Зять для мамы Ирина Словцова
        # Теща не должна хорошо относиться к зятю - это всем известно. Сколько об этом написано историй и рассказано анекдотов - не счесть.
        А бывают исключения?
        Вы не поверите, бывают.
        Просто Марина, героиня романа Ирины Словцовой, - не совсем обычная женщина, поэтому и отношения с людьми у нее складываются нешаблонно, не так, как
«положено».
        Ну какой, скажите, даме бальзаковского возраста по плечу заняться парашютным спортом?
        А отважно пуститься в автономное плавание в мире большого бизнеса и открыть собственное дизайнерское бюро?
        И наконец, много ли вы знаете женщин, которые поддерживают искреннюю дружбу с бывшими мужьями и нисколько этим не тяготятся?
        Вот и муж дочери - нескладный недотепа с ворохом проблем - вызвал у Марины не раздражение, а желание помочь.
        А сама Марина - будет ли она счастлива?
        Появится ли рядом с ней надежный и любящий мужчина?
        Посмотрим…
        Ведь тот, кто делает счастливыми других, наверняка заслуживает награды…
        Ирина Словцова
        Зять для мамы 
        Часть 1
        Новый статус
        Глава 1. Дочка вышла замуж

…Марина возвращалась домой после ночи, проведенной у любовника. Он подвез ее к станции метро, а дальше она решила пройти по парку, из которого были видны окна ее квартиры. Она очень любила, если было время, пройтись по аллеям парка, минуя прямую улицу, ведущую к дому. А сегодня оно было: суббота, раннее утро, первые зеленые листочки на деревьях, по-весеннему оголтелое чириканье воробьев в почти голых кустах… Марина медленно шла по аллее и размышляла о том, как часто жизнь нашими собственными руками выстраивает ловушки. Не один год она старалась, чтобы в их доме было уютно и тепло, свободно и легко всем ее любимым существам, а теперь эти существа делают так, чтобы Марина часть своей жизни перенесла за пределы этого дома. Мать по-прежнему считает себя главой семьи и безапелляционным тоном дает оценку всем поступкам своей сорокашестилетней дочери и двадцатилетней внучки. Двадцатилетняя Алена, по понятному эгоизму молодости, думает, что у ее постсорокалетней матери личной жизни, а в частности секса, быть уже не может. В квартире постоянно толкутся Аленины однокурсники и однокурсницы, материны приятельницы
и аспиранты, которых любезно поставляет кафедра, где мать преподавала много лет. По субботам этот разношерстный «колхоз» дополняется Геннадием - бывшим мужем Марины и, соответственно, отцом Алены.

…Марина даже представить себе не могла, как вдруг в их квартире появится Валентин (так звали ее любовника) и пойдет на кухню, к примеру, пить чай. По дороге он обязательно встретит кого-нибудь из аборигенов их квартирного колхоза и явно не почувствует от этого прилива нежных чувств. Поэтому Марина предпочитала держать подальше от посторонних глаз свои интимные отношения. Она примерно представляла себе, что ее ждет сейчас в собственной квартире субботним утром, но столь бурной реакции предположить не могла.
        Стоило ей появиться в прихожей, как ее 70-летняя мать, сухонькая дама с генеральским голосом, встала у притолоки двери, ведущей в гостиную, и вместо приветствия объявила:
        - Марина, ты преступница! Ты бросила ребенка! Ты проститутка!
        Марине очень не хотелось вступать в дискуссию по поводу того, кого принято считать проститутками и детьми, но она, расстегивая молнию на сапоге, все ж таки парировала:
        - Ну во-первых, ребенку уже двадцать лет. Во-вторых, ребенок был не один, а с тобой, а в-третьих, мама, ты знаешь точное определение проститутки?
        - Это публичная женщина!
        Мать неслась, как вагон, оторвавшийся от состава, с горы… Без тормозных колодок не остановить…
        Марина к любовнику ходила больше отоспаться, отдохнуть от материнских атак, чем за ласками. Хотя с Валентином ей повезло. Он ее любил, жалел, берег, понимал, сочувствовал и звал замуж.
        - Марина, оставь ты их. Ведь укатают они тебя. Там уже все взрослые люди. Проживут и без тебя. Я тебя, Мариша, не тороплю, только давай уж скорее поженимся. Квартира скоро будет готова, можно въезжать.
        Утро сегодня начиналось сказочно.
        - Мариша, просыпайся, - разбудил ее Валентин, - я завтрак приготовил. Тебе принести, или на кухню пойдем?
        Вопрос был существенный, поскольку в ожидании своей квартиры Валентин жил в коммуналке, а Марина в свои сорок шесть лет понятия не имела, что такое коммунальная квартира. Познакомившись с Валентином и впервые оказавшись в экзотических для нее условиях, когда в ванную ходят по графику, она тяготилась коммунальным общением. Любимый мужчина это понимал и старался свести ее маршрут по
«общественным» местам к минимуму. Все сегодня было очень мило: хороший секс, хороший сон, завтрак в постели… Но, как Валя ее ни уговаривал поехать с ним за город, она решила заглянуть домой - все ли в порядке.

…Все было как всегда. Но она еще пребывала в расслабленном состоянии, и ввязываться с маман в рукопашный бой ей ну никак не хотелось.
        - Мам, а ты помнишь, сколько мне лет? Мои сверстницы уже три раза сходили замуж и раз пять поменяли любовников. Я же просто встретила нормального мужика… А ты тут ерунду митинговую несешь…
        - Какой пример ты показываешь дочери? Она и так делает что хочет.
        Так, подумала Марина, пора переводить стрелку, иначе этот несущийся под откос вагон ее снесет.
        - Слушай, мам, - совершенно будничным голосом сказала она. - А говорят, вчера Жириновский опять с кем-то подрался?
        - Я не знаю, как Жириновский, а вот Зюганов…
        Дальше можно было не слушать, и Марина, обрадовавшись, что «переключение программы» произошло успешно, удалилась с поля боя. Зашла на кухню, проверила холодильник, наличие хлеба и решила, что начнет со стирки, а уж потом сядет за компьютер. Как раз, пока она «заправляет» стиральную машину, мать устанет от собственных высказываний и уйдет к себе. Тогда можно будет спокойно поработать, без комментариев.

…Сев за компьютер в своей комнате, Марина надеялась плотно поработать над серьезным заказом, но поняла: день сегодня явно не задался. Не успела она открыть нужный ей файл, как звонок в прихожей, а следом за ним бас бывшего мужа и реплики матери возвестили, что ей поработать не придется.
        - Марьяна, твой дизайнер пришел.
        - Он давно уже не мой, - не вставая из-за стола, крикнула Марина. - Он теперь уже международное достояние… Но все равно, налей ему супа, мне некогда, а Аленки дома уже нет. Она на занятиях.
        Со своим бывшим мужем Геннадием Марина когда-то училась в художественном училище. Но, получив дипломы, каждый из них выбрал для себя свой профессиональный путь. Марина увлеклась дизайном интерьера, а Гена - рекламным бизнесом. В быту он совершенно не приспособлен (или хотел казаться таким), а как профессионал состоялся, в своем кругу был достаточно известным и успешным креативщиком. Он обладал потрясающим ощущением времени, вернее, потребности текущего момента. Он придумывал дизайн для рекламы известных фирм. Правда, очень скоро выяснилось, что для поддержания растущего профессионализма Гене требовались новые симпатии. Он так заинтересованно смотрел на них своими большими карими, чуть навыкате глазами, так склонял свою черноволосую голову к их ручкам, чтобы поцеловать пальчики, так угадывал их тайные слабости, что они быстро сдавались на милость победителя. А сдавшиеся крепости ему были не интересны. Новый проект - новая жертва Гениного вдохновения.
        Когда Марина догадалась об истинном источнике вечного творческого горения своего мужа, она предложила:
        - Ген, давай разведемся, пока мы еще не начали друг другу гадости говорить и орать при ребенке.
        Гена свою жену тоже изучил: чем тише она говорила, тем более удручающи были для него последствия ее слов. На этот раз она говорила шепотом. Он молча собрал вещички, поцеловал пятилетнюю Аленку в макушку и ушел…
        Их дочь никогда не была свидетелем родительских перепалок или ссор. Никогда от матери не слышала ничего плохого об отце, а повзрослев, так и не могла понять, почему родители разошлись. Тем более что папенька частенько приходил к ним домой и вел с мамой чуть ли не задушевные беседы о творчестве своих знакомых, друзей, тихо-мирно интересуясь мнением бывшей жены. Через Маринино плечо заглядывая на экран монитора, вроде невзначай давал ей вполне приемлемые советы. Гена ушел… чтобы иметь право ходить в этот дом, к своей дочери и к Марине…
        Суббота был его «законный» день.
        - Марьяна, твой муж пришел, - кричала из прихожей мать.

«Работы сегодня точно не будет», - с тоской подумала Марина.
        - Во-первых, никакой он уже не мой, а во-вторых, налей ему супу. Мне некогда.
        - Маришка, - как всегда непринужденно улыбаясь и заглядывая ей через плечо в экран монитора, басил Гена, - ну что ты, ей-богу, я же к вам не из-за супа хожу. Хотя… из всех моих жен ты единственная, кто умеет хорошо готовить, - сделал он сомнительный комплимент.
        - Ага, поэтому ты ходишь уже сто лет после развода. За это время можно целую армию поваров обучить, не то что твоих жен. - Отвечая мужу и глядя на экран монитора, Марина подбирала цветной фон для будущего рисунка.
        - Ты знаешь, у них низкий уровень обучаемости. Боюсь, что мой желудок не выдержит курса повышения их поварской квалификации. Ты должна гордиться своими кулинарными талантами и щедро делиться их последствиями.
        - Я горжусь тем, что была первой женщиной, которая дала тебе коленкой под зад. Слушай, Гена, мне действительно некогда. Иди пообщайся с бывшей тещей. Этим ты окажешь мне необычайную услугу.
        - А что, сильно достает? - посочувствовал бывший супруг, в свое время испытавший на себе тяжелый характер Анна Георгиевны.
        - Давай, Гена, шагай на кухню и не задавай лишних вопросов. Кстати, ты зачем пришел?
        - Ты знаешь, у меня сломался монитор. Я хотел Аленкин взять на время.
        - Здрасте вам, ты у нее спросил? - Марина поняла, что уже бесполезно что-либо делать на мониторе, и стала один за другим закрывать файлы. - Ей же курсовые делать и все такое. Ты что, обалдел? С твоими деньгами отремонтировать или купить новый монитор не проблема. Или в твоем агентстве заказы иссякли?
        - Ну, должен же я на чем-то экономить! У меня четыре жены, четверо детей, я их содержу… И неплохо, между прочим. Алене я же компьютер подарил. С этим ты спорить не станешь?
        Марина почувствовала, что еще немного - и она лопнет от злости.
        - Я не стану с тобой спорить, я просто вышвырну тебя вон! Значит, говоришь, у тебя четверо детей и ты их хорошо содержишь, и надо экономить. И экономить ты решил на Аленкином мониторе!.. Мама, ты налила ему суп? Так вылей его в унитаз. Он уже уходит. Да, он вспомнил, что у него срочный заказ, его вызывает клиент… или клиентка… - С этими словами она сняла с дивана кожаный рюкзак Геннадия и всучила ему в руки.
        - Марина, ты озверела? Что ты из-за какой-то железки на мужа руку поднимаешь? - пытался Гена превратить начинавшуюся стычку в шутку, при этом пятясь к двери под напором бывшей жены.
        - Ты мне не муж, и я не обязана чужого мужика кормить-поить, пусть тебя твои жены содержат. - Она все еще продолжала использовать рюкзак вроде тарана, продвигая бывшего мужа к выходу из своей комнаты. - Все, проваливай. Терпение мое лопнуло. - Марина уже почти дотолкала Геннадия до двери в коридор, как вдруг та распахнулась и в комнату вошла Аленка, полная отцовская копия: стройная, черноволосая, с яркими выразительными глазами. У нее было такое решительное выражение лица и воинственно приподнятый подбородок, с какими она обычно, когда была помладше, притаскивала домой бездомных собак и кошек, ворон с подбитыми крыльями и другую живность. Очевидно, на сей раз трофей был либо крупнее обычного, либо упирался, так как Алена чуть замешкалась на пороге. Затем со словами: «Мама-папа, как хорошо, что вы оба дома! Мне ничего не нужно будет повторять», - она за руку втащила за собой молодого человека и представила:
        - Это мой муж…
        На пороге комнаты показался высокий худощавый юноша с вьющимися светло-русыми волосами, широко распахнутыми голубыми глазами, длинными ресницами и пухлым ртом. Он довольно безучастно отнесся к своему появлению пред очами новоявленных тестя и тещи, которые замерли с открытыми ртами, как в дет-ской игре «замри-отомри».
        Первым пришел в себя Геннадий.
        - А он не голубой? - бесцеремонно разглядывая парня, уточнил родитель.
        - А он что, папа, в твоем вкусе? - мгновенно парировала дочь.
        - Алена, не груби отцу.
        - А ты не оскорбляй! Ты человека видишь первый раз, а уже придумываешь всякие гнусности.
        - Вот-вот. Это я и хотел сказать! Я его вижу первый раз. А ты? - повернулся Геннадий к бывшей жене.
        Та, все еще пребывая в шоковом состоянии, заторможенно произнесла:
        - Я тоже его первый раз вижу. Кто это?
        - Мама, я же тебе говорила, что собираюсь замуж выходить.
        - Я думала, ты шутишь. Ты же подала на грант, в Венгрию хотела ехать…
        - Да какие шутки, вот свидетельство о регистрации, мы только что из загса.
        Геннадий взял из рук дочери свидетельство, прочитал, посмотрел на детей, сверяя наличие.
        - Елена Геннадьевна Васильева, Ипполит Иванович Коржиков… Это… вы? - снова обратился он к юноше, который молча и безучастно переводил взгляд то на одного, то на другого участника спектакля «Не ждали».
        - Папа, хватит юродивого изображать, - сердито произнесла дочь и попыталась продолжить церемонию знакомства. - Мы его Полом зовем, так даже стильно.
        - Доча, я понимаю, у вас гормоны играют и все такое… но зачем же так рано замуж выходить?
        Марина уже пришла в себя, обрела дар речи и кинулась на Гену:
        - Ах ты, котяра… Ты чему учишь?! По чужим постелям скакать? Пусть спят… дома… на… законном основании, - и сама удивилась сказанному.
        - Ладно, - решил мирным путем закончить дискуссию Гена. - Давайте все-таки пообедаем, раз уж все собрались. Ипполит расскажет о себе. Мы потихоньку придем в себя. Подумаем, как жить дальше…
        - Тебе бы только поесть! - Марина не знала, как скрыть свою растерянность и обиду на дочь, и вообще не знала, как ей вести себя в этой дурацкой ситуации. Но вдруг подумала, что вариант, предложенный Геной, пожалуй, единственная возможность им обоим сохранить «родительское лицо».
        - Давайте уж накрывайте на стол. Надо же вас, наверное, поздравить… - миролюбиво предложила она и первой отправилась на кухню.

…Остаток субботы неожиданно пополнившееся семейство потратило на перестановку мебели и обустройство комнаты молодоженов. Единственное, что удалось выяснить общими усилиями Марине с Геннадием про дочкиного мужа, - это то, что он ее бывший однокурсник, так как год «потерял», живя во Франции.
        Ранним воскресным утром Марина быстренько собралась, чтобы никого не разбудить, и уехала на дачу приводить свои чувства в порядок. Физическая работа и молчание помогали ей восстанавливать душевное равновесие. Весь день она пропалывала клубнику и цветники в той части сада, которая не просматривалась соседями.

…Она вернулась домой поздно вечером.

«Господи, как мало человеку нужно для счастья, - нежась под душем, расслабленно думала Марина. - Может быть, ничего, обойдется? Иногда скоропалительные браки оказываются счастливыми…»
        Увы, ее ждало разочарование…
        Глава 2. Одни вопросы
        На следующее утро, по традиции выйдя в коридор проводить дочь в институт, Марина, заметив отсутствие юного супруга, поинтересовалась:
        - Ипполит раньше тебя уехал?
        - Да нет, он дома остается, - невозмутимо констатировала дочь.
        - Погоди-погоди, он что, заболел или занятия решил прогулять? - никак не могла прояснить для себя ситуацию вечно работающая Марина.
        - Да нечего ему прогуливать, - как маленькой растолковывала Алена матери. - Он не учится. А на работу его не берут, потому что он от армии косит.
        - Что делает?
        - Мама, ну что ты, маленькая? Газет не читаешь? Ну, не хочет он в армию… Ладно, пока, я уже опаздываю… Можешь его на кухонных работах использовать. Он сознательный…
        Марина ушла к себе обдумывать услышанное. «Не будем волноваться, - утешала она себя, - еще не все понятно… Вот мальчик проснется, поговорим, разберемся». Работа у нее не клеилась, на экране появлялось что-то невразумительное с тоскливыми красками, и, как она ни заставляла себя сосредоточиться, мысли все равно возвращались к скоропалительному замужеству дочери.
        Алена была не только внешне точной копией Геннадия, но и характером пошла в отца. Она с пеленок была уверена в том, что этот мир - для нее. А поскольку ее родители после развода испытывали перед дочкой чувство вины, она научилась хорошо справляться с ними обоими и с каждым по отдельности. Она всегда четко формулировала свои пожелания отцу и никогда не требовала от матери того, что та не могла ей купить. Если ей нужна была моральная поддержка и ощущение надежности и защиты, она обращалась к матери. Но если она творила что-то, противоречащее материным понятиям пристойности, то объединялась с отцом, который, как дважды два, мог доказать бывшей жене, что дочь поступила из лучших побуждений. Единственным человеком, который видел Алену насквозь и с которым невозможно было достичь никакого компромисса, была бабушка. У внучки с ней сложились своеобразные отношения, вроде соблюдения пакта о ненападении. И чем старше становилась Алена, тем теплее становились их отношения. Возможно, внучка просто доросла до той планки, которую ей изначально установила бабушка-генерал. Девочка умела постоять за себя, была
решительна и отличалась от многих своих сверстниц умением выстраивать длинные логические причинно-следственные цепочки. Около Алены вечно крутились молодые люди, не только из института. Она знакомилась с ними на улице, в метро, в кино, в кафе, соглашалась прийти на свидание и… забывала об их существовании на следующий день. Она была настоящей маленькой женщиной, которая знает себе цену, знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели.
        Ипполит был явно инородным телом в маршруте этого «миноносца» в юбке.

«Почему она выбрала этого… этого… не знаю кого? Ведь вместе с ней учатся вполне приличные молодые люди! Самодостаточные, представительные. Может быть, прав Генка, когда говорит, что она не должна вмешиваться в жизнь дочери и что своей излишней опекой только хуже делает?»

«Но ведь если я сделаю пару звонков и попытаюсь хоть что-нибудь узнать об Аленином трофее, это же не опека», - сама с собой беседовала Марина. Ее телефонная книга хранила координаты друзей и подруг дочери - так, на всякий случай. Вот этот случай и пришел. Она позвонила Веронике, с которой Аленка продолжала дружить еще со школы, но та понятия не имела о существовании парня по имени Ипполит. Тогда Марина набрала номер Стаса, однокурсника дочери, чаще других приходившего к ним в гости.
        - Стас, Алена мобильный телефон дома забыла. Она сейчас не с тобой? - начала она издалека.
        - Добрый день, Марина Петровна. - Мальчик был, как всегда, вежлив. - Нет, мы иностранным занимаемся в разных группах. Ей что-нибудь передать?
        - Нет-нет. Я сейчас заеду и привезу ей телефон. А кстати, скажи, ты ничего не слышал об Ипполите?
        - А разве вы его не помните? Он же с нами учился на младших курсах.
        - А сейчас не учится?
        - Ну, он такой крутой стал. - И в голосе Стаса появилась какая-то ироническая нотка. - Живет во Франции, потому что здесь жить негде. Марина Петровна, вы извините, но мне надо уже бежать на лекцию. Всего доброго.
        - Да-да, конечно. - В задумчивости Марина долго держала мобильный телефон в руке… И что все это значит?

… «Крутой» мальчик проснулся к обеду. Прошлепал босыми ногами в туалет и обратно, включил в своей комнате телевизор… Похоже, что он решил там окопаться до прихода Аленки.
        - Полечка, - вдруг услышала Марина непривычно сладкий голос матери. - Ты бы вышел, позавтракал.
        Мать верна себе: молодые люди всегда были ее слабостью.

«Завтрак он уже проспал», - съехидничала про себя Марина и решила все-таки предоставить «Полечке» возможность пообщаться с бабушкой, утолить молодой голод, а уж потом где-нибудь на нейтральной полосе, например у туалета, и прихватить его для разговора… Пока Аленка не пришла…
        Когда юное создание отправилось на балкон подышать свежим воздухом, Марина решила начать разведывательную операцию.
        - Ипполит, ты не против поговорить?
        В ответ только взмах длинных ресниц вокруг безмятежно открытых глаз.
        - Объясни мне, что у тебя за история с работой.
        Тонкие изящные пальцы забарабанили по перилам балкона…
        У нее было такое ощущение, будто она пробирается сквозь густую разросшуюся изгородь шиповника, как у них на даче. Пахнет одуряюще, но все в колючках и ногу поставить негде.
        Пол мычал и молчал в ответ на ее вопросы. Чем больше она слушала его односложные спотыкающиеся ответы, тем тоскливее ей становилось. Парень производил впечатление полного инфантила. Есть квартира, но в ней живет кто-то другой, учился в институте, но бросил. Два года назад призвали в армию, но отправили на докорм по причине дистрофии призывника. На работу в приличную фирму, где есть отдел кадров, не берут, так как нужен военный билет, а его у мальчика нет… Кто живет в квартире? Почему бросил учебу? Почему никто не позаботился о том, чтобы парень получил хоть какую-нибудь профессию?
        - Погоди, а как же ты жил все это время? - пыталась Марина выудить из разговора хоть что-нибудь конкретное.
        - Так… - И опять взмах длинных ресниц и стук тонких пальцев по перилам.
        - А что ты умеешь делать? - не сдавалась Марина. - Я попытаюсь найти тебе работу через своих знакомых. Но я должна знать, в каком направлении хоть искать-то…
        - На гитаре могу играть. - Наконец зять сказал что-то конкретное, но оно не годилось, и она это не засчитала.
        - Это для отдыха хорошо.
        - Вина различать… - Разговор его явно тяготил.
        - Что за бред! Этим деньги не зарабатывают.
        - Вообще-то у меня права есть, правда… Я до Франции водил машину матери…
        Больше поговорить не удалось: на балкон вышла бабушка с ворохом новостей, только что услышанных по радио. Она торопилась объяснить молодым, в какой стране они живут и какую страну потеряли по причине своей полной политической безграмотности. Наступало время Б, и Марина решила уйти на работу. В ее дизайнерском агентстве тоже не обойтись без разговоров, но все же они так не раздражали. Опять же можно было сделать пару звонков, чтобы переговорить с друзьями о возможном трудоустройстве зятя.
        Но сначала нужно было рассказать им о его существовании, вернее, внезапном появлении. За всеми переживаниями и хлопотами по устройству молодых Марина совершенно упустила из виду, что нужно как-то поставить в известность общество о своем новом статусе тещи. Ее «общество» состояло из нескольких подруг и любовника.
        Когда ей хотелось душевной теплоты, она шла к Тать-яне. Когда ей необходима была большая доза эстрогена, она шла к Алле. Когда ей нужен был разбор полетов и подтверждение правильности ее педагогического пути, она отправлялась к Юлии. А когда она вообще ни о чем не хотела думать, она отправлялась к Валентину.
        Татьяна, искусствовед, одна воспитывала дочь, помощи ни от кого не ждала и не получала. Никогда не теряла чувства юмора, оптимизма и душевности - к тем, кого любила. Как-то в ее галерею современного искусства случайно попал финский бизнесмен. Увидев пышные формы гида Татьяны, влюбился и каждый день мужественно постигал глубокий смысл современной живописи (с ее помощью), пока наконец не пригласил на первое свидание. Роман был бурным, но коротким. Бизнесмен через месяц улетел, а у Татьяны открылся талант: она вдруг увлеклась керамикой и стала лепить из глины такие оригинальные вещицы, что в Лавке художника они распродавались влет.
«Жить стало легче, жить стало веселей».
        Алла была заказчицей Геннадия. Как-то он собирался в очередную командировку, а ей загорелось переделать интерьер спальни. Вот тогда-то Гена порекомендовал ей Марину как дизайнера, «который с блеском осуществит все ваши пожелания». Алла, очень красивая, натуральная блондинка, очень ухоженная, очень обеспеченная, уверенная в себе женщина, «работала» женой Олега, занимавшего высокий пост в какой-то международной корпорации. Марина была всего лишь симпатичной, вечно спешащей на работу или к заказчикам разведенной женщиной, которая не могла позволить себе личного стилиста, парикмахера, маникюршу и еще кучу специалистов, призванных лелеять и холить женское тело. Ее заработка хватало лишь на то, чтобы обеспечить сносную жизнь своему малочисленному семейству. Тем не менее Марина и Алла находили общение друг с другом приятным и взаимополезным.
        Юлия работала старшей медсестрой в районной поликлинике, была воплощением благоразумия и надежности. Она рано и очень удачно вышла замуж, воспитывала двоих сыновей и мужа, всегда точно знала, что и кому нужно для счастливой жизни, и не испытывала, как Марина, сомнений в правильности избранного ею пути.
        Общественность к изменившемуся семейному статусу Марины отнеслась благосклонно.

«Маришка, а ты знаешь, как сейчас трудно выйти замуж за нормального мужика? А ваш не пьет, не наркоманит, не дерется, да еще хорошенький какой. Я их видела с Аленой - картинка, а не пара. А какими глазами он на нее смотрит! У меня аж сердце защемило. Теперь и ты можешь свою судьбу устраивать», - порадовалась за подругу Татьяна.

«Да отправь ты их на съемную квартиру. Она получит по полной программе от него и его проблем и через месяц разведется», - посоветовала Алла.

«Ты, главное, не вмешивайся, пусть сами строятся», - сказала ей Юлия.
        Больше всех ликовал Валентин: «В квартире образовалось три семьи: ты, бабушка и молодые. Это же Бородино! А давай-ка ты ко мне перебирайся. Хоть на старости лет поживем в свое удовольствие!»
        Валентин был хирургом-стоматологом и работал в отделении челюстно-лицевой хирургии. Там Марина с ним и познакомилась.
        Как-то у нее дико разболелся зуб под коронкой, она отправилась на консультацию к своему врачу. Та обнаружила в десне кисту и сказала: «Вам нужно делать резекцию корня. Если вы хотите сохранить зуб, да еще глазной, и не заниматься перепротезированием, вам поможет только классный специалист. Я такого знаю, - и на клочке бумаги написала номер телефона и имя: Валентин Юрьевич Скурихин. - Сошлитесь на меня, а то к нему очередь на полгода вперед».
        Марина позвонила Скурихину, объяснила ситуацию, что «дизайнер, что работает с людьми, что ждать не может, что хотелось бы сохранить лицо и дикцию и…». Он прервал поток ее торопливых фраз глубоким баритоном:
        - Завтра в десять утра после врачебной конференции ждите в отделении.
        - А-а…
        - У нас у всех на карманах бейджики с именами. - И, хохотнув совсем неофициально, предупредил: - Меня трудно не заметить.
        Он был прав: когда мимо нее шли участники закончившейся врачебной конференции, на кармане халата самого крупного, высокого, усатого, бородатого, загорелого и белозубого мужчины висел бейджик с именем: Валентин Юрьевич Скурихин. Поймав на себе его взгляд, Марина сделала движение навстречу.
        - Это я вам вчера звонила, - представилась она и подумала, что сказала глупость: ему вчера, как и сего-дня, и завтра, могли звонить десятки женщин. Но он, по всей вероятности, уже привык к глупостям людей, страдающих от боли, поэтому был краток.
        - Снимки захватили? Хорошо. Идемте со мной. - И легко для своего роста и веса зашагал по коридору, не интересуясь, успевают за ним или нет. Открыл дверь ординаторской, пропустил Марину вперед, пристроил на специальный экран с подсветкой снимки ее многострадальной челюсти. Объяснил доходчиво и подробно, что с ней происходит и что он собирается делать. Но… сам остановил поток своего красноречия:
        - Стопроцентную гарантию дать не могу, слишком глубокий маргинальный процесс. Так что вы решили? Согласны на операцию?
        Она хоть и не понимала, что значит маргинальный процесс, была согласна. А куда, вернее, к кому ей еще обращаться? Он поднялся со стула, сразу став выше ее на голову, посмотрел в глаза:
        - Значит, в понедельник утром приходите, оперируемся. Немного отдохнете и в этот же день уйдете домой.
        С утра понедельника ее бил мелкий озноб и одолевали обычные для человека, который лишь приблизительно знает, что с ним будут делать, страхи и сомнения. Она очень боялась за глазной нерв, начитавшись в Интернете, что подобные операции делаются иногда в присутствии окулиста.

…Скурихину ассистировала только медсестра. Она помогла Марине убрать волосы под косынку, посадила в кресло, до горла закрыла простыней и пригласила доктора. Скурихин обработал ее щеку спиртом, предупредил:
        - Сделаю несколько обезболивающих уколов. Остальное вы не почувствуете. - Положил ей на голову крупную ладонь, посмотрел в ставшие огромными от расширившихся зрачков глаза, мягко сказал: - Мы с вами все сделаем хорошо, да?
        Она в ответ лишь закрыла на секунду веки. От него исходила такая уверенность и сила, что она успокоилась. Голова стала легкой и пустой. Его лицо было очень близко, и она уловила аромат его дыхания. Он ей понравился. В вырезе его докторского халата курчавились волосы на груди. Она захотела их коснуться.
«Обычная история, - сказала себе трезвая Марина, - пациентка влюбляется в доктора-спасителя». Марина же, у которой кружилась голова от близко дышащего мужского лица, подумала, что уже сто лет ни один мужчина не возбуждал ее так сильно. Трезвая Марина сказала пустоголовой Марине: «Ты что, с ума сошла? Ты помнишь, сколько тебе лет?» «Помню, - ответила пустоголовая, - примерно как черепахе Тортилле, но я готова сидеть под его скальпелем сутками и чувствовать на себе его дыхание», - и глупо захихикала. «Я и не знала, что ты мазохистка», - безапелляционным тоном поставила диагноз трезвая.
        Операция заняла всего час. Марина так и просидела не шелохнувшись, сцепив руки под простыней.
        Судя по отдельным словам, которые произносил Скурихин, разговаривая сам с собой, он был доволен своей работой… и Мариной тоже. Наложив на десне последний шов, он, как маленькую, погладил ее по голове, похвалил:
        - Молодчина!
        И, оставив на попечение медсестры, вышел из маленькой операционной.

…Через неделю Марина явилась к нему на контрольный рентгеновский снимок - улыбающаяся, счаст-ливая, довольная тем, что лицо встало на место, что боли не мучают, и вручила подарок, сверху положив свою визитку:
        - Надумаете обновить дизайн интерьера, я к вашим услугам…
        Он позвонил на следующий же день, и они отправились в какой-то ресторанчик. И хотя они в самом начале перешли на ты, их встреча была несколько напряженной, как бывает, когда люди думают одно, а говорят другое, и от этой двойственности становятся еще более скованными и неестественными. Они больше молчали, чем говорили; они не танцевали, хотя могли бы, так как в ресторане играл свой оркестр; они могли бы посидеть еще, но он сослался на предстоящий операционный день; они почти не разговаривали в машине, когда он отвозил ее домой. Она была в отчаянии: первый раз в жизни мужчина, который ей безумно нравился, остался к ней равнодушен. Они уже попрощались, она уже взялась за ручку дверцы машины, как неожиданно для себя сказала:
        - Я хочу, чтоб ты знал. Не имеет значения, захочешь ли ты увидеть меня еще раз, но я всегда буду думать о тебе…
        Рациональная Марина была в ужасе. «Что ты делаешь? Уйди с достоинством! У тебя крыша поехала?» - увещевала она сорвавшуюся с катушек влюбленную Марину, но та, кажется, ее не слышала и, дергая неподдающуюся ручку, продолжала говорить молчавшему мужчине:
        - …Я всегда буду думать о тебе, о том, что ты есть, ты кому-то улыбаешься, сочувствуешь, жалеешь…
        Ручка дверцы упрямо не поддавалась. Вечно она не в ладах с этими механизмами. Наконец дверца машины открылась, Марина на прощание провела рукой по щеке Скурихина с наметившейся светлой щетиной, вышла и почти побежала к своему подъезду.
        - Марина, вернись. - Ей показалось, что голос его звучит непривычно жестко. - Пожалуйста.
        Медленно она двигалась к машине, он стоял в полный рост, открывая заднюю дверцу.
        - Сядь, - почти толкнул ее на заднее сиденье, обошел машину с другой стороны и сел рядом. - Не нужно заворачивать меня в целлофан и ставить на постамент. Я живой человек… Я возжелал тебя, как только ты за-крыла глаза и подставила свое лицо под операционную лампу. Я подумал, что это лицо и эти губы нужно целовать, а не уродовать медицинскими инструментами. Неужели ты это не почувствовала?
        - Я решила, что мне это показалось. Я чувствовала твое дыхание на своем лице. Мне нравилось, что ты так часто дышишь, открытым ртом, мне нравился твой запах. Понимаешь? Впервые за много лет мне приятно было чувствовать близко на себе дыхание мужчины.
        - Так? - Снова, как во время их первой встречи, его рот оказался рядом с ее губами, но только теперь его не скрывала операционная марлевая маска. Ответить она не успела, потому что губы их сомкнулись.

…С того вечера прошел год, как они были вместе.
        Глава 3. Лечение и трудоустройство зятя
        Общественность обещала помочь с поиском работы для появившегося родственника. Но первым откликнулся ее бывший однокашник Сашка Федоров, владевший небольшой фирмой по грузоперевозкам. Послушав ее сетования на жестокость кадровиков, предложил свою помощь.
        - Пусть ко мне подойдет, - сказал он Марине. - Если твой зять, как ты говоришь, водитель, я его возьму.
        Обрадованная, что так быстро удалось решить проб-лему, она вечером передала мальчику-зятю адрес, по которому нужно было явиться утром. Увы…
        - Марина, ты что, смерти моей захотела? - кричал ей на следующий день по телефону возмущенный Сашка. - Мне еще детей своих поднимать надо.
        - Что случилось, Саша? - встревожилась новоиспеченная теща.
        - А то, что из-за твоего Пола я чуть не обо… в общем, с ним только в памперсах ездить можно, - решил он не разукрашивать подробностями свой комментарий случившегося.
        - Ты ему отказал? - сразу решила уточнить Марина.
        - Конечно, отказал. Я не самоубийца! Он, наверное, уже дома. Так что можешь у него подробности узнать.
        Господи, а она-то обрадовалась, что так быстро все сумела устроить! Опять все сначала? Но прежде надо узнать причину воплей бывшего однокашника. От Ипполита она так ничего и не добилась, а вечером позвонила Сашкина жена - Лариса, пригласила в гости «чайку попить».
        С Федоровым они дружили лет с четырнадцати. Сашка, в отличие от многих одноклассников, всегда знал, кем он хочет быть - водителем. Учился он на тройки, но лет в двенадцать стал с помощью отца осваивать вождение автомобиля и лечение его «внутренностей». Учительнице математики, которая уж особенно шпыняла его за нерадивость, пообещал: «Когда окончу школу, Надежда Степановна, подъеду к крыльцу на „Волге“ и вас покатаю». И он действительно так сделал: в день выпускного письменного экзамена по математике серая старенькая «Волга», подаренная Сашке отцом на восемнадцатилетие, ожидала учительницу. Сашка сдержал свое обещание, довез математичку до дома и первым из одноклассников ушел служить в армию.
        Вернувшись, стал помогать отцу в автомастерской, занялся грузоперевозкой, а потом открыл свою фирму. Но по неопытности так повел дела, что ему пришлось заложить квартиру, чтобы выбраться из долгов. В это время Сашка уже женился и у них с Ларой родился первенец. Марина подняла на ноги всех знакомых ребят, они собрали нужную сумму, и Сашкина квартира осталась в целости и сохранности. Теперь, когда Сашка собирался проворачивать особо рискованную сделку, Лара звонила Марине и просила
«повлиять».
        - Ларочка, - успокаивала ее Марина, - с этим ничего невозможно сделать. Это натура такая. И потом, он же не дурак, второй раз семью не подставит. - И оказывалась права. Сашка рисковал, но с умом.
        Поэтому когда приятель сказал ей, что Ипполит как водитель - рискованное приобретение, она поняла, что так оно и есть.
        - Ну, рассказывай, что у вас там произошло? - привычно надевая гостевые шлепанцы в уютной квартире Федоровых, поинтересовалась Марина и прошла к уже накрытому Ларой
«чайному» столу.
        - Да ничего такого, Маринка, не произошло. Кофе сама сыпь. Это вот Лара делала печенье. Машину он не знает, водить не умеет… С места газует… Его еще учить и учить, а у меня на это ни времени, ни средств нет. Ну что я тебе объясняю… - с виноватым видом говорил Федоров. Похоже было, что молчаливая Лара еще до прихода Марины уже обвинила его во всех грехах, зная, что муж скор на непродуманные решения. - Если он непременно хочет стать водителем, пусть поищет место в автомастерской, а там и подучится, - посоветовал приятель. - Так-то парень он неплохой. Я понимаю, что ему деньги нужно зарабатывать… Но не могу, поверь, не могу брать к себе непрофессионала.
        Марина понимала, что Федорову неудобно перед ней. Получалось, что в трудную минуту он не может помочь. Но она не собиралась из-за зятя, который сегодня есть, а завтра - нет, подвергать риску свои отношения со старинными друзьями.
        - Саш, ты меня тоже извини. Ведь получается, что я тебе непроверенную информацию дала, понадеявшись на мнение мальчишки о собственных возможностях.
        Потом они стали обсуждать дачные дела, так как были еще и соседями по садоводческому кооперативу, и к концу вечера недовольство друг другом растаяло.
        Отогревшись за разговорами на кухне Федоровых, Марина решила продолжать поиски работы для зятя. Она вернулась в уже сонную квартиру, тихонько пробралась в свою комнату. Листая записную книжку, она выбирала знакомых, которые могли бы помочь найти что-нибудь приличное «для молодого человека двадцати лет от роду, инфантильной внешности и характера, без специальности и без особого рвения к работе». Понятно, что агентство, где она работала, не годилось абсолютно, а вот ее заказчики, в основном люди среднего и высокого достатка - либо владельцы фирм, либо занимающие руководящие должности на предприятиях в разных отраслях, - это был вариант. Сейчас она составит список и завтра начнет обзвон… А можно еще написать резюме, немножко приврать, чтобы добиться приглашения на собеседование… может… кто-нибудь… Она так и заснула с телефонной книжкой в руках… Ночник выключить было лень…
        Через неделю утром дочка вышла из дома под руку с мужем: Ипполит сам нашел работу. Вечером того же дня Аленка кричала в телефонную трубку: «Пол, ты где? Плохо слышно». Часам к восьми вечера Ипполит вернулся. Из обрывков разговоров, доносившихся с кухни, Марина поняла, что, поверив молодому человеку на слово, в какой-то частной конторе ему дали машину с продуктами в обмен на паспорт. Продукты он отвез, получил за них деньги, но обратно в контору не вернулся, так как запутался в дорожной развязке на мосту и попал в незнакомую часть города. Пока разбирался, где он находится и как выбраться, потратил бензин. Его нашли второй машиной, привезли другого водителя, побили и велели больше не появляться.
        Утром следующего дня Марина застала зятя на кухне, катающего яйцо по вздувшейся щеке.
        - Это что? - с дежурным участием поинтересовалась она.
        - Аленка сказала, помогает, - прошамкал зять.
        - От чего?
        - Зуб болит.
        - Судя по твоему виду, надо не яйцо катать, а в поликлинику идти, - посоветовала она, готовя себе кофе.
        - Не пойду… - помотал он головой - то ли от боли, то ли подкрепляя отрицательный ответ.
        - Боишься?
        - Нет.
        - Думаешь, так пройдет?
        - Нет.
        - У тебя полис есть?
        - Нет.
        - И денег у тебя нет, - закончила она допрос. - Так, теперь понятно… - Последнюю фразу она скорее адресовала себе, чем зятю.
        Она собиралась ехать на встречу с заказчиком, но поняла, что ее придется отменить. У зятя просматривался ярко выраженный, даже, скорее, выпученный флюс. Ей придется вести его в платную поликлинику, так как в районной никто с ним разговаривать не будет: медицинского полиса-то у него нет! Можно было бы, конечно, обратиться к Валентину, но она решила, что слишком жирно будет тратить время специалиста экстра-класса на зятев флюс.
        - Давай одевайся, пойдем, - решительно скомандовала Марина.
        Он вяло посопротивлялся, но, видимо, боль была сильная, так как в конце концов парень обреченно поплелся за энергичной тещей на автобусную остановку. Зять все время ворочал головой, очевидно, пытаясь найти наиболее удобное место для своего флюса. Потом все-таки нашел, положив щеку на приподнятое плечо. Так он походил на птенца-переростка со слабой шеей. Она представила, как, наверное, комично они выглядят со стороны: невысокая энергичная дама средних лет в стильном полупальто, с небрежно уложенными под заколку светло-русыми волосами в сопровождении вяло плетущегося молодого человека в длинном свободном толстом свитере.
        В автобусе Марина села у окна, оставив зятя на задней площадке. Ей видна была часть нежной, почти без видимой щетины, щеки и небольшое изящное ухо. Вдруг это ухо заполыхало ярко-малиновым цветом. Марина решила, что у парня резко поднялась температура от флюса. «Не рухнул бы ненароком… Мужики все такие хлипкие», - подумала она и решила перебраться к молодому человеку поближе. Но, встав с сиденья, увидела картину, которая заставила ее еще быстрее двигаться на помощь Полу. Около Ипполита, почти прижимаясь к нему, стоял высокий парень и, делая вид, что тянется к поручню, старался погладить тому бедро.

«Блин, что делать-то? - разговаривала сама с собой Марина. - А если бы это была твоя дочь, ты бы что сделала? А в крик и в шею. Ну, так и действуй».
        Марина приблизилась к гею и зашипела в шею:
        - Голубь сизокрылый, если ты моего сына сейчас в покое не оставишь, я оставлю у себя в руках твоего «мальчика». Ты меня понял?

«Сизокрылый голубь» недовольно двинул костлявым плечом и отодвинулся от Пола.
        - А может, ему приятно? Чего ты вмешиваешься?

«А может, ему действительно приятно, - вдруг подумала Марина. - А как же тогда Алена?» Она чувствовала, что у нее самой поднимается температура, но настойчиво продолжала отталкивать «голубя» от Пола. Так, троицей, они вывалились на автобусной остановке. Случайный ухажер ретировался в другую сторону. По дороге в поликлинику теща с зятем молчали и эпизод не обсуждали. До самого врачебного кабинета его трясло то ли от страха, то ли от озноба. После обезболивающего укола он сидел в коридоре, меняясь в лице от белого до бледно-зеленого цвета. У него был такой несчастный вид, что вся Маринина злость на мальчишку ушла куда-то. Ей было просто жаль его.
        На обратную дорогу ей пришлось заказать такси, поскольку, лишившись зуба, Ипполит лучше себя не почувствовал. Остаток дня за «бедным мальчиком» ухаживала бабушка-генерал, а Марина вдруг обрадовалась пришедшему бывшему мужу. Ей хотелось обсудить с Геной мучивший ее вопрос: почему Аленка, такая умница, выбрала этого ?
        - Мариша, а что ты в конце концов хотела на выходе получить? - рассуждал ее бывший муж, устроившись на диване в своей любимой позе - вытянув на километр ноги по полу. - Вы же ее с матерью так затерроризировали, что она искала для себя нечто вам противоположное. Парень он добрый, тихий, с поучениями не лезет, смотрит на нее влюбленными глазами, психоанализом не занимается. Она принесла домой то, чего у нее не было. Может быть, потом она поймет, что мужчина может быть другим.
        - Гена, сокол мой рекламный, ты стал философом?
        - С вами еще не тем станешь…
        - Наверное, ты прав, - согласилась Марина, - только я не знаю, как помочь. Как только я вмешиваюсь, хуже становится.
        - А ты не лезь, не нарушай баланс, - посоветовал Гена, рассматривая в это время свои ноги в домашних тапочках. - Они сами разберутся. Ты только мысленно представляй, что у них все хорошо.
        - Ты никогда так со мной не говорил…
        - Наверное, я постарел и стал принимать жизнь такой, как она есть.
        Неожиданно и незаметно для себя Марина притулилась к плечу бывшего мужа, потерлась об него, как кошка, пристраиваясь к месту, а потом вдруг спросила:
        - Ты не помнишь, Гена, почему мы развелись?
        - Вредная ты была очень и глупая, - философски ответил Геннадий, приобняв бывшую жену за плечи. Они посидели молча. Марина все-таки решила отреагировать совершенно умиротворенным, задумчивым и несколько отрешенным голосом:
        - Да, а ты был умным ученым кобелиной…
        Гена привычно снял руку с Марининых плеч, промычал что-то неопределенное и засобирался домой.
        Глава 4. Разговор с дочерью
        Оставшись одна, Марина вспоминала, как складывались ее собственные отношения с родителями. Возможно, в прошлом кроется причина ее чрезмерных переживаний за будущее дочери?

* * *

…Ее родители - Анна Георгиевна и Петр Гаврилович - были геологами. Поэтому Марина и ее младшая сестра Нина росли, как раньше говорили, «детьми с ключами на шее». Маленькими они умели разогреть обед, приготовленный бабушкой, потом научились готовить сами, решали, как использовать продукты, оставленные им родителями в холодильнике, а повзрослев, сами стали ходить по магазинам. Сколько Марина себя помнила, отца она всегда видела урывками, а мать была с ними до тех пор, пока младшей - Нине - не исполнилось три года. Как только девочки начали ходить в детский садик, мама оставила их на попечении бабушки и уехала с отцом в очередную экспедицию. Когда Марине исполнилось пятнадцать, а Ниночке тринадцать, бабушка умерла, но мама не захотела менять свой график полевых работ. Сразу же после похорон она снова уехала вместе с отцом. Так впервые Марина почувствовала ответственность не только за себя, но и за сестренку, а еще испытала чувство одиночества и обиды на мать. Она поклялась себе, что выберет такую профессию, которая позволит ей всегда быть дома, чтобы ее дети не страдали от одиночества.
        Единственное, что она унаследовала из профессиональных пристрастий родителей, - любовь к камням. Отец с матерью привозили из экспедиций потрясающей красоты кварцы и яшму, сердолики и кусочки малахита. Отец собрал огромную коллекцию минералов и позд-нее подарил ее кафедре геологии одного из периферийных институтов. Но самые красивые и редкие экземпляры он оставил дома. Красота камней не привела Марину в геологию, но заинтересовала законами совершенства, и она решила стать дизайнером.
        Анна Георгиевна, «согласно требованиям возраста», раньше мужа стала жить оседло и занялась преподавательской деятельностью. Кроме того, она, видимо, считала, что должна восполнить пробелы в воспитании дочерей, образовавшиеся во время ее отсутствия. Но, оставшись дома, обнаружила, что они уже стали взрослыми и в ее советах и помощи не нуждаются. Старшая - Марина - была слишком самостоятельна, решительна и независима. И хоть часто сидела дома - за своими рисунками и эскизами, - поставила между собой и матерью такую стену отчуждения, что пробить ее было невозможно. Младшая дочь - Ниночка - пользовалась бешеным успехом у противоположного пола, а посему дома бывала редко. Нина, благодаря стараниям Марины мало страдавшая в детстве от отсутствия заботы и опеки, пошла по родительским стопам и после окончания института уехала на работу в Новосибирск, там вышла замуж и присылала теперь раз в год, под Рождество, поздравительные открытки.
        Когда Марина собралась замуж, Анна Георгиевна сочла необходимым напомнить ей о семейных традициях клана Васильевых. За день до регистрации брака она торжественным тоном сообщила дочери:
        - Помни, Марина, женщины нашей семьи выходят замуж только один раз - и навсегда. Если будете ссориться, не ищи у меня сочувствия и не ходи ко мне прятаться от мужа. Я этих ваших молодежных штучек не понимаю.

«Как будто я когда-то тебе жаловалась», - подумала Марина.
        - А если вздумаешь разводиться, - продолжала мать безапелляционным тоном, - то знай, что я тебя не приму.

«Ну-у, надеюсь, до этого не дойдет», - самонадеянно решила Марина, а вслух сказала:
        - Спасибо, мама, за благословение и четкие очертания моего светлого семейного будущего.
        На том и расстались.
        На следующий день Марина с Геннадием, расписавшись в районном загсе, уехали отдыхать в Прибалтику. Юрмала, Паланга, Клайпеда, Рига, Вильнюс, Таллин - стандартный по тем временам маршрут, о котором она часто вспоминала даже через много-много лет. Они были молоды, счастливы и любили друг друга. Она купалась в его восхищении и обожании и даже забыла о своем главном недостатке, который скрывала с того самого дня, когда подростком смогла критически оценить свою внешность и фигуру. У Марины были слегка кривые ноги, и она всегда носила длинные юбки, чтобы скрыть это. Геннадий ее успокоил: «У вас, мадам, пикантная французская кривизна. По-моему, это даже сексуально. Долой монашеские наряды. Идем покупать новую юбку». И она действительно носила короткие юбки, пока жила с Геннадием. Развод заставил ее трезво взглянуть не только на свою внешность, но и на возможность содержать себя и дочь.
        Она помнила предупреждение матери и, расставшись с мужем, продолжала жить на их съемной квартире. Потом нашла работу школьного преподавателя в придачу с комнатой в коммуналке. Школа находилась в огромном старинном здании. Большая его часть была занята учебными классами, а меньшая состояла из небольших квартир, в которых жили технические сотрудники и преподаватели школы. Марина получила великолепную квадратную комнату на шестом этаже, так как обещала директору выполнять не только функции учителя рисования, но и дворника. Дочка училась здесь же. К этому времени в квартире Васильевых остались только двое: Анна Георгиевна и Петр Гаврилович. Марина приходила к ним в гости, заботясь о том, чтобы дочь, невзирая на сложные отношения взрослых, получала положенную ей долю бабушкиной и дедушкиной любви.
        Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы однажды в Маринин школьный скворечник не пришел отец. Он попил чайку, послушал все внучкины новости, похвалил уют и тепло в комнате, а на прощание сказал:
        - Маришка, ведь девочке скоро отдельная комната понадобится. Ну, доказала ты всем и матери, что имеешь характер. Хватит уже, возвращайся домой. Ты не видишь, а я-то знаю, что Аннушка извелась. Но ведь и у нее характер-то, сама знаешь, непростой, она тебя просить не станет… Скорее, вся высохнет от тоски. Подумай, головой подумай, не сердцем. Есть ли у тебя здесь будущее? Есть ли у тебя здесь время на то, о чем ты мечтала? Я видел тебя, когда ты лед скалывала с тротуара. Я не уверен, что после такой работы остаются силы на творчество… Подумай, Маришка, о себе, о дочке, обо мне… Я ведь тоже скучаю. Я ведь так радовался, что дедом стал, а внучку вижу редко.
        - Пап, не жди от меня сейчас ответа, ладно? Я подумаю. - Марина была растрогана признанием отца. Значит, он приходил сюда, и не один раз, чтобы посмотреть, как она тут метлой машет. Уж наверное, ему это зрелище удовольствия не доставило.
        Она смотрела, как он спускается вниз по лестнице, и представила, каких трудов ему стоило к ним забраться на шестой этаж, с его-то больными ногами! У нее вдруг защипало глаза, перехватило дыхание, и она побежала за ним, догнала на лестничной площадке, обняла за плечи:
        - Пап, пожалуйста, прости меня. Я постараюсь… вернуться. Вот только учебный год закончится… Аленку тоже ведь не хочется срывать с места…
        Отец похлопал ее по руке, сказал:
        - Я всегда знал, что ты разумная девочка.
        Вот так Марина с Аленой вернулись в отчий дом.

