Трудное счастье Лавирль Спенсер
        # Директор школы Том Гарднер, примерный семьянин, отец двоих детей, не мог поверить своим глазам - новый ученик Кент Аренс был его абсолютной копией! Мать Кента Моника призналась, что родила ребенка после единственной ночи, проведенной с Томом много лет назад во время мальчишника, который тот устраивал за неделю до своей свадьбы. В то время как его будущая жена Клэр была уже беременна их первенцем Робби…
        Лавирль Спенсер
        Трудное счастье
        Глава 1
        Ночной дождь в конце августа освежил зеленый, трепещущий травяной ковер Миннесоты и промыл небо до бледно-голубого оттенка. Восточнее Сент-Пола, где пригороды вплотную подступали к границам вашингтонского округа, щупальца новых улиц уже подбирались к пшеничным полям, а коробки новых домов громоздились там, где раньше были только леса и поляны.
        Здесь, на стыке города и фермерских угодий, раскинуло крылья современное кирпичное здание школы. С двух сторон его окаймляли крытые автомобильные стоянки, с третьей - спортплощадка. Сразу за трибунами еще противостояли урбанизации шепчущиеся колосья, но их поражение было очевидным - на дальних холмах вовсю шла жатва.
        За шоссе виднелась горстка старых домов, построенных в 50-60-х годах, и грунтовая дорога, на которой пять лет назад с появлением школы ввели ограничение скорости. Тогда же были проложены и тротуары, хотя некоторые налогоплательщики утверждали, что они не нужны, поскольку ведут в поля и теряются там, где еще урчат трактора. Школьный городок, однако, уже несколько лет разрастался с огромной скоростью.
        В среду утром, за шесть дней до начала занятий школы для старшеклассников Хьюберт Хамфри, на стоянку въехал с северной стороны аквамаринового цвета автомобиль. Двое вышедших из машины направились по тротуару к зданию школы. Утреннее солнце уже раскалило бетонные стены, но открытые смотрителем двойные двери позволяли ветерку гулять по коридорам.
        На женщине был строгий серый костюм, светло-серая, шелковая блузка, туфли в тон - простые, но дорогие, и скромно повязанный поверх волос темно-красный шарф. Старомодная стрижка слегка тронутых сединой волос открывала лицо. Пара маленьких золотых сережек казалась единственной уступкой женственности, в остальном стиль посетительницы полностью исключал всякий намек на слабость.
        Парень был на полторы головы выше матери, широкоплечий, с узкими бедрами, атлетической фигурой, в синих джинсах и майке с надписью, восхваляющей Техас. Темные волосы, потрясающие карие глаза и лицо парня наверняка всю жизнь будут притягивать к себе женские взгляды. В бабушкины времена девчонки прозвали бы его покорителем сердец; поколение его матери окрестило бы его «классным парнем». А сейчас две шестнадцатилетние девицы, столкнувшись с ним в дверях школы, оглянулись и одна из них сказала другой:
        - Ух ты, какой крутой!
        Учительская в Хамфри находилась как раз в центре здания и была с двух сторон окружена стеклянными стенами. Ее двери вели в центральный холл, а снаружи расположилась стоянка для автомобилей посетителей и клумба с огромным кирпичным постаментом, окрашенным в цвета школы - красный и белый. За задней стеной учительской раскинулся древесный питомник, любовно взращенный учениками, которые занимались садоводством у мистера Дорфмайера.
        Кент Аренс открыл двери учительской.
        - Улыбнись, - мягко произнесла Моника Аренс, проходя мимо него и ощущая прохладу кондиционированного воздуха.
        - Зачем? - спросил сын.
        - Ты же знаешь, как важно сразу произвести впечатление.
        - Да, мама, - сухо ответил он, следуя за матерью.
        В учительской, в противоположность школьной территории, царил хаос: люди в джинсах и майках проверяли какие-то документы, отвечали на телефонные звонки, работали на компьютерах и печатали на машинках. Двое служителей красили стены, еще один катил тележку, нагруженную картонными папками. Синий ковер на полу едва виднелся, заваленный грудами учебников, бумаг и прочих необходимых вещей.
        Моника и Кент пробрались сквозь весь этот беспорядок и подошли к полукруглому барьерчику, преграждающему посетителям дальнейший путь. Из-за одного из многочисленных столов поднялась секретарь. У нее было пухлое лицо, пышная грудь и короткие каштановые, начинающие седеть волосы.
        - Здравствуйте. Чем я могу вам помочь?
        - Меня зовут Моника Аренс, а это - мой сын, Кент. Мы насчет приема в школу.
        - Извините за беспорядок, последняя неделя перед занятиями всегда такая. Я - Дора Мэ Хьюдак. Можете звать меня просто «Дора Мэ», я как раз и займусь вашим вопросом. - Она улыбнулась парню. - Значит, ты новичок.
        - Да, мэм. Мы только что приехали из Остина, штат Техас.
        Дора смерила его взглядом.
        - В выпускной класс, я полагаю.
        - Да, мэм.
        Миссис Хьюдак отметила это «мэм»: было непривычно слышать такое обращение от ученика старшего класса. Большинство называло ее «Дора Мэ». Некоторые обращались со словами «Эй, леди», а иногда доводилось услышать и «Э-э, как вас там… секретарь!».
        - Нравятся мне манеры южан, - заметила она, доставая бланк заявления о приеме и буклет о школе. - Уже решил, что будешь изучать?
        - Да, довольно много предметов. Если у вас их все преподают.
        - Значит, ты еще не видел список факультативных дисциплин?
        - Нет, мэм.
        Дора положила на барьерчик список и голубой лист бумаги.
        - Вот перечень предметов, а это бланк заявления о приеме, но у нас принято, чтобы новички вначале поговорили со своим куратором. Выпускников курирует миссис Берлатски. Подождите секундочку, я посмотрю, здесь ли она.
        Дора Мэ заглянула в одну из боковых дверей и вернулась, сопровождаемая женщиной лет сорока в длинном вязаном синем пуловере и брюках со штрипками.
        - Привет. Я - Джоан Берлатски. - Она протянула руку. - Добро пожаловать в Миннесоту. Давайте пройдем в мой кабинет, там мы сможем поговорить.
        В кабинете Джоан извинилась за беспорядок.
        - Вот так каждый год, надо все убрать после летнего лагеря и всегда кажется, что до начала нового учебного года нипочем не успеть, но мы почему-то, как по волшебству, успеваем. Садитесь, пожалуйста.
        Они дружески побеседовали, и куратор узнала, что у Кента довольно высокий средний балл и он собирается поступать в колледж, что он усиленно занимается точными науками и математикой в том числе и по многим предметам намерен проходить усложненный курс. Его мать уже договорилась о том, чтобы из предыдущей школы прислали результаты работ сына. Джоан высветила на зеленом экране компьютера списки групп, и через тридцать минут расписание занятий для Кента было готово.
        Все шло гладко, пока Моника Аренс не спросила:
        - Да, а к кому обратиться, чтобы записать Кента на футбол?
        Джоан отвернулась от монитора и ответила:
        - С этим может возникнуть проблема. Ребята тренируются уже две недели, и тренер Гормэн, вероятно, уже укомплектовал команду.
        Кент нахмурился. Волнуясь, он произнес:
        - Но я играл и в средних, и в старших классах. И рассчитывал в выпускном классе не бросать футбол.
        - Я же говорю, команда тренируется уже с середины августа, но… - Джоан задумалась, потом потянулась к трубке телефона. - Минутку. Я позвоню тренеру, если он еще не ушел. - Набирая номер раздевалки, она продолжала: - Вы, наверное, знаете, что здесь очень большое внимание уделяется спорту. Наша футбольная команда в прошлом году заняла второе место на первенстве штата, а баскетбольная дважды выигрывала чемпионат. Похоже, он не собирается отвечать. - Она повесила трубку. - Знаете, давайте я пойду и спрошу мистера Гарднера, нашего директора. Он в любом случае предпочитает лично знакомиться с новичками. Сейчас вернусь. - Не успела Джоан свернуть за угол, как снова появилась в кабинете. - Если хотите, пока меня не будет, обратитесь к Доре Мэ за компьютерной распечаткой ваших занятий. Расписание появится вот здесь, на принтере. Посетители последовали за куратором и вновь остановились перед полукруглым барьером, ожидая, пока принтер, жужжа, выдаст расписание занятий для Кента.
        Том Гарднер сидел за столом напротив открытой двери и говорил по телефону с представителем компании по продаже учебников. До начала занятий оставалось всего три рабочих дня, а новые учебники по английскому для десятого класса куда-то запропастились.
        При появлении Джоан директор жестом удержал ее, подняв указательный палец, и продолжил разговор.
        - Наш агент по закупке заказал их еще в январе… Вы уверены?.. Когда?.. В июле! Но как может такое количество книг просто исчезнуть?.. Мистер Тревис, проблема в том, что в следующий вторник пятьсот девяносто учеников десятых классов придут в школу, а английский - обязательный предмет для каждого из них. - После длинной паузы он, записав телефон транспортной компании, продолжал: - На погрузке? И большие были коробки? - Том бросил карандаш, потер лоб и сказал: - Ясно. Да, спасибо, я со своей стороны тоже проверю. А если они не будут найдены, у вас еще есть в запасе?.
        Да, обязательно, спасибо. До свидания. - Директор повесил трубку, надул щеки, выдохнул воздух. - Потерялись учебники. Что у тебя, Джоан?
        - К нам переводится новый учащийся, ты, наверное, захочешь его увидеть. Старшеклассник, и хочет играть в футбол. Решишь его проблему?
        - Конечно. - Гарднер встал, откатив кресло. Насколько он любил свою работу директора школы, настолько терпеть не мог всю эту суету последней недели каникул. В такие дни ему приходилось заниматься решением самых разных вопросов, наводить порядок среди хаоса, оставленного администрацией летнего лагеря. Они все передвигали, меняли местами, оборудование, которое им мешало, куда-то прятали, а новые приобретения школы, поступающие в это время, запихивали в самые неподходящие места. Электрики занимались новой системой освещения, и произошла какая-то путаница с креплениями, в результате которой кабинет домоводства остался без света. Учительница физики, которую он нанял еще в мае, позвонила пару дней назад и сказала, что нашла работу с лучшими условиями в другом районе и сюда не приедет. А теперь еще и книготорговцы уверяют, что автотранспортное предприятие доставило тридцать коробок с учебниками на склад 15 июля, но там этих книг никто не видел.
        Том Гарднер старался скрыть все эмоции и спокойно сосредоточиться на важнейшей, по его мнению, стороне своей работы - на учениках.
        Новичок и его мать уже ожидали его, и Том увидел перед собой высокого, темноволосого, симпатичного парня со спортивной фигурой.
        Джоан представила их друг другу.
        - Это Кент Аренс. Он будет учиться в выпускном классе. Кент, это наш директор, мистер Гарднер.
        Том пожал новичку руку и почувствовал ответное пожатие жесткой, очень сильной ладони.
        - А это мама Кента, Моника.
        Они автоматически, как незнакомые, протянули друг другу руки, и тут что-то неясное всколыхнулось в его душе.
        - Моника? - пристально вглядываясь, переспросил Гарднер. - Моника Аренс?
        - Том? Том Гарднер? - Не веря своим глазам, сказала она.
        - Боже мой, вот это сюрприз.
        - Так это ты? Мистер Гарднер, директор школы? - Моника взглянула на медную табличку на дверях его кабинета.
        - Да, это я. Работаю здесь уже восемнадцать лет, сначала учителем, теперь вот директором. - Он наконец опустил ее руку, которую было неудобно держать над перегородкой. - Очевидно, ты теперь живешь в нашем районе?
        - Я… да… мы… - Моника как-то растерялась, ее лицо покраснело. - Меня только что перевели сюда, я инженер. Я бы никогда… то есть я и не представляла, что ты где-то здесь живешь. Я даже не знала, как зовут директора, пока миссис Берлатски не назвала твое имя минуту назад.
        - Да, вот такие дела, - с легкой улыбкой проговорил Том. - Как тесен мир, верно? - Он смотрел на Монику, под впечатлением от встречи. Она была взволнована, не отвечала на улыбку и явно старалась побороть смущение. - У тебя теперь семья… - Гарднер снова повернулся к юноше.
        - Только он. Только Кент.
        Без сомнения, парень был красив и ростом с Тома.
        - Вы знаете мою маму? - с удивлением спросил Кент.
        - Были знакомы, давным-давно. В 1975-м.
        - Но с тех пор не виделись, - торопливо добавила Моника.
        - Ну, хватит о нас. А то мы как-то исключили тебя из разговора, верно, Кент? Послушайте, почему бы нам не пройти в мой кабинет, там меньше шума и суеты. Там и поговорим.
        Из окна кабинета открывался прекрасный вид на дендрарий и футбольное поле за ним. Солнце бросало косые лучи с восточной стороны школьного здания, они мягко ложились на подоконник, где красовалась целая галерея фотографий членов семьи Гарднер. Том и его посетители сидели, глядя друг на друга через стол. Директор слегка откатился назад вместе с креслом и, соединив кончики пальцев обеих рук, спросил юношу:
        - Мне сказали, что ты хочешь играть в футбол?
        - Да, сэр.
        Лицо парня казалось знакомым.
        - Ты до этого играл? В той школе?
        - Да, сэр. И в младших, и в средних классах, а последний год я был в ассоциации спортивных клубов.
        - Где играешь?
        - В защите.
        Том сам когда-то был тренером и знал, какие вопросы задавать, чтобы выяснить, что за игрок перед ним, - тот, для которого честь команды превыше всего, или тот, кто тешит лишь собственное самолюбие.
        - Ну и какая у вас была команда?
        - Просто великолепная. Несколько превосходных блокирующих, они схватывали все с полуслова, знали, как вести игру. Было легко играть, потому что мы… ну, как бы сказать, понимали, что каждый из нас намерен сделать.
        Тому понравился ответ Кента.
        - А тренер?
        Парень ответил просто:
        - Я буду скучать по нему.
        Этим он еще больше покорил Тома. И снова почему-то возникла уверенность, что он знает этого мальчика. Не только внешность, но и манера вести беседу казалась ужасно знакомой.
        - Расскажи мне, какие цели ты для себя наметил? - продолжая «прощупывать» собеседника, спросил Гарднер.
        - На будущее или на сейчас?
        - И те, и другие.
        - Ну… - Кент оперся о подлокотники кресла, сцепил пальцы и откашлялся, обдумывая ответ. - На сейчас… Мне бы хотелось отжать триста фунтов. - Он слегка улыбнулся директору, смущенный и гордый одновременно. - Я уже поднимаю двести семьдесят.
        - Ух ты, - улыбнулся в ответ Том. - А на будущее?
        - Хочу стать инженером, как мама.
        Кент взглянул на Монику, повернув лицо к яркому солнечному свету. Что-то привлекло внимание Гарднера, то, на что прежде он не обратил внимания и что теперь, словно предупредительный звонок, прозвучало в голове. Маленький непослушный вихор на макушке Кента Аренса, забавной запятой торчащий среди черных коротко стриженных волос.
        Точь-в-точь такой, как у него самого. Том понял все, и это было как удар, а парень продолжал говорить.
        - Я бы предпочел поступать в Станфорд, потому что там очень хорошо ведется курс технического обучения, и, кроме того, у них классная футбольная команда. Думаю, что я смог бы получать стипендию, как игрок… но это если получится играть в этом году, чтобы представители колледжа могли меня увидеть, когда сюда приедут.
        Он посмотрел Тому прямо в лицо. Сходство было несомненным. Ошеломляющим.
        Гарднер отвел взгляд, чтобы избежать поспешных выводов. Протянув руку, он спросил:
        - Можно взглянуть, что ты собираешься изучать?
        Он попытался сконцентрироваться на списке, надеясь, что когда посмотрит на Кента снова, то убедится, что ошибался. Парень выбрал трупные предметы - высшая математика, химия и физика для продвинутых учащихся, тяжелая атлетика и английский для поступающих в колледж.
        Английский… который преподает жена Тома, Клэр.
        Гарднер изучал бумагу дольше, чем было необходимо. Этого не может быть, не может быть. Но когда снова поднял глаза, увидел черты, очень похожие на те, которые каждое утро лицезрел в зеркале - продолговатое смуглое лицо, покрытое сильным загаром, карие глаза под темными бровями с таким же, как у него, изгибом, орлиный нос, жесткий подбородок с небольшой ямкой, - и этот непокорный вихор, который он ненавидел всю жизнь.
        Он посмотрел на Монику, но та, поджав губы, изучала свои колени. Том вспомнил, как смущена она была при встрече, как покраснела. Боже мой, если это правда, почему она не сказала ему семнадцать, восемнадцать лет назад?
        - Ну, это… - начал было он, но голос сорвался, и Гарднеру пришлось откашляться. - Впечатляющий выбор… Трудные предметы. Да еще и футбол. Ты уверен, что справишься?
        - Думаю, что да. Я всегда много занимался, и никогда не бросал спорт.
        - Какие у тебя отметки?
        - Средний балл - 3, 8. Результаты контрольных работ и экзаменов должны скоро прислать из предыдущей школы.
        Кровь звенящими толчками билась в виске Тома, но он продолжал разговор, надеясь, что лицо не выдает его.
        - Мне нравится то, что я вижу и слышу, Кент. Думаю, тебе стоит поговорить с тренером. Хотя команда уже и начала тренировки, окончательное решение за ним.
        Моника взглянула в глаза Гарднеру, впервые с начала беседы. К ней вернулось былое спокойствие, и теперь ее лицо ничего не выражало. Если она и вспыхнула в какой-то момент, то сейчас полностью собой владела.
        - Кент все равно будет учиться в колледже, - заявила она, - но если ему не удастся играть в этом году, то ты знаешь, что его шансы на получение стипендии сводятся к нулю.
        - Я понимаю, и сам поговорю с Гормэном, пусть испытает парня… Кент, ты сможешь прийти сегодня на футбольное поле часа в три? Команда как раз будет тренироваться, и я познакомлю тебя с тренером.
        Кент взглянул на мать. Она сказала:
        - Почему бы нет. Отвезешь меня домой и возьмешь машину.
        - Хорошо, - подвел итог Том.
        В этот момент Джоан Берлатски заглянула в дверь.
        - Извини, Том. Я забыла сказать Кенту… Мы набрали группу новичков, и они все собираются раз в неделю, по четвергам, утром. Так тебе будет проще познакомиться с ребятами, если захочешь.
        - Спасибо, я приду.
        Когда Джоан исчезла, Гарднер поднялся, и его посетители тоже.
        - Ну, Кент, - сказал он, протягивая парню руку, и они обменялись рукопожатием. С близкого расстояния схожесть сильнее бросалась в глаза, и подозрение Тома еще более укрепилось. - Добро пожаловать в нашу школу. Если в чем-нибудь потребуется помощь, обращайся ко мне без стеснения. Для учеников я всегда свободен. Даже если надо будет просто поговорить. - Обойдя вокруг стола, он пожал руку и Монике. - Был рад снова встретить тебя. - Заглянув в глаза женщине, он попытался увидеть в них ответ, но ее взгляд ничего не выражал.
        Уставившись на нечто, находящееся за его левым плечом, она отстранение ответила:
        - Я тоже.
        - И ты, если необходимо будет помочь с каким-либо вопросом, позвони. Миссис Берлатски и я всегда к твоим услугам.
        - Спасибо.
        Посетители вышли, и директор проведал их взглядом, следя, как они пересекли захламленную учительскую по направлению к дверям, открытым настежь, чтобы выветрить сильный запах краски. По радио звучала песня Рода Стюарта. Ритмично пришептывал ксерокс, выдавая один лист желтоватой бумаги за другим. Секретарши печатали на машинках, трое учителей проверяли свои почтовые ящики и о чем-то болтали - каждый был занят своим делом и понятия не имел, какой момент пережил только что человек, руководящий всеми ими. Он все наблюдал за Моникой Аренс и ее сыном, идущими по коридору и наконец окунувшимися в сияние августовского дня. Было видно, как они обсуждали что-то, сходя на обочину и приближаясь к новому блестящему автомобилю «лексус» цвета морской волны.
        Юноша сел за руль, завел мотор, солнце блеснуло, отражаясь от яркой, чистой поверхности машины. «Лексус» сдал назад, развернулся и исчез из вида.
        Только тогда директор школы сдвинулся с места.
        - Пусть меня никто не беспокоит, - сказал он Доре Мэ, заходя в свой кабинет. Закрыл дверь, обычно всегда открытую, прислонился к ней, откинул голову назад. Том чувствовал, что внутри у него все сжалось, словно его придавило большое дерево. В желудке что-то дрожало, неослабевающий страх комком застыл в груди. Он закрыл глаза, пытаясь побороть этот страх.
        Ничего не помогало.
        Оторвавшись от двери и открыв глаза, он почувствовал дурноту. Гарднер подошел к окну, постоял в косых солнечных лучах. Одной рукой он прикрыл рот, второй обхватил себя выше талии. Снаружи, в дендрарии, полосы тени пересекали подстриженную траву и деревья, старомодные деревянные столики, низкую оградку из цепей, окружавшую теннисные корты; солнце дробило большую тень, падающую от трибуны, золотистым свечением покрывало пшеничное поле позади стадиона.
        Том не видел ничего этого.
        Перед его взглядом стояло красивое лицо Кента Аренса и ошеломленное, покрасневшее - его матери. А потом - это замкнутое, отстраненное выражение и то, как она избегала смотреть Тому в глаза.
        Боже правый, мог ли мальчик оказаться его сыном?
        Даты совпадали.
        Третья неделя июня 1975 года, время, когда он женился на Клэр, уже беременной, носящей Робби. Глядя куда-то в пустоту, он почувствовал острое сожаление, что не подчинился тогда здравому смыслу, восемнадцать лет назад единственный раз изменил своей жене и сделал это как раз накануне свадьбы. Вначале он часто корил себя за этот грех, который, однако, поблек и забылся с годами, ведь за все время их совместной жизни с Клэр Том хранил ей абсолютную верность.
        Отведя руку от пылающего лица, он опять ощутил. твердый, как леденец, комок в горле. Может, парню еще нет семнадцати. Может ему шестнадцать… или восемнадцать! В конце концов, не всем выпускникам по семнадцать лет!
        Но большинству действительно столько уже исполнилось, и жизненный опыт подсказывал Гарднеру, что Кент Аренс слишком высок и физически развит для шестнадцатилетнего. Он наверняка уже бреется, а плечи и грудные мышцы у него, как у мужчины. Кроме того, слишком большое сходство подтверждало самые ужасные подозрения Тома.
        Теперь он смотрел на фотографии своей семьи, прикасался к рамкам. Клэр, Челси, Робби.
        Никто из них и понятия не имеет о той холостяцкой пирушке.
        Пожалуйста, пусть этот мальчик окажется, не моим.
        Быстро повернувшись, Том открыл двери кабинета.
        - Дора Мэ, вы уже занесли регистрационную карточку Кента Аренса в картотеку?
        - Нет, она как раз здесь.
        Она взяла документ со стола и отдала директору. Он вернулся в кабинет, упал в кресло и прочитал все до последнего слова.
        Кенту было ровно семнадцать: день рождения - 22 марта 1976 года, как раз через 9 месяцев после бессмысленного бунта Тома Гарднера против женитьбы, к которой он был не готов.
        Родители: Моника Дж. Аренс, отец не значится.
        Мужчина постарался оживить туманные воспоминания о той ночи, но это было так давно, и вдобавок он был пьян, а она - всего лишь девчонка, разносящая по заказам пиццу. Предохранялся ли кто-нибудь из них? О ней Том не знал. А он сам? Наверное, нет, раз Клэр в то время была уже беременна, это было не нужно. До того она принимала противозачаточные пилюли, но забыла захватить их с собой, когда они отправились на выходные в Колорадо, покататься на лыжах. Как и большинство безответственных сопливых любовников, они считали себя неуязвимыми, вот тогда Клэр и забеременела. Легкомыслие? Конечно, но вся та ночь и вечеринка были еще большим легкомыслием, начиная с количества алкоголя, которое он поглотил, и порнофильмов, что он смотрел вместе с друзьями-студентами, и заканчивая сексом с девицей, которую едва знал.
        А все из-за вынужденной женитьбы, оказавшейся, как выяснилось с годами, самым счастливым событием в его жизни.
        Не выпуская из рук карточки Кента, Том вздохнул и откатился в кресле. Может ли случиться, чтобы мальчик был так похож на него и все же не являлся его сыном? При всех обстоятельствах - навряд ли. И если сам Гарднер так легко заметил сходство, то смогут заметить и другие - персонал, Челси, Робби… Клэр.
        Мысли о жене повергли его в панику, и он вскочил с кресла, оставив документ на столе, инстинктивно стремясь к ней, чтобы защитить отчего-то, несущего возможную угрозу.
        - Я буду в кабинете 232, - сказал он Доре Мэ, проходя мимо ее стола.
        Как и в главном холле, в классных коридорах царила неразбериха - громоздились учебные пособия, накрытые от пыли, стоял сильный запах краски. Из классов доносилась негромкая музыка, учителя в рабочей одежде всюду наводили порядок. Заведующая кабинетом аудиовизуальных средств обучения двигалась навстречу Тому, толкая нагруженную магнитофонами тележку и с трудом объезжая груды мусора.
        - Привет, Том, - сказала она.
        - Привет, Дениз.
        - Нам надо будет с тобой как-нибудь поговорить о фотоделе, я ведь собираюсь его преподавать. Придется занимать затемненную комнату по расписанию, надо его составить.
        - Приходи ко мне в кабинет, мы это обсудим. Вторжение школьной действительности в его мысли начинало раздражать Гарднера, но он чувствовал вину за то, что его личные дела оттеснили на второй план работу, за которую ему платили. Но в этот момент не было ничего важнее его отношений с Клэр.
        Подходя к ее кабинету, он ощутил укол страха, как будто измена восемнадцатилетней давности была написана у него на лице, и жена, взглянув на него, скажет: Как ты мог, Том? Две женщины сразу?
        Окна ее кабинета тоже выходили на юг. Табличка на дверях гласила: «Миссис Гарднер». Хотя в школе не было строгих правил, как обращаться к учителям, Клэр считала, что более формальное, нежели по имени, обращение внушает ученикам большее уважение. И она действительно пользовалась большим авторитетом среди молодежи.
        Том остановился в открытых дверях кабинета, глядя на склоненную фигуру жены. Она перекладывала папки в большой коробке, и он мог ее видеть только со спины. На Клэр были узкие синие джинсы и длинный, почти до колен, красный футбольный свитер. Лучики солнца играли в ее светлых волосах; выдохнув, Клэр опустила на стол тяжелую пачку бумаг. Она откинула волосы назад, уперлась кулаками в бока и потянулась. Наблюдая за женой, не подозревающей об этом, занятой работой, в которой ей, Том знал, не было равных среди учителей, и после восемнадцати лет замужества и рождения двоих детей все еще стройной, стильной и красивой, он почувствовал внезапный ужас при мысли, что может потерять ее.
        - Клэр, - позвал он, и она, улыбаясь, повернулась навстречу его голосу. Загорелое от занятий гольфом лицо, пара крученых золотых сережек, красиво оттеняющих смуглую кожу.
        - А, привет. Как там дела на первом этаже?
        - Кошмарно.
        - Нашлись учебники по английскому?
        - Еще нет. Я этим как раз занимаюсь.
        - Они обнаружатся. Как всегда.
        Потерянные учебники перестали существовать для Тома, как только он вошел в класс и остановился перед женой.
        - Клэр, я вот все думаю…
        Ее лицо сразу выразило озабоченность.
        - Том, что случилось?
        Гарднер обнял жену.
        - Что, Том?
        - Давай куда-нибудь выберемся в субботу вечером, может, даже останемся там на ночь, побудем вдвоем. Попросим отца приехать приглядеть за детьми.
        - Что-то действительно случилось! - В ее голосе слышалась обеспокоенность, тело слегка напряглось.
        - Нет. - Он отклонился, заглядывая ей в лицо. - Я думаю, нам обоим надо провести хотя бы один вечер наедине, до того, как начнутся занятия и все это сумасшествие.
        - Но мы же заключили соглашение - ничего личного в стенах школы.
        - Это так, но поскольку я являюсь директором, то могу по своему желанию время от времени нарушать правила.
        Он наклонился и поцеловал жену даже с большей страстью, чем иногда выказывал в их спальне дома. Он любил Клэр с такой силой, на которую раньше считал себя неспособным. Да, он женился по обязанности и в то время ощущал лишь негодование по поводу того, что, едва закончив колледж и не успев еще никак закрепиться в жизни, уже был вынужден влезать в семейный хомут. Но поскольку его девушка забеременела, он обязан был поступить «как честный человек» (выражение из тех времен). Любовь пришла к нему позже, после того, как она родила Робби и Том видел, как Клэр лелеяла их первенца, а через год появилась Челси, а еще через два его жена вернулась на работу и великолепно справлялась со всеми своими обязанностями.
        Она была умна и трудолюбива, и их так много связывало, поскольку оба были учителями, что он не представлял себя женатым на ком-либо другом. Они с Клэр оказались хорошими родителями, ведь с результатами плохого воспитания они каждый день сталкивались в школе и знали, к чему ведет пренебрежение родительским долгом. Разводы, жестокость, алкоголизм, легкомыслие - как часто на педсоветах им приходилось беседовать с родителями, чьи дети страдали от этих пороков взрослых. Конечно, Том и Клэр знали, как построить дружную семью, они обсуждали это, отношения между ними всегда были теплыми и, приняв какое-либо решение, они вместе отстаивали перед детьми свою точку зрения. И до настоящего момента директор и его жена по праву могли считать себя счастливыми, ведь их искренняя любовь к детям и их методы принесли великолепный результат. Дети были прекрасно воспитаны.
        Любил ли он Клэр? Несомненно. После всех этих лет и всех стараний их семейный очаг стал той крепостью, где душа отдыхает от суеты и от дел.
        Девочка с длинными светлыми волосами заглянула в двери и остановилась как вкопанная при виде директора школы, целующего учительницу английского языка. Челси Гарднер, улыбаясь, облокотилась о косяк, скрестила руки и ноги, поставила одну ногу в стоптанной кроссовке на носок и смотрела, как ее мать обнимает отца, а нахлынувшее ощущение счастья и защищенности не оставляло ее. Хотя родители никогда не скрывали своих чувств дома, Челси до этого не видела, чтобы они демонстрировали их в школе.
        - А я-то думала, что здесь существуют правила, запрещающие обниматься в стенах учебного заведения.
        Родители одновременно оглянулись, но Том не убрал руки со спины Клэр.
        - А, Челси… привет, - сказал он.
        Челси оторвалась от дверной рамы и подошла поближе, ехидно улыбаясь.
        - За такое можно заработать замечание, знаете ли. И если мне не изменяет память, то дома мы уже тысячу раз слышали, как старшие негодуют по поводу безнравственного поведения подростков, которые так и норовят по-зажиматься в углах и под лестницей.
        Том откашлялся.
        - Я как раз приглашал маму куда-нибудь на выходные. Что ты на это скажешь?
        - А куда вы собрались?
        - Не знаю. Может, в какое-нибудь местечко, где можно переночевать, а потом еще подадут завтрак.
        - Том, ты действительно решил куда-нибудь выбраться? - воскликнула Клэр.
        Челси заметила:
        - Я считала, что тебя не интересует вся эта романтическая чепуха, папа.
        - Я тоже. - Клэр внимательно всматривалась в его лицо.
        - Ну, я просто решил, - пожав плечами, Том отпустил жену, - ты всегда так обо мне заботишься, может, теперь настала моя очередь. Тем более, что после этих выходных, ты же знаешь, как я буду занят. Мы оба будем.
        Челси улыбнулась.
        - Думаю, идея превосходная.
        - Спрошу дедушку, сможет ли он посидеть с вами в субботу.
        - Дедушку! Да ну, папа, брось, мы уже достаточно взрослые и можем остаться одни.
        - Ты знаешь, как я отношусь к родителям, оставляющим детей одних.
        Челси знала. Об этом тоже часто говорили дома. Каждый понедельник в утренние часы в школу прибывала дорожная полиция и чаще всего именно из-за того, что родители оставляли детей одних на выходные. Кроме того, с дедом не соскучишься.
        - Ладно, - уступила она. - Раз ты решил позвать дедушку, все в порядке. А вообще-то, ребята, я спешу. Заскочила только за деньгами на новые кроссовки. Эти уже разваливаются.
        - Сколько? - Клэр направилась к столу за кошельком.
        - Пятьдесят дадите? - с надеждой в голосе Челси жалобно скривила лицо.
        - Пятьдесят?!
        - Мы все, в команде поддержки, покупаем одинаковые.
        Тому и Клэр пришлось сложить все имеющиеся у них при себе наличные для того, чтобы их дочь получила требуемую сумму.
        У дверей она внезапно остановилась, повернулась к родителям и, сияя, заявилась:
        - Знаете, что? Когда я зашла сюда и увидела, как вы целуетесь, то у меня возникло такое чувство, ну как бы сказать, что я самая счастливая на свете, потому что мои папа и мама всегда вместе и с нашей семьей не может случиться ничего плохого.
        Ее слова пронзили Тома, словно раскаленное железо. Дочь ушла, он смотрел в пустую дверь и думал: «Пусть будет так, пусть ничего плохого не случится с нашей семьей».
        Но как бы он ни хотел этого, он понимал, что несчастья уже начались.
        Глава 2
        Днем, в три часа, Гарднер пришел на футбольное поле, где разогревались игроки. Кент Аренс - Том отметил его точность - уже ожидал, сидя в первом ряду.
        Хотя его подозрения еще не полностью подтвердились, Том ощутил, как волна эмоций нахлынула на него при виде парня - стройного, крепкого, сильного, - поднимающегося с железной скамьи. Чувства охватили его с неожиданной силой, и он невольно подумал, что Моника прекрасно справилась со своими родительскими обязанностями, вырастив такого сына.
        - Здравствуйте, мистер Гарднер, - сказал Кент.
        - Здравствуй, Кент. - Тому с трудом удавалось сохранять внешнее спокойствие, сердце его бешено колотилось. - Ты еще не говорил с тренером?
        - Нет, сэр, я только что пришел.
        - Ну, пойдем… зададим ему задачу.
        Они двинулись вместе по краю поля, и Гарднер особенно остро почувствовал близость парня, его наполненное жизненной энергией молодое тело, его обнаженную руку рядом со своей. Все это находило в душе Тома почти физический отклик, так же, как в ранней юности он реагировал на близость девушек. Но сейчас испытываемое им чувство было явно отцовским. Мысль о том, что Кент понятия не имеет об их родстве, наполняла его щемящей тоской. Том был уже убежден, что идет по полю бок о бок со своим сыном. Это ты? Это ты? - безостановочного звучало в его голове, и, если бы в ответ прозвучало «да», возникло бы множество других вопросов, которые он хотел задать.
        Каким ты был в детстве? Тебя огорчало отсутствие отца? Заменял ли тебе его кто-нибудь? Ты когда-нибудь думал обо мне? Где я живу, чем занимаюсь? Ты бы хотел иметь братьев и сестер? Ты всегда был таким вежливым и серьезным?
        Незаданные, все эти вопросы душили Тома, пока он вел беседу о других вещах.
        - Тебе, должно быть, трудно - такая перемена, и как раз в год окончания школы.
        - Да, сэр, но мы и раньше переезжали, и я знаю, что могу постепенно наладить отношения. И в любом случае, когда переходишь в новую школу, оказывается, что все готовы тебе помочь.
        - А занятия спортом - это, конечно, тоже хороший способ завести новых друзей. Ты упоминал другие виды, кроме футбола.
        - В школе я занимался баскетболом и легкой атлетикой, а сам - играл в теннис и в гольф. В Остине мы жили неподалеку от поля для гольфа, так что я, естественно, попробовал там свои силы.
        Всеми этими видами спорта Том и сам когда-то занимался, хотя сейчас у него совсем не оставалось времени для отдыха. Про себя он отметил, что Моника, должно быть, добилась многого, раз смогла обеспечить себе и сыну жилье в привилегированном районе, рядом с полем для гольфа. Гарднеру не терпелось узнать все о Кенте, найти какие-то нити, которые связывали бы их с сыном.
        - По баскетболу и легкой атлетике у тебя тоже есть разряд?
        - Да, сэр.
        - Когда я начинал работать в школе, то занимался и тренерской деятельностью, - сказал Том. - Думаю, что и сейчас не просмотрел бы спортсмена выше среднего уровня. Буду очень удивлен, если Гормэн не выдаст тебе футбольную форму.
        - Надеюсь на лучшее.
        На самом деле Тому, как директору школы, стоило только намекнуть тренеру, и любой учащийся был бы принят в команду. Но в данном случае все достижения парня, цели, которые он перед собой ставил, его индивидуальность - говорили сами за себя; без сомнения, Гормэн не упустит такой шанс.
        Они дошли до середины поля, наблюдая, как игроки делают пробежки на десять ярдов с высоким подъемом коленей. Один из членов команды с номером «22» на красной тренировочной футболке помахал Гарднеру рукой. Том махнул в ответ и сказал:
        - Это мой сын, Робби.
        Тренер заметил директора школы и, оставив ребят, подошел к нему.
        Боб Гормэн фигурой напоминал колоду мясника. На нем были серые тренировочные штаны, белая футболка и красная бейсболка с начальными буквами названия школы. Остановившись, он безотчетно принял спортивную стойку - широко расставив ноги и напружинив мышцы бревноподобных рук. Тренер поздоровался с Томом, кивнул Кенту и поглубже надвинул бейсболку, дернув ее за козырек.
        - Ну, как дела, Боб?
        - Неплохо. Парни немного потеряли форму за каникулы, но несколько человек тренировались все лето, и я ими доволен.
        - Это наш новый ученик, Кент Аренс. Он перешел в выпускной класс и хотел бы не бросать футбол. Я пообещал ему, что сведу вас вместе и предоставлю тебе право решать. Он из Остина, в Техасе, и в прошлом году входил в ассоциацию спортклубов штата. Хочет поступать в Станфорд, изучать инженерное дело, и надеется получить стипендию как игрок.
        Тренер повнимательнее всмотрелся в парня, чей рост - шесть футов и два дюйма - заставлял того наклоняться, разговаривая с Гормэном, и протянул Кенту мясистую лапу.
        - Здравствуйте, сэр, - ответил новичок. Продолжая оценивать его внешние данные, тренер спросил:
        - Где играешь?
        - В защите.
        Диалог продолжался, когда номер «22» трусцой подбежал к ним и остановился у кромки поля.
        - Эй, папа, - задыхаясь проговорил он.
        - Привет, Робби.
        - Ты будешь здесь после тренировки? Челси забрала машину и отправилась по магазинам, так что мне не на чем добраться домой.
        - Нет, извини. Я должен… - Том почесал кончик носа, - выполнить одно поручение. - Это просто отговорка, сказал он сам себе. Пока не выяснится вся правда о Кенте Аренсе, необходимо соблюдать осторожность. - А как насчет школьного автобуса?
        - Этот жуткий автобус? Нет уж, спасибо. Я найду кого-нибудь, кто меня подбросит.
        Он повернулся, чтобы уйти, но Том позвал его.
        - Робби, погоди минутку. - На секунду самые противоречивые чувства охватили Гарднера, промелькнула мысль, что сейчас он познакомит двух своих сыновей друг с другом. Будь выбор за ним, он не стал бы этого делать, но правила требовали - директор школы должен предпринять все возможное, чтобы облегчить новичку ассимиляцию в новой среде. - Хочу, чтобы ты познакомился с Кентом Аренсом. Он только что перевелся в нашу школу и тоже в выпускной класс, может, ты представишь его своим друзьям.
        - Конечно, папа. - Робби разглядывал новичка.
        - Кент, это мой сын, Робби.
        Парни немного настороженно обменялись рукопожатием.
        Один из них был блондин, второй - брюнет. Том не поддался соблазну задержаться и продолжить сравнивать их. Если его подозрения подтвердятся, у него, без сомнения, будет еще много времени для этого.
        - Ну, Кент, оставляю тебя с тренером. Удачи. Директор и новичок улыбнулись друг другу, и Гарднер, покинув поле, направился к своему автомобилю. Проходя мимо аквамаринового «лексуса», он ощутил волнение, подобное тому, которое испытывал еще подростком, когда девчонка, в которую он был влюблен, катила мимо его дома в папочкиной машине. Но сейчас это было особого рода волнение, оно смешивалось с чувством вины, вины перед мальчиком, возможно, его сыном; и растерянности от незнания, как вести себя в такой ситуации.
        Окошки в его красном «таурусе» были открыты, теплый ветерок играл в машине. Том завел двигатель, посидел немного, думая, что делать дальше. Перед его глазами все стояла картина - два парня пожимают друг другу руки в голове назойливо крутились вопросы: они братья? Братья? Узнаю ли я об этом когда-нибудь?
        Когда кондиционер погнал в кабину прохладный воздух, Гарднер захлопнул дверцы и вынул из нагрудного кармана зеленую регистрационную карточку Кента. На ней значился адрес, выведенный аккуратным, почти чертежным шрифтом. Том и сам писал почти так же. Семья Аренс жила в районе новостроек, в богатой его части, расположенной на холмах западного берега озера Хэвиленд в предместьях Сан-Паул Хайте. После восемнадцати лет работы директор школы знал все окрестности почти так же хорошо, как полицейские.
        Направляясь по адресу, он чувствовал себя законченным донжуаном, в душе желая, чтобы Моники Аренс не оказалось дома, а разумом понимая, что нет никакого смысла оттягивать неизбежное: какова бы ни была правда, он должен ее выяснить, и чем скорее, тем лучше.
        Дом семьи Аренс оказался внушительным двухэтажным сооружением из известняка и серого кирпича, с крышей оригинальной формы и гаражом на три машины. Он стоял на вершине холма, и к нему вела довольно крутая подъездная дорога.
        Том остановился внизу, медленно вышел, придерживая открытую дверцу автомобиля и рассматривая дом. Участок еще не был обложен дерном, но земляные работы уже завершались, посадка деревьев и кустарников закончилась. Все это наверняка стоило уйму денег. Подъездной путь сиял на солнце белым бетоном. Только что вымощенная тропинка вела от него вверх, к центральному входу.
        Моника Аренс действительно многого добилась в жизни.
        Гарднер захлопнул дверцу автомобиля и направился к дому, стараясь заглушить внутренний голос, побуждающий его вернуться, сесть в машину и убраться отсюда как можно скорее.
        Он не мог так поступить.
        Том позвонил в дверь и, крутя на указательном пальце ключи, со страхом подумал, что сейчас Моника ему откроет, и после этого вся его жизнь может перемениться.
        Появившись на пороге, Моника с неприкрытым удивлением уставилась на Гарднера. На ней были веревочные туфли и свободное платье мешковидного стиля до середины икр. Ему никогда не нравился такой бесформенный покрой, и Клэр не носила таких платьев, потому что ей они тоже не нравились.
        - Привет, Моника, - наконец проговорил он.
        - Не думаю, что тебе следовало приходить.
        - Я решил, что нам надо поговорить. - Он не убирал ключи, чтобы не пришлось их доставать, если она захлопнет дверь у него перед носом. Монику явно не радовал его визит, она не отпускала дверную ручку, а ее лицо было неподвижно, лишено всякого намека на гостеприимство. - Ты так не считаешь? - спросил Том, горло у него перехватило от волнения, и слова с трудом просачивались сквозь нервный комок.
        Моника вздохнула и ответила:
        - Да, наверное.
        Когда она отошла, пропуская его, он понял, как ей не хотелось этого делать.
        Дверной замок щелкнул за его спиной, и Гарднер очутился в коридоре, ведущем в большую гостиную. Одну из стен здесь занимал камин, по бокам которого находились стеклянные двери, выходящие на веранду из красного дерева, которая окружала всю западную сторону дома. Повсюду пахло свежей краской и новыми коврами, и, хотя гардин на окнах еще не было, они тоже выглядели шикарно.
        Нераспакованные коробки с вещами заполняли углы, свободные от мебели. Моника проводила гостя на левую половину комнаты, где стол и несколько стульев составляли островок порядка. Стол, должно быть, недавно отполировали, поскольку в комнате чувствовался лимонный запах полироли, а на крышке стола виднелся легчайший отпечаток ткани, едва заметный в косых лучах льющегося в стеклянную дверь света. Веранда выходила на задний двор.
        - Присаживайся, - сказала Моника.
        Том придвинул стул, хозяйка обошла вокруг стола и заняла место как можно дальше от гостя.
        Напряжение повисло в воздухе. Гарднер пытался подобрать правильные слова и одновременно побороть неловкость от своего незваного появления. Моника, казалось, поставила себе целью ни за что не отрывать взгляда от голой поверхности стола.
        - Ну… - пробормотал Том, - наверное, надо спросить напрямую… Кент - мой сын?
        Она отвернулась. Глядя поверх сведенных рук на задний двор, сжала зубы, потом расслабилась и тихо ответила:
        - Да.
        Он хрипло выдохнул и прошептал:
        - Боже мой.
        Опершись локтями о стол, закрыл лицо руками.
        Адреналин бушевал в крови Тома словно электрические разряды, его лицо и руки покрыл липкий пот. Он обхватил одной ладонью другую и крепко прижал костяшки больших пальцев к губам. Разглядывая Монику, которая, словно шитом, прикрывалась напускным безразличием, Гарднер думал, как продолжить разговор. Жизнь предложила ему самую невероятную ситуацию: вдвоем с этой явно недоброжелательно настроенной женщиной, совершенно незнакомой, обсуждать сына, о существовании которого он и не подозревал.
        - Я… - Ему пришлось откашляться и начать снова. - Я боялся, что так и есть. Не требуется особых усилий, чтобы заметить, как мы с ним похожи.
        Она ничего не ответила.
        - Почему ты не сообщила мне? Моника закатила глаза и спросила:
        - Неужели непонятно?
        - Нет. Мне непонятно. Почему? Она гневно взглянула на него.
        - Когда я это обнаружила, ты был уже женат. Какой смысл был сообщать тебе?
        - Но я же его отец! Ты не считаешь, что я должен был знать?
        - Ну, а если бы знал, что бы ты сделал? Что?
        - Понятия не имею, - честно ответил он. - Но я не тот человек, который взвалил бы на тебя всю ответственность. Я бы помогал, как мог, хотя бы материально.
        Моника пренебрежительно фыркнула.
        - Да ну! Если мне не изменяет память, твоя невеста уже ждала ребенка, когда вы поженились. Я в такой же мере входила в твои планы на будущее, как и ты в мои. Я не считала, что, поставив тебя в известность, добьюсь этим какой-то пользы, поэтому и не стала ничего сообщать.
        - Но… но разве тебе не кажется, что получился большой обман?
        - Ой, пожалуйста… - Оттолкнув стул, Моника встала, всей своей позой выражая негодование. Она отошла к коробкам, громоздящимся по всей комнате за спиной Тома. Он повернулся, закинув локоть за спинку стула, провожая ее взглядом. - Мы уже совершили одну ошибку, - продолжала она. - Зачем было допускать вторую? В ту ночь, на мальчишнике, ты сказал мне, что женишься по принуждению, но все равно обязан так поступить. Если бы после этого я нашла тебя и сказала, что беременна, это могло бы разрушить твою женитьбу, и с какой целью? - Она прижала руку к груди. - Я вовсе не собиралась за тебя замуж.
        - Да, - слегка покраснев, подтвердил он. - Да, конечно.
        - Мы просто были… Эта ночь просто была… Она пожала плечами и замолчала.
        Просто жаркая июньская ночь, которая никогда не должна была привести к такому. Через восемнадцать лет они оба это понимали и страдали от последствий.
        - Я виновата не меньше тебя, - признала Моника. - Может, даже больше, потому что никак не предохранялась и должна была настоять, чтобы об этом позаботился ты. Но ты же знаешь, как все происходит в таком возрасте, когда думаешь: «А, ничего со мной не случится. Не за один же раз». И вообще, когда я туда шла, я и думать не думала, что все так обернется. Конечно, мы оба виноваты.
        - Но ты же не выходила замуж в следующие выходные.
        - Нет, но я же знала, что ты женишься, так кто из нас виноват больше?
        - Я.
        Гарднер поднялся и прошел за Моникой в соседнюю комнату, где оперся о груду коробок, и, не приближаясь к своей собеседнице, продолжал: - Это был бунт с моей стороны, только и всего. Она забеременела, и я вынужден был жениться, не будучи готовым к такому шагу. Черт побери, на моем дипломе еще не высохли чернила. Я собирался преподавать, чувствуя себя вольной птицей, купить новый автомобиль, снять вместе с друзьями квартиру с бассейном. Вместо этого я сопровождал ее к гинекологу и старался наскрести деньжат на однокомнатную квартиру. Портной снимал с меня мерку и шил ненавистный свадебный фрак. Боже ты мой! Я просто… Я просто не был к этому готов.
        - Знаю, - спокойно ответила она. - Я все знала еще в ту ночь и все равно легла с тобой в постель, так что можешь не оправдываться передо мной.
        - Хорошо, тогда объясни причины своего поведения. Объясни, почему ты так поступила?
        - Не знаю. - Она отошла к стеклянным дверям, посмотрела наружу и, словно защищаясь, сложила руки перед грудью. - Временное помешательство. Представилась такая возможность. Я никогда не была, что называется, доступной, и мужчины не уделяли мне особого внимания. А ты - такой симпатичный парень, с которым я пару раз поболтала на вечеринках, обменялась шутками… а потом я разносила пиццу и ты оказался в том гостиничном номере, в компании со своими чокнутыми друзьями… Не знаю… Почему каждый поступает так, а не иначе?
        Он присел на коробку; сожаление с новой силой охватило его.
        - Меня долго еще мучила совесть, после женитьбы… за то, как я с тобой поступил.
        Оглянувшись, Моника посмотрела на него.
        - Но ты никогда не рассказывал ей?
        Том помолчал, борясь с чувством вины, прежде чем хрипло ответить:
        - Н-нет.
        Их взгляды встретились, ее - спокойный, его - взволнованный.
        - А семейная жизнь оказалась прочной?
        Гарднер медленно кивнул.
        - Восемнадцать лет, и каждый год лучше предыдущего. Я очень люблю ее.
        - А ребенок, которого она ожидала?
        - Робби. В выпускном классе моей школы.
        Вся гамма чувств отразилась на лице Моники, прежде чем она прошептала:
        - Мальчик.
        - Да. Мальчик. - Том поднялся с коробки и перешел в другой угол комнаты. - Они сейчас оба на футбольном поле. И Клэр… Клэр преподает английский для поступающих в университет, а твой сын - то есть наш сын - собирается у нее учиться.
        - Боже мой! - Впервые за время разговора Моника словно ослабела.
        - У нас с Клэр есть еще дочка, Челси. Она на два года младше. У нас очень счастливая семья. - Остановившись на секунду, он продолжал: - В ваших документах не значится имя твоего мужа, значит, ты не замужем?
        - Нет.
        - И никогда не была?
        - Нет.
        - А что Кент думает о своем отце?
        - Я рассказала ему правду, что познакомилась с одним парнем на вечеринке, и у нас была связь, но я никогда не собиралась замуж. Том, я сделала для сына все. Я получила квалификацию и обеспечила его всем, что только может потребоваться ребенку.
        - Я вижу.
        - Мне не нужен был муж. Я не хотела иметь мужа.
        - Извини, что я так поступил с тобой, обидел тебя.
        - Я не обижена.
        - Ты говоришь с обидой. И действуешь, как обиженная.
        - Оставь все эти измышления при себе! - взорвалась она. - Ты ничего обо мне не знаешь, и меня не знаешь. Я добиваюсь всего собственными силами, и мне ничего больше не нужно. Только Кент. Я очень много работаю и занимаюсь своими материнскими обязанностями, и нам прекрасно живется вдвоем.
        - Извини. Я вовсе не собирался тебя критиковать, и поверь, при моей профессии я ни за что не стал бы укорять того, кто в одиночестве воспитывает ребенка и кто сам выбрал для себя такую жизнь. Тем более что тебе удалось вырастить прекрасного парня. Я так часто сталкиваюсь с бессмысленным семейным существованием, когда родители живут вместе только ради детей. Эти ребята каждый день бывают в моем кабинете, их кураторы, и полиция, и я - мы все пытаемся перевоспитать их, чаще всего безуспешно. Если тебе показалось, что я недоволен тем, как ты вырастила сына, то извини. Он… - Том потер шею, припоминая то немногое, что знал о Кенте Аренсе, потом посмотрел на Монику и взмахнул рукой. - Он - мечта каждого учителя. Хорошие отметки, цель в жизни, планы получить высшее образование, широкий круг интересов, думаю, что любые родители мечтали бы о таком сыне.
        - Да, это так.
        Том все еще стоял у одной груды коробок, а Моника - у другой. По мере продолжения беседы ее антипатия к нему постепенно исчезала, но они оба все еще ощущали скованность.
        - Он ходил в католическую начальную школу.
        - Католическую, - повторил Гарднер, касаясь груди, как будто хотел поправить галстук.
        - Это дало ему крепкую базу с самого начала.
        - Да… да, конечно.
        - Занятия спортом тоже помогли… а школа в Остине - она на очень хорошем счету.
        Том посмотрел на Монику, понимая, что та словно бы защищается, не имея для этого никаких причин. И хотя возникший в его голосе вопрос напрямую относился к делу, он поколебался немного, прежде чем спросил:
        - У Кента есть дедушка с бабушкой?
        - Был только дед, мой отец, но он умер девять лет назад, а поскольку жил он здесь, в Миннесоте, Кент не очень хорошо его знал. Почему ты спрашиваешь?
        - Мой отец еще жив. Он живет менее чем в десяти милях отсюда.
        Секундное молчание, потом:
        - А, понятно… - Не сводя с него глаз, она спросила: - А дяди и тети?
        - Есть и дядя, и тетя, и трое их детей. А с твоей стороны?
        - У меня здесь сестра, но Кент едва ее знает. Моя семья не очень обрадовались известию, что у меня будет внебрачный ребенок, которого я намерена сама воспитать.
        Напряжение все еще витало в воздухе. Том чувствовал боль, охватившую его спину и плечи. Он вернулся в гостиную, устало опустился на стул, положив руку на полированную поверхность стола. Моника осталась на месте. Они оба молчали, замкнувшись каждый в своем одиноком раздумье. Через некоторое время она тоже, вздохнув, подошла к столу и села.
        - Я не знаю, как теперь поступить, - сказала она.
        - Я тоже.
        Со стороны соседнего строящегося дома доносились звуки плотницких молотков, жужжание пилы, а двое за столом молчали, ища хоть какой-нибудь разумный выход из создавшейся ситуации.
        - Я бы предпочла, - сказала Моника, - чтобы все осталось как раньше. Ты ему не нужен… правда, не нужен.
        - Я бы тоже не хотел ничего менять, но я все время спрашиваю себя, будет ли это справедливо по отношению к мальчику.
        - Да, я знаю.
        Снова тишина, а потом вдруг неожиданный всплеск эмоций со стороны Моники, которая, поставив локти на стол, закрыла лицо руками.
        - Если бы я только позвонила сначала в вашу школу и все узнала? Но откуда, скажи, откуда я могла знать, что ты здесь работаешь? Я даже не подозревала, что ты собираешься преподавать, не говоря уже о том, что будешь когда-нибудь директором! То есть за те несколько часов, что мы провели вместе, мы ведь не делились фактами своей биографии, верно?
        Том со вздохом закрыл глаза и откинулся назад на стуле. Затем он выпрямился, приняв решение.
        - Пусть все идет своим чередом. У него сейчас будет много забот, пока он привыкнет к новой школе, заведет новых друзей. Если возникнет такая ситуация, при которой придется все ему рассказать, мы расскажем. А пока я буду делать для него все, что смогу. Добьюсь, чтобы его приняли в футбольную команду, хотя, полагаю, этого и добиваться не придется. Когда придет время поступать в Станфорд, я напишу ему рекомендацию, а что касается стипендии, то она не понадобится. Я намереваюсь заплатить за его высшее образование.
        - Ты его не знаешь, Том. Я бы тоже смогла оплатить его обучение, но он не хочет. Ему нужна стипендия, чтобы доказать себе, что он в состоянии ее добиться. Так что пусть пробует.
        - Ну, еще есть время обсудить это позже. Но послушай… Если что-нибудь возникнет, какая-нибудь проблема, у тебя, или у него… что бы это ни было, обратись ко мне, ладно? Просто приходи ко мне в кабинет. Родители все время ко мне заходят, так что никто ничего не заподозрит.
        - Спасибо, но я не представляю, что бы это могло быть.
        - Ну, тогда… - Том положил ладони на стол, словно собираясь рывком подняться, но передумал. Самые различные чувства будоражили его душу. - Я ощущаю такое…
        - Что?
        - Не знаю.
        - Вину?
        - Да, и это тоже, но еще - трудно описать - растерянность, что ли. Как будто есть что-то, что я должен сделать, а я не знаю, что. Я сейчас уйду, а потом буду каждый день видеть его в школе и никому не скажу, что он - мой сын? Так я должен поступить? Черт побери, Моника, это наказание! Я понимаю, что заслужил его, но все равно.
        - Я не хочу, чтобы он знал. Правда, не хочу.
        - Просто чудо, как он до сих пор не догадался. Когда он вошел в мой кабинет и я вблизи рассмотрел его, то наше сходство… Я чуть не свалился со стула!
        - У него нет никаких причин подозревать, как бы он догадался?
        - Будем надеяться, что ты окажешься права.
        Том поднялся, и Моника встала, чтобы проводить его до дверей. Там они остановились в неловком молчании, словно были обязаны обменяться несколькими дружескими словами и сократить дистанцию между собой. Чувство отчужденности казалось им обоим очень странным теперь, когда выяснилось, что их связывает семнадцатилетний сын.
        - Значит, ты работаешь инженером.
        - Да, в отделе исследований и развития. Сейчас я занята совершенствованием электронной связи для телефонной системы Белл. Пробный экземпляр уже выпускается, и мы будем проводить испытание здесь, на местном заводе. Я доведу проект до конца, до запуска в производство и выхода на рынок.
        - Звучит впечатляюще. Очевидно, Кент унаследовал любовь к точным наукам от тебя.
        - Ты не силен в математике? - спросила Моника.
        - Я не смог бы заниматься электроникой, если ты это имеешь в виду. У меня способности к общению, к работе с людьми. Я люблю детей, люблю заниматься их проблемами, наблюдать, как за три года, проведенных в нашей школе, они из неуклюжих подростков превращаются в умных, хорошо образованных молодых людей, готовых вступить во взрослую жизнь. Вот что мне нравится в моей работе.
        - Ну что ж, - сказала она, - думаю, он унаследовал и твой талант к общению. Он очень хорошо сходится с людьми.
        - Да, я заметил.
        Они еще немного помолчали, пытаясь найти какие-нибудь доброжелательные слова друг для друга, но это им не удалось. Моника открыла дверь. Том, обернувшись, пожал ей руку.
        - Что ж, удачи тебе, - проговорил он. Она пожала плечами.
        - Ему надо завтра на встречу - знакомство новичков. Кто там будет с ними говорить?
        - Несколько человек, и я тоже.
        - Нелегко тебе придется.
        Они стояли в дверях, подыскивая подходящую заключительную фразу.
        - Ну, мне пора идти.
        - Мне тоже. Надо еще разобрать очень много вещей.
        - У вас красивый дом. Мне приятно думать, что он живет в таком доме.
        - Спасибо.
        Том повернулся и спустился по бетонным ступенькам, направляясь к своей машине. Открыв дверцу, он обернулся, но Моника уже скрылась в доме.
        Он был слишком взволнован, чтобы сразу ехать домой. Вместо этого он вернулся к школе и затормозил недалеко от входа, где красовалась небольшая металлическая табличка со словами «Мистер Гарднер». Тренировка футболистов закончилась в 17.30, и школьный автобус уже отъехал, развозя ребят по домам. Том подумал, не пришлось ли Робби ехать на автобусе? С тех пор, как директор школы и его жена купили автомобиль для своих детей, их не уставало забавлять, с какой обидой они реагировали, если обстоятельства заставляли их добираться на автобусе, как раньше.
        Двери центрального входа не были заперты. Когда Гарднер вошел, они захлопнулись за ним со знакомым щелчком. Внутри, в здании школы, еще стоял запах краски, и это напомнило Тому, как мало внимания он сегодня уделил подготовке к новому учебному году, который начнется в следующий вторник. Где-то вдалеке еще трудился обслуживающий персонал, особо ценимый Томом. Они докрашивали коридоры, и будут так же, без жалоб, работать каждый день, до одиннадцати-двенадцати часов ночи, до самого праздника Труда. Один из них насвистывал песню «Ты освещаешь всю мою жизнь», эхо разносило свист по вестибюлям, и это почему-то успокаивающе подействовало на Гарднера.
        Он достал ключи и открыл стеклянные двери учительской. Там стояла божественная тишина. Секретарши уже ушли. Телефоны молчали. Свет везде был потушен, кроме обычно оставляемого в дальнем углу. Стены сияли чистотой, коробок осталось совсем немного. Кто-то даже пропылесосил синее ковровое покрытие на полу.
        В своем кабинете Том зажег свет, выложил карточку Кента Аренса на стол и набрал номер спортзала.
        Тренер поднял трубку:
        - Але, Гормэн слушает.
        - Боб, это Том Гарднер, как тебе новый парень?
        - Ты что, шутишь? - Том услышал, как заскрипел стул под Гормэном. - Я теперь спрашиваю сам себя, что ж я упустил в воспитании собственного сына.
        - Ты поговорил с ним?
        - Конечно, я поговорил с ним. У парня голова так прочно сидит на плечах, что мне даже хотелось, чтобы он сболтнул какую-нибудь глупость, чтобы я убедился, что он настоящий.
        - Он может играть?
        - Играть? Ты еще спрашиваешь!
        - Значит, ты взял его в команду?
        - Конечно, и думаю, что в этом году именно он поможет нам победить. Он знает, как выполнять команды, как обрабатывать мяч и как обходить блокирующих. Он - просто душа команды, да еще в такой хорошей форме. Я рад, что чутье подсказало тебе привести его побеседовать со мной.
        - Ну что ж, приятно слышать. У парнишки цель - поступить в колледж, и с мозгами у него полный порядок. Благодаря таким, как он, вся наша система образования выглядит блестяще. Прекрасно, что ты займешься им. Спасибо.
        - Спасибо тебе за то, что привел его.
        Повесив трубку, Том задумался о том, что может произойти в новом школьном году и какие изменения появятся в его жизни из-за того, что он сегодня узнал.
        У него есть еще один сын. Способный, сильный, умный, воспитанный и, похоже, счастливый семнадцатилетний парень. Что за открытие для человека средних лет, обнаружить такого сына.
        Зазвонил телефон, и Гарднер вздрогнул, испытывая чувство вины, словно звонящий мог прочитать его мысли.
        Это была Клэр.
        - Привет, Том. Приедешь к ужину?
        Онизобразил голосом оживление.
        - Ага. Я уже выкарабкиваюсь из дел. Ты подвезла Робби?
        - Его подбросил Джеф.
        Она говорила о Джефе Мохаузе, лучшем друге Робби и партнере по команде.
        - Ну, ладно. Я сказал ему, что меня не будет, когда тренировка закончится, но мне пришлось все-таки заехать в школу. Увидимся через несколько минут.
        Выходя из кабинета, Том оставил регистрационную карту Кента на столе Доры Мэ.
        Супруги Гарднер жили в том же самом двухэтажном доме колониального стиля, который они купили, когда детям было три и четыре года. С тех пор деревья сильно выросли, и когда старшеклассники решили подстричь их, то последующая расчистка заняла ужасно много времени. Сейчас, однако, двор выглядел великолепно, с еще зеленой травой и посаженными Клэр цветами в кадках по краям дорожки.
        Ее машина стояла в гараже, и автомобиль детей - старая, проржавленная серебристая
«чевинова» - приткнулся позади. Том подогнал свою машину на обычное место слева, вышел и, обойдя автомобиль Клэр, направился к задней двери дома.
        Он взялся за ручку, но остановился, невольно оттягивая тот момент, когда придется посмотреть в лицо своей семье, не подозревающей о том, что он сегодня узнал.
        У него есть внебрачный сын.
        У его детей есть брат.
        Восемнадцать лет назад за неделю до свадьбы он изменил своей будущей жене, беременной от него. Что случится с его семьей, если им когда-нибудь станет известна правда?
        Том прошел через гостиную на кухню, где привычное зрелище всей семьи наполнило его сердце любовью. Жена и дети, ожидающие возвращения отца, запах готовящегося ужина.
        Челси накрывала на стол. Робби у открытого холодильника жевал холодную сосиску, а Клэр у плиты укладывала на булочки уже готовые поджаренные котлеты.
        - Челе, достань, пожалуйста, маринованные огурчики. А ты, Робби, перестань поедать эти сосиски! Ужин уже готов. Привет, Том.
        Он остановился за женой, обнял ее и поцеловал в шею. Она была теплой и пахла луком, духами «Пэшн» и школьной учительницей. Клэр замерла с ложкой в одной руке и булочкой в другой и немного изогнула спину, стараясь увидеть его.
        - Боже мой, - тихо произнесла она, улыбаясь мужу. - Дважды за день?
        Том нежно поцеловал ее в губы, а Робби сказал:
        - Интересно, что бы это значило? Челси ответила:
        - Сегодня утром я их застукала - обнимались в мамином классе. И не как-нибудь там впопыхах. Он ее прижал и не отпускал. И знаешь что - они уезжают на выходные, а нас подбрасывают деду.
        - Деду!
        - Садитесь за стол, - приказала детям Клэр, уклоняясь от рук Тома и ставя перед семьей блюдо с дымящимися сандвичами. - Папа считает, что нам стоит отдохнуть, пока не начались занятия и все это сумасшествие. Вы же не прочь?
        - А почему нам нельзя остаться одним?
        - Потому что у нас существует такое правило. Том, не достанешь из холодильника морковь и сельдерей?
        Том нашел в холодильнике овощи, и все сели за стол. Робби положил себе три булочки с котлетами, прежде чем передал блюдо сестре.
        - Ну и обжора, - сказала она.
        - Слушай-ка, ты небось не надрывалась весь день на тренировке.
        - Представь себе, мы тоже репетировали с командой поддержки, дома у Эрин.
        - Подумаешь, - пренебрежительно ответил брат.
        - Ой-ой-ой, мы сегодня, кажется, не в настроении?
        - Отстань, ясно? У меня есть на это причины.
        - Ну и что за причины?
        - Отец знает, правда, папа? Какой-то новичок появляется в городе, после того как мы уже целую неделю пахали на тренировках при сорокаградусной жаре, и тут он приплывает, гундосит «Да, сэр», «Нет, сэр» в разговоре с тренером, и через несколько минут тот ему говорит: «Ты в команде».
        Том и Клэр обменялись взглядами, после чего Том спросил:
        - Но почему тебя это так возмущает, Робби?
        - Потому что, черт побери, Гормэн ставит его защитником!
        - Ну и что?
        Робби, словно не веря своим ушам, уставился на отца. Потом взорвался:
        - Но ведь Джеф играет в защите. Гарднер взял себе добавки.
        - Тогда Джефу придется играть лучше, чем Аренсу, верно?
        - Аи, перестань, папа. Джеф играет с первого класса.
        - И это дает ему право оставаться в защитниках, даже если кто-то может сыграть лучше его, так ты считаешь?
        Робби закатил глаза.
        - Фу, мне просто не верится.
        - А я не пойму, что случилось с тобой, Робби. Ты всегда болел за честь команды. Если этот новый парень хороший футболист, то выигрывают все, ты же знаешь.
        Сын Тома перестал жевать и замер, глядя на отца. В углах его рта остался оранжевый соус. Гладкое, чисто вымытое лицо парня пошло красными пятнами. Челси переводила взгляд с брата на отца, потом взяла стакан с молоком, отпила и спросила:
        - А что из себя представляет этот новичок? Том положил сандвич:
        - Его зовут Кент Аренс. Он только что перевелся из Остина, в Техасе.
        - Он хоть не дурак?
        Вся кровь бросилась в лицо Тома, пока он подыскивал подходящий ответ. Клэр, откинувшись на стуле, внимательно слушала, но не вмешивалась в разговор.
        - Нет, вовсе не дурак, - проговорил наконец Гарднер, как будто бы взвесившее, что знал о Кенте.
        Робби выразил свое отвращение в нечленораздельном бурчании и спрятал глаза за своим стаканом молока. Со стуком опустив его на стол, он сказал:
        - Надеюсь, папа, ты не ожидаешь, что я буду таскать его повсюду с собой и навязывать своим друзьям.
        - Конечно, нет. Я только надеюсь, что ты будешь вежлив с ним и станешь обращаться с парнем так, как хотел бы, чтобы обращались с тобой, если бы ты был новичком.
        Робби вытер салфеткой рот и, отодвинув стул, встал, захватив свою грязную посуду. Даже его спина выражала недовольство сегодняшним разговором за столом.
        - Знаете, иногда меня просто бесит то, что я - директорский сын.
        Он сполоснул тарелку и стакан, поставил их в сушилку и вышел из кухни. Клэр спросила:
        - Том, из-за чего весь сыр-бор?
        - Да не из-за чего. Я привел новичка на футбольное поле и представил его Бобу Гормэну и еще попросил Робби познакомить его с ребятами, вот и все. Но наш сынок, видно, вбил себе что-то в башку или вздумал ревновать.
        Она сказала:
        - Совсем не похоже на Робби.
        - Согласен. Но Джеф Мохауз всегда был заводилой на поле, а они с сыном друзья, ты же знаешь. Этот новичок, я думаю, представляет для Джефа известную опасность. Естественно, что Робби не понравится, если парень вытеснит его лучшего друга.
        - Это может еще сослужить Робби хорошую службу, научить его понимать кое-что.
        - Да, я тоже так решил. Послушай, насчет выходных… Я позвоню отцу, а ты разузнай о каком-нибудь славном местечке, куда бы можно было поехать, хорошо?
        Оба поднялись и подошли к раковине.
        - Надо поговорить с Руфью, - сказала Клэр. - Они с Дином все время куда-нибудь выбираются.
        - Неплохая идея.
        Клэр поставила вымытую посуду в сушилку. Изучая ее склоненную спину, Том подавил паническое чувство страха. Еще ничто и никогда не угрожало его браку так, как сейчас, и одна мысль об этом ужасала его.
        - Клэр, - позвал он, когда она выпрямилась.
        - А?
        Клэр делала сразу три дела: доставала посудное полотенце, поворачивала кран и ополаскивала раковину горячей водой. Он обнял ее за шею, заставив остановиться. Она повернулась, опираясь мокрыми руками о край раковины. Посмотрела на мужа. Том хотел сказать: «Я люблю тебя», но, охваченный паникой, не решился, хотел страстно поцеловать жену, как бы прося прощения за все то, что было в прошлом, и утверждаясь в безраздельном обладании этой женщиной, которую он любил и будет любить всегда.
        Но Челси уже тоже вставала из-за стола.
        - Что, Том? - заглядывая ему в глаза, спросила Клэр.
        Он наклонился к ее уху и прошептал совсем не то, что думал:
        - Захвати с собой какое-нибудь сексуальное бельишко в поездку, ладно?
        Когда Гарднер вышел, жена продолжала смотреть ему вслед. Губы ее слегка улыбались, а в душе звучал обеспокоенный голос: «Что случилось, Том? Что случилось?»
        Глава 3
        Клэр пересекла двор, направляясь к соседнему дому. Входная дверь у Руфь Бишоп была открыта.
        - Руфь, ты здесь? - позвала Клэр. Подождав несколько секунд, вглядываясь в темный коридор, она снова крикнула: - Руфь?
        Не было слышно ни голосов, ни звона посуды. Двойные двери гаража открыты, машина Руфи на месте, а машины ее мужа, Дина, нет.
        Клэр побряцала шторкой.
        - Руфь?
        Наконец Руфь появилась из спальни, бессильно добрела до двери и открыла ее. Вид у подруги Клэр был помятый и измученный. Ее длинные, густые каштановые волосы, всегда непослушные, сейчас и вовсе торчали во все стороны, будто побеги какого-то вьющегося растения. Глаза покраснели, под ними появились мешки. Голос Руфи звучал хрипло.
        - Привет, Клэр.
        Взглянув на подругу, Клэр спросила:
        - Что произошло?
        - Я еще сама не уверена.
        - Но уже плакала.
        - Заходи.
        Клэр прошла за Руфью на кухню.
        - У тебя есть немного времени? - спросила та.
        - Конечно. Расскажи мне, что с тобой.
        Руфь достала два стакана, не спрашивая Клэр, положила в них лед и налила тоник. Она поставила напиток на стол и, сгорбившись, села.
        - Кажется, Дин с кем-то путается.
        - Ой, нет.
        Клэр накрыла своей ладонью руку подруги, безвольно лежащую на столе, пожала ее.
        Стеклянная дверь кухни была открыта, и Руфь бессмысленно смотрела на деревянную оградку вокруг большого клена. Потом с полными слез глазами пригладила растрепанные волосы, шмыгнула носом и уставилась в свой стакан.
        - Что-то происходит. Я это знаю. Все началось еще весной, после того как мы с Сарой ездили к маме.
        Руфь и ее сестра Сара на неделю уезжали в Феникс, к родителям, которые купили дом в Сан-Сити.
        - Что началось?
        - Какие-то мелочи… новые привычки, новые вещи, даже новый одеколон. Иногда я захожу в спальню, а он говорит с кем-то по телефону и сразу начинает прощаться. Когда я спрашиваю, кто это, он отвечает, что это с работы. Вначале я ни о чем не задумывалась, но на этой неделе два раза кто-то звонил и бросал трубку, и я знаю, что там кто-то был, потому что слышалась музыка. А вчера он сказал, что съездит в магазин за батарейкой для часов, а когда вернулся, то я посмотрела на спидометр в машине. Он проехал двадцать пять миль и отсутствовал полтора часа.
        - Но ты спросила его, где он был?
        - Нет.
        - Ты не считаешь, что надо было спросить, прежде чем делать какие-либо выводы?
        - Я не делаю никаких выводов. Это началось не вчера, это длится все лето. Он изменился.
        - Ну, Руфь, перестань, какие-то обстоятельства, просто совпадение. Думаю, тебе стоило спросить его о вчерашнем вечере.
        - А вдруг он действительно с кем-то был?
        Клэр, которая за всю свою семейную жизнь ни на секунду не сомневалась в верности мужа, почувствовала огромную жалость к подруге.
        - То есть ты хочешь сказать, что не желала бы об этом знать?
        - А как бы поступила ты?
        Как бы поступила? Вопрос, если вдуматься, очень серьезный. Руфь и Дин поженились еще раньше, чем Клэр с Томом. Двое их детей учились в колледже, деньги за дом были уже почти выплачены, в недалеком будущем ожидался выход на пенсию. В их семейной жизни, насколько знала Клэр, не было никаких серьезных проблем, и замужество подруги как две капли воды походило на ее собственное. Одна только мысль о том, что такой устойчивый брак может рухнуть, взволновала Клэр. Она прекрасно себе представляла, как эта ситуация пугает Руфь и почему та любой ценой намерена избежать дальнейшего расследования. И все же Клэр всю жизнь проработала с людьми, более всего ценила общение и верила в возможность обсудить любую проблему.
        - Думаю, что я, - ответила она, - захотела бы узнать правду, чтобы мы вместе потом смогли все решить.
        - Нет, не захотела бы. - Твердая уверенность подруги смутила Клэр. - Тебе кажется, что захотела бы, потому что это происходит не с тобой. Но если с тобой когда-нибудь такое случится, ты почувствуешь себя совсем по-другому. Ты станешь надеяться, что, даже если у него кто-то есть, он образумится и порвет с ней сам, чтобы не пришлось обсуждать это все.
        - Значит, именно так ты и намерена поступить? Притвориться, что вовсе не обеспокоена, и ничего не говорить?
        - О Господи, Клэр, я не знаю. - Руфь оперлась лбом о ладони, запустив пальцы в свою взлохмаченную гриву. - Он покрасил волосы. Ты понимаешь? - Подняв голову, она с негодованием повторила: - Он покрасился, и мы все подшучивали над ним, но что его заставило сделать это? Я была совсем не против седины, и так ему и сказала. Тебе не кажется, что это совсем не похоже на него?
        Клэр действительно так казалось, но она ничего не сказала, чтобы не расстраивать Руфь еще больше.
        - Я думаю, что просто этот год был тяжелым для вас обоих. Чэд уехал учиться, дом опустел без детей, вы не становитесь моложе - наступил такой сложный переходный период.
        - Но другие мужчины переживают его, не заводя при этом любовниц.
        - Ну, Руфь, не говори так, ты же ни в чем не уверена.
        - На прошлой неделе он однажды не приехал к ужину.
        - Ну и что здесь особенного? Если бы я обвиняла Тома в измене каждый раз, когда ему не удавалось вернуться к ужину, то наш брак распался бы много лет назад.
        - Тут совсем другое. Он задерживается в школе из-за работы, и ты знаешь, что это уважительная причина.
        - Но все же я должна доверять ему, не правда ли?
        - Ну, значит, я больше не могу доверять Дину. Слишком многое не сходится.
        - Ты уже с кем-нибудь говорила обо всем этом? С Сарой или с твоей матерью?
        - Нет, только с тобой. Я не хочу, чтобы в семье знали об этом. Ты же в курсе, как они любят Дина.
        - У меня есть предложение.
        - Какое?
        - Уезжайте куда-нибудь на выходные. Увези его в какое-нибудь романтическое место, где вы будете только вдвоем и сможете… ну, начать все сначала.
        - Мы, бывало, часто так уезжали, но и поездки как-то сами собой прекратились.
        - Потому что он всегда устраивал их для тебя, сюрпризом. Может быть, ему надоело, и теперь твоя очередь придумать что-нибудь.
        - Ты что, обвиняешь меня…
        - Нет-нет. Я просто говорю, что надо приложить усилия. Чем дольше вы женаты, тем больше усилий требуется, чтобы сохранить брак, и так у всех. То же самое лицо на подушке рядом с тобой по утрам, те же самые тела, начинающие стареть, та же рутина, когда занимаются любовью - или, хуже, не занимаются. Как у вас с этим обстоят дела?
        - Паршиво, особенно с тех пор, как дети разъехались.
        - Вот видишь?
        - Не из-за меня, из-за него.
        - Ты уверена? - Клэр успокаивающе подняла руки, увидев, как ощетинилась Руфь. - Ну-ну, не обижайся.
        Просто подумай обо всем, вот мой совет, и Бога ради, поговори с Дином. Где он сейчас?
        - Вступил в какой-то спортивный клуб - еще одно новшество! Ни с того ни с сего он вдруг заявляет, что потерял форму, и добивается, чтобы его приняли в этот клуб. Теперь будет посещать спортзал несколько раз в неделю, по вечерам. По крайней мере, он так говорит.
        - Почему бы тебе не заняться спортом вместе с ним?
        - Потому что я не хочу. Я прихожу с работы уставшая и не собираюсь потом еще отправляться в какой-то дурацкий спортзал и крутить педали тренажера после того, как весь день провела на ногах.
        Хотя Руфь и Клэр дружили давно, Клэр прекрасно видела недостатки подруги. Та была упрямой и часто отказывалась признавать факты. Что касается их брака с Дином, то она самодовольно принимала верность мужа как нечто само собой разумеющееся. По мнению Клэр, временами Руфи надо было бы поменьше спорить и побольше слушать, как сейчас.
        - Руфь, послушай меня. Пришло время бороться вместе с Дином, а не против него. Будь с ним так часто, как только сможешь, и - кто знает? - может, посещение спортклуба внесет какую-то свежую струю в ваши отношения, не говоря уже об очевидной пользе для здоровья.
        Руфь вздохнула и снова ссутулилась.
        - Ой, даже и не знаю…
        - Просто подумай об этом. - Клэр поднялась, чтобы уйти, и Руфь проводила подругу до двора, где они обнялись. - Кто знает? Может, ты ошибаешься насчет Дина. Он тебя любит, ты же это понимаешь.
        Клэр не была настолько бессердечна, чтобы в такой ситуации обсуждать вопрос, с которым пришла. Как можно было спрашивать Руфь о каком-нибудь местечке для отдыха, когда семейная жизнь подруги на грани развала? Клэр решила посоветоваться с кем-нибудь из коллег.
        Когда она вернулась домой, Тома не было - он снова поехал в школу, чтобы вместе с сотрудниками попытаться раскрыть тайну исчезновения учебников по английскому языку.
        После десяти вечера, когда Клэр раздевалась, чтобы принять душ, Том появился в спальне, закрыл дверь и, привалившись к косяку, принялся разглядывать жену.
        - Привет… Ты вернулся, - не оборачиваясь, произнесла она. - Нашлись книги?
        - Не-а. Мы решили, что их выбросили, как только они поступили на склад.
        - Не может быть. Что ты собираешься делать? - Когда ответа не последовало, она остановилась, держась за брючный пояс, и оглянулась. Том стоял все там же, привалившись к двери. Клэр снова спросила: - Что ты собираешься делать?
        - Будут заниматься по прошлогодним. Он, казалось, потерял всякий интерес к этой проблеме. Их взгляды встретились, и Клэр через всю комнату ощутила волнение, охватившее мужа.
        - Что? - с улыбкой, игравшей в углах рта, спросила она. - Ты так наблюдаешь за мной с тех пор, как пришел.
        - Как наблюдаю?
        - Так, как раньше, когда мы только начали встречаться.
        Он усмехнулся, отошел от двери и начал вытаскивать рубашку из брюк.
        - Ты собираешься в душ? - спросил он, вылезая из пуловера.
        - Мне просто необходимо, - продолжая раздеваться, ответила Клэр. - В моем кабинете было так жарко сегодня. И я ненавижу разбирать учебные пособия - такая грязная работа.
        Том распахнул рубашку, расстегнул пояс, неотрывно глядя, как она наклонилась, обнаженная, подхватила одежду и направилась к корзине с грязным бельем в ванной. Он медленно двинулся за ней, расстегивая пуговицы и молнии, глядя сквозь волнистое стекло двери на потерявшие четкость очертания фигуры жены, прислушиваясь к плеску воды. Гарднер смотрел, как Клэр подняла лицо, руки, медленно повернулась, подставила под струю воды грудь.
        Он совсем разделся и присоединился к ней.
        Почувствовав его прикосновение, Клэр открыла глаза.
        - О-о… здравствуй, мой милый, - страстно произнесла она.
