Неправильная женщина Анна Артуровна Стриковская
        Есть мнение что женщина математик — как морская свинка: и не свинка, и не морская.
        Надежда Николаевна Коноплянникова — математик и преуспевающий бизнес-консультант с большим опытом. Она может справиться с чем и с кем угодно. Но вот однажды ее дочь сообщает, что пригласила в гости приятеля из-за границы...
        Справится ли сильная женщина с тем, что принесет приезд этого мальчика в жизнь ее семьи?
        Анна Стриковская
        Неправильная женщина
        ~~~
        Ненавижу электронную бабу, которая живет в моем мобильнике. Точнее, будильнике. ?Время просыпаться, семь часов ровно…? Проснувшись, я люблю минут пятнадцать поваляться, а мерзкий голос настолько раздражает, что вскакиваю, как ошпаренная.
        Я схватила будильник и бегом в комнату к дочери. Бросила ей на тумбочку под самое ухо, а сама скорей на кухню. И в этот момент снова раздался отвратный голос: ?Время просыпаться… Семь часов одна минута…?
        — Мама, ну сколько можно… Опять!!!  — Катька завыла как пароходная сирена, но я уже была далеко.
        Включила чайник, вытащила яйца, масло и сыр. Еще бы луку зеленого… Ну ладно. Нет его, так мы и репчатым обойдемся. Но надо уже в магазин ехать, все запасы пришли к концу.
        Пока я на скорую руку сварганила омлет с луком, сыром и хлебушком, подтянулось младшее поколение. Я послала их чистить зубы, как двухлетних. Студенты уже, а про умывание приходится напоминать.
        Сережка мог бы спать и спать, но еду ни за что не пропустит. Катька к еде равнодушна, только кофе выпивает две больших кружки. А кофе надо чем-нибудь заедать, так почему не омлетом?
        Так что как только я сняла сковороду с огня, оба как по команде появились с вилками в руках.
        Накормив подрастающее поколение, я поплелась в ванную, умылась, намазалась кремом и тут только вспомнила, что могла бы вернуться в постель и продолжать спать с чистой совестью. Я же вчера с блеском защитила наш проект, сдала заказчику работу трех месяцев, и мой шеф разрешил мне отдыхать аж до понедельника!!! А я совсем забыла, кобыла замотанная!!!
        Ну ладно, раз уж все равно встала, надо это как-то использовать. Например, сходить в парикмахерскую и подстричься, а то обросла как пугало огородное. Или пугала не обрастают?
        У входных дверей слышалось шевеление и сопение. Надо идти проверить, что там происходит, и не забыла ли Катька что-нибудь важное. Оказывается, оба уже собрались и толкаются, надевая обувь.
        — Так, Сереж, а ты куда? Тебе же, вроде, к десяти?
        — Мам, я на тренировку…Я с Иваном договорился…
        Хорошие дети, учатся, спортом занимаются, надо радоваться, а все равно тоскливо. У них своя жизнь, и место мамы в ней далеко не первое.
        Выпроводив дочь в институт, а сына на тренировку, я надела, что попало, и поскакала в нашу парикмахерскую, надеясь, что мне повезет и Лида работает. Сколько раз я к ней записывалась заранее, а потом всегда оказывалось, что именно в это время у меня важная встреча с заказчиком, или еще что-нибудь. Пару раз я просто забывала… И теперь полагаюсь только на удачу.

* * *
        Вообще-то, стоит рассказать, кто я такая. Зовут меня Надя, Надежда Николаевна Коноплянникова. Я математик. Бывший. У нас теперь, кого ни спросишь, все бывшие кто-то. А в настоящем я бизнес-консультант и финансовый аналитик. Как дошла я до жизни такой, расскажу как-нибудь в другой раз. Лет мне немало, о чем можно догадаться хотя бы по тому, что дети мои уже студенты. И жизнь моя совершенно идиотская и неправильная, хотя сама я, по мнению окружающих, очень умная и правильная. Такая отличница с тяжелым ?синдромом отличницы?.
        Отец мой, Николай Ефимович Конопляников,  — известный в своих кругах профессор-генетик. Он всю жизнь трудился не в академических, а в медицинских сферах, поэтому академиком не стал. Лет ему много, но он все еще работает: консультирует, пишет статьи и книги, и даже раз в неделю ездит на работу. С ним у меня всегда было полное взаимопонимание, которое с годами превратилось в дружбу равных. Мы друг с другом советуемся, поддерживаем и совместно обороняемся от атак моей мамы. Потому что первую скрипку в доме моих родителей играет она. И играет всегда «крещендо».
        Маму мою зовут Наталья Михайловна. Как ее угораздило выйти за моего отца, -ботаника?, отличника в очках, зануду-биолога остается тайной. Его понять можно: мама в молодости была чертовски хорошенькой, прелестной, изящной, необыкновенной. Она и сейчас, в свои семьдесят, очень даже ничего. Студентке консерватории по классу фортепиано даже встретиться негде было с моим отцом, они вращались в разных кругах. А вот встретились, поженились, и родилась я. Когда-то моя мама мечтала об исполнительской карьере, но случайная травма закрыла эту страницу навсегда. Мама до пенсии работала музыкальным редактором на радио, и считала свою жизнь неудавшейся.
        Моя мама — это отдельная песня. В молодости она была звездой своего небосклона. Она и до сих пор прелестна, очаровательна, необыкновенна и т. д., и т. п., и пр… И все у нее должно быть таким же: необыкновенным. Я ее не устраивала. Скорее всего, ее не устраивала та жизнь, на которую она считала себя обреченной. А я была воплощением этой жизни: серьезный ребенок-увалень, до самозабвения любящий читать книжки. Ни живости, ни грации, ни артистизма: никаких светских талантов я в детстве не проявляла.
        Из меня надо было сделать что-то в высшей степени выдающееся любой ценой. Но приходилось работать с тем материалом, который имелся в наличии. Значит, не балерина, не музыкантша, не артистка и не художница. Остается наука. А ученый, в ее представлении, должен быть не от мира сего. Тем более ученый-женщина. Это существо априори бесполое, только такая может добиться успеха. И мне внушалось, что я некрасивая. До двадцати лет я была убеждена, что я кривая, корявая и убогая, на меня не может обратить внимание мало-мальски симпатичный парень. А если обращает, значит, заинтересован в нашей квартире, машине, даче или поддержке моего отца.
        Я и сейчас, в мои ?после сорока?, очень даже ничего, а в семнадцать была просто хорошенькой девушкой. Но смотреть на себя беспристрастно не могла, и утешалась тем, что разумом я превосхожу любую красотку. Я и не догадывалась, что больна на всю голову. Мне почему-то казалось, что только я умная, остальные — дураки.
        Как я при этих условиях все-таки вышла замуж и родила детей, до сих пор загадка. А вот то, что развелась и уже много лет одна — это закономерность.

* * *
        Лида работала. Обругала меня, что я не удосужилась позвонить, но в кресло посадила. Я расслабилась в ее ловких руках, почти задремала. Не люблю следить за процессом, лучше сразу увидеть результат. И тут раздался марш Радецкого. Шеф. Я горько пожалела, что не оставила мобильник дома.
        — Золото мое, ты на работу не подъедешь?
        — Ты не забыл, что отпустил меня до понедельника?
        — Да помню, помню, но клиент может с нами встретиться только сегодня.
        — После обеда.
        — А пораньше?
        — Я сказала: после обеда. Назначай на три часа.
        — Но она нам уже назначила на 12!!!
        Она… Обычно клиентка хуже клиента. Если судить по голосу моего шефа, эта клиентка хуже как минимум в сто тысяч раз. Но я знаю тайну — если такую бабу сразу не поставишь на место, работать с ней невозможно. А если поставишь — все в порядке. Но делать это нужно в первый же момент.
        — Ничего, позвони и передоговорись на три,  — шефа тоже надо время от времени ставить на место.
        Я работаю в консалтинговой фирме. Она небольшая, но успешная. И существуем мы уже шестой год. Шеф — гений! Гений-продажник. Он умеет находить заказы там, где, кажется, ничего такого и найти-то нельзя. Это в нашей сфере основное.
        Ну а мое дело начинается, когда клиент у нас в кармане. Кроме меня в нашей конторе работают четыре постоянных сотрудника, еще есть ребята на подряде, человек десять, и секретарша. Ну и шеф, разумеется.
        Шеф ведет светский образ жизни: презентации, выставки, конференции, фитнес-центры, закрытые клубы и т. д. Там он ловит своих клиентов. Мы работаем хорошо, нас рекомендуют своим друзьям и партнерам. Но чтобы рекомендовали, чтоб не забывали, надо постоянно мелькать. Вот он и мелькает.
        Я ненавижу мелькать. Я работник кабинетный. Но именно меня шеф продает. Мою работу. Поэтому, как ценный товар, могу иногда и покочевряжиться
        Через десять минут шеф перезвонил и сообщил неприятным голосом, что встреча в четыре, а в три он за мной заедет. Отлично. Значит, встреча на территории заказчика. Интересно будет посмотреть на эту рыбку в ее естественных, так сказать, условиях.
        А шеф пусть пока злится. Когда мы начнем работать, он первый будет мне жаловаться на вредную тетеньку.
        Сам заедет и отвезет — тоже неплохо. Если с дамочкой все сладится, то после встречи он повезет меня в Якиторию отметить это дело, будет кормить суши и поить нефильтрованным пивом. Я это обожаю.
        Я у него работаю практически с основания фирмы. А знаю всю жизнь. Мы учились вместе в одном очень непростом ВУЗе, на факультете где девочек и вообще-то мало, а на нашем курсе я и вовсе была одна. Тогда он назывался Андрюхой и учился так себе. На троечку. Зато был большой деятель комитета комсомола. А я училась отлично, увлекалась наукой, общественной работой голову себе не забивала. Зря, оказывается. На этой самой комсомольской работе он создал связи, которые ему очень пригодились, и наработал коммуникативные навыки, которые пригодились еще больше. Теперь он начальник, хозяин жизни, так сказать, а я на него ишачу.
        Познакомились мы на заседании Студенческого научного общества. Я делала сообщение, а он сидел там от комитета комсомола. Я выступила, села и оказалась рядом с ним. Судя по всему, он ничего не понял из моего доклада, но оценил мои ноги и грудь. И начал активно со мной знакомиться как с девушкой.
        Для меня это был шок. Несмотря на девятнадцать полных лет и выдающиеся математические способности, я наивностью, глупостью и незрелостью могла поспорить с десятилетней крошкой.
        И эти мои качества культивировались моей мамой как сугубо положительные. Мне с детства внушалось, что я некрасива, но очень умна, и, следовательно, моя судьба — наука. Любовь не для меня. Мне бы в зеркало на себя посмотреть. Но я видела только то, во что свято верила. Читала романы, набитые любовью по маковку, и понимала, что со мной ничего похожего произойти просто не может. Развязки в виде свадьбы мне были вообще смешны. На уроках литературы мне легче было рассказать про ?роман ?Евгений Онегин? как энциклопедию русской жизни?, чем про любовь Татьяны.
        Ну ясно, что любовь — для красавиц. А для меня — высокое духовное и интеллектуальное общение.
        Нельзя сказать, что я не знала, как дети родятся, но почему-то казалось, что ко мне это не может иметь никакого отношения. Я была ?умненькой девочкой? для взрослых и ?своим парнем? для ребят, с которыми училась. А по сути была совершенным ребенком, не готовым к тому, что во мне увидят женщину.
        Еще более я была не готова увидеть женщину сама в себе. Реакция Андрея на мои внешние данные вызвала такую волну протеста, что он отстал от меня на многие годы. Ну, надо себе представить: парень идет провожать понравившуюся девушку, а она то молчит, как пень, то несет какую-то чушь. При попытке же просто приобнять ее за плечи, она вырывается, вскакивает в первый попавший автобус и уезжает в неизвестном направлении. Естественно, уехала я тогда в какую-то дыру, из которой с трудом выбралась, и потом всю ночь ревела.
        Если бы я его тогда не оттолкнула с такой горячностью, может быть, моя жизнь повернулась иначе. Или если бы он проявил хоть каплю настойчивости. Но зачем ему, любимцу красавиц, комсомолок, спортсменок, тратить время на такую беспросветную дуру?! Он оставил меня в покое, и был по-своему прав.

* * *
        Мои математические способности проявились ярко еще в школе, как только от ненавистной арифметики мы перешли к изучению алгебры. Моя первая учительница охарактеризовала меня математичке как очень тупую и неспособную к ее предмету. Об этом математичка сообщила мне по секрету на выпускном. Она меня обожала, но, как настоящая учительница, старалась этого не показывать. Грузила меня специальными заданиями, выискивала задачки посложнее, посылала на все олимпиады, и была со мной крайне сурова.
        Результатом стало то, что при поступлении я с легкостью решила свой вариант, так и не поняв, почему все утверждают, что в этом году задание особенно трудное.
        Устную математику я сдала на четыре, чему сама удивилась: рассчитывала не больше чем на тройку.
        Физика и сочинение тоже не доставили трудностей. Прошла на ура.
        Трудно оказалось учиться на младших курсах. Наши юные гении вылетали в сессию на двойки. А у меня к неплохой голове есть крепкая попа, она и вытянула. На четвертом и пятом курсах я уже не мучилась, а получала удовольствие. Увлекалась численными методами, по ним делала диплом. Женское свойство моих мозгов проявилось в том, что я выбрала именно такую тему, которая имела прикладное значение. Лавры гениального Перельмана, решившего задачу Пуанкаре, мне не светили никогда. Но наши профессора не делали мне скидку на то, что я девочка. Я этим гордилась.
        Потом поступила в аспирантуру, и через три года успешно защитилась все по тем же численным методам. И тут как раз грянул 91 год. Уважаемые научные работники перестали получать зарплату. Что-то, конечно, платили, но купить на эти деньги уже ничего нельзя было. А у меня к этому времени образовалась семья: муж и двое детей. Мужа я нашла на курорте. Вернее, он меня нашел. Уникальный случай, обычно курортные романы обрываются, стоит их участникам покинуть райские кущи на берегу моря.
        А со мной произошло все в точности наоборот. После диплома родители меня послали в Гурзуф, в знаменитый ?Коровник?, дом творчества Союза Художников, по горящей профсоюзной путевке, которую где-то выцарапала моя тетка, работник худфонда. На пляже ко мне подсел парень, оказалось — художник. Парень был высокий, красивый и очень активный. Он стал за мной ухаживать, рисовал мои портреты, не отходил ни на шаг… В конце концов я поверила, что это большая любовь. А он обалдел от того, что я оказалась девственницей. Из Гурзуфа мы приехали вместе. Родители чуть с ума не сошли, когда выяснилось, что я беременна. Роман просил моей руки, из-под Кургана приехала его мать, счастливая тем, что мальчик подцепил москвичку из хорошей семьи, и в результате мы поженились без особой помпы…
        Катюшку я родила в аспирантуре, а Сережку — следом. Спасибо Роману, дети получились красивые и здоровые. Как потом выяснилось, еще и очень неглупые.
        Я мучилась, как многие в те времена. Работала, училась, рожала, сдавала, кормила — все вместе. Родители выбили нам квартиру, куда в результате сами и уехали. От Ромы на первых порах пользы было немного, но, когда появились Арбат и вернисаж в Измайлово, он начал неплохо зарабатывать. И в 91 году я не страдала от безденежья, хотя моей зарплаты стало хватать только на проезд.
        А в 92 году все изменилось. У Романа начался «творческий кризис». Его картины не продавались, заказов не стало, он лежал на диване и смотрел часами телевизор.
        В результате у меня была степень кандидата наук, двое детей, муж в депрессии и никаких источников дохода. И тут, как всегда, помог случай. На улице встретился бывший соученик и посоветовал обратиться по поводу работы в банк. Там, мол, нужны математики. Я пошла, прошла конкурс, и меня взяли в отдел финансовой аналитики. Мой математический диплом и степень произвели ошеломляющее впечатление. Сразу стали двигать по служебной лестнице. Через год послали в Америку на учебу, сначала на месяц, а потом на полгода. Я была в ужасе: оторваться на полгода от семьи, от детей мне казалось немыслимым. Но тут мне помог отец. Он нейтрализовал мою мамочку и сговорился с моей свекровью. Она приехала из своей Тьмутаракани, поселилась в нашей квартире и взяла детей на себя. Все мои жалкие доводы отметались. Надо ехать, и точка. Я поехала.
        Эти полгода в Штатах я вспоминаю как лучшее время моей жизни. Снова окунулась в атмосферу студенчества, почувствовала себя юной и беззаботной. Причем гораздо более беззаботной, чем была в юности. Нас поселили в университетском городке, и это еще усиливало впечатление. Мне все там нравилось, и я была бы абсолютно счастлива, если бы не скучала так по детям.
        Конечно, приходилось очень много заниматься, но к этому-то я привыкла. Тем более что математика, которая для учащихся представляла наибольшую трудность, в финансовой аналитике самая примитивная. Опять я была лучшей студенткой, не прилагая к этому особых усилий. Там у меня даже завязался роман с куратором нашей группы. Джейсон был очень симпатичный, веселый, нравился мне… Но все ограничилось совместным питьем кофе в студенческой столовой, да пару раз мы выезжали на пикник к океану. Все его домогательства я отвергала. Как же, ведь я примерная жена и преданная мать! Когда, защитив что-то вроде диплома, я уезжала, Джейсон со слезами на глазах уговаривал меня остаться. Предлагал помочь с работой и с тем, чтобы перевезти сюда детей. Я гордо отказалась. Потом долго жалела…
        В Москве меня ждали моя работа и мои дети. А мой муж меня не ждал совершенно, потому что за эти полгода нашел себе девушку, к которой и ушел жить. Девушка эта была красива, молода, и ничего от него не требовала. Свекровь встретила меня как родную дочь, облила слезами и рассказала эту кровавую историю. Я поблагодарила ее за помощь, надарила ей подарков, купила билет домой и подала на развод. Развели нас быстро и без затруднений. После чего я погрузилась в работу, которая, как известно, помогает отвлечься и все забыть. На работе все было великолепно, я росла по службе, мои заработки увеличивались день ото дня. Я сделала ремонт в квартире, купила новую мебель, машину, выучилась ее водить. Даже смогла в самый критический момент нанять гувернантку, с которой очень подружилась. В общем, я преуспевала, как могла. Дети росли, учились, радовали и огорчали.
        И тут наш банк решил включиться в пирамиду ГКО. Я все просчитала и подала аналитическую записку: делать этого не надо ни в коем случае. Но меня не послушали, потому что жадность наших учредителей бежала далеко впереди разума. Как, впрочем, и у всех в стране. Грянул август 98 года. Меня, как Кассандру, уволили одной из первых. Работы не было, везде только увольняли. Мои честно заработанные деньги на счетах были заблокированы, и прошло много времени, прежде чем я сумела выцарапать хоть часть. Два года я перебивалась с хлеба на квас, пробавлялась репетиторством и написанием дипломных работ.

* * *
        На эти тяжелые годы выпало для меня большое счастье и ужасное несчастье. Я встретила свою любовь.
        Произошло это на строительном рынке. За зиму на даче сломалось крылечко, просто сгнило, и пришлось отправиться за доской для ступеньки и балясинами для перил. Доски и балясник я купила, но с рынка так сразу не ушла. Ходила, смотрела, приценивалась, прикидывая, во сколько мне обойдется ремонт кухни. В одном трейлере продавалась очень симпатичная недорогая плитка. Я подошла посмотреть поближе. А затем стала отступать, желая оценить, как она будет выглядеть издали. И, зацепившись ногой за груду досок, грохнулась.
        Откуда ни возьмись, ко мне подбежал высокий человек. И первым делом заорал: ?Смотри, куда идешь!?. Мило, конечно, мог бы выдать редакцию ?Куда прешь?? Я вежливо возразила, что на спине у меня глаз нет. ?Ну, кто же ходит спиной вперед?? — спросил он уже не так грозно. Я хотела с достоинством что-то сказать, и вдруг до меня дошло, что спиной вперед и впрямь хожу только я. Меня разобрал такой смех, что я снова завалилась на доски.
        Высокий человек посмеялся вместе со мной, потом помог мне подняться и стал настойчиво спрашивать: ?С вами все в порядке? Вы не ушиблись?? Я, конечно, ушиблась, но сказала, что нет. И стала потихоньку удаляться от места происшествия. Но, оказывается, от ушиба как следует ходить не могла, убого заковыляла. Тот самый человек меня догнал, остановил и сказал:
        — Вы ушиблись, я же вижу. Вам надо посидеть. Станет полегче, и я Вас провожу. Вы на чем приехали?
        Мне эта забота показалась сомнительной. Я тогда вообще не ждала от жизни ничего хорошего. Поэтому, хоть и ответила, но не слишком любезно.
        — На машине. А почему Вы так обо мне беспокоитесь?
        — Ну как же! Вы же об мои дрова ударились. Я навалил их на проходе, Вы и споткнулись.
        Я просто обалдела. В 99 % из ста меня бы стали ругать, за то, что я, растяпа, потревожила их драгоценные доски. И, вместо помощи, получила бы полную порцию брани. А тут такая непонятная, но приятная любезность. Поэтому я дала довести себя до ближайшей кафешки под открытым небом.
        Усадив меня за столик, этот странный человек взял мне и себе кофе и сел напротив. Тут я его разглядела. Симпатичный. Высокий, худой, явно старше меня лет на десять. Веселые карие глаза и чудесная улыбка.
        Он представился:
        — Алексей. Алексей Дмитриевич Истомин.
        — Надежда. Надежда Николаевна Коноплянникова,  — ответила я симметрично. Он засмеялся, и взял инициативу разговора в свои руки. Рассказал, что он строитель и архитектор. У него своя маленькая фирма, он проектирует и строит богатым людям деревянные дома. И сейчас как раз занимался закупкой материалов. Я заволновалась: отобранный товар остался брошенным прямо на земле. Но Алексей меня успокоил: он здесь не один. Сейчас его рабочие подгонят машину и все погрузят. Через пять минут разговора я уже не чувствовала неловкости, мы болтали так, как будто знали друг друга с детства. Мы сидели почти час, пока моя нога не почувствовала себя лучше, а потом он проводил меня до машины и попросил телефон. Якобы, чтобы справиться о моей ноге. Я дала, и потом несколько дней с трепетом ждала звонка.
        Позвонил он только через две недели. Пригласил погулять в Филевском парке. Я согласилась, с этого все и началось. После прогулки мы не смогли почему-то найти кафе, в котором посидеть, и он отвез меня к себе. Поужинать.
        А после ужина обнял, поцеловал, и произошло то, чего я сама не ожидала. У меня, по современному выражению, -крышу сорвало?. Это была самая настоящая страсть, на которую я считала себя неспособной. Как выяснилось, с Алексеем произошло то же самое.
        Домой я вернулась только на третий день. И то, только потому, что нужно было провести занятие с учеником. Хорошо, дети, по летнему времени, были на даче с бабушкой и дедушкой.
        Мы стали встречаться чуть не каждый день. Правда, время от времени Алексею приходилось уезжать на стройку на неделю, а то и на две. Но когда он был в Москве, мы почти не разлучались. Он был старше меня на десять лет, успел стать дедушкой, но я воспринимала его как ровесника, да и он не настаивал на старшинстве. Зато научил меня многому. Любить себя, не бояться собственного тела, расслабляться, получать удовольствие от самых простых вещей и не стыдиться этого… а еще выключать голову и включать ее по ситуации. У меня как-то сами собой прошли комплексы, вдолбленные с детства маминым воспитанием. В результате мне удалось наладить с ней вполне приемлемые отношения.
        Через полтора месяца я познакомила его с моей семьей. Он всех очаровал. Подружился с моим отцом, сумел найти общий язык с мамой, причем гораздо лучше, чем я сама, а с Сережкой они просто стали не разлей вода. Ходили вместе на пруд, ловили рыбу, починили крылечко и поставили на крышу телевизионную антенну. Единственная, кто долго не принимал Лешу, была Катька. Но и она через какое-то время была побеждена его обаянием. Целый год мы жили с ним на два дома. Две ночи в неделю я проводила в его квартире, субботу мы посвящали прогулкам и походам в увеселительные заведения с детьми, а в остальное время приходилось существовать порознь, созваниваясь по три раза на дню. Выдержать такой режим непросто. К следующему лету Леша заговорил о том, что пора уже жить вместе всей семьей. Тем более, что в течение этого года он нас практически содержал. Вообще, Леша был очень толковый и практичный, я была за ним, как за каменной стеной. За лето он должен был заработать на то, чтобы превратить его двушку и мою трешку в четырехкомнатную квартиру для нас и две однокомнатные для детей, чтобы им, когда вырастут, было куда
съехать.
        Ради этого он взял заказов больше, чем обычно. И в это лето мы проводили вместе гораздо меньше времени. Но в июле он сказал, что цель близка. К октябрю он закончит все дела, получит деньги, мы поженимся и займемся обменом и покупкой квартир.
        В начале августа я встретилась с Андреем, моим актуальным шефом, и он предложил мне работу. Об этом я еще расскажу, но потом, это другая история. Главное то, что я поверила: черная полоса закончилась, меня ждет замечательная жизнь: любимый мужчина, хорошая работа, здоровые и умные дети, дом — полная чаша.
        А в конце сентября Алексей не приехал с объекта. Я ждала его всю ночь, не смыкая глаз, а под утро, когда, обессилев, уснула, раздался телефонный звонок. Звонил хозяин дачи, которую Леша строил. Они в честь окончания работ пошли в баню, выпили, и у моего любимого случился инфаркт. Его повезли в соседний город Рузу к врачу, но не довезли, по дороге он скончался.
        В этот момент моя счастливая жизнь кончилась. Спасло меня, как ни странно, то, что я не была Лешиной законной женой и не имела никаких прав на его имущество. Поэтому расслабляться, отдаваясь горю, я не могла: детей бы стало нечем кормить. Наоборот, я с макушкой погрузилась в работу. А мой, тогда еще новый, шеф, чувствуя ситуацию, подваливал сложные задания, полностью занимавшие мой ум и не оставлявшие места для страданий и переживаний.
        ***.
        В три часа я вышла из подъезда — машина уже ждала. Молодец, вовремя приехал. Вообще-то для шефа опоздать часа на полтора-два — плевое дело. Для него понятие «время» очень относительное. Зато я омерзительно пунктуальна, и за годы нашего сотрудничества приучила его не опаздывать.
        — Куда же мы едем?
        — Нам назначили встречу в Якитории. Будешь есть твои любимые суши.
        Неплохо, значит, попьем пива по ходу дела.
        — А почему не в офисе заказчика?
        — Если бы ты утром соизволила выйти из парикмахерской, то встреча была бы у нас в офисе.
        — Я надеюсь, ты не нарочно сказал эту глупость. Обычно заказчик принимает у себя. Если он этого избегает, о чем такое поведение говорит?
        — О чем?
        Я замолчала и сделала вид, что глубоко задумалась. Может и ни о чем, но мне надо, чтобы шеф на встрече не расслаблялся, был настороже. Когда я думаю, он ко мне не пристает: уважает мыслительный процесс.
        В ресторане нам указали столик, за которым сидела девица умопомрачительной красоты. Неужели это наша заказчица? Так директор компании выглядеть просто не может. Она поднялась нам навстречу.
        Шеф поцеловал ей ручку и представил меня:
        — Лариса Юрьевна, разрешите мне представить Вам нашего гениального аналитика Надежду Николаевну. Она будет с Вами работать.
        Девица была ослепительна. Любая топ-модель. отдыхает. Ноги, которые никогда не кончаются. Длинные каштановые волосы искусно мелированы, глаза цвета спелого лесного ореха с разрезом как у серны, на красиво очерченных губах естественный блеск. Нежная и удивительная, цветок душистых прерий. Одета скромно и элегантно: зелененький шелковый костюмчик, розовая блузочка, шарфик в тон костюму, и такие же сапоги выше колен.
        На розовых губках выражение обиженного ребенка.
        Я улыбнулась красотке, поздоровалась и села за стол. Заказала себе роллы и нефильтрованное пиво. Шеф аж покраснел. Он тоже любит пиво, но за рулем себе не позволяет. А тем более в присутствии заказчика.
        Красавица открыла свой ротик и тягучим голосом произнесла:
        — Надежда Николаевна, мне сказали, что только Вы сможете мне помочь.
        — Кто, если не секрет?
        — Наш с Вами общий знакомый, Гриша Листвянский.
        Я глянула на шефа — он вытаращил глаза. Следовательно, не в курсе.
        — Григорий Константинович?  — надо задать дистанцию. Барышня играет на разнице в возрасте, прием называется ?мать и дитя?. Только мне такое, с позволения сказать, дитя даром не нужно.
        Кстати, вышеупомянутый Листвянский мне в отцы годится. Надо с ним созвониться и выяснить, что за чудо природы он нам подсунул.
        — Он самый. Он сказал, что Вы его просто спасли.
        — Григорий Константинович несколько преувеличивает.
        — Пожалуйста, не надо! Если он сказал, значит, так оно и есть,  — голосок дрожит, в нем чувствуется слеза. Такая клиентка рассчитывает, что ты для нее выложишься без остатка, а заплатить может с легкостью забыть. А шеф цветет: его сотрудницей восхищаются, реноме его фирмы растет. А уж от красоты этой дамы он просто тает. И не пихнешь его в бок, мол, берегись, акула плывет.
        — Не стоит об этом, Лариса Юрьевна. Расскажите лучше, чем мы можем Вам помочь.
        — У меня фирма. Ландшафтный дизайн, называется ?Флора де Люкс?, может, Вы слышали?
        — Мимо Вашей рекламы я езжу на дачу.
        Посмотрела на шефа: вот так! Я и неподготовленная лицом в грязь не ударю.
        — Ну, мы существуем уже давно, с девяносто девятого года. Сначала развивались нормально, а в последнее время сплошные проблемы.
        Девочка насмотрелась телевизора. Там тоже нет ни неприятностей, ни сложностей, ни убытков, одни проблемы. И сколько ей лет, если фирма существует уже так давно? Или… когда она села в директорское кресло?
        — Мне нужно, чтобы Вы определили, что мы делаем не так. Как перестроить бизнес, чтобы он снова стал успешным.
        — И Вы решили обратиться в консалтинговую компанию? У Вас передовой подход к решению проблем.
        — Ну, мне посоветовали…, ведь Вы действительно помогли… господину Листвянскому?
        — Вы знаете, те наши клиенты, которые рискнули последовать нашим рекомендациям, все нам благодарны. Господин Листвянский рискнул, и, как видите, не жалеет. Но хочу Вас предупредить: мы не отвечаем за результат. Если наши рекомендации Вы почему-либо найдете неприемлемыми, или не захотите им следовать, то…
        Шеф толкнул меня ногой под столом. Пусть не толкается, клиенту сказать это необходимо. Правда, обычно я выбираю более мягкую форму. Но эта красавица меня раздражала. Не знаю чем. Клиенты бывают самые разные, многих я в свой дом не пустила бы, и не наняла бы даже полы мыть. На их фоне Лариса Юрьевна смотрелась вполне прилично, а вот поди ж ты!
        Шеф вступил, не желая, чтобы я напугала клиентку до заключения договора.
        — Надежда Николаевна хочет Вам объяснить принцип работы консалтинговой фирмы.
        — Спасибо, Андрей Викторович, именно это я и хочу сделать. Прежде чем Вы заключите с нами договор, я хочу объяснить, как мы работаем.
        Девица сделала заинтересованное лицо. Если она с таким выражением слушает, что говорят мужчины… Такая фальшь… Понятно, что меня раздражало. А ведь сейчас ей действительно стоит внимательно послушать: не кобель хвостом перед ней метет, а решается вопрос, в котором она кровно заинтересована. Интересно, о чем она думает? Или старается произвести впечатление на шефа? Просто так, по инерции?
        — Рассказываю. Вы заключаете договор на оказание консалтинговых услуг вот …  — с Андреем Викторовичем. И вносите предоплату.
        — Сколько?
        — Это Вы обсудите с Андреем Викторовичем тет-а-тет. Меня это не касается. А вот после этого я прихожу к Вам и начинаю работать. Мы с Вами определяем вопросы, на которые мне нужно ответить, я сообщаю, какая информация мне понадобится. Возможно, придется применять опросы, проводить маркетинговые исследования, я пока не знаю. Они оплачиваются отдельно.
        Девица вскинулась, но промолчала.
        — Когда я соберу необходимую информацию, я ее обработаю.
        — Как?
        — Математически. У меня свои методики. А потом представлю Вам результаты. И Вы как на ладони увидите, где у Вас тонкие места, где утекают деньги, куда нужно вложиться, а от чего, наоборот, отказаться. После этого моя работа закончена. Вы оплачиваете второй счет. А я передаю Вам мои результаты и рекомендации.
        — И что дальше?
        — Дальше Вы решаете, следовать им, или нет. Мы не маги, не колдуны. За то, что будет с Вашей фирмой, мы ответственности не несем. Но поверьте, те, кто последовал, об этом не жалеют.
        — А были те, кто не последовал?
        — Естественно. Они считают, что выбросили деньги на ветер, и я с ними согласна. Если не следовать полученным рекомендациям, то зачем их вообще заказывать?
        — Со слов,  — она запнулась,  — господина Листвянского я это себе несколько иначе представляла. Мне нужно подумать.
        — Подумайте, Лариса Юрьевна. Если наши услуги Вам интересны, то Андрей Викторович обсудит с Вами условия в любую минуту.
        Я допила пиво и отправила в рот последний ролл. Все, встреча закончена. То есть моя часть закончена. Пусть теперь шеф парится. Я извинилась и ушла в туалет.
        Когда вернулась, официант уже принес сдачу. Все правильно, мы уходим.
        У входа я нарочно задержалась, чтобы глянуть на автомобиль красотки. Новенькая Porsche Cayenne. Не хило! Люди на таких машинах в Якиторию не ездят. Ауди моего шефа не смотрелась на фоне этого зверя. Лариса последний раз улыбнулась нам, села в машину, сорвалась с места и улетела.
        — Ну ты чертовка! Затоптала девушку! И почему, если те же самые слова ты говоришь мужикам, они как-то по-другому звучат?
        — Что стряслось, шеф? По-моему, встреча прошла нормально.
        — Нормально, если не считать, что я чувствовал себя дураком. И я совсем не уверен, что она будет с нами работать.
        — Не все ли равно?
        — Ну, у нас не так много заказов, чтобы ими разбрасываться.
        — Ты еще не понял, что эта дамочка — ходячий геморрой? С нее станется не заплатить, она привыкла, что все ей дается даром.
        — Ну, ты ее додавишь. Она на тебя смотрела, как кролик на удава.
        — Да? Не заметила,  — а про себя я порадовалась. Внушила девице должное уважение,  — ладно, вези меня домой, я устала… И до понедельника — как договаривались. Меня нет!
        Очень я надеялась, что эта Лариса Юрьевна до понедельника передумает.
        Кстати, на всякий случай надо будет звякнуть Листвянскому, узнать, откуда такая штучка выскочила.

* * *
        Григорий Константинович Листвянский — наш с Андрюшей первый клиент. Первый клиент — как первая любовь. Такое не забывается. Я тогда еще не работала на Андрея, да и вообще после дефолта ходила без работы. Перебивалась с хлеба на квас, делая расчеты дипломникам, подрабатывала репетиторством, и чувствовала свою глобальную невостребованность.
        И совершенно случайно встретила на рынке Андрюху. Как сейчас помню, у лотка с зеленью. Он меня узнал, обрадовался, затащил в ближайшую забегаловку и напоил кофе.
        Как водится, моими делами особо не интересовался, а живописал мне свои трудности. Оказывается, все последние годы терся он на рынке, посредничая своим знакомым и их компаниям. Что-то продавал, что-то покупал. И наконец организовал свое собственное дело, консалтинговую фирму, под свои связи и одного приятеля, который приехал из Штатов, получив там супер-пупер бизнес-образование.
        И по знакомству нашел первого клиента.
        До этого все было гладко, а вот тут и застопорилось. Когда клиент осветил им свое положение и обстоятельства дела, стало ясно: чтобы в этом разобраться, американского образования не хватает. Они до сих пор не придумали, с какой стороны подступаться.
        Я внимательно выслушала все, что он счел возможным мне рассказать, и высказала свое мнение. К анализу проблемы заказчика надо применить численные методы. Тогда, возможно, станет ясно, где течь. Какие? Сначала нужны подробности, а там я, возможно, придумаю, что к чему… И намекнула, что у меня тоже есть кое-какое американское образование в области финансовой аналитики.
        Андрюха обрадовался, как ребенок. И предложил мне работу. То есть не сразу работу… Он предложил попробовать применить мои любимые численные методы в этом деле. За разумные деньги. При успехе я могла рассчитывать на постоянную работу за постоянную зарплату плюс проценты с проектов. Ударили по рукам, и на моих глазах Андрей договорился с клиентом о встрече.
        На другой день встреча состоялась в офисе Листвянского. Андрей меня ему представил, и я пожалела, что надела блузку на пуговичках: клиент определенно пялился на мой бюст, не вслушиваясь в слова. Сразу назвал меня Наденькой, хотя я представилась Надеждой Николаевной, после чего попросил звать его Гришей. Ну вот еще, Гриша нашелся! Ему и тогда было под шестьдесят, старому дамскому угоднику…
        Я поставила его на место. Сказала, что очень ценю его хорошее отношение, но предпочитаю более формальное обращение. По имени-отчеству и на Вы. Иначе, по моему мнению, конструктивная работа невозможна.
        Тогда сделала это неосознанно, а теперь понимаю, что только так и надо.
        Короче говоря, за три месяца я полностью разобралась в делах фирмы Григория Константиновича, нашла узкие места, определила течь, предложила перестановку основных работников, и сформулировала целую стратегию реорганизации. Сколько сил я на это угрохала, передать невозможно. Пришлось освоить по книгам практически все то, что изучил наш супер-американский специалист, а еще российское налоговое законодательство, маркетинг, бухучет и еще кое-что… Ничего, разобралась, составила таблицы, диаграммы, графики и все прояснилось.
        Результаты я представила Листвянскому. Надо отдать ему должное, он все мои рекомендации свято выполнил, несмотря на собственные сомнения. Бизнес его сначала выправился, потом расширился, и теперь, через пять лет, я все еще горжусь этим проектом.
        А он с тех пор числится моим поклонником. Букеты на все праздники, два раза в год приглашения на их корпоративные пьянки, время от времени билеты на концерты, и раз в сезон посиделки в каком-нибудь джаз-клубе… Мне целуют ручку… И регулярно намекают, что все это может иметь вполне определенное продолжение. Но я все еще называюсь Надеждой Николаевной, не иду на сближение. Держу дистанцию, так как очень не люблю, когда посторонние мужчины хватают меня за грудь. Наверное, в глазах людей я выгляжу полной дурой. Григорий Константинович, несмотря на возраст, отлично выглядит, в хорошей форме, денег немерено… Как сказала бы моя дочь, -перспективный кадр?. Вокруг него всегда вьются юные красавицы, желающие окрутить богатого папика. А я упираюсь, хотя он регулярно предлагает мне перейти на менее официальную платформу. Но я его не хочу. Ничто во мне не вздрагивает, когда он берет меня за руку, чтобы ее поцеловать. Если бы хоть что-то шевельнулось, я бы не стала валять дурака. В конце концов, он уже бывший клиент, с рабочей этикой все в порядке. Я свободная женщина, на свете нет мужчины, перед которым у меня
были бы хоть какие-то обязательства. Но тут я твердо держу дистанцию, наверное, просто потому, что мне так больше нравится.
        Сейчас Листвянский просто друг нашей компании. Иногда я делаю для Григория Константиновича какие-то мелкие расчеты как бы от себя лично. Андрей в курсе, но он не стремится наложить лапу на эти денежки. Гриша ему нужен для другого: он регулярно поставляет нам клиентов.
        Да, надо ему позвонить и выспросить про эту Ларису.
        Но позвонить удалось нескоро. Дети пришли из своих учебных заведений, пришлось их кормить и выслушивать по очереди. Потом Сережка засел играть на компьютере, а Катерина побежала к подруге. Я утащила телефонную трубку в ванную, налила себе горячей воды, напустила пены, забралась туда и набрала номер. Так и польза для здоровья, и никто не подслушает.
        — Григорий Константинович?  — сказала я, как только услышала его бархатное ?Аллё!?
        — Надежда Николаевна, дорогая, как я рад слышать Ваш голос… Какое чудо заставило Вас набрать мой номер?  — ну да, со времен нашего проекта я ему сама не звонила.
        — Григорий Константинович, дорогой, при чем тут чудо. Вы же сами прислали нам клиентку, Ларису Юрьевну Корн.
        — Я? Прислал?
        — Вы ей нас рекомендовали.
        — Ах, да… Это произошло совершенно случайно. Меня познакомили с этой дамой на одной закрытой вечеринке… Она пожаловалась на проблемы. Не мне, поверьте, а при мне. Я, памятуя о том, как Вы мне помогли, посоветовал ей обратиться в надежное консалтинговое агентство. И назвал Ваше, естественно,  — Григорий мурлыкал, как кот. Врет. Но убедительно врет, так что стоит сделать вид, что я поверила.
        — А какую-нибудь информацию о нашей заказчице я могу от Вас получить?
        — Какую же?
        — Личную. О бизнесе она мне все сама расскажет, если согласится на наши условия. А мне хотелось бы понять, стоит ли браться за ее заказ.
        — Дорогая, это не телефонный разговор. Давайте так. Приглашаю Вас поужинать…, - он запнулся.
        — Только не сегодня,  — еще не поздно, можно было бы сходить, но при мысли, что надо вылезать из ванны, наряжаться, краситься и т. д. мне стало неуютно.
        — Хорошо. Завтра в восемь. В…  — и он назвал ресторан, абсолютно мне незнакомый. Знаю только, что я там никогда не была.
        — Завтра у меня нерабочий день…Отгул…
        — И Вам не хотелось бы его тратить на рабочие разговоры? Постараюсь компенсировать эти потери. Тогда давайте в шесть. Потом я приглашаю Вас в Новую оперу.
        — Да, Григорий Константинович, Вы знаете мои слабости. От такого невозможно отказаться.
        За Вами заехать?
        — Если можно.
        — Тогда полшестого выходите из подъезда, мой шофер будет Вас ждать.
        Никогда не скажет ?водитель?, обязательно ?шофер?, да еще и с французским прононсом.
        В общем, мы договорились.
        Я, конечно, сама за рулем, но когда меня приглашают в ресторан, да еще в выходные, предпочитаю, чтобы отвезли и привезли обратно. Можно хоть бокал вина или кружку пива выпить. И не морочиться с парковкой.
        В пятницу с утра я съездила за продуктами. Привезла полный багажник — запас на всю неделю. До часу чистила, мыла, убирала, готовила, а в полвторого решила: хватит. На встречу надо прийти во всеоружии.
        Дети к этому времени разбежались, кто куда, по своим учебным заведениям. Отлично, заниматься собой в их присутствии практически невозможно. А надо выглядеть роскошно.
        Легла в ванну, отмокла в душистой пене, сделала маску на лицо, намуслилась кремами.
        Погладила белую блузку, достала новые колготки, вытащила костюм, купленный в Париже. Если надеть его целиком — вид деловой. А вот если взять только юбку, то с шелковой блузкой вид романтический. Хорошо, что стало наконец тепло, можно легко одеться.
        В общем, я приготовила боевые доспехи и легла отдохнуть. Надо быть свежей как ромашка на лугу. А я лучше всего выгляжу спросонок.
        Полпятого начала краситься: сделала себе лицо а натюрель. Минималистически. Слава Богу, я в свои «после сорока» на лицо не могу пожаловаться. Чуть-чуть «гусиные лапки» в углах глаз, и все. Так что я даже тоном не стала пользоваться: карандаш, тушь, чуть-чуть румян, блеск для губ… Брови, правда, пришлось выщипать — я о них за последний месяц совсем забыла.
        В зеркале я себе понравилась.
        До модельной красавицы мне как до луны. Росточек самый что ни на есть средний, фигура далека от мировых стандартов. Худенькой я не была даже в молодости, тонкой талией похвастаться не могу. Ноги, правда, стройные. Грудь красивая. И волосы густые и пышные. Конечно, на фоне Ларисы Юрьевны я бы не смотрелась. А с другой стороны… Главное — есть мозги. Тут любой фотомодели до меня вообще как до Марса. Сколько раз на мероприятиях, куда меня таскает шеф, мужики бросали своих модельных дам, чтобы поболтать со мной. Так что нечего прибедняться.
        И в полшестого я выпорхнула из подъезда, вполне довольная собой. Хотя май еще только перевалил за середину, было на редкость тепло. Стояла райская погода. В такое время не по ресторанам рассиживать, а гулять где-нибудь за городом. Скоро можно родителей на дачу перевозить.
        Машина ждала, и минут через пятнадцать меня уже встречал у ресторана галантный Григорий Константинович. Он, как всегда, элегантен до невозможности. Костюм, рубашка, галстук, ботинки, платочек в кармане и булавка для галстука — все дорогое, шикарное, а главное, идеально подобрано. С таким кавалером приятно показаться где угодно. Мы прошли в зал, сели за уютный столик, спрятавшийся за огромным аквариумом. Я села к этому чуду спиной: будет отвлекать. Обожаю всякую живность, не следить за рыбками просто выше моих сил. А разговор предстоял серьезный.
        Ресторан оказался очень дорогой, как говорится, гламурный, и, по раннему времени, полупустой. Надо сказать, я рестораны не люблю. Не чувствую в них себя свободно. И еду тамошнюю не люблю. Красиво, вкусно, но… Что-то не то. Вообще, предпочитаю есть то, что сама приготовила. Исключение составляет японская кухня. Я ее обожаю, но сама не готовлю. Но это не японский ресторан, так что придется выбирать из того, что имеется. Сок и салат.
        Листвянский знает прекрасно, что я буду есть. Поэтому сразу и заказал: Даме сок свежевыжатый апельсиновый и греческий салат. Зеленый чай с жасмином и на десерт яблочный штрудель. Все правильно.
        — И поскорее, мы не должны опоздать в театр.
        Кстати, сад Эрмитаж от нас в трех минутах ходьбы. Не опоздаем.
        — Замечательно, Григорий Константинович. А теперь давайте перейдем к тому, из-за чего я вам позвонила.
        — Деловая Вы женщина, ничем не отвлечешь. Хорошо, спрашивайте.
        — Кто такая эта Лариса Юрьевна?
        Листвянский умоляюще сложил руки на груди:
        — Поверьте, дорогая Надежда Николаевна, я тут ни сном, ни духом… Это не моя любовница, ни бывшая, ни настоящая, ни будущая… Не мой формат, как говорится. И я бы Вам ее не подсунул, если бы не случай. Так что простите великодушно…
        — Как Вас понимать? То есть как клиентка она не подарок?
        — Как клиентка она геморрой, если Вы позволите так выразиться.
        Мои слова! Я именно так и сформулировала шефу.
        — Да уж выражайтесь без стеснения, так я лучше пойму. А почему геморрой? Мне показалось, что это не слишком умная дамочка, которой муж купил бизнес,  — я так сформулировала, чтобы вызвать Григория на откровенность. Обычно это я ему все объясняю, поэтому он приходит в восторг, если может что-то растолковать мне. И точно, у него глаза загорелись.
        — Во-первых, не муж. Бизнес ей купил любовник. Вы понимаете, что я, например, не смог бы подарить любовнице такую фирму.
        Я вытаращила глаза. К чему это он?
        — Ну, Вы уровень ее любовника себе представляете? Я человек не бедный, но с такими акулами я даже в одном море опасаюсь плавать.
        — То есть у нее очень богатый и влиятельный любовник.
        — Был. Год назад он ее бросил. Вы видели ее машину?
        — Porsche Cayenne?
        — Именно. Это его прощальный подарок, хотя расстались они не друзьями.
        — А откуда Вы знаете?
        — Тот, кто нас друг другу представил, в курсе. Это мой хороший знакомый. Короткое время и он был любовником нашей с Вами красавицы, но не потянул… И напрасно Вы думаете, что она глуповата. Она не слишком образованна и плохо воспитана, так. Но по-своему она очень умна. Настоящая стерва.
        — А что с ней стряслось, из-за чего она начала искать консалтинговую компанию?
        — После разрыва с богатым любовником, назовем его мистер Х, у нее все пошло наперекосяк. Успешный бизнес стал приносить убытки, и так далее. И она уже дошла до того, что хотела обращаться к магам и гадалкам. И спрашивала моего приятеля, не знает ли он хороших. А он ей и скажи, что сначала надо обратиться к бизнес-специалистам, может, они помогут. И привел меня в пример. Тут уж нельзя было отговориться, и я дал ей телефон Вашей компании. Но я Вам очень советую,  — тут он перешел на задушевный шепоток,  — под любым предлогом отказаться от этого заказа.
        Я сделала вид, что этого не слышала.
        — Так говорите, все пошло наперекосяк после разрыва?
        — Примерно через полгода после.
        Так, надо узнать, что произошло полгода назад. При плохом расставании Porsche Cayenne не дарят. В общем, картина вырисовывается, ясно, от чего надо танцевать. А без этого разговора я бы месяц мучилась, собирая информацию.
        — А кто был ее любовником, случайно не знаете?
        — Как Вам здешний штрудель, дорогая? По-моему, неплох.
        Ясно, он не ответит. Попробуем штрудель. Действительно, хорош. Почти как тот, что я пеку сама.
        — Штрудель бесподобный. Просто на редкость. Сколько у нас еще времени до спектакля?
        — Допивайте чай, и пора идти.
        Когда мы вышли на улицу, Григорий Константинович предложил пройтись пешком. У меня не было возражений. Вечер теплый, идти недалеко, почему бы и нет. Он предложил мне руку. Я не отказалась, но не преминула ляпнуть: Бобик Жучку взял под ручку. И вот шли мы с ним эдак по Каретной, как влюбленная парочка. Внезапно он наклонился к самому моему уху, и сказал:
        — Виктор Егоров.
        Я, надо отдать мне должное, все поняла: мне назвали имя того самого загадочного любовника. Сделала вид, что ничего не слышала, продолжала идти, как ни в чем не бывало. А уже у самого входа в сад Эрмитаж остановилась и чмокнула его в щеку. Поблагодарила. По его взгляду поняла, что сделала это напрасно. Ну ничего, разберемся.
        Про спектакль говорить не буду. Кто-то не любит оперу, кто-то к ней равнодушен, а я обожаю. Люблю хорошие голоса, радуюсь красивому пению. Листвянский знал, куда меня повести. И в театре мы говорили только о музыке.
        Когда все закончилось, оказалось, что на улице начал накрапывать дождик. Я, честно, была к этому не готова. Ни зонта, ни плащика… Мой кавалер позвонил, и через пару минут подъехала машина. Мы сели.
        Я еще ни разу не ездила с Григорием Константиновичем на заднем сиденье. Избегала этого всячески. Обычно либо он за рулем, либо меня везет шофер, и больше в машине никого нет. Но сегодня видно уж день такой.
        До моего дома мы ехали недолго, но он за это время измусолил и мою руку, и мою коленку… Даже пару раз поцеловал в шею… Я упорно делала вид, что ничего не происходит, ровным голосом продолжала восхищаться музыкой Верди, и командовала водителем. У нашего подъезда мне с трудом удалось вылезти: герой явно жаждал награды за свой подвиг. По-моему, он рассчитывал уговорить меня поехать к нему.
        Я все же выбралась, Григорий Константинович за мной. Слава Богу, дождя здесь не было. Еще минут десять мы прощались. Мимо проплыла высокая красивая девушка, вошла в подъезд, оглянулась и высоко подняла брови. Моя дочь! Ей хватило ума не заорать: ?Привет, маменция!?.

* * *
        Я быстренько завершила прощание и побежала вверх по лестнице. Катька еще не вошла в квартиру, а стояла перед дверью, разыскивая ключи в рюкзачке. Я хлопнула ее по спине и вынула ключи из собственной сумочки.
        Сережки, естественно, не было дома. Но грязная посуда на кухне ясно свидетельствовала: заходил.
        Дочь моя решила воспользоваться моментом: при брате она никогда не стала бы говорить со мной о личном.
        — Маменц, что за кадр?
        — Ты про него слышала уже сто раз. Это и есть Григорий Константинович Листвянский.
        — Ничего себе, выглядит вполне-вполне… И тачка крутая…
        Я скроила рожу.
        — Но для тебя староват. Он тебе не нравится, да?
        — Абсолютно…
        — Жалко. Богатый муж тебе не помешал бы.
        — Ты знаешь, он меня замуж не приглашал…
        — Пригласил бы, если бы ты не выпендривалась.
        — А зачем, дочь моя? Мы, слава Богу, не последнее доедаем, чтобы я стала на старости лет собой торговать.
        — Ну ладно, мамусик, замнем,…Я знаю, ты у нас гордая и прекрасная…, - Катька обняла меня, потерлась носом. Она знает, как меня раздражают подобные разговоры. Но все равно хочется пристроить любимую мамочку.
        Катька очень красивая. По сути, гораздо красивее Ларисы Юрьевны. Породистее. В той, несмотря на все усилия визажиста, есть что-то простецкое. Как в той же Клаудии Шиффер. Если продолжить сравнение, Лариса похожа на всех манекенщиц вместе взятых, а Катерина очень индивидуальна, как шедевр великого мастера. Это не всегда заметно: моя дочь всему на свете предпочитает джинсы и майки, почти не красится и волосы забирает в хвост. Но даже и так она производит впечатление. А если Катюшку соответственно одеть, причесать, накрасить, то Ларисе останется только локти кусать.
        Кроме красоты там есть мозги и характер. Мозги, как я надеюсь, в маму. А вот характер у нее свой собственный, со значительной долей стервозности. У меня самой этого нет совсем. А жаль. Как она сама любит говорить, в наше время стерва — это комплимент. Наличие острого ума делает эту адскую смесь неотразимой.
        Мальчики вокруг вьются, как комары. Она регулярно ходит на свидания то с одним, то с другим. Но пока серьезного нет. Есть два постоянных, оба с именем Антон. Очень удобно. Один из банка, где она в декабре проходила практику, другой приклеился к ней на концерте два года назад. И есть еще друг детства Митя, влюбленный в нее, не соврать бы, лет десять… Все они нужны ей как антураж. Пока.
        — Вот именно, замнем. Ты лучше про себя расскажи. С кем гуляла?
        — С Митей была свиданка. Посидели в кафе, потом пошли в клуб, потанцевали.
        — Ну и что?
        — Мамуль, на личном фронте, как на западном — без перемен.
        Это чтобы я отвязалась. Все в порядке. Если что-то ее огорчает, сама придет, когда я уже лежу, сядет на край кровати, и будет выливать на меня свои переживания. Но пока они в основном касаются конфликтов с девчонками в институте.
        Тут пришел Сережка. И с порога:
        — Мам, ты меня подстрижешь?
        — Ты соображаешь, который сейчас час? Скоро полночь! Только стричь тебя мне среди ночи не хватало!
        — Ладно, но завтра постриги…
        Я у него главный парикмахер. Когда-то при советской власти я научилась делать все: шить, готовить, чинить электропроводку, клеить обои и стричь. Потому что тогда была проблема найти кого-то, кто тебе это сделает даже за деньги. Сережку я стригу с детства, и ему даже в голову не приходит, что можно пойти в парикмахерскую. И вечно у него разные требования: то постриги его под Роберто Баджо, то под Дэвида Бекхема… А я все грожусь постричь его под Зинедина Зидана.
        — Постригу, что с тобой сделаешь. А сейчас я спать иду! И тебе советую.
        Я ушла в свою комнату, а дети еще какое-то время гремели на кухне чайником. Катерина тихим голосом что-то втирала брату. А он даже не пытался с ней ругаться по своему обыкновению. Интересно, о чем они говорят?
        Ладно, пусть говорят. А мне надо попробовать обработать информацию, полученную от Листвянского. Виктор Егоров. Надо же!
        Банкир такого масштаба… Как там его финансовая группа называется? СТМ-груп? Про АЛЬФУ в газетах пишут регулярно, а его группа только время от времени отчеты публикует. Надо бы в Интернете пошарить. Отчеты эти, в газете, где-то у меня были подшиты. По-моему, в папке ?Анализ финансового рынка?. Работают без скандалов, чистенько. Надо про него поподробнее разузнать.
        Или фиг с ним, Виктором Егоровым? Наша Лариса, вроде, бывшая… Уже год, как Егоров с ней расстался. Нет, судя по тому, что мне его фамилию сообщили как величайшую тайну, тут что-то есть. Листвянский зря трястись не станет. Назвать это священное имечко он решился только там, где никто не подслушает. А мало ли на свете Викторов Егоровых? Фамилия самая заурядная. Вот у нас в доме есть семейка с такой фамилией. И папа там как раз Виктор. Ну и что? Обычные алкоголики…
        Значит, Егоров.
        Внешне я себе его неплохо представляю. Интересный из себя мужик в районе полтинника. Не красавец, но видный. Видела его пару раз в телевизоре. То он кому-то премию вручает, то на каком-то сборище председательствует… Такая крупная рыба, что на вопрос о своем капитале ответит что-нибудь про погоду. Как там по классификации О.Генри? Набоб?
        В общем, отложим до понедельника. Чует мое сердце, прав Григорий, от этого заказа лучше отказаться. Хрен с ней, с Ларисой Юрьевной. Не те это деньги, чтобы с Егоровым ссориться. Да мы для него не просто мелочь, как Листвянский, а совсем уж инфузория. Махнет рукой, нас и не станет. В понедельник попробую убедить в этом шефа.
        Выходные я провела традиционно. В субботу до обеда — хозяйство, в субботу после обеда — встреча с любовником. Любовник этот держится у меня уже год. Зовут его Женя, он сервисный инженер из фирмы Самсунг. Высокий, симпатичный, славный… Немножко нудный. Никакой. Он меня не раздражает, когда мы вместе, я о нем не вспоминаю, когда его нет. Основное его достоинство — отдельная однокомнатная квартира в пяти минутах езды от моего дома. Встречаемся мы раз в неделю по субботам. Я приезжаю часам к четырем, он радуется. В зависимости от погоды мы либо сначала гуляем, либо сразу падаем в койку.
        С ним приятно.
        Потом он кормит меня очень вкусным салатом и горячими бутербродами. Затем, по настроению, мы опять падаем в койку или смотрим видик, а после этого я уезжаю домой. Все.
        Иногда мы встречаемся и на неделе. Программа та же, только сокращенная. Повторная койка отменяется, я сразу еду домой после салата.
        Я отдаю себе отчет, что отношения у нас очень странные. Как будто мы поменялись ролями. Но меня это устраивает. Для одинокой замороченной работой женщины это хороший вариант. Одного боюсь — что он начнет предлагать жить вместе, или, того хуже, пожениться. А ведь к тому идет.
        Воскресенье у меня — день, который я провожу с семьей. Утром общаюсь с детьми, пока они не убежали. Потом еду к родителям, везу им полную машину продуктов. И сижу часа четыре, выслушивая критику моего образа жизни, а также методов воспитания подрастающего поколения. Возвращаюсь домой около шести.
        Вечер воскресенья принадлежит мне! Я нежусь час в теплой ванне, делаю себе всякие косметические процедуры, занимаюсь маникюром и педикюром. Все сама: до салона за свою жизнь я дошла раза три. Это не жадность, просто лень. Потом ложусь на диван, беру книжечку и расслабляюсь. Супер! Если этот ритуал не соблюден, наутро я себя чувствую несчастной, и вся последующая неделя идет наперекосяк.
        В этот раз я отлично отдохнула и привела себя в порядок. Просто на редкость. Тешило сознание того, что, несмотря на возраст и лишний вес, я нравлюсь. Женя, кажется, готов предложить руку и сердце. И записной ловелас Григорий Константинович жаждет, правда, не какого-то там ливера, а просто тела. Хотя ему-то есть из чего выбрать. Мне это все не нужно, но приятно. Греет сознание того, что еще не вышла в тираж.

* * *
        В понедельник я пришла на работу раньше всех. Ничего необычного в этом нет, я предпочитаю начинать пораньше, чтобы не сидеть допоздна.
        Залезла в Интернет, посмотрела сайт фирмы ?Флора де Люкс?. Качественно, красиво, дорого. Торговые точки в самых престижных дачных поселках. В Москве только центральный офис. Цены на все запредельные. Я регулярно что-нибудь сажаю на даче и знаю примерно, что сколько стоит. Так в этой ?Флоре? все дороже не на проценты, а в разы!
        Ну, в той же Жуковке господа считают ниже своего достоинства купить что-то по нормальной цене.
        А в целом компания как компания, работа предстоит не сложнее, чем обычно.
        Потом набрала в поисковике ?Виктор Егоров?. Черт, даже не представляла, что так много Викторов Егоровых болтается в Мировой Паутине!
        Нужный нашелся на нескольких специальных сайтах. Председатель Совета Директоров… Член Попечительского Совета….Это я и так знала, не первый год на финансовом рынке болтаюсь. Еще выяснила, что он Виктор Андреевич. И то хлеб. М-да, информации кот наплакал. Мой диагноз подтверждается — набоб! А с набобами шутки плохи: голову долой, и никаких разговоров.
        В общем, если можем отказаться — отказываемся. Если не можем — работаем, но глубоко не копаем и лишний раз не светимся. Уже пришел Сергей Иванович, есть с кем кофейку попить.
        Тот парень, под которого Андрей когда-то создавал фирму, нас покинул, не проработав и года, но никто не расстроился. У нас работают бухгалтеры и финансовые аналитики потрясающей квалификации. Все они заканчивали наш институт, так что качество мозгов проверенное. Потом все они по тем или иным причинам сменили профессию на хлебное бухгалтерское дело. И все, кроме меня, имеют аудиторские права.
        О Сергее Ивановиче я вообще молчу, без него мы не просуществовали бы и дня. Володя и Валера аудиторы экстра-класса. Есть еще у нас Игорь Анатольевич — потрясающий программист и компьютерный гений. В основном он занимается информационной безопасностью, и в этом качестве нарасхват. Он умеет найти баланс между безопасным использованием программ и Интернета и разумными рабочими потребностями наших клиентов. А еще он — моя личная правая рука, и, как шутят сослуживцы, левая нога. Все мои математические идеи он воплощает в работающие ?программулины?, а также следит, чтобы у нас все компьютерное оборудование работало, как часы. С ним у меня полное взаимопонимание. Как, впрочем, и со всеми остальными.
        Взяли Игоря как системного администратора, но сейчас его функции много шире. Поначалу шеф сердился, что Игорь по полдня сидит в Интернете или читает книжки. Как, ему деньги платят, а он ничего не делает?!!! Пришлось объяснять, что деньги ему идут именно за то чтобы ничего не делать. Если у Игоря нет работы — значит, все работает! А потом он вдруг взял и предложил новые схемы информационной безопасности. И тут же его услуги стали нарасхват.
        Когда я прихожу и говорю, что хотела бы посчитать то или это, объясняю задачу — очень скоро получаю удобную форму для заполнения, которая сама все считает, строит графики и т. д. А если задачка уж слишком непростая, мы можем сидеть вместе часами, но результат бывает просто великолепный. Сейчас ему в помощь взяли двух гавриков, но они — надомники на подряде, и я их не вижу.
        Еще у нас есть секретарша Ирочка, милое, приветливое, исполнительное и бестолковое существо. Она отвечает на звонки, посылает факсы, подает кофе во время переговоров и заказывает канцтовары в конце месяца. Входящие-исходящие у нас регистрируются автоматически, так что этой головной боли у нее нет. С шефом она не спит, что, откровенно говоря, радует. Тот ее в упор не видит: принеси, подай, пошла вон. На меня она чуть не молится: я с ней ласкова, и, когда шеф орет, защищаю.
        Стоит упомянуть и о внештатных сотрудниках. Их у нас около десяти, в основном бухгалтеры. Я их знаю преимущественно в лицо. Все они работают под управлением Сергея Ивановича. Вообще-то постоянный доход приносят именно они. У нас есть семь-десять фирм на бухгалтерском обслуживании, и это тот кусочек хлебушка, который есть всегда. Время от времени кому-то нужно восстановить бухучет — это тоже делает ведомство Сергея Ивановича. Это называется ?дела?.
        А вот если приходят с нестандартной проблемой — тогда возникает ?проект?. И это уже моя епархия: самый большой геморрой, но и самые большие деньги. И именно такие проекты создали нашей небольшой фирме устойчивую репутацию.
        На мне общая стратегия и тактика каждого проекта. Какая нужна информация, как ее обрабатывать и что потом сказать клиенту, решаю я. Вместе с шефом. У него стратегическое мышление посильнее моего, но он у нас шоумен и презентатор, систематическая работа выводит его из себя. Так что с ним я провожу первую встречу с клиентом, а потом обсуждаю результаты работы. И мы вместе идем все это представлять заказчику.
        Все у нас приходят на работу не раньше десяти. Шеф, тот вообще появляется к полудню. А я люблю работать с утра, пока никто не мешает. Прихожу в девять, а то и полдевятого. И к тому времени, когда приходит Сергей Иванович, я уже успеваю много намолотить. Он приходит — и наступает время попить кофе.
        Так что я вылезла из своего закутка и включила кофеварку. Сергей Иванович тут же появился из своего, ритуал утреннего кофе доставляет ему массу удовольствия. Спросил:
        — Ну как встреча в четверг? У нас новый клиент?
        — Ой, не знаю, мой дорогой, но надеюсь, что нет…
        — А что такое?
        — Клиент уж больно проблемный, может не заплатить,  — не стоит посвящать Сергея во все подробности раньше времени, но легенда для коллектива необходима,  — Красивая баба, привыкшая, что для нее мужики все делают даром…
        — Настолько красива?  — Сергей Иванович заинтересовался.
        — Более чем… Топ-модели отдыхают.
        — А, суповой набор…  — в его голосе звучало разочарование. Он у нас человек старой формации, ему нравятся полные женщины. Я с моим сорок восьмым для него слишком худая.
        Тут пришли Валера с Вовой, на ходу включились в чаепитие, и разговор плавно ушел в сторону футбола и сравнительных характеристик автомобилей. Возник вечный спор о том, какая коробка передач лучше, и я сочла за благо вернуться на рабочее место. С четверга дел накопилось невпроворот и я занялась текучкой.
        Полдвенадцатого пришел шеф.
        И заперся.
        Часа через полтора я собралась пообедать, тут-то Ирочка и пригласила меня к шефу. Как всегда, дела появляются именно тогда, когда садишься за обеденный стол. Ясно, разговор не предвещает ничего хорошего. Иначе он бы сам меня позвал, не поленился бы позвонить по внутреннему телефону. А так Ирочку напрягает.
        Я попросила нашу секретаршу принести мне чаю и прошла в кабинет.
        Шеф сидел с несчастным выражением лица, что за ним никогда не водилось. Я даже не успела спросить, что стряслось, как он вылил на меня такой монолог… Шекспир бы обзавидовался.
        Среди эмоциональных возгласов пробивались ростки информации. По всему выходило, что он встречался с Ларисой в выходные, что-то было, и теперь он не может не взять ее заказ даже в убыток компании… И при этом ясно понимает, с кем связался. А еще дополнительно в ужасе от того что может узнать жена. Кстати у шефа очень милая и вменяемая жена, у нас с ней вполне приятельские отношения. Время от времени мы с ней приглашаем друг друга в гости, перезваниваемся, болтаем о своем, о женском. Шеф очень дорожит своей семьей, несмотря на многочисленные походы налево. Поэтому и не спит с секретаршей, предпочитая одноразовых дам, отловленных на светских мероприятиях.
        С самого начала я ему членораздельно сказала, что если шеф не будет вести себя как идиот, то никто ничего не узнает: я лично Наташе докладывать не стану, а больше некому. Он не то чтобы успокоился, но затих. После чего я объяснила, почему мы должны были отказаться от этого клиента, и какой тактики следует придерживаться теперь, когда отбояриться нельзя.
        Сиди тихо и, возможно, пронесет.
        Потом сообщила, что переговоры по деньгам мне придется взять на себя: я не могу позволить компании работать ниже себестоимости. Шеф смотрел на меня как на святую икону.
        И на прощание я задала вопрос, полный яда: хоть удовольствие того стоило?
        Мой шеф никогда не ругается в моем присутствии, но тут его прорвало. Он выдал матерную тираду, воспроизвести которую я не в состоянии. Смысл ее заключался в следующем: да лучше бы я себе член бантиком завязал.
        Этим он пролил бальзам на мою душу. Теперь можно не ожидать от него подставы, мы снова по одну сторону баррикад. Я послала ему воздушный поцелуй и пошла на свое место. Надо выработать тактику, а это нам раз плюнуть.
        Первое, нельзя допускать прямых контактов Ларисы с шефом. Пусть отключит мобильник. У него их два — для личных дел и для работы. Вот пусть и отключит тот, который дал Ларисе.
        Потом проинструктируем Ирочку. ?Флору де Люкс? или Ларису Корн соединять только со мной. Андрея Викторовича нет на месте — срочная командировка в Питер… Лучше бы ему на самом деле уехать в Питер. Только зачем? Наклевывался в марте у нас один питерский клиент. Надо его реанимировать.
        Я ввинтилась в кабинет шефа и изложила все подробности своего плана. Получила добро по всем пунктам, проинструктировала Ирочку и села на телефон.
        Остаток дня я провела, мурлыкая по телефону с владельцем сети кафешек из города на Неве. Созванивались мы с ним аж четыре раза. Мое воркование дало результаты: на четвертый он попросил соединить его с шефом и договорился о встрече в среду. Ура!!!
        А Лариса Юрьевна в этот день так и не позвонила. Не позвонила и во вторник.

* * *
        Позвонила она именно в среду, как раз тогда, когда шеф уже вел свои переговоры далеко от Москвы. Я выразила сожаление в связи с отсутствием шефа и предложила его заменить. Ха-ха-ха!!!
        Красотка этого явно не ожидала. Но, видно, дело ее не терпело отлагательств, и она пригласила меня к себе для обсуждения проекта. Правда не сразу, а только узнав, что нашего красавца не будет до конца следующей недели. Крупный заказ, что вы хотите!
        Я подготовила коммерческое предложение с хорошей, на мой взгляд, ценой. Можно будет уступить процентов семь-десять, пусть порадуется. Мы все равно в накладе не останемся. Лучше всего будет, если, глянув на цену, она откажется.
        Наутро я не поспешила на работу, а двинулась в парикмахерскую. У Лиды глаза вылезли на лоб: то я у нее не появляюсь месяцами, то зачастила каждую неделю. Она меня уложила, после чего, вернувшись домой, я накрасилась уже самостоятельно и надела самый свой любимый костюм: голубой парижский. Вид стильный и элегантный, с такой дамой нельзя говорить неуважительно.
        К одиннадцати часам я подъехала в офис «Флоры» на Ленинском проспекте. Хорошенькая, но довольно колхозного вида секретарша провела меня в кабинет хозяйки, где уже ждали двое: за спиной Ларисы Юрьевны возвышался амбал. Он чем-то неуловимо походил на гориллу, несмотря на галстук от Армани, костюм от Ermenegildo Zegna и умопомрачительные ботинки. Если бы не одежда, я приняла бы его за охранника, но тут решила к нему приглядеться. Сходство с гориллой не ограничивалось низким лбом и выступающими надбровными дугами. Под этими дугами черные глаза смотрели умно и недоверчиво, точь-в-точь как у гориллы из документального фильма, который я недавно смотрела по каналу ?Культура?. При этом зоолог распинался про ум этих замечательных животных. Вот и этот такой же. Опасный тип. Надо держать ухо в остро.
        — Познакомьтесь, мой коммерческий директор Анатолий Петрович Овсянников,  — он мрачно кивнул, разглядывая меня, как букашку под микроскопом.
        — Надежда Николаевна Коноплянникова,  — сказала я с улыбкой и протянула горилле свою визитку. Надо бы прибавить шуточку про то, что наши фамилии рифмуются, но под внимательным взглядом этого представителя отряда приматов я заробела.
        — Анатолий Петрович Вам поможет, когда Вы станете собирать информацию.
        — Отлично. Очень рада нашему грядущему сотрудничеству,  — я улыбнулась еще шире и приветливей. И тут же обратилась к Ларисе,  — но у нас с Вами пока нет договора, поэтому я не могу приступить к работе. Я подготовила для Вас образец нашего типового договора и коммерческое предложение, посмотрите, пожалуйста,  — и вытащила из портфеля папочку с документами.
        Спасибо, договор я посмотрю и передам для изучения нашему юристу.
        Передавай, милая, у нас договор составлен качественно, а по цене мы с тобой еще потягаемся. Лариса Юрьевна начала изучать коммерческое предложение и наткнулась на раздел о цене.
        Надежда… Николаевна, когда я говорила с Андреем Викторовичем, он мне положительно обещал, что цена будет, ну, скажем, разумной.
        Лариса Юрьевна, я получила от него такое указание, и сделала что могла. За наши услуги цена минимальная. Практически на уровне себестоимости,  — она явно ожидала символической цифры, но мы даром не работаем.
        Я ознакомилась с сайтом Вашей фирмы, там есть перечень услуг, прайс-лист, список торговых точек: работа предстоит большая. А наши специалисты недешевые. Вы же не ходите стричься в первую попавшуюся парикмахерскую за триста рублей? (Ты стрижешься у Жака Дессанжа за пару тысяч баксов, по прическе видно). А ведь здесь, согласитесь, квалификация более значима. По сравнению с тем, что Вы теряете от неправильной постановки работы, сумма мне представляется несущественной.
        Эк я ее, а?
        — Ну хорошо,  — промямлила госпожа Корн,  — цена меня устраивает. Когда мы согласуем договор, можете выставлять первый счет.
        Будет тянуть время, надеясь что-то выторговать у шефа. Плавали, знаем. Ничего у тебя не получится, милая девушка. С ценой ты согласилась, а первое слово дороже второго.
        — А теперь я хочу спросить, какие данные Вам понадобятся для работы?
        При этом вопросе своей хозяйки горилла страшно оживилась. Нет, Анатолий Петрович не начал бегать, жестикулировать и размахивать руками. Но все время, пока мы торговались, он смотрел спокойно, а тут подался вперед и глаза его загорелись.
        — Мне понадобится вся внутренняя бухгалтерия, договора, отчеты торговых точек, кадровая информация. Да Вы не беспокойтесь. Для начала я пришлю к Вам Валерия Васильевича, пусть Ваш финансовый директор или главный бухгалтер покажет ему бухгалтерию. А я посещу Ваши филиалы, посмотрю, как они работают: сейчас же как раз сезон?
        — Да, совершенно верно, сейчас сезон,  — согласилась прекрасная Лариса.
        — Потом мне понадобятся их отчеты по продажам и издержкам. И отчет Вашей службы заказов.
        — Но это же коммерческая тайна!  — встрял Анатолий,  — я повернулась к нему:
        — Совершенно верно, Анатолий Петрович. Вся эта информация составляет коммерческую тайну. Поэтому я не начну работать до подписания договора. Если Вы откроете текст, то там, если не ошибаюсь, седьмым пунктом идет ?Коммерческая тайна и конфиденциальная информация?, - тут я развернулась к Ларисе, не упуская ее коммерческого директора из поля зрения,  — С момента подписания договора наша фирма обязуется охранять Вашу коммерческую тайну как свою собственную. У нас те компьютеры, на которых мы будем обрабатывать Ваши данные, даже не имеют выхода в Интернет.
        Я обратила внимание, что от произнесения мною вполне обычных слов Лариса Юрьевна явно получила ни с чем не сравнимое удовольствие, источник которого мне был пока неведом.
        — Ну, а дальше?  — вдруг спросил Анатолий.
        — Дальше? Дальше мы все обсчитаем, я изучу полученные результаты и представлю Вам все как на ладони.
        — И мы сумеем в этом разобраться? В Ваших расчетах?  — примат спросил ?мы?, имея в виду ?Лариса?.
        — У Вас есть право и возможность задавать любые вопросы. И пока они все не будут сняты, работа не считается завершенной.
        Тут я поняла, что встреча закончилась. На лице коммерческого Кинг-Конга читалось облегчение. И Ларисина оживленность сменилась благодушной расслабленностью.
        — Замечательно,  — пропела она,  — Значит, в основном мы с Вами договорились. А теперь Анатолий Петрович Вас проводит и познакомит с нашим главным бухгалтером, Владленом Михайловичем. С ним связывайтесь по поводу договора и оплаты. Он предоставит Вам и Вашему бухгалтеру все условия для работы.
        Мы распрощались, и, ведомая Анатолием, я отправилась в бухгалтерию. Владлен Михайлович оказался довольно молодым человеком с неожиданно приятной, если не сказать красивой внешностью. С коммерческим директором он являл разительный контраст. Но глаза… Умные черные буравчики Анатолия ни в какое сравнение не шли с огромными, серо-голубыми, и абсолютно пустыми очами главбуха. Под их приветливым взглядом мне стало не по себе.
        Меня представили, и он сказал мне комплимент, обнаруживший его прекрасное знание рынка консалтинговых услуг. Мы не прошли мимо него незамеченными. Не знаю, поможет это в дальнейшем, или помешает, но стоит запомнить.
        Когда я наконец вышла и села в машину, то вдруг почувствовала себя почти счастливой. Встреча прошла легко, особенно если сравнить с другими. Деньги я отбила. И вообще…Хорошо. Лето скоро. Погода моя любимая: сухо, не холодно и не жарко, +22. Сейчас время обеденное, пробок нет, ехать — одно удовольствие. И в салоне разливается Хулио Иглесиас, создавая романтическое настроение.
        Позвонила на мобильный дочь:
        — Мама, ты скоро доедешь до офиса? Мне нужно с тобой поговорить.
        — Говори сейчас.
        — Нет, я сижу у тебя на работе и жду. Ты скоро?
        — Скоро, скоро. Еще минут двадцать.
        Все, настроение она мне испортила. Буду всю дорогу гадать, что стряслось. У нее сейчас сессия началась, может, экзамен завалила? Но вроде у нее еще не было экзаменов.
        Ладно, что гадать. Приеду — узнаю. И я включила Иглесиаса погромче.
        В офисе царило легкое замешательство. Впрочем, так бывает всегда, когда там появляется Катерина. Еще бы, пришла красивая девушка! Обычно Валера с Вовой наперебой стараются ей угодить, Сергей Иванович ее опекает, а она пристает к не склонному к сотрудничеству Игорю Анатольевичу, задавая компьютерные вопросы.
        Сегодня Катька ни к кому не приставала, мирно сидела на моем рабочем месте и играла в сапера. А наши мальчики искали предлог перекинуться с ней парой слов.
        Увидев меня, все разбежались по своим углам, оставив нас с дочерью с глазу на глаз.
        — Ну, что стряслось-то?!
        — Мама,  — начала Катерина торжественно,  — ты уже думала, куда поедешь в отпуск?
        — Что?
        — Ну, где ты собираешься в этом году отдыхать? И когда?
        Если моя дочь задает такой вопрос, значит, у нее есть конкретное деловое предложение. О чем я не преминула ей сказать.
        Она достала из своего бездонного рюкзака два красивых конверта с вензелями и прочими кренделями. Отсутствие марок и почтовых штампов говорили о том, что они пришли не по почте.
        — Ты помнишь, мама, в прошлом году я отдыхала в молодежном лагере в Австрии?
        Ну еще бы я не помнила! Уже полгода она зудит про этот лагерь чуть не ежедневно.
        — Тебя что, снова туда приглашают?  — странно, однако…
        — Нет, дело не в этом. Помнишь, я тебе рассказывала, там за мной ухаживал мальчик… Э?uк. Он из Бельгии. Мы с ним переписывались…
        — Помню. Эрик. И что дальше?
        — Его папа прислал нам приглашение. Мне, тебе и Сережке.
        — С какой стати?
        — Мы тоже должны прислать приглашение. Одному Эрику. Он очень хочет увидеть Москву.
        — От тебя можно с ума сойти. Ты не могла подождать до вечера? Надо было ко мне на работу припираться?!
        — Мне нужно было получить твою справку о доходах для посольства. И сделать копию твоей трудовой…
        — И?
        — Сергей Иванович все уже сделал, ты не беспокойся…
        Хорошенькое дело… От Сергея Ивановича справки просто так не добьешься, он всегда занят чем-нибудь другим, и, бывает, нужной бумажки по два дня приходится ждать… А тут все уже нарисовано! Без меня меня женили! Ну ладно, вечером поговорим…
        — Так, если это все, то у меня много работы, давай до вечера.
        — Хорошо, мамочка, до вечера так до вечера,  — как-то подозрительно быстро согласилась моя дочь,  — Только еще подпишись вот здесь, и вот здесь… Я уже все заполнила.
        — Ничего не буду подписывать!!! Дома поговорим. А сейчас брысь отсюда!
        Катька скроила обиженную мину и ушла.
        Час от часу не легче. Не хватало мне только бельгийского Эрика и его родственников. Но сейчас не до этого. Надо о результатах встречи рассказать Сергею Ивановичу, и вместе с ним подготовить версию для шефа. Да, я же еще не обедала!
        Я справилась у сотрудников — как раз Сергей Иванович тоже ходил голодный Очень кстати! Я тут же сговорила его отказаться от обеда в нашей знаменитой столовой, а съездить в ?Елки-Палки? по соседству. Там тихо и никто не помешает.
        Нам удалось занять очень уютный столик у окна. Мы набрали закусок с телеги, уселись, и я все подробно пересказала. Постаралась припомнить каждую деталь встречи.
        — А про нал ничего не говорили?  — спросил Сергей Иванович.
        — Даже слово такое не прозвучало.
        — И тогда коммерческий директор успокоился? Ну, деточка моя, они выводят деньги через обналичку, это ясно. Если свою черную бухгалтерию они Вам не покажут… А это ясно, что не покажут… Ладно, и так обойдемся. Вам не кажется странным: у нас консалтинг сродни следовательской работе. Я был и в Англии, и в Америке — нигде такого нет. Внучка мне тут детективчик подсунула — ну куда этим, с позволения сказать, писателям, до нашей действительности! Выдумка у них убогая. Тут в жизни такие сюжеты: без стрельбы и поножовщины страсти играют.
        — Это Вы к чему, Сергей Иванович?
        — А к тому, что коммерческий директор в сговоре с главным бухгалтером воруют, а барышня плачет, ничего понять не может и нас с Вами нанимает.
        Люблю Сергея Ивановича! Он всегда скажет просто и точно. Именно это и происходит. И все же, причем тут Виктор Егоров?
        А вслух я принялась уточнять:
        — А почему Вы думаете, что они воруют в паре?
        — Это очевидно. Главбух может воровать самостоятельно, а для коммерческого директора это затруднительно. Он же не подписывает финансовые документы. Поведение этого Вашего Кинг-Конга свидетельствовало, что и он в игре. Что ему вообще было делать на этой встрече? Это не его компетенция.
        — Логично.
        — Судя по всему, он отговаривал госпожу Корн от работы с нами. И особо пугал ее утечкой информации. В таких фирмах много черного нала и она боится.
        — Кого?
        — Налоговой, прокуратуры и, судя по всему, этого красавца. Вы ее успокоили, когда рассказали про соглашение о конфиденциальности, и дали в руки оружие.
        — А он? Почему он успокоился?
        — Побеседовав, он решил не бороться с неизбежным. Думаю, он надеется обвести Вас вокруг пальца. Или, в крайнем случае, купить. Вы проделаете обычную работу и дадите обычные рекомендации: усилить, улучшить, повысить и т. д. Он Вас еще плохо знает.
        Я усмехнулась. Все правильно, анализ ситуации как на ладони. Я и сама все именно так представляла. И Иваныч знал, что я знала. Сделаем, не в первый раз, у нас и покруче сюжеты заворачивались. Не будет же Анатолий ко мне убийц подсылать. Чай, не в триллере живем, вокруг простая коммерческая действительность.
        Все же, почему Листвянский так отговаривал меня от этого заказа? Аж трясся, называя мне имя Егорова? Где этот придурок Овсянников, и где Егоров? Не стыкуется у меня что-то…
        Ладно, делать все равно нечего, надо идти по проверенному пути под водительством мудрого Сергея Ивановича. Он у нас самый старый, старше меня на пятнадцать лет. Вообще-то в нашем возрасте это не критическая разница. Григорий Константинович его ровесник. Но на вид я могу сойти за его дочку, если не за внучку. Квалификация у Иваныча просто сверхъестественная, нюх, чутье — феноменальные. Он мог бы работать в самой крупной корпорации, и все были бы счастливы. Но характер у нашего Сергея Ивановича не сахар, если не сказать больше. Подчиненные не могли работать под его началом — он всех доставал своим перфекционизмом. А начальству никогда не стеснялся сказать прямо в лицо, что он о нем, начальстве, думает. Его отовсюду с почетом выживали, пока он не прибился к нашей фирме. Здесь ему подчинены те, кто не должен сидеть с ним в одном помещении. Это благо, он лишен возможности их терзать. На клиентов его тоже выпускать напрямую нельзя: всех разгонит, потому что ему надо любому объяснить, что он дурак. Счастливый и легкий характер нашего шефа выражается еще и в том, что он пропускает язвительные замечания и
брюзжание Сергея Ивановича мимо ушей, всегда с ним соглашается. Иначе бы наш герой давно уволился.
        Со мной Сергей Иванович напрямую по работе не связан, поэтому он назначил меня на место своей большой и безответной любви. Я совершенно беззастенчиво пользуюсь его хорошим отношением.
        Специально для меня он играет роль штатного мудреца и доброго дядюшки по совместительству. Я с ним всегда советуюсь, обязательно обсуждаю все свои проекты, и чувствую, что он от этого просто расцветает. Его советы всегда полезны. На нем я оттачиваю свои выводы, формулировки, проверяю концепции и догадки. Вот как сегодня. В изложении моего наставника нарисовалась ясная картина, в которую я не знаю, куда всунуть великого и ужасного Виктора Егорова.
        После обеда работать абсолютно не хотелось. Я ответила на все письма, переделала наше стандартное коммерческое предложение, а то оно мне уже поднадоело, проверила таблицу, которую мне сбросил Вова, напилась чаю и поехала домой ровно в шесть часов.
        Очень удачно проскочила до пробок, не прошло и получаса, как я была дома.
        Катерина еще не возвращалась, но Сережка уже пришел из колледжа и сидел за компьютером. К моему удивлению, на этот раз перед ним не расстилались картины неведомого мира. На экране висел простой документ Word: убористый плотный текст без абзацев. Значит, делает какую-то работу. Накачал из Интернета чьи-то рефераты, а теперь компилирует.
        Когда Сережка сидит в своем Warcraft’e, он не реагирует на внешние раздражители. А сейчас он радостно все бросил, чтобы поговорить со мной.
        — Маман, как ты рано! Слыхала Катькины новости?
        — А ты уже в курсе?
        — Ну, подробности мне неизвестны, вроде, мы все едем отдыхать за рубеж.
        — Первый раз слышу,  — покривила я душой.
        — Я так ее понял. Правда, говорили мы по телефону…Может, я чего-то не разобрал…
        У моих детей взаимопонимание очень плохое. В прямом смысле. Если один что-то говорит, то другой его не понимает. Хуже иностранцев, ей-богу! Особенно если учесть, что оба говорят на родном языке. Могут до хрипоты, до драки спорить, отстаивая одну и ту же точку зрения. У нас это семейное: так живут уже пятьдесят лет мои родители. Им нужен толмач, тогда все в порядке. Обычно им работаю я. Лет с четырнадцати, застав дома очередную ссору я спрашивала у матери: ?Мама, ты хочешь сказать, что…??. Обязательно сначала у маменьки, иначе вместо примирения грозила эскалация конфликта. И перефразировала ее высказывание, чтобы оно стало общедоступным. Она подтверждала, а в этот момент папенька внимательно прислушивался и кричал:
        Нет, это я хотел сказать что…!!!
        Ну вот,  — говорила я,  — вы хотели сказать одно и то же. Тогда почему вы так орете и мешаете мне заниматься?
        Всем становилось стыдно, и они тихо расходились. С детьми та же картина. Они все время ругаются. Никаких непримиримых противоречий, просто взаимонепонимание. А я, как всегда, занимаюсь челночной дипломатией. Все это очень мило звучит, но сил отнимает просто вагон и маленькую тачку.
        Сережка уже привык к тому, что сестру надо переводить. Моя реакция на его сообщение прошла спокойно. Наверное, он опять что-то недопонял.
        Таким образом мне удалось перевести его с дел сестры на собственные. Оказывается, ему не ставят какой-то зачет без реферата. Знал он об этом уже давно, но не ударил палец о палец. И теперь лихорадочно компилировал то, что удалось найти в авральном порядке. Я не стала зудеть — потом, когда сделает. Просто загнала его обратно за компьютер, обещав, что к Катиным новостям мы вернемся вместе с Катей.
        Отправилась на кухню и стала шарить по шкафчикам и в холодильнике. Из чего бы сотворить ужин? В результате решила наваять горячих бутербродов с омлетом, сыром, ветчиной и помидорами. Их можно готовить и подавать по мере надобности. Омлет меня всегда выручает.
        Сразу же подкинула штуки три сыну к компьютеру, за что он был очень признателен. Потом сделала парочку себе, вскипятила чай и села ужинать в гордом одиночестве.
        И тут позвонил телефон. Господин Листвянский интересовался, сумела ли я отбояриться от заказа госпожи Корн. Я прямо ему сказала, что отбояриться не удалось, мы приняли заказ и надеемся его честно отработать. Григорий Константинович всполошился:
        — Вы понимаете, во что влезаете?
        — Ничего сверхъестественного, как мне представляется. Персонал ворует. Девушке не хватает ума, чтобы контролировать своих сотрудников. Она привыкла иметь дело с любовниками, а это другая специфика. Мы с таким уже сталкивались.
        — Мы могли бы сегодня же встретиться?
        — К сожалению, у меня сегодня серьезные домашние дела, я не могу их бросить.
        — Наденька, дорогая, нам необходимо поговорить,  — вот я уже и Наденька. Обращать сейчас на это внимание — значит влезать в нудную и бессмысленную трепотню. Пусть говорит, но потом, потом…
        — Не сегодня и не завтра, Григорий Константинович. Очень много дел накопилось.
        — Скажите хотя бы: вы подписали договор?
        — Пока нет, думаю, на следующей неделе.
        — Слава Богу. Тогда я позвоню Вам на выходных.
        — Хорошо, буду ждать Вашего звонка,  — ждать я буду, как же. И не подумаю. Когда-то я решила для себя, что выходные священны, они принадлежат мне и семье. И неуклонно этого придерживаюсь Никакой работе сюда ходу нет… И не Листвянскому ломать мою традицию.
        Мы распрощались, я повесила трубку и задумалась. Все-таки Григорию удалось меня сбить с панталыку. Что там творится такое? Из-за чего весь сыр-бор? Я стала думать о совершенно чужой мне Ларисе, забывая о родной дочери.
        И тут наконец пришла домой Катерина. Выражение лица у нее было самое недовольное. Хочет наказать меня за мое невнимание к ее делам.

* * *
        Я усадила ее за ужин, не задавая никаких вопросов. Этого Катька вынести не в состоянии. Она тут же принялась излагать всю историю с Эриком и приглашением. Познакомились они в прошлом году в молодежном лагере. Он там был чем-то вроде вожатого. И переписывались почти год. А теперь парень хочет посетить мою дочь в Москве, а потом пригласить ее с семьей к себе.
        В Катином изложении все было настолько просто и логично, что вызвало у меня серьезные сомнения. Все-таки странная история для двадцатилетней девицы. Еще для школьницы десятого класса туда-сюда. А для студентки четвертого курса не проходит. Это я ей и сказала.
        И получила дополнительную информацию. Оказывается, после летнего лагеря, этот Эрик был в Москве на зимние каникулы и на пасхальные. Это у нас нет пасхальных каникул, а у них есть. И Катька с ним встречалась. Он в нее влюблен и хочет жениться. Она не уверена, что тоже этого хочет. Поэтому до сих пор не показывала его никому и домой не приводила.
        А он требует, чтобы я представила его своей маме, мне, то есть, в качестве будущего зятя. Поэтому и выдумал эту поездку по приглашению.
        А нас зачем приглашает? Ну, это же понятно.
        Эрик сказал обо всем своему папе. О чем обо всем? О том что он хочет жениться на Кате. А папа? Папа не хочет чтобы сын женился абы на ком. Но просто запретить вот так сразу не может. Он хочет познакомиться с семьей. Поэтому и прислал нам приглашение. Всем троим. Он все оплатит, если я беспокоюсь. Папа у Эрика очень богатый. Ну, не как Абрамович, но богатый. И знатный. Из очень старинного рода. Граф, кажется.
        Тут я стала истерически смеяться. Только графьев нам и не хватало.
        Катька жутко разозлилась.
        — Мама, прекрати немедленно смеяться!
        Я от хохота перегнулась пополам и чуть не свалилась с табуретки. Дочь моя позлилась еще немного, и тоже принялась хохотать.
        — Ну, дочь моя, ты даешь! Графа подцепила, надо же! Кому сказать, не поверят! И что, ты впрямь за него замуж пойдешь?
        — Ну, вот еще! Сначала я должна институт закончить. А потом я собираюсь еще поучиться где-нибудь на Западе. Я хочу получить хорошее бизнес-образование. И совершенно не собираюсь замуж. Пока. Ни за Эрика, ни за кого-то еще.
        — А вся эта петрушка зачем?
        — Если мальчик сам так рвется, то почему бы не съездить в Бельгию, не пожить в замке на всем готовом? Может, мы еще тебе там мужа найдем.
        Я промолчала. Поиск мужа для меня — пунктик у моих детей. Когда Сережке было лет шесть, он сказал: ?Мама, ты бы поженилась на ком-нибудь?. Я спросила: ?Зачем?? и получила знаменательный ответ: ?Ты обо всех нас заботишься, надо, чтобы и о тебе кто-нибудь заботился?. Я тогда чуть не заплакала. С тех пор то один, то другая приискивают мне женихов. Правда, чисто теоретически. И вот у дочери созрел план, как перейти от слов к делу. Я решила эту тему немедленно замять. И спросила:
        — Он тебе нравится?
        — Нравится, конечно нравится, иначе я бы и разговаривать с ним не стала.
        — Нравится, потому что он граф?
        — Да при чем тут это? Он высокий, симпатичный, на роликах здорово катается. И далеко не идиот, хоть и раздолбай порядочный.
        — Тебе это нужно?
        — Я хочу,  — ответила Катя,  — хочу, чтобы он к нам приехал, хочу, чтобы мы к нему съездили. А чем дело кончится, предпочитаю не думать.
        — Так. И когда все это состоится?
        — Эрик приедет в июле. Жить будет здесь, у нас. В Сережкиной комнате.
        — Сережка-то согласен?
        Я его уговорю. Он все равно в это время будет на даче с бабушкой и дедушкой. А мы поедем в августе. У тебя в это время как раз мертвый сезон.
        Катька сделала умильную рожицу.
        — Хорошо. Что от меня требуется?
        — Мамочка, ничего особенного,  — она тут же достала из сумки бумаги,  — Подпиши приглашение, и вот еще анкеты, когда надо будет в посольство, я тебе сообщу.
        — Сообщай заранее, а то я могу и не смочь!
        Дочь расцеловала меня, сунула в руки ручку и показала, где надо расписываться. Я в жизни не подписывала того, чего не читала. Пришлось изучить всю эту канцелярию. Надо отдать Катьке должное: она заполнила бумаги просто идеально.
        Прочитала приглашение. Оказывается, меня приглашает к себе Жан Мишель де Кассаль. Он гарантирует, что я не буду ни в чем нуждаться, а по прошествии срока визы отправлюсь на родину и прилагает ворох сертификатов и полисов, в которых я не стала разбираться. Наверное он знает какие бумажки необходимы.
        Бог с ней, с Катькой. Пусть девка делает как хочет. В итоге мы ничего не теряем. В августе я так и так иду в отпуск.
        Жизнь приучила меня не забивать себе голову тем, что только может случиться, или случится в далеком будущем. В 99 % случаев это переживания на пустом месте. Возможно, ничего такого и не произойдет. Мой отец всегда в таких случаях говорит: ?война будет — объявят?. И еще: ?переживай неприятности по мере их поступления?. И не только неприятности. Такой подход очень полезен для здоровья. Мама поступает в точности наоборот. В результате в свои семьдесят она насквозь больная сердечница, а папа в свои почти восемьдесят свеж, как огурчик.
        Я поставила свою подпись везде, где ждали галочки, и выбросила Эрика с его семейством из головы. Придет время, все узнаем.
        Уяснив ситуацию с Эриком, Бельгией и всей этой ерундой, я позвала сына пить чай. Очень вовремя, оказывается. Он закончил свой трактат и был полон любопытства.
        Я заткнула Катьку, чтобы не вызывать лишних споров, и сказала, что он был прав. Возможно, в августе мы всей семьей поедем в Бельгию в гости к семье Катиного друга. Но до этого друг приедет к нам.
        Обычно Сережка очень ревниво относится ко всему, что, как ему кажется, может его ущемить. Но тут он сам предложил поселить Эрика в своей комнате. Слава Богу, хоть из-за этого не поссорятся.
        Потом дети разошлись по комнатам. Сережке надо было распечатать реферат, а Катюшка забрала с собой телефон и принялась названивать подружкам.
        Я за вечер так устала, как будто на мне воду возили. Ушла в ванную, нежилась там минут сорок, а потом сразу нырнула под одеяло. Теперь даже если кто-то позвонит, не подойду ни за что.

* * *
        Вопли электронной женщины застали меня врасплох. Я только легла, и вдруг это безобразие! Оказалось, уже пора вставать. Я так крепко спала, что не заметила ночи.
        Настало утро пятницы. Пережить этот рабочий день, и все! Не успела я добраться до работы, как все, кто имел на меня виды в связи с выходными, начали звонить, как с цепи сорвались. Три раза позвонила мама, вносила новые пункты в список покупок, каждый раз по одному предмету. Пару раз позвонил папа по тому же вопросу. Мама считает, что я меньше сержусь, если они звонят через раз. Женя сверял наши планы.
        Ближе к обеду позвонили дети, чтобы поставить меня в известность относительно своего времяпрепровождения. Сережка еще денег просил.
        Если учесть, что я ненавижу, когда мне звонят на работу по домашним делам… То ближе к обеду я просто раскалилась. Когда мне вдруг позвонил мой очень и очень бывший любовник, я вскипела и была с ним крайне нелюбезна. Только повесила трубку — новый звонок.
        Я крикнула Ирочке, чтобы не соединяла, но она пришла с аппаратом в руках и вытаращенными глазами: ?Это шеф?. Ну наконец-то звонок которого я жду. Но я еще не вся выкипела, поэтому тут же облаяла шефа. Действительно, он нам нужен, мог бы и пораньше позвонить из своего Питера.
        Оказывается, он вчера поздно вечером разговаривал с Сергеем Ивановичем, все знает, просто позвонил выразить свое восхищение и попросил о том, что мы взяли заказ, никому не говорить, особенно Листвянскому. Нет бы ему еще вчера со мной связаться. Листвянский уже обо всем оповещен. Я так и ответила шефу. Он загрустил, сказал, что объяснит причину лично, когда домой вернется. А вернется он в среду. Ему удалось выбить заказ у питерских, причем не у тех, кого мы запланировали, но зато заказ действительно большой. Сейчас согласовывают условия, во вторник окончательная встреча. И попросил поторопить Ларису с оплатой, а то скрываться уже надоело.
        После звонка шефа я велела Ирочке больше ни с кем меня не соединять. Сама позвонила главбуху ?Флоры де Люкс? и выяснила, что договор подписан еще вчера. Пошла к Валере, попросила сделать счет и переслать по факсу. Так, на сегодня с Ларисой Юрьевной все. Будем ждать оплаты.
        Потом села за компьютер, залезла в Интернет, вытащила кучу новых статей по финансовым рынкам, и остаток дня читала их, жмурясь от удовольствия. Кое-что даже скачала. Если и впрямь будет заказ от крупной компании, это пригодится.
        Вечером в пятницу я в магазины не захожу, поэтому купила хлеба и пива в ларьке и поехала домой. После тяжелой недели имею право выпить бутылочку. А креветки у меня еще с прошлой недели в морозильнике скучают.
        Дома никого не было, я устроила себе одинокое пиршество. Детям ничего не оставила. Придут, увидят в помойке шелуху от креветок, начнут зудеть, но будет поздно. Нечего мать бросать в пятницу в гордом одиночестве. Хорошо бы было сейчас сидеть не одной, обсуждать дела, просто болтать, шутить, лопать креветки… Жалко, что мне не с кем. А впрочем, хорошо и так.
        Пиво для меня — снотворное. Так что я даже не слышала, как домой по одному вернулись Катя с Сережкой.
        А суббота началась со звонка Жени. Он простудился. Температура, сопли и все, что полагается. Нет, ехать к нему не надо, у него все есть. Я велела ему пить чай с медом, надеть шерстяные носки и лежать. И почему-то почувствовала облегчение: никуда не надо ехать. Что это — старость? Или он мне просто надоел? Пожалуй, второе. Наши милые, ни к чему не обязывающие отношения себя исчерпали. А для чего-то большего он не годится. Может, кому-то и подходит, но… Это не мое, надо признаться. А что мое? Я много лет отрицала для себя возможность чего-то большего, чем то, что давал мне Женя. А тут стала задумываться о том, с кем под старость буду телевизор смотреть. Хотя я его не смотрю. Надо же, на сорок пятом году жизни я дозрела … Может, правы мои дети, мне стоит подумать о том, чтобы замуж выйти? Хотя по возрасту я уже давно вышла в тираж. Тоже мне, невеста нашлась. Я сел за компьютер, вытащила файлы, где у меня хранилась демографическая информация, и посчитала для себя вероятность нового брака.
        Возьмем всех мужчин в возрасте…, ну пусть будет от сорока до шестидесяти, не надо задавать слишком узкие рамки, а то вообще ноль получится. Из них вычтем сначала всех женатых, затем всех без высшего образования (зачем таким тетенька-кандидат наук?) и жителей маленьких городов (у них в этом возрасте низкая социальная мобильность, встретить их живьем для меня нереально). Что-то мало получается. Рекламную кампанию на такую целевую группу начинать — выброшенные деньги. Тут работает только метод прямых продаж, как в сетевом маркетинге.
        А теперь прикинем.
        Шанс второй раз выйти замуж у меня — как встретить динозавра. По мнению блондинок — пятьдесят процентов: либо выйду, либо нет.
        Люблю свою науку, действует успокоительно, показывая реальность в правильном свете. Шансы минимальные, так что сиди и не рыпайся. Раньше внуков дождешься.
        За этим занятием меня застал Сережа.
        — Мам, ну мы едем за покупками?
        — Конечно, едем.
        И поехали. Когда вернулись, я увидела, что оставила дома мобильный, а на нем пачка неотвеченных вызовов. Телефон мне совершенно незнакомый.
        Я уже собралась перезвонить, чтобы узнать, кто меня домогается, но тут мобильный снова зазвонил. По голосу — мой бывший любовник, которого я, не будем мелочны, грубо отшила вчера.
        — Я могу тебе перезвонить на домашний?
        — Перезвони, конечно, я дома.
        Дима моложе меня на пятнадцать лет. И в это уперлись в свое время наши отношения. Мы встречались три года. Я очень боялась нашей разницы в возрасте. И приложила множество усилий к тому, чтобы он на ком-нибудь женился. Их результатом явилось то, что после расставания мы сохранили замечательные отношения.
        Я только успела дойти до телефона, как он перезвонил.
        — Надь, я сегодня буду в ваших краях. Ты не могла бы со мной встретиться?
        — В общем, могла бы… Почему нет?
        — Я часа в три позвоню, ты выходи и съездим куда-нибудь, посидим, поговорим.
        — Что-то случилось?
        — Да ничего не случилось, но мне нужно с тобой поговорить. Я соскучился. И мне необходим твой профессиональный совет.
        Интересно. Димка юрист. Хороший специалист, работает в юридическом отделе крупной западной фирмы. Пришел туда мальчиком на побегушках, а теперь, когда начальник уходит в отпуск, оставляет его за себя. Начальника его я знаю — нас как-то нанимала Димкина фирма, и с Александром Алексеевичем мы утрясали положения договора. Если тот уйдет на пенсию, или создаст наконец свою юридическую контору, Димка — первый кандидат на его кресло.
        — Хорошо, Димочка, подъезжай к трем. Постараюсь к этому времени освободиться.
        Надо же убраться и обед сготовить на три дня. Я поставила на огонь кастрюлю с водой и куском мяса — будущим борщом, в другой кастрюле поставила вариться свеклу, накрошила овощи и разложила их по мискам. Теперь буду подбрасывать овощи в кастрюлю между делом, сэкономлю кучу времени. Потом я оглядела купленную свинину: неплохой кусочек. Не жирный, но и не слишком постный. Жарить? Да ну, столько возни. Пусть будет буженина. Я быстренько нашпиговала мясо, сделала тесто из муки, воды и соли, увернула в него кусок и отправила в духовку.
        Затем начала уборку на кухне, по ходу дела подбрасывая овощи в кастрюлю с борщом и принюхиваясь к запахам их духовки. Сережка получил задание пропылесосить квартиру и шуровал по комнатам, бурча что-то себе под нос. На самом деле это он поет, но старается негромко, потому что его громкого пения живой человек выносить не в состоянии: у парня совершенно отсутствует музыкальный слух. Удивительно, ведь и у меня, и у Романа слух отличный. Катюша вытирала пыль и мыла места общего пользования, заткнув уши плеером.
        В два часа я позвала всех обедать. После обеда не стала мыть посуду, а пошла в душ. Только вылезла — позвонил Дима. ?Я у твоего подъезда, выходи?. Пришлось быстро влезать в джинсы, натягивать первую попавшуюся кофточку и вылетать. Димка ждал меня у машины. Он тут же заявил, что я выгляжу потрясающе, обнял и поцеловал на глазах у всех соседей и усадил в свою Тойоту.
        Мы отправились пить кофе в какую-то изысканную кофейню, где царил полумрак, на рояле импровизировал живой пианист, а чашка кофе стоила столько, что на эти деньги можно было кофейничать дома лет пять.
        В своих джинсах я диссонировала с обстановкой, и это меня поначалу смутило. Дело было даже не во мне, а в Диме. Он такой элегантный, в дорогом костюме, в золотых очках, не хотелось его компрометировать. Поэтому я забилась в самый дальний уголок. И очень хорошо сделала, интимность создавшейся атмосферы была нужна Димке для того, чтобы решиться открыть рот. В машине он болтал о пустяках, и я никак не могла перевести разговор на то, за чем он меня, собственно, приглашал.
        А тут он расслабился и одновременно собрался.
        — Слушай, я хочу с тобой посоветоваться. Мой шеф, ну, ты знаешь, Александр Алексеевич, наконец открывает свою контору. У него уже есть несколько клиентов на постоянное юридическое обслуживание. Плюс он собирается вести арбитражные дела. Ты же знаешь, я вообще-то арбитражник,  — он вдруг стыдливо потупился и замолчал.
        — Замечательно. И что дальше?
        — Ну, мне он предложил уйти вместе с ним… Он привык со мной работать.
        В этот момент пришел официант принять наш заказ. Димка заказал нам по капуччино. Знает мою слабость. Я же это время потратила на обдумывание того что сейчас скажу. Ясно, что он на распутье. Надо задать парню правильные вопросы, а ответ он найдет и сам.
        Официант довольно долго пытался уговорить Димку на десерт, но в конце концов ушел.
        — А фирма, в которой ты работаешь сейчас?
        — Они мне предложили быть пока исполняющим обязанности… Можно надеяться, что через пару месяцев стану не И.О.
        — То есть ты затрудняешься принять решение…
        — Затрудняюсь. Это ты правильно сказала.
        — Ну, давай бумагу и ручку.
        Димка удивился страшно, чуть очки с носа не слетели.
        — У меня нет с собой бумаги… Только ручка,  — и он извлек из внутреннего кармана позолоченный Паркер. Эти юристы такие пафосные!
        Тогда придется писать на салфетке. Прелесть. Ну просто классика жанра. И еще неплохо чтобы на салфетке отпечатался коричневый кружок от кофейной чашечки. Я вытащила салфетку из держателя. Подумала и вытащила вторую.
        — Вот смотри. Здесь мы напишем все, что ты теряешь и приобретаешь, переходя вслед за шефом, а здесь — то же самое, но в отношении твоей родной компании. И сравним. Если окажется так на так, можно еще порисовать дерево принятия решений.
        — Откуда ты все это знаешь?
        — Я же не спрашиваю тебя, откуда ты знаешь чуть не наизусть Гражданский кодекс. Менеджмент — моя профессия.
        — Я всегда думал, что ты математик. Ну, и финансовый аналитик.
        — Это само собой. Но без знания менеджмента это не работает. Ну так как, давай писать?
        — Давай.
        — Прекрасно. Бери ручку и пиши,  — Димка опешил, он не был готов к тому, чтобы писать.
        — Что писать? И где?
        — Вот этот листочек раздели пополам. Сверху напиши букву А. В смысле Александр Алексеевич. Слева выпишем плюсы, справа минусы. Сначала содержание работы.
        — Ведение клиентов, оказание им юридической помощи. Ну, как у тебя, клиентский бизнес.
        — Тебе это интересно?
        — Даже очень. Фирмы разные, могут быть самые разнообразные вопросы. И ведение арбитражных дел, ты не забывай.
        — А в перспективе?
        — Стать членом коллегии адвокатов, спецом — арбитражником.
        — Неплохо. А где офис будет располагаться территориально?
        — В районе Таганской. С одной стороны, Центр, с другой — дыра порядочная. Поэтому аренда относительно невысокая.
        — Ездить, одним словом, неудобно.
        — Ну, если на метро…
        Я скроила рожу, которая должна была выразить сомнение. Димка, как и я, не переносит общественного транспорта. Хотя с другой стороны, от его Беговой до Таганки — прямая ветка. Но это не мне решать. Велела записать оба соображения. Экономия на бензине при использовании прямой ветки метро или многочасовая езда в жутких пробках.
        — Так, теперь коллектив. С шефом у тебя хорошие отношения?
        — Отличные!
        — А кто еще будет с вами работать?
        — Пока не знаю. Должны быть еще помощники, по одному для каждого, и секретарша, одна на всех. Но фирма в процессе регистрации, поэтому штат еще не набран. И себе помощника я подберу сам.
        — А шеф пока работает?
        — До первого июня.
        Первое июня на следующей неделе.
        — То есть, если даже ты решишься уйти вместе с шефом, у тебя нет необходимости срочно подавать заявление об уходе.
        — Все верно, это может понадобиться где-то через месяц. Но я хотел обо всем подумать заранее.
        — Предусмотрительный ты наш. Хорошо что думаешь обо всем не в последнюю минуту. А теперь надежность. Насколько ты уверен, что все не рухнет через полгода — год?
        — Ну, я надеюсь… Александр Алексеевич очень опытный юрист с хорошей репутацией. И у него уже сейчас есть клиенты на постоянное обслуживание.
        В этот момент нам наконец принесли капуччино. В красивом сосуде, который не знаю как называется, с пеной взбитых сливок. Я тут же отвлеклась на эту вкуснятину и, как мне кажется, кое-что пропустила. Ничего, если понадобится, переспрошу.
        — И последнее. Деньги.
        — Александр Алексеевич обещал сорок процентов с каждого клиента после вычета налогов. Полагаю, это должны быть неплохие суммы.
        — Отлично! К этому мы еще вернемся, а пока давай про твою актуальную компанию.
        — Начнем с того, что ездить не близко, но на машине удобно и есть стоянка.
        — И то хлеб.
        — Сама работа интересная, вопросы самые разнообразные, и главное, я ее хорошо знаю. Работать в качестве начальника юридического отдела крупной компании престижно.
        — А коллектив?
        — Ну, наш отдел очень отдельный, что ли… Сейчас кроме меня и шефа еще два помощника и администратор отдела. Секретарша, если тебе так понятнее. Со всеми у меня нормальные отношения. А из остальных мы имеем дело только с топ-менеджментом.
        — И что этот топ?
        — Тут как раз закавыка. Смотри сама. Шеф уйдет — меня назначат исполнять его обязанности, но на мое место никого не возьмут.
        — Почему?
        — Потому что через два месяца либо меня должны утвердить в этой должности, либо найти кого-то со стороны. Тогда я вернусь к своим обязанностям.
        — А этого тебе ой как не хочется.
        Вот именно! Почему ты меня с полуслова понимаешь, а другим приходится по три часа объяснять, и все без толку?!
        - Другие? — это его жена.
        — Ладно, нечего мне петь дифирамбы, не для того ты меня сюда позвал. Лучше расскажи о своих шансах остаться в должности начальника отдела. Ведь именно здесь собака зарыта.
        — Понимаешь, у нас сменился коммерческий директор. Его нам навязало правление. Он всюду старается протащить своих людей, а старых сотрудников выживает. Уже сменился финансовый директор и начальник отдела маркетинга. Была такая отличная тетка, а теперь наглый и не очень компетентный парень. Да и мой шеф никуда не стал бы уходить, если бы не этот тип. И у меня такое чувство, что претендент на его место уже готов, просто они не торопятся, чтобы не развалилась юридическая служба. Все-таки тут на новенького немного наработаешь, а у нас идут два арбитражных процесса.
        — Все с тобой ясно. С этого и следовало начинать. Не очень-то ты хочешь уходить, просто боишься, что место начальника тебе не достанется, а вместо этого на голову посадят… ну, скажем, не слишком грамотного юриста. А ваш Генеральный как ко всему этому относится? Я помню, он вроде был вменяемый мужчина.
        — Генеральный меня бы поддержал, он не в восторге от нашего нового коммерческого… Но ему нужны аргументы.
        — Аргументы и факты… Надо ему дать эти аргументы…
        — Какие?
        — Подумаем… А пока… Знаешь что, я немного поразмыслю, а ты пока закажи мне еще капуччино и,  — тут я зорко оглядела соседние столики,  — тирамису. Или нет, лучше штрудель,  — и я откинулась на спинку диванчика.
        Дима позвал официанта, сделал заказ.
        — Какой штрудель Вы предпочитаете? Вишневый, яблочный, ореховый?  — тут я не выдержала и вылезла.
        — Штрудель, чтобы Вы знали, молодой человек, это, по определению, яблочный рулет. Еще в него добавляют изюм и орехи. И подается он со взбитыми сливками.
        — У нас штрудель бывает шести сортов и подается со сладким сливочным соусом и вишенками,  — обиженно сказал официант. Не знаю, за кого он меня принял, может, за дикую тетушку из Бразилии, но посмотрел на меня уничтожающим взглядом. Прямо с высоты цен местного меню. Но нас не запугаешь.
        — Так, не надо никакого штруделя, несите тирамису. Может, хоть это у вас готовят правильно.
        Молодой человек чиркнул что-то в своей книжечке и с достоинством удалился.
        — От тебя можно сойти с ума,  — жарко задышал мне в шею Димка,  — Как ты его, а? Я всегда говорил, что ты потрясающая. Слушай, потом поедем ко мне?  — я молчала,  — Если тебя это стесняет, давай поедем за город, в какой-нибудь пансионат, нет проблем…
        Я продолжала молчать. А что скажешь в такой ситуации? Если ляпнуть, что первое в голову придет, неизвестно, какая будет реакция.
        — Ленка вчера уехала на две недели с матерью на Канары. Да не в этом дело. Ты же знаешь, я хочу только тебя. Я хочу тебя всегда. Ты же сама не захотела выйти за меня замуж…
        — Дим, давай не будем,  — сказала я, и тут же пожалела. Может, плюнуть на все, и поехать с ним за город? Сейчас, в конце мая, мы легко снимем номер. Любить я Димку не любила, но относилась очень хорошо. А хотеть — хотела всегда. Это не Женя, секс с которым всегда казался мне чем-то вроде лечебно-оздоровительной процедуры. Но сейчас начинать все по новой? Уже нет сил.

* * *
        Димка появился в моей жизни в очень тяжелый момент. Он уверяет, что нас представили друг другу на каком-то сборище, не то юбилее, не то свадьбе. Я этого не помню напрочь. Тогда у меня был Алеша, и я видела только его. При этом я была настолько счастлива, что просто светилась, излучала это счастье, изливала потоки доброжелательности на случайно встреченных людей.
        Димка вообще предпочитает женщин постарше, и он на меня запал. Но понял, что ему тут ничего не светит. А через полтора года случайно встретил в коридоре Патентного Бюро. И поразился, насколько я изменилась. А я просто погасла.
        Этот эпизод я помню прекрасно. Я тогда поступила в контору к Андрею и занималась одним из первых наших проектов. Сидела в коридоре и ждала чиновника, который ушел на обед. Дима подошел, сказал, что мы знакомы. Я его не узнала, но от знакомства отказываться не стала. Ждать было скучно, и мы разговорились. Парень поразил меня глубоким знанием патентного права. Я поняла, что нашла бесценный источник информации по вопросу, в котором никто вокруг не разбирался. Поэтому, когда он предложил пойти выпить кофе, не отказалась. Получив нужную бумажку, вышла из кабинета, и увидела, что он меня ждет.
        За кофе он довольно быстро выяснил, что я теперь одна, и попросил разрешения мне звонить. Я, ничтоже сумняшеся, дала ему визитку. Он пару раз позвонил, попытался меня пригласить, но я отговаривалась занятостью.
        И все бы на этом закончилось, если бы не Наталья Ивановна, мой гинеколог и хорошая приятельница. Через год после смерти Алеши и через неделю после встречи с Димой я пришла к ней на прием и стала жаловаться на ухудшение здоровья. Она спокойно заявила:
        — А что ты хочешь?! Ты же не живешь нормальной половой жизнью!
        Тут у меня слезы хлынули градом. Я заявила, что не виновата в том, что единственного на этой планете человека, с которым я хотела жить этой самой жизнью, больше нет.
        — Дура,  — спокойно сказала мне Наталья.  — Это ты любовь путаешь с сексом. Заведи себе мальчика, чтобы, с одной стороны, удовлетворял тебя в постели, а с другой стороны, не претендовал на большее. Все твои болячки как ветром сдует.
        И так как я продолжала возражать, Наталья развернула передо мной ужасную перспективу инвалидности и смерти от тысячи ужасных заболеваний, которые могло вызвать мое упорное воздержание. Чтобы совсем меня убедить, воззвала к материнским чувствам:
        — Подумай, у тебя двое детей! Как ты собираешься их растить, если будешь вся в болячках? У тебя нет никого, кто содержал бы твоих детей, да еще и платил за твое лечение. Потому что, помяни мое слово, работать нормально может только здоровый человек.
        Я подумала: чем черт не шутит? Из всех претендентов на мое внимание Димка мне был наиболее симпатичен. Умненький мальчик, не красавец, но приятный в обращении, вежливый и просто милый. За ним не тянется хвост предыдущих отношений, у меня нет с ним контактов по работе. Смущала разница в возрасте. А с другой стороны, вряд ли он будет претендовать на что-то большее, чем простой перепихон. Не жениться же он собрался на тетеньке настолько старше себя?
        Когда Димка позвонил в очередной раз, я решилась.
        Мы встретились раз, другой, третий. Скромно, достойно, прилично: гуляли, пили кофе и беседовали. С каждым разом парень становился все настойчивее, а я пыталась понять, смогу ли я лечь с ним в постель. Когда, прощаясь в третий раз, Дима поцеловал меня уже не в щечку, а в губы, я даже не поняла, а почувствовала: смогу. Он мне не противен, скорее наоборот, приятен. Я его хочу.
        В следующий раз я согласилась пойти к нему в гости. Мальчик был нежен, ласков, чуток и страстен. Мне удалось отключить сознание и получить удовольствие. А придя домой, я обратила внимание, что боли внизу живота, которые меня беспокоили, бесследно исчезли. Мы продолжили встречаться примерно по той же схеме, по которой сейчас я встречаюсь с Женей. Правда, не один, а два раза в неделю. Сначала я увидела явную пользу здоровью. У меня восстановился цикл, перестала болеть грудь, улучшился аппетит и цвет лица.
        А потом поняла, что выздоравливаю и душевно. Тоска прошла, сменилась успокоенностью. Я перестала плакать во сне. Ко мне вернулась природная жизнерадостность.
        Я почувствовала к Димке глубокую благодарность и очень к нему привязалась. Но полюбить его так и сумела. Принимала его чувство, не давая ничего взамен. Хотя нет, не совсем так. Я подарила ему свою дружбу, самое ценное, что у меня было. Просто ему хотелось другого.
        Сейчас я понимаю что на моем дружеском спокойном отношении Димка и сломался. Воспылай я к нему страстью, мы бы очень скоро расстались. А тут он просто ничего не понимал и стал метаться, что меня страшно удивляло. То он предлагал мне съехаться и жить вместе, совершенно выпуская из внимания, что у меня двое детей, тогда еще несовершеннолетних. То натравил на меня свою маму, сказав ей, что он на мне женится. Меня о своих матримониальных планах при этом в известность не поставил. Мама пришла в ужас, провела свое следствие, добыла мой телефон и стала мне названивать. Я постаралась ее убедить, что такая ужасная перспектива ей не грозит. Разговор с Димкиной мамой стоил мне огромных усилий, но уладил ситуацию как нельзя лучше. Бедная женщина начала с ?оставьте в покое моего мальчика?, а закончила на ?не бросайте моего мальчика?. Важный успех международной дипломатии.
        После этого случая Димка успокоился. Мы регулярно встречались у него, время от времени ходили: в театры и на выставки, дважды ездили отдыхать. Все было замечательно. Я привыкла к тому, что в моей жизни есть такой человек.
        Время от времени Димка пропадал недели на две, на три. Я никогда его не искала, а когда он появлялся, не устраивала сцен, просто радовалась, что он снова здесь. То есть не предъявляла на него никаких прав.
        Так прошло два года. А потом он предложил мне выйти за него замуж. Как ультиматум: или мы женимся, или расстаемся навсегда. Такой шантаж я не могла снести и сказала: значит, расстаемся навсегда.
        Потом Димка позвонил и сообщил, что женится на своей бывшей однокласснице. Я его поздравила, пожелала счастья и сама удивилась, поняв, что ничуть не огорчена. Все правильно, мальчик, наконец, женится на девочке.
        Прошел месяц, он снова позвонил, попросил позволения приехать. Умолял простить, сказал, что ни на ком не женится, просто хотел меня испугать. А я не испугалась, и теперь он чувствует, что меня теряет.
        Я ответила: э, нет. Все кончено. Поезд ушел, вагон отцепили. Надо строить жизнь порознь, а не цепляться за прошлое. Разрешила писать мне по электронной почте, обещала свою помощь и поддержку, предложила дружбу. Твердо, окончательно и бесповоротно.
        Вскоре Димка женился на той самой однокласснице. Оказывается, она была влюблена в него со школьной скамьи, ждала своего часа, и дождалась. Жили они неплохо, я знала об этом как от самого Димки, так и от его мамы, с которой мы почти подружились. Детей, правда, пока не было.
        Но время от времени Дима начинал домогаться встречи со мной. Пару раз мы даже встретились, пили один раз пиво и один раз кофе. Но на сближение я не шла. У меня железный принцип: никаких женатых мужчин.
        То, что я не поддержала его притязаний, сбило Димке весь настрой.
        Он пробурчал:
        — Хорошо, если ты не хочешь,  — а потом перевел на другое и сменил тон на заинтересованный,  — Ну давай уже говори, что ты там придумала?
        Я придумала? Я ничего не придумала. Я вообще думала не о том. Но говорить это вслух не стоило. Вместо этого я сказала:
        — Давай разбираться. Сейчас ты получаешь?
        — Полторы тысячи.
        — Долларов?
        — Евро.
        — Неплохо. А после ухода твоего шефа будешь получать…
        — Две с половиной.
        — Отлично. А если станешь постоянным начальником отдела?
        — В первый год три, потом четыре с половиной.
        — А если не станешь, пятьсот евро с тебя снимут?
        — Нет, оставят.
        — Значит, в деньгах ты не теряешь, и есть шанс, отличный от нуля получать очень и очень хорошо. У вас же еще соцпакет неплохой
        Видно было, как трудно Димке перейти от любовных трелей к соцпакету. Но он взял себя в руки.
        — Очень неплохой. И еще учеба ежегодно за счет компании.
        — А у твоего Александра Алексеевича еще бабушка надвое сказала. И уходить тебе совсем не хочется. Только если припрет. Мой тебе совет — тяни время.
        — Как это?
        — А вот так. Александру Алексеевичу обещай подумать. Намекни, что пока он и один справится. Несколько фирм на абонентском обслуживании долларов по двести в месяц… Арбитраж только в перспективе… Пусть берет одного помощника, пока он больше не потянет. Кстати, может у нас бухгалтерией обслуживаться, ты предложи. А когда будут объемы, ты к нему придешь. Или не придешь, но это уже детали. Он разумный человек, прикинет, и поймет, что ты дело говоришь. Думаю, этот вопрос всплывет не раньше, чем через полгода.
        — Я все понял. А с моей работой как?
        — Работай пока, благо никто не гонит. В отпуск сходи. И готовься. Вопрос о постоянном начальнике отдела возникнет в конце лета. Кстати, ты что-то говорил про два процесса.
        — Да, по одному суд на носу, в конце июня, а по другому в сентябре — октябре.
        — Есть шанс выиграть хоть один?
        — Хорошие шансы выиграть оба. По второму можно прийти к мировому соглашению, не доводя дело до суда.
        — Отлично! Вот тебе и аргумент в твою пользу. Но делай все так, чтобы начальство думало, что без тебя все обернулось бы иначе. Думаю, твой генеральный постарается, чтобы на этом месте остался именно ты.
        — А если не получится?
        — Кто тебе мешает искать себе другую работу или уйти к твоему Алексеевичу, когда тому будет, что тебе предложить? А пока хоть будешь сидеть в хорошей компании на хорошей зарплате,  — и я воткнула ложечку в появившееся передо мной тирамису.
        Димка встал и поклонился мне с очень серьезным выражением лица. Потом сел и сказал:
        — Сколько бы ты ни брала за свое консультирование, оно того стоит. У меня в мозгах прояснело. Кого ни спросишь, такое несут… Только еще больше запутываюсь. А ты мне все как на ладони нарисовала.
        — Ладно, на ладони. Давай лучше пей свой капуччино.
        — Может, все-таки съездим за город? Ну, хоть погуляем?
        Я уже готова была согласиться, но буркнула: ?Там посмотрим?, и как в воду глядела. Когда мы вышли из кафе, оказалось, что погода кардинально испортилась. Еще с утра было лето, и вот… Холодный ветер принес не менее холодный дождь, и я пожалела, что не надела теплую куртку. С чистой совестью и спокойной душой я сказала:
        — Загород отменяется. Вези-ка меня домой, пока я насморк не подхватила.
        Димка повез, время от времени бросая на меня многозначительные взгляды. Во дворе я быстренько распрощалась и бросилась в квартиру, как будто за мной черти гонятся. Брр, холодно то как!

* * *
        Дома я почувствовала, как вымоталась за эти пару часов, а вдобавок еще и замерзла. Пришлось лечь в ванну. Я повалялась там в свое удовольствие, потом вылезла и пошла по квартире с инспекцией.
        Сережка, сидя за компьютером, строчил очередной реферат, Катька занималась тем же самым. Я как-то не ожидала застать их дома. Ах, ну правильно, зачетная сессия. Трудятся детки в поте лица, надо их чем-нибудь побаловать. Сделаю-ка пиццу! Я достала из морозилки тесто и засунула размораживать в микроволновку. Пиццу я делаю большую, на весь противень. И начинки в ней раза в два больше, чем теста. Так вкуснее… Пришлось еще размораживать грибочки, обжаривать лучок, тереть сыр. Но наконец я все подготовила:, и тут позвонила моя старинная подруга Татьяна:
        — Ой, хорошо, что ты дома. Я к тебе сейчас заскочу.
        Правильно я пиццу затеяла, будет чем Таньку угостить. Она ее любит. Уложила я все на тесто слоями, засыпала сыром и засунула в печку.
        Танька — моя любимая подруга. Последнее время мы стали реже видеться, но не потому, что наши отношения изменились. Просто с годами не хватает сил на полноценное общение, а поверхностное нам и не нужно. А если что-то случается — первым делом бежим друг к другу. Видно, у Таньки стряслось что-то, иначе зачем она ко мне несется? А Татьяна ввалилась, стряхивая с себя дождевые капли.
        — Ну просто как дура, не взяла с собой зонт! Всегда вожу, а тут взяла и выложила! Ты как, Надюха? Дай я посмотрю. Выглядишь — дай Бог всякому! Просто как тинейджерка юная! А кстати, почему ты дома-то? Я позвонила, а пока звонила, вспомнила — сегодня суббота и ты у хахаля. Уже настроилась трубку вешать, а ты тут!
        — Захворал мой хахаль. Простудился.
        — А ты не побежала, как декабристка, ему горчичники ставить и сопли утирать?! Молодец! Наконец-то научилась жить, как человек. А я так обрадовалась, что ты дома. Тортик купила, еще винца взяла французского.
        — Есть, что праздновать?
        — Еще как есть, подруга!
        — Ну и отлично. У меня пицца скоро будет готова!
        — Ура! Обожаю твою пиццу. В ней столько вкусной начинки…, - замурлыкала она мечтательно,  — сыру ты много кладешь. А грибочки в ней будут?
        — Будут,  — успокоила я Таню,  — с осени еще несколько пакетов в морозилке осталось.
        — Мне крупно повезло. Так что ты доделывай свою пиццу, а я стол накрою. А потомки где?
        — Потомки дома. Но их звать не будем, пусть пишут свои рефераты. Им пойдут остатки.
        Татьяна расхохоталась.
        — Точно, остатки. Мы с тобой по кусочку съедим, а все остальное — остатки!!!
        Правильно, так всегда и бывает. Мы в еде очень умеренные, оставляем много, а дети-троглодиты все подъедают. Надо не забыть и ее Вике упаковать пару кусочков пиццы.
        Я помыла посуду, порезала сыр и колбаску. Танька достала из серванта красивые английские тарелки, льняные салфетки, серебряные столовые приборы и хрустальные бокалы, открыла вино и выложила торт на блюдо. Получилась такая красота, что пришлось идти в комнату, снимать халат и надевать приличное платье.
        Пока я переодевалась, она водрузила на стол подсвечник и зажгла свечи.
        — Тань, что отмечаем?
        — Не скажу, пока не сядем и не нальем по бокальчику.
        Я сунула нос в духовку. Пицце оставалось максимум пять минут.
        — Тогда подожди пять минут, выну пиццу, и можно будет посидеть спокойно.
        Но спокойно не сиделось, так стало интересно. Спасибо, дети отвлекли. Сначала Сережка вылез:
        — Ой, теть Тань, привет, как здорово, что Вы заехали. Мама пиццу поставила, я из комнаты учуял.
        Потом подтянулась Катька:
        Тетечка Танечка, сто лет тебя не видела. Здравствуй, моя золотая. Хоть бы ты почаще приезжала, а то мы соскучились. Как там Викуся? В порядке?
        Катька Таню обожает, а ее дочь Вику терпеть не может. Что-то между ними произошло еще лет семь назад, но что — это тайна, покрытая мраком.
        Таня со всеми поздоровалась, расцеловалась, после чего я отправила детей обратно: нечего нам мешать. А вкуска? Вкуску положу на тарелки, можете забирать и выкатываться. Тут и пицца поспела. Ее торжественно разрезали, каждый получил свой кусок, и ребята удалились. Я села напротив Тани и вытаращила глаза, что означало полную готовность внимать.
        — Надь, выпьем за нас, молодых и красивых!  — мы чокнулись,  — после чего Татьяна продолжила,  — Я, кажется, замуж выхожу?
        — Выходишь, или тебе кажется?
        — Выхожу, подруга!!!
        — И за кого, если не секрет?
        — За англичанина из Сингапура. Зовут его Барни, мы познакомились в позапрошлом году на выставке во Франкфурте.
        — Это про него ты говорила, что он похож на персонаж Киплинга?
        — Про него, родимого. И как ты все помнишь? Я же говорила это два года назад.
        Ни фига себе, время бежит. Два года уже прошло, а мне казалось, это было вчера.
        — Вы познакомились на выставке, а потом?
        — Потом я вела с ним переговоры. Он нам поставляет комплектующие. Пару раз съездила в Сингапур, пару раз он сюда приезжал…
        Танька у нас более деловая дама, чем я. Она уже давно коммерческий директор в компании, торгующей компьютерной техникой. Член Совета Директоров, владелица пакета акций и вообще акула бизнеса. А начинала сто лет назад с палатки на Митинском радиорынке. Но у Таньки есть мозги, и деловая хватка. Я могу дать совет, а она способна им воспользоваться, и это, в конечном итоге, стоит дороже.
        — А как же великий принцип «мухи отдельно, котлеты отдельно»?  — так мы с ней для себя сформулировали невозможность смешивать личное с деловыми отношениями.
        — А вот так. Принципы побоку, тут уж не до принципов. Все к черту полетело еще в первый раз, в Сингапуре. Он меня после переговоров в офисе пригласил в ресторан. А потом вместо отеля отвез к себе. Я уже прилично набралась к тому моменту, и не очень сопротивлялась. И понеслась…
        — А потом?
        — А потом суп с котом. Во время переговоров встречались, и в отпуск вместе ездили, а вчера подали в ЗАГС заявление. Через два месяца распишемся, потом какие-то формальности, и поеду я в Сингапур.
        — А Вика?
        — Вика от счастья скачет до потолка. Тоже рвется в Сингапур.
        — А ее учеба?
        — Ты что, совсем со счета сбилась? У нее же последний курс. Ей осталось только госэкзамены сдать и диплом получить. А диплом химфака МГУ — вполне уважаемая бумажка.
        — И английский она знает прилично. Порядок. Только пусть живет отдельно, а то всякое может быть.
        — Учить она меня будет. Сама знаю. Бабкину квартиру здесь будем сдавать, а там на эти денежки ей снимем жилье.
        Танька за последние пять лет похоронила обоих родителей. Квартира отца досталась его второй жене, а Танина мать свою завещала внучке. Так что по московским меркам Вика — богатая невеста.
        — Слушай, а он богатый?  — по ассоциации спросила я.
        — По крайней мере, не бедный. Есть свое дело, дом, счет в банке. Для Англии маловато, а для Сингапура даже очень хорошо. Да и я не нищая. А кроме того, я в Сингапуре смогу прекрасно работать.
        Сможет, это точно. Танька, если надо, сквозь стену пройдет и не заметит.
        — А лет ему сколько?
        — Пятьдесят два.
        — Нестарый еще.
        — А я о чем говорю, подруга!!! Он просто супер!!! Давай я тебе фото покажу.
        Она достала из сумки пачку фотографий. Действительно, такой седеющий колониальный джентльмен в усах. Загорелый и подтянутый. Довольно симпатичный. Даже на фото видно, что высокий. У нас с Танькой еще в детстве был бзик насчет высоких парней.
        — А где ты его оставила? Мог бы вместе с тобой приехать, познакомиться, так сказать…
        — Я что, ничего не сказала? Я же из аэропорта, посадила его в самолет.
        — Он что, на один день прилетал?
        — Почему на один? Мы две недели тут мыкались, собирали все нужные бумажки, чтобы заявление подать.
        — И ты столько времени молчала?!
        — Ты же меня знаешь. Сглазить боялась.
        Знаю. Стоит Таньке о чем-нибудь вслух сказать заранее, можно биться об заклад, что это не состоится. Понятно теперь, почему последние два года мы стали так редко общаться. Скрывать от меня роман с, как его, Барни, ей было непросто, вот она и свела к минимуму возможность проболтаться.
        — Когда свадьба-то, скажешь? Мне надо будет подарком запастись, да и фирменные пироги с меня.
        — Регистрацию нам назначили на конец июля. Я пока не смотрела, что это за день. А торжества в ближайшие за тем выходные. Будет время пироги испечь,  — и Танька отправила в рот последний кусочек,  — Пицца сегодня удалась.
        — Давай еще по глоточку.
        — Давай.
        — За здоровье твоего Барни… Он даже не знает, паршивец, как ему повезло. Такие женщины, как ты, на дороге не валяются.
        — А такие как ты, думаешь, валяются? Ничего, подруга, может, еще кому-нибудь повезет, и ты у нас замуж выскочишь.
        — Ага, как же. Я тут считала вероятность брака для нас с тобой, получилось что-то так мало, что и сказать стыдно.
        — Но я-то выхожу.
        — По статистике, мои шансы от этого уменьшились. Ничего, буду к тебе в отпуск летать.
        — Обязательно. А там и тебе кого-нибудь приглядим. Это наши мужики зажравшиеся, не знают уже, что им нужно. А в цивилизованном мире такая баба на вес золота.
        — Где они найдут столько золота?  — я обвела себя руками
        И мы начали хохотать.
        Просидели мы с Татьяной допоздна. Я ей рассказала про свои дела, она мне рассказывала про Барни и про то, как собирается обустроить свою и Викину жизнь. Я ни разу не спросила, любит она его или нет. Любовь — слово не из моего лексикона. Разговоры о ней я считаю профанацией. В романах и дамских журналах вечно женщины спрашивают своих мужчин, любят ли они их, а если любят, то как именно. От меня такого не дождешься. Язык не поворачивается. Поэтому, наверное, мои мужчины вечно пытались добиться от меня признаний, точь-в-точь как дамочки из романов. А потом я оказывалась бездушной, бессердечной, да сейчас и не упомнить всех эпитетов. Может, я действительно такая. Или просто не любила никого. Детей люблю, родителей люблю, Таньку вот люблю: за них за всех дам себя разрезать на кусочки, за всех вместе и за каждого в отдельности. Они — это я, несмотря на то, что я всегда уважаю суверенитет их личности. А мужчины… Никто из них до сих пор столько для меня не значил, кроме Алеши. Но он от меня признаний никогда не требовал…
        Так что я своим любимым и обожаемым о любви не стану распинаться.
        И уж точно не буду об этом спрашивать Татьяну, не мое это дело.
        Татьяна дождалась, когда хмель из головы выветрится, и уехала, хотя я предлагала ей остаться. Все равно завтра воскресенье, можно спать, сколько влезет. Но она побоялась — Барни может ей звонить, как прилетит, а она дома не ночует.
        Я и расстроилась, и обрадовалась. Все-таки надо отдохнуть, а с Танькой мы бы всю ночь протрепались. С другой стороны, когда еще придется с ней так посидеть. Вот уедет в свой Сингапур, и все…
        Суббота оказалась насыщенной, а воскресенье — пустым. Все как всегда. Поехала к родителям, мыла, убирала, готовила, выслушивала поучения… С тех пор как я стала хозяйкой в собственном доме, я могу их слушать спокойно и доброжелательно. Все пропускать мимо ушей.
        По ходу дела проводила для родителей пресс-конференцию. Делала сообщение «про свою жизнь». Про Танькины дела рассказывать не стала, а то вопросов не оберешься. Моя мама любит задавать вопросы о том, что спрашиваемый в принципе знать не может. И очень обижается, если ей не отвечают.
        О Катиных делах рассказала в общем виде. На время вселения к нам Эрика Сережке придется жить с бабушкой и дедушкой на даче, значит, надо сказать им заранее. Про то, что нас пригласили в Бельгию, сообщать не стала, сказала только, что собираюсь в августе поехать отдыхать всей семьей. Куда? Там видно будет.
        В общем, все, что я произносила, было строго отредактировано. Эти разговоры выматывают меня больше, чем мытье полов, уборка и готовка вместе взятые.
        Не забыть дать Сережке с Катькой инструкции, что говорить бабушке при случае. А то проговорятся — потом сами наплачутся.
        Матушка моя обрадовалась, что Сережка пару недель безвылазно будет с ними. Силой его там удержать не получается. С тех пор, как дети стали совершеннолетними, они отказываются все лето проводить на даче. У нас там нет ни картошки, которую нужно окучивать, ни клубники, которую нужно полоть. Только газон, цветы и смородина. И друзья у них там есть, вроде, скучно быть не должно. Все равно не хотят. Три-четыре дня, и все. Дальше нужен перерыв на недельку. Мою маму мои дети любят, но выносить в больших дозах не могут. Так что согласие Сережки провести на даче две недели — большая жертва с его стороны. Хорошо, что он счел поездку в Бельгию достаточной компенсацией.
        Мне удачно удалось перевести разговор на их собственный переезд. В этом году я решила не торопиться. Когда старики за городом, приходится ездить туда на выходные: убирать, готовить, возить еду с рынка. Да и на неделе хорошо бы заезжать. У меня пока слишком много дел в Москве, а сил мало. Пусть дети сдадут свои сессии, тогда они могут подменять меня в выполнении этой миссии в рабочие дни.
        Поэтому я уговорила маму выехать на второй неделе июня. Будет достаточно тепло, дом просохнет, не придется спать на влажных простынях. Мои доводы были, хоть и с трудом, но приняты.
        Уффф… Я уехала от родителей совершенно вымотанная. С трудом машину вела.
        Возвратившись домой, позвонила Жене, справилась о его здоровье, дала парочку медицинских советов, и сочла свою миссию на сегодня выполненной. Забралась в ванну, вымылась, привела себя в порядок на следующую неделю. Вылезла из ванны и решила устроиться с комфортом. Со вчерашнего дня еще похолодало, так что я принесла себе термос с горячим чаем, забралась под теплый плед, взяла очередной роман и приготовилась отдохнуть в свое удовольствие.
        К Сережке пришел приятель, и они засели играть во что-то невообразимое по домашней сети. Пока играют, ко мне приставать не будут.
        Катерины не было.
        Когда она вернулась, я спала. Свет горел, книжка валялась рядом с диваном, а я дрыхла без задних ног. Она меня разбудила, но не для того, чтобы я постелила себе и легла как следует, а чтобы поговорить. Спросонок я податливее, и дети это знают.
        — Мамусь, ты в четверг сможешь пойти в посольство?
        — Не знаю…
        — А когда будешь знать?
        — В понедельник вечером. А что я должна делать в посольстве?
        — А виза для поездки тебе не нужна?
        — А бумаги все готовы?  — ответила я вопросом на вопрос.
        — Все… Не забудь свой старый паспорт, как доказательство того, что ты ездила в страны Шенгена много раз. А то в новом у тебя только Тунис.
        — Ладно. Поищи мой старый паспорт в нижнем ящике секретера. По-моему, он лежит в синей коробке. Но это не все. Надо для еще твоего Эрика сделать приглашение.
        — Это в среду после обеда. Я займу очередь и позвоню тебе.
        — И в посольстве тебе придется сделать то же самое.
        — В посольстве с утра, туда вместе съездим.
        — Ты уже все продумала, как я погляжу. А когда этот твой Эрик приедет и на сколько?
        — Я уже сказала, приедет в июле. Дней на десять, максимум на две недели.
        — Знаешь что, сообщи ему, что мне было бы удобно, чтобы его визит закончился до 25 июля. А поедем мы к нему в гости не раньше августа. И тоже дней на десять. Пусть планирует вместе с папой. Кстати, почему только с папой? Мама там есть?
        — Есть, но не там. Они давным-давно развелись, и она живет где-то на Юге Франции.
        — На Лазурном берегу?
        — Нет, где-то около Тулузы.
        — А в Тулузе море есть?
        — Нету.
        — Жалко. Вот туда бы я с бoльшим удовольствием поехала.
        — Куда?
        — На море, вот куда. И чтоб не надо было в голове держать всяких там неизвестных мне графов. В конце концов, у меня отпуск бывает нечасто.
        — Ну, мамулечка, не вредничай. Ты отлично отдохнешь. А на море можно будет съездить. Эрик писал что-то насчет Нормандии. Тебе там должно понравиться, в августе там нет такой жары, как в Ницце.
        — Львица ты моя светская! В Нормандию собралась. Готовилась бы лучше к сессии.
        — Я готовлюсь,  — обиделась Катя,  — у меня во вторник консультация, в пятницу экзамен. А сидеть в очереди в ОВИРе и в консульстве я могу и с учебником, тем более, что этот экзамен мне скорее всего засчитают «автоматом».
        Да, напрасно я на нее гавкнула. Девчонка отлично учится, и сессия для нее уже давно не проблема. Так что я просто ее заткнула, перевела на другую тему. Почему-то не хотелось думать о поездке, не хотелось ее обсуждать. Наверное, это работает защитный механизм: поехать хочется, и страшно сглазить. Чем меньше обсуждать, тем больше шансов, что все состоится.
        — Ладно, я все поняла. Пора спать ложиться. Хочешь чаю перед сном?
        — Молочка.
        — Ну, ты молочка, а я чайку… А Сережка что будет? Ты спроси.
        Катерина засмеялась.
        — Он ничего не будет. Спит без задних ног.
        Все я пропустила. Пока спала, сын наигрался на компьютере, проводил приятеля, поужинал, и спать залег. А я ничего не слышала. Все-таки есть преимущество в том, что дети уже взрослые и самостоятельные.
        Катьке вообще пора жить отдельно, строить свою судьбу без оглядки на маменьку. Да и Сергей уже совершеннолетний. Еще пара-тройка годиков, и ему понадобится отдельное жилье для самостоятельной жизни. Сейчас сдаст последнюю сессию в своем колледже, и, если не произойдет ничего непредвиденного,  — будет зачислен сразу на второй курс института. Учится-то он неплохо. А тут и личная жизнь появится. Ясовсем не хочу ее портить.
        Значит, еще пару лет, и останусь я одна. А одна я жить не умею. То есть не люблю. Сама для себя не встану с дивана, чайника не вскипячу. Ну, вскипячу, конечно, но не более.
        Правильно Танька делает. Меняет в своей жизни все. Сейчас у нее начнется совсем новая эпоха, от этого можно опять помолодеть. А потом будет с кем на старости лет телевизор смотреть. Что это я прицепилась к этому телевизору? Ладно, пусть будет кому на завтрак омлет готовить.
        Пока я грустила, Катюшка заварила мне чай и позвала на кухню. Мы долго сидели друг против друга, прихлебывая, одна молоко, другая чай с лимоном. Почти не говорили, но разве родным людям нужны слова, чтобы понимать друг друга?

* * *
        Наутро я отправилась на работу в каком-то странном настроении. Мне было тревожно, и одновременно я знала, что все будет хорошо. Прибавить сюда общее возбуждение, и мое состояние описано довольно точно.
        Не успела я просмотреть почту, как позвонил Владлен Михайлович. Оказывается, я за выходные так далеко ушла в своих мыслях, что не сразу сообразила, кто он такой. Пришлось срочно возвращаться на грешную землю и включаться по ходу дела.
        Владлен мне сообщил, что не только контракт подписан, но он только что перевел нам аванс, и зачитал номер платежки. Я поблагодарила, и пообещала в среду прислать к ним Валеру.
        Дело предстояло тонкое, для такого Вова не годится. Он патологически честный и порядочный, у него все на лице крупными буквами написано. Если увидит, что главбух мухлюет, то не сдержится и покажет ему свое отношение. Вспугнет, а потом будет оправдываться: я же ничего не сказал…
        У Валеры на лице всегда доброжелательная улыбка. Догадаться, о чем он думает, не дано никому. Поэтому в офисе у клиентов сидит обычно Валера, а Володя работает над тем, что Валера в клюве принесет: базы данных, сводные таблицы, циферки всякие. И вытаскивает из них такое… Клиент, который обычно старается дать минимум информации, потом диву дается, откуда мы все знаем.
        Можно было бы послать Валеру завтра. Шеф так бы и сделал. Но я решила подождать: пусть денежки на счет упадут.
        А вот сама я начну работать сегодня же. Поезжу по торговым точкам, посмотрю, поговорю с персоналом. Заодно конкурентов объеду, список я уже подготовила. В среду встречусь с Корн, представлю ей план работы, а заодно поражу знанием ее дел и конкурентной среды. Пусть чувствует, что не зря деньги платит.
        Просмотрела я почту, ответила на письма, выпила кофе с ребятами, и отправилась в подмосковную Жуковку. Там располагался самый большой магазин «Флоры». По дороге заехала, переоделась: строгий офисный костюм как-то не монтировался с ландшафтным дизайном. Джинсы с ковбойскими сапогами смотрелись более к месту. Так можно даже поверить, что я выбираю растения для своей дачи. Джинсы, рубашка, шейный платок, и особенно ковбойские сапоги — тот наряд, который я люблю больше всего.
        По дороге в Жуковку я успела повстречать столько умопомрачительных автомобилей, что как-то начала стесняться своей старушки. А когда припарковалась у «Флоры», то одного взгляда на стоянку хватило, чтобы осознать: мне тут делать нечего. Но я храбро вошла в торговый зал.
        Я бываю в таких магазинах, и даже люблю в них бывать. Запах земли и цветов меня опьяняет. Названия растений звучат как заклинания: Дицентра Спектабилис, Хионодокса, Аквилегия, В таком заведении я могу проторчать пару часов, обсуждая с продавцом, какие многолетники будут хорошо расти на моем участке, потом купить десяток луковичек и пару резиновых перчаток, и получить от этого необыкновенное удовольствие.
        Здесь в красиво оформленном зале вяло прогуливались три покупателя, вернее, покупательницы. Продавщиц было гораздо больше, но они в основном кучковались у кассы и с клиентами не работали. Меня тоже не заметили. Я обошла зал, обращая внимание на цены. Ого! Неслабо! По сравнению с нашей Белой Дачей все в пять-семь раз дороже. В глубине была открытая настежь дверь, за ней виднелся двор, уставленный как растениями, так и садовой скульптурой. Я прошла туда.
        Так я и знала. Скульптура была по большей части на редкость кичевая: ангелочки, вазоны с плодоовощной продукцией, древнегреческие барышни с кувшинами, и прочая дребедень. Причем мраморные работы выглядели не лучше алебастровых и гипсовых. Они стояли кучно, и это почему-то наводило на мысль о кладбище. Выставка кустарников и деревьев выглядела привлекательнее. Еще бы, творения природы не бывают бездарными, они мне всегда казались более талантливыми, чем произведение рук человеческих.
        Я вернулась в зал, и еще раз обошла все стеллажи, теперь уже обращая внимание на ассортимент. Хорошо, что я опытный садовод. Я пришла к выводу, что большинство многолетников — это так называемые экзоты, совершенно не приспособленные к нашим условиям. Тут расчет такой: растение высаживают, оно живет сезон и погибает, а хозяин покупает новое такое же. Я это воспринимаю как недобросовестность продавца. А здешним жителям наплевать, им главное — чтобы было дорого и престижно. Представляете себе престижные кусты?
        Ладно, все тут более-менее понятно. Подробности узнаю из прайс-листов и отчетов о продажах. Надо глянуть, как в других местах. Я двинулась к выходу.
        Вот только тут ко мне подошла долговязая продавщица. Смерив меня взглядом, она спросила, подобрала ли я что-нибудь для себя. Причем в ее тоне звучало: ну, для таких, как ты, в нашем крутом магазине нет ничего. Я ответила, что смотрела, нет ли чего-нибудь новенького, но не нашла ничего интересного. Она уже собралась мне что-то сказать, судя по выражению лица, не слишком любезное, но вдруг оставила меня и вытаращилась на машину, подъехавшую к магазину. Точнее, не на машину, а на три машины: «Бентли» и два Хаммера. Кто-то очень важный подъехал, и я перестала для нее существовать.
        Из одной машины не вышел никто, из двух других появились трое мужчин. Один явно хозяин, два других — телохранители. Стоп, хозяина я явно знаю в лицо, но не могу сообразить, кто это.
        Все трое вошли в магазин, но далеко проходить не стали. Хозяин махнул рукой, и из подсобки выбежала еще одна продавщица. Или это уже менеджер? На ней не было униформы, красивый костюм выдавал местное начальство. За ней шел хмурый мужик и нес букет такого размера, что я с трудом представила себе подходящую для него вазу. Один их охранников осмотрел цветы и показал мужику на машины — мол, неси туда. А хозяин ласково улыбнулся тетеньке и сказал хорошо поставленным голосом:
        — Спасибо, Галина Ивановна. То, что надо.
        И тут я его узнала. Виктор Егоров. Как его там, Виктор Андреевич? Он самый. Легок на помине.
        Только меня им запугали, он тут как тут. Зачем? Понятно, ко мне это не имеет никакого отношения, он обо мне и не слышал никогда. Заехал за цветами. А с другой стороны, это знак. Только чего? Ой, Коноплянникова, ты становишься суеверной.
        Смотрится он неплохо. Моложе, чем на фотографиях или в телевизоре. Симпатичнее. Светлый костюм, нежно-голубая рубашка без галстука, ботинки из буйволовой кожи — все неброское и стильное. Когда он проходил мимо, до меня донесся легкий запах его туалетной воды. Очень даже приятный. Вкус у него есть.
        Это мне сообщила моя сознательная половина. А бессознательная задрожала как овечий хвост. Не знаю почему, без всякой рациональной причины. От господина Егорова исходит угроза. Не мне конкретно, но всему, что встанет у него на пути. Я это кожей ощутила. Его появление живьем подействовало на меня сильнее всех уговоров Листвянского.
        Пока я стояла в ступоре, Егоров и сопровождающие развернулись и вышли. Он скользнул по мне взглядом, даже не увидев. Здесь я значила не больше, чем горшок с цветком.
        Как только они уехали, я не стала мешкать, села в машину и рванула в противоположную сторону, благо мне туда и надо было.
        Я гнала свою девочку, пока не въехала в собственный двор. До конца рабочего дня было еще часа полтора, зря я сюда приехала. Надо взять себя в руки и посетить еще один магазин «Флоры де Люкс», или любой другой того же профиля. Но я не могла себя заставить. Дурацкая встреча полностью выбила меня из колеи. Я-то считала себя разумной особой, не подверженной панике, а тут была налицо именно паника, причем абсолютно нерезонная, не имевшая под собой рациональных предпосылок, если не считать предупреждения Григория Константиновича.
        Но и он не привел никаких обоснований. Воровство коммерческого директора никак не может быть связано с отношениями Егорова и его бывшей пассии. Где имение, где наводнение…
        Ладно, если я не в состоянии сейчас работать, значит, пойду домой, и завтра начну с новыми силами. Не встретится же мне этот господин Егоров и завтра?!
        Дома я застала развеселую компанию студентов: и сын, и дочь навели приятелей. Мне все обрадовались, попробовали угостить сосисками. Я сначала отнекивалась, а потом и сосиску съела, и пива выпила. Поговорила с ними о том, о сем, отвлеклась и успокоилась. Оставила молодежь веселиться на кухне, а сама забралась под плед. Читать не хотелось, я включила телевизор. Шел какой-то боевик. Я попала на середину. Незнакомые мне люди бегали и стреляли, угадать при этом, кто прав, кто виноват, кто хороший, а кто плохой не представлялось возможным. Посмотрев минут десять, я поняла, что разобраться в сюжете мне не дано. Начала щелкать пультом. На других каналах тоже все было маловразумительное. На «Культуре» шел фильм про животных. Я уже обрадовалась, но он быстро закончился. Вообще-то стоило включить видик, посмотреть какую-нибудь старую комедию, но лень было вставать.
        В результате я нашла на канале «Спорт» повтор какого-то матча между «Арсеналом» и «Барселоной», и смотрела его. Через некоторое время я заметила, что на полу перед телевизором скопилось человек пять, и тоже смотрят футбол. Моих детей среди них не было. Откуда взялись? Я и не слышала, как пришли. Вот в таком единении с молодежью провела я вечер. Хорошо, что футбол закончился, и они так же тихонько ушли. Потом еще какое-то время на кухне гремела посуда — народ пил чай.
        Потом стали хлопать входные двери, а затем все стихло. Нашествие закончилось. Зато ко мне пришла моя дочь с претензиями. Зачем это я футбол включила. Их, видите ли, бросили мальчики. Ушли ко мне футбол смотреть.
        А Сережка? Сережке нравится Маша, а этот матч он уже видел.
        Я отмела все ее инсинуации. Сами виноваты. Если мальчики предпочитают вам футбол, при чем тут я?
        Попикировались мы так с дочкой … Тут вернулся Сережка, который ходил провожать Машу, а заодно и всех остальных. Кооптировали Сережку, начали спорить, потом хохотать, и ржали, как дикие лошади, почти до полуночи.
        Я и не заметила, как заснула.
        А утром неприятное чувство от встречи с Егоровым почти испарилось. Я позвонила Сергею Ивановичу, сказала, что приеду после обеда, и галопом помчалась по торговым точкам «Флоры» и ее конкурентов. Хорошо, что у нее задействовано всего три направления: Запад, Юго-запад и Северо-запад. Западная, можно сказать, компания. Я посетила еще три «Флоры» и пять других магазинов. По ходу дела кое-что купила, не болтаться же просто так. Отоварилась летниками в торфяных горшочках, несколькими корешками рудбекии, подушкой красной камнеломки и можжевельником. Все это купила не во «Флоре», естественно. Я не сумасшедшая.
        Цветы погрузила в багажник. Наблюдения записала в блокнот. Сейчас они мне пока не нужны, а на финальной стадии понадобятся. Помогут толковать цифры.
        На работу приехала часам к трем. Меня ждали: в своем кабинете Сергей Иванович поил кофе мою знакомую гориллу.
        — Здравствуйте, Анатолий Петрович,  — ласково поздоровалась я,  — Чему обязана?
        Тот медленно встал и, не отвечая на приветствие, очень задушевно проговорил:
        — Надежда Николаевна, я могу с Вами побеседовать в приватной обстановке?
        — Да пожалуйста, Анатолий Петрович, сколько угодно. Только можно я почту просмотрю, пока Вы кофе допьете. Жду важное письмо, на него надо срочно ответить, а меня с утра не было, знаете ли.
        — Знаю, я Вам звонил. Мне сказали, что Вы будете после обеда, ну, вот я и приехал.
        Потрясающе. Мужик прямо на себя не похож. Что там стряслось такое, от чего он сюда прибежал, как борзый конь? Разговаривает со мной, как будто я ему мама родная…
        Рано, вроде бы. Мы же еще работу не начинали.
        Я отправила его в переговорную, велела Ирочке подать нам чаю с печеньем, а сама бросилась в свой закуток. Глянула почту — ничего срочного. Тогда я села и постаралась сосредоточиться. Не зная, с чем пришел Овсянников, трудно заранее выстроить линию поведения. Придется импровизировать, а в этом я не сильна. Главное не выдать, что я уже работаю по проекту. Значит, так. У нас крупный заказ в Питере, поэтому я не собираюсь особо углубляться в дела «Флоры». Пусть мужик успокоится, и надо успокоиться самой.
        Я еще потянула время: сходила в туалет, поправила прическу и макияж, дала руководящие указания Ирочке, и только после этого вошла в переговорную.
        Расчет оказался верен. Кинг-Конг сидел как на иголках. А чем больше он будет взвинчен, тем легче примет любую ерунду, призванную его успокоить.
        — Итак, Анатолий Петрович, что там у Вас стряслось?
        — Ничего, Надежда Николаевна, ровным счетом ничего. Но Вы завтра приступаете к работе у нас, и я хотел бы кое-что для себя прояснить.
        — Спрашивайте.
        — Что от меня потребуется?
        — Ничего. Обычно мы не сталкиваемся в работе с коммерческими директорами. Все, что может нам понадобиться, мы получим у главного бухгалтера. Ведь все контракты, по которым вы продаете и покупаете, проходят через него?
        — Естественно.
        — А если что-то понадобится, я спрошу у Ларисы Юрьевны.
        — Вы понимаете, Лариса Юрьевна у нас девушка молодая и красивая…, - тут я вытаращила глаза с выражением крайнего недоумения.
        — И что же?
        — Она только номинально руководит компанией. Вернее, она является ее владелицей. А делами занимаюсь я. Так что по любому вопросу я Вас призываю обращаться ко мне.
        Я не стала изображать удивление.
        — Отлично. Значит, буду обращаться к Вам. С завтрашнего дня у Вас будет работать наш аудитор. А я присоединюсь к нему несколько позже. Наверное, в понедельник. К тому времени у мня уже будет готов план работы.
        — Какой план?
        — Я смогу назвать исследования, которые надо будет провести, и информацию, кроме бухгалтерской, которая понадобится Потом сформулирую вопросы, на которые необходимо получить ответ. Думаю, Ваш случай не из сложных. Скорее всего, тут нужна реорганизация.
        — То есть, Вы уже делали подобную работу?
        — И не однажды. Мы предлагали реорганизацию нескольким клиентам. Те, кто на это пошли, остались довольны. Если в этой компании делами заправляете Вы, то тем лучше. До Вас мне будет легче довести свои идеи, чем до Ларисы Юрьевны. А там уж решайте сами.
        — Спасибо, Надежда Николаевна, за время, которое Вы мне уделили. Мне все теперь ясно. Мы с Вами плодотворно поработаем.
        Все! Ура! Мужик расслабился. Он уверен, что перевел меня в свой стан. Что я буду есть у него из рук.
        Анатолий Петрович откланялся, а я побежала к Сергею Ивановичу.
        — Ну что, какое впечатление? Как Вы думаете, зачем он приходил?
        — Все очень странно. Я не снимаю своего первоначального диагноза. Он ворует вкупе с главным бухгалтером. А сюда прибежал прощупать почву и, возможно, заручиться Вашей поддержкой. Причем прибежал не сам, а его прислали.
        — Кто?
        — Главбух, кто же еще?! Они хотят завязать на себя все каналы, по которым к Вам будет поступать информация. Но тут есть еще что-то.
        — Что?
        — Не знаю, голубушка. Знал — сказал бы. Теперь надо ждать, что принесет в клюве наш Валера. Может, из его цифр что-то прояснится.
        — Будем надеяться.
        — И еще, Надюш. Возможно, Вам это покажется ерундой, но хочу обратить Ваше внимание. Этот, как Вы его окрестили, Кинг-Конг — любовник Вашей клиентки.
        — Вы уверены?
        — Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Есть признаки. Знаю, Вам он неприятен, поэтому Вы такого и представить себе не можете.
        — Не могу, это Вы точно подметили.
        — Так вот. Будьте осторожны, не нападайте на него сразу. И не сдавайте его клиентке раньше, чем у Вас будут стопудовые доказательства.
        — Я поняла. Буду молчать как рыба, пока не уясню всю картину.
        — Вы когда к ним собираетесь?
        — Не раньше понедельника. Пусть сначала Валера принесет исходные данные.
        — Вот и хорошо. Не забивайте пока голову. Посмотрите лучше, что наш Андрей прислал по питерскому проекту.
        Я поблагодарила и пошла на свое место. Открыла письмо шефа — к нему были прицеплены файлы в совершенно неприличном количестве. Скачала их в новую папку и начала просматривать. Ого! Такого клиента у нас еще не было. Работы море, Валера с Вовой вдвоем не потянут. Надо будет кого-то в Питер посылать, лучше двоих. Может, и самой придется съездить. Хорошо хоть, сроки разумные. Грядет лето, и они не хотят из-за нашего обследования откладывать отпуска. Большая часть работы выпадает на осень. Зато первые деньги можно будет получить уже в июле. И до конца года не волноваться о новых заказах.
        Я стала разбирать присланную информацию, по ходу дела продумывая план. Завтра приедет шеф, хорошо бы его встретить с конкретными деловыми предложениями.
        Когда я закончила, оказалось, что время позднее. Сергей Иванович ушел. Ну ничего, с утра покажу ему свои наметки.
        Поехала домой. Пробки уже рассосались, дома я оказалась быстро. Сережка встретил меня радостными воплями: он сдал все зачеты и допущен до экзаменов. Катерина проявила свои чувства более сдержанно. Она была на консультации, и преподаватель определенно сказал, что экзамен ей будет зачтен «автоматом». На радостях она сделала пиццу, так что есть, чем поужинать. Отлично, а то у меня уже сил нет.
        Пицца оказалась на редкость вкусная: Катерина готовит не хуже меня, а иногда и лучше. Настоящая внучка своей бабушки. У той самые простые блюда выходят так, что у вкушающих от восторга на глазах появляются слезы.
        Поев, я рухнула на свой диван. Спать хотелось неимоверно. Постелила, укрылась, выключила свет… И начала в голове перебирать все, что было за последние две недели. Просто наваждение какое-то! Сна ни в одном глазу!
        Мучилась я так часа три, вставала, пила воду, пыталась читать, чувствовала, что засыпаю, откладывала книгу, и снова не могла заснуть. Потом все же Морфей надо мной сжалился, и я увидела сон.
        Снилось мне, что я приехала в красивый дворец где-то за границей. Больше всего место напоминало Шенбрунн. Вылезаю я из машины, а ко мне направляется господин Егоров. Улыбается, ведет во дворец и предлагает показать мою комнату.
        Я соглашаюсь, поднимаюсь вместе с ним по лестнице. Перед нами большая белая дверь украшенная золотом. Дверь отворяется, и я лечу куда-то в темноту. Попадаю в какой-то каземат. А в нем уже сидит моя Катька. Она шепчет: «мама, тихо»!… и тянет меня за собой. Я ползу по низкому темному тоннелю, там душно и тесно. Ползу сначала вниз, потом наверх. Я начинаю задыхаться, и вдруг вылезаю на вершине горы. Вокруг ни одного строения, никаких следов пребывания человека. Я стою среди огромных валунов, ниже расстилаются луга и леса. Солнышко ярко светит, а вместо моей дочери Лариса Юрьевна смеется.
        Этого я не выдержала и проснулась.
        Солнце действительно заливало всю комнату. Я шторы забыла задернуть. Пора вставать.
        На работу приехала рано. Надо созвониться с главным бухгалтером «Флоры», проинструктировать Валеру, и отправить его на добычу.
        Потом можно будет со спокойной душой дожидаться шефа.
        Валера не заставил себя ждать. Я вручила ему список данных, которые будут нужны в первую очередь. Их нужно скинуть на съемный жесткий диск. Диск этот хранится у меня в сейфе, поэтому пришлось его торжественно вручить. Если не все есть в электронном виде, то придется все данные занести в таблицы вручную. Сделать это надо сегодня-завтра. Потом пусть занимается аудитом как обычно.
        Валера смотрел на меня обиженно. Можно подумать, он в первый раз, ничего не знает. Не беспокойтесь, дорогая Надежда Николаевна, все сделаем в лучшем виде.
        — Бога ради, Валера, не задавай там лишних вопросов.
        — Обижаете, Надежда Николаевна, я свое дело знаю. Вопросы Вы будете задавать.
        — Ну, прости меня, я что-то в этот раз волнуюсь больше обычного. Вечером позвони, расскажешь, как тебя приняли.
        — Обязательно.
        Я отправила Валеру и засела за питерские материалы. Попыталась их систематизировать. За этим занятием меня застал мой шеф. Оказывается, я по нему соскучилась!
        — Ой, Надежда, как же я по тебе соскучился!  — выпалил шеф, обнимая меня и целуя в щеку,  — и как же мне тебя в Питере не хватало! Ну ничего, еще съездим вместе. Ты расскажи, как тут без меня с Ларисой управилась.
        — Расскажу, только давай не при народе.
        Я встала и пошла в его кабинет. Шеф за мной. Проходя мимо Ирочки, я велела принести нам кофе с молоком. Шеф другого не пьет, я тоже люблю с молоком.
        Мы сели, дождались кофе, закрыли дверь, и только после этого я приступила к рассказу. Постаралась ничего не упустить. Рассказала даже о встрече с Егоровым в Жуковке. Единственное, о чем умолчала, это о своем приступе иррационального страха. Рассказ о Егорове шефа не насторожил. А вот информация о коммерческом любовнике вывела Андрея из себя. Он прокомментировал: «Гадюка!»
        Мне стало смешно. Но смеяться не следовало, еще неизвестно, как может шеф отреагировать. Я наступила на горло собственной песне, закончила рассказ, а потом предложила позвать Сергея Ивановича. Пусть он изложит то чему был свидетелем. Например, визит господина Овсянникова. И даст свои комментарии.
        Сергей Иванович был немногословен. Сформулировал кратко свои выводы, как делал это для меня, порекомендовал действовать осторожно, и удалился.
        — Ну, что делать будем, дорогая моя Надежда?  — произнес шеф задумчиво.
        — Ждать-с, что же еще — в тон ему ответила я,  — Все равно без информации от Валеры мы делать ничего не можем. Так что пока не бери в голову. Ты лучше скажи, из Питера материалы привез, или есть только то, что на «мыло» сбросил?
        — За что я тебя люблю?!  — возгласил шеф,  — За конструктивность!!! Конечно, привез! Море материалов! Целый жесткий диск!!!
        — Ну и отлично. Будем пока работать с тем, что есть. Тем более, что и деньги там другие. Завтра все разберу, подключу Вову, посмотрим, что удастся вытянуть. И к тому моменту, как переведут первый платеж, мы будем готовы к ним ехать с готовыми планами и разговаривать вполне конкретно.
        — Надь, что бы я без тебя делал?
        — Не знаю, дорогой. Помер бы, наверное.
        Я забрала жесткий диск, который шеф вынул из своего портфеля.
        — Пойду посмотрю.
        И в это время затрезвонил мой мобильник. Катя.
        — Мамочка, выезжай скорее, я жду тебя в нашем ОВИРе. Очередь подойдет где-то часа через полтора…
        — Еду,  — сказала я коротко.
        Повернулась к Андрею:
        — Выручай дорогой, мне срочно надо в ОВИР. К дочке парень приезжает из Бельгии, надо сделать ему приглашение.
        — Нет проблем. А с материалами что делать будешь?
        — Спрячу пока в сейф. Если успею, сегодня вернусь и поработаю. Если нет, то завтра с утра.
        Все-таки хороший у меня начальник. Могла бы и не отпрашиваться, он бы слова не сказал. Его интересует только результат. А с этим со мной проблем нет.
        Вот Ирочке отпрашиваться трудновато: от нее хотят не результата, а присутствия.

* * *
        Несмотря на то, что ОВИР от нас не так уж далеко, я ехала все полтора часа, которые мне отпустила Катька. По пустым улицам добралась бы минут за пятнадцать — двадцать, но где они, эти пустые улицы? Так можно доехать только ночью, но ночью ОВИР не работает.
        Когда я вошла в тесный коридор, Катерина сидела под дверью. Сидела как на иголках. Еще бы, а вдруг мать опоздает и очередь пропадет?
        Мое появление вызвало у нее дикое ликование: наша очередь была следующая. Оказалось, с этим приглашением мочалка страшная: уже достоявшись до инспектора, мы проторчали в ОВИРе около двух часов: нас посылали то в один кабинет, то в другой… Наконец приглашение было оформлено, как положено, и готово к отправке.
        Рабочий день как раз должен был закончиться, когда мы вышли на вольный воздух. На меня присутственные места действуют угнетающе. Такое ощущение, что стены там выпивают из тебя все соки, а самый воздух не пригоден для дыхания. Если можно их избежать, я так и делаю. А если, как сегодня, все же приходится в них провести какое-то время, то потом меня хоть на помойку выбрасывай: я никуда не гожусь.
        Поэтому, добравшись до дома, я даже не стала ужинать. Сразу легла и достала из-под подушки роман. Надо отвлечься, тогда полегчает. Катюшка, зная эту мою особенность, сама приготовила ужин: поджарила котлетки, нарезала огурцы, лук и редиску, залила все это сметаной и принесла мне.
        — Мам, я завтра отправлю приглашение.
        — Обычной почтой?
        — Да не почтой, конечно. Почта опоздает. Ну, есть же у нас курьерские службы.
        — Правильно, молодец.
        — Да, не забудь, с утра мы едем в консульство. Не беспокойся, все документы у меня.
        Про консульство я совсем забыла. С утра собиралась смотреть питерские файлы. Тогда надо бы сейчас на работу съездить. Взять жесткий диск и лэптоп и поработать ночью дома. Ладно, сделаю это завтра. Не горит. А сейчас почитаю немножко, и спать.
        Но спать не пришлось. Позвонил Женя, долго нудил, что мы стали редко видеться. Потом мама решила выяснить, как у внуков протекает сдача сессии. К ним самим она приставать не решается, донимает меня. За мамой следом позвонил Димка, снова благодарил, и предложил съездить на выходные за город. Я отказалась, сославшись на то, что пора родителей перевозить на дачу. А в это мероприятие он никаким боком не вписывается. Соврала. Родителей я еще немножко подержу в городе. Договорились попить кофе в воскресенье.
        Следом позвонил Валера. Голос у него был радостный. Сказал, что все в порядке, все материалы ему предоставили, и он нашел кое-что интересное. Не будет пока говорить что. Надо, во-первых, все проверить, а во-вторых, он надеется найти не только это.
        — Они даже не поняли, что я там заметил. А я и вида не показал. Одно скажу, диагноз наш подтверждается. Первичной работы еще много, так что ждите меня в пятницу.
        — Молодец, Валера. Я всегда в тебя верила. Глаз у тебя правильный. Если что есть, ты обязательно найдешь.
        Мы распрощались очень довольные друг другом.
        Когда я уже обрадовалась, что все звонки закончились, позвонил Листвянский.
        — Наденька, как Ваши дела?
        — Спасибо, Григорий Константинович. У меня все в порядке,  — сказала я железным голосом.
        — Вы уже начали работать по заказу Ларисы Юрьевны?
        — Начали. Сегодня. Я послала к ней аудитора.
        — И как?
        — Пока рано о чем-то говорить. Я еще ни одной цифры не видела. Но, по-моему, особых трудностей не предвидится. Да что Вы так беспокоитесь? Мы работаем, кажется, не первый день.
        — Я волнуюсь за Вас, Наденька. Ведь это я втравил Вас в эту историю с госпожой Корн.
        — Можно подумать, Григорий Константинович, что она, по меньшей мере, крестная мать мафии. Не волнуйтесь, мне ничего не угрожает. По-моему, ситуация типичная. Так что все будет хорошо.
        — Мы с Вами увидимся? Я бы хотел пригласить Вас куда-нибудь…
        — В ближайшее время я буду очень занята.
        И что он ко мне привязался? Не хватает девочек? Тетеньку захотелось? Не буду я с ним встречаться, опять за коленки хватать начнет.
        — Ну что ж, позвольте мне справляться, как идут у Вас дела.
        — Буду рада.
        Мы мило распрощались. После этого звонка я какое-то время пребывала в недоумении. То ли Гриша решил взять меня измором, то ли у меня мания величия, и все эти знаки внимания не относятся к моей божественной красоте, а связаны с какими-то другими соображениями. При здравом размышлении я готова была предположить второе. Но что Листвянскому в этой Ларисе Корн? Она ему не мать, не жена и даже не любовница. Так, не слишком близкая знакомая. Тут я склонна ему поверить. В чем же дело?
        Недостаток информации не позволил мне сделать вывод, но я решила постараться вписать Григория в общую картину, когда буду ее собирать из разрозненных кусочков.
        Я продолжала думать о Григории Константиновиче в связи с «Флорой де Люкс» и наутро, стоя с детьми у консульства Бельгии. Катька носилась колбасой, суетилась, бегала в Сбербанк платить какие-то деньги, а я думала. Наверное, поэтому я даже не заметила, как мы его уже покинули. Надо было переждать два часа, чтобы явиться за ответом: дают нам визу сразу, вызывают на собеседование, или отказывают.
        Это время мы просидели в кафе. Катька с Сережкой, как обычно, то переругивались, то принимались хихикать. Я все еще думала, сопоставляя все, что знала. Было у меня чувство, что в паззле не хватает одного элемента. Ну, максимум, двух.
        Только когда любезный клерк сообщил, что мне виза выдана, сыну тоже, а дочери надо пройти собеседование, я пришла в себя. И стала думать уже о визе. Бред какой-то! Чем Катерина хуже Сергея? Оба не раз бывали за границей, я регулярно их вывозила отдыхать. Так почему ей не дали визу сразу? Хотя, с другой стороны, и не отказали…
        На работу я добралась около трех. Шеф сделал большие глаза, но ничего не сказал. Я тоже промолчала. Села за свой компьютер и принялась за дело. За вчерашний вечер и сегодняшнее утро мне навалило кучу писем на «мыло». Штук сорок, если не больше. Пришлось начать с сортировки. На два я ответила, четыре прочла и сохранила, отвечу позже, а остальные радостно грохнула.
        И только я это проделала, как по внутреннему телефону позвонил шеф:
        — Тебя тут полдня с собаками разыскивают. Где ты была?
        — В консульстве. А если я так нужна, почему не позвонили на мобильный?
        — По нему ты не отвечаешь!
        — Ерунда, он у меня включен постоянно!  — я полезла в сумку, достала мобильный и проверила. У меня звук звонка негромкий, зато вибрация такая мощная, что трясется все вокруг в радиусе трех метров. Не заметить ее я не могла. Неотвеченных вызовов не значилось.
        — А кто там меня разыскивал?
        — Главный бухгалтер «Флоры», Владлен как-его-там, не запомнил отчества.
        — Шеф, не бери в голову, я сама с ним разберусь. Валера, кстати, не звонил?
        — Нет, он не звонил.
        — Ну и отлично. Я сегодня заберу твои питерские материалы домой, покумекаю…
        — Бери, конечно,  — голос шефа заметно повеселел,  — завтра мы сможем их обсудить?
        — Не знаю пока, но постараюсь. Ладно, у меня дел по горло. У тебя, думается, тоже.
        Я повесила трубку и набрала Валеркин номер.
        — Валера, как дела? Меня тут, говорят, Владлен Михайлович разыскивал.
        — Да, Надежда Николаевна. Хотели у Вас один вопросик провентилировать. Но обошлись.
        — Значит, я не нужна?
        — Спасибо, помощь не требуется.
        — Завтра Вы где?
        — С утра приеду в офис. Продолжу аудит на следующей неделе.
        Я попрощалась.
        Что там было? Видно, Валера попросил информацию, которую главбух давать не хотел. Интересно, в результате дал, или нет?
        Я вытащила HDD из сейфа, подключила к ноутбуку и начала просматривать файлы.
        Такое впечатление, что шеф скачал всю бухгалтерию заказчика за последние два года. А что, такое возможно, он не раз это проделывал с другими. Я с головой углубилась в работу. В таком состоянии я ничего не вижу и не слышу.
        Около девяти обратила внимание, что осталась в офисе одна. Судя по чашкам, Ирочка три раза приносила мне чай. Как я его пила, не помню. Да и от работы оторвалась потому, что голова заболела и перестала соображать. Это верная примета, что пора подкрепиться.
        Я сложила лэптоп и HDD в портфель, повыключала везде свет, и отправилась домой. Решила, что поем домашнего супчика. Глупая идея. Надо было сразу ехать в какую-нибудь едальню: «Му-му», «Елки-Палки», или что-то в этом роде. Была бы хоть сыта. А так я голодная и злая торчала в пробке до половины одиннадцатого. И кто это ездит по городу так поздно?
        Домой ворвалась как ведьма на помеле. Бросилась к холодильнику и сунула в рот плавленый сырок. Теперь можно успокоиться и что-то приготовить на ужин. Хорошо, еще суп гороховый со вчерашнего дня остался. Я навернула большую миску и пришла в приятное расположение духа. Сделала себе два огромных бутерброда и пол-литровую чашку чая и пристроила лэптоп прямо на диване. Писать я не собиралась, а читать и работать с таблицами можно и лежа. Чай с бутербродами предусмотрительно поставила на табуретку: мало ли что. Лэптоп мой собственный, хотя и его жалко, а жесткий диск казенный.
        Утром я проснулась в объятиях ноутбука. Даже не отключила его, заснула прямо над открытым файлом.
        Чай был выпит и бутерброды благополучно съедены.
        Когда это я заснула? И сколько к этому моменту успела сделать? Я заволновалась. Сегодня надо хоть что-то показать шефу, оправдаться за среду и четверг.
        Пришлось спросонок просматривать готовые таблицы и быстренько соображать, что к чему. Оказывается, все не так плохо. Осталось всего ничего. На автопилоте удалось довольно много наработать. К полудню будет что передать Вове, а совещание с шефом можно назначать на три.
        В пожарном темпе я позавтракала и вылетела, как наскипидаренная. До работы добралась в рекордные сроки. В офисе, естественно, еще никого не было, значит, все успею.
        И бросилась в цифры с головой.
        Ирочка даже не переключала на меня звонки, хотя они шли сплошным потоком. Умница, знает, что в этом состоянии меня лучше не трогать. Сергей Иванович звал пить чай — я только рукой махнула. Приехал Валерка, подошел, стал делать знаки. Я замотала головой: потом, потом. А в полдень я с гордостью констатировала: можно передавать все Вове. Пусть доводит до ума.
        Переслала Володе подготовленные файлы и свои замечания со списком вопросов. Все. Теперь можно и чаю попить.
        Я вылезла из своего закутка и прошла на кухню. Там уже собрался народ: по пятницам наши ребята на договорах приносят Сергею Ивановичу отчеты. Мне обрадовались, налили чаю, вручили кусок торта, который следовало съесть за здоровье некой Светланы Игоревны. Она у нас всего два месяца, я ее до сих пор не знала, хотя пару раз видела. Пришлось сказать речь и сходить на рабочее место. В нижнем ящике стола у меня запас полезных сувениров на все случаи жизни. Я вручила Светлане красивую гжельскую кружку с ложкой. Она не ожидала, попыталась сказать ответное слово, растрогалась до слез и замолчала. Нормальная приятна женщина. Надо будет у Сергея Ивановича узнать о ней поподробнее, на питерский проект нам понадобятся люди.
        После этого корпоративного междусобойчика я собиралась подойти к Валере, но он сам уже ждал меня в моем отсеке.
        — Надежда Николаевна, я все понял. Даю Вам все исходные, Вы сейчас тоже поймете.
        — Давай, Валер, где твои таблицы?
        — На сервере в общих папках, где же еще.
        — Кстати, а что там была за проблема с главбухом?
        — Я попросил данные за прошлый год, а он не хотел давать. Рвался с Вами поговорить.
        — И что?
        — Дал, разумеется, когда я пообещал, что ты это обсудишь с Генеральным директором.
        Я нашла папку с надписью «Флора», открыла и углубилась в таблицы. Валерка стоял над душой, заглядывая через плечо. Я махнула ему рукой, чтоб сел и не мешал. Но его распирало, он, как борзый конь побежал на кухню и принес кружку чая. Сидеть спокойно было выше его возможностей.
        Очень скоро я увидела, почему ему не сидится. В бухгалтерской отчетности эти данные были разнесены далеко, и казались совершенно не связанными. А тут, сведенные в одну таблицу, просто били в глаза.
        — Ну, Вы увидели? Увидели?
        — Увидела, увидела… Только что теперь делать, непонятно.
        — Надо бы вызвать сюда вашу Ларису Юрьевну, все ей показать и объяснить. Пусть сама решает.
        — Не торопись, мой золотой, сначала нам нужна дополнительная информация.
        — Какая еще информация, тут же ясно видно, что под фирму копают, и скоро этой госпоже Корн придется все продавать в убыток себе.
        — А кто копает, ты выяснил? Какова его цель? Каким боком здесь задействованы ее коммерческий директор и главбух? Что за банки, где пропадают ее денежки? И чем нам все это грозит?
        — ?
        Валера опешил. Последний вопрос его добил, он вдруг увидел всю картину в другом свете.
        — Надежда Николаевна, родненькая моя, а нам что-то может грозить?
        — Не знаю, мой дорогой, не знаю… У тебя есть реквизиты всех их контрактов?
        — Есть. В файле Contr_recvisit.
        — Молодец. Теперь делай свою работу как всегда, а я займусь выяснением всех обстоятельств. Пробью фирмы и банки по базе данных, позвоню кое-кому. А ты иди пока, работай.
        Но Валера не уходил. Он стоял рядом и тяжело дышал, собираясь с мыслями. Потом задумчиво произнес:
        — Это что же, у нас тут целый детектив получается?
        — Ты хочешь сказать, не ожидал, что у нас такая интересная работа?
        — Точно.
        — Признаться, я тоже. Ладно, выпутаемся как-нибудь. Вот не хотела я брать этот заказ, и была права тыщу раз!
        — А Вы что-то знали?
        — Скажем так, догадывалась. Спинным мозгом чуяла, что ждут нас неприятности. Как эту Ларису увидела…
        — Да неприятная бабенка.
        Интересно, Валера не запал на такую красоту?
        — Она тебе не понравилась? Ведь красивая.
        — Даже очень. Но неприятная. Знаю я таких красавиц. Такая вся нежная и удивительная, сюси-пуси, а внутри стальная акула. Зубастая и безмозглая. Один хватательный инстинкт.
        — А ты откуда знаешь?
        — А у меня дома такая есть. Не подумайте, сестра родная. Младшая. Была нормальная девчонка, в техникуме училась, подалась в фотомодели, и теперь все! С ней общаться невозможно. Кроме денег, никаких интересов, а мужчин воспринимает как кошельки на ножках. Со мной, как с братом, делится. Застрелиться из кривого ружья! Подружки к ней ходят такие же. У них мужчины начинаются с директора банка, не меньше. Доход должен быть такой, чтобы в ресторане сразу тратить пять — семь тысяч долларов, а потом давать на мелкие расходы три раза по столько. Это в их среде и есть «любовь»! Я для них никто, «бухгалтер, милый мой бухгалтер»! Хотя Вы знаете, я неплохо зарабатываю. Многие счастливы иметь хоть одну четверть моей зарплаты. Я сначала переживал, одна мне очень даже нравилась, а теперь перестал. Получил прививку на всю жизнь. Теперь модельные красотки для меня как рвотный порошок.
        — Что ж, для работы удачно. Теперь тебя можно куда угодно посылать, никакая модель тебя не обойдет. Ладно, иди, трудись.
        Вот и разъяснилась одна несуразность. Сам Валерка высокий, симпатичный, можно даже сказать красивый. А девчонки у него одна другой страшнее. Видела я их несколько раз, и все дивилась такой диспропорции. А тут, оказывается, выстраданная жизненная установка. Девчонки, хоть и страшненькие, но славные. Жаль только, что он меняет их, как перчатки.
        Все, хватит о Валерке, у меня сейчас дела поважнее.
        Я спросила у Ирочки:
        — Шеф здесь?
        — Андрей Викторович на месте. Только что пришел.
        — Соедини, моя хорошая.
        Шеф мгновенно схватил трубку, как будто караулил у телефона.
        — Надь, ты? Есть новости?
        — Есть. Ты не волнуйся, все пока в порядке, ничего ужасного не стряслось.
        — Мне вчера звонил Листвянский и пугал.
        — Меня тоже. Но я не из пугливых. Давай сначала разберемся с питерцами, тут есть что рассказать и показать, а потом обсудим нашу Ларису Юрьевну. Валера нарыл кое-что интересное.
        — Очень интересное?
        — Достаточно для того, чтобы понять: надо быть идиотом, чтобы с ней связываться.
        — Ну, я уже давно понял свою ошибку! Каюсь и извиняюсь! А сделать-то что-нибудь мы сможем?
        — Контракт отработаем, не сомневайся. А чем дело закончится, не скажу, я не бабка-угадка. Слушай, я голодная, как не знаю что. Пообедаю, потом давай, будем совещаться. Все тебе расскажу, как на духу.
        — Надюш, поехали в Якиторию… Поговорим без свидетелей.
        — Нет, дорогой, я уже сказала, что голодная.
        — Не хочешь суши, поедем куда-нибудь, где кормят мясом. Ну, я тебя приглашаю.
        Разве против такого устоишь?! Я согласилась. Мы отправились за шашлыками.
        Натурально, вместо того, чтобы сначала показать свою работу по питерскому проекту, пришлось обсуждать проблемы «Флоры де Люкс». Неправильно это. Обычно, если у меня есть неприятная новость, я начинаю не с нее. Начинать надо с позитива, особенно с шефом. Ему какое настроение задашь с самого начала, в таком и будет весь день. Питерские дела шли отлично, там было, чем похвастать. А тут такое, что не знаешь, как ноги унести.
        Но для демонстрации достижений мне нужен компьютер, а про Ларису Корн можно и устно рассказать. Шеф это понимает, поэтому даже не попытался спрашивать меня про Питер, а сразу взял быка за рога:
        — Ну, что там Валера раскопал?
        — Во-первых, подтверждается наш тезис о том, что главбух в связке с коммерческим директором воруют.
        — А во вторых?
        — Воруют они не просто так. Кто-то копает под фирму, хочет купить ее за бесценок или забрать за долги.
        — Долги?
        — Три года назад они брали кредит в банке.
        — За это время должны были сто раз все выплатить.
        — Но не выплатили. Даже не пытались. Проценты — и то не перечисляли. Этот долг им несколько раз реструктурировали, но в сентябре придет время окончательной расплаты. Бухгалтер как будто нарочно все сделал, чтобы платить было нечем.
        — Значит, он в сговоре с кредиторами?
        — Значит.
        — А воровали они…?
        — Уводили деньги через схемы обналички. Зарплаты там серые, как сам понимаешь. Обналичивали под такой процент, что выгоднее было бы платить белые зарплаты плюс все налоги. Ну, и на взятки тоже наличные нужны. Все это отлично видно грамотному человеку. Особенно если есть с чем сравнивать.
        — А с чем сравнивали?
        — С прошлым и позапрошлым годом. Бизнес-то на самом деле успешный. Для них этот кредит выплатить — тьфу! Могли в первый год рассчитаться. Нет, даже проценты платили не полностью, всего процентов на двадцать. Банк к ним относился сверхлояльно: ничего не требовал, кротко все реструктурировал. Доходы были очень и очень приличные. А примерно с прошлого апреля начался увод денег. И за год все, что смогли, увели. Теперь Ларису можно брать голыми руками. По бухгалтерии у нее доходы равны издержкам. Это если не считать выплаты по кредиту. А если считать, то она банкрот. Это на поверхности. И неизвестно, что там еще Валера нароет.
        — Что бы ты ей посоветовала?
        — Пока не знаю. Можно ли что-то вернуть, или денежки пропали бесповоротно? В любом случае, на ее месте я бы фирму продала, пока банк не забрал. Она все равно не может сама бизнес вести, это ей не по плечу.
        — Почему ты так думаешь?
        — Ты сам знаешь: руководство фирмой потянет не каждый. Один из десяти, если не меньше. А у девушки, как можно догадаться, и образования-то путевого нет. Дважды два не может сосчитать. Под водительством своего великого любовника Лариса была успешной, у него воровать никто не решится, а осталась одна — стала легкой добычей,  — я могла бы долго распинаться на эту тему, но предпочла замолчать. Шеф тоже не захотел продолжить и сменил направление.
        — А что банк?
        — Пока молчит. У нее срок погашения 23 сентября. Тут-то ее и съедят.
        — А нам что делать в этой ситуации?
        — Что делать? Аудит делать, как водится. И разнюхивать, кто это ее есть собрался. А то как бы и нас не схарчили. Аудит в любом случае понадобится, будет она продавать или банкротиться. Работа так и так не пропадет.
        — Надь, а мне в связи с этим что ты предлагаешь делать?
        — Я тебе списочек подготовлю, что ты должен узнать. У тебя ведь есть свои каналы?
        Когда будет на руках исчерпывающая информация, сядем и подумаем, что делать, что клиенту советовать, и как самим выпутываться.
        — А ты?
        — Мне еще с Сергеем Ивановичем их банковские документы надо посмотреть: платежки, извещения, чековую книжку и прочее. Не только по кредиту, как ты сам понимаешь. Ну, и обычную работу следует проделать. Закупки, продажи, маркетинг, кадровая политика, филиалы — все проанализировать.
        — И когда?
        — Когда будем готовы? Не знаю. Промежуточный финиш назначаю через две недели. Тогда Ларисе можно будет уже что-то сказать с фактами в руках.
        — А финал? Нельзя затягивать, у нас еще Питер на руках, и твоя роль там будет решающей.
        — Да не волнуйся так раньше времени. Материалы по Питеру я уже подготовила и передала Вове. Начало положено. Там я особых трудностей не предвижу, просто объем в несколько раз больше того, что мы уже делали. Но давай об этом не сейчас. Для этого разговора мне нужен мой компьютер. Как я поняла, они хотят выйти на московский рынок?
        — Хотят. Так что тебе придется сделать обзор московского рынка и указать возможные ниши. Кроме всего прочего.
        Я махнула рукой в знак согласия и вгрызлась в огромный кусок жареного мяса. Бесподобно! Пожарено, как я люблю: снаружи поджаристая корочка, внутри кровь. Соус тоже очень вкусный. На некоторое время я выключилась из беседы, наслаждаясь едой.
        Андрей тоже занялся питательным процессом и не пытался больше ни о чем спрашивать. Видно, я его немного успокоила.
        Покончив с мясом, мы не стали брать кофе, а сразу вернулись в офис. Кофе нам Ирочка сварит.
        На работе нас ждали. Валера вытягивал голову из своего отсека. Я скорчила ему рожу, мол, все путем, шеф в курсе. Вова приветственно махал рукой — я махнула ему в ответ. Из своего кабинета вышел Сергей Иванович, бросив там очередного бухгалтера. Волнуется.
        Шеф заулыбался и попросил зайти к нему перед уходом. Этим он давал понять, что ничего экстраординарного не происходит. Все нормально, все в порядке, все отлично. Видно, и впрямь я его успокоила.
        Остаток дня мы с шефом провели у компьютера. Сперва смотрели Валерины таблицы по «Флоре». Он полностью согласился с моими выводами, записал себе вопросы, которые нужно выяснить, сам задал мне несколько вопросов, до которых я не додумалась. В общем, плодотворно поработали. Потом перешли к питерским материалам. Позвали Вову и проговаривали предстоящую работу часа три. Ну до чего наши мужчины любят все обсуждать на пустом месте! Если бы Володя работал, а не совещался с шефом, то отлично сделал бы все и без обсуждения.
        Но наконец они все утрясли, решили все мировые проблемы. Тут и рабочий день закончился. Володя нас покинул, его жена бывает очень недовольна, когда он задерживается в пятницу.
        К шефу пришел Сергей Иванович.
        — Андрей Викторович, я Вам нужен?
        — Сергей Иванович, у нас все в порядке в Вашем департаменте?
        — Вроде да, никаких эксцессов за последнее время не было.
        — Подумайте, нам понадобятся два опытных бухгалтера на постоянную работу. Вернее, не на постоянную, а на проект. Работать надо будет каждый день. Их придется послать в Питер, возможно, на месяц. Если мы все хорошо сработаем, у них есть шанс попасть в штат. От этого проекта зависит будущее нашей компании.
        Ай, молодец наш шеф! Я ему только собиралась об этом сказать, а он уже и сам распорядился.
        — Хорошо, я подумаю, кого можно привлечь. Поговорю с людьми. Сколько времени Вы мне даете?
        — Две недели. Через две недели надо будет посылать людей в Питер.
        — Уложимся.
        На этой позитивной ноте шеф закончил рабочую неделю. Мы гурьбой стали спускаться по лестнице. И тут я вспомнила:
        — Шеф, я в августе собираюсь в отпуск.
        — С «Флорой» к этому времени закончишь?
        — Надеюсь.
        — А питерскую программу запустишь?
        — Запущу, куда денусь.
        — Уедешь или на даче будешь?
        — Уеду, обязательно уеду. В Европу с детьми.
        — А на сколько собираешься?
        — На две недели. Максимум на двадцать дней. У меня еще за прошлый год не все отгуляно.
        — На две недели. Это предел.
        Тут встрял Сергей Иванович:
        — Надежде Николаевне необходимо отдохнуть. Вам, Андрей Викторович, это лучше меня известно. Пусть едет, на сколько хочет. Все равно в августе не работа. Никого нигде нет, все в отпусках, ни одного вопроса решить нельзя. А приедет — как раз все вернутся, и с новыми силами своротит этот питерский проект,  — Сергей Иванович локтем подтолкнул шефа.
        — Ну, Вы ее всегда защищаете. Ладно, поезжай, на сколько хочешь, но в пределах разумного.
        — Вот спасибо, дорогой. Теперь я могу билеты заказывать.
        На стоянке мы попрощались и разошлись. Шеф повез Сергея Ивановича, им по пути, а я поехала одна. Что-то много всего навалилось. Я пыталась сосредоточиться на чем-то одном, но мысли из головы убегали, как зайцы. Ладно, на дороге надо думать о дороге. Тем более, что вечер пятницы — это одна большая пробка. По ней надо проехать без ущерба.

* * *
        Когда через два часа я ввалилась в квартиру, мне уже все было «по барабану». От усталости не могла ни есть, ни спать. Хорошо, сын заметил мое состояние, зашептал на ухо Катьке, оба рассосались по своим комнатам и даже музыку выключили.
        Я налила себе чай и плюхнулась на диван.
        Зазвонил телефон, и Сережа возник в дверном проеме. Он показал мне трубку и сделал большие глаза. Я замахала рукой.
        — Мама еще не приехала с работы,  — соврал мой честный и правдивый сын.
        А потом он вышел на балкон, принес оттуда бутылочку пива и протянул мне. Замечательно. Выпью пива, расслаблюсь и засну. Только откуда оно на балконе? Я вроде не покупала.
        Но сил выяснять не было. Ничего, отложим до завтра. Я перелила пиво в пустую кружку из-под чая, выпила, и тут же встала. Надо постелиться, а то так и засну до утра, одетая, на неразобранном диване.
        Минут через десять я залезла под одеяло. Который сейчас час? Еще нет десяти? Ну и фиг с ним, спать очень хочется.
        Сквозь сон я слышала звонки, их было немало. И голос то моего сына, то дочери, сообщал: мама уже спит. Потом, почти ночью, на звонок ответила Катька и довольно долго ворковала по-французски. Наверное, Эрик звонил. А потом сон у меня стал глубокий, как дно Мирового океана. Тут звони — не звони, я не слышу.
        Утром меня разбудил опять же телефон. Женька спрашивал, когда мы увидимся. И жаловался, что соскучился. Я посмотрела на часы: восемь. Черт, надо было будильник на семь поставить. Тогда в восемь я была бы уже в супермаркете. Там никакому Женьке не достать. В шуме я просто не слышу звонка, и он это знает.
        Я пообещала перезвонить, когда вернусь из покупочного рейда, и стала лихорадочно одеваться. Сережка тоже встал и стал собираться. Катька не проснулась. Чайник вскипел, мы выпили по кружке растворимого кофе, и отбыли за покупками.
        В супермаркете первым долгом сунулась к банкомату. Деньги пришли! Что-то много, я предполагала получить в этот раз другую сумму. Может, шеф, не дожидаясь окончания квартала, мне проценты перечислил? Надо в понедельник спросить.
        На радостях я накупила разных вкусностей.
        Когда через два часа мы вернулись, в квартире гудел пылесос. Катюшка начала уборку. Молодец! Я встала к плите, Сережка занялся мытьем удобств… В общем, обычные субботние заботы.
        Опять позвонил Женька, на этот раз с претензиями. Давно ли я вернулась из магазина? Давно? А почему не звоню? А я и забыла о том, что ему обещала. Все точно по Фрейду: если не помню, значит, не хочу. Но обижать человека тоже не годится. И я ангельским голосом сказала, что приеду в пять. До пяти и обед сготовлю, и постирушку развесить успею, и ванну приму. Может, еще голову покрасить? Да нет, вроде, еще рановато.
        И впрямь, все успела. Даже отдохнула немного. Очень удачно вышло. С утра я выглядела — краше в гроб кладут. А час сна после обеда привел меня в порядок. Женя расцвел, увидев меня, рассыпался в комплиментах. Начал обнимать, целовать…
        А когда мы после всего сели есть горячие бутерброды, повел речь о том, что пора бы нам на что-нибудь решиться. Я его слушала вполуха, а сама пыталась придумать, как свернуть разговор с этой темы. Замуж за него не хотелось, а расстаться я пока не готова. Но ничего не приходило в голову. И я упорно молчала. А Женя все нудил. Его, оказывается, уже все спрашивают, когда мы поженимся. Интересно, кто? Так как я молчала, он завел свою пластинку по второму разу: живописал преимущества совместной жизни, намекая, что мой отказ будет означать окончание отношений. Потом он замолчал, глядя на меня с гордой улыбкой.
        Тут пришлось что-то сказать. И я открыла рот и вывалила полную корзину общих мест. Мы уже не мальчик и девочка, очень много сопутствующих вопросов и трудностей, надо обо всем подумать, торопиться некуда. Встречаться — это одно, а создать семью — совсем другое. Сначала надо определить детей, жить с ними — разрушить отношения. Сейчас у меня запарка, я не в состоянии думать о личном. И еще множество сентенций такого же порядка. Общий смысл — отложим решение на потом. Интересно, мужчины тоже все это говорят, когда их женщины заводят речь о свадьбе?
        Чтобы утешить Женю, я попутно пару раз погладила его по руке, потерлась о плечо и чмокнула в щеку. Сработало! Он отвлекся. Снова начал меня ласкать, увлек на кровать, и больше вопрос о браке в этот вечер не поднимался.
        Домой я вернулась довольно поздно. Катерина болтала по телефону с подругами, Сережка, как всегда, сидел за компом. И оба, увидев меня, заорали:
        — Ну наконец, тут тебе весь телефон оборвали!
        — А почему на мобильный не звонили?
        — Твой мобильный я никому не даю,  — гордо сказала моя дочь,  — И потом, ты была на свидании, тебе там только деловых звонков не хватало.
        — А кто звонил-то?
        — Во-первых, тетя Таня. Но она не в счет. Просто забыла, где ты бываешь по субботам. Потом твой шеф. Еще звонил приятный мужской голос, такой любезный, что, наверное, старичок. Бабушка позвонила раз двадцать. Дима твой тебя искал. И еще были звонки, Сережка брал трубку. Он никого не опознал, кроме бабушки.
        Я достала из сумки мобильный и воззрилась на него: так и есть! Отключился. Не мог он разрядиться, значит, я его сама случайно выключила.
        Ладно. Маме перезвоню чуть позже, ничего не случится. Димке тоже. Танька сама позвонит ближе к ночи. Листвянского пропускаем. Любезный старичок — это он, вне всякого сомнения. Шеф! Он мне домой звонит только в крайнем случае.
        Я набрала шефа.
        — Наденька, как жалко, что я тебя не нашел,  — пролепетал он заплетающимся языком,  — Мы тут на одном мероприятии, и все просто мечтают с тобой познакомиться. Может, ты приедешь? Хотя уже поздно…
        — Андрей, успокойся. Никуда я не поеду, мне спать пора.
        — Ну вот, ты всегда так. А мы бы прислали за тобой машину… Тут вот Григорий Константинович тоже присоединяется… Все хотят тебя видеть. Давай, приезжай.
        — Нет,  — сказала я твердо. Не перевариваю эти тусовки: не совсем трезвые и совсем нетрезвые мужчины, их модельные телки, и я среди них, как дура. Пару раз за эти годы Андрей меня вытаскивал на такие попойки. Делалось это с далеко идущими планами, и всегда я ему всю малину портила. Не так оделась, и на меня все смотрели, как на дикую. Не так пошутила, обидела важного человека. Не позволила пьяному скоту хватать себя за части тела, а он оказался депутатом Государственной Думы. В эти кампании я не вписываюсь, и мое в них участие совершенно лишнее.
        — Не надо, Андрей, будет все, как в прошлый раз. Ты потом пожалеешь, что меня позвал, но дело будет бесповоротно испорчено.
        — Ладно, тогда большой тебе привет.
        Я выключила трубку, не уточняя, от кого этот самый привет. Напрасно я беспокоилась, никакого крайнего случая не было, просто шеф не мог мне дозвониться на мобильный, и позвонил домой.
        Теперь Димка.
        Он схватил трубку почти сразу, видно, ждал звонка.
        — Наденька, наконец-то. Я уже собрался тебе звонить в третий раз.
        Ага, не ждал, а собирался звонить
        — А что случилось, Дим?
        — Ну, мы вроде договаривались в воскресенье съездить за город?
        Ни фига мы не договаривались. Но что-то мне не захотелось отказываться. Загород — это хорошо.
        — Извини, совсем из головы вон. Давай съездим. Только сначала мне нужно родителям продукты завезти. Кстати, твоя жена в курсе? Что она об этом думает?
        — Ну о чем ты говоришь? О чем она должна быть в курсе? Она уехала с мамой на Канары на две недели. На солнышке греться и в море купаться. Приедет во вторник. А насчет продуктов не беспокойся. Я уже все закупил и твоей маме отвез. Специально набрал хороших полуфабрикатов, чтобы ей не пришлось готовить.
        — Ну, ты даешь! Как тебе в голову пришло? Не мог со мной это согласовать, хотя бы?
        — Тебе было не дозвониться,  — примирительно сказал Дима,  — а я боялся, что ты застрянешь с этими покупками и не сможешь поехать.
        — Ладно, тогда можем отправиться с утра. Куда хочешь, хоть к нам на дачу. Все равно мне туда надо обогреватель отвезти, и кое-какие припасы. Заодно погуляем,  — моя склонность из всего извлекать практическую пользу почему-то Димку не раздражает. Поэтому он сразу согласился.
        — Отлично я заеду за тобой часов в восемь.
        — Договорились.
        Я повесила трубку и задумалась. Придется вставать в семь, а хочется поспать подольше. Ничего, если не поеду к родителям, можно будет поспать днем. Все равно на дачу ехать надо. Еще неделька, и придется перевозить туда папу с мамой, надо же к этому подготовиться. На первое мая я включила отопление, так что там тепло, можно ночевать. Надо проверить колодец, вымыть дом, да мало ли что. Сама я это делать не буду, найму, как всегда, дядю Костю и его жену тетю Валю. Он все проверит и починит, а она вымоет и уберет в доме. Вот завтра с ними и договорюсь.
        Я старательно гнала от себя мысли о том, зачем Димка меня тащит в сельскую местность. Достала из кладовки обогреватель, с антресолей тюк с одеялами и подушками, сложила в коробку пакеты с разными крупами, макароны и несколько банок консервов. Для себя еду брать не стала, купим по дороге. А то и вовсе в кафе пообедаем.
        Не забыть отдать Димке деньги за еду для родителей! Он не обязан их содержать, а я не могу принимать от него услуги просто так. Особенно теперь, когда у него своя семья. Да он знает об этом, потому и сделал все, не сказав. Я бы ему не разрешила, встала на дыбы, еще и поскандалила бы. И никуда бы мы не поехали. А постфактум я особо не ругаюсь, это всем известно.
        — Мам, ты завтра с Димой на дачу собралась?  — спросила Катька, делавшая до этого вид, что ничего не видит и не слышит.
        — Собралась.
        — Может, мне тогда к бабушке съездить?
        — Было бы неплохо. Поезжай, если хочешь. Только про то, что мы все едем в Бельгию, не рассказывай. А то сглазит, и ты у меня визу не получишь.
        — Ну мамочка, можно подумать, я не знаю. Решено, с утра позанимаюсь, а после обеда — к бабушке с дедушкой.
        — Следующий экзамен у тебя когда?
        — Во вторник. И не беспокойся, я к нему готова. Потом еще один в пятницу, и последний в следующий вторник.
        Ладно, готовься. И скажи бабушке, что я перевезу их на дачу, как только ты сдашь последний экзамен.
        — Заметано!
        Я пошла на кухню, поставила чайник, вынула из шкафа галеты и намазала их икорным маслом. Надо поужинать, а есть совсем не хочется. Хоть чаю попью перед тем, как звонить маме.
        Но она не стала меня дожидаться, позвонила сама.
        — Надя, ты знаешь, кто у нас сегодня был?
        — Дима?
        — Ты уже в курсе? Говорила с ним?
        И пошла писать губерния. Какой хороший мальчик Дима, как жалко, что у нас с ним ничего не получилось, и как он меня любит… Всю мою жизнь разобрала по косточкам прямо у меня на глазах. Объяснила, как я всегда неправильно жила. Припомнила моего мужа, совсем уж непонятно почему. И под конец задала два вопроса: не собирается ли Дима разводиться с женой, и не собираюсь ли я выйти замуж за Женю. Здрасте Вам!
        Я сказала, что не знаю, после чего выдержала еще поток сентенций на этот раз на морально-этическую тему. Наконец мне удалось вклиниться и сообщить, что вместо меня завтра к ним приедет Катя.
        Бурная радость, ликование, финал, апофеоз!
        У Кати с бабушкой любовь на расстоянии. Они воркуют по телефону, между ними царит полное взаимопонимание… Не уверена, что все было бы так безоблачно, живи они вместе. Но когда внучка приезжает, что случается нечасто, то для моей матери это майский день, именины сердца.
        Обрадовав маму, я смогла закончить разговор о моей несчастной судьбе. Каждый раз, поговорив с ней, я чувствую себя неполноценной. Раньше, в молодости, маялась от чувства вины, но с этим я сумела справиться. А вот свою неполноценность, не то умственную, не то эмоциональную, продолжаю ощущать. Почему-то я не чувствую себя несчастной, и жизнь свою оцениваю, как непростую, но достаточно удачную. В ней было немало трудностей, но много хорошего. И, я надеюсь, еще будет. Счастье? Вот про счастье не знаю. Мгновения были… Но я не уверена, что счастье — это что-то устойчивое и постоянное, как курс твердой валюты. Я не несчастная, я просто не слишком счастливая. Несчастной я начинаю себя чувствовать лишь тогда, когда об этом заговаривает моя мамочка. Меня это страшно раздражает. Поэтому я спешу свернуть такие разговоры. Лучше обсуждать погоду, правительство, финансы, кино и футбол с папой. Говорим, придерживаясь фактов, и при этом чувствуем, что любим друг друга и во всем поддерживаем.
        А с мамой я попадаю на зыбкую почву чувств и отношений, о которых слишком много говорят, при этом непонятно, существуют ли они на самом деле и имеет ли это какое-нибудь отношение к действительности.
        Поэтому я радостно сообщила, что еду завтра на дачу, буду там все обустраивать, и попросила передать трубку папе: пусть он даст указания относительно газа и отопления. Уже поздно, а я хочу собраться с вечера. О том, что я уже все сложила, я предпочла умолчать.
        Оказывается, папа все инструкции дал Диме в письменном виде. Так что мне он пожелал удачной поездки и хорошей погоды, сообщил прогноз на завтра, и попрощался. Если бы со всеми мне так было легко!!!

* * *
        Татьяна позвонила тогда, когда я уже укладывалась спать. Она была настроена на длинную беседу, но поняла, что я не в состоянии с ней сейчас разговаривать. Все-таки настоящая подруга — это что-то! Она тут же сказала, что никакой срочности нет, она позвонит на неделе, а лучше заедет. Надо многое обсудить. И мимоходом спросила, знаю ли я такого Виктора Андреевича, фамилия его, кажется, Егоров. Я вся похолодела, но сказала, что знаю только понаслышке. Оказывается, Татьяна была на каком-то сборище, где познакомилась с Егоровым. Он при ней спрашивал о консалтинговой фирме, называя нашу. Будто бы намеревается нанять аудиторов. Ха-ха! Такие, как он, ниже Ernst &Young не опускаются.
        — А ты?
        — Спрашивали-то не меня. Я прикинулась шлангом и сделала вид, что даже не понимаю, о чем речь. А сама внимательно слушала. Вас хвалили. Твоего шефа называли, а твое имя не прозвучало. Не знаю в чем там дело, подруга, сама подумай. Я тебе это сообщаю как информацию к размышлению.
        — А кто хвалил-то?
        — Я его не знаю. Такой большой, толстый, довольно молодой, в очках.
        — Черненький?
        — Вполне.
        — А, Толя Каплевич. Бывший наш клиент.
        Я уж думала, не на одной ли тусовке с моим шефом был Егоров. Нет, на разных. Был бы на одной, обязательно передал бы привет от Каплевича.
        — Танюш, спасибо за ценную информацию. Очень странно все это. Надо подумать.
        — Думай, подруга, это твоя профессия. А я к тебе во вторник заеду. Заехала бы в понедельник, но на него у меня совещание назначено. А после совещания я сама себе со мной встречаться не посоветовала бы.
        Точно, в такие дни об Таньку можно спички зажигать. Вторник меня вполне устраивал, и мы условились. Я сделала отметку в еженедельнике: как бы не забыть и не застрять на работе до полуночи.
        На сегодня все. С кем было нужно, я уже поговорила. А остальным просьба не беспокоиться и меня не беспокоить.
        Утром я проснулась без пятнадцати восемь. Черт, сейчас Димка придет, а я еще не завтракала и даже зубы не чистила. Я стала лихорадочно одеваться, на ходу закидывая в себя творожок и запивая его какао. Сейчас надо взбодриться, а какао в таких случаях — самое то. И когда Дима постучал в дверь, я уже натягивала свои любимые ковбойские сапоги. Все остальное было уже на мне. Сапогам этим сто лет, я привезла их из Америки. Выглядят они неприлично, но я их люблю и не соглашаюсь выкинуть. Теперь они годятся только на дачу, и я с удовольствием их надеваю для этой цели. Есть еще одни такие же, их я держу для особых случаев. Они прекрасно сохранились, но и вполовину не такие любимые.
        Я вручила Димке тюк с одеялами, сама взяла обогреватель, вылезший из комнаты Сережка потащил коробку с провизией, и мы пошли. Выйдя из подъезда, я зажмурилась от яркого солнца. Небо как будто веником подмели, но не очень аккуратно: на сияющей голубизне белело несколько облачных клочков. Последняя неделя погодой не радовала, и я приготовилась к холодному дню. Но на улице сразу поняла: будет тепло. Хорошо, что догадалась одеться по принципу капусты: чем жарче, тем больше вещичек я с себя сниму. А если погода совсем разгуляется, на даче у меня есть сарафан и босоножки.
        Пока Димка грузил машину, Сережка сбегал, принес мне сумку и рюкзак. Можно ехать.
        Я попрощалась с сыном, велела передать Катьке привет, и села в автомобиль.
        Первым делом попыталась вручить Диме деньги за продукты, которые он привез моим предкам. Он уперся: моя замечательная консультация стоит гораздо больше, чем какие-то жалкие полуфабрикаты. Он пока у меня в долгу. Так что мне следует выбросить глупости из головы и спрятать деньги немедленно. Димка если упрется, то его не свернешь. Поэтому я убрала кошелек. Надо будет сделать ему хороший подарок, его он примет без разговоров.
        Мы выехали из двора. Убедившись, что Сережка нас больше не видит, Дима притормозил и поцеловал меня в шею. Он всегда блюдет приличия, несмотря на то, что наши отношения ни для кого секретом не являются. Может, сейчас это и к месту, особенно если учесть, что он теперь женат.
        С другой стороны, кого он хочет обмануть?
        Ехали мы долго, сначала по Москве, а потом по загородной трассе. Машин было уйма, напрасно мы надеялись, что проедем до пробок. Плелись нога за ногу часа два. Дима подробно мне рассказывал, что творится у них на работе. После нашего разговора он успокоился и стал проводить в жизнь план по сохранению себя в кресле начальника отдела. С бывшим шефом тоже договорился на будущее. Судя по всему, шансы остаться были все же достаточно высоки, и он радовался, как дитя, что я удержала его от необдуманных шагов.
        Дача у меня далеко не в самом престижном месте. Меня это не смущает: я с удовольствием сажаю там цветы, благоустраиваю территорию и собираю друзей на шашлыки. Летом здесь живут мои родители. Раньше жили и дети, но теперь они выросли, и предпочитают другой летний отдых. Я на даче не живу, только приезжаю на выходные. Но отпуск провожу в других местах, по крайней мере, с тех пор, как могу себе это позволить. Думаю, я сюда переберусь на старости лет. Буду жить на природе, наслаждаясь тишиной и покоем. А пока благоустраиваю здесь все: провела газ и воду, утеплила дом, построила гараж. У меня наполеоновские планы, но претворяются они в жизнь довольно медленно.
        Мы заехали на участок и вылезли. Машина на солнышке нагрелась, и к концу нашего путешествия я осталась в тоненькой маечке. Но на даче сразу же пришлось надеть все обратно. Несмотря на то, что солнце шпарило изо всех сил, в тени было довольно прохладно. Я тут же отправилась к тете Вале договариватьсяь об уборке, а Димка начал разгружать машину.
        Перетаскав все привезенное в дом, мы решили прогуляться. Пошли на пруд через бывшие поля. Пруд выкопали в незапамятные времена, чтобы поливать посевы. Но тут уже давно ничего не сеют, все поля поделены на участки, и на некоторых даже что-то построено. Было бы ближе от Москвы, дома стояли бы плотными рядами. Только вокруг пруда осталось свободное пространство. Летом здесь кипит светская жизнь. Приезжают купаться на машинах, мотоциклах и велосипедах, раскладывают одеяла, пьют пиво, играют в карты, флиртуют напропалую. В воде резвятся дети. Ну, как везде.
        Сейчас на пруду болтались несколько мальчишек с удочками. Не знаю, что они рассчитывали поймать, здесь сроду ничего, кроме лягушек, не водилось. Мы постояли у запруды, обошли пруд кругом и вернулись домой. Я люблю гулять, просто ходить пешком и любоваться окрестностями. Димка тоже
        С самого начала Димка пытался начать разговор о наших с ним отношениях, но я вовремя перевела стрелки, задав ему вопрос о защите интеллектуальной собственности. Мы с Игорем Анатольевичем разработали систему прогноза для рынка ценных бумаг. На сегодня эта система учитывает большее количество факторов, чем все имеющиеся. Мы сами ею пользуемся, но не публикуем и патента не берем. Держим в секрете. Я рассказала об этом Диме и попросила совета. Он — фанат своей профессии. Начал мне объяснять всю юридическую подоплеку и увлекся. Пока мы гуляли, цитировал мне наизусть целые статьи закона и объяснял, что вся эта абракадабра означает. Обнимая за талию, сыпал в ухо юридическими терминами. Так что прогулка прошла с пользой, я узнала много нового и интересного. Стоит пригласить Диму к нам на работу и попросить повторить эту лекцию при Игоре и шефе. Можно даже деньги заплатить, за такую ценную консультацию не жалко.
        .Хоть до пруда и недалеко, гуляли мы часа полтора. И страшно проголодались.
        У запасливого Димы в багажнике нашлись сэндвичи из Макдоналдса. Мы погрели их на сковородке. В микроволновке было бы лучше, но… Надо привезти ее в следующий раз. К гамбургерам, или как там они называются, выпили кока-колу. Терпеть не могу эту свинскую еду, но на свежем воздухе съела все за милую душу.
        В багажнике было еще ведро замаринованного шашлыка, а к нему помидоры, огурцы, зелень и редиска. Ну, это потом. Шашлыка приходится ждать часа два, за это время умрешь от голода.
        Я попыталась достать из сарая и собрать мангал, но у Димы были другие планы. Он ласково, но твердо повел меня на второй этаж, в мою комнату. Я знала, что так будет, но почему-то надеялась этого избежать. Глупо. Принцип «не иметь дела с женатыми мужчинами» с Димкой не работал. Наверное, потому что я имела с ним дело задолго до того, как сама же толкнула в брачные сети. Cогласившись съездить с ним за город, естественно, подписалась и на постель.
        Он начал меня обнимать еще на лестнице, но я постаралась это пресечь. На нашей узкой крутой лестнице легко загреметь под фанфары, и тогда тяжелых травм не избежать. А в комнате я перестала держать дистанцию и пустила все на самотек. Меня обласкали, раздели, уложили, и даже укрыли теплым одеялом. Я только порадовалась, что прошлый раз, когда была на даче, застелила кровать чистым бельем.
        Мне всегда было с Димкой хорошо. Он будил во мне здоровую чувственность, и я самозабвенно отдавалась, ни о чем не думая и не сожалея. Но сегодня было что-то не то. Вроде все как всегда, но я не такая, как обычно. Не получается заставить себя полностью расслабиться и обо всем забыть. Перестала получать удовольствие от процесса. Возможно, если бы мне хватило ума, я бы постаралась это скрыть. Без толку. Я сама себя застигла врасплох. Я умею притворяться на работе, хотя не получаю от этого удовольствия. В частной жизни я такая, какая есть. И все мои чувства написаны у меня на лице крупными буквами.
        Я очень хорошо относилась к Диме. И сейчас хорошо к нему отношусь. Но однажды я себе сказала, что он мне не нужен. Попробовали — убедились. Действительно, не нужен. Глупо получилось. Как будто стянула кусок вкусненького, стала есть, и поняла — не хочу. Я уже перевернула эту страницу, и возвращаться к ней не следовало.
        Димка почувствовал неладное.
        — Ты сегодня какая-то не такая. Ты что, больше меня не хочешь?  — он угадал в самую точку. Но нельзя же мужчине это сказать. И я стала ласкать бедного мальчика, уговаривая себя и его, что всему виной разные разности, навалившиеся на меня, не дающие расслабиться и почувствовать себя на верху блаженства. Он вроде поверил. Всегда веришь тому, во что хочется верить. Но запал прошел, желание угасло, и мы стали, как бы нехотя, одеваться.
        Я предложила спуститься и пожарить шашлык. Димка радостно ухватился за эту идею. Почему-то казалось, что шашлычный ритуал, огонь, мясо овощи и вино что-то изменят. Мы спустились во двор, разожгли мангал и часа три коловращались около костра, то раздувая угли, то стараясь сбить пламя. Я нанизывала мясо на шампуры, резала овощи, мыла зелень. Димка старательно ухаживал за мангалом.
        Когда мясо было готово, мы развалились в плетеных креслах и принялись за шашлык, запивая его красным вином и томатным соком. Действительно, огонь, вино, приятная физическая усталость разнежили и возбудили обоих. Мы снова поднялись в мою комнату, и на этот раз все было отлично. Просто лучше не бывает.
        Тут я отчетливо поняла, что это конец. Конец всей нашей истории. Два года назад страницу перевернула я. Одна. А сегодня это сделал Димка. Может, он еще не осознал произошедшего, но осознает, и очень скоро. Он больше никогда не пригласит меня за город. Мы наконец-то перестали быть любовниками. Мы продолжим перезваниваться, списываться по электронной почте, помогать друг другу в делах, в общем, останемся друзьями. И это очень хорошо, просто замечательно.
        Не знаю, понял ли Димка то, что открылось мне, но он лежал со счастливым спокойным лицом. Потом приподнялся и сказал:
        — Я принесу тебе сока.
        Сказал не с легким заискиванием, с каким разговаривал с тех пор, как мы расстались, а уверенно, с чувством мужского превосходства. Я не успела и слова сказать, как он протопал вниз по лестнице.
        Я почувствовала себя легко и хорошо. Свобода! Больше всего я люблю это чувство. Наконец-то Дима меня отпустил. Даже если он этого пока не знает.
        Но по глазам вернувшегося с соком Димки я прочитала, что он уже все понял. И принял. Вот и отлично.
        Я с удовольствием выпила сок и как-то незаметно для себя заснула. Часа через полтора открыла глаза и никого рядом с собой не обнаружила. Я оделась и спустилась во двор. Дима сидел в кресле и читал что-то свое юридическое. Беллетристика его не привлекает. Мангал он убрал, остатки еды сложил в сумку, все приготовил к отъезду и ждал меня.
        За полчаса мы погрузились и поехали в Москву. Я порадовалась, что удалось выехать не поздно. Пробки еще не успели сформироваться, погода была хорошая, люди не спешили возвращаться из-за города. А в Москве в воскресенье просто красота — дороги полупустые. Мы ехали с комфортом, болтали о разных пустяках, смеялись, и ни словом не обмолвились, что это было наше последнее свидание. Дальнейшие встречи, возможно, состоятся, но уже не будут заслуживать этого названия.
        Около подъезда мы расстались. Я было хотела его пригласить выпить чаю, но поняла, что это будет чересчур. Дима дружески поцеловал меня в щеку, сказал, что позвонит, и уехал.
        Дома я посмотрела на часы. Было всего-навсего восемь. Неплохо, смогу отдохнуть перед трудовой неделей.
        Я позвонила родителям. Попала на папу, расспросила его, как прошел день, не нужно ли чего и порадовалась, что все в порядке. Димка действительно вчера завез гору продуктов, даже кое-что лишнее. Катька была, но уже уехала. В данный момент должна находиться на пути к дому. Мама чувствует себя неплохо, но общение с Катей ее утомило, и она дремлет. Я попросила ее не будить и передать привет.
        После этого разговора возникло чувство, что я выполнила свой долг. Можно отдыхать. Есть не хотелось — шашлык так и стоял поперек организма. Надо было вовремя выпить какие-нибудь пищеварительные таблетки. А вот чай не помешает. Пока я ставила чайник, загремел замок, и появилась моя дочь.
        — Мамуся, как съездила?
        — Отлично! Чая хочешь?
        — Не откажусь. Я привезла слойки, бабушка угостила.
        — Она что, слойки пекла?  — я удивилась. Моя мама прекрасно готовит, но печь она прекратила лет восемь назад, слишком утомительно.
        — Да нет, твой Дима им привез. Просто как на Маланьину свадьбу. Ну, она и поделилась с любимой внучкой.
        — Слава Богу, я уж испугалась. Встанет к плите, а потом загремит в больницу на месяц. А Сережка где, ты не в курсе?
        — Пошел гулять с Иваном и девочками,  — Иван — Сережкин друг, почему-то не желает, чтобы его звали Ваней,  — они скоро придут.
        Как бы в ответ на эти слова дверь снова загремела. Пришел Сергей. Один.
        — Привет, мамуль, как поездка?
        — Хорошо. Чай будешь?
        — Буду! Я бы съел чего-нибудь.
        — Хочешь слойку?  — встряла Катерина.
        Сережке слойка — что слону дробина. Надо бы ему отбивную зажарить, а к ней картошки, или макарон.
        Парень схватил слойку и моментально отправил ее в рот.
        — С вишней? Класс! А мясо в этом доме имеется?
        — На второй полке в холодильнике возьми себе отбивную, и пожарь. Если хочешь, почищу к ней картошечку.
        — Не надо,  — заявил мой сообразительный сын,  — Я открою баночку с горошком и возьму лечо.
        Понимает, что мне сейчас совершенно не хочется готовить. А мясо мой сын жарит так, что и я могла бы позавидовать.
        В результате мы с Катей пили чай, а Сережа жарил мясо. Когда мы допили и ушли с кухни, он расположился там с комфортом. Занял весь стол, разложил еду, пристроил книжку к холодильнику. В общем, приготовился наслаждаться жизнью. Раньше я пыталась его ругать за чтение за едой, но не могу это делать искренне. Сама грешна. Поэтому я ушла к себе, чтобы не видеть этого безобразия.
        Катя, как водится, села на телефон.
        А я попробовала читать, но не пошло. Приняла ванну, включила телевизор и под его болтовню задумалась. Мои личные переживания отвлекли меня от какой-то важной информации. Что мне такого сказали вчера вечером? И кто?
        Мама отпадает. Шеф? Нет, он ничего такого не сообщил. С Листвянским мы не разговаривали. Танька! Она говорила, что Егоров интересовался нашей фирмой. Спрашивал о нас Каплевича. Сегодня воскресенье, звонить Толе было бы наглостью. А завтра можно. Но нужно ли? Вряд ли он что-то знает. С другой стороны, Каплевич человек простодушный. Не интриган. Он родился, вырос и получил образование в Соединенных Штатах. Хоть Толя и работает в России не первый год, сохранил американскую ментальность: абсолютно беззащитен перед хорошо выстроенной интригой. Невероятно умный и хитрый в делах, в личных отношениях он прост, как правда. Всем известно, что перед ним нет смысла притворяться. Егоров мог ему проговориться. Ну, хоть какую-то крупицу истинных своих интересов приоткрыть. Мне бы и намека хватило.
        Решено. У Каплевича по плану аудит в октябре. Позвоню ему якобы подтвердить наши намерения. Если есть что-то для меня интересное, он сам расскажет. Особенно если его не просили молчать. А если не расскажет, значит, просили. И это тоже показатель.
        Приняв решение, я расслабилась. Включила видак, поставила «Великолепную семерку» и стала любоваться походкой Юла Бриннера. Все-таки настоящее золото не ржавеет. Я могу смотреть этот фильм сто раз, и не надоест.
        На финальных титрах я поняла, что хочу спать, просто умираю. Именно этот момент выбрала Катька, чтобы рассказать мне о планах своего бельгийского жениха. Пришла в мою комнату, села рядом на диван и давай говорить. У нее, как у большинства современных девиц, речь быстрая, и, когда она увлечется, я перестаю ее понимать. Просто не различаю слова. Она трещала и трещала, а я погружалась в какое-то странное состояние между сном и явью, и вдруг совершенно отчетливо увидела себя в каком-то огромном зале, сияющем огнями. Навстречу мне шел человек. Я впервые в жизни видела его, и все же хорошо знала. Обычно в таких снах ты себе точно представляешь, кто это из твоих знакомых, но выглядит человек иначе. А тут я просто была уверена, что хорошо знаю этого человека, но кто он, оставалось тайной. Он подошел, взял меня за руку, и тут я очнулась, потому что начала падать с дивана. Катька испугалась, захлопотала, помогла мне постелиться и все извинялась: она не поняла, как я, бедная, устала и хочу спать.

* * *
        Утро понедельника есть утро понедельника. Никакой особой радости от того, что нужно идти на работу, я не испытываю. С удовольствием поспала бы подольше. Только за рулем я обратила внимание на необычное волнение, которое заставляло меня гнать машину. Я очень уравновешенный водитель, езжу спокойно, и такое поведение — нечто из ряда вон. А я даже не заметила, что дергаюсь из ряда в ряд, подрезаю и вообще, хулиганю на дороге.
        Не люблю такие неожиданности. Я припарковалась у нашего бизнес-центра, выключила мотор и постаралась собраться с мыслями. В таком раздрыге нельзя показываться сослуживцам. Срочно проводим анализ текущих событий.
        Почему это меня, по выражению моей дочери, «плющит и колбасит»? Я мысленно прокрутила все, что произошло в последние недели. Ревизия показала, что мое волнение не имеет отношение ни к Димке, ни к детям, ни к родителям, ни даже к Танькиному замужеству. Ни ко всему вместе, ни к каждому эпизоду по отдельности.
        Работа? Тоже нет. Я волнуюсь из-за «Флоры» и непонятной роли Егорова, из-за непонятного поведения Кинг-Конга, еще из-за питерского проекта, но не больше, чем обычно. Спать мне это не мешает.
        Ладно, раз ничего в текущих событиях не может случить причиной, значит, дело это сугубо мое внутреннее. Надо бы с Танькой все перетереть. Она же собиралась ко мне завтра!!! Вот и поговорим. Принятие конкретного решения меня, как всегда успокоило. Можно идти работать.
        Оказывается, я просидела в машине довольно долго. Сергей Иванович был уже на месте. Он очень мне обрадовался, налил кофе, и сказал комплимент:
        — Наденька, Вы сегодня роскошно выглядите. Помолодели, похорошели, глаза блестят. Хорошо отдохнули на выходных?
        Я поблагодарила и смылась в туалет, посмотреть на себя в зеркало. Действительно, я на солнышке слегка загорела, это всегда молодит. Вид свежий, отдохнувший, непонятно с чего. Выспалась, наверное. И глаз горит кошачьим блеском. Природа этого явления мне совершенно непонятна. Так бывает, когда влюбишься. А я как раз наоборот, всех разлюбила окончательно и бесповоротно.
        Ладно, что раздумывать о том, чего все равно не поймешь. Не для моего ума. Я, вроде, вчера собиралась звонить Каплевичу? Вот и надо позвонить.
        Толя Каплевич, сын советских эмигрантов, приехал работать в Россию, получив прекрасное американское образование. И не только образование, но и опыт работы. Родившись в Штатах, он имел американское гражданство. Его фирма, начинавшая бизнес в России, решила его послать возглавить свое представительство в Москве. Толя с радостью согласился, потому что в головном офисе его карьера растянулась бы лет на двадцать. А тут он сразу занял высокое положение, и при хорошем стечении обстоятельств мог рассчитывать на многое.
        В довершении всего Каплевич был идеалистом. Его вдохновляло то, что он едет на свою историческую родину и привезет соотечественникам бесценный дар технологии американского менеджмента.
        Он приехал как раз перед дефолтом 1998 года, и вместо того, чтобы раширять деятельность представительства, вынужден был заниматься консервацией. Надо сказать, он с этим справился отлично. А потом, в 1999 году, он убедил руководство вложить деньги в московское отделение, раньше других начал разворачиваться, и достиг успеха. В 2000 году продажи в России у его фирмы возросли в четыре раза, в то время как другие никак не могли выйти на уровень 1997 года.
        Обо всем этом я знаю по рассказам. Сама я познакомилась с Каплевичем, когда он работал уже в другой фирме. Из той, американской, его выжила наша российская дама, его собственная креатура, директор по продажам. Она за три года хорошо разобралась в обстановке, и провела классическую интригу, в результате которой ему предложили вернуться в головной офис на очень незначительную должность, или искать себе другую работу.
        Он эту работу нашел. Другая американская компания предложила ему такую же позицию в новом офисе. И снова местные интриганы попытались его выжить. Они как шакалы, чувствуют, что человек перед ними беззащитен, и бросаются на него.
        Но в этот раз Каплевич, хоть и не понял, но почувствовал интригу, и назначил внешний аудит. Подписал договор с Андреем, и к нему явилась я. Толя сразу мне доверился, рассказал свою историю, не скрыл и своих опасений. Я все поняла и обещала ему помочь. Наши ребята копались в бухгалтерии, а под эту марку Игорь Анатольевич проверил сервер компании, раскопал почту сотрудников и рабочие папки. Некоторые письма и файлы оказались очень интересными. Порознь они ничего не значили, но, собранные воедино, рисовали полную картину затеянной против Каплевича интриги. В результате он поменял двух начальников отделов, а остальных приструнил. Сумел оправдаться перед своими американскими хозяевами и даже получил бонус.
        С тех пор Толя с нами дружит. Раз в два года обязательно нанимает нашу контору для проведения очередного внешнего аудита.
        Я позвонила ему на работу, но там мне сказали, что Анатолий Леонидович простудился, и сегодня не придет. Ну и хорошо, позвоню ему домой, легче будет разговаривать.
        Трубку взяла Толина жена. В России он женился на женщине с двумя детьми, и он быстренько настрогали еще двоих мальчишек-близнецов. Более преданного мужа и трогательного отца трудно себе представить. К счастью, его жену я тоже знала. После того случая она устроила для всей нашей команды умопомрачительный прием у себя дома со всякими татарскими вкусными штучками, вроде беляшей. Там мы и познакомились.
        — Добрый день. Резеда, дорогая. Как там твой муж, как себя чувствует?
        — Ой, Надежда Николаевна, рада Вас слышать. Да с ним все в порядке, это Маратик с Тимурчиком простыли. У них высокая температура, и Толя не хочет уходить, пока не поговорит с врачом. А врач будет после четырех. Я ему говорю: «Иди на работу, все равно от тебя толку мало», а он ни в какую.
        Узнаю Каплевича.
        — Ну вот, бедные детки. Знаю, Толя всегда так волнуется, когда с ними какой-нибудь непорядок. Он просто не сможет работать. