Доктор Красавчик Лена Сокол
        Алиса сообщает жениху, что беременна, но новость его не радует: данное обстоятельство явно не входило в планы молодого, талантливого актёра. Теперь девушка остаётся одна и не представляет, как справиться с возникшими трудностями.
        Но судьба не любит нерешительных и уже приготовила для Алисы новые сложные испытания, а также встречу с горячим доктором, который готов протянуть ей руку помощи в обмен на обещание никогда не претендовать на серьёзные с ним отношения.
        Но так легко ли будет удержаться, если чувствуешь, что уже по уши влюбляешься в обаятельного красавчика?
        Посвящается тому,
        кто научил меня улыбаться
        1
        Алиса
        - Вы беременны. - Говорит пожилой доктор.
        И мой мир кружится.
        - Точно? - Спрашиваю я, ощущая, как дыхание застревает в горле.
        - Подтвердим, когда придут результаты анализов. - Врач берёт паузу и оглядывает меня настороженным взглядом. Видимо, пытается понять, обрадовала меня эта новость, или нет. - Но уже по данным осмотра и состоянию матки можно заключить, что вы на пятой-шестой неделе беременности. - Он вежливо улыбается. - Поздравляю.
        Снимает перчатки и удаляется к раковине, чтобы вымыть руки. Затем садится за стол, поправляет очки и склоняется над бумагами, чтобы ещё раз пересмотреть данные моего опроса.
        - Можете одеваться. - Доносится до меня его голос.
        - А… ага… - Бормочу я, опуская вниз ноги и неловко скатываясь с кресла.
        Натягиваю бельё, чулки, юбку, а затем вдруг застываю, глядя в окно. Вслед за тёплыми осенними лучами, скользнувшими по моему лицу, на моих губах расцветает улыбка.
        «У меня будет малыш».
        «Так неожиданно и так…чудесно!»
        Даже увидев заветные две полоски на тесте, я до конца не понимала, что происходит. Тогда я ощущала лишь страх, панику и растерянность, а теперь… теперь у меня в груди словно распускается дивный цветок - так тепло и радостно в душе, что хочется смеяться и петь.
        А ещё хочется поделиться этой радостью со всем миром. Но для начала - нужно сообщить Никите.
        Обрадуется ли он?
        На секунду я пугаюсь, но тут же отметаю от себя нехорошие мысли. Конечно обрадуется! Мы уже год вместе. Я живу в его квартире, мы проводим всё свободное время вместе, мы понимаем друг друга с полуслова. И если бы не особенности его работы, то давно заявили бы во всеуслышание о нашей любви.
        - Алиса Александровна?
        - Да? - Я поднимаю взгляд на врача.
        Мужчина окидывает меня внимательным взглядом из-под толстых линз очков. Кажется, то, что он видит на моём лице, заставляет его успокоиться. Теперь его губ слегка касается полуулыбка.
        - Присядьте, пожалуйста, выпишу вам направления и рецепты.
        - Конечно. - Киваю я.
        И пока делаю несколько неуверенных шагов до его стола, несмело касаюсь ладонью своего плоского живота. Я ещё ничего не чувствую, но уже люблю этого маленького человечка. Эти чувства ещё такие воздушные, неясные - ведь как можно любить того, кого ты ещё никогда не видел? Но я определённо это ощущаю.
        - А УЗИ, доктор? - Он поворачивается ко мне, и я смущённо поднимаю руку и чешу за ухом. - Наверное, нужно сделать его, чтобы убедиться, что… он в порядке?
        У меня нет опыта в таких делах, а почитать в Интернете я ещё не успела, потому и стараюсь задать сразу все интересующие вопросы.
        - Для первого скрининга ещё рановато. - Понимающе улыбается он. - Раннюю диагностику мы проводим по показаниям. Или вас что-то беспокоит?
        - Нет. - Радостно мотаю головой я.
        У меня крылья за спиной растут - вот единственное, о чём мне приходится беспокоиться сейчас.
        2
        После приёма я выхожу из женской консультации и чуть ли не вприпрыжку иду к стоянке. Сажусь в свой старый Шевроле, (который так ненавидит Никита, называя «дешманским»), открываю окна и завожу мотор.
        Прежде, чем тронуть автомобиль с места, я всё-таки достаю телефон и набираю номер любимого мужчины. «Нет, не буду говорить о таком по телефону. Просто намекну, что, когда он через два дня вернётся со съёмок, его будут ждать романтический ужин и… кое-какой сюрприз».
        У меня живот сводит от волнения и нетерпения, но ожидание привычно выливается в минуты.
        Я набираю снова и снова, но Никита так и не отвечает. Что ж, это вполне нормально: в таком плотном графике съёмок у него часто нет времени, чтобы поесть, куда уж тут до болтовни по телефону.
        - Перезвони, как освободишься. - Наговариваю я на автоответчик. - Люблю!
        А затем, вздохнув, выезжаю со стоянки и вывожу машину на оживлённое шоссе. Набираю номер подруги и вставляю в ухо гарнитуру.
        - Алё, Катюш! - Восклицаю я, едва на том конце слышится её голос. - Ты сейчас упадёшь! У меня та-а-акие новости!
        - Алиса, подожди. - Говорит она.
        Этот унылый тон сбивает с меня всё желание делиться радостью.
        - Ка-а-ать! - Протестую я.
        Нет, никто и ничто не испортит мне этот чудесный день.
        - Алиса, тебе нужно срочно быть в офисе.
        - Да знаю я! Я не опоздала, я это… отпросилась сегодня. - Объясняю я этой ворчунье. - Успеваю же к летучке, ну? Ты чего такая хмурая, не с той ноги встала? Я к тебе со всей душой, а ты!
        - Да помолчи ты, Кукушкина! - Строго бросает подруга, а затем понижает тон до шёпота. - Тебе нужно срочно быть в редакции, поняла? Дело касается твоего Никиты!
        - Что? В смысле?
        - Просто приезжай.
        Я выворачиваю руль и ударяю по газам.
        Когда врываюсь в здание журнала, все сотрудники уже рассаживаются за широким столом в конференц-зале. Сквозь прозрачное стекло я замечаю, что Барракуды ещё нет, поэтому на ходу сдираю с себя плащ, швыряю на кресло, хватаю со стола планшет и, рискуя сломать каблуки, несусь к остальным.
        К тому моменту, когда шеф-редакторша оглашает тишину пустого коридора цокотом своих каблучков, заставив сотрудников замереть от благоговения и страха, я уже сижу на своём месте в конференц-зале и торопливо приглаживаю волосы.
        А когда она входит в помещение, никто уже, кажется, и не дышит, чтобы не вызывать её раздражения. Все мы знаем, что один недовольный взгляд Барракуды способен лишить рассудка, а один её окрик в два счёта доводит до сердечного приступа даже самых тренированных и стойких.
        - Доброе утро, коллеги! - Стуча каблучками новеньких бежевых Jimmy Choo, она добирается до кожаного кресла во главе стола.
        Мужчины затравленно смотрят ей вслед, а женщины взволнованно опускают взгляды. Я часто-часто моргаю, отгоняя от себя видения о том, как её острые шпильки вонзаются в моё горло за не вовремя сданный материал.
        - Опять не в духе, - шепчет Катька, незаметно смахивая капельку пота со лба.
        Мы все напряженны и ждём грома и молний.
        Но нет - сегодня Барракуда на удивление в хорошем настроении. Она начинает летучку не с криков и даже не с брезгливых принюхиваний к поданному ей кофе: шефиня бросает на стол свернутый рулон. Тот ударяется о поверхность стола, резко раскатывается, и мы все видим, что это утренний выпуск газеты.
        - Кукушкина! - Громыхает её голос.
        И я едва не вздрагиваю:
        - Да?
        - Бери газету. Что ты там видишь?
        Я протягиваю руку и под взглядами изумлённых коллег подтягиваю к себе выпуск какого-то издания.
        - Жёлтая газетёнка…
        - Справа внизу. - Указывает она ноготком с идеальным маникюром.
        Я опускаю взгляд ниже и застываю. Что-то в сером, размытом снимке заставляет мои внутренности неприятно съёжиться. Под фото, на котором мужчина нежно обнимает женщину за талию и притягивает к себе, подписано: «Подающий надежды актёр Никита Дубровский на тайном свидании с молодой талантливой певицей Нелли».
        3
        - Ох… - Вырывается из моей груди.
        - Вот именно! - Ударяет ладонью по столу Барракуда. Капельки кофе из её чашки пляшут по полированной поверхности столешницы. - Это же почти поцелуй! А вы знаете, что это значит?
        Все молчат. Никто не смеет ответить «нет».
        - Это значит, что впереди нас ждёт красивая, романтичная история любви! - Она восторженно закатывает глаза.
        А я ощущаю, что меня подташнивает.
        Моё сознание отказывается верить в то, что видят глаза. Это же мой ненаглядный Никитушка с какой-то чужой девушкой. И он так на не смотрит… Может, это кадр из какого-то фильма, в котором он снялся?
        - Конечно, наше издание не того уровня, чтобы печатать подобные снимки и сплетни. - Взмахивает рукой Барракуда, нагнетая атмосферу. - Но у Дубровского и этой Нелли огромная армия поклонников, так?
        - Так, так. - Шепчут присутствующие.
        - А, значит, нам нужно в кратчайшие сроки получить эксклюзивный материал! Кукушкина!
        - А? Что? - Я с трудом отрываюсь от изучения снимка.
        - Ты не в деревне, Кукушкина! Какие «А, что?»?! - Раздражённо бросает шефиня. - Ты работаешь в уважаемом издании!
        - Да, конечно. - Устало киваю я.
        Этой стерве в кожаном жилете меня не запугать и не унизить.
        - Помнится, во время прошлогоднего интервью ты наладила контакт с Дубровским, да? - Она делает несколько шагов и останавливается у меня за спиной. - Материал получился искренним, ярким…
        - Да. - Подтверждаю я.
        Тогда у нас с Никитой всё и закрутилось. Только об этом никто не знает.
        - Вот и отлично. Свяжешься с ним, предложишь встретиться. Выведаешь мягко всё про этот роман, попросишь новое интервью - с ними, обоими. - Барракуда наклоняется и смахивает пылинку с газеты. Мечтательно проводит взглядом по фото. - Это будет эксклюзив. Мы первыми расскажем миру об этом грандиозном романе. Все будут стоять на ушах! Шоу-бизнес, конкуренты, поклонники - все!
        - Аллочка, это гениально! - Соскочив с места, аплодирует Владик - главный жополиз этого офиса.
        - Знаю. - Коротко отмахивается она.
        От гордости её соболиная бровь вздымается чуть ли не к линии роста волос.
        - Но Алла Денисовна… - дрожащим голосом пытаюсь возразить я.
        Вижу, как Катюха бросает на ЖопоВладика ненавидящий взгляд.
        - Материал мне нужен срочно, и у тебя максимум неделя, Кукушкина! - Отметает любые возражения Барракуда Денисовна. - А лучше справься дня за три-четыре, поняла?
        - Да… - отзываюсь я.
        И что теперь мне делать, ума не приложу.
        4
        - Не берёт? - Катя наклоняется к моему столу.
        Офис наполнен голосами, шумом телефонных звонков, суетой, запахами парфюма, кофе и корицы.
        - Не берёт. - Констатирую я.
        - Потому, что он - козёл. Я это тебе всегда говорила. - Разводит руками подруга.
        - Не начинай. - Стону я.
        Откладываю в сторону телефон и подпираю голову рукой. Если бы не злосчастные тени для век, которые я так старательно наносила утром, то с удовольствием помассировала бы сейчас глаза.
        - Проблемы, девочки? - Врывается в повисшую между нами неловкость зануда Владик с зализанными на макушке волосами.
        - Иди отсюда! - Не выдерживаю я, грубо отмахиваясь от него.
        Мне сейчас не до вежливых формулировок. К тому же, от этого подлизы ужасно несёт приторными духами - не лучший запах для того, кто только готовится познакомиться со всеми прелестями токсикоза.
        - Что, простите? - Встаёт в позу автор рубрики «Твоя карьера». (Кому, как не ему, знать всё и в мельчайших подробностях о взаимодействии в коллективе и всех возможных способах пробиться к солнцу нежного начальства? Вот такая вот забавная жизненная ирония). Мужчина обиженно складывает руки на груди. - Кукушкина, где твои манеры?
        - Владик, мы обсуждаем кое-какие дела. - Мягко вступается за меня Катюшка, оттесняя его в сторону. - Ты иди, иди, ладно? Позже вместе кофейка попьём, поболтаем…
        - Я могу помочь, если что нужно. - Сопротивляется коллега.
        Знаем мы его помощь! Скажи что-нибудь о своих промахах или о личности Барракуды, как он доложит ей быстрее, чем ты успеешь моргнуть!
        - Это… - Катя задумчиво хлопает его по плечу. - Это между нами, девочками, Владюш. Понимаешь?
        - Но я…
        - Ты же не хочешь стоять тут с нами и болтать об Алискиных болезненных месячных, да? - Картинно нахмуривается подруга. - Не хочешь?
        Владик бледнеет, краснеет, морщится.
        - Нет. Конечно же н-нет. Я… пойду. - Он бросает на меня брезгливо-сочувственный взгляд и ретируется в дальний угол зала, к своему столу, (играющему также роль наблюдательного поста).
        Иногда мы шутим, что он там крестиками в журнале отмечает, кто и сколько раз отвлёкся от дел во время рабочего дня.
        - Дятел. - Шепчет Катюха, не отрывая взгляда от его костлявого, вихляющего зада, обтянутого узкими малиновыми джинсами.
        Владик садится на кресло и с подозрением обводит глазами офис.
        Я вздыхаю.
        - Ну, так что? - Подруга садится на край моего стола.
        Её глаза забираются буквально мне в душу.
        - Что? - Я уныло опускаю плечи под этим взглядом.
        Сдаваться - не в моих правилах, но, видимо, беременные чувствуют всё острее. И это фото в газете, оно ощутимо подкосило меня.
        - Что с твоим Никитой? Дашь ему от ворот поворот? Или, может, хотя бы, пенделя дашь? О-ох, как бы я зарядила по его бесстыжим яйцам, ох, как зарядила бы! - Катя мечтательно закатывает глаза.
        - Нет. - Я решительно мотаю головой. - Уверена, что этому снимку найдётся достойное объяснение.
        - Вот как… - Она меняется в лице.
        Мне становится неуютно. Есть у Катюхи одна сверхспособность: она умеет чувствовать всё, что старательно прячешь между строк или под уверенной улыбкой. И как ни старайся, её не обманешь.
        - Я не оправдываю Никиту. Честно. - Говорю я, старательно подбирая слова. - Мне и самой надоело прятаться, но… ты же понимаешь - таковы законы шоу-бизнеса. У него огромная фанатская база, и в основном это молодые девчонки. Они должны видеть, что сердце их кумира свободно. Надежда на возможные отношения с ним это… это и продажи билетов в кино, и абонементов в онлайн-кинотеатры, и прочее-прочее. Ты же понимаешь, что этим занимается целая команда специалистов, Кать?
        - Понимаю. - Кивает Катюха.
        А вот её лицо не собирается мне подыгрывать.
        Подруге явно осточертело, что я каждый раз оправдываю Никиту.
        Мне и самой это всё порядком надоело, но ведь теперь всё изменится, так? Беременность это же как сигнал, да? Сигнал о том, что пора всё менять. Пора выходить на следующий уровень отношений - теперь мы с Никитой семья. И пусть для карьеры это не в плюс, зато для будущего малыша…
        Мои мечты разбиваются о недовольный Катин взгляд.
        - Ну, так и? Ты позволишь ему целовать кого ни попадя, пока тебя нет рядом? Да? И только потому, что он хренов звездан?
        Мы смотрим друг на дружку осуждающе. Мне очень хочется злиться на неё, но я не могу. Знаю, что подруга искренне переживает за меня.
        - Нет, не позволю. - Уступаю я.
        - Тогда напиши ему, потребуй объяснений! Скажи, что вы расстаётесь. Напугай его, в конце-то концов!
        - Не могу. - Печально говорю я и подманиваю её пальчиком. Катя наклоняется ко мне, и я шепчу: - Я беременна, Кать. У нас с Никитой будет малыш.
        - Ох…! - Громко выдаёт главная по рубрике «Твоя жизнь», затем закрывает рот рукой и впивается в моё лицо ошалелым взглядом.
        - Ага. - Киваю я, не зная, толи радоваться мне теперь, толи горевать.
        - Лучше б ты реально сказала мне сейчас о своих болезненных месячных! - Качает головой Катя.
        - Я бы с радостью. - Пожимаю плечами. - Но месячные ещё пару недель назад сказали мне «гуд бай».
        5
        Минуту, когда поняла, что беременна, я помню, как сейчас. Это было ещё до теста, спешно купленного в аптеке, и до момента посещения врача.
        Я вдруг осознала, что что-то произошло. Что-то неуловимо поменялось в моей жизни. Звуки, запахи, ощущения, мир вокруг - всё было прежним, но стало каким-то другим. Или изменилось моё восприятие. С утра меня могло всё раздражать, а к вечеру беспричинно могла нахлынуть радость. Словно кто-то другой управлял теперь моими эмоциями, делая меня неуклюжей и совершенно беспомощной.
        В то утро всё валилось из рук.
        Никак не получалось сосредоточиться на статье, собрать заметки, аудиозаписи, отцифровать их, обработать. Я просто не могла сфокусировать внимание ни на одном из дел. Кофе показался горьким, авокадо на бутерброде почему-то воняло рыбой, а вместо сухой грудки на обед вдруг жутко захотелось вредного бургера, сочащегося мясным и майонезным соусами.
        С трудом закончив оформление текста во что-то похожее на готовый к сдаче материал, я отправилась домой. В квартире было пусто: Никита уехал на съёмки, и там меня не ждало ничего, кроме одиночества, тишины и куска засохшей пиццы. Но даже при мысли о нём у меня активно потекли слюнки.
        - Нужно записаться в спортзал. - Подумала я, спускаясь по лестнице. - С таким аппетитом неизвестно что будет со мной дальше. Вот уже и лифчик жмёт - ничего себе, разъелась!
        Ощущение счастья, полноценности жизни, нужности кому-то - всё это только способствовало набору лишнего веса в последнее время. И пусть я никогда не была моделью, но со мной рядом был красивейший из мужчин страны, поэтому и выглядеть мне хотелось достойно.
        Представляю, что напишут таблоиды, когда узнают о нашем романе: «Простушка! Замухрыжка! Какая-то журналистка, она ему не ровня!» А уж если я наем щёки, как те, что были у меня в девятом классе…
        - Ой! - Не дойдя до машины метров двадцать, я остановилась.
        Странное ощущение, не дававшее мне покоя все последние дни, вдруг резко усилилось и зазвучало почти сигнальной сиреной.
        - Ой… - Я сделала ещё пару шагов и снова остановилась.
        Теперь я отчётливо чувствовала, как налившаяся грудь ноет буквально на каждом шаге. Странно. Она явно стала больше, с трудом умещается в бюстгальтер - похожие ощущения как при месяч…
        «О, боже, нет!»
        Лихорадочно перебрав в памяти все числа и даты, я достала телефон. Открыла машину, плюхнулась на сидение и уставилась на экран смартфона. Заметки в приложении подсказывали мне, что «весёлые деньки» ожидают меня через… через… Две недели назад!
        Вот. Это. Новости.
        В ту секунду я ещё не понимала, что чувствую. Всё смешалось. С одной стороны - у меня самый пик карьеры, больше всего возможностей стать успешной в выбранной профессии, доказать всему миру, что я чего-то могу. Двадцать восемь лет: жизнь только начинается!
        С другой стороны - у меня впервые нормальные, серьёзные отношения с кем-то. Да не просто с кем-то - с красивым, умным, достойным мужчиной, которого я люблю. Никита - мечта каждой женщины. Мне очень повезло с ним. Сделать паузу в карьере и родить ему ребёнка - это ли не счастье?
        Но… будет ли он рад?
        Это было второй важной мыслью.
        Я вспомнила, как порвался презерватив. «Ничего страшного», - сказал тогда Дубровский. Что это означало? Он не хотел, чтобы я волновалась? Намекал, что даже если я забеременею, он только обрадуется? Ведь так?
        Ох, любим мы, женщины, додумывать, сочинять что-то и надеяться, что всё выдуманное нами непременно воплотится в реальность! Нам так хочется быть счастливыми, что мы сами рады обманываться. Верим всему, что говорят. А о чём молчат - принимаем за многозначительные обещания.
        Так что же Никита имел в виду?
        Я влетела в аптеку, едва не поскользнувшись на высоких шпильках и с трудом удержав равновесие у прилавка. Запыхавшись, попросила тест. Фармацевт посмотрела на меня понимающе: наверное, так и выглядят несчастные, кому не терпится погадать на палочке с полосками - беременна, не беременна, крестик или нолик, пан или пропал, карьера или подгузники с сомнительным содержимым.
        Уже через двадцать минут я и сама знала ответ на свой вопрос.
        Руки продолжали мелко дрожать, в ушах шумело, а сознание уносилось куда-то в космос. «У меня будет ребёнок. Ребёнок». Я не могла поверить. «У нас будет малыш!»
        Тогда жутко захотелось позвонить и сообщить новость Никите, но я решила повременить, чтобы узнать всё точно. Записалась на приём к врачу и до утра ворочалась в холодной постели, представляя, как круто изменится моя жизнь.
        Странно, но мыслей о том, чтобы не рожать, у меня даже не было. Как, вообще, такое возможно? Избавиться от плода любви? От частички любимого мужчины? От совместного будущего? От материнства? Нет, это было невозможно, и никак не укладывалось в голове.
        Я потеряла мать, когда мне было всего двенадцать, и теперь воспоминание о том дне стало самым страшным в моей жизни. Она ушла в мой день рождения, умерла буквально на моих руках. С тех пор я ни разу не справляла этот праздник, запрещала поздравлять себя в этот день и ощущала гнетущее, раздирающее душу одиночество.
        Свой следующий день рождения в октябре должен был стать первым днём рождения, который я собиралась по-настоящему отметить в кругу близких - и всё потому, что я больше не была одна, со мной был мой Никита. А скоро… скоро нас будет уже трое.
        Положив руку на живот я ничего не почувствовала, но тут же стало спокойнее, и я смогла уснуть. Снова приснился момент нашей первой встречи с Никитой.
        Я уже два года работаю в журнале, но всё ещё считаюсь новенькой. Мне не доверяют серьёзные статьи и интервью с крупными звёздами, но мы теперь очень дружны с моей коллегой Катей, и она меня опекает: помогает, наставляет, подсказывает почти на каждом шагу.
        В тот день со скандалом увольняется ответственная за рубрику «Интервью» Варвара, и Барракуда поручает мне связаться с агентом начинающего актёра Дубровского и договориться о встрече.
        Если бы я хоть что-то знала о Никите, то меня трясло бы от волнения, но сериалы я смотрела разве что от Нетфликс, а фамилия Дубровский была мне знакома только по школьной программе седьмого класса.
        - Можете подъехать сейчас? - Торопливо спрашивает агент.
        - Конечно! - Не задумываясь, отвечаю я.
        - Тогда жду.
        Он называет адрес, я прыгаю в такси и по дороге изучаю биографию актёра по данным из Интернета. Холост, успешен, хороший достаток. «О чём же я буду его спрашивать?» - крутится в голове. Наверняка, этот сериальный актёришка недалёкого ума. И даже десятки его снимков, размещённых в сети, ничем не впечатляют меня.
        Но стоит мне увидеть его вживую, как земля под ногами пошатывается.
        Меня проводят в его гримёрку.
        - Привет. Подождёшь минуту? - Вместо приветствия бросает он мне, точно старой приятельнице.
        - Конечно. - Выдавливаю я, из-под опущенных ресниц наблюдая за тем, как он скидывает с себя гусарское обмундирование и ловким движением сдирает со щеки бакенбарды. - К-конечно…
        Там есть чем залюбоваться. Литые мышцы, плоский живот, изящная пластика движений. Никита молод, крепок и очень хорош собой. Его светлые волосы прекрасно оттеняют прохладную синеву глаз, а улыбка магическим образом лишает дара речи. Этот мужчина уверен в себе и точно знает, какое впечатление производит на женщин.
        - Пожалуй, я готов. - Поправив воротник рубашки, очаровательно улыбается он.
        - Где вам будет удобнее пообщаться? - Невольно краснею я.
        - Как тебя зовут? - Мужчина приподнимает бровь.
        - Алиса.
        - Никита. - Он пожимает мою руку, но не спешит её отпускать. Продолжает смотреть мне прямо в глаза и улыбаться.
        - Что скажешь, если мы сбежим отсюда, Алиса?
        - Куда, например? - Растерянно и глухо бормочу я.
        - Да хоть в страну чудес. - Смеётся Никита.
        6
        - Ты чего зависла? - Хмурится Катька.
        - Я? - Пытаюсь сфокусировать на ней свой взгляд.
        - Ты-ты. Что, говорю, делать теперь собираешься? - Она опирается локтями на мой стол и шепчет: - Неужели, оставишь ребёнка?
        - Что? - Я едва не подскакиваю. - А как, по-твоему, я должна поступить? Уби-и-ить его?
        - Ну… - Подруга пожимает плечами. - Плод пока размером с горошину. Аборт это, конечно, ужасно, но как рожать от того, кто тебе не верен?
        - Катя! - Задыхаюсь от возмущения я.
        - А как же твоя карьера? Кто будет тебя содержать, если этот тип на тебе не женится? - Катя разводит руками.
        Для неё ситуация ясна как день.
        - Мы об этом не говорили, - я обвожу взглядом офис. Наш приглушённый разговор заинтересовал не только Владика: половина сотрудников журнала уже искоса следят за происходящим. - Свадьба это не главное. - Оправдываюсь я. - Главное, что мы любим друг друга.
        - В таком случае, снимок в жёлтой газетёнке подделка? - Не сдаётся подруга.
        - Я думаю, этому найдётся объяснение. - Говорю я, сама до конца не веря.
        - О, да. - Закатывает глаза она. - Ровно так же, как и тому, почему никто не должен знать о вашем романе, да? И о том, почему его рука лежит на талии этой Нелли? И о том, почему он пожирает её глазами? У Дубровского на всё всегда находится объяснение!
        Последние слова сказаны так громко, что несколько коллег оборачиваются и смотрят на нас.
        - Алиса готовится к интервью. - Отмахивается от них Катя.
        Я встаю, взбешённая её поведением, хватаю сумочку и бросаюсь к выходу из офиса. Плевать на Барракуду, на её задание, на Катьку с её грубостью, мне срочно нужно привести сейчас свои нервы в порядок!
        - Алис, да подожди ты! - Догоняет меня подруга уже возле лифтов.
        - Что? - Разворачиваюсь к ней, нацепив на лицо решительность. - Хочешь сказать мне ещё что-то обидное?
        - Да я не… - Мнётся она.
        - Неужели, ты не видишь, что я и так расстроена из-за этого снимка в газете? Зачем меня добивать?
        Катя кладёт мне руки на плечи и заглядывает в глаза.
        - Прости, Алис. - Она вдыхает и выдыхает. - Я… я хотела тебя поддержать, правда. Просто обидно стало. Я же тебя люблю, и ты достойна лучшего, чем все эти тайные отношения, а тут ещё этот снимок. Ты же знаешь, я этому твоему Дубровскому никогда не доверяла! Кому, как не нам, знать, какое самомнение у этих звёзд. - Катя притягивает меня к себе, крепко обнимает, затем отпускает и снова смотрит в лицо. - Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Расскажи ему, поставь ультиматум: если он тебя любит, то не должен больше скрывать ваших отношений!
        - А я и не стремлюсь афишировать наши отношения. - Спокойно отвечаю я. - Если для его карьеры важно держать всё в тайне, пусть будет так. Тем более, что Барракуда тоже будет в бешенстве, если узнает о нашей связи.
        Катя вздыхает.
        - Тогда, хотя бы, пусть объяснит, что у него с этой Нелли.
        - Я ему позвоню. - Обещаю я.
        - Позвони лучше сразу его агенту. Или продюсеру. Или кому-то из приближённых. - Подруга берёт меня за руку. - Позвони, пусть проведёт тебя к нему на съемки. - Она сжимает мою ладонь в своей. - Тем более, повод есть: ты должна взять у него новое интервью.
        Эта подсказка оказывается как нельзя кстати.
        Через пять с половиной часов я уже в другом городе: вышагиваю по широкому павильону, заставленному декорациями. Девушка-ассистент, встретившая у входа, проводит меня через дебри коммуналок, общежитий, богатых залов - декорации сменяют одна другую, затем мы останавливаемся у одной из гримёрок.
        - Там. - Указывает она, и её взгляд падает на часы. - У него ещё минут десять перед началом следующего этапа съёмок.
        - Спасибо. - Киваю я и направляюсь к нужной двери.
        - Да не за что. - Отвечает девица.
        Я стучу в дверь, на которой криво приклеена бумажка с фамилией «Дубровский».
        Он отзывается не сразу.
        - Войдите. - Слышится после паузы.
        - Никита, это я. - Говорю, протискиваясь в узкое помещение, заставленной мебелью, зеркалами и реквизитом.
        - А-а, ты… - Нахмуривается мужчина, закатывая рукава на рубашке.
        Моё сердце затапливает нежностью. Едва заглядываю в его родные до боли светло-синие глаза, вспоминаю все наши бурные ночи и все совместные ленивые завтраки.
        - Я тебе звонила, но ты не отвечал. - Улыбаюсь я, не решаясь сделать шаг.
        - Привет. - Он делает это за меня. Приближается, сгребает меня в свои объятья. Трётся колючей, едва начавшейся пробиваться щетиной о мою щеку и торопливо тычется губами в губы. - А я даже не знаю, где мой телефон. Суета, сама понимаешь! Съёмки!
        - Конечно понимаю. - Улыбаюсь я.
        Мой взгляд падает на смартфон, лежащий на туалетном столике рядом с его часами и кошельком, но я решаю промолчать - мало ли, чего не бывает в такой суматохе.
        - Ты… чего примчалась? - Спрашивает Никита, выпуская меня из объятий.
        - Мне нужно поговорить.
        - Что? Машину мою разбила? - Усмехается он.
        Но едва заметное напряжение выдают его застывшие уголки губ.
        - Ты же знаешь, я в офис езжу на своей. - Напоминаю я.
        «Никто не должен знать, что мы встречаемся».
        - Да-да. А что тогда?
        - Я… видела снимок в газете. - Произношу эти слова, и моё сердце сжимает тоска. - Ты обнимал ту девушку… Нелли.
        - Ах, это. - Его губы искривляет раздражённая усмешка.
        - Это правда? Между вами… что-то есть?
        По моей спине пробегает холодок.
        Никита делает два шага назад, берёт со стула галстук и нервно прилаживает к воротнику.
        - Очень похоже на допрос. - Брезгливо говорит он.
        Мне вдруг становится стыдно за то, что я потребовала объяснений. Я понимаю, что это неправильно, и что имею право знать правду, но осанка любимого мужчины, его недовольный взгляд, напряжённое лицо заставляют меня съёжиться и пожалеть о том, что набросилась на него с расспросами вот так - с порога.
        - Мы с тобой живём вместе. - Напоминаю я, делая шаг в его сторону. - Никит, я должна знать, честен ли ты со мной. Если это кадр со съёмок, так и скажи. А если вы с ней встречаетесь…
        - Да, мы встречаемся. - Дубровский расправляет плечи.
        - Что?
        У меня ноги слабеют от противной беспомощности. Унизительно слышать такое от того, кем не могла надышаться всё то время, пока мы были вместе.
        - Новая стратегия моей пиар-команды. - Говорит он как-то обыденно и даже буднично, будто сообщает мне, что купил круассаны на завтрак. - Мы теперь встречаемся с Нелли. Для всех вокруг - мы пара. Мои имиджмейкеры считают, что это отличный ход для развития моей карьеры. Пока мы оба на пике, для нас это не только обмен аудиторией, но и возможность создать нехилый шум вокруг наших персон на ближайшие пару лет. Тайные встречи, робкие свидания, первое признание на людях, ссоры, примирения, расставания, воссоединение и прочее - всё это шикарные информационные поводы на будущее.
        - Н-никита, а как же я? - Вырывается у меня.
        Сердце клокочет где-то в горле, глаза обжигают слёзы.
        Я отказываюсь верить в то, что ему самому приятна мысль о том, чтобы изображать с кем-то любовь. Это же просто озвученный им чей-то чужой текст. Не может же он вот так легко поставить меня перед фактом, что для всего мира он теперь будет чужим женихом, а не моим?!
        - А что ТЫ? - Улыбается Никита. Подходит, берет меня двумя пальцами за подбородок и притягивает к себе. - С тобой у нас всё по-прежнему, детка.
        - Но на людях ты собираешься целоваться с другой?! - Вырываюсь я. - Я правильно поняла?
        На его глаза опускается ледяная завеса. Дубровский меняется в лице.
        - Слушай. - Цедит он, бросая нервный взгляд на часы. - Препираться тут с тобой мне сейчас некогда, меня ждут на площадке. Если у тебя есть ещё вопросы, обсудим их дома, ладно?
        Мужчина выдавливает подобие улыбки, берёт со спинки стула пиджак и направляется к двери.
        - Никита!
        Дубровский оборачивается, и я понимаю, что не узнаю его. Холодный, равнодушный, циничный. Кто это, вообще?
        - Что? - Выдыхает он, явно давая мне понять, что я напрасно трачу его бесценное время.
        - Я… беременна.
        Мои руки дрожат, поэтому я сжимаю их в кулаки. Мне кажется, эти два важных слова должны волшебным образом всё исправить, но этого почему-то не происходит.
        - В смысле? - Переспрашивает Никита.
        Кажется, он не расслышал.
        - Без смысла. - Пожимаю плечами. - Я беременна.
        - Это шутка? - Хмурится он.
        Мне не нравится эта напряжённая складка, пролёгшая меж его бровей.
        - Я ношу под сердцем твоего ребёнка, - объясняю я, настороженная его реакцией.
        Мне хочется оставаться спокойной и уверенной, но голос меня подводит.
        - Сделаем вид, что я не слышал этого. - Мужчина вдруг грубо хватает меня за локоть и подталкивает к двери. Мы выходим в тускло освещённый коридор с высокими потолками, и уже там он останавливается, достаёт из кармана пиджака несколько купюр и суетливо вкладывает мне в руку. - Это на аборт.
        - Ч-что? - Я смотрю на него с непониманием.
        - Мне пора. - Бросает Никита на ходу.
        - Я не стану этого делать. Я не убью нашего ребёнка! Как ты можешь такое говорить? - Кричу я слишком громко.
        Это заставляет его развернуться и снова подойти ко мне.
        - Я не просил тебя об этом, Алиса. - Цедит он сквозь зубы, опасаясь, что кто-то услышит. - Я не просил тебя беременеть. Мне это не нужно!
        - А как же МЫ? Ты и я? - Дрожа всем телом, спрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, что никаких «мы» уже нет.
        - Если ты хочешь, чтобы всё было по-старому, избавься от него. Если не сделаешь этого, у нас всё, поняла? - Буквально выплёвывает он мне в лицо.
        Я широко распахиваю глаза. Кто этот нависающий надо мной мерзавец? Кто он? Я никогда не видела Никиту таким и не понимаю, как он мог скрывать эту свою личину всё это время. От шока у меня кружится голова, и трясутся поджилки.
        - Значит, у нас всё. - Тихо произношу я.
        - Вот и славно. - Равнодушно кивает мужчина. - Я пришлю кого-нибудь за ключами от квартиры.
        7
        Мне трудно дышать.
        Если вы не знали, как рушится мир, то это происходит именно так. Всё, что казалось вечным и незыблемым в один миг превращается в ничто.
        А была ли любовь? Или я её сама себе придумала? Дорисовала необходимые детали реальности, а Никите мысленно прибавила недостающие черты. Всё, во что я верила, и чем жила, оказалось ложью, и он меня просто вышвырнул из своей жизни, как только на горизонте объявилась другая.
        А, может, это и не её вина. Может, она станет следующей жертвой его бесчувственности? Точно так же поверит, влюбится, откроется ему, а потом…
        Всё это уже не моё дело.
        Я еду по дороге и рыдаю в голос. Задыхаюсь, давясь собственными всхлипами, размазываю горячие слёзы по лицу. В туманной слёзной каше перед глазами мелькают огни встречных фар и кривая лента дорожного полотна. Мне просто не хочется больше жить.
        Когда женщина узнаёт, что беременна, она понимает, что случилось чудо. И это маленькое чудо теперь внутри неё. Она ждёт, что, услышав эту новость, избранник будет также восхищён и обрадован, как и она сама, что у него загорятся глаза и задрожат ладони. От счастья. Но, к сожалению, иногда бывает по-другому. Бывает больно, дико, несправедливо, и кажется, что больше незачем жить.
        «Па-ба-а-а-ап!» - сигналит грузовик, и этот низкий, гулкий звон разрывает моё сознание пополам.
        Я вздрагиваю, возвращаюсь к действительности и судорожно хватаюсь за руль. Машину бросает из стороны в сторону. С трудом выруливаю к обочине, останавливаюсь и включаю аварийку.
        Падаю на руль лицом и, сотрясаясь всем телом, кричу. Или вою. Или скулю. Звуки, которые покидают моё тело, больше похожи на беспомощный визг раненой собаки, попавшей под автобус. Мне хочется, чтобы с ними покинула тело и душа, но это так не работает. Слёзы и крики не приносят облегчения, они лишь опустошают.
        - Девушка? Девушка! - Кто-то настойчиво стучит в окно.
        А я вообще не понимаю, где я, и что происходит.
        Для меня всё потеряло значение.
        - Девушка! - Этот кто-то открывает дверцу и заглядывает в салон.
        Я вбираю носом воздух и чувствую, как сильно жжёт горло. Мой кашель теряется в булькающем звуке беспомощного всхлипа.
        - Это оживлённая трасса, здесь нельзя останавливаться. Вы создаёте аварийную ситуацию, я прошу вас немедленно…
        Его голос обрывается, едва я отнимаю голову от руля и поднимаю на него мутный взгляд.
        - У вас всё в порядке? - Спрашивает озадаченный моим видом молоденький инспектор в форме.
        - Да. - Отвечаю я.
        И двумя руками смахиваю слёзы с лица.
        Вижу черноту на пальцах: значит, тушь потекла. Наш журнал размещал рекламу этой туши на развороте в прошлом месяце, и она обещала волшебную суперстойкость. Опять обман. Чудес не бывает. От обиды накатывает новая волна слёз, и мне приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать её.
        - Вам нужна помощь? - Интересуется он растерянно.
        И в этот момент я понимаю, что мне нельзя раскисать. И эта дикая боль, разрывающая грудь, вдруг придаёт мне сил. Надо жить. Надо держаться. Надо сделать это всем назло!
        - Нет, уже всё нормально. Я в порядке. Честно. - Твержу я, громко всхлипывая и откидывая волосы с лица. Светлые пряди липнут к щекам, но я отлепляю их и отбрасываю назад. - Всё. Хорошо.
        Размазываю остатки макияжа ладонями по лицу и пытаюсь криво улыбнуться.
        - Точно? - Поглядывает на меня с недоверием инспектор.
        - Да. - Ожесточённо киваю я. - Просто ноготь сломался. Бывает, знаете ли.
        И закусываю губы до боли.
        - Хорошо. - Инспектор догадывается, что дело не в ногтях, но больше вопросов не задаёт. - Счастливого пути…
        А когда дверца закрывается, мне нестерпимо хочется упасть на руль лицом и продолжить рыдать. Но я этого не делаю. Собираю силы в кулак и завожу мотор. Выезжаю на трассу и вливаюсь в поток автомобилей.
        Моей решимости быть сильной хватает ровно до того момента, как я переступаю порог нашей с Никитой квартиры. Здесь повсюду его одежда, запах его парфюма, его сигареты на подоконнике. Паника накатывает с новой силой, но я вдруг останавливаюсь и понимаю, что у нас нет даже совместных фото на память, кроме тех, что остались на телефоне - нечётких, смазанных, сделанных буквально в темноте кинотеатра на ночном сеансе.
        У нас никогда не было нормальных отношений.
        Никогда.
        Боже…
        Мы выходили куда-то только под покровом ночи - чтобы его не узнали. Мы ездили отдыхать только в закрытые дома и отели - чтобы не одолевали фанаты. Мы снимали гостиницы на моё имя - чтобы никто не слил информацию о нём в сеть. Никита даже не знакомил меня ни с кем из своих друзей. Почему? Да потому, что стеснялся меня и не планировал ничего серьёзного.
        Кошмар.
        И почему осознание приходит так поздно?
        Я всё это время была лишь уютным запасным аэродромом, на который можно было завалиться после съёмок. Не нужно было напрягаться и соблазнять кого-то. Набрал номер Алисы, и вот рядом с тобой уже живая, готовая на всё, женщина. А с тех пор, как я переехала к нему, ещё и ужин, чистое бельё, массаж, секс и тёплая постель.
        Очень удобно.
        Я бросаюсь в спальню, выкатываю из-за двери свой чемодан, открываю и начинаю яростно кидать в него свои вещи.
        Жаль, что не сохранила за собой прежнюю съёмную квартиру, сейчас даже некуда идти. Можно попробовать найти место в гостинице, но чем платить, если меня скоро выпрут из журнала? К отцу точно не пойду, но куда тогда? Завалиться к Кате? Или к Лесе? Она живёт ближе.
        Мои размышления прерывает звонок в дверь.
        Никита?
        Передумал, понял свою ошибку, помчался за мной, чтобы всё исправить?
        Сначала мне хочется броситься к двери, но затем я выдыхаю, расправляю плечи и направляюсь в коридор медленным шагом.
        - Кто? - Спрашиваю тихо.
        - Андрей. - Слышится с той стороны.
        Я знаю этот голос. Андрей - охранник Никиты, часто сопровождает нас в различных поездках. Сдержанный, немногословный мужчина.
        - Здравствуйте, - говорю я, приоткрывая дверь.
        - Привет. - Усмехается он, наваливаясь на косяк.
        Раньше охранник не допускал в мою сторону ни подобных наглых взглядов, ни фамильярности.
        - Что-то случилось? - Интересуюсь я настороженно.
        - Никита попросил меня забрать ключи от квартиры.
        - Вот как… - Запинаюсь я. - Хорошо… Скажите, куда их завезти, я завезу их утром.
        - Ты не поняла. - На его лице расцветает хамоватая улыбочка. - Я заберу их сейчас.
        8
        Я гордо вздымаю голову:
        - Сейчас?
        - Да. - Мужчина бесцеремонно ставит носок туфли в дверной проём.
        Да что он себе позволяет?!
        - Эй!
        Моё сердце замирает. Впервые в жизни мне становится по-настоящему страшно.
        - Что такое? - Смеётся он.
        - У меня есть полчаса? - Спрашиваю я.
        Однажды я уже видела этот взгляд. Отец загулял и не встретил меня зимой после школы. Мне было тринадцать или четырнадцать. Две русые косы до талии, неказистое пальтишко, тонкие сапожки, не способные защитить от мороза. Я ждала его: то на улице, то обратно заходила в фойе школы, чтобы погреться. Наконец, отважилась и побрела в сторону дома одна по тёмным переулкам.
        Помню, как завывал ветер, как кружил хлопья снегами под ногами. У меня зуб на зуб не попадал, щёки больно щипало от мороза. А я всё шла, не чувствуя ног, и про себя разговаривала с мамой - так, будто она была рядом со мной, будто подбадривала, уговаривала держаться.
        До дома оставалось метров сто, когда длинная чёрная тень вдруг отделилась от фонарного столба и метнулась ко мне.
        - Замёрзла? - Спросил незнакомец в надвинутой на лоб шапке.
        Я молчала и смотрела на него снизу вверх во все глаза.
        - Пойдём со мной, я тебя согрею. - Сказал он и усмехнулся точно так же, как этот Андрей.
        Быстро оглядевшись по сторонам, он схватил меня за воротник пальто и потащил в темноту. Я успела лишь беспомощно пискнуть, а затем он закрыл мне рот рукой. Втащил в какое-то затхлое место, подвал или подъезд, привалил к стене и стал щупать. Влез рукой под пальто, больно сдавил грудь, затем потянул за резинку брюк.
        От него ужасно воняло табаком и перегаром. Это всё, что я запомнила. Я почти сдалась, когда он стал торопливо стягивать с меня одежду. Заледенела изнутри и снаружи, стала как дерево, чтобы не чувствовать того, что должно было неминуемо произойти дальше.
        - Ты что, скотина, делаешь?! - Заорала вдруг какая-то женщина.
        Это была дворничиха. Кажется, она обрушила на его голову свою тяжелую метлу. В этот момент его хватка ослабла, я смогла вырваться, выбежала на улицу и понеслась вперёд, не различая дороги. Не помню, как добежала до дома.
        Отец пришёл ближе к десяти вечера.
        Извинялся, что забыл обо мне. Плакал, когда узнал, что произошло. Кричал, звонил в Полицию, требовал найти и наказать негодяя, но под приметы, выданные мной, подходил чуть ли не каждый мужчина нашего района. Папа корил себя за этот случай, долго просил у меня прощения, и я делала вид, что верю ему. Хотя знала: он предаст ещё не раз. Просто такой человек. Ненадёжный.
        - Если хочешь, займёмся чем-нибудь интересным, а сборы вещей отложишь до утра? - Андрей кладет руку на дверь.
        К горлу подкатывает тошнота, в висках начинается пульсация - признаки подступающего приступа паники.
        - Полчаса мне хватит. - Улыбаюсь я. - Подожди меня… снаружи.
        И не дав ему опомниться, отталкиваю мужчину и захлопываю дверь.
        - Эй! Открой! - Он ударяет по дверному полотну ладонью.
        Но я уже поворачиваю задвижку.
        - Я позвоню Никите, он тебя уволит! - Зачем-то кричу я.
        Из подъезда раздаётся смех.
        - Ты больше не его подстилка! Какая тебе разница, с кем трахаться? Хочешь, я тебе заплачу?
        Я закрываю рот рукой. Медленно сползаю вниз по стене.
        Вот кем считали меня все его сотрудники и подчинённые - подстилкой. Не лучше обычной уличной девки, шлюхи. Вот кем я для них была.
        Андрей ещё пару раз барабанит в дверь, затем, выругавшись, уходит.
        Наверное, обоснуется в машине и будет меня ждать.
        Собрав остатки сил в кулак, я поднимаюсь и иду собирать вещи. Меня некому защитить. Я могла бы позвонить отцу, но не хочу. Ни слышать, ни видеть его просто нет никакого желания.
        Застегнув чемодан, достаю телефон, открываю приложение и вызываю такси. Прошу таксиста подняться за мной в квартиру, обещаю за это хорошие чаевые. Через двадцать минут автомобиль уже на месте, а у моей двери появляется невысокий черноглазый мужчина с сильным южным акцентом.
        - Я твой чемодан не носить. - Предупреждает он.
        - И не нужно. Я сама. - Вздыхаю я, закрывая квартиру и подхватывая тяжёлую поклажу.
        Рядом с ним мне спокойнее.
        Мы едем в лифте, затем проходим мимо консьержки, затем таксист любезно открывает мне двери. Я не сразу вспоминаю о том, что чемодан можно наклонить, поставить на колёсики и катить - настолько я взвинчена. А когда хочу это сделать, передо мной вырастает фигура Андрея.
        - Ключи. - Говорит он.
        Вкладываю связку в его потную ладонь и, подхватив чемодан, выхожу на улицу. Мужчина хочет что-то сказать мне вдогонку, но оглядев моего спутника, сдерживается.
        Мы с таксистом проходим метров двадцать до машины. Я сама поднимаю свой багаж и запихиваю в машину - таксист не обязан мне помогать, в его лице ни тени беспокойства на этот счёт. Когда я опускаюсь на заднее сидение, у меня дрожат руки, и неприятно потягивает низ живота.
        - Куда? - Бросает водитель, хлопая дверцей.
        И действительно - куда? Я медленно вдыхаю, выдыхаю, затем называю Лесин адрес. К ней ближе всего. Она - моя подруга детства, мы видимся не так часто, как хотелось бы, но ей и Кате я доверяю больше всех в этой жизни.
        Через тридцать минут мы уже у нужного дома. Я расплачиваюсь, накидывая к нужной сумме столько же сверху, выхожу, вытаскиваю тяжеленный чемодан и останавливаюсь у подъезда.
        Ветер вздымает в воздух ворохи желтых листьев с деревьев, закручивает их вихрем, а затем опускает на головы прохожих. Они медленно падают, кружась в желтом свете фонарей, точно осколки новогодних конфетти - так загадочно и красиво, словно кто-то замедлил этот осенний кадр, чтобы можно было насладиться им дольше.
        У меня в душе так пусто, что я даже не запахиваю плотнее плащ.
        Я не мёрзну. Стою и любуюсь этой красотой, стараясь запомнить момент навсегда. Запомнить это ощущение, когда всё вокруг продолжает жить-дышать-сиять-золотиться, а ты словно мёртв, но ещё способен видеть и слышать. Но не чувствовать, и от этого почему-то так больно.
        - Алиса? - Замирает Леся, когда видит меня на пороге своей квартиры.
        Подруга не ожидала увидеть меня здесь в такой час.
        - Привет. - Говорю я хрипло.
        На её лице растерянность и неловкость. А затем, едва взгляд падает на чемодан, и беспокойство.
        - Что случилось? - Спрашивает она.
        Вместо этого я вхожу и висну на её шее. Мне надо бы разрыдаться, но сил уже нет. Я обнимаю её и просто молчу.
        9
        Какое-то время мы стоим в обнимку, затем Леся отстраняется, берёт моё лицо в ладони и с нежностью заглядывает в глаза.
        - Да что такое, Кукушкина?
        Представляю это зрелище: моё лицо, покрытое чёрными разводами туши для ресниц, распухший нос, слёзы в глазах.
        - Меня Никита бросил. - Признаюсь я.
        - Ох… - Она сочувственно мотает головой, а затем снова сжимает меня в объятиях.
        Я чувствую запах мяса, доносящийся с кухни, и слышу лёгкую музыку. Из колонок едва слышно льётся джаз.
        - Я тебе помешала? - Спрашиваю я.
        - Что? - Леся отпускает меня, затем идёт, затаскивает в квартиру мой чемодан и закрывает дверь. - Ничего подобного! Ты проходи-проходи…
        Она кидает мимолётный взгляд на свои наручные часы, но я успеваю заметить этот короткий жест. Подруга кажется взволнованной.
        - Ты ждёшь кого-то?
        - Нет, вовсе нет. - Леся улыбается. Ставит чемодан в прихожей и поворачивается ко мне. - Пойдём, там как раз мясо поспело.
        - Просто не хочу мешать. У тебя, наверное, свидание? Давай, позвоню Катюхе, она приедет и заберёт меня?
        - Боже, какое свидание, Алис? - Подруга тащит меня за собой в кухню, усаживает на стул. - Лучше расскажи, что у тебя случилось? - Затем бросает взгляд на часы и делает музыку слегка громче. - Только подожди, я на секунду.
        Она удаляется из кухни, и мне кажется, что звонит кому-то. Слышны приглушённые обрывки фраз, из которых мне удаётся различить разве что «не сегодня» и «я позвоню».
        - Тебе пришлось отменить встречу из-за меня? - Спрашиваю я, когда Леся возвращается.
        - Да это не встреча. Так… - Отмахивается подруга.
        Ставит чайник, расставляет чашки на столе, достаёт из холодильника десерты. Суетится-суетится, словно боясь поднять на меня свой взгляд.
        - Нашла себе кого-то? - Интересуюсь я.
        Мне хочется быть деликатной. Леся явно ждала в гости мужчину. Возможно, это важное свидание, или он для неё кто-то особенный. А, может, это уже не первая их встреча? Потому что подруга одета по-домашнему, а её волосы не уложены.
        - Просто знакомство по интернету. - Краснеет Леся.
        - И ты на него запала? Он красивый?
        Подруга ёрзает на стуле:
        - Он… славный.
        - Прости, что испортила тебе вечер. - Говорю я, накрывая её ладонь своей рукой.
        Она едва не подскакивает.
        - Да что ты… Ты же моя подруга. - Лесе почему-то неловко. Наверное, расстроена, что пришлось отменить встречу. - Ой, что это я? - Спохватывается она. - Забыла про мясо с овощами! Тебе положить?
        - А знаешь что. - Вымученно улыбаюсь я и встаю. - Давай-ка я сейчас умоюсь, вызову такси, а пока оно едет, выпью с тобой чаю. А потом уеду, ты позвонишь своему парню, и он придёт. Ладно?
        - Брось, Кукушкина! - Она усаживает меня обратно давлением ладоней на плечи. - Какие парни? Ну, ты что! Ты пришла ко мне заплаканная, с чемоданом, за окном уже почти ночь, куда же ты пойдёшь?
        - Но я…
        - Ты мне не помешала. - Заверяет Леся. - Этот парень… он… ничего особенного, короче! Таких ещё миллион у меня будет, а подруга одна! - Она сжимает мою руку. - Давай, лучше рассказывай, что стряслось? Ты ушла от Дубровского, да? Он тебя обидел? Расскажи.
        Я тяну носом воздух. Такое ощущение, что, стоит мне произнести эти слова, как мир расколется пополам.
        Но через пару секунд я, всё же, решаюсь:
        - У Никиты роман с другой. Он бросил меня и выгнал из квартиры. Мне негде ночевать, а ещё… я беременна.
        - О… - Лицо подруги застывает в немом выражении.
        - Да.
        Щелчок чайника заставляет её вернуться в реальность. Леся поднимается из-за стола, заваривает мятный чай, неспешно разливает по чашкам и садится обратно. Всё это - в тягостном молчании.
        - Держи. - Придвигает мою чашку ближе.
        - Спасибо. - Киваю я.
        Кладу на чашку замёрзшие ладони и чувствую приятное покалывание тепла. Запах мяты щекочет в носу: я так любила этот чай в детстве. Мама часто заваривала мяту, собранную в саду, и подавала к чаю пирожное «Картошка».
        - А теперь давай по порядку и в деталях. - Просит Леся, подпирая рукой подбородок. - Как всё случилось, и что ты теперь собираешься делать?
        В её глазах сочувствие и поддержка.
        Я рассказываю, и каждое слово режет язык и саднит горло. Мне почему-то жутко стыдно, что всё закончилось вот так. Стыдно, что я была такой дурой, а теперь оказалась в такой ситуации.
        Мы говорим долго и неспешно, проходит час, а, может, два или три. Наконец, мне становится чуточку легче, и я предлагаю пойти, лечь спать, ведь завтра к девяти нужно быть в офисе. Леся помогает мне расположиться, застилает постель, а затем идёт в ванную, чтобы прибраться.
        - Иди, оставила тебе чистое полотенце на полке. - Говорит она, возвращаясь.
        - Спасибо. - Целую её в щёку. - И спокойной ночи.
        - Да не за что. - Тепло улыбается Леся.
        Я бреду в ванную, принимаю душ, вытираюсь, а затем, глядя в зеркало на своё измученное лицо, долго чищу зубы. Не знаю зачем, но рука сама дёргает дверцу настенного шкафчика. Внутри я вижу стаканчик со щёткой и мужским бритвенным станком.
        Лесины станок и щётка стоят на краю раковины, а тогда эти чьи? Выходит, она специально спрятала их от меня?
        «Этот мужчина не должен был прийти к ней на свидание, - осеняет меня, - он уже живёт с ней!»
        Мне снова становится неловко. Значит, подруга попросила его сегодня не приходить. Из-за меня!
        Ужас.
        Нужно завтра найти себе жильё.
        Я выхожу из ванной. В коридоре темно и тихо. Пробираюсь к своей кровати и вдруг запинаюсь обо что-то. Наклоняюсь: мужские тапки. «Эх, Леся-Леся!» Могла и рассказать мне. Я ведь твоя подруга. Я бы порадовалась за тебя.
        Улыбаюсь.
        Всему своё время.
        Я рада, что, хотя бы, она счастлива.
        Ложусь и закрываю глаза. Сон приходит не сразу.
        10
        - Привет!
        Звонок отца застаёт меня на полпути в офис.
        Я только перекинула все вещи в свою машину, завела двигатель и выехала на оживлённое шоссе. Автомобиль чихает и дёргается, явно сопротивляясь тому, чтобы я приехала на работу вовремя.
        - Привет, пап, опаздываю в офис, у тебя что-то важное?
        - Нет. - Его голос сипнет. - Просто… соскучился, ты давно не звонила. Хотел узнать, как твои дела?
        Вот это да.
        - Всё нормально. - Отвечаю я, лихорадочно пристёгивая ремень. - Как всегда.
        - Может, встретимся? Придёшь? Или давай пообедаем сегодня вместе?
        Движение на дороге достаточно интенсивное, мне нужно сосредоточиться, но разговор явно отвлекает и заставляет меня нервничать.
        - Пап, я не знаю точно, чем буду заниматься в обед. - Бросаю раздражённо. - Давай, лучше заеду на днях?
        Лихорадочно перебираю в уме все причины, по которым он может звонить. Нужна помощь? Деньги? Отец неплохо зарабатывает. Может, собирается продать квартиру, в которой доля принадлежит мне? В чём же подвох?
        - Я буду очень ждать.
        - Ага. - Бросаю я.
        - У тебя точно всё хорошо? - Интересуется он.
        - Точно, пап! Всё, мне пора.
        Убираю телефон в карман и оглядываю своё лицо в зеркало заднего вида. Круги под глазами не скрыл даже тональник, ещё и губы потрескались. Достаю помаду, добавляю губам увлажнения и цвета. Пара штрихов, и я снова утончённая деловая леди - одно из важных лиц модного журнала.
        Через полчаса я уже в офисе.
        - Как успехи, Кукушкина? - Цокая каблучками по коридору, спрашивает Барракуда.
        - Успехи? - Выглядываю из-за компьютера.
        Здесь каждый мечтает выслужиться перед этой стервой, и лишь я одна постоянно фантазирую на тему того, как буду посылать её далеко и надолго в день своего увольнения.
        - Я про интервью! - Напоминает она, недовольно изгибая бровь. - Ладно, доложишь на летучке!
        - Угу. - Киваю я.
        Вот, блин, задница.
        Мне же придётся теперь отказаться от этого интервью, передать его кому-то другому… Барракуда будет в бешенстве. Тем более, у меня еще три материала висят, не готовые к сдаче…
        - Вот отличный вариант. - Толкает меня локтем Катя. - Пять минут от метро, квартира-студия. Окна в пол! Представляешь, как круто сидеть вечерами на полу, любоваться огнями мегаполиса и пить вино? Ой… - Откашливается она. - Чего это я… Прости, сейчас поищем варианты с детской комнатой.
        - Можно просто однокомнатные, мне ещё месяцев семь-восемь жить одной. И хотелось бы, чтобы не так дорого, я даже не представляю, какие детские прибамбасы мне понадобятся, и сколько они стоят.
        - Настька, сестра моя двоюродная, родила недавно, говорит, что коляска стоит как самолёт! Ой… - Катя виновато морщится.
        - Кать. - Улыбаюсь я.
        - Прости. - Смеётся она с виноватым видом. - Коляска с меня, ладно? Должна же тетя Катя хоть чем-то помочь?
        - Вот неплохая квартирка. - Я указываю на экран. - Немного дороже, чем я могу себе позволить, зато в хорошем районе, и до офиса недалеко добираться.
        Вспоминаю про чемодан, который лежит в багажнике. Про интервью, которое не состоится. Про работу, которую потеряю из-за этого. Чёрт, да этот вариант мне явно не по карману.
        - Мне нравится. - Одобрительно кивает Катя, взглянув на экран. - Посмотрим её сегодня?
        - Не знаю. На неё уйдут все накопления, а что дальше? - Я наклоняюсь к подруге и перехожу на шёпот. - Если я через три дня не сдам интервью, Акула Гадюковна вышвырнет меня из журнала! Я останусь совсем без денег!
        - Беременных нельзя увольнять. - Парирует подруга. - Скажешь ей, что ты в положении, и Кобра Скорпионовна оставит тебя на должности.
        - Но никакого интервью не будет! Она мне этого не простит!
        - Проблемки, девочки? - Врывается в наш тихий междусобойчик своим приторным воркованием Владик.
        - Не-е-ет! - Дружно отвечаем мы.
        Я быстро сворачиваю вкладку с квартирными объявлениями, но он, кажется, успевает мазнуть взглядом по экрану.
        - Я же из лучших побуждений. - С ангельским видом складывает ручки на груди Владик. - Если у вас сложности, связанные с работой, могу помочь.
        - Нет у нас никаких сложностей. - Нахмуриваюсь я.
        - Ты иди, Владик, иди. - Вежливо просит Катя.