…Марина очень любила отца, хотя видела его редко. Он возвращался из своих экспедиций загоревший до черноты, бородатый, с веселыми глазами и подхватывал на руки их с сестренкой, верещавших на все лады: «Папа приехал!» С его приездом дома становилось просторнее и веселее. К нему приходили друзья, они что-то обсуждали, а маленькая Марина стояла за шторкой у двери тихо, как мышка, и наблюдала за большими бородатыми дядями, которые обращались к ее отцу «Гаврилыч» и называли удачливым геологом.
        Однажды ее наблюдательный пункт был обнаружен бабушкой, и та велела отцу закрывать дверь кабинета, чтобы «дите не слышало аполитичных разговоров».
        Повзрослев, Марина поняла, в чем был секрет отцовского обаяния и притягательности: он знал и принимал людей такими, как есть, не пытался перевоспитывать и поэтому не испытывал разочарований.
        К сожалению, все, или почти все, закончилось со смертью отца. Мать почернела от горя и превратилась из статной, слегка полноватой дамы в худенькую женщину с высокой прической из седых волос. У нее оставались еще хорошо поставленный голос с четкой дикцией и уверенный взгляд голубых, правда, уже чуть повыцветших глаз. Мать стала часто болеть и все чаще учить молодых жизни. Увы, с возрастом наши характеры не улучшаются. Подругам, которые иногда поражались Марининому терпению и предлагали сдать мать в дом престарелых, она отвечала:
        - Девочки, неизвестно, какие мы с вами в этом возрасте будем, если доживем до ее лет, конечно. А потом, она же по стенкам дерьмо не размазывает и не спрашивает у меня, зайдя на кухню, здесь ли туалет. Она совершенно адекватна. Так что отвяжитесь.

…С тех пор, как стало известно, что Алена выиграла грант на обучение в Будапештском университете, дома установилась почти идиллическая атмосфера. Бабушка ходила на цыпочках, Аленка с утра до ночи готовилась к экзамену по английскому языку, а Ипполит заваривал ей кофе и готовил бутерброды.
        Марину сильно расстроило непонятное ей дочерино замужество, но разговор с ней она откладывала, так как понимала, что Аленка запаслась неоспоримыми фактами и аргументами, чтобы убедить мать в правильности своего выбора. Гена тоже постоянно остужал ее пыл и просил не вмешиваться. Теперь же, после эпизодов с Федоровым и грузовиком, у Марины были контр-аргументы. Она не стала следовать мудрым рекомендациям бывшего мужа и нарушила семейную идиллию, затащив дочку к себе в комнату.
        - Алена, что у него с работой? - Прикрыв за собой дверь, она сразу приступила к принудительной (как называла такой стиль общения дочка) беседе.
        - Ничего, ищет. - Коротким ответом Алена явно давала понять, что отчитываться не собирается.
        - А как он ищет, если он дома все время сидит? - возмутилась Марина.
        - Мама, ну ты же современная женщина! Должна знать, что в Интернете существуют сайты с биржами труда. Мы разослали резюме в несколько фирм. Если они их заинтересуют, то его пригласят на собеседование, - тоном учительницы начальных классов сообщила Алена.
        - Знаю я эти сайты. Да у него скорее мышцы атрофируются, чем вы получите ответ! Я же предлагала ему хотя бы курьером начать в газете у моего приятеля. Там нет военного стола. А потом, может, что-то и другое подвернется. Ведь человек, когда долго не работает… ему уже трудно войти в какой-то ритм. Ему уже требуется помощь психолога.
        - Он не может работать курьером, потому что ему придется ходить по улицам, в метро… А милиция к парням часто цепляется - и все, заметут.
        - Ему сейчас двадцать, так? - гнула свое Марина. - Учиться он уже не хочет, на работу его не берут из-за этих неоформленных документов военкоматовских. Так это что, еще лет восемь он у нас на шее будет сидеть? Зачем он тебе нужен? - наступала Марина на дочку и уже понимала, что разговор затеяла зря.
        - Это тебе нужна помощь психолога! Мам, чего ты хочешь? - вскипела Алена. - Чем он тебе не нравится? Посмотри кругом, чем он хуже других? У тебя в агентстве каких только уродов нет: и курят, и пьют, и колются, а ты с ними возишься! Сю-сю-сю, Игорь талантлив! Сю-сю-сю, Петя чувствует цвет! Пол-то чем хуже их? - Дочка уже почти кричала в запальчивости.
        - Он хуже тем, что приходится мне зятем, только и вся разница! И тем, что я вынуждена его содержать, и тем, что ни с того ни с сего должна терпеть чужого человека в доме!
        - Мама, да ты в доме-то не бываешь! - с надрывом констатировала дочь.
        - Как не бываю? - оторопела Марина.
        - Да сколько я себя помню, меня бабушка всегда пасла. А ты то лекции в колледже читаешь, то у тебя встреча с заказчиком.
        - А выходные…
        - А в выходные ты у компьютера сидишь или к Валентину уходишь.
        Чувствовалась папина закалка. Дочка ловко переводила разговор в другое русло, превращая мать из обвинительницы в обвиняемую. Ах, Геновы гены!
        - Подожди-подожди, дорогуша, - попыталась Марина сохранить родительское лицо. - Мы начали с другого, мы говорили о том, что супруг ваш не соответствует занимаемой должности: не поит, не кормит и не помогает.
        - Мы говорили о том, что меня он устраивает и что у меня нет времени на разборки, у меня английский. - Алена уже достигла спасительной двери из комнаты, оставив за собой последнее слово, а мать принялась искать в косметичке недавно купленные таблетки валерьянки.
        Глава 5. Прозрение

…Как ни заняты были люди своими проблемами, весна, не спрашивая их, вступила в свои права. Соблазнившись ярким солнцем, свежей зеленью деревьев, Алена с мужем решили пойти в парк и «может быть, зайти в гости». «А то я совсем от этого английского одурела», - объяснила дочь свое решение выйти в свет. В кои-то веки Алена надела юбку. На ней был новый трикотажный костюм, привезенный отцом из очередной командировки. Закрывая за ребятами дверь, Марина подумала: «Татьяна права, действительно красивая пара».
        Бабушка-генерал, как всегда, была на посту у окон с полевым биноклем. Она смотрела удалявшейся паре вслед.
        - Наш бутончик как тростиночка, а у Ипполитика, оказывается, широкие плечи.

«Боже, что делает с нами возраст!» - подумала Марина. До недавнего времени она не слышала от матери такого количества слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Ну-с, пока «бутончик Аленушка» гуляет с «Ипполитиком», а бабушка наблюдает за прилегающей к дому территорией, можно сделать несколько звонков.
        Марина понимала, что последние события привели зятя в состояние депрессии. Как бороться со стрессом и депрессией своей дочери или своей собственной, она знала. А вот как помочь с такой бедой справиться два-дцатилетнему юноше - понятия не имела. Она взяла телефон из прихожей, заперлась у себя в комнате и стала срочно проводить заочный консилиум.
        - Ну хочешь, я приду и разопью с ним бутылку вина? - предложил ей Гена. - Очень сильное средство. Хандру как рукой снимает.
        Марина возмутилась:
        - Гена, подумай еще, а не предлагай банальности.
        - Ну, можно еще в баню сходить, попариться. Бегом трусцой заняться. Все гнилые мысли враз выветрятся.
        - Можешь не продолжать, - остановила поток идей бывшего мужа Марина. - Я поняла, что тебе просто нужна компания. Все, Гена, спасибо за участие.
        Юлия - вот кто ей поможет! Ведь у Прохоровых двое сыновей. Она быстренько объяснила подруге ситуацию и спросила:
        - Как ты думаешь, может быть, взять его с собой в магазины, походить, посмотреть и купить что-нибудь из вещей? Джинсы или куртку?
        - Мариша, да что ты! - посмеялась Юля. - Это для девчонок годится, а мальчишки пока сами в себе не переболеют, не передумают, толку не будет.
        - Я слышала, что один тридцатилетний «мальчишка» пребывал в депрессии восемь лет и дошел уже до состояния бомжа, а потом «оправился» и стал известным художником. Если ты о таких сроках говоришь, то меня они не устраивают.
        - Честно говоря, у наших ребят стрессов не было. Павел их определил в спортивные секции, дома боксерскую грушу повесил. Если кто-нибудь из мальчишек расстроен чем-то или злой приходит, то они сами по этой груше лупят до одури. И вроде как все у них проходит. Наверное, у вас что-то другое должно быть…
        Марина поблагодарила приятельницу и позвонила еще Валентину и Сашке Федорову, у которых тоже были сыновья. В результате всех консультаций у нее появился список наиболее популярных средств борьбы мужского населения с депрессией: выпивка, баня, секс, бег трусцой, боксерская груша, разговор по душам. Ни одно из этих средств Ипполиту не подходило, и она поняла, что ей требуется консультация специалиста. Она включила компьютер и после недолгих поисков нашла объявление о семинаре
«Тонкости мужской психологии, или Как воспитывать сыновей». Занятия ведет кандидат психологических наук Тамара Павловна Рожкова.
        Решено, завтра у нее относительно свободный день, и она выкроит пару часов, чтобы узнать, как помочь двадцатилетнему зятю.
        Ну вот, с семейными делами на ближайшее время более или менее ясно, теперь можно и поработать. Но поработать Марине не пришлось…
        - Марьяна, иди сюда! Скорее! - встревоженно позвала ее мать, до сих пор сидевшая с биноклем у окон.
        - Мам, если ты опять будешь уточнять, кому принадлежит новая машина у нас под окнами, то я тебе заранее скажу: не знаю.
        - Плевать мне на твою машину. Иди посмотри: наши возвращаются чуть ли не бегом, - почти крича, сказала ей мать и сунула в руки бинокль.

«Господи, ну что я делаю, мне ведь не семьдесят», - подумала Марина, но, сбитая с толку состоянием матери, поднесла бинокль к глазам. Ипполит с Аленой действительно шли очень быстро. Казалось, еще чуть-чуть, и они побегут.
        - Ну мало ли, может, у кого-то из них от излишков кофе несварение желудка случилось, - успокоила себя и мать Марина.
        - Подол юбки от несварения не отрывается, - зло сказала ей мать. - Какая ты невнимательная!
        Ребята подошли еще ближе, и Марина увидела, что сбоку у Алениной юбки болтается кусок вырванной ткани. «Странно все это. Ну, да сейчас все выяснится». Бабушка-генерал меняла дислокацию, направляясь в прихожую. Через несколько минут щелкнул замок открываемой двери, и молодые люди оказались в прихожей.
        Ипполит был таким же спокойным, каким он уходил из дома два часа назад. Алена часто дышала, лицо ее было мокрым от пота, глаза казались огромными и бездонными из-за расширившихся до границ радужной оболочки зрачков.
        - Что случилось? - Марина старалась сохранять спокойствие и чувство юмора. - За вами собаки гнались?
        - Почти угадала, - делая глубокий вдох, сказала Алена. Ткнула в бок Ипполита и продолжала: - К нему милиция прицепилась, проверка документов. Приш-лось бежать. Вот, - она взяла в руку клок, оторвавшийся от юбки, - зацепилась за что-то! Можно все вопросы потом? Я хочу в душ. Я такая мокрая от страха, что аж противно.
        Алена проскочила из комнаты в ванную с полотенцем и заперлась там. Ипполит собрался было пойти к себе, но Марина его остановила:
        - Я вижу, тебе это не впервой? Ты даже не запыхался?
        - Я хорошо бегаю. - Так и не подняв головы, он юркнул за спасительную дверь, зная, что Марина никогда в комнату к ним не войдет.
        Марина никогда не прислушивалась к разговорам о службе в армии. Ее эта тема не интересовала. В юности она не мечтала, как некоторые из ее однокурсниц, выйти замуж за военного и не посещала танцевальных вечеров в военных училищах. В ее семье не было профессиональных военных - мужчины воевали во время Великой Отечественной (так кто ж тогда не воевал?). Об армии она знала только по нескольким советским фильмам вроде «Иван Бровкин на целине», «Лето рядового Дедова». Там все было весело и благопристойно: отцы-командиры, благородные офицеры, смышленые рядовые. И все друг другу друзья и товарищи. Разговоры о дедовщине и других «прелестях» армейской жизни проходили мимо: у нее росла дочь.
        Правда, в прошлом году ей пришлось потратить немало нервов и сил, чтобы помочь Юлии. Старший сын Прохоровых попал в отделение милиции во время призыва, хотя учился в вузе с военной кафедрой. Марина и звонила, и ходила к своему однокашнику Косте Малахову, занимавшему высокий пост в УВД, и просила его «выручить мальчика». Костя ей еще тогда сказал: «Марина, ну что ты лезешь в это дело? И меня втягиваешь! Ведь знаешь, что не люблю с военными связываться. И брось ты свои привычки палочки-выручалочки. Знаешь, как моя мать говорит? „Не делай никому добра, не получишь и зла!“» Костя побурчал-побурчал, а парня Прохоровых через сутки после облавы в своей машине привез домой…
        Когда она увидела испуганную Алену с разодранным подолом юбки, мокрую от пота и с огромными, во все лицо, глазами, она поняла, что проблема, которую она старалась не замечать, уже вошла в дом. Ее дочь - жена дезертира, нет, не так - уклониста, так это, кажется, называется. Марина всегда была законопослушной гражданкой и пришла от своей догадки в ужас.
        Как на экране монитора, в ее мозгу прокрутился маленький киноролик: ее Алена под руку с мужем прогуливается по весеннему бульвару, держа за руку годовалого сынишку. Их останавливает патруль, один из военных протягивает руку за документами Ипполита… Испуганное личико ребенка, потому что папа куда-то бежит, а ему вслед кто-то кричит…
        Бред, наверное, но все-таки получается, что она в своем доме прячет человека, нарушающего закон! Это вам не дамское рукоделие, это уже мужские игры.
        Прежде чем поддаться панике и вообще принимать какое-то решение, она всегда старалась собрать максимум информации. Она вспомнила про объявления «Юридическая помощь призывникам», расклеенные чуть ли не на каждом фонарном столбе, мимо которых она всегда проходила не останавливаясь. Скорее всего ей нужна консультация адвоката. Так ли все мрачно, как можно предположить?
        В целях конспирации она отправилась в другую часть города. В приемной юридической консультации посетителей не было. Несколько «безработных» юристов обсуждали результаты последнего хоккейного матча. Но когда она сформулировала тему, на которую хотела бы побеседовать, ни один из них не пригласил ее в свой кабинет. Они переглянулись и хором объяснили: «Это у нас Пал Палыч знает, по коридору налево». Пройдя по каким-то закуткам, она добралась до восьмого кабинета, где сидел пожилой седой Пал Палыч и завершал телефонную беседу:
        - Да, договорились. На суд я приду. Всего хорошего. Садитесь, пожалуйста. - Практически без паузы, отделявшей законченный разговор от предстоящего, пожилой юрист кивком показал ей на облезлый стул. - Я вас слушаю.
        После сбивчивого рассказа Марины адвокат уточнил:
        - Значит, вы не мать? Документы у него не оформлены… Так-так-так… - Побарабанил пальцами по столу и внезапно спросил: - А вы хотели бы иметь внуков?
        Марина удивилась предложению обсудить демографическую проблему, но, как воспитанный человек, тему поддержала:
        - Рано или поздно они же все равно появятся.
        - Если вы хотите сохранить семью вашей дочери, то лучше, если бы они появились рано, - многозначительно посоветовал Пал Палыч.
        - Как это? - Она была совершенно сбита с толку.
        - Да очень просто. Если рождается ребенок, то отец младенца получает отсрочку на три года. А за три года можно родить второго ребенка, а когда ему будет два-дцать семь лет, то он призыву уже не подлежит.
        - А как быть, если ребенка еще и в проекте нет?
        - Он сидит дома до примерно шести-семи месяцев беременности.
        - Своей?
        - Ценю ваш юмор. Нет, жены. А потом идет в военкомат и предоставляет справку о том, что жена на таком-то сроке беременности. И его уже не призывают. Потом приносит справку о рождении ребенка, и так далее.
        - А раньше нельзя?
        - Не советую. Если он появится раньше, ему могут предложить: «Ну, пока срок еще маленький, ты пока послужи, а потом мы тебя домой отпустим». А пока туда-сюда пересылают документы, он все два года и оттрубит.
        - А когда он все-таки появится в военкомате, его не привлекут к ответственности?
        - Ну пусть скажет, что жил в другом городе, потому что нашел там работу.
        - Скажите, Павел Павлович, а есть достойное решение этой проблемы?
        - Вообще-то люди, если у них сыновья рождаются, готовятся к этому заранее. В спортивные секции, например, отдают, чтобы юноши могли себя защитить. В институт поступают с военной кафедрой, трудоустраивают на предприятия оборонной промышленности. Но он у вас, как я понял, не студент. И родители у него не пенсионеры, и он не сельский учитель и не сельский врач. Так что улучшайте демографическую ситуацию в стране - мой вам совет. Да, и вот еще что. Вы можете сходить в Комитет солдатских матерей, они там тоже что-то предпринимают.
        Марина выложила юристу 250 рублей за душевный разговор и отправилась осмысливать услышанное.
        Нужны какие-то конкретные действия. Но какие? Можно было бы посоветоваться с Валентином, ведь у него взрослый сын. Но она не хотела засорять отношения с любовником своими проблемами.

* * *
        Слишком многие - и разные - люди говорили ей о Комитете солдатских матерей. Значит, игнорировать его существование нельзя. Она нашла адрес в телефонном справочнике и отправилась туда в один из свободных вечеров.
        Комитет располагался на первом этаже жилого дома почти в центре города. Вывески нигде не было, но дверь практически не закрывалась, так как, придерживая ее, в помещение комитета по одному или парами все время входили люди. Оказавшись внутри, Марина осмотрелась. Скорее всего здесь раньше тоже были квартиры, которые перепланировали, чтобы обустроить офис. Центральным было помещение, оформленное как небольшой зал - со стульями и деревянными скамьями посередине. От зала узкий короткий коридор вел в глубь помещения, где начинались кабинеты сотрудников и волонтеров комитета. За скамьями на стенах висели стенды.
        Марина решила обойти их, чтобы понять, хотя бы примерно, направления деятельности общественной организации. На стендах висели рекомендации о том, какие документы нужно носить с собой призывнику, чтобы оказать достойное сопротивление, если его вдруг остановит милиция. Был там список всех предоставляемых отсрочек от службы в армии и разъяснения к ним. Там же - перечень медицинских показаний, на основании которых молодой человек может получить отсрочку или вообще освобождение от службы в армии. Она изучила расписание занятий призывников по защите их прав и нашла объявление о том, что любой желающий может принять участие в работе комитета: дежурить в течение дня, оказывать юридическую консультацию, набирать тексты на компьютере, копировать документы, рассылать факсы…
        Марина вдруг уткнулась глазами в фотографию юноши в черной рамке, прочла имя и фамилию. Портрет стоял на высокой тумбочке, и рядом с ним лежали живые цветы, а выше, на листе ватмана, прикрепленном к стене, было написано, что мальчик скончался в воин-ской части номер… «от телесных повреждений, нанесенных во время избиений в казарме»… А рядом висел длинный список фамилий юношей, погибших по таким же обстоятельствам, только номера воинских частей и названия округов были разные…
        - Вы у нас впервые? - вывел ее из оцепенения несколько тусклый женский голос. Она оглянулась. Перед ней стояла седая как лунь старая женщина с прямой спиной и живыми глазами.
        - Да, я зашла первый раз. Хотела посоветоваться…
        - А вы присаживайтесь. Через десять минут начнется общая беседа. Возможно, вы узнаете из нее то, что вас интересует. А если нет, тогда подойдете к нашему юристу или к Алевтине Федоровне.
        Марина выбрала себе дислокацию поближе к выходу, чтобы в любой момент удрать, если разговор ей покажется скучным и бесполезным. Со своего места она могла рассмотреть практически всех людей, которые в этот день пришли в комитет. Здесь были женщины - ровесницы Марины, как она предположила, с сыновьями. Здесь были девчушки - ровесницы Алены, пришедшие под руку с молодыми людьми. Здесь было несколько бабушек и несколько пап. Вполне возможно, что теща была всего одна - Марина…
        Моложавая женщина в строгом костюме, вышедшая из двери одного из кабинетов, звонко поздоровалась со всеми и вышла к первому ряду сидевших.
        - Меня зовут Алевтина Федоровна, я председатель Комитета солдатских матерей - для тех, кто меня не знает. И я предлагаю начать наш разговор так, как это мы делаем обычно, - с рассказа о проблемах, с которыми вы столкнулись. А я по ходу буду их комментировать и объяснять ваши права. Здесь присутствуют родители, которые уже приобрели и опыт, и закалку в общении с чиновниками комиссариатов города, так что они поделятся тоже своими впечатлениями и дадут вам свои рекомендации. Ну, с кого начнем? - Алевтина Федоровна доброжелательно оглядела аудиторию…
        - Ну, может, я расскажу, - нерешительно переступил с ноги на ногу мужчина, державший в руках кепку. - У нашего сына диабет, и он по медицинским показаниям не подлежит мобилизации, но ему написали в карточке «годен», и вот теперь мы обиваем пороги кабинетов и доказываем, что белое - это белое.
        - У кого аналогичная проблема, поднимите руки, - попросила Алевтина и, увидев несколько вскинутых рук, решила, что вопрос стоит обсуждения. - Я попрошу Ангелину Викторовну - вот она сидит около меня - рассказать, как действовала их семья в аналогичной ситу-ации.
        Принцип организации беседы Марине стал понятен - что-то вроде сеанса психотерапии Кашпировского и обмена опытом. После Ангелины Викторовны выступила другая женщина и стала рассказывать, каким образом матерям удается проникать на территорию районных военкоматов, несмотря на то что там «установили уже три вертушки и всячески препятствуют нашему присутствию»…
        Ей же хотелось совершенно конкретных, четких рекомендаций. В конце концов, она могла получить их и сейчас, если бы располагала временем… Марина потихонечку стала пробираться к выходу.
        - А вы что-то уже услышали полезное для себя? Женщина, которая пробирается к выходу, я к вам обращаюсь! - услышала она голос Алевтины и поняла, что речь идет о ней. Она остановилась, обернулась и обнаружила, что стала притяжением внимания аудитории. «О Господи, вот только публичности мне и не хватало!»
        - Да-да… - поспешно сказала она. - Я уже услышала все, что мне требуется. Извините. - И еще проворнее стала пробираться к выходу.
        Марина давно собиралась пойти к Юлии Прохоровой, приятельнице, с которой они дружили уже лет два-дцать. Она даже не помнит, при каких обстоятельствах они познакомились. Так это было давно. Юлия работала старшей медсестрой их районной поликлиники, была замужем за начальником отдела кадров сети универсамов и воспитывала двоих сыновей.
        Марина надеялась, что подруга подскажет ей, каким образом можно получить законное освобождение от службы в армии по медицинским показаниям. А если еще дома окажется ее муж Павел, то это будет идеальный вариант. Она расспросит его о том, как при желании кадровик может закрыть глаза на отсутствие военного билета.

…Павел был дома: очевидно, он стоял в прихожей, так как его голос слышно было еще с лестничной площадки первого этажа. Как только она позвонила, с внутренней стороны двери послышался удар крупного тела. Это пес Прохоровых таким образом показывал хозяевам, что пришел в гости человек, которому они (он знает точно) всегда рады. Стоило только двери открыться, как Джимка кинулся ей в ноги, виляя хвостом.
        - Проходи, Петровна, - приветствовал ее Павел, только что вернувшийся с прогулки, - проходи, я вот только сейчас ошейник с этого кабыздоха сниму, да и тоже с вами чайку попью.
        - А мы как будто тебя звали, - выглянула полнолицая румяная Юля. - У нас, может, свои, девичьи разговоры.
        - Да ладно, - кокетничал Прохоров, - вспомнила бабка, как в девках была. Петровна к нам так редко заходит, что я уж и забывать стал, как она выглядит-то. Я сейчас…
        Марина в какой-то психологической книге читала, что женская дружба носит некий терапевтический оттенок: если прийти к приятельнице в гости, чаю попить, вкусненького поесть, поболтать, пожаловаться - станет легче. Так у них было с Юлией. Они бегали друг к другу в гости особенно часто, когда над их семьями сгущались облака. Был период, когда Павел начал пить, и Юлия с сыновьями все вечера, иногда до ночи, проводила у Марины. Возвращалась домой, когда муж, угомонившись и устав от самого себя, засыпал. Слава Богу, этот запойный кошмар закончился так же внезапно, как и начался.
        Марине нравилось бывать у Юлии, поскольку та относилась к породе людей, которые всегда уверены в том, что поступают правильно, и они действительно поступают правильно. В ней была спокойная домовитость, которой не хватало Марине, Юля умела слушать не перебивая и хранить доверенные ей тайны.
        - Хочешь супу грибного, только что сварила? - стряхивая вафельным полотенцем невидимые крошки с кухонного стола, спросила приятельница. - Мои за-жрались совсем. Два раза подряд щи сделала - уже надоело. Ну, рассказывай, как дела у тебя.
        Марина вкратце изложила последнюю сводку с поля боя: зять прошел собеседование в нескольких фирмах, нигде не отказали, но и не взяли, обещали позвонить; разослал резюме по электронной почте в несколько фирм. Вот «ждем-с». Она просила у Юлии узнать, какие врачи могли бы помочь в оформлении соответствующих документов и какая сумма потребуется, чтобы оплатить их помощь. Не успела Марина договорить, как Павел, до этого слушавший ее с нескрываемым неудовольствием, зло прервал ее на полуслове:
        - Вот вы, бабы, сначала парней портите, а потом пищите, что настоящих мужиков нету. Откуда он мужиком станет, если ты его ватой обложила? - возмутился он и высоким фальцетом передразнил: - «Тут упадешь, тут подскользнешься, тут возможен нервный срыв!..» - И снова перешел на бас: - Он во Франции один жил? Один! Значит, как-то он себя обиходить может? Может! Да выгони ты его к чертовой матери! Пусть, в конце концов, послужит в армии, вернется - поумнеет.
        - Если вернется… - тихо возразила Марина, пораженная резким монологом Павла. Она никогда его не видела таким злым.
        - Что? Да половину страшилок про армию вы же и понадумали со своим Комитетом солдатских матерей. Если бы этих ненормальных не пускали в воинские части, то порядка было бы больше. Я приехал в этот город из деревни - меня никто не ждал. Я пошел на стройку, получил общежитие и сам заработал себе и эту квартиру, и все остальное. Я сам стал тем, что я есть сейчас. И меня никто не тронет, и моих детей никто не тронет. Да что ты мне все знаки делаешь? - обратился он к жене. - Должен же ей, - и он резко показал на Марину пальцем, - кто-то правду сказать. Я уж закончу, раз начал.
        Марина как оглушенная сидела, помешивая чайной ложечкой в давно уже пустой чашке. Павел продолжал:
        - А по поводу твоего вопроса я тебе отвечу: я мог бы найти применение этому инфантилу, у нас сеть универсамов большая… Но если у него документы не в порядке, зачем мне нарываться на неприятности? При первой же проверке кадровой документации все выяснится. Зачем мне рисковать ради какого-то сопляка? И Юлию не втравливай в это дело. Нравится тебе сюсюкать - ты и сюсюкай. - К концу обвинительной речи лицо Павла побагровело. Марина подумала, не поднялось ли у него давление.
        - Павел, прекрати гавкать! - прикрикнула на супруга Юлия. - Ты бы всех построил и выпорол поочередно. А ты не помнишь, когда у тебя недостача была, когда ты еще продавцом-кассиром работал? Тебя кто выручил? Мужики, что ли, коллеги? Тебя же, молодого дурака, взрослые тетеньки пожалели: одни деньги по кругу собрали, а другие за тебя поручились. А ты не помнишь, как в прошлом году Марина к своему приятелю-милиционеру бегала из-за твоего старшего сына? Так что давай не распускай язык. У каждого в жизни есть ситуация, из которой одному не выбраться.
        Павел, чертыхнувшись, встал из-за стола и направился из кухни в коридор.
        - Да слава Богу, - сказала Юля, глядя ему в спину, - что она мальчику помогает. Одним озлобленным человеком на свете меньше будет. - И, отвернувшись от мужа, ласково обнадежила: - Я, Мариша, все узнаю и все, что можно, сделаю. Только ты зятя своего непутевого все-таки отправь в его районную поликлинику за амбулаторной картой. Может быть, какие-то зацепки в ней можно найти. Давай я тебе еще кипяточку подолью.
        - Знаешь, Юля, я, пожалуй, пойду. Мне твой Паша кипяточку налил - на сто лет хватит, - засобиралась Марина.
        - Да не обращай ты на него внимания. У него климакс начался, вот он и бесится. То с Захаром, соседом гаражным, квасит, то диету какую-то соблюдает, то вот орет на всех.
        - Хорошо, я постараюсь, - надевая плащ, пообещала Марина. Поцеловала подругу в румяную щеку и торопливо попрощалась.
        Глава 6. Начало операции «Макаренко»
        Семинар, на который Марина возлагала большие надежды, проходил в небольшом зале кинотеатра, и зал этот был полон женщин самых разных возрастов. «Оазисами» смотрелись единичные мужчины, вызывавшие откровенно жгучий интерес у собравшихся дам.
        - Марина Петровна, а вы какими путями здесь? У вас же дочь, кажется, - окликнула ее женщина с соседнего ряда. Она обернулась и не узнала: серое лицо без косметики, конский хвост не по возрасту и не для грузной фигуры. Но голос был знаком. Женщина, пробиравшаяся по пустому ряду к ней, продолжала говорить: - Вы меня не узнаете? Меня многие не узнают. - И наконец подошла к ней, протянула руку: - Здравствуйте, Марина Петровна, я мама Валеры Климова, помните?
        - Конечно, помню! Как он, все еще служит? - Наконец-то она узнала мать бывшего однокашника дочери.
        - Недавно вернулся. Два месяца назад. - И ее глаза, чуть ожившие в начале встречи, снова стали потухшими. - Знаете, у меня такое ощущение, что у меня был цыпленок, а мне вернули утенка.
        - В каком смысле, Вероника Викторовна?
        - Он же был добрый, веселый мальчик. А тут из своей комнаты склад боеприпасов устроил. Чуть что - вскипает с полоборота. Ребята, которые раньше с ним дружили, до армии, перестали к нему ходить. Он говорит, что ему с ними неинтересно. Я ему джинсы новые купила, куртку. Ведь вырос же изо всего - а он даже и спасибо не сказал. А банке сгущенного молока радуется, как ребенок.
        - А работу он нашел?
        - Да вот взяли его на мебельную фабрику, но ему, кажется, не нравится. Я уж ему сказала: «Валерочка, потерпи, это ведь только начало. Надо же на что-то жить. Потом найдешь что-нибудь получше». А вы как сюда попали?
        Марина не успела ответить.
        На сцену кинозала пружинящей походкой вышла подтянутая, стройная медноволосая женщина в голубом костюме, подчеркивавшем красивый цвет волос до плеч.
        - Здравствуйте, дорогие мои! - приветствовала она собравшихся приятным голосом, и по реакции «дорогих» Марина поняла, что многие здесь не первый раз. - Сегодня мы продолжим разговор о том, какие черты характера вы должны формировать у ваших мальчиков.
        Многие слушательницы, как прилежные школьницы, достали общие тетради, блокноты и приготовились записывать рекомендации Тамары Павловны.
        - Приходилось ли вам, дорогие мои, - обратилась к залу психолог, - напоминать вашим мужьям или любовникам о том, что у них завтра важная встреча, а провожая на работу, интересоваться, взял ли он с собой ключи от машины или проездную карточку? А не советуете ли вы ему перед важной встречей, что лучше надеть?
        По оживленно загудевшей, заулыбавшейся и закивавшей аудитории было очевидно: да, приходилось.
        - Так знайте, что это все от неверного воспитания и отношения, которое получили ваши мужчины от своих матерей. Если вы хотите, чтобы ваши сыновья стали самостоятельными взрослыми людьми, прекратите делать за них то, что они должны делать сами.
        - А как? Это возможно? - раздались реплики из разных рядов кинозала. Но психолог невозмутимо продолжала:
        - Если ваш сын собирается в школу, то его ранец - это его ранец, и пусть он кладет туда то, что считает нужным. Если ваш сын, вернувшись с дискотеки, бросает свои вещи кучей на полу, не убирайте их за ним. Если ваш взрослый сын устроился на работу, не старайтесь стать его памятью и календарем. Пусть заведет ежедневник.
        - Но ведь он опоздает! Ему нечего будет надеть! Он пропустит важную встречу! - хором восклицали слушательницы.
        Тамара Ивановна театрально выдержала паузу, обвела взглядом всю аудиторию и с каким-то легкомыслием сказала:
        - И пускай! Пусть он столкнется с последствиями своей несамостоятельности несколько раз - и тогда научится заботиться о себе сам. Но… - Тамара Павловна снова сделала паузу, привлекая к себе максимальное внимание публики, и почти шепотом продолжила: - Но прежде всего вы должны научить этому ваших мужей. Ведь личный пример - прежде всего.
        - А что делать, если в доме нет мужчин? - подумала Марина, и весь зал посмотрел на нее. Она поняла, что произнесла это вслух.
        Тамара Павловна была настроена оптимистично.
        - Тогда позаботьтесь о том, чтобы у вашего сына был тренер-мужчина в спортивной школе или мужчина-педагог в музыкальной.
        - Поздно, он уже умеет играть на гитаре, а спортом, кажется, не интересуется.
        - Что значит - поздно? - удивилась психолог. - Сколько же вашему мальчику лет?
        - Двадцать, - ответила Марина.
        - А где же вы раньше, мамочка, были? - с укоризной спросила медноволосая дама и снова обвела взглядом кинозал, как шоумен, приглашая аудиторию к участию в разговоре.
        - Раньше я воспитывала дочь.
        - А сын ждал своей очереди в течение двадцати лет?
        Марина чувствовала всю нелепость ситуации, понимала, что оказалась своего рода живцом для дискуссии, необходимой для платного семинара, но остановиться не могла и продолжала отвечать на вопросы психолога:
        - Он только что появился. - Она увидела недоумение, граничащее с брезгливостью, на лицах женщин-соседок и торопливо стала объяснять: - Вообще-то он мне зять, и так получилось…
        - Вы хотите заняться воспитанием зятя? - перебила ее психолог, не скрывая своего сарказма. - Да легче медведя научить танцевать! Нет-нет, по-моему, вы ошиблись. Мы говорим здесь о сыновьях.
        Марина вдруг разозлилась на этих куриц, строчащих в блокнотах, и на себя тоже: чего она сюда приперлась?
        - Но ведь ваши сыновья когда-нибудь станут зятьями, - сказала она тихо, - и то, что вы недоделали, станет проблемами их жен и тещ! - И пошла к выходу, кляня себя на чем свет стоит…

«Чего меня туда понесло? - С облегчением она за-крыла за собой дверь кинозала. - Ведь простейшая логика подсказывает, что зятю нужны элементарная физическая работа, ее очевидные результаты, вера в себя и свои силы».
        - Марина Петровна, подождите. - За ней почти бежала Климова. - Извините, что я вмешиваюсь, но когда Валера еще только вернулся, он мне все ножи переточил, мебель починил, пылесос. Он говорил, что ему нужно руки занять…
        - Да, спасибо вам, я попробую. А Валере не семинар нужен. Скорее всего ему нужна реабилитационная программа или хотя бы индивидуальная консультация психолога. Мы обе с вами, Вероника, не по адресу пришли.
        Они обменялись телефонами и договорились по возможности друг друга поддерживать информацией и советами.

…В среду у Марины выдался свободный день. Она имела полное право остаться дома и заняться… зятем. Переждав сборы и уход Алены в институт, она притащила с балкона старый рассыпающийся стул, «приложила» к нему молоток и гвозди, тюбик клея и книжку «Ремонт мебели собственными руками». Подготовив фронт работ, она сладким голосом позвала зятя:
        - Ипполит, ты еще не завтракал?
        Операции «Макаренко» чуть было не помешала бабушка, встав на защиту мальчика:
        - Марьяна, ты что, забыла? Он же завтракает с Аленой, провожает ее, а потом досыпает…
        - А он у нас что, беременный, чтобы досыпать? - подбавив едучести в сладкий голос, спросила Марина и снова принялась выманивать зятя из комнаты. - Ипполит, ты меня слышишь?
        - Угу.
        - У меня к тебе дело.
        За дверью молодоженов пошуршало, и из комнаты вышел свежеумытый дочерин муж.
        - Бабушка говорит, что ты уже позавтракал?
        - Да, спасибо. - По его лицу было видно, что он ждет от нее подвоха.
        - А знаешь, у нас в доме существует такое простое правило: кто не работает, тот не ест. Но раз уж ты поел, то надо бы отработать. Вот я тут тебе приготовила, - она кивнула на инвалидного вида стул, - почини, пожалуйста. Там и инструкция имеется, как это сделать.
        Зять стал красным как рак.
        - А он вам, Марина Петровна, нужен? Или вы меня занять хотите? Может, я вам картошку на обед почищу? - взывал зять к миролюбию, но Марина уже набрала скорость.
        - Картошку в этом доме чистят женщины. Ты извини, я с тобой буду откровенна. Ты обуза для моей дочери. Но если я скажу ей об этом прямо, она еще крепче будет за тебя держаться. Значит, надо сделать так, чтобы ты был как можно меньшей обузой.
        - Да вы меня уже достали, Марина Петровна! - вскипел зять. - Что вы ко мне пристали, как будто я вам сын? Вы к Алене так не цепляетесь, как ко мне.
        - Ну так с Аленой не нужно возиться, у нее все в порядке. А вот ты полуфабрикат, тебя же надо дожаривать и дожаривать! Зачем ей муж, который ничего не умеет и не работает? Есть семьи, в которых мужья меньше жен зарабатывают, так они за домом и детьми смотрят. А у вас что?
        - К этому набору нужна еще наждачная бумага, - деловым тоном сообщил Ипполит, - у вас есть?
        - Что? - Зять так резко переменил тему, что Марина, не успев свернуть с заранее выбранного воспитательного маршрута, стала медленно соображать, зачем Ипполиту с Аленой наждачная бумага, или это имеет какой-то переносный смысл? Но, увидев, что мальчик склонился над стулом-инвалидом, ощупывая изящными длинными пальцами места склейки, отметила про себя, что Ипполит, как верно подметил бывший муж Геннадий, неконфликтен.
        - Есть у нас наждачная бумага, посмотри в кладовке или бабушку попроси. Она найдет, а мне уже на работу пора.

…Три дня в доме пахло морилкой, лаком, клеем, а бабушка-генерал ела Марине плешь за «вздорный характер и создание нервозной обстановки в семье». На четвертый день, выйдя утром в кухню, она стукнулась коленкой об отреставрированный стул. Дело явно не обошлось без помощи, руководства и финансовых вливаний бабушки, поскольку обивка сиденья была из явно новой ткани.
        - Ну что, довольна, узурпаторша? - За спиной уже стояла мать с очевидным намерением подискутировать о методике трудового воспитания.
        - Конечно, довольна, теперь я могу всем говорить, что мой зять умеет реставрировать стулья. А может быть, развесить объявления на столбах о приеме заказов? Во всяком случае, он с чистой совестью может сегодня пообедать и даже поужинать. А если вы хотите иметь в субботу пироги, то пусть починит духовку у газовой плиты, там крышка не закрывается.
        - А ты из нее не устраивай посудный склад, тогда…
        Но Марина мысленно уже давно «включила» шумовую завесу и была занята совсем другим: этим вечером они с Валентином собирались пойти в ресторан, чтобы отметить годовщину их первой встречи.
        Глава 7. Семейная тайна

…И снова было утро субботы, и снова шестое чувство заставило ее оставить любовника нежиться в постели, а самой, выпив крепкий кофе, возвращаться домой. И снова мать-генерал встречала ее в прихожей, только сегодня ее седые волосы были завязаны в низкий пучок, а не убраны в высокую прическу. И уж еще большая редкость - она говорила шепотом.
        - Где ты шляешься? Аленка дома не ночевала.
        Марина так и застыла, держа в руках пальто и пласт-массовые плечики, на которые собиралась его повесить.
        - А Ипполит где? Он с ней? - также шепотом спросила она.
        - Ипполит-то как раз дома, а ее нет.
        - Почему ты так решила? Может быть, ты просто не слышала, как она вернулась?
        - Потому что она мне звонила.
        - Тебе?
        - Да, мне, потому что она знает, что по пятницам тебя нет. Она, видимо, решила тебе подражать.
        - Давай без нотаций.
        Они стояли в коридоре и шипели друг на друга. Мать поделилась имеющейся у нее информацией:
        - Алена сказала, что останется ночевать у подруги, с которой вместе занимается на этих курсах, английских…
        - Почему ты мне не позвонила? - снова зашептала Марина.
        - Потому что она меня просила этого не делать. Она еще сказала: «А то мама испортит мне весь кайф!»
        - По-ол! - звонко позвала Марина и наконец-то повесила пальто на плечики. - По-ол, выходи, ты наверняка уже проснулся от нашего шипения. Я хочу кое-что выяснить. Я тебя жду на кухне.
        Но первой на кухню просочилась бабушка.
        - Мариша, ты сначала успокойся, а то наговоришь лишнего. Мы же ничего не знаем.
        - Во-от я и хочу узнать, кто у нас муж, где у нас ходит жена…
        - Жена у нас отмечала вчера успешную сдачу -«ТОЭФЛ» с однокурсниками. - Над бабушкиным плечом возникла голова Ипполита, а затем он, решив, что прятаться за спиной пожилой дамы стыдно, боком продвинулся в кухню и встал у притолоки.
        - А почему ты здесь, а она - там?
        - Потому что она встречается с группой.
        - Так ты им вроде не чужой…
        - Мне вечером ходить нежелательно по людным местам, облавы бывают…
        - Ах да, я забыла, что ты в бегах… - почти было согласилась Марина, но потом снова напала на зятя: - Нет, послушай, что ты мне врешь про бега? Ты же сколько раз ходил и вечером, и днем. Вы что, поссорились?
        - Нет…
        - Я все-таки ничего не понимаю. Разве тебе не все равно, где она?
        - Я знаю, где она… - Ипполит старался говорить с ней мягко, как будто она девочка-несмышленыш или старая маразматичка, и это ее просто бесило.
        - Странно, когда мы с Геной поженились, мы старались всегда быть вместе.
        - Марина Петровна, вы меня уже достали своим допросом! - не выдержал ее напора зять. Он отлепился от дверной притолоки и потянулся к коробку спичек, лежавшему на столе около плиты. - Кто, да что, да с кем! - Пошарил по карманам, но сигарет не нашел. - Вы что, своей собственной дочери не доверяете? Почему она не может с друзьями куда-то сходить? Это их успех, а не мой!
        Она первый раз видела его таким. Он говорил не со злобой, а с каким-то надрывом, и она уже чувствовала, что пора эту «сцену» заканчивать. Она знала по своему старому школьному опыту: еще чуть-чуть - и будет срыв. Но по инерции продолжила диалог:
        - Но ты же муж!..
        - Да я ей вовсе не муж! - в запале выкрикнул он, потом испугался, медленно сел на табуретку и молча стал вертеть в руках спичечный коробок.
        - А кто, жена? - еще не осмыслив услышанное, уточнила она.
        - Да никто! Мы фиктивно поженились…
        Несколько минут она тупо слушала стук спичечного коробка по поверхности стола. Если брак фиктивный, то ей бы надо радоваться… Но радость что-то не приходила. Просто навалилась сонливость. Ее всегда клонило в сон после чрезмерных переживаний. Надо полагать, так о ней заботился ее собственный организм. Она решила взять тайм-аут.
        - Значит, так, лжезять. Я устала, хочу спать. Придет Алена, продолжим.

…В ожидании Алены она капала валокордин бабушке-генералу, объясняла ей, что звонить на трубку Алене бессмысленно, так как она наверняка спит, и что дочка сама позвонит, как только проснется. По всей вероятности, Алене позвонил Ипполит, услышав, что бабушке плохо, а главное, чувствуя за собой вину в разглашении их
«семейной тайны».
        Аленка прискакала через час после окончания военных действий на домашней кухне - веселая, довольная и решительная. Она предполагала, что ее ждет, и была к этому готова. Можно сказать, выросла в полях семейных баталий.
        - Мама, бабушка, поздравьте меня! Я сдала на «отлично». Теперь я точно еду в Будапешт!
        Бабушка, услышав новость, еще больше расстроилась, ей понадобилась очередная порция сердечного.
        - Одна? Ты поедешь одна? Что ты там забыла? Там же наркотики, мафия!
        - Бабушка, у нас здесь тоже наркотиков хватает и мафия своя имеется. Зато я целый семестр буду жить в Европе! Там же по шенгенской визе все можно объехать!
        - Ты оформишь визу и на Ипполита? - неожиданно остановила поток восторгов дочери Марина. Та прикусила язык, в комнате повисла пауза.
        И снова, как в прошлый раз, они сидели с дочерью в Марининой комнате.
        - Это правда, Алена, что мне Ипполит сказал?
        - Да, мама! - с полоборота перешла в нападение дочь. - Что ты вмешиваешься-то? Ко мне препод лип. Он ко всем девчонкам, кто не замужем или не в гражданском браке, под юбку лезет. Он мерзкий старпер… И он еще три года будет у нас преподавать…
        Марина внутренне содрогнулась от услышанного. Удивилась, почему дочь ничего ей об этом не рассказывала, ведь, наверное, она смогла бы ей помочь, подсказать, как вести себя и что делать. В конце концов, можно было бы и в деканат обратиться. А дочка по молодости выбрала какой-то странный способ.
        - Можно подумать, что обручальное кольцо спасает, - усомнилась вслух Марина.
        - А вот спасает. Ему один раз парни-мужья так вломили… Так он теперь тех терроризирует, про кого точно знает, что свободна. Мы с Полом договорились: он мне - крышу от препода, я ему - жилье, пока проблема с армией не утрясется. И потом, он трахается хорошо, так что мы с ним квиты.
        Марина каким-то сторонним взглядом отфиксировала, с какой легкостью ее дочь говорит об интимной сфере отношений. «Впрочем, это свойственно нынешним молодым…»
        - Алена, ты понимаешь, что вы из меня дуру сделали? Я же с ним как с писаной торбой вожусь! А мне-то какой резон все это тащить?
        - А тебя никто не просил. Я тебе давно говорила, чтобы ты не лезла.
        - Ах вы, засранцы, по каким законам вы живете? - Возмущение и обида буквально душили ее.
        - Мамочка, да по нормальным законам мы живем, это ты все где-то витаешь! С отцом развелась, чем он тебе был нехорош? А отпустить не хочешь. Любовника при себе держишь, а не любишь.
        Марина глотала ртом воздух, потому что ее душили слезы и обида. В словах дочери была горькая правда, которую она не хотела признавать, и, как ей казалось, ни-кто в доме этого не видел. Ей нечего было сказать - да и зачем?
        Опустив голову, чтобы не видно было слез, она молча искала в косметичке таблетки валерьянки, ставшие в последнее время ее постоянным «витамином».
        Дочь почувствовала, что зашла слишком далеко, попыталась даже заглянуть в глаза.
        - Мама, прости, я не хотела тебя обидеть.
        Марина еще ниже опустила голову, покачала ею из стороны в сторону и молча показала рукой на дверь, дочь постояла удрученно несколько минут и тихо вышла.
        Она обессиленно откинулась на спинку дивана и разрешила себе плакать. Слезы текли по ее лицу, она их не вытирала, уставившись в бежевый абажур торшера. Обида, горечь, отчаяние, усталость вытолкнули на поверхность сознания воспоминания…
        Глава 8. Объяснение

…У Гены была смешная фамилия - Козько. Марина, выйдя за него замуж, свою фамилию не меняла и родившуюся дочь записала как Васильеву. Гена, хоть и не страдал комплексом неполноценности, все-таки обиделся, потом привык, потом стал шутить, не стоит ли и ему взять фамилию жены. Потом нагрянул развод и все расставил по своим местам.
        В первый год после этого семейного кораблекрушения Марина выбрасывала из своей памяти и жизни все, что было связано с Казановой-Козько. Она даже отнесла в комиссионный магазин янтарные украшения, которые Геннадий, зная ее пристрастие к этому камню, дарил ей всякий раз, когда у него удачно заканчивался проект. У нее же эти кольца, браслеты и бусы ассоциировались не с проектами мужа, а с его многочисленными романами.
        Мать, застав Марину за укладыванием янтаря по коробочкам, сразу догадалась, в чем дело. Сказала только: «Ты еще об этом пожалеешь».
        После развода прошло года два, ее обида улеглась, Марина снова стала дышать, смотреть по сторонам, замечать на себе взгляды мужчин. Она по-прежнему была миловидна, энергична и в то же время пластична в движениях, а из косметики пользовалась только помадой, да и то в сугубо парадных случаях. После истории с янтарем она не носила ни колец, ни браслетов, позволяя себе лишь кулоны из полудрагоценных камней: лазурита, яшмы, малахита в хорошей обработке. Уж в чем в чем, а в этом она, дочка геологов, знала толк.
        Новая для нее брачная ситуация возникла, когда Марина еще работала в школе. За ней активно ухаживал кто-то из отцовых молодых коллег под предлогом «Не нужно ли чего семье геолога-пенсионера». «Нет, ничего не нужно, но гостям всегда рады». Кажется, Марина с молодым человеком даже успела куда-то сходить. Примерно в это же время она повела своих пятиклассников в очередной однодневный поход. Перед тем как выйти на маршрут, отправила троих мальчишек в булочную за хлебом. Несколько взрослых, которые всегда помогали ей ходить с детьми, остались на улице. К одному из пап подошел знакомый. Поздоровались, как принято, за руку. «Куда?» - «В поход». -
«Хорошее дело, а где ошметок?» - «Да за хлебом пошел». - «Ну, бывай…» Она, ставшая свидетельницей этого совершенно будничного, на одной интонационной ноте разговора, вдруг почувствовала себя оглушенной. «Ошметком», оказывается, называют приемные папы ребенка жены от первого брака! Ну никак она не хотела, чтобы ее дочь хоть кто-нибудь когда-нибудь назвал так же. Роман с молодым геологом пошел на убыль и закончился с его очередной экспедицией.
        После этого события судьба не раз приводила в ее жизнь мужчин, в которых влюблялась она и которые любили ее, но она так и не вышла замуж. Слово, ранившее ее впервые, всякий раз поднималось из глубин памяти и мешало развитию романа. А Гена, как выяснилось, был не самый плохой представитель мужского населения. К тому же он относился к их дочери лучше, чем многие родные отцы, жившие со своими детьми. Она давно его простила, а когда из их отношений ушла темная сторона секса, оказалось, что Гена - надежный человек при всем видимом легкомыслии.
        Но разве все это можно объяснить двадцатилетней девочке-максималистке? И кому это вообще можно объяснить?