        Тому всегда нравилось, как быстро жена могла уловить его настроение.
        - Здравствуй. - Они прижались животами, и теперь вода тонкой струйкой стекала по их ногам. - Мы раньше нигде не встречались?
        - Мм… Этим утром, в школе Хамфри, в кабинете 232?
        - А, да, именно там.
        - И еще у кухонной раковины сегодня вечером, что-то около половины седьмого.
        - Так это была ты! - Его бедра прижались к телу жены.
        - Да, я… та самая, которую ты сегодня два раза поцеловал по-французски при весьма необычных обстоятельствах.
        - Необычных?
        - Ну, может быть, при необычных - один раз. Согласись, приставать к женщине в середине рабочего дня, прямо на рабочем месте - довольно необычный поступок для такого серьезного господина, как ты.
        - Просто готовился к выходным, вот и все.
        Не глядя, он потянулся за мылом и принялся намыливать ее спину и ягодицы. Клэр замерла, закрыв глаза и постанывая от удовольствия.
        Затем Том провел мылом по ее груди и притянул жену к себе, целуя вкрадчиво, продолжая игру тел. Сейчас его рука была там, где он касался ее тысячу раз до этого, и знал все тончайшие, интимнейшие оттенки наслаждения, которое испытывала Клэр.
        - Ты узнала, куда можно отправиться на выходные? - пробормотал Том.
        - Да, а ты позвонил отцу?
        - Да. Он приедет.
        Гарднер убрал с лица жены мокрые волосы, слегка куснул ее нос, потом верхнюю и нижнюю губу. Одной рукой поддерживая ее шею, он надолго приник поцелуем к ее губам. Горячая вода ласкала их кожу.
        Прервав поцелуй, он спросил:
        - Ну и куда же мы отправляемся?
        Клэр отклонилась, закинула руки ему за шею и прижалась живом к его животу.
        - Я звонила Линде Уонамейкер, и она посоветовала съездить в Дулут. Ты не хочешь в Дулут?
        - Черт, сейчас я бы поехал хоть на Гавайи, если бы ты попросила. Они рассмеялись, с удовольствием ощущая, что и этот тоже связывает их, как и многое другое после прожитых вместе лет.
        - Давай выйдем отсюда и вытремся, - сказал Том. Выбравшись из-под душа, они торопливо высушивали полотенцами спины, животы и ноги, сдерживая нетерпение, глядя друг на друга. И снова оба засмеялись, очень хорошо понимая, что эта известная обоим любовная прелюдия получит продолжение, которое сегодня доставит им особое наслаждение.
        Так и случилось.
        Том и Клэр были удовлетворены полностью, и сексуально и эмоционально, благодаря тому, что в начале своего брака научились достигать такого удовольствия. Они обо всем говорили, читали, временами их ожидало разочарование, а иногда они ссорились. Но все же им удалось понять, что не каждая близость может быть настолько полной, как сегодня.
        - Я словно бы взорвалась, - чуть позже призналась Клэр, вздыхая, переворачиваясь на спину и закрывая глаза.
        - Я слышал. И дети, наверное, тоже. Вздрогнув, она открыла глаза.
        - Неужели я была такой громкой.
        - До тех пор, пока я не заткнул тебе рот подушкой. Оба хмыкнули, обнявшись. Клэр положила голову Тому на грудь, а он погрузил подбородок в ее волосы.
        - Между прочим, ты и сам не молчал.
        - Я знаю, но я по крайней мере старался попадать в такт музыке из комнаты Робби.
        Из-за стены, разделявшей их спальни, доносились аккорды рок-музыки, каждую ночь звучавшей у постели Робби.
        Клэр, вздохнув, погладила грудь Тома.
        - Ты никогда не думал, как будет чудесно иметь весь дом в своем распоряжении, если дети уедут?
        - Да… И чудесно, и ужасно.
        - Представляю себе. - Они помолчали, задумавшись о том, как быстро приближается это время. - Через два года, - с внезапной грустью прошептала она, - меньше, чем через два года.
        Том погладил ее руку, поцеловал в макушку. Прижатая к груди мужа, Клэр слышала успокаивающий стук его сердца.
        - Но мы по крайней мере будем вдвоем. Не всем так везет.
        - Да? - Он отодвинулся, чтобы взглянуть ей в лицо, слыша по голосу, что Клэр чем-то встревожена.
        - Руфь считает, что Дин изменяет ей.
        - Правда?
        - И собирает улики. Похоже, что все это - случайные совпадения, но она не сомневается в своей правоте.
        - Меня это не удивляет.
        - Почему?
        - Мы с Дином тоже давно дружим. Прямо он ничего не говорил, но по некоторым намекам я понял, что она потеряла ко всему интерес после того, как их сыновья уехали учиться в колледж.
        Раздался стук в дверь, и Том накрыл себя и жену одеялом до подмышек.
        - Заходи, - оставив руку лежать на плечах Клэр, сказал он.
        - Привет. - Челси заглянула в комнату, по их позе сразу все поняла и смущенно повторила: - Ой, привет… Прошу прощения… за вторжение.
        - Все в порядке. - Том поправил подушки. - Заходи, дорогая.
        - Я только хотела сказать, что звонила миссис Берлатски, у них не хватает ребят, чтобы сопровождать завтра новичков, так что она пригласила меня. Но она забыла предупредить, во сколько.
        - В 11.30 в библиотеке.
        - Прекрасно. Ну… спокойной ночи.
        Она улыбнулась родителям и направилась к дверям, когда Том окликнул дочь: - Эй, Челе!
        Челси повернулась с вопросительным выражением лица. - Спасибо, что согласилась помочь, детка.
        - Не за что. Спокойной ночи, папа, мама.
        - Спокойной ночи, - хором ответили они, обменявшись одобрительными взглядами.
        - Славный ребенок, верно? - спросил Том.
        - Конечно. Других у нас и быть не могло.
        В своей комнате Челси распустила волосы, вынув из хвостиков сборчатые колечки из тафты, причесалась, надела ночную рубашку и забралась в постель, улыбаясь в темноте и думая о родителях. Они все еще занимаются этим, она была уверена. О таком не станешь спрашивать, но ей и так все было ясно. С тех пор, как Челси пошла в первый класс, в семье существовало правило, запрещающее входить в комнату родителей без стука, а сегодня обнаженные плечи мамы и ее с папой объятия подсказали: это произошло.
        Челси задумалась, как такое случается и как возможно выполнить все действия и не выглядеть при этом неуклюже. Как часто женатые люди занимаются этим, и как они к этому подходят. Просто говорят что-нибудь! Или это происходит само собой в такие дни, когда они флиртуют друг с другом, как ее родители сегодня. Она знала, что они иногда принимают душ вместе, и однажды, когда ей было тринадцать лет, застала их за этим, но так испугалась, что ее подглядывание в запотевшую дверь ванной будет замечено, что тут же повернулась и убежала.
        Секс… такая непреодолимая сила. В последнее время она все чаще задумывалась над этим, особенно после того, как ее лучшая подруга Эрин призналась, что они с Риком этим летом совершили запретное. Но Челси еще ни с кем не встречалась так долго, как Эрин с Риком. Были, конечно, мальчики, которые ей нравились, и они ее ласкали и пытались соблазнять. Но дело никогда не доходило до той черты, где ей бы пришлось всерьез задуматься о «Самом Стыдном» (так они с Эрин называли это). Лежа в постели, Челси Гарднер раздумывала о сексе, и ощущала тепло августовской ночи, и слышала, как в комнате брата наконец выключили радио и музыка умолкла. В шкафу покоилась пара новых кроссовок, школьный год обещал принести много интересного и необычного, и Челси пожелала себе, чтобы ни один парень не стал настолько важен для нее, чтобы потерять из-за него рассудок, пусть хотя бы на время учебы в школе. Она хотела поступить в колледж, сделать карьеру, а потом выйти замуж, иметь семью, как у папы с мамой, и чтобы быть друг для друга единственными и любить друг друга, даже через много лет. Челси мечтала о доме и семье, такой,
как ее семья, где все пользовались любовью и уважением. Она понимала, что такая мечта может никогда не сбыться, если сейчас она свяжется с каким-нибудь парнем и забеременеет от него.
        Она может подождать. И подождет.
        А пока надо быть благодарной за то, что, ложась каждый вечер спать, она чувствует себя уверенно и защищено, и понимает, что ее семья - лучшая в мире.
        На следующее утро мысли о Кенте Аренсе постоянно одолевали Тома. Бреясь и причесываясь, он разглядывал свое отражение в зеркале и пытался вспомнить, насколько Кент похож на него. Стоило ему подумать о парне, и он ощущал, как что-то происходило в душе - сердце сжималось, лицо начинало греть - от ожидания встречи и возбуждения. У него есть еще ребенок, третий, кроме тех двух, о которых все знали, и в его крови - новое сочетание генов, что принесет ему другое будущее, позволит добиться других целей, отправиться в другие места, может быть, подарить Тому внуков. Тот факт, что Кент и не подозревает, кто его отец, добавляло к чувствам Гарднера новое беспокойство за мальчика. Все эти ощущения были особенно дороги для Тома, и в то же время вызывали тревогу, ведь неизвестно, как может измениться его жизнь с появлением в ней Кента.
        К 11.30, когда новички собрались в библиотеке, директор школы тоже отправился на встречу, едва сдерживая нетерпение, с убыстрившимся пульсом. Зайти туда и встретиться взглядом с семнадцатилетним юношей, впервые без сомнения зная, что это твой сын…
        Будь осторожен, Том. Не подходи к нему сразу, не наблюдай слишком явно, не оказывай никакого предпочтения; в зале будут и другие учителя. Действительно, несколько коллег Тома уже пришли и встречали учеников у дверей, когда он появился в библиотеке. Там были школьная библиотекарь миссис Хафф, завуч Норин Альтман, трое кураторов, вместе с Джоан Берлатски, и несколько тренеров. У дверей также собрались те учащиеся, что должны были сегодня исполнять роль гидов.
        Том поздоровался со всеми, но в ту же минуту его внимание переключилось на поиски Кента Аренса.
        Он без труда обнаружил юношу, ведь тот на полголовы возвышался над всеми окружающими. Кент стоял у книжных полок и, склонив темноволосую голову, листал какой-то том. Его плечи казались еще шире из-за обтягивающей голубой клетчатой рубашки с короткими, до хруста отглаженными рукавами.

«Мой сын, - с колотящимся сердцем и вспыхнувшим лицом подумал Гарднер. - Пресвятая Дева, Матерь Божья… Этот мальчик - мой сын! - Сможет ли он когда-нибудь посмотреть на юношу и остаться спокойным. - Мой сын, вся жизнь которого до настоящего момента прошла мимо меня».
        Кент поднял глаза, заметил, что за ним наблюдают, и улыбнулся.
        Том улыбнулся в ответ и направился к Кенту, который ставил книгу на место.
        - Здравствуй, Кент. Как прошел разговор с тренером Гормэном?
        Такой взрослый, думал Том, восхищаясь тем, как держится этот молодой человек. Пожимая протянутую руку, он ощутил словно некий толчок. Если и существует такое чувство, как отцовская любовь, то он испытал его в ту же секунду, как коснулся руки сына: безрассудный взрыв эмоций и осознание своего отцовства.
        Рукопожатие было коротким.
        - Меня приняли в команду защитником.
        - Хорошо, я рад это слышать.
        - Большое спасибо, что устроили мне встречу с тренером, это очень помогло.
        Они еще разговаривали, когда в зал вошла Челси Гарднер и, улыбаясь, поздоровалась со знакомыми ребятами. Миссис Берлатски сказала:
        - Привет, Челси. Спасибо, что пришла нам помочь.
        - Что вы, не за что.
        - Угощайся - вот пирожные и напитки.
        - Спасибо, миссис Берлатски.
        Челси увидела накрытый стол в центре зала и подошла к нему. В короткой белой разлетающейся юбочке и ярко-розовом облегающем топе, она выглядела так, словно собралась на теннисный корт. Кожа Челси была загорелой, макияж - простым, ногти не накрашены, спадавшие на плечи волосы по бокам зачесаны наверх и скреплены гребнями, а челка задорно торчала. Девушка и двигалась с быстротой и ловкостью теннисистки. Она взяла банку с охлажденным апельсиновым напитком и, открывая крышку, оглядела толпу собравшихся. Отпив глоток, она заметила, что ее отец разговаривает с высоким, симпатичным темноволосым парнем, которого Челси никогда до этого не видела. Напиток был тотчас же забыт. «Ух ты», - подумала она и двинулась к ним. - Привет, папа, - широко улыбаясь, сказала Челси. Том обернулся, стараясь подавить тревогу, возникшую при появлении дочери. Когда предыдущей ночью она заглянула в их спальню и заявила, что сегодня придет на встречу с новичками, он не смог придумать никакого предлога, чтобы не пустить ее. И все равно это оказалось бы бессмысленным: как бы он сумел удержать дочь от встречи с Кентом Аренсом? Том
приобнял ее за плечи:
        - Привет, детка.
        Но она не смотрела на отца. Все ее внимание сосредоточилось на Кенте, обычная дружелюбная улыбка играла на лице Челси.
        - Это моя дочь, Челси. Она на год младше тебя. Челси, это Кент Аренс.
        Девушка протянула руку.
        - Привет.
        - Привет. - Кент ответил на рукопожатие.
        - Кент из Остина, в Техасе, - продолжал Том.
        - А, ты тот самый парень, о котором папа говорил вчера за ужином.
        - Да.
        Кент взглянул на Тома, удивленный, что стал темой разговора в доме директора школы.
        - У нас за ужином всегда обсуждаются всякие школьные новости, - ответил Том. - Можешь себе представить - мы все четверо проводим здесь целые дни.
        - Четверо?
        - Моя жена преподает в школе английский.
        - А, конечно… Та самая миссис Гарднер. Я буду у нее учиться, - сказал Кент.
        - Значит, ты - отличник по английскому, раз собираешься изучать усложненный курс, - вновь вступила в разговор Челси.
        В эту минуту миссис Берлатски, взяв микрофон, произнесла:
        - Всем доброе утро! Не стесняйтесь, берите пирожные и напитки, потом можете занять места и мы начнем.
        Со словами «Мне надо еще повидаться с коллегами» Гарднер оставил молодых людей вдвоем.
        - Не хочешь баночку чего-нибудь прохладительного? - спросила Челси. - Или пирожное?
        - Пожалуй, напиток.
        - А какой? Я тебе принесу.
        - Да нет, не стоит.
        - Это входит в наши обязанности, чтобы новички чувствовали себя как дома. Я сегодня здесь помогаю. Так какой? - Она уже спешила к столу.
        - Пепси, - сказал Кент ей вслед.
        Челси почти сразу же вернулась, протягивая ему холодную банку.
        - Спасибо.
        - Не за что. Давай присядем.
        Они заняли места за столом, прихлебывая напитки, и не успели еще перекинуться словом, как миссис Берлатски снова подняла микрофон.
        - Я хочу поприветствовать всех новичков, поступивших в школу Хьюберт Хамфри, и всех наших учащихся, которые пришли сюда, чтобы помочь новым ребятам освоиться. Такая поддержка очень ценна. Кто меня еще не знает - я Джоан Берлатски, одна из школьных кураторов. - Затем она представила остальных учителей и персонал, закончив речь словами: - И наконец, я собираюсь пригласить к микрофону мистера Гарднера, нашего директора, который пришел сюда, чтобы поприветствовать вас.
        Челси смотрела, как ее отец вышел на середину зала и взял микрофон. Она почувствовала огромную гордость, как всегда, когда наблюдала, как он справляется со своими обязанностями директора школы. Хотя некоторые ученики и придумывали ему клички и писали про него всякие гадости на стенах, это были в основном или какие-нибудь дурачки, или наркоманы, или хулиганы и двоечники. Те, с кем дружила Челси, считали, что ее отец - человек справедливый, что он делает для учащихся все, что может, и относились к нему хорошо. И еще он не разжирел и не обрюзг, как многие мужчины его возраста. Отец Челси оставался стройным, всегда аккуратно одевался, хотя сегодня на нем была только желтая рубашка-поло и светло-коричневые легкие брюки - Челси знала, это для того, чтобы новички чувствовали себя проще. Она подумала, что он всегда добьется своего. Отец стоял, сунув одну руку в карман, и с доброжелательным выражением лица говорил в микрофон, оглядывая зал.
        - Всем добро пожаловать. Кажется, у нас здесь человек шестьдесят, переехавших из других районов и штатов этим летом. Я представляю, о чем вы все сейчас думаете - какая она, эта новая школа, и каково вам будет приходить сюда пять дней в неделю, а некоторым проводить здесь еще и вечера. Мы собрались, чтобы ответить на ваши вопросы, показать вам здание, рассказать о наших учебных и спортивных планах… дать вам шанс немного узнать нас, а нам - познакомиться с вами.
        Том и другие учителя по очереди рассказывали о правилах посещения школы, о главных мероприятиях года, о расписании работы столовой, пожарных учениях, об учебных кабинетах, правилах парковки автомобилей и о том, как избежать сексуальных посягательств. Тренеры рассказывали о правилах приема в различные спортивные кружки, о высшей школьной спортивной лиге штата и о спортивной программе школы.
        Когда закончилось время вопросов и ответов, миссис Берлатски объявила:
        - А теперь мы отпускаем вас. К каждому подойдет сейчас один из наших учеников, который выступит в роли личного гида, чтобы вы имели представление о здании школы. Мы разработали специальную программу помощи новичкам, чтобы вы буквально с первого дня чувствовали себя частью нашего школьного сообщества. Ваш гид будет оказывать вам всяческую поддержку не только сегодня, но и весь первый месяц. Сейчас я попрошу тех, кто высказал желание быть гидом, подняться.
        Челси встала, оглядела других, поднявшихся со своих мест, и незаметно помахала нескольким друзьям Робби. Миссис Берлатски продолжала.
        - Когда каждый из новичков выберет себе помощника, можете начинать обход здания. Проводники, не забудьте, пожалуйста, обеспечить всех школьными дневниками, и обязательно посетите радиоцентр, но только не все сразу, а то там возникнет толкучка. Некоторые могут отправиться в другие части здания, а потом снова вернуться сюда.
        В зале поднялся шум, все встали с мест. Том взял микрофон.
        - Дети, помните… Мои двери и двери миссис Альтман всегда для вас открыты. Мы здесь главные, но это не значит, что до нас не добраться. Не стесняйтесь обращаться к нам или к своему куратору с любыми проблемами и в любое время. А теперь приятного вам времяпровождения, и надеемся увидеть вас в хорошем расположении духа во вторник утром.
        Когда Кент Аренс поднялся, Челси сказала:
        - Знаешь, я ведь не из выпускного класса, но, если хочешь, я буду твоим гидом. - И поспешила объяснить: - То есть обычно выпускники предпочитают иметь дело с выпускниками, но на этот раз их пришло недостаточно много, и поэтому меня попросили помочь. И раз я не парень, то не смогу показать тебе раздевалку, зато все остальное смогу.
        - Я уже побывал в раздевалке, так что спасибо, и - вперед.
        Том Гарднер увидел, что его дочь провожает Кента из библиотеки, и запаниковал. Челси помахала отцу двумя пальчиками, прощаясь, он помахал в ответ. Но его рука бессильно опустилась, как только эти двое вышли из дверей. «Это ерунда, - подумал он. - Джоан попросила ее помочь, и она случайно проходила мимо, как раз когда я беседовал с ним. И они случайно оказались сидящими рядом. Челси всегда ответственно относилась к школьным обязанностям, а сейчас она просто участвует еще в одном внеклассном мероприятии, потому что знает, как мы с матерью это приветствуем. Просто чепуха».
        Но панический страх не исчезал.
        - Приятный человек твой отец, - сказал Кент, следуя за Челси.
        - Спасибо. Я тоже так считаю.
        - Должно быть, странно - иметь отцом директора школы.
        - Вообще-то мне нравится. У него в кабинете есть большое зеркало в шкафу, и он разрешает мне держать там лак для волос и электро-щипцы, так что я могу зайти к нему в любое время и поправить прическу. Еще мы можем пользоваться холодильником на кухне, если требуется остаться после занятий. Я имею в виду, что иногда сразу после школы мне надо идти на дополнительные занятия или в кружок и забежать домой некогда. Так что я захватываю пакет с обедом и кладу его в холодильник в столовой. Но самое лучшее - это то, что мы всегда знаем, что творится в школе, потому что мама и папа дома все обсуждают.
        - Вроде того, как вы вчера говорили обо мне?
        Челси искоса поглядела на него.
        - Уверяю тебя, в разговоре не было ничего плохого. Ты произвел на отца большое впечатление.
        - Он на меня тоже. - После паузы Кент добавил: - Только не говори ему, я не хочу, чтобы он думал, будто я подхалимничаю.
        - Не скажу. - Они вошли в открытые двери класса. - Здесь у нас проходят первые уроки. Здравствуйте, мистер Перри.
        - А, Челси… здравствуй.
        Они переходили из кабинета в кабинет, и Кент сказал:
        - Тебя все знают. Должно быть, ты часто помогаешь в школе.
        - Мне это нравится, и наши родители любят, когда мы заняты школьными делами. Нам с братом не разрешается подрабатывать, пока мы не закончим школу.
        - Мне тоже не разрешают.
        - Стипендия прежде всего.
        - Да, моя мама говорит то же самое.
        - Значит, тебе тоже нравится школьная жизнь.
        - Мне, в общем, легко все дается.
        - Ты собираешься поступать в колледж?
        - Да, надеюсь попасть в Станфорд.
        - Я еще не выбрала куда, но тоже буду поступать.
        - Мама говорит, что в Станфорде самое лучшее обучение по техническим предметам, а я к тому же хочу играть в футбол, вот почему я и выбрал этот колледж.
        - Ты собираешься стать инженером?
        - Да, как моя мама.
        - А твой отец?
        Кент, помолчав секунду, ответил:
        - Мама никогда не была замужем.
        - А-а.
        Челси постаралась скрыть удивление, но в душе продолжала ощущать его. Годами она слышала выражение «нетрадиционная семья» - родители использовали те же слова, что и кураторы в школе, - но сама мысль о женщине, которая не пожелала выйти замуж за отца своего ребенка, повергала ее в шок.
        После неловкой паузы Кент сказал:
        - Но она обеспечила меня всем, в чем я нуждался. Это уверение лишь добавило жалости к чувствам Челси: как, должно быть, ужасно не иметь отца. Дома она так часто слышала печальные истории о детях, чьи разведенные или одинокие родители не могли их поделить и сделали их жизнь несчастной; о том, как отрицательно отражается развод родителей на чувствах и учебе детей; и как некоторые ученики даже плакали в кабинете куратора из-за того, что творилось у них дома.
        Что может быть печальнее, чем дом без отца? - Послушай, - прикоснувшись к руке Кента и останавливая его, сказала она. - Может, мне и не надо этого говорить, но мой отец всерьез сказал о том, что двери его кабинета всегда открыты. Он действительно справедливый человек, и он хорошо относится к молодежи. Если тебе когда-нибудь захочется с кем-нибудь поговорить, ты можешь обратиться к нему. А что я рассказывала до этого, про то, как они с мамой все обсуждают дома - так это не означает какие-то личные секреты. Ты можешь довериться ему, и это все останется между вами. Мои друзья считают, что он - то, что надо.
        Челси показалось, что на лице Кента промелькнуло протестующее выражение.
        - Как я уже сказал… моя мама уверена, что одного родителя вполне достаточно.
        Его голос звучал по-другому. Она была права… Он, конечно, защищает свою семью. Взглянув на Кента, Челси испытала очень странное ощущение, как будто смотрит на кого-то, кого знает очень давно. Может, еще с начальной школы. Но имя этого давнего знакомца не вспоминается. Среди ее одноклассников ни один не напоминал Кента, среди товарищей по детским играм тоже не было никого похожего. Но внешне он ей очень нравился, и кажется, он действительно не дурак.
        - Ну что ж, тогда тебе повезло. Пойдем, я покажу тебе кабинет моей мамы, и хочу предупредить тебя насчет одной вещи. Многие учителя не возражают, когда к ним обращаешься по имени, но моя мама против этого. Для всех учеников она миссис Гарднер, смотри не забывай об этом.
        Клэр Гарднер подняла глаза от стола, когда Челси завела в класс новичка. Жена директора школы подумала: «Кто этот мальчик? Я его раньше где-то встречала».
        - Ма, привет. Это один из твоих новых учеников, Кент Аренс.
        - Да-да. Том говорил о вас вчера за ужином. Здравствуйте, Кент. - Она поднялась со стула и подошла, чтобы пожать ему руку.
        - Здравствуйте, - сказал Кент.
        - Вы перевелись сюда из Техаса.
        - Да, мэм, из Остина.
        - Прекрасный город. Я была там на семинаре, и он мне очень понравился.
        Пока они разговаривали, Челси обошла весь класс и остановилась, как она всегда делала, у полочки с фотографиями в рамках за учительским столом. Бывшие ученики Клэр позировали перед объективом - кто в мантиях, обнявши ее за плечи, кто в театральных костюмах после школьных спектаклей, некоторые - выставив дипломы об окончании школы, другие в свадебных платьях и фраках, а несколько человек - даже с младенцами на руках. Мать Челси была из тех учителей, которых дети любят и никогда не забывают. И эти фотографии, как награда, были выставлены для обозрения с любовью и гордостью и ценились выше, чем грамоты или увеличение зарплаты. Из всех достижений на учительском поприще, эти фотографии стояли на первом месте и так же, как фото детей Клэр, были предметом гордости в семье.
        Выходя из класса, Челси сказала:
        - Ну, пока, мам. Увидимся дома. В коридоре Кент пробормотал:
        - Ну, знаешь… что я хочу сказать. Твоя мама тоже очень славная.
        - Да, мне повезло, - ответила Челси. Некоторое время они шли молча, пока она раздумывала над сказанным раньше. - Послушай, - проговорила она. - Я, наверное, расстроила тебя, когда спросила об отце. Я не хотела, просто само вырвалось. И если мне что-нибудь и стоило усвоить, живя с родителями-учителями, так это то, что нельзя делать никаких выводов по поводу чужих семей, потому что семьи бывают разные, и я знаю, что во многих, где только один из родителей, дела обстоят лучше, чем в тех, где оба. Прости меня, пожалуйста, ладно?
        - Все в порядке, - ответил Кент, - забудь об этом. Они продолжили экскурсию, и Челси совсем успокоилась. Она показала новичку радиоцентр, мед. кабинет, проводила его в столовую и на веранду, где в хорошую погоду ученикам разрешалось обедать за выносными столиками.
        Когда все было осмотрено, они направились к центральному входу, где открытые настежь двери позволяли теплому ветерку гулять по всему зданию школы. Кент и Челси остановились у ступеней, и ветер принялся играть их волосами и одеждой.
        - Послушай, - сказала она. - Я знаю, трудно менять школу, но я надеюсь, что здесь у тебя все будет в порядке.
        - Спасибо. И за экскурсию - тоже спасибо.
        - Да не за что. - Последовала пауза. Молчание ясно давало понять, что им было хорошо вместе. - Есть кому подбросить тебя домой? - спросила Челси.
        - Я сам, отвез маму на работу, и теперь на ее машине.
        - А… Хорошо. - Не было причины задерживаться. - А где она работает?
        - На заводе.
        - И где вы живете?
        - В новом районе, называется Хэвиленд-Хиллз.
        - Знаю, там красиво.
        - А ты где живешь?
        - Вон там, - она указала, - пара миль отсюда. В том же доме, где я провела почти всю жизнь.
        - Ну, - он повернулся к залитой солнцем стоянке, - кажется, мне надо идти.
        - Да, мне тоже. Забегу к отцу, попрощаюсь.
        - Значит, увидимся во вторник.
        - Я подойду к вашему кабинету перед первым уроком, может, тебе что-нибудь понадобится.
        - Ладно… - он улыбнулся, - хорошо.
        - Ну, отдохни как следует в выходные.
        - Ты тоже. И спасибо еще раз.
        Она смотрела, как он повернулся, и в ее ногах отдалась дрожь металлической решетки, по которой он прошел. Кент свернул на дорожку, и Челси взглядом проводила его высокую, широкоплечую фигуру. На стоянке он открыл дверцу автомобиля ярко-аквамаринового цвета. Она услышала звук заводимого мотора, потом увидела, как машина сдала назад и вырулила с места парковки.
        Что же такое было в Кенте Аренсе, что заставляло ее стоять и наблюдать за ним? Это лицо. Что за лицо? Она не могла выбросить его из головы, так же как и чудное ощущение, будто знала его раньше. И чего это она стоит тут и распускает слюни по поводу парня, с которым познакомилась ровно два часа пятнадцать минут назад? Ведь сама только прошлой ночью думала, как ей повезло, что никто не вскружил ей голову и не сбил с пути к поставленной цели.
        Стараясь забыть Кента Аренса, Челси направилась в кабинет отца, чтобы сказать ему до свидания.
        Глава 4
        Когда Том вернулся из библиотеки в свой кабинет, перед его взглядом все еще стояла картина: Кент и Челси, захваченные разговором, уходящие от всех. У себя на столе директор школы обнаружил папку со всеми документами Аренса.
        Поглядев на папку, Гарднер набрал полную грудь воздуха, затем выдохнул, ощущая, как самые различные эмоции охватили его, еще до того, как он ознакомился с ее содержимым. Том опустил руку на конверт, потом, подняв голову, увидел Дору Мэ, печатавшую на машинке как раз напротив его кабинета.
        Он закрыл дверь, потом вернулся к столу и открыл папку.
        Сверху, на толстой пачке документов, лежала детсадовская фотография его сына. Гарднер почувствовал, как сжалось сердце при виде улыбающегося маленького мальчика в полосатой футболке, с большими карими глазами и длинными локонами, причесанными на прямой пробор и не скрывающими хохолка на затылке.
        Том почти рухнул в кресло, как будто получил хороший заряд картечи в ноги. Полминуты он просто глазел на фото, прежде чем взял его в руки. Мальчик был вылитая копия его самого в этом возрасте. Гарднер постарался представить себе ребенка, вбегающего на кухню с сообщением, что он нашел гусеницу или сорвал колокольчик. Каким он был тогда? Сейчас парень так сдержан и вышколен, что трудно сопоставить мальчика на фотографии и теперешнего выпускника. Сожаление, огромное сожаление охватило Тома при мысли, что он не знал этого мальчугана. К нему добавилось чувство вины за то, что он оказался отсутствующим отцом.
        Он перевернул фото и на обратной стороне увидел надпись, сделанную давным-давно каким-то воспитателем: «Кент Аренс, группа К».
        Следующим в папке лежал листок со словами, выведенными нетвердой рукой простым карандашом. Печатные буквы складывались в «Кент Аренс, Кент Аренс», сползавшие со строчек листка из записной книжки. Далее следовал список умений и навыков выпускника детского сада, составленный безукоризненным учительским почерком:
        Знает свой адрес. Знает номер своего телефона. Знает дату своего рождения. Отличает левую и правую стороны. Может назвать дни недели. Может завязывать шнурки ботинок. Знает наизусть гимн.
        Может написать свое имя. (Здесь опять сам Кент оставил свой автограф.)
        Затем лежал табель, выданный в начальной школе Дес-Моннес, штат Айова. Все оценки в нем стояли в колонке «переведен в следующий класс».
        После Том увидел карточку с отметками о родительских собраниях, в том году их было два. Мать Кента посетила оба. В «Заключении» учитель написал: «Знает все буквы алфавита, может написать их. Пишет цифры до 42. Хорошее знание чисел. Не знает, что такое овал. Инцидент со жвачкой».
        Гарднер постарался себе представить, что это был за инцидент, и почувствовал сожаление, что никогда этого не узнает. Случай, возможно, уже стерся из памяти Кента и его матери и остался только на бумаге.
        В папке хранились и другие школьные фотографии Кента, и каждый раз, рассматривая очередную, Том переживал шок узнавания, потом печаль и новый толчок отцовской любви, похожей на ту, что он чувствовал к своим законным детям. Он разглядывал фотографии дольше всего. Стрижки Кента менялись с возрастом, но вихор оставался прежним.
        В папке также лежали результаты тестов - за шестой и седьмой классы, тест на выбор профессии в девятом классе, где явно предпочтение отдавалось науке и технике. Здесь же хранились результаты спортивной подготовки - сколько приседаний и отжиманий делал Кент, на сколько прыгал в длину. В пятом классе его учительница отметила: «Хорошая зрительная память», и в конце года написала: «Да не оставит тебя Господь своим вниманием. Нам всем будет тебя не хватать». (Кент тогда учился в начальной школе под названием Св. Схоластика, а учительницу звали сестра Маргарет.) Записи, переданные из средней школы, отражали историю ученика, которого любили все учителя. Итоги, подводимые в конце каждого учебного года, мало чем отличались: «Примерный учащийся. Превосходный товарищ. Старателен, трудолюбив, всегда добивается своей цели. Рекомендации для поступления в колледж».
        Табели Кента пестрели сплошными «5» и «4». В спорте он также добился больших успехов и в предыдущем году участвовал в соревнованиях по футболу, баскетболу и легкой атлетике.
        Становилось очевидным, что не только Кент был примерным учеником, но и Моника была примерной матерью. Повсюду в документах значилось, что за все время учебы сына она не пропустила ни одного родительского собрания. Кроме того, здесь хранилась фотокопия ее записки учителю по имени мистер Монк, из которой становилось ясно, что Моника целиком и полностью поддерживала школьные методы воспитания и обучения.

«Уважаемый мистер Монк, учебный год подходит к концу, и я подумала, что должна сообщить Вам, как Кент был рад учиться у Вас. Благодаря Вам он не только приобрел широкие познания в геометрии, но и смог оценить Ваши высокие личностные качества. То, как Вы помогли мексиканскому мальчику, подвергавшемуся дискриминации со стороны тренера, сделало Вас героем в глазах сына. Спасибо Вам за пример, который Вы подаете молодому поколению в наш век, когда моральные ценности так легко теряются.
        Моника Аренс».
        Как преподаватель, Том Гарднер знал, что такое благодарное отношение было большой редкостью. Чаще всего родители выплескивали целый поток жалоб, сметающий тонкий ручеек похвал. И снова Том подумал, что Кенту здорово повезло с матерью.
        Эта мысль не принесла ему облегчения.
        Просмотрев в папке все бумаги, он вернулся к последней школьной фотографии Кента и долгое время разглядывал ее. Все растущее чувство одиночества охватило его, как будто это он был заброшенным и покинутым родителем, а не Кент - покинутым ребенком. Опершись локтем о папку, Том смотрел в окно на ярко-зеленую траву на террасе.
        Я должен прямо сейчас рассказать все Клэр.
        Эта мысль ужаснула его. Он лег в постель с другой женщиной за неделю до свадьбы, в то время, когда Клэр была беременна их первым ребенком. Как унизительно для нее будет узнать об этом, несмотря на то что сейчас их брак такой прочный. Открыв правду, он ничего уже не сможет скрыть. А вдруг она не захочет жить, зная все, не захочет больше ему верить, что тогда произойдет с семьей? В лучшем случае последует период огромного эмоционального напряжения, и как он объяснит все детям? Признает свою вину и постарается ее исправить - логичный ответ, потому что уже сейчас он понимал, что совесть замучает его, пока не станет все известно.
        С другой стороны, сейчас не самое лучшее время, чтобы признаваться Клэр. Он расскажет ей все в эти выходные. Самое подходящее место - романтический уголок, где они будут только вдвоем. Может, она воспримет его слова легче, если ситуация укрепит их отношения и станет ясно, как сильно он теперь ее любит?
        Взгляд Тома переместился с газона на фотографии в рамках, стоящие на подоконнике. С этого расстояния черты любимых лиц были неразличимы, но он так хорошо знал их, что мог представить себе изображения во всех Деталях. Он разглядывал фото Клэр, раздумывая - что будет, когда она узнает, а вдруг это причинит ей такую боль, что он потеряет ее.
        Не глупи, Гарднер. Неужели ты не веришь в крепость вашего союза? Расскажи ей, и побыстрее.
        А нежелание Моники Аренс?
        Он снова вгляделся в фото Кента. Мальчик заслужил, чтобы знать, кто его отец. Были десятки причин, от практических до эмоциональных, от проблем здоровья в будущем до будущих детей. Кент, в конце концов, имел сводных брата и сестру, и их отношения могут окрепнуть с годами. Его дети и дети Робби и Челси будут двоюродными братьями и сестрами. И у Кента есть еще дедушка, живой и здоровый, который может многое передать своим внукам - дружеское отношение, семейные традиции, родительскую поддержку, какую он оказывает в эти выходные, собираясь присмотреть за детьми. А когда Кент станет взрослым и столкнется с потерей единственного близкого человека? В такие времена поддержка родственников очень много значит. Разве справедливо лишать его брата и сестры, когда шансы, что его мать захочет еще иметь детей, чрезвычайно малы?
        Все еще сражаясь с самим собой, Том услышал звонок телефона. Это была Дора Мэ.
        - Звонят из клуба деловых людей, спрашивают, смогут ли они занять наш спортзал на пару вечеров.
        - Зачем? - спросил Том.
        - Собираются устроить соревнование по баскетболу между двумя командами осликов.
        Гарднер тяжело вздохнул. Снова придется использовать дипломатию. Отказать клубу
«Ротари» означало бы неслыханную дерзость, и тем не менее, когда он в последний раз допустил животных в спортзал, - это было по просьбе общества собаководов, - псы оставили после себя полнейший беспорядок, дурной запах и пятна на полу, от которых вздувалась краска, что, в свою очередь, вызвало целый поток жалоб от учителей физкультуры и уборщиц.
        Том захлопнул папку с делом Кента Аренса и поднял телефонную трубку, чтобы разрешить одну из сотни административных проблем, не имеющих ничего общего образованием, но испытывающих, тем не менее, его терпение.
        Новый дом Аренсов постепенно приобретал все более жилой вид. Исчезали коробки, которые в день переезда громоздились на высоту чуть ли не в рост человека. В четверг вечером, придя домой, Моника оставила на кухне пакет с едой из китайского ресторанчика и пошла в спальню переодеться. Когда, уже в свободном джемпере крестьянского стиля, она вернулась на кухню, Кент стоял у открытой стеклянной двери, сунув руки в задние карманы джинсов и уставясь на пустой дворик и строящийся дом в отдалении.
        - А почему ты не достал тарелки? - спросила Моника, заглядывая в гостиную.
        Сын как будто бы ничего не слышал. Она открыла посудный шкафчик и достала тарелки, вилки и две плетеные салфетки; разложила все это на столе в комнате, где стояла ваза с шелковыми цветами кремового оттенка. В комнате вся мебель была уже расставлена по местам и окна сияли новыми стеклами.
        - Дом начинает приобретать обжитой вид, правда? - заметила Моника, возвращаясь на кухню за картонными коробками с едой и ставя их на обеденный стол. Она открыла крышки, запах искусно приготовленного мяса и овощей поплыл по воздуху.
        Кент все еще стоял к ней спиной, глядя на улицу.
        - Кент, - позвала Моника, удивленная его молчанием.
        Он не сразу повернулся и сделал это так медленно, что она поняла - сына что-то очень беспокоит.
        - Что случилось?
        - Ничего, - ответил он, садясь с тем отрешенно-небрежным видом, который у подростков часто означает «догадайся сама».
        - Сегодня что-то было не так?
        - Нет.
        Он выложил себе на тарелку горку мяса с овощами, затем, избегая ее взгляда, передал ей коробку.
        Моника тоже наполнила тарелку и заговорила, только когда Кент начал есть.
        - Ты скучаешь по своим друзьям? В ответ он пожал плечами.
        - Скучаешь, ведь правда?
        - Не надо об этом, ма.
        - Почему? Я твоя мать. Если ты не можешь поделиться со мной, то с кем тогда можешь? - Кент продолжал есть, не поднимая глаз, и тогда она накрыла его левую руку своей ладонью и тихо спросила: - Знаешь, что родителям неприятнее всего слышать от детей? Вот этот ответ: «Ничего», когда понимаешь, что что-то происходит. Почему ты не хочешь рассказать мне?
        Он резко встал, задев свой стул, и отправился на кухню, чтобы налить себе стакан молока.
        - Тебе принести? - спросил он Монику.
        - Да, пожалуйста.
        Она не сводила с сына глаз, пока тот наливал молоко, нес стаканы и снова усаживался на свое место. Выпив молока, Кент поставил стакан на салфетку.
        - Я сегодня познакомился с очень милой девочкой… Она оказалась дочкой мистера Гарднера. Она провела со мной экскурсию по школе - и знаешь, как бывает, когда знакомишься с кем-нибудь, то задаешь друг другу вопросы, чтобы не казаться невежливым. Она спросила, собираюсь ли я поступать в колледж, а я ответил, что хочу быть инженером, как моя мама. Слово за слово, и скоро она спросила, кто мой отец.
        Вилка Моники замерла в воздухе над тарелкой. Мать Кента перестала жевать и с тревогой смотрела на сына. Похоже было, что ей с трудом удалось проглотить пищу.
        Кент продолжал говорить, глядя в тарелку.
        - Я уже давно не менял школы и не знакомился с новыми ребятами и вроде бы забыл, как трудно отвечать, когда меня спрашивают об отце.
        Теперь Моника, казалось, полностью сосредоточилась на ужине. Кент решил, что она обдумывает, как избежать этой темы. Но тут она спокойно спросила:
        - И что же заинтересовало твою новую знакомую?
        - Точно не помню, вроде бы, кто мой отец по профессии. Но в этот раз мне почему-то было очень трудно признаться, что у меня нет отца. И она почувствовала себя очень неловко из-за того, что спросила.
        Моника положила вилку, вытерла рот, взяла стакан с молоком, но, вместо того чтобы пить, замерла, глядя в окно.
        Кент сказал:
        - Кажется, ты не хочешь, чтобы я выспрашивал о нем, правда?
        - Да, не хочу.
        - Почему?
        Она взглянула на сына.
        - А почему вдруг сейчас?
        - Не знаю. По многим причинам. Потому что мне уже семнадцать лет, и меня это как-то стало волновать. Потому что мы вернулись в Миннесоту, где ты жила, когда я появился на свет. Он ведь здешний, правда?
        Моника, вздохнув, снова повернулась к окну, но ничего не ответила.
        - Ведь так?
        - Да, но он женат, и у него семья.
        - Он знает обо мне?
        Она поднялась с места, прихватив посуду. Кент пошел за ней к раковине, продолжая настаивать:
        - Ну, ма, я же имею право знать! Он слышал обо мне? Моя тарелку под струей воды, она ответила:
        - Когда ты родился, я ничего ему не сообщила.
        - Значит, если он сейчас обо мне узнает, то я доставлю ему только неудобства, так?
        Моника повернулась к сыну.
        - Кент, я люблю тебя. Я так хотела, чтобы ты у меня был, с того самого момента, когда узнала, что беременна. Беременность мне нисколько не помешала. Я продолжала работать, стремиться к своей цели, и была счастлива, что делаю это все ради тебя. Разве тебе этого недостаточно? Разве я была плохой матерью?
        - Дело не в этом. А в том, что если где-то здесь, в городе, живет мой отец, то, может быть, нам пора познакомиться.
        - Нет! - выкрикнула она.
        В наступившей тишине сын смотрел на мать, его лицо горело.
        Поняв свою ошибку, Моника крепко зажала рот рукой. В ее глазах появились слезы.
        - Пожалуйста, Кент, - умоляюще проговорила она, - не сейчас.
        - Почему не сейчас?
        - Потому что.
        - Мама, что ты говоришь, - уже спокойнее и так, словно он был взрослее, сказал Кент.
        - Сейчас неподходящее время для нас обоих. Ты… ну, посмотри, переезд в другой город, новая школа, новые знакомства… и всем этим надо заниматься сразу. Зачем нагружать себя еще одной проблемой.
        - Неужели ты думала, что я никогда не буду тебя расспрашивать ма?
        - Не знаю, не думала. Я просто… Я, наверное… ну, может быть, когда ты вырастешь и решишь обзавестись своими собственными детьми, может, тогда.
        Вопросительно глядя на нее карими глазами, Кент произнес:
        - Вы не поддерживали связь после того, как я родился?
        - Нет.
        - Но он сейчас здесь живет?
        - Да… да, кажется.
        - Ты его уже видела?
        Моника впервые в жизни солгала своему сыну.
        - Нет.
        Он серьезно смотрел на нее, обдумывая что-то. Потом тихо сказал:
        - Ма, я хочу его знать.
        Вопреки всем своим намерениям, она понимала, что у сына есть такое право. Кроме того, казалось, будто сама судьба свела его с отцом для того, чтобы им не удалось избежать знакомства. Может быть, нечто неотвратимое толкало их друг к другу, перемещая какие-то протоны и нейтроны в атмосфере и пробуждая шестое чувство Кента, когда он был рядом с Томом? Или голос крови обладает такой силой, что будит дремлющую способность передавать мысли на расстоянии? Если нет, то почему Кент спрашивает об отце именно сейчас?
        - Кент, я пока не могу тебе всего рассказать. Пожалуйста, смирись с этим на время.
        - Но, мама…
        - Нет! Не сейчас! Я не говорю, что буду всегда скрывать от тебя правду. Но ты должен доверять мне. Сейчас не время.
        Она видела, как окаменело лицо сына, потом он, резко развернувшись, вышел из кухни и направился в свою комнату.
        Он хлопнул дверью, презрев годами повторяемое правило о том, что нельзя хлопать дверями, затем бросился на кровать, заложил руки под голову. Глазами, полными злых слез, Кент уставился в потолок.
        Она не имеет права утаивать это от него! Никакого! Он тоже личность! И появился на свет от двух людей, и то, каким он стал, что чувствует и на что надеется, о чем мечтает, - передалось к нему от обоих родителей. Все знают, от кого они родились, кроме него! Это несправедливо! И она, конечно, все понимает, иначе ворвалась бы сюда и устроила ему нагоняй за хлопанье дверью.
        Всю жизнь она прилагала невероятные усилия, чтобы восполнить для него отсутствие отца, и он всю жизнь притворялся, что прекрасно без него обходится. Но это было неправдой, и теперь Кент хочет узнать все. Мать росла в полной семье, и не знала, как себя чувствуешь, когда в начальной школе все рисуют свою семью, а на его картинке - всего двое. Она не понимает, каково ему было стоять среди мальчишек и слушать их рассказы о том, как кому-то папа починил руль на велосипеде, или брал с собой на рыбалку, или учил стрелять из настоящего ружья. Кент вспомнил, что когда они жили в Айове, там был один мальчик по имени Бобби Янковски, так его отец делал для сына буквально все. Он учил Бобби играть в бейсбол, брал его в походы, помог ему собрать автомобильчик с дистанционным управлением и организовал гонки. А в один чудесный зимний день, когда школу закрыли из-за пурги, отец Бобби построил двухэтажную снежную крепость с лестницей, окнами из прочного пластика и мебелью из спрессованного снега. Он вынес фонарь и разрешил мальчикам играть даже после того, как стемнело, а когда они спросили, можно ли переночевать в
крепости в спальных мешках, он ответил: можно. Все ребята предприняли попытку заснуть там и, конечно, через час уже разбежались по домам, но Моника категорически запретила Кенту даже и думать о такой ночевке. После этого он надолго уверился в мысли, что, будь у него отец, он разрешил бы ему провести ночь в крепости. Сейчас, когда он вырос, то понял, что родители всех тех мальчишек прекрасно знали - их дети не продержатся на морозе и часа, но сама возможность участвовать в приключении, пусть даже на недолгое время, - вот чего так не хватало Кенту.
        Бобби Янковски, самый счастливый мальчишка из всех, кого Кент когда-либо знал.
        А сегодня эта девочка, Челси.
        Когда ее отец, знакомя их, приобнял дочь и позже, когда она сказала, как им гордится, потому что все ее друзья считают его справедливым человеком, - нет, мама и представить не может, какую бурю эмоций это вызвало в Кенте. Сильнее всего была почти болезненная тоска, смешанная с сожалением, потом гнев и твердая решимость выяснить, кто его отец, и познакомиться с ним.
        И он так и поступит, несмотря ни на что.
        Уэсли Гарднер водил «форд»-пикап, который за девять лет своего существования наездил более восьмидесяти тысяч миль, носил мешковатые брюки со вздутыми коленями и грязную синюю фуражку. Питался он в основном дичью и пучеглазыми щуками, любил хлебнуть пивка перед ужином, и его появление в доме Тома всегда вызывало улыбки на лицах его внуков.
        - Привет, дедуль! - радостно пропела Челси, когда дед обнял ее.
        - Привет, сурки.
        Она потянулась, чтобы поправить съехавшие на левую сторону очки в серебряной оправе на носу деда.
        - У тебя опять очки перекосились, дедуль, и что мне с тобой делать?
        Сняв очки, он швырнул их на кухонный стол, где, стукнувшись о кастрюльки, они и замерли с поднятыми вверх дужками.
        - Да ну их, они всегда беспокоят тебя больше, чем меня. Робби, смотри-ка, что я вам привез. - Уэсли передал внуку пластиковый мешок с длинным куском белого мяса. - Пучеглазая. Мы ее пожарим в тесте, как ты любишь.
        - Щука. Превосходно. Как они, хорошо клюют?
        - Поймал вот эту, вчера на перекате. Фунта на четыре. Думал, ты на этой неделе приедешь порыбачить со мной.
        - Я хотел, но у нас каждый день, кроме сегодняшнего, тренировки по футболу.
        - Ну так что, побьете Блэйн в этом году или нет? Команда старшеклассников школы Блэйн была противником «Сенаторов» Хамфри.
        - Постараемся.
        - Да, уж вы постарайтесь, а то я заключил пари с Клайдом.
        Клайд был братом Уэсли, и жили они рядом, на Орлином озере, в тех самых хижинах, которые построили, еще когда были молодыми женатыми мужчинами. Сейчас они оба овдовели и проводили вечера если не за рыбалкой, то сидя на крылечке и глядя на воду.
        - Челси, принеси из машины помидоры, и еще я привез немного молодой картошки. Сегодня утром выкопал на первом холме, и выглядит она совсем неплохо. Приготовим себе ужин, которому и король позавидовал бы.
        На кухне появился Том с матерчатой сумкой и чемоданчиком.
        - Привет, папа.
        - Ну, разве не Ромео? - Старик с улыбкой взглянул на вошедшую за Томом Клэр. - А вот и Джульетта.
        Клэр чмокнула Уэсли в щеку.
        - Здравствуй, папа.
        - Куда это вы, голубки, собрались?
        - В Дулут.
        - Ну что ж, ни о чем не волнуйтесь, здесь все будет в порядке. Уж я пригляжу за этими двумя. - Детям он сказал: - Помню, еще когда ваша бабушка была жива, мы с ней отправились на север от Дулута, тогда как раз шла корюшка, и шла так густо, что мы вычерпывали ее из речки тазом. Никогда больше не было так много корюшки. Ваша бабушка не очень-то ее любила, а чистить так и вовсе ненавидела, но она была славная женщина и не отказывалась поехать со мной. Мы поставили палатку на ночь, а утром, когда я встал и сунул ногу в ботинок, там что-то затрепыхалось. Она, оказывается, подложила по паре корюшек в мои ботинки, а когда рыбки начали трепыхаться, я с испугу отшвырнул башмак так, что корюшка вылетела, а ваша бабушка расхохоталась. - Старик улыбнулся своим воспоминаниям. - Да, ваша бабушка, она была славной женщиной. Знала, как любую тяжелую работу превратить в забаву, а эта ловля корюшки, уж поверьте мне, была ужасно тяжелой работой.
        Отнеся вещи в машину, Том снова зашел на кухню.
        - Папа, ты снова рассказываешь эту старую историю про корюшку и башмак?
        - Не тебе, не тебе. Ты отправляйся и оставь нас втроем, чтобы мы могли без помех жарить рыбу. Робби, у меня в машине шесть баночек пива. Пойди, поставь их в холодильник, но одна пусть останется, замешаем на ней тесто.
        - Хорошо, дедушка.
        - Ну что ж, мы с мамой собрались. - С этими словами Том двинулся к автомобилю, и вся семья за ним. Здесь они с отцом обнялись на прощание. Это было настоящее крепкое мужское объятие, с похлопыванием по спине. - Спасибо, что согласился посидеть с детьми.
        - Ты что, шутишь? Жаль, что мне так редко это удается. Я с ними просто молодею. Хорошо отдохни со своей невестой.
        - Ладно.
        - И, Клэр, - добавил Уэсли, - если он будет плохо себя вести, засунь ему в ботинок рыбу. Мужу надо время от времени напоминать, какая у него славная жена.
        Тому для этого не нужна была рыбка в башмаке. Он знал, каким сокровищем обладал, и, вспомнив былую галантность, придержал для нее дверцу автомобиля.
        - Ух ты! - Клэр проскользнула в машину. - Мне наше путешествие уже нравится.
        Том захлопнул дверцу, сел за руль, и они тронулись в путь, помахав детям на прощание. Клэр откинулась на сиденье и, запрокинув голову, сказала:
        - Просто не верится, что мы на самом деле едем! - Она импульсивно обняла мужа за шею и чмокнула в щеку. - Я так давно об этом мечтала. Нам будет так хорошо. - Клэр пальцем провела по шее Тома, скользнув в открытый ворот его рубашки, потом улыбнулась сама себе и снова откинулась на спинку сиденья.
        Они добрались до портового города перед закатом и без труда нашли гостиницу с поэтическим названием «Обитель». Она была расположена на севере от центра на Лондонской дороге - обсаженном деревьями шоссе, где в начале века - золотые годы для Дулута - появились самые стильные особняки того времени. Дом, в двадцать пять комнат, когда-то принадлежавший богатому владельцу железных рудников, находился на высоком мысу, который вклинивался в озеро Верхнее. Гостиница была окружена деревьями и лужайками, и от дороги ее отделяли густые посадки и пруд со стайкой ручных уток. Когда Том и Клэр вылезали из машины, утки окружили их, потряхивая хвостиками и крыльями и прося подачки.
        В доме гостей проводили в огромную комнату с окнами на юг. Сами окна были широченными, и стекла покоились в массивных медных рамах, в ванную надо было спускаться по ступенькам, а антикварная кровать оказалась такой высокой, что навряд ли разместилась бы под потолком какого-нибудь современного дома. Вид из окон потрясал. На восток раскинулись шесть акров изумрудно-зеленых полей, упирающихся в высокие скалы, окаймляющие озеро. На горизонте тонкие струйки дыма поднимались от прибывающих танкеров и уходящих сухогрузов с зерном. Границы владения обозначались очень старыми соснами, а направо раскинулся сад, насчитывающий шестьдесят лет и террасами спускающийся к фруктовым посадкам, а далее к каменной стене прилепилась лестница с перилами, ведущая на берег озера.
        Когда владелец гостиницы закрыл дверь их комнаты, Клэр подошла к окну, открыла его и восхищенно выдохнула:
        - Вот это да.
        Легкий ветерок принес запах сосновой смолы и жимолости, цветущей на террасе внизу. Ощущая ладонями прохладу медных рам, Клэр выглянула в окно, всеми органами чувств впитывая безмятежность окружающей красоты.
        - Вот это да, - снова повторила она, когда Том кинул ключи от автомобиля на резной комод с мраморной крышкой.
        Гарднер подошел к жене и обнял ее за плечи. «Расскажи ей, - потребовал внутренний голос. - Расскажи ей все и покончи с этим, чтобы оставшееся время провести здесь с ней счастливо». Но если он расскажет ей, то это почти волшебное совершенство нарушится. Она так счастлива, что он не может поступить с ней жестоко. И с собой тоже.
        - Откупорить вино? - спросил он, надеясь, что с вином все станет проще.
        - Мм… да. Вина, дай мне вина, - мечтательно проговорила Клэр, плотно обхватывая себя руками и прижимаясь к его груди.
        В течение восемнадцати лет она была его единственной любовницей, удивительно, что она до сих пор его возбуждала, но и сейчас желание накрыло их, словно огромной волной, и понесло сквозь поцелуи, налитое и выпитое вино, - к тому моменту, когда они разделись и легли в постель. После их приезда прошло всего несколько минут. А потом сила ощущений ошеломила обоих и стерла из памяти Тома решимость раскрыть секрет. Когда все закончилось, Клэр спросила:
        - Ты думал когда-нибудь, что так будет спустя столько лет?
        - Нет, - прошептал он едва слышно, - никогда не думал.
        - Я люблю тебя.
        - Я тебя тоже люблю.
        Она прикоснулась к его лицу.
        - Ты такой хмурый, Том… Что случилось? Я все время думаю, что что-то не так. Ты весь в своих мыслях.
        Он улыбнулся жене и, взяв ее руку, поцеловал в ладонь, затем поднялся с кровати и через минуту снова вернулся с наполненными вином бокалами. Взбив подушки, сел рядом с Клэр.
        - За тебя и меня, - произнес Том, - и за наступающий удачный школьный год.
        Они выпили, потом он примостил свой бокал на колене и посмотрел в окно у подножия кровати, прогоняя в голове различные варианты объяснения по поводу Моники и Кента Аренс, боясь предстоящего разговора и понимая, что он должен произойти.
        Клэр придвинулась ближе и провела донышком бокала по его груди.
        - Знаешь, что больше всего подойдет для ужина? Что-нибудь из китайской кухни. Линда Уонамейкер говорила, что обедала в ресторане под названием «Китайский фонарик» и там здорово готовят омаров, просто пальчики оближешь. Как ты смотришь на омаров? - Когда ответа не последовало, она позвала: - Том? - Потом отклонилась назад со словами: - Том, ты меня слышишь?
        Он откашлялся и выпрямился на кровати:
        - Прости, дорогая.
        - Я спрашивала, как ты насчет ужина в китайском ресторанчике.
        - Китайском… да, конечно.
        - Китайский фонарик - это звучит?
        - Великолепно! - с напускным оживлением проговорил он. - Просто великолепно.
        Но ее он не обманул. Муж был чем-то обеспокоен, и Клэр не знала, стоит ли требовать объяснений или оставить все как есть. Некоторое время они сидели, прижавшись друг к другу и ее голова покоилась на его груди, наконец он сказал:
        - Клэр…
        Тут раздался стук в дверь.
        - Вечерний чай, - послышался чей-то голос, - оставлю поднос здесь.
        Том вскочил с кровати и потянулся за халатом, и то, что он мог бы сказать, было отложено до другого раза.
        Они отправились в «Китайский фонарик» и съели экзотический ужин, поданный колоссальными порциями. Потом они прочитали свои билетики с предсказаниями, полагавшиеся в дополнение к ужину. Гарднер почти ожидал, что его жена сейчас прочтет: «Скоро ваш муж раскроет вам секрет, который причинит вам боль». Но в эту ночь он ничего ей не рассказал. Он лежал с открытыми глазами, и тайна жгла его, испепеляя всю ту радость, которую он мог бы сейчас испытывать, сбежав с Клэр от всех проблем. Страх оказался для него новым ощущением. Не считая опасности дорожных происшествий или того времени, когда дети, еще маленькие, ушибались, в жизни бояться Тому было нечего. Нерешительность, желание потянуть время также являлись не свойственными ему качествами. Он, как человек, занимавший пост директора школы, каждый день был вынужден принимать решения, что он и делал, стараясь поступать всегда мудро и не терять уверенности в себе. И то, что сейчас он обнаружил в себе трусость и медлительность, эти новые стороны в характере Тома Гарднера, совсем ему не нравилось. Несмотря на то, что внутренний голос продолжал твердить:
«Расскажи ей», стоило ему только набрать в грудь воздуха, и некая более мощная сила заставляла его хранить молчание.
        Поздней ночью Клэр, повернувшись, протянула руку к Тому. Простыни были холодные на его половине постели. Она перекатилась на спину и открыла глаза, осознав, что находится не дома, а в Дулуте, в гостинице. На фоне окна Клэр увидела профиль мужа и, испуганная, подняла голову с подушки.
        - Том, - прошептала она, но он не услышал. Ему не хватало только сигареты, чтобы завершить портрет страдальца, в кадре из какого-нибудь старого фильма Даны Эндрюс - его силуэт, словно вырезанный из черной бумаги на фоне лунного неба в открытом окне. С внезапно забившимся сердцем Клэр села на кровати, глядя, как муж замер, не спуская глаз с ночного озера.
        - Том, - повторила она, - что произошло? На этот раз он услышал ее и повернулся.
        - А, Клэр, извини, что разбудил тебя. Не мог заснуть. Незнакомое место - должно быть, поэтому.
        - Ты уверен, что дело только в этом?
        Том подошел к постели, сел рядом с женой, обнял ее, устраиваясь поудобнее и приглаживая ее волосы, чтобы они не щекотали ему нос.
        - Ложись спать. - Вздохнув, он поцеловал ее в пробор.
        - О чем ты думал, там, у окна?
        - О другой женщине, - ответил он, гладя Клэр пониже спины и просовывая свою ногу между ее ног. - Ну как, довольна?
        Придется ей быть терпеливой и ждать, пока он сам решит раскрыть свою тайну.
        На следующее утро он снова ничего не рассказал, и они занимались любовью при тусклом утреннем свете, падавшем из широких окон, потом позавтракали в огромной гостиной, официально обставленной, потом гуляли по окрестностям и спускались по длинной лестнице на берег озера, где волны плескались о песок и в брызгах отражались сотни маленьких радуг.
        И потом он тоже ничего не рассказал Клэр, когда после обеда они отправились дальше по дороге, огибавшей северный берег озера, и по пути останавливались, чтобы полюбоваться речушками, пробивавшими себе путь среди скал, и послушать журчание водопадов. Они гадали, в котором из ручьев Уэсли ловил корюшку, беседовали о многом другом, о том, как часто смогут выбираться вот так вдвоем из дома, когда дети уедут. Потом немного поспорили, в какой колледж станет поступать Робби и как проявят себя в школе новые учителя. И Том, и Клэр признались, что боятся наступающего вторника - в этот ужасный первый день занятий в школе царил полнейший хаос.
        Но когда они умолкали, то Клэр замечала, как отстранение держится Том, вновь возвращаясь к своим собственным мыслям. Еще раз она предложила:
        - Том, может, ты все-таки скажешь мне, что тебя беспокоит?
        Он посмотрел на нее, и она увидела любовь в его глазах, но не только это. Что-то заставило ее вздрогнуть от страха и вспомнить все - отсутствующий вид мужа, его бессонницу и беспокойство, то, как он открыл перед ней дверцу автомобиля, чего давно не делал, и то, как поцеловал Клэр в классе - да и весь этот уик-энд, ведь он сам его предложил, а столько лет был слишком занят для подобных вылазок. Он вел себя словно человек, понимающий свою вину и стремящийся ее загладить.
        Еще до того, как они вернулись домой, в голове Клэр бомбой взорвалась мысль: «О Боже, а вдруг это действительно другая женщина?»
        Глава 5
        В первый день учебного года пошел дождь. Челси и Робби подвезли до школы Эрин Галлахер, припарковали «нову» на студенческой стоянке и, закрываясь от ливня папками, побежали к зданию. Когда они ворвались в двери, то оказалось, что все локоны у Челси развились, ее рубашка промокла, а белые джинсы были понизу заляпаны грязью.
        - Ух, пропади все пропадом! - Она потопала ногами о металлическую решетку. - Посмотри на мои джинсы! А волосы - брр!
        Челси пригладила мокрые прядки, потоком учеников ее почти внесло в холл. На пересечении коридоров у входа в учительскую, на своем обычном месте, стоял ее отец, следя за порядком. Проходя мимо, Челси на секунду остановилась.
        - Привет, папа. Ничего, если я посмотрюсь в зеркало в твоем кабинете?
        - Конечно, детка. Здравствуй, Эрин. Вот вы и повзрослели еще на год, верно?
        - Да, мистер Гарднер. Мы уже большие детишки. Робби, сворачивая за угол, помахал отцу. Девочки направились в директорский кабинет.
        - Здравствуйте, Дора Мэ. Доброе утро, миссис Альтман.
        - Привет, Челси, Эрин. Сыровато сегодня на улице, правда?
        - Да уж. Мы зайдем, приведем в порядок волосы.
        В кабинете Тома они включили электрощипцы и открыли дверцы шкафчика.
        - Ой, посмотри, какой кошмар! И на это я убила всего сорок пять минут, - проскулила Челси.
        - Ну, ты, по крайней мере, можешь снова накрутиться. А мне, когда идет дождь, наоборот, нипочем не распрямить свои кудри.
        Они по очереди смотрелись в зеркало.
        - Давай поскорее, поищем Джуди, - сказала Эрин. Джуди Делисл была их подругой.
        - Не могу.
        - Почему?
        - Мне надо кое-что сделать.
        - Что?
        - Помнишь, я тебе рассказывала о парне.
        - О каком парне?
        - Ну, о том, с которым я проводила экскурсию по школе. Я ему обещала, что подойду сегодня к их классу… просто поздороваться, узнать, не нужно ли ему чего. То есть… может, у него есть какие-то вопросы, или он просто чувствует себя немного неловко в окружении незнакомых ребят… или что-нибудь еще.
        Эрин толкнула подругу плечом.
        - Челси-и-и! И из-за этого ты вылила на себя уже! тонну лака для волос и просто вся извелась, глядя на мокрые джинсы?
        - Нет, ты балда.
        - Ну-ну, мне-то уж можешь все рассказать.
        - Нечего рассказывать, и я вовсе не извелась. И они не только мокрые. - Челси согнула ногу в колене, оглядывая штанину сзади. - На них капли грязи, и теперь останутся пятна, - Она отключила щипцы, и девушки вышли из кабинета.
        - Как его фамилия, повтори, пожалуйста? Кент?..
        - Аренс.
        - Расскажешь мне об этом за обедом. Ты обедаешь первую смену?
        - Да, но мне надо будет объяснить ему правила ты нашей столовой. Ну, это тоже входит в мои обязанности, понимаешь?
        - Против чего ты совсем не возражаешь, как я погляжу. - В коридоре подруги расстались, и Эрин помахала Челси, пропев: - Уда-а-чи!
        Воздух в холлах был влажный, пахло промокшей джинсовой тканью. Скрип резиновых подошв на только что натертом полу смешивался с гамом, заглушая порой молодые голоса. Кто-то из парней посвистел, привлекая внимание друга, потом крикнул:
        - Эй, Трои, подожди!
        По коридору плыл запах духов от девушек, только что вбежавших с дождя. Пока Челси дошла до кабинета мистера Перри, она успела восемнадцать раз ответить на дружеское
«привет». Ее охватило нетерпение.
        В классе была занята лишь половина мест, а остальные ученики группками болтали в проходах. Один из друзей Робби, Роланд Лостеттер, заметив Челси в дверях, приветственно поднял огромную ладонь. Он был высоким, мощным парнем с младенческим личиком и коротко стриженными кудрявыми волосами.
        - Эй, Челси! Ты не туда попала, детка. Здесь занимаются выпускники.
        - Привет, Пицца. Я просто проходила мимо. Услышав имя девушки, Кент Аренс обернулся и увидел ее у дверей, а Лостеттер в это время, бросив дневник на свободное место, наклонился к Челси.
        - Ну, и что мы здесь делаем? - улыбаясь, спросил он - взрослый парень, снисходящий до беседы с младшей сестренкой своего друга.
        - Я вхожу в группу помощи новичкам, надо же им освоиться в нашей школе. А вот и мой подопечный. Привет, Кент.
        Аренс уже подошел и стоял, дожидаясь.
        - Привет, Челси.
        - Вы, ребята, успели познакомиться?
        - Вроде бы. - Пицца пожал одним плечом. - Встречались на футбольном поле.
        - Кент, это Роланд Лостеттер, больше известный как Пицца.
        Парни обменялись рукопожатием.
        - Извини, Пиц, мне надо поговорить с Кентом.
        - Без проблем.
        Оставшись с Аренсом наедине, Челси улыбнулась и спросила:
        - Ну, как дела?
        - Кажется, все в порядке. Я нашел, где будут проходить занятия.
        Челси надо было задирать голову, чтобы встретить его взгляд. На рубашке Кента тоже были мокрые пятна, но его короткая стрижка не пострадала от дождя. Волосы парня, кроме хохолка на затылке, лежали ровно и блестели, словно он смазал их гелем.
        - Я могу тебе чем-нибудь помочь?
        - Да. - Из кармана рубашки он достал синюю карточку и аккуратно обработанным ногтем подчеркнул в ней какое-то слово. - Не подскажешь, как произносится имя этого учителя?
        - Брулл, - ответила она.
        - А, понятно, спасибо. - Он снова спрятал расписание в карман.
        - Сегодня тебе скажут номер твоей ячейки в камере хранения, и для ящика каждый сам покупает себе замок. У меня первый урок тут недалеко, в кабинете 110. После урока я могу зайти и помочь тебе найти свою ячейку, если захочешь, а потом встретимся за обедом. В мои обязанности еще входит разъяснить тебе, как работает наша столовая. Там все автоматизировано, так что уж придется тебе сегодня обедать со мной.
        - Я вовсе не возражаю, - ответил Кент, слегка улыбаясь. - А во сколько обед?
        - Мы в первой смене - в 11.45. До ужина ждать долго, но, по крайней мере, все горячее.
        Взгляд его чудесных карих глаз с густыми, темными ресницами волновал Челси, но ей удалось скрыть свои чувства и принять самоуверенный вид.
        - Ну… кажется, теперь у тебя все в порядке. Увидимся после первого урока.
        - Да, и спасибо, Челси.
        Она повернулась, чтобы уйти, но передумала.
        - А, кстати… Пицца Лостеттер - неплохой парень. Если тебе будет что-то непонятно, всегда можешь спросить у него.
        - Спасибо, учту.
        Челси помахала Пицце и вышла из кабинета мистера Перри.
        Когда закончился первый период занятий, Кент ее у дверей класса. Подходя к нему, Челси подумала, уже начинает привыкать к его манере приветствия: не более чем тень улыбки на лице, и взгляд в упор. Парень вовсе не намеревался придать этому какую-либо сексуальность, но, тем не менее, все выглядело именно так. Челси не раз видела, как мальчики поджидали девочек в коридоре - стоя неподвижно и наблюдая, как подруга приближается, встречая ее улыбкой и поворачиваясь, чтобы идти за ней, глядя сверху вниз, когда между ними завязывался разговор. Кент Аренс повел себя точно так же, словно они с Челси уже давно встречались, и она на мгновение представила себе, как бы это могло быть.
        - Ну, как прошел первый урок? - спросил Кент.
        - Прямо-таки с военной четкостью. Миссис Томплинсон славится своей организованностью, и мне начинает это нравиться. А как у тебя дела?
        - Все в порядке. Кажется, нам придется в этом году читать кучу газет, если мы хотим получать хорошие оценки.
        Они продвигались в толпе учеников.
        - Какой номер твоего ящичка? - спросила Челси.
        - Десять восемьдесят восемь.
        - Это там.
        Она шла впереди, пробираясь сквозь поток двигавшихся навстречу ребят. Куда-то бежали учащиеся младших классов, старшеклассники степенно прогуливались. Учителя стояли у открытых дверей своих кабинетов. Клэр Гарднер улыбнулась, увидев свою дочь и новичка.
        - Привет, Кент, Челси.
        - Привет, мам.
        - Доброе утро, миссис Гарднер.
        - Она хорошо о тебе заботится, Кент?
        - Да, мэм.
        - Ну ладно, увидимся на пятом уроке.
        Они пошли дальше, и Челси показала Кенту, где расположены камеры хранения. Его ящичек находился как раз посередине одного из пяти длинных рядов в ответвлении главного коридора. В конце каждого ряда сквозь высокие стрельчатые окна открывался вид на крытую толем крышу. Пелена дождя скрывала от глаз окрестности. Коридор освещался лампами дневного света, и голубоватые блики играли в черных волосах Кента.
        Он открыл ячейку № 1088.
        - Пусто. - Голос Кента эхом отразился от металлических стенок ящичка.
        Возле камер хранения, как и повсюду, толпились ученики. Одна из девушек, протискиваясь мимо Челси, случайно толкнула ее, и та уткнулась в спину Кента. Почувствовав прикосновение девичьей груди, он обернулся.
        - Извини. - Челси смущенно отодвинулась.
        - Тесновато здесь, - ответил Кент, захлопывая дверцу ящичка.
        Вокруг то и дело хлопали и стучали открываемые и закрываемые дверцы.
        Челси удалось не покраснеть, но и она, и Кент еще некоторое время избегали смотреть друг другу в глаза.
        Во время перерыва на обед все повторилось, становясь еще более привычным - Кент поверх голов высматривал Челси, а та улыбалась ему, пробираясь сквозь толпу. По дороге в столовую она спросила:
        - Ты получил свой ЛН?
        - Свой что?
        - Личный номер. Тебе должны были его дать в классе.
        - А, да.
        - А ты принес из дома чек?
        - Принес.
        - Хорошо, потому что у нас здесь всем заправляют компьютеры.
        Столовая напоминала муравейник, и запах спагетти заглушал все остальные ароматы.
        - Сегодня - единственный день, когда можно вложить чек во время обеденного перерыва. А вообще это надо делать утром, до занятий. Повара приходят каждый день за полчаса до уроков, ты отдаешь им чек, и они вкладывают его на твой личный номер, а потом уже компьютер следит за твоими тратами и сообщает, сколько еще у тебя осталось денег. Здравствуйте, миссис Андерсон, - обратилась Челси к пухлой блондинке в белом халате и с наколкой в волосах. - Это наш новый ученик, Кент Аренс.
        - Здравствуй, Кент. - Миссис Андерсон взяла у него чек и карточку с личным номером и защелкала клавишами компьютера. - С Челси ты не пропадешь.
        - Да, мэм, - тихо ответил он, а Челси снова почувствовала симпатию к этому парню.
        Она принялась объяснять, как работает столовая.
        - Здесь четыре линии раздачи и четыре компьютера. Первое блюдо, второе, напитки и пирожные, и, наконец, линия раздачи салатов. Можешь выбирать все, что захочешь, а после того, как выберешь, повар закладывает список блюд в компьютер, а ты вводишь свой личный номер. Таким образом, никому не приходится иметь дело с деньгами.
        Они разошлись, чтобы каждый мог выбрать себе обед, а после, держа подносы, встретились в центре зала.
        - Ты что, собираешься съесть это все? - Количество еды на подносе Кента ошеломило Челси.
        - А ты не боишься протянуть ноги? - кивнул он на ее поднос.
        Кто-то позвал:
        - Эй, Челси!
        - Это моя подруга Эрин. Ты не против, если мы подсядем к ней?
        - Прекрасно.
        Челси, представив Эрин и Кента друг другу, села за столик. К ее неудовольствию, подруга глазела на парня чуть ли не с открытым ртом. Челси заметила, что и другие ребята тоже бросали любопытные взгляды на ее спутника.
        Эрин тем временем начала выпендриваться:
        - Я слышала, что ты из Техаса и играешь в футбол, а живешь ты в этом шикарном новом районе у озера Хэвиленд, и английский у тебя будет вести мама Челси, и еще ты занимаешься по усложненной программе и собираешься поступать в Станфорд, и еще ты водишь обалденый «лексус» цвета морской волны.
        Кент перестал есть, и вилка со спагетти застыла в двух дюймах от его рта.
        - Эрин! - проговорила Челси, а потом обернулась к Кенту: - Я ей ничего этого не рассказывала, честно.
        - Ой, ну и что такого, он же новичок. Девчонкам будет интересно узнать, - пожала плечами Эрин.
        - Слушай, прекрати, пожалуйста.
        Эрин наконец занялась содержимым своей тарелки, и обед продолжался в напряженной тишине. Когда подруга закончила есть и оставила их вдвоем, Челси сказала:
        - Кент, я правда ничего ей не говорила. Не знаю, откуда она это все узнала.
        - Да не беспокойся, она ведь рассказала то, что есть на самом деле. Новички всегда вызывают любопытство, так какая разница, откуда она все узнала?
        - Но она же смутила тебя. Извини.
        - Ничего подобного.
        - Ну, во всяком случае, она смутила меня.
        - Забудь об этом, Челси. Ее вина - не твоя.
        - Значит, ты мне веришь?
        Он запрокинул голову, допивая молоко, затем тыльной стороной руки вытер верхнюю губу.
        - Конечно. - Сминая картонный стаканчик, Кент заглянул Челси в глаза.
        В противоположном конце столовой, стоя у линии раздачи салатов, Том Гарднер оглядывал зал. Он старался проводить здесь по крайней мере две из трех перемен, поскольку был уверен - для того, чтобы отношения с учениками складывались хорошо, директор должен быть на виду как можно чаще. Поэтому его почти всегда можно было обнаружить либо в коридоре, либо в столовой.
        Ребята чувствовали, что здесь к нему проще обратиться.
        Здесь они могли вместе с ним посмеяться над какой-нибудь шуткой, чего не позволяли себе в другое время.
        Здесь он слышал обрывки разговоров, которые помогали разобраться в их домашних проблемах.
        И здесь ему часто удавалось остановить конфликты еще до того, как они вспыхивали.
        Но то, что Гарднер наблюдал сегодня, имело самое непосредственное отношение к нему самому. Челси и Кент Аренс. Они уже сидели за одним столиком, хотя и - слава тебе, Господи, - с подругой Челси, Эрин. Нельзя сказать, чтобы они много разговаривали. И все же, как могло случиться, что она выбрала именно его в свои подопечные? Изо всех новичков, которые собрались в тот день в библиотеке, почему именно его? Конечно, нельзя отрицать: парень красив, спортивен, хорошо сложен, ухожен и аккуратно одет. Какая девчонка не обратила бы на него внимания? Да и Челси вовсе не плоха - какой парень не заметил бы ее?
        Когда Эрин покончила с обедом и оставила их вдвоем, сидящих бок о бок за длинным столом, Том заметил, как сразу изменилась их манера поведения. Они смотрели друг на друга более открыто. Они повели разговор, и непохоже было, чтобы они обсуждали вечерние занятия.
        Гарднер подумал, что чувство вины уже делает из него параноика. В конце концов, дети познакомились только в прошлый четверг и виделись лишь дважды. Но двух раз вполне достаточно.
        Словно бы случайно, он подошел и остановился позади этой парочки в своей обычной позе - скрестив руки и расслабив плечи.
        - Похоже, сегодняшний обед вам понравился. Челси и Кент одновременно обернулись.
        - Ой, здравствуйте, мистер Гарднер.
        - Привет, папа.
        - Ну как первый день в нашей школе, Кент?
        - Прекрасно, сэр. Челси следит, чтобы я здесь не заблудился.
        Челси пояснила:
        - В той школе у них не было компьютерной системы в столовой, вот я и показывала Кенту, как она действует.
        Том взглянул на настенные часы.
        - Вам лучше поторопиться. Урок начнется через четыре минуты.
        - Ой! - Челси вскочила, захватив свой поднос. - А я и не заметила! Пойдем, Кент, я покажу тебе, где оставлять грязную посуду.
        Они ушли не попрощавшись, а Том, глядя им вслед, подумал, что, наверное, зря беспокоится и никакой подростковой влюбленности между ними нет. Пять дней. Они знакомы всего только пять дней, а его дочь никогда не кидалась на шею всем мальчишкам подряд. Более того, она была гораздо рассудительней, чем многие ее одноклассницы. Том и Клэр часто говорили об этом и гордились тем, что Челси не теряет головы и не позволяет чувствам заглушать голос разума или оттеснять учебу на второй план.
        И все-таки, когда он заговорил у них за спиной, они чуть ли не подпрыгнули.
        Остаток дня Том посвятил решению разных школьных проблем. Он принял на работу учителя на полставки взамен нашедшего лучшее место, потом договорился в отделе образования о получении новых парт для кабинета миссис Роуз. Он побеседовал с корреспондентом местной газеты, прокомментировав начало нового учебного года, и пообещал поддерживать связь с газетой и впредь. Потом прибыл офицер полиции, изложивший жалобу владельцев близлежащих домов, - ученики часто игнорировали правила парковки. А между всеми этими посетителями Гарднеру еще пришлось провести воспитательные беседы с восемнадцатью учениками, которые были доставлены к нему в кабинет за различные виды нарушений - от курения в туалете до несоблюдения правил парковки. В три часа, когда закончился последний, седьмой урок, он, как обычно, прошелся по коридору, а затем вернулся к себе в кабинет, где его уже ожидали две родительские четы, желавшие с ним поговорить. В 15.40 директор с опозданием в десять минут пришел на заседание кафедры общественных наук, потом у себя отвечал на различные телефонные звонки, включая беседу с тренером Гормэном о
необходимости трансляции межуниверситетских футбольных матчей по местному кабельному телевидению.
        В конце разговора Гормэн заметил:
        - Да, кстати, этот новый парнишка - Кент Аренс. Он молодец, старается. А какая мощь! Должно быть, его прежний тренер знал свое дело - мальчик трудолюбивый. Знаешь, он просто-таки зажег всю линию нападения. Спасибо, что прислал его, Том. Похоже, теперь в команде грядут большие перемены.
        - Ну, Боб, я ведь и сам был когда-то тренером. А мы уж с тобой не упустим хороших игроков, верно?
        Повесив трубку, Том остался сидеть за столом. Он смотрел на фотографии на подоконнике и вспоминал Челси и Кента в столовой, занятый обсуждением чего-то. Черт побери, парень может оказаться в героях и на футбольном поле, а это вдвойне привлекательно для Челси. Она ведь капитан команды болельщиков. Как, спрашивается, ему удержать этих двоих от сближения, если между ними уже зарождается какое-то чувство?
        Гарднер вздохнул и потер лицо, потянулся в кресле, чувствуя усталость после сумасшедшего дня и беспокойство по поводу своих личных проблем, утяжелявших и без того невыносимый груз первой недели занятий.
        Он взглянул на часы, удивился, увидев, что уже десять минут седьмого, и позвонил домой. Трубку взяла Клэр.
        - Привет, это я.
        - Привет.
        - Извини, я только что увидел, который час. Не знал, что уже так поздно.
        - Ты собираешься домой?
        - Ага, буду через пару минут.
        - Хорошо, только… Том?
        - Что?
        - Вечером останешься дома?
        - Извини, дорогая, но мне придется вернуться в школу к семи часам, на заседание родительского комитета.
        - А… ну ладно.
        В ее голосе Том услышал разочарование.
        - Мне очень жаль, Клэр.
        - Да ничего, я понимаю.
        - Увидимся через пару минут.
        Поднявшись из-за стола, Том выключил в кабинете свет и отправился домой. Ужин был готов, и Клэр раскладывала еду по тарелкам, когда Гарднер подошел к дверям. Он повесил пиджак на спинку стула и, подойдя сзади, поцеловал жену в шею.
