже горячее. Недолго мы задержались на безопасных темах.
        Мне не нужно время, чтобы придумать свой следующий ход.
        - Я никогда не был с женщиной намного старше себя.
        Попал - легкая улыбка сползает с ее лица.
        Нервно облизнув губы, она делает не один, а сразу три небольших глотка. Я вскидываю бровь.
        - Я всегда тусовалась с теми, кто старше меня. Будь то парни или девчонки. Со сверстниками мне было скучно, они… казались мне маленькими. Моя единственная настоящая подруга - мамина младшая сестра. Это сейчас разница в пять лет - почти ничто, а в детстве это пропасть, и все равно мы подружились. Так же и с парнями, с которыми я встречалась. На мое первое в жизни свидание меня пригласил один из стажеров на папиной фирме, потом был профессор - не моего курса, - добавляет поспешно с полуулыбкой. - А с Расселом я познакомилась в свой день рождения. Мне исполнилось двадцать, я училась на втором курсе, и папа приехал в Бостон, чтобы провести день со мной. Мы праздновали в пафосном Бристоле, ждали свой заказ - я решила попробовать устриц, - когда к нам подсел его друг. Он был не один, но его девушку я не запомнила, только то, что она была вряд ли сильно старше меня. Это был классный вечер. Запоминающийся. Мы общались, танцевали, переглядывались… Утром он удивил меня, встретив возле универа, и я прогуляла тот день. А через месяц Рас сделал мне предложение.
        Хэвен замолкает, глядя куда-то в пол, а я упорно жду продолжения, хоть и понимаю, что больше она ничего не скажет. В смысле, о своих отношениях с отцом. Моим отцом.
        С задумчиво расфокусированным взглядом Хэвен подносит бокал к губам и, звякнув льдом, отпивает бледно-янтарную жидкость. И проводит кончиком языка по губам, а меня будто пронзает током.
        Я не могу отвести от нее разом помутневших глаз.
        Этим простым, непроизвольным, но таким беспощадно сексуальным движением она вновь опрокидывает меня.
        Заставляет забыть, что минуту назад мы говорили об отце.
        Вновь заставляет чувствовать себя животным, не способным управлять чувствами, подавлять низшие инстинкты.
        И я почти поддаюсь им, почти делаю движение вперед, к ней, чтобы самому припасть к ее губам, облизнуть их, смять, всосать в себя…
        Но она опережает меня и, повернувшись ко мне лицом, заявляет:
        - Я никогда не ненавидела свою мачеху.
        Говорит спокойно, без драмы во взгляде или нажима в голосе. Однако цели достигает. Чем возвращает меня с небес на землю.
        Мне приходится сделать усилие над собой, чтобы не отвести взгляд.
        Так же, не разрывая контакта, откидываюсь назад и делаю ожидаемый глоток.
        - А у тебя она есть? - спрашиваю с натянутой ухмылкой.
        - Ты вроде как хвастался, что изучал мою биографию, - парирует, приподняв правую бровь.
        - Это был не вопрос.
        - Вот и не надо вопросов. Надо начинать с фразы "Я никогда не", давай не затягивать игру.
        - А мы хотим продолжить играть? - моя очередь удивляться. - Зачем?
        - Почему нет? Мне нравится играть с тобой.
        - Что именно нравится - возможность быстро споить собеседника? Для этого вовсе не обязательно задавать каверзные и не очень вопросы. Я вполне настроен напиться и без дополнительной мотивации.
        - Возможность узнать о нем больше. Вот ты. Я практически ничего про тебя не знаю. Знакома не была, биографию не изучала…
        - Как можно узнать что-то, задавая вопросы, ответы на которые тебе и так известны? Про Кристину, про оружие…
        - Мы же только начали. И на последний вопрос ответа я не знаю. В смысле, не знаю, за что ты меня ненавидишь.
        - Уже нет, - признаюсь, сглотнув неприятный комок в горле.
        - Окей, - легко соглашается. - За что ненавидел?
        Вопрос не в бровь, а в глаз.
        Все, что мог ей рассказать - за что ненавидел ее заочно, - я уже рассказал. Но не могу же в самом деле взять и признаться в остальном - что возненавидел ее еще сильнее, когда впервые увидел. Не сейчас, давно, когда, поддавшись уговорам Спенса, без устали жужжавшего мне, какая Хэвен клёвая и простая, решил все же дать новоявленной мачехе шанс и приехал в дом к отцу. И она была первой, на кого я наткнулся, еще не успев войти.
        Она танцевала на веранде под какую-то незнакомую, но впечатавшуюся в мой мозг, безумно тягучую, чувственную музыку. Изящная и полураздетая, она стояла спиной ко мне и двигалась то плавно, то резко, извиваясь всем телом, как змея. Завораживая и гипнотизируя.
        И я залип. Не мог ни сдвинуться с места, ни перестать смотреть. Соображалки хватило лишь на то, чтобы отступить в тень ветвистого дерева, откуда я продолжил подсматривать. И поплыл окончательно…
        Когда она закончила танцевать, я отлип от ствола - с трудом - и ушел, понимая, что не могу сейчас войти и посмотреть ей в глаза. Или в глаза отцу.
        А уйдя, точнее, сбежав трусливо, убедил шовиниста в себе, что "клевые и простые" не танцуют, как последние шлюхи, стриптиз на веранде с панорамными окнами, откуда любой прохожий может их увидеть, а значит, в своей заочной - очень нелестной - оценке новой жены отца я не ошибся. Я, конечно, лукавил, с улицы веранда не видна, но так мне было проще ненавидеть. За годы взрастил в себе это свое самоубеждение и поверил в него как в реальный факт. Спрятался за него.
        Поэтому, когда отец попросил спрятать ее на время, согласился, ни на миг не допустив мысль, что то разовое помутнение и внезапно вспыхнувшее неуемное желание могут вернуться. Не к тому, кого так истово ненавидишь.
        Но ошибся.
        И сейчас просто не могу сказать ей об этом.
        Соврать тоже не могу.
        Поэтому тупо молчу, тяну время.
        Позорно пряча глаза.
        Хэвен не подгоняет меня, но и не переводит тему. Не помогает мне. Просто ждет ответа.
        Тишина сгущается, уплотняется, давит на уши и не только. Буквально душит - с каждой минутой тишины, кажется, даже температура в комнате повышается, и дышать становится сложнее.
        Напряжение в воздухе достигает такого уровня, что ощущается физически. Угнетает. Чувствую себя туго сжатой пружиной, которая вот-вот, щелкнув, разожмется. Или лопнет.
        Осознавая, что молчать и дальше просто невозможно, нужно что-то говорить и сворачивать эту странную игру, но в голове ни одной мысли.
        Мне нечего ответить на ее вопрос. Я могу лишь проигнорировать его и сделать ответный ход.
        Но какой?
        В голове пустота, в душе хаос.
        Поднимаю взгляд на Хэвен:
        - Я никогда не хотел жену своего отца.
        Глава 26 Хомо несапиенс
        Бинго!
        Резким движением опрокидываю в себя остатки окончательно согревшегося за это время пойла. Сказал полную хрень - пей.
        Ай да Сойер! Ай да су… су-у-ука…
        Не желая отвечать на ее вопрос, я как раз на него и ответил.
        Салют неадекватам…
        Ставлю стакан и возвращаюсь взглядом к ней. Наблюдаю за ее реакцией.
        Ее глаза слегка расширены, но именно слегка.
        Она словно не удивлена.
        Нет, не так.
        Она удивлена, но не моим словам.
        Они ее, похоже, не удивили.
        Похоже, это был именно тот ответ, которого она ждала. Тот, который она уже знала. Но не ожидала, что я признаюсь.
        Не ожидала еще больше, чем я сам. И поэтому немного подзависла.
        Как будто до конца не может поверить или не уверена, что не ослышалась.
        Да фак, я сам не верю, что сказал это. Виски, определенно, развязал мне язык. Вырубил какую-то важную функцию мозга.
        Но я не жалею. Я даже рад, что вскрылся перед ней.
        Эти кошки-мышки меня достали.
        Пусть лучше она знает, что я испытываю к ней, и держится от меня подальше, чем мы так и будем играть с огнем. Продолжим жонглировать зажженными булавами в опасной близости друг от друга в наивной надежде не обжечься.
        Это опасный путь.
        Один раз я уже оступился. Хват…
        Хэвен резко встает со своего края дивана и подходит ко мне. Вплотную. Не оставляет ни миллиметра между нашими ногами, упираясь своими голыми коленками в мои.
        - Никогда не хотел? И сейчас не хочешь?..
        Не говоря ни слова, не давая себе возможности отступить, передумать и все испортить, протягиваю руку и тяну ее на себя. Грубо, порывисто. Она призывно улыбается, и я тут же забываю все правильные мысли, что только что водоворотом кружились в моей голове.
        Вот что правильно здесь и сейчас.
        Усадив ее сверху, прижимаю горячей промежностью к своему паху.
        О да-а-ааа… Да!
        Крышу моментально рвет и уносит. Давай, родная, до завтра… без тебя разберусь.
        Член тоже резко оживляется, до предела натягивая ткань джинсов и радостно тычась в желанную плоть. Режим "трахаться" активирован. Я готов ко всему. Хочу всё и сразу.
        И войти в нее немедленно, и растянуть удовольствие. Хотя бы до утра…
        На Хэвен надета футболка оверсайз, соблазнительно спущенная с левого плеча, открывающая охренительно пахнущую шею, и я впиваюсь в нее, упиваясь вкусом бархатной кожи и оставляя засосы, как метки.
        Моя.
        Пусть и всего на одну ночь.
        Хэвен сладостно постанывает, чем окончательно снимает меня с тормозов. Не приподнимая попку, отодвигаю ее, шоркнув по возбужденному члену, и закатываю глаза от остроты ощущений... Но лишь на миг.
        Потом отработанным движением срываю с нее футболку, обнажая уже знакомую мне небольшую грудь. Накрываю ладонью - мой любимый размер.
        Второй сосок, острый, темно-розовый, обхватываю губами, и он тут же твердеет. Очумев от вкуса, неторопливо облизываю и придавливаю его зубами, вынуждая Хэвен рвано стонать и судорожно цепляться за мои волосы.
        - А-ах… - шипит она горячным шёпотом.
        И звук этот ласкает мне слух, еще сильнее наливая член кровью.
        Отпустив восставшие соски, прокладываю влажную дорожку из поцелуев вверх по груди, пульсирующей жилке на шее, и замираю напротив ее рта. Зацепившись взглядами, мы тяжело дышим друг другу в губы.
        Ее глаза с мутной поволокой. Такие… блядские. И это капец как заводит.
        Она медленно опускает взгляд и буквально прожигает им ткань джинсов. Мой верный друг подается навстречу, жаждущий внимания и ласки.
        "Давай же, ну!" - умоляю мысленно, и почти взрываюсь, когда ее ладонь ложится на ширинку, а пальцы тянут собачку молнии.
        - Мммм… - запрокидываю голову.
        Освобожденный ствол влажно шлепает меня по животу, чтобы через мгновение оказаться зажатым в ее ладони.
        Шиплю сквозь зубы, захлебываясь кайфом.
        Едва касаясь подушечками пальцев, она проходится по краям налившейся кровью головки, окончательно выдергивая меня из реальности.
        Нежные, будто робкие, поглаживания довольно быстро сменяются точными, умелыми, уверенными движениями. Миниатюрная ладошка скользит вверх и вниз по каменно-твердому горячему стволу, прохладные пальцы ласкают чувствительную головку, размазывая по ней обильно выделяющуюся смазку.
        Мозг плавится, превращаясь в зону запредельного удовольствия, и я не сдерживаюсь, я почти рычу.
        Подавшись вперед, перехватываю ладонями ее лицо, впиваюсь в мягкие податливые губы. Заталкиваю своим языком ее язык вглубь и жадно исследую ее рот.
        Она впускает меня, страстно отвечает, продолжая ручками ласкать мой член.
        Перемещаю руки ей на затылок, не позволяя отстраниться, и терзаю рот дикими, безбашенными поцелуями, от которых губы горят и бешено пульсируют.
        Да я весь пульсирую. Мышцы подрагивают от нетерпения так, будто это мой первый секс с ней. Да и не только с ней, а вообще. Последний девственник, блин…
        Запускаю алчные руки под джинсовую ткань шортов - какое счастье, что их так мало! Наощупь нахожу клитор и скольжу пальцами по разгоряченной, скользкой от возбуждения и выделившейся смазки, плоти. Сжимаю.
        - А-а-ах, - снова поет она на выдохе, до невозможности распахнув и так огромные глазищи.
        Ее рука на члене замирает, и я резко встаю вместе с ней, крепко обхватив за талию.
        Ставлю на ноги и, содрав шорты вместе с трусиками, отбрасываю, не заботясь о том, куда они упадут. Хэвен судьба ее белья тоже совершенно не интересует. Снова запрыгнув на меня, намеренно вжимается влажной промежностью в мой торчащий вертикально член, трется об него, а я почти теряю сознание.
        Теперь уже не я, а она впивается в мои губы поцелуем и буквально трахает мой рот языком. Это нереально возбуждает, я чувствую, как из меня толчками выделяется секрет.
        Сил нет терпеть, хочу войти в нее, ощутить, как она вновь сожмется вокруг меня, обнимет влажными упругими стенками, и я снова улечу… Падаю обратно на диван и, откинувшись на спинку, приподнимаю ее попку.
        Ловлю помутневший взгляд.
        "Давай, красивая"…
        Похотливо и пьяно улыбнувшись, Хэвен обхватывает пальчиками мой ствол и, удерживая его, медленно, не отводя взгляда, садится сверху, принимая меня в себя. И тут же в наслаждениии закатывает глаза. Припухший от бешеных поцелуев рот приоткрывается, с влажных губ срывается протяжный стон. И сливается с моим.
        Я сдавленно хриплю, когда через секунду она приподнимает бедра и потом снова насаживает себя на меня. Резко. Глубоко. До основания. И еще раз. И еще...
        Как же в ней мокро и узко. Вот же фа-ак. Я в нирване.
        На секунду будто отключаюсь. Открываю глаза - она прыгает на мне, ее грудь прямо напротив моих глаз, а соски зазывно торчат, и я не отказываю себе в том, чтобы поймать их губами. Поочередно. Разводя ее на громкие жалобные всхлипы.
        Воздух вокруг, кажется, вибрирует от моего и ее пульсов, от гортанного рваного дыхания, похабных шлепков и прочих звуков, сопровождающих чумовой секс. Но этот наичумовейший из всех.
        Отлипаю от нее, взгляд падает туда, где наши тела соединены друг с другом, туда, где сосредоточены и оголены все нервные окончания. Меня ведет, и… я срываюсь… Хватаю Хэвен за талию, сдавливаю и забираю инициативу себе. Ритмично и жестко толкаюсь бедрами, всаживая член все глубже. От перенапряжения в мозгах искрит, в глазах темнеет, бедра судорожно сводит от набирающего обороты оргазма.
        Ее короткие коготки вспарывают кожу на плечах, расширяя географию ощущений, ее стоны переходят в сдавленные крики, она зажимает рот влажной от моей смазки ладонью. На миг ее глаза встречаются с моими, и меня окончательно уносит. В ушах нарастает гул, я глохну, потом слепну… а на следующем резком толчке она кончает.
        Бурно, мощно, оглушительно. Конвульсивно содрогается всем телом, горячими пульсациями своего лона вытягивая меня на финальный кайф. И оргазм накрывает, пронизывая насквозь, я едва успеваю вытащить член из крышесносной тесноты.
        Перестав дрожать, Хэвен обессиленно падает на меня, я так же без сил утыкаюсь губами в ее мокрое, солоноватое от капель пота плечо. И вместе с ней откидываюсь на спинку дивана. Закрываю глаза.
        Не могу отдышаться. Горло саднит, а в груди разливается что-то обжигающе приятное, и порхают бабочки эйфории. Но возбуждение не отпускает. Я хочу еще раз.
        Хэвен встает с меня. Нехотя приоткрываю один глаз. Я еще не отошел.
        - Слушай, а я думала, мне это приснилось.
        Голос меня еще не слушается, поэтому задаю вопрос поднятием бровей.
        - Та ночь в охотничьем доме… - поясняет.
        Ммм… поняла…
        Хочу спросить как, но думаю, что сейчас не время.
        - А тебе раньше такие сны снились? - выдавливаю из себя с усилием.
        Качает головой:
        - Нет.
        Мне кажется или она краснеет?.. Ерунда. Ее лицо излишне румяное, да, но я знаю этому причину.
        Лениво пожимаю плечами:
        - И мне нет…
        Подхватив с пола шорты, она берет свой недопитый стакан, в котором остатки и так разбавленного виски еще доразбавились окончательно растаявшим льдом и, приподняв вверх, с торжественной серьезностью объявляет:
        - Я никогда не спала со своим пасынком, - выпивает. - Два раза, - допивает бокал до дна и со стуком ставит на стол.
        - Иди сюда, - зову хрипло. - Мне понравилась твоя игра. Поиграем еще?
        Глава 27 Бунт
        Хэвен
        Как же приятно пробуждение после ночи, полной любви и страсти, и… снова любви.
        Я уже и забыла, как это бывает.
        Конфетно-букетный период в отношениях с Расом был недолог и закончился уже давно. Очень давно…
        Оказывается, мне ужасно не хватало вот такой примитивной, но безумно волнительной и чертовски важной романтики. Когда сбившееся дыхание, сумасшедшая аритмия и бабочки-пираньи в животе. И мир схлопывается до размеров одного-единственного человека.
        Твоего человека.
        - Ты как? - мурлычет мне в ухо Сойер, касаясь губами чувствительной кожи и посылая волны тепла по телу.
        Тихо смеюсь в ответ, счастливо и игриво. Даже - о, ужас! - кокетливо, чего никогда себе не позволяю. И ужасно бешусь, когда вижу подобные игрища где-то на улице или в кафе, или в кино. Для меня это повод переключить канал или перейти дорогу. Но явно не сегодня.
        Сейчас из меня прет всё то, что раньше я ненавидела.
        И из Сойера, похоже, тоже.
        - С ума сойти, - шепчет он. - С ума сойти, какими мы были дураками, - не унимается, хотя мне совершенно не хочется говорить и, возможно, рушить невообразимо прекрасный момент.
        Счастье любит тишину.
        В нашем случае точно.
        Нет, не буду сейчас об этом думать! Мыслями разрушить момент так же просто, как и неправильными или неуместными словами.
        Повернувшись лицом к нему, ресницами щекочу его щеку. Не специально, но он тоже смеется, и никогда раньше я не слышала у него такого радостного, такого беззаботного смеха. Не видела такой сокрушительной улыбки.
        Хотя до поездки в горы я вообще не видела, чтобы он улыбался.
        Резко приподнимается, оттаскивает меня подальше от края кровати, на которой я и не помню, как и когда мы оказались, подминает под себя и пленяет мой рот своим. Целует жадно, глубоко, упоительно. Я таю и воспламеняюсь. Снова.
        Какое же доброе это утро…
        И это, и следующие три, что остаются до нашего возвращения на восточное побережье.
        Эти три дня я абсолютно, непоколебимо, отчаянно, неприлично счастлива.
        Мы не расстаемся ни на секунду, да что там, мы практически не отлипаем друг друга.
        И мне, и ему жизненно важно чувствовать другого, обнимать, касаться. Без этого я вяну. И тухну.
        Во время редких, но необходимых вылазок на свежий воздух или на ужин, туда, где есть люди и где мы не можем позволить себе никаких нежностей, мы воздерживаемся от видимых тактильных контактов. Я ненавязчиво, мимолетно, типа случайно задеваю его коленом под столом, а он в ответ касается меня взглядом. Таким, что до мурашек.
        До ожогов.
        До багровых волдырей.
        Я вспыхиваю и тлею.
        И хочу поскорее оказаться с ним наедине.
        Чтобы вновь плавиться под его руками, улетать и возвращаться. И снова летать. И думать, какое же это счастье - любить его.
        Никогда не думала, что способна ТАК любить.
        Но я люблю. Люблю в нем все - каждую родинку на коже, каждый волосок на теле, каждую морщинку в уголках глаз, когда он улыбается. Люблю и когда не улыбается. Когда из глаз испаряются искорки веселья, и взгляд становится тягучим, долгим, невыносимым. Сердце тогда ухает куда-то вниз. И я не хочу знать, о чем он думает.