…Слезы высохли, воспоминания снова опустились на дно бездонного колодца памяти, а в комнату, видимо, для очередного раунда объяснений, заглянула Аленка:
        - Мам, ты можешь говорить?
        Марина по-прежнему молча показала ей на место рядом с собой. Посмотрела в глаза:
        - И говорить, и слушать, если хочешь…
        - Мам, ты прости меня, я не знала, что ты так близко к сердцу примешь мое замужество. Я же видела, как у моих знакомых отношения складываются с родителями. Они сами по себе, а те сами по себе, даже если в одной квартире живут. - Она погладила мать по щеке, убрала выпавшую из ее прически прядку волос за ухо и продолжала: - Ма-ам, я уже взрослая девочка, я умная девочка. И я люблю тебя, но только жить я собираюсь своим умом, понимаешь? Отпусти меня, и тебе сразу станет легче. А с Полом… Понимаешь, жалко его очень. Он же учился с нами два года, а потом его матери в голову стукнуло из него сомелье сделать…
        - Кого? - решила уточнить Марина, первый раз услышав ученое слово.
        - Ну, я сама толком не понимаю, но это вроде как специалист по винам. Ты приходишь в ресторан, и он помогает тебе вино выбрать - к тем блюдам, которые ты есть собираешься…
        - Да-а, у нас в стране это самая необходимая специальность, - с иронией согласилась Марина. - И что, где этот ресторан, для которого он учился аж во Франции?
        - Да в том-то и дело, что нигде. Пока он там учился, его родители разбежались. Мать вообще в Швецию уехала. Пол приезжает домой, а там его не родители встречают, а двоюродный брат с теткой. Якобы они квартиру сторожили. А уходить теперь не хотят. На Пола повестки стали в армию приходить, он бегает, он боится, что его там опустят и вообще…
        Видя, как у матери меняется лицо, Алена стала спотыкаться на фразах.
        - Мам, ну что ты так на меня смотришь? Ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь? Ты не знаешь, что у нас в армии делается? Ну вот, а за Полом стал участковый ходить, что, мол, если дашь денег, то скажу, что ты здесь не живешь. Если не дашь - привезу на место сбора силой. Пол стал на дачах жить у наших ребят - пока тепло было. А к зиме его стали брать погостить, только все равно у родителей вопросы возникали, и он надолго нигде не оставался…
        - А ты решила взять его погостить насовсем? - не выдержала с уточнением Марина.
        - Мам, ну что ты к словам-то цепляешься? Я же тебе объяснила. Вообще-то Пол раньше был другой - повеселее, что ли, - с сожалением сказала Алена и, помолчав, добавила: - А сейчас ходит как зомбированный…
        У Марины, привыкшей жертвовать многим ради семьи и дочери, услышанная информация вызывала сомнения.
        - А у этого зомбированного родители есть?
        - Я же тебе сказала: мать в Швеции.
        - А отец-то где, или тоже эмигрировал?
        - Про отца он ничего не говорит… Мам, правда, это временно. Может, у него мать скоро вернется. У нее связи большие. Или отец поможет. Получит белый билет - и все, будет жить в своей квартире, на работу устроится…
        - Дай-то Бог. Я постараюсь не вмешиваться, - искренне пообещала она дочери. Обе были рады примирению, так как не любили ссориться.
        Марина старалась не вмешиваться два дня, на третий не выдержала.
        - Привет, Костя, - позвонила она своему бывшему однокласснику Малахову, с которым просидела в школе за одной партой пять плодотворных лет: он решал за нее математику, она за него писала изложения и сочинения. - Как поживает пупок твоей дочери? - Марина представила, как Костя, сидя в своем прокуренном кабинете, пытается, сморщив нос, отправить очки на переносицу. В прошлую встречу, когда она заходила к нему на работу, чтобы поздравить с новой должно-стью и званием - его назначили начальником районного УВД, - он жаловался ей на то, что семнадцатилетняя дочка «опозорила его перед всем кланом родственников». Дядья и сестры, приехавшие из деревни обмыть его погоны, опустили челюсти к накрытому столу, когда его рыжее сокровище, обнажив багровый пупок, попросило: «Пап, дай спирту, а то мне пупок надо промыть после пирсинга…»
        - Нет, ну ты подумай, - горестно качал головой Костя, прикуривая очередную сигарету, - ведь, оказывается, ей мать разрешила эту хрень сделать! Я жене говорю:
«Ну у малой ума нет, так ты-то, старая, чем думала?» - Так что Костино назначение как-то потускнело перед багровым, долго не заживавшим пирсинговым пупком его дочери…
        - Привет, Маришка! А знаешь, я таки ее выпорол!
        - Кого: жену или дочь? Ты вроде обеих собирался. - Она представила щуплого Костю и его дородную Капитолину.
        - Дочку, конечно, Капитолину-то мне не обхватить. Я только дождался, когда она к подруге сплетничать уйдет, и Зойку повоспитывал маленько.
        - И что, помогло?
        - А то, - горестно вздохнул Костя. - Она еще теперь в ноздрю кольцо вставила. - Ну а твоя чего проколола?
        Марина кратко изложила суть «прокола» своей Алены. Потом спросила:
        - Костя, ты недавно хвастался, что, имея номер машины, можешь про ее владельца все узнать. Я тебе скажу и фамилию, и год рождения, и домашний адрес. Можешь мне узнать, что там происходит?
        - Если это не криминал, завтра позвоню.
        Глава 9. Как быть с Полом?
        Поздно вечером Марина возвращалась с работы. Метрах в пятистах от их дома стояла странная машина. Свет погашен, окна открыты. В салоне возня какая-то, мерзкий смех.
        Из подъезда выбежал Пол. Ей показалось, что он ее и не заметил бы, если бы она не спросила:
        - Ты куда?
        - Погулять, - торопливо ответил он и быстро завернул за угол дома.
        Она почему-то подумала, что та, черная, машина - за ним. «Пинкертон из меня, конечно, хренов, но надо посмотреть. Все равно темно». Она успела из-за угла дома увидеть, как гибкий силуэт парня скользнул в машину. «Сыщица» постояла минут пять, но потом подумала, что переговоры в машине могут затянуться надолго, и решила пойти домой.
        Дочка стояла в темной кухне у окна.
        - Что-то случилось? - Марина знала, что Аленка терпеть не может сумерки и темноту, а уж сидеть в них…
        - Нет, - ответила дочка не оборачиваясь.
        - Эта машина за Полом?
        - Откуда ты знаешь? - удивилась Алена.
        - Видела… Что хотят?
        - Документ подписать.
        - Какой?
        - На квартиру.
        - А он? Ему чем-то угрожают?
        - Мама, тебе не обязательно все знать.
        - Может быть, мы можем помочь?
        - Мама, это наши проблемы. Тебе своих мало?
        У нее много было вопросов к дочери, но Марина поняла, что все они останутся без ответа. Она просто чувствовала какую-то угрозу, нависшую над молодыми. И чувствовала свою беспомощность перед этой угрозой и нежеланием ребят объяснить ей, что происходит.
        Последнее время в их квартире по нескольку раз в день раздавались телефонные звонки. Но когда мать или Марина брали трубку, звучал отбой. Дня три назад мужской голос, не представившись, попросил пригласить к телефону Ипполита Ивановича Коржикова, а когда она захотела узнать, кто его спрашивает, трубку повесили.

…Ипполит еще не вернулся.
        Она включила компьютер, но поняла, что работать не сможет. Отправилась на кухню пить чай, но так и застыла с чашкой в руке. Ее не вывели из себя даже коты, залезшие на широкий подоконник щипать ее любимую драцену. Она молча скинула обоих на пол и насыпала корму в плошки. Они-то не виноваты, что у людей проб-лемы… Взяла пульт управления телевизором и щелкала кнопками, перебирая программы.

…Ипполита не было почти час. Когда он вернулся, из комнаты молодых долго звучали их голоса, что-то возбужденно обсуждавшие. До Марины долетели только слова Аленки, в сердцах крикнувшей:
        - Ты дурак, трусливый дурак! Они тебя просто пугали… Разве можно вот так сразу сдаваться?
        В ответ Пол что-то пробубнил, а Алена продолжала кричать:
        - Не ты же квартиру в залог положил! Можно было бы и судиться… А теперь ты ее потерял, понимаешь? И что теперь делать?
        Внезапно стало тихо.
        Приятель-милиционер действительно сработал быстро.
        - С зятем твоим полная жопа, - в лаконичном стиле успокоил ее Костя, позвонив через день после первого разговора.
        - И чем эта жопа полна?
        - Жила-была известная журналистка Лора Лери. Знаешь такую?
        - Нет, и что?
        - Занималась подготовкой материалов для Би-би-си, Си-эн-эн. В общем, зарабатывала хорошо. А потом решила свой собственный журнал открыть. Денег было мало, а хотелось иметь свой маленький бизнес. Заключила договор со спонсором, а в залог отдала квартиру.
        Ее муж - известный среди любителей бардовской песни поэт - страстно влюбился в свою восемнадцатилетнюю поклонницу и ушел жить к ней. А мальчишку Лери отправила во Францию приобретать редкую в наших краях профессию сомелье. Пока он там вина изучал, мать вышла замуж за шведа и уехала в Стокгольм.
        - Ну, так и где жопа? По-моему, сплошной хеппи-энд: каждый при своем интересе. Молодые сейчас все горят желанием жить одни.
        - Васильева, вот у тебя со школы вредная привычка перебивать. Это же не все. Мать успела наделать долгов, а проект с изданием журнала провалился. Теперь спонсор квартиру, оставленную в залог под кредиты, хочет продать, а в ней мальчишка этот прописан. И получается, что мать собственного сына подставила вместо себя расхлебывать долги. Ведь дарственную-то она написала на уже заложенную квартиру! Вот его теперь ищут, чтобы дал согласие на продажу. А уж выписать его - раз плюнуть. А папашке на него глубоко и сверху наплевать.
        Марина вспомнила недавнюю историю с машиной, фразу, которую ночью прокричала Ипполиту Аленка: «Ты дурак, трусливый дурак! Они тебя просто пугали…» Теперь ей все стало ясно, и она, словно во сне, ответила приятелю:
        - Его уже нашли.
        - Что ты говоришь? - переспросил Костя.
        - Я говорю, что его уже нашли…
        Бывший однокашник все понял, сочувственно спросил:
        - Марина, я могу тебе чем-нибудь помочь?
        - Костя, а чем? Мы с тобой теперь не в классе, где ты за меня алгебру с геометрией решал. Мне в этом уравнении придется самой иксы искать. Только мне, знаешь, кажется, что Лора Лери - это не настоящая ее фамилия. У Ипполита фамилия смешная - Коржиков…
        - Нет-нет, она не Коржикова. Это мужнина фамилия. Она - Шум, Анастасия Шум.
        Услышав фамилию, которую склоняла в юности по нескольку раз на дню, Марина была поражена. С Анастасией Шум в студенческие годы они вместе несколько лет подряд работали в студенческих строительных отрядах. Правда, у той вечно были какие-то проблемы с финансовыми документами. В один сезон ее даже хотели выгнать из отряда за подделанные накладные, но пожалели и эпизод решили огласке не предавать… И еще она знала, что Анастасия Шум не могла иметь детей. Так кто же тогда Ипполит?
        - Слушай, Константин, ты можешь мне помочь. Во-первых, узнай хоть какие-нибудь координаты этой Лери. А во-вторых, на ком был женат бард Коржиков до нее. Сможешь?
        - Нет проблем. Узнаю - позвоню. Пока.

…Теперь Марину дома встречал запах морилки. Она уже сто раз пожалела, что план трудового воспитания зятя начала с реставрации стульев. Правда, за небольшой промежуток времени он, осваивая мужские умения и навыки, разбил небьющееся стекло духовки, пытаясь починить дверцу от нее, поменял в кране смесителя прокладку таким образом, что когда не ожидающая подвоха жертва склонялась над краном холодной воды, чтобы помыть руки, на нее сверху лилась вода из душа. Жертвой чаще всего оказывалась Марина. Зять починил выключатель торшера в гостиной так, что его нужно было дернуть за веревочку не менее трех раз, чтобы добыть свет. Когда Марина занималась этой веревочкой, то напоминала себе обезьяну, только что усвоившую предметную связь между дерганьем и загоранием лампочки.

…Мечта об ужине привела ее в кухню, несмотря на «морильный» запах. Она открыла дверь и увидела идиллическую картинку. Ипполит не спеша водил кисточкой по ребрам очередного реставрируемого стула, а бабушка, опершись на трость, рассказывала ему то ли очередной сериал, то ли эпизод своей биографии.
        - Чего хочешь? - почти расстроенно спросила мать, заранее зная ответ.
        - Поесть хочу. А где Алена?
        - Вы не волнуйтесь, Марина Петровна, у нее сего-дня последнее собеседование. А потом только документы оформить - и все, - объяснил отсутствие жены Пол, начав убирать за собой столярный мусор.

«Чего мне-то волноваться? - подумала Марина. - Это тебе нужно волноваться. Что тебе делать в этой квартире, если жена уедет?» Но высказываться вслух не стала. Да нет, конечно, она переживала. Дочь впервые уезжала из дома далеко и надолго. Да, конечно, она будет звонить. Да, конечно, можно переписываться по электронной почте. Да, безусловно, она молодец, и обучение в европейском университете на английском языке пойдет ей на пользу и впоследствии - карьере. Все так. Но Марина будет тосковать без дочери.
        Из задумчивости ее вывел длинный, похожий на междугородный, телефонный звонок. Это был Геннадий.
        - Марина, я из Амстердама. Мы здесь новый клип для рекламы снимаем. Я обещал Алене деньги на визу, билет и все прочее, но мне пришлось срочно в командировку ехать. Ты перехвати у Аллы…
        - Гена, ты же меня опять подставил! Ну предупредил бы меня, я по-другому бы деньги распределила! Ну что ты за человек! Ну ведь знаешь, терпеть не могу занимать!
        - Мариша, я же тебе говорю: перехвати. Я вернусь и все отдам. Все, пока.
        Она с силой швырнула трубку на рычаг.
        - Ну, паразит, ну, как всегда, подставил, ну почему я его терплю до сих пор?!
        - Кого ты терпишь? - За разозлившим ее разговором Марина даже не слышала, как вернулась домой Алена. - Мам, так кого ты терпишь?
        - Отца твоего, кого же еще?
        - Ты так говоришь, как будто я его тебе привела, а ведь все как раз наоборот. И потом, он ведь нас любит и помогает.
        - Да, помогает, вот только мне придется опять идти к Алле в долг просить. Ну ладно. Рассказывай, как у тебя дела?
        Она слушала дочь, «в лицах» рассказывавшую о своем итоговом собеседовании, и с ужасом вдруг подумала, что уже через месяц веселое личико Аленки помаячит ей из иллюминатора самолета и что ей надо уже сейчас как-то привыкать к мысли, что она останется одна. Нет, не одна - с дочкиным наследством. Дочь счастлива, строит планы, а Ипполит? Что делать с ним?
        - Алена, а что мы с мальчиком-то твоим будем делать? Ведь он не собачка комнатная, ему судьбу надо как-то устраивать, - начала она разговор, который - знала заранее - удовольствия у дочери не вызовет. - Сколько можно бегать от проблемы? Он не может всю жизнь прятаться у нас. Ведь он молодой, здоровый парень. Ему нужна специальность, работа, общение со сверстниками, с людьми. Ему нужен социум, в конце концов.
        - Боже мой, какая патетика! - С неохотой дочка спустилась на землю. - Судьба, социум… Мам, ну ты не можешь не испортить настроение. Ему все равно некуда деться, квартиру-то он потерял. Вернется Анастасия Викторовна из Швеции, отец, может быть, поможет.
        - А если не вернется? Ты говоришь об этом уже второй раз. Какой смысл ждать помощи, которая может прийти неизвестно когда и от кого? Сегодня он с тобой, ты его связываешь с внешним миром, друзьями… Завтра ты уедешь, и что? Ему сидеть на кухне бабушку слушать?
        - Бабушка - не самый плохой вариант.
        - Ну да, «бабушка плохому не научит»… Надо решать проблему с армией. Я была в Комитете солдатских матерей. Там говорят, что есть несколько вариантов получить белый билет: либо по медицинским показаниям, либо поступив на дневное отделение института с военной кафедрой. Он же может восстановиться?
        - У нас нет военной кафедры.
        - Так, значит, институт отпадает. Ну пусть идет служить.
        - Ты так говоришь, потому что ты ему не мать. Небось если бы меня такая проблема коснулась, ты бы тут уже давно все траншеями перерыла и бронетанковые орудия выставила.
        - Господи, Алена! Да я ему никто! - возмутилась Марина дочкиным напором. - У него есть отец, мать… Они все живы и здоровы. Почему ты мне предлагаешь это решать? В конце концов, он не шестилетний мальчик, он ведь тоже что-то думает? Почему мы опять ссоримся из-за него, а он сидит там, у вас в комнате, и смотрит телевизор?
        Дверь кухни открылась, на пороге стояла бабушка.
        - Вы орете на весь дом! Спать невозможно.
        - Вот и я говорю, - Алена, отодвинув бабушку, вы-скочила в коридор, - беспредметный разговор…
        - Нет, ну ты подумай, опять все повисло, - произнесла Марина вслух, ища поддержки у матери.
        - Знаешь, Марьяна, иногда единственный помощник - время. - В кои-то веки голос матери звучал мирно. - Можно биться головой в стену и не видеть рядом дверь, потому что либо время не пришло, либо человек не созрел для этого решения. Уймись. Ей скоро уезжать. Пусть она уедет из спокойного дома.
        Марина молча пожала плечами, в душе благодаря мать за понимание. Наверное, та права. Сейчас, когда не все известно про Ипполита, когда дочь собирает чемоданы, нужное решение не придет. А вот ей, Марине, нужно идти к Аллочке просить в долг.
        Глава 10. В гостях у Аллы
        - Проходи, дорогая, - светским тоном встретила ее Алла, - я рада, что ты пришла. Посидим-потрендим, ты мне кое-что посоветуешь. Я тут люстру сменила в гостиной. Мне кажется, что все сочетается идеально, но взгляд профессионала не помешает.
        Алла, как всегда, была на высоте: ухоженна от пальчиков ног до верхнего волоска в идеально уложенной прическе. Марина, лишь только взглянув на нее, клятвенно пообещала себе, в тысяча первый китайский раз, что с завтрашнего дня будет так же ухаживать за собой и раз в месяц проводить Дни Марины Васильевой, «честное пионерское». «И как она с такими ногтями чистит картошку, режет хлеб?!» - думала Марина, завороженно глядя на расписанные длинные ногти приятельницы. И сама себя одернула: у таких женщин существуют домработницы.
        Пока Марина комплексовала и усаживалась в удобном низком кресле, Алла успела выложить кружевное печенье на тарелочку из сервиза, разлить кофе по тоненьким чашечкам. И, словно подслушав ее мысли, предупредила:
        - Ты уж извини, что я скромно сервирую. Сегодня у домработницы выходной. Сливки-сахар сама добавишь, как тебе нравится. Ну, рассказывай, что у вас теперь происходит. Нашел зять работу? - И легким движением прикоснулась к своей аккуратной белокурой головке. - Хотя… знаешь, ты можешь, конечно, на меня обидеться, но я все-таки тебе скажу свое мнение. - Алла с удовольствием посмотрела на свои ухоженные руки и продолжала с некоторым оттенком превосходства: - Я нисколько не удивляюсь, что этот парень бестолковый оказался именно в вашей семье.
        - Как это? Что ты имеешь в виду? - Марина не могла понять, какое направление беседе хочет придать Алла.
        - А вы все время подбираете убогих и приблудных. То котов каких-то беспородных пачками дома держите и терпите их террор, то дверь открываете каким-то криминальным элементам.
        - Алла, ну что ты такое говоришь? Вздор какой-то. Какие криминальные элементы? - удивилась Марина и подумала: «Что это с ней творится? С чего это она вдруг решила давать оценку моим действиям? Вроде мы с ней не особо близки, чтобы ей иметь на это право».
        - А ты разве не помнишь, как полгода назад рассказала мне про мальчишку, которого избили в вашем подъезде?
        - Ах это! - с облегчением вздохнула Марина.
        Она вспомнила, как действительно примерно полгода назад у них в семействе произошло маленькое ЧП. Вечером в квартире раздался звонок, она подошла к двери, спросила, как водится: «Кто?» - а в ответ услышала: «Вызовите, пожалуйста, милицию». Тогда она посмотрела в глазок и увидела на лестничной площадке мальчишку лет 13-14 с окровавленным лицом. Она приоткрыла дверь, спросила: - Что случилось?
        - Меня избили, - пытаясь унять кровотечение из носа, ответил парень.
        - Ну-ка иди сюда, - Марина втащила парня к себе в квартиру, - рассказывай. Я же не знаю, что говорить милиции и в связи с чем вызывать.
        - Надо сначала кровотечение остановить, - бабушка-генерал уже была на своем посту в прихожей, - а уж потом звонить.
        Остановили кровь, умыли, расспросили. Вымытый мальчишка оказался хорошеньким, как девочка, с лучистыми темно-карими глазами. Случилось все очень просто: подросток шел по улице мимо их дома. Разговаривал по мобильному телефону. Откуда ни возьмись выскочили, как будто из кустов, два незнакомых парня, набросились, затащили в подъезд, выхватили телефон и, пару раз ударив по лицу и голове, посоветовали:
«Сиди тихо и из подъезда не выходи, а то еще получишь».
        Выслушав мальчишку, Марина позвонила в милицию, дежурный посоветовал со следами побоев явиться в приемный покой больницы или травмпункт для составления справки о нанесенных увечьях, а уж потом ехать к ним. Марина позвонила домой матери мальчишки, быстренько ввела в курс дела, услышала на заднем плане какой-то ворчливый мужской голос: «Я говорил, чтобы с телефоном не таскался…» Положив трубку, спросила:
        - Там еще твой отец дома?
        - Ну, вроде того…
        Вскоре у них в квартире оказалась встревоженная хорошенькая мама мальчишки в сопровождении какого-то смурного мужчины, с волосами до плеч, впалыми щеками, жестким взглядом и грубым голосом. Судя по тому, как он накинулся на парня с руганью, не стесняясь чужих людей, и как мальчишка с буквально на глазах опухавшей переносицей смотрел молча, ненавидяще и со страхом на это говорящее чмо, Марина поняла: этот «вроде того» - отчим. Она остановила поток ругани и предложила заняться более конструктивными вещами, как, например, решить: куда ехать, куда звонить и не нужно ли вызвать такси (если они не на машине), чтобы отвезти все-таки сына в больницу. В общей сложности на эту историю ушло около часа. Когда семейство удалилось, Марина вдруг подумала: как хорошо, что она все-таки не привела в дом отчима Аленке! «Хотя есть же нормальные мужики…»
        А на следующий день, когда Марины не было дома, этот же мальчишка, только с пластырем на переносице и в сопровождении младшего братишки, вручил бабушке-генералу, сидевшей на скамейке во дворе, торт: «Мама велела передать».
        Вот об этой истории и рассказала Марина Алле, особенно налегая на сладкую концовку, а та вон, оказывается, все истолковывает на свой лад. «Впрочем, как и все мы», - подвела баланс воспоминанию Марина и миролюбиво заметила:
        - Алла, дорогая, моему зятю всего лишь двадцать, и он старается быть полезным и работу тоже ищет. Но вот пока не везет.
        Алла поняла, что перегнула палку, и совершенно другим - светским и любезным - тоном продолжала беседу:
        - Я по нашему с тобой телефонному разговору поняла только, что тебе нужно срочно выкупать билеты для дочери. А куда они летят?
        - Летит только Алена. Она, ты помнишь, с полгода тому назад подала документы на получение гранта на обучение в Будапештском университете. Вот, выиграла она этот грант, потом сдала экзамен по английскому, так как обучение на нем ведется, и теперь должна прибыть к началу семестра. Деньги я тебе верну примерно через неделю, как только вернется Геннадий.
        - А муж тоже с ней полетит? - Алла хотела знать все подробности.
        - Ипполит? - переспросила Марина. - А что ему там делать? Он дома остается.
        - Его зовут Ипполит?
        - Да, ты знаешь, очень смешное сочетание мифологического имени и кулинарной фамилии Коржиков. Хотя… его отец, мне кажется, от этого не страдает и смело пишет ее на афишах… Что с тобой, тебе плохо? - Марина увидела, как ухоженные пальцы приятельницы задрожали, едва удержав кофейную чашечку, а цвет лица, вдруг ставший мертвенно-бледным, не могла скрыть даже пудра.
        - Да-а, - прошелестела Алла, - эти приступы у меня повторяются целую неделю, и всегда внезапно…
        Марина уже держала в руках телефонную трубку.
        - Я вызываю «скорую»?
        - Нет-нет, через минуту это пройдет и я буду чувствовать себя нормально, не переживай, я справлюсь… Так что там с твоим зятем? Он остается у вас дома? А работу он так и не нашел? - попыталась она продолжить светскую беседу.
        - Да Бог с ним, с зятем!.. - отмахнулась Марина и спросила встревоженно: - Когда ты последний раз была у врача? Ты знаешь, у моей матери вот так же приступы сердечные начинаются - ни с того ни с сего, в полном покое…
        - Не суетись, дорогая. - Алла действительно быстро пришла в себя, и от былой бледности ничего не осталось. Она протянула Марине заранее приготовленный конверт с деньгами, и та в который раз полюбовалась художественной росписью накладных ногтей приятельницы. - В принципе ты можешь отдать деньги недели даже через три, раньше мы все равно не вернемся.
        - Куда отправляетесь на этот раз?
        - А опять на Тенерифе. Нам так там понравилось, что мы с Олегом решили туда ездить, пока не надоест. А надоесть такая красота не может в принципе, так что… А почему ты не хочешь своего зятя отправить по месту назначения?
        - В смысле?
        - Ну-у, есть же у него дом, родители.
        - Ты понимаешь, какая странная вещь с парнем приключилась. Его мать квартиру отдала в залог какого-то своего проекта. Проект лопнул, а инвестор квартиру эту себе отобрал. Так что мальчишка теперь оказался на улице. Я отправила письмо его матери (она сейчас в Швеции), все изложила, вот жду ответа. - Помолчав немного, задумчиво продолжила: - Честно говоря, мне многое непонятно в этом семействе… Ну, мать ладно, за границей. А отец-то рядом, в этом же городе, неужели душа не болит за сына?
        - Марина, у людей разные обстоятельства бывают. - Неожиданно в голосе Аллы проскользнули странные, несвойственные ей интонации сожаления или даже сострадания. Но всего на лишь мгновение. Потом ее голос зазвучал так же уверенно: - И потом, мне кажется, что молодым людям нужно помогать до четырнадцатилетнего возраста, а потом - все, пусть сами… Ты знаешь, за границей, например, считается дурным тоном жить взрослым детям с родителями и ждать от них помощи.
        - Да, если родители помогли получить образование или специальность, научили ориентироваться в этом мире, - возразила Марина, - а тут просто по нулям или почти по нулям… Ну, побегу я, пожалуй. Кофе у тебя, как всегда, очень вкусный Все-таки ты бы врача навестила, тем более перед поездкой.
        - Марина, забудь. - Хозяйка вышла в коридор проводить гостью. - Со мной все в порядке. А я тебе на прощание посоветую чужих проблем на себя не брать, а то, знаешь, они в один момент могут на тебя перекинуться…

…Странное впечатление осталось у Марины от этой встречи. Ей все время хотелось спросить приятельницу: «Откуда ты знаешь, что нужно, а что не нужно подросткам и взрослым детям? Ведь у тебя никогда не было детей». Но она не так близко знала Миссис Совершенство - эту красивую, холеную, сдержанную женщину, чтобы судить о том, что там, за этим прекрасным фасадом. Марина всегда любовалась лицом Аллы, как произведением искусства, поражаясь глубине ее темно-голубых, с поволокой, глаз, как будто затаивших печаль. Может быть, она страдает от того, что не может иметь детей? Или, может быть, ее муж Олег не хотел иметь детей, а теперь уже поздно? А поскольку в этой семье деньги, и немалые, добывает только муж, то и право голоса, наверное, имеет только он. Как там Алла сказала: «У людей разные обстоятельства бывают…» Да, разные… И проблемы разные. И в чем действительно Алла права, так это в том, что положение, совершенно идиотское, создается у них в доме… И как это все разруливать - непонятно.
        Еще месяц назад она готова была любым способом избавиться от зятя. Сегодня, зная, что ему пришлось пережить, не могла этого сделать. Теперь она понимала, почему он производил впечатление инопланетянина: вроде бы человек находится рядом, но общается с тобой как сквозь толщу воды - изображение смутное и звук глухой. Ведь у него был стресс, стресс от той реальности, которая обрушилась на мальчишку в одночасье. Он уезжал во Францию из благополучной и далеко не бедной семьи, где папа - полузнаменитость, и мама - знаменитость, и за ними - как за каменной стеной, и впереди маячило тоже какое-то необычное красивое будущее, нарисованное мамой-журналисткой… И однокурсники завидуют, и пьянящий воздух Парижа, и… Как все было во Франции, она представить не могла, так как там не была. Зато могла совершенно ясно нарисовать себе картинку, как двадцатилетний юноша, прилетевший из Парижа, предвкушающий встречу с родными и друзь-ями, поворачивает ключ в замке своей квартиры, а там… его встречают не мама с папой, а какая-то тетка седьмого колена двоюродности и ее сын. Они же сообщают ошарашенному родственнику, теперь
уже бывшему счастливчику, что его мама в Швеции, а папа в новой женитьбе, а «тебе вот стопочка повесточек в военкомат» - призыв в разгаре. «Каменная стена», казавшаяся такой крепкой и надежной, оказалась вдруг примерно такой, как в сказке про трех поросят: рассыпалась от первого дуновения непростых человеческих отношений. И оказывается, папа с мамой его не ждут, чтобы послушать рассказы про веселый город Париж… Оказывается, им вообще на него наплевать! Вот это шок! А на бывшего парижанина накатывает следующий вал, не давая передохнуть: нужно что-то решать с военкоматом, нужно где-то добывать деньги, чтобы есть и пить, и нужно отдышаться, пока собирается очередная штормовая волна, и понять, что же произошло. Чем же он провинился перед родителями, что его, как старый тапок или описавшегося щенка, они просто вышвырнули из своей жизни?
        Но тогда получается, что ее Алена и бывшие однокурсники Ипполита, с их кажущейся жесткостью и цинизмом, куда мудрее и сострадательнее, чем она, Марина, и ее сверстники? «Просто мы живем в разных измерениях, мы росли в тепличных условиях гарантированного образования, отдыха и лечения. А они чуть ли не с пеленок видят, как мы барахтаемся, каждый сам по себе… Они, наши дети, адаптировались в этой жизни, потому что родились в ней, им легче, они другого не знали, а мы все еще живем воспоминаниями…»

«Так, все, закончила, - сказала Марина сама себе, - бред этот проблему решить не поможет. Будем учиться у собственных детей поступать „согласно логике“. Если совесть тебе не позволяет выкинуть его на улицу, помоги ему почувствовать почву под ногами, помоги поверить в себя, и… тогда он сам уйдет, как только сможет».
        Глава 11. Маленькое открытие
        Марина возвращалась домой после переговоров с заказчиком. Рассчитывала провести встречу часа за два, а этот зануда отнял целых четыре. Хуже нет иметь дело с человеком, который боится довериться профессионалу, а потому все время дает какие-то отвлеченные советы, вместо того чтобы конкретно сформулировать собственное понимание и ощущение комфортного жилья. Ведь, как ни крути, восприятие идет на уровне чувств, эмоций: нравится - не нравится. Комфортно - некомфорт-но. А заказчик - мужчина лет тридцати пяти, владелец небольшой, но успешной фирмы - был из бывших «крутых парней». Ему было бы проще свои мысли сформулировать в виде привычных фраз «ну, типа, блин, твою мать, на…» и так далее, а ему приходилось пользоваться непривычным ему русским языком, следить за тем, чтобы не вылетели слова, не предназначенные для слуха Марины. Его речь вызывала у нее внутреннюю улыбку и жалость, но она была ему благодарна за отчаянные усилия, которые он предпринимал, чтобы не оскорбить ее матом. Но все равно каждую его фразу ей приходилось уточнять:
        - Правильно ли я вас поняла: вы хотите, чтобы плафоны в гостиной были бежевого цвета?
        - Да-да, - радостно кивал косноязычный бизнесмен и в очередной раз предлагал кофе.
        Когда она совсем не понимала его междометий и наречий, то открывала книгу с цветными иллюстрациями и показывала:
        - Так это должно выглядеть?
        - Да-а, - по-детски радовался бизнесмен, - значит, у меня есть вкус!
        Когда наконец обсуждение было закончено, этот его черный кофе булькал у нее в желудке, а она отчаянно хотела есть. Бывший бандюган оказался джентльменом: подбросил ее до ближайшей к дому автобусной остановки. Он, правда, порывался доставить ее к крыльцу подъезда, но у Марины было правило: если случалось заказчикам ее подвозить, то всегда только до соседней с домом улицы. Осторожность - во всех смыслах - не помешает.
        Она открыла дверь своим ключом, опасаясь побеспокоить молодых, так как их комната была расположена ближе всех к входной двери. Это было удобно: если они приходили поздно или приглашали к себе друзей, то никого не тревожили, ни по чьей территории не ходили, а Марина и тем более бабушка их почти не слышали.
        Она потянулась на ощупь к шнуру коридорного светильника, как вдруг услышала красивый перебор гитары, а затем и голос, пропевший: «Терема вы мои, терема…»
        Марина замерла в удивлении. Это была песня ее молодости, которую она очень любила, но записать ее на магнитофон так и не смогла. А исполняли ее теперь очень редко. Она все собиралась написать Алексею Федорову, на «Эхо Москвы», чтобы включил как-нибудь в свою передачу, да вот как-то не собралась.
        Она слушала эту печальную мелодию, не заметив, как села на скамеечку для обуви, так и не сняв пальто. Когда прозвучал последний аккорд гитары, Аленка сказала:
        - Давай, Пол, что-нибудь повеселее. Ты на меня тоску навел!
        Марина засуетилась: «Господи, что же я здесь сижу, не дай Бог, кто-нибудь из них выйдет, и они решат, что я подслушиваю». Она бесшумно повесила пальто на крючок в прихожей, решив, что от пребывания здесь, а не на плечиках в течение одной ночи ничего с ним не случится, и прошла на кухню. Нажала кнопку электрического чайника, кинула в микроволновку кусок курицы с рисом. Делала все механически, находясь все еще под впечатлением услышанного. Баритон был не очень сильный, но теплый, богатый оттенками. И, что самое удивительное, человек, который исполнял эту песню, глубоко чувствовал, он не просто пропевал слова, он их проживал. И голос этот, и глубина чувств принадлежали Ипполиту!
        Она услышала легкие шаги Аленки, направлявшейся в кухню, и быстренько нажала кнопку телевизионного пульта, продолжая механически жевать курицу.
        - Мам, привет! Вау, я и не знала, что ты этим интересуешься! - удивленно воскликнула дочка, глядя на экран. Марина проследила за ее взглядом и обалдела: на фоне какого-то водоема загорелая девица, сладострастно раскрыв губы, снимала с себя подобие трусиков. «Мать честная, сто лет не смотрела телевизор, и на-ка, выбрала!» Но она быстро нашлась:
        - Да вот, переключала бездумно… Кажется, не туда попала. Честно говоря, соображаю-то я сейчас плохо…
        - Мы и не слышали, как ты пришла. Чего так долго?
        Марина ухватилась за спасительный дочкин вопрос и принялась копировать своего нового заказчика. Аленка посмеялась, попила с ней чаю и убежала к себе.

«У-уф, пронесло, кажется!» - с облегчением вздохнула Марина и решила, что посуду она помоет завтра. Все завтра.
        Глава 12. Расставание
        Две недели сборов пролетели как один день. И вот они уже всем семейством «присели на дорожку», и вот уже Геннадий укладывает дочерины вещи в багажник машины и бабушка дает какие-то ценные наставления внучке «по поводу проживания в буржуйской стране и морального облика девушки». И фиктивный муж Ипполит, с застывшим, растерянным выражением лица, ходит по пятам за Аленой. Марина, увидев его уже тоскующий взгляд на лице уже ничего не замечающей Алены, предвкушающей близкую свободу, машинально отметила про себя, что «мальчик-то влюблен и будет тосковать, вот ведь еще морока». Марине все время сборов казалось, что парень напряженно ждет каких-то слов Алены, но девушка то ли не замечает этого ожидания, то ли не способна их сказать.
        Марина сама-то напоминала себе собаку, которая знает, что хозяин ее с собой не возьмет, а потому уже без особой надежды помахивает хвостом. Кажется, только один Геннадий, как всегда, был доволен собой и всем происходящим вокруг него. В конце концов, что ему стоит «катануть в какую-то Венгрию к дочурке на пару деньков»! И Марину это очень раздражало. Кажется, уже прозвучало что-то насчет озера Балатон в выходные. И что она на него злится? Пусть действительно съездит, посмотрит, как дочь устроится… Может быть, что-нибудь ей подскажет, с его-то опытом международных командировок, неподражаемым самодовольством и вселенской уверенностью в себе?!
        - Ну, кажется, все? - поворачивая ключ зажигания, произносит дежурную фразу Геннадий. - Ничего не забыли? Ипполит, а ты чего стоишь-то как неродной? Давай быстренько в машину…
        - Папа, ты что, забыл, ему же нельзя в аэропорт! - сердито одергивает отца Аленка.
        - Почему не… Ах да, извини, я забыл, что ты невыездной, - искренне огорчился из-за своей бестактности Геннадий и тронул машину с места. - Ну, с Богом.
        Аленка, помахав фиктивному мужу ручкой из окна машины, начала деловито обсуждать с отцом, как лучше вести себя при прохождении таможенного контроля…
        Марина затихла на заднем сиденье и видела, как долго в дверях их подъезда маячила худая фигура Ипполита. Он все еще чего-то ждал…
        Из аэропорта она вернулась вечером.
        У подъезда стояла машина «скорой помощи», в прихожей квартиры валялся чей-то рюкзак, в комнатах пахло камфарой и спиртом. Бабушка-генерал не вынесла разлуки с внучкой. У ее кровати стоял Пол, держал в руках блюдце с пустыми ампулами и слушал наставления врача, укладывающего в чемоданчик инструменты.
        - Значит, ехать отказываетесь категорически. Пусть тогда внучок распишется здесь, что отказываетесь.
        Марина поняла: мать себе верна и стойко сопротивляется госпитализации, не доверяя медикам.
        - Давайте я распишусь, - вмешалась Марина.
        - А вы кто? - безразлично поинтересовался доктор.
        - А я дочь.
        Выполнив все формальности, доктор сложил чемоданчики и направился к выходу. Мать беспокойно заворочалась:
        - Марина, он собрался уходить.
        - Ну да, укол сделал, расписку мы дали. Что еще ему делать…
        - Пол собрался уходить… Не отпускай его.
        Значит, дело вовсе не в Аленкином отъезде, с которым бабушка примирилась давно. Марина повернулась к зятю:
        - Это твой рюкзак в коридоре всем мешает?
        - Мой, как и я сам…
        - Что это тебя на высокие сравнения потянуло? Ты что-то решил?
        - Я хочу уехать.
        Она подумала, что хоть он ей и надоел до чертиков, но как она может, зная, что его уже однажды предали, вышвырнуть его на улицу? Сантиментов она не любила, поэтому без напряжения в голосе сказала:
        - У меня к тебе просьба. Мне сейчас с клиентом надо срочно встретиться. Побудь с бабушкой, а завтра утром и уедешь. Пожалуйста.
        Не давая ему времени подумать или ответить, она ногой впихнула его рюкзак в Аленкину комнату и стала лихорадочно соображать, к кому из подруг можно сейчас пойти, чтобы отсидеть положенные на встречу с клиентом часы, а заодно и обсудить
«план мероприятий помощи зятю». «Господи, как он меня достал!..» Наверное, к Татьяне - ее дом в двух шагах от нее.
        Путаясь в рукавах плаща, она попросила лжезятя:
        - Если приступ у бабушки повторится или еще что-нибудь, звони мне на трубку.
        Выйдя на улицу, Марина позвонила Татьяне:
        - Тань, ты можешь меня приютить часа на два? Очень надо!
        - Так уже давай иди, - с готовностью согласилась подруга. - Я чайник ставлю.
        Татьяна была удивительная женщина: статная, грудастая, глазастая, с мягким выговором, ехидная до невозможности с теми, кого не любит, и снисходительная к друзьям. Работала она в картинной галерее современного искусства. «Всем хороша Татьяна, - говорила про нее бабушка-генерал, - вот только на передок слаба». Воздыхателей у подруги было много, но удерживались они около Татьяны недолго. Сейчас у нее, кажется, шла декада малого бизнеса: ее новый приятель был частным предпринимателем. Она его так и звала: «Мой ЧП».
        Почти добежав до дверей Татьяниной квартиры, Марина резко остановилась: «Господи, какая же я дура! Ведь наверняка этот ЧП у нее ночует. А тут я им на голову». Она снова позвонила приятельнице на мобильный:
        - Танюшка, может, я некстати? Ты только намекни.
        - Вечно ты со своими комплексами. Мы уже закончили, так что ты в самый раз, к чаепитию.

…И действительно, Татьянин ЧП походил на кота, только что полакомившегося рыбкой. Вид у мужика был томный, умиротворенный и немножко сонный, когда Татьяна вытолкала его из спальни на кухню знакомиться с подругой. Ему явно хотелось отдохнуть после трудов праведных, но он добродушно улыбался:
        - Приятно познакомиться. Вадим. Может, я вам помешаю, так я пока телевизор посмотрю.
        Он уже хотел было развернуться и уйти, но у Татьяны были другие соображения по поводу его использования.
        - У нас с Маринкой жизнь похлеще, чем в телевизоре. Так что сиди здесь и развлекайся. Можешь за нами поухаживать.
        Вздохнув, Вадим пристроил свое полноватое тело в полосатой рубахе и джинсах к столу, подпер рукой подбородок и, старательно тараща глаза, которые норовили закрыться, делал вид, что слушает женскую болтовню.
        За чаем и домашним пирогом Марина изложила события последних дней и главную заботу: трудоустройство зятя и получение отсрочки от армии. Они с Татьяной в своих рассуждениях уже дошли до суммы, необходимой для подкупа медиков, как вдруг сонный Вадик, не открывая закрывшихся-таки своих глаз, сказал:
        - Девчонки, послушайте, что я вам скажу, - потом помолчал немного, с усилием разлепил веки и продолжил: - Вы, девочки, дуры. Ему нужно работу искать у частника. Будут деньги - сам потом откупится…
        - Открыл Америку! А мы про что целый час говорим? Ты лучше скажи, можешь помочь или нет?
        - Я лично - вряд ли. - Проснувшийся Вадик решил положить себе в рот кусок пирога размером с чайное блюдце, и женщины терпеливо наблюдали, как он пытался его занести в рот, не потеряв ни грамма капуст-ной начинки. Справившись со столь сложной процедурой, ЧП продолжил:
        - А вот мой приятель, ну очень крутой мужик, собирается открывать свой ресторанчик. Такой кадр, как ваш - со знанием карты вин, - ему не помешает. И есть или нет у вашего парня отсрочка от армии - ну, смешно говорить, ему это без надобности.
        С Вадимом они договорились, что будут держать связь через Татьяну и как только наступит прояснение, ЧП даст знать.

…Несколько успокоенная, Марина возвращалась домой и еще издали увидела свет в кухонном окне. «Либо забыл выключить, паразит, либо честно караулит бабушку», - подумала она, а затем к ней пришло другое чувство: как хорошо, что она придет не в темную квартиру без огней, а в дом, где ее ждут!
        Ипполит спал за кухонным столом под очередную серию какого-то телевизионного боевика. Услышав ее шаги, встрепенулся, доложил:
        - Бабушка попила чаю и спит. Приступа больше не было. Чай я заварил. - Он был уже в дверях кухни, когда, обращаясь к его спине, Марина предложила:
        - Слушай, Ипполит, у меня к тебе просьба. Я дома бываю редко. Бабушка в больницу категорически не хочет. Может быть, ты пока останешься? В качестве гаранта ее спокойствия. Если она будет знать, что дома кто-то есть, ей будет легче. А пока ты ее караулишь, и работа какая-нибудь появится. Ну, не бывает полной безысходности, понимаешь? Просто иногда нужно подо-ждать, чтобы увидеть выход. Согласен?
        Он застыл, не поворачиваясь, опустив голову, потом запинаясь ответил:
        - Я, я… попробую.
        Каждый вечер Марина, садясь за компьютер, первым делом проверяла почту. Она ждала ответа от Анастасии Шум на свое пространное письмо о злоключениях Ипполита, а его все не было. На этот раз электронный почтовый ящик был переполнен, но ее интересовало только одно послание: 
        Уважаемая Марина Петровна, добрый день!
        Да, я помню Вас и нашу работу в стройотрядах.
        Тем не менее сожалею, что ничем помочь Вам не могу.
        Мой контракт со шведским телевидением носит жесткие временные рамки, поэтому в ближайшие полгода-год я в Россию не приеду.
        С уважением, Анастасия Шум.
        Такой ответ не был для нее неожиданностью. Придется рассчитывать на собственные силы, пока они есть. С тем она и заснула. 
        Часть 2
        В поисках выхода 
        Глава 13. Тоска
        В свой первый год работы в колледже Марина на-ивно полагала, что ей будет достаточно, поскольку она преподаватель профилирующего предмета, читать лекции и проводить практические занятия, не вникая в воспитательную работу, как того требуют в школе. Но она не учла две вещи: своего характера и особенностей студентов колледжа. На первый курс приходили трудные подростки, которых
«выплюнула» школа, не желая возиться с ними в десятом и выпускном классах. Здесь же учились дети из проблемных или неполных семей, чьи родители особо не заморачивались по поводу образования своего ребенка. Еще одной категорией были ребята из малообеспеченных семей, понимавшие, что на свое высшее образование они должны заработать себе сами, получив сначала профессию. Марина не могла равнодушно относиться к тем проблемам, которые эти мальчики и девочки приносили в аудиторию вместе со своими рюкзаками и сумками. Кто-то никак не мог смириться с появлением в семье отчима, у кого-то родной отец был хуже отчима, кто-то вообще жил с дедом, потому что родителей лишили этих самых родительских прав. Ей пришлось считаться с тем, что у кого-то может болеть голова, так как мама с папой шумно и всю ночь отмечали годовщину свадьбы в двухкомнатной квартирке. А кто-то вынужден сидеть на уроке в уличной куртке, так как под ней надета только футболка. И над всеми этими подростками, даже самыми благополучными, дамокловым мечом висел их возрастной кризис, когда каждый недоволен своей прыщавой внешностью, когда родители
кажутся дураками и болтунами и когда не дает покоя пробуждающаяся чувственность.
        Марина считала, что педагог она никакой. Она могла сорваться и заорать на студентов, если ее начинали раздражать их вечно звучащие на лекциях мобильные телефоны или «уважительные причины», не позволившие вовремя сдать зачетную работу. Она могла объявить им бойкот и начать вести себя исключительно официально, обращаясь к каждому на вы, чего они терпеть не могли. Вежливо-любезно она ставила в журнал «неуд» и сообщала, что если молодой джентльмен или юная леди пожелают его исправить, то для этого должны выполнить реферат или практическую работу, «с перечнем которых они могут ознакомиться на стенде кабинета». Она могла устроить им внезапно письменный опрос, если видела, что не в состоянии ни утихомирить, ни заинтересовать чем-то возбужденную или расстроенную ораву подростков.
        Однажды в каком-то педагогическом журнале она прочла совет преподавателям:
«Посмотрите на себя в зеркало, когда злитесь и орете на учеников. Вы увидите ну очень непривлекательное лицо. Тем не менее ученики почему-то вас терпят и прощают». Марина вняла совету и изучила свой профиль сразу же после очередной стычки с бывшим мужем. Журнал был прав: ее нос, и так крупноватый для узкого лица, в минуты гнева смотрел вниз, а полные губы теряли свой красивый изгиб и становились похожи на две трубочки для коктейля. Ужас! Действительно, зачем детям на такую «красоту» смотреть? А они смотрят и прощают. Но она ругалась, не оскорбляя и не обижая. Она требовала от них профессиональной корректности, она выискивала в каждом из них талант и поощряла к творчеству. Наверное, поэтому при ее педагогической дремучести ребята любили ее предмет. Она знала, что преподавателя химии они нарекли Жабой, «англичанку» - Хилявой, ей же прозвища не дали, просто между собой звали по имени («Вон Марина идет», «Спроси у Марины»). Так что и за «Марину» спасибо. Она впустила этих детей в свою жизнь. Она любила их за непосредственность, искренность и отсутствие лицемерия.
        Два раза в неделю она с утра до вечера была в своем кабинете и не выгоняла их, когда уроки уже давно были закончены, а она проверяла студенческие работы или готовилась к репетициям своей театральной студии. Они могли сидеть у нее и заниматься своими уроками или, оставив рюкзаки, уходили поесть или погулять. (Коллеги насмешливо называли это «васильевской продленкой».) Поначалу она спрашивала ребят: «Почему домой не идете?» - но, получив несколько раз один и тот же ответ: «А нас никто там не ждет», - перестала.
        Когда ее приглашали на родительское собрание, она говорила не о требованиях по своему предмету, а о том, что ее волновало: возникающей отчужденности между взрослыми и их взрослеющими детьми. «Живите с ними в одной плоскости, а не параллельно» - так несколько по-дизайнерски она осмысливала задачу для родителей, но некоторые ее все-таки понимали.
        Она терпеть не могла педсоветы и старалась под любым предлогом их избежать, за что ей неоднократно выговаривали то зам по воспитательной, то зам по учебной работе. Правда, в другое время эти же замы, как и другие коллеги, заходили к Марине Петровне проконсультироваться, какой цвет платья или костюма им предпочесть, какие обои покупать для гостиной, если там мебель темно-коричневого цвета. Они привыкли к тому, что она никогда не отказывала в просьбе, а если была ограничена временем, то обязательно давала полистать какой-нибудь свежий журнальчик с современными тенденциями в дизайне или моде.
        Марина не тратила время на подготовку методиче-ских разработок, проведение открытых уроков, которые давали бы ей право на повышение разряда и прибавку к жалованью в размере ста рублей. Она могла себе позволить просто преподавать любимый предмет и с удовольствием общаться со студентами, которые хотели узнать от нее максимум, чтобы быстрее войти в профессию. За счет своей дизайнерской практики она могла позволить себе купить вещь, на которую ее коллеги должны были выкраивать из своего преподавательского заработка в течение нескольких месяцев. Но поскольку она понимала, что работает в женском коллективе, в котором совсем немаловажно, что у коллеги на руках и на плечах, то старалась не злоупотреблять своим финансовым преимуществом. Она любила юбки удлиненного силуэта, потому что не любила свои ноги
«французской кривизны». К юбке полагался какой-нибудь жакетик или пуловер - в зависимости от той температуры, которая была в стенах колледжа.
        Марина могла позволить себе просто стянуть свои густые длинные волосы в хвост или закрутить в кичку, не тратя время на устройство художественного беспорядка на голове. Но она никогда не позволяла себе приходить на занятия в растрепанных чувствах. Она знала, что если дети кому-то симпатизируют, то улавливают малейшие колебания в настроении. Если у тебя на лице маска Пьеро, обязательно кто-нибудь спросит: «У вас все в порядке?», «Что-нибудь случилось?» Если же они на кого-то злятся, то, воспользовавшись эмоциональной расстроенностью преподавателя, постараются довести до истерики или до слез. Она знала также, что если позволить себе распуститься эмоционально, то обязательно сорвешься на уроке либо на всех скопом, либо на кого-нибудь одного. Но дети-то не виноваты, что у тебя проблемы в семье, что не идет проект, что просто плохое самочувствие. У них своих проблем хватает.
        Эта закалка помогала ей держаться все дни семейной неразберихи после появления зятя, но ее совершенно выбил из колеи отъезд дочери. Она и предположить не могла, что разлука с Аленкой станет для нее таким тяжелым испытанием. 
        Мам, привет! - писала ей в одном из электронных писем Алена. - Все хорошо. Не переживай. Я сыта, высыпаюсь и лекций не пропускаю. Соседка по комнате учит меня венгерскому языку. Если удастся, поеду на выходные к ней в гости. Она говорит, что у них свой виноградник. Интересно. Ну все, пока. Хочу успеть в бассейн. Передай привет Ипполиту.
        Она расстраивалась, когда читала короткие послания дочери. «Ну вот какой бассейн, она же плавать не умеет! Здесь не ходила, а там напридумывала. Опять куда-то ехать собралась, как будто шило в одном месте. Вот ведь папина порода!»

…Уже которую ночь Марина лежала без сна. Беспокойные, тоскливые мысли громоздились одна на другую. Как она там, ее девочка? Как одевается, как питается? Вечно она ходит без шапки… Вот в бассейн этот пойдет, волосы намочит. Хотя там теплее, чем у нас. «Марина, да ты сдурела, там же фены на каждом шагу!» - прервала она собственный поток причитаний. …Какая тоска! Сколько в своей жизни ей приходилось учиться, но никто и никогда не говорил о том, что, став ма-терью, нужно быть готовой отпускать детей и учиться жить без детей, когда они повзрослеют. Кому она теперь нужна? О ком ей теперь заботиться?
        Она почему-то стала вспоминать ошибки, которые допустила в общении с дочерью. «Я так и не научила ее вязать, она очень хотела, а мне все некогда было. В девятом классе не отпустила ее на экскурсию в Прибалтику. Другие дети ездили, и ничего с ними не случилось. А я ей испортила каникулы. И собаку не разрешила завести… Вот-вот, тебе бы эта собака сейчас в самый раз подошла, - снова она остановила себя, - в придачу к котам-ботаникам. Они бы тебе тут корриду устроили в квартире. Ну что ты ревешь! У тебя одной ребенок повзрослел? Ведь надо как-то перестраиваться. И учиться жить самостоятельной единицей. Слышишь, - уговаривала она сама себя, - хватит реветь. У тебя уже лицо распухло, под пудрой не спрячешь…»

…Вдруг она почувствовала запах горелого масла.

