Миф о вечной любви Лариса Соболева
        # Виктория оказалась совсем одна посреди леса - ее машина сломалась всего в паре километров от дачного поселка! Однако когда Ия, лучшая подруга Вики, примчалась на помощь, дорога была абсолютно пуста…
        Ия чувствовала безотчетную тревогу и умоляла своего женатого любовника Рудольфа увезти ее из города. Что-то подсказывало девушке: опасность подступила совсем близко…
        Глеб ненавидел Рудольфа за то, что тот увел у него невесту и теперь изменяет ей. Но вовсе не собирался его убивать… Любовь - это не желание обладать, а стремление сделать любимого человека счастливым. Но когда об этом забывают, может случиться непоправимое…
        Лариса Павловна Соболева
        Миф о вечной любви
        Часть первая
        ПРЕДЧУВСТВИЕ СМЕРТИ

1
        Мотор заглох. Осталось проехать всего ничего, а он заглох! И в таком дохлом месте, что хоть кричи, хоть плачь - никто не поможет. Некому. Одни лесополосы по бокам листвой шумят, нагоняя уныние. Конечно, Виктория, которую гаишники постоянно путают с мальчишкой, укравшим у папочки авто, несколько раз упорно пробовала завести проклятый мотор, да без толку.
        Она открыла дверцу, присмотрелась, куда ступать - здесь же через каждые пять-десять метров поджидают автолюбителей озера грязи, а у нее на ногах модельные туфли, и время осеннее. Ей относительно повезло: застряла между луж. Виктория достала из бардачка фонарик (к счастью, он есть и батарея не разрядилась), открыла капот и посветила на внутренности машины. Действие абсолютно бесполезное, так как она ровным счетом ничего не понимает в аккумуляторах, свечах, проводах неясного предназначения, трубочках… Ну, потрогала пальчиком некоторые детали, держатся они крепко, и что дальше?
        - Какого черта тебе надо? - отчаявшись, захныкала Виктория. - Тебе же года нет! В салоне обещали, что у меня проблем с тобой не будет три года, три! Вот сволочи, везде дурят. Ну, заведись, ну, пожалуйста…
        Не-а, не завелась. Виктория закурила, хотя уже неделю не брала в рот сигарет, но, может, вместе с никотином поступит в мозг и дельная мысль, как ей быть. Бросить машину - ни за что! Угнать ее как будто некому, но все равно оставлять страшновато, обязательно найдется какая-нибудь тварь и открутит колеса. А позвонить?
        Вот они, минусы съемного жилья у черта на куличках! Летом - куда ни шло, летом темнеет поздно, народ, как зомби, бродит беспрерывно: то с электрички идут, то на электричку, то едут туда-сюда, одним словом, дачный рай. Недавно поселок вошел в черту города, дачники получили разрешение на прописку, поэтому участки охотно покупаются и растут, растут, как грибы, и симпатичные особнячки. Правда, сейчас начался мертвый сезон, постоянных жителей мало. И Виктория с прицелом сняла дачку, чтобы в дальнейшем купить ее, ведь квартиры в городе стоят баснословно дорого, а тут все есть: дом, газ, вода, даже гараж железный! Стоимость пока смехотворная, но цены, сволочи, растут…
        - Привет, - затарахтела она в телефон. - Извини, что поздно беспокою, но у меня бедствие, мотор заглох. Не могла бы ты кого-нибудь найти, кто понимает в машинах, и привезти ко мне? Я нахожусь на дороге, осталось пара километров до поселка.
        - Кого найдешь в двенадцатом часу ночи? - Подруга явно не горела желанием помочь.
        - И что мне делать, ждать утра? - взвилась она. - Ты подруга или кто? Это же не каприз…
        - Ладно, попробую созвониться, жди.
        Ну, уже легче. Виктория включила проигрыватель, вставила флешку - с музыкой-то веселее. Чем еще разбавить часы ожидания? Едой, конечно, тем более ее фигуре ожирение - бич наших дам - не грозит. Порывшись в пакете с продуктами, Виктория вынула хлеб, ветчину и плюшки. Жаль, ножа нет, предстоит буханку грызть зубами, но теперь она будет знать, что в машине на непредвиденный случай должен иметься туристический набор от ножа до спального мешка.
        Вот так сидишь полчаса в темном салоне авто, заедаешь сухомяткой стресс, ублажаешь музыкой слух, опять же нивелируя стресс, и думаешь, что в радиусе километра даже кошки не найдется. Кошки, может, и не найдется, а человека запросто встретишь, вопрос: какого?
        Спать не хотелось, это естественно. Только мужик способен уснуть ночью в машине посреди дороги, но и он не раз прикинет, чем ему грозит беспечность. И долго смотреть в одну точку людям несвойственно, Виктории в частности, ее взгляд рассеянно блуждал, пока не задержался на плотной тени, которую обозначила луна, наполовину вынырнувшая из-за туч.
        Вначале Виктория подумала, что это остатки трухлявого дерева, посему не испугалась. Но тень возвышалась на обочине отдельно от стены лесопосадки, и привыкшие к темноте глаза мало-помалу различили силуэт, напоминавший человека. Да… вроде вон голова, плечи, а дальше - бревно бревном…
        Тень шевельнулась! Тут-то у Виктории и екнуло сердце, а во рту появилась горькая сухость, потому что до нее дошло наконец, что возвышенность на дороге к бревну не имеет никакого отношения, это живой человек.
        Мужик.
        Явно вперился в нее, наверняка видит лицо, освещаемое приборами, и выжидает. Само собой, на ум приходит только одно: намерения у него далеки от добрых, да он же может сделать с ней все что угодно, она же маленькая, худышка, силенок нет.
        А под рукой - ничего, чем она могла бы защититься, тем не менее мозги лихорадочно искали средство обороны. Вот-вот, в машине, помимо туристического набора, обязательно нужно возить и бандитский комплект: биту, нож, файер (чтоб огнем отпугивать всякую шушеру), а еще лучше - пистолет.
        Пистолета нет, зато есть пилка для ногтей! Виктория судорожно вытащила из сумочки косметичку, из нее - пилку с заостренным концом, зажала ее в кулаке. Теперь надо действовать так: фарами ударить по мужику и, пока он, ослепленный ярким светом, будет протирать глаза, драпать что есть мочи. Но страшно… Вдруг он не один?
        С бешено бьющимся сердцем, тихонько приоткрыв дверцу, Виктория врубила дальний свет… Да! Это мужчина, он заслонился рукой. Она же, опустив ногу на землю и приготовившись бежать, вдруг замерла, когда он крикнул знакомым голосом:
        - Выруби свет! Я не бандит.
        Виктория почувствовала такой мощный спад напряжения, что попросту упала на сиденье, через минуту ее трясущаяся рука все же переключила свет с дальнего на ближний. Он подошел, разглядев ее, рассмеялся:
        - Ты? Вот так встреча… А я смотрю - машина торчит на дороге, за рулем - то ли пацан, то ли девчонка, тебя не узнал. Думаю: подойти - не подойти? Боялся напугать.
        - Тебе отлично это удалось, - еле выговорила Виктория, не верившая до конца в свое счастье. - Напугать то есть.
        - Ладно, проехали. Что случилось?
        - Мотор безнадежно заглох.
        - Фонарь есть? (Она молча включила фонарик.) Посвети.
        М-да, Виктория впечатлительная натура, жуткий испуг, потом мгновенное облегчение практически лишили ее сил, однако она вылезла из машины и направила луч фонарика на капот, изумленно спросив:
        - Ты откуда здесь взялся?
        - К тебе приехал, - копаясь во внутренностях авто, сказал он. - Дело у меня, но об этом позже. Ждал тебя, ждал, решил завтра встретиться, сел в машину, а она не поехала. Представляешь, какое совпадение? Оставил ее возле твоей резиденции и решил пешком добраться до города, там поймать тачку. Так-с, так-с… Ну, чего стоишь? Пробуй завести.
        Виктория села за руль, и… мотор приятно заурчал! Теперь только бы доехать и завалиться спать.
        - А что там сломалось? - поинтересовалась она.
        - Ерунда, деталь отошла, ты все равно не поймешь, - идя к ней, говорил нечаянный, посланный свыше спаситель. - У меня дело обстоит хуже, без серьезного ремонта не обойтись…
        Виктория хотела рассыпаться в благодарностях и предложить отвезти его в город или заночевать у нее, да неожиданно для себя буквально захлебнулась первым же словом, не успев понять, что произошло…
        Он убрал платок с ее лица, после, взяв девушку за подбородок, повертел стриженую голову в одну сторону, в другую. Удостоверившись, что она полностью отключилась, передвинул ее на место пассажира и сел за руль. Машина мягко тронулась, на черепашьей скорости объезжая лужи, так же неторопливо ехала и по узеньким улицам дачного поселка, который казался вымершим…
        - Руди!.. - тихонько толкая мужа в плечо, будила его Олеся. - Рудольф, да проснись же ты…
        - Который час? - промямлил он, полагая, что наступило утро.
        Главное, выяснить, сколько еще можно поваляться в постели, потом послать жену к черту с приказом разбудить его позже.
        - Не знаю, - ответила она. - Ночь. Рудольф, ты не слышишь? Тебе звонят уже третий раз…
        Он сфокусировал внимание на звуках и… подскочил как ошпаренный, мигом проснувшись. Третий раз! Неужели Олеська не взяла трубку? Она же сует свой острый нос повсюду, но не взяла и не послушала голос в трубе под кодовым именем «Заместитель-1». У, как повезло. Он схватил мобильник и двинул к двери.
        - Можешь здесь говорить, - разрешила Олеся сонным голосом, - я все равно не сплю.
        Хм, не спит она. Даже если б жена лежала трупом, он ушел бы из спальни. Рудольф оставил фразу жены без внимания, открыл дверь, одновременно нажав на кнопку телефона:
        - Да, я слушаю…
        - Рудик, ты можешь сейчас говорить?
        Ах, умница, она достойна восхищения! И вопрос правильный, и голос понизила - все учла Ия. Но его взгляд машинально попал на светящийся циферблат круглых часов, висевших на видном месте, после чего Рудольф забыл ее вопрос, выпалив:
        - Ни хрена себе: без пяти два! Что стряслось?
        - Только не ругайся, я бы не потревожила тебя по пустякам. Около двенадцати позвонила Тошка, у нее сломалась машина на дороге, недалеко от дачного поселка, она просила привезти мастера. Я обзвонила знакомых, все отказались ехать, некоторые вообще не ответили. Звоню Тошке, а она не берет трубку. Я волнуюсь за нее, но одна ехать туда боюсь, вдруг случилось что-нибудь ужасное? Ру-удик… - протянула она просительно.
        - Ясно, - меланхолично вздохнул он, прощаясь с такой естественной и обожаемой потребностью, как сон, теперь о подушке и кровати придется забыть до позднего вечера. - Ты хочешь, чтоб я приехал и мы отправились к Тошке? Собираюсь и еду.
        - А дома что скажешь? - озаботилась Ия.
        - Какая разница? Короче, жди.
        К тому времени он уже был внизу, кинул трубку на диван, потер лицо ладонями, затем провел растопыренными пальцами по волосам, дабы пробудить спящие мозги и сообразить, с чего начать сборы. Напольные часы пробили два раза, кстати, дом набит ими - большими и маленькими, это напоминание о быстротечном времени, которое нужно беречь, а не бездумно тратить.
        Рудольф метнулся в гардеробную, взял джинсы, свитер, туфли и куртку, задумался, вычисляя время, которое предстоит затратить на поездку. Наверняка в этой же одежде придется и на работу отправиться, а он всегда являлся живым примером для подчиненных, требуя и от них официозного стиля: костюм, рубашка, галстук. Но сейчас удобства превыше капризов, да и в офисном кабинете у него висит костюм на непредвиденный случай, Рудольф начал одеваться.
        Заскрипела дверь, послышались легкие шаги, но он не поднял голову, чтобы посмотреть, кто идет. Кто может идти: она, жена. Звонила любимая женщина, поэтому отказать ей он не мог, к тому же побыть с ней несколько часов - это праздник, который Рудольф надеялся узаконить в недалеком будущем. А по лестнице спускалась давно нелюбимая женщина, она об этом еще не знает, но он подозревал, что догадывается, если же не догадывается, тогда у Олеськи интеллекта на копейку, а интуиция в минусе. Именно на семью Рудольф зря тратит драгоценное время, не все в этом мире легко дается.
        - Куда ты ночью? - задала она идиотский вопрос.
        - К любовнице, - получила такой же идиотский ответ, зато правдивый, но Олеся не поверила:
        - А серьезно?
        - Считаешь, меня посмели бы вызвать среди ночи без серьезных причин? - раздраженно бросил Рудольф, затягивая «липучки» на туфлях.
        Собственно, его раздражение Олеся оправдала: кому понравится, когда не дают спать? Она жена понятливая, не упрекнув дорогого и любимого мужа за такой тон, спросила:
        - За тобой приедут?
        - Нет, поеду на своей машине.
        - Тогда иду варить тебе кофе.
        Как же его тошнит от ее заботы, самоотдачи, преданности, любви, как весь этот семейный очаг вместе с долбаным счастьем его достал - между прочим, очагом еще называют заболевание, центр землетрясения, пожар. В общем, это слово несет отрицательный заряд. Тошнит и от приторно-сладких губок с глазками, вопросительно приподнятых почти бесцветных бровей, естественного румянца и кудряшек вокруг кукольной мордашки.
        - Обойдусь, иди спать, - буркнул Рудольф.
        - Как это обойдешься? - не сдалась Олеся. - Все нормальные люди спят, а тебе за руль предстоит сесть, кофе хотя бы взбодрит. Не спорь, десять минут ничего не решат.
        Он смотрел ей в спину исподлобья, разминая пальцы, будто им чего-то не хватало, и раздумывал, как и когда сказать, а главное - что? У него не было повода придраться, предъявить претензии, хотя он искусно моделировал ситуации, провоцируя жену вспылить, высказать упреки, защитить свое «я». Любой значимости скандал (даже ничтожный) он использовал бы в свою пользу, развил бы его, раздул и тем самым получил бы право обрести собственную свободу. Но Олеська не давала повода, не поддавалась на провокации, на все его хамские выпады у нее не было заготовлено извинение, хотя он ни разу не додумался попросить прощения: он много работает, ему тяжело, он устал. А без повода как-то трудно с ней порвать, ведь, по большому счету, Олеся ничего плохого ему не сделала, к тому же четырнадцать лет из жизни не вычеркнешь, просто за эти годы жена Рудольфу осточертела.
        - Вот твой кофе.
        Перед носом Рудольфа появился небольшой поднос с чашкой на блюдце. Она знает, сколько сахара класть, какой крепости кофе он любит, наверняка успела остудить его до нужной температуры. С внутренним стоном, к счастью, не прорвавшимся наружу, он взял чашку и начал пить, обжигая рот, дабы покончить с этой процедурой в считаные секунды.
        - Может быть, бутерброд? - предложила Олеся.
        - Ну, кто ест в два часа ночи? - недовольно фыркнул он.
        Недовольство дома - это теперь его основная манера поведения, а жена ничего не замечает, ничего не чувствует. Толстокожая. И глупая. О, как Олеська глупа, невыносимо глупа, вся ее бессмысленная жизнь наполнена глупостью. Рудольф поставил недопитый кофе на поднос, подхватил с дивана телефон…
        - Права, ключи, деньги взял?
        Олеся всегда напоминает ему про мелочи, между тем он не страдает забывчивостью, но таким образом жена подчеркивает свою необходимость ему, что тоже выводит его из себя. Рудольф, ни слова не говоря, двинул в прихожую, взял кейс, но Олеся настигла его и там:
        - Платки забыл.
        Сунув ему два отутюженных носовых платка, она чмокнула его в щеку на прощание, не получив ответного и благодарного поцелуя. Нет, он не разлюбил ее, он никогда(!) не любил ее.
        Рудольф вылетел во двор и, когда шел к гаражу, мысленно ругал свою трусость и давал себе обещание, что сегодня вечером поставит Олеську перед фактом. Впрочем, такие обещания он дает каждый день, но обязательно что-то мешает воплотить их в жизнь, можно подумать, некая сила нарочно ставит ему препоны. Только когда выехал на улицу, Рудольф почувствовал себя вольготно.

2
        С Ией все по-другому. Одно присутствие ее в машине поднимает настроение, ночь уже не ночь, а начало нового дня, за которым видятся желанные перемены. Когда она рядом, Рудольф полон решимости и смелости, недавние терзания кажутся ему ерундой, не стоящей стольких мук. А почему, собственно, он должен мучиться в свои тридцать шесть? Это его жизнь, он вправе строить ее так, как хочет.
        А хочет он Ию, с ней у него много общего - она работает у Рудольфа заместителем по коммерческим вопросам. Звучит круто? Но Ия стоит того, хотя он рисковал, когда брал ее сразу на эту должность без многолетнего опыта работы по данной специальности. Увидел, поговорил и взял. Кстати, не прогадал, Ия действительно ценный кадр: умная, грамотная, креативная, а красивая - упасть и не встать. Вообще-то и он тоже не подкачал: высок, черноволос, черноглаз, харизматичен и успешен, - недаром же бабы виснут на нем. И он беззастенчиво пользовался мужским обаянием, больше тащился от себя, чем от бабья, но Ия расставила другие акценты. Сейчас Рудольф понимает, что спекся еще во время собеседования, потом три месяца накручивал вокруг нее педали, сужая круги, а секс случился на корпоративной пьянке в его же кабинете. Короче, ему пришлось потрудиться, добиваясь ее.
        Думал, страсть утолена, можно вернуться к привычному распорядку и ритму жизни без встрясок, как это происходило раньше после внезапных случек. Но через день появилась Ия, а он вновь ощутил непреодолимое желание целовать сладкие губы и лебединую шею, сжимать гибкое тело, видеть, как она в экстазе прикрывает глаза песочного цвета с черным ободком вокруг радужки и млеет, как рассыпаются ее лимонные волосы по шелковой зелени подушки. До конца рабочего дня Рудольф не дотерпел, отвез ее в гостиницу. С тех пор прошло полгода, влечение не ослабло, напротив, усилилось, на других женщин его не тянет, это означает, что выбор сделан, и окончательный. Мало того, в Рудольфе произошли перемены, он стал другим, а измененному человеку нужно и жизнь начать сначала, перечеркнув прошлое.
        - Сбавь скорость, мы подъезжаем, - сказала Ия, высунув свой прямой и тонкий носик из пушистого ворота-стойки.
        - Считаешь, мы не заметим машину твоей подруги? Дорога-то пустая.
        Она оделась, как и он, в джинсы и свитер, только ее свитер был из пушистой желтой пряжи, почти под цвет волос. Рудольф не выносил в быту желтизну, усматривая в данном колере безвкусицу и показуху, мол, нас окружает радость, выраженная в солнечном тоне. Олеська с маниакальным упорством обставляла себя барахлом желтых оттенков, несмотря на запрет мужа, за одно это ее убить мало. Но Ия в желтом свитере - это нежность, весеннее тепло, первоцвет на зеленой лужайке - совершенно другие ассоциации.
        Рудольф так и не сбавил скорость, он, как всегда, экономил время, это вошло у него в привычку. Сейчас найдут Викторию, возьмут на буксир ее колымагу, доставят по адресу и поедут на квартиру, которую он купил для встреч с Ией, а месяц назад она туда переехала, расставшись с мужем. Но у нее проблем меньше: детей нет, нет и общего имущества, которое бывшие супруги пилят при разводе, хищно клацая зубами, к тому же брачный стаж мизерный, всего два года.
        - Вот и дачи, - заметил он, притормозив. - Где же твоя Тошка?
        - Может, ей помогли добраться? - Ия тоже недоумевала. - Но почему она не позвонила мне? И на звонки не отвечает… Поехали к ней, я не успокоюсь, пока не увижу ее.
        - Показывай дорогу.
        Добравшись до участка, Рудольф заглушил мотор и остался в машине, полагая, что Ия надолго не задержится. Поскольку ни в одном домике не светились окошки, а фонарный столб возвышался далековато, он не погасил фары. Ия увидела, что навесного замка на воротах нет, и обрадованно сообщила:
        - Тошка дома!
        Ну и отлично. Рудольф развалился в кресле, прикрыл веки, размечтавшись, как сейчас они отправятся на квартиру и остаток ночи проведут за приятнейшим занятием.
        Домишко был маленький, одноэтажный, но пригодный для жилья, а не садовый сарай, предназначенный для хранения урожая и ночевки в летний период. В нем четыре крошечные комнатушки, одна из них кухня и одновременно столовая, именно там Виктория оставляла гореть свет на ночь, но это окно сейчас чернело беспросветностью.
        Несколько раз Ия постучала в дверь, потом, зная, в какой комнате спит Виктория, настойчиво колотила по стеклу, которое откликнулось дребезжанием - рамы-то старые, стекла в них держатся непрочно. Не получив в ответ ни звука, она осмотрела окно и недоуменно пожала плечами. Дело в том, что Виктория на ночь в спальне оставляет открытой форточку, причем в любое время года, сейчас форточка закрыта. Ия вернулась к машине и попросила Рудольфа:
        - Достань, пожалуйста, телефон из сумочки. Ничего не пойму: такое ощущение, будто ее нет дома.
        - Может, правда нет?
        - Но ворота открыты! - возразила Ия, набирая номер подруги. - А они закрываются на цепь, которая фиксируется амбарным замком… Я подойду к окнам и послушаю, если Тошка в доме, услышу мобильник, мало ли что могло случиться.
        Он выбрался из машины, поежился - было свежо. К тому времени Ия уже стояла у дома и прислушивалась, надеясь уловить звуки мобильного Виктории. Рудольф зашел на участок, огляделся, и его осенило:
        - А если она еще утром забыла закрыть ворота?
        - Виктоша никогда и ничего не забывает. Я к тому окну подойду. - Ия свернула за угол, и оттуда раздался ее голос: - И куда бы она делась с дороги? Допустим, ей кто-то помог починить машину, куда она поехала бы? Либо ко мне, либо сюда. Сюда ближе… Ой, в голову лезет всякая дрянь.
        Рудольф шел на ее голос, да вдруг приостановился, не понимая, откуда идет слабый звук мелодии. Слишком коротко она прозвучала, внезапно оборвалась, и он крикнул:
        - Ну-ка, вызови Викторию еще разок.
        - А что? - выглянула из-за угла Ия.
        - Кажется, я слышал мелодию, если это не радио или музыкальный центр где-то поблизости, то… Звони!
        Ия нажала на кнопку мобильника, направилась к нему, оступилась и едва не упала, ибо внимание ее было сосредоточено на Рудольфе, который поднял руку: мол, тише. Она застыла на месте, но ничего не слышала. Зато он услышал, сделал на звук шаг, второй, потом указал на гараж:
        - Если не ошибаюсь, из этой коробки…
        Он не договорил, кинулся к гаражу, попытался открыть ворота, да не тут-то было. На земле лежало кривое бревно, оно подпирало створки. Рудольф приподнял его, оттащил в сторону и распахнул сначала одну створку, затем другую, из гаража хлынула волна выхлопных газов.
        - Принеси фонарь, он в багажнике, - бросил Рудольф.
        Понимая, что медлить нельзя ни секунды, он, натянув на нос ворот свитера, ринулся внутрь. Рудольф ощупал руками автомобиль, дверца со стороны водителя была приоткрыта, он распахнул ее, в этот миг ударил сбоку яркий луч, Ия нервно спросила:
        - Она в машине?
        - Вызывай «Скорую»!
        Рудольф вытащил из салона бесчувственное тело Виктории, поднял на руки и вынес на воздух. Она была щуплая, невысокая, похожая на мальчика-подростка, а оказалась весьма тяжелой. Рудольф отнес ее подальше от гаража, уложил прямо на землю, пощупал пульс на шее, потом наклонился и послушал грудь, но стука сердца не услышал. Она не дышала.
        - Еле объяснила, куда ехать, надо бы их встретить… - произнесла Ия, присев рядом. - Что с ней, Рудик?
        - Угорела.
        - И что теперь? Она жива?
        Рудольф неразборчиво что-то произнес, покачав головой и от растерянности потирая бедра. Но Ия поняла, непроизвольно вскрикнула, мелко-мелко задрожала, но холод здесь был ни при чем. Приподнявшись, Рудольф взял Ию за плечи, притянул к себе, коснувшись лбом ее лба. Между ними лежала бездыханная Виктоша, как немой укор: мол, вы-то живы, а я тут валяюсь, неужели ничего не сделаете для меня? А ведь она в их романе не последнюю роль сыграла.
        - Попробуем сделать искусственное дыхание, - сказал он, ему очень хотелось утешить Ию. - Но, думаю, это бесполезно, выхлопные газы…
        - Рудик, умоляю…
        Ия заплакала. Конечно, столкнувшись с такой нелепой смертью, трудно поверить, что помочь уже нельзя. Ведь неизвестно, когда смерть наступила, вдруг минуту назад, может быть, есть надежда? Рудольф снял куртку, отдал Ие, сдвинул рукава свитера к локтям и приступил…
        Жанна впустила сестру в квартиру, шикнув:
        - Тихо, Глеб недавно заснул, он с ночной смены.
        Сестры обнялись, суетливо расцеловались, после чего Санька подняла два тяжелых баула и шепотом спросила:
        - Здесь подарки, а тут мои вещи, куда их нести?
        - Вещи в комнату, оставь пока, потом разберешь. А это что?
        - Продукты.
        - Тогда на кухню. Ну и тяжесть. Зачем столько-то?
        А что еще могут передать родители, промышляющие подсобным хозяйством? Только натурпродукт без химии, пестицидов и прочей дряни. Санька вынимала из баула стеклянные банки, завернутые в газеты, чтоб не побились, пакеты, и отдавала сестре:
        - Сало, дед соломой коптил. Это мясо, залитое смальцем. Вот окорок, дед солил… Это колбаса домашняя, не бойся, не пропала, тоже в смальце. Курица копченая. А в бидоне яйца.
        - Ужас, как ты все это дотащила? - поражалась Жанна.
        - Не все. Я хоть и взяла такси, но сумку с яблоками и грушами в камере хранения оставила, к сожалению, у меня две руки, а таксомоторы аж на площади.
        - Почему не сообщила точное время, когда приезжаешь? Глеб встретил бы…
        - Сама, как видишь, справилась.
        Да, Санька такая: лишний раз не попросит об одолжении, не станет утруждать кого бы то ни было, самостоятельная с пеленок. Переправляя продукты в холодильник, а места там оказалось недостаточно, Жанна поглядывала на младшую сестру с интересом, оценивая изменения, которые произошли за два года - именно столько они не виделись. Сейчас на разъезды особо не потратишься, дорого, если б они оба работали, было бы проще, но пашет один Глеб.
        - Ты изменилась, - заметила она. - Серьезной стала, деловитой и… взрослой. Очень взрослой. Не пугайся, я же не сказала: постарела.
        - Я не пугаюсь. С мужиками работала, вот и повзрослела, - улыбнулась Санька. - С ними надо себя правильно поставить, мне это удалось, они даже матом ругались очень редко.
        - Достижение, - усмехнулась Жанна. - Почему замуж не вышла, находясь среди такого цветника?
        - Не берут, - фыркнула Санька. Кажется, она легкомысленно относится к своему незамужнему положению, хотя находится на критической отметке, двадцатичетырехлетний возраст не предполагает множества женихов. - А вы почему до сих пор не расписались? Пять лет - достаточный срок, чтоб определиться.
        Осекшись, Жанна присела на табуретку, но ведь сама бестактно полезла в ее душу, наверняка затронув болезненную тему, вот и получила такой же встречный вопрос. Однако Санька спросила без задней мысли, хитрить и подначивать она не умеет, следовательно, заслуживает правдивого ответа, поэтому Жанна честно сказала:
        - Я не хочу. Да, я. Семья - это когда дети, а у меня не получается… Не хочу сковывать Глеба штампом. Если и на этот раз не получится, сама предложу расстаться. Ему уже тридцать шесть, у него давно появилась потребность стать отцом, а я его слишком люблю, чтоб лишить этой радости…
        - Так ты в положении? - обрадовалась Санька.
        - Я бы сказала, опять, - далеко не радостно вздохнула Жанна. - Почти четыре месяца. Как я рада, что ты приехала, теперь спокойно лягу на сохранение, а на тебя взвалю хозяйственный воз, уж извини.
        - Запросто! Обещаю сохранять тебя до самых родов. Мне бы только на работу устроиться, на вашей шее сидеть я не намерена.
        Обе вздрогнули от неожиданности, в их тесный кружок шумно влился Глеб и сгреб Саньку в охапку:
        - А я гадаю, кто это шушукается? Мы ждем, когда она сообщит о приезде… Кстати! Теща передала зятю презент собственного изготовления?
        - Конечно! - Санька вырвалась из его объятий. - Сейчас принесу.
        Через несколько секунд она вернулась, поставив на стол две бутылки «огнетушителя». Жанна недовольно поморщилась, а Глеб восторженно принял подарок, одну бутыль оставил, уселся и командным голосом рявкнул, тем самым отсекая всяческие протесты со стороны Жанны:
        - Жена, где рюмки? Тебе нельзя, а мы с Санькой…
        - А я не пью, - заявила гостья. - Ты забыл, я же от кваса пьянею.
        - Жаль. Ну, мне больше достанется. - Он поднял полную рюмку, посмотрел на свет и остался доволен: - Как слеза! Главное, ядов, вредящих здоровью, ни капли нет. Это я говорю для тех, кто мечет из глаз молнии, - он покосился на Жанну. - За вас, мои красавицы!
        Глеб нисколько не преувеличил, девчонки были породистые, как скаковые лошадки, но при всем при том, как говорится, на любителя. Так ведь любая красота - понятие растяжимое, посему не всех в общепризнанном эталоне она трогает, имеются и другие предпочтения. Жанну и Саньку Глеб считал красавицами, а что?!
        Обе крупные, в идеальной форме (с мужской точки зрения), во всяком случае, не надо при помощи лупы искать грудь, у девчонок все на своих законных местах. И лицами схожи: губы алые без помады, выпуклые и резко очерченные, глаза у обеих цвета корицы, ресницы и брови черные, лбы высокие, русые волосы густые. Стоит взглянуть на них, и сразу понимаешь: это родные сестры, но при всей схожести они абсолютно разные.
        Дело даже не в прическе. У Саньки длинная стрижка «в свободном полете», то есть волосы как бы взбиты, пряди небрежно уложены, отчего широкоскулое лицо с крупными чертами выглядит дерзким. У Жанны, наоборот, волосы зачесаны назад без всякой челки, поэтому тот же овал лица смотрится более женственным. Да и сама она мягкая, несколько безвольная, но далека от воплощения мужских грез: чтоб жена была не больно языкастой, не напоминала электропилу, основную часть жизни проводила на кухне и мужа обожала. Мужа она обожает, на кухне разве что не спит, а покомандовать любит и пилит его изредка.
        Санька тоже явно не из отары покорных овечек, однако понимаешь это, когда узнаешь ее поближе или в определенных обстоятельствах. Многие спокойной девушке приписывают нордический характер и не подозревают, что она упряма, решительна, строптива, не боится рисковать и себя очень уважает.
        Глеб с наслаждением закусывал окороком и слушал жизнеописание в формате Тмутаракани, жутко неинтересное, потому что банальное. Санька, приехавшая искать место под солнцем, еще не знала, что Тмутаракань мало чем отличается от города-миллионщика, жизненные принципы-то везде одни и те же.
        А она по-хорошему завидовала Жанне, у нее же есть Глеб - большой, добрый и любящий, надежный. Бывают люди, которым безраздельно доверяешь, посмотришь - вроде бы ничего особенного в них нет, обычное лицо, каких тысячи, но выделяешь только таких, как Глеб. Однако Саньке не понравился настрой Жанны, он встревожил ее. Нет, нет, теперь младшая сестра будет рядом и заставит ребенка родиться, иначе Жанна сделает несчастной себя и Глеба, а они этого не заслуживают.

3
        Планы Рудольфа полетели в тартарары. Особенно обидно стало, когда небо посветлело, а конца выяснениям не было видно.
        Врачи вызвали полицию, мол, так надо, ибо смерть наступила при невыясненных обстоятельствах, пусть те, кому положено, выясняют, сама ли женщина погибла, или ей помогли. Господа полицейские появились, и началось!
        На Рудольфа наехали: как посмели вытащить труп на улицу! У того поначалу челюсть отвисла, поэтому на идиотскую претензию, противоречащую общечеловеческой морали, он не в состоянии был дать отпор. Увидев потрясенную физиономию Рудольфа, зареванная Ия чуть не с кулаками кинулась на тупорылого типа при исполнении:
        - По-вашему, мы не должны были пытаться спасти Викторию? А если б на ее месте оказались ваша жена, дочь, мать? Вы бы спокойно ждали, когда она окончательно умрет в этой газовой камере?
        - Ия, успокойся. - Рудольф обхватил ее руками и крепко прижал к себе, но она в ярости вырывалась:
        - Нет, пусть ответят! Вы бросили б друзей умирать? Мы вытащили ее, потому что надеялись… потому что не знали… хотели…
        И море слез выдала, искренне горюя.
        - Ну, все, все, - крепче прижал ее к себе Рудольф. - Ия, мы с тобой сделали то, что сделал бы каждый на нашем месте, успокойся.
        Мало-помалу она перестала рыдать, обняла его за шею, так они и стояли, пока эксперты осматривали труп и гараж.
        Труп… Виктория не старуха, не болела, курить бросила, не пила, еще днем Ия обедала с ней в кафе, и вдруг она уже никто, тело, которому не удалось вернуть дыхание, а значит, жизнь. За короткий отрезок времени смерть успела изменить лицо Виктоши своею беспощадной рукой и нанести специфические отметины, которые не позволят ошибиться, принять труп за живого человека. На это было страшно смотреть, поэтому Ия спрятала лицо на груди Рудольфа.
        Некоторое время спустя старший группы отозвал его, но Рудольф сначала отвел Ию в машину, после чего мужчины уселись на ступеньки крыльца. Второй полицейский пристроился рядом, уложил на колени папку с чистыми листами, приготовился записывать.
        - Рассказывайте, как и почему вы здесь оказались, как обнаружили труп, - тягуче выговорил старший группы.
        Рудольф умел излагать лаконично и в достаточной степени убедительно, чтобы стражи порядка не стали пытать его дополнительными вопросами. В сущности, картина была ясна, ведь следов насильственной смерти не обнаружено. Это не первая и не последняя смерть в автомобиле, двигатель которого работает в гараже, хотя автолюбителям должно быть известно, какую опасность представляют выхлопные газы в закрытом помещении. Выходит, грамотных много, а знаний мало. К тому же спозаранок у старшего группы не очень-то голова варила, чтобы задуматься над нелепостью этой смерти.
        - Весной тоже было два трупа в гараже, - сказал молодой человек, записывающий показания Рудольфа. - Мужик с бабой не нашли другого места, где заняться сексом. Оба насладились, видимо, решили отдохнуть, задремали и не проснулись. Сын мужика обнаружил трупы, а жена отказывалась его хоронить, обиделась на покойника за измену.
        Рудольфу были глубоко безразличны угоревшие любовники, он чертовски устал, как-никак трудился долго, пытаясь оживить Викторию, а шел уже восьмой час утра, и он мечтал поскорее сесть в машину да укатить отсюда.
        - Прочтите и распишитесь, - сказал старший группы, зевнув. - И позовите вашу жену…
        - Прошу вас, не сегодня, - запротестовал Рудольф. - Вы же видели, в каком она состоянии. Это произошло неожиданно очень… Обещаю привезти ее в райотдел, когда она хотя бы немного придет в себя.
        Он начал читать, плохо разбирая чужой почерк, в это время к ним подошел сухощавый мужчина в дымчатых очках, как понял Рудольф, один из экспертов, во всяком случае, на его долю выпала большая часть работы:
        - Как будто все чисто, но…
        - Что - но? - насторожился старший группы, усмотрев за недосказанностью сомнения по поводу «чистоты» смерти.
        - Никак не могу понять, зачем она осталась в гараже.
        - Действительно, - встрепенулся Рудольф, не заостривший внимания раньше на этой странности. - Она же домой приехала…
        - Ворота открываются наружу, - рассуждал криминалист, - значит, девушка заехала в гараж, вышла из машины, не заглушив двигатель, и прикрыла ворота. Затем она вернулась обратно в салон и, получается, ждала смерти. - Он обратился к Рудольфу: - Когда вы приехали, двигатель еще работал?
        - Нет, - ответил тот. - Думаю, заглох перед самым нашим приездом, потому что когда мы открыли гараж, то, стоя на воздухе, чуть не задохнулись от выхлопных газов.
        - А как вы догадались заглянуть в гараж?
        - Ия звонила Виктории, хотела убедиться, что она дома, раз уж мы приехали. А я стоял возле гаража и услышал ответный слабый сигнал. Кстати, дверца машины была приоткрыта.
        - А на каком месте она сидела?
        - За рулем. На водительском.
        - Самоубийство, - тягостно вздохнул старший группы.
        Самоубийство хуже несчастного случая. Предсмертной записки с известным текстом «В моей смерти прошу никого не винить» не нашли, стало быть, предстоит покопаться. Как правило, доказать, что человека довели до суицида, крайне сложно, практически невозможно, но потратить силы и время придется, потому и затосковал старший группы. Однако криминалиста в дымчатых очках что-то не устраивало в этой версии, он пристал к Рудольфу:
        - А лично у вас какая идея возникла насчет смерти девушки? Ведь ваша жена - ее подруга, она, наверное, успела поделиться с вами соображениями, пока вы ждали нас?
        - Да какие там соображения, - вяло отмахнулся Рудольф. - До приезда «Скорой» мы пытались оживить Викторию, потом врач констатировал смерть, у Ии началась истерика… сами понимаете. И у меня идей никаких не возникло… хотя… хотя…
        - Вам что-то показалось странным? Что?
        Рудольф припомнил, как открывал ворота гаража, ведь именно тогда появился некий раздражитель. Да-да, что-то ему мешало… Пришлось детально восстановить в памяти каждый шаг, и он вспомнил:
        - Бревно. Вон оно лежит, я его отодвинул…
        - Отодвинули? - заинтересовался криминалист. - Почему вы его отодвигали?
        А ведь этот кривой ствол многое объясняет, и Рудольф встал и пошел к нему, дабы наглядно показать, как он лежал, одновременно рассказывая:
        - Я услышал сигнал мобильника и кинулся открывать гараж, взялся за ручки створок, но мне что-то помешало. Я сразу почувствовал: ворота не заперты, а помеха внизу. Ею оказалось это бревно, оно лежало…
        От волнения Рудольф не мог подобрать нужные слова, изобразил руками, разводя их в стороны и сводя вместе. Эту пантомиму перевел на русский язык криминалист:
        - Поперек.
        - Да! - прищелкнул пальцами Рудольф. - Я его отодвинул. Мне кажется, оно по какой-то причине упало и придавило ворота. Виктория просто не смогла их открыть, села в машину погреться и…
        Криминалист походил вокруг бревна, почесывая подбородок и посматривая на гараж, кажется, в рассказе свидетеля его что-то не устраивало. Рудольф следил за его глазами и понял - что упасть стволу было неоткуда, а у входа в гараж все возможные подсказки оказались затоптаны.
        - Может, с крыши? - неуверенно предположил он.
        - Маловероятно, - сказал криминалист. - Крыша плоская. И еще: чтоб упасть, бревно должно было лежать на самом краю, практически свешиваясь искривленной серединой. Тогда от удара ворот, может быть, и упало бы… Но какой же дурак положит увесистую дубину над своей головой? К тому же она мешала бы закрывать и открывать гараж.
        Вопрос остался открытым, а нужно было вычислить точно, откуда взялось бревно, поэтому криминалист изучил гараж со всех сторон, нашел отметину в земле, выпятил губу. Понятно: ствол стоял на углу гаража. Криминалист присел перед вмятиной, она его очень заинтересовала, тем более что рядом с этой вмятиной была другая, по которой несложно было вообразить траекторию падения. Криминалист сделал несколько снимков этого участка земли, потом попросил помочь поставить бревно, как оно должно было бы стоять, после чего аккуратно опустил его по вмятине на землю и покачал головой:
        - Упасть, как вы говорили, и подпереть ворота оно не могло.
        - Но я его сам убирал, - возразил Рудольф. - Бревно лежало вплотную к воротам.
        Криминалист потребовал уложить ствол, как показал свидетель, сам же перед этим зашел в гараж, закрыв створки. Уложили. Несколько толчков изнутри по воротам и - эксперт вышел на свободу.
        - Я не прикладывал силы, чтоб открыть створки, - сказал криминалист. - Значит, Виктория могла выйти, толкнув ворота, но не вышла.
        - Что ты хочешь сказать? - возмутился старший. Возмутился именно потому, что понял наконец, к чему ведет коллега.
        - Заводи уголовное дело, это не несчастный случай и не суицид.
        - Ее что, убили?! - вытаращился Рудольф.
        Криминалист развел руками, дескать, другой версией здесь и не пахнет, потом подкрепил жест словами:
        - А как вы думаете, она могла закрыть сама себя, подперев ворота снаружи стволом дерева? Это первое. Второе, я уже говорил: выйти из гаража для нее не составило бы большой проблемы, она бы вышла, если б была в сознании.
        - В сознании? - недоумевал Рудольф. - То есть?
        - Она находилась в бессознательном состоянии, - пояснил старший. - Не исключено, что ее отравили, потом посадили в машину.
        - Травили или нет, покажет вскрытие, но, определенно, что-то с ней сделали, - убежденно сказал криминалист. - Мне кажется, убийца пытался сымитировать несчастный случай. Думаю, он надеялся, что труп обнаружат не скоро. Если б ее подруга Ия приехала через пару дней, она, увидев бревно, подпирающее ворота гаража, не заглянула бы в него, батарея в мобильнике разрядилась бы, и неизвестно, через какое время нашли бы девушку.
        Рудольф с некоторым облегчением отъехал от злополучной дачи, тяжкое это дело - обнаружить труп знакомой, хотя Викторию он знал всего ничего, однако мнение о ней успел составить. Славная она была, во всех отношениях приятный человек, обычно подобные люди пользуются доверием окружающих, такие на сегодняшний день штучный товар. Один недостаток она имела - весьма скромную внешность пацанки. Может быть, поэтому Виктория не вышла замуж, а ей недавно исполнилось тридцать четыре. Да где ж ей тягаться с красотками, отбирающими у скромниц потенциальных женихов? Мужчины вначале видят картинку и только потом заглядывают за нее.
        Он покосился на Ию - бледная, поникшая. После того как возникло предположение, что Тошку кто-то умертвил в газовой камере, старший группы снова рвался допросить Ию, но Рудольфу и на этот раз удалось уговорить его повременить. Надо бы ей сказать…
        - Как ты? - поинтересовался он.
        - Не спрашивай, - пробормотала Ия, у нее задрожали губы. - Не могу поверить… какая-то дурацкая смерть… Знаешь, до сегодняшнего дня мне казалось, что я и мои друзья, которых я люблю, никогда не умрут, что мы вечные. Ну, почему она? И почему так? Тошка была аккуратной, педантичной, никогда ничего не забывала. Как она попалась так нелепо?
        - Попалась? Это правда, она действительно попалась.
        - Не понимаю, ты о чем? Тебе стало что-то известно?
        - Не буду скрывать… Короче, возникла версия, что это не несчастный случай.
        Ия почти лежала в кресле, но после фразы Рудольфа она выпрямилась, заглянула ему в лицо и обеспокоенно спросила:
        - Не несчастный? Только не говори, что им… - указала она пальцем назад, имея в виду стражей порядка, - пришла в голову безумная идея, будто Тошке подстроили смерть.
        - Видишь, и тебе то же самое пришло в голову.
        - Что, это правда?! Они считают, будто Тошку…
        Даже выговорить «убили» было жутко, страшно. Обычно это слово где-то там в телеке остается, за сухими новостными сводками, кажется, что это происходит на другой планете, на худой конец, в другой стране. В какой-то мере к словам «убийство»,
«убили» люди привыкли, ибо упоминаются они все чаще и чаще, тем не менее они не доходят полностью до сознания.
        - Ну, похоже, похоже. - И Рудольфу не давались эти чуждые слова, их, конечно, придется произнести, но сначала нужно к ним привыкнуть.
        - Кто? За что? - растерялась Ия. - Нет, невозможно. Тошка… она же никому не причиняла зла.
        - Значит, кому-то помешала. Ты же не находилась с ней двадцать четыре часа в сутки, следовательно, всего знать не можешь.
        Молчание Ии не означало согласие, но, прежде чем возражать, она проанализировала свои последние встречи с Викторией. Они были ближайшими подругами с детства, а длительная дружба нередко перерастает в родственную связь, когда люди друг друга чувствуют на подсознательном уровне. Последний пример: Ия места себе не находила после звонка Виктории, поэтому решилась позвонить Рудольфу и отправиться за город, а она никогда не звонила ему, если он находился дома. Что, как не подсознание (ну, пусть интуиция), руководило ею?
        Если б у Виктории возникли проблемы, то первой об этом узнала бы Ия, но ничто ее не насторожило. Разве не заметила бы она натянутость, спад в настроении, затуманенный грустью взгляд, какой бывает у людей, отягощенных заботами, тем более смертельной опасностью? Что-то же должно было стать предвестником убийства? Или Виктория этого не чувствовала? Быть того не может. Теперь у Ии нашлись аргументы:
        - Я, конечно, не находилась с ней все двадцать четыре часа, но, поверь, знаю ее как себя. С сомнительными личностями она не водилась, тайн никаких не знала, свидетельницей преступлений не являлась, иначе я была бы в курсе. Тошка всегда советовалась со мной, прежде чем что-то сделать. Нет, Рудик, я бы знала, если б она куда-то вляпалась.
        - Тем не менее. Сначала опера думали, что это несчастный случай или самоубийство…
        - Самоубийство исключено, - категорично заявила Ия. - Тошка выплатила кредит за машину и собирала документы, чтобы взять очередной кредит и купить эту проклятую дачу.
        - Но и на несчастный случай ее смерть не тянет, ей помогли расстаться с этим светом, значит, причина есть. И причина серьезная. Мы сейчас до нее не докопаемся, но будет следствие, думаю, полиция разберется. А у меня есть предложение: едем к тебе и устраиваем себе выходной… пару выходных. М?
        Ия порывисто обняла его, что являлось согласием. Да и какая сегодня работа, после бессонной ночи и страшного события?

