Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах Алекс Савчук
        Роман Алекса Савчука, переносит читателя в те благословенные годы, когда автору и его друзьям было немного за 20, когда солнце было ярко, небо голубое, снег белый, вино стоило 90 копеек, хлеб 13, а любовь и виноград - только по любви. Любви и на такой короткий, но такой сладостный молдавский вечер, и на всю, как оказалось, короткую, молодость…
        Продолжение предыдущей книги. Герой перешел на новую работу. Теперь он развозит молдавское вино по железной дороге по городам Советского Союза. А в пути его ждут новые встречи с прекрасным полом…
        Алекс Савчук
        Прутский Декамерон-2 или Бар на колесах
        Новелла первая
        Бар на колесах
        Таким родился я, по счастью,
        и внукам гены передам;
        я однолюб: с единой страстью
        любил я всех попутных дам.

    Игорь Губерман
        Глава первая
        Трудно поверить в такое, но это случилось: я оставил работу в баре. Да, работу интересную и денежную. Вот как будто что-то надломилось в душе, поэтому просто ушел из ресторана, в котором проработал несколько лет, и где со мной произошло столько всякого и разного, - ушел и ни разу не оглянулся.
        Наверное, что-то накопилось в душе, накипело, или же сказалось ощущение неудовлетворенностью жизнью вообще, или сработало мое ненормальное душевное состояние в тот конкретный период моей жизни. Возможно, также, что дали о себе знать семейные неурядицы, и мне захотелось бежать, бежать, бежать… как можно дальше из собственного дома, лишенного любви и человеческого тепла, сменив работу и заодно образ жизни; а еще, может, отчасти виновата весна… Весной я всегда немного цыган: с самого раннего возраста в это время года я отчего-то начинаю беспокоиться; при этом меня неудержимо тянет попутешествовать, уехать - все равно куда, - ну есть что-то такое в моих генах. Ко всему прочему мне остро не хватало прежних развлечений, ведь мой лучший друг и партнер по амурным мероприятиям Кондрат прозябал на службе в рядах Советской армии, а без него мне было совсем невмоготу, даже в баре работать стало тоскливо и неинтересно…
        Проведя несколько недель в полном бездействии, то есть в лежании на диване перед телевизором и походах между телевизором и холодильником, а также изредка встречаясь со своими приятелями, работавшими теперь проводниками виноматериалов и успевшими в этом качестве покататься по Союзу, я, наслушавшись их красочных рассказов, решил, что моей метущейся душе, вероятно, не хватает простора, и задумал подыскать себе подобную работу.
        Наверное, уговаривал я сам себя, во мне назрела необходимость познакомиться и пообщаться со своей необъятной родиной поближе, повидаться с ней воочию, то есть, как сказал кто-то из наших именитых писателей - встретиться с ней лицом к лицу.
        Все те же мои товарищи - новички и уже бывалые проводники, - помимо прочего, в один голос трубили, что в долгих рейсах - в районы Сибири, Севера, Дальнего востока, - можно прилично подзаработать, и это звучало вдвойне привлекательно: срубить «капусты» и при этом практически бездельничать, находясь в многодневных поездках в специально сконструированном вагоне, в довольно терпимых, по их мнению, бытовых условиях, в то же самое время, оставаясь почти независимым, в известном смысле, конечно, практически от всех: от опостылевших оков семейных, от нудных начальничков, прилипчивых комсомольских и партийный работников и т. д., - да мало ли их, сидящих на нашей шее, а кому, скажите, мы не обязаны?
        В нашем городе имелся достаточно широкий выбор работ проводником; были такие места работы и поездки:
        а). От консервного завода - развозить консервированные фрукты и овощи, тушенку, соки. В стеклянной банке и жестяной банке. Куда? - да почти вся территория нашей необъятной родины.
        б). От завода вторичного виноделия объединения Сельхозпром - бутылочное вино, география поездок также достаточно обширная;
        в). От винзавода первичного виноделия - вино разливное, в цистернах.
        Последний вариант считался предпочтительным: хлопот и забот меньше, а доходу, как говорили опытные люди, больше; поездки, опять-таки, практически по всей стране.
        У каждой из этих работ была своя специфика и свои особенности, но более всего меня бы устроил третий вариант, решил я.
        Итак, сделав выбор, я стал действовать. И решил идти не по линии блата и знакомств, что было бы вполне логично в наше время, а просто вместе со своим товарищем Игорем Жердиным, который также как и я оказался безработным, наудачу отправился эту самую работу искать.
        Чтобы добиться поставленной цели, нам с Игорем приходилось день ото дня подниматься с постели необычайно рано, часов эдак в шесть, садиться в его раздолбанный «жигуленок» третьей модели, и отправляться на какой-нибудь из винзаводов, расположенных на юге или в центре МССР, в поисках свободных вакансий. На винзавод, расположенный в нашем городе, устроиться пока не было никакой реальной возможности: во-первых, там нам ясно объяснили, что в ближайшее время им проводники не потребуются - и так, мол, перебор, и скоро, мол, по каким-то там причинам предстоит сокращение штатов; во-вторых, рейсы от нашей базы считались не очень удачными, а, значит, и менее доходными, чем в других местах; а в-третьих, замдиректора по кадрам, который эти самые кадры на работу принимал, в ближайшие две-три недели еще находился в отпуске, а без него, как вы сами понимаете, никакие кадровые вопросы не решались.
        Таким образом, объехав весь юг, а также и центр Молдавии, и нигде не добившись успеха - уже было очевидно, что все хапуги, бездельники, алиментщики, романтики, а также предприимчивые люди, раскусив, что работа проводника выгодная, и при этом не слишком пыльная, бросились на нее устраиваться, - мы вернулись к идее дожидаться вакансий в родном городе, пусть даже не теперь, а через какое-то время, ведь работать рядом с домом нам все же было бы проще и спокойнее.
        Теперь, как бы компенсируя себе время, впустую затраченное на поиски работы, мы с Игорем до полудня отсыпались по своим квартирам, затем, созваниваясь, встречались в ресторане, обедали, после чего без определенной цели слонялись по городу, а ближе к вечеру прибивались к какой-нибудь компании, где играли в триньку - эту незамысловатую карточную игру на деньги, так полюбившуюся местным населением.
        Хотя мы и играли с Игорем и Володей - третьим нашим товарищем по кличке Граф, «на одну руку» и, что называется «на один карман», - и при этом за несколько последних лет, как вы понимаете, научились понимать друг друга не только с полуслова, но с полувзгляда, - и тут нам тоже не особенно везло: мы умудрились за две последние недели проиграть и пропить из нашей общей кассы последние полторы тысячи рублей, в результате чего оказались на краю финансовой пропасти.
        И вот, в одно раннее и не слишком прекрасное утро (из-за очередного карточного проигрыша, после которого мы натурально остались без копейки) мы с Игорем, решив действовать, - что в данном случае означало отбирать у должников свои кровные деньги, - приехали к третьему нашему товарищу - Графу, и постучали в дверь комнаты общежития городского узла связи, где он ночевал у своей подруги. После минутного ожидания мы услышали из-за двери голос Володи:
        - Кто там?
        - Вова, открой, это я, Игорь, - нетерпеливо проговорил мой товарищ.
        - А почему Вова, а не гандон? - удивленно спросил из-за двери Володя, вероятно, сильно озадаченный тем, что его лучший друг впервые за многие годы назвал его по имени.
        - Потому, что дело серьезное, гандон! - вскричал Игорь.
        - Так бы сразу и сказал, - раздалось за дверью, и мы с Игорем, не сдержавшись, расхохотались.
        Спустя несколько минут заспанный Граф, надевая на ходу пиджак, вышел в коридор, и мы, дружно закурив, принялись при скудном утреннем освещении, льющемся из мутного, много лет не мытого коридорного окна, изучать блокнот со списком моих личных должников, который на текущий момент в некотором роде заменял мне сберегательную книжку. Дело было в том, что за годы моей работы в баре этот блокнот наполнился многими десятками имен, при этом суммарной долг этих людей составил восемь с лишним тысяч рублей, что, между прочим, равнялось стоимости нового автомобиля. И вот теперь, изучив данный список, мы надеялись - да и необходимость этого настоятельно требовала, - уменьшить его путем выбивания долгов, чтобы вернуть, таким образом, хотя бы какую-то часть этой суммы.
        А на дворе, попутно замечу, стоял май 1982 года.
        Итак, мы наметили план мероприятий и, не откладывая дела в долгий ящик, приступили к его реализации.
        Еще не было и семи утра, когда мы приехали к дому одного из самых бессовестных должников, который «висел» нам шесть сотен за карточный долг, и еще по бару числился в полторы сотни, всего - 750 «рябчиков».
        На стук дверь нам открыл сам должник, которого звали Дмитрий, и я, ни слова не говоря, шагнув ему навстречу, впихнул обратно в дом, а ребята вошли следом. Супруга Дмитрия, молоденькая худощавая женщина, выскочившая на шум из спальни в одной ночной рубашке, засуетилась, бегая перед нами и умоляя оставить ее мужа в покое. Однако мы расселись на кухне и сказали им, что уйдем отсюда только тогда, когда получим наши деньги назад. В квартире, как вскоре выяснилось, кроме хозяев находился еще один человек - брат Дмитрия, спавший во второй из комнат; разбуженный шумом, он оделся и вышел к нам, как выяснилось спустя пять минут, для проведения переговоров.
        Через четверть часа, после нескольких увесистых Игоревых подзатыльников Дмитрию, поначалу не поверившему в серьезность наших требований, а также обещания Игоря, что он заберет его жену «в рабство» на год (при этом Жердь оглядел ее оценивающим плотоядным взглядом и довольно поцокал языком), если вопрос не решится в самые ближайшие дни, мы стали разговаривать уже по существу дела с одним лишь Григорием, братом Дмитрия, оказавшимся гораздо более рассудительным и толковым.
        Григорий совсем недавно вернулся с Севера, где уже несколько лет находился на заработках и успел познакомиться с тамошними суровыми, но зачастую справедливыми законами и порядками. От него мы получили заверения, что через три дня необходимая сумма будет возвращена, он, мол, снимет деньги со своего счета в банке. Мы вышли из этого дома, не затратив много времени на переговоры и, решив «ковать железо, пока горячо», отправились к дому следующего «клиента».
        По дороге, едва отъехав - какая удача! - мы встретили знакомую мне семейную пару: мужика звали Степаном, его жену - Лидией. Степен «висел» мне 50 рублей (он одолжил их, спаивая у меня в баре какую-то малолетку, которую собирался снять на ночь, и с тех пор, хотя прошло уже около года, деньги не возвращал).
        Я выскочил из машины, подошел к супругам и, отозвав Степана в сторону, потребовал вернуть деньги. Он стал что-то бормотать насчет того, что у него через неделю зарплата, рассчитаемся, мол, но я напомнил ему, что эта история тянется уже около года, и сказал строго: «расчет здесь и сейчас!» Его жена, с которой я был немного знаком, подошла и стала расспрашивать меня, в чем дело, но я не стал ей пересказывать историю долга ее мужа, решив, что у него это лучше получится - навесить ей на уши какой-нибудь ерунды в форме душещипательного рассказа, поэтому отошел в сторону. Он и наболтал ей буквально в считанные секунды кучу ужастиков, а конец рассказа украсил брошенной мною минутой ранее фразой: «Если до вечера денег не отдашь, знай, завтра же мы тебя отловим и коллективно трахнем».
        Внимательно выслушав мужа, жена Степана подозвала меня, достала кошелек и, отдавая за него долг, вполне серьезным тоном заявила:
        - Савва, я убедительно прошу тебя не трахать моего мужа и в долг ему никогда больше не давать.
        Я торжественно пообещал.
        Вот такими методами мы и действовали с товарищами моими Жердем и Князем в течение нескольких последующих дней, в результате чего в нашу пустую до этих пор кассу поступило от должников примерно половина списочного долга, - почти четыре тысячи рублей. Не слишком много, конечно, но зато теперь, по крайней мере, у нас было, на что покупать бензин для автомашины, обедать в ресторане и вступать в карточные игры.
        Впрочем, за всеми этими делами мы не забывали и о главном - об устройстве на работу, и вот однажды утром, надеясь, что оно для нас окажется действительно добрым, мы с Игорем отправились на винзавод, чтобы первыми застать заместителя директора, выходившего сегодня на работу после отпуска.
        У нас вновь появились некоторые надежды на вакансии в связи с тем, что за это время кто-то из ранее работавших проводников, по нашим предположениям, мог уволиться, кто-то заболеть, а кого-то, как мы слышали, выгнали то ли за пьянку, то ли за воровство, или еще за какие-то там прегрешения.
        С опаской входил я в кабинет чиновника, только что вернувшегося после отпуска на работу, которого могли раздражать все кто угодно, а тем более посетители, с первого дня беспокоящие его по делу. Однако начальник, грузный и краснолицый самодовольный мужчина лет пятидесяти, с солидным брюшком, судя по всему, был благодушно настроен, задал мне несколько дежурных вопросов: «Пьете?», «Были ли судимости?», получил на них отрицательные ответы и завизировал заявление, приписав внизу резюме: «На усмотрение начальника сбыта».
        В следующем кабинете, куда я вошел, сидел «наш человек» - Алик Наумович Песков, как его тут называли, для своих же собратьев- Евреев его имя звучало Цалик Буюмович Песок, начальник отдела сбыта, о котором я знал лишь то, что он работник принципиальный и строгий, и, что давало мне весьма призрачную надежду на благополучный исход моего дела, был отцом моего бывшего одноклассника и школьного товарища Миши.
        Начальник сбыта заботливо, почти по-отечески расспросил меня о здоровье, семье, о родителях и, как бы невзначай - о предыдущей работе. Врать не было смысла, моя трудовая книжка лежала перед ним на столе, и я сказал честно, предполагая, что его, чистокровного еврея и добропорядочного семьянина, никак не причислишь к постоянным посетителям ресторанов:
        - Раньше я работал барменом в ресторане.
        - А теперь, значит, хотите вино возить? - не поднимая на меня глаз, тусклым голосом спросил он.
        - Да, если это возможно, - пробубнил я, лихорадочно ища подвоха в этих безвинных на первый взгляд словах.
        - Конечно, я вас понимаю, - все тем же голосом продолжал он, после чего поднял на меня глаза и воскликнул фальцетом: - Бар на колесах! Вот что вас интересует, молодой человек, не правда ли?
        Я промолчал, подавленный, потому что понял, что вслед за этим уже совершенно определенно последует отказ.
        Теперь мне уже показалось довольно неуместным напоминать ему о том, что мы с его сыном учились в одном классе. Алик Наумович тем временем начертал что-то в заявлении и протянул мне листок:
        - Иди, оформляйся. Первый рейс - испытательный!
        Я, боясь выказать свою радость, еле слышно поблагодарил его и поплелся к дверям, но, едва открыв ее, не сдержался и с восторгом вылетел из кабинета, чуть не наскочив на стоявшего за ней моего товарища Игоря.
        - Ни пуха тебе, братан!.. - сказал я ему, указав на заявление в его руках.
        - Пошел на хер! - оскалился он и толкнул дверь.
        Нестандартный ответ на мое «ни пуха», не помешал Игорю тоже получить «добро», и часом позже мы оба были оформлены на работу, а еще через неделю нам были назначены первые рейсы: я отправлялся в Мытищи, что под Москвой, а Игорь - на Тулу.
        Всю последующую неделю мы с друзьями предавались безудержному разгулу и пьянству, а перед самым рейсом я, прилично поиздержавшись, набрался нахальства, и, зайдя в кабинет к Алику Наумовичу, попросил выдать мне аванс, мотивируя просьбу тем, что зарплату мы получим не ранее, чем через месяц, то есть лишь по возвращению из рейса.
        - Вы что, товарищ проводник, воду в своих цистернах повезете? - спросил меня Алик Наумович ворчливо с непередаваемым местечковым акцентом. - На хлеб вы себе по дороге заработаете. - И, легко перейдя на «ты», добавил: - Иди, иди, свободен.
        Моим напарником в первом рейсе стал Коля Петру, с которым я прежде был немного знаком. Он был моим сверстником, сложением весьма худ, при этом казался даже изможденным, зато был бодр сердцем и красив душой; в общем, по всем параметрам замечательный парень.
        Получив необходимые документы и отбыв с ними на железнодорожную товарную станцию, мы приняли под свою материальную ответственность два вагона: один из них - «спец», так называемый ледник, второй назывался просто «бандура». В спецу, как полагается, имелся жилой отсек для проводников - купе, и по обе стороны от него располагаются цистерны 14-тонники. Вторым вагоном была всем знакомая железнодорожная цистерна, или в простонародье бочка, на которых обычно красуются надписи: «нефть», «бензин», «спирт» и «вино». По-нашему, среди проводников, эта цистерна называется «бандура» и имеет объем около 60 тонн. То есть вина мы должны были загрузить: 14+14+60, итого = приблизительно 84 тонны.
        Когда на станцию прибыли первые автоцистерны с вином, отгружаемые винзаводом, мы получили сопроводительные накладные, в которых говорилось, что нам предстоит оприходовать и сопровождать сухое вино. Разочарование отразилось на наших лицах: это был крах всех наших с Николаем надежд, потому что в городе Мытищи, куда большинство проводников просто обожают ездить, с сухим вином делать было попросту нечего.
        Городок Мытищи, пригород Москвы, был хорош для нашего брата-проводника сразу по нескольким причинам: добираться туда было сравнительно недолго, всего неделя пути, а порой и меньше, зато стоять - до выгрузки - приходилось по месяцу и более, и вина за это время можно было продать любое количество, а главное, рядом, под боком - Москва, цивилизация, зона развитого социализма, магазины полны продуктов и разнообразнейших товаров, - благодать, одним словом. Вот только была во всем этом одна маленькая загвоздка: сухое вино в Москве, хоть убей, спросом не пользовалось.
        Зато, по иронии судьбы, масса желающих на наше сухое вино объявилась тут же, на станции, ведь местные жители понимают, в отличие от прочих, вкус сухих вин; повезло еще, что майские праздники уже миновали, а в праздничном календаре остался лишь последний из них - день пионерии, 19 мая.
        Родственники Николая - близкие, дальние и даже совсем ему неизвестные прежде, а также наши с ним друзья, соседи, знакомые, знакомые знакомых, бывшие одноклассники и сокурсники, шофера от нашей же фирмы и от многих других, коллеги-проводники, и просто незнакомые люди шли, шли и шли к вагону, как посетители к мавзолею Ленина, и просили, умоляли, требовали: вина, вина, вина… Тому надо было всего полсотни литров на свадьбу, другому 30 литров на поминки, у третьего ожидалось прибавление в семействе… и так без конца. По моим самым скромным подсчетам, мы в течение двух дней раздали около тонны вина. Просто так, не заработав на этом ни копейки. Еще даже не тронувшись с места. Я с легким ужасом поглядывал на своего невозмутимого напарника Николая, но тот не проявлял признаков беспокойства, и мне тоже пришлось смириться: будь что будет!
        Вечером третьего дня погрузка была закончена, нам выдали на руки сопроводительные документы, которые мы должны были представить принимающей стороне, то есть заводу-получателю, а спустя еще два часа мы с Николаем прибыли с личными вещами на станцию, так как отправка была назначена на полночь.
        С удивлением и интересом я разглядывал принесенные моим напарником непонятные мне пока приспособления, с помощью которых нам предстояло делать деньги: набор шлангов разной толщины общей длиной около 50 метров, ручной насос размером с небольшое ведро, пятилитровая канистра со спиртом, шприцы (?!), кислородные подушки, а также пакеты, в которых было по нескольку килограммов сахара и сахарина. Я был весьма удивлен специфическим подбором этих вещей, так как в предыдущей своей работе обходился одной лишь мензуркой. Кстати, все вышеперечисленные предметы в нашей работе были абсолютно незаконны - начальник сбыта строго и неоднократно об этом предупреждал. Но Коля хладнокровно и старательно рассовал их по сумкам, предварительно небрежно вывалив из них наши личные вещи в целлофановый мешок. Я глядел на своего напарника с легким страхом и одновременно с восторгом - в эту минуту он был похож на мага или чародея, который с помощью всей этой ерунды собирался делать деньги, и деньги довольно приличные, как уверенно заявил он.
        Но мне недолго пришлось пребывать в эйфории от предстоящего, так как я тут же получил первое задание - я должен был научиться снимать и вставлять проволоку в свинцовые пломбы, не нарушая последних, и я со всей ответственностью принялся за дело.
        Сутки наш состав добирался до ближайшей крупной станции - Бессарабской, где кроме прочих продуктов - каш, макарон, свежих овощей и мясной тушенки мы закупили несколько буханок вкуснейшего хлеба местного производства. Тем временем, пока мы отсутствовали в вагоне, бегая по магазинам, железнодорожники по просьбе Николая залили воду в умывальник нашего купе, а также в емкости для льда, что расположены на крыше вагона. Итого, за полторы тонны воды они с нас взяли стандартную плату - ведро вина. Вода эта была нам нужна как для личных, бытовых нужд, так и для того, чтобы, залив ее в цистерну вместо вина, ликвидировать уже имеющийся дефицит в одну тонну, не говоря уже о том, что в перспективе хотелось заработать и на хлеб, как сказал начальник сбыта.
        В дороге, особенно если ехать товарняком, довольно скоро наступает скукотища, так как время тянется невыносимо медленно, поэтому мы с Николаем заполняли его общепринятым способом: рассказывая друг другу всевозможные истории - иногда настоящие, а по большей части выдуманные, так называемые байки. Речь в них шла преимущественно о женщинах, но нередко мы говорили также о предстоящей работе, и Николай рассказал несколько случаев, когда проводникам - его знакомым - удавалось сделать приличные деньги за один- Единственный рейс: от одной до пяти-шести тысяч рублей на двоих в месячный срок, и еще считалось, что это не предел.
        Надо сказать, что все эти истории звучали весьма заманчиво и привлекательно, но нам после этих разговоров оставалось лишь сокрушенно вздыхать, так как, к сожалению, в нашем конкретном случае было совершенно нереально вообще что-либо заработать (не зря ведь бывалые проводники перед рейсом высказали нам свои соболезнования), потому что в Мытищах, куда мы направлялись, зачастую одновременно стоят по нескольку десятков «спецов», да еще каждый с прицепом, а то и с двумя, а это сотни и сотни тонн крепленого вина на любой алкогольный вкус: портвейн белый, портвейн красный, портвейн розовый, а для любителей крепких напитков бывал там даже коньяк. Так что с сухим вином нам там ничего не светило, оно, повторюсь, хоть лопни, но спросом не пользовалось.
        Глава вторая
        Бескудниково-«паскудниково».
        Шесть долгих суток мы провели в дороге, пока, наконец, одним ранним весенним утром нашему взгляду не открылись пока еще далекие шпили высотных зданий Москвы, а в окне не замелькали платформы пригородных поездов. На этих платформах в часы пик можно было наблюдать сотни людей, граждан нашей великой родины, переминавшихся с ноги на ногу в ожидании электричек, и при этом зябко кутающихся в плащи, куртки и прочую верхнюю одежду. Николай, кивнув на медленно проплывавшую мимо нас очередную платформу, спросил, усмехнувшись:
        - А знаешь как Валера Карпин, наш знаменитый проводник, в дороге развлекается?
        - Нет, - ответил я, мгновенно выказывая заинтересовываясь.
        - Проезжая мимо платформ, он открывает двери и выставляет в нее на всеобщее обозрение свою оголенную задницу.
        - Что ж, - усмехнулся я. - Этим он развлекает не только себя, но и людей, скрашивая им неприятности долгого ожидания. А теперь, - перебил я сам себя, - скажи, Николай, не пора ли нам позавтракать?
        Мой напарник подумал немного, затем кивнул.
        С первых же дней пути у нас сложилось так, что приготовлением пищи занимался исключительно я, так как Николая это совсем не интересовало, он мог довольствоваться малым - бутербродом со стаканом чая или бутылкой кефира с булкой. Поначалу мне было трудно готовить на плите, которую мы топили дровами и углем, меня раздражало то, что она была слишком мала, в одну конфорку, и при этом каждый раз ее требовалось растапливать по новой, а затем еще подолгу ждать, пока еда приготовится, потому что поезд в пути обыкновенно потрясывает и кастрюля или казанок ездят по плите, как им вздумается. Но вскоре я привык и приспособился, и мне даже стало нравиться возиться с готовкой, так как время за этим бежало быстрее. Я разводил в плите огонь с помощью дровишек, затем подбрасывал угля, специального, долго-пламенного, после чего устанавливал на нее кастрюлю, казанок, или же сковороду. Затем обкладывал посуду кирпичами по кругу, чтобы она не ерзала по плите. Когда картофель, макароны, или какая-либо из каш были готовы, мы обыкновенно выворачивали в казанок или кастрюлю банку мясной тушенки, и обед был готов. А пока
еда готовилась, я, не теряя времени, упражнялся с пломбами, подойдя к этому делу с полной серьезностью и ответственностью.
        Забегая вперед, спешу похвастать: и тут я достиг неплохих успехов. К примеру, спустя несколько месяцев, когда мне вновь, в одном из последующих рейсов, пришлось побывать в Мытищах, и знакомые мне ребята из города Рени стали плакаться, что у них назавтра изымут пломбы на экспертизу с передачей в московскую экспертную лабораторию, я взялся им помочь. На основании экспертизы, как предполагали ребята, дело будет передано в суд, то есть, таким образом будет установлено, что имелся факт воровства вина в количестве двух или трех тонн. Итак, я как мог, успокоил ребят и взялся за дело. Часа три я колдовал над их пломбами и закончил эту работу, честно говоря, будучи не слишком уверенным в успехе, о чем откровенно и заявил ребятам. Однако экспертиза, проведенная на следующий день в специальной столичной лаборатории, установила, что вскрытия пломб не было! То есть, ребята, благодаря мне, не только не попали под суд, но даже остались на своей прежней работе, так как факт воровства не был установлен. Короче, не пойман, не вор. Это был, можно сказать, мой весьма удачный экзамен на профессионализм, хотя и
незаконный, то есть со знаком минус.
        Первая крупная станция в районе большой Москвы, где наш состав был поставлен под разборку, называлась Бескудниково. То есть все составы, прибывающие на эту станцию, разбирались на одиночные вагоны, а затем, согласно местам назначения, сортировались в новые. Здесь же мы планировали начать продажу вина - все предыдущие станции на территории МССР и УССР наши проводники игнорировали, так как вино в этих республиках продавалось плохо, к тому же тамошние жители торговались, норовя купить его подешевле, да и местная милиция следила за этим делом строго.
        Итак, Николай, завидев купола золотоглавые, стал готовиться к встрече со столицей весьма своеобразным способом: он, попутно объясняя мне, что к чему, скачал с помощью насоса необходимое количество вина из цистерны в молочную флягу, затем бросил туда горсть таблеток сахарина и, размешав, подкрасил жженым сахаром. В результате чего во фляге получился напиток, чем-то напоминающий портвейн - он был сладким, коньячного цвета, даже, по-моему, вкусным, но, конечно, недостаточно - особенно по сравнению с оригинальным вином, - крепким, то есть крепость портвейна 16-18 % была почти вдвое выше.
        Едва мы появились на станции, как к вагону потянулись первые клиенты - станционные работники, которые к этому времени закончили первую смену и торопились после рабочего дня набрать «кондицию». Стандартной посудой продажи в розлив - и это по всей территории страны - являлась пол-литровая банка, а стоимость ее составляла один рубль пятьдесят копеек, один литр, соответственно, стоил три рубля. Железнодорожники протягивали деньги, пили наше вино, некоторые морщились - ведь здесь, на станции, проводники нередко наливали им неразбавленный крепляк, и они неплохо разбирались в его вкусе. Мы успели продать чуть больше 30 литров нашей «бодяги» и положить в кассу первую сотню рублей, когда у вагона возник милиционер. Он, на первый взгляд, был какого-то карикатурного типа: небольшого росточка, форма висела на нем мешком, а большая шаровидная голова представителя правоохранительных органов смешно балансировала на тонкой шее, но на боку у милиционера был прицеплен настоящий пистолет в кобуре, а на плечевом ремне, пропущенном под погоном с тремя нашивками, крепилась рация размеров столь внушительных, что за него
становилось попросту боязно, как бы она в какой-то момент не перевесила и не свалила милиционера наземь.
        Мы с Николаем при виде представителя власти одновременно отобразили на наших физиономиях равнодушие и скуку, и спрыгнули из вагона на щебень путей - якобы с целью размяться.
        Сержант подошел, представился и спросил строго:
        - Кто такие и откуда будете?
        - Проводники мы, - лениво ответил я. - Из Молдавии.
        - Вино везете?
        - Так точно, вино, - бодро ответил Николай. - Но некондиционное.
        - Что это значит? - Милиционер был собран, серьезен и неулыбчив.
        - Это значит, что пить его нельзя, это - полуфабрикат, так себе, невкусное кислое пойло, - объяснил Николай.
        - Ну, хорошо, - смягчился милиционер, - я вижу, что вы нормальные парни. Только все же смотрите, с посторонними тут не общайтесь и вино на станции не продавайте. С минуты на минуту здесь начнется рейд: пару часов назад неподалеку отсюда на путях, - сержант указал рукой направление, - нашли раздавленного в фарш солдата, а целого в нем осталось - только рука с зажатым в ладони трояком. И все. По всей видимости, парень за вином спешил, да так и не успел, поэтому наши будут теперь злобствовать. Так что гоните в шею алкашей, а заодно и этих… ну, девок легкого поведения.
        - Каких-каких девок? - не понял я, ошарашенный и весьма огорошенный его рассказом о погибшем солдате.
        (Оказывается, помимо «романтики», в нашей работе случаются и такие вот ужасные вещи).
        - Девушек легкого поведения, бл*й, то есть, - уточнил сержант.
        - А что, здесь и такие бывают? - спросил я удивленно.
        - Да, бывают, - ответил защитник правопорядка, - причем сколько угодно.
        - Так где же они? - вновь спросил я, опасливо озираясь по сторонам. - Покажите, командир, с какой стороны нам следует опасаться их приближения.
        - Я могу вам показать место, где они собираются, - не меняя тона, сказал находчивый сержант. - Если хотите, мы прямо сейчас туда вместе сходим.
        Мы с Коляном, уже неделю запертые в вагоне и от того ужасно соскучившиеся по женскому обществу, закрыв «спец» на внушительного размера висячий замок, вприпрыжку поспешили за маленьким сержантом, который шел довольно быстро и уверенно пересекал пути, бесстрашно пролезая, когда это было необходимо, под вагонами.
        Когда закончились пути со стоящими на них вагонами, показался заросший бурьянами пустырь, посреди которого, метрах в ста от себя, мы увидели площадку, заваленную изломанными бетонными конструкциями и окруженную прорванной во многих местах сеточной оградой.
        - Вот здесь, на бывшей танцплощадке и собираются эти социально опасные элементы, - сообщил нам милиционер, ловко пробираясь за ограждение. - Слышь вон, на гитаре балуются.
        Обойдя одну из конструкций непонятного предназначения, мы увидели на небольшом, свободном от бетона пространстве, две деревянные парковые скамейки, стоявшие одна напротив другой. На них в настоящий момент располагалась целая группа молодежи: три девушки и четверо ребят. Один из парней играл на гитаре, остальные нестройно ему подпевали.
        - Вот оно, это место! - вполголоса произнес сержант. - Будьте поосторожнее с ними!
        - Спасибо за помощь, товарищ сержант! - сказал я ему, и чуть не добавил «можете идти», но вовремя спохватился: - Вы, наверное, торопитесь, поэтому мы не смеем вас больше задерживать.
        Сержант пожелал нам удачи, повернулся и ушел той же дорогой, откуда мы только что пришли. Обитатели разбитой танцплощадки не обратили на нас внимания, а мы с Николаем некоторое время стояли и раздумывали, подойти к ним или нет. Спустя несколько минут, когда милиционер полностью исчез из видимости, самый молодой из парней встал со своего места и ленивой походкой направился к нам.
        - Вы кто такие будете, ребята? - спросил он.
        - Не видишь что ли, дружинники мы! - еле сохраняя серьезный вид, ответил я, одновременно с интересом разглядывая девушек, которые мне показались довольно привлекательными.
        - Эй, а где же ваши повязки? - шутливо выкрикнула одна из них.
        - У меня лично она на плавках, - в том же тоне ответил я и направился к компании.
        - Ну, тогда иди к нам, присоединяйся! - поняв и приняв шутку, пригласила девушка. Это была высокая и стройная девица с длинными, спускавшимися ниже лопаток распущенными русыми волосами, явно самая юная из присутствующих, - на вид ей было не более 17 лет. Мы с Николаем подошли, поздоровались и присели на бетонную плиту вблизи скамеек.
        - Ну что, скинемся? - лениво спросил один из сидевших, спортивного вида парень, настоящий гигант ростом под два метра и весом не менее центнера - я рядом с ним со своими нехилыми габаритами средневеса выглядел, наверное, щенком.
        - Ну, давай, - согласились остальные, и пустая пачка из-под сигарет «Ява» пошла по кругу, наполняясь мелочью.
        - Семь с полтиной, - объявила малолетка, высыпав деньги на ладонь и ловко пересчитав их.
        - На что собираем, если не секрет? - поинтересовался я, вставая со своего места.
        - На банку вина, - ответила девушка, и тут же кто-то спросил ее: - Сколько не хватает, Яна?
        - Еще два пятьдесят и будет десятка, как раз на полную потянет, - ответила она.
        - И где же эти самые банки наливают? - невинным тоном спросил я, доставая три рубля и вкладывая Яне в ладошку.
        - А вот пойдем вместе, я тебе покажу, - пригласила она, и я согласно кивнул.
        - Колян, - шепнул я напарнику. - Мы с девушкой прогуляемся до ближайшего вагона, а ты посиди пока здесь, с народом пообщайся, приглядись, что и как.
        - Хорошо, - отозвался Николай. Он, постелив под брюки найденный тут же лист поролона, с удобством расположился на бетонной плите и стал вслушиваться в незамысловатую полублатную мелодию, которую выдавал гитарист. Ну, а мы с Яночкой отправились прямиком к вагонам. Миновав несколько путей, мы вскоре добрались до одного из ближайших «спецов», который был почти точной копией нашего, только его окраска была чуть свежее. Дверь в вагон была немного приоткрыта, и мы постучали.
        Яна стояла, поставив одну ногу, одетую в босоножку, на ступеньку вагона, на щиколотке ее блеснула тонкая золотая цепочка, которая привлекла мое внимание.
        - Это для чего, Яночка? - спросил я, указывая на цепочку.
        - А… это, - смущенно улыбнувшись, ответила девушка. - Не знаю. Так теперь носят, говорят, модно.
        Дверь вагона приоткрылась еще немного, и из-за нее показалась небритая физиономия:
        - Сколько вам?
        Судя по форме лица и акценту, проводник был из наших, из Молдавии.
        - Вот, дайте нам банку, - сказала Яна и протянула деньги.
        - А где я вам банку возьму? Со своей надо приходить, - обнажая в ухмылке желтые прокуренные зубы, ворчливо проговорил хозяин вагона; при этом он плотоядно разглядывал Яну сквозь прищуренные щелки глаз.
        - Дай нам две банки, земляк, - сказал я по-молдавски, - и не разбавляй.
        - А я и не разбавляю, - растерявшись, сказал проводник тоже по-молдавски, затем, оглядев меня удивленно, скрылся внутри вагона. Секундой позднее в дверях вместо него возникла нечесаная женщина в халате, скорее всего жена проводника, так как была примерно одного с ним возраста - лет сорока с хвостиком.
        - Кто ты? - спросила она по-молдавски. - Откуда?
        - Свой я, - ответил я. - Проводник. Только я везу сухое вино, а мне сейчас нужно крепкое.
        - Сейчас, сейчас, - засуетился показавшийся в проеме двери хозяин и, улыбаясь, подал нам две полные банки портвейна.
        - Дай нам взамен второй банки сухого, - попросила хозяйка, отсчитывая протянутые Яной деньги, - мы на крепкое уже смотреть не можем, за сухим соскучились.
        Разговор по-прежнему велся на молдавском, при этом Яночка, ничего не понимая, только переводила взгляд с одного говорившего на другого.
        - Вон там! - указал я пальцем направление, - метрах в ста отсюда, стоит мой «спец» с зелеными дверями, последние цифры 36. Я сейчас туда напарника отправлю, он будет в курсе и рассчитается с вами. Минут через двадцать приходите, не прогадаете, или, если хотите, он сам к вам придет.
        - Хорошо, - отозвался земляк, - надеюсь, не обманешь?
        - А смысл? - ответил я, - у меня его сто тонн, а продать сухое, как ты знаешь, проблема.
        Земляк согласно покачал головой. Я поблагодарил его, подал Яне одну банку, сам взял в руки вторую, и мы тронулись в путь.
        - Крышек нет, извини, земляк, - с сожалением в голосе крикнул нам вдогонку проводник.
        - Друм бун! - крикнул я ему в ответ. «Доброго пути!».
        Яна, заметно приободрившаяся от двойного количества приобретенного нами вина, шла быстро, на ходу расспрашивая меня:
        - А ты, значит, тоже молдаванин?
        - Да. Можно и так сказать, - неопределенно ответил я.
        - А кем ты работаешь?
        - Я эксперт по винам, - соврал я.
        - А-а-а, тогда понятно.
        Когда мы достигли конечной точки нашего пути, Яна поставила перед своими товарищами банку и с гордостью сказала: «Вот!»; я со скромным видом устроил вторую банку рядом с первой.
        Ребята повеселели, зашевелились, начали доставать откуда-то из-под бетонных обломков захватанные, все в пятнах и потеках стаканы, а я шепнул Николаю, что кому-то из нас необходимо сбегать к вагону и рассчитаться с земляками.
        - Я пойду! - сказал он, поднимаясь со своего места. - Как старший проводник. Заодно проверю, как там дела. А ты, если вдруг потеряешься, не забудь, наш адрес - Мытищи. Если вагон не сможешь разыскать, возьми такси и дуй прямиком туда.
        - Возвращайся, - сказал я. - Все равно у ментов рейд, не стоит в вагоне торчать, глаза мозолить.
        - Да я посижу в вагоне хотя бы для того, чтобы цистерны не вскрыли, - сказал Николай.
        - Если получится забрать с собой хоть одну из девушек, - шепнул я напарнику, - я тебе ее приведу.
        - Нет, эти, я думаю, в вагон не пойдут, - с сомнением в голосе сказал Николай и исчез в темноте.
        Под глуховатый звон наполненных стаканов я познакомился с остальными членами компании. Высокий атлет оказался членом сборной Москвы и молодежной Союза по водному поло, звали его Андрей; красавца-брюнета, игравшего на гитаре - Славой, третьего парня, ничем особо не примечательного - Игорем, а четвертый, пока мы с Яной ходили за вином, ушел домой, из-за чего остался для меня безымянным. Несколько полноватую, или, точнее сказать, рельефно сложенную девушку, сидевшую рядом с гитаристом, звали Лариса, а последнюю из трех девушек - Еленой. Она - Елена - была заметно старше Ларисы и Яночки, позже она сама сказала мне, что ей 26, зато от своих подруг она отличалась изящным сложением и красивым с утонченными чертами интеллигентки лицом. Судя по ее разговору и манерам, она была, в отличие от всех прочих, весьма развита и начитанна. Казалось, она случайно забрела сюда, на танцплощадку, и к остальным, собравшимся здесь, никакого отношения не имеет. Мне даже в какое-то мгновение почудилось, что я уже где-то встречал Елену раньше, но, подумав немного, отбросил эту мысль - мало ли в мире похожих людей, вот и она
похожа на кого-то…
        - Это что, портвейн? - спросил Игорь, сделав первый глоток из своего стакана.
        - Портвейн, портвейн, - подтвердил я и, указывая на Андрея, шутливо продекламировал: - Будешь пить портвейна сок, будешь строен и высок.
        Все рассмеялись и выпили.
        Я наливал (привычное дело), стаканы ходили по кругу, и мне, стиснув зубы, тоже пришлось пить эту бодягу, называемую вином, которое изготовляют из смеси плохого качества спирта, плохо отфильтрованного или же бракованного вина, воды и пищевой краски. Портвейн обжигал горло, и я подумал с усмешкой: «Сам же попросил не разбавлять, а жаль - с водой он гораздо легче пьется». Наполняя стаканы по третьему кругу, я заметил, что присутствующие пьянеют буквально на глазах, причем парни гораздо быстрее девушек.

«Наверное, это вино у них, как мы выражаемся, наложилось на вчерашние дрожжи» - подумал я, пропуская свою очередь, на что, впрочем, никто внимания не обратил. К тому времени, когда мы опустошили вторую банку, даже Андрюша - ватерполист, был близок к «ауту», не говоря уже об остальных.
        Незаметно наступил вечер, сумерки опустились на окрестности, однако свет мощных фонарей, падающий на танцплощадку с прожекторной вышки, расположенной неподалеку, достаточно хорошо освещал место нашего базирования. Мы спели хором несколько песен под гитару; затем Лариса, подсев ко мне, стала расспрашивать о молдавских ансамблях и о солистах, так как Яна, видимо, уже успела шепнуть ребятам, что я из Молдавии. При этом, кстати сказать, мои собеседники проявили такие солидные познания о музыкальных новинках, в том числе молдавских, легко перечисляя названия групп, а также имена и фамилии музыкантов, что мне оставалось только помалкивать или поддакивать, слушая их, - сам я, к своему стыду, знал гораздо меньше.
        Елена, вступив в наш разговор, легко подхватила тему и рассказала несколько пикантных историй из жизни молдавских музыкантов из известных всей стране ВИА, а когда я спросил ее, откуда она так хорошо знает предмет, девушка рассказала, что интересовалась этим, когда два года тому назад со своими сокурсниками по институту была со стройотрядом на практике в МССР.
        - А в каком городе вы тогда работали? - спросил я.
        - Жили мы в глухом селе, а работали то ли в Кабуле, то ли в Кагуле, на местном консервном заводе, теперь название этого города точно уже и не припомню, - засмеялась она, назвав, таким образом, мой родной город.
        - Ага, есть такой, - подтвердил я, улыбнувшись, но не стал уточнять, лишь добавил, что он расположен на самом юге, на границе с Румынией.
        - Вот-вот, - радостно подтвердила она, - мы жили в палаточном городке почти у самой границы.
        Мы вместе покивали, вспоминая каждый о своем, и меня вдруг захватил какой-то непонятный азарт: мне почему-то захотелось познакомиться сегодня поближе именно с этой дамочкой - Леночкой.
        Вскоре нас с Яной отправили за вином и во второй раз, хотя, по моему мнению, все уже были нагружены сверх меры. Дорогой мне даже пришлось девушку поддерживать, так как ноги ее заплетались, выписывая замысловатые кренделя, при этом Яночка неестественно смеялась, словно кудахтала.
        Знакомые уже нам проводники поблагодарили за сухое вино, которое им доставил Николай, наполнили нам банку, принесенную с собой, а взамен второй - пустой, дали-таки полиэтиленовую крышку.
        Вернувшись на танцплощадку, мы обнаружили оставленных нами ребят уже в полуобморочном состоянии, всех, за исключением Игоря, который ушел домой, чему я даже обрадовался: теперь нас было три на три, то есть, при подобном раскладе я мог надеяться, что одна из девушек как бы предназначалась в этот вечер мне.
        Когда наша шестерка с большими усилиями собралась в кружок, Лариса во всеуслышание объявила, что мы отправляемся к ней домой. После этого мы выбрались на шоссе и, разбившись попарно, чтобы дорогой поддерживать друг друга, потопали в сторону жилого массива, который светился огнями километрах в двух-трех впереди нас.
        - Сколько же нам понадобится времени, чтобы добраться до твоего дома? - спросил я Ларису.
        - С полчаса, я уже ходила отсюда несколько раз, - ответила она, а когда я с сомнением покачал головой, добавила неуверенно: - А может и час.
        Я с сомнением оглядел нашу «команду». Лариса, ухватив под руку, вела за собой уже совсем никакого Славика; циклоп Андрей при ходьбе опирался на хрупкую Леночку (?!) - из-за чего их дуэт во время ходьбы напоминал эдакий гигантский циркуль; Яночка обеими руками вцепилась в мой локоть и практически висела на нем. В таком состоянии и таким темпом нам никогда не добраться до цели, решил я: или сил не хватит, или еще, чего доброго, милиция по дороге перехватит.
        Я крикнул, чтобы все остановились и собрались в кучку, так как мы уже умудрились растянуться шагов на двадцать, а сам стал взмахами руки останавливать проезжающие машины.
        - Ты что, Савва? - сказала Лариса, поравнявшись со мной. - Пустяшное это дело. Отсюда до моего дома попросят трояк, а у нас на всех и рубля не наберется.
        Я терпеливо махал рукой, но водители, словно сговорившись, объезжали нас стороной - видимо, наша компания не внушала им доверия. Наконец одна машина - «волга» с шашечками на дверцах остановилась, и водитель в форменной фуражке высунулся из окна:
        - Ну!..
        - Нам на улицу Мо…ую, - сказала Лариса, называя свой адрес.
        - Три рубля, - сказал водитель. - Но я могу взять только четверых, придется, если вам это подходит, делать два рейса.
        - Шеф, возьми шесть рублей, - вмешался я в его расчеты, - и всех отвезешь одним разом (большая часть нашей с Николаем выручки находилась в данный момент у меня в кармане).
        - Хорошо, садитесь, только поаккуратней! - подумав несколько секунд, согласился таксист, после чего мы погрузились в машину. За 10 минут добравшись до места, мы вошли в подъезд дома, где жила Лариса, и тем же манером попытались штурмовать лифт (ехать нам надо было на последний, то ли девятый, то ли десятый этаж). Но с лифтом договориться не удалось, он с лишним грузом не шел, поэтому на этот раз пришлось добираться двумя партиями.
        Квартира, в которую мы вошли, оказалась небольшой, 2- Комнатной, стандартной планировки, но это была, поверьте мне, сказочная квартира! Родители Ларисы в настоящий момент работали в какой-то из африканских стран, а их единственная дочь - двадцатилетняя студентка вуза, жила в квартире одна. На стенах обеих комнат и коридора теснились картины, в основном, почему-то, с морскими и лесными пейзажами, а все свободное пространство между ними было заполнено африканскими масками из дерева, кожи, перьев, глины и даже камня. На полу, куда не ступи, стояли разных форм и размеров вазы - от стеклянных до глиняных и металлических, от миниатюрных - всего в несколько сантиметров высотой - до полутораметровых, а какая здесь была радиоаппаратура - фантастика! Просто обалдеть! Ни в одной чековой или валютной «Березке» такой, уж поверьте мне, было не сыскать. Видимо, родители Ларисы везли ее из самой Африки, или еще откуда-нибудь.
        Лариса включила огромный музыкальный центр «Пионер», заиграла медленная музыка - божественный «Квин», и прозвучало предложение танцевать. Согласитесь, что это предложение было смешным, ведь практически никто из нашей компании, за исключением меня, не держался на ногах. Славик, взявшийся наливать портвейн из банки в хрустальные бокалы, которые он достал из комода, не справился с этим ответственным делом и повалил бокалы на стол, уронив один из них на пол и разбив его вдребезги. Даже я, более других заинтересованный, чтобы народ был попьянее, понял, что наступил предел.
        Елена с Андреем, недолго думая и не расцепляя объятий, удалились в спальню, Лариса застелила в зале диван и укладывала на него что-то бормочущего и по-детски тянущегося к ней руками полуодетого Славика, а Яночка сняла с какой-то антресоли перину и с моей помощью понесла ее на кухню: нам, молоденьким, для уединения отвели это уютное многофункциональное помещение… (ах, сколько замечательных минут в своей жизни я провел на кухнях!.. - и, кстати, не только сидя за столом).
        Как только мы погасили в кухне свет, Яночка, оперативно разоблачившись, осталась в костюме Евы, причем на талии у девушки обнаружился узкий кожаный ремешок. Последовав ее примеру, я уже через минуту тоже избавился от вещей. Но не успел я спросить, для чего предназначен этот самый ремешок, как девушка, потянув меня на себя, скрестила ноги над моей спиной и, накинув ремешок на свои щиколотки, затянула его узлом.

«Поистине, век живи и век учись!» - мелькнула у меня мысль и я, склонившись над девушкой, поцеловал ее в шею.
        - Только люби меня потихоньку, - шепнула мне Яна, закончив свои манипуляции и укладываясь поудобнее, - я в этом деле недавно, только учусь.
        Я начал движения осторожно, как моя партнерша и просила, но вскоре, не сдержавшись, с урчанием набросился на Яночку и уже через минуту-другую «приплыл»: сказалось более чем недельное воздержание. После чего улегся рядом с нею. Моя «ученица», покрутившись на «ложе» минуты две-три, сморилась и мирно засопела. Я был разочарован, ведь даже во вкус войти не успел, но девочка уже спала, не насиловать же ее спящую, и обижаться было не на кого - сам все затеял, сам всех напоил.
        Спустя некоторое время я встал и направился в ванную комнату, где, к великой моей радости, в кране обнаружилась горячая вода. Тщательно сполоснув ванну и брызнув на дно какого-то шампуня, я стал ее наполнять. Вскоре, лежа в ванной при выключенном свете, я наслаждался, отмокая в пенной ароматной воде, временами доливая порцию горячей воды, и только что не похрюкивал от удовольствия.
        Неожиданно уютная ночная тишина нарушилась приближающимися неуверенными шагами: кто-то, шлепая по полу босиком, направлялся в сторону санузла. Я замер: если кому-то приспичило в туалет, то это в соседнюю дверь, а если в ванную… то это может быть только кто-то из девушек - Лариса или Елена, - не будет же мужик, да еще в таком состоянии, помышлять о купании. Дверь открылась, и в ванную вошла Лариса - я узнал ее в слабеньком свете, пробивавшемся с улицы сквозь окошко из кухни, по рельефной фигуре.
        Лариса была неглиже, через руку переброшен халат. Не решившись включить свет (очевидно, не желая нас, спящих в кухне, беспокоить), и теперь, почувствовав, что в ванной кто-то есть, Лариса, высунув руку назад, стала нашаривать выключатель и спросила негромко:
        - Кто здесь?
        - Это я, Савва, ваш гость, - прошептал я. - Не включай свет, Лорочка.
        Лариса, мгновенно прикрывшись халатом, остановилась в дверях.
        - А где Яна? - спросила она смущенно, явно намереваясь уйти.
        - Спит девочка, - сказал я. - Портвейн ее сморил. А ты заходи, заходи, чего стесняешься? - С этими словами я протянул ей руку. «Если она только что переспала со Славиком, то, вероятнее всего, уйдет, - подумалось мне, - а если между ними ничего не было, то, возможно, останется».
        Лариса стояла, обеими руками прижимая к телу халат, словно защищаясь им от меня. Встав и перешагнув через край ванной, я одним движением (борцовским, называемым «перевод») притянул ее и одновременно развернул спиной к себе так, что ее округлые и плотные, как наливные яблочки, груди легли в мои ладони. А бедра, теплые и упругие, соприкоснулись с моими. Губами я уткнулся ей в шею, и то ли зашептал, то ли застонал:
        - Лорка, ты такая сладкая, пожалуйста, не уходи, останься со мной…
        Девушка сделала несколько молчаливых попыток вырваться, но размеры ванной комнаты не давали простора для борьбы, а я удерживал ее нежно, но крепко.
        - Савва, послушай, ну это же… это смешно… - Прошептала она.
        - Почему же смешно?
        - Я пришла искупаться, а ты…
        - Все правильно, я здесь тебя уже давно жду, - сказал я, не давая ей договорить и вновь целуя в затылок. Я целовал ее так какое-то время, потом стал прикусывать зубами. Лариса в моих руках постепенно расслабилась, обмякла, и тогда я развернул ее лицом к себе и крепко поцеловал в губы, после чего отпустил. Девушка швырнула ненужный теперь халат на умывальник и, повернувшись ко мне лицом, смело шагнула в ванну.
        - Ну, хорошо… Ты хочешь прямо здесь? - спросила она.
        - Да, хочу! - сказал я с восторгом, обнимая и целуя ее, - здесь и сейчас!
        Пустив струю воды через рожок душа, я стал нежно обмывать ее тело теплой струей. Это необыкновенное ощущение, когда вы стоите с женщиной под душем, когда ваши руки скользят по ее телу, на мгновенья замирая то там, то здесь, в различных укромных местечках ее тела, а затем внезапно переходят на другие его части. Эта великолепная церемония хороша также для первого знакомства, как вот в нашем с ней случае; при этом наши тела прижимались друг к другу самыми неожиданными местами, и перед моими глазами, под моими ищущими губами попеременно возникали то округлое плечико, то темнеющий твердый сосок, то нежная кожа ее шеи…
        Я уже буквально изнемогал от возбуждения, и мы, топчась в ванной, стали искать подходящую для обоих позу, но лицом к лицу ничего не получалось, а задом ко мне девушка стеснялась повернуться. Я шепнул Ларисе, чтобы она подождала минуту и, выскочив из ванной, бросился в зал.
        Славик лежал, раскинувшись посреди дивана и, сладко посапывая, спал. При этом он, к моему удивлению, был по-прежнему в одежде, то есть в брюках, правда, без рубашки, в одной майке. Я схватил его в охапку, легко поднял и, перенеся на несколько шагов, положил на ковер и прикрыл большим ворсистым покрывалом, валявшимся рядом с диваном.
        Когда я вернулся за Ларисой, она вытиралась, поставив свою рельефную ножку на край ванной. Отбросив полотенце в сторону, я подхватил ее на руки и, не чувствуя веса, понес в комнату, где нас ожидал свободный теперь диван. Лариса приняла меня легко и доверчиво, и мы тотчас же предались любви, разгоряченные жаркими объятиями и поцелуями в ванной. Она быстро кончила и, задыхаясь, прошептала:
        - Савва, остановись, я больше не могу… Меня будто током бьет по оголенным нервам…
        - Подожди, я сейчас… тоже, - прерывисто дыша, отозвался я. - Еще чуть-чуть, еще секунда…
        Когда я оторвался от нее, она в благодарность стала целовать меня, затем, после паузы, вдруг спросила:
        - Постой, а где Славик?
        - Да вон же он, - ответил я, указывая на темнеющее возвышение на полу около стола. - Не волнуйся, с ним все в порядке, даже отсюда слышно, как он сопит.
        - Нехорошо как-то… на полу. Отнеси его… - зашептала Лариса, - в другое место, ну… хотя бы к Янке, что ли.
        - Конечно- Конечно, - ответил я. - Я так и сделаю.
        - Спасибо, милый… - проворковала Лариса и, не договорив, повернулась на бок и уснула.
        Я прижался к ней покрепче и, укрывшись до подбородка одеялом, тоже собрался спать. Но даже теперь, ощущая рядом с собой горячее тело женщины, только что любившей меня, я почему-то чувствовал себя неудовлетворенным. Да и сон не шел… В чем же дело? Ах да, ну конечно же!.. Елена! Лишь теперь только я понял, вернее, признался себе в том, кто именно не давал мне покоя! Елена! Вот о ком я думал весь этот вечер, занимаясь любовью с этими девочками… вот о ком мечтал.
        Бесшумно выбравшись из постели, я на цыпочках направился в спальню. Ага, вот они, голубки - Елена и Андрей! Спят. Одетые. Во, блин, вот дают мужики! С такими классными бабами - и одетые!
        Я пробрался на кухню, и, еле отыскав их в куче одежды, натянул на себя трусы и тут же вернулся, - для того, что я задумал, костюм не требовался. Елена спала, плотно прижавшись к стене, вернее, Андрей ее туда буквально вжал, и теперь, навалившись на нее всем своим громадным телом, спал, храпя как паровоз. Я судорожно вздохнул. Надо было что-то предпринимать. Ведь задавит девочку, циклопище!
        Я осторожно потянул его за руку, чтобы отодвинуть от Елены, или хотя бы развернуть этого бугая навзничь. Он, всхрапнув, отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Я едва успел отпрянуть. Если бы он своей рукой, больше похожей на кувалду, попал бы случайно мне в челюсть, то я, не помышляя больше о Елене, валялся бы сейчас рядом с их кроватью в глубоком нокауте.
        Я обвел взглядом комнату и не нашел ничего более подходящего для самозащиты, как хрустальная пепельница в виде морской раковины не меньше чем в килограмм весом. Я взял ее со стола и покачал в руке, приноравливаясь. Треснуть, что ли, этой самой пепельницей Андрюшу по башке, чтобы он отключился, а затем стащить его с дивана? И тогда никаких проблем, путь к Елене свободен. А вдруг я его этим ударом убью? Нет, такой вариант не годится…
        Я нащупал Ленкину ногу и ущипнул ее через джинсы, но она только буркнула что-то сквозь сон и потянула, поджала ногу под себя.
        Что же делать? Я был почти в отчаянии. А ведь цель так близка…
        В какой-то момент Андрей вздохнул и повернулся в мою сторону всем своим массивным телом. Я замер. Теперь он не храпел, и мне даже показалось, что он смотрит на меня! Притвориться, что ли, как это делают ниндзя в голливудских кинофильмах, креслом или кактусом? Несколько секунд я не дышал, занеся над его головой пепельницу. Но Андрей вздохнул и опять захрапел. А рядом с ним лежала такая близкая… такая желанная… и по-прежнему недостижимая Елена. Я должен был действовать! Не замечая прохлады пола, на котором я стоял босиком и, отгоняя мысль о том, что вот же, совсем рядом, в соседней комнате лежит женщина, которая в любую секунду распахнет для меня свои объятия, я опять отправился на кухню, поднял на руки спящую Яночку (она при этом даже не сбилась с дыхания) отнес ее в зал и положил рядом с Ларисой, а затем, не очень вежливо подняв с пола, примостил туда же Славика. Полюбовался на них. Великолепная троица! Ах, если бы я мог так же легко справиться с Андреем!
        Я вернулся в спальню, в отчаянии ухватил Елену за обе руки и потянул на себя. Вначале ее тело поехало ко мне, потом надломилось в талии и Елена резко села на диване, при этом мы едва не столкнулись головами. В следующую секунду я увидел ее бешеные от возмущения глаза и мгновенно прижал свои губы к ее губам, не давая девушке крикнуть, затем рывком поднял ее на ноги. Она уперлась обеими руками мне в грудь, но я продолжал сжимать ее в своих объятиях. Наконец она сумела вырваться, и сразу же:
        - Ты что, с ума сошел? Ненормальный какой-то!
        - Леночка! - взмолился я. - Конечно же, я сошел с ума, но прости меня, я не мог по-другому. - Я оглянулся на спящего Андрея. - Пойдем, я тебе все объясню.
        - Куда пойдем, сумасшедший? Разбудил среди ночи…
        - Пойдем на кухню. Только на два слова, и я тебя отпущу, умоляю!
        Елена, косясь на Андрея, сделала несколько неверных шагов, затем пошла впереди меня. Даже в таком виде - сонном и нетрезвом, она была грациозна, словно пантера.
        - Это для кого здесь постелено? - спросила она, входя в кухню и ступая ногами на перину.
        - Для нас с тобой! - твердо ответил я.
        - Хм. Занятно. Принеси мне воды попить, - сказала она, выходя их кухни и открывая дверь в ванную. - Только обязательно холодной!
        Когда я вошел с кружкой воды, она стояла в ванной, поливая себя из душевого рожка. Не испытывая передо мной никакого стеснения при включенном свете (жажда, очевидно, была сильнее), Лена схватила кружку и осушила ее одним залпом.
        - Принеси еще, - сказала она. - А еще лучше, сделай мне, пожалуйста, кофе.
        Я принес еще воды, невольно задержав на ней, обнаженной, свой взгляд, и тогда она брызнула на меня из рожка водой:
        - Уходи же, наконец! И без кофе не возвращайся. - Однако тон ее заметно смягчился, что меня ужасно обрадовало.
        Я обшарил всю кухню, прежде чем обнаружил банку индийского кофе, спрятавшуюся на подоконнике среди цветов в горшках; на газовой плите уже закипал чайник. Вскоре две большие чашки крепчайшего ароматного напитка стояли на кухонном столе - я тоже в эту минуту нуждался в кофе. Елена вошла на кухню уже в халате, оставленном Ларисой в ванной, и я невольно улыбнулся, подумав о преемственности людей и их вещей. При этом свои вещи Елена держала в руке. Бросив их на стул, она взяла чашку в обе руки и поднесла ко рту.
        - Осторожно, горячий! - предостерег я.
        - Я люблю именно такой! - сказала она и тут же сделала глоток. Ее лицо расплылось в блаженстве.
        Я протянул руку к выключателю и погасил свет, кофе мы допивали в темноте. Затем Елена красивым жестом сбросила с себя халат, опустилась на перину и заявила:
        - Так вот знай, Савва: я тебя совершенно не хочу! - Она устроилась на перине поудобнее, и призывно протянула ко мне руки. - Это будет насилие над беззащитной девушкой.
        - И более того: это будет сладчайшее в мире насилие! - воскликнул я, развернул ее к себе спиной и незамедлительно впился губами в ее бархатную шейку чуть пониже уха, пальцами рук в это время подбираясь к сосочкам грудей. - Берегись же, я буду безжалостен!
        Елена задышала глубже и чаще. Тогда я постепенно перебрался к ее ягодицам и стал массировать их легкими круговыми движениями, постепенно усиливая нажим. Она начала легонько постанывать. Мои шаловливые пальцы, переместившись к внутренней части бедра, ласково касались ее нежной плоти, доводя девушку до экстаза.
        - Садист! - выдохнула, почти вскрикнула она. - Ну, не мучай меня, иди же скорее ко мне!
        - Я тебя совершенно не хочу, - прошептал я, переворачивая ее на спину и немедленно входя в нее, восхитительно трепещущую от желания, - ты сама меня заставила.
        Елена приподнялась, изогнувшись, и без слов впилась в мой рот долгим проникающим французским поцелуем.
        Яна, юная девочка, конечно, не могла мне дать подобных ощущений. Даже Лариса, с ее великолепным и чувственным телом, так не возбуждала меня. Я обладал в эту минуту именно той, которой мне недоставало, той, о которой мечтал, находясь на развалинах танцплощадки, и - о, боже! - это она сейчас билась в моих руках, истекая от томления и любовной страсти, а я с удовольствием слушал ее стоны и вскрики, не боясь в эту минуту ничего и никого, даже появления циклопоподобного Андрюши.
        Была уже глубокая ночь, когда мы одновременно забылись в сладкой полудреме.
        А проснулся я, когда уже совсем рассвело; оттого, что чьи-то ноги то и дело толкались в перину, мешая мне спать. Часы в кухонной стенке у плиты, когда я повернул голову в ее сторону, показывали 10.30. Я приподнялся в постели. Елены рядом со мной не было. Лишь Лариса находилась на кухне, она, нагнувшись, ковырялась в недрах холодильника. Увидев, что я поднялся, она улыбнулась мне своей милой улыбкой. Я, воровато оглядевшись по сторонам, подошел, поцеловал ее в щечку и спросил:
        - «Твой» еще спит?
        - Какое там, он спать не может, его колотит с похмелья, словно осиновый лист. Да уж все, кроме тебя, встали.
        Я собрал свои вещи, разбросанные по полу, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, и шмыгнул в ванную комнату - сполоснуться и одеться. Когда я десятью минутами позже оттуда выходил, меня у самой двери перехватила Яночка: подойдя вплотную, она вставила свою ладошку за пояс моих брюк.
        - Савва, у тебя случайно не найдется пары рублей, мы бы пошли, пивка попили, а? - Она заискивающе заглянула мне в глаза.
        - Найдется, моя радость! - сказал я. - Конечно, найдется. Командуй общий сбор.
        Минутой позже из комнат подтянулись «мены» - Андрей и Славик - рожи помятые, взгляды потухшие, движения замедленные. Они вяло пожали мне руку, приветствуя как старого знакомого. Но не их я ждал, не их мечтал увидеть…
        Елена вошла в кухню последней - красивая, надменная, холодная… совсем чужая, губы сжаты, взгляд колючий - не подступись! Глядя на нее, я даже засомневался, что именно ее тело мои руки сжимали в любовных объятиях всего пару часов тому назад.
        Пятью минутами позднее мы покинули квартиру. Проехали «зайцами» две или три остановки троллейбусом и вышли у огромного пивного павильона, внутри и вокруг которого копошились словно муравьи в муравейнике, сотни и сотни людей, по большей части, естественно, томимые жаждой мужчины. Здесь, в этом чудесном месте, пиво, - этот замечательный универсальный похмельный напиток, - лилось рекой. Тут было бутылочное и разливное; у стойки и в автоматах; светлое и темное; нормальной температуры и холодное - на любой вкус. Пей, не хочу. Лица моих компаньонов просветлели, они ускорили шаг, но когда до вожделенного входа оставалось сделать всего по паре шагов, дорогу нам преградила какая-то молодая беременная женщина, ведущая за руку малыша трех или четырех лет. Она остановилась перед Славиком и со словами: «Ну, и где же ты шлялся всю ночь, сволочь?» наотмашь влепила ему увесистую пощечину.
        - Жена! - выдохнула Яна, машинально прижавшись ко мне.
        Увидев, что женщина отпустила ручку ребенка и собирается закатить пощечину и Ларисе, находившейся рядом со Славой, я подскочил и поймал ее уже занесенную для удара руку.
        - Извините, мадам, - сказал я мягко, оттесняя Ларису своим телом в сторону на безопасную дистанцию, - я думаю, что здесь произошло какое-то недоразумение.
        - Какое еще недоразумение? - вскричала женщина, вырывая руку. - Мне еще неделю назад говорили, что он путается с какой-то блондинкой. Вот с этой сукой, стало быть. - Голос женщины стал надрывно-истерическим и поднялся на еще более высокую ноту.
        - Вы знаете… - продолжил я, поднимая обе руки, словно сдаваясь, - я, в общем, лицо незаинтересованное, поэтому могу лишь сказать, что я был с этими ребятами с самого вечера и до сих пор, и девушка эта - моя, а этот… - брезгливо сморщившись (мне это было нетрудно сделать), я указал на Славика, - приклеился к нам десять минут назад на троллейбусной остановке.
        На лице женщины, перекошенном мукой, выступили красные пятна, и я поспешил продолжить:
        - Да вы не волнуйтесь так, я обещал ему бокал пива поставить, а после этого вы его можете хоть убить! - Затем, после небольшой паузы я, попытавшись ей улыбнуться, добавил: - Пойдемте и вы с нами, чего уж теперь.
        Наша команда, приободрившись от моих слов, вновь зашевелилась и двинулась внутрь павильона, обходя растерянную женщину и Славика, который с виноватым выражением на физиономии продолжал стоять рядом с женой.
        - Я беру тебе два пива, - обернулся я к нему, - подтягивайся. - И пошагал за остальными. Пробравшись к стойке, я нахально, без очереди, заказал сразу 15 бокалов светлого, которое мы тут же унесли за свободный столик в углу зала, затем сам сел чуть обособленно, сбоку, и внимательно, поочередно оглядел всю нашу «сборную». Яна, держа бокал двумя руками, хлебала пиво словно школьница компот. Ее взгляд, несколько затуманенный, изредка останавливающийся на мне, ничего не выражал. Что ж, юность эгоистична. Я для этой девочки случайный, транзитный пассажир, так, эпизод, почти незаметная веха в ее жизни. Лариса, когда я поглядел на нее, мне еле заметно улыбнулась; она должна была быть мне благодарна хотя бы за то, что не схлопотала несколько минут тому назад по физиономии. Андрей, прижав к себе одной лапищей Елену, другой держал бокал, который казался в его руке стаканом, и медленно цедил из него. Ленка из-под его руки, словно цыпленок из-под крыла курицы, глядела в белый свет холодно и равнодушно, хотя мне показалось, что она еле заметно кивнула в тот момент, когда я на нее поглядел, и глаза ее на
мгновение блеснули.
        - Еще возьмем пива, братва? - спросил я у компании, еле справившись с одним бокалом.
        - Хватит, хватит! Спасибо! - загудели все разом.
        - Ну, тогда я побежал, друзья, дела зовут, - сказал я, вставая, и ловким движением вложил в нагрудный карманчик Яночки пять рублей. Затем я зачем-то пожал руку Андрею. Потом добавил: - Надеюсь, что мне когда-нибудь еще посчастливится найти вас на том самом месте, где и вчера.
        Все три девушки после этих слов энергично замахали мне руками - и я почувствовал при этом, чего уж греха таить, настоящее блаженство. Минуту спустя, выскочив из пивной, я бегом отправился к стоянке такси.

* * *
        К станции Бескудниково я подъехал, когда на часах было одиннадцать тридцать утра. С вершины небольшого холма моему взгляду открылось огромное пространство, на котором находились казавшиеся маленькими, словно игрушечными, вагоны, которых тут были тысячи и тысячи. Они выглядели бусинками, нанизанными на нити. В растерянности я вглядывался в их ряды, пытаясь «вычислить» среди них свой «спец», и тут мне повезло: Николай, каким-то образом увидев меня с довольно большого расстояния, поднял руку и стал ею махать, чтобы мне было легче ориентироваться. Попутно по некоторым признакам я отметил, что наш состав стоит полностью сформированный и готовый на отправку. Бросившись в нужном направлении, я десятью минутами позже уже поднимался в вагон и с радостью приветствовал Николая, при этом сам вагон показался мне каким-то незнакомым и даже нереальным, словно я не ехал в нем целую неделю. Поставив на тлеющую плиту чайник, и подбросив в нее дровишек, я стал рассказывать Николаю о своем ночном приключении, а спустя некоторое время наш состав тронулся, взяв курс на Мытищи.
        Глава третья
        Мытищи, где мы делали тыщи…
        Уже темнело, когда маневровый дизельный тепловоз, произведя все необходимые перестановки, затянул наши вагоны - так называемую группу два - на заводскую стоянку и с ходу загнал в свободный тупик. Мы с интересом разглядывали строения незнакомого нам Мытищинского винзавода (Николай, также как и я, был здесь впервые), а также множество других вагонов - «спецов», «молочек» и «бандур», двойной строй которых обрывался у уже закрытых в этот поздний час ворот. Взгляд Николая выражал умиление и восторг: мытищинская база считалась одной из самых привлекательных в стране по уже упомянутым мною выше причинам; я тоже разглядывал новые для меня места с интересом и надеждой.
        Пока маневровый сцеплял наши вагоны с уже находившимися здесь ранее, мы с Николаем спрыгнули на землю, собираясь размять ноги, а заодно разведать обстановку; у нас также была надежда встретить здесь земляков.
        Всего на базе на сегодняшний день оказалось более двух десятков «спецов», многие из которых имели по одному, а то и по два прицепа, что общим счетом составляло около пятидесяти единиц. Из чего следовало, как тут же подсчитал Николай, что срок ожидания в очереди составит не менее месяца. Два «спеца» из общего количества, судя по номерам и надписям, были от нашего винзавода, и мы немедленно постучали в ближайший из них. Дверь открылась, а уже минутой позже мы приветствовали знакомых нам ребят, один из которых тут же побежал звать коллег из другого вагона, также приписанного к нашему винзаводу, после чего мы все вместе собрались на ранний дружеский ужин, который состоялся уже при свете костра.
        Получасом позже мы с удовольствием поедали приличного качества шашлык из индейки, которая, как говорят, полезна для здоровья и легко усваивается организмом. Мясо мы запивали сухим вином "Фетяска", принесенным из нашего вагона - ни у кого больше из стоявших на базе проводников сухого вина не было. Разговор в ходе ужина зашел, естественно, о новостях из Молдавии, затем о том, что происходит на базе - возможность продажи и все такое прочее; постепенно он перекинулся на специфику нашей работы. Тут я навострил уши: в «профессиональных» делах я был пока абсолютным профаном, и мне предстояло еще учиться и учиться. Ребята рассказывали, как здесь производится лабораторный забор анализов, кто из работников при этом соблюдает все необходимые правила, и кто нет, кто сильно придирается к количеству и качеству, кто менее, а кто и вообще может дать поблажку, - последних, впрочем, на этой базе, по мнению проводников, не оказалось.
        На сегодняшнюю ночь нашими парнями была запланирована работа, - для меня это было настоящее практическое занятие по проводницкому делу, - надо было закачать воду в «бандуру» нашего коллеги, который умудрился за три дня продать полторы тонны вина. Правда, у него изначально было почти 150 тонн портвейна: «спец» на 28, и две «бандуры» по 60 тонн. Коллегу звали Иваном, а кличку он носил по своей предыдущей профессии - Сапожник. Трудность заключалась в том, что никаких источников воды, а уж тем более водопроводных кранов в округе не было - заводское начальство все это давно ликвидировало, из-за чего нам предстояло забросить шланги в местный пруд, расположенный неподалеку, в стоячей зеленоватой воде которого плавали головастики, и закачать ее прямо в цистерны. Потом, после перекачки из цистерн в заводские емкости, вино все равно фильтровалось, объяснили мне коллеги, а если бы и нет, то кого это волновало! Для Ивана это был всего второй рейс в жизни, и в специфике нашей проводницкой работы он понимал едва ли больше моего, что не помешало ему за этот самый рейс заработать больше шести тысяч рублей - вот
вам, пожалуйста, совсем не байка, а реальная жизненная проводницкая удача, свидетелем которой оказался я сам.
        По приезду домой, то есть буквально через несколько недель, я увидел Ваню- Сапожника, разъезжающим на новом «москвиче», купленным, несомненно, на те самые деньги. Кстати, напарником Ивана в этом рейсе, - с ним мне довелось беседовать месяцем позже, уже по возвращению домой, - был мой давний приятель Дмитрий, который не поехал в рейс вместе с Иваном, а остался дома, для того, чтобы, по его собственным словам, находиться рядом со своей неверной женой и не дать ей возможности шляться; заодно он успел сделать в квартире ремонт.
        Иван, отправившись в рейс один, сумел отметить за Дмитрия командировочное удостоверение, чтобы тот получил зарплату и командировочные деньги. Выслушав причины, из-за которых Дмитрий не поехал в рейс, я, не вдаваясь в подробности, с укоризной, но по-дружески постучал ему пальцем по лбу, и тогда он, надеюсь, понял все.
        Три ночи подряд мы закачивали в Ванькину «бандуру» воду из пруда: работать насосом вручную было тяжело потому, что расстояние от пруда до вагона было метров 50-60, но я работал с наслаждением, внимательно прислушиваясь к советам коллег и скрупулезно познавая детали незнакомой мне науки.
        Случилось так, что на второй день после нашего приезда проводники, посовещавшись, решили поднять цену на наше вино с 3 до 4 рублей за литр; об этом разговоры шли уже давно, так как по всей стране уже с месяц, как прошло повышение цен на алкогольные напитки, но цену решено было поднять только сейчас. В этой связи мы ожидали конфликтов с покупателями, опасались чего-то вроде бунта алкашей с возможной порчей и даже поджогами вагонов, что несколькими годами ранее, по той же причине на памяти бывалых проводников уже случалось, но все в итоге прошло благополучно, не считая нескольких мелких споров и стычек. Воспользовавшись повышением цен, мы установили на нашей базе строгий график продажи вина (это была моя с Николаем инициатива, иначе нам вообще не удалось бы продать и литра нашего пойла), и рассчитали каждому «спецу» по два дня свободной продажи, что было вполне достаточно, так как за сутки на базе продавалось до двух тонн вина, а порой и более. Я, как самое заинтересованное лицо, строго следил за соблюдением графика, а одному «хитроумному» проводнику из Тараклии треснул кулаком по голове, когда
поймал его на наглой продаже вина в ночное время вне графика. Наутро мы все вместе разбирались с этим делом, и коллега, нарушивший договор, получил общественное порицание.
        Дней через десять после нашего приезда, периода, отмеченного полным бездействием - эти дни мы даже питались за счет коллег, - наступила, наконец, и наша очередь торговать: мы наполняли флягу «Фетяской», производили все нужные манипуляции, описанные выше, в результате чего в продажу поступил «новый» сорт вина, который мы в шутку окрестили «портвейн марочный».
        Клиенты подходили, покупали вино, пили, некоторые плевались, иные жаловались на то, что оно слабое, но мы держали «фейс», иначе могли попросту ничего не продать и в результате сдохнуть с голодухи. А сдыхать, знаете ли, не хотелось, особенно глядя на некоторых наших коллег, на того же Ваню, например. По утрам наш «миллионер» отбывал в город, а после обеда возвращался обратно на такси, доверху груженом приемниками, люстрами, коврами, разнообразной одеждой и прочим барахлом, которое он волок изо всех подряд столичных магазинов. Нашей же с Николаем задачей в этом рейсе было не считать барыши, а просто продержаться - на еду бы хватило - и, благополучно сдав вино, вернуться домой. Целых двое суток мы продавали нашу «бодягу», стыдя недовольных покупателей: «Марочное вино по цене обычного не хотите пить, эх вы, алкаши!», и так далее.
        Завершив второй день работы, мы подсчитали барыши - чуть более двух тысяч рублей, - и заметно повеселели. С этого дня по инициативе Николая, за неимением других занятий, мы стали ужинать во всей стране известных столичных ресторанах, таких как «Арбат» и «Прага» - других, что попроще, для нас вроде как и не существовало. Колька, правда, любил еще иногда сходить в «Охотник» - там часто собирались и широко гуляли наши коллеги - проводники со всего Союза.
        В этих строках мне хочется рассказать и о распорядке дня, который у нас, проводников круглый год практически не менялся. Завтракали мы на базе, почти всегда в районе девяти утра: к этому времени принесенное дежурным алкашом из магазина мясо - индейки или куриное, - когда целиком, когда кусками, уже томилось на огне, дразня наше обаяние заманчивыми запахами. Проводники выходили из своих вагонов, позвякивая тарелками и вилками, собирались в круг, садясь на стулья или просто на ящики, и приступали к еде. Иногда, прямо с утра, на большом стационарном мангале, вмонтированном в бетонный куб весом не менее чем в тонну - видимо, чтобы не унесли, - готовились шашлыки, и лишь изредка, для разнообразия, на завтрак было что-нибудь легкое - блинчики к кофе, а для стариков и диетчиков-диабетчиков, которых среди наших насчитывалось несколько человек, специально приносили молочные продукты: сыры, творог, брынзу, молоко, кефир, ряженку, сметану и т. д. благо, богатый ассортимент столичных магазинов это позволял. На обед чаще всего готовили шашлыки - из говядины, свинины или баранины; к ним подавались, как и
полагается, гарниры, овощи и зелень; иногда в огромном котле варили шурпу из баранины или суп из говядины, поэтому мангал работал практически круглосуточно. Запивали еду сухим вином: Коля приносил к столу чайник «Фетяски» емкостью в семь литров и его на всех наших едва хватало. К моей немалой радости, в группе «спецов» оказался один с коньяком. Его хозяин проводник Петр - однорукий дядька лет сорока с лишним, ездивший в одиночку, - сообщил нам, что в его вагоне почти 28 тонн коньяка, чем привел меня в буйный восторг. Петр, не имея на базе земляков, прибился к нашей компании и каждое утро к завтраку приносил бутылку коньяка, которой мне хватало на целый день, другие же проводники коньяком не баловались. Ужин зачастую повторял обед, но мы с Николаем, как я уже говорил, вечерами покидали коллег, так как ужинали обыкновенно в ресторанах.
        Как-то раз после обеда, когда мы с Николаем отправились, как обычно, в город - прогуляться по магазинам и просто развеяться, а затем, с наступлением вечера, собираясь где-нибудь поужинать, случилось так, что мы запутались в наименованиях станций метро и оказались не в центре города, а почти на самой его окраине. Решив не ехать в центр, а перекусить в любом ближайшем кафе или ресторане, мы отправились на их поиски и вскоре подошли к зданию, оказавшимся, судя по вывеске, парикмахерской. Две молодые женщины в форменных халатах стояли у входа, курили и о чем-то разговаривали. Одна из них была крашеная шатенка лет тридцати, другая, ее собеседница, яркая брюнетка, была совсем молоденькой - не старше двадцати. Женщины, веселя, друг дружку шуточками и сплетнями, поминутно хохотали. Меня поразила внешность младшей из женщин, судя по возрасту, еще девушки. Она была среднего роста, лицо же ее было своеобразной, почти ромбовидной - благодаря высоким и широким скулам, - формы. На голове - контрастно лицу - было каре из иссиня-черных волос, скорее всего, крашеных, а глаза у нее были и вовсе синими, и это все
вместе создавало необыкновенный контраст. Обратившись к дамочкам, я спросил, где тут находится ближайший ресторан, и они, переглянувшись между собой, ответили, что это довольно далеко отсюда, придется, мол, добираться автобусом.
        - Автобусом? В ресторан? - тонко улыбнувшись, спросил я.
        - Ну, тогда, наверное, на такси, - сконфузились дамочки и, извинившись, вошли внутрь. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ними - я уже не мог просто так уйти, брюнетка с необыкновенной внешностью мне определенно понравилась.
        Войдя в салон, я оказался в большом продолговатом помещении на шесть кресел, выстроившихся в ряд вдоль стены. Там же я застал целую бригаду мастеров-парикмахеров - три женских и три мужских; все они, не занятые в этот час работой, разбившись попарно, сплетничали. К счастью, «моя» брюнетка оказалась мужским мастером, и я попросил девушку меня побрить, - я чувствовал необходимость поговорить, пообщаться с ней. Девушка с готовностью усадила меня в кресло, но едва собралась меня обслужить, как возникли некоторые затруднения: вначале выяснилось, что у нее нет свежих лезвий, потом на месте не оказалось помазка, и я, съежившись по перекрестными ироничными взглядами все, как мне казалось, видящих и все понимающих коллег брюнетки, решился постричься, пожертвовав своей прической, над которой моя личный мастер трудится вот уже целых восемь лет, не позволяя мне стричься у кого-либо другого. Осознавая, что Нина - так звали девушку, понравившуюся мне, далеко не модельер, я все же рискнул подставить свою голову под ее ножницы - ведь любовь, как известно, требует жертв.
        Николай терпеливо дожидался меня, покуривая у входа, в то время как Нина тщательно постригала мои волосы, глядя на которые, женщины в парикмахерских обычно говорят с завистью: «Боже, это же надо, такие шикарные волосы и мужику достались!».
        Нина довольно долго, забавно закусив губу, колдовала над моей прической, а я, сидя в кресле и прикрыв глаза, исподволь наблюдал за ней в зеркало и изнемогал от прикосновений ее рук.
        Зато, когда она закончила, я уже знал, что девушка не замужем, парня постоянного тоже не имеет, и, что самое главное, сегодня после окончания смены никуда не торопится. Я протянул ей пять рублей, боясь даже посмотреться в зеркало, но когда все же рискнул, моя новая прическа мне против ожидания понравилась, отчего я пришел в восторг - не пришлось страдать зря.
        Спустя час парикмахерская закрылась и мы, теперь уже вчетвером - Николай, я и Нина с Полиной, - так звали ту самую женщину, что курила накануне вместе с Ниной, - вышли из парикмахерской, сели в такси и отправились в ресторан ужинать; мне удалось, используя все свое искрометное красноречие, уговорить этих двух дам поехать вместе с нами. Полина, кстати, оказалась женщиной замужней, но на нашу удачу муж ее на конкретный момент времени находился в длительной командировке где-то на севере страны. Дамы дорогой уговаривали нас пойти в какой-нибудь ресторан попроще, а еще лучше, мол, в кафе, мотивируя свои доводы тем, что они не одеты подходяще и никуда в этот вечер не собирались, но Николай сказал таксисту, чтобы тот отвез нас в ресторан «Арбат», - на меньшее не согласны были мы.
        Прибыв на место, мы с помощью администратора - высокой, симпатичной и обаятельной женщины лет сорока, одетой в строгий форменный костюм, - расположились на балконе второго этажа за отдельным столиком. Дождавшись официанта, мы заказали шикарную закуску под приличную выпивку - на столе появились бутылки с коньяком и шампанским в окружении изощренно исполненных салатов, черной икры и балыка; с горячим - антрекотами - которые были поданы несколько позже, мы уже попросту не справились.
        На момент расчета с официанткой выяснилось, что все эти удовольствия «потянули» на сто рублей. Девушки, услышав сумму счета, ужаснулись, нас же с Николаем это лишь позабавило, и к счету я добавил щедрой рукой еще двадцатку чаевых. В перерывах между тостами мы, конечно же, танцевали, и я, едва прикоснувшись к телу Нины, почувствовал импульсы, идущие от нее ко мне, ее трепетно маленькие ладони с тонкими пальчиками, с голубыми прожилками на них, настроили меня на нежное и бережное к девушке отношение. А когда я глядел на ее милый затылок, подстриженный по самой последней моде аккуратной лесенкой, то вообще приходил в восторг и, млея от вожделения, обнимал Нину в танце все крепче; для меня она была самой красивой и самой желанной из всех находившихся в ресторане дам. Я даже было приготовился со всем рыцарским пылом защищать свою избранницу от попыток приставаний со стороны лиц мужского пола, если таковые бы обнаружились среди присутствующих, но никто из окружающих, слава богу, не собирался у меня Нину отнимать, - публика в ресторане была вполне воспитанной и респектабельной.
        Во время танцев Нина, периодически легко касаясь моих волос, приговаривала: «Ах, какая у вас, молодой человек, красивая прическа. Просто приятно поглядеть». Надо ли говорить, что от этих прикосновений мое сердце замирало и таяло. Впрочем, не обошлось в этот вечер и без маленького конфуза. Меня на белый танец, объявленный музыкантами, пригласила девушка - и я, растерявшись, не сумел ей отказать. Мы танцевали, и моя партнерша в танце все теснее прижималась ко мне, поглядывая при этом своим томным взглядом сверху вниз - росту в ней было почти два метра. Я с трудом сдерживал улыбку - девушка при своем баскетбольном росте была довольно привлекательна лицом и пропорционально сложена. Наши девчонки, когда я вернулся, стали надо мной подшучивать, на что я сказал: «Будете смеяться, обижусь, и уйду вместе с ней». Девушки притихли и тут же сменили тему, видимо, сообразив: ночью, да еще в горизонтальном положении, разница в росте - совсем не помеха для любви.
        Покинув ресторан, мы вновь взяли такси - Полина жила, как она выразилась, у черта на куличках, то есть из ее квартиры, расположенной на седьмом этаже десятиэтажки, была видна московская кольцевая дорога.
        Ее пятилетняя дочь - Нелли, когда мы тихонько пробрались в квартиру, мирно спала в своей кроватке - подруга-соседка, как поведала нам Полина, присматривала за девочкой, когда ее мама задерживалась с работы, и уложила ребенка спать в девять часов.
        Нина не обманула моих ожиданий - жаркий задор молодых тел, внезапно вспыхнувшая между нами взаимная симпатия, плюс легкое опьянение сделали свое дело - мы, едва добравшись до постели, которую хозяйка постелила нам в зале на диване, попросту набросились друг на друга. Вначале у нас все проходило довольно сумбурно, затем, взявшись за дело более основательно и энергично, я заставил Нину стонать от удовольствия и при этом сам тоже чуть не стонал, покусывая ее плечи или прижимаясь щекой к стриженому затылку.
        Пробуждение утром оказалось весьма приятным, хотя вставать пришлось в самую рань - в половине шестого, так как нашим дамам необходимо было поспеть на работу к семи. Мы съели по бутерброду с сыром и попили растворимого кофе, а девушки опрокинули еще и по рюмочке коньяка. Я помог Полине отвести ее дочь в детсад, расположенный рядом c домом, в глубине микрорайона; Нина, тем временем, по моему настоянию, вызвала по телефону такси - все нами делалось на бегу и все же мы едва успели к открытию парикмахерской. Всю дорогу я, не выпуская из своих рук ладони девушки, любовался Ниной: утром, без макияжа, поспав самую малость - от силы часа четыре, - она выглядела великолепно. Вот что значит молодая красивая женщина: глазки - горят, губки - сочные, алые, кожа гладкая, чистая; прическу моя пассия, насколько я успел заметить, тоже не делала - просто поправила волосы рукой, и они улеглись на свои места в нужном порядке, волосок к волоску - и ни расчесывать, ни укладывать не надо.
        Последний торопливый поцелуй, ее требование, и, с моей стороны, горячие уверения не пропадать, затем наши дамочки выскочили из машины и побежали на работу, а мы, продолжив свой путь, отправились на винзавод.
        Скажу наперед, что с Ниной, к сожалению, мне больше не пришлось встретиться, хоть я и нередко потом бывал в Москве - все как-то несподручно было, а вскорости я и вовсе позабыл, где и на какой улице находится та самая парикмахерская, где моя милая работала.
        Подкатив к винзаводу, мы едва успели рассчитаться с водителем такси, как его тут же перехватил один из наших проводников, торопившийся в город; создавалось впечатление, что избалованные проводники не подозревают о существовании других видов транспорта, кроме такси. Впрочем, случалось и такое, что некоторые проводники держали около себя такси по целым суткам - и, когда они допоздна гуляли в ресторане, у дверей его стояла «волга»-труженица, салон и багажник которой были забиты самыми разнообразными покупками, а ее водитель с газетой или журналом в руках терпеливо дожидался своего «жирного» клиента.
        Рассказывали, что наши ребята-проводники как-то, раз и вовсе учудили: договорились с утра с водителем, что он будет их возить целый день, за что получит 250 рублей. С одной лишь оговоркой: если ему придется хотя бы в одном месте заехать в тупик или сдать задним ходом, ему оплачивают строго по счетчику и ни копейкой больше. Вот такая блажь. Водитель бахвалился, что знает всю Москву как свои пять пальцев, и уверял, что никогда ни при каких обстоятельствах не заедет в тупик. И вот, во время одного из многочисленных маневров, случилось так, что он попал-таки в, казалось бы, безвыходную ситуацию: машина, въехав в узкий переулок, уткнулась бампером в глухой забор новостройки. Проводники, оглядываясь по сторонам, стали подтрунивать над водителем, он же попросив всех оставаться на местах, вышел, - отсутствовал он минут пять, не больше, - и вдруг откуда-то к машине подбежало с полсотни мужиков в форме строительных рабочих, которые окружили ее, облепили, словно муравьи, поднатужились, подняли и развернули на месте, ровно на 180 градусов. После чего довольный водитель сел за руль и спросил проводников: «Ну,
ребята, я нашего уговора не нарушил, правда? Задом не сдавал? Значит, все в порядке и мы едем дальше». Проводники по достоинству оценили его находчивость: при расчете, кроме денег, налили ему еще 20 литров вина - в подарок.
        Теперь - о специфике нашей работы.