«Господи, что этот паразит делает на кухне?» - вскинулась Марина, и стала влезать в тапочки. За дверью поскребся Ипполит, сообщил извиняющимся голосом:
        - Марина Петровна, я картошки пожарил…
        - Так ты ее сжег или пожарил? - решила она уточнить ущерб, нанесенный кухонной утвари. - Имей в виду, все сам будешь отмывать…
        - Не-е, я маслом попал на горелку, а картошка цела. - В его голосе она услышала ноту облегчения.
        - Чего это ты решил ночью картошку есть, меня будить?
        - А вы все равно не спите…
        В который раз она удивилась его чутью.
        - Ладно, гений проницательности, оставь на плите. Я утром поем.

…Но ранним утром она была уже далеко от дома, оформляя документы матери в приемном покое больницы. Несгибаемая бабушка-генерал все-таки не выдержала перемен в семейной жизни, у нее поднялось давление, с которым сердце не могло справиться. На этот раз ее согласия на госпитализацию никто не спрашивал. Да она и сама понимала, что нужна капельница, нужна оперативная терапия, и дома ей оставаться нельзя, если она хочет еще пожить. А она хотела. Марине, поднявшейся к ней в палату, сказала слабым голосом, но все еще тоном, не допускающим возражений:
        - Давай иди, не задерживайся, я хоть тут от вас, и от тебя в том числе, отдохну. Можешь не приходить. Еды мне больничной хватит, а у тебя дела, - и отвернулась к стенке. Аудиенция была закончена.
        Зато аудиенцию можно было получить у палатного врача, который вел прием родственников своих пациентов в холле отделения. Молодой интеллигентный парень в легких очках терпеливо отвечал на вопросы оглушенных болезнью близких людей. Садился за столик к одним, говорил что-то, объяснял, потом пересаживался к другим…
        Надо же, удивленно подумала Марина, что случилось с родной медициной! Родственников за людей стали считать! Или это им с матерью крупно повезло на этого молоденького врача, который еще не устал от общения с вереницами больных и их посетителей.
        Настала ее очередь. У мальчика оказались совсем уж и не юные глаза - с наметившейся сеточкой морщин, умные, понимающие. Она увидела, что совсем он не мальчик, а лет ему уже тридцать с небольшим. Просто он на своем месте, это его суть - профессионализм, понимание и сострадание. «Вот точно, что он потомственный», - подумала Марина и вместо того, чтобы спросить: «Доктор, в шестой палате моя мать, Анна Георгиевна, что у нее в перспективе?» - она вдруг неожиданно для себя самой констатировала:
        - Вы ведь потомственный врач, да? У вас мама или папа медики…
        Молодой человек удивленно посмотрел на нее, но подтвердил:
        - И еще дед. Как вы догадались?
        - Сама не знаю. Может быть, мне просто захотелось, чтобы за вашей молодостью, которая так пугает в медицине, стоял еще чей-нибудь опыт. Извините, я не хотела вторгаться в вашу личную жизнь. Скажите, что нам с матерью предстоит?
        - Сердце у нее изношено. Эмоций бы поменьше. Все, что от нас зависит, мы сделаем, а от вас - уход и уход. Знаете, иногда как бывает: блестяще проведенная операция сводится на нет плохим уходом за больным. Мы ее прооперируем - дня через два. Сутки проведет в реанимации. А когда мы ее спустим в палату, ждите ее там. Ну а дальше памперсы, простыни, бульон с ложечки - я думаю, что соседки вашей мамы по палате подробно вас проинструктируют.

…Спускаясь на больничном лифте в гардероб, она соображала, что можно успеть сделать за трое суток до предстоящей операции. Выхаживать после операции нужно будет дней семь. Значит, на неделю нужно поменяться с кем-то из коллег часами. Отработает она их в следующем полугодии. Попросить у заказчиков отсрочки проектов на неделю. Но вот чего она совсем не хотела делать, так это оставлять бесхозной свою театральную студию. Впрочем, зачем ее оставлять? Она вспомнила совет Татьяны:
«Пусть Ипполит позанимается с ребятами, раз у него три курса театрального». Пусть позанимается. И нужно ему денег на неделю оставить - на питание и на транспорт. Так. А теперь - в аптеку. Что там доктор сказал: памперсы для взрослых? Этого мы еще не проходили…
        По дороге в аптеку она думала о том, что из-за ее семейных проблем опять страдает Валентин. Они собирались в Прибалтику, к его родственникам, но теперь поездку придется отложить. Она позвонила ему на трубку:
        - Валя, прости, что я опять нарушаю наши с тобой планы. Может быть, ты один поедешь?
        - Прекрасная идея, моя дорогая! Я возьму с собой двух юных сирен, и они мне будут сладко петь про мои мужские достоинства, а не про подростковые проблемы. Мариша, не переживай. Мы с тобой в таком возрасте, когда проблемы с родителями неизбежны. Я поеду с Серегой Дьяченко на рыбалку, только и всего!
        Марина немного успокоилась - она всегда расстраивалась, если кому-то приходилось менять свои планы из-за нее.
        У Марины появилась новая привычка: как только она входила в квартиру, сразу же включала компьютер и смотрела почту. Дочка длинными посланиями не баловала, но короткие весточки отправляла часто. Марина решила все-таки посоветоваться с Аленой, прежде чем поручать Ипполиту студийцев. Поэтому вечером, когда обычно они общались с дочерью по Интернету, написала ей:
        Алена, бабушке предстоит операция. Чтобы за ней ухаживать, хочу раскидать свою нагрузку. Как ты думаешь, можно ли попросить Ипполита провести пару-тройку занятий в моей театральной студии? Он ведь дома-то все больше молчит. Но ведь чему-то он научился в вашем институте?
        Вскоре Алена ответила:
        Научился. Помнишь, после второго курса я работала в детском летнем лагере? Так вот он был со мной в одной смене. При его кажущейся инфантильности он был хорошим укротителем. Поет он тоже хорошо. И потом, что ты вечно за всех переживаешь? Ну не будет занятий в вашей студии. Пусть отдохнут. Ну не получится у него - это его проблемы.
        Слабое, конечно, утешение, подумала Марина, но другого варианта своей временной замены у нее нет.
        Глава 14. Ипполит-дублер
        На следующий день Марина попросила Ипполита приехать к ней в колледж: сразу после занятий у нее начинались репетиции театральной студии. Она хотела представить его ребятам и «озадачить» всю компанию работой на неделю-две. Сначала она дала ему почитать сценарий, потом заранее проинструктировала лжезятя, как себя вести со студийцами:
        - Эту пьесу они придумали сами. Взяли за основу чей-то сценарий, раскритиковали, утверждая, что автор молодежи не знает, и сами все переделали. У нас там есть эпизод - с гитарой, пением и т.д. У них не получается - они это исполняют как концертный номер, а надо, чтобы это не вываливалось из ткани пьесы, а шло на одном дыхании с предшествующим и последующим эпизодами, понимаешь?
        Ипполит опять кивнул. Марина продолжала:
        - Если плохо сделают, ты говоришь: «Молодцы, хорошо, но давайте попробуем еще вот так сделать», и показываешь, как надо. Понимаешь?
        Ипполит кивнул головой. Она продолжала:
        - Критики открытой избегай, потому что они в подростковом возрасте, у них неустойчивая психика и хрен знает, как могут среагировать. - Ипполит после «хрена» вытаращил глаза. Она увлеченно продолжала: - И вообще, они не профессиональные актеры, а у тебя три курса. Будь к ним снисходителен. Если ты им понравишься, то они тебя яблоками не забросают. И потом, у меня выхода другого нет, понимаешь? Я не могу отменить занятия в студии и не могу отдать ее в чужие руки. Так что извини, тебе придется потрудиться. Согласен?
        Ипполит снова молча кивнул. На этот раз она возмутилась:
        - Ты сказать что-нибудь можешь?
        - Гитару брать? - по-деловому поинтересовался он.
        - Ну, уже что-то, - обрадовалась она и кивнула: - Брать.
        Театр Марина любила с юности. Когда она увидела, что подростков, учившихся в колледже, нужно чем-то занять, то вспомнила о своем собственном увлечении, игре в любительском театре, и предложила директору организовать в колледже театральную студию. Тот не возражал. После того как студийцы показали в канун Нового года трехактную пьесу про современную молодежь, имели успех и прилюдно получили высокую оценку от профессионального режиссера, которого Марина пригласила на премьеру, директор колледжа не только не возражал, но и всячески поддерживал студийцев и их вдохновительницу.
        Студия быстро обросла сочувствующей публикой. Это были друзья и знакомые ребят-актеров, которые ждали их после репетиций. Из их же числа находились художники и рабочие сцены. Кто-нибудь из них обязательно сидел на репетициях и в случае необходимости заменял отсутствующих исполнителей.

…Спектакль, о котором вкратце рассказала зятю Марина, был в стадии работы на сцене. Уже около месяца ребята осваивали ее пространство. По договоренности с администрацией колледжа студийцы имели право в дни репетиций сами брать ключ от актового зала. Марине это было удобно: если она задерживалась, ребята могли начинать репетировать без нее. Тем более что они друг к другу относились с большей требовательностью, чем их руководитель.
        Когда Марина с Ипполитом вошли в зал, студийцы резвились от души: на полу стоял громко орущий магнитофон, а молодые люди выражали себя кто как мог, начиная от брейка и заканчивая фехтованием на швабрах. Марина успела дойти до середины зала, прежде чем кто-то, первым заметивший ее, выключил звук.
        - Здрасте, добрый вечер, кого вы нам привели? - Это все прозвучало одновременно из разных концов сцены от запыхавшихся юных дарований.
        - Добрый вечер, господа артисты, - иронично приветствовала своих подопечных Марина. - Я вижу, что вы уже размялись и можно приступать к делу. Но прежде я вас кое с кем познакомлю. - Она чуть отодвинулась в сторону, давая возможность студентам обозреть Ипполита, на плече которого в чехле висела гитара. - Вот, ребята, знакомьтесь, студент третьего курса театрального института Ипполит. Сегодня он посидит на наших занятиях зрителем, я его введу в курс дела, познакомлю с каждым из вас, а следующие две-три репетиции будет вести уже он. Я должна несколько дней провести в больнице, ухаживая за матерью. Вопросы есть?
        - Гитара настоящая или реквизит? - поинтересовался Дима Волобуев, который должен был в спектакле исполнять песню.
        Ипполит, молча улыбаясь, снял гитару с плеча и вынул из чехла.
        Марина воспользовалась подходящим моментом и предложила:
        - А давайте-ка мы с песни сегодня и начнем. Тем более что потанцевать вы уже успели. - Она знала, что ребята любят музицировать и на этой общей почве - и для них, и для Ипполита - быстрее найдут контакт. Репетиция пошла своим чередом.
        Ипполит поразил ее тем, что, прослушав только первый куплет незнакомой ему песни, начал аккомпанировать не примитивными аккордами из трех нот (чем, собственно, ее не устраивала Димина игра при хорошем голосе), а по ходу исполнения делал вполне грамотную аранжировку. Дима посмотрел, схватил идею, и песня под облагороженный аккомпанемент двух гитар зазвучала по-новому. По дилетантскому мнению Марины, лжезять прекрасно владел инструментом. (Она вспомнила, как в самый первый их разговор - на балконе - он сказал ей, что умеет играть на гитаре, но она не приняла эти слова всерьез.) Студийцы были в восторге, а потому чуть было не превратили репетицию в сольный концерт Ипполита. Марина же была неумолима:
«Развлекаться будете без меня», - а в душе радовалась, что может совершенно спокойно оставить на него ребят.
        Неделя в больнице вымотала ее и физически, и морально. Валентин как мог старался ее поддержать во время коротких вечерних разговоров по мобильному телефону. Уж он-то знал, как тоскливо становится к концу дня в больничных палатах.
        Домой Марина забегала на часок-другой, чтобы переодеться и приготовить для больной
«что-нибудь вкусненькое».
        Когда она спрашивала у Ипполита, как ведут себя студийцы, не обижают ли его и как воспринимают его советы, он был немногословен:
        - Не волнуйтесь, Марина Петровна, все в порядке.
        Теперь, оставив мать на попечении медсестер и соседок по палате, она решила без предупреждения заглянуть на репетицию, но провести ревизию тайно, не афишируя свое присутствие. У нее были ключи от комнаты за сценой. Обычно это помещение самодеятельные артисты использовали для переодевания, так как все, что происходит в зале и на сцене, было очень хорошо слышно и пропустить свой выход мог только глухой. Вот из этой комнатки Марина «наблюдала» за тем, как общается со студийцами Ипполит.
        Послушав разговоры в зале, она удивилась, во-первых, тому, что двадцатилетний мальчишка сумел организовать рабочую атмосферу, а заигрывание девушек и ироничные замечания юношей игнорировал. Эпизод - прогон - обсуждение - замечание - если нужно, показ - повтор. «Хорошие, однако, у него были учителя», - подумала Марина и решила, что ей здесь делать нечего. Она может потратить сегодняшний вечер на ликвидацию долгов по своим дизайнерским заказам.
        Но первым делом, войдя в квартиру, она включила компьютер, чтобы посмотреть почту. Есть!
        Аленка писала:
        Привет, мамуля! Как там бабушка? Чем закончился твой эксперимент с Ипполитом? Вчера каталась на настоящем иноходце. Здoрово!
        Ну вот, теперь у нее прекрасное настроение. На расстоянии в тысячу километров она стала для дочери «мамулей». Мелочь, а приятно. Марина отправилась на кухню готовить ужин. У нее еще было минимум полчаса, чтобы успеть сделать какой-нибудь салат и разогреть фаст-фудовские котлеты. Домашние изыски начнутся завтра. Но не успела она зажечь газовую горелку, как услышала поворот ключа в замке. На пороге был Ипполит.
        - Вы уже дома? - Вид у него был какой-то пристукнутый, как в первые дни его жизни у них в доме.
        - Вы закончили раньше? - решила она уточнить причину раннего появления зятя, не отвечая на его во-прос. Он явно был чем-то расстроен. - Что-то случилось?
        - Да… Мне кажется, я все испортил…
        - Да не мог ты все испортить! - воскликнула она, подумав, что у него начались творческие мучения (не рано ли?), и чуть было вслух не сказала: «Да я была сегодня почти что в зале и слышала все. У тебя хорошо получается», - но вовремя прикусила язык. - Почему ты так думаешь?
        Он так и стоял в прихожей, как будто от его ответа зависело, оставаться ему здесь или нет. И гитара по-преж-нему висела в черном чехле за спиной.
        - Мы репетировали. Открылась дверь. Вошла какая-то женщина, постояла, потом спросила вас. Ребята сказали, что вы в больнице. Тогда она сказала, что мы не имеем права здесь находиться, раз с нами нет преподавателя. Ребята сказали, что есть, и показали на меня. - Он потоптался на месте, поправил гитару за плечом.
        - И что, - поторопила его Марина, - чем все это закончилось?
        - Да ничем, она нас просто выгнала, да и все. И сказала, что напишет докладную директору. На вас. - Он опять поправил гитару на плече. - Я вас сильно подвел?
        - Ребята сказали тебе, кто это? Они ее знают?
        - Говорят, что зам по АХЧ, что она всегда орет. Вам что за это будет?
        Марина пожала плечами:
        - Не знаю, завтра разберемся. А ты что в прихожей топчешься? Ладно, - успокоила она его, - как бы то ни было, спасибо тебе большое, ты мне помог. Я знаю, что ребятам ты понравился. Они мне звонили после каждой репетиции на трубку. А с этой АХЧ я завтра все выясню. Все, отдыхай. Я готовлю ужин.
        Глава 15. Увольнение
        После недельного напряжения Марина сладко спала в своей комнате и в своей постели, а не в больничной палате и не в продавленном такими же родственниками-горемыками, как она, кресле. Так сладко спала, что проснулась в восемь утра, когда нужно было уже выходить из квартиры. Но к началу занятий все же успела. Она даже забыла о вечернем инциденте, но когда во время урока дверь аудитории приоткрылась и в щелке замаячила голова секретаря директора колледжа Веры Иванны, она, договаривая фразу и направляясь к кивающей секретарше, подумала, что докладная, по всей вероятности, уже дошла до начальства.
        - Марина Петровна, вас на большой перемене просит подойти Кирилл Мефодьевич. - Приглашение Веры Иванны лишь подтвердило догадку.

…Большая перемена давала возможность преподавателям и студентам пообедать.
«Значит, останусь без обеда», - удрученно подумала Марина, не любившая проводить занятия на пустой желудок. Обычно она брала с собой бутерброды, как раз на такой непредвиденный случай. Но сегодня день не задался с утра.
        Завершая занятие, слушая ответы студентов, она прокручивала в голове возможные варианты своей беседы с начальством. Ну что, в конце концов, такого, что студент другого учебного заведения позанимался с артистами-любителями? Для одного - полезная практика, для других - помощь в освоении текста… Марина нарочито медленно закрывала дверь кабинета, шла по коридору, поднималась на третий этаж, где находились кабинеты начальства.

…Директор колледжа держал два костюма и два лица. Если на нем был отлично сшитый пиджак и галстук-бабочка, все студенты знали, что любому встреченному в коридорах колледжа незнакомому взрослому нужно говорить «здрасте» и в пределах досягаемости его слуха не материться. Весь колледж также знал, что в этот день в столовой будет неимоверное количество разнообразных салатов и вторых блюд - на выбор. В такие дни директор принимал гостей - коллег из городских учебных заведений, районное, а иногда и городское начальство, журналистов и депутатские комиссии. Кирилл Мефо-дь-евич старался быть на виду и из этих соображений регулярно сам «ходил в депутаты». На четыре года избирался, потом четыре года отдыхал от депутатской деятельности, потом опять избирался… Это давало ему возможность участвовать в распределении районного бюджета и вообще быть поближе к телу муниципальной администрации. Новая мебель, компьютерные классы, современное оборудование для мастерских, деньги на капитальный ремонт здания - все это добывалось именно в депутатские годы Кирилла Мефодьевича.
        Когда директор приходил на работу в жилете с множеством карманов, молний и строчек, это значило, что он «дома», намерен сделать рейд по туалетам, выявить всех злостных курильщиков и написать приказ о лишении их стипендии за курение в общественных местах. Для преподавателей жилет означал возможность поговорить с директором о личном, наболевшем - отпуске, зарплате, надбавке, нагрузке…

…В приемной никого не было. Марина открыла дверь директорского кабинета и увидела, что начальство в костюме и «бабочке».
        - Кирилл Мефодьевич, вы хотели со мной поговорить, - утверждая-спрашивая, произнесла дежурную фразу и отметила, что директор, обычно доброжелательно реагировавший на ее редкие появления в своем кабинете, на сей раз был официально строг. Он показал на кресло напротив своего стола и продолжал молчать. Марина, сидя в удобном кресле, изучала узор собственной юбки. Наконец он произнес:
        - Вот какое дело, Марина Петровна, - и опять замолчал. - Звонили мне и сообщили о вас… Извините… процитирую, - он взял в руки листок бумаги, надел очки, - что вы
«сожительствуете с собственным малолетним зятем»… И я обещал поговорить с вами… Я должен как-то отреагировать…
        Сначала она потеряла дар речи, потом вспомнила анекдот из репертуара шестидесятых годов двадцатого века, когда жены неверных мужей писали заявление в партийную организацию: «Мой муж - подлец, верните мне моего мужа», - и на заседании партбюро завода или учреждения мужу объясняли, что он должен вернуться в семью; потом ущипнула себя за руку и обнаружила, что это все наяву.
        - А как можно реагировать на бред? - возмущенно спросила она. Но директор как будто не слышал ее реплики.
        - Я, вы знаете, тут записал несколько фраз, - сообщил он и, глядя все в тот же листочек, процитировал: - «Воспользовалась длительным отсутствием дочери… держит взаперти, использует в личных целях». - Кирилл Мефодьевич положил листочек, погладил его рукой, сверху положил футляр из-под очков. Разговор ему явно удовольствия не доставлял, но он продолжал: - Понимаете, если бы мы с вами занимались производством… - он долго не мог подобрать слово и наконец нашел, - производством конфет, то я бы не придал этому звонку никакого значения. Но мы-то с вами занимаемся воспитанием молодежи, и это, даже в наше время, налагает ряд обязательств. А вы ведь встречаетесь со студентами не только на лекциях, но и, так сказать, в неформальной обстановке…
        Марина слушала директора и не могла поверить собственным ушам: взрослый человек после непонятно какого и чьего звонка, услышав полный бред, собирается принимать меры! В его речи опять образовалась пауза, и Марина решила ее заполнить:
        - Уважаемый Кирилл Мефодьевич, но ведь это же смешно. Как это можно доказать, если уж переходить на язык фактов? Я живу в отдельной квартире, кто знает, чем я там занимаюсь?
        - Дама была убедительна.
        - Дама? А кто эта дама? Инспектор полиции нравов? Или начальник ЖКХ? И откуда у нее такие сведения? У нее что, моя квартира находится под наблюдением или на прослушивании? Или она воспользовалась военно-полевым биноклем?
        - Она намекнула, что имеет отношение к сфере, близкой специализации колледжа. Вы же не хотите, чтобы нас полоскали на всю страну, как красносельскую школу в телевизионном ток-шоу Малахова?! - патетически воскликнул Кирилл Мефодьевич.
        Марина помнила эту передачу, в которой классного руководителя обвинили в трагедии, произошедшей с учеником.
        - Нет, конечно, я не хочу, чтобы колледж полоскали на всю страну, - заверила Марина. - Но я не хочу также обсуждать и слушать абсурдные вещи по поводу моей личной жизни.
        - Но вы же не станете отрицать, что вчера вместо вас вел занятия этот самый ваш зять, - пустил в ход следующий аргумент директор.
        - Вот этого я не стану отрицать, так как это совершенно другое дело. - Она хотела было объяснить директору, что у нее больна мать, что она сутками дежурила около нее, что она не хотела срывать репетиции… и вдруг почувствовала, что ее охватила полная апатия. Она вспомнила, как ее мать часто говорила о подобных ситуациях:
«Кто первым обкакал, тот и прав».
        - Кирилл Мефодьевич, а к чему вообще этот разговор? - устало спросила она. - От меня-то что требуется? Осознать, исправиться?
        Директор стал методично рассовывать по карманам своего пиджака ручку, очечник, зажигалку, мобильный телефон, очевидно, таким образом давая себе возможность сформулировать ответ. Наконец вещи были разложены.
        - Марина Петровна, поймите меня правильно, я не знаю, кто эта дама, я даже допускаю, что все, что она сказала, как вы изволили выразиться, - бред. Но я вполне допускаю, что этот звонок вроде пускового механизма в чьей-то игре против меня. Ведь репутация учебного заведения создается годами, а рушится в один миг. Марина Петровна, поймите меня правильно, я не хочу вас обижать, вы много для колледжа сделали… Но лучше бы вам уйти… по собственному…
        Марине показалось, что она ослышалась.
        - Что вы сказали? Уйти? Только потому, что кто-то, неизвестно кто и неизвестно почему, рассказал вам по телефону гадости про человека, которого вы знаете не первый год… - По его лицу она поняла, что он уже принял решение, и она может тут часами говорить о своей безупречной репутации - он ее не услышит. И тогда она, совершенно отупев от безысходности, уточнила: - Уволиться в середине учебного года?
        - Ну, мы что-нибудь придумаем, перекроим расписание. - Значит, она правильно почувствовала: вопрос о ее увольнении уже решен.

«А ведь и правда, уже решен, - подумала она, - ведь после того, что здесь произошло, я не смогу работать с человеком, который даже не пытался защитить доброе имя своего сотрудника. Если сразу же обещал поговорить, разобраться, значит, и сам поверил во всю эту грязь?» И как она будет вести занятия, оставшись, когда слухи и сплетни в учебных заведениях распространяются быстрее, чем где бы то ни было?
        - Кирилл Мефодьевич, вы, наверное, уже и бумагу приготовили? - спросила она, нажимая на кнопку шариковой ручки, которую носила в кармане жакета. В ответ он плавным, почти женским, движением пододвинул ей стопку чистых листов.
        Ей было достаточно одного: «Директору… В связи… прошу… уволить по собственному желанию. Число, подпись».
        Все строчки заявления, написанного судорожно зажатой авторучкой, начинались в левом нижнем углу, а заканчивались в правом верхнем.

…До конца перемены оставались считанные минуты, и все коридоры были заполнены студентами. У нее хватило сил спокойно пройти мимо них и пробраться к своему кабинету, где ее ждала очередная учебная группа. Голова была совершенно пустой, но еще что-то соображала: нужно отпустить детей, сказавшись больной. Собрать вещи и… уйти. Ей «повезло»: выйдя в коридор через десять минут после начала занятий, она никого не встретила, молча расписалась на вахте, сдав ключ от кабинета, и вышла из здания. У нее было такое ощущение, как будто она куда-то бежала, бежала, и вдруг - оказалась в пустоте, в которой нет ни человеческой речи, ни шума ветра или шуршания листвы - ничего, ни звука. И эта пустота поглотила ее.

…С горечью она думала о том, как хрупка человеческая репутация. Годами ты работаешь, отстаиваешь какие-то принципы, а потом вдруг - бац! - приходит какая-то бумажка, непонятно от кого, или раздается в административном кабинете звонок, непонятно чей, - и все, что годами создавалось, рушится, как карточный домик.
        Она автоматически перешла улицу, села в нужный ей автобус, пошла по березовой аллее к дому, а по ее лицу текли слезы, и ей было наплевать на недоуменные или сочувствующие взгляды встречных прохожих - она была в другом измерении. Она хотела только одного: добраться до дома, до своей норки, и затихнуть и забыться сном. Потом, потом она будет думать, что делать. Сейчас ей нужны покой, тепло и сон.
        Но, оказавшись в квартире, она увидела, что сон ей в ближайшее время не предвидится. Дверь ее комнаты была открыта настежь, хотя она обычно всегда плотно ее прикрывает, чтобы не проникли коты. В комнате царил хаос. Пол засыпан землей, пожухлыми цветами и листьями, а два кота-варвара, перемазанные горшечной землей, спали на ее диване. Она схватила первую попавшуюся ей в руки тряпку и хлестнула ею котов. Те, вытаращив глаза, секунду соображали, что это было, но, увидев ее, кинулись в разные стороны. Марина пришла в ярость. Она стала гоняться за животными и хлестать их тряпкой, повторяя только одно слово: «Паразиты, паразиты…» Потом она поняла, что «паразиты» уже давно убежали, и рухнула без сил прямо на пол. Она стояла на коленях на грязном ковре, жалела себя, рыдала и причитала. Причитала, снова жалела себя и опять рыдала, как вдруг почувствовала чье-то присутствие.

«Господи, - спохватилась она, - ведь мальчик наверняка дома! Я могла его напугать. Он решит, что я свихнулась». Продолжая стоять на коленях, она подняла распухшее от слез лицо и увидела испуганные глаза Ипполита. Он смотрел на нее из коридора, боясь войти в комнату.
        - Марина Петровна, что с вами? - почти шепотом спросил сбитый с толку ее видом зять.
        - А ты не видишь? - будничным голосам сказала она и констатировала: - У меня истерика. Пожалуйста, подогрей чайник. Я сейчас приду.
        Она отправилась в ванную комнату приводить себя в порядок. Взглянув в зеркало, ужаснулась: на лице - невесть откуда появившиеся следы земли, под глазами - чернота от туши, а веки красные и распухшие.
        - Ох, хороша ты, Марина Петровна! Красоты не-описуемой, - сказала она себе в фальшивом восхищении. Потом долго плескала воду в лицо, постепенно приходя в себя и прикидывая, как побыстрее убрать грязь из своей комнаты. Успокоившись, она пошла на кухню. Ипполит ждал ее, глядя в экран телевизора, работавшего с выключенным звуком.
        Она молча налила чаю, взяла кружку в руки, как будто ее знобило.
        - Может быть, вам плед принести? - участливо спросил Ипполит.
        Она в ответ только покачала головой. Котов, которые обычно стремглав бежали на кухню, как только туда кто-нибудь направлялся, не было. Наверное, где-то окопались, пережидая грозу.
        Помолчав, она сказала, глядя в кружку:
        - Вообще-то это не бабушкины коты, это Аленкины.
        - Как это?
        - Да так. Она еще в школе училась, пошла за одним котенком к подружке, а там двое этих дураков остались, рыжий и серый, - от большого помета, и так вместе играли забавно, что у нее не хватило духа их разлучить. Когда она домой в шапке принесла этих чумных, мы ее отругали, велели одного обратно отнести, а Аленка все говорила
«да-да», а не относила. Надеялась, что мы смиримся с тем, что их будет двое. И вот - результат.
        Она рассказывала ему эту дурацкую историю, а сама в это время думала о другом. Возможно, в словах здравомыслящей ухоженной Аллы есть доля истины? Чужие проблемы, которые Марина почему-то решила взять на себя, теперь мешают ее жизни. Что она сделала не так, в чем ее ошибка? Во всяком случае, даже без ответа на этот вопрос она знает, что ей нужен тайм-аут. Ипполит не виноват в том, что случилось, но видеть его она больше не может. И выгнать тоже не может. Наконец она нашла в себе силы, чтобы обратиться к нему:
        - У тебя есть друзья, с которыми ты бы хотел пообщаться?
        - Вы хотите, чтобы я ушел? - понял он ее вопрос по-своему.
        - Я хочу уехать дня на три-четыре, пока бабушка еще под присмотром в больнице. А ты можешь пригласить кого-нибудь… Я уеду сегодня.
        - Это все из-за меня? Там что-то случилось?
        - ТАМ ничего не случилось, просто меня пригласили в гости, вот и все.
        Ей нужен тайм-аут, это точно, но зять не должен знать о том, что произошло. Она торопливо объяснила ему, что он остается в квартире «за старшего», и дала пару ценных указаний: котов кормить по настроению, деньги на питание и непредвиденные расходы лежат на кухонном столе, там же визитка с номером ее мобильного телефона, если будут сложности - вот список имен и телефонов, по которым можно позвонить. Первым по списку шел Геннадий… Все остальное - по собственному усмотрению. Стараясь не смотреть на его удивленное лицо, она наконец остановилась:
        - Ну, я вызываю такси…

…Она сидела в машине и жалела сама себя: день фигово начался и скверно закончился. Что там советуют господа психологи? Когда начинается череда неприятностей, нужно замереть. Вот она сейчас и замрет, выпадет из социума на несколько дней. Марина ехала к Валентину.
        Глава 16. С Валентином
        Валентин, выслушав невеселую историю с анонимным звонком, хоть и сочувствовал Марине, но не видел причины для слез.
        - Я не понимаю, почему ты так расстраиваешься. Ты же там гроши получала, а торчала сутками! Ты талантливый дизайнер! Займись наконец тем, к чему душа лежит, - убеждал он ее.
        - Да в том-то и дело, что я детей люблю. А у меня только одна дочь получилась…
        Валентин хотел что-то заметить по ходу ее речи, но она попросила:
        - Не перебивай, мне и так трудно говорить. Мне нравится им помогать, рассказывать что-то новое, видеть, как они становятся увереннее в своих силах. И знаешь, мне с ними даже легче общаться, чем с некоторыми взрослыми. Они если любят - так это сразу видно. Если кого терпеть не могут - тоже по лицам все прочтешь. Алена выросла, а куда мне девать свои материнские чувства? На котов, что ли, этих придурочных тратиться?
        - Ну, если это так серьезно, ищи другое место, тем более что в городе колледжей и ПТУ - как грибов после дождя.
        - Ты думаешь, это так просто? Там мои дети, я к ним привыкла. Я знаю, что у них дома делается, почему один вечно хочет есть, а другой не высыпается. А у других детей… - и она уже откровенно плакала, - у других детей будут чужие глаза!
        - Ну чем я, Мариша, тебе могу помочь? - ласково спросил Валентин.
        - Да ты мне уже, Валя, помог, что увез из города.
        Они вели этот разговор в машине, двигавшейся по Таллинскому шоссе. Она наконец-то согласилась на его давнее предложение поехать на несколько дней в Прибалтику, откуда он был родом. В Риге жил его двоюродный брат с женой в большой, как говорил Валентин, квартире и всегда был рад приезду родственника, который старался не злоупотреблять гостеприимством рижанина.
        Валентин поставил машину в хвост вереницы автомобилей, ждущих открытия переезда.
        - Похоже, мы тут надолго. Я покурю? - Он приоткрыл окно, щелкнул зажигалкой перед кончиком сигареты, затянулся и продолжил разговор: - Как ты думаешь, есть ли у вашего колледжа или директора какие-то злопыхатели? Ведь если вспомнить подоплеку
«школьного дела», о котором целую неделю после передачи Малахова только все и говорили, то там кто-то подсиживал районного мэра, чья жена руководила этой злополучной школой. Твой директор мог кому-то чем-то помешать? Может быть, слишком сильно тянет на себя бюджетное одеяло?
        - Откуда же я знаю! В политику он не играет. Как администратор особым сволочизмом никогда не отличался. Колледж тянет этот давно, районное начальство старается ублажать… Нет, не похоже, чтобы это было сделано по каким-то политическим или корпоративным мотивам. И потом, я слишком малозаметная фигура в этом механизме.
        - А здесь и не надо крупной фигуры, - возразил ей Валентин. - Главное, чтобы можно было вменить некий криминал, который захотела бы обсудить общественность. Но раз ты отрицаешь возможность интриги против колледжа или его директора, значит, это акция против тебя лично. Кому-то ты сильно мешаешь… Это звонил кто-то из твоего окружения, человек, который осведомлен о твоих семейных неурядицах.
        - Я думала об этом, но ни причин, ни человека не только не вижу, но даже и предположить не могу. Кому и чем я могла помешать?
        - Не скажи… Люди иногда совершают подлости только потому, что не могут простить другому человеку простого счастья… О! Смотри-ка, мы быстро подвигаемся. А я тут зимовать собрался. - Он повернул ключ зажигания, выбросил недокуренную сигарету в окно. Марина закрыла глаза и задремала…
        Рядом с Валентином она успокаивалась. Даже в его машине чувствовала себя не так, как с другими водителями. Ее довольно часто подвозили домой или в студию заказчики, она пользовалась услугами частников. Оказавшись рядом с водителем, она старалась с ним не разговаривать, следила за дорогой, не доверяя его опытности. Возможно, это сказывались поездки с Геннадием, который, по его собственному выражению, обладал «географическим кретинизмом» и мог заблудиться в малознакомом месте. Поэтому с ним она ездила в напряжении и, если нужно было, ориентировала мужа, сверившись с картой, которую всегда брала с собой. Геннадий, натура творческая, был слишком эмоционален за рулем: он комментировал действия всех впереди и сзади двигавшихся и иначе как кретинами их не называл, хотя сам водителем был неопытным. Валентин, наоборот, за рулем становился еще спокойнее, чем обычно, и не позволял себе никаких эмоций.
        Рядом с ним ей не хотелось казаться сильнее или умнее, чем она была. Он обладал редким мужским качеством - снисходительностью, которое Марину просто обезоруживало. Большинство мужчин не выносят, когда их жены или подруги начинают рассказывать о своих проблемах на работе или конфликтах с начальниками. Они сразу начинают давать советы или критиковать уже совершенные поступки. Что, естественно, вызывает у женщины ярость. Ведь ей не нужен совет, ей нужно понимание и сочувствие! Марина находила это сочувствие у Валентина, не задумываясь, откуда оно - природное или приобретенное вместе с профессиональным опытом.
        В первые дни знакомства, когда их отношения строились по простой схеме доктор - пациент, ей казалось, что он просто излучает флюиды благополучия и счастливой семейной жизни. Она представляла, как Скурихин приходит домой, как радуются ему домашние, как собака такса (или спаниель) несет ему тапочки. Она очень завидовала его жене, которую никогда, естественно, не видела и не слышала, но предполагала, что у такого мужчины должна быть жена-красавица… Но оказалось, что она далека от истины. Оказалось, что он год как разведен (непонятно только почему), что после развода супруги разменяли квартиру так, что жене досталась двухкомнатная квартира, а ему комната в коммуналке, и что годика через полтора закончится строительство кооперативного дома, где он купил однокомнатную квартиру. Его сын уже вполне самостоятельный человек, и даже женатый, и даже ждет прибавления в семействе.
        - Так что я в сорок шесть стану дедом, - похохатывал Валентин.
        Ей было хорошо рядом с ним.

…Неделя в Риге пролетела как один миг. И она уже на обратном пути домой, хоть и был рядом родной и любимый Валентин, с тоской думала о том, что снова окажется в клубке неразрешимых проблем.
        Глава 17. Возвращение

…Марина вернулась домой поздно вечером. Поскольку она уезжала скоропалительно и не могла назвать Ипполиту точный день своего возвращения, то была готова столкнуться нос к носу с его гостями. Но, открыв дверь своим ключом, оказалась в темной квартире, на ощупь включила свет в прихожей.
        - Что у нас новенького? - вместо приветствия спросила она сонного зятя, вышедшего в коридор, и обалдела, увидев, как вслед за ним из его комнаты, потягиваясь, жмурясь на свету, вылезли два бабушкиных кота - Рыжий и Серый.
        - Анну Георгиевну готовят к выписке. Геннадий Викторович уехал к Алене. Вам звонили студенты, потом еще кто-то - из колледжа - и Вадим. - Он говорил это на ходу, двигаясь за ней следом на кухню. Шествие замыкали коты.

«Студенты - это понятно, а кто такой Вадим?» Переваривая полученную информацию, Марина нажала на кнопку электрочайника, выложила на стол привезенные продукты, бутылку «Ванна Таллина», хлопнула по голове Рыжего, запрыгнувшего на стул и передними лапами потащившего к себе копченую колбасу.
        - Распустил ты их. Или они оголодали? Чаю со мной попьешь?
        - Нет… В смысле попью. А котов я кормил - вон еще полпачки корма осталось.

…Первый раз со дня увольнения она порадовалась, что завтра ей не нужно рано вставать, что не нужно трястись в автобусе, оценивая разнообразие парфюмерных и съестных запахов, окутывающих пассажиров. Она может сейчас принять душ, выспаться, а утром, не торопясь, поехать в больницу к матери.

…Марина, конечно, не обладала такой наблюдательностью, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, но даже и они, окажись в ее квартире, не заметили бы присутствия посторонних людей в прошедшую неделю. Ни запаха табачного дыма, ни клочка какой-нибудь упаковки продуктов - только тонкий слой пыли на мебели. Похоже, что Ипполит всю неделю жил один и никаких гостей не принимал. Но уточнять у него Марина постеснялась.

…Мать, как всегда, встретила ее очень ласково.
        - Какая ты все-таки эгоистка, Марьяна! Зачем ты заставила Ипполита носить мне передачи?
        - Какие передачи?
        - Ну, какие - яблоки, булочки и кефир.
        Вообще-то Марина оставила старшей медсестре отделения деньги и список продуктов, которые она могла бы покупать для Анны Георгиевны в больничном буфете. Но узнал же Ипполит откуда-то про выписку.
        - Он что, к тебе приходил или оставлял продукты в справочном?
        - Пару раз в палату заходил, мы с соседкой его еще чаем напоили. А так - с сестричками передавал.
        Марина не стала разубеждать мать. Если той приятно думать, что о ней заботился
«Полечка», а не «эгоистка Марьяна», пусть будет так. Все равно их отношения с матерью лучше не станут. Ее дело сейчас обеспечить переезд старой женщины из больничной палаты в собственную комнату, что она завтра и сделает. «Это все ерунда, мелочи жизни» - так, кажется, говорил любящий себя мужчина Карлсон? - по сравнению с тем, что она пережила недавно.

…Марина считала, что увольнение - ее личное дело, которое не вызовет особого интереса коллег. И ошиблась. Она не удивилась, когда после возвращения домой ей каждый день звонили студийцы и спрашивали, когда продолжатся репетиции. Для них она приготовила объяснение про тяжелую болезнь матери. Но вот звонки коллег ее приятно удивили: те интересовались, не случилось ли что лично с ней, если она так внезапно уволилась, и не нужна ли ей какая помощь, «мы все сделаем». Взрослым она говорила про неожиданно появившуюся срочную и выгодную работу, так как понимала, что начни она объяснять истинную причину своего увольнения среди учебного года, то окажется раздавленной ворохом ею же спровоцированных сплетен. По недоумению коллег она поняла, что директор тоже молчит.

…Неожиданно позвонила Алла. Ей нужен был срочный совет по поводу тенденции в оформлении подвесных потолков.
        - Мы с Олегом решили сменить обстановку в загородном доме. В каталоге я увидела, что мебель, которую мы для него заказали, хорошо сочетается с мягкой подсветкой, вмонтированной в потолок. Как ты думаешь?
        Марина ничего не думала, но пообещала, что, как только придет в себя после поездки, сразу же просмотрит свежие журналы и позвонит Алле.
        - Как твой зять? - поинтересовалась приятельница. - Ты его еще не выгнала?
        Марина впервые за все время знакомства с Миссис Совершенство почувствовала раздражение, но взяла себя в руки.
        - Но ты же не выгоняешь своего бультерьера на улицу после того, как он у тебя сжирает по паре обуви… А это человек…
        - Мой бультерьер имеет такую родословную, которая есть не у каждого человека!
        - Но она, родословная эта, все-таки собачья.
        Разговор Марине порядком надоел, и она резко его завершила:
        - Хорошо, Алла, дорогая, я позвоню сразу же, как только найду что-то достойное вашего загородного дома.
        Миссис Совершенство, прощаясь, была явно недовольна оказанным «приемом».

…Ну, уж чем богаты. Кстати, о родословной и родственниках-собаках. Почему-то Костя не звонит, а обещал быстро раздобыть информацию про Ипполитовых матерей. Она набрала номер телефона приятеля-милиционера, но с ней разговаривал только автоответчик. Тогда она перезвонила в приемную, секретарша сообщила ей, что
«Константин Иваныч находится в длительной служебной командировке». Значит, по материн-ской линии в происхождении лжезятя пока остается белое пятно. Тогда примемся за мужское начало. Она полезла в Интернет и нашла календарь выступлений барда Коржикова. Ближайший концерт родственника Ипполита должен был состояться в субботу во Дворце культуры, расположенном совсем недалеко от Марининого дома. А почему бы не посмотреть и не послушать поющего Аленкиного свекра? Марина уже набирала номер телефона Валентина.
        - Не разбудила? Скажи, как ты относишься к бардовской песне?
        - Лучше, чем к посещению филармонии, в которую ты меня затащила в прошлом году.
        - Значит, если я тебя приглашу на концерт господина Коржикова, ты не будешь сопротивляться?
        - Мариша, ты же знаешь, с тобой - хоть на край света. А Коржиков, надеюсь, ближе?
        - Ближе-ближе. Все, целую, пока.
        На нее напало какое-то игривое настроение. Все по-следние события казались незначительными и не способными испортить ей жизнь. По-видимому, она приходила в себя. «Как птица феникс» - это было ее любимое сравнение.
        Глава 18. Полезное мясо хамон
        Она вспомнила, кто такой Вадим. Это же любитель малого бизнеса, пирогов с капустой и секса с Татьяной. Он оказался человеком слова, и когда она позвонила ему на трубку, объяснил, что приятель, о котором он упоминал при их незабываемой встрече, наконец оформил все необходимые документы и открывает свой ресторанчик, вернее - хамонерию. Марина почувствовала себя совершенно серой в вопросах ресторанного бизнеса.
        - Простите, что открывает? - переспросила она, надеясь, что Вадим назовет предприятие своего знакомого второй раз как-нибудь по-другому.
        - Ха-мо-не-рию. Честно говоря, я смутно представляю, что это такое, - признался Вадим, и ей стало не так стыдно за свою отсталость. - Думаю, что он сам вам при встрече объяснит. Записывайте адрес и не откладывайте встречу. Сейчас он там все время, а потом начнет ездить туда-сюда, и вам его будет не застать.
        Чуть позже Марина поняла, что Вадим имел в виду под словами «туда-сюда». Позвонив пару раз, она услышала:
        - Евгения Борисовича здесь нет, позвоните в кафе…
        - Евгения Борисовича здесь нет, позвоните в магазин…
        Наконец ей удалось застать неуловимого бизнесмена на месте, и он назначил им с Ипполитом аудиенцию.
        - Ну, вот теперь можешь использовать свой французский багаж, - несколько витиевато начала она готовить Ипполита к встрече с ресторатором. Зять с недоумением посмотрел на нее. Она пояснила: - Есть возможность поработать в качестве сомелье у одного дяденьки. Но должна предупредить тебя, что я его совсем не знаю, так же как не знаю, что такое хамон и хамонерия, которую он открывает. Вот сейчас пойдем и все выясним. Только не надевай свой дурацкий балахон, ну, тот серый свитер.
        Парень слегка побледнел.
        - Хамон - это подкопченное свиное мясо, национальное испанское блюдо.
        - Ты пробовал?
        - Угу, - ответил он уже из-за двери Алениной комнаты. Голос звучал глухо. Очевидно, он что-то натягивал через голову. Минутой позже Ипполит вышел. Он был одет в отличные темно-синие джинсы и голубой свитер, от которого его глаза казались еще голубее. - Пробовал, - продолжил он разговор, наблюдая за произведенным своим появлением эффектом. - Вкусно, только вина подбирать к нему трудно.

…Старинное здание, в котором расположилась хамонерия, находилось в центре города, на пересечении многих транспортных маршрутов. Поэтому добраться до него не составляло никакого труда. Уже это обстоятельство говорило о том, что человек, открывший «мясное» заведение, хорошо ориентировался в человеческой психологии.
        Ипполит и Марина прошли через небольшой холл и оказались в ярко освещенном помещении, оформленном в стиле средневекового замка. На стенах - старинное оружие и доспехи, оленьи рога. Над деревянными столами и скамьями - люстры в виде свисающих лоз и кистей винограда. Марина представила, как все это будет выглядеть при вечернем освещении, и мысленно поаплодировала коллеге-дизайнеру.
        Выяснив, кто они и зачем, администратор зала провел их через служебные помещения в кабинет предпринимателя. Марина впервые была в таком специфиче-ском для нее учреждении, и все ее удивляло. Спустившись из Средневековья на пару ступенек, они оказались в современном винном погребе с притушенным освещением и почти неслышным кондиционером. Вдоль стен на специальных полках от пола до потолка, каждая - в отдельной ячейке, покоились разной пузатости бутылки. Поскольку стены и пол были выложены темной керамической плиткой и причудливо отражали содержимое полок, то создавалось ощущение бездонно-сти этого винного царства.

«Вот ведь расстройство-то для алкоголиков», - без восторга подумала Марина, хотя призналась себе, что ее коллега-дизайнер потрудился на славу, чтобы удивить и поразить воображение посетителей. А надо полагать, в программе этого заведения было предусмотрено посещение погреба постоянными клиентами. И потом, судя по этикеткам на бутылках, алкоголикам здесь делать нечего.
        Хозяин хамонерии встретил их на пороге небольшого кабинетика, оснащенного компьютером, факсом и высоким стеллажом для папок с документами. Совершенным диссонансом в этом сугубо деловом - до аскетизма - помещении смотрелась дорогая гитара позади письменного стола. После «винного погреба» Марина не стала удивляться. Евгений Борисович, мужчина невысокого роста, лет шестидесяти, с маленькими проницательными глазками и губками бантиком, со стрижкой ежиком и легкой сединой на висках, в жилете серо-стального цвета от костюма-тройки больше походил на технаря, чем на ресторатора. Впрочем, Марина сказала себе, что, поскольку совершенно не знает этого мира, ей трудно судить, как выглядят его представители и на кого должны быть похожи. «Интересно все-таки, что у него за речь. Иногда о происхождении начального капитала красноречивее всего говорит не внешний вид бизнесмена, а его лексика». И она вспомнила своего недавнего заказчика-немтыря. Ей было интересно, как чувствует себя Ипполит в такой обстановке, и она украдкой наблюдала за ним во время их маленького «путешествия». Похоже, что в отличие от тещи зять
уже бывал на подобных экскурсиях.
        Речь Евгения Борисовича походила на размеренно текущую реку. Он поведал, что до недавнего времени занимался только торговлей, но на одной из выставок познакомился с представителями испанской фирмы, производящей национальное деликатесное мясо - хамон. В России они еще только начинают разведывать рынки сбыта. Ему предложили выгодные условия сотрудничества, так как он будет пионером в прериях российского бизнеса. Испанцы обеспечивают его рекламными материалами, информационной поддержкой и консультациями. Они уже вложили кругленькую сумму в реконструкцию и оформление этого помещения. Параллельно с мясной продукцией российский предприниматель должен знакомить россиян и с испан-скими марочными винами. Его задача - привлекать приличную публику в свое заведение и пропагандировать испанских производителей. Если дела пойдут успешно, он сможет открыть такие хамонерии в нескольких районах города. На данный момент у него нет специалиста, который бы разбирался в винах настолько, что мог бы общаться и консультироваться с испанцами на профессиональном уровне. Если молодой человек ему подойдет, то к работе можно
приступать хоть завтра. Недостатка в посетителях, интересующихся экзотикой, нет.
        - Ну что? Пойдем? - завершил он свою речь во-просом, обратившись к Ипполиту.
        - Куда? - спросила Марина.
        - Пойдемте, - ответил Ипполит.
        - Вы тут посидите, журнальчики полистайте, а мы с молодым человеком пойдем в зал, побеседуем, - сказал Евгений Борисович и увел зятя с собой.

…Марина уже пролистала все журналы, стопками и россыпью лежавшие на огромном письменном столе Евгения Борисовича, и решила, что он просто иезуит. Оставлять гостя наедине с фотографиями умопомрачительного съестного, не предложив даже чашечку кофе, - это что-то вроде пыточного испанского сапога. Изучение содержимого журналов на испанском языке вызвало у нее прилив такого голода, что она уже собралась идти на поиски запропавших мужчин, чтобы побыстрее распрощаться и забежать в ближайшее кафе поесть сосисок, раз хамоном не угощают. Мужчины вернулись через полчаса. Судя по виду молодого и взрослого лиц, оба были довольны произведенным друг на друга впечатлением.
        - Ну-с, Марина… - начал было говорить и запнулся ресторатор.
        - Петровна.
        - Да, Марина Петровна, ваш сын…
        - Зять, - перебила она.
        Он поднял бровь и продолжал:
        - Ваш зять вполне удовлетворительно разбирается в винах, умеет говорить, что редкость для молодых людей его возраста. Я предлагаю ему 300 долларов для начала и проценты от выручки с каждой проданной бутылки, поскольку в его функции будет входить не только обсуждение качеств вина, но и его предложение по винной карте. Молодой человек согласен. А вы не против?
        Нет, она не была против. Надо полагать, аудиенция закончена и они могут откланяться.
        - Я рада, что вам удалось договориться. Приятно было познакомиться с вами.
        - Всего хорошего, - почти что щелкнул каблуками Евгений Борисович и проводил до порога кабинетика, передав на руки подошедшему администратору. «Все-таки везде нужен глаз да глаз. Вдруг, проходя через винный зал, соискатели какую-нибудь бутылку и стибрят?» - ехидно прокомментировала про себя Марина действия бизнесмена.
        Она уговорила Ипполита зайти в кафе, заказала салаты и курицу с фасолью. Исподволь наблюдала за тем, как изящно и непринужденно он пользуется столовыми приборами во время еды. Ее снова поразили его тонкие пальцы, и она с горечью подумала, что, конечно, ей приятнее было бы видеть в его руках гитару, а не бутылку марочного вина, но, увы, жизнь так устроена, что не все и не всегда можно осуществить.
        - Ну, молодой человек, - обратилась она к нему, когда они перешли к кофе, - конечно, еще рано говорить, но, кажется, судьба начинает поворачиваться к тебе лицом, да? Ты рад?
        - Да, спасибо, но я чувствую большую ответственность. Я никогда один не работал. - Первый раз она услышала от него столь длинную фразу.
        - А по-моему, это полезно. Когда над тобой нет нянек и ты имеешь возможность самостоятельно принимать решения, это способствует профессиональному росту. Будь внимателен, будь сконцентрирован. Думай, наблюдай, считай, наконец. Ты справишься. Ну, какие у тебя планы на вечер? Я поеду в студию, надо привести в порядок кое-какие документы, а ты?
        - Похожу, наверное…
        Они вместе вышли из кафе и отправились каждый по своим делам. Она стояла на автобусной остановке и смотрела вслед удалявшемуся зятю. Теперь он совсем не похож на птенца с перебитой шеей. Он больше не сутулился и от этого казался выше. Плечи, обтянутые тонким бадлоном, а не укутанные бесформенным свитером, оказались широкими, талия - тонкой… Он шагал широко и размашисто, чуть подпрыгивая на длинных ногах, как будто ему не терпелось побежать от переполнявшей его энергии.