4
        Тепло, солнечно, безветренно, и все же это осень, в парковой зоне она особенно остро ощущалась. Желтизна лишь слегка подкрасила края листьев, но солнце уже залило все вокруг янтарным цветом - это цвет осени, цвет грусти и напоминание: век стал короче на один год.
        У Олеси годичный цикл завершала именно осень, а не последний день декабря, наверно, потому что период угасания заставляет вглядеться в себя, подвести итог: а что во мне изменилось? И каждый раз находится новая мелочь, которая неизбежно старит, правда, по чуть-чуть, почти неприметно. Немножко глазки потухли, при улыбке появляются тонкие «гусиные лапки», чуточку кожа подсохла, щечки стали не столь свежи - мелочи, да? Но когда их собирается много, то те, с кем ты давно не виделась, замечают изменения не в степени «чуть-чуть», а гуртом и ахают: «А помнишь, какими мы были…» Не помнит! Не хочет она помнить! Потому что чудится, будто все осталось, как во времена непорочной юности, только это не так, тридцать шесть, извините, не шестнадцать. Прибила бы всех, кто обожает воспоминания.
        На пятачке открытого кафе Олеся выбрала столик, села, рассеянно осмотрелась и, не заметив ни одного знакомого лица, закурила. Да, она покуривает, если никто не видит. Привычка укоренилась с десятого класса, когда они с девчонками прятались от учителей и родителей, потом обливали себя дешевыми духами, чтоб те не учуяли запах табака. Но сейчас кто вправе запретить ей курить? Никто. Это игра с самой собой в запретный плод, ведь, когда все можно, не хватает как раз чего-то непозволительного.
        - Привет, зачем звала?
        - Здравствуй, Глеб, - улыбнулась Олеся.
        Смотрела она на него, как в зеркало, и видела собственное отражение. Он переменился: заматерел, раздался в плечах, черты лица огрубели, ранняя седина подбелила виски, точь-в-точь как листья, легонько подкрашенные золотом нынешней осенью. Только глаза остались молодыми, такими же прозрачными и магнетическими, но в них появились колючки. В общем, натуральный мужик, причем от сохи, значит, здоровый по всем показателям - что физически, что морально. Неужели и Олеся выглядит теткой? Она полагала, что лет десять может скинуть с чистой совестью, но на одноклассников посмотрит и - впадает в уныние.
        - Олеся, ты где? - усмехнулся Глеб.
        - Извини, задумалась, глядя на тебя. Давно не виделись… Сколько лет, не помнишь?
        - Не помню.
        - А живем в одном городе, - вздохнула она.
        Глеб не поддался ностальгическим воспоминаниям и, положив локти на стол и подавшись к ней, спросил:
        - Что случилось? Чего тебе вздумалось назначить мне свидание?
        От него требовать любезности бесполезно, он до неприличия прямолинеен, тем не менее подобные Глебу мужчины безумно нравятся женщинам всех возрастов. Они олицетворяют собой ту стену, к которой хочется прислониться, а еще в них не чувствуется порчи. Опять же несовершенство мира налицо: крепких стен все меньше и меньше, а число желающих прислониться к ним неукоснительно растет. Олеся набрала в грудь воздуха, словно готовясь пожаловаться на свою ужасающе безбедную жизнь, во всяком случае, брови ее сошлись на переносице в страдальческой гримасе, но вдруг вышла из образа страдалицы:
        - Выпьешь чего-нибудь? Я угощаю…
        - За рулем не пью. К делу, Олеся.
        - А кофе?
        Ну и взгляд он ей послал, хуже только ненормативная лексика. Олеся потупилась, преодолевая порыв извиниться и уйти, и после короткой паузы с трудом выговорила:
        - Я, Глеб, виновата перед тобой…
        - Да брось ты, какая вина? Эй, - он прищелкнул пальцами, призывая официантку. - Минералки принеси. С газом.
        Миролюбивые нотки в его интонации придали Олесе смелости:
        - Нет-нет, моя вина есть, у меня это чувство не проходит… Ты ушел в армию, я обещала ждать тебя, но вышла замуж за Руди, а вы враждовали…
        Да, загудел он в доблестную на четвертом курсе, подозревал, что родители Олеськи подсуетились, у них знакомств - всем бы столько. Потом вернулся в институт и добил высшее образование, которое ему не пригодилось.
        - Когда это было? - вытаращился Глеб. Налив минералки в стакан, выпил и, взглянув на Олесю, пожалел ее: - Если тебе нужно мое прощение, я простил тебя давным-давно.
        - А Руди? - вскинула она на него молящие глаза. - Мне кажется, он тоже чувствует свою вину…
        - Мне от этого ни холодно, ни жарко, - пыхнул Глеб.
        - Значит, у тебя не прошло… Понимаю, ты из-за меня пострадал, но мы же достаточно повзрослели, чтоб оставить в прошлом обиды…
        Она мямлила, а у Глеба не хватило терпения выслушать до конца эту ахинею, тем более что речь зашла о Рудольфе.
        - Заблуждаешься, Олеся. Не ты причина моих бед в прошлом, а моя глупость, то есть доверчивость. И твой муж.
        - Но он же искренне хотел загладить свою вину, - заговорила с жаром Олеся, - взял тебя на работу, когда никто не брал…
        - По-твоему, я должен ему и тебе за это до конца дней своих в пояс кланяться?
        - Я хочу лишь примирения. Мне тяжело, Руди тоже, потому он нервный. Пойми, это же давит на нас… Он сейчас в отъезде, два дня назад уехал внезапно… ночью вызвали, - зачем-то отчитывалась она перед Глебом. - Но приедет завтра! И завтра… мы могли бы… вечерком встретиться у нас, посидеть, прийти к согла…
        Она осеклась на полуслове, не заметив ответного желания примириться в его глазах-колючках, к тому же он ее перебил, надо отдать ему должное, без враждебности:
        - Я не наступаю на грабли дважды. Олеся, мы не виделись несколько лет. Давай и в будущем не встречаться, ладно? И не подсылай ко мне своих инициативных подружек, Альке я обещал, что встречусь с тобой, но только для того, чтоб сказать: забудь обо мне навсегда. Живи спокойно, счастливо, а если я тебе мешаю своим существованием, то извини, тут уже ничего не поделаешь. Прощай, Олеся, желаю удачи. Альке привет.
        Прихватив недопитую бутылку минералки, он зашагал по аллее к выходу из парка, шел уверенно, твердой поступью. Говорят, одна походка может рассказать о человеке многое, но Олеся, не сводившая с него глаз, так и не поняла, каким же он стал. Глупости все это. Зато в процессе короткого диалога выработалось однозначное суждение: Глеб и раньше был максималистом, с тех пор ничего не изменилось, словно годы и неудачи не повлияли на его характер.
        Потеряв Глеба из виду, Олеся прикурила от зажигалки, которую тут же спрятала в боковом кармашке сумочки, застегнув его на молнию. И перевела взгляд на кусты, деревья, янтарные пятна на земле… Тоскливо как-то.
        На все вопросы следователя Ия отвечала - «нет…», «нет…», «нет…». После очередного ответа он затягивал паузу, на его непроницаемом лице обозначилось выражение скуки, кроме этого, казалось, что он не верит ей. Почему, собственно, не верит? А попробуй догадайся! Потому Ия, девушка неробкого десятка, и растерялась, долдонила слово «нет» все тише и тише, опустив ресницы, так как под его ледяным взглядом ощущала себя маленькой букашкой, которую эта махина раздавит не глядя.
        Наконец следователь выпустил из пальцев авторучку, шумно вдохнул, и Ия заподозрила, что надоела ему до смерти, одновременно появилась надежда: он сейчас разозлится и прогонит ее. Она побежала бы отсюда галопом.
        - Ну а другие слова вы знаете? - Не прогнал ее, а жаль.
        - Да.
        - Уже лучше. Как же так, гражданка? Вы ближайшая подруга Виктории, но по вашим ответам складывается впечатление, что у вас было шапочное знакомство.
        А вопросы какие? Склонна ли была Виктория к депрессиям? Касалась ли она в разговорах темы самоубийства? Имела ли близкого друга? Вступала ли в конфликты с коллегами и друзьями? Не была ли свидетельницей преступления? Не баловалась ли изредка наркотиками? И так далее. Как должна была отвечать Ия, если за Тошкой пороков не числилось, а сомнительных связей и подавно? Следователь не дождался от нее оправданий и сделал окончательный и примитивный вывод:
        - Выходит, вы ничего не знаете о своей подруге.
        Что за человек! Ему непременно нужна червоточина, в этом случае его знания будут полными?
        - Я знаю ее лучше кого бы то ни было, - произнесла первую длинную фразу Ия, но следователь не догадался, например, пошутить по этому поводу и тем самым разрядить напряженную атмосферу.
        - Ну и что вы можете рассказать по данному делу? - сухо спросил он на выдохе.
        То шумно вдыхает, то выдыхает, давая понять, что с тупицами работать - сущее наказание. Тупица, разумеется, она, а Ия привыкла к повышенному вниманию, восторгам, комплиментам. Какой бы ни был мужчина (низкий - высокий, толстый - тонкий, страшный - симпатичный), порисоваться перед интересной женщиной никто не откажется. Это первый мужик, причем нестарый, лет сорока, который не старался показать себя с выгодной стороны, скорей всего, он не имеет приятных сторон. Отношение следователя Ию задевало, если не оскорбляло - у нее окончательно пропало желание общаться с ним, поэтому она ответила кратко:
        - Для меня смерть Виктории - неожиданность. Необъяснимая.
        - И вы не знаете, кому выгодна ее смерть?
        - Нет. - Хм, снова «нет».
        - А ведь кто-то подпер ворота гаража, предварительно усыпив Викторию и оставив работать двигатель. Думаю, этому человеку она доверяла, а вы его или ее не знаете. Ну а с молодыми людьми она встречалась? Парень близкий был у нее?
        Ия чуть не произнесла «нет» - это слово будто запрограммировано, но вспомнила:
        - Олег. Не то чтобы… они пока только гуляли, в кафе сидели пару раз.
        - Фамилия?
        - Не знаю. Вы можете найти его по номеру телефона, номер в трубке Виктории…
        Он ввинчивал в Ию взгляд, ввинчивал… словно подозревал ее во всех смертных грехах. Оказалось, так и есть:
        - А вы где были до и после того, как она вам позвонила?
        - Дома.
        - Кто это подтвердит?
        Он правильно трактовал ее молчание: на показаниях она поставила точку. Еще с минуту следователь строчил авторучкой по листу бумаги, задал пару несущественных вопросов и отпустил. А Ия уже думала, что ей уготовано место в тюрьме, тем более страшилок о злостных правонарушителях из органов полным-полно. К машине Рудольфа она еле приползла на непослушных ногах, а когда забралась в салон, попросила его:
        - Поехали отсюда…
        Глеб включил зажигание, мягко тронул машину с места, а Санька подозрительно косилась на него, ее разбирало любопытство. Нет, она не экстрасенс, не угадает, лучше напрямую спросить, что она и сделала:
        - Кто та женщина, с которой ты сидел в кафе?
        - Хм, - ухмыльнулся Глеб беззлобно. - Следила за мной?
        - Еще чего, - фыркнула Санька. - Просто решила прогуляться по парку. Мне что, глаза надо было закрыть?
        - Иногда не мешает закрывать глаза. Это была моя первая любовь.
        - Красивая. - Таким тоном говорят о недостатках.
        - Тебя в ее тряпки наряди, и ты будешь смотреться в сто раз красивей, а она… да, была когда-то милой, обаятельной, отличницей! Мы дружили.
        От наблюдательной Саньки не ускользнула нежная тональность, да и улыбчивая физиономия Глеба навела ее на убийственную мысль:
        - Ты до сих пор тащишься от нее?
        - Глупости, - с той же улыбкой, будто впав в легкую эйфорию, сказал он. - С чего ты взяла?
        Саньку буквально подбросило от возмущения, что случалось редко. Ей стоило огромных усилий не заехать ему в ухо, а сидел он очень удобно - боком, однако она ограничилась словесной атакой:
        - Физия твоя стала совершенно бессовестной, когда ты заговорил о ней. И это при мне! Дома у него Жанна с животом, а в мечтах какая-то крыса! Пусть одетая в фирму, но крыса. Если узнаю, что ты обманываешь мою Жанку с этой… тебе не жить.
        Глеб удивленно взглянул на свояченицу, а та и впрямь разозлилась: щеки запылали, глаза гневно его буравили, брови сошлись в прямую линию. Он опомнился, поняв причину ее гнева, и поспешил разуверить девушку:
        - Я же сказал: был влюблен! А это прошедшее время, раз ты не знаешь. Выглядит она сейчас уставшей и… и жалкой. Мы с ней долго дружили, как понимаешь, не только целовались. Но когда я служил в армии, Олеся вышла замуж. Очень удачно вышла, муж у нее бизнесмен, правда, сволочь редкая. Наверное, ей тяжело с ним, но это ее выбор, стало быть, и проблемы ее. А я люблю Жанну, ни на кого твою сестру не променяю, так что не психуй понапрасну.
        - Правду говоришь? - не успокоилась Санька.
        - Мне что, землю есть? Тогда поедем за город, там она чище.
        - Землю? - скривилась она. - Не надо, я не садистка.
        - Значит, продолжим знакомиться с городом.
        Он подмигнул Саньке, после чего она сменила гнев на милость. Глеб умеет убеждать без стараний убедить, ему не нужно что-то там долго доказывать, ему веришь на слово, потому что есть более значимые вещи, чем клятвы и аргументы. Он наделен мистической убедительностью, наверное, если и солжет, в его устах ложь будет выглядеть чистейшей правдой.
        Ночь. Горел лишь ночник в форме кувшинки из прозрачного пластика - наследство от бабушки. В семидесятых годах прошлого века это была модная штучка, и сейчас моден кич той эпохи. За две статуэтки а-ля фарфор, которые тогда считались верхом мещанства и стоили копейки, Аля отвалила столько, что можно подумать, их собственноручно лепил какой-нибудь древний китайский мастер. Придать интерьеру шарм не удалось, статуэтки смотрелись эклектично, Аля переставляла их из комнаты в комнату, в конце концов они застряли в спальне, ведь сюда не каждый допускается.
        А его пустила, на кровать уложила, себя отдала. Она отдала бы ему хоть весь дом вместе с бабушкиным ночником и статуэтками, лишь бы он остался навсегда. Аля вела насыщенную жизнь: мужчин меняла, по странам ездила, тряпки покупала, не задумываясь о цене. Замуж не вышла потому, что не хотела связывать себя мужем и беби. Какие бебики, когда столько интересного в мире! Пирамиды майя, Ниагарский водопад, Тадж-Махал, горы Формозы, Лондон… Все видела, все попробовала. Так год за годом она откладывала создание семейного очага на потом, тем временем отец свил гнездышко для дочери в надежде, что в нем появятся внучата. И Аля надеялась: успею, еще не вечер.
        Не сразу она заметила, что домой возвращается все чаще одна, а когда заметила, удивилась: что за черт, где же обожатели-воздыхатели? Их просто не стало. Не то чтоб мало было, а вообще не стало. Куда это они делись как раз тогда, когда она созрела для замужества и бебиков? А все ушли в личные заботы: карьеру делали, семьями обзавелись, короче, ее бросили. Почему?! Тут-то мамина сестра с жестокостью завистливой гарпии и прошлась по ней катком:
        - К твоим годам некоторые успевают развестись парочку раз, а ты еще замужем не была. И в зеркало посмотрись. Твоя любовь к экзотической кухне отложилась во всех частях тела. Не спорю, полных женщин много, это не мешает им иметь мужей, только мужчины любят упругих, а не рыхлых. Ты же в тридцать пять (это было год назад), как подтаявший холодец, к тому же пропиталась насквозь саке, текилой, виски и ленью. Умерь свои запросы, перестань жрать и займись фитнесом.
        Тетку живьем на костре сжечь мало, но она выдала горькую правду: да, наступил тот самый вечер, который еще недавно был далеко за горизонтом. Вечер не в смысле старость, просто время ушло. Если и крутились вокруг Альки мужчинки, так это же плебейские блохи, подбирающиеся к папиному карману…
        Воспоминания взбудоражили ее, Аля повернулась на бок, подложила под щеку ладонь, чтоб подушка не мешала смотреть на свой, может быть, последний шанс - как это ни противно звучит. Света от ночника было слишком мало, чтобы видеть его целиком, но профиль выделялся, она не столько изучала, сколько его гипнотизировала: будь со мной, будь со мной. Аля поняла, что всю свою сознательную жизнь ждала именно такого человека, способного и умеющего разбудить ее атрофированное тело. Ее не покоробит, что и он может оказаться из серии плебейских блох, ищущих, чем поживиться, - пусть. Допустим, он хочет себя продать, намыкавшись по жизни, но она же не прочь купить, сделка как форма отношений не самый худший вариант, если честно следовать правилам.
        - Который час?
        А она думала, он спит. Аля потянулась к нему, прижала губы к его груди, потом к скуле, покрытой жесткой щетиной, в голове промелькнуло: зачем ему время? Он тоже потянулся, но в обратную сторону, просто взял с полки мобильник.
        - Половина второго, - сообщил.
        В следующий миг, отбросив одеяло, он сел и включил настольную лампу, Аля всполошилась:
        - Куда ты? Среди ночи?
        Вот, вот она - мужская харизма: он навалился на нее без разговоров, терзал грубыми ласками, а как раз напора и силы Альке всегда не хватало, хотя она не замечала за собой склонности к мазохизму. Наверное, не те кадры попадались. Но теперь у нее, как в том анекдоте про настоящих женщин: тигр в постели, в гараже не «Ягуар», тем не менее тачка супер, на плечах - выбирай хищника по вкусу в гардеробе. Четвертый должен быть осел, который все это оплачивает, но отца ослом назвать язык не повернется, он поворачивается у тетки, которая и прилепила к нему данное прозвище.
        К огорчению Альки, тигр одевался, у него же ночная смена, а для ее понимания, штатной бездельницы, это было недосягаемо: зачем какая-то работа среди ночи, когда заняться можно кое-чем приятней? Да хоть выспаться!
        - Кофе свари, - приказал он.
        Ну, кофе не борщ, к тому же это повод задержать тигра. Аля набросила халат и убежала на кухню, кофе варила собственноручно, а не в кофеварке, добавляя различные ингредиенты, дабы поразить его. Жаль, не утро, он получил бы кофе на подносе в постель, едва проснувшись.
        Ему - кофе, себе - виски, чтоб уснуть и сладко спать до полудня. Он пил, уткнув в чашку нос и распластав по столу локти, потом вдруг замер, вспомнив:
        - Мобилу забыл в спальне, принеси.
        Тигр продолжал отхлебывать из чашки горячий пряный кофе, навострив уши на удаляющиеся шаги Альки. Когда же воцарилась тишина, он, не торопясь, достал из нагрудного кармана рубашки небольшой пакетик, осторожно развернул его и аккуратно высыпал в виски. Поболтав его, посмотрел стакан на свет - виски как виски, будто там нет ни грамма порошка. Поставив на место стакан, поднес ко рту чашку с кофе и, не выпив ни глотка, смотрел в темную гущу, словно гадалка.
        Вернулась Аля, положила перед своим ненаглядным мобильник, села напротив и не сводила с него томных и благодарных глаз. Позже она ему скажет, что настоящий кайф узнала только с ним, а также уяснила, что страсть - не выдумка киношников, она действительно существует и так жжет, так раздирает… Нет, этого не рассказать, это надо испытать.
        А стаканчик с виски периодически подносила ко рту, делала маленький глоток, обволакивающий горло приятным жжением, - выпивка, особенно качественная, тоже кайф. Кофе он выпил, но не уходил, посему радостные волны накатывали на Альку: не хочет бросать ее. А смотрит-то как! Пронизывая. Или раздевая. Да Аля готова отдаться ему прямо на кухне на этом столе, да хоть на полу.
        - Может, останешься? - Она протянула к нему руку через стол, затем легла на него грудью, поглаживая пальцами его кисть.
        - Может… - кивнул он.
        Аля вспорхнула со стула, ее немножко повело в сторону, вероятно, последние горячительные глотки были лишними. Не придав значения торможению в голове и ряби в глазах, она перешла к тигру, собралась изящно приземлиться на его колени, но пошатнулась и плюхнулась неуклюже. От неловкости Аля смущенно рассмеялась, наверняка и покраснела до корней волос, а в следующую секунду забыла о собственной нескладности - тигр присосался губами к ее губам. Аж дух захватило. Что там дух - ерунда! Он целовал ее плечи и шею, тем временем Аля, запрокинув голову, с изумлением видела двойную люстру на потолке. М-да, вот это страсть… В глазах стало двоиться!
        - Мой тигр… - мурлыкала вяло Аля, что позабавило ее, она же чувствовала себя бодро, откуда взялась вялость? - Я для тебя… все… все, что хочешь… все… только скажи… что… ты хочешь…
        А стены и потолок забавно перекручивались, как матерчатые… И по телу разливалась знакомая лень… а потом все погасло… Но еще остались ощущения. Она чувствовала, как он двинул плечом - голова ее перекатилась на другую сторону…
        Безвольность ее его не убедила, он взял подбородок Альки и повернул к себе ее лицо. Нормально, она в полной отключке, как труп. До дивана всего метров пять, но центнер поднять - пупок развяжется, пришлось тащить ее, держа под грудью. Кинув Альку на диван, он отдышался (тяжеловата дама, нет слов), потом забросил ее ноги и проверил окно - плотно ли оно закрыто.
        Сбегал в спальню, из двух статуэток взял ту, что поменьше - почти бесцветную фигуристку на коньках, забросившую согнутую в колене ногу высоко за голову, сунул ее в карман куртки и вернулся в кухню. Свечу он принес с собой, а подсвечников здесь было навалом, он облюбовал низкий керамический, в форме древнего светильника.
        Тигр долго плавил стеарин на донышке, чтоб надежно прилепить свечу к подсвечнику, ведь не редкость, когда свечи падают даже не от ветерка, а сами по себе. Установив ее, он опустил подсвечник на пол, присев на корточки, щелкнул зажигалкой и поднес огонек к фитилю. Свеча, потрескивая, загорелась, через минуту пламя установилось ровное и спокойное. После этого тигр повернул все газовые конфорки и, бросив последний взгляд на бесчувственную Альку, вышел из кухни, плотно прикрыв дверь.
        В машине он, с безразличием глядя на дом, закурил и ждал достаточно долго, прежде чем рвануло. А рвануло так, будто бомба взорвалась, выбросив клубы пламени из окон первого этажа. Одновременно он завел мотор и дал по газам…
        Смерть Виктории негативно сказалась на Ие, обе действительно были как сестры, Ия переживала потерю глубоко и сильно. Рудольф кое-как привел ее в равновесие, под его чуткой опекой она немного оправилась от удара, но вчерашний поход к следователю расстроил Ию, она даже отказывалась говорить на эту тему. Однако остались позади целых три дня отдыха вместо намеченных двух, следовало браться за работу, а переживания заглушить. Но Ия находилась все еще во вчерашнем дне, Рудольф, управляя машиной, то и дело косился на нее и наконец не выдержал:
        - До сих пор ты подавлена! Не знал, что тебя так легко выбить из седла, мне казалось, у тебя сильный характер.
        На его замечание она отреагировала нервно:
        - Ты разочарован?
        - Напротив, - улыбнулся Рудольф, дотронувшись до ее колена. - Слабая женщина пробуждает в мужчине первобытные инстинкты защитника и добытчика. Не пойму, чем он тебя так достал, что ты сама не своя? Хамил?
        - Да вопросы задавал… Скажи, зачем спрашивать, имела ли склонность к суициду Виктория, если следователь точно знает, что смерть ее подстроили? Я чувствовала себя дурой.
        - Не обращай внимания, у них же свой стиль поведения и сто версий. Какую-то версию надо взять за основу, не так-то это просто, как я понимаю.
        - Он интересовался моим алиби, значит, меня подозревает?
        - Расслабься, ничего он тебе не предъявит, - ободрил ее Рудольф. - Нечего предъявить, а что пугает… плюнь! Да я заставлю его собственную лапу по локоть сожрать, если он вздумает тебя кошмарить.
        Подействовало. Ия улыбнулась, прислонила голову к его плечу и с чувством признательности произнесла:
        - Спасибо. Как я раньше жила без тебя?
        - Я тоже тебя люблю. Извини…
        Кого обозначает мелодия звонка, Ия прекрасно знала, поэтому отстранилась от Рудольфа, нахмурившись, надо сказать, он тоже был не рад.
        - Руди, ты где сейчас? - залепетала Олеся по громкой связи, он намеренно включил звук, для Ии.
        - В дороге, - он взял агрессивный тон. - За рулем! (Намек, чтоб она была краткой.)
        - Руди, тебе надо срочно приехать…
        - У меня пока нет самолета.
        - Руди, Аля погибла. Взорвалась в своем доме. Насмерть.
        - Взорвалась?! - опешил он. - Где она бомбу взяла?
        - На кухне, - всплакнула жена. - Говорят, газ пошел. Скорей всего, Аля забыла зажечь конфорки, потом либо свет включила, либо зажигалку…
        - Похоже на нее, - заворчал он. - Нажралась в лоскуты, а контроля у Альки не было и в трезвом состоянии. Надо же, обеспечила себе громкий выход на кладбище.
        - Руди, когда ты приедешь?
        - Как только, так сразу, - буркнул он с нескрываемой досадой и, чтоб не слышать нытья жены, отключил мобильник, не извинившись, что прерывает диалог.
        Его отношение к Альке было ближе к негативному, на то есть причины, однако смерть вносит поправки в отношения. Жалко дуру. Но ее смерть помешала ему, теперь он вынужден отложить разговор с женой на тему «я люблю другую» до лучших времен, кажется, судьба снова предала его, став на сторону Олеськи.
        - Кто такая Аля? - полюбопытствовала Ия.
        - Олеська росла с ней, они подруги. Ну и я вынужден был терпеть Альку, с моим характером это подвиг, она была беспардонная, к тому же пила наравне с мужиками. Я не выношу пьяных баб, безобразнее зрелища не бывает. Но Алькин отец - крупный бобр, в свое время помог мне, в общем, я из благодарности к нему терпел эту тупую корову.
        - Не говори так, она же погибла.
        - Ты не знаешь ее. Ладно, не буду. Ия, я высажу тебя возле офиса, а сам поеду… ты же понимаешь?
        Она умела держать себя в руках, но сегодня не тот случай. Не сказав ни «да», ни
«нет», Ия отвернула лицо к окну, конечно, ей обидно, он регулярно кормит ее
«завтраками», тем не менее Ия никогда не настаивала, чтобы он бросил семью, нет-нет, идея развода принадлежит ему.
        Но если б можно было подслушать мысли, они предательски нашептали бы, что Ие, в сущности, плевать на какую-то Олесю. Нет мозгов удержать мужа, кто же в этом виноват? Уж точно не Ия, которую нельзя назвать воровкой, крадущей отца у детей, ведь любить и заботиться о них он может, не живя в одном доме с их матерью. И нельзя ее упрекнуть, что она из меркантильности спит с Рудольфом, что руководит ею голый расчет - вот уж чего нет и в помине.
        Он будто угадал, какие мысли терзают Ию, сжал ее кисть, лежавшую на колене, и мягко (ах, если б видела и слышала Олеся, не поверила б ни глазам своим, ни ушам) сказал:
        - Прости. Оттяжка ничего не значит, так сложилось. Ну, не сегодня, так завтра… через день…
        - Я рискую упасть в твоих глазах, но признаюсь, мне будет плохо… мне всегда плохо, когда тебя нет рядом.
        - Потерпи, Ия. Не добивать же Олеську? Хотя я согласен уже на все, потому что, как и ты, плохо переношу разлуку с тобой.
        М-да, суть перемены в том, что с Ией он становится сентиментальным, его тянет на высокопарности - сам себя не узнает. Но в этом же и заключается жизнь: узнавать, преодолевать, обновляться, иначе начинается застой, ничто не радует.
        - Подруга… - задумчиво произнесла Ия. - Как в моем случае.
        - Что? - выкручивая руль на повороте, спросил он.
        - Ничего. Совпадение, не более.
        Несмотря ни на что, они отлично провели время вместе, Рудольф только укрепился в решении оставить Олесю, посему на его оптимистичное настроение не могло повлиять угнетенное состояние Ии.
        Кабинет был похож на ремонтную мастерскую, заваленную деталями автомобилей, - наверняка здесь можно собрать из запчастей парочку легковушек. Давид Наумович, с повышенным интересом рассматривая Саньку, переспросил, будто не расслышал:
        - Кем-кем?
        - Автомехаником, - повторила она.
        - И что, у тебя, типа, образование?..
        - Среднее специальное, но знаний и умения на кандидатский максимум, - с достоинством отчеканила Санька.
        Чувствуя, что брать ее на работу он не хочет из-за патриархального склада характера, она не отказалась от удовольствия хотя бы прорекламировать себя. А что, всем не по нраву, когда топчут их самолюбие, Санька не исключение. Тем более, как выражается Глеб, она - ядерная бомба замедленного действия, бомбе-то достаточно одного удара, чтобы взорваться, а тут почти удар: отказ.
        Наумыч выпятил губу и кинул косой взгляд на Глеба, тот живо включился в диалог:
        - Она правда толковая. У нас же есть свободное место…
        - Он еще не уволен. - Фраза была равносильна отказу, и Глеб понимал Наумыча: такую возьмешь - проблем не оберешься.
        - Ну, с испытательным сроком возьми, - настаивал он. - Не пожалеешь. Она не пьет, не устраивает перекуров, не придет с бодуна и тем более не прогуляет.
        Пожилой человек очередной раз смерил суровым взглядом Саньку в обтягивающих джинсах и кожаной куртке с молниями, она ему явно не нравилась по многим причинам, но основная - женщина-механик, девчонка, это же нонсенс. Однако он улыбнулся, прищурив один глаз, и внезапно махнул рукой:
        - Иди за мной.
        Спустились по железной лестнице, которая пружинила под ногами, будто доживала последние денечки, в ремонтное отделение. Несколько легковых автомобилей разных марок стояли хаотично, возле двух Санька заметила мужчин в рабочих робах, но они прошли в дальний угол к машине, накрытой брезентом. Наумыч при помощи Глеба стащил брезент и, положив ладонь на капот, представил:
        - «Meрседес Бенц» сорок девятого года. Как новенькая, да? Кстати, ты знаешь, почему это совершенство зовут «Мерседесом?»
        - Автомобиль назван по имени дочери посла Австро-Венгерской империи в Ницце, - блеснула знаниями Санька, переключившись на чудо черного цвета. - Первый
«Мерседес» с 4-цилинровым мотором рабочим объемом 5913 кубических сантиметров был собран в 1901 году, имел задние колеса ведущие, двигатель спереди и дизайн, ставший классическим…
        - Люблю краткость, - перебил ее Давид Наумович и взял деловой тон: - Так вот, Саня, этот шедевр немецкого автопрома не желает ехать. Заставь его поехать, но! Начинка должна остаться родная - таково условие нашего глубокоуважаемого шефа,
«мерс» принадлежит ему.
        - А я думала, вы и есть шеф.
        - Что ты, - рассмеялся он, - я наемный начальник таксопарка, а он и еще два парка принадлежат… запоминай: Михаилу Михайловичу Михайлову. Очень сложно запомнить, но надеюсь, память у тебя на профессорский максимум тянет. Задание понятно? Приступай хоть сегодня, это и будет твое испытание.
        Санька выразила желание тотчас познакомиться с внутренностями шедевра, до этого в раритетах она не копалась. Оставив девушку, Наумыч с Глебом поднялись назад в кабинет, второй по пути тихо бурчал:
        - Издеваешься, да? Эта груда бесполезного железа стоит пятый месяц, она плачет - так хочет в музей! Она не подлежит ремонту, если, конечно, не выпотрошить ее полностью и не поставить новье. Шеф ни хрена не понимает, так надо объяснить ему. Или ты хочешь, чтоб Михайлов увидел, как Санька копается в его раритете, и поднял хай? Ты у нас женоненавистник?
        - На работе да. Если она такая крутая, как вы оба расписали, поставит «мерс» на колеса, а не поставит, пусть идет в официантки. За свои слова надо отвечать.
        Вошли в кабинет, а там высохшая до костей Зубровка шваброй по полу елозит. Зуброва Лидия Петровна выглядела старше своих пятидесяти на добрых два десятка лет из-за пристрастия к алкоголю. По той же причине, но отталкиваясь от фамилии, и дали ей кличку, ведь «Зубровка» - известный бренд алкогольной промышленности. Она не обижалась, как большинство пьяниц в период ремиссии, Зубровка была доброй и услужливой. Увидела вошедших и перед Наумычем, которого безмерно уважала за то, что на работу ее взял, дорожку отмыла до самого стола.
        - Ну и вредный же ты, Наумыч, - бросил тем временем Глеб и, беззвучно выругавшись, ушел. Но как же было не выместить зло на двери? Всегда в первую очередь страдает она, безответная дверка пострадала и на этот раз, едва не слетев с петель.
        Наумыч даже не вздрогнул, он не такое здесь видел со времен развитого социализма, привык. Возмутилась Зубровка, засеменив со шваброй к выходу:
        - Дверью-то чего хлопать! Ты че, за нее платил, твоя она, да? Не, ты смотри, Наумыч, че за народ, - она двинулась назад к столу, не выпуская из рук свой инвентарь. - Никакого уважительного почитания с поклонением!
        - Да ладно тебе, - отмахнулся он.
        - Ага, - согласно кивнула она. - И ладно. Я тут убралась… Пойду себе, да? Домой? Ну, через часик, да?
        Зубровка свое дело знает, претензий к ней не бывает, отчего же не отпустить ее пораньше? Налив душистого чаю из термоса в эмалированную кружку, Наумыч подошел к окну, из которого мастерская была как на ладони. Вот, пожалуйста: два мастера (один женатый, между прочим) сунули головы в нутро «Мерседеса»-инвалида вместе с девчонкой.
        - Стоило появиться юбке, и все тут как тут вокруг ее задницы, - проворчал Наумыч. - Это ж никакой работы не будет.

5
        Ия тупо смотрела в монитор, покусывая авторучку, не догадавшись занять себя игрушкой. Нет, правда, часок покидаешь разноцветные шарики и на это время полностью отключаешь мозги, что нелишне в столь загадочной ситуации.
        Поскольку ее ничто не отвлекало, Ия искала в закромах памяти, когда и о чем говорила Виктория. Хотелось дать хоть самое примитивное объяснение ее смерти, но она не припомнила ни одного момента, проявившего Тошку с потайной стороны. Вероятно, тайных сторон та все же не имела. Точно-точно, иначе Виктория вела бы себя странно, стало бы заметно по ее поведению или фразам, по лицу или глазам, если б с ней творилось что-то не то. А Виктоша была обычной, повседневной, не изменяющей своим привычкам! Получается, убийству ничто не предшествовало? Но так не может быть! За что же ее? Почему? Кому, как не Ие, ответить на этот вопрос? А ответа у нее даже приблизительного нет, точнее, версии нет. Зато есть тревога. Как будто внутри сидит какое-то существо, сжалось до комочка и дрожит от страха, дрожит…
        - Да пошла ты!.. - резануло слух крепкое словцо, без сомнения, адресованное бухгалтеру Римме Таировне, больше-то женщин в офисе не бывает, кроме уборщицы, которая приходит рано утром.
        Поневоле Ия очнулась и, увидев, как вдоль стеклянной мозаики стены стремительно шагает Варгузов с видом свирепого тузика-дворняги, приуныла.
        Рудольф имел небольшой офис скромного вида - пустых трат он не выносил. Помещение выкупил в лучшие времена, сделал ремонт, там, где было можно, воздвиг эффектные стены из стеклоблоков, обставил его современной и качественной мебелью - тут он денег не пожалел. Не обзаводился Рудольф и длинноногими секретаршами, ибо бездельникам он не платит, а отпечатать на компьютере бумажки и взять телефонную трубку найдется кому. Обычно офис пустовал, как сегодня, и Ия занервничала: по всей видимости, сейчас Варгузов начнет бузить, а она не готова к скандалу.
        Вот и он. Остановился, едва переступив порог, а дышит… а ноздрями шевелит… будто он бык, который гонялся за матадором и успешно загнал его в угол. Вон и его глаза навыкате налились кровью, пальцы сжал в кулаки - чего доброго, побьет ее. Тем не менее Ия излучала покой и ни в коей мере не показывала истинного своего состояния.
        - Где он? - прохрипел взбешенный бык, хотя, если честно, для быка был Варгузов мелковат.
        - Рудольф Тимофеевич? - спросила Ия, ведь дурацкие вопросы существенно снижают накал, так она полагала.
        - А что, тебя еще кто-то трахает?
        М-да, мелковат он не только внешне. Понятно, что ему нужно унизить ее, тем самым нанести оскорбление Рудольфу, а казался вполне приличным человеком. Ия проглотила откровенное хамство, за которое по роже бьют. Был бы здесь Рудольф, Варгузов уже валялся бы на полу с расквашенным носом. Не следовало давать ему повод продолжать в том же духе, но она дала:
        - Что вы себе позволяете?
        - Ты же у него штатная подстилка, должна знать, где твой…
        - Прекратите! - повысила и она голос. - Первое: я не знаю, где Рудольф Тимофеевич. Второе: кто и что со мной делает, а также кто я такая, никого не касается, кроме меня. И третье: убирайтесь вон.
        Варгузов кинулся к ее столу, но Ия выдержала натиск и даже не подалась назад, а у него не поднялась рука на женщину, он только кулаки водрузил на столешницу и процедил ей в лицо:
        - Передай ему: я не проглочу подлянку, не-ет, пусть не надеется. Он возместит мне убытки, иначе я вас…
        И вдруг Варгузов, будто ветром гонимый листок, отлетел от стола и врезался в стену, слава богу, капитальную, а не стеклянную. На его месте стоял Борис - зам Рудольфа, точнее, управляющий одного из предприятий. Ия и не заметила, как он вбежал, но поняла, что Боря все слышал. Кстати, не только он, посему она стыдливо опустила длинные ресницы, слушая продолжение угроз Варгузова.
        - Всю вашу кодлу разворошу! Уроды! В суде доказать ничего не смогу, но есть другие способы отплатить. Подонков надо учить! И я вас проучу…
        Борис «помог» ему найти выход, схватив за шиворот, - Варгузов ростом был далеко не исполин, затем молодой человек вернулся наверняка за благодарностью, Ия, так и не поднимая глаз, выговорила:
        - Спасибо, Боря, ты вовремя появился, иначе я совершила бы преступление.
        - Что это Варгузова так понесло? - упав на стул напротив нее, осведомился заместитель Рудольфа. Впрочем, меньше всего его интересовал потерявший над собой контроль Варгузов, Борис получил повод заговорить с Ией, а она не могла избежать диалога, что парня очень устраивало.
        - У них свои дела с шефом, - уклончиво ответила Ия. Когда тебя во всеуслышание оскорбляют, кураж невозмутимой леди испаряется, ведь она не бесчувственное бревно.
        - Он угрожал, - сказал Борис. - Значит, что-то серьезное произошло, а ты… ты же в курсе дел шефа. Логично, что и тебе досталось.
        - Я не в курсе, - заявила она, притом запальчиво, и наконец подняла свои дивные очи, чистые и глубокие. - Все вопросы к шефу.
        - Не сердись, Ия. Не хочешь говорить, не надо, но… - Борис подался к ней, уложив локти на стол и провокационно улыбаясь. - За тобой должок. Если б не я, мы недосчитались бы в своих рядах главного менеджера.
        - И что ты хочешь?
        - Не пугайся, всего лишь… Вечером скажу, угу?
        - Угу. - Как только он ушел, Ия схватилась за телефон. - Рудик, прости, это важно…
        Изматывающая атмосфера. Чуждая Рудольфу, ведь он, находясь под воздействием чар Ии, бессознательно стремился перенестись к ней, но не мог, оттого и слонялся с кислой миной, не зная, куда себя деть.
        Особняк родителей Альки строился одним из первых в городе, в задачу главы семьи входило стать первейшим, а первенство, как известно, должно побить какой-никакой рекорд. Отец Альки увлекся гигантоманией и выстроил здоровенную коробку из кирпича - ноу-хау того периода, - демонстрирующую и по сей день: здесь живут богато. Впрочем, двадцать лет назад представления о богатстве были очень убогими, как и воображение, потому дворец получился в результате хатой, только в три этажа. Внутри трехэтажная хата перестраивалась сто раз и выглядит сейчас шикарно.
        Мать Альки не показывалась, во дворе дежурила «Скорая», стало быть, здоровье несчастной женщины под угрозой, а отец с безучастным выражением сидел в кресле в гостиной и сжимал в руке сотовый телефон. Иногда ему звонили. Иногда к нему подходили и шепотом что-то выясняли. Олеся сидела подле него, время от времени подносила ему стакан с водой, а то и на правах хозяйки вела переговоры с какими-то людьми, но если решить проблему самостоятельно не могла, подводила их к главе семьи.
        А Рудольф маялся. Он что, оживит Альку? От его присутствия кому-то легче станет? К тому же где предмет страданий? Его нет, ибо ту, кого старательно оплакивают, разнесло в клочья.
        Позвонила Ия, он вынужден был выйти на террасу, где сновали знакомые и незнакомые люди, и шепотом предупредить:
        - Сейчас не могу говорить, позвоню позже.
        - Рудик, подожди! Приходил Варгузов, он просто озверел…
        - Да гони ты его!
        - Прогнала. Но он угрожал… Рудольф, мне страшно, после всего случившегося я боюсь за тебя, он же на все способен…
        - Может, и способен, но никогда не решится. Не кисни, я постараюсь вырваться чуть позже. - И совсем тихо добавил: - Целую тебя. Жди…
        Только сделал разворот на сто восемьдесят градусов, чтоб найти тихий уголок да вздремнуть, и чуть не столкнулся лоб в лоб с Лелей - приятельницей жены. В сущности, их всех можно назвать друзьями, не беря в расчет прохладные отношения. Учились вместе, стало быть, знают друг друга чуть ли не с пеленок, и настолько хорошо знают, что тайн как таковых между ними быть не может, это печально и очень неудобно.
        Эффектная Леля была оригинальна хотя бы тем, что излучала холодный вселенский покой, бесстрастна, как мраморная статуя, никогда не угадаешь, что у нее на уме. Сигарета в ее мундштуке погасла, Рудольф щелкнул зажигалкой и поднес огонек, затем тоже прикурил, не решаясь обойти даму, а Леля стояла на его пути твердо.
        - Скучаешь? - Ох, не к добру ее вопрос.
        - Скучаю, - признался Рудольф, по привычке завибрировав и гадая, что ей удалось услышать. - И не понимаю, почему я должен здесь торчать?
        - Чтобы оказать моральную поддержку родным Альки, это называется милосердием. А с кем ты так умильно беседовал только что по телефону?
        - С моим менеджером.
        - М! Ты всегда на прощание целуешь менеджера?
        - А тебе, прости, какое дело? - игриво спросил он.
        Она улыбнулась. Так улыбается гадюка: открывается рот, а выражение глаз обещает быструю, но мучительную смерть. Тех, кто его давно знал, Рудольф не жаловал, соответственно, не любил и Лелю.
        - Олеську жалко, - сказала она, выпустив вверх неимоверной длины струю дыма. - Ты никогда не отличался верностью, но и к своим пассиям относился более чем прохладно, а сегодня… Ни разу не видела у тебя такой умильной физиономии. И голос не узнала, в нем появились человеческие нотки, душевность… Ново, ново. Но главное, ты не очень-то стараешься скрываться, а это значит, капитально увяз. Неужели Олеся не чувствует, не видит, что под ней трещит днище семейного броненосца?
        М-да, разделала его, как мясник тушу. И вдруг Рудольф вспомнил, что развязка-то близка, так чего он боится? Олеся оберегала его личное пространство, как бы то ни было, а Рудольф дорожил этим и когда-то не хотел потерять, но теперь желания у него прямо противоположные. Он осмелел, дав понять, что на подозрения Лели ему чихать:
        - Не пробовала пользу народу приносить? Говорят, это неплохое средство от стервозности.
        - Да я же одну пользу и приношу! Тем, что ничего не делаю. Я просто наблюдаю, это очень интересно.
        Совсем не обиделась, наверное, «стерва» в ее понимании - комплимент. Рудольф загасил сигарету и развел руками, дескать, больше не могу потратить на тебя ни минуты, ушел в дом, так и не поняв, чего это она к нему прицепилась. Олеську нашел в том же кресле, в той же позе готовности, стоило Малкину лишь бровью шевельнуть - как она угадывала его желание. Рудольф жестом подозвал жену, Олеся резво подхватилась (по привычке), но, вспомнив о смерти в этом доме, бесшумно подошла от кресла к нему.
        - Слушай, я злюсь, - намеренно забрюзжал Рудольф, по его расчетам, жена сама его должна выгнать, чтоб он не ставил ее в неловкое положение. - Это что, новая традиция - торчать у родственников покойника, когда даже день похорон не назначен?
        - Хочешь уйти?
        - Ты догадлива, - фыркнул он. - А тебе не надоело быть декорацией к взорванной подружке?
        Глаза Олеси забегали по сторонам, как мышки по полкам, и шепотом она промяукала:
        - Руди, тише, тебя могут услышать. И как ты можешь называть меня декорацией?! - Нет, она не скандалила, не ныла, даже легкого упрека не слышалось в ее голосе, напротив, говорила любя. - Мы с Алькой вместе столько лет… просто не верится. Ладно, поезжай на работу, а я, наверное, и ночь проведу здесь, маме Альки плохо.
        - Как хочешь, - он пожал плечами, мысленно радуясь внезапной свободе. - А я поехал, у меня до фига дел, деньги сами по себе с неба не падают.
        - Руди, ты не слышал? Одна женщина… она живет по соседству с Алькой… утверждает, что ночью Аля приехала домой не одна… с мужчиной…
        - Да? А фрагменты мужчины нашли?
        - Нет. Но полиция ищет свидетелей, они прорабатывают версию…
        - Убийства? - Он усмехнулся скептически: собственно, все, что ни скажет жена, он заранее отвергал, даже если она права на сто процентов. - Брось. Твоя Аля, по причине склада своего ума, точнее, его отсутствия - уж извини, не могла ни навредить, ни помешать кому-либо так, чтоб захотелось ее убить.
        Но подумал: «Разве что я мог». Да, не раз у него появлялось такое желание. Олеся вышла проводить его, напомнив, чтоб завтра он не забыл надеть чистую рубашку и белье. Стоило Рудольфу очутиться за пределами дома, он ускорил шаг и забыл о существовании жены, а выезжал со двора так и вовсе с чувством счастья.
        К Олесе неслышно подошла Леля, провожая машину Рудольфа глазами, провещала:
        - Не боишься, что твой Рудольф завел любовницу и стремится к ней душой и телом? Мужчины на подходе к сорока склонны не только к изменам, но и к переменам. Это опасно, в таком состоянии они хотят разорвать все прежние связи.
        И что Олеся? Посмотрела на вещунью снисходительно и с жалостью, улыбнулась, как улыбаются взрослые люди, когда ребенок мило и убежденно лепечет о том, чего не может понимать в силу своего нежного возраста.
        - Любовница? Нет… - сказала Олеся. - Надо не знать его, чтоб такое придумать. Ты… ты позавидовала мне, да? И правильно, я сама себе завидую. Лелька, больше никогда не говори о моем муже плохо, очень прошу тебя, никогда.
        Она вернулась в дом, а Леля… Леля была шокирована, что тотчас вылилось в коротком монологе-раздумье:
        - Должно быть, ему очень удобно с ней жить, умных можно найти на стороне, они быстро надоедают. Но Олеська… в чем ее удобство? А может, так и надо - ничего не замечать?

6
        Он не зверь, Альку жалел, как-никак за плечами многолетний стаж общения, но она долго портила Рудольфу кровь, поэтому его жалость имела границы.
        Однажды Алька случайно застукала его с телкой, свободной от комплексов, прямо у него в доме. Ну, увлеклись, не слышали, как пришла Аля (в запале Рудольф забыл запереть дверь), и побрела на звуки, как корова на рожок пастуха, да и забрела в спальню. Об этической стороне ее поступка лучше не говорить, она Альке была неизвестна, следовательно, подумать, что в спальне Олеся может заниматься любовью с мужем и что мешать им неприлично, она не догадалась. Но как вознегодовала! Будто Рудольф приходился мужем ей, а не Олеське! Что ему оставалось? Разумеется, откупиться. Года три Алька шантажировала его, вымогая дары, которые ей совершенно не нужны, у нее и без спонсорской помощи полное изобилие. Ему казалось, это для нее дело принципа: я знаю твой грешок, хочешь, чтоб он остался между нами, раскошеливайся. Но выяснилось, что он ошибался.
        Месяц назад Аля снова намекнула: мол, ты помнишь, что я помню? А Рудольф ей:
«Бегом марш меня сдавать. Беги, беги, облегчишь мою задачу. Ты и твоя Олеська осточертели мне, достали, у меня на вас обеих аллергия и токсикоз, как у беременных». Не сдала, к его огорчению! Рудольфа жаба чуть не задавила: столько лет зря выплачивал контрибуцию, а она попросту издевалась над ним, держала в страхе. Как же он не просчитал, что Алька не сдала бы его ни при каких обстоятельствах? Скорее прихлопнула б Руди, если б он вздумал сдать себя сам или, того хуже», бросить Олесю. Жену все жалели. Почему? Что в ней есть, вызывающее жалость? Это загадка! Но даже он, человек в достаточной мере циничный и эгоистичный, не может поставить ее перед фактом измены, хотя каждый раз готовится это сделать.
        В комнате, погруженной в ночной мрак, Рудольф приподнялся на локтях, уловив, что в замке поворачивается ключ. Ия! Он подскочил, улыбаясь. Свет не включал, скользнул в прихожую, где Ия ощупывала стену в поисках выключателя. Его-то глаза привыкли к темноте, он нашел ее быстро, взял за плечи…
        И вдруг раздался дикий, совершенно неожиданный вопль, как будто кого-то пытают паяльной лампой. В следующий миг Рудольф врезался спиной в стену - Ия оттолкнула его и продолжала кричать.
        - Ия! - До чего же неудобное имя, две гласные буквы не заглушили вопль ужаса. - Это я, Рудольф! Ру-дольф! Ау! Ия! Ты меня слышишь?
        - Ру… - Бедняжка едва не умерла. - Ты?.. Это ты?
        - Я, я, - рассмеялся он, осторожно обнимая ее. - Что это с тобой? Чего ты испугалась? Здесь же, кроме меня, никого не может быть.
        Ия склонила голову ему на плечо и всхлипывала - дуреха:
        - Но ты… ты только пообещал… Я не знала, что ты здесь.
        - А я сбежал из дома скорби и решил немного поспать. - Он нащупал выключатель, и мягкий, рассеянный свет осветил прихожую. А когда Рудольф посмотрел в лицо Ии, взяв ее за подбородок, и ему стало не до смеха. - Да ты бледная, как… Идем. Воды принести?
        - Нет-нет, не надо. Сейчас пройдет.
        Рудольф уложил ее на диван и все же принес стакан воды, Ия уже улыбалась (хотя и вымученно), ее щеки порозовели. Воду он заставил ее выпить, потом обратил внимание, что время очень позднее, и, естественно, пристал с расспросами:
        - Где ты была, почему пришла так поздно?
        - Думаешь, мне хотелось возвращаться сюда? Тебя нет, что бы я здесь делала одна? Я… - Лгать нехорошо, но иногда ложь бывает святой. - Я гуляла.
        - Но тебя что-то напугало, я же вижу. Мне показалось, это случилось до того, как ты вошла. По-моему, ты бежала…
        - По лестнице поднималась…
        Опять солгала. Она не бежала, а убегала. Убегала, как заяц от охотников, рискуя поломать ноги в туфлях на высоких каблуках. Не следовало идти в кафе с Борисом, но такую плату он потребовал за спасение от Варгузова. Если б она не согласилась - тогда не поссорилась бы с ним и не встретила бывшего мужа, потом не осталась бы одна на пустынных улицах, дышащих угрозой.
        Ия обхватила колени, накрытые клетчатым пледом, опустила на них голову и молчала, сейчас ее страхи казались ей глупыми, но они никуда не делись, Рудольфа они касались тоже.
        - Что меня напугало? - после паузы проговорила она тихо, скорей всего, вдумываясь в смысл его простого вопроса, на который, к сожалению, так же просто не ответишь. - Когда не могу чего-то объяснить себе, я все равно буду об этом думать, думать… И чем дольше не могу объяснить, чем непонятней ситуация, тем больше я теряюсь и… и начинаю бояться. Так было не всегда, но сейчас…
        - Ты о Виктории? - угадал Рудольф.
        - О ней. С ее смертью… это же не обычная смерть, ее кто-то подстроил… Я ничего не понимаю, Рудольф! Я знаю, чувствую, что этого не должно было случиться. А раз есть, то почему? Меня это беспокоит, очень беспокоит. Тошка была самым беззлобным, безобидным и скромным человеком. При всем при том она не казалась глупой, чтобы влезть куда-то… О боже, о чем я! Куда она влезла? Это исключено априори! А теперь… мне неприятно об этом говорить… но если ее вот так убили, то и меня могут… а вместе со мной и тебя… И откуда придет убийца, я не знаю! Мне он чудится везде, и поэтому так страшно.
        У нее дрожали губы, подбородок, тонкие пальцы, которыми она то и дело убирала со щек пряди волос. Рудольф проявил максимум чуткости - не перебивал ее и не успокаивал фальшиво-бодреньким тоном, мол, крошка, это нервы, все пройдет, хотя в глубине души ее страхи не принимал всерьез. Он притянул Ию к себе, обнял и гладил по голове, спине, плечам, давая понять, что она не одна, они вместе. Под его руками она размякла, прижималась все теснее, но вдруг отстранилась и заглянула ему в лицо, вспомнила:
        - Рудик, а что с твоей подругой? Почему она… умерла?
        - Пф! - погладив ее по щеке, фыркнул он. - Если б она была моей подругой, я бы удавился. Не паникуй и не связывай обе эти смерти, Аля банально подорвала себя.
        - Как это?
        - Напилась, а квасила она - будь здоров, открыла газовую конфорку и, наверное, тут же забыла зачем. А через какое-то время, например, щелкнула зажигалкой, прикуривая, и разлетелась вместе с кухней на куски.
        - Рудик, тебе как будто не жаль ее.
        - Знаешь, не жаль, - признался он вызывающе. - А если и жаль, то немного. Да, я такой… нехороший. Бабе боженька дал все, о чем мечтают миллионы, кроме мозгов, ну, не хватило серого вещества на Альку. Так бездарно прожигать жизнь, как она… И ей было не скучно, представляешь? Лежать сутками - не скучно! Числилась у отца на фирме, но в бизнесе ни черта не понимала и радовалась, что она такая дура.
        - Просто она не нашла себя, - встала на защиту погибшей Ия. - Не все способны заниматься бизнесом. Но меня беспокоит… не знаю, как это сформулировать… Виктоша - моя подруга, Аля - подруга твоей жены, обе погибли при странных обстоятельствах. Если б мы с тобой не поехали к Вике в ту ночь, ее смерть выглядела бы как несчастный случай… как и смерть Али… Мне неспокойно, видится некая связь между…
        Рудольф со стоном обнял ее, потом рассмеялся, ведь смех сводит на нет внутренний трепет сомнительного происхождения:
        - Ия! Прошу тебя, не нагнетай пустых страхов. Давай соорудим ужин, после обещаю любить тебя так, что все свои страхи ты позабудешь.
        Ужин и немножко вина - это прекрасно. Вот когда четыре стены вокруг приобретают значение надежного убежища. Раньше Ия не задумывалась, что иметь свой дом действительно большое счастье, которое измеряется не только присутствием любимого человека на одном с тобой пятачке, но и безопасностью.

7
        Давать показания - слишком много хлопот себе прибавить и время впустую потратить. Конечно, люди неохотно идут в свидетели. Поэтому на граждан, стоящих на верху социальной лестницы и способных дать показания, бросают опытных оперативников, которые умеют подобрать ключик к самым капризным и спесивым людям. На этот раз двум представителям полиции повезло, из трех свидетелей, живущих в благополучном квартале рядом с Малкиной Алевтиной, ни один не отказался помочь. Даже суперважный мужчина из трехэтажного особняка, видевший, как Аля приехала домой, пригласил дознавателей в дом и угостил прохладительными напитками.
        - Я бы рад, да мне нечего добавить, - сказал он, расположившись в огромном кресле. В этот момент пожилая женщина принесла на подносе запотевший кувшин с малиновым напитком и стаканы. - Прошу вас, это наш фирменный компот.
        - Мы хотим уточнить детали, - вступил в диалог майор Баталов, производивший приятное впечатление. - Вы же понимаете, что нужно исключить…
        - Убийство? - поднял густые брови хозяин и усмехнулся. - Маловероятно. Аля ничего собой не представляла, вот если б ее отец взорвался, я бы первый подумал об убийстве. Но будь по-вашему. Я работал допоздна, а кабинет находится на третьем этаже, люблю высоту. Выходил покурить на балкон, так и увидел, что Аля приехала с высоким мужчиной. Молодым. Но не на своей машине, полагаю, на его. Так, цвет я называл, марку тоже, он ведь и днем пару раз заезжал за ней…
        - А номер не вспомнили? - спросил Баталов.
        Хозяин засопел и развел кисти рук в стороны. Ничего удивительного, что не вспомнил. Ну, кто обращает внимание на номер незнакомой автомашины, припаркованной на улице в районе особняков? Раз стоит, значит, надо. Тем не менее хозяин порадовал их дополнением:
        - Но я вспомнил, что мужчина работает, по-моему, таксистом. На крыше машины стоял маячок, правда, не горел. Может, это полицейский маячок или еще какой, но был точно.
        - А приехали они…
        - Примерно в половине двенадцатого. Свет горел только внизу, верхний этаж был темным. А где-то после часа ночи я снова курил, и вдруг загорелся свет в спальне, шторы были не задернуты, окна напротив… в общем… у них роман.
        - Отец Малкиной говорил, что у нее любовников не было, - заметил лейтенант по фамилии Сирин, симпатичный юноша.
        - Ай, бросьте, - вяло отмахнулся хозяин дома. - Аля была взрослой женщиной, что же, ей каждого, с кем она спит, папе показывать?
        - Она не отличалась разборчивостью в связях, да? - заинтересовался майор. - Таксист - это как-то несерьезно для гламурной барышни.
        И вызвал негодование гостеприимного хозяина:
        - Да не будьте вы как старые бабки, погулявшие в юности ой-ой как, а к старости ударившиеся в святость. Молодая, здоровая, незамужняя, и не в монастыре жила, слава богу. А таксист - это еще ни о чем не говорит, вон у меня на заводе в основном люди с высшим образованием пашут. Где есть работа, там и пашут.
        - Вы правы, - согласился майор. - А в котором часу рвануло?
        - С точностью до секунд не скажу, я только-только заснул, и вдруг как даст! Будто на войне, ей-богу. Мы с женой подскочили, к окну кинулись, а там дым и пламя. По-моему, было около трех ночи.
        - Что-нибудь еще припомните?
        - К сожалению… - вздохнул он, затем задумался ненадолго и посоветовал: - Сходите в соседний дом, там охранник всю ночь дежурил, может, он видел то, что вас интересует, но вы ведь не говорите, что именно.
        Майору трудно было сдержать усмешку, но он сдержал, поблагодарил и попрощался, а на улице сказал юному коллеге с ухмылкой:
        - Слыхал? «Может, он видел то, что вас интересует, но вы не говорите, что именно». Чудно. Им кажется, у нас шпионские игры, на худой конец, классика детективного жанра. А у нас - ноль. Ну? Заглянем к соседям?
        В это же время Рудольф, крутя одной рукой руль, второй прижимал к уху мобильник, изредка ему удавалось вставить:
        - Послушай… Это бизнес… Дай мне сказать… Даже так?..
        Его все меньше занимала дорога, если вообще занимала, Ия вынуждена была положить ладонь на плечо Рудольфу и попросить:
        - Останови машину, ты же не хочешь, чтобы мы погибли?
        Какая удача - он услышал ее. Рудольф как раз подъехал к перекрестку, так что просьбу ее выполнил и, едва свернув на спокойную улочку, заглушил мотор. Далее Ия собственными ушами слышала, как Варгузов кроет его по-черному:
        - …не оставлю, потому что такие, как ты, не должны побеждать. Ты вор. Нет, хуже! Хуже!!! Вор крадет у посторонних людей, и он использует мастерство, которое нарабатывал всю жизнь, стало быть, его добыча - это награда за постоянный труд. А ты пользуешься доверием знакомых людей. И не своим трудом, не умом или знаниями, а подвешенным языком и репутацией. Ты страшный человек. Без стыда, совести, чести…
        - Хватит! - гаркнул Рудольф. Зная, что Варгузова сейчас снова заклинит на обличительном монологе, он был краток. - Оскорблений я наслушался, и знаешь что? Выворачивайся сам, я тебе помогать не буду.
        - Конечно, не будешь! - сардонически рассмеялся тот. - Короче, спокойной жизни не жди, свое я заберу! У меня нет желания делать тебе подарки. Нет, один я сделаю, и ты его запомнишь.
        В трубке послышались гудки, Рудольф сидел недвижимо, Ия забрала телефон и отключила, после робко спросила:
        - Зачем ты слушал его? И так понятно, что он бесится.
        - Хотел выяснить, что он намерен предпринять.
        - Так он тебе и сказал!
        - Варгузов сейчас на сильных и неконтролируемых эмоциях. В таком состоянии человеку свойственно угрожать, он одержим местью. Но мы находимся на расстоянии, в его запасе остаются лишь словесные оскорбления, слава богу, ты их не все слышала. А второе средство - досадить недругу, в этом случае выбалтывают в запале план действий, источник сведений и много еще чего.
        - Не знала, что ты психолог.
        Ия не хвалила его, нет-нет, в ней сейчас и близко не было того умиления, которое она испытывала обычно наедине с ним. Она погрустнела, но Рудольф этого не заметил, он погрузился в себя, нервно постукивая пальцами по рулю, и внезапно взорвался:
        - Меня интересует, откуда он узнал!
        - Какая разница? Все равно узнал бы…
        - Да, да, да! Но позже. Не сегодня. Я не подготовился.
        - Но ты же обманул его.
        Ия постеснялась обидеть Рудольфа, ведь есть более емкие и точные слова: обокрал, обобрал, обошелся как с лохом. И еще найдется с десяток синонимов, народ умеет удивительно красочно и разнообразно охарактеризовать одну-единственную подлость. А вот Олеся не посмела бы даже намекнуть на нечестность Рудольфа, да что там намекнуть - подумать!
        - А меня не обманывали? - заворчал он. - Я делал выводы и шел дальше.
        Ия не приняла его объяснение, да и ее настроение заметно испортилось. Рудольф связал это с Варгузовым, и если бы тот случайно попался ему сейчас на глаза, он оторвал бы Толику руки-ноги, заодно разрядился бы. Но он ограничился тем, что притянул Ию к себе, обнял и, целуя, пожаловался:
        - Пойми, у меня не было выхода, я хочу избавиться от балласта, но не даром же его отдавать! Олеську обязательно надоумят делить мой бизнес, на ее сторону встанут наши знакомые и предоставят ей адвокатов, которые не просто снимут с меня последнюю шкуру, а обдерут до скелета. Это как отнять у матери ребенка.
        Находясь в состоянии влюбленности, Ия не осмелилась указывать ему на недостатки, она же не учительница, а любящая женщина. Но внутри-то было неспокойно, она невольно перебирала причины тревоги, и это рождало вопросы, один вырвался наружу:
        - Откуда Варгузов знает, что у нас с тобой роман?
        Рудольф отстранил ее и уставился в лицо, как будто ждал дальнейших разъяснений, на самом деле, он вычислял.
        - Ну, это как раз не тайна, если о романе не знают, то догадываются. Меня сейчас не это занимает… Давай припомним: кто знал, что я его кинул? Все случилось в один день: предложение, переговоры, подписи…
        - Это было в офисе, кабинет Риммы Таировны рядом…
        - Исключено, - категорично мотнул головой Рудольф. - Римма много лет у меня служит, она скорей себе пятку отгрызет, чем предаст. Кто еще там был или заходил?
        - Никто… Ой, нет! Помнишь, я выходила, когда вы решили обмыть сделку? Я шла к холодильнику за закусками, а у Риммы Таировны сидел Андрей. Он выглянул, спросил, когда ты освободишься, я…
        - Помолчи, - благодарно чмокнул ее в нос Рудольф, затем забрал у нее телефон, сделал вызов. В ожидании ответа он подмигнул Ие, мол, теперь-то все будет хорошо. - Алло! Андрей?
        - Да-да, шеф, что-то срочное?
        - Срочнее не бывает, - улыбаясь, сказал Руди. - Забери свои документы, ты уволен. С сегодняшнего дня.
        - Не понял. В чем дело?
        - Кто тебя просил уведомлять Варгузова о моем решении продать автомойку на Парашютной?
        - Подожди, Руди, ты наехал на меня, дай же…
        - И совсем необязательно, - перебил шеф, - рассказывать всякому встречному-поперечному о наших отношениях с Ией. Уволен. Так, с одной гнидой разделались… Что с тобой?
        Ия сунула нос между ладонями и раскачивалась взад-вперед, из ее глаз готовы были пролиться слезы. Рудольф подумал, что ее расстроили слухи, которые распространяли Андрей с Варгузовым, - это же неприятно. Чем он мог ее утешить? Решимостью:
        - Не плачь, я не вернусь к Олесе ни сегодня, ни завтра, все! Сообщу ей по телефону, что ухожу от нее. Ты довольна?
        Нет, от состояния удовлетворения Ия была далека, обхватив шею Рудольфа обеими руками, она сквозь слезы зачастила на истеричной ноте:
        - Умоляю, давай уедем, срочно уедем. Мне нехорошо, меня как будто кто-то гонит отсюда. И чем дольше мы с тобой остаемся здесь, тем больше становится тревога, она раздавит нас. Виктоша, твоя подруга… то есть подруга твоей жены…
        - Моя жена отныне ты.
        - Тем более! Варгузов… Андрей… и… Вокруг нас сужается круг неприятностей. Руди, я хочу сохранить нас, потому что люблю тебя… Прошу… К черту бизнес, деньги… Руди!..
        О, как все запущено. А виноват он. Тянул резину, жалея Олеську, на которую смотреть-то не в состоянии. Да пошла она к чертям собачьим, он как-нибудь договорится с ней, будет выдавать ей деньги на содержание, припугнет, если понадобится, она и не вякнет.
        - Но мне же надо найти замену Андрею…
        - Не надо! - взбунтовалась она. - Справятся без тебя. А мы… Руди, мне не нужен курорт на Средиземном море, давай уедем в деревню, в пустыню, в лес, только подальше отсюда.
        - Не понимаю, чего ты боишься…
        - Да-да, боюсь. - Ия ударила себя по лбу ладонью, будто только что до нее дошло, какая причина лежит в основе ее страхов. - Ты правильно определил, я боюсь, но… не знаю чего. Представь, не знаю! Это витает вокруг, везде, внутри… в воздухе! Такое ощущение, что все не случайно… Руди, умоляю…
        - Хорошо, уедем, - сдался он, решив потянуть время, а там страхи впечатлительной Ии пройдут, но просчитался:
        - Тогда сейчас же едем за билетами.
        - Зачем? Раз ты хочешь в лес, отправимся туда в моем джипе.
        - Правда? - оживилась она. - Да-да! На машине удобней, больше вещей захватим, продуктов… когда захочется, остановимся… Завтра уедем, да? Ранним утром, угу?
        Он действительно ни разу не видел ее такой возбужденной, посему махнул рукой, подчиняясь ее капризу:
        - Ладно, завтра. - Но едва Ия открыла рот, он решил, что у нее родилась новая идея, причем бредовее предыдущей, и поднял ладонь: - Только не говори, что мы едем сегодня. Завтра. С утра. На этом точка.
        Ия порывисто обняла его и оставила на щеках Рудольфа с десяток поцелуев, окончательно растопив его сердце. Действительно, почему бы не устроить себе длительный отпуск? В таких-то обстоятельствах? Сейчас осень, в деревне красота, правда, в селе он еще не отдыхал, но представлял, как там, на природе, хорошо осенью. Снимут избушку, будут ходить в лес, валяться в постели, пить настоящее молоко… Рудольф с воодушевлением завел мотор и про себя рассмеялся: как деревня - так молоко, без этого вроде бы деревни быть не может. А ведь и правда не может.
        Санька вышла из приемного отделения на площадку перед входом в больницу. Ожидая Глеба, который никак не мог расстаться с Жанной, она предавалась бессмысленному занятию, убивающему время, - рассматривала все, что попадалось в поле зрения.
        Поодаль женщина с животом до носа держала ладони на пояснице и что-то доказывала юноше, наверное, сыну. Две медсестры бежали к корпусу, словно их догоняли разбойники, правда, девушки смеялись, значит, спешка вошла у них в привычку, а не вызвана ЧП. На легковушке Санька задержала глаза из чисто профессионального любопытства, ну, любит она все, что на колесах, даже телеги. Автомобиль той же марки, что у Глеба, цвета почти такого же - пирано, только немного темнее, стоял в отдалении, чернея тонированными стеклами. Между прочим, неудобно с темной тонировкой за рулем сидеть, особенно ночью, видимость просто отвратная. А машина точно с конвейера…
        - Поехали, - отвлек ее от созерцания Глеб.
        Сбегая по ступенькам, Санька весело хихикнула:
        - Ой, женщина с животом не мать, она жена! Мать не целуют в губы.
        Открыв дверцу перед ней (он в этом отношении был истинный джентльмен, про которых в книжках пишут), Глеб вдруг задал дурацкий вопрос:
        - Сама-то хоть с кем-нибудь целовалась?
        - Неужели я выгляжу недоразвитой? - обиделась Санька. - По-твоему, ни у кого даже мысли не возникнет целовать меня?
        - Да нет, ты очень даже развитой выглядишь. - Он захлопнул дверцу и продолжил уже в машине, выезжая с парковки: - И не одни мысли возникнут, поползновения на тебя тоже будут.
        У женщин есть одно доминирующее качество, которым они не всегда пользуются, но уж если в голове зародится мысль, то она доведена будет до конца (иногда нелогичного). Это подозрительность. Она вовремя подает сигнал о неблагополучии, угрозе, помогает активизировать наблюдательность, делать открытия и принимать верные решения. Насчет наблюдательности: Санька отсутствием оной черты не страдала, но должна же быть хоть какая-то выдержка, чтоб сначала подумать, сопоставить и только потом формулировать вывод? Нет, она поторопилась, заподозрив, что Глеб флиртует.
        - Вопросик странный, знаешь ли, - произнесла Санька, покосившись на него. - Чего это ты о поцелуях заговорил?
        - Видишь ли, коллектив у нас мужской, а ты станешь приманкой. Когда девушка очень строго относится к себе, ну, очень строго… ты понимаешь?
        - Понимаю, - ощерилась она, утвердившись в своих подозрениях. - Я спала с мужчинами. То есть с одним спала, дальше что?
        - Фу-х, успокоила. А то если б к тебе начали приставать, мне пришлось бы вмешиваться, не дай бог, морды бить. А я не хочу из-за тебя ссориться с ребятами, но ты… сама отрегулируешь отношения, верно? Одно дело, когда цепляются к девушке, и другое - если к женщине.
        Ишь обрадовался - как ребенок! Видишь ли, с него ответственность снята! И не догадался, что за мысли роились в голове Саньки - как они вообще пришли ей в голову? Собственно, его слова пролились бальзамом на душу и принесли облегчение, она откинулась на спинку, выставив локоть в открытое окно, и придала сказанному Глебом другой смысл:
        - Короче, ты решил бросить меня на съедение шоферюгам.
        - Зачем все так буквально понимать? Но если к тебе начнут приставать, ты позвони мне, и я… я тебе дам совет, что делать.
        - Вот это да! - хохотнула Санька. - Всего лишь? Ладно. И я обещаю: если тебе понадобится помощь, тоже дам… два совета.
        Она уложила подбородок на скрещенные руки, некоторое время наслаждалась встречным ветром, но недолго. В зеркале мелькнула машина цвета пирано, тотчас ее закрыл джип с прямоугольной «мордой». Санька оглянулась и смотрела назад до тех пор, пока снова не показался автомобиль - да, он точь-в-точь как тот, что стоял у больницы. Нет, скорее это совпадение.
        - Знакомых увидела? - полюбопытствовал Глеб.
        - Ага.
        Он решил, что она ляпнула просто так, как это случается у женщин, которые мало задумываются над тем, что несет их бесконтрольный язык. Знакомых у Саньки в городе быть не может, посему Глеб не мучил ее расспросами.