        - Дорогая, чем будешь кормить?
        - Цыпленком под соусом. Садись. - Ставя тарелки на стол, она громко позвала: - Дети! Ужин готов!
        Том ослабил узел галстука и занял свое обычное место во главе стола. Когда все расселись, он весело спросил:
        - Ну, как прошел первый школьный день?
        - У меня - прекрасно! - с энтузиазмом ответила Челси.
        - А у меня теперь будет преподавать этот чокнутый мистер Голлиоп, - Робби явно пребывал в дурном расположении духа, - и начнет теперь действовать на нервы всем окружающим.
        - Почему ты называешь его чокнутым? - спросил Том.
        - Ой, папа, все знают, что он такой, кроме тебя! Ты только посмотри, как он одевается! И разговаривает, как псих.
        - Не все же носят строгие костюмы, как папа, - вступила в разговор Челси, - правда, ма?
        - Правда. - Клэр взглянула на мужа. - А как ты провел день?
        - Был очень загружен, но ничего, в начале года ведь всегда так. А ты?
        - Всем хватило парт, никто не обратился ко мне со словами «Эй, вы», и кажется, у меня будут очень умные ученики.
        Челси спросила:
        - А что ты думаешь о Кенте Аренсе?
        - Всем уже известно, что ты думаешь о нем, не правда ли? - встрял Робби. - Я слышал, что ты сегодня с ним отобедала.
        Какая-то едва заметная перемена в поведении Тома привлекла внимание Клэр - почти неуловимое движение плечами, секундное замешательство перед тем, как он потянулся к масленке, быстрый взгляд на жену и то, как он еще быстрее отвел взгляд, - в эти мгновения она готова была поклясться, что муж чего-то испугался, хотя чего он мог испугаться? Они разговаривали всего-навсего о новом ученике, которого сам Том недавно хвалил.
        Наполняя тарелку макаронами, Клэр продолжила беседу.
        - У Кента Аренса прекрасные манеры, он оставляет впечатление очень способного парня и не боится принимать участие в обсуждении темы. Это все, что я пока могу о нем сказать.
        Челси не удержалась от пикировки с братом:
        - Ну и что с того, что я с ним обедала? Я ему вполне официально помогаю, а ты идиот.
        - Ага, а скоро ваше общение перерастет, так сказать, в неофициальное. Подумай-ка об этом!
        - Па, объясни, пожалуйста, своему сыночку, что в нашей школе означает быть партнером? Сам-то он нипочем не сможет выяснить - времени не хватает, все качается, качается, скоро уже шея станет, как бревно.
        И снова Клэр внимательно посмотрела на мужа, удивленная его реакцией. Она знала Тома слишком хорошо, чтобы не заметить смущение на его лице и это характерное движение подбородком, как будто ему давил воротник рубашки. Когда муж чувствовал себя виноватым в чем-то, он всегда так непроизвольно дергал подбородком. Заметив, что жена наблюдает за ним, Гарднер опустил взгляд и обратился к детям:
        - Так, вы оба, успокойтесь. Достаточно. Челси, на самом деле, год только начался и еще рановато для… ну, для свидания. Мы с мамой всегда так гордились тем, что для тебя учеба важнее, чем мальчики. Надеюсь, в этом году ничего не изменится.
        - Па-па! - протянула Челси, округлив от негодования глаза и рот. - Я просто не верю своим ушам! Все, что я сделала, - это показала ему, как пользоваться компьютером в столовой! Что в этом плохого?
        - Ничего, детка. Просто… ну… - Том мельком взглянул на Клэр, отвел взгляд. - Забудем об этом.
        Клэр сказала:
        - Он, кажется, действительно славный парнишка, Том. Ты сам так говорил.
        - Ладно, ладно. - Гарднер вскочил со стула и направился к раковине сполоснуть свою тарелку. - Забудем об этом, я же сказал!

«Боже мой, да он покраснел!» - подумала Клэр.
        - Есть еще десерт, - предложила она, не сводя с мужа глаз.
        - Не хочется.
        Том поспешно прошел в ванную. Он всегда обожал десерты, и сейчас у Клэр осталось впечатление, что муж просто сбегает.
        Без четверти семь он отправился на свое собрание. Робби решил съездить купить какие-то школьные принадлежности, а Челси пошла к Эрин делать помпоны для выступления.
        Оставшись одна, Клэр сложила белье, достав его из сушилки, прогладила пару помятых блузок и села за стол на кухне, чтобы проверить короткие стихотворения, которые она задала написать сегодня в классе, о каком-нибудь запомнившемся летнем дне.
        Первое стихотворение звучало так:
        На ракете я промчаться. По воде, как вихрь, смог, Донырнул до дна реки я, Но нисколько не промок.

«Должно быть, этот ученик побывал в парке аттракционов в Вэллифэр», - подумала Клэр.
        И тотчас поймала себя на том, что листает остальные работы в поисках стихотворения, написанного Кентом Аренсом. Может, в нем содержится разгадка того, что так сильно огорчило сегодня Тома.
        За тысячи миль отсюда
        Нас ждет наш новый дом,
        И страшно и одиноко
        Мне даже думать о нем.
        Голубой вагон - восемнадцать колес
        Из детства в юность
        Меня унес.
        Печальный мальчик, огорченный разлукой с друзьями и всем тем, что было ему близко и знакомо. День переезда, новый дом. Это вызвало сочувствие в душе Клэр, но никак не подсказало причину волнения Тома.
        Она прочитала еще несколько стихотворений, вернулась к работе Кента, перечитала ее три раза, потом поднялась с места и принялась бесцельно слоняться из угла в угол, слушая шум дождя и пытаясь побороть беспокойство.
        Что так огорчило Тома?
        В доме было тихо, слышался только шорох дождевых капель, затуманивших оконное стекло. На дворе наступили сумерки. Воздух, влажный и тяжелый, казалось, давил и загонял слабый запах приготовленной пищи в комнаты, заставляя его пропитывать стены, занавеси, даже одежду Клэр.
        Она была замужем за Томом вот уже восемнадцать лет и знала его так же хорошо, как саму себя. То, что так беспокоило его, когда они отдыхали в Дулуте, не исчезло, наоборот, нервозность мужа только усилилась. Том Гарднер был в чем-то виноват, и она не сомневалась в этом так же, как не сомневалась в том, что он обожает десерт.
        А если это другая женщина, то что тогда ей делать?
        В 20.30 Клэр позвонила Руфи:
        - Руфь, ты не занята? Одна? Можно мне зайти? Подруга переехала сюда, еще когда дети были совсем маленькие, она нянчила и Робби, и Челси, когда Клэр вышла на работу, поддерживала и утешала Клэр, когда умерла ее мать. За шестнадцать лет Руфь ни разу не позабыла о дне рождения Клэр, всегда даря нужные вещи. Однажды, когда подруга слегла с тяжелым гриппом, Руфь две недели кормила всю ее семью ужином.
        Более того, Руфь была единственным человеком, кто знал о заигрываниях Джона Хэндельмэна, когда они вдвоем с Клэр ставили школьный спектакль, и о том, что, когда Том бывал слишком занят, Клэр жалела, что он директор, и ей с трудом удавалось подавить обиду и разочарование, оставаясь по вечерам одной. Клэр даже доверила подруге тот факт, что выходила замуж уже беременной, и из-за этого в глубине души ощущала какую-то неуверенность, скрываемую ею ото всех остальных.
        Руфь Бишоп была тем человеком, которому Клэр могла довериться во всем и обратиться к которому она могла в любое время дня и ночи.
        Подруги сидели на диване, тихо звучала музыка Шопена, и Руфь что-то шила.
        - А где Дин?
        - Занимается в клубе… по его словам.
        - Вы с ним еще не поговорили?
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что теперь я уверена, что у него есть другая женщина. Я как-то подъехала к клубу и дождалась, когда он вышел из дверей вместе с ней. И я видела, как он поцеловал ее на прощание перед тем, как она села в машину и укатила.
        - Ой, Руфь… - упавшим голосом проговорила Клэр. - Я так надеялась, что ты все это только вообразила.
        - Нет, представь себе. Это все происходит на самом деле.
        - И ты ничего не сказала Дину?
        - Нет, и не собираюсь. Пусть он сам говорит, если он мужик. А если нет, пусть живет со мной и мучается. Пусть помучается так, как я.
        - Ой, нет, Руфь, не надо так. Ты же не сможешь знать о таком и молчать.
        - А вот и смогу! Посмотри на меня - неужели я стану, как все эти разведенки, проходить через тягомотину в суде, делить собственность, чтобы потерять и дом, и мужа, и заставлять детей становиться на чью-либо сторону? Нам осталось меньше десяти лет до пенсии, и Дину, и мне, и в кого я превращусь, если потеряю его? Стану одинокой старушкой - не с кем путешествовать, не с кем есть и спать, вообще всегда - одна, не говоря уже о том, что придется жить на одну пенсию. Я все еще надеюсь, что, может быть, это у него просто увлечение, и скоро оно пройдет, и детям не придется ни о чем сообщать. Я не хочу, чтобы они узнали, Клэр. Я не хочу, чтобы они разлюбили его, что бы он ни сделал. Ты можешь это понять?
        - Конечно, могу. Даже я не хотела бы этого знать, лишь бы снова у вас с Дином все стало хорошо, как раньше. Но это не так, и я не считаю, что, не замечая проблемы, можно от нее избавиться.
        - Не хочу с тобой спорить, Клэр, но ты работаешь в школе, а там вы все думаете, что единственный способ решения проблемы - это разборки. Знаешь, в жизни не всегда так. У меня было много времени, чтобы взвесить все и решить, как поступать. То есть подозрения у меня возникли еще несколько месяцев назад. Несколько месяцев! И я тогда решила, что если окажется, что он с кем-то путается, то пускай сам и говорит мне об этом, а не наоборот.
        - Какие подозрения?
        - Ну, знаешь, часто у него бывал отсутствующий вид. Когда живешь с мужем всю жизнь и он вдруг начинает вести себя как-то не так, тут и срабатывает женская интуиция. Даже не то, что он делает, а то, как он это делает. И взгляд какой-то не такой, и выражение лица, и чувствуешь, что он одновременно и с тобой и где-то далеко, и еще… - Руфь запнулась и внимательно посмотрела на Клэр. - Ой, нет, Клэр, неужели ты тоже? И Том? У него тоже другая женщина?
        - Господи, Руфь, ну что ты несешь.
        - Видела бы ты сейчас себя со стороны. Что происходит?
        - Происходит? А что может произойти? Мы на эти выходные съездили в романтическое путешествие в Дулут, ты помнишь?
        - Хитрит, чтобы усыпить подозрения.
        - Ой, перестань, Руфь, если бы я хоть на одну минуту подумала, что Том от меня что-то скрывает, я бы прямо спросила его, в чем дело.
        - Ну и как, спросила?
        Растерявшись от прямого взгляда подруги, Клэр смешалась. Она согнулась, уперлась локтями в колени, спрятала лицо в ладонях.
        - Нет, нет, все это ерунда, - пробормотала она, убеждая саму себя, - мне это только кажется.
        - Я говорила точно так же, когда все началось. Клэр подняла голову, сжала руки.
        - Но он был так нежен! Больше, чем всегда! Руфь, я не вру - поездка в Дулут меня просто осчастливила, и до этого он все подходил ко мне как-то неожиданно, и целовал, и сейчас он такой любящий. Мы когда-то договорились - ничего личного в стенах школы, но он как-то даже пришел ко мне в кабинет, чтобы поцеловаться. И это было не просто «чмок-чмок», а самый настоящий страстный поцелуй. Зачем бы он стал это делать?
        - Я же говорю тебе - хитрость, уловка. Может, он пытается усыпить твою бдительность. Пару раз и Дин пытался так же одурачить меня. Кажется, я даже знаю, когда он впервые улегся с ней в постель, потому что тогда он подарил мне цветы, а это было в середине лета, и у меня в саду было как раз полно всяких цветов. Мужчины так себя ведут, когда они в чем-то виноваты.
        Клэр спрыгнула с дивана, подошла к окну, долго смотрела на скрывшийся за пеленой дождя двор.
        - Но Руфь, это звучит так цинично.
        - И ты говоришь это женщине, которая только что застала своего мужа целующим другую! Я имею право быть циничной! Что еще натворил Том?
        - Ничего. Абсолютно ничего.
        - Но ты ведь пришла ко мне сегодня, чтобы поговорить о нем, верно? Потому что что-то изменилось, ведь так?
        - Просто у меня какое-то предчувствие, как будто что-то происходит.
        - Но ты не спросила его ни о чем? Напрямую? Клэр молчала, и Руфь видела только ее спину, и еще - катящиеся по стеклу капли дождя, и свет фонаря с улицы, позолотивший дорожку к черному ходу.
        - Напрямую, так, как советуешь мне спросить Дина?
        Руфь не ожидала ответа и не получила его. Клэр, ссутулив плечи, молчала в своем углу комнаты, и слышна была только печальная музыка Шопена.
        Вскоре после этого Клэр собралась домой. В дверях она обняла подругу, дольше и крепче, чем обычно, а та прошептала:
        - Не спрашивай его. Послушайся меня. Не спрашивай ни о чем, потому что, когда ты узнаешь, ничего уже нельзя будет вернуть.
        Зажмурившись, Клэр ответила:
        - Я должна, неужели ты не понимаешь? Я не могу, как ты, я должна все знать.
        - Ну что ж, тогда удачи тебе.
        Дети уже вернулись домой и были в своих комнатах. Клэр прикоснулась к дверям, чувствуя, как спокойствие наполняет ее душу. Из комнаты Робби доносилась тихая рок-музыка, передаваемая по радио. Под дверью Челси виднелась узкая полоска света. Клэр осторожно постучала и вошла.
        - Привет, я была у Руфи.
        - Ма, - Челси, склонившись, причесывала волосы, - пожалуйста, разбуди меня в полседьмого, хорошо?
        - Конечно.
        Какие бы тревоги ее ни одолевали, Клэр понимала, что не станет делиться ими с детьми. Она вышла из комнаты дочери и прошла к себе. Сбросив туфли, беспокойно прошлась туда-сюда. Ковер был слегка влажным, но Клэр не хотела включать отопление. Начинался тот период осени, что всегда лежит между райски теплым августом и чертовски промозглым октябрем. Она зажгла ночник на тумбочке с книгами, и нашла любимую старую шаль. Завернувшись, приняла трагическую позу перед зеркалом, в тени. Отражение печально смотрело на нее, углы рта Клэр были опущены, в глазах играли отблески падавшего сзади света. Она тихо произнесла строчку из какого-то старого фильма, название и имя главной героини которого давно позабыла.
«Том, о Том, неужели ты предал меня?». Нет, кажется, героя в этом фильме звали не Том. Пожалуй, не вспомнить.
        Клэр вышла из комнаты и отправилась на террасу слушать шум дождя.
        Когда Том вернулся домой, она сидела там в старом кресле-качалке, набросив на колени дряхлую коричневую шаль. На столе, накрытая стеклянным колпаком, горела единственная свеча. За стеклами террасы туман оседал на черепице и каплями скатывался вниз. Сверху все еще доносилась музыка из комнаты Робби, но здесь, казалось, все звуки таяли в темно-синей ночи.
        Том остановился в дверях. Он входил не таясь, и Клэр слышала, что он пришел, но продолжала раскачиваться в кресле и смотреть в окно, на котором дождь рисовал свои узоры…
        Том вздохнул, помолчал, потом тихо спросил:
        - Ты хочешь поговорить?
        Она качнулась два, три, четыре раза, вытерла веки намотанной на кулак шалью.
        - Не знаю.
        Кресло скрипело, как старая телега, а Клэр продолжала раскачиваться и смотреть в окно.
        Том, все еще в костюме, с распущенным галстуком, стоял в дверях, сунув руки в карманы. У нее явно имелись актерские способности, у этой учительницы английского, у его жены, которая ставила школьные спектакли и так вела уроки, что они тоже часто напоминали театральное действо. Он давно уже перестал обвинять ее в стремлении драматизировать жизнь. Том понял, что это - ее второе «я». И сейчас он понимал - сырая ночь, свеча, кресло-качалка и шаль - тоже выбраны ею, как декорация к некой пьесе.
        Он снова вздохнул, опустил плечи.
        - Нам следует поговорить, ты не считаешь?
        - Да, наверное.
        Устало шаркая, он подошел к столу, подвинул стул, уселся. Ее кресло было развернуто так, что Том в тусклом свете свечи видел только левое плечо жены и ее профиль.
        Она всхлипнула.
        - Ну, ладно, - стараясь, чтобы голос звучал спокойно, произнес Том, - расскажи мне все.
        - Что-то случилось. Я поняла это, еще когда мы были в Дулуте.
        Он сидел, упершись локтями в колени, и больше всего хотел снять со своей души этот груз, но одновременно ужасно боялся сказать ей правду. Впервые за вечер она посмотрела ему прямо в глаза, повернув голову, словно в замедленном кадре фильма. В колеблющемся свете свечи казалось, что под глазами Клэр залегли глубокие тени, а зрачки ее тускло мерцали. Она была не накрашена и не завита.
        - Том, ты бы сказал мне, если бы завел интрижку?
        - Да.
        - У тебя есть другая женщина?
        - Нет.
        - А что, если я скажу тебе, что не верю?
        Сейчас ему было легче разозлиться на нее, чем рассказать всю правду.
        - Клэр, это просто нелепо.
        - Да?
        - С чего это вдруг такие мысли?
        - А зачем мы ездили в Дулут?
        - Затем, что я люблю тебя и хотел побыть с тобой вдвоем!
        - Но почему именно сейчас?
        - И это ты тоже знаешь - потому что, когда начинаются занятия, я себе больше не принадлежу. Вот, как сегодня, например! Уже десять часов вечера, а я только что вернулся домой, но я был в школе, а не с какой-то другой женщиной!
        Он устал. День выдался изнурительный, и Том не выдержал бы еще и ночь, полную слез и взаимных обвинений, расскажи он сейчас все о Кенте. Кроме того, намного легче было выступать в роли обвинителя, чем в роли обвиняемого.
        - Я по меньшей мере уже пять лет говорила о том, как хорошо было бы отдохнуть с тобой в каком-нибудь отеле. Ты внезапно хватаешься за эту идею, а когда привозишь меня туда, то принимаешь такой отсутствующий вид, что мне начинает казаться, будто ты не помнишь, кто с тобой в постели.
        Том вскочил.
        - У меня нет другой женщины!
        - Шш! Том, говори потише.
        - А мне плевать, даже если меня услышат в другом конце квартала! Я не заводил никакой интрижки! С кем, черт побери, я бы ее завел, и когда, как ты думаешь, я бы нашел на это время? Я целыми днями в школе, да и половину ночи тоже. Ничего себе, любовное приключение! Я знаю, кто внушил тебе эти дурацкие мысли! - Он ткнул пальцем в сторону соседнего дома. - Ты болтала с Руфью. Вот в чем все дело, верно? Что вы там вдвоем, сравнивали свои наблюдения? Она считает, что Дин ей изменяет, значит, и я, конечно, поступаю так же. Нет, я никогда в жизни не пойму женской логики! - Том подхватил свой стул и с грохотом поставил его на то же самое место, где тот стоял до этого.
        - Ты же сам предложил поговорить, Том.
        - Да, но я не ожидал, что меня будут обвинять в такой ерунде! Тут поневоле начнешь психовать!
        - Я же просила тебя говорить потише.
        - Если ты хотела потише, но не надо было играть первый акт на террасе. И не думай, что я не заметил тщательно подобранные декорации. - Он рубанул рукой воздух. - Сумеречный свет и дождь, и несчастная жена без макияжа и в старой шали. Клэр, ты меня недооцениваешь.
        Из-за его спины раздался робкий голос Челси:
        - Папа?
        Том повернулся и приказал:
        - Отправляйся спать, Челси.
        - Но вы же ссоритесь.
        - Да, ссоримся. Женатые люди постоянно ссорятся. Не волнуйся, мы к утру уже выясним отношения.
        - Но… вы же никогда раньше не ссорились. Он зашел в комнату и обнял дочь.
        - Все в порядке, детка. - С колотящимся сердцем, еще нервничая, он поцеловал ее в пробор. - Поцелуй маму и ложись спать.
        - Но я слышала, как она сказала, папа… что ты завел любовницу.
        - Никого я не заводил! - Том, вконец измученный, закинул голову назад, закрыл глаза и попытался успокоиться. - Челси, пожалуйста, сделай, как я сказал. Поцелуй маму и отправляйся в кровать. Мы утром будем здесь, никуда не денемся, и нам завтра всем идти в школу.
        Челси вошла в круг мерцающего света свечи и наклонилась к Клэр.
        - Спокойной ночи, мамочка, - целуя мать, прошептала она.
        Клэр погладила дочь по плечу.
        - Жаль, что ты все это услышала, Челси. Пожалуйста, не беспокойся. Увидимся утром, моя дорогая.
        Когда Челси исчезла в темноте, Том снова вышел на террасу и задул свечу.
        - Ну ладно, - сказал он, - пошли спать.
        Он вошел в спальню и, стоя спиной к двери, сбрасывал одежду, когда вошла Клэр. Она смотрела на мужа, за каждым движением угадывая охватившую его злость. Том повесил брюки, стянул рубашку и швырнул ее в корзину с грязным бельем, и все это не глядя на жену.
        Она легла в постель и стала ждать. Он выключил свет, лег и отвернулся. Наступившая тишина длилась минуту, затем еще и еще одну, и наконец Клэр заговорила.
        - Том, ты должен понять.
        - Понять что?
        Она очень старалась не заплакать.
        - Ты прав. Я действительно разговаривала с Руфью. Она видела Дина с другой женщиной, но она не собирается говорить ему об этом, потому что потом придется что-то делать и как-то менять свою жизнь, Я не такая - мы оба не такие с тобой, Том, мы в школе привыкли смотреть трудностям в лицо. Какими мы были бы педагогами, если бы учили, что лучший способ решать проблемы - это их не замечать? Неужели ты думаешь, что я сегодня сама не была напугана, когда делилась с тобой своими опасениями? Но как еще я должна была поступить? У меня появились подозрения, вот я и поделилась ими с тобой. Я считала, что поступаю правильно.
        - Хорошо. - Том перевернулся на спину, стараясь не касаться жены. - Ты высказалась, теперь послушай меня. Если бы я действительно шлялся по бабам, может быть, я бы так не разозлился. Но ты меня просто ошарашила. Прежде всего, я люблю тебя, и я считал, что делаю великое дело для нас обоих, когда вез тебя в Дулут. А когда ты использовала это для обвинения, то очень сильно меня обидела. В день нашей свадьбы я обещал хранить тебе верность, и видит Бог, я ее хранил. Если хочешь знать правду, я даже никогда не представлял себя с другими женщинами. Говорят, что для мужчины естественны такие фантазии, но на меня это правило не распространяется. И конечно, меня просто выводит из себя, что там наболтала тебе Руфь. Твоей подружке нужна хорошая взбучка, так что когда в следующий раз пойдешь к ней и она начнет сплетничать о муже, пожалуйста, не ставь меня на одну доску с ним, потому что это обидно!
        По лицу Клэр катились слезы, а Том продолжал:
        - Но что еще обиднее, так это то, что ты начала разговор там, где его могла услышать - и услышала Челси.
        - Это ты начал кричать, Том.
        - Как ты думаешь, она сможет забыть об этом? Если мы еще когда-нибудь начнем ссориться, она сразу же все вспомнит и будет сомневаться в моей тебе верности.
        - Утром я скажу ей, что ошиблась. Он отвернулся от жены.
        - Да уж, пожалуйста.
        Том понял, что Клэр заплакала, как только почувствовал слабую дрожь с ее стороны кровати. Он слышал, как она взяла салфетку из коробочки на тумбочке, но гордость не позволяла ей высморкаться, и Клэр просто лежала, стараясь сдержать рыдания. Ему самому приходилось сдерживать эмоции - хаос эмоций. Его дочь услышала, как отца обвинили в неверности, в то время как он благоговел перед своей женой и никогда за все восемнадцать лет не давал ей ни малейшего повода усомниться в его верности! То, что у него было с Моникой Аренс, произошло до их с Клэр свадьбы и не имело никакого отношения к сегодняшнему! Но все же этот грешок из прошлого терзал его, внушал постоянное чувство вины; в конце концов, это ему сегодня надо было признаться во всем вместо того, чтобы нападать на Клэр.
        Так они и лежали, повернувшись спиной друг к другу, а в их душе разочарование боролось с любовью.
        Окно в спальне было чуть приоткрыто, и ветерок холодил руку Тома, не прикрытую одеялом, но он лежал абсолютно неподвижно. Он и сам не понимал, откуда это нежелание даже пошевелиться. Пусть она не догадывается, что ты не спишь. Если пошевелишься, то можешь коснуться ее. Не важно, что ей больно так же, как и тебе, пусть она страдает, ведь это по ее вине страдаешь сейчас и ты.
        Клэр высморкалась, и Том подумал: «Ну давай же, заплачь! С чего это я должен тебя успокаивать после того, как ты меня так обидела?» Он услышал, как далеко в ванной включили воду, и подумал, что это, должно быть, Челси не может уснуть, обеспокоенная их ссорой. Ну ладно, это я начал кричать, но черт побери, какой мужчина бы не сорвался в такой ситуации?
        Клэр рядом с ним украдкой пошевелилась, и он понял, что она тоже страдала от странной необходимости лежать неподвижно. Необъяснимо и глупо, но что поделать - любящие друг друга люди, когда ссорятся, часто поступают необъяснимо и глупо.
        Его собственное тело начинало мстить Тому, исподволь и коварно. Так же осторожно, как жена, он протянул руку, скользя тыльной стороной по прохладной подушке, и остервенело почесал зудящую переносицу.
        Как она могла так ошибиться во мне? Неужели она не понимает, как сильно я ее люблю? Неужели не видит?
        Единственная жгучая слеза оставила влажную дорожку на его лице, скатываясь в подушку.
        Клэр вздрогнула, и он понял, что она наконец засыпает. Что Том скажет ей утром? Исчезнет ли тогда это давящее чувство тяжести в груди? У жены будут вспухшие глаза, а она терпеть не может появляться на людях после того, как плакала.
        Они ссорились всего несколько раз в жизни. Во время вынужденного воздержания, когда Клэр была беременна, они цапались, как и большинство женатых пар. Самая большая ссора разгорелась из-за одной учительницы в школе, Карен Винстед, которая, разведясь с мужем, принялась флиртовать с Томом. Клэр тогда кричала: «Я не желаю видеть эту женщину в твоем кабинете!», а он объяснял, что не может не пускать ее - в конце концов, учителя приходят к директору обсуждать разные проблемы. Том еще и обострил тогда ситуацию тем, что упомянул Джона Хэндельмэна с ее кафедры, который любил зайти в кабинет Клэр поболтать на переменах. В конце они оба просто-таки кипели от ревности.
        В этот раз ее глаза тоже вспухли.
        Он проснулся посреди ночи в полной уверенности, что она рядом с ним тоже не спит. Клэр не пошевелилась и не произнесла ни слова, и все же он знал, что ее глаза открыты. После восемнадцати лет в одной постели он это знал. Во сне Том забрался под одеяло, и сейчас его сердце стучало так, что, казалось, с каждым ударом бросает его из стороны в сторону. Так иногда бывало с ним по ночам. Он всего лишь открыл глаза, и ничего более.
        Но Клэр тоже знала, что он не спит.
        Лежа спиной друг к другу, они кожей ощущали свою близость, и удаленность, и разобщенность в захлестнувшей их печали.
        Через некоторое время Клэр пошевелилась.
        - Том? - прошептала она и коснулась его спины.
        Словно падая в пропасть, он перевернулся и обнял жену, прижал ее к своему опустошенному телу, и сразу же почувствовал, как сердце заполнила целая буря эмоций.
        - Клэр… о, Клэр, - шептал он, обнимая ее, не в силах сдерживать больше любовь и жалость к ней за то, что отстранился и оттолкнул ее, за то, что обвинял, хотя первопричиной всего была его собственная вина.
        - Прости. Господи, я так люблю тебя, - рыдала Клэр.
        - Я тоже люблю тебя, и ты прости меня.
        Они все сильнее сжимали друг друга в объятиях, но чувства их нарастали еще быстрее.
        - Я знаю, что… я знаю, что… пожалуйста, прости меня. Я не могу, - ее слова заглушили плач, - я просто не могу спать рядом с тобой и знать, что сделала тебе больно… я не могу без тебя.
        Он закрыл ей рот поцелуем, прервав этот бессвязный поток слов. Задыхаясь, она оторвалась от его губ, и Том почувствовал, как Клэр обняла его за талию. Через секунду она была уже обнажена, и он вошел в нее. Ее ноги обхватили его, образовав фигуру в форме сердца. И все, что связывало их все эти восемнадцать лет, снова было здесь: клятва, которую они произнесли в день свадьбы, прошлые размолвки и сегодняшняя ссора, нечастые приступы ревности, напоминавшие им, как сильно они на самом деле любят друг друга, и любовь к детям, и желание, чтобы сын и дочь видели только самое лучшее в жизни, и уж конечно, не страдали по вине родителей. Том и Клэр очень старались, чтобы их семейная жизнь, их карьеры и воспитание детей, - все было идеальным. И они добились любви и уважения друг к другу, а когда их союзу что-то угрожало, это пугало их обоих.
        Сейчас страха не было, его смело прочь то, что происходило между ними и что несло в себе нечто гораздо большее, чем секс. Пришло прощение, обновление, и обещание.
        После, когда они отдыхали, обняв друг друга, Клэр потянулась и коснулась щеки мужа.
        - Не бросай меня, - прошептала она.
        - С чего бы это я бросил тебя?
        - Не знаю. - Она слегка сжала руку Тома, и он подумал, что жена и в самом деле боится этого. - Не знаю. Просто пообещай, что не бросишь.
        - Обещаю, что никогда, ни за что не брошу тебя.
        Иногда она вдруг ни с того ни с сего говорила такие вещи, и он понятия не имел, что заставляло ее чувствовать неуверенность. Он погладил Клэр по голове, пальцем коснулся ее щеки.
        - Клэр, почему ты такое говоришь?
        - Не знаю. Может, потому, что ты вынужден был жениться на мне. А это не забывается.
        - Я женился на тебе потому, что хотел этого.
        - Я знаю, но все же где-то глубоко внутри… ой, ладно, Том.
        Ей никогда не удавалось объяснить ему, заставить понять так, как понимала это Руфь, что постоянным источником ее неуверенности был тот факт, что она забеременела до свадьбы. Однажды, много лет назад, Том сказал ей, что ему обидно слышать такие речи от своей жены, и у них даже случилась размолвка по этому поводу. Клэр не хотелось повторять все сегодня.
        - Том, я так устала… давай больше не будем об этом говорить.
        Больше они не говорили. Оба повернулись на бок и обнялись, повторяя все изгибы тела друг друга. Он положил руку ей на грудь, и со вздохом они заснули.
        Глава 6
        В пятницу, в 18.45, на четвертый день нового учебного года, раздевалка школы больше всего напоминала лагерь бойскаутов в тот момент, когда там раздают обед. Первая игра сезона, и все семьдесят членов футбольной команды переодевались здесь и готовились сразиться с противником. Раздавался гул голосов. Хлопали двери. Щелкали зажимы и стучали наколенники. Свитера красного и белого цветов, мелькавшие там и сям, придавали розоватый отсвет влажному воздуху в раздевалке, освещенной лампами дневного света. Парни сидели верхом на полированных скамьях, одеваясь, хлопая ладонями по дереву. Даже слепой догадался бы, что он в раздевалке - по смеси запахов пота, пара, липкой ленты и цемента, пропитанного водой, которая, казалось, никогда не высыхает полностью.
        Робби Гарднер заправил наколенники в штаны, потом распутал эластичные веревки, скрепляющие наплечники, и принялся их привязывать. В десяти футах от него Джеф Мохауз сказал что-то Кенту Аренсу, шутливо двинул его по плечу, и они оба рассмеялись. Робби не знал, что его так раздражало в новичке, но ему совсем не нравилось, что его лучший друг так запросто сошелся с Кентом. Пицца Лостеттер тоже начал крутиться возле него, и Робби уже не раз заставал свою сестру Челси, болтающую с Аренсом у камеры хранения.
        Из своего кабинета, держа блокнот, вышел тренер Гормэн, на нем были синие брюки, красно-белая олимпийка и красная кепка с инициалами школы над козырьком. Он коротко свистнул в свисток и прокричал:
        - Так, все, слушаем меня!
        Квадратный, фигурой напоминающий бак для мусора, тренер стоял, широко расставив ноги и уперев блокнот в живот.
        - Первая игра сезона, играем дома и попытаемся сегодня установить для себя стандарт. Вы все старались, но вам придется постараться намного больше, и начнем с этого матча. Блейн был и остается нашим самым серьезным противником. Мы должны умно вести атаку и неприступно стоять в обороне, чтобы побить их. Вы все гадали, кто сделает это, кому придется играть, и я не стану больше держать вас в неведении. Вот список основного состава на сегодня. Гарднер, четверть-защитник, Бомгартнер, левый полузащитник, Пиновски, левый защитник… - Он продолжал читать, и кое-кто расправлял плечи, а кто-то, наоборот, сутулил, но в раздевалке по-прежнему стояла тишина. - Аренс, нападающий, - прочитал тренер, и Робби посмотрел на Джефа Мохауза, который был нападающим в прошлом году и надеялся в этом попасть в основной состав. Робби молил: Прочти имя Джефа! Прочти его! Но список закончился, а имени Джефа в нем не оказалось. Робби было трудно представить, как он будет пасовать кому-то другому, когда из центра они вырываются в нападение. Он пасовал мяч Джефу с тех пор, когда они оба играли в детской лиге в третьем классе.
        Тренер закончил чтение и перешел к предматчевому инструктажу, напоминая каждому его обязанности, основанные на том, что Гормэну удалось выяснить о команде противника. Это было повторение всего того, что они слышали на тренировках всю неделю. Робби измерял взглядом Аренса, который стоял, как на параде, и почти не моргал все четыре минуты, что длилась речь тренера. Даже способность новичка так полностью концентрировать свое внимание раздражала Робби.
        - …так что отправляйтесь и покажите им, какая команда лучше!
        Робби так погрузился в свои мысли, что чуть не пропустил конец речи тренера Гормэна. Парень захватил свой шлем и трусцой побежал на поле со всеми остальными, хмурясь в спину Кента Аренса, который бежал на несколько шагов впереди.
        Зрительские места заполнялись, и команда болельщиков при появлении игроков начала аплодировать. Оркестр заиграл школьный гимн, и знакомые звуки поплыли в вечернем воздухе. Робби заметил Челси, скандирующую вместе со всеми и проводившую взглядом Кента, когда тот пробегал мимо.
        - Эй, Робби! Давай, братишка! - прокричала она, на несколько секунд переставая петь, а потом снова подхватывая гимн.
        Сколько Робби Гарднер себя помнил, он всегда с нетерпением дожидался этого момента. Выпускной класс, теплый осенний вечер, мягкая трава под ногами, звуки труб, гудящие в ушах, когда он пробегал мимо оркестра, цвета школы повсюду, последний школьный футбольный сезон, и он, Робби, играет в основном составе, и его мышцы упруги и тело готово к борьбе. И даже Челси приветствует его. Да, именно так и должно быть. Но то, что произошло в раздевалке, не давало Робби ощутить полное удовлетворение. Что должен чувствовать Джеф, которого в выпускном классе перевели на скамью запасных по вине какого-то техасца, который притащился сюда, пробубнил пару раз «да, сэр» и занял место в основном составе? Джеф догнал Робби с правой стороны, и они побежали рядом. Робби сказал:
        - Ну что, теперь будешь лентяйничать?
        - Да, тут уж ничего не попишешь, последнее слово за тренером.
        - Думаю, на этот раз он ошибается.
        - Смотри, чтобы он не услышал твои высказывания, а то накажет всю команду.
        Ни один из игроков не хотел бы, чтобы по его вине страдали его друзья. Они достигли линии, делящей поле пополам, и, как капитан группы нападения, Робби скомандовал:
        - Разошлись для разминки! Поехали!
        Под его руководством ребята проделали целый комплекс упражнений на гибкость и растяжку.
        - Разбились по парам! - прокротал Робби, и парни принялись растягивать мышцы ног. - Эй, Аренс, поди сюда!
        Кент подошел, и сам воздух, казалось, раскалился от злобы Гарднера. Без предупреждения он выбросил вперед ногу и начал разминку наподобие тех, что делают балерины. Кент поймал его ногу и удерживал за каблук, пока Робби сгибался в талии, касаясь лбом колена. Он не торопился, как следует разогревая правую, а затем левую ноги. Когда закончил, они поменялись с Кентом ролями. Глядя на склоненную голову Аренса, Робби ощутил новый всплеск злобы.
        - Ну так что же происходит между тобой и моей сестрой?
        Выпрямившись, Кент ответил:
        - Ничего.
        - Я вижу, как вы встречаетесь в коридоре.
        - Да, она милая девочка.
        - И что с того? Ты как, собираешься назначить ей свидание?
        Аренс поменял ноги.
        - У тебя есть возражения?
        - Пока нет. То есть это не мое дело… если ты будешь обращаться с ней прилично, ясно?
        Аренс опустил ногу и постоял, расслабившись.
        - Чего ты взъелся, Гарднер?
        - Ничего.
        - Ты уверен? Да, я здесь новичок, и может, вытеснил одного из твоих друзей из основного состава, но нам с тобой придется играть вместе, так что, если возникли какие-нибудь проблемы, то давай их обсудим.
        - Нет, - с фальшивым апломбом заявил Робби, - абсолютно никаких проблем.
        Но когда он начал разминать руки, то бросал мяч в Кента со всей яростью, на какую был только способен, снова и снова направляя удары в грудь, но не в силах заставить Аренса возмутиться, или отступить, или уронить мяч. Наконец тот вернул мяч с такой же силой, и застал Робби врасплох. Тот отшатнулся, восстанавливая равновесие, а мяч упал на траву.
        - Да что с тобой, Гарднер? - прокричал Кент. - Почему бы тебе не сберечь силы для Блейна?
        Когда на последних минутах разминки они все собрались вместе, тренер Гормэн сказал:
        - Значит, так, следим за двумя игроками. Номер тридцать три - нападающий Джордал. Вы знаете, на что он способен. Бежит с огромной скоростью, так что сдерживайте его. В защите - это номер сорок восьмой, Уэйерсон. В нем росту шесть с половиной футов, и руки длинные, как у Кинг Конга, так что он знает, как перехватывать пас. Не позволяйте ему добраться до мяча, понятно? Вот этих двоих остановим - значит, выиграем матч. Не забудьте! Ну, поехали!
        Они хлопнули по рукам, прокричали свой клич и разбежались по полю. На третьей минуте первой четверти матча Кенту удалось захватить мяч и добежать с ним до конца поля, заработав шесть очков. Зрители дико вопили. Оркестр заиграл гимн. Болельщики приплясывали. Команда нападения окружила Аренса, и ребята в восторге лупили по его шлему.
        - Да-а-а! - кричали они, подняв кулаки. - Да, да, да! Робби Гарднер ничего не сказал. Он вернулся на линию, ни словом не поздравив своего нападающего. Потом посмотрел, как изменился счет на табло, и постоял возле Джефа Мохауза, ощущая негодование, какого не должен был испытывать в такой момент ни один преданный член команды.
        В третьей четверти Аренс снова увеличил разрыв в счете, вынырнув с мячом из-под кучи соперников и на полголовы опередив их защиту. И на последних минутах матча он провел отвлекающий маневр, благодаря которому удалось прорвать оборону Блейна. Гарднер добыл решающее очко, и «Сенаторы» Хамфри выиграли.
        Уходя с поля рядом с Кентом, Робби понял, что все его друзья по команде окружают их, и без выражения произнес:
        - Классно сыграл, Аренс.
        - Спасибо, - так же безо всякого энтузиазма ответил Кент.
        Ни один из них во время диалога не посмотрел другому в глаза.
        Когда раздевалка почти опустела, тренер Гормэн подошел к шкафчику Робби и сказал:
        - Гарднер, зайдешь ко мне в кабинет, когда оденешься.
        Робби оглянулся.
        - Конечно, тренер.
        Он застегнул ветровку, запихнул грязную форму в сумку и захлопнул шкафчик.
        - Эй, Джеф! - позвал он. - Я выйду через минуту. Тренер пригласил поговорить. Вот ключи. - Робби кинул ключи от машины. - Если увидишь Бренду, спроси, не поедет ли она с нами в Макдоналдс, хорошо?
        Тренер сидел, сильно отклонившись назад, в старом кресле за столом, и читал свой блокнот.
        - Закрой дверь, - приказал он и швырнул блокнот в стол.
        Робби закрыл дверь.
        - Садись. Робби сел.
        Тренер долго молчал, секунды летели, а Робби наклонился вперед и, сцепив пальцы, положил руки на подлокотники.
        - Итак… - наконец проговорил Гормэн, - ты ничего не хочешь мне сказать?
        Робби ткнул большими пальцами себя в грудь, его брови поднялись.
        - Я?
        - Сегодня на поле что-то происходило. Ты мне расскажешь, что?
        Лицо парня выражало недоумение. Жизнерадостным и притворно-невинным голосом он проговорил:
        - Мы хорошо сыграли, тренер! Мы победили! Тренер взял карандаш и небрежно бросил его на стол.
        - Перестань, Гарднер, меня не одурачишь. Ты чем-то недоволен с тех пор, как я принял Аренса в команду. Сегодня было видно, что во время игры ты думал о своем.
        - Но мы же победили!
        - Дело не в этом, Гарднер, и ты отлично меня понимаешь! Надо быть частью команды, работать вместе и всегда бороться за то, что лучше для команды.
        - Да? - интонация Робби говорила: Я это прекрасно знаю, и незачем читать мне мораль.
        - Так что происходит между тобой и Аренсом?
        - Ничего.
        - Ну, Робби, я и сам могу догадаться. Я ваш тренер, и когда страдает единство команды, то я хочу знать, почему. Может, тебе не нравится Аренс, потому что он потеснил твоего дружка Мохауза, а?
        Робби сжал губы и уставился на мячик для гольфа на столе тренера.
        - В этом все дело, верно? В этом, да еще в том, что Аренсу не пришлось потеть на тренировках целую неделю, как всем остальным.
        - Простите, тренер, но Джеф очень старался, чтобы попасть в основной состав.
        Гормэн повысил голос:
        - Я здесь тренер, и я решаю, кто будет играть, а кто нет, и основываюсь при этом на уверенности, что данный игрок поднимет уровень всей команды. А ты, наоборот, кажется, забыл, что когда ты перестаешь быть командным игроком, то страдает от этого прежде всего сама команда. Где были твои поздравления, когда Аренс сегодня открыл счет? Когда сделал второй прорыв?
        Робби повесил голову, теребя пальцы. Тренер сменил тон на доверительный и наклонился вперед, скрестя руки на столе.
        - Непохоже на тебя, Гарднер. И Аренс хороший игрок. Чертовски хороший. С тех пор, как он здесь, все заиграли лучше, а сегодня, когда он помог тебе прорваться в зону противника, я ожидал, что ты поблагодаришь его.
        - Извините, тренер, - пробормотал Робби. Гормэн закинул ногу на ногу.
        - Если между вами что-то личное, то не выносите это на поле. Ты слишком хороший игрок, чтобы забыть об этом, и слишком хороший защитник, чтобы оказаться на скамье запасных. Не испытывай мое терпение, Робби, потому что я всегда делаю то, что лучше для команды, ясно?
        Робби кивнул.
        Гормэн указал на дверь:
        - Ну ладно, тогда иди. Отдохни на выходных и увидимся в понедельник на тренировке.
        Робби играл в футбол еще когда был так мал, что шлем болтался у него на голове. И ни разу за эти годы тренер не вызывал его на ковер. Вместе с командой, да. Но одного? Никогда. Выходя из кабинета, он ощущал, как его нелюбовь к Аренсу выросла еще больше.
        Эрин Галлахер, снимая красный свитер в девичьей раздевалке после матча, проговорила:
        - Я бы все отдала, только бы Кент Аренс пригласил меня на свидание!
        - А как же Рик? - поинтересовалась Челси.
        - Рик не играет в футбол. И к тому же он слишком задается!
        - Но Эрин… - Челси понизила голос, - как ты можешь такое говорить, когда вы с Риком… - она помахала рукой в воздухе, - ну, ты сама знаешь.
        - Мы с Риком поссорились вчера, после уроков.
        - Из-за чего?
        - Из-за Кента. Рик видел, как мы с ним болтали на переменке. Знаешь, Челси, кажется, я понравилась Кенту. Ты с ним дружишь. Не сможешь намекнуть ему, что я считаю его обалденным парнем и буду с ним встречаться, если он захочет?
        - Обалденным? Как я могу сказать ему такое? Да я умру от смущения!
        - Ну, в общем, ты меня поняла. Просто намекни, и все.
        - Эрин, я даже не знаю…
        - Только не говори мне, что ты сама в него втюрилась!
        - Это не совсем так.
        - Так и есть! Ну, Челе, ты даешь! Я-то думала, ты всего лишь знакомишь его со школой, что да как, раз тебе это поручили.
        - Ну, он приятный парень. Понимаешь, Эрин, он такой воспитанный и не грубиян, как большинство ребят. Слово «обалденный» ему как-то не подходит.
        Настроение у Эрин сразу ухудшилось.
        - А, ладно, я думала просто спросить. Не знала, что ты приберегаешь его для себя.
        - Вовсе я его не приберегаю, и не говори так громко. Знаешь, как расползаются сплетни.
        После душа и переодевания Челси сказала:
        - Пойду повешу форму в свой шкафчик. Встретимся у главного входа, хорошо, Эрин?
        - Ага, давай минуты через три.
        В коридоре они разошлись, каждая из девушек несла вешалку со свитером и юбкой красного цвета. Возле камеры хранения на первом этаже в тускло освещенном коридоре никого не было, тишина царила за запертыми дверями классов. Вечером школа жила совсем другой, отличной от дневной, жизнью. Челси слышала даже щелчки замка, когда набирала шифр. Дверца шкафчика, открываясь, загремела на весь коридор. Челси достала сумочку, вынув помаду, подкрасила губы и, накинув тонкий ремешок на плечо, направилась к выходу. Она шла мимо длинных рядов, где были ячейки старшеклассников, когда из темноты кто-то окликнул ее:
        - Эй, Челси, это ты?
        Она остановилась вглядываясь.
        - Кент?
        Он стоял у своего открытого шкафчика, в зеленой ветровке, джинсах и перевернутой задом наперед бейсболке.
        - Привет! - Челси была приятно удивлена встречей. - Ты сегодня показал высший класс игры.
        - Спасибо.
        - Понятно, почему тебя сразу поставили нападающим.
        - У меня в Техасе был хороший тренер.
        - Ну… думаю, дело не только в этом. Мой папа всегда говорит: «Можно научить играть, но нельзя привить талант». - Она оперлась плечом о дверцу, заметив, как Кент смутился от комплимента. - Эй, тут нечего стыдиться.
        - Я не стыжусь. Просто… - Он пожал плечами, и вместе с Челси рассмеялся. - Я время от времени поглядывал на край поля, и видел, как вы нас поддерживали, и думал: «А эту девочку я знаю, это Челси». Как хорошо, что ты там была.
        Наступила тишина, они поглядывали друг на друга, стесняясь того чувства, что начинало зарождаться между ними.
        - Ты, наверное, всегда возвращаешься домой с подружками?
        - Иногда. А бывает, я сама веду машину, но сегодня ее забрал Робби. А ты?
        - Мама приезжала посмотреть игру и не стала дожидаться, пока я приму душ и соберусь. Я могу позвонить домой, чтобы она за мной приехала. И Пицца предлагал подбросить меня.
        - А-а. - Челси принялась задумчиво скрести ногтем по замку.
        Кент запер свой шкафчик, но ни он, ни Челси не торопились покидать полутемный коридор.
        - А ты далеко живешь? - спросил Аренс.
        - Около двух миль отсюда.
        - В ту сторону. - Он указал направление, вспомнив, что говорила однажды Челси.
        - Да, туда.
        Кент повернулся и, стоя напротив Челси, сунул руки в карманы ветровки.
        - Давай, я тебя провожу, - предложил он.
        - Тебе придется очень долго потом возвращаться домой.
        - Ну и что, погода чудесная.
        - Ты Серьезно?
        Он пожал плечами и улыбнулся:
        - Это полезно для здоровья.
        Из-за угла, насвистывая, появилась Эрин.
        - Вот ты где, Челси! Чего это ты здесь застряла…а!
        - Я просто разговаривала с Кентом.
        - Привет, Кент.
        - Привет, Эрин.
        - Ну что, ты идешь, Челси?
        - Нет, ты возвращайся сама. Меня проводит Кент. Тень ревности скользнула по лицу подруги, Эрин поджала губы.
        - Значит, ты не собираешься идти с нами в Макдоналдс?
        - В следующий раз, хорошо?
        Эрин явно не радовало, что ее подруге так повезло. Когда молчание слишком затянулось, она промямлила:
        - Ну ладно, тогда… это… ты позвони мне завтра, хорошо, Челе?
        - Конечно.
        - Ну что ж, тогда пока.
        - Пока, - хором ответили Челси и Кент. Когда шаги подруги затихли, Челси сказала:
        - Ты ей нравишься.
        - Она ничего, - ответил Кент, - но не в моем вкусе. Они шли рядом, не спеша. Время словно остановилось, и им предстояло открыть друг в друге еще так много нового.
        - Да? А кто в твоем вкусе?
        - Я еще не решил. Когда решу, то сообщу тебе.
        Пустые школьные коридоры, непривычную тишину которых нарушал только шорох их шагов, казалось, оберегали уединенность Кента и Челси. Открыв тяжелую входную дверь, он пропустил ее вперед. Несколько автомобилей покидали стоянку, и из одного кто-то посигналил им и помахал из окошка. Фонари на футбольном поле были уже погашены, но те, что у входа, горели, мигающими пятнами освещая школьную территорию. Серп луны заливал кремовым светом все вокруг, превращая тротуары в ленты бежевого шелка, отчего еще гуще казались тени под деревьями на противоположном конце улицы. Где-то далеко залаяла собака. Парень и девушка шли медленно, то выходя на свет, то снова скрываясь в тени, находя все новые темы для беседы и чувствуя, что дружба между ними перерастает в нечто большее.
        - Ты не скучаешь по Техасу? - спросила Челси.
        - Я скучаю по друзьям, особенно мне не хватает моего лучшего друга, Грея Бодри.
        - Грей Бодри. У южан такие романтичные имена, правда?
        - Грей Ричард Бодри. Я звал его «Рич», такая игра слов, потому что он на самом деле очень богат. Грей он по матери, а ее семья занималась нефтяным бизнесом. Ты бы видела их дом. Бассейн, отдельные коттеджи для гостей… всякие технические сооружения.
        Богач - (англ.).
        - А ты бы хотел когда-нибудь стать богатым?
        - Не знаю. Не плохо бы. А ты?
        - По-моему, лучше быть счастливой.
        - Ну конечно! Если человек несчастен, то и большие деньги не помогут.
        Потом они говорили о том, насколько богаты и счастливы их родители. Кент был уверен, что его мать счастлива, только когда добивается всего своими силами, и что теперь их новый дом - ее главное достижение и предмет гордости. Челси ответила, что ее родители так же относятся ко всему, и раз она всегда получала, что хотела, то и они, должно быть, зарабатывают достаточно. И она никогда не сомневалась, что они счастливы вместе. Кент считал странным, что его мать, будучи одинокой, тем не менее, абсолютно счастлива. Да, забавно, что люди такие разные, сказала Челси, потому что ее папа и мама не смогли бы быть счастливы друг без друга.
        Кент резко переменил тему разговора.
        - А как Пицца получил свою кличку?
        - Он тебе не рассказывал?
        - Нет, сам он все еще стесняется признаться.
        - Это известная история. В последний день занятий два года назад он позвонил в кафе «Домино» и от имени моего отца заказал семь больших порций пиццы, которые и доставили к нам домой.
        - И твой отец за них заплатил?
        - А что еще ему оставалось делать?
        - Да уж, в это трудно поверить. - Оба рассмеялись. - Надо быть очень уравновешенным человеком, чтобы вынести такое. Он даже и не пытался выяснить, кто проделал с ним такую шутку?
        - Да он сразу догадался. Роланда до этого поймали, когда он разъезжал по пешеходным дорожкам, и арестовали. Папа был уверен, что это его проделки. Так что в прошлом году, как только у нас в столовой подавали пиц-Цу, отец подходил к его столу, - ну, знаешь, как он это делает, - становился у него за спиной и спрашивал:
«Как тебе сегодня пицца, Роланд?» А потом произошла очень странная вещь - Роланд вдруг проникся таким уважением к моему отцу, что этим летом даже работал для школы - подстригал лужайки, занимался ремонтом. Папа помог ему получить эту работу.
        Они немного помолчали, а потом Кент спросил:
        - Можно, я скажу тебе кое-что?
        - Что?
        - Я завидую тебе, что у тебя такой отец. Наверное, у меня была кислая физиономия, когда ты спросила о моем отце, но потом я видел, как мистер Гард… то есть твой папа, подходит к тебе в столовой, говорит «привет», и ты забегаешь к нему в кабинет, и вообще, видно, что он любит детей. Я думаю, он в порядке.
        - Спасибо, - польщенная, ответила Челси, - я тоже так считаю.
        Они дошли до угла, и она сказала:
        - А вот и наша улица. Мой дом - четвертый слева.
        Кент и Челси замедлили шаг. Аренс держал руки в задних карманах джинсов, так что иногда его локоть касался локтя Челси. Они медленно шли к дому, почти невидимые в синей тени от деревьев.
        Уже почти у подъездной дорожки Кент спросил:
        - Скажи, ты с кем-нибудь встречаешься?
        - Нет.
        Он искоса взглянул на нее, потом отвел взгляд и произнес:
        - Это хорошо.
        - А ты? Какая-нибудь девушка в Техасе, которой ты пишешь письма?
        - Нет. Никого.
        - Это хорошо, - теперь сказала Челси, чувствуя, как ей повезло.
        Они пошли по дорожке. Закрытые двери гаража не позволяли пройти в дом таким путем, поэтому она направилась к главному входу, где остановилась на нижней ступеньке бетонного крыльца. Повернувшись, посмотрела на Кента.
        - Спасибо, что проводил меня. Жаль, что тебе придется теперь долго возвращаться домой.
        - Ничего. - Он стоял, сунув руки в карманы ветровки и поставив одну ногу на ступеньку позади Челси, неосознанно пытаясь задержать ее. - Жаль, что у меня нет машины, чтобы подвозить тебя. Мама собирается ее мне купить, но все никак не найдет времени.
        - Ладно, мне понравилась эта прогулка. - Она взглянула на небо и зябко повела плечами. - Прекрасная ночь, правда?
        Он тоже поднял глаза.
        - Да, конечно.
        Их взгляды встретились. Кент убрал ногу со ступеньки.
        - Ну, ладно. - Челси покачала головой, как бы говоря мне надо идти.
        Они все еще медлили, обоих удерживала мысль о прощальном поцелуе. Волшебная ночь словно околдовала их, заполнила каждую минуту предвкушением того, что вечно потом хранится в девичьих дневниках.
        Кент слегка наклонился к Челси, как будто спрашивая и оставляя выбор за ней. Она ожидала, не отворачиваясь. Тогда он наклонился ближе и поцеловал ее, не вынимая рук из карманов и все еще не веря себе. Поцелуй вышел невинным, детским, таким же он был и с ее стороны.
        Когда Кент выпрямился, они улыбнулись друг другу, и он тихо сказал:
        - До свидания.
        - Да… до свидания.
        Он пятился несколько шагов перед тем, как отвернуться.
        Глава 7
        По субботам Том редко оставался дома с утра. Двери школы были открыты для всех видов общественных мероприятий, и он считал своим долгом находиться при этом на рабочем месте. Люди всех возрастов приходили сюда: пожилые пары - чтобы позавтракать блинчиками в столовой, молодежь - чтобы поплавать в бассейне или поучиться танцевать в спортзале, а в классных комнатах собирались различные общества - от садоводов-любителей до взрослых детей из семей алкоголиков.
        Суббота после футбольного матча не была исключением. Том собрался уходить уже в 8.
0 утра.
        - Чем ты сегодня займешься? - спросил он Клэр, споласкивая свою кофейную чашку. После той ужасной ночи они оба относились друг к другу особенно чутко и нежно, рассматривая свои чувства как нечто очень хрупкое и бесценное.
        - Пройдусь по магазинам за продуктами, потом уборка, потом буду готовиться к урокам. Когда вернешься, посмотришь, что там с-распылителем на кране, а то он не работает.
        - Конечно. - Проходя мимо, он поцеловал жену. - Пока.
        Она задержала его, целуя крепче, и, улыбаясь, они неохотно разомкнули объятия.
        - До встречи, - прошептала Клэр.
        - Как только я вернусь.
        Теперь их улыбка скрывала нечто большее, была обещающей и сексуальной.
        Том провел утро в своем кабинете, наслаждаясь тишиной и изучая школьный бюджет, пытаясь выкроить средства для курса русского языка, который собирались преподавать по кабельному телевидению, транслирующему свои передачи в пяти районах Миннесоты.
        Незадолго до обеда к нему зашел Робби в пропотевшей футболке и грязных кроссовках.
        - Привет, па.
        - Привет, - бросая карандаш и откидываясь назад в кресле, ответил Том. - Качался?
        - Ага, а теперь моя машина не заводится. Кажется, сел аккумулятор.
        - Ну что ж, я тоже собирался домой. - Том собрал документы и сложил их стопкой. - Пойдем, посмотрим, что случилось.
        К середине дня обычно все мероприятия в школе заканчивались. Том запер стеклянные двери учительской, прошел по пустой столовой, проверил коридоры первого этажа - там тоже было пусто. Где-то в здании работали уборщицы, он слышал, как из западного крыла доносилась музыка, передаваемая по радио. Входные двери были опять открыты настежь.
        На дворе стояла прекрасная сентябрьская погода. Небо нежно голубело. Клены, окаймлявшие центральную дорожку, и массивные вязы в соседних дворах еще не поменяли свой густой зеленый наряд. Хозяин дома через дорогу мыл свой красный автомобиль. На территории школы царила непривычная тишина. В такие дни Том ощущал какую-то пустоту в душе - здесь становилось так тоскливо без гама и суеты. Когда стоянка для автомобилей пустела, Гарднеру всегда хотелось поскорее отправиться домой.
        Том и Робби забрались в машину Тома, припаркованную недалеко от главного входа, и доехали до ученической стоянки. «Нова» в одиночестве красовалась посреди пустой площадки, ржавым кузовом напоминая старое цинковое ведро.
        - Она что, вообще не заводилась?
        - Не-а, глухо.
        - Тогда лучше попробую завести ее от своего аккумулятора.
        Том подъехал вплотную к «нове», открыл капоты обеих машин и подключил провода. Робби подошел поближе и, опершись о крыло автомобиля, сказал:
        - Надо, наверное, все тебе рассказать, потому что ты все равно узнаешь. Тренер вчера устроил мне взбучку.
        - Да? - Том не смотрел сыну в глаза.
        - Это из-за Аренса. Тренер считает, что у меня на него зуб.
        Том бросил взгляд через плечо:
        - А это не так?
        - Не знаю. - Робби угрюмо пожал плечами. Том выглянул из-под капота, отряхнул руки.
        - Расскажи мне все. Я не собираюсь ругать тебя, просто расскажи мне, что ты думаешь.
        - Черт побери, папа, Джефа перевели в запасные!
        Том видел, что сын не может примириться с тем, что случилось, и не собирался читать ему нотации.
        - А как к этому отнесся сам Джеф?
        - Не знаю. Он ничего не говорит.
        Гарднер немного помолчал.
        - Значит, ты возмущен больше него?
        - Нет, дело не в этом. Но мы с Джефом играли вместе с третьего класса!
        Это прозвучало немного раздраженно, и, отвернувшись, младший Гарднер облокотился о машину. Том минуту смотрел ему в спину, потом вытер руки носовым платком и стал рядом с сыном. Бок о бок, скрестив руки, они наблюдали за человеком, моющим машину за автомобильной стоянкой, и спинами чувствовали тепло нагретого солнцем крыла
«новы». Поднятый верх машины отгораживал их от всего остального мира, создавая впечатление полной уединенности, как на необитаемом острове.
        Том сказал:
        - Ты забыл, что я тоже смотрел вчера игру. Кажется, мне понятно, что так огорчило тренера. И между прочим, то, что он говорил тебе в раздевалке, никого, кроме тебя, не касается. Я никогда не спрашиваю, и он мне не докладывает, как тренирует тебя.
        Робби взглянул на отца, но ничего не ответил. Далеко-далеко на пожарной станции раздался гудок на обед. Стая галок поднялась над деревьями, покрыв черными точками небо, и снова исчезла в густой листве.
        - Все меняется, - задумчиво проговорил Том, - только устроишь все так, как положено, и тут ситуация выходит из-под контроля, и происходит то, что ты изменить не в силах. Как было бы здорово, если бы можно было все в жизни организовать по-своему и приказать: «Останься таким навсегда». Но ничто не вечно. Ты растешь, находишь новых друзей, и теряешь старых, поступаешь в колледж, и из твоей жизни исчезают одни люди, и появляются другие, и ты задаешь себе вопрос, почему так происходит. Но единственное, что я могу тебе ответить, - это то, что ты взрослеешь, и все эти перемены меняют и тебя самого. Любой новый человек привносит что-то новое и в твою жизнь. Любой нравственный выбор или эмоциональный всплеск меняет что-то в тебе самом. И ты должен решить, как измениться. Вот так и формируется характер.
        Робби попинал гравий носком кроссовки, оглядел всю улицу.
        - Другими словами, ты говоришь, что интересы команды важнее интересов Джефа.
        - Я говорю, что ты должен решать сам за себя, Робби смотрел на галок, которые снова взлетели и с криками кружили над деревьями. Том положил руку на плечо сына и притянул его к себе.
        - Пошли, попробуем завести эту кучу металлолома.
        Вскоре они приехали домой на двух машинах. Том заехал в гараж, а Робби остановился в начале подъездной дорожки. Когда он попытался снова завести «нову», ничего не вышло. Старший Гарднер наблюдал за бесполезными попытками сына и мысленно прикидывал, во сколько обойдется покупка нового аккумулятора.
        Робби хлопнул дверцей машины и сказал:
        - Совсем сдохла.
        - Я так и знал. По крайней мере, это случилось до наступления зимы.
        Они вместе вошли в дом. Посередине комнаты стоял пылесос, а на кухне царил беспорядок, купленные продукты еще не успели разложить по местам.
        С веранды донесся голос Клэр:
        - Мы здесь, едим суп! Захватите тарелки и ложки! Том открыл дверцу кухонного шкафчика, а Робби вынул из ящичка ложки, и они направились на солнечную сторону дома. Клэр и Челси сидели за круглым столом, на котором стояли чайник и коробка с крекерами и лежала почта. Челси, в огромной белой футболке с красным попугаем, покрывала лаком ногти на ногах. Она накрасила один ноготь, съела ложку супа, и занялась следующим. Клэр, в джинсах, рубашке и бейсболке, звякнула ложкой по тарелке и сказала:
        - Наливайте себе.
        Том, проходя за ее стулом, коснулся плеча жены.
        - Что новенького?
        - Мм… да так, ничего особенного. Звонил твой отец, ничего важного, просто передавал привет. А у вас?
        - «Нове», очевидно, понадобится новый аккумулятор. В школе с трудом ее завели, а теперь и вовсе не заводится.
        Робби, подняв крышку, разглядывал содержимое кастрюли.
        - Что за суп?
        - С брокколи и ветчиной.
        - И с сыром? - спросил он, делая круглые глаза.
        - Конечно.
        - Здорово, ма! Я умираю от голода. Мужчины наполнили свои тарелки и сели за стол.
        - Вот, берите крекеры. - Клэр подвинула к ним коробку.
        Робби принялся крошить крекеры в суп, поглядывая на сестру.
        - Зачем это ты красишь ногти на ногах? Не видел ничего более глупого!
        - А что ты вообще видел, Толстошеий?
        - Знаешь, сколько времени я потратил на тренировки, чтоб так накачать шею? А твои ногти кто вообще видит?
        Челси посмотрела на брата, как бы говоря: Ну и дурачок же ты.
        - Что, Кенту Аренсу нравятся накрашенные ногти?
        - Если и так, то это не твое дело.
        - Я слышала, он провожал тебя домой после игры. Ложка с супом застыла на полдороге ко рту Тома.
        Словно предупредительный звонок прозвенел в его голове.
        - Это тоже тебя не касается, - парировала Челси.
        - Он что, до сих пор не умеет водить машину?
        - Боже мой, какими мы взрослыми прикидываемся, а сам ему просто завидуешь. - Челси подула на ногу, пытаясь высушить лак.
        - Стал бы я завидовать Кенту Аренсу! Разговаривает, словно мораль читает, да еще и половину не поймешь.
        - Ну, а мне нравится, и он действительно меня вчера провожал. Еще что-нибудь тебя интересует?
        - Ну все, достаточно, - сказал Том, пытаясь побороть дрожь в желудке и чувство страха, охватившее вдруг его душу. - Ей-Богу, кто бы вас послушал, решил бы, что вы смертельные враги. И, Робби, не забудь, о чем мы говорили в школе.
        - ао чем вы говорили в школе? - с совершенно детским любопытством спросила Челси.
        - Челси! - предупреждающим голосом произнес Том.
        - Ну ладно, ладно. - Дочь не стала нарушать семейное правило о том, что нельзя лезть в личную жизнь другого, Том и Клэр всегда призывали детей соблюдать это требование. - Но скажи Робби, чтобы не приставал к Кенту и не запугивал его, Аренс славный парень и очень мне нравится.
        Слова Челси как будто ударили Тома, его горло сжалось, а суп, казалось, свернулся в животе. Боже мой, что же он наделал? Он все трусил, скрывая правду, а теперь Челси влюбилась в собственного брата.
        Надо было остаться наедине, обдумать все. Он поднялся и, захватив тарелку, пошел на кухню. Клэр смотрела на мужа.
        - Том, ты почти ничего не съел.
        - Прости, дорогая, я не очень голоден.
        На кухне он принялся мыть тарелку, думая о том, что следовало признаться во всем еще десять дней назад, тогда, когда он впервые увидел Кента. Все это близкие ему люди - шесть человек, - их судьба зависела от того, как сложатся отношения между Томом и Кентом, а он слишком долго откладывал принятие честного решения. Заглушая звук льющейся воды, Гарднер прокричал:
        - Знаешь, дорогая, я сейчас поеду в авто-магазин покупать аккумулятор для «новы». Займусь краном на кухне попозже, ладно?
        - Может, посмотришь, что с ним, а то вдруг понадобятся какие-нибудь детали?
        Он вернулся на веранду, пытаясь скрыть нервозность, поцеловал жену в пробор.
        - Машина важнее. Я скоро вернусь.
        Он доехал до магазина в центре города и из таксофона позвонил Монике Аренс. Она ответила после третьего гудка.
        - Здравствуй, Моника. Это Том Гарднер. Удивленное молчание, а потом:
        - А-а, - словно она смотрела на кого-то еще, находящегося в комнате. Наверное, на Кента, подумал Том.
        - Мне надо поговорить с тобой. Она молчала.
        - Немедленно.
        - Я не могу.
        - Это очень важно.
        - Я тут занята одним делом и…
        - Моника, мне наплевать, чем ты занята! Разговор нельзя отложить! Кент вчера после игры провожал домой мою Челси!
        Снова пауза, потом:
        - Понятно. - Том чувствовал, как она подбирает слова, притворяясь, что разговаривает с кем-то с работы. - А проходная открыта по субботам?
        - Он там, с тобой в комнате?
        - Да.
        - Он поверит, что тебя вызвали на работу?
        - Да.
        - Я в торговом центре. Можешь подъехать сюда?
        - Думаю, да, но я не могу задерживаться надолго. Мы все еще устраиваемся на новом месте, и в доме очень много дел.
        - Ты знаешь, где это?
        - Да.
        - Сколько тебе потребуется чтобы добраться сюда?
        - Ну хорошо. Приеду через пятнадцать минут.
        - Здесь есть ресторан под названием «Кьятти». Я вожу красный «таурус». Припаркуюсь с северо-западной стороны здания. Через пятнадцать минут.
        - Да, хорошо, до свидания.
        Он не помнил, как покупал аккумулятор, как стоял в очереди и как выписывал чек. Том ощущал только острую боль в спине, твердый комок в горле и то, как у него раскалывается голова. Была суббота. В торговом центре в этот день многолюдно, и он в любую минуту мог наткнуться на кого-нибудь из своих учеников. Правильно ли он поступил, договорившись встретиться с Моникой на стоянке? Том посмотрел на часы, надеясь, что обеденное время заканчивается и стоянка опустеет, когда туда подъедет Моника. Было 13.35.
        Он заехал на стоянку, припарковался, выключил мотор и стал ждать. Солнечные лучи скоро превратили машину в раскаленную печку. Стоянка быстро пустела. Том открыл окошки и уставился на кирпичную стену ресторана, закусив губу и задумавшись.
        Голубой «лексус» затормозил справа от него, и Том внезапно почувствовал себя виноватым не только в измена восемнадцатилетней давности. Две машины, стоящие рядом, женщина, выходящая из одной и садящаяся в другую, - эта картина несла явный отпечаток какого-то тайного свидания. Он выскочил из автомобиля в тот момент, как Моника вышла из своего «лексуса». Она подошла к бамперу машины, и Том поступил так же.
        Оба молчали, избегая смотреть друг другу в глаза и чувствуя только неловкость.
        - Спасибо, что пришла, - наконец сказал Том.
        - Я просто не знала, что делать. Кент был рядом со мной в комнате, когда зазвонил телефон.
        - Я тоже не знал, что делать, поэтому и. позвонил тебе.
        На Монике были солнцезащитные очки, а через плечо висела маленькая сумочка. Ее платье, снова какого-то мешковатого фасона, заставило Тома мысленно возблагодарить судьбу за то, что у его жены гораздо больше вкуса. Он попытался заглянуть Монике в глаза, но отсвечивающие на солнце очки не позволяли этого.
        - Может, сядем ко мне в машину и поговорим?
        Она сверкнула очками в его сторону, поджав бесцветные губы. Потом, ничего не ответив, открыла дверцу «тауруса» и села на пассажирское место. Он занял место за рулем. Тяжелое молчание затянулось, оба были смущены. Если бы у них остались хоть какие-нибудь сентиментальные воспоминания о прошлом, возможно, им было бы легче найти общий язык, но они могли только сожалеть о той ночи, да и вспоминалось им совсем немногое.
        Наконец Том откашлялся и сказал:
        - Знаешь, я не совсем хорошо соображал, когда позвонил тебе. Я даже не обдумал, как и где нам встретиться, просто поднял трубку и набрал номер. Если ты хочешь поехать куда-то, чего-нибудь выпить…
        - Все в порядке. Ты сказал, что вчера Кент провожал после игры твою дочь.
        - Да. Я сам узнал об этом час назад.
        - Значит, я делаю вывод, что ты хочешь объявить своей семье, кто он на самом деле.
        - Мне придется. Я знаю обо всем только десять дней, и все это время просто не нахожу себе места. Я совсем не умею скрывать что-либо от своей жены.
        Моника оперлась лбом о ладони, ремешок сумочки соскользнул с ее плеча. Том продолжал:
        - Единственная причина, по которой я не сказал им всего сегодня, - это то, что я решил сначала обсудить ситуацию с тобой. Тебе придется сообщить все и Кенту тоже, чтобы они узнали одновременно. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из моих детей сказал ему это в школе.
        - Да, это было бы ужасно.
        И снова тишина нависла над ними, пока они представляли себе, как признаются своим близким.
        - Я страшно запаниковал, когда услышал, что он провожал ее домой.
        - Д-да, - слишком отстраненно, по мнению Тома, ответила Моника. Она казалась ему совершенно бесчувственной, слишком сдержанной, строго контролирующей выражение своего лица и интонации голоса.
        - Кент вообще когда-нибудь упоминал Челси?
        - Однажды.
        - Что он сказал?
        - Да так что-то.
        - Ничего личного?
        - Нет.
        Том подумал о том, какими скрытными могут быть подростки.
        - Удивительно, что их так потянуло друг к другу. Я целую неделю наблюдал, как они встречались у камеры хранения перед уроками, как салились рядом в столовой. И все надеялся, что это потому, что она должна была показать Кенту школу, но… нет… к сожалению.
        Кто-то вышел из ресторана, сел в машину слева от них и уехал, оставив пустое пространство вокруг двух их автомобилей.
        - Послушай, - сказала Моника, - я сейчас соврала тебе. Кент действительно сказал кое-что о Челси.
        - Что?
        Она быстро взглянула на Тома, словно набираясь храбрости.
        - Что он завидует ей, что у нее есть отец.
        Тому словно нанесли сильный удар. Минуту он не мог отдышаться. Моника продолжала:
        - Мы поссорились из-за этого, что между нами бывает редко. Я наконец поняла, как для него важно узнать о тебе. Сейчас… самое время рассказать ему.
        - Значит, ты сделаешь это? До понедельника?
        - У меня нет выхода.
        - Знаешь, - проговорил Том, - мой сын Робби не очень доброжелательно относится к Кенту. По правде говоря, думаю, он завидует его успехам. Не знаю, как они оба все воспримут.
        - Все дело в том, что мы не знаем, как это воспримут все, за исключением меня. В моей жизни ничего не изменится. А вам всем придется пройти сквозь целую бурю эмоций.
        Том задумался, вздохнул. Он немного сполз на сиденье и положил голову на спинку кресла.
        - Как странно. Только сегодня я говорил Робби, что каждый новый человек вносит изменения в нашу жизнь, а каждый моральный выбор закаляет характер. Наверное, я говорил это о самом себе, но до настоящего момента не понимал этого.
        Слева от них затормозила машина. Окошки в ней были открыты, играло радио. Том взглянул на водителя, и женщина за рулем, выключив музыку, улыбнулась ему и помахала пальцами.
        - Привет, Том, - сказала она.
        Гарднер выпрямился на сиденье, ему вдруг стало жарко.
        - Привет, Руфь.
        Она вышла из машины и направилась к нему.
        - Ох, черт, - пробормотал Том.
        - Кто это?
        - Наша соседка.
        Руфь заглянула к ним в кабину:
        - Привет, Кл… ой, извините, я думала, что с тобой Клэр.
        - Познакомьтесь, Моника Аренс, а это наша соседка, Руфь Бишоп.
        Руфь слегка улыбнулась, ее глаза горели от любопытства.
        - А я туг выскочила за хлебными палочками к ужину. Дин их обожает, и сегодня он наконец собирается поесть дома. - Она выпрямилась, продолжая с неприкрытым интересом рассматривать Монику, и обратилась к Тому: - Клэр дома?
        - Да. Она сегодня занимается уборкой.
        - А-а. - Руфь вроде бы ожидала еще чего-то, может, объяснения, но, поскольку Том молчал, она убрала руку с окна и прощебетала: - Ну что ж, я пойду за своими хлебными палочками. Было приятно повидаться с тобой, Том. Передавай привет Клэр.
        - Хорошо.
        Наблюдая, как она удаляется по направлению к ресторану, он произнес:
        - Вот все и решилось. Теперь если я не расскажу всего Клэр, как только вернусь, то Руфь сделает это за меня.
        - Мне тоже надо отправляться домой и сообщить Кенту, - Моника поправила на плече ремешок сумочки, но осталась сидеть. - Даже не знаю, что тебе сейчас сказать, и из-за этого чувствую себя ужасно неловко.
        - Я тоже.
        - Наверное, надо пожелать тебе удачи.
        - И тебе тоже.
        Они все еще не расходились.
        - А нам не придется встречаться еще раз?
        - Поживем - увидим.
        - Да… да, думаю, ты прав.
        - Наверное, это неизбежно. Немного подумав, Моника спросила:
        - Мы правильно поступаем, как ты думаешь, Том?
        - Абсолютно.
        - Да… абсолютно, - повторила она, словно стараясь убедить саму себя. - Тогда почему мне так не хочется ехать домой и признаваться во всем?
        - Страшно, - ответил он.
        - Да, наверное.
        - Не очень-то все это весело, правда?
        - Правда. Это просто ужасно.
        - Я все время ощущаю это, с тех пор как вы вошли в мой кабинет, и, говоря по правде, будет большим облегчением не скрывать ничего больше. У меня в голове… такая кутерьма.
        - Да… ладно…
        - Вот она снова идет. - Руфь Бишоп направлялась к ним, неся белый бумажный пакет. Том наблюдал за ней.
        - У тебя крепкая семья, Том? - спросила Моника, тоже не сводя глаз с Руфи.
        - Да, очень.
        Руфь Бишоп подошла к своей машине, подняла пакет так, чтобы его было видно, и прокричала:
        - Я накупила их целую кучу! Теперь Дину лучше не задерживаться к ужину!
        Том изобразил на лице подобие улыбки и слегка помахал рукой.
        Моника сказала:
        - Это хорошо, что у вас крепкая семья, иначе вам будет трудно выдержать это испытание. - Когда Руфь уехала, она добавила: - Мне действительно пора возвращаться. Очень хочется, чтобы этот день поскорее закончился.
        - Удачи, - снова пожелал ей Том, - и спасибо за то, что пришла.
        - Не за что.
        В их расставании таилась какая-то печаль, печаль двух людей, чье прошлое настигло их, и которые - несмотря на отсутствие всякого влечения друг к другу - чувствовали, что неразрывно связаны теперь, и судьбы их в чем-то схожи. Она отправится к своей семье, а он - к своей. Обоим придется быть откровенными до конца, и это изменит всю их жизнь. Покидая стоянку и разъезжаясь в противоположные стороны, оба испытывали грустное сожаление, ведь у них даже не оставалось никаких нежных воспоминаний друг о друге, которые могли бы поддержать их в предстоящем кризисе.
        Кент разговаривал по телефону, когда его мать вернулась домой. Он лежал, растянувшись на диване и поставив одну ногу на журнальный столик, второй качал в воздухе. Подбородком он упирался в грудь, а на лице Кента блуждала улыбка.
        Проходя мимо него, Моника сказала:
        - Убери-ка ногу.
        Он положил ногу на ногу и невозмутимо продолжал беседу.
        - Нет, я же говорю тебе, почти никогда. Так ты будешь меня учить?.. Нет. А где?.. Нет, у нас в школе не устраивали танцы. Пару раз у Бодри в доме были вечеринки с оркестрами и прочим, и он меня приглашал в гости, но мы только смотрели, как танцуют его старики, мы ведь были там младше всех… Приезд футбольной команды?.. А кто сказал, что по этому поводу надо плясать?..
        Моника вышла из кухни, вытирая руки льняным полотенцем.
        - Кент, мне надо поговорить с тобой. Не мог бы ты закончить беседу?
        Прикрыв трубку ладонью, он ответил:
        - Ма, я разговариваю с девушкой.
        - Пожалуйста, заканчивай, - повторила она, выходя из комнаты.
        Кент сказал в трубку:
        - Извини, Челси. Я должен идти. Маме что-то потребовалось. Слушай, а ты попозже будешь дома?.. Может быть, я тогда перезвоню… Да, конечно. И ты тоже… Пока. - Он спрыгнул с дивана, захватив с собой переносную трубку телефона. - Эй, ма, - заходя на кухню и перебрасывая трубку из руки в руку, проговорил Кент, - что это такое важное, что я даже не смог договорить по телефону?
        Моника зачем-то перекладывала фрукты в вазе белого стекла, меняя местами персики, бананы и яблоки.
        - А кто эта девушка? - спросила она.
        - Челси Гарднер.
        Мать смотрела Кенту прямо в глаза, сжимая в руке зеленое яблоко, и взгляд ее был так серьезен, что он подумал, не случилось ли чего, может, она потеряла работу?
        Он перестал подкидывать телефонную трубку и спросил:
        - Мать, что с тобой?
        Все еще держа в руке яблоко и не замечая этого, она предложила:
        - Пойдем в комнату, Кент.
        Он снова опустился на диван. Моника села в кресло, наклонившись, уперлась локтями в колени, продолжая крутить в руках яблоко.
        - Кент, я собираюсь рассказать тебе о твоем отце. Он замер, внутри его все сжалось, как в те несколько секунд, когда он впервые нырял с большой высоты.
        - О моем отце? - переспросил он, как будто впервые слышал это слово.
        - Да, - ответила она, - ты был прав. Уже пора. Кент сделал глотательное движение и, не сводя глаз с матери, ухватился за телефонную трубку, как за спасательный круг.
        - Хорошо.
        - Кент, твой отец - Том Гарднер.
        Он открыл рот и, казалось, не замечал этого.
        - Том Гарднер? Ты имеешь в виду… мистера Гарднера, нашего директора?
        - Да, - тихо ответила Моника и замолчала. Она перестала крутить в руках яблоко.
        - Мистер Гарднер? - хрипло прошептал сын.
        - Да.
        - Но он… он отец Челси.
        - Да, - повторила она, - это так.
        Кент отвалился на спинку дивана, закрыл глаза, все еще сжимая в руке трубку так, что побелели ногти.
        Мистер Гарднер, один из самых приятных людей из всех, кого он встречал, мистер Гарднер, с улыбкой на лице желающий им доброго утра в школьном коридоре, человек, который понравился Кенту, как только он его увидел, и из-за того, как он обращается со своими детьми, и из-за того, как - с чужими. Директор школы, которого он увидит в понедельник и в остальные дни до самого конца учебного года. И который вручит ему школьный аттестат.
        Отец Челси.
        Боже мой, ведь он поцеловал вчера Челси.
        Эмоции захлестывали Кента. Его просто трясло, он испытывал настоящий шок. Он открыл глаза и как в тумане сквозь слезы увидел угол потолка.
        - Я вчера после игры провожал Челси домой.
        - Да, я знаю. Мы виделись с Томом пятнадцать минут назад. Он миг рассказал.
        Кент выпрямился.
        - Ты встречалась с мистером Гарднером? Ты… то есть он…
        - Нет, он для меня ничего не значит, не считая того, то он твой отец. Мы виделись только для того, чтобы обсудить все это, как сообщить нашим семья, кем вы друг другу приходитесь. Только поэтому.
        - Значит, он знает обо мне. А ты говорила, что нет.
        - Да, извини, Кент. Я ведь никогда не обманываю тебя, но теперь ты понимаешь, почему я так сказала. И я не знала, что ты встречаешься с Челси.
        - Между нами ничего не было, понятно? - почти воинственно заявил Кент.
        - Да, конечно, - глядя на яблоко, согласилась Моника.
        Сын видел, что его слова успокоили мать, хотя и прежде он никогда не давал никакого повода считать себя завзятым гулякой. Он таким не был.
        - И давно он обо мне знает? - спросил Кент.
        - С того дня, как я записала тебя в школу. Я и понятия не имела, что он там директор, пока не увидела его входящим в кабинет.
        - Значит, он и не подозревал о моем существовании?
        - Нет.
        Кент склонился, пряча лицо в ладонях, так что телефонная трубка взъерошила ему волосы над ухом. Наступила гнетущая тишина. Моника положила яблоко на столик так осторожно, словно и то, и другое было сделано из хрусталя. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях, и смотрела на ту часть ковра, на которую падал солнечный луч. В ее глазах тоже стояли слезы.
        Через некоторое время Кент поднял голову.
        - Так что же заставило тебя рассказать ему?
        - Он тебя узнал и сам спросил.
        - Узнал?
        - Ты очень на него похож.
        - Похож? - Это еще больше потрясло Кента. Моника кивнула, не сводя глаз с ковра.
        Все разом нахлынувшие эмоции прорвались в потоке злости, причину которой парень и сам не понимал.
        - Я прожил всю жизнь в неведении, а теперь ты вдруг объявляешь мне, кто мой отец, и оказывается, что это человек, который мне нравится, да еще и то, что я на него похож! - Остановившись на секунду, Кент прокричал: - Ну давай же, продолжай, ма! Расскажи, как это все произошло! Не заставляй меня задавать тысячи вопросов!
        - Тебе это не понравится.
        - Да наплевать! Я хочу все знать!
        Она помолчала, стараясь успокоиться и взять себя в руки.
        - Он был просто парень, которого я встречала в колледже, когда училась там. Какой-то предмет мы изучали вместе, в одной группе - не помню уже, какой. Я всегда считала его красивым, но между нами ничего не было. Я даже не очень хорошо его знала. В выпускном классе я подрабатывала, разнося по адресам пиццу из кафе «Мама Фиори», и однажды июньским вечером мы получили заказ на полдюжины порций для холостяцкой пирушки. Я принесла пиццу, а он открыл мне двери. Он… - Моника сплела пальцы и пожала плечами. - Я не знаю… Он схватил меня за руку и затащил в комнату. Там было очень шумно, они, конечно, выпивали. Там повсюду валялись пивные бутылки и шатались какие-то едва одетые девицы. Он вспомнил меня и собрал со всех парней огромные чаевые, а потом предложил мне вернуться к ним после работы и выпить пива. Я никогда… никогда ничего подобного не делала. Я была из тех, кого называют «синим чулком». Ученица, такая правильная и старательная. Очень целеустремленная. Не могу понять, почему я так поступила, но после работы я вернулась к ним, и выпила пару бутылок пива, и одно за другое, и кончилось тем, что я
оказалась с ним в постели. Через два месяца я обнаружила, что беременна.
        Кент минуту переваривал услышанное, со злостью глядя на мать.
        - Холостяцкая пирушка, - ломким голосом сказал он, - я был зачат во время мальчишника.
        - Да, - прошептала она, - но самое худшее не это. Он молча ждал.
        - Это был мальчишник для него. - Моника слегка покраснела.
        - Для него?
        - На следующей неделе он женился. Потребовалась какая-то доля секунды, чтобы сложилась вся картина.
        - Только не говори мне… - Их взгляды встретились, его - совершенно растерянный, ее - смущенный. - Он женился на миссис Гарднер, моей учительнице английского!
        Моника кивнула и опустила глаза, потирая ноготь большого пальца. Кент швырнул телефонную трубку на диван, та перевернулась, а сам он опустился на подушки, закрыв рукой глаза.
        - Случайная связь, - проговорил он. Мать смотрела, как дергается его кадык.
        - Да. - Она и не пыталась оправдываться.
        - Его жена знает?
        - Никто из них не знает. Он говорит им об этом как раз сейчас.
        Кент все еще не открывал лица, а Моника глядела на его длинные ноги в синих джинсах, на плотно сжатые губы, словно он сдерживал плач, на подбородок и скулы с пробивающейся щетиной - ему теперь приходилось бриться каждый день, и на горло, вздрагивающее каждый раз, когда он глотал слезы.
        Протянув руку, она погладила грубую ткань на его колене.
        - Кент, прости, - прошептала она. Он разжал губы.
        - Да, мам, ничего.
        Моника продолжала гладить его по колену, она просто не знала, чем еще помочь.
        Он вскочил на ноги, словно избегая ее прикосновения, и, шмыгая носом, вытер лицо.
        - Слушай, ма. - Он направился к двери. - Я должен уйти ненадолго. Мне надо… не знаю… у меня в голове какая-то каша. Я пойду, ладно? Не беспокойся. Мне очень надо.
        - Кент! - Она кинулась за ним, но ой тремя прыжками преодолел ступеньки, и входная дверь уже закрывалась, пропустив его. - Кент! - Моника сбежала по ступенькам и распахнула дверь. - Кент, подожди! Пожалуйста, дорогой, не бери машину! Мы можем еще поговорить… мы можем…
        - Мама, возвращайся домой!
        - Но, Кент…
        - У тебя было восемнадцать лет, чтобы смириться с этим! Дай мне хотя бы несколько часов!
        Хлопнула дверца автомобиля, взревел двигатель, и сын слишком быстро развернулся, не вписавшись в поворот, и умчался, оставив на асфальте следы от тин.
        Глава 8
        Для Тома возвращение домой было полно всех мук ада. Как он расскажет Клэр? Как она это воспримет? Как сообщить все детям? Вдруг они станут думать, что их отец - ничтожество, безнравственный тип? Лжец, который обманул их мать в канун свадьбы и скрывал свою ложь все эти годы?
        Вначале он скажет Клэр - она заслужила, чтобы узнать все первой, - а потом уже они все четверо, с детьми, будут участвовать в тяжелой сцене, которая наверняка последует. Клэр имеет право услышать обо всем наедине с ним, может быть, ударить его, или обозвать, кричать и плакать, выразить свои чувства любым способом, и чтобы дети не видели и не слышали этого.
        Когда Том приехал домой, дети убирали в своих комнатах и где-то наверху гудел пылесос. Клэр он обнаружил, когда она, стоя на четвереньках, протирала нижнюю полку комода. Какой же беззащитной она казалась, и ничего не подозревающей, и считающей, что они уже все выяснили и простили друг друга, занимаясь любовью. Ничего она не знает.
        Он присел на корточки позади нее, думая о том, какую боль ему придется сейчас ей причинить.
        - Клэр?
        Она резко выпрямилась и ударилась головой.
        - Ой, черт. - Потирая ушибленное место и скривившись, она опустилась на ковер.
        - Прости, я думал, что ты слышала, как я вошел.
        - Не-ет, не слышала. Ух, как больно.
        Она выглядела двадцатипятилетней в этой бейсболке, джинсах и помятой рубашке. Том почувствовал, как его сердце заполняет безраздельная любовь, и ощутил новый укол совести. Он сжал ее руку.
        - Ты в порядке?
        - Выживу.
        - Клэр, кое-что произошло, и нам надо поговорить… чтобы дети не слышали. Ты не поедешь со мной?
        Ее рука медленно сползла со лба.
        - Что случилось, Том? Ты ужасно выглядишь. - Не отрывая взгляда от него, она поднялась на колени. - Что произошло?
        Он взял ее за руки, поднимая с ковра.
        - Давай проедемся. Пошли. Том позвал детей:
        - Робби, Челси! Идите сюда на минутку. Когда они пришли, он продолжил:
        - Мы с мамой уедем на час или около того. Когда мы вернемся, я хочу, чтобы вы были дома, ладно?
        - Конечно, папа. А куда вы едете? - спросила Челси.
        - Я вам все расскажу, когда мы вернемся. Заканчивайте уборку. И чтобы из дома ни ногой, понятно? Это очень важно.
        - Конечно, папа, - удивленно, но послушно ответили оба.
        В машине Клэр сказала:
        - Том, ты меня до смерти пугаешь. Скажи, в чем деле.
        - Через минуту. Давай доедем до начальной школы. Там во дворе пусто, и мы сможем поговорить.
        Она сидела, словно оцепенев, и только смотрела на профиль мужа, пока тот подъезжал к зданию и сворачивал за угол, где была игровая площадка. В этой школе учились когда-то их дети, здесь они играли в «классики», катались на «тарзанках» и устраивали всяческие соревнования. Здание школы и площадка, купающиеся в лучах послеобеденного солнца, пробудили в душе Тома ностальгию по тем временам.
        Он выключил двигатель и сказал:
        - Давай пройдемся.
        Клэр, колеблясь и предчувствуя беду, вышла из машины. Том взял ее за руку. Они пошли по траве через поле для игры в софтбол, и вскоре их подошвы уже поднимали облачка пыли на площадке. Различные игровые приспособления геометрическими фигурами темнели на фоне почти сиреневого неба, приближался час заката. Они подошли к качелям, сделанным в форме подковы, и сели. Качели висели низко над землей, а землю под ними покрывали опилки, в которых детвора протоптала дорожки. Клэр держалась за холодные стальные цепи, Том сидел, сложившись вдвое, как баскетболист на скамейке запасных. Они не раскачивались, просто сидели, вдыхая лесной запах опилок, чувствуя, как сиденье врезается в ноги. Наконец Том, откашлявшись, произнес:
        - Клэр, я люблю тебя. Это первое, что я хочу сказать, и самое легкое. Все остальное намного труднее.
        - Что бы это ни было, Том, говори скорее, потому что, черт побери, ожидать еще ужаснее!
        - Хорошо, хорошо, начинаю. - Он набрал полную грудь воздуха. - За шесть дней до начала занятий ко мне в кабинет пришла женщина, чтобы записать в школу своего сына, который оказался и моим сыном тоже. Я никогда и не подозревал о его существовании. Она не сообщала мне, поэтому я ничего не знал. Его зовут Кент Аренс.
        Их взгляды встретились. Том подумал, что до конца жизни будет помнить выражение ее глаз - этот шок, и неверие, и уходящую надежду. Клэр словно окаменела, и только ее глаза жили да руки намертво вцепились в качели.
        - Кент Аренс… - прошептала она, - твой сын?
        - Да, Клэр. - Он постарался, чтобы это прозвучало как можно мягче.
        - Но… это означает… - Она пыталась сопоставить даты.
        - Я помогу тебе. Ему семнадцать лет, как и Робби. Он был зачат в июне 1975-го.
        На этот раз ей не пришлось подсчитывать.
        - В этом месяце, когда мы поженились?
        - На той же неделе.
        Тихо-тихо, как от боли, она произнесла:
        - Ой… - И с расширившимися глазами, полными слез, снова: - Ой…
        - Я расскажу тебе, что на самом деле произошло, потому что она никогда ничего для меня не значила, никогда. Ты должна поверить мне, несмотря ни на что.
        - Ой, Том, - все, что смогла сказать Клэр, прижимая пальцы к губам.
        Он собрался с силами и продолжил, решив объяснить все во что бы то ни стало, ведь только говоря абсолютную правду, он мог выглядеть достойно.
        - Сейчас уже трудно вспомнить те события, что происходили перед нашей свадьбой. Но одно мне совершенно ясно: я не был готов к женитьбе, и - прости, что я говорю это, Клэр, - чувствовал себя в западне. Был даже немного в отчаянии. Иногда мне казалось, что… меня направляют. Я только что закончил учебу в колледже, проведя там четыре года, и на последующие годы у меня были свои планы. Я собирался отдохнуть летом, а осенью устроиться учителем, общаться с друзьями и чувствовать себя свободным после всех этих лет, прожитых по расписанию и занятых зубрежкой. Я хотел купить себе новую машину, красивую одежду, провести отпуск в Мексике, может, на выходные иногда ездить в Лас-Вегас. Вместо этого, когда ты забеременела, мне пришлось посещать курсы для будущих отцов, заниматься покупкой колец и фарфора, заказывать свадебный костюм. Все казалось слишком уж… гнетущим, что ли! По правде говоря, я вначале был просто испуган. А потом, когда прошел первый шок, я разозлился. Должно быть, в таком настроении я и пребывал в тот вечер, когда мы устроили мальчишник, а эта девушка - я ее едва знал - принесла нам пиццу. Я
уговорил ее переспать со мной, но это был всего-навсего, бунт, и ничего больше. Потом она ушла, и из моей жизни тоже, и мы не встречались до тех пор, пока на прошлой неделе она не появилась в моем кабинете вместе с сыном.
        Клэр смотрела на мужа блестящими, словно остекленевшими глазами, затем отвела взгляд, ощущая бурю в душе. Она стала подниматься с качелей.
        - Нет, подожди! - Том схватил ее за руку. - Я еще не закончил. Вот почему так трудно это все говорить. Я не хочу ни о чем умалчивать, и мне пришлось открыть тебе не лучшие стороны своей души, чтобы добраться до главного, а главное - то, что сейчас я не такой. Женившись на тебе, я изменился. - И очень мягко добавил: - Я сильно полюбил тебя, Клэр.
        - Не смей! - Она выдернула руку и повернула качели так, чтобы быть к нему спиной. Глядя на ярко-оранжевое небо, она продолжала: - Не смей меня успокаивать. После всего, что ты мне рассказал, ты не смеешь говорить банальности!
        - Это не банальности. Я понял, что ты для меня значишь, когда родился Робби, и…
        - Думаешь, мне от этого легче?
        - Дай же мне закончить. Каждый год приносил все больше счастья. Я осознал, как это прекрасно - быть отцом и твоим мужем, и понял, что люблю тебя.
        Он видел, как тряслись ее плечи, и понял, что она плачет.
        - Ты… с другой… в ту же самую неделю, как мы поженились?
        Том знал, что услышать это будет для Клэр больнее всего и что ему придется проявить терпение, пока она свыкнется с мыслью.
        - Клэр… Клэр, прости меня.
        - Как ты мог так поступить? - Ее голос звучал неестественно высоко от сдерживаемых эмоций. - Как ты мог всего лишь через неделю после этого пойти со мной к алтарю?
        Он оперся локтями о колени и опустил голову, рассматривая грязь и опилки под ногами. С тех пор, как он узнал о Кенте, он только и делал, что сдерживал свои чувства, но сейчас при мысли, какую боль он причинил Клэр, на глаза навернулись слезы. Он быстро смахнул их, но слезы набегали снова. Он не умел умолять о прощении, вот и теперь - приближался вечер, а они все сидели каждый на своих качелях и смотрели в разные стороны, она - на запад, а он - на север.
        Все еще плача, она пробормотала:
        - Я никогда не думала… что ты… как ты не хотел жениться на мне.
        - Прошедшее время, Клэр, это все в прошлом. Я же сказал тебе, что потом понял, как мне повезло.
        Ей было так плохо, что она не слышала успокаивающих слов.
        - А ты не думал, что женщина в день своей свадьбы может почувствовать, что что-то не так? Я, наверное, была слишком счастлива, ведь… от… отец моего ребенка женился на мне, и по… этому… - Она разрыдалась, зажимая рот ладонью.
        Протянув руку, он сжал ее плечо. Все ее тело сотрясалось от плача, это разрывало ему сердце.
        - Клэр, не надо, - умоляюще произнес он, ощущая ту же боль, что и жена. - Господи, Клэр, я не хотел так мучить тебя.
        Она стряхнула его руку.
        - Мне очень плохо и это из-за… из-за тебя, и я сейчас ненавижу тебя за то, что ты с нами сделал.
        Клэр вытирала нос тыльной стороной руки. Том подал ей платок. Она взяла его, а потом сказала:
        - Ты в последнее время так странно себя вел. Я знала - что-то не так, но и представить не могла, что.
        - Я пытался признаться тебе еще в Дулуте, но… - Голос изменил ему, и он тихо закончил: - А, к черту.
        Наступила тишина, тяжелая, гнетущая, подавляющая все, кроме их взбудораженных нервов. Горе приковало их к качелям, сделало узниками друг друга, и этот ужасный перелом произошел в их жизни, когда она казалась особенно стабильной и спокойной. Надвигался осенний вечер, линия горизонта уже перерезала огромный шар солнца на две неравные части, небо напоминало цветом спелые фрукты. Легкий ветерок пронесся над площадкой. Прошло немало времени, прежде чем Клэр спросила:
        - А он знает?
        - Она говорит ему обо всем сейчас.
        Том чувствовал, что жена собирает все факты вместе и делает неправильные выводы. Все это время она сидела отвернувшись, так что цепи, на которых висели качели, перекрестились у нее над головой. Она раскрутила цепь, чтобы видеть его лицо. Несмотря на убитый вид, ее взгляд, казалось, пронизывал его насквозь.
        - Ты с ней встречался, ведь так? Вот куда ты отправился, когда заявил, что едешь за аккумулятором.
        - Да, но Клэр…
        - Ты с ней виделся до этого?
        - Послушай меня. Кент вырос, не зная, кто его отец. Я не мог рассказать тебе о нем без ее разрешения, вот о чем мы сегодня говорили. Мы приняли решение открыть правду одновременно, чтобы никто не смог узнать от кого-то другого.
        - Ты не ответил на мой вопрос. Вы встречались раньше!
        Он сжал челюсти так, что желваки заходили по его лицу.
        - Да. Один раз. В тот день, когда я понял, что он мой сын.
        - Где?
        - У нее дома. Но мы только разговаривали, Клэр, это правда.
        Она долго молчала, с недоверием глядя на него опухшими, красными глазами. Наконец отвела взгляд.
        - Должно быть, она живет здесь где-то рядом.
        - В районе Хэвиленд-Хиллз. Они переехали сюда из Техаса как раз перед началом учебного года. Когда она пришла записывать Кента, то и понятия не имела, что я директор школы. Клэр, я отвечаю на все вопросы, потому что мне нечего больше скрывать. Была только одна ночь в 1975 году, и все. Как перед Богом клянусь, у меня никого не было с тех пор, как мы поженились.
        Клэр ссутулила плечи, ее руки безжизненно висели между коленей. Она закрыла глаза и запрокинула голову, козырек бейсболки уставился в небо. Шумно вздохнув, жена замерла, как человек, который хочет скрыться от всего и всех. Потом слегка - на несколько сантиметров - качнула качели, будто притворяясь в глубине души, что ей все равно.
        Том ждал, страдая от того, что заставил ее так мучиться.
        - Ну хорошо, - произнесла она, вздергивая голову, словно собравшись с духом, - у нас ведь еще есть дети, о которых надо подумать, верно? - Качели продолжали тихо раскручиваться, потом резко остановились, когда она прижала ладонь ко рту и отвернулась, глотая слезы. - Боже, как все сложно. - Ее голос прервался.
        Что он мог ответить? Что сделать, что предложить? Он был несчастен так же, как она.
        - Я бы никогда не причинил вам горя, Клэр, ни тебе, ни детям. Это случилось так давно. Просто какая-то мелочь в прошлом, о которой я забыл.
        - Это для тебя было давно, а нам приходится расхлебывать все сейчас. Сейчас, и гак гадко, что мы вынуждены вовлекать в этой детей.
        - Неужели ты считаешь, что я об этом не думал?
        - Не знаю. А ты думал?
        - Конечно. Клэр, ты говоришь так, будто я внезапно превратился в какого-то бессердечного типа. Разве ты не видишь, что мне тоже больно? Что я жалею о случившемся и хотел бы все исправить? Но это невозможно. Все, что я могу, - это быть честным до конца и надеяться, что таким образом мне удастся избавить всех от лишних мучений. Что касается детей, то я намерен рассказать им все сегодня. Я могу сделать это сам или ты будешь со мной, как пожелаешь.
        - Челси будет так… так… - Клэр неопределенно помахала рукой. - Кто знает, что между ними произошло? Ясно, что она в него влюбилась.
        - Ничего между ними не было, я готов жизнью поклясться.
        - Я знаю! - зло глядя на мужа, ответила Клэр. - На первом же свидании, которое и не назовешь свиданием? Мы все же воспитали дочь, у которой есть стыд и совесть! Я говорю о поцелуях. Вдруг он поцеловал ее, ведь в этом возрасте они уже целуются!
        - Ну, этого мы никогда не узнаем, потому что я ни за что не стану ее расспрашивать.
        - Конечно, нет. Но она все равно будет огорчена. А Робби? Он и так недоброжелательно относится к Кенту… им приходится вместе играть в футбол, а мне придется встречаться с ним на уроках.
        - Мне тоже приходится с ним встречаться.
        - Уж ты извини меня за то, что я не испытываю по этому поводу никакого сочувствия!
        Она встала с качелей и подошла к одной из подпорок, прижалась к ней плечом. Сунув руки в карманы, Клэр смотрела на заходящее солнце. Хуже всего было то, что она стояла спиной к Тому. Теперь всегда спиной. Страх, казалось, сгустился в его душе и превратился в комок. А еще он ощущал желание прикоснуться к ней, обнять, прижать к себе, чтобы быть уверенным, что вместе они все преодолеют.
        Он тоже поднялся с качелей и встал позади нее, не решаясь прикоснуться и боясь оставить все, как есть. Том смотрел на взлохмаченный «хвостик», который она просунула в прорезь кепки, на выгоревшие на солнце волосы, на рукава старой рубашки, помятой и в лучах вечернего солнца словно запыленной. Этот молодежный стиль одежды и небрежность придавали ей какую-то детскую незащищенность.
        - Клэр… - Он положил руки ей на плечи.
        - Не надо! - Она с негодованием вырвалась и снова облокотилась о столб. - Я не хочу, чтобы ты сейчас ко мне прикасался. Мог бы понять это.
        Он опустил руки и принялся ждать. Ждать.
        Их тени все удлинялись. Их брак затянула пелена разочарования.
        - Больнее всего - это переживать предательство, - наконец произнесла Клэр. - Тебе кажется, что ты знаешь человека, а на самом деле ты совсем не знаешь его.
        - Это неправда, Клэр. Я тот же, каким и был.
        - Не для меня. Больше - нет.
        - Я по-прежнему люблю тебя.
        - С теми, кого любят, так не поступают. Не ходят домой к другой женщине. Особенно к женщине, у которой от тебя ребенок.
        - Ну перестань, Клэр, я же говорил тебе, это все случилось в 1975 году. Она мне никто!
        Жена всхлипнула, подавленно глядя в землю. Потом повернулась к Тому, и выражение ее лица было таким, что он застыл.
        - Я никогда бы не подумала, что мои чувства к тебе так переменятся. Никогда. Я считала, что то, что мы с тобой создали, - вечно, что нашему браку ничто не может угрожать, ведь мы так его берегли. Но сейчас, Том Гарднер, я тебя ненавижу. Мне хочется ударить тебя, причинить боль за то, что ты так поступаешь с нами, с нашей семьей.
        - Если тебе от этого станет легче, бей. Видит Бог, я это заслужил.
        Она размахнулась и дала ему пощечину, чуть не сбив с ног. И тотчас отступила, задохнувшись, поняв, что наделала. Его щека горела, глаза расширились от изумления. За восемнадцать лет ни разу ни один из них не ударил другого.
        Том отшатнулся, краска ярости медленно заливала его лицо, скрывая алую отметину от ладони.
        - Чего ты хочешь от меня, Клэр? Это все в прошлом. Это уже история. Что я теперь должен делать?
        - Ступай, расскажи детям. Скажи им, что их отец не тот, кем они его считали. Попытайся объяснить Робби, почему ты спал с другой женщиной в то время, когда я вынашивала его. Попытайся объяснить Челси, что она не должна вести себя так с парнями, а тебе это было можно, ты ведь не собирался жениться на ее матери! - Клэр ткнула пальцем в сторону дома. - Поезжай и расскажи им, Том Гарднер, и разбей им сердце, потому что это не простое уведомление о том, что у них есть сводный брат! Это предательство, и не надейся, что они этого не поймут!
        Она, конечно, повернула все так, как будто из-за него больше всего страдали дети. Это было невыносимо.
        - Ты говоришь, словно собираешься отлучить их от меня. Не надо так, Клэр.
        - Черт побери, не будь таким уверенным в собственной правоте!
        Она уперлась кулаками в бока. Казалось, с ее языка готовы были сорваться еще обвинения, но потом, боясь не сдержаться, она повернулась и зашагала к машине.
        Клэр с силой захлопнула дверцу и обхватила себя руками. Она смотрела на камушки у края гудроновой дорожки, там, где трава была прибита. Четкая граница, разделяющая зеленый и черный цвета, внезапно поплыла в ее глазах, размытая новым потоком слез.
        В ту же самую неделю, когда была наша свадьба…
        Он никогда не хотел жениться на мне…
        Он сказал, что я направляла его… Жалость к себе захлестнула ее. Том стоял там же, на детской площадке у качелей, повесив голову и, возможно, пытаясь вызвать к себе жалость. Нет, она не испытывала к нему никакой жалости. Сегодня, по крайней мере, и завтра тоже не будет, и в ближайшее время. Ни один муж, взвалив на свою жену такое бремя, не стал бы дожидаться от нее сочувствия, она не та потерявшая голову от любви девчонка, какой была когда-то.
        Сейчас она - пострадавшая сторона, она, а не он!
        Всю свою замужнюю жизнь Клэр стремилась сделать их брак идеальным, не только в отношениях между ней и Томом, но и в общих семейных отношениях тоже. И все для того, чтобы обнаружить, что начало этому положила свадьба, которой он не хотел, и первый ребенок, который сковал его по рукам и ногам. Просто издевательство над всем, о чем она мечтала эти восемнадцать лет.
        Восемнадцать лет… и вот результат. Она чувствовала себя ничего не подозревающей идиоткой и обвиняла в этом мужа, ведь это он разрушил все ее надежды на идеальную гармонию в их отношениях. Ну что ж, раз она не подозревала раньше, сейчас самое время начать. Женщина, которая заставила Тома проявить неверность, теперь вернулась, все еще одинокая и с его сыном. И Том признался, что виделся с ней, и не один раз. Какой семейный мужчина признался бы в незаконной связи? Эта мысль и напугала, и окончательно разозлила Клэр.
        Я не хочу быть женой, подозревающей своего мужа! Не хочу быть одной из тех несчастных, о которых шепчутся в учительской. Я хочу быть такой, какой я была час назад!
        Так она думала, злясь и жалея себя одновременно, когда услышала шаги Тома. Он сел в машину, захлопнул дверцу, вставил ключ в зажигание. И тут, словно все силы разом покинули его, эмоционально измотанный, опустил руки и невидящим взглядом уставился на капот.
        - Клэр, я не знаю, как рассказать им.
        - Я тоже, - без тени сочувствия отозвалась она.
        - Наверное, надо объяснить им все напрямую, так, как тебе.
        - Наверное.
        - Ты хочешь присутствовать?
        - Говоря по правде, я сейчас хочу быть в Пуэрто-Рико, или в Калькутте, в Саудовской Аравии… где угодно, только не здесь!
        Молчание, последовавшее за этим, стало еще более напряженным. Том завел машину, и они поехали домой. Клэр ничего не говорила и не смотрела в его сторону. Поставив автомобиль в гараж, он прошел в дом, пытаясь побороть страх при мысли, что, рассказав обо всем, он навсегда потеряет уважение в глазах детей.
        На кухне он повесил ключи от машины на доску с крючками, которую сделал Робби, еще учась в начальной школе. Подойдя к раковине, чтобы попить воды, Том увидел свою красную кружку со словом «Папа», которую ему подарила Челси. Со всех сторон его окружали знаки любви и уважения к нему детей. Он наполнил кружку и медленно выпил, оттягивая момент потери всего этого.
        Обернувшись, Том увидел Челси, которая стояла в дверях. Она закончила уборку и пришла, как ей было сказано, чтобы услышать от родителей объяснение их странного поведения. Робби стоял позади сестры, они оба молчали. Клэр нигде не было видно.
        - Давайте присядем, - сказал Том, - мне надо кое-что рассказать вам.
        Они сели за стол, смущенно поглядывая друг на друга.
        - На прошлой неделе произошло то, что… ну, некоторым образом изменит нашу жизнь. Нет! - Он взмахнул рукой, словно разгоняя дурные мысли. - Не семейную жизнь, но, в общем, жизнь каждого из нас, потому что это касается всех. А теперь, прежде чем я продолжу, знайте, что мы с мамой уже обсудили все это. И мы будем что-то решать, понятно? Так что опасаться нечего. - Он откашлялся. - Это касается Кента Аренса.
        - Кента? - с удивлением переспросила Челси. Клэр бесшумно появилась за спинами детей и встала, прислонившись к дверям, так что только Том мог ее видеть.
        - Кент Аренс - мой сын.
        Никто из них не пошевелился и не произнес ни слова. Только Челси покраснела и Робби открыл рот. Он сидел на табурете, ухватившись огромными ладонями за края сиденья. Челси с изумлением глядела на отца.
        - Я был знаком с его матерью, когда учился в колледже, но не знал о существовании сына до той среды, перед началом учебного года, когда она пришла с ним, чтобы перевести его в нашу школу.
        Наступило долгое молчание. Робби заговорил первым.
        - Это точно? Том кивнул.
        - Но… сколько же ему лет?
        - Он твоего возраста.
        - Вот это да… - И через секунду: - А мама знает об этом?
        - Знает.
        - Ох ты, - прошептал Робби.
        - Во всей этой истории есть вещи, которые, как я полагаю, должны остаться только между мамой и мной, но кое-что вы все должны знать и понимать. Кенту никогда не говорили, кто его отец, но сегодня ему тоже откроют правду, так что, когда вы в следующий раз встретитесь, между вами не будет никаких тайн. В школе никто об этом не знает, значит, вам решать… то есть нам… сказать правду или скрыть ее… ну… какими будут ваши дальнейшие отношения с Кентом. Я прошу вас понять, как это все тяжело. Для нас и для него. И я не подсказываю вам, как отреагировать на эту новость. Я не говорю: «Он ваш сводный брат, так что вы обязаны любить его». Челси, я знаю, что вы уже подружились, и… мне очень жаль, что я поставил тебя в неловкое положение. Робби, я знаю, что ты чувствуешь. Это будет нелегко, и простите, что я обрушил на вас все это. Но, пожалуйста… если у вас будут какие-то проблемы, расскажите о них маме или мне. Договорились?
        Кто-то из них что-то пробормотал, но ни один не поднял глаз.
        - Я не скрываю, что поступил очень дурно. Я всегда очень ценил то, что вы меня уважаете, и гордился этим.
        Говоря по правде, это было… это были, - Том с трудом проглотил комок в горле, - самые ужасные дни в моей жизни. Я знал, что должен рассказать вам все, но боялся, что вы перемените свое мнение обо мне. Я поступил дурно, и я несу за это ответственность. И я прошу у вас прощения, потому что, обманывая вашу маму, я обманывал и вас. Мне нечем оправдываться. Бесчестному поведению нет оправданий, но я так люблю вас, что ни за что на свете не стал бы причинять боль ни вам, ни маме. Потому что я очень… очень люблю вас.
        Он посмотрел на Клэр. Она стояла в дверях, и ее лицо не выражало ничего, словно было вылеплено из глины. Дети не поднимали глаз. Том снова заговорил:
        - Есть кое-что еще, что я должен сказать. Это касается нравственности. - Оказалось, все это время он прижимал руки к животу. Внутри него все тряслось. - Пожалуйста, не… не следуйте моему примеру. Вы были хорошими, честными детьми. Такими и оставайтесь… пожалуйста. - Последнее слово прозвучало немного хрипло.
        Последовало молчание, еще несколько минут горестной тишины, ставшей уже привычной в этот тяжелый день.
        - Может, вы хотите что-то сказать… или спросить? - заговорил снова Том.
        Челси, вся красная от стыда, не поднимая глаз, прошептала:
        - Что мы скажем друзьям?
        - Правду, когда потребуется. Я бы никогда не стал просить вас солгать ради меня. Он мой сын, и глупо было бы надеяться, что в том окружении, где мы все четверо - пятеро проводим пять дней в неделю, можно скрыть правду. Кенту тоже придется многое преодолеть, помните об этом. Возможно, он обратится к своему куратору за советом, за помощью. Может, и вам придется поступить так же.
        Челси, поставив локти на стол, спрятала лицо в ладонях.
        - Нам будет так стыдно. Наш папа… директор школы.
        - Знаю, Челси. Простите меня.
        Тому хотелось протянуть руку и погладить ее по плечу, но он чувствовал, что как будто потерял на это право. Смущение исчезло с лица Робби, уступив место хмурому виду.
        - Ну и что мы теперь должны делать? То есть он что, будет теперь здесь крутиться, или как?
        - Крутиться? Нет, не думаю. Робби… на это трудно ответить. Сегодня ему стало известно не только о том, что у него есть отец, живущий на другом конце города, но и что у него есть сводные брат и сестра, а также тети, дяди и дедушка, о ком он вообще не знал. Думаю, наступит время, когда его заинтересуем все мы.
        Робби сжал челюсти, выражение его лица стало жестким. Он тоже прижимал руки к животу, но при этом сидел набычившись.
        - А что происходит между тобой и мамой? Ты ей только сегодня сказал?
        - Да, я сказал ей только что. Мама очень расстроена, она даже плакала.
        Уголком глаза он заметил, что Клэр оставила свое место в дверях и скрылась за углом. Робби повернулся как раз в тот момент, когда она исчезла. Было очевидно, что он не знал о ее присутствии при разговоре, и теперь продолжал расспрашивать отца, напуганный до смерти.
        - Ну, а между тобой и этой женщиной что-нибудь есть?
        - Ничего нет. Она для меня чужая. Я могу сказать все прямо, вы уже достаточно взрослые - никакой связи, никакого секса, понятно? Когда я встречался и разговаривал с ней, то делал это только чтобы выяснить насчет Кента и как нам вести себя дальше.
        Челси спросила:
        - Почему же тогда мама спрашивала, нет ли у тебя любовницы, в ту ночь?
        Робби вскинул голову:
        - Когда? Ты мне ничего об этом не говорила!
        - Папа! - Все внимание дочери было обращено к Тому. - Почему?
        - Не знаю. Возможно, потому, что я был рассеян, держался напряженно. Я узнал о Кенте и понимал, что должен обо всем рассказать вам, что это только вопрос времени, и был испуган. Мама не поняла, в чем дело, вот и все. Если бы я был честен с ней и открыл правду, как только узнал ее сам, с тех пор уже прошла бы неделя, и тот разговор не состоялся бы.
        Его объяснение было прервано звуком подъезжающей машины, затормозившей как раз под окнами кухни. Хлопнула дверь автомобиля, у входа прозвучали шаги, и зазвенел дверной звонок.
        Пока Робби вставал и шел к дверям, звонок все продолжал звучать. Робби открыл дверь и замер в изумлении. Там стоял Кент Аренс, в упор глядя на него. Его голос разнесся по всему дому.
        - Я хочу видеть твоего отца.
        Он вошел, не дожидаясь приглашения, в то время как Том и Клэр появились в коридоре с противоположных концов дома. Челси следила за сценой издалека, а Робби отошел, давая дорогу Кенту.
        Отец и сын смотрели друг на друга, почти неотличимые, несмотря на разницу в возрасте. В абсолютной тишине Кент изучал черты, которые станут его собственными через двадцать с чем-то лет. Смуглая кожа, карие глаза, изогнутые брови, полные губы, прямой нос.
        Вихор на затылке.
        Весь вид Кента выражал ярость, глаза дерзко скользили по лицу Тома. Он словно бросал вызов, не пытаясь смягчить его ни жестом, ни улыбкой. Потом произнес:
        - Мне надо было убедиться самому. - И выбежал прочь, такой же разъяренный, каким сюда пришел.
        - Кент! - закричал Том, устремляясь за ним, обеими ладонями толкая дверь. - Подожди!
        Когда он выскочил из дома, то увидел Аренса, с жестким выражением лица стоящего у
«лексуса» с открытой передней дверцей.
        - Ты даже не пытался разыскать ее! Ты даже не спросил! - выкрикнул тот. - Просто трахнул ее и смылся! Ну хорошо, пусть я - ублюдок, но даже ублюдок постыдился бы так поступать!
        Дверца автомобиля захлопнулась, и «лексус», взревев, умчался с опасной для жизни скоростью.
        Том, вздохнув, проводив его глазами. Он чувствовал себя совершенно разбитым, измочаленным от эмоциональных перегрузок этого дня. Когда же он закончится? Одно нервное потрясение за другим, и ему снова захотелось расплакаться. Но чувство ответственности победило в нем слабость, и, расправив плечи, он вошел в дом.
        Дети стояли там же, где раньше.
        - Где мама?
        - Наверху.
        - Клэр! - позвал он, стоя у подножия лестницы. - Клэр, спустись сюда!
        Он поднялся на несколько ступенек, так чтобы видеть, что происходит на втором этаже. Клэр вышла из спальни и стала в дальнем конце коридора, скрестив на груди руки. Ее словно связали, и последние два часа она ни разу не изменила позы.
        - Что?
        Том прокричал, чтобы детям тоже было слышно:
        - Он в стрессовом состоянии. Я должен позвонить его матери, и чтобы не возникло никаких вопросов, что я делаю, я и предупреждаю вас всех! Я слишком долго работаю с детьми, чтобы не понять, что он в шоке. - Том подошел к телефону на кухне и сказал Робби и Челси: - Можете стоять здесь и слушать, о чем я буду говорить, но я обязан это сделать.
        Он позвонил, и Моника сразу же сняла трубку.
        - Моника, это Том.
        - Ой, Том, слава Богу. Кент взял мой автомобиль и…
        - Я знаю. Он только что был здесь. Ворвался, наговорил мне всего и умчался прочь, как сумасшедший. Лучше всего будет, если ты позвонишь в полицию и попросишь, чтобы его задержали, для его же блага. Он взвинчен до предела.
        - Этого я и боялась. - На секунду она задумалась. - Хорошо, я так и поступлю. Он не плакал, Том?
        - Нет, он был разъярен.
        - Да, в таком состоянии он и уехал. Как твоя семья восприняла новость?
        - Плохо. Помолчав, она сказала:
        - Ну, я буду звонить… в полицию. Спасибо, Том.
        - Не за что. Позвонишь, когда он вернется, чтобы я знал, что все в порядке?
        - Конечно.
        Когда он повесил трубку, в доме воцарилась могильная тишина. Каждый сидел в своем углу, скрываясь от остальных, ни с кем не разговаривая, замкнувшись в себе. Дети были в своих комнатах, Клэр - в их с Томом спальне, а Том - на кухне, уставившись на красную кружку с надписью «Папа».
        Вот и все. Секрет был раскрыт. Вина признана. Но теперь наступил период безнадежности, и ему казалось, что их семейное единство разрушено навсегда. Дом молчал - ни телевизора, ни звуков музыки, ни шагов, ни скрипа открываемых и закрываемых дверей, ни шума льющейся воды. Только тишина. Чем они сейчас заняты, эти трое, кого он любил больше всех на свете? Лежат на кроватях и лелеют чувство ненависти к нему?
        Челси сидела на подушке, прислонившись к спинке кровати и поджав колени. Красный помпон капитана команды болельщиков лежал у нее на коленях. Она все разглаживала и разглаживала завитушки из папиросной бумаги, и краска с помпона переходила на ее пальцы, а несколько завитушек уже лежало на ковре. С вытянувшимся лицом, глядя в пространство, Челси вспоминала, как все произошло…
        Она поцеловала своего брата.
        Что она теперь скажет ему, когда они снова встретятся? Как она сможет посмотреть ему в глаза? А ведь придется, может быть, даже здесь, дома, раз у них один и тот же отец. Ужасно даже то, что им никак не избежать встреч в школе, не говоря уже, что он может снова явиться сюда. Она постаралась представить себе, как в понедельник придет в школу и, проходя мимо его шкафчика, встретится с ним взглядом и попытается вести себя, как будто ничего не произошло. А как ей держаться в этой ситуации? И как рассказать об этом подружкам? Ведь ее отец для них - директор школы. Директор школы! Человек, которого они должны уважать.
        Сколько ни проси сохранить тайну, все равно все станет известно. Невозможно ничего скрыть, когда Кент так себя ведет - врывается к ним в дом, глазеет на отца, кричит на него и обвиняет. Все друзья Челси узнают, что у ее отца есть сын, которого он никогда не воспитывал. И никого не будут интересовать обстоятельства, главное - это что у него два сына одного возраста, и только один из них законный.
        Челси обхватила колени руками и опустила на них голову. Лепестки помпона дрожали от ее дыхания. Папиросная бумага шуршала, как осенние листья на ветру.
        Что же будет с их семьей? Если ее так огорчила эта новость, то мама, узнав о Кенте, наверное, чуть не умерла.
        Челси знала, что у мамы с папой годовщина свадьбы в июне, а Робби родился в декабре. В каком месяце родился Кент? В конце концов, неважно. Если в том же самом году - как и было - значит, папе пришлось все объяснять. Челси попыталась представить себя на месте матери, когда та услышала все, но мысль о неверности отца была совершенно невыносимой. Это у других детей родители могли изменять друг другу. Не у нее.

«Пожалуйста, - подумала она, - ну пожалуйста, пусть мама и папа преодолеют это. Пусть это не перерастет в большую беду, потому что у нас в семье никогда еще не было такого несчастья, и я не знаю, что мне делать, если папа с мамой поссорятся. Если бы знать, чем можно помочь маме. Я бы сделала все, абсолютно все».
        Но мама заперлась в своей комнате на другом конце коридора, а папа бродил где-то по дому. И хотя он сказал, чтобы они не беспокоились, надо было родиться идиотом, чтобы не видеть, как мама страдала, и те слезы и боль, которые уже принесло известие, и разобщенность между родителями. Да что там, между всеми членами семьи.
        Робби сидел на жестком стуле в своей комнате и крутил в ладонях футбольный мяч. Полки от пола и до потолка окружали его стол, с которого темным глазом озирал тихую комнату компьютер. Кровать была застелена, синий ковер почищен пьшесосом, а всякие нужные мелочи громоздились на полках и в углах. Пиджак Робби повесил за дверью, и, хоть давно наступили сумерки, свет он так и не зажег.
        Он сидел в той же позе, как недавно отец на качелях, согнувшись и уперев локти в колени, а мяч все крутился и крутился в его больших ладонях.
        Брат. Нет, сводный брат. Такого же возраста. Когда он был зачат? И при каких обстоятельствах? Всю свою жизнь жил на другом краю страны и не подозревал, кто его отец. Нашел его сейчас, и зачем? Для того, чтобы все шептались за спиной, издевались и задавали Робби вопросы, на которые у него нет ответа? Чтобы прицепиться к их семье и шататься по их дому, причиняя всем неудобства? Чтобы затмить Робби на футбольном поле? И смотреть на него искоса, как будто обвиняя в том, что у него был все эти годы отец, а у Кента - нет? Ну, Робби же в этом не виноват, верно?
        Но папа - Господи, как могло такое случиться? Что происходило между родителями в то время? Иногда они вспоминали старых друзей и подружек, но Робби никогда до этого не слышал имя Моники.
        Он вспомнил, как отец только сегодня говорил: «Каждый новый человек в твоей жизни меняет что-то и в тебе самом». Да уж, Кент Аренс принес изменения в их семью! И кто знает, что еще переменится и насколько серьезно это будет. Все, что папа сказал о нравственном выборе и как это воспитывает характер, - как же это отразилось на нем самом? Робби давно вычислил, что родители поженились, когда мама уже была беременна. Может, он слишком наивен, но он всегда считал, что мама и папа занимались этим только друг с другом, и ни с кем больше. Вроде бы только его поколению приходилось на уроках по медицине выслушивать лекции о спиде и о том, как пользоваться презервативами, да и родители читали мораль, что надо себя хорошо вести. Так что значит хорошо! Он всегда считал, что для поколения его родителей было проще вести себя хорошо, потому что они жили совсем в другое время. Значит, он ошибался. Они с Брендой так часто подходили к этому вплотную, что он чувствовал себя после совсем разбитым. Вообще-то, под давлением приятелей, он говорил, будто уже добился всего, иначе они держали бы его за сопляка. Но на самом
деле он до смерти боялся идти до конца, да и Бренда тоже, так что они просто… ну, путались, что ли.
        А вот отцу удалось сделать беременными сразу двух девушек. Не поленился. И любой, кто возьмет календарь и подсчитает месяцы, сообразит, что Робби и Кент родились в одном и том же году у разных женщин, значит, их папочка здорово постарался.
        Робби швырнул мяч в металлическую корзину для мусора и упал на кровать. Кент Аренс. Его незаконный брат. И ему придется пасовать этому парню мяч до конца сезона, а мама будет смотреть на это с трибуны.
        Бедная мама. Уф, и как она переживет, если по школе поползут слухи? А сейчас как она переживает все это, сидя в своей комнате и думая о том, что сегодня произошло?
        Клэр сидела на краю кровати, выдвинув ящик комода рядом. Она вынула пригоршню носков и принялась разбирать их по парам, аккуратно сворачивать и раскладывать по кучкам. Она утерла глаза парой толстых белых носков и продолжала наводить порядок среди чулок, колготок и нижнего белья, как будто этот порядок в комоде мог привнести упорядоченность и в ее жизнь.
        Подобрать гетры, свернуть их, сложить в ящик, проверить, нет ли на колготках
«стрелок», сложить их вдвое, вчетверо, аккуратно свернуть, сложить бюстгальтеры пополам, убрать стопку белья в комод, свернуть помятые нейлоновые трусики, прижать рукой, чтобы стопка не развалилась, как внезапно развалилось все в ее жизни.
        Вдруг Клэр согнулась пополам, прижав к лицу комок белой ткани.
        Я не могу… Не могу…
        Чего не могу? Никакого ответа, только всхлипывания и стоящая в ее мозгу картина: мальчик в их коридоре, разглядывающий Тома, и похожий на него так, что Клэр было не по себе от одного только воспоминания.
        Как она могла не заметить их похожести раньше? И как теперь ей жить со всем этим? Как она сможет выйти на кухню и заняться своими делами, как жена и мать, и вести себя, словно ничего не случилось, когда ее вера в мужа так пошатнулась? Как она сможет вести уроки в понедельник?
        Я не могу… Не могу…
        Клэр не понимала, почему ей казалось таким важным навести порядок в комоде, но она выпрямилась и продолжала раскладывать его содержимое по кучкам, а слезы катились все быстрее по ее лицу, сопровождаемые рыданиями. Повесив голову, она бесцельно продолжала перекладывать с места на место белье в ящике, где беспорядок царил уже по меньшей мере два года, и никого это не волновало.
        Наконец она оставила свое бесполезное занятие и полностью отдалась плачу, склонившись над задней стенкой комода.
        Ой… ой… он не хотел на мне жениться… он меня совсем не любил…
        Клэр хотелось, чтобы Том зашел сейчас в комнату и увидел, как она страдает, какое горе он причинил ей. Она словно погрузилась в летаргию, и весь остальной мир скрылся за потоком слез.
        И в то же самое время она не желала его видеть, потому что не знала, что ему сказать и как посмотреть ему в глаза. Том не приходил, и Клэр лежала на кровати, наблюдая, как на улице темнело и зажигались фонари. Сквозь треснувшее оконное стекло в комнату проникал холодный воздух, ветерок чуть раскачивал шторы. Изредка мимо дома проезжали автомобили, а один раз - мотоцикл. Прошло немало времени, прежде чем Клэр услышала телефонный звонок. Она подняла трубку в тот же самый момент, как Том ответил по другому аппарату. Сдерживая дыхание, Клэр стала слушать.
        - Том, это Моника.
        - Он вернулся?
        - Да.
        Вздох облегчения.
        - Слава Богу. Он в порядке?
        - Да.
        - Ты с ним разговаривала?
        - Попыталась, но он отмалчивается. Все еще злится и мучается.
        - Думаю, у него есть на это право, но я, честно говоря, не ожидал такой реакции. Когда он сюда ворвался, то просто шокировал меня.
        - Чего он там наговорил?
        - Назвал меня бессовестным негодяем, который даже не поинтересовался твоей судьбой после того, как мы расстались.
        - Ой, Том, прости.
        - Но он прав. Мне надо было хотя бы позвонить тебе.
        - Или я должна была сделать это.
        - Аи, Моника, к черту… - Еще один усталый вздох. - Кто знает, что мы должны были сделать.
        Последовала тишина, а Клэр в это время представляла, как они оба прижимают к уху телефонные трубки. Интересно, какая она, эта Моника Аренс, и какой у нее дом, и что в этом доме видел Том.
        - Представляю, какой ужас переживает сейчас твоя семья. - В голосе Моники слышалось большое сочувствие.
        - Это просто убивает их. Это… а, черт! - Он был слишком взволнован, чтобы продолжать.
        - Том, извини, в этом есть и моя вина. - Казалось, она очень переживает за него. - Как ты думаешь, это пройдет?
        - Не знаю, Моника. Сейчас я ничего не знаю.
        - Как восприняла все твоя жена?
        - Плакала. Разозлилась, ударила меня. Сейчас никто в доме не разговаривает.
        - Ой, Том.
        Несколько секунд Клэр слышала только их дыхание, потом ее муж откашлялся и хрипло произнес:
        - Думаю, Клэр была права, когда сказала: «Боже, как все сложно».
        - Не знаю, чем я могу теперь помочь, но если есть что-то…
        - Попытайся разговорить Кента и, если заметишь в его поведении что-нибудь необычное, позвони мне. Ты знаешь, чего можно ждать - депрессии, стремления уединиться, или он начнет курить, пить, употреблять наркотики. Я тоже буду наблюдать за ним, прослежу за оценками в школе.
        - Хорошо. И знаешь, Том?
        - Что?
        - Ты тоже можешь звонить мне. В любое время.
        - Спасибо.
        - Ну что ж, я пойду.
        - Конечно. Я тоже.
        - Тогда до свидания. Удачи.
        - И тебе.
        Они повесили трубки, и Клэр тоже, потом прилегла, чувствуя, как сердцебиение сотрясает все ее тело. «Не надо было подслушивать, - подумала она, - потому что теперь Моника стала для меня реально существующим человеком. И я слышала в ее голосе беспокойство за Тома. Я слышала, что паузы в их разговоре были такими же многозначительными, как и сам разговор. Я стала свидетелем того, что Кент действительно их сын, и теперь не могу отрицать, что между ними всегда будет связь.
        И еще я знаю, что это был не последний между ними разговор».
        Она ждала, что муж придет и расскажет ей о звонке. А когда он не пришел, она еще более утвердилась в мысли о том, что между Томом и Моникой что-то есть. Не может не быть, думала она, ведь они переживают все это вместе.
        Прошло еще какое-то время, прежде чем шум проезжавшей мимо машины вывел Клэр из ее летаргического состояния. Она поднялась, чувствуя, как дрожат руки и ноги, вгляделась в светящиеся голубые цифры на электронных часах у кровати. Еще даже не девять. Слишком рано, чтобы ложиться спать, но она не хотела выходить из комнаты, рискуя столкнуться с Томом, ведь тогда ей придется решать, как себя вести.
        Она задвинула ящик комода, сняла туфли и джинсы, но оставалась в рубашке и гетрах. У нее не было сил даже на то, чтобы найти ночную рубашку и переодеться. Клэр забралась под одеяло и свернулась калачиком, сунув руки между коленей и отвернувшись от той стороны кровати, где спал Том.
        Немного позже она услышала, как он тихо постучал в двери детских комнат - сначала в одну, потом в другую, и зашел поговорить. Его голос звучал чуть слышно, а потом он открыл дверь спальни и вошел. Он разделся в темноте и вытянулся на кровати, не касаясь жены, как будто боялся потревожить кого-то, погрузившегося в молитву.
        И снова эта полная неподвижность и непонятное стремление лежать без движения и притворяться, что рядом никого нет, даже когда все тело немеет, испытывая потребность пошевелиться.
        После долгого плача у Клэр разболелась голова, но она лежала, уставившись на часы, и следила, как меняются цифры, пока веки не стали слипаться.
        Ночью она проснулась от того, что почувствовала прикосновение его руки, словно вопрошающее и пытающееся повернуть ее. Она сбросила его руку и еще дальше отодвинулась на свой край кровати.
        - Не надо, - сказала она.
        Больше ничего.
        Глава 9
        На следующий день, в воскресенье, Клэр проснулась в восемь утра. На улице клубился густой туман, и листья на деревьях казались отполированными. Солнце уже встало и заливало двор медным светом. Том поднялся с кровати и тихо прошел в ванную, закрыв за собой дверь.
        Жизнь возобновила свой бег, Клэр прислушивалась к звуку льющейся воды, вспоминая события минувшего дня. Она повторяла в уме сказанные и услышанные слова, и вскоре злость на мужа вернулась, сменив апатию. Каждое движение за дверью ванной подстегивало этот гнев, она словно видела Тома, как ни в чем не бывало принимающего душ. Он вел себя так, будто ничего не произошло.
        Но ведь произошло!
        На место женщины, преданной своему браку и полностью подчинившей ему свою жизнь, пришла незнакомка - упрямая, обиженная, мстительная. Доброта и прощение были забыты. Она хотела причинить боль, такую же сильную, какую испытывала сама.
        Том вышел из ванной и, подойдя к шифоньеру, зашуршал бельем, выбирая сорочку, потом послышалось щелканье зажимов на вешалке. Клэр следила за его передвижениями по комнате, прижавшись щекой к подушке.
        Все еще без брюк, завязывая галстук, он подошел к кровати.
        - Пора вставать. Уже 8.25. Мы опоздаем в церковь.
        - Я не иду.
        - Перестань, Клэр, не начинай все сначала. Дети должны видеть нас вместе.
        - Я сказала, я не иду! - Она отбросила одеяло и вскочила с кровати. - Я ужасно выгляжу и вообще не в настроении. Забирай детей и отправляйтесь без меня.
        Ответный гнев пробудился в душе Тома.
        - Послушай, я же просил прощения. - Он схватил ее за руку, когда она спешила мимо него в ванную. - И считаю, что нам необходимо сохранять хотя бы видимость добрых отношений, пока мы не решим эту проблему.
        - Я сказала, не прикасайся ко мне! - Она с яростью вырвала у него руку.
        Выражение ее глаз шокировало его так же, как вчерашняя пощечина. Он решил не подливать масла в огонь. С бьющимся сердцем глядя на жену, Том видел на ее лице упрямство и агрессивность - стороны характера, которые прежде никак себя не проявляли.
        - Клэр, - ощущая страх, умоляюще произнес он в ее спину. Дверь ванной захлопнулась. - Что я должен сказать детям?
        - Не надо ничего говорить. Я сама все скажу. Через минуту она вышла, завязывая халат, все еще в своих толстых белых носках, растянувшихся и обвисших. Том не слышал, что она говорила детям. Когда те сели в машину, было видно, что они провели такую же беспокойную ночь, как и отец, и что поведение матери их окончательно смутило и напугало. Она отгородилась от них, а прежде никогда этого не делала.
        - Почему мама не поехала с нами? - спросила Челси.
        - Не знаю. А что она сказала вам?
        - Что она эмоционально не готова выходить из дому и чтобы я не волновалась. А как это понять «эмоционально не готова»? Вы ночью ссорились?
        - Мы поговорили вчера на площадке. Остальное вы слышали. Кроме этого, больше ничего не произошло.
        - Она ужасно выглядела.
        - Она всегда так выглядит после того, как плачет.
        - Но папа, она всегда ходила в церковь. А теперь она что, перестанет повсюду с нами бывать из-за того, что сердита на тебя?
        - Я не знаю, Челси. Надеюсь, что нет. Она сейчас очень обижена. Думаю, надо дать ей время.
        Сердце Тома сжалось при виде того, как дети переживают из-за его прошлой безответственности. Только Челси задавала вопросы, Робби же молчал с понурым видом. Дочь спросила:
        - Ты ведь все еще любишь ее, правда, пап?
        Она и не подозревала, какой болью отозвался в его душе этот вопрос. Потянувшись, он успокаивающе сжал ее руку.
        - Конечно, солнышко. И мы со всем справимся, не беспокойся. Я не позволю, чтобы с нами что-нибудь случилось.
        После церкви Клэр ждала их с готовым завтраком. Она уже успела принять душ, одеться и подкраситься и, казалось, продумала каждое свое движение на кухне, словно была готова и нападать, и обороняться. Ей даже удалось изобразить какое-то подобие улыбки для детей.
        - Проголодались? Садитесь.
        Но они не спускали с нее глаз, потому что хотели увидеть, как она будет вести себя с отцом. Он сохранял дистанцию, кружась вокруг нее, как насекомое вокруг репеллента[Репелленты - химические препараты из группы пестицидов для отпугивания вредных насекомых от растений, которыми они питаются.] , которое то жужжит совсем рядом, то удаляется на безопасное расстояние. И все время он ощущал, как она намеренно, игнорирует его, разливая сок и кофе, снимая с плиты теплые оладьи. Клэр взяла миску и лопаточку для яичницы, Том подошел, чтобы принять их из ее рук, чувствуя, как сердце ускорило свой бег, когда он приблизился к ней.
        - Давай, я помогу.
        Она отшатнулась, избегая всякого контакта с ним. Ее неприязнь по отношению к мужу была настолько очевидна, что это омрачило весь завтрак. Она разговаривала с детьми, спрашивая - как прошел их визит в церковь, что они собираются сегодня делать, не надо ли им закончить домашнее задание. Они покорно отвечали, желая только одного - чтобы она посмотрела на их отца, заговорила с ним, улыбнулась, как прежде.
        Но этого не произошло.
        Ее отстраненность заполнила собой все те полчаса, что они завтракали. В конце она сказала детям:
        - Я собираюсь сходить в кино после обеда. Кто-нибудь хочет пойти со мной?
        Они с унылыми физиономиями подняли глаза от тарелок и отказались, извинившись, и ускользнули в свои комнаты, как только завтрак закончился.
        Том не уставал удивляться, как легко жене удавалось избегать всякого общения с ним. Она разговаривала, только когда это было необходимо, отвечала на его вопросы, но он понимал сейчас так ясно, как никогда, что этой женщине ничего не стоило играть роль, полностью войдя в образ. Теперь это был образ оскорбленной жены, соблюдающей какие-то приличия только ради детей, и ее исполнение этой роли было достойно всяческих наград.
        Около часу дня он зашел в комнату и обнаружил жену в окружении ученических работ на диване. Тихая музыка с пластинки Барбары Стрейзанд дополняла картину. На кончике носа Клэр сидели очки, она читала сочинение и делала заметки на полях. Осеннее солнце, проглядывая сквозь шторы, бросало столб светло-коричневого света на ковер у ее ног. На ней был французский махровый спортивный костюм и тонкие белые холщовые туфли. Она сидела, скрестив ноги, уперевшись носком одной ноги в пол. Тома всегда восхищала линия ее ноги, когда она сидела так, и как круто выгибался у нее подъем.
        Он остановился в дверях, вспомнив, сколько раз за сегодняшнее утро она оттолкнула его. У него не хватало силы духа попытаться еще раз, чтобы вновь получить
«холодный душ». Держа руки в карманах, он наблюдал за Клэр.
        - Мы можем поговорить? - наконец спросил он. Она дочитала до конца параграф, обвела какое-то слово и, не взглянув на мужа, ответила:
        - Думаю, что нет.
        - А когда сможем?
        - Не знаю.
        Он вздохнул и постарался сдержать гнев. Эта женщина превратилась в незнакомку, и ему стало страшно, что он не любит ее больше.
        - Я думал, ты собираешься в кино.
        - В три часа.
        - Можно мне тоже пойти?
        Ее глаза перестали скользить по листу, а потом брови надменно поднялись, и, по-прежнему не глядя на Тома, она ответила:
        - Нет, нельзя.
        Он изо всех сил сдерживался.
        - Ну и как долго ты собираешься делать вид, будто меня нет в комнате?
        - Я же говорила с тобой, не так ли?
        Он скептически хмыкнул и потряс головой, словно ему в ухо попала вода.
        - А, значит, это ты называешь разговором?
        Она захлопнула пару листков, сжатых скрепкой, отложила их и взяла новое сочинение.
        - Неужели ты не видишь, - продолжал он, - что дети испуганы? Они должны знать, что мы с тобой по меньшей мере пытаемся это преодолеть.
        Глаза Клэр остановились на середине листа, но она так и не подняла взгляд.
        - Не только они страдают, - ответила она.
        Том рискнул оставить свою позицию у дверей и, подойдя, сел на край дивана, так что теперь от Клэр его отделяла стопка ученических работ.
        - Тогда давай обсудим все. Я тоже напуган, значит, страдаем мы все четверо, но, если ты не пойдешь мне навстречу, я не смогу проделать весь путь сам.
        Ручка с красными чернилами повисла в ее пальцах, подняв стопку бумаг, Клэр разгладила их на колене. С легким презрением смерила Тома взглядом поверх очков.
        - Мне требуется время. Неужели непонятно?
        - Время для чего? Чтобы отточить свое актерское мастерство? Ты снова занялась этим, Клэр, но будь осторожна, потому что это настоящая жизнь и ты отравляешь ее всей семье.
        - Как ты смеешь! - выкрикнула она. - Это ты предал меня, а теперь еще и обвиняешь меня в притворстве, когда…
        - Я не это имел в виду…
        - Это мне пришлось выслушивать, что мой муж не хотел жениться на мне…
        - Я не говорил, что не хотел на тебе жениться…
        - И трахался с другой женщиной. Если бы ты получил такую оплеуху, я бы посмотрела, как ты реагируешь!
        - Клэр, говори потише.
        - Не указывай мне, что делать! Я буду кричать, если захочу, и обижаться, и пойду в кино одна, потому что сейчас мне невыносимо даже находиться с тобой в одной комнате, так что убирайся и оставь меня зализывать раны!
        Дети все еще были у себя, и Том не хотел, чтобы они все это слышали, поэтому он ушел, оскорбленный этим новым выпадом со стороны жены. Он только сделал хуже. Все, чего он хотел, - это напомнить Клэр, что им обоим надо выговориться и тем самым выяснить отношения, а не обвинять ее в том, что она сама придумывает причины для обиды. Причины у нее, конечно, были, но она упрямилась не из-за этого, и, что бы жена ни говорила, она на самом деле играла какую-то роль. Раньше они всегда, при любых размолвках сразу же все обсуждали, действовали разумно. Не соглашаться, уважая при этом мнение другого, - вот что делало их брак таким прочным. Что же с ней случилось? Она его ударила, всячески избегала, не желала общаться, гневалась и гнала его прочь.
        - И это Клэр?
        Он все еще не мог поверить, что она способна на такое, женщина, которую, как ему казалось, он знал. Том был ошеломлен настолько, что ему требовалось поделиться этим с кем-то.
        Бревенчатая хижина его отца выглядела так, словно ее только что перевезли из дремучего леса. Стены коричневого цвета, открытая веранда. Как только Том захлопнул дверцу автомобиля, из-за угла донесся голос Уэсли:
        - Кто там?
        - Это я, папа.
        - Я на веранде! Иди сюда!
        Уэсли никогда не занимался подъездной дорожкой. Две колеи вели к задней двери дома и к старому сараю у воды, где он на зиму запирал лодку и мотор. Не слишком часто старик удосуживался и скосить траву в своих владениях. Пару раз в году, если у него было настроение. Клевер и колокольчики пышно разрослись на солнечной стороне двора среди мощных сосен, под которыми нога утопала в толстом ковре из иголок, как в песке. Сухой и смолистый сосновый запах у Тома всегда ассоциировался с детством, с теми днями, когда отец впервые вручил ему камышовую удочку со словами:
        - Это для тебя, Томми. Твоя собственная. Покроешь ее лаком, и она будет ловить тебе рыбку долгие годы.
        Одной из особенностей Уэсли Гарднера было то, что он мог прожить всю жизнь в окружении диких зарослей, грязной дорожки и одежды, требующей более частой стирки, но свои рыболовецкие снасти он держал в образцовом порядке и с наслаждением часами возился с ними, а также с лодкой и мотором.
        За этим занятием и застал его Том, заходя на веранду, где Уэсли расположился с удочкой, катушкой и открытой коробкой со всяческими принадлежностями у ног.
        - О, гляди, кто пришел.
        - Привет, па. - Том поднялся по широким ступеням.
        - Тащи сюда стул.
        Том опустился на древний стул, который и сам забыл, когда его красили, и жалобно скрипнул, принимая вес мужчины.
        Уэсли сидел на таком же, зажав между коленей спиннинг, и перематывал леску с одной катушки на другую, очищая ее при помощи специальной жидкости и тряпочки и проверяя, нет ли на ней узелков. Он захватывал леску левой рукой, а правой крутил принимающую катушку. Она тихо поскрипывала, и маслянистый запах жидкости смешивался с рыбным духом от одежды старика. Штанины его темно-зеленых рабочих брюк были такими широкими, что вместили бы по три ноги, и очень короткими. На голове Уэсли красовалась вечная замызганная рыбачья кепка.
        - Что-то нехорошее привело тебя сюда, - сказал отец, искоса поглядывая на сына, - это я могу сказать сразу.
        - Да уж, это точно.
        - Знаешь, здесь, на веранде, и когда озеро так тебе улыбается, любая проблема покажется не такой серьезной.
        Том посмотрел на серебристо-голубую сверкающую воду - наверное, в этот раз его отец ошибся. Уэсли перевернул тряпочку и добавил немного жидкости. Катушка вновь заскрипела.
        - Отец, - сказал Том, - можно, я кое о чем тебя спрошу?
        - Спрос не бьет в нос.
        - Ты когда-нибудь изменял маме?
        - Нет. - Уэсли, не останавливаясь, продолжал крутить катушку. - Незачем было. Она давала мне все, что требуется мужчине. И сама была счастлива.
        Вот что Тому особенно нравилось в его отце: сын мог просидеть здесь весь вечер, разговаривая намеками, а Уэсли не стал бы расспрашивать. Старику было до того уютно в своей собственной шкуре, что он никому не лез в душу и не приставал с расспросами.
        - Значит, никогда?
        - Ни разу.
        - Я тоже. Но у нас сейчас сложилась такая ситуация, которая заставила вспомнить о прошлом, когда мы с Клэр были только помолвлены. Ты не против, если я тебе все расскажу?
        - У меня куча времени.
        - Значит, дело обстоит так: я действительно ей изменил тогда, один раз, и - приготовься, отец, это было ударом для всех нас - у тебя есть еще один внук, о котором ты никогда не знал. Ему семнадцать лет, и он ходит в мою школу.
        Уэсли перестал крутить катушку. Он взглянул на Тома, потом тяжело осел на стуле. Примерно через полминуты он опустил катушку и сказал:
        - Знаешь, сынок, давай-ка выпьем пива.
        Старик поднялся с продавленного стула и отправился в домик, согнувшись и фигурой напоминая удочку, когда клюет крупная рыба. Изъеденная временем деревянная дверь захлопнулась за ним. Вскоре он вышел, неся четыре банки пива, две отдал Тому и, опершись о подлокотники, снова опустился на стул.
        Они открыли по банке, раздалось двойное шипение, закинув головы, оба сделали по глотку. Уэсли утер рот костяшками пальцев, похожими на грецкие орехи.
        - Да уж… это новость, - сказал он.
        - Я сам узнал об этом за неделю до начала учебного года. Вчера вечером рассказал Клэр. Она очень переживает.
        - Неудивительно. Мое закаленное сердце и то затрепыхалось, когда ты мне сказал.
        - Она обижена, сильно обижена. - Том прищурился, глядя на озеро. - Она не позволяет мне прикасаться к ней. Черт, она даже не смотрит на меня.
        - Ну, надо дать ей немного времени, сынок. Ты взвалил ей на плечи тяжелый груз.
        Том сделал два глотка и поставил банку на подлокотник.
        - Я боюсь, отец. Я никогда ее такой не видел. Вчера она меня ударила, а час назад выгнала, сказала, что не может находиться со мной в одной комнате. Господи ты Боже мой, мы никогда друг с другом так не обращались!
        - Думаю, ты не заслужил этого.
        - Ладно, пусть заслужил. Я говорил такое, что могло действительно обидеть ее, но это ведь все правда. И ты знаешь, как мы с Клэр старались, чтобы наш брак был крепким, чтобы мы могли уважать друг друга. Что бы ни случилось, уважать. А сейчас она не хочет даже сесть и все обсудить.
        Уэсли на секунду задумался.
        - Женщины - такие хрупкие создания. И переменчивые.
        - Ха! Ты мне говоришь. Я это все испытываю на себе.
        - Сынок, ты поставил ее в трудное положение. Оба мальчика родились в один и тот же год…
        - Та, другая женщина никогда для меня ничего не значила. Когда она пришла записывать в школу Кента, я ее даже не узнал. И не взглянул бы на нее снова, если бы не мальчик. Только Клэр этому не верит.
        - А ты бы поверил? - Уэсли, допив первую банку, поставил ее на пол. - Вот попробуй, поставь себя на ее место, поверил бы?
        Том потер банкой о колено. Он был в тех же серых брюках, в которых ходил в церковь, но теперь развязал узел галстука.
        - Наверное, нет.
        - А это означает, что не надо ее торопить. Ей нужно, чтобы ее упрашивали, умоляли о прощении. - Уэсли открыл вторую банку с пивом. - Это может быть забавным.
        Том взглянул на отца и в ответном взгляде заметил усмешку, которая тут же исчезла.
        - Значит, его зовут Кент? Том покивал головой.
        - Кент Аренс.
        - Кент Аренс… - Уэсли отложил имя в своей памяти. Тихо спросил: - Какой он?
        Том, как бы удивляясь, помотал головой.
        - Отец, он просто чудо. Воспитывался на юге, и у него прекрасные манеры, обращаясь к учителям, говорит «мэм» и «сэр». Может служить примером во всем, у него отличные оценки, есть цель в жизни. И он так похож на меня, что ты просто упадешь. Я сам чуть не свалился, когда обнаружил все это.
        - Не могу дождаться, когда его увижу. Том продолжал, словно не слыша отца.
        - Даже его фотографии, сделанные в начальной школе. Они были в папке с его документами, и когда я их просмотрел, то… ну… - Он задумчиво поскреб ногтем краску на банке. - Это был один из самых волнующих моментов в моей жизни. Я сидел за столом, в одиночестве, и смотрел на этого ребенка… на моего мальчика. Я его никогда не видел, и вот вдруг передо мной фотографии, показывающие не только его, но и меня. Как будто я рассматривал самого себя в том возрасте, ты понимаешь, па? И я понял, что несу ответственность за него, но я был лишен возможности участвовать в его жизни, а он был лишен меня. Я почувствовал свою вину, и печаль. Такую печаль, что захотел заплакать. По правде говоря, у меня на глазах появились слезы, и за эти две недели они появлялись чаще, чем за последние десять лет.
        - Клэр знает об этом?
        Том, взглянув на отца, пожал плечами. Потом допил пиво и поставил банку на пол. Они немного посидели, дыша запахом огромных сосен и озерной воды, вытянув головы, проследили за полетом двух уток над берегом. С громким «кря-кря» птицы исчезли вдали, скрытые от глаз крышей веранды. Солнце грело ноги старика сквозь брюки, а крыша бросала тень на головы отца и сына. Уэсли полез в коробочку и достал точильный камень и рыбный крючок, собираясь поточить его.
        Наконец Том признался:
        - Кент был зачат за неделю до того, как мы с Клэр поженились.
        Уэсли закончил точить первый крючок и принялся за второй.
        - А теперь Челси начала было влюбляться в него, а Робби ссорится с ним на футбольном поле, потому что он оттеснил лучшего друга Робби из основного состава. А может, потому что он играет лучше Робби. Завтра в школе нам всем придется встретиться. Труднее всего будет, наверное, Клэр, потому что она ведет у Кента английский.
        Уэсли занялся новым крючком, и тот легко поскрипывал о камень, словно какое-то насекомое стрекотало в саду. Старик не торопился, оглядывая острый конец крючка и тщательно подтачивая его снова и снова. Закончив, он отложил крючок в сторону и только после этого заговорил.
        - Вот что я тебе скажу… - Он отклонился на стуле назад, широко расставив ноги, положив руки на колени. - В какой-то момент своей жизни каждый человек устанавливает для себя правила и потом живет по этим правилам. Если он семьянин, то показывает пример своим детям. Если муж, то его жена может на него во всем положиться. Если он руководитель, то устанавливает правила для тех, кем руководит. И тогда ему нечего стыдиться. Ни один из нас не был безгрешен в молодости, и мы все вытворяли такое, что сейчас хотели бы исправить, если бы могли вернуться в прошлое. Но мы не можем. Уживаться со своими ошибками - это трудно. Можно судить о человеке по тому, как ему это удается. Я думаю, если человек чувствует свою вину за что-то, то это совсем неплохо, даже дисциплинирует - только не надо позволять этому чувству одержать над тобой верх. Да уж, чувство вины - строгий учитель. Можно переживать, можно бороться с ним, а потом надо о нем забыть. И пытаться изменить настоящее. Вот ты, Том, ничего не можешь изменить в прошлом Кента, но сейчас, судя по тому, что я услышал, твердо намерен участвовать в жизни сына и
узнать его получше. Будь терпелив с Клэр. Просто продолжай ее любить, как и раньше. Она преодолеет первый шок и тогда поймет, что этот мальчик обогатит вашу жизнь, а не обеднит ее. Вот что самое главное, и вот чему научит вас эта ссора. Ну а пока - борись с трудностями, как и все мы, и повторяй себе, что одна ошибка, даже большая, еще не превращает человека в подлеца. Привези как-нибудь сюда своего нового сына. Мне бы очень хотелось познакомиться с ним, а может, показать ему, как клюют окуньки вон там, у камышовых зарослей. Я бы поджарил ему рыбку в тесте, а может, рассказал, каким славным мальчиком был его папа. Будь с ним добрее, ладно?
        Когда Уэсли замолчал, Том почувствовал, что у него на сердце полегчало. Он сидел расслабившись, положив голову на спинку стула, и домашняя обстановка казалась ему не такой уж тяжелой.
        - Знаешь, что? - сказал он. Уэсли хмыкнул.
        - Каждый раз, когда я приезжаю сюда, я понимаю, почему из меня получился такой хороший директор школы.
        Старик с любовью посмотрел на сына, но сказал только:
        - Будешь пить вторую банку?
        - Нет, забирай. - Том не сводил глаз с отца. Уэсли смотрел на озеро, слегка улыбаясь, и думал, как приятно прохладное пиво в такой великолепный осенний день и как здорово иметь такого сына, который откровенен с отцом и может получить от старика пару мудрых советов, да и обращается с ним так, словно тот еще чего-нибудь стоит. Да, действительно здорово сидеть на веранде, греть старые кости, и все рыбацкие принадлежности в порядке, и сынок рядом, и Анни ждет там, наверху. «Да, Анни, - подумал он, поднимая глаза к голубому промытому небу над озером, которое она любила так же, как он, - с Томом мы не зря старались. Он вырос и стал превосходным человеком».
        Обычное течение жизни в понедельник утром не изменилось. Том уехал из дома без четверти семь, Клэр на полчаса позже. Снова они увиделись в 7.30 в учительской столовой на собрании, где Том председательствовал.
        Дома тоже все осталось по-прежнему. Клэр спала, прижавшись к своему краю матраса, переодевалась в ванной за закрытой дверью. Дети держались отстранение и тихо. Завтрак никто не стал есть за столом, они только взяли сок к себе в комнаты. Когда Том позже подошел к Клэр и, как обычно, сказал:
        - Я пошел. Увидимся позже.
        Она ничего не ответила.
        Дом теперь напоминал ему пыточную камеру. В школе оказалось не лучше. Идя по коридору на собрание, он подумал, каким облегчением было бы работать сегодня где-нибудь в другом месте и занять себя проблемами, не имеющими отношения к его семейной жизни. Вместо этого он уже заранее чувствовал себя выжатым как лимон, готовясь встретиться с Клэр на виду у всех коллег и ощущая ту же отчужденность, что лежала между ними.
        Еще до того, как дверь захлопнулась за ним, он уже оглядывал столовую в поисках жены. Она сидела за самым дальним столом среди учителей ее кафедры, пила кофе и не принимала участия в общем разговоре и веселье. Когда Том вошел, она встретилась с ним глазами поверх чашки с кофе и поспешно отвела взгляд. Он отвернулся к кофейному аппарату из нержавеющей стали, налил себе чашку, ответил на несколько приветствий и постарался восстановить душевное равновесие.
        Они и раньше ссорились, но Тому еще никогда не приходилось выступать в роли ее начальника в такой кризисной для них обоих ситуации. Ему было неловко приказывать, ощущая всю тяжесть своей вины перед женой.
        Повара принесли поднос теплых булочек с карамелью. Том взял одну и, прихватив свою кружку с кофе, занял свое обычное место у края центрального стола. Вошел тренер Гормэн в спортивной форме и бейсболке, отовсюду послышались поздравления с победой в матче. Когда он проходил мимо директора школы, тот тоже сказал:
        - Славная была игра, тренер.
        Эд Клифтон с кафедры науки заметил:
        - Похоже, ты заполучил в свои руки новую звезду, Боб. Этот Аренс может выйти на уровень штата.
        Все было как в обычный понедельник после матча. В школе большое внимание уделялось спорту, и такие замечания всегда можно было услышать на учительских собраниях. Но когда разговор зашел о Кенте Аренсе, Том почувствовал, что Клэр буквально впилась в него взглядом. Парень произвел впечатление - это было очевидным. Он стал заметной фигурой и для студентов, и для преподавателей, значит, когда их с Томом родственные связи станут предметом сплетен, Клэр будет не избежать любопытных взглядов, а может, и расспросов.
        Том поднялся и держась, как всегда, неофициально повел собрание.
        - Ну что ж, приступим, Сесил, - обратился он к главе технического персонала, - начнем с вас, как обычно.
        Сесил зачитал список дел на неделю, которым надо будет уделить особое внимание. После этого кто-то поднял вопрос о том, что ученики без разрешения занимают учительские места на автомобильной стоянке. Такие жалобы звучали каждый год, и требовалось несколько недель, чтобы все уладить. Завкафедрой общественных наук пригласил Тома на встречу с жителями города и попросил, всех учителей поддержать новое начинание. Ученики будут посещать пожилых людей и помогать им.
        Том вызывал заведующих кафедрами одного за другим, пока не дошел до Клэр.
        - Кафедра английского? - обратился он к ней.
        - Нам все еще не хватает учебников, - ответила она. - Как обстоят дела с ними?
        - Они уже в пути. Мы обсудим это завтра, на заседании кафедры. Что-нибудь еще?
        - Да. Спектакль для старшеклассников. В этом году я снова займусь постановкой, так что, если кто-нибудь найдет время мне помочь, буду очень благодарна. Для этого необязательно преподавать на нашей кафедре, мы никому не отказываем. Я зачитаю состав исполнителей только в конце месяца, а выступать мы будем к Дню Благодарения, но думаю, чем раньше обратиться за помощью, тем лучше.
        Том добавил:
        - Для тех из вас, кто только пришел к нам работать, сообщаю, что Клэр у нас славится впечатляющими постановками. В прошлом году под ее руководством был сыгран спектакль «Волшебник из страны Оз», а в этом году будет…
        Он повернулся к Клэр, которая намеренно не смотрела в его сторону.
        - «Стальные магнолии», - закончила она.
        Все учителя, знавшие Гарднеров несколько лет, почувствовали какой-то холодок, словно было открыто окно при минусовой температуре на улице. До конца собрания они пытались понять, в чем дело, и ощущали необычную напряженность между директором и его женой, особенно явными были отрицательные эмоции, исходившие от Клэр.
        Когда собрание закончилось, Том отвернулся, чтобы поговорить с кем-то из персонала, а Клэр вышла из комнаты за его спиной, выбрав самый длинный путь и огибая столы, стараясь оказаться как можно дальше от него.
        Через несколько минут, все еще под впечатлением собрания, Том уже стоял на своем посту у центрального входа и дожидался прибытия школьных автобусов. Сквозь стеклянную стену в фасаде здания он видел, как ученики спрыгивали со ступенек автобуса, болтали и смеялись, направляясь к школе. Он заметил Кента, как только тот появился на дорожке. Парень подходил все ближе, и сердце Тома застучало громче. Не требовалось отцовской близости, чтобы понять, что сейчас Кент обеспокоен, мрачен и молчалив. Папка с тетрадями колотилась о его правое колено, но плечи были расправлены и голова поднята - походка спортсмена. Волосы блестели в лучах утреннего солнца, уложенные при помощи геля в современном стиле. На нем были джинсы и нейлоновая ветровка поверх рубашки с открытым воротником. Как всегда, одежда Кента была чистой и до хруста отглаженной. То, как он выглядел, красноречивее всего говорило о материнской заботе, окружавшей парня. Среди школьников, выходящих из автобуса, он выделялся не только аккуратностью, но и привлекательностью, и великолепным телосложением. Тома словно пронзила острая боль - он почувствовал
смесь гордости и страха, ведь этот неординарный молодой человек - его сын. Беспокойство охватило его, слишком сложно складывались их отношения - прошлое, о котором надо было поговорить, и будущее под вопросом. Их последняя встреча с Кентом ярко, во всех деталях встала перед глазами Тома. «Ты просто трахнул ее и бросил», - кричал тогда сын.
        Ученица, проходящая мимо, сказала:
        - Здравствуйте, мистер Гарднер. Том обернулся и ответил:
        - Здравствуй, Синди.
        Когда он снова повернулся к дверям, Кент уже прошел сквозь них. Глаза отца и сына встретились, и парень замедлил шаг. Том чувствовал, как кровь стала пульсировать у него в венах, галстук как будто душил его. Встреча была неизбежна: он стоял на перекрестке двух коридоров, и Кенту приходилось выбирать один из них. Он ускорил шаги, как бы намереваясь пройти мимо, не заговорив. Том не позволил ему этого.
        - Доброе утро, Кент, - сказал он.
        - Доброе утро, сэр, - не останавливаясь, покорно ответил Кент.
        Голос Тома заставил его обернуться.
        - Я бы хотел поговорить с тобой сегодня, если у тебя есть несколько минут.
        Кент, не отрываясь, смотрел в спины проходящих мимо ребят.
        - У меня очень загруженное расписание, сэр, а после школы тренировка по футболу.
        Том смешался. Ему, директору школы, наотрез отказал один из его же учеников.
        - Да-да, конечно. Ну что ж, тогда в следующий раз. Отступив, он позволил парню пройти, глядя ему в спину с немой просьбой о прощении.
        Робби отправился в школу пораньше, чтобы позаниматься в спортзале, и поэтому Челси пришлось ехать на автобусе. Она ни с кем не разговаривала, смотрела в окно, ничего не замечая и печально размышляя о домашних делах. Сиденье покачивалось и пружинило под ней. Когда автобус остановился, она вышла и направилась к школе в толпе молодежи, не замечая толчков и вглядываясь сквозь стеклянные панели в поисках отца. Вот он стоит, так же, как всегда, на пересечении двух коридоров. На секунду она ощутила уверенность от того, что увидела его там же, где привыкла видеть каждое утро. Но за эти выходные все изменилось. Словно пелена покрывала все то, что могло сделать ее счастливой. Глубоко в душе поселился страх.
        - Привет, па, - тихо сказала Челси, останавливаясь перед Томом и прижимая к груди желтую папку.
        - Привет, детка.
        Слова были теми же, но улыбка вымученной. Она почувствовала себя гостьей в чужой стране, где все обычаи были ей незнакомы. Она уже успела возненавидеть ту напряженную атмосферу в доме, при которой ей приходилось все время осторожничать в словах и в делах. И это Челси, всегда такая жизнерадостная, любящая своих родителей и веселую болтовню - а сейчас она не знала, как подойти к ним, что сказать и как поступать.
        - Папа, а что… то есть… - Слезы выступили у нее на глазах. - Когда вы с мамой помиритесь?
        Том обхватил ее плечи и увел подальше от потока учеников. Теперь они стояли лицом к стене, и он наклонился к дочери.
        - Челси, детка, мне так жалко, что пришлось вовлечь тебя во все это. Я знаю, что хочу невозможного, но не могла бы ты продолжать жить, как раньше? Сосредоточься на школьных делах, как ты всегда делала, и не беспокойся о нас. Мы со всем разберемся, обещаю тебе, только я не знаю, когда. А пока, если мама будет вести себя не так, пожалуйста, прости ее. И если я буду вести себя не так, прости меня тоже.
        - Flo папочка, мне так тяжело. Даже не хотелось идти сегодня в школу.
        - Я знаю, детка, и самое опасное в этом, что такие вещи забирают у нас жизненную силу, но я хочу, чтобы все было по-прежнему, так же сильно, как ты.
        Челси наклонила голову, чтобы от слез не размазалась тушь на ресницах.
        - Но с нами же никогда ничего такого не происходило. Мы были просто идеальной семьей.
        - Да, Челси, и снова будем. Не идеальной, таких семей не бывает. Наверное, сейчас мы как раз начинаем это понимать. Но счастливой будем, как и раньше. Я приложу к этому все усилия.
        Она кивнула, и слезы закапали на ее желтую папку. Они все еще стояли лицом к стене, Том обнимал дочь за плечи, и оба осознавали, что вокруг много любопытных и на них, возможно, уже глазеют. Челси попыталась незаметно стереть слезы.
        - Папа, можно мне посмотреться в зеркало в твоем кабинете?
        - Конечно. Я зайду с тобой.
        - Не надо, все в порядке.
        - Детка, мне не трудно. Ты первый человек, который заговорил со мной за эти два дня, и мне это приятно.
        Они прошли в директорский кабинет, и Челси, резко свернув налево, открыла дверцу шкафа и скрылась за ней от взглядов секретарш. Она смотрела в зеркало и пыталась стереть расплывшуюся тушь, а Том, подойдя к столу, просматривал телефонные послания. Потом бросил все и встал за спиной дочери. Она перестала приводить в порядок грим, когда их глаза встретились в зеркале. Таких печальных отражений Челси еще никогда не видела.
        - Па, а как мне вести себя с Кентом? Я не знаю, что ему сказать.
        Держа за плечи, он осторожно повернул ее к себе.
        - Будь ему другом. Он так нуждается в этом.
        - Не знаю, смогу ли я.
        Ее до ужаса волновало, как посмотреть Кенту в глаза после того поцелуя.
        - Пусть пройдет время. Он, наверное, тоже не знает, как ему вести себя с тобой.
        - Я даже не знаю, что сказать Эрин. Она, конечно, поймет, что что-то не так. Вчера, когда она позвонила, я ответила, что не могу с ней поговорить.
        - Детка, я тоже не знаю. Может, лучше оставить это на день или два. Надо пощадить свои чувства и чувства Кента. Захочет он или нет, ему еще многое придется пережить, когда вся школа узнает о том, что он мой сын.
        Они немного постояли так, Том - держа руки на ее плечах, Челси - глядя на узел его галстука. «Как может жизнь так круто и так быстро перемениться?» - думали оба. Еще на прошлой неделе они были частью счастливой семьи, и что с ними случилось теперь? Она вздохнула и, повернувшись, достала из сумочки карандаш и тушь. Челси занялась макияжем, а Том подошел к столу, но так и не смог отвечать на телефонные звонки и снова вернулся к ней.
        - Так что же ты обо всем этом думаешь? - тихо спросил он.
        Челси посмотрела на него в зеркало, держа щеточку для туши у самых глаз. Пожала плечами.
        - Я не знаю.
        - Ты шокирована? Она опустила глаза.
        - Немного.
        - Да, я тоже.
        Оба стояли, не зная, что сказать дальше. Том продолжил:
        - Думаю, тебе будет совсем не кайфово, когда все узнают о Кенте. - Он специально заговорил тем языком, который слышал в коридорах. Сегодня сленг казался очень подходящим, к тому же делал их с дочерью ближе.
        С опущенной головой она пробормотала:
        - Да… должно быть.
        - Ты злишься на меня?
        Она все еще не поднимала глаз, и тогда Том присел, чтобы видеть ее лицо.
        - Немного, правда?
        - Правда, - неохотно призналась Челси.
        - Это нормально, я бы тоже психовал на твоем месте.
        Она закрыла дверь шкафчика и повернулась к отцу.
        - А дедушка уже знает?
        - Да. Я вчера днем ездил к нему и рассказал.
        - И как он?
        - Ты же знаешь деда. Он никого ни в чем не винит. Он сказал, что со временем мама поймет - и мы все поймем, - что Кент, возможно, обогатит нашу жизнь, а не обеднит ее.
        Челси вгляделась в лицо Тома, измученное от бессонницы и забот. Прозвенел звонок, предупреждающий, что через четыре минуты начнутся уроки. Она хотела сказать: «Но он уже обеднил нас, он забрал наше счастье». Однако, произнеся это вслух, она вдохнет в слова жизнь. Может, если не говорить ничего, это окажется неправдой.
        Том слегка подтолкнул дочь к дверям.
        - Тебе лучше идти, детка, чтобы не опоздать на занятия.
        Внезапно она почувствовала, как сильно любит его, и вся злость на него словно испарилась. Она потянулась и прижалась щекой к его щеке. Он выглядел таким одиноким и усталым. У дверей она грустно улыбнулась отцу и ушла, унося с собой воспоминание о его измученном лице.
        Глава 10
        До четвертого урока Челси и Кенту удавалось избегать встречи. Он не приближался к своему шкафчику, около которого они раньше встречались, и Челси обходила это место стороной. Но перед четвертым уроком Кенту понадобилась забытая тетрадь, а Челси. торопясь на занятия, выбрала кратчайший путь к кабинету общественных наук и теперь проходила мимо места их с Кентом встреч, места, где они улыбались друг другу и чувствовали, как их сердца ускоряют свой бег.
        Сейчас при воспоминании об этом они ощущали только стыд. Челси протискивалась через группу ребят, когда Кент вывернул из-за угла, и они столкнулись лицом к лицу. Оба остановились, потом резко развернулись и разлетелись в разные стороны так быстро, как только смогли. Опи покраснели, поспешно удаляясь в противоположных направлениях. Оба понимали, что ведут себя глупо, и были смущены, и испытывали чувство вины за что-то.
        Пятый урок - английский повышенной сложности - неотвратимо приближался. Миссис Гарднер, учительница, боялась его так же, как и Кент Аренс, ученик. Но время летело, прозвонил звонок, и в 12.13 Кент подошел к кабинету 232, где у дверей приветствовала своих учащихся Клэр.
        Она знала, что должна поздороваться с ним, но не могла. Он знал, что должен сказать что-то, но не мог. Они обменялись быстрыми взглядами кошки и собаки, которые встретились в дверях, зная, что каждый из них может причинить боль и пострадать от другого. Клэр увидела отпрыска и живой портрет своего мужа. Кент увидел женщину, которая вышла замуж за соблазнителя его матери. И та, и другая точка зрения имели право на существование, но Кент, с младенчества воспитанный в уважении к старшим, первым напряженно кивнул, проходя мимо миссис Гарднер.
        Она попыталась изобразить улыбку, но ни глаза, ни щеки ее в этом не участвовали. Когда Клэр закрыла двери и приготовилась начать урок, Кент уже сидел за партой, как и все остальные. На протяжении этого часа она всеми силами избегала встречаться с ним глазами - и когда рассказывала о греческих пьесах и мифологии, и когда раздавала тексты «Одиссеи» и говорила об исторических истоках классической литературы. Она объяснила, почему они будут изучать литературу в хронологическом порядке, перечислила отрывки для детального разбора, дала рекомендации, какие видеокассеты и книги помогут им понять греческую классику, и предложила дополнительные материалы по этой теме.
        На протяжении всей лекции Кент застывшим взглядом смотрел на ее туфли. Боковым зрением она заметила это, а также его позу - немного перекошенную вправо спину, локоть на столе и палец, прикрывающий верхнюю губу. Он почти не двигался все пятьдесят две минуты урока.. Один раз Клэр забылась и посмотрела ему прямо в лицо и снова изумилась, до чего же он похож на Тома. Это пробудило в ней какое-то особенное ощущение, дежа вю, как будто она учила семнадцатилетнего Тома Гарднера, которого на самом деле никогда не знала.
        Прозвенел звонок, ребята стали выходить из класса, и Клэр, стоя за столом, делала вид, что очень занята. Она опустила глаза, предоставляя и себе, и Кенту возможность расстаться не прощаясь. Но он задержался, пока все не вышли, и остановился перед ее столом, словно некий бесстрашный греческий воин.
        - Миссис Гарднер?
        Она вскинула голову. Силовое поле отрицательно заряженных ионов лежало между ними, отталкивая их друг от друга.
        - Прощу прощения, что ворвался тогда в ваш дом. Я не имел на это никакого права.
        Он резко повернулся и ушел, не оставив ей никакого шанса ответить. Темноволосая голова парня и его прямая спина исчезли за дверью. Одна, в опустевшем классе, Клэр почти упала в кресло, как будто он толкнул ее обеими руками. Она переживала целую бурю эмоций, сердце билось в ее груди, словно дикая кошка в клетке. Какие чувства испытывала она к этому мальчику? Не только возмущение. Он был сыном Тома, и не замечать этот факт стало невозможным. Ощущала ли она жалость? Нет, еще нет. Для жалости было слишком рано, но Клэр не могли не восхищать его прямота и смелость. Краска стыда залила ее щеки - ведь это она, взрослый человек, учительница, избегала его, а должна была бы показать пример великодушия. А вместо этого он, семнадцатилетний мальчик, взял на себя трудную задачу - заговорил с ней первым. Чего же другого она могла ожидать? Он, в конце концов, сын Тома, а Том именно так и поступил бы.
        Мысль о Томе разбередила незажившую рану. Она сидела за столом и, словно оружие, готовила новые гневные аргументы, заостряя их на точильном камне собственной верности и честности по отношению к мужу все эти годы.
        На последнем уроке Кент занимался поднятием тяжестей с тренером мистером Артуро. Аренс сидел верхом на обитой синим материалом скамье и качал руки при помощи пятнадцатифунтовой гантели, когда один из помощников из учительской передал мистеру Артуро записку. Тот взглянул на имя на обороте, потом подошел к Кенту и двумя пальцами протянул ему свернутый листок бумаги.
        - Что-то из учительской, - сказал он и отошел прочь.
        Кент разогнул руку, оставив гантели на скамье. На листке печатными буквами значилось: «От директора школы». Кто-то заполнил пропуски в послании, указав время и добавив слова: Зайдите в кабинет мистера Гарднера.
        Кент почувствовал себя так, словно гантели свалились ему на шею. Он с трудом проглотил слюну. И в то же время нервное возбуждение, охватившее его, удесятерило его силы. «Так нечестно, - подумал он. - То, что он здесь начальник, еще не означает, что он может заставить меня сделать что-то, не имеющее никакого отношения к тому, что я в этой школе - ученик, а он - директор. Я не готов встретиться с ним. Я не знаю, что сказать».
        Кент положил записку во внутренний карман шорт, поднял гантели и продолжил тренировку. Закончив качать руки, он отжимался от скамьи, делал наклоны, разминал ноги до конца урока.
        После он направился в раздевалку, чтобы переодеться для тренировки по футболу, и как раз зашнуровывал доспехи, когда вошел Робби Гарднер. Шкафчик Робби находился в двенадцати футах от шкафчика Кента, их разделяла длинная отполированная скамья. Робби одной рукой открыл дверцу, а второй расстегивал куртку. Между ним и Кентом переодевались и хлопали дверцами четверо парней.
        Напряжение витало в воздухе на двенадцатифутовом пространстве между сводными братьями. Робби повесил куртку. Кент зашнуровал наплечники. Робби вытянул рубашку из джинсов. Кент потянулся за свитером. Оба смотрели внутрь своих шкафчиков, оба держались очень прямо, их профили как будто окаменели. Ну ладно, ладно, он здесь. Ну и что!
        Но каждого из них словно жгло присутствие другого. Каждый боролся с желанием повернуться и поискать черты внешнего сходства. Робби первым повернул голову. Потом Кент. Их взгляды встретились, зачарованные, против их воли, связанные узами кровного родства и общей тайной.
        Сводные братья. Рожденные в одном году. Если бы судьбе было угодно, каждый из нас мог бы оказаться на месте другого.
        Краснея, они высматривали похожие черты. Сейчас их объединяли события, произошедшие с их родителями так давно, что, казалось, никакого сходства не может быть.
        Это продолжалось всего несколько секунд. Парни одновременно отвернулись и снова занялись переодеванием, испытывая уже привычную антипатию друг к другу. Забыв о родстве, оба погрузились в переживания по поводу того, что скоро закрутится мельница сплетен и им придется решать новые проблемы.
        И пусть они были братьями по крови, на футбольном поле они оставались противниками. По молчаливому соглашению за эти пять минут в раздевалке оба решили не афишировать свою враждебность: играть вместе, но не смотреть друг другу в глаза, демонстрировать единство в интересах команды и оставлять обманчивое впечатление гармонии для тренера, но никогда не прикасаться друг к другу, даже в общей драке за мяч.
        Тренировка началась. Погода испортилась, тяжелые, серые облака нависли над самой головой, грозя вот-вот разразиться дождем. Щитки для губ приобрели особый холодный привкус росы, ветер гудел в ушах, как флейта в нижнем регистре. Грязь покрывала голые икры футболистов, не высыхая. К 16.40, когда начало моросить, их единственным желанием было принять горячий душ и отправиться домой ужинать. Но тренировка еще не закончилась. Как обычно, Гормэн разделил их на четыре группы и прокричал:
        - Немного разомнемся!
        Это означало еще по меньшей мере полчаса работы, прежде чем тренер даст три коротких свистка - сигнал к окончанию тренировки.
        Выстраиваясь в шеренгу, Робби и Кент увидели его одновременно: их директора и отца, стоящего на трибунах спиной к ветру. Он держал руки глубоко в карманах серого плаща, полы которого хлестали его по ногам. Волосы прилипли у него ко лбу, брючину трепал ветер, но Том стоял неподвижно, направив все внимание на футбольное поле, словно какой-то преступник перед лицом строгого судьи. Сиротливая фигура под дождем среди ровных рядов сидений - символ одиночества. Робби и Кент видели, что он смотрит на них, и чувствовали немой укор во всей его позе. Не в силах бороться с чем-то большим, чем просто печальное стечение обстоятельств, сводные братья обернулись и встретились взглядами. И на какое-то мгновение, несмотря на все, что их разделяло, ощутили острое чувство жалости к человеку, который был отцом для них обоих.
        Этим вечером ужин приготовила Челси. Ее желание порадовать родителей чуть не разбило Тому сердце, когда девочка поставила на стол блюда, которые должны были способствовать примирению, - рис по-испански и зеленое желе с грушами, а потом с надеждой переводила взгляд с отца на мать и наоборот, ожидая, когда же ее старания вознаградятся. Они сидели, ели, разговаривали. Но когда их глаза встречались, его взгляд умолял, а ее - не прощал.
        После ужина Том вернулся в школу, потому что его пригласили на первое заседание Французского клуба, где обсуждалась поездка во Францию следующим летом. Кроме того, на отделении искусств открылись курсы гончарного мастерства для взрослых, а в спортзале начали тренировки по волейболу смешанные команды полицейских города и их жен. Так что директор находился в школе, пока здание не опустело.
        Клэр, оставшись дома, закончила подготовку к урока и принялась кружить по комнатам, словно кошка в клетке. Она попыталась заставить себя заняться стиркой, не сейчас больше всего ей требовалось найти какой-то выход своим отрицательным эмоциям.
        Она позвонила Руфи Бишоп, и Руфь сказала:
        - Приходи ко мне.
        Дина опять не было дома, он ушел на тренировку, Руфь писала письмо родителям. Отодвинув в сторон письменные принадлежности, она налила два бокала вина.
        - Ну давай, выкладывай, - подбодрила она подругу.
        - У моего мужа есть сын, о котором никто не счел нужным сообщить мне.
        И Клэр все выложила, плача и проклиная, изливая свою боль и разочарование, и, пока делилась с подруге выпила два бокала вина. Клэр рассказала, какой шок испытала вначале, и как потом разозлилась, и какую досаду чувствовала, встречаясь с Кентом в школе. А потом вернулась к самому болезненному воспоминанию.
        - Лучше бы я не поднимала телефонную трубку, кс да эта женщина перезвонила. Но я не смогла удержаться. И услышала, как он с ней разговаривал, и сразу все ста таким реальным. Господи, Руфь, ты знаешь, на что похоже, когда подслушиваешь, как твой муж разговаривает с женщиной, с которой был в постели? Особенно после того, как он признался, что не хотел на тебе жениться? Знаешь, как это больно?
        - Знаю, - ответила Руфь.
        - Их молчание значило не меньше, чем слова. Иногда я слышала их дыхание. Просто… просто дыхание, как… как у любовников, которые умирают от желания увидеть друг друга, а потом он сказал, что она может звонить ему в любое время, и она ответила тем же. Господи помилуй, Руфь, ведь он же мой муж! И он говорит такое ей?
        - Мне жаль, что тебе пришлось испытать это. Я знаю, что ты чувствуешь, потому что сама прошла через все. Я же говорила тебе, что много раз слышала, как Дин вешал трубку, когда я заходила в комнату. Поверь мне, Клэр, все мужчины лгуны.
        - Он утверждает, что между ними ничего нет, но как я могу поверить ему?
        Отвращение исказило черты лица подруги. Она снова наполнила винные бокалы.
        - Ты будешь просто дурой, если поверишь.
        Ее жесткий взгляд скрывал что-то недосказанное.
        - Руфь, в чем дело? Ты что-то об этом знаешь? Он что, говорил с тобой… или Дином?
        Руфь, казалось, взвешивала все «за» и «против».
        - Ну же? - настаивала Клэр.
        - Он не хотел говорить.
        - Что это значит?
        - Я видела их вместе в прошлую субботу. По крайней мер, думаю, что это она. Моника Аренс?
        - Господи… - прошептала Клэр, зажимая рот. - Где?
        - Напротив «Кьятти», в центре.
        - Ты уверена?
        - Я подошла прямо к окошку автомобиля, наклонилась и разговаривала с Томом. Вначале я подумала, что он с тобой, но потом увидела ее и, сказать по правде, оказалась в дурацком положении. Даже не знала, что сказать, когда поняла, что это не ты.
        - Как он объяснил?
        - Никак. Просто представил ее.
        - А как она выглядела?
        - Невыразительно. Светлые волосы, набок пробор, почти без косметики. Нос длинноват.
        - Что они делали?
        - Если тебя интересует, не целовал ли он ее или что-то в этом роде, то нет. Но давай будем честны перед собой, Клэр. Как ты думаешь, чем занимаются мужчина и женщина, когда встречаются в автомобиле посреди стоянки? Если ты спросишь его, я уверена, что он будет все отрицать, но мне кажется, что у тебя сложилась такая же ситуация, как у меня.
        - Боже мой, Руфь, я просто не хочу в это верить.
        - И я не верила, когда начала подозревать Дина, но доказательства все накапливались.
        Клэр прошептала:
        - Это так больно.
        - Конечно. - Руфь сжала руку подруги. - Поверь мне, уж я-то знаю.
        - Его сейчас нет, предполагается, что он в школе. Он так часто уходит. Но как я теперь узнаю, когда он говорит правду? Он может быть где угодно. - Руфь не отвечала, и Клэр почувствовала, как отчаяние нарастает в ее душе вместе с опьянением от вина. - Вот тот самый момент истины, о котором ты меня предупреждала, - заключила она.
        - Совсем не весело решать, как поступить дальше, верно?
        - Да уж. - Внезапно Клэр ощутила прилив мужества и отодвинула свой бокал, еще полный. - Но я не буду женой на время! И он расскажет мне всю правду, потому что я заставлю его! - Она вскочила на ноги. - И будь я проклята, если стану напиваться по этому поводу!
        Взрыв гнева заставил ее почувствовать себя лучше, и она отправилась домой, где занялась осветлением волос. Том вернулся около десяти часов, и она услышала, как он поднимается по лестнице в их комнату. Он остановился в дверях ванной, устало развязывая галстук. Она продолжала укладывать влажные пряди колечками вокруг лица, не глядя в его сторону.
        - Привет, - сказал он.
        - Привет, - бесцветным голосом ответила Клэр, игнорируя его умоляющий тон.
        Он вытянул рубашку из брюк, долгое время стоял так, прежде чем, вздохнув, открыл, что было у него на душе.
        - Послушай, я еще за ужином хотел спросить и больше не могу откладывать этот вопрос. Как вы сегодня встретились с Кентом?
        Она, не останавливаясь, взбивала волосы, приподнимая их и наполняя комнату кисловато-сладким запахом химикалий.
        - Было тяжело. Никто из нас не знал, как себя вести.
        - Ты хочешь, чтобы я перевел его из твоей группы? Она взглянула на мужа.
        - Только я веду английский повышенной сложности в выпускных классах.
        - Может, будет лучше, если Кент перейдет к другому учителю?
        - Не слишком-то справедливо по отношению к нему, верно?
        Виновато, тихим голосом, Том ответил:
        - Верно.
        Она еще немного помучила его, прежде чем бросить:
        - Пусть остается.
        Он отошел, чтобы раздеться и надеть пижамные брюки. Она зашла в спальню и открыла комод в поисках ночной рубашки. Том в ванной чистил зубы. Когда он вышел, она уже лежала в кровати. Он выключил свет и ощупью пробрался на свое место рядом с женой. Накрывшись одеялами, они лежали рядом, но словно стена отделяла их друг от друга. Шли минуты, и каждый знал, что другой не спит. Наконец Том произнес:
        - Я вызывал его сегодня к себе в кабинет, но он отказался прийти.
        - Можно ли его обвинять? Он в такой же растерянности, как и все мы.
        - Я не знаю, что делать.
        - Только меня не спрашивай, - желчно ответила Клэр. - А что она говорит?
        - Кто?
        - Его мамаша.
        - Откуда мне знать?
        - Как, разве ты не консультируешься с ней по каждому вопросу?
        - Ой, Бога ради, Клэр.
        - Откуда ты знаешь номер ее телефона, Том?
        - Это просто нелепо.
        - Откуда? Ты врываешься на кухню, хватаешь трубку и набираешь его за какую-то долю секунды. Откуда он тебе известен?
        - Он есть в школьных документах. Ты же знаешь, я хорошо запоминаю числа.
        - Конечно, - саркастически произнесла она и отвернулась лицом к комоду.
        - Клэр, она для меня не больше чем…
        - Перестань. - Клэр дернулась и, жестикулируя в темноте, продолжала: - Не оправдывайся, потому что я больше не знаю, чему верить, и мне и без этого трудно. Я сегодня разговаривала с Руфью, и она сказала, что видела тебя с этой женщиной у
«Кьятти» в прошлую субботу.
        - Я говорил тебе, что виделся с ней тогда.
        - В машине, Боже мой! Ты встречался с ней в машине, как… как какой-то дешевый волокита! В машине, на; стоянке?
        - А где бы еще я мог с ней встретиться? Тебе стало бы легче, если бы я сказал, что ходил к ней домой?
        - Черт, но ведь ты и это делал, правда? А где ты был вчера?
        - У отца.
        - Как же.
        - Позвони ему.
        - Может, я так и сделаю, Том. Может быть.
        - Мы сидели на веранде и пили пиво, и я рассказал о Кенте.
        - И что же он ответил?
        - Мне показалось, что ты собираешься позвонить ему, так что спроси сама. В конце концов, ты не поверх ничему, что говорю я. Ты только что это сказала.
        И он тоже повернулся к ней спиной. Так они и лежа злясь и подбирая ответы, которые были бы резче, чем что уже прозвучали, мечтая о раздельных кроватях.
        Казалось, прошло несколько часов, прежде чем оба заснули, но любое движение с другого края кровати будило их, а любое прикосновение заставляло отдергиваться за демаркационную линию, проходящую посередине матраса. Даже во сне, нарушаемом таким образом, их гнев не испарился, и не было ни объятий, ни шепота, молящего о прощении. Только двое людей, знающих, что завтра будет не лучше, чем сегодня.
        На следующее утро до начала занятий Том встретился с Клэр на заседании английской кафедры. И снова почувствовал себя неловко оттого, что был ее начальником. Снова поймал на себе любопытные взгляды коллег, заметивших напряженность между директором и его женой. Оглядывая холл в момент прибытия учеников, Том ждал, когда же появится Кент, но парень, должно быть, решил воспользоваться другим входом и избегал встречи с ним. В обед Том увидел, что Челси и Эрин сидели за столиком вдвоем, а Кент находился в другом конце столовой и обедал вместе с Пиццей Лостеттером и другими футболистами, А Робби, обычно сидевший с ними, сейчас обедал в одиночестве. Том, как обычно, прошелся по залу, останавливаясь то здесь, то там, чтобы поговорить с ребятами, но не стал приближаться к столику Кента. И только издали наблюдал, как парень, выбросив стаканчики из-под молока в мусорную корзину, покинул столовую. Оставшись в огромном, шумном зале, Том ощутил ту же тягу к сыну, то же волнение, из-за которого боль в сердце стала для него уже постоянной. Его сын. Темноволосый, упрямый, обиженный и так неожиданно обретенный сын,
который вчера не подчинился его приказу и заставил Тома ждать его, чуть не задыхаясь от волнения, ждать до самого конца седьмого урока, пока он окончательно не понял, что Кент не придет.
        Позже в этот день, около двух часов, Том наводил порядок на столе, готовясь отправиться в районное управление по образованию. Главный управляющий собирал на ежемесячное заседание всех шестнадцать директоров и завучей района. Гарднер закрыл журнал приходов и рас ходов, над которым работал, сложил стопкой корреспонденцию, требующую подшивки, и думал, как поступить с докладом практиканта, проходящего стажировку в школе, когда к дверям подошла Дора Мэ.
        - Том? - позвала она.
        - А? - Он отсутствующе посмотрел на нее, держа в руке документ.
        - Пришел этот новичок, Кент Аренс, и хочет тебя видеть.
        Если бы Дора Мэ сказала: «Пришел Президент Соединенных Штатов и хочет тебя видеть», она и тогда не взволновала бы его больше. Хаос в его душе был одновременно и чем-то чудесным, и устрашающим. Об этом говорила и краска, бросившаяся в лицо, и смущение, и нехарактерное для Тома движение руки, лихорадочно поправляющей галстук.
        - А… хорошо… тогда… - Он слишком поздно понял, что выдает себя, откашлялся и добавил: - Пришлите его.
        Дора Мэ выполнила приказание, а потом прошептала своей соседке, секретарше Арлин Стендаль:
        - Что это в последнее время творится с Томом? Арлин, тоже шепотом, ответила:
        - Не знаю, но об этом все говорят. А Клэр! Она шарахается от него, как от прокаженного.
        Кент появился в дверях директорского кабинета, серьезный, покрасневший от волнения. Он был в джинсах и ветровке, которую Том уже видел, и смотрел директору прямо в глаза. Парень неподвижно застыл, что еще больше нервировало Тома.
        - Вы хотели видеть меня, сэр, - с порога произнес Кент.
        Гарднер поднялся, все еще приглаживая галстук и чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
        - Заходи… пожалуйста. Закрой дверь.
        Кент зашел, остановившись в десяти футах от стола.
        - Садись, - предложил Том. Парень подошел поближе, сел.
        - Извините, что не пришел вчера, - проговорил он.
        - А, ничего. Я, наверное, не должен был так к тебе обращаться.
        - Я не знал, что вам сказать.
        - Я тоже не знал.
        Минута прошла в неловком молчании.
        - Я и сейчас не знаю.
        - И я.
        Если бы их ситуация не была настолько серьезной, они бы после этих слов рассмеялись, но между отцом и сыном все еще держалась напряженность. Собираясь с духом для продолжения разговора, Кент скользил взглядом по различным предметам в кабинете, пока его глаза не остановились на Томе. Отец и сын впервые, с тех пор как узнали друг о друге, встретились без враждебного окружения. И эта встреча потрясла их обоих. Том наблюдал, как Кент переводит взгляд с одной черты его лица на другую, от волос - к щекам, носу, рту, и снова смотрит ему в глаза. Комнату заливал свет послеполуденного солнца, и вдобавок горели лампы. Ни одна деталь не ускользнула от внимания обоих собеседников.
        - В субботу, когда мама сказала мне… - Кент, не закончив, глотнул воздух и опустил глаза.
        - Я знаю, - севшим голосом ответил Том, - я чувствовал себя так же в тот день, когда ты пришел сюда впервые и я узнал о тебе.
        Парень постарался взять себя в руки, и ему это удалось.
        - Ваша жена говорила вам, что я извинялся за свое поведение, за то, что ворвался тогда в ваш дом?
        - Нет… нет, не говорила.
        - Простите, я правда сожалею об этом. Я просто потерял голову.
        - Это понятно. Я и сам растерялся.
        Опять наступило молчание, заполненное только невнятным говором за дверью и чуть слышным пощелкиванием электронного оборудования.
        Наконец Кент сказал:
        - Я видел, как вчера вы наблюдали за мной на футбольном поле. Наверное, тогда я и решил, что надо прийти сюда к вам.
        - Я рад, что ты это сделал.
        - Но в субботу мне было очень тяжело.
        - Мне тоже. Моя семья не очень хорошо перенесла этот удар.
        - Еще бы.
        - Если они обращались с тобой не так… - Когда Том запнулся, Кент промолчал, предоставив отцу право подыскивать слова для продолжения диалога. - Если ты хочешь заниматься английским в другой группе, я позабочусь об этом.
        - Она хочет, чтобы я ушел?
        - Нет.
        - Наверняка хочет.
        - Она сказала, что нет. Мы говорили об этом. Кент задумался.
        - Может, мне все равно надо уйти.
        - Это решать тебе.
        - Я знаю, что буду очень ей мешать.
        - Кент, послушай. - Том наклонился вперед, опустив руку на большой настольный календарь: - Даже не знаю, как начать. Нам надо справиться с такой уймой проблем. Миссис Гарднер и я… мы должны знать, чего ты хочешь. Если тебе очень неловко от того, что обо всем узнают другие ребята, то им не надо ничего узнавать. Но если ты ждешь от меня чего-то вроде общественного признания, то я готов и на это. Поскольку все мы приходим сюда, в школу, то из-за этого встают вопросы, которых в другом случае можно было бы избежать, робби и Челси, например… - Он заметил, как покраснел Кент при упоминании о Челси, и ему стало жалко сына. - Мы все переживаем, Кент, но я, считаю, что о наших отношениях - между тобой и мной - надо подумать в первую очередь, а остальным придется уважать наши желания.
        - Но я не знаю, мистер Гарднер… - Когда Кент поднял глаза, Том увидел не рано повзрослевшего парня, а обеспокоенного подростка, такого же, как все в его возрасте. Официальное обращение словно повисло в воздухе, снова заставив их ощутить неловкость. Кент признался: - Я даже не знаю, как к вам теперь обращаться.
        - Думаю, ты можешь продолжать называть меня «мистер Гарднер», если тебе так удобно.
        - Хорошо… мистер Гарднер… - осторожно, словно пробуя слово на вкус, продолжал Кент. - Я провел всю свою жизнь, не зная, что у меня есть отец, а теперь появились не только вы, но еще и сводные брат и сестра. Вы не поймете, что это такое, когда не знаешь, откуда ты появился. Ты уверен, что твой отец какой-то бродяга, какой-то… бомж, живущий на пособие по безработице, раз он не женился на твоей матери. Ты считаешь, что только последний негодяй мог бросить ее беременную, ведь правда? Вот так я все семнадцать лет и думал, что мой отец - сволочь, заслуживающая только плевка в лицо. А когда я встретил вас, вы оказались совсем другим. Требуется время, чтобы к этому привыкнуть, не говоря уже о брате с сестрой.
        Целая буря эмоций бушевала в душе Тома. Надо было так много объяснить Кенту, а время уходило и торопило его, напоминая о совещании. Однако мыль о том, что этот мальчик на семнадцать лет опоздал на встречу с собственным отцом, была сейчас самой главной. И Том не смог бы теперь резко оборвать их разговор.
        - Минуточку, - сказал он, поднимая трубку телефона. Не сводя глаз с Кента, он обратился к секретарше: - Дора Мэ, сообщите, пожалуйста, Норин, что я не еду на совещание в районное управление. Пусть едет без меня, на своей машине.
        - Но ведь его проводит главный управляющий! Вам надо ехать.
        - Я знаю, но сегодня не могу. Попросите Норин, чтобы все записала для меня, хорошо?
        Удивленно помолчав, Дора Мэ ответила:
        - Ладно.
        Среди персонала, наверное, опять поползут слухи, но Том привык принимать решения, и сейчас решение было принято через несколько минут после того, как его мальчик вошел в двери. Том не желал даже думать о том, чтобы уйти и оставить их беседу незавершенной. Он откинулся на спинку кресла. Перерыв несколько, снял напряжение, и разговор словно начался заново.
        сестру. Во всяком случае, я на это надеюсь. Мой отец сказал то же во время нашего с ним разговора вчера. Кент вскинул голову.
        - Ваш отец?
        Том серьезно кивнул.
        - Да… и твой дедушка.
        Остолбенев, парень глазел на него с приоткрытым ртом.
        - Я рассказал ему о тебе, потому что нуждался в его совете. Он добрый человек, и обладает здравым смыслом, и не изменяет своим моральным ценностям. - Подумав, Том спросил; - Хочешь увидеть его фото?
        - Да, сэр, - тихо ответил Кент. Приподнявшись, Гарднер извлек из заднего кармана бумажник. Потом раскрыл его там, где помещалась фотография его родителей в двадцать пятую годовщину их свадьбы, и передал бумажник через стол.
        - Возможно, ты никогда больше не увидишь его в костюме и галстуке. Старик повсюду ходит в одежде, предназначенной для рыбной ловли. Он живет в хижине на Орлином озере, рядом со своим братом, Клайдом. Они оба проводят время за рыбалкой и спорами, доказывая друг другу, кто же поймал самую крупную рыбу в прошлом году. А это моя мама. Она была редкой души человек. Она умерла около пяти лет назад.
        Кент рассматривал фото. На его ладони лежал бумажник, хранящий тепло человека, сидящего напротив. С фотографии на него смотрело лицо женщины, которую он хотел бы знать.
        - Кажется, у меня ее рот, - сказал Кент.
        - Она была очень хорошенькой. Мой отец боготворил ее. И хоть я пару раз слышал, как она его ругала, он никогда не повышал на нее голос. Он называл ее «мой цветочек» или «моя голубка» и любил слегка поддразнить. Конечно, она отвечала ему тем же. Когда ты с ним встретишься, он, наверное, расскажет тебе, как она подложила корюшку ему в башмак.
        - Корюшку? - Кент поднял глаза от фотографии.
        - Это маленькая рыбка, даже меньше селедки, которая водится только в реках Миннесоты. Весной она идет на нерест, и люди собираются у ручьев на севере штата и вычерпывают ее чуть ли не тазами. Мама с папой отправлялись на ловлю каждый год.
        Ошеломленный всем услышанным, Кент передал бумажник назад. Том убрал его в карман.
        - Отец хотел бы с тобой встретиться. Он так и сказал.
        Парень в волнении смотрел на Тома, мысль о знакомстве с дедушкой наполнила его душу самыми разными эмоциями.
        - Мне почему-то кажется, что вашим детям не захочется делить дедушку со мной.
        - А это не им решать. Он принадлежит тебе так же, как им, и надо учитывать желания других людей.
        Подумав немного, Кент спросил:
        - А как его зовут?
        - Уэсли, - ответил Том.
        - Уэсли.
        - В честь брата его матери, умершего в младенчестве. У меня еще есть брат. Райан будет тебе дядей.
        - Дядя Райан, - повторил Кент и через минуту добавил: - А у меня есть двоюродные братья и сестры?
        - Трое: Брент, Алисой и Эрика. И тетя Коини. Они живут в Сент-Клауде.
        - Вы часто с ними видитесь?
        - Не так часто, как хотелось бы.
        - Есть еще другие родственники?
        - Мой дядя Клайд, тот, что живет рядом с отцом у озера. Только он.
        Задумавшись, Кент проговорил:
        - У меня был дедушка, когда я был маленьким. Но я не очень хорошо его помню. А теперь у меня есть дядя и тетя, двоюродные брат и сестры, и даже дедушка. - И с изумлением добавил: - Вот это да!
        Том позволил себе слегка улыбнуться.
        - Целая семья за один день.
        - Столько открытий.
        Прозвенел звонок, возвещающий о конце школьного дня. Кент посмотрел на часы.
        - Останься. - Попросил Том.
        - Разве вам не надо быть в коридоре?
        - Я здесь директор. И я устанавливаю правила, а этот разговор намного важнее дежурства в коридоре. Есть еще кое-что, о чем я бы хотел тебе сказать.
        Кент устроился в кресле поудобнее, удивленный тем, что ему позволено отнимать у директора так много времени. Внезапно он вспомнил:
        - Ой, у меня же тренировка по футболу.
        - Позволь мне позаботиться об этом. - Том поднял трубку и набрал номер. - Боб, это Том. Ничего, если Кент Аренс немного опоздает сегодня на тренировку? Он у меня в кабинете. - Выслушав ответ, он сказал: - Спасибо, - и повесил трубку. - Так на чем мы остановились?
        - Есть что-то, о чем вы хотели мне сказать.
        - А, да. Твое личное дело. - Том покачал головой, с удовольствием вспоминая. - Это было нечто. На следующий день после того, как я узнал о тебе, прибыли твои документы, и я сидел здесь за столом, читая все, что было о тебе написано, и рассматривая ежегодные фотографии.
        - Ежегодные фотографии?
        - Да, почти все там были, начиная с садика.
        - Я не знал о том, что учителя вкладывают их в личное дело.
        - Туда вкладывают много всего. Первые слова, написанные твоей рукой, пасхальное стихотворение, которое ты когда-то сочинил, личные наблюдения учителей, так же как и несколько табелей с превосходными оценками. Наверное, в тот день и я чувствовал то же, что ты сейчас, когда услышал, какие у тебя есть родственники. Такую легкую тоску из-за того, что все это пропустил.
        - Вы тоже это чувствовали?
        - Конечно.
        - Я думал, только у меня так.
        - Нет, не только у тебя. Если бы я знал о тебе, я бы настоял на том, чтобы видеться с тобой. Не знаю, как часто мы бы виделись, но виделись бы обязательно, потому что вне зависимости от того, какие у нас отношения с твоей мамой, ты все же мой сын, и я отвечаю за это. Я уже говорил твоей маме, что хотел бы оплатить твое высшее образование. Я могу сделать хотя бы это.
        - Вы хотите этого!
        - Я понял, что хочу этого, как только узнал, что я твой отец. То чувство, о котором мы говорили. - Том постучал кулаком в грудь. - Оно здесь. Когда я смотрел на твои школьные фотографии, оно словно обрушилось на меня, и я знал - просто знал, что должен попытаться компенсировать свою потерю. Но прошло столько лет, и я не знаю, возможно ли это. Я все-таки надеюсь. Очень надеюсь.
        Его слова звучали, как планы на будущее, и Кент ощутил неловкость. Поняв это, Том продолжал:
        - Листая твое дело, я заметил еще кое-что, о чем должен сказать. Читая все заметки, я проникся огромным уважением к твоей матери, за тот труд, за те усилия, которые она приложила, воспитывая тебя. Все, что я видел, говорило мне, что она жила для тебя, и как заинтересована она была, в твоей школьной и личной жизни, и как учила тебя ценить и уважать и образование, и преподавателей. Должен сказать тебе, сейчас не много таких родителей. Я знаю. Я общаюсь с ними каждый день.
        Лицо Кента выражало еще большую степень удивления. Без сомнения, он ожидал услышать негодование по поводу своей матери, а вовсе не восхищение, принимая во внимание сложившуюся ситуацию. Теперь он еще больше уважал Тома.
        - Ну, ладно. - Отодвинув кресло, Том провел руками по краю стола. - Я и так задержал тебя, да и сам, если поспешу, еще успею к концу совещания.
        Он встал, откинув полы пиджака, подтянул пояс. Кент тоже поднялся и остановился за креслом, чтобы прощание не получилось слишком уж личным.
        - Мы можем продолжить беседу в любое время, - предложил Том.
        - Спасибо, сэр.
        - Ты знаешь, где найти меня.
        - Вы тоже знаете, где найти меня.
        Сейчас их разделяло кресло и стол, мешая непонятно откуда возникшему стремлению прикоснуться друг к другу.
        - Можно, я расскажу маме о нашем разговоре?
        - Конечно.
        - А вы расскажете своей семье?
        - Ты бы хотел этого?
        - Не знаю.
        - Я бы хотел, если ты не против.
        - И Робби тоже?
        - Только если ты не возражаешь.
        - Не знаю. Нам и так трудно быть вместе на футбольном поле, а теперь я еще знаю, когда мы появились на свет… ну, не хотелось бы настраивать его против меня еще больше.
        - Как насчет того, чтобы действовать по ситуации? Если я пойму, что он еще ревнует или считает, что ему что-то угрожает, я смолчу.
        Кент отпустил спинку кресла, как будто бы готовясь уйти, он не возражал против последнего предложения.
        - Я рад, что ты пришел, - сказал Том.
        - Да, сэр.
        - Ну, - он поднял руку, - тренируйся хорошенько.
        - Спасибо, сэр.
        - Я буду следить за игрой в пятницу.
        - Да, сэр.
        Кент, пятясь, сделал шаг к двери. Отца и сына непреодолимо тянуло друг к другу, словно кровь предков вдруг заговорила в них, понуждая обняться. Но это оказалось бы нелепым, они все еще были чужими друг другу.
        - Ну, до свидания, - наконец произнес Кент, открывая дверь.
        - До свидания.
        Парень стоял, держась за дверную ручку, оглянувшись на отца - последняя проверка, - как будто хотел снова убедиться, до чего они похожи. А потом пошел на тренировку.
        Глава 11
        В последнюю пятницу сентября было решено отпраздновать открытие футбольного сезона. Каждый год Том ужасался, представляя, что предстоит пережить на этой неделе. Сорванные и пропущенные уроки, раздраженные учителя, всеобщее «одичание» учеников, включая пьянство и объятия в коридорах. Поток жалоб от жильцов близлежащих домов, в чьи дворы молодежь врывалась или въезжала на машинах, а некоторые даже мочились там. Для Тома эта неделя означала многие часы дополнительной работы в школе, где ребята что-то придумывали, украшали спортзал, рисовали плакаты.
        Хотя у всего этого была и обратная сторона. Эта неделя помогала многим ученикам сдружиться, и дружба потом сохранялась надолго. Такие же товарищеские отношения складывались между ребятами и учителями, занятыми одним делом. Открывались новые стороны характера многих парней и девушек, они были полны энтузиазма и фантазии, поскольку принимали участие в том, что очень их интересовало. Учителя часто удивлялись той ответственности и неиссякаемой выдумке, а в некоторых случаях и качествам лидера, что были до этого скрыты. В течение этой недели ученики использовали всю свою изобретательность, чтобы решать различные проблемы и работать вместе так же, как вместе они танцевали, участвовали в фестивалях и писали лозунги.
        Но эта неделя приносила в школу Хамфри и еще кое-что - жизненную энергию, которой так не хватало в другое время, и тот темп, что притягивал и вовлекал всех ребят. Для многих кульминация праздника наступала не во время футбольного матча в пятницу вечером, а днем, когда короновали так называемых «короля и королеву».
        Вначале, конечно, надо было выбрать претендентов на трон. Во вторник, стоя у дверей спортзала во время «выборов», Том ощущал, какое вокруг царит напряжение. Волновались секретарши, подсчитывавшие голоса, волновалась Нэнси Холлидэй, учительница ораторского мастерства и единственная из учителей, знающая результаты. Нервничали десять ее учеников, поклявшихся не разглашать секрета и готовых произнести вступительную речь в следующие полчаса. Напряженность читалась и на лицах классных любимцев, которым выпадал шанс выйти на сцену в сопровождении одного из учеников Нэнси.
        Это волнение словно передавалось по воздуху, и ребята, заполняющие спортзал, вели себя буйно, как никогда. Гремел оркестр, барабаны, казалось, стремились обрушить потолок. Солнечный свет, отражаясь от пола, заливал зал золотом. Красный цвет царил повсюду: на зрительских местах и на той половине спортзала, где будут сидеть выпускники - красные свитера, помпоны, бейсболки и куртки с белыми вышитыми инициалами школы.
        Среди проходящих мимо Том, скользя взглядом по толпе, искал Клэр. Дома ничего не изменилось. Холодность между ними не исчезла за две недели, общая кровать превратилась в место испытания терпения. Клэр по вечерам начала проводить репетиции, так что целыми днями они с Томом почти не виделись и встречались только в постели, чтобы лежать, скованно придерживаясь своей половины матраса и притворяясь, будто рядом никого нет. Когда наконец Клэр появилась в зале, сердце Тома подпрыгнуло. Он улыбнулся, но она с кислым выражением лица посмотрела мимо и прошла дальше.
        Веселье началось. Оркестр заиграл школьный гимн. Команды болельщиков разразились приветственными криками. Потом выступали помощники капитанов футбольных команд, пародировали тренера Гормэна. А затем на середину зала вышли, выстроившись в линию и танцуя, шестеро игроков из команды. На голом торсе каждого красовалась верхняя часть купального костюма, чем-то; набитая, и, задирая мини-юбки, парни вскидывали волосатые ноги, неуклюже пытаясь изобразить канкан. Одним из танцоров был Робби.
        Том стоял у стены, где кончались зрительские места, и хохотал. Парни развернулись, виляя бедрами, взялись за руки и так же грациозно, как стадо буйволов, подпрыгнули. Уперев руки в колени, они вихлялись и тряслись, их фальшивые груди прыгали вверх-вниз, а зал помирал от смеха, заглушая даже музыку.
        Том уже забыл, когда в последний раз так беспечно смеялся. Он повернулся, ища на зрительских местах Клэр. Она тоже хохотала, глядя на сына, откинув голову назад и открыв рот так, что щеки ее округлились и напоминали спелые яблочки. При виде ее веселья сердце Тома сжалось. Ему так хотелось бы вернуть все то, что они имели, и эту способность вместе наслаждаться жизнью и отдыхать, развлекаясь. Сейчас им надо было сидеть рядом, смеяться над тем, как разошелся их сын, и видеть радость в глазах друг друга. Но Клэр сидела возле кого-то из учителей английского, одинокая в толпе, а он был одинок здесь, на своем месте. Посмотри на меня, Клэр, ты же знаешь, где я. Я здесь, и я жду, когда же закончится эта холодная война между нами. Пожалуйста, посмотри, ведь это для нас Робби так старается.
        Но она не смотрела. Пародия кончилась, и президент выпускного класса успокоил толпу, коротко объяснив, каким образом выбирались претенденты на трон. Напряжение возрастало, все голоса стихли. Лентяи и двоечники еще больше ссутулились, лидеры классов, наоборот, расправили плечи. Ученики Нэнси Холлидэй вышли на середину зала, чтобы представить избранных.
        Сабра Букер, хорошенькая уравновешенная девица, глубоким контральто изложила краткий перечень заслуг первого кандидата: отличник, член ученического совета, имеющий достижения в различных видах спорта, член математического клуба. Эти определения подходили дюжине ребят и девушек. Когда Сабра отошла от микрофона, оркестр заиграл свой вариант торжественного марша. Она вышла на середину зала, оглядывая ряды зрителей, потом двинулась вперед, останавливаясь и оглядываясь, даже возвращаясь, нагнетая напряжение, пока наконец не подошла к плотному светловолосому парню по имени Дули Леонард. Когда он поднялся, удивленный и довольный, покрасневший, вся школа разразилась аплодисментами и приветственными криками, а парень под руку с Саброй Букер вышел на сцену. Следующей была названа претендентка в «королевы», Мадлен Кроу, и ее проводил до сцены высокий старшеклассник по имени Джеми Белдоуэр.
        После этого Терри Макдемот, которая в прошлом году встречалась с Робби, отправилась на поиски следующего кандидата. Она, как и другие, тянула время, бродя по залу и вглядываясь в ребят, пока решительным шагом, как бы говорящим «вот он», не подошла к группе парней. И выбрала Робби. Том ощутил гордость, глядя, как сын поправляет одежду типичным жестом подростка, смущенного и обрадованного одновременно. Пока Робби пробирался к сцене, Том взглянул на жену. Она сияла и аплодировала, словно какой-то фанат рока на концерте. Потом посмотрела на мужа - таким сильным оказалось притяжение и привычка, что она не успела совладать с собой - и он впервые за эти недели почувствовал настоящую теплоту в ее взгляде. Это всколыхнуло все эмоции в его душе, пока, мысленно хваля сына, его родители стояли, разделенные рядами шумной молодежи и все еще удивленные тем, что «рекордсменом во всех известных видах спорта» является их Робби. Челси подпрыгивала и хлопала вместе с другими болельщиками. Учителя, стоявшие рядом, поздравляли Тома, Клэр, тоже, казалось, купалась в счастье, разговаривая о чем-то с сидящими поблизости.
Том смотрел, как Робби шел к сцене под руку с Терри Макдемот, девушкой, которой старший Гарднер всегда; симпатизировал. Они оба улыбались и о чем-то болтали, , а весь зал скандировал:
        - Роб, Роб, Роб!
        После этого выдвижение кандидатов продолжалось, музыка то стихала, то снова принималась греметь. Выбранные сегодня счастливчики будут купаться в лучах славы до конца учебного года, а в памяти их одноклассников - и до конца жизни. Клэр тоже когда-то, учась в старших классах, была претенденткой «на трон», но тогда Том еще не знал ее. Он только видел ее фото тех времен, с длинными завитыми волосами на прямой пробор.
        Началось представление последнего кандидата, и список его заслуг звучал так похоже на все остальные, что Том вначале почти не обращал внимания - участие в различных кружках, высокая успеваемость, достижения во многих видах спорта. Потом директор уловил название клуба, которого не было в их школе - что-то испанское, и поднял голову, наблюдая, как оратор - ученица по имени Сандра Гиббонз отправилась на поиски названного кандидата. Какое-то внутреннее чувство подсказало Тому, еще до того, как она остановилась, что Сандра выберет Кента Аренса. Когда она так и сделала, зал разразился бурными аплодисментами. Футбольная команда приветствовала нового героя стоя. Голос по радио перекрыл гром оркестра:
        - Да, мы совсем забыли предупредить… Большую часть жизни он провел в Остине, штат Техас. Он здесь только три недели. Вот каких людей мы принимаем в Хамфри Хай!
        Кент был слишком изумлен, чтобы сразу подняться с места, Сандра протянула ему руку, а Том украдкой взглянул на Клэр. Шокированная происходящим, она хлопала, словно во сне. Челси окаменела, закрыв руками рот, Робби на сцене послушно аплодировал, не в силах что-либо изменить или проявить как-нибудь свои чувства. Снова посмотрев на Клэр, Том не увидел ее лица - она наклонилась, садясь на место, потом, когда уселись все вокруг нее, она бросила на мужа взгляд, который жег, как лазер, и, казалось, был способен испепелить его. Она отвернулась первой. Если и была на ее лице улыбка, сейчас от нее не осталось и следа.
        Музыка все гремела, пока Кент шел к сцене и пожимал руки другим кандидатам. Он остановился напротив Робби, и с расстояния в тридцать футов Том ощутил их нежелание прикасаться друг к другу. Они, однако, обменялись рукопожатием, как того требовал протокол, а затем Кент занял место возле одной из «королев», которая поцеловала его в щеку. Том, как директор школы, должен был поздравить всех. Он направился к сцене, раздираемый самыми противоречивыми эмоциями, ирония судьбы в очередной раз сыграла с ним шутку. Пожимая Робби руку, он улыбнулся и увидел в глазах сына немой вопрос. Миг его славы утонул в пучине житейских передряг, и, хотя Том был директором и не имел права показывать, кого он любит больше, он еще оставался отцом, и поэтому обхватил Робби за шею и прижал его к себе.
        - Я просто чертовски горд за тебя, - прошептал он на ухо сыну.
        - Спасибо, па.
        Том пожимал одну за другой протянутые руки - девушек и парней, пока не подошел к Кенту и они обменялись рукопожатием, первым с тех пор, как узнали друг о друге. Гарднер накрыл их руки своей свободной и почувствовал, что его пальцы сжали так сильно, что обручальное кольцо впилось в один из них. Он не ожидал, что нахлынувшие чувства застанут его так врасплох и ему придется бороться с желанием обнять Кента, пряча повлажневшие глаза. Но за его спиной не сводила глаз со сцены Клэр и застыла в смущении Челси, поэтому ему оставалось только надеяться, что Кент прочтет все в его взгляде.
        - Поздравляю, Кент. Мы гордимся тем, что ты учишься в нашей школе.
        - Спасибо, сэр, - ответил Кент, - я тоже горжусь тем, что я здесь, но не уверен, что заслужил все это.
        - Твои одноклассники считают, что заслужил. Можешь радоваться, сын.
        Это случайно вылетевшее слово всколыхнуло их души, а рукопожатие все продолжалось. Том увидел, как глаза Кента расширились от удивления, а потом отвернулся, чтобы обратиться с речью ко всему залу.
        Ему было очень трудно собраться с мыслями - за ним стояли оба его сына, а перед ним сидели жена и дочь, но Том подавил в себе все личное, чтобы оно не мешало его работе.
        - Каждый год я жду наступления этого дня, когда старшеклассники проголосуют за тех десятерых из вас, кто для них является примером и в учебе, и в дружбе, и в школьной жизни. Наверное, это правда, что раньше для нас выборы короля и королевы превращались всего-навсего в конкурс красоты. Но сегодня те, что стоят перед вами, представляют собой цвет нашей школы, ее гордость. Они проводят в этих стенах гораздо больше обязательных тридцати часов в неделю, и мы высоко ценим такие их качества, как дружелюбие, щедрость души, уважение к старшим, отмечаем их успехи в учебе и спорте и многое другое.
        Продолжая говорить, Том оглядывал зрительские места. Остановившись взглядом на Клэр, он обнаружил, что она сидит, скрестивши руки на коленях, и рассматривает ремешок своих часов. Следующую минуту она не сводила глаз с Робби. Складывалось впечатление, будто она намеренно отказывается встречаться взглядом с мужем. Речь Тома закончилась, в заключение выступил тренер и поблагодарил тех учителей и ребят, что подготовили сегодняшнюю программу. Вслед за капитанами команд болельщиков весь зал подхватил школьный гимн, и на этом празднование завершилось. На сцену сразу ринулась целая толпа, Клэр обнимала Робби, делая вид, что не замечает Тома. Его сердце упало, все, что он сейчас хотел, это чтобы жена подошла к нему и сказала: «Просто не верится, правда? Какого сына мы вырастили!»
        Но всеобщее ликование вокруг только подчеркивало их с женой разобщенность, и Тому оставалось лишь ходить по залу и принимать поздравления от всех, кроме самого дорогого человека. Потом он обернулся и заметил Челси, которая смотрела на него несчастными глазами. Ее щеки горели, и он понял, как она обижена тем невниманием, что ее мать проявляет по отношению к ее отцу в такой торжественный момент. И еще в глазах дочери он прочитал смущение из-за Кента, и колебания, стоит ли поздравлять отца. Не успела Челси ничего решить, как кто-то заговорил с Томом и отвлек его внимание. Разыскивая брата, Челси ощущала полную неразбериху эмоций в своей душе - то она летела, как на крыльях, то словно натыкалась на преграду, которую выстраивала перед ней суровая действительность.
        - Робби! - Наконец найдя брата, она обняла его с нарочито сияющим видом. - Я так горжусь! Мистер Претендент на трон!
        - Да, я такой, - наклоняясь к ней, проговорил брат, и Челси услышала в его голосе ту же самую подавленность и замешательство, которые испытывала сама из-за того, что мама не замечала папу, а Кент Аренс стоял тут же, на этой сцене.
        Робби отпустил ее, и теперь в этом море веселья им уже обоим приходилось прятать свои истинные чувства. Что же происходит с их семьей? И когда вся школа узнает об этом?
        - Послушай, - сказала Челси, - я знаю, что ты заслужил это. Ты наверняка победишь.
        Брат слабо улыбнулся, и теперь ей предстояла еще встреча со сводным братом, которого она когда-то поцелована. Она посмотрела в его сторону и заметила, как он быстро отвернулся. Челси видела такие сцены в фильмах, когда двое в толпе притворялись, будто им нет дела друг до друга. Кент повернул голову, и их взгляды встретились над шумящей и волнующейся толпой, но тот поцелуй казался им обоим слишком ужасной ошибкой, и смущение победило и на этот раз. Челси отвернулась, не поздравив его.
        В этот вечер вся семья Гарднер собралась за ужином и устроила представление с демонстрацией согласия и единства. Но Челси им не удалось обмануть. Даже праздник в честь Робби не смог уничтожить разобщенность между родителями. Слишком явно Том и Клэр обходили друг друга, стараясь не прикасаться даже в тесноте кухни, слишком быстро мама отводила глаза, если отец смотрел на нее. И даже имя Кента не упоминалось здесь, хотя шансы всех остальных кандидатов в короли и королевы тщательно взвешивались и обсуждались. В конце ужина Робби с любовью посмотрел на родителей и сказал:
        - Слушайте, ребята, я знаю, что есть такая традиция - каждого кандидата провожают на место коронации оба родителя. Так я хотел убедиться, что вы там будете.
        - Конечно, будем, - хором ответили Том и Клэр.
        - По одному с каждого моего бока.
        - Точно.
        - Да.
        - А после вместе явитесь на танцы?
        - Конечно, - ответил Том. Помолчав, Клэр проговорила:
        - Так и будет, - но при этом не отрывала взгляд от тарелки.
        Теперь всегда, когда Робби или Челси пытались как-то помирить родителей, возникала эта заминка. Отец старался преодолеть ее, и Клэр делала вид, что тоже старается, но все оставалось по-прежнему. Дети не знали, как заставить мать простить их отца.
        Позже вечером Челси сидела на своей кровати, уставясь в стену. В углу на кресле валялось домашнее задание, у нее не было ни малейшего желания открывать учебник и браться за ручку. В доме было тихо, мама, как всегда, ушла на репетицию, а папа сидел в гостиной с финансовым отчетом. Робби сразу, как только смог, ушел к Бренде, стремясь скрыться от домашней напряженности, а Челси не могла даже позвонить Эрин и поговорить обо всем. Ведь тогда все в школе узнают об этом, и их семья сразу станет предметом для сплетен. Эрин уже пыталась выспрашивать и с любопытством посматривала на Челси, особенно когда упоминалось имя Кента. Она знала - что-то произошло.

«Да уж, конечно, произошло», - думала Челси. Семья разваливается, она пытается заставить маму и папу поговорить друг с другом, а по ночам плачет у себя в комнате, и еще старается всеми силами избегать Кента, и больше всего хочет выговориться, объяснить все Эрин. Но этого делать нельзя! Потому что то, как поступил отец - ужасно, и то, как она поступила с Кентом - тоже ужасно. И неизвестно, может, мама права, что отвергает отца, и она тоже должна отвергать Кента, и вообще, как же ей с ним теперь обращаться, раз они родственники? Если бы только она могла поговорить обо всем с Эрин. Хоть с кем-нибудь! Но даже кураторы в школе могут сплетничать. У них кабинет как раз рядом с папиным, и, если они все узнают, ему будет еще хуже. Челси, свернувшись калачиком и закутавшись в свитер, тихо лежала в темноте.
        В это самое время на репетиции сорокалетний одинокий учитель английского по имени Джон Хэндельмэн наблюдал, как возводят декорации. Он поглядывал на Клэр, улыбаясь и словно предлагая ей поделиться тем, что ее беспокоило и о чем они еще не говорили.
        На следующий день после провозглашения кандидатов «на трон» Том обнаружил в своем школьном почтовом ящике записку:
        Уважаемый мистер Гарднер,
        Миссис Холлидей сказала всем нам, кандидатам, что по обычаю к месту «коронации» нас должны сопровождать родители. Я бы хотел, чтобы Вы знали - я бы очень гордился, если бы Вы шли рядом со мной. Не волнуйтесь, я не стану об этом просить, потому что не хочу причинить Вам никакого беспокойства. Просто я хотел, чтобы Вы об этом знали.
        Том почувствовал, как слезы подступают к его глазам. Ему пришлось скрыться на время в мужском туалете, дожидаясь, пока спокойствие возьмет верх над эмоциями.
        В этот вечер, когда Клэр вернулась с репетиции, муж дожидался ее, приняв душ и сидя на кровати в пижамных брюках и благоухая лосьоном после бритья. Она скользнула под одеяло и выключила настольную лампу. Протянув руку в темноте, Том попытался поцеловать жену, но она оттолкнула его и сказала:
        - Не надо, Том. Я не могу.
        Церемония «коронации» состоялась в актовом зале школы, в пятницу, в два часа дня. Все родители собрались в комнате позади зала, готовясь сопровождать своих детей.
        Клэр впервые увидела Монику Аренс. Она не была хорошенькой, но дорогая одежда и стильные украшения, придавали ей светский шик. Тщательно выполненная прическа не приукрашивала лицо, но на страницах любого модного журнала можно было увидеть такую же. То, в чем отказала ей природа, Моника создала для себя сама. Она держалась так, словно говорила: «Поосторожней со мной».
        Клэр повернулась к Монике и ее сыну спиной, притворяясь, будто их нет в комнате. Однако она понимала, что Том, как директор, должен уделять внимание всем и поздравлять родителей всех кандидатов. Когда он заговорил со своей бывшей любовницей и пожал ей руку, Клэр не смогла удержаться и посмотрела на них. Ревность и обида уничтожили всю радость этого дня, и она обвиняла мужа в том, что именно по его вине не испытывала счастья по поводу такого события. Идя рядом с Робби к трибуне, она не излучала материнской теплоты, как другие, просто сопровождала сына с левой стороны, а Том - с правой. На ступеньках родители поцеловали Робби, потом сели рядом в первом ряду. Во время всей церемонии Клэр не обменялась с мужем ни словом, ни взглядом, она смотрела только на сына и ни на кого другого.
        В каждом ее движении и позе Том видел что-то показное, неестественное. Она слишком высоко поднимала руки, когда аплодировала, слишком задирала подбородок, наблюдая за происходящим. Иногда она встряхивала головой, а когда Дьюк Леонард был выбран королем, Том понял, что Клэр негодовала в душе, поскольку по понятным причинам надеялась, что это место займет Робби. С упавшим сердцем Гарднер признавался сам себе, что ему совсем не нравится, как она себя ведет. Те качества, за которые он полюбил когда-то Клэр, исчезли, и именно он был в этом виноват.
        После они танцевали вместе на праздничной вечеринке, и он обнаружил, что можно отвергать в женщине непримиримость и все же любить эту женщину. Потому что он все еще любил свою жену. Обнимая ее в танце, он ощутил нахлынувшее желание и попытался крепче прижать Клэр к себе. Она выгнула спину, стремясь держаться подальше, и сказала:
        - Думаю, сейчас подходящее время, чтобы поговорить с тобой, Том. Я приняла решение, но молчала, пока не закончится праздник, чтобы не портить его для детей. Ну что ж, теперь веселье подходит к концу, а я не могу продолжать жить, как ни в чем не бывало. Я хочу развестись. Том остановился, почувствовав мгновенный укол страха.
        - Нет, Клэр, перестань, мы можем…
        - Я думала, что справлюсь с этим, но не смогла. Я несчастна, мне больно, все время хочется плакать. Я не могу видеть тебя в своей постели каждую ночь.
        - Клэр, так нельзя. Нельзя отбросить прочь восемнадцать лет жизни, не пытаясь их спасти.
        - Я пыталась.
        - Черта с два ты пыталась! Ты… - Он понял, что кричит и танцующая рядом пара обернулась и смотрит на них. - Пошли! - приказал Том и за руку потащил жену из зала, по коридору, мимо бассейна, пока не привел ее к стеклянным дверям своего кабинета.
        - Отпусти меня! - требовала Клэр. - Том, Бога ради, ты уже устроил спектакль, вырвавшись из зала таким образом!
        В кабинете он с силой захлопнул дверь.
        - Мы не разводимся! - прокричал Том.
        - Не ты один принимаешь решения!
        - Мы даже не пытались ничего обсудить!
        - Что обсуждать? Лично я ничего не сделала!
        - Вот именно - ничего, чтобы спасти наш брак! Ты даже не пыталась простить меня!
        - Простить, в то время, когда ты продолжаешь с ней путаться?
        - Я с ней не путаюсь! Клэр, я люблю тебя!
        - Я тебе не верю.
        - Ты мне не веришь. И считаешь, что нам нечего обсуждать?
        - Не обвиняй меня, ты! - Она ткнула мужа в грудь. - Не смей меня обвинять! Не я изменяла тебе! Не я прижила сына, из-за которого теперь страдают наши дети! Не я умалчивала об этом восемнадцать лет. Я наблюдала за тобой, когда называли претендентов на трон, и видела выражение твоих глаз. Тебе хочется признать его, Том, неужели ты сам не понимаешь? Ты просто умираешь от желания, чтобы все узнали, что он твой сын. Ну что ж, пусть узнают! Но не жди, что я останусь с тобой. Мне и так тяжело работать с тобой в одном месте и выполнять твои приказы день за днем! Ты никогда не думал, как меня все начнут жалеть, когда все выяснится?
        - Давай не будем никому сообщать. Пойдем вместе к психологу. Надо спасать нашу семью, Клэр.
        Она отступила на шаг, потом, воздев руки к потолку, проговорила:
        - Я не хочу быть вместе с тобой, Том. Он запаниковал.
        - Клэр, пожалуйста…
        - Нет… - Она отступила еще на шаг. - Не хочу, у меня такое чувство, будто меня предали, и я злюсь на тебя, и готова… просто броситься на тебя в любой момент! Это такой стресс, что каждое утро я встаю и не знаю, смогу ли весь день работать. В учительской я выслушиваю твои распоряжения, когда все, что мне хочется делать, - это сыпать проклятьями. Завидев тебя в коридоре, я обхожу тебя за две мили. И я больше не могу притворяться перед детьми за столом.
        - Подумай, что ты говоришь! Клэр, что с тобой случилось? Это несправедливо. А как же уважение, ведь мы обещали всегда уважать друг друга, когда ссоримся?
        - Его нет, - она заговорила спокойнее. - Вот что пугает меня больше всего, Том. Я теперь не уважаю тебя. И когда я поняла это, то поняла и то, что все эти годы твердила банальности. Уважение - легко о нем говорить, когда твой брак не подвергался никаким испытаниям. Сейчас я отношусь ко всему этому совсем по-другому.
        - Мне противно это слышать!
        - Или я опротивела?
        - Перестань, Клэр, разве я когда-нибудь давал тебе повод так считать? Мне противна твоя надменность, эта хорошо рассчитанная холодность, которую ты можешь по желанию включать, словно душ. Тебе словно бы нравится меня наказывать. Ты обращаешься со мной так, будто мой грех нельзя простить.
        - Да, сейчас я не могу тебя простить, особенно когда мне каждый день об этом напоминает твой сын, входя ко мне на урок.
        - Если ты хочешь, чтобы его перевели, я так и поступлю. Я уже говорил тебе это.
        - Перевод не поможет. Он существует, и он твой. И его мать живет здесь поблизости, и ты с ней виделся. Я не могу больше все это выносить, поэтому и хочу развестись.
        Сжав зубы, Том проговорил:
        - Между мной и Моникой Аренс ничего нет. Почему ты мне не веришь?
        - Я хотела бы, Том… хотела бы. Почему ты не рассказал мне о том, что встречался с ней тогда, в автомобиле?
        - Я… - Подняв руки, он бессильно уронил их. - Я не знаю. Я должен был, но не смог. Извини. Я боялся.
        - И я тоже боюсь. Неужели непонятно?
        - Тогда почему ты сбегаешь от меня?
        - Потому что мне требуется время, Том. - Она прижала руку к сердцу, ее голос звучал мягче. - Я не могу простить тебя. Я не могу видеть тебя. Я не могу спать с тобой. И я не знаю, что сказать детям. Мне нужно время.
        - Сколько времени?
        - Не знаю.
        Чем меньше она злилась, тем страшнее становилось Тому.
        - Клэр, пожалуйста, не делай этого.
        - Я должна.
        - Нет, не должна.
        Он взял ее за руку, но она отвернулась.
        - Не надо. Я уже все решила, - спокойно произнесла Клэр.
        - Мы могли бы…
        - Пожалуйста, не начинай сначала, Том. Потрясенный всем услышанным, он отвернулся к окну и к семейным фотографиям на подоконнике. На фоне темноты снаружи его отражение казалось силуэтом без лица. Лампы дневного света окружали этот силуэт сиянием. Он видел и отражение Клэр. Она стояла напротив его стола, высоко подняв голову, и смотрела в спину мужа. Вся ее поза выражала решимость. Том вздохнул и потерянно спросил:
        - А как же дети?
        - Они останутся с тем из нас, кто будет жить в доме.
        - Ты не хочешь попытаться все обсудить, даже для их блага?
        - Не сейчас.
        - Это их убьет. Особенно Челси.
        - Я знаю. Это тяжелее всего.
        Том чувствовал себя так, словно ему поставили капельницу с какой-то огненной жидкостью и теперь она заполняла все его вены, начиная от сердца. Он умоляюще произнес:
        - Тогда попытайся, Клэр, ради детей.
        Если бы она продолжала злиться, он мог бы надеяться на то, что есть смысл продолжать спор, но она говорила с ним так спокойно, как с ребенком, которого укладывала спать.
        - Я не могу, Том. Ради себя.
        - Клэр! - Он сделал два шага по направлению к ней, но она слегка отшатнулась, словно предупреждая его не прикасаться к ней. - Господи, - потерянно прошептал он, и тяжело опустившись в кресло, закрыл лицо рукой.
        Прошла минута. Две. Клэр стояла, не двигаясь, ожидая, а идея развода как будто нависала над ними, ширясь и захватывая все большее пространство. Том опустил руку и посмотрел не жену.
        - Клэр, я люблю тебя, - вложив в эти слова все, сказал он. - Пожалуйста, не делай этого.
        - Я не могу иначе, Том. Я знаю, ты мне не поверишь, но не только ты испуган. Я сама боюсь. - Она прижала руки к груди. - Я всегда была из тех женщин, что любят очень сильно, и всегда в глубине души боялась, что не смогу жить без тебя. Я всегда думала: «Он женился на мне, потому что был вынужден», и все эти сомнения разъедали мою душу и заставляли считать, что я любила тебя больше, чем ты меня. А потом всплыла вся эта история и та… та испуганная женщина внутри меня победила. Я и не знала, что она там есть, но потом она заявила о себе, а я думала: «Откуда она? Ведь это все не я говорю, и не я так поступаю?» Но сейчас мне приходится быть такой. Мне приходится отдаляться от тебя, иначе мне очень больно. Ты можешь понять это, Том?
        Он попытался ответить, но перехватило горло.
        - Н… нет, - наконец выговорил он надтреснутым голосом.
        Клэр продолжала так же спокойно, без слез:
        - Как ты можешь это понять, когда я сама не понимаю?
        Она подошла, глядя на фотографии - их семья, такая счастливая и беззаботная. Клэр прикасалась к рамкам так, словно гладила по головкам их детей, когда они были еще совсем маленькими.
        - Прости меня, Клэр. Сколько раз мне надо повторять это?
        - Не надо повторять.
        - Тогда почему ты не дашь нам еще хотя бы один шанс?
        - Не знаю, Том. Мне больше нечего сказать.
        Наступила тишина, прерываемая только музыкой, доносящейся из зала, где танцевали их дети. Он вздохнул и вытер глаза. Потом она взяла одну из фотографий и некоторое время внимательно рассматривала ее, прежде чем поставить на место, осторожно, будто вор, знающий, что в соседней комнате спят хозяева. Наконец Клэр повернулась и сказала:
        - Пусть мне придется уйти. Ты можешь остаться в доме, если хочешь.
        Том подумал, правда ли это, что человек может умереть от разбитого сердца.
        - Я не могу так поступить. Не могу заставить тебя уйти.
        - Раз я настаиваю на разъезде, то я и должна уйти.
        - Детям и без этого будет плохо.
        - Значит, ты хочешь, чтобы я осталась, а сам уйдешь?
        - Я хочу, чтобы мы оба остались, Клэр, разве это непонятно?
        Он почувствовал, что сейчас расплачется в голос. Она подошла к двери и спокойно произнесла:
        - Я уезжаю.
        Том подскочил, обежав вокруг стола, схватил жену за руку.
        - Клэр… - Еще никогда в жизни он не был так напуган. - Господи… - Она даже не вырывалась, этого не требовалось, ведь их отдаление произошло много дней назад. - Куда ты пойдешь?
        Она пожала плечами, отсутствующе глядя на ковер. Потом взглянула на него и спросила:
        - А ты бы куда пошел?
        - Наверное, к отцу. Она опустила голову.
        - Ну что ж…
        Так все и было решено: эти три слова и ее опущенная голова, и Тому ничего больше не оставалось. Они ушли с вечеринки вместе, оставив детей праздновать и радоваться своей молодости и победе в шумном, кипящем жизнью зале. Теперь, когда все разрешилось, Клэр не возражала против того, чтобы вместе с мужем дойти до парковки, освещенной синим светом, и сидеть с ним рядом в автомобиле, быстро преодолевшем пару миль до дома, и ждать, пока Том откроет дверь и пропустит ее впереди себя.
        Они остановились в темноте, окруженные знакомыми предметами, которые приобретались годами - мебелью, лампами, картинами, всем тем, что они покупали вместе в те времена, когда будущее казалось им таким определенным.
        - Когда ты уедешь? - спросила Клэр.
        - Завтра.
        - Тогда сегодня я буду спать на диване.
        - Нет, Клэр… - Он схватил ее за руку. - Нет, пожалуйста.
        - Не надо, Том.
        Она мягко высвободилась и пошла по коридору. Он поднял лицо, словно обращаясь к Богу, и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, сдерживая рыдания. Быстрее, медленнее, быстрее, медленнее, пока ему не удалось взять себя в руки. Потом он направился в спальню и остановился в дверях. Клэр была уже в ночной рубашке, и, увидя его, устало замерла, словно ожидая, что сейчас он начнет к ней приставать. Вместо этого он проговорил:
        - Можешь оставаться здесь. Я буду спать на диване. Когда в час ночи Челси вернулась домой, она обнаружила отца на веранде, сидящим в кресле-качалке. Холодная ночь окружала его, и он смотрел в темноту ничего не видящим взглядом.
        - Папа, ты в порядке? - спросила Челси, на несколько дюймов открывая дверь.
        Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:
        - Я в порядке, детка.
        - Почему ты здесь сипишь? Уже холодно.
        - Не мог заснуть.
        - Ты действительно в порядке?
        - Конечно. Ложись спать, детка. Она немного помялась.
        - Хорошая была вечеринка, правда, па?
        Челси видела только его силуэт в темноте. Отец даже не повернул головы в ее сторону.
        - Да, хорошая.
        - И я так горжусь Робби, хоть он и не победил.
        - Я тоже.
        Она немного подождала, но продолжения не последовало.
        - Ну… тогда спокойной ночи, па.
        - Спокойной ночи.
        Через пятнадцать минут вернулся Робби, и Челси дожидалась брата в его комнате.
        - Шш, - прошептала она, - это я.
        - Челе?
        - Что-то случилось.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ты сейчас не проходил через гостиную?
        - Нет.
        - Папа все еще сидит на веранде.
        - Они с мамой рано ушли.
        - Я знаю.
        Оба задумались, потом Челси сказала:
        - Он никогда не засиживается допоздна, всегда говорит, что ему не хватает времени.
        Они снова обеспокоено замолчали.
        - Ну… - произнес Робби, - я даже не знаю. Ты с ним говорила?
        - Немного.
        - И что он сказал?
        - Почти ничего.
        - В этом-то вся и беда, они с мамой теперь почти ничего не говорят.
        Утром Челси проснулась вскоре после девяти и, поднявшись, направилась в ванную. Проходя мимо открытой двери в спальню родителей, она увидела отца, который был чем-то занят. Он надел старые вещи, а на кровати стояли картонные коробки и два открытых чемодана. Челси остановилась, босая, в длинной, до колен, футболке с динозавром.
        - Папа, что ты делаешь?
        Он выпрямился, держа в руках стопку белья, потом запихнул его в чемодан и протянул дочери руку.
        - Зайди сюда, - тихо сказал Том.
        Она приблизилась, взяла отца за руку, и они присели на край неубранной постели среди коробок. Том обнял дочь и прижался щекой к ее волосам.
        - Детка, мама хочет, чтобы я уехал на некоторое время.
        - Нет! - хватая и сжимая в кулаке ткань его футболки, проговорила Челси. - Я так и знала! Пожалуйста, не делай этого, папочка! - Она не называла его папочкой с тех пор, когда училась еще в начальной школе.
        - Я собираюсь пожить немного у дедушки в хижине.
        - Нет! - Она вырвалась из его объятий, плача. - Где мама? Она не может заставить тебя это сделать! - В сильном возбуждении Челси кинулась вниз по лестнице, Том поспешил за ней. Девочка кричала, не переставая. - Ты не можешь заставлять его уйти! Мама, где ты? Что здесь происходит? Вы муж и жена! Ты не можешь притворяться, что между вами все кончено, и выгонять его к дедушке! - Клэр поймала ее в самом низу. - Мама, ты ведь его жена! Что ты делаешь?
        Робби выскочил из своей спальни, разбуженный криком, и тоже стал спускаться по лестнице.
        - Что происходит? - Он был взъерошенный, заспанный, со вспухшими глазами.
        - Папа от нас уходит, Робби. Скажи ему, чтобы не делал этого! Скажи маме, чтобы она его не прогоняла! - Челси захлебывалась от рыданий.
        - Челси, мы же не разводимся, - попыталась успокоить ее Клэр.
        - Еще нет, но разведетесь, если он уйдет! Мама, не отпускай его! Папочка, пожалуйста… - Она поворачивалась то к одному из них, то к другому.
        Это было так непохоже на их семью - крики и плач ранним утром, в коридоре у главного входа в дом. Том призвал к спокойствию:
        - Мы с мамой все обсудили вчера вечером.
        - Тогда почему вы так поступаете? Вы никогда нам ничего не говорите! Вы притворяетесь, будто все в порядке, а сами даже не смотрите друг на друга! У тебя есть любовница, папа, в этом все дело?
        - Нет, Челси, но мама мне не верит.
        - Ма, почему ты ему не веришь? - Она резко повернулась к Клэр.
        - Дело не только в этом, Челси.
        - Но если он говорит, что это не так, то почему ты ему не веришь? Почему вы не обсуждаете ничего с нами? Мы с Робби тоже члены семьи, и мы имеем право высказаться. Мы не хотим, чтобы он уходил, правда, Робби?
        Робби сильно ссутулился, все еще не в себе от внезапного пробуждения. Он стоял у шкафчика для верхней одежды в растянутой черной футболке и старых спортивных штанах и выглядел совершенно сбитым с толку.
        - Мама, почему ты хочешь, чтобы он ушел? Сдержанное поведение сына немного остудило эмоциональный накал всей этой сцены.
        Клэр ответила:
        - Просто мне надо немного побыть одной, вот и все. То, что случилось, подавляет меня, и я не знаю, как еще поступить.
        - Но если он уйдет, то будет так, как говорит Челси. Как же вы тогда сможете помириться?
        Клэр опустила голову. Робби посмотрел на отца.
        - Папа?
        - Я всегда буду в вашем распоряжении или в ее распоряжении, как только понадоблюсь.
        - Нет, не будешь. Ты будешь у дедушки.
        - Вы можете позвонить в любое время, и я приеду, и мы каждый день будем встречаться в школе.
        Робби обессилено облокотился на дверную раму и прошептал:
        - Вот дерьмо.
        Никто не сделал ему замечание, как было бы прежде. Наступила гнетущая, тяжелая тишина, полная горя, страха и сомнений. Все они подумали, как им придется сталкиваться друг с другом в школе, а их друзья начнут задавать вопросы. Они представили себе будущее семьи, разделенной на два дома. Наконец Том проговорил:
        - Послушайте, вы двое… - Он притянул детей к себе, обнял, те пассивно подчинились. - Я не перестал вас любить. И мама не перестала. Это никогда не произойдет.
        Челси ответила:
        - Если бы вы нас любили, вы бы не расставались. Том встретился глазами с Клэр поверх детских голов и понял, что даже это ее не переубедило. Она переживала за них, и за себя, но за их с Томом отношения - нет. Она хотела разъехаться, и ничто не могло поколебать ее в этом решении. Теперь она научилась выражать свои мысли даже без помощи слов - позой либо жестом - и сейчас она желала только одного:
«Уходи. Я занята собой и так будет». Обнимая детей, он смотрел на жену, видел ее эгоизм, и это было отвратительно. Клэр стояла в дверях, скрестив руки, и все, - а он один пытался успокоить детей. Наконец она что-то поняла из его взгляда и, подойдя, погладила детей по плечам.
        - Пойдемте… Я приготовлю вам завтрак. Но им был нужен совсем не завтрак.
        Покидая дом, Гарднер ощущал такую боль, словно у него вырывали сердце. Он захлопнул чемодан и постоял рядом с ним. Суббота, яркий осенний день во всем его великолепии, золотые листья, начинающие опадать. Все звуки, доносящиеся с соседних дворов, были кристаллически чисто слышны, даже мельчайшие из них, такие, как щелчок захлопнутого окна. Само время года подразумевало печаль, с последними теплыми деньками и возможностью побыть на природе, с увядающими цветами у дверей домов, хотя трава еще пока пышно зеленела.
        Том подавил тяжелый вздох и заставил себя вернуться в дом, чтобы попрощаться. Дверь в комнату Челси была закрыта. Он постучал.
        - Челси?
        Она не ответила, и он вошел. Дочь сидела на подушке, прижав к себе розового игрушечного медвежонка, и, обиженно поджав губы, смотрела на оконные занавески. Том. подошел и сел рядом.
        - Мне надо идти, - хриплым шепотом проговорил он, поправляя прядку волос за ее левым ухом.
        Челси словно не замечала его. На ее нижних ресницах дрожали слезы.
        - Ведь ты помнишь дедушкин номер, если я зачем-нибудь тебе понадоблюсь, правда, солнышко?
        Ее лицо как будто окаменело, только огромная слеза скатилась по щеке, оставив влажную дорожку.
        - Я люблю тебя, детка. И кто знает, может быть, мама права. Может, если мы поживем раздельно, то она успокоится.
        Челси даже не моргала, хотя ее глаза, должно быть, горели. Он встал и повернулся, чтобы идти.
        - Папочка, подожди! - Она спрыгнула с кровати и обхватила его, голос Челси донесся едва слышно, заглушенный футболкой, к которой она прижималась лицом: - Почему?
        У него не было ответа, поэтому он поцеловал ее в голову и вышел.
        Клэр была на кухне, стояла у стола, словно заняв оборонительную позицию и поставив между собой и мужем стул. Неужели ей так необходимо защищаться, как будто он ее избивал, подумал Том. Он по-прежнему любил ее, как только она этого не понимала? И не видела, как тяжело ему расставаться со всем, что было для него так дорого?
        - Их сейчас нельзя надолго оставлять одних. А у тебя репетиции. Не хочешь, чтобы я приходил по вечерам, когда не занят?
        - С каких это пор ты не занят по вечерам?
        - Послушай. Я не собираюсь стоять здесь и спорить с тобой. Ты хочешь, чтобы я ушел, и я ухожу. Просто не оставляй их без внимания. Теперь у них возникнет сотня новых проблем, и я не хочу, чтобы они страдали еще больше, чем сейчас.
        - Ты говоришь так, как будто я их больше не люблю.
        - Знаешь, Клэр, я начинаю в этом сомневаться.
        Нанеся этот последний удар, он вышел из дома и отправился в гараж. Робби стоял, облокотившись о переднее крыло его машины, скрестив руки и носком кроссовки ковыряя гравий подъездной дорожки. Том достал ключи, некоторое время смотрел на них, потом перевел взгляд на склоненную голову сына.
        - Помогай маме, когда только сможешь. Ей тоже трудно, ты же понимаешь.
        Робби кивнул, продолжая пинать камешки.
        Вокруг них шелестела листвой безразличная осенняя природа. Солнечные лучи играли на лобовом стекле машины. Тени от деревьев становились прозрачнее день ото дня. Не так давно они с Робби точно так же, прислонившись к автомобилю, говорили о моральном выборе и как он формирует характер человека. Оба вспомнили о том дне и как жестоко тогда подшутила над ними жизнь.
        - Послушай, сын. - Том стоял теперь перед Робби, положив обе руки ему на плечи. - Я буду беспокоиться о вас с Челси. Если ты заметишь что-то необычное, пугающее в ее поведении, сообщи мне, ладно? Я имею в виду курение, или выпивку, или она начнет встречаться с разными парнями, или задерживаться допоздна - что угодно, хорошо?
        Робби кивнул.
        - И я попрошу ее об этом же в отношении тебя.
        Сын перестал ковырять носком землю, не в состоянии скрывать больше свое горе. Крупные слезы задрожали в его глазах, он раздувал ноздри, стараясь сдержаться, но не мог даже поднять голову и посмотреть отцу в глаза. Том крепко обнял его.
        - Не думай, что плакать - стыдно. Я и сам в последнее время часто плакал. Иногда это помогает. - Он отступил на шаг. - Мне надо идти. Позвони дедушке, когда будет необходимо.
        Только когда он захлопнул дверцу и опускал окно, Робби отошел от машины и посмотрел на отца. «Куда он теперь пойдет? - подумал Том. - С кем поговорит? Что будет твориться в доме после того, как я уеду? Господи, не дай ему превратиться в жертву депрессии и мстительности, как те сотни детей, что прошли через мой кабинет после развода их родителей. Не дай им с Челси измениться в худшую сторону».
        - Эй, выше нос, - с фальшивой бодростью проговорил Том, - я еще не свел с ней счеты.
        Не дождавшись ответной улыбки сына, он завел мотор и выехал со двора.
        Глава 12
        У озера природа была еще великолепнее, но для Тома ее красота только обостряла страдания в этот и без того мучительный день. Вода, стоящая спокойно, как стекло, отражала берега. Далекий звук моторки доносился с расстояния в милю, а небольшая рыбачья лодка нарушала зеркальную поверхность озера. Маленькие волны курчавились, словно лепестки голубой розы.
        Том поднялся по широким деревянным ступеням и открыл дверь веранды. Растянулась старинная пружина, в которую можно было сунуть пальцы, и, что самое интересное для маленького мальчика - то открывать, то закрывать двери, пока не подойдет мама, чтобы посмотреть, чем это ты там занят. Звон пружины заставил и без того печального Тома почувствовать ностальгию. Он окунулся в прохладный сумрак комнаты отца.
        - Папа? - позвал Гарднер и остановился, прислушиваясь. Чириканье какой-то птички, стук сосновой шишки о крышу - и ничего больше. Комната почти не изменилась за тридцать лет: тот же продавленный диван с индейским покрывалом и несколькими оранжево-зелеными подушками, на которых старик любил вздремнуть после обеда, пара чучел большеротого окуня на бревенчатых стенах цвета кленового сиропа, массивные кресла-качалки и заваленные журналами этажерки, круглый темно-коричневый пуфик со съемным верхом, заполненный старыми нотами матери Тома, и само пианино - вещь почтенная и древняя, черный лак на которой покрылся тонкими, как волосок, трещинами, а направо от полочки для нот красовались сотни кружков - здесь мама обычно ставила свой стакан с лимонадом. Газовая плита на другой стороне комнаты всегда была в плачевном состоянии, на этой самой плите мама жарила рыбу, и пекла хлеб, и готовила все его любимые в детстве блюда.
        Том остановился, оглядывая комнату. Только свет, проникающий с веранды, освещал ее, и поэтому здесь всегда царили сумерки.
        - Отец? - снова позвал он и опять не получил ответа.
        За спиной Гарднер услышал звук приближающейся моторной лодки и вышел из дома, сопровождаемый скрипом дверной пружины. В высокой траве была протоптана дорожка, ведущая к озеру. Хижина стояла на пригорке, и он увидел след на воде еще раньше, чем отца, привязывавшего лодку к причалу.
        Уэсли услышал, как кто-то спускается по выгоревшим деревянным ступенькам, и выпрямился, сдвинув кепку на затылок.
        - Ни черта не клюет сегодня. Все, что я поймал, - это три рыбешки, только пожарить, но нам двоим хватит. Ты приехал, чтобы помочь мне с ними справиться?
        - Конечно, почему бы нет, - ответил Том, хотя есть ему совсем не хотелось. Он ступил на причал, который ходил ходуном от каждого шага, и остановился, глядя вниз на грязную синюю кепку отца и его морщинистую шею. Старик осторожно отцепил от удочки крючок, обтер его о штаны и положил в коробку. - Что такое случилось, что дядя Клайд не рыбачит с тобой сегодня?
        - Ему пришлось поехать в город за новым рецептом, на таблетки от давления. Мне-то он сказал, что собирается в бордель, а я ему отвечаю: «Клайд, какого черта ты там будешь делать? У тебя поднимается только давление, а не то, что ты хочешь». Да я знал, что ему надо в аптеку. - Уэсли хмыкнул и выпрямился, держа кукан с тремя большими рыбинами. - Пошли, я их почищу.
        Том последовал за отцом на другую сторону лодочного сарайчика, и там старик подал ему голубое пластмассовое ведро:
        - Вот, набери мне немного водички из озера, ладно? Пока Уэсли чистил и потрошил рыбу на колченогом столе, Том стоял рядом, наблюдая.
        - Ну, выкладывай, - сказал ему отец, - а то стоишь тут ручки в брючки, как когда ты был маленьким, и все ребята пошли ловить лягушек, а тебя не позвали.
        Внезапно Том почувствовал, как у него защипало в глазах. Он отвернулся к озеру. Рыбья чешуя перестала лететь, и Уэсли поднял голову, глядя на широкие плечи сына, которые тот ссутулил, что делал так редко, и на руки, глубоко засунутые в карманы.
        - Мы с Клэр разъехались.
        Сердце старика подпрыгнуло, как рыба на столе.
        - Ой, сынок… - Оставив рыбу, он принялся мыть руки в ведре, не сводя глаз с Тома. Потом вытер их о штаны и положил одну на плечо сына. - Как стыдно. Просто позорище. Это только что случилось?
        Том кивнул.
        - Сегодня утром. Где-то час назад мы сказали детям, потом я собрал вещи и уехал.
        Уэсли, сжав плечо сына, оперся на него - ему тоже была нужна поддержка. Ай-яй-яй, он так любил Клэр. Она была лучшей женой для Тома и лучшей матерью его детей.
        - Это, наверное, из-за той женщины и твоего парнишки, Кента.
        Том слегка кивнул, все еще не сводя глаз с озерной глади.
        - Она никак не может меня простить.
        - Стыд и срам. Как повели себя дети?
        - Челси плакала, Робби старался сдержаться.
        - Это понятно. Слишком быстро все произошло.
        - И не говори. Еще месяц назад я и понятия не имел о Кенте Аренсе, а его мать вообще забыл.
        Уэсли шумно и печально вздохнул.
        - Ох ты, черт… - Ему было обидно за сына и за всех них. Потом сказал: - Ужасно тяжелая это штука, когда разваливается семья.
        Том ничего не ответил.
        - Тебе, наверное, негде остановиться. Можешь поселиться в своей старой комнате.
        - А ты не против?
        - Ты что? Для чего тогда нужен отец, только для счастливых времен? Пошли, я поищу для тебя какое-нибудь постельное белье.
        - А как же рыба?
        - Займусь ею попозже.
        - Ну зачем же два раза подниматься по ступенькам, давай, я помогу тебе.
        Уэсли дочистил рыбу, а Том помыл ее в ведре и зарыл потроха. Потом они вместе пошли в хижину, сын нес ведерко, а отец - удочку и коробку с рыболовными принадлежностями. Теперь, когда они оба немного успокоились, Том говорил тише:
        - Я надеялся, что ты позволишь мне остаться. По правде говоря, даже захватил простыни и наволочки из дома.
        Вскоре машина была разгружена, кровать постелена, и Гарднеры принялись за обед, состоящий из рыбы, нарезанных помидоров с сахаром, и толстых, аппетитных ломтиков огурца в уксусе и с луком, которые они ели с ржаным хлебом, намазанным маслом. И хотя Том думал, что он слишком вымотан эмоционально, чтобы есть, тем не менее обед он уничтожал с большим аппетитом. Возможно, этому способствовала простая пища или то, что обед он делил с отцом, который обладал незамысловатым вкусом. А может быть, ему просто хотелось вернуть то время, когда он был еще мальчишкой, не знающим, что такое жизненные тревоги. Простая еда, вроде той, что готовила его мать, помогала ему в этом.
        Посередине обеда явился дядя Клайд. Ему было никак не меньше восьмидесяти. Не глядя на дверь, Уэсли спросил:
        - Ну и как там дела в борделе?
        - Шлюхи уже не те, что раньше. - Клайд без приглашения сел за стол.
        - Это точно. Раньше они были молоденькие и хорошенькие. А теперь на нас, хрычей старых, обращают внимание только те, которым за шестьдесят, и похожи они на сушеные грибы. А ты уверен, что был в борделе?
        - Ты хочешь сказать, что я вру?
        - Ничего подобного. Я только согласился с тобой, что шлюхи уже не те.
        - Ты-то откуда знаешь? Ты в жизни их не посещал.
        - Я и докторов никогда не посещал, кроме того случая, когда меня укусил бычок и я занес в палец какую-то инфекцию. А ты когда-нибудь был у доктора, а, Клайд?
        - Нет, не был!
        - Тогда откуда ты узнал, что у тебя высокое давление, и где взял рецепт на те пилюли, из-за которых и ездил сегодня в город?
        - Я не говорил, что у меня высокое давление. Это ты так решил.
        - Значит, оно у тебя низкое?
        - Не низкое и не высокое. Оно как раз такое, как надо. У меня все как раз такое, как надо, так сказала та шлюшка в борделе, от которой я вышел не больше часа назад.
        - Она это сказала до или после, как перестала хохотать?
        - Уэсли, мальчик мой, послушай-ка меня. - Клайд помахал вилкой перед носом у брата, хитро усмехаясь. - Она не хохотала, а улыбалась, и я скажу тебе, что заставило ее улыбаться. Мужчина с опытом, вот что.
        Уэсли по-прежнему смотрел в тарелку.
        - Ты когда-нибудь еще слышал такую ерунду? - спросил он у помидорного сока, а потом промокнул его последним кусочком хлеба, который съел. - Заявляется сюда, поедает мою рыбу и последние огурцы с помидорами из моего огорода, да еще и уверяет, будто его краник до сих пор работает.
        - Не просто работает, а бьет ключом! - расхвастался старый чудак. - Поэтому девки в борделе и улыбались.
        В таком духе они и продолжали, стараясь для Тома. Уэсли и Клайд не менялись. Братья бахвалились друг перед другом и подначивали один другого с тех пор, как Том себя помнил, а поводом для них могло послужить что угодно. Наконец он сказал:
        - Ладно, папа, дяде Клайду можно рассказать.
        Старики замолчали. Наступившая тишина казалась неестественной после их забавной болтовни.
        - Наверное, ты прав. Ему можно рассказать. - Уэсли откинулся на стуле, сразу став серьезным. - Том оставил Клэр. Он немного поживет у меня.
        Клайд был ошарашен.
        - Не может быть.
        - Мне пришлось так поступить. - И Том рассказал старикам обо всем. Еще до того, как закончил, он ощутил острую боль, пронзающую желудок.
        Потом целый день он почти ничего не делал, охваченный непривычным для него приступом лени. Он лежал на кровати, пытаясь заснуть, и, закинув руки за голову, глазел в потолок, разглядывая дохлых мух в абажуре. Или сидел в кресле на причале, скрестив ноги и сплетя пальцы рук, и так долго смотрел на воду, что Уэсли пришел узнать, все ли с ним в порядке. Когда отец спросил, не хочет ли он ужинать, Том ответил - нет. Тот же ответ последовал на предложение посмотреть телевизор, или сыграть в карты, или разгадать кроссворд. Том всегда считал себя энергичным человеком. А сейчас, ощущая упадок жизненных сил и настроения, он задумался, как сможет целый день посвящать себя работе.
        Теперешнее жилье тоже его не радовало. Когда Том только появился в хижине, им овладела ностальгия, но, поселившись в комнате с продавленной кроватью и дряхлой мебелью, с трещинами в потолке, из которых сочился слабый запах мышиного помета с чердака, он не мог не сравнивать этот дом с тем, который только что оставил. Сейчас он в полной мере осознавал, чего лишится, если они с Клэр расстанутся навсегда, - всего, что они построили, купили и нажили, - это будет поделено или продано. Их уютный дом со всеми удобствами, любимые кресла, веранда, которую они пристроили пять лет назад, двор, так тщательно им обработанный, его гараж со всеми инструментами на полках, музыкальный центр, кассеты, пластинки и компакт-диски с любимыми песнями, приобретенные за всю совместную жизнь. Если они разведутся, то придется все это делить - не только собственность и банковский счет, но, может быть, даже и детей. Том закрыл глаза при мысли об этом. Так не должно случиться, только не с теми, кто старался сохранить свой брак, как они с Клэр. Господи, он не хотел становиться холостяком, одиноким, ненужным. Он хотел посвятить
себя жене и семье. В 21.15 Том позвонил домой. Робби поднял трубку.
        - Как у вас там дела? - спросил старший Гарднер.
        - Паршиво.
        Том не ожидал такого ответа. Почему-то он считал, что Робби в любой ситуации не станет поддаваться печали и будет продолжать шутить.
        - Я знаю, - хрипло сказал он и, помолчав, спросил: - Как Челси?
        - Ни с кем не разговаривает.
        - А мама?
        - По-моему, она сошла с ума. Зачем она так поступает?
        - Я могу с ней поговорить?
        - Она у Руфи.
        - У Руфи. - Небось наговаривает там на мужа и купается в похвалах за то, что вышвырнула его прочь. Том вздохнул. - Ну ладно, передай ей, что я звонил, хорошо? Просто хотел проверить, все ли в порядке.
        - Ладно, передам.
        - Ты сегодня куда-нибудь идешь?
        - Не-а.
        - И это в субботу?
        - Нет настроения, па. Том все понимал.
        - Да, я знаю. Ну, тогда поспи. Вчера ты не выспался.
        - Ага, хорошо.
        - Ладно, увидимся завтра в церкви.
        - Да, там.
        - И передай Челси, что я ее люблю. И тебя тоже.
        - Передам. Мы тоже тебя любим, папа.
        - Ну, тогда спокойной ночи.
        - Спо… - Голос у Робби сорвался, он откашлялся и сказал: - Спокойной ночи, па.
        Повесив трубку, Том еще некоторое время смотрел на аппарат. Как это печально, желать спокойной ночи собственным детям по телефону. Приступ ярости охватил его, оживив после мертвящего спокойствия, в котором он пребывал весь день. Что Клэр думает и какого черта она так с ними поступает? Весь вечер чувства Тома резко менялись - от покорности судьбе до гнева, от обиды и вины до растерянности и беспомощности. Иногда он вскакивал на ноги, словно Клэр была в комнате, и представлял себе, как бы он бросил обвинения ей в лицо, убеждая самого себя, что не сделал ничего дурного, поскольку поклялся ей в верности, а за проступок, совершенный до этого, она могла бы простить его.
        Проклятие, Клэр, ты не имеешь права так поступать! К сожалению, имеет. И уже поступила.
        Спал он плохо, а поутру его ожидала безрадостная перспектива принятия душа в жестяной кабинке с заляпанными мылом пластмассовыми занавесками и липкими стенами. Том с пониманием относился к неряшливости отца после того, как умерла мать, но, возможно, теперь, раз ему придется здесь жить, стоит поговорить со стариком об этом. Брюки и пиджак Тома были помяты, поскольку пролежали всю ночь в крохотном шкафчике за дымовой трубой. Когда он спросил, где утюг, то получил ископаемый агрегат с забитыми дегтем дырочками для пара. То, в каком состоянии он обнаружил гладильную доску, заставило его сжать зубы, но не отказаться от своих намерений. Том был слишком взволнован предстоящей встречей с Клэр и детьми в церкви, чтобы жаловаться.
        К его разочарованию, их там не оказалось. Разозленный, он позвонил домой и спросил:
        - Клэр, что ты пытаешься доказать? Почему вы не были в церкви?
        - Дети устали, поэтому я позволила им поспать до более поздней службы.
        Чета Гарднеров поругалась, что еще больше расстроило их обоих и испортило весь день.
        В понедельник Том опять извлек свои вещи в совершенно измятом виде и опять безрезультатно пытался их выгладить проржавевшим утюгом. Глядя в зеркало перед тем, как ехать в школу, он безуспешно разглаживал ладонью полу пиджака. Наконец, пробормотав: «Вот дерьмо», он выскочил из хижины, про себя ругая отца за то, что тот живет, как на свалке. В автомобиле, оставленном у дома, запотели стекла, а переднее стекло надо было отскребать от инея. В машине скребка не было, бумажных салфеток у старика тоже не нашлось. Том раздражался все больше и больше, он уже опаздывал в школу, а тут еще пришлось искать какую-нибудь ветошь. Уже в пути он думал о том, что скоро ударят морозы и ему придется отскребать окна каждое утро. Теперь он понимал, почему, по словам других, заканчивались неудачей любые попытки взрослых детей, уже поживших самостоятельно, вернуться к своим родителям.
        В школе он на пять минут опоздал на еженедельное совещание, проводимое по понедельникам. Попытался привлечь к себе внимание Клэр, не будучи уверен в успехе. Когда он с отчаянием и желанием быть замеченным посмотрел на нее, то в ответ не получил ничего. Им удалось дотянуть до конца совещания, не обменявшись ни словом, но у Тома опять расстроился желудок. Он забежал в медпункт и выпросил какое-то лекарство, которое проглотил в спешке, потому что уже начали прибывать школьные автобусы, и самым ужасным для него было бы сейчас разминуться с Челси и не встретить ее в дверях. Робби всегда приезжал раньше и тренировался в спортзале, так что он уже наверняка где-то в школе.
        Спеша по главному коридору, Том испугался, что уже пропустил дочь. Но нет, вот она подходит к зданию, и Робби рядом с ней. Сердце Тома было готово разорваться на части. Дети направились прямо к отцу, они как будто тоже нуждались в контакте. Их лица были печальны. Том ощутил боль в сердце и страх - те же самые чувства, о которых он столько раз слышал от своих учеников, чьи семьи рушились из-за развода. Такое большое количество печальных историй - он был знаком с ними, как педагог, но никогда не думал, что станет участником одной из них. Они с Челси обнялись, прямо тут, в коридоре, среди спешащих мимо ребят, и почувствовали себя беспомощными жертвами жестокости Клэр. В глазах у них защипало. Том, освободившись, ухватил Робби за руку. - Давайте на минутку зайдем ко мне в кабинет.
        - Я не могу, па, - старательно моргая, чтобы удержать слезы, сказала Челси. - Я за выходные не сделала домашнее задание, и теперь мне надо быстренько что-нибудь написать к первому уроку.
        Том повернулся к сыну.
        - А ты? Сделал уроки?
        - Нам ничего не задавали.
        - А как же тренировка? Разве ты не качаешься обычно перед занятиями?
        Робби отвел взгляд.
        - Сегодня неохота.
        Тому совсем не хотелось их сейчас отчитывать, но они с Клэр расстались не более сорока восьми часов назад, а дети уже проявляли типичное разгильдяйство отпрысков разведенных родителей.
        - Послушайте, вы не станете так себя вести, понятно? Что бы ни случилось дома, это не должно отражаться на вашей учебе и внеклассных занятиях. Продолжайте выполнять все, как и раньше… обещаете?
        Робби покорно кивнул.
        - Хорошо, Челси?
        Она тоже кивнула, не глядя ему в глаза.
        - Ну что ж, тогда идите, - произнес Том, хотя чувствовал себя так, словно развалится на части и умрет, как только они исчезнут из вида.
        Челси, однако, не хотела уходить.
        - Что-то еще? - спросил он.
        - Не знаю. Просто… ну, трудно вести себя, как будто ничего не произошло, если на самом деле произошло.
        - Что же еще мы можем делать? Она угрюмо пожала плечами.
        - Можно нам рассказать друзьям?
        - Если придется. Робби сказал:
        - Я не хочу говорить своим.
        Наконец Челси решила, что это слишком трудное решение, чтобы принимать его в начале дня. Она быстро моргала и через минуту уже не смогла бы удержать слезы.
        - Мне надо идти, папа. - И, не договорив, ушла.
        - Мне тоже пора. - Робби совсем пал духом.
        - Хорошо. Еще увидимся.
        Том погладил сына по спине, и тот влился в общий поток учащихся. Оставшись один, Гарднер подумал, что никто из детей не интересовался его эмоциональным состоянием и как ему живется у дедушки, все ли в порядке. Они были так заняты своими собственными переживаниями, что не могли отвлекаться на чьи-то еще. Умом он понимал, что такое отношение типично для детей, но все же не мог не чувствовать себя обиженным из-за всеобщего равнодушия к его страданиям. Направляясь в свой кабинет, он поклялся в душе, что никогда не замкнется в своем горе настолько, чтобы не замечать горя детей.
        Неизбежно должна была сложиться такая ситуация, при которой вся школа узнала бы об их семейных неурядицах. Но все произошло гораздо быстрее, чем ожидал Том. Он проходил мимо учительских почтовых ящиков, когда дирижер школьного оркестра, Вине Конти, остановил его:
        - Том, я подумал, можно мне на этой неделе заехать и взять у тебя каноэ? В следующую субботу открывается сезон охоты на уток.
        Несколько недель назад они с Томом договорились, что Вине одолжит каноэ, чтобы его сыновья-подростки могли заняться охотой. Сам он с удовольствием стрелял уток еще до того, как женился.
        В замешательстве Гарднер пробормотал:
        - А… да, конечно, Вине.
        - Ты человек занятой, так что назначай день.
        - Ну… любой день подойдет. Я… это… - Он откашлялся, и его охватила паника при мысли о том, что придется признаться - его брак под угрозой. Он никогда бы не подумал, что это окажется так трудно сделать, и что после признания он ощутит себя таким неудачником. - Дело в том, Вине, что мне надо будет сказать Клэр, где весла, и ты договоришься с ней, когда прийти и все забрать. Я там больше не живу.
        - Не живешь?
        - Мы с Клэр на время расстались.
        Он видел, как ошарашен был Вине и как искал подходящий ответ.
        - Ох, Том… извини. Я не знал.
        - Все в порядке, Вине, об этом никто не знает. Ты первый, кому я сказал. Все случилось в эти выходные.
        Винсу было ужасно неловко.
        - Том, я действительно очень сожалею. Ты предложил мне воспользоваться твоим каноэ и - ну, черт, то есть, мне не надо было…
        - Какой смысл менять планы, Вине. Ты можешь взять его. Я позабочусь, чтобы Клэр знала о твоем приходе и приготовила весла. Если тебе понадобится помощь, чтобы погрузить лодку на машину, то я попрошу Робби помочь или сам встречу тебя у дома.
        - Нет, нет, я прихвачу одного из своих парней.
        - Прекрасно. Ну… ты знаешь, где каноэ. За гаражом.
        - Конечно.
        - Клэр тебе все покажет.
        По выражению лица Винса было ясно, что его разбирает любопытство, но, к его чести, он не стал расспрашивать. Когда он ушел, Том понял - несмотря на то что развод давно стал обычным делом, люди все же считают его чем-то ужасным и чувствуют себя неудобно, когда им об этом рассказывают. Может быть, Вине не хотел быть назойливым. Может, он не знал, что сказать. Но факт остается фактом - как только он узнал, то отделился от Тома заслоном, которого никогда раньше не было.
        Вине оказался не единственным, узнавшим в этот день правду. Школа такого размера, как Хамфри, работала по принципу сообщества, в котором различные части взаимно зависели друг от друга. Как его глава, Том должен был оставаться доступным в любое время, в случае необходимости или просто, чтобы ответить на возникшие вопросы. Это вынуждало его давать номер телефона отца своему помощнику, секретарю, главе исполнительной власти, а также шефу полиции, главе школьного совета, кураторам и Сесилю, на чьей ответственности была уборка помещений и который часто звонил по ночам, когда его люди выполняли основную часть работы. Стоило всем им узнать о том, что случилось, и новость разлетелась по школе быстрее, чем чума во времена королевы Елизаветы.
        Эрин Галлахер поспешила разыскать Челси на перемене.
        - Это правда, Челси? - Эрин обалдело вытаращила глаза. - Все говорят, что твои мама с папой разводятся!
        - Они не разводятся!
        - Но Сюзи Рэндольф сказала мне, что Джеф Мохауз сказал ей, будто твой отец уехал от вас. - Попытка Челси удержать слезы подтвердила слухи. Эрин тотчас же прониклась сочувствием. - Ой, Челе, бедняжка. Как все ужасно. Где он поселился?
        - У дедушки.
        - Но почему?
        Лицо Челси исказилось.
        - Ой, Эрин, я просто должна кому-то все рассказать. Не могу больше сдерживаться.
        Слезы закапали у нее еще до того, как она закончила говорить. Девочки уединились в машине Челси, и она поведала подруге, что случилось, а потом та пообещала хранить тайну.
        - Ничего себе, - изумленно шептала Эрин, - Кент Аренс твой брат… вот это да… - И добавила: - Конечно, ты чувствуешь себя оскорбленной.
        Девочки обнялись, и Челси еще немного поплакала, а Эрин спросила, как думает Челси, вернется ли ее отец когда-нибудь домой, что заставило Челси опять заплакать. Они пропустили шестой урок и часть седьмого, а когда были готовы вернуться на занятия, то лицо Челси выглядело таким распухшим и красным, что, глядя в зеркальце заднего вида, она сказала:
        - В таком состоянии нельзя показываться на люди. Эрин ответила:
        - Может, сегодня тебе лучше пропустить репетицию с командой болельщиков, а к завтрашнему дню ты будешь чувствовать себя лучше. Да и выглядеть лучше тоже.
        - А что мы скажем учителям, чьи уроки прогуляли?
        Эрин, которая обычно была ведомой во всех делах, которые касались их с Челси, сейчас почувствовала себя лидером.
        - Пошли, - приказала она, открывая дверь машины и направляясь к кабинету Тома.
        - Нет, Эрин, я туда не пойду! Я не буду ничего говорить папе!
        - Почему? Он даст нам разрешение на пропуски.
        - Нет! Он меня убьет, если узнает, что я прогуляла занятия!
        - Ну и как ты от него это скроешь? Пошли, Челе, ты сама не понимаешь, что говоришь.
        - Но они с мамой не разрешают нам прогуливать ни под каким предлогом, ты же знаешь! Это единственная непростительная вещь в нашей семье.
        Челси остановилась в коридоре у входа в учительскую.
        - Ну и ладно, если не хочешь входить, я одна войду.
        Эрин оставила Челси в коридоре и открыла дверь учительской. Дора Мэ провела ее к Тому.
        - Здравствуйте, мистер Гарднер, - с порога заговорила Эрин, - мы с Челси сидели в ее машине и разговаривали. Она рассказала мне, что творится у вас дома, и сильно плакала, но она не хочет заходить сюда и признаваться, что мы пропустили два урока. Вы не дадите нам разрешение на пропуски?
        - Где она?
        - В коридоре. Она сказала, что вы ее убьете, если узнаете, но я так не считаю, раз вы понимаете, о чем мы проговорили.
        Том поспешил в коридор, Эрин шла за ним. Челси стояла за углом, где ее не было видно сквозь стеклянные стены. Увидев отца, она почувствовала, как ее глаза снова наполняются слезами. Он обнял ее, и она приникла к нему.
        - Папочка, прости, что я рассказала, но я не могла больше молчать. Прости… про…
        - Шш, все в порядке, детка.
        Эрин не знала, куда прятать глаза, видя, как директор школы обнимает ее лучшую подругу, и при этом едва сдерживает слезы, а она рыдает у него на плече.
        - Я все понимаю, - бормотал Том, гладя дочь по голове. - Это тяжелый день для всех нас.
        Какая-то ученица уставилась на них, проходя мимо.
        - Ну, все, - сказал Том, - пошли ко мне в кабинет. И ты, Эрин, тоже.
        - Я не могу идти туда в таком виде, - воскликнула Челси, - все будут на меня смотреть.
        - Ты не первая ученица, которая плачет, заходя ко мне. - Он подал ей носовой платок. - Просто вытри глаза. Я хочу поговорить с тобой. - Он проводил их внутрь и закрыл дверь. - Садитесь, девочки.
        Они уселись напротив стола, а Том примостился на его краешке.
        - Теперь послушайте. Я дам вам разрешение на пропуск занятий, потому что понимаю, Челси, что ты не смогла справиться со всем сегодня. Но детка, больше не прогуливай уроки. Может быть, тебе придется трудно, но я хочу, чтобы ты постаралась ради меня.
        Челси кивнула, не поднимая глаз, которые горели, и наматывая носовой платок на пальцы.
        - Потому что ничего хорошего не выйдет, если у тебя снизится успеваемость.
        Челси продолжала кивать.
        - Эрин, ты поступила правильно, что обратилась ко мне сегодня, но в будущем, если вы пропустите уроки, я не смогу выдать вам разрешение.
        - Хорошо, мистер Гарднер.
        - А теперь я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня. Договоритесь о встрече с миссис Роксбери. - Миссис Роксбери была куратором их класса. - Челси, тебе надо это сделать как можно скорее. Эрин, думаю, тебе тоже будет полезно с ней поговорить, потому что Челси будет искать у тебя поддержки, и важно, чтобы ты понимала, что она сейчас переживает.
        Эрин пробормотала:
        - Хорошо… конечно.
        - Вы обе не против, если я прямо сейчас приглашу миссис Роксбери?
        Девочки кивнули.
        - Ладно, я быстро вернусь.
        Когда Том вышел, Эрин прошептала:
        - Челси, твой отец такой хороший, непонятно, как это твоя мама могла прогнать его.
        Челси печально ответила:
        - Не знаю, она все портит.
        Скоро пришла миссис Роксбери, женщина лет сорока, в очках без оправы и с взлохмаченными волосами, и увела девочек в свой кабинет. Уходя, Челси оглянулась и тихо, с вымученной улыбкой проговорила:
        - Спасибо, папа.
        Он выжал ответную улыбку. Через три минуты Линн Роксбери вернулась и обнаружила Тома, с хмурым выражением лица сидящего за столом и разглядывающего фотографии на подоконнике.
        - Том? - окликнула она. Он перевел взгляд на дверь.
        - Спасибо, Линн. Я ценю твою помощь.
        - Без проблем. Мы с ними договорились побеседовать обо всем завтра. - Скрестив руки, она облокотилась о дверь. - Послушай, у меня есть время и для тебя, если тебе нужно выговориться. Сегодня в воздухе носились разные слухи, поэтому я имею представление, отчего у Челси красные глаза, а ты выглядишь так, словно потерял лучшего друга. Так и случилось.
        Том вздохнул и потер веки, откинувшись на спинку кресла.
        - Ох, Линн… вот дерьмо. Как выразился мой сын. Она осторожно прикрыла дверь.
        - В нашем деле и не такое приходится слышать.
        - Я целый месяц прожил, как в аду.
        - Думаю, мне можно и не говорить этого, но все, что ты мне расскажешь, будет сохранено в строжайшей тайне. Представляю, как вам с Клэр тяжело сейчас работать в одном и том же месте.
        - Это просто невыносимо. Линн молчала, и Том предложил:
        - Садись.
        - У меня всего несколько минут.
        Она заняла место, где до этого сидела Эрин. Том наклонился вперед, положив руки на стол и подняв плечи.
        - Я расскажу тебе все коротко и по порядку. Мы с Клэр расстались по ее предложению. Я живу с отцом в его домике у озера, а дети - с Клэр. Причина всего этого кроется в моем прошлом и явилась ударом для всех. Это связано с появлением в выпускном классе новичка, Кента Аренса. Я недавно узнал, что он мой сын. - Линн прижала палец к губам, но промолчала. Том продолжал: - Я не знал о нем до тех пор, пока он не пришел поступать к нам в школу. Я не поддерживал связь с его матерю, поэтому и не знал, но оказалось, что он появился на свет в том же году, что и Робби. Это была случайная связь в ту ночь, что я устраивал мальчишник. Клэр считает, что я возобновил отношения с матерью Кента, но это не так. Тем не менее, жена меня выставила.
        Его признание произвело такое ошеломляющее впечатление, что Линн не смогла скрыть изумления.
        - Ой, Том, не может быть! Такое могло случиться с кем угодно, только не с вами.
        Он развел руками.
        - Я тоже не ожидал. - Некоторое время они молчали. Потом он сказал: - Я так сильно ее люблю. Мне совсем не нужен этот разъезд.
        - Как ты думаешь, она изменит свое решение?
        - Не знаю. Открылась та сторона ее характера, которую я никогда не знал. Она словно ничего не боится… не знаю, как назвать это, но она стала агрессивной и абсолютно убеждена, что на время должна вычеркнуть меня из своей жизни.
        - Главные слова здесь на время.
        - Надеюсь. Боже, Линн, как я на это надеюсь. Линн Роксбери все еще была ошеломлена этой новостью.
        - Том, извини, я не могу больше беседовать, у меня уже назначена встреча. Но мы можем еще поговорить после занятий. Сегодня я свободна после 16.30.
        Том поднялся из-за стола.
        - У меня после школы встреча в районном управлении, так что я буду занят, но все равно, спасибо за то, что выслушала. Мне это помогло.
        Она придержала его за рукав.
        - С тобой все в порядке? Он слабо улыбнулся.
        - Конечно.
        Но для Тома день оказался особенно тяжелым. Только очень короткое время он мог уделить себе. Мысленно он все время обращался к Клэр. Один раз он поднял глаза и увидел ее сквозь открытые двери, разговаривающую с Дорой Мэ. И тотчас его охватило непреодолимое, как страсть, желание, чтобы она повернулась и посмотрела на него, сделала хотя бы это. Она знала, что дверь открыта и он скорее всего сидит за столом. Но она вышла, так и не посмотрев в его сторону, и это показалось ему больнее всего.
        В обеденный перерыв он снова увидел жену, она спешила в учительскую столовую. Клэр шла рядом с Нэнси Холлидэй и слушала, как та ей что-то рассказывала. Том стоял в центре зала под круглым окном в потолке и наблюдал за ребятами. Когда Клэр взглянула на него, его сердце бешено заколотилось. Но она равнодушно отвела взгляд и прошла дальше, исчезнув за пневматическими дверями.
        Том заставил себя держаться от жены подальше до перемены между двумя последними уроками. Затем он направился к ее кабинету, в коридоре дождался, пока выйдут все ученики, и бессознательно поправил галстук перед тем, как войти. Она сидела за столом как раз напротив двери и что-то искала в нижнем ящике. Глядя на Клэр, он почувствовал, как его бросило в жар - покраснела шея, щеки, лоб - опять пошла вся эта цепная реакция в сочетании с чем-то явно сексуальным. Он разозлился на нее за то, что она заставила его пройти через все это. Он не хотел разъезжаться, черт ее побери!
        - Клэр? - позвал Том, и она подняла глаза, не выпуская из рук папку.
        - Привет, Том.
        - Я… - он откашлялся, - я сказал Винсу Конти, что он может заехать и взять наше каноэ на этой неделе. Он хочет поохотиться на уток. Ты знаешь, где весла?
        - Да.
        - Отдашь их Винсу, когда он придет?
        - Конечно.
        - Он, наверное, договорится с тобой, когда ему зайти.
        - Хорошо.
        - Я обещал ему еще несколько недель назад. Не думал, что ему придется обращаться к тебе… ну, знаешь, почему. У тебя же репетиции почти каждый вечер.
        - Все в порядке, Том. Мы договоримся.
        Он все не уходил, покраснев и неловко переминаясь с ноги на ногу.
        - Что-нибудь еще, Том?
        Такое обращение внезапно разозлило его, словно он был слугой у какой-то феодальной принцессы.
        - Да, много чего еще! - Он подошел поближе, задетый за живое. - Клэр, как ты можешь быть такой холодной? Черт побери, я не заслужил, чтобы со мной так обращались!
        Она снова наклонилась к папкам в ящике.
        - Ничего личного в стенах школы, Том. Ты не забыл? Он схватился за стол и придвинулся к ней.
        - Клэр, я не хочу жить отдельно!
        Она убрала папку и захлопнула дверцу ящика. Потом откатилась с креслом назад, и в это время в класс, смеясь и болтая, вошли две ученицы.
        - Не здесь, Том, - тихо проговорила Клэр. - И не сейчас.
        Он медленно выпрямился, побагровев от ярости и понимая, что не надо было сюда приходить. Никому не пожелаешь пережить такое в середине рабочего дня. И посередине жизни!
        - Я хочу вернуться домой. - Он говорил так, чтобы кроме Клэр его никто не мог услышать.
        - Вине Конти получит свои весла и каноэ. - Она хотела от него отделаться так же явно, как если бы взяла колокольчик и позвонила, как делали учителя в прошлом.
        Тому оставалось только повернуться и уйти.
        Глава 13
        В этот день перед тренировкой по футболу в раздевалке пронесся слух: мистер Гарднер разводится. Кент Аренс услышал об этом от парня по имени Брюс Эбернати, который, насколько было известно Кенту, даже не дружил с Робби, так что откуда он знал? Кент подошел к Джефу Мохаузу и спросил, не в курсе ли тот.
        - Да, отец Робби ушел из дому.
        - Они разводятся?
        - Робби не знает. Он говорит, что его мать выгнала отца за то, что он с кем-то путался.
        Нет! Кенту хотелось закричать. Нет, только не они! Не эта семья, у которой было все! Когда он немного оправился после такой новости, новая бомба взорвалась у него в голове. А вдруг это все правда, и другая женщина - его мать. Ему стало плохо. Сейчас он понял, что семья Гарднер представлялась ему идеальной: в мире, где детей зачастую воспитывал только один из родителей, где разрушались моральные ценности, существовали эти четверо, которые, несмотря ни на что, держались вместе и любили друг друга. Их семья казалась нерушимой, и хотя Кент завидовал Челси, что у нее такой отец, он никогда не хотел забрать его у нее. А если мама является причиной всей этой ужасной истории, то как он сможет теперь уважать ее?
        Потрясенный, наполовину одетый, он опустился на скамейку, пытаясь унять бурю эмоций, бушующую в его душе. В раздевалке было шумно, и, когда общий разговор вдруг стих, Кент поднял глаза и увидел, что вошел Робби. Никто не произнес ни слова, не двинулся с места. Тишина была пугающей, наполненной отголосками тех сплетен, что целый день передавались шепотом от одного к другому.
        Гарднер посмотрел на Аренса. Тот вернул взгляд в упор. Потом Робби подошел к своему шкафчику. Но что-то изменилось в его походке. Исчезла твердость шага, уверенность в себе. Друзья по команде молчали, провожая его глазами. В некоторых читалась жалость, в других застыл вопрос. Многие испытывали смущение, а Робби без обычного подшучивания открыл дверцы, повесил пиджак и принялся переодеваться.
        Кент подавил в себе желание подойти к нему, положить руку на плечо и сказать: «Мне очень жаль». Ему казалось, что во всем этом есть его вина, хотя умом он совершенно ясно понимал, что его появление на свет от него самого абсолютно никак не зависело. Но он же родился, ведь так? И теперь его мама и мистер Гарднер решили начать все сначала, что воздвигло барьер между родителями Челси и Робби. Конечно, должен быть виновник всего этого.
        Игроки продолжали натягивать свитера и хлопать дверцами пока наконец все не вышли на поле. Робби, обычно возглавлявший команду, сейчас задержался. Кент повернулся, чтобы посмотреть на него поверх отполированных скамеек. Робби стоял лицом к шкафчику и, опустив голову, поправлял свитер. Кент подошел поближе… остановился за его спиной, держа шлем в одной руке.
        - Эй, Гарднер, - позвал он.
        Робби повернулся. Парни застыли друг перед другом, оба в красно-белой форме и носках, со шлемами в руках, оба раздумывающие, как справиться с тем, что навалилось на них в последнее время. Тренер вышел из своего кабинета и уже открыл рот, чтобы приказать им пошевеливаться, но потом передумал и оставил их наедине. Звук его шагов по бетонному полу вскоре затих, и воцарилось молчание, нарушаемое лишь стуком капель из душевых кабинок за кафельной стеной. Парней разделяла только низкая скамья и то, что один из них был законным сыном, а второй - незаконным. Кент думал, что лицо Робби будет выражать презрение. Но оно было просто печальным.
        - Я слышал о твоих родителях, - сказал Кент, - мне очень жаль.
        - Да. - Робби опустил голову, чтобы скрыть слезы, если они вдруг появятся. Они не появились, но Кент все понял.
        Он протянул руку и прикоснулся к плечу сводного брата… единственное, неуверенное прикосновение.
        - Это правда, мне на самом деле жаль. - Теплота в его голосе была искренней.
        Робби не поднимал головы, уставясь на скамейку. Тогда Кент вышел из раздевалки, чтобы дать сводному брату побыть одному.
        Этим вечером Кент возвращался с тренировки, злясь на мать так, как никогда в жизни. Когда он ворвался в дом, она поднималась на второй этаж со стопкой полотенец в руках.
        - Мне надо поговорить с тобой, ма! - прокричал Кент.
        - Это ты вместо «здравствуй»?
        - Что происходит между тобой и мистером Гарднером?
        Она остановилась, потом снова пошла, направляясь к шкафу для белья, а сын спешил за ней.
        - У тебя с ним интрижка?
        - Вот уж нет!
        - Тогда почему все в школе говорят, что есть? Почему мистер Гарднер ушел от своей жены?
        Моника резко повернулась, забыв о полотенцах.
        - Ушел?
        - Да! И вся школа об этом сплетничает! Один парень в раздевалке сказал, что жена выставила его, потому что у него есть любовница.
        - Ну, если и есть, то это не я.
        Кент внимательно посмотрел на мать. Та говорила правду. Он вздохнул и отступил на шаг.
        - Фу, ма, мне сразу стало легче на душе.
        - Очень рада, что ты мне веришь. Может быть, теперь ты перестанешь орать.
        - Извини.
        Она складывала полотенца в ящик.
        - Значит, ты считаешь, что это правда? Что Том ушел от жены?
        - Похоже на то. Я спрашивал Джефа, и он все подтвердил, а уж он-то знает. Они с Робби дружат всю жизнь.
        Моника взяла сына под руку и повела его назад в гостиную.
        - Похоже, тебя эта история опечалила.
        - Ну… да… да, наверное.
        - Несмотря на то, что я в ней не замешана? Он с упреком взглянул на мать.
        - В настоящем не замешана, - исправилась она.
        - Я расстроен, ма. Стоит только взглянуть на Робби Гарднера, и сразу становится ясно, что он совсем убит. Думаю, Челси чувствует себя так же. Она очень любит отца. Она так о нем говорила… ну, ты понимаешь. Дети редко так говорят о родителях. А сегодня в раздевалке я посмотрел на Робби и… - Они дошли до кухни, и Кент опустился на табурет. - Даже не знаю. У него было такое выражение лица - я не мог придумать, что ему сказать.
        - И что же ты сказал?
        - Что я сожалею.
        Моника открыла холодильник и достала фарш и половинку луковицы в полиэтиленовом пакете. Положив все на стол, она подошла к сыну.
        - Мне тоже жаль, - произнесла она.
        Они оба испытывали сочувствие к семье, которая распадалась, и ощущали какое-то неясное чувство вины. Но прошлое не изменишь. Моника достала сковороду и принялась готовить ужин. Кент безрадостно сидел на краю высокого табурета.
        - Ма, - позвал он.
        - Что?
        - Как бы ты отнеслась к тому, если я… ну, вроде… не знаю… попытался бы подружиться с ним, что ли.
        Монике потребовалось время, чтобы обдумать слова сына. Она подошла к раковине, выдвинула доску для резки хлеба и, открыв пакет с фаршем, принялась лепить котлеты.
        - Этого я не смогу тебе запретить. - Шлепки ее ладоней заполнили кухню.
        - Значит, ты не одобряешь?
        - Я этого не сказала.
        Но в том старании, с которым она лепила котлеты, он почувствовал, что его вопрос почему-то напугал ее.
        - Он мой сводный брат. Сегодня, глядя на него, я об этом впервые задумался. Мой сводный брат. Признайся, ма, от этого обалдеть можно.
        Повернувшись спиной, она включила плиту, открыла нижнюю дверцу шкафчика и вынула бутылку с маслом, потом налила немного на сковородку и ничего не ответила.
        - Я подумал, а вдруг я смогу чем-нибудь помочь. Не знаю, чем, но ведь это из-за меня они расстаются. Если не из-за тебя, то из-за меня.
        Моника ощутила раздражение.
        - Ты не несешь за это ответственность, и ты, конечно, ни в чем не виноват, так что если ты вбил себе в голову такую глупость, то выкинь ее поскорее!
        - Тогда кто же несет за это ответственность?
        - Он! Том!
        - Значит, я должен просто стоять и смотреть, как разрушается семья, и ничего не делать?
        - Ты сам сказал - чем ты можешь помочь?
        - Я могу подружиться с Робби.
        - Ты уверен, что он этого хочет? Кент промямлил:
        - Нет.
        - Тогда поостерегись.
        - Чего?
        - Чтобы тебя самого не обидели.
        - Ма, я уже обижен - как ты этого не понимаешь. Все, что случилось, причиняет мне боль! Я хочу узнать своего отца получше, но если мне придется обходить его детей десятой дорогой всякий раз, когда я захочу с ним встретиться, то, может, вместо этого попытаться подружиться с ними?
        Она бросила котлету на сковородку, шипение и пар наполнили кухню. Монике было неимоверно трудно благословить сына на то, чтобы тот обзаводился друзьями во враждебном лагере Тома Гарднера.
        - Ты что, боишься, что я перейду на другую сторону, а ма? - Подойдя, Кент ласково положил руку ей на плечо - Плохо ты меня знаешь. Ты моя мама, и это не изменится, даже если я лучше их всех узнаю. Я должен так поступить, понимаешь?
        - Понимаю. - Она обняла его так крепко, что он не заметил тяжелого блеска ее глаз. - Конечно, понимаю. Вот почему Том настаивал, чтобы я рассказала тебе о нем. Но я боюсь потерять тебя.
        - И не потеряешь! Ну, ма, что ты такое говоришь. С чего ты вдруг потеряешь меня?
        Она шмыгнула носом и усмехнулась своей собственной глупости.
        - Не знаю. Все так перемешалось - ты и они, ты и я, я и он, ты и он.
        Моника повернулась, чтобы снова заняться котлетами, перевернула их и нарезала на сковородку лук. Запах жареного усилился, Кент снова притянул мать к себе.
        - Ух, как трудно взрослеть, правда, ма?
        Она хмыкнула и, переворачивая лук ножом, ответила:
        - Тебе видней.
        - Вот что я тебе скажу… - Кент взял нож и принялся переворачивать на сковородке лук. - Чтобы ты ничего не боялась, я буду приходить и рассказывать тебе обо всем. Буду говорить, когда мы виделись с ними и о чем разговаривали. И как нам удается общаться. Тогда ты не будешь считать, что меня уводят от тебя, верно?
        - Но я и так надеялась, что ты ничего не будешь от меня скрывать.
        - Да, но теперь ты можешь быть уверена в этом.
        - Ладно, договорились. Как насчет того, чтобы намазать маслом булочки?
        - Хорошо.
        - И достать тарелки.
        - Хорошо.
        - И банку с маринованными огурчиками.
        - Да, да, да.
        Кент стал помогать ей, Моника наблюдала за сыном, котлеты шипели и лук поджаривался, а она думала, как глупо было с ее стороны испытывать опасения из-за того, что он хотел подружиться с детьми Тома.
        Она вырастила хорошего мальчика, который ее не бросит. Она так прекрасно справилась с его воспитанием, что теперь он учит ее тому, что в любви нет победителей и побежденных.
        Этим вечером на репетиции Клэр посмотрела на часы, хлопнула в ладоши и прокричала, заглушая бормотание на сцене:
        - Так, время десять часов, пора закругляться. Заприте комнату с декорациями! Выучите этот текст и встречаемся завтра вечером!
        Рядом с ней отдавал приказания Джон Хэндельмэн:
        - Эй, Сэм, ты приготовишь копию сценария со светом и передашь ее Дугу, так?
        - Ага! - ответил парень.
        - Хорошо. Группа художников, завтра приходите в рабочей одежде. На отделении искусств уже приготовили наброски квартир и мы займемся задником!
        Нестройный хор голосов попрощался с учителями, стоящими на сцене. Ребята ушли, и в зале наступила тишина.
        - Я выключу свет, - сказал Джон, направляясь к кулисам.
        Через секунду прожектора погасли, оставив Клэр в тени. Она прошла за сцену, где горел только слабый свет, отчего между кулисами пролегали темно-серые полосы. Несколько раскладных стульев в беспорядке стояли у деревянного ящика для декораций, жакет Клэр был брошен на сиденье одного из них. Она устало потянулась за матерчатой сумкой, в которую стала складывать сценарий, свои заметки, образцы тканей и учебник по театральному костюму. Со вздохом выпрямившись, она натянула жакет.
        - Устала?
        Клэр повернулась. Рядом стоял Джон, тоже надевавший пиджак.
        - До смерти.
        - Мы сегодня много чего сделали.
        - Да, переделали уйму работы.
        Она взяла сумку, и Джон коснулся ее руки.
        - Клэр, - проговорил он, - мы можем минутку побеседовать?
        Она оставила сумку на сиденье.
        - Конечно.
        - Сегодня по школе носятся самые разные слухи. Чтобы не раздумывать, правда это или нет, я решил спросить у тебя. Так правда?
        - Может, ты вначале скажешь мне, что слышал, Джон?
        - Что вы с Томом расстались.
        - Это правда.
        - Навсегда?
        - Еще не знаю.
        - И говорят, что у него была любовница.
        - Когда-то была. Он утверждает, что сейчас нет.
        - Как ты ко всему этому относишься?
        - Я обижена. Я запуталась и разозлилась. Не знаю, верить ему или нет.
        Он вгляделся в ее лицо. Оно напоминало трагическую маску, с темными ямами глазниц в тусклом, падающем издалека, свете.
        - Знаешь, вы повергли в шок всю школу.
        - Да, наверное.
        - Все говорят, что никогда бы не подумали, что такое может случиться с тобой и Томом.
        - Я тоже так считала.
        - Тебе не хочется никому поплакаться?
        Подхватив сумку, она направилась к выходу. Джон шел рядом.
        - А ты предлагаешь в качестве утешителя себя?
        - Да, мэм. Только себя.
        Клэр давно знала, что он увлечен ею, но, тем не менее, была удивлена тем, как быстро он отреагировал. Она слишком долго была замужем, чтобы не ощутить сейчас неловкость.
        - Джон, все случилось лишь позавчера. Я даже не знаю, плакать мне или смеяться.
        - Ну что ж, ты можешь посмеяться со мною вместе, если тебе этого хочется.
        - Спасибо. Я запомню.
        У двери он выключил последнюю лампочку и пропустил Клэр вперед. На дворе стояла звездная осенняя ночь, пахло сухой листвой. По дороге к стоянке Клэр старалась держаться от Джона подальше.
        - Послушай, - сказал он, - тебе понадобится друг. Я всего лишь предлагаю свои услуги, и ничего больше, ладно?
        - Ладно, - успокоение согласилась она.
        Он проводил ее до машины, подождал, пока она отперла дверцу и села.
        - Спокойной ночи, и спасибо.
        - До завтра, - ответил Джон и захлопнул дверцу. Отъезжая, она видела, что он стоит и наблюдает за ней.
        Ее сердце колотилось от чего-то, очень напоминающего страх. Джон Хэндельмэн не причинит ей никакого вреда. Почему она так себя ведет? Просто не ожидала, что, признавшись в том, что они с мужем расстались, она немедленно превратится в предмет ухаживаний. Господи помилуй, она не собиралась бегать на свидания! Ей требуется только спокойствие! Как смеет Джон к ней приставать? Дома в комнатах Робби и Челси было пусто и темно. Она бродила по спальне, сердясь, что дети не оставили даже записки. Они вернулись вместе в 22.30.
        - Так, вы двое, где были?
        - У Эрин, - ответила Челси.
        - А я у Джефа.
        - Вам положено возвращаться к десяти! Вы что, забыли?
        - Ну, а сейчас половина одиннадцатого. Большая разница, - ответила Челси, направляясь к себе.
        - Вернитесь-ка сюда, юная леди! Она подошла со страдальческим видом.
        - Ну что?
        - Ничего не изменилось из-за того, что вашего отца здесь больше нет. В рабочие дни вы должны быть дома в десять, а в постели в одиннадцать. Понятно?
        - Чего это нам быть дома, когда никого больше дома нет?
        - Потому что вы должны соблюдать правила.
        - Без папы мне здесь просто противно.
        - Никакой разницы, когда он жил здесь и задерживался в школе на совещаниях.
        - Нет, есть разница. Все отвратительно. А ты каждый вечер занята на репетициях, так что я буду сидеть у Эрин.
        - Ты обвиняешь меня во всем, так?
        - Ну, ты же выгнала его прочь. Робби стоял рядом, ничего не говоря.
        - Робби? - Клэр хотела услышать его мнение.
        Он переступил с ноги на ногу, чувствуя себя неловко.
        - Не понимаю, почему ты не позволила ему остаться, пока вы вместе не разобрались бы во всем. То есть, знаешь, он очень мучается. Посмотрела бы ты на него сегодня.
        Клэр подавила желание закричать и приняла неожиданное решение.
        - Пойдемте со мной. - Она привела детей в свою спальню и усадила их на кровати, а сама примостилась на комоде у окна. - Робби, ты сказал, что не понимаешь, почему я не позволила ему остаться здесь. Ну что ж, я скажу вам, и скажу все честно, поскольку считаю, что вы уже достаточно взрослые. Мы с вашим отцом еще пока сексуальные существа, и эта часть нашей жизни доставляла мне, то есть нам, большое удовольствие. Когда я узнала, что он был в постели с другой женщиной за неделю до нашей свадьбы, я почувствовала себя преданной. Я и сейчас считаю, что меня предали. Потом выяснилось многое другое, и это заставило меня поверить, что между ним и той женщиной все еще что-то есть. Я не собираюсь вдаваться в подробности, чтобы не настраивать вас против отца. Но для меня существуют сомнения в его верности, и, пока я чувствую это, я не могу жить с ним вместе. Вы, возможно, решите, что это старомодно по нынешним стандартам, но мне все равно. Клятва верности должна соблюдаться, и я не стану женой, которую чередуют с любовницей. А потом есть еще живое доказательство его предательства. Кент Аренс. Я каждый день
встречаюсь с ним в классе, и как вы думаете, что я чувствую, когда он приходит на урок? Я каждый раз переживаю все заново. Неужели вы считаете, что я должна простить вашего отца за то, что он поставил вас в такое неловкое положение, и вам приходится посещать ту же школу, что и вашему незаконному сводному брату? Если бы это не было так печально, то показалось бы нелепостью - все мы пятеро, в одном здании, постоянно сталкиваемся друг с другом и притворяемся, что мы одна большая счастливая семья. Ваш отец - еще и отец Кента, а этот факт, уж простите меня, мне как-то трудно переварить. И я уверена, что теперь вы поняли - все в школе считают это весьма пикантной новостью. Слухи сегодня разнеслись со скоростью пожара. И так гадко, что вы двое стали предметом сплетен. Мы все трое стали. Я знаю - вы скучаете по отцу. Можете мне не верить, но я тоже скучаю. Нельзя прожить с человеком восемнадцать лет и не скучать потом без него. Но я страдаю. - Клэр прижала руку к сердцу и наклонилась к детям. - Мне очень больно, и если мне потребуется время, чтобы справиться с этой болью, то я жду от вас понимания, а не
обвинений в том, что это я порвала с ним отношения. - Клэр отклонилась назад на своем комоде и глубоко вздохнула.
        Дети сидели на краю кровати, выглядели они измученными. В комнате царила печаль, такая беспросветная, что, казалось, она придавливала их к месту. Клэр понимала, что только она могла рассеять эту печаль.
        - А теперь идите сюда… - Она раскрыла им объятия. - Идите, обнимите меня. Мне сейчас так это надо. Нам всем надо.
        Они подошли. Обняли мать. Они не спешили отпускать ее, пораженные тем, что в споре их родителей были две правые стороны и их мама тоже могла рассчитывать на понимание.
        - Я люблю вас, - прижавшись лицом к щекам детей, сказала Клэр.
        Они оба ответили:
        - Мы тоже тебя любим.
        - И ваш папа вас любит. Не забывайте об этом. Что бы ни случилось, он любит вас и никогда не хотел причинить вам боль.
        - Мы знаем, - сказал Робби.
        - Ну, тогда хорошо… - Она мягко отстранила их. - Сегодня был ужасный день, мы все устали. Думаю, нам пора спать.
        Через пятнадцать минут, смыв макияж и надев ночную рубашку, Клэр уже лежала в их с Томом постели и вытирала слезы, катящиеся из уголков глаз. Она скучала по нему. Господи, как же она по нему скучала. И проклинала его за то, что это он превратил ее в упрямую, мстительную женщину, которая должна была доказывать, что проживет без него. Он утверждал, что между ним и Моникой Аренс ничего нет, но тогда почему Руфь видела их вместе? Почему его голос звучал так эмоционально, когда он разговаривал с Моникой по телефону? Было так обидно, что после всех этих лет безграничного доверия она не могла больше ему доверять. И еще больнее было представлять его в постели с другой женщиной.
        Но такие картины все продолжали рисоваться в ее воображении. Каждую ночь она безуспешно пыталась прогнать их, лежа в кровати, где они с Томом были близки, и где простыни до сих пор хранили его запах, а на наволочке еще можно было увидеть морщинки от его головы. Даже если бы она дожила до ста лет, то все равно не привыкла бы к пустоте на той половине кровати, где раньше чувствовалось его тепло и дыхание.
        Иногда приходили другие мысли, хотя Клэр вовсе не собиралась сводить счеты. Ну ладно, Том Гарднер, может, у тебя и есть любовница, но не думай, что только ты все еще остался притягательным для противоположного пола. Мне стоит лишь щелкнуть пальцами, и Джон Хэнделъмэн окажется рядом, в этой самой кровати!
        После она испытывала чувство вины, как будто это не было пустой угрозой и она на самом деле собиралась изменить Тому. Один из них должен был сохранять верность, ради детей, и если Том поступал иначе, то она так не могла. В конце концов, у детей должен быть пример для подражания, и она разочаровалась в муже частично из-за того, что он потерял уважение в их глазах.
        Утром у нее опять будут красные глаза… это тоже из-за него, будь он проклят… и за то, что вынуждает ее обходиться без мужа… и за то, что сделал ее предметом сплетен в школе… и предметом ухаживаний Джона… С мыслью о том, как ей не хватает рядом Гарднера, она свернулась калачиком и уснула.
        На следующий день, в ту же секунду, как Кент Аренс вошел в класс, она поняла, что он уже слышал об их с Томом разъезде. Парень всегда как бы следил за ней издалека. Сегодня в его взгляде появилась серьезность и напряженность, которую она чувствовала, даже повернувшись спиной. Надо было ей позволить Тому перевести Кента, когда он это предложил. Очень трудно оставаться объективной, не говоря уже о дружелюбии, с незаконным сыном твоего мужа. Ей не удавалось скрыть свою нелюбовь. Она никогда не вызывала его, не останавливалась на нем взглядом, не здоровалась, когда он проходил мимо. Встречаясь глазами, они не улыбались друг другу. Клэр понимала, что ужасно так обращаться с учеником, но его работы оставались образцово-показательными, оценки - отличными, поэтому она прощала себя за такое поведение.
        В этот вторник, когда закончился пятый урок и все ученики вышли, Кент остался сидеть на своем месте. Клэр притворилась, что не замечает его, и продолжала складывать бумаги и проверять свою тетрадь с планами уроков, но его присутствие мешало ей. Наконец Кент поднялся и стал прямо напротив ее стола.
        - Я слышал о вас и мистере Гарднере, - сказал он. Клэр посмотрела на него пустыми глазами.
        - Правда?
        Парень держался свободно. На нем были джинсы и светло-желтый пуловер, и он был чертовски похож на Тома.
        - Думаю, это случилось из-за меня.
        Ее сердце оттаяло под его открытым взглядом, признающим свою вину там, где ее не было.
        - Нет, конечно нет.
        - Тогда почему вы ведете себя так, словно меня здесь нет?
        Клэр покраснела.
        - Извини, Кент. Я делала это неосознанно.
        - Думаю, осознанно, чтобы наказать меня за то, что я учусь в этой школе.
        Она ощутила укол совести так, словно физический удар, и ухватилась за кресло. Внутри нее все дрожало, Клэр не хватало воздуха.
        - Ты так похож на него, - прошептала она.
        - Правда? Не знал.
        - Он точно так же обратился бы ко мне, окажись в такой ситуации. Это заслуживает восхищения.
        - Тогда почему вы его оставили?
        - Кент, я считаю, что это не твое дело.
        - Если не мое, то чье же тогда? Этого бы не случилось, если бы я не переехал сюда. Я прав?
        Они встретились взглядами на несколько секунд, прежде чем она мягко согласилась:
        - Да, прав.
        - Значит, если вы наказываете не меня, то кого же? Его? Потому что тогда вы должны знать, что ваши дети тоже страдают. Я не вижу в этом никакого смысла. Я вырос без отца и знаю, что это такое. У ваших детей есть отец, но вы его у них отбираете. Простите, миссис Гарднер, но я не считаю, что вы поступаете правильно. Челси когда-то говорила мне, как она его любит, и вчера в раздевалке все видели, как переживает Робби. Он даже не повел команду на тренировку.
        - Вчера вечером я беседовала с детьми. Думаю, они понимают, почему я оставила Тома.
        - Вы считаете, что он встречается с моей матерью, или что? Потому что я спросил ее, и она это отрицает. Почему вы не спросите своего мужа?
        Клэр была так поражена, что не находила слов. С чего это она вдруг взялась обсуждать интимные подробности своего брака с одним из своих учеников?
        - Думаю, ты переходишь все границы, Кент.
        Он застыл, потом отстранился, мгновенно превратившись в саму вежливость.
        - Что ж, тогда я приношу свои извинения и ухожу.
        Повернувшись на каблуках, Кент направился к двери, почти по-военному чеканя шаг и держась с такой уверенностью, словно ему было не семнадцать лет. Неужели он не боялся возмездия? Обычный старшеклассник счел бы безрассудным так разговаривать с учительницей. Самое удивительное было, что он говорил с ней уважительно, с тем же самым уважением, что проявляли друг к другу они с Томом, когда спорили о чем-то. Глядя, как спина Кента исчезла за дверью, Клэр и сама испытывала невольное уважение.
        К концу недели слухи разрослись, просочились еще некоторые детали, и теперь все в Хамфри знали, что Кент Аренс - незаконный сын их директора. На Кента глазели. Робби и Челси донимали расспросами. Клэр часто замечала, как при ее появлении наступала внезапная тишина.
        Том беседовал с Линн Роксбери, которая посоветовала ему не обращать внимания на то, что думали другие, ему надо было наладить отношения с сыном на какой-то конкретной основе. Том отправил записку в класс, где у Кента проходил первый урок, и на этот раз парень явился к нему в кабинет через пять минут. Оставшись наедине, они разглядывали друг друга, все еще привыкая к мысли, что они - отец и сын. Эти минуты стали для них еще дороже, поскольку сейчас им не мешали никакие сложности и таинственность предыдущих встреч. Они могли изучать друг друга, встречаясь глазами, и не испытывать шок при мысли о том, как они похожи.
        - Нас на самом деле почти не отличишь, верно? - спросил Том.
        Кент почти незаметно кивнул. Он все еще рассматривал отца, который обошел вокруг стола и теперь стоял в четырех футах от сына. Пространство между ними было пронизано флюидами ожидания чего-то чудесного.
        - Теперь все в школе об этом знают, - проговорил Кент.
        - Тебя это беспокоит?
        - Вначале - да, беспокоило. А сейчас, я не знаю. Я… ну, вроде как горжусь этим.
        Сердце Тома подпрыгнуло от удивления.
        - Мне бы хотелось, чтобы ты когда-нибудь увидел мои фотографии, когда я был в твоем возрасте.
        Кент ответил:
        - Мне бы тоже хотелось.
        Снова наступила тишина, они обдумывали, как можно вернуть упущенное время и создать в будущем настоящие отношения между отцом и сыном.
        Том сказал:
        - Мой отец хотел бы познакомиться с тобой.
        - Я… - Кенту сжало горло. - Я бы тоже хотел.
        - Знаешь, я ведь сейчас живу у него.
        - Да, знаю. Сожалею, что это из-за меня.
        - Нет, из-за меня. Но это моя проблема, и я с ней справлюсь. Во всяком случае, мы с отцом думали, сможешь ли ты приехать к нему на этих выходных, ну, скажет в субботу.
        Лицо Кента вспыхнуло.
        - Конечно. Я… ну, то есть было бы здорово!
        - Можешь познакомиться и с дядей Клайдом тоже, если захочешь.
        - Конечно. - Теперь он улыбался вовсю.
        - Папа и дядя Клайд любят подтрунивать друг над другом и никогда не известно, какой предмет они выберут на этот Раз так что я тебя предупреждаю - не воспринимай все слишком всерьез.
        Кент с благоговением слушал его, испытывая легкое головокружение.
        - Даже не могу в это поверить, что встречусь со своим дедушкой.
        - Он обалденный старик. Ты его полюбишь. Так, как люблю я.
        Парень все продолжал улыбаться.
        - Так, слушай, - продолжал Том, - я больше не должен отрывать тебя от уроков. Тебя подвезти в субботу? Я могу заехать за тобой.
        - Нет, думаю, мама позволит мне взять машину.
        - Ну, хорошо… тогда в два часа?
        - В два, прекрасно.
        - Так, минутку… - Том вернулся к столу. - Я нарисую тебе, как добраться.
        Проводя по бумаге линии, он почувствовал, как Кент подошел и стал рядом.
        - Увидишь ряд сосен вот здесь и у развилки свернешь направо, отец живет через сотню ярдов от этого места. У него маленькая бревенчатая хижина, и ты заметишь мой красный «таурус», припаркованный у задней двери рядом с его пикапом.
        Выпрямившись, он подал план Кенту.
        - Спасибо. Два часа… приеду.
        Он свернул листок, прогладил его ногтем. Два раза, потом зачем-то еще раз. Все необходимое уже было сказано. Они стояли рядом, словно зачарованные возможностью прикоснуться друг к другу, понимая, что этим они перейдут какую-то границу и их отношения навсегда изменятся. Их глаза выдавали, что они чувствовали, чего желали… и боялись… и ожидали этого момента с бьющимися сердцами.
        А потом отец обнял сына и крепко прижал его к сердцу. Они стояли неподвижно, приникнув друг к другу. То, что они обрели, стало для них чудом, бесценным даром, который они не ожидали получить от жизни. Они стали богаче, судьба благословила их. Глаза у обоих повлажнели. Том прикоснулся к лицу сына, просто провел ладонью по щеке, Кент опустил руки, размыкая объятие. Ни улыбка, ни слово не нарушили совершенство этого момента. Они отступили друг от друга, и Кент вышел из кабинета в почти священном молчании.
        Глава 14
        В субботу утром Том сказал:
        - Папа, давай-ка здесь приберем.
        - Зачем? - Уэсли оглядел разваливающийся журнальный столик, покосившуюся кипу газет, сползшие с мебели чехлы, кошмарную кухонную раковину. Повсюду одна рухлядь и грязь.
        - Не знаю, как ты можешь жить в этом свинарнике.
        - Это меня не беспокоит.
        - Я знаю, но давай придадим всему этому хоть какой-то вид.
        - Ну ладно, ладно. - Уэсли выбрался из кресла. - Что ты хочешь, чтобы я сделал?
        - Только одно. Выброси все, к чему ты не прикасался за последние полгода, после этого прими душ и надень чистые вещи. Я позабочусь обо всем остальном.
        Уэсли посмотрел на свои бесформенные штаны и рубашку цвета хаки. Потом перевел взгляд на Тома. А чем эти не годятся? - было написано у него на лице. Он снова опустил глаза, стряхнул с рубашки засохший яичный желток и хмыкнул, думая непонятно о чем. Затем принялся сортировать газеты.
        Клайд прибыл без четверти два. Он, в отличие от брата, очень большое внимание уделял своей внешности и одежде. Взглянув разок на Уэсли, Клайд поговорил:
        - Елки-палки, посмотрите только на него! Том, дай-ка мне перочинный ножик, я вырежу на стене сегодняшнее число.
        - Закрой поддувало, Клайд, а не то я тебе его закрою! Клайд подавил смешок.
        - Как тебе удалось это, Том, ты что, приковал его в Душе наручниками? Господи, Уэсли, ты такой чистенький. Будешь вести себя хорошо, и я возьму тебя к девочкам в следующий раз.
        Кент приехал ровно в два. Он затормозил свой «лексус» и вышел, представ перед всеми тремя Гарднерами, ожидающими его на задних ступеньках. Том сделал шаг вперед. Снова наступил момент неловкости, неуверенности с обеих сторон, как перед тем, когда они с Кентом обнялись.
        - Здравствуй, Кент.
        - Здравствуйте, сэр.
        - Ну… ты как раз вовремя.
        - Да, сэр.
        После неловкой паузы Том сказал:
        - Что ж, иди сюда… познакомься с папой.
        Он проводил парня к ступенькам, мучаясь сомнениями, как его представить. В конце концов он решил не упоминать об их родстве, надеясь, что со временем все образуется само собой.
        - Кент, это мой отец, Уэсли Гарднер, и мой дядя, Клайд Гарднер. Папа, дядя Клайд, это мой сын Кент Аренс.
        Мой сын Кент Аренс. Впечатление от этого первого признания оказалось гораздо более сильным, чем Том ожидал. Мой сын, мой сын, мой сын… Счастье захлестнуло его. Старик тем временем знакомился с парнем. Уэсли протянул руку, готовясь обменяться рукопожатием, но задержался, улыбаясь Кенту и глядя то на Тома, то снова на внука.
        - Так точно, - провозгласил он, - ты мальчик Тома. И в тебе есть немного от бабушки тоже. Ее рот, ты видишь, Клайд? Правда, у него рот Анни?
        Кент неуверенно улыбнулся. Потом позволил себе рассмеяться, и, когда он пожимал руку Клайда, самые трудные моменты были уже позади.
        - Ну, пошли внутрь, я покажу тебе, где живу. - Уэсли повел их в дом. - Твой папа заставил меня сегодня перевернуть тут все вверх дном, пытался избавиться от рыбного запаха. Не знаю, как ты, а я не нахожу ничего плохого в рыбном запахе. Это делает дом уютнее. Любишь рыбалку, сынок?
        - Никогда не ловил рыбу.
        - Никогда! Ну, мы этим займемся, верно, Клайд? Сейчас уже поздновато, но на следующее лето, когда откроется сезон - только подожди! Я дал твоему папе удочку, еще когда он не дорос даже до моего геморроя, и должен тебе сказать, мальчишка знал, как ловить! С тобой мы несколько задержались, но, может, еще не все потеряно. Ты когда-нибудь видел спиннинг системы Фенвик, Кент?
        - Нет, сэр, не видел.
        - Лучшая удочка… - Уэсли остановился и повернулся, шутливо нахмурившись. - Сэр? Что это еще за «сэр»? Не знаю, как тебе, но мне сегодня здорово повезло. Только что получил нового внука, и если ты не против, то зови меня дедушкой, как все остальные внуки. Ну, попробуй?
        Кент не мог сдержать улыбки. Трудно было не улыбаться, глядя на такого славного старика, как Уэсли.
        - Дедушка, - произнес Аренс.
        - Так-то лучше. Теперь иди сюда. Я покажу тебе мой Фенвик Золотое Крыло. Только недавно оснастил его катушкой Дайва.
        Клайд встрял в разговор:
        - Ты только послушай его и тоже попадешься на удочку. Думает, что у него лучший спиннинг и катушка в мире, но мои-то лучше. У меня Дж. Лумис и Пшмано Страдик две тысячи, и можешь спросить у него, кто поймал самую большую пучеглазую этим летом. Давай, спроси его!
        - Кто поймал самую большую пучеглазую, дедушка? - спросил Кент, невольно подыгрывая старикам.
        Уэсли заворчал на брата:
        - Черт побери, Клайд, ты взвешиваешь свою рыбу на тех древних ржавых весах, на которых, должно быть, взвешивали еще кита, который проглотил Иону!
        - Древние, зато точные, - ухмыльнулся Клайд.
        - Тогда скажи ему, чей спиннинг поймал самого большого ушастого окуня!
        - Эй, погодите! - прервал их Кент. - Погодите, погодите! Что это такое - ушастый окунь? И кто эта пучеглазая?
        Оба старика уставились на него в полном изумлении.
        - Что такое окунь! - хором выдохнули они. Потом посмотрели друг на друга… на Кента… снова друг на друга. Выражение их лиц говорило: «Бедный ущербный ребенок». Уэсли покачал головой.
        - Ай-яй-яй, как же нам придется потрудиться! - Он поднял руку, чтобы сдвинуть на затылок кепку, которой сейчас там не было, и почесать голову. - Ай-яй-яй.
        Они провели вместе сказочный день. Кент узнал о своем дедушке и дедушке Клайде больше, чем об отце. Он сидел на диване и слушал, как старики вспоминали о тех днях, когда они были мальчишками и жили в Александрии, штат Миннесота, а их родители владели пансионатом. Он узнал, что летом Уэсли и Клайд спали на сеновале под навесом, а ночью мочились в банку из-под варенья, которую держали под кроватью, пока их мать не обнаружила ее во время уборки. После этого им пришлось поклясться, что такое никогда не повторится и что они будут ходить, куда надо, не боясь темноты и комаров. Тогда у них еще был дружок по имени Свити, не самый большой умник, но, как самый старший в их компании, он получил права уже в шестом классе. Свити пользовался большой популярностью у 11 - 12-летних мальчишек, не умеющих водить автомобиль. Они все разъезжали в его машине, воровали арбузы, кидали змей в почтовые ящики, приклеивали монеты к тротуару и насыпали сахар в солонки в местных барах. Они хохотали, вспоминая Хэллоуин, когда, положив собачьи какашки в бумажный мешок, мальчишки поджигали его у соседских дверей, звонили и
убегали. А однажды они украли огромный лифчик и панталоны с веревки, на которой сушила белье их учительница английского, миссис Фабрики, и прицепили их к флагштоку у школы.
        - Ха-ха! Помнишь, какая она была толстенная? Клайд развел руки, словно пытался удержать две битком набитые сумки с продуктами.
        - Как пара годовалых поросят в мешке.
        - И здесь тоже! - Уэсли хлопнул себя по заду.
        - Когда ветер надул ее подштанники, учителя вывели младшие классы на улицу, потому что решили, что наступило солнечное затмение!
        - А помнишь, какие у нее были усы?
        - Конечно. Она брилась чаще, чем ребята из старших классов. Должно быть, многие из них ей завидовали. Но не я. Я помню, что к тому времени и сам уже имел густую поросль. - Клайд потер подбородок, прищурив один глаз. - Девчонки на меня глазели вовсю.
        - Да уж. Ты, наверное, и по борделям уже шатался. Клайд только хихикнул, довольный собой.
        - А что, завидуешь, Уэсли?
        - Вот дерьмо! - Уэсли откинулся назад в кресле и двумя руками поскреб грудь. - Стану я завидовать такой трепотне, да еще от типа, у которого давление в четыре раза выше, чем его уровень интеллекта.
        Том не прерывал стариков, наблюдая за Кентом, иногда встречаясь с ним взглядом и обмениваясь полуулыбками. При упоминании борделя парень испытал легкое замешательство, но он был достаточно умен, чтобы понять - это у стариков постоянная шутка. Когда они закончили пикировку, Уэсли достал альбомы с фотографиями и показал Кенту снимки, где был запечатлен Том в детстве.
        - Вот твой папа как раз после того, как мы забрали его из роддома. Помню, как его мучил животик и твоей бабушке приходилось целыми ночами носить его на руках. А вот он с соседской девочкой, Жерри Джонсон. Они часто играли вместе во дворе, и я учил их обоих плавать. Он не говорил тебе, что ходил на курсы спасателей? Вот, - палец Уэсли скользнул по странице, - вот это я помню.
        Просмотр фотографий продолжался, от снимков футбольной команды Тома в школе до выпускных в колледже и свадебных. Альбомы еще не были убраны с кухонного стола, когда послышался автомобильный гудок и все посмотрели в сторону задней двери. В ее верхней части помещалось окошко с клетчатой красно-белой занавеской, отброшенной в сторону. Сквозь него были видны четверо новых гостей, выбиравшихся из красного
«форда-бронко».
        - Да это Райан с детьми, - поднимаясь и подходя к двери, объявил Уэсли. - Похоже, что Конни с ними нет. - Он открыл двери. - Гляди-ка, кто приехал!
        Раздались голоса:
        - Привет, дедушка! Привет, отец.
        Том тоже встал, испытывая легкое волнение. Он не ожидал приезда старшего брата с детьми, которые ничего не знали о Кенте. Они жили в полутора часах езды, в Сент-Клауд, и виделись нечасто, только когда заранее договаривались. Все происходило очень быстро. Вновь прибывшие зашли в хижину, Кент медленно поднялся, вопросительно глядя на Тома. Клайд принялся пожимать протянутые руки и хлопать по спинам, а Райан увидел младшего брата.
        - Ух ты, черт побери. А я думал, что придется ехать к тебе, чтобы повидаться.
        Они похлопали друг друга по плечам.
        - Повезло тебе сегодня, братишка. А где Конни?
        - В каком-то антикварном магазине с сестрой. Я прихватил ребят и сказал им:
«Поехали, навестим деда». - Он с любопытством взглянул на Кента и спросил Тома: - А твоя половина?
        - Дома.
        - С детьми?
        - Ага.
        - Они в порядке?
        - Да. Все прекрасно.
        - А это кто?
        Райан полностью переключил внимание на Кента. Старший брат Тома был его увеличенной копией, с седеющими висками, широкой грудью и в очках.
        - Это… - Том подошел к Кенту. - Это надо объяснить. - Без сомнения, судьба предоставляла ему очень подходящую возможность. Он опустил руку на плечо Кента. - Что я буду счастлив сделать, если ты не против, Кент.
        Кент посмотрел отцу прямо в глаза и ответил:
        - Не против, сэр.
        Но он не мог скрыть восхищения при виде такого богатства - целой череды родственников - дядя… двоюродные сестры и брат, почти одного с ним возраста, с которыми можно подружиться, если все будет хорошо.
        Том сжал его плечо и звучным голосом, безо всяких извиняющихся ноток, произнес:
        - Этой мой сын, Кент Аренс.
        В комнате наступила такая тишина, что можно было услышать, как на их генеалогическом древе прорезался новый листок. Никто не шевелился. Никто, казалось, не дышал. Затем Райан, скрыв удивление, протянул лапищу размером с боксерскую перчатку и потряс руку Кента. Том представил его:
        - Кент, это твой дядя Райан.
        - Здравствуйте, сэр.
        - А это Брент, Алисой и Эрика.
        Они все уставились друг на друга, кто-то покраснел. Старики внимательно наблюдали за реакцией молодых. Наконец Уэсли сказал:
        - Ну что, так и будете молчать?
        Девочки пробормотали: «Привет», а парни обменялись рукопожатием. Пятнадцатилетняя Эрика, все еще не в силах оторвать глаз от Кента, выдохнула:
        - Ух ты… то есть я хотела сказать, где ты был все эти годы?
        Раздались смешки, которые несколько сняли напряжение, Кент тоже рассмеялся, прежде чем ответить:
        - Жил со своей мамой в Остине, штат Техас. Все снова ощутили неловкость, и Том сказал:
        - Давайте сядем, и мы с Кентом расскажем вам все. Больше нет никаких секретов. Об этом знают все в школе и все в семье, за исключением Конни, конечно, а ей вы сможете рассказать, когда вернетесь домой. Не каждый день обнаруживаешь нового родственника, так что пусть отношения между вами начнутся как положено - с правды. Папа, свари еще кофе.
        Все уселись, и Том поведал неприкрытую правду, не упуская ничего. Иногда Кент дополнял его речь, смотря на отца или разглядывая остальных, все еще под впечатлением от того, что обрел сразу столько родни. Они пили кофе и пиво, ели купленные в магазине пирожки, и Кент нашел общую тему для разговора с Брентом, который заканчивал университет в Дулуте, готовясь стать дефектологом. Девятнадцатилетняя Алисон работала в банке, а Эрика все никак не могла перестать удивляться тому, что у нее теперь появился еще один двоюродный брат, и всякий раз, заговаривая с Кентом, смущалась и краснела.
        Позже вечером Райан и Том нашли время для разговора наедине. Уже спускались сумерки, и старшему из Гарднеров пора было собираться вместе с детьми домой.
        - Давай выйдем на минутку, - сказал Райан, и братья, набросив куртки, выбрались из домика, сразу окунувшись в холодный октябрьский вечер. Бок о бок они оперлись о прохладный бампер машины Райана, глядя на нависшие облака стального цвета, видневшиеся в просветах между сосен. Пара уток пронеслась над ними. Ветер посвистывал вокруг хижины, взлохмачивая волосы братьев и пригибая высокие сухие стебли травы у дорожки. Иногда им казалось, что редкие хлопья снега тают на их лицах, но на фоне серого неба снег не был виден.
        - Почему ты не позвонил? - спросил Райан.
        - Не знал, что сказать.
        - Черт, я же твой брат. Не надо ничего выдумывать, ты ведь знаешь это.
        - Да, знаю. - Уткнув подбородок в грудь, Том разглядывал носки своих туфель.
        - Ты оставил Клэр, - взволнованно проговорил старший брат.
        - Нет, это она меня оставила. Просто так вышло, что мне пришлось уехать.
        - Не могу в это поверить. - Голос Райана звучал так, словно он еще не оправился от шока.
        - И я не могу.
        - Я всегда считал, что вы двое настолько сроднились, ничто не может вас разлучить! Черт, мы с Конни ссоримся гораздо чаще.
        Они немного помолчали, в хмуром, таком же, как природа вокруг них, настроении. Каждый чувствовал печаль в душе другого. Наконец Райан обнял Тома за плечи.
        - Ну и как тебе живется? Неплохо? Том поежился и скрестил руки и ноги.
        - Жить с отцом не очень-то удобно.
        - Могу представить.
        - Я собираюсь снять квартиру. Эта грязь меня просто с ума сводит.
        - У тебя есть мебель?
        - Нет.
        - Тогда что, ты будешь жить с кем-то?
        - Нет, ничего подобного.
        - Так между тобой и этой женщиной ничего нет?
        - Абсолютно ничего.
        - Ну, это хорошо. По крайней мере, без лишних сложностей. Ты собираешься вернуться к Клэр или как?
        - Если она захочет. Пока что она на тропе войны. Не желает меня видеть. Говорит, что ей нужно время, чтобы со всем разобраться и преодолеть обиды.
        - Как ты думаешь, сколько времени это займет? Том вздохнул и, подняв лицо к небу, закрыл глаза.
        - Не знаю. Не пойму ее. Райан крепче сжал его плечи.
        - Да уж, кто поймет этих женщин? - Потом предложил: - Что я могу сделать? Ты только скажи.
        - Ничем ты не можешь помочь.
        - У меня есть старая мебель, кресло-кровать, которое не поместилось в комнате Брента, и пара столиков с пластмассовым верхом.
        - Нет, спасибо, я, наверное, возьму что-нибудь в аренду. Ничего слишком постоянного, знаешь ли. - Постоянное или нет, но это предложение звучало довольно мрачно для них обоих. - Я все откладывал и откладывал, потому что жить одному слишком одиноко, тем более когда каникулы. У отца не очень чисто, зато повеселее. И дядя Клайд заходит каждый день, и они начинают изгаляться друг над другом, ты же знаешь, как они это любят.
        - Да уж, - хмыкнул Райан, - знаю.
        Еще одна пара уток пролетела над ними. Будь у братьев настроение получше, они бы понаблюдали за птицами, пытаясь определить их вид, но сейчас оба промолчали. Когда свист крыльев затих вдали, Райан сказал;
        - Я знаю, как сильно ты ее любишь. Сейчас ты, должно быть, живешь, как в аду.
        - Да, это сплошной кошмар.
        Райан притянул Тома и обнял его, потом несколько раз погладил брата по рукаву.
        - Парень у тебя что надо.
        - Хорош, правда? Должен признать, что его мать потрудилась на славу, воспитав такого сына.
        - Послушай, хочешь, я поговорю с Клэр?
        - Не уверен, что это поможет.
        - Ну, попытка не пытка.
        - Да, ты можешь попробовать.
        - Позвоню ей на следующей неделе. Если я еще хоть чем-то могу помочь, только скажи.
        - Наверное, мне надо будет куда-то податься на День Благодарения.
        - Приезжай к нам.
        Оба помолчали. Райан смотрел на луч света, падавший из окошка хижины.
        - Ну что ж, нам надо отправляться. Конни уже дома, а дорога назад займет у нас не менее полутора часов.
        - Да, наверное…
        Оба отошли от машины. Братья нечасто обнимались, но сейчас они обнялись еще раз, несчастье Тома сблизило их, и еще больше сближало понимание того, что для младшего Гарднера испытания пока не закончились.
        - Эй, послушай, братишка, звони, если я тебе понадоблюсь, ладно?
        - Угу. - Том отвернулся, старательно моргая, и направился к домику. На ступеньках он задержался и, уже взявшись за дверную ручку, сказал брату: - Знаешь, если ты будешь звонить Клэр, то звони попозже, а то у нее каждый день репетиции.
        - Понятно.
        - А после перезвони мне, ладно? Передашь, что она ответит.
        - Ладно.
        Райан снова опустил руку на плечо брата. Присущая ему энергичность исчезла, уступив место печали.
        Через десять минут Том стоял на ступеньках и смотрел, как две машины выворачивали со двора. Он поднял руку, прощаясь. Совсем стемнело, и Гарднер представил себе, как Райан возвращается домой, к Конни, и как они с детьми оживленно болтают за ужином. Он подумал о своем собственном доме без него: Клэр, Робби и Челси, затихшие и молчаливые. Потом он мысленно нарисовал себе картину, как Кент, вернувшись домой, рассказывает матери о всех родственниках, с которыми сегодня познакомился. За спиной Тома старики закрыли дверь и собирались, должно быть, провести ночь за картами. С тех пор, как он поведал Клэр о Кенте, в его жизни было много грустных моментов, но ни один не мог сравниться с сегодняшним. Никогда еще Том так остро не ощущал своего одиночества в мире, где все были разделены на пары. Даже утки, пролетавшие над головой, жили парами. А он оставался один, и осень уже готовилась стать зимой.
        Том зашел в хижину. Он был прав - старики достали карты, его отец выходил из ванной, а дядя Клайд полез в холодильник за пивом.
        - Поеду немного развеюсь, - сказал Том.
        - Куда? - спросил Уэсли.
        - В аптеку, за каплями от кашля.
        Выражение лица старика говорило, что его так просто не проведешь.
        - Ну хорошо, - сдался Том, в отчаянии от того, что приходится выкладывать этим двум все. - Не думаю, что вы поверили бы мне, если бы я заявил, что отправляюсь в бордель.
        - Не-а. Я бы не поверил.
        - Ну хорошо, я собираюсь поговорить с Клэр.
        - Вот в это я верю. Удачи.
        Ведя машину к дому, он пытался разобраться в своих чувствах. В душе царили страх и надежда. Большая жалость к себе и огромная неуверенность, непривычная для него. В голове все время крутилось: А что, если я только делаю все хуже? Вдруг у нее кто-то есть? Могла ли ока пригласить Джона Хэнделъмэна? Неужели она сделает это? А если я опять расстрою детей? Если она начнет кричать, плакать, гнать меня прочь?
        Временами он начинал злиться, и от этого чувствовал себя лучше, в конце концов, он сделал все, что мог, чтобы заслужить ее прощение, а она уж слишком большое значение придавала одной-единственной ошибке в его жизни и слишком маленькое - всем годам, прожитым вместе. Самое отвратительное было, что, подойдя к собственным дверям, он задумался, не стоит ли постучать. Ведь он покупал этот дом, черт побери! Он лично красил эту самую дверь и переставлял дверную ручку. Ключ был здесь, в его кармане! И что, он будет стучать? Ну уж нет! Том вошел. На кухне было пусто, горел свет. Где-то наверху играло радио. Он подошел к лестнице на второй этаж и увидел, что из спальни падает свет.
        - Клэр? - позвал он.
        - Я в спальне! - через минуту ответила она.
        Он медленно поднялся по ступенькам, прошел мимо открытых дверей в пустые, темные детские и остановился у последней двери. Клэр стояла у трюмо и вдевала сережку. На ней были туфли на высоком каблуке, темно-синяя юбка и блузка с бледными цветами, которую он никогда до этого не видел. В комнате стоял запах духов «Эсти Лаудер», которыми она пользовалась много лет.
        - Привет, - сказал Том.
        - Привет, - ответила она, вдевая вторую сережку и наклонив голову набок.
        - Где дети?
        - Робби на свидании. Челси у Мэрили.
        - Мэрили Сэнд? - Эту девочку никто из них не любил. - Она в последнее время часто там бывает?
        - Я добилась, чтобы Челси возвращалась домой, когда положено.
        - А как же Эрин?
        - Они теперь редко видятся.
        Он все еще стоял в дверях, широко расставив ноги. Наблюдая за тем, как Клэр наклонилась к зеркалу и поправила сережки, он почувствовал нарастающее возбуждение и попытался его унять.
        - А ты куда собралась?
        - Я иду на спектакль в Гутри с Нэнси Холлидэй.
        - Ты в этом уверена?
        Она подошла к тумбочке, открыла ящик и достала длинную золотую цепочку, которую он подарил ей на пятнадцатую годовщину их свадьбы.
        - Что ты имеешь в виду? - Клэр вернулась к зеркалу, надевая цепочку.
        - Ты душишься и надеваешь высокие каблуки для Нэнси?
        - Нет, я делаю это, потому что иду в театр, где собираются приличные люди.
        Глядя в зеркало, она поправляла цепочку.
        - Кого ты хочешь обмануть? Я был в Гутри. Половина из тех, кто туда ходит, выглядят, как хиппи из 60-х годов. Женщины в черных колготках и растянутых свитерах, а мужчины в таких штанах, что даже мой отец постеснялся бы надеть на рыбалку!
        - Не будь нелепым, Том.
        Она направилась в ванную, чтобы выключить свет и радио.
        - Послушай, Клэр! - Он сделал два шага в комнату, жестикулируя. - Мы разъехались, но не развелись! Это не дает тебе права ходить на свидания!
        - Я не собираюсь на свидание! Я иду в Гутри с Нэнси Холлидэй.
        - А где ее муж?
        - Дома. Он не любит театр.
        - А где Джон Хэндельмэн?
        Клэр посмотрела на мужа и вспыхнула. Поняв, что выдала себя, она повернулась к шкафу, чтобы сорвать с вешалки пиджак.
        - Ага, я попал в точку, не правда ли, миссис Гарднер? - Том схватил ее за руку и рывком повернул к себе, полунадетый пиджак свисал с ее плеча. - Теперь послушай меня! - Он почти кричал, дрожа от гнева. - Я наблюдал, как он глазеет на тебя вот уже десять лет, шатается у твоих дверей на переменах и, как коршун, ждет своего шанса. Теперь, когда все знают о нашем разрыве и он каждый вечер встречается с тобой на репетициях, думаю, он решил, что у него развязаны руки. Через мой труп, Клэр! Ты пока еще моя жена, и, если Джон хотя бы прикоснется к тебе, я кастрирую этого сукина сына!
        Она вырвала руку, массируя ее.
        - Не смей орать на меня, Том Гарднзр! И не упрекай меня в том, что сделал сам, чтобы почувствовать себя отмщенным! Я не имею ничего общего с Хэндельмэном, кроме репетиций!
        - Значит, ты не отрицаешь, что он топтался у твоего кабинета с тех пор, как вы познакомились?
        - Нет!
        - Потому что это правда!
        - Я никогда не поощряла его! Никогда!
        - Ой, перестань, Клэр, - с презрением проговорил Том, - не надо держать меня за дурака. Оказалось, что у меня есть незаконный сын, твое тщеславие задето, а тут Джон Хэндельмэн болтается поблизости каждый вечер и распускает слюни, и после этого ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты не поощряешь его?
        Она сунула вторую руку в рукав и захлопнула дверцы шкафа.
        - Мне наплевать, веришь ты или нет. И в следующий раз, когда придешь, сначала постучи!
        - Черта с два!
        Он схватил ее и потащил к кровати. Три шага - и она лежала на спине, а он - сверху.
        - Черт побери, Том, убирайся!
        Она билась, пытаясь освободиться, но, благодаря превосходящей силе, скоро он прижал ее руки к кровати.
        - Клэр… Клэр… - Гнев уступил место мольбе. - Почему ты так поступаешь? Я люблю тебя. Я пришел не для того, чтобы драться с тобой. - Он попытался поцеловать ее, но она отвернула лицо.
        - Прекрасно ты выражаешь свою любовь!
        - Клэр, пожалуйста. - Он заставил ее повернуть голову. - Посмотри на меня.
        Она не хотела. В уголках ее закрытых глаз стояли слезы.
        - Я приехал, чтобы просить у тебя разрешения вернуться домой. Пожалуйста, Клэр. Я не могу больше жить у отца. Это не помогает, и я понимаю, что придется снимать квартиру, а первое число уже приближается… - Он замолчал, надеясь, что она пожалеет его, но она по-прежнему не открывала глаз. - Пожалуйста, Клэр… Я не хочу жить один в какой-то Богом забытой однокомнатной квартирке. Я хочу жить здесь с тобой и детьми, в этом доме, потому что здесь мое место.
        Она закрыла лицо свободной рукой и разрыдалась.
        - Будь ты проклят, Том… - Клэр попыталась повернуться на бок, и он отпустил ее, скатившись на другую сторону, но тут же наклонился к ней. - Ты и не представляешь, как больно ты мне сделал.
        - Нет, не представляю. Все было так давно, и я не понимаю, почему это так тебя задело.
        Она вскинула голову, глядя на него.
        - Ты поменял меня на нее, а ее на меня в три дня! Ты это знаешь? Я читала дневник, там записано, когда мы занимались любовью. От меня к ней и снова ко мне - трах! трах! трах! - это ты помнишь?
        Он не помнил. Гарднер почти не сохранил воспоминаний о том времени.
        - Я была твоей невестой, - продолжала Клэр так, как будто каждое слово разрывало ей грудь. - Я носила твоего ребенка, и думала… Я думала, что мое тело - это священный сосуд для тебя. Отдаваться тебе было для меня… чем-то… вроде священнодействия. Я так безумно тебя любила. С того самого момента, как мы начали встречаться. Ты был божеством для меня. Теперь я понимаю свою ошибку. Отношение к тебе, как к идолу, оказалось гибельным, потому что, упав с пьедестала, ты упал и в моих глазах. А теперь я каждый день встречаюсь с твоим незаконным сыном, и слышу сплетни, и вижу любопытные лица, и - да, я признаю это - терплю приставания Джона Хэндельмэна, которые смущают меня, потому что я не знаю, как к ним относиться. Неужели ты думаешь, что мне это надо, Том? Неужели!
        Он смотрел ей прямо в лицо. Чем больше она говорила, тем яснее он понимал, что, ворвавшись в дом и швырнув ее на кровать, он не решил своих проблем. Том перекатился на спину и закрыл рукой глаза. Клэр тихо сказала:
        - Я хочу, чтобы все было, как раньше. Но так теперь никогда не будет. Иногда я ненавижу тебя за то, что ты с нами сделал.
        Он с трудом проглотил комок в горле. Желание исчезло, уступив место острой тоске и страху, что он несерьезно отнесся к тому, что она переживает, и теперь заплатит за это потерей жены и детей. Клэр неподвижно сидела на краю кровати, к нему спиной. Он лежал на смятом покрывале, закрывшись рукой, потому что боялся взглянуть ей в лицо, когда задаст тот вопрос, которого он так опасался.
        - Ты хочешь развестись, Клэр? Этого ты хочешь? Она вздохнула и так долго ничего не отвечала, что он наконец убрал руку.
        - Не знаю, - мягко произнесла она, и за этой мягкостью он ощутил всю глубину пропасти, угрожающей их браку. Том смотрел на жену со смесью любви, боли и боязни. Он нарушил ее прическу. Когда он пришел, ее волосы были взбиты, а сейчас прядки обвисли и распрямились.
        Гарднер сел на кровати, держась позади жены, чтобы она не видела его лица. Он прикоснулся к ее волосам, попытался придать им прежний вид, но ему это не удалось.
        - Клэр, прости, мне очень жаль.
        Ответа не было, но он знал, что она ему верит. Но не может простить.
        - Нам надо как-то разобраться со всем этим, - продолжал Том. - Ты согласна?
        - Да.
        - Ты пойдешь со мной к психологу?
        Она отстраненно смотрела себе в колени. Потом кивнула, словно сдаваясь, и он закрыл глаза, сдерживая вздох облегчения, и опустил голову.
        - Но думаю, тебе лучше все-таки снять квартиру. Том удивленно раскрыл глаза.
        - Сейчас? Перед праздником? Пожалуйста, Клэр…
        - Да, Том.
        Она поднялась с кровати и пошла в ванную, чтобы поправить прическу и макияж. Том упал на спину и уставился в потолок, на котором из-за покосившейся лампы лежали огромные тени. Клэр включила воду, потом выключила ее. Он слышал разные негромкие звуки - вот она открыла пудреницу, потом защелкнула ее, вот бросила в тумбочку коробку с тушью, закрыла ящик. Шмыгнула носом, достала платок. И хотя он не сводил глаз с потолка, но почувствовал, когда жена вышла из ванной и остановилась, глядя на него.
        - Мне надо идти, - спокойно сказала Клэр.
        Его душу снова охватил страх. Он думал, что она не сможет выйти после всей этой эмоциональной встряски. Но она была непоколебима в своем намерении обходиться без него, по крайней мере, на настоящий момент. Он не двинулся с места.
        - Я останусь здесь на немного, если ты не против.
        - Если ты уйдешь к тому времени, как я вернусь.
        - Не волнуйся, уйду.
        - Тогда ладно. Мне оставить свет?
        - Нет, можешь выключить.
        Она выключила свет в ванной, потом в коридоре, своей решимостью доставляя Тому такую боль, о которой и не подозревала. Не сказав больше ни слова, Клэр спустилась вниз и выключила верхний свет, оставив мужа в полной темноте.
        Глава 15
        Из-за родительских собраний школьная неделя укорачивалась, поэтому Клэр решила удлинить репетиции еще на час в понедельник, вторник и среду. Все очень много работали, и ребята не жаловались, что им приходится находиться много времени в школе. Однако перспектива провести четыре вечера без репетиций их очень обрадовала. Задник был закончен при помощи учащихся с художественного отделения, и декорации обещали выглядеть необычайно живо. Несколько мам помогли с пошивом костюмов, которые сидели и смотрелись прекрасно. Билеты уже были отпечатаны, и местная газета прислала фотокорреспондента, сделавшего превосходные снимки для статьи обо всей театральной затее. Статья появилась в утреннем выпуске, и весь состав исполнителей, а также все, работавшие над спектаклем, радостно вопили, читая ее. Общее настроение оставалось приподнятым, когда они все расходились по домам в 11 часов вечера в среду.
        Для Клэр и Джона стало уже привычным вместе идти к стоянке автомобилей. В это время там было пусто, и легкие белые облачка проплывали по небу, закрывая луну, так что ее свет то отражался от крыш двух машин, припаркованных рядом, то исчезал.
        - Спокойной ночи, Джон, - сказал Клэр, проходя мимо его автомобиля и не замедляя шаг.
        - Спокойной ночи.
        Она отпирала дверцу своей машины, когда он сзади проговорил:
        - Ты спешишь домой, Клэр? Схватившись за сердце, она обернулась.
        - Господи, Джон, ты напугал меня до смерти.
        - Прости. Я не хотел. Можно угостить тебя кофе?
        - В это время?
        - Ну, тогда стаканчик колы? - Она не знала, что ответить, и он просящим голосом добавил: - Или молочка?.. А может, воды?
        - Нет, не думаю, Джон. Уже начало двенадцатого, а завтра будет трудный день. Ты знаешь, что такое родительские собрания. Завтра к этому времени я охрипну и буду в дурном настроении.
        - Тогда нам лучше угоститься сейчас, не правда ли? - Видя, что она все еще колеблется, он продолжал: - Просто сегодня был удачный день. Все шло как по маслу, и дети так старались. Я получаю от спектакля большое удовольствие, и хочется, чтобы оно не кончалось. Как насчет еще получаса?
        - Нет, Джон, извини.
        - Ты все-таки боишься, что я стану к тебе приставать?
        - Когда это я говорила, что боюсь?
        - Говорить не надо. Это видно.
        - О, я… я не знала.
        - Ты чуть не выпрыгнула из своей собственной кожи, когда я неожиданно подошел.
        - Так и было.
        - Клэр, я знаю, что ты держишься настороже со мной. Мужчина чувствует такие вещи.
        - Пожалуйста, Джон, мне надо идти.
        Она наклонилась, чтобы отпереть дверцу, но он, мягко взяв ее за руку, повернул лицом к себе.
        - Скажи мне, пожалуйста, Клэр, как обстоят дела у вас с Томом?
        Она вздохнула и прислонилась к машине.
        - Мы живем раздельно. Он остановился у своего отца, но скоро собирается снимать квартиру. Я согласилась вместе с ним пойти к консультанту по семейным вопросам.
        - Ты все еще любишь его?
        Никто не задавал ей этого вопроса с тех пор, как они с Томом расстались. Сейчас ей было приятно подумать немного и правильно ответить.
        - Да, Джон, люблю.
        Он слегка наклонился и оперся ладонями о крышу машины по обе стороны от Клэр, оставив ей достаточно свободного места.
        - Ну что ж, я собираюсь использовать свой шанс и рассказать тебе что-то, что, надеюсь, изменит твое мнение обо мне. Когда я устраивался на работу в нашу школу, я только-только отказался от связи, которая практически уничтожила меня. Я был помолвлен с женщиной, а она спуталась с кем-то еще и вернула мне мое кольцо. Я застал их вместе в кровати, в квартире, которую мы с Салли снимали. К тому времени, как мы с тобой познакомились, моя самооценка упала до нуля. Но тебе удалось разговорить меня, и ты сказала, что ее поступок достоин осуждения, а я не должен чувствовать себя побежденным. Помнишь, ты твердила мне, что она не единственная, и что если одна женщина обошлась со мной, как с мусором, это не значит, что все поступят так же? Мы часто встречались в коридоре на переменах, и клянусь, я чуть не спятил тогда, дожидаясь каждого звонка с урока, чтобы увидеться с тобой. Все, о чем я мог думать - это как подойти к тебе и поговорить, потому что я мечтал о таких взаимоотношениях и обязательствах друг перед другом, о которых рассказывала ты. Ты научила меня очень важным вещам. - Голос Джона зазвучал мягче.
- Я влюбился в тебя, Клэр, так много лет назад - сколько, десять? Или одиннадцать? Я влюбился, и когда я видел, как вы с Томом улыбаетесь друг другу, встречаясь в коридоре, то страдал, потому что не мог рассказать о своих чувствах. Я поступал честно, Клэр, я никогда не говорил тебе о своей любви. Это было бы оскорбительно для тебя - и для меня было бы бесчестным признать, что ты можешь стать предметом моих ухаживаний. Но теперь все изменилось. И пусть ты утверждаешь, что все еще любишь его, но вы живете порознь, а я пытался найти себе кого-нибудь, но ни одна женщина не может сравниться с тобой. Вот я и попытался использовать единственную в жизни возможность и рассказать тебе о том, что чувствую. Я люблю тебя. Клэр. Я люблю тебя так давно, и если есть для меня хоть малейший шанс, то ты просто спасешь меня, признавшись в этом.
        - Ой, Джон. - Она не представляла себе всей глубины его чувств. - Я не знала.
        - Я говорил, Клэр, я и не хотел, чтобы ты знала. Не такой я человек, чтобы пытаться обольстить счастливую замужнюю женщину.
        - Но неужели ты не понимаешь, Джон? Счастлива или нет, я все еще замужем.
        - Но есть ведь смягчающие обстоятельства, так?
        - Не совсем. Клятву верности никто не отменял.
        Он смотрел ей прямо в глаза, их лица, освещенные лунным светом, были так близко, что тень от его головы затушевывала ее подбородок.
        - А если я поцелую тебя?
        - Это осложнит наши деловые отношения.
        - Ну и что? Для меня они были осложненными больше десяти лет. Но ты не рассердишься?
        - Мне надо идти, Джон.
        Она сделала движение, словно собиралась отодвинуться от машины, но он не пошевелился, удерживая ее на месте.
        - Ты не рассердишься? Потому что иначе я не стану рисковать.
        Клэр нервно рассмеялась.
        - Джон Хэндельмэн, ты точно знаешь, что надо делать, правда? Я же не каменная. Я, в конце концов, восприимчива к комплиментам и лести, особенно когда их сопровождает открытое признание в чувствах. Если ты считаешь, что меня это не волнует, то ошибаешься. Но я не могу ответить согласием. Я замужем.
        - Вы расстались.
        - Не официально.
        - Зато эмоционально. - Он дал ей время отреагировать на последние слова. Клэр смолчала, и он добавил: - Ведь так?
        Она смущенно задумалась.
        - Может быть… да. Я не знаю. Спокойной ночи, Джон. Мне надо идти.
        - Спокойной ночи, Клэр. Можешь всю вину возложить на меня. - И с этими словами он поцеловал ее.
        Она положила руки ему на плечи, чтобы оттолкнуть его, но не оттолкнула. Она выгнулась, почти не принимая участия в поцелуе, но ощущая, как его тело прильнуло к ней. На нем были джинсы и короткая куртка, на ней - не застегнутое пальто. Губы Джона, теплые и настойчивые, слегка приоткрылись, и, почувствовав язык чужого мужчины, Клэр отпрянула, хотя, к ее собственному изумлению, новое ощущение ей понравилось. Он был человеком чистоплотным и приятным, и она всегда хорошо к нему относилась и много лет работала с ним бок о бок. Он никогда не говорил и не делал ничего, что могло бы оттолкнуть или даже просто рассердить ее. Он признался в любви к ней и украл один-единственный поцелуй, в котором она ему на словах отказала. Клэр высвободилась, но он склонился к ее лицу и хрипло прошептал:
        - Всего один, ну же, Клэр, один, но с твоим участием. Один, потому что я знаю - это будет единственный. Ну, Клэр, не отказывай мне хотя бы в этом… Клэр, один-единственный поцелуй… Клэр, милая Клэр… я так давно мечтал о тебе…
        Его руки скользнули под пальто, и Джон прижался к ней всем телом, положив ладонь между ее лопатками, а потом, продвинув руку выше, он заставил Клэр повернуть голову. Она перестала сопротивляться, и их губы слились. Его рот вовсе не был отталкивающим, и Хэндельмэн знал, что делает. Он, как и Клэр, получал удовольствие от артистизма и обладал инстинктом, когда и как его применять. Сейчас было самое подходящее время - осенняя лунная ночь, и место - пустая темная автостоянка.
        Клэр поддалась очарованию поцелуя, уступила его скрытой прелести и еще более скрытой опасности, ответила на его призыв. Джон со своей стороны решил, что раз уж это их единственный поцелуй, то он должен запомниться. Он подчинился зову природы, слегка согнув колени, и его тело в точности повторило те колебания, что совершает трава, когда ветер то ослабевает, то дует сильнее. Это повторялось снова и снова, пока тело Клэр не ответило ему, и она слегка застонала. «Как слаба плоть», - подумала жена Тома, еще продолжая наслаждаться поцелуем. Она знала, что ведет себя неправильно, с самого начала, но ей было так одиноко, и она так соскучилась по поцелуям. А может, Том занимался этим с матерью Кента в последние недели, и если так, то неужели она, Клэр, не заслужила вознаграждения? Это могло случиться так просто - она теперь знала, - начавшись вполне невинно и закончившись адюльтером. Но она не станет в таком участвовать. И не потеряет голову, позволив себе удовольствие, которого потом будет стыдиться.
        - Прекрати, Джон. - Она вырвалась, оттолкнув его. - Достаточно.
        Ей было неприятно слышать собственное учащенное дыхание, внутри нее все словно оборвалось - воздержание обходилось дорого. Дыхание Джона тоже нельзя было назвать спокойным, оно обжигало ей висок. Он прижался губами к ее лбу. Клэр сказала:
        - Мы больше никогда не будем этого делать. Обещаю. И хочу, чтобы ты тоже пообещал.
        - Не будем.
        - Том грозился кастрировать тебя, если ты прикоснешься ко мне.
        Отодвинувшись, Джон пальцем приподнял ее подбородок.
        - Значит, вы говорили обо мне. Ты знала.
        - Нет, - она отвернула лицо, - я не знала. Том подозревал, вот и все.
        - Что он сказал?
        Она протянула руки, ладонями словно заслонившись от расспросов.
        - Нет. Не надо. Я не собираюсь обсуждать с тобой его чувства. Я и так уже много чего натворила. Пожалуйста, прости меня.
        - Простить тебя?
        - Да. Я не должна была этого допускать. То, что случилось, ничего не значит. Я хочу спасти свой брак, а не разрушить его. Извини, Джон, я очень сожалею. Знаешь, мне действительно надо идти. Давай попытаемся к завтрашнему дню все забыть.
        Когда она захотела открыть дверцу своей машины, Джон сделал это за нее. Где-то в глубине души она ожидала, что он попытается задержать ее, может быть, даже захочет продолжить то, что так прекрасно для него начиналось. Он, однако, сдержал свое слово и, получив тот единственный поцелуй, о котором мечтал, дожидался, пока она садилась за руль и вставляла ключ в зажигание. Потом он захлопнул дверцу, отступил и, прощаясь, поднял руку.
        Клэр приехала домой возбужденная, с чувством вины, и легла в холодную, пустую постель. Она так злилась на Тома, что долго плакала, лежа поперек кровати и прижавшись грудью к подушке мужа. Ей так сейчас его не хватало, что хотелось примчаться в домик Уэсли и задать Тому настоящую трепку за то, что завел их всех в тупик. Она ворочалась с боку на бок и плакала, пока наконец не позвонила ему в половине второго ночи, с телефона на кухне, чтобы не разбудить детей. Клэр надеялась, что старик спит крепче и находится дальше от аппарата, чем Том. Муж поднял трубку после пятого гудка и еще пару секунд прочищал горло, прежде чем неуверенно произнес:
        - Алло?
        - Том?
        Долгая пауза, потом голосом, полным надежды, но все еще не до конца проснувшимся:
        - Клэр?
        - Я не могла заснуть. Все думала. Он молчал.
        - Нам надо поскорее договориться о встрече с консультантом.
        - Хорошо. С которым из них?
        - Только не из школы. Не хочу, чтобы они знали обо всех гадких мелочах, из которых и выросли наши проблемы.
        - У меня в школе есть список адресов.
        - Тогда выбери какой-нибудь. Любой.
        - Ты считаешь, что нам надо в первый раз пойти вместе или по отдельности?
        - не знаю.
        - Вместе, - решил он.
        - Я не знаю. Может, психолог подскажет, как лучше.
        - У меня есть идея еще лучше. Почему бы мне прямо сейчас не приехать и не забраться к тебе в постель, а утром нам никакой консультант не понадобится.
        - Ой, Том, неужели ты не понимаешь, что это ничего не решит?
        - Тогда почему ты звонишь мне посреди ночи?
        - Потому что мне тебя не хватает, черт побери!
        - Клэр, ты плачешь?
        - Да, я плачу!
        Его сердце заколотилось от ее признания.
        - Пожалуйста, позволь мне приехать, Клэр.
        - Том, я так боюсь. Я не… не узнаю себя, какой я стала.
        Он сжал в одной руке старомодную черную телефонную трубку, а на другую оперся лбом.
        - Клэр, ты любишь меня?
        - Да! - с отчаянием выговорила она.
        - И я тебя люблю. Тогда зачем все эти мучения?
        - Затем, что я не простила тебя и не уверена, что когда-нибудь смогу простить. Неужели ты не понимаешь, что все будет продолжаться, пока я полностью тебя не прощу? Господи, я не знаю… - Ее голос звучал совершенно измученно. - Сегодня я поступила…
        Том моментально взвился.
        - Что ты сделала?
        - Вот видишь? Я еще даже не сказала, в чем дело, а ты уже бесишься.
        - Ты была с Хэндельмэном, так?
        - Договорись о встрече с психологом, и чем раньше, тем лучше.
        - Чем ты с ним занималась?
        - Том, я не хочу сейчас это обсуждать. Уже почти два часа ночи, а завтра нас ждут десять часов родительских собраний.
        - Черт побери, Клэр! Ты звонишь мне посреди ночи, говоришь, что была с другим мужчиной, а потом заявляешь, что не хочешь это обсуждать!
        Шаркая ногами, из своей комнаты появился Уэсли и пробормотал:
        - Что за крик?
        - Иди спать, папа!
        - Ты говоришь с Клэр?
        - Да, а теперь иди спать!
        Уэсли ушел. И закрыл за собой дверь. Клэр сказала:
        - Вот черт, теперь мы разбудили твоего отца.
        - Знаешь, ты затеяла грязную игру, Клэр. Ну ладно, у меня была интрижка восемнадцать лет назад, но сейчас ты просто сыпешь соль на рану и прекрасно понимаешь это. - Чем больше он злился, тем громче кричал. - Если хочешь обратиться к консультанту, сама с ним, черт побери, договаривайся! А завтра в своей тарелке ты обнаружишь кое-какие органы Джона Хэндельмэна!
        Он швырнул трубку на рычаг и вскочил на ноги. Целых полминуты он стоял неподвижно, как самурай, готовый к битве, потом вернулся в спальню и принялся рыться в кейсе, ища телефон Джона Хэндельмэна. Оставив в спальне свет, он снова схватил трубку, злясь все больше и больше из-за того, что у отца был старый аппарат с диском и, чтобы набрать номер, требовалось чуть ли не пятнадцать минут. Какого черта старый хрен не идет в ногу со временем и не купит себе кнопочный телефон!
        Хэндельмэн ответил после седьмого гудка.
        - Хэндельмэн? Это Том Гарднер! Держи свои поганые ручонки подальше от моей жены, или я вышвырну тебя из школы с такой характеристикой, что тебя и в тюрьму не примут. Ты понял?
        Джону потребовалась секунда, чтобы проснуться и понять, что происходит.
        - Да уж, - спокойно проговорил он, - это не заняло много времени.
        - Ты слышишь меня, Хэндельмэн?
        - Слышу.
        - И не подходи к ее двери на переменах, понял?
        - Понял. Что-нибудь еще?
        - Да. Займись школьным спектаклем, вместо того чтобы разыгрывать свое представление перед моей женой! А если тебе нужна женщина, так пойди и найди себе кого-нибудь!
        Том с такой силой швырнул трубку на рычаг, что она отскочила и стукнулась об стол. Он еще сильнее швырнул ее. Потом долгое время сидел на кушетке, покрытой клеенкой, и думал, сжав руками голову. Сидел, пока его ноги не прилипли к кушетке, и тогда он медленно поднялся. «Черт побери, - шаркая ногами, как старик, думал он, когда шел к кровати. - Когда же она образумится?»
        Спал он после этого очень плохо и встал утром с головной болью. И уж совсем его доконал старый водопровод в доме отца. Обогреватель перегорел, и Тому пришлось принять ледяной душ. Он прибыл в школу, все еще дрожа, в отвратительном настроении, вызванном происшествием между Клэр и Хэндельмэном, и с намерением узнать его подробности.
        У учителей был один час на подготовку перед тем, как начнутся собрания. Том налил себе чашку горячего кофе и пошел в кабинет Клэр. Когда он открыл дверь, она стояла к нему спиной и складывала папки в картонную коробку. Услышав звук закрывающейся двери, она бросила взгляд через плечо.
        - Открой дверь.
        - Ты сказала, что не хочешь, чтобы вся школа знала гадкие подробности наших ссор.
        - Не в здании школы, Том! А теперь открой дверь!
        - Я хочу знать, чем вы с ним занимались.
        - Том… не сейчас!
        - Ты звонишь мне посреди ночи и… Обернувшись, она со злостью уставилась на него.
        - Послушай! У меня впереди три дня сплошных собраний, так что не мешай мне, потому что если ты доведешь меня до слез и испортишь макияж, то, прежде чем я обнаружу некоторые органы Хэндельмэна на своей тарелке, я найду им более достойное применение! А теперь убирайся!
        - Клэр, ты пока еще моя жена!
        Трясущимся пальцем она указала на дверь. Ее голос стал угрожающим:
        - Немедленно… убирайся… прочь!
        Она была права. Их рабочее место совершенно не подходило для выяснения отношений. Он развернулся, распахнул дверь и вылетел прочь.
        В Хамфри родительские собрания проходили следующим образом: все учителя сидели за столами, расположенными по периметру спортзала, и родители свободно переходили от стола к столу, отыскивая очередь покороче, до тех пор, пока им не удавалось побеседовать со всеми учителями. Бывали короткие перерывы и потягивания, когда к некоторым преподавателям поток родителей иссякал, но в основном центр зала оставался той территорией, где движение не прекращалось. Родители бродили, читая плакаты с именами учителей, прикрепленные к стенам, останавливались, чтобы поговорить с другими родителям, перед тем как пристроиться к следующей очереди, иногда превращавшейся в толпу.
        Незадолго до обеда у Клэр выдался перерыв, она отодвинулась от стола и потянулась. Но тут же замерла, увидев Тома, у дверей зала беседующего с Моникой Аренс. Кровь бросилась Клэр в лицо. Как ни старалась, она не могла оторвать глаз от этой сцены. Моника переменила прическу на новую, которая шла ей намного больше. На ней был красивый желто-коричневый костюм и золотая булавка на лацкане, того же стиля, что и ее серьги. Кто-то когда-то говорил Клэр, что люди, которые заводят новую любовную связь, очень большое внимание начинают уделять своей внешности. Она, не отрываясь, смотрела на своего мужа и Монику Аренс.
        Вначале Том стоял в своей обычной «директорской» позе - скрестив руки и ноги и немного отклонившись назад. Моника что-то сказала ему, и он, усмехнувшись, опустил голову, разомкнул руки и поправил не застегнутый пиджак. Потом он посмотрел ей в лицо и что-то ответил. Они оба рассмеялись. Рассмеялись! Одновременно посерьезнев, они обменялись взглядами. Клэр не было видно лица Тома, но лицо Моники явно выражало любовь. Клэр готова была побиться об заклад, что это так! Внезапно Моника повела глазами в ее сторону, и Клэр наклонилась, притворившись занятой и перебирая материалы в коробке, стоящей на полу. Она достала папку Кента, открыла ее и занялась изучением ее содержимого, чувствуя, что Моника пробирается к ней сквозь толпу. В ее присутствии Клэр ощущала некую опасность, исходящую от женщины, которая телесно знала ее мужа, которая спала с ним за неделю до их свадьбы и чье тело приняло его семя, когда Клэр была уже беременна от него, и которая только несколько секунд назад смеялась с ним в другом конце зала.
        - Здравствуйте, - произнес чей-то голос, и Клэр не сразу смогла заставить себя поднять глаза. Когда наконец она поборола страх, то обнаружила перед собой женщину, державшуюся смело и спокойно. - Я Моника Аренс, мать Кента.
        Она протянула руку, и Клэр подумала, что такой привлекательной она Монику еще не видела. Косметика подчеркивала изгиб ее губ и величину глаз. Волосы были уложены с шикарной простотой и обрамляли лицо, не касаясь его. Костюм выглядел дорогим и изысканно облегал фигуру, дополненный со вкусом подобранными драгоценностями.
        - Здравствуйте, - ответила Клэр, намеренно вяло касаясь руки своей соперницы. Кашлянув, Клэр выложила на стол папку Кента. - Ну… - Когда-то она преподавала ораторское искусство и искусство драмы и каждый год в программу выпускного класса включала раздел на тему импровизированной речи. Сколько раз она говорила своим ученикам, что никогда не следует начинать разговор с «ну»? И вот сама сидит и мычит это слово, как испуганная дурочка. Она откашлялась и повторила свою ошибку. - Ну… Кент, несомненно, хороший ученик… э…
        Так и продолжалось, словно они ехали по ухабистой дороге, и одна из них нервно бормотала, а вторая внимательно слушала, иногда задавая умные вопросы. Никто не говорил: мой сын живет, как в аду, с тех пор как выяснил, кто его отец. Или: ваш сын учил меня, как спасти мой брак. Или: мой сын на прошлой неделе познакомился со своим дедушкой и двоюродными сестрами. Или: моя семья разваливается из-за вас. Они просто беседовали - учительница и мать учащегося, как два покрывающих друг друга мошенника.
        Но в конце разговора они не обменялись рукопожатием. И когда Моника поднялась с раскладного стула, напряжение заставило ее замереть на мгновение. Она набрала воздуха, словно собиралась что-то сказать, и Клэр застыла в ожидании. Неловкое молчание затянулось, и Клэр снова проговорила:
        - Ну… - думая про себя: «Ах ты ведьма сладкоголосая».
        Моника отступила на шаг, зажала сумочку под мышкой и сказала:
        - До свидания. Спасибо.
        - Да… до свидания.
        Клэр уже ожидали двое других родителей, но, пока они садились, она наблюдала за Моникой, уходящей прочь, а потом перевела взгляд на Тома, по-прежнему стоящего у входа в спортзал. Он, не отрываясь, смотрел на них. Когда их взгляды встретились, он направился к Клэр, но она решила, что не стоит сейчас терять время и выслушивать его отговорки, и переключила внимание на родителей, занявших место Моники. Том все-таки подошел, воспользовавшись правом побеседовать с женой.
        - Прошу прощения, - сказал он и, положив одну руку на стол, а вторую на спинку кресла Клэр, наклонился, отгородив ее от родителей.
        - В пятницу на следующей неделе, в пять часов в консультации по делам семьи. Консультанта зовут мистер Гэйтнер.
        - Мне показалось, что ты сказал, будто я могу договориться обо всем сама.
        Она отвечала с ничего не выражающим лицом. Том сейчас стоял слишком близко, и ей хотелось, протянув руку, толкнуть его изо всей силы, так чтобы он приземлился на задницу.
        - Я передумал. Ты сегодня занята, и я решил сам заняться этим.
        - Ты что, не мог договориться встретиться пораньше? Он пожал плечами.
        - Ну что сказать? Кругом такой бардак. Полным-полно людей, которые сами себе портят жизнь.
        От такой дерзости Клэр разозлилась еще больше.
        - Он назначил прийти нам обоим?
        Том кивнул, расправил плечи, словно какой-то голливудский красавчик, и удалился.
        Он договорился с консультантом-мужчиной! Черт его побери, а объяснил, будто хотел помочь! И ведь прекрасно знает, что она предпочитает женщин, они не раз об этом говорили. Женщины - лучшие советчики, это же ясно. Мужчины нипочем не позволят себе всплакнуть, они держат дистанцию, вместо того чтобы посочувствовать. Хотя даже Клэр была вынуждена признать, что в нынешние сутяжнические времена именно мужчинам приходилось опасаться обвинений в сексуальном посягательстве. Все мужчины-преподаватели, которых она знала, ужасно боялись даже прикасаться к ученицам, хотя бы и случайно. И тем не менее Том знал, что она предпочитала консультантов-женщин. Но договорился с мужчиной.
        До самого вечера она злилась и не могла сосредоточиться на работе. Стрелки часов медленно ползли к девяти вечера, Клэр касалась языком неба и чувствовала, как ее голос становится все более хриплым от всех этих бесконечных разговоров. Их многоуважаемый директор предупредил, что ни один учитель не должен покидать своего места до девяти часов, и Клэр Гарднер не стала бы навлекать на себя кару его королевского высочества! Ровно в девять она захлопнула крышку коробки с делами и, подхватив ее под мышку, побежала искать Джоан Берлатски, пока та еще не ушла. Она обнаружила Джоан в ее кабинете, надевающую пальто.
        - Джоан, не уделишь мне минутку, пожалуйста? Взглянув на часы, та удержала вздох.
        - Конечно. - Она опустилась в кресло.
        - Не хочу тебя задерживать, но мне нужен совет.
        - Дверь закроешь?
        Они обе знали, что Том может в любую минуту пройти мимо, направляясь в свой кабинет. Клэр закрыла дверь и примостилась на краешке стула для посетителей.
        - Думаю, ты знаешь, что мы с Томом расстались, и почему.
        - Да, знаю, Клэр. Мне очень жаль.
        - И ты знаешь, что Кент Аренс - его сын? Джоан кивнула.
        - Я должна кое в чем повиниться. Но прежде всего, скажу в собственную защиту, что я все-таки неплохой преподаватель. Я неравнодушна к судьбам и успехам своих учеников. Но сегодня сделала то, чего никогда не делала прежде. Я промолчала о том, что требовало обсуждения с одним из родителей. Видишь ли, у меня была беседа с матерью Кента.
        Джоан сидела, откинувшись на спинку кресла. Сплетенные пальцы прикрывали ее рот, и она смотрела на Клэр, слегка нахмурясь.
        - Еще несколько недель назад Том предложил перевести Кента в другую группу, но только я веду английский повышенной сложности, поэтому я упрямо настояла, чтобы Кент остался. Сейчас… ну, все так усложнилось и отношения между всеми нами очень изменились. Я не могу не думать, что на мальчике это все сказывается, и гораздо хуже, чем можно предположить. Мне надо было обсудить все это честно с его матерью, но я не смогла. Оценки у Кента всегда отличные, и я убедила саму себя, что раз отметки не страдают, то не стоит на родительском собрании обсуждать личные проблемы. Я знаю - это трусость с моей стороны, и прости, что сейчас изливаю тебе душу, но… ну… знаешь, я думаю… что… иногда я думаю, что у Тома с ней связь. Вот. Господи, я это произнесла. Наконец я сняла камень с души.
        Джоан сидела, нахмурившись, кончиками пальцев постукивая по губам. Потом задала несколько уместных вопросов и, выслушав ответы, уяснила для себя всю предысторию.
        - А теперь он еще и договорился с консультантом-мужчиной. Джоан, я знаю, что он сделал это, чтобы привлечь того на свою сторону, а я хотела поговорить с женщиной!
        - Ты ему это сказала?
        - Нет, но он же знает!
        Джоан только развела руками. Для нее этот день тоже был долгим и выматывающим. Она беседовала с глупыми родителями и упрямыми подростками с девяти утра. От гудения ламп в зале разболелась голова, а от нескольких печальных ситуаций, с которыми ей пришлось сегодня разбираться, - разболелось сердце. Ей хотелось прийти домой, свалиться в кровать и проспать до начала следующего века. А тут приходит эта женщина, обычно уравновешенная, добрая и внимательная, которая сейчас разрушает свой брак и семью, потому что ничего не видит сквозь пелену собственной ревности. Клэр Гарднер получила высшее образование и, конечно, проходила психологию, но наличие университетских знаний не гарантирует наличие здравого смысла, и иногда Джоан просто выводили из себя такие учителя. Сама-то она, слава Богу, была женщиной разумной!
        - Клэр, послушай, что ты говоришь. Сколько раз ты читала и слышала, что все проблемы в семье возникают от недостатка общения? Если тебе нужен был психолог-женщина, значит, следовало сказать об этом. Ты обвиняешь Тома потому, что вообще зла на него. Спроси любого адвоката, занимающегося разводами, - вот так и начинаются все ссоры. Ты хочешь спасти свой брак?
        Клэр вовсе не ожидала получить отпор со стороны Джоан.
        - Да, - промямлила она, - наверное.
        - Ну что ж, а ведешь себя так, словно не хочешь. Я знаю Тома уже двенадцать лет, и все это время я слышала только, как он превозносил тебя. Я встречаюсь с ним на собраниях и заседаниях, где ты не присутствуешь. И то, что он говорит за твоей спиной, заставило бы тебя вспыхнуть от радости. Он любит тебя и любит детей, и то, что ты заставляешь их пережить, не вызывает у меня желания поддержать тебя, потому что я считаю, что у тебя нет оснований для такого поведения. Он совершил ошибку восемнадцать лет назад, и он извинился, и просил простить его, а то, в чем ты его сейчас обвиняешь, строится лишь на случайных совпадениях. Не думаю, что он тебе изменяет, потому что знаю, как он тебя любит. Ты смущена тем, что приходится каждый день встречаться с его сыном, в то время как вся школа знает, кто такой Кент, - ну и что? Ну знаем. Тоже мне, подумаешь. Все это приняли. Мальчик - наш ученик, и мы не отвергли ни его, ни Тома, кстати. Ты единственная, кто это делает. И, поступая так, ты вызываешь отчуждение у своей собственной семьи. Возможно, сейчас я говорю не так, как должен говорить консультант по семейным
вопросам. Я отклоняю твое предложение еще как-нибудь побеседовать об этом, потому что, говоря откровенно, в вашем случае я не на твоей стороне. Я полностью поддерживаю Тома, а тебя ждет разрушенная семья и четверо несчастных людей, если ты будешь продолжать в том же духе. Он страдает. Твои дети страдают. По правде говоря, я думаю, что и ты страдаешь тоже. Все, я устала. Я говорила весь день, а теперь я хочу домой и в кровать.
        Джоан встала, закончив разговор. Она подошла к двери, открыла ее и выключила свет в кабинете - довольно невежливо, - пока Клэр собиралась с мыслями, понимая, что ей сделали выговор и выставили прочь. Джоан заперла за ними дверь и направилась к выходу. Потом обернулась и посмотрела в сторону открытой двери в кабинет Тома, откуда падал свет на синий ковер и столы секретарей.
        - Том, ты еще здесь? - позвала она. Он сразу же появился у входа.
        - Да, Джоан, можешь не запирать.
        - Я ухожу, спокойной ночи.
        - Спокойной ночи.
        Он ничего не сказал Клэр, а она ему. Хотя их взгляды встретились, гордость заставила обоих промолчать. Она подумала: Ох, Том, я знаю, что должна поступить именно так, как сказала Джоан. А он подумал: Знаешь, что ты можешь сделать, Клэр? Ты можешь просто броситься на шею Джону Хэндельмэну, потому что если ты спала с ним, то мне ты уже не нужна.
        Глава 16
        Этим вечером в 20.30 Челси оставила на кухонном столе записку. В ней было сказано:

«Ма, позвонил Дрейк Эмерсон и пригласил меня поехать на дискотеку вместе с его друзьями. Я согласилась, потому что завтра нет занятий и можно поспать подольше. Знаю, что сначала надо было спросить у тебя разрешения, но я не смогла тебя застать, наверное, ты была занята с родителями. Увидимся утром, целую.
        Челе.»
        Челси в последний раз взглянула в зеркало в ванной, добавила еще один слой блеска для губ, скорчила рожицу своему отражению и выключила свет. Потом подошла к дверям в комнату Робби.
        - Я через минуту ухожу. Ты что сегодня делаешь? Брат измерил ее взглядом - вверх, вниз, снова вверх.
        На ней были черные леггинсы и сетчатая накидка поверх черной, в обтяжку, штучки, открывающей живот, вроде тех, в которых по телевизору показывают, как выполнять упражнения по аэробике. Ее волосы, завитые спиралями, торчали во все стороны, глаза были сильно накрашены, и к тому же Челси сменила свою обычную розовую нежную помаду на красную и блестящую. Серьги, красовавшиеся в ее ушах, тоже блестели и звенели, Робби никогда их раньше не видел.
        - Я иду на спектакль с Брендой. Ей пришлось работать до девяти. Ты что, отправляешься куда-то в этом!
        Она окинула себя взглядом, потом дернула головой.
        - Конечно. Там все девушки так одеты.
        - Тебе надо было спросить у мамы, можно ли туда идти.
        - Я не могла. Она в спортзале, а там нет телефона, ты что, забыл?
        - Тогда надо было подойти туда. И надо было узнать, можно ли принимать приглашения Дрейка Эмерсона.
        - А чем он плох?
        - Ты знаешь, чем плох Дрейк. У него не очень хорошая репутация.
        - Послушай, он позвонил мне, как джентльмен, и говорил очень вежливо. Кроме того, может, если у таких ребят была бы возможность доказать, что они неплохие, они такими бы и стали. Мама и папа никогда не упоминали, чтобы его вызывали в кабинет директора, или что-то в этом роде.
        - Кто-нибудь еще из твоих друзей идет туда?
        - Мои друзья все такие скучные. Мы все время занимаемся одним и тем же, и я решила, что пора обзаводиться новыми знакомыми.
        - Маме бы это не понравилось. И папе тоже.
        Лицо Челси стало жестким.
        - А может, мне наплевать. Разве они нас спрашивали, нравится ли нам, что они сами делают? И к тому же их здесь нет, так что как я могу спросить разрешения?
        - Челси, думаю, тебе надо одеться по-другому.
        Сестра закатила глаза и повернулась на одной ноге. Ее прощальные слова донеслись уже из коридора:
        - Ой, братишка, давай не будем.
        Она набросила куртку и приготовилась выскочить из дверей, как только прозвенит звонок, чтобы Дрейку не пришлось заходить в дом. Она не станет подвергать его допросу со стороны Робби, как будто Робби ей отец. Но получилось так, что Дрейк опоздал, и брат уже ушел, когда за Челси заехала машина. Она выбежала навстречу Дрейку.
        - Эй, как дела, детка? - приветствовал он ее.
        - Прекрасно. Не дождусь, когда же увижу эту дискотеку.
        - Если хочешь немного оттянуться, это самое подходящее местечко.
        Она постаралась отбросить дурные предчувствия и сказала самой себе, что она - хорошая девочка и сегодня ее ожидают только невинные развлечения. Автомобиль, стоявший на подъездной дорожке, был такой развалиной, что Челси усомнилась, сможет ли он доехать до центра Миннеаполиса. Кто-то упомянул, что водителя зовут Черчем, рядом с ним сидели Мэрили и Эсмонд, которого Челси не знала, ему уже исполнилось двадцать три, как сказала Мэрили. В темноте Челси едва их видела, всю поездку они оставались для нее только головами, окруженными зеленоватым светом от приборной доски. Челси примостилась на заднем сиденье между Дрейком и девицей из выпускного класса Робби, которую звали Сью Стронг. Сью была отпетой - ходили слухи, что на заду у нее татуировка с изображением змеи, а однажды ее застали полураздетой в комнатке уборщиц, вместе с парнем, которого выгнали из школы за год до этого. Челси слышала ее имя не раз за кухонным столом, и упоминалось оно отнюдь не по хорошим причинам.
        - Привет, Сью, - сказала Челси, когда их познакомили.
        Та выпустила дым в потолок и спросила:
        - Ты директорская дочка?
        - Да.
        - Ни фига себе, Дрейк, - проговорила Сью. - Ее папаша задолбал меня, цепляется по каждому поводу. На хрен ты еще и ее вешаешь нам на шею.
        Челси почувствовала, как у нее сжало желудок, но Дрейк, закинув руку ей за плечо, прижал к себе и улыбнулся ей.
        - Эй, Сью, попридержи язык. Она не привыкла к таким выражениям, правда, сладкая?
        Челси натянуто улыбнулась, ощущая запах кожи от куртки Дрейка. При свете фар она видела его темные глаза и кривую ухмылку. Он напоминал Челси циркача, который в прошлом году на ярмарке жонглировал ядрами. Он говорил правильные вещи, но при этом ухмылялся так непристойно, словно каждое его слово имело двойной смысл. Дрейк прошептал, почти прижавшись к уху Челси губами, чтобы не услышала Сью:
        - Не обращай на нее внимания. Они с Эсмондом поругались, вот и все. Но мы с тобой здорово проведем время. Эта дискотека - потрясное место. Тебе понравится.
        Он оказался прав. Миссисипи-Лив действительно потрясла Челси. Расположенная в Риверплейс, историческом центре Миннеаполиса, на берегу Миссисипи, дискотека оказалась целым комплексом танцевальных залов, мечтой любого меломана, рокера и испытанием для органов чувств. Пересекая двор перед зданием, Челси уже слышала музыку, несущуюся сквозь стеклянные стены. Она видела движение и цветные огни внутри еще до того, как вошла в двери. Ритм завораживал и проникал, казалось, внутрь ее тела. Толпа танцующих и бродящих по залам состояла из молодежи лет двадцати и чуть старше. Как раз у дверей какой-то парень, привязанный в гироскопическом[Гироскоп - быстро вращающееся твердое тело, ось вращения которого может изменять свое направление в пространстве.] колесе с раскинутыми руками и ногами, как на набросках Микеланджело, крутился, словно мячик в водопаде. Колесо находилось между двумя спиральными стальными лестницами, ведущими на балкон. И балкон, и лестницы были заполнены посетителями, глазеющими на крутящуюся фигуру. Многие держали в руках бутылки с пивом и бокалы с коктейлями.
        Челси поднялась за Дрейком по лестнице. На втором этаже ритмичную музыку снизу заглушало караоке. Ведущий хлопал в ладоши и энергично подбадривал исполнителей, какой-то молодой человек пел, а слова песни загорались на экранах телевизоров под потолком. Толпа народу окружала сцену, зрители все время менялись, протискиваясь мимо вновь прибывших к новым развлечениям. Дрейк и Челси повернули налево, в темную пещеру, где в стеклянной будке сидел ди-джей, а из микрофонов несся рэп и скачущие огни высвечивали картинки с бессвязным набором фрагментов движения танцующих. На одной девушке был топ из дубленой кожи, длинная юбка из мешковины и сапоги «казачок». Какой-то парень красовался в кожаных красно-черных штанах с рисунком, напоминающим акульи зубы длиною в фут, которые вгрызались в его ноги. Еще один танцор был в подтяжках, круглых очках, сидящих на самом кончике носа, и серебристом, с блестками, котелке. Когда он танцевал, то казалось, будто котелок прыгает на его голове со скоростью пять раз в секунду.
        Музыка так гремела, что у Челси заболели уши, а грудь словно готова была взорваться. Дрейк потянулся губами к ее уху:
        - Хочешь что-нибудь выпить?
        - Колу! - прокричала она в ответ.
        Он улыбнулся ей, поворачиваясь, чтобы идти. Челси смотрела, как он шел к бару. Его брюки были такими узкими, что она подумала - должно быть, это причиняет ему боль. Ботинки Дрейка напоминали мощную обувь скалолаза, а зауженная кожаная куртка до пояса имела «молнии» на рукавах и груди. У стойки его, должно быть, попросили предъявить документы, потому что он достал из кармана и показал что-то похожее на идентификационную карточку. Только после этого бармен начал смешивать коктейль. Через минуту Дрейк вернулся с двумя пластиковыми стаканчиками и один подал Челси. Она прокричала спасибо и с подозрением отпила, обнаружив, что это обычная кока-кола. Челси снова зачарованно уставилась на танцующих; здесь никто не сидел, стулья нужны были, только чтобы поставить ногу. Напротив у своего столика танцевала пара, явно отрабатывающая новые движения. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Через несколько минут Дрейк отобрал у Челси стаканчик, поставил его и вывел ее потанцевать. Она танцевала до тех пор, пока не вспотела и ее волосы не прилипли к шее. К Дрейку она не прикасалась, тем не менее
чувствовала себя так, словно он прикасался ко всем ее эрогенным зонам. Его мускулистое тело извивалось, словно дымок, и он не сводил глаз с Челси, что заставляло ее держаться вызывающе.
        Вскоре они перешли в другой зал, и другой бар, потом в еще один, и еще, пока не обошли все пять. Почти во всех они танцевали и покупали напитки. В последнем зале звучала музыка кантри и все танцевали, выстроившись цепочкой. Усыпанный блестками ковбойский сапог медлен но вращался под потолком, бросая алмазные блики на танцующих. Музыка сменилась на медленную, и Дрейк сказал:
        - Ну давай, детка, еще разок.
        Он обвил рукой ее талию, прижался к ней животом и опустил вторую руку вдоль спины Челси, гладя ее в ритм музыке. Потянувшись, она подняла его руку.
        - В чем дело? - Он ухмыльнулся, глядя на нее сверху вниз и еще плотнее прижимаясь бедрами. - Никогда так не танцевала?
        - Не там, где меня могли видеть.
        - А как насчет безлюдного местечка?
        - Ну… - Челси провоцирующе улыбнулась и встряхнула головой.
        - Это дает приятные ощущения.
        Дрейк направлял ее руки, закидывая их себе на плечи и удерживая, пока она не подчинилась, обняв его за шею. Потом он провел ладонями вниз, сжимая и поворачивая ее бедра так, как ему нравилось. Она чувствовала, как его плоть словно прилипла к ней намертво, будто какая-то доисторическая окаменелость намертво прилипает к окружающей ее глине. А Дрейк все продолжал двигаться, укачивая ее и постепенно раздвигая ее ноги правым коленом. Его рука проникла под сетчатую накидку Челси и легла на голое тело над поясом, и скоро его большой палец пролез под эластичную ткань ее бюстгальтера.
        Челси вспомнила, как Эрин делилась с ней секретами, рассказывала о том, как они с Риком занимались сексом. Потом подумала о своих родителях. Эй, мама и папа, как вам это нравится, а? Ваша образцово-показательная девочка уже не такая, верно?
        Ковбойский сапог над ее головой осыпал танцующих разноцветными бликами. У Челси закружилась голова, и она закрыла глаза.
        - Ты что-то добавил в мой напиток, Дрейк?
        - Ты мне не доверяешь?
        - Да или нет?
        - Немножко рома. Ты ведь даже его не почувствовала?
        - Я же сказала, что хочу просто кока-колу.
        - Хорошо, больше никакого рома. Только кока-кола.
        - Но я, наверное, уже пьяна. Не знаю. Я никогда такого не ощущала.
        - Тебя не тошнит?
        - Нет, просто голова кружится.
        - Ты не закрывай глаза, и все будет в порядке.
        - Дрейк, тебе не надо было этого делать. Мне не разрешают пить.
        - Извини. Я подумал, что ты захочешь повеселиться, как все мы. Немного выпивки помогает расслабиться, снимает все запреты, и танцевать так приятнее.
        На этот раз он обхватил ее ягодицы. Но поскольку он все время раскачивался, расставив ноги, то Челси показалось удобнее приникнуть к нему, чтобы удержать равновесие, потому что все вокруг нее поплыло. Ее тело подчинялось с удивительной легкостью - куда бы ни двигался Дрейк, она следовала за ним. Поверх его плеча Челси увидела, что другие пары танцевали точно так же - значит, подумала она, здесь так принято.
        - Дрейк, у меня очень кружится голова. Наверное, мне пора уходить.
        - Ты что, еще рано.
        - А который час?
        Она всматривалась в циферблат наручных часов, но перед глазами все сливалось. Отпустив ее, Дрейк взглянул на свои часы.
        - Полночь. Чуть позже.
        - Мне надо быть дома в час. Я должна идти.
        Челси впервые пошла на открытое неповиновение, и решение вернуться к правильной жизни пришло внезапно.
        - Ну хорошо, как скажешь. Пошли поищем остальных.
        Поиски заняли некоторое время. Когда все садились в машину, было уже без четверти час, и Челси поняла, что не сможет вернуться вовремя.
        Снаружи холодный воздух действовал отрезвляюще, но, когда она забралась на заднее сиденье и автомобиль тронулся, весь мир снова закружился. Она положила го-лозу на спинку, чувствуя себя так, словно ее упаковали в коробку и бросили на конвейер. На заднем сиденье помещались четверо, и Челси сидела между Дрейком и дверью. Он поцеловал ее и в то же время запустил руку ей под куртку и под накидку. Поцелуй был совсем не такой, каким обменялись они с Кентом. Отнюдь не невинный. Мелькнула мысль, что совсем зря она испытывала чувство вины за то, что поцеловала сводного брата. Вот чего надо стыдиться, и завтра ей, конечно, будет стыдно. Этот поцелуй был глубоким, Дрейк держал руку у нее под лифчиком, потом скользнул вниз, как делал во время танца, и скоро его рука оказалась у нее между ног.
        - Прекрати, Дрейк, - прошептала Челси, в ужасе от того, что на другом краю сиденья происходило что-то еще худшее. Сью и Эсмонд явно помирились.
        - Эй, не бойся, ничего не случится.
        - Нет, перестань.
        - Ты когда-нибудь трогала парней? - Он протянул ее руку и крепко прижал у себя между ног. - Наверняка нет. Ну давай, детка, исследуй. Вот такое здесь у парней. Видишь? Горячее… твердое… нет, нет… - Он снова повернул к себе ее голову, когда она попыталась посмотреть на соседнюю парочку. - Не волнуйся. Они нас не видят. Они заняты.
        - Дрейк, не надо.
        - А ты, должно быть, всегда была хорошей девочкой, правда? Всегда делала только то, что говорили тебе папочка с мамочкой. И вот сегодня решила попробовать то, что делают плохие девочки, и спорю, тебе это понравилось? Тебя когда-нибудь целовали вот так?
        Его движения были такими быстрыми, что она не смогла его удержать, когда он поднял ее топ и наклонился, захватив ртом сосок. Челси уже всхлипывала, пытаясь оттолкнуть его голову, она боялась, что ее вытошнит, потому что желудок у нее скрутило, и она просто умрет от стыда! Дрейк сам поднял голову, теперь он массировал влажный сосок большим пальцем.
        - Ты точно уже возбудилась, а? В этом нет ничего плохого, все так делают.
        - Дрейк, кажется, меня сейчас вытошнит. Скажи Черчу, чтобы остановил машину.
        - О, Господи, - с отвращением проговорил тот. - Эй, Черч, тормози. Челси тянет блевать.
        Ее действительно вытошнило. До конца жизни она не забудет, как ее рвало на покрытую инеем траву, а по шоссе проносились мимо нее машины, и парочка на заднем сиденье продолжала скакать, как будто бы они были в райском саду и единственные люди на земле. Окончательно униженная, Челси забралась назад в машину, где до конца пути Дрейк по крайней мере не прикоснулся к ней и пальцем. Чтобы вознаградить себя за отсутствие секса, он скрутил и раскурил какую-то дурно пахнущую сигарету.
        - Не желаешь косячок, детка? - спросил он, когда весь автомобиль окончательно провонял.
        - Нет, спасибо.
        - И этого тоже никогда не пробовала, а?
        Челси крепче обхватила себя руками и уставилась в темное окошко на пролетающие мимо фонари, которые сквозь слезы казались ей похожими на звезды со множеством лучей. Она вспоминала своих настоящих друзей и пыталась понять, почему теперь реже видится с ними и почему связалась с Дрейком Эмерсоном, - ведь она сама выделила его из остальных и флиртовала с ним. Это не стоило ей большого труда, и скоро он пригласил ее на эту дискотеку. Но Дрейк оказался таким негодяем, и ей ужасно не хватало Эрин. Внезапно Челси ощутила только одно желание - оказаться в комнате Эрин, болтать и есть попкорн, по-турецки сидя на кровати, или делать друг другу новые прически.
        Дома горел на кухне свет, и Дрейк не стал провожать ее до дверей. Когда она взялась за дверную ручку, он прокричал:
        - Эй, деточка! Тебе надо научиться немного расслабляться. Как только захочешь повторить, дай мне знать.
        Дверь открылась, за ней стояла Клэр.
        - Зайдите-ка, юная леди!
        На кухне, при ярком свете, Челси не могла избежать тщательного осмотра.
        - Где ты была? Ты знаешь, что уже полвторого?
        - Ну и что?
        - В нашем доме существуют правила! И не только когда, но и куда и с кем ходить! Робби сказал, что ты была с Дрейком Эмерсоном. Это правда?
        Челси не смотрела Клэр в глаза. Она стояла в расстегнутой куртке и молчала, упрямо сжав губы. Клэр взяла ее за подбородок и заставила поднять голову.
        - Во что ты одета? И чем от тебя пахнет? Челси, ты что, пила?
        - Это не твое дело! - Вырвавшись, дочь направилась в свою спальню.
        Клэр стояла в пустой кухне, от страха ей сжимало горло, а кислый запах от дыхания Челси заполнял воздух вокруг нее. Господи, только не Челси. Не ее доченька, которая никогда не причиняла ей беспокойства, которая подбирала хорошо воспитанных друзей и рано возвращалась домой, которая вела здоровый образ жизни и вообще была мечтой любых родителей. Казалось, сейчас на кухне побывала совсем другая девушка. Эта была одета, как проститутка, и выбрала для себя компанию парня, чьи прогулы, употребление наркотиков и низкая успеваемость делали его объектом презрения в глазах всех учителей. Клэр подумала, что, судя по наряду дочери, опасность ее сексуальной связи с Дрейком Эмерсоном была очевидной. Спид, беременность - эти страшные слова мелькнули у нее в голове наряду с ужасными историями других девочек из их школы, они повторялись так часто, что Клэр почти привыкла к ним. Но когда дело касается твоей собственной дочери и виновата в этом тоже ты сама, то это совсем другое. Стоя на кухне со слезами на глазах, Клэр зажала рот рукой, и первой ее мыслью было: Том, ты мне нужен.
        Но Тома здесь не было. Она выгнала его, потому что не смогла простить ему прошлую ложь. Сейчас его вина казалась незначительной по сравнению с открытым неповиновением Челси и той опасностью, которой она себя сегодня подвергла. Если бы Том был здесь, если бы она могла взять его за руку и почувствовать легкое пожатие его пальцев. Если бы можно было повернуться к нему и прошептать: «Том, что нам делать?» В конце концов, такое случается с другими детьми, но не с их! Но была уже половина второго, и у Тома день выдался не легче, чем у нее. К тому времени, когда она позвонит и он доберется сюда, будет начало третьего, а им обоим просто необходимо завтра явиться в школу на последний день собраний, и явиться пораньше, чтобы побеседовать о своих собственных детях.
        Значит, Клэр придется справляться с этим одной. Она выключила свет и пошла наверх. Робби спал, и дверь его комнаты была закрыта, а Челси занимала ванную. Клэр тихо постучала и подождала, прислушиваясь к тому, как бежала вода, потом кран закрыли и скрипнула пластмассовая мыльница. Она снова постучала.
        - Челси? - и открыла дверь, но не зашла, а осталась стоять со скрещенными руками, облокотившись о косяк.
        Челси, склонившись над раковиной, оттирала лицо.
        - Челси, - тихо повторила Клэр, испуганная тем, что не знала, как себя вести и что говорить. Ни одно практическое занятие не подготовило ее к подобному моменту. - Почему?
        Дочь повернула кран и зарылась лицом в полотенце. Клэр подождала, пока Челси открыла глаза, но та смотрела прямо перед собой, в зеркало, как будто была в ванной одна.
        - Это из-за нас с папой?
        Челси опустила руки, все еще сжимая полотенце. Постояла неподвижно, прежде чем прошептать:
        - Не знаю.
        Из крана капала вода, если бы Том жил дома, он давно бы починил этот кран. Ничто больше не нарушало тишину. Том, Том, я не знаю, что сказать.
        - Ты сегодня выпивала?
        У Челси задрожали губы и подбородок. Повесив голову, она кивнула, удерживая слезы.
        - Ты принимала наркотики?
        Она отрицательно помотала головой.
        - Ты занималась с ним сексом?
        - Нет, ма. - Дочь жалобно смотрела на Клэр. Ее лицо снова стало девчачьим, несмотря на взлохмаченную, проститутскую прическу. - Честно, ма.
        - Я тебе верю.
        - Ты расскажешь папе?
        - Да, Челси. Я должна. Я не знаю, как самой с этим справиться. Тебе не позволяют посещать такие места. Ты пришла поздно и употребляла алкоголь. Он должен об этом знать.
        - Тогда он вернется домой?
        Это был момент, когда сердце Клэр окончательно разбилось. Стоя в ванной и глядя, как из глаз ее несчастной, бледной, запутавшейся дочери брызнули слезы, Клэр почувствовала, что у нее самой защипало в глазах.
        - Вот почему ты это сделала? - мягко спросила она. - Чтобы папочка вернулся домой?
        Челси разрыдалась, бросаясь к матери, прижимаясь к ней и прерывисто бормоча:
        - Я не знаю, ма, м… может быть, здесь так плохо б… без него. Пожалуйста, скажи ему, чтобы он в… возвращался и жил с нами! Пожалуйста, ма! Без него все н… не так, и я не знаю, почему ты с нами так поступаешь!
        Чувство вины, страх, любовь. Все это смешалось и со страшной силой обрушилось на Клэр. Ей было так больно, как никогда прежде. Обнимая Челси и думая, на какие отчаянные шаги готова ее дочь, чтобы добиться объединения семьи, Клэр поняла, что сейчас она на краю чего-то гораздо большего, чем просто расторжение брака. Она порывисто гладила Челси по голове, пытаясь успокоить ее.
        - Мы с папой договорились пойти к консультанту по семейным вопросам. Мы собираемся во всем разобраться.
        - П… правда? - Челси отклонилась, шмыгая носом.
        - Да, первая встреча уже запланирована на следующую неделю.
        - И это значит, что папа прямо сейчас вернется?
        - Нет, милая, не прямо сейчас.
        - Но… но почему? - Челси снова шмыгнула носом. - Если ты хочешь, чтобы все было как раньше, то зачем это откладывать?
        Клэр достала бумажные салфетки и подала их Челси, которая стала промокать лицо и вытирать нос.
        - Затем, что вначале нам надо решить некоторые проблемы.
        - Какие проблемы?
        - С Кентом Аренсом, например.
        - И с мистером Хэндельмэном?
        - Мистером Хэндельмэном?
        - Некоторые ребята говорят, что вы с ним встречаетесь.
        - Какая нелепость! Вовсе мы не встречаемся!
        - Но ты же проводишь с ним много времени на репетициях, и он в тебя влюблен, разве нет?
        Клэр растерялась и почувствовала, что краснеет. Челси заныла:
        - Ой, ма, только не говори, что все это правда! Между вами действительно что-то есть, а? Боже, ма, как ты могла?
        - Я же тебе сказала, ничего между нами нет! И как случилось, что разговор вдруг перевелся на меня? Мы говорили о тебе и о твоем вопиющем поведении сегодня. За этим последует наказание, и ты об этом знаешь, Челси.
        - Да, знаю.
        - Но я… - Клэр потерла лоб. - Я просто… не готова справиться с этим сама. Мне придется обсудить это с твоим отцом. А пока что завтра тебе запрещается выходить из дому и ни в коем случае нельзя водить машину. Отдашь мне ключи.
        Челси послушно ответила:
        - Хорошо, мама.
        Она отправилась в свою комнату, а Клэр, оставшись одна, вытерла глаза и почувствовала, как любовь к дочери заполняет ее и душит, сплетаясь в груди в тугой комок с разочарованием и страхом за нее. Она ощущала свое одиночество и была потрясена, не уверена в себе и в том, что управляло сейчас ее жизнью: муж, дети, Кент, Моника, спектакль и ее ошибочное поведение с Хэндельмэном, обвинения Челси и ее разочарование в матери.
        Огромная родительская вина тяжелым грузом легла ей на плечи. Клэр вся сжалась, мечтая об одном - чтобы Том оказался рядом, и последние два месяца исчезли из их жизни. Наконец она смахнула слезы и пошла в комнату Челси, чтобы забрать ключи. Дочь положила ключи ей в руку, и внезапная покорность Челси показалась Клэр самым печальным итогом этого ужасного дня. Она подумала, что еще не сказана одна жизненно важная фраза, та, услышать которую ей было так же необходимо, как и Челси.
        - Челси, ты же знаешь, что я люблю тебя, правда?
        - Да, наверное. - Она не смотрела на мать. - Но в последнее время я в этом сомневалась.
        - Люблю… очень. Но родители тоже не безупречны. Иногда мы поступаем неправильно, хоть и считаем, что всегда правы. А иногда и дети ведут себя так же, верно?
        Челси грустно покачала головой, отказываясь смотреть матери в глаза. Они стояли в дверях, освещенные только желтым светом настольной лампы и окруженные девчачьими безделушками, которые за последние два года все чаще уступали место личным вещам молодой женщины: помпоны и блеск для губ на одном туалетном столике, куклы и нейлоновые чулки на одном кресле, коробочка для украшений в форме эльфа рядом с плакатом Рода Стюарта. Полночные тени окутывали их обеих, и обе они ощущали ту печаль, что сопутствует взрослению. Было поздно, они обе ужасно устали. Клэр перевела взгляд на Челси и вздохнула, словно подводя итог их мыслям.
        - Что ж… ты меня не обнимешь? Челси робко выполнила просьбу.
        - Я люблю тебя, - сказала Клэр.
        - Я тоже тебя люблю.
        - Завтра убери в комнате и погладь свои вещи, увидимся, когда я вернусь домой в начале седьмого. Тогда обо всем поговорим.
        Челси кивнула, не поднимая головы.
        На следующее утро часть времени родительских собраний была выделена специально для тех учителей, чьи дети посещали Хамфри. Том и Клэр должны были встретиться с учителями Робби и Челси между 8.00 и 8.30.
        Клэр пришла на пятнадцать минут раньше. В кабинете Тома горел свет, хотя в приемной было пусто и темно. Гарднер работал за своим столом, когда Клэр остановилась в дверях. В синевато-сером костюме, который ей всегда нравился, и красивом галстуке, купленном ею прошлым летом, Том казался полностью погруженным в работу и не замечал ее присутствия. Его подтянутая фигура была создана для хорошо сшитых вещей. Глядя на него, тщательно одетого и ухоженного, Клэр понимала, что муж все еще в состоянии ее волновать. Вчера, когда она наблюдала за его беседой с Моникой Аренс, ее просто захлестнула слепящая волна ревности. Над чем они смеялись? Сколько еще раз они вот так разговаривали друг с другом и смеялись? А может, они собирались вместе с Кентом, чтобы Том мог узнать мальчика поближе? А если благодаря этим встречам он узнал поближе и Монику? Представляя себе всех их вместе, втроем, Клэр ощутила резкую боль в груди, осознав, что никогда не переставала любить своего мужа.
        - Том? - позвала она, и он поднял голову. На его лице не было ни улыбки, ни этого просящего взгляда, который она привыкла видеть с тех пор, как выгнала его.
        - Ты на пятнадцать минут раньше.
        - Да, я знаю. Можно зайти?
        - Я занят бюджетными вопросами, и это необходимо решить срочно.
        - У меня тоже очень важное дело.
        С недовольным видом бросив карандаш, он сказал:
        - Ну ладно.
        Клэр закрыла дверь и села в кресло для посетителей.
        - Почему, интересно, я чувствую себя, как одна из твоих учениц, которую вызвали сюда разбираться?
        - Может, потому, что ты в чем-то виновата, Клэр?
        - Я не виновата, но давай это отложим. Мне надо поговорить с тобой о Челси.
        - А что с ней?
        Клэр рассказала ему все, замечая, как лицо Тома словно осунулось от беспокойства, а тело напряглось.
        - Господи, - проговорил он, когда она замолчала. Они оба молчали, испытывая общее чувство вины. Потом он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и прошептал: - Дрейк Эмерсон. - Том глотнул воздух. - Как ты думаешь, она говорит правду, что между ними не было ничего сексуального?
        - Не знаю.
        - Господи, Клэр, а если было? Кто знает, чем она теперь больна?
        Они оба задумались о последствиях. Потом Клэр сказала:
        - Думаю, все, что мы сейчас можем сделать, - это поверить ей.
        - И она пила…
        - Знаю… - тихо ответила Клэр и замолчала.
        Лицо Тома стало очень печальным, глаза влажно блестели.
        - Я помню, когда она родилась, - проговорил он, - как мы лежали на кровати, и она между нами, и мы целовали ее пяточки.
        Они сидели друг против друга, больше всего желая подойти, обняться, ощутить поддержку, их связывала любовь к детям, и внутреннее чувство подсказывало обоим, что пора навести порядок в своих отношениях. Но каждый из них причинил другому боль. И оба боялись повторения этой боли, поэтому остались сидеть на месте. У Клэр тоже стояли в глазах слезы, и она отвернулась, глядя на семейные фотографии на подоконнике. Уже почти наступил ноябрь. Небо готово было вот-вот разразиться снегом, а трава на футбольном поле потемнела. Стоя спиной к Тому, Клэр вытерла глаза, а потом повернулась к нему.
        - Я не знала, что делать, поэтому приказала ей сегодня оставаться дома, до нашего разговора, и забрала у нее ключи от машины.
        - Ты считаешь это правильным - наказывать ее?
        - Не знаю. Она же нарушила правила.
        - Наверно, это мы с тобой нарушили правила, Клэр.
        Стоя в противоположных углах комнаты, они встретились взглядами. Их тяга друг к другу усилилась в десять раз с того момента, как Клэр сюда вошла.
        - Ты был, - спросила она, - с Моникой?
        - Нет. Ни разу за последние восемнадцать лет. А ты с Хэндельмэном?
        - Нет.
        - Почему я не могу тебе поверить? Вся школа говорит, как вы флиртуете друг с другом каждый вечер во время репетиций и что ваши машины последними разъезжаются со стоянки.
        - А почему я не могу тебе поверить? Я видела тебя вчера с ней, когда она вошла в зал, и вы смеялись вместе, как старые друзья, и очевидно, что в ее жизни появился какой-то новый интерес. Она выглядит совсем по-другому.
        - Ну что я могу сказать? - Он поднял руки и уронил их, потом, откатив кресло, встал. Они оба снова вели оборону друг против друга. - Должно быть, нам необходимо все выяснить у психолога. А сейчас нам надо идти, а то опоздаем.
        - Что решим с Челси?
        - Я поговорю с ней.
        - Без меня?
        - Как пожелаешь.
        Они вышли из кабинета. Клэр чувствовала себя обиженной его холодной вежливостью. Ей не хватало прикосновений его руки, как бывало раньше. Не хватало того нетерпения, с которым она ожидала встречи с ним в коридоре, чтобы обменяться интимными шутками, не предназначенными для чужих ушей. Она соскучилась по его поцелуям и занятиям любовью, по тому спокойствию, которое она ощущала, зная, что он лежит в постели рядом, или когда слышала, как его машина заезжает в гараж. Она соскучилась по смеху детей и по той особой атмосфере, которая царила в доме, когда они, все четверо, собирались за ужином и обсуждали, что случилось за день в школе. Ей не хватало этого счастья.
        Когда они направлялись на собеседование с первым учителем, Том сказал:
        - Я хочу, чтобы ты знала - Кент побывал в домике отца. Он со всеми познакомился, даже с Райаном и его детьми. Я решил, что у него должен быть шанс узнать их всех.
        Что же я наделала, - подумала Клэр, испытывая угрызения совести. Райан пытался связаться с ней по телефону на этой неделе, но она не перезвонила ему.
        - И еще, я нашел квартиру, в которую перееду. Как только станет известен мой новый номер телефона, я тебе его сообщу.
        Клэр еще раз испытала шок, поняв, что теперь они поменялись ролями: она выгнала Тома, чтобы показать, как обижена, отказывала ему в прощении и не желала восстанавливать отношения, вычеркнула из жизни любые проявления любви. Вот он и обратился за любовью к другим - своему только что обретенному сыну и, возможно, к матери этого сына, которая, казалось, очень благодарно отвечает на внимание. Теперь он переезжает на новую квартиру. Если не для уединения, то для чего же еще?
        Клэр сидела напротив первого учителя, испытывая такой хаос эмоций, что ей с трудом удавалось удерживать слезы. Несмотря на то, что утро уже принесло ей много огорчений, беседы с учителями Челси доставили их еще больше. Почти все преподаватели утверждали, что Челси слабо отвечала в школе, не выполняла домашние задания, а то, что сдавала, было сделано из рук вон плохо. И впервые за все время двое учителей пожаловались, что она прогуляла несколько уроков.
        После Том и Клэр, совершенно ошарашенные, стояли рядом в коридоре.
        - Это все… потому что мы расстались? - спросила она.
        Они посмотрели друг на друга, со страхом признаваясь себе, что причиной такого поведения дочери были их собственные поступки.
        - Ты не знала, что Челси запустила домашние задания? - спросил он.
        - Нет. Я… наверное, я была слишком занята со спектаклем, и еще… ну, я… - Признание далось Клэр нелегко.
        - И я не приходил так часто, как должен был.
        Оба испытывали острую необходимость обняться, хотя бы прикоснуться друг к другу, а не только стоять рядом, ссутулившись под тяжелым грузом вины и ответственности. Но сейчас они были под перекрестным огнем взглядов - в зал входили и из него выходили родители. Рядом стояли учителя. Кроме того, у четы Гарднер было правило, исключающее личные отношения в здании школы. Но если и существовало что-то, объединяющее их вопреки всему, - Так это тот факт, что они оба любили своих детей и сделали бы все, чтобы воспитать их правильно.
        - Когда закончатся собрания, я еду с тобой домой, - с внезапной решимостью заявил Том.
        - Да, - согласилась Клэр, чувствуя, что возвращается к жизни. - Наверное, так будет лучше.
        Но ни один из них не задумался - а если он имел в виду домой навсегда?
        Глава 17
        Утром в субботу, в последний день родительских собраний, Робби встал поздно и занялся стиркой своего футбольного свитера - Клэр много лет назад научила его, как это делать. Свитер можно было убрать подальше, «Сенаторы» проиграли свой последний матч и потеряли возможность участвовать в соревнованиях штата. Конец сезона и конец школьной футбольной карьеры. Эта мысль не давала Робби покоя, и он печально бродил по дому.
        Наконец в полдень он решил отправиться в школу и немного покачаться. Было тяжело оставаться дома. Челси наказана и не высовывает головы из своей комнаты. Мама не вернется с собраний раньше шести, а папа не появится вообще. Он заходил всего пару раз с тех пор, как переехал к деду, и оба раза мама была с ним так холодна, что он не задержался надолго. Ужасно видеть его измученное лицо каждый раз, как он уезжает из дому. Даже в школе он не такой, как раньше. Не такой веселый. Иногда Робби так злился на мать, что хотел закричать на нее, спросить, какое это имело значение, что папа изменил ей еще до того, как они поженились! Это же было до свадьбы. Так в чем тогда дело? Робби признался себе, что даже он уже привык к тому, что Кент Аренс - его сводный брат. Ребята в школе перестали таращиться на них и не приставали больше с расспросами.
        По правде говоря, Аренс оказался нормальным парнем. Он даже с уважением относился к тому, что у них с Робби один отец. Он держался позади и не напирал, просто выполнял то, что требовалось по игре и что говорил тренер Гормэн, и не вмешивал сюда свое личное отношение. Кроме того, тренер не ошибся: Кент был отличным спортсменом. Робби не мог удержаться от того, чтобы не сравнивать их с Кентом физические качества. Без сомнения, они унаследовали это от своего отца, и иногда, когда Робби пасовал мяч Кенту, то ему казалось, что он наблюдает за Томом, хватающим мяч и бегущим с ним. Такие моменты заставляли его горло сжиматься от какого-то чувства, очень похожего на любовь. Иногда по ночам, когда Робби не мог заснуть, он думал о жизни сводного брата и каково ему было расти, не зная отца. Младший Гарднер вспоминал свое детство и представлял, как бы он рассказал о нем Кенту. Может, это хоть чуть-чуть помогло бы Кенту понять - каково иметь такого отца, как Том. А иногда Робби фантазировал, как они с Кентом поступят в один и тот же колледж, и будут вместе играть в футбол, и ходить в одни и те же пиццерии, а по
выходным вместе ездить домой. Потом они станут старше, женятся, и у них будут дети - здорово, правда! Их дети станут двоюродными братьями и сестрами! Все эти мысли очень волновали Робби.
        Он думал об этом по пути в школу, собираясь сдать свою футбольную форму. Робби спустился в раздевалку, распахнул дверь, которая тут же со скрипом закрылась за ним. В кабинете тренера было темно, а его дверь заперта. Длинные скамейки пустовали. Над головой горела единственная лампочка. Она бросала несколько тусклых лучей сквозь металлическую сетку, и в комнате царил печальный полумрак. Конец сезона, и только навсегда въевшийся сырой запах напоминал о пролитых каплях пота и о том, как они все вместе старались победить. В углу у комнатки тренера стояли три больших пластиковых мешка, на которых косым почерком Гормэна было написано:
«Форма», «Наколенники», «Наплечники». Резиновая подошва туфель Робби заскрипела на бетонном полу, когда он подошел и разложил по мешкам свое снаряжение. Он обернулся… и замер.
        У противоположного конца скамейки стоял Кент Аренс. Он был так же удивлен и насторожен, как Робби. Оба не знали, что сказать. Робби заговорил первым. - Привет.
        - Привет.
        - Не знал, что ты здесь.
        Кент ткнул пальцем через левое плечо.
        - Я был в туалете.
        Снова пауза, оба думали, как продолжить разговор.
        - Сдаешь форму? - спросил Робби.
        - Ага. А ты?
        - Тоже.
        - Жаль, что сезон кончился.
        - Да, мне тоже.
        Оба не знали, куда девать, глаза.
        - Ну…
        Чтобы подойти к своим шкафчикам, им надо было миновать друг друга, и они постарались остаться каждый со своей стороны скамейки. Потом парни принялись рыться в ящичках, доставать вещи и запихивать их в свои спортивные сумки, и все это, не глядя друг на друга. Громкий стук подсказал Робби, что Кент бросил в мешок свои доспехи, и он отклонился на дюйм, высунувшись из-за дверцы и глядя, как Кент возвращается. Их глаза встретились, и Робби снова спрятался в шкафчике. Тогда Кент подошел и стал за его спиной.
        - Можно мне поговорить с тобой кое о чем? Казалось, вся кровь бросилась Робби в лицо, как тогда, когда он впервые поцеловал девушку - то же пугающее, живое, полное страхов и надежд, неистовое желание поскорее приблизить этот момент, боязнь потерять самообладание и стремление преодолеть этот барьер, чтобы можно было начать новую страницу в своей жизни.
        - Конечно, - ответил он, стараясь, чтобы голос звучал естественно, и высовывая голову из шкафчика, но все же придерживаясь за открытую дверцу, потому что ощущал дрожь в коленях.
        Кент, перекинув ногу через скамейку, уселся верхом.
        - Почему ты не садишься? - спросил он.
        Робби показалось трудным сидеть лицом к лицу со сводным братом.
        - Нет, мне… и здесь хорошо. Что ты хотел сказать? Глядя на него снизу вверх, Кент ответил:
        - Я познакомился с нашим дедушкой.
        Оттого, что Кент упомянул об их общих корнях, даже таким осторожным образом, у Робби исчезла дрожь в коленях. Он тоже оседлал скамью в шести футах от сводного брата и прямо взглянул тому в глаза.
        - Как? - тихо спросил он.
        - Твой отец пригласил меня к нему и познакомил нас.
        - Когда?
        - Пару недель назад. И еще я встретил там нашего дядю Райана и всех его детей.
        Они немного помолчали, привыкая к мысли, что имеют общих родственников, и обдумывая идею о том, что и между ними двумя могут возникнуть какие-то отношения. Но каждый боялся предложить это первым. Наконец Робби спросил:
        - И как тебе эта встреча?
        Кент помотал головой, переживая все заново.
        - Я просто обалдел.
        Оба парня представили себе всю картину. Робби признался:
        - Забавно, как раз по дороге сюда я думал об этом, о моих двоюродных сестрах и брате, и что ты никогда не знал их, и никогда не бывал в гостях у дедушки с бабушкой, как я, и как плохо, что тебе всего этого не хватало.
        - Ты думал об этом? Правда? Робби пожал плечами.
        - Такие вещи - большая часть детства. Наверное, я не понимал этого до тех пор, пока не подумал, что ты рос без них.
        - У меня нет других дедушки с бабушкой. Были, когда я был маленьким, но я их не очень хорошо помню. У меня здесь есть тетя, у нее двое детей, но мы с ними почти незнакомы. Я не думал, когда мы переезжали сюда, что здесь встречусь с дедушкой. Он классный.
        - Да, что надо, правда? Иногда он гостит у нас, когда папа с мамой куда-нибудь уезжают вдвоем. То есть… когда раньше уезжали. Теперь они… ну, ты знаешь… то есть они больше не живут вместе.
        Последние слова он проговорил упавшим голосом, разглядывая полированное дерево скамейки.
        - Наверное, это из-за того, что мы с мамой сюда переехали.
        Робби пожал плечами. Указательным пальцем он все водил и водил по золотистой полоске на дереве, пока след от пальца не вырос до размеров указки.
        - Не знаю. Мама словно сошла с ума, знаешь? Она выгнала отца, и он переехал к деду, а у Челси поехала крыша, и она стала дружить с какими-то распущенными ребятами, и… я не знаю, с нашей семьей сейчас что-то творится.
        - Мне очень жаль.
        - Да… ну… это же не твоя вина.
        - А мне кажется, что моя.
        - Нет… просто… - Робби не смог выразить, что он чувствовал. Он перестал водить пальцем по скамейке и теперь сидел неподвижно, глядя на пятно. Потом посмотрел на сводного брата. - Эй, можно у тебя кое-что спросить?
        - Конечно.
        - А ты не распсихуешься?
        - Не так просто заставить меня распсиховаться.
        - Да ну? - Робби сощурил глаза с легкой насмешкой. - Вроде того случая, когда ты ворвался к нам в дом?
        - А, тогда. Прошу прощения. Я вроде как потерял самообладание.
        - Ага, мы заметили.
        - Знаю, что не должен был так поступать, но ты бы попробовал оказаться на моем месте, я бы посмотрел на твою реакцию.
        - Да уж, пожалуй. Как будто у тебя над ухом выстрелили из пушки, верно?
        Впервые в их глазах появилась тень улыбки, и молчание было уже не таким напряженным. Оно продлилось некоторое время, пока Кент не вернулся к теме разговора.
        - Так… о чем ты хотел спросить?
        - Ну… это трудно сказать.
        - Все трудно сказать. Говори.
        Робби набрал побольше воздуха для храбрости.
        - Хорошо, скажу. Как ты думаешь, мой отец и твоя мать не крутят любовь?
        К удивлению Робби, Кент не обиделся. Он сразу и прямо ответил:
        - Нет, не думаю. Я бы об этом знал.
        - А моя мама считает, что крутят. Поэтому она его и выставила.
        - Нет, я честно считаю, что между ними ничего нет.
        - А он… ну, не крутится у вас дома?
        - Нет. Он был у нас всего однажды, тогда, когда начал подозревать, кто я, и пришел спросить об этом мою мать.
        - Значит, ты не считаешь, что они ходят на свидания, или… тайно где-то встречаются?
        - Нет. Говоря по правде, моя мама вообще ни с кем не встречается. Все, для чего она живет, - это работа. И я, конечно. Она из тех, кто добивается всего своими силами, а остальное ее не интересует.
        - Значит, моя ревнует и выходит из себя попусту?
        - Ну, еще же есть я. Она не слишком рада, что я учусь в вашей школе, это я тебе могу сказать.
        - Я тоже вначале не был рад, но преодолел себя. Почему она не может?
        - Ты преодолел себя?
        Робби снова неопределенно дернул плечом.
        - Кажется, да. Ты никогда не зазнавался, и к концу сезона мы сработались и на футбольном поле, так что… наверно, я немного повзрослел и попробовал поставить себя на твое место. Я бы тоже захотел узнать, кто мой отец и дед. А кто бы не хотел?
        Сейчас они впервые были откровенны друг с другом, и оба представили себе, как в будущем они смогут стать хорошими друзьями, больше чем просто друзьями. Кент попытался высказать то, о чем они оба думали.
        - Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь, ну, не знаю, делать что-нибудь вместе? Не совсем как братья, но…
        - А ты бы хотел?
        - Может быть. - И после паузы: - Да, конечно, хотел бы. Но твоей маме это бы не понравилось.
        - Маме бы пришлось к этому привыкнуть.
        - И твоей сестре уж, конечно бы, не понравилось.
        - Слушай, когда она с тобой только познакомилась, ты ей очень понравился. Не знаю, что произошло, но до этого она считала тебя самым лучшим парнем.
        - Я скажу тебе, что произошло. Однажды вечером я ее поцеловал. Вот что.
        - Ты ее поцеловал! Кент развел руками.
        - Ну я же не знал, что мы родственники! Как я мог такое себе представить! Она мне нравилась. Она хорошенькая, и умная, и дружелюбная. Нам было хорошо вместе, и однажды я провожал ее после матча и поцеловал. Как раз после этого мы узнали, кем друг другу приходимся, и с тех пор, стоит нам встретиться в коридоре, так мы даже посмотреть друг на друга не можем, не то что остановиться и поговорить. Просто разбегаемся в разные стороны, и все. Ну, даже не знаю…
        Он мрачно уставился на свое правое колено. Робби сидел с открытым ртом, потом испуганным шепотом повторил:
        - Ты ее поцеловал. Боже.
        - Да, - повторил Кент, словно сам не мог поверить, что сделал такую глупость.
        Через секунду Робби пришел в себя и спросил:
        - И это все?
        - Что значит «все»? Этого достаточно!
        - Ну, если это все, что ты сделал, то это же было просто искреннее заблуждение, верно?
        - Конечно, но я с тех пор до смерти боюсь с ней заговорить. Какой же извращенец станет целоваться со своей сестрой?
        - Ну перестань, ты не извращенец.
        - Нет, но я чувствую себя таким дураком. Дело еще в том, что она мне действительно понравилась. Я имею в виду не просто как девушка, а как настоящий друг. Мы разговаривали обо всяких важных вещах, и я думал, как здорово переехать в другой город и сразу найти такого друга. Ты можешь не поверить, но мы говорили и о твоем отце. О нашем отце, так я должен сказать. Я однажды признался Челси, что завидую ей, что у нее такой отец, как мистер Гарднер. Ирония судьбы, правда?
        Оба хмыкнули, пытаясь собрать воедино ту мозаику, на которую рассыпалась сейчас их жизнь. Потом Робби сказал:
        - Как ты насчет того, чтобы пойти к нам домой? Кент отшатнулся.
        - Не-ет. Ни за что.
        - Подожди, ты не понял. - Робби принялся его убеждать. - Я должен рассказать тебе кое-что о Челси. Она была просто убита, когда папа переехал, и начала вести себя так, что это меня даже пугает. Она почти не видится больше с Эрин, а вместо нее сдружилась с этой наглой Мэрили, и носит какие-то немыслимые шмотки, и вообще она связалась с полными дегенератами. Вчера вечером, например, смылась на дискотеку с Дрейком Эмерсоном.
        - С Дрейком Эмерсоном! Ты имеешь в виду того тупицу, увешанного «молниями»?
        - Да, его. И она даже не спросила разрешения, просто сбежала, одевшись весьма смело, и не появлялась до поздней ночи. Да еще и выпивала там. Ма, конечно, рассвирепела. Я слышал крики даже за закрытой дверью. Во всяком случае, как ты думаешь… ох, черт, даже не знаю… наверное, это все глупо, но ты Челси тоже нравился, и может быть, если бы ты пришел и поговорил с ней, сказал, что снова хочешь стать ее другом… может, если мы, все трое, вроде как объединимся, то справимся со всей этой путаницей.
        - Если я приду к вам и ваша мама об этом узнает, то мы ничего не исправим. Все станет только еще хуже.
        - Она сегодня на собраниях. И не узнает. Не думаю, что Челси ей расскажет. Она вроде как… - Робби не знал, как объяснить свои мысли, поэтому выдохнул воздух и помрачнел. - Ладно, признаюсь. Я боюсь. Она так изменилась с тех пор, как папа с мамой расстались. Думаю, она тоже боится, и у нее это так проявляется. Эй, я совсем не понимаю девчонок, должен тебе сказать. Но я вот еще о чем думал последние пару недель. О нас, обо всех троих - о тебе, обо мне, и Челси - и как все дальше сложится. Ну вот у нас один отец - так? И что, мы теперь до конца жизни будем притворяться, что никем друг другу не приходимся? Или признаем это и решим, что все к лучшему? Я задавал себе такой вопрос. И еще я думал - а как же мы? Почему делается только то, что хочет мама? А как же то, чего хочу я? Или Челси? Или отец? Потому что я уверен - он хочет, чтобы мы снова стали одной семьей, но он чувствует свою вину и страх, и поэтому неправильно себя ведет. И я не знаю, чего хочешь ты, но если ты собираешься узнать нас получше, то, может, начнем сегодня, и с Челси. Что скажешь?
        Кент не знал, что ответить. Он сидел, сложив руки на коленях, удивленный тем, что разговор принял такой оборот.
        - Ты думаешь, Челси станет со мной разговаривать?
        - А почему нет? Если тебя так терзало то, что ты ее поцеловал, то, может, она тоже мучилась из-за этого, и тогда она будет рада все выяснить.
        - Ты уверен, что твоя мама не вернется сейчас домой?
        - В ближайшие полтора часа - не вернется. Собрания заканчиваются в шесть, а папа очень строго приказывает всем учителям оставаться до самого конца.
        - А он сам не явится?
        - Не, он остается в школе до закрытия. И кроме того, я же тебе говорил, он теперь редко приходит.
        Кент подумал еще пять секунд, а потом перекинул свои длинные ноги через скамейку.
        - Пошли.
        Парни заперли шкафчики и вместе вышли из раздевалки.
        У Кента наконец появилась своя собственная машина. Он приехал вслед за Робби, припарковался в начале дорожки и пошел к дому.
        - Вот уж старушка Челе будет удивлена, - сказал Робби, с улыбкой пропуская Кента. Внизу Челси не было, поэтому со словами: - Пошли, - Робби повел сводного брата по лестнице. Он постучал в двери ее спальни, и Челси выкрикнула:
        - Ну что еще?
        - Можно мне открыть дверь?
        - Чего тебе надо?
        - Тут кое-кто пришел, кто хочет с тобой поговорить. Можно?
        - Мне все равно! Открывай!
        Он повернул ручку, толкнул дверь, и та сама открылась. В комнате была идеальная чистота. Челси сидела на полу, сворачивая вещи и складывая носки на аккуратно застеленной кровати. Ее волосы, вымытые и еще влажные, спадали натуральными локонами, на ней был большой синий спортивный костюм и толстые белые носки на ногах. И никакой косметики на лице.
        - Ну, и кого же это ты притащил? - ехидно поинтересовалась она.
        Робби отошел, и Кент занял его место в дверях.
        - Меня.
        Челси остолбенела, продолжая держать пару носков. Ее лицо окаменело от ужаса, потом вспыхнуло.
        - Ты-то что здесь делаешь?
        Кент стоял в дверях, чувствуя себя полным идиотом, но стараясь изо всех сил это скрыть. Челси видела перед собой парня, который спокойно держался и которого вовсе не смущал тот факт, что он заявился к ней в спальню. Робби тем временем незаметно отошел и скрылся за своей собственной дверью.
        - Я слышал, тебя наказали, - проговорил Кент.
        - Да. За выпивку и позднее возвращение домой.
        - Непохоже, что так поступила именно ты.
        - Тем не менее.
        Высокомерно подняв брови, она свернула пару носков и положила их на кровать.
        - Робби говорит, что таким образом ты бунтуешь против всей этой неразберихи, которая касается меня и твоей семьи. Он прав?
        Она отыскала еще пару носков и переключила все внимание на них.
        - Может быть. Я не анализировала.
        - Это неподходящий путь для такой славной девочки.
        - И с каких пор вы с Робби стали дружками?
        - Просто мы сегодня поговорили в раздевалке. Я рассказал ему, что между мной и тобой произошло.
        - Про поцелуй! - Она с ужасом посмотрела на Кента. - Господи, как ты мог!
        Он вошел в комнату и сел, скрестив ноги, на пол, напротив Челси. Между ними лежала кучка несвернутого белья.
        - Послушай, Челси, мы уже не дети, но думаю, что в этом случае вели себя совсем по-детски. Мы с Робби считаем, что нам пора лучше узнать друг друга, но из этого ничего не выйдет, пока мы не забудем о том глупом поцелуе. В конце концов, он значит не больше, чем просто признание, что мы друг другу понравились. Я могу о нем забыть, и ты тоже, и начать все сначала.
        - Но ты рассказал моему брату!
        - Он воспринял это спокойно и вел себя гораздо разумнее, чем мы с тобой.
        - Он будет меня дразнить.
        - Нет, не думаю. Он хочет, чтобы мы все подружились и попытались заставить твоих родителей разобраться во всем. Он считает, что если мы втроем объединимся, то сможем убедить твою маму, что между моей мамой и твоим отцом ничего нет. Что ты об этом думаешь?
        - А это правда?
        Челси снова перестала складывать вещи. Она больше не краснела, встречаясь с его спокойным взглядом.
        - Правда. Я бы знал, если бы что-нибудь происходило.
        - Ты уверен?
        - Да, уверен.
        - А она скажет об этом моей маме?
        - Скажет?
        - Ну да, приедет сюда и скажет.
        - Не знаю.
        - Потому что это единственный способ, который я себе представляю, чтобы убедить мою маму принять отца обратно, - если твоя заявит моей прямо в лицо, что у нее нет романа с папой.
        Кент был ошеломлен.
        - Ух ты, ничего себе идейка!
        - Это сработает, правда? - Челси подняла руки и сжала ладонями виски. - Что я говорю? Ты же не знаешь моей мамы! Откуда же тебе знать, сработает это или нет! Но я надеюсь, если нам удастся привлечь твою маму на нашу сторону. Какая она? Он задумался.
        - Она очень трезвомыслящая женщина. И думаю, ей не по себе от того, что твои родители расстались из-за нашего приезда. Она и не представляла, что такое может случиться.
        - Значит, она это сделает?
        - Мы можем спросить.
        - Прямо сейчас? - Кент не ответил, и Челси продолжала напирать: - Сегодня суббота. Она же не работает, верно?
        - По субботам она работает дома… но я думал, что ты наказана.
        Она в волнении вскочила.
        - Ты ведь не считаешь, что такая мелочь удержит меня от того, чтобы попытаться помирить своих родителей?
        По пути в комнату Робби она перепрыгнула через колено Кента, и тот перекатился на спину, глядя, как она исчезает за дверью.
        - Эй, Челси, подожди!
        Она снова появилась в дверях.
        - Я ждала с тех пор, как все это началось, и пока еще ничто не привело маму в чувство. Больше я не буду ждать. Робби-и-и! - Не спрашивая разрешения, она распахнула его дверь. - Робби, у меня есть идея!
        На двух машинах они добрались до дома Кента меньше чем за пятнадцать минут. Выбираясь из автомобиля и глядя на дом, Челси выдохнула:
        - Ничего себе, и здесь ты живешь?
        - Моя комната вон там, - указал он. - А вон комната мамы. - Там горел свет. - Она дома.
        Подходя к дому, Челси не переставала думать: «Надо же, он действительно мой брат!» Как здорово представлять себе, что если все пойдет, как надо, то у них в будущем сложатся хорошие отношения. В доме все было новым, чистым, и обстановка радовала глаз. Кент указал на медное дерево-вешалку в коридоре и сказал:
        - Может повесить сюда куртки. - Потом громко позвал: - Мама!
        Ее голос донесся откуда-то сверху:
        - Привет, дорогой, сейчас спущусь! Думаю, сегодня нам надо пойти куда-нибудь поужинать. Отметим, что я решила одну из двух своих самых больших проблем с электронным выключателем, а вчера ты меня так порадовал своими школьными успехами… ой! - Она появилась на лестнице. - Я не знала, что ты приведешь друзей.
        Моника стояла, глядя вниз, а они - вверх.
        - Это больше чем друзья, ма. Они мои брат и сестра.
        - А! - тихо воскликнула она, прижав руку к сердцу.
        - Можно мне представить их?
        Она великолепно справилась с собой и опустила руку на перила, подходя к ребятам.
        - Конечно.
        - Пойдемте, - пригласил Кент.
        Они подошли, и у подножия лестницы встретились с женщиной, которая, казалась, была так же смущена этим неожиданным вторжением, как и они.
        - Ма, познакомься, это Челси и Робби Гарднер.
        - Здравствуйте. - И она пожала каждому руку.
        - У вас прекрасный дом, - медленно окидывая помещение взглядом, сказала Челси.
        - Спасибо, - немного растерянно ответила Моника, глазами прося сына о помощи. - Ну… - она напряженно улыбнулась, - это так… так неожиданно.
        - Я знаю. Извини, что мы не предупредили тебя, ма, но так уж получилось. Я столкнулся с Робби в раздевалке, и мы разговорились, оказалось, мне надо было сказать кое-что Челси, и мы решили, что пора узнать друг друга получше, поэтому я побывал у них дома, и… вот мы здесь. Но… - Он повернулся к Челси. - Есть что-то важное, о чем мы должны поговорить. Ты хочешь спросить или лучше мне?
        До того как Челси ответила, Моника проговорила:
        - Пожалуйста, ребята… давайте сядем. Ну-ка, я зажгу здесь свет и… - Она занялась тем, что принялась включать лампы в гостиной, и комната словно ожила. Подростки опустились на диван цвета слоновой кости с разбросанными по нему подушками пастельных тонов. - Вам принести что-нибудь попить? Содовую? Минеральную воду?
        - Нет, спасибо, - хором ответили они.
        Моника наконец заняла кресло, и теперь все они сидели как бы по трем сторонам квадрата, а между ними находился столик со стеклянной крышкой. Все обменялись взглядами поверх керамической чайки, стоящей на одной медной лапке.
        - Так, - сказала Моника, - вы наконец заключили перемирие.
        - Да, - ответила Челси, потому что сейчас Моника смотрела ей прямо в глаза. Потом она перевела взгляд на Робби, откровенно рассматривая его, удовлетворяя свое любопытство, и не пытаясь это скрыть.
        - Сейчас очень необычный момент для меня, - искренне призналась она, - видеть вас впервые, зная, что вы сводные брат и сестра Кента. Простите, если вам покажется, что я немного взволнована. Так и есть.
        - Наверное, мы тоже. - Челси говорила за всех, она окинула парней взглядом, словно спрашивала, одобряют ли они, что она выступает и от их лица.
        - Значит, вы весь день провели вместе? - поинтересовалась Моника.
        - Нет, всего около часа. А ребята чуть больше.
        - Ну что ж, я вижу - вы немного напряжены, ожидая, как я отреагирую. - Она теперь смотрела на Кента. - Я пыталась подготовиться к тому дню, когда это произойдет, но мне так и не удалось. Однако давайте я вас успокою, заявив с самого начала, что так и должно было случиться, и хорошо, что случилось. - Моника заговорила, обращаясь к Челси и Робби, которые сидели рядом на диване. - Когда я только приехала сюда и узнала, что Том - директор школы Кента, я почувствовала, будто мне что-то угрожает. Может, я думала, что потеряю Кента, если Том обо всем догадается. Да, теперь я уверена - в этом и была причина. Но Кент заставил меня понять, что с моей стороны несправедливо и дальше скрывать от него правду об отце или пытаться разъединить их. Со временем я поняла, что все это касается и вас тоже. - И снова она перевела взгляд на сына. Теперь ее глаза лучились любовью. - Кент - мой единственный ребенок. - Повернувшись к Робби и Челси, она пояснила: - Ваше существование, хотя и было для нас шоком, может стать тем подарком судьбы, который мы не ожидали получить. Особенно Кент. С тех пор, как мы приехали, я
провела много времени, размышляя о его будущем, представляя, как постарею и он останется один. Да, у него будет жена, я надеюсь, и дети. Но вы, - она остановилась, - его брат и сестра… вы двое будете тем даром, что я не могу ему преподнести. Так что не волнуйтесь. С моей стороны не будет никаких вспышек раздражения или холодного равнодушия из-за того, что вы пришли без предупреждения. Совсем наоборот, я считаю, что нам пора было встретиться.
        Ребята расслабились, откинулись на подушки и облегченно обменялись быстрыми взглядами. Кент сказал:
        - Знаете, а я все-таки чего-нибудь выпью. Кто присоединится?
        Пока он приносил напитки, Моника занялась гостями, и только когда все они держали в руках стаканы, она села на место, закинув ногу на ногу, и спросила:
        - Значит, вы приехали, чтобы попросить меня о чем-то?
        Челси и Кент посмотрели друг на друга, их глаза говорили: сначала ты.
        - Ну? - Моника склонила голову набок. - Кто же мне скажет?
        - Наверное, я. - Кент подался вперед.
        - Нет, лучше я, - перебила его Челси. - Она моя мама, и это была моя идея.
        Моника видела, что ее лицо пошло пятнами от нервозности. Девочка обеими руками сжимала стакан.
        - Сначала мне надо что-то узнать, - начала Челси, - но об этом очень трудно спросить.
        Неожиданно заговорил Робби.
        - Я тоже в этом участвую. Я спрошу миссис Аренс, нам надо знать правду - нет ли между вами и нашим отцом романа.
        - Po… - изумление Моники было неподдельным. - Романа с вашим отцом? Господи, конечно нет!
        Робби со свистом выдохнул воздух. Его плечи опустились.
        - Ф-фу, как вы меня успокоили.
        В разговор вступила Челси и затараторила без остановки, чтобы не испугаться и не замолчать на полдороге.
        - Видите ли, моя мама считает, что между вами что-то есть, поэтому она его выставила из дома и теперь он живет у дедушки, и наша семья просто разваливается из-за этого, и есть только один способ заставить маму прийти в себя, это если вы приедете к нам в дом и скажете ей прямо в лицо, что вы с папой встречались только для того, чтобы поговорить о Кенте! То есть я понимаю, что вам надо иногда встречаться для этого. В конце концов, он сын вас обоих, и это так же, как с нами троими, - она взмахнула рукой в сторону своих братьев, - мы друг другу родня, и нет смысла притворяться, что это не так. Как сказал Кент, мы вели себя довольно-таки по-детски, и наша мама тоже, но если бы вы приехали к нам - пожалуйста! - и сказали ей, что она разрушает семью безо всякой причины, то, может, она бы приняла папу назад и все снова стало бы хорошо. Вы не против?
        Брови у Челси подскочили вверх, а все лицо светилось такой надеждой, что Моника была искренне тронута ее храбростью. Однако, как единственный взрослый человек в их кругу, она должна была предостеречь ребят.
        - Вашей маме может не понравиться то, что я врываюсь в ее владения.
        - Но вы не понимаете! В этой истории все было по-маминому с самого начала, и никто не мог остановить ее. Но она не права! Ужасно не права!
        Моника задумалась, потом повернулась к сыну:
        - Кент?
        - Я поддерживаю Челси. Думаю, стоит попытаться.
        - Ты не боишься, что это может подвергнуть опасности твои будущие отношения с Томом?
        - Он не один, надо подумать и о Челси и Робби тоже.
        - Значит, ты хочешь, чтобы я это сделала?
        - Да, мама.
        - А ты, Робби?
        - Мы просто не можем ничего больше придумать, миссис Аренс.
        Она прижала руку к сердцу, втянула воздух и на секунду зажмурилась.
        - Ф-фу! - открывая глаза, воскликнула она. - Одна мысль об этом пугает меня до смерти. А если получится обратный эффект? Если она разозлится на него еще больше?
        Ребята обменялись взглядами. Им нечего было сказать. Их лица помрачнели, теряя надежду.
        - Так, послушайте, что я вам скажу. - Моника поставила стакан и наклонилась вперед. - Я выполню то, что вы просите, но при двух условиях. Во-первых, я не буду говорить с вашей мамой в вашем доме. Что ни говори, а это будет нападение на ее территорию, и тогда она вынуждена будет обороняться. И во-вторых, мы должны быть с ней наедине во время разговора. Согласны?
        Робби и Челси переглянулись и хором ответили:
        - Согласны. Челси добавила:
        - Но вы сделаете это сейчас? Сегодня? Потому что, если все сработает, то папа сможет на выходные вернуться домой. Понимаете, он планирует завтра переезжать на снятую квартиру, а мама об этом даже не знает, он только нам сказал. Это одна из причин, по которой я наказана.
        - Ты наказана? - повторила Моника, стараясь понять услышанное.
        - А, это длинная история, но я так расстроилась, когда узнала, что папа снимает квартиру, что сделала одну большую глупость, а они узнали и наказали меня, так что как раз в эту минуту я должна быть дома, и если вы не поедете и не поговорите с мамой, то мне придется туго, когда она вернется и обнаружит, что я снова ее не послушалась.
        Моника потерла лоб.
        - Это слишком для меня. Ваша мама сейчас дома?
        - Очень скоро будет… - Челси посмотрела на часы. - После шести, когда закончатся собрания.
        Моника встала.
        - Тогда давайте подождем до шести и подъедем к вам, я подожду в своей машине, а вы вдвоем зайдете и попросите ее выйти и поговорить со мной. Ну, как?
        - А Кент?
        - Кент останется здесь. Не надо, чтобы она увидела, как он крутится поблизости, это может вызвать ее негодование. Если вы хотите помирить ее с ним, то сделаете это позже, когда меня не будет рядом и она свыкнется с мыслью о возвращении вашего отца.
        - Ты не против, Кент? - спросил Робби.
        - Конечно, нет. Поговорим потом, по телефону. Сразу после шести они все спустились вниз и начали надевать пальто и куртки. Моника открыла боковую дверь, ведущую в гараж, и сказала:
        - Я выведу машину и поеду за вами.
        Через минуту за стеной зажужжал электропривод и дверь гаража поднялась. Ребята стояли в коридоре, они и хотели, и боялись прикоснуться друг к другу, и надеялись, что другой сделает это первым.
        - Ну, удачи, - проговорил Кент.
        - Спасибо, - ответил Робби.
        - Да, спасибо, - добавила Челси.
        - Мама справится, не беспокойтесь.
        На улице хлопнула дверца автомобиля и заработал мотор.
        - Ну ладно, поговорим позже, хорошо?
        - Да, конечно.
        Здесь, в вестибюле этого теплого дома, между ними впервые зародилось взаимопонимание и неравнодушие, родственные гены подталкивали ребят к тому, чтобы разрушить все барьеры, так долго разделявшие их. Каждый хотел спросить: ты не против того, чтобы обняться? - но смущение не позволяло этого.
        - Я бы хотел… - заговорил Кент, но запнулся.
        - Да, я знаю, - думая о том же, сказала Челси. - Еще не очень поздно, правда?
        - Нет, - вступил Робби, - не очень. Мы только начинаем.
        Кто-то из них улыбнулся. Потом другой. Скоро все трое улыбались… смеялись… парни обнялись первыми, их глаза повлажнели, и они ни за что не смогли бы сейчас вымолвить ни слова. Челси и Кент обнялись более осторожно, едва касаясь друг друга. Но это помогло всем, и это открыло двери развитию прекрасных родственных связей в будущем.
        - Удачи, - прошептал Кент на ухо Челси перед тем, как отпустить ее.
        - Спасибо.
        Потом он выпустил их и стоял, сунув руки в карманы джинсов, не обращая внимания на холодный ветер, ворвавшийся в дом, и глядя, как его брат и сестра сели в машину, помахали ему и тронулись. Кент не заходил в дом, пока не услышал, как Робби посигналил ему. Аренс поднял руку, прощаясь, и держал ее долго после того, как Робби и Челси могли его видеть.
        Глава 18
        Клэр с Томом договорились встретиться в его кабинете в шесть часов, и, когда она пришла, он уже запирал двери.
        - Ну, как у тебя прошел день? - хриплым шепотом поинтересовалась она.
        Он вытащил ключ и обернулся.
        - Похоже, тебе сегодня досталось.
        - Да, было ужасно. - Она потрогала горло и крепче прижала к груди пачку бумаг, которые несла с собрания.
        - Ты добавляла мед себе в чай?
        - Столько, что скоро начну жужжать и отращивать крылья.
        Они подошли к главному входу, и Том боком толкнул металлический поручень, пропуская жену вперед.
        - Не самый лучший день для того, чтобы читать нотации своему ребенку.
        - И это мы будем делать? - спросила Клэр. - Читать ей нотации?
        - Не знаю. У меня не было возможности подумать, как справиться с ситуацией.
        - У меня тоже.
        Звук их шагов сливался, когда они шли к своим машинам. Такие моменты бывали в их жизни и раньше, когда инстинкт подводил и им приходилось искать лучший способ решения проблем с детьми. Многие годы им удавалось справляться с этим и поступать так, что выигрывали все четверо.
        - Прежде всего, я считаю, надо поговорить с ней, чтобы она высказала все свои чувства, - сказал Том.
        - Да, должно быть.
        - Она станет обвинять нас.
        - Знаю.
        - И она права. Это, в основном, наша вина.
        - Да, я согласна.
        Уже стемнело, похолодало, и поднялся ветер. Он гулял по пустому двору, заставляя звенеть флагшток. Машины Гарднеров стояли по разные стороны школы. Том и Клэр остановились на тротуаре перед его автомобилем.
        - Клэр, что касается Джона Хэндельмэна… Обернувшись, она посмотрела на мужа.
        - Пожалуйста, Том, я не могу сейчас это обсуждать. Вначале мне надо разобраться с Челси. Может, попозже, после того как поговорим с ней, мы удалимся в какое-нибудь тихое место и все выясним.
        В его сердце проснулась надежда.
        - Я могу точно на это рассчитывать?
        - Да, если у меня совсем не пропадет голос.
        Том сжимал в руке ключи от машины, ветер трепал полы его пальто и лохматил ему волосы, а его душа жаждала только одного - покончить с их ссорой.
        - Хорошо. Значит, сейчас я еду за тобой домой.
        - Ладно.
        Она пошла к своей машине.
        - Клэр? - окликнул ее Том.
        Она остановилась и оглянулась, с удивлением заметив на его лице улыбку.
        - Я знаю, что у тебя болит горло, но твой голос звучит чертовски сексуально.
        Он сел в машину, а она, слегка усмехнувшись, пошла по тротуару к другой стороне здания.
        Когда они приехали домой, автомобиля детей на дорожке не было. Клэр загнала свою машину в гараж, Том оставил свою снаружи. Жена подождала мужа у дверей, и оба почувствовали в этот момент, как странно менять то, что повторялось день за днем годами, - он всегда парковался рядом, и сейчас пустое место в гараже выглядело так же печально, как пустая половина его кровати. Они вместе зашли в дом, пересекли гостиную, как бывало раньше. Везде горел свет, но стояла тишина. Клэр положила материалы родительских собраний на кухонный стол и повесила пальто в шкаф в прихожей, а Том задержался у раковины, чтобы попить воды. Клэр приятно было слышать звук закрывающейся дверцы буфета и бегущей воды. Она подошла к лестнице и позвала:
        - Челси? Тишина.
        - Челси? - громче повторила Клэр, вытянув шею.
        Проворчав что-то неразборчивое, она стала подниматься по лестнице. Двери в обе детские спальни были открыты, там горел свет. Клэр обнаружила, что комната Челси чисто убрана, на аккуратно застеленной кровати лежало несколько стопок белья и носков, а часть несложенных вещей образовала кучку на полу. В другой день Клэр решила бы, что дочь где-нибудь в доме, но сегодня вид пустой комнаты заставил ее заволноваться. Она вбежала в пустую комнату сына.
        - Робби?
        Недоумевая, она поспешила вниз со словами:
        - Том, там нигде нет детей? - Ее сердце сжалось. Он стоял у подножия лестницы, глядя вверх.
        - Нет. И наверху тоже?
        - Нет. У них горит свет, и Челси оставила груду белья на полу посреди комнаты.
        - Что?
        Том кинулся наверх, пока Клэр спускалась вниз.
        - Том, она же наказана! Она не стала бы выходить из дома, и Робби тоже, не оставив записки!
        Он перепрыгивал через две ступеньки, Клэр смотрела, как муж исчез за одной, потом за другой дверью, потом вернулся и стал спускаться, задав по пути вопрос:
        - Они говорили что-нибудь о планах на вечер?
        - Нет, ничего.
        Она пошла за ним на кухню, где он открыл входную дверь и вгляделся в темноту. Потом, уже в гостиной, он долгое время стоял с обеспокоенным видом, медленно обводя взглядом комнату, будто искал оброненную серьгу.
        - Так, их здесь нет, - сказал Том, возвращаясь на кухню. - Может, они пошли купить что-нибудь к ужину.
        - Они бы оставили записку. Они знали, что собрания закончатся в шесть. И кроме того, когда я наказываю, то это серьезно. Просто не верится, чтобы Челси могла нарушить мои приказания.
        - Должно быть, всему этому есть логическое объяснение.
        Она хорошо знала мужа: он скрывал свое беспокойство, чтобы она не стала паниковать.
        - Том… - неуверенно произнесла Клэр.
        Он отвернулся, возможно для того, чтобы спрятать лицо, но выдал себя тем, что обхватил одну руку другой и хрустнул пальцами. Притворяясь спокойным, он тем не менее все время выглядывал в окно, надеясь увидеть подъезжающую «нову».
        - Том, я волнуюсь… а если они… Он резко обернулся.
        - Не о чем волноваться, Клэр. Не надо ничего предполагать.
        - Но она оставила белье наполовину сложенным, и свет по всему дому. Если бы ты видел, как она была одета прошлой ночью, ты бы понял, в каком она состоянии.
        Гарднеры смотрели друг на друга, ожидая поддержки и пытаясь успокоить один другого, как было в прошлом, и опасаясь шагнуть навстречу. Но сила привычки - или необходимости - наконец взяла верх.
        - Клэр, - проговорил Том и сделал первый шаг. Она сделала второй.
        И внезапно оказалась в его объятиях, в этой мирной гавани, где покоилась любовь и где страх уступал место надежде. Они не целовались, только прижались друг к другу, и это придавало им силы, а их сердца ускорили свой бег. Кухня, где они сейчас стояли, в отсутствие Тома казалась опустевшей, и даже когда они все собирались за столом, то были просто группой людей, а не семьей. Несколько секунд они с Клэр не отпускали друг друга, чувствуя, как крепнут те нити, что связывали их все эти годы. В душе Тома и его жены вновь поселились одинаковые для обоих ощущения - страх за детей и надежда, что скоро их семья заживет прежней жизнью. Дочь Гарднеров всеми силами старалась добиться этого и решила, что проиграла, так что куда она теперь сбежала и с кем?
        - Я упустила ее, Том, - прошептала Клэр, и у нее перехватило горло.
        - Нет, Клэр, нет, - успокаивающе проговорил он. - Сейчас не время винить себя. Что нам надо делать, так это искать ее, и Робби тоже. - Он разжал объятия, продолжая держать жену за руки. - У тебя есть какая-нибудь идея, где они могут быть?
        - Нет, Том, я пыталась представить, но…
        В этот момент по подъездной дорожке скользнул свет фар, а затем с головокружительной скоростью пронесся автомобиль. Он затормозил в ту же секунду, как Том выглянул в окно.
        - Слава Богу, они вернулись. Похоже, они пригласили кого-то еще… здесь две машины.
        Второй автомобиль подъехал к началу дорожки и остановился. Фонарь у входа в гараж осветил яркий, цвета морской волны, бок этого автомобиля.
        - Какого черта? - нахмурившись, пробормотал Том.
        - Кто это?
        - Не уверен, но, кажется, Кент.
        Том опустил оконную занавеску, хлопнули дверцы машины и прозвучали приглушенные голоса. Через секунду Робби и Челси влетели в дом и, задыхаясь, остановились на ярко освещенной кухне, не приближаясь к родителям.
        - Где вы были? - закричал Том.
        Вместо того чтобы отвечать ему, Челси повернулась к Клэр.
        - Мы говорили с кем-то, с кем, считаем, и тебе надо поговорить, ма.
        - С кем? - спросила Клэр.
        Челси произнесла умоляющим голосом:
        - Просто пойдем с нами, пожалуйста, ма.
        - Кто там?
        Робби сделал шаг вперед, и от отчаяния его голос прозвучал резко:
        - Мама, можешь ты хоть раз в жизни не проверять, а сделать то, что мы просим?
        Клэр в замешательстве посмотрела на сына. Потом на дочь. Тишину нарушили просящие интонации Челси, звучавшие гораздо мягче, она, казалось, вкладывала в каждое слово свое сердце:
        - Мы хотим, чтобы ты набросила пальто и вышла. В конце дорожки тебя кто-то ждет. Ты сделаешь это для нас, ма?
        - Кто там?
        Уже на грани слез, Челси обернулась к отцу и взмолилась:
        - Папа, заставь ее сделать это, пожалуйста! Потому что мы не знаем, что еще придумать, это последний выход.
        Том посмотрел на Клэр, заинтригованный и одновременно желающий убедить ее поступить так, как просят дети, потому что осознавал, что ей надо принимать во внимание их чувства, если ей дорог их брак и их семья. Ну а если там Кент, то надо же заключить с ним какое-то перемирие, так ведь? Потому что Том собирался видеться с ним регулярно и стать ему настоящим отцом.
        - Клэр? - просто сказал он.
        Она увидела серьезность и просьбу в глазах мужа, потом надежду в глазах детей, поняла, какое огромное значение они придавали этой встрече, и что сейчас было не время наказывать их за нарушение правил. Если они с Томом намерены починить то, что было разрушено, то она должна сделать к этому шаг и встретиться с тем, кто ее ждал.
        - Хорошо, - сказала она, увидела, как облегченно опустились плечи всех троих, надела пальто и, не говоря больше ни слова, вышла.
        Свет от гаража золотым лучом падал на дорожку и на бок голубого «лексуса». Нет, подумала Клэр. Пожалуйста, я не могу этого сделать. Но она заставила ноги пронести ее мимо двух машин к той, один синий блеск которой заставлял ее последние два месяца ощущать гнев и ревность, как только она видела автомобиль.
        Клзр прошла уже полпути, когда дверца открылась и из машины кто-то вышел. Моника Аренс ждала, изучающе глядя на Клэр поверх крыши. Клэр остановилась в пятнадцати футах.
        - Пожалуйста, не уходите, - сказала Моника.
        - Я не ожидала, что это окажетесь вы. Я думала, здесь ваш сын.
        - Знаю. Простите, если это оказалось для вас шоком. Мы можем поговорить?
        Неуверенность охватила Клэр: это та самая женщина, которая была близка с Томом за неделю до их свадьбы. Она забеременела от него в то время, когда Клэр уже носила его ребенка, и этот факт все еще волновал Клэр. Но она вспомнила умоляющие лица детей и Тома, когда они просили ее пройти через это. Будущее ее семьи зависело сейчас только от нее.
        - Да. Давно пора, правда?
        - Вы не против, чтобы сесть в мою машину? Здесь теплее.
        Клэр была против, но поборола себя.
        - Хорошо, - сказала она и села.
        Огонек на щитке приборов создавал в салоне аквамариновый полумрак. Наедине с Моникой Аренс Клэр чувствовала себя запуганной и попавшей в западню и приготовилась невзлюбить ее еще больше, хотя и была вынуждена скрывать это. Моника сказала:
        - Я бы предпочла говорить не в моей машине, но дети настояли. Думаю, нам лучше было бы встретиться на нейтральной территории, но… выбор оказался не за мной.
        - Нет, ничего… все в порядке.
        - Не знаю, что они вам сказали.
        - Ничего. Только, что снаружи ждет кто-то, кто хочет со мной поговорить.
        - Простите за вторжение. Думаю, вы испытали шок, когда увидели, как я выходила из машины.
        Клэр нервно рассмеялась.
        - Да, можно так сказать. - Ее измученный голос эхом отразился от стен машины.
        - Ну что ж, позвольте, я объясню - все началось с того, что наши дети пришли ко мне сегодня и попросили меня это сделать. Наши дети - и ваши, и мой.
        - Вместе? - Клэр была изумлена.
        - Да, вместе. Кажется, они обо всем договорились и решили, что раз уж они родня друг другу, то чем скорее они сдружатся, тем лучше. Некоторое время они все про вели здесь, в вашем доме. Не уверена, что вы знаете об этом.
        - Нет, не знаю, - еле слышно проговорила Клэр. - Я… я ничего этого не знаю.
        - Ну, а после того, как они отсюда уехали, они явились ко мне и умоляли поговорить с вами, и именно здесь. Должна признаться, что вначале я была против этой идеи, но они оказались настойчивее и просили очень искренне, поэтому я приехала, что меня совсем не радует, так же, как и вас. И все-таки я здесь.
        Клэр не ожидала от Моники такой прямоты и теперь, понимая, что они обе испытывают одинаковые чувства, перестала держаться настороже. После глубокого вздоха Моника продолжала:
        - Думаю, будет лучше всего, если я честно скажу, что знаю о том, что вы с мужем расстались. Я знаю, что вы живете раздельно почти с тех пор, как мы сюда приехали.
        Клэр почувствовала, что краснеет, - признаться этой женщине в том, что ее брак распадается, означало для нее самый больной удар по самолюбию.
        - Да, это так, но на следующей неделе мы обращаемся к психологу.
        - Хорошо. Но теперь вы должны точно знать, как складываются наши с Томом отношения. Между нами абсолютно ничего нет, и вы должны в это поверить. По правде говоря, никогда и не было. В ту ночь, когда мы оказались в одной постели, имела место всего-навсего случайная связь, и ничего более. Это непростительно с моей стороны, да и с его тоже. Но если вы позволите прошлому или тому, что, как предполагаете, происходит между нами сейчас, - если вы позволите этому разрушить ваш брак, - то вы совершите самую большую ошибку в своей жизни.
        Облегчение огромной волной накатило на Клэр. Она все еще барахталась в его течении, когда Моника поспешила продолжить:
        - Вы можете спросить меня все, что угодно, о том, когда мы встречались и разговаривали с Томом, и я отвечу вам абсолютно честно. Что вы хотите знать? Виделась ли я с ним? Да. Где? В моем доме, и это был совершенно произвольный выбор. Все, что мы делали, - это говорили о Кенте и какой выход из ситуации окажется лучшим для всех.
        Сердце Клэр колотилось так сильно, что отдавалось в висках, но она не упустила возможности выяснить деталь, засевшую у нее в мозгу с тех пор, как она об этом услышала.
        - Моя соседка говорила, что видела вас с ним в машине, на стоянке у ресторана, как раз после того, как начались занятия в школе.
        - Да, действительно. Это был один из тех дней, когда мы запутались во всей эмоциональной неразберихе и не могли решить, рассказать ли воем о Кенте или нет. Наверное, было глупо встретиться там, но в то время мы об этом не думали, а только пытались разобраться в сумятице, которую сами и создали. Если хотите, то обвиняйте во всем меня. Я совершила самую главную ошибку много лет назад, когда решила не говорить Тому о своей беременности или о рождении Кента. Теперь, с годами, мы все поумнели и знаем, что женщина одна не вправе решать, имеет ли мужчина права на своего ребенка, если тот рожден вне брака. Но в те дни такие вещи часто сохранялись втайне, и многие отцы никогда не имели возможности участвовать в воспитании своих детей. Я была неправа. Повторяю это снова и снова и прошу вашего прощения так же, как прощения Тома и Кента. Если бы я не скрыла правду, то и разрыв между вами и Томом никогда бы не произошел и вся ваша семья по-прежнему жила бы вместе.
        У Клэр подступили к глазам слезы. Стесняясь того, что Моника может их увидеть, она повернулась лицом к окошку.
        - Не знаю, чего я ожидала, когда увидела вас у машины, но, наверное, была такая мысль, что, может быть, вы собираетесь… сказать мне… ну, что вы с Томом любите друг друга и чтобы я… дала ему свободу.
        - Нет-нет! - Моника слегка прикоснулась к рукаву Клэр, заглядывая ей в лицо. - Пожалуйста, поверьте мне. Если бы я любила его, я бы так и сказала, потому что такой я человек. Ничего не скрываю. - Она убрала руку и откинулась на спинку сиденья, изучая профиль Клэр на фоне слабо освещенного окошка. - Есть кое-что еще, что я должна сказать, и это труднее всего. Я говорю это по двум причинам - потому что вам надо это услышать и потому, что я обязана это признать после стольких лет. - Она на секунду остановилась. - В ту ночь, в ночь мальчишника Тома, мы оба поступили неправильно. Я и тогда это знала, и признаю это сейчас. Просто не придавайте этому слишком большого значения, после стольких лет. Я знаю, что это трудно, но слишком многое зависит от этого. Постарайтесь понять - он был молод, лишился иллюзий и испытывал давление, потому что должен был жениться. Но я скажу вам и то, чего вы до этого не знали. Когда я переехала сюда и Том впервые пришел ко мне домой - единственный раз, когда он пришел, он рассказал мне, как сильно он вас любит, и что с тех пор, как он женился на вас, его жизнь с каждым годом
становится все счастливее и счастливее. - Голос Моники упал до искреннего шепота. - Ваш муж очень любит вас, миссис Гарднер. Я думаю, настояв на разъезде, вы разбили ему сердце. У вас двое прекрасных детей, которые так хотят, чтобы их мама и папа помирились. Пожалуйста, верните его.
        Клэр подняла наполненные слезами глаза на Монику, а та продолжала уговаривать ее.
        - Сегодня так много семей разрушаются и так много одиноких родителей, вроде меня. Мне не надо вам об этом говорить, работая в школе, вы все знаете. И хотя мне не за что извиняться в том, что касается воспитания сына, я понимаю, что такие семьи, как ваша - самые лучшие, - где есть и мать, и отец, и дети, которых они воспитали вместе. Это остается американской мечтой, но, увы, она устаревает. Если бы у меня было такое прошлое, как у вас с Томом, и двое прекрасных детей, и все эти счастливые годы вдвоем, я бы боролась за то, чтобы удержать мужа, а не за то, чтобы выгнать его прочь. Вот. Я сказала, что хотела. А теперь поступайте, как знаете.
        В тишине, которая последовала за этим, женщины сидели неподвижно, связанные тем, что обеим пришлось обнажить душу. Клэр нашла салфетку в кармане пальто и вытерла нос, а потом, опустив глаза, молча позволила эмоциям плясать причудливый танец в ее душе. Здесь были и облегчение, и благодарность, и уважение к той женщине, что сидела рядом, надежда и сильное волнение, когда она представляла, как войдет в дом и посмотрит Тому в глаза. Наконец она вздохнула и повернулась к Монике.
        - Знаете, я всегда была готова к тому, чтобы невзлюбить вас.
        - Это можно понять.
        - Вчера на собрании я пыталась мысленно обвинить вас в чем-то, но не смогла. Меня даже рассердило, что не смогла. Я бы хотела, чтобы вы оказались… - Клэр пожала плечами, - не знаю… с какими-нибудь изъянами. Грубой, или, может быть, непонятливой, или высокомерной, чтобы я могла критиковать вас, если не открыто, то в душе. А теперь я понимаю, почему Кент такой воспитанный.
        - Спасибо.
        - Наверное, нам надо поговорить и о нем тоже.
        - ЕСЛИ ХОТИТЕ.
        - Это надо было сделать на собрании, и я понимала это.
        - Но тогда мы бы перешли за рамки чисто деловых отношений.
        - Все равно непростительно с моей стороны.
        - Ой, не казните себя так. Мы разговариваем сейчас, вот что важно.
        - И вообще, мы вчера отлично со всем справились, принимая во внимание то, что творилось у нас в душе, - решила Клэр.
        - Да, действительно.
        Если бы они были подругами, это признание вызвало бы улыбку на их лицах. Но обе знали, что никогда не станут подругами. Но они могли из врагов превратиться в союзников.
        - Что касается Кента… - проговорила Клэр.
        - Можно понять, как трудно вам принять его, и я это осознаю.
        - Но я должна. Я это понимаю.
        - Да, ради своих детей.
        - И ради Тома.
        - И ради Тома. Я знаю, что дети, все трое, ждут этого и, думаю, Том тоже. Вы, наверное, слышали, что он встречался с Кентом после того, как вы разъехались. Они пытаются установить отношения, как между отцом и сыном. Но на это потребуется время.
        - Время и поддержка с моей стороны, вот что вы хотите сказать, ведь так?
        - Мм… ну, да… да, так.
        Снова наступила тишина. Теперь Клэр уже вполне освоилась с Моникой.
        - Я скажу вам что-то, чего не говорила еще даже Тому. У меня было много времени обдумать, как решить этот вопрос, если мы с ним снова будем жить вместе, и я поняла, что нынешний учебный год - всего лишь небольшой отрезок времени по сравнению с годами, ожидающими нас в будущем. Когда он закончится, и Кент поступит в колледж, я думаю, мне будет легче относиться к нему объективно. И я не стану лгать вам и говорить, что желание моих детей ничего не значит, потому что это не так. Если они хотят узнать своего брата поближе, то я не буду им мешать.
        - Не хотите же вы сказать, что он окажется желанным гостем в вашем доме?
        Клэр потребовалось время, чтобы ответить.
        - Ой, Моника, вы меня обескураживаете.
        - Тогда не отвечайте. Пусть пройдет время.
        - Время… да. Доброе старое время. Оно действительно лечит, ведь так?
        - Думаю, да.
        - Наверное, надо спросить - как вы отнеслись к тому, что мои дети явились к вам в дом?
        - Я была ошарашена. Потом, привыкнув к их присутствию, я поняла, что оно нисколько мне не угрожает, тем более что они все трое решили стать друзьями, невзирая на то, что скажут их родители. И кстати, раз вы сделали мне комплимент по поводу моего сына, я поступлю так же. Ваши ребята очень милые.
        - Спасибо.
        - Значит… мы с вами должны здесь, так сказать, раскурить трубку мира.
        - Иначе ничего хорошего не выйдет и мы только причиним себе боль.
        - Точно.
        Клэр перевела дух, она чувствовала себя все лучше и лучше.
        - Ну и денек выдался. Представьте себе - чуть больше двадцати четырех часов назад вы подошли к моему столу в спортзале, с симпатичной новой прической и макияжем, уверенная в себе, и я, глядя на вас, подумала: Если эта женщина не влюблена в моего мужа, то я съем школьный журнал.
        - Каким образом может новая прическа натолкнуть на такую мысль?
        - Это глупо, но кто-то когда-то сказал мне, что женщина, которая влюбляется, всегда делает новую прическу и выглядит привлекательнее, чем раньше.
        - Я сделала новую прическу, потому что мне нужна была эмоциональная встряска. В нашем доме тоже держалась напряженная атмосфера. Должна признаться, что сейчас, поговорив с вами обо всем, я чувствую себя намного легче. Теперь, если вы только скажете, что собираетесь помириться с Томом, я отправлюсь домой совсем удовлетворенная.
        - Конечно, я именно это и собираюсь сделать.
        - Хорошо.
        Впервые за время разговора Моника улыбнулась. Ее улыбка осветила полутемный салон машины, а глаза спокойно смотрели на Клэр, улыбнувшуюся в ответ.
        - Спасибо, Моника.
        - Благодарите наших детей. Они оказались намного смелее меня. Им пришлось подсказать мне, как поступить правильно.
        Женщинам было трудно найти прощальные слова. Клэр положила пальцы на ручку двери и оглянулась на Монику.
        - Ну, я пошла. - И открыла дверцу.
        - Удачи.
        - Спасибо. И вам тоже. От всего сердца.
        Их прощальные улыбки были искренними. Обеих поразила мысль, что если бы они встретились при других обстоятельствах, то стали бы очень близкими подругами, потому что даже за эту короткую встречу они обнаружили друг в друге многое, достойное уважения, ту храбрость, которая наряду с уязвимостью делала их обеих сильными женщинами, способными тонко чувствовать.
        - Берегите себя, - сказала Моника, когда Клэр захлопывала дверцу.
        Не дожидаясь, пока автомобиль уедет, Клэр повернулась и пошла к дому, где трое самых важных людей в ее жизни дожидались ее возвращения и возвращения всей семьи к нормальной жизни. Сухие осенние листья катились по дорожке. Небо было беззвездным, и Клэр вспомнила, что завтра Хэллоуин. Она не удосужилась положить у входных дверей страшную голову из тыквы, и не повесила на голые ветки дерева надувной скелетик, и не купила кукурузные гробики, чтобы окружить ими фонарь, как делали все в их квартале в это время года. Она всегда занималась этим с Томом. «Может быть, завтра, - подумала она, - когда мы проснемся вместе. Пожалуйста, Господи».
        Дома Том готовил ужин. Клэр окунулась в аромат подрумянившихся на сковородке сандвичей и услышала звон расставляемой посуды. Как только она вошла, все движение на кухне прекратилось. Том отвернулся от плиты, держа в руках полотенце. Дети замерли, расставив не все тарелки и разложив не все вилки. Том заговорил первым.
        - Надеюсь, ты не против, что я стал поджаривать сандвичи с сыром.
        - Нет, конечно.
        - Не смог ничего больше найти в доме.
        - Я, наверное, мало готовила в последнее время. Вроде как потеряла к этому всякий интерес.
        Они говорили, задыхаясь, как мужчина и женщина, которые осторожно нащупывают пути соединения, и, стоя в разных углах кухни, чувствовали, как полностью поглощены только друг другом. На детей они обращали столько же внимания, как если бы те были на Марсе. Щеки Клэр покрыли розовые пятна. Том снял пиджак, и сквозь обтягивающую белую рубашку отчетливо просматривалось, как вздымается его грудь от учащенного дыхания. Наконец он вздрогнул и откашлялся, словно понял, как долго они с Клэр смотрели друг на друга.
        - Э… дети… - он взглянул на них, - вы не оставите нас с мамой на минутку наедине?
        - Конечно, - послушно ответила Челси и очень осторожно опустила на стол стопку тарелок.
        - Конечно, - повторил Робби и положил вилки.
        Они вышли, как пара вышколенных слуг, чуть ли не на цыпочках. Воцарилась тишина, если не считать тихого шипения сандвичей на сковородке и шумного дыхания двух людей. Клэр стояла в дверях, ведущих в гостиную, все еще в пальто. Том повернулся спиной к плите, неосознанно сжимая в руках маленькое махровое полотенце.
        - Что она сказала? - наконец поинтересовался он сдавленным голосом борца, который только что получил удар по почкам.
        - Коротко говоря, она сказала, что я была набитой дурой.
        Не глядя, он протянул руку, чтобы положить полотенце на край плиты за спиной, но Клэр сама рванулась к нему и обняла его, больно прижав к ручке духовки. Они поцеловались так, как целуются разлученные, которым пришлось пересечь океаны и степи и преодолеть многие трудности, чтобы вновь соединиться. Их объятие было полно невысказанных обещаний и сдержанных слез. Когда закончился поцелуй, она прижалась к Тому, моргая и глядя в потолок, а по лицу ее пролегли серебряные дорожки.
        - Ой, Том, прости меня, прости.
        - И ты меня.
        - Ты говорил это раньше, а я не верила тебе.
        - А сейчас веришь?
        - Да! И не только верю, но и вижу, как я ошибалась. Боже мой, я чуть не разрушила семью.
        - Ох, Клэр, - прошептал он, закрывая глаза. Она привычным жестом оперлась лбом о его щеку.
        - Пожалуйста, прости меня, - прошептала она, орошая слезами его рубашку. Клэр почувствовала, как дернулось его горло, и поняла, что он не может сейчас говорить, после того как пережил страх потери семьи. - Пожалуйста, прости меня, дорогой, - шептала она.
        Они обнялись, а в доме стояла тишина, дом словно следил в священном молчании за их возрождающимся союзом.
        - Я думал, что потеряю все, ради чего жил, - тихо говорил Том, - тебя, детей, наш дом - все, что так любил. Я боялся, Клэр.
        - Прости, что заставила тебя пройти через это.
        - А самое печальное, что если бы это случилось, то винить, кроме себя, некого.
        - Нет, я так же виновата, может, даже больше, за то, что не могла простить того, что случилось так давно. Том, я очень тебя люблю, а упрямиться так, как делала я, - неблагодарное занятие.
        Их губы слились, и он просунул руки под пальто, чтобы прижать ее к своему телу. Он гладил ее, где только мог достать, и она последовала его примеру. Через несколько головокружительных секунд Клэр нарушила идиллию, пробормотав:
        - Кажется, что-то горит.
        Том поднял голову и, рванувшись к плите, одним движением переставил сковородку на незажженную горелку.
        - Проклятье! - Он выключил газ. Дым и запах гари поднимались от четырех сандвичей.
        Клэр вглядывалась через его плечо.
        - Мы их совсем сожгли.
        - А в холодильнике пусто, как будто все уехали на каникулы. Не знаю, что мы будем есть.
        Нагнувшись, он выкинул горелые сандвичи в мусорное ведро и прислонил сковородку к раковине. Все это время Клэр не выпускала его из объятий, позволяя ему двигаться, но не уходить далеко.
        - У меня есть идея, - сказала она, когда Том принял все меры против пожара и снова переключил свое внимание только на нее. - Давай пошлем детей в какое-нибудь кафе, где подают еду быстрого приготовления?
        Том скользнул ладонями пониже ее спины и прижался к ней бедрами.
        - У меня есть идея получше. Давай отправим их за едой медленного приготовления?
        Клэр куснула его за подбородок и провокационно улыбнулась.
        - И почему в кафе? А как насчет обеда из пяти блюд?
        - Ну, раз уж мы это обсуждаем, то пусть будет обед из пяти блюд в «Кинкейд»?
        Ресторан «Кинкейд» находился в Блумингтоне, в тридцати пяти минутах езды. Это было самое шикарное заведение в Твин Ситиз, и, не заказав предварительно столик, там приходилось подолгу ждать. Том и Клэр собирались поехать туда вот уже три года, но так и не решились. Они рассмеялись, ощущая, как к ним возвращается прежнее чувство юмора.
        - Думаю, этим мы уж слишком выдадим себя, - заключил Том.
        Клэр пожала плечами.
        - Челси улыбнется.
        - А Робби воспользуется случаем, что обойдется нам в сотню долларов.
        - Так как же нам выставить их из дома? Он обхватил ее шею рукой и прижал к себе.
        - Смотри, как. - Подведя жену к подножию лестницы, он громко позвал: - Эй, дети, спуститесь-ка сюда!
        Они появились моментально и сломя голову бросились вниз, спрыгнув с последних двух ступенек, у которых ждал их отец, небрежно обнявший за шею мать. Он сказал:
        - Мы с мамой хотим немного побыть наедине. Предлагаю вам взятку, чтобы вы отправились и поискали себе что-нибудь на ужин.
        Глаза Челси загорелись, и она с восторгом повернулась к брату.
        - Ага, конечно! Робби проговорил:
        - И сколько же мы получим?
        Рука Тома соскользнула с плеча Клэр и сжалась в кулак. Робби согнулся пополам, защищая живот от шутливого тычка.
        - Ах ты кровосос, - усмехнулся Том, - я говорил маме, что это нам недешево обойдется.
        - Ну, па, я же не только что родился. Я сразу вижу, когда человеку что-то надо, и вытягиваю у него все, что он имеет.
        Том достал портмоне и дал детям тридцать долларов.
        - Значит, так. Идите и поужинайте где-нибудь, а потом сходите в кино. И не возвращайтесь хотя бы до десяти… согласны?
        - Конечно, папа.
        - Конечно, папа. - И Челси с сомнением посмотрела на Клэр. - Но меня же наказали.
        Клэр сказала:
        - Мы поговорим об этом позже, после того как выясним все с папой, ладно?
        Челси послушно кивнула. Клэр поцеловала ее в щеку, обняла Робби, и дети ушли. Хлопнула дверь, и наступила тишина. Запах сгоревших сандвичей висел в воздухе. Том и Клэр, покраснев, смотрели друг на друга. Потом он прямо спросил:
        - Чего ты хочешь сначала, поговорить или лечь в постель?
        Она хотела лечь в постель. Она никогда еще, кроме первых дней свиданий, не хотела его так сильно. Но сейчас, только с ним вдвоем, она испугалась, что не все еще выяснено и что между сексом и воссоединением нельзя поставить знак равенства.
        - Решай сам, - ответила она. - Наверное, если мы начнем говорить, то я заплачу.
        Том остался на месте, его лицо горело, но он решил начать с вопросов, поставив желания на второе место.
        - Есть только одно, что я хотел бы знать. Чем ты занималась с Джоном Хэндельмэном?
        - Я поцеловалась с ним. Один раз. Это все.
        - Хорошо, - больше ни о чем не спрашивая, сказал Том. - Значит, забудем об этом.
        - Даже несмотря на то, что впереди еще три недели репетиций с ним вместе?
        - Я доверяю тебе.
        - Я тоже тебе доверяю, - ответила она. - Прости, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять это.
        - Моника сказала тебе, что между нами ничего нет?
        - Да, и даже больше - что никогда не было. Она еще сказала, что когда вы впервые говорили о Кенте, то ты признался, что с каждым годом наша совместная жизнь становится все счастливее для тебя.
        - Это правда. До этого года.
        - Но ты можешь понять, как на меня подействовала история с Кентом? Как это подорвало мою уверенность в себе?
        - Да, Клэр, могу. Что бы ты ни думала, я не оставался бесчувственным к твоей боли, Но я не знал, как все исправить. Ведь прошлое не переделаешь.
        - Наверное, я этого и ожидала от тебя. Даже понимая, что это невозможно.
        - Но сейчас не ожидаешь? я не смогу. И судьба Кента - часть моих планов на будущее. Ты должна знать об этом с самого начала. Он мой сын, и я намерен стать ему настоящим отцом. Если ты не Можешь с этим смириться, то скажи сейчас.
        Дрожащими губами, запинаясь, она прошептала:
        - Том, пожалуйста, можно, я подойду и обниму тебя? П… потому что я не уверена, что справлюсь со всем этим сама.
        Они оба сделали шаг навстречу друг другу, и теперь их ничто не сдерживало. Он раскрыл ей объятия, и Клэр почувствовала, как его руки обхватили ее талию, а голова склонилась ей на плечо. Она прижалась лицом к его груди и сомкнула руки у него за спиной. В тот же момент у нее покатились слезы. Том знал это. Он все понимал и поэтому не отпускал ее, ожидая, Когда объятие поможет ей успокоиться. Так они и стояли, благодарно прижавшись друг к другу, мысленно произнося клятвы, думая о постоянстве и о прошлом, которое надо забыть, чтобы все простить. И о будущем, которое принесет им несколько новых морщинок. Когда Клэр наконец заговорила, голос ее звучал спокойнее.
        - Все дети были сегодня вместе… здесь, в нашем доме, все трое. Они тебе не сказали?
        Прижавшись щекой к его груди, она слышала громкий стук его сердца.
        - Нет, не сказали, - прошептал Том.
        - А потом, в гостях у Моники, они решили, что пришло время им узнать друг друга получше.
        Он закрыл глаза, стараясь справиться с внезапно подступившими слезами.
        - Ох, Клэр, я не могу в это поверить. - Том был ошеломлен.
        - Если Робби и Челси готовы принять его, то как я могу не последовать их примеру?
        - Ты на самом деле это имеешь в виду, Клэр?
        Он отодвинулся, вглядываясь в ее лицо, в светящиеся, полные слез глаза, влажные губы, немного вспухшие от того, что она плакала в автомобиле Моники.
        - Я постараюсь, Том. Это может занять какое-то время, пока я совсем с ним освоюсь, но я очень постараюсь, обещаю тебе.
        Обеими руками он убрал волосы с ее лица и задержал пальцы на ее щеках.
        - Ты подарила мне двоих детей, и я люблю тебя за то, что ты была им хорошей матерю, так что, пожалуйста, пойми правильно то, что я собираюсь сказать… Клэр, твои слова - самый большой подарок для меня.
        Голосом, готовым сорваться, она спросила:
        - Почему я так долго не могла понять этого? Почему подвергла свою семью стольким несчастьям?
        Он прижался лбом к ее лбу.
        - Потому что ты была испугана, и кроме того, любовь не бывает совершенной. Можно любить кого-то очень сильно и все же делать ошибки и причинять ему боль.
        - Прости за то, что причинила тебе боль, - прошептала Клэр.
        - И ты прости меня. Самое главное - это научиться на своих ошибках, и я думаю, это нам удалось.
        - Да, пожалуй.
        Том нежно поцеловал ее в лоб. Второстепенные вопросы - как быть с Челси, когда ему перебираться домой, что ожидает их и детей в будущем - можно решить попозже. Сейчас надо восстановить мир и любовь. Клэр говорила:
        - Мне так тебя не хватало. Дом был похож на тюрьму без тебя. Ужасно собираться за столом не всей семьей и утром, когда звонит будильник, не перелезать через тебя, и вечером, возвращаясь из школы, знать, что ты не едешь позади. А по… потом начались проблемы с Челси. Ой, Том, ты был мне так ну… нужен, чтобы поддержать, но тебя не бы… было, и я не понимала са…ма себя… и…
        - Шш, не плачь, Клэр, все кончилось. - Он крепко прижал ее к себе, покачиваясь из стороны в сторону, а она обхватила его за шею. - Мы вместе и останемся вместе навсегда. С Челси все будет в порядке, как только она поймет, что у нас все хорошо. Она с этим прекрасно справится, вот увидишь. Ну все, Клэр, - он обвил ее рукой, - пойдем в постель.
        Поднимаясь с ним по лестнице, она сказала:
        - Извини, что не смогла удержаться от слез. Я испортила наше хорошее настроение.
        - Кажется, я знаю, как сделать тебя снова счастливой, и кроме того, мы теперь избавились от слез, и дела пойдут лучше. Давай ляжем в нашу удобную постель в нашем чистом доме, где не приходится гадать, сколько времени не стиралось белье.
        Жена рассмеялась и потерлась лицом о его рубашку, чтобы промокнуть глаза.
        - Я знала, что ты не сможешь постоянно жить у отца, но опасалась, что переедешь в собственную квартиру, и вдруг тебе это понравится? Вдруг ты откроешь для себя, как приятно, когда рок-музыка не гремит сквозь стены, и подростки не ругаются друг с другом за столом, и не надо чинить мусоропровод, и жена не будит тебя, включая фен по утрам, когда ты хочешь подремать еще десять минут.
        - Ты что, шутишь? Все это как раз и делает меня самым счастливым человеком на земле. Это называется семейной жизнью, без которой я был потерянным человеком.
        - А я - потерянной женщиной.
        Они дошли до спальни. Она выскользнула из-под его руки, чтобы включить лампу, пока он запирал дверь. Потом он подошел к кровати, оперся коленом о матрас и упал, перевернувшись на спину и раскинув руки.
        - А-а, - выдохнул Том, ощущая знакомую мягкость. Клэр смотрела на него, раскинувшегося на кровати.
        Несколько дней назад она думала, чего ожидать, когда, и, если такой момент наступит, в своем воображении рисовала другую картину. Она представляла себе быструю вспышку страсти, без сомнений и колебаний. Вместо этого муж изнуренно лежал на постели. Но его веки дрожали. И внезапно она поняла, что очень обидела его тем, что отказывала снова и снова. Еще не все обещания были произнесены. Она разделась, глядя на Тома и зная, что он прислушивается к шороху ее белья. Обнаженная, она подошла к нему и нагнулась, опершись коленом на кровать и положив ладони по обе стороны от его головы.
        - Том, - прошептала она, - открой глаза.
        Он посмотрел на нее, и в его глазах мелькнула последняя неуверенность.
        - Том… я люблю тебя. Все это время я никогда не переставала любить тебя и хотеть тебя… даже когда отказывала тебе.
        Она наклонилась к его губам, и он вернул поцелуй, но лежал как прежде - словно тело, вынесенное на берег волнами. Она поцеловала его дрожащие веки, сначала одно, потом другое, успокаивая их, и его переносицу, виски, левый и правый, и вихор на затылке, так напоминающий ей его другого сына. И снова его рот, теперь с безграничной нежностью.
        - Что бы там ни было, - прошептала Клэр, - ты не должен думать, что я не хотела тебя. Я доказывала совсем другое. Ничего общего не имеющее с этим, ничего.
        Она прикоснулась к нему там, где никакая другая женщина никогда не получит права прикасаться, и его руки, только что бессильно лежавшие, обхватили ее, притягивая, заставляя вспоминать то, по чему она так тосковала эти мучительные недели. Из прошлого всплывали все воспоминания и клятвы, которые они давали друг другу, подчиняя себе их тела и движения, положив конец их разъединенности. На разворошенной постели, сплетя руки и ноги, они повторяли обещания, произнесеные много лет назад, и их чудесная, сильная сексуальная связь укрепляла и поддерживала связь духовную, которую они уже возобновили. Когда их тела соединились и веки Тома перестали дрожать, он открыл глаза, чувствуя, как неуверенность отступает. Движения Клэр были агрессивными, требовательными, не прерывающимися ни на секунду.
        - Мне не хватало этого, - проговорила она глубоким, страстным голосом.
        Том закрыл глаза, переплетя пальцы, Клэр прижимала его руки к постели. Вскоре из его горла вырвался стон, его тело поднялось последний раз, словно брошенное затихающим ураганом, и он задрожал, с силой сжимая ее пальцы. Он тихо произнес:
«Клэр», и она поняла, что прощена. А после он повел ее по пути, который они столько раз проделывали вместе - молодые, невинные и неопытные, и зрелые, знающие и уверенные, - по пути, заставившему Клэр вскрикнуть, и изогнуться, и затихнуть после, испытывая знакомое обоим чувство переполненности.
        Оба глубоко вздохнули, словно произнесли «аминь» в конце молитвы. Они лежали, каждый ощущая рядом тело другого - не напряженное больше, лежали лениво, раскинувшись, разбросав руки и ноги. Их глаза были закрыты, и они чувствовали на своем лице дыхание другого. Рука Клэр рассеянно ворошила волосы Тома, пропуская их сквозь пальцы и подергивая. Открыв глаза, она пробормотала:
        - Как хорошо быть дома, и что все наконец кончилось, и ты вернулся.
        Он тоже открыл глаза.
        - Не хочу больше никогда переживать ничего подобного.
        - Тебе и не придется. Мы теперь все будем обсуждать, что бы нас ни волновало. Обещаю.
        Они лежали рядом, глядя друг на друга, тихие, удовлетворенные.
        - Как ты думаешь, - сказала она, - когда-нибудь, когда мы постареем, мы сможем вспомнить все это и посмеяться над собственной глупостью?
        Он задумался перед тем, как ответить.
        - Нет, наверное, нет. Это была не глупость. Мы причинили боль друг другу, и может статься, что эта боль никогда не исчезнет полностью, а будет напоминать нам о себе. Но тогда мы будем помнить и о том, как чуть не потеряли друг друга, и мы не сможем повторять прежние ошибки.
        - Я не повторю. Обещаю.
        - Я тоже.
        Их уже клонило в сон. На улице, в конце квартала, залаяла чья-то собака, так глухо, что ее едва было слышно. На Орлином озере два старика приготовились всю ночь играть в карты и подначивать друг друга. На другом конце города парень и девушка позвонили в двери своего сводного брата и, когда он открыл, закричали:
        - Сработало! - А когда вышла его мать, радостно добавили: - Спасибо, миссис Аренс! Большое спасибо!
        Том, засыпая на двухспальной кровати, внезапно сильно вздрогнул. Клэр открыла глаза.
        - Милый? - пробормотала она.
        - Хм? - с закрытыми глазами ответил он.
        - Ты, наверное, не поверишь, но мне понравилась Моника. Она обалденная женщина.
        Глаза Тома открылись, а Клэр сомкнула веки. Но на ее губах осталась легчайшая улыбка.
        notes
        Примечания

1
        Репелленты - химические препараты из группы пестицидов для отпугивания вредных насекомых от растений, которыми они питаются.

2
        Гироскоп - быстро вращающееся твердое тело, ось вращения которого может изменять свое направление в пространстве.