        - Аллочка приглашает всех в конференц-зал. - Он кивает в сторону коридора. - Вы идёте?
        - Да-да, идём. - Переглядываемся мы.
        Ну, вот. Момент истины. Обмануть Барракуду или вылететь из журнала прямо сегодня?
        - Не опаздывайте. - Улыбается Владик, удаляясь. - Она этого ужасно не любит. Аллочка ценит только дисциплинированных и ответственных…
        - Лижет ногу, лижет руку, лижет спину, лижет ни-и-иже. Как котёнок кошку лижет. - Цедит сквозь зубы Катя, прожигая взглядом спину коллеги[1].
        - Мне конец. - Шепчу я.
        - Ерунда. - Ободряет меня подруга.
        Но уже через пять минут мы понимаем, что это далеко не ерунда.
        - Ты уже договорилась, Кукушкина? Выбрали дату интервью? Сегодня-завтра? Есть идеи? План? - С ходу стала забрасывать меня вопросами Алла Денисовна. - Оформим красиво, в пятницу из Франции прилетает Давиди, наш гениальный фотограф, сделаем фотосет по высшему разряду, выбери локацию, согласуй с Дубровским. Я уже анонсировала этот материал начальству и коллегам, я…
        Барракуда всё говорит и говорит, а я только киваю в ответ, точно зомби. Задница, в которой я увязла, теперь кажется просто беспросветной.
        И сколько бы мы с Катей не обсуждали этот вопрос, каждый раз приходим к единому мнению: нужно либо признаться шефине, либо организовать долбанное интервью, наступив на горло своей гордости.
        Так проходит два дня. Единственное, что радует - мне удаётся снять понравившуюся квартиру. На неё уходят все мои сбережения, но оплаченные вперёд три месяца проживания создают ощущение подушки безопасности.
        - Да, Кать, здесь чудесно. - Говорю я, останавливаясь на пороге.
        - Посторонись! - Катюха втаскивает в мою новую квартиру мой чемодан. Ставит его у стены, поворачивается и оглядывает пустые стены. - Да… Зато вид из окна шикарный! - Она скидывает туфли, проходит к окну и опирается на подоконник. - И пусть окна не в пол, зато вид на парк. Очень красиво!
        - Хорошо, что есть встроенный шкаф, нужно развесить одежду. - Я тоже стараюсь находить плюсы в новой ситуации. - Осталось только купить диван, да? И стол. И стул. И посуду…
        - Ой, надувной матрас остался в багажнике! Сейчас принесу! - Спохватывается Катя. - Давай ключи.
        - Да я сама, - пытаюсь сопротивляться я.
        - Тебе нельзя таскать тяжести. - Мотает головой подруга.
        Берёт ключи, надевает туфли и выбегает из квартиры.
        Она права. Сегодня днём так кольнуло в животе, что на минуту стало страшно. Мне в этом состоянии вообще всё в новинку - не знаешь, чего ожидать. И вроде здоровая, не больная, и красивая, стройная, а ощущаешь себя то ли хрустальной вазой, то ли здоровенным пакетом с водой - как-то в целом вообще не уютно.
        Даже не верится, что именно в этой квартире я проведу ближайшие месяцы, и здесь впервые буду качать своего малыша.
        - Тебе здесь нравится? - Спрашиваю я, поглаживая ещё плоский живот.
        И мой голос разносится эхом вдоль голых стен.
        А через час мы с Катей уже вышагиваем по улице, отыскивая местечко, где бы поужинать. Аппетит у меня теперь по вечерам, если честно, богатырский - проглотила бы слона. Нет бы, тихо и спокойно посидеть дома, заказать еды, но подруга настояла, что нужно прогуляться и подышать свежим воздухом, ведь это полезно. Чем будущей матери может быть полезен загазованный воздух мегаполиса, скажите?
        - Значит, Леська нашла себе мужика? Ты уверена? - Виснет на моей руке Катюха.
        - Да. - Смеюсь я. - У него бритва и тапки.
        - Ну, раз та-а-а-пки, то точно мужик! - Хохочет Катька.
        А я вдруг останавливаюсь у витрины ресторана. Моё бедное сердце рвано дёргается и замирает.
        - Что? - Хмурится подруга, но затем следует за моим взглядом и тоже застывает у окна.
        Там, за стеклом, за дальним столиком мило беседуют Никита и певица Нелли. Они светятся точно так же, как светились мы с Дубровским на наших первых свиданиях. В моей голове за секунду проносятся все наши с ним счастливые моменты.
        Чёрт… Иногда судьба даёт нам счастье только взаймы и под слишком большие проценты.
        [1] Катерина вольно цитирует фрагмент из стихотворения «Подлиза» Маяковского.
        11
        Из моей груди вырывается вздох - беспомощный, тихий. Я даже представить не могла, что это будет настолько больно. Глядя на то фото в газете я думала, что это какая-то шутка, не могла поверить своим глазам, но вживую… Вживую зрелище не оставляло никаких сомнений - это ад.
        Катя подхватывает меня под локоть, и только в этот момент я понимаю, что ноги больше не удерживают меня в вертикальном положении.
        - Алис! - Бормочет она, вцепляясь в мою руку.
        - Всё хорошо, хорошо. - Хрипло отвечаю я, мысленно приказывая своим ногам держать меня ровно. - Я просто… Мне уже лучше.
        Чувствую, кружится голова, и на лбу и спине проступает холодный пот. Ощущение у меня сейчас такое, будто по голове ударили тяжелым мешком. Я проваливаюсь в глубокую, тёмную яму, но отчаянно сопротивляюсь, пытаясь хвататься за её края. В ушах нарастает гулкий звон. Кажется, именно так падают в обморок, да?
        - Точно? - Голос подруги звучит как сквозь вату.
        Мне нужно просто продышаться. Просто вдохнуть глубже и выдохнуть. Вот так, так, и ещё.
        - Дыши. - Катя гладит меня по спине.
        Вдруг тупая боль внизу живота заставляет меня опереться ладонью на холодное стекло окна.
        - Что такое? - Спрашивает она. - Тебе плохо?
        - Нет. - Боль ненадолго отступает, и я мотаю головой. - Всё хорошо.
        - Я сейчас пойду и всё выскажу этому тупорогому козлу! - Вспыхивает подруга.
        - Не надо. - Прошу я, выпрямляясь. - Я сама. Я должна.
        Не знаю, что мной движет: обида, ненависть, горечь или сочувствие к той наивной девушке, которая сейчас сидит за одним столом с негодяем и доверчиво смотрит ему в глаза, но я разворачиваюсь и иду к входу в ресторан с твёрдым намерением сказать ему, что… а что? Я и сама не знаю.
        Мне просто нужно взглянуть ему в глаза. Или, может, плюнуть в лицо, не знаю. Даже не представляю, зачем я туда иду.
        - Алиса! Подожди! - Слышится за спиной голос Кати. - Алис!
        Но я уже дёргаю на себя тяжёлые двери.
        - Вы куда? - Преграждает мне дорогу охранник. - Туда нельзя.
        Я отталкиваю его ладонями и пытаюсь пройти, но передо мной тут же вырастают ещё двое крепких молодых ребят.
        - Зал закрыт для посетителей, частное обслуживание. - Один из них хватает меня за предплечье.
        - Пусти! - Вырываюсь я.
        Да как они смеют трогать меня?!
        Я начинаю метаться из стороны в сторону в попытках обойти препятствия, но мужчины непреклонны - встают передо мной живой стеной.
        - Алиска! - Врывается в фойе ресторана подруга.
        - Дайте пройти! - Требую я.
        - Какие люди… - С этим возгласом в фойе появляется Андрей.
        - Мне нужно в зал. - Накидываюсь на него я. - Скажи, чтобы меня пропустили. Я что, не имею права даже поговорить с ним? Мне нужно… нужно сказать ему!
        Сама не знаю, что именно нужно, но ощущение такое, будто от этого зависит вся моя жизнь.
        - А-а. - Андрей отрицательно качает головой. - Никак, детка, извини. - Он разводит руками. - Не хочу, чтобы ты портила вечер хорошему человеку своими истериками. Скажи лучше, чем я могу тебе помочь? Может, тебе не доплатили? Или ещё чем обидели? - Мужчина тянется и пытается провести пальцами по моей щеке.
        - Убери свои руки! - Выпаливаю я, отшатываясь в сторону. - Пропусти меня сейчас же, или я закричу!
        И вздрагиваю, вдруг ощутив на плече чью-то руку. Оборачиваюсь - это Катя. В её взгляде поддержка и сопереживание.
        - Что за шум? - Этот голос как ножом по сердцу.
        Я поднимаю взгляд: Никита выходит из зала.
        При виде меня у него брезгливо морщится лицо.
        - Никита! - Я бросаюсь к нему и застываю, так и не дойдя всего пару шагов.
        У меня бешено бьётся сердце. Нужно что-то сказать. Что?
        - Зачем ты здесь? - Раздражённо бросает он, затем понижает тон голоса и склоняется к моему лицу. - Нужны ещё деньги?
        Деньги? Какие деньги? Про что он? Ах… Те купюры, что он вложил мне в ладонь в нашу последнюю встречу… Я их выбросила, даже не взглянув.
        - Я должна сказать тебе. - Теряюсь я. Мне никак не удаётся подобрать слова. - И той девушке должна тоже. Она не знает, какой ты! И про ребёнка…
        Дубровский меняется в лице. Это перевоплощение, достойное роли в каком-нибудь триллере, пугает меня до чёртиков.
        - Оставь её в покое, поняла?! - Рычит он, хватая меня за рукав и грубо подтаскивая к себе.
        - Э-эй! - Подаётся вперёд Катя, но её перехватывают бугаи-охранники.
        - И меня оставь. - С отвращением выплёвывает мне в лицо Никита. А затем, едва ли не отшвыривая меня от себя, точно неприглядную, испорченную вещь, добавляет: - Пошла вон, дура!
        Я не верю своим ушам.
        Вижу, как он разворачивается и уходит, и мой мир тонет в серых красках горечи. А затем вдруг окрашивается красным - это цвет боли. Только уже не моральной, а физической, потому что я отчётливо ощущаю тупую ноющую боль внизу живота. Она буквально разрывает моё тело на куски.
        - Алиса! Алис! - Слышу я Катькин голос. - Скорую! Скорее!
        Но нас двоих нагло выпихивают на улицу. В нос бьёт запах дождя, прелых листьев и выхлопных газов. Прохладный воздух помогает сделать первый, по-настоящему глубокий вдох.
        - Подожди, подожди, моя хорошая. - Причитает подруга.
        Кажется, она звонит куда-то. Телефон пляшет в её руках, она кому-то что-то кричит, просит помощи.
        «Всё будет хорошо, - доносится до меня откуда-то мамин голос, - просто потерпи».
        - Больно? - Вдруг испуганно спрашивает Катя, завершив звонок.
        Я приваливаюсь к стене.
        Не знаю.
        Всё моё тело сейчас состоит из боли. Я проваливаюсь в неё, словно в большую мясорубку. Мне плохо. Плохо.
        А потом скорая, чьи-то грубые руки, терзающие мой живот многократными нажатиями, равнодушные фразы о том, что сейчас всё выяснят, и ощущение, что никто никуда почему-то не торопится.
        Укладываясь на холодную, твёрдую кушетку в смотровой процедурного кабинета и давая себя ещё раз осмотреть, я закрываю глаза и думаю о том, что хочу - точно хочу, чтобы они спасли ребёнка, на счёт которого я ещё совсем недавно сомневалась, есть ли он внутри меня или нет.
        - Сейчас возьмём анализы. - Говорит кто-то.
        Я не запоминаю их равнодушных глаз, спрятанных за масками. Мне трудно найти такое положение, в котором не болел бы живот.
        - Сюда нужно помочиться. - Стальным голосом приказывает медсестра.
        Я с трудом встаю, ухожу в соседнее помещение и делаю то, что она велит. Возвращаюсь и отдаю баночку. Кажется, что боль теперь везде. Я сама - боль.
        Меня тыкают иголками, берут кровь, меряют давление, что-то спрашивают, а затем велят расслабиться и не стонать. Это очень трудно, почти невыполнимо.
        Через полчаса седобровый доктор садится возле меня на стул и склоняется над бумагами с анализами:
        - Это не по нашей части, девушка. Ждём другого специалиста, сейчас придёт.
        - В смысле? Не поняла. - Я с трудом сажусь на кушетке. - Что с моим ребёнком?
        - Пока с ним всё в порядке. - Его голос отдаётся эхом в ушах. - Через пару минут подойдёт Доктор Красавчик, осмотрит, ознакомится с вашими данными, назначит необходимые исследования, и только тогда будем знать точно. Не волнуйтесь, он высококлассный специалист, вы в надёжных руках.
        - Доктор…кто? - Морщусь я от боли.
        - Доктор Красавин. А-а, вот, кстати, и он. - Врач поднимается со стула и указывает на вошедшего. - Вадим Георгиевич, прошу вас.
        Я поворачиваюсь, и мне не сразу удаётся увидеть его целиком. Приходится поднять взгляд, чтобы отыскать его лицо, закрытое маской.
        Он большой.
        В смысле, высокий. Я бы сказала, даже величественный - как не в меру обожаемый Катькой Маяковский. Или даже выше.
        Скала.
        Рядом с таким великаном обычные люди кажутся простыми букашками. Может, я преувеличиваю, но отсюда, с кушетки, он кажется мне именно таким.
        - Добрый вечер. - Произносит он безэмоционально.
        Скользнув по мне ровным взглядом, делает шаг, берёт из рук предыдущего врача лист с анализами и данными осмотра. Больше я его не интересую, только эти бумаги.
        - Угу. - Говорит он, пробегая глазами по строчкам. И отогнув приклеенную к листу бумажку с результатами анализов, снова повторяет: - Угу.
        Что это значит?
        Я на некоторое время даже забываю о боли.
        Заворожено смотрю на эту глыбу, на это средоточие суровости и сдержанности, и думаю вовсе не о том, в какой области он специалист, а о том, какие красивые и большие у него руки. И как чётко сидит на нём его форма - уверенно подчёркивает широкие плечи, прямую спину, узкую талию.
        - Хм. - Вдруг выдаёт он, дёрнув одну из бумажек.
        Из-под маски слышится едва различимый вздох.
        Густые чёрные брови над тёплыми карими глазами приходят в движение. Доктор явно чем-то обеспокоен.
        - Что со мной? - Сипло спрашиваю я.
        12
        Вытираю руки о полотенце и прислушиваюсь. За стеной, в процедурке, кто-то беседует: это старшая сестра Анфиса Андреевна в очередной раз распекает кого-то из девочек-ординаторов.
        - Какой же ты врач, Людка! - «Ага, ясно, значит Люду Невелину». - Ты ж всю операцию в его очи ненаглядные пролыбилась! Тьфуй! Стыдоба!
        - Анфиса Андреевна, я…
        - Не Анфискай мне тут! - Слышатся шаги, подошвы её старомодных мокасин шоркают по кафелю. - Таких, как ты, знаешь тут сколько у него? Полное отделение! Да плюс все остальные этажи. И все в глаза ему смотрят! С придыханием! А тебе учиться нужно, впитывать материал, практиковаться. Людей спасать, в конце концов! А как потом? Всё самой делать придётся, и никакого Красавина рядом не будет.
        Я хочу кашлянуть, чтобы этот разговор не зашёл дальше допустимых пределов, но не решаюсь - мне становится неловко. Уйти, не произведя шума, у меня тоже вряд ли получится, и я начинаю осторожно пятиться к выходу из помещения.
        - Забудь ты про него. - Говорит Анфиса уже мягче. В тонкий просвет из-за приоткрытой двери я не вижу её, но представляю, как женщина деловито подпирает руками свои крутые бока. Она всегда так делает, когда сердится. - По-хорошему тебе говорю, по-женски. Не до вас ему сейчас, не до баб. Нет, не в том смысле…
        Я невольно морщусь и качаю головой.
        - Просто ему вообще не до этого всего! - Продолжает старшая медицинская сестра. - Так что ты это брось, поняла? Лучше работой займись, иначе хорошего специалиста из тебя не выйдет.
        - Но Анфиса Андреевна, он же вроде как…
        - Брось, говорю!
        Я тихо выскальзываю в коридор и направляюсь в свой кабинет.
        Мне нужен крепкий кофе. Срочно.
        Хорошо, что Анфиса радеет за ответственность и собранность моих подчинённых, но факт того, что в разговоре она цепляет и мою личную жизнь, буквально выворачивает меня сейчас наизнанку. Меня начинает знобить: то ли от усталости, то ли от волнения после услышанного.
        Обычно я сразу пресекаю подобные истории, как с Невелиной: рекомендую ординатору перевестись в другое отделение, чтобы личные инициативы не мешали обучению и работе. И, конечно же, я и прежде замечал её неравнодушные взгляды в мою сторону и робкие, смущённые улыбочки, но почему-то в этот раз ничего не предпринимал.
        Теперь же её интерес перерос в крепкую симпатию, это стало очевидным уже для всех вокруг, и непременно помешает рабочему процессу.
        Всё дело в таланте Невелиной. Я просто не мог выслать из отделения врача, который в будущем мог бы стать одним из самых успешных онкоурологов в стране. Люда отлично ассистирует на операциях, да и её самостоятельные шаги тоже впечатляют.
        Ума не приложу, что делать в этой ситуации…
        Отпив кофе, я сажусь на диван и принимаюсь массировать виски пальцами. Мысленно пытаюсь подсчитать, какой сейчас день недели, и сколько уже нахожусь в клинике, но так ничего и не выходит.
        - Семь часов переработки, - подсказывает Анфиса Андреевна, врываясь в помещение, - тебе пора завести здесь раскладушку, голубчик.
        Я открываю глаза.
        Старшая сестра прикрывает дверь, подходит к столу и тут же начинает колдовать с чашками и контейнерами.
        - Вот пирожки, Вадюш, с мясом. Кушай, а то знаю тебя: голодом себя моришь, в столовую сходить некогда, а дома когда ещё будешь?
        Я улыбаюсь.
        Всё желание ворчать на Анфису Андреевну испаряется в миг.
        Мне нравится слышать её голос, он такой, по-матерински тёплый, что ли. Нравится видеть, как она хлопочет в моём кабинете, точно у себя на кухне, как ласково ругает молодых сотрудников или нерадивых пациентов, как талантливо организует процесс работы и держит в своих хрупких руках порядок во всём отделении.
        Как бы ни хотелось, у меня не получается сердиться на эту немолодую женщину с тяжёлой, грузной походкой и усталым, но добрым лицом.
        - Я уже домой собираюсь. - Говорю я, взглянув на часы.
        Осталось только сделать усилие и подняться с дивана.
        - Да фигушки! - Вдруг выдаёт она. Ставит на стол тарелку с пирожками и вазу с конфетами, хотя прекрасно знает, что я ненавижу сладкое. - Ты уже меня прости, Вадечка, но тут Фролов звонил, вызывает тебя. Беременяшка у него какая-то в приёмном, и это, кажется, по твоей части.
        - Сейчас? - Уточняю я, делая глоток обжигающего чёрного кофе.
        - Да. - Разводит руками Анфиса и усаживается на стул. - Сам же знаешь, у них, прости господи, именно к вечеру и начинаются все выкрутасы! У моего сына на скорой ближе к ночи самый пик наступает: телефон разрывается. То бабке какой давление смерить, то припадки у психов, то у кого-то первый раз месячные начались, надо проверить, всё ли в порядке с густотой и объемом, то вчера, вон, вообще - один мужик позвонил с холодной мошонкой: «Скажите, она у меня точно нормальной температуры, доктор?». Пришлось ведь трогать!
        Я не могу не улыбнуться ещё раз.
        Старшая сестра расцветает: она этого и добивалась.
        - Ты скушай пирожок, да сходи, посмотри её, ладно? - Ласково говорит она, придвигая тарелку ближе. - Ты же этих беременных знаешь: в боку кольнуло, они «Ой-ай, мамочки, это выкидыш!», но ведь всяко бывает, да? Раз на раз не приходится.
        - Конечно. - Вздыхаю я и потираю веки.
        В глазах режет, будто песка насыпали. Но если вернусь домой, ещё несколько часов пролежу в состоянии тревожности и не смогу заснуть.
        - А пирожок? - Улыбается Анфиса.
        - Спасибо за заботу, но пока совсем нет аппетита.
        - Ничего. - Понимающе кивает женщина. - Заверну тебе с собой.
        - Спасибо. - Вежливо соглашаюсь я.
        - Вадик, а… - запинается она.
        - Что?
        Замечаю, что Анфиса Андреевна смотрит на мои сложенные в замок руки.
        - Ещё носишь его?
        - Его? - Я впиваюсь глазами в своё обручальное кольцо. - А… вы про это…
        Задумчиво кручу его пальцами. Как обычно вернул на место сразу после операции.
        - Не хочу лезть с советами, - пытается улыбнуться старшая сестра.
        - Да, не стоит. - Я встаю и иду к двери. Мне тяжело дышать от этого разговора, хочется скорей сбежать. - Осмотрю эту пациентку, и домой.
        Быстрым шагом сбегаю по ступеням: пролёт, ещё пролёт. Мне не хочется ехать на лифте, хочется продышаться. Я почти возвращаю себе самообладание, когда вхожу в процедурный приёмного отделения и вдруг вижу на кушетке бледную, измученную девушку.
        Светлые волосы до плеч, стройная, с аккуратной, женственной фигурой. Её кожа почти бесцветна, худое личико напряжено от боли, она поджимает под себя ноги и обхватывает длинными, тонкими пальцами гладкие коленки.
        - Добрый вечер. - Говорю я.
        Выходит как-то хрипло и не совсем уверенно.
        И в этот момент мы встречаемся с ней взглядами. Чтобы посмотреть на меня, девушке приходится поднять голову: её светлые волосы рассыпаются по плечам, алые губы удивлённо размыкаются, а светло-зелёные глаза, остановившись на моём лице, вдруг темнеют, и в их расширенных зрачках рождаются страх и растерянность.
        «Чёрт, а она красивая», - проносится в моей голове.
        13
        - Что со мной? - Повторяю я.
        На всякий случай, потому, что, кажется, доктор не расслышал вопроса. Возможно, нужно говорить громче, чтобы слова долетали до высоты его роста, но мне тяжело это сделать: боль переместилась в поясницу и уже вовсю хозяйничает там.
        - Ясно. - Говорит врач, будто самому себе. Затем поднимает, или правильнее было бы сказать, опускает взгляд на медика из приёмного покоя: - Поднимайте в отделение.
        Затем задумчиво ударяет листами с результатами моих анализов по своему бедру, разворачивается и, даже не взглянув на меня, покидает помещение.
        Что?
        Что это было сейчас?
        Эй! Мне, вообще, кто-нибудь поможет в этой больнице, нет?!
        - Ай, ой… - Стону я, перемещая ладони на поясницу.
        Спину просто разрывает.
        - Дышите. - Советует врач приёмного отделения. - Сейчас за вами придут. - И неторопливо удаляется к двери.
        - Вы куда? - Спрашиваю я.
        Мой голос больше похож на жалобный писк.
        - Не волнуйтесь, вы в надёжных руках. - Говорит он прежде, чем меня бросить.
        В надёжных? В чьих?! Меня только что оставили одну! Совершенно одну наедине с моей болью. Ау!
        Я сажусь, наваливаюсь спиной на стену и обречённо закрываю глаза. Дышу, считая свои вдохи и выдохи. Раз-два, три-четыре, пять-шесть. Это немного уменьшает неприятные ощущения. Кажется, в этой больнице никому и дела нет до моего состояния.
        А этот великан! Посмотрите-ка на него! Пациент для него не более, чем назойливая вошь, которая отвлекает от вечерней дрёмы в самый неподходящий момент. Даже не осмотрел меня, не спросил, что и где болит! Бесчувственный чурбан!
        - Ммм… - Я прикусываю губу.
        Как же больно!
        Тот пожилой медик хотя бы провёл осмотр, а этот - уверена, он бы даже бровью не повёл, если бы я корчилась, умирая и захлёбываясь в агонии, прямо на этой кушетке у него на глазах.
        - Э-эй! - Проскальзывает в помещение Катя. Улыбается мне, быстро прикрывает дверь, проходит, садится рядом, берёт мою ладонь и крепко сжимает. - Ну, как ты?
        - Больно. - Признаюсь я, морщась от неописуемых ощущений.
        Вот, что мне нужно - капля сочувствия. Когда кто-то держит тебя за руку, гораздо легче всё это терпеть. Я рада, что ей позволили прийти.
        - А меня, представляешь, не хотели пускать! - Вдруг начинает возмущаться подруга. Достаёт из кармана салфетку, заботливо стирает пот с моего лица, затем аккуратно промокает ею мой нос и щёки. - Ничего не говорят, в кабинет не пускают, а я так нервничаю, сижу там, не знаю, что делать, и у кого помощи просить!
        - Кать, скажи, что ты не позвонила моему отцу? - С надеждой интересуюсь я.
        - Нет. - Успокаивает меня Катя. - Но хотела. - Тут же добавляет она честно. - И если бы мне не удалось прорваться сюда и увидеть тебя живой, то минут через пять моё терпение бы лопнуло, точно говорю! И тогда бы я уж дозвонилась не только до твоего отца, но и до министра здравоохранения!
        - Ой-й-й… - Меня выгибает от тупой, ноющей боли в спине.
        - Что? Больно? Где? - Суетится подруга.
        - Тут, там, везде. - Цежу я сквозь зубы, вцепляясь мокрыми пальцами в её рукав.
        - А живот?
        - Не знаю. Уже не так сильно.
        - Тебе сказали, что с тобой такое?
        - Нет. - Рычу я, стараясь дышать ровно и спокойно.
        - Я слышала от медсестричек, что к тебе вызвали какого-то крутого специалиста. Не переживай, он придёт, посмотрит тебя и всё скажет.
        - Он уже был… - Бормочу я, наваливаясь на её плечо.
        - Да?
        - Ага. Шпала такая, лицо кирпичом. Даже смотреть меня не стал.
        Нет, конечно, лица его я не видела, но злость и обида, замешанные на страхе и боли, подсказывали мне сейчас, что лицо его должно было быть не менее равнодушным, чем тёмные глаза.
        - Ой, это тот, высокий такой который? - Оживляется Катя.
        - Ага.
        Надо признаться, его рост и осанка внушали мне не меньшее волнение, чем его строгий взгляд.
        - Ясно.
        - Что ясно, Кать?
        - Думаю, тебе стоит довериться ему. - Серьёзно говорит она. - Девочки в приёмном о нём отзывались чуть ли не с благоговением. Он такой, он сякой! И фамилия ещё такая…
        - Кать, он тебе что, понравился?
        - Мне? - Она таращит на меня глаза. - Что ты, вовсе нет! Просто… - Подруга мечтательно улыбается. - Он прошёл мимо меня по коридору, а за ним шлейф такой… Ммм… У моего бывшего такой же парфюм был, «Эрос» называется! Бог любви! Ты же помнишь, как я от него балдела? Ну, и тут воспоминания эти всякие, ну, ты понимаешь… - Катька отмахивается, будто отгоняя от себя морок нахлынувших мыслей о былом страстном романе.
        - Помню, конечно. - Кряхтя, меняю позу я. - Он представился тебе капитаном дальнего плавания, а сам оказался кобелём местного розлива.
        - Да уж. Да. - Трезвеет подруга и качает головой. - Но я бы не отказалась от пары укольчиков от такого горячего доктора! - Добавляет она и игриво хихикает.
        - Ой, Кать, какая же ты увлекающаяся! - Мне смешно, но приходится морщиться от боли. - А вдруг у него там хобот под медицинской маской? Вдруг он там страшный, как черт?
        - С лица воды не пить! - Парирует она. - Ты же знаешь, какого рода хоботы должны интересовать знающую себе цену женщину в первую очередь?
        Теперь я даже сквозь боль уже смеюсь по-настоящему, а Катька сияет: рада, что заставила меня улыбаться.
        - Ладно уж, доктора оставлю тебе. - Подруга подмигивает. - Обещай, что закрутишь с ним, если он тебя вылечит?
        - Иди ты! - Толкаю её в бок. - Я, вообще-то, в положении. И, кажется, умираю…
        - Больно? Сильно? - Суетится Катя, заглядывая мне в лицо. - Сейчас кого-нибудь позову.
        Но в этот момент дверь открывается, и в помещение входит полноватая женщина в годах. На ней белый халат, маска, а глаза под толстыми стёклами очков недовольно прищурены.
        - Почему посторонние в процедурном? - Рявкает она на Катьку. - Кто пропустил?
        - Вы здесь мою подругу совсем одну оставили, а ей, между прочим, очень плохо! - Возмутилась Катя, упирая руки в бока. - Она умирает!
        - Покиньте помещение. - Громогласно приказывает женщина и переводит взгляд на меня: - Кто умирает? Ты?
        - Она! - Подтверждает подруга.
        - А вы освободите помещение, - напоминает ей медик и указывает рукой на выход так резко и безапелляционно, что Катюха не смеет ослушаться.
        - Ну, вы ей помогите, что ли… - Подруга бросает на меня виноватый взгляд и пятится к двери. - Если что, я здесь, и вещи твои у меня тут…
        - Идти сама можешь? - Строго спрашивает женщина.
        Я киваю и пробую встать, она тут же подхватывает меня под локоть.
        - Вы можете сказать, хотя бы, что с ней? - Не отстаёт Катя.
        - Доктор разберётся. - Ворчит женщина, не оборачиваясь к ней. - Вы всё ещё здесь? Вернитесь в холл: без халата, бахил и маски не положено!
        - А если я найду халат? - Спрашивает подруга, высовываясь из-за её широкого плеча.
        Я ступаю осторожно, шаги даются нелегко, боль усиливается.
        - Твоя родственница? - Хмыкает женщина.
        - Подруга. - Отвечаю я.
        - Лучше съезди за вещами, подруга. - Бросает она Кате. - Пациентка остаётся здесь, в отделении урологии.
        - А какие вещи нужны? - Интересуется Катя.
        - Бельё, ночная, тапочки, щётка, паста, мыло и прочее. Халат не надо, мы организуем.
        - А куда вы её сейчас? - Катюха всё ещё идёт следом за нами по коридору.
        - На УЗИ. - Отзывается медик и бросает на неё взгляд, не обещающий ничего хорошего.
        - А, хорошо. - Кивает подруга, наблюдая за тем, как мы заходим в лифт.
        Женщина жмёт цифру «четыре», двери смыкаются, и я приваливаюсь к поручню.
        - Больно? - Равнодушно интересуется моя сопровождающая.
        - Да. - Признаюсь я.
        - Угу. - Без тени сочувствия кивает она.
        У них тут что, «угу» - любимое слово?
        - Меня Анфисой Андреевной зовут. - Сухо добавляет женщина.
        - Алиса. - Почти шепчу я.
        Проходит ещё пара секунд прежде, чем она добавляет уже ласковее:
        - Ты потерпи ещё немного, Алиса, сейчас поглядим, чего у тебя там, и доктор назначит обезболивающее.
        Я киваю, как заведённая. Зажмуриваюсь.
        «Ещё немного, ещё немного».
        - Да не бойся ты, доктор у нас толковый. - Слышится её голос.
        Ага. Кто бы сомневался.
        14
        Я уже во второй раз просматриваю результаты исследования этой барышни с птичьей фамилией. Кстати, какой? Забыл. Переворачиваю карту. Зябликова, Соколова, Щеглова, Синицына? А, Кукушкина, точно.
        Обычно не запоминаю имён пациентов на данном этапе работы: сейчас важно срочно и квалифицированно оказать помощь, главное - цифры и показатели, остальное - потом.
        Надо признать, девушка героически вытерпела все положенные в таких случаях манипуляции и пролежала в кабинете ультразвуковой диагностики, сжав зубы и ни разу не пикнув. Впечатляет.
        Обычно я не общаюсь с пациентами до постановки диагноза: что касается симптомов и истории болезни, они привычно лукавят, преувеличивают или просто-напросто врут, и тут лучше довериться результатам анализов, а уж их любимые причитания, стенания, вопли или угрозы - эти откровенно раздражают и отвлекают от работы, поэтому стараюсь держаться от них подальше.
        - Ну, как? - Спрашиваю я у Анфисы Андреевны, которая входит в ординаторскую.
        - Болеутоляющее подействовало. - Отчитывается она. - Пусть и не до конца отпустило, но терпеть уже легче. Крепкая девка, справится. - Усмехается женщина.
        Я позволяю себе легкую улыбку. Старшая сестра так редко кого-то хвалит, что я понимаю: эта пациентка ей точно приглянулась. Интересно почему.
        - Родственникам сообщила? - Интересуюсь я.
        Мне почему-то вдруг становится интересно, ожидает ли кто-то эту пациентку в приёмном.
        - Подружка с ней была. - Анфиса Андреевна наливает себе воды. - Передала ей вещи и телефон, теперь больная на связи и сама сообщит всем, кому нужно.
        - Хорошо. - У меня не получается удержаться, я быстро пробегаю глазами по данным анкеты, заполненной при поступлении со слов пациентки и из её документов. Год рождения, месяц, день, адрес, прочее. Не знаю почему, но мне хочется узнать больше, чем эти сухие строки, совершенно никак не характеризующие больную. - Главное, на данный момент мы исключили кровотечение и инфекции, пусть отдыхает.
        - Ты что же, - женщина замирает, так и не донеся стакан с водой до рта, - даже не зайдёшь к ней? Не сообщишь?
        - Ах, да. - Киваю я. И мысль о том, что нужно будет снова увидеть Кукушкину, вызывает во мне какой-то странный, необъяснимый трепет. - Конечно.
        - Сходи, сходи, а то извелась вся.
        В ночном коридоре клиники тихо.
        Шумят приборы, всевозможные аппараты, а звуки шагов по каменному полу разносятся дрожащим, тихим эхом по стенам.
        Я стараюсь ступать осторожно, чтобы не разбудить никого из больных. Поправляю маску, расправляю затёкшие плечи, но каждый шаг по-прежнему даётся с трудом. Смутное волнение сковывает пальцы, нервно закручивающие карту пациентки в трубочку.
        Мне жутко не по себе, но, очевидно, это просто усталость.
        Я топчусь пару секунд у палаты этой Кукушкиной, а затем замираю, услышав её тоненький, взволнованный голосок.
        - Он всё какими-то ребусами разговаривает, Кать, да и то не со мной - с другими медиками. А на меня даже не взглянул ни разу. И если бы я хоть что-то понимала, по их, по-докторски, то ладно, а так - что мне их загадки? СКФ какие-то, клиренсы, кретины и уровень урины? Звучит как бабкино заклинание! Он ещё так тихо бормочет себе под нос - видимо, чтобы не пугать меня. Может, мне того - жить-то осталось пару дней, а они мне даже не сообщают!
        Я сразу вспоминаю свои слова, брошенные по ходу дела коллегам: «СКФ, клиренс креатинина, уровень уриновой кислоты и кальция», и на лицо пробирается нечаянная улыбка. Бабкино заклинание, значит.
        И почему-то на душе становится легче от того, что Кукушкина больше не корчится от боли и не стонет в голос.
        - Больно, конечно, Кать. - Подтверждает мои мысли пациентка. - Но на стену не лезу. Сжимаю челюсти и терплю. Не знаю, сколько ещё так придётся.
        Пока подруга не насоветовала ей позвонить с жалобой в министерство, я спешу прервать разговор: осторожно стучу в дверь.
        - Ой, подожди. - Говорит Кукушкина. А когда появляюсь в двери, спешно добавляет: - Перезвоню.
        - Вижу, вам немного лучше. - Констатирую я.
        Девушка вся подбирается, нервно поправляет ворот ночной рубашки, комкает пальцами ткань пододеяльника. На её лбу всё ещё видны капли пота, а это значит, что, даже если болеутоляющие помогают, то не в той мере, в какой хотелось бы.
        - Спасибо, - её бледное лицо трогает испуганная улыбка.
        Большие, зелёные глаза распахиваются, ресницы начинают мелко дрожать. Она явно ждёт от меня ответов на свои вопросы.
        - Меня зовут Вадим Георгиевич. - Представляюсь я, стараясь не выдать накатывающего волнения. Инстинктивно нахмуриваю брови и выпрямляю спину. - Я… буду лечить вас.
        Мне хочется ущипнуть себя, потому что, сколько бы я не старался, у меня не получается вспомнить, что обычно я говорю пациентам в таких случаях. «Я буду лечить вас» - это явно что-то новенькое.
        - Так вы скажете, что со мной? - Спрашивает девушка после затянувшейся на несколько секунд паузы.
        Её тонкие, изящные пальцы ложатся на её шею. Она лихорадочно трёт кожу, и та моментально краснеет, а у меня в голове рождается немыслимая вереница мыслей о том, как эти пальчики могли бы касаться моей кожи. Пытаясь сохранить самообладание, я откашливаюсь и нахмуриваюсь ещё сильнее.
        - По данным ультразвукового исследования, - сообщаю я и неловко взмахиваю рукой с зажатой в ней историей болезни, а затем, стараясь оставаться серьёзным, перевожу взгляд на стену. От растущего чувства неловкости, совершенно мне несвойственного, желудок буквально закручивается в узел. - С плодом всё в порядке.
        - Это хорошо, - выдыхает пациентка, - только я ненавижу, когда так говорят.
        - Как? - Я вынужден снова посмотреть на неё.
        По спине пробегают мурашки.
        - Не люблю, когда ребёнка называют плодом.
        Я застываю с открытым ртом.
        Мне хочется возразить, почему плод принято именовать плодом, но я этого не делаю. У неё такой оскорблённый, измученный и обиженный вид, что мне не хочется делать ещё хуже.
        - Хорошо. - Отвечает за меня мой рот.
        И девушка будто бы успокаивается. Её прозрачные светлые глаза, точно воды уснувшего океана, на секунду успокаиваются, а затем в них всколыхивается новая, тревожная буря.
        - А что тогда не в порядке? - Спрашивает она.
        - Мы обнаружили камень в вашей почке.
        - О… - Лицо девушки вытягивается понимающе и удивлённо одновременно. - Это опасно? Почему так случилось? Что теперь делать? Его можно извлечь?
        Вопросы летят на меня, точно из пулемёта.
        - Пока ситуация под контролем. - Спешу успокоить её я. - Факторов образования камней много: от неправильного питания и плохой воды до врождённых аномалий и низкой физической активности. Мы ещё поговорим об этом подробно, а пока вам нужно отдыхать, много пить, ходить в туалет и надеяться, что камень выйдет сам, без оперативного вмешательства.
        - Легко сказать - отдыхать! - Морщится она. - Таки-и-е боли!
        - При необходимости будете принимать болеутоляющие, но, сами понимаете, в вашем положении список препаратов сильно ограничен.
        Что мне ещё остаётся сказать?
        - Понимаю. - Вздыхает девушка.
        - Во время беременности женский организм сильно изменяется, - пытаясь обойти острые углы, я аккуратно подбираю слова, - от этого часто страдает мочевыделительная система. Сейчас вам нужно избежать инфицирования, и если всё пройдёт хорошо, то вам останется придерживаться диеты, и… вы забудете нас, как страшный сон.
        Я прикусываю язык, но она вымученно улыбается. Значит, я её обнадёжил. И даже если я сам не на сто процентов уверен в благоприятном исходе, то её счастливые глаза окупают всё моё внутреннее беспокойство. Сейчас для пациентки и её плода спокойствие важнее всего остального.
        - Спасибо. - Хрипло благодарит меня девушка.
        Я коротко киваю.
        - Придерживайтесь моих рекомендаций, и посмотрим, как пойдёт дело.
        Мне уже хочется взять себя за шиворот и выволочь в коридор. Словно кто-то другой говорит за меня с ней, и мне не терпится заткнуть этого «кого-то».
        - Спасибо, доктор. - Тяжело дыша от накатившего приступа боли, повторяет Кукушкина.
        Она пытается выдать ещё одну вежливую улыбку, у неё получается, и от этого у меня всё переворачивается внутри.
        - Всего доброго. - Бросаю я и позорно и спешно покидаю палату.
        Через сорок минут уже стою у дверей своей квартиры. Прежде, чем вставить ключ в замочную скважину, я опускаю взгляд на кольцо на безымянном пальце. Оно обжигает мне кожу.
        Беззвучно вздыхаю, вставляю ключ, поворачиваю и аккуратно толкаю дверь. Та открывается со скрипом, и я с досады сжимаю челюсти.
        - Не волнуйся, он спит. - Тихо шепчет жена, появляясь в коридоре.
        Я включаю свет, и она сонно щурится. Трёт пальцами веки.
        - Прости, разбудил. - Я переступаю порог и закрываю за собой дверь.
        - Тяжелый денёк? - Мягко улыбается она.
        - Даже два. - Улыбаюсь ей в ответ. - Или сколько там меня не было?
        - Мы потеряли счёт. - Её признание звучит едва слышно.
        - Прости ещё раз.
        - Ничего страшного, такая работа. - Она делает ко мне шаг. - Ты голоден?
        - Нет. - Качаю головой. - Валюсь с ног. Пойдём спать?
        - Конечно. - Соглашается супруга.
        Мы с ней вместе заглядываем в детскую и любуемся в тёплом свете ночника фигуркой спящего сына, закутавшегося в одеяло, а затем отправляемся в спальню. У меня нет сил даже принять душ. Я снимаю одежду и падаю на кровать.
        - Не спится? - Шепчет жена минут через пять.
        - Нет. - Признаюсь я.
        - Тогда расскажи, как прошла смена. - Просит она.
        И я рассказываю в подробностях, не забыв упомянуть и о несчастной Кукушкиной, которая осталась в своей палате мучиться от боли. Говорю, что мне её жаль. Ровно, как и всех своих пациентов.
        15
        - Ну, как ты? - Заглядывает в палату Анфиса Андреевна.
        Я поднимаю голову от скрипучей больничной подушки:
        - Адская ночка.
        Всю ночь бегала в туалет по-маленькому. Ощущение было такое, будто вот-вот обмочу трусы, а в итоге выходило всего две капли. К тому же, боль и не собиралась ослабевать, чтобы дать мне поспать: она то нарастала, то немного отпускала, а затем вгрызалась в меня с новой силой.
        - Про банку не забываешь?
        Ах, да, чертова банка. Как можно забыть про тяжёлое и уродливое стеклянное изделие, в которое приходится собирать мочу?
        - Конечно, нет. - Морщусь я.
        Женщина бросает взгляд на наручные часы:
        - Уже семь, поднимайся, сейчас придут мерить температуру и давление, затем проведём все остальные исследования. А с десяти до двенадцати будет обход.
        Значит, придёт этот хмурый доктор. Ясно.
        Даже не знаю, радует это меня или пугает.
        - Хорошо, спасибо. - Я осторожно поднимаюсь с постели.
        - И не забывай, - добавляет медсестра, - больше пить и больше ходить.
        - Я и так пью, пью, пью, сколько мне ещё пить?
        - Чтоб из ушей лилось! - Усмехается она и закрывает за собой дверь.
        Я привожу себя в порядок, чищу зубы, собираю волосы в хвост, накидываю халат и выбираюсь в коридор.
        Бреду по отделению и осторожно заглядываю в палаты: пациенты лежат по двое, четверо, иногда даже по шестеро человек. Обстановочка у них там, откровенно говоря, гнетущая, а лица у всех серые, безрадостные. Оказывается, мне ещё повезло оказаться в палате одной.
        Останавливаюсь у последнего кабинета в самом конце коридора. На двери табличка - «Красавин В.Г.», и больше никаких опознавательных знаков. Несколько секунд я с глупым видом пялюсь на надпись, а затем спешу поскорее уйти, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу.
        После утренних обследований я достаю телефон и захожу в сеть. Ввожу название клиники и фамилию врача. Мне почему-то тепло от того, что я знаю, где находится кабинет этого важного доктора, и волнительно от того, что, если повезёт, я узнаю о нём ещё хоть что-то.
        Интернет сообщает, что Красавин с отличием окончил лечебный факультет медицинской академии, затем поступил в клиническую ординатуру, в которой провёл ещё пару лет. Затем у него была стажировка в европейских урологических клиниках, затем работа врачом-урологом уже на родине. Потом он защитил свой первый диссертационный труд, стал кандидатом медицинских наук, совмещал научную деятельность с основной работой, и в этом году защитил вторую диссертацию. Ему присвоена степень доктора медицинских наук по специальности урология.
        Мой мозг усиленно складывает числа.
        Значит, ему сейчас тридцать четыре или тридцать пять? Конкретной информации на этот счёт нет, поэтому я листаю дальше и, наконец, вижу его фото. Нечёткое, явно с какого-то пропуска или с другого документа, но оно заставляет меня на мгновение отвлечься от пронизывающей боли.
        Нет, у него нет хобота.
        Я впервые вижу его лицо, и в груди разрастается жар.
        Вспоминаю глубокий, низкий голос доктора, от которого точно так же разливается баюкающее, согревающее тепло по всему телу, и улыбаюсь. Черты его лица такие же чувственные и красивые, как его голос, а губы такие же мягкие и манящие, как и глаза.
        Боже, чем таким они меня обезболили, что я так брежу наяву?
        Мои пальчики летают по экрану, пытаясь отыскать профиль Красавина во всех известных соцсетях, но нигде ничего не нахожу. Меня это почему-то сильно расстраивает, но тут на глаза попадается его страничка в Инстаграме.
        Никакой личной информации, только профессиональная, но и её минимум. Несмотря на это, я внимательно просматриваю все его посты и отмечаю, что написаны они с долей эмоций и здорового сарказма.
        «А у тебя есть чувство юмора, доктор», - отмечаю я.
        Мне это нравится.
        Определённо нравится.
        Теперь этот истукан не кажется таким уж каменным.
        И больше всего мне интересно, как же выглядит его улыбка, если она вообще появляется хоть иногда.
        Я проглядываю все имеющиеся в профиле фотографии, но на всех них он максимально собран и серьёзен. И лишь на паре снимков можно заметить добродушную полуулыбку или же усталую ухмылку.
        Но мне и этого достаточно, чтобы расцвести. Фантазия журналиста позволяет мне в красках додумать, как Красавин смеётся над какой-нибудь шуткой, качая головой, и вот я уже снова улыбаюсь.
        - Доброе утро. - Отвлекает меня чей-то голос.
        В комнату входят сразу двое врачей.
        - Здравствуйте. - Я прячу телефон под подушку и сажусь.
        - Так, посмотрим, - невысокий полноватый мужчина заглядывает в карту, - ясно. Как ваше самочувствие? Режущие боли при мочеиспускании? Боли в пояснице?
        Он спрашивает что-то ещё и ещё, а я путано отвечаю, ощущая при этом разочарование и надежду.
        «А где Доктор Красавчик? Он придёт?» - проносится в мыслях. И этот вопрос кажется сейчас куда более важным, чем боль в пояснице и думы о том, как жить дальше после предательства Никиты.
        - Где локализована боль сейчас?
        Я показываю.
        Этот врач кажется мне рассеянным и совсем некомпетентным. А ещё он без маски и постоянно улыбается мне. Шутит, ободряет и даже пытается флиртовать.
        - Если что-то не так, сразу сообщайте, хорошо? - Он касается моего локтя, а я подаюсь назад и брезгливо кутаюсь в халат.
        Перед глазами встаёт лицо Красавина с фотографии в интернете. Смугловатая кожа, чётко оттенённая светлым воротом рубашки, и правильные черты лица: прямой, ровный нос, чувственный рот с симпатичной мягкой «галочкой» на верхней губе, блестящие чёрные волосы, приведённые в порядок аккуратной стрижкой, и густые тёмные брови. Идеальная мужская красота: не совершенная, не смазливая, спокойная.
        - А… где доктор Красавин? - Вырывается у меня, когда делегация во главе с незнакомцем уже собирается покинуть мою палату.
        - А сегодня не его смена. - Бросает он с улыбкой, и они уходят.
        Не его смена.
        Ясно.
        Через час в динамике телефона раздаётся визг Барракуды:
        - Нельзя было заболеть в другое время, Кукушкина?
        - Простите, что не согласовала это с моей почкой. - Отзываюсь я, меряя шагами палату и стараясь дышать ровно. - Представьте, ей вздумалось выяснить свои отношения с камнем именно сейчас!
        - То есть, ты никак не сможешь провести интервью?
        - Только если Дубровский не согласится приехать в отделение урологии. - Не выдерживаю я. - Как думаете, стоит у него об этом спросить?
        Может, он и поухаживает за мной здесь, и подержит банку с мочой? Чем чёрт не шутит.
        - Кукушкина!
        Мне приходится отстраниться от трубки, чтобы в уши не влились потоки ворчания истеричной шефини.
        - Я передам свои заметки и наработки тому, кто возьмётся за интервью, - наконец, не выдержав, добавляю я, - а теперь простите, мне нужно пойти и пописать в банку.
        Я сбрасываю вызов.
        Пусть увольняет.
        Разве может быть что-то хуже этой боли?
        Но телефон трезвонит вновь. Я выхожу в коридор и нажимаю «принять»:
        - Если вы хотите наорать на меня ещё раз…
        Но меня перебивает голос отца:
        - Алиса, ты где? - Он взволнован.
        - Я… а, привет. - Мой путь лежит через столовую, и я останавливаюсь, чтобы посмотреть на клейстер из каши и серого цвета котлетки в тарелках других пациентов.
        «Фу-у-у». Меня начинает мутить.
        - Я спрашиваю, ты где?!
        - Пап, я не могу пока с тобой встретиться, у меня много работы. - Вру я.
        Стараюсь быстрее покинуть это место. Удушливый запах тушёной капусты, зажарок и кислого молока проник уже, кажется, под самую кожу. Мне дурно, очень дурно.
        - Что это за звук?
        - Где? - Бормочу я, ускоряя шаг.
        Мои братья по несчастью, словно сговорившись, начинают громче стучать ложками по тарелкам. Откуда у них аппетит? Я что, одна мучаюсь от боли в этом отделении?
        - Где ты, дочка?
        Надо же, вспомнил, что я его дочь.
        - Я перезвоню! - Обещаю я и раздражённо скидываю вызов.
        Возвращаюсь в палату, пью, иду в туалет, пью, корчусь от боли.
        После таких мучений мне никакие роды не страшны. Снова пью, иду в туалет, пью, потею, стискиваю зубы - кажется, этот водоворот испытаний не закончится никогда.
        К вечеру я вымотана сильнее, чем вчера. Волосы липнут к мокрому лицу, на ладонях следы от ногтей - я стискиваю пальцы в кулаки каждый раз, когда терпеть становится невыносимо, а выпитая вода действительно уже льётся из ушей, ведь походов в туалет со злосчастной банкой уже не счесть.
        Я выгляжу и чувствую себя уже просто отвратительно, когда вдруг приходит сообщение от Кати: «Аллочка заставила МЕНЯ взять интервью у этого куска говна».
        Прочитав, я собираюсь разреветься, беспомощно тяну носом воздух, сжимаю челюсти, и как раз в этот момент в дверь палаты раздаётся вежливый стук.
        - Всё хорошо? - Спрашивает доктор Красавин, появляясь на пороге.
        Его тёплые карие глаза лучатся светом, а остальное лицо закрыто маской, но даже с ней он одним взглядом может передавать любые эмоции, написанные на лице: беспокойство, тревогу, участие. Этот взгляд какой-то невероятный, честное слово.
        - З-здравствуйте, - взволнованно произношу я и шмыгаю носом.
        Волнение накрывает меня с головой. Ужасно хочется поправить волосы, вытереть пот и слёзы, одёрнуть дурацкий бесформенный халат, а ещё срочно деть куда-нибудь живущие собственной жизнью руки - да хотя бы, в карманы.
        - Добрый вечер. - Говорит доктор, входя в палату.
        И по мелким морщинкам в уголках его глаз я догадываюсь, что он улыбается.
        Удивительно, но это маленькое событие заставляет мой мозг напрочь забыть о боли.
        16
        - Как ваши дела?
        Это самое приятное, что я слышала за весь день. А в том, как он мягко и деликатно произносит каждое слово, ощущается просто океан заботы.
        - По-прежнему. - Выдыхаю я.
        Оказывается, маленькой девочке во мне всего-то и нужно было, что немного сочувствия и участия. Ей нужно было, чтобы её пожалели. И даже несмотря на то, что взрослая Алиса во мне жалости не терпела, её маленькая копия в самой глубине души отчаянно в ней нуждалась.
        - Я посмотрел ваши анализы. - Говорит Вадим Георгиевич, подходя ближе.
        Я совершенно не хочу ничего чувствовать по отношению к мужчине, который вчера был таким бесчувственным сухарём, что даже не удостаивал меня взглядом. Не хочу, чтобы мне нравился доктор, с которым по окончании лечения меня не будет связывать ничего, кроме выписки из истории болезни. Не хочу думать о нём, потому что всё моё внимание должно сейчас быть сосредоточено на моём будущем ребёнке.
        Но я ничего не могу с собой поделать - моё тело реагирует на этого человека. Оно хочет это делать и делает это помимо моей воли. Даже боль притупляется по мере того, как Красавин сокращает с каждым шагом расстояние между нами.
        - Пока всё без изменений, но это нормально. И даже хорошо. - Он медлит, изучая меня взглядом, а затем делает ещё шаг. - Надеюсь, процесс скоро пойдёт.
        Теперь, когда мужчина стоит ко мне почти вплотную, я в полной мере осознаю, какой у него рост. У меня не получится смотреть ему в лицо, даже если я встану на цыпочки. А если он наклонится и будет целовать меня дольше минуты, то я упаду в обморок просто от того, что у меня затечёт шея.
        Соглашусь, это весьма странные мысли для того, кто находится в положении, и кто испытывает в данный момент острые боли, но именно эти мысли сейчас захватывают мой мозг.
        Я не могу не думать о том, что мне приятен и симпатичен этот доктор.
        Пока он говорит мне что-то о том, что «хорошо, что это случилось не на позднем сроке», я комкаю потными пальцами ткань халата и думаю о том, что, если он обнимет меня сейчас, я уткнусь носом прямо в его грудь. А он сможет положить свой подбородок мне на макушку, как на полочку для книг.
        Боже, он просто великан! И это привлекает меня ещё сильнее.
        Наверное, во всём виновата природа: каждая женщина мечтает ощущать себя маленькой, невесомой и защищённой в объятиях большого и сильного мужчины.
        В случае Красавина это работало бы идеально. Но я стряхиваю с себя глупые фантазии - самое время вернуться в реальность, где он - всего лишь мой лечащий врач, а я - его пациентка, выглядящая в этот момент, надо признать, не самым лучшим образом, да ещё и, к тому же, беременная. Так себе почва для завязывания каких-либо отношений.
        - Когда вы в последний раз мочились? - Возвращает меня в реальность его вопрос.
        - Что? - Я спускаюсь с небес на землю.
        - Когда в последний раз ходили в туалет? Резь при мочеиспускании присутствует? - Его, кажется, совсем не смущают ни вопросы, ни формулировки.
        А я густо краснею потому, что перехватываю взгляд мужчины: он направлен на долбанную банку с мочой, стоящую на тумбочке.
        Чёрт подери все их местные порядки! Нужно было спрятать её хотя бы под кровать!
        - Десять минут назад, - блею я.
        Мне хочется провалиться под землю.
        И почему, скажите, вселенная всё устраивает именно так, что ты попадаешь в поле зрения сексуального красавчика как раз в тот момент, когда твоя жизнь катится в пропасть, твоё лицо от слёз напоминает раздутый шар, твои волосы скатаны в липкие комья, а венчает всё это безобразие банка твоей же собственной мочи, царственно стоящая на всеобщем обозрении посреди палаты? По-че-му-у-у?
        - Б-бегаю каждые п-полчаса по чуть-чуть… - пытаюсь объясниться я, пряча взгляд. - И…
        Что-то говорю, говорю и чувствую, как жар густо ударяет в голову.
        Передо мной мужчина мечты, но его интересует лишь моя моча, прости господи. Разве может что-то быть хуже?
        И вообще, я должна думать о чём угодно: о Никите, о потраченном на него времени, обманутом доверии, о ребёнке, который никак не вписывается в мой жизненный план ближайших лет, о работе, в конце-то концов! Но всё, о чём я могу думать - это глаза доктора, с серьёзным видом изучающего цвет, консистенцию и прозрачность моей, будь она неладна, урины.
        Какой ужас…
        Мне хочется разреветься, но я терплю.
        - Всё хорошо? - Снова интересуется Красавин, взглянув на меня.
        Видимо, я слишком сильно сжимаю зубы.
        - Да. - Отвечаю ему, кивая.
        Это его «всё хорошо» звучит так нежно, что у меня подгибаются коленки. Я мысленно прошу боль вернуться - чтобы не думать о том, что этот врач чертовски привлекателен. Настолько, что его взгляды действуют на меня эффективнее обезболивания.
        - А где сейчас болит?
        Я делаю всё, чтобы не смотреть ему в глаза. Рассматриваю две шариковых ручки, торчащих из кармашка его формы, подсчитываю мелкие родинки на его загорелой шее, скольжу взглядом по его тёмным волосам, которых так сильно хочется коснуться кончиками пальцев.
        - Мне кажется, что боль переместилась сюда. - Показываю ладонью на поясницу. - Или сюда.
        - Давайте посмотрим. - Звучит его голос.
        Что?
        - Не бойтесь, больно не будет.
        Ну, уж нет, лучше сделай мне больно, чем позорить ещё раз!
        - М-мне лечь набок? - Теряюсь я.
        Красавин присаживается на стул и подзывает меня жестом.
        - Нет, можно стоя. - Он выглядит абсолютно серьёзным, особенно когда хмурится снова по привычке. Достаёт и медленно надевает перчатки. - Только снимите халат. Да, вот так, сдвиньте его вот сюда. - Просит он.
        Я встаю спиной, и доктор освобождает мою поясницу от тканей одежды. Принимается прощупывать и осторожно простукивать отдельные области. Я стою, зажмурившись, а в висках громко стучит: «Какой позор… Позор! Ну, почему именно он? Почему сейчас? Почему в таком виде?».
        Вопросов миллион, а раствориться в воздухе и перестать краснеть мне хочется всё сильнее.
        - Здесь больно, да?
        Его руки касаются правой части спины. Подушечки пальцев давят сильно, но нежно. Мне так приятно… Даже несмотря на боль. Приятно, больно, приятно…
        - Да.
        - Угу, завтра обязательно посмотрим… - Едва слышно произносит он. - Угу, ясно.
        «Надеюсь, посмотрим мои почки, а не меня, - проносится в мыслях. - Хочу ли я снова раздеваться перед ним?»
        И что бы я делала, если бы красавчик-доктор оказался гинекологом, а? Меньше всего мне хотелось бы сейчас, чтобы привлекательный мужчина заглядывал куда-то, куда не следует заглядывать мужчинам до начала серьёзных отношений с женщиной.
        - Будем надеяться, что камень начнёт движение без приключений. - Говорит Красавин, убирая руки. Я пользуюсь этим, чтобы спешно одёрнуть халат и поправить ночную. - Больше ходите по отделению, Алиса Александровна, можете использовать для этого лестницу. - Добавляет он.
        Я оборачиваюсь.
        Мне почему-то до жути приятно, что он запомнил моё имя и даже отчество.
        Мой взгляд невольно скользит по его сильным рукам. Не обнаружив кольца на его безымянном пальце, я ощущаю удовлетворение, но тут же одёргиваю себя - ты же беременна. «Полагаешь, такому красавчику будет интересна пузатая деваха с урологическими проблемами?» Даже будь её моча трижды прозрачной - очень вряд ли.
        - А завтра я загляну к вам с утра. - Снимая перчатки, задумчиво сообщает Красавин и поднимается со стула.
        Воспользовавшись тем, что он идёт к двери, я поправляю слежавшиеся волосы.
        - Завтра… ваша смена? - В горле у меня пересыхает.
        - Завтра - да. - Кивает он.
        - А сегодня… - Честно говоря, из-за боли я потеряла счёт дням и часам.
        - Сегодня - нет, но у меня… были здесь дела. - Говорит Вадим Георгиевич, застывая в дверях.
        Снова эти морщинки в уголках глаз. Мелкие, едва различимые. Стало быть, он улыбается. Для меня.
        - Спасибо, что зашли. - Возвращаю ему подаренную улыбку.
        - Не за что. - Отвечает он твёрдо, но ласково. - Скажу, чтобы к вам зашли, дали болеутоляющее.
        Мы смотрим друг на друга.
        Мне не хочется, чтобы он уходил. Красавин - единственное светлое пятно во мраке больничных будней, к тому же, мы с ним будто не договорили. Эта встреча прошла слишком быстро, будто вихрь. Я знаю, что, как только за ним закроется дверь, я буду восстанавливать в памяти каждое слово, буду смаковать его на языке, улыбаться, краснеть и снова прокручивать в голове картинки этого короткого свидания.