8
        На светофоре впереди Леля заметила машину Рудольфа, а в ней…
        - О, а он не один.
        Какая досада, не видно лица блондинки. Понятно, что она молодая и красивая, не мог Руди увлечься серой мышкой. Но какая? Тут не то что женщина, редкий мужчина откажется взглянуть на нее хоть одним глазком, дабы удовлетворить любопытство. Леля догнала машину и вела ее до самого офиса. В общем, она имела возможность лицезреть спутницу Рудольфа, когда они заходили в здание.
        - Олеся, мне тебя жаль, - закуривая, произнесла Леля бесцветным голосом. - Так влюбленно он на тебя никогда не смотрел, никогда столь нежно не держал за плечи.
        Только она тронула с места машину, как вдруг дорогу буквально перед ее носом перебежал какой-то псих с дикими воплями:
        - Такси! Такси!
        - Дебил, - буркнула Леля, резко затормозив.
        Пот прошиб из-за этого кретина. Да-а-а… если б с места она набрала скорость, как обычно… Повезло. Ей, конечно, ибо ее не посадят в тюрьму из-за этого придурка.
        Пока Леля приходила в себя от шока, придурок добежал до машины отвратительного красно-коричневого цвета, которая стояла в отдалении от автомобиля донжуана Рудика, и наклонился к водителю. Леля проезжала мимо и увидела, как мужчина с разочарованным лицом побрел прочь, странно, таксист - и пренебрег деньгами? Впрочем, не исключено, что кто-то вызвал такси… Но это так, попутные впечатления, которые выветриваются из памяти, как дым от сигарет.
        Маршрут Леля не изменила, помчалась работать - да, да. Это для всех она бездельница, на самом деле она умеет не только тратить, но и зарабатывать деньги, просто не афиширует свои способности. Однако появилось желание заглянуть Олеське в глаза, если получится, и в душу, которую умом не понять, но надо хотя бы попытаться. Любая женщина чувствует крах, а Олеся? Неужели наивна до абсурда, неужели действительно живет в искусственно созданном мирке, беззаветно доверяя мужу и не допуская мысли, что однажды этот мирок может рассыпаться? Ее ждет жуткий удар.
        - Да ничего я такого не заметил, - почесывал затылок охранник, мужчина средних лет, медлительный, но с явным желанием помочь следствию. - Я в служебной комнате сидел, ночь же была. У нас там монитор, с камер наблюдения на них…
        - У вас камеры наблюдения есть? - встрепенулся лейтенант.
        - Есть.
        - Они захватывают улицу? - подхватил майор.
        - Нет, что вы, - разочаровал его охранник. - Дом стоит в глубине участка, камеры направлены только на стены, окна, двери…
        - А посмотреть запись той ночи можно? - перебил Баталов. - Вдруг нам что-нибудь откроется?
        - Пожалуйста, - охранник пригласил их в дом, открыв перед ними дверь пристройки. - Я удаляю записи месяц спустя… А что должно открыться?
        - Нам хотелось бы знать, - усаживаясь на стул, сказал майор, - когда уехала машина, которая стояла у ограды вашей соседки.
        - Такси? - уточнил охранник.
        - Да. Да.
        - Ну, это вы точно не увидите, - заверил он и поспешно добавил: - Я могу сказать. Примерно.
        Майор с лейтенантом переглянулись, наверняка оба подумали об одном и том же: «А говорил, ничего такого не заметил. Наверное, ему здесь скучно, он и тянул резину, задерживая нечаянных собеседников». А тот тем временем говорил:
        - Минут за пять до взрыва, может, даже меньше, я выходил во двор, прошелся до ограды…
        - Курил? - уточнил лейтенант.
        - Нет, я не курю. Спать захотел, вот и вышел дохнуть прохладой, а если еще и короткую пробежку сделать - сна как не бывало. Так вот, машина еще стояла. Был ли кто в салоне или нет, я не видел. А когда зашел сюда, только включил электрочайник… рвануло. Меня к месту как прибило! Напугался, честно скажу. Минуту спустя вышел, а соседний дом… мать моя! Полыхает. Я звоню в пожарную часть… А тут соседи вывалили, я побежал к ним. Так вот, когда посмотрел - случайно - в сторону, такси уже не было. Получается, времени прошло минут пять, не больше.
        - Спасибо, - с чувством поблагодарил его майор. - А запись мы все-таки посмотрим, ладно?
        Целый день ушел на подвернувшуюся работу, Леля устала, но отправилась не домой, а к Олесе. Зачем? Там видно будет.
        Ночь стала полновластной хозяйкой улиц, Леля еле разглядела впереди Рудольфа и его машину, он закинул чемодан в багажник и скрылся за воротами. Она успела затормозить и заглушить мотор, Руди не заметил ее. Решив посмотреть, что будет, Леля закурила сигарету. Прошло немного времени, Рудольф вернулся со вторым чемоданом, поставил его в багажник, сел за руль, промчался мимо в двух метрах он нее и глаз не скосил.
        - Вот те раз! - вымолвила Леля, отбросив сигарету и поворачивая ключ в зажигании. - Куда это он один на ночь глядя?
        Она ехала по залитым цветными огнями проспектам, не выпуская из виду Рудольфа, и не могла отделаться от мысли, что два здоровенных чемодана, кейс и сумка на длинном ремне - предвестники скандального развода.
        Ага, повернул к гипермаркету, разумеется, Леля сделала то же самое, припарковавшись чуть поодаль и, открыв дверцу, привстала и вытянула шею. Рудольф стоял возле своей машины, держа около уха трубку, потом внезапно энергично зашагал к гипермаркету.
        Он скрылся в толпе, пришлось на цыпочки приподняться, чтоб взглянуть поверх голов. Но здесь народу тьма, не все пигмеями уродились, потеряла его - какая досада! Только она так подумала, как вдруг увидела его: Рудольф катил тележку, заваленную горой покупок, рядом с ним, держа его под руку, шагала та самая молодая женщина, которую Леля видела с ним утром. Она улыбалась, словно получила наследство за границей. Мало того, пропуская легковую машину, они остановились у проезжей части и трогательно припали губами друг к другу. Это уже диагноз.
        Рудольф переложил пакеты в багажник, причем места не хватило, многое из тележки он переправил в салон на заднее сиденье. И снова в путь.
        Руди въехал в гараж элитного дома, весьма небольшого, на несколько двухуровневых квартир, под каждой располагался бокс для машин. После чего он и его пассия отправились в подъезд, захватив тяжелые пакеты, но не чемоданы Рудольфа. Леля решила, что больше ничего не высидит, развернула машину…
        Второй раз за сегодняшний день чуть не произошло столкновение! Она едва успела надавить на тормоз, чтоб не вписаться в бок подрезавшего ее такси, которое направилось в тот же двор, куда въехал Рудольф. Леля не скандалистка, но и ее терпение имеет пределы. Она открыла окно со стороны пассажира и закричала вслед такси с темной тонировкой стекол:
        - Кретин! Убивайся сам, другим дай жить! - Он и не подумал выглянуть, продолжил ехать. - Развелось идиотов на дорогах!
        Через пять минут она угомонилась, перестав ругаться. Другая забота заняла ее мысли. С одной стороны, надо бы подготовить Олеську к неожиданности, ведь подобные ей женщины попадают после удара в психушку, а у нее дети, двое. Как догадывалась Леля, детей Руди оставит жене, у него же романтический период, а дети - проза. С другой стороны, вмешиваться вроде как нехорошо, нельзя. Ну и что делать?
        Будильник долбил по мозгам трижды, Ия приподнялась, включила настольную лампу. А Рудольф спит, будто и не слышит трезвона, хотя, конечно, слышит, просто не хочет вставать, думает, Ия пожалеет его. Ничуть не бывало. Она наклонилась к нему и, целуя, тихо лепетала:
        - Рудик… Мы договорились ехать ночью… Проснись, соня… Я тебя люблю, но буду безжалостной, поднимайся.
        - М… - он заворочался, перевернулся на живот.
        - Милый, пожалуйста, давай собираться?
        - Может, все же утром?..
        - Ты обещал. Прими душ, а я сварю кофе. Ну же, Рудик!
        Он снова перевернулся на спину, приоткрыл глаза и притянул Ию, обхватив ее обеими руками, замер, дескать, еще немножко полежим, а потом… Но Ия не хотела лежать, она хотела ехать.
        - Все, все! Если ты через пять минут не поднимешься, я обижусь.
        Конечно, когда она вернулась с чашкой, от которой поднимался пар, распространяя аромат крепкого кофе, Рудольф… продолжал спать. Ия присела на край кровати и поводила чашкой перед его носом. Рудольф несколько раз вдохнул и вскоре уже сидел с закрытыми глазами, а она поила его кофе, смеясь, когда горячий напиток обжигал ему губы.
        Потом он отправился в душ, ибо все еще не проснулся, а вода прекрасно бодрит, тем временем Ия сортировала продукты, раскладывая их по степени первой и второй необходимости. Она была счастлива, летала и напевала, то собирая вещи, то убегая на кухню, когда свистел чайник.
        Он выпил еще чашку кофе, захватил кое-какие пакеты и спустился в гараж, где хранилось много предметов, которые Рудольф собирался взять с собой. Например: складные стулья и стол для пикника, жаровню, к ней инвентарь, корзину с посудой - все это следовало уложить компактно, ведь будут еще чемоданы Ии. А багажник забит, Рудольф, почесывая затылок, посетовал:
        - Как на Крайний Север едем. Но все вроде нужно. Фу, ты! А удочки! Сто лет не рыбачил, вдруг там есть рыбные места.
        Главное, где - там? Неизвестно, в какой уголок их занесет…
        Ия поставила два термоса в сумку - один с чаем, другой с кофе, положила туда же бутерброды, завернутые в пищевую пленку, чашки, одноразовые тарелки с вилками, складной нож. Отнесла дорожную еду в прихожую, где уже стояли два ее чемодана и баул. Кажется, все собрано, все учтено, но Ия на всякий случай перечитала список, который составила днем. Ничего не забыла, посему список отправился в мусорное ведро…
        Мусор! Он здесь сгниет, ведь их не будет долгое время. Она вытащила мешок с отходами из ведра, кинула его в целлофановый пакет, отнесла в прихожую.
        Без пятнадцати два - нормально управилась. Позвонила Рудольфу… он не взял трубку. Ну да все равно пора спускаться, Ия взяла пакеты с едой и мусором - за остальными вещами вернется Рудольф - и вышла из квартиры. Сбегая по лестнице, она улыбалась: сейчас как сядут в машину, да как поедут куда глаза глядят… Может, это и глупо, но с той секунды, когда автомобиль с нею и Рудольфом тронется, прольется другой свет на обоих - объединяющий.
        Оставив пакеты с едой у стены, она пробежала через двор, где в конце стоял мусорный бак, и возвратилась, выискивая в длинном тоннеле гаража Рудольфа. Гараж на две машины, у Ии пока нет своей, но водить она умеет, Рудик заставил ее сдать на права. Свет тусклый, крышка багажника поднята, значит, сборы не закончены. Ия подхватила увесистые пакеты и вошла в гараж:
        - Рудик! Я готова, а ты?.. (Не ответил.) Рудольф, ау!
        Она подошла к багажнику - вещи уложены рационально и компактно, оставлено место для ее чемоданов. А где же он сам? Куда отлучился? Ия поставила пакеты на заднее сиденье, особенно заботили ее термосы, у современных моделей есть существенный недостаток: протекают. Ну, раз Рудольф отлучился, она сама сбегает за чемоданами.
        Спустя несколько минут Ия тащила поклажу вниз, а когда отдыхала, вдруг в голову пришла мысль, что, в сущности, Рудику некуда бегать. За сигаретами? Она купила ему два блока и три зажигалки, ведь он их постоянно теряет. Не за бензином же на большую дорогу он пошел! Да и вообще, разве бросил бы Руди бесхозным гараж и открытый багажник? Что-то тут не так…
        Ия бросила чемоданы у входа в гараж и, повинуясь наитию, пошла вдоль кирпичной стены с осторожностью кошки на крыше, идущей по самому краю. Почему? Если б она могла ответить! Внутри что-то безотчетно затрепетало и одновременно сковало - свело мышцы судорогой и толкало, толкало вперед.
        Вот и нос автомобиля, а Рудольфа и здесь нет. Ну, уже легче. Значит, он все-таки ушел и вот-вот вернется.
        - Фу ты! - всплеснула руками Ия. - Как же я забыла: а телефон?
        Она позвонила и… раздалась мелодия! Рядом! Где-то внизу… Что-то в этом было знакомое и пугающее. Недоумевая, Ия опустила голову…
        Рудольф лежал ничком под носом автомобиля у самых колес, потому она его и не заметила, а голова его так и вовсе находилась у ее ног. Что произошло? Но сейчас не до того, чтоб задумываться об этом, нужно помочь ему. Ия кинулась переворачивать его на спину, заодно вытаскивала из-под машины и приговаривая:
        - Рудик… Где болит?.. Рудик, скажи хоть слово… прошу тебя… Ну, что, что с тобой?..
        Став на коленки, Ия наклонилась к нему и увидела застывшую маску безразличия, открытые глаза. Может, виновато тусклое освещение? Горела всего одна лампочка у входа. Еще с минуту она гладила его по щекам и уговаривала сказать, что у него не так, или хотя бы подать какой-нибудь знак, чтоб она знала, как ей быть. Естественно, Ия видела, что Рудольф не реагирует на слова, не слышит, да и не видит ее, но кто способен вот так сразу поверить в худшее, если только что расстались и все складывалось как нельзя удачно?
        Он был глух к уговорам, но и тогда Ия не допустила мысли, что Рудольф мертв - да с какой стати, откуда взялась здесь смерть? Он не болел, был в расцвете сил. Был?!! Ия схватила его за плечи и затрясла:
        - Рудольф! Да очнись же ты! Не пугай меня, ну, пожалуйста… Рудик, мне страшно! Ты пошутил, теперь хватит…
        И это не помогло. Нечаянно она задела телефон, который положила рядом с собой на пол, дисплей осветился, подсказав, что надо вызвать «неотложку». Схватив спасительную трубку, Ия набрала номер, поглаживая Рудольфа по груди, как вдруг…
        Рука окунулась во что-то мокрое и вязкое. Ия поднесла кисть к глазам. Не разобрала, в чем она, что-то густое покрывало пальцы. Нужен свет. Ия поднялась на ноги, повернула ладонь к лампочке…
        - Кровь? - вымолвила она растерянно. - Почему?.. Откуда?..
        В этот момент ворота гаража с грохотом упали вниз. Это еще не беда, их несложно открыть, стоит нажать на кнопку…
        Только когда погас свет, Ия поняла, почему на Рудольфе кровь. Значит, теперь ее очередь? Невозможно! Это сон, нужно заставить себя проснуться.
        В гараже был еще кто-то, Ия ощущала этого человека кожей, кончиками волос, которые, будто живые, шевелились и приподнимались, предупреждая об опасности. Ощущала по импульсам, исходившим от него, довольно сильным, агрессивным, они словно брали в кольцо напуганную Ию. Возможно, он не один.
        - Кто здесь? - произнесла она в кромешной темноте, слыша вполне реальные шаги…
        Часть вторая
        НИКАКИХ ШАНСОВ

1
        Варгузов добыл номер сотового телефона Олеси, а она, какая жалость, была не дома, но он упросил ее уделить ему три минуты, всего три - мизер. Приехав по адресу, переступил границу особняка и в следующий миг замер, поняв, что… его никто не заметил и не собирается замечать, хотя на большом открытом пространстве ухоженного двора в разных точках находились люди. Неподалеку на скамье ажурной ковки, выкрашенной белой краской, зевала некрасивая женщина, она даже головы не повернула в его сторону. Слева у ограды прогуливались старик со старухой, возле клумбы с петуньями трое мужчин, похожие на цепных псов, курили.
        Посторонний человек вошел, а никто и ухом не повел? Варгузов позвонил по мобиле, вскоре со ступенек сбежала миниатюрная женщина и прямиком направилась к нему, стало быть, это и есть жена Рудольфа.
        Ему не довелось познакомиться с ней раньше, и сейчас, когда она приближалась, он разволновался и подумал: стоит ли открывать глаза этой хорошенькой болонке? Правда-правда, она похожа на шуструю курчавую болонку, которую холят и лелеют, о негативных сторонах жизни она понятия не имеет. Поэтому и говорить он начал сбиваясь, смущаясь, краснея, однако факты изложил по-юридически сухо.
        С блуждающей улыбкой Олеся смотрела на невысокого всклокоченного человечка, на его страдальческое и в то же время исступленное лицо с выкатившимися глазами - ни дать ни взять безумец. Ее молчание, а также улыбка озадачили Варгузова и одновременно устыдили. Олеся явно ничего такого не подозревала, а тут явился он и прямо в лоб… Получается, удар нанес жене, а его целью был муж, к сожалению, бьют прежде всего по тем, кому и так больно. Варгузов готов был упасть перед бедной женщиной на колени и просить прощения, он уже положил ладони на грудь, но Олеся опередила его вопросом:
        - Вы очень злы на Рудольфа?
        - Еще бы.
        - Я так и подумала. На него многие злятся, конечно, у Рудольфа море недостатков…
        - Недостатков? - взвинченно спросил Варгузов, забыв, что полминуты назад искренне жалел болонку. - Вы считаете, подлость, ложь, воровство недостатками? А что же тогда, по-вашему, пороки, преступления?
        Олеся относится к людям, которые слышат то, что хотят, потому и поступки их адекватны услышанному, окружающих они глубоко разочаровывают, так как не оправдывают их надежд. Вероятно, сама природа выстроила вокруг этих людей добротную и весьма надежную защитную систему. Таких уникумов единицы, ранее Варгузов не встречал их, поэтому слушал Олесю опешив.
        - То, что вы рассказали, неверно. Вы не так поняли, думаю, и не выслушали его до конца, и поспешили составить поверхностные суждения, не вникнув в обстоятельства. А любовница… это смешно. Если б он только замыслил завести интрижку, то первой об этом узнала бы я. Знаете почему? Ему легче сказать прямо, чем прятаться, лгать, изворачиваться. Поверьте, Руди не терпит никакого дискомфорта. Но не потому, что идеален, просто ложь - это большое неудобство для него. Скорее данное качество отдает эгоизмом, но и страхует от обмана тех, кто находится рядом с ним.
        Умно врезала, аргументированно! Реакция Варгузова была, прямо сказать, неоднозначной. Он делал круги почета вокруг Олеси, вскидывая руки вверх и роняя вниз. То ли воздавал хвалу Богу за это чудо-юдо, ниспосланное на землю, то ли удивлялся, каким образом тот же Бог спокойно взирает с небес на бестолковую женщину и не подкинет ей из жалости граммов двадцать мозгов. Слов у Варгузова не нашлось, да оно и к лучшему, ибо женщине, глупость которой беспрецедентна, что ни скажешь - все впустую. Варгузов на пятом круге внезапно остановился, будто у него заглох двигатель, вздохнул со стоном - это и было выражением отношения к ненормальной жене Рудольфа - и решительно двинул к выходу, едва не налетев на Лелю, вплывающую во двор.
        Странную немую сцену она видела, но не слышала, о чем шла речь. Проводив взглядом пасмурного мужчину, невнятно рычавшего что-то себе под нос, она плюхнулась на скамью рядом с Диной, подставившей солнцу лицо:
        - Что за клоун бегал вокруг Олеськи, чего хотел от нее?
        Дина, одна из немногих подруг Альки, кто в этой жизни не преуспел, потому пашет, не разгибая спины, - шьет шторы, ламбрекены, занавески. На трудовой ниве она полностью выдыхается, и на радости не остается энергии, оттого Дина не любопытна, пассивна, да и напоминает она потухший огарок свечи.
        - Мужик настучал ей про любовницу и нечестность Руди в бизнесе, - ответила она абсолютно индифферентно.
        Про себя ужаснувшись, Леля невольно перевела взгляд на террасу, но там Олеси уже не было, и вопрос слетел с губ сам собой:
        - А что Олеся?
        - Высмеяла его.
        - То есть не поверила?
        - А черт ее знает. У нас, у баб, есть скверная черта: чуть что - скандал, слезы, развод, попреки. А потом жалеем об этом. Думаю, наша глупая Олеська выбрала умную позицию: ничего не замечать. Чтоб не скандалить и не разводиться, а потом не жалеть. Никуда наш любвеобильный Рудик от нее не денется…
        - Почему ты так думаешь?
        - Если б его не устраивала Олеська, он давно бы… Она же идеальная жена: как собаку, хорошо его кормит и отпускает погулять. А что еще мужику надо?
        Но сегодня не тот случай, Олесе первый раз в лоб сказали про измену мужа, она просто держала себя в руках, а теперь небось забилась где-нибудь в угол и рыдает от обиды и унижения. Леля отправилась ее искать, в гостиной ей подсказали, что Олеся - на кухне.
        Рыдает? Как бы не так! Увидев Лелю, как ни в чем не бывало, Олеся сообщила шепотом, словно величайший секрет:
        - Все, похороны завтра. Конечно, хоронить будут в закрытом гробу. - И обратилась к женщинам на кухне: - Будьте добры, дайте холодной воды для хозяина, а для остальных - лимонад, если приготовили.
        - Где Рудольф? - спросила Леля.
        - Уехал в командировку, - забирая поднос у кухарки, беспечно сказала Олеся. - Что-то срочное. Ой…
        Ей позвонили и, судя по лихорадочности, с какой она заметалась, не зная, куда деть поднос с напитками, звонил любимый муж. Леля забрала у нее поднос.
        - Следователь? - Для Олеси это было неожиданностью. - А по какому поводу?.. Мне приехать?.. А где мой муж?.. В каком гараже?.. Что он там делает?.. Хорошо, приеду. Какой адрес?..
        Олеся выпятила нижнюю губу, в это время Леля успела прочесть на дисплее «Руди», затем он погас. Значит, с трубы Рудольфа звонил следователь - ого! Нет, правда: ого!
        - Что случилось? - спросила она Олесю.
        - Не знаю… - нервно пожала та плечами. - Следователь просил приехать, Руди в каком-то гараже… но не сказал, что он там делает. Отнеси, пожалуйста, поднос, мне надо вызвать такси…
        - Я отвезу тебя, - заявила Леля тоном, на который никто не осмелился бы возразить.
        - Да? - встрепенулась Олеся, натянув виноватую улыбку. - Спасибо. Я же не вожу, Руди не разрешает. Спасибо, ты такая хорошая…
        М-да, у нее все хорошие, даже Руди.
        Вчера молоденький лейтенант и майор внимательно просмотрели запись в режиме реального времени и действительно ничего не увидели. А сегодня они думали, заводить уголовное дело или это все же несчастный случай? Лейтенанту Сирину все казалось простым и ясным:
        - А меня очень настораживает такси. Хозяйка приехала на такси, вместе с мужчиной вошла в дом. Такси стояло до взрыва… выходит, водитель был в машине. Что он там делал?
        - Может, его не было в машине, - лениво возразил Баталов.
        - А где? Где он был? В доме? И не учуял, что идет газ?
        - И так бывает. Обоняние не у всех людей есть.
        - Ай, бросьте. После взрыва такси не было у дома Малковой…
        Майор жестом прервал его, а то разговорился - куда там! Он снова задумался, разминая сигарету и уставившись в одну точку, тогда как Сирин подбрасывал и ловил скомканный лист бумаги. Паренек рвался в бой и слегка обиделся, что чутко уловил Баталов, поэтому в воспитательных целях он прочел короткую лекцию:
        - Запомни: работа у нас рутинная, неблагодарная и не терпит суеты. Значит, так. Обойди всю улицу, может, еще кто-нибудь дорожит своим имуществом и помимо сигнализации поставил камеры слежения. Нужен номер автомашины. А я… свяжусь с таксопарками.
        - Значит, уголовное дело заведете?
        - Нет.
        - Как - нет? - вспылил юноша.
        - Таксист, проведя полночи у женщины, подстроил ей смерть… Пока это наше предположение, а мы должны быть уверенными. Вперед.
        Внутри двора было почти пусто, кроме полиции и машин, принадлежавших ей же, даже любопытных не оказалось. Ну, еще пожилой человек курил на балконе дома с торца. А гараж зиял тоннельной пастью, внутри стояла машина Рудольфа с открытым багажным отделением, там же копошилось несколько мужчин. Туда, в гараж, и рванула Олеся, но полицейский перегородил ей дорогу:
        - Нельзя.
        - Мне звонили… - пролепетала она, с отчаянием вглядываясь в тоннель. - Следователь звонил… просил приехать…
        - Как фамилия? - уточнял полицейский. - Следователя.
        - Э… м… Край… Да-да, Крайний.
        Он все равно ее не пустил, но позвал:
        - Юрий Петрович! К вам пришли.
        Из гаража вышел пожилой полноватый мужчина с абсолютно белыми волосами, из-за этого лицо, широкоскулое и круглое, с крупными чертами, казалось красным, как после бани. А может, цветом кожи он обязан болезни? Впрочем, если она присосалась к человеку, то уж поглотит его полностью, а судя по стремительности, с какой Крайний шел к женщинам, у него отличное здоровье.
        - Кто из вас Хоруженко? - спросил он на ходу.
        - Я… - выговорила Олеся, пятясь от него, как будто убегая от неприятностей. Леля, стоявшая чуть позади, взяла ее за плечи и не дала убежать, представившись:
        - А я подруга. Меня зовут Леля. Что случилось?
        Он как-то резко вскинул руку и потер тыльной стороной ладони щеку, глядя с прищуром на Олесю, словно в чем-то подозревал ее. Так же быстро убрал ладонь, сцепив обе руки сзади, пауза получилась короткая, Крайний сказал:
        - Дела неважные. Ваш муж там… Нам сообщили по телефону, что по этому адресу мы найдем в гараже два трупа…
        Этого было достаточно, чтоб Олеся сорвалась с места, секунды не прошло, а она уже влетела в гараж. С корточек поднялся молодой мужчина, предупредительно выставив руки и крикнув:
        - Нельзя! Стоять!
        Олесю остановил не его приказ, а женское тело, распластанное на каменном полу. И кровь, много крови на теле и на полу… А Леля заметила кровь на автомобиле и на стене, причем это были не брызги, а пятерни, живо восстанавливающие картину, как раненая жертва, стараясь удержаться на ногах, цеплялась за все, что под руку попалось. Может, она убегала от убийцы, но убежать ей не удалось, как не удалось увернуться от смертельного удара.
        - О боже! - тихо произнесла Леля, прикрывая платком нос и рот. Что делать, запах крови не самый приятный, особенно мертвой крови. - Ее что, месили? Чем это?..
        - Спицей из стального каркаса железобетонных конструкций, - сказал Крайний, не посчитав нужным скрыть от женщин орудие убийства. - Проще - арматурой, заточенной на одном конце. Удар нанесен в область солнечного сплетения, проткнул ее насквозь, то есть был смертельным.
        - Где Руди? - глухо вымолвила Олеся.
        - Чуть дальше, за носом автомобиля.
        Олеся не рискнула идти мимо трупа женщины, она решительно обогнула автомобиль с другой стороны. Дойдя до носа, она попятилась назад, уперлась спиной в стену и, закатив глаза, стала оседать. Леля, более крепкая (впрочем, не ее муж лежал бездыханным и окровавленным на полу), подскочила к приятельнице и прижала ее к стене, не давая упасть.
        - Олеся… Олеся… - говорила Леля, слегка ударяя вдову по щекам. - Ну, держись же, Олеська, будь умницей… Да помогите же, черт вас возьми!
        Требование было адресовано мужчинам, которые проявили редкостное равнодушие к обмороку, видно, привыкли. Но один подошел и сунул под нос Олесе тампон - в воздухе запахло нашатырем.
        Нашатырь заставил бедняжку вздрогнуть, она отвернула лицо от руки с тампоном, слава богу, не рухнула на пол, залитый кровью. На всякий случай Леля поддерживала ее, косясь в сторону Рудольфа. О ужас! Даже для такой крепкой нервной системы, как у Лели, два окровавленных тела сразу - многовато.
        - Давайте покинем гараж, - предложил Крайний.
        - Ты можешь идти? - спросила подругу Леля.
        Олесю душили слезы, подбородок дрожал, да и вся она жутко тряслась, как после переохлаждения, и неотрывно смотрела расширенными глазами на бездыханное тело мужа. Леля насильно развернула ее к выходу, обняла за плечи и буквально вытащила на воздух. Олеся едва добрела до автомобиля, рухнула на заднее сиденье, после чего дала волю истерике. Она не рыдала, а буквально кричала.
        Леля зажала сигарету зубами, нервно прикурила от зажигалки, потом лихорадочно затянулась раз пять подряд, словно от количества затяжек зависела ее жизнь. Только один человек выражал нетерпение - Крайний. Он прохаживался вдоль автомобиля, поглядывая на вдову, кажется, ловил момент, когда будет удобно задать ей тьму бестактных вопросов, Леля не выдержала и раздраженно бросила ему:
        - Ну, что вы все ходите, ходите? Не видите, человеку плохо?
        Проигнорировав ее выпад, Крайний резко подошел к Олесе и так же резко задал вопрос:
        - Что за девушка в гараже, она вам известна?
        - Это… Ия… - сквозь рыдания вымолвила Олеся. - Зовут ее так… Она работала… у мужа…
        - Кто ваш муж? - был следующий вопрос.
        - Биз… бизнесмен…
        - Как он сюда попал? В багажном отделении чемоданы, у гаража тоже стоят чемоданы…
        Леля выручила Олесю, которой говорить было невмоготу:
        - Рудольф вчера вечером срочно собрался в командировку, вероятно, девушка должна была поехать с ним, поэтому вы нашли его здесь. Судя по всему, не только вы, убийца тоже. Послушайте, видите, в каком вдова состоянии? Можно ей хотя бы в себя прийти? Завтра я обещаю привезти ее, Олеся ответит на все ваши вопросы.
        - А вы? - он уставился на нее, как гипнотизер.
        - А что я?
        - Вы ответите на мои вопросы?
        - Хоть на сто.
        Разрешил. Леля села за руль, не без облегчения выехала на улицу, проворчав:
        - Какой противный дядька. Нет чтоб подготовить как-то… Олеся, ты как? М-да… поверить сложно в то, что мы увидели. Искренне тебе соболезную. Я побуду с тобой, Олеся.
        - Не стоит…
        Она еще деликатничает! Несмотря на внешнее спокойствие, Лелю тоже трясло. Неожиданный поворот. И необъяснимый.

2
        Ничего у нее не получалось. «Мерс» не заводился, о чем Глеб сразу догадался, стоило взглянуть на Саньку в конце дня, когда он заехал за ней. В парке ни слова не сказал, зачем ронять авторитет, которого и так нет? Ну, не любит сильный пол, когда на его территорию вторгаются женщины, не любит. И это нужно учитывать, а не в позу становиться с первых шагов. В машине Глеб отчитался, что в больнице побывал два раза, Жанна отлично себя чувствует, просила привезти кое-какие лекарства, показал рецепты. Санька полностью игнорировала его, вынудив Глеба прочесть ей нотацию:
        - Не надо было начинать с рекламы. Вначале скромность, потом дело, в последнюю очередь реклама, и то! Лучше, когда тебя рекламируют другие, это вызывает больше доверия.
        - Ну, знаешь! - пыхнула она. - Скромными пусть будут бездарные и дилетанты, а я кое-что умею. Жаль, тебе неизвестно, что реклама - двигатель торговли, посмотри телек: все себя продают! И я продавала. Но кто знал, что твой начальник прямолинейный, как шпала?
        - Наумыч?
        - Он, он. У него нет чувства юмора.
        - Ты несправедлива.
        - Он ретроград, консерватор и рутинер! Вообще-то, вас, мужчин, отличают эти качества всех поголовно, вы же не терпите рядом с собой умных женщин, вам подавай дуру, чтоб в рот заглядывала. Запомни, я сделаю вас всех! «Мерс» поедет, ты понял?
        - Понял. Ты никогда не выйдешь замуж.
        - Ну и подумаешь! - фыркнула она.
        - А вас, женщин, отличает упрямство. Даже если знаешь, что не права, все равно будешь стоять на своем.
        Он махнул рукой и ничуть не расстроился из-за размолвки, все равно надолго Саньки не хватит, ведь атмосфера натянутости никому не в кайф. Приехав домой, Глеб вышел из машины, чтоб открыть гараж, достал ключи, как вдруг его окружили трое мужчин, один из них осведомился:
        - Глеб Валентинович Нефедов?
        От Санькиной обиды и следа не осталось, почуяв опасность, она очутилась рядом с мужем сестры и наехала сразу на троих:
        - Э, в чем дело? Вы кто такие?
        - Старший лейтенант Сергиенко, - представился молодой человек, показав удостоверение. - Гражданин Нефедов, вы задержаны.
        - Я?! - вытаращился Глеб. - С чего это вдруг?
        - Вы подозреваетесь в убийстве.
        Саньку оттеснили одновременно двое, не успела она и глазом моргнуть, как на руках Глеба защелкнулись наручники. Девушка закрыла его собой, словно амбразуру, не давая увести:
        - Вы с ума сошли? Какое убийство?!
        - Двойное, - сказал Сергиенко. - С особой жестокостью.
        Она развернулась лицом к бледному Глебу (да, в такой ситуации у кого хочешь застынет кровь в жилах), ее глаза молча спрашивали его: правда?
        - Нет, - ответил он. - Санька, клянусь, это неправда.
        - К сожалению, в гараже, где найдены два трупа, обнаружены ваши отпечатки, - добил его лейтенант и приказал коллегам: - В машину его.
        - Санька, - на ходу говорил Глеб, она семенила следом, - Жанне не сообщай, нельзя ей… ты же знаешь. Все выяснится, это недоразумение… Ты поняла?
        - Поняла, поняла… - Глеба затолкали в машину, а она бросила лейтенанту: - Я вам не верю, ясно?
        - Как хочешь.
        - Какие отпечатки? - взвилась она, покрутив растопыренными пальцами перед его носом. - Вы их что, сравнивали? Когда вы их брали у Глеба? Вот так сразу и узнали, что отпечатки его? Не смешите.
        - У всех, кто когда-либо отбывал срок наказания, берут отпечатки пальцев, стало быть, и его пальцы есть в базе данных, компьютер сразу выдал информацию. Он ведь отсидел два года.
        - Глеб?! - изумилась Санька. - Сидел?! Когда!
        - Прошлое своих парней, девушка, надо знать. Но раз ты такая грамотная, завтра привези ему спортивный костюм, носки, кроссовки. Зубную щетку, пасту, мыло… Сигареты. Он надолго застрял.
        - Куда привезти?
        - В СИЗО. Там список висит, что из вещей и продуктов разрешено передавать подследственным.
        Лейтенант Сергиенко сел в машину, захлопнул дверцу…
        - Я вам не верю! - крикнула Санька.
        Вряд ли ее услышали, от машины остались одни выхлопные газы, впрочем, если б и услышали - что толку? Слова есть слова, это лишь проявление эмоций, глас интуиции, которая может и ошибаться, но никак не доказательство. Девушка вернулась к автомобилю, упала на водительское место и застыла, тупо глядя в стену напротив. Что теперь делать?
        Утром Юрий Петрович Крайний прихорашивался перед зеркалом в туалетной комнате, тщательно расчесывая густые седые волосы. Ему понравилось, как он выглядит. А что? В его годы люди развалинами становятся, а он энергичен благодаря занятиям спортом, любознателен - до сих пор не потерял интереса ко всему новому, аккуратен как в одежде, так и в работе, а старики живут по принципу «сойдет и так». Нет. Он в свои шестьдесят семь бодр и жизнерадостен, он молодец. Но не м?лодец, а жаль, ибо с каждым годом быть в тонусе становится все трудней, но лучше об этом вообще не думать.
        Дунув на расческу с тонкими зубчиками, Крайний положил ее во внутренний карман пиджака, поправил узел галстука…
        - Юрий Петрович! - заглянул молодой паренек. - Подозреваемого доставили.
        И тут его нашли! Крайний не изволил повернуться, а сказал отражению юноши в зеркале:
        - Ведите его к кабинету, я сейчас.
        Подозреваемый, видно, ночь спал плохо. У людей, которые пережили сильнейший стресс, в лице появляются особенности, которые делают его жертвенным, страдальческим. Например, возникают вертикальные впалости на щеках, отчего и произошло, наверное, выражение «спал с лица». Или осунулся. Но осунулся не от голода, от голода впадины иные, как и страдания голодного человека, - Крайний это знал не понаслышке. К портрету подозреваемого осталось добавить опустошение и безнадежность в глазах, чтобы получился полный образ жертвы. Но жертвами и преступники умеют прикидываться неплохо, некоторые из них достойны премии «Оскар».
        Пройдя процедуру «фамилия, имя, отчество, год рождения» и так далее, диалог повел не Крайний, а подозреваемый:
        - Где нашли мои отпечатки?
        - В гараже на полке стоял стакан, на нем ваши отпечатки, - ответил Крайний, продолжая внимательно и детально изучать Глеба Нефедова.
        - Покажите стакан.
        Стакан в целлофановой упаковке Крайний достал из ящика и положил на стол, после снова уставился на Глеба. Тот свел к переносице брови и закусил нижнюю губу, явно вспоминая, где и когда он брал его в руки. Но это обычный шестигранный стакан из толстого стекла, универсальный, из таких пьют виски, воду, компоты, соки, да хоть
«Кровавую Мэри». Такие стаканы распространены везде: от офисов до баров, как раньше были распространены граненые. В сущности, данный предмет и есть модификация великого изобретения скульптора Мухиной. Кстати, большинство предпочитает держать их дома, они вместительные, стильные, дешевые.
        - А где еще? - поинтересовался Глеб.
        - Больше отпечатков нет, но есть два окурка, полотенце…
        - Полотенце? На нем тоже мои отпечатки?
        - Потожировые следы, принадлежащие вам.
        Глебу понадобилась минута, чтоб сообразить:
        - Выходит, я конченый дебил: позаботился не оставить пальцы, но стакан с отпечатками бросил, окурки и тряпку тоже. Кстати, а я что, во время преступления курил и водку пил? Или сначала убил, а потом курил и пил?
        Логику его нельзя не признать: убийца не на пикнике был, чтоб курить, руки вытирать (между прочим, не окровавленные), да еще и пить из стакана. Но Юрий Петрович столько шишек набил, следуя логике, что взял себе за правило: факты, анализ, постепенность и никакой спешки. Перед ним неглупый человек, это видно невооруженным глазом, имеющий высшее образование, стало быть, логикой владеющий. В то же время у подозреваемого положительный заряд, гнусь Крайний научился отличать по вибрациям голоса, но… не все в этой жизни просто.
        - А кого я убил, вы хоть скажете? - спросил Глеб после паузы, когда не получил ответа на предыдущие вопросы. - Меня взяли, кинули в камеру, а объяснений - никаких. Так кого?
        - Рудольфа Хоруженко…
        - Руди?! - остолбенел Глеб.
        - Вы его знаете, - сразу отметил Крайний.
        - Еще бы… - тихо вымолвил Нефедов. - Мне сказали те, кто арестовывал, что убийство двойное…
        - Убита его зам по коммерческим вопросам Ия Трипольская. - Крайний предоставил стопку фотографий Глебу и, когда тот рассматривал снимки, продолжил, не переставая подмечать в его поведении малейшие изменения: - Оба убиты ночью, в начале суток пятнадцатого сентября, приблизительно после двенадцати и… до трех. Где вы были в это время?
        - На работе. Ну и ну… Чем это их?
        - Заточенной арматурой. Преступник превратил ее в добротную пику, отсюда вывод: убийство преднамеренное, тщательно готовилось. Кто может подтвердить, что вы работали именно в это время? Вызовы были? У вас же фиксируют вызовы? Или счетчик стоит?
        - У нас диспетчер, - сказал Глеб, просматривая снимки по второму кругу. - Прошлой ночью вызовы были только до часу, потом - простой. М-да… дела мои хреновые.
        Глеб кинул на стол фотографии и свесил голову, Крайний успел заметить на его лбу (до того, как волосы закрыли лицо) россыпь бисерин пота, слава богу, зрение у него - грех жаловаться. Но выступивший пот означает лишь огромную нагрузку на нервную систему, а она появляется как у преступника, так и у невиновного. При всем при том Нефедов вызывал симпатию, однако этот симпатяга отмотал два года, и все же… По причине двойственного отношения к подозреваемому Юрий Петрович не стал выцарапывать из него показания, а серьезно заинтересовался на первый взгляд простым делом. Ему плевать на показатели, он уже в том возрасте, когда служат ради истины, из любви к загадкам, которых попадается не столь много, несмотря на возросшее количество преступлений.
        - Мотив у тебя есть? - спросил он Глеба, тот приподнял голову и с отчаянием потерявшего надежду человека кивнул:
        - В вашем понимании - да.
        - Что значит - в нашем?
        - Руди я на дух не переносил и старался, чтоб наши дорожки не пересекались. Негодяй он редкий, но это не повод для убийства. У миллионов людей есть куда более сильные мотивы, а только малая часть способна ненависть вместить в нож, пистолет, кол, которым убили Рудольфа и… эту женщину.
        - Хочешь сказать, что ты относишься к большинству?
        - Я отношусь к большинству, но доказательств у меня нет.
        Собственно, для первого знакомства достаточно поговорили, теперь нужно внимательно изучить протоколы с места преступления, а то и съездить в злополучный гараж и еще разок оглядеться. Улики очень уж сомнительные. Конечно, сейчас встречаются и преступники-идиоты, которые ничего не знают, то есть с абсолютно пустой головой. Как правило, это молодые люди, они-то и оставляют следы да улики. Но человек взрослый и образованный, к тому же отбывший наказание, учитывает свой и чужой опыт, потому должен быть осторожен и дальновиден. Итак, Крайнему нужно найти доказательства вины, помимо найденных улик. Он вызвал конвой.
        - Послушайте… - с жаром заговорил Глеб. - Вы пожилой человек, много знающий, должны нутром, чутьем слышать… Я этого не делал. Меня умело подставили. Стакан, окурки и полотенце попросту подбросили, думаю, готовились долго и качественно… Теперь от вас зависит моя жизнь, я прошу… Хотя вам, наверное, уже все равно…
        - Разберемся, - сказал Крайний без эмоций.
        Нефедова уводил конвой, вдруг он развернулся на сто восемьдесят градусов, его осенило, он выпалил сумбурно и скороговоркой:
        - Постойте! У меня же обыск не делали, забрали на улице! Скажите, чтоб сделали обыск в моей квартире. На фото много крови… так и должно быть, шутка ли - пикой проткнуть… Понимаете, орудие убийства зверское… кровь должна была рекой литься и во все стороны брызгать! Убийца ведь вынимал арматуру из тела! Вы говорили, обоих убили арматурой.
        - Ну, обоих, и что? - Крайний не понимал, чего он хочет, а конвою дал отмашку, дескать, не уводите пока.
        - Кровь должна попасть на одежду! И не только! Допустим от одежды можно избавиться, но туфли! Кровь должна быть на обуви… например на подошве… в швах… где каблук прибит… Значит, и в машине! Я же как-то приехал туда в два часа ночи и как-то уехал. Поскольку я таксую на личной машине, то и туда приехал на своей, так? А где вы видели убийцу, идущего на дело со сменной обувью? Если нет крови в моем автомобиле или в доме, то, извините, меня задержали напрасно!
        М-да, грамотный. Крайний кивнул, мол, сделаем обыск. А его еще вчера осуществили. На радостях, что преступник в руках, забыли это сделать при задержании, а может, посчитали лишней тратой времени, имея столь мощные доказательства. Группу отрядили назад, правда, ни одной дополнительной улики найдено не было. Надо бы выяснить, насколько тщательно проверяли автомобиль и обувь.
        - Санька! - тронула сестру за плечо Жанна.
        - А! - вздрогнув, та захлопала глазами, как будто очнулась от гипноза и не узнавала место нахождения.
        Санька устроилась на подоконнике, Жанна - на единственном стуле, изучая содержимое пакетов, ведь младшая сестра могла что-то нужное забыть, она, кроме моторов, тормозов и колес, ничего вокруг не видит, как пацан.
        - Куда ты проваливаешься? - строго спросила Жанна. - И глаза у тебя воспаленные… Глеб обидел?
        - Да прям! - фыркнула младшая, вдобавок ухмыльнулась: - Попробовал бы он обидеть… Не знаешь меня, что ли?
        - Чего ж ты вся как комок? Задумываешься, не слышишь…
        - Из-за работы, - солгала Санька. - Меня не хочет брать этот… Давид Наумович. Он меня терпеть не может!
        - Он всех женщин, которые подходят к автомобилю с целью управлять им, не выносит, а ты вдруг заявила, что механик! Давид одну Зубровку терпит, но она же шваброй и метлой заведует, к машинам не подходит, только вокруг метет.
        - Зубровка - это кличка? - машинально спросила Санька, лишь бы разговор поддержать.
        - Угу, производная от фамилии Зуброва. Она пьяница, но безвредная. И смешная. Как-нибудь поболтай с ней - обхохочешься, она тебе такого наврет… Почему ты одна, где Глеб?
        - Не знаю… - задумчиво проговорила Санька, но спохватилась и оплошность исправила: - Его вызвали. Срочно! За ним приехали и… А я на его тачке теперь разъезжаю, Глеб сделал доверенность… Уф, я здесь задохнусь. Пойдем на воздух, погуляем?
        - Мне нельзя долго ходить, можно только лежать. А где теплые носки? Я же говорила, здесь прохладно. И кофту ты забыла.
        - Ой, прости, прости… - спрыгнув с подоконника, затарахтела Санька. - Привезу. Сегодня же. Ну, раз тебе предписано лежать… я поеду, а?
        - Не забудь привезти кофту и носки.
        Санька выбежала из больницы, села в автомобиль, завела мотор… а куда ехать? Страшней вчерашнего дня в ее жизни не было. Глеба арестовали, шьют ему убийство, обыск - это отдельная песня. Какая, к черту, песня! Это стон с воплем вперемешку. Как стыдно было… ведь позвали соседей, то есть понятых. А если те родителям Глеба сообщат? Отец его и мать переселились на дачу, отдав трехкомнатную квартиру сыну и невестке, сюда не приезжают, Глеб их навещает. Придется Саньке и туда ездить, и лгать, лгать…
        Ее руки работают автоматически, не заметила, как отправилась в путешествие - разве это дело? Санька сосредоточилась на дороге, а мысли все равно крутились: куда ей податься, да и вообще, что делать в этой непростой ситуации? Действительно, непростой! Друзей в городе - ноль, знакомых - ноль, так что помочь даже пресловутым советом некому. Но есть коллеги Глеба, пусть лучше они узнают правду от нее, заодно подумают, чем ему помочь, а на первых порах помогут ей, Саньке. Вот теперь она знает, куда ехать.

3
        Юрий Петрович изумился, когда в кабинет вошли две молодые женщины, одна приятельница, а вторая - жена убитого Рудольфа Хоруженко. Он собирался сам навестить вдову, но ему сэкономили время, сдержав слово, - когда такое было? Приятельницу он попросил подождать в коридоре, начал с жены, но вначале присмотрелся к ней, ведь со второго взгляда человек, как кристалл, блестит новыми гранями.
        Сегодня хорошенькая беленькая женщина произвела на него приятное впечатление, хотя была не в лучшей форме: глаза заплаканы и ввалились, окружены темными кругами, губы без помады, бледновата. Но все равно она какая-то домашняя и теплая, уютная и мягкая, чуточку глуповатая, но в понимании консерватора Крайнего это идеал жены, а идеал - редчайшее явление. Таким женщинам ума не нужно, ум им заменяет преданность, забота, трепетное отношение к семье. Но идеалу явно не повезло с супругом…
        - Олеся… - Она представилась без отчества, тем самым разрешив ему обращаться к ней только по имени. - Вы говорили, будто ваш муж не имел врагов, хотя это еще надо проверить, а вот то, что его нашли… (м-да, жалко эту лапулю, но ничего не поделаешь) в компании красивой женщины, вас не смущает?
        - Вы на что намекаете? - протянула она.
        Когда таким обиженным тоном задают вопрос, ответ предполагается совсем не тот, что у тебя на уме, и ты чувствуешь себя дешевым сплетником. Однако такова судьба следователя: залезать в чужие постели, перетряхивать нижнее белье, и это не в переносном смысле. Ему показалось, что Олеся пребывает насчет мужа в абсолютном неведении до сих пор, и он постарался ослабить удар мягким тоном, подобрав щадящие слова:
        - Ваш муж уехал из дома в девять вечера. Но, несмотря на срочную командировку, заехал к заместителю, у которой пробыл до момента убийства. То есть до двух-трех ночи. По всем признакам они собирались уехать вместе.
        - Ну и что?
        Намеков не понимает. Если б она видела постель, которую эта парочка не удосужилась заправить! Крайний вздохнул и продолжил:
        - Вам не кажется, что между ними были… м… некие отношения?
        Отчего-то не удается в лоб врезать, жалко эту, в сущности, девочку, его дочь и сын постарше будут. Видимо, старость все же ломает его, раньше он не задумывался о психологических травмах, опрашивая свидетелей и потерпевших. Тем временем Олеся, глядя на него с дочерней нежностью, ответила:
        - Конечно, были. Ия работала у Руди, думаю, в командировки с ним ездила - что в этом такого?
        - Почему же они не уехали сразу… э… в десять, в одиннадцать вечера, раз такая срочность? Почему до утра ваш муж в своем доме не мог подождать? Он это сделал у зама, а выехать они решили среди ночи, между прочим, ближе к утру. Почему?
        - И почему?
        - Уф, Олеся… - От неловкости, а также от ее непонятливости Крайний качнул головой и выпалил: - Может, у них были любовные отношения?
        - Исключено.
        - Почему?
        По-дурацки диалог строится, одно и то же слово кидают друг другу, как теннисный мячик, Крайнего это стало раздражать. Но Олеся дала, в отличие от него, довольно толковый ответ, правда, заблуждений в нем - с гору Джомолунгму:
        - Потому что Руди дорожил семьей, из-за нас он изводил себя работой. Никогда не было проблемой купить детям одежду, игрушки, а с возрастом игрушки становятся безумно дорогими. Руди только просил, чтоб я покупала качественные. Для меня он тоже не жалел денег. У меня три шубы, я на этом не настаивала, куда мне ходить в трех? Муж так захотел, он часто выбирал мне одежду. Отправлял нас на отдых в Турцию, Египет, а сам пахал. Мужчины, которые заводят любовниц, не тратятся на семью, я имею в виду не только деньги, а вообще… К тому же Ия замужем.