«Работали», то есть, торговали, - мы, проводники виноматериалов - практически круглые сутки, без перерывов и выходных, но все же график этой работы имел свою закономерность: с пяти-шести утра к вагонам шли патологические алкаши - выпить банку (0.5 л), чтобы похмелиться - у этих, по их собственным словам, горело в горле, а руки тряслись после вчерашнего. Лица их имели различные цвета и оттенки: от розового - у начинающих, до лилового - у «профи». Среди последних были и такие, что сами уже не могли удержать в руках банку или стакан и им помогали в этом другие, более стойкие собратья по несчастью. Таким я при необходимости рекомендовал прием, который некогда ранее подглядел на Кишиневском рынке: взявшись двумя руками за концы переброшенного через шею шарфа, одной рукой прихватываешь стакан, другой тянешь шарф вниз. Вторая рука, та, что со стаканом, скользит вверх, при этом стакан сам втыкается вам в лицо, а дальше все зависит от сноровки клиента - некоторые ухитрялись при этом выпить весь стакан, практически не проливая.
        К семи утра начинали подходить работяги, направлявшиеся на предприятия - стройки, в мастерские и цеха, к станкам, дорожным машинам, кранам и другим всевозможным механизмам. Это были путейцы, дорожники, монтажники, токари, слесари, сварщики и т. д., - то есть, короче говоря, рядовые строители коммунизма. Эти пили на месте и (или) брали с собой - требуя налить в бутылку, банку, в каску, во фляжку, термос, в полиэтиленовый пакет и т. п., а некоторые брали сразу канистру - на бригаду.
        К 8.30 поток страждущих ослабевал, почти сходя на нет, поэтому мы в 9.00 садились завтракать.
        Следующие час-полтора к вагоном тянулись труженики среднего звена, или ИТР - учителя, прорабы, инженеры, техники и механики - с портфелями и дипломатами в руках, в костюмах и при галстуках: торопливо выпивая банку- Две, они, занюхав рукавом или вытащенной из кармана горбушкой, порой конфеткой, бывало, яблоком, стыдливо озираясь по сторонам, уходили, торопясь на рабочие места и тут же их место занимали другие. Но стыдиться здесь было некого - все сюда приходили по одному и тому же вопросу, у всех был один и тот же синдром, потому что в нашей стране - все равны, как того и добивается вот уже 65 лет родная наша Советская власть.
        Женщин среди жаждущих похмелиться было немного - процентов 10-15 от общего числа, возраст в основном 30-45 лет, изредка, правда, приходили совсем молоденькие девицы, которых тут и называли-то ссыкухами - приходили они больше, думаю, из любопытства, чем из непреодолимого желания выпить.
        К полудню к нам опять спешил рабочий люд - побаловать себя баночкой «к обеду» - для аппетита, а после 14 часов вновь наблюдалось некоторое затишье. В 16-17 трудящиеся возвращались с работы, - ну а после трудового дня, как они говорили, и «сам господь бог велел», поэтому пьянка возобновлялась с новой силой.
        В 18-19 часов подтягивались опоздавшие и сомневающиеся - пить, или не пить - извечный русский, почти гамлетовский вопрос, а к 20.00 начинали подходить целые компании молодежи, которые, видимо, не представляли себе веселья без того чтобы не выпить вина. Следом за ними шли оптовики, которые, прикупив у нас 100-200 литров, в жилых районах ночью продавали его еще дороже, - это было самое горячее для нас время.
        Общую «картину» правда, несколько портили алкаши-несуны, появлявшиеся у вагонов в любое, и чаще всего в «неурочное» время, из тех, что несли ворованное с производств, или же тянули из дома, причем тащили все подряд: часы всех марок - от песочных до напольных, метра в два высотой, но чаще, конечно же, наручные; новые обувь, одежду, ковры всех размеров и расцветок, золото - в изделиях и коронках, хрусталь, косметику, дефицитные лекарства; из продуктов - все, что только производилось во всех пятнадцати республиках нашей страны и завозилось в нее из-за бугра - стран социализма, Ближнего Востока, реже - Дальнего; а также - электроприборы и сантехнику отечественного производства; ну и напоследок - всякие запчасти - к чему угодно, хоть к космическим ракетам. Алкаши торговались, канючили, набивали своему товару цену, в итоге же все равно получали максимум 10 процентов от реальной стоимости, и при этом - никаких денег! - исключительно разбавленным вином.
        Кое-какой товарец приходилось брать осторожно, с оглядкой и опаской, - встречались порой такие вещи, за которые можно было «сгореть» и в милицию залететь, а кому хочется с ней связываться? «Ненадежные», то есть рисковые товары, запрещенные к продаже или ворованные, покупали лишь те, кто только вчера- Сегодня слился и назавтра уезжал из Москвы - и тогда ищи его, свищи на необъятных просторах нашей великой страны.
        Некоторые лихие продавцы даже предлагали нам оружие - по их словам, заводской сборки пистолеты и ружья отечественных марок всех систем и калибров, а иногда и самодельные, которые были качеством не хуже заводских, но наши ребята брали такие вещи в основном в Туле - оружейной кузнице страны, где, кстати, в это самое время обитался мой друган Жердь. Именно в описываемый период плюс-минус несколько месяцев у одного из наших ребят-проводников менты как-то при обыске вагона изъяли пистолет ТТ с дарственной надписью: «Кагульским проводникам от Тульских оружейников» и ему потом в КГБ долго пришлось объяснять, почему «подарочный вариант» пистолета стоил пять ведер вина вместо четырех по сравнению со стоимостью обычного. Парень, конечно же, сказал, что он- де вообще-то думал, что это и не боевой пистолет вовсе, а сувенирная зажигалка.
        Во второй, то есть последний день нашей законной торговли в дверь вагона постучали, затем кто-то из клиентов поставил на пол в проеме двери вагона белую канистру с синей ручкой и я услышал: «Хозяин, наполни емкость». Я с ходу определил - канистра на 8 литров, и выглянул за дверь, чтобы получить от покупателя деньги. И увидел там двоих мужиков, на алкашей даже отдаленно не похожих: стрижки короткие, аккуратные, руки чистые, не загрубевшие от трудной работы, при этом их лица алкоголем, как, впрочем, и интеллектом, также не были обезображены.
        - 30 рублей, пожалуйте в кассу, - сказал я. (Если сомневаешься в покупателях, или думаешь что они - подставные, менты, то есть, требуй деньги вперед - эти не дадут - так гласил совет опытных проводников начинающим).
        - Потом получишь деньги, ты налей сначала, - хмуро пробасил один из мужиков.
        - В таком случае не будет вам вина, - состроив скучное лицо, сказал я, пинком выбросив канистрочку на землю. Мужики попытались спорить, но я наливать наотрез отказался. У вагона в течение последующих десяти минут образовалась целая очередь, но я стал в позу и не торгую, клиенты волнуются, возмущаются задержкой, задние, ничего не понимая, напирают на передних, мы несем убытки, в соседних вагонах коллеги тоже нервничают - навар-то уплывает, в общем, непорядок. Наконец нервы у одного из этих двоих не выдерживают, он достает и показывает удостоверение.
        - 113 отделение, - говорит он. - Лейтенант Травкин, это наш участок.
        Люди умолкают и опасливо зыркая по сторонам, жмутся к вагону; кое-кто из них, особенно «бартерные» несуны, отходят в сторону.
        - Очень приятно, - отзываюсь я, - так бы сразу и сказал.
        И тут же предложил милиционерам подняться в вагон «для взаимного ознакомления с документами». У меня был совсем небольшой опыт работы проводником, зато солидный - общения с работниками милиции, причем на разных уровнях - от рядовых и вплоть до майоров с подполковниками. Посадив милиционеров на топчан и пожурив их за «подлый» прием с канистрой, я налил им по стакану сухого вина. Выпить-то они нашего вина выпили, хоть и скривились, конечно, но канистру свою попросили наполнить исключительно портвейном - для начальства, мол. Пришлось нам одалживать крепленое вино у Ивана и отдавать ему потом сухим из расчета два к одному, после чего мы с радостью и к взаимному удовольствию распрощались с представителями правопорядка и продолжили свою работу.
        К 10-11 вечера подходили все те, кто недобрал, или не успел в магазин, кафе или ресторан; позднее, к полуночи - подтягивались все остальные, кто еще хотел выпить, но уже не имел где.
        После полуночи шли самые стойкие, или те, кому требовалось кого-то срочно споить: соседа, его жену, подругу, которая без стакана ни-ни, карточного партнера; дамочки легкого поведения и проститутки приводили своих клиентов и наоборот. Народ шел к вагонам пешком, приезжал на велосипедах, мотоциклах, в автомобилях, были и такие, кто добирался на такси - некоторые таксисты, приноровившись, подъезжали по нескольку раз за ночь, привозя клиентов.
        Однажды ночью мне не спалось, и я прогуливался около вагонов, когда (а было что-то около двух ночи) к нашей базе подъехала не совсем обычная машина - черная «волга» сразу с несколькими, торчащими из крыши антеннами. Из нее выбрался представительного вида мужик в плаще, который ни секунды не раздумывая направился ко мне, - я был на этот момент единственным, к кому он мог обратиться.
        - Слушай, парень, я могу здесь купить вина? - бесхитростно спросил он, внимательно осмотревшись по сторонам.
        - В такое позднее время вы уже вряд ли кого найдете, - осторожно ответил ему я.
        - Мне позарез нужно хотя бы три литра крепленого вина, - сказал он. - Выручай, товарищ, если можешь.
        - А вы сами, извините, кто будете, товарищ? - в тон ему спросил я.
        - А ты как думаешь? - спросил он вместо ответа.
        - Ну, например, полковник КГБ, - ответил я, почесав по-простецки в затылке.
        Мужик удивленно посмотрел на меня, затем хмыкнул и утвердительно покачал головой.
        - Да… ты, парень, угадал. Вот, иду к женщине, а без этого… - он щелкнул себя указательным пальцем по кадыку, - сам понимаешь…
        Я, честно говоря, не понимал, но кивнул и направился к «дежурному» торгующему вагону.
        - Возьми с него поменьше, 10 рублей, по старой цене, - передавая мне полную банку, опасливо косясь на двери, сказал проводник, когда я ему в двух словах описал нашего клиента.
        Комитетчик принял из моих рук банку, сунул мне четвертной, буркнул «спасибо» и, счастливый, прижимая к груди драгоценный сосуд, заторопился к машине.

«Надо же, даже эти не могут себе купить выпить, когда им того захочется» - подумал я, решив оставить себе лишние 15 рублей - за находчивость.
        На следующий вечер, когда мы с Ванькой- сапожником, скучая и беседуя о всяких пустяках, прогуливались по нашим вагонным окрестностям, нам повстречалась небольшая компания - парень и две девушки, которые переговариваясь между собой, с интересом озирались по сторонам, то есть явно находились на базе впервые.
        Я спросил их, чего они тут ищут, и ребята заробели, застеснялись, затем парень, справившись с собой, сообщил, что у него сегодня день рождения - ему исполнился 21 год, и он, мол, хочет выпить вина вместе со своей девушкой и ее подругой. Выслушав его, я подмигнул Ваньке, тот, как ни странно, сразу меня понял и направился к своему вагону, чтобы обслужить клиентов.
        У ребят оказалось с собой всего шесть рублей (наивные, они хотели на эту сумму именины отгулять?!) и Ваня налил каждому по пол-литровой банке портвейна. На этом финансовые возможности ребят исчерпались, и я очень натурально предложил выпить за молдавско-московскую дружбу (именно так я, дурень, и выразился, не дав себе труда придумать чего-нибудь пооригинальнее).
        Ваня пустил банку по кругу, денег с наших новых друзей мы, естественно, не требовали. После второго круга я попросил Ивана наливать вино в стаканы - негоже, мол, новым друзьям выпивать, словно алкашам, из банок. С этой минуты Ваня деловито наливал в наши с ним стаканы портвейн, на две трети разбавленный водой, а ребятам - неразбавленный крепляк.
        Паренек, сопровождавший девушек, именинник, был на вид совсем еще юным, хотя, если верить его словам, отслужил уже в армии, а девушки были еще моложе и довольно привлекательны внешне: одну из них, старшую, звали Олеся, а младшую, которая считалась пареньку невестой - Нонна.
        Я принес из своего вагона коробку конфет, чтобы подсластить спаивание наших клиентов, на что Ванька недовольно покачал головой - он был против лишних накладных расходов и даже мои конфеты жалел. Через полчаса щедрых возлияний парнишка был уже совсем никакой, а девчонки, как ни странно, все еще держались, и тогда я шепнул Ваньке, чтобы плеснул им в стаканы спирта, не то они, мол, выхлебают по ведру портвейна каждый.
        Следующие «коктейли» для наших «новых друзей» были пополам со спиртом и крепостью, пожалуй, поболе, чем водка, в результате чего, естественно, наступил неизбежный финал - уже никто из наших гостей лыка не вязал. Я, все это время употребляя разбавленное до слабой консистенции вино, и то почувствовал, что довольно прилично набрался.
        Наконец в какой-то момент парню стало плохо, затошнило, и Ванька взялся проводить его «пописать». После недолгой прогулки Ваня вернулся один, и на мой немой вопрос хитренько мне так подмигнул. Нонна, малолетка, заподозрив что-то неладное, собралась было идти разыскивать своего жениха, и тогда я спросил ее насмешливо: «Ты что же, и в туалет за ним ходишь?» и тогда она оставила эту затею, решив подождать, пока ее парень придет сам.
        Прошло еще с четверть часа, парень, естественно, не возвращался, но наши «дамы» к этому времени уже перестали о нем беспокоиться, так как теперь сами «плыли», и мы без труда разнесли ничего не соображающих девушек по своим вагонам, - я унес Нонну. Когда я, с трудом подняв девушку по ступеням вагона, бережно уложил ее на свой лежак, она, совсем по-детски протирая глаза, спросила: «А где Олеся?», и тут же, без паузы, заплакала.
        - Чего ты плачешь? - спросил я.
        - Я плачу, потому что теперь достанусь тебе.
        - А кому ты хотела достаться? - спросил я.
        Она не ответила и продолжила реветь.
        - Спи, дуреха! - сказал я, наклоняясь над ней и укрывая до шеи одеялом, после чего, вздохнув, полез на верхнюю полку.
        Мой напарник Николай этим вечером в вагоне отсутствовал. Еще в полдень он отправился в Москву, затем у него была запланирована встреча с друзьями в ресторане «Охотник», поэтому я его рано назад не ожидал.
        Раздумывая, прилечь мне к Нонке, или нет, и так и не решив, я уснул. А проснулся уже утром, где-то около семи. Голова после вчерашних возлияний слегка побаливала. Я поднялся и осмотрелся в купе. Кольки все еще не было, и это, пожалуй, было хорошо, подумалось мне, а то бы он, вернувшись, наверняка бы полез на нашу «гостью», а мне почему-то этого не хотелось. Я спустился с полки и поглядел на девушку: Нонна спала как ребенок, подперев кулаком щеку, но, видимо почувствовав сквозь сон взгляд постороннего человека, открыла глаза. При этом она смотрела на меня испуганно, и даже враждебно.
        - Скажи, Нонка, а ты девственница еще? - спросил я.
        - А что? - насупилась она.
        - А вчера вечером ты плакала, говорила, что не хотела бы попасть в мои руки.
        Нонна вдруг стала себя ощупывать и оглядывать.
        - Чего ищешь, дуреха, все у тебя на месте, - усмехнулся я, выпивая подряд две кружки холодной воды из крана, затем открыл дверь и спрыгнул на землю. Пустырь встретил меня утренней свежестью и прохладой, высокая, до колен сорная трава была покрыта росой. Я пошел вдоль железнодорожной ветки, и пройдя метров сто, обнаружил нашего вчерашнего "героя" - Именинника. Он спал, расположившись прямо на путях, подушкой ему служил рельс (?!), а на лице гуляла блаженная улыбка. А если бы этой ночью проводились маневровые подвижки, подумал я, что нередко здесь бывает? Паренька бы попросту размазало по железке.
        - Эй, вставай, женишок, - ткнул я его ногой в бок. - А то всех невест растеряешь. «Ишь ты, а ведь он трижды счастливчик, - вдруг подумалось мне. - И напился на халяву, и жив остался, и невеста, хотя и спала рядом с чужим мужчиной, в целости и сохранности».
        Парень с моей помощью поднялся на ноги и стал озираться по сторонам. Он, судя по всему, не припоминал ни того, что с ним произошло вчера вечером, и не узнавал меня. «Это к лучшему», - подумал я и повел его в сторону дороги. Под левым глазом у парня красовался огромный лиловый фингал. «Ванька подвесил», - усмехнулся я.
        Я довел парня до шоссе, объясняя ему, в какую сторону лучше пойти, чтобы скорее добраться до жилого массива, и добавил, что вчера его девушки направились именно туда, решив, что он, опьянев, отправился домой раньше их. Паренек, даже не поблагодарив за помощь и не попрощавшись, пошагал в указанном мною направлении, а через сотню шагов, как мне показалось, даже припустил трусцой.
        Когда я вернулся, Нонна стояла около вагона и тревожно оглядывалась по сторонам, но парня своего, слава богу, с этого места не увидела. Вместе с ней мы отправились искать Олесю. Подойдя к Ванькиному вагону, мы застали премилую картину: Олеся и Иван, сидя на скамеечке у открытых дверей вагона, пили из граненых стаканов коньяк!
        - Вот, Савва, тут Петро для тебя кое-что передал! - радостно сообщил мне Ванька, показывая наполовину опустошенную бутылку.
        - Оно и видно по вашим счастливым лицам, - отозвался я. - Не зря я торопился, как чувствовал, что вы собираетесь опорожнить всю бутылку без меня.
        Олеся спустилась вниз и девчонки отошли в сторону, не желая при посторонних оглашать свои ночные восторги и огорчения. Я тем временем сбегал к мангалу за чайником и, сполоснув стаканы, стал насыпать в них растворимый кофе.
        Ваня недвусмысленно моргал, кивая в сторону девушек и при этом радостно и слащаво улыбался, и я с такой же глупой улыбкой кивал ему в ответ: не станешь же ему объяснять, что Нонку я не тронул, спросит ведь, почему да отчего. Объясню - а он все равно не поймет, да, пожалуй, и не поверит.
        Когда девушки, вдоволь наболтавшись, вернулись к вагону, я разлил по стаканам остатки коньяка и сам с удовольствием выпил. Девушки последовали моему примеру, затем Олеся спросила:
        - А где нам теперь Игоря искать, в каком он вагоне?
        Мы с Иваном оценили шутку и весело рассмеялись, потом я сказал:
        - Можете за него не волноваться, вы найдете своего парня дома, в целости и сохранности. - При этих словах я выразительно посмотрел на Нонну.
        - Я очень признательна тебе за вчерашний вечер, - смущенно опустив глаза, сказала она. - За то, что ты повел себя, как настоящий джентльмен.
        Растроганный, я шагнул к ней, обнял, прижавшись щекой к ее щеке, и сказал чуть грубовато:
        - Ладно, будешь должна. При следующей нашей встрече отдашь должок, разумеется, я имею в виду, уже после свадьбы.
        Олеся понимающе улыбалась, Нонна зарделась, один Ваня из нашего разговора ничего не понял. После того, как мы вместе допили кофе и коньяк, девушки попрощались и ушли.
        Надо сказать, с женским полом на базе у проводников проблем не было. Ребята снимали девиц в кафе и ресторанах, в парках и скверах, у кинотеатров и в магазинах, затем ехали к ним на квартиры, случалось, что и в гостиницы, или же привозили сюда; были и такие девицы, что сами к вагонам приходили. Эти просили за секс немного денег или отдавались за выпивку. Одна из таких безотказных «мадам» по имени Света продержалась на нашей базе дольше всех - около месяца. Она «кочевала» из вагона в вагон и тут ей было все: еда и постель, и каждодневный неприхотливый секс. Редкий вагон она обошла стороной, никому не отказывала, но при этом, как ни странно, сама никакой болячки не прихватила и другим не разнесла. Я ее видел всегда в одной и той же кофте ручной вязки, а ведь по утрам бывало прохладно. Конечно, летом этого было достаточно, но ведь не за горами была осень. Спросил ее, есть ли у нее куртка, усмехнулась, ответила, что нет. И вот как-то раз я, когда почти все проводники собрались за обедом, кликнул клич:
        - Давайте, друзья, скинемся Светке на куртку, ведь помрет она осенью, а уж тем более зимой, от холода.
        Проводники замялись, отводя глаза в сторону, а я возьми им, да и скажи:
        - Пусть каждый из вас даст всего лишь по рублю за раз, что с ней был, причем принимаются рубли исключительно металлические.
        Идея неожиданно понравилось, видимо, своим юморным подходом, все дружно скинулись, набралось около 70 рублей, на которые наш «доверенный» алкаш, посланный со Светланой в магазин готовой одежды, приобрел для нее болоньевую куртку на теплой подстежке. Надо ли говорить, что Светлана была необычайно тронута нежданным, но таким предусмотрительно нужным подарком.
        Вот так мы жили, питались, отдыхали и развлекались.
        Наша очередь на слив тем временем тоже двигалась. Оставался всего один день до того, как наши вагоны должны были поставить на рампу, когда нас с Николаем вызвали к технологу завода и тот вручил нам документ на переадресовку в город Калинин, объяснив, что народ там прямо задыхается без сухого вина, а тут, в Москве, оно и на фиг никому не нужно.
        После этого наш размеренный ритм жизни в Мытищах был нарушен, время заметно ускорилось, к обеду наши вагоны «выкинули» на рабочую ветку, а к ночи мы уже стояли на одной из многочисленных товарных станций города для комплектации в состав.
        Проснувшись рано утром, мы обнаружили, что наши вагоны уже стоят в составе, но, судя по всему, еще не готовом для отправки. Расспросив вагонного осмотрщика, где находится ближайшая столовая, мы выслушали его обстоятельный ответ, после чего, прихватив с собой деньги и, перейдя перекинутый через пути мостик, углубились в жилой микрорайон.
        Завтрак с ходьбой туда и обратно занял у нас чуть больше часа времени, а когда мы вернулись, Николай каким-то образом только по внешнему виду определил, что с нашей «бандурой» что-то не в порядке и мы тут же полезли наверх - проверять.
        - Так я и знал! - вскричал Николай, поднимая крышку цистерны.
        Она оказалась незапертой, так же как и люк под ней и, по нашей самой приблизительной оценке, на глаз, из цистерны было вычерпано не менее полутонны вина.
        Коля велел мне оставаться у вагона, а сам побежал к подсобным помещениям - бытовкам, которые располагались метрах в пятидесяти от путей.
        Через пять минут мы уже точно знали, кто начерпал вино - в бытовке мой напарник обнаружил спрятанные под грязным тряпьем металлические емкости - фляги - именно с нашим сортом, но там его в общей сложности оказалось не более ста литров, остальное находилось где-то еще.
        Побежали к дежурному по станции, объяснили ему, что да как, тот лишь развел руками: «Доказать надо. Дайте нам фамилии виновных, мы их обязательно накажем». Станционная охрана - ВОХР - тоже не знала, как и чем нам помочь. Никто не хотел принимать меры, а ведь пока мы бегали туда и обратно, железнодорожники только и ждали, чтобы нырнуть в подсобку и вынести емкости наружу, чтобы перепрятать, или, в крайнем случае, вылить вино в канализацию.
        Милиция по телефону 02 ответила, что на такие происшествия они не выезжают, и мы поняли, что даже в самой столице никому до воровства государственного добра никакого дела нет. С переговорного пункта мы сумели дозвониться до нашего завода в Молдавии, а те посоветовали обратиться в милицию…
        Круг замкнулся. А нам позарез нужна была хоть какая-нибудь бумажка, подтверждающая факт хищения, чтобы потом было легче оправдаться, если, например, случись у нас недостача при сдаче вина в Калинине. Но все оказалось без толку, никто нам такой справки давать не собирался. Последней попыткой добиться хоть какой-нибудь справедливости был наш поход в городской суд, здание которого находилось неподалеку от Савеловского вокзала. Там мы решили посоветоваться по нашему делу с адвокатом по уголовным делам. Для этого мы потребовали от станционного руководства, чтобы наши вагоны отцепили, поставили в тупик и опечатали, хотя бы для того, чтобы за это время - пока мы отсутствуем - сами вагоны не были отправлены к черту на кулички, так как путейцы с легкостью могли проделать и такой фокус.
        Затем Николай отправился на поиски адвоката, а я на всякий случай остался дожидаться на вокзале, откуда хорошо были видны наши вагоны. От нечего делать я стал наблюдать за пассажирами - сколько себя помню, обожаю вокзалы; по моему мнению, именно здесь, как в кинофильмах, только без вымысла, взаправду, концентрируется вся человеческая жизнь.
        Вот рядом со мной в ожидании своей электрички обосновалась компания, состоящая из трех мужчин и одной женщины, которая, как я вскоре понял, была женой самому старшему из них и матерью двум другим. По-соседству, в пяти-шести шагах от них, расположилась другая компания, вернее, целая цыганская семья - среднего возраста растрепанный мужик, старая, коричневого цвета высохшая морщинистая старуха, беременная молодуха с огромным животом и с ними четверо малых детей, по виду погодков, детей молодухи.
        Поглядывая по сторонам, я поневоле то и дело обращал внимание на тех и на других: обе компании были по-своему живописны, ну а шумны и крикливы они были практически одинаково.
        В семейной компании четверых из многочисленных сумок, которые они везли с собой, каждые 10-15 минут извлекалась очередная бутылка портвейна 0,7 литра и ее тут же разливали на всех - очень удобно, на круг каждому выходило почти по полному стакану, ну а бутылок, судя по всему, имелось в их багаже предостаточно. Шуткам и прибауткам, которые в компании так и сыпались, словно из рога изобилия, тоже не было конца, причем с каждой выпитой бутылкой они становились все проще и скабрезнее. Старшему в компании, отцу семейства, круглолицему лысому весельчаку, на вид было не более 50 лет, и он, судя по раскрасневшемуся лицу, был уже прилично на взводе: жена уже несколько раз порывалась забрать из его рук полный стакан, чего, правда, ей не удавалось, зато и сама она прикладывалась к стакану с завидным постоянством.
        В компании цыган тоже повода к скуке не было: беременная надумала рожать, причем прямо на месте, то есть на глазах сотен и тысяч людей. И что вы думаете, в течение получаса она таки благополучно разрешилась от бремени чуть ли не на голом бетоне перрона, родственники едва успели что-то там под нее подстелить, а вскоре старая цыганка во всеуслышание объявила обступившим их зевакам, что родился мальчик.
        Тем временем веселая четверка, ни на кого не обращая внимания, продолжала веселиться, то и дело доставая очередную бутылку; женщина и мужчины заразительно смеялись и в какое-то мгновение даже не заметили, как лысый мужчина, перестав смеяться и побагровев лицом, повалился прямо на бетон станционного перрона.
        Я крикнул им, указывая на упавшего, и лишь тогда они спохватились и, сгрудившись вокруг него, стали хлопотать да причитать. Мне в это время понадобилось отойти, а когда я, спустя несколько минут вернулся, эта история уже приняла драматический характер: лысому какой-то человек из пассажиров довольно-таки профессионально делал искусственное дыхание, но это мало помогало, лицо его приобрело синюшный оттенок, затем у лысого хлынула кровь горлом и спасательные действия были приостановлены.
        Я побежал к телефонам- автоматам, чтобы вызвать «скорую помощь», а на обратном пути привел с собой с вокзала девушку-фельдшерицу, которая при виде несчастного лысого сама чуть не брыкнулась в обморок.

«Скорая» приехала с сильным опозданием, ждать ее пришлось около 40 минут (?!), а дело, можно сказать, происходило чуть ли не в центре Москвы к стыду нашей медицины. Толстенный врач с козлиной бородкой, тяжело вздыхая, не торопясь выбрался из машины, бесцеремонно растолкал толпу, наклонился над больным, несколько секунд разглядывал лысого, пощупал для проформы пульс, затем сказал:
        - Грузите его в машину. И попрошу кого-нибудь из родственников проехать вместе с нами.

«Умер!» - понял я, да и окружающие тоже поняли, потому что вокруг вдруг заохали окружающие женщины, а жена лысого забилась в истерике.
        Роженицу забрала другая «скорая», подъехавшая несколькими минутами позже, причем в машину непостижимым образом уместилась вся цыганская семья.
        Мой напарник Николай появился вскоре после завершения обеих этих историй: он вел под руку адвоката, благообразного, с дипломатом в руке, солидно одетого худощавого человека лет сорока, который согласился проконсультировать нас вот так, на ходу, причем совершенно бесплатно.
        Вот что он, внимательно выслушав нас, посоветовал: «Возьмите-ка-а, вы, ребята, обыкновенной воды, залейте ее вместо украденного вина, и все проблемы исчезнут сами собой».
        Мы молча переглянулись между собой, затем поблагодарили его, попрощались и направились к своим вагонам. Великолепная подсказка, только ведь мы ее и раньше знали, без каких-либо консультаций! Теперь нам с Николаем предстояло хорошенько подумать и решить, каким образом можно благополучно проскочить предстоявший нам забор анализов и замеры количества вина, ведь к этому моменту у нас его не хватало уже более двух, если не трех тонн! Конечно, мы перекачали из емкости для льда имевшуюся там воду в количестве тонны, или чуть больше, но что делать с остальной недостачей?
        До Калинина мы добирались почти двое суток, и настроение всю дорогу было не из веселых - что нас там ожидает?
        Город Калинин, являющийся областным центром, по сравнению с Москвой выглядел обыкновенным захолустьем. Провинциальный городок, пребывающий в сонном состоянии, казалось, в любое время года, месяца и время суток, удивил нас тишиной и спокойствием. К исходу второго дня, уже находясь в черте города, мы, преодолев последний отрезок пути, увидели из окна вагона знакомые контуры винзавода: к слову сказать, они по всей стране похожи между собой как родные братья. Увидели - и вздохнули с облегчением: очереди под слив на местном заводе не оказалось, да и дорожные мучения как будто остались позади. Теперь нас волновал лишь предстоящий забор анализов и, в частности, его результат.
        Вздохнуть мы вздохнули, да видимо преждевременно, так как едва маневровый дизель приткнул наши вагоны к самым воротам завода, как совсем неожиданно около нашего вагона началась настоящая свистопляска! Непонятно откуда взявшиеся покупатели, вооруженные разнокалиберной посудой, невзирая на то, что вагоны стояли чуть ли не у проходной, в поле зрения сторожей, повалили к нам толпой, требуя вина. Возможно, это предыдущие проводники приучили их к этому, а ведь нам ну никак нельзя было торговать: незнакомый город, при этом никакой информации о методах забора анализов на этом заводе и т. д., не говоря уж о солидной недостаче, уже наличествующей у нас…
        Наглухо закрывшись изнутри, мы с большим трудом продержались до утра, не уснув ни на минуту из-за непрерывного стука в двери: приходилось отговаривать людей покупать и пить сухое вино, которое, как я объявлял жаждущим гражданам, «непривычно и оттого весьма вредно российскому желудку».
        Утром на рассвете появился маневровый тепловозик, неказистый внешне, но зато с очень крикливым голосом, и мы вздохнули с облегчением. Он затолкал наши вагоны непосредственно на территорию завода, а уже спустя несколько минут явилась молодая женщина-лаборант для взятия анализов. При ее появлении мы с Николаем обомлели: это была стройная, кареглазая шатенка в узкой и короткой юбочке, черных колготках и накинутом сверху халатике, который эту юбку даже не прикрывал.
        Эта хорошенькая лаборантка показалась нам редкостным садовым цветком в пыльно- серой, будничной и примитивной обстановке завода. Дамочка, которую звали Катерина, оказалась ко всему прочему не лаборантом, а технологом, которую попросили взять пробы по причине того, что лаборантка, обычно делавшая забор анализов, приболела.
        Мы с Николаем, услышав об этом, отошли в сторонку и в диком немом восторге уставились друг на друга. Вот это, что называется, повезло! Наконец-то! Вот он, наш шанс! Неопытная работница, прибывшая делать анализы, была нашей последней надеждой и должна была стать нашей спасительницей. Неужели у нас после всех мызг и передряг будет в итоге хороший результат анализов? Ведь в противном случае мой первый рейс автоматически становился последним, а Николай, тот и вовсе мог под суд попасть.
        Я поднялся на крышу вагона и подал карабкающейся следом за мной Екатерине руку, а Николай все норовил подставить под ее каблучок то руку, то даже свою голову, лишь бы дамочке было удобно…
        После того, как я развинтил крышку «бандуры» и мы с Екатериной взяли анализы, Николай отправился осматривать насосы со счетчиками, с помощью которых здесь сливают вино - в вопросе подсчета сливаемого вина у нас был шанс поспорить с руководством завода, если что-то вдруг будет складываться не в нашу пользу. Когда несколько позднее я пришел к Катюше в лабораторию и с затаенным сердцем поинтересовался, как наши дела, оказалось, что у нас 800 литров недостача (это и понятно, потому что даже припасенной и сохраненной в ледниках воды оказалось недостаточно), зато анализ на спирт показал на 0,2 градуса больше нормы (этот факт тоже имел свое объяснение, так как явился результатом нашей ночной «операции», во время которой Николай осторожно налил поверх вина литруху спирта, получив в итоге эдакую спиртовую пленку).
        Услышав данные замеров, я понял, что настала моя очередь действовать. Включив все свое обаяние, я дополнил его приличных размеров мешочком грецких орехов, несколькими новыми книгами дефицитной приключенческой литературы молдавского издания и парой литров спирта.
        В итоге «лишние» градусы испарились, а недостача уменьшилась до 200 литров (так было легче исправить цифру в документе - с восьмерки на двойку). Причем в результате всех этих исправлений завод даже выиграл! Можете себе представить, как мы с Николаем возликовали?! На радостях я, искупавшись в заводской душевой и переодевшись в приличную одежду, решил напроситься к Катерине в гости, - добрые люди, работавшие вместе с ней на заводе, подсказали, что она не замужем и живет одна на съемной квартире. Но с налету у меня не получилось с ней договориться, и мне удалось лишь проводить Катерину до автобуса, из окна которого она мне на прощание помахала ручкой.
        Увы, уж такой народ эти женщины, что, видимо, с расстояния чувствуют, платежеспособен мужчина, или же гол, как сокОл. Вернувшись в вагон, мы с Николаем пересчитали наши ресурсы: на «завоевание» города оставалось чуть меньше 400 рублей.

«..Пока еще жить можно», - как говаривал великий Остап Бендер, и мы с ним были полностью согласны.
        Спешу заметить, что с любым другим напарником мне бы этих денег хватило, как минимум, на пару недель, а то и на месяц и даже два, но только не с этим - завзятым гулякой и транжирой, так как завтракали, обедали и ужинали мы исключительно в кафе и ресторанах, после чего отдыхали в барах, потягивая невкусные местные коктейли. Рядом с нами то и дело мелькали какие-то девушки, «знакомые» Николая, которые после угощения сразу же куда-то исчезали; во время прогулок по городу мы по требованию Николая то и дело покупали какие-то местные сувениры, в результате чего, к исходу второго дня, когда наш опустошенный вагон «выкинули» за ворота завода, деньги закончились, и лишь в стеклянной банке еще оставалась кое-какая мелочь.
        - Ерунда, - успокаивал меня Николай, - теперь наша главная задача - домой доехать, все остальное позади.
        Наутро мы стали молиться, чтобы маневровый поскорее забрал наш вагон с территории завода и поставил в состав на отправку, однако одних лишь молитв оказалось недостаточно - сцепщик потребовал чайник вина, и, не получив его (а оно у нас, как вы знаете, насухо отсутствовало), обиделся и отбыл восвояси, а мы остались прозябать за заводской оградой при своих интересах.
        Хреновые наши дела, решили мы с Николаем, даже домой не отправляют, хоть бери и начальнику сбыта товарищу Пескову телеграфируй, чтобы выслал аванс деньгами, или каким-то образом передал пару канистр вина.
        Вечерело, я, сидя на топчане, пересчитывал мелочь, распределяя ее по дням на хлеб и кефир, а Колька от нечего делать развлекался, крутя в руках игрушечный стреляющий пистонами револьвер, который, кстати, был очень похож на настоящий. Неожиданно в дверь постучали. Я приоткрыл ее и высунул голову наружу.
        - Нача-а-а-ник! - блатным тоном просипел стоявший возле вагона лысый, весь в наколках, здоровяк в тельняшке. - Плесни пару литров вина, в натуре, душа болит.
        - Нет вина, земляк, извини, - ответил я ему проникновенно- скорбным голосом.
        - Что значит «нет»? - сразу обиделся лысый. - Я только на днях от «хозяина» вернулся, откинулся вот, два года парашу нюхал, отбарабанил от звонка до звонка, а ты не хочешь меня угостить?
        - Сейчас, - начиная сердиться, ответил я, - подожди. Только разрешение у брательника спрошу, он «червонец» оттянул, тоже только откинулся.
        Колька, слышавший весь этот разговор, изменил выражение лица с нормального на зверское, после чего высунулся в дверь и прорычал:
        - А ну, кто это там, бля, бухтит? Засвети хлебало!
        Лысый под его взглядом заметно съежился в размерах.
        - А ну ты, сявка, сквозани отсюда на хер! - лениво закончил Колька.
        Лысый подобрался и мгновенно исчез. Мы с Колькой переглянулись и рассмеялись.
        Прошло еще полчаса, и настала уже моя очередь отпугивать клиентов: на этот раз перед нами предстали два милиционера - каждый с двумя соплями поперек погона - младших сержанта, с ними были две молоденькие девушки классического провинциального типа: круглолицые, с веснушками, пухленькие, белотелые, с толстыми пшеничного цвета косами до пояса, в одинаковых ситцевых сарафанах в горошек; возможно, они были сестры. Манеры у их ухажеров - милиционеров, однако, были точь в точь как у сбежавшего накануне блатного:
        - Начальник, выдели нам пару литров вина, у девушки вот, день рождения.
        Милиционер явно красовался, желая насладиться властью работника в погонах над простыми смертными, то есть нами, и продемонстрировать это перед своими дамами.
        - Вина у нас нет, командир, а ты лучше пойди, угости свою девушку лимонадом, - миролюбиво сказал я. - Она, как мне кажется, еще несовершеннолетняя.
        Мусор выпятил вперед челюсть и надулся, как индюк:
        - Вот мы сейчас поднимемся в вагон и проверим, чем вы там занимаетесь и сколько у вас имеется вина.
        - Вина у нас нет, сказано тебе, - повторил я. - А чтобы проверить это, надо иметь специальное разрешение, которые, извините, сержантам не выдаются. (В отделе БХСС, который нас обыкновенно курировал, как я знал, работают исключительно офицеры).
        Второй мент, решив не ударить перед девушками в грязь лицом и заступиться за товарища, тоже стал духариться:
        - А ну ты, молдаванская морда, давай слазь с вагона, мы сейчас с тобой быстро разберемся.
        - Это кто, бл*я, морда? - грозно говорю я, забирая из рук Кольки игрушечный револьвер. - Да я тебя убью, падла! - И нацеливаю его на мусоров.
        Менты, увидев ствол, на мгновенье опешили, затем один из них, метнувшись вдоль вагона, прыгнул под него «рыбкой», а второй, петляя как заяц, падая и кувыркаясь через каждые десять шагов, рванул наискось через пустырь, на котором наши вагоны располагались.
        И только их подруги, две милые пухленькие девушки, сиротливо прижимаясь друг к дружке, остались стоять у дверей вагона.
        - Стой, б*я! - кричал я ментам вдогонку. - Стой, стой мусор, стрелять буду!
        - Да! - восхищенно качал головой Колька, провожая убегающих ментов взглядом. - Спортивные ребята. Хорошо их в милиции готовят.
        - Девчонки, - обратился я к девушкам, - поверьте, мы бы вас с удовольствием угостили, да извините, сегодня нечем, вы уж оставьте адресок, мы как-нибудь в другой раз заедем.
        Девушки, не сказав ни слова и взявшись за руки, неторопливо отправились на поиски своих горе-ухажеров, а Коля отобрал у меня пистолет и со словами «ну все, хватит людей пугать», спрятал его подальше.
        Мы ожидали, что после моей дурашливой шутки с пистолетом к нашему вагону вот-вот заявятся несколько десятков настоящих ментов с автоматами, и станут вагон окружать, а то и вовсе брать штурмом (в те времена в Союзе именно так реагировали на появление боевого оружия в руках гражданских лиц), но ничего подобного не произошло - стыдно, наверное, было защитникам правопорядка идти в свой РОВД и рассказывать, как все было на самом деле, вот и замолчали парни эту позорную для них историю.
        На следующее утро жадный до халявы сцепщик опять не пожелал ставить наши вагоны в состав, пришлось взамен вина подарить ему два набора стаканов, произведенных тут же, в городе Калинин, и купленных нами в качестве сувениров, после чего мы наконец-то тронулись в путь. А еще спустя сутки мы в составе товарного поезда, обогнув Москву, устремились прямиком на запад и каждый перестук колес, казалось, шептал нам в уши: «В Молдавию, в Молдавию, домой в Молдавию».
        В дороге мы по нескольку раз в день баловались чайком и кефиром, а по ночам, раз в сутки, выбирались из вагона и заходили в станционные столовые, где, рассчитываясь московскими и калининскими сувенирами, отдаваемыми тамошним кассиршам за бесценок, обедали. Их при этом еще и уговаривать приходилось, объяснять, что к чему, умолять, чтобы не позволили нам умереть голодной смертью. Когда мы добрались до Жмеринки, у нас уже не осталось ни денег, ни сувениров.
        Мы стояли на станции Жмеринка, было что-то около трех ночи, когда в дверь вагона постучали, сначала тихо, потом громче.
        - Не видишь что ли, на родину, порожняком идем, твою мать! - крикнул я раздраженно, не вставая с полки (я спал на нижней, и в мои обязанности входило открывание двери).
        - Открой, земеля, - послышалось в ответ.
        Понимая, что эти «хохлы настырные» все равно не отстанут, я приоткрыл дверь и, высунувшись наружу, увидел огромного детину в путейской форме.
        - Ну, чего ты колотишь, змей? Тамбовский волк тебе земеля, понял. Сказано же, порожние мы, домой идем.
        - Наляй стаканчик, - добродушно глядя на меня, сказал детина.
        - Вот же люди странные, - развел я руками. - Ты спроси меня, видел ли я за последние три дня кусок хлеба, - пристыдил его я и прикрыл дверь. Минут десять было тихо, и я уже вновь стал задремывать, когда в дверь вновь постучали. Я, пыша злобой, рывком открыл дверь и увидел перед собой… все того же верзилу.
        - Землячок… - начал ласково я, чувствуя, как нарастает во мне гнев.
        Он протянул мне газетный сверток.
        - На, бери!
        - Я же сказал тебе, мужик, нет у меня вина.
        - Не надо вина, бери так, ешь! - детина сунул мне в руку промасленный пакет и тут же ушел. От растерянности я забыл его поблагодарить. Из пакета пахнуло чем-то необыкновенно вкусным, я положил его на стол и развернул. Там было полбуханки хлеба, две отварные картофелины, луковица и добрый шмат сала. Колька тут же проснулся, очевидно, от запахов, и, спрыгнув с верхней полки, стал разглядывать свалившееся на нас богатство и радостно потирать руки.
        В темноте, даже не зажигая свечи, мы умяли половину принесенного угощения, другую я спрятал в отсек, где было попрохладнее. Вкуснее того сала я в жизни ничего не ел! - огромное спасибо парню.
        После разборки в Жмеринке наши вагоны попали во вновь сформированный состав - теперь уже до Бессарабки, и по соседству с нами оказался еще один наш собрат - проводник из Молдавии, с которым мы не замедлили познакомиться.
        Бывалый виновоз, он уже после нескольких минут общения с нами все про нас понял, и тут же пригласил к себе в вагон на обед.
        Оказавшись в его вагоне, я впервые понял, с какими удобствами можно ездить по железке: в купе у парня были радио и небольшой телевизор с питанием от танкового аккумулятора, везде чисто, удобно, уютно, опрятно и даже занавеска висела на окне. А сколько еды? В консервах и домашних закрутках. Нам втроем можно было месяц продержаться в этом вагоне, не сходя при этом на землю. Коллега кормил нас два дня, до того, пока наши вагоны не расцепили, и еще с собой пакет еды дал.
        Вечером мы расстались с ним в Бессарабке, а уже в середине следующего дня чуть ли не со слезами на глазах лицезрели вырисовывавшиеся вдали очертания родного города.
        Так завершился мой первый, он же испытательный рейс. Я похудел за это время на восемь кило, но был совершенно счастлив и, несмотря на некоторые трудности, встреченные нами в дороге, а также полное отсутствие денег, почувствовал вкус к новым поездкам и новым приключениям.
        P.S.В этом рейсе мы с Колькой повидали и пережили многое: откровенно наглое воровство и глубокую сердечную доброту и заботу; собственное безоглядное мотовство и транжирство с безудержными загулами в ресторанах, и полуголодное, особенно в последние дни, существование; сексуальное воздержание, изредка перемежающееся настоящими всплесками секса.
        Мы побывали в убогих лачугах и московских дворцах; питались в вонючих столовых, а затем нас с почетом принимали в шикарных московских ресторанах; повидали, как люди живут на сто рублей в месяц, и как делают несколько тысяч в два дня; своими глазами наблюдали смерть человека и тут же имели возможность лицезреть, как зарождается новая жизнь - в общем, мы видели саму жизнь во всех ее проявлениях!
        P.P.S.
        Приехав домой, я ужасно обрадовался, узнав, что Кондрат - мой друг, уже дома, что после восьми месяцев службы его освободили от армии по состоянию здоровья, то есть, как и меня в свое время, комиссовали. Мы встретились, обнялись, помолчали.
        - Ты знаешь, все хорошо, все просто замечательно, я ужасно рад, что уже нахожусь дома, среди родных и друзей, - сказал Кондрат, когда мы с ним вечером того же дня устроились в баре за чашечкой кофе. - Но где я теперь буду работать, чем заниматься, вот в чем вопрос?
        - Хочешь, приходи, будешь работать вместе со мной проводником, - предложил я.
        - Нет, что-то мне не хочется, эта работа, наверное, не по мне, - пожал плечами он.
        - Может, ты хочешь работать в баре? - неожиданно высказал я следующую свою мысль.
        - Я? В баре? Да кто меня туда возьмет? - недоверчиво улыбаясь, хмыкнул Кондрат.
        - Возьмут, - уверенно сказал я. - Если вакантное место найдется, обязательно возьмут. Завтра же пойду к Владимиру Викторовичу, директору торга, поговорю с ним за тебя.
        - Это было бы, Савва… О большем я в жизни и мечтать не смею, - с воодушевлением заверил меня Кондрат. - Вот если бы все получилось, и ты опять вернулся в бар…
        - Меня пока устраивает и мой бар, бар на колесах, и другого мне пока не хочется, - рассмеялся я. - Ну а как и что будет дальше… посмотрим.

1982 г.
        Новелла вторая
        Дважды повезло…
        Все трое - Бог, эпоха, случай -
        играют в карты - не иначе,
        и - то висят над нами тучей,
        то сыпят блестками удачи.

    Игорь Губерман
        Глава первая
        Проснулся я в тот день довольно поздно - около четырех пополудни, правда и спать лег уже засветло, - лишь к этому времени закончилась карточная баталия, начавшаяся накануне вечером.
        И вместе с пробуждением в сознание вернулся неприятный осадок от карточного проигрыша и защекотал червячком - этой ночью я «закатил» партнерам, как выражаются картежники, около тысячи рублей. Сумма, конечно, не ахти какая, но это было все, что у меня имелось в наличии; вдобавок ко всему, во рту со вчерашнего остался горький сушняк от десятков сигарет самых разных сортов, выкуренных мною в течение прошедшей бессонной ночи, - весьма, доложу я вам, пренеприятное ощущение.
        И все же настроение мое, как ни странно, было бодрым, появилось даже некое предчувствие, что сегодня-то я уж наверняка выиграю - внутренний голос нашептывал, что в карты мне везет лишь тогда, когда плохи мои дела на лично- Семейном фронте, а сегодня утром, едва вернувшись домой, я уже успел схлестнуться со своей супругой Мартой в яростном, многословном и совершенно бессмысленном по своей сути споре.
        Итак, выбравшись из постели, я первым делом отправился на кухню, достал из холодильника свою любимую алюминиевую пол-литровую кружку, размещавшуюся на полочке рядом с морозильником, залпом выпил почти ледяную воду, затем искупался под душем, почистил зубы, съел огромный бутерброд с докторской колбасой, запил его все из той же кружки растворимым индийским кофе, имеющим, на мой взгляд, какой-то странный, кисловатый привкус; одел чистую рубашку и достал из шкафа свежие джинсы - вчерашние вещи ужасно пропахли сигаретным дымом. После чего, повесив на плечо небольшую спортивную сумку из кожзаменителя с названием «Дельта» - с туполобым упрямством я почему-то считал и теперь продолжаю считать, что именно эта сумка когда-нибудь принесет мне удачу, - вышел на улицу и направился в сберкассу.
        У меня на счету в банке на текущий момент оставалось около трехсот рублей с мелочью; с каким-то мазохистским упоением я размышлял дорогой: «сгорила хата, нехай горит и тын» - что, в моем случае означало следующее: я проиграл за последнее время все свои основные и оборотные капиталы, так пусть и эти остатки сбережений уйдут, раз уж суждено, туда же.
        В нашем городе, следует заметить, в описываемый период происходило что-то вроде карточной эпидемии - практически все его жители играли в триньку, простейшую карточную игру, где каждому играющему раздается из колоды всего лишь по три карты. А затем начиналась игра нервов - разброс в трех картах может быть достаточно велик: от 7 до 33 очков, вне конкурса у нас шла «небитая» комбинация - три шестерки.
        То есть игра эта - простейшая по своей сути, была по большей части психологической, так как практически с любыми очками можно было давить на соперника морально, ну и, конечно же, деньгами.
        Играли в триньку практически все - и стар, и млад - азарт никому не давал покоя. Играли везде, где только можно: на всех без исключения предприятиях города - в цехах, бытовках, подсобных помещениях и даже в больницах и поликлиниках; в учреждениях, столовых, кафе, магазинах и буфетах; на складах и в кабинетах начальников; в поездах и автобусах - на стоянках и в пути; на вокзалах и автобазах. Играли в парках, на обоих озерах, которые находились в черте города, играли в других местах отдыха - и все это круглосуточно, в темное время при свете керосиновых ламп, фонариков и фар автомашин, а также свечей; ночью - в кочегарках, детсадах и в школах, в подвалах домов, и даже в некоторых кабинетах милиции (сам неоднократно играл ночью с операми); а также в беседках при тусклом свете лампочки- Переноски или же под фонарем; в подвалах и на крышах домов, ну и, конечно же, в квартирах и частных домах.
        Играли школьники и пенсионеры, играли военные и рабочие, колхозники и милиционеры, работники торговли и служащие, даже работники рай - и горисполкомов (зампредгорисполкома Шенченко Сан Саныч, например, играл иногда в нашей компании), играли студенты и даже женщины.
        Я увлекся этой игрой, будучи еще учащимся техникума, тогда мы играли преимущественно по общежитиям в дни стипендий; в те годы, а это была вторая половина семидесятых, эта игра в нашем городе только зарождалась. Теперь же, к середине 80-х, она приобрела широчайшее распространение и размах - в триньку, повторяю, играли все. Конечно, уровень игры (как и игроков, соответственно) в разных компаниях был совершенно различный, и мы шуточно подразделяли более ли менее устоявшиеся группы по принадлежности к «высшей лиге», «первой» и «второй».
        Я, к слову, играл в «высшей лиге»: в этом кругу крутились немалые деньги - ежедневно тысячи и тысячи рублей. Играть в этой лиге могли лишь те, кто ворочал приличными суммами: проводники виноматериалов, в числе которых был теперь и я, водители- Дальнобойщики, автобусники, заведующие складами и базами - короче, все те, что имел в месяц от тысячи и более рублей левых доходов, а таких, как оказалось, в нашем городе было предостаточно.
        На нашем уровне и на столь же приличные суммы играли разве еще на автобазах, в других же компаниях и класс игроков был другой - пониже, да и суммы пожиже - от нескольких рублей до десятков, реже - сотен.
        Порой, когда у меня было свободное время, я отправлялся играть в «первую» и даже во «вторую» лиги, где зачастую сражался с начинающими игроками. Там, среди этих «игруль», где каждый держался за какие-нибудь мало-мальски приличные очки и дрожал за каждый рубль, мне играть было, хотя и не очень интересно, зато вольготно: в результате сотен бессонных ночей, проведенных за карточным столом среди местных «асов» игры, у меня уже выработалось такое чутье, что, посмотрев слабому игроку в глаза, я порой мог в них «просчитать» с точностью до одного очка, какие карты у того на руках. К тому же выработалась привычка играть по многу часов подряд, и зачастую под утро, когда партнеры от усталости начинали клевать носами и утрачивали внимание, начинался мой час - час опытного, матерого игрока, когда я мог, как бы невзначай, скинуть себе (или, еще лучше, тайному напарнику) хорошую карту, а лучше, так и все три, ведь надеяться на Фортуну - даму капризную и весьма ненадежную, не приходилось, зачастую и опыт не помогал.
        И все же сегодня, с моим, как я считал, вполне приличным классом игры, я оказался тем, кем был на самом деле - банкротом, то есть прозябал на финансовой мели.
        Кассирша отсчитала и протянула мне в окошко вложенные в паспорт и расчетную книжку триста рублей десятками и с улыбкой сообщила, что на счету у меня осталось всего семь рублей с копейками - «на развод».
        Я сложил красные десятирублевки вдвое, улыбнулся ей и сказал, что деньги должны работать, а не лежать на счету мертвым грузом, чем удивил ее безмерно - это было весьма необычное для нашего времени заявление, затем сунул купюры в карман и отправился на выход.
        Рейсовый автобус привез меня в район Липованки, на улицу Сакко и Ванцетти, в промышленную зону города, где располагаются заводы и строительные организации, тут у нашей компании находилась главная игровая точка - «катран». Но, прежде чем туда отправиться, я заскочил в кафе, расположенное рядом с остановкой, и перекусил дежурным блюдом - гречкой со шницелем, не забыв бросить в сумку шесть пачек недорогих, по 40 копеек сигарет «Дойна», так как ночью, когда игра в самом разгаре, цена за одну сигарету у нас составляет рубль, то есть возрастает в 50 раз против номинала, поэтому всегда желательно иметь некоторый запас сигарет. Покончив тем самым с приготовлениями, я неспешной походкой отправился к небольшому домику, являвшимся одновременно весовой и проходной базы стройматериалов УПТК - именно этот невзрачный на вид, деревянный домик и был нашей игровой точкой.
        Часы на моей руке показывали шесть часов с минутами, многочисленные рабочие с сумками и авоськами в руках, закончившие рабочий день и теперь спешащие мне навстречу, обтекали меня, торопясь успеть на городские рейсовые автобусы.
        Подойдя к грубой, выкрашенной в ядовито- Зеленый цвет двери, я постучал условным стуком. Внутри послышались голоса, затем у двери завозились, она со скрипом отворилась, и я увидел улыбающегося хозяина «домика» - Ивана Демизогло, невысокого, коренастого, рано облысевшего мужика возрастом немногим за сорок.
        Дружески хлопнув меня по плечу, Иван пропустил меня внутрь небольшого, но уютного помещения, где за небольшим столом уже собралось несколько участников предстоящей игры. Обойдя стол, я с каждым поздоровался персонально за руку.
        Первым от входа сидел Михаил, огромный мордатый детина, водитель фуры «Совтрансавто»; рядом с ним вальяжно развалился на стуле Николай - водитель пригородного автобуса: оба они были в нашей компании не постоянными игроками, а вроде как приглашенными - на один вечер; далее сидел Костя-Липован - этот был наш постоянный игрок, из деловых, причем за свои темные делишки он пару раз уже успел отсидеть в тюрьме, потому что они - его делишки - каким-то странным образом всегда противоречили уголовному кодексу; далее, рядом с ним сидел Иосиф - начальник участка управления «Сантехмонтаж», молодой, хорошо упитанный, с солидным животиком мужик; следующим за ним и последним по счету восседал Василий Ми-ов - заместитель генерального директора крупного межрайонного предприятия «Сельхозтехника».
        На столе перед каждым стояли стаканы с разным количеством налитой в них водки и нехитрая закуска на тарелках - жареная кусками рыба, соленые помидоры, хлеб. Игра пока еще не начиналась, и ребята лениво переговаривались, делились новостями, понемногу выпивали и закусывали, дожидаясь запаздывающих партнеров, в данном, конкретном случае меня.

«Что ж, неплохая компания подобралась сегодня, не скандальная и денежная», - удовлетворенно подумал я, тщательно выбирая себе место для игры, ведь от этого зависело, как масть пойдет; карточные игроки, не исключая и меня, в подавляющем своем большинстве верят во множество условностей и примет, а некоторые даже пользуются талисманами.
        - Что ты все эту торбу с собой таскаешь, Савва? - спросил Иосиф, насмешливо указывая на сумку, которую я продолжал держать в руках. - Она у тебя что, вместо кошелька?
        Заметив улыбки на лицах товарищей, я сказал шутливо:
        - Ты прав, Ес, она у меня вместо кошелька. Поэтому, я бы вам посоветовал, ребятки, по-доброму сбросить все свои денежные знаки сюда, в сумку, и я бы пошел, чтобы не мучить вас, серьезных людей, и не отвлекать от более важных дел. Тем более что сейчас половина седьмого, а в девять я ухожу, так как у меня назначено свидание с дамой.
        Этим своим заявлением я окончательно насмешил всех присутствующих, а Есик, не сдержавшись, добавил весомо:
        - Что-то я сомневаюсь, что все деньги, которые имеются в этой комнате, в твою сумку поместятся.
        Я хмыкнул на его слова, предпочтя в этом случае промолчать, затем стал устраиваться поудобнее на одном из свободных стульев.
        Итак, все заняли места за столом, стаканы и тарелки решительно сдвинуты в сторону, и теперь Иван, как хозяин, берет в руки новую, только что распечатанную колоду карт и, потасовав, раздает до туза - так мы определяем, кто будет первым банкометом.
        Первые несколько туров были как бы пристрелочно-тренировочными, а затем, собственно, и началась игра.
        В банк у нас ставили скромно - по рублю, затем можно было «темнить» - увеличивать проход, обычно троечкой мы поднимали его до пяти рублей - это у нас был договоренный «потолок» и мы почти всегда его придерживались, если не было особых предложений поднять «потолок» повыше, или же играть вовсе без «потолка» - этот вариант у нас использовался чрезвычайно редко, в основном, когда игра затягивалась, и у игроков кончалось терпение, когда все жаждали как можно скорее выяснить, кто же из нас, игроков, самый-самый…
        Почему я сказал, что в девять у меня свидание с дамой, и я должен уйти? Не знаю, просто так ляпнул. Дело в том, что у нас принято предупреждать компаньонов заранее, в какое время собираешься уходить, а я со своими тремя сотнями наличных денег не надеялся сколько-нибудь долго продержаться - не тот уровень. Ну а если я и ухвачу что-нибудь до этого времени, можно будет с этой суммой домой свалить, а не дожидаться, когда Фортуна сделает очередной зигзаг и оставит тебя ни с чем. «Если проиграюсь сегодня, - с горечью подумал я, - то самое время уходить в низшие лиги - на озеро или в парк, - повышать квалификацию среди начинающих игроков - мелочевщиков».
        Новый кон. Первая рука приглашает: «Ставьте на кон», следующий за ним говорит: «Темню». Роздано. Каждый смотрит в свои карты, Василий заглядывает через плечо в карты своего соседа Иосифа, тот, заметив его маневр, ненатурально возмущается:
        - Что такое, Василий Иванович, ты перепутал карты?
        - Зачем перепутал, - отвечает тот, усмехнувшись, - в свои я всегда успею посмотреть, важнее прежде познакомиться с картами соседа.
        На их словесную пикировку внимания никто не обращает, вот уже несколько лет они - Василий и Иосиф - друзья-товарищи, играют, можно сказать, на одну руку, морально и финансово поддерживая друг друга. Иногда это приносит свои плоды и оба в выигрыше, иногда же они вместе и залетают - по большому счету никто от их сотрудничества не страдает.

«Третья рука», то есть я, бросаю пять рублей на кон, следующий за мной игрок «падает» - сбрасывает карты, теперь очередь Ивана - он тоже швыряет на кон пятерку и «смотрится» со мной - скрыто показывает свои карты, чтобы лишь я один мог их видеть. У него 21 - так называемое «очко», у меня на одно больше, но я, пока не показывая ему своих карт, указываю глазами на колоду, что, мол, туда он должен сбросить свои карты.
        Что он и делает, при этом многозначительно приподнимая брови. Это подействовало на партнеров, другие, внимательно наблюдая за происходящим, также побросали свои карты в колоду, и лишь Василий Иванович «вскрылся» - выложил свои карты на стол. У него тоже оказалось 21 и я говорю:
        - С Иваном у тебя могла бы выйти свара. - И показываю всем свои карты - 22, два туза.
        Я забираю банк и раздаю по новой. Если бы у нас с Василием оказалось поровну - получилась бы так называемая «свара», тогда другие, по желанию, имели бы право вступить в наш спор - каждый доставляет по полкона и игра продолжается.
        Первая серьезная свара у нас случилась, когда сразу у троих оказалось по 21. Один, естественно, в процессе «смотрелок» отсеялся, я «заварил» с Николаем, после чего все остальные вступили. Таким образом, в банке оказалось около 300 рублей. Даже не заглядывая в карты, все прошлись, бросая в кон, по пятерке - в надежде, что претендентов после первого круга поубавится. Ан нет, номер не прошел. Все, подозрительно поглядывая друг на друга, продолжают играть. Затаив дыхание, я заглянул в свои карты: ого! - 31 - почти беспроигрышный вариант! - очки немалые. Партнеры по очереди пасуют, остаемся мы вдвоем с Есиком. Я ласково ему так, добренько улыбаюсь и говорю: «Упади, Ес, дай же, черт тебя побери, хоть раз спокойно забрать деньги!».
        И, что бы вы думали?
        Иосиф, нахально ухмыляясь, бросает передо мной свои карты - 31. Я даже не поверил вначале, что он с такими очками вскрывается, неужели он действительно решил меня пожалеть? Да, видимо так и есть, потому что, увидев мои карты, он удивляется не меньше моего.
        И сразу вспомнилась игра недельной давности - дело происходило на озере, когда мой друг и постоянный партнер Жердь, во время свары, оставшись один на один с оппонентом, услышал от него: «Три шестерки» - очки небитые, высшие, то есть. Жердь пожевал губами, помолчал пару секунд, затем невозмутимо открывает свои карты и говорит: «Свара». И действительно, все увидели, что на руках у него тоже три шестерки. Что тут началось, словами не передать! Шести шестерок в одной колоде ведь не бывает, какая уж тут свара, понятно, что кто-то из двоих смухлевал. И пошла у нас потасовка, ну и мне пришлось вступиться за товарища, - кулаками отбили банк.
        Жердь вон, до сих пор с синяком под глазом ходит, зато деньги мы тогда все же забрали, а карты я в общей заварухе словно ненароком смешал. На всякий случай. Потому что Жердь свои три шестерки, собранные из другой колоды, вынул, естественно, из рукава.
        Итак, у нас с Иосифом свара. А на кону 400 рублей с лишним. Все вступают по полкона, то есть по 200 с мелочью. В итоге набирается полторы тысячи. Разыгрываем эту сумму, в результате чего кучка с деньгами заметно подрастает. И вновь по оконцовке розыгрыша у меня свара. Теперь с Василием - по 22, у меня два туза, а у него три карты одного цвета - красного, бубны, аж в глазах зарябило - это, к моему счастью, маленькая тринька, 6, 7 и 9 - одной масти = 22. Вновь вступивших - трое, да нас двое - всего пятеро.
        Теперь на кону лежит четыре с половиной тысячи рублей - сумма приличная. Когда я в очередной раз начинаю тасовать карты, наступает тишина. Все нервно курят и следят за моими руками. Просто так следят, для порядка: в нашей компании не принято быстротой рук "исправлять ошибки Фортуны", как говаривал когда-то завзятый картежник Федор Толстой, - себе дороже выйдет. Как-то раз один залетный шпилевой из Кишинева, играя с нами, попытался по ходу игры карты передернуть, колоду «зарядить». Тогда Иван - заведующий базой, он же хозяин «катрана», отпер сейф и, достав оттуда пистолет, передернул затвор и сказал: «Положи деньги на стол, дятел, и пошел вон отсюда». Что тот и сделал, конечно.
        Итак, вновь свара. Я, как непосредственный участник трех предыдущих свар, понимаю, что везение и хорошие очки - это не бесконечно, в четвертый раз запросто могу пролететь. С замиранием сердца смотрю в свои карты - всего 19. «Девки» - как говорят картежники. Настроение упало почти до нуля. Так я и знал. Это при игре в «двадцать одно» - «девки» - 19, зачастую очень даже неплохо, а в триньке… Не меняя выражения лица, внимательно всматриваюсь в лица друзей-соперников.
        Конечно, вид у всех уверенный, лица будто каменные, при этом никто не сбрасывает карты и не смотрится с соседями. Я продолжаю игру уже скорее из принципа: сам наварил, сам и расхлебывать буду, не бросать же игру теперь, на полпути, да и сумма в банке немалая… Жидкая кучка пятерок у меня под рукой безнадежно тает, других денег нет, а занимать во время свары в нашем кругу не полагается, разве что вскрыться дадут.
        На кону уже под пять тысяч, что и говорить - игра крупная, нервы у всех напряжены до предела. Есик, сидящий напротив, внимательно мне в глаза глядит, с моей рожи информацию пытается считать. Ну и дурень же он, не туда смотрит: вряд ли именно я ему или же кому-либо другому конкурент; слева, жадно затягиваясь дымом сигареты, кидает в банк пятерки Костик-Липован.
        После «смотрелок» мы остаемся втроем.
        - Дай разок потянуть, - тянется Есик к сигарете Костика.
        - Потерпи, она пока больше моего хера, - грубит, нервно отдергивая руку с зажатой в ней сигаретой Костя и, отодвинувшись от стола, продолжает бурчать что-то сквозь зубы. Я различаю слова: «Дай ему потянуть… мерину фартожопому… еврейская морда…». Впрочем, никто на его слова внимания не обращает: все мы знаем, что он это не со зла так говорит - просто минута уж больно напряженная.
        Держа под контролем Есика, Костик в то же время своим правым немигающим стеклянным глазом в мою сторону косит, словно рентгеном просвечивает.
        Я-то вижу по физиономиям партнеров, что с очками у них тоже негусто, ну а что, если у Есика - 20, а это всего лишь парочка одноцветных картинок? Этого будет вполне достаточно, чтобы он забрал банк, уж лучше было бы, если у нас с ним окажется поровну и тогда - вновь свара, и с ней - новая надежда. Неожиданно Костик вынимает изо рта сигарету с изжеванным фильтром, с размаху вставляет в зубы Есику, свои карты бросает на кон и смачно сплевывает на пол:
        - Жрите мое мясо, гады, пейте мою кровь.
        Иосиф невозмутимо пускает дым изо рта и через нос, затем роняет на кон очередную пятерку.
        - Вскрывай, змей, - говорю я ему, но он мои слова игнорирует, глубокомысленно молчит. Теперь мое слово, я беру свою последнюю пятерку и со словами: «Выдоит же все до последней копейки, гад!» накрываю ею банк. Затем открываю карты и говорю: «Девки». Одним глазом слежу за Есом, другой от волнения и напряжения прикрыл - так легче пережить нокаутирующий удар.
        Есик медленно, очень медленно переворачивает свои карты. Ну, еще секунда и я могу отправляться домой, хотя не только девяти, и восьми часов еще нет, а я уже пустой, как барабан.
        Я не боюсь проигрышей. За эти годы и проигрывал и выигрывал немало. На протяжении двух лет, до того как устроился работать в бар, я только за счет карт и жил, при этом питался исключительно в ресторанах да еще семью содержал, так что, по большому счету, выходит, не проигрывал. А как-то, помню, всего за одну ночь, играя вместе с товарищем своим, Жориком Сливой, проиграли мы на двоих одиннадцать тысяч рублей! Играли на одну руку, оба и влипли. У него дома, причем. Вот это была ночка! Вот это был улет! А ведь нас обоих в тот период все картежники в городе называли фартовыми игроками, везунчиками! Влипли, вот и все! Потому что непобедимых игроков не бывает!
        Я вглядываюсь в карты соперника и глазу своему не верю. Открываю второй глаз - та же картина: на картах Еса всего 18.
        Я с удивлением оглядываю партнеров - у них лица словно обмороженные и при этом все молчат. Это… это же получается, что я выиграл!? Глаза мои еще не верят, а руки уже начинают действовать: я поднимаю с пола свою сумку, расстегиваю змейку на всю длину, и одним движением руки от кисти до локтя смахиваю в нее со стола сотни разноцветных бумажек, оставляя несколько купюр для продолжения игры.
        Все одновременно закуривают, кто-то наливает в свой стакан водки, кто-то шумно вздыхает и начинает обсуждать перипетии игры. Пять с лишним тысяч в одной сваре! Давно такого не было, я уж и не припомню, когда в последний раз такая сумма на столе собиралось.
        - Савва, давай сюда свою сумку, забирай мою машину, - цедит сквозь зубы Костя. Он уже две недели ищет покупателя на свой подержанный «жигуль», собирается приобрести другой, поновее. Я не отвечаю - от немого восторга перехватило дыхание. После перекура все нехотя возвращаются к игре.
        И тут госпожа Фортуна и вовсе повернулась задницей ко всем, кроме меня. Иван, открывая сейф, достает оттуда очередную стопку денег и говорит удивленно:
        - Ребята, вы не знаете случайно, зачем я тут с вами сижу? Ставлю и ставлю на кон, а все без толку…
        - А ты Иван, - не удержался и пошутил я, - используй олимпийский принцип: главное - не выигрывать, а участвовать.
        И пошла у нас игра удивительная: в раздачах еще куда ни шло - выигрывает то один, то другой, а как только случается свара, один я деньги забираю, - раз за разом. Развязка наступила к девяти вечера - к этому времени ни у кого на руках не осталось ни рубля.
        Такого случая, чтобы все деньги ушли в одни руки, я тоже что-то не припомню. И, конечно же, - а это особенно приятно, - что именно в мои. А чтобы игра закончилась в девять вечера - такого вообще не бывало. Все мои партнеры в растерянности, если не сказать в шоке. Никто из присутствующих не помчался, к моей радости, домой за деньгами, и никто свеженький с улицы с пачкой купюр в компанию не влился.
        Я застегнул сумку, ногой небрежно пододвинул ее под стул Василию и говорю:
        - Разрешите, братцы, в туалет сходить, побрызгать. - И вышел. Специально сумку в комнате оставил - Василий парень абсолютно порядочный, да и мне выказывать недоверие к компаньонам ни к чему.
        Вернувшись, остановился перед дверью и стал слушать.
        - А ну подтолкни, Василий, сумку ко мне, - слышится бубнящий голос Кости. - Надо ему ее ополовинить - этому маланцу слишком жирно будет, все наши деньги забрал.
        Вася не отзывается, у него, судя по всему, нет настроения отвечать.
        Голос Иосифа: «Придется теперь, бляха, километр труб продавать, клиент меня давно просит. Дожился, блин, деньги в доме под ноль кончились, жене на хозяйство нечего выделить».

«А у меня, - вторит ему Василий Иванович тоскливо, - е…ть меня в сраку (это у него любимое выражение такое), профсоюзные деньги, полторы тысячи улетели. Кроме своих, естественно, не помню уже, сколько в кармане было».
        - Было и сплыло. Ты себе еще наворуешь, - одновременно сердито и горестно вздыхает Костик. - Не зря ведь ты профсоюзный деятель. А я вот машину сегодня продал за четыре тыщи, и три только что просадил этому…, хорошо, хоть тысячу дома заныкал, но жена все равно убьет меня, как узнает.

«Ага, - сообразил я, - значит, Костик свою машину уже продал, а мне всего лишь несколько минут назад ее купить предлагал».
        - А я, - наступила очередь Ивана плакаться, - продам завтра- послезавтра кубов тридцать- Сорок бетона с раствором, и все будет в порядке - восстановим баланс. - Голос его тверд, Иван оптимист, он никогда не унывает.
        Я начинаю громко на месте топать, затем толкаю дверь и вхожу в комнату. Все с грустью взирают на меня. Николай - водитель сидит подавленный, голову опустил, руками по карманам шарит, в который уже раз выворачивает их наружу - никак не может поверить, что они пусты. Мишка тем временем разглядывает свои огромные, словно клешни, ладони, затем оборачивает ко мне лицо и спрашивает:
        - Ты, Савва, какой дорогой домой пойдешь? Давай-ка сразу садись ко мне в машину, вывезу тебя в лес…
        - А больно тебе не будет, когда мы вдвоем в лесу останемся? - беззлобно отозвался я, и Мишка, кисло усмехнувшись, умолкает.
        - Если других предложений нет, - бодрым голосом заявляю я, поочередно оглядывая партнеров, - то на сегодня закончим. Благодарю за игру, господа-товарищи.
        Подойдя к тумбочке, я наливаю себе сто граммов водки, залпом выпиваю, на секунду зажмуриваюсь, затем закусываю куском жареной рыбы. У Ивана это дело поставлено четко: выпивка и закуски добротного качества каждый день бесперебойно подаются сюда, прямиком в его кабинет, специальный человек на базе полный рабочий день этим занимается.
        Конечно, на шуточки и подколки друзей я не обращаю внимания, но не все и не всегда так гладко проходит в игре, особенно, когда в ней задействованы большие деньги. Недавно, например, в Кишиневе во время карточной игры зарезали спортсмена-Дзюдоиста по фамилии Мунтяну. Парнишка совсем, и 20-ти лет ему, кажется, не было, а он, между прочим, чемпион Европы среди юниоров, мастер спорта СССР международного класса. А ведь зарезали хладнокровно, хотя, наверное, он своих партнеров тоже друзьями считал.
        - Если кто желает присоединиться и отправиться вместе со мной в ресторан, - предложил я, - приглашаю. За мой, естественно, счет. Объявляю день открытых дверей: каждый заказывает что пожелает.
        Я поднял сумку, поставил ее на стол и, не удержавшись, сказал Иосифу:
        - А ты, коллега, сомневался, что все деньги сюда поместятся. Зря, выходит, сомневался. Видимо, надо было тебе больше денег с собой брать.
        - Там и так больше чем достаточно, - досадливо сморщившись, бормочет Ес, натягивая сбившийся свитер на свой выпуклый живот.
        Сумка приятно оттопыривается с обоих боков и кажется полной. Или почти полной. Я любовно охлопал ее со всех сторон, аккуратно подравнял и на плечо повесил.
        Иосиф и Василий Иванович в ресторан ехать отказались, наверное, отправились вырабатывать план, как бы поскорее отыграть свои денежки обратно, или же от огорчения пошли «зализывать раны» в другое злачное место. Что ж, как шутят в нашей компании: «Баба с возу, а семеро одного не ждут».
        Мишаня, как и обещал, посадил меня к себе, Костя и Николай сели к Ивану, и двумя машинами в несколько минут мы добрались до ресторана.
        В здании ресторана в этот час по какой-то причине не было света, но мы были с почетом встречены у входа добродушным великаном швейцаром дядей Лешей, который вручил нам толстую зажженную свечу; освещая ею путь, мы поднялись на второй этаж.
        Необычность ситуации немного развеселила моих товарищей, и, смеясь, вереницей, следуя за Иваном, факелоносцем, мы прошлись через весь зал, направляясь к эстраде, где, судя по количеству свечей на столах, собралось большинство посетителей.
        Оркестр, естественно, молчал, и потому голоса немногочисленных клиентов ресторана переплетались в причудливый монотонный гул: бу-бу-бу. Мы заняли одну из свободных кабинок, я бросил сумку под ноги и для надежности прижал ее к полу обеими кроссовками; почти сразу же к нам подошла невысокая, хорошо сложенная девушка по имени Виктория - моя любимица (и любовница) среди всех прочих официанток. Она поздоровалась, затем незаметно для других дружески ткнула меня кулаком в спину, после чего установила на нашем столе сразу две толстые зажженные свечи в небольших вазах из-под цветов и сказала:
        - Извините, у нас только минут десять, как пропал свет, обещали, что скоро исправят, но, возможно, придется какое-то время отдыхать при свечах.
        - Ничего, - сказал Иван, устраиваясь поудобнее на своем стуле. - Так интереснее и даже романтично. Вы несите нам скорее: из еды - что еще осталась на кухне - самого горячего, а пить - самого холодного, а свет нам не требуется - мы люди темные, нам и без него комфортно.
        Мы одобрительно загудели, добавить к его словам было нечего.
        Через несколько минут на столе перед нами стояли тарелки с горячими отбивными и жареным картофелем, салаты, закуски, а так же, как и было договорено, по бутылке алкоголя на брата: я заказал себе бутылку коньяка, Иван - шампанского, Николай - водки, Миша, видимо, следуя моему примеру, тоже бутылку коньяка.
        - Пойду по твоим стопам, Савва, - сказал он, откупоривая свою бутылку. - Может, в следующий раз фарт будет на моей стороне, и я тоже набью сумку деньгами.
        Сказал, и тем самым напомнил всем о недавней баталии за карточным столом. Партнеры, понятное дело, в расстроенных чувствах понурили головы и, несмотря на хорошую выпивку и подходящую закуску, загрустили.
        Я же, наоборот, пребывал в возбужденно-приподнятом настроении, поэтому без конца шутил и острил, изо всех сил стараясь развлечь и расшевелить своих спутников.
        В обычном застольном трепе прошло около часа, затем загорелся свет. Были погашены свечи, на сцене появились музыканты. Вскоре заиграла музыка, клиенты стали танцевать, а мои партнеры тем временем, опустошив свои бутылки, засобирались домой.
        Я тоже поднялся из-за стола, не пить же в одиночку, тем более что внизу, в баре, сегодня работал Кондрат, единственный близкий мне человек, с кем я мог поделиться радостью выигрыша.
        Подошла Виктория, я попросил ее подбить сумму, потом поднял и водрузил сумку на стол, расстегнул молнию, и глаза Виктории округлились от увиденного: сумка была полна цветными бумажками. Вика почеркала что-то в своем блокноте, и хотела уже, было, назвать сумму, но я жестом остановил ее, сунул руку в сумку, достал жменю смятых денежек размером с кулак и горочкой выставил перед ней на стол.
        - Если сочтешь, что этого достаточно, - сказал я, без улыбки глядя на нее, - забирай, и мы в расчете. - Если же тебя такой вариант не устраивает, получишь точно по счету и не копейкой больше.
        На лице Вики отобразилась мучительная борьба, она, кусая губы, беспомощно взирала то на меня, то на моих товарищей. Мои партнеры также с интересом, но молча наблюдали за происходящим (сказывалась выдержка карточных игроков) и реакцией Вики на мое предложение.
        Конечно, девушка наверняка видела и 25- Рублевку, одним уголком торчащую из кучки, и бледные рублевые бумаженции, которых здесь было большинство, и другие купюры, но все же не решалась сделать выбор, а я ее не торопил. Всего, мне думается, с нас Вика должна была получить рублей 80, и теперь она лихорадочно соображала, наберется ли необходимая сумма в этой кучке денег или же нет.
        Наконец девушка, бросив на меня гневный взгляд, одним движением руки, не хуже заправского картежника, сорвавшего банк, подхватила деньги со стола и тут же ушла. Ребята пожали мне на прощание руку, я, в свою очередь, поблагодарил их за удовольствие от проведенного нами вместе вечера, затем отправился внутрь служебного помещения - повидать Вику. Она пробивала что-то на кассе, когда я подошел сзади и мягко обнял ее.
        - Ну что, хватило денег? - прошептал я ей на ухо, царапая нежную кожу ее шеи своей небритой щекой.
        - Савва, - девушка повернулась ко мне лицом. - Ты с этими деньгами так меня напугал - никак не могла решиться, брать или не брать.
        - Ну же, признавайся, тебе той кучки хватило? - опять спросил я.
        - Да хватило, хватило, - ответила она и мягко улыбнулась.
        - Вот и отлично, - успокоился я. - А то я вот пришел, хотел добавить, подумал - вдруг там оказалось мало.
        - А откуда у тебя столько денег? - спросила Вика, кивая на сумку, висевшую на моем плече.
        - А, это… - усмехнулся я. - Понимаешь, наши ребята избрали меня банкиром, сбросились капиталами и дали мне их на время поносить. Они, конечно, надеются получить свои денежки обратно, причем очень скоро и даже с процентами.
        Девушка ничего не поняла из моего объяснения, но кивнула и побежала по своим делам. А я лишь хотел этим сказать, что когда кто-либо из нашего круга выигрывает приличную сумму, то его, начиная уже со следующего утра, неутомимо преследуют партнеры, предлагают войти в игру, делают различные заманчивые предложения, и так до тех пор, пока этот человек не проиграется или же не купит какую-нибудь ерунду втридорога, и лишь после этого интерес со стороны партнеров к нему ослабевал.
        По служебному ходу я спустился на первый этаж и вошел в бар, где приветствовал орудовавшего за стойкой Кондрата. Прошел всего месяц, как он вернулся из армии, и вот вам, пожалуйста, 19-летний юноша, практически без образования, работает барменом. Спеша поделиться с другом радостью победы, я, веселый и счастливый, уже открыл было рот, но мне не удалось поразить его - кто-то из моих карточных партнеров, спустившись накануне из ресторана в бар, уже рассказал ему о моем выигрыше, ведь все в городе знают, что мы с Кондратом друзья.
        Многозначительно ткнув пальцем в сумку, мой товарищ спросил:
        - Все здесь?
        - Не все, - ответил я. - Остальное в мешках. - И я указал пальцем на полукружья под глазами.
        Мы рассмеялись, затем я оглядел полупустой бар и спросил его:
        - Разрешишь мне занять на полчасика подсобку? Сложу купюры, подобью сумму.
        Кондрат кивнул: «валяй», и я прошел в небольшую, но уютную подсобку, раскрыл сумку и вывалил деньги на свободную полку стенного шкафа, а сам уселся на мармит - это, кто не знает, такая электроплита, которая здесь, в баре, служила нам стулом.
        Прежде чем заняться подсчетами, я с умилением осмотрелся по сторонам, так как все в этом помещении - оборудование, мебель - было установлено моими собственными руками и напоминало мне о годах, проведенных в этих стенах.
        Вздохнув, я принялся за дело, и вскоре сложенные и перевязанные в пачки по номиналам деньги уже не производили на меня такого впечатления как прежде, и объем они занимали теперь значительно меньший, ну, может быть, едва прикрывали дно сумки. От общей суммы я отстегнул три сотни, которые у меня были до игры, чтобы подсчитать чистый выигрыш, который в итоге составил десять тысяч шестьсот семьдесят пять рублей, - сумма, надо сказать, вышла против моего ожидания довольно приличная. Во время обсуждения выигрыша в зале ресторана мои карточные партнеры предполагали, что она должна была быть еще большей, до тринадцати тысяч, однако по опыту я хорошо знал, что каждый, называя сумму, с которой пришел на игру, привирает, и все же даже на такой выигрыш не рассчитывал.
        Кондрат вошел с подносом грязных стаканов и, поставив его внутрь мойки, спросил:
        - Ну, как?
        - Десять штук в чистом виде, - ответил я, встряхивая сумку.
        - Да, - без улыбки покачал он головой, - впечатляет. На эти бабки можно новую машину купить. Даже в баре целый год надо отпахать, чтобы такую сумму набрать, и это при всех прочих благоприятных обстоятельствах, а простому работяге пять-шесть лет работать…
        - Да-да, брат, понимаю, а я заграбастал их всего за два с половиной часа, - прервал я его излияния, затем мягко добавил: - Ну да ладно, что говорить об этой ерунде. Я уверен, что ты рад за меня, и это главное. Кроме того, ты же знаешь, это - всего-навсего карточный выигрыш и этим все сказано. - С этими словами я небрежно опустил сумку на пол.
        Глава вторая
        С какой-нибудь из дивно зрелых дам
        пускай застигнет смерть меня на ложе,
        окликнет Бог меня: Ты где, Адам?
        а я ему отвечу: Здесь я, Боже!

    Игорь Губерман
        Ногой я подпихнул заметно похудевшую сумку под мойку, и мы вышли из подсобки вместе - Кондрат остался за стойкой, я присел напротив и попросил у него стакан соку.
        Клиентов в баре оставалось всего шестеро: две пары и двое одиночек. Я уже хотел было предложить товарищу придумать какую-нибудь причину, по которой их можно было бы побыстрее спровадить, затем закрыть бар и отправиться на поиски дам, которые могли бы помочь нам скрасить остаток так удачно начавшегося для меня вечера, когда с улицы в бар вошли три женщины, и помещение тут же наполнилось их смехом и шуточками, и даже сама атмосфера мгновенно прониклась каким-то необыкновенным женским очарованием.
        Женщины эти, - я бы сказал ранне-зрелого возраста, под тридцать, - были мне немного знакомы. Они были женами офицеров, служивших в нашей воинской части, на почве чего, вероятно, и сдружились между собой. Судя по моему первому впечатлению, эти дамочки сегодня пребывали в прекрасном расположении духа, смех и выпитый накануне алкоголь раскрасил их лица, но они не перешли еще ту грань, когда женщина в своем опьянении порой бывает неприятной. Они и прежде, порой с мужьями, а иногда, как, например, сегодня, без них, приходили в ресторан или бар повеселиться, развлечься и отдохнуть. Как-то раз мне даже случилось двоих из них провожать домой, благо жили они неподалеку от ресторана. Насколько я знал, у одной из них, Марины, было двое деток, у другой - Тамары - один ребенок.
        А вот что касалось третьей их спутницы, Светланы, которую я знал меньше двух других, то, признаюсь, она меня давно интересовала. И интриговала. И вот почему. Среднего роста, великолепно сложена, со зрелыми, и, я бы даже сказал, какими-то хищными женскими формами: крупная грудь устремлена вперед, далее - высокая талия, затем высокие и округлые бедра, красиво изогнутые назад, стройные, четко очерченные ножки. И при этом длинные, слегка вьющиеся золотисто-светлые волосы, спускающиеся до половины спины, глубокие синие глаза, завораживающий томный взгляд, сочные, ярко-красные, слегка полуоткрытые губы в форме сердечка. Словом, это была яркая внешне и весьма соблазнительная мадам.
        Появилась она в нашем городе недавно, примерно года полтора тому назад, приехав вместе с мужем, военнослужащим. Муж ее, которого звали Павел, капитан-артиллерист, получив по прибытию в нашу часть повышение по службе, ожидал, как я знал из разговоров с его друзьями-военными, майорского звания. Следовало признать, что и он, под стать супруге, был красавец мужчина: чуть выше среднего роста, волнистые черные волосы, густые брови, большие живые глаза, стройный, подтянутый - ну прямо образец советского офицера, к тому же, что было особенно удивительно, он почти не пил.
        Впервые я увидел Светлану, когда случайно забрел в гинекологическое отделение больницы, она прохаживалась там по коридору в белом халате. Таким образом, я узнал, что работает эта прекрасная незнакомка женским врачом. Сегодня на ней было обтягивающее голубое платье с глубоким декольте, и выглядела она, пожалуй, особенно привлекательно, а главное, рядом с ней не было ее красавца мужа, с которым она пару раз уже заходила в бар прежде, когда я еще тут работал.
        Женщины заказали шампанское и пирожные, после чего присели за столик. Кондрат сам отнес им все требуемое, и тут они заметили меня и приветствовали как старого знакомого. Минуту спустя, выяснив у Кондрата, что я один, дамочки безаппеляцинным тоном потребовали, чтобы я присоединился к ним.
        - Мне, конечно, очень лестно ваше приглашение, - сказал я, подходя к столику и раскланиваясь с дамами. - Но я готов влиться в ваш кружок лишь при одном условии.
        - Каково же условие? - подняв на меня слегка замутненные глаза, игривым голосом спросила одна из женщин, Тамара, коротко стриженная шатенка.
        - Условие мое состоит в том, что за все, что мы выпьем, плачу я, - сказал я, усаживаясь на свободное место и принимаясь разливать шампанское по фужерам.
        - Это не обязательно, но, тем не менее, приятно слышать, так как звучит по-джентльменски, - сказала третья из подруг, маленькая шустрая брюнетка по имени Марина, мать двоих малышей. С этими словами она вскочила со своего места, и, прежде чем я успел понять, что она собирается делать, обхватила меня рукой за шею и звучно поцеловала в губы, обдав запахом духов, сигарет и алкоголя. Потом неуверенным движением осторожно провела по моим губам пальцем и сказала:
        - Прости, я должна стереть свою помаду, чтобы никто потом не догадался…
        Я засмеялся, затем озвучил какую-то двусмысленную шутку, встреченную смехом и улыбками, а сам все это время с интересом приглядывался к Светлане.
        - А откуда у тебя деньги, чтобы нас угощать? - спросила Тамара, и я слегка нахмурился, так как это было сказано несколько громче, чем следовало.
        - Ну, во-первых, как теперь говорится, - начал я, усмехнувшись, - мужчина без денег - это мужчина-бездельник, а во-вторых, я сегодня получил годовые премиальные, так имею я право погулять, как мне хочется?
        - Я тоже хотел бы получать такие премиальные, - послышался за моей спиной голос Кондрата, он как раз подошел к столу и поставил на него бутылку ликера «Вишневый цветок», рядом пристроил большую шоколадку в тарелочке и маленькие рюмочки. Затем он забрал пустую бутылку из-под шампанского и отправился восвояси.
        - А ты еще слишком молод, чтобы получать такие премиальные, - сказал я ему вслед, он обернулся, и мы, встретившись взглядами, понимающе захохотали.
        С теплым чувством, с братской нежностью я проводил его взглядом: все значительные и даже малозначительные события, происходившие в моей жизни в последние несколько лет, были в той или иной мере связаны с Кондратом - мы с ним были очень дружны и почти все свободное время проводили вместе, вместе же бросались в любые авантюры и приключения, только вот единственно моего увлечения картами он не одобрял и сам не играл - по складу характера он был осторожен, и деньгами, в отличие от меня, не сорил и никогда не рисковал.
        Марина, не успокаиваясь, пожелала выпить со мной брудершафт. Она наполнила бокалы, села ко мне на колени, и, пьяно ткнувшись губами мне в щеку, прошептала:
        - А наши мужья сегодня, между прочим, далеко-о-о отсюда. Они на армейских учениях в Тарутино. - Она прижала палец к моим губам, затем огляделась по сторонам и добавила шепотом: - Только тихо, это - военная тайна.