        - Ах, да. - Вадим Георгиевич будто вспоминает что-то важное. - Чуть не забыл.
        - Что? - У меня загораются глаза.
        - К вам приходил какой-то мужчина. - Тон его голоса слегка меняется. - Но часы посещений закончились, поэтому я попросил зайти его завтра.
        - Мужчина?.. - Сипло переспрашиваю я.
        Кто бы это мог быть?
        - Да. - Кивает доктор. - До завтра, Алиса Александровна, выздоравливайте. - И покидает палату.
        «У меня нет никакого мужчины!» - хочется крикнуть мне, но уже некому, да и незачем. Дверь закрывается, а в тело возвращается тупая, ноющая боль. Я на неё не реагирую.
        В воздухе всё ещё стоит, сотканный из благородности, запах его парфюма: колючий и горький аромат лимона, пронзительно яркий, но нежный бергамот, ласкающий и утонченный сандал и наделенная стилем и теплотой герань.
        Я тяну носом шлейф и ощущаю на языке лёгкий привкус мускуса - необъяснимый аромат: чистое мужское тело, кора дерева, специи, притягательная мягкая сладость. Этот мужчина пахнет силой, и его запах дурманит.
        «Выздоравливайте», - стучит эхом в висках. - «До завтра».
        - До завтра. - Одними губами повторяю я.
        17
        - Что у нас с Кукушкиной? - Я задаю этот вопрос, не отрывая взгляда от компьютера.
        - А что с ней? - Сгребает со стола бумаги в охапку Люда. - Вы разве на утреннем обходе у нее самой не интересовались?
        Кажется, или я слышу ехидство в её голосе?
        - Меня интересует, есть ли подвижки в её состоянии. - Сухо подчёркиваю я, повернувшись к ординатору. - Разве в твои обязанности не входит контроль самочувствия пациентов?
        Невелина меняется в лице. Девушка бледнеет и чуть ли не роняет на пол истории болезней - едва успевает подхватить их в последний момент и прижать к груди. Похоже, мой голос звучит строже, чем я предполагал.
        - Д-да, простите, просто я…
        - Пациентка беременна, - напоминаю я, - поэтому мы отвечаем сразу за две жизни, надеюсь, это не так трудно понять.
        - Конечно. - Сглатывает Люда.
        И я тут же прикусываю язык - нужно было с ней полегче, совсем девчонка ещё.
        - Я не могу делать ей УЗИ дважды в день, поэтому прошу только одного - контроля за её состоянием. - Прочищаю горло и добавляю: - Ровно, как и за каждым пациентом в этом отделении, так что докладывайте каждые два-три часа.
        - Хорошо. - Испуганно кивает Невелина.
        По её поджатым губам видно - злится.
        А для меня подобный тон разговора - лишний способ напомнить ей о субординации. Уж слишком часто ординатор стала забывать о том, что я - её старший коллега и наставник. Все эти взгляды, улыбки, «случайные» прикосновения, ревности на пустом месте уже порядком надоели.
        - Вот и замечательно. - Говорю я, вставая с кресла.
        Теперь она смотрит на меня снизу вверх и кажется совсем крохотной. Ненавижу этот момент, но так уж распорядилась природа - я смотрю на людей свысока, сам того не желая.
        Беру папку, поправляю ворот форменной рубахи и выхожу в коридор, оставив девушку в ординаторской наедине с её обидой. Было бы глупо делать вид, что ничего не происходит, и что ничего не замечаю, поэтому этим разговором я провожу между нами жирную черту и обозначаю, так сказать, границы.
        Проходя мимо палаты Кукушкиной, я зачем-то притормаживаю. Стараюсь ступать тихо, чтобы она не обернулась на звук моих шагов.
        Мне определенно интересна эта пациентка, но я не понимаю чем именно. И дело тут явно не в медицинских аспектах, а скорее в её беспомощности и растерянности - мне инстинктивно хочется помочь, защитить, успокоить.
        Это не говорит о том, что я не сочувствую другим своим пациентам, мне хочется помочь всем, но в этом случае мной движет что-то другое, и я пока не осознаю что.
        В приоткрытую дверь видно, что Алиса Александровна лежит в постели. Книга, которую ей передал утром кто-то из близких, так и лежит не тронутая. Ещё бы, трудно сосредоточиться на чтении, когда тебя круглосуточно изматывают сильнейшие боли.
        Сколько она здесь уже? Третий день? И всё это время камень не движется, а болевой синдром не отступает. Мне очень хочется облегчить её страдания, поэтому я ощущаю чувство вины за собственную беспомощность на данном этапе.
        Утром, во время обхода, Кукушкина казалась такой беззащитной, что мне захотелось положить руку на её плечо. Хорошо, что я вовремя удержал себя от этого шага. Тем более, был не один - с коллегами, и вряд ли бы они поняли такое моё проявление чувств.
        Я отхожу от двери и двигаюсь дальше по коридору, к своему кабинету. Мои мысли продолжают вертеться вокруг этой пациентки. Нам с ней совсем не по пути: она молода, успешна и скоро станет мамой, а значит, у неё есть мужчина. Какие бы отношения их не связывали, вмешиваться я не имею права. Да и нужно ли мне это? Что я, вообще, хочу от этой Кукушкиной? Почему думаю о ней всё время?
        Нет. Как бы ни вышло, ей стоит держаться подальше от такого, как я. У неё своя жизнь, своё светлое будущее. Связь с человеком с таким багажом, как у меня, вряд ли сулит для неё хоть что-то хорошее. Нужно выбросить эти мысли подальше и желательно поскорей.
        Но стоит мне взглянуть на неё, как я буду думать об этом вновь. Чёрт!
        - Здравствуйте, подскажите, где четыреста двенадцатая? - Прерывает мои раздумья один из посетителей.
        Мужчина лет пятидесяти, на его плечах небрежно наброшенный халат, на лице медицинская маска, в руках большой букет из красных роз.
        Я не спешу отвечать, медленно обвожу его взглядом. Видно, что посетитель достаточно состоятельный, на его руке дорогие часы, под халатом солидный деловой костюм, бахилы надеты поверх начищенных до блеска туфель. Пусть всё не слишком новое, но явно стоит денег.
        Неужели, это её мужчина? Не могу в это поверить.
        - Вы к Кукушкиной? - Спрашиваю я, прищурившись.
        - Да, к Алиске. - Кивает он, глядя на меня снизу вверх.
        «Алиска».
        У меня неприятно сосёт под ложечкой.
        От одной мысли, что я мог бы сказать ей «ты» вместо «вы», у меня замирает сердце, а этот тип вот так запросто зовёт её Алиской.
        - Дальше по коридору. - Хмуро говорю я, продолжая оглядывать мужчину уже в попытке придраться хоть к чему-то в его внешнем виде или поведении. - И наденьте халат, как следует. - Уже строже добавляю я. - У нас с этим серьёзно.
        - Спасибо! - Сияет он.
        Бросает букет на скамью, спешно всовывает руки в рукава халата, затем подхватывает букет и несётся в нужную палату.
        Я ещё с минуту топчусь на месте, глядя ему вслед, и только потом решаюсь войти в свой кабинет. Захожу, оставляя дверь приоткрытой, и сажусь в кресло.
        Невелина сегодня утром сплетничала с сёстрами о том, что Алиса Александровна ведёт какую-то колонку в журнале. Нужно будет навести об этом справки. Хотя, зачем мне это? У неё же есть этот хлыщ в халате. Наверняка, пришёл поинтересоваться, как поживает его будущий ребёнок.
        Мерзкий такой. Фу. И улыбка фальшивая.
        Сальный старикашка. Такие пачками лечатся от полового бессилия и ни черта не могут без волшебных таблеточек - мне ли, как врачу соответствующего профиля, не знать об этом.
        Я откидываюсь на спинку кресла и ощущаю, как по всему телу разливается возмущение. Не может быть он её любовником. Не может! Не представляю, что такая, как она, даже ради денег может позволить такому, как он… прикоснуться к себе.
        И только я брезгливо морщусь, как в коридоре вдруг слышатся крики.
        - Убирайся! - Кричит кто-то. Голос явно женский. - Видеть тебя не хочу!
        Я встаю с кресла, выхожу в коридор и вижу, как из палаты номер 412 пулей вылетает этот мужичонка.
        - Алисочка… - Растерянно бормочет он. - Прости меня!
        - Уходи! - Голосом Кукушкиной из-за двери.
        - А как же ребёнок? - Мужчина пробует сделать шаг обратно в палату, но ему в лицо летит его же букет.
        Ударяется в лоб и валится к ногам.
        - Не будет никакого ребёнка! Ничего не будет! И вообще, тебя это больше не касается! - Доносится из палаты.
        А затем дверь закрывается. С грохотом, очень эффектно.
        Мужчина остаётся стоять посреди коридора, шокировано глядя на лежащий в ногах букет и падающие с собственной головы лепестки роз.
        Я подбираюсь всем телом, ожидая того, что последует дальше. Хочу остановить незнакомца, если он станет барабанить в дверь, но тот, кажется, не решается этого сделать. Под взглядами испуганных пациентов и медсестер, повыскакивавших из всех дверей, он виновато опускает голову, бормочет «простите» и, переступив через цветы, трусливо убегает к лестнице.
        18
        - Лесь, скажи, пожалуйста, что мне сейчас послышалось всё, что он сказал! - Прошу я дрожащим голосом.
        Телефон пляшет у меня в руках, и я даже не уверена, тот ли номер я набрала. Подхожу к окну, чтобы опереться ладонями на подоконник и вдруг вижу её - там, под окнами, в парке. Подруга стоит, трусливо прижавшись к берёзе, крутит в руках желтый листик, и смотрит вверх, на здание больницы. Выискивает взглядом нужные окна.
        - Алис, я… - она замирает потому, что видит мой силуэт за стеклом. Листик падает к её ногам. Девушка робко поднимает руку и машет мне. - Привет.
        - Леся, ты можешь мне объяснить, почему мой отец говорит, что вы с ним теперь вместе?! - Я почти срываюсь на крик.
        Мне хочется, чтобы она опровергла его слова, хочется верить, что я не потеряла подругу, но, зная отца - вряд ли. Всё, в чём признался этот похотливый пёс, легко может оказаться и правдой.
        - А он… так сказал? - Робко интересуется Леся.
        Я вижу, как девушка переминается с ноги на ногу, будто мёрзнет. Она подносит руку к лицу и закрывает рот. Видно, что ей тоже не по себе.
        - Я спросила у него, какого чёрта он делает в больнице. - Хрипло отвечаю я. - Спросила, кто ему рассказал про меня.
        - Я… я просто беспокоилась о твоём состоянии… - жалобным голосом вставляет подруга.
        Теперь уже явно бывшая.
        - Я и подумать не могла, что это ему всё выложишь!
        - Но он же твой отец! - Леся воздевает руку к небу.
        - Да мне плевать, кто он. - Я чувствую, как по моим щекам катятся слёзы. - Природа так распорядилась, что он стал моим биологическим родителем, но называть его отцом? Не слишком ли, для такого, как этот тип? Он гулял с какими-то бабами, пока дочь в нём нуждалась! И не один раз, а десятки! Да о его похождениях не слышал только глухой: мамины подруги, мамины коллеги, родительницы чуть ли не всех одноклассников, соседки и даже продавщица хлебного! В нашем районе не осталось ни одной юбки, которую бы он не задрал! Мне было так стыдно!
        - Алиска…
        - Пошли вы, знаешь куда, со своей Алиской?! - Не выдерживаю я. - Ты-то! Ты-то куда, Лесь? Ты же знала обо всём! Всегда знала о том, какой он негодяй! Какой бабник! С детства была свидетелем всех его загулов! Вот скажи, на хрена тебе этот потасканный кобель, а?
        - Алис, он ведь изменился. Хочешь верь, хочешь - нет.
        Вижу, как она прикладывает ладонь к сердцу - якобы говорит искренне, и я должна ей поверить.
        - Я не ожидала от тебя такого вероломства, Леся. - Тоже искренне говорю я. - И мне тебя жаль. Мы росли вместе, и ты в курсе, что он тебя просто использует. Ис-поль-зу-ет!
        - Александр Палыч любит меня, Алис! Зря ты так! - Причитает она, мотая головой. - Ты… ты просто ревнуешь!
        - Александр Палыч никого не любит. - Надломлено произношу я. - Александра Палыча в твоём случае привлекает лишь молодое тело, Леся. У всех его сверстниц по четыре складки на животе, дряхлые задницы, отвисшие до пупа сиськи, вставные зубы и по несколько внуков. Дома его никто не ждёт, он никому не нужен, а моя ровесница - лишь вожделенный кусок мяса для такого старого засранца, как Александр Палыч. Разве нет? Впалый живот, задорные титьки, упругая жопа и готовность трахаться до утра, если у него останутся силы. Ах, да, и ещё жаркое с вином к ужину, так?
        После сказанного у меня во рту разливается противная горечь. Известие о том, что мой папаня спит с моей лучшей подругой, бьёт больнее пощёчины. Теперь же я ощущаю, что вернула этот удар, только мне не становится легче.
        - Какая же ты мерзкая, Алиса… - Тихо произносит Леся.
        - Какая же ты подлая, Леся! - Возвращаю я ей её оскорбление. - Ты прекрасно знала, как я к нему отношусь, и каково мне будет слышать о том, что он и тебя добавил в свою коллекцию, но нет, тебе этого было недостаточно - ты рассказала ему о моей беременности!
        - Он имеет права знать! Он станет дедушкой! - Возражает она.
        - А ты кем? Бабушкой? - Усмехаюсь я, размазывая слёзы по лицу. - Так, что ли?
        - Тебе придётся смириться, что мы с твоим отцом любим друг друга!
        Я вижу, как Лесечка топает ножкой, и мне становится противно и тошно одновременно. Интересно, когда отец положил на неё глаз? Надеюсь, не тогда, когда она вот так же топала ножкой на лестничной площадке, не желая идти в садик.
        - Как вы, вообще, снюхались? - Брезгливо спрашиваю я. - Ты ж всех ухажёров отшивала: этот недостаточно молод, тот недостаточно богат, этот вообще урод. А тут бинго? Так выходит? Вполне себе юный дедуля, состоятельный. Эдакий сексуально активный стрекозёл! Подумаешь, небольшое брюшко, да? Зато своя квартира, машина и счёт в банке!
        Я сама захлёбываюсь ядом обид, выплёскивающихся из меня наружу, но ничего с собой поделать уже не могу. Мне хочется, ужасно хочется уколоть её ещё больнее, чтобы Леся почувствовала себя так же, как в тот момент, когда отец, как ни в чём не бывало, заявил мне с порога палаты, что трахает мою обожаемую подругу.
        Для него это как чаю мятного попить!
        Боже… мятный чай…
        И как я сразу не догадалась?
        - Ты не права, Алиса. Мы… мы… у нас давно любовь! Александр Палыч - очень благородный человек, зря ты так о нём.
        Очень благородный. Такой благородный, что отправился окучивать очередную идиотку в тот вечер, когда его жена умирала от рака.
        - Мы поженимся, мы уже решили. - Добавляет Леся. - И тебе придётся смириться!
        - Ну, конечно. - Киваю я, стискивая челюсти. Новая волна слёз затягивает глаза. Я пытаюсь продышаться, затем смахиваю влагу с век и вижу, как отец там, под окнами, уже подходит к моей подруге. - Совет вам, да любовь. - Тихо говорю я.
        - Зачем ты сказал ей про нас? - Слышится недовольный Лесин писк.
        - А как, по-твоему, я должен был объяснить, что знаю про госпитализацию и беременность?
        - Мы же договаривались сказать ей позже!
        Не желая выслушивать их перепалки, я сбрасываю вызов и отхожу от окна.
        Мне не хочется видеть этих двоих вместе. Они мне отвратительны. Оба. И подруга, которая с такой лёгкостью запрыгнула на моего отца и выболтала ему все мои тайны, и отец, который к старости, оставшись один, вдруг воспылал любовью к тому, кто вдвое младше его, а также стал на удивление таким заботливым, что припёрся ко мне в больницу.
        Я вытираю слёзы, умываю лицо и начинаю ходить по палате.
        Надоело быть беспомощной. Я со всем справлюсь сама: и с ребёнком, и с работой, и с любыми трудностями. Вот только выгоню из себя этот чёртов камень, выпишусь из лечебницы, встану на ноги и всем докажу, что не нужно меня жалеть.
        Намотав несколько кругов в узком помещении, я выхожу в коридор.
        - Всё хорошо? - Интересуется доктор, столкнувшись со мной в одном из закутков.
        - Да. - Словно зомби, отвечаю я, даже не глядя на него. - Замечательно.
        И иду дальше.
        Сейчас у меня такое состояние, что никакие доктора, даже красавчики, не способны его облегчить.
        - Молодец, двигайся больше. - Хвалит меня Анфиса Андреевна.
        И я хожу, хожу, хожу.
        Хожу после ужина. Когда за окном темнеет, хожу. И когда все ложатся спать, я продолжаю ходить в своей больничной конуре.
        А потом меня прорывает.
        Я понимаю, что мне нужно хотя бы прореветься. Понимаю, что больше так не могу. И не хочу. Ничего не хочу!
        Я осторожно покидаю палату, на цыпочках пробираюсь к лестнице, выхожу и быстро поднимаюсь на последний этаж. Толкаю массивную металлическую дверь, и та, на удивление, легко подаётся. Путь на крышу открыт!
        В лёгкие врывается холодный осенний воздух, ветер рвёт волосы, но меня это не останавливает - я решительно выхожу и прикрываю за собой дверь, чтобы никто не помешал. Чувствую, как мороз впивается в кожу, но делаю несколько несмелых шагов. Останавливаюсь, собираюсь с мыслями, а затем продолжаю движение к краю крыши.
        Мои плечи расправлены, спина прямая, и я больше не ощущаю холода. Чем ближе подхожу, тем ярче горят огни ночного города. Шаг, ещё шаг, уже кружится голова. Я жадно вдыхаю холодный влажный воздух, ставлю ногу на парапет и позволяю слезам затопить моё лицо.
        Только здесь и только в этом моменте остро чувствую своё желание жить - мне это очень было нужно.
        А затем резкий порыв ветра заставляет меня пошатнуться, и я слышу чей-то крик:
        - Алиса! Стой!
        19
        Я не отдаю себе отчёта в том, что, выкрикивая её имя, я фактически перехожу на «ты». Но едва тёмная фигура принимает в лунном свете вполне узнаваемые очертания, и я вижу, как она стремительно оказывается у самого парапета, и у меня останавливается сердце. Я кричу, потому что узнаю её.
        В следующие секунды у меня просто не остаётся времени на размышления: я бросаюсь вперёд с воплем «Стой!», а у самого в ушах гудит её: «Не будет никакого ребёнка! Ничего не будет!»
        Что же ты творишь, Алиса? Почему именно так?
        Первый раз в жизни я мысленно благодарю родителей за свои физические данные, плюс сказываются многолетние занятия баскетболом до травмы: я преодолеваю широким шагом разделяющие нас метры буквально за мгновение, и хрупкая девичья фигурка, покачнувшись на ветру, неуклюже сваливается назад - в мои объятия.
        - Ох… - Выдыхает она, когда мои пальцы цепко смыкаются на её животе.
        Я спускаю девушку вниз, ставлю её на ноги, но всё ещё не могу расцепить руки - те впились в её тело, словно насмерть. Мы стоим, прижатые друг к другу, и тяжело дышим. Я втягиваю носом аромат её волос, а она, возможно, ощущает сейчас спиной, как сильно бьётся моё сердце.
        А затем я чувствую, как Алиса начинает медленно обмякать, и понимаю, что она просто бессильно валится с ног. И плачет.
        Я аккуратно перехватываю её беспомощное тельце, поворачиваю девушку к себе лицом, и вижу, что она практически захлёбывается собственными рыданиями. Прижимаю её к своей груди и позволяю её слезам промочить мою рубашку насквозь.
        Я держу её крепко. Не хочу отпускать.
        Она дрожит, и её рыдания вибрациями бьются мне в грудь. Я хочу хоть немного облегчить её боль, но не знаю, как и каким образом. Мне кажется, что я абсолютно бесполезен, но продолжаю держать её так крепко, будто от этих объятий зависят обе наши жизни.
        Она такая маленькая.
        Почти крохотная.
        Как из такого маленького человека может вылиться столько слёз?
        Я осторожно отпускаю левую руку, вынимаю её из рукава, спускаю куртку на одно плечо, затем проделываю то же самое с правой рукой - снимаю куртку и накидываю на плечи своей пациентке.
        - Спасибо. - Шмыгает носом Алиса.
        Её кулачки отпускают мою рубашку, и кажется, что она вот-вот отстранится, но вместо этого девушка осторожно тянет руки и нежно оплетает ими мою талию. Они смыкаются на спине, и теперь я чувствую её горячие ладони на своей пояснице. Мне становится трудно дышать.
        Какая… щекотливая ситуация.
        Мы стоим ночью на крыше и… обнимаемся.
        И всё это практически молча.
        Что происходит?
        - Спасибо. - Повторяет Алиса ещё раз.
        Но я рад, что ей лучше. Я чувствую это.
        Её дыхание выравнивается.
        Я уже собираюсь ответить: «Не за что, Алиса Александровна», но вдруг понимаю, что это всё разрушит. А мне почему-то нравится это странное единение. Всё равно никто нас не увидит, а потому не сможет осудить. Остаётся лишь мой внутренний ориентир нравственности - моя совесть, но она сейчас шепчет: «держи её, просто держи».
        Проходит минута, за ней вторая, и, наконец, девушка слегка отстраняется и видит в серебристых отсветах луны расплывающееся влажное пятно на моей груди:
        - Ой… - Шепчет она и громко сглатывает. А затем поднимает на меня испуганный взгляд. - Простите… простите меня!
        И её распахнутый взгляд мгновенно проясняется. Зрачки сужаются, мягкие губы взволнованно приоткрываются, и Алиса тихо вздыхает.
        Я вижу, что наступает самый подходящий момент, чтобы расцепить наши руки, но делаю это медленно и осторожно.
        - Ничего страшного. - Произношу я.
        И не узнаю собственный голос - такой он хриплый и низкий.
        Прежде, чем сделать шаг назад и окончательно разъединиться, я сжимаю в своей ладони её маленькую ладонь. Секунда, и наши пальцы, соприкоснувшись напоследок самыми кончиками, теряют друг друга в холодном осеннем воздухе.
        Девушка продолжает сверлить меня взглядом, будто ждёт какой-то реакции. Неловкая пауза затягивается. Вдруг её щёки вспыхивают, и она стремительно прячет глаза, принимаясь быстро утирать с лица слёзы:
        - А… а зачем вы пошли за мной, доктор?
        - Вообще-то, - я прочищаю горло и нервно взъерошиваю пальцами волосы, - я вышел подышать. - Я быстро возвращаю причёске опрятный вид. - Но… если бы увидел, что одна из моих пациенток поднимается на крышу, то в любом случае пошёл бы за ней. Неважно, что она собирается сделать: покурить, освежиться или… - Я с укором кошусь на парапет и качаю головой.
        Будто специально, угрожающе начинает завывать ветер.
        Алиса ёжится, прячет шею в воротник моей куртки.
        - И-и… часто вы сюда выходите? - Спрашивает она, взглянув мне в глаза.
        Мне нужно куда-то деть руки. Если бы девушка смущённо улыбнулась, мне было бы легче, но у неё до неприличия сексуальный взгляд, даже если она и не подразумевает ничего подобного.
        - Бывает. - Признаюсь я. - Здесь никто не отвлекает.
        Алиса будто хочет согласиться и кивнуть, но медлит. Изучает меня.
        - Я не собиралась прыгать. - Вдруг сообщает она.
        Её слова уносит ветер, и я гадаю, не послышалось ли мне.
        - Я просто хотела убедиться, что всё ещё хочу жить. - Добавляет девушка.
        - Почему? - Хмурюсь я.
        Мне хочется пообещать, что я её вылечу, и что всё будет хорошо, но язык примерзает к нёбу от волнения.
        - Переживаю, смогу ли поднять ребёнка одна. - Теперь она улыбается, но я за эти несколько дней успел изучить её достаточно хорошо, чтобы смело утверждать - это не настоящая улыбка.
        Когда Алиса улыбается по-настоящему, у неё светятся глаза. Они наливаются прозрачным зелёным светом, игриво блестят, а на щеках девушки в этот момент проступают милые ямочки, так что сопротивляться её обаянию становится практически невозможно - мгновение, и ты уже улыбаешься в ответ.
        - Если вы хотите, мы сообщим отцу будущего ребёнка. - Предлагаю я, окончательно возвращая обращение на «вы» в наш диалог. - Я лично позвоню ему и попрошу приехать.
        В эту же секунду Алиса смотрит на меня так, что я начинаю ощущать себя идиотом. Ей будто жаль меня. Но на самом деле, себя - потому, что тут же она качает головой:
        - Нет у него никакого отца. - И с той же вымученной, фальшивой улыбкой пожимает плечами. - Просто нет.
        - Но… - Начинаю я и запинаюсь, не зная, что спросить, и что сказать дальше, чтобы не причинить ей боли.
        - Не спрашивайте меня ни о чём, пожалуйста. - Просит Алиса.
        В её взгляде столько печали, что я инстинктивно злюсь на того, кто сделал ей больно. Мне хочется узнать, кто он, пойти и свернуть ему шею.
        - Хорошо. - Киваю я.
        Девушка делает робкий шаг и поднимает на меня свои невозможно красивые глаза. Теперь её улыбка мягче, в ней - благодарность.
        - Почему вам не всё равно? - Тихо интересуется она.
        - Не знаю. - Честно отвечаю я. Мы продолжаем смотреть друг на друга молча, а затем я замечаю, как ходят ходуном её плечи, и уже строже, как её лечащий врач, добавляю: - Пойдёмте. Вы замёрзли, и вам нужно вернуться в палату.
        Деликатно указываю в сторону двери.
        - Хорошо. - Соглашается Алиса, словно обдумывая мои слова. И её спокойствие только усиливает чувство неловкости. Я боюсь увидеть в её взгляде разочарование, но она медлит по какой-то другой причине. Она ещё не всё мне сказала. Уголки её губ приподнимаются, а затем опускаются прежде, чем она произносит: - Я пойду в палату, но сперва хочу попросить вас кое о чём…
        20
        - О чём? - В его чёрных глазах вопрос.
        А ещё столько всего невысказанного, что меня распирает от желания узнать.
        Прежде, чем произнести вслух то, что приходит в голову, я на секунду опускаю взгляд и смотрю на руки доктора.
        Я слишком мало знаю про Красавина, но его безымянный палец свободен от кольца, а это значит, что наличие у него даже временной подружки мало должно меня волновать. К тому же, я не планирую ничего такого: просто не могу быть в этот день одна, а от мужчины исходит такая сильная энергетика, что хочется прижаться и не отпускать. Просто так - просто, чтобы было тепло и спокойно.
        - Вы можете… - меня останавливает новый порыв ветра.
        По коже разносятся колкие мурашки, плечи передёргивает от холода.
        - Так, всё, идёмте внутрь. - Доктор Красавчик, нежно обняв за плечи, направляет меня в сторону двери. - Я не могу позволить вам простыть и усугубить ситуацию!
        Даже если мы провели на крыше всего несколько минут, они могут оказаться губительными для моего здоровья - я это понимаю, но всё равно обидно. Я же почти сказала, почти решилась!
        Ощущала себя такой смелой, ведь пьянящий жар его прикосновений ещё не выветрился до конца, а теперь…
        - Стойте. - Я всё же останавливаю его, когда Вадим Георгиевич уже закрывает дверь и прячет ключ себе в карман.
        Он замирает и смотрит на меня вопросительно.
        - Я всё-таки хочу сказать это. - Тихо произношу я.
        Мы стоим на какой-то небольшой площадке на верхнем этаже, и вряд ли нас кто-то услышит, даже если мы будем говорить громко, но я всё равно предусмотрительно понижаю тон разговора.
        - Хорошо. - соглашается мужчина.
        И я спотыкаюсь, осознав, что сказать это, вот так глядя ему в глаза, будет гораздо сложнее, чем предполагалось. У меня губы немеют от волнения.
        - Ну же? - Просит он.
        Да, передо мной красивейших из мужчин. Да, пять минут назад я впервые вживую увидела его без маски, и он оказался ещё более привлекательным, чем на фото. Да, всего пару минут назад он держал меня в своих объятиях и пытался утешить. Но, чёрт возьми, это так сложно произнести всего пять слов, глядя ему прямо в глаза!
        - Во-первых, спасибо за пиджак. - Говорю я, снимая с себя его вещь, потому что боюсь, что услышав о моей просьбе, он тут же сбежит. Снимаю и понимаю, что это не пиджак вовсе, а куртка. И прикусываю язык.
        - А во-вторых? - Спрашивает мужчина, приподняв одну бровь.
        И берёт из моих рук свою куртку.
        - А во-вторых… - я сглатываю и тут же выпаливаю: - Можете провести со мной вечер? Всего один?
        Его лицо каменеет. Доктор медленно вдыхает, расправляет плечи и тяжело выдыхает. Заметно, что он стискивает челюсти, как от зубной боли.
        - Двенадцатого октября. - Быстро добавляю я.
        Вдруг он решил, что я зову его сейчас в свою палату?
        Чёрт… Приглашать его к себе домой вряд ли было уместнее и приличнее…
        - Я не могу. - Глухо отвечает он, стараясь не выдать эмоций. И пока я окончательно не провалилась со стыда под землю, быстро добавляет: - Мне не нужны отношения.
        Вот в чём дело…
        Я уже сожалею о сказанном, но всё равно спешу пояснить:
        - Мне и самой они не нужны. Совсем.
        Теперь Красавин насупливается. Видимо, пытается, но никак не может понять, чего же я от него всё-таки хочу.
        - Просто я не хочу быть в этот вечер одна. У меня день рождения, но это вовсе не поэтому…. Короче, мне больше некого звать.
        Эти слова выливаются на него, как ушат холодной воды.
        Мы молчим, доктор смотрит на меня сверху вниз, и я совершенно не понимаю, разочаровала ли я его, расстроила или разозлила. А, может, он обиделся? Или смущён моей просьбой?
        - Алиса Александровна… - Начинает он. А я проклинаю его манеру время от времени говорить, не используя мимику. Что с маской, что без - абсолютно никаких эмоций на лице в этот момент. Как люди должны понимать, что он чувствует? И чувствует ли вообще?
        - Ладно, всё, проехали. - Улыбаюсь я. И, отмахнувшись, бреду к лестнице. - Сделайте вид, что не слышали. Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не зову к себе малознакомых мужчин, тем более, своих…
        - Я приду. - Обрывает мою речь его фраза.
        Я останавливаюсь, боясь обернуться.
        Впиваюсь пальцами в перила. Моя грудь высоко вздымается на вдохе и опускается на выдохе, а сердце бьётся, как ошалелое. Что он только что сказал?
        - В день рождения очень тяжело быть одному. - Хрипло произносит он. - Я понимаю.
        Красавин говорит это так, будто точно знает.
        А я слышу его дыхание уже у себя за спиной, и торопливо облизываю пересохшие губы.
        - Спасибо… - Мой голос стихает до вкрадчивого шёпота, потому что внизу уже слышатся голоса медработников. - Мой адрес указан в карте, как место фактического проживания.
        - Ясно. - Сухо отвечает мужчина. Обходит меня на лестнице, оборачивается и смотрит прямо в глаза. - А теперь вам пора возвращаться в палату, чтобы согреться.
        - Да. - Киваю я.
        Кажется, он теряет ко мне всякий интерес, но тут же раздаётся вопрос:
        - У вас есть тёплые носки?
        Что? Носки?
        Не знаю.
        Перехватываю его взгляд, направленный на мои ноги, обутые в открытые тапочки.
        - Наверное. - Бормочу я.
        - Наденьте. И сразу под одеяло. - Звучит как приказ.
        - Хорошо. - Соглашаюсь я.
        Дальше мы спускаемся в полной тишине.
        Ну, почти.
        «Бам, бам, бам» - моё бессовестное сердце собирается меня выдать!
        «Пожалуйста, помолчи!» - прошу его я.
        «Он согласился! Согласился! - радостно визжит оно. - И спросил про носки!»
        «А они тут вообще причём?»
        «Вот же дурочка! Ду-роч-ка!»
        - Доброй ночи, - негромко прощается Красавин у двери моей палаты и прежде, чем нас с ним увидят вдвоём, разворачивается и уходит в свой кабинет.
        - Доброй ночи, - слетает с моих губ.
        Я вваливаюсь в палату, счастливая и пьяная от всего произошедшего. Во мне такая лёгкость, что ноги будто летят над землей. И, несмотря на горящие щёки, которые намекают, что я только что вела себя как доступная женщина, пригласив его домой, я чувствую себя абсолютно счастливой.
        Сажусь на кровать, закрываю глаза и улыбаюсь.
        Что это сейчас со мной было?
        Водопады слёз, истерика, затем тонны счастья…
        Я вспоминаю, как горячо он прижимался к моей спине, как крепко держали мою талию и живот его пальцы. Вспоминаю, как проливала слёзы ему в рубашку и как потом умирала от удовольствия, окунаясь в его пряный запах.
        Кажется, всё теперь пропахло этим ароматом. Моя кожа, моя ночная рубашка, мои волосы.
        «Боже, волосы!»
        Я тяну свои спутанные пряди и подношу к носу. Конечно, мне повезло пару раз принять душ за время пребывания в клинике, но они всё равно мерзко пахнут лекарствами, линялым матрасом и больничной едой.
        Или нет? Я принюхиваюсь, принюхиваюсь, и всё равно не могу понять, потому что в носу по-хозяйски обосновался аромат парфюма доктора, который обволакивает меня всю ещё с того момента, как я надела на себя его куртку.
        Да плевать!
        Даже если я воняла, как старая мусорная корзина - он сказал, что придёт. Сказал, что придёт!
        Неужели, я понравилась ему?
        Ещё с пару секунд я улыбаюсь, а затем вдруг приходит отрезвление.
        «Алиса, ты беременна. Даже не смей думать об этом мужчине. Ты теперь не просто «с прицепом», ты в положении! Ещё пара месяцев, и станешь похожа на огромный воздушный шарик, и тогда мужчины не то что шарахаться от тебя будут, ты вообще перестанешь быть для них хоть сколько-нибудь привлекательным объектом!»
        И вместе с осознанием этого возвращается коварная боль в пояснице.
        - Ой… - Я зажмуриваюсь и хватаюсь за спину.
        «Ну, привет, камешек, привет. А ты вовремя напомнил мне о том, что, кроме беременности, у меня полно всяких проблем».
        21
        Мне кажется, что я сквозь сон слышу его голос. Низкий, баюкающий, густой, как крепкий кофе.
        Всю ночь мой мозг транслировал мне обрывки воспоминаний: объятия на крыше, хриплый шёпот, стиснутые на моей талии мужские пальцы, терпкий запах, в котором тонешь от удовольствия. И все они проносились снова и снова, точно кадры старого кино, - завораживали, пугали, туманили разум.
        А теперь этот голос. Точно откуда-то с параллельной реальности. Нет, он просто звучит наяву, а я ещё беспомощно и вяло барахтаюсь во сне.
        - Доброе утро. - Теперь точно слышно, что он не мужской, а женский.
        - Доброе, - отзываюсь я, приоткрывая глаза.
        Мой голос скрипучий, как колёса старой ржавой телеги.
        - Хорошо, что вы уже проснулись.
        Потерев веки, я всматриваюсь в незваную гостью. Это Людмила. Молодая врач, я запомнила её ещё вчера на обходе, а позже девушка пару раз заглядывала, чтобы проверить моё самочувствие.
        - Я… да… - с трудом мычу я и подтягиваюсь в постели.
        Сажусь.
        Пытаюсь вспомнить подробности прошедшей ночи. Спину ломило так, что едва стало легче, как я тут же отрубилась.
        Щупаю поясницу. Боль уже не такая противная и изматывающая, но она всё ещё тут. Похоже, просто дала мне передышку.
        - Как себя чувствуете? - Интересуется Людмила.
        На удивление, я ощущаю, что это утро - лучшее за последние несколько суток.
        - Неплохо.
        - Болит? - Она кивает куда-то в сторону низа моего живота.
        - Немного. - Отвечаю я.
        В палату входит медсестра с термометром. Я подставляю запястье, но она всё равно по привычке «стреляет» мне прямо в лоб. Я тут же вспоминаю эту сестру: как стало понятно ещё позавчера, она не отличается вежливостью, много не болтает и все манипуляции выполняет максимально резко, отрывисто и грубо.
        Показав результат измерения Людмиле, женщина так же молча удаляется.
        - Вадим Георгиевич перед уходом попросил измерить вам температуру. - Поясняет врач, делая пометки в своих бумагах. - Всё в норме.
        Так он был здесь? Вот почему я слышала его голос?
        - А который час? - Спрашиваю я, подавляя зевок.
        - Половина седьмого утра.
        - О, ясно.
        И тут же понимаю: «перед уходом» означает, что сегодня я не увижу красавчика.
        - А вы, правда, та самая Алиса Кукушкина из журнала «Manner»? - Вдруг выдаёт молоденькая врач.
        Я не селебрити, и обычно меня не узнаю на улице. Моё имя указывают под заглавием колонки и сопровождают нелепым фото восьмилетней давности, на котором я больше похожа на деревенскую Дуньку, впопыхах собравшую волосы в подобие метлы. О-о-о… вот почему она меня узнала: я как раз сейчас так и выгляжу!
        - Да, это я. - Скромно отвечаю ей.
        Надеюсь, она не будет просить у меня автограф? Их обычно раздают авторы чего-то стоящего, а у меня так: интервью, заметки, мысли о жизни, подборки звездных фотографий и прочая ерунда.
        - Скажите, а вы действительно знакомы с Никитой Дубровским? - Загораются её глаза.
        Для врача она не слишком-то сообразительна. Неужели, действительно думает, что я брала у него интервью по телефону?
        - Знакома. - Подтверждаю я.
        На языке остаётся противный привкус горечи.
        «И ещё как знакома, к несчастью».
        - И какой он? - С придыханием спрашивает девушка.
        Делает шаг, подтаскивает стул к моей кровати, садится.
        Передо мной проносятся воспоминания обо всех наших встречах, прогулках, тайных свиданиях, а затем - наше последнее решающее интервью, в котором Дубровский отвечает, что не просил меня беременеть и требует убраться из его жизни.
        - Какой? - Она едва не дрожит от предвкушения.
        Я сажусь удобнее, подтыкаю одеяло, а затем поправляю волосы.
        - По правде сказать, он… гей. - С серьёзным видом сообщаю я. - Только т-с-с! - Подношу палец к губам. - Я рассказываю это вам по большо-о-ому секрету.
        На самом деле, в моём словарном запасе имеется более подходящее слово для Дубровского, но, пожалуй, оно напугает нежную Людмилу.
        - Серьёзно?! - Она чуть не подскакивает на стуле.
        Бедная девочка выглядит так, будто ей только что сообщили, что Деда Мороза не существует.
        - Тише, тише. - Прошу я. - Имидж и всё такое, понимаете? Никита - талантливый актёр, но он слишком труслив, чтобы признать такое. Вы знаете, он очень сильно страдает от того, что не может открыто сказать всему миру, что он гей.
        Или тот, как его, ну - второе, более подходящее слово.
        - Не может быть… - Качает головой ошарашенная Людмила.
        - А так всегда бывает! - Развожу руками я. - Кажется, что перед тобой надёжный мужчина, искусный любовник, достойный партнёр, а оказывается, что он просто… дереволаз! - Выдаю я, заменяя рифмой так и рвущееся на свободу подходящее слово.
        - Печально. - Закусывает губу девушка.
        - Ещё как. - Киваю я. - Столько фанаток, столько надежд…
        День проходит в ожидании появления Красавина. Я десятки раз выхожу в коридор, чтобы прогуляться до его кабинета. И стоит мне только забыть о нём, как Катя спешит напомнить:
        - Как там Доктор Красавчик? - Вместо приветствия восклицает она в трубку.
        - Сегодня не его смена. - Рапортую я, решая умолчать о сцене на крыше.
        О таком стоит рассказывать, только оставшись с подругой наедине.
        - Как жаль! Я думала, у вас там развивается бурный больничный роман!
        - Катя!
        - А что? - Хрюкает она от смеха. - Я смотрю много сериалов и знаю, чем занимаются в комнатах отдыха врачи с медсёстрами!
        - Прошу тебя…
        - А что? У них жизнь сложная, работа тяжелая, сутками на смене, когда ещё стресс снимать?
        - Нет у нас никакого романа, Кать, и вообще, я - беременна!
        - И что? Не больна же! - Хохочет она. - Если беременность развивается нормально, то ни в чём себе не отказывай, дорогуша. Тем более, если доктор не против…
        - Ка-а-ать! - Меня бросает в краску.
        - А что? Вот как не смеяться, Алис? Как прожить эту безумную жизнь, если не ржать? Мы тут списались с одним парнем с сайта знакомств и так нормально общались целую неделю, что я согласилась встретиться. Смотрю, симпатичный такой, выглядит хорошо, не чухан какой-то, не извращенец. Думаю, наконец-то мне повезло! После двух-то лет на сайтах знакомств, вот он - мой принц!
        - Серьёзно? Я так рада.
        - Не спеши! Он пошёл меня до такси проводить, я размечталась, что попросит меня поцеловать, а он выкатывает мне, что у него девушка есть, и что они хотят попробовать втроём! Со мной!
        - А ты? - Рассмеялась я.
        - А я говорю, мне бы для начала вдвоём попробовать, чувак, а то я уж и забыла, каково это с настоящим мужиком!
        - Катюха, не смеши!
        - Нет, серьёзно! А то надоело мне холодные, одинокие вечера с Филей коротать. Он, конечно, парень заводной, но батарейки у него всегда в самый не подходящий момент садятся, знаешь ли.
        - Прям как с реальным мужиком! - Смеюсь я.
        Из глаз брызжут слёзы.
        - А что, у Дубровского тоже случались промахи? Или он кончал быстрее, чем ты разогревалась?
        - Кстати. - Зажмуриваюсь я. От смеха у меня в низу живота началось какое-то движение. Царапающие ощущения переместились ниже. - Как там интервью?
        Голос Кати тоже сразу становится серьёзным.
        - Я виделась с ним вчера, Алис. Сегодня опять встречаемся, будем записывать вторую часть беседы, а завтра фотошут.
        - Что-то мне не нравится твой тон. - Замечаю я.
        - Он полная скотина, Алис. Мало того, что Дубровский меня не узнал, так он ещё и флиртует! Хочешь, сверну ему шею, а? Или пну по яйцам, если подкатит ближе? Они ему ни к чему, таким, как он, нельзя позволять размножаться!
        - Ой… - Стискиваю зубы я.
        - Ой, Алис, прости, я опять ляпнула не то. - Спохватывается Катя. - У меня язык без костей, я совсем не то хотела сказать! Прости, что обидела тебя!
        - Нет, всё в порядке, просто мне надо к врачу.
        22
        Мои догадки оказываются верными: камень пошёл.
        Я знакомлюсь с результатами УЗИ: почка чистая, лоханка сужена до нормы, но далее мой взгляд привлекает мочеточник. Шансы самостоятельного отхождения новообразования высоки, но, всё же, хорошо, что я приехал в клинику - лично проконтролирую ситуацию.
        - Как она? - Интересуюсь у Анфисы Андреевны.
        - Сидит. - Женщина разводит руками. - Наклонилась вперёд - ладно хоть в этом послушалась.
        - Моча отходит?
        - По три капли, но движется.
        Ладно, в случае необходимости осуществим эвакуацию мочи, это штатная ситуация, лишь бы и дальше всё остальное прошло без осложнений.
        Я делаю записи в карту, затем поднимаю глаза на медсестру:
        - По внутривенным и внутримышечным…
        Не успеваю договорить, как она меня прерывает:
        - Уже всё сделали.
        - Тогда продолжаем контролировать давление и температуру. - С благодарностью киваю я.
        - Ты зайдёшь к ней? - Женщина складывает руки на животе.
        - Я? А… Да, конечно.
        И чувствую, как меня охватывает волнение.
        Секунду назад был внимателен и собран, а теперь одна мысль о том, что снова увижу Алису Александровну, заставляет меня прийти в замешательство.
        - Сходи, может, хоть ты сможешь её с кровати согнать. - Улыбается Анфиса Андреевна, забирает новые назначения и выходит.
        Спустя пять минут, я уже вхожу в палату Кукушкиной.
        - О, это вы. - Она подтягивает ноги к животу и суетливо закладывает волосы за уши.
        - Добрый день, - мои губы складываются в подобие улыбки.
        Она всё равно не увидит её под маской, поэтому я даже не пытаюсь ругать себя за эту маленькую слабость.
        - Вы что… специально приехали? - Её голосок звучит тонко и больше походит на писк. - Из-за меня?
        Она заламывает пальцы, краснеет, но я догадываюсь, что виной тому не смущение, а боль - в её состоянии это очевидно.
        - Это моя работа. - Коротко отвечаю я.
        Впервые в жизни мне хочется подойти ближе, сесть рядом, взять пациента за руку. В палате, где весь воздух пропитан ею, этой девушкой, мне всё равно хочется быть ещё ближе. Я уже знаю, каково это, и поэтому моё тело требует повторения этих ощущений.
        - Болит? - Спрашиваю я, смыкая свои вспотевшие пальцы в замок.
        - Да-а. - Тянет она.
        - Опишите свои ощущения. - Прошу я.
        - Царапает, тянет, вот тут опоясывает. - Показывает девушка на себе. - А когда иду в туалет… жжёт. Так сильно, будто всё горит!
        - Но моча отходит? Верно?
        - Д-да. - Видно, что ей неловко отвечать на такие вопросы.
        Мне не хочется больше мучить её. Я вижу, как её слегка потряхивает: озноб - одно из типичных состояний в подобных случаях.
        - Давайте пройдёмся, Алиса Александровна. - Я киваю на дверь.
        Мне отчаянно хочется протянуть ей руку, но это было бы неуместно. Мне хочется назвать её просто Алисой, попробовать это имя на языке, но я знаю, что те фантазии, которые рождаются у меня в голове при виде неё, - неправильны, и им не суждено сбыться. Никогда. Некоторым вещам лучше не происходить в реальности.
        - Хорошо. - Она несмело откидывает одеяло, спускает стройные ножки с кровати, надевает тапочки и встает.
        Я отвожу взгляд, когда девушка перехватывает тонким поясом свой халатик. Мне стыдно, что я её рассматриваю украдкой. Любой другой пациент всегда остаётся для меня лишь пациентом. Так что не так с этой Кукушкиной? Почему при виде неё у меня падает сердце?
        - Опять исследования? - Морщится от боли девушка.
        Я не удерживаюсь - подхватываю её под локоть, потому что ей и так трудно идти.
        - Нет. - Я открываю дверь и вывожу её в коридор. - Просто пройдёмся.
        - Опять? - Алиса стирает ладонью пот с лица.
        - Нельзя, чтобы камень застрял и инициировал воспалительный процесс, вам нужно двигаться.
        - Но я та-а-ак устала.
        - Я понимаю.
        Мы проходим мимо поста, и я ловлю на себе озадаченный взгляд одной из сестёр. Отворачиваюсь.
        - Когда идёте, вам лучше? - Спрашиваю у Алисы.
        - Болит сильнее. - Признаётся девушка. - А вы… собираетесь ходить вместе со мной?
        Она пытается улыбнуться, и её красивое лицо сияет. Такая крохотная и такая отважная, и откуда только в ней столько силы?
        - Нет, меня ждут и другие пациенты. - С сожалением говорю я. - Но для начала я должен кое-что вам показать.
        - Что именно?
        - Нам сюда. - Подвожу её к небольшому закутку.
        - О-о, я это видела. - Брезгливо морщится Алиса, когда я останавливаюсь у закрепленной на стене рамки. Под стеклом в ней собраны различные виды камней: от крохотных до пугающе больших, от гладких до похожих на причудливые звездочки. - Первый раз, когда я забрела сюда, у меня был шок. Неужели, всё это может находиться внутри человека?
        - Мне ещё и не такое доводилось извлекать из своих пациентов. Думаю, что никогда не перестану удивляться «сокровищам», которые в них нахожу.
        - А зачем они здесь? - Она задирает голову, чтобы посмотреть мне в лицо.
        - Чтобы загадывать желания. - Совершенно естественно отвечаю я.
        - Что? - Её светлые бровки сходятся у переносицы.
        Алиса смотрит на меня озадаченно.
        - Я серьёзно. - Указываю на один из камешков. - Видите, этот похож на летящий метеорит?
        - Точно.
        - Этот на загадочную планету, - показываю на другие, - а этот на звезду.
        - Весело. - Хмыкает Алиса.
        - Внутри вас тоже какая-то звезда. И тоже в каком-то смысле падающая. - Говорю я. Если уже нести чушь, то на максималках. - Успевайте загадать желание, пока не повстречаетесь с ней. Если выйдет сама - оно сбудется. И чтобы вышла, двигайтесь, теперь у вас для этого будет ещё больше мотивации.
        Пока девушка меня слушает, её лицо не искажается болью, поэтому я готов рассказывать ей сказки хоть до вечера. Лишь бы она вот так наивно хлопала ресницами и продолжала слушать меня, открыв рот.
        - У кого-то уже сбывалось?
        - Конечно. - Я на полном серьёзе киваю. - Это работает всегда. За компенсацией ещё никто не возвращался.
        Она улыбается, но её глаза вдруг прищуриваются. Алиса смотрит на меня с подозрением, поэтому я киваю ещё раз - для правдоподобности.
        - Хорошо, проверим. - Соглашается девушка.
        И мне хочется поцеловать её ещё сильнее, чем вчера на крыше.
        - Сбудется, точно говорю. - обещаю я.
        Но вместо улыбки лицо Алисы вдруг снова искажается болью.
        - Ой. - Произносит она. - Мне опять нужно в туалет, простите.
        - Конечно, идите. - Отпускаю её я. - Главное, не забывайте про банку. Мы должны взять ваш камень на исследование, это очень важно для того, чтобы понять, что вызвало его образование, чтобы…
        - Чтобы назначить диету на будущее. - Заканчивает за меня девушка. - Я знаю, я уже погуглила.
        На её щеках опять проступают эти милые ямочки.
        - Всё верно. - Подтверждаю я.
        - Хорошо, я пойду. - Она отходит от меня на несколько шагов. - Мне ещё нужно успеть загадать желание до его появления на свет.
        - Идите.
        - И, доктор! - Алиса снова оборачивается.
        - Что?
        Я сглатываю.
        - Обещайте, что повесите мой камешек на свою доску почёта!
        - Хорошо. - Смеюсь я.
        Она семенит в палату, а мне остаётся только заняться остальными делами и ждать новостей.
        Но доброе известие приходит лишь к полуночи: Анфиса Андреевна является ко мне в кабинет с контейнером: «Вот, Кукушкина, наконец, разродилась».
        «Слава Богу» - думаю я.
        Разглядываю содержимое контейнера на свет, и тут же приходит неприятное осознание: теперь мне придётся выписать пациентку. Очень жаль, потому что мне нравилось видеть её каждый день.
        Но я, хотя бы, не буду больше её врачом. И мы, возможно, ещё увидимся - двенадцатого октября. Или нет? В любом случае, я ещё не решил, зачем туда пойду. Если пойду.
        23
        Я точно не умею загадывать желания. Звезда ли падает, камень ли идёт, или просто задуваю свечи на торте - не умею, и всё.
        Другая загадала бы новенькую шубку, сумочку из весенней коллекции Gucci, мужика побогаче или круиз на Канары, а у меня от необходимости срочно выдумать желание случилась паника, и все мысли из головы повылетали!
        И нет бы, загадать себе женского счастья, а ребёнку папку нормального - заботливого, доброго, нежного, так я брякнула, сидя на злосчастной банке: «Пусть всё будет хорошо!»
        Глупая.
        Ну, какое «хорошо», Алис? Что, вообще, это «хорошо» значит? Проснулась, и ладно? Уже хорошо? Или чтоб погода хорошая, а пособие на малыша до размера приличной зарплаты повысили?
        «Хорошо», блин…
        На самом-то деле, мне сейчас важно лишь, чтобы ребёнок после всех этих переживаний и приключений здоровым родился. Чтобы нас с ним с квартиры не выперли, когда я потеряю работу. Чтобы со мной всё хорошо было потому, что у моего крохи больше никого нет, кроме меня - и мне нужно быть здоровой, сильной, позитивной - для него.
        «Хорошо» ей захотелось… Э-эх! Бестолковая!
        С утра меня осматривают, берут анализы, проводят исследования, а я не знаю, чего ждать дальше. Боль ушла, но я понимаю, что теперь мне незачем оставаться здесь дольше.
        Скоро меня отпустят домой.
        - А где доктор? - Робко спрашиваю я у старшей медсестры.
        - Он на операции. - Объясняет она. - Садись, измерим давление.
        - Вы сказали ему про камень?
        - Да, ещё рано утром. - Женщина смотрит на меня исподлобья.
        Так смотрит, будто пытается прочесть в моих глазах что-то такое, в чём я боюсь признаться даже самой себе.
        - И что он сказал?
        Она закрепляет манжету на моей руке и перед тем, как начать нагнетать в неё воздух, отвечает:
        - Не переживай, отпустит тебя сегодня. Посмотрит все анализы, и если всё хорошо, то поедешь домой. Зачем тебя здесь держать?
        Меня расстраивает её ответ.
        Не то, чтобы я очень прикипела за эти дни к здешним порядкам, к безвкусной еде, многочисленным таблеткам и ненавистной банке для сбора мочи, но не верится, что всё закончится вот так быстро. И не нужно будет больше ждать утреннего обхода и выходить в коридор, чтобы хоть краем глаза увидеть доктора Красавина, и не нужно будет прислушиваться к звукам шагов в отделении…
        От волнения моё давление должно было подняться или, наоборот, рухнуть, но Анфиса Андреевна, взглянув на прибор, довольно произносит:
        - Сто двадцать на восемьдесят! Хоть сейчас в космос лети! - Встаёт и направляется к двери. И только возле выхода задерживается, чтобы добавить: - Доктор освободится часа в два. Подойди к нему и спроси, отпускает он тебя или нет.
        Ожидание утомляет.
        Я принимаю душ, расчесываю волосы, привожу в порядок лицо и одежду. Разум подсказывает мне, что нужно собрать вещи, но я специально не делаю этого. Не может быть, что всё закончится так стремительно: наверное, медики должны ещё понаблюдать за мной? Мало ли, что.
        Около двух часов дергаю дверь его кабинета - заперто. Спрашиваю доктора в ординаторской.
        - Он ещё на операции. - Отвечает мне один из врачей.
        Возвращаюсь в палату. Коротаю время за чтением предыдущего выпуска «Manner» в сети. Через час снова иду к доктору в кабинет. Закрыто. Бреду к ординаторской.
        - Подождите, сейчас он придёт.
        Сажусь на скамеечку возле двери. Минуты тянутся мучительно долго.
        Наконец, я слышу его тяжелые шаги по коридору.
        Вижу, как он приближается. Лицо усталое, глаза потухшие, на коже капельки пота. Доктор без маски: он комкает в руке её и ещё какую-то цветастую хлопковую ткань - кажется, шапочку. Очевидно, многочасовая операция забрала все его силы.
        - Вадим Георгиевич, - вскакиваю я.
        Он замечает меня не сразу. Ему тяжело сфокусировать взгляд.
        - Да? - Прищуривается Красавин.
        Его плечи опущены, спина ссутулена.
        Мне срочно нужно что-то сказать, но я смотрю в его глаза и не могу выдавить ни слова. Ему тяжело, ему плохо, он устал, а я тут лезу к нему со своими проблемами.
        Поняв это, я вдруг ощущаю стыд.
        - Я ждала вас… - Запинаясь, бормочу я. - Мне… Просто…
        - Подождите меня здесь. - Отрывисто бросает он, толкает ладонью дверь и скрывается в ординаторской.
        Дверь закрывается, и наступает тишина.
        Я не вижу, но чувствую, как большой, крепкий доктор там, в комнатке, бессильно обрушивается на маленький диван для отдыха. Мне чудится, что я слышу его глубокое дыхание и мерное биение сердца. Представляю, как он закрывает руками лицо и молчит, чтобы не делиться ни с кем своими переживаниями.
        Я тоже опускаюсь на скамейку и принимаюсь ждать. Мне жаль, что нас разделяет сейчас стена, потому что больше всего в этот момент я хочу войти, обнять его и успокоить. Пожалеть. Сама не знаю из-за чего.
        - Здравствуйте, - приветствую я ординатора Невелину.
        Она выходит из лифта и направляется к ординаторской. Девушка тоже выглядит уставшей и напряжённой.
        - Здравствуйте. - Коротко отвечает она, даже не глядя в мою сторону.
        Толкает дверь и тоже скрывается в ординаторской.
        Следующие десять минут я провожу в относительной тишине, разглядывая остатки былой роскоши - свой маникюр (или то, что от него осталось) и раздумывая, не сгрызть ли мне ногти под корень, как в детстве. Очень хочется - ведь ожидание утомляет.
        Медики заходят и выходят из ординаторской, а до меня никому и дела нет. Забыли, наверное.
        Но ещё через минуту в проходе вдруг вырастает фигура Красавина.
        - Я посмотрел ваши анализы. Вот выписной эпикриз, вот назначения и рекомендации, там всё расписано. - Он протягивает мне бумаги.
        - Спасибо. - Тихо произношу я, принимая их.
        Неужели, это всё?
        - Я не успел посмотреть вас сегодня лично, но, думаю, мои коллеги вполне компетентны. Как вы себя чувствуете? Есть какие-то жалобы?
        Я медленно поднимаю на него взгляд. Мне жаль, что всё заканчивается вот так - мы не можем даже нормально поговорить, стоим в коридоре, мимо ходят медики и пациенты стационара, и вообще всё как-то впопыхах.
        - Нет. Всё прекрасно, спасибо вам. - Говорю я и разочарованно поджимаю губы. - Значит, я… могу ехать домой?
        - Не смею вас дольше задерживать. - Кивает он.
        Его лицо выглядит напряжённым, кадык нервно дёргается. Если бы не наше «свидание» на крыше, я бы развернулась и просто ушла. Но сейчас не могу, всё не может закончиться вот так.
        - Ах, да. - Он погружает руку в карман своего халата, достает небольшой пакетик и протягивает мне: - Это ваше.
        Пакет с одной стороны бумажный, с другой у него прозрачная вставка, и я вижу через неё камешек размером с бусину, только с причудливыми, острыми краями. Она похожа на крохотного ёжика из камня.
        - О-о… - Вздыхаю я, принимая пакет и продолжая разглядывать в нём чудище, которое не давало мне спать несколько суток. Ночью мне не удалось разглядеть его, как следует, а теперь увиденное меня просто потрясает. - И кто это? Мальчик или девочка? - Усмехаюсь я.
        Потому, что произвести на свет это чудо было раздирающе, ошеломляюще и просто невыносимо больно. Сомневаюсь, что даже роды смогут превзойти по шкале боли изгнание из меня этого маленького террориста.
        - Главное, что здоровенький. - Вымученно улыбается мне доктор.
        И я снова отмечаю: красивее этой улыбки я ещё ничего не видела. Не зря, она действует на пациентов точно обезболивающее.
        - Тогда оставьте на память. - Говорю я, возвращая ему пакетик. - Пригодится для коллекции.
        Он усмехается, но так ничего и не произносит.
        - Вы уже выписываетесь? - Заставляет меня вздрогнуть голос Людмилы, которая внезапно выходит из ординаторской и появляется из-за его плеча.
        Зыбкая романтика момента умирает в зачатке, рассеивается пылью и оседает розовой пеленой в воздухе. Мне снова становится трудно дышать.
        - Да, спасибо. - Я прижимаю выписные бумаги к груди.
        Доктор прячет пакетик в карман и расправляет плечи. Выражение его лица вновь обретает серьёзное выражение.
        - Ну, тогда всего доброго! - Широко улыбается ординатор. - Надеюсь, больше не вернётесь к нам!
        Звучит очень вежливо, но я ощущаю это так, будто меня прогоняют.
        Сказав это, Людмила поднимает взгляд на Красавина и одаривает его обворожительной улыбкой. Точно также сияли её глаза, когда мы говорили о Никите.
        - Я тоже… надеюсь… - Почти шепчут мои губы. И уже громче я добавляю: - До свидания!
        Девушка так красноречиво жмётся к его плечу, что я спешу отвернуться и почти бегу к своей палате, чтобы быстрее собрать вещи. Мне кажется, что там - за моей спиной, она берёт его за руку. Это было бы вполне логичным после всего увиденного.