«Тяжелый случай, - подумал Крайний. - Муж был умным, потому щедрым, но не оценил сокровище, которое ему досталось. Впрочем, мотив может быть и у нее, хотя убивала явно мужская рука. Разве мало жен, заказывающих мужей? Так. Значит, Ия замужем… Проверим».
        - Вам знаком Глеб Нефедов? - осведомился он.
        - Разумеется. Мы учились с Глебом, одно время считались женихом и невестой…
        Она замялась, опустила ресницы и теребила носовой платок, что подтолкнуло Крайнего к дальнейшим расспросам:
        - А потом?
        - Я предала его, - еще ниже опустила голову Олеся. - Да, предала. В Рудольфа нельзя было не влюбиться! Вот и все.
        - Нефедов подозревается в убийстве вашего мужа.
        Олеся вскинула глаза, взметнула вверх брови и после небольшой паузы выговорила:
        - Нет…
        - В гараже нашли стакан с отпечатками пальцев Глеба, полотенце, окурки, принадлежащие ему…
        - Нет! - твердо сказала Олеся.
        - Что значит - нет?
        - А то и значит, что убить Глеб не мог. Понимаете? Не мог! А то, что вы нашли там… смешно, ей-богу! Эти вещи подбросили… А-а… - вдруг протянула она, прикрыв ладонью рот. - За Руди следили, значит, у него был враг… Но это не Глеб. Да, Глеб его не переносил, но убить… Нет!
        - Но почему вы так уверены?
        Глаза Олеси заполнили прозрачные слезы, в которые попали солнечные лучи из окна, отчего глаза засветились как фонарики, но от этого не стали спокойнее и счастливее.
        - Потому что… - не решалась выговорить она. - Потому что Глеб любит меня. До сих пор. Да-да, любит.
        Прекрасный аргумент. Главное - безоговорочный.
        - Пригласите свою подругу, - вздохнул Крайний.
        Майор Баталов говорил по телефону, когда лейтенант Сирин забежал в крохотный кабинет, плюхнулся на стул и вынужден был ждать, когда старший по званию закончит разговор:
        - Номера мы не знаем, только цвет, марку, опознавательный знак таксиста, еще известно, что стекла с плотной тонировкой… Угу… Без, да? Жаль. Спасибо. Тебе чего? - Не поднимая на Сирина глаз, а поглядывая в справочник и одновременно набирая номер, спросил майор.
        Тот кинул на стол фотографии и с долей торжества сказал:
        - Это фотки того автомобиля, сняли с камеры наблюдения. К сожалению, камера зафиксировала машину, когда она проезжала, это было в десять минут двенадцатого. И удалось только одну цифру разглядеть, последнюю. Цифра «пять».
        Баталов взял снимки, их было всего три, но размытые кадры, фиксирующие момент движения, никогда не бывают четкими. Следовательно, примет (возможные вмятины, царапины, еще что-нибудь, бросающееся в глаза) не найдешь.
        - Ну, хоть цифра есть, - произнес он без энтузиазма. - Пробей все машины этой марки и цвета с последней пятеркой в номере, а я по старинке… Если такси не найдем, придется каждую машину, которая будет в твоем списке, самим проверять.
        - Это ж сколько времени уйдет!
        - А ты как хотел - раз-два и в дамках? Иди. Алло, таксопарк? С вами говорит майор Баталов, уголовный розыск…
        Санька ждала приговора, закусив губу и водя глазами за Наумычем, который нервно ходил по «кабинету» - быстро, ломая маршрут, внезапно останавливаясь, потирая то подбородок, то затылок. Здесь же находился Рыбалкин, один из старожилов таксопарка, лет сорока пяти, мордастый, с хриплым голосом, он-то и предложил выход:
        - Жанне говори, Санька, так: шеф меняет автопарк, послал Глеба в командировку. В срочную, тот даже не успел собраться. Но Саньке бабки нужны, Наумыч, жить ей на что? Фрукты-овощи Жанне возить - на какие шиши покупать? Мы-то соберем, но, боюсь, на все про все не хватит. И адвокат? Надо узнать, сколько берут за защиту.
        - У меня немножко есть, - вставила Санька, Рыбалкин махнул рукой: мол, какие там у тебя деньги. - Если б меня взяли на работу…
        - Механиком - нет! - категорично заявил Наумыч. - Места заняты. А из диспетчеров никто не уволился.
        - Стоп, стоп! - поднял руки Рыбалкин. - Работа диспетчера ей не подходит, Сане нужен свободный график. Слушай, пусть она вместо Глеба таксует, водилы-то нужны.
        - У тебя тут что? - Наумыч постучал по лбу, демонстрируя, что под этой костью в голове Рыбалкина пустота. - Михайлов наложил табу на баб!
        - А мы ему не скажем.
        - Интересно, как это у тебя получится?
        - Санька станет Глебом, то есть якобы он будет таксовать. Не понял? Во-первых, шеф пока в отъезде, еще недельку он позагорает, а за неделю, надеюсь, Глеба отпустят. Во-вторых, с диспетчерами мы придумаем, как быть. В-третьих, когда Михайлов приедет, она выезжать будет в ночные или утренние часы, когда наш Сам Самыч спит под боком у жены.
        - Меня бы это устроило, - подхватила Санька. - На моих плечах теперь Глеб, его родители и Жанна…
        - Девушке ночью опасно таксовать…
        Против этого аргумента у Рыбалкина нашелся козырь:
        - Мы все монтировки с собой возим. Подозрительных типов или большие компании желторотых говнюков Санька брать не будет, перекинет диспетчеру. Короче, Наумыч, не дрейфь, доверенность у нее на машину есть, никто не прибодается.
        Зашла Зубровка со шваброй и ведром, жестами показала, мол, я буду тихонечко убираться, ее не выгнали, она принялась вытирать пыль. Но следовало заканчивать совещание - не при ней же о судьбе Глеба говорить, Наумыч и сдался:
        - Ладно, уговорили.
        - Спасибо, - Санька растрогалась чуть ли не до слез. - А «мерс» я запущу, клянусь, запущу.
        - Хвастунья, - фыркнул Наумыч. - Сегодня выезжаешь… Да! А город ты знаешь? Молчи уж! Поставим навигатор, без него не поедешь.
        Санька помчалась в следственный изолятор, ведь Глебу нужны вещи и сигареты, а Наумыч снял с аппарата звонившую трубку.
        - Таксопарк? - спросил стальной голос.
        - Да, - ответил Наумыч.
        - С вами говорит майор Баталов, уголовный розыск.
        - Слушаю вас.
        - Нас интересует, имеется ли в вашем парке автомобиль «Пежо» красно-коричневого цвета с тонировкой стекол, превышающей норму. В номере последней цифрой должна быть пятерка.
        В уме сразу почему-то завертелось: Глеб, Глеб, Глеб…
        - Машина этой марки и цвета есть, только без тонировки.
        - А номер с пятеркой на конце?
        - А номеров, простите, я наизусть не помню, - не без удовольствия ответил Наумыч, но майор нашелся:
        - Посмотрите, у вас же есть списки автотранспорта? Я подожду.
        Ссылка на занятость не поможет, майор со своими парнями приедет лично и начнет тут хозяйничать. Наумыч положил трубку на стол, намеренно долго шуршал бумагами, взяв минуту на размышление, ведь в данных обстоятельствах всякое слово может оказаться злом. Номер Глеба он посмотрел первым - да, пятерка стоит в конце, это его огорчило. Огорчило потому, что Глеб уже на нарах, а похожей машиной интересуется уголовный розыск - что это значит? Ничего хорошего, разумеется. К сожалению, таких точных и множественных совпадений практически не бывает, Наумычу показалось, что через машину Глеба органы ищут некое подтверждение его вины. В то же время закралось подозрение, что майор не знает, кому принадлежит «Пежо». Странно. Непонятно.
        - Алло, - сказал в трубку Наумыч. - И пятерка стоит.
        - Кто на ней работает?
        - Ну, Нефедов, а что? Он у нас один из лучших…
        - А тонировка на стеклах?..
        - Я же говорил, нет. Наши водители без тонировок работают.
        - Что ж, спасибо.
        - Обращайтесь, - буркнул он, положил трубку и подпер подбородок ладонью, задумавшись. Невзначай произнес вслух: - Что за напасть на мужика, а?
        У Зубровки реакция была отличная, никакой заторможенности вопреки утверждениям, будто алкоголики живут в замедленном темпе и в другом измерении. Она живо выпрямилась, испугавшись, что недовольный тон относится к ней:
        - Ты мне, Наумыч?
        - Нет, я сам с собой.
        У Зубровки был дефицит общения, потому она цеплялась за любой повод, чтоб поговорить. Над ней подшучивали, но беззлобно, могло показаться, что к ней относились как к пустому месту, а это не так. Во времена запоев трудовую дисциплину она не нарушала и орудовала шваброй из последних сил, что говорит об ответственности. Зная про болезнь Зубровки, которая проглатывала ее скудный бюджет, ей подбрасывали что-либо из еды, приносили одежду. Она стала своей и по праву подключалась ко всем проблемам, искренне сочувствуя тем, кто в этом нуждался, поддерживая их хотя бы словом. Так и сейчас Зубровка поплелась к столу, зачастив:
        - Вот это вот - сам с собой - не надо. Плохо это, Наумыч. Сначала человек привыкает с собой говорить, а потом ему диагноз: окончательно больной. А че стряслось? С Глебом что-то, да?
        - С чего ты взяла? - подозрительно нахмурился Наумыч.
        - Ты же сам про него сказал.
        - Когда это?
        - А тока што, когда по телефону с кем-то говорил. Потом сказал про напасть, вот я и решила: напасть напала на Глеба. Так, да?
        - М-да, напала, - длинно выдохнул он. - Глеб в тяжелом положении.
        - В аварию попал?
        - Типа того.
        - Та ты што! - От удивления Зубровка приложила к впалой груди ладони, отчего, казалось, что вдавила грудь еще больше, и вытаращила глаза. - Глеб?! А-яй!
        - Ничего, ничего, его отпустят. Это случайность… Слушай, чего ты ко мне пристала? Работай давай.
        С Лелей, первое впечатление от которой было не совсем приятным, неожиданно разговор построился просто, она быстро пошла на контакт, что порадовало Крайнего. Перед ним сидела красивая женщина, вполне адекватная в отличие от жены убитого (слепой и наивной), рассказавшая, что позавчера видела Рудольфа с девушкой у гипермаркета. Не замедлил себя ждать и ее вывод:
        - Она - женщина, которую Руди любил, это не временная страсть, поверьте. По моим наблюдениям, он должен был вот-вот расстаться с Олесей.
        - Вам ни о чем не говорит фамилия Нефедов?
        - Глеб Нефедов? А что?
        - Он подозреваемый номер один и пока единственный. В гараже найдены улики, указывающие на него, да и сам Глеб признает, что мотив у него был, хотя причастность к убийству категорически отрицает.
        Леля опешила, даже подалась назад, и, если б она была немой, выражение ее лица все равно красноречиво передало бы мысль: вы в своем уме, уважаемый?
        - Не согласны с нашей версией? - догадался Крайний.
        - Хм… - растерялась Леля. - Не знаю, что и думать. Глеб… он слишком правильный, чтоб убить… особенно женщину… и так жестоко… Нет, крышу, конечно, у людей сносит, но у слабых людей…
        - А Нефедов сильный? Вы его хорошо знаете?
        - Школа, институт… Этого достаточно?
        - А не расскажете, что там за история была? Олеся говорит, она предала Глеба.
        - Ой, это когда было! - покривилась Леля и спохватилась: - Можно, я сначала отвезу Олесю, ей же к похоронам надо готовиться, а к вам приеду, например, завтра утром и все расскажу? Рассказ-то не из коротких.
        - Ну, если вам нетрудно…
        - Нетрудно, - Леля поднялась. - Заодно вспомню подробности. Понимаете, одна история потянула за собой цепь событий, растянув их на много лет.
        - Добро, - дал согласие Крайний, он никогда не торопился. - Я буду ждать вас завтра.
        Она взялась за ручку двери, но не открыла ее, что-то задержало Лелю. Вероятно, когда от тебя зависит судьба человека даже в малой степени - в данном случае Глеба, - боишься ненароком навредить ему, если, конечно, у тебя осталась хоть капля совести. Леля вернулась к столу, очевидно, не хотела, чтоб ее услышала Олеся и, в общем-то, защитила Глеба:
        - Убийцу ищите в деловой сфере среди партнеров Рудольфа, он нечестным и коварным был. Кстати, вчера Олесю доставал один мужчина, он разыскал ее в чужом доме и жаловался на мужа. Его привело к жене недруга отчаяние, он не соображал, что творил.
        - Фамилия этого человека вам известна?
        - Нет. Но я выясню.
        - Премного буду вам благодарен. До завтра.
        Вскоре и он запер кабинет и поехал посмотреть, что взяли с собой Хоруженко Рудольф и его любовница, пардон, помощница. Опись шла полным ходом, за вчерашний день ее не успели составить, ведь каждую вещь необходимо было подробно описать, а вместительный багажник джипа оказался забит до отказа.
        Судя по количеству и предназначению разнообразных мелочей, любовники собирались не дела улаживать, а расслабиться за городом. Полный набор средств гигиены, одежда на все случаи жизни, воз продуктов с длительным сроком хранения, складной стол и стулья, корзина для пикника с набором кухонной утвари, удочки… не хватало только палатки. Такое ощущение, что они намеревались провести в глухомани, где нет магазинов, пару месяцев.
        Теперь надо в первую очередь опросить коллег, разыскать мужа Ии, у него наверняка был мотив, и найти бизнесменов, которых Рудольф кинул. Но улики… Улики перевесят все мотивы, они против Нефедова.

4
        Санька ломала голову, как помочь Глебу, который должен выйти из тюрьмы до выписки Жанны, иначе ребенок не удержится в животе, о последствиях этого страшно думать. Санька сказала ей, что Глеб уехал тестировать автомобили аж в Сибирь! Почему в Сибирь? А потому что это далеко. Туда поездом ехать дня четыре, потом обратно. И будто бы в Сибири новый завод выпустил первую партию автомобилей, а Михайлов решил заменить старье на новые машины, цена оптовая, потому безумно выгодная. О, как Санька врала! Мол, за Глебом приехали утром, впопыхах сотовый телефон он забыл дома, а кто из нас номера мобильников помнит наизусть? Вот и Глеб не помнит, поэтому не звонит. Короче, ее вранье прошло.
        Санька в роли таксистки простаивала второй час, время подползало к двенадцати ночи, как вдруг диспетчер сказала:
        - Двадцать четвертый на выезд. Ресторан «Ковчег», срочно.
        - Двадцать четвертый принял, - ответила Санька хриплым голосом, как учил Рыбалкин.
        - Глеб, это ты? - засомневалась диспетчер.
        - Кто ж еще! - прохрипела Санька. - Я голос сорвал.
        - Бог мой, ты у нас певец? - съязвила она.
        Однако заказ поступил, диспетчер дала задание свободному водителю, оставив Глеба в покое. И тут пронесло.
        Санька подъехала к «Ковчегу», где под зонтиком (моросил противный дождик) жалось несколько человек, на такси они отреагировали бурно, как голодные обезьяны, увидевшие один на всех банан. Поначалу Санька испугалась подвыпившей компании, превышавшей число пассажиров, которых можно взять, но, к счастью, в салон заталкивали пару.
        - Нет, нет, к водителю его! - настаивала женщина, а ее спутник, пьяный вдрызг, рвался на заднее сиденье. - Я сказала - к водителю! Чтоб не дышал на меня, иначе я получу алкогольное отравление. Все, друзья мои, спасибо и пока.
        Мужчина плюхнулся рядом с Санькой, ей пришлось потянуться, чтоб закрыть дверцу с его стороны, тем временем спутница хлопнула дверью сзади и выругалась:
        - Ну и свинья же ты, милый! Так нажраться…
        - Куда едем? - спросила Санька, трогаясь с места.
        - На Пархоменко, двадцать! - рявкнула женщина, между прочим, внешне даже очень и очень. Только злющая язва.
        Санька поднесла микрофон ко рту и прохрипела диспетчеру:
        - Фиксируй двадцать четвертого.
        - Ты совсем охренел? - рявкнула та в ответ.
        Санька ничего не поняла. Почему диспетчер наехала? Может, у них с Глебом свой словесный код, и она не в состоянии его расшифровать? Делать нечего, повезла клиентов под беспрестанный зудеж пассажирки, адресованный мужчине, который закрыл глаза и не реагировал на обидные слова.
        - С тобой нельзя появляться в приличных компаниях! Ты через пять минут превращаешься в скотину. Как будто спиртного не видел лет десять и наконец дорвался! Ты алкаш. Тебе пора лечиться. Слышишь? Нет? Испортил мне отдых, теперь портишь жизнь, я же с тобой прозябаю, а не живу. И главное, ты нарочно напиваешься, назло мне, думаешь, я не вижу?..
        Судя по сверкающим камням в ушах и на пальцах, жизнь у нее «испорчена» донельзя, просто каторга и рудники. Санька доставила парочку по адресу, притормаживая, сделала запрос:
        - Двадцать четвертому расчет.
        - Ты больной? - рявкнула диспетчер и больше ни слова.
        Вот что делать в подобной ситуации? Какие деньги брать, сколько? И что это за диспетчер? Такое впечатление, будто она не знает, что за проезд берут деньги, но ведь их насчитывает диспетчер. Что же происходит?
        Тем временем пассажирка вышла из машины и танцующей походкой направилась к подъезду, оставив пьяного мужа в салоне и не расплатившись!
        - Эй, женщина, постойте! - ринулась за ней Санька. Обогнав, встала у нее на дороге, напомнив: - Вы забыли мужа.
        - Дарю его тебе, - огрызнулась та.
        Удивительно невежливая. Санька не виновата, что у них «любовь прошла, завяли помидоры», решали б свои проблемы дома. Дамочка хотела обогнуть таксистку, а та и не думала давать ей дорогу:
        - За подарок спасибо, но вы же не оставите его в машине?
        - Почему это? Оставлю. Вези его куда хочешь и отойди.
        - Хорошо, беру вашего мужа. Раз он вам не нужен, мне пригодится. Но вас я доставила, платите за извоз…
        - Ты что, издеваешься? Завтра вылетишь с работы, обещаю.
        Санька растерянно хлопала глазами вслед фифе под зонтом, пока та не скрылась вместе со своей разбушевавшейся злостью в подъезде. Да-а-а, славненький первый рабочий денек, то есть ночка. Говорят, как начнешь, так и покатится… Ой, нет-нет, Саньке нужна удача, она привыкнет к неадекватным клиентам. А к неадекватным диспетчерам?
        Ежась, девушка побежала к машине - дождь усилился, а он уже не летний и, попадая за шиворот, приносит массу неприятных ощущений, по спине словно ползает ледяная гусеница. Плюхнувшись на сиденье, Санька покосилась на безмятежно спящего мужчину, скрестившего на груди руки.
        Лет сорок. Сухощавый - жена, наверное, не кормит. А ей примерно тридцать, скорей всего, женат он не первый раз. Не урод, волосы вон какие густые, непокорные, темные, в районе лба серебристое пятно. Оно смотрелось нелепо, будто мазнули белой краской. Нос тонкий и горбатый - на коршуна похож… или на орла? Собственно, Санька не знала, чем одна птица отличается от другой, но «орел» звучит гордо. Над переносицей у мужчины грозная складка, наверняка он часто сердится и сводит брови, а у губ глубокие складки, какие бывают у людей властных и упрямых. Санька с такими сталкивалась, от них всегда море проблем, да и жене наверняка с ним нелегко, но ее это не оправдывает.
        - Да-а, не повезло тебе, - сказала она вслух, выставив в окно под дождь ладонь, на которой заплясали холодные капли. - Где ты откопал эту выдру? Вообще-то, жалеть тебя нечего, потому что каждый достоин своего партнера. Признавайся, ты же не первый раз напился? Вот и взбесилась твоя выдра, меня обхамила, не заплатила… Но я тебя, так и быть, не выброшу, на улице мокро, еще простудишься. А вдруг ты человек хороший? Может, мне тебя Бог послал для проверки и за мою доброту он все уладит?
        - Двадцать четвертому на Монтажную, восемь.
        - Двадцать четвертый Монтажную принял, - прохрипела Санька чужим голосом и отправилась в путь.
        Она правильно поступила, не выбросив пьяницу в дорогом костюме, за что дырявые небеса послали ей работу на целых два часа - только успевала развозить народ. Что показательно, диспетчер исправно говорила сумму, какую она накатала, сбоя больше не было.
        Спящего Санька представляла клиентам мужем, который сопровождает ее на дежурстве, мол, он немножко устал и спит. Ничего, верили и не приставали. Только не стоило брать двух парней, на афишах которых было нарисовано: выродки. Они всю дорогу отвешивали ей полушепотом сальные комплименты, а когда она остановилась, один протянул руку и погладил Саньку по груди со стоном пошлого сладострастия…
        У Саньки на сей случай была приготовлена гантель, проломить голову ею - много силы не надо, лишь сноровка, а глаз подбить - так вообще запросто. Не успела она ею воспользоваться, как хам вдруг громко застонал от боли, нецензурно выругавшись:
        - …руку сломаешь!
        А это пьяный и спавший чужой муж выкрутил его ладонь, причем одной своей рукой непонятно как. Второй пассажир сзади рассвирепел:
        - Ну, ты! Щас обоих укатаем…
        Сосед Саньки отшвырнул первого хама, тот упал на спинку сиденья и застонал, растирая руку, но направленный в них пистолет увидели оба.
        - Быстро расплатились за извоз и катитесь вон из арбы, - сказал чужой муж абсолютно трезвым голосом. - Иначе ваши мозги испачкают асфальт.
        - Ха, пугач небось, - хохотнул второй.
        - Пугач? Так я щас проверю. С кого начать? С тебя?
        - Не спорьте с ним, эта штука настоящая, а у него справка, - панически поведала Санька двум «крутым» парням. - Справка из дурдома! То есть из психдиспансера…
        - Тихо, тихо, мужик, - присмирел второй, ведь недаром говорят, что раз в год и палка стреляет. Он сунул ей деньги с милой сердцу каждого извозчика фразой: - Сдачи не надо.
        Он суетливо помог другу-приставале, временному инвалиду, вылезти из машины, и под проливным дождем оба дунули к многоэтажным домам, прозванным в народе свечками. Санька косилась на чужого мужа, опасливо гадая: может, ей тоже бросить машину да удрать от него? Все-таки человек с оружием - явление аномальное даже в наши неспокойные дни, но тогда придется распрощаться с машиной Глеба - нет, без колес ей никак нельзя.
        - Чего стоим? - сказал клиент, спрятав пистолет. - Поехали.
        Она тронула машину с места, развернула, не задавая вопросов, куда ехать, так как с окраины есть только две дороги: из города и к центру. Этому человеку нужно попасть домой, а дом именно в центре.
        - Ну, рассказывай, как ты докатилась до жизни такой? - проявил бывший пьяница интерес к ее персоне.
        - До какой - такой? - не поняла Санька.
        - Таксистка… хм. Несерьезно это. Опасно для девушки, как ты убедилась. Опасно, несмотря на спортивный инвентарь, который не помог бы тебе справиться с двумя насильниками.
        Для человека, не стоявшего на ногах и не вязавшего лыка всего пару часов назад, он просто отлично строил фразы, ни разу не «споткнувшись».
        - Таксистка - это временно, - сказала Санька, - на самом деле я автомеханик.
        - Да ну, - флегматично и одновременно скептически произнес он, явно не поверив, что молодая девушка способна перебрать автомобиль.
        - Классный автомеханик, зря не верите. Широкого профиля.
        - А почему хрипишь, когда разговариваешь с диспетчерами? Это прикол такой?
        - Вынужденная мера. Мужа моей сестры… в общем, у него проблема, крупная неприятность, я его подменяю. То есть я сейчас он. Диспетчеры не должны этого знать, ну, чтоб не настучали шефу. Кажется, он с придурью, женоненавистник.
        - Голубой, что ли?
        - Не знаю. Мы к центру подъезжаем, куда вас доставить?
        - К выдре. На Пархоменко.
        - Вы не были пьяным! - дошло до нее с большим опозданием.
        - Я был не пьян, но я спал. Честно спал.
        - Кто ж вам теперь поверит? А зачем вы дразнили жену?
        - А черт его знает?
        - Понятно. У вас ужасный характер, да? А где вы научились так расправляться с хамами?
        - Когда ты ходила под стол пешком, девочка, меня уже призвали на срочную службу. Да, в те времена мало кому удавалось отмазаться от армии, а мой отец считал, что это хорошая жизненная школа для мужчины, поэтому постарался засунуть меня в самые тяжелые войска - десантные. С тех пор осталась привычка тренироваться, два раза в неделю хожу на занятия с инструктором и поддерживаю форму. Тормози здесь и… держи.
        Санька взяла тысячную купюру, торопливо достала кошелек для казенных денег и, протянув ему пятьсот рублей, смущенно сказала:
        - Только вы скажите, сколько вам сдачи дать. Я не здешняя, не знаю стоимость километража, а диспетчер не сказала…
        - Сдачи не надо. Я тебе много больше должен, ты же меня полночи катала, но наличных больше нет.
        - Вы же меня тоже выручили, значит…
        - Тогда это тебе чаевые за остаток ночи. Поезжай домой и выспись, а не уродов развози. До свидания.
        - Но это очень много! - крикнула она ему вдогонку. - Если вы передумаете и захотите забрать сдачу, найдите меня во втором таксопарке на Саратовской.
        Не услышал, кажется. Набрав код, он скрылся в подъезде, а Санька уложила скрещенные руки на руль, легла на них подбородком и, забыв про ночное приключение, стала планировать завтрашний день. Нужно отвезти Глебу передачу из «разрешенного списка», что немного поддержит его морально. Съездить к сестре, завтра врать не придется, а вот через несколько дней Жанна ее достанет: где Глеб? Как же у нее испортился характер - ворчит, вечно недовольна, неужели все беременные такими вредными становятся?
        - Со следователем необходимо увидеться, - произнесла она вслух. - И это перво-наперво. Или адвокат главнее?
        С деньгами проблема. Санька приехала с приличной суммой (приличной, в ее понимании, конечно), но она тратится на капризы драгоценной сестры и передачи Глебу. Неплохо бы с ним увидеться, спросить, где денег взять. Значит, к следователю попасть нужно в первую очередь.

«Дворники», скрипя и визжа, разгребали воду, а она все равно через мгновение заливала лобовое стекло, будто на автомойке. Дождь окружил машину стеной, казалось, за ним нет другого мира, а есть только это локальное пространство, иллюзия безопасности. И вызовы вместе с меченным сединой пассажиром ушли.

5
        - У двух бесспорных лидеров, волею случая оказавшихся в одной лодке, нет шансов выиграть, пока кто-то из них не сломается и не уступит первенство. - Рассказ Лели только начался, а Крайний уже вставил вопрос:
        - И кто же конкурировал?
        - Глеб и Рудольф.
        - М-м… - кивнул Юрий Петрович, теперь понимая, что за мотив имел в виду Нефедов. - И кто победил?
        - Чаще побеждает тот, у кого мощнее оружие, чем оно бесчеловечней, тем действенней и надежней. - Заметив, что Крайний замер в некотором недоумении, Леля дополнила: - Я говорю о подлости, с точки зрения негодяя - это его бесценный дар…
        Глеб заслуженно пользовался авторитетом - он стабильно хорошо учился, делал успехи в спорте, всесторонне развивался. Самые красивые девочки провожали его влюбленными глазами, но он отдал предпочтение Олесе - не самой красивой, не самой умной, но она была само очарование. Их пара вызывала умиление: большой и сильный Глеб, а рядом с ним хрупкая, воздушная и солнечная Олеся.
        Она не была лидером да и не рвалась им стать, способностей никаких не обнаруживала, хотя училась на «отлично». Ей больше подошла бы роль романтической героини, которую держит в замке на высокой скале чудовище, а она ждет освободителя, чтобы потом посвятить ему всю себя. Впрочем, герой находился рядом, он зорко оберегал ее от дурного влияния, которому Олеся легко поддавалась. Случалось, она врала по мелочам, например, прогуляет урок, наплетет с три короба причин, а ложь вдруг вылезет наружу. Но такая правильная девочка не подвергалась наказанию: срабатывал стойкий имидж отличницы, поэтому ее ложь считали недоразумением. Все так или иначе врут, все прогуливают (не люди, что ли?), а попадалась только Олеся.
        В девятом классе появился новенький с нетипичным именем Рудольф, красивый, спортивный, с подвешенным языком и… лидер. С Глебом у них образовалась неприязнь с первого дня и началась необъявленная война. Не из-за Олеси, нет, она попутная жертва той войны за лидерство.
        Мальчики стали студентами, получили отсрочку от армии и вгрызлись в гранит наук, стараясь заявить о себе. Глеб изучал физику, Рудольф - экономику, оба делали успехи, казалось бы, не соприкасались, но после лекций оказывались в одних компаниях. Наверное, черт подстраивал их встречи.
        Рудольф был жутко азартным. Его привлекала не внешняя слава, он хотел стать героем для себя. В его понимании герой - это не звание, приобретенное в результате подвига во имя чего-то прекрасного, а человек, постоянно практикующий достижение цели. И когда цель достигнута, появляется сладкое чувство, что ничего невозможного нет, нужно только быть уверенным и дерзать, дерзать.
        Он придумал, как обойти Глеба, надеясь заодно сломить его - отнять то, что ему дорого. Да, Олесю. А как отнять, если она постоянно под присмотром недруга? Значит, нужно удалить парня далеко и надолго. Руди попросил отца законопатить Нефедова в армию, мол, я люблю Олесю, не могу без нее, но мешает этот… Девушка нравилась всем родителям мальчиков без исключения, в ее кротости они видели будущее семейное счастье своих сыновей и их абсолютную свободу. Папа Руди кинулся к другу, а у того был друг - военком, и Глеб, как ни старались ему помочь ректор с деканом, загудел в армию. Это два года - вот уж правда срок. И надежный бастион при длительной осаде сдается, как же было устоять Олесе? А тут еще со всех сторон слышится: ах, Рудольф, ах! Так и доточила вода камень, надо сказать, не деньги доминировали в том, что она сдалась, к тому времени ей внушили, что между ними большая, как корабль «Титаник», любовь.
        Но чтоб исключить сомнения с ее стороны, Рудольфу пришлось на ней жениться - да, вот так он достигал цели, всеми средствами. Надо иметь дьявольскую волю, чтобы начатое довести до логического конца, до той степени завершенности, когда назад даже на полшага отступить невозможно. Через некоторое время Глеб вернулся из армии, а у его Олеси уже торчал живот.
        - Собственно, - закончила Леля, - в этой холодной войне нет победителей, просто одним несчастным человеком в мире стало больше!
        - Вы об Олесе?
        - Что вы! Олеся рождена быть только счастливой. В болоте, в раю, в бедности, в богатстве - во всех ипостасях она будет упиваться придуманным ею счастьем и свято верить в него.
        Крайний придерживался иной точки зрения, в его представлении умение быть счастливым в любых обстоятельствах - большой талант. Однако спорить с женщиной бессмысленно, да и выбор у Крайнего был небольшой:
        - Неужели Рудольф?
        - Именно. Он же не любил Олеську. Игры закончились, ему стало неинтересно, но каждый день, как издевка судьбы, которую он усердно обманывал, перед его носом мелькала Олеся. Она ему мешала, нервировала, каждое ее слово или движение действовало на Руди, как крапива на кожу, и выхода из западни, в которую он сам себя загнал, не было. Стоила ли победа стольких усилий и мук? А кто виноват? Конечно, Глеб. Руди возненавидел его уже по-настоящему…
        Стоимость услуг адвоката вызвала у Саньки шок. Правда-правда, произошел щелчок в районе висков, сердечко подпрыгнуло к горлу да там и застряло, а потом… очнулась она только на улице. Теперь ей поможет лишь манна небесная, которая по пути с небес на землю чудесным образом превратится в купюры.
        Санька приехала в парк, ведь следовало как можно скорей покончить с «мерсом» - это реальная возможность получать стабильную зарплату. А получая зарплату, можно занять денег, чтобы нанять адвоката, и потихоньку отдавать их в течение нескольких месяцев, пока будет идти судебный процесс. Говорят, суд - бодяга длинная, поэтому возник главный вопрос: как в течение этого времени обманывать сестру? Наверное, тоже нужно заплатить, чтоб врачи приковали ее к больничной койке на весь период судебного процесса. Но удручали Саньку не трудности и безденежье, а отсутствие гарантий: адвокат не обещал, что дело выиграет.
        Она переоделась и буквально слилась с машиной, за работой Санька просто оживала, словно железо на колесах способно отдавать человеку реальную жизненную силу. Ее никогда не раздражали неудачи, Санька придерживалась постулата: не получится сегодня - выйдет завтра, посему терпеливо работала над восстановлением «мерса». Рядом собирала мусор и подметала Зубровка, сегодня она была «слегка заквашенная», стало быть, вдвойне жаждала общения. Орудуя метлой, Зубровка приблизилась к
«Мерседесу» и с большим искренним участием поинтересовалась:
        - Слышь, Сань, че там Глеб?
        - В норме, - отозвалась девушка, не отрываясь от работы. Вообще-то она вежливая и в другой раз не обделила бы вниманием женщину, но сейчас было некогда болтать.
        - Оно и видно, - ответ не устроил Зубровку. - Сама вон с лица спала. Эх и жалко мне Глеба, хороший он. А че с ним такое?
        - На подлецов нарвался, - отговорилась Санька, а там - пусть понимает, как хочет.
        - Ммм, - протянула Зубровка сочувственно, затем облокотилась о машину, закатила глаза к потолку и ударилась в воспоминания: - Мне это знакомо. Вот я че пью? А жизнь поломатая, телегой переехатая. Ты б меня видела, когда я была такой, как ты! Ой… Што лицо, што фигура, а коса… до самых колен! Восемь классов закончила, поступила в техникум, и тут такая любовь на меня напала… Он ездил по государственным делам в другие страны, но от любви ко мне в беспамятство впал. Жениться хотел, да. Мать с отцом узнали про нас - и ему: мол, не сметь! А он ни в какую. Они ко мне: мол, я испорчу ему карьеру, жизнь и все такое. Я и пошла замуж за другого…
        Не выдержав накала прошлых страстей, Зубровка всплакнула, утерла нос. Санька слышала, что у нее неуемная фантазия, всякий раз она эту историю подает с крупными изменениями. Но, может, в фантазиях ей живется лучше, красочней, счастливей?
        - А он что? - спросила она у Зубровки, будто поверила бреду.
        - Застрелился.
        - Да ну!
        - Ага. Две пули в голову… Ой, я потом дорасскажу, а то вон мужики идут, а у меня не прибрано.
        В это время к Наумычу зашел Сам - да, только так, с большой буквы. Произносили работники таксопарка слово «Сам» с разной эмоциональной окраской, но иронии не избегали практически никогда, хотя повода иронизировать, по большому счету, не было. Вероятно, избыточная строгость, а также недоступность хозяина вынуждает народ переплавлять любой негатив в иронию. Есть у него еще клички: Махал Махалыч, производная от Михал Михалыча, и Сам Самыч - кому как нравится. Он бывает весьма крут, правда, никогда не орет, но его спокойствие хуже крика, при всем при том текучки кадров в данном парке нет, а это говорит о многом.
        Михайлов нагрянул нежданно-негаданно, а должен был только через неделю прилететь из зарубежья, но явиться, когда тебя не ждут, - это в его духе. Настроение у Михайлова было стабильно плохое, точнее, никакое, но склонное к ухудшению. Он был немногословен и неулыбчив. Если Михайлова описать человеку, который никогда его не видел, у того сложится мнение, что он старый, толстый, медлительный и жутко вредный. А ему сорок один год, он сухощавый, с тонкими чертами аскетичного лица, а насчет вредности… м-да, есть такое.
        Со свойственной ему обманчивой скукой Михайлов поинтересовался, как идут дела, что нового. Наумыч порадовал его хорошими показателями и огорчил инцидентом, дескать, Глеб крупно влип. Он посвятил истории водителя львиную долю времени, стараясь увести шефа от панорамного окна подальше, по понятным причинам мечтая, чтоб он убрался побыстрее, ведь кабинет у шефа в другом автопарке. Но Михайлов, как назло, слушая, гулял-гулял и подошел к окну, да так и застыл, промямлив:
        - Что я вижу? В чреве моего вороного кто-то копается? Кто?
        Эх, не повезло. Наумыч собрался обрисовать тяжелое положение свояченицы Глеба, дабы вызвать у шефа сострадание к чужим бедам, но глянул вниз и совсем обалдел. Санька-то - бог с ней, залезла корпусом под капот, и ладно. А мужики, пять человек, стоят вокруг, и невооруженным глазом видно, что именно их интересует, не
«Мерседес», это точно.
        - Санька… - виновато развел руками Наумыч.
        - А почему из-под капота у этого Саньки торчит женская задница? Или у меня галлюцинации?
        - Э… м… хм-хм… - мямлил Наумыч. - В общем…
        Михайлов на секунду скосил на него глаза, усмехнулся, увидев озадаченную физиономию, которую корежили судороги, затем снова перевел их на группу у авто. Дамы в этом парке под запретом, исключая диспетчерскую, где женские голоса ласкают слух водителей. Ремонт автомобилей, извоз - это не женское дело, требующее физической силы, так считал шеф, тем не менее бури не последовало.
        - А что, у остальных простой в работе? - спросил Михайлов.
        - Почему? - прорезался голос у Наумыча.
        - Да вокруг задницы толпа, им что, делать нечего?
        - Ну, они… Она… сказала, «мерс» поедет… она умеет…
        - Что ты говоришь? - вяло промямлил Михайлов на скептической ноте. - Ладно, пойду посмотрю, что у них там.
        После его ухода Наумыч взмахнул руками и ударил ими о бедра, так он расстроился. Некоторые столько не живут, сколько он отбарабанил здесь. Раньше-то стаж на одном месте играл большую роль при получении пенсии, а сейчас все в частных руках, но привычка к месту осталась. Не хотелось Наумычу, чтоб эти руки взяли метлу и вымели его на пенсию. Он двинул к окну…
        Михайлов как раз подошел к группе мужиков, те, конечно же, любовались аппетитной попкой, обтянутой джинсами. А почему, собственно, не полюбоваться фигурой, далекой от диетического изнурения? Попочка круглая, рельефно переходит в бедра, ножки обуты в мягкие сапожки… О! Девушка приподнялась на цыпочки, одну ножку отставила назад…
        Мужики молча и очень красноречиво реагировали на всякое движение ужимками, взглядами, они ничем не рисковали - девушка видеть их не могла. Зато один из них вдруг увидел шефа, уставившегося туда же, куда алчно смотрели все пятеро. Работяга толкнул в бок одного, второго, толчки передались по эстафете, потом, не сговариваясь, все пятеро человек сделали несколько осторожных шагов назад, после чего бесшумно исчезли.
        - Эй, кто-нибудь! - прокряхтела Санька из недр «Мерседеса». - Заведите мотор. Только мягко, осторожно.
        А рядом никого нет, кроме Михайлова. Он и сел за руль, повернул ключ, мотор приятно заурчал, Санька командовала из-под капота:
        - Не играй педалью! Мне нужно послушать… Очень хорошо, просто отлично.
        Девушка вынырнула из-под капота, захлопнула его и, снимая перчатки, с удивлением посмотрела по сторонам: куда это все подевались?
        Скажите, кто способен сдержать порыв и не прокатиться хотя бы двадцать метров на старичке, рожденном в середине прошлого века и возрожденном? Ни один мужчина, державший руль в руках с сопливого детства и любивший четырехколесное создание, как любят женщину, не откажет себе в этом удовольствии. Михайлов захлопнул дверцу и поехал по периметру мастерской, слыша, как не разогревшийся мотор натужно кряхтит. Санька кинулась за автомобилем, крича:
        - Стой, кретин! Тебе кто разрешил?!
        Ехал Михайлов на маленькой скорости, девчонка догнала его и схватилась за ручку дверцы, шипя:
        - Немедленно остановись! Игрушку нашел? Стой, я сказала! - Он затормозил и заглушил мотор, она тут же распахнула дверцу, скомандовав: - Выметайся! Не хватало, чтоб ты мою работу свел на…
        Санька осеклась, так как Михайлов «вымелся» из салона и стоял перед ней во весь рост. Не сложно было в нем узнать вчерашнего чужого мужа, которого жена бросила в такси.
        - Добрый день, - сказал он ласково.
        - А, это вы… - произнесла она, все еще сердясь на него. - Конечно, я извиняюсь, но зачем в «мерс» сели?
        - Ты же просила завести мотор, а никого больше не было рядом.
        - Ну, ладно. Я сейчас отгоню «мерс» на место и принесу сдачу…
        - Стой, стой! - задержал ее, взяв за руку, Михайлов. - Я не за сдачей. Отгони машину и поднимись к Давиду Наумовичу.
        Повелительный тон вызвал у нее недоумение. Идя к лестнице, Санька отметила поразительную тишину в мастерской - что бы это значило? А когда поднялась наверх, дверь была неплотно прикрыта, и Санька услышала голос вчерашнего пассажира:
        - Нельзя, понимаешь, нельзя! Это не каприз, это реальность. Если б меня не было в машине, с ней все что угодно сделали б! Ночь, никого, два подвыпивших мордоворота сзади сидят, а за рулем симпатичная девчонка…
        Симпатичная девчонка посчитала нужным вмешаться, речь-то шла о ней. Санька зашла в кабинет и с ходу наехала на клиента, который возомнил себя защитником сирых и убогих:
        - Жаловаться приехали? А я вас не просила вмешиваться, у меня достаточно сил, чтоб отбиться, и средство обороны есть…
        - Угу, - набычился «жалобщик», - видел я твое средство.
        Она открыла было рот, чтоб попросить назойливого товарища не лезть не в свое дело и катиться к чертовой бабушке с чертовой матушкой, однако Наумыч оглоушил ее, заставив прикусить язык:
        - Знакомься, Санька: Михал Михалыч… - и тяжко вздохнул: - Михайлов, наш шеф.
        Ко всем неприятностям ей недоставало только этой. Все, теперь работы не видать. На душе сразу стало паршиво, и мысли лихорадочно заработали: куда теперь податься, где искать место хоть официантки, хоть домработницы? Мимо нее прошел к выходу Михайлов, она этого даже не заметила, но услышала Наумыча:
        - Тебе что сказали делать?
        - Что? - вяло спросила она.
        - Переоденься - и в машину к шефу.
        - Зачем?
        - Откуда я знаю! Иди, иди… Слава богу, мне на орехи не досталось, добрый он сегодня. Иди!
        Через семь минут она сидела в шикарной машине Михайлова и, позабыв недавний мандраж, рассматривала приборы, оценивая их с позиции профессионала. Тронулись. Ход - мягкий, неслышный, будто авто по воздуху летит. И звук работающего мотора по ушам не бьет.
        - Нравится? - поинтересовался Михайлов, наблюдая, как она чуть ли не носом касается приборов, будто близорукая.
        - Автоматика не всегда удобна, например, дождь внезапно пойдет и не сработает автоподъемник, окна не закроются. Такое случалось, я тому свидетель, но комфортно… Значит, вчера меня, то есть Глеба, обозвали тупым не зря, диспетчер знала, кого я везу.
        - Конечно, знала.
        - А вы куда меня везете?
        - В полицию. Не веришь? Ты ездила на чужой машине, под чужим именем…
        От такого коварства Санька попросту задохнулась:
        - Вы совсем плохой? Глеб на своей машине занимается извозом, у меня на нее доверенность… А я еще вас пожалела! Надо было выбросить вчера под дождь, чтоб знали!
        - Успокойся, я пошутил. Нервная ты.
        - Еще бы! - буркнула она, отвернувшись к окну. - У меня без ваших шуток жизнь несладкая… Куда мы едем?
        - Маршрутки по городу катаются, видела? Мои. Не все, конкуренты и у меня есть. Так вот, три микроавтобуса вышли из строя, посмотришь. Хочу, чтоб дотянули до новых машин, а менять автопарк буду еще не скоро, полагаю, весной.
        - Так вы меня на работу берете? - подобрела она.
        - Кажется, да. Но не таксисткой, на извоз табу.
        - Ой, спасибо! Вы просто… супер! А можно заехать в прокуратуру? На три минуты! Очень нужно со следователем увидеться. Это быстро.
        - Быстро там не бывает, но я твой должник, поэтому - ладно, заедем. Ну, рассказывай, что с Глебом приключилось?

6
        - Странно, положение у Рудольфа было не смертельное, - заметил Крайний, - выход из него напрашивается самый оптимальный: развод.
        - Не всегда простой выход осуществим, - возразила Леля. - Олеся создавала мужу райские условия, не давая на него пылинке упасть, - как такой рай бросить? Ее все обожали, завидовали Руди, к тому же он преуспевал не без участия родственников Олеси. Нет, бросить ее - это обрасти проблемами. Только на днях я заметила, что он уже готов к кардинальным переменам.
        - А с Нефедовым что?
        Вернувшись из армии, Глеб переживал, ни с кем не хотел видеться, но всю жизнь переживать не будешь. К осени он восстановился в институте, защитил диплом, начал работать в исследовательском центре, у него появились перспективы…
        На тусовки однокашников не ходил, ссылался на занятость. Но однажды его затянули на день рождения Альки, праздновала она его, разумеется, в ресторане. Наверное, не стоит встречаться с людьми, которые когда-то причинили тебе боль, разве только в том случае, если полностью освободился от обиды на них. Второе условие: и они не должны воспринимать тебя с неприязнью, ведь не секрет, что тот, кто делает гадость, ненавидит больше того, кому он ее сделал.
        К Олесе и Руди Глеб не подходил, сидел далеко от них, а за ними наблюдали гости и как будто чего-то ждали. Олеся чувствовала себя неловко, это бросалось в глаза, Рудольф тоже дергался. И атмосфера ожидания, висевшая в воздухе, не давала никому расслабиться, словно готовила всех к инциденту. Вечер заканчивался, Глеб откланялся, вышел из зала… и вдруг драка!
        Как утверждали свидетели, он напал на трех парней из-за девицы, к которой те приставали, саму девушку так и не нашли впоследствии. Парней он избил - мама не горюй, да и его отделали так, что сознание потерял, очнулся в милиции. Глеб сознался: да, была девушка, к ней приставали, она попросила проводить ее до такси, на улице их настигли парни, затащили его за угол, ударили по голове и… все, провал. В то же время он клялся, что не успел даже кулаком махнуть - откуда же покалеченные и побитые? А парни утверждали, что он избил их до полусмерти, к тому же на их стороне было два очевидца событий. И залетел Глеб в колонию общего режима на два года.
        Как ему достались эти два года - можно лишь догадываться, но срок Глеб отмотал, вернулся. На работу бывшего зэка никто не брал, карьера ученого рухнула по той же причине. Тридцать лет, а жизнь переломилась. Ладно бы незнакомые, их понять можно, но те, кто знал Глеба с малых лет, они-то почему отвернулись? Тут-то и проявил великодушие Рудольф, протянув недругу руку помощи, взял Глеба личным водителем. Конечно, более достойного места не нашлось для образованного человека.
        - Неужели осознал и раскаялся? - не верилось Крайнему.
        Леля загадочно улыбнулась, Юрий Петрович понял: главная фишка впереди. И не ошибся. Он, убеленный сединами, проживший достаточно долгую жизнь, чтоб перестать удивляться, был сражен непредсказуемостью сценария.
        - Почти год Глеб проработал у Руди, - рассказывала Леля. - Однажды, когда он ждал шефа, увидел «избитого» им парня. Он сам подошел к Глебу и повинился: мол, в ресторане драка была разработана и оплачена Рудольфом. Глеб никого не избивал, его сразу вырубили, а избили парней два так называемых свидетеля, что входило в план Рудольфа.
        - Совесть парня замучила?
        - Н-нет. Тогда он думал о легких деньгах, но его побили неудачно. Повредили что-то внутри, он лечился несколько лет, пока не был признан инвалидом. Действовал он как провокатор, сам отплатить Рудольфу не мог, думаю, боялся, надеялся, что Глеб, отсидевший ни за хрен собачий, посчитается с ним. Так что не раскаяние им руководило, а банальная жажда мести.
        - У меня нет слов, - произнес Юрий Петрович, разведя руками. - А как вам стала известна правда?
        - По случайности инвалид оказался сыном моей массажистки. А Глеб, когда Руди оттянулся у любовницы и пожелал ехать к жене, врезал ему по морде, после чего сказал, за что именно, и ушел. Мне рассказал инвалид, он был свидетелем. Лет пять о Глебе не было слышно, ну, слухи ходили, будто он таксует, и все. Но вдруг у старой истории выросли новые ноги… странно. Я бы сказала, это не случайно.
        Прескверная история с закономерным финалом. Сначала уничтожить Нефедова, потом взять на работу, чтобы каждый день и час наслаждаться его униженным положением, - за это не только по морде бьют. Еще Юрия Петровича поразил ум Лели, далеко не все женщины склонны к наблюдениям и анализу, у нее это получается и, как показалось ему, тема выстрадана. Залезть ей в душу Крайний все же попытался, не переступая грани:
        - Вы знаете Рудольфа не просто хорошо, а как… родная сестра.
        - Не смущайтесь, - рассмеялась Леля, раскусив его, - называйте вещи своими именами. Ну, ладно, я сама… Да, я, как и многие, была влюблена в него, страдала, когда он женился. Как влюбленная дурочка изучала предмет обожания, и то, что должно было настораживать и ужасать, меня восхищало. Глупо, да? Дождалась и я своего часа, у нас был непродолжительный роман - более сильного разочарования в своей жизни я не припомню. Оказалось, я любила мечту, а Руди совсем из другой сказки. Вот, собственно, и все.
        Крайний вызвался проводить ее, чего никогда не делал. Он немного отвлекся, когда шел рядом с тонкой и красивой женщиной, втайне тоскуя об ушедшей молодости. М-да, ничего не вернешь. И никого. В этом ужасающий смысл бессмыслицы всех усилий, направленных на достижение любых целей. Ну, достиг, ну и что? Расходуются силы, энергия, жизнь, а конец одинаков, конец один на всех, будь то естественная смерть от старости или в результате несчастного случая. Это здесь тебе нужен хоть на короткий миг весь мир, а там - ничего, хотя длина мига там - вечность. Но жизнь есть здесь, а далее - неизвестность, потому дорого то, что ощутимо руками, видимо глазами, приятно на вкус и запах. Жаль лишь, что с возрастом ограничиваются возможности, из них главными остаются созерцание и философствование. Прощаясь, Леля протянула тонкую кисть, он ее слегка пожал. Есть еще один вопрос к ней, потому ее руку он задержал:
        - Как, по-вашему, Нефедов мог дойти до той точки, когда берут первое попавшееся орудие и уничтожают обидчика?
        - Если б вы спросили: мог ли убить Рудольф, я бы ответила, не задумываясь: да, мог. А Глеб… язык не повинуется сказать: «Мог». Да вы сами ответьте себе: почему он не сделал этого шесть лет назад, когда узнал, каким образом Руди загнал его в колонию? М? До свидания.
        Она права, но улики… мотив… Мотив более чем убедительный, он способен всколыхнуть в человеке прошлые обиды и оскорбления спустя много лет, особенно если жизнь не удалась и не подлежит исправлению.
        На него, войдя в здание, налетела девушка, он посторонился, пропуская ее, но она обратилась именно к нему:
        - Дедушка, скажите, как попасть к следователю?
        Вот так-то: дедушка! А он размечтался, что прекрасная Леля запишет его в дяденьки. Нет, приговор малявкой вынесен безжалостный: дед!
        - А кто конкретно вам нужен? - сухо спросил он.
        - Не знаю. Он может устроить свидание с Глебом Нефедовым, так мне сказали. Глеб… это муж моей сестры… он арестован и сидит в СИЗО, а моя сестра в больнице лежит… Помогите найти следователя.
        - Ну, иди за мной, внучка, - ворчливо сказал он, - отведу тебя.
        Рудольф всегда звонил и ставил в известность, почему отсутствует, а тут тишина столько времени. Ия тоже пропала, на звонки не отвечает. Бухгалтер фирмы Римма Таирована никогда не беспокоила звонками его жену, боялась подвести шефа, не зная, какой именно ложью он ее накормил. Только сейчас обстоятельства сложились не в его пользу, возникли проблемы, которые надо было срочно решить, а без него - как? Римма Таировна предполагала, что Руди где-то милуется с Ией, он безумно влюблен, как мальчишка, которого и осуждать-то грешно, ибо живет он не головой, а эмоциями. Но каковы б чувства ни были, есть законная жена с детьми, значит, она как-то связывается с ним.
        Олеся долго не брала трубку. Римма Таировна обладала настойчивостью и терпением, в течение часа дозвонилась и на всякий случай принялась выгораживать шефа, чтоб в будущем не навлечь на себя его гнев:
        - Извините, Олеся, у меня нет выхода, поэтому звоню вам. Рудольф Тимофеевич уехал, он не берет трубку, а мне…
        - Батарейка, наверное, села, - апатично сказала Олеся.
        - Может быть. А вы как связываетесь с ним? У него же есть второй телефон… Мне очень, очень нужно с ним связаться!
        - Это невозможно, - в той же тональности промямлила Олеся, удивив своей вялостью Римму Таировну. Не только удивив, а и разозлив до крайности, к тому же у нее закралось подозрение, что жена шефа пьяна.
        - Поймите, если я сейчас не свяжусь с ним…
        - Его убили.
        - Да, конечно, все бывает, - смысл сказанного не дошел до взволнованной Риммы Таировны. - Поймите, он потеряет много денег, страшно много, ни мне, ни вам Рудольф Тимофеевич этого не простит…
        - Вы достали меня, - завизжала в трубку Олеся. - Услышьте, наконец! Руди убили! Пятнадцатого сентября. И его зама Ию тоже. Обоих длинной железной палкой… колом проткнули. Убили в доме, где жила Ия, в ее гараже. И не приставайте больше ко мне! Не звоните! Надоели!
        Истерику завершили короткие гудки. Римма Таировна осторожно положила трубку на аппарат и с опаской произнесла:
        - Нервная какая-то… Чего орать-то? Ну, убили, с кем не бывает… Убили… - И вдруг ее большое тело завибрировало, второй подбородок, лежавший почти на груди, мелко задрожал, она взвизгнула: - Как убили?!! Кто?!!
        Она реально ощутила, как поползло вверх давление, отчего заломило в затылке, будто там пилили и ломали кость. Одной рукой бухгалтер сняла трубку, второй достала из ящика стола таблетки и терзала упаковку, которая не поддавалась, но Римма Таировна и не подумала на минутку отложить трубку, чтоб достать и выпить лекарство. Она вызвала трех первых замов Рудольфа, кроме Андрея, ведь его уволили, а зря. Сейчас Андрей пригодился бы больше других, он благоразумный, практичный, инициативный и умеет воплощать идеи в жизнь.
        Шок был неописуемый, он вылился в длительную паузу, ведь новость надо осмыслить, никому не верилось, что шефа с Ией садистски проткнули «железным колом». В конце концов, не в романе живем, не в кино существуем, действительность проще и не столь беспощадна, как придуманный мир, решили мальчики единогласно и бурно.
        Мелькала и такая мысль: над Риммой Таировной подшутили, жена шефа узнала об измене и выдала желаемое за действительное. Бухгалтерша с радостью простила бы эту злую шутку, лишь бы страшное слово «убийство» не оказалось правдой. А как это проверить? Один из управляющих позвонил в прокуратуру и…
        Настала вторая пауза, тяжелая и безнадежная. Эту спонтанную минуту молчания тревожили, помимо скорби, и житейские вопросы, которые не произносились вслух, но волновали каждого: что с ними-то теперь будет, кто станет во главе фирмы и когда?
        Бледный Борис, сидя на подоконнике, курил, часто затягиваясь. Римма Таировна плакала, ведь слезы привносят в душу относительное равновесие, оставшиеся двое управляющих сидели в креслах, низко опустив головы. И молчали, молчали… а офисные аппараты трезвонили как никогда, но их не слышали.
        - А, вы в сборе… - тускло произнес невесть откуда взявшийся Андрей. Но и на его внезапное появление они никак не отреагировали, не бросили даже дежурного
«здравствуй». - Я все знаю…
        - Интересно, откуда? - пробубнил под нос Борис.
        - Слухи, - мрачно объяснил Андрей. - Народ любит страшные истории, передает их из уст в уста…
        Бог знает, что не понравилось Борису, Андрей не вложил двоякого смысла в эту фразу, а использовать устаревшие слова - привычка у него такая, любит он выделиться из общей массы. Вероятно, на Бориса повлияла давняя антипатия, и он завелся:
        - Хочешь сказать, что ты расстроен?
        - А ты полагаешь, я радуюсь? - кинул встречный вопрос без всякой враждебности Андрей.
        - Полагаю, ты отомщен за увольнение, и, зная тебя, берусь предположить, что ты принял смерть шефа как возмездие.
        - Придет же в башку такая дурь, - презрительно фыркнул Андрей, что подействовало на Бориса, как сухая ветка на пламя костра:
        - Почему дурь? Почему только твоя точка зрения верна? Почему ты не даешь права другим иметь свою, отличную от твоей? Почему оскорбляешь всех высокомерием, ты кто? Ты кто такой?
        Борис накачал себя достаточно, ему не сиделось на месте, он спрыгнул с подоконника и, уперев руки в бока, вздернул подбородок и вызывающе усмехнулся. У Андрея сжались кулаки и заиграли желваки на скулах.
        - Мальчики! - запаниковала Римма Таировна, перестав плакать и переводя беспокойный взгляд с одного на другого. - Мальчики, не ссорьтесь, не время и не место…
        - А ты никто, ноль. - Борис явно провоцировал Андрея на кулачный диалог. - Что и подтвердилось твоим увольнением. У тебя мания величия, как у всех, страдающих комплексом неполноценности…
        - А в тебе говорит злоба, характерная для бездарей, - понесло и Андрея. - Я-то свой сектор содержал в идеальном состоянии, в отличие от тебя…
        - Чего ты притащился сюда? Позлорадствовать?
        Последняя капля переполнила чашу терпения. Андрей, несмотря на невысокий рост, бросился на высокого Бориса и умудрился повалить его на стол. Бухгалтерша завизжала, отскочив к стене с легкостью пушинки, два управляющих тоже взлетели со своих мест и замерли, не зная, что делать.
        А Борис покраснел до оттенка свеклы, он не ожидал от Андрея ни ловкости, ни исполинской силы, и внезапность рождает растерянность. В первый момент он даже не сопротивлялся, а чуть позже, задыхаясь, услышал крик Риммы Таировны:
        - Что вы стоите?! Они ж поубивают друг друга.
        На драчунов навалились парни, и вдруг раздался спокойный мужской голос:
        - Добрый день. Меня зовут Юрий Петрович Крайний, я следователь, вот мое удостоверение… А что это у вас тут, господа, происходит?