«Теперь понятно, почему дамочки гуляют, - подумал я, усмехнувшись тому, что стал причастен к военной тайне. - Мужья-то их - тю-тю, далеко от дома. Воюют. А их женщины в то же самое время скучают».
        Время бежало весело и незаметно; я все время находился в центре внимания, без конца сыпал остротами - чужими и своими, смешными и не очень, тонкими, а порой и плоскими - все в этой непритязательной компании проходило на ура и вызывало у моих слушательниц восторг и смех.
        Когда мы с «девушками» принялись за третью бутылку шампанского, к нам присоединился появившийся в баре Ленька Калкин по кличке Румын - мой сверстник и давний приятель.
        Ленька был довольно привлекательным внешне парнем - лицом симпатичный, стройный и подтянутый; кстати, внешне он очень походит на артиста М. Боярского в его молодые годы.
        Внимание дам с его появлением раздвоилось и я, тотчас почувствовав это, озвучил для коллектива идею потанцевать, тут же принятую с восторгом: Тамара сразу утащила за собой Леньку, мне же удалось пригласить Светлану. Мы танцевали медленный танец, я впервые был так близок к ней и, надо признать, ощущение это было само по себе весьма приятным, кроме того, женщина хорошо танцевала, давая вести себя в танце, а когда во время следующего танца дамы поменялись кавалерами и я вынужден был танцевать с Томой, меня даже кольнуло что-то вроде ревности: уж очень неплохо они - Светлана и Ленька - вместе смотрелись.
        Глядя на них, танцующих, я поневоле кое о чем вспомнил.
        Шесть лет тому назад, когда мы с Ленькой ходили еще в совсем молоденьких женихах, случилось так, что оба мы оказались главными претендентами на руку одной юной и довольно привлекательной дамы. И вот тогда, теперь я уже могу определенно сказать, к сожалению, мне удалось Леньку опередить и завоевать руку и сердце той дамы, которая вскоре стала моей женой. Сегодняшняя ситуация была, конечно, попроще, и не такой драматичной в перспективе (так мне, во всяком случае, в тот момент казалось), но вновь, как и тогда, мне очень не хотелось упускать своего шанса и проигрывать Леньке.
        Только мы основательно разгулялись в нашей пьянке-гулянке, как Кондрат, выразительно указав на часы, объявил, что бар закрывается, затем отвел меня в сторону и ошарашил неожиданным заявлением, что если я собираюсь сегодня уйти с одной из этих женщин, то ему со мной не по пути. Мне, сказал Кондрат, не нравятся пьяные, да к тому же старые бабы. С этими словами он сунул мне в руку ключ от сейфа, который стоял у него в подсобке и вместе с ним протянул жидкую стопочку денег.
        - Вот тебе от меня сто рублей на мелкие расходы и ни в чем себе не отказывай, а сумка с деньгами пусть пока полежит в надежном месте, в сейфе, увидимся здесь же завтра, я буду в баре рано утром.
        Я с грустью попрощался с товарищем, после чего мы впятером - я с Ленькой и женщины - вышли на улицу. Неторопливым шагом мы двинулись к центру города. Взяв друг друга за руки, мы тем самым перегородили всю проезжую часть и нестройными голосами стали распевать любимые нами песни.
        Мои спутницы, уже не сдерживая переполнявших их эмоций, смеялись и веселились вовсю, пританцовывая на протяжении всего пути.
        Всю дорогу я старался держаться между Светланой и Ленькой, чтобы он, опытный ловелас, не успел напроситься к ней в гости, и мой партнер, надо признать, правильно сориентировавшись в ситуации, подхватив Тому и Марину под руки, стал смешить и развлекать их, не обращая на Светлану никакого внимания.
        У дома, где жила Марина, - а он был первым на нашем пути, - мы ненадолго задержались, и тогда Светлана, подтолкнув меня локтем под руку, прошептала:
        - Ну, иди же к ней, Савва, не теряйся. Маринка, я знаю, тебе симпатизирует.
        Я взял ее крепко под локоток и ответил также шепотом:
        - Я готов простоять с тобой до утра, разговаривая на холодном ветру без всякой надежды даже на поцелуй, чем идти к ней, в ее теплую постель.
        - Да-а? - взглянула на меня удивленно Светлана, после чего вложила свою горячую ладошку в мою руку.
        Марина, удивленно оглядев всех нас, поняла, что ночевать ей сегодня придется одной, пьяно погрозила всем пальчиком и сказала на прощание:
        - Ну, смотрите же, друзья-подруженьки, не шалите. - И коротко хохотнув, удалилась в дом.
        Проводив ее взглядом, мы со Светланой постояли еще несколько секунд, затем обернулись назад, но Тамары с Ленькой на месте уже не обнаружили, они словно исчезли куда-то. Совсем не удивившись этому факту, мы со Светланой отправились дальше. Что ж, обстоятельства, надо сказать, складывались для меня как нельзя лучше, оставалось лишь надеяться на доброе расположение Светланы. И - главный вопрос - захочет ли она провести со мной эту ночь?
        На это у меня, надо признать, была достаточно призрачная надежда, однако сегодня я был на подъеме, чувствовал себя победителем, а лучшего завершения дня, как оказаться в постели с прелестной Светланой, я не мог себе и представить. А сомневался я потому, что у нее был муж-красавец и, кроме того, ведь существуют еще для некоторых женщин такие понятия как честь семьи, чистота семейных отношений, доверие между супругами и множество прочих моральных штучек.
        Мы со Светланой продолжили путь вдвоем, и вдруг одновременно обратили внимание на то, что держимся за руки словно дети. Посмотрев друг на друга, мы рассмеялись, но рук не отпустили и вскоре добрались до нужного нам места. Микрорайон, в котором жила Светлана, был мне конечно знаком, хотя прежде я тут бывал от силы раза два и то мимоходом. Поэтому я с интересом осмотрелся по сторонам. Неподалеку, левее, виднелись высокие - по сравнению с домами частного сектора - покатые крыши зданий райпотребсоюза. А вот тут, в одном из этих частных домиков, как сообщила мне Светлана, они с супругом и пятилетней дочерью снимают две комнаты с отдельным входом. А вот тут, вспомнил я, оглядывая улицу, по левой стороне, всего через дом отсюда, за высоким зеленым забором находится хорошо знакомый мне домик-теремок, где я всегда, когда потребуется, покупаю цветы - по большей части великолепные розы.
        Из-за довольно позднего времени за окнами домов, наглухо закрытыми в связи с прохладной не по сезону погодой, не было видно ни огонька, ни даже голубого свечения телевизионных экранов.
        - А где сейчас находится ваша доченька? - спросил я Светлану, осторожно обнимая ее за талию.
        - Она у соседки, - негромко ответила Светлана и, отчего-то вздохнув, прижалась ко мне всем телом.
        - И… теперь нам необходимо ее оттуда забрать? - вновь спросил я, на этот раз уже крепко обняв ее.
        - Нет-нет, до утра договорено, - ответила она и улыбнулась так открыто, незащищено, что я моментально понял, что эта ночь будет нашей, и чувство восторга тут же охватило, опьянило и закружило меня.
        Мы еще с минуту стояли, почти не шевелясь, глядя друг на друга, затем я ласково освободился от ее рук, шепнул: «Подожди меня здесь одну минутку, хорошо» и, направившись к знакомому зеленому забору, в два движения перемахнул через него.
        Быстро сориентировавшись в темном дворе, я прокрался к теплице, дверь которой оказалась запертой лишь на щеколду, а внутри нее почти сразу обнаружил нужные мне цветы; бархатные и слегка влажные, розы, закрыв бутоны, спали. Осторожно надламывая стебли, я стал срывать их. Второпях несколько раз уколовшись до крови, я все же собрал неплохой букет, после чего, выскочив наружу, метнулся обратно к забору и, как оказалось, весьма вовремя, потому что из-за дома, следом за мной рванулся здоровый пес - восточно-европейская овчарка. Ночь огласилась гулким собачьим лаем, а я, швырнув цветы через забор, одним махом преодолел его, оказавшись вне пределов досягаемости зубов этой зверюги, - обратный путь показался мне гораздо короче.
        Наклонившись, я собрал цветы - они лежали в густой и мягкой траве и от падения не пострадали, затем, подойдя к Светлане, подал их ей.
        - Самой привлекательной из женщин, - склонил я перед ней голову.
        - Спа-си-бо!! Это так трогательно! - взволнованно и радостно прошептала Светлана, принимая из моих рук букет. - А я уж было подумала, что ты испугался и решил сбежать от меня. - Я улыбнулся. - Ой, смотри, я укололась, - слегка нахмурив бровки, сказала она. - Кровь? Твоя кровь, Савва. А теперь вот и моя. Смотри, они смешались.
        Я взял ее ладонь и слизнул маленькое темное пятнышко.
        - Ну вот, теперь мы с тобой навечно породнились, - многозначительно сказал я, беря ее под руку и увлекая к дому.
        Войдя в прихожую, мы разделись, я повесил свою куртку рядом с офицерским плащом. Наверху на полочке лежала фуражка - это были вещи ее мужа, которые я старался не замечать.
        Близость Светланы пьянила меня. Полутора годами раньше, когда я впервые ее увидел, мне показалось, что я и мечтать не смею об этой женщине, поэтому сейчас, когда цель была столь близка, я думал об исполнении своей мечты и меня переполнил целый фонтан чувств.
        Зрелая красивая женщина под тридцать - это тебе не бестолковая 17-19-летняя девчонка, с которыми мне чаще всего приходится иметь дело, и осознание этого волновало и приятно возбуждало меня.
        Когда мы вошли в темный зал, Светлана попросила меня вести себя тихо, чтобы не побеспокоить хозяев дома, живших через стену, а сама зачем-то вышла на кухню. Я осмотрелся в комнате, включил настольную лампу, развернул ее так, чтобы света от нее было как можно меньше, и, подойдя к проигрывателю, несмотря на предупреждение Светланы, решился все же поставить пластинку, установив при этом минимальную громкость. Увидев Светлану, выходящую из кухни, я несколько секунд в немом восторге разглядывал ее, поражаясь великолепию женственных форм ее тела, затем, шагнув навстречу, обнял ее за талию, нежно привлек к себе, поцеловал в губы и закружил в танце. Светлана ответила жарким поцелуем и тут же увлекла меня в спальню.
        Лихорадочно сбрасывая с себя вещи, мы бросились к кровати, где я, теряя остатки разума, обхватил руками прохладное обнаженное тело и одним рывком опрокинул в постель.
        Признаюсь, я люблю порой уступить инициативу партнерше, дать ей возможность проявить себя, но только не в этом случае. Светлану мне хотелось любить, да что там - просто терзать в своих объятиях, заставить ее стонать, закусив губы, плакать и смеяться от счастья.
        Наши, русские, вернее, советские женщины (тут я, конечно же, говорю лишь о тех, с кем лично имел дело, не считая себя вправе давать общие определения), в постели по большей части скромны и зачастую нетребовательны - воспитание им не позволяет вести себя по-другому, и лишь буквально в последние годы, - и это время чудесным образом совпало с годами моего возмужания, - женщины стали чуть-чуть активнее и инициативнее, стали подходить к постельным отношениям более раскованно и даже творчески, отчего, конечно же, все оказались в выигрыше - и они сами, и их партнеры.
        Светлана, к моему восторгу, оказалась женщиной азартной и отзывчивой на ласку, она мгновенно завела меня и мы слились в страстном порыве, но буквально через несколько минут она кончила и тут же ослабела, притихла, и стала целовать мои плечи, грудь, руки что-то при этом шепча и почти засыпая в моих объятиях, - сказалось, очевидно, выпитое накануне шампанское.
        И уснула.
        Я, надеясь на позднейшее продолжение, не решился мучить спящую женщину, поэтому устроился поудобнее в уютной постели, и сон тут же сморил меня.
        Казалось, прошло совсем немного времени, когда меня внезапно потревожил яркий свет. Я вжался лицом в подушку и, стараясь скрыть раздражение, сказал:
        - Светик, солнышко, к чему эта иллюминация, я тебя и без этого найду, на ощупь.
        Произнеся это, я пошевелился и вдруг обнаружил, что Светлана по-прежнему лежит рядом со мной и спит, и тогда всем своим существом я почувствовал опасность и резко поднял голову…

…Скажем прямо - довольно запоздалое ощущение: прямо перед нами, в трех шагах от кровати, стоял (вначале я даже не узнал Павла - уж очень живописно он в эту минуту выглядел) муж Светланы - капитан, я до сих пор помню его искаженное гневом лицо и одежду вплоть до мельчайших деталей на ней.
        На нем была военно-полевая форма, на плечи накинут плащ, фуражка подвязана под подбородком, ремни крест-накрест, на боку кобура - пустая, а в руке он держал… пистолет, который своей маленькой, но столь ужасной дырочкой был направлен прямо на нас.
        Я чувствительно ткнул Светлану под одеялом локтем в бок, она медленно, заслоняясь от света рукой, подняла голову, удивленно посмотрела на меня, затем, следуя за моим взглядом, перевела взгляд на своего капитана, и произнесла сонно: «Павел, ты?..», после чего приподнялась на локте, словно собираясь встать, и, глубоко вздохнув, вновь упала в постель.
        - Да, я, сука, - прокричал, вернее, прохрипел Павел. - Я приехал домой к своей любимой женушке и что? Застаю тебя здесь с мужиком. Кто этот хрен, где ты его выкопала? - Голос его почти сорвался на визг.

«Выкопала, - мой мозг равнодушно констатировал слова, сказанные обо мне, - а ведь меня, как будто, еще не закапывали».
        Секундой позже, полностью осознав серьезность своего положения, я съежился в постели вдвое, мне захотелось стать маленьким, очень маленьким, мухой, чтобы можно было незаметно улететь, потому что вид этого парня с его ужасным пистолетом ничего хорошего мне не предвещал. Да, кстати, Павел, хотя мы несколько раз встречались прежде, меня почему-то не узнал… Что ж, может это и к лучшему… Эх, если бы не этот пистолет в его руке… В голове мелькнула безумная мысль - броситься к нему и выбить из его рук пистолет, тогда у него против меня в рукопашной схватке будет совсем немного шансов - я в неплохой физической форме, и несколько последних лет усиленно занимаюсь карате…
        Но вот что если пистолет уже взведен и он успеет сделать во мне хотя бы одну дырку, пока я доберусь до него? Тогда… «хана придет ко мне на мягких лапках», как говорит мой любимый поэт. Я прикрыл глаза - сейчас этот возмущенный муж-рогоносец всадит в нас со Светланой по парочке пуль и… на этом всему конец. Или того лучше - меня убьет, а ее простит, да еще встанет перед ней на колени и попросит извинения.
        Не зря же мужики придумали приговорку про изнасилование: «десять минут горячки, а затем десять лет охлаждения». В тюрьме, имелось в виду. А у меня ситуация, пожалуй, и того хуже - после 10-минутной горячки, так как в нашем случае никакого изнасилования не было, - охлаждение наверняка будет полным и окончательным, то есть смертельным, и констатирует мою смерть доктор, вон даже Светлана, будучи врачом, хотя она и гинеколог, без труда сможет сделать это.
        Взбудораженное воображение рисовало в моем мозгу картинки одну ужаснее другой, а тем временем Светлана подала голос:
        - А ты его разве не узнаешь, Павел? Это же наш бармен, Савва, вспомни, мы с тобой пару раз отдыхали у него.
        Ехидно так сказала, словно обвинила меня, хочет, наверное, чтобы ее капитанчик меня грохнул, как за все и во всем виноватого, а ее не тронул.
        - Аа, ну да, узнаю, бля! - прорычал Павел грозно. - Теперь вам обоим пи…ец, вот с кем ты мне изменяешь, проститутка? Я ведь давно подозревал, что у тебя кто-то есть.
        Я уже собрался, было, сказать что-то в свое оправдание, заявить, что попал сюда впервые, да и то практически случайно, по пьянке, и в то же самое время шарил рукой под одеялом в поисках собственных трусов. Так и не найдя их, я услышал, на этот раз в свой адрес:
        - Не дергайся, падло, а то пулю в голову всажу. - И он взвел затвор пистолета.
        Какой же я дурак, не разглядел с перепугу, что он до сих пор не был взведен, тогда еще можно было рискнуть, теперь-то, если я брошусь на него, уж точно не успеть и мои мозги наверняка разлетятся по всей комнате.
        - Где мой ребенок, где моя дочь? - вновь вскричал Павел. - У соседки, конечно? Так я и знал, бля. Я спешил к тебе, сука, гнал машину много десятков километров, мечтая обнять свою жену, дочь… - Павел умолк, и я подумал, что лучше было бы, пожалуй, чтобы ребенок, их дочь, была где-то рядом, хотя бы в соседней комнате, что ли, тогда, глядишь, он вел бы себя в ее присутствии по-другому, помягче, а так… В моей памяти одна за другой стали всплывать ужасные истории, в которых муж застает жену в постели с любовником; в одной из них он убивает жену, вырезает ей половые органы, а любовника заставляет их съесть.
        Бр-р-р, ужас какой, но зато в той истории любовник хотя бы живым остается…
        - А ну-ка ты, убери пистолет и не ори на всю улицу, - сев в постели вскричала вдруг Светлана, и я даже ущипнул ее под одеялом, чтобы она не кричала и не дразнила мужа. - Ну и что, что ты меня застал, - продолжала она со злостью, я впервые видел ее такой. - Плевать я хотела. Он ведь не первый, и ты это знаешь. - Светлана говорила резко, запальчиво, и ее роскошные тяжелые груди, едва прикрытые простыней, которые в данный момент не вызывали во мне совершенно никаких чувств, подпрыгивали в такт ее словам. - Когда ты должен был поступать в академию, я там, в Москве, ради этого с двоими переспала, помнишь, а третьему, полковнику, пообещала дать, после того как поступишь. Так кто тебя в академию поступил, а? Кто тебе будущее обеспечил? Не я ли? Скажи еще, что ты ни о чем не догадывался? Притворись глупым и наивным. Ага, ты знал об этом, не так ли? А сегодня?.. Ты же на три дня уехал, и я была в плохом настроении, а ты в своей этой… Тарутино, взрослый мужик, а в войну, словно пацан, играешь. Ну и что мне оставалось делать? Огурец или морковку использовать? Ну не могла я в эту ночь без мужчины, понял ты,
козел?.. Неужели я не имела права позволить себе эту маленькую женскую слабость?
        У меня внутри похолодело. Ну, теперь-то уж нам обоим точно кабздец. За такие слова… Я стал делать Светлане всяческие гримасы, стараясь остановить поток этих слов, но она распалялась все больше, и у меня, глядя на капитана, сжимавшего в руке пистолет, вдруг мелькнула безумная мысль - может, предложить ему денег, выкупить свою жизнь, хоть все деньги отдать, что были в сумке «Дельта», закрытой сейчас в сейфе в баре у Кондрата, - плевать на них, жизнь дороже, мертвому они мне все равно не пригодятся.
        Павел, перекосившись от злобы и жаждая, видимо, прервать поток жениных слов, подошел к постели с той стороны, где лежала Светлана, и, не опуская пистолета, другой рукой с размаху влепил ей сильную пощечину, отчего та откинулась на подушку и замолкла, очевидно, потеряв сознание.
        Меня обдало едким запахом пота, кожи и сапог, оружейной смазки и запахом пыли дальних дорог. В голове вновь стал зреть план броситься на Павла, но он, брезгливо оглядев меня, сказал:
        - Ну ты, мудило, пошел вон отсюда.
        Так легко и просто? Я могу уйти? Конечно, я ему не поверил. Сейчас я встану, и тогда мишень в моем лице значительно увеличится в размерах, и он с радостью всадит мне пулю… в любую часть тела. На выбор. Я не шелохнулся, считая, что он до сих пор не стреляет лишь потому, что боится задеть Светлану, но он повторил:
        - Ну, пошел отсюда. Вон. Быстро, я сказал.
        Как раз в эту секунду я нащупал, наконец, свои трусы, мои гениталии от страха, совсем как у йогов высшей квалификации, целиком втянулись в пах, и я стал в этот момент как бы бесполым. Ужом под одеялом я буквально вполз в трусы и выбрался из постели.
        Похватав свои разбросанные по полу вещи, я устремился к выходу, затылком ощущая преследующую меня черную дырочку пистолета. Оказавшись в коридоре, я в десять секунд натянул джинсы и рубашку, сунул ноги в ботинки, сдернул с крючка куртку и, потянув на себя дверь, уже собрался было выскользнуть на улицу, как тяжелый пинок сапогом под зад буквально подбросил меня в воздух и я, описав дугу, с трудом приземлился на четвереньки.
        Я вскочил, обернулся в бешенстве - никогда еще в жизни я не получал столь позорных пинков! - но дверь перед самым моим носом захлопнулась.
        Задница моя горела от поджопника, но уже в следующее мгновение я осознал, что заслужил его, а учитывая сложившуюся ситуацию, этот пинок был мне нежнее поцелуя Светланы, и уж точно гораздо менее болезнен, чем пуля.
        И лишь пройдя с десяток шагов и несколько раз обернувшись, я понял что мне больше ничего не грозит, вдохнул наконец полной грудью, вдохнул нормально, казалось, впервые с тех пор, как увидел в комнате Павла, - воздух был упоительно вкусен, чист и прохладен, я им дышал, а значит - я жил.
        Блондинки, скажу я вам, вообще не по моей части. И - более того - с некоторых пор они для меня как бы вообще не существуют, я не испытываю к ним никаких чувств, они меня не привлекают и не возбуждают, и точка на этом!
        Вот ведь даже Мэрилин Монро мне нравится не цветом волос, а лишь своей откровенно выраженной женственностью и сексуальностью (так же как и Светлана, кстати). Тем более что у Мэрилин Монро свои собственные волосы - черные, а белый цвет - приобретенный, так же, как и имя. Короче, стоит ли говорить, что с той самой ночи, проведенной мною со Светланой, после того как ее муж застукал нас в своей супружеской постели, я стал всех блондинок с опаской обходить стороной. Да и брюнеток тоже, если они были офицерскими женами.
        Проснувшись на следующий день в своей собственной постели, я стал припоминать события предыдущего дня, вечера, и, в особенности ночи во всех подробностях, и никак не мог поверить, что все это происходило на самом деле со мной. Торопливо одевшись, я отправился в бар к Кондрату, и только увидев его, стал постепенно приходить в себя, начиная верить в реальность происходящего.
        - Ну, где же ты болтаешься, миллионер? - спросил он насмешливо, когда я вошел в бар и стал настороженно озираться по сторонам, словно ожидая увидеть здесь фигурантов прошедшей ночи, и главного из них - Павла, мужа Светланы, с огромным пистолетом в руке. - Ты кого-то ищешь? - раскатисто засмеялся Кондрат, и я тоже засмеялся, но каким-то неестественным, нервным и зыбким смехом. Потом, вспомнив кое о чем, я засунул руку в карман и вытянул оттуда ключ, который накануне вечером вручил мне товарищ. Этим ключиком, пройдя в подсобку, я отпер сейф, достал свою сумку и открыл ее. Тугие ровные пачки покрывали ее дно - это были деньги, выигранные мною вчера, они находились на месте и были вполне реальными.
        - Этой ночью ты, брат, чуть было не стал моим наследником, - сказал я Кондрату, он, не поняв, пожал плечами, и тогда я попросил его налить в две стопки коньяку и сварить кофе на песочке, а сам устроился на пуфике напротив и, наблюдая за тем, как он гоняет турочки по раскаленным песчаным барханам, стал обстоятельно пересказывать другу все перипетии вчерашнего дня.
        Новелла третья
        Дитя любви
        От искры любовной - порой сгоряча
        В ночи зажигается жизни свеча.
        Какой не являет собой она вид,
        А тоже свечу запалить норовит.
        И тянется так по капризы творца,
        Забыто начало, не видно конца,
        Покуда слова я увязывал эти,
        Пятьсот человек появилось на свете.

    Игорь Губерман
        Глава первая
        Я сидел на пуфике у стойки бара, за которой орудовал мой товарищ Кондрат, и лениво гонял соломинкой льдинку в стакане с яблочным соком, когда в помещение вошли две новые клиентки. Заинтересовавшись незнакомыми мне дамочками, я развернулся в их сторону вместе с пуфиком, чтобы разглядеть их получше. Они же, остановившись в трех шагах от меня, стали с интересом озираться по сторонам. Одна из них - среднего роста крашеная блондинка, одетая в цветастый ситцевый костюм, была, мягко говоря, маловыразительна: редкие, словно прилизанные волосы, бесцветные брови, черты лица мелкие и малопривлекательные, да и фигура, насколько я успел ее разглядеть - так себе, не ахти… Я перевел взгляд на ее спутницу, и эта дамочка, в противоположность первой, показалась мне настолько хорошенькой, что я не смог сдержаться и выразил свое восхищение восклицанием: «Ах!» Высокая, под 170 см, шикарные темно-каштановые волосы, собранные в косу и заколотые красивой черной с золотом заколкой, обрамляли хорошенькое лицо, на котором выделялись огромные светло-карие глаза. Аккуратный прямой нос, чудесной формы рот и безупречные
жемчужные зубы дополняли ее портрет. Мой восторженный взгляд скользнул ниже и - о боже! - я увидел, что сложена она идеально, и что ее фигура соответствует ее прекрасному лицу. Темное, удачно подобранное платье красиво облегало высокую грудь, узкую талию, крутые, четко очерченные бедра, ну а стройность ее ножек могла удовлетворить самому взыскательному мужскому вкусу. Итак, все увиденное мною вызывало заслуженное восхищение: великолепные формы этой девушки были достойны кисти художника, - она была потрясающе хороша. Да, передо мной находился, если так можно выразиться, великолепный образчик женщины! Дамочка эта обладала замечательной внешностью и была как раз в моем вкусе!
        Не обратив на меня, буквально впившегося в нее взглядом, никакого внимания, и заказав бармену два коктейля с шампанским, заинтересовавшая меня дамочка, сопровождаемая подругой, проследовала в дальний угол бара, где они устроились за столиком в кабинке…
        Весьма взволнованный и совершенно очарованный ею, я продолжал наблюдать за ней и ее подругой: вот Кондрат сам относит за их столик заказ; дамы, начиная цедить через соломинки свои напитки, продолжают о чем-то увлеченно беседовать; при этом они так увлечены разговором, что совершенно не замечают окружающих. Не в силах оторвать своего взгляда от брюнетки, я наклонился над стойкой и сказал своему товарищу:
        - Брат-Кондрат, ты, надеюсь, тоже разглядел эту мадам? Не считаешь ли ты, друг мой, что нам просто необходимо с этими девушками познакомиться? Глядишь, завертим с ними небольшую интрижку, а?
        И тут мой товарищ, впервые, пожалуй, со дня нашего знакомства и тесного сотрудничества закапризничал:
        - Ага, и я даже знаю, как это будет! - сказал он насмешливым голосом. - Я, значит, снимай девочек и договаривайся с ними, а потом ты, конечно же, пристанешь к этой симпатюле, брюнетке, и что же мне останется - драть эту зачуханную блондинку?..
        - …с закрытыми глазами и обязательно после принятия внутрь полбутылки коньяка, - закончил я за него фразу и обреченно вздохнул, понимая, что помощи от Кондрата сегодня ждать не следует - мой товарищ был явно не в подходящем настроении, к тому же он совершенно правильно оценил мой расклад.
        Суетливо перебирая в голове различные варианты знакомства, я стал искать повод, чтобы подойти к девушкам - хотелось найти такой, одновременно остроумный и результативный, чтобы не отпугнуть их, а сразу понравиться и войти в доверие; пока же я во все глаза продолжал разглядывать «мою» симпатию и все больше склонялся к мысли, что она обязательно должна стать моей - хотя бы на одну ночь, на один час, на один миг, наконец!!
        Девушки, не догадываясь о моих планах, встали, как только допили свои коктейли, и подошли, чтобы рассчитаться.
        - Откуда вы, девушки? - располагающе улыбаясь, спросил я. - Признаюсь, в нашем городе мы уже давненько не встречали таких интересных дам…
        - Ну, вот теперь у вас появилась такая возможность, - спокойно и уверенно сказала брюнетка, гордо поведя своей красивой головкой.
        - Это радовает нас, - сказал Кондрат, подчеркнув шуточное, часто применяемое в нашей компании слово «радовает», при этом он буквально ел «мою» брюнетку глазами.
        - И как надолго вы к нам? - задал я новый вопрос.
        - Мы-то как раз надолго, - почему-то вздохнув, сказала вторая девушка, блондинка. - На целый год. - Значит, на практику… - догадался я. - Вы, давайте я угадаю, медработники?
        - Да! - усмехнулась брюнетка. - Можно и так сказать. Мы - ветеринарные врачи…
        - А жить будете в городе, девушки? - пошел я напрямую.
        - Нет, в Старых Криганах, - сказала блондинка, - в сельском общежитии, чтобы быть ближе к нашим «клиентам» - коровам, но иногда будем приезжать в город. В выходные, наверное.
        - Приезжайте, девчонки! - почти взмолился я, чувствуя, что они вот-вот уйдут, и тогда, возможно, я никогда их больше не увижу. - И в выходные, и не только, а и в любой другой день, когда скучно станет, и приходите прямо в бар. Вы не пожалеете, мы обязательно что-нибудь придумаем, чтобы скрасить ваш досуг…
        В этот момент мой красноречивый монолог был прерван появлением в баре молодого, не старше 30 лет, высокого и худощавого мужчины, обутого по-сельски в резиновые сапоги, но одетого опрятно - в костюмчик, и сам он был симпатичный малый, только слишком загорелый - темно-красный загар покрывал его лицо, руки и шею, видно было, что товарищ много времени проводит под солнцем, на свежем воздухе.
        Девушки окликнули его, затем, улыбаясь, поблагодарили Кондрата за гостеприимство, при этом мне от брюнетки достался едва заметный кивок, после чего в сопровождении мужика вышли на улицу. Не удержавшись, я пошел поглядеть, куда они направятся, а они сели в «уазик», стоявший на стоянке ресторана и уехали. Очевидно, в Старые Криганы. Я уныло вернулся в бар, где мы с Кондратом уставились друг на друга.
        - Да пошел ты! - после почти минутной паузы беззлобно произнес я. - Еще друг называется.……………………
        - Ну так как, колхозная твоя морда, - сказал он с легкой иронией. - Сможешь отыскать эту телку в деревне, среди коров и овец?
        - Да уж не перепутаю, телочка действительно классная. Только, боюсь, местные бычки ее скоренько покроют и мне ничего не достанется, - сказал я почти безнадежно. И добавил со вздохом: - А ты и шагу не сделал, чтобы помочь мне.
        - Ерунда, - сказал Кондрат. - Мы бы не успели с дамочками и двумя словами перекинуться, видишь ведь, за ними приехали. Но я уверен, что эти девушки еще появятся здесь, чего им, спрашивается, в селе скучать………………………………………….
        Но пролетели дни, прошли недели, которые затем сложились в месяцы, а те дамочки, ветеринарные врачи, в баре больше не появлялись, и за ежедневной суетой я уже стал было забывать о хорошенькой ветеринарше, скучающей и зря увядающей, как я полагал, в селе, которое, кстати говоря, располагается в непосредственной близости от нашего города - всего в шести километрах.
        В один из вечеров, когда мы испытывали очередной напряг ввиду отсутствия в нашем коллективе дам, я напомнил товарищу про тот наш с ним разговор и вновь упрекнул его.
        - Да, - сказал Кондрат, почесывая затылок, - похоже, ты был прав. Девок что-то не видать, они, кажется, основательно увязли в царстве рогов, хвостов и копыт.
        - Давай-ка съездим туда, - предложил я ему, и, тут же, вспомнив, что Кондрату не понравилась блондинка, добавил с надеждой в голосе: - Может, у них кроме той брюнеточки, еще какие другие классные дамочки найдутся - библиотекарь там или лаборантка какая-нибудь. Кондрат скосил глаза и насмешливо посмотрел на меня с высоты своих 187 см - это он так выражал мне свое «фи». Я вздохнул расстроено, и мне подумалось, что не стоит, наверное, и вспоминать о той роскошной ветеринарше, чтобы не дразнить себя и зря не распалять неосуществимые фантазии. Однако через пару дней, в пятницу вечером, Кондрат, оказавшийся в этот день выходным, неожиданно для меня сам вызвался съездить в село, и мы, ни минуты больше не мешкая, отправились на его «жигуленке» на Криганские фермы. Проезжая знакомыми местами, - когда-то, лет восемь тому назад, я здесь вместе с группой соучеников строил один из первых в этом совхозе коровников, - я пытался угадать, в каком именно здании находится общежитие, но буквально сразу же в них заблудился, так как зданий этих с тех пор было понастроено множество. Оставив машину на шоссе, и спрашивая
всех подряд встреченных нами на пути дорогу к колхозному общежитию, мы, невзирая на обильную черную грязевую жижу, неуютно хлюпающую под ботинками, устремились на поиски. Эта грязь, кстати, всего получасом ранее была первым в этом году красивым снегом. после интенсивных поисков мы наконец вышли к длинному приземистому одноэтажному зданию, внешне неотличимому от стандартного коровника, которое все же, судя по жестяной вывеске, прибитой над входом, оказалось сельским общежитием. И тут нам наконец повезло, мы встретили у входа одну из знакомых нам девушек, блондинку: в накинутой поверх цветастого домашнего халата красной болоньевой куртке и калошах на босу ногу, она расхаживала перед зданием между натянутыми на столбах проволоками и развешивала выстиранное белье, при этом она весьма ловко ногой гоняла перед собой таз с находившимися в нем вещами.
        Увидев нас, она выпрямилась, уронила очередную вещь обратно в таз, и на ходу вытирая полой халата покрасневшие руки, подошла и сказала:
        - Привет старым знакомым! - На лице ее при виде нас отобразилась неподдельная радость. - А как вы здесь оказались, мальчики?
        - Да вот ехали мимо, и так нам вдруг захотелось парного молочка, - улыбаясь, сказал я. - И тогда мы вспомнили, что в этих краях у нас есть знакомые… - …телочки, - негромко вставил Кондрат, который держался несколько позади меня, так что мне лишь оставалось надеяться, что девушка не услышала его-…девушки, - закончил я. И тут же невинным тоном спросил: - А где ваша подруга-Тоня? - спросила меня девушка. - А она это… у председателя. Девушка, сказав это, почему-то сконфузилась и опустила глаза.
        - То есть, вы хотите сказать, она… насовсем, что ли, у него, жить к нему перебралась? - в растерянности спросил я. - Или он ее по работе к себе вызвал?…
        - Нет, в данный момент она находится на собрании, - понятливо улыбнувшись, сказала блондинка, рукой теребя вывешенную ранее наволочку. - Но скоро, возможно, она действительно уйдет к нему домой жить. Вы прям угадали…
        - Ага, припоминаю, это такой высокий и симпатичный парнишка, с хорошим загаром? - разочарованно спросил я, вспомнив молодого человека - водителя «уазика», который в тот самый вечер, когда мы с девушками познакомились, заходил за ними в бар.
        - Ага, и холостой к тому же, - поддакнула мне блондинка.
        - Да-с, неудивительно, - протянул я. - А вас, кстати, как зовут? - спросил я просто так, из вежливости. - А то мы почему-то все про Тоню, да про Тоню.
        - Люба, - девушка поправила рукой свои реденькие волосы, загладив их назад - Приезжайте вы в город, Люба, - сказал я. - Нечего вам все в селе-то сидеть. И заходите к нам, в бар, если, конечно, вы тоже не собираетесь в ближайшее время замуж.
        - Ну, вы знаете… - замялась Люба, - насчет замужества Тонькиного, я думаю, тоже пока еще рано говорить.
        - Тогда тем более, вместе приезжайте! - нетерпеливо подытожил Кондрат, и по тону его я понял, что он стремится поскорее закончить становящийся бессмысленным разговор.
        - До свидания! - говорю я. - Мы будем ждать вас, Люба. Обеих. Так и передайте Тоне… С этими словами я повернулся, и мы пошагали к тому месту, где оставили машину… - Ничего не поделаешь, жизнь в этой глуши развивается по своему собственному сценарию, - глубокомысленно изрек Кондрат. - И мы с тобой, брат Савва, здесь явно не при делах. - Надежд нет, - вздохнул я. - И девицы эти к нам никогда уже не приедут..
        Однако девушки приехали. Опровергнув все наши с Кондратом выкладки и прогнозы. Это произошло в воскресенье, всего через два дня после нашего разговора с Любой… Было обеденное время. Клиентов в этот час в баре почти не бывает, а тут открывается дверь, и входят… они. Обрадовавшись появлению девушек, мы пригласили их, как старых знакомых, вместе пообедать, для чего поднялись в банкетный зал. Я с жадностью разглядывал Антонину и, признаюсь, был от нее в восторге: она выглядела еще лучше, чем во время нашей первой встречи. Девушка, как мне кажется, немного похудела, в лице ее появилась некоторая бледность, совсем ее не портившая, а во всем остальном она была все такая же - ядреная, фигуристая, кровь с молоком! Но на протяжении всего нашего разговора за столом было видно, что она чем-то озабочена, на шутки почти не реагировала, да к тому же еще то и дело оглядывалась по сторонам, словно боясь оказаться застигнутой кем-то врасплох, и вообще чувствовалось, что ей в нашей компании почему-то неуютно и некомфортно. И тогда я решил, что мечты мои и надежды относительно нее - полная безнадега, что у нас с
Тоней никогда ничего не получится и не сложится, если она всерьез влюблена в того парня, в председателя. Там, видать, дела серьезные, сердечные - любовь! А уж он-то, председатель, наверняка не устоит против ее пленительных чар и такую красотку из своих рук не упустит. После не слишком веселого обеда, когда мы вновь спустились в бар, и девушки, поблагодарив нас, стали прощаться, я отозвал Тоню в сторонку, чтобы поговорить с ней наедине.
        - Скажи мне, Тоник, у меня есть хотя бы один шанс? - спросил я открытым текстом. Я смотрел девушке в глаза, словно гипнотизируя ее (ну не мог же я Тоне прямо в глаза сказать, что хочу ее, она и так, думаю, все обо мне понимала). - Мне не хотелось бы тебя разочаровывать, Савва, но и обнадеживать зря не стану, - сказала она, подняв на меня свои обворожительно красивые, но холодные в эту минуту глаза. - Пусть все идет своим чередом, ладно?…………………………………………………..
        - Это значит, что не стоит мне приезжать к вам и тебя понапрасну беспокоить? - Задавая этот вопрос, я буквально бичевал себя………..
        - Да, - сказала она, подняв на секунду и вновь опустив глаза. - Не надо приезжать.
        - Извини, - сказал я, пытаясь улыбнуться, но, думаю, на моем лице вместо улыбки отобразилась некрасивая гримаса. - Извини, Тоник, в любом случае я желаю тебе счастья и всего самого наилучшего..

«Конечно! - со злостью думал я, пытаясь успокоить свое глубоко уязвленное «эго», после того как девушки ушли. - Она ведь уже в том возрасте, когда нужно думать о замужестве. Причем, серьезно думать. Ведь ей не меньше 24-25. А я ей, факт, кандидатура для этой цели неподходящая и потому бесперспективная».
        Но никакой злости не было; стоило мне лишь вспомнить прекрасные глаза Антонины, как на душе поселилась тихая грусть.
        Прошло еще несколько месяцев со дня нашей последней встречи; в село Старые Криганы мы больше не ездили и девушки в баре не появлялись. Немалым усилием воли я заглушил в своем сердце увлечение Антониной…
        Незаметно миновала весна; уже знойное лето было в самом разгаре, когда я случайно повстречал в городе Любу. Она была одна, и, судя по многочисленным покупкам в ее руках, уже обошла по крайней мере половину городских магазинов…
        - Ну, девушка, видно, что вы везде уже побывали, а в бар все не заходите, - подойдя к ней, шутливо-укоризненно заметил я. - А ведь обещали не забывать друзей…………………………………….
        - Ой, привет, Савва! - обрадовалась мне Люба. - А я буквально на часок вырвалась, скоро обратно, в село, меня машина у банка будет ждать…
        - Скажи, Любаша, не скучно ли вам в деревне живется?
        - Скучно, конечно, но и работы много, время быстро летит, не успеешь обернуться, а на улице уже темно, усталость наваливается, а там, глядишь, темнеет уже и спать клонит…………………………
        - Ты уже одна в общаге скучаешь, или подружка по-прежнему вместе с тобой живет? - с затаенным волнением спросил я..
        - Ты насчет Тоньки спрашиваешь? - Я кивнул, и она продолжила: - Ты знаешь, не складывается что-то у них с председателем.
        - Это отчего же? - удивился я, и следом за этим у меня непроизвольно вырвалось: - Она же просто красавица, чего ему еще надо?
        - Она-то, конечно, красивая, но все дело в том, что у него есть невеста. Другая девушка. Из соседнего села. Родители, оказывается, их еще детьми сосватали. Так что этой осенью они свадьбу сыграют.
        - А как же Тоня?! - ахнув от неожиданности, тупо спрашиваю я. (У меня даже в голове не укладывалось, что можно ради какой-то колхозницы-цэранки (крестьянки (молд.) от такой женщины, как Тоня, отказаться……………..
        - А что Тоня? - пожала плечами Люба. - Останется при своих интересах. Вот закончит практику и уедет в Кишинев искать там себе постоянную работу, если……
        - Что «если»?.
        - Если ты, Савва, позволишь ей уехать, - уж совсем неожиданно для меня сказала Люба, тем самым в одно мгновение всколыхнув во мне все уснувшие было к Антонине чувства, и пошла медленно по дороге, помахав мне на прощание нагруженной кульками рукой.
        - Любаша, постой! - догнал я ее. - Поговори с Тонькой, приезжайте в город в любой день! - И, видя, что она смотрит на меня смущенно-недоверчиво, взмолился: - Хотя бы на часок - просто в гости. Ну, пожалуйста! Ведь она мне не позволила приезжать, так давайте уж вы к нам..
        - Хорошо, - ответила она. - Я-то что, я не против, вы ждите, возможно, приедем…
        Прошло несколько дней, и в один безоблачный, жаркий полдень, когда яркое, беспощадное солнце разогнало всех граждан по домам или по предприятиям общественного питания в поисках спасительной тени и прохладительных напитков, мы с Кондратом увидели входивших в бар Тоню и Любу.
        Моя физиономия в один миг расплылась в радостной неконтролируемой улыбке - ведь мы с Кондратом буквально накануне говорили о девушках, вспоминали их……………………
        Тоня, войдя, сдержанно поздоровалась, и скромно присела на пуф у стойки, а Любаша, откровенно радуясь встрече, тут же стала что-то щебетать, рассказывая о сельских новостях…
        Холодное шампанское и мороженое тут же заняли свое место на столике в угловой кабинке бара, где, как мы помнили, девушки сидели в свое первое посещение, и мы с Кондратом, ввиду отсутствия в баре клиентов, пересадив туда девушек, составили им компанию…
        В процессе завязавшегося разговора я с огромным удовольствием для себя отметил, что Тоня сегодня уже не так скованна, как в прошлый раз, и, хотя она не болтала весело и беззаботно, подобно своей подружке Любе, а в основном вставляла в разговор небольшие фразы и замечания, мне были заметны положительные изменения в ее поведении…
        Так-так, похоже, что у них с председателем прошел пик пламенной влюбленности, а также следующий за ним неизбежный период выяснения отношений, и теперь наступила развязка, наверняка неудачная, а с ней охлаждение, подумал я, жадно разглядывая Тоню и отмечая новые перемены в ее внешности - она состригла свою роскошную длинную косу, и теперь у нее была короткая, модная в этом сезоне прическа «Паж»..
        Мы поболтали с девушками еще некоторое время о разных незначительных вещах, при этом я старался не касаться в разговоре никаких любовно-интимных тем, а потом устроил так, чтобы мы остались с Тоней вдвоем..
        - Тоник, я не буду тебе морочить голову, - начал я. - Ответь мне лишь на один вопрос: когда ты заканчиваешь свою практику?
        - Через неделю, - сказала она, нетерпеливо передернув плечиками и поглядев при этом удивленно, как бы тем самым напоминая мне, что между нами давно уже все выяснено, решено и обговорено. - Потом мы уезжаем домой, у нас будет месячный отпуск, - продолжала она…
        - Послушай, Тоник, - запальчиво сказал я, сам от себя не ожидая подобной прыти, - давай хотя бы недельку посвятим друг другу, проведем ее вместе. Отдохнем у моря. Как старые знакомые. Вдвоем, ты и я, ведь мы оба заслужили это, не правда ли? - Я включил все свое обаяние и перешел на страстный шепот: - Пожертвуй одной лишь неделей из своего отпуска, на большее я не претендую.
        Тоня смотрела мне прямо в глаза. (Ох уж этот ее все понимающий взгляд, он прожигал меня насквозь!).
        - Хорошо, - наконец после довольно долгой паузы сказала она, когда я уже не надеялся на положительный ответ. В голосе ее чувствовалось напряжение, словно девушка согласилась на что-то недостойное. - В понедельник я буду свободна…
        - Где… как я смогу тебя найти? - спросил я еле слышно, еще не веря в удачу; моя ладонь, которой я еще секунду назад хотел накрыть ее руку, замерев на полпути, повисла в воздухе.
        - Если тебе будет удобно, я приду прямо сюда, - потупив взгляд, добавила она…
        - Я?.. Мне?.. Да конечно же… Так будет удобно нам обоим! - я проговорил это еле слышно, хотя мне хотелось кричать во весь голос; при этом я мгновенно почувствовал, как разливается во мне сладостное волнение, как это бывает от начинающих сбываться фантазий.
        Антонина встала из-за стола и, позвав Любу, шепнула ей что-то на ухо. Девушки стали собираться и вскоре, сухо попрощавшись, ушли, даже проводить себя не позволили…
        Вся последующая неделя прошла у меня в лихорадочных сборах: с первого же дня я, словно ненормальный, носился по городу в поисках какого-нибудь организованного отдыха, пока не сообразил зайти в стройтрест и договориться там о путевках - сам управляющий мне с удовольствием помог: позвонил своему профсоюзному деятелю и попросил посодействовать.
        И вот у меня на руках две путевки в Коблево! На четырнадцать дней! Я даже не знал толком, где это место находится, главное - у Черного моря и недалеко от любимой мною Одессы.
        В понедельник со спортивной сумкой через плечо, где лежали мои немногочисленные вещи, купальные принадлежности и драгоценные путевки, я появился около бара еще до прихода Кондрата.
        А через час после открытия бара пришла Тоня. Она была в летнем сарафане, замечательно подчеркивающем ее великолепную фигуру, в руках небольшая спортивная сумка. Я молча взял из ее рук сумку, и отнес в подсобку бара, после чего вернулся к Тоне.
        В этот вечер я ни на минуту не оставлял ее одну: я ухаживал за девушкой, смешил, веселил и развлекал ее, я был, что называется, в ударе - мне хотелось, чтобы Тоня поскорее ко мне привыкла, потому что, казалось, она еще может передумать, сбежать от меня, исчезнуть; мне даже хотелось, если бы это было возможно, запрятать ее, так же как сумку, куда-нибудь подальше.
        Кондрат, тоже пребывавший в этот день в хорошем настроении, много шутил, острил и говорил Тоне вполне заслуженные ею комплименты. Антонина, окруженная нашей заботой и вниманием, была мила, забавна и весела; мы выпили много шампанского, и к ночи мне уже казалось, что я знаком с этой девушкой много лет - так хорошо мне было рядом с ней…
        - Знаешь, - сказал мне Кондрат, выбрав минутку, когда мы с ним остались наедине. - Эта твоя Тоня далеко не дурочка и она тебя вычислила.
        - В смысле?.
        - Ну, она прекрасно понимает, что ты ее не любишь, а просто играешь в любовь, и тем самым обманываешь ее.
        - Это неважно, брат, - перебил его я. - Мы с ней оба взрослые люди. Вся наша жизнь, как ты знаешь - игра, все играют до какого-то момента. Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, и кончается тем, что он обманывает другого, об этом еще древние философы и драматурги говорили. Лично для меня на этом этапе главное - обаять и хоть немного влюбить ее в себя, а там… не знаю… короче, будет видно…
        - Ну, чего-чего, а обаяния у тебя не отнять, согласен, - сдался он.
        - А все остальное, - бодро добавил я, - приложится. Может быть, когда-нибудь позднее.
        Оставалось всего несколько часов до отправления автобуса, который ранним утром должен был отвезти нас в Одессу, когда мы с Тоней пришли на квартиру Кондрата, расположенную неподалеку от ресторана, - мой товарищ милостиво уступил нам ее на ночь…
        Я постелил постель и нырнул под одеяло; Тоня, стоя у окна, все еще медлила и не раздевалась, делая вид, будто обозревает виды за окном.
        - Иди, иди же скорей в постельку, мой Тоник! - позвал я ее. - У нас, раз уж ты этого хочешь, этой ночью будет чисто платоническая любовь. Будем спать как детки.
        - Скажи мне, Савва, ведь в вашем окружении есть множество молоденьких и хорошеньких девушек, почему именно я? - подойдя к кровати и скрестив руки на груди, спросила она. - Наверняка, многие из них просто мечтают быть рядом с тобой или хотя бы разок отдаться тебе.
        - Любишь комплименты? - спросил я усмехнувшись. - Да, вокруг нас вертится множество девушек и женщин. Но ты - красивая, взрослая и самодостаточная женщина. Это раз. Ты, как это ни банально звучит - не такая как все, а именно - в моем вкусе. Это два. И вообще, как человек гордый, я стараюсь выбирать женщин сам, а не быть с теми, кому я приглянусь на ночь, или же с той, которая ко мне на первый же свист прибежит. Это три. - Я протянул ей руку. - Вот потому-то мы сейчас здесь с тобой вместе.
        Тоня, отступив назад и прячась за дверцей шкафа, разделась очень медленно, затем шагнула к дивану - она была в ночнушке; я вновь протянул ей руку, но она бочком, стесняясь, обошла диван и полезла в постель с противоположной стороны..
        Я придвинулся к ней вплотную, обнял ее, вздрагивающую то ли от прохлады, проникающей в открытую форточку, то ли от чего-то еще, и, подоткнув со всех сторон тонкое одеяло, прошептал, фальшиво вздыхая:
        - Спи спокойно, девочка моя, у нас с тобой впереди еще целых две недели…
        В тот момент, когда Антонина согласилась ехать со мной к морю, я почти физически ощутил, что это решение далось ей нелегко, поэтому сегодня решил пощадить ее самолюбие. Возможно также, думал я, мне просто повезло, и она решилась на этот шаг только потому, чтобы сделать назло своему председателю, как знать. Да и, честно говоря, не волнуют меня все эти нюансы, наплевать. Главное, она сейчас здесь, рядом со мной, и лишь одно осознание этого уже через край переполняло меня жеребячьим восторгом.
        Надо сказать, что этой ночью я каждые полчаса просыпался, убеждался в том, что Антонина все еще рядом со мной, никуда не исчезла, нежно обнимал девушку и вновь засыпал..
        На следующий день с раннего утра и до самого полудня мы добирались, трясясь в автобусе до Одессы, болтая без умолку всю дорогу, не замечая ни времени, ни окружающих нас людей, а под конец пути Тоня сомлела и задремала, доверчиво опустив свою прекрасную головку мне на плечо, а я бережно поддерживал ее, и во мне просыпалась нежность к этой вчера еще совершенно чужой женщине…
        Прибыв на Одесский автовокзал, мы взяли такси и поехали обедать в ресторан «Красный» - к этому времени от голода кишки в моем животе, казалось, друг дружке кукиши вертели. Не знаю, почему у ресторана такое название, вероятно, историческое, и своим появлением обязано очередному приходу красных в Одессу столько-то лет тому назад, но кабак этот и в самом деле довольно приличный.
        После обеда в милой и приятной обстановке я, разомлев от еды и от предчувствия скорого удовлетворения своей почти годовой страсти, нежно поддерживая Тоню под руку, подошел к таксистам; ждать автобуса, который должен был отправляться на Коблево то ли через три, то ли через четыре часа, у меня уже не было ни сил, ни желания. Таксисты запросили круто - 80 рублей, - но что вы хотите, это же Одесса!
        Поэтому, пока я стоял, соображая, в задумчивости поглядывая на таксистов, а один из них приблизился и еле слышно шепнул мне на ухо: «полста», я ни секунды больше не раздумывая, согласился, и вскоре мы уже неслись в резвом «жигуленке» через весь город в сторону Коблево, которое, кстати, оказалось гораздо дальше от Одессы, чем я предполагал, и вообще находилось черте где - нет, все у того же Черного моря, но уже, почему-то, на территории Николаевской области…
        Глава вторая
        Как жаль, что из-за гонора и лени
        и холода, гордыней подогретого,
        мы часто не вставали на колени
        и женщину теряли из-за этого.

    Игорь Губерман
        Коблево - кобелево.
        Санаторный корпус, адрес которого был обозначен в наших путевках, оказался современным зданием в пять этажей с милым молдавским названием «Бусуйок», из чего мы уяснили себе, что здесь можем чувствовать себя так, словно и не покидали Молдавию, - позже выяснилось, что этот небольшой участок украинского морского побережья относился по договору между братскими республиками к МССР…
        Мы выгрузились из машины и тут же пристроились в небольшую очередь к столу, где велась запись вновь приезжающих: прием производился прямо на улице, в тени здания, и счастливые отпускники, съехавшиеся сюда из самых разных уголков нашей великой страны, растерянно улыбающиеся, возбужденные, говорливые, еще не совсем верящие, что они уже на месте и море - вот оно, совсем рядом, рукой подать, толпились вокруг паспортистки, высокой и статной симпатичной женщины лет тридцати с небольшим, великолепному загару которой мог позавидовать не только любой приезжий, но, пожалуй, и местный житель тоже…
        Заняв очередь, мы тем самым замкнули ее, так как за нами никто больше не занимал. К счастью, она продвигалась на удивление быстро - хоть здесь, слава богу, все было не столь бюрократично, как в других подобных учреждениях нашей необъятной родины..
        Паспортистку звали Светлана, что, по моему мнению, не очень вязалось с ее внешностью: я почему-то убежден, что смуглой брюнетке больше подходит имя Галина, а вот имя Светлана (тьфу-тьфу! - с какой это стати мне в эту минуту Светлана, жена офицера, чуть было не застрелившего меня, вспомнилась?) - какой-нибудь блондинке…
        Когда подошла наша очередь, Светлана отнеслась к нам почему-то строго, разговаривала исключительно официальным тоном, на шуточки мои не реагировала, и молча переписала данные паспортов в толстую книгу (я, по обыкновению, захватил с собой паспорт жены, зная какие трудности ожидают нас с Антониной, если мы не семейная пара)..
        Мельком глянув на наши фото и штампы в паспортах, неулыбчивая паспортистка ничего не сказала: видимо ее удовлетворило то, что с фото жены на нее смотрит привлекательная, строгого вида брюнетка, и такая же стоит сейчас перед ней, - ведь не секрет, что все красивые женщины чем-то схожи между собой.
        - Вы, товарищи мои дорогие, немного припоздали, - подняв глаза от бумаг, сказала нам Светлана, выразительно поглядев на часы, которые показывали ровно пять часов вечера, - и у меня уже не осталось двухместных номеров..
        - И что сие означает, хорошая вы наша? - с улыбкой спросил я, оглядываясь назад и убеждаясь, что за нами по-прежнему никого нет, и кивая Тоне ободряюще..
        - А это означает, - сказала она в тон мне, - что вы будете жить в трехместном номере…
        Ее голос почему-то звучал торжественно.
        - Но это же замечательно! - откликнулся я. - Значит, нам повезло, и комната будет большей!
        - И не только это! - радостно, в тон мне продолжала Светлана. - Это будет означать, что к вам в комнату я должна буду подселить еще одного человека.
        - Вот и хорошо! - поддержал ее я, в то время как лицо Светланы, а следом за ней и Антонины от удивления вытянулись. - Мы абсолютно не против, особенно если этой третьей будет девушка возрастом от 18 и до… - тут я на секунду задумался… - до 25 лет (я обернулся и опять подмигнул ничего не понимающей Тоне).
        - Нет уж, извините! - на этот раз уже тусклым официальным голосом проговорила Светлана. - Это как получится, к вам может быть подселена пенсионерка, а может и мужчина, причем любого возраста.
        - О великая и чудесная страна! - уставившись в паспортистку своим «фирменным» отмороженным взглядом, заговорил я. - Нигде: ни в сладострастной Франции, ни в растленной Германии, ни даже в гомосексуально-беспринципной Голландии не додумались до такого - подселять в гостиницах на курортах в номер к семейной паре чужого мужика или женщину, а у нас, в стране строжайших правил и полицейских порядков, - пожалуйста! - Глаза Светланы во время этого монолога, а она внимательно вслушивалась в каждое мое слово, теперь и вовсе полезли на лоб, а я тем временем продолжал: - А как это интригующе звучит? Как щекочет нервы - находящийся с вами в одной комнате незнакомец или, о, боже! - незнакомка. Как это обогатит вашу скучную курортную жизнь! Какая масса новизны и впечатлений! Не говоря уж о том, что если этим третьим человеком окажется незнакомец, который в любую минуту будет иметь возможность прижаться к вашей жене, да что там прижаться - просто поиметь ее, да и вас самих, застав врасплох, - если он, конечно, окажется достаточно любвеобильным для этого, а где вы видели на курортах не любвеобильных?
        - Нет, это у вас не получится, и более того, это попросту невозможно, - прервав самого себя, сказал я Светлане на этот раз нормальным голосом и непреклонным тоном, чтобы охладить ее восторг. - Дело в том, красивая вы наша, что у нас медовый месяц. Правда, милая? - сказал я, обращаясь уже к Тоне и обнимая ее одной рукой, в то же самое время другой осторожно, чтобы видела только паспортистка, вкладывая между листочков книги регистраций две красные десятирублевые бумажки…
        Та внимательно проследила за манипуляциями моей руки и, вздохнув, сказала:
        - Ох уж эти мне молодожены на мою голову! Что ж, ничего не поделаешь, придется предоставить вам двоим трехместный.
        - Спасибо! - сказал я. - Вы очень, очень добры. Большое, сердечное от нас спасибо, Светочка! Да, кстати, мы от нашего контрпредложения не отказываемся. От молоденькой соседки, в смысле.
        Светлана, сохраняя на лице недоверчиво-удивленное выражение, сделала последнюю запись, затем достала из коробки из-под обуви и выдала нам ключи с брелком на колечке, а также назвала номер комнаты. Еще я успел заметить, что едва мы отошли, она вновь достала наши паспорта - наверное, решила все-таки проверить дату бракосочетания. А мы с Тоней тем временем, закинув на плечи сумки, смеясь и обнимаясь на ходу, вошли в здание, в котором нам действительно предстояло провести наш «медовый месяц»..
        Поднявшись лифтом на третий этаж, мы быстро нашли нашу комнату, оказавшуюся вполне симпатичной, уютной и относительно чистой. В ней была душевая кабинка, расположенная у самого входа, рядом туалет, далее, за решетчатой деревянной перегородкой трехстворчатый шкаф, затем три в ряд односпальные кушетки, а оканчивалась комната небольшим балкончиком, где стоял овальный журнальный плетеный столик с тремя легкими стульями. Побросав сумки, мы наперегонки бросились под душ. Если в нем и можно было разместиться вдвоем, то мне это с первого раза проверить не удалось - Тоня, хитрющая лиса, отправила меня доставать полотенце из ее сумки, в которой я сразу же заблудился, что ей, очевидно, и требовалось, так как несколькими минутами позже, она, вся влажная, вошла в комнату уже в купальнике, где я, дурень, встретил ее с найденным, наконец, полотенцем в руках. Что и говорить, при виде Тоньки я слегка обалдел: как я и предполагал, она была великолепно сложена - я впервые имел удовольствие видеть ее раздетой; купальник не в счет…
        На какое-то мгновенье мне даже стало немного не по себе: теперь все «козлы» с целого побережья будут иметь возможность глазеть на нее, и иди там знай, вдруг кто-то захочет ее увести, украсть, такую великолепную, у меня. От этой случайной панической мысли у меня даже желание на мгновение пропало, чем тут же воспользовалась Тонька, на ходу накинувшая на себя легкий сарафан, после чего открыла дверь и вышла в коридор. Я немедленно последовал за ней, мы спустились лифтом вниз, вышли из здания и уже в следующую секунду наперегонки понеслись к морю. Огибая лежавших тут и там на песке граждан обоего пола и разного возраста и сложения, мы в считанные секунды достигли цели.
        Бирюзовые волны приняли наши тела в свои ласковые прохладные объятия, и мне вдруг стало так хорошо, что захотелось кричать от восторга и счастья. Я и закричал, тем самым немало перепугав немногочисленных обитателей пляжа (большинство отдыхающих уже ушли с морского побережья, отправившись на ужин).
        К моей радости, Тоня правильно поняла, что со мной происходит, и ответила своей тихой, очаровательной улыбкой. Признаться, она мне нравилась все больше и больше. Чудесная женщина! Впрочем, для меня она все еще девушка - председатель колхоза Ваня, или как его там звали, был не в счет - ведь наш с ней «медовый месяц» еще впереди..
        После купания, а затем довольно вкусного, но необильного ужина в симпатичной и уютной столовой, в которой почему-то совсем не ощущалось тяжелых столовских запахов, характерных, казалось бы, для всех без исключения общепитовских предприятий нашей страны, мы отправились на вечернюю прогулку, чтобы осмотреться на местности. И признаться, были приятно удивлены обилием дискотек, баров, игровых залов, а также множеством небольших магазинчиков и киосков. Тоня, держа меня под руку, решительно направлялась то в одну, то в другую сторону, и таким образом нам удалось в ускоренном темпе обойти практически весь курортный район. Послушно следуя за ней, я дорогой веселил Тоню шуточками и делал вид, что не замечаю, что она не торопится возвращаться в наш удобный номер, оттягивая, таким образом, час нашей первой встречи в постели. В то же время я, предчувствуя предстоящую нам дивную ночь, уговаривал себя быть терпеливым.
        Зачастую мне требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к женщине, прежде чем отправиться с ней в постель, но только не в этом случае - к встрече с Антониной я был готов уже в течение целого года, и теперь попросту умирал от желания обладать ею.
        Слегка взбодренные коньяком, выпитым нами в местном баре во время прогулки, мы вернулись в наш номер к одиннадцати часам; в слабо освещенных коридорах санатория в этот час мы никого не встретили, и потому наивно решили, что все обитатели его уже давно мирно спят…
        Легкая усталость после почти целого дня, проведенного в дороге, располагала к отдыху, однако, когда мы остались вдвоем в нашем небольшом, но уютном гнездышке - комнатке для троих, мне следовало приготовиться к гораздо более серьезным нагрузкам.
        Так как Тоня была уже достаточно взрослой женщиной - во всяком случае, по возрасту, - мне не пришлось от нашей первой встречи в постели ожидать каких-либо неожиданностей. Я специально дал ей возможность спокойно улечься, а сам подошел к кровати минутой позже и увидел лишь Тонькины глаза, поблескивающие в темноте, а тело ее до самого подбородка было укрыто простыней. Взобравшись на постель со стороны ног, я без слов добрался до ее груди, дурачась, зубами ухватил и стащил простынь вниз, раскрывая и оголяя Тонькино тело до самого пупка, и тогда она, отпустив простыню, обхватила мою голову руками, прижала к своей мягкой и упругой бархатистой груди и прошептала еле слышно: «Ну, иди же ко мне, я вся твоя», после чего мы наконец смогли нежно и не торопясь, соединившись, насладиться друг другом…
        Атмосфера всеобщего кайфа, которая, кто бы сомневался, пронизывает все без исключения курорты мира, благотворно подействовала и на мою Тоню, которая, доверчиво принимая меня, была мила и ласкова, а некоторую сдержанность ее - ну что ж! - отнесем на проявление скромности, которая украшает любую женщину и радует - чего уж там! - каждого мужчину. Отдав любви массу времени, уснули мы уже глубокой ночью и, конечно, опоздали на завтрак, что, впрочем, нас совершенно не расстроило, а даже развеселило - в таком месте, как этот курорт, умереть с голоду было невозможно..
        Наверное, нас действительно можно было принять за молодоженов, когда мы, держась за руки, бежали поутру к морю, в противоположную сторону от всех остальных отдыхающих, отправляющихся в это время на завтрак. Вода в море была еще по утреннему прохладной, зато, к нашему удовольствию, народа на пляже в этот час почти не было…
        Вволю накупавшись и вернувшись затем в комнату, мы не придумали ничего более лучшего, как вновь завалиться в постель и продолжить наши любовные игры. Правда теперь мы уже контролировали свое время и к обеду не опоздали. А после обеда мы вновь завалились в постель - у моря в это время дня было слишком жарко - и проспали часов до пяти…
        Проснувшись и убедившись, что Тоня уже не спит, я спросил ее с улыбкой:
        - Слушай, Тоник, я что-то не припоминаю, нам кто-то прописал постельный режим??
        - Не знаю, может быть, это доктор ЛЮБОВЬ, - ответила она, расслабленно откинув голову на подушку. Глаза ее смеялись.
        - В таком случае, великий и всемогущий доктор, - обратился я к невидимым силам любви, и потянул с Антонины простыню, - я попрошу вас прикрыть глаза..
        Когда жара стала спадать, и мы выбрались на пляж, там оказалось столько народу, что не нашлось даже места, где можно было бы оставить тапочки, поэтому мы прямиком отправились к воде, - купаться. Часа два мы провели безвылазно в море, барахтаясь в воде, ныряя и играя в догонялки - Тоня, соревнуясь со мной практически на равных, показала себя хорошей ныряльщицей и отличной пловчихой.
        После душа у себя в комнате мы вышли на улицу прогуляться перед ужином, и там, на одной из аллей, нам повстречался парень, живший на нашем этаже, в соседней комнате, с которым мы здоровались, но знакомы не были. Мы познакомились, парень, назвавшийся Юрием, достал из-за пазухи бутылку водки и попросил нас помочь распить ее за компанию - один он пить не хотел, а больше, мол, не с кем, - сосед его по комнате был старичок, и к тому же сердечник. Выручив застенчивого «страждущего», - я употребил за компанию почти полный стакан, - мы в добром расположении духа отправились на ужин, во время которого мне пришлось попросить себе добавки - водка, опалив внутренности, разожгла аппетит.
        Тем же вечером, после ужина, во время прогулки, проходя мимо универсального магазина, уже закрытого в этот поздний час, мы увидели живописного толстого армянина с классическим, присущим только представителям этой нации носом. К тому же этот армянин был удивительно похож на любимого всеми жителями нашей страны артиста Мкртчана. Он предлагал доставаемый им прямо из багажника легковой машины армянский коньяк «Ахтамар» Ереванского розлива по цене 20 р. за бутылку, что составляло, насколько я знал, цену даже несколько большую, чем в ресторане. Мы подошли к продавцу, за нами последовали другие, и вскоре машину окружала уже солидная толпа, но пока никто не решался приобрести коньяк.
        - А ну-ка, дарагой, папробовать дай, да! - копируя кавказский акцент, который мне всегда неплохо удавался, обратился я к армянину.
        Обернувшись на голос, хозяин коньяка удивленно уставился на меня.
        - Если мне понравится твой коньяк, - сказал я ему, - я сразу пять бутылок возьму.
        Армянин крякнул и стал раскупоривать бутылку.
        - Обижаешь, брат, коньяк прямо с завода, мамой клянусь, - проговорил он мне скороговоркой. В это время один из отдыхающих услужливо протянул мне стакан. Я щедро плеснул в него темно-золотистой жидкости, и медленно, со смаком выцедил ее. Вкус напитка и его аромат оказался настоящим, коньячным. Достав из кармана сотенную бумажку, я шепнул армянину на ухо, чтобы не слышали другие::
        - Дай шесть, ара. Одна мне будет бесплатно, за рекламу.
        Армянин, судя по выражению его лица, хотел было возмутиться, но вид сотенной купюры загипнотизировал его, и он махнул рукой:
        - А, давай! - И громко, во всеуслышание добавил: - Хорошему человеку не жалко! - Потом мне, шепотом: - Открытую возьми, да.
        Многие из присутствующих, решившись последовать моему примеру, полезли в карманы за деньгами, а мы с Тоней, вооружившись бутылками, интригуя своим видом всех встреченных по пути отдыхающих, направились к своему корпусу. Не знаю, как у армянина шла торговля после нашего ухода, но на следующий день мы его на прежнем месте уже не обнаружили, и вообще до окончания нашей смены больше не видели - то ли распродал все, то ли его, доморощенного бизнесмена, милиционеры загребли…
        Отдыхалось нам с Тошкой в Коблево весело, приятно и беззаботно, да и с погодой повезло - все дни, за исключением одного, дождливого, который мы целиком безвылазно провели в постели, были солнечными..
        Интересно, что уже на второй или третий день нашего отдыха выяснилось, что у нас с Тоней совершенно различный суточный ритм: я просыпался в шесть утра, выходил к морю, до которого от нашего корпуса было полминуты ходьбы, и бегал вдоль берега пару-тройку километров, зачастую босиком по прохладному влажному песочку. Затем отправлялся на спортплощадку, где в это время разминалась женская команда мастеров г. Николаева, и играл в составе команды отдыхающих против волейболисток, выступающих в высшей лиге! (Если только тренер девушек не соврал). Выиграть у этих девчонок - высоких, стройных, сильных, гибких и загорелых, нам, молодым парням, так ни разу и не удалось, зато каким удовольствием было просто поиграть против них! Причем тренер перед каждой игрой шутливо напутствовал нас: «Ребята, не жалейте себя, играйте в полную силу, только об одном прошу: не шлепайте девушек по животикам и попкам!».
        Когда к восьми утра я возвращался в комнату и принимал душ, Тонька еще сладко спала. Я целовал ее в шею или в губы и при этом шептал: «Вставай скорее, лентяйка, кофе давно на столе, неужели ты не видишь, как поднялись пенки на сливках?!». При этих словах она вытягивалась под простыней во весь рост, до стона, затем, не открывая глаз, шептала чуть хриплым со сна голосом:
        - Попрошу десерт подать в постель…
        Если у нас еще оставалось время до завтрака, я нырял к ней, шепча: «Тошка-Кошка, полюби меня немножко» и брал ее, тепленькую, грубовато, словно насиловал (так ей нравилось)..
        Затем, после душа, мы наперегонки мчались в столовую и едва успевали к завтраку. А сразу после завтрака мы вновь разлучались: я шел к морю загорать и купаться, а Тонька поднималась на крышу нашего санатория с еще одной отдыхающей, с которой она пару дней тому назад познакомилась, там они принимали солнечные ванны голышом…
        Встречались мы вновь только к обеду: я возвращался с пляжа, а Тонька спускалась с крыши, хвастая своим равномерным по всему телу загаром. Вместе обедали, а потом, после обеда, в самое жаркое время, с 13 до 16 я спал, а Тонька лежала рядом и читала книгу.
        Затем, когда жара немного спадала, мы отправлялись к морю, где, купаясь и ныряя, проводили примерно час-полтора, после чего я шел играть на бильярде или в теннис, и тогда Тоня сопровождала меня, неизменно одним лишь своим присутствием собирая в бильярдной рекордное количество игроков и болельщиков; а иногда она все с той же знакомой по имени Женечка, оставив меня ненадолго одного, делала обход курортных магазинчиков.
        Следует отметить, что когда бы Тоня ни пришла, пусть в эту минуту у меня даже была ответственная партия, я всегда спрашивал, хочет ли она, чтобы мы ушли, и если она кивала, мы тотчас покидали бильярдную…
        Игра в местной бильярдной шла незамысловатая - в американку, и все желающие, игроки, следует признать, довольно посредственные, сражались между собой на стандартный приз: бутылку вина. Только один из них, москвич Анатолий, пытался составить мне конкуренцию, и тот чаще проигрывал, а остальные стабильно несли свою дань в виде бутылки сухого - белого или красного, но чаще крепенького - «Било мицне» - самого употребляемого в здешних местах вина. Ради спортивного интереса я играл порой 20-25 партий подряд, пока не уставал, оставляя силы лишь для того, чтобы донести достаточно тяжелый выигрыш до своей комнаты…
        Как-то раз Анатолий, распаленный игровым азартом, не выдержал и, подойдя к Тоне, стал умолять ее, чтобы она меня не забирала из игры, а дала ему возможность отыграться.
        Тоня великодушно разрешила, тогда мы и сыграли с ним партию в пирамиду - на целый ящик вина. Тоня стояла рядом со мной и, должен сказать, если кому-то женщины своим присутствием играть мешают, то мне только наоборот - помогают, особенно, когда против тебя играет не очень сильный соперник; когда же я играю, например, в карты, присутствие рядом с собой женщины попросту исключаю…
        Как и ожидалось, я таки выиграл ящик вина (у меня еще долго потом была от этого вина изжога, а уж пить его, наверное, до конца жизни не смогу), а Анатолий с этого дня перестал играть со мной на интерес, выгадывая время, когда я отсутствовал в бильярдной.
        Порой встречались, конечно, на нашем участке курорта и хорошие игроки - залетные, чаще всего из расположенной неподалеку Одессы, которые были не ровня нам, любителям, - но до нашего уровня они не опускались, находя себе равных или же честолюбивых самовлюбленных фраеров с тугим кошельком; мне хватило ума не согласиться играть с одним из них, когда он мне предложил партию. Я ему просто сказал, что я любитель и с профессионалом играть не буду, и уж тем более на деньги.
        После игры мы с Тоней отправлялись ужинать, затем шли на танцы или в кино, иногда в бар. Бывало также, что мы просто брали к себе в номер легкую закуску, фрукты, открывали бутылочку коньяка и проводили вечерок с какой-нибудь молодой парой с нашего этажа или же вдвоем…
        Хотя нам и приходилось общаться со многими соседями по корпусу, мы вовсе не догадывались, какая бурная сексуальная жизнь кипит во всем этом огромном здании. (Об этом мне пришлось узнать несколькими днями позже)
        Зато у меня появилась новая забота: с некоторых пор в минуты отдыха, когда мы оставались с Тоней наедине, она стала поглядывать на меня как-то странно: то нежно, а то загадочно-сосредоточенно, и я почувствовал, что она начинает влюбляться в меня. (Что ж, подспудно я понимал, что сейчас у нее такой период, когда, как описывал великий А.С.Пушкин «… и сердце ждет… кого-нибудь»).
        А однажды ночью я проснулся и застал ее в слезах, а на мой вопрос «что случилось?» Антонина прошептала: «Боже, какая же я дура, кажется, я влюбилась в тебя», а затем еще добавила: «Чувствую я, отольется мне это море слезами».

«Отчего же она называет себя дурой, - удивлялся я про себя, - неужели в меня может влюбиться только дура?», а вслух, желая поскорее успокоить свою пассию, сказал ей так: «Возможно, и отольется, но только слезами счастья, Тоник. Так что прекрати плакать и давай радоваться тому, что имеем».
        После этого разговора мы долго и страстно любили друг друга, потом, отдыхая после близости, наговорили друг другу массу нежностей, затем Антонина уснула, а я еще некоторое время лежал рядом, слушая ее дыхание, вдыхая ее запахи, все так же волнующие и возбуждающие меня, как и в первый наш день…
        Но ее любовное томление, меня, признаться, несколько напрягало и даже немного пугало, потому что я и сам начинал чувствовать, что привыкаю к ней, и при этом неосознанно сравниваю с женой, причем эти сравнения было далеко не в пользу последней. Тоня была совершенно иная - тихая, спокойная, уравновешенная, уютная, домашняя - в этом плане само совершенство: засосет такая в топь семейного болота, не выплывешь. И тогда поневоле задумаешься: а по мне ли такая жизнь? А где роковые страсти, тягостные обманы, ужасные измены? Нет, конечно, Тонька это не моя суженая - взбалмошная, эксцентричная стерва, не испытывающая уважения ни к себе самой, ни, тем более, к другим, с которой каждый день - словно в бой. Антонина - женщина спокойная, предсказуемая и, к счастью, не слишком эмоциональная - являла собой полную противоположность моей жене, - великолепная будет кому-то супруга и, весьма вероятно, хорошая мать..
        Но хватит о жене; и о Тоне я всерьез тоже больше думать не намерен. Наши отношения с ней, убеждал я себя, мы оба должны рассматривать лишь сквозь призму двухнедельного приключения, - и не более того. Конечно, я пытался создать в наших с Антониной отношениях максимум комфорта для взаимной радости и удовольствия, при этом старался окружить ее вниманием и заботой; на то оно и приключение - короткое и волнующее!
        Во время одной из наших совместных прогулок по магазинам я намекнул, что хочу ей подарить что-нибудь в память о нашем любовном приключении, какую-нибудь золотую безделушку, но Тоня просила не делать этого и вообще не слишком тратиться на всякие развлечения и рестораны, имея в виду, что это не главное в наших отношениях, и что она, мол, не для этого поехала со мной. Тогда для чего, подумал я, недоумевая. Неужели она уже теперь пытается экономить мои деньги в надежде на то, что уже в скором времени они станут нашими общими. Нет, так дело не пойдет, решил я. Мне необходимо встряхнуться, чтобы освободиться от этого наваждения влюбленностью, причем любой ценой и как можно скорее…
        О да, конечно же, я знал, как именно в таком случае мне следует поступить..
        Как-то раз, тихим поздним вечером, после просмотра кинофильма и последовавшего за ним совместного распития бутылочки шампанского в нашей комнате, Тоня сморилась и вскоре уснула. А я, как ни крутился в постели, уснуть не мог, будить Тоньку даже поцелуем не стал, лишь прислушался к ее дыханию, чтобы убедиться, что она спит, и вышел в коридор покурить и «нагулять сон»..
        Паспортистка Светлана, живущая на нашем этаже, несмотря на поздний час, еще бодрствовала - дверь в ее комнату была полуоткрыта, из нее на пол коридора падала полоса света. Я огляделся, коридор был пуст. Подойдя, я легко, кончиками пальцев дробно постучал и заглянул внутрь. Светлана встала навстречу, удивленно смерила меня взглядом, затем улыбнулась и шутливо заметила:
        - А я думала, что молодожены в это время спят в обнимку в законной супружеской постели.
        - Так оно и есть, - ответил я. - Кому положено, тот уже спит. Только в нашем случае в обнимку с подушкой..
        Я шагнул навстречу, взял Светлану под локоток и притянул к себе. Я знал, что вместе с ней живет, и теперь, в этот час, наверняка уже спит здесь же, в соседней комнате, ее дочь, девочка лет шести по имени Настенька, всеобщая любимица; и что Светлана в эти вечерние часы, зачастую вот так же как и сегодня, сидит одна у себя в комнате. (Я, во всяком случае, никого из мужиков рядом с ней ни разу не видел)..
        - Я для тебя, Савва, уже старенькая, - сказала Светлана, прижимаясь, тем не менее, ко мне всем телом…
        - Девочка уже спит? - спросил я, обеими руками обнимая ее за талию.
        - Да, как и положено маленьким деткам, - сказала Светлана, мягко отстраняясь, после чего она возвратилась к столу и стала в растерянности перекладывать на нем бумаги…
        - Пойдем к морю, Светуля, - предложил я. - Прогуляемся перед сном, подышим морским воздухом…
        - Мне с тобой идти никак нельзя, - сказала Светлана, переходя на шепот. - Увидят нас вместе и выгонят меня с работы, да и малышка может проснуться…
        - Да кто же нас там увидит? - усмехнулся я (ночами на берегу была такая темень, что хоть глаз выколи, в полуметре ничего не было видно, и был лишь один риск - гуляя по пляжу в это время суток, легко можно было наткнуться на какую-нибудь любвеобильную парочку, расположившуюся прямо на песке). - Знаешь что, я пойду к воротам, а ты двигай следом, только ключ от калитки не забудь, - сказал я Светлане, выходя из кабинета, и на ходу прихватывая с полки тонкое одеяло, тем самым показывая, что мои намерения вполне серьезны…
        Вдоль моря на нашем участке побережья проходил забор из сетки-рабицы высотой в два метра, который, конечно, не был препятствием для прытких юных влюбленных и прочих молодых и спортивных людей, но все же заметно снижал ночное «население» пляжа, исключая проникновение туда детей и людей более старших возрастов..
        Ждать у забора мне пришлось долго, что-то около двадцати минут, и когда я уже, было, собрался отправиться назад, чтобы возвратить одеяло и посмеяться вместе со Светланой над моей наивностью, я ее увидел…
        Крадучись и озираясь по сторонам, она пробралась к калитке и открыла ее ключом, причем меня, стоящего от нее всего в трех шагах, Светлана не заметила. Я шагнул следом и обнял ее сзади за плечи, от неожиданности Светлана испуганно дернулась, затем повернулась ко мне лицом.
        - Скажи мне, Савва, ну зачем тебе это надо? - сказала она, не переставая дрожать в моих руках. - У тебя жена молодая, и такая красивая. Она ведь гораздо интереснее, чем я..
        - Только я могу знать, кто интереснее и лучше, - сказал я. - Да и то не сейчас, а только после того, как познакомлюсь с тобой поближе.
        - Все вы мужики такие… Это ужасно!.. Вам всем нужно только лишь одно!!
        - Ну-ка успокойся, - строгим тоном приказал я ей, - и не говори ерунды. (Вот потому-то я всегда считал и считаю, что для случайных встреч гораздо лучше иметь дело с девчонками лет 17-19, у них отсутствуют эти «взрослые» проблемы и ложные комплексы).
        Я увлек ее, легко сопротивляющуюся, вдоль пляжа вправо, подальше от здания; повсюду вокруг нас в сгустках тени прятались парочки, порой до наших ушей доносились сдержанные стоны, казалось, весь пляж был попросту наэлектрилизован страстями. Пройдя пару сотен шагов, мы, наконец, закончили наше противостояние, и перешли к объятиям, затем я, высмотрев небольшое углубление в песке, бросил на землю одеяло и мы уселись на него. Когда я вновь обнял ее, Светлана все еще вздрагивала: то ли все еще стеснялась меня, то ли ей было прохладно.
        - Прости, у меня такое ощущение, что я краду чью-то любовь, - виноватым тоном сказала Светлана, будто оправдываясь.
        - Не волнуйся, милая, ты не представляешь, насколько ошибаешься.
        - Да все я про вас знаю! - вдруг перебила она меня. - Вы никакие не молодожены. И, кроме того, эта женщина, Тоня, вообще тебе не жена, потому что в паспорте указано совсем другое имя, Марта.
        - Ну вот видишь, теперь ты знаешь о нас всю правду, - засмеялся я и обнял ее покрепче…
        - Просто я подумала вначале, - усмехнулась Светлана, приникая ко мне всем телом, а затем укладываясь навзничь на одеяло, - что вы - единственная семейная пара из всех, что у меня записаны.
        Я не выдержал и вновь засмеявшись, спросил:::
        - Неужели? Неужели это правда? Ты хочешь сказать, что на всех пяти этажах на две сотни отдыхающих не отыщется ни одной официальной пары??
        - А чему ты удивляешься? Я работаю здесь седьмой год, и каждый раз здесь все одно и то же…
        - Тогда давай поцелуемся за это, - сказал я, накрывая ее тело своим. - Будем сто первой спонтанно создавшейся парой, а в журнал нас, так и быть, можешь не заносить.
        Далее мы без лишних разговоров отдались друг другу. Несмотря на свой возраст - 32 года, Светлана выглядела просто великолепно, а ее тело с замечательным загаром было гладким и без намека на увядание, но при этом она вела себя застенчиво, словно девчонка - везет же мне, черт возьми, на этих великовозрастных скромниц.
        После долгой и жаркой любовной схватки, сладостной во всех отношениях, мы нехотя раскрыли наши объятия и направились к воде. Море не охладило нас, лишь слегка освежило, водичка была теплой и нежной, а волны этой ночью и вовсе отсутствовали. Интересно было плавать в такую ночь - ты словно паришь в воде, не разбирая где дно, где поверхность, где верх, где низ. Вдоволь накупавшись, мы, шепчась и опасливо обходя темнеющие, едва заметные в ночи, тут и там расположившиеся на песке парочки, возвращались назад. У входа в свою комнату Света, осторожно оглядевшись по сторонам и лишь после этого подставив мне щеку для поцелуя, сказала на прощание::
        - А знаешь, ты мне, Савва, сразу понравился. Молодой, а уже такой уверенный в себе и сильный мужчина, к тому же с чувством юмора и не жмот. Только я очень расстроилась из-за того, что ты приехал с женой, как мне тогда показалось…
        Оказавшись в своей комнате я, стараясь не шуметь, сполоснулся под душем прохладной водой, затем вытерся насухо полотенцем и осторожно прилег к Тоне. Она дышала ровно и спокойно, точно так же как и перед моим уходом. Я почувствовал себя неловко, словно муж, вернувшийся от любовницы, впрочем, это почти так и было на самом деле. Тошка, ощутив меня рядом, сладко всем телом потянулась и стала поворачиваться, ощупывая меня руками, но не открывая при этом глаз, и тогда я поцеловал ее в висок и шепнул: «спи-спи, радость моя», затем осторожно пододвинул свою голову на ее подушку, прислонился, ощутив мягкое прикосновение ее волос и приятное тепло, исходившее от ее тела, и почти мгновенно провалился в сон…
        Мы провели в Коблево 13 дней и могли, как вы понимаете, остаться на любой дополнительный срок в этом же пансионате (для этого надо было лишь за пару дней предупредить Светлану), но времени на дополнительный отдых я себе не мог позволить: меня в родном городе ждала работа - я должен был получить новый рейс, ну и, кроме того, конечно, были другие дела, друзья, новые приключения и… конечно, новые девушки…
        Когда закончился наш с Тоней двухнедельный отдых, специальный курортный автобус с группой прочих отдыхающих отвез нас в Одессу, на центральный автовокзал. Тоня решила оттуда ехать на Кишинев: так ей потом удобнее было добираться в свой родной город…
        Всю дорогу по пути в Одессу Тоня порывалась заговорить со мной о чем-то важном, но я не давал ей этого сделать: когда она приникала губами к моему уху, я тут же начинал целовать ее - мне было не по себе от предстоящей разлуки с ней, и я, признаться, в эти минуты готов был заплакать, и только объяснений в любви мне сейчас не хватало.
        В ресторан «Красный», куда я пригласил ее обедать, Тонька ехать отказалась, сказав, что такое долгое расставание ее окончательно выведет из равновесия. На автовокзале она, стоя у своего автобуса и глядя на меня, расплакалась, словно маленькая девочка, и мне пришлось ее утешать…
        - Прощай, любимый, - прошептала она мне вслед, когда я уже сделал первый шаг, направляясь к своему автобусу, но я, торопясь, лишь улыбнулся ей и ответил воздушным поцелуем. Провожая ее автобус взглядом, я малодушно радовался тому, что мы с Тоней так мало времени провели вместе - она была замечательной женщиной, приятной во всех отношениях, и подходящей любому нормальному мужику для семейной жизни. Зато я, увы, подходил ей только для короткого отдыха, но не для долгих отношений, и уж тем более не для брака. К тому же официально я был женат, и именно поэтому мы с Тоней решили друг друга не разыскивать и больше не встречаться.
        На прощание Антонина все же оставила мне свой телефон и адрес в Бельцах (а я до сегодняшнего дня не знал, что она из этого города), записанные на клочке бумаги, и автобус увез ее, разлучая нас навсегда. (Так мне, во всяком случае, тогда казалось).
        Я сел в свой автобус, отправлявшийся получасом позднее, место мне досталось в заднем ряду, как говорят «на моторе», и соседками моими оказались в основном говорливые сельские бабушки в платочках и с баулами под ногами. Погруженный в свои думы, я, не обращая на окружающих никакого внимания, занял свое место. Водителя еще не было, а автобус уже был переполнен пассажирами, которые беспрерывно галдели, в основном споря по поводу мест и верхних багажных сеток…
        Вдруг голоса спорящих людей стали звучать громче, и я поневоле поднял голову. И увидел, что в одном из передних рядов сидит молодая женщина лет тридцати, беременная с немалым сроком, примерно на 7-8 месяце. У нее, как я понял, вышел спор с молодым человеком по поводу места, потому что у обоих оказались билеты на одно и то же - 12- Е. Я не обращал на их разговор внимания до тех пор, пока не услышал от мужика оскорбительные слова, и лишь тогда решил вмешаться::
        - Але, вы там, ну-ка выражайтесь, пожалуйста, покультурнее. Сейчас водитель придет и всех вас как полагается, рассадит.
        Казалось, никто на мои слова не обратил внимания, спорящие только на секунду притихли, после чего стали ругаться еще громче и азартнее…
        Наконец пришел водитель, он вполуха выслушал претензии спорящих, затем хмыкнул и сказал, что ему уже некогда идти в кассу, чтобы выяснять, что к чему, и, предложив пассажирам самим разбираться с местами, завел двигатель и стал выруливать со стоянки автовокзала…
        Полсотни пассажиров нашего автобуса, не оставшись равнодушными к инциденту, мгновенно разделились на две противоборствующие группы: одна из них болела за беременную, другая - за мужчину, который, потрясая дипломатом, буквально навис над несчастной женщиной; при этом он беспрерывно что-то говорил, будто плевался; в потоке этих слов я не услышал ни одного приличного. Вид у мужчины, однако, был респектабельный, и я крикнул ему, надеясь по-хорошему пристыдить и урезонить:
        - Эй, парень, ты, наверное, считаешь себя джентльменом? Вот и будь им, не оскорбляй женщину, тем более беременную. (Я решил вступить в спор из-за того, что, как ни странно, большинство пассажиров в автобусе оказалось на стороне этого парня). Парень поглядел в мою сторону и стал оправдываться, объясняя, что он-де, купил билет две недели тому назад, и место у него поэтому «правильнее». Тут ему стал вторить какой-то развязный парень примерно моего возраста, который открыл рот пошире, чем любая торговка с одесского Привоза, при этом он часто, с презрением повторял: «беременная, беременная», будто это было каким-то ругательством. Тщедушного сложения офицер в форме подполковника, сидевший неподалеку, попросил его утихомириться, на что тот незамедлительно отозвался: «А ты молчи, полкан, не то счас пасть порву». Не выдержав, я встал, подошел к спорящим и сказал брезгливо::
        - Ты, липовый интеллигент, пойди-ка сядь на мое место и успокойся. А ты, - обратился я ко второму парню, развязному наглецу, лицо мое в этот момент посуровело и приобрело каменное выражение, - закрой рот, а если еще раз вякнешь, я тебя сделаю беременным. Понял?! - Парень отвел свой взгляд. После этого я обратился уже ко всем присутствующим: - До тех пор, дорогие друзья-товарищи, пока в нашей стране к женщине будут относиться без должного уважения, а уж тем более к беременной, толку не будет, и ничего хорошего ждать ничего…
        Пассажиры, особенно представители старшего поколения, закивали согласно головами, а те, что помоложе, захихикали, говорливый парень захлопнул таки свою варежку, а «интеллигент» с дипломатом, прошел и сел на мое место - то есть, сила, как всегда, победила. Разрешив, таким образом, конфликт, я прошел в голову автобуса, бросил свою сумку на пол рядом с водителем и сел на нее, опустив ноги на ступеньки вниз - я нередко ездил так и прежде, когда мне не доставалось места. Водитель крутил баранку и, изредка бросая взгляды на меня, тихо посмеивался - из-за моих частых поездок в Одессу и обратно он хорошо меня знал.
        Недели через две после возвращения из Коблево домой я, стосковавшись по Тоньке, несмотря на наш уговор больше не встречаться, отправился на такси в Старые Криганы, но Антонину там не обнаружил, а в сельсовете мне сказали, что она все еще считается в отпуске. А спустя еще пару недель я наведался туда вновь и на этот раз повстречал Любу, которая сообщила мне, что Антонина с неделю тому назад забрала свои документы и больше сюда не приедет..
        Позднее, уже находясь дома, я стал искать листочек с телефоном, который Антонина дала мне в последние минуты перед прощанием, но не нашел его; я точно помнил, что не выбросил его, очевидно, он попросту где-то затерялся…
        Вот и все, таким образом, связь между нами окончательно оборвалась, а ведь Антонина могла бы по пути в село заехать в город и найти меня хотя бы через ребят-барменов, подумал я с легкой обидой, после чего, с чувством выполненного перед своей совестью долга перестал ее разыскивать..
        Записка с адресом Антонины обнаружилась в моей дорожной сумке ровно через год, когда я стал, собирая вещи, готовить ее к новой поездке к морю. И, конечно же, я позвонил по телефону, который там был записан, потому что нахлынули приятные воспоминания, и всплыла в памяти вся прошлогодняя история, которая произошла у нас с Антониной.
        В трубке мне ответил немолодой женский голос.

«Мама, наверное» - подумал я, и сказал в трубку:
        - Здравствуйте! Будьте добры, позовите, пожалуйста, к аппарату Тоню.
        Я всегда неловко себя чувствую, когда звоню куда-либо после долгого перерыва, или вообще впервые, как, например, в этот раз - бог его знает, что могло произойти за такой срок с человеком, которому звонишь.
        - А кто ее спрашивает? - поинтересовалась трубка.
        - Это… так… один ее знакомый. С юга… Молдавии.
        - А-а, очень приятно, молодой человек. Савва, если не ошибаюсь. Вы-то мне как раз и нужны.
        - Я?.. - растерялся я.
        - Дело в том, молодой человек, что я немного в курсе ваших отношений с Тоней, я ее мама. Но сейчас это не важно, а важно то, что она через три дня уезжает.
        - Куда уезжает? - спросил я, уже совсем ничего не понимая.
        - Насовсем уезжает, - не расслышала женщина.
        - Але, скажите, куда Тоня уезжает? - спросил я на этот раз погромче.
        - Уезжает на Дальний Восток. Вместе с мужем и сыном.
        У нее муж офицер, его туда посылают. Служить.
        - С мужем и сыном… С какими такими мужем и сыном? - совсем уже запутался я, мне казалось, что мы с Тоней, несмотря на то, что со дня нашей разлуки пролетел уже год, расстались будто вчера, и она никак не успела еще обзавестись мужем и, уж тем более, сыном. Черт возьми, может быть это вообще не та Тоня, или я перепутал номер телефона.
        - С вашим, с вашим сыном, Савва, - воскликнула женщина.