«Господи, неужели скоро все закончится? - неуверенно подумала Марина, боясь радоваться. - Неужели все плохое позади и этот парень наконец найдет свое предназначение или хотя бы сможет себя содержать и уж тогда сам решит - то ли ему откупаться от службы в армии, то ли просто покупать медицинские документы. Пусть решает сам. Человек с деньгами имеет право выбора».
        Глава 19. Дочь опять… выходит замуж
        Алена в ответ на рассказ матери об успешном трудоустройстве Ипполита написала:
        Какое совпадение! Я тоже была в винном погребе. Только в жутко холодном и старом. Ему лет двести, и он принадлежит семье Каталины. Все ее родственники и родители - потомственные виноделы. Только Янош, ее брат, помешан на лошадях. Наверное, это у него в крови. Ведь все мадьяры - прекрасные наездники!
        Передай Ипполиту мои поздравления. Я рада, что бабушка снова дома. Ей тоже передавай привет.

…С возвращением бабушки домой все встало на круги своя. «Перед едой нужно руки мыть в обязательном порядке. Обувь нужно чистить немедленно, как только вошел в квартиру. А приходить домой после десяти вечера семейной женщине просто неприлично». По поводу счастливого завершения поисков работы для Ипполита мать сказала Марине осуждающе:
        - Какая ты, однако, недальновидная! Ведь сопьется парень, и это будет на твоей совести.
        Она не стала спорить. Спиться можно без работы и без ощущения, что ты кому-то нужен. И вообще, спиться можно где угодно и когда угодно - все зависит от внутреннего состояния души. Какой смысл говорить глухому, что он глухой? Марина давно освоила технику бесконфликтного общения с матерью: лучше промолчать.
        Неожиданно ее поддержал Валентин, когда они вы-брались посидеть в своем любимом загородном ресторанчике.
        - А по-моему, очень даже благородная, я бы даже сказал, с оттенком аристократичности, профессия, - оценил Скурихин работу сомелье. - Требует некоторого аскетизма, чтобы сохранить обоняние и вкус, знания психологии, чтобы общаться с такими тонкими ценителями вин, как я, или с такими хамами, как твой Прохоров…
        - Он, слава Богу, не мой! - мгновенно отреагировала Марина.
        - Не важно… Да и за внешностью, и за фигурой, и за костюмом надо следить, чтобы людям приятно было посмотреть! - Голос Валентина становился все драматичнее. - А главное, главное… - Тут он сбился на житейскую интонацию: - Марина, ну что ты смеешься?! Я же еще главной мысли не произнес.
        - Я уже догадалась. - От смеха Марина чуть не подавилась маслиной. - «Главное, чтобы у вас была ухоженная челюсть!»
        - Действительно, а как ты догадалась? - фальшиво удрученно удивился стоматолог.
        - Валя, я тебя обожаю! Но дай поесть спокойно…

…Рабочий день Ипполита начинался во второй половине дня и заканчивался в полночь, когда Марина уже спала или собиралась спать. Она же предпочитала встречаться с заказчиками с утра. Поэтому встречались они редко. О том, что «мальчик пошел в белой рубашке, галстуке и начищенных ботинках и, кажется, мальчик доволен и счастлив», она узнавала от матери. О том, что Ипполит серьезно относится к своей работе, она догадывалась по случайно оставленным на кухне журналам «Ресторан» и
«Виноделие». В первую получку он принес им с бабушкой по букету роз, а себе - учебник испанского языка.
        Неожиданно винная тема нашла продолжение с возвращением Геннадия из Венгрии. Он позвонил накануне:
        - Марина, если тебя интересует настоящее нашей дочери, то я привезу фотографии и себя в приложении к ним.
        - Жаль, конечно, что нельзя без приложения… Ну уж не томи. Вези.
        - Я произвел подробную съемку специально для тебя - как для отчета, - комментировал пачку снимков быстро приехавший Геннадий. Все семейство собралось в гостиной и рассматривало фотографии, которые Гена передавал по кругу: сначала их получала Марина, потом бабушка, затем Ипполит. - Это ее комната. А душ и туалет - в общем коридоре. Кухня тоже общая, но они, как правило, не готовят. Это уж для тех, кому вдруг захочется покушать чего-нибудь своего, до боли знакомого. Это ее соседка по комнате, она же подружка. Это они у нее дома.
        Марина молча показала пальцем на молодого человека, за плечи приобнявшего двух девушек. Геннадий, оставив фотографию без комментария, задвинул ее в конец пачки и продолжал демонстрацию.
        - Это их виноградники. - И снова оставил у себя очередную фотографию, на которой Алена сидела на черной лошади впереди все того же жгучего брюнета со светлыми глазами. - Вообще, они, венгры, веселые ребята. У них каждый день праздник - то сбора винограда, то конного спорта, то циркового искусства, то фестиваль музыки. Честно говоря, я подумал, не завести ли мне там какой-нибудь контакт с местными рекламными агентствами - ведь работы, я думаю, непочатый край.
        - Ждут тебя там с распростертыми объятиями ребята-конкуренты… - съехидничала Марина, но Гена продолжал, как глухарь на току:
        - Я уж не говорю о женщинах - ну красотки писаные!
        - А я слышала, что это венгры - самые красивые мужчины в Европе.
        - Только после меня, - уверенно согласился Геннадий.
        Ипполит держал в руках толстую пачку переместившихся к нему фотографий и как будто ждал продолжения, но у Геннадия уже ничего не было. Повисла пауза. Марина поняла, чего хотел Ипполит: он ждал письма, и тогда она решила помочь ему:
        - Ген, Алена для Ипполита ничего не передавала?
        Рекламщик мгновенно все понял.
        - Ну как же не передавала. Приветы, горячие поцелуи и все такое. Сказала, что бумагу мне никак доверить нельзя, по моему легкомыслию, и что она напишет пространное письмо по электронной почте на твой адрес.
        Когда они остались одни, Геннадий вынул из кармана куртки снимки, оставшиеся без комментария. Марина снова внимательно посмотрела на молодого человека в футболке рядом с Аленой. Это был невысокого роста черноволосый парень с выступающими рельефными мышцами легкоатлета. Она снова вопросительно посмотрела на бывшего мужа. Тот со вздохом человека, припертого к стене, сказал:
        - Ну что, Марина Петровна, вполне возможно, что это наш в скором времени родственник.
        - Ты что, шутишь? Кто это?
        - Это Янош, брат Каталины, студент факультета менеджмента и без пяти минут совладелец вот этого всего, - и он постучал пальцем по фотографии вино-градников, - хозяйства. На данный момент сходит с ума по лошадям и нашей Алене.
        - А она?
        - Она производит впечатление счастливой влюбленной девушки.
        - А ты что думаешь?
        - Мариша, что бы я по этому поводу ни думал, я - здесь, а она - там. И этот парень ей очень нравится. Кстати, мне тоже.
        - Тебе нравится он или его виноградники?
        - А вот это ты напрасно. Я никогда не был меркантилен, и перспектива стать тестем человека, чей бизнес сильно зависит от погоды, сезонности и вообще всяких разных колебаний, меня особо не привлекает. Я тебя умоляю. Еще ничего не известно. Она обещала тебе написать. Ну, мавр сделал свое дело, мавр может уйти, - стал откланиваться Геннадий.
        - Может-может, - проводила бывшего мужа Марина.
        В тот же день она получила письма от дочери. Одно было адресовано ей, другое - Полу.
        Мамуля, привет. Поздравь меня, я выхожу замуж.

«Так, - подумала Марина, - еще один Гена, только в юбке».
        Правду говорят, что венгры - самые красивые мужчины в мире!
        Мамуля, не обижайся, но я не хочу возвращаться домой. То есть я приеду, но только ненадолго, чтобы оформить документы для перевода в Будапештский университет. Я узнавала, это не так уж и трудно. Скорее всего я приеду, как только закончится этот семестр, чтобы оформить развод. Второе письмо - для Пола. Можешь прочитать, там ничего личного нет, зато ты будешь в курсе.
        Целую, Алена. 
        Марина сидела как громом пораженная. Паразит Геннадий знал, поэтому и постарался быстрее ретироваться и не попасть под тяжелую Маринину руку. Она машинально раскрыла файл с письмом Ипполиту. Текст был короткий.
        Пол, привет!
        Извини, что так получилось, но мне нужны документы о разводе.
        Я встретила тут парня, в которого влюбилась по уши, и хочу выйти за него замуж. Приеду, наверное, в конце лета. Пожалуйста, узнай, как побыстрее получить свидетельство о разводе. Наверное, это не сложно. Ведь у нас нет ребенка.
        Алена.
        Глава 20. Коржиков-старший
        Дворец культуры, где давал концерт Иван Коржиков, приятно удивил Марину своим интерьером, уютом и хорошей акустикой небольшого зрительного зала. Ей хотелось получше разглядеть отца Ипполита, поэтому она купила билеты на первый ряд. Валентин страшно ругался, так как не любил сидеть близко к сцене. «Я не могу смотреть на неухоженные челюсти. Лучше все это слушать издали, но не видеть». И они чуть не поссорились из-за этого.
        Публика, которая пришла послушать стареющего барда, была разнородной: от студентов до вполне импозантных седеющих джентльменов и дам.
        Коржиков-старший оказался высоким, поджарым мужчиной, с такой же чуть подпрыгивающей походкой, как у Ипполита. Передняя часть головы у него была лысая, а оставшиеся волосы росли где-то с середины затылка и достигали плеч. Он обладал приятным, с хрипотцой, баритоном, тонким чувством юмора, уважением к публике и умением с ней общаться. Первое отделение концерта бард пел и развлекал публику остротами сам, а во втором отделении обещал познакомить со своей сменой.
        В антракте Марина с Валентином прогуливались в фойе, как вдруг Валентин, имитируя в голосе обиду, заявил ей:
        - Я начинаю ревновать тебя к тому типу, - и показал глазами на колыхавшуюся толпу. - Мало того что он все отделение пялил на тебя глаза и чуть шею себе не свернул, так теперь он подпрыгивает, машет руками… вот! А теперь недвусмысленно направляется к нам.
        - О ком ты говоришь? - спросила Марина и посмотрела в направлении взгляда Валентина. К ним против движения курсирующей публики пробирался Анатолий Губерман, ее стародавний приятель, и махал рукой.
        Пока он делал последние усилия, пробираясь сквозь толпу, она успела успокоить Валентина:
        - Валечка, это же Губерман, театральный режиссер, который приходил на мои любительские спектакли в колледж. Для его театра я иногда придумываю декорации. И это тот самый Толька Губерман, с которым мы вместе когда-то в глубокой юности играли в любительской театральной студии. Но я стала дизайнером, а он - театральным режиссером.
        - Я же тебе машу-машу, - энергично говорил до-бравшийся до них Анатолий, - а ты даже не видишь! В нашем с тобой возрасте дальнозоркость развивается, а у тебя что?
        - Вежливым ты, конечно, с возрастом не стал, Толечка, - весело подметила Марина и представила мужчин друг другу: - Познакомьтесь: Валентин - Анатолий.
        - Очень приятно. - Мужчины пожали друг другу руки.
        - Я и не думал, что ты ходишь на такие концерты, - сказал Губерман.
        - А что в них плохого? Мне даже понравилось. А ты за чем пришел?
        - Иногда на таких концертах можно найти что-нибудь интересное. Ты вспомни: я в прошлом сезоне открыл Катю Витмину, тоже на концерте бардовской песни. А Ивана я давно знаю, он умеет работать с моло-дежью. Ты знаешь, что у него здесь, в этом ДК, лет два-дцать существует клуб бардовской песни? Ребята его любят.
        - А свои дети у него есть? Они по его стопам пошли? - решила воспользоваться удачным случаем Марина.
        - Да вот как-то странно получилось. Я знаю его сына - Ипполита. Талантливый парень. Мне кажется даже, что при определенной огранке он стал бы на голову выше отца по исполнительскому мастерству. Да я у него в группе занятия вел курсе на первом или на втором… А потом, ребята говорили, он почему-то из института ушел, за границу уехал. А что с ним - не знаю. Жаль, очень жаль.
        Зазвучала мелодия, приглашающая публику в зал, и Губерман откланялся. Конечно, второе отделение было нужно скорее молодым исполнителям, чем зрителям. Тем не менее зал радушно встречал дебютантов, надеясь, что мэтр бардовской песни Иван Коржиков в конце чем-нибудь порадует своих почитателей. По всей вероятности, опытный исполнитель хорошо изучил свою публику и ее ожидания не обманул, исполнив под занавес несколько своих новых песен. Молодежь ему подпевала и подыгрывала - вполне благостная картина получилась. Только Марине от нее стало не по себе: чужие мальчики и девочки получают внимание и заботу талантливого человека, в то время как его собственный сын вынужден прятаться у чужих людей, чтобы не попасть туда, где ему быть не следует.
        Злая, она отправилась за кулисы, попросив Валентина сопровождать ее - на всякий случай, но в гримерку вместе с ней не ходить.
        Щеки лысого барда зарумянились, он был доволен собой и учениками, которые окружали его в тот момент, когда Марина подошла к ним поближе. Она демонстративно достала программку концерта, давая понять, что жаждет получить автограф обожаемого мэтра. Он заметил ее, сделал шаг в ее сторону, протянул руку к буклету:
        - Вам понравилось?
        - Да, спасибо. Скажите, Иван… - И она запнулась, не зная его отчества.
        - Просто Иван - я могу себе это позволить.
        - Хорошо, просто Иван, мы могли бы поговорить с вами тет-а-тет минут пять?
        - Да, пожалуйста. - И он провел ее в небольшую проходную комнату без дверей. Здесь были только старый круглый стол и кресла вокруг него. Они сели напротив друг друга, и Коржиков в ожидании замер.
        Марина, кипевшая злостью, не знала, как начать разговор. Но самое главное, она не знала, как представиться. Наконец она решила не мудрить.
        - Я теща вашего сына.
        Он с некоторым недоумением посмотрел на нее, так как надеялся, вероятно, услышать совсем другое. Потом усмехнулся:
        - А вы знаете, что мой сын женат?
        - Как и то, что он живет в моем доме.
        Коржиков осклабился в улыбке:
        - Ну, жить он может с кем угодно.
        - Послушайте, я ведь не развлекать вас сюда пришла, а попросить вас вспомнить о том, что у вас есть сын. Он нуждается сейчас в вашей помощи. Ему негде жить, у него нет работы. Наконец, у него нет уверенности в себе и завтрашнем дне. А вы занимаетесь чужими детьми в ущерб родному сыну!
        Лицо барда потеряло благостность и стало жестким.
        - Я совершенно вас не знаю - это во-первых. Мне ничего не известно о его женитьбе - это во-вторых. И что, собственно, вам от меня нужно? Он прекрасно знает, где я живу, где работаю, и если бы все было так, как вы говорите, то, наверное, уже бы пришел. Так что я не знаю, с какой целью и зачем вы тут рассказываете душещипательные истории. Вы, случайно, не из газеты?
        - Вам паспорт показать?
        - Что касается чужих детей - это моя работа, я получаю за это деньги, а кроме того, это мои последователи. Что касается Ипполита, то он вполне самостоятельный молодой человек и может позаботиться о себе сам, так же как и проявиться в творчестве. У меня же недавно родился сын - от второго брака, который действительно нуждается в моем внимании. А сейчас, извините, я хотел бы как раз к нему и отправиться - то есть домой!
        Он резко поднялся с кресла, давая понять, что более беседовать не намерен. Бесполезность встречи не была для Марины неожиданной, она к ней была готова, поэтому достала свою визитку и протянула ее Коржикову:
        - Если вы все же найдете время вспомнить о старшем сыне, то его можно найти по этому телефону. Надеюсь, что ваш покой я все-таки потревожила. До свидания.
        Валентин ждал ее в фойе, положив на соседнее с собой кресло пальто.
        - Ну что, воссоединение блудного сына и поющего папы состоится?
        - Увы, нет. Наверное, я не нашла нужных слов, - огорченно пожаловалась она.
        - Марина, удивительное ты все-таки создание, - подавая ей пальто, сказал Валентин. - Ты совершенно не хочешь учитывать характер других людей и стечения обстоятельств. Идем-ка, а то скоро нас просто начнут выгонять.
        Валентин взял с нее слово, что она сходит с ним на чемпионат по боксу. В порядке компенсации за его участие в посещении концерта бардовской песни. Сын Валентина - Борис занимался боксом и должен был участвовать в этих соревнованиях. Марина долго отнекивалась, говоря о том, что она не понимает, какое удовольствие могут доставлять сцены мордобития, но когда Валентин выложил последний козырь - выступление Бориса, она сдалась: «Но я даже не знаю, как одеваются на такие мероприятия…»
        Но они никуда не пошли. Когда она критически рассматривала себя в зеркале, решая, стоит или нет положить еще один слой туши на ресницы, ей позвонил Валентин и совершенно придушенным голосом сообщил, что «по техническим причинам» все отменяется.
        - Что ты имеешь в виду под техническими причинами, Валя? Свою машину или спортивный клуб?
        - Мою спину, - кряхтя ответил Скурихин.
        - Ты дома? - всполошилась Марина. - Я сейчас приеду.
        Когда он открыл ей дверь, вид у него был очень комичный. Поверх футболки и джинсов, обтягивавших его крупное тело, в том месте, которое у женщин называется талией, у него была повязана пуховая шаль. Пропустив Марину вперед, Валентин заковылял за ней по коридору.
        - Красавец мужчина, - легкомысленно оценила состояние любовника Марина. - Тебя что, продуло?
        - Если бы, - поморщился Валентин и забрался на диван под теплое одеяло. - Утром в отделение привезли оборудование, я помог разгрузить, и вот… Так скрутило, что не смог сесть в собственную машину, домой подвезли на «скорой»…
        Марина представила себе живописную картину: ведущий хирург клиники в белом халате и шапочке тащит из фургона контейнер с железяками.
        - Валечка, миленький, тебе что, скучно стало?
        - Я его так ждал, это оборудование, а у них вторая машина с грузчиками застряла в пробке. Вот я и решил дотащить, посмотреть…
        - Посмотрел? «Благими намерениями дорога вымощена в рай» - не ты ли это говоришь мне через день?
        - Маришка, ты не сердишься на меня? Вечер тебе испортил… - Вид у него был виноватый. Он не привык, да и не умел болеть.
        - Ты даже представить себе не можешь, с каким наслаждением я буду ухаживать за твоей спиной вместо того, чтобы смотреть, как молодые мужики бьют друг другу морды. Но я все-таки начала бы с твоего желудка. Ты ел что-нибудь?
        Он только мрачно посмотрел на нее серыми глазами из-под широких бровей и поскреб лоб.
        - Я чай пил.
        - Понятно… Иду на кухню.
        Она приготовила легкий ужин, напоила его чаем, потом отвечала на все звонки обеспокоенных его отсутствием пациентов и коллег и видела: стиль легкого общения дается ему с трудом, потому что его мучает боль.
        - Валь, может быть, тебе обезболивающее принять?
        - Уже. На ночь, если совсем припрет, дашь мне вон ту ампулу, ладно?
        Ампула понадобилась раньше. Марина только вернулась с кухни, помыв посуду, как под подушкой за-дремавшего Валентина ожил мобильный телефон. Не открывая глаз, он поднес его к уху. Звонивший так орал, что каждое слово было слышно даже Марине.
        - Дядя Валя, у Борьки челюсть не закрывается.
        В комнате повисла пауза. То ли Валентин никак не мог окончательно проснуться, то ли соображал, что делать. Марина знала за ним такую особенность: перед принятием решения он «зависал», как компьютер, а потом начинал быстро и безошибочно действовать.
        - Вы где? - Наконец он открыл совершенно ясные, чистые глаза, как будто только что не мучился от боли в спине.
        - Мы еще в тренерской.
        - Вези, Юра, его в приемный покой, к нам. Я сейчас буду. - Валентин уже сидел на диване. - Мариша, будь другом, сделай лицо попроще и дай мне, пожалуйста, вон ту ампулу и шприц.
        Она знала по себе: говорить что-либо бесполезно, если речь идет о детях. Молча принесла ему анаболик, шприц, вату, спирт. Он сделал себе укол в бедро. Пока лекарство не начало действовать, стал звонить своему приятелю.
        - Серега, у тебя машина на ходу? Подвези меня до клиники. Борьке челюсть сломали на спарринге, а у меня машина стоит.
        Марина положила перед ним джинсы, свитер, ботинки и стала одеваться сама.
        - А ты куда? - Лицо Валентина постепенно оставлял серый оттенок, и оно розовело.
        - А я с тобой. Как я тебя в таком состоянии одного пущу?
        Он не сопротивлялся - до поры до времени. Приехал его друг и коллега Сергей Дьяченко, помог погрузиться в машину, по-джентльменски распахнул заднюю дверцу перед Мариной… А через пятнадцать минут, подчиняясь «просьбе» Валентина, высадил у подъезда ее собственного дома.
        - Марина, не волнуйтесь. Мы взрослые ребята, и нам, честно говоря, ваша помощь сейчас не понадобится. Отдыхайте, вы и так за день поволновались… Мы Борюську прооперируем, и я Валентина доставлю домой в целости и сохранности. Если хотите, даже заеду за вами на обратном пути.
        - Честно? - для порядка уточнила Марина.
        - Зуб даю, - улыбнулся Дьяченко и почти побежал к машине, из которой уже полностью пришедший в себя Скурихин начал орать:
        - У нас времени мало, а вы любезничаете…

…Конечно, Дьяченко ее обманул. Операция Бориса затянулась. Валентин остался досыпать у себя в отделении, а утром ему стало хуже, и его положили в травму. Так они с сыном целую неделю провели на разных этажах больницы.
        - Зато пообщались, а то ведь все времени нет специально в гости заехать. - Валентин был закоренелый оптимист. Травма еще давала себя знать. Он чуть прихрамывал, но дома сидеть отказывался категорически - вышел на работу. С Борисом все было в порядке, и он постепенно приступал к тренировкам.
        Глава 21. Облава
        Как ни откладывала Марина разговор с Ипполитом про Алену, а понимала, что он неизбежен. Она давно догадалась о его чувствах к дочери и была уверена, что, возможно, первоначально он тоже, как и дочка, считал, что отношения их носят скорее рыночный или партнерский характер. Но их совместная жизнь нисколько не отличалась от супружеской. Они встречались с друзьями, ходили на какие-то вечеринки, что-то вместе обсуждали, ссорились. И они спали вместе. Марина прекрасно помнила, как Ипполит смотрел на ее дочь во время отъезда, как ждал от нее писем, как искренне тосковал. И вот теперь ей предстояло вручить ему письмо о том, что его любимая собирается замуж. Как он прореагирует на Аленины слова, она даже предположить не могла. Одно только обстоятельство облегчало ситуацию: он был
«на ногах». Он работал, он мог себя содержать и теперь мог совершенно спокойно решать свои проблемы. Он был свободен в выборе. Марина уже сообщила ему о том, что есть возможность оформить отсрочку по медицинским показаниям. Главное теперь - не попасться до того, как необходимая сумма будет собрана, проплачена, а бумаги оформлены.
        Она решила, что поговорит с ним днем, прежде чем он отправится в свою хамонерию, но в последний момент отказалась от разговора. Она просто положила перед ним листок с текстом Алениного письма и ушла к себе.
        В квартире было тихо, бабушка отдыхала в своей комнате, телевизор не работал. Примерно через полчаса тишины Марина услышала, как хлопнула уличная дверь. Она выбежала в коридор: дверь в комнату молодых была распахнута, Ипполит ушел.
        Он не вернулся ни в двенадцать ночи, ни через час. Она знала, что ресторан закрывается примерно к часу, но администратор там еще остается. Марина позвонила узнать, не случилось ли что с их сомелье.
        - Да нет, он ушел, как всегда, в половине двенадцатого, - ответили ей.
        Всю ночь она просидела, не расправив постель и положив перед собой трубку стационарного и мобильного телефонов. И вдруг вспомнила, что она не удосужилась снабдить его мобильным телефоном, да он и не нужен был раньше - большую часть дня, если не ходил на собеседования по трудоустройству, Ипполит был дома.
        Утром раздался звонок. Незнакомый ей парень сказал, что звонит по просьбе Пола.
        - А почему он сам не смог позвонить? - Она подумала, что, может быть, он обиделся на нее и теперь не хочет разговаривать. - Что с ним?
        - Он в милиции, - объяснил молодой человек. - Он в парке под облаву попал.
        - А где он сейчас? Где это все находится?
        Она записала адрес на каком-то клочке бумаги и стала собираться.
        Она, видимо, слишком громко кричала и разбудила мать. Та поняла только одно: Ипполит не вернулся домой и с ним что-то случилось. Марина одевалась под рефрен материных речовок: «Это ты во всем виновата», «Это ты нашла ему эту дурацкую работу», «Это на твоей совести».
        Она вызвала такси, дождалась звонка диспетчера, сообщившего, что машина у подъезда, и наконец захлопнула за собой дверь, оставшись наедине со своими невеселыми мыслями.

* * *

…Заведение, где содержали Ипполита и таких же, как он, горемык, приятным назвать было сложно. Казенное здание, темные мрачные коридоры. Ей разрешили с ним встретиться и провели в грязную комнату с ме-белью, которая уже давно нуждалась в ремонте. Перед тем как привести Ипполита, молодой милиционер (в их знаках отличия она совершенно не разбиралась) сказал ей «по секрету», что у нее есть шанс «сына отсюда вытащить, если в течение трех суток принести деньги начальнику. Тут механизм отработан. Мы ловим - вы платите - мы отпускаем. Вы не платите - мы отвозим их по месту призыва».
        В комнатуху вошел Ипполит, бледный, с синяком под глазом. На его светлой летней куртке болтался с мясом вырванный карман. Они посидели молча, наконец Марина, обретя дар речи, спросила:
        - Зачем ты это сделал? - Она была уверена, что он нарочно пошел в этот парк, потому что даже Алена знала, что там вечно устраивают облавы во время призывов. И парк совершенно не входил в его маршрут ни домой, ни из дома.
        - Мне надоело прятаться. - Его голос звучал устало. - Вы сами говорили, что я должен вести себя с до-стоинством. Мне только двадцать. И что, еще восемь лет такой жизни?
        - Какой жизни? У тебя все еще только началось, ведь все уже устроилось? Послушай, мне уже сказали про деньги, которые нужны, чтобы тебя откупить. Полечка, мы тебе поможем.
        - Я не хочу никакой помощи. Да и у вас нет таких денег.
        - У меня нет - у моих друзей есть. В конце концов я к твоему отцу обращусь. Он не может отказать.
        - Отцу на меня наплевать. Я сам должен за себя постоять. Вы же сами мне это говорили…
        В дверь заглянул милиционер:
        - Все, больше не могу времени дать.
        Она успела сунуть Ипполиту деньги.
        - Извини, я ничего не успела тебе купить. Я выручу тебя, Ипполит.
        Он молча посмотрел на нее и покачал головой:
        - Я не могу всю жизнь прятаться за вашей спиной.

…Она вышла на улицу и отправилась на станцию метро. Она знала за собой одну особенность: слезы приходили по пустякам, когда же случалось что-то серьезное, внутри ее все застывало, эмоции замораживались и работала только голова. Она мысленно составляла список знакомых и друзей, которые могли бы дать в долг. Когда Марина, вернувшись домой, села к телефону, список был готов. Оставалось только достать записную книжку и… просить, уговаривать, объяснять, обещать… Вот только стоит или нет посвящать друзей в подробности?

…Из задумчивости ее вывел телефонный звонок. Это был Костя.
        - Мариша, я тебе обещал про твоего зятя информацию раздобыть. Найти нашел, а передать не успел: в срочном порядке отправили в командировку.
        - Я уже в курсе, мне твоя секретарша объяснила.
        - Так тема еще актуальна?
        - Как никогда, Костя! Давай рассказывай.
        - Расскажу я тебе, Васильева, «мыльную» историю. Жила-была молодая семья: муж-поэт, жена-красавица и четырехлетний сынишка. Поэты, как известно, много не зарабатывают, а красивые женщины, по определению, требуют красивого обрамления. Поэт такого обрамления жене предложить не мог, а вот ее начальник - мог. Она к нему, козлу старому, и ушла, оставив мальчишку мужу. Поэт, нежная душа, от переживаний бросился из окна, но забыл, что под ним, на уровне четвертого этажа, есть козырек. Вот на него и приземлился. Пару ребер сломал. Что испытывал мальчик, никому не известно, так как малыши - народ немного-словный. Только вот мачеха его, уже известная тебе Лери, рассказывала близкой подруге, как застала семилетнего Ипполита за странным занятием: он исколол иглой всю материну фотографию. И в школе, говорят, дрался со всеми подряд, закипал с полоборота. Вот такая вот история, Васильева. Ну, что молчишь? Слезы вытираешь?
        - Молчу потому, что слов нет. Спасибо тебе, Костя.
        - Ну, если слезы вытерла, адрес записывай родной мамаши твоего зятя. Народная, восемнадцать, корпус два, квартира двенадцать. Лосева Алла Владимировна. Записала? Але, Васильева, ты меня слышишь? Эй, ты где? Ты меня слышишь? Да что такое с телефоном? - бился с аппаратом на том конце провода Костя, а Марина не могла вымолвить ни слова.
        Она сидела, до синевы в пальцах сжимая авторучку, которой начала было записывать адрес родной матери Ипполита. Но как только она услышала номер квартиры, в которой бывала и в праздники, и в будни, она оцепенела. Алла, у которой она занимала деньги! Ухоженная Алла, чей вид всегда был Марине укором за прене-брежение к себе! Волоокая Алла, которая давала ей советы поскорее избавиться от зятя, - родная мать Ипполита! И что теперь? И как теперь с ней общаться? Сказать про сына, который живет в двух шагах от нее, мучаясь от материнского предательства, страдая от неприкаянности и при этом пытаясь смотреть на мир широко раскрытыми незамутненными глазами?..

«Господи, а я его еще стулья эти дурацкие ремонтировать заставляла, а обузой называла?! Господи, мальчик, прости меня, я не знала, я ничего не знала…» Она сидела и молча плакала, не вытирая слезы, капавшие на мембрану телефонной трубки.
        - Васильева, Марина, приди в себя! - орал в телефон что-то почувствовавший Костя. - Ва-си-лье-ва!
        Она медленно поднесла трубку к уху:
        - Да, Костя, я пришла в себя. Спасибо тебе, я знаю этот адрес.
        - Ты в порядке? Что с тобой было?
        - Голова закружилась, у меня это бывает.
        - Ты уверена, что тебе не нужен врач?
        - Я сейчас посплю немножко, и все пройдет. Все, Костя, спасибо тебе еще раз большое. Пока.
        Спать ей было некогда. Она должна попытаться собрать эту сумму, чтобы внести залог за Пола. В послед-ний раз она его выручит, а там уж пусть папа с мамой устраивают его судьбу. «Да, в конце-то концов, почему она должна заниматься чужим ей парнем, когда у самой проблем до фига?» - распаляла она себя, листая свою записную книжку.
        Но в первую очередь она позвонит тем, кто просто обязан помочь ей выручить мальчишку.
        - Добрый вечер, мне нужен Иван Константинович, - сказала она подошедшей к телефону женщине. А когда услышала уже знакомый баритон, начала штурм: - Иван Константинович, это вам звонит… я не знаю, кто я… я… Ваш сын Ипполит женат на моей дочери. Мы с вами уже встречались… Помните, я к вам приходила за кулисы?
        - Значит, вы теща, - рассыпался в смехе хорошо поставленный приятный баритон.
        - Да, спасибо за подсказку. Дело в том, что его… он попал в облаву. Вы же знаете, он призывного возраста и у него нет никаких льгот. Вы знаете, если в течение трех суток мы сможем внести определенную сумму, то его отпустят.
        - Я не понимаю, почему вас так волнует, что он послужит в армии. Поумнеет, физически окрепнет. И потом, я вас совсем не знаю. Может быть, вы просто авантюристка?
        - Скажите, господин Коржиков, а вы когда по-следний раз виделись или хотя бы общались со своим сыном?
        Повисла пауза, после которой господин Коржиков нашелся:
        - Давайте закончим сей беспредметный разговор. Денег у меня нет. К тому же у меня недавно родился сын, второй сын от второго брака, и он больше нуждается во мне. Я, кажется, уже говорил вам об этом. А Ипполит уже совсем взрослый, пусть послужит… Да-да, пусть послужит!
        В трубке запикали сигналы отбоя.
        Может быть, родная мать проснется в Алле? И Марина почти автоматически набрала знакомый номер телефона.
        - Алла, это Васильева.
        - Мариша, а что так официально? Почему не заходишь? - замурлыкала Миссис Совершенство. - А то мне муж говорит, что, мол, твоя Марина появляется, только когда деньги приходит занимать, а просто так зайти, чайку попить - времени нет.

«У меня, Алла, действительно времени нет, потому что я занимаюсь твоим сыном!» - хотелось крикнуть Марине, но она начала издалека:
        - Ал, ты знаешь, Ипполит в облаву попал…
        - Это когда бездомных по скамейкам собирают? - все еще мурлыкающим голосом уточнила приятельница.
        - Нет, Алла, это когда мальчиков призывного возраста ловят в общественных местах, у метро, на улице, в парке… Если белый билет с собой - отпускают, а вот если ничего нет, то отправляют.
        - Куда отправляют?
        - В армию, Алла, в армию. У тебя ведь был сын?
        Снова при напоминании об Ипполите в разговоре повисла пауза.
        - Алла, а как звали твоего сына, ты помнишь? - заполняла пустоту разговора Марина. - Алла, а у тебя не екнуло сердце, когда ты впервые от меня услышала это имя? Ведь оно редкое в наше время, очень редкое. А ты ведь не только имя, ты еще и фамилию его от меня слышала. - Марина слышала только частое дыхание на том конце провода, и она уже не могла остановиться, ее переполняли эмоции. - Алла, как мне тебя называть? Сволочью? Кукушкой? И ты, зная, что твой сын живет у нас, даже не зашла ни разу, хоть под каким-нибудь предлогом!
        - Я боялась. - Голос у Аллы был осипший и осевший. - Ведь он не простит, этого нельзя простить.
        - А я думала, что ты даже этого не понимаешь.
        - Я все понимаю… Сейчас все понимаю… Я всегда завидовала тебе. Ты живешь трудно, но не жалуешься, и у тебя есть Алена, а теперь вот и Ипполит…
        И тут Марина вспомнила слова Валентина: «Люди иногда просто не прощают человеку счастья». «А ведь это Алла звонила в колледж!» - с опозданием пришла догадка.
        - Ал, а зачем ты в колледж звонила?
        Опять повисла тишина, но потом ее сменил тусклый Аллин голос:
        - Я боялась, что могу случайно встретиться с ним у тебя, а ты никак не хотела от него избавиться. И я решила, что если тебе придется выбирать между репутацией и Ипполитом, ты выберешь работу. А ты выбрала его, и он остался с тобой. - И Миссис Совершенство снова заплакала…
        - Алла, я твои крокодиловы слезы прерву, извини, но его, твоего сына, со мной может очень скоро и не быть. - Марине казалось, что если бы Алла оказалась рядом, то она бы не сдержалась, ударила. - Ты поняла, что я тебе сказала про облаву? Ты можешь денег до-стать? Только я тебе их до-олго отдавать буду.
        - Нет… Нет, не могу. Ты же знаешь, у меня своих нет, а у Олега просить непонятно на что и на какой срок - не могу.
        - А ты объясни.
        - Да ты с ума сошла! - визгливо возмутилась Алла.
        - Он что, не знает о существовании сына?
        - Да он про него забыл! И потом, он же ему чужой… Да и сколько уже лет прошло. Я даже не знаю, как он к этому отнесется… Нет-нет, извини. - И вдруг ее голос снова стал глубоким и хорошо поставленным. - Добрый вечер, дорогой. Это Анечка. Она приглашает нас в гости. Конечно, Анечка, мы обязательно придем. Да, всего доброго, Анечка. - И снова в трубке зазвучали сигналы отбоя.
        - Нет, ну ты подумай, какая стерва! - неизвестно к кому обращаясь, возмутилась Марина. - Ведь могла же помочь. Ведь снова предала, бросила! Собственного сына предала! - Она едва сдержалась, чтобы не заорать. Не дай Бог, мать услышит. - И ведь сказать никому нельзя про такую подлость. - Она срочно побежала в ванную комнату, включила воду и начала стирать все, что попадалось под руку - это было проверенное средство сбить ярость и нервное напряжение…

…Весь день Марина обзванивала своих друзей, знакомых и полузнакомых и поняла, что нужной суммы ей за такой короткий срок не набрать. Она всегда реально смотрела на вещи и старалась находить оптимальное решение проблемы при своих возможностях. «Ну что ж, если не могу принести денег, то хоть попрошу, чтобы в приличные войска отправили», - решила она. До недавнего времени она совершенно не интересовалась армейскими историями. Но с появлением в семье зятя-призывника стала внимательнее относиться к информации о дедовщине в армии, о скотском отношении офицеров к солдатам. Она сделала свои выводы: драки, избиения и издевательства происходят там, где молодые мужчины не заняты делом. Вряд ли тебе захочется кому-то бить морду, если отстоял вахту в каком-нибудь отсеке подводной лодки или работал на каком-нибудь сложном оборудовании. Значит, надо сделать так, чтобы Ипполит попал к людям, занимающимся серьезным делом.
        Глава 22. Расставания
        Вечером этого же дня позвонил Валентин. Его голос был непривычно громок и энергичен. Она, думая о другом, даже сразу не поняла, почему он так весел и чего хочет от нее.
        - Марина, да ты что там, спишь, что ли? - после трехминутного разговора вскипел он. - Я же тебе говорю: я получил ордер, квартира готова. Можно въезжать хоть сегодня. Хоть завтра. Я сейчас за тобой заеду, хочу тебе показать свое новое жилье. Надеюсь, и твое тоже, - он сделал многозначительную паузу, - а потом отправимся в какой-нибудь ресторанчик и отметим это эпохальное событие. Все, одевайся, а то ты вечно копаешься. - Ее молчание он принял за почти такой же эйфорический шок, как у него, в знак согласия. Она едва успела остановить этот телефонный ураган.
        - Валентин, подожди. Я должна тебе кое-что сказать. Я рада за тебя, и я тебя поздравляю, потому что это действительно счастье, что ты наконец будешь иметь собственное жилье… Но сегодня я не могу с тобой поехать.
        - Ты что, заболела? - Господи, если бы она знала, чем это закончится, лучше бы она сказала, что заболела, сломала ногу, что у нее радикулит и она вообще не может встать с кровати! Но она же такая честная, она так рассчитывала на его понимание и сочувствие! - Нет, я не заболела, но дело в том, что Ипполит попал в облаву и…
        - О Боже! Опять Ипполит! - в сердцах воскликнул Скурихин.
        - …и мне нужно срочно собрать деньги на его выкуп.
        - Он что, восточная рабыня, чтобы его выкупать?
        - Ну, это такие, оказывается, порядки у нас.
        - Ну и ради Бога. Начнешь собирать с завтрашнего утра, а сейчас поехали. Ну пожалуйста, я тебя очень прошу.
        - Ты не понимаешь, сейчас дорога каждая минута. И потом, как я могу веселиться, когда знаю, что он сидит в этом обезьяннике.
        Последовала долгая пауза. Потом изменившийся жесткий голос Валентина сказал:
        - Ты хоть понимаешь, что в твоем возрасте я твой последний и единственный шанс? А этому мальчику глубоко на тебя наплевать?
        - Валентин, прекрати. Мальчик не виноват, что у него нет такого отца, как ты… Ты обиделся и не контролируешь свои слова. Завтра ты будешь извиняться.
        - Я не буду извиняться завтра, потому что завтра для нас с тобой не будет. Завтра я постараюсь забыть о тебе. Я не могу больше так жить, понимаешь? Обещаниями. Я хочу иметь семью, я хочу приходить домой, зная, что меня ждут и что мое мнение что-то значит… Каждый день женщины красивее и моложе тебя строят мне глазки, а я только и думаю о тебе. Я устал, понимаешь? Ты сочувствуешь всем, кроме меня. В конце концов, ты меня просто используешь - то в качестве водителя, то телохранителя. Прощай, Марина, я просто устал от твоих высокоинтеллигентных переживаний. Мне нужна обыкновенная женщина, которая…
        Он так и не договорил, что делает обыкновенная женщина и вообще каковы ее критерии, и положил трубку.
        Он устал, он действительно устал, и хоть наговорил кучу гадостей - это все не от сердца. Когда она поможет Ипполиту, она все вернет на свои места. И тогда хоть целый день будет сидеть в этой пустой его квартире и… жарить ему блинчики с мясом. А сейчас она должна сосредоточиться и не плакать и не переживать… Она все вернет…
        На следующее утро Марина уже висела на телефоне, чтобы записаться на прием к военкому. Она даже позвонила на телефонный узел и поинтересовалась, в порядке ли этот номер, если все время занято, ей сообщили, что в порядке и «что вы хотите - призыв, там, кроме вас, желающих пробиться - два этажа».
        Она пробилась, наверное, потому, что сразу призналась секретарю, что «является тещей призывника».

…Военкомат располагался в старинном хорошо сохранившемся здании, и его широкие мраморные лестницы должны были внушать уважение к организации, здесь находившейся. Приемная тоже встречала лепным потолком и росписью стен. Марина настроилась на то, что ей придется долго ждать аудиенции, но, к ее удивлению, в приемной сидели всего три посетительницы. Через пятнадцать минут Марина уже вошла в кабинет, который скорее представлял собой небольшой зал. Освещалась только та его часть, где находился огромный стол военного комиссара. Ей никогда прежде не доводилось иметь дело с военными, и она, сопоставив внеш-ность своего собеседника с теми ужасами, которых наслушалась об армии в последнее время, задумалась: то ли все разговоры - пустое, то ли господа генералы не владеют ситуацией.
        Генерал, принявший ее, был благородно сед, подтянут и предупредительно вежлив. Он дал ей возможность высказать свою просьбу не перебивая, затем задал пару конкретных вопросов, затем кому-то позвонил, в конце разговора пообещав захватить на рыбалку, и, положив трубку, сделал резюме:
        - Ваша просьба будет удовлетворена, и ваш зять будет призван в погранвойска.
        Она поблагодарила за понимание. Он пожал ей руку и проводил до двери кабинета. На все потребовалось пять минут.
        Теперь ей оставалось только еще раз навестить Ипполита, собрать ему одежду и продукты на дорогу.
        Три дня показались вечностью. Все, что нужно было ему с собой, она купила и собрала за несколько часов, а все остальные превратились в мучительное ожидание. Она не была уверена в том, что военком сдержит слово, а бегать или звонить туда до бесконечности невозможно. Несколько раз она пыталась начать работать, но после трех минут тупого сидения перед монитором понимала, что ничего не соображает. Мысли ее как будто попали в центрифугу и болтались и бились там, пока не превращались в какое-то месиво из чувства вины, раскаяния, жалости, отчаяния и безысходности. В этом состоянии она написала письмо мачехе Ипполита, хотя понимала, что та вряд ли уже может что-то изменить. Машина работала.
        Настал день, когда мальчиков построили в колонну, посадили в автобусы и увезли на вокзал. Все. Она ничего больше не может изменить.
        Она не помнила, как добралась до дома, как открывала дверь ключом, как вошла в свою комнату…
        Она спала несколько суток. В полудреме доходила до кухни, что-то пила и ела, благо в холодильнике у нее всегда был стратегический запас продуктов, и снова впадала в какой-то наркотический сон. Видимо, от нее в пространство не исходило ни грамма энергии, так что даже внешний мир оставил ее в покое. В эти сутки не звонил никто: ни студенты, ни заказчики, ни родственники, ни друзья.
        Она не помнила, сколько дней прошло с начала ее спячки, когда утром раздался первый звонок. Это был Геннадий.
        - Мариша, Аленка беспокоится. От тебя неделю нет никаких писем. А она собирается приехать. Ты что, компь-ютер не открывала, или он у тебя сломался?
        - Гена, я просто спала.
        - Неделю спала? Мать, очнись, что ты говоришь?
        - Нет, я сутки спала, - сказала она заплетающимся языком.
        - Марина, ты что, пьяная? - забеспокоился Геннадий.
        - Я трезвая… Но сонная… Гена, извини, я хочу еще поспать.
        Гена бросил трубку. Она решила, что он ее оставил в покое. Напрасно она так решила… Через полчаса он уже звонил в дверь их квартиры, которую ему открыла мать и что-то стала нашептывать ему в недрах кухни. После этого получасового шепота он вошел в Маринину комнату, посмотрел на нее и сказал:
        - Марин, я тебе душ включу, ладно?
        - Ладно, - сказала Марина и снова прилегла.
        Вскоре Геннадий вернулся, схватил ее в охапку, протащил по коридору и затолкал в ванную, закрыв дверь снаружи.
        - Марина, ты воду видишь? Ты знаешь, для чего душ придуман? - пытался ее разбудить Гена. - Марина, ты ни в чем не виновата. Ты сделала все, что могла! - кричал за дверью бывший муж. - Пойми, у каждого своя судьба. Ты поняла, что Алена приезжает через два дня?
        И тут она очнулась:
        - Что?!
        - Ну наконец-то ты проснулась. Давай душ принимай. Я пока тебе кофе сварю.
        Мысль о том, что она почти что сейчас увидит Алену, привела ее в чувство, душ продолжил процесс, а кофе, сваренный Геной, его завершил. Она вышла из сонного отупения и кинулась к компьютеру смотреть почту. Ящик был переполнен. Она нашла по последней дате письмо от Алены:
        Мама, я вылетаю утром в понедельник. Мы договорились, что папа меня встретит, так что ты не дергайся. Как там бабушка и Ипполит? Он успел что-нибудь сделать с нашими документами?
        Марина обошла квартиру. Боже, как это все расчистить к приезду дочери? А еще ведь надо продукты купить. А еще… Жизнь в ней просыпалась, и в тот день, когда Геннадий привез домой из аэропорта Алену, дочь даже не заметила на лице матери следов усталости и де-прессии.
        Сама же Алена похудела, похорошела, а глаза у нее просто сияли. Она никогда не видела у дочери таких сия-ющих глаз.
        - Мам, ты что? - кинулась к ней с порога дочь. - Я тебе пишу-пишу, а ты мне не отвечаешь! Папа мне сказал, что у тебя компьютер несколько дней не работал, а то я уже волноваться начала.
        - Уже все в порядке, и я уже прочла твое письмо. Так ты надолго?
        - Я думаю, что до конца лета я успею оформить все документы по переводу. Потом я еще хочу, чтобы Янош приехал с тобой познакомиться. Но ему нужно срочно оформлять вызов. И потом мы уедем… - Это был ураган планов и эмоций. Притормозить его Марина решилась, когда они сели за обеденный стол.
        - Алена, но ведь учеба там платная, - пыталась она остудить пыл дочери. - Может быть, выгоднее закончить здесь, а туда уже ехать с дипломом? Ведь тебе осталось-то два года!
        - Мам, да ты что: жить не то что на два дома - на две страны? Я уже все просчитала: часть денег на учебу будет давать папа, мы с ним уже говорили, - при этих словах Гена виновато пожал плечами под взглядом бывшей жены, - а часть - Янош. Он сам мне предложил этот вариант. А жить мы будем в Будапеште, пока учимся, а потом переедем в Цегерд, поближе к родителям, и у нас будет свой коттедж, небольшой. Вот! - Алена вскочила из-за стола, обняла ее за плечи, прижалась к щеке, чего никогда раньше не делала. - Мам, ну что ты загрустила? Ты же можешь к нам приезжать, ты же теперь, как мне папа рассказал, свободный художник! - И только сейчас она остановилась и спросила: - Кстати, а где Пол? Он на работе?
        - Алена, Ипполит ушел в армию, - тихо сказала Марина.
        - Как в армию? Он же не хотел! - В ее словах было только недоумение.
        - Он решил, что лучше два года отслужить, чем восемь лет бегать и не иметь ни работы, ни нормальной жизни. Наверное, он повзрослел, поумнел и справился со страхом.
        Алена повеселела.
        - Может, это и к лучшему. Я всю дорогу думала о том, как ему сказать. Ведь это неприятно. Тем более что как бы он у нас мог оставаться, если бы приехал Янош?
        - Он и об этом подумал. Ведь ты уже написала ему про свои планы.
        Минут десять Алена сидела в задумчивости, потом схватила телефон и стала названивать своим друзьям и подружкам. Впереди ее ждали такие перемены, стоило ли долго переживать из-за исчезновения Пола? Тем более что прошло уже много времени с тех пор, как они фактически расстались.
        Бабушка, однако, настояла на подробном рассказе о происхождении и роде занятий
«зятя номер два» и его родителей.
        - Мам, я же тебе писала! - хотела увильнуть от разговора Алена, но старшее поколение требовало подробностей. - Ну хорошо-хорошо, имеете право знать. Только без лишних вопросов и комментариев, ладно, бабушка? Янош учится в университете, на факультете менедж-мента. Родители - потомственные виноделы, но из-за него держат еще двух скакунов. У них вообще семья очень большая. Когда нужно виноград собирать, съезжаются все родственники и несколько дней там живут - пока идет сбор.
        - Там - это где? - уточнила бабушка.
        - Это под Будапештом, в Цегерде. У них большой дом - двухэтажный, а вокруг еще какие-то сараюшки, летние домики - вот в них и живут, а кто-то и в доме. Ну, я таких подробностей уже не знаю.
        - А что значит: держат из-за Яноша лошадей?
        - Он участвует в скачках. У них в семье многие любят лошадей, но профессионально занимается конным спортом он один. Да он приедет, вы сами его и расспросите. Ну все, я обещала сегодня к Наташке забежать. - Алена запихнула пачку фотографий со своим прекрасным наездником в сумочку, проверила, на месте ли мобильный телефон, и, пока взрослые «справлялись» с полученной информацией, захлопнула за собой дверь квартиры…

…Неделю Алена дала себе на отдых и адаптацию к слегка подзабытым российским условиям, а потом начала штурмовать чиновничьи кабинеты. Самой тяжелой процедурой для нее неожиданно стал развод. В загсе могли оформить документы только при наличии обоих желающих развестись супругов. При отсутствии одного из них дело решалось в судебном порядке.
        - Мам, ну какое их дело, - возмущалась Алена, вернувшись от мирового судьи, - нравственно это или безнравственно расторгать брак в одностороннем порядке?! - Параллельно с этой фразой дочка нажимала кнопки мобильного телефона: - Пап, это я! Ты не знаешь, какую сейчас взятку дают в суде?..
        Это тоже было новым в поведении Алены: она «брала барьеры» не задумываясь, как профессионалы - в скачках с препятствиями. К концу августа все необходимые документы были у нее на руках. Оставался завершающий аккорд: прибытие Яноша.
        В разгар подготовки к «Большому венгерскому приему» Марине позвонил Евгений Борисович.
        - Мариночка Петровна, что у вас произошло с Ипполитом? Я только что вернулся из Мадрида, а мне мой администратор не может объяснить, куда и почему пропал наш сомелье. Он, кстати, даже зарплату не успел получить.
        - Добрый день, Евгений Борисович. - Она не скрывала, что рада его звонку. - А ваш сомелье уже месяца два как служит. - И рассказала всю историю с облавой и поиском денег.
        - Жаль, что меня не было в городе, - посочувствовал ресторатор. - Я бы дал вам денег. Мальчишка-то он хороший. Дай Бог ему там продержаться. А с деньгами его я вот что сделаю: положу на сберкнижку, открою срочный счет - на два года. Вернется - а у него за это время кругленькая сумма набежит. А книжку при случае вам отдам. Будет у нас с вами, Мариночка, лишний повод встретиться.
        После разговора с ресторатором опять стало подниматься глубоко запрятанное чувство вины, но приготовления к приему заморского гостя отвлекли от грустных мыслей.
        За несколько дней до приезда будущего «зятя номер два» (как заочно прозвала венгра бабушка) квартира была вымыта и облагорожена. Вечером Марина увидела, что с потолка в кухне капает вода. Потолок был в темных мокрых пятнах, в плафоне стояла вода. Она кинулась в ванную - та же история. «Бог мой, почему Жора-паразит решил сделать это именно сегодня?» Марина поняла, что ее верхний сосед - любитель выпить опять ее заливает. В принципе она уже смирилась с тем, что примерно раз в год Жора либо забывал вы-ключить воду в ванной и вытащить из нее пробку, либо прятал в смывной бачок от супруги бутылку водки, и тот начинал течь, либо у стиральной машины отрывался шланг в тот момент, когда он смотрел футбольный матч высшей лиги.
        Марина через две ступеньки побежала на третий этаж, позвонила в квартиру соседей. Дверь открыла Жорина жена, она была чуть сонная и в домашнем халате.
        - Антонина Ивановна, вы на нас протекли!
        - Опять! А где Жора? - спросила соседка у Марины и ушла в глубь квартиры.
        Жора был в ванной. Его вид и картина, которую увидела Антонина Ивановна, настолько ее поразили, что она решила не скрывать чуда и пригласила полюбоваться спутником жизни Марину.
        Жора спиной к ним сидел в ванне, полной воды, и пел песни. В его руках болталась часть шланга и насадка душа, а из той части шланга, что осталась прикрепленной к крану, фонтаном хлестала вода. Пьяный Жора этого не замечал и размахивал над собой… насадкой пустого душа.
        Смеяться и что-либо говорить у Марины не было сил. Она медленно спустилась в свою квартиру. Алена тряпками собирала воду в ведра и тазы, бабушка ею руководила и поливала соседа известными ей нецензурными выражениями, с которыми она познакомилась, вероятно, в геологических экспедициях и вспоминала в экстремальных случаях вроде этого. К середине ночи они собрали воду. Утром, глядя, как клочья штукатурки отваливаются от потолка, стали думать, какие меры помогут ликвидировать эту красоту. В запасе оставались сутки.
        Алена принялась обзванивать ремонтные фирмы, но никто не брался за такую срочную работу, тем более с нарушением технологии. «Вы сначала высушите, а уж потом мы придем», - предлагали специалисты.
        - Ну что, ребята, - обратилась Марина к аудитории, состоящей из сонных Алены, матери и бодрых котов-ботаников, - придется самим сушить, чистить потолок и белить - вот все, что я могу предложить.
        Аудитория ответила молчаливо-сонным согласием.
        Марина зависла на потолке - очищать его от мусора. Алена побежала по магазинам - закупать необходимые материалы. Бабушка осталась осуществлять общее руководство. К вечеру урон на кухне был ликвидирован, оставалась ванная комната. Дочка уже валилась с ног от усталости.
        - Алена, давай-ка ты иди, приходи в себя, а я закончу потолок в ванной, - отпустила она дочку отдыхать. Где-то в три утра Марина слезла со стремянки, застелила кровать полиэтиленом и, не раздеваясь, в чем была, рухнула в сон.
        Проснулась она от того, что дочка трясла ее за плечо со словами:
        - Мама, караул, мы проспали. Янош звонил мне на трубку. Он уже на вокзале, а нас нет.
        - На каком вокзале? В смысле, уже на нашем вокзале? - Марина медленно вываливалась из сна. - Ну, пусть посидит, кофе попьет, газетки почитает, а мы сейчас поедем.
        Они сели на кухне напротив друг друга выпить кофе - чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Дочка вдруг засомневалась:
        - Мама, а ты уверена, что тебе надо со мной ехать?
        - Ты же сама предложила оказать молодому человеку радушный прием.
        - Ну да, мы уже его оказали. Мам, ты на себя в зеркало сегодня смотрела?
        - Нет, а что? Плохо выгляжу? - Она заглянула в ванную посмотреть на результаты своего труда, а заодно и на себя. Ванная ей понравилась. А собственное лицо - нет. Поскольку ночью она не стала его отмывать, кожа покраснела вокруг капель, попавших на кожу; глаза были красные от недосыпа. Помнится, так выглядит человек, когда покрывается пятнами ветрянки или диатеза. - Пожалуй, я останусь дома и попробую хоть что-нибудь нарисовать на лице, - с сомнением посматривая на себя в зеркало, сказала Марина. - Вы уж тогда сделайте круг почета по городским достопримечательностям, чтобы у меня времени было побольше.
        Хорошо хоть Алена успела накануне вымыть кухню от краски, приготовить все для праздничного стола. Накрывать его поручили бабушке, и она со словами «Вечно вы, девки, время не рассчитываете» приступила к за-ключительному этапу операции
«Большой венгерский прием». Алена отправилась забирать с вокзала будущего мужа, а Марина - реанимировать собственное лицо.
        По-видимому, Алена знакомила Яноша с городом по полной программе, так как бабушка, вооружившись полевым биноклем, оставшимся со времен геологиче-ской юности, стала переходить от окна к окну и спрашивать, почему молодые не едут.
        Алена позвонила Марине на трубку и уточнила, в каком она виде.
        - В товарном, - ответила та, - можешь заводить.
        Через десять минут в квартире раздался звонок. Она открыла дверь и взяла себя в руки, чтобы не обомлеть.
        Первой стояла Алена с букетом роз. В шаге от нее, за спиной, чуть выше на полголовы, стоял молодой человек, широкоплечий, загорелый, с ультрамариновыми яркими глазами, белозубой улыбкой, золотой серьгой в ухе и темными, кольцо в кольцо, волосами. Хоть сейчас - в рекламный ролик: «Они мешают женщинам спать спокойно». Из-под локтя Алены красавчик протянул ей руку и на ломаном русском представился:
        - Янош. Приятно познакомиться.
        Марина решила ускорить процедуру знакомства.
        - Да вы проходите, что же мы через порог-то здороваемся!
        Ребята вошли в коридор, где их уже поджидала бабушка.
        - Алена, он по-русски говорит?
        - Да-да, немного говорит, - ответил ей Янош и поцеловал старческую руку, протянутую для рукопожатия. Очевидно, Алена успела дать кое-какие рекомендации. Бабушка была сражена…

…Отдохнув от дороги, Янош первым делом произвел набег на местные рыбные магазины, введя в ступор их персонал. Как рассказала матери Алена, он все время спрашивал:
«Как это можно есть?» и «У вас это покупают?» Когда Алена сообщила матери по телефону, что Янош громит рыбные лавки в поисках свежей речной рыбы, Марина посоветовала отвести его на рынок, куда иногда бородатые мужики в рыбацкой амуниции привозили собственноручно выловленных щук. Часа через четыре рыбная эпопея закончилась водворением на кухонном разделочном столе здоровенной щуки. Марина была в ужасе: она терпеть не могла чистить рыбу и уже подумывала о том, что так откровенно и нагло ее никто еще не эксплуатировал, как этот красавчик с серьгой в ухе!
        Но Янош облачился в Маринин фартук, шевелюру прикрыл банданой и попросил женщин удалиться.
        - У нас женщины рыбу не готовят. Это мужское занятие, - перевела Алена фразу, сказанную Яношем учительским тоном.