7
        Вторгаться в чужой коллектив, где тебя совсем не ждут, нелегко, старожилами новое лицо воспринимается как угроза их положению и зарплате. Михайлов предупредил, что это самый неблагополучный парк, который надо кардинально обновлять, - имелись в виду не только машины.
        Он показал ей три микроавтобуса, которые нуждались в диагностике, и, приказав технику принести набор инструментов, оставил Саньку одну. Обычно она переодевалась в рабочую одежду, но не здесь же, под обстрелом глаз. На ней были чистые джинсы, кожаную куртку она сняла и положила на сиденье, надела джинсовую, изрядно потертую и в застарелых пятнах, закрепила на талии льняное полотенце, услышала «Повариха» и смешок. Натянула перчатки… Ощущение было, будто она находится в непролазных джунглях, где каждый зверюга выжидает момент, когда она зазевается и ее можно будет слопать.
        Санька обследовала первую машину, довольно быстро выяснила причину поломки, вторую маршрутку много дольше изучала. Когда же копалась в третьей, к ней подползли двое, наверняка подружившиеся с зеленым змием, если судить по их синюшным носам, но явно не конченые алкоголики, иначе не работали бы здесь. Длинноносый с маслеными глазками и худой, как швабра, сладко пропел:
        - Это ж кто тут у нас такой?
        Санька проигнорировала его, как и второго, демонстративно наклонившегося, чтоб рассмотреть ее. Но он настолько бесцеремонно это сделал, приблизив свою противную рожу, ко всему прочему, задышал черт-те чем прямо в ее лицо, что Санька вынужденно выпрямилась и сочувственно спросила:
        - Тебе плохо? Вызвать врача?
        - Не. Вот если б ты меня полечила…
        И он выпрямился, улыбочку нацепил - типа он юморит. Санька их не боялась, конечно, они просто вызывали у нее жалость. Вот стоят два окурка, им лет - примерно как Глебу, а на них без слез смотреть нельзя. Но полагают, что оба хоть куда, смелые, остроумные.
        - И меня полечи. - Длинноносый туда же. - Лаской…
        - Уф… - Санька вздохнула, потом произнесла озадаченно: - Неужели я так плохо выгляжу, что вы ко мне пристаете?
        Остатками мозгов «юмористы» силились понять, что она имеет в виду, посему на их физиономиях заморозились улыбки, а молчание означало: они в недоумении. Санька едва сдерживала смех. Окончательный перевод с русского на русский так и не был произведен, а свое реноме терять не хотелось, и длинноносый разрядил молчание смешком, разумеется, работая на тех, кто исподволь наблюдал за этой сценой:
        - Хе-хе… Мы к тому, что такими нежными ручками не гайки закручивать надо, а другими игрушками баловаться… что ниже пояса…
        Раздалось одобрительное ржание, Санька разозлилась, так бы и врезала хамам, но рукоприкладство она оставила на крайний случай, если совсем не поймут. Второй просек, что девушка зубами скрипит, и спросил:
        - Че, не нравимся?
        - Значит, так, господа усохшие мачо! - громко обратилась она ко всем, кто не участвовал в «знакомстве». - Пока не вижу, что в вас могло бы мне понравиться. Но если вы помоетесь, почистите зубы, побреетесь, наденете чистую одежду, то я, пожалуй, еще разок посмотрю на вас и, может быть, вылечу, если кто-то мне понравится. Но при этом неделю не пейте, иначе меня реально стошнит. И отъешьтесь, а то вдруг вы больные какие, сдохнете от счастья, что же я потом вашим женам скажу? Свободны.
        После столь беспрецедентной наглости у обоих челюсти отвалились, а ржание раздалось уже в пользу Саньки - раунд она выиграла, приставалы вразвалочку отошли.
        - И вот еще что! - крикнула Санька им вдогонку, те обернулись. - Эти ручки гайки закручивают крепко, ими же руководит трезвая голова. Они же умеют держать монтировку и махать ею при необходимости, так что близко подходить не советую, а то нечаянно… ну, вы поняли, да?
        Дружный хохот резко оборвался, потому что к девушке шел Сам Самыч. Безусловно, она не пожаловалась на приставал, а поставила его в известность, что две машины дотянут до следующей осени, а с третьей пора распроститься.
        - Сама и займись ремонтом, - сказал Михайлов.
        - Ладно. С завтрашнего дня, хорошо? До свидания, Михал Михалыч… - Санька подхватила кожаную куртку и сумку, решив одеться на улице. - Спасибо вам.
        - Я отвезу тебя.
        - Вы?! - Его заявление смутило ее. - Я могу сама… Мне неудобно.
        - В моей машине? - изумился он довольно естественно, давая понять, что принял ее
«неудобно» в лоб. - Странно, мне казалось, она очень удобная. Держи ключи и подожди меня.
        Когда Санька ушла, Михайлов, сунув руки в карманы брюк, оглядел гараж, там царила исключительно рабочая обстановка, его будто не видели. С трудом он налаживал работу в этом неблагополучном коллективе, а сектор ответственный, как-никак автобусы людей возят. Настоящие мастера в дефиците, имеют собственные мастерские и узкую специализацию - кто по ходовой части, кто с карбюраторами работает и так далее, Михайлову приходится брать людей по остаточному принципу, а это не дело. Но настроен он был жестко, пора с этим кончать. Он опустил голову и, не повышая тона, невыразительно сказал:
        - А докажите, что вы мастера классом выше сопливой девчонки. Три автобуса стоят, пять на маршрутах, людей возите на честном слове. Зимой было три аварии, да, никто не виноват, кроме погоды, - немножко подморозило. Но вы и я знаем, почему водители не справились с управлением. Вы копались в моем вороном, но завела его она, так что не вздумайте ей вредить, я все равно узнаю.
        Ответа он дожидаться не стал - еще чего, прошествовал прямо к выходу. В машине разговорился минут пять спустя, удостоив Саньку похвалы:
        - Молодец, указала на место моим негодяям, я обхохотался.
        - Вы умеете смеяться? - вытаращилась она.
        - Конечно. Молча. Ну, говори, что тебе сказали в прокуратуре, ты же вернулась расстроенная и молчаливая.
        - Мне показалось, вы сердиты…
        - Конечно, я был зол. Прождал полчаса.
        - Я же извинилась. И что значат полчаса по сравнению с жизнью Глеба, моей сестры и ребенка, который может не родиться? Дед… то есть следователь… не дает мне свидания с Глебом, я же не жена.
        - Положим, свидание я тебе устрою, через знакомых. Что грозит Глебу, если его вину докажут?
        Она тоже задала этот вопрос…
        - Высшая мера, - грозно сказал дедушка следователь. - В нашем государстве она ограничивается пожизненным сроком. Нет, если адвокат постарается, то лет двадцать пять выбьет, но он должен хорошо постараться, внучка.
        Как он выговорил «внучка»! Будто неприлично ругнулся. Следователю Санька не понравилась, а почему? Что она ему сделала? Когда б не тяжелейшая ситуация, пристала бы к нему, потребовала объяснить свою неприязнь. Но, услышав о сроке, который грозит Глебу, она покрылась испариной от ужаса. Если Глеб навсегда попадет в тюрьму, все равно что умрет. Жанна узнает правду, ведь скрыть не удастся, ребенка не будет, а сестре уже тридцать четыре. Может, у нее это последний шанс родить.
        - Пожизненный? - повторила Санька, глядя на дедушку, отвернувшего от нее холеное лицо. - За что?
        - За двойное убийство с особой жестокостью.
        - Но Глеб этого не делал.
        - Неужели? Откуда ты взяла?
        - Глеб сказал, что он этого не делал. - Дед посмотрел на нее с жалостью. Чтоб рассеять его сомнения, Санька поднажала: - Не убивал Глеб. Он не мог, понимаете?
        Ни черта он не понял! Усмехнулся, глядя на нее, как на дырявый валенок, потом, держа перед Санькой ладони, чтоб она видела их целиком и полностью, принялся загибать свои корявые пальцы с аккуратно подстриженными ногтями:
        - В ночь убийства он как раз дежурил. Алиби на момент убийства у него нет. В гараже найдено полотенце с его потожировыми следами, стакан с отпечатками Нефедова, два его окурка. Недостаточно?
        - Нет, - робко, но убежденно повторила Санька. А вот голос у нее срывался немножко. - Даже если вы тысячу предметов найдете и все они будут принадлежать Глебу, не он убил тех людей. Тем более женщину! Тем более так страшно!
        - Женщину убийца убрал как свидетельницу, которая в ненужный час спустилась в гараж. Убрал тем, что держал в руках, то есть арматурой. Кстати, мотив у Глеба есть, он сам это признал.
        - Мотив? Какой?!
        - С Рудольфом Хоруженко он враждовал со школьной скамьи. Не спорю, Хоруженко с ним обошелся подло, из-за него Нефедов провел в колонии два года, Рудольф отнял у него невесту…
        - Невесту? А… - вспомнила Санька. - Олеся, да? Жена этого… Хоруженко.
        - Именно. Так что мотив убедительный.
        - Недавно она пригласила Глеба на свидание в парк, они встречались в кафе…
«Сосенки», кажется.
        - Зачем пригласила?
        Дед прищурил один глаз, как будто на мушку брал, а Санька опомнилась, ведь она не чаи гоняет с подружкой, поэтому решила почем зря не болтать:
        - Не скажу. Вдруг вы используете мой рассказ против Глеба?
        Сразу же пожалела о вылетевших словах, могла бы более корректно отказаться. Не следует торопиться, надо думать, как и что отвечать. Последствия не заставили себя ждать, дед просто надулся:
        - Вон как… Тогда, внучка, прошу на выход, - и ладонью на дверь показал. - Больше нам говорить не о чем.
        Раз выгоняют, надо слушаться, иначе следователь окончательно рассердится и в следующий раз в ее сторону даже не посмотрит, а Санька непременно вернется сюда. Она дошла до двери и вдруг! Санька отчетливо увидела отчаянное и растерянное лицо Глеба перед тем, как его затолкали в машину; увидела счастливое и капризное лицо сестры, придерживающей едва обозначившийся животик - как после этого уйдешь? Санька очень старалась, чтоб в ее речи не было оскорбительных нот:
        - Я, конечно, для вас никто, вам на меня плевать, но за свою семью я постою. Больше некому. Вы не хотите слышать, что Глеб не виноват, значит, засадите его. И убьете сразу трех человек: Глеба, мою сестру и ребенка, которого ей сохраняют в больнице. Вам их не жалко, это же не ваша семья. А мне жалко. И я докажу, что вы не того арестовали, раз вам безразлично, что станет с нами всеми.
        - И эта туда же, - вздохнул Юрий Петрович, правда, беззлобно, скорее изумленно. - Небось ни одной книжки не прочла, а указывать старшим научилась, или это от природы тебе дано?
        Саньку обидели его слова. Если б она не читала, а в связи с этим не мечтала, то осталась бы дома, вышла б замуж за Сергуньку. И потекла бы серая бытовуха: Сергунька пил бы тещин самогон, изредка махал кулачками, а она не терпела б, как терпят подруги, давала бы сдачи. Не успели переспать, а он уже ее хозяином себя возомнил, покрикивал и командовал, демонстрировал свою власть над ней, которой и близко не было, но ему хотелось ее иметь. А как получить власть? Жениться. Мать с отцом его поощряли, а Санька взбунтовалась и поставила ультиматум: уезжаю, все вон с моей дороги. Книжки она читала, потому понимала, что не должно быть так паршиво, жизнь дана, чтоб радоваться, любить, работать. Но у дедушки-следователя сложилось ошибочное мнение, будто вся молодежь гнилая и тупая. Ну и пусть.
        - От природы, - буркнула Санька, открывая дверь. - Извините, я вам спокойной жизни не дам. До свидания.
        Михайлов, облокотившись о дверцу и подперев кулаком скулу, с интересом разглядывал заступницу, слегка завидуя ее вере, что с поставленной задачей она справится и какому-то дедушке что-то там докажет. В ее наивности чувствовалась канувшая безвозвратно в прошлое первозданность, когда люди были человечнее, с чистыми помыслами.
        - Значит, убили Хоруженко, - произнес он задумчиво, для него это была новость, Наумыч не называл имена убитых.
        - Не просто убили, - подхватила Санька, - его проткнули железным колом, он умирал мучительно. - Она вспомнила фото, которое показал следователь, и вздохнула: - И женщина с ним… Тело проткнули, а они жили, им было больно… Вы его знали? Этого Хоруженко?
        - В той или иной степени те, кто занимается настоящим бизнесом, знают друг друга.
        - А что такое настоящий бизнес?
        - Крупные деньги, сделки, аферы, а то и настоящие войны. Рудольф был из породы аферистов с острыми когтями, но не клыками. Но стремился стать клыкастым. Его опасались, так как он был наглым, с ним предпочитали не иметь дел. Я не удивлен, что его убили.
        - А женщину? - произнесла Санька. - Почему убийца не выбрал другой день, чтоб убить Рудольфа, когда он будет один? Почему он пришел туда, где жила женщина? Она очень красивая. Как кинозвезда.
        - Рудольф в женщинах толк знал. А где их убили?
        - В доме Ии, в гараже элитного дома в районе Соловушки, почему-то глубокой ночью.
        - М-м! - одобрительно промычал Михайлов. - В том районе застройки элитные. Ия… Его правая рука, насколько я в курсе. Но ты верно поставила вопрос: почему убийца не подкараулил Рудольфа, когда тот был один? На него и следует искать ответ.
        Въехали в автопарк, остановились под навесом, куда заезжают автомашины на перерыв, ведь погода не всегда балует, бывает, что и дождь идет, и снег, а железо нуждается в бережном отношении. Повернувшись к Михайлову, Санька робко спросила:
        - Михал Михалыч, можно я буду по вечерам работать?
        - А днем что собираешься делать?
        По его интонации она уловила, что он не в восторге от ее просьбы, но у нее не тот случай, чтоб ретироваться назад, извиняясь за нахальную просьбу.
        - Я должна помочь Глебу и сестре, для этого мне нужен день, когда все люди и службы работают. Пожалуйста, Михал Михалыч.
        - А мне показалось, ты моих ощипанных орлов испугалась. Ну, ладно, я предупрежу сторожей. Это все?
        Неловко было напоминать, но в общем-то он сам вызвался оказать ей помощь, и Санька опустила глаза и вымолвила:
        - Вы обещали устроить свидание…
        Михайлов достал из портмоне визитку, протянул ей:
        - Завтра во второй половине дня позвони. - Когда она взяла карточку, не поднимая на него глаз, но и не уходя из машины, он догадался: - Что еще?
        - Михал Михалыч, может, вы знаете, где живет жена Хоруженко? Не могли бы дать мне ее адрес?
        - Адреса не знаю, но могу выяснить. Позвони через час.
        - Спасибо, Михал Михалыч.
        Так и не рискнула на него посмотреть - стыдно было: взвалила на незнакомого человека, работодателя, все свои проблемы, будто он обязан ей жизнью. А собственно, почему нет? Санька не выкинула его из машины в непогоду, разве она не заслуживает ответной благодарности?
        Забравшись в машину Глеба, она сделала полукруг, разворачиваясь. Проезжая мимо иномарки Михайлова, послала ему улыбку, подумав, что он неплохой человек, недаром Глеб его уважает. Теперь у нее маршрут такой: магазин (купить фруктов), больница, дом.
        За пределами таксопарка ее охватило беспокойство: пообещала следователю не давать покоя, а как осуществить сей коварный замысел? Каждое утро являться в прокуратуру и встречать его под дверью немым укором? Это не выход, еще засадит дня на три в КПЗ, доказывай потом, что не верблюд. Другая тактика нужна.
        Михайлов полагает, что она верно поставила вопрос. Неверно! Есть загадки куда интереснее и значимее, например, откуда убийца знал, что в два часа ночи Рудольф будет в гараже? Но, может, он не знал вовсе? Может быть, он просто караулил его поблизости? Опять не сходится: зачем караулить в начале ночи, почему убийца не пришел на рассвете? Пока один ответ навязчиво буравит мозг: убийца пришел туда, куда нужно! Ему нужны были две жизни, а не одна.
        Часть третья
        ПО ПРИНЦИПУ ХАОСА

1
        Майор Баталов отчитывался перед начальством, в сущности, можно было обойтись одной-единственной фразой, но краткость подобного рода не приветствуется. Поэтому он обстоятельно изложил, что сделано за последние дни, тем самым подготавливая к концовке:
        - Итак, удалось выяснить, что автомобиль, на котором приехала Алевтина Малкина, простоял возле ее дома до момента взрыва, после чего сразу же уехал. Во всех таксопарках города автомобиль красно-коричневого цвета данной марки с пятеркой в номере и тонированными стеклами не числится. Есть цвет и цифра - нет тонировки, есть цвет и тонировка - нет цифры.
        - Ну-ну? И что? - спросил начальник, вопрос-то решался важный. - Что следует из твоего доклада? Есть состав преступления или нет? Мы и так затянули.
        Для себя Баталов все решил, а нужно, чтоб и начальнику стало ясно, в чем суть проблемы:
        - Насчет состава пока ничего не могу сказать, но фонарь на крыше автомобиля меня насторожил. По логике, если есть опознавательный знак такси, то где-то машина с идентичными приметами должна числиться, а ее не существует. Отсюда простой вопрос: зачем хозяину интересующей нас машины понадобилось сделать из нее такси? Начнем с того, что ему нужно было, чтоб нечаянные свидетели утверждали: Малкова приехала на такси. До этого он приезжал к ней днем. Это наводит на мысль, что, возможно, было совершено преступление, которое тщательно спланировали.
        - Все, заводим дело, - сказал начальник. - Да, а как насчет мотивов?
        - Над мотивами пока не работали, - честно признался майор, - но есть уверенность, что их ни у кого не будет, как нет и такси. Предварительные опросы показали…
        - Ой, - отмахнулся начальник. - Начинайте работать, и мотивы найдутся. Тряхни родственников, друзей, коллег, малознакомых… не мне тебя учить.
        По пути из кабинета Баталов хлопнул лейтенанта по плечу:
        - Ну, сбылась твоя мечта, тебе и флаг в руки. Но предупреждаю: дело глухое, нутром чую.
        - Посмотрим, - самонадеянно заявил юноша. - Зачем же вы подводили к уголовному делу?
        - Потому что все ведет именно туда. Начинаем работать.
        - Какие будут задания?
        - Автомобиль и его хозяин, - улыбнулся Баталов, задание-то осталось старое, просто произошел небольшой поворот в процессе работы.
        Домик Хоруженко - загляденье, большой и в глубине участка, за высоченной каменной стеной, Санька видела его в щели между створками ворот и пришла в восторг. Она нашла кнопку звонка, однако к ней никто не вышел, а раздался женский голос, спросил, кто нужен. Конечно, Олеся Хоруженко. Предвидя, что сейчас начнутся расспросы: а ты кто такая, что тебе нужно, а зачем, почему? - Санька поспешно выпалила:
        - Мне необходимо поговорить с ней, я по поводу ее мужа, которого убили… то есть по поводу убийства…. и Глеба Нефедова… я его родственница.
        В ответ ну хоть бы что-нибудь сказала, мол, подождите или идите к черту - ничего. Санька подумала, что испортилась связь, она обнаружила динамик, постучала по нему пальцем, надавила на кнопку звонка - нет звука. Зря упомянула, что родственница Глеба, его здесь наверняка ненавидят лютой ненавистью.
        - Ты от меня не отделаешься, - процедила она, расстегнув молнии карманов куртки и сунув туда руки.
        Походив взад-вперед, Санька приготовилась минут пять спустя снова позвонить, потом снова, звонить будет хоть до вечера - делов-то! Вдруг что-то глухо щелкнуло, приоткрылась железная дверь в каменной ограде, голос произнес:
        - Заходи.
        М-да, красиво. Двор плиткой вымощен, в каменных горшках цветочки радуют глаз - петуньи и бархатцы, обалденный запах, елочки растут, травка зеленеет. И фонтан есть, и кресла стоят под навесом. Уютно. Девушка поднялась по ступенькам и открыла входную дверь.
        В большой комнате, украшенной траурными лентами и бантами, Санька увидела двух женщин в черных платьях, поздоровалась. Одна отдаленно напоминала ту, что была с Глебом в парке, - черное платье и шарф стерли индивидуальные черты. Глаза у нее были заплаканы, значит, это и есть Олеся. Вторая - эффектная и холодная, но ярко выраженным негативом от нее не веяло, а интереса своего она не скрывала. Присесть Саньке не предложили, на приветствие кивнули, обе оценивали гостью, а Санька позволила им себя рассмотреть, хотя в другой раз она сделала б им замечание.
        - Кем ты доводишься Глебу? - начала Олеся.
        - Родная сестра его жены, - ответила Санька.
        - Разве Глеб женат? - приподняла бровки Олеся.
        - Да. - Кажется, вдова расстроилась, что настораживало, но Санька врать не стала: - У них гражданский брак, только это ничего не меняет. Моя сестра и Глеб ждут ребенка.
        Нарочно сказала про ребенка, чтоб вдова ненароком не раскатала на чужого мужа (хоть и гражданского) свои тонкие губы. А то эти бывшие на все способны, ведь она зачем-то позвала Глеба на свидание в парк, он так и не сказал - зачем.
        - Я очень рада за него, - тихо произнесла вдова.
        Как будто и не рада вовсе! Санька тут же устыдилась, что плохо подумала о женщине - у нее же несчастье, а она вдове про чужое счастье долдонит. Девушка поспешно выпалила:
        - Глеба подозревают в убийстве, но он не виноват.
        - Я знаю.
        - Знаете? - удивилась Санька.
        - Да. И следователю я сказала, что Глеб не убивал, он не тот человек… он хороший, правда, Леля?
        - Совершенно верно, - промурлыкала та.
        Вот это другое дело! Обе сразу показались ей симпатичными, милыми. Санька, полагая, что встретит здесь понимание, осмелела и на несколько шагов приблизилась к Олесе, протарахтев взахлеб:
        - Ему надо помочь, Глеб не должен сесть в тюрьму. Я была в прокуратуре, убийством вашего мужа занимается дед… Ну, что он может? Он же старый.
        - Но другого не будет, - сказала Леля. - Лично мне Юрий Петрович понравился, правда, со второго взгляда.
        - Тогда нужно заставить его найти убийцу, - разошлась Санька. - Он же ничего слышать не хочет. Вот если бы вы сходили и попросили… потребовали…
        - Мы уже были у него, - сказала Леля ровным, бесстрастным, тоном, который наводил на мысль о том, что люди разочаровывают нас чаще, чем нам этого хотелось. - Мнение свое высказали. Что еще ты хочешь? Извини, у нас масса дел, завтра хороним Рудольфа.
        Санька потопталась, не зная, с чего начать, чтоб ее не подняли на смех. Если никто не поможет, жребий влезть в убийство выпадает ей, а кто даст гарантию, что она потянет такой воз? И вдруг Санька придумала, как быть с дедом, - она заставит его работать, придумала это именно сейчас, потому не разозлилась на женщин за нежелание помочь Глебу. Да-да, им теперь не до него, он хотя бы жив и здоров, а красивого мужчины, портрет которого с траурной лентой на уголке висит на видном месте, нет и не будет уже никогда. Только живым поддержка нужна в тысячу раз больше.
        - Завтра? - повторила Санька, нахмурив брови. - А женщина? Которую тогда тоже убили, ее кто хоронит?
        - Муж, наверное, - пассивно сказала Олеся.
        - А где он живет? - подхватила Санька.
        - Не знаю, - вяло пожала плечами Олеся. - Полагаю, он жил с женой, а сейчас… Может быть, в офисе мужа знают, Рудольф собирал все сведения о подчиненных, вплоть до адресов родителей. Я принесу тебе карточку с адресом и номерами телефонов.
        Олеся неторопливо, будто несла тяжесть на плечах, поднялась по лестнице и скрылась в одной из комнат, а Санька получила возможность осмотреться.
        Подобные интерьеры она видела только в журналах и думала, что в жизни люди так не живут. Оказывается, живут. И наверняка привыкли к диванам и креслам, мягким подушкам на них с вышивкой, к огромным вазам и светильникам, гобеленам. Привыкли к шторам, лежащим на полу ворохом из разных по оттенкам тканей - непрактично и неразумная трата денег на лишние метры, но замысловатые драпировки здорово украсили комнату. Привыкли к люстре из граненых хрустальных шариков размером с теннисный мячик, которые беспорядочно свисали, отдаленно напоминая виноградную гроздь, а где там лампочки - попробуй найди. Должно быть, в этой красоте живется легко, здесь должны царить мир и лад, причем Олеся, без сомнения, и создала этот утонченный уют за большие деньги. При всем при том муж Олеси убегал к любовнице - почему? Что его не устраивало и в хорошенькой жене?
        Наконец Санька взяла из руки Олеси карточку, вспомнив еще об одной важной детали:
        - А враги? У вашего мужа должны быть враги, он же богатый.
        Олеся шевельнула плечами и собралась сказать заветное слово «не знаю», тем самым отсекая дальнейшие расспросы. Однако неожиданно ее плечи замерли, глаза уставились в пустоту - она кого-то вспомнила, но вымолвила с сомнением:
        - Не хотелось бы мне вредить кому бы то ни было…
        - Я ж не следователь, - поспешила успокоить ее Санька. - Просто мне нужно выручить Глеба, поэтому я… мне… только не смейтесь… я хочу разобраться.
        - Варгузов, - решилась произнести имя Олеся. - Полагаю, его можно отнести к врагам. Он очень зол на Руди, жаловался на него и говорил о нем гадости. Разве такой человек может быть другом? На какой почве они разошлись, мне неизвестно. В офисе ты выяснишь и его адрес. Разбирайся. Если возникнут трудности, приходи, я готова помогать, потому что не верю… правда, не верю в вину Глеба.
        Санька поблагодарила и попрощалась с Олесей, по щекам которой потекли слезы, она запрокинула голову и закрыла лицо ладонями… У Саньки имелись еще вопросы, но разве сейчас время настаивать на длинной беседе?
        - Я провожу тебя, - вызвалась Леля, заскользив к выходу мимо гостьи, оставляя за собой шлейф из терпких духов. Очутившись вдали от гостиной, она шепотом сказала: - Я боялась нервного срыва, когда Олеся запрокинула голову. На днях погибла наша подруга детства - в ее доме был взрыв газа, теперь вот Рудольф… Ты немножко не вовремя.
        И улыбнулась. С чего бы ей, такой шикарной, одаривать своим вниманием и провожать к выходу какую-то девицу в джинсах и кожаной куртке, изрезанной молниями, будто шили ее из множества кусочков? Неловко идти в молчании, а светские беседы Санька не умеет вести, да и задача у нее другая.
        - А вы знаете Глеба? - спросила она Лелю.
        - Думаю, больше, чем ты.
        - Значит, давно, - поняла Санька. - И как думаете, он мог?..
        Рассчитывала на отрицательный ответ, который был ей необходим ввиду того, что сомнения, черт их возьми, закрадывались и в ее душу. Нет ничего хуже колебаний и неуверенности, они отравляюще действуют на сознание, приводят к отчаянию, за которым стоит глубокая безнадежность. И получила ответ:
        - Глеб? Мог.
        - Нет, - категорично бросила Санька.
        - Да, - спокойно и со снисходительной улыбкой сказала Леля. - Если Рудольф еще раз вторгся в его жизнь и успел нагадить ему, то Глеб вполне мог рассчитаться за сегодняшние и прошлые обиды.
        - А что было в прошлом?
        Леля, что удивительно, охотно рассказала историю Глеба, Рудольфа и Олеси, правда, намного короче, чем Крайнему, закончив:
        - Видишь ли, нельзя изводить человека бесконечно, когда-нибудь ему это надоест настолько, что он придет в неконтролируемое состояние и уничтожит недруга вместе с его подлостью.
        - Короче, вы считаете, что между Глебом и Рудольфом произошел еще один конфликт, после чего Глеб подстерег…
        - Да. - Леля перешла на шепот: - Мне так кажется. К тому же с годами пылкая любовь, не дойдя до точки завершения естественным путем, не проходит, она оставляет след…
        - Ну уж не-ет, - протянула Санька, обрадовавшись. Суждение Лели о Глебе убивало ее, но последняя чушь про «пылкую любовь» отрезвила девушку. - Уверяю вас, Глеб любит мою сестру, только ее, я тому свидетель. И никто меня не переубедит.
        - Буду рада, если ошиблась, - снова улыбнулась Леля. - Не переживай, следователю я говорила совсем другое.
        Успокоила. Но кто знает, каковы на самом деле Леля, жена Рудольфа и все, с кем ей предстоит встретиться? Нужно быть осторожной, однажды произойдет встреча с убийцей, он не будет разбираться, что удалось выяснить Саньке, он просто избавится от нее.
        А пока она, изучая Лелю, впилась глазами в ее лицо, вблизи оно не казалось таким красивым, как издалека. Во-первых, видны следы старения, тщательно замаскированные тональным кремом, дело не в морщинах, а в общем тонусе, в зажатых мышцах под кожей. Во-вторых, взгляд потухший, что старит дополнительно, не говоря о тонких складках, расположенных у губ со скорбно опущенными уголками. Не очень-то она счастлива при всем внешнем лоске. Но так плохо думать о Глебе… да как она посмела!
        - Пора деда проведать, вдруг он соскучился, - сказала вслух Санька в машине, нажимая на педаль газа.
        Подводили первый итог, разумеется, это делал Юрий Петрович, стоя перед следственной группой из трех человек:
        - Итак, Хоруженко и его любовница, по совместительству старший менеджер, или его заместитель, решили уехать. Делами занимался Хоруженко лично, стало быть, основная работа Трипольской происходила в его постели. Кроме жены, об отъезде никто не знал, как я выяснил в их офисе. Этот факт дает нам право думать, что решение уехать было принято спонтанно…
        - Извините, - подал голос оперативник Артур, - спонтанно - это когда поехали в чем были и бегом на поезд-самолет, а убитые нагрузились, как будто собирались в далекую тайгу на ПМЖ.
        - Срочность, с какой они собрались, а также отъезд глубокой ночью наводят на мысль, что они сбегали потихоньку, - парировал Юрий Петрович. - Количество багажа и его разнообразие подсказывают: возвращаться в ближайшее время Хоруженко не планировал. Выходит, они были напуганы, значит, получили какие-то знаки, возможно, им угрожали. Но тут у нас полный вакуум. Прошу обратить внимание: ни один человек из окружения Хоруженко понятия не имеет, за что он поплатился.
        - Или сознательно молчат, утаивая от следствия мотивы, - дополнил Сергиенко.
        - Зачем вам мотивы, - недоуменно произнес Ванечка, тоже опер, но зелененький-презелененький, - когда есть улики, указывающие на убийцу?
        Крайний смерил его отеческим взглядом, затем сел на скрипучий стул, ведь он почти все сказал, подумал с минуту, а после поделился сомнениями:
        - Да, мотив пока есть у одного Нефедова. Дополнительных улик не нашли ни в доме, ни в машине, но… Хм, ребятки, - улыбнулся Крайний, как улыбаются воспитатели перед воспитанниками, - не помешает доказать, что именно он преступник, ведь Нефедов в сознанку не идет. К тому же в уликах есть один ляпсус, который меня останавливает от скоропалительных выводов.
        - Да? Какой ляпсус? - заинтересовались молодые люди.
        - Сами подумайте, чай, мозги имеете, - отмахнулся он. - У меня вот какая просьба. Вчера я приехал в офис Хоруженко и застал там драку. Натуральную драку двух разъяренных самцов. Свидетели, как и драчуны, отказались пояснить, в чем причина ссоры.
        - Молодцы, - ляпнул Сергиенко.
        - Отловите этих людей поодиночке и допросите. Последний, настораживающий, момент! Мы до сих пор не знаем, кто числился в друзьях Хоруженко и его любовницы, а друзья должны быть, иначе-то как? И они могут дать наиболее ценные показания. Никто из окружения этой парочки имен их настоящих друзей, с которыми люди делятся абсолютно всем, не назвал. Потому что не знают. Странно, не так ли?
        - Ничего странного нет, - пожал плечами Сергиенко, ему как раз было странно, что Крайний не понимает простых вещей, которые лежат на поверхности, пришлось объяснить: - В крупных городах люди все больше живут обособленно. По-моему, даже термин есть… что-то вроде… урбанизированное одиночество…
        - Выучи сначала термины, - осадил его Юрий Петрович. - А пока надо найти друзей, подруг. На этом все.
        Оперативники дружно вышли, он проводил их сочувствующим взглядом. Не они вызывали сочувствие, а их потенциальные жертвы. Ведь что значит сразу клеймо поставить на человека, лишив его права на реабилитацию? Это непрофессиональный подход, ошибок-то и с неопровержимыми уликами полно бывает, а одна ошибка и - сломана жизнь не только у подозреваемого.
        Крайний взял чистый лист, водрузил на нос очки, затем начертил линии. Поделив лист на столбики, он заносил мелким почерком в них вопросы, какие возникли, имена фигурантов и их показания, выводы, сомнения.
        Он обладал завидной памятью, но всегда так поступал: записывал в черновик все, что касалось следствия, вплоть до философских мыслей, которые дают некий толчок сомнениям, а позже тот толчок может оказаться важной вехой в расследовании. Ему показалось, в кабинете кто-то есть, Юрий Петрович поднял глаза, а потом и брови: в дверном проеме торчала голова.
        - А, внучка… - проворчал он.
        - Можно? - Санька вошла, не получив на то разрешения, положила на стол сложенный вчетверо лист бумаги и без запинки, видать, готовилась долго к визиту, выпалила: - Это вам. Мои размышления, выраженные в вопросах по поводу убийств в гараже, то есть тезисы…
        - Что-что? - обалдел он.
        - Тезисы, чтоб не утомлять вас. Постарайтесь быстрее ответить на эти вопросы и в письменном виде предоставьте мне ответ…
        - Я?! Тебе?!
        Наглость девчонки едва не привела его в бешенство, он уперся ладонями в столешницу, собираясь встать и указать ей на выход, грозно прорычав: «Вон! Не сметь мне мешать!» Но она почуяла бурю и выставила перед собой ладони, затрещав:
        - Себе ответьте, себе. Глеб не должен сесть в тюрьму, я для этого сделаю все, даже невозможное. А чтоб вы не упирались в улики и по-настоящему разобрались в убийстве, я подстраховалась. Первый экземпляр письма с вопросами оставила у прокурорского секретаря, второй - завизированный секретарем - у меня, а у вас третья копия. Так что не вы, а прокуратура мне обязана дать письменный ответ официально, правда, в течение месяца. Но вы же не заставите столько ждать? Вы же добрый? До свидания.
        И - фьють! Упорхнула. Юрий Петрович попыхтел, ругаясь про себя, вслух он не произносил непечатных слов, однако! Боялся, что еще раз увидит девчонку - и произнесет! Причем в алфавитном порядке выдаст весь запас подзаборной лексики. Успокоившись, он схватил лист, развернул его, рыча:
        - Интересно, что за вопросы накатала нахалка? Никакого воспитания! Хм!.. «Почему убийца не подкараулил Рудольфа, когда тот был один, чтоб не убивать попутную жертву?» Так… «Откуда убийца знал, что Рудольф с Ией в два ночи(!) придут в гараж?
        Ну, детка… ха-ха! Если б я ответил на этот вопрос, я бы точно сказал, кто убил. Угу, далее… «Почему убийца не пришел раньше или на рассвете, это было бы логичней. Что он там делал в середине ночи? Вам не кажется, что убийце нужны были обе жертвы?»
        Крайний вдруг расхохотался в голос: ай да малявка… ай да настырная. Тезисы она накатала!

2
        Вот он, офис. Дверь просто так не открывается - Санька дергала за ручку. Есть кнопка. Прежде чем надавить на нее пальцем, девушка замерла, думая, как сделать, чтоб ее впустили? Кто с ней разговаривать будет, если она заявит, дескать, я от Глеба, убийцы вашего шефа? Санька сказала в динамик, что приехала к Трипольской от ее тети, родной, между прочим. Впустили!
        Она ожидала увидеть просторный офис, залитый светом, где снуют стайки офисного планктона, заморенные загадочной менеджерской работой, а в воздухе парят листы бумаги - в ее воображении почему-то абсолютно белые. Но она попала в пустой и темноватый бункер, в котором встретилась одна живая душа, правда, в пребольшом теле.
        - Вы ничего не знаете? - трагически спросила Римма Таировна, приложив к выдающейся груди пухлые ладони.
        - Нет, а что? - вытянулось лицо у Саньки.
        - Сядьте, девушка. Вас как зовут?
        - Санька, - представилась та, присев на краешек стула и упредив следующий вопрос, который задают все-все, кроме Михайлова: - То есть Александра… можно просто Саша. Не пугайте меня, что тут случилось?
        - А меня зовут Римма Таировна. Дело в том… Ия и наш шеф Рудольф Тимофеевич… их обоих убили. (Санька, конечно, отреагировала как надо: вскрикнула, ладонями рот зажала, глаза вытаращила.) Мне очень жаль… Я тоже не могу в себя прийти… Плачу, плачу… - И правда всхлипнула.
        - За что их?.. - вымолвила Санька, у которой тоже на глаза навернулись настоящие слезы. - Это из-за Рудольфа? Ия писала, он к ней неровно дышал…
        - Да-да, - выдавила Римма Таировна, утирая платком глаза. - У них был трепетный роман. Замечу, что Ия благотворно повлияла на Рудольфа…
        Много было сказано о романе, бухгалтерша от души оторвалась, ведь посторонняя девушка, живущая в другом городе, тем более родственница - отличные уши. Саша никому не навредит, время у них не ограничено, за чашкой чая контакт происходит сам собой, а беда у обеих общая. Римма Таировна, много лет проработавшая у Рудольфа, ощущала его потерю, как родственница.
        - Он был неуемный в сексуальном плане, а может, назло изменял жене. Иногда казалось, что Олеся у него приложение к дому, машине, причем неодушевленное приложение. А она и не догадывалась. Счастливая. Столько женщин он перебрал… будто искал Ию. Ее он любил, это же заметно, влюбленный человек преображается.
        - А муж Ии, он-то как? - осторожно спросила Санька.
        Чтоб расположить к себе эту тетку, она подключила к глазам водопроводную трубу и честно хлюпала носом. Откуда слезы взялись? Да как она представила, что будет, если Глеб останется на веки вечные в тюрьме, так и полились слезы ужаса.
        - Константин? - задумалась Римма Таировна. - Симпатичный парень, но сердцу не прикажешь. Шеф купил квартиру, Ия ушла от Константина туда. Ой, в нее почти все мужчины были влюблены, два наших управляющих с ума по ней сходили.
        - Правда? - оживилась Санька. - А кто?
        - Борис и Андрей, ведь у Рудольфа не одно предприятие, один он не справился бы. Ию он кинул в наиболее сложную сферу - железнодорожные перевозки, сделав ее своей правой рукой, так как перевозками он занимался лично, следовательно, она всегда была с ним.
        - И что, все трое серьезно в Ию влюблены были?
        - Пожалуй. Еще чайку?
        - Да, конечно! - Еще бы Санька отказалась, когда сейчас вскрывается тайная сторона жизни. - У вас классный чай, нервы успокаивает.
        - А говорят, чай взбадривает, - наливая в Санькину чашку, неуверенно сказала Римма Таировна. Вскоре она вернулась к теме: - Думаю, Андрюше нужна была победа, он болезненно принял отказ. А более серьезно увлекся Ией наш Боря, он просто с ума сходил.
        - Современные люди слишком рациональны, чтоб сходить с ума из-за пустяков, - Санька провоцировала ее на контрдоводы и добилась своего:
        - Это ты слишком молода, чтоб судить. Я тут насмотрелась на такие страсти, последнее время они просто кипели, прямо скажу, как в жерле вулкана лава.
        - Страсти?! - удивилась девушка. - А в чем они выражались? И когда начались? Ну, расскажите, расскажите, а?
        - С восьмого сентября у нас пошла черная полоса, когда Рудольф позвонил и сказал, что уезжает в командировку. В какую?! Я же выписываю командировочные, расходные выдаю, билеты заказываю. Командировки не намечалось. Тогда-то и начали выходить реки из берегов…
        Обычно офис пустовал, но на восьмое был запланирован отчет, управляющие предприятиями собрались в полном составе. Времени не теряли, у каждого в офисе стоял стол с компьютером, а у себя на предприятиях они имели отдельные кабинеты. Парни подчищали документацию, созванивались с нужными людьми - работа не терпит даже пятиминутного простоя. Рудольф сносно платил за трудовые подвиги, по этой причине у него задерживались надолго и терпели его своенравие.
        Хозяин запаздывал, чего за ним не водилось, кто-то вскользь заметил, что нет Ии, притом присутствующие коллеги недвусмысленно скосили глаза на Бориса. Он главный и тайный воздыхатель, однако тайный - понятие относительное. Боря думал, что никто не догадывается о его страданиях. Но как же схожи с ним Ия с Рудольфом, эти тоже так думали… а все знали. Такова жизнь: ничего не утаишь от зоркого ока и наблюдательных натур в родном коллективе.
        - Ребята, совещание переносится на три дня, - оповестила всех Римма Таировна. - Звонил Рудольф Тимофеевич, он строчно выехал в транспортную компанию.
        - Один? - зачем-то осведомился Андрей.
        - С Ией, - сказала Римма Таировна без какого-либо подтекста, она свято блюла заповедь: о работодателе ни слова плохого, ни даже междометия. - Ия отвечает за этот сектор, она обязана быть в курсе.
        Языки с трудом держались за зубами. А Андрей - тридцатипятилетний острослов с жуликоватой внешностью лисенка - был наименее сдержан, впрочем, ничего порочащего он не сказал:
        - Не только. Она еще и лицо фирмы, а красивой женщине проще договориться с упрямыми и нечестными партнерами.
        - На что ты намекаешь? - взвинченно спросил Борис.
        Двое из сообщества управленцев похватали свои кейсы и бросились наутек, не желая становиться очевидцами перемывания костей шефа, ведь свидетелей, как известно, убирают. Андрей мгновенно потерял кураж, ему нужна была аудитория, зрители, перед которыми можно блеснуть остроумием. Бухгалтерша не оценила бы его юмора из-за склада ума, задержавшегося на шутках прошлого века, не говоря уже о Борисе, потерявшем голову от страсти.
        - Ты слышал намек? - наигранно изумился Андрей, поднимаясь со стула. - Странно, я не делал намеков. Всем пока.
        Зажав папку под мышкой, он поднял свободную руку вверх, так и вышел - торжественным маршем. Борис вынул из пачки сигарету и мял ее, задумавшись. Он самый молодой из помощников, ему нет и тридцати, к тому же внешне очень яркий парень. Римма Таировна питала к нему материнские чувства, из лучших побуждений она и посоветовала:
        - Ты бы не давал повода…
        - Какого? - вскинул он на нее темные глаза, не понимая.
        - Сам знаешь, - смутилась она, но мало кто умеет вовремя остановиться. - Этот Андрей… ему лишь бы позубоскалить, а ты злишься. Между прочим, и он за Ией ухлестывал. Никому не нравится отставку получать, тем более Андрей себя очень высоко ценит, оттого он и цепляется к ней. Пусть спасибо скажет, что Ия мимо ушей пропускает его подковырки, другая уже нажаловалась бы шефу, и где бы он был?
        - Все равно Руди бросит ее, как бросал всех раньше, он ведь женат, - пробубнил Борис сквозь зубы.
        - Ну, жены еще никому не мешали… Боря, вот зря ты, ей-богу, зря. Ия старше тебя, а женщина даже с ровесником смотрится…
        Она осеклась, а Борис вылетел из офиса, как пуля, впервые он проявил столь явно свое отношение к Ие. Глупый мальчик. С подобной страстью Римма Таировна не познакомилась (к счастью!) за всю свою долгую жизнь. Но точно знает, что она проходит, - видела. И результат страсти лицезрела - отрезвление, руины, пустота. Зачем это нужно?
        Санька все мотала на ус, выведав много интересного у словоохотливой женщины, не подозревавшей истинную цель девчонки. Она узнала адреса обоих ухажеров и Константина, которого непременно собиралась навестить, причем Римма Таировна даже не поняла, как Санька раскрутила ее. Бухгалтерша переживала обе смерти так, как будто погибли ее родственники, а не все любят переживать в одиночестве. Иногда требуется выплеснуть страдания на аудиторию, состоящую хотя бы из одного-двух человек, тут-то и лови каждое слово. Римма Таировна сама коснулась конфликта Рудольфа с Варгузовым, Саньке не пришлось произносить эту фамилию, вызывая нездоровое любопытство, правда, суть конфликта для нее осталась закрыта.
        - Вы рассказывали следователям обо всем этом? - полюбопытствовала Санька.
        - Нет, что ты. Ребят забрали бы, допрашивали, не дай бог, заподозрили бы! А ничего страшного между шефом и подчиненными не происходило, подобные конфликты у всех бывают. Подумаешь, с работы выгнали! Подумаешь, одну и ту же женщину возжелали! А кто из молодых людей не дрался? Из-за таких мелочей не убивают. Зачем же брать грех на душу?
        - Может быть, вы правы, - пожала плечами Санька. - Только, я думаю, следователю интересны именно мелочи. Не станет он арестовывать ваших парней, вы же сами говорите: мотива у них нет.
        Есть, есть, еще какой. Это кажется, что мотив ерундовый, но смотря для кого. Костюм с галстуком не гарантия, что голова в порядке.
        - Надо бы увидеться и с подругой Ии… этой… как ее…
        Санька прищелкнула пальцами и закатила глаза к потолку, якобы вспоминая имя, которого никогда не знала. Римма Таировна и в этом случае помогла:
        - Виктория.
        - Да! - воскликнула хитрая Санька.
        А ведь спросила, не рассчитывая на удачу. По элементарной логике, у Ии должны быть подруги, они наверняка забегали сюда, тетенька в этой тесноте не могла их не заметить и не познакомиться. Домашнего адреса подруги Римма Таировна не знала, жила девушка где-то за городом, но назвала место ее работы.
        Однако Санька засиделась, пора было ехать в таксопарк, а не к Виктории. Но как не оказать хорошей женщине маленькую услугу и не подвезти ее к дому? Вдруг она еще что-нибудь выболтает? Римма Таировна рассыпалась в благодарностях, засуетилась, собираясь. Санька сказала, что подождет ее внизу.
        В автомобиле она проверила диктофон и с облегчением выдохнула: записала весь диалог, еще заряд остался. А тут и Римма Таировна появилась вместе с пузатыми сумками, открыла заднюю дверцу, лепеча:
        - Странно, твою машину я видела здесь не раз последнее время. У кого ты ее взяла?
        - Я? - растерялась Санька. - Ни у кого. Вы не могли ее видеть здесь.
        - Нет-нет, именно эту машину я встречала. Мне ведь приходится покидать офис. Но… с шашечками наверху! Да, действительно, у тебя шашечек нет, а на той были. Поехали.
        И на этой шашечки были, Санька сняла их. Но что значат слова Риммы?
        Дина не участвовала в подготовке к похоронам Руди, у нее же работа, которая и при авральном режиме не приносит баснословных денег. Поэтому, когда есть заказы, жизнь вне мастерской отходит на второй план, даже если наступит конец света. Но вечером, пробежавшись по магазинам, она приехала навестить Олесю. Посидела с ней полчаса молча, без привычных разглагольствований, и засобиралась к детям, ведь от длительного сидения Рудольфа не воскресишь, а дети заработают гастрит без нормальной еды, которую еще приготовить надо. Леля поплелась и ее провожать, как провожала всех, кто приезжал в дом Олеси. Очутившись во дворе, обе закурили, будто до этого Дина не торопилась домой, она же и заговорила первой, хотя не ее привычка завязывать беседу:
        - Ума не приложу, как Олеська будет жить без Рудольфа, она копейки ни разу не заработала, к тому же немножко глупенькая.
        - Рудольф, думаю, кое-что ей оставил.
        - Кое-что? - презрительно фыркнула Дина. - Он не бензиновый олигарх, чтоб обеспечить жене и детям безбедное существование до гробовой доски. Предприятия без него захиреют, Олесе в них нос совать не следует, иначе твое «кое-что оставил» выльется в ноль-ноль рублей, она прогорит - сто пудов, она же ни бум-бум в бизнесе.
        - Пожалуй, да, - задумчиво кивнула Леля, но вдруг встряхнулась и не к месту рассмеялась: - Впервые слышу, что ты заботишься о других.
        - О-о-ой, - протяжно произнесла Дина, однако слова Лели задели ее. - Можно подумать, вы все заботитесь. Кстати, позаботься и позови врача, а то у Олеськи глаза лихорадочно блестят, как бы чего не натворила. До завтра.
        Дина подняла две увесистые сумки и зашагала к выходу с участка - гордая, неприступная, неподкупная и вся в заботах. Но когда она хлопочет о других, лучше б этого не делала, у нее получается неискренне.
        Леля вернулась в дом, а двинулась она действительно бесшумно и, поскольку Олеся стояла к ней спиной, не услышала шагов. Скорей всего, она думала, что одна, поэтому говорила по телефону свободно, но нервно:
        - Что, прямо сейчас? Уже поздно… Нет, я не могу, готовлюсь к завтрашнему дню… Оставь, ради бога, я все равно не приеду… Ну, хорошо, хорошо. Тогда после, после - обещаю… Например, через пару дней, а лучше через три… Но мне же тяжело! Имей совесть… Да, договорились.
        Олеся опустила руку с трубкой и от голоса Лели вздрогнула, словно ее тела коснулись раскаленным железом.
        - С кем это ты? - спросила Леля.
        Олеся обернулась, встретившись взглядом с подругой, потупила глаза и тихо вымолвила:
        - Да так… ничего существенного… Ты напугала меня, я думала, вы вместе уехали.
        - Положим, напугала тебя не я. Ты раздражена, а говоришь, ничего существенного, - уличила ее Леля. - Кто звонил? Или кому-то ты звонила?
        - Нет, не я, - судорожно замахала руками Олеся, меряя быстрыми шагами гостиную. - Мне звонил… один тип…
        - Кто он, что ему надо? - вытягивала из нее Леля.
        Продолжая ходить и взмахивать руками, запрокидывая голову, Олеся простонала:
        - Не знаю, кто он! Звонит второй раз. И просит… требует встречи, ничего не объясняя, только повторяет, что это в моих интересах и детей… Я не знаю, чего он хочет, но думаю… нет, почти уверена, что это связано с убийством Руди… Иначе зачем бы ему упоминать детей? Я не могу… не пойду на встречу… потому что… Это невозможно! Зачем ты подслушивала?
        Ух, как она рявкнула последнюю фразу! Да, Дина права: Олеська неадекватна. Леля подошла к ней, взяла за плечи и легонько встряхнула, потом, поймав ее лихорадочный, нездоровый взгляд, сказала, выделяя каждое слово:
        - Немедленно успокойся! Дать сигарету?
        - Не хочу, - вырвалась Олеся. - Мне не нужна сигарета. Я любила иногда покурить, когда все хорошо, но сейчас мне не требуются маленькие удовольствия, мне ничего не надо.
        - Если у тебя будет срыв, я вызову «неотложку», поняла? - пригрозила Леля. - И тебе придется выложить врачам - из-за чего истерика, они тебя заставят, ты этого хочешь? Сядь. Слышишь меня?
        Олеся послушно упала в кресло, закрыла лицо ладонями и не шевелилась. Пришлось Леле сходить на кухню за стаканом воды, когда она пришла, жена Руди тихо плакала.
        - Выпей воды, - Леля подала ей стакан. - Понимаю, ты напугана, но выход у тебя есть.
        - Какой? - вскинулась Олеся.
        - Послезавтра с утра, а лучше завтра после поминок, расскажи об этом следователю Крайнему, думаю, его заинтересуют таинственные звонки…
        - Нет, - категорично сказала Олеся.
        - Тебе даже из дома не понадобится выходить, я позвоню, Юрий Петрович приедет сюда…
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что я не знаю, что задумал тот мужчина и задумал ли! Может, я паникую зря…
        - Тогда давай на встречу с ним отправлюсь я.
        - Нет, нет! Дела Руди перешли ко мне по наследству, я не должна втягивать в них еще кого-то. А вдруг…
        Она замолчала, странно глядя перед собой, будто увидела на полу нечто ужасное, доступное только ей. Леля присела перед ней на корточки, попала в поле зрения Олеси и, понимая, что она, человек по природе слабый и безвольный, близка к срыву, тронула ее за кисть руки, мягким тоном спросив:
        - Что - а вдруг?
        - А вдруг звонил… - Олеся перешла на шепот: - Вдруг это был убийца Руди?
        По коже Лели прошел холодок, шутка ли - преступник добивается встречи с женой убитого им человека. Зачем? Почему не боится? Правда, она не относится к слабонервным людям, но загадок предостаточно, чтобы поломать над ними голову.
        - Почему ты так думаешь? - спросила Леля.
        - Не могу объяснить, - ломала пальцы Олеся. - Мне кажется… что-то в его голосе есть… не знаю! Я просто его боюсь! Повторяю: может, зря боюсь, может, у меня это чисто нервное после смерти Руди, но мне страшно!
        - Тем более надо связаться со следователем. Ну, подумай о Глебе. Он сидит, ему светит - страшно сказать сколько! За что? За чужое преступление? Глеб этого не заслужил…
        Тут-то болонка Олеся стала полностью соответствовать своему прозвищу, потому что вскочила на ноги и залаяла, выражаясь образно, конечно. Вовсе не страшно лаяла, ибо ни размерами, ни мощью маленькая собачка не может напугать, но противно, остервенело, отчаянно и громко:
        - Ну и пусть! Я не виновата, что у Глеба так сложилась судьба, почему меня все обвиняют? Да-да, вы считаете меня причиной его несчастий. Но я ваши обвинения не принимаю! У каждого своя дорога, случилось так, что мы разошлись - разве это редкость? Никто не делает из этого трагедии, кроме вас. Что мне сейчас Глеб, когда моей жизни угрожает опасность? У меня дети, кто будет о них заботиться, если со мной что-то случится? Глеб? Знаешь, а я пойду к нему на встречу. Да, пойду. И выполню все, что потребует этот человек, лишь бы он оставил меня в покое.
        Выговорившись, Олеся упала в кресло, не рыдала, но кусала фалангу пальца и сопела. Не привыкшая к страданиям, она и сейчас не умела с этим справиться. Но ее не было жаль. Леля, двинувшись к выходу, все же дала ей совет:
        - Что он хочет, неясно, так что не психуй. И на всякий случай найди покупателей на все виды бизнеса Руди.
        - Что? - Олеся дернулась, предложение подруги ее неприятно поразило и затмило горе. - Продать? Ты серьезно?
        - Более чем, - развернулась к ней лицом Леля. - Сама посуди, ты в бизнесе полная дура. Как только влезешь туда, так тебе каюк наступит, ты можешь потерять абсолютно все - таких примеров масса. А получив задаток, будешь только ждать вступления в права наследования и ни о чем не заботиться. Подумай. Я даже помогу тебе найти покупателей. Спокойной ночи.
        Леля вначале хотела уйти, но решила пробыть еще одну ночь в этом доме, чтобы совесть потом не мучила, если с Олеськой что-нибудь случится. Впрочем, она помнит о детях, значит, в своем уме. Но когда тебе предъявляют мифические обвинения, а себя оправдывают, нет никакого желания поддерживать ее. Получаешься участником заговора против Глеба, ну и зачем это ей, Леле? Нет, пусть Олеся, маленький и озлобленный зверек, остается со своими эгоистичными заблуждениями наедине и варится в них, а Леля поступит по-своему.