«Может быть, она знает историю любви Антонины с этим… председателем колхоза, а дочь, рассказав ей эту саму историю, слегка приукрасила ее», - мгновенно подумалось я, в то же самое время чувствуя, что это все не то, ведь женщина, мать Антонины назвала мое имя..
        И спросил::
        - А как, позвольте узнать, зовут сына Антонины?
        - Саввой она его назвала, как же, как и тебя, дорогой папуля. Хотя я лично была против этого…
        У меня голова пошла кругом.
        - Знаете что, мамочка?! - сказал я. - Извините, не знаю вашего имени… что? Ах, Анна Ивановна? Я очень вас прошу, Анна Ивановна, мне нужно… помогите мне встретиться с Тоней. Срочно! Хотя бы ненадолго, на час. Просто свидеться.
        - А зачем тебе это??
        - А вот об этом, дорогая мама, она вам потом сама расскажет, - слегка раздражаясь, сказал я. - Если захочет. А сейчас давайте адрес и расскажите, где и как вас можно найти, обрисуйте ваши координаты.
        - Записывай, но только, если что… я тебе ничего не давала и не говорила.
        - Сообщите Тоне, я буду по этому адресу завтра ровно в два часа дня, - сказал я, записывая адрес, затем спросил: - А скажите, сын ее… Савва… какого числа-месяца родился? - Сын, сын, СЫН, у меня есть сын, - набатными ударами стучало в голове.
        Женщина ответила, назвала дату.
        От этой даты я отсчитал три месяца вперед, и получилось… выходило, что начало Тонькиной беременности приходилось прямо на середину нашего «медового месяца». Голова моя пошла кругом. Я забыл поблагодарить женщину, трубка выпала из моих рук. Здорово, а! Ай да Тонька! Какого черта она мне ничего не сказала, не сообщила?! Гордая. А замуж все-таки выскочила. А муж ее, интересно, знает, что это не его ребенок? Или же он встретил ее сразу после того, как она приехала в свой родной город Бельцы, и влюбился в Тоньку без памяти. Что и говорить, у нее тогда был такой потрясный загар, абсолютно ровный по всему телу.
        Ах, Антонина, а я ведь не принимал наши отношения всерьез, считал капризом то, что она поехала со мной к морю, и еще ревновал ее к этому… председателю, считал, что уж его-то она любила по-настоящему, а меня так… как забавную, но чужую игрушку.
        На следующий день к назначенному часу я был в Бельцах, и, отчего-то боязливо озираясь по сторонам, торопливо шагал к дому, где проживала тетя Антонины, сестра ее матери, у которой мы должны были встретиться.
        А вот и нужная мне улица, вот дом № 16. Правильно, небольшой частный домик. Миновав калитку, я прошел прямиком ко входу и постучал в дверь, которая тут же отворились - меня ждали.
        Шагнув внутрь, я увидел ИХ: Антонина стояла в небольшой прихожей, держа на руках ребенка. Мои глаза в одно мгновение наполнились слезами: моя милая Антонина, Тоник, Антошка, Тошка была прекрасна, как мадонна. Мадонна с моим, а вернее с нашим сыном на руках.
        - Ты, ты… скажи мне, почему ты так поступила, Тоня? - выдавил я из себя, не найдя в себе силы быть в этот момент учтивым.
        - Потому что ты не свободен, Савва, - мягко ответила она.
        - Да и я была уже не девушка, чтобы вешаться тебе на шею, - стала она нести какой-то вздор. Я подошел и обнял их: такую непохожую на прошлогоднюю мою любовницу Тоньку - теперь солидную, слегка располневшую даму - и этого незнакомого, темноволосого ангелочка у нее на руках, смотревшего на меня из своего пакета пеленок внимательно и серьезно. И Тонька не отстранилась. Обняла меня свободной рукой, прижалась. Затем развернула ребенка и дала посмотреть.
        - Когда вы уезжаете? - спросил я дрожащим голосом, держа в руках и не переставая разглядывать малюсенького Савку, сам еще не понимая, кто он, и что он для меня значит.
        - Мы улетаем, - ответила она. - Завтра утром служебной машиной мой папа отвезет нас в Кишинев, в аэропорт, а потом мы полетим далеко- Далеко, во Владивосток. - Она бережно взяла мальчика из моих рук.
        - Я хочу видеть его свидетельство о рождении, - неожиданно для себя самого сказал я. - Если можно, конечно, прости меня, - добавил я, смягчая тон.
        - Нам ничего от тебя не надо, - спокойно сказала Тоня.
        - Я понимаю, и все же, пожалуйста, я прошу тебя, - сказал я. - Это моя единственная просьба.
        Тоня, вновь отдав мне сверток с малышом, сходила в комнату, принесла оттуда дамскую сумочку, вынула из нее какие-то бумаги и протянула мне кусок картона - свидетельство о рождении.
        - Скажи, Тошка, - сказал я, как называл ее когда-то, в минуты близости. - А муж твой… офицер… он знает?
        - Нет, это ему ни к чему, - без улыбки глядя мне в глаза, ответила она. - Мы встретились с ним на второй или третий день после моих морских приключений, когда я вернулась домой. А он как раз получил старшего лейтенанта, приехал в отпуск, он наш сосед и мой одноклассник, мы вместе в школе учились. Он и сказал тогда, что любит меня еще со школьной скамьи, и предложил выйти за него замуж. Ну, я и согласилась… Поэтому я тебе и не хотела ничего сообщать, да и ты мне не звонил целый год, и лишь вчера неожиданно позвонил, и моя мама… Это все она, моя мама… - Тоня слегка скривилась.
        Я развернул свидетельство и прочел его. Мне было достаточно и трех секунд, чтобы на всю жизнь запомнить все, что там было написано. Потом достал из кармана тугую пачку сотенных купюр, завернутых в обычную газетную бумагу, и вложил ее внутрь свидетельства.
        - Подъемные, - улыбнулся я, возвращая ей документ. - Офицеру на новом месте службы полагаются подъемные, так что соблаговолите и на сына получить.
        Тоня как-то брезгливо коснулась пакета пальцем.
        - Что это?
        - Бери-бери, здесь деньги, одиннадцать тысяч, это все что я дома наскреб.
        - Не надо, Савва, это же такие деньжищи, - прошептала Антонина, лицо ее мгновенно изменилось, в глазах мелькнула растерянность, затем блеснули слезы.
        Я еще раз обнял ее и ребенка, прижав их нежно к груди.
        - Это ужасно много. Ты сумасшедший. Я не хочу, чтобы ты отбирал эти деньги от своей семьи, - сказала она, решительно протягивая мне пакет.
        - Бери, дуреха, я эти деньги в карты выиграл, - сказал я, отталкивая ее руку и еле сдерживаясь, чтобы вновь не расплакаться. - А тебя вот и своего сына упустил, проиграл. - Сказав это, я медленно, ничего не видя и не соображая, направился к выходу.
        Новелла четвертая
        Комсомольский рейд
        Готов я без утайки и кокетства
        признаться даже страшному суду,
        что баб любил с мальчишества
        до детства,
        в которое по старости впаду.

    Игорь Губерман
        Случилось так, что в один из понедельников мы с Кондратом оба оказались свободными, а такие совпадения случались достаточно редко из-за загруженности трудового графика моего товарища. Но вот у него этот день получился выходным, а у меня так и вовсе не было каких-либо планов на этот вечер, так как после очередного рейса я находился в долгосрочном отпуске и практически каждый мой вечер был свободен.
        Созвонившись уже в предвечернее время, и вскоре встретившись в центре города, у кинотеатра, мы стали прогуливаться по «стометровке» - центральной улице города - Ленина. Неспешно гуляя и болтая обо всем понемногу, мы долго не могли решить, куда бы нам сегодня направиться и чем заняться: дружеские попойки, откровенно говоря, уже порядком наскучили, девицы местные - тоже, в обоих залах единственного в городе кинотеатра шли индийские фильмы, на которые у меня лично была аллергия. Поэтому, погуляв бесцельно еще некоторое-то время и так и не придумав ничего более стоящего, мы отправились в ресторан - с некоторых пор это стало нам наиболее привычным местом времяпровождения.
        На первом этаже ресторана, в левой его части располагается бар, бывший в описываемый период вотчиной Кондрата. Бар, конечно же, был вполне подходящим местом для отдыха и развлечений, но мой товарищ заявил, что сегодня там его ноги не будет, надоело, мол, до чертиков, так как, находясь в баре, он себя чувствует, даже в нерабочее время, словно на работе и потому не отдыхает полноценно. Вот поэтому-то мы и поднялись на второй этаж, в ресторанный зал.
        По понедельникам оркестр в ресторане не играет, музыканты в этот день отдыхают, по этой же причине, конечно, и посетителей в зале собирается гораздо меньше, чем обычно. Наверху я приостановился у столика администратора и по своей старой привычке внимательно осмотрел полуосвещенный зал, не обходя вниманием ни одного из немногочисленных посетителей. В одной из боковых кабинок я приметил двух девушек, явно не местных, - настороженно озираясь по сторонам, они торопливо ужинали.
        - Судя по всему, эти девушки - студентки, - придержав меня за локоть, шепнул Кондрат, - видишь, шугаются, наверное, на своих преподавателей боятся нарваться.
        К слову сказать, в нашем городе и районе в описываемый период, то есть в сезон сбора овощей, находилось немалое количество студентов из Татарии, что-то около двух тысяч, дешевый труд которых использовался на колхозных полях и местном консервном заводе.
        Пройдясь неторопливо мимо кабинок, я еще раз бросил взгляд на девушек. Да, ошибиться было невозможно: хотя обе они были одеты в платья, а не в стройотрядовскую униформу - брюки и курточки серо- Зеленого цвета, - девушки наверняка были приезжими, так как разительно отличались от местных дамочек внешним видом, прическами, одеждой, да и, пожалуй, манерой поведения. Отличались от наших они также и говором, но для этого надо было еще с ними заговорить, или хотя бы приблизиться на достаточное расстояние.
        Пока я разглядывал девушек, в моей голове родилась идея розыгрыша, и, когда она созрела, я, не раздумывая более, направился к их столику. Сделав Кондрату знак, что начало разговора беру на себя, я, напустив на себя строгий официальный вид, шагнул к кабинке и предстал перед девушками. Подходя, я успел заметить, что на столе перед ними кроме блюда с хлебом стояли тарелки с капустным салатом и бокалы, наполненные каким-то темным на цвет напитком.
        - Добрый вечер, милые дамы, - сказал я вежливо. - Правда ведь, я не ошибусь, если скажу, что вы являетесь студентками Казанского стройотряда? Не так ли?
        Девушки прекратили жевать и испуганно уставились на меня.
        - Ну же, я жду ответа, - нетерпеливо повторил я, и тогда одна из девушек, хорошенькая брюнетка, сидевшая по правую руку от меня, отложила вилку, подняла глаза, и спросила:
        - Да, а в чем дело?
        - А дело в том, товарищи студентки, - продолжил я, - что мы - я и коллега - указал я на Кондрата, стоявшего в полушаге позади меня, - являемся членами районного совета стройотрядов. - Я сделал движение рукой, будто собираясь достать из кармана соответствующее удостоверение, которого у меня, естественно, не было. - И как раз сегодня мы проводим рейд- Проверку по городу. Поэтому попрошу вас назвать свои имена и фамилии, а потом уже мы разберемся, по какому праву вы здесь находитесь. Товарищ Бойко, - обратился я на этот раз к Кондрату, - запишите личные данные студентов.
        Мой товарищ, удивленно поглядев на меня, растерянно захлопал ресницами - он никогда не носил с собой ручки, и уж тем более записной книжки, поэтому, взяв в руки один из свободных стульев, он сделал хитрый маневр и подсел к девушкам сбоку - как бы перекрывая им тем самым путь к бегству.
        Надо было видеть реакцию девушек на мои слова: ведь за посещение ресторана по дурацким законам, написанных для студентов стройотрядов, их могли отстранить от практики, а затем и вовсе поставить вопрос об отчислении из учебного заведения - таковы были суровые реалии нашего времени.
        У второй девушки, сидевшей по мою левую руку, шатенки, вилка в руке с лохмотьями капусты на ней застыла в воздухе, словно заколдованная.
        - Я - Алла… Рудницкая, - судорожно сглотнув, пролепетала девушка, после чего ее рука безвольно опустилась прямо в тарелку с салатом.
        Брюнетка же несколько секунд глядела на нас в отчаянии, затем спросила запальчиво:
        - А что, нам даже зайти поесть сюда нельзя? - И резко отодвинулась от стола вместе со стулом.
        - Назовите ваше имя и фамилию, пожалуйста, а также попрошу вас вести себя прилично и голос на нас не повышать, - проговорил я четко.
        - Регина Усмалатова, - сказала девушка, гордо вскинув голову. - Нам сказали, что по понедельникам здесь не ресторан, а просто… обычное кафе, даже музыка не играет, вот. - И девушка в отчаянии развела руками.
        - Кафе тоже разные бывают, - проговорил Кондрат, затем, протянув руку, осторожно взял со стола один из бокалов и, взболтав его содержимое, поднес к своему носу. - Вино, - сказал он, слегка скривившись, словно сделал невесть какое открытие.
        - Так с какой целью вы, говорите, пришли сюда?.. - подняв брови, спросил я девушек, после чего присел на свободный стул, развернув его к себе спинкой.
        - Ну как же, просто поесть, - почти одновременно проговорили девушки.
        - Хороша еда, - сказал я и укоризненно покачал головой. - Грустно, девушки, пьем вино и даже не закусываем.
        - Но ведь нам еще… - заикаясь, проговорила Регина.
        - …Ах, ну да, еду вам еще не принесли, - мягким тоном закончил за нее я. - Понятно. - И добавил поучительно: - Комсомольцы, да будет вам известно, должны питаться в студенческих столовых, молодежных и диетических кафе, в крайнем случае - в пельменных…
        - …если там, конечно, не подают горячительныхнапитков, - торопливо дополнил меня Кондрат.
        - Поэтому, - повысил я голос, одновременно бросив на него строгий взгляд, - посещать злачные места, эти гнезда разврата, где собираются в основном воры, расхитители социалистической собственности, вы не имеете никакого морального права. К тому же, - добавил я с фальшивой ненавистью в голосе, - тут нередко встречаются женщины, так сказать, легкого поведения. - Кондрат при этих словах отчего-то вздрогнул. - И потому честное имя советского студенчества мы вам марать не позволим, - закончил я, чувствуя, что сегодня в ударе и в своих разоблачениях могу зайти весьма далеко.
        Мне даже показалось, что я слегка перегнул палку, но девушкам ничего такого не привиделось, они сидели, понурив от стыда головы, и молчали.
        - А теперь, - сказал я, чуть понижая тон и вставая со стула, - давайте-ка вместе с нами пройдем в более подходящее для разговора место. Там вы напишите объяснительные, а дальше… дальше видно будет, что с вами делать.
        Кондрат отодвинул стул и неспешно направился к служебному выходу - девушки покинули свои места и последовали за ним, я замыкал процессию.
        - А что вы сами тут делаете? - внезапно остановившись посреди зала, спросила Регина, взгляд ее прекрасных черных глаз, которые я уже успел хорошо разглядеть, был устремлен прямо на меня.
        - Я же вам уже объяснил, мы ловим здесь несознательных студентов, - нашелся я, тут же отведя свой взгляд - мне трудно было без улыбки смотреть в глаза этой хорошенькой девушки.
        Ловя любопытные взоры, обращенные на нас со всех сторон, так как все постоянные клиенты ресторана знали нас здесь с Кондратом как облупленных, мы проследовали по коридору к служебной лестнице. И уже почти дошли до нее, когда нам навстречу откуда-то вынырнула невысокая девушка по имени Мария, - она еще недавно работала официанткой, а теперь получила повышение и была назначена администратором ресторана. При виде меня лицо ее скривилось в иронической усмешке, а я, заметив, что с ее губ в мой адрес вот-вот сорвутся какие-нибудь слова - шуточка или колкость, - на которые Маша, девица весьма бойкая на язычок, была скора, и, предупреждая их, украдкой приложил палец к губам, затем спросил:
        - Извините, вы тут старшая? Откройте нам, пожалуйста, кабинет на первом этаже, нам необходимо получить от этих девушек объяснительные.
        Маша, с заметным трудом удержавшись от язвительного замечания, кое-как справилась с собой. Молча вынув из кармана ключ, она протянула его мне.
        - Пожалуйста, располагайтесь там, - сказала она с играющей на губах тонкой улыбкой, - я скоро подойду.
        - Спасибо вам, - выговорил я. И негромко добавил: - А заодно принесите нам чего-нибудь поесть. На ваше усмотрение.
        Спустившись по слабоосвещенной служебной лестнице на первый этаж, мы в том же составе, вчетвером, проследовали в отдаленный конец коридора, где я полученным от администратора ключом открыл малоприметную дверь без какой-либо надписи над ней. Войдя в нее, мы попали в малый банкетный зал, который также можно было назвать кабинетом - это было небольшое, уютное помещение, рассчитанное не более чем на десять-двенадцать персон.
        Девушки, войдя внутрь, остановились, и в растерянности стали осматриваться в полуосвещенном помещении: этот кабинет, возможно, и не блистал какой-либо особой роскошью, но все же выгодно отличался от других помещений ресторана приличной мебелью орехового цвета, великолепной деревянной отделкой стен и потолка, оригинальной подсвеченной стойкой-холодильником, панно на стенах, множеством цветов и мягким светом скрытых под потолком светильников, - все это придавало ему особый уют. Много сил и фантазии в оформление этого интимного кабинета, задуманного и построенного для обслуживания партийного и всякого другого городского и районного начальства, а также гостей города, вложили мы с Кондратом, поэтому чувствовали мы себя здесь уверенно, по-хозяйски, в противоположность нашим бедным гостьям, которые в удивлении тараща на все это глаза, все силились понять, с какой целью их сюда привели.
        - Присаживайтесь, пожалуйста, - пригласил я наших дам к столу, сам опускаясь в удобное полукресло.
        - Нам тоже можно садиться? - спросила Алла.
        - Ну конечно, - Кондрат широким жестом указал на кресла. - Вы же не какие-нибудь преступницы, а простые нарушительницы режима.
        - Скажите, а вы случайно не из КГБ? - спросила Регина, останавливаясь передо мной и чуть ли не всхлипывая.
        - Вот когда вы успокоитесь, я вам представлюсь по всей форме, - усмехнулся я, одновременно с интересом разглядывая девушку, затем обратился к ее подруге: - Вы садитесь около меня, Алла, сразу видно, что вы девушка сознательная, а вот Регине уже впору умыть лицо - у нее с глаз вся тушь поплыла. - И действительно, Алла, судя по всему, к этому времени уже справилась с волнением, тогда как ее подруга выглядела совершенно расстроенной.
        Регина утерла рукой глаза, под которыми действительно расплылись темные пятна, затем, заметив дверь, ведущую в туалетную комнату, направилась туда.
        Алла присела рядом со мной и, вертя головой в разные стороны, с интересом продолжала разглядывать интерьер кабинета, а я тем временем обратился к Кондрату:
        - А вы, товарищ Бойко, приготовьте, пожалуйста, объяснительные в четырех экземплярах.
        Кондрат поглядел на меня удивленно, затем перевел взгляд на стол, сервированный на шестерых, кивнул радостно - понял, мол, и сдвинул два лишних прибора на край стола так, чтобы осталось четыре.
        - Вы на каком отделении учитесь? - спросил я Аллу.
        - На филологическом, - ответила она, - 22 группа.
        - А что это вы пили там, наверху? - задал я новый вопрос.
        - Каберне, - ответила девушка, в раскаянии опустив голову.
        - Ка-бер-Не, - снисходительным тоном протянул я. - Ну что ж, наверно, это еще не самый ужасный напиток для девушек, - сказал я, бросая взгляд на Регину, которая, уже успев покончить со своими делами, как раз возвращалась к столу - глаза ее теперь были без темных пятен, а лишь слегка покрасневшими. - Скажите, девушки, а что бы вы предпочли, - я сделал небольшую паузу, - вот из этого набора, - я указал рукой на светящуюся полку бара, уставленную всевозможными спиртными напитками.
        - Ой, - вдруг подскочила со своего места Алла, - мы ведь не рассчитались там наверху, в ресторане. Что нам теперь будет? - Девушка выглядела весьма сконфуженной.
        - Ничего, не беспокойтесь и присядьте на место, ваш счет пришлют в совет отрядов, - сказал я без тени улыбки на лице. Кондрат же, едва сдержав лукавую улыбку, отправился к витрине и стал делать вид, что изучает ее содержимое.
        - Но вы ведь не из совета отрядов? - спросила Регина, останавливаясь передо мной. - Скажите нам честно.
        - Ну что вы, милая Региночка, - попытался я улыбнуться, что было нелегко под ее строгим пытливым взглядом. - Конечно же, нет, мы не из совета отрядов, не из КГБ и даже не комсомольцы, так как не вступаем в несолидные организации.
        - К тому же, как вы, наверное, уже заметили, мы не носим комсомольских значков, - отозвался Кондрат из угла комнаты, выуживая из витрины очередную бутылку и разглядывая ее на свет.
        И действительно, этих значков мы никогда не носили.
        - Так что будете пить, девушки? - спросил Кондрат. - Шампанское брют, полусухое, полусладкое, сладкое, можно красное, есть также мускатное.
        - Так принесите за наш стол хотя бы мускатное, товарищ, - упрекнул я своего приятеля. - Уже в горле пересохло от разговоров, а вы все никак не определитесь, что подать.
        - Так я же не знаю вкусов наших гостий, - оправдывался Кондрат, доставая из витрины и неся к столу бутылку, от тепла в помещении мгновенно покрывшуюся мелкими капельками росы, - вдруг девушки пожелают коньяк.
        Тут дверь отворилась и вошла Маша-Администратор, следом за ней Катя-Посудница, в руках у обеих были подносы, уставленные тарелками со всевозможной снедью.
        - Кому это все принесли? - спросила наивная Регина, когда работницы, быстро расставив на столе тарелки, покинули помещение.
        - Нам, - просто ответил Кондрат, принимаясь откупоривать бутылку с шампанским. - Выше голову, девушки, с честью несите высокое звание советского студенчества, - вдруг выпалил он без запинки, словно всю жизнь говорил одними лишь партийно-комсомольскими лозунгами и цитатами.
        - Мне лично нечего к этому добавить, - сказал я, по очереди подставляя под розовую пенистую струю бокалы девушек, - поэтому предлагаю данные слова считать тостом.
        - И, значит, я плакала не из-за чего? - спросила Регина, без сил опускаясь в кресло, губы ее задрожали, казалось, она готова была вновь расплакаться.
        - Во время нашей следующей встречи, которая, я надеюсь, когда-нибудь все же состоится, я подарю вам, Региночка, французскую тушь, - сказал я, вспомнив, что недавно привез жене из Москвы купленные в сертификатном магазине «Березка» несколько тюбиков туши. - И тогда плачьте на здоровье, она не потечет.
        - Блин, ну и перепугалась же я, - девушка укоризненно смотрела на меня сквозь нахмуренные ресницы. - У меня и так уже есть замечания от деканата по поведению, а тут еще вы… с вашими шуточками.
        - А что я? - спросил я и развел руками. - Я всего лишь собирался вас выручить: мы с товарищем смотрим, девушки отдыхают, и, возможно, преподаватели их вот-вот вычислят и застукают, чем могли здорово испортить вам вечер, вот мы и решили предупредить их появление. И вообще, комсомолка Усмалатова, займите свое место за столом, попрошу вас не огорчать присутствующих своим грустным видом.
        Глаза Регины, пока она усаживалась за стол, еще метали в мой адрес молнии, а мы с Аллой уже доверчиво и понятливо друг другу улыбались.
        - Давайте отдыхать, девушки, мы, конечно же, никакое не начальство, а просто, как сами видите, хорошие ребята. Вы же нам попросту понравились, поэтому мы и решили познакомиться с вами вот таким, ну, скажем, не совсем обычным способом, - заявил Кондрат, объясняя этой фразой сразу все.
        Алла смотрела на него во все глаза, переваривая сказанное, затем усмехнулась и поднесла свой фужер к губам.
        - В таком случае я буду пить коньяк, - решительно заявила Регина, отодвигая от себя фужер с шампанским. Ее желание тотчас было исполнено, в рюмку был налит коньяк. Мы выпили, чокнувшись, и принялись закусывать. Потом мы с Кондратом стали расспрашивать девушек об их житье-бытье в стройотряде и вскоре разговор принял непринужденную форму, и теперь уже Регина изредка, но по-прежнему без улыбки поглядывала на меня, опаляя своим взором.
        Алла же в течение короткого времени выпила три фужера шампанского, лицо ее раскраснелось, девушка была весела и щебетала без умолку.
        - Будьте добры, коллега, сотворите, пожалуйста, музыкальное сопровождение, - попросил я Кондрата.
        Тот, не вставая с места, протянул руку и щелкнул тумблером кассетного магнитофона, установленного в нише около стола и негромкая легкая музыка - итальянцы 70-ых - полилась из невидимых глазу колонок. Я же тем временем все продолжал наблюдать за Региной. Глаза ее наконец оттаяли, она немного расслабилась, и я, воспользовавшись моментом, решился пригласить девушку на танец. Взявшись за руки, мы прошли на середину помещения и заскользили в медленном вальсе. Вальс я танцую нельзя сказать, чтобы очень хорошо, хотя и занимался танцами года три, правда, это было давно, когда я еще ходил в детский сад.
        Регина уверенно вела меня, а я осторожно, по миллиметру сокращал расстояние между нами, но когда закончилась музыка, я так и не успел осуществить своего намерения - оказаться к девушке настолько близко, чтобы наши тела соприкоснулись.
        Потом мы танцевали еще несколько раз, но я не наглел, помня о том, что мы еще не в квартире, где я мог бы позволить себе нечто большее, да мне, честно говоря, просто приятна была близость этой девушки, начинавшей меня не на шутку волновать.
        Кондрат с Аллой тоже танцевали, они о чем-то шептались и одаривали друг друга милыми улыбками, из-за чего можно было предположить, что уже очень скоро в нашей компании наступит полная гармония. Однако не успели мы как следует насладиться обществом друг друга, как в дверь постучали, я открыл, и оказалось, что это Маша пришла к нам рассчитаться и забрать посуду, так как на часах, висящих на стене, на которые она мимоходом кивнула, было уже начало двенадцатого.
        - Надо же, как быстро и незаметно пролетело время, - сказала Регина, как мне показалось, с ноткой сожаления в голосе, демонстративно беря Кондрата под руку, когда мы вчетвером выбрались на улицу.
        Алла не дала мне расстроиться этим демаршем своей подруги, она тут же подхватила меня под руку, и мы с ней, смеясь, толкаясь и дурачась, пошли вдоль по улице.
        Как вы уже знаете из моих предыдущих рассказов, в двух-трех минутах пути от ресторана, если идти по одной из улиц, ведущих к центру города, располагается дом Кондрата, который и на этот раз «случайно» оказался на нашем пути.
        Что любопытно, никто из наших попутчиц, - а таких за прошедшие годы можно было уже считать десятками, если не сотнями, - не успевали удивиться или даже спросить, куда это мы направляемся, когда войдя в неприметную калитку, мы оказывались на пороге дома. То же случилось и на этот раз.
        Хата № 1 (квартиры нашего базирования, как вы помните, мы нумеруем по мере удаленности их от ресторана) встретила нас темными окнами, что было хорошим знаком: нет-нет, а раз или два в месяц сюда наведывалась мама Кондрата Ивонна Ульяновна - ей казалось, что таким образом она сможет нас, по ее мнению, патологических разгильдяев, контролировать, то есть держать в разумных рамках поведения.
        Кондрат щелкнул ключом в замке, дверь отворилась и мы вошли в просторную прихожую. Открытый проем в левой ее части вел в просторную кухню, а прямо напротив входа одна за другой располагаются две небольшие проходные комнаты. Все в этой квартире было скромно и без особых затей, даже туалет располагался во дворе, а сколько хороших, теплых воспоминаний будило это место в наших с Кондратом сердцах.
        Алла вошла последней; увидев постеленные повсюду ковры и дорожки, девушка тут же скинула босоножки, затем осмотрелась и сказала:
        - А вы знаете, тут классно, мне лично здесь нравится.
        - Алла, - укоризненно оборвала ее Регина, - мы здесь всего на несколько минут. Правда ведь, мальчики? Нам еще нужно поспеть в лагерь.
        - Конечно, - преувеличенно серьезно отозвался Кондрат, затем добавил двусмысленно: - Нам обязательно везде и во всем надо поспеть.
        Наполнив водой из крана огромный, литров на пять чайник, Кондрат установил его на газовую плиту, затем, чиркнув спичкой, зажег под ним газ.
        - Что будем пить, чай или кофе? - подняв голову и вопросительно посмотрев на Кондрата, которому еле доставала до плеча, осведомилась Алла.
        - Да просто воду поставил, - без улыбки буркнул тот. - Подмываться.
        Я обожаю после этих слов, нередко вот так произносимых Кондратом на подобный вопрос, наблюдать за реакцией девушек - в каждом отдельном случае, а их в нашей практике, как вы уже поняли, случалось предостаточно, реакции на это заявление следовали совершенно различные - тут можно было увидеть и услышать все что угодно: и вскрики ужаса, и недоумения, возгласы удивления или тревоги, изредка это был понятливый смешок; Алла же, как мне показалось, попросту немного растерялась.
        - Ах, вот как! - воскликнула Регина трагическим голосом. - Я так и знала, что этим все закончится. И теперь, как я понимаю, мы будем рассчитываться за ужин в ресторане! Ведь правда, мальчики? Что скажешь, Кондрат? Или это твоя затея, Савва?

«Вот ведь вредная девчонка!» - едва успел подумать я, как Регина, повысив голос до самой высокой ноты, воскликнула:
        - Откройте сейчас же двери, я немедленно ухожу отсюда.
        Кондрат тяжело вздохнул и выразительно поглядел на меня, а я тем временем лихорадочно соображал, как бы все тихо и без скандала обустроить в лучшем виде. Обстановка создалась хотя и не критическая, но все же достаточно напряженная. И вдруг, весьма неожиданно, мы получили в лице Аллы важную во всех отношениях поддержку:
        - Лично я никуда не ухожу, - заявила она и с вызовом поглядела на подругу.
        Я указал глазами Кондрату на Регину. Пусть он и займется девочкой, решил я, так как мне не хотелось в этот вечер быть насильником и мучителем, для этого у меня было неподходящее настроение. Кондрат же, когда это требовалось, умел быть настойчивым и даже жестким, тем более что Регина всю дорогу сюда держалась с ним рядом и, таким образом, сама сделала свой выбор.
        Кондрат решительно обнял Регину за талию и сказал:
        - Хорошо, мы сейчас пойдем и подумаем вместе, как нам жить дальше. - С этими словами он увлек девушку в дальнюю комнату-спальню. Проходя через «мою», первую комнату, Регина, видимо заметив стоящий на телевизоре череп, шарахнулась в сторону и взвизгнула.
        - Тише-тише, успокойся, - проговорил Кондрат. - Этот череп - всего-навсего память об одной из наших бывших подружек. И в этом состоянии он уже никому не может принести вреда.
        Скрывая улыбку, я поставил на новую, японскую, ультрасовременную вертушку пластинку, игла сама плавно опустилась на нее, и спустя пару секунд комната наполнилась чарующими звуками итальянской музыки. Я повернулся к Алле - она, стоя у постели, стягивала с себя последний предмет туалета - розовые ажурные трусики. Не скажу, чтобы это меня огорчило, и я специальным регулятором убавив свет в комнате до минимума, продекламировал стихотворение автора, имени которого, увы, не помню:
        «Задуем лишнего свидетеля свиданья,
        Последний канделябр, мерцающий в ночи,
        Да воцарится вместо зренья осязанье
        И пыл любовный вместо пламенной свечи!»
        Мой плотоядный взгляд, видимо, выражал мои ощущения еще больше, чем слова, и поэтому, поймав его на себе, Алла восторженно прошептала:
        - Иди же скорее сюда, Савва, я тебя, кажется, сейчас изнасилую.

«Надо же, какое милое и многообещающее начало», - обрадовался я, направляясь к ней, но в это самое мгновение в комнату стремительным шагом ворвался Кондрат. Алла, мельком, как ни в чем не бывало, взглянув на него, спокойно поставила свою стройную ножку на кровать, освободилась, наконец, от трусиков, затем протянула их мне со словами: «Положи, пожалуйста, на стол, а то я их утром могу забыть».
        - Зачем же на стол, - мягко улыбнулся я, - отдай их Кондрату, ему это будет ближе и удобнее, он их прямо на телевизор пристроит, тогда уж точно не забудем.
        - Или на череп наденем, - включился в шутку Кондрат. - Глазницы прикроем, чтобы бывшая подруга за нами не подглядывала.
        Алла, совершенно не смущаясь своей наготы, подала трусики Кондрату, он протянул руку, словно собираясь взять их, затем сделал неловкое движение, и трусики упали на пол.
        - Ах, извиняюсь, - сказал Кондрат, исполнив что-то наподобие шуточного реверанса, после чего, больше даже не взглянув на нас, прошел на кухню. Мы с Аллой еле дождались, когда он минутой позже проследует в обратном направлении и бросились навстречу друг другу, наши пути пересеклись в центре дивана.
        - Ты мой, мой! - восторженно кричала она уже в следующее мгновение; с ходу завладев инициативой, девушка опрокинула меня навзничь, устроилась в позиции сверху, легким касанием пальцев направила моего Удальца куда следует, и после нескольких медленных - ознакомительных - движений, стала с силой обрушиваться на меня своими бедрами. Прерывисто дыша, она падала грудью мне на грудь, и тогда я нежно захватывал появляющийся передо мной сосок губами, тут же языком с усилием сквозь слегка прижатые зубы его выталкивал, затем повторял то же, но уже с другим соском, доводя тем самым свою партнершу до неистовства.
        Алла оказалась весьма любвеобильной партнершей, и при этом ласковой, словно кошечка; полный благодарности к ней, я со своей стороны старался доставить девушке как можно больше удовольствия; эти ощущения, как я чувствовал, были взаимны. И все же, как мне ни чудесно было с Аллой, я почему-то не мог забыть ее подругу - черноглазую красотку Регину, и в редкие минуты отдыха от секса я то и дело представлял себе ее лицо.
        В эти минуты, стараясь не думать о ней, я всю энергию страсти направлял на Аллу; та легко и радостно принимала меня и при этом счастливо и беззаботно смеялась. Спустя какое-то время, почувствовав, что уже вполне удовлетворен, я отвалился от партнерши и притих, прижавшись лбом к приятно прохладной стене; Алла устроилась рядом и вскоре, упершись носом мне в бок, сладко засопела.
        Девушка уже крепко спала, когда я стал ревниво прислушиваться к негромким звукам за стеной, в соседней комнате. Нет, я не услышал там ни стонов, ни страстного шепота, как можно было бы предположить, Кондрат с Региной банально ссорились. Она слезным тоном умоляла его о чем-то, он, судя по всему, был непреклонен в своих требованиях, или же читал ей мораль - словом, там, за дверью, происходило что-то нелицеприятное, то есть общего языка ребята явно не находили.
        Я тихонько вылез из постели, пробрался на кухню, быстро сполоснулся из чайника над тазиком, затем, вернувшись, натянул на себя брюки и деликатно поскребся в соседнюю дверь. Услыхав недовольный голос Кондрата спросившего «кто там?», я прошептал в замочную скважину: «Это я, братишка, мне кажется, что во входную дверь кто-то стучится». Я знал, что эта ложь была единственной, на которую мог купиться хозяин квартиры.
        Спустя несколько секунд щелкнула задвижка на двери, и Кондрат вышел из комнаты. Он был в брюках, рубашка расстегнута, а лицо его буквально пылало от злости. Мы вместе вышли в прихожую, где я взял его за руку:
        - Давай, брат-Кондрат, сделаем рокировочку, а то ты так, пожалуй, с этой девочкой, доиграешься до нервного срыва.
        Он нервным движением отнял свою руку, потом, подумав несколько секунд, вздохнул, через силу улыбнулся и сказал:
        - Извини, брат, ты конечно прав, так, может, даже лучше будет, а то я уже было собирался этой Регине по физиономии надавать, упрямая, стерва, ни на какие компромиссы не идет и ни на что не соглашается. А что твоя Алка, ничего девка?
        - Не поверишь, она такая сладенькая, - не удержавшись, сказал я, зажмурив глаза. - На редкость хорошая партнерша. С болью в сердце отдаю ее в твои руки.
        - Ну-ну, ага, давай-давай, - усмехнулся Кондрат. - Можно подумать добренький нашелся. Небось, затрахал человечка, оставил девочку совсем без сил.
        Мы подошли к дивану, где лежала спящая Алла, и я, откинув простыню, которой она была укрыта, легонько шлепнул ладонью по заголившейся округлой попке. Девушка не проснулась, только спросонок что-то пробормотала и потянула, прикрываясь, на себя простыню.
        Кондрат, плотоядно поглядывая на нее, стал раздеваться, а я, затаенно улыбаясь, отправился в его спальню, войдя, тихо прикрыл за собой дверь.
        В комнате Кондрата, когда глаза мои привыкли к темноте, мне открылась такая картинка: на брошенном на пол матрасе была раскинута постель, рядом с ней, на ковре, подобрав под себя ноги, сидела полностью одетая Регина.
        Воспользовавшись тем, что девушка даже не поглядела в мою сторону, я по-быстрому скинул брюки и нырнул под одеяло. Регина, всхлипывая, вытирала ладошкой глаза, и я, подумав: «А не слишком ли много слез для такой молоденькой девушки за один вечер?», осторожно прикоснулся к ее руке, которой она опиралась в пол. Регина резко, всем телом повернулась и удивленно уставилась на меня.
        - Савва, ты?! - Девушка, казалось, была крайне удивлена. - У меня даже слов не находится для оценки этого вашего - с товарищем - непотребного поведения. - (Ага, понятно, в девушке даже в эту, скажем, нелегкую для нее минуту заговорил филолог). - Почему ты меня оставил с этим… кондрашкой?
        От такого неожиданного заявления в моей голове пронесся целый сонм чувств.
        - Но ведь ты же сама вцепилась в его руку, еще там, когда мы выходили, - попытался отшутиться я. - И от самого ресторана так уверенно вела…
        - Да он просто зверь какой-то, этот твой Кондрат, - жалобным голосом произнесла она. - И вообще вы оба сволочи. Да и Алка не лучше… Нимфоманка. Пошла у вас на поводу. Подруга называется.
        - Как, Региночка, все это я должен выслушивать от тебя именно сейчас, в столь поздний час? - удивленно воскликнул я. - И за этим, ты думаешь, я сюда пришел?
        - А почему, почему я должна спать с ним? - всхлипывая сквозь слезы, спросила Регина. - Когда я отказалась, сказав, что он мне не нравится, ну, как партнер в смысле, он потребовал, чтобы я сосала. Почему и кому я чем обязана, не понимаю?
        - Никому и ничем, - вздохнул я. - Теперь все закончено, забудь. - Я осторожно взял ее руку и приложил к своим губам. - Он просто не знал, что ты скромная и неиспорченная девушка. Так что успокойся и расслабься. - Регина, послушно опустив головку мне на плечо, тихо заплакала, видно было, что нервы ее уже на пределе и силы иссякли.
        - Ну-ну, - пробормотал я. - Прости, я даже не подозревал, что ты такая чувствительная, а то бы ни за что тебя с этим монстром (извини меня, брат-Кондрат!) наедине не оставил. Прости. Но и его можно понять и, пожалуй, простить, он же рассуждает как обыкновенный мужчина - раз и в койку. Ты же знаешь, какой русский не любит: «Быстро-быстро!» и «Сама-Сама!».
        В такой манере мы проговорили, наверное, с полчаса, или чуть больше, Регина постепенно успокоилась, меня уже клонило, да что там, просто валило в сон, но я все нашептывал девушке какие-то глупости, целовал ей руки, и вдруг услышал ее тихий очень усталый голос:
        - Вот ты пришел ко мне. А почему ты с Аллой не остался? Ведь у вас были отношения, ты был с ней, спал, так ведь?..
        - Нет, не так, - почти шепотом отвечал я. - Я случайно услышал, как вы ссоритесь, и это меня очень огорчило. Мы с Алкой находились в этот момент в стадии шуточных игр, но я это сразу же прекратил. И, как видишь, пришел, прибежал, прилетел к тебе на помощь, обманом выманив Кондрата из комнаты. Если бы я, как ты говоришь, с ней спал, как бы я знал, что тебе здесь плохо, а? И зачем бы мне тогда вообще это было нужно? - Произнеся эту абракадабру, я сделал эффектную паузу, после чего сам же и ответил: - Только для того, чтобы успокоить тебя, и только потому, что ты мне очень нравишься.
        Алкины ласки и уютная постель расслабили меня, поэтому у меня сейчас было ленивое терпение убалтывать Регину, вешая ей на уши всяческую чушь.
        - Сядь ближе ко мне, - сказал я Регине, - иначе ты замерзнешь.
        И девушка села, затем прилегла рядом, я гладил ее плечи, голову, руки, потом я стал ее целовать, постепенно, как бы невзначай, рука моя перебралась на ее бедро.
        И она не оттолкнула мою руку. Взяв ее ладонь в свою, я стал гладить ею свое лицо, грудь (слышишь, как стучит мое сердце?), потом живот, затем прижал ее к своему паху, к мгновенно напрягшемуся естеству.
        Она вздрогнула, хотела убрать свою руку, но я продолжал держать ее там, и она постепенно успокоилась. Потом девушка стала раздеваться, а я, уже путая сон с явью, подумал, что мне это мерещится, но прохладное нагое тело прижалось ко мне, и я услышал ее страстный шепот:
        - Обними меня, прошу тебя. Обними и поцелуй крепко, слышишь. Полюби меня, Савва, полюби сильно-сильно, мне так ужасно тоскливо и одиноко!
        Душа моя возликовала! Сон мой отлетел, словно сброшенная простыня, я сдержанно наклонился над ней и стал нежно целовать ее лицо, грудь, затем вошел в нее, уже вполне разгоряченную проснувшимся в ней желанием. Несколькими минутами позже, упруго выскользнув из-под меня, Регина оседлала меня сверху и вначале медленно, а затем все увеличивая амплитуду движений, стала двигаться по мне, сопровождая каждое свое движение нежным волнующе протяжным вскриком, слегка напоминающим рык тигрицы, который я слышал в зоопарке.

«Ого, что это такое в последнее время происходит? - восторженно удивлялся я, отдаваясь движениям. - Надо же, уже все девчонки освоили технику наездницы, а ведь всего пару лет тому назад об этой позе никто из них и слышать не хотел».
        - Ну, милый, - прохрипела она, - я тебя жду. Кончай скорее.
        - Не жди, - эхом отозвался я, и подумал: третий заход для меня всегда непростой, но если уж случается, то бывает сверхдолгим, затяжным.
        Регина тем временем все более распалялась и входила во вкус. «И стоило полночи мучить двух мужиков и себя тоже, - подумал я, придерживая ее за узкую талию и уже изнемогая от накатывающего на меня волнами удовольствия, - чтобы теперь выдавать такое, доводя своего партнера до безумия».
        Когда мы, наконец, одновременно финишировали, Регина, выглядевшая теперь вполне счастливой, стала целовать мои плечи, руки, грудь, я вяло ей отвечал.
        - Спасибо тебе, милый! - шептала она, припадая к моей груди. - Ты прекрасен, ты - чудо! - Она целовала меня, обжигая огненными губами, и я, почувствовав в паху начинающееся шевеление, отодвинул Регину от себя, сказав грубовато: «Ты меня сожжешь своей страстью, ну-ка, милая, ложись рядом», а сам при этом думал: «Вот, ничего же, можно сказать, не делал, просто лежал снизу и почти не шевелился, и вдруг - «чудо!»
        После недолгих объятий с взаимными поцелуями и словами благодарности, Регинка стала засыпать; за окном тем временем уже светало. «Что-то в последнее время я слишком часто встречаю рассвет в объятиях девушек, - подумал я, постепенно проваливаясь в дремотное забытье. - Это, конечно, счастье, но, извините, не каждый же день».
        Проснулся я оттого, что ужасно хотелось в туалет. Я осторожно перешагнул через спящую Регинку и, ступая босыми ногами по холодному деревянному полу, вышел из комнаты. В моей бывшей спальне на диване поверх одеяла голышом возлежали Кондрат и Алька - они уже не спали и о чем-то ворковали, она его гладила по плечу, он ее - по обнаженной груди.
        - О, привет! А вот и наш Савва, непонятно куда ночью от меня сбежавший, нашелся, - увидев меня, проговорила Алька. - Иди скорее к нам. - Она хохотнула. - Поиграем вместе в одну игру. Втроем. - И кокетливо улыбнувшись, добавила: - Я надеюсь, ты не ревнуешь к своему братцу. - Она ткнула Кондрата локтем в бок. Затем, видя, что я остановился и откровенно рассматриваю ее, голенькую, бесстыдно потянулась.
        - Ну, ребята, - не выдержал я и, покачав головой, сказал то, что обычно в подобных случаях говорит Кондрат: - Ну вы, блин, и даете! - И, гонимый естественной потребностью, помчался дальше, в туалет.
        P.S.
        Вот такие неожиданные и приятные сюрпризы приносили нам случайные встречи с интересными - во всех отношениях - девушками. А еще говорят: «Случайные связи, ах, эти опасные случайные связи, остерегайтесь случайных связей». Да мы с Кондратом изо всех сил да грудью нараспашку всегда к ним стремились.
        Новелла пятая
        Татарское иго-го
        Изведав быстрых дней теченье,
        Я не скрываю опыт мой.
        Ученье - свет, а неученье -
        Уменье пользоваться тьмой.

    Игорь Губерман
        Я шел близко к кромке дороги, почти по бордюру, и потому немного напугался, услышав за спиной визг тормозов. Резко обернулся, белого цвета «волга» замерла в метре от меня. Я собрался было выругаться в адрес водителя, да вовремя заметил, что с пассажирского сиденья на меня взирает городской торговый босс - Владимир Викторович Ткачев.
        - Савва, давай быстренько садись в машину, - высунув голову из окна, произнес он.
        - Добрый день вам, - поздоровался я, открывая заднюю дверцу и усаживаясь на сиденье.
        - И тебе добрый день. Давай немного прокатимся вместе, поговорить надо, - полуобернувшись ко мне, произнес В.В., улыбнувшись одной из своих многочисленных улыбок, которые у него, насколько я понимаю, имелись на все случаи жизни; на этот раз, как мне показалось, доброй. - Кстати, ты сейчас работаешь где-нибудь?
        - Да, тружусь, проводником на винзаводе, - после небольшой паузы произнес я. Иди там знай, может босс предложит что-нибудь этакое, от чего голова у меня закружится от счастья, ведь я прежде, работая в баре, ходил у него в любимчиках. Тем временем автомобиль босса, проехав несколько сотен метров по центральной улице города - Танкистов, остановился у строящегося пивного бара.
        - Пойдем, взглянем как тут дела, - сказал мне В.В.; и добавил, обращаясь к водителю: - А ты, Николай, здесь побудь, мы ненадолго.
        Недавно выстроенный двухэтажный бар встретил нас запахом краски и стройматериалов. Я слегка сморщил нос - не люблю резких запахов. Навстречу нам из входной арочной двери вынырнул нетрезвый сторож, явно собиравшийся доложить начальству обстановку, и даже уже было поднявший руку для приветствия, но В.В. остановил его взмахом кисти:
        - Иди, это… мы тут сами разберемся.
        Мы спустились по ступеням вниз и вошли в первый, и, судя по размерам, главный зал заведения. Пивные прилавки на два рабочих места тускло отсвечивали в свете дневных ламп, уже установлены были краны, новенькие цистерны позади прилавков блестели нержавеющими деталями. Столики и стулья, уже расставленные во всех трех разнокалиберных по размеру залах, радовали глаз необычным дизайном.
        - Чувствуется, Владимир Викторович, что под вашим чутким руководством люди здесь славно поработали. Все тут выглядит достойно, и объект, по-моему, уже готов к эксплуатации, - на всякий случай подшестерил я.
        - Да уж, пришлось мне тут приложить и ум, и фантазию, и связи использовать, чтобы достать нужное оборудование, ведь объект этот был незапланированный, - слегка скривился В.В. Потом добавил: - А пенки, как водится, здесь будут снимать другие, не так ли?
        Я повел бровями, вопрос был чисто риторический.
        - Как думаешь, пойдет тут торговля, место, мне кажется, не слишком удачное, не самый центр города все-таки?
        - Как знать, - произнес я. - Но идея хорошая. Лучше пусть публика пиво пьет, чем водяру и портвейн. Причем не на улице, у бочки, а в приличном заведении.
        - Я вот что думаю, Савва, - перебил меня босс, - хватит тебе, пожалуй, в тесном и холодном вагоне по стране болтаться, пора настоящим делом заняться. Возвращайся в торг, и принимай пивной бар, будешь тут директором. - Увидев, что мои брови от удивления поползли вверх, добавил: - Ну и за стойкой будешь стоять, конечно, совмещать, так сказать. Двух, а то и трех продавцов тебе дам на первое время, если захочешь, да еще уборщицу на полную ставку. Тут же деньги пойдут немалые, не сравнить с коктейль-баром, где ты работал прежде. Раза в три-четыре больше будешь иметь. С пивом не обижу, ты у меня станешь первый получатель в городе, а рыбку, если хочешь, сам сможешь добывать. С Сергеевым из Старых Криган знаком? А с Киреевым из коптильного цеха?
        - Да, конечно, обоих хорошо знаю, - бодро ответил я.
        - Ну вот и замечательно, тогда тебе, как говорится, и кружка в руки, это вместо мензурки, значит, - пошутил он и рассмеялся.
        - Так ведь не мой профиль, Владимир Викторович, - посмеявшись с ним за компанию, заговорил я. - Да и запаха рыбы я не терплю. Еще с самого детства. В баре было тихо, спокойно, уютно, никаких посторонних запахов, музыка играет, мужчины с дамами заходят, народ сплошь приличный, а тут что? Публика, представляю, еще та попрет, пьянь да дрань. Нет, Владимир Викторович, не справлюсь я здесь. И еще вас подведу.
        - Хотел я тебя, Савва, на приличную работу устроить, да эвон ты какой упрямый… Знаешь, сколько народа на это место просится? Там я ведь чужого сюда ставить не хочу.
        - Понятное дело, - неопределенно сказал я. - Только своего и надежного сюда надо, чтобы хорошее дело не загубил.
        Босс после нашего так ничем и не закончившегося разговора уехал восвояси на своей служебной «волге», а я направился домой. По пути вспомнил, что мама мне дала задание: сдать бутылки, и я решил его выполнить, пока у меня имелось свободное время. Бутылок - пивных, из-под лимонада и молочных - набралось в доме с полсотни, и я, уложив их в две емкие сетки, отправился к тарному ларьку, расположенному за магазином «Юбилейный». К моему разочарованию ларек оказался закрыт, хотя время, согласно распорядку, было рабочее, и около него в ожидании продавца стояли пять-шесть человек, все груженые сумками и сетками с бутылками. Первым в очереди оказался худощавый паренек лет 14, на вид сообразительный, с умными глазами, который на мой вопрос, зачем он тут теряет время, ответил, что хочет купить книгу из серии библиотеки приключений, а денег в семье не дали, сказали, чтобы поискал в округе и сдал бутылки. Я аккуратно положил обе сетки у его ног, сказал, чтобы он сдал заодно и эти бутылки и купил себе еще что-нибудь, кроме книги, и уже сделал было пол-оборота, чтобы отправиться домой, когда увидел в дверях
соседнего с ларьком рыбного магазина Митьку Ивту, слышавшего наш разговор с парнем, и теперь глядевшего на меня с эдакой смесью интереса и иронии. Хочешь не хочешь, придется теперь с ним здороваться, подумал я, неохотно шагая к магазину. Митька протянул руку для рукопожатия и пригласил меня внутрь.
        - Как дела, сосед? - спросил он меня, я ответил «хорошо», и мы разговорились. Дело в том, что мы с Митькой по случаю снимали соседние квартиры в четырехэтажке, расположенной рядом с «Юбилейным», то есть буквально в паре сотен метров отсюда. Нет, мы никогда не были приятелями, даже наоборот, с давних, еще юношеских пор испытывали друг к другу некоторую неприязнь, но со временем, повзрослев, стали это умело скрывать, и посторонний человек, слушая наш разговор, мог был подумать, что два старых приятеля мило беседуют.
        - Скажи, Митька, ты тут в порядке, работой доволен? - спросил его я, осматриваясь в невзрачном полутемном помещении с грубо окрашенными синей краской стенами.
        - А что, есть работенка получше? - тут же отозвался он.
        - Мне вот час назад наш с тобой общий знакомый В.В. предложил поработать директором пивного бара.
        - И что, ты согласился? - затаенно спросил он, но Митькин вид выдал его жгучий интерес.
        - Отказался, сказал, что запахи эти - пива да рыбы - меня раздражают, - просто ответил я.
        - Да ну? - с недоверием спросил Митька. - А мне, блин, словом не заикнулся, а я ведь у него уже четыре года работаю.
        - Так пойди и попросись, пока не поздно, - посоветовал я. - Ты у него уже проверенный кадр, тебя он, думаю, возьмет не задумываясь.
        - Завтра же с утра отправлюсь к нему в торг, - заверил он меня. - А батю своего, ну ты его знаешь, овощным магазином заведует, зашлю прямо в кадры, пусть там мосты наводит. На рыбе, конечно, навар получше, чем на пиве, так ведь рыбу дают редко, 2-3 машины в месяц, да и то лишь в сезон. Кстати, Савва, - прервал он самого себя, - ты как насчет того, чтобы с девками пошалить, надеюсь, еще не устал от них? Ты же, насколько я знаю, любитель этого дела. Да что я спрашиваю, небось, в вашем коктейль-баре они тебя каждый день атакуют, натурально приступом берут.
        Я хмыкнул:
        - В смысле? Есть дельное предложение?
        - В смысле предлагаю прокатиться, посмотреть на вновь прибывших студенток, говорят в плавнях, у границы, недавно две тысячи девок поселили, из Татарии, а с ними с десяток парней всего.
        - И че? - тупо спросил я.
        - По вечерам, говорят, наши пацаны на «явах» подъезжают, девки сами к ним садятся, уговаривать не надо. Их везут куда-нибудь на природу, там оттрахают, потом обратно. И все довольны.
        - А где мы «явы» возьмем? - насмешливо спросил его я.
        - Да зачем нам «явы», мы туда на «волжане» поедем. - Митька глянул на часы: - Через 10 минут мой напарник тут должен появиться. Иван, да ты его знаешь. - Я кивнул. - Короче, ты с нами поедешь?
        - Готов, как юный пионер, - бодрым голосом ответил я. - Затем спросил: - А пойло какое-нибудь надо с собой брать? Ну, чтобы девочкам организовать приятный досуг и соответствующее настроение.
        - У Ивана в багажнике всегда имеется пара канистр домашнего вина, его собственного приготовления, так что с этим все в порядке, - ответил Митька.
        За бокалом с разбавленным пивом, которым меня угостил Митька, и пустой болтовней прошло еще 10-15 минут, затем в магазине появился Иван, Митькин напарник, парень простой, деревенский, но веселый и общительный. А спустя полчаса мы уже ехали в его зеленой «волге» 21 модели по дороге «Дружба». Вечерело, и я с легкой тревогой поглядывал на быстро темнеющее небо.
        - А как мы там, в темноте, кого разглядим? - спросил я ребят.
        - Не волнуйся, они садятся в любой транспорт, уже в машине разглядишь, - со смешком отвечали они. - Да и какая разница, они ведь из Татарии и все похожи словно сестры.
        Спустя каких-нибудь четверть часа мы подъехали к охраняемому месту, откуда была видна река Прут, являющаяся границей между СССР и Румынией, после чего, прямо от пограничного поста, свернули направо. Примерно через полкилометра езды по грунтовой дороге перед нами возник огромный пустырь. Далее, за пустырем, виднелись ворота, ведущие в большой по площади лагерь, напоминающий пионерский, огороженный высоким штакетником. Сам лагерь состоял из целого десятка приличного размера деревянных бараков, расположенных в два ряда. По пустырю, как я уже успел заметить, прогуливались, кто парами, кто по трое, а кто и в одиночку, несколько сотен девушек. Признаться, у меня от подобного изобилия аж в паху зачесалось. Но вскоре, несмотря на наступавшие сумерки, я обратил внимание, что девчонки эти были совсем юные, на вид им было по 15, от силы по 16 лет. Иван с Митькой, бывшие здесь явно не в первый раз, едва мы остановились, тут же покинули машину и исчезли из видимости, и я остался стоять один. Стесняясь с кем-либо из проходивших мимо девушек заговорить, я, не переставал, впрочем, с интересом озираться по
сторонам, отмечая про себя, что девчонки, несмотря на юный возраст, в большинстве своем были прехорошенькие, если не принимать во внимание, что практически все татарки немного кривоноги. Тем временем ко мне подошли сразу несколько девушек и спросили, чего я жду.
        - Ну, это… друзья мои сейчас подойдут, пошли со знакомыми девушками разговаривать, - с удовольствием разглядывая их милые юные лица, пробормотал я.
        - Так мы и есть эти самые знакомые, ваши друзья только что нас сюда отправили, - бойко заговорила одна из девушек.
        - Скажите, а какие вузы в этом году приехали? - спросил я ее, зная, что в наши места обыкновенно, а это происходило вот уже в течение нескольких лет подряд, приезжают студентки Казанского университета.
        - Так сейчас тут учащиеся из двух техникумов, - ответила моя бойкая собеседница. - С первых и вторых курсов, и еще из трех профтехучилищ.
        У меня слегка помутилось в голове - девушкам таки было по 15-16 лет, я угадал.
        Скрывая свою растерянность, я спросил у своей собеседницы имя и получил ответ: «Даира».
        - Очень приятно, а меня зовут Савва, - сказал я, а сам подумал, что этих трех девчонок, находившихся сейчас тут, у машины, нам бы для компании вполне хватило.
        Вытягивая шею, я старался разглядеть среди множества девушек, находившихся на пустыре, своих приятелей, однако из-за сумерек их уже было просто невозможно выделить из серой толпы. Не зная чем себя занять, я вытащил пачку «Кемел» и предложил девушкам, но они вежливо отказались, сказав, что не курят, и я спрятал пачку обратно в карман.

«Если же они еще и не пьют, и сексуальными играми не увлекаются, тогда зачем мы вообще сюда приехали», - с легким недоумением подумал я. Но развить эту мысль мне не удалось, так как в поле моего зрения появились Митька с Иваном, а с ними гурьбой шли еще с десяток девушек. Форма одежды подавляющего большинства девушек, как я обратил внимание, была здесь представлена двумя основными типами: часть из них ходила в легких разноцветных сатиновых платьишках, на ногах босоножки, другие предпочитали джинсы или брючки и блузу, а из обуви кто кроссовки, а чаще обычные кеды; это если не считать специальной стройотрядовской униформы, которую девушки должны были носить на работу и далее везде.
        - По машинам! - подойдя, кликнул клич Митька, а уже в следующую секунду наша машина была атакована через все четыре двери. Митька пробрался на соседнее с водителем сиденье, рядом с ним тут же уселись две девчушки, меня же буквально втолкнули на заднее, и я очутился в многочисленной и тесной компании, так как соседок у меня оказалось сразу семеро. Впрочем, желающих поехать с нами оказалось гораздо больше, поэтому нам с большим трудом удалось закрыть двери, причем девушки, те, что были внутри, без сожаления отпихивали своих товарок, оставшихся снаружи. Даже не представляя, куда мы отправимся такой толпой, я уселся поудобнее, и тут же каждую из моих коленок оседлали по девушке, что, впрочем, как вы понимаете, меня никак не огорчило. Ехали мы быстро и весело, так как девушки, скрывая свое беспокойство, страхи и сомнения за словами, чрезмерно громко разговаривали между собой; попутно мы все перезнакомились. Признаться, у меня память на имена и без того хромает, а тут еще оказалось, что у татарок, кроме обычных для нас женских имен, таких как Наташа, Зоя или Елена, имеются свои, чисто специфические
имена, такие как Талия, Джамиля, Замира, Камила.
        Трехкомнатная, недавно снятая мною в центре города именно для таких вот целей квартира, в которую мы ввалились гурьбой, встретила нас простой и скромной обстановкой и нежилой прохладой. Впрочем, это никого не смутило, так как Иван, войдя в двери последним, внес внутрь две полные канистры вина, встреченные аплодисментами присутствующих. Вначале мы попытались расположиться на кухне, но, поняв, что все там не поместимся, переместились в зал. Выключив верхний свет, я оставил в комнате включенным лишь торшер со слабой лампочкой, создав тем самым некое подобие интима. Хотя народу было много, наша компания с удобством расположилась в салоне; сразу пять девчонок разместились на диване, еще три в большом кожаном кресле, Митяй с еще одной девушкой в другом кресле, нам же с Иваном пришлось довольствоваться стульями. Стаканов на всех тоже не хватило, но и этот вопрос мы быстро утрясли, пустив два стакана и одну чайную чашку по кругу. Из старенького магнитофона-бобинника, стоявшего прямо на полу, лилась негромкая медленная музыка, стаканы ходили по кругу, а я с удивлением и не без удовольствия разглядывал
наших гостий. Признаться, я вообще испытываю слабость к раскосым девичьим глазам, а тут вокруг меня почти все оказались узкоглазыми, исключение составили лишь две девушки, судя по всему, чистокровные русские - Елена и Лаура. Лишь одна из девушек, Эльмира, была полненькой, вернее сказать, в теле, все остальные были похожи между собой словно сестры: худенькие - от 40 до 50 кг, и ростом невысокие, не более полутора метров. Что ж, партнершами, подходящими для секса их назвать было трудно, вновь с сомнением подумалось мне, да еще и возраст, блин, вот же угораздило меня с этими ребятами в историю ввязаться. Впрочем, на лицах своих партнеров я не видел никакого беспокойства, поэтому расслабился и решил: да и черт с ним, будь что будет. В крайнем случае, буду спать этой ночью один, подумал я, хотя мысль эта показалась мне нереальной, учитывая роскошный девичий цветник, окружавший меня.
        Митька с Иваном поочередно рассказывали анекдоты, становившиеся с каждым последующим тостом все проще и интимнее. Заметив это, я взял нить разговора в свои руки, стал шутить и рассказывать всякие ресторанные истории. Девчонки слушали меня с явным интересом, ведь в их возрасте в рестораны обычно еще не ходят, и все в моих рассказах было для них ново. Зато, хотелось бы надеяться, они спят с мальчиками, подумалось мне, иначе зачем бы это девушки садились в машину и ехали неизвестно куда на ночь глядя.
        Вина больше пить не хотелось, анекдоты тоже иссякли, а вскоре Иван, сказавшись занятым, уехал, забрав с собой одну из девушек и пообещав вернуться через пару часов, и мы с Митькой, таким образом, оказались вдвоем наедине с восемью девушками.
        Нашептывая что-то своей девушке, сидевшей с ним в кресле, на ушко, Митька вскоре встал и ушел с ней в дальнюю спальню, предоставив мне возможность разбираться с остальными самому.
        - Короче, девчонки, у меня есть к вам такое предложение, - прокашлявшись, начал я. - Сыграйте-ка вы в лотерею на выбывание, бросьте на пальцах или тащите спички, мне все равно, только я ухожу сейчас в свободную спальню, - я указал направление, - а проигравшая, или, вернее, та из вас, что выиграет, пусть придет ко мне не позже чем через 10 минут. Горячая вода в чайнике, чайник на кухне, кувшин в ванной, где можно при желании сполоснуться, вот вам и весь расклад. Остальные сидят тихо, слушают музыку, пьют вино, чай или кофе, кто что пожелает. В серванте есть бутылка коньяка, если кто предпочитает этот напиток, так что не стесняйтесь.
        Сказав это, я отправился вначале в ванную, где немного сполоснулся, а затем в спальню. Ждать мне пришлось долго, прошло минут пять-семь сверх назначенных 10, когда я услышал в своей комнате чьи-то осторожные шаги.
        - Савва, - позвал меня незнакомый девичий голосок, - ты здесь?
        - Ну а где мне быть, - хохотнул я. - Иди на голос, я уже давно жду. Да, и имя свое мне назови, я по голосу никого не помню.
        - Камила меня зовут, - слабым и слегка дрожащим голосом, то ли от страха, то ли от возбуждения и предчувствия чего-то приятного, прошептала девушка.
        - Ну так иди же сюда, я не кусаюсь, - прошептал я в ответ, нащупывая в темноте руку девушки. Спустя несколько секунд я ее уже раздевал, преодолевая слабое сопротивление девичьих рук. Когда она осталась без вещей, я ощутил ее запах - это был запах чистого девичьего тела.
        Чувства взяли верх над разумом, и я, слегка размяв ее промежность пальцами, и, ощутив выступившую влагу, задрал ноги девушки до самых ушей и медленно ввел своего уже донельзя возбужденного Удальца в ее киску. Он шел туго, и мне пришлось несколько минут трудиться над тем, чтобы она приняла меня целиком. Но едва я вставил его до самого конца, как тут же кончил. И в это же мгновение девушка издала легкий стон.
        - Ты как, в порядке, не больно тебе? - целую ее в шею, спросил я девушку. - А то, мне показалось, что она у тебя узкая, как соколиный глаз.
        - Да я … сегодня это у меня во второй раз в жизни.
        - Это, милая, и есть радость соития, - прошептал я, целуя девушку уже в губы. Вообще-то я не целую женщин и девушек в губы, да еще к тому же незнакомых, но мне не хотелось обижать свою партнершу недоверием.
        - Хочешь еще разок, Камила? - спросил я ее спустя несколько минут.
        - Нет, я не смогу, наверное, у меня там все болит, - прошептала она.
        - Ну хорошо, иди, сполоснись, потом скажешь девчонкам, чтобы пришла… следующая проигравшая. (Не сдержавшись, я хохотнул).
        Прислушиваясь к звукам, доносящимся из ванной, я дождался, когда Камила вышла оттуда, и сам побежал сполоснуться. Когда я вернулся, то заметил сидевшую на моей постели девушку.
        - Эльмира, ты, - угадал я, ориентируясь по очертаниям округлостей находившейся передо мной женственной фигуры, так как такой фигуристой девушкой была только одна из присутствующих.
        - Да я это, я, - донесся ее ответный шепот, а секундой позже я попал в горячие объятия. Мы с минуту повозились в постели, так сказать, ознакомительно, поглаживая друг друга по разным частям тела, затем Эльмира сунула свою руку мне в промежность и, взявшись за Удальца ладонью, обнаружила его недостаточно напряженным.
        - Ты что, Савва, не хочешь меня? - спросила она уже прерывистым от возбуждения шепотом.
        - Хочу, только ты прежде поцелуй его, - прошептал я.
        Девушка задумалась на несколько мгновений, не выпуская моего Удальца из руки, затем медленно склонилась к нему и принялась целовать, а затем взялась за него всерьез. Делала она это неумело, но с азартом, поэтому ее усердие вскоре было вознаграждено, мой Удалец выпрямился и встал. И в ту минуту Эльмира повернулась ко мне попочкой, так, что ее ягодицы оказались приподнятыми вверх, а талия изогнутой вниз. В поисках удобной позы мне пришлось стать у дивана на ноги, но это того стоило, в итоге я кончил два раза подряд, не вынимая. Эльмира вовсю отдавалась танцу любви, она широко махала тазом мне навстречу, одновременно стонала и охала. Я думаю, ее подругам в соседней комнате все было хорошо слышно. Что ж, похвальная чувственность для 17-летней девушки.
        Спустя четверть часа после этих любовных упражнений, я вышел из ванной и неожиданно, как вкопанный остановился у входа в кухню, из которой раздавался голос Эльмиры:
        - Он у него такой, знаете, - девушка показала пальцами неправдоподобную длину, - и толстый, блин, аж всеми кишками его почувствовала.
        Девушки, внимательно слушая ее, только охали и ахали.
        Эти откровения надо было остановить, и я решительно вошел на кухню.
        - Не верьте ей, девчонки, она сильно преувеличивает, - сказал я. - Во-первых, никакой он не толстый, а стройный и красивый. - Меня понесло. - Вездеход, одним словом. Куда не вставь, везде ему комфортно, и, что важно, никаких травм.
        Сказав это, я внимательно поглядел на девушек. Ни на одном лице после сказанного мною я не увидел отвращения или неприязни, только жгучий интерес, восторг, и все… Да уж, так они, чего доброго, перевозбудятся и гурьбой на меня набросятся. Надо сворачиваться с этими опасными гульками, где восемь дам на одного.
        - А где Митяй, девчонки, кто его видел? - спросил я.
        Одна из девушек стыдливо опустив глаза, проговорила:
        - А он уснул, там, на кровати.
        - Наверное, это ты его усыпила? - спросил я ее, улыбнувшись, припоминая, что это именно она уходила с Митькой в спальню. Девушка из скромности не ответила, только покраснела.
        Пока я поднимал с постели сонного Митьку, в дверь позвонили, оказалось, что это пришел Иван, чтобы отвезти девушек в лагерь. Перед обратной дорогой я успел заглянуть на кухню и там, взяв два зернышка кофе из банки, стоящей в кухонном шкафчике, бросил их в рядом стоящую пиалу. Таким образом, я решил вести счет своим партнершам, предполагая, и не без оснований, что этих самых зернышек в итоге наберется на добрую порцию кофе. Поездка обратно являла собой настоящую идиллию: все мы, парни, и девчонки - были настроены благодушно и доброжелательно, ну а я на заднем сиденье полулежал, словно восточный падишах в окружении своего гарема на руках своих наложниц; получасом позже мы высадили наших прекрасных спутниц на некотором удалении от лагеря - противоположном от ворот краю пустыря, чтобы не встречаться с кем-либо из персонала лагеря, или же преподавателей и не объясняться с ними.
        На второй день я приехал к уже знакомому мне лагерю, расположенному у границы в сопровождении своего товарища Кондрата; на этот раз мы были вдвоем и на «жигуленке». Время клонилось к вечеру, однако было еще довольно светло, и я с интересом огляделся по сторонам. Уже знакомый мне пустырь в этот час еще не напоминал место для променада, впрочем, по нему в броуновском беспорядке уже прогуливались девушки, но сейчас их тут было от силы полсотни. Из динамиков, укрепленных на столбах, играла бравурная музыка, звучал какой-то советский марш.
        Пока мы с Кондратом изучали окрестности, одновременно не забывая поглядывать на проходивших мимо девушек, народу на пустыре прибавилось, и я понял, что это происходит всегда к определенному времени, с наступлением темноты. (Да и то верно, ведь темнота - друг молодежи).
        - Тебе не кажется, брат Савва, - сказал Кондрат, - что девчонки тут слишком молоденькие?
        - Я тоже вчера так думал, - хмыкнул я, провожая взглядом очередную парочку девушек, проходивших мимо нас, - до тех пор, пока с некоторыми из них не улегся в постельку. А там оказалось, что они вполне зрелые. Но, в общем, ты прав, поэтому при отборе кандидаток явных малолеток будем отсеивать. Хотя, статья за изнасилование не делает отличия между 15 и 17-летними, все равно ведь они несовершеннолетние.
        - Только вот не надо о грустном, - слегка скривился Кондрат на мои слова.
        Пока мы болтали, озираясь по сторонам, к нам с разных сторон приблизилось с полтора десятка девушек. Они, разговаривая между собой, делали вид, что случайно оказались около машины, но я-то понимал, что они клюют на Кондрата, ведь он у нас видный парень, ростом почти метр девяносто, молод, симпатичен. В общем, довольно привлекательный молодой мужчина.
        Пока мы с Кондратом тоже в свою очередь приглядывались к девушкам, окружающих нас, меня сзади кто-то дернул за руку. Я обернулся, это оказалась Эльмира, которую невозможно было не узнать даже издалека из-за ее роскошных форм.
        - Савва, кого вы тут ищете, не меня ли? - спросила она, изобразив забавную физиономию. - И, кстати, где сегодня твой друг Митька?
        - Если тебе нужен Митька, то подожди его, он, вероятно, скоро подъедет, - сказал я, не зная, собирался ли Ивту и в этот вечер в эти края, или нет. - А я вот он, здесь, и со мной сегодня мой друг Кондрат, прошу любить и жаловать.
        Эльмира намеренно демонстративно оглядела моего товарища с ног до головы, и одобрительно кивнула:
        - Классный у тебя друг, нечего сказать.
        - И это, заметь, только часть айсберга, та, что на виду, а остальные 90 процентов, относящиеся к способностям и талантам, пока скрыты, - развеселился я.
        - Савва, ты хочешь, может быть, чтобы я по-быстрому собрала девчонок, чтобы не торчать всем нам тут на пятачке и не светиться?
        - Это было бы весьма умно с твоей стороны, Эльмира, - ответил я. - Только малолеток не бери, я их боюсь, приведи трех-четырех нормальных девчонок и вперед.
        - Смотри, Савва, у нас тут почти нет совершеннолетних, мне вот 17 с половиной, ну еще несколько таких же, остальным по 16, а то и по 15 лет.
        - Да уж, молоденький у вас тут курятник, что и говорить. Короче, Эльмира, бери тех, кто постарше и поопытнее, не болтушек, а таких, знаешь, тихонь, чтобы были молчуньи по жизни, и сексбомбами в постели, - подключился к нашему разговору Кондрат. Эльмира еще раз изучающе оглядела моего товарища, одобрительно кивнула, после чего повернулась и секунду спустя исчезла в толпе своих соучениц.
        В город мы возвращались спустя четверть часа в компании четырех девушек, включая Эльмиру. Я, конечно же, успел нашептать Кондрату на ушко, что и как у нас вчера с Эльмирой происходило, и это его заинтересовало настолько, что мы ее решили взять с собой и сегодня, тем более, что и контингент для сегодняшней встречи она подобрала, самостоятельно решив задачку, на которую нам предстояло бы потратить гораздо больше времени. Нет, можно было, конечно, попросту открыть дверцы машины, и тогда к нам бы сели не менее десяти девиц, и что нам, скажите, тогда с ними делать, когда мы окажемся на квартире? Нет, нужно было выбирать только подходящих, имеющих хотя бы какой-нибудь опыт половой жизни, чтобы у нас потом проблем никаких не возникло. Они там, у себя в лагере, в часы досуга, или же перед сном, доверяют друг дружке самое сокровенное, делятся между собой секретами и тайнами, всяческие истории о себе рассказывают, вон она, думаю, и выбрала тех, кто, по ее мнению, был готов к близкому общению с мужчинами. Вот сегодня и проверим, насколько правильно она сделала выбор. Сегодняшних девушек звали Наиля, Раися и
Тамара, не считая Эльмиру.
        Так как Кондрат был весьма опытным и искушенным партнером, прошедшим со мной на пару многие десятки подобных встреч, то и дела у нас, когда мы оказались во все той же квартире, пошли строго по обговоренному нами еще в машине по пути в лагерь сценарию. Следует отметить, что я сегодня в первой половине дня провел на дому кое-какую предварительную работу: установил в ванной купленный накануне нагревательный прибор, который мог бесперебойно подавать в кран горячую воду, так как гигиена и санитария, в таких случаях, по моему мнению, была чрезвычайно важна. Конечно, поймать от девчонок, учащихся, да еще и столь юных, какую-либо венерическую болячку было почти нереально, но сделать так, чтобы в доме горячая вода шла бесперебойно, было необходимо. Кроме того, я заполнил холодильник кое-какими продуктами: колбасой, сыром, паштетами, тушенкой, молочным; купил также хлеб и несколько бутылок крепкого алкоголя; вино - сухое и десертное - в приличном количестве мне назавтра пообещал главный технолог винзавода - Эдик. Если у девчонок, идущих сюда, если можно так выразиться, за любовью, и не было аппетита, то нам
возможность подкрепиться порой была просто необходима. На этот раз мы разместились на кухне, и Кондрат раскупорил бутылку коньяка под названием «Белый аист». Не так давно появившийся в продаже, этот напиток сразу же полюбился нам с Кондратом. Конечно, в торговой сети имелись коньяки и постарше своей звездной выдержкой, покруче названиями и подороже в цене, однако КВВК, например, был хорош, но чрезмерно крепок, другие имели слишком сложные букеты и так далее, а этот оказался в самый раз и пришелся многим нашим знакомым, в том числе и девушкам, по вкусу. Я же занялся бутербродами, и за несколько минут настрогал их более двух десятков: намазал на куски хлеба масло, затем паштет, на другие просто положил ветчину, третьи сделал с колбасой.
        В этот милый и тихий августовский вечер, если не считать тому помехой только что начавшийся за окном легкий дождик, мне хотелось красивого неторопливого обстоятельного секса с какой-нибудь сговорчивой девушкой, и теперь, сидя за столом, я пытался угадать, кто из наших сегодняшних гостий может мне дать искомое. Эльмира отпадала сразу: во-первых, она была довольно темпераментна, и с ней надо будет выкладываться, а во-вторых, не спать же мне, в самом деле, при таких широких возможностях, которые нам давал студенческий городок с тысячным коллективом, опять с той же самой партнершей, это нонсенс. Хотя, может быть, она и рассчитывает на это. С другой стороны, если она продвинутая в деле секса, то наверняка захочет сегодня «поскакать» с Кондратом, вон как она на него плотоядно глядела. В конце концов, для себя я высмотрел девушку по имена Наиля, так как все в ней было хорошо: средний рост, сложена неплохо, выражение ее лица, пожалуй, чуточку злое, но мне, чего скрывать, именно такие и нравятся. Вот только чего это кудрявая Тамара все время возле нее крутится, не может же быть, что они лесбиянки. Тогда бы
они с мужиками, то есть с нами не поехали, факт. Я глянул на Кондрата, он, судя по всему, после моего рассказа окончательно запал на Эльмиру. Ну и на здоровье, пусть повеселится, потешится.
        - Ладно, друзья, вы тут развлекайтесь, - сказал я, вставая со своего места, - а я собираюсь показать Наиле вид из окна моей спальни, если вы не возражаете.
        - Совершенно не возражаем, - отозвался Кондрат, подливая коньяк девушкам в рюмки.
        Встала и Наиля. Пропустив меня вперед, она последовала за мной, что было приятно, ведь бывают случаи, что надо еще девиц уговаривать, а этого мне как раз и не хотелось. Однако, когда я, уже находясь в спальне, присел на диван и сказал девушке, чтобы она не стеснялась, а раздевалась и ложилась в постельку, Наиля легко тронула меня за плечо и сказала:
        - Савва, а ты не будешь против, если с нами третьей будет Тамара. Ты человек современный, я же вижу…
        - Не могу тебе отказать, - просто сказал я. - Зови. Только надеюсь, вы знаете правила для троих?
        - Какие правила? - весело спросила девушка, уже ни капли не стесняясь.
        - Правила простые, раз вы хотите быть вдвоем в одной постели, то будете меня слушаться, и самодеятельностью не заниматься. (Я не зря так сказал, иди там знай, кто этих девчонок развращал, а то еще в самый разгар интима возьмет одна такая, воспользовавшись моментом, и упрется тебе своей задницей прямо в лицо, хорош же я тогда буду.)
        Пока я раздевался, потом настраивал ночник, чтобы он давал слабый рассеянный свет (я не люблю секс втемную), затем укладывался в постели, где даже слегка задремал в приятном ожидании, в комнату вошли обе девушки.
        Уже успели сполоснуться в ванной, понял я, уловив от них запахи мыла и шампуня.
        Они разделись бесшумно и с двух сторон полезли ко мне. Я обнял их прохладные, слегка подрагивающие тела и поочередно поцеловал обеих в грудь. У Наили были длинные прямые волосы, а Тамара носила короткую завитую прическу, поэтому мне было несложно различать девушек даже под одеялом. Наиле, видимо, понравилось, как я целую ей грудь, и девушка нависла надо мной, предоставив свою грудь в полное мое распоряжение. Тамара, казалось, не знала, что нужно делать, и я легким движением увлек ее кудрявую головку к своему паху. Дав обеим девушкам возможность познакомиться со своим Удальцом орально, я уложил одну из девушек на спину, а другую развернул к первой так, чтобы получилась цифра 69. Не думаю, что эта поза была девушкам в новинку, потому что они сразу принялись ласкать друг дружку языком. Таким образом, передо мной открылись две прекрасные юные попки с уже возбужденными влажными кисками, и рядом с ними два чудесных рабочих ротика. Чтобы обслужить все четыре предложенных «объекта» (я не любитель «грязного» секса, а также жесткого, в данном случае имея в виду анальный), мне необходимо было перебираться на
другую сторону дивана. Следует сказать, что подобное соитие для меня было внове, поэтому надолго меня не хватило, сделав два перехода и кончив дважды за десять минут, я свалился, опустошенный, на самый край дивана. Впрочем, мои партнерши, тут же улегшиеся рядом, тоже казались вполне удовлетворенными, и это мне льстило.
        Вот так, день за днем, практически без выходных, продолжались наши интимные встречи со студентками и учащимися из прекрасного города Казань. Каждый день в течение августа месяца, за исключением двух дней, когда нам с Кондратом было необходимо отъехать в прекрасный город Одессу по срочному делу, мы приезжали в студенческий городок, расположенный у самой границы, забирали с собой нескольких девушек, проводили с ними вечер и иногда и часть ночи, после чего отвозили обратно, к воротам лагеря. Следует отметить, что я тут описал только наиболее запомнившиеся мне случаи, остальные же встречи с девушками оказались обыкновенными, ничем особо не интересными и не выдающимися. Кстати, между прочими любительницами случайной любви за этот период, четко ограниченный одним календарным месяцем, мне среди множества партнерш попались две девственницы. Это произошло неожиданно, одна из них, приехав вместе с тремя своими подругами, смело, первой улеглась со мной в постель, а когда я, сняв с нее нижнее белье, - верхнюю одежду она сняла сама, - потянулся к девушке, она прошептала:
        - Савва, я еще девушка, но хочу, чтобы ты был у меня первым мужчиной.
        - Почему я, Алия? - спросил я. (Так звали эту девушку). - Почему ты выбрала меня?
        - Потому что ты добрый и ласковый, мне девчонки про тебя только хорошее говорили.
        - И ты считаешь, что тебе настало время стать женщиной?
        Сколько тебе лет?
        - Шестнадцать. И не спрашивай меня больше ни о чем, просто полюби меня, слышишь?
        Конечно, я был с ней нежен в эту ночь, ласков и очень терпелив, так как ее девственная плева оказалась очень тугой, и разрушить ее у меня обычным способом никак не получалось, а лезть туда пальцами руки, как советовал мне когда-то один опытный соблазнитель, не хотелось. Мне, откровенно говоря, надо было попросту отказаться от этой затеи, так как прошло уже около полутора часов как мы улеглись с девушкой в постель, и после нескольких неудачных попыток проникновения даже возбуждение частично прошло. Но тут Алия взяла инициативу в свои руки: она уложила меня на спину, на специально разложенную мною дополнительную простыню, после чего с помощью пальцев обильно смочила слюной свою киску, затем девушка села на меня верхом, двинулась пару раз взад-вперед, и мой Удалец, наконец, вошел в ее узенькую половую щель, причем сразу до самого конца, причинив тем самым нам обоим некоторую боль, потому что девушка в этот момент вскрикнула, но мне, кроме того, признаться, и немалое удовольствие. Лицо Алии покрылось испариной, но при этом девушка мне казалась счастливой, так как она… улыбалась. Я обнял ее и нежно
поцеловал, она ответила мне порывистыми поцелуями; после чего мы еще с полчаса лежали в постели, ласково нежа друг друга.
        Другая же дева и вовсе ничего мне не сказала о том, что половой акт у нее впервые в жизни, и потому закончилось это в несколько мгновений, со стонами и кровью, хотя и необильной. И вновь, как и предыдущая девушка, эта после секса выглядела так, словно это было ей жизненно необходимо - избавление от девственности.
        На основании чего я сделал вывод, что у всех девиц в какой-то момент наступает момент или приходит осознание того, что девственность ей уже больше не нужна. Вот и все, чего проще.
        Последний день августа, вторник, начался для меня не слишком удачно. Поздним утром, поднявшись с постели с легкой головной болью и не проходящей в последние дни усталостью, я изучил содержимое уже почти пустого холодильника, после чего отправился в магазин, самым близким к моему дому был гастроном «Юбилейный». Уже подходя к магазину я загляделся на ножки проходившей мимо девицы, да так загляделся, а они, ножки, признаться, того стоили, что лишь в последнюю секунду увидел несущуюся прямо на меня машину. Это был грузовик-будка, который развозит продукты по магазинам, но это я увидел позже, а пока… пока этот самый грузовик, набрав по улице Танкистов скорость гораздо большую чем следовало, свернул с главной улицу в переулок, ведущий к магазину, да так свернул, что выехал своим правым колесом почти на метр за проезжую часть, то есть на пешеходную зону, где я и находился. Будь на моем месте любой другой человек, не говоря уж о детях, стариках и женщинах, его бы эта машина если не раздавила или изувечила, то снесла бы наверняка. Меня же спасла исключительно хорошая реакция, натренированная за многие годы
занятий спортом. Одним словом, я в самое последнее мгновение прыгнул назад, прыгнул наверняка более чем на целый метр, и все равно автомобильное крыло скользнуло по моей ноге, но только, слава богу, скользнуло… Не удержавшись на ногах, я рухнул спиной на табурет, где стоял таз с семечками, которые продавала бабулька в платочке, семечки все, естественно, просыпались на землю, а табурет, опрокинувшись, больно ударил меня по ребрам.
        - Прости, мамочка, не хотел, - вставая, пробормотал я свои извинения старушке, - мы с тобой чуток позже сочтемся.
        Потирая ушибленное место, я отправился к машине, которая благополучно остановилась у входа в магазин. Вид у меня в этот момент был, надо думать, весьма решительный и недвусмысленный, потому что когда я подошел к кабине и дернул за ручку дверцы со стороны водителя, то на меня одновременно с двух сторон набросились грузчик, нехилых габаритов мужик со свирепой физиономией в синем халате и сам водитель, тоже мужичок не из худеньких.
        - Ты что же это, падла, делаешь? - воскликнул я, хватая водителя за отворот пиджака, - ты ведь меня чуть не задавил. И теперь же еще и первым в драку лезешь?
        Тычок в спину, несильный, впрочем, но неприятный, подсказал мне, что придется иметь дело сразу с обоими мужиками. Оставив водителя и развернувшись к грузчику, я без слов врезал ему по физиономии, затем, развернувшись, вновь схватил водителя за ворот, рывком повернул его к себе спиной, и с размаху ткнул мордой в дверцу кабины. И тут же получил удар сзади и сбоку по челюсти. Я вновь обернулся к грузчику, который в этот самый момент попер на меня, и встретил его ударом головы в лицо. От удара грузчик повалился наземь, пятью секундами позднее я свалил на землю и водителя, после чего нанес обоим с десяток ударов ногами, уж очень сильно они меня разозлили. Спустя минуту, когда я опомнился, лица обоих моих противников оказались разбиты в кровь; еще я заметил, что вокруг нас стала собираться толпа. Обойдя машину, покидая, таким образом, место драки, а заодно и свидетелей оной, я дернул заднюю дверцу будки, которая открылась, и перед моими глазами предстали многочисленные ящики с различными сортами колбасы. В другой обстановке я бы заинтересовался подобным ассортиментом, но в данном случае я действовал
проще: схватил батон вареной колбасы и две палки копченой, до чего руки дотянулись, сунул себе все это под рубашку и… с этими трофеями направился в сторону дома. Когда я по ходу движения повернулся, то увидел избитого мною грузчика, который неверной походкой подходил к задней дверце машины.
        - Это я конфисковал в качестве компенсации, - прокричал ему я, имея в виду колбасу. - А если у вас будут претензии, я вас на днях сам найду.
        Проходя мимо бабки, торговавшей семечками, я протянул ей трояк и молча ушел.
        Вот так начался для меня этот день. А вот вечер, последний вечер августа не был каким-либо исключением из предыдущих дней, и мы уже по привычке отправились в студенческий городок, единственной разницей оказалось то, что машина Кондрата, «жигуленок», оказалась сегодня в автомастерской, и нас к студенческому городку отвез товарищ Кондрата - Лёня, на своей «волге».
        По-быстрому сколотив компашку из четырех девчонок, мы уже было собрались вместе с ними в обратный путь, когда выезд нашей машине перекрыла зеленая «волга». Из машины выбрался смеющийся Митька, за ним подоспел Иван.
        - Ну что, Савва, - сказал Митяй, улыбка так и распирала его. - Приглашаю на открытие бара. В субботу в полдень буду ждать. Ты - мой самый почетный гость. Босс на радостях подкинул в бар десять ящиков чешского пива, пару из них я уже отправил в холодильник, - для тебя персонально. Приходи с другом, естественно, - он кивнул в сторону Кондрата. - Будут, конечно же, телки. Татарочки завтра отъезжают, как ты знаешь, на родину, а жаль, можно было бы с ними устроить «ромашку», это когда 10-15 или сколько есть девушек становятся голышом в круг, повернувшись лицом к друг дружке, а мы…
        - Дальше можешь не продолжать, - прервал я его, - мне эта игра знакома. - После этого мы крепко пожали друг другу руки и разошлись по своим машинам. Лёня же привез нас обратно, в итоге нас в квартире в этот вечер оказалось шестеро: мы с Кондратом, и четыре девушки; сам Леонид, не поддержав компанию, уехал восвояси. Этот вечер, я тут повторюсь, последний вечер августа, протекал по уже наработанному за предыдущие дни сценарию: полумрак, легкая музыка, угощение, состоящее из бутербродов и нескольких сортов вина - на выбор; эти вина у нас были теперь в немереном количестве - во флягах, которые я разместил на балконе, причем доставлены в квартиру прямо из подвальных складов местного винзавода, сплошь десертные и полусладкие, которые так нравятся девушкам и женщинам. Встречались среди наших гостий и любительницы крепких напитков, правда, изредка, все же возраст девчонок, не будем забывать, не превышал восемнадцати, но чаще был ниже…
        В этот вечер, вернее уже поздней ночью, я достал из банки в кухонном шкафу, в которой лежали кофейные зерна, очередные два зернышка и бросил их в пиалу. Я это сделал уже автоматически, так как записей я никогда в жизни не вел, поэтому решил таким образом хотя бы количество своих партнерш подсчитать, ну хотя бы за последний месяц. Когда мою спальню покинула очередная партнерша, вторая за сегодняшний вечер, ее имя мне хорошо запомнилось - Галия, я вышел в зал в халате, потому что не нашел в себе сил одеться.
        - Кондрат, - позвал я своего товарища, и когда он подошел, прошептал ему на ухо:
        - Машины у нас нет, брат, так что придется девушкам отправляться в лагерь пешком. - Кондрат понимающе кивнул. - Такси в этот час, как ты знаешь, не поймать, так что помочь мы им ничем не можем. Ты их только выведи отсюда, отведи за пару кварталов, желательно зигзагами, чтобы они не могли по памяти сюда вернуться, и как бы случайно укажи, в какой стороне находится их лагерь, а сам сделай вид, что сейчас выгонишь машину из гаража. Их попросишь обождать в сторонке, якобы, чтобы мама, или, скажем, теща не увидела, как посторонние в машину садятся, соседи там, и так далее. И возвращайся. Сами до лагеря доберутся. Подумаешь, час с четвертью ходу. Я в их возрасте такие расстояния каждый день преодолевал. В погоне за любовью, между прочим. Причем зачастую даром. А теперь поверь, сил никаких нет, я еле живой.
        - Верю, брат, я и сам на пределе, - отозвался Кондрат.
        - Я дверь пока за вами закрою, а когда вернешься, звякни нашим кодовым, я тут же открою.
        - Хорошо, - согласился мой товарищ.
        Закрыв за ним и девушками дверь, я почувствовал позыв к рвоте, и вошел было в туалетную комнату, но постояв с минуту, передумал, и направился в свою спальню, чтобы лечь и хоть ненадолго забыться, потому что чувствовал я себя весьма отвратительно. Тело ломило как при гриппе, слабость была во всех конечностях невероятная, и все это, как я понимал, было результатом образа жизни, который я вел весь последний месяц. Ночи почти без сна, или сон днем, урывками, еда зачастую всухомятку, излишнее количество употребленного алкоголя, не говоря уже о чрезмерном увлечении сексом, а ведь зернышек, которые у меня хватило сил подсчитать, в пиале оказалось сорок две… Браво, Савва, ты рекордсмен, поздравил я сам себя, хотя радости от этого не испытал. И я ведь даже цели перед собой такой не ставил, все случилось само собой. А двумя минутами позже я уже спал.
        Не помню, что именно мне снилось, но это было что-то ужасное, а самое страшное, что я, осознавая это, не мог выйти из своего заторможенного состояния. Ко всему прочему в голове загудел какой-то неумолимый колокол, и сквозь душный, вязкий сон я все-таки осознал, что только сам сумею остановить этот звон. И я, встав с постели, пошел на этот звон. Помню, как шел, потянув на себя дверь… вышел, а затем… а затем я повис на чем-то твердом. И стал на нем балансировать. Сознание стало понемногу возвращаться ко мне, и лишь тогда я с ужасом понял, что вишу на балконном поручне, и вижу внизу звезды, отражающиеся в лужах… Не помню, как я сполз на балконное покрытие, силы оставили меня… Но гул, этот ужасный гул, он продолжался, он никуда не исчез. И я последним усилием воли поднялся на ноги. Когда я открыл входную дверь, теперь уже осознанно, за ней обнаружился злой и мокрый Кондрат. Он с упреком уставился на меня.
        - Я звоню, звоню, а ты не открываешь. Савва, что за дела? Ты что, уснул?
        - Ага, - ответил я. - И более того: я чуть было не уснул навечно. Девушек спровадил?
        - Сделал, как ты сказал. Смешные, они, наверное, до сих пор меня там дожидаются.
        - Ну и ладушки, брат. Сообразят, что делать, не маленькие. А теперь давай спать. Спать. И никаких девушек. Отдых. Я беру отпуск. Слышишь, брат, я беру отпуск от всего этого… Во всяком случае, до субботы. Утром я получил сверху первое предупреждение, но не внял ему… Теперь вот получил второе, возможно, что последнее.
        - И как оно звучит? - с подвохом спросил Кондрат.
        - А звучит так, - сказал я без тени насмешки. - Я слышал это словно глас божий: «Не ходил бы ты, Савва, по девкам».
        Новелла шестая
        Рижские заметки
        Владыкой мира станет труд,
        когда вино польет из пушек,
        и разом в девственность впадут
        пятнадцать тысяч потаскушек.