«Какие, однако, заботливые мужчины в этой Венгрии», - с удовлетворением подумала Марина, избежав ненавистного занятия.
        Через час Янош угощал женщин супом халасле и рассказывал (с помощью Алены), что венгры готовить женщинам национальное блюдо доверяют в крайнем случае, а рецепт супа халасле передается от отца к сыну. И что все это Марина может увидеть лично, приехав на рыбный фестиваль в Байе, где эта самая уха варится прямо на площади.
        Еще через час Марина осталась с горой жирной посуды на кухне, а кулинар с ее дочерью отбыли на оперный спектакль. Как только за молодыми закрылась дверь, на кухню пришла бабушка.
        - Ну чистый цыган. Куда ты смотришь, Марьяна? Чем был Ипполит плох? Почему ты ей разрешаешь мужей менять как перчатки?
        Марине пришлось увести разговор в стародавние времена, когда на берегах Тисы и Дуная селились кельт-ские племена… «А кстати, мама, в Венгрии есть Альпы, есть Карпаты. Разве вы с отцом там не бывали?»
        Мать встрепенулась и стала вспоминать про экспедиции, в которых была вместе с мужем. Слава Богу, к своему философскому вопросу о перчатках она больше не возвращалась. Когда Марина разделалась с посудой, они даже мирно попили чай и успели обсудить специфику венгерской кухни.
        - Господи, спасибо тебе за мирный вечер, - ложась спать, поблагодарила Всевышнего Марина.

…Помнится, адаптационный период Ипполита в их квартире сопровождался запахом морилки. «Зять номер два», по определению бабушки, принес в квартиру Васильевых запахи топленого свиного сала, жареного лука, уксуса и рыбы - непременных атрибутов национальной кухни.

…Неделя пролетела быстро. Марина превзошла самое себя, изобретая праздничные обеды и ужины. Янош знакомил ее и бабушку с особенностями венгерских блюд. Алена знакомила Яноша с городом, друзьями и собирала вещи.
        В субботу Марина проводила счастливую Алену и белозубого «зятя номер два» в аэропорт, помахала им с открытой площадки второго этажа и долго сидела в зале, слушая объявления о посадке на очередной рейс и о приземлении самолетов из дальних и близких стран. Торопиться ей было некуда и незачем. Она знала, что ее ждет: тоска. Но у нее от этой болезни был уже иммунитет. Она как-нибудь переживет. Она стала мудрее и сильнее, и она поняла для себя важную вещь: пока у матери есть крылья, они будут и у дочери. Пока мать жива и думает о своей девочке, и разговаривает с ней, и желает ей счастья, даже только в мыслях, где бы она ни была, у ее дочери есть корни и защита от напастей. Она, Марина, обязательно будет счастлива, чтобы счастливой была ее дочь. Да, собственно, Алена уже счастлива. Ее брак удачен. Яношу всего двадцать три, но он ведет себя как настоящий мужчина. В нем удивительным образом сочетаются решительность, мужественность и мягкая сни-сходительность к женщине. Такие люди никогда не перекладывают свои проблемы на жен и семью. Но самым главным аргументом в пользу «зятя номер два» была его искренняя
любовь к Алене. Фальшь Марина почувствовала бы сразу.
        Она поднялась с кресла и отправилась на остановку рейсового автобуса.

…В окнах кухни горел свет. Марина открыла дверь квартиры, мать, против обыкновения, не вышла ее встречать: она сидела на кухне и плакала. Услышав, как дочь приблизилась к ней, подняла на нее выцветшие заплаканные глаза. Ее губы дрожали, худенькое лицо с тонкой, как пергамент кожей, дергалось.
        - Он ее увез! Это ты во всем виновата… Это ты ее так воспитала… Налей мне валокордин… 
        Часть 3
        Другое лицо 
        Глава 23. Смерть матери
        Марина купила матери мобильный телефон и научила им пользоваться. Теперь в случае необходимости мать могла дозвониться до нее в любой момент. Так было спокойнее обеим. Но пока такой надобности не возникало. После больницы старая женщина, на удивление, чувствовала себя бодро и снова согласилась консультировать молодых соискателей ученой степени, которые приходили к ней по рекомендации институтской кафедры. Но все-таки за матерью нужен был присмотр, и Марина потихоньку от нее договорилась с соседкой, что та будет забегать к ней под разными предлогами: то пирожок испекла - хочет угостить, то сериал досмотреть, потому как свой телевизор
«что-то барахлит», то просто поболтать с «приятной собеседницей»…
        Мать все удивлялась: «Что это с нашей Анфисой случилось? Дня не проходит, чтобы не заглянула в гости. Скучно, наверное, живет». Марина не стала объяснять матери, что Анфиса бегает не просто так, а затем, чтобы в конце недели получить от Марины денежное возна-граждение за свое «проснувшееся» внимание. Но свои обязанности массовика-затейника, а заодно и корреспондента соседка выполняла с ответственностью и удовольствием.
        А на Марину снова накатила тоска. Но она понимала, что может сколько угодно ходить по психотерапевтам, посещать какую-нибудь группу поддержки, бегать в гости к приятельницам и подружкам, но никто ей не поможет, если она сама внутри себя не проведет необходимую работу. Когда чувства вины и одиночества на-двигались на нее девятым валом, она говорила себе о том, что сотни женщин вообще не выходят замуж и не имеют детей, а еще тысячи женщин живут одни, потому что либо стали вдовами, либо развелись, а их дети, так же как ее Алена, начали самостоятельную жизнь. И это правильно, и это нормально. Она также понимала, что природа творчества прихотлива, и если она будет все время смотреть в одну точку и жалеть себя, несчастную, одинокую и оставленную всеми, то это отразится на тех зрительных образах, которыми, собственно, она зарабатывает на жизнь.
        Она не ушла в себя, не занялась самокопанием. Она просто жила, зная, что это единственный способ примириться с жестокостью жизни и несовершенством людей.
        Как-то вечером она задержалась в театре у Губермана, обсуждая с ним новый вариант оформления спектакля, который режиссер собирался везти на гастроли в Европу. Домой пришла поздно. Стоило ей только войти в квартиру, как раздался телефонный звонок. Она взяла трубку, но на конце провода долго молчали. Потом голос Аллы неуверенно спросил:
        - Ты только что вернулась? Я звоню тебе весь вечер.
        Впервые с памятного обеим ночного разговора Марина, услышав голос приятельницы, ответила во-просом:
        - Что-то случилось? - И снова на том конце провода повисла тишина. Наконец Алла решилась:
        - Я хотела узнать, как… Ипполит…
        - Ипполит служит на границе.
        - Марина, можно я ничего тебе объяснять не буду, но разреши мне хотя бы иногда тебе звонить? - В голосе Миссис Совершенство появились просительные нотки.
        - Ты хочешь знать о Поле?
        - Да, пожалуйста…
        - Звони, если что-то будет, я тебе расскажу. Но ведь он пишет редко.
        - Может быть, зайдешь как-нибудь?
        - Пока не могу.
        - Сердишься?
        - Это не отражает действительности. Я не могу даже слышать твой голос! Алла, извини, я только что вошла и мне хочется чего-нибудь поесть. - И положила трубку.
        На самом деле ее смутил какой-то странный звук, раздавшийся в комнате матери. Марина открыла дверь и увидела, что мать лежит на полу лицом вниз. Она бросилась к ней, перевернула - на нее смотрели бессмысленные глаза на перекошенном лице. Мать мычала. Марина попыталась ее поднять, но тело старой женщины, потерявшее управление, было слишком тяжелым. Она кинулась к телефону и вызвала «скорую».
        Приехавший врач констатировал обширный инсульт, мать положили на носилки и погрузили в салон реанимационного автомобиля. Марина села рядом, держала мать за прохладную руку. Ни слов, ни сил, ни слез не было. В больнице мать сразу отправили в реанимационное отделение. Марина осталась сидеть на продавленном кожаном диване в небольшом фойе. Она тупо разглядывала трещину на противоположной стене и ждала появления дежурного доктора. Вот сейчас он выйдет и скажет, какие лекарства нужно купить, а какие у них есть. Но про нее как будто все забыли. Она вышла в общий коридор, оставив дверь открытой, на тот случай если ее будут искать. Побродила по темному коридору, снова вернулась в предбанник реанимации, потом за-глянула в помещение реанимационного отделения. В одной из палат горел яркий свет. Она скорее почувствовала, чем подумала, что мать там, и снова села на диван в предбаннике, и снова стала изучать трещину.
        Под утро вышел врач, принимавший мать. Снял докторскую шапочку, положил ее в карман халата, спросил:
        - Вас как зовут?
        - Марина. Только это не важно. Как она? Ей легче?
        - У вас с собой есть что-нибудь успокоительное?
        - Так вы скажите, я куплю.
        - Нет-нет, вы сами что-нибудь принимаете?
        Она уже начала догадываться о том, что он ей скажет.
        - Пойдемте со мной, - сказал кардиолог и, взяв ее сильной рукой за запястье, привел в ординаторскую, накапал в мензурку чего-то пахучего, дал ей выпить… - Марина, ваша мать ведь была очень больна. Мы сделали все, что можно, но сердце слишком слабое, мышца совершенно изношена.
        - Она меня не звала?
        - Она умерла, не приходя в сознание.
        Марина не заплакала. Она просто застыла.
        - У вас есть еще близкие родственники, которые бы могли вам помочь? Хотите, я им позвоню? - сочувственно предложил врач.
        - Я могу ее забрать?
        Он мягко положил руку ей на плечо:
        - Вы сможете ее забрать, как только определитесь с днем похорон. Вы уверены, что вам не нужно кого-нибудь вызвать сюда?
        Она ни в чем не была уверена, но звать - кого? Для чего? Чтобы поплакать и пожалеть себя и мать? Это можно сделать и в одиночку…

…Марина вернулась домой, погасила настольную лампу, с вечера горевшую в комнате матери, взяла на руки ее котов, села с ними в материно кресло, погладила… Она понимала, что от нее сейчас требуются какие-то действия, но не могла вспомнить какие. Наверное, об этом знает Юлия. Она, кажется, в прошлом году похоронила отца.
        - Я сейчас приду, - сказала ей по телефону Юлия, - и все тебе расскажу.
        Но рассказывать не стала, а сделала укол. Потом позвонила Татьяне. Потом пришел Гена. Втроем они организовали все, что полагается: заказали похоронные принадлежности, машину, дали объявление в газете, приготовили стол для поминок.
        Марина, как робот, следовала их советам. Черное платье, черный платок. Зеркала, завешенные черным. Горсть земли на крышку гроба… Стопка водки и кусочек черного хлеба, и пустой стул, на котором всегда сидела мать, когда за большим столом собиралась вся семья или приходили гости… На поминки пришли многие, знавшие мать: ее бывшие студенты, коллеги и соседи во главе с Анфисой. Алена приехать не смогла.
        Когда за последним соболезновавшим закрылась дверь, Марина осталась одна…
        Глава 24. Лекарство от тоски
        Она по-прежнему спасалась работой и от тоски, и от одиночества. И поскольку теперь ее не отвлекали проб-лемы ни дочери, ни лжезятя, ни ссоры с матерью, она могла сидеть над проектами столько, сколько считала нужным. Ее последние работы были оригинальны и удачны, а «сарафанное радио», которое действует лучше любой рекламы, приводило к ней все новых и новых заказчиков.
        Марина напоминала себе врача, который выслушивает больного, ставит диагноз и назначает лечение. Так действовала и она. К ней обращались люди, которые хотели, чтобы у них были красивые и уютные квартиры, дачи или загородные дома и, наконец, офисы. Но ведь понятия о красоте у всех разные, так же как и ощущения комфортности. Одному нравятся небольшие замк-нутые пространства, другому - просторные, насыщенные светом и воздухом. Марина верила также и в то, что люди действуют и живут под влиянием тех чакр, которые у них либо наиболее развиты, или менее всего открыты. Значит, одному необходимо как можно чаще видеть желтый цвет, а другому - красный. Но в такие подробности своих рассуждений она заказчиков не посвящала. Ведь врач не сообщает больному во время операции о своих действиях.
        Поэтому прежде чем взяться за эскиз, Марина просила рассказать человека о том, что ему нравится в жизни, а что раздражает, чем он увлекается, какие книги читает и с кем дружит, любит одиночество или большие компании, предпочитает ужинать в ресторанах или обожает домашнюю стряпню. Ей было важно как можно точнее составить психологический портрет будущего владельца жилья, которое она придумает для него. Конечно, ей помогала интуиция, которая позволяла ей понимать о человеке то, что не всегда можно было вы-сказать словами. В зависимости от этого портрета она предлагала пастельные или насыщенные тона стен, тяжелую мягкую или изящную и легкую мебель, тканое панно или картину в раме.
        Если ее проект и рекомендации соблюдались неукоснительно, то реакция в итоге была примерно одна и та же - восторг, восхищение и удивление: «Как вам, Марина Петровна, это удалось?»

«Сарафанное радио» работало все интенсивнее, приводя к ней все новых и новых клиентов, как она теперь стала говорить.
        И однажды она поняла, что не сможет одна осилить столько проектов, сколько набрала. Ей нужны были помощники, хотя бы для детального доведения ее идей до конечного результата. Это во-первых. Во-вторых, она обнаружила, что сумма, которая лежит на ее банковской карточке, очень солидная. «Если бы треть ее была годом раньше, Ипполит был бы дома», - с го-речью вернулась она к теме, о которой запретила себе думать.
        Марина решила открыть свою собственную студию дизайна. Посоветовалась с теми, кто уже набил шишек, начиная бизнес: Сашкой Федоровым, Евгением Борисовичем, Вадимом-ЧП и Геннадием. После консультаций арендовала небольшое помещение с факсом, поставила пару компьютеров, начала искать своих бывших выпускников, чтобы пригласить к себе.
        Она вспомнила про Валеру Климова, мать которого встретила на злополучном семинаре.
        - Ты сильно рискуешь, - предупредил Гена, с которым она обсуждала творческую часть, по его мнению, авантюрного плана. - Если парень, как ты говоришь, рисует только этикетки на мебельной фабрике, он вряд ли способен на что-то серьезное.
        - Мальчишке просто не повезло, - убеждала она Геннадия, но прежде всего себя. - Я помню, какие прекрасные работы у него были. А чувство стиля, а пространства!.. И потом, я-то ничем не рискую. Если у него не получится, мы расстанемся, а с насиженного места он уже ушел и обратно его никто не возьмет.
        Валера Климов, услышав предложение Марины, не то что ушел с «насиженного места», а сбежал, и не один: привел с собой приятеля Ванечку Козакова. Геннадий только руками развел, посмотрев на творческий коллектив - основу основ любой дизайнерской фирмы, - который бывшая супруга - новоиспеченная предпринимательница - посадила за компьютеры.
        - Ой, прогоришь! Подведут они тебя под монастырь!
        Парни были полной противоположностью друг другу. Валера Климов - мрачноватый, вечно взлохмаченный, с засученными рукавами всех рубашек и свитеров на крупных, мускулистых руках - предпочитал тонкие, академически «прорисованные» детали и пастельные краски. Он прекрасно рисовал, но более ни к чему способен не был. Как-то Марина попросила повесить его в дизайнерской комнате жалюзи. Валера очень долго примеривался и старался, но жалюзи провисели ровно пятнадцать минут, отвалившись от стены вместе с крепежом.
        Худенький, бледненький, очкастенький Ванечка любил техно-стиль и умел чинить все, начиная от смывного бачка до компьютера.
        Мальчишки вечно спорили, но прислушивались к мнению друг друга. Третейским судьей была Марина, которой они подчинялись беспрекословно.
        Она могла разрешить их творческие споры только вечером, вернувшись в студию. Днем же общалась с ними по мобильному телефону, так как то стояла в очереди к налоговому инспектору - чтобы зарегистрировать свою фирму, то сидела в коридорах Комитета статистики и Пенсионного фонда, то заказывала печать для документов и открывала счет в банке…
        Несмотря на мрачные прогнозы Геннадия, длительное отсутствие главного идеолога в студии на работе молодых дизайнеров не сказывалось. Валера и Ванечка, дополняя друг друга, справлялись, и неплохо, с теми задачами, которые ставила им Марина. Зато сама она ощущала, что все меньше и меньше занимается творчеством и больше - администрированием.
        И однажды Марина, которая любила носить удлиненные юбки и костюмы-шанель, пожаловалась другой Марине, предпочитавшей джинсы и туфли на низком каблуке: «Во что ты меня втравила! Это же морока! Это очень далеко от красок, импровизации и полета фантазии… Давай все бросим, у меня нет больше сил».
        Та, которая была в джинсах и обсуждала в этот момент с инспектором пожарной охраны
«способы защиты арендованного помещения от огня», спросила: «А дома сидеть в тоске и слезы лить лучше? Потерпи немного, скоро все утрясется».
        Наконец мытарства по чиновничьим кабинетам завершились получением документа о регистрации студии дизайна Марины Васильевой, и она могла сообщить об этом общественности. Но общественность не знала, как воспринять случившееся.
        - Марина, дорогая, я совершенно в этом ничего не понимаю, - сказала ей Юля. - Но если ты считаешь, что тебе это нужно, прими мои поздравления.
        - Отлично! - воскликнула Татьяна, у которой в это время была декада увлечения сексом с психотерапевтом. - Ты же теперь бизнесвумен! Хоть мужика себе найдешь приличного, а не этого, зубодера…
        Реакцию Валентина она могла предугадать. Он считал, что «когда у женщины хвост не прижат растущими детьми и болеющими родственниками, она может сделать в профессии или карьере даже больше, чем мужчина… Поверь мне, я знаю это по своей хирургии…» Но его рядом не было…
        Алла ничего не могла сказать, так как вообще не была в курсе последних событий и ее мнением никто не интересовался.
        Марина поняла, что круг общения надо расширять. Первым кандидатом в него стал Евгений Борисович, владелец хамонерии.
        - Если к вам проверяющий из СЭС или пожарной охраны приходит второй раз в году, знайте, у него на это нет права, а посему гоните в шею, - дал ей первый совет ресторатор и перешел на ты, намекая, что теперь они одной крови. Они сидели в его кабинетике, ничуть не изменившемся с того времени, как здесь оговаривались условия работы Ипполита. И хозяин был по-преж-нему импозантен, сед и стрижен ежиком. - Кредит в банке не бери, иначе не сможешь провести ни одной рискованной, но выгодной сделки. Оборудование покупай в лизинг. - На этот раз он удостоил ее бокалом вина и бутербродом со своим дорогим хамоном. - Ну, - подавая ей бокал с пузатыми стенками, сказал Евгений Борисович, - пусть ваше мужество, Мариночка, будет вознаграждено!
        Удивительная особенность была в его стиле общения: когда он говорил о бизнесе, то обращался к Марине на ты. Как только у них начинался светский разговор, он снова говорил ей «вы».
        - Если хочешь, Марина Петровна, я могу при случае рекомендовать твою фирму кому-нибудь из моих знакомых.
        - Буду признательна, - училась Марина новому для нее этикету деловых людей.

…Алена регулярно сообщала ей электронной почтой, как идет учеба и где они побывали с Яношем «в прошедшие выходные».
        Письма от Ипполита приходили очень редко и были кратки.
        Все хорошо, здоров. Помню о Вас. 
        Об Алене он не спросил ни разу.

* * *

…Марина тосковала без Валентина. После того дикого разговора они больше не виделись. Она не знала его нового домашнего адреса, а на трубку звонить не решалась. Как-то, совсем измучившись, даже поехала в клинику, чтобы увидеть его, хотя бы издали. Она хорошо помнила его рабочее расписание: когда заканчиваются операционный день и консультации, когда он идет к машине. Действительно, все было как всегда. Только шел он к машине не один: рядом с ним, повиснув на его руке, парило прелестное юное создание на высоких каблуках и в короткой юбочке, в облаке светлых волос. Марине стало еще больнее…
        Когда ей домой позвонил Геннадий, она не смогла скрыть своего состояния, говорила вяло и сонно - кажется, она даже попрощалась с ним, перебив на полуфразе.
        Завтра - суббота, и она может позволить себе расслабиться и не думать ни о финансовом отчете, ни об очередном посещении пожарного инспектора, который явно хочет денежного вознаграждения за свое пристальное внимание к только что открывшейся фирме, ни о том, что заказчику не понравился вариант, который разработал Ванечка…
        Она обошла квартиру, погасила везде свет и собралась идти спать, когда раздался звонок в дверь. Марина посмотрела в глазок: за дверью стоял Геннадий. Блестящие волосы до плеч, большие карие глаза, в руках цветы… Она открыла дверь, посторонилась, давая ему возможность войти, вместо приветствия спросила:
        - Ты чего пришел? - и стала снова зажигать везде свет.
        - Мне твой голос по телефону не понравился. - Геннадий остался в гостиной и положил на диван свой роскошный кожаный рюкзак.
        - Тем более зачем пришел? - вернулась Марина к нему после повторного обхода комнат, за ней плелись сонные коты. - Знаешь же, что не люблю общаться, когда настроения нет.
        - А мы его сейчас создадим, - миролюбиво предложил бывший муж и поставил на журнальный столик бутылку мартини. - Вообще-то я тебе кое-что принес… Но дай мне слово, что не будешь драться.
        - Не бойся, я сегодня не агрессивная, - заверила она Гену, забираясь на диван с ногами.
        - Вот это мне и не нравится. Ну ладно. - Он чуть замялся и продолжал: - Я давно собирался это сделать, да то забывал, то потерял их…
        - Что потерял? - Она никак не могла понять, о чем идет речь.
        - А тут стал разбирать угловой шкаф и вот нашел…
        Геннадий снова сунул руку в рюкзак и извлек из него несколько коробочек. Ей показалось, что она уже их видела когда-то, только очень давно. Он открыл одну из них - в футляре лежало кольцо с янтарем… В следующей коробке - побольше - был браслет, в третьей - кулон…
        Она не отрываясь смотрела на его красивой формы руки и уже точно знала, что лежит в четвертом футляре: серьги с маленькими прозрачными каплями солнечного янтаря. Это был тот самый гарнитур, который Геннадий подарил ей в год рождения Алены и который она в горячке послеразводного состояния отнесла в комиссионный магазин. Марина заплакала:
        - Откуда?
        Гена пожал плечами:
        - Анна Георгиевна мне позвонила, как только ты ушла из дома. А комиссионный у нас тогда ювелирный был один. Я быстренько добежал, они его еще и выставить не успели. Я сразу хотел тебе принести, позвонил по телефону, а мы опять разругались, потом я уехал, потом женился. Потом развелся. Жизнь казалась куском дерьма - без тебя… - завершил он историю уж совсем тихим голосом, помолчал и, мгновенно сменив настроение, фальшиво бодро спросил: - Ну что, старушка, я сохранил семейную реликвию? Ты довольна?
        - Я даже не знаю, Гена, что тебе сказать.
        Он тем временем помыл фрукты, положил их в вазу и разлил в бокалы вино.
        - И не надо, не говори. Давай лучше выпьем за нашу молодость и нас нынешних.
        Она почувствовала, как терпкая жидкость побежала по пищеводу, попала в полупустой желудок, и поняла, что пьянеет.
        - Гена, ты сам за собой поухаживай, если поужинать хочешь. Там в холодильнике что-то есть. Я помню, что готовила… Что-то котам, кажется. Но не помню что…
        - Ну спасибо, дорогая, твою кошачью стряпню я еще не пробовал. Тебе апельсин почистить?
        Голова у нее тихо кружилась, озноб, преследовавший последнее время, прекратился. Она вытянулась на диване и закрыла глаза. Почувствовала аромат цитрусовых и еще один запах - такой знакомый, когда-то близкий и родной, потом ставший чужим - смесь запаха хлеба, дорогих сигарет и мужского одеколона. Она с трудом разлепила веки.
        Геннадий бросил, не дочистив, апельсин на журнальный столик и взял ее за плечи:
        - Старушка, ты еще очень соблазнительно выглядишь и дашь фору многим молодым…
        - Решил мне сказку на ночь рассказать?
        Она заметила в его глазах блеск, по которому раньше всегда определяла, что длинной любовной прелюдии не будет. Он склонился к ней. И его запах стал еще сильнее.

«Надо же, - успела она подумать, - сколько лет прошло, а от него все так же одуряюще пахнет», - и ее время пошло вспять. Она была молода, страстно влюблена и знала, что желанна…

…Она проснулась от того, что ей было тяжело дышать. Еще не стряхнув с себя сон, лениво подумала: «Эти чертовы коты обнаглели». Раньше они никогда не забирались к ней в постель и по многолетней привычке спали в материной комнате. А теперь кто-то из них наг-ло спит у нее прямо на шее. «Так же и задохнуться недол-го!» И открыла глаза. Это был не кот, это была рука Геннадия, которой он держал ее за голое плечо. «Черт! Лучше бы все-таки это был кот!»
        Она тихонько вылезла из-под тяжелой руки бывшего мужа и отправилась в душ. Потом, не заглянув в комнату, ушла на кухню варить кофе.
        Гена явился голый по пояс и в джинсах. Как ни в чем не бывало подошел сзади, обнял за плечи, поцеловал за ухом. Она поджаривала на сковороде хлеб - как он любил. Это было их студенческое лакомство.
        - Ген, я тебе благодарна и все такое. Но давай забудем об этом романтическом событии. Ты же понимаешь, что это от тоски и одиночества… - переворачивая ножом кусочки хлеба, попросила она.
        Он поднял руки, как будто сдаваясь:
        - Как скажешь. Я рад, если тебя утешил и поддержал твой аппарат в рабочем состоянии.
        - Вот только без пошлостей, пожалуйста. Ешь, пей и давай отправляйся. На работу.
        - Да ты что, сегодня же суббота. Мой законный день!
        - Гена, ну не наглей. Это твой законный день, когда Алена дома… была, - возмутилась Марина и снова как-то потускнела, - а у меня дел полно.

…Едва она выпроводила бывшего мужа и стала раздумывать, как бы получше распорядиться выходным, раздался звонок в прихожей. Она решила, что Гена что-то забыл и вернулся. Не спрашивая, открыла дверь…

…Перед ней стоял Иван Коржиков. По-видимому, он не ожидал, что дверь распахнется с такой стремительностью, и некоторое время находился в растерянности, потом спросил:
        - Я войду?
        Она молча кивнула, пытаясь догадаться о цели визита человека, который когда-то даже не захотел ее вы-слушать. Провела его в большую комнату к креслам и дивану, порадовавшись, что настояла в свое время на перегородке, которая отделяла собственно помещение кухни от гостиной, где обычно отмечались все семейные праздники. Бардак, оставшийся неубранным после их с Геной воспоминаний юности, не стоило демонстрировать чужим.
        Чтобы заполнить затянувшуюся паузу, предложила заметно постаревшему и похудевшему барду:
        - Кофе выпьете?
        - Да, пожалуйста. - Гость выбрал диван, устроившись на нем поближе к подлокотнику.
        Она быстро принесла чашки, кофейник, сливки, сахар. Села напротив, сложила руки на коленях, во-просительно посмотрела на него. Коржиков-старший взял блюдце с чашкой, размешивая ложечкой сахар, спросил:
        - Вы удивлены?
        - Последнее время я перестала удивляться. Жизнь непредсказуема. Я вас слушаю, Иван Константинович.
        - Где Ипполит? - на одном выдохе спросил Коржиков.
        - Вы хотите знать номер воинской части или в принципе интересуетесь? - Марина ничего не могла с собой поделать, ее интонация была откровенно ядовитой. - Он там, куда вы его послали во время нашего последнего разговора.
        - То есть он все-таки служит? - уточнил незваный гость, делая вид, что не замечает ее язвительности.
        - Ну да, служит, уже год как служит. А вас это что, волнует?
        Коржиков неторопливо поставил чашку с недопитым кофе на стол, сцепил кисти рук и стал их пристально разглядывать, как будто увидел впервые.
        Пока он молчал, Марина ждала, что услышит от него слова позднего раскаяния, что вот, мол, я долго думал, я хочу сына поддержать, ведь ему сейчас тяжело, но оказалось, что цель визита отца была иной.
        - Я хотел предложить ему участие в своем юбилейном концерте. Вы не могли бы ему написать об этом? Может быть, его отпустили бы на несколько дней - все же уважительная причина. Даже мать из Швеции приедет.

«Дура ты, дура, Марина, - сказала она себе, - пора бы перестать идеализировать людей». Визитеру же ответила:
        - Вы хотите, чтобы я написала ему: «Дорогой Ипполит, папа, став юбиляром, вспомнил про тебя и хочет спеть с тобой дуэтом, потому что это будет очень эффектно смотреться: заботливый, любящий отец выводит в жизнь любимого сына»?
        Коржиков побагровел, но сдержался, заметив:
        - Женщине не к лицу быть такой злой.
        Она действительно разозлилась: «Вот козел, мало того что его никто не звал, так он еще и поучает!» - но вслух высказалась по-другому:
        - Уж позвольте мне самой решать, что мне к лицу, а что нет.
        - Значит, вы мне не поможете? - подвел итог переговорам бард.
        - Значит, не помогу.
        Коржиков, как ей показалось, с трудом поднялся с дивана, медленно пошел к двери. Он заметно отличался от того Коржикова-барина, которого она видела в прошлом году на сцене и за кулисами. В нем чувствовалась какая-то усталость. Открыв дверь, он обернулся и спросил с горечью:
        - Почему вы допустили это?
        - Что?
        - Если бы вы тогда объяснили мне, что произошло на самом деле, я бы забыл о нашей с ним ссоре и помог ему.
        - А мне казалось, что я говорила предельно ясно и откровенно. Я не знаю другого языка. Простите.
        Она закрыла за ним дверь и почувствовала, что ее опять охватывает озноб. Прошел год, а она помнит каждую мелочь, каждую интонацию всех своих разговоров, а уж особенно с Иваном Коржиковым и Аллой. Люди, которые должны были бросить все и заняться судьбой собственного сына, повесили это на нее, чужую ему женщину, оставив один на один с чиновничьей машиной. И теперь он еще смеет ей предъявлять претензии! Год у него где-то провалялась ее визитка, и только сейчас, когда возникла его личная надобность, этот хренов бард вспомнил о сыне, чтобы подправить поистрепавшийся имидж!

…Так, все. Она не будет больше думать об этом. Она сделала все, что могла, и ее вины в том, что мальчик оказался в армии, нет!
        - Я спокойна, я одобряю свои действия и поступки, - повторяла она вновь и вновь и надраивала оставшуюся с вечера немытую посуду.
        - Вот именно что чужая, - остановив поток аффирмаций, сказала она сама себе с интонацией, которой обычно пользовалась ее мать, когда называла Марину эгоисткой. - И не имеешь права решать, когда отцу с сыном мириться. Тем более что мачеха вернется. Может быть, это последний шанс у мальчика хоть как-то укорениться в жизни, а ты даже не поинтересовалась, когда этот концерт.
        Оставив в раковине посуду, Марина включила компь-ютер, нашла в Интернете афишу с концертами во Дворце культуры, где Коржиков обычно выступал. Юбилейное мероприятие
«в связи с тридцатилетием творческой деятельности» намечалось на конец апреля. Значит, у нее есть два месяца. Правда, неизвестно, как сработает почтовая служба, но уж тут как повезет. Она села писать письмо:
        Ипполит, у меня был твой отец и рассказал, что в конце апреля его юбилейный концерт - тридцатилетие творческой деятельности. В это время собирается приехать Анастасия Шум. Он был бы рад увидеть в этот день и тебя тоже. Если есть возможность тебя на несколько дней выцарапать из части, то я подготовлю необходимые документы. Сообщи только какие.
        Звонят твои ребята, передают привет. Да наверное, они и сами тебе пишут. Когда вернешься, собери их всех у нас. Хоть пообщаетесь нормально, а не впопыхах, как перед твоей отправкой. Будь здоров и береги себя.
        Теща Марина.
        Она отправила письмо заказным, и теперь ей оставалось только ждать решения Ипполита.
        Глава 25. Другое лицо

…Когда Марина только открывала свою студию, то считала, что цейтнот, в котором она пребывала, обивая пороги официальных учреждений, закончится, как только будут оформлены все документы. Но документы были получены, а времени свободного не прибавилось. Оно уходило на общение с увеличившимся числом заказчиков, обучение молодых сотрудников, ее личное участие в каждом проекте, оформление финансовых и договорных документов. Марина решила, что пора заводить офис-менеджера. Так появилась в фирме очаровательная худенькая большеглазая Лиза Лавриненко, которая ангельским голоском говорила, снимая трубку телефона:
        - Студия дизайна Марины Васильевой. Добрый день.
        Но при ангельском голосе и хрупкой внешности Лиза обладала уникальным даром все помнить и все организовывать таким образом, чтобы не потерялся ни один документ и был не оставлен без внимания ни один телефонный звонок. При этом она заботилась о желудках молодых дизайнеров Ванечки и Валеры, заказывая им обеды в офис, и не разрешала курить в помещении.
        Марина не могла нарадоваться на новую помощницу, но времени все равно катастрофически не хватало. Тогда она прохронометрировала свой рабочий день и обнаружила, что слишком много тратит его на транспорт. К тому же окончательно стало ясно, что таскать на себе представительские эскизы и папки - удовольствие небольшое. И дело было не столько в неудобстве, а в том, что городской транспорт совсем не приспособлен к тому, чтобы сохранять товарный вид фотографиям и рисункам, наклеенным на специальный картон. Марина поняла, что нужно либо заводить водителя с машиной, либо садиться за руль самой, восстановив навыки вождения, которые у нее были до рождения дочери. Она предпочла второе и решила обсудить этот вариант с общественностью.
        - Ты с ума сошла! - поставила диагноз Юлия. - В нашем возрасте учиться в автошколе, зубрить правила уличного движения! И потом, представь себе, сколько унизительных замечаний тебе придется выслушать от гаишников и мужиков вроде моего Паши. Он ведь женщин за рулем иначе как курицами не называет, ты уж извини.
        - Мариша, ты, главное, машину покупай под цвет пальто. Это стильно, - посоветовала ей Татьяна.
        Марина стала брать частные уроки вождения, честно зубрила правила, но для экономии уже хронически не хватавшего времени водительские права купила. «Это не самое страшное нарушение», - заверила она сама себя. Ей нравились японские машины, и она выбрала темно-зеленую «тойоту». Инструктор, учивший ее вождению, пригнал автомобиль под окна квартиры, дал последние наставления и оставил одну - осваиваться.
        На следующее утро ей предстояла встреча с заказчиком. Переживать по поводу того, как она поедет одна, ей было некогда, ждать помощи - неоткуда. Она решила сосредоточиться на дороге и воспользоваться советами книжки Джона Кехо
«Подсознание может все». Она представила, как легко ведет машину, как хорошо видит всех участников движения, как сливается с телом машины… и прибыла на переговоры за полчаса до их начала. Этого было достаточно, чтобы вытереть пот, катившийся с лица градом, и привести себя в порядок.

«В следующий раз надо взять с собой сменную одежду», - подумала она и удивилась, почему она не догадалась купить машину раньше. Причесываться и краситься здесь было значительно удобнее, чем в чужих приемных.
        Она давно уже не ждала ничего хорошего от представителей мужского пола, поэтому ко всем их оскорбительным и ехидным комментариям по поводу качества женского вождения относилась как к неизбежным явлениям природы вроде дождя, снега и града. Ее больше раздражали собственные очки, сползавшие во время езды на кончик похудевшего носа. И она заменила их контактными линзами.
        Ее стали раздражать шпильки, вечно вываливавшиеся из прически в самые неподходящие моменты, и она подстриглась. Ей очень понравилось ощущение легкости, которое она испытала, проводя расческой по коротким, но пышным и блестящим волосам.
        Общественность благосклонно оценила перемены в ее внешности.
        - Конечно, ты потеряла индивидуальность, - сказала ей Юля, - но зато выглядишь значительно моложе.
        - Красотка! - воскликнула Татьяна. - Имеешь право завести себе молодого бойфренда!
        - Это ты? - решила уточнить долго приглядывавшаяся к ней на приеме в одном из элитных клубов Алла, прежде чем подойти. - Как ты здесь оказалась?
        - Пригласили. - И Марина кивком показала на невысокого седовласого импозантного мужчину, разговаривавшего в этот момент с мужем Аллы.
        Евгений Борисович почувствовал на себе ее взгляд, поднял в приветствии бокал.
        Ресторатор, напутствовавший ее на новом поприще, по-прежнему не оставлял Марину без своего внимания и опеки. Он приглашал ее на заседания клуба рекламодателей, а по сути - производителей, на презентации новомодного журнала, на заседания делового и даже сигарного клуба. Она не очень-то любила подобные мероприятия, но понимала, что, если она хочет работать над крупными и перспективными проектами и не тратиться на мелочевку, ей необходимо приобретать и соответствующие знакомства. Такая публика водится в особенных местах. Поэтому пришлось скрепя сердце потратиться на вечерние наряды и изредка демонстрировать их, идя под руку с Евгением Борисовичем.

…В субботу у нее был Геннадий. Он регулярно ездил к Алене - на два-три дня, а затем заходил к Марине - с отчетом. Они посмотрели фотографии, сделанные в квартире молодоженов, поговорили о превратностях судьбы, и Марина со смехом рассказала, что недавно ее пригласили в сигарный клуб. «Вот только этого мне для полного счастья и не хватало».
        - А ведь никогда не знаешь, чем обернется участие или неучастие в тусовке, - продолжил тему Геннадий, когда Марина отправилась на кухню печь пироги. - Можешь себе представить - мой шеф потерял многолетнего клиента только потому, что не играет в большой теннис!
        - Ты что, предлагаешь мне посещать еще и спортивные клубы? - усмехнулась Марина, выложив на кухонный стол тесто и собираясь его раскатывать.
        - Но это, наверное, лучше, чем сигарный. Дело в принципе. Ты знаешь, где любят отдыхать твои потенциальные потребители? - спросил бывший муж и засунул большие пальцы рук в карманы джинсов.
        Марина поняла, что сейчас, если вовремя не остановить, Гена разразится длинной арией о необходимости научного подхода к работе с клиентами.
        - Вот только не надо мне петь про маркетинг, - предупредила она его, укладывая начинку на тесто. - Я дома, я пеку пироги, которые, кстати, ты же меня просил испечь. Ты хочешь пирогов?
        - Хочу, - с готовностью подтвердил Гена.
        - Все, про маркетинг будешь рассказывать в другом месте. - Она закрыла начинку тонким слоем теста, защипала края большого пирога и наклонилась к духовке.
        - Нет, все-таки ты неисправима. Внешность изменила до неузнаваемости, а осталась такой же вредной, как была, - вздохнул Гена и, увидев, что бывшая жена отвернулась, пальцами зачерпнул из миски капусту, приготовленную для второго пирога, зажмурился от удовольствия и вполголоса признался сам себе: - За капусту - родину продам.
        Глава 26. Затяжной прыжок
        Марина понимала, что ресторатор выводит ее в свет не просто так, и ждала предъявления счетов. Но озвученная наконец сумма ее просто поразила.

…Однажды ей на трубку позвонил Евгений Борисович. Она удивилась, так как они буквально час назад расстались с ним после совместного посещения специализированной выставки «Дизайн интерьера». Приложив трубку к уху, она вместо приветствия спросила: «У вас появилась новая идея, Евгений Борисович?» В ответ она услышала неровное дыхание. Затем хриплый, явно пьяный женский голос произнес:
        - Оставь в покое моего мужа, сука! Он хоть и подонок, но обязан меня содержать и еще… А, отпусти… - Дальше начались какие-то невообразимые вопли, затем пошли звуки отбоя. Марина продолжала держать телефон около уха, как будто надеясь, что сейчас услышит объяснение. Но чуда не произошло, телефон молчал.
        Остаток рабочего дня был испорчен. Она посмотрела эскизы Валеры и Ванечки для проекта, от которого многое зависело, но ничего конструктивного подсказать ребятам не смогла. Лиза попросила перепроверить договор, вернувшийся после консультации юриста, но Марина тупо читала фразы, не вникая в их смысл.
        Она думала о том, что общение с Евгением Борисовичем Черниным носило сугубо деловой характер и ее в общем-то не особо интересовало, есть у него жена или нет, одолевают его какие-то семейные неурядицы или нет. Зачем ей вникать в такие подробности?
        Евгений Борисович позвонил вечером того же дня, когда его жена беседовала с Мариной, если это можно назвать беседой, конечно.
        - Мариночка, дорогая, она вас напугала? - Впервые в его интонации звучали извиняющиеся нотки.
        - Скорее, заинтриговала. Я подумала, не Синяя ли вы Борода, не держите ли взаперти бедную женушку. И она от отчаяния звонит по любому номеру, который ей удастся набрать, пока вас нет, - хотела она свести все к шутке. Но Чернин спасательный круг не принял.
        - Марина Петровна, я, по-видимому, должен вам кое-что объяснить. Давайте встретимся в «Охотнике»?
        Это был небольшой ресторанчик, где в центре зала на открытом огне готовили блюда из мяса и дичи. Наличие «экзотики», привлекавшей посетителей, позволяло администрации не держать оркестр, а посетителям давало возможность разговаривать, не напрягая голосовые связки.
        По внешнему виду встретившего ее у входа в ресторан Чернина нельзя было даже и предположить, что он испытывает какие-то трудности в управлении семейным кораблем. Оказалось, что это не так.
        Они сели за столик, и Чернин медленно, с паузами начал рассказывать о себе…
        Интуиция Марину не обманула. Евгений Борисович Чернин действительно полжизни провел за кульманом и последние лет десять, до выхода на пенсию, работал начальником конструкторского бюро в одном из НИИ оборонной промышленности.
«Оборонка» разваливалась, пенсии не хватало, и Чернин, по натуре человек очень деятельный, энергичный и общительный, стал думать, какую нишу занять, чтобы не просто выжить, но и создать успешное предприятие.
        Объединение, в котором он проработал не один десяток лет, захирело, но сохранялось как административная единица - сдавало в аренду свои площади. Евгений Борисович заметил, что сотрудники из всех арендованных офисов бегают в соседние продуктовые магазины и сидят на бутербродах. А поскольку он был гурманом и очень любил готовить сам, ему в голову пришла идея создать фирму по приготовлению и развозке домашних обедов в офисы. Помещение он арендовал на этой же территории - затрат на бензин практически никаких, заявок стало поступать сразу много. Позднее, когда один из главных корпусов переоборудовали в солидный бизнес-центр, он открыл на первом этаже кафе, потом такое же - в соседнем бизнес-центре. Поскольку связи у него были колоссальные еще по прошлой работе, ему достаточно легко удавалось договориться и об аренде, и о покупке оборудования в лизинг, и еще о разных вещах, о которых новичок мог только догадываться.
        Именно Чернин, столкнувшись с недоброкачественной рекламой в прессе, стал инициатором создания в городе клуба рекламодателей. Характер у него был легкий, любил он играть на гитаре, так что проблем в общении он никогда не испытывал.
        Мало кто мог догадаться, слушая, как Евгений Борисович приятным тенорком выводит романсы, что в его семье идет заключительный акт трагедии.
        Несколько лет назад супруги Чернины потеряли единственного сына. Жена считала, что во всем виноват Евгений Борисович, так как сын, глядя, как успешно развивается отцовский бизнес, решил тоже заняться предпринимательством.
        - Ради Бога, - только обрадовался Чернин, - мне как воздух нужен толковый помощник. Побудешь около меня с полгодика-год, и пожалуйста - откроем дочернюю фирму либо придумаем что-нибудь новое.
        Но сын довольно иронично относился к увлечению отца «кулинарией» и предпочел
«мужской, серьезный бизнес» - перегонял подержанные машины из Финляндии, здесь их доводил до ума и перепродавал. Во время одной из таких поездок он разбился.
        Жена Чернина всегда была особой экзальтированной, но после гибели сына у нее обнаружилась тяжелая форма шизофрении, и она все чаще и чаще оказывалась в клинике с обострениями. Чернин понимал, что болезнь уже приняла неизлечимый характер, но никак не мог смириться с тем, что жену нельзя забирать домой. Он старался привезти ее в их опустевшую квартиру хотя бы на несколько дней. Все заканчивалось плачевно: оставшись без присмотра, она раздобывала где-нибудь спиртное. Ей было достаточно самой маленькой дозы, чтобы дать волю больному воображению. Она начинала звонить ему на работу, или его сотрудникам, или знакомым, чтобы рассказать, какой ее муж деспот и подлец. В свой последний домашний отпуск она, пока Чернин готовил ей еду на кухне, вытащила из пиджака мужа мобильный телефон и стала названивать по всем номерам, которые видела на мониторе.
        После рассказа Евгения Борисовича Марине стала понятнее и дружба, и опека со стороны Чернина: это естественная потребность в человеческом общении, внимании и уважении.
        Ужин подходил к концу. Официант забрал грязную посуду, поставил перед ними кофе и десерт. Как будто вместе с грязной посудой он унес и тяжелые воспоминания Чернина, потому что тот, вздохнув с облегчением, подвел итог воспоминаниям:
        - Так что, Мариночка, я понимаю, что не будет у меня ни внуков, ни семейных радостей… Так вот и греюсь около чужих очагов. Я ведь Ипполита вашего к себе взял - думал, ему помогу, может, он моим делом заинтересуется. Он ведь толковый мальчишка. Жаль, что так вышло…
        Помолчал, поковырял ложкой взбитые сливки, словно недоумевая, зачем они здесь оказались… И уже совсем другим - деловым - тоном спросил:
        - Когда он должен вернуться?
        Марина, с сожалением наблюдавшая, как он уродует десерт, ответила:
        - По моим расчетам, где-то через полгода.
        - Если он себе ничего другого не найдет… - Чернин увидел, как она помотала головой, и продолжал: - Мало ли, может быть, за два года у него какие-то планы появились. Вы же сами говорили, что отец им заинтересовался. Пусть ко мне возвращается. Я хочу с ним поработать. В конце концов, ну не захочет он заниматься экономикой, мы можем что-нибудь придумать с музыкальным оформлением ресторана. Как вы к этому отнесетесь?
        - Евгений Борисович, я буду только рада, что рядом с этим мальчиком окажется мудрый и надежный человек и что, кроме меня, его еще будет кто-то ждать. И потом, всегда спокойнее что-то делать, если есть запасной вариант на случай неудачи.

…В тот вечер, когда Алла с изумлением рассматривала ее вечернее платье и уложенные в изящную прическу пшеничного цвета блестящие волосы, Марина познакомилась при совершенно странных обстоятельствах с человеком, который не был похож ни на одного из известных ей мужчин.
        Она увидела его за соседним столиком от их с Евгением Борисовичем компании. Он был среднего роста, широк в кости и производил впечатление человека, мышцы которого, как у волка, готовы в любой момент стать капканом для жертвы. Его костюм не соответствовал «клубной форме»: он был одет в черный джемпер с круглым вырезом, подчеркивавшим открытую сильную шею, и в темно-серые слаксы. Крупную, лобастую голову с коротко подстриженными густыми темными волосами, не скрывавшими плотно прижатые к черепу уши, он наклонял чуть вперед. Светло-карие глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели жестко. Неожиданно пухлые для такого лица губы чаще всего были крепко сжаты и редко улыбались. Незнакомец появился за соседним столиком в разгаре вечера и производил впечатление зверя, решившего понежиться на травке с овечками, - так же расслаблен, снисходителен и слегка напряжен - на случай если вдруг появится такой же самоуверенный самец.
        От него исходила мощная энергетика, с которой Марине никогда не приходилось встречаться. И уже через десять минут после сидения напротив этого готового к прыжку волка у нее заболела голова. Она просто чувствовала, что его энергия направлена на нее. Он разговаривал с другими женщинами, а смотрел на нее, он сдержанно им улыбался, а краем глаза следил за ней, как будто все время сторожил ее, Марину.
        Она терпеть не могла неопределенности и решила узнать у Евгения Борисовича, что это за экземпляр сидит за столом напротив.
        - А-а, - протянул Чернин. - Так это Викторов, Роман. Как это я его раньше не заметил? Да он и не ходит на такие мероприятия-то. - И, забыв про Марину, пошел к этому энергетическому вулкану.
        Через десять минут он привел Викторова к Марине, запивавшей минералкой таблетку цитрамона.
        - Вы не знакомы? Роман Андреевич - Марина Петровна.
        - Можно просто Роман. - Его рукопожатие было резким и сильным, подносить ручку дамы к губам он не собирался.

«Да не очень-то и хотелось», - подумала Марина.
        Он продолжал смотреть на нее слегка исподлобья, чуть изогнув в искусственной улыбке губы.

«Уж лучше бы не старался соблюдать этикет, - продолжала сама с собой беседовать Марина, зачарованно глядя в его разбойничьи глаза. - Чистый волк, как сказала бы бабушка-генерал».
        Евгений Борисович разрядил обстановку. Похлопал Викторова по спине, поскольку выше ему просто было не дотянуться, и поинтересовался:
        - Ты же не ходишь на тусовки. Каким тебя ветром занесло?
        - Да я вон, - кивнул волк Роман на полного мужчину в вечернем костюме, - за Эдькой заехал. Он просил забрать его по дороге на бокс. - И в этом кивке, и в интонации, с которой было произнесено имя Эдька, послышалось что-то подростковое.
        Он резко обернулся к Марине, снова посмотрел на нее в упор и спросил:
        - И вам что, нравится тут бывать?
        Евгений Борисович пришел даме на помощь:
        - Ну, не всем же боксом увлекаться, Роман, до-рогой.
        В это время вышеназванный Эдька закончил беседу и дружески коснулся плеча Романа:
        - Едем-едем! Не злись, мы успеем к самому началу…
        - Рад был познакомиться. - Викторов опять заглянул ей в лицо, взял руку за кончики пальцев и поднес к губам. От этого взгляда ей стало жарко. «Мама дорогая, - подумала та, что стояла с обнаженными плечами, - я и не подозревала, что способна так реагировать на мужское прикосновение». «У-гму, - ехидно подтвердила та, что ходила в джинсах. - Климакс это у тебя начинается, вот жарко и стало. Сейчас прилив закончится - враз остынешь». Пока Марина вела внутренний диалог, Викторов попрощался с Евгением Борисовичем и ушел.
        - Господин Чернин. - Слегка кокетничая, Марина взяла своего спутника под руку. - Кто это было?
        - Я же говорю. Это Викторов.
        - Мне эта фамилия ни о чем не говорит.
        - Ах да! Я иногда забываю, что вы из мира грез и фантазий и не можете быть знакомы с такими крутыми парнями вроде Романа. Хотя… он почти ваш коллега.
        - Такой по определению не может быть дизайнером.
        - А я и не сказал, что он дизайнер. Он летчик, который стал строителем.
        - Уже интересно, - хмыкнула Марина.
        - Был летчиком-испытателем, рискованным. Такие вещи вытворял, что его пару раз хотели уволить или даже увольняли, потом опять приняли - точно я не знаю. Это все в прошлом. Потом, вы же знаете, мы враз всем стали не нужны. И он, как ни странно, тоже. Представляете, для такого мужика оказаться ненужным! Легче за-стрелиться.
        - Но он не застрелился, - поторопила Марина. Ей становилось все интереснее.
        - Нет. Он собрал таких же бывших вояк, и они стали рубить дома. Потом собрали нужную сумму, открыли строительную фирму - с этого и началось. А сейчас он владелец нескольких домостроительных комбинатов вкупе с бетонными заводами. Имеет успех, потому что у него риск просчитан - как при испытаниях самолета. И не черта не боится! - с некоторой долей восхищения рассказывал Евгений Борисович.
        - А семья?
        - Семья? Не знаю, Марина Петровна. Он один везде ходит. Может, у него жена дома пироги печет, может, где-нибудь тоже бизнесом занимается. Не знаю - он ведь не болтун.
        К ним подошел кто-то из общих знакомых, и они переключились на другую тему.

…Ее маленькая студия становилась центром сообщества людей, объединенных желанием видеть вокруг себя рациональную красоту. В первые месяцы существования фирмы дизайнеры в своих проектах придумывали только то, что должно быть внутри помещения, - цвет, форма, объем… Но потом вдруг один клиент захотел, чтобы Марина поехала с ним и помогла выбрать мебель, другому понадобилась консультация по тканям.
        Лиза жаловалась, что ее электронный почтовый ящик постоянно забит предложениями о сотрудничестве мебельных, текстильных фабрик, магазинов посуды и хрусталя, студий флористики… И Марина, тонко чувствовавшая веяния времени, поняла, что ее бизнесу требуется развитие.
        Она встретилась с производителями мебели, текстиля, зеркал, линолеума, керамики и запаслась фотографиями образцов, проспектами, буклетами и визитными карточками.
        Теперь ей понадобился человек, который взял бы в свои руки все эти ниточки и нити и при необходимости вплетал в проекты, которыми занималась студия. Так появилась в офисе менеджер Галя Куприянова, длинноволосая изящная девушка, умевшая кратко и убедительно писать деловые письма и резюме переговоров и не терявшая нити беседы даже с самым капризным и непредсказуемым заказчиком.
        Студия стала получать еще больший доход, так как, помимо дизайнерской работы, теперь осуществляла посредничество, вознаграждаемое комиссионными.
        Марина снова получала удовольствие от работы, а не только спасение от тоски. Она была свободна в своих поступках. Впервые она по достоинству оценила свой возраст и свое положение - женщины, ничем и никем не обремененной, полной сил и способной самостоятельно реализовывать свои желания.
        Первое, что она сделала, обнаружив, что студия стала зарабатывать больше, - встретилась с Алевтиной Федоровной, председателем Комитета солдатских матерей, и предложила свою финансовую помощь.
        Она с интересом наблюдала жизнь, раньше ей недоступную: с ней работали почти сверстники Алены, представители того поколения, с которым предстояло жить ее дочери. Марина имела возможность по отдельным репликам, по разговорам, которые потихоньку вели между собой девушки-менеджеры и ребята, по мелким деталям в их поведении составлять представление о тех проблемах, которые они решали, о том, как их воспитывали и как теперь у них складываются отношения с их уже немолодыми родителями. Она смотрела, слушала, сравнивала, чтобы понять, сколько ошибок она совершила в воспитании собственной дочери, насколько они типичны и можно ли еще что-то исправить. Через призму восприятия жизни своих молодых сотрудников она пыталась понять Алену и своего бывшего зятя.
        Что произошло с Валерой Климовым до его появления в студии, она примерно знала. Ванечка и Лиза с Гали-ной были для нее непознанными работающими объ-е-ктами. Менеджеров она подбирала через агентство по трудоустройству. Прежде чем остановиться на Лизе и Гале, предварительно просмотрела несколько десятков резюме, выбрала из них всего лишь несколько кандидатов и пригласила для беседы. Марине важно было, чтобы ее молодые коллеги могли сотрудничать, не до-ставляя ни ей, ни друг другу хлопот.
        Судя по тому, как иногда вполголоса девушки беседовали, как общались с дизайнерами, - отторжения не было.
        Каждый из ее коллег обустраивал собственное рабочее место в пределах своего понимания комфортно-сти. Каждый делал свою заставку на компьютере, вы-ставлял на рабочий стол какие-то мелочи, и в общем-то эти мини-территории не мешали друг другу. Но существовал камень преткновения, который, оказывается, представлял проблему для этих ребят и не существовал для ее поколения, - звуки, музыка.
        Марина воспитывалась в те времена, когда компьютеров не было и в помине, телевизор разрешался дозированно и только после того, когда завершены все уроки и все необходимые дела.
        У этих же наушники были словно пришиты к голове, и она только диву давалась, как ее мальчики-дизайнеры, с утра напялив эти «головные приборы», к вечеру выдавали вполне сносную «продукцию».
        Лиза одним ухом учила английский, а другое оставляла свободным для офисного телефона.
        Галина предпочитала слушать музыку «открытыми ушами».
        Но когда Валера с Ванечкой вдруг на полный мах в дизайнерской включали свои любимые записи, жен-ская половина офиса готова была их растерзать.
        Самой взрослой по семейному положению была худенькая, как девочка-подросток, Лиза. Каждый вечер за ней приезжал муж, и они вместе отправлялись забирать трехлетнего сынишку из детского садика.
        Именно Лиза привнесла в студию тепло и уют. Именно она следила за тем, чтобы на столе в переговорной всегда были свежие цветы, а к кофе и чаю - печенье в красивой вазочке. Она пополняла запасы «представительских» продуктов в офисе и украшала помещение накануне праздников. Она следила за тем, чтобы в туалетной комнате всегда было чистое полотенце, мыло и дезодорант. Все это делалось тихо, спокойно и незаметно.
        Лиза находилась в стадии «реконструкции» своих отношений с матерью. В минуту откровенности она призналась Марине, что поссорилась с ней, когда выходила замуж.
        - Я привела Игоря знакомиться с родителями, - рассказывала она, прихлебывая зеленый чай, - и по первым же репликам матери поняла, что Игорь ей не понравился. А когда тот ушел и мама начала говорить, что он мне не пара, что он какой-то
«хлипкий», у меня поднялась такая волна ненависти, что я даже испугалась. - Лиза посмотрела на Марину своими огромными, в черных ресницах, глазами и невесело усмехнулась: - Мы не ссорились, не ругались. Я просто собрала вещи и ушла к Игорю еще до свадьбы. Мы не общались с матерью до недавнего времени. Между нами был только отец. И вот теперь она что-то поняла и стала мне звонить. Я пытаюсь ее простить…
        Марина с грустью подумала о том, как это похоже на их отношения с матерью…

…Самой старшей по возрасту была Галина. Она увлекалась восточными единоборствами, обладала пластичностью кошки и аналитическим умом, что, без определенной доли маскировки, мешает установлению близких отношений с сильным полом. Ее проблемой была мама, мечтавшая о внуках.
        Галина как-то рассказала, что мать дала ей волю в четырнадцать лет, снабдив единственной рекомендацией: «Твоя личная жизнь - твои проблемы. Но чтобы я тебя у кожно-венерического диспансера не видела».
        Первая беременность застала Галочку в десятом классе, и она решала: либо ставить на себе крест, либо делать карьеру, как мама. Мама к тому времени была уже известным в городе адвокатом по решению споров в арбитражном суде. Мама даже не узнала, зачем дочери понадобилась энная сумма денег, а может быть, сделала вид, что не знает.
        Потом была учеба за границей и освоение англий-ского языка как родного. Потом был ряд любовников возраста отца, с которым мама была в разводе. Сверстники ей казались детьми.
        Галка с удовольствием развозила своих приятелей и приятельниц после всех пирушек, свадеб и прочих тусовок, так как сама не пила и могла находиться за рулем круглосуточно. Теперь она поддерживала затухающую связь с каким-то совершенно очаровательным папиком. Но он никак не годился в отцы будущему ребенку…
        - Представляешь, - рассказывала Галина Лизе, позволяя Марине, сидевшей за соседним компьютером, ее слушать, - домой в пятницу пришла поздно - была на приеме в японском посольстве - и рассчитывала в субботу выспаться. Но рано утром просыпаюсь от каких-то кошачьих воплей, хотя кошек в доме нет. С трудом раздираю глаза и понимаю, что это моя мамочка поет с караоке. Я напяливаю халат, иду выяснять причину столь раннего музицирования, а она мне говорит: «Да, я пою! Потому что мне тошно, мне скучно. А вот если бы у меня были внуки, я нашла бы себе другое занятие. Ну когда, ну когда ты наконец выйдешь замуж?» - И Галка, очевидно, передразнивая мать, театрально воздела руки к небу…

«Внуки ее не спасут, если она решила жить твоей жизнью», - чуть было не вырвалось у Марины, но она во-время спохватилась: ее мнения никто не спрашивал. Под впечатлением от услышанного она продолжала думать о том, что женщина, по каким-то причинам оставшаяся одна и не сумевшая заполнить свою жизнь чем-то ей самой интересным и важным, как никто другой, способна ранить, оскорбить и унизить собственную дочь. Никто так бестактно не вмешивается в личную жизнь своих детей, как мать, решившая посвятить им свою жизнь. «Благими намерениями дорога в ад вымощена», - любил повторять Валентин… Особенно в тот период, когда Марина с ума сходила, пытаясь понять причину скоропалительного замужества дочери. Она вспомнила, как терроризировала дочь, и ей стало стыдно.
        Она вспомнила свою ссору с Валентином, и ей стало больно… Она почувствовала, что если сейчас не зацепится слухом за спасительное журчание беседы своих сотрудниц, то волна тоски накроет ее с небывалой силой. Она загнала свои мысли о Валентине в самый дальний угол памяти…
        Галина тем временем продолжала рассказывать:
        - Сон, естественно, у меня проходит, и я объясняю: «Да не за кого, мама, понимаешь, не за ко-го!» А она мне говорит: «Ну, тогда роди так».
        Лиза сочувствующе покачала головой:
        - Может быть, тебе ее познакомить с кем-нибудь?
        - Лиза, у меня что, автопарк мужчин зрелого возраста? Я себе-то никого не могу подобрать.
        - Ну, Галчонок, у тебя совсем другие цели. Ну хорошо, может быть, тебе ее отправить в турпоездку? Хочешь, я позвоню своей приятельнице и она быстренько подберет горячий маршрут по приличной цене?

…Марина снова подумала, что эта тетка, Галинина мать, совсем не права… Все эти
«должна», «обязана», «делай, как я» преследуют, терзают и мешают дочерям поступать так, как это нужно им… В какой-то мере мы никогда не освобождаемся от пут, которыми оплетают нас наши родители, особенно если мы их любим.
        Впервые Марина без чувства утраты подумала о новом замужестве дочери: слава Богу, им с ней не грозят такие разговоры, и Алена живет и поступает так, как считает нужным.

…Валера Климов постепенно приходил в себя от службы в армии. Она видела это по изменению палитры в его рисунках. Раньше ей все время приходилось его подправлять, просить сделать ярче, светлее, добавить каких-то деталей. Теперь она делала это все реже и реже.
        Сложнее всего у нее складывались отношения с Ванечкой. Еще в самом начале, когда Валера притащил приятеля с собой в качестве «нагрузки», Марина, посмотрев его работы, предупредила:
        - Валера, я не уверена, что он нам подходит. Все-таки стиль, который он предпочитает, - это больше для промышленного, производственного дизайна. У нас же люди заказывают «ауру», в которой хочет отдохнуть душа. Давай, конечно, попробуем, если ты говоришь, что видел у него и другие работы, но я тебя предупреждаю: если не пойдет, нам придется с приятелем твоим расстаться.
        И она продолжала терпеливо объяснять юному коллеге:
        - Ванечка, дорогой, ну подумай: человек за неделю устал, общаясь со своими железками и персоналом, хочет забыться-отдохнуть так, чтобы ничто не напоминало о работе, чтобы глаз радовался увиденному и было ощущение комфорта. Попробуй другие краски. - В это время лицо парня становилось особенно худым и напряженным. По всей вероятности, он недоумевал, как это взрослый мужик, которым был его клиент, может мечтать о каких-то «мягких оттенках».
        О Ванечке она не знала ничего. Он напоминал ей Ипполита - молчаливостью, бесконфликтностью, серь-езностью и нежеланием впускать чужих в свой внутренний мир. Она боялась ошибиться в оценке его профессионализма и откладывала решение кадровой проблемы все дальше и дальше.
        Ванечка был гением ремонта. Любую неполадку в компьютерной системе или в самих
«агрегатах» он чувствовал, понимал и устранял. Он стал палочкой-выручалочкой для девчонок, справляясь с мелким ремонтом телефонов, кофеварки и пылесоса. Но Марине он нужен был как дизайнер, и, видя, как Валера, тайком от нее, правит работу приятеля, она думала о том, что день, когда придется расстаться с незаменимым Ванечкой, - не за горами.

…Однажды она пришла в студию раньше обычного - не было ни ребят, ни менеджеров. На длинном столе в дизайнерской лежали эскизы, отпечатанные на цветном принтере, - очевидно, ребята не успели их приклеить на картон, готовясь к презентации. Она стала рассматривать их, прикидывая, сколько времени ей понадобится, чтобы переделать так, как она сочтет нужным, и заметила, что у нее нет внутреннего несогласия ни с формой, ни с цветовым решением, ни с общей стилистикой. Кто же автор? Она знала, что эта часть проекта официально закреплена за Иваном, хотя Валера уже несколько раз исправлял погрешности приятеля. Но то, что сейчас Марина держала в руках, не было ни Ванечкиным, ни Валеркиным. «Ну не барабашка же ночью рисовал, - подумала она, - должно же быть этому какое-то объяснение». Потом приехала Лиза «на муже», как всегда, приветливо поздоровалась и стала разбирать почту. Прибежала, как всегда, запыхавшаяся Галка и рухнула за компьютер.
        Пришел Валера в никогда не застегивающейся курт-ке и врубил записи Цоя.
        - Ты что, обалдел?! С утра мозги нам компостировать, - дружно накинулись на него девчонки, собиравшиеся за утренним кофе поворковать о прошедшем вечере.
        - Валера, а скажи, пожалуйста, кто это делал? - решила наконец Марина найти автора работ, которые ей понравились безоговорочно.
        - Так Ванька вчера оставался вечером…
        - А где он сам?
        Впервые пунктуального Ванечки не было за компьютером, со всех сторон обложенным полками с лазерными дисками.
        В эту минуту Лиза уже принимала первые звонки.
        - Да, здравствуйте. - Она вдруг стала махать свободной рукой, прося поменьше
«тарахтеть» присутствующую публику. - Очень жаль. Пусть поправляется. Передайте ему, чтобы не волновался. - И положила трубку телефона двумя руками: - Вот, - многозначительно посмотрела на всех Лиза. - Догадайтесь, кто звонил.
        - Президент Путин?
        - Жена Ванечки!
        - Как, Ванечка женат? - И все женское население офиса с удивленными лицами повернулось к Валере.
        - Вот уж никогда не подумала бы…
        - Да он и кольцо не носит…
        - Так, гражданка Лизавета. - Марину интересовала деловая сторона. - Что сказала жена?
        - Сказала, что у Ванечки низкое давление, что он не может встать, что вызвали доктора.
        - Правильно, он же вчера тут рухнул, - одобрил вызов доктора Валера.
        - Кто рухнул, куда? - удивилась Марина.
        - Да Ванечка. Стоял со мной, разговаривал, потом побледнел совсем и рухнул. Мы даже испугались.
        - А почему вы мне ничего не сказали? - опять удивилась Марина.
        - Да потом он же нормальный был! Да, Валера? - искала у него поддержки Лиза и сказала строго: - Валера, давай колись. Что там происходит с твоим другом Ванечкой? Почему ты нам про жену ничего не сказал?
        - А вы не спрашивали! Жена у него работает в солидной фирме пресс-секретарем. Очень красивая. Ее родителям он не нравится по всем параметрам. Зарабатывает мало и внешностью не вышел. Живут отдельно, снимают квартиру. Ванька сильно переживал, что у него в студии ничего не получается.
        - Кто так сказал?
        - Марина Петровна, он же не дурак. И не без глаз. Вас лицо выдает - во-первых. Во-вторых, я за него переделывал или вы. Он не привык быть слабаком.
        - Он не слабак. У него просто другой стиль.
        - Ну вот, он и сидел и здесь, и дома до одури и работал, чтобы получалось. Ему кто-то посоветовал живописью заняться - что для творчества полезно. Вот, наверное, перестарался.
        - Валера, у тебя его телефон есть? Давай набери мне. - И Марина взяла из рук сотрудника трубку. - Иван? Добрый день, коллега, - приветствовала она слабый голос на другом конце провода. Потом не выдержала официального тона и продолжала: - Ванечка, я тебя поздравляю. У тебя прекрасная работа получилась. И это твой, только твой, присущий тебе стиль. Прими мои поздравления.

«А в ответ - тишина», как у Высоцкого.
        - Ванечка, ты меня слышишь? - решила уточнить Марина.
        - Да.
        - Ну все, дорогой, мы тебя ждем. Выздоравливай.

«Слава тебе Господи, - отлегло у Марины от сердца, - что не выгнала парня раньше времени!»
        - Так что у меня написано на лице, Валера?
        - Что работать надо.
        - Вот и правильно, и работайте, граждане, работайте. У нас презентация на носу.
        Письмо от Ипполита пришло через три недели.
        Мама Марина, вы не виноваты в том, что у меня такие ненормальные родственники. На концерт не поеду. Будем разбираться, когда вернусь.
        Пол. 
        Да уж, многословием зять никогда не отличался, а уж сейчас тем более. Она даже обрадовалась, что ей не придется обивать пороги военных чиновников, так как в студии была горячая пора.

…По пятницам она всегда сама закрывала офис: специально задерживалась, чтобы подвести итоги за неделю. Вот и на этот раз, посидев в тишине часа полтора, она позвонила на пульт военизированной охраны, сказала, что включила сигнализацию, и вышла на улицу.

…Прямо напротив дверей офиса, опершись спиной, вернее, пятой точкой, на дверцу черного джипа, в двух шагах от Марины стоял Викторов: темные джинсы, короткая черная куртка, тяжелые ботинки. Увидев, что она пришла от его присутствия в замешательство, удовлетворенно хмыкнул, протянул руку внутрь машины, до-стал цветы, вложил букет ей в руки, слегка сжав их своими ладонями.
        - Кажется, я отдал дань всем условностям. - Он посмотрел на нее своими разбойничьими глазами. - Вы ведь занимаетесь интерьером загородных домов? Поехали. Может, что-нибудь подскажете?
        Он был уверен, что отказа не услышит, и это ее взбесило.
        - А это ничего, что я после работы и могу устать? - воинственно спросила она.
        - А пока едем, вы и отдохнете. - Он по-прежнему был уверен в своем мужском обаянии.
        - Вообще-то у меня тут машина стоит, своя.
        Викторов усмехнулся:
        - Я не понимаю, у вас в чем проблема: машина не застрахована, или вы и правда устали?

«Я тоже, Марина, тебя не понимаю, - присоединилась к разговору та, что иногда носила джинсы. - Ты что, не можешь внятно его послать на три буквы?» «Не могу, - ответила та, что познакомилась с ним на вечере в клубе, - он меня завораживает».
        - Послушайте… э…
        - Только не делайте вид, что забыли, как меня зовут… - снова усмехнулся он.
        - Нет, я помню - Виктор Романов, нет, наоборот: Роман Викторов. Я просто не могу выбрать форму…
        - Как меня послать?
        Караул! Он читал ее мысли. «Ну, моя дорогая, если тебе двадцатилетний Валера сказал, что у тебя все на лице написано, а что стоит тебя просчитать такому мужику, как этот», - сказала ей джинсовая Марина.
        - Нет, компромисса. Что, если посещение загородного дома мы перенесем на завтра? Я правда устала.
        - И вы будете без машины, - называл он пункты договора о капитуляции…
        - И я буду без машины. - «И без мозгов», - ехидно добавила про себя Марина.

…Как всегда, она была осторожна и назвала ему улицу за квартал от своего дома, где он будет ее ждать.
        Всю дорогу домой она думала о том, что вела себя как юная идиотка, у которой внутри бушуют эстрогены и мешают нормально мыслить. «Тебе-то что мешало думать, ведь эстрогенов в нашем возрасте уже не хватает?» - ласково-ехидно поинтересовалась одна из Марин и сама ответила: «Вот, наверное, от нехватки и закомплексовала».
        Едва войдя в подъезд, она услышала трели своего домашнего телефона, на которые по-прежнему реагировала, как полковая лошадь - на звук походной трубы. Шагая через две ступеньки, она поднялась на второй этаж, открыла дверь и, кинув сумку и пакет с продуктами прямо на пол, схватила трубку.
        - Да, алло, - выдохнула она в телефон.
        - Ты что, бежала? - Это была Алла.
        - Да. - Она стала свободной рукой закрывать дверь, снимать обувь и плащ. - Что-нибудь случилось?
        - Нет, хотела узнать, как там Ипполит.
        - Алл, он редко очень пишет, раз в месяц.
        - Ты одна?
        - В смысле?
        - Ну, у тебя такой голос, со специфическим придыханием.
        - Алл, а ты пробеги два этажа не останавливаясь, у тебя тоже придыхание появится. Все, если что будет, я тебе перезвоню. - Она положила трубку и спохватилась: разговор с Аллой проходил так, как будто они расстались только вчера и не было между ними «полосы отчуждения» размером в год. Значит, «полоса» эта стала уже…
        Она отправилась на кухню выкладывать продукты в холодильник. Теперь она редко готовила что-то капитальное. Если только к приходу Геннадия. Но с ним все было просто - печенка, тушенная с овощами в майонезе, рис, много-много огурцов и сладкого перца, которые он сам и притаскивал, и пирог с капустой… Обычно она обедала в кафе, а в офисе пила чай или соки. Вечерами дома поедала апельсины, запивая томатным соком.
        - Как у тебя желудок такую гремучую смесь выдерживает? - еще в молодости удивлялся ее пристрастию Геннадий.
        - Если выдерживает, значит, организму требуется, - в тысяча первый раз объясняла она. - Я же не удивляюсь тому, что ты пьешь кефир с черной икрой…
        В этот вечер она не была оригинальна. Накормила котов, налила себе ванну и взяла с собой пару апельсинов. Грелась в горячей воде и смаковала сочные дольки цитрусовых.

…Вопреки своим ожиданиям, она крепко спала, без мучительных раздумий о явлении по имени Роман. И утром, надев свой любимый костюм-шанель, слегка подкрасив глаза и положив светлую помаду на губы, отправилась на поиски приключений. Потому что свое согласие встретиться с Викторовым она иначе и не расценивала.
        Джип стоял у края тротуара, а его владелец так же, как и накануне вечером, прислонившись пятой точкой к дверце, осматривал прилегающие улицы. Увидев Марину, жестом фокусника вытащил из машины цветы. Ей понравилось, что это был не новомодный букет, где цветы собраны, склеены, сцеплены проволочками и скобочками в некую композицию, а просто свежие, с капельками воды, розы. Их запах заполнил все пространство салона, так как в машине не было табачного дыма, а от самого Викторова исходил слабый запах чистого тела и дорогого мыла.
        Они ехали уже минут пять молча, а Марина все никак не могла собраться с мыслями. Она видела, что производит на него магическое впечатление, что он так же, как и она, испытывает волнение и старается контролировать каждый жест. Наконец она собралась с духом.
        - Если мы на самом деле едем к вам в загородный дом, то я должна заранее вас предупредить, что спать с вами не собираюсь…
        Он повел на нее краем разбойничьего глаза и с легкостью сказал:
        - А у меня и нету никакого загородного дома. Зачем он мне? В гамаке спать? Скучно.
        - А куда мы едем? - с опозданием решила узнать Марина, отметив проявления собственной пустоголовости в присутствии этого мужчины.
        - На аэродром, в Пузырево.
        Она вспомнила, что рассказывал про него Евгений Борисович: «Летчик-испытатель, привыкший рисковать…»

«Мама дорогая, во что ты меня опять втравила? - с тихим ужасом спросила Марина в костюме-шанель ту, что носила джинсы. - Он же экстремал! Он же меня с парашютом заставит прыгать! Уж лучше загородный дом».
        - Если захотите, полетаем, - спокойно говорил экстремал, не отрывая глаз от дороги. - А нет - подождете меня на земле. Я быстро. - Он снова читал ее мысли.

«Так, а что тут не прочитать? Сидит женщина в машине, которая идет по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час, сидит ни жива ни мертва, выйти не может, а ей еще сообщают, что едут на аэродром. Тут и экстрасенсом не надо быть!»

…Она издали увидела выстроившиеся в ряд светлые спортивные самолеты на зеленом поле травы. По-видимому, летные тренировки еще не начались. Свернув с дороги, они въехали на территорию аэродрома через охранявшийся шлагбаум. Недалеко от каптерки дежурного Викторов поставил машину, открыл Марине дверцу, забрал цветы, кинул их на заднее сиденье, взял ее за руку и, как маленькую, повел за собой.
        - Роман! Ты никак новобранца привез? - улыбаясь, приветствовал Викторова парень в летном шлеме и с рюкзаком за спиной. «Это у него парашют, наверное», - сама себе объяснила Марина, которая прыжки с парашютом видела только по телевизору.
        На поле, близком к постройкам и ангарам, шла своя жизнь: кто-то разминался, кто-то укладывал парашют, кто-то смотрел карту. В общем-то до Марины никому дела не было, и она успокоилась, сосредоточившись на себе и Викторове.
        Он неожиданно перешел на ты:
        - Ну что, полетишь? Мне показалось, что ты не из трусливых.
        - Я из осторожных…
        - Значит, не полетишь. Ладно, я сейчас тебе все здесь покажу: и удобства, и смотровую площадку - и отлучусь ненадолго. Хорошо? А ты, если хочешь, можешь посмотреть.
        Он водил ее за собой, объясняя и показывая: «Здесь можно стоять», «Здесь нельзя»,
«Отсюда лучше видно, а отсюда - ни фига».
        Она наблюдала за его лицом: морщины на лбу и щеках разгладились, Роман казался моложе и больше походил на шкодливого пацана, чем на основательного, уверенного в себе мужчину. Она обнаружила у него совершенно мальчишескую, застенчивую улыбку. По всей вероятности, ему кто-то уже говорил о ней, поэтому он редко по-настоящему улыбался. Чаще только раздвигал, как в оскале, губы.
        Оставшись одна, Марина наблюдала, как самолеты выезжают на взлетную полосу, как поднимаются в воздух, оттолкнувшись шасси от бетонных плит, как набирают высоту и делают разворот, как высыпаются из их днищ маленькие фигурки спортсменов и как один за другим раскрываются над ними разноцветные купола парашютов. Потом она смотрела, как в небе небольшие самолетики выделывали разные фигуры, названия которых она не знала. Она не могла определить, в каком из этих «циркачей» ненормальный Роман, потому что диоптрий ее линз не хватало на то, чтобы различить номер на борту.
        Мимо нее за это время прошло много юношей и даже девушек, и она вдруг с грустью подумала, что ей уже никогда не узнать, что это такое - парить в воздухе. А потом она вспомнила своих студентов, Алену, Ипполита и пожалела, что только сегодня узнала о том, что есть и такая жизнь.

…Роман двигался бесшумно, она не услышала, а почувствовала, что он поднялся на смотровую площадку и стоит за ее спиной: к запаху чистого тела и дорогого мыла добавились запахи горячего металла и машинного масла.
        - Ну что, устала? - Он обнял ее за плечи и первым вздрогнул от силы заряда, который пробежал по ним обоим. Он отвел пряди волос с ее шеи и провел по ней теплыми, чуть шершавыми губами. Его руки обнимали ее за талию, пальцами сомкнувшись на животе. Она лишь на мгновение вспомнила другие руки - не жесткие и крепкие, а чуткие и нежные… Роман все крепче прижимал ее к своему напрягшемуся телу, а его губы на ее шее стали горячими.
        Она положила свои ладони поверх его рук и, стараясь сохранить ровное дыхание, тихо заметила:
        - Я, Роман, видишь ли, несколько старомодна и не люблю развлекать скучающую публику…
        Его хватка ослабла, и чуть хриплым голосом он сказал:
        - Извини, я, кажется, поторопился…
        Всю обратную дорогу они, как ни странно, оживленно обсуждали проблему возрастного ценза в прыжках с парашютом. Небольшая пауза возникла, когда он остановил свой джип там же, где утром Марина в него села.
        - Может быть, я все-таки подвезу к дому? - мрачно предложил Викторов.
        - Нет-нет, - с максимально доступной ей легко-стью в голосе воспротивилась Марина. - Мне еще нужно зайти в магазин. Я искренне тебе благодарна за то, что познакомил меня со всем этим… - И она беспомощно развела руки, не зная, каким словом назвать те ощущения, которые испытала, глядя в небо… Он посмотрел на нее, склонив голову набок, и неожиданно спросил:
        - Чего ты боишься?
        - Скоропалительных решений, - ответила она и поторопилась выйти из машины, хотя уже давно поняла, что Викторов из тех мужчин, которые прекрасно владеют собой в любых обстоятельствах.
        - Видел я тебя с твоим Икаром, - сказал ей Геннадий, когда они беседовали с ним по телефону накануне традиционной «родительской» субботы и она сообщила ему, что пирога с капустой не будет так же, как и ее самой - дома.
        - Где видел? Когда?
        - А мы в Пузырево ролик про пиво снимали. Людей же запретили в рекламе использовать, а воображение потребителя надо поражать.
        - Понятно, и что?
        - А то, что, говорят, это самый отчаянный летчик. Рискует постоянно, как будто ему скучно на земле. Так что ты это… поосторожней. У тебя все же дочь. Да и я вроде как беспокоюсь.
        - Да, Гена, спасибо, я учту. Пирог перенесем на следующую субботу, ладно?

…Но и в следующую субботу, и еще через неделю она так и не смогла выполнить свое обещание. Она поддалась на уговоры Викторова и загорелась желанием прыгнуть с парашютом. Как прилежная ученица, Марина изучала розу ветров, потоки воздуха вообще и над Пузыревом в частности. Пару раз она села в самолет с группой парашютистов, чтобы посмотреть, что ей предстоит. К своему удивлению, она не почувствовала страха. Было куда страшнее, когда двадцать один год назад ее привезли в родильную палату. Наверное, если бы мужики рожали, им бы меньше требовалось экстрима в воздухе и на воде. Его достаточно и на земле.

…Накануне своего первого прыжка она спала так же спокойно, как и перед первым свиданием с Романом. Она до автоматизма довела действия, которые нужно произвести, оказавшись в воздухе. Но самое главное, она знала, что тот, кто втянул ее в эту авантюру, будет рядом. Ощущения надежности и защищенности теперь были главными в ее жизни. Ведь она уже прыгнула, когда первый раз села в его машину и только на середине пути спросила, куда они едут. Это был затяжной прыжок. Что по сравнению с ним укладка парашюта и посадка в самолет…

…Он прыгнул после нее. Пока она справлялась со своими чувствами и ощущениями, он был рядом и вел себя в воздухе так же, как если бы они находились в машине, а он сидел за рулем, контролируя дорогу и поведение пассажиров в салоне. Когда Марина дернула за кольцо и парашют раскрылся, напряжение непредсказуемости спало и она смогла наслаждаться ощущением полета. Ей фантастически повезло с погодой, ветер у земли был минимальным. Она плавно приземлилась, ее накрыло парашютом, и она просто замерла, заново переживая испытанное в воздухе ощущение свободы - от мыслей, от забот, от условностей, от суеты - от всего…
        - Эй, ты жива? - услышала она чуть встревоженный голос Романа. Он перебирал ткань парашюта, пытаясь добраться до нее. Сначала она увидела его загорелые руки и уж потом только лицо с внимательными глазами. - Сидит! - то ли возмутился, то ли удивился он. - Я уж думал, у тебя послевкусие наступило.
        - Что это значит?
        - Ну, бывает, некоторые пугаются задним числом, приземлившись… Начинают думать, а вот если бы… Чего ты улыбаешься?
        Она подняла вверх руки, все еще чувствуя себя в воздухе.
        - Я свободна!
        - Теперь ты понимаешь? - Он заглянул ей в лицо своими разбойничьими глазами и, сильно прижав к себе, стал покрывать ее лицо поцелуями…

* * *

…Отношения с Викторовым стали занимать у нее все свободное время. В выходные они вместе пропадали на аэродроме, а в будни она ночевала у него. Днем она вспоминала про материных голодных котов и срывалась с работы, чтобы проведать квартиру и насыпать животным корма.
        Первый раз, оказавшись в доме Романа, Марина поразилась его аскетизму. Зная от Евгения Борисовича, что Викторов - человек не бедный, она предполагала увидеть в его квартире добротную мебель или дорогую бытовую технику, которой последнее время, она знала по своим заказчикам, увлекались современные мужчины.
        Техника в доме Викторова была - спортивные тренажеры на все группы мышц, а в дополнение к ним гимнастические стенка и кольца, на которых, как позднее она увидела, бывший летчик ежеутренне и ежевечерне висел вниз головой. Этим оборудованием была занята дальняя комната. А во второй жил Роман. Телевизора он не держал, предпочитая мощный радиоприемник. Одна стена комнаты была занята книжными полками с технической литературой. Около другой стояло… спальное место - по-другому не назовешь. Это была широченная конструкция, очевидно, сколоченная из широких досок самим хозяином и поставленная на невысокие чурбачки (позднее она поняла, зачем ему это: за свою довольно счастливую «летную» жизнь и пору «рубления домов» он все-таки успел травмировать позвоночник и теперь нуждался в твердой основе под спиной). На паркетном полу лежала настоящая медвежья шкура, а у окна стоял письменный стол. Его единственным украшением среди горы чертежей и моделей самолетов была фотография светловолосой женщины с грустными глазами, за спиной которой стоял молодой офицер, чуть похожий на Викторова.
        Марина не рискнула взять фотографию в руки, просто остановилась напротив и молча оглянулась на Романа. Он в это время ногами закатывал в соседнюю комнату валявшиеся повсюду разного калибра гантели и, не поворачивая головы, ответил:
        - Жена, сын…
        Продолжения не последовало…
        В этом жилище аскета ее поразила чистота и рациональность.
        Наблюдая за Романом, слушая его разговоры по телефону, она поняла, что его бизнес - средство самоутверждения и лекарство от одиночества. Он считал, что каждый мужчина должен выстроить свое государство, в котором было бы комфортно и сильным, и слабым. Своим государством он правил методами военного времени. Он не понимал глаголов «не успели», «не смогли», «не рассчитали» - и вообще слов с предлогами и частицами не . Но на всех его предприятиях были столовые с обедом ценой в два рубля, тренажерные залы и сауны. Планерку он начинал не с технических или первоочередных вопросов, а с обсуждения результатов последнего хоккейного или футбольного матча. Счет должны были знать не только мужчины, но и малочисленные в его коллективах женщины-специалисты.
        Как-то при Марине он вел уж слишком, по ее мнению, жесткий разговор, ставящий собеседника в безвыходное положение. Чуть позже она попыталась высказать свое мнение. Он только мотнул головой и сделал комплимент ее прическе. Она поняла: ни при каких обстоятельствах он не впустит ее в эту часть своей жизни.
        Однажды они всем коллективом, что бывало крайне редко, уходили из студии. Ребята еще что-то договаривали на улице, а Марина открывала дверь своей «тойоты». На полном ходу к тротуару подъехал черный джип, из него вышел Викторов, быстро приблизился к Марине, взял ее под руку и со словами «Я забыл тебе сказать, мы идем на концерт» повел к своей машине мимо раскрывших рты Валеры, Ванечки и Галины. Она не стала сопротивляться, успела только помахать рукой оторопевшим подчиненным, а сев в джип, ядовито осведомилась:
        - Это что, новый метод общения с любимыми женщинами?
        Он удивленно посмотрел на нее, и она поняла, что он поступил так не задумываясь. Это для него естественно, как дыхание: захотел - взял, надоело - выбросил.
        Еще ни один мужчина не обращался с ней таким хамским образом. Но она почему-то Викторова прощала…

…Ее косноязычный заказчик Андрей, с которым она познакомилась, еще работая в колледже, за небольшой период времени не только научился говорить по-русски, но освоил деловой английский и начал поставки своей продукции в Германию. По этому случаю он открывал в Лейпциге филиал и заказал студии Марины Васильевой проект интерьера своего нового офиса. Валера с Ванечкой довольно быстро разработали эскизы, и Марина с менеджером проекта Галиной отправились на презентацию в бизнес-центр, где фирма Андрея занимала целый этаж.
        Обсуждение проекта было в самом разгаре, когда ей на трубку позвонил Роман:
        - Ты где?
        - У меня презентация…
        - Бросай все, мне нужна твоя консультация.
        - Я освобожусь часа через два. - Ей было неудобно вести разговор в абсолютной тишине, образовавшейся из-за этого звонка. - Извините, пожалуйста, - обратилась она к сидевшим напротив директору фирмы Анд-рею и его заместителю, с которыми только что спорила по поводу основной концепции представленных эскизов. Она посмотрела на Галину, глазами показала: «Ну займи ты их чем-нибудь!» И пожалела, что не выключила трубку. «Правильно Евгений Борисович говорит, что женщина-бизнесмен обязательно споткнется о свои собственные эмоции».
        - Я же тебе говорю, ты мне нужна срочно, - настаивал Викторов.
        Она постаралась предельно естественным официальным тоном сообщить своему телефонному визави:
        - Да, конечно, мы обсудим это, когда я освобожусь! Всего хорошего. - И отключила телефон. - Извините. - Снова обратившись к заказчикам, мило, как при произнесении английского «chees», улыбнулась и продолжила прерванный разговор: - Значит, вы предпочитаете…
        Внутри у нее все клокотало от злости, и ей с трудом удавалось удерживать смысл беседы за столом. Слава Богу, что рядом была Галина, менеджер проекта, которая с точностью стенографистки составит потом отчет о встрече. Марина почувствовала, что у нее даже ладони вспотели… Надо будет незаметно как-то вытереть об юбку, перед тем как они начнут прощаться. Не давать же всем в руки мокрую холодную «рыбину»…
        Презентация, кажется, завершилась успешно, и они попрощались с генеральным и его заместителем. Когда они сели с Галиной в машину, она решила дать себе немного успокоиться.
        - Ну что, какие впечатления? - обратилась к менеджеру. Пока та что-то говорила, Марина посмотрела на себя в зеркальце, поправила прическу, не забывая согласно кивать по ходу рассказа. Кажется, она успокоилась. Можно повернуть ключ зажигания…
        Добравшись до центра города, она предложила своей сотруднице:
        - Галина, если у нас сегодня нет ничего срочного, то я тебя подвезу поближе к дому, а в офис заезжать не стану. Думаю, Лиза с ребятами справятся сегодня без нас.
        На необычное предложение начальницы Галина, не дрогнув ни одной мышцей лица, согласно кивнула.
        Марина с благодарностью подумала: «Вот за что я ее уважаю, так это за умение управлять эмоциями. Не зря девушка занимается восточными единоборствами».

…Она высадила Галину и поехала домой. Открыла дверь и почувствовала запах нежилого помещения вперемешку с кошачьими отходами. На звук поворачиваемого ключа прибежали коты, похудевшие от питания сухим кормом, и стали тереться об ее ноги. Небывалое событие!
        Везде лежала многослойная пыль. Господи, сколько же длился ее парашютный роман? Что значит «длился»? Он что, уже закончился?
        - Как я устала! - пожаловалась котам Марина. - В моем возрасте жить в таком темпе! . И зачем?..
        Холодильник был пуст. Она заставила себя спуститься на первый этаж своего дома, где теперь был магазин «24 часа», купила корма котам, себе - апельсинов и томатного сока, потом, подумав, еще овощи и курицу и отправилась к себе на кухню.
        Сначала она заранее позаботится о трудовом коллективе, которому предстоит выполнить большой фронт работ, - то есть о себе. Чтобы, когда этот фронт работ будет выполнен и у нее, то есть у коллектива, иссякнут силы и энергия, она могла накормить его жарким с курицей…
        Обеспечив продуктовый тыл, она взяла в руки тряпку, швабру и ведро с водой…
        Часам к двенадцати ночи квартира приобрела жилой вид, коты взбодрились, а Марина, лежа на диване, смаковала курицу. Домашний телефон она по-прежнему держала выключенным, а звонки на трубку фильтровала. Пропущенных с именем Роман накопилось более двадцати.
        - Завтра мы с тобой поговорим, Роман Викторов, - сказала она, глядя на светящийся монитор телефона. И заснула с тарелкой в руках…
        Рано утром, под струей прохладного душа, она приводила свои мысли в порядок. Увлечение «парашютным спортом» пропало так же внезапно, как и налетело. У нее есть своя жизнь, такая же ценная, как и Валеры Климова, Ванечки, Геннадия или Романа. И зачем превращать ее в чью-то игрушку или экспериментальную площадку? Она понимала, что объяснение с Викторовым будет не из легких, что проще всего нажимать кнопку телефона, а вот увидеть бесшабашные глаза, почувствовать на теле сильные и ласковые руки и… отказаться от них… Это посложнее прыжка с парашютом.

«Но не страшнее, чем оказаться в родильной палате», - ехидно сказали ей обе Марины. В последнее время они были на редкость единодушны.
        Она вышла из подъезда и увидела… Викторова, картинно облокотившегося на переднюю дверцу черного джипа. Он улыбался.
        - Что случилось? Ты заболела? К тебе приехали дальние родственники?
        - Роман, я хочу сама решать, когда и куда мне ехать, понимаешь?
        - Борешься за независимость?
        - Ты все верно понял.
        - Кажется, мы говорили что-то о любви? - спросил он уже без улыбки.
        - Мы никогда не говорили о любви. Больше - о затяжном прыжке. Для меня он закончился…
        Она боялась, что как только он прикоснется к ней, то вся ее ненадежная ограда из слов и интонаций рухнет, как и она сама. Но он, к счастью, был слишком уверен в себе. Открыл дверцу машины, сел за руль, потом высунулся из салона:
        - Мои координаты тебе известны. Передумаешь - позвони.
        На ватных ногах она прошаркала к своей «тойоте», посидела, приходя в себя и освобождаясь от эмоций. Она знала только одно средство, которое возвращало ее к жизни уже не раз, и собиралась воспользоваться им снова. Она повернула ключ зажигания, выжала сцепление и тронула машину с места, как будто это машина, а не она просыпалась от долгого, странного сна.
        Она ехала к своим ребятам: Валерке Климову, Ванечке, Лизавете и Галине. Почту от Алены и Ипполита она снова, как делала это в последнее время, посмотрит за компьютером в офисе.
        Глава 27. Перемены
        Ее маленький коллектив впервые принял участие в тендере на крупный заказ. Они готовились к презентации своего проекта. В случае если представители обратившейся к ним фирмы благосклонно отнесутся к творческим предложениям дизайнеров, они получат очень крупный заказ.
        Валера с Ванечкой наклеивали на черный картон цветные эскизы оформления коридоров, залов и рабочих кабинетов. Галина с Мариной еще раз проговаривали пояснительный комментарий к ним. Лиза готовила комнату переговоров: выравнивала по только ей видимой границе стулья и кресла, расставляла цветы в вазах, заправляла кофеварку, готовила чашки для кофе и чая, стаканы для воды, как вдруг раздался ее вопль:
        - Валера, где коробка конфет, которую я вчера купила?
        Она могла бы не спрашивать - вопрос чисто риторический, так как Валера поедал все сладкое, которое попадалось ему под руку.
        - А я тебе сколько раз говорила, - укоризненно посмотрев на расстроенное личико Лизы, напомнила ей Марина, - покупай больше и делай заначки. Если знаешь, что он такой прожорливый, значит, прячь.
        - Да я же эту коробку в шкаф убрала, - возмутилась Лиза.
        - Ты же на ключ не закрыла? Не закрыла.
        Валера во время этого диалога самозабвенно обрезал ножницами кромки белой бумаги, как будто речь шла вовсе не о его феноменальных способностях.
        - Погоди, Валерка, когда-нибудь у тебя задница просто слипнется от такого количества сладкого, - ворчала Лиза на невозмутимого и, как всегда, взлохмаченного дизайнера. До начала презентации оставалось полчаса.
        - Давай, Лизавета, быстренько беги в магазин и докупи все, что нужно, - подавая деньги, прервала ее монолог Марина.
        Когда прибыли представители заказчика - трое солидных дядечек, как прокомментировала их высадку из «мерседеса» глазастая Лиза, комната для переговоров была в идеальном состоянии… Лиза тихонько разлила чай-кофе и ушла к себе на телефон. Юноши сидели в компьютерной комнате. Марина соблюдала незыблемое правило работы большинства студий: с заказчиками общается только менеджер проекта и руководитель. Дизайнеры берегутся как зеница ока.
        Презентация проекта началась. Галина рассказывала с энтузиазмом, на вопросы отвечала с явным удовольствием. Марине оставалось только следить за лицами слушателей и вмешиваться, почувствовав наличие сомнений у кого-то из них. Но, судя по реакции представителей заказчика, Галина, как и сами эскизы, была убедительна. После минутной паузы в разговоре один из топ-менеджеров, обменявшись взглядами с коллегами, одобрительно сказал:
        - Ну что ж… По-моему, прекрасно. Мы обратились в несколько фирм, но ваша работа, на наш взгляд, и оригинальна, и лучше других соответствует нашим представлениям о функциональности. Мы будем работать с вами, так что готовьте договор.
        Ей очень хотелось вслух сказать: «Ура, отлично, мы молодцы!»
        Но она выдержала, как говорят менеджеры, формат встречи и была сдержанна, как будто такие контракты сыплются на нее каждый день. Как только за мужчинами закрылась дверь, вся ее малочисленная команда завопила от радости.
        Марина уже собралась предложить это событие отметить чаепитием с тортом, как на трубке высветился незнакомый номер телефона.
        - Я слушаю, - все еще улыбаясь сказала она невидимому собеседнику.
        - Это Марина Васильева? - спросил ее низкий женский голос с хрипотцой, выдававшей заядлую курильщицу.
        - Да, это мой номер.
        - Я Анастасия Шум, мы можем где-нибудь встретиться?
        - Да, конечно, - обрадовалась Марина бывшей приятельнице. - Дома я бываю поздно, приезжайте ко мне в офис. - И назвала адрес.
        Мачеха Ипполита не заставила себя долго ждать, примерно через полчаса подъехав к студии на «ауди». Это была невысокая, с крупной головой и крупными волевыми чертами лица женщина, не выпускавшая из рук сигарету. Войдя в помещение студии, которое начиналось сразу от двери, без всяких холлов и коридорчиков, она оценивающе оглядела светлую легкую мебель, цветы в светлых кашпо и прозрачных вазах, черно-белые крупные фотографии на стенах, дизайнерские столы, заставленные компьютерами вперемежку с кусками цветного картона… Не делая разницы между интерьером и Мариной, так же оглядела и ее, в зародыше остановив готовое сорваться с губ хозяйки приветствие.
        - Мои деньги пошли тебе на пользу. - Поискала мусорную корзину, выкинула туда окурок и стала закуривать следующую сигарету.
        Офис-менеджер Лиза беспомощно посмотрела на свою начальницу бездонными синими глазами.
        У Марины появилось такое ощущение, будто она со всего размаху шлепнулась животом на лед. Но она взяла себя в руки и предложила Анастасии пройти в комнату для переговоров.
        - Хм… для переговоров, - тряхнула Шум темными жесткими волосами и с достоинством проследовала за Мариной. Та, пропустив гостью вперед, показала глазами Лизе, что все в порядке, беспокоиться не о чем, и предупредила:
        - Меня в офисе нет.
        Усадила мрачную Шум в кресло, предложила чай-кофе, услышала резкое «нет», села напротив и только после этого уточнила:
        - О каких деньгах идет речь?
        - О тех, что ты выручила, продав мою квартиру.
        Повисла пауза, во время которой Марина заправила кофеварку, приготовила две маленьких порции, разлила по чашкам, поставила одну перед гостьей, другую - себе. Она была совершенно спокойна.
        - Послушай, Настя. - При этом имени Шум подняла бровь, усмехнулась, но промолчала. Марина, наблюдая за ее лицом, продолжала: - Честно говоря, я обрадовалась твоему звонку. Я собиралась рассказать тебе о фантастическом стечении обстоятельств, когда в моей семье оказался сын, приемный сын, моей подруги студенческих лет. Как я совершенно случайно об этом узнала, как… - Она остановилась, поймав на себе жесткий взгляд журналистки. - Если помнишь, я писала тебе о том, что Ипполит попал в довольно затруднительное положение…
        - А вы им воспользовались… - ухмыльнувшись, закончила за нее Анастасия.
        - Кого ты подразумеваешь под словом «вы»?
        - Тебя и твою дочь.
        - И что же мы такое совершили, в чем ты нас обвиняешь?
        - Твоя дочечка вынудила Пола жениться на себе. Потом вы воспользовались тем, что он до смерти боялся попасть в армию, уговорили дать вам доверенность на ведение всех его юридических дел и за его спиной продали квартиру. Моя сестра мне все рассказала.
        Марина, услышав бредовую версию «ненормальных родственников» Ипполита, вспомнила материну присказку: «Кто первым обкакал, тот и прав». Первой была сестра Анастасии Шум.