        Я боюсь…
        Сама не знаю чего. Или, наоборот, знаю слишком хорошо, но знать не хочу.
        К счастью, таким пугающим он бывает редко, и я трусливо отмахиваюсь.
        В машине по дороге в аэропорт я не отказываю себе в удовольствии дотрагиваться до него. Пусть не держать за руку - он за рулем, и на горной дороге они нужны ему обе, - но положить свою ладонь на его мускулистое, обтянутое джинсами бедро я могу. И делаю это.
        Волчек одобрительно - или снисходительно, но я буду дурой, если стану цепляться к формулировкам - ухмыляется, а я ликую от внутренней уверенности, что имею на это право.
        Но как только мы подъезжаем к аэропорту, паркуем тачку на рент-стоянке, выражения лица Сойера, точнее, правой половины его лица, ведь в пути я видела его только в профиль, неуловимо меняется. Становится жестче, рельефнее, мне оно кажется даже злым и как будто пустым. Он больше не улыбается. Он серьезен, собран и… отстранен.
        А для меня все вокруг теряет краски и смысл. Будто кто-то выключил солнце.
        Мое сердце трепыхается крошечной птичкой, пойманной в силки, и я больше не тяну к нему свои разом осиротевшие и замерзшие руки.
        Подхватив чемоданы, он уверенно шагает ко входу в здание аэровокзала и даже ни разу не оборачивается убедиться, иду ли я за ним. Я иду, но не приближаюсь. Знаю свое место…
        Войдя в здание аэропорта, мы неожиданно попадаем в плотный поток прилетевших откуда-то и только что дружно сошедших с эскалатора, будто с конвейерной ленты, пассажиров.
        Поддавшись неприятному чувству паники, тороплюсь выбраться из толпы и не сразу понимаю, что держу Сойера за руку. Когда я успела её схватить?.. Ладонь его горячая и сухая. Он сильно, до боли, стискивает мои пальцы и словно не замечает этого. Я тоже не замечаю. Боли. Пусть лучше мне будет больно, чем холодно.
        Вытащив меня из потока, он останавливается, и я почти налетаю на него.
        Замираю рядом и медленно, с опаской, поднимаю взгляд. Смотрит сверху вниз. Лицо сосредоточенное, хмурое, глаза покрасневшие. Резко разжимает ладонь и освобождает мои пальцы. Отворачивается.
        - Нам налево, в южный терминал. Выход Си-20.
        Голос сиплый, чужой. Я зажмуриваюсь. Не хочу, чтобы так было. Я не вынесу.
        Не открываю глаза даже когда чувствую, как он касается моей руки.
        - Идем, Хэвен. Мы опоздаем.
        А я хочу опоздать. Хочу истерить, топать ногами и требовать остаться здесь, в месте, где я была счастлива. А не лететь туда, где все сломается, все рухнет, где он станет прежним злым и едким Волчеком, не нежным любовником, а суровым надсмотрщиком, сухим профессионалом, выполняющим свою работу. По заданию моего мужа.
        От этой мысли зажмуриваюсь еще сильнее.
        - И пусть, - заявляю тихо, но твердо.
        - Это глупо… Идем.
        Знаю, что он качает головой, и в ответ упрямо мотаю своей.
        Какое-то время ничего не происходит, но потом я слышу удаляющиеся шаги. Разжав веки, вижу его спину и, разочарованно выдохнув, плетусь за ним. Мой показательный бунт, действительно, глуп. И бесполезен. Твержу себе это, но все равно не прислушиваюсь. А через пару шагов вдруг ускоряюсь, догоняю и, глядя строго вперед, переплетаю свои пальцы с его. Намертво, чтобы даже не думал их вырвать. Но он и не делает попыток. И я снова могу нормально дышать.
        Но надолго ли?..

* * *
        В самолете Сойер не забирает у меня свою руку, кладет сцепленные кисти на стык кресел между нами и небрежно кидает поверх свою куртку, скрывая замок из пальцев. Разумно, но мне все равно. Тыльная сторона моей ладони касается его напряженного бедра, от этого внизу живота у меня образуется и распространяется по телу холодный и тягучий вакуум.
        Гремучая смесь из дикого желания и животного страха. И даже себе я не смогла бы ответить, какое из ощущений сильнее и острее.
        Практически весь полет Волчек молчит, лишь отвечает на редкие вопросы стюардессы, но меня это устраивает. На разговоры как-то не тянет. И понятно почему.
        Молчим мы и в машине по дороге домой. Как легко считать домом место, где живет любимый человек. Хоть я уже знаю, что Сойер в этом доме, доставшемся ему от деда по матери, давно не живет, но все равно это его дом. А значит, и мой.
        Цепляюсь за эту мысль, убеждаю себя, что мы вместе, и это главное. Ведь Рассел все еще верит в идею покушения на меня, и не планирует пока возвращать домой. Это дает мне отсрочку от неприятного, но неизбежного разговора. Когда-нибудь мне придется сказать ему, что возвращаться я и не собираюсь, но лучше позже, чем раньше.
        Я не боюсь его гнева или обвинений в измене, в подлости, в… Да в чем угодно. Я заранее знаю, что заслужила их все, и Рас будет полностью прав, как бы ни обозвал меня на эмоциях. Он будет прав даже если поднимет на меня руку. Но я не хочу быть той, кто снова рассорит его с сыном. Не хочу, чтобы из-за меня он разочаровался в Сойере, вот почему не буду торопиться с признаниями.
        Поэтому мне нужно время, чтобы придумать, что и как сказать мужу, чтобы не впутывать в наши семейные разборки Сойера.
        Сойер…
        Стоит только подумать о нем, как все во мне начинает петь от радости. Почти не напрягая слух, я могу слышать, как он ходит в своей комнате, и ликовать оттого, что он рядом, что в любой момент я могу позвать его, и он войдет. И я растворюсь в его хищных глазах. Вот прям сейчас и позову.
        Но после длительного молчания голос меня не слушается, и получается тихий шепот.
        - Сойер, зайди ко мне.
        "Ну иди же", - призываю мысленно.
        И дверь тут же открывается. Как по волшебству. Губы расплываются в глупой, торжествующей улыбке, но из-за выражения его лица она мгновенно сползает.
        - Ты едешь домой, Хэвен. Прямо сейчас. Если у тебя остались вещи, кроме тех, что в чемодане, собери их. Жду тебя внизу через полчаса, - так и не взглянув на меня, он отворачивается, чтобы уйти.
        - Домой?! - от неожиданности сначала шепчу, а потом выкрикиваю и, кинувшись к нему, почти врезаюсь. Отступив на шаг, повторяю сдавленно: - Домой? Почему? Что-то случилось?
        Поворачивает в мою сторону голову, но не корпус.
        - Ничего. Просто тебе не стоит больше здесь оставаться, Хэвен, - бесстрастный голос, непроницаемое лицо. - Да и нет необходимости. Мы оба знаем, что тебе ничего не угрожает, так зачем прятаться? Просто расскаже…
        - Не стоит?! - перебиваю истерично. - Мне не стоит оставаться? Или ты не хочешь, чтобы я осталась тут… осталась с тобой? Ты меня гонишь?!
        - Я пытаюсь исправить ошибку, которую совершил.
        - Ошибку?.. Ошибка - это… я? - голос вновь мне изменяет, и я замолкаю, прижав руки ко рту.
        - Нет. Не ты, но то, что произошло между нами. Это неправильно, и я не должен был допускать… Должен был землю грызть, член в узел завязывать, но не дотрагиваться до тебя. А потому тебе лучше уехать.
        - Кому лучше?
        - И тебе, и мне.
        Пытаюсь поймать его взгляд, но он устремлен в пол. Мне не пробиться через его упрямую решимость.
        Сил хватает только на то, чтобы качать головой. Из стороны в сторону. Как идиотская собачка на панели авто. Все быстрее и чаще. Из глаз катятся крупные соленые слезы, застилая и замутняя обзор. Лицо Сойера, на которое я неотрывно таращусь, быстро искажается, размываясь.
        - Я позвонил отцу. Он скоро приедет за тобой.
        - Нет. Нет! - пробивает меня на отчаянный крик. - Нет, я не поеду. Не поеду! Ты меня не заставишь. Пожалуйста, не заставляй меня!
        - Так будет лучше, - повторяет твердо и мягко высвобождает руку, в которую я даже не заметила, как вцепилась. - Для всех.
        - Не прогоняй меня, - выдавливаю.
        Голос жалобный. Жалкий. Мне самой противно его слышать. Слышать себя. Знаю, что мольбы бесполезны. И унизительны. Но и знаю, что не смогу без него. Не выживу.
        Я должна попытаться.
        И мысленно я пытаюсь. В своей голове я воплю, валяюсь у него в ногах, унижаюсь по полной, на обоих известных нам языках повторяя раз за разом, как люблю его, как не могу без него жить, умоляю сжалиться надо мной, не отнимать себя у меня, не бросать… Но вслух ничего этого не произношу.
        Просто не могу выдавить из себя.
        - Пожалуйста, Сойер. Пожалуйста… - бормочу тихо.
        Ни на что большее меня не хватает.
        Горло будто сдавлено огромными тисками, а мозг разом забыл все слова. Забыл, как их произносить.
        - Ладно, - после долгой паузы говорит на выдохе: - Я сам потом соберу твои вещи и пришлю с посыльным.
        И, выйдя, прикрывает за собой дверь.
        Я автоматически делаю шаг вслед за ним, но упираюсь лбом в дверь и сползаю по ней вниз. На пол. От трения по шероховатой поверхности лоб горит, но я этого не чувствую. Ничего не чувствую. В глазах вдруг резко темнеет, и я проваливаюсь в спасительное забытье.

* * *
        А прихожу в себя, как диснеевская Белоснежка, от поцелуя прекрасного принца. А, может, от пощечины…
        Распахиваю глаза.
        Сойер сидит на полу, склонившись надо мной, бледное встревоженное лицо близко-близко. А глаза больные, с кровавыми прожилками. Такие, цвета голубиного крыла, перебитого в нескольких местах.
        Пытаюсь улыбнуться, но получается наверняка паршиво. Губы не слушаются, уродливо кривятся.
        - Надо же, сработало, - усмехается он, да тоже фейлит попытку.
        "Что?" хочу спросить, но едва разлепляю губы, как понимаю что - оживляющий поцелуй.
        Факт забавный, но мне не смешно.
        Он поднимается, подхватывает меня на руки и относит на кровать. Хочу отвернуться к стене, чтобы не видеть его, иначе не удержусь и…
        Что "и"? Он же ясно дал понять, что не хочет ничего со мной. Он возвращает меня мужу. Как вещь. Взял ненадолго, попользовался и отдал обратно.
        Поворачиваю голову.
        - Долго я провалялась? Рассел уже приехал?
        Качает головой.
        - Я ему не звонил.
        - Но ты сказал… - приподнимаюсь на локти. - Наврал?.. Почему?
        - Собирался позвонить ему позже, после того, как ты начнешь собираться. Я не был уверен, что ты согласишься уехать, и не был уверен, что смогу тебя отпустить, - добавляет тише и отводя взгляд. - Поэтому трусливо отложил звонок отцу. Чтобы наверняка…
        Сажусь в кровати - лежа разговаривать совершенно невозможно, хоть голова до сих пор кружится. Его признание придает сил.
        - Но ты хотел, чтобы я уехала?.. Хотел, чтобы согласилась?
        - Да, - отвечает резко и грубо и отходит к окну, спиной ко мне. - Потому что ты должна уехать. И если бы у меня были мозги, я бы сам собрал твои вещи и отволок тебя домой.
        - Хочешь избавиться от меня? Я тебе надоела?
        - Не говори ерунды. Ты знаешь, что это не так. Но ты, я… всё это… наши чувства, наш секс… это предательство. Это никогда не должно было случиться. Мы оба не должны были позволить этому случиться, - произносит отрывисто, затем поворачивается и смотрит на меня. - И я думал, что ты понимаешь это лучше меня. Что как только наши мини-каникулы закончатся, и мы вернемся сюда, ты сразу захочешь уехать. Вернуться к своей прошлой жизни. И я дал тебе такую возможность.
        - Но ты не дал мне самой принять такое решение, ты принял его за меня. Не спросив, не предоставив выбора. Почему?
        Он долго смотрит на меня, потом шумно выдыхает.
        - Ты можешь перестать задавать вопросы? Нахрена сейчас этот мозготрах?
        - Ты не хочешь отвечать?
        - Не хочу, - отрезает.
        - Почему? - не отстаю я, понимая, что это моя последняя возможность развести его на разговор по душам, заставить признать, что я нужна ему так же, как он нужен мне.
        Признать, что на самом деле он не думает, что "всё это" не должно было случиться, а лишь хочет поступить правильно. Поступить честно по отношению к отцу. Но он опоздал. И правильно, а главное, честно уже не получится.
        Уже нельзя отмотать назад и забыть все. Нельзя притвориться и жить как раньше.
        Можно попытаться, да, но "как раньше" уже точно не будет. Я не смогу делать вид, что между мной и Расселом все по-прежнему и продолжать жить с ним как ни в чем не бывало. Да и Сойер не сможет. Правда, ему гораздо проще - он годами не виделся с отцом, может и дальше его избегать. Ему не привыкать. У меня иная ситуация, и продолжать врать человеку, с которым живешь в одном доме, спишь в одной постели - очень непросто.
        Да я просто не хочу так. Не хочу врать. Это еще большее предательство.
        Как он не понимает?!
        - Почему? - повторяю с нажимом в голосе, так и не дождавшись ответа.
        - Да потому что я сдрейфил. Потому что понял, что не смогу смотреть, как ты уходишь. Уходишь к нему. Что не вынесу этого, хоть и понимаю, что это единственно верное решение. Я знал, что как только ты выйдешь за дверь, я сдохну. Но и знал, что оставаться тебе нельзя. Дерьмо во мне жаждало тебя удержать, а остатки здравомыслия требовали отпустить. Я метался, сомневался и позорно надеялся, что ты сделаешь все за меня. А потом в голове что-то заклинило, и я решил - лучше сразу. Пусть лучше ты вернешься в свою жизнь сейчас, а не через день или неделю, когда расстаться с тобой будет еще невыносимее. Хотя куда уж больше… Ты это хотела услышать?
        Пока он говорил, громко, резко, отрывисто, я, кажется, даже не дышала. Слушала его, вбирала в себя каждое слово, пожирала глазами напряженное лицо и всю его дерганую мимику, и умирала от счастья. И даже не сразу поняла, что часто-часто киваю ему в ответ.
        - Ты меня любишь? - спрашиваю тихо совсем не то, что собиралась.
        Будто тянет время, Волчек делает шаг назад, опирается спиной на подоконник и лишь потом отвечает. Вопросом на вопрос, устало и как будто обреченно:
        - Ты не можешь обойтись без дурацких вопросов?
        - Не могу. Ты меня любишь? - подойдя ближе, встаю между его чуть расставленными ногами и прижимаюсь к паху низом живота.
        С ответом он снова не спешит. Долго смотрит на меня сверху вниз. Я запрокидываю голову, чтобы видеть его глаза.
        - Я бы очень хотел ответить отрицательно.
        - Это неправильный ответ, Сойер, - гашу улыбку. - Повторяю вопрос: ты меня любишь?
        - Да. Я люблю тебя. Ты довольна?
        Качаю головой, еле сдерживая слезы, которые стремительно застилают глаза.
        - Я. Тебя. Очень. Люблю. Так?
        Снова качаю и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы прильнуть к его сухим губам.
        - Что ты с нами делаешь, Хэвен? - спрашивает прежде, чем ответить на мой поцелуй.
        Ответить так, как умеет только он.
        Я закрываю глаза - он со мной!
        Глава 28 Дерьмовые новости
        Сойер
        Когда Хэвен засыпает, как обычно, уткнувшись носом в мое плечо, я лежу бревном на ее узкой кровати, стараясь не шевелиться, хотя знаю уже, что сон у нее до жути крепкий, и таращусь в потолок. Точнее, в черную пустоту перед глазами, потому что ночь настолько темная, что потолка я не вижу, сколько ни сжимаю веки, пытаясь улучшить зрение.
        Гоняю по кругу одни и те же мысли. И гоню прочь те, что и не дают мне сейчас уснуть.
        Безуспешно…
        И несказанно радуюсь, когда черноту ночи вспарывает оживший экран мобильника, валяющегося возле кровати в ворохе поспешно скинутой одежды. Моей и Хэвен.
        Осторожно встаю и, подхватив мобилу, выскакиваю в коридор.
        Быстрый взгляд на экран перед тем, как сдвинуть иконку - Райан, правая рука Кристины.
        Легкое удивление тут же сменяется неприятным ощущением холода в груди, и рука замирает над зеленой трубкой. Если звонит Эттлин[1], дело - дрянь.
        Войдя в свою спальню, отвечаю.
        Чтобы убедиться, что чутье и в этот раз меня не подвело - новости у Райана дерьмовые.
        - Прости, брат. Накосячили мы. Парень твой обманул Марка, подсыпал ему что-то и сбежал. Все просчитал, сработал как чертов профи.
        - Переиграл - бывает, - гашу усмешку - а брат Хэвен не промах, - и напоминаю не без язвительности, но и без злобы. - Вы, вроде, тоже не пальцем деланные.
        - На каждого профи найдется спец еще бoльший, ты знаешь. Хотя твой беглец таким не выглядел.
        - Знаю. Ну вы ищете? Есть зацепки? - большой проблемы в том, что они упустили Вандербилта, я не вижу - как упустили, так и найдут, делов-то. - Далеко он вряд ли уйдет. Да и некуда ему особо, к отцу или…
        - Ты не понял, - едва уловимо, но для меня заметно, мрачнеет его голос. - Мы его уже нашли. И теперь ищем тех, кто сделал с ним это.
        От услышанного гаджет словно раскаляется и почти падает из моих рук, ловлю, когда он скользит по животу.
        В голове очередью проносятся все знакомые мне с детства хлесткие и ёмкие словечки из русского мата. Но вслух я ограничиваюсь сухим безэмоциональным:
        - Как?
        Так же сухо и коротко Райан обрисовывает случившееся с Хайденом. Никаких соплей, никаких деталей. Голые факты. Но и от них внутри становится еще холоднее. Хоронить брата Хэвен точно будут в закрытом гробу.
        - Прости, - повторяет Эттлин. - Марк носом землю рыл. И мы все, но… не успели. Они, видимо, как-то связались с ним, выманили обещаниями или угрозами и…
        - Ты найдешь? - перебиваю.
        Это всё, что я хочу знать.
        - Без вариантов.
        - Ок.
        Больше говорить мне не о чем.
        Не с Райаном.
        Не глядя, отшвыриваю мобилу в сторону, но не сомневаюсь, что упадет она точно на кровать. Да если и нет - пофиг. У меня сейчас траблы посерьезнее. Мне нужно сказать Хэвен, что мы облажались.
        Нужно сказать ей, что ее брата больше нет.
        Сука! Как это сделать? Как ей сказать?!
        Луплю кулаком в стену, до крови обдирая костяшки пальцев, но не чувствую боли. Даже жаль, что не чувствую.
        И еще больше жаль, что не причиняю стене никакого вреда - до жути хочется ломать и крушить. Злость и бессилие ищут выход, но не находят. Теперь, кажется, я больше понимаю Хэвен и вандальские замашки в ее первый день здесь.
        Фак! Фак!
        Луплю второй раз, третий, меняя руку, и тут же испуганно замираю - опасаясь, что могу нечаянно ее разбудить. Это не тот звук, что способен потревожить сон Хэвен в обычное время, но и закон Мерфи никто не отменял. Может, именно сегодня, сейчас она спит чутко и среагирует. И мне придется объясняться. А делать этого сейчас не хочется. Эта не та новость, что требует немедленного донесения, эта точно подождет до утра. Ни помочь брату, ни что-то изменить Хэвен уже не сможет. Но, черт, как бы я не хотел быть этим вестником смерти…
        Провалявшись до утра без сна, обнимая ее и старательно - трусливо - оберегая ее сон, я так и не сумел придумать, как ей сказать, и когда ее дыхание изменяется, она начинает ёрзать на моей руке, я напрягаюсь. Я не готов огласить приговор, но я должен.