    Игорь Губерман
        Глава первая
        Отгуляв после рейса положенный мне месячный отпуск, и, признаться, прилично от него устав, я по звонку шефа явился на работу.
        Начальник сбыта нашего винобъединения Алик Наумович Песков (в кругу родных и близких его звали, естественно, по-другому - Цалик Буюмович), обращаясь ко мне уже по-свойски, на «ты», представил мне моего нового напарника Петра Иванюшенко, после чего стал готовить нам проездные документы на Ригу.
        Бывалые проводники, находившиеся в этот момент в кабинете и присутствовавшие при этом, лишь сочувственно головами качали - по их насмешливо скорбным лицам я понял, что они нам, новичкам, не завидуют, и что нам предстоит так называемый «голодный рейс» - именно таковой считалась в среде проводников поездка в Ригу. Сверх того, Алик Наумович во всеуслышание, и, на первый взгляд, без тени иронии, заявил, что я, уже вполне опытный, по его мнению, проводник (и это после одного-единственного рейса!), получаю в напарники новенького, которому предстоит первая поездка, поэтому я должен буду обучить его работе, - и этими словами он чуть ли не до слез рассмешил действительно опытных проводников.
        Петра Иванюшенко, с которым мне предстояло сопровождать вино в город Ригу, столицу Латвии, я знал шапочно, мы с ним были знакомы года примерно три-четыре. Петро был старше меня на пару лет, в городе его многие знали как неплохого зубного техника, но работа эта ему, видимо, не очень нравилась, да ведь и сколько там не заработай, 33 % от заработка ему приходилось отдавать в виде алиментов двум детям от двух жен, а на нынешнем его месте работы - винзаводе, - зарплата была не более 80-90 рублей в месяц, и алиментов, соответственно, надо было отстегивать 30 рублей, не больше, а с командировочных - составляющих 250-300 рублей в месяц, алименты платить не полагалось, не говоря уж о левых приработках. А может, также, Петрухе, как и мне, деньги были не столь важны, а просто захотелось романтики - вздохнуть свежим воздухом свободы, покататься по стране, по необъятной нашей Родине. И еще: имея такую работу, мы, я считаю, приобретали единственную для нас возможность попутешествовать, так как на поездки за границу, мы, люди беспартийные и не являющиеся орденоносными передовиками производств, вообще не
претендовали.
        На следующий день после начала загрузки наша «группа три» - то есть три вагона в одной сцепке, - была полностью загружена, запломбирована, и готова к отправке. «Спец» в 28 тонн и «бандура» - 60-тоник, были заполнены портвейном белым, а в «молочке» - цистерне на 30-тонн было сухое вино с нежным названием - «Фетяска» - что по-молдавски означает «девичье».
        Получив на нашу продукцию пачку накладных, мы прибыли с вещами в вагон и, едва успев разложить вещи и кое-как обустроиться, с вечерним шестичасовым составом тронулись в путь.
        Так как надежды на левый приработок в этом рейсе были весьма призрачными, то двое таких «специалистов» как мы с Петром, теоретически должны были голодать.
        Именно по этой причине с самого первого дня мы стали продавать вино каждому желающему, и торговали им как по всей территории МССР, так и на протяжении всего остального пути.
        На станциях Раздельная и Бессарабская мы пополнили наши запасы в продуктах, хлебе и питьевой воде, которую нам залили в умывальник в количестве 170 литров, после чего в составе товарного поезда взяли курс на следующую перевалочную станцию под названием Жмеринка.
        Этот украинский город «славился» в среде проводников злобными ментами и продажными клиентами, которые, купив литр вина, тут же бежали «докладать» в милицию, после чего у проводника, продавшего им вино, начинались неприятности.
        Но, как я уже говорил, мы с Петром находились в безвыходном положении, поэтому с безрассудством новичков мы открыли торговлю в самой Жмеринке, прямо на пассажирской станции, где мы до самой отправки находились. Продажа шла ни шатко, ни валко, однако на момент отбытия в нашу «кассу» набежало сотни три рублей на «мелкие расходы». Пересчитав деньги, мы спокойно вздохнули, так как «голод», по крайней мере, в ближайшие пару недель, нам не угрожал.
        Были у меня, конечно, с собой кое-какие деньги - заначка в полторы тысячи рублей «на крайний случай», зашитая в специальный кармашек на трусах, запрятанных в самый дальний уголок вещмешка, но они были предназначены действительно для исключительного случая - это был так называемый НЗ (неприкосновенный запас) - если, например, я попадал в какой-либо жизненный переплет, как то: в милицию, или еще что-либо в этом роде.
        Петро, с удивлением пересчитав столь легко доставшийся нам «сармак», повеселел и стал рассказывать о себе и своей жизни, которая, несмотря на несолидный возраст рассказчика - 28 лет, успела ему надавать немало и калачей и затрещин.
        Будучи женатым в первый раз на уроженке города Кишинева, чьи родители были номенклатурными работниками, он жил с ней и вместе с ее родителями в их квартире, и главной своей целью поставил купить машину. Через год у молодых родился сын; Петро напряженно работал, обеспечивая семью и продвигаясь к своей заветной мечте - приобретение нового автомобиля марки «жигули».
        Молодая жена, вкусившая радость материнства, видела своего мужа дома все реже и реже, поэтому, очевидно для компенсации, завела себе любовника. Узнав об этом от всезнающих соседей, Петро не смог простить ей измены и ушел жить в общежитие какого-то строительного треста, а на ребенка стал выплачивать алименты.
        Свою мечту - покупку машины - он все же сумел осуществить, правда, будучи женатым вторым браком: на этот раз его женой стала дочь министра сельского хозяйства республики - ведущего министра в аграрной МССР. Жена не замедлила родить ему дочь, и счастливый муж и отец вновь обрел семейное счастье, тепло, радость и домашний уют. Родители жены помогли молодым с квартирой, а еще через год с их же помощью, но на деньги Петра был приобретен «жигуль» шестой модели.
        Затем у молодых, как водится, что-то не заладилось, и тут же высокопоставленные родители «внезапно» обнаружили у «непрестижного» зятя массу недостатков, и вскоре на расширенном семейном совете (на который самого Петра, естественно, не пригласили) было решено, что их дочь заслуживает лучшей судьбы, и, соответственно, лучшего мужа. В процессе бракоразводных передряг Петро неожиданно для самого себя остался без машины и престижной квартиры, расположенной в центре Кишинева, зато стал владельцем 1,5 комнатной квартиры в паршивом трехэтажном доме старой постройки в пограничном с Румынией захолустном городке под название Кагул, отстоящем от столицы Молдавии почти на две сотни километров.
        С тех пор Петро невзлюбил, а точнее говоря, возненавидел женщин. Причем всех сразу. И решил им мстить. Не тем, конечно, что были конкретно виновны в его несчастной жизни, - до них он добраться не мог, а женщинам вообще, тех, что волею судьбы оказывались с ним рядом, или которых ему еще предстояло встретить на жизненном пути. Теперь всякий раз, когда ему доводилось привести домой очередную подружку, он изощренно трахал ее всеми известными ему способами, а под конец использовал огромный импортный резиновый член, прихваченный от одной из предыдущих жен, имевших обширные знакомства среди членов семей номенклатурных работников, часто выезжающих за рубеж.
        Таким образом, каждая новая женщина, в душе вероятно считающая Петра потенциальным женихом, от постельных отношений с ним получала массу новых впечатлений и ощущений, порой даже против своего желания. Впрочем, если верить его рассказам, были среди них и такие, которым игры с резиновым «дилдо» нравились…
        Итак, прикупив в местном магазине продуктов, и, конечно же, водки, мы вернулись в вагон, а вскоре наш состав покинул станцию Жмеринка и продолжил свой путь.
        Между прочим, хочу здесь это особо отметить, что в нашей проводницкой работе была ярко представлена модель классического советского бизнеса тех лет: продавая вино, мы на вырученные деньги покупали водку и коньяк, которые затем выпивали - таким образом, на руках после этих финансовых операций ничего, естественно, не оставалось, а результаты сказывались лишь на печени и наших умственных способностях, да и то, как утверждают врачи, резко отрицательно.
        Перемещаясь по железным дорогам Украины, наш состав, если смотреть по карте, миновав Жмеринку, стал забирать севернее, к белорусской границе, и следующей большой станцией на нашем пути должен был стать город Витебск.
        Шел пятый день нашего путешествия, и все это время мы занимались готовкой еды, чтением книжек, долгим сном - ночным и дневным, разговорами о женщинах, и, изредка, физкультурными упражнениями. Бегая во время одной из коротких стоянок трусцой вдоль путей, я обнаружил примерно в середине нашего состава механизированную пятерку - пять вагонов-холодильников в одной сцепке, которые, как мы уже знали, перевозят скоропортящуюся продукцию: мороженое мясо, фрукты-овощи, или еще что-либо в этом роде, требующее постоянной пониженной температуры хранения.
        Вернувшись, я строго-настрого запретил Петру покидать вагон, а сам с пятилитровой канистрой портвейна в руке и полотенцем подмышкой, отправился в гости к соседям и вскоре постучал в двери главного из пяти вагонов - бригадного, или так называемого жилого вагона. На окне дернулась занавесочка - кто-то из ребят выглянул наружу, и мне тут же открыли, - опытные проводники знают, кто к ним может прийти вот так запросто, с канистрой вина.
        После короткого знакомства и последовавшего за этим пятиминутного разговора о житье-бытье с ребятами-проводниками, которых в вагоне оказалось трое, я был приглашен искупаться в их настоящем душе, где не надо было экономить каждый литр воды. Итак, не жалея теплой воды и мыла, я надраивал тело целых полчаса, тщательно смывая накопившуюся за время дороги грязь.
        Хозяева тем временем степенно угощались портвейном, а на электроплитке в огромной сковороде жарилось мясо с луком, причем и на мою долю тоже, так как, по словам рефрежераторщиков, мяса у них было в изобилии. В свой вагон я вернулся спустя час чисто вымытым и побритым, держа в руке увесистый сверток жареного кусками мяса.
        Глава вторая
        Пока я расчесывался перед небольшим зеркалом, вделанным в боковину полки, а затем доставал из сумок чистые носильные вещи, Петро с наслаждением жевал хорошо приготовленное мясо, запивая его «Фетяской», а в паузах, отставив в сторону стакан и вилку, от избытка чувств восторженно хлопал в ладоши. Глядя на мои приготовления, он, конечно же, понимал, что я не зря прихорашиваюсь; учитывая, что наши разговоры о женщинах в отсутствии оных становятся болезненно-вредными, он взлелеял надежду, что вот-вот в наш вагон, - если нам, конечно, повезет, и мы повстречаем в Витебске, куда мы вскоре должны были прибыть, таковых, - войдет парочка прекрасных местных фей.
        - Я знаю, Савва, если уж ты взялся за дело, толк обязательно будет, «снимешь» и доставишь в вагон любых девочек, - сказал он.
        - Ты бы лучше подумал о том, дорогой коллега, как побыстрее избавиться от своего зверинца, - строго, дабы остудить его просыпающийся любовный пыл, сказал я напарнику, имея в виду мандовошек, которые, как оказалось, водились у Петра, причем в пугающем количестве. О своих попутчиках-паразитах Петру стало известно лишь позавчера, когда мы уже находились в дороге, и что-либо предпринять против них в наших стесненных дорожных условиях было невозможно.
        Совсем не обрадовавшись этому известию, я ограничил напарнику зону его перемещения в купе, разрешив пользоваться исключительно нижней полкой, в душе надеясь, что «эти подлые насекомые» поленятся подняться на вторую полку, на которой я обитал.
        Вскоре наш состав сбавил ход, а затем и вовсе остановился; впереди по обе стороны от путей виднелись уже намозолившие нам за время поездки глаз своей однообразностью неприхотливые станционные строения - Витебск-товарная. Обходчик, которого пассажирам любого поезда обычно слышно еще задолго до его появления благодаря шуму, который он производит, постукивая своим молоточком по крышкам букс, сообщил нам, что в Витебске наш состав простоит, как минимум, несколько часов.
        Мы весьма обрадовались этому сообщению - после длительного сидения в запертом пространстве купе нам уже просто необходимо было хоть как-нибудь развеяться, да хотя бы размять ноги на твердой земле, а также не мешало прикупить в дорогу чего-нибудь съестного, что могло хоть как-то скрасить наш суровый дорожный быт. Захватив с собой немного денег, мы заперли двери вагона и направились в сторону товарной станции, рядом с которой, к нашей радости, обнаружили действующий в этот час небольшой продовольственный рынок.
        Этот рынок, располагавшийся на пристанционном пустыре, был почти сплошь уставлен всевозможными магазинчиками, будками и киосками, а также навесами для торговли привозной колхозной и домашней продукцией. Лишь половина из магазинов в этот час функционировала, да и народу на рынке было немного.
        Мы не спеша обошли его, осмотрели все представленные на нем неприхотливые товары, закупили необходимые продукты - картофель, лук, свеклу, морковь и свежее мясо, не забыв приобрести также дихлофос, с помощью которого я собирался изводить у напарника «зловредных насекомых».
        Под конец мы подошли к небольшому щитовому прилавку, перед которым толпилось десятка два человек, за ним прямо в ящиках, а также на нехитрой витрине, сооруженной из досок, стояли радующие сердце простого советского человека бутылки с алкогольными напитками различных форм и размеров с разноцветными этикетками. Дождавшись своей очереди, я попросил хозяйку этого богатства, довольно полную даму, одетую в синий халат, с высоким искусственным рыжим шиньоном на голове, дать нам три бутылки водки и десять пива.
        Продавщица строгим тоном сообщила, что я должен сдать ей взамен какие-то пустые бутылки, мол, так у них заведено. В растерянности я огляделся по сторонам и тут, к своей радости, увидел двух девушек, стоявших в конце небольшой очереди, образовавшейся за нами. В руках одной из них, а у другой в сетке, было десятка полтора пустых бутылок из-под водки, пива и лимонада.
        - Как удачно вышло, что вы в нужный момент оказались рядом, - пропел я нежным голоском, прихватывая под руку и увлекая за собой в начало очереди одну из девушек, полненькую блондинку; вторая в недоумении последовала за подругой. Девушки, ничего не понимая, растерянно взирали на меня, а я тем временем стал вынимать из их сетки пустые бутылки и передавать продавщице.
        - Извините, - зашептала мне на ухо блондинка, - нам нужно купить пива и лимонада, а без пустых бутылок на замен здесь не отпустят.
        - Отпустят, - шепнул я ей, забирая и складывая в сетку девушки наш заказ. - Сколько вам пива, сколько лимонада?
        - По две того и другого, - растерянно сказала девушка, оглядываясь на подругу.
        - Дайте, пожалуйста, - попросил я продавщицу, та добавила на прилавок требуемое, после чего заикнулась было, что я остался ей должен еще две пустые бутылки, и тогда я пододвинул к ней рубль из сдачи и одновременно подмигнул. Продавщица, к счастью, оказалась понятливой, сказала: «теперь в расчете», вопрос, таким образом, был улажен, после чего я, подхватив сумку, вышел из очереди, девушки, естественно, последовали за мной, позади нас плелся смущенно улыбающийся Петро.
        - Милые девушки! - воскликнул я, обращаясь к нашим случайным знакомым, когда мы отошли от прилавка на пару десятков шагов, - спасибо вам за помощь, вы нас капитально выручили. Теперь мы у вас в долгу, поэтому предлагаю пить пиво вместе. - Произнося эту тираду, я исподволь разглядывал их.
        Одеты обе девушки были явно не для базарных походов, на них были довольно приличные, можно сказать, выходные наряды, из чего я сделал вывод, что девушек этих рано поутру откуда-то после бурно проведенной ночи выпроводили, или же они с самого утра так принарядились, в надежде, что им предстоит интересный день. В первом случае им необходимо было выпить с утра для опохмелки, а во втором случае - для хорошего настроения, поэтому я собирался стать их «ангелом-спасителем».
        - Как это, в смысле - «пить вместе»? - не поняла подруга блондинки, невысокая стройная шатенка.
        - Вон там, на товарной станции, - указал я пальцем направление, - в пяти минутах ходьбы отсюда, стоят наши вагоны с целой сотней тонн замечательного вина, поэтому предлагаю пойти туда и уже на месте обсудить план мероприятий на сегодняшний день… - После небольшой паузы, следя за выражением лиц моих собеседниц, я продолжил: - Посидим, выпьем, познакомимся, поболтаем, а дальше будет видно, но имейте в виду, наперед говорю: мы ребята скромные, девушек не обижаем, обещаем сугубо джентльменское отношение.
        Девицы переглянулись между собой, затем, отойдя в сторонку, с полминуты посовещались, после чего вернулись.
        - Мы согласны, - сказала пышнотелая и полногрудая блондинка, одетая в белую мини-юбку и черную блузку, на ее полненьких ножках, обтянутых черными колготками, были туфли на каблучках. Вторая девушка была спортивно сложенной симпатюлей с модной в этом сезоне короткой стрижкой темных волос, одетой в кокетливые черные брючки со шнуровкой по бокам и голубой джемпер, из-под которого виднелась красиво вышитая блузка, на ногах ее были изящные туфельки на небольшой танкетке.
        - Тогда - по вагонам! - весело сказал я и тут же отправил вперед Петра, чтобы он успел навести хоть какой-нибудь порядок к приходу «дам». Мой напарник со счастливой улыбкой на лице чуть ли не вприпрыжку поскакал к вагону, мы неторопливо последовали за ним.
        По мере нашего приближения к цели все явственнее ощущались запахи, запомнившиеся мне на всю жизнь и свойственные лишь железнодорожным станциям: пахло смолянистой пропиткой шпал, едкими выхлопами тепловозной гари, разогретым металлом, все это, смешиваясь с густо настоянным запахом степных трав, растущих прямо за зоной отчуждения, создавало неповторимый букет.
        Я шел, а на душе моей расцветало радостное ощущение от того, что у нас все так хорошо складывается: в моей сумке уютно позвякивали полные бутылки с веселым содержимым (нет для слуха русского человека приятнее музыки), милые сговорчивые девушки держались рядом и не отставали - жизнь, таким образом, продолжалась, обещая новые радости и развлечения. Девицы, неловко балансируя на железнодорожных насыпных откосах в своей обуви на каблучках, мужественно их преодолевали, а я их не торопил, при необходимости подавая руку и поддерживая.
        К нашему приходу Петруха успел навести в купе относительный порядок: убрал с прохода ведро с вином и застелил постели покрывалами, и теперь, словно радушный хозяин, стоял на пороге, улыбаясь во весь рот.
        Блондинка, окинув оценивающим взглядом вагон, а также метровую вертикальную лестницу, ведущую к двери, бесстрашно атаковала ее первой: она поставила ногу на крутую ступеньку, но узкая юбка мешала ей, поэтому одной рукой девушка задрала злополучную юбку чуть ли не до пояса, так что стали целиком видны ее голубенькие трусики, а другую протянула Петрухе.
        Он, пыхтя от усилий, тянул девушку за руку вверх, я руками и чуть ли не головой толкал ее снизу под ягодицы, но дело все равно шло туго, и тогда подруга блондинки тоже приняла участие в «погрузке» своей товарки - рукой придерживая ей юбку, она стала морально подбадривать ее:
        - Давай, Люська, е… твою мать, ну, давай же, поднимайся скорее.
        Наконец совместными усилиями нам это удалось, и Люся оказалась внутри вагона, ну а нам со второй девушкой, спортивно сложенной Ульяной, чтобы последовать за ней, хватило нескольких секунд.
        Не успели мы рассесться в тесном купе и познакомиться, со смехом обсуждая перипетии «штурма» вагона, как в дверь постучали, и я, выглянув в дверное окошко, увидел стоявшего на путях станционного охранника - ВОХРовца в форме.
        Ага, а вот и незваный гость на нашу голову пожаловал, понял я, делая знак всей нашей компашке замолчать. Скорее всего, подумал я, этот парень видел, как мы садились в вагон…
        Приоткрыв немного дверь и загородив ее своим телом, я сухо сказал: «Слушаю вас!».
        Охранник предъявил свои документы и оказался, помимо прочего, начальником охранной службы станции Витебск-товарная. На боку у парня из жесткой кожаной кобуры торчала рукоятка револьвера - наверное, еще с пламенных революционных времен «железного» Феликса, руководившего в ту пору железными дорогами, было заведено такое правило - охранникам носить револьверы.
        Состроив постное служебное лицо, «гость» сказал:
        - Товарищ проводник, я знаю, что в вашем вагоне находятся посторонние лица женского пола.
        - У меня? - удивился я. - Что вы, откуда здесь могут женщины, товарищ майор? (Что касается звания, это я так пошутил).
        - Я своими глазами видел двух девушек, поднявшихся в ваш вагон, - игнорируя мое обращение, сказал «майор» негромко, оглядываясь при этом по сторонам, из чего я тут же сделал вывод, что ВОХРовец не желает скандала, и, скорее всего, его устроит откупное в виде сосуда с вином. Теперь определяющим фактором была лишь емкость этого самого сосуда.
        После двухминутных переговоров, больше напоминавших торг, ВОХРовец получил на руки трехлитровую банку вина и, мужественно борясь с собой, дал по моему требованию обещание, что пока мы стоим на станции, никто другой из его подчиненных к нашему вагону не приблизится, и вина клянчить не станет.
        Эта удачная операция прибавила нам веселья и мы, закрыв дверь во избежание встреч с другими станционными работниками, стали общаться между собой более свободно и раскованно, а для обеспечения более полноценного контакта Петро установил на стол бутылку водки, а также бутылку из-под молока, наполненную «Фетяской»; для любителей же «дамских», то есть сладких напитков, у нас под столом стояла наготове целая фляга с портвейном.
        Порасспросив нас о нашей работе и убедившись в том, что в вагонах действительно немереное количество вина, девушки еще больше развеселились и попросили налить им портвейну; ну а мы с Петро стали пить водку.
        Через час-полтора умеренных возлияний под скромную закуску, а также задушевных разговоров, атмосфера в купе прониклась непринужденностью, и все члены нашего маленького коллектива пришли в лирико-любовное настроение, разговор теперь крутился только в сексуальных сферах, а тут как раз настало время нашему железнодорожному составу отправляться. Я открыл небольшую дверцу, ведущую в боковой отсек, объяснил дамам, что там у нас устроен туалет и рассказал, как им пользоваться. Эта дверца, ведущая к цистерне с вином, по идее во все время пути должна быть заперта и запломбирована, но снимать и ставить пломбы, как вы помните, я научился еще в первом своем рейсе, так что беспокоиться было не о чем. Подмывались девушки в отсеке сухим вином, - вода, как известно любому проводнику, в рейсе дороже вина. После этого мы разбились на пары, причем, неожиданно для себя, я оказался с блондинкой, - все у нас произошло спонтанно, и пары составились сами по себе, по ранжиру.
        Теперь мне вместе с моей пассией Люсей предстояло забраться на вторую полку; для этого девушка разделась внизу, я отгородил ее покрывалом, а остальные на минутку отвернулись. Люся сняла с себя юбку и блузку, однако, не желая оставаться голой, переоделась в мои спортивные шаровары и рубашку, после чего мы с ней вскарабкались наверх.
        Через минуту-другую, после недолгих, но жарких объятий, мы, не обращая внимания на соседей снизу, уже отдавались друг другу в какой-то невообразимо сложной из-за тесноты и близости потолка позе; думаю, этой позой можно было бы обогатить камасутру, такой там еще наверняка нет.
        На нашем, верхнем ярусе, было к тому же довольно душно, и вскоре я, изрядно вспотев, попросил Петра приоткрыть дверь, чтобы помещение хоть как-то проветривалось. При этом я даже не помышлял о гораздо более удобной для секса нижней полке: мне представлялись полчища мандовошек, дружно атакующих нас и кровожадно шевелящих при этом своими мощными челюстями. По этой же причине мы с Люсей почти до самого вечера не спускались вниз, в конце концов кое-как приспособившись к нашей верхней полке.
        Когда за окном стемнело, нам все же пришлось спуститься вниз, так как к этому времени все уже основательно проголодались. Я растопил маленькую печку и мы стали в восемь рук готовить ужин: девушкам было доверено почистить картошку, затем я, слегка ее обжарив, стушил с добавлением вина в казане, а под конец вывернул туда же банку тушенки. Ну, чем, скажите, не царский ужин?
        Ужинали мы романтично - при свечах; мы с Петро по-прежнему баловались водочкой, девушки наслаждались портвейном, отказавшись от водки, а заодно - с негодованием - и от сухого вина, которое, к тому же, носило такое - тьфу! - странное название: «девичье».
        С каждым часом нашего путешествия мы все больше отдалялись от родного нашим попутчицам Витебска, что, впрочем, судя по всему, наших дам совершенно не беспокоило: они чувствовали себя в вагоне вполне комфортно и удивлялись, наверное, лишь тому, почему это мы с Петром до сих пор для разнообразия не поменялись партнершами.
        Петруха, конечно, был бы не против обмена - периодически сталкиваясь с «моей» Люсей в тесном пространстве купе, он то и дело как бы невзначай проводил рукой по ее пышному бедру, или же касался груди, но я строго следил за порядком и не позволял ему безобразничать. Где им, нашим милым подругам, было знать, что причиной нашего столь «высоконравственного» поведения являлись банальные мандовошки, - о том, что у девчонок для нас тоже могут быть свои сюрпризы «от Венеры», мне и думать не хотелось.
        После ужина Люся одним махом взлетела на верхнюю полку, чем вызвала наши восторженные возгласы - она весьма быстро приобрела этот навык, и на сей раз исполнила его просто мастерски.
        - Я присваиваю тебе, Люся, - сказал я слегка заплетающимся от водки и усталости языком, - звание проводника первого класса. - И пояснил: - За освоение высшего пилотажа в вагонной акробатике.
        Петро и Ульяна дружно захлопали в ладоши.
        В таком вот времяпровождении практически незаметно миновали сутки, совместно проведенные нами в дороге, что было отмечено очередным тостом; а часом раньше наш состав пересек границу с одной из братских прибалтийских республик, что было поводом для тоста предыдущего.
        Отношения в нашем небольшом коллективе за это время сложились великолепные, мы чувствовали себя легко, весело и непринужденно. Однако, немного поразмыслив, я решил, что настало время разрушить создавшуюся идиллию и попрощаться с девушками. Мне, признаюсь, было нелегко это сделать, так как я и сам уже привык к ним, а девушки, судя по всему, вовсе не собирались покидать нас; казалось, они готовы были путешествовать вместе с нами сколь угодно долго, деля все тяготы и прелести походно-кочевой, поездной жизни. Тем не менее, дождавшись момента, когда впереди по ходу движения показались станционные строения и поезд стал замедлять ход, я решительно объявил, что настало время для последнего поцелуя. Петро бросал на меня умоляющие взгляды, девушки были в недоумении, но я был непреклонен, выдал им тридцать рублей на дорогу и высадил на полустанке, вблизи которого располагался пассажирский вокзал.
        Уже растаяли на уносящемся от нас перроне силуэты наших белорусских подружек, а Петро все поглядывал через открытые двери в их сторону и вздыхал. Он бы, наверно, еще долго бы так стоял, дожидаясь, пока я на него не прикрикну, но я сказал спокойно и дружелюбно, передавая ему флакон с дихлофосом:
        - А теперь, Петро, ты должен подумать о своем здоровье и озаботиться тем, как победить гнусных насекомых. Впереди нас ждет город высокой культуры Рига, а вместе с тем новые отношения с интеллигентными дамами. Вот, возьми это, отправляйся в отсек и побрызгайся, причем повтори эту процедуру пару раз через несколько часов. А девочки эти, поверь мне, скоро забудутся, так как их место займут другие.
        Мои слова напарник воспринял как обещание, и, несколько приободрившись, полез в отсек.
        Глава третья
        Город Рига - конечная цель нашего путешествия, встретил нас не очень приветливо - в том смысле, что при виде наших вагонов с надписью «вино», стоявших у всех на виду, на первом пути товарной станции, никто из многочисленных прохожих умильно не улыбался, и даже железнодорожные рабочие, обычно жадные до халявки, в двери вагона не стучали и банку вина налить не просили.

«Похоже на то, что мрачные предсказания опытных проводников начинают сбываться», - с тоской подумал я, вглядываясь в лица граждан, проходивших мимо вагона, - лица эти, вполне нормальные, не воспаленные алкоголем и явно не требовавшие похмелья, мне, конечно же, не нравились.
        Налив и передав машинисту станционного маневрового тепловоза чайник вина, я попросил его поставить наши вагоны в подходящее, с его точки зрения место, где мы могли бы продавать вино; стесняться в такой ситуации было глупо. Машинист, подумав немного, зацепил вагоны и тронул с места, после чего наш маленький состав отправился в небольшое путешествие по городу, и получасом позже мы оказались в городской промышленной зоне, где в прямой видимости от нас были расположены несколько заводов и фабрик. Время для торговли было самое подходящее - пять вечера - трудовой люд как раз заканчивал свой рабочий день.
        Мы быстро подготовились к «работе», и в радостном возбуждении наблюдали, как целые толпы рабочих и служащих, выходя через проходные заводов, направлялись к остановкам автобусов, чтобы ехать по домам. При этом путь их пролегал в самой непосредственной близости от вагонов, однако, к нашему удивлению, никто из работяг не изъявлял желания купить вино. На двери вагона я мелом вывел толстыми крупными буквами слово «ВИНО» - чтобы ни для кого не было секретом, что именно в нем находится, оставалось лишь приписать рядом слово «в продаже», а на порог у двери для наглядности выставил ведро и банку.
        И что бы вы думали? Вся эта суета в итоге оказалась напрасной - навязчивая реклама никого не привлекла, клиентов мы так и не дождались, а людской поток - поначалу широкий и бурный, вскоре понемногу иссяк, вино осталось невостребованным, а затем на улице стало темнеть, и наши шансы на заработок растаяли вместе с последней розовой дымкой заката.
        Проведя до обидного спокойную ночь, ранним утром мы с Петро отправились искать маневровый тепловоз для того, чтобы он перекинул наши вагоны в новое, более подходящее для торговли место. Этот день был пятница, впереди были выходные, и еще оставался призрачный шанс на какой-нибудь, хоть небольшой заработок, - о том, что вагоны ждут на винзаводе, где наверняка уже были получены дорожные документы, я и думать не желал.
        Найдя на запасных путях свободный маневровый, я налил машинисту полведра и напрямую сказал, чего хочу. Тот пожал плечами, зацепил наши вагоны и вскоре пристроил их в черте города, неподалеку от центра, на этот раз поблизости от винного магазина.
        Однако для нас от этой перемены мест ровным счетом ничего не изменилось: прибалтийские выпивохи, скользнув равнодушным взглядом по нашим вагонам, заходили в магазин, где покупали себе «флакон», «пузырь», «фугас», «бомбу», «огнетушитель» или «фаустпатрон», - теперь я уже и не припомню точно, как в тех местах называлась бутылка портвейна, а после приобретения вожделенного напитка отправлялись по своим делам.
        Магазинный бутылочный портвейн отличается от нашего тем, что, пройдя на заводе вторичного виноделия обработку, уже окончательно профильтрован, разбавлен водой, разлит в бутылки и стоит заметно дороже. Однако объяснять все эти нюансы, которые говорили в пользу нашего вина, попросту некому было: за целый день к нашему вагону подошли не более десятка клиентов, которые совместно купили от силы литров 15 вина.
        Чрезмерно культурное поведение местных граждан, а также до обидного малое количество встречающихся здесь алкоголиков, начинало меня не в шутку раздражать. К тому же продавец винного магазина - толстая, сурового вида баба, которая уже несколько раз в течение того недолгого времени, как мы устроились по соседству с ней, выглядывала из дверей своего предприятия и подозрительно посматривала в нашу сторону, немало смущала меня. Из чего я сделал вывод, что мне просто необходимо отправляться к конкурентам на переговоры. Стоило попытаться наладить с продавщицей добрые отношения, подумал я, хотя бы уже для того, чтобы у нее не возникло желания позвонить в милицию.
        У меня оставалась еще маленькая надежда на то, что удастся продать хотя бы им немного вина, поэтому я напялил на лицо самую жизнерадостную из своих улыбок и направился в магазин.
        Переговоры, против моего ожидания, прошли как нельзя более успешно: суровая баба при знакомстве оказалась приятной собеседницей, и, что еще важнее, толковой и хваткой торговкой: мы быстро договорились с ней о небольшом взаимовыгодном дельце и поздним вечером того же дня я слил в две металлические бочки, привезенные на «жигулевском» автоприцепе, около 400 литров портвейна.
        Конечно, нам пришлось отдать вино за полцены, то есть по два рубля за литр, но и это был для нас выход - ведь дополнительные 800 рублей в нашу кассу при любом раскладе лучше, чем ничего.
        В субботу утром машинист маневрового тепловоза, все тот же неразговорчивый худощавый мужик, не желая больше нас слушать, зацепил вагоны и спустя полчаса затянул их на территорию винзавода, который, как оказалось, располагался практически в самом центре города. Из слов директора, который с заметным нетерпением лично встречал вагоны, мы узнали, что местный винзавод прямо-таки задыхается от недостатка виноматериалов, поэтому он, получив еще позавчера дорожные документы, потребовал от руководства железной дороги, чтобы вагоны, «затерявшиеся» где-то на городских подъездных путях, разыскали и немедленно доставили на завод.
        С нашим приездом для многих работников завода выходной день, суббота, превратился в день рабочий: две лаборантки в синих халатах, уже вооруженные пробирками и бутылками, стояли на рампе в полной готовности. Таким образом, еще до девяти утра из цистерн были взяты анализы вина; после чего рабочие в брезентовых робах, подсоединив свои шланги, принялись сливать вино.
        Ну а у меня в этот час была своя задача. В спецвагоне, как я уже рассказывал, имеется жилой отсек - так называемое купе, расположенное посредине вагона. По обеим его сторонам, за перегородками, в которых имеются небольшие дверцы, установлены цистерны -14-тонники. Каждая такая цистерна снабжена температурным расширительным бачком емкостью в 175 литров на тот случай, если температура вина внутри нее повысится, и вино, увеличившись в объеме, выдавится в бачок. Из курса физики мы знаем, что вода при повышении температуры свой объем практически не меняет, другое дело вино - оно таки да меняет. Накануне вечером мы с Петром с помощью ручного насоса заполнили вином оба расширительных бачка, после чего заделали их выходные клапаны специальными пробками, а затем установили шланги на место (цистерна соединяется с бачком гибким резиновым шлангом). Таким образом, мы получили резерв в 350 литров вина, которое наши коллеги обычно называют «золотой фонд проводника».
        Опытный проводник на нашем месте, скорее всего, так бы не поступил, потому что приемщики - нередко битые уже парни - этот нехитрый фокус знают, но мы, зеленые новички, наивно полагали, что это сойдет нам с рук, и пошли, таким образом, на риск.
        После того, как работники слили «спец» - естественно, в первую очередь, так как это одно из основных правил приемки, и общее количество вина при проверке совпало с указанным в документах, мы с облегчением вздохнули и отравились в заводской душ, где с удовольствием выкупались и даже попарились, - в этот день здесь, на заводе топилась небольшая собственная парная.
        После купания, прилично одевшись и взяв с собой пакет с подарками и фотографиями, который я должен был передать родственникам моей супруги, живущим в Риге, дав Петру строгие указания, что можно делать и чего нельзя, я отбыл в город.
        Я прежде кое-что читал и слышал об этом красивейшем европейском городе, разительно отличающимся от других советских городов архитектурой, планировкой, своим особенным укладом жизни, и т. п. Поэтому теперь, когда мне представилась возможность увидеть все это воочию, своими глазами, я попросту отправился по нему бродить, с интересом перемещаясь по тихим узким улочкам Старого города, и все здесь - храмы, дворцы, жилые здания, магазины, надо признать, было для меня в диковинку. При этом, меня, конечно же, в неменьшей степени интересовали люди - местные жители.
        Оглядывая вывески, написанные на незнакомом мне языке, я из интереса стал про себя загадывать, что бы это могло значить, например, парикмахерская это или булочная, а затем, для проверки своей догадки, заходил в магазин, однако в итоге получилось так, что я так ни разу и не угадал.
        Случайно попав таким же образом в аптеку, я вспомнил о беде своего напарника - мандавошках, - и, обратившись к работнице в белом халате, крашеной перекисью блондинке средних лет, попросил ее продать мне серно-ртутную мазь, так как пользование дихлофосом отчего-то не принесло Петру нужных результатов.
        Работница, недовольно скривившись при первых же произнесенных мною словах, пренебрежительно выслушала меня до конца, после чего сделала недоуменное лицо и покачала головой, делая вид, что не понимает меня, и тогда я вспомнил, - меня об этом еще в Молдавии предупреждали, - что по-русски здесь со мной никто разговаривать не станет, так как в Прибалтике весьма сильны национализм и ненависть ко всему русскому.
        Тогда я сказал этой «симпатичной» женщине, которая выглядела еще более русской, чем я сам (я уж не говорю здесь о том, что она, для того чтобы работать в аптеке, должна была закончить советский вуз, где преподают, разумеется, на русском языке), что я приехал из Молдавии, и что если я заговорю с ней по-молдавски, то она тем более меня не поймет. Женщина выслушала меня на этот раз с интересом, после чего лицо ее расплылось в широкой, располагающей улыбке, и она на чистейшем русском языке стала меня расспрашивать, как мы там, в Молдавии, поживаем под «ужасающим гнетом и засильем» русских, а уж затем принесла нужную мазь.
        Радуясь тому, что русский, как язык межнационального общения, все еще годится в употребление, так как какие-либо другие языки были мне неведомы, я задержался в аптеке еще на пару минут и узнал в качестве дополнительной информации, что знаменитый органный зал в Домском соборе в этом месяце закрыт на ремонт. Что ж, печально конечно, но не очень, так как я с этой самой музыкой не был знаком даже понаслышке. Поблагодарив «добрую» служащую аптеки, я отправился по своим делам.
        Вскоре, прилично подустав от прогулки по городу, я позвонил из телефона-автомата по имевшемуся у меня номеру, и мне ответил женский голос, что наша - по линии моей супруги - родственница по имени Виктория, с которой я должен был встретиться, и которой я никогда прежде и в глаза не видел, по долгу службы выехала куда-то за пределы Риги, но что, тем не менее, меня с нетерпением ожидают по указанному адресу. И неудивительно, подумал я, что Виктория так занята, так как, несмотря на свой совсем еще несерьезный возраст - 23 года, она была в звании старшего лейтенанта милиции и занималась вполне серьезными делами.
        Втайне лелея надежду насладиться в доме родственников домашней пищей (признаюсь, походная наша еда попеременно со столовской мне уже порядком поднадоела), я поймал такси и через десять минут прибыл на место.
        У калитки, ведущей к небольшому частному домику, на котором я обнаружил табличку с нужным мне номером, меня уже встречала бабулька лет семидесяти с лишним, судя по всему, жена дяди Семы, который приезжал к нам с Мартой на свадьбу шесть лет тому назад.
        Представившись и обстоятельно доложив весьма осторожной и подозрительной родственнице, чей я и откуда, я был, наконец, допущен в дом, где был препроведен в давно не проветриваемое помещение, оказавшееся кухней, в которой пахло чем угодно, только не свежесваренным обедом. От голода у меня уже урчало в животе, но бабуля угостила меня лишь почти прозрачным чаем с позапрошлогодним сильно засахаренным вареньем из неизвестных мне ягод, что только усилило муки голода, добавив к ним устойчивую изжогу.
        Зато бабулька, желая все знать о своих дальних родственниках, проживающих в Молдавии, стала подробно расспрашивать меня о каждом из них - при этом, на память, надо признать, ей жаловаться не приходилось.
        Продержавшись в таком режиме минут двадцать, и просмотрев за это время сотни фотографий родственников - «седьмая вода на киселе», и торжественно пообещав бабульке прийти назавтра, когда все остальные члены семьи соберутся здесь все вместе, я отдал ей посылку, переданную моей тещей, вышел на улицу, набрал полную грудь воздуха и решительно пошагал прочь от этого дома, дав себе слово никогда и ни при каких обстоятельствах сюда больше не возвращаться.
        Четверть часа спустя такси доставило меня в центр города, к гостинице «Латвия», в которой, если верить водителю, имелся вполне приличный ресторан. Впрочем, вкусные запахи уже достигли моего носа, едва мы подъехали к гостинице, и я, не теряя времени, тут же поднялся на второй этаж здания.
        Часом позже, сытый и умиротворенный, я вышел на улицу и, перейдя шоссе, шагнул в небольшой скверик, где под сенью невысоких деревьев располагались уютные скамеечки, на одну из которых я собирался присесть, чтобы выкурить послеобеденную сигарету.
        Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лишь одна из скамеечек оказалась незанятой. Но едва я к ней приблизился, как с другой стороны к ней подошла миловидная, светловолосая молоденькая женщина, державшая в руке незажженную сигарету. Шагнув ей навстречу, я достал из кармана зажигалку и одновременно пачку сигарет «Мальборо», американских, кстати, которые имею обыкновение носить с собой именно для таких вот случаев. На ходу щелкнув зажигалкой, я поднес огонек и одновременно протянул ей открытую пачку.
        Девушка удивленно приподняла бровки, от предложенной сигареты отказалась и, прикурив свою сигарету - это был «Кент», - от моей зажигалки, присела на скамеечку, положив рядом с собой элегантную белую кожаную дамскую сумочку. «Смотри, какая хорошенькая «прибалточка», - подумал я, спросив разрешения присесть рядом. Девушка кивнула, и я опустился на край скамеечки.
        Надо сказать, что все мои знакомые, прежде побывавшие в этих краях, предупреждали меня, что в Риге можно потратить на поиски целый день и не встретить даже одного хорошенького женского лица.
        - Спасибо, - сказала дамочка по-русски, красиво затягиваясь сигаретой, голос ее оказался приятного тембра. Исподтишка я стал разглядывать ее. Выглядела моя соседка весьма элегантно и привлекательно: белый брючный костюм из легкой ткани, и белые же туфельки на невысокой танкетке, под пиджаком тоже белая, тончайшая, почти прозрачная нейлоновая блузка, все, конечно же, импортного производства.
        Набравшись смелости, я спросил ее о чем-то, она ответила, и уже через минуту между нами завязалась непринужденная беседа, - женщина говорила по-русски с милым акцентом, приятно волновавшим мой слух. На вид ей едва ли было больше двадцати, на лице имелся легкий дневной макияж, нанесенный достаточно грамотно.
        - …И зовут вас?… - продолжая наш разговор, как бы между прочим спросил я, затем добавил, извиняясь: - Мое имя Савва.
        - Вероника, - ответила она. - Вы знаете, у вас такое необычное имя, я раньше такого никогда не слышала.
        - Я хочу сказать вам, Вероника, что когда я только собирался ехать сюда, в Прибалтику, мне говорили, что я здесь, вероятно, не встречу ни одной красивой женщины, однако случилось так, что первая же из них, которая заговорила со мной, то есть вы, оказалась красавицей, - сказал я, ничуть ни кривя душой.
        - О, вы мне говорите комплимент, - слегка покраснев, сказала Вероника, - но я не местная, я из Польши, полячка.
        - А, ну тогда все в порядке, - сказал я, улыбнувшись, - красота польских женщин известна во всем мире.
        Вероника от моих слов и вовсе зарделась в смущении, но я непринужденно добавил еще что-то, затем мы заговорили о политике, о непростых отношениях между нашими странами, о том, что простому человеку, живущему в социалистическом лагере, за «железным занавесом», почти нет возможности путешествовать, посещать другие страны и так далее, и вскоре между нами установилось полное взаимопонимание.
        За разговорами мы выкурили и по второй сигарете, после чего я спросил Веронику, не желает ли она подняться в бар, расположенный, как я заметил во время обеда, на втором этаже, в одном зале с рестораном. Она согласилась, и мы направились к зданию «Интуриста».
        Бар, представший нашему взору, по своему типу называется пристенным - высокая деревянная стойка коричневого цвета была устроена вдоль одной из стен зала; народу же здесь было с самого обеда - не протолкнуться, и мы с трудом нашли крохотное свободное место у стойки, где мне удалось отвоевать один пуфик для дамы, - сам я остался стоять рядом с ней.
        После нескольких минут ожидания мы, наконец, удостоились внимания: к нам вальяжной походкой подошел бармен в белой рубашке при черной бабочке. Кивнув в знак приветствия, он склонил вопросительно голову.
        - Два коктейля на ваш вкус, будьте добры, только не очень крепких, - попросил я.
        - Экскьюз ми. Вот ду ю вонт? «Простите. Чего желаете? (англ.)» - спросил бармен не «поняв» моего русского, и затем, щеголяя знанием отрывочных фраз из нескольких языков, повторил свой вопрос на местном языке, затем на польском, французском, немецком и, по-моему, на испанском.
        Одарив его уничтожающей улыбкой, я протянул руку за меню, нашел там коктейли, написанные на английском, и через несколько секунд выдавил из себя:
        - То дабл скрудрайвер, плиз. - Две двойные «отвертки», пожалуйста. (Международное название всемирно известного коктейля, который получил широкое распространение во всем мире, исключая, разумеется, Советский Союз).
        Бармен ушел, а через пару минут вернулся и поставил перед нами две двойные водки с апельсиновым соком.
        Подняв свой бокал, я обратился к Веронике:
        - Прошу прощения, что заказал напитки не посоветовавшись, - сказал я, улыбнувшись. - В следующий раз будете заказывать вы.
        Вероника улыбнулась мне в ответ, согласно кивнула, затем сунула соломинку в свой бокал, и мы, попивая свои коктейли, продолжили наш разговор, прерванный накануне.
        Она рассказала, что учится в Варшавском университете на третьем курсе, факультет психологии, замужем два года, но детей они с мужем пока не завели. Уже во второй раз за последние три года она путешествует по Советскому Союзу, и что муж ее, работающий хирургом, зарабатывает вполне достаточно, чтобы обеспечить семью и требует от супруги лишь одного - чтобы она училась.
        Когда мы допили свои коктейли, Вероника жестом подозвала бармена и на приличном английском заказала два коктейля «коблер-шампань».
        Незаметно, за разговором, мы справились и с этими коктейлями, и от выпитого, как мне показалось, глаза Вероники пленительно и многообещающе заблестели.
        - Давайте выйдем, прогуляемся, - предложила она, отодвигая от себя пустой стакан и распрямляя плечики, - мне уже надоело здесь сидеть.
        Остановив проходившего около нас бармена, я спросил его по-молдавски:
        - Кыт мэ фаче? (Сколько с меня?)
        Бармен переспросил меня как минимум на шести языках, чего я желаю, но я упрямо, стараясь не улыбаться, спрашивал его все то же самое, по-молдавски.
        Тогда он склонился над стойкой и тихо, по-русски, спросил:
        - Чего вы хотите? - И, конечно, получил достойный ответ, который у меня был заготовлен заранее.
        - Расчет, мудак, - с удовольствием делая акцент на втором слове, сказал я, - я тебя уже три раза спросил: «Сколько с меня?», неужели не понятно?
        Когда я достал из кармана внушительной толщины пачку денег, опытный бармен при виде их не подал и виду, а Вероника удивленно приподняла бровки.
        - Сдачу оставь себе, - небрежно сказал я, роняя на стойку 35 рублей - четвертной и десятку, и, даже не поглядев на склонившегося в благодарности бармена, сунул пачку обратно в карман, после чего подал Веронике руку, помогая ей сойти с высокого барного стульчика.
        - Как это будет по-русски?.. Вы его ловко… сделали, - Подобрав, наконец, нужное слово, восторженно сказала она, когда мы направлялись к выходу. - Это на каком языке вы сейчас говорили?
        - На молдавском, - с улыбкой ответил я.
        - А что, у вас там, в Молдавии, все так хорошо зарабатывают? - с улыбкой спросила Вероника, кивнув на мой оттопыренный карман.
        - Я представитель фирмы, которая отправляет вина во все республики нашей страны, - соврал я, - а также за границу. Поэтому нам оплачивают командировочные, представительские и прочие расходы.
        - А какой сорт вина у вас самый главный, ходовой? - беря меня под руку, задала она новый вопрос.
        - Портвейн, - ответил я после короткой паузы, после чего с любопытством поглядел на Веронику. Любая, и даже самая последняя ссыкуха, гражданка моей родины, наверняка сказала бы: «фи!», но Вероника произнесла: «О!», очевидно потому, что пила у себя в Польше, или где-либо еще, настоящий, португальский, довольно приличного, кстати, качества портвейн.
        Мы долго гуляли по городу, разговаривая обо всем на свете, пока совсем не стемнело, и тогда Вероника спросила:
        - А где вы остановились, Савва, где живете?
        - Хм, - запнулся я, будучи не готов ответить на этот, в сущности, простой вопрос, впрочем, я не предполагал, что он будет задан. - Дело в том, что в Риге у меня живут родственники, и они, конечно, пригласили меня к себе, но мне бы не хотелось их стеснять. А вообще, у меня есть бронь на место в гостинице при заводе, где я сейчас представляю нашу коллекцию вин. (Я с ужасом представил себе ситуацию, пожелай Вероника зайти ко мне в гости.)
        - Я тоже постеснялась бы, наверное, жить у родственников, - сказала Вероника. - Обычно я останавливаюсь в гостиницах, сейчас я живу здесь, в «Латвии».
        - Ну что ж, раз вам там все знакомо, давайте вернемся и поужинаем вместе в вашем ресторане? - предложил я. - Если, конечно, вам еще не надоела моя компания.
        - Да, теперь самое время поужинать, - бросив взгляд на свои миниатюрные часики, засмеялась Вероника. - Но я тоже хотела вас прежде спросить, не скучно ли вам быть со мной так долго?
        - Нет, нет, - заверил ее я. - Мне с вами очень интересно. И ужасно приятно. - Я был искренен.
        - Жаль, - вдруг сказала Вероника, решительно беря меня под руку. - Жаль, что завтра мне надо уезжать отсюда. А я ведь еще не пробовала ваш портвейн.
        У меня от этих слов похолодело внутри. «Тогда бы я от стыда провалился сквозь землю, - подумал я. - Если бы нам пришлось его пробовать».
        Ужин в ресторане оказался довольно скромным против моего ожидания. Вероника с удовольствием пила шампанское, но совсем отказывалась есть, лишь поковыряла вилкой в тарелке с салатом. Поэтому, наверно, когда мы одолели вторую бутылку, «моя» дама была уже в довольно приличной стадии подпития.
        Акцент ее усилился, женщина, томно поглядывая на меня, что-то лепетала, и мне, глядя на нее, на секунду представилось, помечталось, что сегодня ночью я, возможно, окажусь в постели с иностранкой - первой в моей жизни. Ну, если уж быть точным, не совсем первой, но разве пьяная румынка Виолетта, с которой я по случаю имел дело пару лет тому назад, и тоже в гостинице, делающая мне минет в темной комнате, не соображая при этом кому, - считается?
        Оркестр заиграл очередную мелодию, это оказался блюз, и Вероника пригласила меня. Мы закружились в медленном танце; она склонила свою головку мне на плечо, я обнимал ее стройное, милое и покорное тело, и вскоре у меня возникло чувство, будто я уже давно с этой женщиной знаком, и нет в ней ничего такого необычного, загадочного, а сама она обыкновенная наша советская, русская баба. После танца Вероника прошептала:
        - Я уже устала, давай уйдем отсюда.
        - Давай уйдем, - согласился я.
        Подошел официант со счетом в руках, но я и теперь не дал Веронике рассчитаться, на что она сказала, чуть обиженно надув губки:
        - Савка, мне неудобно, я чувствую себя обязанной, потому что ты все время платишь.
        - Когда я приеду в Польшу, по делам своей фирмы, разумеется, то буду счастлив, если у тебя будет возможность сводить меня в ваш ресторан, - сказал я, задерживая пальцы ее руки в своей ладони.
        - О Кей, - сказала Вероника, - договорились. - А когда мы будем пробовать портвейн твоей фирмы?
        - С такой прелестной партнершей я могу пить только шампанское, - мгновенно ответил я. - А портвейн для меня, ну, наверное, то же самое, что для твоего мужа… скальпель. «О боже, лучше бы я этого не говорил, - запоздало пронеслось в моей голове. - И нашел же, балбес, подходящее сравнение. Совсем необязательно было напоминать ей о муже».
        Вероника улыбнулась на мои слова своей милой всепонимающей улыбкой.
        - Извини, - сказал я. Она кивнула. Поняла, значит. Да, Вероника, несомненно, была весьма самостоятельной и самодостаточной женщиной - не в пример очень многим нашим, советским дамам, но в то же время по-женски понятливой и уступчивой.
        Покинув ресторан, мы миновали фойе и остановились в коридоре у лифтов.
        - Давай пойдем ко мне в номер, Савва, - вплотную приблизив свое лицо к моему и теребя ладонью лацкан моего пиджака, просто сказала Вероника. Надо ли говорить, что при этих словах я словно жеребец чуть не взбрыкнул от радости.
        Мы поднялись лифтом на 4-й этаж, и Вероника, передав мне пакет, прихваченный из ресторана, в котором была бутылка шампанского и шоколадки, открыла ключом с прикрепленным на нем массивным номерным жетоном дверь, и мы вошли внутрь.
        Это был скромный одноместный номер с совмещенным санузлом, но зато при ванне. Оказавшись в комнате, я едва успел положить пакет на стол и обернуться, как Вероника шагнула ко мне, я подхватил ее на руки, боясь, как бы она не упала, и… оба мы в этот момент, наверное, сошли с ума: бросившись друг другу в объятия, мы стали целоваться, затем повалились в постель и уже там стали срывать с друг друга одежды, после чего слились в едином страстном порыве.
        От восторга и радостного упоения я пришел к финишу довольно быстро, но удовольствие было обоюдоострым и потому ужасно сладостным. Немного погодя мы сидели в кровати, смеясь, кормили друг друга кусочками шоколада, пили шампанское из гостиничных чайных стаканов на брудершафт и целовались, целовались, пока вновь, отставив стаканы, не открывали навстречу друг другу свои объятия.
        Погрузившись в любовное упоение, мы потеряли ощущение времени, но когда мы вместе принимали душ, в дверь неожиданно постучали и противный женский голос прокричал фальцетом:
        - Посторонних в течение пяти минут прошу покинуть номер, иначе мы вынуждены будем вызвать милицию.
        Я взглянул на Веронику, из всего сказанного она уловила и поняла лишь одно слово «милиция», и на лице ее в этот момент отобразилось такое смешное и по-детски обиженное выражение, что я невольно рассмеялся. Запустив руку в карман брюк, я, как был голым, подошел к двери, приоткрыл ее не более чем на ширину пальца и просунул в образовавшуюся щель десятирублевку, которая, словно по волшебству, мгновенно исчезла, после чего захлопнул дверь и запер ее на ключ. Все еще испуганная Вероника, держа в руках полотенце и прикрываясь им, без сил опустилась на кровать.
        - Неужели это все, и так просто? - недоверчиво спросила она.
        - В нашей, самой прекрасной и самой демократичной стране в мире, как видишь, все решается легко и просто. Для этого надо знать всего лишь несколько несложных правил, - сказал я, садясь у ног моей милой и целуя ее округлое, красивое колено. - Не волнуйся, моя прелесть, больше нас никто не побеспокоит, - уверенно добавил я.
        Затем у нас с Вероникой была пылкая ночь, которая соответствовала, смею надеяться, самым лучшим международным стандартам, при этом никто нас больше не тревожил, а утро застало нас спящими в объятиях друг друга.
        Часы показывали четверть девятого, когда я открыл глаза и посмотрел на себя как бы со стороны: я лежал в постели, обнимая очаровательную блондинку - иностранку, ставшую за одну-единственную ночь мне такой близкой, почти родной. Я совсем не знал, что происходит в эти минуты с моими вагонами, напарником, вином - и, честно говоря, мне почему-то на все это было наплевать. Я осторожно вынул руку из-под головы спящей Вероники, она шелохнулась, реснички ее глаз вздрогнули, а я склонил голову к ее чуть выпуклому в районе пупка холмику живота, коснулся губами великолепной нежной кожи с едва заметными золотистыми волосками и… почувствовал пробуждающееся желание. Вероника без слов обвила мою шею руками.
        Через полчаса, с огромным сожалением оторвавшись от ее великолепного тела, я бросился в ванную, где, настроив прохладную воду, полез под душ, под которым очень долго стоял. И лишь почувствовав себя достаточно бодрым, я выбрался наружу, где Вероника встретила меня, держа наготове огромное банное полотенце почти в рост человека - явно не гостиничное, а привезенное с собой, потому что я прежде таких никогда не видел.
        Спустя некоторое время мы оделись и спустились в ресторан; там в это время функционировала, отгороженная стульями, лишь половина зала, обслуживающая завтракающих иностранцев.
        Я быстро умял две порции омлета - свой и Вероники, и еще какой-то салат в придачу, а моя милая женщина сидела напротив с чашечкой кофе в руках, очаровательное лицо ее светилось счастливой улыбкой, и я не мог оторвать взгляда от ее прекрасных серых глаз.
        На прощание, с моей стороны больше напоминавшее бегство, я неловко уперся губами ей в шею, затем выскочил из гостиницы, а десятью минутам я уже входил в ворота винзавода.
        И, как выяснилось, торопился я не зря: Петро, оставшись один, пребывал в такой растерянности, что даже не сумел толком объяснить начальнику снабжения и сбыта, где находится его напарник, то есть я, а тот уже собирался отметить в моем командировочном удостоверении, что я в такой-то день отсутствовал на рабочем месте.
        Выслушав сбивчивый рассказ напарника, я тут же отправился в контору, по скорому объяснился с начальством, сказав, что ночевал в Риге у родственников, при этом сделал акцент на том, что свояченица моя - офицер милиции, которая может подтвердить сказанное, после чего мои дела были улажены в пять минут, и начальник снабсбыта, передавая мне документы, пожелав нам счастливого пути, попрощался и отбыл домой.
        Теперь можно было спокойно вздохнуть: дорожно-транспортные приходно-расходные документы - а это главное в нашей работе - были в полном порядке.
        Покончив с делами, я решил, что настало время заняться здоровьем напарника, а заодно санитарной обработкой нашего жилища - то есть купе. Поминутно испытывая жгучее желание немедленно все бросить и бежать обратно в гостиницу, где я еще мог застать Веронику, я в самых сочных красках обрисовал напарнику свою сегодняшнюю ночь, одновременно инструктируя его, как пользоваться серно-ртутной мазью и дихлофосом, а сам с удовольствием наблюдал, как лицо моего товарища в процессе лечения постепенно приобретает синюшный оттенок - то ли от воздействия мази, то ли от страха расставания с мандавошками, как не преминул пошутить я. Затем нами в вагоне была произведена генеральная уборка: белье мы прокипятили в заводской каптерке, кое-что постирали, а что-то выбросили - Петин матрас, например; мне казалось, что в нем живут тысячи «этих ужасных насекомых».
        - Тебе-то хорошо, - ныл Петруха, намазывая пахучей коричневой мазью бритый наголо лобок во второй или в третий раз, - ты не мучаешься сейчас как я.
        - Молчи уж, ты, неразборчивый гуляка, - отвечал я. - Я лишь погляжу на тебя, как все мое тело начинает чесаться. Впредь рекомендую тебе спать с приличными девушками, бери пример с меня.
        Покончив с лечением и уборкой, что заняло у нас приличный кусок времени, мы привели себя в порядок, после чего подались с территории завода в город, где намеревались прогуляться и развеяться; на улице к этому времени уже начинало смеркаться. Сторож у ворот завода, интеллигентный старик, одетый в дорогое кожаное пальто, приветливо попрощался с нами и пожелал приятного вечера.
        Глава четвертая
        Чтобы попасть в ресторан «Латвия» (ноги меня сами туда принесли), необходимо было приобрести входные билеты стоимостью 12.50 - оказалось, что на сегодняшний вечер здесь была предусмотрена концертно-развлекательная программа, включавшая в себя варьете.
        Я отдал за два билета четвертной и с тоской подумал о Веронике: не уехала бы она сегодня, как я уже успел выяснить у гостиничного портье, мы могли бы провести и этот вечер вместе.
        Поднявшись в ресторан, мы с Петром уселись за обозначенный в билетах столик, который уже загодя был уставлен закусками, салатами и напитками, входившими в стоимость заказа. Свободных мест в зале почти не оставалось, да и за наш столик вскоре подсадили двух молодых мужчин кавказской национальности. Мы тут же познакомились с нашими соседями, и в ходе завязавшегося непринужденного разговора выяснилось, что один из них армянин, а другой - грузин.
        Самым удивительным для меня оказалось то, что эти двое были словно братья: еще служа в армии вместе с многочисленными представителями этих двух наций, не считая прочих других, я запомнил, что не так часто случается, чтобы армянин с грузином дружили между собой. Однако ребята оказались симпатичными, вполне интеллигентными и весьма общительными, и в жизни действительно были друзьями, причем давними и неразлучными.
        В знак дружеского расположения к нашим новым знакомым я заказал бутылку армянского коньяка, которую мы тут же вместе и распили, затем наши соседи заказали пару бутылок шампанского, и вскоре мы уже стали дружной и веселой монолитной компанией. Надо признать, нам с Петром повезло с соседями, так как ребята оказались просто записными весельчаками: Вахтанг - грузин, без конца рассказывал удивительные истории, по роду его трудовой деятельности случавшиеся с ним в разных странах и на разных континентах, и о людях, с которыми его сводила судьба, - это было так красиво подано, с таким мягким юмором и любовью к ближнему, что мы были буквально заворожены его рассказами. (В какой именно сфере работал Вахтанг, он нам не сказал, но насколько я понял, это был Внешторг); его друг, Ашот, армянин, по заграницам, по его собственным словам, не мотался, но в общении был не менее интересен, так как знал множество шуток, анекдотов и смешных историй, а его мягкий кавказский акцент был просто неподражаем.
        Когда началась программа варьете, мы, дав себе передышку в разговорах, все одновременно уставились на сцену, и это стоило того: четверка хорошеньких стройных девушек, одетых в полупрозрачные одежды, исполняла различные танцевальные миниатюры. Все было замечательно в этот вечер - компания, музыка, уют, еда, обслуживание; всего вдоволь - выпивки и закусок, а также юмора и веселья, не хватало лишь общества милых дам, но с этим сегодня здесь, как ни странно, была напряженка: одиноких, без партнера дам в этот интуристовский ресторан не пускали, да и билет за 12.50 не каждая могла приобрести.
        В зале присутствовало, конечно, некоторое количество профессиональных проституток (все же «Интурист», куда ж без них), которых своим, не менее «профессиональным» носом я чуял за версту, но, как говорят знающие люди, все они работают на КГБ, и на ночь соглашаются идти лишь с иностранцами, так как у них можно получить столь необходимую «Конторе Глубокого Бурения» информацию, а также валюту и подарки, а чего они могут ожидать от нас - обыкновенных совков? В лучшем случае - несколько скомканных купюр невысокого достоинства, в худшем - мата, оскорблений и побоев.
        С этим племенем - проститутками - я, признаться, хотя и был дружен еще со времен своей работы в баре - исключительно по делам, - сексуальных контактов всегда избегал, так как мне не нравятся женщины, изображающие страсть за деньги. К тому же все они, благодаря своей профессии, многоопытны и изощренны - порой до цинизма, а это меня тоже отпугивает; не стоит забывать также, что эти дамочки почти поголовно болеют какой-нибудь заразой, а то и сразу несколькими.
        На сцене сменялся номер за номером, сменялись одежды танцующих, а мы вчетвером все еще оглядывали зал в поисках представительниц прекрасного пола, но, увы - пока все безрезультатно. Наконец, сын армянского народа Ашот, обнаружил-таки за одним из дальних от нас столиков целую компанию девушек, не очень юных впрочем, но все же… все же…
        Я пригляделся повнимательнее: все дамочки за указанным столиком были смуглыми и черноволосыми, а их носы выдавали кавказское происхождение, на что я и обратил внимание ребят.
        - Иди ты, - сказал Ашот своему товарищу Вахтангу, - мне кажется, что это - ваши (имея в виду, что девушки - грузинки), - ты с ними, конечно, сможешь найти общий язык и договориться.
        Вахтанг ушел, но уже через пару минут вернулся и выглядел он словно оплеванный.
        - Теперь иди ты, Ашот, - только и сказал он, затем, наклонившись к столу, негромко добавил: - Это ваши.
        Тут в прения сторон решил вступить я:
        - Ребята, не важно какой именно национальности девушки, важно то, что они - дочери Кавказа и, следовательно, ни ты, Ашот, ни ты, Вахтанг, не обижайтесь, им в партнеры не годитесь, так как этого «добра» они могли и там, на родине, иметь предостаточно. Им, на мой взгляд, требуется экзотика, кто-нибудь из иностранцев, прибалтов, на самый крайний случай даже я, житель Молдавии, интереснее, чем кто-либо из вас, то есть своих.
        Но Ашот, выслушав меня, решил все же, что ему стоит сходить, попробовать, попытаться, - в парне явно взыграла кавказская гордость; он встал, поправил галстук, взял с нашего стола нераспечатанную бутылку шампанского и, заранее обворожительно улыбаясь, отправился на разведку.
        Он пробыл около столика, за которым сидели девушки, не дольше чем Вахтанг, и вернулся не солоно хлебавши, вернее, не хлебавши совсем, все с той же бутылкой шампанского в руках. Усаживаясь на свое место, он сказал с досадой:
        - Видимо, Савва, ты был прав, они ни на какие, даже самые безобидные предложения не клюют.
        Я на минуту задумался: если теперь я отправлюсь туда же, шансов у меня будет не больше, чем у моих предшественников, а возможно и меньше, потому что девушки могли заметить, что я сижу вместе с ребятами, которые прежде уже подходили к их столику.
        Однако из мужской солидарности, любопытства, из принципа, наконец, я все же встал и направился к этому заколдованному, злополучному, но все же столь притягательному столику.
        Выбрав одну из девушек, у которой, как мне показалось, был наименее выражен орлиный профиль, на вид наиболее юную и наивную, и, дождавшись начала новой мелодии, я направился к ней; подойдя к столу всем вежливо поклонился, после чего спросил девушку:
        - Разрешите Вас пригласить на танец?
        Девушка мельком, испуганно из-под ресниц глянула на меня, затем беспомощно поглядела на своих соседок, и тогда сидевшая рядом, более старшая по возрасту женщина, кивнула ей еле заметно, после чего девушка встала, а я, взяв ее за руку, ввел в круг танцующих.
        Доброжелательно, исподволь, стараясь не спугнуть, я стал расспрашивать девушку, как ее зовут, кем ей приходятся ее спутницы и откуда они вообще. Девушка рассказала мне, что зовут ее Кетеван, что она по национальности армянка, но родилась и живет в Грузии, в Тбилиси, и что три ее спутницы приходятся ей тетушками, а четвертая, та, что помоложе - двоюродной сестрой, и ей как раз сегодня исполнилось 25 лет, в ее честь и банкет.
        Еще Кетеван успела мне сказать, что они все вместе приехали сегодня в Ригу погулять, а живут девицы в снятом на Рижском взморье частном домике.
        Танец закончился, я проводил девушку на место, а возвратившись к своему столику, был встречен аплодисментами; мне даже пришлось успокаивать соседей, чтобы они не испортили мне «дела».
        Несколькими минутами позже я спустился в фойе ресторана, купил у входа довольно чахлый (другого не нашлось) букетик цветов за 30 (?!) рублей и, незаметно внеся его в зал, передал своему официанту.
        Тот лишь спросил, за какой столик отнести цветы, и в течение нескольких минут моя просьба была исполнена - букетик, теперь уже в красивой вазе, занял почетное место посреди заветного столика, за которым сидели интересующие нас дамы.
        Программа варьете окончилась в первом часу ночи, солистки варьете, упорхнув со сцены, исчезли в недрах ресторана, и теперь танцующие посетители завладели всей площадкой, а на сцену вышла солистка-скрипачка, наша с Петром землячка, заслуженная артистка Молдавии (имени и фамилии не помню). После ее сольного номера вновь зазвучала танцевальная мелодия, и я опять пошел приглашать понравившуюся мне девушку по имени Кетеван. Мы кружили с ней в танце, и я заметил, что Кетеван сосредоточенно старается держать между нами дистанцию, хотя и чувствовал, что не неприятен ей.
        Проводив девушку на место, я заказал оркестру лезгинку и мы вместе с нашими новыми друзьями-кавказцами пошли танцевать. В какой-то момент, видимо, от переизбытка веселья и эмоций, я потерял равновесие и шлепнулся со сцены на пол. Мои партнеры бросились меня поднимать, отряхивая одежду и необидно посмеиваясь над моей неловкостью. Вернувшись на свое место, я бросил взгляд на столик, за которым сидела Кетеван - однако ни ее самой, ни тетушек за столиком не оказалось, и цветов в вазе, кстати, тоже не было.
        Прошло еще некоторое время, их столик по-прежнему пустовал, оставаясь неубранным, и я понял, что дамочки ушли. И, конечно же, загрустил. А вскоре объявили, что ресторан закрывается, а несколькими минутами позднее мы в числе самых стойких клиентов, продержавшихся в ресторане до самого конца, высыпали на улицу. В эту самую минуту к ресторану подоспели сразу несколько машин-такси, толпа, расталкивая друг друга, бросились к ним, а я, хотя уже и не надеялся на удачу, стал глазами отыскивать в толпе Кетеван. И вдруг я увидел ее: оказалось, что мы стоим с ней рядом, почти соприкасаясь спинами. Обойдя девушку, я остановился перед ней: Кетеван, закусив губу, беззащитно озиралась по сторонам, по-прежнему не замечая меня. Я засмеялся и взял ее за руку.
        - А я вас уже больше часа ищу, - сказал я.
        - Ой, это вы? - улыбнулась она мне растерянно. - А вы… вы случайно не видели моих тетушек? Мы вышли из ресторана все вместе, вокруг была целая толпа людей. Потом приехали сразу несколько такси, началось такое… все забегали, начали толкаться, спорить… - Девушка на несколько секунд замолчала, затем с грустью в голосе закончила: -…Потом все как-то вдруг сразу уехали, а я осталась одна. И денег на дорогу у меня нет.
        С минуту мы стояли с ней молча, затем я проникновенным голосом спросил:
        - Хочешь, Кетеван, мы убежим от всех, тебя ведь твои тетушки бросили, правда?
        - Ты что, хочешь меня украсть? - спросила Кетеван, подняв на меня свои черные глаза и боязливо отступив на полшага.
        От этих слов я стушевался и на несколько секунд задумался: ведь украсть кавказскую девушку означает то же самое, что признаться ей в любви, то есть предложить ей выйти замуж, к чему я, согласитесь, никак не был готов. Но я быстро пришел в себя и сказал, взяв ее за руку:
        - Нет, это не всерьез, понарошку, мы погуляем вместе часик, потом вернемся.
        - Нет, я не могу, - недоверчиво сказала Кетеван, высвобождая свою руку из моей ладони, - ведь мои тетушки будут меня искать.
        Я обреченно стоял рядом с ней, выискивая глазами ее тетушек и в душе надеясь на чудо, что мы не встретим их здесь, у ресторана.
        Чудо или не чудо, но прошло еще не менее получаса, толпа за это время рассосалась, у ресторана остались лишь мы и еще пара-тройка человек, а тетушек все не было видно. Лишь Петро крутился неподалеку, назойливо подавая мне из-за спины Кетеван всевозможные знаки.
        - Хочешь, я отвезу тебя туда, где ты живешь? - наконец спросил я девушку, вновь беря ее за руку.
        - Это далеко, - сказала она, но руки своей не отняла.
        - Тогда давай поедем ко мне, это совсем рядом, не будем же мы всю ночь торчать у ресторана? - предложил я. - Ведь остаться здесь одной хуже, чем быть рядом со мной, ты, надеюсь, это понимаешь?
        - Да, понимаю. А ты меня не обидишь? - вдруг как-то наивно, совсем по-детски спросила она.
        - Почему я должен тебя обидеть? - спросил я удивленно. - Ты мне… ты мне очень нравишься. - И тут же спросил, на всякий случай: - А сколько тебе лет?
        - Двадцать два, - ответила Кетеван.

«Черт, - вздохнул я, мгновенно успокаиваясь. - А я, откровенно говоря, боялся, что ей нет еще и восемнадцати. А то ведь, судя по внешности, а тем более по наивности, ей ее возраста не дашь».
        - Со мной ты будешь в полной безопасности, - вслух сказал я, теперь уже нетерпеливо поглядывая на дорогу в ожидании такси. Я понимал, конечно, что Кетеван совершенно случайно оказалась у ресторана одна, не могли же тетки действительно ее бросить, значит, произошла какая-то ошибка, накладка, пройдет еще какое-то время, и они опомнятся, хватятся своей племянницы, и вернутся, поэтому их появления здесь можно было ожидать каждую секунду. Я уже остановил такси, когда Петро, состроив обиженную физиономию, подошел к нам. Нащупав в кармане ключ от вагона, я шепнул ему:
        - В вагоне не показывайся, найди себе на заводе любое другое подходящее место.
        Петро от подобного нахальства аж присвистнул, но я уже открыл заднюю дверцу машины, посадил девушку и сел сам.
        - Улица Спорта 18, - назвал я водителю адрес винзавода.

«Это же надо, чтобы на улице с таким названием был расположен винзавод», - подумалось мне.
        Водитель, молодой парень, обернулся со своего места, собираясь, видимо, объяснить мне, что нужное учреждение находится отсюда в четырех-пяти минутах ходьбы, и доехать туда можно не заводя двигателя - накатом, так как туда всю дорогу был небольшой спуск, но я и сам не хуже его знал об этом, но не мог же я вести к себе девушку пешком, поэтому сказал ему, дружески хлопнув по плечу:
        - Можете проехать к месту любой удобной вам дорогой, так как прямую улицу, мне кажется, перекопали. - Я протянул ему три рубля. - Спасибо, шеф, сдачи не надо.
        Согласитесь, неплохие деньги за двухминутную поездку.
        Когда мы выбрались из машины, перед нами находились массивные металлические ворота винзавода, за которыми виднелись ряды огромных металлических бочек, на языке профессионалов называемых танками. Хоть я и предупредил охранника, что, возможно, кто-то из нас вернется вечером с дамой, где-то в глубине души я немного беспокоился, как это будет выглядеть на самом деле.
        Однако охранник оказался вполне современным человеком, и к тому же, чего уж я совсем не ожидал, галантным кавалером. На мой звонок он мгновенно открыл металлическую дверь с электрическим замком, затем вышел к нам в своем длинном кожаном плаще - красивый и импозантный старик; он пригласил нас войти, поцеловал Кетеван руку, и мне на какое-то мгновенье показалось, что я ошибся адресом и мы попали в одну из гостиниц системы «Интурист».
        Мы раскланялись с охранником, затем, пройдя с сотню шагов по территории, подошли к моему вагону и я стал открывать дверь. Немного удивленная, Кетеван все же безропотно поднялась по лесенке в вагон, где я усадил ее на топчан, зажег свечу и стал хлопотать у нашего миниатюрного столика.
        - Ничего не надо, - сказала она, - мне не хочется ни пить, ни есть.
        Присев рядом с ней, я легко обнял девушку за плечи:
        - Тогда позволь мне любить тебя.
        Кетеван ни в чем мне не препятствовала, сказала только, что хочет раздеться сама, и я, конечно же, не был против. Сложив свои вещи на верхнюю полку, она, стыдливо прикрывая руками небольшие холмики грудей, присела на нижнюю. Я, целуя ей руки, прижатые к груди, и худенькие плечики, нежно зашептал ей что-то на ухо, затем уложил в постель и осторожно прилег рядом.
        Кетеван - эта «горная козочка» - отдалась мне на удивление легко, но при этом была напряжена до предела, поэтому я осторожно и бережно проник в нее, стараясь не причинить девушке боли, так как, а это было ожидаемо, опыта любовного у нее почти совсем не было, хотя и девственницей она не была. Конечно, она сказала мне, что я второй мужчина в ее жизни, и, что интересно, именно ей я поверил. Вообще-то в своей жизни подобные слова я слышал много раз (как, думаю, и большинство других мужчин): «Ты у меня второй, милый!», но это абсолютно не трогало меня, скорее смешило, ведь все те, что говорили эти слова, не были мне невестами; и кроме того, в моей многогрешной жизни мне неоднократно случалось бывать и первым… Еще девушка успела мне шепнуть, что, если она забеременеет, то ее наверняка убьют ее родственники, поэтому я старался быть осторожным.
        Было уже совсем поздно, когда я, ласково обнимая Кетеван, сморился и незаметно для самого себя уснул, но вскоре проснулся от каких-то странных звуков. Оказалось, что девушка всхлипывала. Я спросил:
        - Что случилось, милая, что с тобой?
        Кетеван оторвала голову от подушки:
        - Зря я поехала с тобой, Савва, теперь у меня будут неприятности, - сказала она, слезы бежали из ее глаз.
        Я стал ласково целовать ее лицо, ощущая на губах солоноватую влагу, затем прошептал:
        - Хорошо, тогда мы сейчас встанем и немедленно поедем к твоим тетушкам. Ни о чем не беспокойся, я все беру на себя.

«Тетки - это тебе не усатые дядьки с кинжалами на боку, - думал я, храбрясь, в то время пока натягивал брюки. И, как ни крути, имея с ними дело, я в безопасности, меня наверняка не зарэжут. Тетки - сами женщины, поэтому все поймут и простят».
        Захватив полотенце, я провел Кетеван в заводской душ, расположенный в десятке метров от вагона; она осторожно пересекла полутемное помещение раздевалки, испуганно косясь при этом на Петро, которой, не найдя себе более удобного места, похрапывал, устроившись спать прямо на столе среди разбросанных костяшек домино и шахматных фигурок.
        А через некоторое время мы с Кетеван, покинув территорию завода, остановили такси, водитель которого, услышав адрес, немало удивился, но посадил нас, и мы поехали на Рижское взморье.
        - Когда мы приедем, - говорил я Кетеван, готовя девушку к встрече с тетушками и одновременно ловя на себе косые неодобрительные взгляды водителя, - ты расскажешь им все, как есть: что они тебя бросили, забыли у ресторана, после чего ты встретила меня, и мы отправились гулять по ночной Риге.
        - А если они спросят, почему я с тобой сразу не приехала домой?
        - Можешь им сказать, что я не пустил тебя одну, а обещал отвезти только после прогулки. А можешь ничего не говорить, я им сам все что нужно скажу.
        Мы еще пошептались, перебирая различные варианты, но ничего более толкового в голову не приходило, поэтому мы решили остановиться на первом, - такое объяснение было на удивление простым и казалось нам наиболее приемлемым.
        Дорога к взморью оказалась неожиданно долгой, было уже что-то около пяти утра, когда мы постучались в дверь деревянного домика, в котором Кетеван жила вместе с тетушками. Дверь отворилась сразу, нас будто ждали, вернее, так оно и было - нас здесь действительно ждали и ждали с нетерпением.
        К нам вышли все три полуодетые тетки; одна стала подозрительно нас оглядывать, две другие тут же принялись негромко голосить, словно мы не сами приехали, а привезли наши хладные тела. Кетеван, по очереди обнимая теток, стала сбивчиво выкладывать наш вариант объяснения, и тогда старшая из теток подтвердила, что они взяли у ресторана две машины-такси, после чего сразу выехали, и так получилось, что в первой машине решили, что Кетеван находится во второй, а во второй машине - наоборот. Пока доехали (а добираться до места, как и я уже теперь знал, достаточно долго), пока разобрались кто на месте, кого нет, машины уже отпустили, а потом, пока вновь дождались такси и приехали к ресторану, Кетеван на месте уже не оказалось.
        - Ты знаешь, Кетеван, - сказала одна из тетушек, - твоя двоюродная сестра, именинница Ануш, до сих пор в Риге, она тебя там разыскивает. Теперь я уже за нее тоже начинаю беспокоиться.
        - Ну, вы же понимаете, я не мог оставить Кетеван у ресторана одну, там было полно пьяных мужиков, - невинно уставившись на тетушек, вступил в разговор я, настоящий виновник всей этой истории. Женщины стали горячо благодарить меня, а я, сказав, что так поступил бы любой уважающий себя мужчина, джигит, то есть, чуть было не поцеловав Кетеван на прощание, лишь в последнюю секунду одумался, сдержанно протянул ей руку для рукопожатия, после чего бодрой походкой направился к дожидавшемуся меня такси.
        Одна из тетушек бросилась было следом, чтобы дать мне денег на проезд - за мои, как она выразилась, хлопоты-заботы, - однако я ласково, но твердо отвел ее руку и сказал словами Яшки, моего давнего товарища, настоящего кавказского «джигита» еврейской национальности:
        - Спасибо, не надо, есть у меня деньги, я только вчера премиальные получил.
        С этим и уехал. Водитель такси был вполне доволен: почти полночи он меня возил, был при деле, да еще взял с меня денег по особому, ночному тарифу.
        Вернувшись на завод в прекрасном расположении духа, я растолкал Петро, спящего на жестком столе, на ложе из фишек домино, - на моем товарище был намотан целый ворох вонючей спецодежды, собранной им со всех шкафчиков в раздевалке, после чего мы вместе вернулись в вагон.
        Следующий день был понедельник, считающийся у нас, советских людей, днем тяжелым, однако в течение этого дня мы успели благополучно завершить все свои дела, только командировочные удостоверения окончательно не отметили - у нас с Петром были планы задержаться в Риге еще на денек-другой, так почему бы в этом случае нам за них тоже не заплатили.
        Бесцельно проболтавшись по городу остаток дня, мы еле дождались вечера - я обещал напарнику, что мы обязательно проведем его с какими-нибудь девушками, так как видел зреющий в его глазах укор - каждый вечер и ночь я проводил с новой девушкой, а он до сих пор - без.
        В связи с тем, что в «Интуристе» по описанной выше причине была проблема с легкодоступными дамочками, мы решили туда не ходить, а зашли в первый попавшийся нам по дороге обычный ресторан.
        У входа нас встретила администратор - это была симпатичная женщина лет 50-ти, с довольно приличной для ее возраста фигурой.
        - Добрый вэчэр, дорогие гости нашего города, - сказала она с легким акцентом, безошибочно, с одного взгляда определив в нас приезжих, - где желаете присесть, ближе к эстраде, или подальше, у окна?
        - Посадите нас так, чтобы мы не оглохли, - попросил я. - За 4- х местный столик.
        - С ва-Ами бу-Удут да-Амы? - протяжно из-за акцента спросила она.
        - Как вас зовут, мадам? - перебил ее я.
        - Вирга, - ответила она.
        - Да, будут дамы, Вирга, если вы нам в этом поможете. - Вирга склонила ко мне голову, она была само внимание и я продолжил: - Посадите к нам пару девушек, только не русских, а обязательно местных, пусть даже не очень красивых, но местных, и желательно не проституток, - приблизившись, я прошептал ей на ухо, - а таких, ну…, вы понимаете, нормальных, веселых и контактных девушек.
        - Хорошо, - сказала хозяйка зала, - я понимаю, только вопрос, что я за это буду имэть?
        - А что ты хочешь иметь? - спросил я весело.
        - Большу-у-ую шоколадку.
        - Размером с меня? - спросил я, радуясь тому, что мы поняли друг друга.
        - Можно и поменьше, - засмеялась Вирга, после чего провела нас за свободный столик, спросила, удобно ли нам здесь, на что мы с Петро дружно закивали, и тогда она, сказав, что нас немедленно обслужат, откланялась и ушла по своим делам.
        Примерно через полчаса, когда мы, получив накануне свой заказ, накатили по первой рюмке водки и принялись за салат, к нашему столику подошли две молоденькие женщины, сопровождаемые Виргой - обе светловолосые, среднего роста и стройные, в легких летних платьицах. Они были даже чем-то похожи между собой, словно их специально подбирали.
        Я встал и пригласил дамочек за столик, Вирга, стоявшая чуть в стороне, заулыбалась, довольная тем, что ее протеже нам понравились, и вновь откланялась.
        Дамочки присели так, что теперь рядом и напротив каждого из нас оказалась по соседке. Тут же к столику вновь подлетел официант, неся в руках недостающие два прибора и графинчик водки, в мгновение ока расставил это перед нами и опять куда-то умчался.
        - Это кто заказал? - спросил я Петра, указав на водку.
        - Я, - открыто улыбнулась одна из девушек, потому что, судя по их возрасту, наших гостий можно было и так назвать, - а что, я сделала что-то неправильно?
        - Нет-нет, - улыбнулся я в ответ, отметив про себя, что акцента у нее почти нет, - все правильно, только я подумал, что вы, может быть, захотите шампанского.
        - А, не обязательно, - махнула рукой девушка, вопросительно посмотрев на свою подружку, - правда, Лайма?
        Лайма кивнула, и тогда первая девушка, схватив графинчик, очень профессионально разлила водку по рюмкам. Затем, без паузы, взяла в руку свою и, подняв ее на уровень глаз, потянулась ко мне, чтобы чокнуться, и я как бы толчком почувствовал на себе ее внимательный, изучающий взгляд.
        - Ну, давайте знакомиться, мальчики, - сказала она, - меня зовут Инга, а тебя?..
        - Саввос, - запнувшись, ответил я, девушка показалась мне слишком уж прыткой, а затем добавил напыщенно: - А моего товарища - Петриччио (а что, имена должны соответствовать моменту). И добавил: - А подругу вашу зовут Лайма, ее имя мы уже слышали.
        Петриччио сразу же сосредоточил свое внимание на Лайме, а я исподволь разглядывал «мою» девушку - Ингу - она, судя по всему, выбрала себе в партнеры меня. Она была коротко стриженой платиновой блондинкой, стройной и худощавой. В общем, ничего особенного. Зато в отличие от других, местных девушек, которых я во множестве встречал на улицах Риги, она была не медлительной и сонно-безвольной, а подвижной, наполненной жизненной энергией дамой, в ее теле также чувствовалась скрытая внутренняя сила, порой выдаваемая ленивыми, но гибкими движениями.
        Тем временем Инга тоже разглядывала, изучала меня, наконец, наши взгляды встретились, рюмки с легким звоном соприкоснулись, я рассеянно отвел взгляд, и тогда она привстала со своего места и сказала:
        - Когда двое чокаются, надо смотреть друг другу в глаза. Итак, пьем за знакомство!
        Я, стараясь не рассмеяться, оприходовал свою рюмку, и едва успел поставить ее на стол, как Инга вновь ее наполнила; Петр и Лайма еле поспевали за нами. Горячие блюда, как обычно, запаздывали, у нас хоть салат был в тарелках, а девушки, как я обратил внимание, глотали водку залпом, не закусывая и не запивая.
        В течение двух минут мы выпили по три рюмки, при этом тосты произносила Инга; после «за знакомство!» последовало «за дружбу!», ну а третий, как вы сами уже успели догадаться, был «за любовь!»
        Вначале я решил, что девушки банально хотят напоить нас, после чего, возможно, отвести в какое-либо укромное, подходящее для этого место, чтобы «пошуровать» по карманам, - ну что за толк поить мужчину и тащить его потом в постель, в этом, по-моему, нет никакого резона.
        Но немного позднее я понял, что девушкам просто необходимо было самим выпить и «взбодриться», хотя для того, чтобы мы, незнакомые мужики, показались бы им более привлекательными.
        Принесли горячее - лангеты с жареным картофелем, последовал перерыв в тостах и я, наблюдая, как девушки ловко орудуют столовыми приборами, решил, что они - постоянные посетительницы ресторанов. Однако вскоре последовавшая отгадка дала на мое предположение еще более простой ответ. Лайма, сидевшая рядом со мной, порой, в ходе общения бросавшая на меня заинтересованные взгляды, была поскромнее своей напарницы и, видимо, попроще, потому что, переговариваясь с Петром, сказала, что они с Ингой работают официантками в ресторане (так вот откуда все эти навыки!), только не в этом, а в другом, расположенном неподалеку, на расстоянии в несколько остановках отсюда, и сегодня у них свободной, выходной день, который дамочки решили провести в знакомой обстановке, только на этот раз уже в качестве отдыхающих. «Нет, они не проститутки, - с облегчением подумал я. - Любительницы». Не то чтобы я боялся проституток, так как, что касается некоторых дел, то, тут я повторюсь, нет для этого компаньонок лучше, чем они, но вот в плане секса я, признаться, не считаю их для себя подходящими партнершами. И дело тут, конечно,
не в деньгах: казалось бы, чего проще, заплати и получи все что пожелаешь, или потребуешь, но это будет фальшивка, представление, подделка под чувства. А я был молод, привлекателен, и мне хотелось настоящих чувств, или, как минимум, естественного поведения женщины, с которой я состою в интимных отношениях; кроме того, мне казалось, что я могу разжечь в своей партнерше ответное к себе чувство, хотя бы в благодарность за то, что могу ей дать.
        Ну, а наши сегодняшние девушки, понял я, которым изо дня в день в своем ресторане, где они работают, приходится наблюдать, как гуляют и отдыхают другие граждане, попросту были отравлены этим суррогатом бесконечного праздника и тоже жаждали «красивой» жизни. Поэтому они отдавались практически за угощение, и в самом циничном варианте их можно было бы назвать шлюшками или же блядушками, или более красиво - давалками, которые никогда не достигнут - что, впрочем, и замечательно! - звания проституток.
        Петро прервал поток моих мыслей, слегка привстав со своего места и шепотом спросив, не помешает ли водка его лечению от мандавошек.

«Нет, лопух, это же тебе не триппер», - перегнувшись через стол, прошептал я ему на ухо, затем поглядел на наших компаньонок и по их вдруг изменившимся лицам понял, что последнее слово сказал громче, чем следовало, и, несмотря на громкие взвизги музыки, оно было ими услышано.
        - Это слово, милые дамы, из анекдота, и ни к кому из присутствующих здесь не относится, - сказал я, чтобы загладить свой промах.
        Инга перегнулась через стол, и, выставив прямо напротив моих глаз приличных размеров грудь, обтянутую тонкой материей блузки, шепнула:
        - Мы, к вашему сведению, работницы общепита и всегда вовремя проходим медосмотр.
        Я склонил голову в знак извинения.
        Лайма, видимо, решив исправить ситуацию, встав со своего места, игриво коснулась меня локтем, и я понял, что она приглашает меня на танец. Закинув руки мне на плечи, Лайма прижалась ко мне так плотно, что я сквозь платье почувствовал ее разгоряченное тело. Я обнял ее покрепче, и тогда она без каких-либо предисловий стала шепотом рассказывать мне о своей подруге Инге, сообщив, что та замужем и что у нее есть годовалый сын, но что она совсем не думает о семье и уже не может вырваться из этого порочного круга: работа в ресторане, выпивки, мужчины, секс на стороне, а ее муж, забирая после работы ребенка из яслей, сидит с ним по вечерам дома и ждет возвращения своей загульной жены, глотая слезы пополам с обидами.
        Водка в графинчике вновь закончилась, и девушки, не советуясь с нами, тут же заказали еще один - уже третий по счету, и я невольно подумал, что если наши дамочки напьются, то ничего путного из этого не выйдет. Петро почти не пил, я тоже особенно не налегал, Лайма же пила в охотку, но не безрассудно, и лишь Инга пила без оглядки, однако, хотя она и «загасила» уже граммов 300, кроме некоторого оживления в ее поведении, никаких других изменений я не заметил.
        Я поглядел на часы - они показывали четверть одиннадцатого - пожалуй, можно сворачиваться. Я подозвал официанта, девушки еще пытались уговорить нас остаться, но продолжать пьянку, по моему мнению, не было никакого смысла. По большому счету мне даже было все равно, если бы девушки сейчас сказались занятыми и ушли, или же попросту исчезли, смылись куда-нибудь, но это им, по-видимому, даже не приходило в голову. Возможно также, что у девушек была договоренность с администратором, приславшей их к нам, о том, что они идут с нами «до конца».
        Вирга - администратор за «сватовство» взяла с меня десятку (вместо шоколадки), затем я рассчитался с официантом, заплатив столько, сколько он попросил, хотя Инга, взяв из моих рук счет, просила подождать и дать ей самой все сосчитать, видимо, чисто профессионально беспокоясь, чтобы нас не надули.
        Я улыбнулся: по счету и так было видно, что официант добавил себе не больше десятки, что, по моему мнению, было вполне в порядке вещей.
        Когда мы выбрались на улицу, накрапывал мелкий дождик, и нам пришлось несколько минут простоять на открытом месте, для того чтобы такси, проезжающие мимо, могли нас заметить. Когда, наконец, появилась свободная машина - «волга» с шашечками, «моя» Инга почему-то бочком-бочком, прячась за нашими спинами, быстренько скользнула на заднее сиденье и почти прилегла там. Петро сел спереди, я рядом с Ингой, Лайма пристроилась рядом и, когда машина тронулась, толкнула меня локтем и зашептала на ухо:
        - Во-о-он там под деревом стоит мужчина с зонтиком и ребенком на руках, видишь его?
        - Ну, вижу, - откликнулся я, не понимая, к чему она это говорит.
        - Это муж Инги.
        Да, я успел заметить мужчину с ребенком на руках и, честно говоря, от осознания того, что происходит, мне стало немного тошно, но я сразу же постарался забыть об этом эпизоде - мне ведь чужие проблемы ни к чему, да и исправить я ничего не мог.
        Все тот же охранник что и вчера, при нашем появлении материализовался у ворот и открыл калитку, но на этот раз он не стал целовать дамам руки, а просто поприветствовал нас, и мы направились к нашему вагону. Теперь, уже не боясь мандавошек, я со своей партнершей Ингой занял нижнюю полку, предоставив напарнику верхнюю; а несколькими минутами позднее мы уже приступили к любовным играм. Инга пыталась расшевелить меня, завести, однако то легкое влечение, возникшее у меня к ней в ресторане под воздействием алкоголя, испарилось при воспоминании об эпизоде с ее мужем и ребенком, и я, разложив дамочку на топчане, просто отработал номер, уложившись в несколько минут.
        После «сеанса» любви Инга, укрывшись покрывалом и прижавшись ко мне, затихла, а на втором ярусе Лайма и Петро все еще прерывисто дышали.