3
        На следующий день Юрий Петрович, придя в кабинет, вскипятил кипятильником воду и только-только заварил чай, пахнущий лимонной корочкой и хвоей, как в дверь просунулась голова:
        - Извините, можно?
        С одной стороны, эта нахальная девчонка заслуживает трепки. С другой - вопросы нарисовала неглупые, значит, голова ее не из одной прически и мордашки состоит, серое вещество в небольшом количестве там тоже есть. Но это еще не повод ей потакать. Однако стоит послушать, какие еще идеи ее осенили, а то некоторые зловредные следопыты в результате самодеятельности оказываются в морге. Поэтому Юрий Петрович не любит самодеятельности во всех ее проявлениях - будь то театральный кружок, танцевальный, фотолюбителей и так далее, а уж там, где существует реальная опасность, - спаси от них Господи. И ведь что показательно: ремесленники уверены в себе, как, наверное, не уверен Господь Бог.
        - Опять ты? - проскрипел он, уставившись на нее строго. Это для того, чтоб знала: здесь ей не балаган, вести себя нужно уважительно и скромно. - За письменным ответом пришла? Так месяц не прошел еще.
        Санька переступила порог, ведь ногами дед не затопал, кулаками по столу не забил, не заорал, значит, можно войти. Она положила перед ним на стол диск, а Крайний без слов вопросительно уставился на девушку. Санька пояснила, что это за диск:
        - Я вчера была в офисе Хоруженко, убитого якобы мужем моей сестры, и поговорила с бухгалтером Риммой Таировной, записав диалог на сотовый телефон, правда, она об этом не знает. Вам будет интересно послушать. Как минимум у вас появится еще трое подозреваемых.
        И опять дед не вышел из себя - ура! Напротив, он, как показалось Саньке, заинтересовался:
        - В каком формате запись?
        - МР3…
        - Жаль. На фоноскопическую экспертизу запись не возьмут для установления принадлежности голоса…
        - Да и так понятно, кто говорит, вы послушайте…
        Ну и лекцию он закатил! Сонным голосом и со скукой на лице завел:
        - Перед прослушиванием, внучка, я должен обратиться в суд с ходатайством о производстве контроля записи телефонных и иных переговоров. Если же запись получена с нарушением - в уголовном процессе важно, чтобы были соблюдены все предусмотренные Уголовным кодексом правила… Так вот, если не соблюдено хотя бы одно из предписанных условий, например, как в данном случае - не получено разрешение суда о производстве контроля телефонных переговоров и записи, то такая запись в суде не будет иметь доказательной силы.
        - Я же не для суда записала! - разволновалась Санька, которая из его лекции ни фига не поняла. - А для вас! Чтоб вы знали: кроме мужа моей сестры, есть люди, у которых мотивы круче. А это… - она развернула исписанный лист бумаги и положила перед ним. - Это вот мои…
        - Тезисы, - догадался он, не взяв лист в руки.
        - Именно. Чтоб вам помочь в расследовании.
        - Тезисы завизировала? - поинтересовался Крайний озабоченным тоном, притом без тени иронии.
        - Завизировала. Чтоб вы не расслаблялись.
        - Где это ты бюрократии научилась, девочка?
        Санька отметила, что сегодня он не агрессивен, да и вообще показался ей симпатичным стариканом, поэтому, желая расположить его еще больше, она улыбнулась:
        - Мой дед всегда так делал, исходя из опыта общения с чиновниками. Если нет бумажки с печатями и подписями, ничего не докажешь, хоть лопни.
        - Молодец, на чужих ошибках учишься. Ну, иди, а диск с тезисами мы примем к сведению.
        Окрыленная призрачной надеждой, Санька выпорхнула из кабинета и помчалась на улицу. Она была уверена, что следователь, прослушав запись, пересмотрит свою позицию по отношению к Глебу, не может он оставить без внимания все то, что наговорила рыдающая гора Римма Таировна.
        Она запрыгнула в автомобиль Михайлова, который вчера прослушал запись прямо в гараже, в своем кабинете, и согласился, что мотивы есть не только у Глеба. А сегодня он вызвался сопровождать Саньку на свидание с узником - как это кстати: Санька жутко волновалась перед предстоящей встречей, поддержка сейчас ей необходима, посему она радовалась, что такой человек принял участие в судьбе Глеба и помогает ей.
        - Почему молчим? - подал он голос, выехав на проспект.
        - Дед прослушает и отпустит Глеба, - уверенно заявила Санька, думала она только об этом. - Не может зловещий романтизм - история Глеба и Рудольфа, которая произошла в далекой юности, - быть более убедительным, чем мотивы двух управляющих и того, кто открыто угрожал Хоруженко. Варгузов его фамилия.
        - Зловещий романтизм? - переспросил Михайлов. - У, какие у нас изящные ассоциации.
        А она болезненно отреагировала, видимо, не раз сталкивалась с таким мнением о себе:
        - Думаете, раз из Тютюшанска приехала, так у меня одна извилина и та прямая? Не может быть образного мышления? А я буквы знаю, представьте себе, все тридцать три. Читать умею.
        - Чего ты так завелась, чудачка? - Чудачка отвернула славненькую мордашку от него и надулась. - Ну, прости, прости, не хотел тебя обидеть. Просто девушка, которая копается в моторах автомобилей, по идее, должна соответствовать коллегам, а ты не соответствуешь.
        - Папа копался, дед копался, я по наследству…
        Ехали минут пять в молчании, за это время Санька почувствовала вину и устыдилась. Михайлов взял ее на работу, добился свидания через свои связи, везет ее лично, будто она звезда какая, а он шофер (причем приехал к дому Глеба), тратит время, еще и извиняется! А Санька позволяет себе огрызаться. Кто она после этого?
        - Вы с женой помирились? - она решила восстановить контакт.
        - А как ты думаешь?
        - Я не думаю, просто спросила.
        - Тогда нечего спрашивать, раз - просто.
        - Простите, - окончательно смутилась она.
        Ни за что ни про что обидела хорошего человека, вдобавок напомнила о неприятностях. Молодец!
        Юрий Петрович был слишком мудр, чтобы делать поспешные выводы и необдуманно принимать решения. Он не скрывал, что информация Лели его заинтриговала, но по привычке искал в ней сомнительные, нелогичные мелочи, дабы понять ситуацию.
        - А какой Олеся вам показалась, когда говорила по телефону? - после длительной паузы задал он странноватый вопрос, по мнению Лели.
        - Нервной, - мгновенно ответила та, но, подумав, добавила: - Злой. Его счастье, что он общался с ней по телефону, иначе она кинулась бы на него, и, уверяю вас, ему не поздоровилось бы.
        Крайний подпер ладонью щеку и снова впал в задумчивость. Леля не отвлекала его ни единым движением, ей интересно было наблюдать за этим человеком во время мыслительного процесса. Он здесь и смотрит на тебя, в то же время отстранен, видит нечто другое, более занимательное и значимое, чем собеседница. Наконец он мотнул седой головой, очнувшись.
        - Тем не менее наверняка сказать, что оба раза звонил убийца, Олеся не может. Он ведь даже не намекнул, кто он, - сказал следователь.
        - Честно скажу, она меня удивила, я такой ее никогда не видела. Хотя раньше Олеся была за спиной Руди, сейчас сама стала спиной для детей, а мать есть мать, опасность она чувствует.
        - Опасность, хм, - усмехнулся Крайний. - Сейчас у нее депрессивное состояние, померещиться может всяческая чертовщина.
        - В таком случае извините, что побеспокоила вас зря…
        - Да нет, не зря. Звонок - это любопытно.
        - Меня волнует сама Олеся. Ну, давайте допустим, что звонил все же убийца. Если она пойдет на встречу с ним…
        - Не пойдет, - заверил Крайний, чем возмутил Лелю.
        - Я, конечно, не сомневаюсь в вашей компетентности, но иногда и великие мужи ошибаются.
        Крайний ответил ей тем же - наездом:
        - Ваша подруга страдала нервными расстройствами, состояла на учете в психдиспансере?
        - К чему вы это спрашиваете?
        - А к тому, что только ненормальный, неадекватный человек пойдет на встречу с предполагаемым убийцей выяснять, что тот задумал. Если у Олеси серое вещество в порядке, она вначале придет ко мне, потому что у здорового человека чувство самосохранения стоит на первом месте. Тем более в этом случае оно подкреплено заботой о детях. Идите и не волнуйтесь, - уже мягче добавил он.
        Леля вспомнила, что сегодня день похорон, и поспешила к выходу, ее остановил голос Крайнего:
        - А вы правда найдете покупателей на бизнес Хоруженко?
        Вновь он задал странный вопрос, будто для него это имеет какое-то значение. Но из своего хобби Леля не делала тайны, поэтому от Крайнего ничего не утаила, когда передавала полностью диалог с Олесей.
        - Найду, - сказала она певуче и улыбаясь, однако в напевности определенно угадывался вызов. - Не бескорыстно, разумеется. И признаюсь: налоги я не плачу, полагаю, за это вы меня не посадите. До свидания.
        Беспокоится о подруге - похвально, она оскорбилась из-за того, что Юрий Петрович не разделил ее опасения, - замечательно. Но вот знать ей о мерах, которые он надумал принять, вовсе необязательно. Порой случается всякое-разное, а ты потом кусай локти. Юрий Петрович, оставшись один в кабинете, долго слушал гудки в трубке, наконец дождался:
        - Это Крайний. Срочно нужно установить круглосуточное наблюдение за женой убитого Олесей Хоруженко.
        А теперь можно увидеться с бухгалтером Рудольфа Хоруженко, она должна знать больше, чем рассказала Александре.
        - У тебя будет пять минут, - наставлял Михайлов Саньку по пути от машины к СИЗО, - уложись в это время, там не пройдет твоя мольба: еще минуточку, умоляю и тому подобное. Главное, спроси, чем ему помочь, запомнила?
        Санька только кивнула - ну и трясло же ее! Еще на подъезде к неприметному зданию с высокими серыми стенами, оплетенными сверху колючей проволокой, ее охватило чувство, будто она добровольно идет прямо в волчью пасть и назад уже не вернется. Трусиха. А ведь никогда не была трусливой. Например, когда бросила все, отказавшись от свадьбы и стабильной работы, отправившись устраивать свою жизнь.
        По пути в переговорную комнату перед глазами иногда темнело, в ушах шумело, только воля заставляла Саньку идти вперед. Кое-как в себя пришла, когда ей показали, на какой стул сесть перед застекленным окном. А вот и Глеб… Санька непроизвольно вздрогнула, увидев совершенно подавленного человека, она бы сказала, малознакомого - до того неважно он выглядел.
        - Глеб, у нас мало времени, - затрещала она, - а мне надо узнать многое… Что? Я тебя не слышу…
        Он вторично показал на телефонную трубку в своей руке, объяснил знаками, мол, возьми такую же, что Санька и сделала. На этот раз она не успела слова вымолвить, Глеб спросил:
        - Как Жанна?
        Его простейший и короткий вопрос, наполненный искренней тревогой, внезапно отключил все ее страхи с волнениями. В этом очень неприятном месте, вобравшем в себя все пороки, далеком от справедливости (как ей чудилось), зная, что каждое их слово прослушивается, Санька внезапно ощутила могучий прилив сил. Перед ней человек, который абсолютно бессилен, и, глядя в его глаза, она понимала: не он убил. И никто не хочет ему помочь, никто не пожалеет сестру, остается только она, Санька.
        - У Жанны все хорошо, не волнуйся, она ничего не знает…
        - От нее не утаишь, рано или поздно…
        - Никогда! - резко перебила его Санька. - Никогда она не узнает об этом, а если узнает, то после родов. Мы с тобой ей расскажем. Я сказала Жанне, что ты уехал в командировку.
        - Какую? - хмыкнул Глеб.
        - Когда выйдешь, узнаешь, а ты выйдешь, я тебе обещаю. Глеб, мне нужны деньги на адвоката, Михайлов советует взять двух, у тебя есть сбережения? Моих не хватит.
        - На карточке, но там немного. Основная сумма лежит в банке, для ребенка копил…
        - В банке мне твоих денег никто не выдаст. Какой код карточки? - Он продиктовал, она повторила два раза, к счастью, у нее память превосходнейшая. А теперь один из тревожащих вопросов: - Глеб, скажи, что ты делал возле офиса Рудольфа?
        - Я? Когда?
        - Ну… последнее время тебя там видели… э… твою машину с шашечками. Она стояла недалеко… бухгалтер мне рассказала, она видела.
        - Шутишь? Я объезжал офис Рудольфа десятой дорогой, чтоб даже нечаянно с ним не встретиться.
        - То есть ты…
        - Никогда там не бывал. Я понимаю, меня толково подставили, по всем пунктам. Интересно кто…
        Но какое облегчение почувствовала Санька, оказывается, ей необходимо было услышать от Глеба «никогда там не бывал». И все, внутри стабилизировалось состояние уверенности, поэтому она и слушать не стала, что ему интересно, ведь у них пять минут, мизер времени:
        - Не думай сейчас об этом. Глеб, что я могу еще сделать? Где искать доказательства того, что ты не виноват?
        - А ты мне веришь?
        - Ты еще спрашиваешь?
        Наконец! Наконец в его глазах блеснула робкая надежда вместе с признательностью, а на губах появилась благодарная улыбка. Может быть, человеку в его положении важно знать, что ему верят, и это будет подспорьем там, в камере, откуда, как говорят, Глеб уже никогда не выйдет.
        - Есть одна зацепка… - произнес он с сомнением в голосе. - Полотенце, которое нашли в гараже рядом с убитыми. Понимаешь, этим полотенцем я пользовался только на работе, оно всегда лежало в раздевалке… в шкафчике, но я не обратил внимания, когда оно исчезло…
        - Ну-ну, и что? - поторапливала его Санька, чувствуя, как улетучивается время, а тут новый поворот, но Глеб неожиданно сник:
        - Мне кажется, все бесполезно…
        - Тебе кажется! - вскипела Санька. - Тебе, а не мне! Думай о Жанне, ты должен выйти отсюда до ее выписки. Говори быстро, что там с этим полотенцем надумал, сейчас меня выгонят!
        И ведь убедила его, Глеб выпалил:
        - Кто-то взял его, понимаешь? Кто-то из своих!
        - В таксопарке? - дошло до девушки, из чего логически вытекало: - А раз взял, значит… отдал тому, кто убил Рудольфа Хоруженко с девушкой и подкинул улики против тебя? Вор знает убийцу?!
        - Да. Я уверен, было так. Санька, я ведь ни разу в жизни ту девушку, Ию, не видел.
        - А кого подозреваешь? - подхватила она, сейчас не до лирики.
        Но в этом и была главная проблема, Глеб не мог остановить выбор ни на одном человеке, он грустно покачал головой: никого.
        Санька успела пообещать, что в лепешку разобьется, но правды добьется. Патетично, героически, наивно, но в неискренности ее никто не посмел бы упрекнуть. Разумеется, Глеб исполнился благодарностью, однако на нее уже не осталось секунд, к тому же сейчас важно другое. Он, зная характер свояченицы, успел наложить запрет на ее сыщицкую деятельность:
        - Не смей нос совать в это дело! Адвоката нанимай, долби его, чтоб работал, а сама не смей, иначе тебе оторвут голову. Не поняла еще, что кто-то ва-банк пошел? Значит, сметет всех, кто захочет выяснить правду. Следаки пусть ищут эту самую правду, а ты не смей!
        Свидание закончилось.

4
        - Клянусь, я не знаю, что у них произошло! - Римма Таировна молитвенно сложила руки, ей осталось только слезу пустить.
        У Крайнего возникла мысль, что эта полная женщина панически его боится, она и дышать стала тяжело, как астматик, скорей всего, это симптом сердечного заболевания.
        - Да успокойтесь, - сказал Крайний, - я же не арестовать вас приехал, а поговорить. Расскажите, что знаете или видели… случайно видели и слышали. У меня даже протокола нет. Ну? Когда вы видели Ию и Рудольфа последний раз?
        - Последний? - задумалась та. - Перед смертью. Рудольф Тимофеевич приехал в офис… с Ией приехал и… велел, чтоб я подготовила документы Андрея, он его уволил. Ну, я подготовила… А Андрей очень полезен был, у него такая голова хорошая…
        - И что? - не позволял отступлений Крайний. - Что-нибудь произошло в тот день между Рудольфом и Андреем?
        Она смущалась и явно не хотела выглядеть сплетницей, не хотела навредить кому бы то ни было и в то же время врать не умела.
        - М-да. Стены здесь, вы сами видите… все слышно. Ну и места немного, хочешь не хочешь, а услышишь даже шепот…
        Андрей заскочил в офис во второй половине дня, полагая, что шеф погорячился и успел остыть. Он отказывался верить, что его вышвырнули за борт, как балласт, а если вспомнить, сколько идей Андрей привнес и воплотил на фирме, сколько прибыли получил шеф благодаря ему - как уйти, не поговорив с Рудольфом еще раз?
        Но когда он увидел непримиримые глаза, выражавшие настрой Рудольфа, человека жесткого, даже жестокого, пожалел, что пришел. Андрей неплохо изучил его мимику: эти сжатые губы, будто Рудик выполняет физически тяжелейшую работу, раздувающиеся ноздри сами по себе говорили о накале, а сжатые кулаки просто мечтали вписаться в лицо Андрея. И поскольку исход беседы стал очевиден (теперь осталось только собрать вещи), в Андрее заклокотало самолюбие, он решил не дать Рудольфу лишний раз упиваться собственной властью, пошел в наступление:
        - Какого черта ты взбесился?
        - Считаешь, я тебе должен что-то объяснять? - зарычал Рудольф, сдерживаясь с трудом, его желание кинуться с кулаками на заместителя было очевидным. - Да как ты посмел сказать Варгузову о моем новом решении? Кто тебя уполномочил? И уж совсем мне непонятно: ради чего? Ради того, чтоб тебя вышвырнули? Так ты добился своего.
        - Откуда такая уверенность, что осведомителем был я?
        Рудольф кинул документы с авторучкой на стол, скрестил на груди руки и теперь олицетворял собой главу разведывательного центра, которому до крайности приятен диалог с завалившимся резидентом:
        - Посмотришь на тебя, вроде умный, а элементарных вещей не понимаешь. Расчеты, друг мой. Это же очень простое умственное действие: вычисление. В момент подписания договора в офисе находился ты… Не надо отрицать! - не позволил он открыть рта Андрею, когда тот попытался это сделать. - Ия тебя видела. Уж прости, ей я верю. Ты сидел у Риммы Таировны, которая вне подозрений, как жена Цезаря, а больше никого в тот момент здесь не было.
        - А разве сделка была тайной?
        Андрей фактически признал, что вынес информацию за пределы офиса. Возможно, это произошло неосознанно - не все люди обладают достаточной выдержкой, чтобы не распустить язык и тем самым не навредить себе. Эта фраза вырвалась спонтанно. Скорей всего, сыграл роль фактор наслоения: увольнение, потеря приличной зарплаты, маячившая бесперспективность, пренебрежительно-унизительный тон шефа и… много чего, влияющего на эмоции, а Андрей относится к эмоциональным людям. Вырвавшаяся фраза взбесила Рудольфа, он перешел на крик, так как тоже был подвержен эмоциям:
        - Это мое дело, когда, что и кому говорить! Ты, работая у меня, не имеешь права даже свое мнение высказать, если я тебя об этом не попрошу. Как ты посмел своим бабьим языком касаться Ии и меня?.. Нечего ответить?.. Тогда пошел вон. И запомни на будущее: не стоит кусать руку, которая тебя кормит.
        На скулах Андрея играли желваки, глаза помутнели - он взбесился не меньше Рудольфа. Конечно, винить было некого, однако жить с этой мыслью, а также менять весь уклад жизни без ответного выпада крайне тяжело. Надо же оставить и себе приятные воспоминания: мол, да, я дурак и говнюк, немного забылся, но ушел, хлопнув дверью.
        - Скажите, тоже мне, кормилец нашелся, - процедил Андрей яростно. - Ты подсунул Варгузову подлянку, а списать все хочешь на меня, заодно выместить на мне злобу? Не выйдет. У нас с тобой были неравные возможности, но если б они уравнялись хотя бы на неделю, ты попал бы на мое место, а я на твое. Потому что ты ничтожен во всех смыслах, ты ноль без предков жены, их связей и так далее. И Ию держишь при себе пустыми обещаниями, но когда-нибудь и она поймет твою плебейскую сущность…
        В него полетел стул, на котором до этого Рудольф сидел. Это случилось внезапно и слишком быстро, чтоб увернуться, тем не менее Андрей успел подставить руки и завалился со стулом на стену, слава богу, на капитальную. Впрочем, стеклоблоки, как утверждали строители, антиударные, хотя, к счастью, никто не пробовал пробить их собственным телом.
        Из соседнего кабинета прибежала Ия, убедившись, что Андрей жив, кинулась к бледному Рудольфу:
        - Успокойся! Умоляю тебя, оставь его!
        - А я спокоен, - сказал Хоруженко, отстраняя ее в сторону, и повторил Андрею: - Пошел вон. И чтоб больше здесь никогда не появлялся.
        Ух, какой взгляд послал тот Рудольфу - Ия поежилась и, проследив за стремительно-демонстративным уходом Андрея, в изнеможении опустилась на второй стул. Рудольф заметался по кабинету, вытирая платком шею, лицо, но вдруг осознал, что платок-то стирался и гладился женой, брезгливо отбросил его, не заботясь, куда он упадет. Римма Таировна сидела в своем отсеке как мышка, боясь пошевелиться. С каким бы удовольствием она очутилась в этот миг далеко отсюда! Ведь чужие тайны и конфликты ни здоровья, ни счастья, ни денег не принесут, а вот неприятностей - сколько угодно.
        - Все не так… - тихо вымолвила Ия.
        - Что? - остановился Рудольф. - Что ты сказала?
        - Понимаешь, слишком много черной полосы, нереально много, и она как будто опоясывает нас, расширяется и уплотняется…
        - Ну, так бывает…
        - Нет, - перебила она взвинченно. - Бывает, но не так. Случаются просто полосы, которые люди принимают за черные, на самом деле это не совсем удачный период жизни. А тут, мне кажется, обвал черноты…
        Ия вызывала беспокойство, из жизнерадостной, самодостаточной, уверенной в себе она превратилась в запуганное и беспомощное существо, да еще вещающее, как Кассандра, о несчастьях. Римма Таировна гадала, что ее так подкосило, почему она раскисла? Да и Рудольф был какой-то не такой. Он присел перед любовницей на корточки, взял ее лицо в ладони и попытался развеять ее страхи:
        - Ну, что ты все о плохом да о плохом! Как старая бабка. Завтра будем далеко отсюда, ты отдохнешь, а когда вернемся, я уже всегда буду с тобой.
        - А сегодня? - вскинулась она.
        - Что - сегодня?
        - Сегодня ты со мной будешь?
        - Разумеется. Только заеду домой и заберу кое-какие необходимые вещи и заодно поставлю в известность Олесю. Тем временем ты обнесешь супермаркет, в деревнях, говорят, хреновое снабжение.
        - Рудик… - замялась Ия, взявшись за его ладони. - Только не смейся! Пожалуйста, давай сегодня уедем?
        - И-ия… - протянул он, давая понять, что не в восторге от ее идеи. - Мы же договорились: завтра…
        - Рудик, умоляю! Раз решили, зачем же медлить? Пару часов поспим, ночь проведем в дороге, машину можно вести по очереди. К утру будем далеко отсюда, найдем деревеньку и там отдохнем. Никому не придет в голову, что мы в деревне… Послушайся меня, я знаю, что это нужно сделать.
        О, эти отчаянно-молящие глаза! И вздрагивающие губы, словно шепчущие в экстазе молитву, обращенную не к Богу, а к нему, Рудольфу. И пульсирующая жилка на шее, выдававшая напряжение, он раньше ее не замечал… Над Ией неплохо потрудился небесный ваятель, биоматериал подобрал высшего сорта, вдохнув в него трепетную душу.
        - Ты из меня веревки вьешь, - сказал он со вздохом. - Ночью так ночью, тебя не образумить.
        Ия улыбнулась и с чувством, когда будто гора свалилась с плеч, опустила голову на плечо Рудольфа, затем обхватила его шею руками, ну а поцелуй был в знак благодарности, не огненно-страстный, а нежный. Обоих уже не волновало, зайдет ли кто-либо и увидит их за весьма фривольным занятием, раньше-то объятий и поцелуев в хрустальном офисе они себе не позволяли. А теперь они оба поставили точку на прошлом, как писатель завершает рассказ. Оказывается, это сделать несложно.
        Римма Таировна запила свой рассказ стаканом воды и уставилась на следователя, который сидел с застывшим выражением лица и, казалось, бессмысленно вытаращенными глазами, направленными вдаль. А он всего лишь перерабатывал услышанное, информация-то прелюбопытная, заслуживает особого внимания.
        - А говорили, что ничего не знаете, - пробубнил Крайний, по его тону Римма поняла, что он удовлетворен. Но она - нет.
        - Я вас умоляю, - захныкала бухгалтерша, - если вы что-то там решили, то я не хотела, чтоб вы подумали об Андрее плохо. Он скалозуб, но не…
        - Спасибо, вы мне очень помогли, - Юрий Петрович поднялся, не дав ей договорить.
        Пора навестить Варгузова. Об этом типе на диске, который принесла родственница Нефедова, достаточно информации, чтобы не заставлять Римму Таировну повторять дважды. Если понадобится, она даст свидетельские показания под запись, никуда не денется, а пока пускай отдохнет от психологической нагрузки.
        Зубровка мела и мыла в таксопарке, не снимая солнцезащитных очков, хотя убирать в них неудобно. Когда никого не было рядом, она их сдвигала на лоб, но как только появлялись водители, очки снова красовались на носу. Стыдно потому что. Она все же женщина, а у нее фингалы. Фиолетовые. Не скоро пройдут. Главное - убей, она не помнит, кто вчера месил ее лицо. Нету памяти. Надо бросать это дело - пьянки, иначе… А что иначе? Смерть? Так многие же пьют и доживают до глубокой старости, утешала она себя. Но если памяти нет - это плохо, это сигнал, что нужно остановиться.
        Второе мучение - жажда. Не воды, а чего-нибудь покрепче, и все равно, чего именно: хоть пива, хоть водки (ну, водка - слишком шикарно), да хоть бормотухи-первача. Не душа требовала, душа потом, когда первую дозу пропустишь, затребует общения, сейчас тело ныло и страдало, обливаясь потоками пота. Наумыча Зубровка старательно избегала, уж больно он ругается. Нет, она трезвая, в этом смысле придраться не к чему, но фингалы он увидит и ругаться будет. Стыдно, правда.
        Чтоб завтра не получить нагоняй, она все углы вылизала и бегом из таксопарка кинулась, на улице ее ждал Кипарис, тоже мучимый жаждой. Был он Кипарисов, но две буквы куда-то потерялись.
        - Ты че здесь? - не затормозила Зубровка, ей не терпелось домой попасть и поискать хоть капель десять.
        - Встречаю тебя, - засеменил за ней Кипарис.
        - Кто меня вчера?.. - спросила она.
        - А че было-то?
        - А вот!
        Зубровка приостановилась и подняла очки, он аж попятился от увиденного, изобразив на роже «не знаю, не видел». Может, сам и упражнялся на ней, хотя… не с его тощими ручонками эдак расписать лицо. Зубровка запахнула куртку, скрестила руки на груди, чтоб назад не распахнулась - молния сломалась и не застегивалась, а к вечеру похолодало, - и побрела дальше. Он за ней.
        - Муторно, - пожаловался.
        - Где я тебе возьму? - огрызнулась Зубровка. - Самой бы кто послал…
        Вообще-то, он безвредный, зря она на него злится, к тому же одной вдвойне муторно. А мозги заточены на добычу, Зубровка вдруг вспомнила и улыбнулась:
        - Ой, как же я… Есть у меня… Ой… Идем.
        - А че есть-то? - воодушевился Кипарис.
        - Та пока ничего, но щас будет.
        И подмигнула, подняв очки. И даже забыла про телесные страдания, которые ломали кости и мозги скручивали, отчего голова была тяжелой и гудела. Постепенно оба увеличивали скорость, пока не перешли на бег, а бегать в их состоянии - помереть можно. По лестнице совсем трудно было подниматься - и дыхалки не хватало, и ноги отказывали, но добрались. Отдышались. После Зубровка вставила ключ…
        Сказать, что в ее доме бардак, - значит ничего не сказать. В этом бардаке она что-то искала, роясь в вещах, ящиках, перебирая на столе посуду, смотрела на полу… Десять минут прошло, двадцать, тридцать…
        - Че ты ищешь? - взвыл Кипарис.
        - Лекарство, дурень! - огрызнулась Зубровка.
        - Не, а скока ждать? Уже б давно…
        Но вдруг она села прямо на пол, засмеялась, зажмурившись и прижимая к груди помятый листик, который выудила из мусорного ведра.
        - Нашла! - взвизгнула Зубровка. - Мобильник у тебя есть?
        - Не держу. Облучение, и вообще… вредно.
        - Ага, - поднимаясь на ноги, ухмыльнулась она. - И у меня нету. Идем искать.
        Крайний приехал с намерением задержать Варгузова хотя бы на сутки, конечно, при условии, что вскроется достаточно веский мотив, а не пустяк. К сожалению, некоторые излишне эмоциональные люди склонны из мухи делать слона, тем самым создавая проблемы окружающим, не исключено, что Варгузов из той же породы. Все подвергай сомнению - этот избитый постулат как нельзя кстати подходит к данному делу. На тот случай, если сомнения заменит мотив и на Варгузова нужно будет надеть наручники, Юрий Петрович захватил оперативников, с которыми поднялся на этаж.
        Дверь открыла женщина средних лет, бесцветная до такой степени, что ее не различишь в толпе из десяти человек, не говоря уж о большем числе. Удостоверение она читала с полнейшим равнодушием, с тем же выражением поинтересовалась:
        - А что вы хотите?
        - Хочу видеть Варгузова Анатолия Платоновича.
        - Я отведу вас к нему, - сказала она, повернулась, словно робот, и пошла в глубь квартиры, за ней - группа Крайнего.
        Он лежал на столе, накрытый тюлевым покрывалом, его уже ничто не волновало, никого он не боялся. Торжественно горели церковные свечи, издавая специфический аромат, а атмосфера смерти, знакомая каждому человеку, ибо он так или иначе сталкивался с ней, заставила группу замереть на пороге комнаты.
        Да, смерть планы меняет, не считаясь с живущими. Юрий Петрович сделал отмашку двум оперативникам - что им теперь здесь делать? Пару минут он стоял, раздумывая, уйти ли и ему вслед за ребятами или попытаться разговорить женщину?
        - Ночью был приступ, - заговорила она без его участия. - «Скорая» не успела приехать.
        Крайний подошел ближе к покойнику, чтобы посмотреть, каков он из себя. О, ниже середняка. Не в росте дело, хотя и в нем тоже, а вообще. Юрий Петрович делил людей на типажи, уж больно много перевидал самых разнообразных представителей рода человеческого, чтобы смело распределять их по ячейкам. Все в мире систематизируется, от мушек и блох до прямоходящего - человека. Каждый типаж имеет определенный набор характеристик, как та же яхта, или самолет, как всякая тварь божия. Случаются сбои и попадаются типажи-ассорти, но в общем далеко от себя и этим не удается уйти.
        Итак, Варгузов… Бедолага лежал с удивительно спокойным лицом отмучившегося человека, который вместе со смертью обрел свободу. Варгузов - убийца, это круто! Такие живут скромно и незаметно, не поражают женское воображение, часто остаются холостяками, удача с ними не дружит, деньги их не любят, они даже злиться толком не умеют ни на других, ни на себя. Если они и ставят перед собой интересные цели, то обязательно им что-то мешает или цель окажется не та, или сил не хватит. И что характерно для них - виноватое выражение лица. Да-а-а… Как бы мимика ни менялась, виноватое выражение остается.
        - Соболезную вам, - сказал Крайний. - Он тяжело болел?
        - Иногда недомогал, как большинство в его возрасте и с его комплекцией. Его убила рухнувшая сделка.
        - Нельзя ли подробнее? - подхватил Крайний и стушевался, уж больно он настойчив и в своей настойчивости нетерпим. Где же чисто человеческое участие, сочувствие горю? - Простите, вы кто ему будете?
        - Жена. Пойдемте в ту комнату, вы же не просто так приехали прямиком из органов.
        В комнате-кабинете она предложила ему на выбор кресло или диван, обтянутые кожзаменителем. Крайний выбрал диван, он выше, с него вставать легче с его-то неблагополучным позвоночником. Юрий Петрович рассматривал обстановку - довольно старую, но добротную мебель из хорошего дерева, прослужит она еще лет сто. Тем временем жена Варгузова внесла ясность в поведение мужа, который словно ополоумел:
        - Хоруженко с толку его сбил. Толя о своем деле мечтал, чтоб не служить всяким начальникам и ни от кого не зависеть. А что он умел? Практически ничего, работал экономистом, ну, человек хороший был - сейчас это тоже профессия. И вдруг Хоруженко предложил ему купить у него автомойку, недорого запросил. У Толи крышу снесло - повезло же, ночами подсчитывал, во что обойдется покупка.
        - Извините, а почему Рудольф недорого запросил? - осведомился Крайний. - Насколько я знаю, Хоруженко…
        - Жадный, - подсказала она. - Мойка в невыгодном месте стояла, прибыль от нее была мизерная, потом, Рудольфу срочно понадобились деньги. Зачем - не знаю. Толя подсчитал, что мойку можно сделать прибыльной, там же еще и магазин запчастей, мастерская по ремонту. Надо было вложиться - подправить подъезд, товар завезти, прорекламировать. В общем, мой Толя взял кредит в банке. А купли-продажи еще не было. С огромными трудностями нам дали кредит, мы кое-что продали, одновременно Толя заказал товар под эти же деньги…
        У нее задрожали губы. Наверное, это были самые страшные дни в ее жизни. Крайний про себя посетовал: деньги, деньги, деньги… Раньше все больше на друзей рассчитывали, на совесть, порядочность, теперь их заменили купюры.
        - Рудольф, - выговорила жена Варгузова, с трудом сдерживая рыдания, - обманул Толю. Ему предложили больше, он и продал, ничего не сказав мужу. Тайком продал. Разве так поступают?
        - А как же Анатолий узнал?
        - У Хоруженко работает один молодой человек… Борис его зовут, фамилию не знаю. Он позвонил Толе и рассказал… но было поздно, кредит мы уже получили… А что теперь делать мне? Товар пришел, надо выплатить оставшуюся часть, отказаться от кредита, заплатить проценты… Толе хорошо, а мне… хоть сама умирай, я же не вытяну.
        А Крайнему чем помочь? Разве что совет дать:
        - Вы сходите в банк, объясните ситуацию, думаю, вам пойдут навстречу… Ну, хотя бы придумают что-либо ввиду смерти заемщика.
        Она посмотрела на него выразительно, как обожгла укором, да в чем же Крайний виноват? Наверное, в том, что он стоит на страже интересов людей, которые убили ее мужа, - это она так думает.
        - Ночью с четырнадцатого на пятнадцатое где был ваш муж?
        - Толя? Да где ж ему быть ночью? Дома. А почему вы спросили?
        - В это время убили Хоруженко.
        Пожалуй, сие известие явилось единственной радостью в этот скорбный для нее час. Бесцветные губы порозовели, на щеках заиграл румянец, она и задышала чаще, словно эта новость вдохнула в нее жизнь, и тембр голоса окрасился торжеством:
        - Свершилось… Возмездие… Это хорошо, иначе убила бы его я.
        - Извините, а как ваш муж собирался отплатить Хоруженко? Он ему прямо об этом говорил?
        - Да никак. Все его угрозы - пустое сотрясание воздуха от бессилия и отчаяния. - Но вдруг умные глаза переключились на Крайнего, в них мелькнуло удивление и подозрение одновременно. - Вы спросили про ту ночь… Неужели думали, что мой Толя?.
        И улыбнулась. Теперь она смотрела на Крайнего как на старого маразматика, который вызывает у нее жалость. А он по пути к выходу еще раз заглянул к Варгузову.
        Как бы мимика ни менялась, виноватое выражение лица остается. Варгузов и в ипостаси покойника лежал так, как будто его мучила совесть, что, во-первых, занимал на земле чье-то место, во-вторых, доставил столько хлопот живым.
        Еще не осознавая полностью смысла сказанного, Санька, как существо тонко чувствующее, похолодела, выговорив на полушепоте:
        - Как похоронили? Когда?
        - Шестнадцатого, - ответила девушка из офиса сотовой связи в скромном деловом костюме. - Тело долго не выдавали из морга, а погибла она, кажется, восьмого сентября или даже седьмого.
        Разве не настораживает такой факт, как смерть двух подруг с коротким промежутком? Восьмое… А, Римма Таировна говорила, что с восьмого началась черная полоса. Но тут же припомнилась еще одна смерть - подруги Олеси Хоруженко, она тоже случилась на днях. Странные совпадения.
        - Не выдавали? - переспросила Санька. - Почему?
        - Ее же убили. Наверное, долго изучали, что там внутри. - У Саньки явно было перевернутое лицо, потому что девушка поспешила заверить: - Да-да, в гараже ее заперли, а мотор оставили работать, она угорела от выхлопных газов. Виктория, видимо, без сознания была, раз не попыталась выйти или сообщить по телефону, что в западне. Так и не очнулась.
        - А подруги у Виктории остались? - поинтересовалась Санька. - Меня интересуют близкие?
        - Конечно. Одну я знаю, как зовут, она часто забегала к Виктории - Ия. Ия Трипольская. Работает у одного… м… забыла!
        Ну, откуда ей знать, что Ии тоже нет в живых, убили ее как раз накануне похорон Виктории?
        - А еще? - не уходила Санька.
        - Близких, пожалуй, больше не назову, - задумалась девушка, вспоминая. - Нет. Общаться общались, но сказать, что дружили… сейчас ведь не принято дружить на работе. Молодой человек забегал, но редко. Олег, кажется.
        Санька вернулась в автомобиль угрюмая, чем напугала Михайлова, который обеспокоился, не догадавшись, что ее состояние вызвано новостями:
        - Тебе плохо? По-моему, ты переутомилась.
        - Мне плохо, - сказала она, - очень плохо, но я не переутомилась. Подругу Ии похоронили.
        - Не может быть!
        - Ага-а, - протянула она, - вот и вас насторожила смерть Виктории. Правильно, потому что ее убили.
        - И эту убили?!
        - Примерно за неделю до того, как убили Рудольфа с Ией. Два убийства близких людей с небольшим временным промежутком… Вы верите в совпадения?
        - Однажды мой приятель опоздал на самолет, следующий рейс был через сутки, он вернулся домой. А ему нужно было попасть в горы до восхождения альпинистов. Вдруг через три часа звонок, женский голос сообщил, что он может полететь другим рейсом. Я отвез его в аэропорт. Везу, а он задумчивый, весь в себе. Действительно, билет взял без проблем, а когда шел на посадку, внезапно остановился и сказал: «А кто дал ей мой телефон? У меня нет знакомых в аэропорту. Кажется, Миша, мне позвонила ОНА». И весело пошел на посадку. Позже я понял, кого он имел в виду, когда самолет разбился. После этого я перестал верить в совпадения и случайности. Куда едем?
        Не похож он на тех, с кем встречалась Санька раньше. В ее городишке молодняк примитивный, поговорить с ними не о чем. Середняки возраста Михайлова даже глаз не притягивали, ее представления о мужчинах были размыты и вытащены из книг, не имели конкретного образа, живых черт. А Михайлов говорит - его хочется слушать, молчит - хочется молчать вместе с ним. К идеалу в ее представлении, пожалуй, он подходит, как никто. Печально, он ведь старый, к тому же женат на той выдре.
        - Михал Михалыч, почему вы мне помогаете? Возите меня, тратите время, бензин? Я вам никто.
        Первый раз Санька увидела, как он улыбнулся. Впрочем, это не улыбка, а усмешка. Михайлов отвел глаза, уставился в лобовое стекло, почесал крыло носа. Сейчас соврет, скажет, что Глеб ему как брат родной, или справедливость превыше всего, или еще какую-нибудь хрень выдаст в том же духе. Не угадала.
        - Мой ответ не понравился бы твоим родителям, поэтому озвучивать его я не буду.
        Запустил двигатель и перевел на Саньку взгляд, в котором читалась насмешка и что-то еще, чего она не поняла.
        - В прокуратуру, - вздохнула Санька.
        Крайнего она не застала. Жалко. А ведь столько удалось выяснить, Саньке не терпелось рассказать. Михайлов согласился, что информация из офиса сотовой связи необычайно полезная, следователь должен ее оценить, но не сегодня. Наступало вечернее время, Санька попросила отвезти ее к маршруткам, он предложил другое направление:
        - Отвезу тебя домой, надо восстановить силы…
        Неожиданно девушка, еще минуту назад воплощавшая спокойствие, гневно сверкнула глазами и в категорической форме заявила:
        - Я обязана работать. Иначе мне останется выйти на панель, чтобы вытащить из ямы сестру, Глеба и себя.
        - В таком случае я покупаю тебя на весь период панельного режима, - нашелся господин шеф.
        - Я пошутила, - опомнилась Санька.
        - Я тоже. Не понимаю, чего ты злишься? Автобусы стояли две недели, постоят еще. Сколько надо, столько и простоят. Зарплату тебе будут платить…
        - Я привыкла получать деньги за выполненную работу, а не даром.
        - Как хочешь.

5
        - А все-таки, почему вы не возражали, когда он вас уволил? - вернулся к изначальному вопросу Юрий Петрович. - Неужели нельзя было доказать, что не вы заложили шефа Варгузову, а кто-то другой?
        Как только Андрей узнал, кто пожаловал к нему с утра пораньше, маска эдакого разбитного, острого на язык и слегка циничного парня с него слетела. А без маски человек уязвим, потому что открыт, его настроение легко читается, значит, видны и его страхи. Конечно, Андрей растерялся, оттого стал более естественным и беспокойным, что не соответствовало описаниям бухгалтера и коллег, с которыми виделся Юрий Петрович. Кстати, он содержал квартиру в идеальном порядке, да и вкус у него отличный, отметил про себя Крайний.
        - А зачем? - Андрей заходил по комнате с кружкой кофе. - Бесполезно было оправдываться. Рудольф… из тех людей, которые не любят разбираться. Ну, выяснил бы, и что? Уволил бы и того, кто настучал, и того, кто доказал свою невиновность. В какой-то момент я понял, что дошел до точки, когда работодателя не выносят. Поэтому вел себя соответственно, ведь он все равно испортил бы мне репутацию, так что же, уйти и не сказать пару ласковых?
        Хорошая квартирка, удобная. Крайний вспомнил свою молодость - вот жили… по коммуналкам, по частным домам, без газа и водопровода, но не тужили. И работа была в радость. И в позе «чего изволите» не стояли. Глаза Юрия Петровича наткнулись на два чемодана, стоявшие в углу за стеклянным столиком, - сразу и не заметишь. Андрей нервно отреагировал на этот, как ему показалось, разоблачительный взгляд:
        - Ну, да, да, я собрался уехать, а что, нельзя? Мне нужно устраиваться на работу, а разгружать вагоны или улицу мести я, извините, не хочу. Полагаю, я способен на большее… Скажите честно, вы меня подозреваете?
        - Нет.
        Андрей не удовлетворился ответом, подозрительно сощурился, показывая всем своим видом: баки заливаешь, старик, хочешь меня подловить. И сам с дерзостью юноши напомнил:
        - Но ведь у меня мотив.
        Непроницаемый Юрий Петрович уставился на него, затянув пугающую Андрея паузу, во время которой с сожалением думал, что нынешним молодым парням не хватает мужественности.
        - Повторяю, - сказал он, - вас не подозреваю. А Борис?
        - В смысле? - непроизвольно вытирая рукавом халата лоб (время-то утреннее, одеться не успел), произнес Андрей с некоторым облегчением. - Мог ли он убить Ию и Рудольфа, да?
        - Именно.
        - Мне трудно судить. Я же с ним… вы сами видели. Борис врезался в Ию как дурак, честное слово. Да, красива. Богиня из глянцевого журнала. Но если разобраться, божественного в ней - как во мне женственности. Она же легла под Рудольфа не только в прямом смысле, в переносном тоже. Делал он подлость, Ия помалкивала. Потакала ему много…
        - Я не о любовных отношениях патрона с ней спросил, они мне ясны, - перебил Крайний. - Я спросил о Борисе.
        Андрей опустил взгляд в кружку, болтал ею, будто остужая, и, выпятив нижнюю губу, раскачивался. Может, это помогает ему думать?
        - Нет, наверное, - пожал он плечами, а потом раздраженно бросил: - Не знаю! Я могу ручаться лишь за себя.
        Ну, хоть не перевел стрелки на коллегу, дабы себя выгородить. К изумлению Андрея (он все же до конца не верил следователю), Юрий Петрович распрощался с ним, пробыв совсем недолго.
        А чего здесь торчать? Едва Андрей, только поднявшийся с постели, открыл дверь квартиры, Крайний разочаровался: не он. Убил высокий и сильный мужчина, ни Варгузов, ни Андрей не обладали ни ростом, ни достаточной силой. Опять-таки у Глеба Нефедова все параметры убийцы налицо: он рослый, да и достаточно силен, чтобы завалить даже голыми руками.
        Водить он любил, особенно когда в автомобиле находился один, спешить не спешил, скорости общего потока придерживался. Остановившись на светофоре, Юрий Петрович наслаждался короткой передышкой (возраст уже тот, когда каждая минута жизни доставляет радость), как вдруг сзади нервно засигналили. Его поторапливали, а светофор даже не мигнул.
        Не терпелось парням в крутой иномарке вырваться вперед, и, только вспыхнул красный, иномарка опередила Крайнего… Пока он копался, авто с парнями притормозило, в окне показалась сытая будка:
        - Старикан, че ты тут ползаешь? Сидел бы дома.
        И - вжик! Авто вырвалось вперед, Крайний не успел выехать на перекресток, как вдруг - бабах! Удар железа, звон разбитых стекол… Машина с парнями врезалась в другую иномарку на повороте.
        - Ничего, - проворчал Юрий Петрович, проезжая мимо аварии, - я вас, лихих пацанов, много видал. Попадешь ты ко мне, а ты попадешь, я тебе покажу «старикан» и «дома сиди»…
        Столько дней прошло, а мотива Юрий Петрович так и не нащупал, пока убийство Хоруженко и Трипольской тянет на безмотивное. У Нефедова есть слабенький мотивишко, не вписывающийся в адское преступление, зато против этой версии у Юрия Петровича растет стопка аргументов. В сложных случаях ему помогала интуиция, а тут и она словно умерла.
        - Опять? С утра! - прокряхтел он, паркуясь у прокуратуры.
        Санька сидела на каменном выступе ограды, прислонившись боком к кованым прутьям, и дремала. Юрий Петрович поставил машину на сигнализацию, подошел к девушке, но она не услышала, он присел рядом. Присмотрелся, а девчонка-то славная, вон губешки торчат - не силиконовые ли? Хотя у этой денег на силикон нет, значит, и грудь, и попка, и губы настоящие. Поспела девка, сладкая, как малина, ей бы в мужских объятиях нежиться, тренироваться делать детей, наслаждаться любовью. А то ведь не успеет оглянуться, надышаться на этом свете, как тот свет окажется ближе некуда. Но дуреха тезисами прокуратуру закидала, небось всю ночь строчила, теперь отсыпается.
        Он кашлянул. Негромко, чтоб не испугать, Санька вздрогнула, распахнула глаза, увидела сидящего рядом Крайнего и подтянулась, поправила волосы, проговорив:
        - Здравствуйте, а я к вам.
        - Хм, я догадался, что ко мне. Давай сюда тезисы.
        - Тезисы? - не поняла она спросонок. - А, я сегодня без них.
        - А что так? Некогда было составить? Чем же ты занималась?
        - Автобус ремонтировала. (Ну и дура, про себя подумал Крайний.) У меня важная информация… очень важная. У Ии была подруга…
        Если до этого Крайний сидел со скучающей миной, то, услышав «была подруга», он повернулся всем корпусом к девушке, заинтересованно спросив:
        - Была подруга? А где она сейчас?
        - В том-то и дело, что была! Ее убили. И представьте себе, убили недавно, кажется, восьмого сентября, но это не все.
        - Ну-ка, внучка, пошли ко мне, я тебя чаем напою.
        Санька взяла сумочку, забросила ремешок на плечо и с готовностью посмотрела на Крайнего, вызвав у того улыбку. Ему хорошо знакома страстная решительность, которая отпечаталась на лице девушки, да скажи он ей - иди вместо Глеба на нары, посиди, пока мы разбираться будем, она подменит его, не задумываясь. Женщин подобного склада отличает самоотдача во всем - хоть в быту, хоть на работе, хоть в постели. В молодости он о-ой как изучил женскую натуру!
        - Тебя как звать? - спросил Юрий Петрович по дороге.
        - Санька… Дед так называет. Я Александра… Ну, Саша.
        - Забавная ты, Сашка. Конфеты любишь?
        - Ну так…
        - А у меня их нет, зато есть пряники. К чаю.
        Дина приехала по просьбе Лели, которая боялась оставить Олесю одну, у добровольной
«опекунши» важнейшая встреча могла сорваться. Из такси Дина вышла, только когда подруга оплатила таксисту проезд, раньше, когда ее просили срочно приехать, она стеснялась сказать, мол, не по карману роскошь, а сейчас - запросто.
        - С каких пор наша Олеська стала недееспособной? - спросила Дина, шагая к дому без особого желания.
        Она была недовольна, но приехала и - слава богу, ссориться с ней Леля не собиралась, тем более воспитывать Дину уже поздно.
        - Олеся как раз способна к деятельности, это меня и пугает, - сказала Леля. - Я караулю ее, тебя прошу о том же. Всего пару часов.
        - А без загадок нельзя?
        - Долго рассказывать, а мне некогда. В общем, ее, типа, шантажируют, она готова пойти на свидание… возможно, с убийцей Руди.
        - Свят, свят, свят, - лениво промямлила Дина. - Чокнулась?
        Леля остановилась, позыв наорать на Дину подавила и дала указания с непривычной жесткостью:
        - В твою задачу входит не выпускать Олесю из дома…
        - Слушай, мамочка Тереза, а в полицию ты не пробовала обращаться? - зашипела Дина. - Пусть они караулят ее или на нее ловят преступника.
        Вот злая баба! Леля поражалась себе и другим: какого черта они водятся с ней? Мыслимое ли дело - давиться злостью без всяких причин на то.
        - Пробовала, - сказала Леля. - Не хотят шевелиться. Не верят.
        Леля так и думала, ведь Крайний пропустил мимо ушей ее сообщение о звонках Олесе, тем самым потерял в Лелиных глазах авторитет. Что ей остается? Караулить неадекватную подругу, пока та не придет в норму.
        - Вот когда ее убьют, - продолжила она, - они примут все необходимые меры. Так, не отвлекай меня. Должна тебя предупредить, наша маленькая и кроткая Олеся сейчас неадекватна и похожа на волчицу. Она пропитана злостью, но здесь вы найдете общий язык (не удержалась от желчи), огрызается, может кинуться драться, правда, на меня еще не кидалась…
        - Поэтому ты сбегаешь. - Заметив, что Леля на грани срыва, Дина поспешила смягчить ее: - Ладно-ладно, посижу. Иди.
        Если не лукавить, то Леле нужны эти два-три часа, чтоб решить дела и заодно отдохнуть от Олеси, ставшей просто мегерой. Но она сама вызвалась опекать ее, наверное, ангел-хранитель подруги спутал Лелю с психоаналитиком.
        Дина проводила отъезжающий автомобиль и вошла в дом. Олесю она застала лежащей на диване лицом к спинке. На столе Дина заметила в вазах еду: сладости, бутербродики, пирожки - ай, как кстати. Она села на стул, сунула в рот сразу два бутерброда-канапе, предложила:
        - Олесик, солнце, иди, покушаем. Чайку хочешь?
        Внезапно «солнце» развернулось, и в Дину с ревом разъяренной тигрицы запустило диванную подушку. Давнишняя подруга не смогла увернуться, в нее врезался довольно тяжелый «снаряд», да прямо в голову. А «солнце» вернулось в прежнее положение - улеглась лицом к спинке.
        - Ты рехнулась?! - взревела Дина, с нее вмиг слетел налет снобизма. - Еще сиди с ней тут… береги ее… а она швыряется…
        - Ну и пошла вон! Я тебя не звала!
        Дина изучила себя в зеркале пудреницы, подправила прическу, вытерла под глазом размазавшуюся тушь.
        - Слава богу, не булыжник кинула, - сказала вслух. - Но ссадина на щеке есть. Что я тебе сделала?.. Олеська, если б не твое горе, я бы тебе сдачи дала, честно. Человеку при любых обстоятельствах непозволительно превращаться в дикаря…
        Что тут началось! Олеся подскочила! Нет, она не кинулась на Дину, схватила настольную лампу под бежевым абажуром и запустила ею в стену. Бедной стене еще досталось: следом в нее полетела ваза, инкрустированная натуральными камнями, потом стеклянная фигурка танцовщицы…
        - Прекрати! - заорала Дина, если честно, порядком испугавшись. Но когда маленькая фурия развернулась к ней и вознамерилась бросить в нее канделябром, выставила указательный палец: - Попробуй кинь! Я не Лелька, от жалости не скукожусь! Сразу вызову психушку, плевать мне на твои заскоки. Месяц бесплатного содержания там тебе гарантирую.
        Подсвечник полетел в стену, попал в картину. Потом еще ваза… Потом Олеся носилась по гостиной с одной целью: разрушать. А Дина сидела за столом, под грохот и рев фурии ела бутерброды и тихо мямлила, вряд ли ее слышала вдова:
        - Бей, бей. Не ты же зарабатывала на все эти штучки. Теперь придется вкалывать, если, конечно, болезнь не затянется. Дошло наконец, что Руди с любовницами развлекался? Не жалко мне тебя, бутончик ты наш нераскрытый. Вот, раскрываешься. А я подозревала, что ты прикидывалась ласковой киской, вон как полезла суть, когда тебя обидели, да отплатить некому. Мне-то из вас никто не сочувствовал, советовали причину в себе искать, за что я брошена мужем с двумя детьми. Подруги хреновы…
        Через сорок минут Олеся выдохлась, собственно, разбивать и ломать в гостиной было уже нечего, а идти и заниматься крушением в других комнатах - зрителей там нет. Она упала в ту же позу на диван, и наступила долгожданная тишина. Дина пила чай, а через час вернулась Леля, да так и застыла на пороге с вытянутым лицом:
        - Что здесь произошло?
        - Наша малышка пошалила, - Дина засобиралась, забрасывая в сумочку косметику. - Не зови меня больше, не приеду, с ней опасно наедине находиться - убить может. Такая маленькая, а сущая дьяволица…
        Олеся ознаменовала ревом услышанную ядовитую реплику - это же больно, когда не встречаешь понимания и сострадания. Леля замахала Дине: мол, иди к черту, а та и рада убраться. Сама же Леля села на диван и обняла рыдающую Олесю, напоминавшую уродливое дитя - никому не нужное, но без меры, до отвращения капризное.
        Михайлова мучило: кто в его парке мелкий воришка и почему он молчит, зная, что приключилось с Нефедовым? Не ради Глеба, а ради себя почему молчит? Неужели не догадывается, для кого крал полотенце? В таком случае он родился без мозгов. Тебя просят об услуге (не безвозмездной, разумеется), ты ловишь момент, когда ключик от шкафчика валяется бесхозным - Михайлов установил индивидуальные шкафы, как в спортклубах, ведь у каждого есть вещи, которые желательно оставлять на работе, а не таскать в машине. Итак, ключ нужно добыть, впрочем, в умелых руках и гвоздь его заменит, не в том суть. После того как Глеба арестовали, воришка должен был догадаться, на кого он усердно поработал. Почему не испугался и не побежал в полицию? Не понимает, что его могут стереть? Неужели идиот? Тогда он проколется, если создать ему условия.
        - Условия? - озадачился Наумыч, именно с ним Михайлов обсуждал, как ловить вора. - Я ни разу не слышал, чтоб у нас воровали. Как же создать условия? Для кого? Что привлечет вора?
        - Если воровали по мелочам, то вряд ли водители докладывали тебе, - предположил Михайлов.
        - А если не воровали? - возразил Наумыч. - Если полотенце Глеба - единичный случай? Как же его ловить? Собрание собрать и напрямую спросить? Не признается.
        Задумавшись, Михайлов подошел к окну-панораме. Глянул вниз, и на ум пришел естественный вопрос: неужели среди этих мужиков, производивших впечатление морально здоровых, выросла гнида и спряталась в подполье? У многих водил высшее образование - так сложилось, когда опыт вождения стал единственным заработком, есть совсем молодые парни. Наумыч нюхом чует, кого берет под крышу таксопарка, и обычно не ошибается. Он работал еще с отцом Михайлова, когда тот руководил транспортными службами города, в людях разбирается, ведь водители - особая каста. К сожалению, больше таких кадров у Михайлова нет, поэтому дело страдает, особенно в секторе маршруток, но на тот участок Наумыча не заманишь даже повышенной зарплатой.
        - Надо опросить всех, - сказал Михайлов, - но так, чтоб неявно было… невзначай коснись… Как думаешь?
        Наумыч посопел, нахмурившись, и придумал более простой вариант:
        - Для начала давай вызовем Рыбалкина. Все же он трется среди таксистов, знает каждого лучше, чем я. Надеюсь, ты не думаешь, что его завербовал убийца?
        - А он сейчас где? - не ответил Михайлов.
        - На смене. Так приедет. Звонить ему?
        - Звони.