        24
        - С каких это пор мы прогоняем пациентов? - Интересуюсь я у Люды.
        Операция длилась несколько часов, она прошла успешно, но отняла у меня последние силы. Я беру кружку с кофе и понимаю, что пальцы еле удерживают её на весу.
        - Прогоняем? - Девушка словно не слышит меня.
        - Да, ты буквально выпроводила сейчас Кукушкину.
        Я отворачиваюсь и больше не смотрю в сторону Невелиной, у меня с трудом получается сдерживать раздражение, вызванное её поведением.
        - Это называется заботой, Вадим Георгиевич. - Деловито отвечает она. - Давайте налью вам молока. - Ординатор берёт из мини-холодильника коробку и подходит ко мне. Льёт её содержимое в мой кофе, не отрывая взгляда от моего лица. Если она сейчас не остановится, то молоко польётся прямо на мою обувь.
        Похоже, девушка осмелела настолько, что решила перейти в наступление.
        - Хватит, спасибо. - Выразительно гляжу на неё я.
        Невелина расплывается в улыбке и приводит пакет в вертикальное состояние.
        - Прости… - шепчет она, по-прежнему не отрывая взгляда от моего лица, и тихо добавляет: - те…
        Очевидно, полагает, что полдня в операционной сблизили нас сильнее.
        Сделав вид, что ничего не заметил, я отхожу со своим кофе к окну.
        - Представьте, насколько тяжело провести несколько дней в замызганной больнице с чудовищными болями. - Спешно добавляет Люда. - Конечно, пациентка торопилась домой. Они же все спешат убежать отсюда, как только им дают «зеленый свет»!
        Теперь она ещё и оправдывается.
        Я застываю с краю от окна, за занавеской, и пью обжигающий кофе мелкими глотками. Наблюдаю, как ветер вздымает с земли желто-красные листья и красиво кружит в воздухе. Краски осени настолько сочные, что хочется достать телефон и сделать пару снимков - без какой-то определённой цели, просто, чтобы были.
        - Да и вы, Вадим Георгиевич, очень устали после операции. - Добавляет Люда. Моё молчание заставляет её нервничать сильнее. - Вам нужно отдохнуть, прийти в себя. Разве пациентам это понять? Они думают только о себе: о том, что им нужно получить вашу подпись, собрать вещи и поскорее убраться отсюда. Если бы они хоть немного думали о врачах, то были бы благодарнее! Так редко сейчас увидишь кого-то с цветами и конфетами, как будто им тяжело даже просто сказать «спасибо»!
        Я оборачиваюсь и смотрю на неё во все глаза.
        - Мы работаем ни ради спасибо, Людмила. Мы помогаем людям, спасаем жизни.
        - Да. - Спохватывается она. - Да, конечно, но…
        - Это нормально, что пациенты думают только о себе, о своём здоровье. Многие из них переживают такое, что их желание сбежать отсюда и забыть происходившее, как страшный сон, становится вполне очевидным.
        - Да, вы правы… - Неохотно соглашается Невелина. На её лице отображается серьёзный мыслительный процесс. Видимо, она размышляет, как исправить ситуацию. - Тяжело пришлось этой Кукушкиной, она ведь беременная.
        - Надеюсь, теперь у неё всё будет хорошо. - Замечаю я и отворачиваюсь к окну.
        Если повезёт, смогу увидеть, как Алиса будет уходить. Мне интересно, встретит ли её кто-то. И придёт ли тот мужчина, который получил букетом по голове?
        - А я ведь у неё спросила. Она реально работает в журнале и берёт интервью у настоящих звёзд.
        Я молчу.
        - На такой должности есть шанс познакомиться с кем-то знаменитым. Правда, она совсем невзрачная…
        Люда говорит что-то ещё, а я чувствую, как у меня холодеет желудок. Хрупкая женская фигурка медленно спускается по лестнице и мелкими шажками движется к парку. На Алисе плащ до колен, на ногах изящные шпильки, в руке она несёт пакет с вещами. Ветер треплет её светлые волосы, и девушка торопливо поднимает воротник. Ей холодно.
        А ещё её никто не встречает.
        Уже через несколько дней больничная круговерть засасывает меня в свою воронку. Новые пациенты, новые проблемы, новые диагнозы. Я думаю, решаю, делаю сложные операции, но неизменным остаётся одно: каждый раз, когда я вхожу в ту палату, в которой лежала Кукушкина, мне кажется, что я увижу её. Мне не хватает её улыбки, её растерянного, беззащитного взгляда, света её зелёных глаз.
        Но труднее всего приходится на крыше.
        Каждый раз, когда я поднимаюсь туда, я всё ещё чувствую в холодном осеннем воздухе её запах. Всё ещё ощущаю тепло её тела. Я больше не чувствую одиночества: воспоминания об этой девушке наполняют собой прежнюю, разрывающую пустоту в душе.
        Я хочу увидеть. Зачем - не знаю сам.
        Просто хочу, и всё.
        Просматриваю её профили в соцсетях, читаю надписи под фото, улыбаюсь самому себе. А вчера купил тот самый журнал и ознакомился с её статьями. Они живые и яркие - как и она сама.
        Я приказываю себе не вспоминать об этой девушке, зная, что это не сулит нам обоим ничего хорошего, но делаю это снова и снова: то застаю себя думающим о ней в обеденный перерыв, то вижу её, закрывая глаза, перед сном. Кажется, я теперь думаю о ней всегда.
        - Так что ты решил? - Спрашивает меня супруга, когда мы опускаемся на траву в парке под нашим любимым деревом.
        Сынишка бежит к пруду и осторожно опускает на воду кораблик:
        - Пап, смотри! Он держится!
        Я показываю вверх большой палец, улыбаюсь, а затем поворачиваюсь к ней. На лице Анны пляшут солнечные лучики, её веснушки красиво золотятся в последних тёплых осенних лучах.
        - Насчёт чего?
        - Насчёт той пациентки, Алисы. - Она понимающе склоняет голову набок.
        - Я не пойду. - Хрипло отвечаю я.
        Под её взглядом трудно сохранять самообладание.
        - Но ты же хочешь? - Уголки её губ дрожат.
        - Нет. - Заверяю я.
        - Но ты думаешь о ней.
        По моей спине несутся мурашки.
        - С чего ты взяла?
        - Думаешь. - Уверенно говорит Анна. Бросает взгляда на нашего сына, а затем возвращает его на моё лицо. - Я слишком хорошо тебя знаю, Вадим, чтобы утверждать это с уверенностью.
        - Даже если это и так… - Качаю я головой. - Я не…
        - Ты должен пойти. - Её рука ложится на мою ладонь. - Имеешь полное право. Сходи.
        Мне хочется что-то сказать, чтобы убедить её, что мне это совсем не нужно, что я всё для себя уже решил, но в это время Антон звонко кричит:
        - Пап, пап! Смотри! Он поплыл, поплыл!
        25
        Что может сказать одинокая женщина о своей одинокой жизни? Если она наслаждается свободой - ей комфортно, а если она в поиске своего единственного, то она может ощущать дискомфорт холодными осенними вечерами в холодной, одинокой постели.
        А что скажет вам одинокая беременная женщина? Она признается, что ей очень невесело, и это будет лишь частью правды.
        Все эти дни в бесплодных попытках заснуть, я прокручивала в мыслях различные модели своей будущей жизни.
        Единственное, что я понимала - это то, что с ребёнком на руках мне больше некогда будет думать об одиночестве. Я не буду одна, зато у меня появится много времени на думы о том, как и чем прокормить своего малыша. Женщина с младенцем на руках - самый уязвимый член общества: ей больше всего требуются спокойствие и положительные эмоции, но она со всех сторон окружена сыплющимися на неё проблемами, особенно материального толка.
        Грубо говоря, трудно заработать на кусок хлеба себе и на подгузники малышу, если этот самый малыш буквально круглосуточно к тебе привязан, вы с ним отныне представляете одно единое целое, и ты, по сути, теперь абсолютно неработоспособна.
        Эти мысли собирались в тревожный ком и ночь за ночью лишали меня сна.
        Мне. Было. Страшно.
        Дико страшно.
        Нужно отдать должное Катюхе - подруга делала всё, чтобы чем-то меня занять. Вытаскивала на прогулки вечерами, спала со мной в очереди на сдачу крови в женской консультации по утрам, помогала привести в порядок моё новое жилье, и даже сама пошила шторы для гостиной! А повесив их, поняла, что они уродливые, давясь от смеха, содрала и помогла мне выбрать в магазине аккуратные, новые белые жалюзи.
        Катя развлекала меня, как могла. Не давала унывать ни на секунду. Следила за моим питанием, заставляла пить витамины и даже уговорила потратить последние деньги перед зарплатой на красивые кружевные трусы - мой подарок самой себе на грядущий день рождения.
        Я сопротивлялась этой покупке, говорила, что скоро буду выглядеть, как слон, а сексуальные трусы слонам к чему, и мне впору покупать бабушкины утягивающие панталоны, но Катя была убедительна: «Ты - красивая, молодая женщина, тебе нужно чувствовать себя уверенно и выглядеть шикарно, и даже если никто не увидит этих развратных трусов, ты сама будешь знать, что они там есть! К тому же, они пригодятся тебе для соблазнения Доктора Красавчика!»
        Я не собиралась никого соблазнять, а про доктора вообще старалась не думать. Но… трусы купила. Просто, чтобы были. И заодно пообещала себе, что это последняя трата во имя моей красоты, дальше - всё только для малыша.
        Если с одинокими вечерами и страданиями по поводу доктора всё было более-менее понятно, то с работой всё обстояло сложнее. После больничного мне тяжело было влиться обратно в дикий темп, которому в журнале было подчинено абсолютно всё.
        Все куда-то носятся, что-то делают, кому-то звонят, что-то от тебя требуют, торопят, а ты сидишь и понимаешь, что просто хочешь спать. Дико, невыносимо, яростно - просто спать, мать вашу. И больше ничего.
        А коллеги тебя треплют, достают, спрашивают, отправила ли ты какие-то мейлы, разобрала ли бумаги, приготовила ли к сдаче отчёты. Какие ещё отчёты?
        И ты зависаешь, как затупивший старый компьютер, и хочешь расплакаться. А потом на смену почти накатившим слезам вдруг приходит злость, и все вокруг начинают отчаянно тебя бесить - каждым словом, звуком, движением, взглядом.
        И вместо того, чтобы работать, ты сидишь и записываешь в столбик способы убийства, которыми воспользуешься, если тебя в очередной раз допекут. С загадочной улыбкой разглядываешь степлер и дырокол, представляешь, что было бы эффективнее - швырнуть их в Барракуду или проколоть ими её длинный язык? А потом вспоминаешь, что ты, в общем-то, адекватный человек, и уговариваешь себя успокоиться, а потом вдруг тебе резко хочется завести кошечку или собачку, ведь они такие, блин, милые.
        А-а-а-а!!!
        Гормоны скачут.
        Иначе, как ещё объяснить всё то, что происходит в твоей голове на протяжении рабочего дня?
        И нет бы, собраться, да взять себя в руки и пахать в поте лица на благо журнала, но даже такой эффективный способ взбодриться, как свежее сваренный кофе, мне теперь не доступен - выпью, и давление скачет, как ненормальное, да сердце стучит.
        Что происходит?
        - Это беременность, детка, - шепчет Катюха, наклоняясь на мой стол. - Твой организм в шоке и пытается приспособиться к новым обстоятельствам.
        - Это невыносимо. - Признаюсь я. - У меня совершенно не получается сосредоточиться. Настроение скачет с отметки «жизнь прекрасна» до состояния «дайте пистолет, я застрелюсь»!
        - Держи, котёнок, я принесла тебе какао. - Она протягивает мне свой стакан. - Сладенький.
        - Это мне? - Я жалобно складываю губы трубочкой.
        Это так мило. Мне хочется обнять весь мир.
        - Тебе. - Подтверждает она.
        Я отгибаю клапан на крышечке и делаю глоток:
        - Спасибо, ты - чудо, я больше не хочу убивать людей.
        - Некоторые этого заслуживают, дорогая, поэтому не сдерживайся. - Подмигивает мне Катя. - Знаешь, я часто думаю об этом, глядя на канцелярский нож…
        «Она ещё не знает про дырокол», - улыбаюсь я.
        Катя подвигает стул на колёсиках и садится напротив, рискуя, что шефиня застанет её за ничегонеделаньем. К бездельникам в этом офисе относят каждого, кого хоть раз застали за размеренным и спокойным выполнением работы. По мнению Барракуды все её подчинённые должны носиться, как в задницу ужаленные - она ценит особое служебное рвение. Засиживаться на рабочем месте долго нельзя, в поисках горячего материала нужно рыть носом землю! Рыть!
        - Вкусняшка. - Стону я, закатывая глаза от удовольствия.
        Кажется, я становлюсь слишком сентиментальной, но Катькина забота вызывает у меня прилив нежности. Или слёз. Или слёз от нежности.
        - Лучше скажи, - подруга ставит локти на стол, - ты подумала, что приготовишь к приходу Красавина?
        Я отмахиваюсь.
        - Не-а. Я не думаю, что он придёт.
        - Как это? Вы же договорились!
        - Я уж и сама не помню, о чём точно мы договаривались. - Я пожимаю плечами. - Может, мне приснилось? Да и вдруг он уже передумал?
        - А ты спроси у него. - Улыбается Катя.
        - Каким это образом?
        - Напиши ему. Ты же знаешь его страничку в соцсетях? Вот возьми и напиши. А что такого? Спроси: «Мне вас ждать»? А если откажется, отменяй эпиляцию, маникюр, стрижку, и устроим мощный девичник! Погудим!
        - Эпиляцию? - Чуть не подпрыгиваю я.
        - А ты не собиралась делать эпиляцию? - Удивлённо распахивает глаза подруга. - Алиса-а-а, неужели, ты собралась напугать его зарослями?
        - Я не такая! - С возмущением восклицаю я. - В смысле, нет, такая, но я не собиралась… ну… соблазнять доктора, и всё такое…
        К моим щекам неумолимо приливает жар.
        - Не такая, жду трамвая! - Всплёскивает руками Катя. - А ты с ним чем собиралась заниматься, вообще-то? Чаи распивать?! - Она хохочет. - Я не могу с тебя, Кукушкина! Сейчас самое время заниматься сексом с горячими докторами, а потом у тебя пузо полезет - чисто физически не очень-то и удобно будет!
        - Девочки, что обсуждаем? - Как всегда не вовремя вклинивается в наш разговор Владик.
        На нём свитерок в облипочку и спортивные брючки с вышитыми на них яркими гербами из последней коллекции Dolce & Gabbana. Тот случай, когда человек хочет быть павлином, а выглядит, точно попугай.
        Я кашляю, поперхнувшись какао. Надеюсь, он не слышал про пузо.
        - Обсуждаем твои штанишки, солнышко. - Улыбается ему Катя. - Алла Денисовна скидочку для тебя пробила в бутике на Кутузовском?
        Владик прищуривается, делая вид, что оценил её насмешку.
        - Ладно, не буду кусать тебя сегодня, милая. - Он ставит перед нами на стол коробку из-под торта. - Угощайтесь!
        - Что это? - Хмурится Катюха.
        - Моя невеста испекла пирог к моему дню рождения, так что принимаю поздравления!
        Я подтягиваюсь, чтобы заглянуть в коробку, и в этот момент до меня доносится запах специй, картофеля, масла и какого-то мяса. Пахнет омерзитель… о-ой!
        Я ставлю какао на стол и закрываю рот рукой.
        - У тебя есть невеста? - Удивляется Катя. - Я думала, ты гей! Вот это новости!
        - Кто гей? Я?
        В этот момент я не нахожу ничего более разумного, чем вытащить из-под стола корзину для мусора и поднести к лицу. В следующий момент меня тошнит прямо в неё.
        - Боже! Что с ней? - Вскрикивает Владичка, пока я утробными звуками распугиваю всех коллег.
        - С детства ненавидит баранину! - Объясняет подруга, вскакивает и бросается ко мне. Поддерживает мои волосы, пока я, склонившись над ведром, извергаю из себя остатки завтрака, а затем поворачивается к Владику. - Ну, что ты стоишь?! Убери! Убери свой пирог подальше! Живо!
        Через минуту я уже умываюсь в туалете, а Катя отправляет содержимое моего мусорного ведра в пакет. Затем она швыряет его в общее ведро, закрывает крышку, отмывает руки, и мы стоим, уставившись друг на друга, и молчим.
        - Думаешь, он всё понял? - Наконец, спрашиваю я, вытирая щёки бумажным полотенцем.
        - Он - дебил. - Отмахивается подруга. - А вот остальные - нет. Сейчас, давай, соври, что сточила утром несвежую шаурму возле вокзала, а вот в следующий раз, когда тебя затошнит от запаха чьего-то обеда, выкрутиться будет сложнее.
        - Блин…
        - Да не ссы! - Катя ударяет меня ладонью по плечу. - Прорвёмся, Кукуха! - Она бросает взгляд на часы. - Ой, летучка уже началась! Срочно бежим!
        Мы подрываемся и выбегаем из туалета. Едва успев прихватить свои планшеты, врываемся в переговорную и падаем на свои места. Через секунду в помещение входит Барракуда.
        Она делает несколько шагов, ставит свой кофе на стол, бросает на стул сумочку, а затем медленно обводит присутствующих взглядом. Коллеги, которые одновременно вжали головы в плечи, с облегчением выдыхают, когда этот взгляд останавливается на нас с Катей.
        - А вот и лучшие сотрудники моей редакции. - Хищно ухмыляется Алла Денисовна. - Пожалуй, начнём с вас.
        26
        Это было вполне ожидаемо.
        Вряд ли, как прогрессивный руководитель, Аллочка Барракудовна запросит материал о моих приключениях в рядовой городской больнице. Её не волнует ни моё состояние, ни состояние коечного фонда страны. Ясно, как белый день, что сейчас на нас посыплется дождь из упрёков и возмущений по разным поводам.
        - Дорогая Катерина. - Начинает начальница с елейной улыбочкой на суховатом лице.
        Она эффектно закидывает на край стола своё костлявое бедро и принимает удобную позу, опершись ладонью на столешницу. В изящности с ней может посоревноваться разве что Гурченко, которая в одном из старых советских фильмов так гениально садится в автомобиль, что умудряется, не расклячившись, устроить на сидение сначала вёрткую задницу, а потом и стройные ножки - и всё это в узкой юбке. Гениально!
        Вот и сейчас, наблюдая за движениями Барракуды, каждый сидящий за круглым столом понимает, почему именно она занимает этот пост, и почему каждый выпуск журнала имеет ошеломительный успех.
        - Да-а? - Закусывает губу Катя.
        Алла Денисовна хмурится, и её идеальной формы брови встречаются на переносице. Дальше, судя по всему, последует взрыв негодования, либо шефиня продолжит травить мою подругу сладким, саркастичным ядом.
        - Сегодня ночью я имела удовольствие ознакомиться с материалом, который ты подготовила к сдаче…
        - И? - Имеет неосторожность растерянно протянуть подруга.
        За что тут же навлекает на себя десять казней египетских.
        - Какие «и-и-и», Морозова?! - Взрывается Алла Денисовна и бьёт ладонью по столу. Она подскакивает, сбивает рукой стопку бумаг, те разлетаются в воздухе и обрушиваются на пол. Перешагнув их, начальница уже яростно вышагивает вокруг стола по направлению к нам. - По моему лицу заметно, что я довольна тем, что ты мне прислала?!
        Она останавливается за нашими спинами, и нам с Катей приходится немного развернуться на стульях, чтобы видеть её лицо.
        - Но вы только что сказали, что «имели удовольствие» ознакомиться… - хмыкает подруга.
        Ох, зря она это…
        Барракуда не любит, когда ей дерзят.
        Я едва не зажмуриваюсь, боясь, что сейчас они сцепятся друг с другом, но в последний момент вижу, как под взглядом шефини Катя нехотя опускает взгляд.
        - О чём я просила, когда отправляла сначала тебя, а потом тебя на это интервью? - Тяжело дыша, вопрошает Алла Денисовна и указывает пальцем на нас обеих по очереди. - Какая концепция была у этой беседы? Какие задачи?
        - Так вроде… - Мычит Катюха, надувая губы.
        - Не вроде! - Взвизгивает Аллочка. - Мы должны были явить миру историю любви! А что в итоге? - Она оглядывает нас обеих с презрением. - Одна выдаёт мне почечную колику, а вторая… вторая присылает мне на ночь глядя низкосортное рядовое интервью! Это никуда не годится! Я не стану платить за такой ширпотреб!
        - А что… - Пробует возмутиться Катя.
        - Ничто! - Отмахивается от неё Барракуда тонкой ручкой со свежим маникюром и возвращается к своему месту. - Как же там было… - Она пытается припомнить. - «Я счастлив и влюблён! Это всё, что я могу сказать!» Это, по-твоему, интервью?
        - Ну…
        - Да год назад Кукушкина выдала мне материал в разы интереснее!
        - Но это её рубрика. - Пытается оправдаться Катя. - Вы прекрасно знаете, что все эти беседы это не мой профиль.
        - Мне нужно было интервью с Нелли! Мне нужен был эксклюзив! - Барракуда сжимает в воздухе кулаки, и огромное кольцо с камнем дрожит на её пальце в такт движениям. - Тайна зарождения чувств! Робкие взгляды! История знакомства! Мы все должны были заглянуть под завесу его личной жизни! А ты что мне даёшь, Морозова? «Я счастлив и… влюблён», а дальше ставьте многоточия?!
        - Но…
        Алла Денисовна в очередной раз не даёт договорить:
        - Кукушкина!
        - Да? - Выпрямляюсь я.
        - Мы не пустим этот материал в печать. Ты должна дожать его!
        - Что, простите? Кого дожать? Материал?
        - Ты же выздоровела? - Прищуривается шефиня.
        - Вроде как. - Я вжимаюсь в стул.
        - Вот пойди и дожми Дубровского! Да так, чтобы из него сок пошёл, ясно?!
        - Я… - У меня пропадает дар речи.
        Вот так подарок к Дню рождения…
        - Мне нужен их совместный фотошут с Нелли, а также текст, от которого я кончу прямо здесь, в своём кресле!
        К таким выражениям здесь все уже привыкли, так что никто не ропщет.
        - Мне нужно это интервью, иначе вам с Екатериной придётся искать себе новое место работы. Я ясно сейчас выразилась?
        Куда уж яснее…
        - Хорошо. - Киваю я ей, точно кролик удаву.
        Вечером мы с Катей медленно бредём по вечерней улице. Я шаркаю ногами по асфальту, точно старуха. Ужасно хочется снять каблуки, мои ноги неприлично распухли.
        - Напиши ему. - Напоминает подружка. - Спроси в лоб, придёт или нет.
        Я послушно достаю телефон, нахожу профиль Красавчика и печатаю: «Вадим Георгиевич, вы собирались прийти ко мне двенадцатого. Вас ждать?»
        Но ответ приходит лишь тогда, когда я уже лежу в постели, тщетно пытаясь уснуть.
        «Да, во сколько удобно?»
        Я с волнением отвечаю: «В шесть».
        Мои пальцы дрожат.
        «Договорились» - пишет он.
        И больше ничего. Ни-че-го.
        Я жду, жду, жду.
        Хотя бы, смайлика, но Красавин пропадает из сети.
        Что же, он немногословен. Очень в его духе.
        А у меня теперь появляется на одну причину не спать больше.
        27
        - Ты решила, что будешь делать?
        - Ты о чём?
        Мы сидим в кофейне через дорогу от офиса журнала.
        В ресторан на первом этаже высотки, в которой расположен наш офис, мне теперь путь заказан - я больше не выношу запахов пищи, витающих над столами, а здесь пахнет лишь кофе, и можно устроиться в углу, подальше от ароматов выпечки, что мы с Катей и делаем.
        Мы сидим за самым дальним столиком под раскидистой пальмой, я ковыряюсь в салате и проклинаю токсикоз, а подруга пытается не заразиться тоскливым настроением, которым пропитано буквально каждое моё движение и каждый взгляд сегодня.
        - Я о докторе. - Говорит она.
        - Ах, ты об этом… - Я отвожу глаза.
        Делаю вид, будто не думала об этом. Хотя именно доктору и его возможному будущему визиту были посвящены все мои мысли последних двух дней.
        - О горячем докторе с крепкими бицепсами и стальным прессом, который так приятно гладить руками… - Катя подмигивает и чересчур громко и томно вздыхает.
        Я поднимаю взгляд и смотрю на подругу. Она говорит о нём, как о шоколадном кексе с малиновой глазурью, мои же мысли насчет Красавина - не столь аппетитны.
        - Я не видела его бицепсы, но… если он тебе так нравится, то я с радостью уступаю доктора тебе.
        Я втыкаю вилку в умерший своей смертью и засохший ещё до моего прихода в кафе лист салата, кладу в рот и ритмично жую.
        - Мне? - Таращится Катюха. - О-о-о, какая ты сегодня щедрая! - Она цепляется накрашенными губами в коктейльную трубочку и с хрустом тянет в себя холодный латте из высокого бокала. - А знаешь, я, пожалуй, не откажусь! - Подруга медленно расплывается в хитрой улыбке. - С появлением в моей жизни Валеры я вдруг осознала, что дико, очень дико изголодалась по настоящему мужскому теплу.
        Её слова попадают прямо в цель - от одной мысли, что она прикоснётся к Красавину, у меня в груди рождается целая буря возмущения. Отлично, блин: теперь я ревную мужика, который не испытывает ко мне ничего, кроме жалости!
        - Валера? - Мои брови ползут вверх. - Что ещё за Валера?
        - Розовый вибростимулятор в виде головы кролика. - Многозначительно хихикает Катя. - Гибкие ушки, шесть режимов вибрации, активная пульсация и зарядка через USB-провод. А ещё он карманного формата, и его можно носить с собой. Показать?
        - Нет! - Восклицаю я.
        Зная Морозову, легко предположить, что сейчас она вывалит передо мной на стол всё содержимое своей сумки, поэтому я предпочитаю предусмотрительно отказаться.
        - Ну, как хочешь. - Довольная произведённым эффектом, хмыкает подруга. - Мы с ним познакомились три дня назад на распродаже сайта для взрослых: мне выплыла реклама, ну, ты знаешь, как это бывает, да? Я ткнула, а там такой огромный баннер: «Скидки! Скидки!», и всё - сама не знаю, как оплатила, а тут уже курьер стоит на пороге, улыбается.
        - Лучше бы ты новые туфли купила, Катюха. - Смеюсь я.
        - Ещё одни? А, может, серёжки или кулон? Да я целый год сублимировала свою сексуальную энергию в новые украшения! Теперь каждый идиот, открывающий мой шкаф с бижутерией, может запросто посчитать, сколько раз за этот год мне хотелось заняться сексом, и сколько раз вместо этого я бежала в ювелирный и покупала себе очередные цацки!
        - И сколько?
        - Умножь на триста шестьдесят! - Пожав плечами, Катя делает новый глоток латте, а затем вздыхает. - Филя с Валерой, конечно, экономят мне кучу денег, но знаешь… это всё не то. - Она поднимает на меня взгляд и вымученно улыбается. - Я бы отдала весь свой сундук с драгоценностями за возможность прижаться к вот такому живому Доктору Красавчику. За возможность обнять его, взять за руку, пройтись с ним по улице, поболтать… А если бы он меня ещё и обнял сам… - Подруга мечтательно закатывает глаза. - И навалился бы всем телом…
        - А, знаешь, о чём думаю я?
        - О чём?
        Я отодвигаю от себя салат и вилку.
        - О том, что не хочу прыгать из одних отношений сразу в другие. Даже не потому, что боюсь наступить ещё раз на эти грабли, а потому, что не хочу быть рядом с кем-то, чтобы просто быть. Быть с мужчиной - лишь бы просто не одной. Не хочу я встречаться с кем-то, чтобы вешать на него свои проблемы! И не верю во всю эту ерунду, что у ребёнка должен быть отец: ни жить - не быть, а вот должен! У ребёнка должна быть мать - сильная, спокойная, здоровая, радостная. Это да. И я не хочу встречаться с кем-то, чтобы насильно заставлять кого-то быть отцом моему ребёнку! Я даже думать о таком не хочу!
        - Ого, как ты разогналась… - С удивлением смотрит на меня Катюха.
        - Да я уже до костей себя обглодала этими мыслями! - Признаюсь я. - Ночами не сплю!
        - Ну, во-первых, - подруга садится удобнее, смотрит по сторонам, а затем снова на меня. - Ничего зазорного в том, чтобы думать о понравившемся мужчине, не как об источнике удовольствия, а в прицеле на перспективу, нет. Ты - взрослая женщина, и можешь сразу дать понять, что тебя интересуют только серьёзные отношения. - Она склоняет голову набок и изящно отбрасывает назад прядь тёмных волос. - Во-вторых, серьёзные отношения могут и не предполагать того, что твой сын станет называть доктора папочкой - это вы можете решить позже, а для начала нужно узнать друг друга, притереться, выяснить, какие у вас обоих недостатки и… достоинства…
        Морозова говорит это слово, выразительно играя бровями, поэтому до меня доходит быстро:
        - Катя! Опять ты о своём!
        - О важном. - Поправляет она меня.
        Я смеюсь, и мне становится немного легче.
        - Чёрт, а ведь я даже не знаю, зачем позвала его. О чём мы будем там говорить? Сядем перед телевизором и будем сидеть? - Я начинаю нервничать, и мой голос звучит тоньше. Я практически ударяюсь в панику. - Как мне держаться? Чем угощать его? Может, стоит куда-то пойти? Зачем вообще я позвала его домой? Как это выглядит? Будто я планирую его соблазнить?!
        - А ты не планируешь? - Усмехается Морозова.
        - Катя! - Молю я. - Я сейчас серьёзно с тобой говорю!
        - И я тоже серьёзно. - Она кладёт свою руку на мою и осторожно сжимает. - Для начала успокойся. Вот так, молодец. Не нужно заранее сходить с ума. Сперва приготовишь ему что-нибудь на ужин, затем накроешь на стол, нальёшь вина…
        - Но я не пью!
        - Но он-то, наверняка, пьёт, он же - медик!
        - По-твоему, все медики пьют? - Вспыхиваю я.
        - Да, спирт. Ещё и домой его с работы носят! - Парирует Катя. - А вообще, лучше бы он пил, знаешь ли. Хотя бы, вино. Все эти непьющие… они - страшные люди! В наш стремительный век, когда на людей наваливается такая мощная нагрузка: дом, работа, жена-любовница, дети, дом, транспорт, пробки - лучше иногда хоть как-то снимать стресс, чем копить его долго, а потом вдруг брать оружие и стрелять всех подряд!
        - Катя, ты слишком много смотришь телевизор.
        - Грешна. - Соглашается Морозова. - Но это участь всех одиноких.
        - Так ты предлагаешь мне налить доктору вина?
        - Конечно! Выпьет, расслабится, и сам будет развлекать тебя разговорами. - Кивает подруга. - А вообще, ты слишком загоняешься, Алис. Дай событиям развиваться самостоятельно, не пытайся просчитать каждый шаг и не переживай.
        - Как мне не переживать! - Вспыхиваю я. - А вдруг он согласился прийти ко мне из жалости? Вдруг… я ему не нравлюсь?
        «Рука-лицо» - именно это сейчас делает Катя, не боясь нечаянно окунуть волосы в бокал и запачкать их пенкой от латте.
        - Конечно не нравишься! - Стонет она. - Он имел счастье лицезреть тебя в самом неприглядном виде, а потом - бац, и согласился прийти на свидание!
        - И что?
        - А то, что если мужик, видевший тебя без каблуков и косметики, желает видеть тебя снова, значит, это твой мужик - надо брать!
        - Точно?
        - Ой, Марфушка ты наша, точно-точно! - Ржёт Катька.
        - Не смейся. - Надуваюсь я.
        - Похоже, гормоны очень негативно воздействуют в первую очередь на мозги беременных. - Дразнится она. - Нужно написать об этом статью в рубрику «Твоё здоровье».
        Я тянусь и в шутку толкаю её в плечо. Морозова трёт ушибленное плечо и хохочет. В этот момент к нам подходит официант и ставит передо мной на столик блюдце с большим куском торта, на котором красуется крохотная зажжённая свечка.
        - С днём рождения! - Говорит он.
        - О, спасибо… - Шепчу я. Затем благодарно киваю ему и перевожу взгляд на подругу. - Спасибо… Ты не забыла!
        - Как я могу? - Улыбается она.
        Официант уходит, а я задуваю свечку, но всё так и не решаюсь вонзить вилку в торт. Примеряюсь - а вдруг затошнит?
        - Не стала поздравлять тебя в офисе: знаю, что ты не любишь этот день. - Говорит Катя.
        - На работе все думают, что это из-за того, что я не хочу тратиться на десерты и угощения для них.
        - Пусть думают, что хотят. - Она тоже берёт вилку. - На самом деле, я думаю, что твоя мама была бы не против, если бы ты начала радоваться, улыбаться и отмечать этот праздник. Она бы хотела, чтобы ты жила дальше.
        - Думаешь? - Тихо спрашиваю я.
        И сглатываю.
        - Уверена. - Кивает Морозова. И тут же восклицает: - Да, блин! Воткни ты уже эту вилку в торт! Я тоже хочу попробовать, но не могу сделать это раньше именинницы!
        - Когда это тебя останавливали рамки приличия? - Смеюсь я.
        Мы хохочем, едим торт, запиваем кофе и какао, а затем расплачиваемся и возвращаемся в офис.
        Перед тем, как толкнуть мощную стеклянную дверь, Катя вдруг останавливается и поворачивается ко мне:
        - Так что ты решила насчёт Никиты?
        - Есть у меня одна мысль… - Признаюсь я. - Но для этого ты должна будешь попросить его о встрече от имени журнала.
        - Я? - Её глаза округляются.
        - Да. Завтра в «Октябре» премьера фильма, и Дубровский должен быть там. Позвони, пожалуйста, его агенту и попроси о короткой встрече, пусть для тебя на входе оставят пропуск.
        - И ты пойдёшь туда вместо меня?
        - Да. - Киваю я.
        - Да у тебя железные яйца, Кукушкина!
        - У меня в животе ребёнок, и плюс огромное желание выжить, Морозова.
        - И что ты ему скажешь? - Она кладёт руки на мои плечи.
        Я закусываю губу:
        - Никите не понравится то, что я собираюсь сказать. - Тяжело вдыхаю, выдыхаю, а затем натягиваю на лицо улыбку: - Но сейчас я не думаю об этом совсем. Все мои мысли о встрече с Красавиным.
        - А вот тут я бы посоветовала тебе ненадолго отключить свои мозги. - Подмигивает мне Катя.
        Следуя её советам, я сбегаю из офиса пораньше. Покупаю мясо, мариную его, ставлю в духовку, затем убираю в холодильник вино и несусь в ванную, чтобы успеть принять душ.
        «Придёт или не придёт? Придёт или не придёт?»
        Звонок в дверь раздаётся как раз в тот момент, когда я, натянув на себя платье, пытаюсь высушить волосы феном и едва не реву из-за того, что не успела накраситься. Выключив фен, я бросаюсь в гостиную и включаю там телевизор - для фона. Набросив на стол скатерть, ставлю на неё два бокала, затем убираю один из бокалов в шкаф, затем снова достаю его с мыслью о том, что буду пить из него сок, затем снова прячу, чтобы меня случайно не поняли неправильно.
        Я мечусь по комнате в поисках расчёски, духов или, хотя бы, крема для лица, но звонок в дверь раздаётся вновь. Мне хочется разреветься, но, если не открыть дверь, мужчина уйдёт. Я стремительно мчусь в прихожую.
        Удушливый запах мяса пробирается в нос, и я понимаю, что мне становится дурно. Бросаю последний взгляд в зеркало, оцениваю масштаб катастрофы, и разреветься теперь хочется только сильнее, но рука уже отпирает замок и тянет на себя дверь.
        И вот на пороге - Он.
        А перед ним - Я.
        Во всей красе: лохматая, в вечернем платье и больших, пушистых тапках-котятах.
        «Это фиаско, братан» - подписали бы ролик о моём позоре в Интернете, но внутренний голос подсказывает, что в больнице я выглядела ещё хуже, и я улыбаюсь. Говорят, что улыбка спасает от стыда даже самых отъявленных неудачниц. Или опять врут?
        28
        Это самое странное свидание в моей жизни. Если это вообще свидание. Такие, как я, на свидания не ходят, но я здесь, и я стою на пороге её квартиры с подарком и цветами в руках, отчаянно надеясь, что больше никого в квартире, кроме Алисы, не окажется.
        Нет, не потому, что я хочу остаться наедине с этой красоткой - хотя, да, я хочу… В общем, к чёрту.
        Я стою перед ней, и мои мысли путаются.
        На Алисе элегантное чёрное платье, пушистые домашние тапочки, и она выглядит слегка растрёпанной и обеспокоенной. Эта уютность и небрежность её образа буквально лишают меня дара речи.
        Так зачем я пришёл?
        Кто напомнит?
        - Привет. - Хочется сказать мне, но вместо этого я бросаю короткое: - Здравствуйте. - И в тщетной попытке унять волнение, добавляю: - Добрый вечер.
        - Добрый. - Улыбается Алиса.
        Я слепну от её улыбки и теряюсь окончательно:
        - С днём рождения! - Моя рука неуклюже тычет букетом ей в лицо.
        - О-о… спасибо… - разглядывая белые пионы, выдыхает девушка.
        Берёт букет, аккуратно прижимает к груди, а я решаю нагрузить её ещё одним подарком - вручаю бумажный пакет, криво перевязанный лентой:
        - Это вам. - Мой голос звучит так неестественно, будто кто-то натужно кашлянул в железную трубу.
        - Что это? - Удивляется она. - Подарок? Не стоило…
        - На самом деле, я не знал, что вы любите, поэтому взял… э-м… полезную вещь.
        - Да? Спасибо.
        Это ужасно. Я не в своей тарелке, и впервые ощущаю себя настолько потерянным и беспомощным.
        Что происходит?
        - Проходите. - Приглашает меня Алиса, отходя вглубь коридора.
        Я делаю шаг, закрываю за собой дверь, скидываю пальто, устраиваю его на вешалке, оборачиваюсь к девушке и только в этот момент отмечаю, что выглядит она неестественно бледной.
        - Как вы себя чувствуете? - Интересуюсь я, вглядываясь в её лицо.
        И тут же мысленно ругаю себя за тон: обычно с этой фразой и в той же тональности я являюсь к пациентам на утренний обход.
        Она не отвечает.
        Смотрит на меня, пытается улыбнуться, а затем вдруг швыряет букет с подарком на столик в прихожей и уносится прочь.
        Хлопает дверь.
        Кажется, девушка закрылась в ванной комнате.
        Может, я обидел её?
        - Алиса! - Зову я, попутно обводя взглядом квартиру.
        Помещение совсем небольшое: гостиная, кухня, да две двери - в санузел и, очевидно, в ванную комнату. Мебели здесь немного, на стенах нигде ничего не висит, и потому квартира кажется необжитой. Возле окна замечаю несколько коробок, поставленных друг на друга, и это только усиливает атмосферу - кажется, будто Алиса только въехала сюда или собирается куда-то переезжать.
        Зато с кухни идёт тепло, и доносится аромат мяса со специями. Похоже, девушка что-то готовила к моему приходу.
        - Алиса? - Я останавливаюсь у двери в ванную комнату. - У вас всё в порядке?
        Наклоняюсь к двери, и в этот момент с той стороны доносится характерный звук - кажется, девушку тошнит. Вот чёрт…
        - Нет. - Пищит она. - Не в порядке.
        И звук повторяется.
        «Бедная…»
        - Я могу вам помочь? - Интересуюсь я.
        - Мясо. - Стонет Алиса. - Запах! Я не могу… - Звуки повторяются. - Не могу выйти, он везде…
        И тут я догадываюсь.
        Однажды, когда Аня была беременна Антошкой, она решила сварить уху. Вернувшись со смены, я застал её рыдающей на лестничной клетке. Она жаловалась, что не может вернуться домой, потому что запах буквально «преследует её», и поэтому просидела в слезах на ступенях в подъезде целых два часа.
        Токсикоз.
        Я засучиваю рукава рубашки и направляюсь в кухню.
        Распахиваю там окно, беру прихватку, достаю мясо из духовки, перекладываю в найденный в шкафу стеклянный контейнер и плотно закрываю крышкой. Расправившись с тем, что должно было стать нашим ужином, я проветриваю и убираю помещение. Оставив дверь в кухню закрытой, я распахиваю окно в гостиной и возвращаюсь к двери в ванную комнату.
        - Минут через пять можно будет возвращаться. - Сообщаю я Алисе. - Сейчас кухня проветривается.
        - Спасибо. - Всхлипывает она.
        - Как вы там?
        - Простите меня, я всё испортила…
        - Вовсе нет. - Убеждаю её я.
        Через пять минут девушка выходит.
        Она умылась, и теперь выглядит ещё более нежной, свежей и уязвимой. При её появлении моя уверенность в себе улетучивается вместе с запахом мяса. Моё сердце стучит, как многотонный паровоз.
        - Мне уже лучше. - Сообщает Алиса, виновато оглядывая гостиную.
        Я закрываю форточку.
        Мы молчим.
        Смотрим друг на друга.
        - Если вы голодны, мы можем сходить в ресторан. - Брякаю я. Девушка ломает пальцы, кусает нижнюю губу, и я догадываюсь, что сморозил глупость. - Хотите, просто прогуляемся?
        - Я не знаю… - Она выглядит расстроенной.
        - Вам нужен свежий воздух, идёмте. - Почти приказываю я.
        Помогаю ей одеться, и вывожу Алису на улицу.
        Обычно я использую этот тон разговора, когда вижу, что нерадивый пациент отказывается принимать лекарства - это всегда помогает, и теперь мне становится неловко, что я применил его и в жизни.
        - Теперь мне действительно легче. - Признаётся девушка, когда мы отходим от дома.
        Каблучки её демисезонных ботиночек тихо стучат по асфальту.
        Мы идём вдоль вечерней улицы, под нашими ногами хрустят сухие желтые листья, а над головами разливается густой оранжевый свет фонарей.
        Нужно о чём-то говорить, нужно взять её за руку, нужно разрядить обстановку, но… я кажусь самому себе обросшим тиной, тяжёлым болотным камнем. Тянуться к этой девушке - всё равно, что тянуться к свету из мутной воды: цель кажется недостижимой, а старания напрасными. Ей не место в моём личном душевном болоте.
        - Почему вы позвали меня? - Спрашиваю я, когда мы в тишине проходим метров двести.
        - Вам ответить честно или соврать? - Уточняет Алиса, кутаясь в воротник серого пальто.
        Мы на равном отдалении от двух фонарей, в отрезке темноты и прохлады, и я не вижу её лица, но чувствую, знаю, что она сейчас улыбается.
        - Скажите правду. - Прошу я.
        А у самого пальцы потеют - настолько велико желание взять её за руку.
        - Наверное, я просто ухватилась за возможность увидеть вас снова.
        Вас. Снова.
        Никто из нас не может спрыгнуть с этого идиотского обращения на «вы», точно с иглы ненужной учтивости.
        - У меня не нашлось ни единого повода увидеть вас вновь, и я его выдумала. - Признаётся Алиса.
        Мы ныряем в свет фонаря, и я любуюсь переливами золота в её мягких, светлых волосах. Алиса кажется такой крохотной рядом со мной, что мне в очередной раз становится неловко. Наверное, если взять девушку на руки, она окажется практически невесомой. И мне жутко хочется это сделать. Немедленно.
        - Вадим Георгиевич, а почему вы согласились? - Разрушает романтику момента Алиса.
        Она поднимает на меня взгляд, и стена между нами рушится. Как бы мы не обращались друг к другу, это всё равно уже большее, чем стандартные отношения «доктор - пациент».
        - Потому, что был рад. - Сознаюсь я, наполняясь теплом от её взгляда, позволяя ему проникнуть мне под кожу и напитать меня всего с головы до ног. - Был рад тому, что не пришлось самому выдумывать повод для встречи.
        - Вот как. - Теперь она улыбается - и это совершенно точно, потому что я вижу, как ослепительна её белоснежная улыбка.
        - Так как… ваше самочувствие? Больше ничего не беспокоит? - Приходит моя очередь портить потрясающий момент.
        Её это, кажется, слегка забавляет.
        - Меня беспокоит лишь ваше навязчивое желание всякий раз интересоваться моим самочувствием. - Отвечает Алиса.
        - Такая работа. - Замечаю я.
        И мы смеёмся.
        Я впервые позволяю себе не просто улыбку в присутствии постороннего, но и вполне нормальный человеческий смех. Кажется, вместе с ним меня покидает и часть боли.
        - Я должна уточнить ещё кое-что. - Говорит Алиса, когда мы вновь окунаемся в тишину.
        - Да?
        - Насчёт того, ждёт ли вас кто-то домой…
        - Хм… Меня никто не ждёт. - Спешу ответить я, и у меня перехватывает горло.
        - Просто Людмила… я подумала, вдруг она - ваша девушка…
        - Что? - Мои брови ползут вверх. - Нет. - Я поворачиваюсь к ней. - У меня нет девушки.
        Я вижу облегчение в её взгляде.
        Она рада, что у меня её нет?
        Точно рада. Не может быть никаких сомнений.
        - Хорошо. - Тихо произносит Алиса и прячет глаза.
        Мы снова идём молча.
        - А что насчёт вас? - Я сую замёрзшие руки в карманы и впервые с начала осени жалею, что не ношу шапку и перчатки.
        - Хотите знать, свободна ли я? - В её голосе звучит усмешка.
        - Хочу знать, в каких вы отношениях с отцом будущего ребёнка. - Уточняю я.
        Алиса глубоко вдыхает и трёт щёку о воротник пальто, на краю которого блестит маленькая брошь в виде птички.
        - Ребёнок не входил в его планы, поэтому мы расстались. - Видно, что ей неприятно говорить об этом. - Точнее, он меня бросил. Бросил потому, что я не захотела делать аборт. - Девушка дрожит, её зубы стучат, как от холода. - На самом деле, обычная история, каких тысячи. Сначала ты думаешь, что это любовь, а потом оказывается, что для человека, который для тебя значил много, ты не значил абсолютно ничего. Бывает.
        Мне очень жаль её, но я почему-то чувствую облегчение. Реакции моего тела на эту девушку, и то притяжение, которое я ощущаю при виде неё - всё это сильнее здравого смысла. Конечно, наличие у неё другого мужчины остановило бы меня, но вряд ли я перестал бы думать об Алисе. И появление этого, другого мужчины сейчас в её жизни уж точно никак не повлияло бы на мой к ней интерес и на мою решительность.
        Я обещаю себе проанализировать свои мысли позже, а в эту самую секунду решаю поддаться порыву и беру её за руку:
        - Вы замёрзли?
        Алиса останавливается и поднимает на меня взгляд:
        - Ужасно. - Признаётся она, стуча зубами.
        - Вернёмся? - Предлагаю я.
        И на удивление в этот момент меня охватывает сильнейшее возбуждение. Сколько ни обманывайся, пытаясь убедить самого себя, что это просто дружеская встреча, но близость Алисы не даёт мне ни единого шанса - я буквально схожу с ума от желания быть с ней. Хочу касаться её, хочу гладить её волосы, целовать её губы, и ещё миллион всяких разных «хочу», от которых голова идёт кругом.
        - Да. - Задумчиво отвечает она.
        - Я боялся опоздать к вам, поэтому не зашёл за тортом… - Я указываю на светящуюся витрину кондитерской. - Может, выберете какой-то? День Рождения ведь, всё-таки…
        Она раздумывает всего пару секунд - очевидно, прикидывает в уме, не затошнит ли её от сладкого, и тут же соглашается:
        - Выберу!
        Берёт меня под локоть, и мы входим в кондитерскую.
        На следующие пять минут я выпадаю из своей прежней, серой жизни и дышу полной грудью. Кайфую от ощущения тепла её руки, улыбаюсь в ответ, когда вижу её улыбку, радуюсь, видя, что просто выбор торта приводит её в какой-то неописуемый, детский восторг. Смеюсь, когда Алиса кружит у витрины, борясь с муками выбора, и просит у меня совета.
        Советчик я ещё тот, потому что не люблю сладкое. Поэтому оплачиваю сразу и «Наполеон», и «Красный бархат» и ещё какой-то десерт с непроизносимым названием, нас нагружают коробками, и мы возвращаемся с ними в её квартиру.
        - Ставьте сюда. - Алиса указывает на столик в прихожей. - Я переехала сюда совсем недавно и ещё не обустроилась.
        - А мне здесь нравится. - Говорю я.
        В квартире на нас вновь опускается неловкость.
        Всё-таки, в полутьме улицы гораздо удобнее сближаться и быть собой, чем при свете ламп - наедине друг с другом. Глядя глаза в глаза.
        - Я поставлю чайник… - Смущённо сообщает Алиса, надевает свои пушистые тапочки и спешно удаляется на кухню.
        Слышно, как она закрывает там окно, как суетится, гремя посудой.
        - Торты. - Говорю я, входя за ней следом.
        И ставлю на стол коробки.
        - Да, точно… - Улыбается девушка, облизнув губы.
        Воздух в помещении после проветривания прохладный, но по моей коже бегут мурашки вовсе не от этого: мне достаточно просто взглянуть на Алису, чтобы почувствовать, как моя душа выходит из тела.
        - Я… точно не отвлекаю вас ни от каких дел? - С сомнением интересуется она.
        «Я отложил все дела ради того, чтобы прийти сюда» - думаю я.
        А вслух коротко отвечаю:
        - Нет.
        Весь мой словарный запас резко иссякает в её присутствии, и это начинает беспокоить меня всё сильнее.
        29
        Закипает чайник, Алиса ставит его на поднос, и я помогаю ей отнести его в гостиную.
        - Вы уже согрелись? - Спрашиваю я.
        - Почти. - Она подтягивает стол к середине комнаты и оглядывается по сторонам. - Так, нам нужны стулья.
        Когда девушка нервничает, на её лбу появляется неглубокая вертикальная складка. Она придаёт ей естественности, но не возраста, - отмечаю я про себя.
        - Не нужно стульев. - Я ставлю поднос на стол и осторожно придвигаю его к дивану. - Вот так даже уютнее.
        Её лицо проясняется.
        - Может, принести вам горячее? Всё-таки, я готовила…
        - Нет, я совсем не голоден. - Уверяю я.
        Мне не хочется, чтобы её опять затошнило. Сейчас Алиса кажется спокойной и умиротворённой, и я боюсь нарушить это хрупкое равновесие.
        - Тогда я разолью чай. - Смущённо говорит девушка. Подходит к столу и берёт маленький чайник. Её руки дрожат, пока она наливает кипяток по очереди в каждую кружку. А ещё она не смотрит в мою сторону - всегда так делает, когда волнуется. - Сахар?
        - Нет, я без. Спасибо.
        Алиса топчется возле стола, волнуясь, видимо из-за того, что всё получается как-то не очень празднично.
        - Садитесь. - Улыбнувшись, я указываю ей на место рядом с собой.
        У меня саднит в горле от мысли, что мы будем сидеть с ней плечом к плечу.
        - Сейчас. - Кивает она.
        Идёт к коробкам и начинает поочерёдно открывать одну за другой. Наконец, кажется, находит, что искала: достаёт из нижней коробки пушистую белую шаль и накидывает себе на плечи.
        - Чтобы согреться. - Поясняет Алиса.
        А мне, почему-то, кажется, что эта вещь дорога ей.
        - Красивая. - Замечаю я.
        Её щёки розовеют.
        - Кто?.. Шаль? - Догадывается девушка.
        - Да. - Неохотно отвечаю я.
        Если честно, красота шали не идёт ни в какое сравнение с красотой самой Алисы.
        - Это мамина. - Хрипло произносит она.
        И теперь мне становится понятно, что за этими словами скрывается самая настоящая боль. Каждый раз, когда ты говоришь о том, кого потерял, в горле встаёт плотный ком - так уж устроено природой.
        - Вам идёт. - Признаюсь я.
        Алиса подходит и садится рядом со мной. Обводит взглядом десерты, берёт ложечку и медленно мешает ею свой чай. Она словно готовится что-то сказать мне, а я медленно вдыхаю аромат её волос и мысленно погружаюсь в тот день, когда крепко обнимал девушку руками и прижимал к своей груди. И моё сердце снова так же замирает - тук, тук, и затем вдруг пропускает сразу пару ударов.
        - Я надеваю эту шаль каждый свой день рождения. - Тихо говорит Алиса.
        И продолжает мешать чай ложкой, хотя даже не положила в него сахар.
        - Сахара, молока? - Поднимаюсь я.
        - Молока. - Почти шепчет она.
        Ложка в её пальцах, звякнув о край чашки, испуганно замирает.
        Я наливаю молоко из керамического молочника в наши чашки и придвигаю к девушке десерты.
        - Самое время попробовать. - Предлагаю я ей.
        Эта фраза кажется мне жутко неуместной, но воздух между нами буквально трещит от напряжения, и поэтому мои мозги медленно, но верно превращаются в вату.
        - Что-то не хочется. - Улыбнувшись, Алиса отставляет ложку и вцепляется тонкими пальцами в шаль. Её улыбка кажется такой печальной и горькой, что я виновато прикусываю язык. - Не переживайте, - тут же добавляет она, - периоды тошноты чередуются у меня с периодами неконтролируемого зажора, так что торты не останутся не тронутыми.
        Я улыбаюсь.
        У меня такое чувство, что сейчас должно что-то произойти. Девушке хочется что-то сказать мне, и это видно по её глазам, поэтому я поворачиваюсь к ней, давая понять, что готов выслушать.
        - Моя мама умерла в мой день рождения. - Выдыхает Алиса.
        Её лицо искривляет гримаса боли, а кончики пальцев, впившихся в край шали, белеют.
        - Расскажите. - Прошу я.
        Возможно, если бы я хоть иногда говорил с кем-то о своей боли, то мне самому стало бы легче. Поэтому я хочу стать для Алисы таким человеком. Отчаянно хочу. И не боюсь, что мне придётся переложить на себя часть её страданий. Я к этому готов.
        Её глаза впиваются в белую скатерть.
        - Она умирала от рака… - Алиса вздыхает, и её плечи ссутуливаются. Девушка будто мысленно снова погружается в тот день. - Сдавала на глазах. - И сглатывает прежде, чем продолжить. - Мне было двенадцать, и я знала, что мама может умереть в любой момент. Мы… мы ждали этого. Да.
        Она прикусывает губы и морщится, пережидая, когда комок в горле отступит, давая ей сказать. И вздрагивает, когда я вдруг накрываю её ладонь своей. Алиса поднимает на меня взгляд, и я вижу в нём горе, страх и волнение одновременно.
        - Не в смысле «ждали», а… мы… просто знали, что это скоро произойдёт. - Наконец, произносит она. Облизывает губы, глубоко вдыхает и шумно выдыхает. - Мама уже не открывала глаза и не разговаривала. Не отвечала врачам и не реагировала на введение иммунных препаратов. По правде говоря, папа сбросил её со счетов, едва осознал стремительность течения её болезни, и он уже почти год к тому времени воспринимал маму лишь как тлеющий, живой труп. Он ждал конца. А я… я надеялась на чудо до последнего, хваталась за каждую возможность, уговаривала его бороться - до того момента, когда поняла, что лучше маме уже не станет, и что будет только хуже. - Алиса поднимает на меня взгляд. - Я увидела это в глазах врачей, и сразу всё поняла.
        Я киваю, стойко выдержав её взгляд. И прекрасно понимаю, о чём она говорит. Моя ладонь до боли стискивает её пальцы.
        - Они сказали, что осталось недолго, и я не хотела, чтобы мама чувствовала боль, не хотела, чтобы она страдала. - Продолжает Алиса. - Часами сидела у её постели, гладила её волосы, держала за руку, разговаривала, хотя понимала, что она уже ничего не понимает: ни где находится, ни того, что с ней происходит. Я старалась принять это и дать ей уйти по-человечески, достойно. Старалась не держать её из жалости к себе, но… никак не получалось. Тогда я просто ложилась рядом, обнимала её и уговаривала не уходить, потому, что мне было страшно оставаться одной, и вся жизнь без неё казалась мне серой и ненужной.
        По щекам Алисы катятся слёзы, и я не выдерживаю - придвигаюсь ближе и заключаю её в объятия.
        - Я возненавидела этот день. - Всхлипывает она и трясёт головой. - Был уже вечер, когда я вдруг поняла, что её дыхание обрывается, а руки становятся невесомыми, но рядом не было никого. Папа ушёл к своей очередной подружке, и до него невозможно было дозвониться, а в скорой не брали трубку. Я в отчаянии металась по квартире, плакала, снова пыталась набирать их номера и просила маму не умирать. Никогда не забуду это состояние беспомощности, которое испытала в тот момент: я села, положила её голову на свои колени и стала баюкать, петь колыбельную, которую она пела мне в детстве. Раскачивалась, пела, гладила её плечи, а мама больше не приходила в сознание. Мне почему-то кажется, что она меня слышала. Странно, да?
        - Конечно слышала. - Шепчу я, обнимая Алису крепче.
        Мои веки обжигают слёзы.
        Мне стыдно, что я не смог быть сильным для неё, но всё это… оно гораздо сильнее и меня самого.
        Чувство потери, пустоты в душе - это как не заживающая рана: стоит разбередить, и она терзает с новой силой. Ты снова прокручиваешь в памяти счастливые моменты, тебе кажется, что ты откроешь глаза, а любимый человек снова будет рядом. Но открываешь их и понимаешь, что это не страшный сон - ведь рядом никого нет. Всё происходит наяву. И ты снова бежишь от смерти в изматывающем марафоне, а затем оборачиваешься и осознаешь - она всё это время, посмеиваясь, стояла за твоей спиной.
        - Я так хотела бы услышать, как она поёт мне колыбельную. - Задыхаясь от слёз, говорит Алиса. - Хотя бы раз.
        - Тише, тише… - Уговариваю я, поглаживая её спину.
        - Но она перестала дышать. Мне так не хотелось в это верить! Я просила её: «Дыши, дыши!», слушала её сердце, но оно уже не билось! Но я всё равно не верила!
        Алису трясёт.
        Она рыдает, и рубашка на моей груди снова промокает от её слез.
        Я даже не представляю, что такое держать на себе бездыханное тело, обнимать мать и понимать, что она больше не дышит. А тебе двенадцать лет. Всего двенадцать! И рядом никого нет. Только вы вдвоём, и с вами ледяное дыхание смерти.
        Моё тело сковывает холод, глаза застилают жгучие слёзы.
        Что вообще лучше: держать в руках мёртвое, холодеющее тело человека, которого ты любил, и оплакивать его? Или не иметь возможности когда-либо увидеть тела тех, кто был для тебя всем миром? Не иметь возможности обнять их в последний раз? Не верить, отрицать и представлять, что они всё ещё с тобой… Слышать их, видеть, чувствовать, бояться отпустить…
        Вся суета жизни растворяется во времени, когда речь идёт о таком страшном горе. Прожить его, пропустить через себя, подчиниться ему, но не пасть духом - может, в этом и есть смысл жизни?
        - Всё хорошо. - Шепчу я, утыкаясь лицом в макушку Алисы. - Всё хорошо. Я с тобой.
        А она продолжает рыдать.
        И затихает только тогда, когда проходит с пару десятков минут. Я глажу её волосы, затем осторожно опускаю девушку на диван, укладываю её голову на подушку и накрываю её талию своей рукой.
        - Вы не уйдёте? - Шепчет Алиса, не открывая глаз.
        И всхлипывает - тихо, точно ребёнок.
        - Нет, я никуда не уйду. - Обещаю я.
        Обнимаю её крепче, и тоже закрываю глаза.
        30
        - А? Что? - Я пытаюсь разлепить веки. - Вадим Георгиевич, вы уходите?
        Мой собственный голос доносится до меня, как сквозь вату.
        - Спи, спи. - Слышится в ответ его бархатный шёпот.
        Как-то слишком быстро: из красочных сновидений про то, как мы гуляем вместе по ночной улице, к тому, что вдруг мне становится холодно одной. Наверное, я всё ещё сплю?
        - Не вставай. - Его голос уже где-то далеко, но всё ещё манит меня, поэтому я делаю над собой усилие и приподнимаюсь.
        - Вы куда? - С трудом открываю глаза и всматриваюсь в его силуэт.
        Тот начинает принимать отчётливые очертания: Красавин уже стоит в дверях комнаты, торопливо застёгивая пальто.
        - Я на смену. - Его сонное, слегка помятое лицо озаряет неловкая улыбка. - Спите, ещё только шесть утра.
        Покончив с пуговицами, он приглаживает ладонью волосы.