«И чего это я не выбрал в партнерши Лайму?» - шевельнулась запоздалая мысль, и я вздохнул огорченно.
        Инга поняла мой вздох по-своему, и, запустив руку под одеяло, потянулась к моему паху. Но я медленно выудил ее руку обратно и положил поверх одеяла. Это задело девушку, и она, обиженная, отвернулась к стене.
        Через некоторое время Петро спрыгнул вниз и, сияя счастливо-глупой улыбкой, предстал перед нами в чем мать родила; следом за ним спустилась Лайма, прикрывая обнаженное тело небрежно наброшенным покрывалом; это они отправились в отсек подмываться. Вернувшись из отсека первым, Петро вопросительно кивнул на мою партнершу.

«Он хочет, чтобы мы поменялись дамами», - понял я. И черт с ним, надо соглашаться, тем более что, как мне казалось, и сами дамы тоже не против.
        Я кивнул напарнику, а сам отправился в отсек. Когда я вернулся, Петро тянул Ингу с постели за руку, увлекая к себе на вторую полку, а она возмущенно ему что-то шептала.
        - Я не ревнивый, Инга, - шутливо сказал я.
        Инга в ответ что-то недовольно пробурчала и стала карабкаться на второй ярус, следом полез счастливо сопящий Петро, а Лайма скромно присела рядом со мной. Неровный свет свечи выхватывал из темноты ее подвижное эмоциональное лицо, каждый раз в новом фокусе и в какую-ту секунду мне показалось, что она смотрит на меня призывно. Я сильно потянул ее за руку, и она, неожиданно для самой себя оказалась передо мной на коленях. Ее глаза блеснули возмущенно в свете свечи, Лайма пыталась негодовать, я даже услышал ее «не-а», затем, преодолевая слабое сопротивление, прижал голову девушки к своему паху.
        Вскоре, почувствовав ее упругий язычок, который стал дразнить моего Удальца, я улегся на полке, предоставив Лайме действовать самостоятельно. И она оказалась умничкой - отбросив ложный стыд, прошлась язычком по всему моему телу, и вскоре я почувствовал, как во мне пробуждается задремавшее было желание. Когда мне стало уже совсем невмоготу, Лайма очень вовремя, ловким маневром опустилась на Удальца своей киской, и мое тело, не выдержав столь агрессивного напора, почти сразу содрогнулось, извергнув из себя семя.
        Инга на верхней полке пыхтела как заводная, она, судя по всему, пребывала на вершине блаженства. Меня это, признаться, несколько покоробило, так как, будучи со мной, она таких звуков не издавала, однако Петро наутро признался мне, что использовал резиновый «массажер», правда, в «щадящем режиме» - на половину длины и с использованием вазелина.
        На следующее утро я проснулся словно по будильнику, в 7.30 утра, когда все остальные участники нашего маленького «бордельеро» еще крепко спали. К восьми, как я знал, приходили рабочие завода, которые могли увидеть наших ночных гостий, а это нам было ни к чему, поэтому, растолкав Петро, я стал будить девчонок.
        С их пробуждением нашим глазам предстала смешная картина: Инга, еще даже толком не одевшись, просила налить ей на похмелку стакан вина, Лайма, и того более, требовала продолжения «банкета».
        Пообещав, что сегодня же вечером мы придем к ним в ресторан, чтобы продолжить отношения, я спросил его название и местонахождение и получил от Лаймы исчерпывающий ответ. Инга вовремя одевания еще успела залпом выпить два стакана портвейна, после чего я спрыгнул вниз и стал принимать спускавшихся по лесенке девушек.
        Я вывел наших гостий за ворота и, как оказалось, вовремя: через минуту у ворот остановилась «волга», из нее выбрался директор завода, который с удивлением оглядев нас, поздоровался, затем отправился дальше.
        Поймав такси, я усадил в него девушек, сунул водителю пятерку, чмокнул губами воздух, изобразив воздушный поцелуй, и машина тронулась. Вернувшись, я ткнул Петро, в задумчивости стоявшего у вагона, кулаком в спину, велел ему сходить в отдел кадров, отметить и забрать наши командировочные удостоверения, а сам поднялся в вагон, улегся на полку и мгновенно уснул.
        Глава пятая
        Проспали мы с Петро почти целые сутки, поднимаясь только для того, чтобы поесть - попить, а следующее утро застало нас в движении: вагоны вытолкали за ворота, затем в течение дня последовало несколько коротких передвижек по городу, а к вечеру мы уже стояли в составе, готовом на отправку. Однако «вагонники» - станционные работники, сообщили нам, что вагонов на целый состав в сторону Белоруссии не набирается, в связи с чем мы тронемся со станции никак не раньше завтрашнего утра.
        Обрадованные таким поворотом дела - у нас впереди был еще один вечер в Риге, - мы переоделись, поделили меж собой оставшиеся деньги - всего их набралось чуть больше тысячи рублей, - и, взяв такси, отправились в город. Наша недолгая прогулка завершилась там, где нам подвернулся ближайший ресторан. Это был не тот ресторан, в котором работали наши вчерашние пассии - его мы оставили на самый крайний случай, как запасной вариант.
        Уже по наработанной схеме я попросил администратора (на этот раз это был мужчина) найти нам подруг на вечер и вновь, чтобы обязательно местных.
        Этот вечер оказался удивительным образом похожим на предыдущий, даже меню в нем было схожим со вчерашним, только девушек, присоединившихся к нам на этот раз, звали Айна и Ванда. Весь вечер я ухаживал за Вандой, полусонной блондинкой с рыбьими глазами - типичной местной представительницей - я ею заинтересовался не за какие-то там особые женские достоинства, а скорее как экзотическим для меня экземпляром местной фауны; Петро тем временем своими примитивными шуточками развлекал вторую девушку - Айну, миниатюрную стройную брюнетку.
        Сегодняшние девушки были гораздо более манерны, чем наши вчерашние пассии, из-за чего я почему-то подумал, что эти уж точно за «любовь» попросят денег. Пока же все протекало обычным чередом, мы выпивали и танцевали, и даже рассказали девушкам, где проведем предстоящую ночь. Как ни странно, им понравилась идея провести ее в вагоне, они, вероятно, подумали, что это примерно то же самое, что в пассажирском поезде, как минимум в купе СВ. Разглядев как следует Ванду, я обратил свое внимание на Айну. Она, повторюсь, была брюнеткой, первой, кстати, в кругу наших знакомых за все то время, что мы находились в Риге. Невысокая ростом и стройная, она казалась этакой пигалицей по сравнению со всеми другими девицами, поэтому поначалу я не принял ее всерьез, а когда, в конце концов, разглядел, что она весьма привлекательна, они с Петром уже флиртовали по полной программе.
        Решив ничего не менять, оставить все как есть, я успокоил себя тем, что мне не поздно будет до нее добраться, даже если она с Петром переспит. Главное, предупредить его заранее, чтобы он не использовал свою резиновую «дубинку», - кто же способен с ней тягаться в размерах и стойкости?
        Мы покинули ресторан, когда всеобщее гуляние было в самом разгаре. При этом по всем признакам, наши сегодняшние партнерши, не в пример вчерашним, жаждали именно секса, а не банальной пьянки, и в этом, надо признать, наши с ними интересы совпадали. Однако когда мы уже находились в вагоне, и оставалось лишь определиться, кто на какой полке разместится, Айна вдруг так на меня поглядела, что я, заинтригованный, немедленно отозвал ее в сторону.
        - Что-нибудь не так, милашка? - спросил ее я.
        - А ты не чувствуешь? - слегка обиженным тоном спросила она. - Я целый вечер пытаюсь дать тебе понять, что ты мне нравишься, но ты же выбрал Ванду…
        - Я не выбирал, просто так расклад вышел, - виноватым тоном прошептал я. - А ты к тому же такая маленькая, что мне даже страшновато ложиться с тобой в постель, боюсь в порыве страсти тебя раздавить.
        - Между прочим, если хочешь знать, я акробатка, кандидат в мастера спорта, - сказала она, не сдержав улыбки. - И меня не так просто раздавить. Да и не надо давить - меня надо любить. Маленькие женщины ведь созданы для любви, не так ли?
        - Именно так, - согласился я. Признаюсь, эта маленькая кокетка нравилась мне все больше.
        Я подошел к лежанке и уселся на нее: на меня в этот момент пристально глядели три пары глаз.
        - Петя, прошу тебя как друга, ты поприставай пока в Ванде, - напустив на себя безмятежный вид, попросил я. - А то нам тут с девушкой кое о чем надо побеседовать.
        - А если я не хочу, чтобы он ко мне приставал? - вдруг послышался голос Ванды, хотя до этого она почти не открывала рта, говорила редко и тихо.
        - Так надо, пупсик, ты уж прости меня, сволочь неверную, - только и нашелся я, что ей ответить.
        Ванда, немного побурчав, все же полезла на верхнюю полку, но одежду с себя не сняла, при этом она ни в какую не соглашалась трахаться с Петрухой, что стало понятно по первым же словам сразу начавшейся между ними словесной перепалки. Это, как водится, отрицательно подействовало на вторую девушку, «мою» Айну, и она застеснялась заниматься любовью со мной в их присутствии. Таким образом, в нашей компании создалась патовая ситуация, которой я сам же и был виновник.
        Встав на ноги, я заглянул на верхнюю полку, откуда на меня тут же уставились две пары сердитых глаз.
        - Значит так, вы оба - на выход, - сказал я как можно более строгим тоном. - Прогуляйтесь, подышите там свежим воздухом, может, поумнеете. И пока не придете к взаимопониманию, в вагон не возвращайтесь.
        Ванда, когда я открыл дверь, пулей выскочила наружу. Петро, обиженно надув губы, медленно и нехотя последовал за ней. Я успел ему шепнуть, чтобы он не печалился, а вернулся вместе с девушкой через пятнадцать-двадцать минут: я надеялся, что за это время эмоции улягутся и все само собой устроится.
        Айна, умничка, правильно все поняла и, как только ребята покинули вагон, предложила нам занять верхнюю полку, что мы тут же и исполнили. Едва мы обнажились, как выяснилось, что моя партнерша настроена весьма агрессивно, в первое мгновение мне даже показалось, что на меня налетел ураган. Вначале я воспринял этот сексуальный порыв благосклонно, даже с улыбочкой, затем, когда понял, что мне не удастся быстро разрядиться оттого, что сладкая щелочка Айны была весьма тесной, я даже немного струсил, - в этом состоянии, я, случается, «работаю» долго, на износ.
        Мы и не услышали, когда Петро и Ванда вернулись, нам было не до них, так как маленькая акробатка «оседлала» свой, по-видимому самый любимый, хотя и не совсем спортивный снаряд, решив, видимо, доказать мне, что в сексе она - гигант, что, впрочем, вскоре и подтвердилось.
        Расставались мы с нашими гостьями глубокой ночью, когда я, словно выжатая тряпка, распластался на лежаке, не имея никаких сил, чтобы проводить девушек.
        - Ты что же, Савва, даже до такси нас не проводишь? - с ухмылочкой спросила Айна, надевая куртку-ветровку.
        - И она еще спрашивает, злючка, - простонал я, затем с усилием приподнял руку, после чего уронил ее на постель, демонстрируя крайнюю усталость. - После того, что ты со мной сделала, я могу проводить тебя только лишь взглядом, поэтому прости меня, малышка. Вас проводит Петро. - И, обращаясь к напарнику, добавил: - Обязательно посади девчонок в машину, заплати шоферу, а пешком их не отпускай, время и место для этого неподходящее.
        Едва они ушли, как я тут же задремал. Петро уложился минут в пятнадцать, возвращаясь, он хлопнул дверью, от этого звука я проснулся, приоткрыл глаза и увидел, что напарник держит в руке бутылку с «Фетяской».
        - И мне глоток вина, - подал я голос. - Девушек отправил?
        - Отправил, такси долго не было, так я посадил их к частнику. Не волнуйся, - заверил он меня, зная, что я щепетилен в этих вопросах, - частник - старичок, дедушку интересуют только деньги.
        - Будем надеяться. Оставь бутылку на столе, пусть на всякий случай будет под рукой, - сказал я, в несколько глотков утолив жажду. Это были мои последние слова, после которых я погрузился в сон.
        Глава шестая
        Наш состав отправился со станции уже под самое утро, а спустя несколько часов он пересек границу Латвии с еще одной прибалтийской республикой, но мы все это время из постелей не вылезали. Проснувшись окончательно к полудню - наш состав как раз сделал остановку на одном из полустанков с незапоминающимся прибалтийским названием, - мы вышли размяться, заодно прошлись по местному рынку и прикупили в дорогу кое-каких продуктов; на праздношатающихся девушек, которых здесь тоже встречались, мы лишь с любопытством поглядывали, но не более того, так как на сексуальные подвиги не было ни сил, ни желания. Наша стоянка на этом полустанке затянулась до полуночи, правда, одно хорошее дело мы все же успели совершить - слили остатки нашего вина местному барыге. Отдали по дешевке - по рублю пятьдесят за литр, что составило чуть менее полутысячи рублей, которые тут же и поделили между собой. Когда наш поезд вновь отправился в путь, Петро потребовал, чтобы я, профессиональный, по его мнению, карточный игрок, обучил его некоторым играм, а именно триньке, на что я бесцветным голосом пояснил, что играть можно
научиться, лишь играя на деньги - а иначе и пробовать не стоит, получится пустая трата времени и нервов. Он согласился.
        Мы установили небольшую ставку, и до самого вечера я давал напарнику практические уроки игры, в результате которых Петро, как того и следовало ожидать, остался без единого гроша в кармане. Я и сам удивился тому, с какой быстротой и легкостью его деньги перекочевали ко мне.
        - Дорогой мой товарищ Петруха, - сказал я напарнику, обнимая его за плечи. - Давай-ка я верну тебе бабки, а ты по-хорошему навсегда с этим делом завяжешь - я в своей жизни еще не встречал ни одного счастливого картежника.
        - Что ты, как можно? - напыжился Петруха. - Карточный долг - это долг чести, проиграл, значит плати.
        Не став переубеждать его и выдав напарнику полсотни рублей - на мелкие расходы, так как еды у него оставалось еще достаточно, - я посоветовал Петро остаток пути подумать о смысле жизни наедине с самим собой, после чего, оставив его в вагоне, рванул домой, в Кишинев, на «перекладных» - пассажирскими электричками. Очень скоро выяснилось, что я очень правильно, а главное, вовремя это сделал, потому что примерно в те же часы, неподалеку от станции Жмеринка, произошла крупная железнодорожная авария с участием товарного и пассажирского поездов - буквально сразу же после того, как моя электричка проскочила это место. После аварии движение на этой линии замерло на целых двое суток, и состав, в котором ехал Петро, застрял в этой пробке среди прочих других.
        Таким образом, учитывая тихоходность железнодорожного грузового состава, я сэкономил целых четыре дня, которые с пользой для себя провел в Кишиневе.
        Глава седьмая
        Добравшись до Кишинева, столицы солнечной Молдавии, я направился на квартиру к своему другу с самых юных лет Сергею Березкину, проживавшему в районе железнодорожного вокзала. К моей радости, я застал его дома. Пока я нежился в ванной, поочередно поднимая руки вверх и рассматривая сползающие по ним радужные пузырящиеся пенные хлопья, созданные шампунем, Серега, радуясь тому, что я приехал, хлопотал на кухне, разогревая для меня обед. Приготовить еду самому ему было не по силам, даже банальную яичницу он не умел стряпать, но вот разыскать все, что имелось вкусненького в доме, разогреть и выложить на стол - к этому у него был прямо-таки талант. Родителей Сережи дома не оказалось, они трудились на своих производствах с утра и допоздна, а сам он работал посменно, и сегодня у него, как оказалось, была вечерняя смена, с 16 часов до полуночи.
        Выкупавшись и наевшись до отвала - наконец-то, не столовская, а самая настоящая, домашняя пища! - я вместе с Серегой отправился к нему на работу - он давно уже звал меня посмотреть где, а главное, как он трудится.
        Мы взяли у ж/д вокзала такси, которое доставило нас в район Ботаники, где в отдельно стоящем одноэтажном ничем не примечательном здании находился вычислительный центр. Серега тут числился механиком вычислительных машин по высшему, шестому разряду, что позволяло ему зарабатывать до 240 рублей в месяц. На смену механики здесь заступали попарно, поэтому нас на месте уже ждал Сережин напарник по имени Юрий, 40-летний мужчина, невысокий коренастый крепыш, который, как очень скоро выяснилось, был записной балагур и весельчак, неистощимый на шутки и всевозможные выдумки.
        Собственно работа у механиков начинается лишь тогда, когда какая-либо вычислительная машина выходила из строя, а до тех пор они были свободны. Посмотрев какое-то время телевизор, мы затем поиграли в настольный теннис и на бильярде, попутно определив, кто в каком виде сильнейший, а часам к десяти вечера, когда здание покинула последняя работница - уборщица, Серега достал из холодильника бутылку чистейшего медицинского спирта, предназначенного для протирки приборов, и мы, закусывая принесенными с собой, а также найденными в холодильнике съестными припасами, «приговорили» ее.
        Поломок техники до окончания смены так и не случилось, поэтому домой мы вернулись почти вовремя, вскоре после часу ночи, будучи слегка навеселе; такси доставило нас к самому подъезду.
        На следующий день мы проспали до 11 утра, а когда встали, родителей дома не оказалось; на столе лежала записка от мамы, слогом больше похожая на телеграмму: «Пища на плите (Сережина мама так всегда и говорила - «пища»), кушайте, отдыхайте. Буду поздно. Мама».
        Перекусив, мы отправились на рынок - прошвырнуться, но прежде всего, конечно, попить пивка в баре, расположенном рядом с рынком - наши организмы в нем, как вы понимаете, настоятельно нуждались, а оно, как мы знали, наверное, там было всегда свежее и приличного качества.
        Очередь в пивном баре была, по нашим прикидкам, минут на двадцать, и я, обычно не любивший торчать в очередях и одной минуты, спокойно выстоял ее, так как с самого утра сегодня был добродушно настроен и потому терпелив, то есть смотрел на мир сквозь благостные розовые очки.
        Когда подошла наша очередь заказывать, мужик, стоявший перед нами, захватил в обе руки по три бокала пива и уже на ходу бросил бармену (или продавцу, это кому как нравится) всего два слова: «контрольная закупка», - но и этих двух слов оказалось достаточно, чтобы продавец в секунду изменился в лице. Что ж, его можно было понять, это был ревизор. Я, верно оценив ситуацию, среагировал молниеносно (люблю пошалить, когда возможные последствия мне ничем не грозят): шагнул следом и хватанул мужика за плечо так, что его развернуло вокруг оси и из бокалов на пол пролилось пиво. При этом я сказал ему:
        - Ты чего, мужик, не балуй. Без очереди берешь, да еще бухтишь, будто чем-то недоволен?
        Мужика аж перекосило от подобной наглости, он остановился, лицо его запылало бешенством, со стороны к нам спешил еще один мужик, видать, его напарник, который, подойдя, резко спросил:
        - В чем дело, товарищ? Зачем вы разлили наше пиво?

«Товарищ?». Уже по одному этому слову можно было понять, что перед вами переодетые милиционеры, поэтому мне пришлось притвориться выпившим. Удовлетворенный содеянным я, намеренно растягивая слова, сказал:
        - А что он без очереди берет и еще ругается? Если я и пролил случайно, то я вам куплю целый бокал, не беспокойтесь. - С этими словами я полез в карман за мелочью.
        Первый «покупатель», матерясь вполголоса, вернулся к стойке, поставил все шесть бокалов обратно, забрал у продавца свои три рубля, которыми он рассчитался накануне, высыпал ему в ладонь мелочь, полученную в виде сдачи, и пошел к выходу, по пути потянув за плечо своего напарника. Стоявшие в очереди мужики, уже понявшие, что к чему, проводила их гигиканьем и смешками.
        Тем временем я, наклонившись к бармену, шепнул:
        - С тебя причитается, коллега. Контрольная закупка не удалась, ты, случаем, на меня не в обиде? - «Ну что ты, друг, спасибо тебе» - был мне ответ, бармен наполнил четыре бокала пива, денег с нас не взял, а когда мы с Серегой выцедили по первому, подошла молодая женщина в синем халате, которая убиралась по бару, и сунула мне в руки газетный кулек, в котором было что-то завернуто, по форме и по тяжести кулька можно было догадаться, что бутылка.
        Допив свое пиво, мы подошли к бармену поблагодарить его, он, в свою очередь еще раз поблагодарил нас, после чего мы покинули бар. На улице, не удержавшись, я из любопытства развернул сверток - в нем оказалась бутылка марочного молдавского коньяка, подарок от благодарного бармена.
        У меня после этого происшествия, которое вполне можно было назвать чистейшим хулиганством, здорово поднялось настроение, и когда мы, пересекая рынок, пошли по рядам, я заговаривал, шутил и балагурил со всеми подряд, - будь то покупатель, продавец или просто прохожий.
        Мы обошли уже большую часть рынка, когда впереди, по ходу движения, в рыночной толпе, я совершенно случайно увидел своего хорошего знакомого, Вовочку-спекулянта из города Измаила. Он шел один и нес в руке увесистую сумку. Явно с товаром, предназначенным для реализации. Я отправился за ним. Дело в том, что Вовочка был не просто моим знакомым, он также являлся моим персональным поставщиком и регулярно привозил в наш город на продажу всевозможные импортные товары - начиная с жевательной резинки, косметики, электронных часов, сигарет, обуви и кончая джинсами, а также всяким прочим тряпьем и порнографическими журналами - в наше время, следует добавить, это было достаточно солидная фарца.
        Однако когда я увидел Вовочку с полной сумкой товаров, да еще на «моем» рынке, то есть на моем участке, мне стало не до восторгов - в данный момент он находился на моей территории, и очень даже мог «испортить рынок» - ведь товары, купленные у него в Измаиле, я продавал здесь, в Кишиневе, существенно дороже.
        Подойдя к нему сзади, - мой друг Сережа, не понимая в чем дело, еле за мной поспевал, - я пробасил измененным голосом:
        - А ну ты, спекулянтская морда, - и при этом ощутимо ткнул Вовочку пальцем в спину, - подними руки вверх и шагай не оборачиваясь, вперед, к милицейскому опорному пункту.
        Вовочка послушно поднял руки, выронив при этом сумку, от его спины почти осязаемо повеяло страхом. Затем он стал медленно поворачиваться к нам лицом. И лишь встретившись со мной взглядом, он понял, наконец, что за «милиция» его остановила, и только успел с трудом вымолвить: «Савва, ну ты, блин, даешь!», после чего словно куль повалился мне на руки, хотел, видимо, обнять на радостях, да ноги подвели, ослабли.
        - Какого черта ты здесь делаешь? - строго спросил его я, чувствительно встряхивая для того, чтобы он мог держаться на ногах. - Вот мой хороший товарищ, Сергей Николаевич, между прочим, старший лейтенант БХСС, сейчас тебе объяснит, что значит втихаря гадить на чужой территории.
        - Савва, ну… я… это… Тебя ведь не было в городе больше двух месяцев…, сказали, ты теперь в каких-то поездках, - залебезил Володя, пытаясь улыбнуться, но у него выходила какая-то вымученная гримаса, так как он был от природы застенчив и к тому же трусоват. Я поднял с земли его довольно тяжелую сумку и повел «партнера» к выходу с рынка, дорогой читая ему мораль и объясняя, в чем он неправ.
        Через час-полтора мы, забрав из камеры хранения на ж/д вокзале еще две Володины сумки, пересмотрели у Сереги на дому весь товар, отобрали 20 пар джинсовых брюк «Вранглер», пару десятков порнографических журналов, несколько блоков сигарет и жвачки, а также красный замшевый пиджак 50- Ого размера, который я ту же примерил на себя. Пиджак мне сразу понравился, так как точно такой же у меня был дома (я купил его еще в 1979 году и он уже порядочно поизносился).
        - Вообще-то я хотел за пиджак 280, - пролепетал Володя, когда я предложил ему двести рублей.
        - Ты что, с ума сошел, я же для себя беру, - натурально возмутился я.
        - Ладно, двести, - сдался он, и я продолжил наступление.
        - За джинсы - оптом - две тысячи, - проговорил я, ожидая Володиной реакции.
        - Две восемьсот, - тут же сказал он.
        - Две четыреста, это окончательно, - повысил голос я, и он вновь сдался.
        - Итого три двести за все, - подытожил я. - Включая журналы и жвачку. В общем, сейчас, ты, может быть, сотрудничая исключительно со мной, и проиграл несколько сотен, зато тебе это не стоило ни труда, ни риска, ни затраченного времени, так что знай мою щедрость.
        Володя вздохнул, как мне показалось, с облегчением, пересчитал деньги, причем Серега добавил до недостающей суммы тысячу рублей из своей заначки, и на этом мы закончили нашу финансовую операцию.
        Часом позже, неторопливо пробираясь по фруктовым рядам рынка, я уже переговаривался с горячими южными парнями, которые торговали здесь экзотическими фруктами. Я показывал им одну пару джинсов, которую держал в прозрачном пакете подмышкой. Остальные находились в сумке, с которой Серега предусмотрительно стоял в сторонке.
        Из трех десятков кавказских торговцев лишь один всерьез заинтересовался джинсами, и я понял, что он уже закончил продавать свой товар и теперь собирается отбыть на родину, а зачем ему, спрашивается, везти домой деньги, когда купив на них товар, можно было дополнительно нажиться.
        Это был относительно невысокий, с меня ростом, но очень плотный, широкоплечий и волосатый мужик, который весил никак не меньше 120 килограммов.
        - Пачиму, шлюшай, ти хочишь за них по 180? Адин парен предлагал сегодня такие же за 160 рублэй, он бы и за 145 отдал, я его уже почти уговорил, да, - говорил он, перебирая в своих потных ладонях ткань джинсов.
        - Ага, и где теперь этот твой парень? - спросил я насмешливо, беря у него со стола какой-то непонятный фрукт и откусывая от него кусок.
        - Ни знаю, дарагой, ушла куда-то, - развел он руками.
        - Это такой невысокий, рыжий, конопатый, - спросил я, описывая Володю, после чего швырнул фрукт, оказавшийся слишком приторным, в мусорный контейнер.
        - Да, правильно, такой, такой, - удивленно подтвердил грузин.
        - Я его… - намеренно протянул я, - это… - я цокнул языком и провел ребром ладони по горлу. - В общем, теперь я буду тот парень. Так что, идем смотреть товар или нет?
        - Идем, - согласился Джибило - так звали парня друзья-коллеги.
        Гостиница «Колхозная», расположенная рядом с рынком, поражала впервые попавшего туда человека своей особой неряшливостью, а также обшарпанными стенами коридоров и стандартным набором гадостных запахов, навсегда, казалось, поселившихся здесь, и уже въевшимся в ковры, мебель и даже стены здания.
        Номер, в который мы вошли, «благоухал» теми же запахами, и выглядел не лучше вестибюля и коридора.
        Джибило, не теряя времени, закрыв двери на ключ, стал разворачивать джинсы пару за парой, и, ничего не понимая в указанных на лейблах размерах, начал все подряд напяливать на себя и примерять, начиная с 42 размера и кончая 50-ым, так как больших размеров у нас не было.
        А я тем временем совал ему в руки порнографические журналы с все новыми «картинками», и тогда он останавливался, тыкал толстым желтым ногтем в очередную картинку и раскатисто смеялся, затем опять принимался мерить джинсы. «Дитя гор, - добродушно подумал я о своем деловом партнере. - Простота и натиск, никакой интеллигентности».
        Через пятнадцать минут Джибило был уже абсолютно потным, трусы его скатились до колен, обнажив волосатое тело гориллы, а наш клиент пытался напялить на себя последнюю пару джинсов - все остальные, немилосердно вывернутые, в полном беспорядке валялись на кроватях, на столе и на стульях. Серега стоял рядом с ним и был не менее мокрым, только от страха и напряжения - в эту минуту он наверняка думал о том, что в первый и последний раз в жизни принимает участие в столь нервном мероприятии.
        Наконец мы с Джибило достигли соглашения и, остановившись на сумме в четыре тысячи шестьсот рублей за джинсы и журналы, ударили по рукам. Подняв матрас, джигит надорвал свежезашитый шов - черными нитками по полосатому бело-коричневому полю, запустил в него руку и вытащил толстую пачку денег, лежавших там вразнобой.
        Слюнявя пальцы и шевеля губами, Джибило стал сосредоточенно пересчитывать купюры, и в этот самый момент в дверь постучали.
        - Спокойно, ребятки, - сказал я, запуская руку за пояс и нащупывая нунчаку, с которыми никогда не расставался. - Джибило, спроси, кто там пришел, и если это кто-то из твоих, пусть войдет один человек, и не больше. И смотри мне, давай по-хорошему, без глупостей.
        Джибило одним движением накрыл деньги одеялом, отворил двери и, как мне показалось, сам вздохнул с облегчением; у двери стоял какой-то старикан - оказалось, что это был дядя Джибило по имени Дато.
        - Вы меня, уважаемый Дато, чуть не напугали, - сказал я, запирая за стариком дверь. - Я уже собирался вас пристрелить. - Я похлопал себя по бедру, где под рубашкой оттопыривались нунчаку.
        - Вах, дарагой, - произнес старикан, закатив глаза. - Зачем такой вещь говоришь, да? Джибило, что мы, не люди?
        - Люди вы, люди, - прервал его я. - И весьма вероятно, что хорошие люди. Только я вас совсем не знаю, и в этом вся проблема.
        - Да, мы - хорошие люди, - сказал Джибило, похлопывая себя по мохнатой груди. - Раньше меня везде узнавали, и даже здесь, в Кишиневе; я мастер спорта по самбо, был призером Союза в весе до ста килограммов.
        - Тогда извини, коллега, - сказал я, протягивая ему руку. - Я тоже когда-то на ковре толкался, между прочим, на Союзе с вашим Чочишвили, олимпийским чемпионом, боролся, - соврал я. - По мнению судей проиграл.
        Джибило на мои слова только недоверчиво кивал.
        Несколькими минутами позднее, после полного расчета, мы с Джибило обнялись, дружески, применяя захваты, потолкали друг друга, затем я стал прощаться, объясняясь тем, что впереди нас ждет еще масса срочных дел.
        - Может, вечерком за дружбу где-нибудь в ресторане шампанского выпьем? - спросил на прощание Джибило.
        - Извини, брат, сегодня вечером мы с товарищем договорились о встрече с девушками, - соврал я.
        Мне показалось, что он, имитируя сожаление, вздохнул с облегчением.
        Уставшие и слегка ошалевшие от всего произошедшего с нами за последний час, мы с Серегой пробкой вылетели из гостиницы, и лишь отойдя от нее на несколько сотен шагов, вздохнули с облегчением.
        - Держи, - протянул я ему деньги, - здесь тысяча триста.
        - За что это мне 300 лишних, - удивился он, пересчитав деньги. - Я дал тебе свои деньги всего-то на час.
        - Дорога ложка к обеду, на твою тысячу за это время проценты наросли. Ты вспотел вон, словно целый вагон леса разгрузил, - засмеялся я, - значит, в качестве компенсации за это должен что-то получить.
        Он, не споря больше, спрятал деньги в карман, и мы продолжили наш путь.
        - Слушай, а давай-ка вечерком куда-нибудь забуримся, - предложил Серега. - В кабак какой-нибудь, идет?
        - Пойдем, конечно, - согласился я, - только условие - я плачу.
        - Там разберемся, - деловито подытожил он.
        - А девчонок на вечер не хочешь снять? - спросил я.
        - Можно, - ответил Сергей, мгновенно воодушевляясь, - у меня квартира в районе автосервиса до сих пор свободна. Помнишь, та, трехкомнатная, что в здании общежития «Молдпищепром». И мебель вся на месте. Мы, когда переехали, все новое в эту квартиру купили, а старое барахло там оставили.
        Глава восьмая
        Под пение прельстительских романсов
        красотки улыбаются спесиво;
        у женщины красивой больше шансов
        на счастье быть обманутой красиво.

    Игорь Губерман
        Уже начинало смеркаться, когда мы с Серегой выбрались на проспект Ленина и пошли в прогулочном темпе по вечернему Кишиневу, освещенному уличными фонарями и скудной рекламой магазинов.
        Я щеголял в новом, купленном накануне пиджаке; Серега тоже был одет достаточно модно и солидно - черного цвета итальянский кожаный пиджак с поясом и фирменные итальянские же брюки.
        Перед гостиницей «Молдова» на круглой тумбе была наклеена театральная афиша на молдавском языке - «Мулт сгомон пентру нимик», прочтя которую мы с Серегой после пятиминутных споров и дебатов поняли, что речь идет о спектакле «Много шума из ничего». Очень довольные тем, что нам удался перевод, мы свернули к гостинице, в здании которой на первом этаже располагался ресторан «Молдова» - сегодня здесь шла интересующая нас программа варьете.
        Войдя внутрь, я остановился в вестибюле, у зеркал, где с интересом стал разглядывать крутившихся тут нарядно разряженных дам, а Серега тем временем, приобретя два входных билета, сунул мне один в карман, сказал, что войдет внутрь, чтобы занять наиболее удобный столик, на что я кивнул ему, затем мы расстались.
        Минут через пятнадцать, вдоволь насмотревшись на красивых женщин всех возрастов, мастей и габаритов, не считая разнообразных украшений, на них надетых, я тоже подошел к двери ресторана, и уже было сунул руку в карман, чтобы предъявить швейцару входной билет, как, тот, улыбнувшись, приветливо мне кивнул, и пропустил в зал, не потребовав никакого билета.

«Интересное дело, - подумал я, входя внутрь и озираясь по сторонам в поисках своего товарища, - меня же тут никто не знает, почему же швейцар меня пропустил? В любом случае молодец, раз умеет солидного клиента от обычного отличить».
        Серега сидел один-одинешенек посреди пустого зала за небольшим двухместным столиком и скромно попивал пиво; перед ним стояли три пивные бутылки, две из которых он уже опустошил. Я присел рядом, Серега молча, пододвинул мне полную бутылку. Тем временем в зале появились работники ресторана, и началась обычная предрабочая суета: официанты стали раскладывать на столах приборы, затем закуски и напитки, им в этом помогала дородная моложавая женщина в строгом черном костюме, катившая перед собой огромную двухэтажную тележку и одновременно отдававшая распоряжения. Я глотнул из бутылки: холодное пиво приятно охладило внутренности, создавая подходящее настроение.
        Спустя четверть часа, зал, еще недавно пустой, стал понемногу заполняться клиентами, народ прибывал парами, группами, целыми компаниями; а мы с Серегой от нечего делать придирчиво оценивали всех вновь входивших дам.
        Вскоре послышались первые музыкальные аккорды, это оркестранты настраивали свою аппаратуру. Я бросил беглый взгляд на сцену и… едва не расхохотался. Все пятеро музыкантов были одеты в точно такие же, как у меня замшевые пиджаки красного цвета. «Убью Володьку, если это его работа», - решил я, после чего немедленно снял свой пиджак, свернул и повесил на спинку кресла. Теперь мне стало понятно, почему швейцар пропустил меня внутрь, даже не спросив билета - он наверняка принял меня за музыканта.
        К нам подошел официант с блокнотиком в руках, и вскоре наш столик был уставлен закусками и бутылками, затем в течение примерно часа, до тех пор, пока не началась собственно программа, мы с Серегой пили маленькими порциями водочку, заедали принесенными закусками, в процессе чего слегка захмелели - сказался, видимо, довольно хлопотливый и напряженный день. Утолив голод, я стал выискивать в зале симпатичные женские лица, и если обнаруживал таковые, давал указание нашему официанту отнести за тот или иной столик бутылку шампанского.
        Когда я проделал это в пятый или в шестой раз, официант, посмотрев на меня как-то странно, ушел, после чего вернулся уже не один, а с администратором - той самой женщиной, которую мы раньше видели в зале с тележкой. Она подошла, представилась, и вежливо меня спросила:
        - Скажите, молодой человек, все то, что заказываете, вы сумеете оплатить?
        - А что, кто-то в этом сомневается? - спросил я. - Вы, или, может быть, официант?
        - Ну… - замялась администратор, - понимаете, мы должны быть уверены…
        - Хорошо, скажите официанту, чтобы принес счет, - сказал я. - А вас попрошу, чтобы в счете все было указано, как положено, копеечка в копеечку, без обмана и чаевых, которых он не заслужил. Мы его немедленно рассчитаем, а вы нам чуть позже пришлете другого официанта. Все.
        С этими словами я достал из кармана толстую пачку мелких купюр, администратор тем временем подозвала официанта, который, увидев в моей руке внушительную пачку денег, слегка изменился в лице, поняв, что ошибся во мне. Однако было уже поздно, и на робкую просьбу администратора, не желаю ли я и дальше обслуживаться у этого же официанта, я ответил отказом, после чего к нам, спустя четверть часа, пришла официантка, симпатичная молодая женщина с располагающей улыбкой на лице.
        Она принесла за наш столик еще одну бутылку водки, напитки и закуски, а остатки убрала, - в общем, полностью, что называется, освежила стол.
        Заиграла танцевальная музыка и в зале начались хождения: кавалеры приглашали дам, те, в свою очередь, приглашали кавалеров, одним словом, начался обычный кутеж-балдеж, отовсюду слышались бестолковые вскрики, глупые разговоры, смех, женский визг, стук приборов, звон посуды, все это временами перекрывалось мощными звуками оркестра.
        Затем, спустя какое-то время, по просьбе ведущего все уселись на свои места, и началась собственно программа: четыре стройные девушки, каждые несколько минут сменяя туалеты, стали исполнять на сцене короткие танцевальные миниатюры. С первой же минуты появления девушек на сцене Серега уперся в них мутным неотрывным взглядом и больше ничего и никого вокруг не замечал, даже на мои замечания не реагировал, только изредка сам себе наливал, опрокидывал рюмку, затем ставил на место, - во время возлияний он обычно не закусывал.
        Девушки из варьете оказались действительно неплохи: та, что выходила первой (я для себя назвал ее «выводящей»), была среднего роста стройной темной шатенкой с хорошо развитым телом, динамичная и в то же время весьма пластичная; вторая тоже хоть куда - женственная, несмотря на хрупкие формы, и при этом грациозная, внешне даже чем-то похожая на первую, только волосы у нее были посветлее.
        Серега, насколько я понял, все время наблюдал за выводящей, я же все чаще останавливал свой взгляд именно на второй из девушек - она была изящна и гибка как пантера, и ее владение телом выгодно отличалось от хаотичных и угловатых движений двух оставшихся танцовщиц. И вообще - лишь две первые девушки из четверки заслуживали внимания - две оставшиеся были просто худощавыми, их нельзя было назвать ни грациозными, ни изящными. Позже один из музыкантов объяснил мне, что они наши, местные, бывшие спортсменки-гимнастки, тогда как две первые оказались, как, впрочем, я и предполагал, профессиональными танцовщицами, приехавшими в Кишинев из Черновиц.
        - Савва, знаешь, я хочу эту… девушку, ну, ту, которая всегда выходит первой, - пробурчал Серега угрюмо.
        - Хотеть не вредно, - автоматически ответил я, затем, поглядев на своего товарища внимательнее, осторожно добавил: - Ты считаешь, это реально?
        - Может и нереально, а я все равно ее хочу, - капризно повторил он, и я понял, что теперь он не успокоится, пока не попытается заговорить с девушками, а те, естественно, не пошлют его куда подальше.
        Подумал, и тут во мне словно что-то сработало. Секундочку, подумал я. А почему, собственно, они должны нам отказать? Пожалуй, мне стоит проявить активность и хотя бы попытаться. Вернее, я просто обязан с ними поговорить. Ведь спят же эти девушки с кем-то, так почему же этими избранными парнями не могли бы стать мы с Серегой, хотя бы на одну ночь? Конечно, подзадорил я сам себя, тебе несложно было снимать ресторанных шлюшек, с которыми так славно отдыхалось в рижских ресторанах, вот и прояви теперь свои лучшие качества, продемонстрируй мастерство, подкати к этим девушкам. А что? Это было бы весьма достойным завершением всей поездки - эдаким финальным мажорным аккордом: снять этих девочек и провести с ними веселую и бессонную ночку. Поездки на Ригу, которую наши более опытные коллеги - «профессионалы» называли «голодной». Если им все рассказать, что да как у нас во время этой самой поездки было, сдохнут ведь от зависти. Пожалуй, нет, все равно ведь не поверят, и рассказывать не буду. Жаль только, что напарник у меня сегодня - не ахти! Эх, не хватает мне сейчас в партнеры Кондрата. Мы бы с ним живо
обыграли красивый и достойный финал.
        - А знаешь что, я, пожалуй, попробую, - сказал я Сереге, хлопнув товарища по плечу, - однако лишь в том случае, если ты перестанешь пить и начнешь закусывать. Тогда я обещаю тебе, что я очень постараюсь. - Я ободряюще улыбнулся ему.
        - Эх, ничего у нас не выйдет, - сказал он безнадежным голосом и махнул рукой. - Они на таких, как мы, и не посмотрят.
        - Зря вы так, товарищ, - засмеялся я. - Вы просто цену себе не знаете.
        И действительно, Серега был довольно привлекательным, вернее, я бы даже сказал, красивым парнем: среднего роста, хорошо сложен, благородной формы голова, шикарные волнистые черные волосы, умные живые черные глаза, аккуратные усы; он был хорош лицом, да и одет прилично - чего стоил один только его итальянский кожаный пиджак! Ну а себя я тут описывать не стану, само собой - «красавец», к тому же с наглой мордой и соответствующими манерами, что немаловажно для привлечения девушек.
        Программа варьете должна была закончиться, как мне подсказали все те же музыканты, в половине первого ночи, поэтому я заранее, в 24.00, расплатился с официанткой (мне показалось, что она приписала в счет и те чаевые, которых я ранее лишил ее коллегу, обслуживавшего нас до нее), дополнительно попросил ее принести в пакете марочный коньяк и пару бутылок шампанского, а также конфеты, яблоки и виноград, и, не торгуясь, добавил к счету еще сотню.
        Серега, снабженный пакетом, получил от меня последние инструкции и наставления: поймать такси (именно такси, автомобиль «волгу» с шашечками, а не какого-то плюгавого частника на «жигулях»), уговорить водителя подъехать к ресторану с черного хода (туда, где машинам стоять было запрещено), пообещать оплатить любой штраф, и ждать меня, выдав таксисту 10 рублей авансом, что должно было сделать его ожидание более приятным.
        На себя я возложил более сложную и ответственную миссию - знакомство с девушками. Для этой цели я надел свой замшевый пиджак и подошел к эстраде. Ребята мне приветливо заулыбались, так как в течение вечера я уже неоднократно к ним подходил заказывать музыку, и каждый раз при этом оставлял на барабане 10 рублей. Общительный барабанщик подсказал мне имена девушек из варьете: первую звали Маргарита, вторую Александра, - две другие меня не интересовали, поэтому их имена я и не старался запомнить.

«Вооруженный» бутылкой шампанского и цветами, купленными в фойе ресторана, я без проблем, - благодаря красному пиджаку меня всюду принимали за музыканта, - проник за кулисы, где располагались служебные помещения. Поплутав некоторое время по каким-то темным коридорам, я остановился в тупике под лестницей, прислушиваясь и стараясь по голосам, доносившимся со всех сторон, определить, где я нахожусь.
        Потянулись долгие и томительные минуты ожидания, а я лишь молил бога, чтобы девушки, которых я ждал, не выскочили из ресторана через какой-нибудь неизвестный мне запасной выход.
        Внезапно голоса - к счастью, женские - стали громче, и я увидел в тусклом, но уже ставшему привычным моим глазам свете, нужных мне девушек - они веселой стайкой спускались вниз по лестнице как раз мне навстречу. Девушки увидели неожиданную преграду - в моем лице - и остановились, с некоторой тревогой разглядывая на непонятно откуда взявшегося здесь незнакомца.
        Я тоже смотрел на них во все глаза и вдруг к своему ужасу понял, что от растерянности абсолютно не различаю их, поэтому сказал громко:
        - Не беспокойтесь, девочки, я ваш новый коллега - музыкант, и мне необходимо сказать Маргарите всего лишь два слова.
        Одна из девушек отделилась от группы и подошла ко мне, и теперь, конечно же, вблизи, я ее узнал, хотя на этот раз она была одета в тонкий брючный, явно импортный, выгодно подчеркивающий ее стройную фигуру голубой костюм.
        - Рита, - обратился я к ней, туловищем оттесняя девушку в угол, - я не буду оригинальным, даже боюсь показаться вам банальным, но все же хочу сказать, что мы с моим товарищем в восторге от вашей программы и от вас лично.
        - Спасибо, приятно слышать, - сказала девушка, разглядывая меня с неподдельным интересом.
        - И я хотел бы пригласить вас на вечер… (тут я запнулся, вспомнив, что уже ночь) ну, как бы дружеский такой вечер… без каких-либо обязательств. - Я замолчал и, не зная, что делать с цветами, протянул их ей. Девушка кивнула, забирая цветы из моих рук - ей, видимо, уже хорошо были знакомы эти самые вечера «без обязательств», на которые их, весьма вероятно, часто приглашают, и достаточно повидала таких как я, распаленных эротическими танцами подвыпивших мужиков.
        - Ну, что, Рита, не откажете поклонникам вашего таланта? - спросил я, видя, что она молчит (в голову, к сожалению, ничего, кроме банальностей, не приходило, а я так надеялся на экспромт, который обычно меня выручает).
        - Ну… я даже не знаю, - протянула девушка, - время уже позднее. - А завтра в 10 утра у нас репетиция.
        - Поверьте, мы с товарищем ваши верные поклонники и не позволим себе вас утруждать… Поедемте к нам, все будет красиво и пристойно, гарантирую. Возьмите с собой и Сашеньку, чтобы вам было веселее вместе.
        Маргарита еще несколько мгновений подумала, затем, решившись, обернулась к подругам.
        - Александра, - позвала она, - иди сюда. - И, обращаясь к двум оставшимся девушкам, сказала: - А вы идите, девчонки, там швейцар на выходе посадит вас в такси. Только не забудьте, репетиция завтра в десять.
        Вторая девушка, Александра, подошла к нам и остановилась, смущенно улыбаясь. Ее я почему-то такой себе и представлял: милое, улыбчивое лицо, теперь уже без излишков грима на нем, а походка и движения необыкновенно красивы и исполнены грации.
        - Вот, - неожиданно для меня Маргарита взяла на себя задачу знакомства, - молодой человек и зовут его…
        - Савва, - вставил я. - А ваши имена я уже знаю.
        - Ты как?.. - спросила Маргарита подругу. - Ребята приглашают нас провести вечер с ними.
        - Если все будет прилично, то почему бы и нет, - после недолгой паузы вымолвила Сашенька.
        - Все будет, поверьте мне, милые девушки, не просто прилично, а даже замечательно, - поспешил заверить их я, сам еще не веря в то, что у нас может получиться полусумасшедшая задумка, рожденная в нетрезвой голове моего товарища.
        С этим мы отправились на выход, я шагал первым, словно боясь, что девушки, опередив меня, могут куда-нибудь исчезнуть. Открывая наружные двери, я лишь молил бога, чтобы у Сереги все получилось, ведь он был под хорошим градусом и, в случае какой-либо его ошибки все затеянное нами в одно мгновенье могло превратиться в прах.
        Автомобиль «волга» с зеленым маячком стоял у цветочной клумбы в десятке шагов от выхода, из него, к моей великой радости, нам навстречу, открыв переднюю дверцу, выбрался Серега - лицо его при виде девушек выразило недоверие и восторг одновременно. Он без слов распахнул заднюю дверцу, и мы с девушками направились к машине. До нее оставалось пройти всего каких-нибудь пять-шесть шагов, однако сделать нам это не удалось: два каких-то молодчика, каждый ростом под метр девяносто и при этом нехилого сложения, преградив нам путь, взяли меня в клещи. Девушки, как я успел заметить, тоже не ждали их появления, потому что, в растерянности прыснув назад, прижались спинами к бетонной плите служебного входа, из дверей которого мы только что вышли.
        Кровь, щедро разбавленная спиртным, вскипела во мне - ведь цель была так близка! К тому же я не собирался пасовать перед кем бы то ни было в присутствии дам, поэтому, сунув руку за пояс и нащупав нунчаку, я, не вынимая их, сжал в руке.
        - Если вы, ребятки, мусора, то просто предъявите удостоверения и идите на фуй, - заявил я дерзко, в упор глядя на двух «красавцев», для чего мне пришлось задрать голову вверх, - а если вы обыкновенные фраерки, то по-быстрому сквозаните отсюда, а нет, тогда готовьтесь к смерти: я вас сейчас, прямо здесь, у ресторана, положу обоих.
        Признаюсь, в этот момент я был в таком состоянии, что любой из этих ребят, имей он хотя бы второй разряд по боксу, легко уложил бы меня с одного удара. Ребятки, вероятно, и собирались что-то такое против меня предпринять, однако мои слова, или рука, засунутая за пояс, их остановили, и они явно замешкались.
        - Садитесь в машину, девушки, - сказал я, понимая, что больше нельзя терять ни секунды, - ребятишки нас с кем-то спутали.
        Девушки, на мой взгляд, медленно, очень медленно, вновь подошли и стали садиться в машину, и как раз в эту самую минуту прямо перед нами возник милиционер - сержант в форме дорожной милиции и с палочкой регулировщика в руке.
        - Пентру пачиму, товарыщ вадитэл, стоите в неположенная места, - обратился он к таксисту, у милиционера был чудовищный местный акцент.
        Я мгновенно выудил из кармана своего нового красного пиджака десятку, смял ее в комочек и, подойдя к милиционеру, шепнул, вкладывая бумажку ему в ладонь, как бы пожимая ему руку:
        - Мы уже уезжаем, командир. Считайте нас оштрафованными. Извините нас, пожалуйста, мы здесь никогда больше останавливаться не будем.
        С этими словами я шагнул к машине, нырнул на заднее сидение и, потеснив своим телом девушек, захлопнул за собой дверцу. Водитель, которого не надо было уговаривать ехать, то и дело поглядывая на милиционера в зеркальце заднего обзора, тут же тронул с места.
        - Автосервис, шеф, - назвал я ему адрес. - Там от трассы проедешь немного вниз, и остановишь возле двух зданий по правой стороне шоссе.
        - Знаю это место, возил, - отозвался водитель, выруливая на центральную улицу.
        Девчонки после происшествия у ресторана сидели в машине тихо и смирно, и только когда мы отъехали достаточно далеко, я обратился к ним:
        - Вы знакомы с этими ребятами, что остановили нас у выхода?
        Марго, сидевшая рядом со мной, кивнула:
        - Они и раньше не давали нам покоя, все проводить до общежития вызывались. Ребята настырные, спортсмены, дзюдоисты кажется, из сборной республики.
        - Вполне возможно, - кивнул я, и подумал: хорошо еще, что, на мое счастье, никому из них не пришло в голову опробовать на мне свои спортивные навыки, иначе бы наверняка мы сейчас не ехали домой вместе с девушками, а я, вероятнее всего, валялся бы на клумбе, словно сломанный цветок.
        Серега от избытка чувств, его переполнявших, время от времени оборачивался назад, то ли порываясь рассказать какой-то анекдот, то ли собираясь сделать девушкам комплимент, однако девушки, к этому времени уже несколько пришедшие в себя, начинали хихикать только от его забавного вида, поэтому Серый обиженно насупился, и всю оставшуюся дорогу молчал, пока я развлекал их разговорами.
        В пути прошло минут двадцать и машина, подкатив к обозначенному месту, остановилась.
        - Приехали, - сказал водитель и мы стали выбираться.
        Справа от нас, в легкой завесе начинавшего сгущаться тумана, темнели два пятиэтажных здания. Серый, первым выбравшись наружу и передав мне пакет с бутылками и конфетами, сказал: «Я рассчитаюсь», после чего, шаря у себя в карманах, шагнул к водительскому окошку; я подал Маргарите руку, помогая девушке выйти; Сашенька выбралась с другой стороны сама.
        Мы уже отошли от машины шагов на двадцать, и Серый почти нагнал нас, когда водитель крикнул: «Эй, ребята, подождите…».
        - Вы ничего не забыли в машине, девчонки? - быстро спросил я.
        - Да вроде нет, - сказала Саша, поправив висевшую на ее плече сумочку, а Марго лишь отрицательно покачала головой.
        - Ты рассчитался с «шефом»? - обернулся я к Серому.
        - Еще бы, - ответил тот возмущенно. - Я ему наперед десятку дал, и еще десятку сверху. - И он крикнул водителю: - Тебе че, шеф, денег мало? - Он развел руками и прокричал: - Ну, ты и нахальный, архаровец! Вернусь же, изуродую как бог черепаху.
        Водитель не ответил, машина, взвизгнув резиной, развернулась на месте и пропала в ночи.
        Миновав обшарпанный вход, мы поднялись по щербленным ступенькам на второй этаж здания, которое было семейным общежитием, и Серый, доставая ключи от квартиры, вместе с ними вытащил из кармана смятую десятку. Посмотрев на нее удивленно, он перевел свой взгляд на нас, после чего сказал растерянно:
        - Кажется, вместо денег я отдал таксисту свой проездной билет на автобус.
        Едва он это произнес, как мы с девушками не сдержались и расхохотались во весь голос.
        Квартира встретила нас тишиной, вокруг царили пыль и запустение. Девушки, войдя, в недоумении осматривались по сторонам, не обнаружив в квартире столь, казалось бы, необходимых тут телевизора и магнитофона. Однако Серый не растерялся, а предложив им присесть, тут же достал откуда-то из глубин серванта четыре фужера, протер их какой-то салфеткой и принялся разливать шампанское.
        Завязав с девушками непринужденную беседу, я вдруг подумал, что отсутствие телевизора и магнитофона - это, пожалуй, идеальный вариант для того, чтобы без лишних проволочек заняться любовью; при этом я с восторгом разглядывал девушек, еще не веря в то, что такие «центровые» гостьи согласились провести этот вечер с нами.
        Серега с первой же минуты нашего появления в квартире впился в Марго влюбленным взглядом, и теперь, внимая каждому сказанному ею слову, медленно продвигался к ней по дивану, что было весьма забавно наблюдать со стороны.
        Время было уже довольно позднее, и нам была пора определяться по постелям, подумал я, а то девушки, заметив нашу нерешительность, еще скажут, что хотят домой - не драться же нам тогда с ними. Я бросил взгляд на Маргариту - она, конечно, красива и эффектна, но - Серега… но друг… ну, да ладно; переборов себя, я протянул руку Сашеньке - если глаза мои и выбрали Маргариту, то сердцем я все же больше тянулся к ней.
        Девушка встала, шагнула ко мне, и мягко улыбнувшись, положила обе руки мне на плечи, словно в танце. Я, стараясь не разрушить возникшего между нами приятного, даже, по-моему, интимного момента, повел Сашеньку в спальню, где прежде, как я припоминал, стояла двуспальная кровать.
        Лишь только мы вошли внутрь, Сашенька вновь забросила руки мне на плечи и подставила губы для поцелуя:
        - А ты смелый, - почему-то сказала она.
        Я поцеловал ее и, обняв за тонкую талию, приподнял девушку над полом.
        - Чтобы провести этот вечер с тобой, я готов и не такое, - сказал я. Затем осторожно опустил девушку на пол, при этом ее тонкая шелковая блузка, задравшаяся до лифчика, осталась в моих руках, и тогда я стал медленно поднимать блузку выше и обнажился плоский живот с маленьким симпатичным пупком, затем мои руки расстегнули лифчик, и уже в следующую секунду я приник губами к небольшим, но красивой формы твердым грудкам, вишневые соски которых задорно торчали кверху; от их невинной красоты можно было потерять сознание.
        Блузка скользнула еще выше и слетела, коснувшись наших рук, на пол. Только теперь я полностью оценил, насколько Сашенька была миниатюрна и изящна; на сцене варьете она казалась почему-то куда более во плоти.
        Нежно целуясь и помогая друг другу раздеться, мы подошли к кровати и улеглись на нее. Упругое и гибкое, но податливое тело Сашеньки извивалось в моих руках до тех пор, пока я не взялся плотно за ее ягодицы и, зафиксировав их положение, не вошел в нее; однако сразу после этого оно стало извиваться еще сильнее. В дальнейшем еще три раза мы возобновляли наши любовные игры, а в коротких перерывах между ними нежились лежа голышом в постели.
        Лишь утро, которое наступило до досадного быстро, заставило нас оторваться друг от друга, и теперь, в свете зарождающегося дня, я имел возможность разглядеть Сашеньку во всей ее прекрасной наготе, что доставило мне, признаюсь, огромное удовольствие.
        Так и не уснув этой ночью, мы поднялись с постели. Спустя некоторое время, после выпитого нами кофе, когда Серый еще спал, а Рита и Александра, стоя перед трюмо в прихожей, подкрашивались, я сходил в комнату, достал из кармана своего красного пиджака деньги, отсчитал десятками три сотни рублей и, вернувшись, положил стопочку на тумбочку трюмо рядом с сумочкой Сашеньки.
        - Савва, что это? - спросила меня Рита, глазами указывая на стопку денег.
        - Это вам на такси, девчонки, - неловко чувствуя себя под их взглядами, глухо ответил я.
        - Мы не проститутки, Савва, - сказала Рита, глядя на меня с чуть насмешливой улыбкой. - Пойдем отсюда, Александра.
        - На такси нам хватит и одной бумажки, - сказала Александра, кончиками пальцев подхватывая сверху стопки червонец и, невзирая на уничтожающий взгляд подруги, пряча его к себе в сумочку.
        Я отпер замок двери, руками взял обеих девушек за руки, склонился, прижался на мгновение к ним лицом и проговорил:
        - Спасибо вам, девчонки, за чудесную ночь и простите меня, дурака, я не хотел вас обидеть. Вы обе так прекрасны, что я с вами расстаюсь, поверьте, с болью в сердце.
        Новелла седьмая
        Кавказ, Тбилиси и так далее…
        Погрязши в низких наслаждениях,
        их аналитик и рапсод,
        я достигал в моих падениях
        весьма заоблачных высот.

    Игорь Губерман
        Глава первая
        И опять в свой очередной рейс я отправлялся с новым напарником. Его звали Виктор, и в прошлом, когда мы еще не были знакомы, он был спортсмен - футболист. Играл в первой лиге - нападающим, и, кажется, два сезона - в высшей. Я же знал его как юмориста, балагура и просто хорошего парня. Ко всему прочему Виктор был заядлым рыбаком и охотником, и когда мы, закончив заливать вино в цистерны, стали грузить в купе свои личные вещи, в одной из его объемистых сумок я увидел приличных размеров пакет с вяленой рыбой и целых четыре трехлитровые банки с непонятным на вид содержимым.
        - А что это, Витек, у тебя такое красивое в банках? - шутливо спросил его я.
        - Домашняя тушенка, - ответил он. - Недели две назад в местных плавнях я подстрелил кабана, теперь нам в дороге не придется беспокоиться о мясе, потребуются только подкупать овощи и хлеб.
        - Здорово, - повеселел я, заталкивая бухту со свернутым шлангом - нашим главным «орудием» для извлечения денег, - на верхнюю багажную полку, прозванную проводниками «голубятником». - Однако оба этих продукта - рыба и мясо - насколько мне известно, вызывают сильную жажду, а? Впрочем, чего беспокоиться, ведь и запивать у нас имеется чем.
        Мы понятливо рассмеялись. С Виктором я познакомился двумя годами ранее, еще работая в баре: как-то вечером ко мне влетел развеселый, уже прилично подшофе Валерка Туз - барабанщик из кафе «Весна», давний мой приятель, который с ходу спросил:
        - Савва, ты футбол уважаешь?
        - Сам играть - люблю, а так - нет, - ответил я, и это было правдой: страну - действующего чемпиона мира - я, пожалуй, еще мог бы назвать, а вот перечислить десяток лучших футболистов нашей страны, или же назвать команду - лидера сезона, всегда затруднялся, так как по телеку футбол практически не смотрел.
        - Давай, наливай-ка водочки три по сто, сегодня у нас в городе важный гость - известный футболист. - Туз повернулся к двери. - Витя, ты че там стал, как не родной, иди сюда. Надо же, спортивная звезда, можно сказать, а стесняется. Знакомьтесь: Савва - наш бармен, а этого парня зовут Виктор, фамилия Стовбун, наверняка ты слышал эту фамилию, он в высшей лиге играет, нападающим.
        - Играл, - поправил его, подходя к стойке и крепко пожимая мне руку невысокий, среднего сложения с живыми голубыми глазами парень. - Преимущественно в первой лиге.
        Туз посмотрел на товарища с упреком, покачал головой и сказал:
        - Вот зря ты меня поправляешь, Витек. Савва у нас знаешь, какой принципиальный, так что теперь за водку тебе платить придется. - Одним движением он опрокинул в себя содержимое стакана, крякнул, вытер рукавом рот, затем ловко кинул в рот конфетку и добавил: - Нормальный ход, хорошо пошла.
        Так я познакомился с Виктором - бывшим футболистом и будущим моим напарником по рейсу. Интересен также факт, как он, уроженец Украины, попал в наши края.
        Несколькими годами ранее Виктор повстречал в своем родном городе нашу землячку, когда она ездила туда в гости к родственникам, там молодые познакомились, приглянулись друг другу и вскоре поженились. Виктор, будучи в то время в основном составе команды мастеров, поиграл еще пару сезонов в футбол, затем из-за замучивших его травм ушел. Подлечился, поправил здоровье, даже былую форму уже было набрал, но играть ему больше не пришлось - 29 лет, предельный возраст для нападающего, от которого требуется скорость, а тренером в сельской команде, куда его направлял областной спорткомитет, парня работать не прельщало. Поэтому он и перебрался жить в наш город, где у родителей его жены имелся большой собственный дом, в котором молодым выделили целых две комнаты. Его жена, подойдя, по-видимому, с большой ответственностью к своей женской роли, родила ему подряд трех малышей, поэтому, чтобы их поднять, Виктору пришлось много работать, естественно, не по футбольной специальности, и вскоре он окончательно потерял надежду когда-либо перебраться в какой-нибудь большой город, где у него были планы выучиться на тренера
и посвятить себя любимому делу.
        - Эй, очнись, Витек, - сказал я напарнику, видя, что тот заскучал, всматриваясь в проплывающие мимо нас зимние молдавские пейзажи. - Бери-ка, товарищ дорогой, в свои руки пломбы, проволоку, плоскогубцы и тренируйся - учись снимать и ставить их так, чтобы не было заметно, что они съемные. Я в первом рейсе начинал с того же.
        Виктор, не споря, принялся за дело. Надо отдать ему должное: парень постигал премудрости нашего проводницкого дела с удовольствием и, что особенно приятно, о деньгах, которые предполагалось заработать, пока не заговаривал. При этом следует отметить, что и рейс у нас был, прямо скажем, не из лучших в смысле доходности - на Тбилиси, ведь вы сами понимаете, что вести туда вино - это примерно то же самое, что самогон и сало в Украину.
        А дело было в том, что осенью прошлого года в Араратской долине из-за необычайно сильных морозов все виноградники померзли на корню, поэтому винограда, а, следовательно, и вина тамошние виноградари в этом году получили очень мало, и теперь, в рамках братской помощи, мы везли им наше, молдавское вино. По большей части мы везли в Тбилиси вина светлых сортов - так называемый шампанский материал, предназначенный для местного комбината шампанских вин, чтобы огромный завод не простаивал.
        Всего у нас было три вагона в связке - «спецвагон», уже хорошо знакомый читателю по предыдущим описаниям, а спереди и сзади к «спецу» были прицеплены две цистерны «бандуры» - 60-тонники. В одной из них было вино «Фетяска» - «девичье», в другой «Алиготе», а в самом «спецу» - «Каберне по-белому». «Каберне по-белому», кстати, вино нежно-розового цвета, весьма приятного оригинального вкуса, и особо любимо истинными ценителями.
        На станции Бессарабская, до которой мы добрались на второй день пути, наш состав разобрали, после чего, пропуская через «горку», нашу «группу три» включили в новый состав, следующий то ли до Жмеринки, то ли до самого Ботайска - есть такой город неподалеку от Ростова, большая узловая станция, знакомая каждому проводнику.
        Осторожно приоткрыв дверь, я выглянул наружу: наш вагон, только-только миновав «горку», набирая скорость, покатился под уклон.
        - Держись крепче, - сказал я Виктору. - Сейчас, возможно, так долбанет, что не знаешь где и приземлишься.
        - Эй, на спецу, вас поймать, что ли? - услышали мы крик.
        Высунувшись наружу и увидев парнишку-путейца, я энергично закивал.
        - Только нальешь баночку, проводник, - добавил тот, - ладно?
        - Если «пузырь» упадет, - весело крикнул я ему в ответ, устанавливая пустую бутылку на порог, - считай, не справился. (Это была такая игра, практикуемая между проводниками и путейцами: если произвести остановку вагона со всей осторожностью, то бутылка не упадет).
        - Эх-ма, - крякнул путеец, бесстрашно бросаясь с тормозной колодкой под самые колеса нашего вагона. - Помогай, Васька, - подключил он к делу невидимого нам по другую сторону вагона напарника. Вагон стал плавно тормозить и вскоре остановился, легко ткнувшись буфером в стоявший впереди вагон. Бутылка накренилась, но вовремя подбежавший парнишка успел подхватить ее рукой, поставил на место и заулыбался довольный. Из-под вагона вынырнул второй путеец, сверстник первого, в грязном бушлате, с перепачканным лицом, очевидно, он и был тот самый Васька.
        - Да, банку ты не заработал, - сказал я первому парню, невольно улыбнувшись в ответ на его улыбку, - но за находчивость, так и быть, налью.
        Напарники, сторожко оглядываясь по сторонам, выпили по банке вина.
        - Кислое, - скривился Василий, возвращая пустую банку.
        - Сухое вино, брат. Другого в наличии не имеется, - сказал ему я. - Поверь, сами мучаемся. Зато, говорят, полезно для здоровья.
        Часом позже, плотно пообедав в поселковой столовой и уложив в целлофановый мешок четыре огромных круглых каравая черного хлеба, выпекаемого на местном заводе, мы возвращались в свой вагон.
        - Пропадет хлеб-то, - сказал Виктор, дорогой поудобнее перехватывая мешок с хлебами. - Зачем нам столько?
        - Не пропадет, - уверенно ответил я. - У меня вот недавно был интересный случай, когда вот такой же хлеб два месяца пролежал в вагоне. Он остался от предыдущего рейса, зачерствел практически до каменного состояния, но не испортился. А когда мы оказались без свежего хлеба, вытащили его из мешка, разрубили топором, намочили, затем подержали в сковороде с жареной картошкой под крышкой - нормально пошло, даже вкус не изменился.
        У вагона, как оказалось, нас поджидали: когда мы подошли, навстречу вынырнул неприятного вида хлыщ, на путейца не похожий. Дождавшись, пока мы заберемся в вагон, он подошел и спросил:
        - Мужики, баба нужна?
        - Какая баба? - спросил я, хотя конечно понял, что он имеет в виду.
        - Как какая? - растерялся тот. - Самая настоящая - живая, и все при ней. - Хлыщ оскалился, изобразив улыбку. - Купите бабу, не пожалеете. На весь рейс можете ее с собой забрать. Молоденькая, всего восемнадцать лет девке.
        - Умеет что-нибудь делать эта твоя девка? - спросил я. Хлыщ, не поняв, сделал удивленное лицо, и тут я вспомнил, наши ребята-проводники совсем недавно рассказывали, что здесь, в Бессарабской, путейцы многим проводникам устраивают хорошо отработанный «кидняк»: за ведро вина они подсаживают в вагон девку, а перед самым отправлением состава она сбегает, иногда чуть ли прямо ни на ходу с вагона сигает. Многие проводники, купившись на это, «попали» на ведро вина, а девка так ни с кем ни разу и не уехала. Находчивые станционные работники сами ее «пользовали», да еще вино, как мы видим, им даром доставалось.
        - Ноги умеет раздвигать, велика наука, - цинично оскалился парень.
        - Ладно, волоки свою девку сюда, - сказал я ему, в голове моей уже созревал план.
        - На черта она нам нужна, Савва? - негромко спросил Витька. - А вдруг она больная, как в дороге лечиться будем?
        - Да не больная она, - обиделся парень, услыхав его слова. - У меня дома эта подруга целый месяц прожила. А недавно скулить начала: хочу покататься, говорит, белый свет повидать. А я, говорит, ей уже надоел.
        - Ну, веди сюда свою кобылку, - говорю я. - Посмотрим на нее. Не очень стремная?
        - Да ничего, нормальная, - говорит парень. - Я сейчас, мужики, по скорому ее приведу. Только вы ведро вина приготовьте. Вина у вас вон сколько, не жалко вина-то для этого дела. - Парень усмехнулся и, изобразив руками неприличный жест, ушел.
        Прошло минут двадцать, я обрисовал Виктору ситуацию и поделился своим планом, сам еще не зная, что и как у нас из этого получится. Одним словом, решил я каким-нибудь образом наказать хитрокрученых путейцев.
        А спустя несколько минут на путях появилась странная процессия, направлявшаяся в нашу сторону: пятеро путейцев в промасленных и драных одеждах, у одного из которых в руке было белое эмалированное ведро, вели девку. Когда процессия приблизилась, стало видно, что девка действительно молодая, но выглядела лет эдак на 50 - изможденное лицо, нездоровый вид, одежда поношена, но особенно выделялись ее грязные руки с черными ногтями.
        - Что это еще за мурзилка? - рассмеявшись, спросил я, когда они приблизились. - Она у вас что, путейцем работает? Что у нее с руками?
        Девка удивленно поглядела на свои руки, не понимая, чего это я так веселюсь; лицо Виктора при виде нее исказила брезгливая гримаса.
        - Как зовут тебя, барышня-красавица? - вновь спросил я, ткнув напарника локтем в бок.
        - Так ты берешь девку, или нет, - нетерпеливо спросил меня старший из мужиков. - Давай вина и действуй, нам еще вон работать надо. Евдокия ее зовут.
        Прозвучал гудок тепловоза. «Наш» - догадался я. Следующий, второй гудок означал отправление. Чтобы исполнить свою задумку, мне нужно было все, вплоть до секунд предусмотреть - путейцы народ ушлый, они ведь могут и состав, если потребуется, остановить.
        - Давайте ведро, - сказал я. - Только вы в курсах, хлопцы, у нас вино сухое.
        - Пойдет, - подавая мне ведро сказал хлопец, который накануне договаривался с нами.
        - Пойди, нацеди, - сказал я напарнику, передавая ему ведро. - И добавил шепотом: - Только не торопись. Когда услышишь второй гудок - дуй сразу ко мне, а ведро отставь в сторону. - И вновь громко: - Ну, полезай в вагон, красавица Дунька.
        - Эй-эй, - воскликнул старший. - Ты сначала ведро давай.
        - Так мы разве ж не договорились, друзья-товарищи? - разведя руками в стороны, деланно удивился я.
        - Договорились, - сухо отозвался тот, - вот и давай вино.
        Витя вылез из дверцы отсека, передавая мне наполненное ведро.
        - Садись, - сказал я ему, ставя поверх ведра дощечку. - Садись и жди.
        - Ну че, мужики? - вновь занудил старший. - Ведро-то давайте.
        - Девку сначала давай, - упирался я.
        - Торопится, - усмехнулся он, обернувшись к своим товарищам. - Думает, не успеет. - Те захихикали. Парень тем временем, обращаясь к девице, сказал: - Давай, Дунька, полезай в вагон, и легкой тебе дороги. - И он неприятно захохотал.
        Вновь звучит гудок, уже второй, и вслед за этим весь состав передернуло. Дуня подошла и взялась рукой за поручень.
        - Залезай уже, мадам, - говорю ей я, спрыгивая на землю. - Там наверху старший, познакомься с ним.
        Парнишка, который передавал нам пустое ведро, шагнул, было, ко мне, и в это самое время состав тронулся. Я оттолкнул его, хотел просто отодвинуть, чтобы не мешал, но не рассчитал сил и парень, отлетев, упал на землю.
        - Принимай, - крикнул я Витьке, хватая и подсаживая Дусю на лестницу. Та охнула, не ожидая от меня такой прыти, Витя тут же подхватил ее за руки и поднял в вагон, мгновение - и я влетел следом.

«Эй, это че, блин, делается?..» - послышался чей-то голос; «Мужики, что за херня, ведро-то верните!» - прокричал другой; «Бабу-то отдайте, гады!», - писклявым голосом заверещал третий.
        - На обратном пути ее получите, - крикнул я им, торопливо закрывая за собой железную дверь, чтобы не бросили чем-нибудь тяжелым. - А ты сиди, не дергайся, - прикрикнул я на Дусю, в растерянности стоявшую у двери. Та испуганно заморгала и села на топчан.

«Попадешься ты нам еще, кучерявый, - слышалось нам вдогонку, в то время как состав набирал ход, - …ты еще не раз будешь ехать этой дорогой, я тебя запомни-и-ил-л…».
        - Ну что, Дуська, - обратился я к нашей нежданной гостье, потирая руки, - покатаемся?
        - Они ведь меня убьют, когда вернусь, - прохрипела та.
        - А кто тебе сказал, что ты вернешься, - весело сказал я. - Нет, не вернешься ты, мы тебя грузинам продадим. Хи-хи. Не за ведро вина, конечно, а за сто килограммов мандаринов. Как тебе, Витек, каламбурчик: за сто манда-килограммо-ринов?
        - Она воняет, - прошептал он мне на ухо. Я повел носом. Действительно, в купе стал распространяться запах несвежего тела и давно не стираной одежды.
        - Это хуже, в таком случае придется сбросить ее с поезда, - скривившись, сказал я.
        - Не надо меня сбрасывать, - зашевелилась Дуська и сразу заскулила. - Я все сделаю, меня… это, ребята научили.
        - Сиди уж… ученая, - вновь скривился я.
        Три часа кряду я пытался разговорить Дусю, чтобы та рассказала, скольких проводников они вместе с путейцами надурили, но ничего не выходило: она то бубнила что-то невнятное, то плакать принималась, - ну, безропотное запуганное животное и все тут. Ни ума, как говорится, ни фантазии. То ли она с детства была головой слаба, то ли на почве слишком бурного и частого секса слегка мозгами подвинулась, я не знаю.
        Я в нашем городе прежде парочку таких же знавал, они уже с самого утра вдоль забора воинской части расхаживали, под тем же забором по простоте и доброте душевной солдатикам отдавались, обеспечивая неприхотливым сексом несколько сот человек, там служивших.
        Так и не добился я от Дуськи разговора - ну, а о сексе с ней, естественно, и речи не было. Покормил нашу «даму» хлебом и тушенкой, но спать лечь не предлагал - жалко было пачкать вещи, на топчан постеленные.
        А вскорости, на станции Раздельная, я подошел к проводникам ближайшей мехпятерки - это сцепка такая в пять вагонов-холодильников с двумя-тремя проводниками на борту, и за минуту сторговавшись, продал ребятам девицу Дуську за три ящика овощей - картофеля, свеклы, капусты и моркови; они предлагали кое-что получше - тушенку в банках, но я сказал, что у нас этого добра и так в достатке.
        Глава вторая
        В Жмеринке, где наши проводники, опасаясь злобных местных ментов, вином не торгуют из принципа, мы стали осторожно продавать, потому что - в который уже раз! - находились в безвыходном положении: чем дальше состав продвигался на юго-юго-восток нашей родины, тем меньше на наше сухое вино был спрос.
        К вагону потянулись клиенты, по большей части, как я понял, жители близлежащих домов. Когда в «кассу» набежало рублей сто, мы, как, впрочем, того и следовало того ожидать, попались: с банкой нашего вина в руке к вагону подошел нахмуренный ВОХРовец - станционный охранник, а для нас они то же самое что милиция.
        - Твое вино? - строго спросил меня вихрастый молодой мужик в синей форме, из кобуры которого внушительно торчал револьвер.
        - Что-то не похоже, наше белого цвета, а это розовое, - цыкнув языком, сказал я, якобы с интересом присматриваясь к банке. - Ну да, точно, теперь я уверен, что не наше.
        - Да ты че, блин, издеваешься? - спросил тот, начиная терять терпение. - А ну-ка иди сюда, ты, придурок, - наклонившись под вагон, позвал он кого-то. Тут же из-под вагона к нам вынырнул молодой парень в поношенной и застиранной одежде - пятью минутами раньше он купил у меня эту самую банку с вином.

«Засланный, что ли?» - подумал я, разглядывая парня. Да вроде нет, не похоже, руки грубые, рабочие, лицо глуповатое, взгляд испуганный, затравленный.
        - Так твое это вино, или нет? - вновь спросил меня охранник, начиная терять терпение. - Счас сообщу дежурному по станции, и будем вагоны отцеплять, а вас с рейса снимать, под суд вы у меня пойдете.
        - Да не мое это вино, чего ты пристал, - говорю я, подмаргивая перепуганному напарнику.
        - Ну вот же, вот, - пробасил ВОХРовец, ставя банку на порожек. - Узнаешь?
        - А, ну теперь узнаю, конечно, - согласился я и пнул банку ногой. Та упала на щебень и разбилась, от вина осталось лишь мокрое пятно, а от банки мелкие осколки.
        - Ты че делаешь, я же за нее деньги платил, - взвился вдруг парень.
        Охранник на секунду остолбенел, затем поднял на меня глаза, в лице его не было ни кровинки.
        - Ну, теперь ты, молдаван, просто так от меня не отвертишься. - Он даже как будто стал кобуру расстегивать, затем, повернувшись к парню, как закричит: - Я же тебя спрашивал: у него ты покупал или нет, а ты, придурок, заладил: «не помню я, не помню».
        - Вот видите, человек не помнит, сомневается, значит, не уверен. - Я пытался, поймав взгляд парня, подмигнуть ему, намекнув тем самым, что уж вино-то мы ему обязательно вернем, но тот, расстроенный, продолжал как заведенный причитать: «Ну что я теперь ребятам скажу, не поверят ведь, голову открутят».
        - Пошел вон, дурак, - в сердцах сказал ему охранник. Затем поднял на меня глаза:
        - А ты слазь, пойдем к начальнику станции.
        - Мне родина доверила материальные ценности охранять, а ты меня зовешь непонятно куда и зачем, - напыщенно сказал я. - Тут на полмиллиона рублей товара, а я, да будет тебе известно, материально ответственный. Тебе нечего мне предъявить, вещьдоки-то тю-тю, пропали. А знаешь что, командир, - продолжил я уже вкрадчивым голосом. - Поднимайся ты лучше к нам, поговорим, покумекаем, может, и придем к взаимовыгодному соглашению.
        - Я тебе не командир, а стрелок ВОХРа, - надувшись, все еще обиженным тоном проговорил охранник.
        - Ну, так и я ж тоже стрелок, - воскликнул я. - Люблю пострелять, только не из нагана, потому что нет у меня такого, а из спортивного пистолета, а еще лучше из винтовки.
        - Ну да? - несколько смягчаясь, спросил удивленно стрелок. Мне даже показалось, что на лице его проскользнула улыбка. - Стрельбой, что ли, занимался?
        - Мастер спорта СССР, - не сморгнув глазом, соврал я. - Двукратный чемпион Союза среди юношей, один раз в упражнении МВ - 9, другой в МП - 6. Давно, правда, дело было, но вспомнить приятно.
        - Не врешь? Я сам перворазрядник, призер области.
        - Ну тогда в чем дело, поднимайся сюда, коллега, чего ты там светишься. Как хоть зовут тебя?
        - Владимир.
        Стрелок поднялся в вагон и с интересом стал оглядывать помещение.
        - На вот тебе, Вова, за беспокойство, - протянул я ему три красные бумажки - десятки. И, видя, что тот колеблется, добавил: - Спрячь и забудь.
        Витя хлопотал, ковыряя ложкой в банке с тушенкой, готовя закуску, затем протянул нам наполненные стаканы.
        - Сухое вино везем, Вовик, - сказал я, чокаясь с ВОХРовцем, - так что пойми и ты нас, брат, даже на хлеб с таким вином и то сложно заработать.
        - Знаю-знаю, - закивал тот. - Сухое вино только вы, молдаване, и можете пить, другие же в нем ни черта не смыслят, у меня лично одна изжога от него.
        Минут через пять следом за Володей явился еще один стрелок, его коллега, пришлось пригласить в купе и его, потесниться. Периодически наполняя стаканы, мы говорили о стрельбе, так интересующей Володю: мне нетрудно было врать - мой товарищ, сосед по дому и соученик Юра Федосов, был стрелком-спортсменом, мастером спорта, многократным чемпионом Молдавии и чемпионом СССР среди юношей, он-то уж немало баек из своей спортивной жизни мне порассказывал.
        Спустя полчаса дружеских возлияний, один из стрелков ВОХРа - тот, что пришел последним, - подарил мне свою фуражку, затем, грузно поднявшись с места, попрощался, сделал шаг к двери и… упал с подножки вагона плашмя лицом на землю.
        - Боже мой, - ужаснулся я, вскакивая со своего места, - он же убился, наверное?
        - Слабак, - махнул рукой Вова, - да ты не волнуйся, ничего с ним не случится, выживет. В два раза меньше моего выпил, а уже совсем никакой.
        - Потому ты и старший, - сказал я уважительно, хлопнув его по плечу.
        - А ты откуда знаешь? - поднял на меня мутные глаза Володя.
        - По поведению, брат, по поведению, - ответил я. - Поехали, Вовик, с нами в Тбилиси, уже первый гудок был. Еще пару минут постоим и тронемся.
        - Не, - сказал тот, с трудом поднимаясь с топчана, - мне никак нельзя, у меня дежурство заканчивается, домой к жене ехать надо, она у меня беременная, на восьмом месяце, ей вредно волноваться.
        Володя, покачиваясь, подался на выход.
        - Осторожно, осторожно, - сказал я, - Витек, подсоби товарищу стрелку с вагона сойти.
        Виктор, спрыгнув на землю, помог парню слезть, вслед ему я выбросил подаренную мне накануне фуражку. Неподалеку за кустами все еще маячил паренек, из-за которого и произошел инцидент.
        - Иди сюда, лопух, - позвал его я, наливая банку вина. - На, держи, да в следующий раз в панику не впадай, мне этого добра не жалко.
        - Да я ж… да если б не ребята… - парень даже застонал. - Они же мне голову снесут.
        - Экий ты однако… зашуганный. На, - протянул я ему десятку. - Теперь, небось, точно отмажешься.
        - Спасибо-спасибо, дай тебе Бог здоровья, - закивал тот и полез, озираясь, под вагон.
        - Осторожно иди, банку не оброни, - крикнул я ему вслед.
        Прозвучал гудок, означавший наше отправление.
        Витя, тяжело дыша, запрыгнул в вагон.
        - Черт, - сказал он, - и второй вырубился. Я уже не знал, что с ними делать, обоих под деревом рядышком уложил.
        - Пусть поспят, - сказал я. - Стрелки, твою мать. - Я покачал головой.
        - Да еще оба с револьверами, - пробормотал Виктор.
        - Забудь об этом, - сказал я. - И никому не рассказывай.
        Немного погодя мы собрались обедать.
        - Что-то мне «Фетяски» захотелось, - вдруг заявил Виктор. - Для разнообразия. Ты не против?
        - Нет ничего проще, - ответил я. - Берешь инструмент и лезешь прямо на ходу на вагон - «бандуру». Если я тебя не увижу и не услышу - значит, все в порядке, услышу хоть звук - вина пить не придется, я тебя поймал как «вора». Устраивает?
        - Да, - загорелся Витек.
        - Только очень осторожно, все ползком, чтобы тебя током не шандарахнуло. (От станции Жмеринка и далее практически везде по стране поезда, ведомые электровозом, следуют на электрической тяге).
        Захватив с собой разводной ключ, Виктор полез по вагону, добираясь до «бандуры». Хитрец, он, прежде чем гайки открутить, ключ тряпкой обмотал, да так тихо действовал, что я не услышал.
        - Принимай товар, Савва, - услышал я его голос, донесшийся откуда-то сверху, получасом позже. Я приоткрыл дверь и высунул голову - по стенке вагона сползала кислородная подушка, наполненная вином. Я принял ее и опустил вниз, следом спрыгнул довольный Витек.
        - Экзамен сдал, - похвалил я его, нацеживая в стаканы вино через соску подушки. - Вором ты уже можешь быть, значит, скоро и проводником настоящим станешь.
        Близился вечер, наш состав еле тащился по пригородам какого-то города, по нескольку минут замирая чуть ли не у каждого плетня. Во время одной из таких остановок наш вагон перекрыл пешеходный переход-тропинку, и около вагона стали собираться люди, которым необходимо было перейти через пути. Те, что помоложе да побойчее, нырнули под вагон и отправились дальше, а у вагона еще оставались три-четыре пожилые женщины и одна молодая девица.
        Женщины были сплошь сельского типа, девица же - явно городская, разительно отличалась от них: на ней были джинсы, кокетливо заправленные в сапожки, модная кожаная куртка и меховой берет.
        - Поднимайся, красавица, - в шутку сказал ей Витя, высовываясь из двери. - Покатаешься с нами.
        - А я могу через ваш вагон пройти? - вдруг спросила она.
        - Куда пройти? - не понял я.
        - Ну… - девушка неуверенно махнула рукой. - На ту сторону.
        - Конечно, поспособствуем, - подмигнув напарнику, пригласил я. - Поднимайтесь, пожалуйста.
        Девица, чего я уж совсем не ожидал, и впрямь полезла в вагон.