6
        Пройдя почти весь жизненный путь - осталось-то немного по-любому, и Косая улыбнется и ему, - Юрий Петрович научился беречь нервы, а значит, жизненные силы. Научился вызывать у себя состояние полного покоя при любых обстоятельствах, но даже он не всегда выдерживал, сталкиваясь с абсолютным безразличием тех, кто обязан хотя бы для виду что-нибудь делать.
        - Как собираетесь? - возмущенно распекал он оперативников, которых срочно вызвал. - Никто из вас не выполняет своих обязанностей! Что делать дальше будете? Вы ж ничего не умеете. И не хотите уметь, иначе хотя бы спросили, что да как.
        Ему казалось, что никакого отклика нет, Юрия Петровича задело отношение молодежи, в их равнодушии он усмотрел неуважение к нему, его практике, опыту, знаниям. Раз ничего не помогает, пора ударить по самолюбию:
        - Девчонка, двадцать четыре года… вы, конечно, не намного старше, но все же мужчины, учились! Тем не менее она, а не вы, раздобыла массу информации. Нужной!
        - Никто не хочет давать показания, - подал голос Артур.
        - А, простите, за что вам деньги платят? - взревел Крайний. - Вы обязаны с людьми работать. Но у нее есть стимул: муж сестры на нарах, а у сестры угроза выкидыша.
        - Юрий Петрович, - поднялся еще один юный сыщик, Ваня, - море улик говорит за Нефедова, даже рост убийцы!
        А ведь Крайний однажды посоветовал им мозгами покрутить и найти ляпсусы убийцы, не-а, не крутили.
        - Ладно, открываю карты, - сказал он, понизив тон, когда увидел, что ребята расстроились. - Главная ошибка убийцы - недопустимо много ляпсусов, аж четыре! Это полотенце, стакан и два окурка - считаю оба окурка отдельной ошибкой. Раз преступник столь неаккуратный, почему мы не нашли хотя бы еще один идентичный отпечаток?
        - Работал в перчатках, - предположил Артур, вообще-то, и второклассник сейчас в курсе, что преступления совершаются в перчатках.
        - Правильно, - прищелкнул пальцами Крайний. - Но кто мне объяснит, зачем ему понадобилось снимать перчатки? Чтоб попить? Кстати, что именно он пил - неизвестно, стакан попал в руки криминалиста сухим, но с отпечатками. Допустим, пил воду.
        - Это вообще не логично, - рассуждал Артур. - Какая вода, когда надо сваливать после убийства?
        Наконец-то Крайний заставил юную поросль шевелить извилинами, что его жутко воодушевило:
        - Теперь думайте дальше. - А думал сам вместо них: - Преступник, работая в перчатках, мог допустить одну ошибку - это как правило. Например, выпить воды и оставить стакан с отпечатками, хотя… Ну, ладно, одну перчатку снял, к примеру… не знаю зачем, ничего в голову не приходит. Но откуда там взялось полотенце, которое находилось в таксопарке? Крови на нем нет, брошено рядом со стаканом, а на полу валялось два окурка.
        - Получается, как специально уложил вещдоки, - дошло до Вани. - Так что, Нефедова подставили?
        Крайний шумно втянул носом воздух, сердясь на помощников, которые соображают туговато. Потом прочел длинную лекцию об изначально поставленной задаче: им нужно доказать, что убил Нефедов, несмотря на имеющиеся улики. В процессе следствия возникли сомнения по поводу подозреваемого, так как улики не совсем убедительны. Это не означает, что Нефедов к убийству непричастен, пока из подозреваемых его нельзя вычеркнуть. Стало быть, задача усложняется: надо искать тех, у кого есть мотивы, помимо Нефедова. Повод к такому выводу: две странные смерти.
        - Убита ближайшая подруга Трипольской - Виктория Красина, - выдал он бомбу. - И убита она за неделю до убийства самой Ии с Рудольфом, можно сказать, изощренным способом. Девушку усыпили, заперли в гараже, оставив работающим двигатель автомобиля. Я ездил в прокуратуру Октябрьского района, дело читал, советую и вам почитать, очень интересное. Ни один человек из опрошенных, включая саму Трипольскую, не понимает, за что поплатилась Виктория - нет причин. И вопрос - кто убил? - остался открытым. Удручает то, что о ней я узнал от родственницы Нефедова, а не от вас.
        Ваня, юноша любознательный, поинтересовался:
        - А вторая смерть - тоже убийство?
        - Несчастный случай, - сказал Крайний тоном, по которому без труда можно было догадаться о его сомнениях. - На этот раз погибла подруга жены Хоруженко. Взорвался газ. Предположительно она открыла газовую конфорку, ее что-то отвлекло, про конфорку забыла, а некоторое время спустя она, к примеру, чиркнула спичкой…
        - Что вас не устраивает, Юрий Петрович? - спросил Артур.
        Тот почесал подбородок, подняв голову. Да, изредка и на потолке читаешь ответы, но факты, полученные за последние два дня, еще не устаканились в голове, чтобы из них сложить полноценную картину и выйти на подлинную версию.
        - Подружки жены и любовницы Рудольфа погибают почти одновременно, - начал излагать Крайний, что именно его не устраивает. - Через несколько дней убивают самого Хоруженко с любовницей, когда они решили бежать из города. Да-да, бежать, теперь я точно знаю. После его смерти некто неизвестный звонит из таксофона жене Хоруженко и добивается встречи, вскользь упомянув детей, нет-нет, не угрожая тем не менее. Совершенно неясно, что тут к чему и где мотив. Допустим, звонит Олесе убийца, почему он не боится, как думаете?
        Сообразил Артур:
        - Она достаточно запугана, тем более он упомянул детей.
        - А номер ее телефона где он взял? - подхватил Крайний, удовлетворенный ответом.
        - Он мог просмотреть мобильник, когда убил мужа, именно по этой причине задержался в гараже и вынужден был убить Трипольскую, когда та вошла.
        Юрий Петрович одобрительно кивал, логика вполне убедительная, но Артур не предложил парадоксального хода, а именно этого ждал Крайний. Нестандартность мышления заставляет трудиться все клетки мозга, в ответ они выдают несколько вариантов версий, а те, путем отсева, приводят к правильному решению.
        - Молодец, - для начала похвалил Артура Крайний. - Но неверно. Убийство Рудольфа было спланировано давно, о чем говорит заточенная арматура, следовательно, к нему тщательно готовились. Так неужели убийца не выяснил номера телефонов и адреса будущих жертв? Теперь задания. Артур, ты едешь в прокуратуру Калининского района и выясняешь все о смерти Малковой Алевтины, все - до мельчайших подробностей.
        - Полагаете, и ее?.. - не договорил Ваня.
        - Ты, - указал Крайний пальцем на третьего, молчуна Сергиенко, - следишь за передвижениями Олеси Хоруженко…
        - Она не передвигается, - прорезался голос у парня.
        - Передвинется, - заверил Крайний. - Ваня, тебе предстоит поговорить с парнем, которого видели с Викторией. Зовут Олегом, его допрашивали в прокуратуре, но мне кажется, из него мало чего удалось вытащить, а ты молодой, он тоже… Найди общий язык. А мне пора познакомиться с мужем Ии Трипольской и рыцарем печального образа Борисом, а то все некогда да некогда.
        М-да, что такое рыцарь печального образа, ребята явно не знают, но спросить постеснялись. Ничего, пополнят знания, он их заставит. Да и не безнадежны они, просто опыта у них мизер.
        Дефицит времени Санька ощущала постоянно, это притом, что господин следователь
«разгрузил» ее, пообещав заняться лично случайно всплывшими смертями. Крайний запретил ей копаться в убийствах, это же опасно для ее жизни, и Санька подчинилась. Она занималась подбором адвоката, частично руководствуясь советами Михайлова, частично опираясь на собственную интуицию, но, конечно, решающую роль сыграют финансовые возможности, а они трещат по швам. Санька отказалась от автомобиля Глеба, поставила машину в гараж, решив пользоваться ею в крайнем случае, иначе бензин сожрет и ее в придачу к деньгам. Пока справлялась, но возникли некоторые проблемы.
        Приехал отец Глеба - ему Санька врала то же, что и родной сестре, которая просто оборзела в последнее время: подай ей мужа, хоть из-под земли достань, мол, что-то от нее сестра скрывает. Отец Глеба Саньке поверил, навестил Жанну, успокоил, фруктами и едой нагрузил - не надо тратиться несколько дней - и уехал на дачу. Санька вздохнула свободно.
        Но лечащий доктор… вот кто «сюрприз» преподнес: Жанну можно через пару деньков выписать. Тут Санька сама не своя стала. Во-первых, наехала на врача, дескать, нельзя выписывать сестру, она же неуправляема, кинется домашними делами заниматься - и снова возникнет угроза выкидыша, если не хуже. Во-вторых, его возражения слушать не желала. В-третьих, он психанул и сказал, что можно оставить сестру хоть до самих родов - заплатите только за содержание, а законный лимит вышел. Против лимита Саньке нечего было возразить, нос она повесила.
        Ситуация возникла тяжелая, сама по себе не рассосется, что-то нужно для этого делать. Санька звонила Юрию Петровичу, а тот еще не закончил изучать дело по убийству Виктории Красиной. Два дня изучал - куда это годится? Эдак он до родов Жанки будет расследование вести, к тому времени ребенок убежит из живота. Осталось действовать самой… Да, дед настоятельно просил, даже требовал, чтоб она не лезла с инициативой в расследование, а то станет пятым трупом, но что же делать? Санька предложила ему по телефону великолепный выход: выпустить Глеба под подписку о невыезде (Михайлов подсказал), следователь покряхтел и сказал, что пока не может этого сделать. А раз так…
        Она по совету Михайлова остановила выбор на одном из адвокатов, собиралась оплатить его услуги, а потом встретиться с Борисом или мужем Ии - с кем удастся. Борис… любопытная фигура, разве нет? Безумно, безнадежно влюбленный, казалось бы, вздыхай себе на луну и стихи о любви сочиняй, но он почему-то предпочел настучать Варгузову на шефа - разве это порядочно?
        Не менее любопытная фигура - муж Ии. Что он там чувствует? Его же бросила такая красавица, должно быть, удар по самолюбию нанесла чудовищной силы. Римма Таировна говорила, что он симпатичный парень, но это же в ее представлении. Скорей всего, Константин уступал Рудольфу Тимофеевичу по всем статьям, а такие люди остро переживают оскорбления и обиды. Тут и ревность наверняка сыграла злую шутку, и самолюбие задето - в общем, надо с ним поговорить и понять.
        Поскольку предстояло встретиться с мужчинами, Санька тщательно готовилась. Кого они с ходу не выставят за дверь? Конечно, только очень симпатичную девушку, ведь у всех срабатывает инстинкт размножения, красивой женщине отказать сложнее, чем заурядной. Санька впервые за все время, что пребывала в городе, надела платье и туфли на высоких каблуках - неудобно, просто какой-то кошмар! Но от куртки не отказалась, собственно, другой верхней одежды она попросту не привезла. Нет, есть, конечно, но зимняя куртка, она не годится в осеннее время года. Санька наносила последние штрихи перед зеркалом, как вдруг звонок!
        - Да, Михал Михалыч?
        - Ты сейчас где?
        - Дома. Собираюсь выходить, у меня встреча с адвокатом…
        - Я подъезжаю, выходи, сначала поедешь со мной.
        - Куда?
        - Узнаешь. Мы нашли того, кто украл полотенце.
        - Бегу!
        Санька засуетилась: схватила сумочку, ключи, натянула куртку, кинулась к двери… Карточка! Чуть не забыла. Карточка с деньгами Глеба лежала на полке перед зеркалом в прихожей, это самое видное место. Ее Санька положила в кармашек сумочки (сумку тоже взяла из разряда нарядных, к сожалению, единственную в ее гардеробе). А пылища на полке! Некогда было убираться, Санька здесь лишь ночевала, квартира скоро паутиной зарастет. А вдруг Михайлов зайдет? Ну, дальше прихожей он не двинется, а если захочет чаю выпить, то за кухней Санька успевает следить. Она сбегала за тряпкой, вытерла пыль с полки, тщательно протерла поверхность зеркала и тумбочки для обуви.
        Она выбежала из подъезда, когда машина въезжала во двор, Санька забралась на заднее сиденье к Михайлову и, забыв поздороваться с Рыбалкиным, который сидел за рулем, скороговоркой и без пауз выпалила:
        - Кто украл? Этот человек сознался? Он сказал, кому отдал полотенце? Как вы догадались, что это он? А куда мы едем?
        - Женщина, помолчи, - осадил ее Рыбалкин. - Сто вопросов, и все подряд! Где можно вставить ответ?
        Она не успела ни извиниться, ни повторить вопросы, как вдруг Михайлов, глядя на нее подозрительно, на манер строгого папаши, который не разрешает дочери красить ресницы и губы, спросил:
        - Куда это ты так нарядилась?
        - А что, нельзя? - дернулась она, задетая и его тоном, и его отношением. - Плохо?
        Не понравился ему наряд, по физиономии видно. Да, в платье и туфлях нет ничего необыкновенного, к тому же они банального черного цвета, но с его стороны намекать на заурядность наряда с китайского конвейера просто некрасиво. Санька, если б даже и была богатой, за тряпку с двумя швами не отвалила бы целое состояние. Но как досадно! Разумеется, она рассчитывала на некоторый эффект, потому что в зеркале сама себе понравилась. Она поджала губы и нахмурилась, но Рыбалкин спас положение:
        - Санька, ты чего иголки выпустила? Да ты нас просто сразила! Ты же у нас самая красивая, верно, Михал Михалыч?
        - Верно, - с легкостью согласился тот, значит, так не думал.
        - Мы, может, тебя ревнуем! - снова подал голос Рыбалкин.
        - К кому? - буркнула она, косясь на Михайлова.
        - Ко всем, кто на тебя посмотрит, - опять нашелся Рыбалкин.
        Льстивые слова сказал не тот, от кого хотелось бы их услышать. Санька вдруг позабыла, зачем села в машину, наверное, временный провал в памяти вызван многодневным напряжением, когда внезапно, без ощутимой усталости, требуется минута релаксации. Или пауза, чтобы вдохнуть побольше воздуха и, набравшись заодно веры в себя, ринуться дальше спасать своих близких. Потому она и переключилась на улицы города…
        Там, в небольшом проеме окна, пробегал другой мир, чужой, в некоторой степени враждебный, он как бы не соприкасался с теми, кто сидел в салоне автомобиля. Там много людей, так много, что неясно, как они все помещаются в этом городе, чем живут. Неужели на всех хватает работы, воды, воздуха, неба? Неужели все они любят, страдают, радуются? Для Саньки эти люди, мелькавшие за окном и не запоминавшиеся, не имели никакого значения, они - ничто, а она есть. И то, что с нею происходит, видится ей глобальным и несоизмеримо важным, так глубоко чувствовать и переживать не может никто из тех, кто шагает по улицам. Но все они наверняка думают, как и она, в этом люди одинаковы, отличаются друг от друга желаниями, а желания могут никогда не совпадать…
        Санька ощутила горячее дыхание на щеке, затем у самого уха раздался тихий голос:
        - О чем думает молоденькая девушка, глядя в окно с таким серьезным видом, что это вызывает беспокойство?
        - О слове «никогда», - сказала она. - Я все время о нем думаю после того, как сказали, что Глеб не выйдет из тюрьмы никогда. Если Жанна узнает об этом, то ребенок не родится, значит, его не будет никогда. Слово пустое, а заменить собой может всего человека. Как Глеб живет с этим словом? Ты есть, но для тебя уже ничего не будет, потому что над тобой, под тобой, вокруг и везде разместилось
«никогда». Сколько с этим можно прожить? Думаю, недолго, потому что оно тебя убьет.
        Черт его знает, что означало молчание в салоне, смутившее Саньку, но она вдруг поняла: сумничала, надо быть скромнее, как внушал дед. Рыбалкин и дал ей понять, что неправильно истолковал смысл ею сказанного, особо подчеркнув последнее слово:
        - Ой, чует мое сердце, замуж ты не выйдешь никогда.
        - То же самое мне говорил Глеб, - сказала она, обращая в шутку и свои умозаключения, и пророчество Рыбалкина. - Умная я очень, мужчины этого не любят. Так куда мы едем? - наконец вспомнила она.
        - К вору, - сообщил Рыбалкин. - Наумыч с Михалычем обратились ко мне, не был ли замечен кто из наших в воровстве? Лично я не слыхал. Но решил поспрашивать ребят - те тоже сказали, что воровства не заметили. Может, брал по мелочи? Мелочь обычно не замечают. А полотенце-то украдено! Я стал думать, к кому бы я обратился, если б мне край как приспичило. Стал всех перебирать. Ну, кто мог, кто? Водители? Даже пацаны, что таксуют, украсть полотенце не согласились бы, мало того, обязательно пристали б с расспросами: зачем, для чего, что за цель? Так ведь? Нужен человек особый, которого легко купить практически даром.
        - Неужели нашел? - спросила Санька, подавшись к нему всем телом. - И кто это?
        - Зубровка. Больше некому. Она за пол-литра на голове постоит, а два пузыря сунешь, мамой твоей согласится стать. В конце концов, украсть полотенце - не преступление, за него даже условный срок не дадут.
        - Она созналась?
        - Трое суток ее нет на работе, наверняка в запое, поэтому едем к ней и заставим сознаться. Но я могу сказать и без ее признания: это она.
        - Зубровка знает убийцу, она его видела…
        Санька не закончила фразу, но за недосказанностью чувствовалась тревога. Лучше не произносить вслух, что пришло ей на ум, а то еще сбудется.

7
        Попав в район частных домов, где натуральными олигархами считались те, у кого дом построен недавно и обязательно из кирпича (в один этаж, конечно), Ваня долго плутал. Дело в том, что район заселялся еще до революции, потом участки делили и делили, отдавая передовикам производства и тем, кто мечтал лет двадцать строить собственное гнездо своими же руками. В результате «гнезд» выросло много, границы между ними перепутались, пока нужный адрес найдешь - заморишься.
        Наконец Ваня опустил руку за калитку, нащупал крючок. Войдя в тенистый сад, он двинул по дорожке и заметил женщину, которая вышла из домика с ведром (тяжелым - значит, полным, а это примета: полное ведро к удаче, пустое - к неудаче).
        - Извините, мне нужен Олег Клочков, - сказал Ваня, белозубо, широко улыбнувшись. Это чтоб не спугнуть женщину.
        - А кто ты? - поинтересовалась она не очень дружелюбно, обычно его внешность белокурого принца подкупает народ, хотя потом он отказывается давать показания.
        Ну, и как не признаться? Назовешься другом - вдруг она его мать и друзья сына ей надоели до смерти? Ваня достал удостоверение, раскрыл перед ней:
        - Я из полиции, мне нужно кое-что уточнить у Олега…
        - Олег! - закричала она. - Олег, к тебе опять легавые пришли!
        С боковой стороны раздалось громкое шуршание, Ваня кинулся туда… так и есть! Молодой человек бегом пробирался сквозь густые кусты - в ботанике Иван не силен, названия их не знает - к забору. Сиганул Олег через окно, а секунду спустя, перемахнул через соседский забор.
        - Стой! - крикнул Ваня, бросившись вдогонку и припугнув: - Стой, стрелять буду!
        Тетка с ведром заверещала на весь район:
        - Караул! Грабят! Люди-и-и! Спасите-е-е!
        Вот гадина! Ваня преследовал Олега, проявившего недюжинные спортивные способности, с не меньшей скоростью и не меньшими способностями - так ведь не пьет, не курит, не приучили пока на работе. Он настолько быстро перепрыгивал заборчики и карабкался по препятствиям, что местные собаки не поспевали ухватить его за ногу, тем более за мягкое место. Это была его первая погоня, погоня за предполагаемым преступником, ее нельзя проиграть. Видел бы Крайний Ваню, наверняка у следака пропала бы охота распекать оперов.
        Вылетели на открытую местность, Олег сбежал вниз к реке, Ваня не отставал, но расстояние между ними не уменьшалось. Догонять очень тяжело, но сложнее убегать - это всем известно. Следует отключить все чувства, бежать, не оглядываясь, как тупая машина, что в принципе невозможно. А с подскакивающим сердцем, оглядываясь и ускоряя бег, отчего быстрее слабеешь, обязательно проиграешь марафон.
        Олег споткнулся у самой реки и плашмя рухнул в ил, прикрытый лужей. Этого Ване хватило, чтоб очутиться рядом и рухнуть на парня сверху. Олег не сдавался, пытался сбросить опера, однако тот оказался в более выгодном положении, заломил ему до дикой боли руки и защелкнул наручники. После слез с Олега и, стоя на четвереньках, тяжело пыхтел, восстанавливая дыхание, затем полюбопытствовал:
        - Ты… ты… чего бежал?
        - Достали… блин! - шумно дышал и Олег, лежа на боку в иле. - Не можете убийцу… поймать, на меня… решили… повесить?
        - Ты… дурак. Но… сам виноват. - Ваня встал на колени, достал мобильник, вытер его о чистую часть рубашки и сделал вызов. - Теперь будешь… фух!.. объяснять, почему бежал… Машину мне! Задержанного доставить в отделение.
        - Ха! - зло ухмыльнулся Олег и решил, типа, пошутить: - Слышь, раньше тебя мент звали, а теперь как? Пент или полицай?
        - Да пошел ты…
        Ваня поднялся на ноги, осмотрел себя… м-да, видок!
        Тридцатитрехлетний Константин произвел на Крайнего приятное впечатление. Его рельефное тело вызывало уважение и зависть, ведь это адская работа - обрасти мускулами. Нет, Юрий Петрович не понимал Ию: бросить такого красивого и молодого мужчину, это чем же надо руководствоваться? Рудольф Хоруженко проигрывал ему хотя бы тем, что его красота была слащава, будь Юрий Петрович женщиной, выбрал бы Константина. Неужели Ией руководила корысть?
        Константин не скрывал, сколько боли она причинила ему, и это было понятно Крайнему, хотя на человека, которым управляют голые эмоции, муж Ии не походил. Тем не менее: рост, сила, мотив есть, личное обаяние еще не повод, чтобы исключить его из числа подозреваемых. Уязвленное самолюбие и ревность - сильные чувства, деструктивные, требующие сатисфакции. А в том, что молодые люди сейчас безмерно жестоки, - кто как не Крайний убеждался не раз?
        - Вам кто сказал, что Ия спит со своим шефом? - спросил он.
        - Начнем с того, что я догадывался, а сообщили мне по телефону, стационарному, мы снимали квартиру.
        - Аноним, да? - уточнил Юрий Петрович.
        - Угу, - закивал Константин. - Я решил с ней поговорить по поводу звонка, а она заявила, мол, мы разные люди, нам надо расстаться, хотя бы некоторое время пожить врозь. Я бы понял, если б мы ссорились в день по три раза, но вот так… Подло, вы не считаете? Короче, я ей сразу сказал: спишь с шефом, мне известно. Она созналась. Я схватил чемодан и вытряс его с балкона, потом кинул вниз за шмотками. С трудом удержался, чтоб ее не выкинуть, просто прогнал суку.
        - Еще один момент: мужчина звонил или женщина?
        - Мужчина. Мне кажется, с ее работы, собственно, это неважно.
        - Так вы развелись?
        - Не успели. Мне не в кайф было этим заниматься, и она… кажется, так и не подала на развод. Недавно поздним вечером я встретил ее случайно, и даже не узнал, темно было…
        - Ну-ка, с этого места подробней, - потребовал Крайний.
        - Сначала скажите, вы меня подозреваете?
        М-да, этот вопрос задают абсолютно все, кого допрашивают, и все они не получают правдивого ответа. Юрий Петрович задал встречный вопрос, настраивая Константина на дачу показаний:
        - Какого числа вы встретили Ию?
        - М… - припоминал он. - Тринадцатого… Или четырнадцатого… Если надо, я вспомню, что было в тот день…
        - Продолжайте.
        Константин шел по плохо освещенной улице, увидел впереди автомобиль, секунду спустя из него вылетела женщина. Он остановился.
        Улица была безлюдная и почти без фонарей, здесь не сразу сориентируешься, в какую сторону бежать, а назойливый ухажер тут как тут, держит даму за руку:
        - Прости… Не знаю, что на меня нашло…
        - Да оставь ты меня в покое! - выкрутила она руку.
        Борис - а это был он, - конечно, оказался сильнее, к тому же он снова полез обниматься, как же некоторых заклинивает!
        - Послушай, Ия… Зачем он тебе? Объясни!
        - Не твое дело, отстань!
        - Ты до старости будешь с ним прятаться?
        - Да что ж это такое! Я закричу…
        И тут, словно в истории про благородных рыцарей, спешащих на помощь прекрасной даме, кто-то оторвал Бориса от Ии. В полумраке она увидела короткую потасовку, услышала крепкие словечки, затем мужчина затолкал Бориса в машину, а через секунду она газанула и уехала.
        Нежданно-негаданно все закончилось так же быстро, как и началось, чему Ия была несказанно рада, но радость оказалась преждевременной. К ней приближался избавитель, с каждым шагом поражая знакомыми повадками, вот и его физиономию осветили фарами проезжающие машины, разочарованная Ия вовсе не замышляла язвить, сорвалось с языка нечаянно:
        - Браво, браво. Герой. Нет, правда, ты герой, отбил слабую девушку… А что за это потребуешь?
        - Ты?! - узнал ее избавитель и тоже не обрадовался, повернулся к мостовой. - Эй, парень!.. Черт, уехал!
        - Зачем он тебе?
        - Хотел вернуть ему тебя, ну, чтоб продолжил… что он там собирался с тобой делать? Я бы мешать не стал. Пожалуй, посоветовал бы, как быстро и надежно тебя удавить.
        Нежеланная встреча с бывшим мужем всколыхнула неприятнейшие моменты, связанные с ее уходом, к сожалению, расстаться красиво у них не получилось.
        - Спасибо, ты поистине гуманен, - сказала она.
        - А ты разочарована! - ухмыльнулся Константин, демонстративно уперев руки в бока. - Тебе хотелось увидеть меня поверженным, простившим и не потерявшим надежды, что ты все же вернешься. Тебе хотелось бы расписать своему хорьку, как сильно по тебе страдают, чтоб вынудить его бросить семью. Слышал, ты все еще в невестах числишься?
        Как ни старалась Ия скрыть причину ухода, некая сволочь донесла Константину о Рудольфе. Одно дело, когда «у нас не получается, мы разные, наш брак - обоюдная ошибка…» и так далее в том же духе, в этом случае вина за неудавшийся союз распределяется поровну.
        Но если один из супругов изменил, к тому же юлит, собирает чемоданы потихоньку, вдобавок распределяет свою вину на двоих - этот факт дает покинутому супругу другой заряд. И кто не оскорбился бы, будучи молодым, здоровым, энергичным, но… не при бабках? И кто не взбесился бы? Вот и Константин в запале похватал ее вещи и выкинул с балкона, туда же полетели чемоданы, к счастью, за ними не сбросил с балкона и беспутную жену, она спустилась в лифте. Правда, Константин отвесил ей оплеуху, после чего пришлось прятать «украшение» и просидеть недельку «на больничном». Винить его за кровоподтек на всю щеку по меньшей мере некорректно, она же обманула мужа, точнее, бессовестно обманывала в течение полугода. Стало быть, оплеуха - небольшая плата за предательство. Так думал Константин.
        Однако с течением времени мы находим аргументы в свою пользу, каковы бы ни были наши поступки. И то, что месяц назад точило внутри, как червяк яблоко, сегодня ушло на задворки памяти и даже получило противоположную оценку. Кто сказал, что Ия на веки вечные принадлежит Константину, как часы, рубашка, автомобиль? Что за тоталитаризм? К тому же самое страшное осталось позади, теперь они чужие люди, а постороннему человеку следует вести себя повежливее. Ия, самоутверждаясь и подчеркивая полную независимость от бывшего мужа, со своей стороны вставила шпильку:
        - Ты собираешь информацию обо мне?
        - Абсолютно не интересуюсь. Но я же не могу удалиться в пустыню, досужие слухи доходят и до меня, причем никто тебя не жалеет.
        - Хм, стало быть, жалеют тебя, и это тебе нравится…
        - Не нравится! Никому это не может нравиться! - зло огрызнулся Константин, заставив ее содрогнуться. - Не я, а ты поставила меня в ужасное положение, когда вокруг звучат одни жалостные вздохи, будто я недоразвитый или неизлечимо болен.
        Нет, он весьма развитый, внушающий трепет и восхищение благодаря недюжинной мужской силе, которая видна с первого взгляда на его мускулы. По сравнению с ним Рудольф - создание тепличное, изнеженное. Костя, например, может раскроить череп и с наименьшими потерями выйти из драки, а Рудольфа даже представить орудующим кулаками невозможно, и тем не менее Ия любила именно его. И тут никакой логикой не убедишь, что первый достойней второго.
        Ия занервничала, ей показалось, что бывший муж взвешивает что-то про себя или сдерживает порыв порвать ее на ленты для косичек. Момент более чем подходящий: они же одни, вокруг никого. Борис завез Ию в «мертвый» район, где с одной стороны тянется парковая зона с оградой, с другой - административные здания вдоль дороги, перед ними сквер с густыми зарослями.
        - Ладно, я пошел, - вдруг сказал Константин, обрадовав бывшую жену, ведь кулачного диалога она избежала. - Провожать не пойду, извини, а то возникнет искушение открутить тебе голову, лучше от греха подальше.
        Он зашагал по улице, растворяясь в темноте, как нечто призрачное, чуждое. А она нафантазировала: порвет на ленты, прибьет, уничтожит… Это психоз. Из-за Виктоши. Вздохнув посвободней, Ия спохватилась, припомнив, что их обоих пока связывают бюрократические условности, крикнула вдогонку:
        - Костя, раз мы встретились, может, обсудим развод?
        Не оборачиваясь, он весело бросил через плечо:
        - Разводись - кто тебе мешает? Сама все делай, мне некогда.
        - Если ты тянешь специально… Я не вернусь к тебе!
        - А я не зову назад, ты разве не заметила? Зовут, когда простили. А я не прощу тебе обман, измену. Не прощу за то, что ты мою жизнь и карьеру зарезала. Ты мне не нужна, более того, ты мне противна.
        Не удалось решить вопрос с разводом, а еще раз встречаться с Константином не было охоты - как же тут не расстроиться? Но и это отошло на второй план, потому что начались страхи. И ее напрягала тишина вокруг - ни прохожих, ни автомобилей. Да и темнота кругом действует на психику угнетающе, ибо там, где не видит око, прячутся причудливые вымыслы, леденящие душу. Ее каблучки застучали мелкой дробью по тротуару, Ия иногда срывалась на бег, но быстро уставала.
        Вообще-то она не трусиха, но что-то ее беспокоило, наверное, необъяснимая смерть Виктоши, мысли о которой преследовали ее постоянно. Одно совершенно точно: ей страшно. А почему не должно быть страшно ночью на улице, случайно опустевшей в этот миг и час? А если вовсе не случайно, если по велению высших сил, которые никто не признает (вслух), но они властвуют над каждым человеком со времен каменного века?
        Проехала машина, как фантом, только подчеркнув избранность момента и, разумеется, не развеяв пустые, безосновательные страхи. Ие мерещилось, будто несется она по тоннелю, а по бокам, прячась во тьме, за ней следят много пар глаз, сотни, тысячи…
        Константин стоял напротив Крайнего, смотрел ему прямо в глаза и отчего-то насмешливо (видимо, бравировал) закончил:
        - Я следил за ней. Довел до самого дома, чтоб, не дай бог, с ней ничего не случилось, ведь первого меня затаскали бы. Нет, как вам это? Моя бывшая спасибо не сказала, когда я ее выручил, нет, она наехала на меня. Ну не су… простите! Она мне изменила, еще и наезжает! Жалко, не видел, кого выручаю, иначе бы не вмешался.
        - Откуда вы знаете про Викторию?
        - Ну, вы даете! Представьте, я даже знаю, где она жила. Недавно приехал к ней домой, ждал с час, она не появилась. На следующий день на работу поехал, она мне подбирала тарифы, ну, много чего советовала, да и вообще… мы с ней остались в хороших отношениях. Я даже хотел жениться на ней, назло бывшей. А мне девчонки: убили Викторию.
        - У вас есть автомобиль?
        - Есть. Наша «десятка», хотите взглянуть?
        - Нет.
        - Так что, уважаемый господин следователь, если б я хотел убить бывшую, убил бы в тот вечер - очень подходящее оказалось место и время. Сознаюсь, искушение было велико.
        Юрий Петрович прошелся к окну, из которого открывался замечательный вид на сад - его мечту, до сих пор не осуществленную. Только распрощается с работой и начинает присматривать домик с участком на окраине, а тут назад зовут. Так и не добирается до своей мечты.
        - Это ваш дом? - спросил он Константина.
        - Теперь мой. Тетка была бездетной, умерла год назад от онкологии, дом оставила мне.
        - А что же вы с Ией квартиру снимали?
        - Здесь удобств нет, - процедил Константин, всяческое упоминание о жене его раздражало, будто она была еще жива. - Ей хотелось поближе к работе, чтоб магазины были рядом. А чем здесь плохо? Я бы отвозил ее и привозил, но теперь понимаю, что ее не устраивало: после работы она попадала бы сразу под мой контроль.
        - Вам ее не жаль?
        Константин задумался, покусывая нижнюю губу, видимо, оценивал, какая из эмоций берет верх.
        - Когда как, - нашел он золотую середину. - Иногда до слез обидно, что она ушла. Если б со мной была, сейчас мы не говорили бы о ней в прошедшем времени. Но она выбрала Рудика, вам, должно быть, известно, какой он мерзавец. Ее выбор меня до сих пор бесит.
        Больше у Юрия Петровича не имелось вопросов, не исключено, что в будущем они появятся, а пока надо бы еще с одним воздыхателем потолковать. Крайний попрощался, попав в сад, несколько минут постоял, восхищаясь свежим воздухом и особой атмосферой, которая бывает лишь в заповедных местах, к коим он причислял сельскую местность.
        Крайний открыл дверцу машины, да так и замер, глядя вдаль. Как же тут не замереть, когда идет… цаца на каблуках! Оп-ля, она заметила его. Замедлила шаг, потом вовсе остановилась, не дойдя метров пять. Не спуская с нее глаз, Крайний шагнул навстречу и с услужливой улыбкой открыл заднюю дверцу, приглашая девушку в салон автомобиля.
        Попалась Санька, конечно, классически - не отвертишься, мол, шла мимо или случайно забрела в этот район. Сюда не забредают, а приезжают на общественном или личном транспорте. Вздохнув и не скрывая досады, она залезла в машину, Крайний захлопнул дверцу, сел за руль и, натягивая ремень, ехидно поздоровался:
        - Здравствуй, внученька. Рад-рад, что встретил тебя, дорога будет нескучной. А тебе как повезло - отсюда до ИВС далеко.
        - Что такое ИВС? - насторожилась Санька.
        - Изолятор временного содержания. Я тебя туда определю. На сутки. А потом еще на двое.
        - За что? - вытаращилась «внучка».
        - За помехи следствию, - разворачивая машину, рявкнул Крайний. - Я тебя предупреждал, чтоб не лезла? Предупреждал, что это может быть опасно для жизни? Или ты меня за своего дедушку держишь, которого слушаться необязательно?
        - Но я…
        - Молчать! Теперь узнаешь, кто я! Посидишь, авось не понравится там, в следующий раз крепко подумаешь, прежде чем лезть в игры с убийцами.
        - Не имеете права, - робко сказала она.
        - Я? Ха-ха-ха-ха… - расхохотался Крайний. - Если б ты, детка, знала, сколько раз я нарушал чужие права. А ну говори, чего притащилась к Трипольскому? Хотела разведать, не он ли убил? Так он даже мне не сказал.
        Дед был достаточно зол, чтоб любое ее слово добавило ему злости, но Санька набралась смелости и нагло выдвинула ультиматум:
        - Если засадите меня в свой ИВС, не расскажу, кто и где украл полотенце Глеба, а потом отдал убийце.
        Юрий Петрович свирепо глянул в зеркало над лобовым стеклом, но Санька смотрела в окно и не заметила молний из его глаз. Вот так девочка попалась! Когда говорят
«упрямый», возникает образ агрессивного человека, подобного ослу или быку. Санька не агрессивна, но ослиного упрямства у нее хватило бы на десятерых.
        Для начала Крайний решил выдержать паузу, мол, я зол, страшно зол. Приехав в район, где располагалась прокуратура, он остановился у кафе, велел Саньке выходить, потом привел ее в зал и приказал сесть за столик. Она сняла свою дурацкую куртку и повесила на спинку стула, потом села, Крайний мимоходом оценил ее фигуру и поставил «пять». «Пять», «пять» - не меньше.
        - М-да… - выразил он оценку, которая Саньке показалась отрицательной. - Ну-с, что будешь пить?
        - Хотите напоить меня и выведать, кто вор? - разгадала она его намерения.
        - Предлагаю кофе или чай, так как сам не пью. Давно. И тебе пить не советую, женщины быстрее спиваются. А про вора ты мне сама расскажешь. Ну, так что пьем?
        - Чай.
        Разве он не правильно вычислил? Слабость человеческая во все века работала на руку негодяям, а для самого человека часто становилась роковой. Слабость - это болезнь, будь то алкоголик, наркоман или трус. Да хоть завистник или неудачник. Одновременно это и порок, а кто сказал, что пороки не следует лечить? Примерно так рассуждал Рыбалкин по дороге к дому Зубровки. Михайлов на сто процентов был согласен с ним, как и Санька.
        Дом - «хрущоба» в пять этажей, Зубровка жила на последнем. У подъезда на скамеечке сидели две старушки, с повышенным интересом проводили троицу глазами и с недоумением переглянулись, мол, к кому это приехали, никогда их здесь не видели.
        На звонки Зубровка не вышла, значит, ее не было дома, в сердцах Рыбалкин стукнул по двери кулаком, его пыл остудил Михайлов:
        - Полегче. Не дверь, а труха, ты ее снесешь, а потом нам Зубровка счет выставит, будто дверь у нее была из мореного дуба, добытого на Мадагаскаре. И где же она шляется?
        - Давайте спустимся и старух спросим, может, знают, куда наша прогульщица отправилась? - предложил Рыбалкин.
        О, старушкам поговорить - милое дело, они ж от скуки не знали, куда себя деть, да только не обрадовали троицу.
        - А вы не знаете? - затрещала толстушка. - Она ж сгорела.
        - Пожар был? - ужаснулась Санька.
        - От водки сгорела, - сказала вторая, тощенькая. - Ну, водка паленая была, с метилом…
        - На метиловом спирте замешана, - поправила толстуха. - Пила она с Кипарисом…
        - Странная кличка для алкаша, - заметил Рыбалкин.
        - А это фамилия его: Кипарис. Так вот он - ничего, в больнице лежит, а Лидка махнула пару стаканов и дуба дала. Кипарис вызвал «Скорую», те приехали, а она уже синяя вся. Ну и его без сознания нашли, обоих увезли.
        Рванули в больницу, по фамилии нашли отделение, где лежал Кипарис, но к нему не пустили, это была реанимация. Санька ужасно расстроилась, ведь Зубровка видела убийцу, в этом она была уверена, но тетки нет, может, ее собутыльник знает.
        - Лучше всех тайну хранит мертвый, - высказался Рыбалкин.
        Ну, не могла Санька бездействовать, не могла. Всеми правдами и неправдами она избавилась от сопровождения, ей надо было попасть к мужу Ии, а Михайлов не пришел бы в восторг от ее идеи, наверняка запретил бы ехать.
        - Кто такой Михайлов? - спросил Крайний.
        - Мой работодатель, - понуро ответила Санька. - Он помогает мне, то есть Глебу… Глеб работал в его парке таксистом. Тратит кучу денег, время… он хороший человек.
        Угу, помогает. Глебу. Как же! Ни разу не видев Михайлова, Крайний голову готов был отдать на отсечение, что «хорошего человека» вовсе не судьба водителя волнует, а девушка - непохожая на современных пустышек. Да один ее взгляд околдовать может до потери памяти, а уж эти плечи, ножки и все остальное…
        - Не обо мне ли речь идет, господа?
        Оба подняли голову - а вот и он, собственной персоной. Санька, немало смутившись, но и удивившись не меньше, произнесла с запинкой:
        - Михал Михалыч Михайлов.
        - Разрешите? - отодвинул тот стул.
        Не дождавшись разрешения, он сел, после чего уставился на Крайнего, мол, ты кто такой? Михайлов был уже немолод, седина пусть не в бороде, которой нет, а надо лбом серебрилась, да и бес в ребро явно угодил. Юрий Петрович мирно протянул руку, представившись с добродушной улыбкой, чтоб успокоить его:
        - Крайний Юрий Петрович, следователь.
        - Фух, - с облегчением выдохнул Михайлов. - А я смотрю, куда это Сашку старик увозит, думаю, кто такой?..
        - Вы что, следили за мной? - обалдела она.
        - А как же, - ухмыльнулся Михайлов. - Я тебя немножко изучил и, когда ты старалась от нас избавиться, подумал: что-то тут не то. Как бы ты на моем месте поступила?
        - Я скажу, - подал голос Крайний. - Она села бы вам на хвост. Ну, что ж, забирайте свою Сашку. А я завтра непременно навещу Кипариса, меня-то к нему пустят. Потом позвоню вам и сообщу результат. Но, Михал Михалыч, у меня огромная к вам просьба: посторожите Сашу, а то и ее… как Зубровку. Обидно будет потерять такую красоту.
        И подмигнул Михайлову, дескать, я тебя понимаю.

8
        А она не чувствовала себя виноватой. В конце концов, рисковать собой - личное дело каждого, никто не вправе ее останавливать. Кроме следователя! Тут Санька вынуждена была признать, что могла ему помешать, но как же хочется вытащить Глеба! И пускай он нянчится с сестрой, потакает ее капризам, что Глеб и делал постоянно с неизменным успехом, Саньке роль няньки не подходит, мало того, надоела.
        Но ее беспокоило то, что всю дорогу Михайлов молчал, из-за его молчания в душе Саньки росла абсолютно неоправданная вина. Впрочем, она же ослушалась, тем самым провинилась, а его молчание - наказание. И не знаешь, что делать в этом случае, может, извиниться?
        Он подогнал машину к подъезду, попрощались сухо, она ушла, а недосказанность осталась. За девушкой захлопнулась дверь, после чего Михайлов упал на спинку сиденья и прикрыл веки. Устал за сегодняшний день. И дело не в том, что он занимается делами Глеба, просто перемены всегда тяжелы, они происходят сейчас и в нем, и вокруг него. Наверное, это и есть переоценка ценностей, взгляд вперед. Ну, сзади понятно, а впереди что? Только подумал о будущем, как она позвонила, невольно вызвав усмешку.
        - Да, Саша?
        - Михал Михалыч, - заговорила она срывающимся голосом, явно волнуясь, - простите, что беспокою вас, вы далеко?
        - Еще не уехал, - ответил он. - Что случилось?
        - Я зашла домой, а здесь… здесь кто-то был.
        - Как это? Хочешь сказать, что квартиру открывали?
        - Да-да, похоже… открывали. В прихожей стоит статуэтка… ее раньше не было ни здесь, ни в другом месте. Кто-то принес ее, сегодня принес.
        - Ты точно помнишь, что ее не было?
        - Ну, конечно! Сегодня утром я…
        - Ничего не трогай, сейчас поднимусь.
        Михайлов поставил машину на сигнализацию и взлетел на этаж с легкостью юноши. Санька стояла у входной двери, завидев его, зачастила:
        - Сегодня я протерла пыль, статуэтки не было, я же не сумасшедшая. А сейчас… Я сразу выбежала и захлопнула дверь. Это же что-то означает, да?
        Конечно, ей страшно. Еще бы! Михайлов взял ключи из ее руки, но, когда хотел вставить один в замок, она вдруг запротестовала:
        - Не надо! Не открывайте. Давайте вызовем мили… полицию! Пусть они сначала осмотрят квартиру…
        - Осмотрят. Потом. Отойди, Саша. Того, кто принес статуэтку, давно в квартире нет.
        Он открыл замок, вошел. Свет был включен, посему статуэтку фигуристки высотой сантиметров пятнадцать он увидел сразу. Она стояла на зеркальной полке, изогнувшись назад, на одной ноге и держа руками вторую, поднятую высоко над головой.
        - Эта? - указал Михайлов подбородком.
        - Угу, - ответила Санька.
        - Кич советской эпохи, стоила копейки.
        - На этом месте лежала банковская карточка Глеба, я ее положила в сумочку, потом вытерла пыль и ушла. У вас есть пистолет? Тот самый? Давайте осмотрим квартиру, а то я боюсь…
        Он снял пистолет с предохранителя, затем, держа его перед собой, обошел квартиру, заглянув во все углы и шкафы. Это на всякий случай, конечно же, никого там не было, но Михайлов не успокоился:
        - Возьми все, что тебе может понадобиться, поедешь со мной.
        - Куда? - обрадовалась Санька, заметавшись по комнатам в поисках того, что может пригодиться. Не хотелось ей оставаться в квартире одной, ох, не хотелось.
        - Поживешь в моем загородном доме.
        - А это удобно? - притормозила она.
        - Очень. Там все есть для удобства, даже бассейн.
        - Но я не это имела в виду…
        - Собирайся. Если так легко кто-то проник в квартиру днем, то он и ночью способен зайти сюда, когда ты спать будешь. Фигуристку он оставил неспроста, это какой-то намек, знак, которого я не понимаю. Пока из СИЗО не вышел Глеб, тебе нужно держаться подальше от этой квартиры.
        - А ваша жена? - обеспокоилась Санька. - Она как воспримет мое появление?
        - Никак. Ее там не будет. Поторопись.
        Сборы были недолгими, Санька бросила в сумку халат, белье и сменную одежду, полагая, что в скором времени сюда вернется, во всяком случае, в это хотелось верить. В очередной раз Михайлов попробовал затащить Саньку в ресторан поужинать, она наотрез отказалась, не помог и аргумент, что ее платье сшито как раз для ресторанов и тусовок.
        - Иронизируете? - надулась она. - Ваши тусовщицы вмиг раскусят, что мое платье - простая тряпка. Не хочу выглядеть белой вороной, не люблю, когда на меня пялятся…
        - Мои тусовщицы, как ты выразилась, мечтали б в тряпках выглядеть как ты. Что предлагаешь - голодными лечь спать?
        - Почему? Давайте купим продукты, и ужин я вам обеспечу через полчаса, как только приедем.
        Подчинился он нехотя, распределил обязанности: она выбирает, из чего будет готовить, он оплачивает. Санька ответственно подошла к выбору, изучала упаковки, срок годности.
        - Ты всегда так скрупулезно?.. - он повел рукой, мол, копаешься.
        - Конечно. А вы хватаете, что под руку попалось? Никогда бы не подумала, вы не похожи на человека, которому все равно, что есть.
        - Не все равно. Кстати, что ты пьешь? Вино или?..
        - Ой, я вообще не пью. Пьянею даже от кваса, потом с трудом вспоминаю, что было, - зачем мне это?
        Санька неосторожно выдала свое слабое место, Михайлов намотал на ус и закинул в тележку несколько бутылок, он не помнил, что там в доме в баре есть. Приехав в загородный особняк, Санька не сдержала восторга, даже не переступив порог, а очутившись на дорожке перед зданием:
        - Ух, ты! Как красиво…
        И правда, красота. Домик - как дворец в миниатюре с асимметрично расположенными окнами и балкончиками, окруженный кленами, елками и соснами. По стенам ограждения во дворе вился дикий виноград, он начал краснеть, желтели клены, газонная трава осталась зеленой. Краски осени делали двор нарядным и уютным, он был, как и дом, компактным.
        - Заходи, - Михайлов открыл перед ней дверь.
        С раннего утра, чтоб обязательно застать молодого человека дома, Крайний позвонил в квартиру. Что на Бориса, что на Константина можно ставить одно клеймо: качественный продукт. Однако в этой квартире царил беспорядок, на столике у дивана стояла почти пустая литровая бутылка виски и стакан. И лицо у парня было несколько одутловатое - слаб-с, раз прикладывается к бутылке.
        Борис действительно не ждал гостей, тем более следователя, он засуетился, убирая разбросанные вещи и пряча их во встроенный шкаф.
        - Квартиру снимаете или ваша? - полюбопытствовал Крайний.
        - Снимаю, - ответил тот. - Я достаточно зарабатываю и могу позволить себе жить отдельно от родителей. Говорите прямо, зачем пришли, да еще в такую рань?
        Неважно парень себя чувствует, отметил про себя Крайний, значит, и контроль эмоций у него ослаблен. Поскольку хозяин не предложил сесть, Юрий Петрович решил не задерживаться и забросать его не связанными между собой вопросами, чтоб невозможно было угадать, какой ответ выгоднее дать. Это своего рода тестирование, профессиональная фишка, помогающая получить правдивые сведения.
        - Я попал в разгар драки, - начал Крайний, - кто был инициатором?
        - Андрей, - быстро ответил Борис, Крайний не торопил, давал время на обдумывание ответов, и, подумав, он сказал: - Я его спровоцировал. И что?
        - Не любите Андрея.
        - Не люблю, - не отрицал мрачный Борис.
        - А кому доверял Рудольф?
        - Никому. Он мог посоветоваться, а потом выбрать вариант, который сам нашел.
        - Мне кажется, Ие он доверял. Она была его любовницей?
        Болезненная тема. Мускулы на лице Бориса задергались, и без того светлые глаза выбелила… ненависть. Неужели этот мальчик был так страстно влюблен в Ию, что и после ее смерти чувствует себя обделенным?
        - Да, - наконец ответил Борис. - Но разве она у него была одна? Я помню штук десять любовниц, с которыми он расставался, едва те надоедали ему. Ия думала, что единственная, кого он любит, в этом она дура оказалась - горбатого только могила исправит.
        - Значит, он исправился, - сделал вывод Крайний. - Насколько я знаю, другим любовницам Рудольф не покупал квартиры. Это немаленькие деньги, он их доверил Ие, следовательно, рассчитывал на длительные отношения с ней.
        - Ну, о чем вы говорите! - завелся Борис, заметавшись по комнате. Нервный, очень нервный. - Какие длительные!.. Рудольф был полигамен, не приписывайте ему того, на что он не способен. Он мошенник по природе. Значит, ему выгодно было купить квартиру на имя Ии.
        - Ну и в чем же причина драки? Какая отправная точка?
        - Рудольф уволил Андрея, вышвырнул, как собачонку. А тот, узнав, что шефа убили, прискакал в офис, надеясь, что коллектив оставит его на прежнем месте… - Борис застыл, устремив взгляд в пол, затем неожиданно махнул рукой и, вздохнув, признался: - Причины, причины… Это был срыв и с моей стороны, и с его. Вот они, причины.
        Настал момент, когда было уместно нанести удар, а потом смотреть, что из этого выйдет. Крайний, чтоб лучше видеть лицо Бориса, подошел к нему ближе и многозначительно и спокойно произнес:
        - Но ведь уволили его ни за что. Андрей не звонил Варгузову и не предупреждал, что Рудольф заключил сделку с другим покупателем. Это сделали вы.
        Бориса залила краска - в жар бросило беднягу, а через несколько секунд краснота отхлынула, ее сменила восковая бледность. Вероятно, он понял, куда клонит следователь, поэтому промямлил сухими губами:
        - Это не я…
        - Вы, вы, - заверил Крайний и двинулся к полкам на стене. Борис ему стал неинтересен, а глиняные фигурки, наверняка привезенные из разных стран, манили своей экзотикой. - Вы звонили Варгузову, но уволил Рудольф не вас.
        - Не я убил…
        - Не вы? - кинул в него пустой взгляд Крайний. - А что за конфликт произошел у вас с Ией? Вы везли ее, остановились, она выскочила из машины, вы не давали ей уйти… Что произошло? И как она очутилась в вашей машине? А если б Рудольф узнал? Не страшно было?
        Страшно было смотреть на Бориса, его будто застукали на месте преступления. А Юрий Петрович проверял не столько его, сколько Константина - был ли тот правдив, рассказав этот эпизод.
        Ия пошла в кафе с Борисом неохотно, но такую плату потребовал он за ее спасение от Варгузова, а у него появился шанс. Вскоре Борис потух.
        Ей явно совсем неинтересен мальчишка, который находится в начале тернистого пути становления мужчиной, но не факт, что он им станет. Похоже, она думала: ему двадцать восемь, но кому мешает оставаться мальчиком и в сорок, и в пятьдесят лет? Борис избалован вниманием противоположного пола, пожалуй, о последствиях этого факта не стоит говорить. К тому же убежден, что он неотразим, а раз так, то дамы должны потакать его капризам - ужасно скучно и глупо. Все это он читал в ее глазах, к сожалению, так думали многие женщины.
        Собственно, Ия могла отказаться пойти с ним, но не отказалась, значит, интерес к нему у нее все же есть. Он обманывал себя, оттого и поведенческую линию выбрал неправильную. Борис был излишне внимателен, излишне оживленно повествовал о всяческой ерунде, слишком напряжен. И догадывался, что старания понравиться ей не достигают цели. Неужели она не видит, что очень нравится ему, что он, вне сомнений, будет ее добиваться. Ия видела. Она делала вид, что слушает Бориса, вращая ложкой в чашке с кофе и рассуждая про себя на отвлеченные темы. Лучше б она отказалась от похода в кафе!
        Взглянув на него, Ия усмехнулась. Мол, мальчишка не поймет никогда, какого черта ей надо, значит, спишет ее преданность Рудольфу на алчность, сделает вывод, что она спит с шефом из-за его денег.
        - Мне, пожалуй, пора, - сказала Ия, поднимаясь.
        Борис подскочил и, несмотря на разочарование, не стал уговаривать ее посидеть еще немного, предложил подвезти домой. Ия колебалась несколько секунд, словно спрашивала себя, воспользоваться услугой Бори или отправиться домой на такси. В конце концов она села в машину и пристегнулась. Вначале было все нормально: треп Бориса вперемежку с комплиментами, ее молчание. Потом Ия заметила, что машина не туда повернула:
        - Э, Боря, нам в обратную сторону.
        - Знаю, - невозмутимо сказал он. - Я решил… у тебя настроение ни к черту, давай заедем ко мне…
        - Куда?! - Ия обалдела. Она пришла в ярость, словно он предложил ей заняться сексом в машине. - К тебе?! А меня не стоит спросить, хочу ли я к тебе? Сейчас же остановись…
        Он попытался перевести ее ярость в шутку:
        - Ия, ты зря паникуешь, я же не браток, не завезу тебя в лесную чащу и не оставлю на съедение волкам.
        Однако она не воспринимала шутки и воинственно потребовала:
        - Ты глухой? Останови машину!
        Неужели она способна полезть в драку? В его планы даже ссора с ней не входила, посему Борис на всем ходу развернул автомобиль. Но раздражения скрыть не смог, его самолюбие снова больно ранили, уже который раз за этот вечер:
        - Хорошо, хорошо, я везу тебя домой! Но сначала ответь: тебе нравится быть второй? Неужели устраивает любовь в свободное от жены и детей время? Ты как будто не дура, а попалась на удочку, на которую ловятся только глупые телки…
        - Тебя это не касается…
        - Касается! - огрызнулся всегда вежливый Борис, но сегодня его будто подменили: все пошло не так, как он хотел. - Неужели тебе до сих пор не ясно, что жену и детей он не бросит? Обещать - пообещает, но не бросит. И наверняка обещал, я прав? (Что тут ответить? Ия лишь отвернулась к окну, стиснув зубы и поджав губы.) Меня это касается, потому что я могу предложить тебе больше, чем секс строго по графику и в глубочайшей тайне…
        Упоминание о сексе дополнительно взвинтило Ию. Она отстегнула ремень безопасности и открыла дверцу, тем самым давая понять, что выпрыгнет на ходу, в результате Борис вынужденно съехал к краю дороги и затормозил. Но! Есть правило: уходя уходи. Не стоит устраивать ликбез на тему «Как вести себя с женщиной, к которой ты неравнодушен», иначе невежа поймет твои намерения превратно. Ия повернулась к Борису, чтобы дать волю праведному гневу, как вдруг грудь ее сдавило, будто ремнем… Это Борис стиснул ее в пламенных объятиях и поймал ртом ее губы. Он целовал ее насильно, целовал, полагая, что она оценит его отношение, искренность, которой наверняка нет у Рудольфа.
        Когда Борис оторвался от ее губ, Ия врезала ему пощечину и вылетела из машины, он - за ней, схватил…
        - Потом откуда-то взялся…
        - Дальше я знаю, - перебил его Крайний.
        - Знаете? - удивился Борис. - От кого? Не Ия же вам рассказала!
        - Не она, - кивнул Юрий Петрович. - Ее муж. Это он вмешался и заставил вас уехать, случайно там оказался. Разве вы с ним никогда не встречались?
        Борис молчал, видимо воспоминая тот вечер и мужчину, вмешавшегося не вовремя. Не вспомнил:
        - Я его видел пару раз мельком… а там темно было. - И вдруг его напряжение вылилось в совершенно неожиданную реакцию, Боря рассвирепел: - Вы до сих пор не поняли, что я не мог ее убить? Это не я, ищите более заинтересованного в ее смерти. И смерти Рудольфа!
        Юрий Петрович абсолютно спокойно остановил сонный взгляд на парне, заставив его рухнуть в кресло и свесить голову. И добавил:
        - Может быть… Но вы очень хотели, чтоб Варгузов убил Рудольфа, поэтому сообщили ему об отмене сделки. Убивают и за меньшие деньги, а Варгузов очутился в отчаянном положении, катастрофическом, к тому же он человек эмоциональный. Вы хотели Ию, не могу сказать, что любили, уместней употребить глагол «хотеть». Дьявольская страсть - опасная штука, достает со дна души самые низменные попутные желания, например освободиться от соперника. Или отомстить Андрею, который бесил вас своими подковырками. Значит, не вы? Ну, что ж, до свидания.
        У Бориса не было сил проводить следователя, его рука инстинктивно потянулась за бутылкой виски.
        Не открывая глаз, Санька попробовала потянуться, но ей что-то мешало высвободить руки… кто-то мешал… и этот «кто-то» лежал рядом! Осторожно приоткрыв веки, она прямо перед носом увидела мужскую волосатую грудь, скосив глаза, увидела руки, обнимающие ее (они-то и мешали ей вытянуться во весь рост), а дальше - одеяло. В панике Санька приподняла его и получила подтверждение: случилось то, что не должно было случиться! Ведь два голых человека не могли просто так лежать рядом всю ночь. А вскоре и память вернулась.
        Мартини! Вино виновато. Ах, нет, Михайлов! Он уговаривал ее попробовать глоточек, лично разбавил минералкой и дольку лимона бросил в бокал. После первого бокала Санька еще как-то соображала, однако напиток так ей понравился, что она не отказалась и от второго, а потом ее повело. Стоило Михайлову обнять ее, как у нее автоматически выбило пробки из всех извилин в мозгах!
        Дело в том, что она в своем роде феномен, под воздействием алкоголя становится абсолютно раскованной - и это страшно. То, что она считает постыдным, неприемлемым для себя в трезвом состоянии, ее безумно привлекает под градусом, Санька подчиняется исключительно своим желаниям. Именно она должна желать, и никак иначе! В противном случае приставала получает по морде, что тоже входит в этап раскрепощения, но не бить же Михайлова! Правильно кто-то сказал: бойтесь своих желаний.
        Она осторожно высвободилась и отползала на край кровати, одновременно натягивая на себя одеяло и стаскивая его с Михайлова. Он поймал его одной рукой, открыл глаза:
        - Ты уже проснулась? - Вдруг одним рывком вернул ее назад, обнял. - Доброе утро… Ты такая вкусная…
        - Михал Михалыч! - снимая с себя его руки, шипела Санька. - Перестаньте! Как вам не стыдно?
        Вопрос его озадачил, любого озадачил бы, Михайлов приподнялся, с беспокойством глядя на Саньку, и спросил:
        - А что такое? Ты чего?
        - Вы… вы со мной… Я, конечно, виновата, мне не надо было пить, но вы… Вы ведь женаты!
        - А-а… - протянул Михайлов беспечно и полез целоваться. - Пусть тебя это не волнует.
        - Как это - не волнует! А вдруг я уже?.. Беременная? От женатого мужчины! Фу, как пошло! Я думала, со мной такого никогда… Ну, как вы могли воспользоваться?
        М-да, очень интересное утро, главное - непредсказуемое. И видно, что Санька не кокетничает, не играет, а на самом деле встревожена, только чем? Что у нее за сдвиг? Михайлов растерялся, что неудивительно, поэтому сморозил:
        - Ты разве не пьешь таблетки от… м… чтоб не залететь от случайного секса?
        - Случайного?!! - Ого! Санька вытаращилась, будто ей живого динозавра показали. - Вы с ума сошли? Как это - случайного? Как вчера с вами? У меня случайностей такого рода не бывает! Я же не шлюха!
        - Хорошо, хорошо! - Он сделал попытку обнять девушку, та не давалась, отбрыкивалась, пришлось прикрикнуть: - Сашка! В твоем возрасте… это странно. Реакция твоя странная. Понимаю, ты приехала из глубинки, но не до такой же степени…
        - Как раз в нашей глубинке нравы очень свободные, - огрызнулась она. - А я не хочу так.
        - Между прочим, ты вчера откликнулась… и потом откликалась… с большим желанием. Ну, Сашенька, иди ко мне…
        Следующая попытка ему удалась, видимо, алкоголь все еще действовал на нее, центры
«нельзя» были выключены, отказаться от поцелуев… нет, это невозможно. Но сюрпризы случаются и там, где их быть не должно. Забыться обоим не позволил громкий голос, словно само собой включилось радио на всю мощь:
        - Что здесь происходит?!!
        Оба едва не свалились с кровати. Они думали, что одни! Михайлов сначала сел, увидел, потом упал спиной на подушки со стоном, он подавлял множество эмоций, о его состоянии рассказали руки, сжавшие простыню и стиснутые зубы. Санька зажмурилась, чтоб не видеть законную жену, стоявшую в ногах кровати, и за угол одеяла натягивала его на себя.
        - Кажется, я не вовремя! - прорычала жена. Еще бы ей не рычать! Как она бить не кинулась мужа с девицей!
        - Ты не вовремя, - зло подтвердил Михайлов.
        - Пошла вон из моей постели! - рявкнула жена Саньке. - Ты что, не слышала, тварь?
        Михайлов схватил девушку за руку, не давая уйти, но Санька вырвалась. Она сгорала со стыда, не соображала, что абсолютно голая, однако молниеносно собрала свою одежду.
        - Вон из моего дома! - завизжала жена по праву.
        Санька вылетела из спальни, а Михайлов, сползая с кровати и закутывая нижнюю часть тела одеялом, напомнил жене:
        - Если ты забыла, то это мой дом, как и квартира, в которой ты живешь, и машина, на которой ездишь. Поэтому шла бы ты сама отсюда!
        - Ты в своем уме? Меняешь меня на эту кобылу? С ней же на людях показаться стыдно.
        - Неужели? А я думаю, меня зауважают, когда я покажусь с ней.
        Он сбежал вниз босой, завернутый в одеяло, но Санька успела одеться и пулей вылетела из дома. Михайлов кинулся за ней, но не бегать же по двору в таком виде, когда тебя обозревают соседи, и он крикнул:
        - Саша, не уходи! Она сейчас уберется…
        - Разбирайтесь сами, меня не вмешивайте, - не оборачиваясь, бросила девушка через плечо.
        - Саша!.. Ну, деньги хоть возьми!
        Последняя фраза как кнутом стегнула. Санька замерла, потом повернулась к нему и тихо спросила:
        - Какие деньги?
        - Тебе же нужны деньги на…
        - Вы идиот? Думаете, я с вами из-за… Не за ту меня приняли, но я претензий к вам не имею. Прощайте.
        В сердцах он взмахнул руками… Нет, он успел подхватить одеяло, к счастью. Идя в дом, Михайлов недоумевал:
        - При чем здесь идиот? Что она там подумала?
        - Миша… - встретила его в доме жена. - Я готова простить этот мерзкий эпизод…
        - Стоп, стоп, - проходя мимо, он взметнул вверх руки. Вот теперь пришлось поднимать одеяло с пола, но его это нисколько не смутило. - Я не просил у тебя прощения. И не попрошу. Ничего не удастся исправить, потому что между нами нет главного - не любви, нет, откуда? Уважения нет. Мою городскую квартиру придется освободить, тебе однокомнатную подберут сегодня-завтра, я куплю. На большее не рассчитывай.
        - Ты свихнулся из-за этой кобылы? - выкрикнула она в слезах. - Где ты ее подобрал?
        - Ты сама меня подарила ей, я слышал. Помнишь таксистку?
        - Совсем опустился. Тебя тянет на дебилок?
        Будучи уже на лестнице, Михайлов резко развернулся, так что она попятилась, и процедил со злостью:
        - У моих таксистов по большей части образование высшее, это ты дебилка. Уходи. Желательно, чтоб я тебя больше не видел. Адвокат покажет тебе квартиру, оформит документы. Все!
        Молодая женщина уходила негодуя. Лучшие годы она потеряла с Михайловым, слишком замкнутым человеком, чтобы чувствовать себя счастливой с ним. Не любя его, она довольствовалась деньгами, это была неплохая компенсация моральным затратам, но иногда не выдерживала, да и непрочное положение гражданской жены выводило ее из себя. Ее прорывало на скандалы, а он все больше замыкался и отдалялся, теперь вот вообще прогнал. Он нашел себе девчонку, а она потеряла все. Винить некого, кроме себя. Вот такая старая-старая сказка. Страшная сказка.