        Ничего не подозревая, не предчувствуя бури, первым делом Хэвен тянется своими припухшими и влажно-теплыми губами к моим, и лишь после распахивает безмятежно счастливые, кричащие о любви глаза. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не отвести свои, и она вдруг замирает. Растерянное лицо выглядит так, будто она споткнулась, с размаху врезалась в стену. Глаза ее враз гаснут, блекнут, моментально наполняясь слезами.
        Без слов, по одному моему виду побитой бездомной собачонки она понимает, что случилось страшное. Мне даже не нужно ничего говорить.
        Резко отстранившись, она садится и дрожащими губами спрашивает лишь одно:
        - Хайден?
        - Прости, - все, что мне удается выдавить из себя.
        Знаю, как нелепо, как жалко это звучит, и знаю, что прощения мне нет - я обещал ей, что все будет хорошо, обещал, что спасу ее брата, и не сдержал слово.
        Я, блять, ей обещал!
        Тянусь к ней, чтобы обнять, но она поднимается и отходит к стене, с которой не так давно - а ощущение, будто в прошлой жизни - скинула старый телек.
        Знаю, я это заслужил, но от осознания заслуженности ощутимый толчок в грудь, будто от удара, не становится менее болезненным. Чувство вины накрывает с головой.
        И ее понимаю - я бы тоже не захотел даже срать рядом сесть с кем-то, кто так меня подставил. Обманул.
        Поэтому тоже встаю, чтобы уйти, оставить ее одну. Но когда подхожу к двери, слышу в спину умоляющее:
        - Не уходи…
        [1] поближе познакомиться с Райаном можно в книге "Принцип Талиона"
        Глава 29 Кошмарное комбо
        Хэвен
        - Ты в самом деле хочешь это сделать? - спрашивает Сойер с сомнением во взгляде и голосе.
        Киваю дергано, даже как-то механически, как робот. Скрипучая угловатая машина. Я такая уже второй день.
        Новость о гибели брата сразила меня, подкосила, выбила почву из-под ватных ног. Утопила в чувстве вины и ответственности за то, что с ним случилось. Подробностей я не знаю, Сойер заметно обходит эту тему, и я отчаянно трушу задавать вопросы. Не хочу знать, какие ужасы сотворили с Хаем его враги.
        Сотворили по моей вине. И от этой мысли глаза моментально наполняются соленой влагой. Поднимаю глаза к потолку, чтобы по старой детской привычке удержать слезы, и, на удивление, это работает. Впервые с тех пор, как мне было тринадцать…
        Сойер тактично отводит взгляд.
        Я вижу, знаю, что он тоже чувствует себя виноватым, чувствует, что обманул мое доверие, нарушил данное мне обещание, и хочу утешить, сказать, что я его совсем не виню - снова, - но не могу найти подходящих слов. Боюсь, что снова начну рыдать.
        Киваю еще раз и добавляю твердое:
        - Да. Я должна это сделать.
        И я действительно хочу. Я готова. Готова, наконец, сказать мужу, что все эти недели он искал не тех и не там. Признаться, что я знала об этом, но сознательно вводила его в заблуждение.
        Я не боюсь его гнева или осуждения. Теперь не боюсь. А мой прошлый страх кажется мне глупым. Даже ироничным - бояться нужно было совсем не Раса, он точно был наименее опасен Хайдену. Моя глупость и вранье обернулись против меня. Брата уже нет и прикрывать мне некого.
        Как и некем прикрываться.
        Сойер больше не прячет от меня телефоны, и я спокойно беру с острова в кухне мобильник для связи с мужем.
        И только когда почти оттараториваю свое заезженное многократным прокручиванием в голове признание, как едва не складываюсь пополам от пронзившей меня ужасной, убийственной мысли - Рас же сразу вернет меня домой! Мне ведь нет нужды прятаться в доме Сойера, и теперь муж об этом знает.
        Осекаюсь, не договорив окончание фразы, желая откусить себе язык - ну почему я не подумала об этом раньше?! Отчаянно мечтаю отмотать время назад, едва не застонав из-за собственной глупости, как тут же забываю о своей оплошности, когда Рассел произносит сокрушенно:
        - Мне очень жаль, детка, что с твоим братом случилось такое. И еще сильнее жаль, что я вел себя так, что вместо того, чтобы обратиться ко мне за помощью, тебе приходилось скрывать его от меня.
        - Ты уже знаешь… - выдыхаю шокированно, но и с прослеживаемым облегчением.
        - Вчера узнал. Сразу и про то, что он вышел в тот день, и о том, что, - муж едва заметно запинается, - новость безнадежно опоздала. Кошмарное комбо.
        Сглатываю комок в горле.
        В голову приходит лишь банальное "прости", но это слово давно себя обесценило, потеряло заложенную в него изначально искренность. Мы торопимся пульнуть "прости" не потому, что, действительно, чувствуем, что виновны и должны извиниться, а чтобы прикрыться им как щитом. Действуем на опережение, бросаем его в лицо - в моем случае в ухо - собеседнику, в надежде заткнуть ему рот и пресечь возможные встречные обвинения и нападки. Это уловка. Фальшивка. А я нафальшивила уже достаточно. Не разгрести. Поэтому мне бы промолчать, но, как всегда, в стрессовые моменты не молчится, и я вдруг брякаю:
        - Ты меня заберешь?
        Краем глаза вижу резкое движение Сойера - он вскинул голову и смотрит на меня с непониманием и недоумением. Точно таким, которое испытываю я сама.
        Только что я едва не сломалась от запоздалой мысли, что муж вернет меня домой, но спустя пару минут сама предлагаю ему это. Почти прошу. Я сбрендила?!
        В ужасе таращусь на Сойера, взглядом умоляя придумать, как исправить то, что я натворила. Его взгляд мягчеет, он делает пару шагов ко мне. Я уже готова протянуть ему трубку, когда Рассел отвечает:
        - Не сейчас.
        И вновь я испытываю облегчение, но теперь с примесью настороженного удивления. Сойер замирает рядом.
        - Почему? Ты…
        - Я в командировке. Дома буду не раньше послезавтра, а тебе не стоит сейчас оставаться одной. Так что побудь лучше у Сойера. До моего возвращения. Если, конечно, он не надоел тебе до тошноты. Он умеет, я знаю, - муж смеется, стремясь разрядить ситуацию.
        - Не надоел, - отвечаю поспешно и тоже улыбаюсь.
        Сойеру.
        Улыбка получается натянутой. Но Волчек все понимает, а с Расом мы, к счастью, не на видеосвязи.
        - Он не рядом?
        - Нет, - зачем-то вру я, продолжая смотреть в его пепельные глаза.
        Мой любимый определенно все слышит, но и бровью не ведет, хотя внутренне наверняка недоумевает.
        Я пожимаю плечами.
        - Попросить его перезвонить?
        - Да нет, - слышу, что муж усмехается. - Это я могу спросить и у тебя - давно ты ему рассказала?
        - К-как ты…? - после долгой паузы и театрального хватания ртом воздуха так и не придумываю ответа лучше.
        - Я все же разведчик, детка, хоть и хреновый… Мои парни пересеклись с его парнями. Я знаю, что он тебе помогал прятать Хайдена. И мне, правда, жаль, что это был не я.
        Комок в горле становится еще больше, проглотить его все сложнее. Я давлюсь.
        - Мне тоже… Я не рассказывала, - чувствую потребность объяснить. - Он случайно услышал мой разговор с отцом, и мне пришлось объяснить. Не злись на него. Твой сын хотел, чтобы я пошла с этим к тебе, но я боялась. Теперь знаю, что зря…
        - Не зря, - Рас снова усмехается, невесело. - Тогда бы я не простил.
        Он не договаривает, но я понимаю - не простил бы Хая, не меня. И лишь собственной смертью брат искупил все грехи, приписываемые ему мужем.
        В трубке слышится чей-то голос, приглушенный ответ Рассела, и потом он ожидаемо произносит:
        - Мне нужно идти. Я приеду за тобой сразу из аэропорта. Позвоню.
        Под монотонный писк динамика я кладу телефон обратно на стол.
        День икс, когда я должна буду уйти из этого дома в свой, оставить Сойера и вернуться к мужу, пока отодвигается, но все же однажды он наступит. И уже очень скоро.
        - Послезавтра? - мрачным голосом вторит моим мыслям Волчек.
        Я не смею поднять на него глаза.

* * *
        Спать в эту ночь мы не собираемся.
        Слишком мало у нас остается времени вместе и слишком страшит разлука. Я не представляю, как буду без Сойера. Не представляю, как вернусь домой. Не представляю, как буду делить постель с мужем…
        И представлять не хочу.
        Ни я, ни Сойер не касаемся темы скорого расставания, но она нас не отпускает. Пусть не в словах, но в мыслях.
        Это заметно по бегающим взглядам, по отчаянной потребности друг в друге, по практически не размыкаемым рукам, по невозможности хоть на секунду отлипнуть от другого, отойти, выпустить из поля зрения.
        Это отражается и в том, как мы любим друг друга сегодня - жадно, отчаянно, ненасытно. Как в первый раз. И как в последний…
        Он напряженно стискивает зубы, закусывает губу - мою - и засасывает меня в почерневший омут своих глаз. Горячее дыхание опаляет кожу лица, и каждый вдох обжигает легкие. Я тянусь ему навстречу, вгрызаюсь ногтями в кожу плеч и спины и мечтаю раствориться в нем. Чтобы сегодня не кончалось, и завтра никогда не наступало. Ведь за ним придет послезавтра…
        Сойер виртуозно извлекает из меня оргазм за оргазмом и, рассыпаясь на звёзды после очередного - я сбилась со счета, - без сил падаю на смятые, промокшие от нашего пота и возбуждения простыни, но он, и не думая останавливаться, быстро подводит меня к новому яркому пику.
        Он знает меня, мое тело, все мои чувствительные зоны, точки всех букв алфавита. И я кайфую, когда он исполняет на мне, как на послушном, хорошо настроенном инструменте лишь ему известные мелодии.
        Когда я выхожу после душа, он не спит. Сидит, прислонившись спиной к изголовью, и провожает меня испытующим взглядом.
        Невольно ежусь под ним, не зная, чего ожидать. И заранее боюсь - вряд ли это будет что-то хорошее.
        - Если мы собираемся продолжать отношения, - начинает он, когда я забираюсь к нему под покрывало и прижимаюсь к теплому телу. - И продолжать их легально, нужно сказать отцу о нас. Не хочу врать е…
        - Нет! - перебиваю поспешно и зажмуриваюсь, заранее понимая, как ему не понравится мой ответ.
        - Нет? Ты не хочешь говорить ему? - спрашивает недоверчиво, хмуро.
        И резко отстраняется, будто ему противно прикасаться ко мне, заглядывает в лицо. И во взгляде потемневших глаз читается подозрение.
        - Нет, нет, - тороплюсь объяснить. - Я хочу сказать ему и скажу. Обязательно. Но мне нужно время. Я… еще не придумала.
        - А что тут придумывать?
        Я знала, что объяснить ему мои метания, мою позицию будет очень-очень трудно, и много труднее будет убедить в том, что надо подождать. Искала подходящие слова, но не нашла. И нужно искать их прямо сейчас.
        - Причину моего ухода. Не хочу тебя впутывать. Не хочу говорить Расселу, что ухожу от него из-за тебя. Надеюсь, что получится развестись не потому, что я ему изменила с его сыном, а… просто.
        - Это как?
        - Ну как… - раздражаюсь, понимая, как глупо это звучит. - Не сошлись характерами, отсутствие взаимопонимания…
        - Аха, и уважения. И несовпадение политических взглядов не забудь, - в тон мне подхватывает Волчек.
        - Не ерничай, пожалуйста.
        - Прости, пожалуйста, - отзывается эхом и притягивает меня к себе.
        Закрыв глаза, я отдаюсь страстному, но с привкусом горечи, поцелую. Когда мы отрываемся друг от друга, ловлю его взгляд.
        - Я что-нибудь придумаю. И постараюсь не затягивать с этим. Обещаю.
        - Думаешь, он тебя опустит? - спрашивает не сразу, смотрит с сомнением и такой странной улыбкой, будто я маленькая и ничего не понимаю, или, вообще, умалишенная. - Судя по тому, что я видел, и, особенно, по тому, что, защищая тебя, он даже обратился за помощью ко мне, отец тебя любит и просто так не отдаст. Ни мне, никому другому.
        "Тебе, наверное, даже больше, чем кому-то еще", с горечью додумываю.
        По вспыхнувшему огню в циркониевых глазах, которые Сойер сразу отводит, понимаю, что его мысли повторяют мои. Эта синхронизация мыслей в неприятном вопросе меня необъяснимо злит, и тянет непременно возразить.
        - А как он может не отпустить? Мы в свободной стране! И я вольна как выйти замуж, так и развестись, никому ничего не объясняя. Это мое право…
        - Какое наивное заявление, - от презрительной усмешки меня бросает в дрожь, но выражение его лица быстро смягчается: - Ну правда, Хэвен. Ты замужем за отцом уже сколько лет - семь?.. Должна бы уже понять, что он далеко не прогрессивный чел, а ровно наоборот. Рассел О'Грейди - махровый консерватор и шовинист. Если не во всем, то в отношении брака и прав женщины в нем, однозначно.
        - Что это значит применительно ко мне?
        - Что он может с тобой развестись, а ты с ним нет. Тем более, без объяснения причин. Такова реальность, Хэвен. Твоя реальность. Прими.
        - Не наша? - интересуюсь обиженно.
        - И моя тоже.
        - И что ты предлагаешь? Оставить все, как есть? - удивляюсь излишне громко, голос против воли взвивается до истеричных ноток, и у меня не сразу получается его занормалить. - Я возвращаюсь домой к мужу, продолжаю играть роль примерной жены, а ты притворяешься хорошим сыном, чтобы по воскресеньям и праздникам заезжать на семейный ужин? Так ты себе это видишь?
        Лицо его становится жестким, а голос - стальным, и кажется, будто я чувствую на языке металлическую пыль.
        - Конечно, нет, - отрезает. - Я считаю, что скрывать от отца правду нельзя. Будет только хуже. Давай представим. Допустим, ты что-то соврешь, допустим, он тебе даже поверит и даст развод. И вот ты свободна, как и хотела, но что дальше? Как мы сможем быть вместе? Без того, чтобы он об этом сразу узнал и не захотел отомстить?
        - Отомстить за что?
        - За обман, Хэвен. За наставленные рога, за то, что дурака из него сделали. Продолжать?
        - Ладно, глупость спросила, - признаю без улыбки. - Повод для мести у него есть, и желание такое возникнуть, наверное, может, но… что он сможет сделать?
        - Тебе, может, и ничего. А я, скорее всего, в скором времени отправлюсь в Рикерс на место Хайдена. Хотя нет, наверняка это будет какая-нибудь менее центральная тюрьма.
        - Тюрьма? Думаешь, он тебя посадит? За что-о-о?
        - Уж точно не за связь с его женой. Официально, по крайней мере. Полагаю, за годы моей… скажем так, карьеры в не совсем законном бизнесе у отца накопилось достаточно материалов для возбуждения дела "округ Колумбия против Сойера Кей Волчека".
        - Он, что, собирал на тебя компромат?! На собственного сына?!
        - Прикрой глаза, Хэвен. Они у тебя и так огромные, - улыбается он почти нормально, а я смаргиваю. - Уверен, у него и на тебя толстая папка имеется, и на других членов семьи, и не только семьи.
        Глаза я прикрываю, да и, собственно, что меня так удивило? Разве мало было доказательств тому, что Рас за мной следит? Если не сам, то через сотрудников или засекреченные программы слежения, да он это особо и не скрывает. А раз следит, что ему мешает приберегать мои косяки на черный день? На его месте, возможно, и я поступала бы так же.
        Кто владеет информацией, владеет миром…
        - Поэтому я предлагаю не притворяться, а признаться во всем. Чтобы покончить с этим раз и навсегда, а не прятаться всю жизнь, боясь его репрессий.
        - А ты всерьез веришь, что чистосердечное признание что-то изменит? Как оно помешает ему использовать свой черный список против тебя? Типа бонус за честность? Как в детстве - просто скажи правду, и я не буду тебя наказывать?
        Вопрос звучит как претензия, и мне стыдно, но сказанного не вернешь, интонацию не поменяешь. Но, к счастью, Сойер не обращает на это внимания.
        - Не верю. Но и других вариантов для себя не вижу. Не могу ждать. Не представляю, что буду делать, когда он скажет, чтобы ты возвращалась домой. С ума схожу от мысли, что ты и он… - сжимает руки в кулаки.
        - Не думай об этом, - накрыв его пальцы, прошу тихо. - Я никогда не буду с ним вместе. Но теперь еще меньше хочу впутывать тебя. Давай просто подождем.
        - Чего? Что метеорит упадет на землю прямо на ваш дом, и отца не станет?
        - Ты думаешь, только его… смерть решит нашу проблему? - ужасаюсь едва слышно, вновь до невозможности распахивая глаза.
        Ужасаюсь потому, что неожиданно нахожу эту мысль привлекательной. Всего на один миг. Просто думаю, насколько было бы проще, если бы произошел несчастный случай, например… Рас часто летает, а авиакатастрофы все еще случаются довольно часто… И профессия у него опасная, и…
        - Не обольщайся, Хэвен. У отца крепкое здоровье и хорошая охрана. Статус вдовы тебе в скором времени не грозит. Если, конечно, ты не собираешься нанять киллера.
        - Не собираюсь, - улыбаюсь вымученно и чувствую, как пылают щеки.
        Глава 30 Улыбайся
        Утром встаю с первыми петухами, как сказал бы деда Коля - уснуть все равно не получилось, - и спускаюсь в кухню. Собираюсь приготовить завтрак - очень хочу сделать хоть что-нибудь полезное. А еще очень нужно делать хоть что-нибудь, чтобы занять мозг и освободить его от токсичных, разъедающих мыслей.
        Ставлю вариться яйца пашот, сую ломтики хлеба в тостер, выкладываю на большое плоское блюдо сыр, ветчину, мякоть авокадо. Такие знакомые, такие привычные действия, но я проговариваю про себя всё, что делаю, чтобы не перейти в автоматический режим, не позволить мыслям снова атаковать меня и довести до паники.
        Засыпаю зерна в кофемашину, включаю. Достаю молоко, хлопья "Келогг" и ставлю на стол глубокую тарелку, а рядом две чашки - простую белую и чуть поменьше, с Оптимусом Праймом. Свою сую под диспенсер.
        - Привет, милая. Сваришь и мне свой фирменный кофе? - появляется сзади радостно улыбающийся муж - вижу его лицо в отражении глянцевого кафеля на стене. - Как же я скучал по завтракам с тобой.
        Не успеваю обернуться, и он целует меня за ухом.
        По спине табуном сороконожек бегут мурашки.
        Страха, не удовольствия. Противные, липкие… Дыхание перехватывает - что, если он решит продолжить?..
        Рас наверняка рассчитывал на супружеский секс еще вчера, когда привез меня домой, и всю дорогу в его машине я лихорадочно сочиняла, как от него откосить. Но ничего, кроме месячных и сбитого из-за стресса цикла - на случай, если муж помнит, когда они у меня были в последний раз, - так и не придумала. Банально, но эффективно.
        Однако мне повезло и врать не пришлось - Рассела вызвали в Белый Дом отчитываться перед президентом о результатах его поездки. Которые - как и то, куда он ездил, - традиционно секрет даже для меня.
        - Сварю, конечно, - выдавливаю из себя. - Садись.
        Во рту пересохло, губы не слушаются, но я вытягиваю их в улыбку. Ее жалкое подобие. Хорошо, что Рас меня сейчас не видит.
        Руки мужа обвивают меня за талию и рывком притягивают к себе. В напряженные ягодицы упирается каменный стояк. Я ахаю.
        - Я охренеть как хочу тебя, детка, - шепчет жарко. - Такой облом был прийти вчера и найти тебя глубоко спящей. Пришлось самому дрочить себе в душе. Ты должна мне за это.
        - Прости, - нервное хихиканье. - Я исправлюсь.
        Ложное обещание дается с трудом, но оно работает - хватка мужа ослабевает, и я могу вдохнуть.