«Сумасшедшая баба, - решил я. - Определенно сумасшедшая». Протянув руку, я помог ей забраться внутрь. Выпрямившись, девица оказалась выше меня ростом. Следом за ней, покашливая, за поручни ухватилась одна из бабок.
        - Э- Э, - предостерег я ее. - Вы это, того, бабулька, пожалуй, воздержитесь. Здесь прыгать придется с высока, расшибетесь.
        Бабулька, недовольно бубня, отошла.
        - Ой, а я тоже боюсь прыгать, - сказала девица.
        - Тебе и не придется, - сказал я ей, закрывая двери. - Присаживайся, гостья дорогая.
        Девица неуверенно огляделась в малюсеньком купе и осторожно присела на краешек топчана.
        - Стаканчик сухого белого вина? - спросил я. - Или водочки?
        - Лучше водки, - просто ответила она.
        - Будьте добры, коллега, поухаживайте за дамой, - повернулся я к Виктору. Тот достал из НЗ бутылку водки.
        - Давайте знакомиться, ребята. Дарья, - протянула руку девушка.
        Ладошка девушки относительно ее сложения оказалась неожиданно маленькой и нежной. Я осторожно пожал ее; мы назвались. Витя, стоявший чуть сбоку и сзади девицы, покачал одобрительно головой, я проследил за его взглядом - бедра девушки, обтянутые голубой джинсой, были стройными и крепкими, а ноги - длинными. Витя протянул ей стакан, наполовину наполненный водкой, девушка сняла свой берет, длинные густые светло-русые волосы рассыпались по плечам. Я взял стакан с вином и чокнулся с ней.
        - За знакомство, Дарьюшка. Скажу тебе честно, мы и не ожидали, что такие красавицы встречаются в этих забытых богом краях. За тебя.
        Выпили.
        - А что, у вас в Молдавии красивых девушек разве нет? - с легким кокетством спросила Дарья, отставляя пустой стакан.
        - Есть, конечно, - ответил я, пододвигая к ней шоколадку, - да все какие-то мелкие. А ты вот… - я закатил глаза вверх, а в моих словах был неприкрытый восторг.
        Еще через час состав, оставив за собой пригороды, набирая скорость, взял путь на юго-восток. Под мерный перестук колес я задрал шикарные длинные ноги Дарьи чуть ли не под самый потолок, и мы с ней устроили на топчане настоящую сексопляску.
        Было уже совсем поздно, когда мы с Дарьей сделали перерыв.
        - Ты че вообще села к нам? - спросил я, тыльной стороной ладони нежно поглаживая девушку по щеке.
        - Да так просто… скучно было, - ответила она. Витька на верхней полке во все время нашего разговора подкашливал, и я, не выдержав, сказал:
        - Еще один намек, напарник, и я тебя удалю с поля. Пойдешь в отсек до конца тайма прохлаждаться, там и накашляешься.
        - Не ругай его, - вдруг попросила Дарья. Она стала гладить мои волосы. - Ты не ревнуешь к своему другу, кудрявенький?
        - Нет, солнышко.
        - Ему ведь тоже сладенького хочется. Иди сюда, Витек. Только чуток водки мне перед тем плесни.
        - Нету, - сказал Витя, с сожалением встряхивая пустую бутылку. - Есть спирт, будешь?
        - Сто грамм, не больше. Только не разбавляй, не порть напиток.
        Слегка уязвленный простотой и добротой нашей гостьи, я отправился на верхнюю полку. И вскоре уснул. Проснулся уже утром, оттого, что Витька, шумно топчась по полу купе, топил печку - потрескивая и помигивая желтыми огоньками, разгорались щепки и какие-то сухие ветки; в воздухе вился их смолистый аромат. Склонившись со своего топчана, я увидел, что девушка еще спит.
        - Что? - спросил я напарника. - Холодно вам стало?
        - Тебе наверху потеплее будет, - отозвался он. - От пола до верхней полки разница температур составляет, наверное, градусов 20-25.
        Я согласно кивнул; это был факт, проводниками неоднократно проверенный. Вскоре Виктор набросал поверх разгоревшихся дров брикеты углей, и приятное тепло разлилось по купе, а затем и вовсе стало жарко.
        - Будешь еще? - спросил Витя, кивнув на разметавшуюся во сне Дарью.
        - Нет, - ответил я. - Что-то не хочется.
        - А я ее всю ночь мучил, - похвастал Витек.
        - На ближайшей станции выдай девочке двадцать рублей и пусть отправляется домой, - сказал ему я.
        - А может?.. - просительно скривился Витя.
        - Нет, Витек, нельзя, - прервал я его. - Поверь моему опыту.
        От нечего делать я вскоре вновь уснул, а когда проснулся, Дарьи в вагоне уже не было.
        - Жалко, - с грустью сказал Витя. - Она сошла. В щеку тебя поцеловала, ты не почувствовал, что ли?
        - Почувствовал, конечно, - обманул его я. - Но виду не подал, чтобы не затягивать прощание. Да ты не расстраивайся так.
        - Как не расстраиваться? - Витька зажмурился. - Она такая сладкая…
        - Еще встретятся на нашем пути сладкие, - сказал я. - Не грусти.
        Город Ростов наш состав миновал сходу, зато почти сутки мы простояли на Ботайск-товарная. Клиенты шли плохо, сухое пили неохотно, к тому же холодно, зима, пришлось даже сбавить цену до двух рублей за литр; но и после этого ночь прошла до обидного спокойно.
        Рано поутру, услышав стук в дверь, я открыл и увидел двух молоденьких дамочек, которых, судя по их лицам, жестоко колотил похмельный синдром. Одной из них, как вскоре выяснилось, было 25, другой и вовсе 22 года.
        - Да, мои «перышки», - ласково приветствовал я девушек. - Чем могу вам помочь?
        - Налей банку, спаситель, - прохрипела старшая, дрожащей посиневшей рукой протягивая пятерку. Я зачерпнул банкой в ведре и подал ей. Ну и картинку эти девушки являли собой, я вам передать не могу. Руки у обеих трясутся, щеки бледные, глаза бешеные, вот-вот из орбит повыпрыгивают, лица поминутно перекашиваются неконтролируемыми гримасами - просто ужас какой-то: то ли маски-шоу, то ли шоу-обнаженка без масок.
        Старшая взяла банку в обе руки, кое-как, едва справляясь с дрожью рук, приладила ее ко рту, однако пить ей все никак не удавалось - вино расплескивалось. Ее подруга, разевая словно рыба рот, напряженно за ней наблюдала, готовая каждую бесценную каплю хоть в полете перехватить, но и она тут была бессильна - руки у нее тряслись не меньше, чем у подруги.
        Вид у девушек был в этот момент трагикомический, и я, заметив, что в банке осталось уже меньше половины, не выдержал и посоветовал:
        - Прижми же банку к стене вагона, тогда ее хотя бы трухать перестанет, а хочешь, я тебе помогу.
        Не дождавшись ответа, я спрыгнул и забрал из ее рук банку. Я держал банку, постепенно ее наклоняя, а девушка, жадно ловя струйку губами, медленно опускалась на колени. Третья часть от всего количества, возможно, и попала ей в рот. Мне от всего происходящего и внешнего вида этих дамочек стало нехорошо; вторую девицу я уже поил из стакана - как маленькую.
        Витя, стоя в проеме двери, сопереживал, что ясно выражалось на его лице.
        - Налей еще баночку, - подал я ему опорожненную посуду, - и напомни мне, чтобы в следующий рейс я с собой соломки коктейльные прихватил.
        - У нас денег больше нет, - косясь на подругу, испуганно сказала младшая.
        - Не важно, я вас угощаю, - усмехнулся я, протягивая ей банку.
        Видели бы вы этих девушек через четверть часа. Глазки горят, щечки розовые, руки, приостановив свою ужасную пляску, стали выглядеть вполне нормально - наши гостьи настолько преобразились, стали такими хорошенькими, что хоть в ЗАГС их веди.
        - Эк вас угораздило, девчонки, дойти до такого состояния, - вздохнул я.
        - Так я ж только из ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий, где врачи в течение двух лет в палочно-строевом режиме пытаются лечить людей от алкоголизма) выскочила, - сказала старшая. - А Танька, вон, на днях туда собирается.
        Я поглядел на Таньку, подумал, подруга шутит, а та говорит:
        - Через две недели велели прибыть. - И обреченно так на меня глядит. Мороз пошел у меня по коже.
        - Так сколько же вам лет? - спросил я. Девушки сказали.
        - Бог мой, - прошептал я. - Ну и жизнь у вас, блин, еще хуже нашей. Танька, слушай, давай ты вместо ЛТП с нами поедешь.
        - Куда?
        - В малое кругосветное путешествие, - усмехнулся я. - По Союзу. Лекарства вон, навалом. - Я кивнул на цистерны. - Пей, сколько влезет. А сдохнешь, - похороним тебя с почетом где-нибудь в дороге, банка, надетая на палку, будет тебе вместо креста и портрета.
        - Иди ты, - отстранилась от меня Татьяна.
        - А чего? Сама себя гробишь, в твои-то 22 года, итить твою мать. И девка ты симпатичная… Завязывайте вы с этой пьянкой, горе-подружки. - Я хотел еще что-то добавить, но только рукой махнул.
        О чем вообще можно было говорить, если в нашей стране пьют все. Верхи во все времена, начиная от Ивана Грозного, потворствовали спаиванию народа, чтобы тот, протрезвев, не стал вдруг задумываться: а правильно ли мы живем; не пора ли в этой жизни что-нибудь поменять. Современный пролетариат пьет от безысходности, от невозможности изменить что-либо к лучшему в своей лично, да вообще в нашей общественной жизни. Молодежь - от скуки и бесшабашности, а по большей части для самоутверждения, причем пьет угрожающе много - разгоняет в крови задор молодецкий. Поколение их отцов, казалось бы, самое устойчивое и надежное в стране поколение - пьет от страха перед наказанием, потому что - воруют-с. Тысячи рублей мужики возрастом от 35 до 50 пропивают, транжирят и прогуливают, а зарплату свою месячную - от ста до двухсот рублей - бережно домой несут. С левыми деньгами у нас ведь по-другому и нельзя: ни кооперативную квартиру не купишь, да и машину - тоже никак, даже дачку не построишь - везде с тебя справку о зарплате стребуют, ну и, конечно же, сразу соседи, «друзья», или же родственники заметят, что у тебя
деньги лишние завелись, доложат из зависти куда следует, а там за тебя так возьмутся - небо в осьмушку покажется, и - что весьма вероятно - в тюрягу упекут. А прогулял-проб*довал денежки - и приятно вспомнить потом, и спросить с вас не за что - денежки-то тю-тю, растаяли; затем похмелился, принял душ, максимум - вылечился от некрасивой неблагозвучной болячки, и, глядишь, пронесло, начинай все по новой!
        К этой категории, кстати, и я сам отношусь.
        Интеллигенция наша тоже прилично пьет: она, нагруженная теоретическими знаниями о многовековом горе народном, таким образом, пытается отрешиться о реальности жизни, сами неспособные в ней что-либо изменить.
        На самом верху у нас - в ЦК и Политбюро - тоже пьют, даже старые и немощные, у нас ведь если ты не пьешь, - значит, личность сомнительная и подозрительная, еще от того же Ивана Грозного и Петра Первого так повелось. И нередко способность много выпить помогает продвижению по службе. А про генсека бровастого, не так давно покинувшего наш бренный мир, вообще легенды до сих пор ходят - тот, когда помоложе был, и на предмет выпивки был горазд, и поохотиться, и на предмет на машине погонять с сумасшедшей скоростью, и что касалось женщин - мастак…
        В нашем городе есть один товарищ, с которым я вместе играю постоянно в одной компании в карты. На деньги, естественно. Зовут его Иван. Так вот он, заведуя базой строительных материалов, делает на этих самых материалах о-очень приличные деньги, но, как ни странно, тут же их пропивает или проигрывает в карты. Начальник БХСС - его лучший приятель, они, давно уже найдя общий язык, делят доходы поровну, причем все делается так, что чужому к их делам не подкопаться, но… Иван за последние несколько лет проиграл в карты десятки и десятки тысяч рублей, а дом свой до сих пор не достроил, и машину - раздолбанную третью модель - не сменил на новую. И дело тут даже не в азарте - это попросту страх перед наказанием: Ваня, думаю, боится вкладывать деньги в какое-либо другое дело, кроме развлечений.
        Девушки уже ушли - охмеленные и посвежевшие, а я все думал: куда нас, всю эту огромную страну, может завести тотальная и нескончаемая пьянка?
        Но… мы с Витей выпили вина, закусили подогретой дичью со свежими овощами, и я отогнал от себя мрачные мысли - ну не могу я думать за всю огромную страну, так и голова может заболеть, есть ведь над нами другие умы - большие, светлые, и к тому же ответственные за все, что с нами происходит.
        Вечером, осматривая наши вагоны, я сделал весьма неприятное открытие: одна из бочек - «бандура» - текла. Я раньше только слышал о подобных случаях, но не верил, что такое возможно в действительности. Но она текла - несмотря на двойную стенку, вино где-то просачивалось. Я попытался подсчитать, сколько же мы теряем в сутки, подставил ведро и засек время - один час, натекло два литра, затем умножил на 24, вышло что-то около шести ведер - 50 литров вина.
        Две недели в пути - это 700 литров, пролитых на землю, - и кому, скажите, пожалуйста, можно потом объяснить, куда вино делось, ведь мы, проводники, единственно ответственны за все, что происходит с вином в дороге.
        С этой минуты наша с Виктором главная думка была о том, чтобы как можно быстрее добраться до места, сдать нормально вино и получить на руки чистые документы, - о левых заработках теперь и мечтать не приходилось.
        А на следующий день начались предгорья Кавказа, потянулись крутые горные дороги, по которым поезд двигался со скоростью навьюченного осла. С ужасом и восторгом мы вглядывались в обрывы и крутые ущелья, возникающие, казалось, прямо у нас под ногами; природа этих мест была девственна, дика и великолепна в своей пышности и красоте.
        Грузины, верные своей природе бизнесмены, то и дело, почти на каждой станции или полустанке, подходили со всевозможными предложениями: от малого - приобрести ведро вина, до большого - продать им все вино, что у нас было, вместе с вагонами. Сто тысяч рублей обещали! Только вот куда потом бежать с этими деньгами? Да грузины ведь и не дадут денег - пуля для нас им гораздо дешевле обойдется. Продавать же вино было себе дороже - больше 70 копеек за литр не давали. Выпивать с местными - да, приходилось. Угощали и молодых и стариков, они наше, молдавское вино нахваливали и с достоинством выпивали. С ними в компании мы с Витьком выслушивали долгие, мудрые и прочувственные тосты, удивлялись их глубокомыслию, произносили в ответ более привычные нам: «Ну, будем здоровы!»… и выпивали.
        Глава третья
        Проснувшись в одно прекрасное утро, я увидел, что весь горизонт закрывают горы, сверкая на солнце снежными шапками. Ниже, ближе к нам, виднелись лесистые долины, перемежавшиеся с зелеными холмами, на каменистых склонах которых паслись отары овец. Долго ли, коротко ли - добрались мы до Тбилиси. Голова у меня уже вся изболелась от беспокойства - бочка все текла. Хорошо хоть, дорогой, на одном из полустанков, удалось «качнуть» в протекавшую цистерну воды - чистой, арычной, что-то около тонны - с некоторым запасом. Если бы я продал это вино, не было бы так обидно, а так слыханное ли дело - божественный напиток даром на землю вытекает.
        Наконец маневровый тепловоз подогнал наши вагоны на площадку перед заводом, огляделись мы по сторонам, - и тут нас ждало еще одно неприятное открытие - оказывается, тут существовала очередь на слив: десятка два вагонов, прибывших раньше нас, восемь «спецов», остальные прицепы, все из Молдавии, с разных баз. Братская помощь называется: республика - республике. Я выбрался на улицу, прошелся вдоль вагонов, со всеми поздоровался, кое с кем познакомился, а один из проводников, Степан из-под Кишинева, был мне и раньше знаком - мы с ним в Москве прошлым летом на Мытищинском заводе стояли, и долгими вечерами от нечего делать за жизнь беседовали.
        Когда стемнело, все собрались у костра, принесли, как водится, вина, на временном мангале пожарили шашлык; под угощение мы с Виктором обстоятельно познакомились со всеми остальными проводниками.
        - Мужики, - набравшись духу, обратился я к коллегам-проводникам. - Выручайте, «бандура» течет. Пропустите меня без очереди стать под слив, вино теряю. - И приврал немного: - Десять ведер в сутки. Помогите, неохота к начальству заводскому обращаться, не поймут ведь, замучают потом проверками.
        Слежу за реакцией коллег - ноль эмоций, все наперебой стонут, жалуются: «Ты что, не знаешь, рейс-то голодный», «Нет, не можем, жены, дети дома ждут», «Сами торопимся». Один Степан готов был потесниться, говорит: «Пожалуйста, я тебя пропущу». Я махнул рукой, один день нам ничего не давал. Да, тут, в Тбилиси, оказывается, все было наоборот - на всех остальных заводах чем дольше ты стоишь, тем лучше - больше продашь, больше заработаешь, здесь же торчать - одни накладные расходы без малейшей перспективы заработать.
        - Да и черт с ним, - в сердцах сказал я расстроенному Виктору. - Авось пронесет. Главное - мы уже на месте. Три-четыре дня ждать осталось. Максимум - еще 200-300 литров потеряем. Лишь бы сильнее течь не стало.
        - Жалко вина, - только и сказал он.
        На следующий день от нечего делать я подался в город. Пять лет тому назад я служил в этих местах срочную службу, но мне это быстро надоело, поэтому я обратился к врачам, которые меня послали к другим, в Куткашен, в местный, азербайджанский госпиталь, затем я обследовался в Тбилисском военном окружном госпитале, из которого меня вскоре благополучно комиссовали - списали по статье и домой отправили, а в статье указали: не годен к военной службе в мирное время, зато годен, хота я и с некоторыми ограничениями, в военное.
        Довелось мне за время пребывания в госпитале - в основном это происходило в выходные - обойти многие Тбилисские рестораны, так как денег я, будучи военным прорабом, зарабатывал достаточно, полюбил на всю жизнь грузинскую кухню.
        Теперь, вновь оказавшись в Тбилиси, я бродил по знакомым улицам, наслаждался покоем и хорошей погодой, - несмотря на то, что был февраль, стояли теплые солнечные деньки. Неожиданно наткнулся на объявление - в городе с сегодняшнего дня начинался ежегодно проводимый в Тбилиси международный турнир по дзюдо, у специалистов этой борьбы называвшийся еще другими словами - малый чемпионат мира.
        Стоит ли удивляться, что уже в следующую минуту я ехал на такси к Дворцу спорта и дорогой ликовал: уже с десяток лет подряд я лишь читал об этом турнире в «Советском спорте», а тут такая возможность подвернулась - увидеть всемирно известных богатырей собственными глазами.
        Купил я в кассе самый дорогой билет, занял свое весьма удобное место на трибуне, и до позднего вечера жадно наблюдал за схватками на татами, - пульс у меня периодами становился бешеным и доходил до 200 ударов в минуту. Был свидетелем тому, как наш молдавский силач-тяжеловес Валерий Корлетяну - чемпион страны среди взрослых в абсолютной категории, а также обладатель нескольких золотых медалей с первенств Союза и Европы (правда, среди юношей, юниоров и молодежи) проиграл в одной из первых же схваток.
        Пока я добрался до уголка, где сидели наши, молдавские атлеты, они все к этому времени уже умудрились проиграть свои схватки.
        - Поверишь ли, «заруба» на турнире сумасшедшая, - узнав меня и пожав руку, пожаловался, не удивившись моему появлению здесь, в Тбилисском дворце спорта, тренер сборной Молдавии Савва - мой тезка, только у него это фамилия, а у меня имя. Он, оказывается, помнил меня еще с той поры, когда я входил в юношескую сборную Молдавии. - Пихаются здесь все насмерть, французы, корейцы, немцы, все страны социалистического лагеря, даже японцы взялись за эти соревнования всерьез - первый состав привозят.
        - Да уж вижу, - посочувствовал я, после чего мы вместе, то и дело обмениваясь репликами, стали наблюдать за поединками на татами.
        В отличном настроении я вернулся на шампанкомбинат уже поздно вечером, а тут меня ждали новые неприятности: отлив путейцам пару ведер вина, вперед нас пролез какой-то придурок, только что подъехавший с «группой три». Причем, тепловоз поставил его вагоны так, что теперь было весьма сложно все переиграть назад.
        - Как тебя зовут, умник, - подступился я к высокому худощавому, с отросшей в рейсе неаккуратной бороденкой мужичку.
        - Мирча меня зовут, а что? - с усмешкой ответил тот.
        - Ты знаешь, Мирча, что у меня вагон течет? Я тут всех предупредил, какого черта ты вперед влез?
        - Это мне неинтересно знать, здесь каждый беспокоится за себя, - нагло заявил Мирча.
        - Я тоже мог дать вина, даже десять ведер мне выгодно отлить - все равно вытечет, но впереди других людей мне, например, стыдно было лезть. А тебе что, не стыдно?
        - Да пошел ты вон, - ответил мне Мирча, и повернулся, чтобы уйти.
        Да, именно так он мне ответил, и я пошел вон, то есть ушел ни с чем. Но перед уходом завел я этого мужичка за вагон и сказал:
        - Если ты не вытащишь свои вагоны обратно, тебе придется пожалеть об этом.
        Он засмеялся мне в глаза. Каков наглец, а? Кулаки у меня так и чесались, не знаю, как сдержался, чтобы не врезать ему. Только оттолкнул его от себя и ушел.
        А наутро меня вызвал к себе в кабинет начальник заводского снабсбыта.
        - Тут на тебя жалоба поступила, - сказал тот, перебирая на столе бумаги. - Вот товарищ, коллега твой, Мирча зовут, написал бумагу, будто ты его бил.
        - Бил? - удивился и даже несколько растерялся я.
        - Угу, бил, - подтвердил он. - Мы будем вынуждены позвонить на ваш завод и сообщить о твоем поведении.
        - Хорошо, звоните, - согласился я и ушел. Через час я уже находился во Дворце спорта, где продолжался турнир по моему любимому дзюдо.
        А вечером у костра, где по обыкновению собирались все проводники, ко мне подошел все тот же Мирча и ехидно так сказал:
        - Последний твой рейс, да? Ты приедешь на свою базу, а тебя уже уволили. Ха- ха- ха. За драку. - Мирча мерзко ухмыльнулся.
        - Хорошо, - вновь согласился я. И вообще в последнее время я стал замечать за собой, что с годами становлюсь терпелив на удивление. Однако, лишь бы не в ущерб собственному «я», подумал я, иначе злость меня будет грызть до самой смерти. Забыв о Мирче, выходные я полностью посвятил дзюдо - просмотру соревнований, в смысле.
        А в понедельник вечером опорожненные вагоны Мирчи выставили за ворота винзавода, и настал, наконец, мой черед сливаться. Маневровый, как я успел заметить, поставил «группу три», в которой ехал Мирча, в конец состава на отправку вместе с другими пустыми вагонами. Это хорошо, что он одиночка, ездит сам и не имеет друзей, которые стали бы его провожать, думал я, украдкой пробираясь к вагону Мирчи уже после наступления темноты. Света в вагоне не было, и это означало, что мне придется его хозяина дожидаться.
        Устроившись между вагонами так, чтобы меня не было видно с тропинки, я внимательно осмотрелся по сторонам. Вокруг ни души. Накануне я поведал Виктору, что может случиться так, что дальше ему придется самому с вагонами возиться. Он, мне кажется, кое-что понял и сильно расстроился. «Никому ни слова, что бы ни случилось», - сказал я ему напоследок. Витя, вздохнув, промолчал.
        Ждать Мирчу пришлось долго - часа полтора. Руки и ноги занемели, пока я стоял, прячась за вагонами, так что приходилось их осторожно разминать; параллельно во мне зрела к этому товарищу злость. Конечно же, я его дождался. Мирча шел, насвистывая, к своему вагону со стороны города, в руках он держал пакеты, очевидно с продуктами, ну я и «свиснул» ему с левой в скулу. Сбоку, в прыжке, чтобы он меня не увидел раньше времени и не узнал. Поэтому-то необходимо было сразу, с одного удара его вырубить. Это мне удалось - Мирча со стоном рухнул на землю, глаза его закатились.
        Впервые в жизни бью из-за угла, или, вернее сказать, исподтишка, однако укора совести я не испытал. Нащупав в кармане его брюк ключи, открыл вагон, побросал внутрь пакеты, затем затащил и его. (Поднял на высоту почти полутора метров!) Огляделся - вокруг по-прежнему никого.
        Первым делом завязал Мирче глаза, полотенцем связал руки, закрепив для верности проволокой, в рот ему сунул его собственные вонючие носки, найденные под топчаном. Очнувшись, Мирча стал мычать и вертеть головой. Я подумал, затем простыней связал ему и ноги, но достаточно широко, ходить сможет и ладно. Толкнул его на топчан, сам повытирал везде, где можно, следы своего пребывания еще одним полотенцем, найденным в купе; затем вышел, проволокой легко стянул дверь снаружи, но на замок не стал запирать. И так сойдет. Отомстил, стало быть. Успокоил душу.
        Скрытно вернулся на территорию завода, полотенце, прихваченное с собой, закопал в куче мусора, протер руки песком, затем тщательно вымыл с мылом. Аккуратно вытрусил свои вещи, переоделся в другие, переобулся, ботинки, в которых ходил на «дело», закинул далеко в отсек. Виктора в вагоне не было, и я, забравшись на верхнюю полку, стал думать.
        Сдохнет ли Мирча в своем вагоне, или выкарабкается каким-либо образом, меня сейчас это мало волновало - такой злой я на него был. Важнее было обеспечить себе алиби. Оно должно быть простым и все ясно объяснять, а то, что в данный момент мой напарник в вагоне отсутствовал, было для меня одновременно и хорошо и плохо. С одной стороны, я мог сказать, что безвылазно находился в вагоне, спал, и, следовательно, к тому, что происходило с Мирчей в эти часы, отношения не имею. С другой стороны, Витя в этой истории был слабым звеном: он мог и помочь, сказав, что был рядом со мной все это время, а мог под давлением следствия, - а я уже начинал понимать, что оно, это самое следствие, обязательно будет, - расколоться и рассказать что да как.
        А там - все наши проводники и даже начальник заводского снаб-сбыта в курсе: между мной и Мирчей произошла ссора. У меня, конечно, была надежда на то, что все обойдется, Мирча как-нибудь развяжется и данное происшествие в итоге послужит этому жлобу хорошим наглядным уроком - пусть, наконец, поймет, что такое хорошо, а что такое плохо, и научится себя вести.
        Но, оставался еще вариант, что он может дорогой не развязаться и тогда… Чего-чего, а смерти я ему не желал. Конечно, при фатальном исходе следствие может предположить, что его уже в дороге связали, ограбили и так далее… Но первое подозрение, что вполне естественно, падет на меня.
        Пришел Виктор, и, не вдаваясь в детали, я сказал ему, чтобы он подтвердил в случае необходимости, что я вагон не покидал и весь вечер проспал.
        Ночь я спал плохо - крутился, вставал каждый час, пил воду, а утром мои тревоги и волнения прервались - началась работа: из наших цистерн стали брать анализы, затем трое мужиков принялись считать количество сдаваемого вина.
        Не мудрствуя - к чему учитывать такие данные, как температура вина, расширительная сила и так далее, - грузины делали количественный расчет очень просто: ведрами доливали вино из одной цистерны в другую и считали, сколько туда поместилось - это, якобы, и было недостающее количество.
        А у меня в одну из бандур вообще около полутонны еще с завода не долили - не хватило нужного вина, да и не наливают у нас в точности, под завязку - вино ведь не вода, оно, нагреваясь, имеет свойство расширяться.
        Грузины продолжали мерить ведрами, а я помалкивал, понимая, что законов в этой республике не существует, погавкайся я сейчас с ними, так еще неприятности себе на голову накликаешь. Но все же под конец не выдержал, нервы сдали:
        - Жлобы несчастные. Мало вам, что ли, что три года назад все руководство завода по решению суда перестреляли к еб…ям собачьим (об этом факте нам поведали словоохотливые русские работники завода), вы опять жадничаете? Некому здесь продавать, некому, поймите, мы сами рады от вина и от вас самих поскорее избавиться.
        Работники загудели недовольно, но ускорились и вскоре завершили работу.
        Подошел Виктор, шепнул:
        - У нас же, если что, есть оправдание, бочка-то течет.
        - Молчи пока об этом, если вопрос встанет всерьез, тогда можно будет сделать экспертизу бочки, - сказал я. - Но, думаю, этого не потребуется.
        К вечеру нас слили. Если с количеством и спиртовым показателем все выйдет хорошо, загадал я, завтра еще до обеда мы отправимся в обратный путь. А там - ищи свищи, и за Мирчу я не ответчик.
        В итоге документы мы получили чистые - один к одному; и вздохнули с облегчением.
        - Эй, хозяева, - обратился я к начальнику снабсбыта, а заодно и другому - цеха приемки, когда они в своих, надетых на голову коронных кепках-аэродромах о чем-то увлеченно по-грузински разговаривали. - Сколько слышал и читал в газетах и книгах об этом - кавказская гостеприимность, грузинское радушие, а все не пойму - это о чем? Вина вашего я не пробовал, шампанского - тем более, завтра уеду, забуду про Грузию, и вспомнить будет не о чем.
        - Эха, - крякнул Тамаз, начальник цеха, и, подозвав к себе одного из рабочих, что-то зашептал ему на ухо. Затем, уже громко - мне:
        - Обижаешь, бидже, не говори так больше, да.
        Рабочий вскоре вернулся, в руках он держал четыре бутылки охлажденного шампанского.
        Я повеселел:
        - Вот, это я понимаю, это по-нашему.
        Выпили за грузинско-молдавскую дружбу, затем, как водится, за здоровье родителей, братьев, сестер и всех остальных родственников каждого из присутствующих, включая двоюродных и троюродных дядюшек и тетушек. Когда стемнело, мы продолжили возлияния у костра уже в коллективе проводников.
        - Ты помнишь, я тебе рассказывал, что застукал свою жену, вернее, узнал о том, что она мне изменяет? - слегка волоча языком от выпитого, сказал мне Степан.
        - Да, что-то такое припоминаю, - ответил я, - но смутно.
        - Ну, если быть точнее, не застукал, а сосед мне об этом рассказал. Что какой-то «жигуль» зеленого цвета несколько раз привозил ее домой поздним вечером, когда я в рейсе был. - Я кивнул и он продолжил: - Так вот, приезжаю я с рейса, ну любовь там, сам знаешь как после разлуки, восторги, поцелуйчики, а на вторую ночь моя ненаглядная говорит: «Дорогой, а ты знаешь, что мы сами себя в любви обкрадываем?» - «А что же у нас не так, дорогая?» - спрашиваю я удивленно. - «А то, что все семейные пары живут сейчас полноценной сексуальной жизнью, а не так, как раньше». - «Это как же, милая?». - «Целуют друг друга туда, ну, ты понимаешь, куда, а женщины еще дают в попочку… ну, это…». - «А это не больно?» - спрашиваю. - «Целовать?» - удивилась она. - «Нет, в попочку трахаться?» - спросил я нетерпеливо. «Ну, не знаю, для двух любящих друг друга людей в поисках взаимного удовольствия нет никаких границ. Так что, милый, если ты не против, я готова на эксперимент» - красиво завершила моя милая этот нелегкий для меня разговор. «Ну хорошо, - согласился я. - Тогда давай, милая, действуй».
        И что ты думаешь, моя жена, единственная и ненаглядная, с которой я прожил вместе восемь лет, опускается передо мной на колени и берет в рот. Как тебе это нравится, а? Конечно, не очень грамотно, то слегка прикусит, то изо рта потеряет, но, видно, что с большим желанием женщина старается. Ну, кончил я, наконец, а она сглотнула и говорит: «Теперь ты». - «Что я, - «не понял» я». - «Теперь ты туда», - говорит она мне и руками, руками мою голову к себе между ног пихает. «А тебе лизать будет тот, - говорю я, обозлившись, - кто тебя этим глупостям обучал. Неплохо же ты, дорогая, подготовилась к встрече с мужем, из зеленых «жигулей», говорят, целый месяц не вылезала».
        Видел бы ты в эту минуту ее лицо. На другой день с утра я ее, стерву, из дома выгнал, и вещи за двери выбросил. Ребенка только жалко, сын у меня с ней.
        - Ну, и что же потом? - теперь мне стало по-настоящему интересно, что же было дальше.
        - А уже через неделю я опять женился, на своей соседке, молодухе, ей 22 года всего, а той уже тридцать один стукнул. Раньше я как-то не думал об этом, а теперь понял - разница даже в этом возрасте заметная - ну, там, тело лучше, кожа, и молодая гибче, конечно. В постели, я имею в виду.
        Я согласно покачал головой, а потом спросил:
        - А скажи мне, Степа, извини, конечно, и, если не хочешь, не отвечай.
        - Да?
        - А свою вторую жену, молодуху, ты об этом, ну, о том, чтобы целовать друг друга во всякие интимные места, не спрашивал? Что она обо всем этом думает?
        Степан удивленно воззрился на меня, он казался растерянным.
        - Не-ет, а что?
        - Так она же из этого поколения, из нового. А новое поколение и любит по-новому…
        - Ты хочешь сказать, что и она… это…
        - Успокойся, ничего я не хочу сказать, твоих жен я знать не знаю и в глаза не видел. Но спросить, пожалуй, стоило бы… ну, об ее отношении ко всему этому.
        - Ты думаешь?
        - Уверен. Только осторожно спросить, таким, знаешь, незаинтересованным тоном: «А что ты думаешь, дорогая, о том-то и том-то?»
        - Да, тут ты, Савва, пожалуй, прав. - Степан, опустив голову, крепко и надолго задумался.
        - А еще лучше, - воодушевился я, помолчав для приличия пару минут, - самому собственную жену развратить. Хотя бы для того, чтобы не дожидаться, когда это сделает кто-либо другой. Я всем друзьям это советую, без обиды только, может у вас в семье совсем все по-другому будет. Извини.
        На часах было около двенадцати ночи, костер почти догорел, нас двоих окружал теперь почти полный мрак; все остальные проводники потихоньку разошлись по своим вагонам.
        - Кто здесь будет Савва А-ов, - неожиданно раздался низкий гортанный голос у нас за спиной.
        Не успели мы обернуться, как незнакомый мужчина в помятом сером костюме шагнул к нам из темноты, правую руку он держал в кармане. Говорил мужчина по-русски с сильным грузинским акцентом.
        - Ну, я Савва А-ов, - отвечаю я, вставая с ящика и удивляясь его официальному тону.
        Следом за первым перед нами возник еще один мужчина, и больно, словно щипцами, схватил меня за руку.
        - Только без глупостей, руки перед собой, уголовный розыск.
        - Чего вам, ребята? - спросил я, все сразу поняв.
        - Руки давай, - повторил он, я исполнил требуемое, после чего на кистях защелкнулись наручники. Сразу стало некомфортно, больно и даже немного обидно, вроде как несправедливо со мной обошлись.
        - Товарищи милиционеры, объяснитесь, мы здесь, можно сказать, на рабочем месте находимся. - Я старался говорить спокойно. - Я - материально ответственный, подписывался. Так в чем, собственно, дело?
        - Обвинение мы предъявим тебе на месте, в РОВД, - услышал я в ответ. - А пока поедешь с нами.
        - Но… я не понимаю.
        - Мы тебе скоро все объясним. Иди вперед, к воротам. А ты с ним вместе работаешь? - спросил милиционер Степана.
        - Да- а- а… - ответил тот. От растерянности Степа стал заикаться.
        - Передайте начальству, что этот товарищ задержан, мы утром на завод перезвоним, сообщим дополнительно.
        Сопровождаемый с двух сторон, я пошагал к воротам завода; дорогой спросил:
        - Ребята, вы, мне кажется, ошиблись, не того взяли.
        - Если ты Савва А-ов, тогда ошибки нет.
        - Я это, я, только не понимаю, что происходит…
        Ответа не последовало.
        За воротами нас ожидала машина - простой «жигуленок». Один из сопровождавших сел за руль, другой со мной рядом сзади. Ехали мы довольно долго, пока не приехали к обычному в два этажа отделению милиции. В тесном прокуренном кабинете, где из мебели был только стол со стульями и сейф в углу, со мной остался один из милиционеров, другой сразу ушел.
        - Снимите товарищ… офицер наручники, - попросил я.
        - Гражданин капитан, - поправил меня милиционер.
        - А мне нравится слово «товарищ». Снимите, я бежать не собираюсь.
        - Кто тебя знает. Посиди пока что так.
        Я сидел на жестком стуле, руки сковывали нелепые наручники, свет от сильной настольной лампы бил мне в лицо, оставляя моего собеседника в тени, и я отвечал на многочисленные вопросы, - все было как в кинофильмах про преступников или шпионов, но, как ни странно, - страха не было совсем.

«Наверное, - подумал я, - вот так же как я сейчас, себя чувствуют закоренелые преступники - не терзаясь муками совести, и пребывая в полной уверенности, что они правы».
        Я рассказал капитану все, что делал с первой минуты своего появления в Грузии, вспомнил каждый свой шаг на заводе, поведал, как изо дня в день наблюдал за соревнованиями по дзюдо, перечислил десятка два фамилий известных грузинских дзюдоистов (хотел этим капитану понравиться), сказал также, чем занимался на базе после просмотра соревнований, что ел, с кем общался, во что был в это время одет, повторил каждое слово, перемолвленное с напарником, но насчет Мирчи, до которого в нашей беседе очередь дошла лишь часа через полтора, ничего не мог сообщить товарищу следователю.
        Да, слегка повздорили, да, толкнул его (но ведь не ударил), а после того и до самого дня его отъезда, то есть до понедельника утром, и в глаза не видел.
        - Может, он и получил от кого-то по морде, товарищ капитан, - поделился я с милиционером. - Так это из-за своего плохого характера. Между нами скажу - говно человек.
        - Вы же здесь земляки, и находитесь в чужой республике, как ты можешь так говорить? - усмехнувшись, спросил капитан.
        - Да рад бы по-хорошему, даже по-братски с ним общаться, но, к сожалению, могу лишь повторить: Мирча - плохой человек, и к тому же конфликтный.
        Капитана к утру сменил старший лейтенант - тот самый, молодой полный парень, что арестовывал меня с ним вместе накануне вечером. Я к этому часу ужасно устал, болела задница, спина, ныли руки. Милиционер рассказал мне о том, что именно произошло с Мирчей, которого, по счастливой для него случайности, вагонные воры обнаружили и отвязали, при этом, правда, все деньги - сумму немалую, несколько тысяч рублей - отобрали, включая часы и прочие ценности. Я, пожалуй, мог бы милиционеру кое о чем и поподробнее рассказать, исключая, правда, пункт насчет отъема денег, но предпочел выслушать, удивляясь, вздыхая и даже местами негромко вскрикивая в притворном ужасе.
        Часов в девять утра разочарованный следователь отправил меня в камеру.
        - За што тибя, землиак, забрали? - спросил меня добродушный толстяк, уже находившийся там ранее; кроме нас с ним в камере было еще двое жутко пахнущих мужиков, на вид просто бомжей.
        - Убийство, говорят, - равнодушно ответил я. - Перепутали меня с кем-то.
        - Понятно… - Затем уважительно протянул руку: Резо. - Познакомились.
        После этого никто мне не мешал, и я, сидя на нарах, даже подремал немного. В обед покормили какой-то кашей с лепешкой и чаем, к вечеру допросы возобновились, а к ночи я опять был в камере. Ночь прошла спокойно, только под самое утро меня кто-то грубо толкнул и разбудил. Я открыл глаза. И сразу почувствовал опасность.
        Незнакомый верзила, весь волосатый, как горилла, с наколками на руках, стоял надо мной в расхлябистой позе и насмешливо улыбался:
        - Ти кто? - Рука его потянулась… к моему горлу.
        - Я… я человек, - ответил я, напрягаясь, собираясь дать ему отпор.
        - Ти? Человек? - издевательским тоном переспросил он. - Откуда?
        - Из Молдавии я. Борец. С соревнований, - соврал я. - Дзюдо слышал? Турнир международный.
        - Я слишал? - прогундосил он. - Я слишал?! Моя фамилия Нижерадзе, ты, скажи, знаешь такую?
        - Да, я знаком заочно, по газетам с Джибило Нижерадзе, - бодро воскликнул я. - красавец мужчина, отличный борец, всех победил. Это не ты случайно?
        - Он мой брат, - сказал верзила гордо. Затем добавил: - Троюродный. А ты чито, боролся сейчас в турнире?
        - Боролся, - не сморгнув глазом, ответил я.
        - Ну и как?
        - Проиграл. Кому-то из ваших ребят, грузин.
        - Ха, молдован, будь ти даже чемпион мира, ти не мог в этом городе выиграть.
        Резо подошел к верзиле и что-то зашептал на ухо по-грузински.
        Тот в удивлении уставился на меня:
        - Тибя за убийство закрыли?
        - Ошиблись, случается, - оглядевшись по сторонам, доверительно сообщил ему я.
        - А- а, бивает, брат, бивает, - верзила покачал головой, тон его голоса изменился, подобрел. - Ти его по ошибке убил, ха- ха- ха.
        После этого разговора меня больше не беспокоили. А утром следующего дня все неожиданно кончилось: мне вернули документы, деньги, и капитан сказал:
        - Если бы ты знал, молдаван, как мне с тобой возиться надоело.
        - Ну так и отпустите меня, я же ничего не сделал. Я у вас что, магазин ограбил и не признаюсь?
        - Тогда было бы гораздо проще, - усмехнулся капитан. - По печени пару раз бы получил и готово - ты наш, и все расскажешь как миленький. А тут дело посложнее. Теперь пусть с Мирчей этим, то есть с вами обоими, ваши молдаване разбираются. Я устал. Только скажи честно, уже все равно я тебя почти отпустил.
        - Да?
        - Это ты его связал и в вагон бросил?
        - Да что вы, товарищ капитан, я в своей жизни мухи не обидел. Извините, что вам пришлось со мной так долго возиться. Видать, кроме меня этот Мирча еще кому-то насрал в душу.
        - Убирайся вон, молдаван, - незлобиво произнес капитан, посмотрев на часы. - Я из-за тебя ни спать, ни кушать не успеваю.
        - Так я свободен, говоришь?
        - Свободен. Иди.
        - Тогда пойдем куда-нибудь вместе, покушаем, я угощаю.
        Капитан почесал нос, затем поковырялся в затылке и хмыкнул.
        - Ну что ж, - сказал он. - Пойдем, молдаван. Сам напросился. Отвезу тебя в одно тихое место, где есть коньяк и шашлыки.
        Двумя часами позже, слегка пьяный и счастливый, я прибыл на такси к месту стоянки вагонов. Больше в камеру ни за что не пойду, дорогой думал я. Лучше сдохнуть, чем все это еще раз увидеть и пережить. И как только некоторые люди в тюрьмах целыми годами выдерживают?
        Мои вагоны стояли сиротливо на запасной ветке, и Витька, слава богу, находился на месте. Парень от тревоги был сам не свой, скулы заострились, глаза запали, словно это он, а не я, в тюремной камере прохлаждался.
        - Ну что? Как? Тебя не били? - подбежал он ко мне.
        - Все в порядке, напарник, не видишь что ли, на посошок коньяком угостили, - ответил я, крепко пожимая ему руку. - А тебе спасибо за понимание и поддержку.
        Мы обнялись.
        - Ну как, Витек, доедешь до дома сам? - спросил я напарника, собирая и укладывая в сумку свои вещи. - Не соскучишься?
        - Доеду, - чуть кисло произнес Витя. - Я знаю, слышал уже, что опытные проводники на обратном пути бросают молодых, а сами добираются самолетом.
        - Так нам обоим будет интереснее, - кивнул я. - Девочку какую-нибудь по дороге подцепишь, ты парень симпатичный, к тебе сядут. Только осторожно, следи за ней, чтобы потом неприятностей не было. И сразу скажи, что денег нет, напарник, мол, такой-сякой, все забрал.
        - Так у меня и так пятьдесят рублей всего с собой.
        - Вот-вот, этого тебе будет вполне достаточно. Еды-то еще вдоволь.
        - Хорошо, - сказал Витя. - Вот только жаль, вина на дорожку нет.
        - Есть чуть-чуть, - хитро улыбнувшись, сказал я. - На добрую продажу не хватит, а на добрую пьянку - вполне. Идем, я тебе покажу, как и где открывать, литров сто пятьдесят тебе будет достаточно?
        - Конечно, - повеселел Виктор. - А как же ты, Савва?.. Вот ведь хитрец, все тайком сделал.
        - А это, друг мой, военная тайна, - усмехнулся я. - Вернее, производственная.
        Глава четвертая
        Вечером, купейным вагоном пассажирского поезда, я выехал из Тбилиси на Ростов; Виктор с нашими вагонами, тоже, думаю, к этому времени был уже в пути.
        В купе, кроме меня, ехал военный лет сорока с лишним, и две милые, совсем молоденькие русские девушки - лет восемнадцати, не больше. Девушки были немного похожи между собой, и я решил, что они родственницы, при этом, что интересно, у одной на руках было множество золотых колец с камнями и без, а у другой их не было совсем.
        Я вовсю заигрывал с девушками - в Грузии с этим делом не очень разгуляешься, только и смотри, чтобы самого это, не того, особенно в этом ужасном месте - КПЗ…
        Я предложил своим попутчикам выпить коньяку, купленного мной в привокзальном магазине, военный с удовольствием составил мне компанию, девушки тоже не отказались, угостились по 50 грамм, хотя и видно было, что они впервые в жизни пьют коньяк. Закусывали шоколадными конфетами, коробку которых девушки достали из своего багажа. Мы - мужчины, рассказывали анекдоты и самые разные смешные истории, стараясь держаться в рамках приличия, девушки смеялись.
        Ну, а потом, конечно, был чай, и лишь к полуночи все угомонились и улеглись спать; мы с офицером, как джентльмены, уступили дамам свои нижние полки, а сами забрались на верхние. Заметив кольца, которые девушка, сняв с пальцев, беззаботно оставила прямо на столике, я открыл коробку с конфетами и побросал их в свободные гнезда, затем закрыл коробку и вскоре уснул.
        Проснулся я уже утром оттого, что в купе производились поиски: офицер - кстати, полковник, и одна из девушек, причем не та, которой принадлежали кольца, а другая, что-то искали, сама же хозяйка колец вела себя спокойно, молчала, погрузившись в себя, и, казалось, ни о чем не беспокоилась.
        - Что потеряли, народ? - спросил я, свесив голову с полки.
        - А, кольца, - подняв голову, ответила девушка. - Подружка вчера оставила их на столе, а теперь вот не можем найти.
        - А отчего же она их оставила на столе, не убрала? - спросил я.
        - Да черт с ними, - мягко улыбнувшись, беззаботно сказала хозяйка колец. - Не беспокойтесь. Папа мне другие купит.
        Я протянул руку и, открыв коробку с конфетами, стал доставать из гнезд кольца - всего семь штук.
        - Все? - спросил я, ссыпая их девушке на раскрытые ладони.
        - Все, - ответила она, слегка растерявшись. - Кажется. Да вы не волнуйтесь, точно все, - девушка звонко рассмеялась.
        Расставшись с милыми девочками и полковником в Ростове, я тут же взял билет на Киев. А приехав в Киев, купил билет на фирменный поезд «Молдова», идущий на Москву. На перроне было безлюдно - не сезон. Летом здесь движение поездов очень плотное, кто к морю едет, кто-то уже обратно. Сейчас же здесь было тихо и спокойно. Лишь молодая женщина в импортном черном пальто одиноко стояла в окружении доброго десятка баулов и чемоданов. Она то и дело беспокойно оглядывалась по сторонам.
        Поправив висевшую на моем плече спортивную сумку, я неторопливо направился в ее сторону.
        Глава пятая
        Судьбы случайное сплетение,
        переплетенье рук и ног
        и неизбежное смятение,
        что снова так же одинок.

    Игорь Губерман.
        - Ой, скажите, вы тоже в Москву? Как вы думаете, где примерно остановится десятый вагон? - едва завидев меня, стала спрашивать женщина, не делая пауз между вопросами. Я внимательно посмотрел на нее; она смущенно улыбнулась.
        - Да, я тоже на Москву, - кивнул я. - Давайте рискнем и подождем здесь. И у меня билет также в десятый.
        - Ой, как хорошо! - обрадовалась она. - А вы мне вещи не поможете в вагон занести? А то у меня их так много… носильщика я здесь не нашла и попросить некого.
        Я вновь кивнул, а сам подумал, злясь на самого себя: ну, вот, теперь тебе, придурок, предстоит грузиться в вагон со всем этим сраным багажом, не имеющим к тебе никакого отношения. Нет, чтобы отойти подальше, полста метров левее или правее, пристроился ведь, дурачок, рядом с этой… ни минуты не можешь ты без женской компании, за что теперь будешь примерно наказан.
        От нечего делать я исподволь внимательно оглядел свою будущую попутчицу. Ей было лет тридцать, не больше. Симпатичная, невольно подумал я, ухоженная, и вещи на ней дорогие, сплошь импортные. Фигура тоже вроде неплохая, разве что из-за дутого пальто женщина кажется полнее. Фантазия дорисовала скрытые одеждой приятные женственные формы. «После долгого воздержания еще и не такое померещится, - вновь подумал я с неудовольствием. - Шансов у тебя тут никаких, забудь». Но почему женщина одна, да еще с таким количеством багажа? Странно. Ход моих мыслей был прерван появлением пассажирского состава. Наш, понял я, прочитав надписи на первом из вагонов. Когда поезд остановился, напротив нас оказался девятый вагон.
        - Вы идите вперед, а я за вами, - сказал я, подхватывая первые два чемодана и направляясь к десятому вагону. Чемоданы, против ожидания, оказались довольно тяжелыми. Сонная проводница неспешно опустила лесенку, затем, зевая, проверила билеты.
        - Вы едете вместе? - спросила она.
        - Нет, - ответил я, едва справляясь с дыханием. - Я просто помогаю. - Забросив чемоданы наверх, я тут же помчался за остальными - всего их у дамочки оказалось одиннадцать штук. Я едва успел все их занести, как состав тронулся. Весь багаж теперь находился в тамбуре и проходе, а я злой и порядком вспотевший, присел на одно из боковых откидных сидений.
        - А теперь давайте перенесем мой багаж в купе, - очаровательно улыбнулась мне женщина, и я, не сдержав вздоха, вновь поднялся с места. Когда я заканчивал раскладывать багаж в купе, в дверях возникла проводница.
        - А говорите, что не вместе едете, - улыбнулась она очаровательной улыбкой. - Занимайте это купе вдвоем, - проводница присела на одну из полок. - Багажа у вас, я гляжу, много, подселять пока никого не буду. - Она отметила что-то у себя в тетради, затем уложила наши билетики в специальные кармашки своего кожаного альбома и ушла.
        - Теперь мы с вами еще и соседи, - улыбнулась мне женщина. Улыбка у нее была открытая и приятная. - Давайте знакомиться, меня зовут Любовь Павловна, можно просто Люба.
        - Савва, - привстав и коротко кивнув, ответил я.
        Люба сняла пальто и осталась в симпатичном вязаном костюме цвета кофе с молоком. Мы поболтали некоторое время, из разговора я узнал, что она - военнообязанная, врач, терапевт, служит в Германии.
        - Я, между прочим, капитан медицинской службы, - щегольнула она.
        - А я в свое время служил в королевских войсках, - представился я. - Рядовой стройбата, до следующего звания, к сожалению, не дослужился, - шутливо отдал я ей честь.
        - Плохо служили? - с легкой подковырочкой осведомилась она.
        - Комиссован по состоянию здоровья.
        - Правда? - удивилась Люба. Затем профессионально оглядела меня. - А по вам не скажешь.
        - Что вы, у меня масса скрытых дефектов. - Тяжело вздохнув, я скорбно опустил голову. Хотел на этом закончить, но не смог, меня уже понесло: - Моя ахилессова пята, - указал я на голову. - Яма желудка, никак не могу с ней совладеть, - пожаловался я, погладив себя по животу. - И… так далее. Список, к сожалению, весьма длинен. Впрочем, он вам, я уверен, хорошо знаком по медицинским учебникам.
        - А по какой статье вас комиссовали? - снисходительно улыбнулась Люба.
        - 36 «г».
        - Ой, это связано с позвоночником, - нахмурилась она. - А я вас нагрузила своими дурацкими чемоданами…
        - Ерунда, - махнул я рукой. - Поверьте, меня давно уже ничего не беспокоит. С того самого дня, как покинул расположение своей части, все само собой прошло, буквально рукой сняло.
        - Извините меня.
        - Ничего, все в порядке. Только вот сердце ноет, - сказал я.
        - Сейчас ноет? - вновь встревожилась доктор.
        - И сейчас и всякий раз, когда вижу симпатичную женщину.
        - А знаете, Савва, вы мне нравитесь, - успокоено выдохнула Люба после некоторой паузы. - А чувство юмора у вас просто необыкновенное.
        - Спасибо. Взаимно. В смысле, вы мне тоже нравитесь.
        - Надеюсь, вы на меня не обидитесь, - сказала она вставая и копошась в одной из сумок. - Вот, возьмите. - Она высыпала на столик полкоробки импортной жевательной резинки. - Пожуете дорогой, дома своих угостите, - улыбнулась она. Затем опять засуетилась и достала откуда-то две бутылки «пепси колы» отечественного производства: - А это - возьмите запивать.
        - Так что же мы будем этой водичкой запивать? - усмехнулся я и, потянувшись к своей сумке, достал бутылку армянского коньяка.
        - Ой, это же я должна бутылку выставлять, - всполошилась Люба, разглядывая этикетку. - Я такого коньяка и не видела раньше. «Арарат».
        - Что на него глядеть? - Я в две секунды откупорил бутылку. - Его надо пить.
        - Ловко вы… - Люба выложила из сумки на столик плитку шоколада.
        - Только этим и занимаюсь, профессия такая, - сказал я, вставая. - Минуточку, я только схожу к проводнице за стаканами.
        Проводница по какой-то причине пребывала в расстроенных чувствах.
        - Во что же я буду чай наливать, если все стаканы пассажирам под водку раздам? - недовольно буркнула она мне.
        - Так я же, милочка, два двойных чая за один присест выпиваю, - улыбнулся я, протягивая руку за чистыми стаканами, стоящими на сверкающем подносе. - Запишите на мой счет, пятое купе. Будем считать, что четыре чая я уже выпил и должен вам за них.
        Когда я вернулся, на столике все еще лежал початый блок со жвачками, и я, смахнув в него подаренные мне жвачки, сказал, возвращая коробку:
        - Заберите, сами угостите дома кого-нибудь. Я жвачки не люблю.
        - Странный вы человек, Савва. - Люба улыбнулась. - Все только и думают, чтобы что-то выпросить, когда узнают что я еду из Германии. А вы отказываетесь.
        - Увы, это еще один из моих дефектов, - улыбнулся я. - Если дело так и дальше пойдет, то к завтрашнему утру вы будете знать все о моих недостатках. Хотя, пожалуй, на все это можно посмотреть еще и с другой стороны: я - максималист. - Я прямо посмотрел женщине в глаза. - Мне - либо все, либо ничего.
        Люба рассмеялась, но глаза у нее в этот момент были тревожно-растерянные.
        - Может, поужинаем вместе? - спросил я беспечным тоном, чтобы сгладить впечатление. - В вагоне-ресторане.
        - Давайте, только чур я плачу.
        - Это было бы забавно, - сказал я, - никогда еще женщина за меня не платила. И сегодняшний день, вы уж простите, не станет исключением.
        - Вы… ну хорошо, - согласилась Люба. - У вас, видимо, зарплата большая?
        - Не жалуюсь, - весомо ответил я. - Ставка - 80 рублей в месяц. - Люба издала разочарованное восклицание. - Командировочные - еще около трехсот, - невозмутимо продолжал я. - Ну там, на питание - еще сотня-полторы в месяц набегает. Представительский фонд, - поднял я вверх указательный палец, - это уж когда как получится: от трехсот рублей до трех тысяч. В этом ракурсе.
        - Ого! - присвистнула она. - Солидно. А это опасно? Работа ваша, в смысле.
        - Она опасна лишь искушениями, ну да вам это неинтересно. Но идемте же есть, я голоден как волк.
        Когда мы вернулись из вагона-ресторана, было уже совсем поздно, что-то около одиннадцати. Смеясь и что-то рассказывая друг другу, мы допили коньяк, затем Люба сказала:
        - Ну, давайте на покой?
        - Покой нам только снится, - ответил я, рывком привлекая ее к себе и целуя в губы.
        - Савва… нет, я не… мы не должны…
        - Отставить, капитан, ночью я здесь старший по званию.
        Через час Люба прошептала:
        - Ты меня уже залюбил всю, утомил… а здесь жарко, топят, и дверь у нас закрыта.
        - Сейчас откроем настежь и продолжим, - плотоядно сказал я.
        - Надо же, какой ты неугомонный, - счастливо засмеялась Люба. - А я, признаться, не верила в поездные романы. Подружки рассказывали, а я только посмеивалась.
        - А я и сейчас в них не верю, - сказал я. - Верю лишь в то, что ты и я сейчас здесь, вместе, вдвоем. И нам хорошо.
        - Да, хорошо, - Люба потянулась и прижала меня к своей груди.
        Мы проснулись за полчаса до прибытия в Москву, за окном то и дело проплывали пригородные платформы, полные людей, торопившихся в столицу на работу.
        - Быстрее, нам надо поскорее одеться, - заволновалась Люба, снуя по купе туда и сюда в ночнушке.
        - А что, нас будут встречать? - спросил я, сидя в постели и взглядом разыскивая свои трусы. Они, скомканные, валялись на полу. Обнаружив их там, я скривился.
        - На вот, возьми, - протянула Люба мне какую-то упаковку. - Только не обижайся, ты ведь подарков не берешь, возьми хоть это.
        - Что это? - стал я разворачивать пакет.
        - Это интимное, - на мгновенье прижавшись ко мне, прошептала она и тут же отстранившись продолжила одеваться. Я надорвал пачку, в которой были упакованы пять пар белых трусов.
        - Это же женские, - повернулся я к ней.
        - Мужские, дурачок. И как раз твой размер - 50. Угадала? Одевай же скорее. Это называется неделька.
        - А, понятно, - пробурчал я, - а в субботу и воскресенье, значит, по мнению немцев, надо ходить без трусов?
        Я развернул одну пару и с ненавистью стал напяливать на себя белые трусы. Впрочем, они оказались мягкими и достаточно удобными. До сегодняшнего дня я носил исключительно отечественные сатиновые трусы, причем только двух цветов - черного и синего. То есть, я уже давно носил все импортное, отовариваясь почти исключительно в московских «Березках», а трусы и носки предпочитал отечественные. То есть, во всем, что касалось нижнего белья, я был, что называется, «патриот».
        - Ну как? - улыбнулась Люба.
        - Иди к черту, - еле слышно огрызнулся я. Но тон мой был нежен. Затем я привлек ее к себе.
        - Я тебя опять хочу.
        - Нет, сумасшедший, уже некогда, - увернулась от моих рук Люба.
        На перроне Киевского вокзала напротив каждого вагона уже стояли наготове грузчики с тележками. Выскочив раньше всех, я протянул одному из них, молодому вихрастому парню, десятку.
        - Пойди, милок, там, в пятом купе, чемоданы, всего одиннадцать штук, вытащи их, да смотри не просчитайся.
        - Ты приедешь ко мне? - спросила Люба, поправляя на голове кокетливую меховую шапочку, когда ее вещи с тележки носильщика перекочевали во вместительную «волгу-фургон». - Это недалеко, всего в 70 километрах от Москвы. Я тебе сейчас адрес напишу.
        - Боюсь, милая, у меня не будет свободного времени, - ответил я, обнимая ее.
        - Я буду в отпуске целых два месяца, - сказала она, смешно и по-детски капризно надувая губки. - Приезжай ко мне или, если хочешь, в Кисловодск вместе съездим? За мой счет.
        - Как, опять за твой счет? - шутливо нахмурил брови я. Затем улыбнулся: - Ну хорошо, давай телефон и адрес. Уговорила. Теперь уже страсть, как хочется побыть альфонсом и погулять за чужой счет. Кстати, в Кисловодске, насколько мне известно, зимой солнце сильное, поэтому личный доктор, который все время рядом - это весьма важный, даже необходимый фактор.
        Люба, поцеловав меня на прощание, уехала в свое дальнее Подмосковье, а я, поправив на плече сумку, быстрым шагом направился к метро - во-первых, на улице было довольно холодно -10*С, а я был в кожаной куртке и спортивной шапочке; во-вторых, я обожаю метро, предпочитая его всем другим видам транспорта и вовсе не из-за дешевизны, а из-за удобства.
        Глава шестая
        Ехать, впрочем, мне предстояло всего одну остановку - по кольцевой от станции Киевской до Парка культуры.
        А четверть часа спустя я уже подходил к девятиэтажке в один подъезд, изолированно стоящей в Пуговишниковом переулке. Набрав на пластиковой коробочке, установленной у входа, знакомый мне с давних времен трехзначный код, я потянул на себя дверь. Войдя внутрь, я оказался в небольшом пустом вытянутом словно пенал, помещении. За стеклянной перегородкой во всю длину его, словно в аквариуме, сидела женщина-вахтер, так как дом этот был предназначен не для обычных жильцов, а исключительно для совминовских работников, и в нем, не считая тех, что были рангом пониже, проживали один союзный министр и два замминистра Российской федерации.
        Женщина за стеклом оторвалась от чтения какого-то романа и подняла на меня глаза.
        - Мне в двадцатую, - сказал я улыбнувшись. - Показать документы?
        - Я помню вас, - улыбнулась мне женщина и нажала на какую-то кнопочку у себя на столе. Послышался щелчок, который разблокировал двери.

«Как приятно, когда тебя узнают», - подумал я, толкая тяжелую дверь с навешенной на ней громоздкой автоматикой самозакрывания и направляясь к лифтам. А помнят меня здесь потому, что я регулярно - три-четыре раза в году, и каждый раз на несколько дней приезжаю сюда. И почти всегда без предупреждения, как, например, сегодня.
        Дверь на мой звонок в квартиру почти сразу отворилась, и я, шагнув вперед, в полутемную прихожую, прикоснулся своей холодной щекой к теплой щеке хозяйки квартиры.
        - Ну конечно, кто бы это еще мог быть, если не ты, - сказала Наташа улыбаясь и пропуская меня внутрь.
        - Приютишь на несколько дней, хозяюшка? - спросил я.
        - Куда ж от тебя денешься? - засмеялась она.
        - Ты знаешь, я очень надеюсь, что в один из таких приездов какой-нибудь мужик откроет на мой звонок дверь, и перед самым моим носом вновь закроет, - искренне сказал я, снимая и вешая на крючок куртку.
        - Сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет, - сказала Наташа, приглашая меня на кухню, - а если и случится, ты с ним, уверена, в пять минут найдешь общий язык и подружишься. Да ты сам подумай, кому я нужна?
        - Ты - прекрасной души человечек, а по моему личному мнению, вообще святая, - склонившись, я поцеловал ей руку, после чего осторожно присел на кажущийся хрупким с квадратным сидением кухонный стульчик, - просто мы, мужики, дураки, этого не понимаем, нам только стерв или же и вовсе порочных женщин подавай.
        Наташа, посмеиваясь, стала накрывать на стол. Она достала из холодильника яйца, которые, разбив, принялась жарить на сковороде, затем достала открытую баночку с красной икрой, сервелат и еще какую-то незнакомую мне колбасу, похожую на чайную.
        - А это что такое? - небрежно указал я на колбасу. - Помнится, ты раньше такого не покупала.
        - Это в столе заказов выдают, - объяснила Наташа. - Ты прежде попробуй. Я тоже вначале думала, что она обыкновенная.
        Я ножичком отрезал небольшой кусочек колбасы и, сняв шкурку, отправил в рот. Колбаса буквально таяла во рту, вкус ее оказался нежным и, хотя несколько непривычным, но все же довольно приятным.
        - Ну как? Финская, между прочим, - сказала она весомо.
        - Фантастика, - интенсивно жуя, ответил я. - Тоже хочу такую.
        - В столе заказов попросишь, я тебе свою карточку дам.
        - Спасибо, мой добрый друг, - поблагодарил я. Пока Наташа жарила яичницу, я разглядывал ее. Худенькая, почти невесомая, она была такой все эти годы, что я ее знал. При росте выше среднего всего 45 кило веса.
        - А ты все на диете? - спросил я, энергично принимаясь за яичницу, не забывая при этом уделять внимание деликатесам.
        - Ты же знаешь, это пожизненно.
        Я знал: у Наташи с самого детства были серьезные проблемы с печенью, поэтому врачи рекомендовали придерживаться. После плотного завтрака я разомлел.
        - Иди уже спать, - мягко улыбнувшись, сказала Наташа. - Я же вижу, куняешь.
        - Поверишь, на одной ноге в поезде ехал, - вздохнул я. - Торопился, мечтая лишь об одном - тебя увидеть.
        - Да знаю я, знаю, и охотно тебе верю, - засмеялась Наташа, стеля мне постель.
        - А искупаться мне можно, Натали?
        - Можно-можно, - ответила она. - Вода уже минут пять, как в ванну наливается.
        Через полчаса я, отмытый до хруста, вытянулся в чистой и уютной постели. «Такую бы мне жену - тихую, спокойную, домашнюю - и никаких проблем!», - подумал я, уже проваливаясь в сон. За годы нашего знакомства как-то раз, когда мы, слегка подвыпившие, остались наедине, я спросил Наташу: «Скажи, ты хочешь меня как мужчину?»
        (Муж к тому времени уже покинул ее). - «Нет, ты меня устраиваешь больше как друг, - ответила она тогда. - Боюсь, интим испортит наши отношения».
        Проснулся я уже ближе к вечеру. Наташи дома не было, на трюмо лежала прижатая ключом записка, рядом какой-то театральный билет: «Савва, поесть найдешь в холодильнике, суп на плите, буду к восьми, Наташа. Да, если хочешь, сходи на этот спектакль в Ленком, у меня совершенно нет времени. P.S. Сашку из садика моя бабушка к себе заберет, так что не удивляйся, если его дома не будет».
        Теплое чувство к хозяйке шевельнулось во мне. В каждый свой приезд я непременно получал от нее какие-то билеты и отправлялся в театры, концертные залы или в кино. В Москве в те годы помимо всего прочего проходили недели зарубежного фильма - они шли без названия и без перевода, с титрами. Нам, зрителям, просмотрев их, предстояло решать: быть этому фильму в прокате или нет. Такое вот доверие было жителям Москвы, но сразу после фильма вы обязательно должны были заполнить анкету, отвечая на многочисленные вопросы. Фильмы эти шли с шести утра и до полуночи, и мы порой, перебегая, а чаще переезжая из кинотеатра в кинотеатр троллейбусом, а то и такси, умудрялись просмотреть шесть-семь фильмов в день - больше ни физически, ни психологически нельзя было охватить.
        От бессвязного полета мыслей меня отвлек телефонный звонок.
        - Да, - взял я трубку, - вас слушают.
        - Привет, Савва, ты давно в Москве? - услышал я голос Виталия, бывшего мужа Натальи, двоюродного брата моей дражайшей супруги.
        - Всего пару часов как приехал, а ты меня уже вычислил, - с притворным неудовольствием пробурчал я.
        - Кхе- кхе- кхе, - засмеялся Виталий своим особенным каркающим смехом. - Мы, журналисты, всегда первыми все новости узнаем. Ну что, какие планы?
        - Да вот сижу, думаю, может, пойти в театр, Наталья мне тут билетик оставила; или еще куда. А ты чего звонишь? Давай-ка лучше встретимся, посидим где-нибудь, а то в последнее время только по телефону общаемся, - предложил я.
        - Встретиться, говоришь?.. - задумчиво протянул Виталий.
        - Ну да, в ресторане, например. Там, где можно поболтать, былое вспомнить.
        - Ну, не знаю… к завтрашнему я должен кровь из носу одну статейку накатать.
        - Давай-давай, я давно уже тебя не видел, встретимся, пообщаемся. Сейчас я Наташе в Академию художеств позвоню, спрошу, когда она освободится. Потом тебе перезвоню. Ты где сейчас, дома или на работе?
        - На работе, естественно.
        - Добро, телефон твой рабочий у меня сохранился, вернее, я его наизусть помню. А ты пока поторопись, пиши свою статейку.
        Я положил трубку и набрал новый номер. Наташа по вечерам преподавала детям рисование и пообещала мне закончить свои дела к половине восьмого. Я высказал ей свое предложение насчет похода в ресторан и она, к моему удивлению, согласилась.
        - Если ты не против, я с собой подругу приведу, хорошо? - спросила она.
        - Ну, если дамочка симпатичная и возраст подходящий, то почему бы и нет, - ответил я.
        - Симпатичная - не то слово, она просто красавица. Только одно условие, Савва, мы в центр не поедем, давай в какое-нибудь кафе пойдем, чтобы попроще и ближе к дому.
        - Мне все равно куда, лишь бы ты была рядом, - с чувством сказал я.
        - Тогда, болтун неисправимый, встречай нас у входа в парк ЦПКиО, у троллейбусной остановки.
        - Приезжайте на такси, Наташа, я вас встречу и с водителем рассчитаюсь.
        Было что-то около восьми, когда мы встретились у входа в парк.
        - Я рад, что мы - Виталий, я и ты, будем опять вместе, как когда-то, - приветствовал я Наташу, помогая ей и ее подруге выбраться из такси и наблюдая, как от ворот парка навстречу нам спешит Виталий.
        - Ага, если бы не ты… - пробормотала Наташа, бросив быстрый взгляд в его сторону. - И, улыбнувшись, добавила: - Знакомьтесь, это моя подруга Тася, а это Савва. А вон идет мой бывший муж Виталий.
        Я посмотрел на Тасю: из-под кокетливой меховой беретки, надвинутой почти на лоб, на меня глядели большие красивые карие глаза с густыми бровками и длинными ресницами. Небольшой прямой нос и слегка полноватые губы завершали ее портрет. Я легко пожал протянутую хрупкую ладошку и тут же отпустил, продолжая разглядывать девушку. Наташа по телефону успела мне сообщить, что Тася, которой было 23 года, уже побывала замужем и разошлась, не успев, правда, родить ребенка.
        - Что это за статья у тебя такая срочная? - спросил я подошедшего Виталия, беря его под руку.
        - На первую полосу в газете, болванка называется.
        - Ах, ну да, болванка - это как раз то, что требуется нашему народу, - протянул я. - Давайте хоть пройдемся немного, раз в парке находимся.
        Делясь с Виталием последними новостями, мы гуляли по аллеям парка и оживленно беседовали; женщины, немного отстав, болтали о чем-то своем. Сделав большой круг, мы успели понаблюдать за юными хоккеистами, сражающимися за шайбу в ледяных коробках, за взрослыми конькобежцами, гоняющими на открытой ледовой площадке, а также - бр- р- р- р! - за бегунами трусцой - оказывается, здесь такие сумасшедшие встречаются даже зимой. Вскоре выяснилось, что все мы немного озябли, и тогда я, подхватив обеих наших дам под руки, решительно направился к двухэтажному зданию, расположенному неподалеку от входа, второй этаж которого занимал ресторан.
        - Пойдемте-ка, друзья, попьем чего-нибудь горяченького.
        - Горячительного, ты хотел сказать, - поправила меня Наташа.
        - Я не настолько хорошо знаком с русским языком, чтобы различать эти два слова, - весело сказал я, одновременно подмигивая Тасе.
        - Вернее для тебя это одно и то же, - уточнил Виталий. Тася глядела на нас во все глаза и поминутно удивлялась: взаимные шутки и подколки так и сыпались, не прекращаясь, во все время нашего разговора, словно мы постоянно вращались в одной компании, а не встречались на вечерок-другой два-три разу в году.
        Зал ресторана оказался сравнительно небольшим, но достаточно уютным: столики, застеленные белыми скатертями, в тон им занавеси на окнах, цветы в кадках, многосвечные светильники, все это создавало законченную картину; у одной из стен зала размещался бар, за стойкой которого возвышался статный широкоплечий блондин в зеленом форменном пиджаке.
        Так как большинство столиков в зале оказались незанятыми, администратор предложила нам сесть там, где мы сами пожелаем, и мы расположились за большим шестиместным столиком не слишком близко к эстраде, чтобы можно было слушать музыку и в то же время слышать друг друга. Вскоре нас обслужили, молоденькая официантка сервировала столик, на котором появились бутылки с коньяком и шампанским, а также разнообразные закуски.
        Тася сняла свой берет, светло-золотистые волнистые волосы ее рассыпались по плечам, тонкий свитер волнующе холмился на высокой груди. Девушка была откровенно хороша и внешности необычной - красивый овал ее лица, со слегка выдающимися вперед и вверх скулами, нельзя было назвать славянским или типичным для российских девушек.
        Мы с Виталием упражнялись в тостах, едва пригубляя из своих рюмок коньяк, девушки, смеясь, поддерживали нас, попивая шампанское. Начались танцы и «мою» Тасю, едва я отвернулся, уволокли прямо из-под моего носа. Четвертью минуты спустя она уже танцевала с каким-то жгучим брюнетом. Все время, пока длился танец, брюнет ей что-то нашептывал на ухо, Тася улыбалась, а меня уже покалывали иголочки ревности. Закончилась музыка и брюнет, подхватив Тасю под руку, поволок за свой столик, я тут же вскочил и бросился следом.
        Лицо девушки порозовело, она растерянно оглядывалась по сторонам, брюнет же, придерживая ее за руку, что-то темпераментно ей говорил, и лишь приблизившись к ним, я понял, что он говорит не по-русски. Из-за столика, у которого они остановились, навстречу мне шагнула молодая женщина. Правильно оценив ситуацию, она располагающе улыбнулась и сказала:
        - Простите, мы тут находимся с группой итальянцев, я у них переводчица. Никколо говорит, что ваша девушка чертами лица явно итальянка, вот и принял ее за свою, так что вы извините его.
        - Скажите вашему Коле, что он с таким поведением может, не успев даже сообразить что к чему, схлопотать по физиономии. И пусть не забывает, что он не у себя в Италии.
        Перебросившись несколькими словами с переводчицей, Никколо подвел Тасю ко мне. Несколько раз поклонившись, он то и дело повторял «скузе» и «ми пардонате», и я, скрипнув зубами, изобразил на своем лице улыбку, после чего мы отправились к своему столику.
        - Воистину, красивая женщина - женщина вдвойне, - вздохнул я, когда мы сели на свои места. Наташа и Виталий, внимательно наблюдавшие за всеми перипетиями этого эпизода, захлопали в ладоши.
        - Молодец, Савва, - сказал Виталий, - не позволил иностранцам увести свою девушку.
        Мы с Тасей обменялись быстрыми взглядами. Когда официантка принесла горячее - бифштексы с жареным картофелем, мы с Виталием в один голос потребовали к блюду чего-нибудь из солений, да поострее, и она, извинившись, побежала на кухню исполнять заказ. В это время к нам подошел Официант и водрузил на столик бутылку шампанского.
        - А это еще откуда? - мгновенно среагировал я.
        - Вон с того столика ребята просили передать, - ответил он, неопределенно махнув рукой в угол зала, и тут же ретировался.
        Я решительно сдвинул бутылку на свободный край стола, затем посмотрел в указанном направлении. За столиком у стены сидела компания из трех человек, явно кавказской внешности. Перехватив мой взгляд, один из них приветственно помахал рукой.
        Досадливо поморщившись, я вздохнул и пригласил Тасю танцевать.
        - Скажите, Савва, вам не наскучила эта ваша цыганская жизнь - поездки в вагоне, тряска, скукота, неустроенность? - спросила Тася, доверчиво прижимаясь ко мне во время танца. - Наташа говорила мне, что вы любите театр, ходите на концерты, увлекаетесь современной литературой, театром.
        - Скукота? Ну что вы, Тася, это, наоборот, очень интересно, я таким способом познаю жизнь во всей ее полноте, великолепии и многообразии. И притом, все это временно, это всего лишь один из этапов на моем, надеюсь, длинном жизненном пути, - улыбнулся я.
        После танца мы вернулись за столик, и едва успели занять свои места, как к нам подошел один из кавказцев, которого я имел «удовольствие» лицезреть несколькими минутами ранее. Он взял стоявшую на краю стола бутылку шампанского и поставил ее прямо перед Тасей.
        - Эта не тибэ шампанска, слишь, ты, рижий, эта для этай девишка, - сказал он, окинув меня презрительным взглядом, одновременно до нас донесся резкий запах пота.
        - Шлюшай, дарагой, эта девишка - мой жина, понил, - один к одному копируя его акцент, сказал я, приподнимаясь со своего места. - Поэтому можешь забрать свое шампанское, я и сам могу купить ей и себе, что мне захочется.
        - Кто, ти купиш, што ти хочиш, рижий? - кавказец явно насмехался. - Ти… ти… - скривившись он хотел еще что-то сказать, но не находил подходящих слов.
        Это вконец взбесило меня, я выбрался из-за стола и мгновенно выпалил:
        - Я таких как ты, уродов, три столика могу себе купить, понял ты, обезьяна черножопая. Ты что думаешь, если на базаре торгуешь, весь мир у тебя уже в кармане, да? - Вслед за этим я добавил еще несколько ругательных выражений по-грузински, по-азербайджански и, кажется, по-армянски. Кавказец обомлел, отошел в сторону, затем медленно, то и дело оборачиваясь, пошел к своему столику. Я сам от себя был в восторге: нет хуже оскорбления для кавказца, чем сказать ему, что ты богаче его.
        Минутой позже, когда эйфория немного прошла, я, сев на место, оглядел своих: что ж, теперь хочешь того, или не хочешь, придется отвечать за свои слова, так как троица кавказцев в углу зала стала громко разговаривать на своем языке и при этом вовсю жестикулировала, выкрикивая угрозы в мой адрес и явно придумывая мне достойное наказание. А ведь Виталий, внезапно подумал я, если дело дойдет до драки, мне не самый лучший помощник, рост у него метр шестьдесят пять, да и вес не более шестидесяти. При этом из всех видов спорта он предпочитает бег трусцой, вспомнил я и невесело усмехнулся.
        - Ребята, одну минутку, - сказал я, вставая. - Наточка, Тася, Виталий, вы отдыхайте спокойно, я сейчас вернусь.
        Я направлялся к барной стойке, за которой по-прежнему высился блондин-бармен.
        - Коллега, - обратился я к нему, склонившись через стойку, и парень, уже привыкший, видимо, к самым разным обращениям в свой адрес, повернулся ко мне и величаво кивнул.
        - Выручай, брат, - зашептал я. - Я бармен из Молдавии, отдыхаю себе тут спокойно с женой и друзьями, а тут черножопые пристали, чувствую, просто так не отвяжутся. Скажи, что требуется, чтобы их успокоили, я заплачу сколько надо. - Я выразительно хлопнул себя по карману.
        Кавказцев трое, словно оправдываясь перед самим собой, думал я. Наверняка и ножи в карманах носят, так что один я с ними не справлюсь, не стоит и пробовать. А нунчаку мои, к тому же, как назло, на квартире у Наташи в сумке остались, вот не думал, что они мне сегодня понадобятся. Я обернулся и поглядел на моих друзей - они во все глаза следили за мной. Так замечательно начавшийся вечер был безнадежно испорчен, подумал я. А жаль. И все из-за этого озабоченного идиота с его шампанским, чтоб ему провалиться.
        - Сиди за своим столиком, и если эти будут тебя звать выйти, не выходи, и даже не вставай, - проговорил бармен, глядя куда-то мимо меня. - Из Молдавии, говоришь, коллега?
        - Ну да, впервые зашли сюда отдохнуть, скромно после работы посидеть и, на тебе, пожалуйста.
        - Не волнуйся, сейчас мы этот вопрос отрегулируем.
        Я вернулся на свое место, спокойно о чем-то заговорил, пытаясь успокоить ребят, в то же время стараясь не смотреть в ту сторону, где сидели кавказцы.
        - Мы беспокоимся за вас, мальчики, - взволнованным голосом сказала Наташа. - Нас с Тасей, как я понимаю, они бить не станут, - усмехнулась она, - а за вас с Виталием мы в ответе, не хотелось, чтобы вы пострадали.
        Виталий выглядел растерянным, он то и дело озирался по сторонам и все время бормотал: «Вот блин, ну где эта чертова милиция ходит? Когда не надо, блин, они натурально глаза мозолят, а когда надо, нет их…». Прошло минут десять-пятнадцать, мы вяло переговаривались, Наташа шепталась о чем-то с Виталием, Тася лениво ковырялась в тарелке с десертом, я нервно курил; все словно чего-то ожидали.
        Вдруг наше внимание привлекли двое рослых и при этом мощно сложенных ребят, которые, войдя через служебный вход, неторопливым уверенным шагом пересекли зал, направляясь к тому месту, где сидели кавказцы. Через несколько секунд они уже шли обратно, кавказцы, взволнованно переговариваясь между собой, семенили за ними; все пятеро направлялись к выходу. Привстав со своего места, я поглядел на бармена, он, поймав мой взгляд, сделал знак оставаться на месте.
        Прошла минута-две, затем прямо под нашими окнами, - в музыке как раз наступила пауза, - послышались крики, глухие удары, топот ног, затем все стихло.
        Прошло еще с четверть часа или немного больше. Мы с Виталием допили коньяк и решили было уже рассчитаться и отправляться домой, когда кавказцы вновь появились в зале. Однако в эту минуту они уже не были похожи на тех гордых горцев, которые покупают всех и все вокруг. Одежда их была смята, местами в крови, лица в кровавых ссадинах, волосы торчали в разные стороны, под глазами наливались синяки. Неуверенной походкой двое из них проследовали в свой угол, а третий - наш «знакомый» - подошел к нашему столику.
        - Слишь, рижий… - с трудом проговорил он, рукой опираясь на стол.
        Надо же, а этот все никак он не угомонится, с досадой подумал я, вставая со своего места. Протянув руку, я взялся за его же бутылку с шампанским, пальцы плотно обхватили горлышко.
        - …Спасиба тибе, рижий, - качнувшись в мою сторону, произнес он, затем оттолкнулся от нашего стола и пошагал, пошатываясь следом за своими товарищами.
        Наши дамы, все это время напряженно наблюдавшие за ним, не сдержавшись, прыснули от смеха.
        Выждав некоторое время, я отправился к барной стойке.
        - Что с меня причитается, коллега? - улыбнулся я бармену. - Давай подкину ребятам лавэ на коньячок. Ничего не скажешь - отличная работа.
        - Все в порядке, коллега, - ответил тот. - Ты мне ничего не должен. Эти черные, честно говоря, мне тоже с самого начала не понравились, вот я и попросил знакомых спортсменов, самбистов, им это так, для разминки в самый раз. Когда буду в твоем районе, зайду в ресторан «Молдавия», по полтинничку выпьем.
        - Хорошо, - пожал я протянутую руку. - Еще раз спасибо, братишка.
        Он решил, что я работаю в ресторане «Молдавия», который функционирует на территории Москвы, запоздало понял я, возвращаясь к своему столику. Что ж теперь это уже неважно, дело сделано.
        Когда мы, покинув ресторан, вышли за ворота парка, я, останавливая такси, поднял руку.
        - Может, пешком пройдемся, вечер такой тихий и совсем не холодно? - спросила Наташа.
        - Нет уж, лучше мы поедем, - весомо сказал Виталий, и Наташа, поняв, согласно кивнула.
        - Поедем ко мне, Тася, - обратилась она к подруге. - Успеешь еще к себе домой.
        Тася подумала немного, затем уверенно обеими руками взяла меня под руку и сказала:
        - Хорошо, я с вами, только надо будет маме позвонить, чтобы не беспокоилась.
        Оказавшись дома, мы выпили по рюмочке коньяку и посмотрели конец какой-то телевизионной передачи. Затем Виталий куда-то вышел, а Наташа наклонилась к нам с Тасей, - мы сидели на диване рядышком, - и сказала:
        - Я постелила вам в зале, а мы с Виталием будем в спальне. - И ушла.
        Восторженное чувство всколыхнуло меня. А ведь они с Тасей заранее все продумали и решили, понял я.
        - Я сегодня доставила тебе столько хлопот и неприятностей, - прошептала Тася, склоняя свою прекрасную головку мне на плечо.
        - Ну, ты давай поругай себя за красивую внешность, маме еще претензии предъяви. - Я осторожно поцеловал ее волосы, затем пальцами легко провел по бархатной щечке. - Какая ты хорошенькая, Тася, я безмерно счастлив уже тем, что познакомился с тобой. Ты знаешь, не удивительно, что итальянцы приняли тебя за свою, ты похожа на иностранку, возможно и на итальянку, на кого угодно, только не на русскую, хотя почти блондинка. Кареглазая кстати.
        - У меня, к твоему сведению, мама - русская и блондинка, а папа действительно итальянец, - сказала Тома, и эти ее слова оказалось для меня так неожиданны, что брови непроизвольно полезли на лоб. - А теперь поцелуй меня, скромник ты эдакий, за целый вечер ты меня ни разу не поцеловал… Ты знаешь, еще ни один мужчина в моей жизни так не защищал меня и не рисковал при этом, не говоря уже о бывшем муже… - прошептала она, обеими руками обнимая меня за шею. - Поневоле вспомнишь тут, что ты женщина.
        У меня от этих слов задрожали губы.
        - Ну-ка приляг, милая, и я помогу тебе вспомнить, что ты к тому же еще и очень красивая женщина, - жарко прошептал я.
        Наутро Наташа и Виталий, стыдливо пряча от нас глаза, уже в дверях неловко поцеловались, после чего Виталий, не прощаясь, покинул квартиру, торопился, наверное, тиснуть в номер свою «болванку»; а получасом позже я пошел провожать Тасю к метро.
        А через несколько месяцев, в следующий свой приезд я узнал, что Наташа беременна, а затем, как и полагается, через девять месяцев, она родила чудесную крупную девочку с пухлыми щечками.
        - Что-то мне не верится, что Ленка - моя дочь, - закхекал Виталий, когда мы с ним встретились в редакции примерно через год после описанных выше событий. - Потому что внешне она - вылитая ты. Мы-то оба худощавые, а эта прям вся красавица - кровь с молоком. Да еще эти щеки… Признавайся, Савва, это ты накапал?
        - Как тебе не стыдно, хрен ты ревнивый? - не сумев сдержать улыбки, сказал я. - Я, если и виноват в чем-то, так только в том, что в тот вечер пригласил вас в ресторан. Ты же тогда после ресторана домой поленился ехать, или денег на такси пожалел, у Наташи на квартире остался, это ты, надеюсь, хоть помнишь? Я-то, кстати, той ночью с Тасей спал. Так что все сходится на тебе, не так ли, дружок? Задумался? Ага, то-то же.
        На лице Виталия во все время нашего разговора и еще долго после этого сохранялась недоверчивая улыбка.
        Новелла восьмая

«Овчарка»
        Бросьте, девки, приставать -
        дескать, хватит всем давать:
        как я буду не давать
        если всюду есть кровать?

    Игорь Губерман
        Героиня этого рассказа была женой офицера, служившего в местной воинской части, и звали ее Екатерина Ивановна. Однако окружающие - подруги, соседи, знакомые и сослуживцы мужа, несмотря на то, что женщине было уже за тридцать, в глаза звали ее просто Катей, ну а за глаза и вовсе «овчаркой» - говорили, что все это из-за того, что она была слаба «на передок».
        Тогда из-за своего юного возраста и наивности я не подозревал, какой смысл взрослые вкладывают во все эти слова, и лишь потом, через годы, повзрослев, понял.
        История, о которой я хочу рассказать, произошла, когда Катерина еще не имела общегородской славы. Мы жили в одном дворе, в соседних домах, ее квартира находилась на третьем этаже 4-этажки. Бытует мнение, что доступность жены офицера зачастую помогает его продвижению по службе, в данном же случае все было почему-то с точностью наоборот: уже три года, как муж Екатерины, капитан, должен был получить майора, но время шло, а его все не повышали в звании, и капитан злился на всех вокруг, обвиняя в своих неудачах также свою бедовую женушку и ее беспутное поведение. В квартире чуть ли не каждый день происходили стычки и ссоры, порой переходившие в настоящие баталии: капитан знал, скорее всего, об этом ему сообщали «доброжелатели», что стоило ему только выйти за порог квартиры, как его Катерина тут же принимала у себя кого-нибудь, будь то слесарь ЖЭКа, телевизионный мастер, страховой агент, случайный знакомый, прохожий, или просто сосед - доступ к телу Катерины был свободный, она никому не отказывала.
        В те годы (начало 70- Х) проститутки, да и просто бл*ди были еще довольно редки в наших краях, так что желающих добиться близости от безотказной Катерины было хоть отбавляй. Денег Катя ни у кого не просила, рада была ящику овощей или фруктов, бутылке водки или вина, некоторые клиенты, уходя, стыдливо оставляли в прихожей прямо на трюмо трешку или пятерку. Выражаясь современным языком, женщина занималась этим вовсе не из-за денег или подарков, а просто из любви к искусству. И лишь муж Катерины, невзирая на обилие в доме дармовой еды и выпивки, был почему-то недоволен создавшимся положением, и каждый раз, возвращаясь со службы, учинял женушке разбор с пристрастием. Разборки эти, в конце концов, привели к тому, что их 10-летний сынишка был отправлен жить к бабушке по отцовской линии на Украину, так как появились серьезные опасения относительно его психического здоровья.
        После этого Катерина развернулась вовсю. Капитан, среднего роста толстый мужик с вечно красным лицом - то ли оттого, что слишком много времени проводил на свежем воздухе, то ли от регулярно принимаемого внутрь спиртного, ежедневно возвращаясь со службы и заходя в квартиру, принимал грозный вид и прямиком направлялся к неверной жене. Та, сверкая толстыми неопрятными ляжками, бегала от него по комнатам, снося все на своем пути и производя при этом невероятный шум. Минут через 10-15 шум стихал, и в квартире наступала тишина, из-за чего соседи стали подозревать, что скандалы эти были лишь прелюдией к сексу - так называемой «любовной игрой».
        Мой товарищ Саша Бебиков, десятиклассник, с которым мы учились в параллельных классах, жил этажом выше этой веселой семейки и, надо думать, тоже достаточно наслушался о Катерине, что и пробудило его интерес, гипертрофированный к тому же подростковым возрастом. Как раз в тот период с ним и произошел этот случай, рассказанный мне им под строжайшим секретом.
        Надо сказать, Саша был любопытен не по возрасту: чуть ли не с пятого класса он регулярно бегал в городскую баню, где, изловчившись, пробирался за ограду и подглядывал в небольшое процарапанное отверстие в окрашенном окне за купающимися женщинами. Признаюсь, он и меня разок подбил на это дело; разглядывая еле различимые в клубах пара вислые задницы и вялые груди, я получил шок, надолго отбивший у меня охоту подглядывать в бане, да и в каком-либо другом месте тоже.
        Но вернемся к Катерине. Одним из постоянных ее «клиентов» был бригадир-овощевод из ближайшего к городу совхоза «Путь Ильича», мужик крупный, красномордый и волосатый, при этом, надо сказать, он чисто внешне мало чем отличался от мужа Катерины. Бригадир этот обыкновенно по утрам, но не слишком рано, после ухода супруга Катерины на работу, подкатывал к ее дому на своем мотоцикле с коляской, вынимал из него ящик-другой какой-либо сезонной продукции, поднимался к Катерине на 3 этаж, где зачастую и задерживался на час-полтора.
        В один из таких дней мой товарищ Сашка с портфелем в руках, торопясь в школу, бегом спускался по лестнице, когда услыхал знакомый пулеметный треск мотоцикла. Сашка приостановился, шум мотоцикла прекратился, затем на лестничной клетке внизу послышались тяжелые шаркающие шаги, и он увидел поднимавшегося ему навстречу дядьку-мотоциклиста, который нес в руках два ящика, наполненных персиками. Сашка с ним поздоровался, так как был мальчиком воспитанным и в последнее время встречал в своем подъезде этого дядьку достаточно часто.
        Затем, наблюдая за ним, Сашка постоял на лестничной площадке, а дядька поднялся выше, потом наверху отворилась дверь, и он услышал голос Катерины: «Здравствуй, здравствуй, дорогой, что-то ты рано сегодня», после чего дверь закрылась. Но голос ее показался Саньке ненатуральным, игривым, и он понял, что это неспроста, что за этим должно произойти что-то тайное, и, значит, наступил его час. Я лично думаю, все дело было в том, что поставки западной порнографической продукции в нашу страну из-за рубежа велись в то время из рук вон плохо, и он решил каким-то образом подглядеть за Катериной и ее любовником.
        Крадучись Саша вернулся домой, оставил портфель, затем медленно, на цыпочках, спустился этажом ниже. Влекомый любопытством, он заглянул в замочную скважину соседки. И ему повезло! Разгоряченная взаимным влечением пара не нашла другого, более подходящего для секса места, как заняться этим прямо в прихожей, да еще и при включенном свете. Катерина стояла согнувшись в прихожей к нему вполоборота задом, опершись руками на трюмо; ее громадная заголенная задница была отставлена назад, а бригадир, вцепившись в этот зад огромными заскорузлыми ладонями, делал свое мужское дело, громко сопя в такт движениям - его волосатая задница мелькала почти перед самыми Санькиными глазами. Саньке из-за недостаточного освещения в прихожей не все детали были хорошо видны, но все же наблюдать за происходящим было гораздо интереснее, чем в женском отделении бани, где сквозь дырочку в окне он мог видеть лишь трудноразличимые во влажной дымке бледные тени-фигуры.
        В поисках более удобной позиции он случайно оперся ладонью на ручку двери. Дверь, оставленная беззаботной хозяйкой незапертой, распахнулась, и Сашка, неожиданно для себя, по инерции влетел в прихожую. Судорожно пытаясь остановиться или хоть как-нибудь задержаться в движении, он упал на колени и головой ткнулся в волосатую задницу мужика, который, получив неожиданный дополнительный толчок, вогнал Катьке глубже, чем обычно, отчего та охнула, но надо отдать ей должное, на ногах устояла, только трюмо затряслось на неустойчивых ножках. Сашка, мгновенно вскочив на ноги, юркнул обратно в дверь так быстро, что мужик, обернувшись, даже не успел рассмотреть своего неожиданного помощника. Зато Катерина в зеркало трюмо умудрилась-таки, как это вскоре выяснилось, разглядеть нарушителя.
        Минут через двадцать, когда Сашка, сидя дома тихо как мышка, стал уже приходить в себя от пережитого, убеждая себя в том, что в суматохе и полумраке его никак не могли узнать, послышался стук в дверь. Он стоял у двери, почти не дыша, когда послышался вкрадчивый голос соседки Катерины: «Сашечка, открой дверь, негодный мальчишка, не то я все твоей маме расскажу». Сашка, конечно, после этих слов открыл и увидел Катерину, стоявшую у его двери в халате, и, невзирая на ужас от того, что его секрет подглядывания открылся, Сашка отметил все же, что трусов у нее под халатом не было. (Злые языки говорили тогда, что она их вообще не носила). Катерина поманила онемевшего от стыда парня за собой, и сказала: «Ну-ка спустись ко мне, поговорим, если не хочешь чтобы твои родители все узнали», и пошла по ступеням вниз. Ленька плелся за ней, бормоча слова извинения: «Я… тетя Катя… я больше не буду… извините меня…».
        Надо сказать, что Сашка, несмотря на свои 17 лет, выглядел достаточно взросло, а руки у него были как у шахтера с 30-летним стажем работы в забое - большие, сильные и жилистые, хотя он даже спортом не занимался.
        - Ну, ладно, ладно тебе, - видя, как парень волнуется, грубовато успокаивала его Катерина, пропуская в свою квартиру и закрывая дверь на ключ. В прихожей Сашка споткнулся об ящики с персиками, которые бригадир так и не сподобился донести до места. Он, мгновенно покрывшись холодным потом, стал оглядываться, думая о том, что тот еще может находиться в квартире, но бригадира нигде не было видно, и он немного приободрился.
        - Отнеси персики на балкон, - попросила Катерина и Сашка, схватив ящики, понес их через комнату на балкон.
        Катерина встретила его на обратном пути, взяла игриво за руку, в пальцах другой руки она вертела крупный сочный персик.
        - Так что ты хотел увидеть, негодник, признавайся? - спросила она, посмеиваясь, затем села на диван и увлекла его за собой. Сашка хотел бежать из квартиры и от этой женщины, куда глаза глядят, но он стоял перед ней в растерянности, не имея сил даже шевелиться и, словно завороженный, глядел на Катерину.
        - Может быть вот это? - спросила Катерина смеясь. Полы ее халата распахнулись, обнажая толстые ляжки, которые стали медленно раздвигаться и Сашка увидел в том месте, где они сходились, темный смятый комок волос.
        - Проси прощения, становись на колени, негодник, - сказала она Сашке, и он послушно опустился перед ней на колени, увлекаемый ее неслабой рукой. Пальцы другой Катькиной руки прижали персик к промежности, затем вдавили его, и Сашка увидел как персик, чавкнув, вошел между влажных складок.
        - Вытащи персик губами, и я тебя прощу, - услышал Сашка внезапно охрипший Катькин голос и в следующую секунду обе ее руки с нечеловеческой силой притянули его голову, и он почувствовал что его лицо, словно персик несколько секунд назад, вдавилось во что-то влажное и остро пахнущее. Лишь минуты через две он, обалдевший и уже задыхающийся, смог вырваться из плена ее бедер, но Катерина повалила его на диван и стала срывать с него одежду. После чего полезла сверху. Охая и извиваясь на Сашке, она удивлялась тому, как это у совсем еще мальчишки может быть такой большой член. А еще через минуту Сашка излился в нее нетерпеливой изобильной струей.
        Таков был Сашкин первый любовный опыт. Надо сказать, что Екатерина свое слово сдержала и не рассказала Сашкиным родителям о том, что он за ней подглядывал.
        А кличку «Овчарка» Екатерина получила несколько позже, когда на ее доступные «прелести» было уже совсем мало желающих, и она завела себе собаку - немецкую овчарку. С тех пор злые языки стали говорить, что Катерина занимается с ней сексом.
        А муж Катерины, кстати, получил-таки майорское звание, а вскорости, перед пенсией и звание подполковника.
        Новелла девятая
        Кайфоломщица
        О чем ты, божия раба,
        Бормочешь стонами своими?
        Душа строга, а плоть слаба -
        Верчусь и маюсь между ними.