9
        - Мы-то его выходим, но ему все равно скоро хана наступит, - сокрушался доктор, сопровождая следователя к палате.
        - Как так? - не понял Крайний.
        - Цирроз, ваш Кипарис близок к финалу. Вот его палата.
        Крайний вошел в квадратную комнату, где лежали восемь человек, не поймешь, кто из какого социального круга, вроде все одинаковы. Но Кипариса Юрий Петрович выделил. Он полностью отвечал фамилии, строен был, как дерево, то есть худющий до скелетообразного состояния, с темно-коричневой кожей, вероятно, много загорал летом. Кипарис отходил от тяжелого отравления метиловым спиртом, улыбался, показывая всем свои три зуба, рановато остался с пустым ртом, по документам всего-то сорок семь лет ему. Крайний сел на стул, который для него поставили между койками, он не собирался торчать здесь долго, посему, представившись, начал:
        - Водку где взяли?
        - Зубровке дали, - с удовольствием вступил в диалог Кипарис, видно, ему здесь очень скучно. - Не, я че тока не пил! А тут не покатило…
        - Кто дал?
        - Да мужик на тачке приезжал… м… цвет сказать? Красный… темный… почти коричневый - вот такой цвет.
        - А марка какая, помнишь?
        - Пф, конечно! Импортная марка.
        - Понятно, - вздохнул Крайний, подумав, что деградация делает алкоголиков трупами гораздо раньше их физической смерти. - И вот так запросто тот мужик на «импортной марке» взял и приехал к Зубровке? Знакомый или кто?
        - Ну… Не! Он это… Она искала записку, при мне искала, в записке телефон был. Рылась-рылась и нашла! А у нас трубы нет! Мы пошли искать. Пацан во дворе дал. Зубровка ему… тому, кто приехал потом… сказала, что ей нужны деньги и пузырь. Он привез два пузыря и сказал, что больше не даст. И уехал. А мы с ней…
        Юрий Петрович не надеялся, но на всякий случай спросил:
        - Номер помнишь?
        - Номер? - нахмурил лоб Кипарис. - Номер - не.
        - Узнаешь дарителя, если тебе показать?
        - Не-а. Я видал его со спины.
        Крайний решил навести его на правильный ответ, а то с этим экземпляром можно до вечера проговорить. Кипарису делать здесь нечего, книжек он не читает, газет тоже, а поговорить алкаши - всегда пожалуйста.
        - Водку Зубровке он дал за услугу? Какую?
        - Ну, да. Она ему притаранила из таксопарка, где убиралась… че ж она ему? - Кипарис почесал темя, пожал плечами. - Папиросы… Окурки! Ага, окурки она в банке отдала, штук пять. Не, скажи, на хрена ему окурки? Хы-хы-хы… Сядь и накури сколько надо… Хы-хы-хы…
        - Еще что? - перебил его Крайний. - Может, полотенце?
        - Во! Полотенце! А он ей за это пятихатку! - И ко всем обратился, потрясая указательным пальцем: - Не, вы видали? Пятихатку - за говно! И два пузыря. Но паленые оказались. Слышь, - сказал он Крайнему, - ты только никому, ладно? Зубровка мне по большому секрету… Как она там?
        - Да ничего, - солгал Юрий Петрович, понимая, что о смерти подруги Кипарису не сообщили. Ну и правильно. - В другой больнице лежит.
        В сущности, Крайний получил подтверждение возникшей версии, но в этой нестройной системе пока ничего не понятно. Кто, зачем устроил бойню? Он чувствовал: ответ где-то близко и прост, как гвоздь, именно поэтому не виден. Чего-то не хватает, чтоб определиться, но чего?
        Размышлять Крайний перестал, когда, подъехав, заметил Саньку, сидевшую на том же месте у прокуратуры. Но какая же она несчастная, потерянная! Неужели еще кого-то убили? Припарковавшись, Юрий Петрович вылез из машины и бегом помчался к девушке, забыв, что в его возрасте надо ходить, а не бегать:
        - Что такое? Случилось что?
        Она подняла лицо, а он по его выражению решил: убили Глеба, сестру, нерожденного ребенка сестры, маму-папу, всех фигурантов и саму Саньку. Но - как странно - она еще дышит, значит, жива.
        - В квартире кто-то побывал… - всхлипнула девушка. - И поставил на полку статуэтку…
        Отпечатков на статуэтке фигуристки не обнаружили ни одного, криминалист ее чуть на мелкие части не распилил, но она оказалась чистенькая. Ни на двери, ни на стенах, ни в других местах отпечатков не было. Крайний ходил по прихожей, бурча вслух, его мало кто слушал, он сам с собой разговаривал:
        - Это знак. Намек. Он что-то означает.
        - Юра, это не ребус, подброшенный убийцей, - заметил криминалист. - Не придавай значения фигуристке.
        - Но она же что-то означает! - воскликнул Крайний.
        - Улику, - хихикнул криминалист. - Вам всем чудится умный, загадочный преступник, подбрасывающий против себя улики, которые мы должны сложить, как пазлы, и разгадать, - это чушь! Нет умных преступников, нет! Статуэтку он подбросил из страха, что мы выйдем на него. Это означает, что ты, Юра, находишься под его присмотром и в то же время ты идешь верным путем. Эта фигуристка - отвлекающий маневр, убийца лишний раз указывает на Нефедова.
        Крайний остановился, задумавшись над словами криминалиста: что значит - указывает на Нефедова? Он убил в гараже двух человек, а статуэтку прихватил с полки? Зачем она ему? Это как-то нелепо, за нее хороших денег не выручишь. Далее: Глеб сидит, убийца об этом знает, но статуэтку поставил после обыска в доме, причем средь бела дня забрался в квартиру. Следовательно, он чего-то испугался.
        Чтоб ответить на вопрос, что его напугало, надо выяснить для начала, кому знакома статуэтка фигуристки, ведь, помимо указки на Глеба, она еще на что-то указывает. Разве нет? Почему выбор убийцы пал на фигуристку, почему не другой предмет подброшен? Все это темы для размышлений, но сейчас важно другое: кажется, убийца не знает, что в квартире живет сестра жены Нефедова, потому и осмелился прийти днем. Крайний вошел в комнату и сказал Саньке:
        - Тебе нельзя здесь оставаться…
        Девушка хотела возразить, но Юрий Петрович махнул ей рукой, велев помолчать, и приложил к уху звонивший мобильник. Это был Артур:
        - Юрий Петрович, я изучил дело, по всем показателям Аля Малкова взлетела на воздух из-за взрыва газа на кухне. Но…
        - Меня как раз интересует «но».
        - В деле написано, что приехала она поздним вечером на машине с высоким молодым мужчиной крепкого телосложения. Соседи показали. Ребята из райотдела, где проживала Малкова, провели небольшое расследование, чтоб исключить убийство. Майор Баталов настоял и завели уголовное дело, с этим взрывом не все чисто, похоже, все же убийство. Теперь огорчу вас.
        - Разве огорчают торжественным тоном? - поддел его Крайний. Он понял, что парень сейчас будет рисоваться и обязательно скажет: «Видите, мы были правы». Интересно, в чем они правы?
        - Марка автомобиля такая же, как у Глеба Нефедова, - сказал Артур. - И цвет такой же - красно-коричневый. И пятерка в номере на конце.
        - А соседи ночью цвет разглядели?
        - Дело в том, что эта машина пару раз приезжала и днем. Оттуда никто не выходил, Аля садилась. И еще примета: шашечки на крыше, то есть это такси.
        - Угу, а Глеб работал таксистом. (После его фразы Санька забыла про свое паршивое настроение, насторожилась и прислушалась.) Позвони в таксопарк и узнай, дежурил ли он…
        - Уже выяснил. Нефедов дежурил в ту ночь. Мало того, я на всякий случай узнал, он дежурил и в ночь, когда была убита Виктория Красина…
        - Что еще говорят соседи?
        - Такси видели за полчаса до взрыва, сосед напротив выходил курить на балкон, он не спал в ту ночь, работал на компьютере. А охранник выходил минут за пять до происшествия и тоже видел такси, после взрыва машины не оказалось. Да, чуть не забыл. Стекла сильно тонированные, а у Нефедова без тонировки. Все.
        Санька следила за каждым движением следователя, он медленно опустил руку с мобильником, подумал, после сунул трубку в карман. Нехорошие предчувствия заставили девушку спросить:
        - Плохие новости, да? (Он кивнул, но не более.) Насчет Глеба, да?.. Пожалуйста, не скрывайте от меня ничего… Ах, так? Тогда я продолжу лезть в ваши дела и… и могу погибнуть.
        Наконец он покосился на нее грозно, как громовержец, одновременно вяло поругал:
        - Да как ты смеешь шантажировать меня, нахалка? Шантаж карается законом, чтоб ты знала…
        - Тогда я без предупреждения и шантажа влезу…
        - Плохо тебя воспитывали родители, плохо. Какого цвета машина у Глеба?
        - Пирано.
        - А нормальный цвет у нее есть?
        - Красно-коричневый.
        - Машину Глеба, между прочим, с шашечками, видели в ночь, когда взорвалась подруга жены Рудольфа. Глеб дежурил тогда…
        Санька не смогла усидеть на месте, ей словно шило в одно место вставили, она подскочила с дивана и давай наматывать круги вокруг дедушки-следователя:
        - Ну и что?! Это только доказывает, что кто-то очень старался подставить Глеба. Разве я вам не рассказывала, как Римма Таировна видела такую же машину возле офиса Хоруженко? Она сказала: с шашечками… А! - Санька вздрогнула, остановившись. - А ведь и я видела!
        - М-да? - сонно буркнул дед. - Когда и где?
        - Возле больницы. - Санька дошла до дивана и плюхнулась на него, но вся была там, на площадке перед входом в больницу. - Мы привезли Жанну на сохранение, я дала Глебу и сестре попрощаться, а сама у входа рассматривала улицу. Там стояла машина точь-в-точь как у Глеба, цвета пирано, но с очень сильно тонированными стеклами. Я еще подумала, что это неудобно для водителя, особенно ночью, правильно запрещают темную тонировку. Но! Этот же автомобиль ехал за нами!
        - Неужто? - не верил он.
        - Да, да, да! - повысила голос девушка. - Ехал! Глеб вел машину, а я в зеркало сбоку увидела… Стоп! - Санька приложила к вискам кончики пальцев. - А почему я решила, что за нами едет та же машина?.. Именно та, что стояла у больницы… Номер! Я же видела номер! Черт, не помню! Не помню… Но вспомню! Мозги вытрясу, но вспомню.
        - Тебе есть где переночевать?
        - Переночевать? - Она вернулась в реальность. - Не знаю… Может, у родителей Глеба на даче?
        - Очень хорошо! Проезжай к ним и поживи там.
        - Юрий Петрович, я буду возвращаться в город. Обещаю. - А чтоб он окончательно не вышел из себя, она решила загладить свою наглость: - В вашей машине мотор кашляет, вы не замечали? Обещаю его отремонтировать, лучше меня мастера вы не найдете, клянусь.
        Вдруг позвонил Михайлов, Санька и не подумала взять трубку. Но глаза ее наполнились слезами, она отвернулась от Крайнего, чтоб он не заметил.
        Все-таки женщины с шармом даже в его возрасте заставляют биться сердце трепетно и с перебоями, именно по причине возраста, а также связанных с ним сердечно-сосудистых проблем. Леля прекрасна, несмотря на свой холодок. Эх, скинуть бы ему лет пятнадцать…
        - Вы меня не слушаете? - ее волшебный голос долетел до сознания Крайнего, когда они поднимались по ступенькам дома Хоруженко. Он поспешно ответил, как пойманный за неприличным занятием мальчишка, пытаясь перевести разговор в другое русло:
        - Нет, что вы! Слушаю, и очень внимательно. Мне интересно состояние вашей подруги, я проникся ее горем и болью. Значит, она…
        - То лежит, то бесится. - К его радости, Леля повторила, он-то действительно прослушал. - Наша подруга Дина отказалась навещать ее. Ну, посудите сами, ни с того ни с сего Олеся бьет посуду, громит все, что попадается под руку. В психушку сдать ее? Это как-то… нехорошо. Может, пройдет?
        - Уверен: пройдет. Временная депрессия. - Он достал статуэтку. - Леля, скажите, вам эта вещица знакома?
        - Да. Точно такую же я видела у Али. Малковой Али, если быть точной. Почему она у вас?
        Ответ сильно озадачил Крайнего: статуэтка была у Али (которая, по странной случайности, погибла, причем явного криминала в ее гибели не нашли, но уголовное дело завели), а очутилась в квартире Глеба. Это же переворот.
        - Точно эта статуэтка принадлежала Малковой?
        - За точность не ручаюсь, но Аля однажды купила два шедевра советского китча, один из них - точь-в-точь такая фигуристка. А вот найти место для них в своем выставочном зале она не смогла, они везде были лишними, Аля поставила их в спальне.
        Да, поворотик… Крайний положил фигуристку назад в кейс, но не вошел в дом, Леля открыла перед ним дверь, и он взял ее за руку:
        - Погодите. А кто такая Аля? Расскажите о ней. Вкратце.
        - Мы все, в общем-то, с одной улицы, росли вместе, учились в одной школе. После школы и института иногда встречались, но не особенно дружили. А с Олесей Аля тесно общалась на протяжении всего времени. Знаете, каждый ищет приятелей по себе, обе небольшого ума, запросы и интересы у обеих схожи, поэтому им друг с другом было не скучно.
        - То есть они были близкими подругами? - уточнил Крайний.
        - Да, да. Пожалуй, самыми близкими. Ну а Аля - дочь состоятельных и влиятельных родителей, ничего не умела и не хотела уметь, пила много, в пьяном угаре становилась отвратительной, поэтому от нее отмежевались все друзья. В общем, у Олеси двойное горе. Вы зайдете?
        - Нет-нет, мне достаточно с вами поговорить… Кстати, Олесе звонит тот человек, который угрожал ей?
        - Ага, наконец-то он заинтересовал вас! - вздернула нос Леля. - При мне звонков не было. Но я же не все время нахожусь с ней, сплю в другой комнате. Во всяком случае, Олеся не уходила из дому, как обещала. И не уйдет, поверьте, она трусовата, как все мы, женщины.
        На прощание Крайний не мог не поцеловать ручку с нежной гладкой кожей, пахнущую божественными ароматами. Он излишне долго задержался губами на руке, потом поднял зачарованные и слегка пьяные глаза на Лелю: она улыбалась ему теплее, чем обычно. Неплохой у них установился контакт, возможно, в будущем получится крепкая дружба.
        Очутившись за рулем, Крайний от лирики отошел. Ехал и проворачивал в памяти все известные события, фигурантов, фразы, улики, наблюдения. Через два часа он слушал исповедь Олега, которого захватил Ваня. Артур тоже присутствовал и, кажется, чувствовал себя героем.
        - Клянусь, у меня с ней ничего не было! - бил себя кулаками в грудь Олег. - Мы познакомились, когда я помог ей выбрать машину, - работаю в автосалоне. Потом не виделись почти год, а тут вдруг на концерте билеты рядом. Виктория подвезла меня домой, я ведь живу в трущобах, туда маршрутки только днем ходят, ну и после этого стали встречаться. Редко! Пару раз я заходил к ней на работу. Честно скажу, держал ее на тот случай, когда никого не будет, ну, для интима… А что? Дама одинокая, ей же тоже хочется… Как раз моя девушка взбрыкнула, а я не люблю за юбками бегать…
        - Да ты, брат, лентяй, - заметил Крайний. - А у тебя какая марка машины?
        - Никакой. У меня даже прав нет, все собираюсь…
        - Как же так, работаешь в автосалоне, а прав и машины не имеешь? - подловил его Артур.
        - Ну и что? По-вашему, те, кто толкает спиртное, обязаны пить все пойло, что впаривают клиентам? Водить умею, но только по кругу на площадке автосалона и со скоростью черепахи. Я даже переспать с ней не успел, клянусь!
        Крайний потер подбородок, потом сдвинул очки на лоб и протер глаза, после чего уставился на Олега и долго изучал простоватое лицо парня. А тот замер с мольбой на глупой физиономии, он жаждал, мечтал услышать и услышал:
        - Дуй домой, с тебя сняты все подозрения.
        Юрий Петрович подписал пропуск, Олег двадцать раз поблагодарил и рванул так, что топот его ног был слышен и на лестнице, которая находилась в конце коридора, а это далеко.
        - Вы уверены? - с сомнением произнес Артур.
        Ваня смотрел тоже недоуменно. Юрий Петрович, заложив руки в карманы брюк, задумался, в который раз проворачивая ситуацию в голове. Происходящее до сегодняшнего дня виделось ему хаосом, который сложно свести в одно целое, но пазлы начали складываться, причем складывались с середины, а серединой следует считать двойное убийство в гараже.
        - Я знаю, кто убил, - сказал он уверенным тоном, который не дает права на сомнения.
        В течение полутора часов он давал урок двум молодым людям, объясняя, в чем смысл его открытия, потом они обдумывали план, как следует брать преступника, пока не позвонила…
        Леля, как рентгеновский аппарат, просвечивала ее насквозь в поисках затемнений. Что-то ей не нравилось в этом комке нервов. Да что там - сам комок.
        - Поезжай домой, хватит сидеть у меня в няньках, - настаивала Олеся. - Я не покончу с собой, не буду больше громить дом, я прихожу в себя. Сегодня же позвоню маме и верну детей.
        Врет. Но чего она хочет на самом деле? Однако Леля не стала противиться изгнанию, собрала вещи, которыми успела здесь обрасти, кинула их в багажник и выехала на улицу. В конце концов, пора собой заняться, а не находиться в эпицентре чужих бед. Олеська не переполнится благодарностью, она же зациклена на доме-муже-детях, завтра и не вспомнит, что Леля опекала ее. Хотя есть выражение: сделал добро - и забудь о нем. Так и надо…
        Вдруг Леля резко затормозила, ее охватило беспокойство. Что-то не так с этой дурой. Она же всегда и во всем была идиоткой. Непонятно, как училась на «отлично», но говорят же, что мир полон парадоксов, Олеся - точно парадокс. Леля заехала за угол дома, спрятала машину и стала наблюдать. Закурила - надо же убить как-то время.
        Не успела выкурить сигарету до конца, как к дому Олеси подъехало такси, Хоруженко вылетела, как ведьма на помеле, и уехала. Леля быстро вернулась в машину, поехала за такси с Олесей, к радости, вскоре настигла их. На светофоре позвонила Крайнему, тот взял трубку сразу же, Леля доложила ему скороговоркой:
        - Алло, Юрий Петрович, Олеся прогнала меня для того, чтобы выйти из дома. Буквально через десять минут она села в такси и, думаю, едет на встречу с шантажистом.
        - А вы? Вы что делаете?
        - За ними еду.
        - Не надо! - прокричал он в трубку. - Леля, спасибо за звонок, но поезжайте… куда вы собирались поехать? Туда и езжайте.
        Здрасьте! Она ему, можно сказать, оказывает услугу, преследуя вдову, которой угрожает смертельная опасность, а он… Странно, Крайнему Леля симпатизировала, он показался ей умным, но, может, следак не понимает выгоды такого сотрудничества?
        - Вам не нужно знать, в какое место приедет Олеся? - спросила Леля и не ожидала такого ответа, сказанного в резкой форме:
        - Не нужно! Не смейте за ней ехать! Прошу вас…
        - Когда меня просят таким тоном, я делаю наоборот, - рассмеялась она и отключила мобильник.
        Он звонил. Звонил через каждые пять минут. Это напоминало отношения любовников, у которых мозгов хватает только на ссоры и последующие примирения, середины не существует.
        Такси остановилось в старом квартале под снос. Жильцов в домах в два и три этажа уже выселили, пятачок был огорожен дощатым забором, в нескольких местах высились штендеры с информацией об аварийном состоянии зданий. В такой дом и вошла Олеся, да как торопилась! Бежала на каблуках, спотыкаясь и едва не падая! Леля тихонько кралась за ней…

10
        Руль своего автомобиля Крайний доверил Артуру. Осторожность у Юрия Петровича была в крови и генах, естественно, он ездил не только по установленным правилам, но и по своим собственным, но сейчас нужна скорость, в этом смысле молодежь более крутая. Артур летел, как пожарная машина на вызов, тем временем Юрий Петрович разговаривал с Санькой по телефону:
        - Завтра можешь забрать своего Глеба.
        - Вы не обманываете? - разволновалась девочка. - Значит, вам ясно, что это не он?
        - Ясно, ясно.
        - Почему не сегодня? Я могу приехать…
        - Потому что мы едем на задержание убийцы.
        - Это бессердечно - держать Глеба…
        - Завтра, я сказал! - гаркнул Крайний и положил трубку в карман.
        Их встретил лейтенант Сергиенко, он сообщил по телефону, куда именно ехать. Когда Крайний ступил на землю, а из микроавтобуса посыпались, как горох, вооруженные люди, он указал на дом:
        - Женщины там. А кто прибыл сюда до них, не знаю, не видел.
        Внезапно грянул выстрел! Грянул с такой силой, что местные вороны, облюбовавшие спокойное местечко в шумном городе, взметнулись с карканьем ввысь, напуганные резким звуком. Крайний и компания, не сговариваясь, бросились внутрь трехэтажного здания, которое не рухнуло по чистой случайности.
        Раздался второй выстрел…
        Разумеется, впереди следователя двигались товарищи в камуфляже, с автоматами, они и подавали сигналы жестами, когда можно идти.
        Наконец добрались. Это было полуразрушенное помещение, в котором даже стены оказались целыми наполовину. В углу кто-то лежал, но Крайний кинулся к женщинам. Олеся, сжимая пистолет, сидела на полу у стены и тряслась то ли от смеха, то ли от плача, неподалеку от нее лежала Леля, свернувшись калачиком. Крайний и Ваня захлопотали возле нее, она не подавала признаков жизни. Артур, осторожно приближаясь к Олесе, уговаривал безумную на вид женщину:
        - Тихо, тихо, тихо… Здесь все свои… Это полиция… Не бойся, дай мне пистолет… Хорошо… молодец…
        В то же время Крайний, уложивший голову Лели себе на колени, переговаривался с Ваней:
        - Разожми ей руки… М, черт, ножевое! Ванька, пощупай пульс…
        - Пульса нет…
        - Ну, как нет?! - взбеленился Крайний, щупая запястья и шею Лели. - Как нет! Должен быть… должен… Есть! Вызывай машину! Реанимационную! Скажи, если не успеют, я их сам… прикончу!
        Он огляделся. В углу лежал мужчина - Юрий Петрович не ошибся, но сейчас это его не радовало. Над мужчиной склонился командир группы захвата, вот он выпрямился и констатировал:
        - Труп.
        Жаль! Труп убийцы без показаний - это проигранная игра.
        Юрий Петрович усталости не ощущал, он двужильный, в сущности, в экстремальной ситуации у любого человека активизируются запасные ресурсы, и он с легкостью переносит дикие перегрузки. У него хватило сил сесть за руль, и он предложил Олесе отвезти ее домой. Она была вялой и молчаливой, Крайний не приставал к ней, но у ее дома ему все же удалось растормошить женщину:
        - Ну, не переживайте так.
        - Что мне будет?
        - Слава богу, вы в норме, - рассмеялся Крайний больше для вида. - Только адекватный человек беспокоится о будущем. Что будет? Суд это рассмотрит. Конечно, государственный обвинитель станет настаивать на превышении самообороны, но на то он и обвинитель. Вы неосмотрительно поступили…
        - Я боялась, - не дала ему договорить Олеся. - Не знала, чем все кончится и что ему надо.
        - Что же он требовал?
        - Я должна была выйти за него замуж.
        О боже! Неужто история в стиле «ля мур»? У Крайнего глаза стали круглыми, он был обескуражен, пожал плечами, недоумевая:
        - Первый раз слышу о таком мотиве.
        - А-а-а, - протянула Олеся, горько усмехнувшись, - вы думаете, это он из-за большой любви ко мне? Нет. Абсолютно нет. Им руководила злоба, он хотел заменить Рудольфа на всех предприятиях - вот его цель. У него не было никаких перспектив, а тут одним махом месть и обогащение. Леля жива?
        - Жива, но в чрезвычайно тяжелом состоянии, ее сразу в операционную доставили. Как это произошло?
        Бедняжка Олеся всхлипнула, но сдержать слезы у нее не получилось, да и слез как таковых уже не хватало:
        - Я даже не поняла. Зачем она поехала за мной? Я же просила ее… Он услышал, как она оступилась, там же все вперемешку… камни, доски, кирпичи, стекла… И метнулся на шум, притащил Лелю… Ей не надо было сопротивляться, за это она получила удар ножом… А я… я вытащила пистолет… и… и выстрелила. От страха… Он попятился, врезался спиной в стену… У него такие страшные глаза были… я второй раз… Потом вы… Не могу, не могу!
        - А пистолет где взяли?
        - В кабинете Рудольфа. Обычно он брал с собой пистолет, на этот раз забыл.
        Она плакала, размазывая слезы по щекам грязными руками. У женщин слезы - неплохая защита от стресса, разумеется, в умеренном количестве. Крайний дал ей носовой платок и сообщил, как ему казалось, радостную новость:
        - Глеба завтра отпустят.
        - А я вам говорила, что не он, - напомнила Олеся.
        - Все было против него, но убийца сделал нам подарок, подкинув статуэтку. Кстати, Олеся, а зачем вы с Глебом встречались? В парке, кажется?
        - Угу. Давила меня вина, хотелось от нее избавиться, ведь Глеб мне не чужой человек. Думала помирить его с Руди…
        - М-да, сейчас в парке хорошо, - мечтательно произнес Крайний. - Осень. И желто-оранжевый беспредел. (Олеся отреагировала на сравнение осени с беспределом коротким смешком.) Люблю посидеть в кафешке под открытым небом… Вы какую забегаловку предпочитаете в парке?
        - Никакую, там везде травят. Пойду я? Спасибо вам, Юрий Петрович.
        От нее он прямиком поехал в больницу, его беспокоила Леля, которая сейчас находилась на грани жизни и смерти. Если б можно было вложить в нее часть своей силы…
        Михайлов звонил регулярно - Санька не брала трубку, но эсэмэски от него читала:
«Ответь!», «Когда тебе надоест дуться, черт возьми?», «Ты можешь меня выслушать?»,
«Почему тебя нет на работе?!!»
        Во дает, капиталист! Потому что она больше не работает у него, сам пусть ремонтирует свой транспорт. На балконе Санька сняла одежду Глеба, понюхала и снова бросила в стиральную машину, проворчав:
        - Ну и въелся запах тюрьмы! Попробую еще раз постирать.
        - Выветрится, - заверил Глеб, с наслаждением допивая кофе.
        - Готов? - она появилась на кухоньке. - Поехали.
        Машину вела она, ведь Глебу нужно время, чтоб в себя прийти, - шутка ли, сидеть в тюрьме за чужое преступление и знать, что не выйдешь оттуда никогда! Она была сосредоточенна и серьезна, Глеб заметил, что в ней появились новые черты, например замкнутость… Нет, не замкнутость, а сдержанность… Но Санька и была сдержанной, может, собранность? Глеб так и не подобрал точное определение, какой же стала сестра жены, и решил не мучиться.
        - Следак сказал, своей свободой я обязан тебе, - с благодарностью произнес Глеб.
        - Глупости, - отозвалась она. - Куда мне до дедушки. Господи, как я счастлива, что теперь ты будешь слушать зудение Жанны: апельсины несладкие, яблоки не кислые и это бесконечное «хочу, хочу, хочу»…
        - Что-то счастья не вижу на твоем лице, - заметил он. - Санька… А я счастлив. И обещаю…
        - Не надо обещать. Все запомнил? Тогда выметайся, приехали.
        Жанна осталась верна себе: увидев Глеба, надулась, его руки, обнимавшие ее, сбрасывала и бухтела:
        - Две недели от тебя ни слуху ни духу, пропал, как будто его никогда и не было! Это как называется? Не трогай меня, я рассержена…
        Глебу удалось ее обнять, теперь они надолго застыли. Санька вышла на воздух, села на скамейку - похолодало здорово, она поежилась и застегнула куртку до шеи. Просигналил мобильник, это прислал очередное сообщение Михайлов. Оказывается, он оплатил еще десять дней пребывания Жанны в больнице. Щедро расплатился за ночь, урод.
        Палата у Лели была отдельная, на этом настоял Крайний, впрочем, ее родственники в состоянии оплатить весь этаж, они наняли сиделку, которую следователь выпроводил. Юрий Петрович пришел ближе к ночи, поставил на тумбочку у изголовья цветы и наклонился к Леле:
        - Ну, как вы?
        - Очень противно. Не выношу запах больницы.
        - Я подежурю ночь, если вы не против? - улыбался он.
        - Не против, если вы принесете мне сигаретку.
        - Не, не, не! Этого я не сделаю никогда.
        - Тогда уходите.
        - И этого не сделаю.
        Крайний придвинул стул, сел на него, поправил халат на плечах и снова улыбнулся. Этой женщине не повредило и тяжелое ранение, бледность ей к лицу, без косметики она трогательна и прелестна. Юрий Петрович залюбовался Лелей, она в ответ фыркнула, явно догадываясь, какие мысли будоражат воображение пожилого следователя, и потребовала:
        - Раз не несете сигарету, развлекайте. Как вы догадались?
        А он только рад, ведь непередаваемо хочется похвастать: мол, я еще орел, умен и хитер, посему он начал с подъемом:
        - В нашей работе нужно обращать внимание на незначительные детали. В показаниях Ии я прочел, что Виктория позвонила ей в двенадцатом часу с просьбой найти и привезти человека, который помог бы устранить поломку ее машины, - она застряла на подъезде к дачам, примерно в двух километрах. Всего-то. Казалось бы, ей мог помочь кто угодно, например житель дачного поселка. Но! Викторию в ту же ночь Ия и Рудольф обнаружили в гараже мертвой, она задохнулась от выхлопных газов. Выяснилось, что ворота гаража подпирало бревно, девушка могла его сдвинуть, если б была в сознании. Следовательно, Виктории помог устранить поломку тот, кто убил ее. Но как же она доверилась ему среди ночи на дороге? Устранена девушка была в короткий временной промежуток: около двенадцати звонок, около двух Ия подняла с постели Рудольфа, в три они приехали в поселок - к этому времени Виктория уже была мертва. Следы насилия отсутствовали, значит…
        - Этого человека она хорошо знала, - догадалась Леля.
        Вот поэтому с ней приятно общаться: она умна и мыслит как Юрий Петрович, из нее получился бы неплохой следователь.
        - Подозрение пало на Олега, - продолжил он. - Но… отсутствие мотива сыграло не главную роль. У него нет личной автомашины! А как же он добрался в дачный поселок и потом уехал среди ночи? Далее: водит он неважно, значит, не мог найти поломку и устранить ее.
        - Ха, как просто! - вставила Леля и поморщилась от боли.
        - Именно! - воскликнул Крайний, ему не сиделось, он принялся гулять по палате. - Но вот какая путаница образовалась: Виктория - подруга Ии, а недавно взорвалась подруга Олеси, потом Рудольф с Ией были убиты - что-то все случаи объединяло. Тут Саша пришла домой, а там статуэтка фигуристки стоит на полке в прихожей. Это была стратегическая ошибка убийцы. Выяснилось, что фигурка принадлежала Але Малковой, значит, ее взорвали? А статуэтку взяли, чтоб подкинуть, если понадобится. А понадобилось, когда я пришел к нему, хотя еще не подозревал именно его. Я понял, что Виктория могла довериться только Константину, у него был мотив, который он умно не скрывал.
        - Ну, жена - понятно, она изменила ему. А подруга при чем?
        - Чуть позже скажу, - не раскололся Крайний. - Далее нужно было добыть улики. Где? Конечно, у него дома. Я послал к нему ребят. Оказалось, машина - точная копия иномарки Глеба, новенькая, стояла в гараже, а во дворе «десятка». Вдруг поступил звонок от нашего оперативника Сергиенко, который сидел на хвосте у Олеси, следом вы звоните…
        - А с Алей у Константина какая связь?
        - Так в этом и есть коварный замысел! Извините… - Крайний поднес к уху сотовый телефон. - Я весь внимание… Ага, понял. - Он снова обратился к больной: - Э, Леля, я тут постою за ширмой? А лампу мы не будем выключать, да? Не бойтесь… глазки закройте.
        - С вами я никого не боюсь, - закрыв глаза, сказала Леля, улыбаясь.
        Юрий Петрович немного поправил абажур, направив свет в стену, тем самым добившись полумрака, и скрылся за ширмой, казалось, его там нет - настолько стало тихо.
        Вошла медсестра в темно-зеленом брючном костюме и осмотрелась, половину ее лица закрывала марлевая повязка. Наверное, она задержалась на пороге от растерянности, ведь она ждала, что будет капельница, но капельницы не было. Двигаясь на цыпочках к кровати, медсестра достала шприц, сняла с иглы чехол…
        Застегнув молнию на дорожной сумке, Санька отнесла ее в прихожую. Собрала последние мелочи в ванной, бросила их кое-как в пакет, его уложила в боковой карман с внешней стороны сумки. Вернулся Глеб, он подготовил машину, закрыл гараж. Взяв поклажу, проворчал:
        - Что за бегство? Хоть бы объяснила. Ну, что ты забыла в своих Тютюшах? Почему поменяла планы? - Он психанул, так как Санька с редким упрямством не желала отвечать ни на один вопрос. - Выходи! Ну, ты и штучка!
        Глеб изредка поглядывал на пассажирку, а Санька прислонилась головой к дверце и демонстрировала ему, как сладко дремлет, - лишь бы ничего не объяснять. Глеб остановился в переулке, прежде чем выйти из машины, предупредил:
        - Я на пять минут, выписку с лицевого счета заберу, накопились платежки… Времени еще полно до отхода поезда. Сиди или спи.
        А она и не думала шевелиться. Плакать хотелось. Сейчас заберется на верхнюю полку и поплачет, потом подумает, как жить. В конце концов, дом есть, если родители запилят, к деду переберется, он только рад будет. В общем, катастрофы никакой нет. Разве что внутри осадок паршивый. Тоже не смертельно, со временем осадок отстоится, лишь бы последствий не было в виде беременности, хотя, по большому счету, и это не страшно. Заработать она всегда заработает, пока люди ездят на колесах, замуж не выйдет - не за кого, так что, если привезет с собой ребенка, не так уж это плохо.
        Уже давно автомобиль мягко катился по дороге, Санька слишком увлеклась рассуждениями, но спохватилась, вяло промямлила:
        - Что мы никак не приедем?
        - Уже приехали.
        Ее как током ударило - голос-то не Глеба! Санька выпрямилась, вытаращив глаза и потеряв дар речи. За рулем сидел Михайлов и въезжал во двор, откуда Санька не так давно сбежала, чуть не умерев от стыда.
        - Вы?! - задохнулась она. - Вы… Глеб предатель!
        - Дашь ты мне хоть слово сказать? - вскипел Михайлов.
        - Вам? Зачем? - затрещала она. - Ничего нового вы не скажете. Мне хватило того ужаса, когда ваша жена нас застала… Б?льшую пошлость трудно представить. Вы же специально меня привезли, зная, что она придет утром и увидит нас… Вам хотелось ей досадить…
        - О-о-о… - раздался стон Михайлова. - Ну, ты и…
        - Договаривайте, договаривайте. Дура, да? Конечно, дура. Купилась на ваше внимание, а вам нужно было самоутвердиться перед женой… Еще и плату мне предложил! Да как вы смели?! Выпустите меня!
        Санька дергала заблокированную дверцу, но тщетно. Михайлов, как истинный иезуит, ждал, когда у нее кончится заряд. Закончился. Она запыхтела, скрестив руки на груди и набычившись, в результате он получил возможность оправдаться:
        - Когда она оставила меня в твоей машине, это была последняя капля, хотя и ей есть в чем меня упрекнуть. Я разрешил пожить ей в городской квартире, пока не куплю для нее отдельную. Завтра она переезжает, нам даже развод не нужен, брак был гражданским. Ну, не сложилось. И кто виноват - трудно сказать. Она переоценила себя, думала, без любви обойдется, а мне-то видно… Незаметно оба дошли до скрытой, латентной ненависти, ты была лишь поводом покончить со всем этим. Но когда финал близок, начинаешь понимать, что теряешь, поэтому она приехала сюда и застала нас. Изменить уже ничего нельзя. Сашка…
        Михайлов взял ее за плечи и притянул к себе, улыбнулся, потому что она не пыхнула, как всегда, однако предупредила:
        - Я твоей любовницей не буду!
        - Так что же, мне жениться на тебе?
        - Женись! - вскинулась Санька, заглянув ему в глаза и проверяя, насколько серьезно можно с ним говорить. - Я согласна.
        А растерялся-то как! И нашел контрдовод:
        - Мне сорок один год, я старше тебя на…
        - Вот именно, сорок один! Думаешь, найдешь лучше меня? Я хотя бы тебя люблю, разве этого мало? Ну, так как? В противном случае открой дверцу и вызови такси, я поеду на вокзал.
        - Похоже, у меня нет выбора.
        - Нет, - подтвердила Санька твердо.
        Михайлов протяжно вздохнул, но это уже так, для виду. Затем махнул рукой: дескать, согласен на все твои условия, и обнял Саньку. Ну, вот, она теперь улыбалась и светилась, а собиралась плакать на верхней полке.
        Итак, две жертвы, которые имелись, но стояли особняком, - Виктория и Аля. Крайний вычислил, что Викторию прикончил Константин, - опять же, если понятно, почему он убил Ию и Рудольфа, то неизвестно, чем не угодила ему Виктория. И смерть Али до поры до времени была темной стороной…
        Статуэтка - она явилась ключом и связала Константина с Олесей. Кто еще знал, где стояли две статуэтки? Леля, Дина? А мотив у них какой? И потом, улика-то идиотская. Нет, правда, убийца взял из всей квартиры статуэтку! Круто. Тем не менее эти две фигурки видели абсолютно все, кто бывал в доме Али.
        А мотив у Олеси все-таки был. Это же ее муж с любовницей убит, значит, она в любом случае подозреваемая, как и супруг Ии, Костя.
        Второе звено в цепочке - стакан. Да, подобные стаканы есть везде и всюду, но! Кто вдруг ни с того ни с сего пригласил на свидание Глеба? Олеся. В кафе «Сосенки» ему принесли минералку и стакан, недопитую бутылку он забрал с собой, а стакан… Да, она его украла. Бережно украла, сохранив отпечатки пальцев Глеба. Не получилось бы украсть стакан, она нашла бы позже, как заполучить улику. Дело в том, что Глеб был обречен, его заранее определили в убийцы. Олеся определила, потому что он находился с Рудольфом в безусловной конфронтации с давнишних времен.
        - Я правильно рассуждаю? - спросил Крайний на допросе, Олеся проигнорировала его вопрос. - Когда я все это сложил, у меня не было главного - улик против вас. Вы же лихо расправились с Константином. Леля по глупости попалась на вашем пути, вы ее пырнули ножом, а свалили на Константина, который в свою защиту ничего не мог бы сказать. Но вот рост… Константин под таким углом не мог всадить нож в Лелю, это сделал человек маленького роста, то есть вы. А нож где взяли? Не в кустах же нашли, тем более кустов там нету. Гражданка Хоруженко, вы лучше чистосердечно сознавайтесь, поверьте, это выгодно для вас в вашем положении.
        Олеся, маленький очаровательный зверек с повадками крупного и жестокого хищника, процедила сквозь беленькие зубки:
        - С собой носила. Когда этот дебил приволок Лельку, я сначала ее - она же все слышала, потом его из пистолета…
        - А нож подбросили к Константину, - завершил картину Крайний. - Ну а теперь скажите, зачем вам понадобились две попутные жертвы? Да ладно, говорите, вы же попались с поличным, при попытке сделать смертельный укол Леле. Леля уже дала против вас показания. Ну?
        Она надолго впала в состояние транса, так казалось со стороны, и мальчики-оперативники переглядывались, недоумевая, почему Крайний не давит на нее. А Юрий Петрович был уверен, чувствовал, что Олеся преодолевает невидимый ему барьер, тяжелое для нее препятствие. Пусть сама это сделает, ей нужно освободиться, ведь в голову матери двоих детей не просто так пришла идея избавиться от мужа столь необычным способом. И начала она тягуче, будто сонная муха, но постепенно оживилась, а вот жалела ли о содеянном? Трудно сказать.
        - Если б вы знали, как тяжело с ним было…
        - С Рудольфом? - участливо спросил Крайний.
        - С ним. Вот зачем он столько сил затратил, чтоб жениться на мне? Я же не нужна ему была. Если б дождалась Глеба, моя жизнь сложилась бы по-другому, да и его… Глеба тоже. Появились дети, но Руди нас не любил - это было заметно всем. И стыдно. За него, за себя стыдно. И обидно за детей. Я давно знала, что он изменяет мне. Ненавидела его, а он ничего не замечал. Я затаилась и ждала подходящего момента, еще не зная, что предприму… Хотя нет! Надеялась, что все образуется… Долго надеялась…
        Однажды с Олесей встретился Константин и сообщил, что его жена ушла к ее мужу.
«Куда?» - задала она естественный вопрос. Рудольф купил квартиру на имя новой любовницы - это был знак, что наступает конец.
        Итак, почти половина из тридцати шести лет прошла в обмане, унижениях и горьких обидах. Перспектив впереди - ноль, муж оставит ей маленькое содержание, на детей ему плевать. И ради этого Олеся кинула лучшие годы к его ногам, бегающим по шлюхам? А главное - за что ее наказал Руди? А детей за что?
        Не меньше бесился и Константин, он порывался удавить любовников, ведь ради Ии он отказался от спортивной карьеры. Приходилось надолго уезжать на сборы, Ию это не устраивало, но только поначалу, пока ее не приняли в фирму Рудольфа. Костя хватался за любую работу, приспособиться к вялотекущему режиму после большого спорта ему было чрезвычайно тяжело. Он серьезно задумался, куда пойти учиться. А как узнать, к чему у тебя есть способности, если с детства знал одно: спорт, спорт, спорт? Костя будто очутился на непрочном мосту, который висел над пропастью, - страшно сделать шаг: вдруг не туда. И тут Ия преподнесла сюрприз! Она заслуживала кары.
        - И Рудольф, - вынесла приговор Олеся.
        Она поддержала Костю морально и физически - отдалась ему, пообещав, что он везде и во всем заменит ей мужа. В постельном акте она отрекалась от себя, мужа, прежней жизни, от всех, кто когда-то надоумил ее уступить этой лживой гниде. Олеся ненавидела всех за то, что они видели ее крах, что сочувствовали и жалели ее, и никто даже не пытался остановить Рудольфа, никто не открыл ей глаза раньше, а ведь знали. И она узнала, самостоятельно выследила… Без любви отдалась Косте Олеся, воскресив варварские инстинкты, освободившись от морали, совершив тем самым ритуал отказа и от всего, что было дорого ей до этой минуты. Дружба, честность, сочувствие - вон из сердца! Она ощутила в себе дьявольскую силу разрушительницы, и новый образ понравился ей больше прежнего, забитого и убогого.
        У Олеси должно остаться все, абсолютно все, включая свободу, а у Руди - ничего, даже жизни. Вскоре у нее и план появился. Но в любом плане может быть пробоина, ее надо как-то ликвидировать.
        Все знали образ, созданный ею: какая глупая Олеська, как беззаветно она любит своего Руди, думает лишь о занавесках и успехах деток, кроме… Альки. На ее большой груди Олеся пролила немало слез, высказала миллион жалоб и обид. Значит, ее показания разоблачат будущую вдову, у которой должен остаться нимб святости. Можно было бы рассчитывать на порядочность Альки, но она же пила, как прорва, Олеся не могла гарантировать, что в подпитии Аля удержит язык за зубами. Да она (далеко не дура, между прочим, вопреки общественному мнению) первая заподозрила бы Олесю. И кто знает, как повела бы себя, она же непредсказуемая, иногда ее несет - туши свет.
        Так же обстояло дело и с Константином. Виктория слишком часто бывала свидетельницей их раздоров, благодаря ей он не прикончил Ию раньше, подружка закрывала ее своим хрупким телом. А скандальный уход Ии? А переживания Кости? Кто же попадет в число подозреваемых? Он и Олеся. Убрать обеих подруг!
        А когда подумали, утвердились в правильности этого решения. Смерть Али и Виктории внесет полную путаницу в расследование. А если подбросить им убийцу? Глеба, который считался основным врагом Руди? Об этом знали многие. Да это же будет хитрость века. И для начала Олеся (кое-какие деньги ей удалось скопить тайком от мужа) купила Константину машину такую же, как у Глеба - той же марки, того же года, того же цвета.
        Итак, сначала Аля и Виктория, потом, спустя некоторое время - Рудольф с Ией, ну, чтоб не было так явно. Последние должны знать, за что их карают, испытать адовы муки и подохнуть, как собаки.
        К Виктории Константин отправился на машине, она жила в удобном месте, ее бы долго никто не хватился. Прождал ее до одиннадцати ночи и решил пойти навстречу, Виктория обязательно должна была приехать домой, значит, подберет его на дороге. А у нее поломка. Пустяковая и вблизи дачного поселка. Но откуда он мог знать, что она успела позвонить Ие, что та обязательно приедет? Константин собирался появиться на даче на следующий день и убрать бревно, которым подпер ворота, норовившие открыться сами по себе.
        С Алей он закрутил страстный роман. До того страстный, что Олеся даже испугалась, ведь у Альки куча денег. Не у Альки, а у ее отца - уточнил Константин. К тому же, заполучив Алю в жены, ему придется стать рабом всей семейки, а это - уж извините.
        Все продумали, половину плана осуществили, и вдруг сбой! Непредвиденный! Приехал Рудольф и сказал жене, что его тошнит от нее, он уходит навсегда, разводится, потому что любит другую. Он собрал чемоданы…
        В то же время Константин пас Ию, ведь нужно было знать приблизительное расписание, где и когда она бывает с Руди. По покупкам, которые Ия делала в гипермаркете, Костя понял: они собираются провести медовый месяц вдали от города. Он вызвал Олесю, они долго совещались в машине, что делать. Автомобиль стоял в темном углу двора, так они увидели, как Руди укладывает в багажник вещи, значит, точно уезжают. Срочно уезжают. Бегут. Этот факт и приблизил дату смерти: сегодня, сейчас.
        Крайний сделал паузу, выпил воды, поставил стакан на тумбочку. Леля чувствовала себя сносно, правда, ей еще лежать и лежать, от одной мысли об этом взвоешь, и она капризно протянула:
        - Ну, найдите мне одну сигарету. Хоть какую.
        - В грех вгоняете старика, - он полез в карман и выудил оттуда пачку с зажигалкой. - Принес, принес.
        - Какой вы!.. Я вас обожаю. Закройте плотнее дверь и откройте окно. - Он выполнил просьбу, вернулся на стул, а она уже, с наслаждением затянувшись, выдыхала длинную струю и любовалась ею. - Да-а… мелодрама - стопроцентная. Все несчастные, страдающие, прямо рыдать тянет. Только у меня от этой мелодрамы живот болит. Представьте, когда Олеська в меня ножом… что я чувствовала? А я ведь тоже видела автомобиль, когда он въезжал во двор Ии. Значит, Олеська была там… Вот тебе и болонка.
        - Кстати, вы мне помогли, - сказал Крайний и протянул руку к сигарете. - Вы позволите? А то вдвоем курить в палате… А вообще я бросил.
        - Держите, - отдала она ему сигарету. - Чем же я помогла?
        - Во-первых, ваш подробный рассказ о Глебе, Руди, Олесе разложил по полочкам мотивы. Во-вторых, я опять на коне, а это благодаря и вам тоже. В-третьих, вы хороший психолог. Правда! Вам нужно поступить на психологию, выучиться и работать по этой части.
        - Ха-ха, скажете тоже. Я же лентяйка. А вы классный мужик, Юрий Петрович, настоящий. Ну, хватит курить, дайте мне…
        Они болтали, затягиваясь по очереди, не только о завершенном расследовании, обо всем. Откуда-то взялись темы, интересные обоим. А когда Крайний засобирался (прежде долго гнал дым полотенцем в сторону окна, дабы выветрить запах сигареты), Леля шепотом предложила:
        - В следующий раз принесите коньячку маленькую бутылочку, мы с вами ее здесь приговорим. А сигареты я оставляю у себя.
        Она послала ему воздушный поцелуй и, оставшись одна, подумала: «Жалко, этому дядьке сто лет, ай, как жалко. Лучше мужика мне не встретить».