…Когда Коржиков и Шум решили расстаться, квартира, принадлежавшая журналистке, оказалась пустой. В ней никто не жил, а прописан был только Ипполит, на которого мачеха и оформила жилье после того, как записала его залогом на случай провала своего проекта. Это была своего рода уловка, если спонсор захочет возместить убытки. На самом же деле получалось, что ничего не подозревающий пасынок должен был расплачиваться за авантюризм мачехи.
        За жильем нужно было смотреть, пока ничего не подозревавший Ипполит осваивал азы экзотической профессии. Старшая сестра Анастасия попросила младшую - Елену - присмотреть за квартирой. Елена не просто присматривала, а стала в ней жить вместе с сыном, сдавая свое жилье. Она надеялась, что квартира в конечном счете достанется ей. Когда же выяснилось, что спонсор не намерен ждать возвращения Шум из Швеции и хочет возместить убытки от ее провалившегося проекта за счет продажи квартиры, оставленной в залог, Елена ничего не нашла лучше, как в срочном порядке продать все, что было ценного в этой квартире, включая носильные вещи бывших хозяев. Для этого доверенности не требовалось. Ипполиту, естественно, не досталось ни копейки.
        Понимая, что речь идет о неблаговидных действиях родной сестры Анастасии, Марина все-таки рассказала, как было на самом деле.
        - Если ты считаешь, что в деле фигурировала доверенность на мое имя, это легко проверить. Ты меня извини, Настя, но ты не там виноватых ищешь. Ты встань перед зеркалом - и сразу увидишь истинного виновника потери квартиры. В конце концов, у меня есть адрес воинской части твоего приемного сына, и ты можешь сама к нему съездить и расспросить. Вот, пожалуй, все, что я могу тебе сказать.
        В глазах бывшей приятельницы мелькнуло сомнение, и она уже не так уверенно, как прежде, предупредила:
        - Я все проверю. Если окажется, что ты приложила руку к этому делу, будешь отвечать. Если нет - извинюсь. Ты меня знаешь. Я своим принципам не изменяю.
        Она решительно поднялась с дивана, вышла из переговорной, и ее шаги прозвучали по направлению к выходу.
        Который раз за последнюю неделю Марина процитировала строчку из письма Ипполита:
«Вы не виноваты в том, что у меня ненормальные родственники». Каково было бы его удивление, узнай он, что его бывшая теща общается не только с мачехой, но знакома и с его родной матерью!
        Алла стала звонить Марине чаще, и теперь их разговоры касались не только Ипполита, но приобретали светский характер, как было раньше. То ли виной тому была их встреча в элитном клубе, то ли время, притупившее остроту потрясения, то ли одиночество обеих женщин.

…Алена по-прежнему дисциплинированно писала весточки о своей жизни в новой семье, и в речи Марины все чаще стали появляться непривычные русскому уху названия городов: Сильвашвараде, Липице, Хортобадь, Дебрецен… Аленка рассказывала, как они были на Слете пастухов и как удачно там на скачках выступил Янош. Потом она писала, что они были на международных соревнованиях и лошадь Яноша перед самым финишем повредила ногу, а потом они поедут на традиционный бал Анны, который проводится в Балатонфюреде с середины девятнадцатого столетия…
        Как-то, прочитав очередное сообщение о травме лошади Яноша и о том, что на ее лечение потребуется много времени и денег, Марина не выдержала и написала:
        Алена, дорогая! Скачки, лошади, балы - все это хорошо и замечательно. Вот только как насчет твоей учебы? Не забудь, что ты - самостоятельная единица, а не приложение к увлечениям своего мужа. А еще также не забудь, что он - совладелец всего тамошнего хозяйства, и если он не получит диплом, то печалиться не будет - у него есть возможность получать деньги из другого источника. У тебя же единственный источник - это твоя голова, твои знания и твой талант. И даже ради самых красивых глаз в мире не стоит забывать о себе.
        Я помню твои слова о том, что ты никогда не позволишь никому разрушить твою семью и что ты будешь закрывать глаза на похождения мужа, если они возникнут.
        Знаешь, я сейчас много общаюсь с господами-бизнесменами и их женами. Так вот, несмотря на сверкающие шейки и ушки, ухоженные ручки-ножки, мне их жаль. Потому что они смирились с ролью «приложения». Эта роль хороша для тех, кому Бог даровал только внешность.
        У тебя, помимо внешности, есть еще ум и талант. Зарывать их в конюшнях мужа, по-моему, преступление. Помни, первым, кто заметит, что красивый сосуд пуст, будет именно муж.
        Ты как-то обвинила меня в том, что я держу отца и непонятно почему ушла от него. Это не совсем так. Я рано вышла замуж и так же, как и ты, была от мужа без ума. Все говорили про его талант, и я встала в этот же хор, забыв о том, что и сама чего-то стою. Рядом со мной не оказалось человека, который бы сказал мне: «Марина, ты талантлива, ты просто обязана расти. И тогда ты всегда будешь интересна и своим детям, и своему мужу». Я была одна, молода, житейски глупа и влюблена.
        Наконец наступил день, когда Геннадий перестал обсуждать со мной свою работу - я ничего не могла ему посоветовать или поддержать, я была от него далека. Я могла рассказать ему про то, хорошо ли ты кушала и какой по счету вылез у тебя зуб... Я не поражала его воображение нарядами и прической... Произошла обычная метаморфоза: я стала его домашним приложением - постирать, погладить, приготовить... Я стала ему неинтересна. Но самое главное, я перестала быть интересна себе! Понимаешь, себе! Вот что самое страшное.
        Когда мы не защищаем свои интересы, не поддерживаем свое автономное существование, растворяясь в чужой жизни, мы становимся скучными и пресными - себе, мужьям, любовникам, детям.
        Я увидела, как помыкает Геннадием худющая, злющая, с вечно торчащими в разные стороны волосами, но безумно талантливая и успешная Катя и какими преданными собачьими глазами он смотрит на нее, и я сказала себе: «Все, хватит. Я дошла до предела». И вот только тогда я попросила твоего отца уйти. Мы остались с тобой вдвоем, и я заново стала отстраивать себя, чтобы помочь стать личностью тебе.
        Если твой Янош так увлекается лошадьми, придумай себе что-нибудь рядом с его занятием. Если тебе действительно это интересно - хоть ветеринарией займись. Или попробуй проводить какие-то званые вечера - организуй что-то вроде салона, где бы ты могла блистать - БЛИСТАТЬ! Алена, я подчеркиваю это. Нельзя предавать себя.
        Будь здорова, моя девочка. Любящая тебя мама.
        После этого письма от Алены две недели не было ни строчки, и Марина извелась, думая, не слишком ли грубо и резко написала. Но увидев как-то вечером в электронной почте инициалы дочери, открыла письмо и прочла: 
        Спасибо, мама. Я все поняла.

«Ну что ж, я перестала быть мамулей, - философ-ски отнеслась к перемене обращения Марина, - но, может быть, что-то она действительно поняла?»
        Алена снова замолчала недели на две. Потом прислала письмо с вложенным файлом:
        Мама, поздравь меня: это моя первая публикация!
        В приложении был фрагмент местной газеты со стать-ей, как поняла Марина, о скачках. Под текстом стояла подпись: Alena Shanta.
        Она ответила коротко:
        Доченька, ты умница! Ты все правильно поняла. Держись!
        Восхищающаяся тобой мама. 
        Теперь в речь Марины стали проникать новые термины, потому что она пыталась понять, что же пишет ее девочка, а на столе появился венгерско-русский словарь.
        Она никогда не обольщалась по поводу актерской карьеры дочери. Да, хорошенькая, стройненькая, но внутренней страстности она не видела. То, что дочь делала на учебной сцене, тоже не позволяло надеяться на что-то выдающееся.
        Многим школьным преподавателям был непонятен выбор Алены, всегда проявлявшей склонность к языкам. Пока Марина переходила из школы в школу без своего угла, ей приходилось переводить за собой и Алену. В одном классе девочка изучала немецкий, в другом - французский и наконец остановилась на английском. Но какая бы нулевая база ни была у нее в начале учебного года, к третьей четверти Алена догоняла своих одноклассников в знании иностранного. Маринины приятельницы, занимавшиеся с Аленой перед поступлением в театральный институт, говорили матери с дочкой в один голос:
        - Ну что вы с ума сходите? Ну зачем тратить несколько лет на то, чтобы выходить из-за кулис и говорить «Кушать подано». Ну пусть она на филфак поступает. У нее там выбор богаче: хочет - переводчиком, хочет - синхронистом, хочет - в издательство. На худой конец преподавать пойдет… И всегда сыта, и независима, и не надо скакать по режиссерским постелям, чтобы роль получить.
        Марина понимала, что на выбор дочери повлияло ее собственное увлечение театром, и испытывала чувство вины. Ведь как ни крути, но все наши проблемы, успехи, комплексы и несчастья питаются одним источником - взаимоотношениями с матерью.
        Марина боялась вмешиваться. А вдруг у Алены где-нибудь что-нибудь проклюнется? Если же она решит бросить театральный институт и выберет что-то другое, пусть это будет только ее решением.
        Она обрадовалась, когда увидела репортаж своей дочери, опубликованный на чужом языке: надо же было уехать к этому «коневоду», чтобы наконец понять, к чему тянется душа! Тем не менее когда Алена прислала письмо, спрашивая, стоит ли ей переводиться на факультет журналистики или доучиться на прежнем, ответила:
        Алена, цени свое время. Тебе нужен диплом. А в журналистику, насколько я могу судить, приходят люди разных профессий. Тут важно умение увидеть, заметить, оригинально подать событие и образность языка. А уж на какой базе ты это сделаешь - никого не волнует. Тебя публикуют? Публикуют. Работай. 
        Сама она тоже работала, подчиняясь той ноше, которую взвалила на себя, спасаясь от тоски. В этой рабочей суете ей некогда было думать об угрозах, которые она услышала в свой адрес от мачехи Ипполита. А та больше и не появлялась.
        Не надеясь, что всколыхнувшиеся «ненормальные родственники» позаботятся о сыне, раз в месяц Марина регулярно относила на почту ящик с продуктами для «зятя номер один». Она не знала, какая часть содержимого достается парню. Он всегда сообщал ей: «Посылку получил, спасибо».
        Ей казалось, что ритм ее жизни наладился и ей теперь остается только приноровиться к нему и плыть по течению. Но ее ожидали перемены.
        Они пришли с очередным письмом дочери:
        Мам, привет. Напиши мне подробнее, какие витамины ты пила во время беременности, а то здешние врачи дают мне взаимоисключающие советы. Мамуля, я беременна. Скоро узнаю, мальчик или девочка. Папа говорил, что ты стала крутой бизнесвумен, но может быть, найдешь время, чтобы приехать к нам?
        Алена. 
        Она еще спрашивает! Конечно, она найдет время, не все же Геннадию ездить в Европу. Надо все-таки и ей на новых родственников посмотреть. Марина написала ответ и стала собираться.
        Глава 28. У новых родственников
        Первый порыв прошел. Это раньше она могла все бросить и поехать. Теперь - нет. Ее мысль была: да, конечно, она непременно поедет, но, поостыв немного, она поняла, что уже не может вот так сразу бросить все и поехать. Каждый день нужна ее подпись на договорах, финансовых документах. Нужно открывать и за-крывать офис, нужно поддерживать внешние связи.
        Она несла ответственность за людей, которые ей доверились, у нее были обязательства перед многочисленными клиентами. И она поняла, что теперь ее бизнес не может быть оставлен надолго. Она может позволить себе поехать к дочери максимум на неделю. И то для этого нужно многое сделать и подстраховаться на всевозможные экстремальные случаи.
        Первым делом она заручилась обещанием Евгения Борисовича Чернина приглядывать за менеджерами и в случае каких-то организационных или финансовых за-труднений помочь разобраться Лизе и Галине.
        Геннадий пообещал заглядывать к молодежи, чтобы они «не резвились в ее отсутствие и не напридумывали черт-те что».
        Татьяна обещала присматривать за квартирой, цветами и котами.
        Когда все инструкции были даны, написаны и оставлены, когда в тысяча первый раз она объяснила Лизе, как сдавать на сигнализацию офис, Марина отправилась в аэропорт. За прошедшую неделю сборов она так устала, что под дежурно-ласковый совет стюардессы пристегнуть ремни перед набором высоты заснула, а проснулась, когда то же самое нужно было сделать перед посадкой самолета.

…К ее удивлению, в аэропорту Будапешта в зале прибытия ее никто не ждал. Она похвалила себя за то, что позаботилась сделать роуминг, и стала названивать Алене на трубку.
        - Мама, извини, ради Бога, - ответила ей дочка, - но, похоже, опаздывать к прибытию самолетов стало нашей семейной традицией. Мы меняем колесо километрах в пяти от тебя. Пожалуйста, стой, где стоишь. Мы уже скоро будем.
        Минут через двадцать она их увидела: черный «мерседес» резко затормозил на стоянке, из него выскочила Аленка, следом быстрым шагом шел Янош. Оба - в джинсах, трикотажных пуловерах. «Сплошной унисекс, - вздохнув, подумала Марина. - Вся разница только в том, что у Яноша волосы до плеч, а у Алены - короткая стрижка».
        Дочка очень сильно похудела, глаза стали еще больше и выразительнее. На эту пару все оборачивались - так они подходили друг другу и были красивы.
        - Мамуля, как я тебе рада! - кинулась Аленка к ней на шею. Это тоже было ново. Раньше дочка была сдержаннее на выражение эмоций по отношению к ней. Янош поцеловал теще руку, подхватил у нее дорожную сумку, пошел впереди к машине, положил в багажник.
        Марина почувствовала, что ребята перед тем, как приехать сюда, ссорились, - по их напряженным взглядам, по коротким репликам на венгерском, по недовольным лицам. Уж не ее ли приезд тому виной? Алена села вместе с ней в салон, предварительно сказав что-то мужу по-венгерски. Тот усмехнулся.
        Они вели обычный дорожный разговор (кто где теперь работает, женился - родил, звонил - не звонил), во время которого Марина бросила взгляд на спидометр - сто двадцать километров в час. Она глазами показала Алене на цифры, та со вздохом махнула рукой:
        - Ведь просила - бесполезно. Лишь бы скорость, а на лошади или на машине - все равно.
        - Ты чем-то расстроена, или мне показалось? - издалека начала Марина, решив, что если дочь захочет с ней поделиться, то воспользуется брошенной репликой. Если нет - дальше разговор не пойдет.
        - У нас нестыковка с Яношем получается. Меня от газеты посылают в Вышеград освещать международный рыцарский турнир. Это не специализация Яноша, и он туда не едет. И он не хочет, чтобы я туда ехала. А как я могу отказаться, если это само по себе достаточно престижно - освещать такое событие! Да и я ни разу не видела ничего подобного, хоть турнир и традиционный. А потом, меня совсем недавно приняли в штат редакции. Ну ладно, потом договорим, - шепнула она матери, так как машина, поднявшись в гору, оказалась на дороге, с обеих сторон которой расстилались виноградники.
        Янош сбавил скорость и, держа одной рукой руль, правой повел вправо-влево, снабдив жест коротким комментарием.
        Алена перевела:
        - Здесь начинаются земли Шантошей.
        В центре виноградников располагалась настоящая усадьба: большой двухэтажный дом с высокой башенкой. По периметру огороженной живой изгородью территории - какие-то хозяйственные постройки, небольшие домики вроде наших дачных в садоводствах.
        Машину уже ждали: на крыльце стоял такой же коренастый крепыш, как и Янош, только раза в два старше и с широкими темными усами; рядом с ним стояли полная, почти кругленькая, темноволосая женщина и молоденькая девушка, ровесница Алены, в открытом сарафанчике.
        Алена представила родственников друг другу:
        - Глава семьи Игнац Шанта, мама Яноша Эржбета Шанта и Каталина - ты ее уже знаешь заочно.
        После улыбок и приветствий и некоторого замешательства Алена повела мать в отведенную ей комнату на втором этаже.
        - Полчаса тебе на то, чтобы прийти в себя после дороги, а потом я за тобой зайду. Нас ждут за праздничным столом в честь твоего приезда.
        За столом родственников прибавилось: напротив Марины сели старший брат Яноша Эрнё с женой Илонкой.
        Марина обнаружила, что русско-венгерский разговорник, который она штудировала последние две недели, ей вряд ли понадобится, потому что старшее поколение знало про 1956 год и русский язык, а младшее - говорило на английском. Так что, используя смесь того и другого, можно было понять или догадаться, о чем идет речь.
        Когда скованность первых минут прошла, за столом завязалась общая беседа. А уж когда Марина подтвердила, что является хозяйкой частной фирмы, оказалось, что у них с господином Игнацем много общих интересов.
        Марина заметила, как Илонка несколько раз отодвигала от мужа бокал с вином, как он ударил ее по руке, как чуть позднее Эржбета Шанта подошла и что-то шепнула на ухо старшему сыну, он нехотя поднялся и вышел из комнаты. Через несколько минут следом за ним ушла Илона…
        Подали чай, кофе и сладкое… Когда Эржбета Шанта, что-то воркуя, разливала чай, за стенкой в соседнем помещении послышался звук удара чего-то мягкого об пол. Руки Эржбеты дрогнули, и чайная заварка попала на белоснежную скатерть. Она подала чашку Марине, поддержала разговор и незаметно вышла. Алена с Яношем, убедившись, что беседа гостьи со старшим Шантой течет полноводной рекой, тоже потихоньку смылись. Потом вернулась в комнату Эржбета и присоединилась к беседе. Они вместе посмотрели семейный альбом. Вот уж палочка-выручалочка для начального знакомства. Можно говорить, и рассказывать, и обсуждать до бесконечности, кто из детей на кого похож, кто чем переболел, и как строился дом, и как было тяжело, и как все начиналось.

…Марина чувствовала, что глаза ее скоро начнут слипаться.
        - Заговорил ты сватью совсем. Марианна, наверное, хочет отдохнуть, - на венгерский лад переиначив имя свояченицы, обратилась Эржбета к мужу.
        - Конечно, конечно, пора отдохнуть. - Игнац был сама любезность, и Марина отправилась к себе.
        Как когда-то в их собственной квартире, в дверь комнаты знакомо поскреблась Алена:
        - Мам, ты еще не спишь? Ну, как тебе у нас?
        - Мне трудно судить по нескольким часам, но, по-моему, они дружная семья. Самое главное, чтобы ты себя здесь чувствовала уютно. Расскажи мне про малыша.
        - Срок еще небольшой, и определить пол пока нельзя, а чувствую я себя хорошо. Янош еще из-за этого не хочет меня отпускать, - вернулась Алена к прерванному утреннему разговору. Видимо, он был важен для нее. Затем продолжала: - Мы никогда до этого не ссорились, а вот сейчас он со мной разговаривать не хочет. Как ты считаешь, ехать мне или нет?
        Марина понимала, что дочери трудно. Она здесь одна, не только в новой семье - в другой стране, с другими обычаями и нравами. Но давать конкретный совет не захотела.
        - Алена, я не могу тебе сказать «да» или «нет». Я могу только подсказать тебе пару вопросов, ответив на которые, ты сама сможешь принять решение.
        Вопрос номер один - твое собственное самочувствие и рекомендации докторов в связи с теми нагрузками, которые будут у тебя во время работы на этом турнире.
        Вопрос номер два: а если на следующее соревнование или скачки твой муж тоже не сможет поехать, а перед другими соревнованиями его лошадь окажется больной, ты тоже должна будешь отказаться от поездки? Вопрос номер три - чем ты будешь заниматься, если откажешься от работы в газете?
        - Мамуля, какая ты у меня, оказывается, мудрая! - дипломатично воскликнула Алена, чмокнула ее в щеку и ушла.

…День в семье Шантошей начинался рано. Старший Шанта в шесть утра уезжал осматривать виноградники, потом возвращался и что-то обсуждал с Илоной. Часов в восемь к дому подходили несколько мужчин и женщин, которых, как объяснила Марине Алена, приглашают обрабатывать виноградники - подвязывать тяжелеющие лозы с гроздьями зреющих ягод, снимать насекомых, обрабатывать кусты, устанавливать поливальные устройства, - это было маленькое сельскохозяйственное производство, которое от урожая до урожая должно было кормить семью целый год.
        Эржбета Шанта, как положено хозяйке, хлопотала по дому и готовила еду для большого семейства. Илонка занималась приглашенными работниками, Янош уезжал на тренировку со своими лошадьми, Алена либо сопровождала его, либо уезжала в город в свою редакцию. Первые два дня Марина с удовольствием бродила по окрестностям, помогала подвязывать лозы на виноградниках, потом Алена повезла ее в Будапешт.
        Город был сказочно красив, тем более что Марина всегда любила готику. Но ее поразили не живописные набережные, не прекрасные дворцы и музеи, о которых она много читала перед поездкой, а… собственная дочь. Она впервые увидела Алену за рулем автомобиля и как человек, недавно получивший права, смогла по достоинству оценить умение дочери управлять машиной и ориентироваться в практически чужом для нее городе. Она была рада, что ее девочка так много знает и с удовольствием рассказывает о стране, которая волею судеб стала ее домом. Устав от впечатлений и интенсивного движения, они решили посидеть в маленьком уютном кафе. Пока Алена делала заказ подошедшему официанту, она отметила в ее голосе новую - совсем уже взрослую - интонацию уверенной в себе молодой женщины. И самое главное - дочь свободно говорила по-венгерски. Впрочем, это как раз неудивительно - ведь у нее всегда были склонности к иностранным языкам.
        - Алена, я рада за тебя, - сказала она дочери, когда официант ушел. - По-моему, ты хорошо освоилась здесь и чувствуешь себя уверенно.
        - Если ты думаешь, что я не скучаю, то ошибаешься, - ответила ей Аленка. - Но раз так сложилось, и мужа я нашла здесь, то и жить надо не оборачиваясь. По-моему, так.
        Обратная дорога в пригород Будапешта в вечернее время была трудной, и они практически не разговаривали, обмениваясь короткими репликами, если Марине хотелось что-то уточнить об увиденном в пути.
        Вернулись они поздно, когда уже стемнело. Дочка задержалась в гараже. Марина собиралась подняться к себе и уже почти прошла по коридору мимо гостиной, как вдруг услышала громкие голоса старшего Шанты и Яноша. Несколько раз отец повторил имя Эрнё. Потом в чем-то убеждал младшего сына. Тот явно был не согласен с отцом, и они оба сердились.
        Конечно, Марине хотелось знать о подводных течениях в семье, где жила ее дочь. Но чувство такта возобладало, и она поднялась в свою комнату. Когда к ней, по обыкновению, для вечернего шептания заглянула Алена, она решила расспросить ее подробнее об отношениях отца и сыновей.
        - Ты знаешь, мам, отец Яноша настаивает на том, чтобы тот прекратил свои бега и занялся хозяйством.
        - Но ведь еще есть старший сын, а он чем занимается?
        - Да в том-то и дело, что на Эрнё родители возлагали большие надежды. Он окончил биологический факультет университета и как старший сын должен был перенять от отца виноградники. И все шло хорошо, пока он не начал спиваться.
        Тут Марина вспомнила немую сцену за столом в свой первый день и то, как нервничала Эржбета. Алена продолжала объяснять:
        - А Янош категорически не хочет и говорит, что он давно отца предупреждал, чтобы тот на него не надеялся. Они уже спорят не первый год. Хотя мне кажется, что если бы свекор Игнац свыкся с мыслью, что Янош просто не приспособлен к такой методичной, планомерной работе, которая требуется на виноградниках, то он бы увидел, что ему уже давно помогает Илона, жена Эрнё.
        - Да, я тоже заметила, что она очень толково распределяет работу и что к ней, хоть она и молода, работники относятся с уважением.
        - Но тут же, видишь, свое понимание традиций. Во-первых, она чужая, во-вторых, она женщина. Только мне кажется, что Игнацу в конце концов ничего не останется, как смириться с тем, чтобы признать хозяйкой Илону. Она никуда отсюда не уйдет и не бросит Эрнё, потому что их сыну уже десять лет. Она будет обеспечивать его будущее. А мы в сентябре с Яношем снова вернемся в Будапешт, в университет…

…На следующий день Марина из окна комнаты наблюдала, как Игнац отправился на велосипеде объезжать свои виноградники, как пришли работники и Илона стала распределять им задания, как Янош с Аленой отправились на тренировку, и… заскучала.
        Это была другая жизнь, это была чужая жизнь, а ей пора было возвращаться домой.
        Глава 29. А кому легко?
        - Так что, Гена, в каждой семье свои проблемы, - закончила она рассказывать бывшему мужу о своей поездке. Он приехал за ней в аэропорт. - Я переживаю за Алену. Ей сейчас предстоит принять трудное решение. От него очень многое зависит. А на Яноша отец наседает. В общем, им обоим трудно.
        - А кому сейчас легко? - хмыкнул Геннадий за рулем и перевел разговор в другое русло. - Твоим, например, юным гениям без тебя тоже трудно.
        - Там что-то случилось? Они мне, когда я звонила, сообщали, что все в порядке.
        - А что они тебе должны были говорить, если ты в виноградниках саранчу ловишь, а у них здесь клиент рвет и мечет?
        Марина решила сразу ехать в студию. Раздала обрадовавшимся ее возвращению ребятам сувениры и только потом спросила:
        - Ну, что у нас плохого?
        Дизайнеры, не сговариваясь, посмотрели на Галину. Та стала объяснять:
        - Помните, Марина Петровна, перед вашим отъездом фирма наш эскиз одобрила и подписала? Мы начали по нему работать. Даже текстиль заказали и оплатили, кстати. А они через неделю звонят и говорят, что передумали, что им все не нравится и что мы должны предложить им другой вариант.
        - И что?
        - Мы согласились и предложили еще один вариант и пошли на встречу. На встрече они сказали: «Да, хорошо», - а на следующий день снова позвонили и сказали, что и этот вариант им не нравится. И что нам теперь делать? Деньги мы потратили, и нам их не вернут, а если продолжать под их дудку плясать, так это до бесконечности…
        У Марины засосало под ложечкой. Ей пару раз попадались сомневающиеся клиенты. Она их называла гоголевскими Коробочками: «Мертвых-то я, батенька, не продавала», - и знала по опыту, что душу такие люди мотать умеют. Но это те самые издержки бизнеса, о которых ее уже предупреждал Евгений Борисович.
        - Так, господа дизайнеры и менеджеры, - решила она подбодрить свое малочисленное войско, глядя на их унылые мордашки. - Ситуация грустная, но решаемая. Лиза, напиши мне все координаты этих сомневающихся. Завтра я ими займусь, а сейчас пьем чай с венгерскими лакомствами и я поеду домой отмывать заморскую грязь.
        Лиза принесла ей визитку: ЗАО «Модератор», генеральный директор Егоров Николай Егорович, проспект Военлетов, 12. «Кажется, в этом районе Валентин „строил“ себе квартиру», - с грустью вспомнила она.
        Ребята повеселели и посветлели лицами. Лиза с Галиной распаковывали пакеты со сладостями, Валера, естественно, крутился возле них, Ванечка наливал воду в чайник и риторически спрашивал, «не козел ли этот Егоров вместе со всем „Модератором“». Марина почувствовала, что наконец-то вернулась домой.
        Переговоры с фирмой заняли у нее почти всю следующую неделю, но она, сцепив зубы, решила довести дело до конца и либо расторгнуть договор, заставив заплатить за уже выполненную и принятую работу, либо получить гарантийное письмо, стопроцентную предварительную оплату и только после этого завершить проект.
        - Говорил я тебе, - расстроился из-за нее Чернин, - нельзя людям доверять, даже если у них кристально честные глаза. Работай только с предоплатой. А теперь что - теперь выясняй, кто там воду мутит, чего хочет, и дави до победного конца.
        Марина выяснила, кто мутит воду. Оказалось, что генеральный директор господин Егоров держал в офисе двух любовниц: одна была действующая и выполняла функции референта, а другая - в отставке, но при должности пресс-секретаря. Ни та ни другая не хотели делиться друг с другом властью над папиком. Но если в производственные дела он их не допускал, то в вопросах хозяйственных советовался. В зависимости от того, кто брал верх, ему то нравился проект, предложенный дизайнерами, то не нравился.
        Разобравшись в пикантной и забавной ситуации, Марина поняла, что война там надолго, и предложила главе фирмы заплатить за то, что студия для них уже сделала.
«Потом, когда вы окончательно разберетесь со своими дамами, вы можете к нам обратиться еще раз». На том и расстались.
        Возвращаясь в студию из «Модератора», у светофора в соседнем ряду увидела знакомый профиль, вздрогнула. Валентин повернулся, скользнул взглядом по лицу, не узнал, снова стал смотреть на дорогу… Ей опять стало больно. Конечно, она сильно изменилась, но вот она бы его узнала любого - с бородой или без, в очках или без, даже если бы он покрасился в серо-буро-малиновый цвет, - потому что думает о нем.
        Она так расстроилась, что после работы, наплевав на голодных котов, сразу поехала к Татьяне. Та гладила белье, оно чистой стопкой лежало на кухонном столе. Татьяна налила приятельнице чая, взяла в руки только что поглаженные носовой платок и полотенце и, подумав, дала полотенце ревущей подруге.
        - Ты, ей-богу, дура, Мариша. Уж прости меня на честном слове. Сколько за эти полтора года около тебя мужиков крутилось, да и крутится, наверное! А ты все зубодера своего в голове держишь.
        - Он хирург, - всхлипнув в полотенце, уточнила Марина.
        - Да какая разница? - продолжала наставлять неразумную подругу многоопытная Татьяна. - Ну, если уж так дело обстоит, возьми да позвони!
        - Да не могу я навязываться! Ведь он же меня обхамил. Если бы это я гадостей наговорила, то я, может, и позвонила бы, и извинилась, а сейчас - не могу.
        - А реветь и жалеть себя можешь? Ты что, мужиков не знаешь? Он десять раз уже пожалел о том, что сказал, а переломить себя и раскаяться не может, потому как всегда и во всем должен быть прав.
        Марина вдруг, как это с ней часто бывало, успокоилась и совершенно «сухим» голосом подвела итог душевному разговору:
        - Но мне от этих знаний не легче. Ладно, я тебе полотенце испортила, пойду постираю…
        Через три дня Галина сообщила: пришли деньги от Егорова.
        Марина как раз подбивала баланс между расходами и доходами месяца. Валера давно жаловался, что у него «глючит» компьютер, да она и сама понимала, что при возросших объемах графики технические мощности нужно увеличивать. Егоровские деньги подоспели как раз кстати. Будет на что купить Климову новый компьютер. Ее мобильный телефон, который она держала на столе рядом с финансовыми бумагами, зазвонил, и на мониторе высветилось: «Анастасия Шум». Господи, а она уже даже стала забывать о существовании этой дамы!
        Дама, как всегда прокуренным голосом, сразу приступила к делу:
        - Я выяснила, ты юридически ни при чем. - Интонация фразы была незаконченной, и Марина молча ждала продолжения…
        - …а фактически вы обе виноваты.
        - В чем ты нас опять обвиняешь?
        - Ипполит оказался слабаком. Ему пригрозили, что если он не подпишет бумагу о своем согласии на продажу квартиры, то его хорошенькой жене и будущей актрисе попортят мордашку. Он и сломался. Ему нужно было только потянуть время, дождаться моего приезда… Такой же слабак, как и его папаша, - зло заключила Шум.
        - Спасибо тебе, Настя…
        - За что? - удивился прокуренный голос.
        - Я знаю теперь, что твой пасынок не так безнадежен, как мне казалось вначале. У него есть характер… У тебя ко мне больше нет претензий?
        Молчание - знак согласия, и Марина нажала кнопку отбоя.
        Во всей этой кутерьме ей не оставалось много времени на переживания из-за Алены. Она только каждый вечер по привычке просматривала электронную почту. Дочь регулярно писала - дежурные фразы о здоровье, погоде, передавала приветы от старших Шантов и ни словом не напоминала об их разговоре про командировку.
        Через две недели в электронном почтовом ящике лежало письмо с вложенным файлом: отличные фотографии средневековых рыцарей на лошадях и текст, под которым стояла подпись Alena Shanta.
        В самом письме была фраза:
        Сделали УЗИ. У нас будет сын. Янош учится с ним разговаривать. 
        Ну слава Богу, обрадовалась Марина, теперь можно вздохнуть спокойно: ее дочь уж точно не станет «приложением».
        Как многие люди, работающие за компьютером, Марина давно уже не смотрела телевизор, а интересующую ее информацию искала в Интернете. Вот и в этот раз она зашла на сайт, которым пользовалась постоянно, и прочла на первой «полосе»:
«Инцидент на границе с Грузией… есть жертвы».
        На следующее утро она уже была в Комитете солдатских матерей. Оттуда можно было получить информацию о пострадавших солдатах-пограничниках. Фамилия Ипполита была в списке раненых. Председатель комитета Алевтина помогла Марине связаться с начальником погранзаставы и выяснить, в какой госпиталь отправили Коржикова. К вечеру у Марины был его адрес и билет на самолет до Тбилиси. Она решила позвонить Алле.
        - Если хочешь, поедем вместе, - кратко изложив суть, предложила реабилитированной приятельнице. - Может быть, это тот случай, когда ты сможешь с ним поговорить?
        - А что я Олегу скажу? - испугалась Миссис Совершенство. - Нет-нет, это исключено. Поезжай, я тебе фрукты соберу, а ты мне потом все расскажешь.
        Коржиков-старший к телефону подойти не мог…
        На этот раз она не осталась одна со своими заботами об Ипполите. В аэропорт, не сговариваясь, ее приехали проводить Алла и Чернин. Алла, словно стесняясь, сунула ей в руки небольшой сверток:
        - Скажешь, что от тебя.
        Евгений Борисович предупредил:
        - Если ранение серьезное, вези сюда. Здесь мы ему поможем.

…В самолете она, как всегда, спала, зная, что сил ей понадобится много. От аэродрома рейсовым автобусом без труда добралась до госпиталя, занимавшего большую территорию. Прошла через контрольно-пропускной пункт, спросила, где хирургический корпус. Медленно двигалась по аллее, вдыхая аромат южных цветов, и вдруг увидела картину, от которой ее снова затрясло, как в ознобе.
        Навстречу ей стриженый ровесник Пола в больничном халате толкал впереди себя инвалидное кресло. В кресле сидел такой же молодой парень, только без ног - они были ампутированы выше колен.
        И она сказала: «Господи, куда ты смотришь? Почему ты позволяешь вытворять нам такое с нашими детьми?» Ей стало страшно. Она корила себя за то, что ходила к военкому, что просила послать зятя «куда-нибудь, где мужчины заняты делом, а не пьют от тоски и безделья, не звереют и не развращают мальчишек». Господи, пусть он будет только ранен, только ранен!
        Наконец она нашла корпус хирургии, надела бахилы, накинула халат и пошла по длинному коридору, ища палату.

…Ипполит спал. Она увидела коротко остриженную голову, повязку над ключицей и плечом, бледное, худое, спокойное лицо, родинку над пересохшей губой, пушистые ресницы, делавшие его лицо детским и беззащитным, села на край его кровати и заплакала.
        - А вы его разбудите, - посоветовал сосед справа, - а то просидите до ужина. Он сутками спит, а встает только поесть. И то если мы растолкаем.
        Она нерешительно потрясла Ипполита за плечо, он тяжело разлепил веки, открыл глаза в сонной поволоке, повернул голову, увидел ее, и его глаза сначала стали ярче, потом радостно засветились.
        - Ма-ма… Марина… А разве сюда штатских пускают?
        - Вот, оказывается, пускают. Как ты себя чувствуешь? Что с плечом?
        - Все хорошо. Мне повезло - рана легкая, ничего не задето. Ни легкие, ни ключица. Хирург сказал, что я в рубашке родился.
        Марина стала выкладывать на тумбочку фрукты. Она купила их много. Она знала, что он не один.
        - Зачем же вы тратились?
        - Ипполит, о чем ты говоришь! Мы ведь понятия не имеем о том, что происходит здесь. А я буду жалеть каких-то фруктов. Меня одно радует, что скоро твоя служба заканчивается.
        Они проговорили до ужина - о части, о докторах, о том, что скоро демобилизация, и ни слова - об отце. На прощание она погладила его по руке:
        - Я жду тебя домой.
        После этой поездки долго приходила в себя. Как-то пришла в студию, посмотрела на своих дизайнеров, спросила:
        - А вы в армии служили?
        Они дружно посмотрели на нее как на больную. Ванечка, вернувшись глазами к монитору, ответил:
        - Родители отмазали.
        А кто тогда родители тех, кто отпустил своих детей туда ?
        Глава 30. Жизнь продолжается
        Время от времени Лиза бунтовала и кричала, что «мальчишки обнаглели и сели ей на голову и что даже не хотят сами просто позвонить по телефону и заказать себе обед». В дни Лизиных забастовок они ходили обедать в соседние с офисом кафе, и эти хождения отнимали часа три рабочего времени. Тогда они задерживались в офисе, а Марина их не торопила, ведь дома ее ждали только коты. Сегодня был как раз такой случай, но, как она ни старалась под любым предлогом задержаться в офисе, домой все-таки нужно было возвращаться… Она медленно поднялась на второй этаж, повернула ключ в замке…
        Вот уже два года никто не встречает ее в прихожей - ни разговорами о Жириновском, ни возмущениями подлянкой, которую устроили преподы на зачетной неделе. В квартире не пахнет ни морилкой, ни жареной картошкой из кухни, а в шкафу прихожей висит куртка Ипполита, которая уже давно забыла запах хозяина. Марина с тоской и надеждой посмотрела на телефон, и он, словно под ее взглядом, ожил трелью звонка.
        - Пришла? - спросила Алла, которая последнее время контролировала ее возвращение домой. - Одна?
        - Одна.
        - А сама позвонить не хочешь?
        - Кому? - не поняла Марина.
        - Валентину. Я его видела недавно… Сам продукты покупал в универсаме.
        - Это ни о чем не говорит. И потом, это уже законченный роман с неудавшимся финалом. Ты что звонишь?
        - Тебя развлечь.
        В этот момент сначала зашипел, а потом ожил давно не звучавший звонок над дверью. Алла забеспокоилась:
        - Это в твою дверь?
        - В мою.
        - Не открывай, вдруг какое чмо принесло.
        - Не выдумывай.
        Звонок снова нетерпеливо затрезвонил.
        - Ладно, давай так: ты трубку не клади на рычаг и открой дверь. Если все в порядке, тогда положишь.
        - Ну хорошо, а то ты умрешь от неудовлетворенного любопытства. Кто там? - спросила она свою дверь. И услышала знакомый голос:
        - Марина Петровна, это я. - За дверью стоял Ипполит.
        Она распахнула ее со словами:
        - Ипполит! Ты вернулся? А как ты добирался? Что же ты не позвонил, не предупредил? Я бы тебя встретила, пирог испекла.
        - Да вот поэтому и не позвонил, - сказал высокий плечистый загорелый парень голосом Ипполита и широко, белозубо улыбнулся. - Зачем вам беспокоиться. Как будто у вас других дел нет.
        - Что тебе лучше вначале сделать - ванну или поесть?
        - Вначале, Марина Петровна, мы просто поговорим, ладно?
        На радостях она совсем забыла про трубку телефона, оставленную на тумбочке в прихожей. «Бог мой, надо ведь было сказать Алле, что все в порядке!» Да та, наверное, уже поняла и успокоилась. Марина подняла трубку к уху - на всякий случай - и услышала тихий плач Аллы.
        - Алла, ты плачешь? - удивленно спросила она шепотом. - Ты умеешь плакать?
        - Счастливая ты, Марина, - всхлипывая, сказала Миссис Совершенство и повесила трубку.
        Да, она счастлива, что он жив, здоров, цел и невредим. А главное - свободен! Ему не надо сидеть дома, опасаясь лишний раз выйти на улицу. И он сам будет решать, как и где жить…
        Марина все-таки затолкала «зятя номер один» под душ, и пока он был в ванной, накрыла стол. Она знала, что в его возрасте мальчики всегда хотят есть. …Их разговор был сбивчивым. Они перескакивали с одной темы на другую: говорили то про службу, то про знакомых, то переходили к планам на будущее.
        - Скажи, отец писал тебе? - Наконец она решила уточнить, на какой стадии его отношения с «ненормальными родственниками».
        - Да, но я решил, что сначала увижу вас, а уж потом поеду к нему.
        - Ты можешь мне объяснить, о какой ссоре говорил твой отец, когда был у меня? Что произошло между вами?
        - Теперь могу. Он был на пике популярности, куча поклонниц и почитательниц. Потом увлекся Верой. Он потом на ней женился. А тогда просто дома не стал ночевать. Мачеха очень переживала. Они стали часто ругаться. Я переживал. Она предложила мне уехать. Отец был против. Он хотел, чтобы мы вместе сделали концертную программу. А я… Я его любил… люблю… Но мачеха столько сделала и для него, и для меня… когда… Я не мог с ним остаться…
        Они посидели молча…
        - Ведь ты теперь можешь работать или учиться там, где захочешь. - Снова она поменяла тему.
        - Я еще не думал об этом. Скорее всего я начну работать, а с учебой определюсь позднее. Как Алена?

«Слава Богу, спросил, - подумала она. - Значит, переболел», - обрадовалась Марина и стала рассказывать о своей поездке в Цегерд.
        - Так что Алена там обосновалась надолго, а эта квартира слишком большая для одного человека. Ты можешь жить у нас, пока не устроишься и не найдешь что-нибудь. Это не одолжение. Мне с тобой будет спокойнее и веселее.
        - Да, спасибо, я сам хотел попросить вас об этом.
        Она увидела, что веки у него уже совсем красные.
        - Ну все, Ипполит. Где душ-кухня, ты знаешь. В шкафу в комнате я тебе давно все приготовила. На верхней полке лежит сберкнижка, на которую тебе перевел неполученную зарплату Евгений Борисович, если ты его еще помнишь. Так что осваивайся, а я пойду еще поработаю.

…Он ушел рано утром, когда Марина еще спала. Оставил записку: «Я к отцу». Она решила заняться обедом - так быстрее проходит время, когда кого-то ждешь.
        Ипполит вернулся вечером и казался старше, чем был. Разговор за ужином не клеился. Она видела, что его что-то мучает.
        - Что-то случилось, - решила она помочь ему начать разговор.
        - Знаете, мама Марина, он какой-то невезучий. - В голосе Ипполита звучала смесь жалости со злостью. - Сначала мать его оставила, теперь эта… Он ведь болен, может быть, поэтому? Но ведь рак не заразен! - выпалил он одной фразой, и она с трудом догадалась, что речь идет об Иване Коржикове.
        Минуту она переваривала сказанное, потом решила уточнить:
        - Пол, ты что сказал? У отца онкология? - Она почувствовала, что ее опять знобит.
        - Да, рак горла. Все внезапно началось, непонятно отчего. И теперь отец говорит только шепотом, петь не может. Я буду… Я должен жить у него, - сказал через силу и увидел, как изменилось ее лицо, и продолжал медленно говорить: - Он всегда был такой веселый, уверенный… Я его обожал. А сейчас - потухший… Я должен уйти.
        Ее охватила паника. Как, вот прямо сейчас он уйдет? Они же ни о чем не поговорили толком! И вообще, как он может ее сейчас оставить одну?! Ведь она рассчитывала, что с его возвращением в этой квартире появится новая жизнь и ей будет не так одиноко возвращаться домой.
        Ипполит ушел в комнату за рюкзаком, который так и не распаковал вчера. Вышел в прихожую, держа рюкзак как пушинку. Он не мог смотреть ей в лицо. Пятясь, дошел до двери, повернул замок. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и молчала.
        - Мама Марина, я ведь не уезжаю, я всего лишь ухожу к отцу, - обернулся на пороге. - Я буду к вам заходить. Вы сильная, вы справитесь, а он слаб, и я ему нужен. - Ипполит взял ее руки, сжатые в замок, погладил, поцеловал. - Я люблю вас, мама Марина. - Повернулся и через две ступеньки поскакал вниз…

…Пустота навалилась, как только внизу хлопнула уличная дверь. Почему так? Почему если сильная, то можно и не жалеть? А если ей надоело быть сильной? А если хочется просто душевной теплоты и заботы? И как ей теперь жить? Начинать все сначала? Читать умные книги? Заниматься аутотренингом: «У меня все прекрасно, я счастлива и благополучна, мой дом наполнен радостью и счастьем»?
        Зазвенел телефон, она кинулась к трубке:
        - Алло! Алло!
        - Теща Марианна, это Янош! Алена родила! Сего-дня! Я отец!
        - Янош, дорогой, как она?
        - Она прекрасно. Она уже дома, она вас ждет. Я заказал вам билет. Я вас жду. Мы вас ждем!
        И на линии зазвучали сигналы отбоя.
        - Ну что, - сказал она сама себе, - бабушка Марианна, собирайся.
        И полезла на антресоли, чтобы достать дорожную сумку. Она чихала от пыли, когда снова раздался телефонный звонок.

«Вот уж правду говорят: то пусто, то густо», - подумала она, взяла трубку, не удержалась и чихнула прямо в нее.
        - Будь здорова, дорогая, - сказала трубка голосом Валентина. Она, отупев от неожиданности и решив, что у нее звуковые галлюцинации на почве перехода из стадии тещи в стадию бабушки, отодвинула трубку от себя, вытянув руку. - Марина, что ты делаешь с трубкой? - снова спросил голос Валентина. - Может быть, ты что-нибудь скажешь?
        - Это на самом деле ты, мне не мерещится? - подала она наконец голос.
        - Мне недавно было видение, - сказал Валентин. - Я сидел за рулем и увидел женщину, похожую на тебя. Я даже подумал, что это ты. Но ведь ты не водишь машину и ты носишь очки. Я понял, что ошибся, но успокоиться не мог. Ты можешь меня простить? - И после паузы продолжал: - Мариша, я самый большой осел на этом свете. Это ты мой последний шанс и единственная надежда. Ни у кого больше нет такого неправильного прикуса, такой улыбки, никто так не чертыхается и не говорит «хрен знает». Ты выйдешь за меня замуж?
        - Я выйду за тебя замуж, - не раздумывая согласилась Марина, потому что ее мысли были совсем о другом. - Но, видишь ли, я только что стала бабушкой, и мне надо ехать к Алене, месяца на два. Ты не будешь злиться? Ты подождешь?
        - Я два года ждал. Что по сравнению с этим два месяца! Но завтра-то, нет, уже сегодня, мы можем встретиться?
        - И завтра, и послезавтра. Скажи мне еще что-нибудь.
        - Я могу к тебе приехать, прямо сейчас?
        - И ты еще спрашиваешь!
        - Я еду. - И бросил трубку.
        Через полчаса он будет здесь, рядом с ней… Она почувствовала, как щекам стало жарко. Ее воображение действовало быстрее, чем ее мысли.
        Она забегала по квартире, распихивая разбросанные вещи. Коты, порядком отвыкшие от столь бурной вечерней жизни, сначала сонно наблюдали за ней, потом, очевидно, заразившись ее настроением, стали носиться друг за другом из комнаты в комнату. Кошачьи скачки грозили закончиться падением какого-нибудь цветочного горш-ка, а может, и не одного. Она решила, что лучше всего закрыть животных в материной комнате. После нескольких неудачных попыток она все-таки загнала их на постоянное место проживания и закрыла дверь. И только после кошачьей корриды посмотрела на себя в зеркало: волосы всклокочены, по лицу тянется серая полоса, наверное, пыль с антресолей смешалась со слезами…

«О Боже! И ради этой чумазой красотки с торчащими ушами он среди ночи едет через весь город? Надо срочно что-то делать…»
        Когда раздался звонок, она дышала, как загнанная лошадь, не понимая от чего: то ли от ночной беготни по дому, то ли от торопливых попыток наложить грим на лицо и причесаться, то ли от волнения.
        Она открыла дверь Валентину и увидела на его всегда подвижном лице парад эмоций.
        - Это ты? Значит, это все-таки была ты? - удивился он. Потом, мгновенно окинув ее взглядом с головы до ног, испугался: - Ты куда-то собралась? Ты передумала?
        Она поняла, что он все еще не уверен в том, что прощен.
        - Почему ты так решил?
        - Ну-у, вечернее платье, прическа…
        - А, ну да, у меня, видите ли, свидание с неким Валентином. Он, правда, не достоин такой женщины, как я, но я хочу дать ему шанс… - Она говорила какие-то дурацкие фразы, а на самом деле ей хотелось броситься ему на шею, вдохнуть его запах и почувствовать такое же стремительное движение в ответ.
        - Так это для меня? - И она снова увидела прежнего Валентина, ироничного и снисходительного. - Только зря время тратила. Я все равно сниму. - И он протянул руку к ее щеке, провел по ней, опустился к шее и притянул к себе.
        Марина судорожно вздохнула, вцепилась в мягкий свитер на его плечах, почувствовала, как они напряглись, и, уже не сдерживаясь, прижалась к нему всем телом…

…Она проснулась от того, что в глаза бил яркий свет. Неужели уже утро? Она приоткрыла один глаз и обнаружила, что это не солнечные лучи, а люстра в ее комнате, которую им некогда было выключить. Открыла второй глаз и обнаружила, что на декоративной кованой сетке, разделявшей ее комнату на две половины - рабочую и спальню, - нет цветов, которыми она так гордилась. Они все валялись на полу. В кресле напротив кровати сидели оба кота и с укоризной смотрели на нее: «Нас бьешь веником за один горшок, а сама?..»
        Ей было лень пошевелиться, а уж вставать, чтобы погасить иллюминацию, - тем более. Валентин, лежавший вниз лицом на простыне, так как подушки тоже были на полу, обессиленно пообещал:
        - Если я встану, то обязательно ее погашу.
        - Ты читаешь мои мысли?
        - Чувствую.
        - Ну, про люстру - это элементарно, а что-нибудь еще?
        Валентин, не поднимаясь, рукой обнял ее за плечи и сказал:
        - Ты думаешь о том, что жизнь непредсказуема и она продолжается. Но вставать я не буду. Ты уж извини…
        Конечно, она извинит. Конечно, у нее сил больше, и она встанет, и погасит эту люстру, но свет будет по-прежнему ярко освещать комнату. Разве можно погасить радость жизни, которая продолжается?