        - Надеюсь, - мурлычет он, разжимая руки.
        Отшатнувшись от него, меняю кружки под диспенсером и суетливо хватаюсь за хлеб для сэндвича.
        Рас садится за большой остров посреди кухни и пожирает меня глазами. Он, правда, соскучился, и мне становится стыдно за свое поведение и свои мысли.
        "Улыбайся, Хэвен!"
        Приказываю себе и стараюсь придать лицу расслабленное и довольное жизнью выражение. Если не ради себя, то ради него. Он не заслужил плохого к себе отношения. Да, я больше не люблю мужа, я до одури влюблена в его сына, но Рас в этом не виноват.
        Никто не виноват. Но Рас меньше других.
        Несмотря на логичность доводов, воздействовать на себя словом мне не удается, и я дико нервничаю, оттого не могу вести себя нормально. И нервозность лишь усиливается при мысли, что Рас очень наблюдателен, цепок, и обязательно считает мой мандраж.
        Отворачиваюсь за его кружкой, и облегченно выдыхаю - вот и мое спасение!
        - Привет, секси мачеха. Отец, - практически вбегает в столовую сгусток позитивной энергии, зовущийся Спенсером О'Грейди.
        Младший, хоть и уже совсем взрослый, брат Сойера, приехал к нам вчера и останется до конца недели. На мое счастье!
        Тут же хватает свою любимую с детства кружку - я берегу ее уже семь лет - и, до краев налив в нее молока, так же щедро насыпает полную тарелку шоколадных хлопьев. Начинает хрустеть ими и запивать еще до того, как усаживается напротив отца.
        - Как там Белый Дом?
        Я незаметно выдыхаю и устраиваюсь с торца - приятно ненадолго выйти из-под обстрела взглядами.
        - Стоит, - как всегда уклончиво отвечает Рассел.
        - Президент тоже стоит? - не отстает студент Колумбийского.
        - Бывает, сидит.
        - Похвалил тебя за службу?
        - Как обычно.
        - И награду даст? - продолжает безобидную перепасовку репликами Спенсер.
        - Может, и даст. Лучше расскажи, как дела в университете.
        Спенс увлеченно рассказывает об учебе, понравившихся ему лекциях, об успешно сданных тестах по какой-то программе, о намечающейся летом стажировке, куда он очень хочет попасть. Отец искренне его хвалит, задает уточняющие вопросы, внимательно слушает. До меня никому из них нет дела, и я, наконец, расслабляюсь.
        - Ладно, - минут через десять Рассел встает. - Мне пора. Закатимся вечером в ресторан - награду обмыть?
        - Я - "за".
        - А секси мачеха? - подойдя ко мне с улыбкой, целует в шею.
        - И я - "за".
        - Надеюсь, сегодня ты выспалась, - понизив голос, добавляет Рас, и я вынуждена потупить взгляд.
        Он истолковывает его неверно, но так, как надо, и быстро уходит.
        - Еще по кофе? - излишне громко и жизнерадостно интересуется Спенс.
        Киваю, не удержавшись от улыбки. Нормальной - впервые за это утро.
        - Отец сказал, ты пряталась у Сойера, - неожиданно начинает он, и я едва не выплевываю только что откушенный тост с яйцом.
        - Он сказал тебе? - спрашиваю, откашлявшись. - И рассказал почему?
        - Аха. Но, видимо, ограничился какой-то полуправдивой версией, совсем искренен отец не бывает.
        - С тобой он всегда честен, - возражаю я.
        Он легко соглашается. Потом его взгляд серьезнеет.
        - Мне жаль твоего брата, Хэвен.
        Сглатываю комок в горле.
        - Спасибо.
        - Обнимемся? - улыбается Спенс, перечеркивая напряжение.
        Я открываю ему объятия и он пропускает руки под мои предплечья. Задерживается всего на пару секунд и отстраняется. Снова хватает кружку.
        - Ну а что ты скажешь о моем? - его глаза смеются.
        - О Сойере? - глупо переспрашиваю.
        - Он... хорошо заботился обо мне...
        - Сойер-то? Ни в жизнь не поверю, - сейчас он откровенно ржет. - Наверняка устроил тебе гестапо. Он - худший сторож на свете. Когда мы еще были мелкими, и он оставался за старшего, то жестил круче, чем родители. Запирал меня дома и не разрешал приводить друзей.
        - С тех пор ничего не изменилось, - робко улыбаюсь.
        - Представляю. Еще заставлял меня складывать вещи, убираться в комнате...
        - Да! - теперь смеюсь и я. - И мне пришлось несколько раз убираться! Но я сама навела беспорядок.
        Когда мы устаем смеяться, я прошу:
        - Расскажи мне еще о нем.
        Глава 31 Папа
        Так, за разговорами и смехом, иногда неприлично громким, мы проводим утро со Спенсом.
        Оставаясь на кухне и попивая то какао, то кофе кружка за кружкой, мы делимся воспоминаниями. Он рассказывает мне истории из их детства с Сойером, я ему - свои лучшие моменты с Хайденом. У меня с братом немало и не самых приятных моментов, особенно, из периода жизни в России, но сейчас вспоминать их не хочется. Не хочется давать им вторую жизнь. Я уверена, что, если не мусолить плохое, не цепляться за него, память о нем, в конце концов поблекнет, истончится. И я облекаю в слова только хорошее.
        Ближе к полудню, когда встает вопрос, что готовить на обед, Спенсер неожиданно просит меня испечь русских блинчиков. Под них тоже находится история из детства, и, закладывая ингредиенты в комбайн, я с улыбкой рассказываю о том, как Хай с дедом готовили для нас с мамой подарок на 8 марта. В виде блинного торта с измайловским клубничным вареньем. Но для крема для прослойки взяли не творожный сыр, а плавленый, в точно таких же ванночках. Смешали его с пудрой и обмазали блины, щедро поливая сверху вареньем.
        Ни пудра, ни варенье не спасли торт от катастрофы. С кремом из неправильного сыра он оказался несъедобен. Мама еще пыталась из вежливости запихнуть в себя свой кусок, я же сразу побежала сплевывать его в туалет. На их лица было жалко смотреть. Но смеяться они начали первыми, чем сняли грех с наших с мамой душ.
        Когда я заливаю на сковороду первый блин, в дверь звонят.
        - Я открою, - легко вскакивает Спенс с барного стула и бежит к входной двери.
        С моего места ее хорошо видно, поэтому я сразу вижу отца.
        - Привет, пап.
        - Привет, родная, - отвечает, подойдя ближе. - Ты как?
        С наслаждением и какой-то детской убежденностью, что папа решит любую проблему, спасет от любой беды, и с ним ничего не страшно, утопаю в его объятиях. Жмусь к груди, купаюсь в до боли знакомом запахе.
        - Папочка, - бормочу, едва не плача.
        - Девочка моя, - отвечает он тоже дрогнувшим голосом.
        Я даже отстраняюсь проверить - не может быть, чтобы мой папа, эта глыба, настоящий мужицкий мужик был способен плакать! Никогда не видела у него слез, даже пресловутых глаз на мокром месте. Не вижу слез в его глазах и сейчас, только боль.
        Боль по утраченному ребенку.
        Снова прижимаюсь к нему, чувствуя себя в его руках, как за каменной стеной. Так тепло и надежно. Я могу стоять так хоть целый час. Да что час - и весь день могу. Перед папой не надо притворяться, ему не надо лгать, он не станет задавать неудобные вопросы. Папа - это просто папа. Самый любимый и родной человек, хоть мы и не одной крови.
        - Твой первый блин рискует не быть комом по той простой причине, что сгорит.
        Папин по-доброму насмешливый голос слегка разряжает атмосферу и заставляет меня отлипнуть от него.
        Хватаю сковороду, переворачиваю ее над заранее приготовленным блюдом для готовых блинов - уф, вовремя! Чуть подзагорел с одного бока, но не критично - есть можно. Возвращаю на сковороду белой стороной вниз на пару секунд, виновато улыбаясь отцу.
        - Спасибо.
        - Для тебя я всегда здесь, рядом, милая.
        Из глаз его сочится почти осязаемая, тягучая, любовь и неистребимая нежность. Его взгляд согревает и повышает уровень моей уверенности в себе. Когда папа на меня смотрит, я чувствую - знаю, - что могу все и даже больше.
        - Я знаю, пап, - силюсь удержать улыбку, хотя в глазах начинает щипать от подступающих слез. - Ты садись.
        Только сейчас заметив, что Спенс тактично покинул кухню, сосредотачиваюсь на блинах. Какое-то время избегаю смотреть на отца, боюсь напоминать о Хайдене, но и не спросить не могу. Перескакиваю с одной мысли на другую и никак не решусь.
        Папа Кевин заговаривает первым, и я выдыхаю.
        - Я говорил с Хайденом в день, когда он пропал. Он звонил мне.
        - После того, как ушел из мотеля?
        - Нет. После этого мы созванивались несколько раз. Когда он был под защитой людей этой Кристины, общение со мной не было под запретом, и мы разговаривали каждый день.
        - Ты познакомился с Кристиной? Она настоящая? - вырывается у меня.
        - Да… А разве не ты ее наняла?
        - Не совсем, - тушуюсь, понимая, что порушила по незнанию чью-то стройную ложь.
        Ну сами виноваты - могли бы предупредить. Ведь логично, что я встречусь с отцом, и крайне вероятно, что мы заговорим о последних днях жизни моего брата.
        - Я выступила заказчицей, - нахожу, как выкрутиться. - Но в подробности не лезла и лично с ними не встречалась. Действовала через Рассела…
        - О'Грейди? - с сомнением переспрашивает отец и как-то весь подбирается. - Он имеет дело с уголовниками?
        Я моментально краснею.
        - П-почему ты решил…?
        Он не дает мне договорить заведомую ложь.
        - Я уже много лет живу на белом свете, ребенок. Повидал немало и бандитов, и прочих нехристей, и сам, случалось, нарушал закон…
        - Ничего не хочу об этом знать! - теперь уже перебиваю я, предупреждающе вскидывая руку с лопаткой для блинов. - Я обратилась к человеку, у которого Рас спрятал меня, и, конечно, не уточняла, кем будут люди, которые спасут Хайдена. Да и мне было наплевать. Окажись ими хоть приспешники Аль Капоне, я бы согласилась и была благодарна.
        - И я, - эхом отзывается отец.
        На какое время мы оба замолкаем, внутри каждый переживает что-то свое.
        - Хай звонил тебе… - напоминаю. - Когда?
        - Когда сбежал от парней Кристины.
        - Что?!
        В висках начинает отчаянно стучать, а тело ниже пояса деревенеет. Забыв про блины, на нетвердых ногах я шагаю к острову и слепо прислоняюсь бедром к высокому стулу - мне нужна опора.
        Папа встает выключить плиту, чтобы исключить задымление из-за сгоревшей стряпни и помогает мне забраться на сидушку. Я в прострации. Фиксирую его действия автоматически, периферийным зрением, никак не реагируя на них. Даже не киваю "спасибо".
        - Он… Его не выманили, не выкрали, он ушел сам?! - не узнаю свой хриплый голос, а глаза жжет от сухости.
        Отец молча кивает.
        - Поч… Что он сказал?
        - Что устал прятаться за чужими спинами и что сам должен со всем разобраться. Просил меня не волноваться, не рисковать из-за него, и передать тебе, что любит. И что он очень благодарен тебе за спасение.
        - Да уж… я спасла… Я та еще спасительница, - цинично и горько.
        Папа порывисто обнимает меня. Так крепко, что я едва дышу.
        - Ты сделала, что могла. Даже не думай винить себя в чем-то, Хэвен! Не смей! - продолжая держать меня за плечи, он отстраняется и ловит мой взгляд, а я - воздух. - Вот поэтому я и пришел сюда - знал, что ты все повесишь на себя. Но ты совершенно ни при чем. Это не ты свела его с теми подонками, не ты заставила его нарушать закон. Хайден сделал это сам. Только его собственные поступки и решения привели его в тюрьму и, в конце концов, туда, где он… где его убили.
        - Его убили, но он сам виноват? Это жестоко, папа…
        - Правда не бывает милосердна. Она правдива. И беспощадна.
        - Судя по тому, что он говорил, он понимал, что у него не получится. Знал, что должен попрощаться.
        - Мне тоже так показалось. Я пытался его отговорить, но он скинул звонок и, видимо, телефон. Отследить его по нему Кристине не удалось.
        Когда в столовую возвращается Спенс, он находит нас не за чаем и блинами, а за бутылкой коллекционного бурбона - бар Раса набит ими доверху. И ни одна не повторяется. У мужа фетиш на дорогой алкоголь. Из каждой командировки он привозит новую бутылку, какой в его коллекции еще нет. Надеюсь, та, что я выбрала, не самая редкая или любимая.
        Нет. Не надеюсь. Мне пофиг.
        Пасынок негромко присвистывает.
        - Будешь? - приподнимаю бокал.
        - Блинами обойдусь.
        Берет с навесной полки для специй кленовый сироп.
        - Мне тоже хватит, ребенок, - поднимается отец. - И с мужем твоим встречаться не хочу.
        "Я и сама не хочу", усмехаюсь мысленно.
        А, проводив отца, выливаю себе остатки виски из бутылки - его там было еще прилично - и выпиваю залпом. Без тоста. Не чокаясь.
        - Блинчик? - протягивает Спенс мне свернутый треугольник.
        Мотаю головой и, недолго подумав, топаю к бару.
        Душа требует продолжения.
        Глава 32 Полуправда
        Открываю глаза и сразу снова зажмуриваюсь с громким стоном.
        Оу фак, какая же чудовищная резь в глазах! Будто в них кислотой брызнули. Но кислотой, вроде, некому.
        Через минуту снова пытаюсь разлепить веки, медленно и осторожно, постепенно приучая глаза к свету, хоть и приглушенному, благодаря блэкаут шторам. Но все же день уже явно в разгаре, и солнце шарашит на полную, несмотря на ноябрь.
        Когда глаза адаптируются и нервные окончания перестают долбить по мозгам, я скидываю одеяло и сажусь в кровати. Чтобы в ту же секунду вновь упасть на спину с еще более громким стоном - голова просто чугунная. Неподъемная и грозит лопнуть от малейших перегрузок, коей является и разлучение ее с подушкой.
        Сколько же я вчера выпила? И, главное, чего?!
        Неужели от этого марочного виски похмелье как от самой дешевой паленки? Я разочарована и зла на себя. Лучше б водки напилась! После нее я проблем с вставанием не имею.
        За следующие полчаса кое-как соскребаю себя с кровати, доползаю до душа и встаю под струю терпимой холодности, надеясь выморозить из себя остатки хмеля.
        - Ну его нафик, я больше не пью!
        Говорю это вслух уверенно и убежденно.
        Хоть план мой, похоже, сработал, и я снова избежала секса с мужем, мне придется искать себе другую уважительную причину. Вчера это было хоть как-то объяснимо - приходил папа, мы вспомнили Хайдена, помянули, и дальше я заливала горе в одиночестве. Однако поминки каждый день будут выглядеть подозрительно. Как бы ни любила я брата, но спиваться из-за его гибели… Рассел в это не поверит.
        Вернувшись в комнату, застываю на пороге, обнаружив на прикроватном столике со своей стороны стакан с газированной водой и блистер с таблетками от головной боли - скорая антипохмельная помощь.
        Чувство вины сбивает с ног, и я падаю на постель лицом вниз.
        Ощущаю себя последней сволочью, и сама себе противна. Рас заботится обо мне, создает все условия - в кровать ведь с кухни тоже он меня принес, сама я была не в состоянии, и вряд ли этим озаботился Спенс, - а я, мало того, что изменила ему, разлюбила, так еще и не хочу честно в этом признаться. Наоборот, обманываю и строю планы, как буду врать ему дальше и больше.
        - Хватит, - решаю вслух. - Надо сказать ему правду.
        Сойер прав. Так нельзя. И вместо того, чтобы придумывать, как и сегодня отмазаться от супружеского ложа, мне стоит сосредоточиться на откровенном разговоре с мужем. До его возвращения со службы я должна решить, что скажу - правду или полуправду. И какой должна быть эта полуправда…
        Но сначала таблетка. Мне нужна ясная голова.
        Когда ставлю бутылку с водой обратно на тумбу, экран лежащего рядом телефона оживает именем и профилем мужа.
        Ответить удается не с первого раза - из-за внезапного волнения пальцы не слушаются, я едва не роняю мобильник на ламинат, - и мое "да" получается нервным.
        - Проснулась? Как голова? - в голосе забота и участие, и сочувствие - в общем, все, что заставляет меня чувствовать себя дрянью.
        Точнее - еще большей дрянью, чем минуту назад.
        Но Рас ждет ответа, поскулить и пожалеть себя я могу и позже. Без слушателей.
        - Благодаря твоей таблетке, скоро будет лучше.
        - Спенсер сказал, к тебе приходил отец…
        - Да, и мы… Прости меня, Рас, не знаю, что на меня нашло. Я… я уничтожила, наверное, половину твоих запасов.
        - Не льсти себе, детка. Половину ты не осилила бы и за неделю, - смеется легко и по-доброму, совершенно не злясь на меня за выходки последних дней.
        И это обезоруживает. Я на его месте злилась бы нереально. Вот почему он лучше меня…
        И в этом тоже.
        - Может, сходим вечером куда-нибудь?
        Его предложение неожиданно, и я настораживаюсь. Бояться мне нечего, но сейчас я боюсь даже ничего.
        - Есть повод?
        - Просто так. После твоего возвращения мы толком и не поговорили ни разу. Я скучаю, Хэвен, - на этих словах сердце подпрыгивает и начинает биться где-то в горле. - Утром я убегаю, вечером ты меня не дожидаешься. Обещаю освободиться сегодня пораньше и приглашаю тебя, жена, на свидание.
        Мысль отшутиться или отговориться состоянием непригодным для свиданий я отметаю сразу - это и грубо, и после всего сказанного попросту неуместно. А, кроме того, это мой шанс признаться ему во всем. Ну или не во всем, но сказать то единственно важное, что я должна ему сказать. Что ухожу от него.
        От ужаса сердце уже сейчас начинает пропускать удары.
        - Да, было бы здорово! - изображаю фальшивую радость.
        - Буду дома часов в шесть…
        - Я сама могу приехать, - перебиваю.
        - Мне тоже нужно переодеться к ужину, - мягко напоминает муж, а я кусаю себе губу в наказание за нетерпение.
        Уж соберусь как-нибудь, нацеплю маску хорошей жены на лишние полчаса, не убудет с меня. Я должна Расселу даже больше.
        - Не подумала, - виновато улыбаюсь.
        - Ну, до вечера.
        - Дресс-код? - тороплюсь уточнить, пока он не положил трубку.
        - На твой вкус. Это не будет официальное мероприятие. И даже не театр.
        Откидываю телефон на кровать и тру пальцами виски. Таблетка помогла, и голова больше не раскалывается, так я стимулирую себя к мыслительному процессу.
        Завтракаю вместе со Спенсом, который тоже поздно встал - до утра тусил со старыми друзьями, - а потом сбегаю от него типа на пробежку. Сегодня мне компания не нужна.
        Одеваюсь как для бега - леггинсы, кроссы, легкая куртка, - но в городском парке недалеко от дома сворачиваю с дорожки, опоясывающей водоем, на которой обычно толпятся раннеры, в укромный уголок. В глубине парка есть деревянная скамейка под раскидистой вишней, красиво цветущей весной, сейчас ветви голые, травяной ковер под ногами пожух и истоптан, но место мне все равно нравится.
        Скрещиваю пальцы на руках - хоть бы она была свободна, - и мне везет. Невольно ускоряюсь, усаживаюсь на край и, повернувшись боком, перекидываю ноги через подлокотник. И… зависаю. Я пришла сюда подумать в тишине, без ненужного внимания, без внешних раздражителей, даже телефон оставила дома. Урвала уединенное место, расположилась с комфортом, казалось бы - думай не хочу, но ничего не выходит. В голове пустота. Я так долго откладывала, так долго собиралась начать думать, так готовилась, будто мне нужно лишь освободить время, найти место, а дальше все получится само собой. Нет. Так не работает.