    Игорь Губерман
        (Дневник девушки Яны включен автором в настоящий сборник новелл с ее согласия).
        Я - кайфоломщица! А также стерва, обманщица, обломщица, зараза, придурочная, ненормальная, сволочь, мужененавистница, строптивая и еще черт знает кто, то есть к этому ряду, вероятно, можно добавить еще множество эпитетов. Это меня так парни и мужики называют. Те, кому приходилось со мной дело иметь, то есть липнуть ко мне, заигрывать и делать всякие гнусные предложения, и которых я затем разными способами обламывала; девушки и женщины - мои подруги, наоборот, гордятся мной, тем, что есть у них такая знакомая, которая всегда за себя постоит и любому мужику даст отпор.
        Итак, немного о себе: зовут меня Яна, мне 20 лет. Так уж сложилась моя жизнь, что я и сама считаю себя мужененавистницей. А все остальные эпитеты - не по адресу, ими меня награждают по незнанию женской психологии, а я просто ненавижу мужиков, так как мне их не за что любить. А началась, вернее, стала во мне зреть эта ненависть уже давно, еще пять лет тому назад, когда я была совсем девчонкой. В тот год мама разошлась с моим отцом, и, хотя мы с ним очень любили друг друга и были дружны, ему пришлось, по независящим от него причинам, уехать в другой город, и мы больше не виделись. А вскоре в наш дом пришел жить другой мужчина, мама опять вышла замуж. На этот раз за милиционера, которого звали Анатолий. Он был в звании капитана, мой новый «папа», как мама потребовала его называть. С самого первого дня этот Анатолий стал смотреть на меня как-то странно, будто кот на мышь, только что не облизывался при этом, - отец, например, так не смотрел никогда. Я тогда училась в восьмом классе и была уже девушка хоть куда - рослая и пропорционально сложенная, и выглядела не хуже, чем некоторые десятиклассницы.
Ребята, старшеклассники, тоже на меня поглядывали, но это было все равно не так, как на меня смотрел отчим.
        Мама моя тоже заметила, что ее мент смотрит на меня как на женщину, но почему-то решила, что в этом виновата я сама, и сразу же по окончании восьмилетки выперла меня из дома, заставив поступить в медицинское училище, которое находилось в соседнем городе Кагуле, у самой границы с Румынией. С единственной целью, как я теперь понимаю, чтобы я, ее единственная дочь, была от них подальше, и не мешала ее счастью с этим ублюдком. Который, к счастью, так и не смог за то время, что жил с нами, до меня добраться, хотя кое-какие попытки были - это до того противно, что ни вспоминать, ни рассказывать не хочется. Скучая за мамой, подругами и одноклассниками, я приезжала на выходные домой, но и тогда я очень боялась и избегала отчима, который, я была уверена, тотчас же на меня набросится, как только мы с ним столкнемся где-нибудь в коридоре или на кухне. Поэтому, повидавшись с мамой мельком и пообщавшись с ней час или два, я под всякими разными предлогами уходила ночевать к подруге или кому-либо из знакомых. Мама же считала, что это все происходит из-за моей распущенности, и вот как-то раз мы с ней серьезно
поссорились, и с тех пор я вообще перестала ездить домой, а выходные проводила в общежитии, порой совершенно одна, потому что все девушки разъезжались по своим городам и деревням.
        Мне было 17, когда местный - по месту учебы - парень влюбился в меня (так, во всяком случае, он сказал, и мне очень хотелось в это верить), и стал встречать после занятий, а иногда даже приходил по утрам к дверям общежития, чтобы провести в училище. Виталию было 18, то есть он был всего на год старше меня, но мне он казался очень взрослым, а кроме того, красивым, добрым и умным. В нем я видела настоящего мужчину, и так уж сложилось, что я тоже полюбила и вскоре морально созрела для того, чтобы отдаться ему. Отдаться потому, что он мне очень нравился, а в большей степени я решила это сделать в отместку маме, которая почему-то считала меня своей соперницей.
        Мы с Валентином встречались около года, а спали всего несколько раз - у нас, как и у многих наших сверстников, были трудности с местами для интимных встреч, а в кустиках или в подъездах домов я хоть умри, не могла отдаваться любимому. Надо сказать, что этих самых встреч было совсем мало еще и потому, что они для меня были весьма болезненны - я их терпела любя, потому что подружки говорили, что это скоро пройдет - поначалу у всех, мол, так бывает, зато потом, мол, - сплошное удовольствие.
        А вскоре я забеременела.
        Теперь я уже взрослая и все об этом понимаю, а тогда ужасно переживала, потому что не могла понять, как это - боль, никакого удовольствия, и вот я уже беременна, я женщина и в самом скором времени мать. Валентин, когда я ему сообщила о беременности, очень испугался, стал меня избегать. С того дня я стала сама не своя: такое его отношение меня шокировало, я много переживала, и с того времени я испытывала только душевную боль и стыд.
        Одноклассницы подсказали, что нужно сделать - все-таки мы были будущими медиками. И я поехала делать аборт в Кишинев, чтобы никто из знакомых о моем позоре не узнал. Конечно, пройдя эту процедуру, я, как вы сами понимаете, дополнительно к своим переживаниям получила очень сильную моральную травму. Кроме того, я потратила в Кишиневе все свои деньги, и Валентин, правда, помог деньгами перед поездкой, но после этого ни разу не появился, и в больницу он за мной не приехал, из чего я сделала вывод, что он меня не любит. И тогда мне впервые захотелось умереть, и в особенности оттого, что мой любимый человек, как я считала, меня предал, бросил.
        Однако шло время, и душевная травма начала заживать, затягиваться. Валентин больше не появлялся, да и желания видеть его у меня не возникало; а секса мне с тех пор и вовсе не хотелось. А вскоре наши общие знакомые сказали мне, что его забрали в армию. Спустя год, или что-то около того, я почти забыла свое горе, успокоилась, и летом, на каникулах, загорая на пляже у озера, познакомилась с одним парнем и, как дура недоделанная, пошла с ним на родничок. Водички попить захотелось. Он позвал, а я не отказалась. А у родничка нас, оказывается, поджидали двое ребят, его дружков, только слишком поздно я об этом догадалась. Они схватили меня за руки и потащили в кусты, а мне даже кричать было стыдно, когда они разложили меня там, словно распяли на траве. Вот и повеселились они, трое кобелей, меня насилуя, а я лишь чувствовала боль, стыд и ужасно боялась вновь забеременеть.
        Когда они ушли, бросив меня в траве у родника, я села прямо в тот родник с ледяной водой и с ожесточением все там повымывала, моля бога, чтобы не было никаких последствий. К счастью, я не забеременела. Зато, как оказалось, я от них подхватила и затем целых две недели лечилась от гонореи или, говоря по народному, триппера, тут холодная вода не помогла. А потом, когда я пошла с подружкой в кино на индийский фильм, у кинотеатра нам повстречались те же самые трое кобелей, что насиловали меня на озере. Жалею теперь, что не подала на них в милицию заявление об изнасиловании, сейчас бы сидели они в тюрьме как миленькие, и драли бы их там в задницу, аж дым бы шел - говорят, насильников в зоне очень уважают, им даже новые ласковые имена дают, причем исключительно женские.
        Я, завидев этих парней, решила их стороной обойти, сделать вид, что не узнала. Так они сами подошли ко мне, обозвали вафлисткой, хотя у меня в жизни ничего такого ни с кем не было, и триперной сукой, после чего отхлестали по лицу. А за что, спрашивается? За то, что сами же меня и наградили этой гадостью. Ох, и рыдала же я тогда от обиды. Подружка, кстати, когда попробовала их остановить, за компанию со мной тоже получила пару пощечин. Так после этого она со мной целый год не разговаривала, считала, что зря пострадала, раз те «козлы» меня так называют, значит, «всю правду» обо мне знают.
        В прошлом году я окончила училище, и твердо решила уехать из этого города, где меня постоянно преследовали несчастья. Однако, как вскоре выяснилось, судьба еще не все испытания мне отвалила. Мне было уже 19, некоторые подружки уже повыходили замуж, другие хвастались своими похождениями и успехами у ребят, а я нормальная и симпатичная девушка, как считали многие, и даже говорили мне об этом, стыдно сказать, толком еще с парнем не встречалась, не говоря уж о половых отношениях. Ведь с Валентином во время этих отношений я кроме боли ничего не чувствовала.
        Я работала в городской поликлинике медсестрой, когда меня познакомили с парнем 26 лет, который закончил в Кишиневе институт и приехал работать в этот город на консервный завод. Он был высокий, чернявый и симпатичный, его звали Ваня, по национальности он был гагауз, или, как тут у нас еще говорят, турок. Встречались мы недолго, месяца полтора, и пару раз на его предложения переспать я отвечала отказом - боялась, что ничего путного из этого не получится. Подружки мои напели ему, что я девушка скромная и ни с кем до сих пор не встречалась. Удружили они мне - Ваня и предложил выйти за него замуж. Мы так и не спали до свадьбы - я уже и рада была, но он меня берег, называл «мой цветочек», а о своих злоключениях я, конечно же, ему не рассказала.
        На свадьбе была и моя мама со своим милиционером, который, наверное, все губы себе искусал, жалея, что не смог в свое время добраться до такого «лакомого кусочка». Свадьбу отыграли в селе, у Вани на родине под Комратом, к нам пришли гулять почти все его односельчане, еще и из других мест съехались - их семью там знают и уважают. Гуляли весело и интересно, одновременно по русским, украинским, молдавским и гагаузским свадебным обычаям. А под утро, когда мы, наконец, легли в постель, подвыпивший Ваня полез ко мне и… сразу слез. И вкатил мне такую оплеуху, что у меня в голове зазвенело. И сказал: «И что это ты из себя целку корчила, надо было сказать, что женщина!» Дура я, ведь говорили мне подруги, что у гагаузов есть по этому поводу всякие дурацкие обычаи и условности. Оказывается, поутру надо было выносить на всеобщее обозрение окровавленную простыню. А я не верила, говорила подружкам, что это было принято раньше, в прошлые века, теперь такого нет.
        Прошло три месяца со дня свадьбы - все это время мы жили в общежитии, где Ване, как специалисту, дали комнату и даже обещали квартиру через какое-то время. Мой муж приходил с работы домой поздно вечером усталый, часто выпивший - у них на заводе есть цех, асептика называется, там вина немереное количество. Он бросал меня на кровать и насиловал: грубо и больно, видно, нежности и ласки я у него не заслужила. Быстро кончал и сразу засыпал. Как чувствовала при этом себя я, моего мужа не интересовало. А потом Ваня взял на заводе открепление и уехал на Север. Завербовался. Ни слова не сказав и не попрощавшись. И я опять осталась одна. И снова я хотела покончить с собой, и в собственный день рождения, когда мне вовсе стало нестерпимо от душевной боли, решилась и выпила целую кучу таблеток. Впоследствии врачи меня чудом откачали, подружка одна догадалась, что я заперлась в комнате, и позвонила в «скорую». Дверь взломали и меня увезли. Едва успели, как сказали потом врачи. А вскоре после этого прошел слушок, что я ненормальная, на основании чего вскоре меня выгнали из общежития; короче, решили поскорее от
меня избавиться, тем более что я на заводе не работала и, соответственно, на комнату права не имела. Тогда я вновь стала снимать комнату в частном доме, как и до замужества.
        И вот с той поры я решила мстить мужикам, мучить их. Можно было, конечно, заразиться от кого-нибудь сифилисом и всем подряд давать. Но это было не по мне, я же медработник, да и противно. С другой стороны, мне надоело долгими, бессонными ночами кататься головой по подушкам, плакать от одиночества и от боли в груди. А самым мучительным было то, что я не видела выхода из этого своего состояния. И тогда я стала той, кем сейчас меня называют - кайфоломщицей! Я стала ходить в любые компании с самыми разными ребятами; благодаря привлекательной внешности мне всегда и везде были рады. Я ела, пила, танцевала и веселилась, но когда дело доходило до интимных предложений, я их, кобелей, быстро обламывала. Они такими смешными становятся, эти мужики, когда им, оставшись наедине, говоришь: «пошел вон!», «я этим не занимаюсь!» или «а я еще девушка». Если кого это не пробирало, то в ход шла «тяжелая артиллерия», типа «оставь меня в покое», «я болею сифилисом» или «я тебе яйца вырву, козел!». После этого, поверьте, даже у самых настырных самцов желание пропадает, и эрекция сходит на нет.
        Сегодня я, продолжая свое амплуа, нахожусь в баре у Кондрата, это бар располагается в ресторане «Прут» на первом этаже. Я привела с собой двух дурочек, с которыми в кино познакомилась, они только и думают о том, как выпить на халявку и писки почесать. А я свою берегу, хоть и не знаю для чего, и никого к ней не подпускаю. Кондрат, как увидел меня, сразу хотел прогнать - знает, что с меня толку никакого, но потом, когда рассмотрел моих «подружек», сменил гнев на милость, подозвал меня к стойке и даже бокал шампанского налил, угостил, и при этом сказал: «Яна, выстави девочек». Дурачок, да они аж пищат, как трахаться хотят, их выставлять не надо, куда скажешь, туда и пойдут, что скажешь, то и делать будут. А я - не по этому делу, я сама по себе. Кондрат меня уже понял, почему и злился поначалу: неделю назад я его обломала. Он, красавчик, думал, что я так и раздвину перед ним ноги. Нет уж! Дудки! Но кобель он опытный и настырный, мне к нему пришлось применить самый сильный из моих приемов - рыдания; 99 из 100 мужиков теряются, когда женщина рыдает. Да-Да, не плачет, а именно рыдает. Во мне, может,
умерла великая актриса. Драматическая. Потому, что жизнь у меня тоже драматическая. От своей несчастной жизни я так могу зарыдать, заливаясь горючими слезами, в любую секунду, даже без причины, что только держись.
        Тогда, напугав Кондрата рыданиями, я так и осталась в его комнате одна, где и спала спокойно до утра. А он с Ленькой в другой комнате был, и с ними эта подруга, Людка. Они, наверное, ее вдвоем драли. Я и с Ленькой была. Позавчера. С тем же успехом. Он друг Кондрата, тоже красавчик, только слишком сладкий, даже, я бы сказала, до приторности. Когда мы остались с ним вдвоем, и он полез ко мне со своими гнусными предложениями, я применила против него простой, но действенный прием - оскорбления. Он сразу сник и потерял способность к продолжению темы; о сексе после этого речи не было совсем. За такое поведение, конечно, можно и по голове получить. Но все обошлось, в этом плане мне пока везет. Меня даже на улицу не выгнали, хотя я была готова к такому развитию событий. И я опять спала одна. В той самой квартире. Только на этот раз в другой комнате. А квартира та все-таки необычная, даже какая-то странная. Перед входом над дверью там написано:

«Оставь надежду всяк, сюда входящий».
        Помню, когда я снимала сапоги в прихожей, там над телефоном еще висела табличка: «Книга памяти», и ниже:

«Распишитесь тут друзья: здесь бывал когда-то я…», а на самом телефоне другая надпись:
        "Обратной связи нет, теперь ступай в клозет". Бред какой-то. На двери туалета написано: "Кишкоизнаночная", и ниже пояснение: (Тут для секса нету места). Это уже интересно. А еще интереснее мне показалась надпись на двери в туалете изнутри:

«Сняв трусы, не суетись - тут бывало много пись!». Цинично, конечно, но под определенное настроение прикольно и даже смешно. На дверях в ванную комнату написано: "Комната страха, рекомендуется раздеться перед входом". Над умывальником внутри тоже надпись:
        "Сила выпертой воды равна впернутой туды. /закон Архимеда/, и ниже приписка:
        "Только покойник не ссыт в рукомойник". В коридоре, куда выходят двери трех комнат, начертано:

«Сделай правильный выбор».
        Комната А. Прямо пойдешь, свой конец найдешь.
        Комната Б. Налево пойдешь, покоя не обретешь.
        Комната В. Направо свернешь, по рукам пойдешь.
        Это для нас, для девушек, наверное, написано, чтобы с выбором не ошиблись. Я и сделала свой выбор. Причем оба раза правильный. Один раз пошла в комнату, ту, что прямо, на двери которой было написано:
        А. "Исполнение желаний: мы для вашей радости готовы на всякие гадости".
        В другой раз в другую комнату, что налево по коридору. - Б. «Исповедальная: входи, кто грешен, мы всех утешим».
        Вот ведь, что сволочи удумали, а? Раньше человек приходил в церковь и опускался на колени перед справедливым исповедником, представляющим Б-га; так он, посредством исповеди очищал свою душу. И ему отпускались грехи, давались советы, как жить дальше, после чего человек уходил, очищенный и просветленный. Я об этом в книжках вычитала. А тут что происходит?.. Тьфу! И кто «исповедует»?! Самые, что ни на есть, грешники. И, главное, как исповедуют? Аж через стенку из соседней комнаты слышно.
        Третья комната, где я еще не была, называется:

«Садо-мазо кабинет - выход есть, но толку нет».
        Уж не знаю, что сочинитель этих надписей хотел этим сказать, но Кондрат объяснил, что всю эту фигню их старший товарищ и духовный наставник понаписал. Савва какой-то. Видимо, с фантазией человек. Явно нездоровой фантазией. Или, скорее всего, маньяк. Потому что Кондрат вчера утром, когда из квартиры выходили, пообещал меня этому самому Савве сплавить. Еще смеялся при этом как-то ехидно. А я и не пойду с ним, с Саввой или Совой, не знаю, как его там зовут. Зачем мне неприятности, на шару от него по голове получать. Хорошего же от такого не жди, и так понятно.
        Так, я что-то отвлеклась от темы. Кондрат уже сворачивает работу, деньги пересчитал и в сейф закрыл, скоро, значит, пойдем на хату. Девкам шампанское наливает, и мне еще фужер достался. Не зря про мужиков говорят, что когда у них писка твердая, то сердце мягкое, проси чего хочешь, не откажут. А потом, когда они своего добьются, наоборот - писка мягкая, а сердце твердое, как камень, стучи - не достучишься. Ленька, дружок Кондрата, тоже здесь, между девок увивается. Многие девки прямо писают от него кипятком. Красавчик, что ни говори! А мне - по фигу. Я таких не люблю, сладенький слишком, и вообще их всех - ненавижу! Так, что-то я не поняла юмора?! Сегодня они меня с собой брать не собираются, что ли? Суетятся все, шепчутся, а меня стороной обходят. Нет уж, хрен! Тогда я им этот «дружеский» вечер так обломаю, и девок с собой уведу, если парни собираются меня «с хвоста» сбросить. Да вроде нет, все как обычно. Вот, Кондрат командует сбор, и эти дуры уже бегут впереди всех, еще улыбаются!..
        В фойе, когда все мы вышли и ждали, пока Кондрат закроет свой бар, к нам подошел швейцар Ильич и с ним какой-то парень в черной кожаной куртке, я еще обратила внимание, что волосы у него шикарные - светлые, густые и кудрявые. Неожиданно этот парень обращается к Кондрату и говорит: «Ребята, возьмите меня хоть раз с собой на блядки». Жалостливо так просит. А этот придурок Кондрат, оглядев его высокомерно, указывает на меня пальцем, и спрашивает:
        - С этой пойдешь? - и называет мое имя. - Яна.
        - Что «Яна»? - встрепенулась я, подходя ближе.
        - Вот, знакомьтесь, - говорит мне Кондрат, криво усмехаясь. - Это Шурик, наш посудомойщик. - И наклоняясь ко мне, говорит: - А ты лучшего и не заслуживаешь. - И смеется, гад! - Можешь, Яна, трахать ему мозги, сколько хочешь, он против не будет.
        - Это почему же? - удивляюсь я, беря Кондрата под руку, и мы вместе покидаем ресторан, остальные следуют за нами.
        - Потому, что он онанист и женщины его не интересуют.
        - Тьфу, как противно! - говорю я. - А чего это он такой, ну, плотный, от онанизма что ли?
        - Так он же в посудомойке у нас работает, вот и доедает все, что на тарелках остается, - смеется Кондрат, - оттого, видимо и поправляется.
        Черт его знает, шутит он или правду говорит.
        Кондрат тем временем останавливается, дожидаясь, пока с нами поравняются остальные, и берет Таньку, одну из девушек, за руку; я остаюсь одна. Вот я и дождалась! Какого-то онаниста мне в партнеры подсунули. Даже поиздеваться не над кем. А, впрочем, какая мне разница? А онанист - это даже интересно. Для разнообразия. Посмотреть. Наверно, еще больше после этого буду мужиков ненавидеть. Шурик быстро меня догоняет, но затем притормаживает и идет, держась на шаг позади. Стесняется, наверное, рядом идти - п о с у д о м о й щ и к. Голову опустил, ни на кого не смотрит. Правда, глаза у него добрые и наивные, это я еще там, в фойе ресторана заметила. И, кроме того, запомнила, какие у него губы. Они у него красивые. Интересно, а как он целуется? Тьфу, черт!
        Какого хрена? Он же этот… онанист! Хотя и симпатичный, в общем, парень.
        И вот мы все опять в той самой квартире. Всю дорогу мы шли молча, Шурик не произнес ни звука. На этот раз как-то неинтересно все складывается: все быстро распределились по комнатам, и нам с Шуриком достается как раз та самая третья комната, в которой я еще не была. Над ней, как я уже говорила, надпись:
        "Садо-мазо кабинет, выход есть, а толку нет".
        Я вошла и обернулась. Шурик входит следом и стоит у входа, с ноги на ногу переминается. Урод. Он как-то по-глупому широко улыбается, но глаз на меня не поднимает. От нечего делать я прошлась по комнате, и стала читать надписи, имевшиеся внутри:
        На зеркале у шкафа:
        Рентген души: Оглянись вокруг себя, не е… ли кто тебя.
        На шкафу:
        Раздевайся не спеша, ночка будет хороша.
        На столе:
        Стол учительский для пыток мучительских.
        Кресло № 1:
        Четвертовальное, для секса идеальное.
        Кресло № 2:
        Членовредительское, для смеха гомерического.
        Окно:
        Тут кричи, иль не кричи - не услышат вас в ночи.
        Выход на балкон:
        Здесь лета{те}льный исход; выход тут имеет - кто летать умеет.
        Усаживаясь в кресло № 3, под названием: «Войди в меня», я его спросила:
        - Скажи мне… Шурик, а девок ты трахаешь? - Я ему выдала это прямо в лоб. Мне всегда интересно такие вопросы задавать, люблю мужиков шокировать.
        - А что… тебе Кондрат разве не сказал? - промямлил он.
        До чего же все-таки все эти мужики противные! Еще и извращенцы среди них попадаются. Этот хоть для окружающих не опасен - тихо сам с собою… при случае надо будет в медицинской энциклопедии про онанистов прочитать.
        - Сказал, - кивнула я, - только я не понимаю, как это?
        - Ну, я, это… сам себя удовлетворяю.
        - Ну так давай, занимайся своим делом, - говорю я весело и устраиваюсь в кресле поудобнее. - А я посмотрю.
        - Не-а, я не могу так… я должен видеть.
        - Что «видеть»? - начинаю раздражаться я.
        - Ну, фотографии там, журналы какие-нибудь. Или женское тело, чтобы голое было.
        Этот придурок стоит и ковыряет ногти, точь-в-точь как тот, который из «калинарного» техникума. Он еще часто по телевизору выступает. Во, вспомнила: артист Геннадий Хазанов.
        - Где же я тебе эти фотки возьму? - говорю я этому балбесу непонятливому. И вдруг мне в голову приходит шальная мысль, уж очень мне хочется посмотреть, как он это будет делать. Упражнение под названием рукоблудие. И говорю ему ласково: - А если я разденусь, тебя это устроит?
        - Да, это меня заводит.

«Счастливый, твою мать, а вот меня уже давно ничего не заводит». А он что-то там продолжает говорить: «…Только меня не тянет на секс…». Слышу, как он произносит это слово - с каким-то даже испугом.
        Я начинаю раздеваться и наблюдаю за его реакцией. Ничего. Внешне - ноль эмоций, хотя глаза его так и бегают по моему телу - ощупывают. Здорово, как же это будет-то? Ни разу ничего подобного не видела и даже не представляла себе. Я, кстати, и член-то в своей жизни толком не видела, не имела возможности рассмотреть, разве что по медицинским учебникам. Зато я хорошо изучила психологию этих скотов-мужиков. Эгоисты они все. А этот еще и…
        - Слышишь, а кто эти все надписи кругом понапридумывал? - спрашиваю я, снимая с себя через голову юбку.
        - Это все Савва, - оглядывая комнату, отвечает он и при этом улыбается. - Мне, например, нравится. Здорово написано.
        И этот тоже про Савву. Мужская солидарность, как же. Я разделась до конца, сняла лифчик, затем трусики и бросила их ему, Шурику. Сама не знаю, что на меня нашло. Дурь, бабская блажь.
        - Трусики только мне смотри не запачкай! - говорю я ему, после того как он их поймал.
        - Потанцуй, пожалуйста, Яна, - просит он, и опять улыбается, дурачок, во весь рот.
        Я встаю и делаю несколько танцевальных па, затем направляюсь к кровати. Над кроватью здоровенная такая картина-фотография, метр на метр. Пригляделась. Батюшки! Это ведь позы всякие сексуальные, вот он ее так и эдак имеет, а вот она его…
        - А что это за рисунки? - спрашиваю я Шурика.
        - Камасутра называется, - отвечает он. - Все 84 классические позиции.
        Я даже не засмеялась на его слова, просто хмыкнула. Взгляд мой, пробежав по картинкам, возвращается к надписи над кроватью:

«Инквизиторский станок, преподам вам здесь урок».
        Это кто же, интересно, мне собирается урок преподавать, подумала я, залезая под одеяло и оглядываясь на этого онаниста, на Шурика.
        Ой, что это с ним? Черт, он идет прямо ко мне, а глаза у него теперь не добрые, а такие… злющие, как колючки. Подходит ближе, и я вижу его устремленные на меня свинцово-голубые глаза. Боже! В руке у него ремень. Такой широкий, кожаный. Солдатский, кажется, называется.
        - Ты что… Шурик… я пошутила… оставь это… ты… ты меня что, бить собираешься?
        Он, ремнем стегая себя по руке, подходит вплотную к кровати. А ведь он садист, вдруг понимаю я к своему ужасу, а никакой не онанист.
        - Иди, Яночка, ко мне, - я слышу его голос будто издалека, хотя он стоит всего в шаге от меня. - Давай сюда свою попку. Я буду тебя лечить.

«Лечить», - уловила я последнее слово. - От чего, Шурик, меня, по-твоему, надо лечить?
        - От излишнего самомнения, - говорит. Нахалюга. А тон, тон какой!
        - Зачем, Шурик? Пожалуйста, не надо! - мой голос предательски дрожит. Вот это я влипла, блин. Ну и сволочь, этот Кондрат! Подставил меня. А этот тоже хорош, каким-то образом всю мою волю парализовал.
        - Я не Шурик, - говорит он, поигрывая в руке ремнем.
        - Ты… Савва? - догадалась я. Судорогой по телу пробежала волна страха. Припоздала я, однако, с догадками.
        - Да, я Савва, - говорит он. - Давай-ка сюда свою задницу, а то хуже будет.
        Все! Нет сил не только на то, чтобы вскочить и одеться, а даже сопротивляться. Он меня сломал. Одним взглядом, одним именем своим. И вот я, как та дура, поворачиваюсь к нему спиной, и чувствую, как он сдергивает с меня одеяло. Надо же, сама ведь, балда, разделась! Онанизм понаблюдать захотелось. Слезы покатились у меня из глаз. Чувствую, ремень легко опустился на мою ягодицу. Вот оно, начинается! Для начала даже не ударил, наверно удовольствие растягивает. Ну нет, так просто я не дамся! Я переворачиваюсь на спину, чтобы из последних сил помешать ему, а он уже вот, совсем рядом, завис надо мной. Надо же, без одежды! Уже и раздеться успел.
        - Отпусти меня, Савва, - жалостливым голосом, едва слышно говорю я ему. - Я сделаю все, что ты захочешь!

«Боже, что я такое говорю?»
        - Ты и так сделаешь то, что я захочу, - говорит он. Гад самоуверенный!
        Преодолевая мое слабое сопротивление, он наклоняется, обнимает меня и… целует грудь, я стараюсь не поддаваться, прикрываюсь руками. Мягкие, ласковые губы уверенно прихватили мой сосок, отчего во всем теле вдруг замерло, словно в ожидании чего-то необыкновенного, приятного.
        Мое оцепенение постепенно проходит, и я чувствую, как от его рук, быстрых, горячих, скользящих по моему животу, ногам и груди в меня вливается жар. Голубые глаза его еще пытливо-ласково изучают меня, гипнотизируя, парализуя волю, а он уже устраивается у меня между ногами. Берет руками меня за задницу крепко, уверенно, но не больно. Все! Я пропала! Уже не помню, то ли он раздвинул мне коленки, то ли я сама распахнула их перед ним.
        Он меня трахает. Вначале было немного больно, теперь боль улеглась, отошла; он, надо признать, со мной осторожен и, даже, можно сказать, нежен. Так проходит какое-то время, сколько, я не знаю. Подкатывает какое-то новое для меня, непонятное ощущение, будто сладостной волной меня накрывает. Я пытаюсь сопротивляться этой новизне в себе, напрягаюсь, но Савва, - этот лже-онанист, и лже-Шурик, шепчет что-то успокаивающе, и я закрываю глаза - будь что будет, и полностью отдаюсь его власти, - подумаешь, еще одно изнасилование. Мне даже показалось, что в какую-то минуту я потеряла сознание, отключилась, а когда очнулась - он продолжал меня трахать. «С ума он сошел, что ли?» - мелькнула у меня вялая мысль. Это, наверное, новое, очередное издевательство, которое я должна терпеть от мужчин. Будто прямо по нервам моим проходится. Смотрю на него, он облизывает свои красивые губы, сбавляет темп.
        - Ты!.. Тебе только коров трахать! - шепчу я ему, потому что крикнуть нет сил, да и не хочется. Но все равно хороших слов от меня он не дождется.
        - Молчи, моя телочка, - говорит он ласковым тоном. - А то божьей коровкой сделаю!
        Ну, что я говорила! Нельзя этим мужикам доверять. Все! Уже нет сил не только сопротивляться, а даже просто пошевелиться. Он меня мучил, наверное, больше часа. Я за всю свою супружескую жизнь, если считать все вместе, столько времени под мужиком не была. Господи, лишь теперь, наконец, он оставил меня в покое. И ушел. Я лежала, закатив глаза и еле шевеля губами. Просила бога, чтобы он дал мне возможность перетерпеть и пережить эту ночь. Скрипнула дверь и я скосила глаза на своего мучителя, вновь вошедшего в комнату. Савва принес и поставил у кровати тазик и кувшин с водой. А я думала, что он сразу после этого выгонит меня. И хорошо, если перед этим пинков не надает.
        - Ты можешь сполоснуться, - ласково говорит он мне. Я встала и торопливо подмылась. Он не смотрит, тактично отвернулся, глядит в окно. Между ног как огнем горит. Но не подуешь туда и лед не положишь, а вода в кувшине теплая. Закончила. А Савва смотрит на меня и улыбается. Он совсем не злой. Хитрый - да! Обманом меня взял. Но что это? Не успела я нырнуть под одеяло, как он лезет ко мне опять.
        - Савва, пожалей меня. Сил нет никаких, заканчивай издеваться, ты же меня уморишь.
        - Я должен тебе за всех отомстить, - говорит он. И опять улыбается. Затем продолжает: - За Кондрата, за Леньку. А потом и за себя. Пока только за одного рассчитались.
        Я без сил откидываю голову на подушку. На часах, висящих на противоположной стене, 2.15 ночи. Завтра, когда меня найдут мертвую, врачи поставят диагноз: «Умерла затраханная». Только со мной такое могло приключиться.
        Все последующее время я была в каком-то полубессознательном состоянии. Порой мне становилось нестерпимо приятно, и тогда я понимала, что умираю, - в жизни, я знаю точно, такое почувствовать невозможно.
        Когда я пришла в себя, на часах было четыре утра, он только сейчас кончил. После этого я поняла, что окончательно растворилась в небытие и мое тело парит в невесомости. Ничего похожего я раньше не испытывала. Наверное, мое тело расплавилось об его раскаленный стержень любви и целиком испарилось. И я сама тоже.
        Когда я проснулась и, ища его, повернула голову, то первое, что увидела - его глаза. Серые, с голубым отливом. И нежные. Это он, Савва смотрит на меня. Они у него меняют цвет, что ли? И он опять улыбается.
        - Доброе утро, Яночка! - произносит он, убедившись, что я проснулась. Хорошее «доброе утро», если мое тело меня не слушается, я его почти не ощущаю! Но… мне стыдно признаться в этом даже себе самой, я наслаждаюсь своим бессилием. И чувствую одновременно восторг и удивительный покой!
        Я приподняла голову и… лизнула - поцеловала ему руку, только до нее и хватило сил дотянуться. Лизнула из благодарности - как собака. Или кошечка. Не знаю даже, почему я это сделала. Я дала ему понять, что теперь я его раба, вся в его власти - послушная и домашняя. И готова исполнить все, что он попросит, пожелает. Но все же мне обидно до слез! Я чувствую, что плачу. Обидно оттого, что так случилось, обидно за то, что он со мной сделал. Всего за одну ночь. Только теперь я поняла - он пробудил во мне женщину. Нет - ЖЕНЩИНУ - именно так, с большой буквы! И я не смогу больше быть кайфоломщицей и стервой. Я хочу любить и быть любимой. Он меня сделал рабыней.
        И теперь я и есть раба - Раба Любви!
        Новелла десятая
        Молочные братья
        Я жил хотя довольно бестолково,
        но в мире не умножил боль и злобу,
        я золото в том лучшем смысле слова,
        что некуда уже поставить пробу.

    Игорь Губерман
        Однажды мы вместе с моим товарищем Кондратом решили устроить себе «день кайфа», для чего отправились в столицу Молдавии - город Кишинев. По счастливому совпадению, в этот же день в Кишинев, по какой-то своей надобности, направлялся наш общий знакомый Михаил, директор специализированной городской школы № 6, любезно согласившийся подвезти нас туда на своем автомобиле.
        Чудесное солнечное утро как нельзя лучше соответствовало нашему хорошему настроению, и мы всю дорогу веселили водителя, рассказывая ему всевозможные истории и байки, случавшиеся c нами в баре. По приезду в Кишинев, когда мы хотели расплатиться, Михаил от денег отказался, сказав, что своими рассказами мы уже вполне рассчитались, а главное, не дали ему в дороге скучать. «Завидую вам, - сказал он, пожимая нам руки на прощание. - Вы работаете в таких нескучных местах и живете такой интересной и насыщенной жизнью».
        Попрощавшись с Михаилом у ближайшей городской стоянки такси, мы пересели в белую «волгу» с шашечками, и первым делом направились в гостиницу» Турист», где нам необходимо было решить вопрос проживания на одну ночь. Хорошо знакомый нам заместитель директора гостиницы, невысокий шустроглазый молодой человек по имени Дмитрий оказался, к нашей удаче, на месте. Он всегда был рад нашему приезду и молниеносно решал любые просьбы и пожелания. С его подачи мы в течение десяти минут сняли два полулюкса, один на втором, другой на третьем этажах, - соседних отыскать не удалось, - и, после короткого отдыха в фойе гостиницы, во время которого нами был составлен приблизительный план мероприятий на вечер, мы отправились гулять по городу.
        После сильных дождей с ураганным ветром, которые почти неделю терзали наш регион и лишь позавчера сошли на нет, в Молдавии, наконец, установилась нормальная погода, и теперь город Кишинев - столица солнечной южной республики, накануне праздника великого Октября изо всех сил старался выглядеть красивым и опрятным: здания были украшены праздничными лозунгами и транспарантами, поперек улиц, рядами натянутые между столбами, висели гирлянды разноцветных ламп, чисто вымытые витрины магазинов бросали огромные солнечные блики на проезжающие автобусы и соседние здания. По проспекту Ленина в обоих направлениях гуляли целые толпы праздного люда, а у арки «Победы» напротив правительственных зданий услужливые фотографы, с ног до головы обвешанные фотографическими аппаратами, едва успевали запечатлевать на пленку пары, семьи, а порой и целые группы нарядно одетых людей.
        И только сломанные ветви деревьев, еще валявшиеся на задворках зданий и кое-где под заборами вперемешку с обрывками грязных газет и стеклом битых бутылок, еще не убранные нерадивыми дворниками, напоминали о недавней плохой погоде.
        Мы с Кондратом приехали в Кишинев с единственной целью - отдохнуть и погулять, поэтому ничто кроме увеселительных заведений, а также местных девушек, нас в этом городе не интересовало. А вот раньше, вспомнилось мне, в свои детские и юношеские годы, я, провинциал, будучи в восхищении от Кишинева, когда с мамой, а когда с группой одноклассников, неоднократно обходил все местные музеи, художественные галереи и всевозможные выставки, но особенно часто бывал в планетарии - почему-то меня неизменно, на протяжении всей жизни тянет к звездам. Это не потому, что я лунатик, нет, просто я большой фантазер и романтик.
        Потом в моей жизни был еще один этап, очевидно возрастной, когда нам перевалило за двадцать, мы с моим товарищем еще по школьной скамье Серегой Березкиным, проживающим прежде в Кагуле, а теперь в Кишиневе, в течение довольно продолжительного времени (тогда я еще мог приезжать в столицу каждые выходные) интенсивно знакомились с местными забегаловками, кафе, буфетами, шашлычными, и заодно с бильярдными, а также со всеми имевшимися в городе залами игровых автоматов. Иногда нам также удавалось попасть в гастролировавший в Кишиневе чешский луна-парк или цирк, и тогда я считал, что время было потрачено интересно и с пользой.
        Ну, а теперь в моей жизни наступил следующий, очередной этап, когда, приезжая в Кишинев, я посещал исключительно злачные места, при этом выбирая лишь те, где прилично обслуживали и вкусно кормили.
        Не слишком мучаясь вопросом, куда именно на сей раз податься выпить и повеселиться, мы с Кондратом брали туристический проспект и зачитывали незнакомое нам прежде название предприятия общепита таксисту, который тут же отвозил нас в требуемое место. Однако уже через год мы вынуждены стали повторяться, так как общепитовские «достопримечательности» проспекта к тому времени были нами полностью исчерпаны. Ну, а в то место в лесу под Кишиневом, где «достоверно» А.С.Пушкин пил из местного источника воду кружкой, причем кружка та, пристегнутая металлической цепочкой к металлическому же столику, странным образом сохранившись до нашего времени, тоже имелась в наличии, я, при всем моем уважении к Александру Сергеевичу, ехать не собирался.
        Итак, мы с Кондратом, наслаждаясь хорошей погодой и чистым свежим воздухом, обладая неограниченным свободным временем, отправились бродить по центру города, не забывая по ходу дела обсудить внешние данные почти всех встреченных нами девушек и молоденьких женщин, а они, по всеобщему признанию мужчин Советского Союза, были здесь прехорошенькие, не зря ведь Кишинев чуть ли не официально считается всесоюзным «городом невест». По прошествии двух-трех часов, утомившись прогулкой, мы стали искать пристанища, где можно было бы посидеть и отдохнуть, и в результате этих поисков у нас хватило сил добраться лишь до расположенного в полуподвале жилого дома питейного заведения, о чем свидетельствовала привлекшая наше внимание огромная вывеска, установленная в торце здания. Заведение, как было указано на вывеске, оказалось коктейль-баром; и мы, не сговариваясь, остановились перед входом.
        Я взглянул на часы: время для посещения подобных заведений было не совсем подходящее - всего лишь полдень, но двери в бар были гостеприимно распахнуты, а внутри призывно звучала легкая музыка.
        - Зайдем? - спросил Кондрат, тоже посмотрев на часы. - Посмотрим, что представляет собой этот бар, так как мы знакомы уже со многими.
        - Ну что ж, зайдем, пожалуй, - согласился я. - Заодно посмотрим, чем тут занимаются наши коллеги, на чем они, так сказать, лавэ наваривают. Кстати, и кофейку выпьем.
        Войдя, мы сразу поняли, почему входные двери были распахнуты настежь - помещение проветривалось.
        - Гужбан, видать, по вечерам здесь бывает неслабый, - сказал я Кондрату, когда нам в нос ударило смешанным запахом испарений алкоголя, табака, духов и пота. Впрочем, для нас с коллегой этот запах был как бы составной частью бытия, мы с ним давно свыклись и даже, пожалуй, сроднились.
        Миновав низкий вход, для чего Кондрату пришлось нагнуться, мы попали в полутемный зал, в глубине которого виднелась высокая темного дерева стойка бара. Посреди нее возвышалась кофеварка с множеством чашечек и блюдец на ней. Бармен тоже наличествовал, вернее за стойкой мы увидели даму, барменшу. Это была пышная блондинка лет 30-ти с небольшим - я сразу представил себе, что на ее широкой и высокой груди, туго обтянутой белой форменной накрахмаленной курткой, можно было без труда разместить стоя в ряд бокалов шесть шампанского. Но вместо них на одной из двух объемных выпуклостей при ближайшем рассмотрении я обнаружил небольшой желтый с коричневым значок, где значились имя и должность его хозяйки.
        При виде этого знака мне вдруг вспомнилось, что в одно время я тоже хотел приобрести себе такой же отличительный знак, но потом передумал: меня в нашем городе и без таблички все знают, а на выход его не прицепишь, это же не значок мастера спорта СССР, который некоторые сельские парни, не имеющие каких-либо спортивных достижений, покупают на кишиневском рынке за тридцать рублей, а затем с напускной гордостью носят.
        Подойдя к стойке, мы с Кондратом вежливо поздоровались, и я с невинным видом обратился к барменше:
        - Будьте добры, барышня, поднесите знак поближе, я хочу прочесть ваше имя.
        Я даже привстал на цыпочки, словно норовя заглянуть барменше в прорезь курточки, или действительно собираясь прочесть написанное в табличке - мое движение любой сторонний наблюдатель мог расценить по-своему, в меру своей, как говорится, испорченности.
        Кондрат тем временем уселся на пуфик и с интересом принялся глазеть по сторонам, изучая бар.
        - А зачем вам мое имя? - певучим грудным голосом спросила меня блондинка, но все же, видимо, скорее из любопытства, снизошла, подошла и остановилась напротив. - Меня зовут Марина, - сообщила она, улыбнувшись, при этом обнажив парочку золотых коронок во рту.
        - Вот и замечательно, - произнес я. - Очень приятно познакомиться, Мариночка, а то ведь не скажешь вам бармен, а барвумен у нас говорить как-то не принято.
        Марина смерила нас долгим ироничным взглядом.
        - Будете что-нибудь пить, мальчики? - спросила она кокетливо.
        - Ага, - сказал я, - что-нибудь легко-алкогольное, для начала можно какой-нибудь прохладный вкусный сок на ваше усмотрение.
        - А товарищу вашему принести стакан молока? - не растерялась белокурая красавица, вперив свой взгляд в Кондрата; она явно намекала на юный возраст моего товарища.
        - Да, пожалуй, - кивнул я, в то время как Кондрат уставился на Марину своим «фирменным» пьяняще-томным взглядом. - Ему можно и стакан молока. Но при этом желательно, чтоб коровка та была бешеной! - тут же веселым тоном добавил я, пытаясь разрядить напряжение, возникшее в месте пересечения их взглядов, а то, казалось, от него можно было уже прикуривать.
        На протяжении всего нашего разговора по залу порхала молоденькая стройная официантка, собирая посуду и снося ее в подсобку.
        - Ну как, славно тут вчера народ погулял? - спросил я, кивнув в сторону столиков. Марина, переведя свой взгляд с Кондрата на меня, вопросительно приподняла выщипанные в ниточку брови, и я пояснил: - Это заметно по тому, что девочке вашей приходится немало побегать.
        - Да так себе, ничего особенного, обычный день, - пожала плечами Марина.
        - Налейте-ка нам, пожалуй, в дополнение к соку, по рюмочке лимонного ликера, - попросил я, располагаясь поудобнее на высоком пуфике.
        Пока Марина наливала ликер, к стойке подошла официантка, явно привлеченная нашим разговором.
        - Я- а- а- на, - медленно прочел я вслух имя, обозначенное у нее на значке, одновременно ощупывая девушку пытливым взглядом.
        - А что вы, девушка, предпочитаете пить в это время дня? - послышался голос молчавшего до сих пор Кондрата, который, развернувшись на своем пуфике, с интересом уставился на Яночку. - Я бы выпил чего-нибудь на ваш вкус.
        Девушка от неожиданности остановилась и облокотилась на ближайший пуфик. Она была моложе барменши лет на десять, то есть ей было не больше двадцати, короткая стрижка каштановых волос обрамляла ее продолговатое лицо со слегка выпирающими монгольскими скулами и, если красивой ее назвать было затруднительно из-за оригинальной, неклассической внешности, то хорошенькой - вполне. В ответ мы услышали ее приятный голос:
        - Я в это время дня только кофе пью.
        - Так вот, Мариночка, - радостно подхватил Кондрат, вновь оборачиваясь к барменше, - сделайте нам, пожалуйста, еще и по кофейку, и не бочкового, знаете, а фирменного, сваренного на песочке. (Бочковым мы называли примитивно разведенный горячей водой или просто плохой кофе).
        Барменша с мнимым удивлением обернулась к Яне:
        - Вот ведь какие веселые ребятки иногда нам тут попадаются. И, что интересно, такие идут обычно с утра. - Затем, обращаясь к Кондрату, добавила: - И чего это ради двух клиентов я должна песочек разогревать? - в голосе барменши слышалось удивление. - А на воде из чайника вы растворимый кофеек не попьете?
        - Не-а, - сказал я. - Нагрейте песочек, затем возьмите в свои нежные ручки кофеварку, джезве, турочку или феджан, уж не знаю, как вы предпочитаете эту штучку называть, и сварите нам кофе по-восточному.
        - А что это - феджан? - удивленно спросила Марина, явно сраженная моими познаниями в этой области. Она протянула руку куда-то под стойку и щелкнула электрическим тумблером.
        - Феджан - это то же самое, что и джезве, только по-арабски, - пояснил я.
        - Вот и хорошо, сейчас попьем настоящего кофе, - наблюдая за действиями Марины, смешно склонив вбок голову, сказал Кондрат. И добавил с ехидцей: - А то ведь, как я погляжу, от вас все равно обещанного молока не дождешься.
        - Немедленно скажите ему, что молока у вас нет, Марина, - произнес я испуганным голосом.
        - Почему же немедленно, к чему такая срочность? - спросила она, вновь удивленно подняв бровки.
        - А то начнет требовать, - сказал я, - а ведь в последний раз, насколько мне помнится, он молоко из мамкиной титьки добывал.
        И я выразительно уставился на Маринину грудь. Тут уж мы все, включая Яну, рассмеялись, а Марина слегка растерялась и даже покраснела.
        - Откуда вы, ребятки, такие смешливые? - явно пытаясь выручить свою барменшу, поинтересовалась Яна.
        - Расслабьтесь, девчонки, - весомо произнес Кондрат. - Мы свои.
        - Свои - это из милиции, что ли? - усмехнулась Марина.
        - Нет-нет, - шутливо поднял руки я, и следующей фразой окончательно запутал хозяек бара: - Сегодня-то мы уж точно не из милиции.
        - Ну, так откуда вы? - буквально взмолилась Яна, вставая, и собираясь, наверное, опять бежать по своим делам. - Мы почему-то раньше вас здесь не видели.
        - С юга мы, девочки, с теплого юга, - подбросил я еще одну загадку.
        - Ну конечно, так я и подумала, - вздохнув, сказала барменша. - Мы, Яна, могли бы и раньше догадаться, что ребятки из Одессы.
        - Ну, раз вы нас уже вычислили, тогда давайте, милые девушки, знакомиться, - сказал Кондрат. - Моего старшего братца зовут Савва, - он указал на меня, - а меня - Кондратий. Он старше меня всего на пять минут, поэтому, как вы сами уже догадались, мы - молочные братья-двойняшки.
        Теперь уже обе женщины не смогли удержаться от смеха.
        - Ха, молочные братья, ты слышишь, Яна? - И Марина, оглядев нас, зашлась в новом приступе хохота.
        - Не молочные двойняшки, а разнояйцовые близнецы, - с упреком в голосе поправил я товарища, чем вызвал новый приступ веселья.
        - Да, а почему у вас, ребятки, такие имена? - Грудь Марины мощно вздымалась, глаза смеялись.
        - Это потому, что папа наш, Прокопий Аполинарьевич, был чудак и любил замысловатые имена, - охотно, но с ноткой грусти в голосе стал объяснять Кондрат, - а так - ничего особенного. Да мы уже и привыкли. - (Тут, пожалуй, к сведению читателя следует отметить, что оба мы выросли без отцов). Затем, обращаясь ко мне, он нахмурил лоб и спросил:
        - Да, Савва, я что-то никак в толк не возьму: какая разница между двуяйцовыми и разнояйцовыми близнецами?
        - Я объясню тебе, брат, в этом нет никакого секрета, - откликнулся я. - Просто у нас с тобой по одному яйцу, тебе досталось левое, а мне - правое. И, раз ты уже начал разговор об этом, так расскажи людям все как есть: что мы с тобой от рождения были сиамские близнецы, сросшиеся весьма интересными, то есть интимными местами, а не так примитивно, как всем известные в нашей стране сиамские сестры Маша и Даша…
        - Да, от рождения, дорогие девушки, мы были сращены любовными корешками, - подтвердил Кондрат, - чего уж там скрывать. - Затем он горестно, и при этом весьма правдоподобно, вздохнул, после чего продолжил: - А когда однажды ночью мы одновременно проснулись - ужасно хотелось пи-пи, - вскочили и дернулись в разные стороны кровати, чтобы встать, и вдруг - дикая боль, кровь по всей постели, мы оба закричали, и вскоре оказалось, что корешок лопнул практически пополам, после чего у каждого из нас осталось по половинке полноценного писюна.
        - И по одному яйцу, - добавил я, подтверждая его слова, затем добавил: - Что правда, то правда. - И горестно опустил голову.
        - Ой, я с ума сойду от этих болтунов, - вытирая слезы, заходилась от смеха Марина. - Достаточно, с вами все ясно, молочные братья Кондрат и Савва.
        Она закопошилась у себя за стойкой, утапливая турочки в горячем песке, а когда коричневая пенка в них забугрилась и поднялась почти до краев, перелила дымящийся ароматный напиток в чашечки, а секундой позднее поставила их перед нами. Яна к этому времени успела завершить свои дела и вновь подсела к нам.
        Мы поговорили с девушками несколько минут о том, о сем, затем, допив кофе с ликером, стали прощаться.
        - Уже уходите, одно… то есть, прошу прощения, разнояйцовые братья? - явно огорчилась Марина.
        Я протянул ей десятку, но она деньги не взяла.
        - Приходите вечером, тогда и рассчитаемся. - Глаза ее глядели призывно, грудь многообещающе вздымалась.
        - Да, приходите, - по-детски выпятив губки, сказала Яна и, взяв для чего-то со стойки чистую пепельницу, встала и отправилась в подсобку.
        Что ж, мы здесь явно пришлись ко двору, подумал я, и это было приятно.
        - Придем, - пообещал я, вставая. - Правда, брат-Кондрат, разве таким девушкам откажешь?
        - Ни за что! - как-то двусмысленно сказал он, тоже вставая со своего места.
        - Хорошо, девушки, будем считать, что мы перед вами в долгу, - сказал я, пряча десятку в карман и направляясь к выходу.
        Ну что ж, неторопливо преодолевая ступеньки, думал я, что касается работниц бара, то одна из них, Яночка, мне определенно понравилась. Свежий такой цветочек и как будто без заметных, во всяком случае, внешне, шипов. Ну, а «секс-бомба» Марина, в случае нашей полюбовной с девушками договоренности, вероятно, захочет провести ночь со мной - по возрасту, да и по габаритам я ей более подходящая пара. Если это и так, то я все равно постараюсь спихнуть ее Кондрату, мне не впервой устраивать товарищу подлянки, пусть порадуется ее мощным телесам, лично я не в восторге от крупных женщин. А если уж он заупрямится, то сыграем «в любовь втемную», или, на крайний случай, обыграем «рокировку» дамочками. И все в итоге останутся довольны.
        - Что-то ты подозрительно хитро улыбаешься, партнер, - заметил догнавший меня уже на улице Кондрат. - Как думаешь, есть смысл возвращаться сюда вечером?
        - А почему бы и нет? - ответил я. - Вполне подходящие «пупсики». Сам подумай: уговаривать их не надо, они уже, как видишь, и морально и физически четырьмя руками и ногами за, и, к тому же, сам слышал, будут нас ждать. Да, кстати, ты обратил внимание, какой кожаный диванчик стоит у них там, в тупичке за стойкой?
        - Симпатичный, конечно, и достаточно широкий, но короткий, - заметил наблюдательный Кондрат, - мне на нем будет неудобно.
        - Тогда уж я на нем по-стариковски помучаюсь, а ты найдешь себе место соответственно росту, пристроишься где-нибудь, на полу, например, - не замедлил подколоть товарища я.
        - Хорошо, - легко согласился он, - договорились. Если только нам до вечера более интересный вариант не подвернется.
        Еще пару часов мы с ним бродили по городу, попутно посетили несколько комиссионок, посетовали вместе с продавцами на их бедненький ассортимент, заглянули ненадолго на рынок, а проголодавшись, отправились обедать в ресторан «Днестр». Ждать, пока нас обслужат, пришлось долго, но мы никуда и не торопились, поэтому обед у нас занял около полутора часов. Вообще-то я этот ресторан не люблю, просто он, по случаю, оказался ближе других перед нашими голодными глазами, и не было ни настроения, ни желания искать другой. Сколько себя помню, то он, «Днестр», функционирует как ресторан, то, глядишь, через пару лет - превращается в кафе, а затем и вовсе в столовку, потом, через год-два - опа! - вновь ресторан, и так все последние двадцать лет, - видимо, общепитовское начальство никак не могло окончательно определиться со статусом этого предприятия.
        Швейцар, отдавая нам куртки, выкатил глаза на лоб от удивления, когда я протянул ему рубль. Это также свидетельствовало не в пользу заведения, в приличных кабаках такое было в порядке вещей.
        День уже клонился к вечеру, когда мы, сытые и умиротворенные, выбрались на улицу. В бедненьких промтоварных магазинах народу почти не было, а в продуктовых рабочий люд в этот час толкался за хлебом и вареной колбасой, - молочного в продаже не было совсем, так как его расхватывали еще с утра. Таксист за троечку отвез нас, заметно отяжелевших после обильного застолья, в гостиницу, где мы, собираясь принять душ и переодеться, разошлись по своим номерам.
        Спустя полчаса, переодевшись и освежившись, мы спустились лифтом в фойе, и одновременно, не сговариваясь, шагнули к огромным ресторанным окнам-витражам, через которые заглянули внутрь. Затем уставились друг на друга и рассмеялись. Немало приятных воспоминаний у нас обоих было связано именно с этим кабаком, как, впрочем, и с самой гостиницей тоже, но на сегодняшний вечер у нас здесь ничего интересного не намечалось, и мы подались на выход.
        Пешком мы вновь выбрались на проспект Ленина, и, не сговариваясь, устроили себе пабкрол. Слово это английское, означающее что-то вроде «на карачках по кабакам». То есть мы заходили во все подряд общепитовские точки - кафе, рестораны и бары, где заказывали всего лишь по 50 граммов коньяка на каждого. Заказывали простой - 3*, все равно, какой ни закажешь, нальют именно его. В лучшем случае. А в худшем - смесь водки с портвейном, а то еще крашеный самогон, - и такое случалось. А закусывали конфеткой, разломленной пополам.
        Сегодня, однако, нам везло, все бармены и буфетчики, словно сговорившись, наливали нам коньяк, а в одном ресторане нас почему-то приняли за работников БХСС, и когда мы собрались рассчитаться, даже слышать не захотели о деньгах.
        После седьмой по счету точки - ею оказалось молодежное кафе, расположенное неподалеку от здания Интуриста, в котором мы совсем не обнаружили молодежи - там сидели сплошь «старички» 35-45 лет, правда девушки рядом с ними были совсем юные и годились им скорее в дочери, - мы решили, что на сегодня выпито достаточно и если продолжить, нам действительно придется завершать вечер, передвигаясь на карачках. Пабкрол у нас вошел в привычку уже давно, и не ради пьянки - ведь порой, только чтобы войти в заведение, приходилось отдавать швейцару рубль-два. Делали мы это ради общения с коллегами и для того чтобы пусть изредка, хотя бы раз в несколько месяцев, самим побывать в шкуре клиентов: посмотреть на все эти вещи отвлеченно, как бы со стороны, а порой и поучиться кое-чему, так как в Кишиневе были десятки баров, а в нашем городе всего два: мой юный друг 21-летний Кондрат, напомню, работал в баре при ресторане «Прут», а я - в баре при кафе «Весна».
        Случалось, что столичные бармены не желали наливать нам чистый коньяк, предлагая, вернее навязывая какой-нибудь свой - «фирменный», зачастую дрянной коктейль. В таких случаях нам приходилось их стыдить, Кондрат, делая удивленное лицо, спрашивал: «Ты что же это, коллега, предлагаешь нам, барменам, коктейли пить?» И тогда бармены смущались и, нисколько не обижаясь, наливали нам коньяк, а зачастую рюмочку и себе для компании (Не пить же ему с простыми клиентами, а мы, как-никак, свои. Тем более, что мы платили за все).
        Кондрат глянул на наручные часы: было уже пол-одиннадцатого, а я свои часы забыл в номере, когда принимал душ.
        - Ну что, пойдем? - спросил я, Кондрат утвердительно кивнул, и мы отправились в бар, где работали уже знакомые нам девушки. Признаться, нам было интересно и любопытно пообщаться и завязать близкие отношения именно с барменшами - нашими коллегами, тем более, если судить по утренней, или, точнее, полуденной, весьма теплой встрече, вечерняя наверняка предполагала интим. Признаюсь, немало поварих, официанток и ресторанных администраторш побывали в моих объятиях за последние несколько лет, а вот барменша в этом списке была всего одна, я даже имя ее запомнил - Татьяна. Она регулярно ходила в заграничные плавания по Дунаю и работала в баре на туристическом судне, тогда, по-моему, на «Айвазовском». А брат ее, Витек, работал в нашем ресторане официантом, он нас с ней и познакомил, когда Танечка приехала в наш город навестить братца.
        Спускаясь по ступеням в бар, мы ожидали увидеть там настоящий бедлам, как-то - объятую клубами вонючего сигаретного дыма шумную толпу алкашей, но, войдя, были приятно удивлены: несколько небольших компаний сидели чинно и пристойно за столиками, потягивая через соломинки разноцветные напитки и негромко переговариваясь. Кто-то танцевал под льющуюся из динамиков легкую музыку; группа молодых людей смотрели по телевизору, установленному над стойкой, беззвучный футбол; парочка одиноких дамочек, сидевших со своими коктейлями в темных закутках помещения, проводили нас заинтересованными взглядами. Сразу было видно, что Марина умеет держать своих клиентов в рамках дозволенного.
        Более половины столиков оказались свободными, и мы уже направились было к одному из них, когда мгновенно подоспевшая Яна молча увлекла нас за угол стойки, к тому самому кожаному дивану и сказав: «Сидите здесь» сразу упорхнула.
        - О- о, какой респект! - вслух выразил я свой восторг, с комфортом устраиваясь на диванчике, - тебе не кажется, дорогой брат, друг и коллега в одном лице, что мы с тобой приобрели в этом баре статус почетных гостей?
        Кондрат, не отвечая мне, придирчиво со всех сторон оглядел предполагаемый «сексодром», потом ощупал его, и лишь после этого сел. Он был неравнодушен к красивой мебели и вообще ко всему прекрасному.
        - Ну, девушки, чем теперь нас будете угощать? - спросил я подошедшую Марину.
        - Судя по вашим глазкам, мальчики, - после некоторой паузы сказала Марина, - вам пора уже пить кофе.
        - Ага, а после кофе не мешало бы сразу в постельку! - радостно вставил Кондрат.
        - Вам бы, молодежи, лишь бы поскорее в постельку, - деланно сердито пробурчал я, - а о душе вы совсем не заботитесь. Так вот, Мариночка, налейте-ка нам, пожалуйста, по рюмочке рижского бальзама - для души, ну и кофейку, конечно.
        Яночка, как раз в эту минуту вновь возникшая перед нами, также как и Марина, внимательно прислушивалась к нашим бредням.
        После последних моих слов она переглянулась с Мариной, затем обе укоризненно покачали головами, затем Яна ушла обратно в зал, а Марина отправилась варить нам кофе.
        Я проводил Яну оценивающим взглядом: высокая, ладная, симпатичная. Ее слегка приподнятый бюст хоть и выдавался вперед, но был далеко не таким крупным, как у Марины. Интересно, подумал я, чем он удерживается в таком положении: хорошим импортным лифчиком или же матушкой- природой. Впрочем, сегодня, надеюсь, мы этот немаловажный вопрос проясним. Мои руки, следуя за мыслью, непроизвольно шевельнулись, будто бы расстегивая на девушке лифчик.
        Затем мой взгляд переметнулся на Марину, копошащуюся у магнитофона. Вот она выпрямилась, и зал наполнился звуками начинающейся мелодии. Да это же «Би джиз!» - моя любимая группа, концерт 77 года. Это ж надо! То ли Кондрат успел уже ей шепнуть, то ли Марина случайно именно эту кассету вставила, но моя физиономия при первых же звуках расплылась в глуповатой счастливой улыбке.
        Однако большинство клиентов, заслышав начальные ноты этой мелодии, стали почему-то вставать со своих мест и потянулись на выход, словно именно эта песня являлась для них маршем прощания. Заметив это, Марина тут же включила весь верхний свет, вероятно для того, чтобы Яночке было легче управляться с уборкой.
        Время тянулось понемногу, и мы с Кондратом, лениво переговариваясь, потягивали уже по третьей чашечке кофе, перемежая его мелкими глотками рижского бальзама. Кондрат, как и все нормальные люди, обычно пил кофе с коньяком, но сегодня проявил солидарность, пытаясь, очевидно, понять, в чем я тут нахожу кайф, потому, наверное, и кривился теперь, потягивая из рюмочки бальзам. Маринка, освободившись, наконец, от своих дел, подплыла к нам.
        - Угостить вас, девушка, шампанским? - галантно спросил ее Кондрат.
        - А что, у джентльменов еще остались деньги? - с усмешкой спросила она.
        - Конечно, остались, вы нас обижаете, - с показным возмущением ответил он. - Вот, пожалуйста, - и Кондрат, вытянув из кармана жидкую жменю смятых однорублевых бумажек (которые таксист вручил нам на сдачу) гордо потряс ею в воздухе.
        - Ага, но тут вам даже за бальзам не хватит рассчитаться, - заявила Марина, мельком взглянув на купюры.
        - Ну вот, так я и думал, - сказал Кондрат, обиженно поджав губы, затем обратился ко мне, - а мы наивные, надеялись, что девочки угостят приезжих ребят, невзирая на то, что они бедные. - И он, спрятав деньги, как бы в задумчивости стал барабанить пальцами по столу; Марина тем временем внимательно на него глядела. Я проследил за Маринкиным взглядом: на одном из пальцев на руке у Кондрата поблескивал массивный золотой перстень, украшенный паучком, который сжимал своими лапками брилик немалых размеров.
        - Придется, видимо, за кофе натурой рассчитываться, - вздохнул он.
        - Эй, эй, поосторожнее с этим, брат, - охладил я его пыл. - Лично у меня натура уже на исходе.
        - Зато юмора у вас с избытком, - сказала Марина, наливая себе в бокал немного шампанского. - Боюсь, что я сегодня так устала, что ваших шуточек уже не воспринимаю. А перстенек-то ваш, Кондрат, «весит», пожалуй, не меньше чем автомобиль, так? - не удержалась она. - Жигуленок, например.
        Кондрат, не отвечая ей, жеманно улыбнулся.
        - И как эта весьма тяжелая штучка с такой легкостью удерживается на вашем пальчике? - с сарказмом спросил я, но Кондрат вновь усмехнулся, не сочтя нужным ответить и на этот раз.
        Прошло еще несколько минут в легкой шуточной пикировке, затем и Яночка, справившись со своими обязанностями, присоединилась к нам. Последние клиенты уже покинули бар, верхние огни были погашены, входная дверь заперта. Судя по всему, вот-вот должен был наступить столь знакомый нам час интима.
        Я уже развесил было губу, осматриваясь по сторонам и представляя себе, как и где мы здесь вчетвером расположимся-разместимся, когда оказалось, что у девушек есть свой собственный план. Они переоделись в подсобке, сменив рабочую одежду на цивильную, и выйдя оттуда, направились к дверям; Марина пальчиком поманила нас за собой.
        - А флакон шампусика, девочки, вы с собой не желаете прихватить? - спросил Кондрат, вставая и следуя за дамами.
        - Не волнуйся, Кондратик, - ласково сказала Яна, уверенно беря его под руку. - У нас в наличии имеется все необходимое.
        И они вдвоем направились к выходу. Марина включила сигнализацию, затем захлопнула дверь, и я вместе с ней поднялся по крутым ступеням.

«Пусть помечтает, что я сегодня буду за ней ухаживать, - с легким злорадством подумал я, исподволь поглядывая на Маринку. - Тем болезненнее окажется для нее «горькая реальность» - когда я займусь Яночкой».
        За углом здания, в котором размещался бар, в переулке, мы наткнулись на Кондрата с Яной, стоящих рядом с каким-то «жигуленком» бежевого цвета. Марина уверенно подошла, ключом открыла дверцу машины и уселась за руль, я моментально, не ожидая приглашения, пристроился рядом; Кондрат с Яночкой расположились на заднем сиденье. Заурчал двигатель, машина плавно тронулась с места и, выехав на проспект Ленина, уверенно влилась в поток машин, едущих в сторону Рышкановки. Несмотря на позднее время - немногим за полночь и вечернюю прохладу, много молодежи еще гуляло по улицам.
        - Бедный молодняк, - произнес я, с комфортом устраиваясь на сиденье, - ну куда им, спрашивается, деться в такое время: в парке ночью уже холодно, в подъезд рано - жильцы еще не улеглись, туда-сюда по этажам снуют, а по палисадникам, кустикам и детским площадкам милиция с дружинниками курсирует, спугивая всех подряд.
        - А что, вы со своим братцем уже вышли из этого возраста, когда с девчонками по кустикам обжимались? - спросила Марина, лукавым взглядом искоса поглядев на меня.
        - Думаю что да, и именно поэтому мне немного грустно. Завидую, знаете ли, вьюношам, их бездумному возрасту, неограниченным возможностям, вулканам страстей.
        - А сколько тебе лет, Савва? - перебила мои излияния Марина.
        - Пока еще двадцать, но уже с заметным хвостиком, - бодро ответил я. - Стареем, черт возьми.
        Кондрат с Яной рассмеялись, затем, сблизив головы, продолжили о чем-то шептаться; Марина, плавно переключая передачи, уверенно вела машину по городским магистралям, изредка бросая на меня изучающие взгляды.
        Покинув центральную часть города, мы взяли курс в направлении цирка, затем последовала череда поворотов и вскоре мы попали в незнакомый нам с Кондратом район, застроенный сплошь одноэтажными частными домами; вскоре, преодолев несколько улочек, мы остановились у одного из них.
        Пока Яна с Кондратом открывали, а потом закрывали ажурные металлические ворота, а Марина загоняла машину во двор, я успел осмотреться по сторонам и отметил для себя, что домик небольшой, построен из белого кирпича, вокруг него имеется аккуратный ухоженный дворик с небольшим садом, где росли сплошь плодовые деревья - сливы, яблони и вишни, насколько я сумел их разглядеть в свете уличных фонарей.
        Негромко переговариваясь, мы поднялись на небольшую деревянную веранду и столпились у входа, бледная лампочка тускло освещала сверху наши лица, и мне на секундочку почудилось, что мы, наверное, если посмотреть со стороны, похожи на каких-то заговорщиков, членов «трахательного» подразделения масонской ложи, если бы таковая в реальности существовала.
        Яна выудила из сумочки ключ, повернула им в замке, и все мы одновременно ввалились в прихожую - было знобко и неуютно находиться на улице после комфортной поездки в теплом автомобиле.
        Сняв в прихожей верхнюю одежду, мы миновали коротенький коридор, откуда попали в просторную кухню. Она была ярко освещена и тут нам впервые представилась возможность друг друга хорошо рассмотреть. В неверном свете слабо, в целях интима, освещенных баров, скрывающем детали, любые лица кажутся симпатичными и привлекательными, но у каждого из нас был немалый опыт работы в полутемных помещениях и поэтому я надеялся, что никто из присутствующих, рассмотрев партнеров получше, не разочаруется.
        Я, во всяком случае, увидел то, что и ожидал: дамочки как дамочки, не красавицы, но и не уродливые, обыкновенные «петрушечки», любящие простые удовольствия и, надеюсь, секс. Этих не придется, в отличие от некоторых, часами уговаривать лечь в постельку или же, упаси господи, насиловать. То есть, я не хочу сказать, что нам часто приходится кого-то насиловать, это так, просто некоторые эпизоды из нашей богатой на приключения жизни вспомнились.
        Пока девочки шуршали по дому, я разглядывал замысловатый импортный кухонный комбайн, а Кондрат тем временем деловито открыл холодильник и произвел его тщательный осмотр. Закончив, он покачал головой и закрыл холодильник - по выражению его физиономии я так и не понял, остался ли он доволен увиденным или нет. Затем появилась Яна, она увлекла нас в зал, включила телевизор, чтобы мы не скучали, после чего вновь куда-то исчезла. По ТВ в это время шла какая-то поздняя передача, но мы ее не смотрели: Кондрат, восторженно цокая языком, разглядывал висевшие на стене несколько кавказских кинжалов, явно старинной работы, а я по привычке просматривал книжные ряды в шкафу, где обнаружил неплохой подбор исторической и приключенческой литературы.
        За этим занятием нас и застали дамы, которые теперь были в легких халатиках и с полотенцами, намотанными на головы. Ну, чисто семейная идиллия, подумал я, а вслух сказал:
        - Видал Кондрат, дамочки-то уже после бани, а нас с тобой купаться почему-то не пригласили.
        - А мы же купались в гостинице, - отозвался Кондрат.
        - Да, но там ведь не было мочалок, - на ходу сымпровизировал я.
        - Каких мочалок?.. - спросил он, моментально включаясь в игру и оглядываясь по сторонам.
        - Не поняла, это кто тут мочалки? - не выдержала Яна, и сказала решительно подруге: - Марина, давай выгоним этих юмористов на улицу, они меня уже достали своей простотой.
        - Давай выгоним, - вяло согласилась Марина.
        - Но вначале дайте чего-нибудь пожрать, девочки, - миролюбиво произнес Кондрат, - голодным я отсюда все равно не уйду. - При этих словах он встал и без приглашения поперся на кухню.
        Подозреваю, что во время инспекции холодильника он таки разглядел что-то вкусненькое. Я встал и двинулся следом, девушки шли позади. Каково же было наше удивление, когда войдя, мы обнаружили на кухне роскошно накрытый стол. Лимоны в блюдечке, порезанные и слегка присыпанные сахаром, блестели в окружении маслин, красная икра лежала горкой в маленькой хрустальной вазочке, тонко нарезанная ветчина, окаймленная полоской белого жира, призывно лоснилась нежно-розовым бочком. Весьма скромно смотрелась среди этих деликатесов банка крупных золотистых шпрот. А толстые пластинки севрюги (моей любимой!) исходившие слезой в овальной хрустальной вазе, буквально завораживали взгляд. Вся закуска, имевшаяся на столе, отметил я про себя, идеально подходила под водочку, запотевшая бутылка которой емкостью 0.75 литра занимала центр стола.
        - Какой шарман! - произнес Кондрат и без сил повалился в кресло у стола. - Девочки, я вас люблю!
        Дамы заулыбались.
        - Располагайтесь, мальчики, - сказала нам Марина, - а мы пока переоденемся.
        Когда девушки вернулись, мы уже сидели наготове, вооруженные приборами, - и вид у нас с Кондратом, надо думать, был в этот момент весьма решительный.
        Но наедаться было неприлично и нездорово, потому что вскоре нам, как мы надеялись, предстояли упражнения иного рода.
        - «Сибирская», - произнес Кондрат, беря бутылку в руки.
        Я кивнул. Лично на мой вкус водка эта немного кисловата, да и крепка - 45 %, но пить ее можно. Кондрат с сожалением бросил взгляд на прозрачный бар в шкафчике, где среди прочих разносортных и разнокалиберных бутылок виднелись несколько коньячных, - он предпочитал этот напиток всем остальным.
        - А ты знаешь, Кондрат, почему шпроты укладывают в банку уже без голов? - спросил я, нанизывая шпротину на вилку.
        - Э… да, то есть, нет, не знаю.
        - Для того чтобы они масло не пили.
        Я усмехнулся, довольный собственной шуткой, а девушки из вежливости отозвались легкими смешками.
        Водку мы с Кондратом запивали боржомом, а дамы и вовсе не запивали, интеллигентно закусывая маслиной. Полный благодарности к нашим дамам, я предложил выпить за милых хозяек этого дома, тост всеми был встречен положительно и мы незамедлительно выпили.
        - Я удивляюсь нам с тобой, - неторопливо прожевывая кусочек ветчины, проговорила Марина, обращаясь к Яне. - Подобрали этих двоих, можно сказать на улице, и привели к себе домой…
        - Не беспокойтесь, девочки, - перебил ее я, - потому что назад на улицу мы, в конце концов, и отправимся.
        - Да я и забыла уже, - приняла шутливый тон Яна, - с какой целью мы их вообще пригласили? Абсолютно ведь чужие люди, мы их сегодня впервые в жизни увидели.
        - Может быть с целью пообщаться, расслабиться и получить удовольствие, а? - осторожно предположил Кондрат, намазывая ломоть хлеба маслом и щедро накладывая сверху икру.
        - Ха, удовольствие? - переспросила Марина, переводя взгляд с него на меня и обратно. - Не смешите меня, ребята. И что вообще это такое - настоящее удовольствие, кто мне может сказать?
        - Показать пока не имею возможности, а вот рассказать, что это такое, попробую, - начал я, с сожалением откладывая в сторону вилку. - Удовольствия, друзья мои, бывают разные. Вот послушайте одну историю. В ней, я бы сказал, все произошло из-за удовольствия, но только закончилось плохо… Так вот:
        - Как-то раз, несколько лет тому назад, в окрестностях нашего города проводилась республиканская велогонка. Женская. Одна из девушек, между прочим, мастер спорта, лидировала в гонке и оторвалась от основной группы метров на пятьсот. Впереди перед ней был длинный спуск, заканчивающийся плавным поворотом вправо и не предвещавший никаких трудностей в его преодолении. Так вот, этот самый поворот лидер попросту проскочила, велосипед ее неожиданно понесся прямо, пересекая дорогу, и влетел в пахоту, где на беду спортсменки, около дороги почти у самого края поля стоял трактор. Никто в это время в поле не работал, так как день этот был воскресным, свидетелей происшествия поблизости не оказалось, поэтому, что именно случилось, в точности никто не видел.
        Девушку эту судьи и коллеги-спортсмены обнаружили несколькими минутами позднее, когда подъехали, она лежала возле трактора с разбитой головой и была уже мертва. Велосипед, как ни странно, оказался почти неповрежденным. Причину происшествия, результатом которого явилась смерть девушки, долго не могли определить: велосипед был в порядке, специалисты проверили - исправен: тормоза и так далее, да и мастерство спортсменки позволяло ей легко справиться и с велосипедом, и с поворотом дороги. Но девушка, несмотря на все это, почему-то поехала прямо…
        И лишь въедливый патологоанатом, в конце концов докопался таки до причины смерти: оказалось, что девушка за несколько секунд до случившегося кончила!.. Получила, так сказать, сексуальное удовлетворение. Сиденье велосипеда, часть которого контактировала с ее промежностью и, вероятно, с клитором, явилось причиной смерти спортсменки. Вот так-то. Надеюсь, я вам тут представил один из образцов удовольствия?
        - Да-а, - протянул Кондрат, натурально поежившись. - Последние ее мгновения перед смертью может, и были приятными, но финал - нет.
        - Мораль случившегося такова, - перебил я его, - кончать следует в нужное время и в нужном месте.
        Наши дамы на мое заявление быстро переглянулись между собой.
        После паузы взял слово Кондрат:
        - А вот я вам сейчас расскажу историю, слушайте, эта еще похлеще будет.
        - Жила-была в Кишиневе одна молодая женщина; муж ее, моряк, ходил от Одесского пароходства в длительные морские рейсы - когда на полгода, когда и подольше. И была эта женщина по природе своей весьма сексуальна, прямо фонтан любви какой-то. Она очень страдала, когда муж ее подолгу отсутствовал дома, но не в пример многим своим подружкам, любя своего мужа, не собиралась ему изменять. Одна из ее подруг, муж которой тоже был моряком, видя страдания своей товарки, вознамерилась помочь ей, осторожно давая то один совет, то другой. Женщины дружили и часто между собой общались, так как работой не были перегружены, а у нашей героини еще и детей не было, то есть свободного времени было предостаточно.
        Однажды товарка, назовем ее Татьяной, а героиню рассказа Зоей, пришла к подруге, и вскоре нить разговора закрутилась вокруг секса. Тут Татьяна стала осторожно направлять мысли Зои на лесбийскую любовь, стараясь убедить подругу в том, что такая любовь изменой мужу считаться никак не может. И вот Зоя, после долгих и мучительных для нее разговоров, стала, наконец, склоняться к тому, что лесби - это в действительности всего лишь игра, почти невинная игра женщин - немного ласки и все - поддалась на уговоры Татьяны, после чего они разделись и прилегли на постель.
        Татьяна после долгих предварительных ласк добралась до Зоиной вагины и, запустив туда язык, стала лизать клитор подруги. Сильно возбудившись сама, она завела и партнершу, поэтому та, уже почти теряя сознание в состоянии подошедшего оргазма, плотно прижала голову подруги к своей промежности, желая продлить удовольствие еще и еще. Когда Зоя пришла, наконец, в себя после полностью захватившего ее экстаза, голова ее подруги Татьяны все еще находилась у нее между ног, только вот женщина, увы, уже не подавала признаков жизни. Представьте себе весь ужас Зои, когда она это обнаружила. Медицинское вскрытие показало, что умерла пострадавшая от удушья. А Зоя ничем не могла помочь следствию, так как в те сладостные минуты не соображала и ничегошеньки не помнила, а когда очнулась, подруга уже не дышала.
        - Зато как дышала она до этого?! - выпалил я, ревнуя товарища за столь красочный рассказ.
        Девушки слушали эту историю затаив дыхание - их поразил неожиданный финал.
        - А что же было дальше? - после долгой паузы спросила Яна.
        - А дальше был закрытый суд, - продолжал Кондрат. - После долгих дебатов и консультаций с медиками, - дело-то было, как вы понимаете, не совсем обычное, - Зое дали за непреднамеренное убийство три года. Условно, разумеется.
        После кофе, - которой уже по счету для нас чашки за этот вечер, - мы в восемь рук убрали со стола и стали под музыку танцевать. После второго танца, как только мелодия закончилась, Яна сказала:
        - Я тоже хочу вам рассказать одну историю. Марине будет неинтересно, она ее уже слышала, а вам я только одно скажу, что, несмотря на то, что история, быть может, покажется вам неправдоподобной, все это было на самом деле, и произошло, к сожалению, с моей троюродной сестрой. Сестру звали Ларисой, и в этой истории тоже не обошлось, к несчастью, без «доброй» подружки.
        Мы с Кондратом уселись поудобнее, и Яна начала свой рассказ.
        - Это было в прошлом году. Лариса, которой тогда было всего 17 лет, девушка как говорят «молодая, да ранняя», как-то повстречала свою знакомую 21-летнюю Раю, и они разговорились. Им было что вспомнить - несколькими месяцами ранее девушки пару раз встречались на «блатхатах», где дружки-уголовнички использовали их в качестве «бикс-марух», а если выражаться проще, подружек - «трахалок».
        - Слушай, подруга, - сказала Ларисе Рая, - у меня есть к тебе деловое предложение. - Ты парней ведь не боишься, на квартиру к ним, если что, пойдешь?
        - А что за парни? - насторожившись, спросила Лариса. Тогда, несколькими месяцами раньше, ее на квартиру, где они с Раей познакомились, привел дружок, так после этого она с трудом помнила, что, собственно, с ней тогда было, так как сильно выпивши была. А дружок ее трахнул, а затем своим дружкам «выставил», так и пользовали ее там вчетвером, три дня не выпуская. - За стакан кислого вина, как ты понимаешь, трахаться не буду, - решительно заявила она.
        - Зачем же за стакан кислого, - усмехнулась Рая. - Пойдем на «хату» к приличным людям, иностранцам. Ребята с Кубы. Они обещали дать сто рублей на двоих, ну и пожрать, выпить выставят, естественно. Может и подарочек какой-нибудь заграничный подкинут - бельишко там, косметику. Если стараться будем.
        - А сколько их, иностранцев будет? - Лариса помнила, что в компании, где собирались несколько парней, каждый друг перед другом старается выпендриться, трахает на износ, до одурения, поэтому и интересовалась.
        - Этих будет трое. Да ты не беспокойся, ребята мне хорошо знакомы, они у нас в университете учатся. Двоих я возьму на себя, тебе всего один останется. Ну а если сомневаешься?..
        - Да нет, чего же… можно и попробовать.
        - Небось, проходила все уже, - жестко усмехнулась Рая. - Причем бесплатно. Ничего нового-то за это время мужчины не изобрели и не выдумали, так что нас, слава богу, этим не удивишь.
        Девушки невесело рассмеялись, затем Рая условилась с Ларисой, что позвонит ей и сообщит о предстоящей встрече. Она и позвонила через несколько дней.
        В доме, расположенном в частном микрорайоне, куда девушки приехали на такси, их уже ждали. На столе красовались бутылки с коньяком и шампанским. Была и кое-какая закуска. Ребята были, правда, непривычно темненькими - негры все-таки, но зато такие вежливые и предупредительные, не то, что наши - нахальные, жадные и зачастую немытые хамы. Лариса выпила для храбрости и быстро захмелела. А вскоре она наблюдала, причем с все возрастающим интересом, как один из парней уложил Раю на стол, стянул с нее колготки, задрал повыше и раздвинул ноги, затем стал поливать ей в промежность сгущенное молоко из банки, которое тут же принялся вылизывать. Райка уже через минуту от удовольствия стала дрыгать ногами и кричать «ой не надо, хватит!» - но негр так вошел во вкус, что не успокоился, пока всю банку в нее не влил и не вылизал. «Сладкоежка» - подумала Лариса, раздеваясь, такое она тоже попробовала бы, не отказалась. Двое других парней тем временем сняли со стены четыре растяжки, которые держались за крюк, торчащий из потолка, и стали привязывать Ларису к этим растяжкам, за руки и ноги, поочередно. Лариса еще
подумала, что это немного похоже на спортивные кольца, она видела такие у себя в школе в спортзале.
        Подвесили ее параллельно полу, вниз животом, руки и ноги в стороны. Затем эти двое разделись, обнажив свои черные, уже возбужденно торчащие члены, и стали раскачивать ее, словно на качелях. Теперь, когда Лариса при движении вперед ткнулась лицом в пах одному из парней, она поняла что нужно делать, тем более что ее оголенную задницу обжег хлесткий удар, нанесенный сзади каким-то прутом. Теперь она старалась поймать ртом черный член, летящий ей навстречу, а секундой позже сзади острой болью отдавался входящий с размаху член другого парня, твердый словно камень, который попадал ей то во влагалище, то почти разрывал задний проход. Девушка уже стала терять сознание от этих «качелей», когда ее сняли с растяжек и пристроили вместо нее сопротивляющуюся Раису.
        На этот раз Ларисе связали руки и ноги, и один из весело смеющихся негров достал откуда-то шприц, наполнил его коньяком и стал вкалывать Ларисе в грудь. А чтобы она не кричала, ей закрыли рот, сунув в него ее же собственные трусы. И тут пошло у негров настоящее веселье. Хотя девушки и не видели, чтобы кубинцы что-нибудь пили, кроме, разве, маленького количества спиртного, по их поведению можно было подумать, что они взбесились - иного слова и не подберешь. Рая тоже не избежала участи Ларисы - ей шприцом вкалывали в грудь шампанское, а затем яростно сосали девичьи соски. Девушки кричали от боли - кубинцы же хохотали, этим скотам, видимо, нравилось слышать их крики.
        Сосед, случайно проходивший в это время мимо, услышал доносившийся из дома шум и, зная, что дом этот снимают иностранцы, позвонил в милицию.
        Милиционеры приехали очень быстро, стали стучать, колотить в двери и окна, причем крики бедных девушек были слышны и снаружи, но никто им не открывал. Тогда милиционеры выломали дверь и застали в доме жуткую картину, то есть увидели все происходящее собственными глазами.
        Кубинцы, как выяснилось позднее, находясь под воздействием наркотиков, уже не соображали что творят, и милиционеры «приняли» их, как говорится, в свои объятия прямо на месте преступления.
        Финал этой истории оказался трагическим: Ларису, мою родственницу, так и не спасли, она умерла в больнице то ли от болевого шока, то ли от чего-то еще. А Рая осталась жива, только одну грудь ей пришлось удалить, после чего она надолго слегла в психоневрологический диспансер. Вот и вся история.
        Несколько минут мы с Кондратом молчали потрясенные.
        - Ну, девочки, спасибо вам за все…, - сказал я, вставая. - А в особенности за то, что предупредили.
        Дамы и даже Кондрат в недоумении уставились на меня.
        - Нет-нет, сегодня у нас все было чудесно, просто замечательно, - успокоил я их. - Стол, а потом эти рассказы. А теперь нам осталось лишь поблагодарить наших прекрасных хозяюшек за столь прекрасный прием и уйти.
        Даже в приглушенном свете, исходящем от настенного бра - единственного источника света в комнате, - я увидел, как гневно блеснули глаза Марины.
        - Ой, глядя на ваши лица, я понял, что не совсем правильно выразился, - поправился я. - Извините. Я хотел сказать, что уже поздно, поэтому мы с Кондратом сейчас расходимся по спальням и гасим свет. Ну, а вы, девочки, через минуту-две пойдете нас искать. Кто кого в комнате обнаружит, тот с тем и остается. Правда, это будет по-честному? - спросил я, ни к кому не обращаясь, стараясь в то же время не встречаться взглядом с Мариной, безмолвно продолжавшей метать глазами молнии. Я поманил Кондрата за собой, и мы с ним, прикрыв за собой двери, вышли в темный коридорчик. Там я нашарил рукой ручку двери, ведущую в одну из спален, и, приоткрыв ее, подтолкнул напарника внутрь:
        - Только смотри, братишка, чтобы без подсказок! - шепнул я ему вслед, входя в комнату напротив. Теперь, а я был попросту уверен в этом, все были на меня обозлены, возможно, даже Кондрат, хотя мы с ним неоднократно играли в эти игры и раньше; а мне всего лишь хотелось остаться в эту ночь именно с Яной. Шансов 50 на 50. Ну, кому сегодня улыбнется удача?
        Мне, признаюсь, всегда нравилась эта немудреная игра. Интереснее, конечно, когда больше участвующих, но, тогда, соответственно, меньше шансов встретиться с той из девиц, которую ты себе наметил заранее.
        Буквально за мгновенья оглядев «свою» комнату, я направился к кровати и, сбрасывая по пути части одежды, нырнул в нее, потянув на себя одеяло до самого носа - в комнате было довольно прохладно, и кроме того, меня знобило от возбуждения и азарта, вызванных застольными рассказами.
        Прошла минута, другая, затем я услышал, вернее, почувствовал, что кто-то легким шагом вошел в комнату, и затаил дыхание, чтобы не выдать себя. Итак… Это значит, что девушки приняли наши правила игры?! Здорово! Пару секунд я слышал только биение собственного сердца, потом шепот Яны:
        - Кондрат?..
        Без ответа. Я задержал дыхание. Вновь шаги, уже ближе. Яна подошла к кровати, ее холодная ладонь, скользнув по изголовью, коснулась моей руки, и девушка вздрогнула, когда я сжал ее ладошку в своей. Откинув одеяло, я потянул ее на себя, и она, не удержавшись, повалилась на меня. Не теряя ни секунды, я вытряхнул ее из платья и заграбастал в свои объятия.
        - Не угадала, - прошептал я и впился в ее шею долгим поцелуем. Гибкое, прохладное тело извивалось подо мной, она произнесла лишь: «мне холодно». Это дало мне повод сильнее прижать Яну к себе. Трусики и лифчик последовали вслед за платьем, и я, задрав длинные ноги Яны почти до головы, энергично вошел в ее вагину. Прошло несколько упоительных минут насилия, пока я не почувствовал, что и Яночка, раскрывшись мне навстречу всем своим нутром, полностью включилась в любовную игру. Она задышала глубоко и прерывисто, затем охрипшим голосом стала подбадривать меня, потом стонать. Вскоре наши разгоряченные тела в результате энергичных движений оказались поверх одеяла, ничем не прикрытые, а финалом был бурный финиш на двоих. Отдышавшись, Яна спросила:
        - Хочешь чего-нибудь выпить, милый?
        - Попить, - ответил я. - Просто попить.
        Она ушла нагой, не одеваясь, и вскоре вернулась с бутылкой «боржома» в одной руке и бокалом шампанского - в другой. Девушка присела на край постели, и я бережно прикрыл ее до талии простыней.
        - Не жалеешь, что не попала в комнату к Кондрату? - спросил я, целуя ее плечо.
        - Не знаю, - просто ответила она. Я вздохнул: ну что ж, по крайней мере, честно.
        - Можешь прямо сейчас отправляться к нему, - сказал я добродушно. - А Марину отправь ко мне. Если она не против, конечно.
        - Она такая злая на тебя, Савва, прямо ужасно, - качнувшись ко мне, сказала Яна.
        - Догадываюсь, - ответил я, усмехнувшись, и обнял ее, - теперь, думаю, она мне ужасно мстит. И мстит и мстит, как в том анекдоте.
        Яна засмеялась, видно тоже этот всем известный анекдот вспомнила. Я встал, накинул на плечи рубашку и отправился на поиски туалета. Это мне удалось неожиданно легко, то есть дверь в туалет находилась рядом с кухней, а, к счастью, не во дворе, в отдельно стоящей будочке из досок, как можно было бы предположить, так как туалеты в частных домах в наше время были еще редкостью. На обратном пути я не удержался и стал подслушивать под дверью соседней комнаты. Она не была плотно заперта, и я услышал Маринины стоны. Я улыбнулся. Они с Кондратом действительно мне «мстили», причем с немалым удовольствием для обоих.
        В это самое время сзади подошла Яна и, обняв меня, прижалась всем своим телом. Затем отодвинулась и потянула меня за руку:
        - Ну-ка, ты, хулиган, пойдем отсюда. Ты разве не знаешь, что подслушивать нехорошо?
        Мы уже были в постели, когда я ответил ей:
        - Я хотел подглядеть, но мне это не удалось…, - и провел ладонями по ее телу снизу вверх от голеней до грудей, из-за чего во мне вновь вспыхнуло острое желание обладать ею.
        Обхватив губами сосочек ее действительно красивой (как я и предполагал) груди, я повалился на нее, Яна обвила мои плечи руками и счастливо застонала.
        Мы угомонились, когда было уже довольно поздно, или очень рано, и сразу погрузились в сон.
        Хотя сон мой был непродолжительным, пробуждение оказалось необыкновенно приятным; на выбор нам с Кондратом было предложено: чай, кофе и холодное финское баночное пиво. Мы слабовольно выбрали пиво, и вскоре, сидя на кухне, уминали оставшуюся с вечера севрюгу, запивая ее пивом. Девчонки посмеивались над нами, называли алкашами, а сами, попивая кофе, расхаживали по кухне в своих двухслойных прозрачных халатиках, которые они называли пеньюарами. Трудно было поверить, что именно эти дамочки, такие скромные в эту минуту, всю долгую ночь не давали нам уснуть.
        Нам с Кондратом несколько позднее все же была представлена возможность выпить кофе, только это случилось уже по приезду в бар, куда мы отправились часам к одиннадцати. Марина вела себя с Кондратом подчеркнуто тепло, а меня демонстративно не замечала. Яна занималась своими обычными делами, то есть наведением порядка в баре, а я, сидя у стойки и попивая кофе, рассеянно наблюдал за ней. Когда настало время прощаться, я подошел и, поцеловав Маринке руку, лежащую на стойке, сказал: «Огромное спасибо тебе за все, хозяюшка».
        - Какая же ты, оказывается, сволочь, Савва! - негромко прошептала она, Затем добавила мстительно: - Однояйцовая.
        Я шутливо-виновато склонил голову и отошел в сторону.
        Кондрат тем временем достал бумажник и, положив вчетверо сложенную купюру с портретом «дедушки» Ленина лицом вверх под кофейное блюдце, сказал:
        - Спасибо за кофе, девушки, все было просто замечательно, но, к сожалению, нам пора уходить.
        У клиента, случайно заглянувшего в этот ранний час в бар и стоявшего рядом с Кондратом с чашечкой кофе в руке, от удивления округлились глаза.
        Купюра была сотенная.