        - Но как… - Я тру пальцами глаза.
        - Ложитесь, Алиса Александровна, поспите хотя бы ещё час. Мне пора.
        - Х-хорошо… - Отзываюсь я.
        Падаю обратно на подушку и делаю вид, что сплю. Все мои мысли сейчас о том, что действительно не стоит вставать - выгляжу я сейчас, наверное, просто отвратительно. Пугать доктора не нужно.
        Осторожно щёлкает замок двери.
        «Кстати, да. И как же я выгляжу?»
        Я сажусь на постели и оглядываю себя. Тут же понимаю, что я и не на постели вовсе, а на диване. Всё ещё в неудобном вечернем платье и колготках. Рядом лежит шаль, которой я укрывалась всю ночь. И как только не замёрзла?
        Ох… Да он же обнимал меня всю ночь - я помнила это смутно, но это мне точно не приснилось. В объятиях Красавина было так тепло, горячо, так уютно, что я проспала сладким сном до самого утра.
        И сны снились такие хорошие…
        «Мамочки, а как же стыдно-то!»
        Доктор спал со мной в обнимку на диване всю ночь! Даже не верится…
        Я сижу, задумчиво смотрю на пирожные на столе, на нетронутый чай с молоком, чувствую накатывающую тошноту и улыбаюсь.
        Он. Спал. Со мной.
        Здесь! На этом диване! В обнимку!
        Я встаю и с удивлением оглядываю наше лежбище.
        Ой, как неудобно-то…
        Мало того, что ему пришлось спать без одеяла, головой на твёрдой диванной подушке, так ведь ещё и скрючившись! У меня, конечно, глаз не алмаз, но я и так вижу, что длина дивана не больше метра девяносто: как же Красавин здесь уместился?
        Мне становится смешно и грустно одновременно. Наверное, всю ночь приходилось поджимать ноги, чтобы не свисали, да тут ещё я - рядом. Спать на узком диване, да ещё с кем-то в обнимку, это как ютиться на верхней полке в поезде - никакого сна и комфорта.
        И тут я представляю Красавина, пытающегося вместиться на верхнюю полку купе, упирающегося ногами в стену, а коленями в потолок, матерящегося, злого - и начинаю неистово хохотать. Я смеюсь до слёз и вдруг замираю: он же не сказал, что позвонит. Просто ушёл. У него даже нет номера моего телефона…
        Бли-и-ин…
        После такого представления со рвотой, ведром крокодиловых слёз, голодовкой вместо ужина и ночёвкой на жёстком диване без одеяла есть ли шанс, что Вадим Георгиевич захочет увидеть свою непутёвую, капризную, беременную пациентку вновь? Вряд ли. Разве что один из ста. Из миллиона.
        Ни один нормальный мужик не вернулся бы сюда, чтобы иметь счастье видеть меня вновь. Разве что, он ненормальный? Но это тоже так себе качество.
        Похоже, шансов у нас никаких.
        Я убираю посуду со стола и бреду в ванную.
        На моей коже всё ещё его запах. Дерево, специи, колючий привкус лимона и ещё что-то сладкое. Аромат мужской силы, благородства, достоинства. Мускус. Я пропиталась им насквозь.
        Такое не хочется смывать.
        Я останавливаюсь в коридоре и улыбаюсь потому, что вижу букет. Не знаю, кто и когда поставил его в вазу. Нежные, белые лепестки пионов пахнут свежестью и лёгкими водными нотами. Этот запах, как прикосновение к коже кончиками пальцев - такой же невесомый, но сводящий с ума.
        Говорят, что мужчина выбирает букет для женщины, исходя из того, какой он видит её для себя. Значит, Доктор Красавчик видит меня такой? Нежной, но сильной. Тонкой, хрупкой и яркой. Он выбрал не банальные розы, и не пёструю мешанину из всего, что только было на витрине. Он выбрал что-то, что могло бы выразить его чувства. Так что же значит этот букет?
        Я вдыхаю аромат пионов и закрываю глаза. Удивительно, но этот запах не вызывает у меня приступа тошноты или неприятия. Я вспоминаю, как Красавин появился вчера на пороге моей квартиры. В стильном пальто, узких темно-синих брюках, простой, повседневной рубашке в полоску - никакой строгости, он выглядел комфортным, уютным, родным. Такого мужчину хочется обнять и уж точно не называть по имени-отчеству.
        Но я называла.
        Весь вечер мы обращались друг к другу на «вы», словно в этом был какой-то особый шарм, какая-то необходимость. Это «вы» - словно было единственным барьером между нами. Границей, стоя по обе стороны которой мы аккуратно присматривались, примерялись друг к другу. Тянулись, осторожно касались и несмело отдёргивали руку в самый неподходящий момент.
        А утром он сказал мне «спи», что означало, что эта ночь стёрла для него все рамки, а я, дура, опять назвала его Георгиевичем. Снова прочертила эту черту.
        Я прокручиваю в памяти весь вечер, каждое сказанное нами слово, а затем открываю глаза. Беру бумажный пакет, который Красавин вручил мне в момент своего прихода, сдёргиваю ленту и мучительно долго рву бумагу. Внутри оказывается книга - что-то вроде энциклопедии для будущих мам. На обложке женщина с новорожденным ребенком. Я видела такие в витрине книжного позавчера. Ещё долго выбирала между «Чего ожидать, когда ожидаешь» и «9 месяцев счастья», но так и не купила.
        «Вот, значит, ты какой, Вадим Красавин: даришь женщинам полезные подарки». Это интересно.
        Улыбаясь, я быстро пролистываю книгу и кладу её на тумбочку возле кровати. Приняв душ, делаю укладку, наношу лёгкий макияж, надеваю деловой костюм и вдруг понимаю, что пуговица на моих брюках ещё застёгивается, но уже с трудом. Неужели, поправилась? С чего бы, если меня всё время тошнит?
        Покидая квартиру, я набираю номер Кати.
        - Ну, так как? - Многозначительно спрашивает подруга.
        - Он ночевал у меня. - Говорю я, не в силах сдержать радость.
        - Во-о-от! Я же говорила! Это всё счастливые труселя! Чудотворный эффект не заставил себя ждать! Ну, и?
        - Что «и», Катя?
        - Как он? - Ей не терпится узнать. - Каковы его коэффициенты мощности и рабочие характеристики?
        - Ты опять о своём! - Я сажусь в машину и завожу двигатель. - Мы не переспали.
        - Как не переспали? - Кажется, Морозова что-то роняет из рук, на заднем плане слышится какой-то грохот.
        - А так: мы просто спали. - Признаюсь я. - В смысле, спа-ли. И всё.
        - То есть, это как? Ты не совратила развратного доктора?!
        - О, боже, Кать, никакой он не развратный! Очень даже милый и приличный. Сначала слушал, как меня тошнит в ванной, а затем я рыдала у него на плече и уснула.
        - Как несексуально звучит… Фу-у-у… Кукушкина, скажи, что ты пошутила!
        - Нет. Вадим Георгиевич оказался очень понимающим, он выслушал меня, утешил…
        - Утешил? - Смеётся Катя. - Как же мало ты знаешь об утешении, моя дорогая. Лучше скажи, ты всё ещё называешь его по имени-отчеству?
        - Да.
        - Это у вас ролевые игры такие? Тебя это заводит?
        - Нет, просто неудобно как-то… - Говорю я и улыбаюсь.
        - И что, вы просто лежали вдвоём в кровати?! Просто лежали?
        - Да, на диване, вообще-то. В обнимку. Он обнял меня, и я проспала всю ночь сном младенца.
        - Э-э… Ну, ты хотя бы должна была почувствовать, как он к тебе относится. Скажи, Дева Мария, а не упиралось ли тебе кое-что в крестец, например? Он хоть как-то на тебя реагировал?
        - Кать, я знаю, что ты не такая. Кончай меня смешить! - Прошу я.
        - Кончать мне пока не светит, а вот тебе даже очень. - Хохочет Морозова. - Только для этого надо не пускать сопли в мужика, а наоборот - чтобы он в тебя, но не сопли.
        - Ой, всё! Я не могу!
        - Что? Я мерзкая, да? Придётся тебе потерпеть, пока меня на найдёт мой рыцарь на белом Майбахе. И пока это не случится, я буду переживать за твою сексуальную жизнь, как за свою.
        - Напомни, почему я с тобой дружу, Морозова?
        - А потому, что ты такая же мерзкая, как и я. - Смеётся Катька.
        - Вот это вряд ли. - Я останавливаюсь на светофоре и смотрю на часы. - Кстати, ты достала мне пропуск в кинотеатр?
        - Да. Сегодня ты - Катерина Морозова, и ты идёшь на премьеру нового фильма Дубровского. Готова увидеть среди столичного бомонда рожу своего бывшего?
        - Не совсем, но, похоже, у меня нет выбора.
        31
        Всё организовано на высшем уровне: портье открывает высоким гостям двери, охрана проверяет документы, повсюду снуют официанты с шампанским и закусками, а также фотографы всех известных изданий жёлтой и не очень прессы.
        Меня пропускают, я вхожу в холл, оставляю в гардеробе пальто и присоединяюсь к многочисленным гостям. Некоторых из них я знаю лично, поэтому приходиться останавливаться на вежливый small talk: мы перекидываемся парой фраз с актёрами, продюсерами, коллегами по цеху и расходимся каждый в свою сторону.
        Очередной маститый актёр, который в премьерном фильме играет роль второго плана - престарелого отца героя, здоровается со мной, интересуется моими успехами, сетует на погоду и деловито удаляется к другим гостям. Уверена, он даже не узнал меня. По тому, как он смотрел в моё лицо, я понимаю, что оно показалось ему знакомым, но откуда, и как меня зовут, - он явно не вспомнил.
        Да здесь это и не важно. На таких мероприятиях всё показное, и с состоявшимися актёрами обычно всегда так - им не обязательно завоёвывать внимание прессы, они и так уже всего в этой жизни добились. Журналисты, продюсеры, сценаристы - все тянутся к ним сами.
        А вот молодые актёры, начинающие музыканты или юные певцы - те ещё не избалованы славой. Многие из них узнают меня, даже если мы виделись всего пару минут в прошлом году и перекинулись всего парой слов.
        Они называют меня по имени и даже помнят детали нашего предыдущего общения, поэтому с ними приходится задерживаться дольше. Мы болтаем о моде, о киношных новинках, о ярких режиссёрских работах, нарочито смеёмся, и я продолжаю нервничать из-за того, что так и не нахожу в толпе Дубровского.
        Всех приглашают в зал, и тогда я, наконец, понимаю, что Никита решил появиться перед публикой уже после премьеры. Он будет знать, как отреагировал зал на его новую работу, и поэтому будет чувствовать себя увереннее. А если вдруг зал загудит, и его освищут, он не появится вовсе - таков уж его характер, и об этом я всё ещё помню.
        Заняв своё место, я начинаю оглядывать зал.
        - Тоже решили сегодня почтить своим присутствием премьеру? - Садится рядом со мной один из начинающих актёров, милый парнишка лет двадцати.
        Его, кажется, Харитоном зовут. Фамилию забыла… вроде Кошкин.
        Дешёвый сериал с банальным сюжетом и неуклюжими диалогами, вышедший на канале «Россия» почти погубил его карьеру, поэтому теперь он заискивает и перед рядовыми деятелями искусства, и перед журналистами. Хватается за любую возможность быть с ними на короткой ноге - вдруг удастся где-то засветиться. Когда твоё имя на слуху, всегда проще получить интересную и хорошо оплачиваемую работу.
        - Да. - Киваю я, продолжая внимательно осматривать зал.
        Оборачиваюсь и оглядываю верхние ряды.
        - Я сыграл в этом фильме одну из ролей. - Задумчиво говорит парень. - Она небольшая, всего пара фраз в одной из сцен, но, по правде говоря, я не даю этой картине ни единого шанса на успех.
        - Почему? - Мой взгляд по-прежнему сканирует лица людей в креслах.
        - Зря они утвердили Дубровского, он всегда играет самого себя. - Хмыкает мой сосед. - Никакого перевоплощения или погружения в образ. В кадре ведёт себя одинаково: что в комедии, что в драме.
        Я вспоминаю, как Никита репетировал дома сцены из этого фильма, как начитывал реплики, как любовался собой перед зеркалом, и какой довольный возвращался со съёмок.
        - Пожалуй, да. Соглашусь. - Усмехаюсь я.
        Я тогда очень переживала, чтобы у Никиты всё получилось, чтобы эта картина стала прорывом в его карьере, а теперь вот - готова злорадствовать, если она провалится.
        - И в этом фильме столько пафоса… - Морщится начинающий актёр Кошкин.
        - Да? Теперь мне стало ещё интереснее.
        - В нём только один плюс - это Нелли. Она исполнила заглавную тему для саундтрека и появляется в самом конце, в сцене в ресторане, куда приходит герой, чтобы напиться с горя. Он роняет вилку, когда девушка начинает наигрывать на гитаре романтическую песню, под которую когда-то разрушилась его жизнь. Хороший момент. Отличные эмоции, крепкая такая атмосфера. Вот выдержать бы в этом стиле всю картину, было бы идеально.
        - Так Нелли тоже будет здесь? - Я оборачиваюсь к нему.
        Вот, значит, где Дубровский снюхался с этой певичкой - всё-таки на съёмках.
        - Я высматривал её весь вечер, но так и не увидел. Жаль. - Пожимает плечами Харитон. - Она - красивая. И талантливая. Настоящий самородок! Помните, её песенку использовали в рекламе слабительного? Я там снимался. Хороший такой ролик был…
        И в этот момент в зале выключается свет, а я поднимаю взгляд и вижу у него за спиной, на балконе, в тени появляются две фигуры: мужчина помогает занять место женщине и галантно целует её ручку. И я узнаю в этом силуэте Дубровского.
        - Вы куда? - Интересуется мой сосед, когда я встаю.
        - Скоро вернусь. - Бросаю я.
        - Но ведь уже начинается!
        Игнорируя его слова, я пробираюсь меж рядов и выхожу из зала.
        - Алиса, добрый вечер! - Пытается остановить меня светский репортёр конкурирующего журнала. - Ты куда? Фильм вот-вот начнётся!
        Он нагружен попкорном, чипсами, а подмышкой у него зажата бутылка шампанского. Похоже, коллега решил отрываться вовсю.
        - Мне нужно уйти. - Объясняю я, приветственно взмахнув ему рукой. - Прости, Сень!
        - Что может быть интереснее премьеры? Эй, Алис! Давай посидим вместе, поболтаем? Как друзья!
        «Ага, как друзья. Рассчитываешь напоить меня шампанским и вызнать все секреты нашей Барракуды? Знаю я вас, добродушных коллег по цеху».
        - Пригласи лучше девочек, - бросаю я, указав на модных блогерш, которые щебечут возле входа. - У одной из них два с половиной миллиона подписчиков!
        - У которой? - Смеётся Арсений.
        Но всё же направляется в их сторону.
        Девушки, наверняка, получили бесплатные билеты и обсуждают представившуюся возможность засветиться среди настоящих звезд.
        Коллега тут же подплывает к ним, предлагает угостить шампанским, и девочки делают с ним совместные селфи - на всякий случай. Вдруг он звезда? Если нет, просто удалят снимок, если же да - будут хвастаться перед подписчиками, делая вид, что они с ним очень дружны.
        Я пересекаю холл и торопливо поднимаюсь на второй этаж. Делаю лицо кирпичом, и никто из охранников не пытается меня остановить. Я вычисляю нужную дверь и почти успеваю ухватиться за массивную ручку, чтобы дёрнуть её на себя, когда вдруг передо мной вырастает фигура Андрея:
        - Опять ты?
        - Опять. - Подтверждаю я. Шумно выдыхаю и делаю шаг назад. - И на этот раз тебе придётся меня пустить!
        А затем воинственно расправляю плечи.
        32
        - Что тебе нужно? Решила устроить очередное шоу? - Андрей поднимает руки, показывая, что не пропустит меня внутрь. - Знаешь, сколько таких же, как ты, наивных идиоток, точно также преследовали его, надеясь вернуть всё обратно? И всех их я разворачивал и отправлял восвояси.
        - Никаких шоу, Андрей. Мне просто нужно с ним поговорить. - Я достаю бейдж со значком «Пресса». - Я здесь сегодня исключительно по делу.
        - Послушай, милая. - Устало говорит он. - Тебе лучше забыть о нём. Ты же не хочешь неприятностей? Понимаешь, так иногда бывает: мужчина захотел привлекательную женщину, получил её, а потом потерял интерес. Не нужно злиться и пытаться всё вернуть. Ты же взрослая девочка, ну, включи же мозги!
        - Да не нужен мне твой Никита. - С досадой выдыхаю я. - У нас договорённость с его агентом: мы просто пообщаемся, перекинемся парой слов - чисто по работе. Исключительно ради развития карьеры Дубровского.
        - Нет. - Он решительно мотает головой.
        Во всей его позе - непоколебимость.
        - Обещаю, не стану скандалить, кричать, чего-то требовать. Мы поговорим спокойно - как двое взрослых людей.
        - Я тебя не пущу.
        - Две минуты, Андрей? - Улыбаюсь я. - Ну же? Что такого случится, если он, скажем, выйдет сюда ко мне, и я передам ему слова своей начальницы?
        - По работе?
        Я поднимаю ладони, показывая, что безобидна:
        - Честное журналистское.
        - Знаю я вашего брата… - Он всё ещё сомневается.
        - Хорошо, минута, не более. - Предлагаю я. Отхожу к небольшому закутку: - Пусть он выйдет, и мы поговорим здесь, где нас никто не увидит и не услышит. Я обещаю стоять у стены и не приближаться к твоему обожаемому Дубровскому даже на метр.
        - Не знаю…
        - Да знаешь ты всё! - Я прислоняюсь лопатками к стене и цепляю на лицо самое невинное выражение. - Видишь, я безвредна. Всего пара слов. Одна минута. Поспеши, потому что через пару минут начнётся фильм.
        Андрей колеблется, но затем подзывает к себе администратора, просит, чтобы тот следил за мной, и удаляется за дверь. Через полминуты он возвращается оттуда вместе с Дубровским.
        На Никите черный костюм с жилеткой, серый галстук, белая рубашка. Он явно готовился к этому важному дню и даже обновил причёску. Прилизанные волосы должны были придать его лицу аристократическое выражение, но на деле он выглядит неуклюжим нуворишем на приёме у титулованной знати. А ещё злится, и его щёки наливаются огнём.
        - Что тебе ещё от меня нужно? - Цедит Дубровский, приближаясь.
        Я ловко уворачиваюсь, когда он пытается схватить меня за запястье. Прищуриваюсь и с гордой решимостью встречаю его рассерженный взгляд.
        - Мне? От тебя? - На моё лицо пробирается улыбка. - Почти ничего, Никита. Просто поговорить.
        Он всё-таки хватает меня за локоть и грубо оттаскивает в противоположную сторону коридора - подальше от любопытных глаз сотрудников кинотеатра. Мы останавливаемся в затемнённом участке за рекламной конструкцией, и я вижу, как администратор отворачивается, а Андрей, пройдя за нами несколько шагов, тоже останавливается и нерешительно топчется возле баннеров и афиш.
        - Если ты что-то задумала… - Шепчет Никита, наклоняясь к моему лицу.
        Его задача - застав врасплох, запугать и унизить меня, моя - выстоять и показать, что я больше не та покорная и удобная тайная подружка, о которую можно вытирать ноги. Поэтому я не отвожу глаз. Моё сердце бьётся отчаянно быстро, но я с достоинством выдерживаю его взбешённый взгляд.
        - Не волнуйся, я не буду тебя преследовать. - Хрипло отвечаю ему. Облизываю губы, сглатываю и, вдохнув воздуха, продолжаю: - Никита, я пришла сюда не ругаться.
        - А зачем же тогда? - Хмурится он.
        Оглядывается по сторонам, а затем снова впивается в меня глазами.
        У меня холодок бежит по спине от этого дикого взгляда. «Пусть мой ребёнок будет похож на меня, а не на это ничтожество. Пожалуйста! Я не выдержу смотреть в эти глаза и вспоминать эту боль».
        - Начну с того, что мне от тебя ничего не нужно. - Уверяю я.
        - Уже хорошо. - Усмехается Дубровский.
        Но по его напряжённому лицу не скажешь, что он поверил.
        - Ребёнка я решила оставить, но предупрежу сразу, - мне приходится повысить тон, чтобы он не успел возмутиться, - я не собираюсь ничего просить у тебя, каким-то образом привлекать тебя к его воспитанию, и прочее-прочее. Это только мой ребёнок, и только моё дело. Мы исчезнем из твоей жизни и больше никогда не побеспокоим, можешь даже не волноваться.
        - Тогда зачем ты пришла? - Никита выглядит обескураженным и по-прежнему ждёт подвоха.
        - В данный момент моя начальница требует интервью с тобой и с Нелли, а мне нужно сохранить работу.
        - Ещё одно интервью?
        - Да. - Мои губы дрожат в кривой ухмылке. - О вашей «истории любви». Алла Денисовна очень хочет эксклюзив.
        - Исключено. - Твёрдо говорит Дубровский. - Мы с Нелли не собираемся афишировать наши отношения. Пока, по крайней мере.
        Я дрожу от его близости.
        Тот же аромат парфюма, та же лёгкая небритость на щеках, тот же нервно дёргающийся кадык - всё такое знакомое, привычное, но меня терзает не ностальгия: этот человек мне теперь противен буквально до изнеможения. Меня выворачивает от отвращения, которое я к нему испытываю.
        Не зря говорят про «от любви до ненависти всего один шаг» - сейчас я понимаю это, как никогда.
        - Тебе придётся согласиться. - Шепчу я. И киваю в знак подтверждения своих слов. - Придётся.
        - С чего бы? - С усмешкой спрашивает он.
        - Мы запишем это интервью, расскажем стране о ваших высоких и искренних отношениях, Никита. Мы сделаем так, что все будут плакать от умиления и радоваться, что вы нашли друг друга. Мы отснимем такие кадры, которые людям захочется поставить в рамку! Ты станешь новым романтическим героем, Дубровский, и всё благодаря мне.
        - Ты чего несёшь, Кукушкина? Головой поехала? - Его лицо затягивает раздражением.
        - Мы сделаем это, Никит. - Обещаю я. - А если нет… - Пожимаю плечами. - Вся страна услышит историю о том, как ты запудрил мне мозги, как целый год клялся в любви, а затем бросил - беременную. Просто вышвырнул из дома, как какую-то собаку! На улицу!
        - Я не клялся тебе в любви! Ты что несёшь?! - Дубровский наваливается и буквально вжимает меня в стену. - Ты что задумала, дура?
        Удивительно, но его грубость забирает мой страх. Я больше не боюсь ни его слов, ни его сильных рук.
        - Следующий номер «Manner» выйдет с заголовком «Поматросил и бросил: талантливый актёр, мечта миллионов, оказался настоящим подлецом». Как тебе? - Улыбаюсь я. - Я в красках распишу, как ты разбил моё сердце и выкинул на улицу. А ведь у меня под сердцем твой малыш… М-м-м, чувствую успех!
        Никита делает резкий выпад и пытается ухватить меня за шею, но я успеваю увернуться и оттолкнуть его от себя. Андрей бросается к нам, но Дубровский останавливает его жестом.
        - Нет! - Затем поворачивается ко мне и, тяжело дыша, произносит: - Тебе никто не поверит…
        - Да? Разве? - Усмехаюсь я, гордо задирая подбородок.
        Моё бедное сердце рвётся из груди от волнения.
        - У меня полно сумасшедших поклонниц! - Рычит он, забывая о том, что нужно говорить тише. - Если каждая из них придёт и скажет что-то подобное, думаешь, им поверят?
        - Им - может, и нет. - Отвечаю я, поправляя волосы. - А вот журналисту уважаемого издательства - да. К тому же, у меня есть твои фото и сообщения от тебя в телефоне. Мы с тобой даже проживали совместно. Припоминаешь?
        Его глаза загораются гневом: Дубровский хочет стереть меня в пыль, да не может.
        «Ох, как жаль. Я ему даже сочувствую».
        - А что, если это не мой ребёнок? - Он пытается самоуверенно улыбнуться.
        Не получается.
        Зря Никита хватается за эту идею, как за соломинку: я-то, дура порядочная, спала только с ним.
        - Вот и проверим - сделаем тест. - С воодушевлением говорю я. - А это ещё несколько рейтинговых передач в прайм-тайм, если не ошибаюсь? Буду рыдать на всю страну, рассказывая, какой ты негодяй, и все будут сочувствовать мне и ненавидеть тебя. И никто после этого не подаст тебе руки, Дубровский.
        Никиту трясёт. Я вижу, что он хочет замахнуться и ударить меня, но сдерживается из последних сил. Он так тяжело дышит, что мои волосы трепещут всякий раз, когда он выдыхает.
        - Тише, остынь. - Прошу я, медленно проводя пальчиком по лацкану его пиджака. - Всё хорошо, Никит. Я ведь не желаю тебе зла и не собираюсь рушить твою карьеру. Правда.
        - Сука! - Почти беззвучно выплёвывает он мне в лицо.
        - Всего одно интервью. Обещаю, что даже не подам вида перед твоей новой пассией, что между нами когда-то что-то было. - Я поднимаю взгляд и смотрю прямо в его раскрасневшееся лицо. - Ты забудешь меня, как страшный сон, Дубровский. Клянусь. - И наконец, моё лицо озаряет торжествующая улыбка. - Ты даёшь мне этот материал, а я отстаю от тебя навсегда. Идёт?
        - А я тебя, оказывается, не знал… - Выдыхает он.
        «Ух, прям огнедышащий дракон. Так бы и прикурила от огня, пышущего из его ноздрей, но, увы - мне сейчас нельзя».
        - Не всё тебе одному удивлять. - Подмигиваю я. И зажав клатч подмышкой, уверенной походкой отправляюсь к лестнице. Остановившись у степеней, я оборачиваюсь, чтобы весело крикнуть: - И будь добр, убедись, что мой номер у тебя не в чёрном списке! Я планирую позвонить в понедельник и должна дозвониться!
        Мне в спину летят ругательства, но я уже спускаюсь вниз по ступеням. Мою кровь будоражит адреналин.
        Как же, оказывается, приятно видеть его в таком состоянии! Это в миллион раз приятнее, чем заниматься с ним сексом. Особенно, если вспомнить лицо Дубровского, когда он кончает: будто бьётся в страшном припадке. Фу! И как это обстоятельство раньше меня не пугало?
        Меня передёргивает от воспоминаний.
        - Уже домой? - Удивляется Арсений, который всё ещё пытается очаровать блогерш в фойе. - А как же фильм?
        - Фильм - говно! - Смеюсь я. «Ровно, как и актёр, исполнивший главную роль - это я точно знаю.» - Не трать зря время, Сеня!
        33
        Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы утром расстались с Алисой в её квартире. Это был самый странный вечер, и самая странная ночь в моей жизни. И одновременно - самые уютные и спокойные.
        Несмотря на неловкость всего происходящего и на внезапную откровенность наших разговоров, мне впервые за год с небольшим было с кем-то так легко и комфортно.
        Я почувствовал себя нормальным. И даже выспался - что очень удивительно. Может, всё дело в том, что я обнимал её всю ночь?
        Останавливаюсь на стоянке возле дома, но не глушу мотор автомобиля. Сижу в тишине, листаю страницы соцсетей и в который раз просматриваю её профиль. Я мог бы написать Алисе, мог бы даже позвонить - запомнил её номер ещё в тот момент, когда впервые увидел в карте пациента. Но я не делаю этого, потому что не понимаю одного - зачем?
        Мучительно снова и снова изучаю её снимки в Инстаграме, затем кликаю на значок «историй» и просматриваю два коротких видео и одно фото, которые рассказывают о том, как прошёл её день.
        Теперь она узнает, что я интересовался ею, но не захотел связаться. Возможно, она будет думать обо мне. Но я по-прежнему не готов написать ей, ибо не получил ответа на вопрос, который терзает меня изнутри: хочу ли я её настолько сильно, чтобы войти в её жизнь со шлейфом всей своей печали и всех своих проблем?
        И дело даже не в том, что Алиса беременна и уж совершенно точно не ищет отношений без обязательств. И не в том, что я не хочу брать на себя ответственность - ведь по-другому в такой ситуации не получится.
        Дело в том, что я не уверен, вынесет ли она тот мрак, который сковывает меня по рукам и ногам. А ещё мне не хочется открыться кому-то, привязаться и снова потерять: а так и будет, если вдруг её напугает то, что она узнает обо мне. А она испугается точно. Если бы это было не так, то я рассказал бы всему миру о том, что чётко, как наяву, по-прежнему вижу тех, кого потерял.
        Так и не набрав номер Алисы, я глушу двигатель и выбираюсь из машины. Поднимаю глаза и вижу, что свет в окнах квартиры не горит, но знаю - стоит мне войти, и всё оживёт. Щёлкну выключателем, и комната наполнится жизнью: их запахом, их голосами, их звонким смехом.
        Это та самая сладкая боль, которая заменяет теперь мне реальную жизнь. Потому, что жизни вне стен этой квартиры у меня нет. Или не было до появления Алисы.
        Чёрт, я вообще не знаю, как воспринимать то, что между нами происходит!
        Ругаю себя за то, что позволяю себе думать о ней. Но вновь думаю. И крепко сжимаю в кармане телефон: может, всё-таки, набрать её номер? Может, позвонить ей, пока ещё не переступил порог дома, и меня не затянуло в эту чёрную воронку галлюцинаций? В этот выдуманный мир, который кажется таким настоящим, что забирает дыхание и заставляет стыть в венах кровь…
        Я останавливаюсь в пролёте между этажами, достаю из кармана свой смартфон и вдруг замираю, потому что слышу шорох на ступенях.
        - Вадик? - Слышится тонкий голосок.
        У меня останавливается сердце. Моё тело бросает в холод: этого не может быть! Голос звучит реальнее, чем в моём подсознании, и я шокирован - потому, что не сразу успеваю понять, что это не голос Ани, он просто очень на него похож…
        - Наконец-то! - Со ступеней поднимается тёмная фигура, и тут же срабатывает датчик движения: лестничная клетка озаряется светом, и я вижу перед собой Полину, младшую сестру жены. - Уже полночь, и я переживала, что ты не придёшь!
        Девушка виновато улыбается. По её взгляду видно: она заметила, насколько я взволнован её появлением.
        - Не хотела тебя пугать… - смущённо добавляет она.
        И подтягивает к себе громоздкий чемодан. Так значит, девушка здесь не с коротким визитом. Интересно, зачем? И надолго ли?
        - Что ты здесь делаешь? - Спрашиваю я.
        И делаю вдох. Всё то время, пока мы пялились друг на друга, я не дышал.
        Проходит несколько тягостных секунд прежде, чем она отвечает:
        - Ты не брал трубку…
        - Я работал. - Сухо отвечаю я.
        И мы снова молчим. Полина поджимает губы.
        Мы оба знаем, что я во всё виноват. Всё из-за моей работы. Она единственная, кому я оставался верен все эти годы.
        - Нельзя столько пахать, пожалей своё здоровье. - Тихо произносит девушка.
        «И зачем оно мне?»
        - Практика в клинике - всё, что у меня осталось. - Говорю я.
        - Так ты всё ещё винишь себя? - Её взгляд пронзает меня насквозь.
        Меня бьёт озноб.
        - Зачем ты приехала, Полина?
        - Я… я… - Девушка пожимает плечами. - Я просто хотела убедиться, что у тебя всё хорошо…
        - У меня всё хорошо, - я обхожу её и отпираю дверь, - проходи.
        Дрожащей рукой задеваю выключатель, и в квартире зажигается свет. «Вот сейчас она тоже увидит» - проносится в моей голове. Но ничего не происходит, это так не работает.
        Полина входит, встаскивает чемодан, снимает обувь, куртку и проходит в пустую гостиную. В ней никого. Вся квартира тиха, мертва и дышит запустением.
        Девушка оборачивается, и у меня перехватывает дыхание. Они слишком похожи: взгляд, осанка, та же ласковая улыбка. Только волосы у неё другие - орехово-рыжие, убранные в короткий хвостик на затылке, а Аня всегда носила длинные, распущенные. Только это обстоятельство помогает мне сейчас восстановить дыхание. «Это не она. Не она».
        - Мне негде ночевать. - Объясняет Полина. - Можно останусь сегодня у тебя?
        - Конечно. - Киваю я.
        - Тогда я лягу здесь, на диване.
        Я снова киваю и отворачиваюсь.
        Неспешно раздеваюсь, прохожу на кухню, ставлю чайник, мою кружки. Слышу, как скрипит дверь в детской комнате. «Нужно смазать петли».
        Зажмуриваюсь, когда представляю, как Полина оглядывает пустую спальню, пустую кроватку и нетронутые игрушки, расставленные на полках. Стискиваю зубы и стараюсь дышать ровно.
        - Как ты справляешься? - Её голос заставляет меня вздрогнуть.
        - Я… не знаю. - Признаюсь я.
        Выключаю кран и оборачиваюсь.
        - Она тебе снится? - Спрашивает Полина. - Снится, да?
        Её губы дрожат, глаза наполнены слезами.
        - Да. - Вру я.
        На самом деле, не снится. Я просто вижу её каждый день. Их обоих вижу.
        - Мне тоже. - Всхлипывает девушка. - Господи, Вадик, как ты это выдерживаешь?!
        И бросается ко мне.
        Утыкается носом в грудь и плачет.
        - Прости, я даже не представляю, каково это. Мне так их не хватает! Так не хватает! Как ты вообще живёшь?! - Рыдает она.
        Полина обнимает меня, а я даже не могу обнять её в ответ. С моих пальцев течёт вода. Я осторожно прижимаю локти к её плечам и шумно вздыхаю.
        Работа лишила меня семьи, а теперь она же и помогает выжить. Как признаться в этом, если мне стыдно?
        - Подожди, - говорит девушка, отрываясь от моей груди, - давай, я сама сейчас всё сделаю.
        Смахнув слёзы, она кидается к плите, берёт чайник, разливает чай по кружкам. Приносит из своего чемодана пирог, закуски, какие-то соленья, деловито раскладывает на столе, нарезает и, потупив взор, бормочет:
        - Мама выслала тебе.
        - Мне?
        - Ну, конечно. - Искренне подтверждает Полина.
        И улыбается.
        А я про себя удивляюсь, что её мама на меня не злится.
        - И как она? - Спрашиваю я.
        Девушка облизывает губы.
        - Постарела очень…
        - Ясно. - Киваю я.
        Мы сидим, смотрим друг на друга в тишине кухни, и я не могу даже притронуться к своей кружке с чаем.
        - Поешь, Вадим. - Улыбнувшись, Полина придвигает ко мне тарелку с пирогом. - Ты так похудел…
        Я предпочитаю сделать глоток обжигающего чая. Пироги, забота, участливые взгляды - всё это только возвращает меня в состояние горя и безысходности. Снова окунает меня с головой в леденящую правду, снова заставляет распахивать глаза и видеть реальность такой, какая она есть.
        - А я университет закончила. - Смущённо признаётся Полина.
        - Она всегда знала, что ты справишься. - Произношу я. - Молодец, поздравляю.
        А в горло будто нож загоняют - так больно.
        - Да… - выдыхает девушка.
        И кладёт свою ладонь на мою.
        Я чувствую, как дрожат её пальцы, поэтому не отнимаю руки.
        Посидев немного, поболтав с ней, я сообщаю, что мне к шести нужно на смену, и иду в душ. Выйдя из ванной, вижу, что Полина стелит себе постель в гостиной.
        - Спокойной ночи, - говорю я и ухожу к себе в спальню.
        - Спокойной ночи, Вадим, - провожает меня долгим взглядом девушка.
        Анна сегодня не придёт, поэтому я ложусь в постель, закрываю глаза и пытаюсь уснуть.
        Сегодня ночью я впервые вижу во сне жену.
        - Ты и так безвылазно на своей работе, - обиженно хмурится она, - да ещё эта научная деятельность!
        - Ань, там мальчишку привезли, чуть старше нашего Антошки, нужно глянуть, да плюс сложная операция - без меня не справятся.
        - Вадик, я так больше не могу… - Устало говорит жена.
        - Это в последний раз, обещаю. В последний. - Я торопливо накидываю плащ на плечи. - Езжайте без меня, ладно? А я, как освобожусь, сразу вылечу к вам.
        - Как всегда… - Тихо произносит она.
        Встаёт на цыпочки и коротко целует меня куда-то в подбородок - куда дотягивается.
        Я ещё не знаю, что это действительно - в последний раз.
        34
        Я стою у окна в роскошном ресторане в центре города и пытаюсь собраться с духом. Прошло семь дней с того момента, как мы виделись с Вадимом Георгиевичем, и ровно семь секунд с того момента, как я в очередной раз приказала себе не думать о нём.
        - Кукушкина, ты уверена, что он приедет? - Алла Денисовна меряет шагами банкетный зал заведения, специально откупленный на сегодняшний день для интервью и фотосъёмки. - Может, мне следует позвонить его агенту?
        Начальница специально приехала сюда сегодня, чтобы проверить - получит ли она именно тот материал, на который надеется. Официальная причина её визита звучит куда приятнее - Барракуда хочет засвидетельствовать своё почтение уважаемым гостям.
        «Что ж, насчёт уважаемых я не уверена, но своё почтение она может расходовать на кого пожелает».
        - Он просто задерживается. - Объясняю я, пожав плечами. - Пробки.
        - Лишь бы не сорвалось. - Ворчит она. Её каблучки противно колотят по каменному полу. Цок, цок, цок. - Я вызвала лучшего фотографа, и оплата у него почасовая!
        Фотограф как раз выбежал покурить, а его ассистенты продолжают устанавливать аппаратуру.
        - Не сорвётся. - Говорю я и продолжаю смотреть в окно.
        Хотя, и сама не уверена, что Дубровский приедет. Вдруг мои слова совсем не подействовали на него?
        - Ну, как? - Приходит сообщение от Кати. - Крыса в банке?
        Мои губы трогает улыбка. Ну, не может Катюха без своих приколов.
        - Нет. - Пишу я. Затем набираю ещё одно сообщение: - Зато здесь паучиха. Приехала проконтролировать процесс. - И отправляю ей.
        - Вот Владик, вот сучий сын! - Приходит ответ. - По-любому же знал, что она поехала к вам, хоть бы предупредил!
        - От него не дождёшься.
        - Ладно, держись там! Хвост пистолетом! - Утешает подруга.
        Я кладу телефон на подоконник и обхватываю себя руками, чтобы не замёрзнуть. У окна довольно прохладно.
        - Простите, чуть не задел вас. - Официант проносит мимо меня поднос с закусками и ставит на фуршетный столик.
        Меня мутит от запаха еды, поэтому я стараюсь туда не смотреть. Закрываю глаза и мысленно ещё раз прокручиваю в голове вопросы, которые собираюсь задать бывшему любовнику и девушке, которая заменила меня в его постели.
        На третьем вопросе мысли снова возвращаются к Доктору Красавчику: почему он не позвонил? Хотя, на самом деле, ничего удивительного - я сейчас с натяжкой тяну на сексуально привлекательный объект для одиноких красавцев. Был бы он престарелым неудачником, разошедшимся с женой, пузатым и потерявшим половину зубов, может, и клюнул бы на такой лакомый кусочек, как я - на беременную от другого мужика проблемную бабу! А тут… Нет, совсем не вариант.
        - Не подъехал? - Интересуется Барракуда, заваливаясь на кресло, вытягивая стройные ноги и доставая планшет.
        - Пока не вижу. - Отзываюсь я.
        - Может, пора позвонить?
        - Давайте, дадим ему ещё пару минут.
        Нехотя согласившись, она залипает в экран планшета, а я продолжаю сканировать взглядом осеннюю улицу.
        Меня уже потряхивает от волнения.
        Утром я долго собиралась: укладывала волосы, тщательно подбирала платье и туфли, старательно наносила макияж. Мне хотелось выглядеть сильной, независимой, казаться успешной, красивой. Такой, чтобы Никита и думать не смел, что я всё ещё убиваюсь по нему, что чувствую себя раздавленной и одинокой. Но волновалась я сейчас даже не по этому поводу.
        Мне казалось, что наша связь с Красавиным - это что-то особенное.
        Все эти взгляды, улыбки, касания, всё такое робкое, осторожное и хрупкое - всё это было как будто выше всяких условностей, привычек и установок. Я забывала, что между нами непреодолимые с точки зрения общества преграды, я чувствовала, что нравлюсь ему, что ему всё равно на то, в каком положении я оказалась.
        Я думала, что вижу всё это в его взгляде.
        А потом он просто ушёл, и всё. И даже больше не звонил.
        И напрягало даже не то, что Вадим Георгиевич не захотел больше общаться со мной - это как раз логично, а то, что я оказалась не права. Я позволила себе обмануться, позволила надеяться. Оказалась жутко наивной.
        Ещё и весь мир вокруг словно издевался надо мной.
        Леся утром выложила в соцсетях снимки, на которых она обнимается с моим отцом, и подписала их: «Мы с Сашенькой». Катя умотала в обеденный перерыв на свидание с новым ухажёром и катается с ним на великах в парке. И даже сейчас - я стою и смотрю через стекло на влюблённую парочку, которая воркует друг с другом на противоположной стороне дороги.
        Парень медленно наклоняется к лицу девушки, нежно ведёт большим пальцем по её щеке, словно раздумывая, поцеловать или не поцеловать. А девушка широко улыбается потому, что знает - он всё равно поцелует. Когда тепло её губ так близко, невозможно удержаться. Даже отсюда видно, как их тянет друг к другу. Это будто какая-то магия…
        Наконец, он жадно прижимается своими губами к её губам, они целуются, крепко обхватывая друг друга руками, а у меня замирает сердце.
        Отчего-то чувство одиночества при взгляде на счастливые пары всегда становится немного острее. Ты почти задыхаешься от ощущения несправедливости, тебя душит вопрос: «А почему на такой большой планете нет хоть капли тепла и для меня?».
        И ты понимаешь, что точно также задыхался бы от счастья, окажись на месте одного из этих влюблённых. И тебе так хорошо - от радости за них, и так больно - от того, что так сильно сейчас щемит в груди.
        У ресторана останавливается белый внедорожник, и я делаю последний, решительный вдох. Вот и Никита. Он выбирается с заднего сидения и подаёт руку своей спутнице. Та выпархивает из машины, сияя от счастья. Юная, грациозная, успешная. Смотрит на него и заразительно смеётся.
        Они так подходят друг другу…
        А я здесь, одна - по ту сторону стекла.
        И мне нужно взять себя в руки и провести это интервью на высшем уровне. Эти двое будут сидеть передо мной, держась за руки и глядя друг другу в глаза, а я должна буду задавать вопросы, сохранять самообладание, улыбаться им в ответ и не думать о подступающей к горлу тошноте.
        - Приехали! - Замечает их Барракуда.
        Вскакивает с дивана и поправляет блузку.
        А я продолжаю стоять у окна, провожая их взглядом, и до боли впиваюсь ногтями в ладони. «Как мне всё это пережить? Как пережить?!»
        Живот слегка потягивает внизу, и мне приходится мысленно уговаривать организм потерпеть: «Нельзя так, нужно успокоиться, всё хорошо, хорошо…»
        А затем вдруг я понимаю, что на подоконнике вибрирует мой телефон.
        - Да? - Отвечаю на звонок в тот момент, когда влюблённые поднимаются на крыльцо ресторана.
        - Алиса Александровна?
        Я тут же узнаю этот голос. У меня, как от хмеля, начинает кружиться голова, а сердце прыгает, как заведённое: «Это он! Он!»
        - Да, это я. - Ещё раз смотрю на экран.
        Номер не определён. И тут как раз ничего удивительного, я-то номер Красавина не записывала.
        - Это Вадим. - Говорит мужчина.
        Его голос звучит буднично и почти безэмоционально, но мне уже известно, что это всего лишь маска.
        - Да, слушаю вас, Вадим Георгиевич.
        Никита с Нелли входят в заведение.
        - Я не отвлекаю вас? - Интересуется он.
        Я оглядываюсь на дверь.
        - Вообще-то, я сейчас немного занята, - признаюсь, переминаясь с ноги на ногу. - У меня интервью и фотосъёмки в ресторане…
        - Тогда перезвоню позже?
        Нет, нет, нет, нет!
        - А-а-а что вы хотели?! - Брякаю я и прикусываю с досады губу.
        «Не могла ещё громче рявкнуть?»
        - Я… - он задумывается, но буквально на секунду. - Я хотел встретиться с вами.
        - Когда? - выпаливаю я.
        Мои щёки вспыхивают огнём.
        - У меня сегодня свободный день. - Сообщает Красавин. - И вечер…
        А у меня в груди начинают выплясывать и орать буйные песни сотни пьяных и довольных ангелочков. От трепетания их воздушных крылышек внутри так щекотно, что кажется, будто я сейчас взлечу.
        - Тогда, может, встретимся, когда я освобожусь?
        - Хорошо. - Соглашается доктор. (Возможно, я даже слышу радость в его голосе). - Заехать за вами? Если да, то куда?
        Я называю адрес ресторана и обещаю маякнуть ему сразу, как только освобожусь. Когда Никита с Нелли входят в зал, я как раз говорю в трубку:
        - Буду ждать. - И с придыханием добавляю: - Вадим…
        А завершив вызов, оглядываю вошедших, бодро протягиваю руку Никите и весело приветствую:
        - Никита, рада снова видеть вас!
        Он теряется, ведь моя радость выглядит совершенно искренней. Вот только он не знает, что вызвана она отнюдь не его появлением. Я жму его ладонь, и она оказывается ни крепче блина на масленицу - вялая, потная, безвольная.
        Отпускаю её и тут же устремляю взор на его спутницу:
        - Нелли, какая честь!
        Девчонка расплывается в улыбке - она ничего не подозревает о нас с Дубровским:
        - Здрасьте.
        - Позвольте представить вам шеф-редактора нашего издания. - Улыбаюсь я, указываю на Барракуду. - Алла.
        Денисовна жмёт им руки, а я ловлю на себе взгляд Никиты. Тот сбит с толку настолько, что не отводит от меня ошалелых глаз с того момента, как вошёл в ресторан.
        35
        Мы сидим друг напротив друга: я в кресле, учтиво скрестив на коленях руки, а мои гости передо мной на белом диванчике - Никита вальяжно навалился на его спинку, а Нелли восседает на самом краешке.
        Во всей её позе читаются нервозность, излишнее возбуждение и желание понравиться всем вокруг. Так она реагирует не на меня, а на камеру: для удобства, чтобы не нужно было вести записи во время беседы, нас сразу пишут на видео. Позже мне останется лишь отцифровать материал.
        Сначала я разряжаю атмосферу, мне нужно, чтобы девушка расслабилась. Спрашиваю про её настроение, про опоздание - регулярно ли она это делает, или так вышло случайно. Затем отвлекаю внимание короткими вопросами о хобби и всякой ерундой - например, вопросом о том, чем она любит заниматься в пробках.
        Видя, как меняется поза Нелли, как расправляются её плечи, как мимика становится мягкой и расслабленной, Алла Денисовна, стоящая немного поодаль, довольно кивает мне.
        Ещё минут через пять мы уже смеёмся.
        Я спрашиваю Нелли о её карьере: о песнях, о творчестве, о пробах для кинофильмов, и она буквально расцветает. Кажется, мне удаётся нащупать её слабые места. Эта юная дива больше всего любит славу, внимание и успех. Молодая певица просто обожает находиться в центре внимания, и она абсолютно точно отдаёт себе отчёт в том, что она - настоящая звезда. И не просто звезда, а, едва ли, не надежда всего отечественного шоу-бизнеса.
        - Так ты трудоголик? - Спрашиваю я, с восхищёнием глядя на неё.
        - О, да, - закатывает глаза девушка, - мне часто об этом говорят! Мне очень нравится моя работа. Знаешь, я могу закрыться в студии на пару суток и работать-работать-работать! Пить тонны кофе, скуривать по две пачки в день, спать прямо там, на матрасе, и не выхожу, пока не выдам новый шедевр!
        - Значит, ты получаешь удовольствие от процесса создания песен? Есть в этом какая-то магия?
        Она кивает.
        - Громадное удовольствие! А магия, наверное, в том, что я могу отдать себя музыке. Да… Музыка - вся моя жизнь!
        - Я к тому, что магия - это ведь не заклинания и волшебные палочки, это и есть сама жизнь. - Я пожимаю плечами. - Вот, например, ты веришь в удачу? Как думаешь, ты добилась бы успеха при такой работоспособности, если бы тебя вовремя не заметили? Есть в этом какой-то элемент удачи?
        Нелли на секунду позволяет себе нахмуриться. Она словно обдумывает: оскорбила я её сейчас, поставив под сомнение её божественный дар, или имела в виду что-то совсем другое?
        Меняется и язык их тел, за которым я наблюдаю с первой минуты интервью. Девушка независима, она наслаждается вниманием к своей персоне, ей комфортно, и она даже не тянется к своему партнёру - ей нравится, что разговор сейчас идёт только о ней.
        Он же придвигается к ней всё ближе, пытается коснуться, хотя бы, локтем - вот как сейчас: ему кажется, что я намекаю на то, что Нелли просто повезло оказаться в нужный момент в нужном месте и стать кумиром молоденьких девчонок, и он приподнимается и пытается взять её за руку, чтобы защитить. Она ведь та звезда, что приведёт и его к славе.
        - Наверное… - Неуверенно тянет Нелли, будто ожидая от меня каких-то подсказок для ответа на вопрос. - Да, удача, конечно, пригождается всем.
        И я решаю перейти к главному.
        - Итак, мне не терпится узнать: сколько вы уже вместе? - Я перевожу взгляд с неё на Дубровского и обратно. - Такая красивая, яркая пара - у меня самой дух захватывает при виде вас! Уверена, нашим читателям будет очень интересно узнать, когда же звёзды сложились так, что два одиноких сердца смогли найти друг друга? Тем более, при такой занятости вас обоих.
        Наконец-то, Нелли вспоминает, что Никита рядом.
        Она бросает на него взгляд, нежно берёт его за руку и расплывается в улыбке. Несмотря на то, что она считает себя выше в этой паре, эти отношения ей приятны. В силу своей неопытности она очарована манерами Дубровского. А ещё девушка не нуждается в нём, как в двигателе собственной карьеры - этот союз, скорее, больше выгоден ему.
        - Сколько мы вместе, Ник? - Нелли ищет помощи у него, хотя, обычно, именно девушки лучше запоминают такие даты и ведут отсчёт.
        - Сколько? - Теряется он.
        Ему явно не очень уютно.
        - Месяцев пять, да? Полгода? - Она так забавно морщит носик, что мне начинаёт нравиться её непосредственность.
        Нелли мила и потому вызывает искреннюю симпатию.
        - Полгода? - Уточняю я, переводя взгляд на Дубровского.
        Он прочищает горло и пытается вернуть лицу невозмутимость. Затем, видимо, вспоминает о видеосъёмке и фальшиво улыбается своей девушке:
        - Что-то около того, детка…
        - Это внушительный срок. - Замечаю я.
        В это время мой мозг усиленно ведёт подсчёты. Мало того, что он уже спал с этой певичкой, когда заделал мне ребёнка, так и закрутилось у них всё примерно тогда, когда я перевезла в квартиру Дубровского все свои вещи. Вот это удар!
        - Да-а-а! - Нелли мечтательно закатывает глаза. - Но они пролетели, как один день. Кажется, что мы были вместе всегда!
        Она стискивает его руку, а он едва успевает увернуться от ненавидящего взгляда, который я ему посылаю.
        - Так как вы познакомились? - Напоминаю я.
        - Мы… - Начинает Никита.
        Но Нелли перебивает его:
        - Это было на съёмках! - И смеётся. - Дай, я расскажу.
        Лёгким кивком он позволяет ей это сделать, но во взгляде Дубровского в этот момент сквозит с трудом сдерживаемое раздражение.
        «Вот, значит, в чём дело: малышка хочет быть центром вселенной, а ты привык тянуть одеяло на себя. Нехорошо».
        - Рассказывай.
        - Это было на съёмках «Чуда», видели премьеру? - Её глаза горят.
        - Да. - Отвечаю я. - Отличная картина!
        Мы перекидываемся с Дубровским взглядами. «Ну, и знатная же ты тварь» - улыбаюсь я. «А что такого? Я же тебе ничего не обещал!» - парирует он. Но, всё же, мне удаётся заметить в его глазах некоторую неловкость.
        - Я не отнеслась тогда серьёзно к этим съёмкам. - Признаётся Нелли. Кокетничая, она манерно отбрасывает назад кудряшки. - Думала, приеду, отснимем пару кадров, но режиссёр разглядел во мне талант, представляете?
        - И не удивительно. - Подыгрываю я.
        - Сказал, что задействует меня сразу в нескольких сценах! Пришлось вникать в происходящее, учить много текста… Вы знаете, как сложно учить текст перед съёмками? Это вам не тексты песен, это адский труд!
        «О, да, дорогуша, я выучила перед этим интервью два десятка дебильных вопросов, которые собиралась задать тебе. А ещё тридцать три остались в записях так и не выученными - про запас, если у меня не получится импровизировать. Так что да, я знаю, что такое учить текст, и что такое труд - тоже знаю».
        - Но ты блестяще справилась. - Улыбаюсь я.
        - Спасибо!
        - Так что насчёт Никиты?
        - А, насчёт него… - Она бросает на любовника взгляд и хихикает. - Он мне сразу не понравился!
        - Серьёзно?
        Никита ёрзает на диване, но Нелли в попытке успокоить шлёпает его по бедру:
        - Абсолютно серьёзно! Мне показалось, передо мной какой-то невзрачный неудачник в глупом костюме, да ещё и с поддельным ролексом! Прости, Никит! Я помню, что это был реквизит! - Нелли хохочет, снова ударяя его по ноге. - Я до этого встречалась с одним неформалом, а до него был рокер, поэтому мужчина в костюме для меня это… ну, такое… в новинку, что ли. Это уже потом он так красиво ухаживал, что я быстро в него влюбилась.
        - А ты? - Я задерживаю взгляд на Дубровском. - Ты влюбился в Нелли с первого взгляда?
        - Да. - Кашлянув и приняв удобную позу, говорит Никита. Он бросает на девушку взгляд, который, по его мнению, должен казаться восторженным и влюблённым, но получается у него плохо, так как этот человек не способен ни на какие чувства вообще. - Я увидел Нелли и потерял покой и сон. Решил, что добьюсь её, во что бы это ни стало. - Он подносит её ладонь к губам и целует. - Я никогда не видел никого прекраснее моей Нелли.
        - Никогда? - Вырывается у меня.
        Нелли смущённо хихикает:
        - До меня у Ника не было ни с кем серьёзных отношений. Никогда!
        - Вот как… - Хмыкаю я и натягиваю на лицо улыбку. - Вообще-то, да, у мужчин это частое явление…
        - Нелли - первая, кто вызвал у меня такие чувства. - Подтверждает Дубровский.
        Я смотрю, как они милуются, и боюсь того, что сцена окончится лобызаниями. Стоящая поодаль Барракуда в экстазе комкает ворот блузки, а меня снова начинает тошнить.
        - Расскажите о своём первом свидании. - С мазохистской стойкостью прошу я. - Как оно прошло?
        - Ну… - начинает Никита.
        Но Нелли обрывает его на полуслове:
        - Это было волшебно!
        - Да… - Кивает Дубровский и хмурится. - Только мы никак не могли встретиться…
        - Ах, ты про это! - Она толкает его в бок. - Просто я дитя андеграунда, а Ник пригласил меня в оперу! Мы договорились встретиться в одном месте, я приехала в другое, мы созвонились, он сказал мне ждать его, но я замёрзла, в итоге он пришёл в то место, где я была, а я уже ушла оттуда, потом он вернулся за машиной, поехал за мной, а я, опасаясь нарваться на фанатов, предпочла сесть в такси и долго не могла объяснить ему, где нахожусь…
        - Просто у неё в голове навигатор времён Сусанина! - Не выдержав, язвит Дубровский.
        - Точно! - Не распознав саркастических интонаций, хихикает Нелли. - Но в итоге мы всё равно встретились, посидели и пообщались.
        - Романтический ужин?
        - Да, и прогулка по ночным улицам, так романтично!
        - Вы не думали написать об этом песню?
        - Кстати, да. - Нелли смотрит на него с обожанием. - Ник меня всегда так вдохновляет! Однажды он даже написал мне стихи!
        - Правда? - Мои брови лезут на лоб.
        Щёки Дубровского краснеют, он снова начинает ёрзать:
        - Да, это так…
        - Расскажите!
        - Не… - Запинается Никита.
        - Он написал их на салфетке и передал мне в гримёрку после концерта! - Восклицает Нелли. - Правда, потом обиделся, что я указала ему на ошибку в слове «очаровательная» и ещё на запятые…
        Она трещит, не замечая, как Дубровский закипает от злости. Всё рассказывает и рассказывает неудобные подробности, а я продолжаю закидывать и закидывать её наводящими вопросами. Пользуюсь тем, что у Дубровского не хватает духу заткнуть фонтан её откровенности.
        Далее следуют истории о том, как он подарил ей элитную сумочку вместо роскошной электрогитары, и Нелли раздумывала, не поиграть ли на ней во время концерта - «ха-ха, как неловко и смешно». Потом, как Никита постоянно всё путает и приносит ей обычное молоко вместо соевого, и о том, как он «ничегошеньки не смыслит в нормальной музыке», и всё ему нужно объяснять.
        - Любовь, деньги и творчество. - Говорю я. - Распределите по степени важности.
        - Творчество! - Выпаливает первым делом Нелли.
        - Любовь! - Брякает Никита, глядя на неё, хотя, наверняка, имеет в виду деньги.
        Они смеются, а я умиляюсь над тем, что Дубровскому приходится ей всё время подыгрывать, а вот сама Нелли совершенно не заботится о том, чтобы ему хоть в чём-то угодить.
        - Вы такие талантливые, как у вас получается не соперничать друг с другом? - Продолжаю я.
        - Мы же творим в разных областях… - Пытается подобрать слова Никита.
        - Количество наших фанатов несоизмеримо! - Режет по-живому его самолюбие юная певица. - В чём тут соперничать?
        Дубровский смотрит на меня с негодованием: он взбешён за то, что я обнажаю слабые места их союза. Ему хочется, чтобы всё это скорее прекратилось, но я ещё не насладилась его муками сполна.
        - Что вы любите друг в друге?
        - Его силу, красоту, заботу.
        - Её лёгкость, её… - Никита задумывается, оглядывая партнёршу. - Её т-таланты… Люблю, когда она поёт в душе…
        - А тебе лучше не петь, Ник, прости! - Она наваливается на его плечо и смеётся. - Все медведи разом потоптались на твоих ушах!
        Вид у Дубровского такой, будто ему отчаянно хочется огреть её по голове чем-то тяжёлым. Лучше сразу медведем.
        - Зато он у меня такой зайка. - Добавляет она, прижимаясь к его руке. - И подаёт утром кофе с тостами в постель!
        Зайка изображает улыбку - получается у него криво.
        - А что не любите? Есть ведь, наверное, какие-то минусы, да? Ведь принятие недостатков друг друга это первый шаг к крепкому союзу.
        - У неё почти нет недос…
        - Иногда он бывает ужа-а-асным занудой! - Выпаливает Нелли. И тут же с виноватым видом виснет у него на плече и смеётся. - Мой любимый зануда, такой серьёзный, такой вечно бу-бу-бу-бу! Наверное, это всё наша разница в возрасте, мама говорит, что ты для меня староват!
        - А вы ревнуете Нелли к её работе? - Интересуюсь я.
        - Ревнует! - Подскакивает на месте певица. - И к работе, и к друзьям, и к поклонникам! Хочет, чтобы всё моё время и внимание принадлежало только ему, но, знаете, в нашем бизнесе вообще туго со свободным временем. А я вот Ника не ревную ни к кому!
        Дубровский скалится в попытке улыбнуться, но больше напоминает в этот момент застывшую мумию. Я одариваю его своей самой ласковой и самой доброй улыбкой. Бедолага! Теперь ему остаётся только вспоминать о том, как я заботилась о нём, как посвящала ему всю себя. Но пусть привыкает: сам выбрал свой путь.
        - Никита - талантливый актёр, его ждёт большое будущее. - Уверенно говорю я. - Наверное, порог его дома теперь осаждают сотни поклонниц, вы не боитесь его потерять?
        - Нет. Он у меня надёжный.
        - Вы любите Никиту?
        - Я… - Нелли оборачивается и смотрит на своего спутника с умилением. Наверное, так смотрят на слабоумного брата - глупого, но безобидного. Конечно, она любит. Ей нравится его забота, его подарки, внимание, потакание её капризам. И на данном этапе жизни данный мужчина практически не раздражает её, ведь они проводят очень мало времени вместе. - Конечно люблю! Ник - самый лучший и добрый. - Она гладит его коленку и поворачивается ко мне. - Он прекрасен. Но только в комплекте. Со мной.
        «Ты-дыщ!» - мои внутренние ангелочки отплясывают демонический танец на Никитиных костях.
        Смотреть, как он врубает на полную мощь все свои жалкие актёрские способности, дабы продемонстрировать присутствующим свою счастливую улыбку, это даже круче оргазма, тем более, он мне так ни одного и не подарил.
        - А теперь нужно заснять эти счастливые лица! - Аплодирует Барракуда. - Все на фотошут!
        Нелли вскакивает и бежит к визажисту поправить макияж, а мы с Дубровским так и продолжаем сидеть и буравить друг друга взглядами.
        «1:1, дорогой мой. Се ля ви!»
        36
        Странные отношения. В смысле, в них всё странно. Всё, что касается меня и Алисы - странно априори.
        И я не знаю, плохо это или хорошо.
        Мы словно топчемся на месте, не в силах сделать шаг и коснуться друг друга. Мы всё ещё обращаемся друг к другу на «вы», и это словно делает нашу связь безопасной, не даёт зайти ей слишком далеко, хотя, если отбросить все эти странности, мы оба понимаем, что мы и так уже далеко. Или близко - так близко, что уже не сможем сделать шаг назад.
        Я подъезжаю к ресторану, останавливаюсь через дорогу от него, но не глушу двигатель. Интересно, должен ли я выйти, чтобы встретить её, открыть ей дверцу, или мне стоит остаться сидеть в машине? Как это делается у нормальных людей? Я уж и не помню, и от этого у меня начинают закипать мозги.
        Я ужасно нервничаю. Будто восьмиклассник на первом свидании. О чём с ней говорить? Как себя вести? Куда вести её: в кафе, ресторан, в кино, на прогулку? Что мы, вообще, будем делать? Для чего встречаемся?
        Заставляю себя успокоиться. Стараюсь выровнять дыхание, провожу ладонями по лицу, активно трясу головой. «Приди в себя! Приди же!»
        Но как только вижу, как она лёгкой походкой выходит из ресторана, у меня срабатывает какой-то непонятный инстинкт: я тоже выхожу из машины и поднимаю руку - приветствую её, показываю, что я тут.
        Заметив меня, Алиса машет в ответ рукой.
        На ней белое пальтишко, пушистое, больше похожее на тонкую шубку. Оно расстегнуто, под ним виднеется белое платье, на её ногах бежевые ботинки на каблуке. Волосы распущены и колышутся на ветру. Она одета явно не по погоде, зато очень нарядно, женщины часто пренебрегают здоровьем ради красоты. Но выходящие следом люди выглядят не скромнее - в ресторане явно проходило какое-то мероприятие.
        Алиса спешно прощается с этими людьми и спешит к пешеходном переходу. У неё в руке большой бумажный пакет, на плече сумочка. Девушка кажется лёгкой и воздушной, а у меня в мыслях проносится тысяча вопросов: достаточно ли презентабельно я выгляжу, чтобы не казаться рядом с ней нищим работягой? Она сейчас будто девушка с обложки, а я совсем не принц - так, простой доктор, который может позволить себе ужин в этом ресторане разве что один раз в месяц. С натяжкой - два.
        Я неотрывно слежу за тем, как она переходит дорогу, задорно стуча каблучками, и за эти секунды у меня несколько раз обрывается дыхание и останавливается сердце.
        А потом я вдруг чувствую на себе чей-то взгляд и поворачиваюсь. На противоположной стороне дороги мужчина усаживает свою молоденькую спутницу на заднее сидение белого внедорожника. Он помогает ей устроиться, а сам в это время не отрывает от меня глаз.
        Прежде, чем обойти автомобиль и усесться рядом с ней, он ещё долго буравит меня взглядом. И не спешит отворачиваться даже тогда, когда ко мне подходит Алиса. Его будто интересует именно этот самый момент.
        - Добрый вечер! - Она останавливается в полуметре от меня.
        Ни поцелуев, ни объятий - её руки заняты пакетом, но есть улыбка - и эта её улыбка освещает весь мир.
        - Добрый вечер. - Хрипло отзываюсь я, доставая руки из карманов пальто.
        Больше никого рядом нет. Только я и она на этом тротуаре под аккомпанемент шороха листвы и шум ветра.
        - Надеюсь, я не заставил вас ждать? Пробки…
        - Нет. - Алиса смотрит на меня снизу вверх и словно чего-то ждёт.
        - Давайте пакет. - Я протягиваю руку. - Тяжёлый?
        - Нет. - Она передаёт его молча.
        Я стою, смотрю на неё и не понимаю, почему так долго откладывал эту встречу. Эта девушка - лучшее, что случалось со мной за долгое время.
        Я. Очень. Соскучился. По ней.
        - Тяжёлый. - Улыбаюсь я и ставлю его на капот автомобиля.
        Мы всё ещё пялимся друг на друга.
        Ветер, похоже, играет за другую команду: романтично треплет пряди её светлых волос, дёргает подол её юбки, полы белой шубки, а ещё разносит по всей округе сладковатый аромат её духов.
        - Чем займёмся? - Смущённо спрашивает у меня Алиса.
        Я бросаю взгляд через дорогу: того мужчины уже нет, он сел в салон, но его автомобиль ещё не отъехал. Рядом никого из посторонних, а снующим туда-сюда машинам до нас и дела нет. По сути, мы тут одни. В толпе, но наедине.
        И в этот момент хитрый ветер делает следующий нечестный ход - буквально подталкивает меня к Алисе новым мощным ударом в спину. Я покачиваюсь, но с трудом удерживаю равновесие.
        - Алиса Александровна… - Нависаю над ней.
        - Да? - Её ресницы дрожат.
        - Можно… я вас поцелую? - Вырывается у меня.
        Горло сковывает льдом.
        «Что ты сказал? Зачем?»
        Девушка выглядит разочарованной, её плечи опускаются.
        Молчание становится неловким.
        - Только не это! - Выдыхает она, качая головой.
        - Что? - Моё сердце падает.
        - Вы всё испортили…
        - Простите. - Мне хочется ударить себя по лицу.
        Идиот!
        - Это же самая распространённая мужская ошибка!
        - Чёрт… - В попытке отстраниться, я делаю шаг назад, но Алиса возвращает меня на место, прихватив за лацкан пальто.
        - Нельзя спрашивать у женщины, можно ли её поцеловать, нужно просто сделать это!
        - А если… - Я медленно наклоняюсь к её лицу.
        - В худшем случае вас ждёт пощёчина. - Улыбается она.
        - О, это же больно. - Замечаю я.
        - Вы не узнаете, пока не попробуете… - Лукаво говорит Алиса.
        И я понимаю, что больше не могу сопротивляться. То, чего я так боялся, уже происходит.
        Я осторожно приближаюсь, наблюдая за реакцией девушки. Прерывисто вдыхаю, глядя на её губы. Наклоняюсь, касаюсь пальцами её щеки, последний раз смотрю в глаза - не будет ли она против, и…
        О. Боже!
        Я целую её!
        Я наслаждаюсь её вкусом, пока мой язык нежно, но настойчиво овладевает её ртом.
        Этот поцелуй тут же выбивает из головы все ненужные мысли и сомнения.
        Я мечтал это сделать с тех пор, как впервые увидел её в приёмном покое. И теперь проклинаю себя за все дни, часы и минуты, которые тянулись, пока я не решался на это.
        Я целую её мягкие губы, и Алиса забирает моё дыхание. Я переживал, что разучился целоваться, но нужно было переживать за то, чтобы не разучиться дышать, когда это всё-таки произойдёт, потому что теперь я задыхаюсь, и у меня кружится голова.
        Я целую её бережно, неторопливо, но страстно, а в это время всё моё тело бьёт неистовым жаром. Пульс ускоряется до таких пределов, что ударяет набатом в уши. Бам-бам-бам!
        Мне так хорошо, но как это пережить и не сойти с ума?
        Остатки воли уходят на то, чтобы стиснуть Алису в своих объятиях и не причинить ей тем самым боль. Мои пальцы бесцеремонно погружаются в её волосы, лихорадочно исследуют шею, затылок, подбородок - для них больше нет преград, но мы всё ещё стоим посреди улицы. Об этом нужно помнить, нельзя терять голову.
        Но тут девушка начинает постанывать, прижимаясь ко мне всем телом, и я понимаю, что у меня сейчас окончательно сорвёт крышу.
        Стоп!
        37
        - Осторожнее! - Успеваю воскликнуть я, оторвавшись от её губ, и отворачиваю девушку от летящих в нас брызг.
        Вся грязь из дорожной лужи обрушивается на мои ноги и спину.
        - Гад! - Придя в себя, кричит Алиса вдогонку белому внедорожнику.
        Тот словно специально вилял, чтобы наехать на эту лужу и обрызгать нас.
        - Как ты? - Я отпускаю Алису и оглядываю её шубку, ножки и обувь.
        Кажется, они не пострадали. Весь удар достался мне.
        - Вот же гад… - С досады бросает она вслед удаляющемуся автомобилю и потрясает кулаком. Затем оглядывает себя. - Я в порядке … А ты?
        - Я? - Пытаюсь заглянуть себе за спину.
        Уже темнеет, но, похоже, грязь на тёмной ткани пальто и брюк видна замечательно, потому что Алиса охает.
        - Сейчас. - Она шарит по карманам. - Вот, у меня есть салфетки, сейчас почищу тебя.
        - Да не нужно. - Пытаюсь отказываться я.
        - Этот придурок тебя с головы до ног окатил! Постой смирно, вот так. - Она суетится у меня за спиной, осторожно проводя салфеткой по брюкам сверху вниз. - Отлично, убирается, не переживай. В прошлом году я надела шерстяной бежевый костюм, который только забрала из химчистки, помню, отдала за него целое состояние, иду в офис, вся такая красивая, а тут по дороге самосвал летит - черт знает, откуда взялся в центре города! Так он меня так окатил, что у меня грязь была и в глазах, и во рту, и в ушах! Боже, я так рыдала от обиды, ты не поверишь…
        Мы смеёмся.
        Мне так легко и хорошо.
        Я смотрю в тёмное осеннее небо, вдыхаю прелый, холодный воздух и улыбаюсь.
        Ощущение такое, будто снова живу.
        Наверное, так чувствует себя прибывающий к суше моряк, который долго дрейфовал на хлипком судёнышке по океану без еды, пресной воды и надежды на спасение.
        - А этот мужик… - задумчиво тяну я, воскрешая в памяти его черты, - во внедорожнике. Его лицо мне показалось знакомым.
        Алиса приподнимается и начинает чистить спинку моего пальто:
        - Так это Никита Дубровский…
        - Кто-то известный?
        Она вздыхает, и мне очень хочется видеть её лицо в этот момент.
        - Один известный придурок. - Раздражённо бросает Алиса.
        И я поворачиваюсь к ней лицом.
        - Так это у него ты брала интервью?
        - Угу. - Кивает девушка.
        - С манерами у него совсем плохо. - Замечаю я, залюбовавшись её прекрасным лицом.
        - Это да. - Смущённо хлопает ресницами Алиса. - Зато благодаря его невежественности мы с тобой перешли на ты…
        - Да. - Хрипло подтверждаю я. - Верно.
        Меня снова бросает в жар и снова манит к её пухлым губам.
        Может, нам стоит продолжить с того момента, на котором мы остановились?
        - Хотя на «вы» тоже было неплохо… и что-то в этом есть… - Она опускает веки, будто боится даже взглянуть на меня.
        - Хорошо. - Я притягиваю её за талию. - Тогда мы можем возвращаться к официальному обращению, когда нам захочется…
        - Как скажете, Вадим Георгиевич…
        - Вот чёрт! - Я едва успеваю оттащить её в сторону, как по дороге проносится очередной «супер-гонщик». - Так, Алиса Александровна, нам с тобой нужно решить, чем мы займёмся дальше. Если ты хочешь сходить куда-то, то мне придётся поехать, переодеться.
        - Не нужно. - Она берёт мою руку в свою. - Пакет. - Девушка кивает на стоящий на капоте автомобиля белый свёрток. - В нём контейнеры, я взяла нам еды из ресторана. Ты не против, если мы спокойно поедим дома?
        - Хорошо, давай. - Улыбаюсь я, глядя на то, какой крохотной кажется её ладошка по сравнению с моей.
        - А то я та-а-ак устала: целый день на каблуках! Мне не хочется уже никаких ресторанов, хочется забуриться в тапки и плюхнуться дома на мягкий диван!
        При упоминании дивана мы оба едва ли не краснеем. Похоже, та ночь запомнилась нам обоим.
        - Тогда поехали, - говорю я.
        Помогаю ей сесть, вручаю пакет, и мы едем в уже знакомую мне квартиру с видом на парк.
        Через полчаса мы сидим перед телевизором и смеёмся над каким-то stand up- шоу. Не стали заморачиваться по поводу сервировки: просто подвинули столик, разложили на нём контейнеры с едой, принесли столовые приборы, напитки, а сами развалились на диване.
        - Целый день почти ничего не ела, - с набитым ртом говорит Алиса, - всё тошнило, тошнило, а тут вдруг аппетит! Прости, если я сейчас напоминаю Коржика из «Улицы Сезам», я просто не могу это контролировать! Я сейчас способна съесть всё, что не приколочено!
        Она выглядит милой и забавной.
        Ей неловко, а я вдруг понимаю, что мне с ней, здесь, в этот момент максимально комфортно. Никаких условностей, никаких приличий, нарядов, прямых спин и вежливых фраз. Только её забавные усы из соуса над верхней губой, и удовольствие от того, что мы оба можем побыть самими собой.
        - Мне нравится, как ты ешь. - Признаюсь я.
        Алиса перестаёт жевать, и по её лицу я вижу, что сморозил очередную глупость. «Нравится, как ты ешь» - комплимент сомнительный, хоть и чистая правда.
        А ведь я сказал именно то, что хотел сказать. Наверное, женщины хотят слышать о том, как они прекрасны и обворожительны, но, увы, я не мастер красивых слов. Мне нравится, как Алиса ест. Нравится! И как она смотрит на меня сейчас, и как улыбается, когда ей хорошо, и как поджимает губы, когда ей грустно.
        Мне нравится в ней всё.
        А сейчас ещё хочется добавить, что я заметил: она теперь следит за своим питанием, и это важно для меня, как для врача. И как для мужчины тоже важно, ведь я хочу, чтобы это женщина была моей. И…
        Господи, как же полезно иногда молчать и не произносить вслух всё то, что приходит в голову! Больше молчишь - меньше шанс в очередной раз выставить себя идиотом!
        - Это интерефно. - Замечает Алиса.
        Делает губы трубочкой, и кончики спагетти исчезают у неё во рту.
        - Подожди. - Я отставляю тарелку на стол и беру салфетку. - Вот так. - Осторожно касаюсь ею пространства над верхней губой Алисы. - И здесь…
        Я вытираю её рот, а она не смотрит на меня.
        Мы молчим.
        - Прости… - Выпаливаю я, кашлянув.
        - Ничего. - Алиса облизывает губы и ставит на стол контейнер с едой.
        Она не говорит ни слова, но дышит так часто, что я чувствую её дыхание на своей коже.
        - Я испортил тебе аппетит? - Спрашиваю я.
        Мой голос звучит сипло, и не он один меня предаёт - тело в этот момент тоже уходит в подрывную деятельность: отправляет шляться по спине целую россыпь мурашек.
        «Пожалуйста, верните смешную передачу по телевизору, наш смех, еду и уберите к чёрту это ощущение неловкости!»
        Кажется, я облажался…
        - Нет. - Тихо отвечает мне Алиса, придвигаясь.
        А какой был вопрос?
        Уже и не помню.
        Она смотрит на меня, а я не могу думать ни о чём, кроме того, что мы теперь соприкасаемся коленями. В той точке, где мы касаемся друг друга, мою кожу буквально жжёт огнём.
        Даже через одежду.
        Наконец, наши взгляды встречаются, и я с трудом выдерживаю её пристальный взгляд. Делаю вдох и усиленно думаю, как же теперь разрядить обстановку? Может, пошутить? Вот только когда сильно нервничаешь, все известные анекдоты стираются из памяти вместе с чувством юмора.
        - Нет, - повторяет Алиса, словно пытаясь меня успокоить.
        Она говорит так мягко, так проникновенно, что я окончательно теряю нить происходящего. Вижу, как она кладёт руку на моё колено, и как медленно ведёт по моей ноге пальцами вверх, и понимаю, что у меня перехватывает дыхание.
        Хочу ли я того, что должно случиться? Могу ли я позволить себе это?
        - Алиса… - шепчу я.
        На секунду её рука останавливается.
        Но я не хочу её отталкивать, я… я… не это имел в виду, я и сам не знаю…
        И кладу руку на ладонь Алисы, чтобы она не успела отстраниться.
        - Вадим… - Теперь в её голосе вина и сожаление.
        Я качаю головой.
        «Нет же, нет!»
        - Иди сюда. - Говорю ей хрипло.
        Придвигаюсь, утыкаюсь лицом в её шею, медленно вдыхаю запах и осторожно касаюсь губами её кожи. Мои пальцы в этот момент уже ласкают её затылок, мягко вплетаются в её волосы.
        Девушка инстинктивно прижимается ко мне и обнимает.
        - Ты не обязана, мы можем подождать, сколько нужно. - Шепчу я, пытаясь совладать с желанием. И тяжело дышу, опаляя жаром дыхания её шею. - Я всё понимаю, не нужно делать это для меня, пока ты…
        - Мне можно. - Прерывисто выдыхает она и отводит голову назад, чтобы взглянуть мне в лицо. - И я хочу.
        Сказано это решительно, но я всё равно хочу убедиться, что в её глазах нет страха. И вижу - в них только желание. Я и сам испытываю сейчас острую жажду, но мне по-прежнему не хочется причинить ей вред, поэтому я стискиваю её ладонь и осторожно отстраняюсь.
        - Вадим!
        - Всё нормально, просто…
        Я отсаживаюсь, но Алиса забирается ко мне на колени:
        - Доктор, мне очень нужна квалифицированная помощь. - Улыбаясь, бормочет она и целует меня в щёку. - Я собираюсь соблазнить своего парня, доктор. - Её ловкие пальчики быстро расстёгивают пуговицы на моей рубашке. - Скажите ему, как специалист, что он никак не навредит мне. Мы будем осторожны, док…
        Я крепче обхватываю её и жадно целую.
        Мы полностью теряем контроль над разумом. Я теряю.
        Сам не понимаю, как мои руки оказываются на бёдрах Алисы, как с силой прижимают её к моим бёдрам, как они лихорадочно перемещаются к её талии, затем обратно вниз, как проникают под ткань одежды, как начинают срывать её с девушки.
        Я ничего не вижу и не слышу, кроме её частого дыхания.
        Мои глаза закрыты, и я познаю Алису на ощупь. И на вкус… и на запах… Аромат её кожи заставляет быстрее бежать кровь по моим венам. Она издаёт лёгкий стон в мои губы, и мне кажется, что я почти теряю равновесие.
        Хорошо, что мы на диване.
        На пол летит одежда. Алиса извивается, помогая снять с себя платье, и тут же умудряется каким-то образом раздевать меня. Не прекращая целовать её, я избавляюсь от своих брюк.
        «Нужно притормозить, - подсказывает разум, - как-то мы слишком разогнались». Но долгое воздержание, никак не заявлявшее о себе ранее, вдруг слепит меня острым желанием получить скорейшую разрядку.
        Я не могу думать больше ни о чём, кроме того, что безумно хочу Алису. Нельзя не желать эту красивую женщину с идеальной фигурой, так сексуально изгибающуюся, сидя на твоих коленях.
        Тем более, я впитываю жар её тела каждой клеточкой своей кожи, я слышу биение её сердца, ловлю её дыхание. Мы уже единое целое, и мы горим в одном огне - невозможно даже представить, что мы сейчас остановимся, дойдя до этой черты.
        Нет, только не это.
        Мои руки скользят вверх и вниз по её бёдрам. Алиса поднимается и опускается, садясь на меня, она дразнит, и эта пытка становится совершенно невыносимой. Моё сердце стучит как отбойный молоток, оно буквально рвётся из моей груди.
        Я плотно сжимаю веки и проваливаюсь в ощущения: губы и язык девушки ласкают мою шею, кончики её волос щекочут мою грудь, её пальцы нежно ласкают мои плечи, теперь она снова целует меня.
        «Вадим, вернись на Землю!» - вопит моё сознание.
        Но я просто не могу сейчас руководить процессом сам потому, что боюсь причинить ей вред. Я боюсь быть опытным, решительным и сильным. Я не могу соображать.
        «А нет, могу».
        Я открываю глаза и застаю себя ласкающим губами её налитую грудь - та выскользнула из лифчика, и теперь находится у меня в ладонях.
        - Ммм… - задыхается девушка.
        И тогда я коротко, но страстно целую её в губы.
        - У меня ничего с собой нет, я не планировал… - выдыхаю я, обхватив её лицо руками и заглядывая ей в глаза.
        Нужно остановиться.
        - А… - Алиса будто пытается прийти в себя, её затуманенный взгляд проясняется. - Подожди, я посмотрю…
        Её трясёт от желания, но она находит в себе силы подняться и броситься к тумбочке. Вываливает всё содержимое ящика на пол и, наконец, находит то, что искала - презерватив.
        Проходит, наверное, каких-то десять секунд прежде, чем она возвращается ко мне, но в этот момент я уже успел всё обдумать, тридцать три раза пожалеть, передумать, отказаться от своих планов и обзавестись ими снова. Тогда я просто решаю отключить мозги - они мне явно мешают. И за секунду до того, как сделать это, вдруг понимаю, что занялся бы с Алисой любовью, даже если бы у неё не нашлось средств защиты. Просто потому, что чувства, которые я к ней испытываю, больше не оставляют мне выбора.
        - Блин, - она падает на меня, разгрызая зубами квадратик фольги.
        Мы смеёмся, и я раскатываю латекс по члену. Алиса мне помогает.
        Всё происходящее между нами опять настолько же странно, насколько и естественно, так что я начинаю уже пугаться этого ощущения уюта, которое ощущаю рядом с этой женщиной.
        Мы задыхаемся и смеёмся.
        Мы целуемся.
        Наконец, я веду взглядом по её телу, пока не встречаюсь с ней глазами. За мгновение до самого важного момента мне всё труднее сохранять самообладание, но я хочу убедиться, что она не передумала. Когда я окажусь внутри неё, уже не будет дороги назад.
        Алиса упирается своим лбом в мой лоб и нежно касается губами моих губ.
        Она не передумала.
        Девушка кладёт мои ладони на свою грудь, шире раздвигает ноги и усаживается на мой вздыбленный член - медленно, осторожно. Она целует меня в губы и опускается до самого упора - так, что я могу чувствовать её собой изнутри.
        В этот момент Алиса всхлипывает и зажмуривается, её пальцы судорожно сжимаются на моих плечах. Девушка утыкается лбом в мою щёку и медленно вдыхает, а я чувствую, что сейчас умру.
        «Не надо так. Нет. Делай же что-нибудь, что угодно, иначе мне придёт конец».
        И тогда она начинает двигаться: приподнимается и плавно опускается на меня. Снова и снова. И с каждым движением тихо стонет и впивается в меня ногтями. Целует, переводит дыхание и продолжает.
        У меня никогда в жизни ещё не было такого секса - ослепительно прекрасного и умиротворяющего одновременно. Алиса опускается, позволяя мне туго наполнить себя до краёв, а затем приподнимается, заставляя неистового желать повторения следующего движения. Я глажу её грудь, её мягкий живот, сжимаю пальцами её бёдра и притягиваю к себе всё ближе.
        А Алиса стонет всё чаще, целует меня всё грубее, прикусывает мою нижнюю губу, и я ощущаю, как напрягаются изнутри все её мышцы.
        - Боже… - Вдруг хрипло шепчет она.
        И её глаза закатываются, а дыхание тяжелеет.
        Алиса зажмуривается и льнёт ко мне, всё увеличивая темп.
        Я стискиваю её, пытаясь удержать на себе, и помогаю встречными движениями бёдер. Надавливаю сильнее - и внутри, и снаружи. Алиса дрожит, а я собираю губами пот на её коже. Мы целуемся, и наши поцелуи так же глубоки и отчаянны, как толчки, с которыми я проникаю в неё и насаживаю на себя до предела.
        Алиса стонет, и я тоже издаю какие-то звуки - не узнаю свой голос.
        Не помню, чтобы когда-либо в жизни издавал что-то подобное.
        Меня трясёт, но её трясёт ещё сильнее.
        Мы держимся друг за друга, и наши сердца наполняют комнату до краёв своим громким стуком. Больше никаких других шумов, только мы, наше сердцебиение, и наше дыхание. Больше никого во всей Вселенной - только я и она.
        Наконец, Алиса падает на меня, в последний раз громко вскрикнув. Роняет голову на моё плечо и облегченно выдыхает. Стиснув её крепче, я тоже кончаю - остро и ярко. Всё моё тело наполняет расплавленный металл, становится так жарко, будто я умираю и перерождаюсь.
        А потом меня отпускает, и я закрываю глаза.
        Мне не хочется отпускать Алису. Непослушными руками я глажу её влажную спину и упругие бёдра, но она никуда и не спешит. Лежит на мне, играет пальцами в моих волосах, нежно трётся щекой о мою шею и улыбается. Я всё ещё в ней, а ощущение такое, будто, наконец-то, дома.
        38
        - Кукушка, кукушка, а сколько мне ещё холостой ходить осталось, а? - Дразнит Катюха, бесцеремонно заваливаясь задницей на край моего рабочего стола.
        - Если ты не обратишь внимания на Усова, который вечно на тебя пялится, - киваю я в сторону кабинета менеджера отдела подписки, - то годков эдак так до…. У-у-у, получается, что до конца жизни!
        - Ни фига себе накуковала! - Возмущается Морозова. - Это что, по-твоему, если я не сойдусь с Усовым, то мне до конца жизни в девках ходить?! Нормально! По-твоему, он - единственный мой шанс? Я что, настолько бесперспективна?
        - Зато посмотри, как он на тебя смотрит, - напеваю я, стреляя глазами в сторону менеджерского кабинета.
        Катюха осторожно поворачивается, и Усов тут же отводит взгляд.
        - А ты видела, какие у него глазищи? Видела, нет? Как у сурриката! Он так же, как и этот зверёк, приподнимается на своём кресле, когда я прохожу мимо, и зырит-зырит!
        - Он просто влюблён, дурочка!
        - Нет, Кукушкина, - Катя бросает последний взгляд на бородача Усова и брезгливо морщится, - я, слава богу, ещё не настолько низко пала, чтобы брать в магазине прокладки «Красная цена», душиться дешёвой туалеткой и соглашаться на завалящего мужика!
        - Ты что, Морозова, королевских кровей? - Смеюсь я. - Нормальный мужик. И посмотри, какие у него чудесные усики, а какая бородка! Мммм!
        - Да он в этой бородке из столовой капусту приносит! - Возмущается подруга. - Она там мерзко застревает, а он и не замечает, стоит и разговаривает со мной - фу! Хохочет, а капустка у него в бороде шевелится! - Катюха изображает пальцами щупальца, растущие прямо из лица.
        А я прыскаю со смеху.
        - Бе-е-е!
        - Ладно, - наконец, говорит подруга, - пойдём-ка на обед!
        - Но ещё пять минут до перерыва. - Замечаю я, бросив взгляд на часы.
        - Барракуда уплыла на совещание с советом директоров, не ссы.
        - Но я только занялась текстом интервью, - стону я, глядя на экран ноутбука, на котором замерла видеозапись вчерашней беседы.
        - Никуда оно не денется, пошли! - Морозова встаёт со стола и тянет меня за рукав.
        - Но меня опять будет тошнить! - Пытаюсь сопротивляться я.
        - Я возьму китайской лапши в коробочке, и мы поедим её в зимнем саду в парке, идёт?
        - Мерзкой лапши? - Меня уже мутит от одного упоминания о ней.
        - Ох, ты господи! Да я отвернусь от тебя! Отсяду! Идёт?
        - Идёт. - Соглашаюсь я.
        - Твоё пальто, - подаёт мою одежду Катюха.
        - Мерси. - Я подставляю руки, и подруга заботливо надевает её на меня.
        Скоро я стану жирной и неповоротливой, и эта помощь будет актуальной, как никогда.
        - И всё же. - Добавляю я, когда Морозова накидывает на себя плащ, и мы пересекаем офис и выходим к лифтам. - Усов - отличная партия. Молод, силён, хорош собой, успешен в карьере.
        - Не знаю. - Протягивает Катя, вдавливая кнопку вызова лифта пальчиком.
        - К тому же, с ним ты никогда не пропадёшь с голоду: уверена, в его бороде к Новому Году можно будет наковырять на целый оливье!
        - Вот коза! - Смеясь, она пихает меня в плечо.
        Двери лифта расходятся в стороны, и мы входим.
        - А ещё, - покатываясь со смеху, замечаю я, - говорят, что усики добавляют ощущений! Они так пикантно щекотят там…
        - О, да ты говоришь, как знаток! - Хохочет Катя, толкая меня ещё раз.
        - Не-е-е-ет! - Толкаю её в ответ.
        - Девчули! - Втискивается в последний момент меж створками лифта Владик. - Вы на обед? Берёте меня с собой?
        Мы перестаём смеяться и кашляем. Переглядываемся.
        - Сорречки, Владик, мы по женским делам, - объясняет Катя.
        - По женским? - Надувает губки коллега.
        - В женскую консультацию! - Говорит Морозова.
        - В аптеку! - Одновременно с ней выпаливаю я.
        Владик смотрит на нас по очереди.
        - Ну, да, - поправляется Катюха, - у меня обильные месячные, а у Алиски понос!
        Я медленно перевожу взгляд на неё:
        - Да, понос…
        - Газы, все дела, - кивает Морозова.
        Владик уставляется на нас во все глаза. Похоже, он уже пожалел, что поехал с нами в одном лифте.
        - Вот опять начинается, - вздыхаю я, хватаясь за живот.
        - Ладно, мне пора! - Бросает он, пулей выскакивая из лифта, когда тот останавливается на первом этаже.
        - Надеюсь, мы не испортили тебе аппетит! - Кричит ему вдогонку Морозова.
        Но Владик, виляя задницей, уже скрывается в толпе.
        - Может, он, и правда, не гей? - Хмыкаю я.
        - Может быть. - Пожимает плечами Катя. - Но я думаю, он испугался не месячных, а твоего поноса.
        - Понос! Блин, Кать, как ты могла! - Смеюсь я.
        И мы, толкаясь, вываливаемся из здания.
        Через двадцать минут мы уже сидим в парке. Я на одном конце лавки - жую банан, Катюха на другом - точит пиццу, купленную в пиццерии на входе в парк.
        - Катька, дай попробовать, а? - Жалобно тяну я. - Меня вроде не тошнит.
        - Не-а, она невкусная. - Отворачивается подруга.
        - Ну, Ка-а-ать!
        - Да меня саму от неё тошнит.
        - Ка-тя!
        - Не-а.
        - Один раз куснуть!
        - Да бли-и-ин! - Она разворачивается и протягивает мне коробку.
        Я подсаживаюсь к ней и провожу экспресс-тест для беременных.
        Этап первый: сначала на пищу нужно посмотреть. Если не тошнит от вида еды, можно приступать к этапу «два» - понюхать. Если после этого не бежишь блевать, можно приступать к этапу «три» - откусить. Если не блюёшь дальше, чем видишь, то можно прожевать и проглотить - это этап «четыре». Если уж и после него тебя не выворачивает, значит, нужно сожрать как можно больше, ибо никто не даёт гарантии, что сегодня появится что-то ещё, от чего тебя не будет рвать, как несчастного больного в инфекционке.
        - О, нет, тебе нравится. - Обречённо говорит Катька.
        - Угу. - Уплетая кусок пиццы и хватаясь сразу за другой, отвечаю я. - Надо фже, как вкуфно!
        - Ну, ешь, ешь. - Сдаётся она. - Дай-ка мне сюда свой банан. Похоже, я сегодня травоядное.
        - Профти, Кать!
        - Вас двое против меня одной, как я могу сопротивляться? - Улыбается она. - Кстати…
        - Что?
        - У тебя такой хороший аппетит, и ты вся сияешь…
        - И? - Я перестаю жевать, почуяв подвох.
        - Ты что, встречалась с доктором?!
        - Ага. - Кивнув, продолжаю жевать. Тонкое тесто, ароматный сыр, помидоры, ветчина - пища богов! - Втьфера!
        - О, боже, да-да-да! Прожуй и расскажи мне, как следует! На, запей. - Она даёт мне бутылку воды, сама заботливо отворачивает крышечку. - В смысле, прожуй, как следует, и расскажи! Но только в мельчайших деталях!
        Видя, как возбуждена подруга предстоящим рассказом, я издевательски долго доедаю пиццу и только потом рассказываю ей подробности вчерашнего вечера. Морозова проходит все стадии экстаза: восторг, воодушевление, ликование, визг от счастья и отрешение от реальности посредством падения в фиктивный обморок.
        Обмахивая её лицо пустой коробкой от пиццы, я делаю контрольный выстрел:
        - Забралась на него, как наездница, представляешь? Мне та-а-ак стыдно!
        - Ты скакала на нём? - Хватается за сердце подруга.
        - Я сожалею об этом. - Смеюсь я.
        - Развратница!
        Мои щёки краснеют.
        - Видит Бог, он не хотел, но я его соблазнила.
        - Ты оседлала доктора Красавчика… - восхищённо заламывает руки Катька. - Она оседлала доктора Красавчика!
        - Мне очень хотелось. - Пожимаю плечами я. - Знаешь, я сама себя не узнавала. Словно в меня демоны вселились!
        - Дай мне пожать руку каждому из этих демонов! - Трясёт меня подруга.
        - Просто во время беременности кровь приливает… ну, к нужным органам, грудь наливается, становится чувствительной, столько ощущений… Ты понимаешь? Я была такой ненасытной. Ужас! - Я закрываю лицо руками. - А после дивана мы переместились в спальню и там продолжили. И там я снова… ну, это…
        - Боже, ты кончила?! - Вопит она на весь парк.
        - Катя! - Прошу я, краснея ещё гуще.
        - Ты кончила! - Катюха ловит взгляд прохожего и громко повторяет: - Она кончила! Аллилуйя!
        Мне больше не хочется выбираться из моего укрытия - я всё ещё прячу лицо в ладонях. А Морозова возбуждается ещё сильнее - она вскакивает со скамьи, затем садится, затем начинает меня тормошить:
        - Расскажи! Расскажи, как он?
        - Что? Что тебе рассказать? - Смеюсь я, убирая руки от лица.
        - Ну, какой он? «Ух»? Или «у-у-ух»? Дай немножечко позавидовать!
        - Ну… у-ух…
        - Он там тоже большой? - В её глазах острое, беспощадное любопытство.
        - Катя! Я не буду тебе такое рассказывать!
        - Ну ладно. - Соглашается она. Но не выдерживает и уже через секунду выпаливает: - Перочинный ножик, штык, кинжал, кортик… мачете?
        - Прекрати!
        И мы снова толкаемся и даже брызгаемся водой из бутылки.
        А на обратном пути я останавливаюсь и, взглянув на подругу, признаюсь:
        - А ведь я ничего не знаю о нём, Катя. Утром, перед тем, как уйти, он сварил мне овсяную кашку и сделал тосты. Представляешь? Мы завтракали, целовались, пили чай и кофе, но… почти не разговаривали. Мы вообще мало говорим. В том числе, и о нём.
        - Так спрашивай, задавай ему вопросы, интересуйся. Это совершенно нормально, у вас ведь отношения!
        - Ну да. Вроде как. Об этом мы тоже не говорим…
        - Просто у вас было совсем мало времени, всё впереди!
        Я киваю, и мы идём дальше.
        Листья хрустят под ногами, грязь клеится к подошве, ветер шумит в кронах деревьев, и всё вокруг кажется таким живым, что у меня щемит сердце. Всё хорошо, но невозможно понять, отчего на душе поселилась тревога.
        - Наше общение, - говорю я, - создаёт иллюзию, что я не одна. Боюсь, что, если откроюсь ему и обожгусь, то закроюсь потом навсегда.
        39
        - Вадим Георгиевич, а вы на машине? - Интересуется Людмила, когда я вхожу в ординаторскую, чтобы оставить на столе бумаги для сменного коллеги.
        - Да. - Отзываюсь я.
        - Тогда, может, вы меня подкинете по дороге? - Она соскакивает со стула. - Я бы сейчас быстренько собралась!
        - Хорошо. - Пожимаю плечами и кладу документы на общий стол. - Поехали.
        - Что значит «по дороге», Людмила? - Встревает в разговор Анфиса Андреевна, деловито подпирая кулаками бока. - До твоей съемной квартиры на метро пилить с двумя пересадками, а доктору до дома двадцать минут по прямой, да и то, только если попадёт на красный на всех светофорах.
        Я бросаю вопросительный взгляд на Невелину.
        - Так я ж… не домой! - Спохватывается Люда. - Я к подруге! Мы с ней собрались… по магазинам.
        - С утра? - Прищуривается старшая сестра, бросая взгляд в окно, за которым едва рассветает. - После смены?
        - Ну, не терять же день, у нас и так мало выходных. - Мнётся она, краснея.
        - Нет уж, пусть доктор едет домой, он устал, - возражает женщина, - а у меня к тебе ещё пара вопросов по некоторым больным.
        - Каких ещё вопросов? - Выразительно уставляется на неё девушка.
        - Очень важных. - Хмурится Анфиса и, повернувшись ко мне, улыбается. - Ты езжай, Вадим Георгиевич, езжай. Тебе выспаться надо, а мы с Людмилочкой тут сами со всем разберёмся.
        - Может, нужна помощь? - Интересуюсь я.
        Раз уж они собрались решать вопросы по работе.
        - Нет, что ты! - Отмахивается она. - Нет, нет, нет. Ступай. У нас всё штатно, да и немного самостоятельной практики ординатору не помешает. - И почти выпихивает меня из кабинета.
        - Хорошо. - Неуверенно киваю я, глядя, как Невелина возмущённо хватает ртом воздух.
        Выхожу и слышу, как они начинают спорить, перебивая друг друга. Похоже, разговор с Людмилой неотвратим, но я готов к этому. Остаётся только выбрать подходящий момент.
        К тому времени, как я добираюсь до дома, небо светлеет уже полностью. Улицы заполняют спешащие на работу сонные люди и гудящие машины. В витринах магазинов зажигается свет, открываются двери булочных и окна киосков со свежей прессой.
        Оставив автомобиль на стоянке, я неторопливо иду к дому. Поднимаю глаза на окна, и сердце привычно ёкает.
        На кухне горит свет, мелькает чья-то тень.
        Раньше это был знак того, что меня ждут. Сейчас я знаю, что меня не ждет ничего, кроме боли. И всё же - свет есть, а значит, кто-то хозяйничает в нашей квартире. Полина.
        И снова придётся войти и ощутить все эти странные эмоции от растерянности до испуга - ведь они с Аней так похожи. И каждый раз, когда я её вижу, я не могу не думать об этом: все мои раны кто-то невидимый снова посыпает мелкой солью.
        Пока я поднимаюсь по лестнице, вспоминаю вчерашнее утро. Необыкновенная лёгкость. Совместный завтрак, смех, уют, солнечные лучики в её волосах. Потребность касаться Алисы, целовать её, гладить её плечи, вдыхать аромат кожи - всё так естественно.
        С ней так хорошо и так спокойно, что я забываю обо всём. У меня больше не болит. Нигде. И сердцу светло.
        Она - концентрированная нежность. Женщина-свет, женщина-тепло, женщина-любовь. Необыкновенная.
        Алиса…
        И не удивительно, что мне хочется быть с ней снова. Быть чаще. Возможно, всегда.
        - О, привет! - Встречает меня Полина. Она появляется в коридоре, едва я вхожу. - А я приготовила тебе поесть!
        - Доброе утро. - Вежливо улыбаюсь я.
        Девушка взволнованно вытирает руки о фартук. Под этим фартуком у неё короткий топ и короткие шорты. Очень короткие. Это так… по-молодёжному. И весьма вызывающе. Мне даже делается как-то не по себе, если честно.
        - Тебе помочь? - Спрашивает она, видя, как я устало вожусь с пальто.
        Подаётся вперёд.
        - Нет, спасибо.
        Девушка осекается. Замирает с вытянутыми руками, затем виновато прячет их за спину:
        - Тогда мой руки и пошли завтракать. Надеюсь, тебе понравятся мои кулинарные эксперименты…
        - Я сначала в душ. - Хрипло отвечаю я.
        - А, ладно. - Вздыхает она.
        Горячие струи воды приводят меня в чувство. Наверное, зря я бодрюсь - лучше проспать весь день, а вечером повидаться с Алисой, но мне хочется смыть с себя грязь и напряжение этого дня. Хочется смыть с себя чужую боль, слёзы, страдания, избавиться от мыслей о результатах анализов пациентов, схемах их лечений, планов операций, результатов министерских проверок и прочего-прочего-прочего. Мне просто нужно перезагрузиться.
        Из ванной я выхожу свежим и бодрым. Хорошо, что захватил с собой старую футболку и спортивные брюки: теперь, когда в доме посторонний, приходится выглядеть прилично. Нельзя просто упасть в одежде на постель и часами смотреть в потолок, беседуя с погибшей супругой. Нельзя позавтракать в одних трусах или, забив на уборку, неделями не поднимать с пола разбросанную одежду. Приходится быть живым: разговаривать, общаться, улыбаться.
        - Вот, угощайся. - Полина ставит передо мной тосты с авокадо, омлет с томатами и зеленью и стакан какой-то свежевыжатой зелёной бурды. - Завтрак чемпиона!
        - Спасибо. - Я беру вилку и разглядываю блюдо.
        - Может, кофе? - Предлагает она, ставя локти на стол и наклоняясь так, что содержимое её лифчика оказывается прямо у меня под носом.
        - Нет, я планирую поспать. - Отзываюсь, пряча взгляд в тарелке.
        - Точно, ты же устал! - Полина садится на стул напротив.
        - А у тебя какие планы? - Учтиво интересуюсь я.
        - После обеда пойду на несколько собеседований. - Улыбается она. - Не волнуйся, ты можешь спать, я нашла в ящике Анин ключ, так что могу приходить и уходить сама.
        Я перестаю жевать.
        - А, ясно…
        Заметив моё замешательство, девушка начинает ёрзать на стуле:
        - Ну, как? Вкусно? Соли хватает?
        - Угу. - Киваю я.
        - А что ты хочешь на ужин?
        Расправившись с завтраком, я спешно удаляюсь в спальню. Задёргиваю шторы, выключаю звук телефона и падаю лицом в подушку.
        Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем я начинаю видеть обрывки ярких, сменяющих друг друга картинок: Алиса, Аня, мой сын, бегущий по тропинке в парке. Опять Алиса, бумажный кораблик на волнах, черное небо, солнце, пробивающееся из-за туч. Анин шёпот: «Живи, ты должен жить дальше. Ради нас». Снова Алиса, её улыбка, а затем я вздрагиваю потому, что слышу чьи-то шаги.
        Щурюсь, пытаясь отогнать сон. Тру пальцами глаза, вглядываюсь в полутьму.
        - Полина? - Вижу, что девушка подходит к кровати. Понимаю, что она абсолютно голая, но ещё не могу осознать этого до конца. - Ты что…
        - Ничего, - шепчет девушка, забираясь ко мне под одеяло.
        Льнёт ко мне голой грудью, гладит мои плечи, тянется губами к моим губам.
        - Полина! - Я окончательно просыпаюсь.
        Она успевает поцеловать меня прежде, чем я мягко отталкиваю её от себя.
        - Перестань. - Прошу я, отстраняясь.
        - Не надо. - Девушка ловко запрыгивает на меня и принимается лихорадочно целовать мою шею. - Не надо, Вадим, не прогоняй меня. Не прогоняй…
        Ласкает языком мочку моего уха, слегка прикусывает.
        - Полин, так нельзя! - Я перехватываю её руки, пытаюсь отодвинуться. - Прекрати!
        - Мы оба скучаем по ним, Вадик, - бормочет она, наклоняясь и пытаясь поцеловать меня ещё раз, - я знаю, как тебе больно. Знаю. Никто не поймет тебя лучше меня. Позволь мне, позволь облегчить тебе страдания?
        - Это неправильно. - Говорю я, садясь и стряхивая её с себя.
        Полина падает, её волосы рассыпаются по подушке. Она смотрит на меня с гневом и обидой:
        - Ты одинок! Мы оба - взрослые люди! - Вспыхивает девушка. - В чём проблема? Почему нет? Я больше не ребёнок, посмотри! - Она стискивает пальцами свою грудь, проводит пальцами по впалому животу, затем ниже. - Вадик, ты всегда мне нравился. Всегда… - Полина кусает губы, закатывает глаза. - Иди ко мне, я утешу тебя, а ты меня…
        Я встаю и, пошатываясь, отхожу назад:
        - Полина, встань, оденься и выйди, пожалуйста.
        - Вадик! - Она поднимается, встаёт на колени и ползёт к краю кровати. - Не выгоняй меня, пожалуйста. Я же знаю, что ты тоже этого хочешь. Не причиняй мне боль, не отталкивай, посмотри, как сильно я хочу тебя…
        - Уходи. - Я резко срываю со стула футболку и быстро надеваю на себя. - Уходи, Полина!
        Но девушка уже стоит передо мной.
        - Она ничего не скажет. - Тараторит девушка, хватаясь за низ футболки и оттягивая его на себя. - Ты можешь делать всё, что захочешь. Ей плевать, её нет, она умерла, Вадим! Умерла! А я здесь - вот. Женщина из плоти и крови! Бери!
        - Полина, оденься, - прошу я, хватая её за запястье и вынуждая отпустить ткань футболки.
        - Какой ты сильный… - как в бреду бормочет она, задыхаясь. - Возьми меня. Хочешь, грубо? Я согласна. На всё согласна. Я люблю тебя, Вадим! Я только ради тебя сюда приехала! Неужели, ты не видишь, что я люблю тебя?! - Полина тянется ко мне, делает выпад и ухитряется поцеловать в подбородок. - Почему ты сопротивляешься? Я же знаю, что хочешь меня. Хочешь!
        - Не хочу. - Твёрдо говорю я.
        - Хочешь, - смеётся она.
        И тянется вниз, пытаясь ухватить меня между ног, чтобы проверить.
        - Достаточно! - Рявкаю я, отшвыривая её на кровать. Надеваю спортивные штаны, носки и направляюсь к двери: - Найдёшь работу, соберешь вещи и съедешь отсюда!
        - Ты меня выгоняешь?! - Вскрикивает Полина, вставая и яростно оборачивая вокруг себя моё одеяло.
        - Я даю тебе время найти работу, но потом - да, ты уйдёшь из этой квартиры.
        - Ну, ты и ничтожество! Импотент! Трус! - Визжит она, пиная воздух. - Она - моя сестра, а ты со мной так?!
        - Именно поэтому я даю тебе время, а не выгоняю прямо сейчас. - Жёстко говорю я и выхожу из комнаты.
        - Вадик! Вадик, стой, не сердись! - Доносится в спину. - Я не то хотела сказать, я честно люблю тебя! Я не понимаю, почему ты не хочешь меня, ведь я - как она!
        Девушка догоняет меня уже в прихожей, когда я надеваю пальто. Она стоит, обмотанная одеялом, с взъерошенными волосами, пылающими губами и диким, испуганным взглядом.
        - Как она, но не она. - Уточняю я, надевая кроссовки. Выпрямляюсь и смотрю ей прямо в глаза. - Вы очень похожи, поэтому мне больно смотреть на тебя, Полина. И таким способом, который ты предлагаешь, эту боль точно не унять.
        - Вадик, не уходи… - Она мотает головой. - Пожалуйста, не уходи! Я такая глупая! Прости меня, я больше не буду, давай, всё забудем, всё начнём сначала! Я…
        - Мне нужно остыть. - Говорю я.
        И, хлопнув дверью, ухожу.
        40
        - Алло.
        - Алиса, привет.
        Я отстраняю телефон от уха, чтобы ещё раз убедиться, что мне это не снится - на связи действительно Дубровский. И он звонит мне на личный номер и зовёт меня по имени.
        - Да, Никита, привет. - Отвечаю я, зажав смартфон между плечом и ухом.
        Мои пальцы продолжают набирать текст на клавиатуре ноутбука.
        - Ты можешь говорить? - Уточняет он.
        Его голос звучит глухо и неуверенно.
        - Да, разумеется. Я в офисе. - Прекращаю печатать и снова беру в руку аппарат. - Ты по поводу интервью?
        - Э… да…
        Я не удерживаюсь от улыбки.
        Сейчас он начнёт просить меня подкорректировать высказывания - свои или Нелли, а я примусь объяснять ему правило «Вылетит, не поймаешь» - главное правило журналистики.
        Обычно это выглядит так: я перед беседой информирую собеседника о том, что веду запись (диктофон, видео, берестяная грамота). Это значит, что я обязуюсь внимательно выслушать и не переврать в своём материале ни одного его слова. Обязуюсь не вырывать из контекста, не переставлять местами вопросы и передать услышанное точно.
        Интервьюируемый должен это понимать, как вынужденность сначала думать, а потом говорить, а не наоборот. Потому, что нет ни единого шанса на то, что можно будет вернуть сказанное - «слово не воробей», ну, и так далее.
        - Я как раз занимаюсь твоим материалом. - Говорю я, откидываясь в кресле. - Ты хочешь ознакомиться с ним до публикации, да?
        - Вообще-то, да… э…
        - Дубровский, - я вытягиваю ноги и любуюсь острыми носами своих туфель, - ты же понимаешь, что я не могу устроить тебе «утверждение текста»? Максимум, что я могу - это поправить мелкие ошибки в построении предложений, а всё остальное - на откуп редактора, таковы правила.
        - Да но…
        - И мы вели видеозапись.
        - Я не…
        - И статью утверждает Алла Денисовна, а ты прочтёшь её в свежем номере. - Теперь я любуюсь своим маникюром. - Единственное, что я могу для тебя сделать, это прислать материал для ознакомления. Прочтёшь его, посмотришь, как будет выглядеть готовый вариант, подготовишься морально. Но… ты ведь присутствовал на беседе, так? Знаешь, что примерно выйдет в итоге.
        - Алиса. - Голос Дубровского звучит серьёзно, даже почти траурно.
        - Да?
        - Я звоню не по поводу интервью.
        - Правда? - Я выпрямляюсь, прочищаю горло. - А… зачем тогда?
        - Я хочу встретиться.
        - С кем? Со мной? - Рискуя показаться тупой, уточняю я.
        - Да.
        Вот это поворот.
        - И с какой целью?
        - Нам нужно поговорить.
        А вот это мне уже не нравится. Нехорошим предчувствием, как бетонной плитой, мне сдавливает грудь, становится тяжело дышать.
        - Хорошо, заезжай в офис… - Я пожимаю плечами, оглядывая коллег, занятых каждый своей работой.
        - Наедине. - Добавляет Никита.
        - А это ещё зачем? - Восклицаю я излишне громко.
        И на меня уставляются не меньше десятка пар глаз.
        Чёрт!
        Я ставлю локти на стол и опускаю голову, пытаясь закрыться от них:
        - Зачем тебе разговаривать со мной наедине?
        - Ты поужинаешь со мной? - Отвечает вопросом на вопрос Никита.
        - Я? С тобой?! - Шепчу я. - Ты что, с ума сошёл, Дуб… Дуб… - Мне приходится отвернуться к стене. - Никуда я с тобой не пойду!
        - Брось это, Алис. - Теперь его голос звучит мягко. - Нам не из-за чего воевать. Я просто хочу посидеть с тобой в приятном месте, поговорить по душам, вкусно поесть, узнать, как твои дела.
        - Мои дела? - Кричу я шёпотом, закрыв ладонью динамик от посторонних. - Какая тебе разница, как мои дела? Мне вот, например, насрать, как твои дела, и тебе тоже должно быть всё равно. Мы разошлись. Всё! Точнее, не так - это ты бросил меня!
        - Да, и мне очень жаль. Поверь.
        - Ну, уж нет! Нас с тобой ничего больше не связывает, Дуб… Нас ничего не связывает! Что тебе от меня нужно?
        - А вот тут ты ошибаешься, Алиса. - В трубке шуршит от его тяжёлого дыхания. - Нас связывает наш будущий ребёнок, дорогая, и об этом мы должны поговорить.
        «Что?!» Какая я ему «дорогая»?! Пусть зовёт так свою Нельку!
        Мне дурно. Мне нужно на свежий воздух.
        - Что?! - Я вскакиваю, сбиваю на ходу корзину для бумаг и выбегаю в коридор. Мне плевать, что коллеги будут шептаться обо мне за спиной, плевать, что они подумают, я просто лечу по коридорам в другой конец здания, чтобы там никто не помешал мне орать на этого придурка Дубровского. - Что ты сказал?! Наш ребёнок? Наш?!
        - Так я и сказал.
        - Да ты не имеешь к нему никакого отношения! И об этом нечего разговаривать. Он вообще не твой! Ты ему никто! Во всех смыслах никто!
        - Я понимаю, что был не прав. - Слышится голос Никиты.
        Он спокоен и решителен, и это выводит меня из себя ещё сильнее. Я чувствую, как леденеет в желудке, как ноги перестают слушаться, и как нарастает гул в ушах. Я наваливаюсь на стену и заставляю себя дышать.
        «Дыши, Алиса, дыши. Вдох, выдох! Вдох, выдох! Это тебя не сломит!»
        - Но я обещаю всё исправить. - Добавляет Дубровский. - Давай встретимся и всё решим.
        - Что решим? Ты что, обкурился? - Стону я. - Нам нечего с тобой решать, Никита.
        - Я знаю, что ты очень сердишься на меня. Но позволь…
        - И больше мне не звони! - Выпалив это, я сбрасываю звонок и закрываю глаза.
        Моя грудь продолжает ходить ходуном от частого дыхания.
        «Дыши, просто дыши»…
        41
        Вадим: «Жду тебя на улице»
        Я: «Скоро буду!»
        Вадим: «Встретимся у выхода»
        Меня охватывает необыкновенное волнение. Мы заранее не договаривались о встрече, но как же приятно, что он приехал! Значит, скучал!
        Я моментально забываю обо всех невзгодах. Бегу в уборную, поправляю причёску, макияж, затем возвращаюсь в офис и доделываю свою работу.
        Труднее всего усидеть на месте, гипнотизируя часы. До конца рабочего дня остаётся всего пять минут, и это время превращается для меня в настоящую пытку. Мы с Вадимом не виделись чуть больше суток, но, кажется, прошла вечность. Мне не терпится увидеть его и обнять!
        - Куда намылилась? - Спрашивает Катя, подходя к моему столу.
        Её не парит, что рабочий день официально ещё не окончен. Она выключила компьютер ещё десять минут назад и уже разгуливает по офису в плаще.
        - Не волнуйся, не на встречу с Никитой. - Отвечаю я, выключая ноутбук.
        - Вот и правильно. - Кивает подруга. - Не стоит идти у него на поводу. Ты на этого хмыря надышаться не могла, в глазки ему заглядывала, всячески ублажала, а перед этой Нелли ему самому стелиться приходится. Сравнение, как говорится, не в её пользу. Вот и вспомнил, гад, что у него ребёнок будет! Козлина недоделанная!
        - Тс-с, - прошу я. - Можно не орать о ребёнке на весь офис?
        - Слу-у-ушай. - Тянет Катя, перехватывая мой взгляд в карманное зеркальце. - А чего это ты так волнуешься? Не на свидание ли с доктором Красавчиком собралась?
        Я прячу зеркальце в сумочку.
        - Собралась.
        - Ух, ты! - Она трясёт рукой, будто обожглась. - Надеюсь, ты надела свои новые, счастливые трусы?
        - Катя! - Испепеляю её взглядом.
        Если весь офис и не услышал о счастливых трусах, то Владичка уж точно: он даже повернулся к нам левым ухом - оно у него сильнее оттопырено и используется как локатор по сбору шпионских данных.
        - Срочно бросай всё и беги к доктору! - Приказывает подруга.
        - Ещё две минуты до конца. - Отказываюсь я.
        Если Барракуда застанет меня удирающей до официального окончания смены, то затянет к себе в кабинет и будет там отчитывать до полуночи. И зачем, скажите, мне это «удовольствие»?
        - Как бы док не отморозил там себе всё самое важное, пока ждёт тебя. Говорят, на улице резко похолодало. - Улыбается Морозова. - Ночью обещают ноль градусов.
        - Да ну тебя! - Смеюсь я.
        А сама представляю, как Вадим переминается с ноги на ногу у входа. Да что за глупость? Наверное, в машине сидит, ждёт, а там тепло. Блин, а ведь я тоже на своей сегодня приехала. Мне её что теперь, на парковке бросить?
        - У меня есть для тебя ещё один полезный совет, Кукушкина. - Добавляет Катя. - Целуйся со своим красавчиком, сидя. Говорят, что беременным нельзя долго смотреть вверх.
        - Серьёзно? Что, шея затечёт?
        - Нет, можно в обморок упасть. Точно тебе говорю.
        - Я и так каждую минуту рядом с ним в обмороке. - Признаюсь я. - Не понимаю, как быстро время пролетает. Вот мы что-то говорим, вот смотрим друг на друга, смеёмся, волнуемся, а потом бах - и уже нужно расставаться.
        - Так предложи ему съехаться. - Пожимает плечами Морозова. - В смысле не сейчас, а на следующем свидании!
        Сказав это, она ржёт.
        - Ха-ха. - Я встаю и толкаю её в бок. - Как смешно! Да мы ещё даже толком не знаем друг друга. - И перехожу на шёпот. - Мало того, что я беременна от другого, так этот другой теперь неизвестно чего хочет от нас с ребёнком! Я даже не представляю, как отреагирует Вадим, узнав о том, что объявился мой бывший! Зачем ему все эти проблемы?
        - Как зачем? Из-за тебя. - Мечтательно улыбается Катя. - Или ты боишься, что он сбежит?
        - Не знаю. - Отвечаю я, собирая вещи.
        - Всё ты знаешь. - Говорит она. - Если уж твоего красавчика не отпугнуло главное обстоятельство, то вряд ли отпугнет что-то ещё!
        - Тс-с, - напоминаю я. Накидываю пушистое пальтишко, беру сумочку и целую Морозову в щёку. - Всё, я побежала.
        - Беги-беги! - Специально громко кричит Катя мне в спину. - И не целуйся долго на морозе! Помни про шею!
        - Привет. - Вадим, и правда, стоит у входа.
        - Привет, - смущённо отвечаю я, приближаясь к нему.
        На его лице робкая, но ослепительная улыбка.
        За секунду я проворачиваю в голове все возможные вопросы: он поцелует меня при встрече? Или я должна его поцеловать? Стоит ли вообще целоваться на людях у собственного офиса? Что делать?
        Но все мои сомнения напрасны.
        Обняв за талию, Красавин решительно притягивает меня к себе и целует. Его губы прохладные, мои - горячие. Это придаёт пикантности нашему поцелую, и у меня привычно кружится голова.
        Если он будет вот так встречать меня с работы каждый вечер, я готова вкалывать без выходных и праздников, клянусь!
        - Прогуляемся? - Вадим берёт меня за руку.
        - Конечно.
        Я тону в невесомости. Падаю, парю, лечу, таю. Мурашкам, захватившим мои спину и руки, становится тесно под пальто, поэтому они выбираются наружу и щекочут шею. Вот уже всё моё тело в мурашках, но мне та-а-ак хорошо, что трудно подобрать слова, чтобы выразить это состояние.
        - Как ты сегодня себя чувствуешь? - Спрашивает Вадим.
        Как? Да я иду по дорожке под руку с высоким красавцем, на которого все встречные девушки головы сворачивают! Как я могу себя чувствовать? Я счастлива и пьяна!
        - Спасибо, доктор, хорошо. - Краснею я.
        - А я не как врач спрашиваю. - Смеётся он.
        И я крепче сжимаю его руку.
        Мне нравится происходящее. Нравится, как он смущается, нравится его забота, нравится, как мы идём по улице и выдумываем темы для разговора, чтобы узнать друг друга лучше.
        - А как кто? - Взволнованно интересуюсь я.
        Он не раздумывает долго:
        - Как твой мужчина.
        О. Боже. Мой.
        Кажется, я перевозбуждена.
        - Звучит серьёзно. - Моё лицо озаряет несмелая улыбка. - Слушай, выходит, мне повезло? Встретить мужчину твоего возраста, не обременённого отношениями. Как так получилось, что ты всё ещё одинок? Ты любил кого-то? Тебе что, никогда не хотелось семью, детей? Или…
        Я прикусываю язык, видя, как меркнет его лицо. Что ж я за дура-то такая, взяла и вывалила на него сразу всё?
        Вадим останавливается и сглатывает, а затем долго смотрит мне в глаза. Я жду, что он ответит на мой вопрос, а вместо этого он поднимает голову вверх и тихо произносит:
        - Смотри, снег.
        И точно! Лёгкий пушистый снежок красиво кружится в воздухе.
        - Снег?
        Неужели, мне не мерещится?
        Снежинки, точно маленькие звёздочки, пляшут в сказочном, воздушном танце. Они лёгкие, но колючие: одна из них ложится мне на нос, легонько укалывает и тут же тает. Я продолжаю смотреть на небо, с которого кто-то словно вытряхнул перину: белые сверкающие пушинки падают и падают на нас уже хлопьями.
        - Снег! - Смеюсь я. - Снег!
        Ещё очень рано для этого явления, и, конечно, едва выпав, он тут же превратится в воду под ногами, но мы можем запечатлеть в памяти этот волшебный момент. Я подставляю руки, лицо, ловлю снежинки губами и улыбаюсь. Вадим улыбается мне в ответ. На его чёрной шевелюре собирается целая шапка из снега. Он стряхивает её пальцами и смеётся.
        Кажется, что всё вокруг меняется от этой красоты.
        И даже мы.
        42
        Я не могу не смеяться, видя, как Красавин пытается устроиться в моей машине. Его длиннющие ноги никак не хотят вмещаться в пространство между сидением и приборной панелью, и он максимально отодвигает назад кресло. Оно скрипит, сопротивляется, но Вадим, всё же, сдвигает его до максимума. Наблюдая за тем, как высоко располагаются его колени, и как его затылок «впивается» в потолок, я не выдерживаю и начинаю хохотать.
        Только бы не обиделся.
        - Ты будешь гореть в одном костре с теми, кто шутит про то, что мою форму шьют по спецзаказу из длинных штор для школьных актовых залов! - Замечает мужчина.
        - Так реально говорят? - Захлёбываясь от смеха, спрашиваю я.
        - Только за моей спиной.
        - Прости. - Спохватываюсь я. - Но это реально очень смешно…
        - Согласен. - Он пытается пристегнуться. - Но смешнее, когда я пытаюсь купить себе джинсы, а самые длинные едва закрывают мне колени, или когда выбираю рубашку, и единственный экземпляр с нужной длиной рукавов оказывается пятьдесят восьмого размера и висит на мне, будто флаг. О, это очень смешно, да. - Улыбается Вадим. - А уж что начинается, когда я пытаюсь выбрать себе обувь…
        Я вытираю слёзы, выступившие от смеха.
        - А ты не пробовал играть в баскетбол?
        - Ушёл из-за травмы, но спасибо, ты угадала самый популярный вопрос, который мне задают мои пациенты. Легче предположить, что я спортсмен, чем доктор.
        - У вас шикарный рост, Вадим Георгиевич. - Признаюсь я, касаясь его плеча рукой. - В нужный момент он внушает пациентам благоговейный ужас, а… в другой, подходящий момент, очень даже… возбуждает.
        - Серьёзно? - Хмурится он.
        Я ловлю себя на мысли, что обожаю, когда он вот так сводит брови. Люблю выражение его лица в этот момент, люблю каждую его чёрточку.
        - Серьёзно. - Киваю я. - Сильный, высокий, красивый мужчина. Должно быть, за тобой ходят толпы поклонниц? А пациентки… ну, да что там, взять, хотя бы, меня…
        Он усмехается, опускает глаза и, кажется, даже немного печалится, но затем поднимает взгляд:
        - Ты - совсем другое дело. С тобой сразу всё как-то пошло… не по плану.
        Вот оно.
        То, от чего я буквально схожу с ума. Тепло в его голосе и шальные искорки во взгляде. В такой момент трудно удержаться и не поцеловать этого мужчину. Что я и делаю. Тянусь и мягко касаюсь его холодных губ. Нас обоих потряхивает от холода, и мы едва не стучим зубами, но поцелуй всё равно выходит горячим и сладким.
        - Но есть у тебя один бо-о-ольшой минус! - Сообщаю я, отрываясь.
        - Какой? - Настораживается доктор.
        Я завожу двигатель, настраиваю печку и подношу к воздуховоду заледеневшие после прогулки пальцы.
        - Вы, высокие и красивые мужики, вечно сутулитесь. Это та-а-ак бесит!
        - Ну… - Задумывается он. - Трудно всё время смотреть на всех свысока.
        - Так и несите свою красоту гордо! - Говорю я. - Когда ты шёл по коридору клиники, я провожала тебя взглядом и думала только об одном…
        - О чём же? - Нетерпеливо спрашивает он.
        - О том, как благородна твоя осанка, когда ты расправляешь плечи, и о том, как сексуальна твоя походка. - Подмигиваю я.
        - Да? - Его бровь приподнимается.
        - И да, и нет. - Смеюсь я. - Вообще-то, я больше думала о камне, который засел в моей почке, а не о твоём шикарном росте, но стоило тебе подойти ближе, как меня начинали больше волновать мои трясущиеся коленки и мой же заплетающийся язык!
        - Я ни разу не замечал, чтобы ты волновалась! Зато вот я…
        - А я волновалась!
        - Да брось! Это я постоянно подбирал слова и думал, что теряю профессиональную хватку!
        - Да ты был спокоен! Даже холоден со мной!
        - Кто? Я?!
        И мы снова целуемся. А снежинки на наших волосах тают, превращаются в прохладные ручейки и сбегают вниз по нашим лицам.
        А когда мы оказываемся у меня дома, Вадим спрашивает:
        - Может, нам уехать куда-нибудь вдвоём на выходные? Как думаешь?
        - А тебя отпустят с работы?
        - Да. Думаю, смогу вырваться.
        Мы только повесили верхнюю одежду, сняли обувь и теперь стоим в коридоре, смотрим друг на друга.
        - А куда ты хочешь поехать? - Взволнованно интересуюсь я.
        - А ты куда? - Улыбается он.
        - Куда глаза глядят. Мне всё равно, лишь бы с тобой.
        Вадим притягивает меня за талию и упирается подбородком мне в макушку.
        Нам нужно лучше узнать друг друга, а то мы совсем не разговариваем. Вот и сейчас, я слышу, как бьётся его сердце, но не вижу его взгляда. Хочу спросить многое, но не спрашиваю: сколько ему лет, где он живёт, какое у него любимое блюдо, много ли у него друзей? Хочу спросить, есть ли у него ещё кто-то, и был ли. Столько вопросов, но я не решаюсь задать ни один - как будто ещё не время.
        - Вадим… - произношу я, гадая, с чего бы начать.
        - Значит, так и сделаем. - Говорит он, и его горячие ладони касаются моих щёк.
        Красавин опускает на меня печальный взгляд, долго смотрит, и мои колени подгибаются от желания его поцеловать.
        - Рядом с тобой мне снова хочется дышать, - шепчет он, наклоняясь.
        И его губы нежно приникают к моим.
        «Снова?» Что значит «снова»?
        Но остатки сознания растворяются в тумане желания, когда мы сливаемся в страстном поцелуе. Ему, может, и хочется дышать рядом со мной, а вот у меня перехватывает дыхание от этой близости.
        Кажется, я никогда не испытывала ничего подобного ни к одному из мужчин. Я будто только сейчас начинаю жить - с этого момента. И в поцелуе, который вызывает сразу столько сильных чувств, переплетаются не только наши языки, но и тела, и сердца, и наши души. Я словно нашла того, кто идеально подходит мне по всем параметрам, и больше ничто не способно нас разъединить.
        Вадим подхватывает меня на руки и относит в спальню.
        Он торопится, а я задыхаюсь от желания продолжить начатое. В этом нет ничего рационального: всё, о чём я способна сейчас думать, это то, как он окажется со мной, на мне, во мне и завладеет мной во всех смыслах.
        Возможно, это безумие. И я безумна - признаюсь! Но, наверное, самое сильное чувство никогда не бывает нормальным: это всегда что-то такое на грани здравого смысла и поехавшей крыши, на грани рая и ада, удовольствия и страданий, нежности и грубости. Это что-то такое же неоднозначное, как и сама Вселенная: никто не может точно ответить, что это, когда и откуда взялось.
        Мы даже не раздеваемся до конца. Что-то расстёгиваем, что-то скидываем с плеч, что-то опускаем до щиколоток. Единственное, от чего я лихорадочно избавляюсь, это мои счастливые трусики, наличие остальной одежды никак не мешает нам падать в пропасть безумия.
        Мы целуемся, и наши поцелуи больше похожи на жадные укусы. Мы задыхаемся, но при этом не забываем стонать и издавать какие-то странные, нетерпеливые звуки. Руки Вадима сминают мою грудь под блузкой, настойчиво гладят живот, затем его пальцы ложатся на мои бёдра. Впиваются в них. И он рывком притягивает меня к себе.
        Я беззвучно охаю, крепче стискиваю его плечи и принимаю его в себя.
        Глубоко. Горячо. Тесно.
        - Извини, - хриплым голосом шепчет Вадим, входя в меня до предела.
        - Продолжай, - молю я, подаваясь на встречу.
        Всё моё тело взрывается от ощущений. Кажется, будто наэлектризован каждый сантиметр кожи. Будто оголён каждый нерв, будто во мне открывается какая-то новая гипер-чувствительность.
        - Хорошо. - И он продолжает.
        Мы двигаемся в диком, лихорадочном темпе. На нас одежда, но я чувствую Вадима всем телом, каждой своей клеточкой, изнутри и снаружи.
        Мы судорожно вдыхаем и выдыхаем, отчаянно целуемся и исследуем друг друга руками. Наши поцелуи заглушают крики и стоны, которые могли бы напугать соседей. Ладони Вадима скользят по моему животу, шарят в складках одежды, находят грудь, ласкают, и я закрываю глаза, снова теряясь в пространстве.
        Пусть это никогда не заканчивается!
        Но жёсткий ритм стихает, он становится медленным, и я кусаю мужчину в плечо, требуя вернуть всё, как было. Прижимаюсь сильнее, выгибаю спину, требовательно впиваюсь ногтями в его ягодицы, буквально вдавливая его в себя. Вадим ускоряет темп, и я кусаю губы, чтобы не стонать в голос. Мужчина сжимает меня в объятиях, придерживает мои бёдра и входит ещё глубже, ещё сильнее. Быстрее.
        Чёрт, чёрт, чёрт…
        Ох, ты Боже…
        - Да! - Выкрикиваю я, чувствуя, что не продержусь больше и секунды.
        Стону, ловлю ртом воздух и дрожу. Моё тело напряжено так сильно, что, кажется, будто меня заживо пожирает огонь. Пламя рождается где-то внизу живота, разрастается и распространяется уже везде. Мне так хорошо, так щекотно, так приятно, больно и сладко одновременно, что я не понимаю, что со мной происходит.
        - Алис? - Шепчет Вадим мне в губы. Всматривается в моё лицо, замедляет ритм. В его взгляде беспокойство, а мне с трудом удаётся сфокусироваться, чтобы разглядеть это. - Тебе плохо? - спрашивает он.
        А я лежу под ним, потная, счастливая, тяжело дышу и чувствую, как острое наслаждение опять неумолимо переходит в острое возбуждение.
        - Мне хорошо. - Выдыхаю я. - Очень. Очень хорошо…
        Целую его, прикусываю его губы, крепко сжимаю его в объятиях, и мы продолжаем. Снова и снова.
        - Я позвоню. - Слышится сквозь сон утром.
        Чувствую, как губы Вадима касаются моей щеки.
        - Мр-р… - Пытаюсь что-то ответить я.
        Под одеялом так тепло, так комфортно, что не хочется вылезать.
        Щёлкает замок двери. Он уходит.
        Мой будильник звонит только через час. Я сажусь, потягиваюсь и улыбаюсь тусклым, утренним лучам солнца. Обвожу взглядом смятую постель и улыбаюсь снова. То, чем мы занимались вечером, было прекрасно, но то, как он обнимал меня, голую, во сне, как прижимался ко мне сзади, как грел теплом своего тела - лучше этого не может быть ничего, клянусь.
        Я чувствую запахи кофе, овсянки и тостов, доносящиеся с кухни. Надо же, он приготовил мне завтрак, оставил на столе, а сам ушёл, дав мне поспать ещё часик. Ничего не могу поделать с тем, что улыбка сама растягивается опять от уха до уха. Если всё так и пойдёт дальше, то она останется в этом положении навсегда - надо привыкать.
        Потянувшись, я зеваю. Беру халатик, накидываю на плечи и лениво встаю. Вчера мы позволили себе лишнего, но, на удивление, я чувствую себя превосходно. Я так не чувствовала себя ни дня с того момента, как узнала, что беременна. Чудеса!
        Встаю с кровати и вдруг понимаю, что наступила на что-то.
        - Ой! - Поднимаю ногу и несколько секунд с недоумением смотрю на то, что остаётся лежать на полу.
        Маленький золотой ободок.
        Наклоняюсь, беру его и медленно подношу к свету.
        Он блестит в лучах осеннего солнца, но этот блеск совсем не радует меня. Он приводит меня в ужас.
        Это обручальное кольцо.
        И судя по размеру, мужское обручальное кольцо. Откуда оно тут взялось?
        Очевидно, выпало из кармана, когда мы вчера, как бешеные, в порыве страсти скидывали с себя одежду. И выпало оно из кармана Вадима, потому что на его пальце я никогда не видела прежде этого кольца. Он снимал его, когда приходил ко мне.
        43
        Вода, вода, вода.
        Кругом только она. Но это не мои слёзы.
        Жестоко, но я стою в ванной и пытаюсь смыть с себя его дыхание, его поцелуи и следы его прикосновений. Мне хочется отмыться от его лживых слов, от его фальшивых улыбок, от его вранья и от него самого. Всё не могло быть таким идеальным, каким казалось, вот в чём был подвох.
        Оно и не было. Всё изначально было большим обманом, просто я не хотела этого замечать.
        Я не могу плакать: меня трясёт, но слёзы не льются из глаз - у меня просто нет на это сил.
        Вот почему он никогда не приглашал меня к себе. Вот почему никогда не рассказывал о своей жизни. Вот почему переводил тему разговора всякий раз, когда я приближалась к опасной черте.
        Вадим женат. Его сердце несвободно…
        Он воспользовался мной, и его не остановила даже моя беременность. Всё это время вся правда была написана в его глазах - я просто не хотела видеть.
        И я была идиоткой, которая поверила мужчине и позволила себе обжечься в очередной раз.
        Ненавижу это. Ненавижу себя. Ненавижу эту боль!
        Делаю воду горячее, сползаю вниз и сажусь. Долго смотрю в запотевшее зеркало на стене напротив и не узнаю своего размытого лица. Моя душа так же размыта сейчас, как и это отражение в зеркале. Её словно вынули из тела, пережевали, выплюнули и растоптали. Даже собирать нечего - одни лохмотья.
        Теперь я рыдаю.
        Горько, беззвучно, до боли в желудке.
        У меня не получается встать, не получается двигаться, не получается выключить воду. Я валюсь, лежу на дне ванны и жду, когда вода скроет меня с головой.
        Через два часа я уже на ногах. Одеваюсь, убираю волосы в хвост, сообщаю по телефону начальнице, что у меня непредвиденные обстоятельства, обещаю ей прибыть в офис ближе к обеду. Надеваю пальто, беру сумку и выхожу из дома. Гул машин, звуки голосов, музыка из открытой двери супермаркета - всё это остаётся где-то за пределами моего сознания, я не в состоянии сейчас воспринимать ничего, кроме стука собственного сердца.
        Даже удивительно, как легко провести женщину. Дай ей то, что ей нужно больше всего, и она отдаст тебе и своё сердце, и тело, и душу в придачу. Одинока - общайся с ней, неуверенна в себе - делай комплименты, погружена в проблемы - окружи заботой, доверчива - скажи ей, что любишь. Способов много. Времена меняются, но приёмы остаются те же.
        Если бы женщины не хотели любить и не велись бы с лёгкостью на старые, как мир, приёмчики мужчин, то наш вид просто перестал бы размножаться. Вот почему природа всё так устроила. Не женская бы доверчивость, мы давно бы вымерли. А так…
        Так продолжаем жить. Существовать. Кому как повезёт больше.
        Я больше не верю в то, что кто-то на этой планете счастлив по-настоящему. Это всё ложь. Красивая картинка для Инстаграма.
        Счастье - это лишь короткий, острый миг, на который мы позволяем себе обмануться.
        Ничто не вечно, оно - тем более.
        Я вхожу в здание клиники, не чувствуя ног. Иду решительно, поэтому, наверное, никто не обращает на меня внимания. Даже охранник не останавливает, чтобы спросить про бахилы или халат. Сворачиваю к лифту, вхожу в кабину, жму на кнопку нужного мне этажа.
        Моё сердце гудит, как несущийся к обрыву паровоз. Сейчас всё будет кончено. Вот сейчас.
        Я не питаю надежд насчёт того, что это окажется неправдой. Я просто теперь понимаю, что значили все его загадочные, печальные взгляды. Вадим не мог обещать мне отношений - он сказал об этом ещё тогда, на верхнем этаже клиники. Он не искал ничего серьёзного, мы с ним об этом даже не говорили. Всё логично, всё объяснимо. Я просто слышала в его словах больше, чем он говорил. Я очень хотела верить в то, что нужна ему. Это было правдой лишь отчасти: он получил от меня ровно то, чего хотел - ни больше, ни меньше.
        А теперь я иду, анализирую, исследую каждое его слово, каждый слог, звук, каждый взгляд и улыбку, но не нахожу ничего, что бы позволило мне думать, что всё это было искренним. Это конец, но я всё ещё держу лицо.
        - Алиса? - Удивляется старшая сестра Анфиса, когда я появляюсь на этаже. - Здравствуйте! Вы ведь Алиса? Я правильно запомнила ваше имя?
        - Да, здравствуйте. - Киваю я.
        - Как вы?
        Делаю несколько шагов и дёргаю ручку двери кабинета Красавина. Заперто. Я оборачиваюсь к женщине.
        - Что-то случилось? - Она удивлённо морщит лоб. - Как ваше здоровье?
        - А… - я сглатываю. - А где я могу найти Красавина?
        - Он на операции. Вы… - Анфиса Андреевна подходит ближе. - Алиса, вы выглядите бледной, вам плохо?
        Очень плохо. Очень.
        - Нет, всё хорошо. - Выдыхаю я.
        По коридору в направлении нас идёт ординатор Людмила. Она останавливается, заметив меня. Неуверенно кивает в знак приветствия. Я киваю ей тоже и возвращаю взгляд на старшую сестру.
        - Тогда… - Теряется Анфиса Андреевна, оглядывая меня с ног до головы.
        Видимо, гадает, зачем пришла.
        - Тогда передайте это, пожалуйста, Красавину. - Я достаю из кармана пальто руку и вытягиваю перед собой.
        Это даже хорошо. Пожалуй, я не вынесу ещё одной встречи с ним. Не хочу унижений, жалких объяснений, пустых разговоров. Красавин и так поймёт, что я всё теперь знаю, и больше не будет меня беспокоить.
        Анфиса Андреевна озадаченно протягивает ладонь. Я разжимаю пальцы, и на неё падает кольцо Вадима. Женщина смотрит на него несколько секунд, не мигая, а затем тяжело вздыхает.
        - Просто отдайте ему. Это его вещь. Хорошо? - Хрипло произношу я.
        Мою руку всё ещё жжёт. Глаза - тоже. У меня вообще всё внутри горит, поэтому мне нужно бежать отсюда скорее.
        - Хорошо… - Словно всё поняв, кротко выдыхает женщина и сжимает кольцо в кулаке.
        - Спасибо. - Говорю я.
        Разворачиваюсь и ухожу.
        44
        - Ну, что у нас по текущим, Анфиса Андреевна? - Бодро интересуюсь я, наливая в чашку горячий кофе.
        Поворачиваюсь и натыкаюсь на тяжёлый взгляд женщины. Он, признаться честно, даже сбивает меня с толку.
        - Что такое? - Хмурюсь я.
        Подобное выражение лица - редкость для нашей старшей сестры. Хорошо, если встала не с той ноги, а если резко ухудшилось состояние кого-то из пациентов?
        - А ты прям сияешь, как я ни погляжу. - Выдаёт она.
        В её голосе не то сарказм, не то открытый упрёк.
        - Что происходит? - Я прикрываю дверь в ординаторскую и сажусь в кресло.
        Анфиса Андреевна остаётся стоять. Теперь уже она глядит на меня сверху вниз. Хорошо, что мы одни, потому что ощущение у меня такое, будто ей хочется поделиться со мной чем-то личным.
        - А я всё думаю… - женщина укоризненно качает головой. Её взгляд, точно бритва, и сейчас она вспарывает меня им буквально на живую. - Что же такого случилось, что ты вдруг ожил?
        - Не понял… - Сглатываю я. - Ожил? Я?
        - Плечи расправил, ожил, стал общаться с коллегами… Улыбаешься вот, сидишь.
        - Анфиса Андреевна. - Я отставляю кофе на столик. - Да что случилось?
        - Думаю, отчего же это тебя отпустило? - Она обиженно поджимает губы, нервно теребит что-то рукой в кармане. - Расцвёл вдруг!
        - Анфиса Андреевна, а что за тон?
        Теперь мне не до шуток.
        - Кукушкина приходила. - Вдруг выпаливает она. - Помнишь такую? Пациентка твоя.
        - А… Алиса приходила? - У меня пересыхает в горле.
        - Да. - Кивает женщина.
        И ждёт от меня какой-то реакции.
        А я судорожно соображаю, что же такого могла сказать Алиса, что настолько рассердило старшую сестру. Да какая разница? Неужели, я должен оправдываться за связь с пациенткой перед своим персоналом?
        - Что ей было нужно?
        - Вот. - Анфиса достаёт что-то из кармана халата, наклоняется и кладёт передо мной на столик. - Твоё? Узнаёшь?
        Мой первый порыв - проверить карман брюк. Я дёргаюсь, но тут же застываю. Там не может быть кольца - оно тут, передо мной, на столике. К тому же, вчера я был в джинсах, и кольцо должно было остаться там. А если оно теперь здесь… Боже…
        Видимо, я бледнею, потому что Анфиса Андреевна не удерживается, придвигает стул и садится напротив.
        - Что? Что с тобой, Вадим?
        Она всё ещё по-отечески строга, но я уже почти не слышу её голоса, он доносится до меня, как сквозь пелену. Я беру кольцо дрожащей рукой и замираю: что с ним делать? Надеть на палец, убрать в карман? Отчего вдруг это так сложно сделать под её хмурым взглядом?
        - Что она сказала? - Спрашиваю я, прочистив горло.
        Кольцо всё ещё у меня в руке.
        - Да на девке лица не было! - Вспыхивает Анфиса Андреевна. - Ты что, ей ничего не сказал?
        - Она… Нет, она не знает. Нет.
        - Стало быть, думает, что ты…
        Я киваю.
        Женщина громко вздыхает.
        - Тебя как вообще угораздило, Красавин? - Интересуется она. - Столько всех вокруг шарахался, жил затворником, а тут вдруг эта пациентка. Да ещё и беременная!
        Я пожимаю плечами.
        - Выходит, особенная она?
        - Выходит, да. - Я сжимаю кольцо в кулаке.
        - Мой мальчик… Ну, тогда тем более надо было ей сказать… про твоих-то…
        - Я не мог. - Признаюсь я.
        И дело совсем не в трусости. Просто трудно произнести вслух, что кто-то умер. Особенно, если он для тебя ещё жив - в некотором смысле. Кажется, что ты скажешь это, и оно тут же станет правдой.
        - Мне нужно было время.
        И я не хотел взваливать на неё этот груз. Не хотел взваливать на неё себя.
        - Тогда сейчас самый лучший момент. - Анфиса Андреевна кладёт на моё плечо свою тяжелую ладонь.
        Я всё ещё смотрю на свой сжатый кулак.
        - Не могу. Или… не хочу.
        Это напугает её. Она не сможет с этим жить. Ей это не нужно.
        - Из-за ребёнка? - Едва слышно шепчет женщина.
        - Что? - Я поднимаю взгляд. - Нет. - Мотаю головой. - Нет. Из-за себя.
        - Но ты ведь заслужил своё счастье. - Анфиса улыбается, и все морщинки на её лице становятся резче и глубже. - Разве нет? Она мне тоже нравится, хорошая девушка, приветливая такая. И ребёночку её нужен отец. Такой, как ты.
        - Я… не знаю. - Честно говорю я.
        Алиса нужна мне как воздух, но и свою семью я тоже не могу потерять.
        - Давно пора уже отпустить эту боль, сынок. - Поглаживает моё плечо Анфиса Андреевна. В её тёплых глазах блестят слёзы. - Родится ребёночек, будешь приходить домой, в уют, к человеку, который тебя любит, а не в свой холодный склеп. Всё забудется, вот увидишь. А там и второго народите, и третьего. Надо ведь дальше жить, ты же понимаешь?
        - Всё не так просто. - Горько отвечаю я.
        - Всё очень просто. - Уверяет она. - Позволь прошлому остаться в прошлом. Тебя же не заставляют забыть об Антошке? Так? Думаю, Анечка бы тоже хотела, чтобы ты был счастлив.
        - Фух, всё! - Не выдержав, я поднимаюсь с кресла.
        Мне хочется сказать что-то грубое, чтобы она отстала, но я не могу себе этого позволить по отношению к человеку, который всегда был добр ко мне, поэтому лишь стискиваю зубы.
        - Вадим, не хочешь меня слушать, так позвони родителям! - Просит Анфиса Андреевна, складывая руки в молитвенный жест. - Сколько ты с ними не общался? Два года? Хватит прятаться, пришло время поговорить. Им же тоже тяжело!
        - Хватит! - Прошу я, отмахиваясь и направляясь к двери.
        - Ты любишь Алису? - Бросает она мне вдогонку как раз в тот самый момент, когда открывается дверь, и на пороге появляется Невелина. - Любишь эту девушку?
        Эти слова эхом звенят у меня в ушах.
        Растерянная и взволнованная услышанным Людмила застывает на пороге, глядя на меня во все глаза.
        - Займитесь своей работой, Анфиса Андреевна, - холодно говорю я и, едва не сбив с ног Невелину, убираюсь прочь.
        Вечер. Тёмная комната, светит ночник. Я сижу у детской кровати и наблюдаю за тем, как спит мой сын. Его грудь поднимается, затем опускается, он дышит ровно и, наверное, видит хорошие сны.
        Я поправляю одеяло, но не спешу вставать. Мне хочется смотреть на него и смотреть. Долго. Я каждый раз боюсь, что это последний. Что моргну, и больше не увижу его.
        - Ты не должен этого бояться. - Говорит жена.
        Она стоит у двери. Я слышу её голос, ощущаю её присутствие.
        - Я не смогу без вас. - Шепчу я. - Не хочу.
        - Мы - тяжёлая ноша. - Отвечает она. - Ты не обязан везде таскать прошлое с собой. Иногда нужно оставить его ради будущего.
        Анна подходит ближе и кладёт руку на моё плечо. Я очень хочу почувствовать её прикосновение, очень хочу, но не могу.
        - Разве мне нужно будущее без вас? - Я качаю головой. - Ты же понимаешь, что если я решусь на это, то не увижу вас больше никогда.
        - Но у тебя будет Алиса.
        Моё сердце спотыкается.
        - Я не способен на чувства. Всё, что я могу чувствовать - это боль.
        - И ты нужен ей. - Мягко говорит супруга.
        - Нет.
        - А она нужна тебе.
        - Зачем? Чтобы забыть? - Печально усмехаюсь я.
        И в этот момент ощущаю тепло на своём плече.
        - Ты не обязан забывать, но ты должен жить дальше. Чтобы дышать, улыбаться, смеяться, плакать от счастья и делать счастливым кого-то ещё. Ты должен жить.
        - Но тогда вы уйдёте. - Выдавливаю я сквозь слёзы.
        - Только чтобы наблюдать за тобой с небес.
        Я чувствую, как её губы касаются моего затылка. Понимаю, что это всего лишь игра разума, но мои внутренности скручивает узлом боли. Я знаю, что нужно отпустить, но не могу.
        - Позволь мне побыть с вами ещё немного. - Прошу я.
        - Конечно. - Растворяется над моим ухом её мелодичный шёпот. - Конечно.
        45
        - Как ты? - Морозова участливо глядит на меня.
        - Отлично! - Отвечаю я и ныряю обратно в экран ноутбука. - Мне нужно быстрее закончить и сдать материал.
        - Ты хоть спала ночью?
        - Как младенец. - Отзываюсь я, ударяя пальцами по клавишам.
        Не знаю, откуда берётся эта злость. Бесит даже не Катя, и не материал, содержимое которого никак не хочет складываться в читабельные предложения, это я сама себя раздражаю - тупая, наивная овца, которая легла под первого встречного, возомнив, что это настоящая любовь. И ладно бы в первый раз! Так ведь нет!
        И пусть с Никитой всё было совсем по-другому, но всё же.
        - А как там Дубровский? Никак не отстаёт? - Словно читая мои мысли, спрашивает Катя.
        - Вспомнишь дерьмо, вот и оно, - цежу я сквозь зубы, бросая взгляд на телефон, который в очередной раз начинает вибрировать.
        Да я бы на него и не смотрела, но вот как дура (почему, кстати, «как»?), жду, что позвонит Красавин, а тот не звонит. Хотя прошло уже сколько? Смотрю на часы - уже сутки с того момента, как я передала для него кольцо.
        Я что, блин, не достойна даже элементарных объяснений?!
        - Все мужики козлы! - Гневно произношу я. - Козлы!
        - И Усов? - Улыбается Морозова, бросая взгляд через плечо.
        - Он в первую очередь! У него даже бородка есть!
        Катька смеётся, а я продолжаю долбить по клавишам, внося поправки в текст.
        - А если серьёзно, - наклоняется ко мне подруга, - как ты себя чувствуешь? Может, мне поехать к этому доктору, натянуть ему кое-что кое-куда, чтобы жизнь раем не казалась?
        - А если серьёзно. - Я убираю руки с клавиатуры и поднимаю на неё взгляд. - Если серьёзно, то я планирую сосредоточиться на своём здоровье и здоровье своего будущего малыша. Теперь меня ничто вокруг больше не волнует. Пойдёшь со мной на УЗИ?
        - Да! - Радостно восклицает Катя. - Когда?
        - После выходных.
        - С удовольствием!
        - Вот и славно. - Я планирую продолжить печатать, но мой телефон вдруг начинает надрываться с новой силой. - Чёрт…
        - Опять он? - Вытягивает шею Катюха. - Да пошли ты его подальше в лес! Сообразил, что никто перед ним стелиться не будет, и теперь наяривает! Пусть идёт к своей Нельке!
        - Он заявил, что хочет поговорить насчёт «нашего» ребёнка. «Нашего», представляешь, Кать?
        - Ещё чего захотел! Размечтался! Он кто? Просто оплодотворитель! Так что пусть идёт в баню! Говна ему на лопате, а не ребёнка!
        Я наклоняюсь на стол и говорю тише:
        - Знаешь, чего я боюсь?
        - Чего? - Хмурится Катька.
        - Не того, что он ко мне клеиться будет, а того, что жизни потом не даст нам с сыном. Права начнёт качать, требовать признания отцовства, добиваться свиданий. Не нужны мне его деньги, боюсь я его. С одной стороны, хорошо, когда у ребёнка состоятельный отец, который может обеспечить достойное будущее, с другой - ну, какое воспитание может дать ему этот ветреный хлыщ? А если он вообще заберёт его у меня и куда-нибудь скроется?
        - Сына, говоришь? - Улыбается Катя.
        - Что?
        - Ты сказала, что у тебя будет сын.
        - Да? - Я задумываюсь. - Хм…
        - Ты думаешь, будет мальчик?
        Я кладу ладонь на живот.
        - Не знаю…
        - А моей соседке Светке уже на четырнадцатой неделе сказали, что у её пупсика писюлёк между ног болтается! Во-о-от такой крохотный, прикольно, да?
        - Правда? - Теперь я кладу на живот уже обе ладони. - А я даже и не думала, хочу ли я знать, какого он пола. Разве это так важно?
        - Ну, ты же не полоумная, чтобы тоннами скупать розовые или голубые ползунки? Значит, не важно. Оформим детскую в нейтральных тонах, наберём желтых, зеленых, белых пижам и бодиков, купим красную коляску… - Катюха мечтательно закатила глаза. - Слушай, а, может, попросим врача сказать пол ребёнка только мне?
        - Хочешь, чтобы все узнали, скажи Морозовой! - Смеюсь я.
        - Чего-о-о? Хочешь сказать, что я болтлива?
        - Ещё как!
        - А кто старательно молчит про твою тайну, а? - Шепчет она.
        - Девушки! - Прерывает нашу взаимную пикировку Владик.
        Мы оборачиваемся и видим в его руках вазу, заполненную красными розами на длинной ножке.
        - Ого, что это? - Спрыгивает с моего стола Катька.
        - А это Алисе. - Играя бровями, сообщает он. - И там ещё. - И кивает в сторону двери.
        Мы оборачиваемся и видим, как шестеро молодых людей по очереди заходят в офис, ставят на пол вазы с различными букетами и выходят.
        - Там целый грузовик, если я правильно понял. - Добавляет Владик. - И все Кукушкиной.
        - Кому? Мне?! - Не верю я.
        - Тебе, тебе. - С загадочным видом кивает коллега. - Ты же Кукушкина? И вот, тут записка.
        Он протягивает мне карточку.
        «Я всё исправлю, клянусь, только дай мне шанс. Люблю тебя. Никита Д.» - читаю я.
        Поднимаю взгляд на Владика и понимаю, что тот уже в курсе содержимого этой записки.
        - Ну-ка, дай. - Выхватывает её у меня Катя.
        - Я… я… - заикаюсь я, оглядывая всё возрастающее количество букетов в офисе.
        - Лучше подумай, куда ты их денешь до прихода Аллочки. - Советует Владик. - У неё аллергия, забыла?
        - Да, конечно. - Растерянно бормочу я.
        Но думать уже некогда, да и букеты выносить тоже, ведь в офис вслед за курьерами врывается Барракуда. Входит, с недоумением озирается, затем снимает солнечные очки и восклицает:
        - Это что здесь происходит?! Кто посмел?!
        46
        - Это я.
        Взгляд шеф-редактора мощным лазером движется по офису и, наконец, останавливается на мне. Он испепеляет, и я почти физически чувствую, как начинает попахивать жареным.
        - Кукушкина?!
        - Простите. Эти цветы - они мои. - Пожимаю плечами.
        - И зачем ты приволокла их все сюда?! - Алла Денисовна яростно взмахивает руками. - Смерти моей зах… зах… за-а-а-а-а-апч-ху-у-у-уй! - Вдруг чихает она.
        И с трудом удерживает равновесие. Но очки от Chopard уже не спасти - они выпрыгивают из её пальцев и летят на пол. Хрясь! И одно из стёкол разлетается на части от удара.
        Все замирают.
        Владик хватается за сердце, Катя испуганно отводит взгляд, и только курьерам всё равно - им хоть Шопар, хоть Скипидар, они не разбираются в стоимости очков, их дело- доставить заказ. Что они и продолжают делать, внося в офис всё новые и новые вазы с цветами и не обращая внимания на внезапно воцарившуюся тишину.
        - Откуда?! - Дрожа, взвывает Барракуда. - А главное, зачем?! - Рявкает она на меня.
        И смотрит на разбитый аксессуар, словно на погибшее дитя. Её глаза слезятся, нос беспощадно краснеет.
        - Я не специально. Мне… мне прислали. - Бормочу я.
        - Кто?! - Сокрушается она, изящно наклоняясь и подбирая очки (или, вернее, то, что от них осталось). Оглядывает и швыряет обратно на пол.
        Её глаза наполняются влагой.
        «Чёртова аллергия» - догадываюсь я.
        Но, судя по лицу, гибель любимых очков тоже сыграла немалую роль. Аллочка в бешенстве.
        - Кто?! - Повторяет она.
        Катя прячет карточку за спину, а Владик молчит.
        - Э… ну… - Я нервно чешу лоб.
        - Ко мне в кабинет, жи-во-о-о! - Бросает она, а затем оборачивается к Владику. - Убрать здесь всё и проветрить!
        - Конечно, Аллочка, сейчас всё вынесем, сейчас всё… - И её прислужник бросается грудью на защиту офиса: прыгает, как отважный ниндзя, наперерез курьерам: - Так! Всё! Внимание! Стоп! А теперь берём всё и выносим отсюда, во-о-он в тот зал! В конце коридора, вон туда! Эвакуируем всё отсюда!
        Через минуту я уже сижу в кабинете Барракуды.
        Нас разделяет большой круглый стол. Начальница капает себе в стакан с водой какие-то капли, а я пялюсь через панорамные окна на крыши соседних домов и кусаю губы.
        - И как это понимать, Кукушкина? - Выпив залпом содержимое стакана, гремит Денисовна.
        Достаёт зеркало и начинает поправлять макияж. Её безупречные стрелочки потекли, а веки опухли. Надо же было этому идиоту Дубровскому прислать свои дебильные цветы в такой неподходящий момент! Да ещё и в таком количестве. Он будто решил подарить мне по букету за каждый день, что мы когда-то были вместе.
        - А понимайте, как хотите. - Не выдерживаю я. - Не собираюсь я отчитываться за всех придурков, которые шлют мне свои веники!
        И вдруг понимаю, что мне отчаянно хочется плакать. Достало всё! Один мужчина, которого не желаю видеть до конца своих дней, присылает мне цветы, а второй, от которого всё ещё жду объяснений, не соизволит даже позвонить! Да пошли они все! Козе в трещину!
        - Кукушкина, ты к-как со мной разговариваешь? - Приподнимается с кресла Барракуда.
        А я даже не смотрю на неё. И она пусть тоже идёт - вслед за ними.
        - Да так, как вы заслуживаете. - Бросаю я. - Достали уже со своими воплями! Хотите, увольняйте, мне плевать с высокой колокольни и на вас, и на всё остальное!
        И тут меня прорывает. Будто кто-то выстрелил слезами из стартового пистолета: бдыщ, и понеслась! Сопли, слюни, ручьи слёз - в пору нести ведро.
        - Та-а-ак. - Алла Денисовна наливает стакан воды и ставит рядом со мной. - Выпей-ка, дорогуша, и давай, рассказывай, что там у тебя стряслось.
        - Да ничего. - Всхлипываю я.
        И утираю лицо рукавом. Светлая ткань пиджака щедро впитывает и мои слёзы, и косметику, и даже сопли.
        - Держи. - Подаёт мне салфетку Барракуда. Она брезгливо морщится, но всё же её голос звучит непривычно тепло и мягко. - Говори, что там у тебя стряслось, Алиса?
        Моё имя из её уст это тоже так непривычно. Я раньше думала, что для того, чтобы вспомнить его, ей придётся пролистать всё моё личное дело.
        - Ничего. - По-детски капризно отвечаю я.
        Я устала быть сильной, и мне хочется, чтобы меня просто оставили в покое.
        - Я ведь не глупая. - Говорит Барракуда. Придвигает кресло на колёсиках и садится рядом. - Вижу, что ты в последнее время сама не своя. Отлучаешься на полдня, ходишь то рассеянная, то напряжённая, переживаешь.
        - Я…
        - И то, что вырвало тебя прямо в офисе, я тоже знаю. - Вдруг добавляет она.
        Я поднимаю испуганный взгляд.
        - Влад донёс?
        - Нет. - Аллочка качает головой. В этот момент её лицо впервые не напоминает чертами холодный лик статуи. - Неважно кто. Это ведь правда, да?
        - Угу. - Киваю я.
        - Мне ли не знать, что может значить такое. - Женщина кладёт руку на стол и постукивает ногтями по полированной поверхности. - Ты беременна, да?
        - Да. - Признаюсь я.
        Шмыгаю носом, и меня накрывает новой волной слёз.
        - Ну, тише-тише. - Она неуверенно касается моего плеча и похлопывает. - Что именно тебя расстраивает?
        Я принимаюсь ещё громче всхлипывать.
        - Вы! Вы ж меня выгоните! А я вот - беременна. И одна. А отец ребёнка, он… мы ему не нужны, он нас бросил! И у него уже и другая есть.
        Алла Денисовна придвигает мне стакан:
        - На, выпей ещё.
        Я послушно пью, и мои зубы громко стучат о стекло.
        - А отец… - Она покашливает.
        - Никита! - Выпаливаю я. - Дубровский! Ну, всё, теперь вы меня точно уволите. - И моему пиджаку приходится принять в себя новую порцию косметики и слёз. Ну, и соплей - куда без них.
        - Вот как… - Барракуда задумчиво откидывается на спинку кресла. Похоже, ей необходимо переварить услышанное. - Тогда понятно, почему он так на тебя смотрел в ресторане. Понятно… А цветы от кого?
        - От него. - Мычу я, вспомнив про салфетку. Беру её и прикладываю по очереди к каждому глазу. - Не знаю, что ему нужно. Но после всего, что было, я точно его не прощу!
        - Ясно. - Женщина закидывает ногу на ногу и начинает покачиваться в кресле. - Ясно.
        Теперь точно уволит.
        - Простите меня, Алла Денисовна, я знаю, что мне нельзя было связываться с ним. Да и запрещено нам с теми, с кем работаем.
        - Почему запрещено? Такого правила нигде нет. Каждый свою жизнь устраивает, как хочет. - Вдруг говорит она.
        Я поднимаю взгляд.
        - Да я не собиралась с ним крутить из-за того, что он известный, я же влюбилась - по уши. Честно!
        - Конечно. Он молодой, приятный. Голову, кому хочешь, вскружит. - Начальница задумчиво смотрит в глянцевый потолок.
        - Сначала мы тайно встречались, потом я к нему переехала. А когда сказала, что беременна, он меня выгнал. - Я постепенно успокаиваюсь, но меня всё ещё потряхивает. - Банальная история…
        - Ну и гад! - Презрительно бросает шефиня, продолжая постукивать пальчиками по столу.
        - Да. - Соглашаюсь я. - Спасибо.
        - А реветь тут нечего, Алиса. - Вдруг строго говорит Алла Денисовна и, выпрямившись, устремляет свой взор на меня. - Ты - ценный сотрудник и успешная женщина. В наше время мать-одиночка не что-то ущербное и неполноценное, я уверена, ты добьёшься больших успехов в карьере.
        - Правда? - Я часто-часто моргаю от удивления.
        - Конечно. Я же добилась. - Она с гордостью указывает на себя.
        - Вы?
        - Я. - Кивает начальница. - Моему сыну пятнадцать. Я когда начинала работу в журнале, дважды в день бегала в ясли его грудью кормить, недоедала, недосыпала, а сейчас всё проще, перед тобой открыты все возможности: будешь хорошо работать, наймёшь няню, устроишь малыша в частный садик - у нас в соседнем крыле имеется такой для наших сотрудников. Несколько раз в день будешь приходить туда, кормить его, навещать. Ничто в наше время не мешает женщине быть успешной, и не надо ставить на себе крест, поняла?
        - Так вы меня не увольняете? Я думала…
        - Будешь работать столько, сколько будешь чувствовать в себе силы. - Улыбается она. - Хоть до самых родов! А по поводу Никиты этого я тебе так скажу: я с этими павлинами из шоу-бизнеса, капризными, пафосными и не в меру зазвездившимися, имею дело уже не первый год, и у меня имеются обширные связи. Считаю, что ты должна если не хитростью, то силой заставить Дубровского помогать ребёнку материально: это его долг, почему ты обязана одна гнуть спину? Не умеет предохраняться, так пусть содержит! А не захочет, я знаю нужных людей, у которых имеются рычаги давления на такое молодое талантливое хамьё, как этот Никита. Пусть несёт ответственность! А мы тебе поможем.
        - Алла Денисовна, вы такая… - у меня перехватывает дух, - я даже и не знала.
        Женщина позволяет себе ещё одну улыбку.
        - Только никому не рассказывай. Я должна оставаться для всех Барракудой: злой и беспощадной. Никто не должен знать моих слабых мест, иначе мне не удастся держать всё в кулаке. Никто не станет воспринимать всерьёз женщину, если показывать свою слабость. Нужно быть сильной, Кукушкина, слышишь? - Она сжимает руку в кулак. - Сильной!
        Значит, она знает про Барракуду. Упс.
        - Да, я буду. - Воодушевлённо киваю я. - Буду сильной. Спасибо, спасибо вам! Спасибо, что поддержали!
        Улыбка слетает с её лица. Какая-то секунда, и ничто больше не намекает на то, что она там была.
        - Иди-ка, умойся, и продолжай работу.
        - Х-хорошо. - Вскакиваю я.
        - Ах, да. - Останавливает она меня и брезгливо указывает на мой рукав. - И постирай пиджак, Кукушкина! Мы всегда должны держать марку!
        47
        - Вадим… Вадим! - Шепчет кто-то.
        У меня с трудом получается открыть глаза.
        - Прости, не хотела тебя будить.
        Полина. Стоит в дверях спальни и боится подойти ближе.
        - Что случилось? - Я сажусь.
        - Я ухожу. - Мнётся она.
        - Да. Я видел твою записку на кухне. - Киваю я, потирая ладонями лицо.
        Вчера, когда я вернулся с работы, на столе лежала записка, в которой Полина объясняла, что нашла съёмную квартиру и место в одном из архитектурных бюро. Она писала о том, что больше не побеспокоит меня.
        - Я пришла забрать свои вещи. - Говорит девушка, взволнованно теребя шарфик.
        - А, хорошо. - Я трясу головой, чтобы окончательно проснуться, и в висках начинает звенеть. «Чёрт!» - Может, помощь нужна? Тебя отвезти?
        - Нет. Нет! - Она всё-таки решается и подходит ближе, переминается с ноги на ногу, а затем садится на кровать в полуметре от меня. - Я просто зашла попрощаться и… и убедиться, что ты не держишь на меня зла.
        - Я не злюсь. - Хрипло говорю я.
        - Я такая глупая, прости. - Полина пожимает плечами. - Мне плохо, тебе плохо, и я почему-то решила, что так мы… ну, ты понимаешь… сможем заглушить нашу боль. - Девушка разводит руками. - Чуть не причинила тебе ещё большую боль, Вадим.
        - Я же сказал, что не сержусь. - Произношу я и вздыхаю. - Аня всегда заботилась о тебе и, думаю, она была бы рада тому, что ты закончила учёбу, нашла работу и пытаешься устроиться в жизни. Если что-то понадобится, звони.
        - Хорошо. - Кивает она.
        Но обнять меня так и не решается. Да и не к чему это. Лишнее.
        Сестра моей покойной супруги уходит, молча, а я даже не иду провожать её в коридор.
        Когда хлопает дверь, я просто падаю на кровать, смотрю в потолок и лежу так до самого вечера. Когда за окном начинает смеркаться, я встаю, звоню в клинику, сообщаю, что беру несколько дней отгулов и иду в ванную.
        После душа мне дышится легче, но камень, который висит на душе, по-прежнему тянет к земле. Я прохожу мимо детской, стараясь не заглядывать внутрь, иначе моё воображение нарисует сына, который что-то пишет в прописях за своим письменным столом, и прохожу мимо спальни, где мне может померещиться, что Анна поливает цветы, напевая что-то себе под нос.
        Я иду в гостиную, достаю телефон и по памяти набираю номер Громова.
        - Да. - Раздаётся бодрый голос на том конце.
        Сначала у меня не получается выдавить из себя ни звука, но потом, поняв, что если не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда, я твёрдо произношу:
        - Привет.
        - Вадик? - Теперь его голос звучит растерянно.
        - Да. - Хрипло отвечаю. - Это я.
        - Красавин? - Всё ещё не верит он.
        - Прости, что беспокою тебя.
        - Хм, - усмехается Громов, - тебе одним «прости» не отделаться, ты не разговаривал со мной два года! Целых два года, негодяй!
        - Мне нужна твоя помощь. - Прямо говорю я. - Давай, встретимся? Сможешь прийти?
        - Здрасьте, приехали! - Возмущается он. - Забыл меня на целых два года, избегал встреч, не брал трубку, а тут на тебе - звонит! Ещё и помощь ему нужна! И не стыдно перед другом?
        - Паш, мне твоя помощь не как друга нужна. - Я сам не узнаю свой голос, он звучит глухо и надтреснуто. - Мне нужна квалифицированная помощь психиатра.
        - Что случилось? - Спрашивает он серьёзно.
        - Мне нужно поговорить.
        - Без проблем. Чего же ты раньше не позвонил?
        «Боялся признать проблему. Не хотел, чтобы ты меня «лечил»».
        - Куда мне приехать? - Я знаю его адрес, но все равно готовлюсь записывать.
        - А ты дома?
        - Да.
        - Тогда я сейчас сам приеду. - Говорит он. - Жди.
        Через час мы уже сидим на моей кухне. Пашка пьёт водку и закусывает принесённой им же курицей-гриль, а я сижу напротив и стараюсь дышать ровнее, чтобы не вывалить на него разом все свои переживания.
        Наверное, нормальный сеанс общения психиатра с пациентом должен выглядеть как-то иначе, но когда друг с другом взаимодействуют два практикующих врача ситуация может выглядеть и так.
        - То есть, ты и сейчас их видишь? - Прищурив один глаз, с подозрением интересуется Громов.
        - Нет. - Я мотаю головой. - Вижу только, когда в квартире больше никого нет. Только в тишине.
        - И сейчас в комнате никого нет? - Смотрит мне прямо в глаза друг.
        - Нет! - Устало отвечаю я. - Послушай, Паш, они - не галлюцинации. Не явные, не кажущиеся реальными, не бесплотные духи - ничего из этого. Я их… визуализирую, понимаешь?
        - Угу. - Хмурится он, прекращая жевать курицу.
        А затем задаёт кучу наводящих вопросов, после которых я чувствую себя конченым психом.
        Описываю, что вижу, как вижу и когда, рассказываю, как дорисовываю в воображении лица тех, кого потерял, и как пытаюсь услышать их голоса, когда в тёмной пустой квартире представляю, что они рядом со мной.
        А затем я говорю, что устал, что уже схожу с ума, и что хочу остановить всё это ради человека, которого люблю. Хочу освободить в своём сердце и в разуме место для Алисы, чтобы начать всё с чистого листа. Рассказываю ему о том, что хочу быть достойным её, и что боюсь оказаться сумасшедшим и испортить её жизнь.
        Пашка долго слушает, но, похоже, услышанное не пугает его. По тому, как расслабленно он начинает жевать свою курицу дальше, я понимаю, что шанс на нормальную жизнь у меня ещё есть.
        - Ты явно не мой клиент, выдохни. - Разрешает Громов, когда я, наконец, затыкаюсь. - Я дам тебе телефон хорошего психотерапевта, проработаете с ним травматический опыт, а с остальным ты и сам справишься. Тем более, что первый шаг ты уже сделал - позволил другому человеку войти в твою жизнь. Второй шаг - тебе придётся ей открыться. По-настоящему.
        - А третий?
        - А третий… - Пашка с умным видом оглядел кухню. - Ты готов к тому, что Алиса вытеснит собой все эти твои «визуализации»? Готов их отпустить ради неё?
        Я с трудом вдыхаю, а затем выдыхаю. Сначала у меня получается только кивнуть, но затем я выдавливаю:
        - Готов…
        - Тогда вот тебе мой совет. Третьим шагом должна стать уборка в твоём храме страданий, а четвёртым - его продажа. Ты избавишься от квартиры, в которой всё напоминает о них, и купишь себе дом за городом. Свежий воздух, меньше шума - у вас ведь скоро родится ребёнок? Вот. Ему будет полезно.
        - Продать квартиру… - киваю я.
        Что ж. Это разумно. Я мог бы.
        - Да, - подтверждает Пашка. - А то ты тут как на кладбище, бр-р-р! У меня самого бы кукуха поехала! Как у моих подопечных!
        «Кукуха» - улыбаюсь я.
        На ум приходит одна улыбчивая пациентка, которая стала для меня особенно дорога, и на душе сразу становится теплее.
        - Это будет долгий путь, но ты справишься. - Хлопает меня по плечу Громов. - Так что крепись!
        И я второй раз за долгое время чувствую в себе силы жить. Первый был, когда я встретил Алису. И мысль об этом заставляет меня улыбнуться ещё раз.
        48
        - Нужно купить новый лифчик. - Ворчу я, поправляя лямки. - Моя грудь больше не вмещается в этот.
        Почти все покинули офис, осталось всего несколько сотрудников, но я забыла, что среди них и мужчина - Владик. И он, собирая со стола бумаги в этот самый момент пялится на то, как я бесцеремонно шарю руками у себя под блузкой.
        - Никак не могу привыкнуть к тому, что он не гей. - Говорю я, отворачиваясь к стене.
        - А мне нравятся твои новые сиськи, - замечает Катька, примеряясь ладонями к моей груди. - Красивые!
        - И очень чувствительные. - Замечаю я.
        - И как Барракуда тебя не съела, узнав о беременности? - Шепчет подруга. - До сих пор не понимаю.
        Я надеваю своё пальто.
        - Она пыталась, но… я ей не по зубам!
        - Молодец! - Морозова даёт мне «пять».
        Я отбиваю.
        - А Владик-то тебя не выдал. - Напоминает Катя. - Может, и не конченый он.
        Она хихикает.
        - Пожалуй, я готова дать ему шанс. - Улыбаюсь я. - Владичка, а когда там твоя свадьба? Ты нас приглашаешь? - Кричу ему.
        - Конечно, девочки! - Тот радостно подхватывает со стола какие-то открытки. - Вот приглашения. Торжество состоится в декабре в кафе, которое принадлежит моей невесте.
        - Она держит кафе?
        - Да. И у неё своя пекарня. - Сияет мужчина.
        - Чудесно. - Бормочу я, оглядывая его тонкие, кривые, обтянутые узкими брючками ножки. - Мы обязательно придём!
        - Будем ждать. - Улыбается Владик, приглаживая пальцами шевелюру.
        - Ну, до завтра. - Посылает ему воздушный поцелуй Морозова, берёт меня под руку и тащит к выходу. - Увидимся!
        - Пока!
        - Надо же, оно настоящее. - Удивляется она, теребя в руках карточку.
        - И подписано вручную. - Добавляю я, разглядывая завитушки. - Повезло Владику.
        - И нам когда-нибудь повезёт. - Пряча приглашение в карман, говорит подруга.
        - Девушки, а чьи букеты составили в холле второго этажа? Не ваши? - Интересуется охранник, когда мы проходим мимо него к лифтам.
        - Не-е-ет! - Смеёмся мы.
        - Да где ж искать хозяйку? - Задумчиво чешет затылок мужчина.
        - Подарите их своей жене! - Предлагает Катя. - Уверена, ей понравится!
        - А можно?
        - Разумеется!
        И мы входим в лифт.
        - Не хочу видеть букеты Дубровского. - Устало говорю я. - И его самого - не хочу. Как же он меня достал!
        - Разве ты не оценила ширину его жестов? Барракуде вон, понравилось! - Смеётся Морозова и начинает петь: - Миллион, миллион, миллион алых роз! Из окна, из окна, из окна…
        - Думаешь, стоит дать ему шанс? - Ухмыляюсь я.
        Катюха продолжает петь, пританцовывая, а затем останавливается:
        - По крайней мере, выслушать его можно. Мне даже интересно, что он такое придумал? И чего хочет от тебя?
        - Я всё равно не поверю ни единому слову.
        - Но он отец твоего ребёнка.
        - Предпочитаю об этом не думать. - Морщусь я. А на выходе из лифта добавляю: - Думаю, мне пора купить одежду посвободнее. Эта юбка становится узкой в талии, давит. А ещё мне постоянно хочется снять каблу…
        Мы выходим из лифта, и я врезаюсь Кате в спину. Подруга останавливается, и я не сразу понимаю почему.
        - Ой! - Столкнувшись с её спиной, восклицаю я.
        А когда понимаю, почему она резко затормозила, становится уже поздно бежать обратно в лифт.
        Прямо перед нами стоит Дубровский.
        - Ты не берёшь трубку. - Произносит он, делая шаг ко мне.
        Я всё ещё за Катиной спиной, и тут вполне уютно, но перед этим мужчиной мне не хочется показывать своих слабостей, поэтому я выбираюсь из укрытия.
        - Может, потому, что мне не хочется? - Отвечаю я.
        Никита расплывается в улыбке.
        - Поедем со мной, Алис?
        - Зачем?
        Он поднимает руки.
        - Просто поговорим. Видишь, я безоружен?
        - Ха-ха. - Не оценивает по достоинству его шутку Катя.
        - Я серьёзно. - Не обращая на неё внимания, продолжает Дубровский. - Посидим в ресторане, пообщаемся. Обещаю, что буду вести себя как джентльмен.
        - Ха-а-а. - Кривится Морозова.
        - Я всё равно не отстану, пока не поговорю с тобой. - Настаивает Никита.
        - Хорошо. - Соглашаюсь я. - Только ужин.
        - Позволь. - Он с довольным видом подаёт мне руку.
        - Я могу идти и сама. - Замечаю я, обходя его и направляясь к выходу. - Кать, до завтра.
        - До завтра! - Бросает она, а затем обращается к Дубровскому. - Только попробуй, обидь её ещё раз!
        Я не вижу его лица в этот момент. Но когда дохожу до выхода, Дубровский обгоняет меня и галантно отворяет передо мной большую стеклянную дверь.
        - Прошу.
        Я киваю в знак благодарности.
        Что-то меня опять подташнивает. Но теперь уже от его фальшивой заботы.
        Никита открывает мне дверцу и помогает сесть в автомобиль.
        - Добрый вечер. - Приветствует меня Андрей.
        Я отворачиваюсь к окну, не удостоив его даже взглядом.
        - В «Турандот». - Приказывает Никита водителю, усаживаясь рядом со мной.
        О, боже мой. Сколько пафоса. Он решил, что пришло моё время выйти в свет? Раньше я удостаивалась лишь мелких семейных ресторанчиков, где можно было спрятаться в отдельном кабинете или закрытой зоне, подальше от посторонних глаз. Теперь же он ведёт меня в настоящий дворец.
        «Ну, и отлично. Во дворцах я ещё не блевала - хоть какое-то разнообразие».
        - Всё в порядке? - Интересуется он, наклоняясь ко мне.
        - Да. - Отзываюсь я, убирая руки в замок, чтобы он не смел касаться меня.
        - Точно?
        - Всё отлично.
        Мне хочется оставаться равнодушной, но не получается. Его голос, его знакомый запах, его близость - всё это вызывает боль. У меня под сердцем ребёнок этого мужчины - и это самое главное, почему я не могу сейчас ничего не чувствовать.
        49
        Мы сидим в зале с колоннами.
        Высоко над нашими головами - гигантская хрустальная люстра, на стенах - мутные фрески, позолота, старинные часы и картины. На столе горят свечи, вокруг суетятся официанты. Если Дубровский хотел, чтобы я почувствовала себя королевой, он дал маху - во всей этой показной роскоши я ощущаю себя неуютно.
        - Я знаю, что ты на меня злишься. - На лице Никиты ненадолго, но появляется виноватое выражение.
        - Не то слово. - Хочется ответить, но вместо этого я говорю: - Вовсе нет. Это был отличный урок.
        Официант наливает шампанское: сначала мне, затем Никите. Я даже не пытаюсь ему помешать - раз уж Дубровский не заботится о здоровье своего будущего ребёнка, значит, дело точно в чём-то другом.
        - Просто всё произошло так быстро и неожиданно. - Говорит Никита, когда официант удаляется. Он разводит руками, и я замечаю блеск золотых запонок на манжетах его рубашки, показавшихся из-под рукавов пиджака. Выглядит начинающий актёр безупречно и ведёт себя также, но он мастер пускать пыль в глаза. Чтобы сойти в высших кругах общества за своего, ему приходится отчаянно вертеться. - Я не планировал так скоро обзавестись детьми! Я был растерян, Алиса!
        Я смотрю на него и всё ещё вижу того Дубровского, который меня очаровал. И я всё ещё помню ту себя, которая восторженно заглядывала ему в рот и пыталась во всём угодить.
        - И чего ты хочешь от меня сейчас? - Интересуюсь я.
        Никита кладёт свою ладонь на мою руку и наклоняется ко мне через стол:
        - Я долго думал и всё осознал.
        Я молчу, и он молчит. «Обожаю театральные паузы».
        - Что же именно? - Наконец, спрашиваю я.
        Его взгляд такой искренний и нежный, что у меня сжимается сердце.
        - Я во всём виноват, наделал столько ошибок. Я та-а-ак сердился на тебя, что думал, будто другая женщина поможет мне всё забыть.
        - Не помогла? - Сочувственно говорю я.
        - Нет. - Он сжимает мою руку. - Настоящее чувство никогда не заменить суррогатом.
        «Наверное, фраза из какого-то фильма. Звучит бесподобно и бьёт в самую цель».
        - И что ты хочешь от меня теперь, Никита? - Спрашиваю я, осторожно вытаскивая свою ладонь из-под его.
        - Мы должны всё исправить.
        - Каким образом?
        Мужчина решительно расправляет плечи:
        - Выходи за меня!
        Гром и молния. Я застываю. Мне стоит огромных усилий сдержаться и не осушить залпом бокал шампанского, стоящий передо мной.
        - Я понимаю, это шокирует тебя. Но ведь мы скоро станем родителями. - Он достаёт из кармана бархатную коробочку, открывает и протягивает мне. Внутри лежит блестящий металлический ободочек с внушительным камнем. - На нас ответственность, Алиса. Мы должны воспитать нашего сына вместе.
        - Должны? - Выдавливаю я, переводя взгляд с кольца на гладко выбритое, холёное лицо Дубровского.
        - И я люблю тебя. Что ещё нужно?
        Действительно. Ничего.
        - Теперь, когда это необратимо, - добавляет Никита, - я не могу позволить, чтобы мой ребёнок вырос без отца. Я дам ему всё самое лучшее. К тому же, я не могу жить без его матери. Я говорю искренне. - Он сжимает кулаки. - Я люблю тебя, Алиса!
        Я отклоняюсь на спинку кресла и долго смотрю в его лицо. Может, для ребёнка это было бы лучшим вариантом. А для меня? Остались ли хоть какие-то чувства? Ведь когда-то я верила ему, считала его идеальным, я думала, что любила его.
        - А как же Нелли? - Напоминаю я.
        Дубровский раздражённо покашливает.
        - Я поговорю с ней, это вообще не проблема. - Затем натягивает на лицо улыбку и снова тянется к моей руке. - Я понимаю, как обидел тебя, малыш. Ну, не думай ты уже о ней, давай, оставим всё это в прошлом? Нас столько связывает. Я же знаю, что ты скучаешь по мне, и обещаю всё исправить!
        - Я не знаю. - Хрипло отвечаю я, прижимая руки к животу.
        - Даже твой отец нас благословил!
        - Мой отец? - Приподнимаюсь я.
        - Да. - Радостно кивает Никита. - Он связался со мной сегодня днём, мы встретились и познакомились. Он собирался прессовать меня по поводу ребёнка и ответственности, но я объяснил ему, что всё совсем не так. Сказал, что у нас с тобой просто случилась размолвка, но теперь мы идём к примирению. Это ведь так? Я не наврал? А когда показал ему кольцо, он окончательно успокоился, так что всё отлично, не переживай.
        - К тебе приходил мой отец? - Повторяю я, всё ещё не веря ушам.
        - Ты переволновалась. Выпей. - Он кладёт футляр с кольцом на стол и придвигает ко мне бокал. - Ох, чёрт, тебе же нельзя! - Дубровский жестом подзывает официанта. - Нужно думать о здоровье, принимать витамины, и всё такое. - Улыбается он мне. А затем просит персонал ресторана: - Принесите, пожалуйста… что тебе принести?
        - Воды. - Прошу я.
        - Конечно, сейчас. - Кивнув, официант удаляется.
        Никита придвигает стул ближе, садится и берёт меня за руку:
        - Теперь у тебя будет всё только самое лучшее, обещаю. Просто дай мне шанс, и ты забудешь всё плохое, что было, Алиса.
        Мы долго смотрим друг другу в глаза.
        - Забуду, как ты отправлял меня на аборт? - Наконец, тихо спрашиваю я. - Забуду, как выгонял меня из квартиры? А затем из ресторана. Как обзывал дурой? Или как изменял мне последние полгода?
        Дубровский закрывает глаза и переводит дух, его пальцы крепко сжимаются на моей ладони.
        - Я был настоящим чудовищем. Прости.
        - Но ты всё исправишь? - Подсказываю я.
        - Конечно. - Обещает он.
        - И будешь любить только меня до конца своих дней?
        Ох, как хотелось бы мне верить!
        - Только тебя, - кивает Дубровский.
        - И даже когда я стану жирной, и мой живот раздуется до небывалых размеров?
        - Да. - Клятвенно обещает он.
        - И когда рожу, и мои титьки отвиснут до пупа, и у меня будет недержание, а живот повиснет дряхлым мешком?
        - Угу.
        - И когда стану старой, седой и не сексуальной?
        - Д-да. - Выдыхает он задумчиво.
        Тогда я высвобождаю руку и беру футляр с кольцом. Поворачиваю его, любуясь игрой света на гранях камня, а затем решаюсь достать кольцо и взять между пальцев. Красивое.
        - Давай, помогу. - Спохватывается Никита.
        - Подожди. - Обрываю его я.
        Дай мне представить жизнь с тобой после того, как я соглашусь. Какой же она будет? Жутко интересно.
        - Ты будешь самой красивой мамой, я уверен. - Слышится голос Дубровского.
        А я всё ещё загипнотизирована игрой света в гранях дорогого украшения.
        - Знаешь, - тихо говорю я, - а ведь ты уже отказался от этого ребёнка однажды. Я решила оставить его - и это только моё решение. Я знала, на что иду, и приняла на себя эту ответственность. Я была настолько одинока и потеряна, что думала только о том, что когда он родится, я больше не буду одна. Никогда. Со мной будет мой малыш. Вот для чего я решилась родить его - для себя. Я - эгоистка.
        - Алис, - улыбается он.
        - И я никогда не забуду это чувство, как осталась одна, никому не нужная. Как выла в пустой квартире от безысходности, как мучилась с болями в больнице, как уговаривала себя жить. Снова и снова.
        - Прости. Я бесконечно виноват!
        - Я тогда вычеркнула тебя из своей жизни и из своего сердца. Решила, что ты никто для этого ребёнка, что ты просто поделился спермой. Я пообещала себе забыть тебя. Но не смогла.
        Никита опускается ниже и кладёт свои руки мне на колени. Он и сам почти на коленях передо мной. Красивая сцена. Думаю, соседи по столикам в полной мере оценят её.
        - Я была не права. - Признаюсь я.
        Мой голос звучит хрипло.
        - Не плачь, малыш. - Говорит Дубровский.
        И я понимаю, что по моей щеке ползёт слеза.
        - Я была не права в том, что собиралась вычеркнуть тебя из жизни нашего сына. - Я перевожу взгляд с кольца на Никиту. - Если хочешь, ты можешь участвовать в его жизни. Не только материально, но и физически. И духовно, и эмоционально. Ты будешь воспитывать его. Будешь помогать мне гулять с ним, переодевать, купать, кормить, менять подгузники, укачивать, носить на ручках. Когда станет старше - будешь водить его к врачу, в детский сад, играть с ним, учить буквы и цифры, поддерживать, когда ему тяжело, утешать, когда он плачет, ухаживать, когда болеет. Пойдёт в школу - будешь делать с ним уроки, ходить на родительские собрания, выслушивать, давать ему советы, заниматься вместе с ним разными мужскими делами, будете ходить вдвоем на футбол, на рыбалку, играть в мяч…
        Я вижу испуг в глазах Дубровского, и этот факт заставляет меня улыбнуться.
        - Если ты захочешь быть ему папой, я не стану тебе мешать, Никита, но для этого вовсе не обязательно жениться на мне. Мы не будем счастливы вместе. - Я закрываю коробочку и вкладываю ему в руку. - Захочешь увидеть сына, будешь приходить по выходным. Не захочешь - я даже не обижусь. - Я кладу руку на его плечо и с тёплой улыбкой смотрю ему в лицо. - Я прекрасно понимаю, что ты не готов. Для тебя лучшим решением будет остаться с Нелли. Вы подходите друг другу. Она молодая, детей ещё лет десять не захочет. Уверена, твоя карьера стремительно пойдёт в гору. Ты и сам в этом убедишься, как только выйдет статья в «Manner»: все фанаты этой замечательной девушки станут твоими фанатами.
        - Но я люблю тебя, Алиса! - Он перехватывает мою руку и прижимает её к губам.
        - А я, кажется, люблю другого человека. Представляешь? - И перед моими глазами встаёт образ Вадима, который принял меня беременную чужим ребёнком, грязную, больную, с отвратительным, мерзким камнем в почке. Вадима, который поддержал меня в самый трудный для меня момент. Вадима, который любил бы меня любой, если бы его сердце было свободно. - Так иногда бывает, Никит. Тебе кажется, что любовь - это когда твоё сердце замирает, но оказывается, что это совсем не так. Любовь - это когда твоё сердце бьётся так сильно, что слышно всем вокруг.
        - Что это значит, Алиса? - Вскакивает Никита. - О чём ты? Это тот мужик, да? Тот, с которым я видел тебя у ресторана? Это ты про него?!
        Официант подносит тарелки и торжественно объявляет:
        - Японское мраморное мясо Кобе!
        Но Дубровский не обращает внимания:
        - Что значит «люблю»? Мы же с тобой вот только недавно расстались?!
        «Эх, ты. Дубровский, Дубровский».
        - Прости, Никит, я, наверное, пойду. - Откладывая салфетку на стол, говорю я.
        - Что значит «люблю»?! - Никита ошалело оседает на стул. - Ты же беременна от меня!
        Мне становится неуютно: слишком много посторонних взглядов сейчас направлено на нас.
        - Я не знаю, что это значит. - Признаюсь я. - И что с этим делать, тоже без понятия. - И на моё лицо пробирается улыбка. - Но я точно знаю, что не пойду за тебя замуж, Дубровский. Отдай кольцо Нелли.
        - Но как же так…
        В это время другой официант приносит воды.
        - Спасибо. - Говорю я.
        Делаю глоток, ставлю бокал на стол и ухожу.
        50
        Да, иногда любовь приносит нам суровые испытания.
        И хорошо бы, если это чувство отключалось по щелчку пальцев: предали, обидели, расстроили, бросили - раз, и ставишь любовь на паузу. Так ведь нет - любишь, и когда тебе плохо, и когда хорошо, и когда ненавидишь человека, тоже любишь. Как идиот!
        Когда такси подвозит меня к подъезду, и я вижу тёмную фигуру сидящего на лавочке, моё сердце рвётся за рёбра - на волю. За секунду разум рисует картину, как мы с Вадимом бросаемся друг другу в объятия, как страстно целуемся, меня бросает в жар, а потом… потом я вижу, что это не он.
        Сидящий гораздо ниже ростом, он полнее и сутулится, как пожилой человек.
        Это не Красавин, моё воображение меня подводит, но реальность бьёт ещё сильнее - я выхожу из автомобиля и вижу, как человек поднимается со скамьи. Это мой отец. Тот самый человек, который вдруг вспомнил о своём отцовском долге и благословил Дубровского на брак со мной.
        И точно - в двадцати метрах от подъезда стоит припаркованный автомобиль моего отца. Интересно, Александр Палыч долго здесь сидит? Сколько уже провёл в ожидании? Я точно знаю, терпение - не его конёк, ведь если бы оно у него имелось, хотя бы, в небольшом количестве, то он дождался бы маминой смерти и только потом уже побежал по бабам.
        - Алиска! - Бежит он ко мне.
        «Ну, уж нет. Давайте без рук».
        Я останавливаюсь. Складываю руки на животе так, что отгородиться от него дамской сумкой, но отцу всё равно - он с разбегу заключает меня в свои объятия.
        Ладно.
        - Алис, ты где так долго? Я переживал! - Папа трясёт меня за плечи, улыбается.
        Я смотрю на его покрасневший от холода нос, на взъерошенные волосы, на морщинки в уголках глаз. Всё такое родное, знакомое, тёплое, но меня в очередной раз, по привычке, берёт обида: в детстве он предпочитал мне общество своих одноразовых подруг, а теперь отобрал и то немногое, что осталось - мою собственную близкую подругу, Лесю.
        Я стою, разглядываю его постаревшее лицо и понимаю, что ревную его к ней. Папа опять выбрал не меня. Понимаю, что давно нужно отпустить ситуацию, но никак не могу.
        - Как ты узнал мой адрес? - Цежу я сквозь зубы.
        А он вновь обнимает меня. И сопротивляться становится всё труднее.
        - Проследил за тобой вчера. - Выдыхает отец.
        И от его рта поднимается облачко пара.
        Холодно.
        - Зачем? - Продолжаю терзать его я.
        - Ну, как же зачем… - Он так искренне улыбается.
        А я чувствую себя той же маленькой девочкой, которой так важно услышать: «Я тебя люблю», «Ты нужна мне», «Ты - моя девочка», «Ты лучше всех». Такие простые слова, которые каждый папа должен говорить своей маленькой принцессе.
        Но ему всегда было так трудно выдавить это из себя.
        - Не нужно за мной бегать, у меня всё хорошо. - Тихо говорю я, отстраняюсь и бреду к подъезду. - Надеюсь, у тебя тоже.
        - Алис! - Стонет он. - Да не сердись ты на меня уже! Я же беспокоюсь за тебя, я же хочу помочь!
        Это неправда. Он всегда думает только о себе.
        - Я вчера у тебя под окнами кружил, кружил! Знал, что прогонишь! Ты же у меня упрямая - совсем как я. Алис! А сегодня вот - набрался смелости. Алиска!
        Я прикладываю к домофонному замку ключ, пиликает мелодия, и дверь открывается. Я замираю и закрываю глаза.
        - Доченька, я же люблю тебя, не сердись!
        Меня будто кто-то бьёт под дых.
        Оказывается, в период безысходного одиночества такие слова буквально выбивают почву из-под ног. И слёзы сами бегут из глаз.
        Я сижу на кухне, папа суетится у плиты. Самое быстрое, что можно приготовить из имеющихся у меня продуктов, это паста, и то только потому, что больше ничего нет. Он выкладывает спагетти на тарелку, а я грею руки о чашку с чаем.
        - Вот, держи. - Папа ставит передо мной тарелку, затем подаёт приборы.
        Я благодарно киваю. Пока он занимался ужином, я трижды проверила соцсети Вадима - он в них не заходил и ничего не обновлял. Мне трудно сейчас думать о чём-то другом.
        - Теперь тебе нужно следить за своим здоровьем. - Напоминает отец. - Высыпаться, правильно питаться, работать меньше, а то приходишь поздно вечером домой: голодная, усталая. Может, мне поговорить с твоей начальницей? Будет отпускать тебя пораньше.
        - Я была не на работе, а в ресторане. С Никитой. - Признаюсь я. - Это отец моего ребёнка.
        Отодвигаю чашку, беру вилку. Токсикоз даёт мне вечернюю передышку, но кушать совсем не хочется.
        - Так ты поела? - Отец берёт вторую тарелку, ставит перед собой, садится и с интересом уставляется на меня.
        - Нет. Разговор закончился ещё до того, как принесли первое блюдо, и я ушла.
        Он мрачнеет.
        - Что-то случилось?
        Я киваю.
        Папа ковыряет вилкой в тарелке, ожидая ответа.
        Я поднимаю на него взгляд.
        - Пап, я знаю, что ты говорил с ним. Зачем ты к нему пошёл?
        - Я… я… - Он кладёт приборы на стол и устало вздыхает. - Прости, я не хотел всё испортить. Леся сказала, что вы плохо расстались, и что тебе приходится трудно. Я думал встряхнуть этого типа хорошенько, припугнуть его, если нужно. - Отец пожимает плечами. - Алис, я ведь и сам могу поднять своего внука, да просто хотел хоть какой-то справедливости для тебя. Когда Леся сказала мне, кто он такой этот Дубровский, я посмотрел на его рожу на рекламном плакате, и что-то так сильно обидно стало за свою дочь. Я же не могу позволить, чтобы какая-то выхоленная мразь жила припеваючи двадцать лет, а потом, когда моча в голову ударит, пришла бы к сыну и сказала: «Привет, я - твой папа, люби меня за то, что я есть»! Правда?
        И в этот момент я задумываюсь. Какой-никакой, совершающий ошибки, местами эгоистичный и инфантильный, но отец у меня всегда был. Он заботился обо мне, кормил, одевал, пытался воспитывать и временами даже поддерживал. Мне повезло. Все мои обиды копились за то, что в нужный момент его частенько не оказывалось рядом, но отрадно, что он теперь видит свои промахи и хочет их искупить.
        - Он наврал тебе, что у нас размолвка, но я его не виню. - Признаюсь я. - Никита ещё молод и, к тому же, зациклен на себе. Он не был готов стать отцом и разозлился, что я пожелала стать матерью его ребёнка. Вышвырнул меня из своей жизни и вспомнил только тогда, когда сравнил с другой женщиной. Мы говорили с ним сейчас, и я поняла: Дубровский искренне верит, что любит меня, и что сможет стать хорошим отцом нашему сыну. Но стоит ему столкнуться с первыми трудностями или увидеть меня толстую и некрасивую до или после родов, как он поймёт, во что вляпался, и тут же сбежит. Этот человек не создан для ответственности. Ни для какой.
        - Мне жаль, что так вышло. - Говорит отец.
        В его глазах стоят слёзы. Я пытаюсь улыбнуться.
        - Я переживу это, папа. У меня есть работа, крыша над головой, есть друзья - всё хорошо.
        - И есть я. - Напоминает он, накрывая своей рукой мою ладонь. - Не забывай об этом. Я соберу все сбережения и куплю вам с моим внуком квартиру, я буду помогать тебе во всём, буду приходить, водиться, гулять с малышом. Я собираюсь стать самым лучшим дедушкой в мире, если ты не прогонишь меня.
        Да. Похоже, возраст прибавил отцу не только седых волос.
        - Я хочу всё исправить. - Тихо добавляет он. - Только не сердись больше на меня. И на Лесю…
        - Я не буду. - Говорю я, глядя в его глаза. - Только пообещай мне, пожалуйста, папа.
        - Что именно? - Его взгляд оживает.
        - Что никогда не обидишь Лесю.
        Он на мгновение замирает с задумчивым видом, а затем спрашивает:
        - Почему я должен обидеть её?
        Эх, мужчины.
        - Ты немолод, папа. Я знаю, что ты очень… кх-кхм… любвеобилен, но в твоём возрасте уже пора завязывать с перебиранием женщин. Тебе пора остепениться. Похоже, что Леся сделала на тебя ставку, она тебе доверилась и полюбила, раз поставила на кон нашу с ней дружбу. Так что не подведи её, пожалуйста. Люби только её, уделяй ей больше времени, построй с ней что-то настоящее. Понимаешь, о чём я говорю?
        - Хм… - Он опускает взгляд. - Ты думаешь, что я не принимаю всерьёз наших с ней отношений?
        - Просто пообещай мне, папа. - Прошу я, стискивая его ладонь. - Пообещай, что не причинишь боль моей подруге, что будешь для неё самым верным, самым ласковым, самым надёжным мужчиной…
        «Каким не был для моей мамы» - не могу закончить фразу я.
        Но, похоже, отец всё и так понимает. Он кивает:
        - Да, конечно, конечно. Обещаю.
        - Спасибо. - Улыбаюсь я.
        - А ты обещай, что будешь нормально питаться. - Тут же требует папа. - Ешь, давай.
        И я нехотя беру вилку и начинаю есть, а он следит за тем, чтобы я доела всё до конца. Совсем как в детстве.
        51
        Когда я уже провожаю отца в прихожей, звонит мой мобильный. Папа наклоняется, чтобы надеть обувь, а я отвечаю на звонок.
        - Алиса Александровна? - Спрашивает женский голос.
        Он кажется мне знакомым, но я понятия не имею откуда.
        - Да, это я.
        - Простите, пожалуйста, что звоню вам. Надеюсь, не поздно. Просто я только что заступила на смену и нашла ваш номер в карте… Чёрт, простите, наверное, мне не стоило звонить…
        - Кто это?
        Беспокойство в голосе собеседницы заставляет меня встревожиться, что сейчас она вот-вот бросит трубку, а этот звонок почему-то кажется мне очень важным.
        - Это… Это Людмила. Ординатор из клиники. Вы, наверное, не помните меня.
        - Помню! - Выпаливаю я. - Помню, Людмила, что вы хотели?
        - Я… - На линии вдруг повисает тишина. Слышно её прерывистое дыхание. Девушка как будто собирается с духом. - Это насчёт Вадима Георгиевича. Возможно, я лезу не в своё дело, но…
        - Что с ним? - Не выдерживаю я.
        - Алиса Александровна, простите меня. - Слышится вздох. - Я невольно стала свидетелем сцены, когда вы приходили, а… а потом слышала, как он разговаривает с Анфисой Андреевной… Я, конечно, не должна соваться, но… мне кажется, вы должны поговорить с ним! - Она начинает тараторить. - Вадим Георгиевич так изменился, я это видела, он будто ожил, и я таким его никогда не видела! А потом, когда между вами что-то произошло, он вообще сам не свой стал! А сейчас вообще отгулы взял, и все шепчутся, что он увольняться хочет!
        Из всего этого монолога я понимаю лишь то, что речь идёт обо мне, Вадиме и наших с ним отношениях.
        - Послушайте, Людмила…
        - Вы должны позвонить ему! Ведь он страдает, я знаю!
        У меня пересыхает в горле.
        - Людмила, простите меня, пожалуйста, но у нас с Красавиным больше нет никаких отношений. С того момента, как я узнала, что он женат, я даже слышать о нём не хочу.
        - Алиса Александровна… - Её голос затихает.
        - Что? Что? Говорите.
        - Теперь я понимаю, в чём дело. - И девушка опять начинает трещать. - Послушайте, мне очень жаль, что я во всё это влезла! Просто понимаете, он мне так нравился, но он на меня вообще внимания не обращал, а я так злилась, так злилась! А потом он стал меняться, и я не понимала почему. А, оказывается, всё из-за вас. - Словно захлебнувшись в своих эмоциях и словах, она запинается. Тяжело дышит, а затем продолжает: - Никто не мог, а вы его вытащили. Вытащили! Анфиса Андреевна всё время говорила, что никто не сможет выдернуть его из этого болота, что никто ему не поможет. А я сначала думала, что она преувеличивает, а потом поняла, что он действительно какой-то не такой - замороженный. А вы его оживили…
        - Людмила! - Не выдерживаю я. Она несёт какой-то бред. - Зачем вы звоните?
        - Простите. Простите меня, пожалуйста! Я просто подумала, что вы в курсе про его семью. Думала, вы знаете, что его жена и сын погибли пару лет назад в автокатастрофе. А он не сказал вам? Тогда понятно, почему вы так подумали. Просто вы должны знать, что ему плохо. Я ведь видела. Он вообще ни отгулы, ни больничные никогда не брал, всегда сверхурочно работает! А вдруг он там… Ой.
        - Погибли? - Единственное, что выхватывает моё сознание из всего разговора.
        - Да. - Едва слышно произносит девушка. - Страшно, правда? Но я понимаю, почему он вам не сказал. Он никому это не говорит, но всё равно за спиной все шепчутся. - Она прочищает горло. - Вы любите его, Алиса Александровна? Может, вам съездить к нему, проведать, а? Он ведь вам дорог, да? Я бы вам адрес продиктовала.
        - Говорите. - Шепчу я. - Запомню. Спасибо.
        - Алиса, Алисонька, что такое? - Папа испуганно протягивает ко мне руки. Видимо, я побледнела. - Что стряслось?
        Я не сразу могу сказать, потому что мне нужно успокоиться. Воспоминания перемежаются краткими мгновениями разговоров, когда Вадим ускользал от ответов на мои вопросы. Я освежаю в памяти все события, все встречи, все диалоги, и вдруг понимаю, что он очень хотел сказать мне, но не мог. Неужели, это правда? Тогда как он там сейчас? Один на один со своей болью…
        - Алиса! - Папа тормошит меня за плечи.
        - Ты можешь подбросить меня кое-куда, пап?
        На улицах совсем темно, но десятки фонарей не дают осознать этого в полной мере. Я выбрасываю мешки со старыми вещами и обрывками обоев в мусорный бак и возвращаюсь к дому, который окутан тёмным покрывалом приближающейся ночи. Только возле подъезда в островке света от фонаря можно наблюдать за дивным танцем сухих листьев на ветру.
        Я иду, пинаю их носками ботинок и размышляю о том, сколько мне понадобится времени на то, чтобы привести голову в порядок. Имею ли я право заставлять Алису ждать, и будет ли она ждать меня? Или уже давно послала ко всем чертям?
        За этими размышлениями я не сразу замечаю подъехавший к подъезду автомобиль. Из него выходит девушка, что-то говорит водителю, а затем бросается к подъезду. Именно звук её голоса выводит меня из прострации.
        - Алиса? - Зову я, глядя, как её тень ныряет под козырёк.
        И звук её шагов обрывается. Она замирает, а через секунду оборачивается и выходит на свет.
        За это мгновение я уже успел обругать себя за то, что вижу её в каждом встречном. За то, что она мерещится мне везде, и за то, что я называю её именем какую-то спешащую по делам незнакомку.
        Но вот она делает шаг, и я вижу, что это действительно она. Моя Алиса.
        Стоит у основания ступеней и смотрит на меня.
        - Что ты здесь делаешь? - Спрашиваю я, не в силах поверить, что это правда.
        Автомобиль не торопится отъезжать, и я вижу очертания мужчины за рулём. Кажется, он пристально смотрит на нас.
        Я вновь возвращаю взгляд на девушку.
        - Это ты… - Выдыхает Алиса.
        И делает решительный шаг, будто собираясь броситься мне в объятия, но тут же осекается. Обхватывает себя руками, словно уговаривает не делать этого. Я вижу внутреннюю борьбу в её взгляде. Замираю в метре от неё.
        - Ты. - Кивает она сама себе.
        И долго-долго с напряжённым лицом разглядывает мою небрежную причёску, отросшую щетину, наброшенную на плечи старую, пыльную куртку. Она смотрит на меня снизу вверх, и её ресницы дрожат.
        - Как ты меня нашла? - Спрашиваю я.
        - Неважно. - Отзывается Алиса.
        Секунды собираются в минуты и тают в воздухе.
        - Я скучал. - Мой голос звучит словно откуда-то издалека.
        - Я тоже. - Её лицо озаряется улыбкой. - Очень…
        Слава богу.
        Я обнимаю её за плечи и притягиваю к себе. Закрываю глаза. «Очень» - не то слово, которое может выразить всю глубину моих чувств. Мне кажется, что я задержал дыхание после нашей последней встречи и не вдыхал свежего воздуха до этого самого момента.
        - Мне так много нужно тебе сказать. - Шепчу я.
        - Я знаю. - Всхлипывает она.
        Мой подбородок упирается в её макушку. Я вдыхаю её запах и не хочу разрывать объятий. С этой минуты всё меняется навсегда.
        - Войдёшь? - Наконец, спрашиваю я, отрываясь от неё.
        - А можно? - Осторожно произносит Алиса.
        Она делает глубокий вдох и ищет какие-то ответы в моих глазах.
        - Да. - Киваю я.
        Сейчас она войдёт в мою квартиру.
        Я готов.
        За моей спиной рычит двигатель, и шелестят шины. Автомобиль отъезжает.
        - Тогда пойдём. - Я беру её за руку и тяну за собой.
        52
        Я уже и забыла, какой он высокий и сильный. Приказала себе не вспоминать, не думать, не говорить о нём. Но как только увидела, как обняла, сразу поняла, что такое невозможно забыть.
        Это именно тот человек, которого я ждала всю свою жизнь. Как можно забыть что-то о том, кому отдано твоё сердце? О том, в ком хочется раствориться без остатка? О том, кто стал родным и перевернул твой мир с первой секунды, как вы встретились.
        Вадим открывает дверь, и я замечаю, как дрожат его руки. Он пропускает меня вперёд, и я первой вхожу в тёмное помещение. Оно как будто нежилое, никакого тепла, никаких запахов. Затем зажигается свет.
        - Ты делаешь ремонт? - Спрашиваю я, разглядывая валяющиеся на полу куски обоев и обрывки бумаги.
        - Мне просто нужно было чем-то себя занять. - Хрипло отвечает Вадим.
        - Ясно.
        Он помогает мне снять верхнюю одежду, вешает её на крючок.
        Я снимаю обувь и прохожу, озираясь по сторонам.
        - Не переживай, ты не встретишь здесь никого. - Говорит Красавин, заметив мою осторожность. - Я здесь один. Уже давно.
        Его голос очень печален. Ему трудно произносить вслух всё то, что приходится произносить.
        Я оборачиваюсь.
        Мне хочется обнять его. Он не обязан говорить это ради меня. Я понимаю, как это тяжело.
        - Я должен был сразу сказать. - Вадим тянет носом воздух. Кажется, он делает это через боль. - Прости.
        - Можешь ничего не говорить. - Я беру его за руку.
        - Нет, я должен. - Он уводит меня за собой.
        Мы оба знаем, куда он меня ведёт, и мои плечи дрожат.
        Я всё ещё не верю, что это правда. Не представляю, как можно пережить подобное. Не знаю, как можно оправиться после такого, поэтому не смею требовать никаких объяснений. Мне лишь хочется, чтобы ему стало немного легче. Но это непростой путь, и горе так просто не отпускает - мне ли не знать.
        - Я знаю, что ты подумала, когда нашла кольцо. - Он стискивает мою руку. - Я никогда бы не поступил так с тобой. Я просто носил его в кармане… в память… о них.
        Вадим толкает дверь, и я вижу детскую комнату.
        Письменный стол с раскрасками, игрушки, пустая кроватка, а над ней ночничок в виде божьей коровки. И от него на пустую постель льётся мягкий свет. А рядом с постелью пустой стул. Наверное, Красавин садится на него каждый вечер, чтобы вспоминать те моменты, когда его ребёнок был жив. Как же это дико несправедливо и больно, чёрт возьми!
        - Мой сын. И моя жена. Они умерли. Два года назад. - Его голос тихий и какой-то чужой. - Их больше нет.
        У меня перехватывает дыхание.
        Я хотела бы забрать часть его боли себе, но так не бывает. Я просто приникаю головой к плечу любимого мужчины, обнимаю его за талию и продолжаю смотреть на кроватку.
        - Моего сына звали Антон. Он только пошёл в школу. В тот день я должен был лететь с ними на отдых, ведь мы так долго планировали эту поездку. Но потом срочная операция, консультации, куча работы, да ещё вопросы с научной деятельностью… Я отправил их в аэропорт и обещал, что присоединюсь позже. А потом мне позвонили. - Вадим глубоко вдыхает и продолжает: - Самолёт совершил аварийную посадку и загорелся. Половину пассажиров эвакуировали, а другую половину…
        Я прижимаюсь к нему сильнее.
        Это невыносимо.
        - Антону было всего семь. Я больше никогда не видел ни его, ни жену. У меня их просто отняли. Только что всё было нормально, мы попрощались, это было обычное утро, а в следующую секунду всё исчезло, рассыпалось, взорвалось! И ничего нет. Мне было так дико больно, что я думал, что не смогу ощущать ничего, кроме боли, всю свою жизнь. А потом появилась ты.
        Он замолкает, и я утыкаюсь лицом в его грудь. Чувствую, как она вздымается, как неровно бьётся его сердце, как дрожат мышцы, и плачу.
        - Я виноват, что отпустил их один в тот день. Что променял на свою работу, что не спас, не защитил. Что не ушёл с ними…
        - Нет, - всхлипываю я. - Ты ничего не мог сделать.
        - Я мог быть с ними.
        И я обнимаю его ещё крепче. Так крепко, что ноют руки.
        - Я даже не видел тел. Они сгорели. Если бы я мог попрощаться, мог похоронить их нормально, то не видел бы их лиц каждый божий день.
        - Мне так жаль…
        - Я только сейчас поверил и готов отпустить. Если смогу. Если получится…
        - Я с тобой. - Шепчу я, чувствуя, как его плечи содрогаются от подступающих рыданий. - Ты справишься, всё будет хорошо.
        - Прости, что не говорил тебе.
        - Ничего страшного. Это трудно.
        - Я думал, что должен отталкивать тебя, чтобы не потерять воспоминания о них. Я думал, что никогда не смогу.
        - Нет, ты не должен забывать.
        Моё сердце ноет от переживаний и боли.
        - Я так боялся тебя полюбить…
        - Всё хорошо, Вадим. - Я глажу его колючие щёки, смотрю в полные слёз чёрные глаза, встаю на цыпочки и целую его в подбородок, в щёки, в нос, в губы.
        - Я думал, что не заслуживаю счастья после всего этого. Что не способен быть нормальным, что всю жизнь буду видеть призраков и кошмары, буду вздрагивать по ночам, буду существовать, а не жить. Я боялся, что прошлое сожрёт меня, что оно не даст мне двигаться дальше, что придётся притворяться. Я боялся испортить тебе жизнь!
        - Ты лучшее, что было в моей жизни. - Я беру его лицо в ладони и заставляю посмотреть себе в глаза.
        - И я всё ещё боюсь не справиться и быть плохим отцом нашему ребёнку. - Его рука опускается и нежно касается моего живота.
        - Он ведь не твой, и ты не обязан… - Выдыхаю я.
        - Он мой. - Твёрдо говорит Вадим. - Если ты позволишь. И если хочешь.
        - Хочу. - Уверенно говорю я.
        И мы целуемся.
        Сильно, долго, до изнеможения. Так, что болят уже не только мышцы, но и губы. Так, что дыхания перестаёт хватать на двоих, и начинает кружиться голова. Так отчаянно, что становится ясно, что сомневаться друг в друге мы уже никогда не будем.
        Мы - единое целое. На энергетическом, клеточном, космическом - любых известных науке и вселенной уровнях. Мы - один организм. И та жизнь, которая зародилась внутри меня - это наша общая жизнь. Это наш малыш.
        53
        - А это ещё что? - Спрашиваю я, поднимая с кровати большой мешок в виде полумесяца.
        Несмотря на размер, он совсем лёгкий.
        - Где? - Отвлекается от сборов вещей Красавин.
        - Вот! - Я трясу в воздухе мешком.
        - О, это я купил тебе. Ещё неделю назад.
        - Что это? - Я пытаюсь понять, что внутри упаковки, и чем оно мне может быть полезно.
        - Это специальная подушка для беременных. - Очевидно, ему становится неловко. - Даже не знаю, как я забрёл тогда в этот отдел! - Вадим смеётся. - Но консультант сказала, что скоро эта штука тебе очень пригодится.
        Он закрывает ладонями лицо и хохочет, я смеюсь тоже - до слёз.
        - В тот момент мне казалось, что это будет отличным подарком! - Сокрушается Красавин.
        - Это очень романтично, честно! - Толкаю его я. - Спасибо!
        Притягиваю к себе и целую.
        Сборы вещей затягиваются ещё на полчаса. Вадим берёт только самое необходимое, и всё умещается в две сумки, но ещё остаётся обувь - её мы кидаем в пакеты и выносим к машине.
        - Ты не думала о том, чтобы поселиться за городом? - Спрашивает он, убирая вещи в багажник.
        - Всегда мечтала. - Говорю я, глядя на тёмные окна, за которыми оставались его боль, его воспоминания, его прежние мечты.
        - Тогда мы должны приглядеть себе домик, который купим на средства от продажи квартиры. - Он выпрямляется и закрывает багажник.
        - Ты точно всё решил?
        Теперь мы вместе смотрим на эти окна.
        - Да. Железно. - Из его рта вырывается облачко пара.
        - А ты не хочешь вернуться к научной деятельности? - На всякий случай решаю уточнить я.
        - Никакой науки, я собираюсь проводить больше времени с вами. - Его большая горячая ладонь ложится на мой живот.
        Вадим обнимает меня со спины, и я ощущаю, как его дыхание согревает мой затылок.
        - Мне это подходит. - С улыбкой говорю я.
        Приняв душ, Красавин входит в спальню, бросает полотенце на спинку стула и забирается ко мне под одеяло. Матрас под ним прогибается. Так необычно, что я теперь буду спать не одна, что всегда буду чувствовать ночью его тепло, что я чувствую, как у меня за спиной вырастают воображаемые крылья.
        Вадим придвигается, нежно проводит пальцем по моей щеке, гладит мои волосы и тянется, чтобы поцеловать меня, но я отстраняюсь.
        - А что, если бы мы встретились раньше? - Спешу задать я вопрос, который мучает меня со дня нашего знакомства. Я не просто не могу не спросить, я должна знать.
        - О чём ты? - Он смотрит мне в глаза.
        - Я бы хотела быть идеальной для тебя.
        - Ты и так идеальная для меня. - Вадим кладёт руку на моё бедро и медленно ведёт по нему вверх.
        - Что, если бы я… - Накрываю его руку своей. - Не была бы беременной, не была бы твоей больной пациенткой… - Я с трудом подбираю слова. - Я бы хотела, чтобы у меня ничего не было с Никитой, но это теперь невозможно исправить… Я бы очень хотела быть для тебя… другой.
        Вадим смотрит на меня серьёзно. Он медленно вдыхает и выдыхает прежде, чем ответить. Его ответ звучит искренне:
        - Я тоже не идеален, как ты уже поняла. - Он улыбается. - И мы встретились в тот момент, когда кто-то свыше решил, что нам пора встретиться. Я не хочу, чтобы ты была какой-то другой, Алиса, я полюбил тебя именно такой. - Он касается кончиком своего носа кончика моего. - И мне нужна только ты. Такая, какая ты есть.
        - И ты не пожалеешь?
        - Я больше не хочу ни о чём жалеть. Я хочу просто жить. С тобой.
        - А я хочу сделать тебя счастливым. - Признаюсь я.
        - Тогда улыбнись. - Шепчет он. - Твоя улыбка всегда делает меня счастливым.
        Я смеюсь, а он целует меня. В шею, в плечо, в грудь. Ласкает губами мочку моего уха, щекочет своим тёплым дыханием мою кожу, медленно разводит в стороны мои ноги.
        Я улетаю. Мои мысли отключаются, исчезают. По телу пробегает дрожь. Я даю волю чувствам, стону во весь голос от его ласк. Всё смешивается. Вот его язык касается моих сосков, вот ласкает живот, вот его руки касаются моих бёдер, и вот уже он входит в меня - глубоко, но осторожно, отчего ощущения практически взрываются фейерверком.
        Боже…
        Я стону ему в губы. Вадим прижимается ко мне всем телом, начинает осторожно раскачиваться, а мои руки сами обхватывают его ритмично движущиеся бёдра. Я впиваюсь в него ногтями, царапаю его спину, вжимаю его в себя, задыхаюсь, теряю разум. Мои ноги дрожат, а тело уносится к такому высокому пику наслаждения, которого ещё никогда не достигало.
        - Вадим…
        Я хватаю ртом воздух, но мне всё равно его не хватает. Мне жарко. Очень. Какое это наслаждение - чувствовать его в себе, переплетать его пальцы с моими, пить его дыхание, скользить руками по его влажной спине. Какая-то сладкая пытка.
        Он двигается во мне, замирает. Я чувствую, как его живот напряжен, как натянуты мышцы. Мы смотрим друг другу в глаза. Вадим замедляет ритм - входит, затем полностью выходит. Ловит взглядом каждую мою эмоцию. Входит, снова полностью выходит, останавливается. Целует меня и повторяет снова.
        Моё сердце выпрыгивает из груди.
        Я прижимаюсь к нему теснее. «Только не прекращай это». Дай мне огня. Будь во мне ещё дольше. Просто побудь. «Спасибо. Мне так хорошо». Я сотрясаюсь всем телом. Пропитываюсь этим мужчиной. Моим мужчиной. Теперь я могу говорить об этом с уверенностью. Он только мой.
        Вадим замирает, до боли стискивает мои бёдра.
        Я не понимаю, что происходит, зачем он это делает, а потом осознаю, что он пытается меня удержать - я не слышу ничего, кроме его дыхания, когда кончаю. Мне кажется, что моё сердце не выдерживает, и я наполняюсь огнём изнутри. Издаю хриплый стон, выгибаю спину. Падаю, плыву, теряюсь в пространстве. И, тяжело дыша, обмякаю в его объятиях.
        Кажется, он всё ещё во мне.
        До упора, как можно сильнее и глубже. Последний толчок, и веки Вадима закрываются, по его спине бегут мурашки, а из груди рвётся рваный выдох.
        Вадим прижимает меня к себе почти до синяков, а затем резко отпускает. Перекатывается и ложится рядом.
        Мы лежим без движения. Долго.
        Затем он приподнимается и смотрит на меня. Мои губы растягиваются в улыбке. Никто не в силах заставить меня перестать улыбаться. У меня просто нет слов, настолько я счастлива.
        - Люблю эту улыбку, - хрипло говорит Красавин.
        ЭПИЛОГ
        - Вадим, это Катя. Катя, это Вадим. - Я представляю их друг другу, когда мы с Красавиным приезжаем на приём к специалисту ультразвуковой диагностики.
        - Доктор Красавчик? - Оценивающе оглядывает его Морозова, присвистывает, а затем протягивает руку. - Для меня честь видеть вас впервые лично.
        - Кать! - Смеюсь я.
        Мне ужасно неловко.
        - Доктор..? Как вы сказали? - Оглядывается на меня Вадим.
        - Долгая история, - отмахиваюсь я.
        - Но о-о-очень интересная, - уверяет Катя, пожимая его ладонь. - Я всё ещё под впечатлением, вы действительно повесили её уродливый почечный камень под стеклом в рамочке у себя в кабинете?
        - Вообще-то, в общем коридоре, на стенде… - Теряется он.
        Морозова продолжает радостно трясти его руку:
        - Всё равно ни один мужчина не делал для меня ничего такого! Алисе повезло, вы - герой!
        - Спасибо. - Кивает он, выдёргивая руку. И шепчет мне: - Как она меня назвала?
        - Доктор Красавчик! - Подсказывает ему Катюха. - Вообще-то, это Алиса придумала, и теперь я понимаю, почему.
        - Я не придумала, мне просто так послышалось, - объясняю я, краснея.
        - Красавчик? - В шутку приосанивается мой доктор.
        - Я бы тоже потеряла голову. - Заверяет Катя, пихая меня локтем. - Жаль, предпочитаю блондинов.
        - А как же Усов? - Напоминаю я.
        - Ещё одно слово про этого типа с козлиной бородкой, и доктор узнает о тебе много нового, что ему вряд ли понравится. - Угрожает мне подруга.
        - Например? - Настораживается Красавин.
        Я смеюсь.
        - Она не умеет готовить, любит мыльные оперы и тайно посещает концерты Стаса Михайлова!
        - Неправда, - отмахиваюсь я.
        - А что, у Стаса Михайлова есть парочка приличных песен. - Серьёзно говорит Вадим.
        И ровно в тот момент, когда у Морозовой брови поднимаются на лоб, мы с ним не выдерживаем и взрываемся смехом.
        - О, похоже, вы друг друга стоите, - заключает подруга.
        - Кукушкина! - Приглашает нас врач.
        И мы все дружно входим в кабинет.
        Я ложусь на кушетку, Вадим садится рядом, а Катя остаётся стоять позади него. Я беру Красавина за руку, так мне спокойнее. Врач наносит прозрачный гель на мой живот и начинает водить по нему датчиком. Вадим внимательно следит за тем, что происходит на экране, и я тоже пытаюсь, но серые пятна никак не складываются в стройную картину.
        - Вы слышите, это его сердцебиение. - Говорит доктор.
        Ту-тук, ту-тук, ту-тук. Очень быстро.
        - Его? - Переспрашиваю я.
        - Ребёнка, - поправляется она. - Но пол я уже могу вам сказать. Вы хотите знать, кто у вас будет?
        Я смотрю на Вадима, он жмёт плечами.
        - Не знаю. - Отвечаю я. - Пусть будет сюрпризом. Да? - Снова смотрю на Красавина.
        Он кивает.
        Вадим кажется взволнованным и счастливым.
        - А я хочу знать. - Вмешивается Морозова. - Можете сказать мне потом на ушко?
        - Могу. - Улыбается врач. И возвращает взгляд на экран. - Вот это голова, вот это ручки, вот ножки, видите?
        Мы все дружно киваем, хотя я не вижу ничего.
        - Вот ваш малыш машет вам ручкой, мамочка. - Подсказывает специалист.
        Я замечаю какое-то движение, и у меня замирает сердце.
        - В матке ещё достаточно места, но, думаю, уже через месяц вы почувствуете, как он будет толкаться.
        Врач останавливает картинку, делает снимок, диктует какие-то показатели своей ассистентке, и та записывает их на листок.
        Я не слышу их, слежу за экраном, на котором для меня теперь чётко прорисовывается маленький человек с крохотными ножками, ручками и большой головой. Неужели, он внутри меня? Это же настоящее чудо…
        Наконец, мне дают салфетки, я вытираю живот, встаю и поправляю одежду. Вадим спрашивает у врача что-то на своём, на докторском, и та заверяет его, что с малышом всё хорошо. Мне дают снимок узи, и мы выходим из кабинета.
        Катя задерживается, чтобы расспросить узистку о поле ребёнка.
        Мы стоим у стены, любуясь снимком, когда Морозова выходит из кабинета довольная и улыбающаяся.
        - Чего улыбаешься?
        - А ничего. - Она проплывает мимо нас, потом возвращается и тоже глядит на снимок.
        - Такой маленький. - Говорю я.
        - Я думала, там совсем ещё червячок, а нет - вполне себе человечек. - Замечает Катя.
        Мы отрываемся от стены и идём по коридору. Вадим обнимает меня за плечи, а я вся свечусь. Такое ощущение, будто сейчас произошло какое-то волшебство.
        - Как хорошо вы смотритесь, - оборачивается подруга.
        - Спасибо. - Улыбаюсь я и обнимаю своего доктора ещё крепче.
        - Уже думали, как её назовёте? - Спрашивает она.
        Я останавливаюсь и гляжу ей в спину:
        - Её?!
        - Упс… - Произносит Катя и ускоряет шаг.
        - Здравствуйте, - жмёт руку Красавину моя начальница. Вид у неё такой, будто она собирается откусить его конечность минимум до локтя, но Вадим остаётся спокойным. - Для меня стало сюрпризом ваше появление. Я даже не знала, что у нашей Алисочки есть… спутник жизни.
        - Здравствуйте, и я тоже рад нашему знакомству. - Вежливо улыбается он. - Алиса много о вас рассказывала.
        «В основном, хорошее» - улыбаюсь я про себя.
        Барракуда переводит взгляд на меня:
        - Дорогая, а ты сказала ему, что будешь делать карьеру? Он согласен взять отпуск по уходу за ребёнком?
        Я часто-часто моргаю, Вадим кашляет, а Аллочка Денисовна разражается смехом:
        - Да шучу я! Выдохните уже!
        - Мне она уже нравится, - замечает Вадим.
        Они чокаются бокалами.
        - Вы мне тоже, молодой человек. - Подмигивает шефиня. - Учтите, что я даю ей три месяца, а потом она выйдет на работу, чтобы вести по пути успеха лучший женский журнал в стране. Вы готовы принести себя в жертву ради семьи?
        Он застывает от удивления, и в этот момент Барракуда бьёт его по плечу:
        - Не могу поверить, что вы купились дважды!
        - Ха, а вы весёлая.
        - Шесть месяцев! - Строго говорит она. - Всего шесть с рождения ребёнка, и ни днём больше. - Поднимает бокал выше. - За ваше здоровье!
        И, пригубив, удаляется.
        - А вот и молодожёны! - Восклицает кто-то.
        И мы все выстраиваемся в ряд, чтобы поприветствовать Владика и его роскошную невесту. Девушка стройна и необыкновенно красива - как маленькая фея, как хрупкая фарфоровая куколка. Он ведёт её к столу для молодожёнов, приветствует гостей и буквально светится от счастья.
        - Мне нужно к окулисту. Я не верю, что вижу это. - Бормочет Катька. - Вадим, у тебя есть знакомый окулист? Такой, чтобы широкий в плечах, красивый, сильный?
        - Это тебе травматолог нужен. - Усмехается он. - Они все сильные.
        - Если на примете есть красивый холостой травматолог, то я готова сломать себе руку хоть прямо сейчас!
        - Папа звонил, - сообщаю я Вадику, когда мы чуть позже кружимся в танце.
        Животик у меня только наметился, и, как и говорила врач, я уже чувствую шевеления малыша, но мы с Вадимом всё ещё можем вполне изящно танцевать медленные танцы.
        - Что говорит? - Спрашивает Красавин, плавно кружа меня под бархатную мелодию.
        - Леся беременна. Радуется.
        - Вот как? - Он смотрит в моё лицо, ожидая реакции.
        - Я поздравила их.
        - Всё правильно. - Кивает Вадим. - У тебя ведь будет сестрёнка или братик. Это прекрасно.
        - И всё равно как-то не по себе. - Признаюсь я.
        - Это пройдёт. - Обещает он, прижимая меня к себе. - Вы уже общаетесь с Лесей, да и с папой стали видеться чаще. Думаю, что неприятие скоро сойдёт на «нет». К тому же, и мы, и они в ближайшее время будем каждый в своих приятных заботах, и это должно нас сблизить.
        - Отсыпь-ка мне немного своей мудрости, доктор. - Улыбаюсь я.
        И он целует меня в макушку.
        - Кстати. - Вадим замедляется и заставляет меня обернуться. - Это Усов, если я не ошибаюсь? У него, и правда, шикарная бородка.
        Я оборачиваюсь и вижу, как Катя танцует с симпатичным молодым человеком. Он что-то шепчет ей на ухо, а она смущённо хихикает. Наверное, бородка щекочет ей шею.
        - Усов. - Подтверждаю я.
        - Не понимаю, зачем ей травматолог. - Смеётся Вадим.
        Мы уходим со свадьбы раньше всех. У меня устали ноги, да и вообще - трезвый пьяному не товарищ. Стало скучно, захотелось домой. Здесь, в нашей съёмной квартире, с моим любимым мужчиной, мне почему-то гораздо уютнее, чем на шумной свадьбе. Да и Вадим был только рад моему решению уехать - он любит уют и покой ещё больше, чем я.
        Оставив автомобиль на парковке, мы выходим. Красавин подаёт мне руку, помогает осторожно спуститься - на улице холодно, дорожки обросли льдом. Он поправляет на мне шапку и укоряет за то, что не надела шарф. Я надуваю губки, в шутку вымаливая прощение, а получаю поцелуй. Мы почти доходим до подъезда, когда я вижу припаркованный неподалёку внедорожник Дубровского.
        Моё сердце падает вниз.
        - Кто это? - Проследив за моим взглядом, спрашивает Вадим.
        - Никита. - Отвечаю я.
        И крепче сжимаю руку Красавина.
        - Зачем он приехал?
        - Не знаю.
        Мы видим, как тень Дубровского отделяется от машины. Он замирает и смотрит на нас. А мы на него. Я молчу и не двигаюсь с места. Мне не хочется ни пустых разговоров с Никитой, ни конфликтов. Я переживаю за Вадима, но тот кажется решительным, спокойным, и дышит ровно.
        Помедлив несколько секунд, Дубровский срывается с места и прыгает в автомобиль. Он так и уезжает, не сказав нам ни слова. Красавин провожает его тачку взглядом, а затем смотрит мне в глаза:
        - Замёрзла?
        - А ещё устала. - Киваю я.
        - Александр Павлович, - мужчина жмёт мне руку.
        - Я вас помню, - отвечаю я. - Вы - отец Алисы.
        - Точно. - Кивает он.
        - Что ж вы, Александр Палыч, так редко бываете у дочери, что я вас до сих пор не видел? - Спрашиваю я.
        Выходит очень строго, но такова уж привычка - на работе стараюсь держаться именно так.
        - Так я это… Исправлюсь. - Виновато кряхтит мужчина.
        - Хорошо, что вы пришли.
        - Почему? - Настораживается он. - Я ж не по медицинской части, я по поводу дочери.
        - Вот поэтому и хорошо. Я давно хотел с вами поговорить.
        - Да-да.
        - Присаживайтесь. - Указываю ему на стул.
        Мужчина неохотно садится.
        - Я о чём с вами хотел поговорить, Вадим, - мнётся он, пока я обхожу стол, сажусь и обвожу его взглядом, точно непослушного пациента. - Вы же собрались покупать дом, Алисонька мне показывала фотографии. И я хочу, так сказать, внести свою лепту.
        - А именно?
        - Я хочу оплатить половину дома, чтобы она принадлежала моей дочери. А то, сами понимаете, сегодня у вас всё хорошо, а завтра - кто его знает. Разбежитесь, и останется моя дочь с ребёнком на руках и на улице. А так у неё доля будет…
        Я перехватываю его взгляд. Мужчина смотрит на лежащий на моём столе свежий выпуск «Manner» с певицей Нелли на обложке. Заголовок гласит: «Никита сделал мне предложение, и я сказала «Да!»» Не то, чтобы я интересовался жизнью Дубровского, но мне хочется быть готовым, если он однажды вдруг решит ворваться в нашу жизнь.
        Александр Палыч при взгляде на обложку брезгливо морщится.
        - Я понимаю ваши опасения. - Киваю я. Мне начинает нравиться этот взволнованный, потеющий пожилой мужчина. - Поэтому сразу расставлю точки над «i»: у вашей дочери и внука будут точно такие же права на этот дом, как и у меня. Вот. - Я показываю ему кольцо на своём безымянном пальце. - Мы специально расписались с Алисой до того, как оформить недвижимость.
        - Расписались? - Он хлопает глазами.
        - Да, скромно и тихо, как того захотела ваша дочь. Решили отложить все торжества до осени.
        - Это… замечательно! - Выдыхает он.
        Достаёт платочек из кармана и промокает им лоб.
        - Но если вы хотите помочь Алисе, то у меня для вас есть ещё один вариант. - Улыбаюсь я.
        - Какой?
        - Помогите мне сделать там ремонт, чтобы мы могли переехать скорее. Заодно пообщаемся и узнаем друг друга ближе.
        - Что? Я? Я, конечно! - Вскакивает он. - С удовольствием!
        Я протягиваю ему свою ладонь, он пожимает её, и в этот момент в мой кабинет врывается Анфиса Андреевна с криком:
        - Вадим! Срочно! Бегом! Звонят из родильного, твоя жена рожает!
        Мы с Александром Павловичем за минуту добираемся из одного здания в другое.
        - Кто отец? - Спрашивает медсестра в приёмном.
        - Я! - Отвечаем мы хором.
        - Ой, - спотыкается пожилой мужчина и показывает на меня пальцем. - То есть, он.
        - Быстрее халат! - Она надевает на меня халат и помогает застегнуть.
        Конечно же, рукава оказываются мне короткими. Перчатки, шапочка, бахилы - полный набор, и вот уже я снаряженный вхожу в родовое и слышу, как жалобно стонет моя жена.
        Казалось бы, что ещё может лишить меня хладнокровия, но её жалобный крик - может. Моё сердце падает, кровь отливает от лица. Секунда, и вот уже от волнения у меня дрожат коленки.
        - Вадик, - она берёт меня за руку.
        - Я здесь, здесь. - Склоняюсь над ней.
        - Мы просто пошли по магазинам. Эта Катюха, она меня протащила по всем отделам для новорождённых… Я так устала, а потом… А-а-а-а!
        - Тужимся! - Приказывает врач.
        Алиса вцепляется в меня, словно тисками.
        - Дыши, дыши. - Шепчу я, когда её немного отпускает.
        Алиса хватает ртом воздух, её лицо покрыто потом, в глазах паника.
        - Смотри на меня. - Прошу я.
        Она смотрит, и её взгляд немного проясняется.
        - Нужно потерпеть ещё немного. - Говорю ей.
        Вру, потому что, на самом деле, не имею понятия, сколько там ещё нужно потерпеть. Я точно также взволнован и перепуган, как и она, только ей знать об этом не обязательно. Алиса ждёт от меня спокойствия и решимости, и я собираю остатки воли, чтобы быть сильным для неё.
        - Я с тобой, я с тобой. Давай, ты сможешь.
        - А теперь тужимся! - Командует врач.
        - Давай, давай! - Подбадривает персонал.
        - А-а-а-а! - Кричит Алиса, отдавая последние силы попытке вытолкнуть из себя ребёнка.
        Её лицо краснеет, в глазах лопаются капилляры, кожа покрывается крупными каплями пота.
        - Давай, дорогая, давай, моя хорошая, - уговаривает врач. - Головка тут, ещё чуть-чуть!
        - Ы-ы-ы!
        У меня сердце разрывается от того, что я ничем не могу ей помочь. Но тут на помещение обрушивается тишина, а затем раздаётся детский крик.
        - Папочка, с вами всё хорошо? - Обращается ко мне кто-то.
        У меня слегка кружится голова.
        Почему-то всё происходящее оказывается круче любой операции. Я и сам уже весь в поту. Целую Алису в лоб и понимаю, что дрожу всем телом.
        - Да. - Отзываюсь я, облизывая сухие губы. - Да, в порядке.
        «Кажется».
        - Тогда держите дочку.
        Я принимаю свёрток дрожащими руками и прижимаю к груди. Наверное, она прекрасна, но я ничего не вижу от слёз. Нет, она лучше, чем прекрасна, теперь я это вижу. Она - настоящее чудо.
        Я наклоняюсь и показываю её Алисе. Она смотрит на меня с благодарностью и тянет руки к ребёнку. Кто-то из медиков помогает мне положить её Алисе на грудь. Малышка неумело прихватывает губами сосок. У меня всё внутри затапливает любовью и нежностью.
        - Ты это загадала тогда с камнем? - Шепчу я, наклоняясь к Алисиному лицу.
        - Ммм… да. - Немного подумав, хрипло отвечает жена.
        Солнце уходит за горизонт. Морская вода переливается красным, розовым и синим. Мы едем вдоль пляжа, и кажется, что солнце подожгло водную гладь своими лучами.
        Я уже и забыл, как красиво на побережье в конце лета.
        - Потрясающе, - шепчет Алиса, приподнимаясь, чтобы лучше видеть море.
        - Да, - соглашаюсь я, бросая взгляд на спящую в специальной автомобильной люльке дочь.
        Приморский городок отдыхает от дневной жары, дышит прохладой, благоухает ароматами цветов и фруктов. Прозрачные волны шелестят, им вторят крики птиц, и я понимаю, что жизнь ещё никогда не чувствовалась настолько остро, как сейчас, когда я полон любви, эмоций и нежности.
        Я готов свернуть горы ради моих девочек. Ради них я готов умереть. Или жить, что гораздо важнее.
        Я смотрю на Алису, вижу, как её волосы струятся в потоках встречного ветра, влетающего в окно, вижу, как прекрасна улыбка на её лице, как пляшут лучики закатного солнца в её глазах, и тоже улыбаюсь.
        И больше никакой боли, никаких призраков, никаких слёз.
        Она заместила всё это собой.
        Своим светом.
        Я всё ещё вспоминаю тех, кого потерял, и это ранит, но это больше не разрушает меня. Счастье, которое дарит мне Алиса, возмещает абсолютно всё. Оно лечит. Оно возвращает к жизни.
        И я больше не боюсь, что буду плохим отцом.
        Мы останавливаемся у родительского дома, я выхожу из машины и аккуратно достаю дочь. Она открывает глазки и хлопает длиннющими ресничками. Я вижу в её глазах своё отражение и мысленно произношу: «Как же я люблю тебя, моя принцесса».
        Алиса приваливается к моему плечу.
        Несколько секунд мы смотрим на нашу малышку вместе. У неё на макушке пучок светлых волос - таких же, как у Алисы. И такой же взгляд - лучистый и хитрый. То ли чертёнок, то ли ангелок, не знаю. У меня сжимается сердце от любви к этой зеленоглазке, ведь она самая очаровательная и милая девочка на свете.
        - Вадим? - Выходит на порог мама.
        За ней спешит отец.
        Я сглатываю.
        Мы не виделись, кажется, целую вечность.
        - Это Алиса, - представляю я свою супругу.
        - Здравствуйте, - она подходит к ним.
        И моя мать, не удержавшись от слёз, обнимает невестку.
        Я делаю шаг вперёд и, пока Алису бросается обнимать мой отец, перевожу дух.
        - А это… - Мама вытирает пальцами слёзы с щёк.
        - Красавина Екатерина Вадимовна. - Говорю я.
        И передаю ей в руки свою дочь.
        Та смотрит на бабушку, округлив глаза. Хлопает ресницами: хлоп, хлоп.
        Всё - одного взгляда достаточно, чтобы влюбиться в это прекрасное создание. И моя мать тоже уже в ловушке.
        - Екатерина. - Всхлипывает она, покачивая малышку. - Катя, Катенька. - Говорит радостно. Смотрит на меня и с теплом добавляет: - Вадимовна.
        До этого момента я думал, что счастливее быть нельзя. Но теперь знаю - у счастья предела нет. Как и у любви.