        Думалка не включается просто так, по желанию. Думать - это не ткнуть в "плей" на айподе, и из него польется музыка. И не нажать на кнопку "старт" на стиралке или кофеварке, и они запустят свой процесс. Мысли и идеи - любые, даже в виде изощренного вранья - либо есть, либо их нет. И никакой правильный настрой и антураж не помогут им появиться.
        Отчаявшись включить свою мыслительную функцию, пытаюсь отнестись к проблеме математически - решить, как задачку. Что мне дано: моя семья с Расселом и моя любовь к Сойеру. Что нужно найти - выход из семьи. По возможности безболезненный для всех и не разрушающий отношения отца с сыном. Дополнительное условие, очень важное - самой не потерять возможность быть с Сойером. А значит, при поиске решения Сойера нужно исключать из уравнения. Без вариантов. Что меня ничуть не удивляет - я и раньше не сомневалась в этом.
        Но теперь даже математика подтверждает мою теорию.
        Это радует, но недолго. Через час мне приходится с горечью признать, что даже наука бессильна в моей ситуации. Для решения моего уравнения без неизвестных формул еще не вывели. Не то чтобы у меня совсем нет идей, но при ближайшем рассмотрении я все их забраковываю. Начинаю вести внутренний диалог с собой, как если бы вела его с Расселом, и нахожу слабые места, контраргументы на все свои доводы, почему хочу уйти от него.
        Самое простое - разлюбила - видится мне и самым слабым. Неубедительным. Рас не поверит, что разлюбила я просто так. Семь лет любила, а во вторник вдруг любить перестала. Он обязательно спросит почему, но ответа у меня нет. Я трачу немало времени, сочиняя причины угасания своей любви к нему, но они не выдерживают критики. Даже моей. У Рассела же наверняка критичность будет повышенной. Мои ответы должны быть простыми, но исчерпывающими, чтобы не рождать у него все новые вопросы, которыми загонит меня в угол.
        Банальщина "устала от одиночества" тоже никуда не годится - я знала, за кого иду замуж, уже тогда его работа была связана с постоянными командировками и повышенной секретностью, и меня это не напрягало. И правдоподобного объяснения, почему это в один день изменилось, я не нахожу.
        И нежелание, чтобы за мной следили двадцать четыре на семь, тоже выглядит блёкло и надуманно. Я и себя не могу убедить в весомости такой причины для развода, и уж тем более не смогу скормить это мужу. Мужу, съевшему на допросах с пристрастием не одну стаю собак. Меня он раскусит, даже не напрягаясь, с первого неуверенного блеяния.
        Покончив с этими пунктами, вспоминаю все то, что мы накидали тогда в споре с Сойером. Прощупываю на доказуемость и набившую оскомину разность характеров - пфф, и отсутствие взаимопонимания - туда же, и неуважение. По последнему пункту предъявить Расу могу только то, что он не считается с моим мнением и желаниями, это с натяжкой можно назвать неуважением, да и легко опровергнуть. Не зря Сойер меня высмеял. Просто перечислять эти причины - одно, а подкрепить доказательной базой - другое. И у меня не вышло.
        Едва не реву от бессилия и досады на свою неспособность придумать, как мне спасти свою дальнейшую жизнь, когда из глубин памяти всплывает последний аккорд того нашего разговора.
        - Чего ждать? Что метеорит упадет прямо на ваш дом, и отца не станет?
        - Думаешь, только его смерть решит нашу проблему?
        Эта его шутка ужаснула меня тогда, и сейчас я вздрагиваю от страха, что у меня вообще есть такие мысли. Но отмахнуться от них не могу. Зажмуриваюсь и шепотом думаю: если бы вдруг муж умер - попал в аварию, например, или кирпич упал на его голову, - это бы освободило меня и от брака, и от неприятного разговора, из которого я не выйду победителем. И от невозможности быть с Сойером…
        Мне стыдно даже перед самой собой за эти подлые мыслишки, я чувствую, как вспыхивают от разом прилившей крови щеки, как бьется в истерике трусливое сердце.
        Нет. Конечно, я не желаю Расселу смерти! Никому не желаю. Но чем дольше думаю над предстоящим разговором, тем яснее понимаю, что мне нечего ему сказать. У меня нет ни единого веского, вразумительного, достоверного основания просить его о разводе.
        Но я все равно это сделаю.
        Пусть я не готова, буду действовать по ситуации. Если он припрет меня к стенке, скажу правду - влюбилась в другого. Но ни за что не признаюсь, что это его сын.
        - На какой ему твое признание? - вслух возражаю себе язвительно. - Не сегодня так завтра он все узнает. Просто сложит два и два и поймет, в какого "другого" ты влюбилась. Круг твоего общения за последние недели был крайне узок. Ему даже не придется выбирать из двух подозреваемых. Он один. И Рас даже не будет спрашивать у тебя, сразу пойдет с этим к Сойеру, а тот точно не станет ему лгать. Даже "не сошлись характерами" выглядит меньшей хренью, чем эта твоя "полуправда".
        Взбешенная самокритикой, вскакиваю со скамейки и почти бегу в сторону дома.
        Затея с прогулкой провалилась. Сейчас я даже дальше от успешного исхода разговора с мужем, чем была утром. Тогда еще тлела надежда, что я смогу что-то придумать. Больше не тлеет.
        Вбегаю на веранду, открываю дверь, ведущую в кухню, и застываю на пороге.
        - Здравствуй, Хэвен. Я к тебе.
        Глава 33 Девочка, танцуй
        Встретиться с Сойером в своем доме, точнее, в доме его отца, так неожиданно, что я забываю дышать.
        "Зачем он здесь? Что-то случилось? Он говорил с Расселом?!"
        Кровь отливает от лица, я ощущаю этот отлив физически и слегка пошатываюсь.
        Вижу всплеск тревоги в его глазах и едва уловимое движение ко мне, но незаметно мотаю головой, пресекая - в кухне мы не одни.
        - Эй, секси мачеха, ты чего так побледнела? - кидается ко мне Спенсер, похоже, не засекший нашей пантомимы.
        Подведя меня к столу, аккуратно усаживает на барный стул. Благодарно улыбаюсь, стараясь не смотреть в сторону Волчека. Но глаза будто магнитом тянет к нему. Сопротивление болезненно и, в конце концов, бесполезно.
        - Привет, - вспоминаю про приличия.
        - Ты перетренировалась, что ли? - подает мне стакан с водой младший пасынок. - Долго тебя не было…
        - Я часто отдыхала, не волнуйся. Просто… не стоило бегать после вчерашнего, - вру и не краснею - кровь так и не хочет нормально циркулировать.
        - Да, наверное, - Спенс ухмыляется. - Наша мачеха вчера накидалась вискаря как не в себя. Я не видел, чтобы люди столько пили.
        Это уже Сойеру.
        - С радости или с горя? - улыбается братишке, но я чувствую, что он напряжен.
        Натянут как тетива индейского лука.
        - Мистер Вандербилт приходил, - помрачневшим голосом поясняет Спенсер, и лицо Сойера меняется.
        На смену напряжению приходит сочувствие. Отворачиваюсь.
        - Мне жаль, - тихо и громче после паузы: - Я с новостями.
        - Какими? - вскидываюсь, ощущая, как быстро-быстро застучало сердце, гоняя прежде негонимую кровь по венам.
        И щеки сразу защипало теплом.
        Сойер зыркает на Спенса:
        - Оставь нас.
        Провожаю младшего О'Грейди взглядом, просто чтобы отсрочить озвучивание новостей. Я боюсь их. И хочу услышать, и боюсь. До истерики, до панической атаки. Ладони влажнеют, во рту сохнет, и я машинально облизываю губы.
        Он замечает.
        - Секси мачеха? - спрашивает с ухмылкой.
        - Спенсер прикалывается надо мной, - улыбка получается кривой.
        - Эт-то вряд ли. Просто яблочко от вишенки...
        - Это ты о чем?
        - Это я о том, что у парней О'Грейди вкусы совпадают.
        Нервно хихикнув, опускаю глаза.
        - Ты как? - тихо и серьезно.
        Неопределенно дергаю плечом. Он пересаживается спиной к входу, тянет руку через стол и переплетает свои пальцы с моими. Сжимает. Пальцы у него горячие и от них бьет током, как всегда. Нет, сейчас даже сильнее - я слишком долго не была в его электрическом поле, и силовое воздействие ощущается мощнее.
        Разряд как от дефибрилятора.
        - Без тебя в доме чертовски тоскливо, - низкий гортанный звук его голоса прошивает меня насквозь, оголяя нервы.
        У меня мурашки по спине, будто он касается ее. А он и касается - взглядом, голосом, оставляя на коже ноющий след, как после ожога.
        Сцепляемся взглядами, нас замыкает на какое-то время. И время останавливается. И я вижу только его. Он один в фокусе, как в круге прожектора, а все остальное обесцвечивается, теряет яркость, расплывается и заблюривается, словно кто-то активировал функцию "виньетка" на фото в инсте.
        Чувствую влагу на щеке и понимаю, в чем причина этого эффекта виньетирования - слезы. Никакой магии…
        Сойер протягивает свободную руку и стирает мокрую дорожку снизу вверх.
        - Умираю, как хочу тебя обнять, но…
        - Нельзя, - шепчу, давясь слезами.
        - Возвращайся домой, Хэвен, - просит по-русски. - Давай скажем все отцу и снова будем вместе.
        - Разве что-то изменилось с последнего разговора? - нехотя высвобождаю свою руку из его. - Ты уничтожил компромат?
        - Мне просто наплевать. Было наплевать тогда и сейчас. Я побыл без тебя и… не хочу ждать.
        - Если компромат не вымысел, и Рассел пустит его в ход, то без тебя буду я, - поднимаюсь и отхожу к мойке. - Так не хочу я.
        Включаю холодную воду, чтобы смыть остатки слез. Сердце рвется из груди, рвется к Сойеру, но… нельзя.
        - Я поговорю с Расом. Скоро, - что "скоро" - это уже сегодня, я умалчиваю.
        Вдруг что-то пойдет не так. Не хочу его обнадеживать.
        - Только не затягивай сильно. Иначе с ним буду говорить я. Мы нашли этих уродов.
        Без паузы, без перехода, даже голос не изменился. Но я не удивлена. Наверное, чего-то такого и ждала, когда увидела его у нас. Поэтому и спрашивать "каких уродов?" мне не нужно, понимаю, о ком речь, без дополнительных объяснений.
        - И кто они? - не оборачиваясь.
        Голос дрожит.
        - Зачем тебе знать? Что тебе скажут их имена?
        Пожимаю плечами.
        - Тогда отвези меня туда.
        - Куда?
        - Ну… туда, где вы их держите. Хочу сама…
        - Что ты хочешь сама? - с нажимом.
        Во взгляде устремленных на меня глаз смесь из непонимания, недоверия и немножко ужаса, которое испытываю и я сама.
        - Н-не знаю! Посмотреть в глаза, ударить… Нет! - срываюсь. - Я хочу их переехать! Как они переехали моего брата и меня!
        В столовую вбегает Спенсер.
        - Хэвен, все нормально?
        Я не заметила, как перешла на крик.
        - Д-да… Прости…
        Осекаюсь. Опять это "прости". Я ведь не чувствую себя виноватой, не чувствую, что мне есть за что просить прощения. Просто так проще отделаться от человека, избежать дальнейших расспросов и… и вообще!
        Спенс обменивается взглядами с братом и, помедлив, уходит.
        Пыл мой поугас, но не решимость, непонятно откуда взявшаяся, но непоколебимая.
        - Ты отвезешь меня? - жду ответа от Волчека, впиваясь в него глазами.
        - Это очень странная просьба, Хэвен. Я понимаю твое состояние и желание поквитаться мне тоже знакомо, и все равно это… странно.
        - Что тебя удивляет? - с вызовом.
        - Хотеть кого-то переехать - ненормально.
        - А по-моему, желание отомстить - естественно.
        - Не могу не согласиться. И именно поэтому я уже отомстил. И за тебя, и за Хайдена. Вопрос закрыт.
        Оставшись одна - Сойер увел Спенсера с собой, - не позволяю себе залипать на реплее нашего разговора, анализируя мои обвинительные выпады и его упрямую защиту, а сразу иду в душ. Рассел вернется уже скоро, я должна быть готова. Хотя бы внешне.
        Вода вместе с мыльной пеной смывает с меня и усталость, и тяжесть от новостей Сойера, оставляя странное нервное возбуждение. И какую-то внутреннюю браваду, усилив недавнюю решимость.
        Это гуд - такой настрой пригодится мне если не в мести, то в предстоящем разговоре с мужем. Сейчас я не сомневаюсь, что выдержу его и поставлю свою точку.
        Когда я почти оделась, муж объявляется не сам, звонком на телефон.
        Я догадываюсь, что это может означать - за годы брака не один наш ужин или выход в свет отменялись по причине внезапных командировок или переносились из-за архиважных внеплановых совещаний.
        Смахиваю ярлык с зеленой трубкой.
        - Привет.
        - Привет, любимая. Как ты?
        - Нормально. Даже замечательно. У нас были гости, знаешь? Заходил… - запинаюсь, не могу заставить себя произнести его имя, - твой сын, он сказал, что нашел…
        - Знаю, - перебивает. - Сойер дозвонился до меня. Я потому и спрашиваю как ты.
        - Прекрасно. Приезжай. Закатим вечеринку. Теперь и повод есть. Очень хочу отметить факт отмщения. Жаль, что мне не позволили поучаствовать в казни.
        - Ты это несерьезно…
        - Еще как серьезно! Ты скоро будешь? Мне уже не терпится начать.
        - Вообще-то… я сегодня не приеду, Хэвен. Я на задании.
        Мощная волна разочарования затопляет меня. Не хочу откладывать. Ожидание может вновь сделать из меня размазню.
        - Может, я приеду? - пытаюсь не упустить эту возможность.
        - Мм… заманчиво, но ты меня не застанешь.
        - Где ты? Не в стране?
        - Ты же знаешь, что это секретная информация, - я слышу, что муж улыбается.
        - Да, конечно…
        - Я в Боготе, - с географией у меня не очень, но, кажется, это в Колумбии. - Точнее, должен там быть. Пришлось задержаться, я в штабе, но уже через пару часов улечу. Если все пойдет как надо, завтра вернусь. А ты…
        - А я, значит, буду отмечать одна.
        - Хочешь, я попрошу Спенсера вернуться и составить тебе компанию?
        - Нет, не надо. Пусть побудет с братом. Я… поеду в клуб, потанцую, выпью.
        - Одна? - удивленно.
        - Ну а почему нет? Ты ведь не можешь пойти со мной, - не удерживаюсь от упрека.
        Обычно я спокойно реагирую на экстренные поездки мужа, но не сегодня. Когда я так долго настраивалась и, наконец, настроилась на неприятный разговор с ним, он ускользает от меня. И я раздражена.
        - Окей. Но будь осторожна. И не езди на машине. Вызови такси.
        - Обязательно, - усмехаюсь.
        - Я позвоню, как смогу.
        - Буду ждать тебя дома.
        - Я люблю тебя.
        - Пока.
        Ответить ему тем же не могу. Не смогла ни разу с тех пор, как вернулась домой. Язык не поворачивается солгать.
        С погасшим телефоном в руке на некоторое время замираю посреди комнаты, потом вздрагиваю и набираю номер такси.
        По дороге в клуб оживленно болтаю со словоохотливым водителем. Несмотря на тяжелый день - или благодаря ему, - мне весело и легко. Я реально собираюсь танцевать и отрываться.
        Кто-то сказал бы, что мое состояние предистеричное, и мне бы не в клуб, а таблетку и под одеяло, но мне норм. А выпью пару бокалов - и пофиг, что буквально недавно давала себе слово больше не пить, - станет еще лучше.
        В клубе прошу себе отдельную кабинку и заказываю сразу две бутылки "Мартини" - для начала. Я бывала здесь уже не раз, и с подругами, и с Расом, меня знали и старались угодить.
        Брезгливо вынув из бокала и швырнув в пепельницу зубочистку с оливками, наливаю мартини до краев и выпиваю залпом. Повторяю, а потом устремляюсь на танцпол, начиная танцевать еще в дверях кабинки.
        Я широко улыбаюсь, я раскована и обольстительна. На меня, конечно же, обращают внимание, кто-то обсуждает, а кто-то увязывается вслед за мной.
        Вечер, переходящий в ночь, обещает быть удачным.
        Глава 34 МакАртур
        В свою кабинку возвращаюсь только часа через два - дать немного отдыха ноющим от каблуков ногам. И в который раз запоздало думаю, что следовало надевать более гуманные в этом отношении кеды.
        "В следующий раз обязательно", - традиционно обещаю себе.
        Одной рукой наполняю свой сиротливый бокал, второй достаю из сумочки телефон - привычка. Хмурюсь, обнаружив целую кучу пропущенных вызовов - один от Рассела и еще восемь звонков с номера, что не определен. Хочу перезвонить мужу, но, взглянув на часы, понимаю, что он в воздухе, и откладываю звонок на потом.
        Допив первую порцию мартини, наливаю еще одну - или две, кто считает? - и возвращаюсь на танцпол. И вновь отжигаю со всеми подряд, и с мужчинами, и с дружелюбно настроенными девушками.
        Еще через час активных танцев и регулярного наведывания в бар за новым шотом или коктейлем решаю, что хватит с меня. Натанцевалась.
        Отклонив два предложения продолжить, на нетвердых ногах шагаю в кабинку за оставленными вещами. Сунув купюры в чекбук, набираю номер мужа - вдруг уже приземлился. Я понятия не имею, где эта Богота и сколько до нее лететь. Идут попытки дозвона, когда дверь в кабинку распахивается, и за спиной испуганного официанта я вижу помощника Рассела.
        - Миссис О'Грейди, извините, что прерываю ваш вечер, но вы должны поехать со мной.
        - А что…? К-куда?.. - сбивчиво. - Где Рассел?
        - Пожалуйста, не задавайте вопросов и следуйте за мной.
        Сурово. Холодно. Официально. Непонятно…
        - Куда? И зачем? - повторяю тверже. - Что случилось? Я могу позвонить мужу?
        Опускает взгляд.
        - Позвонить можете. Но он вам не ответит. Я прошу вас пройти со мной.
        Не хочу с ним спорить, смотрю на экран - никаких следов вызова. Значит, сбросил. Или недоступен. Убираю телефон в сумку.
        - Если я пойду, вы мне объясните, что происходит?
        - Да, конечно. Сразу, как только мы уйдем отсюда.
        - Тогда идемте.
        Я встаю.
        Следуя за МакАртуром, улыбаюсь полуобморочному официанту, обхожу толпу танцующих и с наслаждением глотаю свежий воздух, оказавшись на улице.
        Задняя дверь приткнутого у самого входа тонированного "Рэндж Ровер" открывается, и правая рука мужа замирает возле нее. Залажу внутрь, он садится рядом. Но говорить не торопится.
        - Куда мы едем?
        - К вам домой.
        Очень информативно…
        - Слушайте, Рэй, я бы прекрасно добралась и на такси. Уже как раз собиралась. Что это за показательное представление? Вы бы еще спецназовцев в полной экипировке притащили для аутентичности. Что происходит вообще? И где Рассел?
        - Сейчас мы приедем, и я все вам расскажу.
        - Хотелось бы верить, но это я уже слышала, а никакой информации до сих пор не получила. Вы не понимаете, что пугаете меня?
        - Поверьте, это не нарочно, - он предельно вежлив и предупредителен.
        Взгляд открытый и честный. Злиться просто невозможно, и, сдаваясь, я бурчу:
        - Очень на это рассчитываю.
        Когда джип замирает возле дома, Рэй выходит и подает мне руку.
        Игнорирую из чистого упрямства и едва не падаю, споткнувшись, когда вижу по краям машины двоих вооруженных людей в черных балаклавах - это что, МакАртур так издевается надо мной?
        Попросила маски-шоу, и вот…
        Стреляю в него глазами - ноль реакции. Отвернувшись, быстро иду к двери. Рэй не отстает, как и автоматчики. Но в дом не заходят, остаются - кажется, правильно говорить "рассредоточиваются" - на крыльце.
        Разворачиваюсь к помощнику и, не сдерживая гнева, чеканю по слогам:
        - Что? Это? - голова наклонена к двери.
        - Миссис Оу, присядьте, пожалуйста, - ведет рукой в сторону широкого дивана. - У меня плохие новости.
        На этих словах я каменею. Буквально чувствую, как конечности и другие части тела мне отказывают - не могу ни двигаться, ни говорить, ни даже моргать. И дыхание останавливается. Я впиваюсь в него требовательным, умоляющим взглядом и жду продолжения.
        - Вы не можете позвонить мужу. Он вам не ответит, потому что его убили. Чуть более двух часов назад… Мне очень жаль.
        Его слова звучат так невероятно, что я даже отмираю.
        - Как убили? Это какая-то ошибка. Я говорила с ним… сколько? Два, три часа назад. Может, больше… Сколько сейчас времени?
        - Три часа ночи.
        - Мы говорили в десять или около того. … Не может быть… - качаю головой и начинаю ходить от стены к стене. - Это…
        - Мне очень жаль.
        - А вы? - встаю перед ним, слегка дрожа. - Вы же всегда рядом с ним… Если его убили, как выжили вы?
        - Я всегда рядом, да, но не сегодня. Я… Я виноват. Я… Простите!
        - Как это произошло? Где? Он же должен…
        - Здесь, в штаб-квартире, - его ответ прерывает меня.
        - Что за бред? - не выдерживаю. - Он сказал, что на задании, в Боготе.
        Нечаянное признание, что мне известно о предполагаемом местонахождении мужа его помощник замечает - вижу это по легкому поднятию бровей, - но тактично опускает.
        - Мы задержались. Он ждал важного звонка. И мы уже собирались взлетать. Он отлучился в… уборную. Я пошел за ним спустя четырнадцать минут и нашел его… возле раковины.
        - Его убили в туалете?! - не верю тому, что слышу.
        - Да. Ему выстрелили в затылок. Один точный выстрел…
        Вздрагиваю всем телом, и МакАртур замолкает.
        - Избавьте меня от подробностей, - прошу, выставив ладонь. - Я… не хочу.
        Мотаю головой, отгоняя непрошенные видения.
        - Простите.
        И снова "Простите"… Какая ирония…
        - Кто это сделал?
        - Мы не знаем. Выясняем.
        - Как не знаете? - сатанею от маразма происходящего. - Директора ЦРУ застрелили прямо в штаб-квартире, и вы не знаете, кто это был?
        - Нет.
        - У вас изменились требования безопасности? К вам теперь так легко проникнуть?
        - Нет. Никакого вторжения не было. Это совершил кто-то… свой, - лицо его заметно краснеет, то ли от стыда, то ли от гнева, или от бессилия. - Камеры ничего не зафиксировали. Кто-то хорошо знал, где расположены камеры. Его ждали в кабинке. И выстрелили почти сразу, как он вошел.
        - У вас по ночам так много народу на местах?
        Не то чтобы мне хочется поиграть в детектива или я что-то понимаю в расследованиях, но то, что он говорит, звучит так абсурдно, так нелепо, что поверить в это я не могу. Поэтому, наверное, и не истерю из-за сообщения о смерти мужа - я в нее попросту не верю! Не осознаю, что это может быть правдой.
        - Эта ночь особенная, поэтому да. Немало. Сейчас все проходят проверку.
        - А вы, почему вы здесь? Почему меня доставили домой? Это вы звонили мне несколько раз? - деловито сыплю вопросами.
        Наверное, я так абстрагируюсь.
        - Да. Мы вас искали.
        - Зачем?
        - Заместитель директора Бэрроуз решил, что вы нуждаетесь в охране.
        - Я? - невольно повышаю голос. - Почему я?
        - На вас не так давно было совершено покушение.
        - В смысле, на мо…
        Осекаюсь. Может, он не знает про Хайдена? Может, Рас не делился с подчиненными семейными проблемами? Если бы он посвятил своих людей, это могло вывести их на правду о Сойере, а вряд ли муж стремился это афишировать. Ну и я не буду.
        - Покушение было, допустим. Но оно не было связано со мной. Кому я могу быть интересна? - развожу руками для наглядности.
        - Вот это мы и хотим выяснить. А пока обеспечим вам круглосуточную охрану.
        - Ну уж нет! - взрываюсь и даже подпрыгиваю на месте.
        Прошлая "охрана" заточила меня в круглосуточную, хоть и комфортабельную, тюрьму. И пусть мне грех жаловаться, это заточение в доме с Сойером стало лучшим, что случалось со мной, однозначно лучшие дни в моей жизни, даже те, что мы провели, раздражая друг друга. Но в другую тюрьму - ни за что!
        - К сожалению, это не зависит от вашего желания.
        Холодно и официозно. Этим человеком мое мнение точно не учтется, но я все равно попробую.
        - Послушайте, Рэй, если на меня и покушались, то только потому, что хотели достать Рассела. Как вы знаете, они его уже достали, без моей помощи… - голос жалобно срывается. - Зачем им я?
        - Не могу с вами согласиться. Будь целью ваших нападавших шантаж или запугивание директора О'Грейди, они не стали бы сразу палить из автоматов. Они попытались бы взять вас в заложницы и выдвинуть требования. А "Мерседес" вашего отца безжалостно расстреляли. Предосторожность не помешает. Это для вашей же пользы.
        - Снова сидеть взаперти - для моей же пользы?! - срываюсь на крик и даже не пытаюсь успокоиться. - Вы, верно, издеваетесь? Прекратите это, МакАртур!
        - Это не в моей власти, миссис Оу.
        - Моя фамилия Вандербилт!
        - Мне это известно.
        - Хорошо. Ладно. Свяжитесь со своим начальством и скажите, что…
        - Я не буду звонить. Я - солдат. Я получил приказ, и я его исполню.
        В бессилии зажмуриваюсь. Но снова распахиваю глаза. Вгрызаюсь взглядом в серые глаза помощника Раса.
        - И как долго это будет продолжаться? И не вздумайте мне сказать, что пока не разберетесь. Я сыта этим по горло.
        Он молчит.
        - Прекрасно! Убирайтесь!
        - Пожалуйста, миссис Оу, поймите, мы…
        - Убирайтесь!
        Он уходит, а я обессиленно стекаю на пол. В голове черная вакуумная пустота. Ни эмоций, ни мыслей, ни желаний, ни ощущений. Ничего.
        Я так валяюсь до рассвета, но не сразу его замечаю. Как не замечаю и то, что лежу в неудобной позе, с подвернутой под себя ногой. Она онемела, но я понимаю это, только когда пытаюсь встать.
        Неуклюже плюхаюсь обратно, падаю на бедро, но боли по-прежнему не чувствую. Сигнал в мозг не поступает, информация в нем не регистрируется.
        Я как раскуроченная кукла. С оторванными руками, ногами и головой.
        Но в голове этой появляется бегущая строка белыми буквами:
        "Рассел мертв…"
        Я залипаю на ее прокрутке. Повтор за повтором. Круг за кругом.
        Звонок телефона вспарывает мозг и проникает в него. Долго игнорирую его, но звонивший не унимается, и я решаю снять трубку. Доползаю до оставленной у дверей сумки. Выкапываю мобильник, на миг оживая от мелькнувшей надежды, что это Сойер. Но это МакАртур.
        - Простите, что беспокою. Хотел узнать, как вы. Мои люди ска…
        - Я нормально, - перебиваю безжизненным от разочарования голосом.
        Дав отбой, отключаю телефон, не желая говорить ни с кем, кроме одного… Но он не звонит.
        Какое-то время сижу так же неподвижно, как и несколько часов до этого, но потом чувствую внезапный приступ тошноты. Подрываюсь с места, несусь в гостевой санузел первого этажа, по пути сметая журнальный столик, и долго изливаюсь, спазмируя, в унитаз.
        Когда тело перестает сотрясаться в агонии, поднимаюсь и, сдвинув створку душевой кабины, прямо в одежде встаю под душ. Горячие струи лупят меня по запрокинутому лицу, размазывая по лицу макияж, стекают по волосам, распахнутому пальто и дизайнерскому платью. И только теперь, спустя целую ночь и утро, меня срывает в рыдания. Я не сдерживаюсь, позволяю себе реветь в голос, выть белугой, жалея Раса и проклиная себя.
        - Я не хотела, чтобы он умер. Боже, я этого не хотела… Нет, я не этого хотела! Как же так, Господи? Ну почему?!
        Когда и на это сил не остается, вылезаю из кабинки. Иду в гостиную, на ходу снимая с себя мокрую одежду, бросаю ее тут же и, рухнув на диван в гостиной, мгновенно засыпаю.
        Глава 35 (Не)званые гости
        Дождь такой сильный, нескончаемый, вода с неба льется рекой. Или стеной - это тоже подходит.
        А небо графитово-черное, наглухо затянуто тучами, и ни намека на луну или звезды. Злая, непроглядная, вызывающая дрожь темень.
        Дорога почти не освещена, и я практически ничего не вижу. Света фар категорически недостаточно, они не прошивают кромешную темноту, а дворники не справляются с жутким, как из фильма ужасов, ливнем, и я еду буквально наощупь. А должна ехать быстро-быстро, чтобы успеть. Чтобы догнать. Чтобы объяснить.
        Это для меня очень важно, жизненно необходимо, а времени у меня нет, и я не выдерживаю, сильнее притапливаю педаль газа, разгоняя двигатель и машину.
        Шины начинают скользить по залитой дождем дороге и будто всплывать. Мне знаком этот эффект, он называется аквапланированием. Знаю я, и что езда в условиях такой видимости опасна и даже запрещена - гонки в такую погоду не проводятся. Но я не на трассе, и вывесить красный флаг мне некому, да я бы и не среагировала - я здесь, не чтобы отступить. А чтобы догнать его! Мне нужно сказать…
        И я вновь усиливаю давление на акселератор. Плевать на риски.
        Я еду быстро, очень быстро, но моя цель впереди еще быстрее. Я ее вижу, я уже близко, еще чуть-чуть, и… Я снова ускоряюсь.
        Дорога неожиданно сужается и уходит в поворот. Я выкручиваю руль, меня заносит, выкидывает на встречку, и я застываю в ужасе, когда вижу прямо перед собой фары огромного грузовика. Водитель жмет на клаксон, и меня оглушает его сигналом. Я ору.
        Подскакиваю на кровати, вся мокрая, и только когда слышу еще один звонок, соображаю, что это звонят в дверь.
        С трудом отображая, где я, встаю и, пошатываясь, иду к двери. В большом зеркале на дверце шкафа боковым зрением цепляю свое отражение - я же голая! В голове шум и туман, но не настолько, чтобы я не понимала, что в таком виде открыть дверь не могу. Кто бы это ни звонил, чтоб ему…
        Хватаю в гардеробе длинный вязаный кардиган и, запахнувшись в него, спускаюсь по крутой лестнице вниз. Пока я ползу, считая ненавистные ступеньки и опасаясь свалиться с них нафиг, незваный гость продолжает настойчиво трезвонить.
        С раздражением распахиваю массивную дверь, собираясь грубо послать визитера, но осекаюсь. В дом вваливаются Ритка и Денис.
        Ритка, увидеть которую я отчаянно жаждала некоторое время назад, но сейчас она невыразимо некстати.
        - Ну здравствуй, племянница, - Рита обнимает меня, а я бросаю взгляд за окно.
        Теперь ясно, почему там темно, хотя, когда я засыпала, кажется, уже светало. Похоже, я проспала целый день. Из Москвы к нам лететь часов десять.
        - Привет, тетя Хэвен, - голос у племянника мрачный, но глаза светятся радостью.
        Хоть и повод грустный, но для него поездка в Штаты - это все еще приключение. Несмотря на то, что он тут далеко не впервые.
        - Надо же, какой приятный сюрприз…
        Отстраняюсь, так и не обняв Риту - нет ни сил, ни желания.
        - По твоему кислому виду ни за что не догадаешься, что ты нам рада.
        - Говорят, внешность обманчива…
        - Угу, - придирчиво изучает меня тетка. - Выглядишь - хуже не бывает.
        Вздыхаю.
        - Вот что я люблю в тебе, Рит - ты всегда умеешь найти правильные слова. Приободрить, утешить в трудную минуту…
        - А ты нуждаешься в утешении? - прищуривается подруга дней моих суровых. - По-моему, тебя в самый раз выпороть.
        - А… Тоже верно.
        Не дожидаясь приглашения, проходит в гостиную. Но через пару шагов замирает возле моих сваленных и все еще влажных вещей. Оборачивается на меня.
        Не реагирую. Прохожу мимо и усаживаюсь на диван. Черт, мокро!
        Подскакиваю.
        Точно. Я же уснула здесь. Вышла из душа, сняла насквозь промокшую одежду и завалилась на диван. Хоть понятно теперь, почему я голая. Но непонятно, каким образом оказалась наверху… Не помню, чтобы я сама туда поднималась.
        Падаю в соседнее кресло и откидываю голову на спинку.
        - Как ты? - присев на широкий подлокотник, Ритка обнимает меня за голову, прижимает к себе.
        - Знаешь, меня об этом уже спрашивали. И я даже нашлась, что ответить.
        - Не сомневаюсь, - чувствую, что она улыбается. - Поделишься?
        - А то. Я но-рмаль-но.
        - Ну, это заметно, - целует в макушку.
        И от ее объятий, и от этого сестринского поцелуя мне, на самом деле, так хорошо, что даже страшно. Страшно, потому что я не могу себе позволить сейчас поддаться эмоциям, расклеиться и рыдать в Риткину жилетку.
        Не могу, потому что…
        - Вы надолго?
        - Ну, это от тебя зависит.
        - Да? Тогда я вас провожу…- изобразив воодушевление, делаю попытку подняться, но младшая из сестер Измайловых давит на плечи, усаживая меня обратно.
        - Помечтай! Я останусь столько, сколько посчитаю нужным.
        - Формулировка немного другая, но суть я поняла. Это я уже проходила. Что ж, будьте как дома.
        Снова встаю, теперь удачно, и шагаю к лестнице.
        - Хэвен…
        Останавливаюсь, не оборачиваясь.
        - Мне очень жаль, Хэвен. То, что произошло, ужасно. Я понимаю, что ты чувствуешь, но…
        - Ни хрена ты не понимаешь, Маргарита Николаевна, - шепчу тихо, также стоя к ней спиной.
        - Так расскажи мне.
        Явно неловко чувствующий себя Денис не выдерживает и, стремясь ретироваться от взрослых разговоров, прыжками взлетает по лестнице - там комната для гостей, в которой они обычно живут. Вот уж у кого нет ни малейшего желания копаться в моей гнилой душе.
        - Расскажи, - приближается Рита.
        Такая родная, такая сочувствующая, мой самый преданный друг. Та, кому я поверяла все свои тайны, и кому первой - и единственной - рассказала бы о Сойере, если бы не…
        Вот именно, если бы не…
        - Я… не могу… - сиплым надрывным шепотом. - Я бы хотела рассказать, но не могу.
        - Даже мне?
        - Даже тебе. Даже себе. Никому.
        Никому не могу. Никому не могу рассказать про Сойера.
        Ведь если узнают, у меня появится мотив. У нас у обоих он появится.
        Конечно, вряд ли кто-то в здравом уме подумает, что это я его убила. Умри он в любом другом месте при других обстоятельствах - да, я первая кандидатура. Главная подозреваемая. Но Раса убили в самом охраняемом месте страны, в хэдофисе разведуправления, и заподозрить домохозяйку, пусть и с высококлассными навыками вождения, что она способна проникнуть в штаб разведки - невозможно. Это утопия. Таких сумасшедших, думаю, среди коллег Рассела нет.
        Плюс у меня есть алиби. Не один десяток человек видели меня в клубе. А вот Сойер…
        Есть ли алиби у него - вопрос.
        Да, вчера он забрал к себе Спенса, но у него могла быть возможность. И у него точно есть навыки. Его репутация играет против него.
        О терках с отцом тоже, думаю, близкие подчиненные Раса в курсе. И если он подпадет под подозрение… Страшно представить, что будет.
        Не хочу представлять.
        Нет! Я не скажу ни слова. Никому. Даже Рите. Я знаю, что Сойер не имеет отношения к смерти отца, и не стану его подставлять.
        - Хорошо, я не буду спрашивать ни о чем. Только, пожалуйста, не замыкайся. Не надо.
        Вновь обнимает, и меня опять пробивает на слезы.
        - Ну довольно разводить мокроту. На этом этаже уже почти нет сухих мест. На втором все так же плохо?
        Силясь улыбнуться, качаю головой.
        - Вроде нет.
        - Тогда давай спать.
        - Но… надо же заняться… - не могу произнести это слово, ни по-русски, ни по-английски.
        Звучит одинаково ужасно. Непоправимо. А я все еще не верю. Не хочу верить.
        - А я здесь, по-твоему, зачем?
        - Телефон МакАртура на…
        - Я разберусь. Топай.
        И я топаю. Прятаться от действительности во сне.
        Глава 36 Испытание
        - На опознание? Зачем опознание? Разве оно обязательно, когда личность убитого установлена? Или вы сомневаетесь, что убитый - Рассел? - негромким голосом пытает Рита Рэя.
        Я спускаюсь со второго этажа и не вижу его, только слышу - Ритка не пускает его в прихожую, заставляя томиться за дверью.
        Его голос подчеркнуто вежлив и терпелив:
        - Нет, это не обязательно. Определенная процедура существует, ведь после выстрела лицо… немного пострадало, так что опознание все же требовалось, для протокола, но мы провели его своими силами. И…
        Ритка не дает ему продолжить, шипя грозно:
        - Тогда зачем вы мучаете Хэвен? Если это никому не нуж…
        - Это нужно мне, Рита. Это я сомневаюсь.
        - Ты? - резко обернувшись, выпускает дверь, и Рэй проскальзывает внутрь. - Сомневаешься? Почему?
        - Хочу сама убедиться, что похороню своего мужа, а не какое-то неопознанное тело. Такая смерть мне кажется нелепой и неправдоподобной. Может, это их црушные трюки.
        - Миссис Оу не доверяет нам, - влезает МакАртур с улыбкой, вновь сознательно игнорируя то, что после замужества я оставила свою фамилию.
        Рассел сильно не настаивал, а я так часто меняла их за свою жизнь, что не хотела делать это еще раз.
        - Ты… Ты не представляешь… - качает Рита головой. - Ты когда-нибудь была в морге?
        - Нет, - отрезаю и перевожу взгляд на МакАртура: - Идемте, Рэй. Я готова.
        Но готова я не была.
        Едва мы вошли в массивную дверь правого крыла центральной больницы, как я почувствовала слабость в ногах. Они превратились в овсяный кисель, неустойчивый и гадкий. Пошатнувшись, я хватаюсь за предплечье МакАртура.
        - Вам нехорошо?
        - Н-нормально. Шагайте.
        Ослепительно яркий свет, длинный жуткий коридор, распашная дверь с квадратным стеклом в конце. И чудовищный, невыносимый, могильный холод. Он просачивается в рот, он проникает под кожу, он продирает до костей. И, кажется, я уже никогда не согреюсь.
        Снова ощущаю себя героиней дешевого ужастика, втайне надеясь, что это, как и всегда, всего лишь дурной сон. И я хочу верить в это. И поверила бы, если бы не рука Рэя, а еще запах…
        Стерильный, химический, тошнотворный. Одуряющий. Он набивается в ноздри, он обволакивает горло, он душит. Я стараюсь не вдыхать его, но от недостатка кислорода начинает кружиться голова, и я делаю судорожный вдох. На минималках.
        Двери перед нами гостеприимно распахиваются, а меня бросает в дрожь. Каждый следующий шаг дается с трудом, я почти повисаю на руке Рэя.
        Входим. Большая освещенная комната без окон. По стенам от пола до потолка огромные ящики, как ячейки в камере хранения, только внутри не чемоданы…
        Железная кушетка в центре, на ней накрытое простыней тело. МакАртур подводит меня к ней и отпускает. До боли сжимаю руки в кулаки - соберись!
        Человек в медицинской одежде - из-за маски я даже не вижу, мужчина это или женщина, - приоткрывает лицо. Неестественно бледное, почти белое, с резкими, заостренными чертами. Правая сторона раскурочена выстрелом, но выглядит не устрашающе, а как дефект на скульптуре из белого мрамора. Мой взгляд задерживается на этом "дефекте", потом скользит на левую часть лица и перед глазами резко темнеет. Комната вдруг заваливается набок.
        - Миссис Оу, - почему-то кричит МакАртур из другой комнаты.
        Странно. Он же стоял рядом…
        - Поднимите ее! … Да держите же! … Десять миллиграмм … - незнакомый женский голос или даже не один.
        - Осторожно, - незнакомый мужской.
        - … ужасно … истерика … потеряла сознание … задыхалась, билась в конвульсиях … булькающие звуки изо рта … откачали, вкололи успокоительное … спит, - сильно взволнованный МакАртур.
        - Как вы допустили? Я же говорила…
        Пытаюсь улыбнуться - это уже Ритка.
        Хочу открыть глаза, но веки такие тяжелые, неподъемные. Сразу вспоминается Вий, жуткий фильм из далекого детства. Единожды виденная сцена в церкви навсегда отвратила меня и от данной повести, и от произведений Гоголя в целом, но фразочка въелась в мозг, чтобы всплыть в самый неподходящий момент.
        - И что мне теперь с ней делать?
        - Ничего, медики сказали, она проспит еще какое-то время…
        - Вас обманули, - выдаю скрипучим голосом, не узнаю его, и замолкаю.
        Зато глаза самооткрываются. Без помощи разной вымышленной нечисти.
        - О, слава Богу, очнулась! Денис, метнись за водой для тетки.
        - Вообще-то я ему сестра, - возражаю привычно, но к принесенной воде присасываюсь с благодарностью.
        - Надо было раньше ему это объяснять. Ну, ты как?
        Протягиваю ей пустой стакан.
        - Паршиво. Ты была права. Мне стоило тебя послушаться. И я зря сомневалась в вас, Рэй.
        - Это был Рас? - тихо.
        Сил хватает только кивнуть. И я выпрямляюсь, садясь на диване, на который, видимо, меня уложил МакАртур - я точно не на своих двоих сюда пришла. От резкого движения голову снова ведет, прислоняю ее к спинке.
        - Миссис Оу, если хотите подняться наверх, я помогу вам.
        - В смысле, отнесете меня? - не получается даже усмешка.
        - Если позволите.
        - Не надо, я сама.
        На меня запоздало, но стремительно накатывает апатия, я буквально ощущаю, как она поднимается с ног к голове, подобно ртутному столбику в старом советском градуснике. И подняться самостоятельно по лестнице мне и впрямь будет непросто, но не хочу, чтобы кто бы то ни было, меня носил. Тем более МакАртур, организовавший мне тюрьму в собственном доме.
        И хоть идти куда-то я сейчас не в состоянии, не спросить его не могу:
        - Я все еще под замком?
        - Вы не под замком, вы под…
        - Давайте без жонглирования терминологией, Рэй. Я могу выходить из дома?
        - Конечно. Но не одна. Вас буду сопровождать я или кто-то из моих…
        - Ясно. Идите, Рэй.
        - Я…
        - Я провожу вас, - вмешивается Рита, прекрасно зная, что еще слово от МакАртура, и меня бомбанет.
        Когда Рита возвращается, я спрашиваю, где мой телефон. Щелкаю экраном - пропущенных звонков больше сотни, но того единственного, который я жду, нет.
        Почему он не звонит?..
        Глава 37 Самый худший день
        Два следующих дня до похорон я сплю.
        Сплю, просыпаюсь, рыдаю, пью снотворное и снова сплю.
        Сплю, потому что бодрствовать невыносимо. Невыносимо отвечать на звонки, невыносимо выслушивать соболезнования, невыносимо снова и снова отвечать на бесконечные вопросы: "Ничего не видела. Ничего не слышала. Ничего не знаю. Рассел со мной о делах никогда не разговаривал. При мне ни с кем не встречался. Никому не звонил. Ни о чем не договаривался…"
        Невыносимо ждать звонка Сойера…
        Невыносимо чувствовать на себе сочувственные взгляды. Пусть даже родных людей.
        Когда не сплю, я пребываю в полной прострации, пугая их и заставляя беспокоиться. Знаю, что Ритка перезванивается с отцом, жалуется ему на меня, знаю, что мама прилетела поддержать, что Спенс регулярно спрашивает обо мне, но мне все равно. Я отомру только, когда появится Сойер. Но он не появляется.
        Утром дня икс я не могу заставить себя встать с кровати. Тупо таращусь в потолок, вялая и безучастная к происходящему. Если похороны пройдут без меня, я не расстроюсь. Скорее всего, этого даже не замечу. Я могу так лежать еще долго - всю жизнь.
        Но разве мне позволят?
        Ритка бесцеремонно плюет мне в лицо холодную воду, пытаясь привести меня в чувство, и, не обращая внимания на сопротивление, вдвоем с папой выводят меня из дома. Выволакивают.
        На улице толпа одетых в черное людей. Боже, откуда столько?!
        Многие в темных очках, хотя льет дождь, достаточно сильный, и глаза не нуждаются в защите. По крайней мере, от солнца. Все с зонтами, такими же черными - траурными, - как одежда. Глаза болят от черноты и даже начинают слезиться. Поэтому я не замечаю, как кто-то подходит ближе, и вздрагиваю, почувствовав, что меня обнимают - Спенсер. Без улыбки и своей обычной дразнилки про секси-мачеху. Ни один человек в мире сейчас не назовет меня секси…
        Рядом со Спенсом мать, бывшая жена Рассела Кэролайн, элегантная и сдержанная - безупречная, - мне до нее как до луны… Она робко улыбается и ободряюще сжимает мой локоть. Вымученно киваю в ответ - так положено, - и в этот момент ощущаю покалывание на щеке, легкое жжение, как от прикосновения взглядом… Я не сомневаюсь ни секунды - ТАК смотреть может только он!
        Вскидываю голову, враз загоревшимися глазами жадно ощупываю каждое лицо, выискивая в толпе Сойера.
        - Хэвен, что случилось? Кого ты ищешь? - тут же напрягается Рита.
        Качаю головой. Я ищу, но не нахожу. Его нет. Мой лихорадочный взгляд снова потухает, будто кто-то щелкнул тумблером.
        В церкви я еще раз ощущаю кожей это покалывание, посылающее волны электричества по моему уставшему телу и, вытянув шею над частоколом голов, я шарю глазами по рядам с сотнями присутствующих, с отчаянием и надеждой - с отчаянной надеждой. Но и тут его нет.
        Сдувшись, как шарик, и сгорбившись, вжимаюсь спиной в полированную скамью.
        Панихида идет, кто-то подходит, что-то говорят, выражают соболезнования, кидают сочувственные взгляды, а я хочу лишь одного - чтобы все поскорее закончилось, и я осталась, наконец, одна. У меня нет сил играть роль убитой горем жены. Не тогда, когда я знаю, что все это из-за меня. Все эти люди потеряли дорогого человека, друга, коллегу, потому что я так захотела.
        Да, не я нажала на курок, но я не могу не чувствовать себя виноватой в его смерти. Я виновна в том, что позволила себе думать, пусть и на миг, пусть и не всерьез, но задумалась, что такой исход - единственный шанс для нас с Сойером. И теперь…
        Теперь Рассел мертв, а Сойер… а Сойер меня избегает.
        К моменту, как мы прибываем на кладбище, дождь уже закончился, но земля сырая, и ноги утопают в мокрой траве.
        МакАртур, опустив глаза и сняв очки, говорит что-то высокопарное, берущее за душу, я глотаю слезы и воздух ртом. Душит. И давит. И боль, и тоска, и чувство вины.
        Странное ощущение, будто через меня пропустили электрический ток, преследует меня и здесь, но я на него не реагирую - фантомные боли, не более. Какой смысл снова разочаровываться?
        Расфокусированный взгляд случайно натыкается на Спенсера, и сердце пропускает удар. Спенс не один, его собеседник ко мне спиной, но я знаю, кто это.
        Он все же пришел…
        От того, что я, наконец-то, вижу его, у меня буквально сносит крышу. Я столько этого ждала, так отчаянно хотела. Я видела сны про нашу встречу, в основном, жуткие… И вот он здесь, передо мной. Так близко и так далеко. Как никогда…
        Смотрю на него, не отводя глаз, даже, кажется, не моргаю, и мне плевать, что это могут заметить. Пожираю истосковавшимся взглядом его прямую широкую спину, умоляя мысленно: "Взгляни на меня. Пожалуйста, обернись". И он оборачивается. Не сразу. И не ко мне.
        Как ни силюсь, поймать его взгляд у меня не получается, он ни разу не поворачивается ко мне лицом, не ведет головой в мою сторону даже случайно. Будто старательно контролирует свои движения. Мне приходится довольствоваться лишь строгим профилем. Но и его достаточно, чтобы увидеть, как он бледен… и хмур.
        Я понимаю, здесь не место и не время для обмена взглядами, но мне ведь не много надо, я лишь хочу увидеть выражение его глаз, хочу прочесть в них, что у нас все хорошо. Убедиться, что теперь, когда все закончилось, мы будем вместе, но он, как и все здесь, в темных очках. Церемония больше похожа на съезд агентов из Матрицы, чем на гражданскую панихиду.
        К сыновьям подходит мать, а я умираю от зависти. Потом подходят другие родственники и друзья, а я цепенею и боюсь сдвинуться с места, хотя больше всего на свете желаю оказаться рядом с ним.
        "Подойди ко мне. Подойди ко мне, - повторяю как мантру, давясь слезами. - Пожалуйста, подойди. Неужели ты не видишь, что я погибаю без тебя?.. Ну подойди же!"
        И он подходит.
        Когда гроб опущен в землю, ко мне вереницей стекаются все, по одному. Сойер подходит сразу после своей матери. Сняв очки, пожимает руку отцу, дотрагивается до плеча Ритки и наклоняется, чтобы обнять меня.
        Я забываю дышать.
        На один краткий миг наши взгляды встречаются, и в его глазах цвета грозового неба я вижу свое отражение и… холод, отчужденность и пустоту. А еще стоп-сигнал.
        Его суровый взгляд буквально пригвождает меня к месту, лишает голоса. Я собиралась шепнуть ему что-то, сама не знаю что, но он мне запрещает. Запрещает с ним говорить.
        В этом взгляде я не вижу любви, не вижу даже сочувствия, наоборот, меня окатывает волной холодного презрения и пугающего безразличия.
        В своих звериных объятиях он удерживает меня лишь секунду, а когда размыкает руки, я пыльным мешком оседаю на мокрую землю.
        Глава 38 Не хэппи энд
        Возвращаться в реальность не хочется.
        В ту реальность, где Сойер презирает меня, где я ничего для него не значу… Нет! Пусть лучше я навсегда останусь без сознания, буду в вечном забытьи, как чертова спящая красавица.
        Но эти жестокие люди, называемые семьей, теребят и лупят меня, заставляя вынырнуть из спасительного обморока.
        Нехотя приоткрываю тяжелые веки, но, увидев перед глазами Сойера, тут же распахиваю глаза шире и сажусь. Перекрещиваюсь с ним взглядом, но он отводит свой. Сразу отворачивается и уходит. Я вновь откидываюсь назад и только тогда понимаю, что лежу на заднем сиденье машины. Смотрю значок на руле - папиной машины.
        - Хэвен, ты нас напугала! Говорила же - поешь перед… - ворчит над головой Ритка. - Как ты себя чувствуешь?
        Ее ладонь ложится мне на лоб. Приподнимаю голову, чтобы увидеть ее не на шутку встревоженное лицо. На маме, что торчит рядом, лица нет вовсе. Только сейчас понимаю, что ей, наверное, тяжелее всех сейчас. Я привыкла считать, что Елене Измайловой плевать на дочь, как, собственно, было плевать и на сына. Мне казалось, что ничто и никого во всем мире она не любит, кроме своего драгоценного Дениса Вахрушева. Из-за него мать дважды круто меняла свою - и нашу - жизнь.
        Но, может, я в ней ошиблась?.. Может, обиды мешали увидеть ее настоящую?..
        - Нормально я.
        - Знаю я твое "нормально", - отец.
        Он стоит у противоположной двери, на том месте, где только что был Сойер. Пытаюсь улыбнуться ему, чтобы успокоить, он тоже силится натянуть на губы улыбку. Оба справляемся на троечку.
        - Мы отвезем тебя в больницу.
        - Не надо! - снова вскакиваю. - Поедемте домой. Пожалуйста, пап…
        Смотрю умоляюще. Он сдается:
        - Как скажешь, ребенок.
        Дома я молча поднимаюсь в свою комнату и, не раздеваясь, падаю на кровать. Как и все дни до этого.
        Нет ни мыслей, ни чувств, ни в голове, ни на сердце. Я просто лежу, такая же простая и бездушная, как покрывало подо мной. И вздрагиваю, когда ощущаю на себе чьи-то руки. Вздрагиваю, не более - на эмоции сил нет, - и безучастно поворачиваю голову, узнать, кто это.
        Но когда вижу маму, одна эмоция все же пробивается. Изумление.
        - Спи, - шепчет. - Я только сниму пальто.
        В комнате уже темно, поэтому я вижу лишь ее бледное лицо, а тела будто нет - черное платье растворилось в сумраке. Бормочу "спасибо" и медленно выдыхаю.
        Сон не идет, и через какое-то время я встаю. Подойдя к окну, вспоминаю, что все еще под охраной или под замком - по газону вдоль стены дома прогуливаются парни с автоматами.
        - Хорошо живешь, Хэвен, - произношу вслух. - Весело…

* * *
        Через несколько дней гости разъезжаются, все, кроме сверхзаботливой Риты. Мне не удается уговорить ее уехать, она отвергает все аргументы. Не верит, что я в полном порядке, и лишь фыркает в ответ на заявление, что я не нуждаюсь в еще одной няньке, когда вокруг дома их целый полк. Про полк я, конечно, сильно преувеличиваю, но на что не пойдешь, чтобы избавиться от назойливой тетки?
        Ребята МакАртура хорошо надрессированы, они сопровождают нас даже в аэропорт, когда мы едем провожать маму с отчимом. Сильно на глаза не лезут, всю дорогу до Даллеса я стараюсь, но не могу увидеть их машину в зеркалах, до самого въезда на паркинг у международного терминала. И все равно я чувствую их незримое присутствие. Оно раздражает.
        Поэтому искренне радуюсь, когда, наконец, Рэй сообщает, что снимает с меня наблюдение.
        Я даже подпрыгиваю разок от избытка положительных эмоций.
        - Теперь не будете ругаться со мной при каждом звонке? - улыбается.
        Настораживаюсь.
        - А вы собираетесь мне звонить?..
        - Ну… - сбивается и резко краснеет. - Мало ли…
        Я смеюсь и обещаю больше никогда не ругаться.
        А позже этой же ночью, когда Рита засыпает, а я слоняюсь по дому, как и все ночи после похорон - заснуть теперь получается только под утро, - вдруг срываюсь к двери в гараж. Сразу нажимаю на кнопку подъема автоматических ворот, поэтому, когда я сажусь и завожу "Додж", они уже открыты достаточно, чтобы невысокая машина могла проехать под ними. И я проезжаю, не дождавшись полного открывания, как и не желая останавливаться, чтобы их закрыть.
        Я не анализирую свое внезапное желание, я не понимаю, почему оно так неожиданно вспыхнуло в голове и руководило мной и моими действиями, но, когда выезжаю на дорогу, я точно знаю, куда еду.
        К нему.
        И сейчас я уверена, что это правильное, единственно правильное решение, хотя ни разу за все дни у меня не было такой мысли.
        Конечно, я думала о Сойере, я думала только о нем, но никогда мои мысли не заводили меня на дорогу, по которой я еду сейчас.
        По сути я ведь не очень знаю, куда мне ехать. Точного адреса у меня нет, мне даже неизвестно название городка, в котором прожила несколько недель. Знаю я лишь, какой выезд из города мне нужен. Маловато информации… Как и шансов на успех. Этот маршрут я проезжала лишь дважды - раз туда и раз обратно, - и оба раза не была за рулем, а как пассажир, я всегда плохо запоминаю дорогу. Но я надеюсь узнать местность, ну и чуть-чуть на чутьё. Может же мне повезти?
        Хотя ливень, конечно, сильно затрудняет мою миссию. И с каждым пройденным километром он только усиливается. Я с трудом вижу на метр дальше себя. Дорога хоть как-то освещена, а по сторонам тьма и непроглядная дождевая пелена.
        И все же мне везет - когда подъезжаю к нужному повороту, фары выхватывают указатель, после которого Рассел свернул с хайвея, и я резко кручу руль, чтобы не пропустить съезд.
        Понимая, что я близка к своей цели, я автоматически прибавляю газу, наплевав на никудышную видимость и незнакомую дорогу. Тело действует само, не подчиняясь мне. Да и нечему ему подчиняться, разум давно мне отказал. Все мое нутро гонит меня вперед.
        Даже язык не слушается, повторяя, как заведенный:
        - Я должна увидеться с ним. Должна увидеться, должна…
        Сумасшедшая радость поднимается во мне, когда я узнаю дом. Его дом…
        На втором этаже светится окно - мое окно…
        Сердце замирает, дыхание останавливается, когда я бегу от машины к входной двери. Но от бурной радости я скатываюсь в безысходное отчаяние, пока пытаюсь достучаться и докричаться до него - он не хочет слышать. Он не хочет мне открывать.
        И не хочет видеть меня.
        Я ясно вижу это в его глазах. Они пустые и черные. Во взгляде то же равнодушие, что и в нашу последнюю встречу. И то же предупреждение. Даже приказ.
        Он лишает меня сил и голоса. Пригвождает к месту. Я не могу даже пошевелиться и жду, что заговорит он, но он молчит. Лишь смотрит.
        И под его взглядом мне страшно. Жутко. Одиноко.
        Но я продолжаю стоять. Мне больше некуда деваться. Это единственное место, где я хочу быть. И я не уйду, пока не узнаю, что с ним происходит.
        Что происходит с нами…
        Но не могу заставить себя вымолвить ни слова. Мне кажется, что, если я издам хоть один звук, Сойер взорвется.
        И я не уверена, что это будет хорошо для меня.
        Может, я все узнаю, а, может, он меня просто выгонит.
        Сейчас я ни в чем не уверена.
        И просто жду, но мое тело меня подводит, его начинает колотить мелкая дрожь, и меня непроизвольно шатает вперед. Крохотное движение, полушаг, но Сойер понимает его иначе. И стены комнаты содрогаются от его тихого приказа:
        - Не входи!
        Безжалостный грубый голос. Чужой голос.
        Я слышу его впервые за эти бесконечные… одну неделю, две? И не узнаю.
        Снова дрожу, теперь от окатившего меня холода.
        Почему он так со мной? За что?.. Больше я не двигаюсь, но его уже не остановить.
        - Стой, где стоишь! - рявкает. - Ни шагу больше!
        - Но… почему? - выдавливаю из себя.
        Мой голос, в отличие от его, слаб и безжизненен.
        - И у тебя хватает наглости спрашивать почему? - его потемневшие глаза полыхают гневом и ненавистью.
        Я в ужасе от таких перемен в нем. Ничего не понимаю.
        Это какой-то дурной сон. Какой-то трешовый психологический триллер. А я глупая и беспомощная главная героиня.
        - Сойер, что с тобой? Почему ты разговариваешь со мной так? Что я сделала, чтобы ты вел себя так по-скотски? - я вся дрожу, внутри меня бушует ураган эмоций, возглавляемый страхом, но голос, на удивление, звучит твердо и спокойно.
        С достоинством.
        Это то, что мне сейчас жизненно необходимо. Выдержать этот разговор достойно, а не скатиться к мелодраме и позорному ползанию у него в ногах. Да, я люблю его, очень люблю, до безумия и самоотречения, но это не повод унижаться.
        Мой любимый смотрит на меня, не мигая, словно видит впервые или хочет что-то прочесть в моих глазах.
        Я не боюсь, мне скрывать нечего. Встречаю его взгляд открыто и бесстрашно. Если в нем и есть что-то преступное, то лишь тотальное обожание и преданность тому, кто этого, по всей видимости, не заслуживает.
        И кому это совсем не нужно…
        Я ехала сюда выяснить отношения между нами, готова была даже просить прощения у него, если виновата перед ним в чем-то, сама не знаю в чем. Но такой прием… Никому не позволю так с собой обращаться. Даже Сойеру.
        Перестав сверлить меня взглядом, он отводит глаза и, тихо усмехаясь, покачивает головой.
        - Подлая сука, - еле слышно цедит сквозь зубы, и мне даже кажется, что я ослышалась.
        - Что?.. - зачем-то переспрашиваю.
        Зрение туманится, все плывет перед глазами. Не может быть, что он это сказал. Этого просто не может быть.
        Сойер снова ухмыляется.
        - Это ты? Я знаю, что это ты. Скажи мне, как ты это сделала? Как тебе удалось такое провернуть? Как… Как ты могла?..
        К концу речи его голос срывается до шепота.
        Ему трудно это говорить, а мне невыносимо слышать. Не могу поверить, что он меня обвиняет. Но это происходит. Здесь и сейчас.
        - Могла что? - теперь уже обвиняю я. - Ты… Ты серьезно считаешь, что это я стреляла в… я убила Рассела?!
        Слова звучат так абсурдно, что даже смешно.
        Мне. Не ему.
        - Я был бы рад ошибиться. Но не могу игнорировать факты. То, как загорелись твои глаза, когда я пошутил про киллера. Ты сразу спрятала их, но я успел заметить. Тогда, конечно, не придал этому значения. Потом это твое желание самой поквитаться с убийцами брата. Такая кровожадность насторожила меня, это тоже был звоночек, но и тогда я списал на стресс. Причин ему было много, включая и твою потерю, и наше расставание, и необходимость лгать отцу в глаза, находясь рядом. А когда узнал… Знаешь, - впервые за свою речь он поднимает взгляд на меня. - В первую секунду я обрадовался. Обрадовался тому, что это было так кстати. Так своевременно. Прав был отец - дерьмовый я сын…
        Он замолкает, но я не нарушаю тишину. Даю ему возможность выговориться. Я хочу дослушать его бесстрастный, но такой мучительный монолог. Каждое его слово вбивает гвоздь мне в голову, но разве не этого я хотела - узнать причину такой резкой перемены в нем?
        Да и нечего мне сказать. Я понимаю, что возражать бессмысленно. Он меня попросту не услышит. Сойер уже сделал свои выводы - сюрреалистические, чудовищные, но выводы, - и никакие аргументы его не разубедят.
        - А потом в голове как щелкнуло. Паззл сложился… Я долго отмахивался от этих мыслей, долго сопротивлялся очевидному, но факты - штука настырная.
        - А презумпция невиновности как же? Или я что-то перепутала, или не заслу…
        - А у тебя железные нервы, - перебивает Сойер.
        Даже не перебивает, а продолжает какую-то свою мысль. Сейчас в его голосе и даже взгляде мне чудятся нотки восхищения, но это явно лишь игра моего воспаленного воображения.
        - Я раньше не задумывался, но так и есть. Ты даже на опознании была. Знаешь, даже я бы, наверное, не смог спокойно перенести эту процедуру, а ты…
        - Кто сказал тебе, что я перенесла ее спокойно? - от моего ледяного тона пробирает даже меня.
        Он игнорирует мою реплику, продолжая гнуть свое.
        - Ты профессиональный гонщик, почти каскадер, я смотрел записи камер наблюдения за тем, как ты ушла от тех мудаков - это было впечатляюще. И даже сейчас ты выдержана и хладнокровна. Это… впечатляет. Знаешь, я бы даже мог поверить, что ты сделала это сама, произойди убийство не в штабе. Но никакие нервы и виртуозное вождение не помогут незамеченной войти в идеально охраняемый объект, совершить дерзкое убийство, а потом бесследно исчезнуть. Для этого нужна серьезная подготовка. У тебя ее нет?
        - Спасибо хоть в этом мне не придется оправдываться.
        - А ты еще собираешься оправдываться?
        Удивление Сойер отыгрывает блестяще. ДиКаприо бы аплодировал стоя. Я бы тоже…
        - Когда прошел приступ первой радости, а потом злости на себя, на… - он дергает шеей, будто ему не хватает воздуха. - Я рванул к тебе. Сел в машину, завел мотор и… вспомнил, что не верю в совпадения, вспомнил, что ничего не бывает просто так, вспомнил тот твой взгляд и… испугался. Мне было страшно, что я позволил себе даже подумать о тебе подобное, и страшно, что это может быть правдой. В ту ночь я никуда не поехал, а с утра начал рыть. Я не хотел являться тебе, терзаемый подозрениями. Знал, что это самое простое - я все увижу в твоих глазах, но… было противно. Я хотел сначала убедиться, что был неправ. Я не искал доказательства твоей вины, я искал доказательства твоей невиновности.
        Он замолкает.
        - И не нашел?..
        - А они есть? - отвечает вопросом на вопрос.
        Сглотнув удушающий комок в горле, пожимаю плечами. Спорить и что-то доказывать нет сил.
        Он долго шел к этой уверенности в моей виновности. Собирал по кирпичику, выстраивал и сживался с ней, мне не разрушить эту баррикаду сотней слов.
        Да и нет у меня этих слов. Ничего нет, кроме банальностей вроде "я не убивала", "не виновна", "это не я", "поверь мне". Стандартный набор в арсенале оправданий любого преступника. Я и сама бы в них не поверила. Наверное…
        Так и стою молча. И Сойер не ждет от меня ответа.
        Подходит, встает рядом. Не передо мной, а рядом, на одну линию. Плечом к плечу, но не касаясь меня и не разворачиваясь, чтобы смотреть в одну сторону со мной. Его взгляд устремлен в коридор, мой - в окно моей бывшей комнаты.
        Мы так близко, но так далеко, как никогда раньше.
        - Хэвен, - зовет меня спустя много минут.
        Я не отвечаю, лишь чуть приподнимаю голову, готовясь слушать. Жду приговора с покорностью приговоренного к смертной казни.
        - Я бы очень хотел все исправить, отмотать назад и поступить иначе. Поступить по-мужски, рассказав о нас отцу, как и собирался, а не перекладывать это на тебя. Но уже поздно. Ты решила проблему так, как решила. Я не могу это изменить. Или принять. Не могу простить тебе убийство… и себя простить не могу тоже. Я облажался и я… уезжаю. Давно решил, сразу, но ждал, что ты придешь. Не мог уехать, не увидев тебя. Это слабость, я знаю…
        От этих слов мне так горько, что я даже чувствую горечь во рту. Такую сильную и реальную, будто только что разжевала пригоршню дедовой жимолости. В детстве мы с Хайденом наотрез отказывались ее есть, и чтобы впихнуть в нас хотя бы ягодку, деду Коле приходилось прибегать к подкупу или шантажу. А сейчас я бы многое отдала за то, чтобы вернуться в то время и, усевшись на ступеньке скрипучего крыльца, перепачканными соком горстями черпать ягоды из лукошка.
        Усмехаюсь - здесь и сейчас рушится моя жизнь, а я думаю о такой ерунде.
        Хочу уйти, но ноги не слушаются, не подчиняются приказам полумертвого мозга.
        Поднимаю вверх руки, перекрестив запястья, как для надевания наручников.
        - Ты сам меня арестуешь или позвонишь МакАртуру?
        Сойер отшатывается от меня, как от чумной.
        - Я не собираюсь сдавать тебя. Отца этим не вернешь. А расследование вскроет немало наших собственных скелетов. Живи с этим. Как сможешь… Я тоже попробую.
        Кивнув, отступаю на шаг назад, чтобы в последний раз посмотреть в его глаза. Угольно-черные, убийственно пустые.
        От взгляда в них внутри у меня все обрывается, и я торопливо отворачиваюсь.
        Как спускаюсь по лестнице, помню плохо, а выйдя из дома, плотно закрываю за собой дверь. Как ставлю точку. Как переворачиваю страницу.
        Счастливая глава моей жизни закончилась. А какая начнется?
        Мне все равно.
        Я не хочу знать.
        Глава 39 Черная дыра
        Сойер
        Звук резко открываемых штор выдергивает меня из глубокого, пьяного, бессознательного сна. Не фиксируясь на этой мысли, не задаваясь ненужными вопросами, хочу проваливаться в беспамятство снова, но по закрытым, слипшимся векам бьет ослепительно яркий свет, отзываясь острой режущей болью. Матерясь, зажмуриваюсь. Кто посмел?!
        - Великую вселенскую скорбь объявляю законченной.
        Кристина… Я не сдерживаю страдальческий стон. Эту так просто не прогонишь.
        Сажусь в мятой постели, на которой лежу в одежде, тоже изрядно мятой и давно требующей стирки, но такой фигней я не заморачиваюсь с тех пор как… Короче, уже давно. Потираю лицо, но открывать глаза не спешу.
        - Яркость можно как-то убавить?
        - Специально для тебя попрошу выключить солнце.
        Голос серьезный, будто реально сейчас позвонит куда-то. С юмором у Рейн всегда было не очень.
        Или у меня - с пониманием ее юмора.
        Еще один узнаваемый звук, и в номер врывается порыв прохладного свежего воздуха. Вдыхаю полной грудью.
        - Не надоело от жизни прятаться в этом занюханном отеле? - нападает, не повышая голоса.
        - Ничего он не занюханный, - возражаю вяло.
        - А вонь здесь такая, потому что крысы сдохла?
        - Просто я давно не проветривал. Тебя ждал…
        - Короче, Сойер, даю тебе еще один день. На вот это вот все…
        Я приоткрываю один глаз, правый, он дальше от окна. Даю ему немного привыкнуть к свету и поворачиваюсь к леди-босс.
        Она ловит мой мутный взгляд своим и долго держит его, как магнитом. Умение удерживать внимание оппонента - ее главная фишка.
        - Ты понял? Времени у тебя до вечера. А дальше решай - или ты возвращаешься в строй, или я исключаю тебя из команды.
        - Ты не одна рулишь командой, - напоминаю хмуро и, еще раз зажмурившись, открываю оба глаза.
        Меня ощутимо мутит. Дышу медленно глубоко - свежий воздух сейчас кстати.
        - С Райаном я это согласовала. Парни, уверена, тоже поддержат. У нас у всех бывают трудные времена, но ты перегибаешь. Смерть отца - это серьезно, но, согласись, панихида подзатянулась.
        - Не соглашусь, - отворачиваюсь.
        Кристина не знает, что проблема не в смерти отца. Или не только в ней. Или вообще не в ней… Я запутался. И за эти недели беспробудного пьянства начал забывать, в чем же, на самом деле, проблема.
        Собственно, в этом и была цель.
        - Ты меня услышал? - подходя к двери, останавливается.
        - Давно ли ты перестала скорбеть по своему брату? - глядя снизу вверх, втыкаю иглы ей под ногти.
        Образно говоря.
        Нервно сглатывает. Отводит взгляд.
        То-то же. В своем глазу…
        Поднимаюсь с кровати.
        - Я тебя услышал. Вечером дам знать, что решил. Дверь за собой закрой.
        Топаю в ванную, на ходу стягивая через голову растянутую трикотажную футболку. Без холодного душа я еще долго не смогу нормально соображать.
        Но и под душем стараюсь не задерживаться. С некоторых пор я разлюбил душевые кабины - слишком много воспоминаний. Когда-то приятных, а теперь болезненных.
        Стоя под искусственным дождем, не могу не вспоминать, как стоял под ним вместе с Хэвен. Температура воды сейчас не та, но это не мешает воображению уйти в отрыв. Закрываю глаза и вижу ее.
        Мокрые спутанные потемневшие волосы, водные ручейки по сочным губам, крупные капли на плечах и ладонях, которыми она упирается в стеклянные стены кабинки. От наших движений в унисон капли дрожат, как легкое прозрачное желе, и срываются с ее тела, но их заменяют новые, бесконечно падающие сверху. Хэвен едва заметно вздрагивает, а ее бархатная кожа покрывается мурашками, когда ее касается мое жаркое дыхание.
        Одной рукой держу ее за бедра, прижимая к стенке, а другой жадно сминаю упругую грудь. Она ритмично подпрыгивает и вновь падает в ладонь приятной тяжестью. Мое возбуждение запредельно. Каждый вздох до разрыва легких, каждый толчок грозит закончиться извержением. Губами собираю влагу с ее шеи и линии скул, провожу дорожку по щеке и врываюсь жадным языком ей в рот. Это чума! Я трахаю ее с исступлением, как в последний раз, с каждым движением бедер вбивая себя ей под кожу. Хочу остаться в ней навсегда.
        Открыв глаза, упираюсь взглядом в восставший, покачивающийся под тяжестью крови член - ну приехали…
        Каждый раз одно и то же! Хоть вообще не ходи мыться…
        Выкручиваю оба крана в разные стороны, полностью отключая горячую воду и увеличивая напор холодной - единственное сейчас доступное мне лекарство от стояка. Противоядие.
        Ледяные струи весело лупят по мне, пока я остервенело натираюсь пенной мочалкой. Смывая пот, хмель и ее фантомный запах.
        Когда выхожу, чувствую себя не то чтобы лучше, но голова однозначно проясняется. И мое утреннее "гостеприимство" уже не кажется мне адекватным. Да, Кристина попыталась влезть мне в душу, но сделала это не чтобы обидеть. Она - друг, коих у меня, прямо скажем, не много, и срываться на ней - последнее дело. Она хотела помочь, а я не оценил.
        С трудом откопав в бардаке свой телефон, набираю ей "Извини. И спасибо".
        "Всё норм", приходит немедленный ответ. И следом: "Возвращайся".
        - Вот этого не обещаю, - бурчу вслух.
        За кофе иду в забегаловку на первом этаже соседней с отелем высотки. Румсервис в моем "Хилтоне" не предусмотрен. И не только он. Паршивое место, если честно. Рейн, в общем-то, дала ему достаточно точную оценку. Я возражал чисто из вредности.
        Сначала заказываю порцию ристретто и, не отходя от кассы, выпиваю его залпом. Кофейный шот-дринк, глоток бодрости. Мой личный допинг. Обычно он действует безотказно, не подводит меня и сейчас. Тройной эспрессо-лунго прошу залить в термокружку с собой. Чистый, никаких добавок.
        Вернувшись к отелю, сажусь в тачку и выезжаю на дорогу.
        Ехать мне некуда. Это поездка без маршрута и пункта назначения. Мне просто нужно обдумать ультиматум Кристины, а думается мне лучше всего за рулем.
        И думать есть над чем.
        Еще совсем недавно я собирался завязывать с прошлой жизнью. Я хотел строить новую жизнь, семью… с Хэвен. С женой своего отца. У меня было много планов, далеко идущих и решительно идиотских в своей наивности и сопливой романтичности. Но тогда они мне идиотскими не казались. Тогда я был полон надежд настолько, что даже прикупил… Да-да.
        Дав по тормозам, застываю посреди дороги. Мотор глохнет, и все приборы гаснут.
        Щелкаю замком бардачка и, пошарив в нем рукой, выдыхаю - на месте. Зажав в кулаке, вытаскиваю голубую коробочку. Черт! Я таскался за ней в Нью-Йорк! Хотел, чтобы все было официально. По-настоящему.
        Оно уже было у меня, когда я приходил в дом отца, но делать это там и тогда было неуместно. Не то место, не то время. Начать разговор с убийц брата, а закончить пафосным "Выходи за меня"…
        Я не настолько циничен.
        А жаль. Может, решись я тогда, и сейчас все было бы иначе. И отец был бы жив…
        Ну почему?! Почему Хэвен поступила так с нами?!
        С бессильной злостью луплю кулаками по кожаному ободу рулевого колеса и с глухим стоном падаю на него руками и лицом.
        Жизнь под откос…
        Вчера надежды на счастливое завтра, сегодня вместо будущего - черная дыра.
        Да еще появление Кристины с ее условием…
        Казалось бы, она не просит ничего сверхъестественного, лишь определиться, с ними дальше я или нет. Но это и есть самый сложный вопрос. До судьболомной смерти отца я точно знал, что не с ними. Сейчас же у меня, кроме них, никого нет. Я - сирота. Не по факту, но по сути.
        Остаться в команде, это все равно что умереть для матери и для Спенсера - нахрена ей такой сын, а ему такой пример перед глазами?
        Как будто, если не останусь, я буду им сильно нужен…
        Да и нужно ли это мне самому?
        Во-первых, я давно живу изгоем. Где-то отец постарался, где-то я сам предпочел держаться подальше, надеясь таким образом уберечь близких от проблем из-за того, чем занимаюсь.
        А во-вторых, желание быть кому-то нужным сильно переоценено. К тому же губительно. Отчаянная потребность в ком-то может становиться одержимой, маниакальной, и в итоге толкать человека на безумства, переходящие всякие границы. И разума, и реальности, и закона.
        Это случилось с Хэвен. И едва не случилось со мной.
        Я так легко заподозрил ее в убийстве именно потому, что меня тоже посещала эта подлая мысль, но я от своей быстро отмахнулся. А Хэвен не смогла…
        И разгребать это дерьмо теперь нам обоим.
        В стекло стучат. Кручу головой - какой-то мужик.
        - Парень, тебе плохо? Может, позвонить 911?
        - Нет, спасибо. Не надо. Я в порядке. Правда, - выпрямляясь, выпаливаю хрипло и силюсь улыбнуться - еще скорой мне не хватало.
        - Если в порядке, отъедь в сторону, освободи дорогу. Тебя все объезжают, - улыбается в ответ.
        - Конечно. Извини.
        Завожу двигатель.
        - Поздравляю, - успевает сказать он, я непонимающе свожу брови, но вижу, что он смотрит на кольцо.
        Кивая, криво лыблюсь и уезжаю нафиг с того места. Коробку с кольцом закрываю с характерным хлопком и швыряю на пассажирское. Оно жжет мне руки.
        Хэвен…
        Как ты могла, Хэвен?!
        И как я мог допустить такое? Не догадаться, не почувствовать, не пресечь?
        Первые дни очень хотел отомстить. Не ей, конечно, ей навредить я неспособен. Несмотря на то, что она сделала.
        Я жаждал найти исполнителя, того, кого она наняла, чтобы поквитаться хотя бы с ним. Чтобы выплеснуть на него всю боль и тоску. И безысходность. Мне снилось, как я исступленно колочу его кулаками, ногами, башкой. До сбитых в кровь костяшек, до переломов костей и гематом. Во сне мне легчало и, просыпаясь, я с удвоенным рвением вновь бросался на поиски.
        Но мне не везло.
        Я подключил всех, заюзал все ресурсы - Райана, ребят, парней конкурентов, договорился с МакАртуром об обмене информацией. Но никто ничего. Это оказался какой-то очень крутой профессионал. Как, вообще, Хэвен вышла на него? Как связалась для заказа и передачи денег? Финансовый след, кстати, я тоже не нашел.
        Это позволило зародиться во мне робкой надежде на то, что я ошибся. Поторопился с выводами и обвинениями, и это была не она. Эта надежда так быстро разрасталась во мне, ядовитой кислотой проникала в каждую клетку, отравляя и выжигая все другое, что я начал копать снова. Перепроверять. И... пить. Не нашел иного способа избавиться от навязчивых мыслей, чем заглушать их алкоголем.
        И я напивался до полной отключки сознания, до состояния овоща.
        Я отчаянно хотел найти хоть что-то, любую зацепку. Подтверждающую вину Хэвен или оправдывающую ее - неважно. Что угодно, лишь бы появилась определенность. Чтобы знать, как быть - продолжать ненавидеть или валяться в ногах…
        Но не добился ничего. Наоборот, рискую лишиться того, что единственное последние годы обеспечивало мне твердую почву под ногами - моя команда.
        "Плохая компания"…
        Усмехнувшись, оглядываюсь, пытаясь сообразить, где я. И с удивлением понимаю, что я там, где нужно. Колеся бесцельно по Гамильтону, я внезапно оказываюсь в единственно правильном месте. Правильном для меня сейчас.
        Хочу быть в другом, но не могу. Не могу, потому что…
        Потому что, блять.
        Проехав пару кварталов, сворачиваю к кирпичному дому с плоской крышей. Он такой в этом районе один.
        Останавливаюсь перед гаражными воротами. Уже закрываю дверь машины, когда глаз цепляется за вырвиглазного цвета коробку. Забираю ее и швыряю в мусорный бак у входа.
        Дверь мне открывает Эттлин.
        - Привет, брат. Это визит вежливости? - неизменно суженные глаза смотрят испытующе.
        - Нет, брат. Это мой ответ.
        Он открывает дверь шире.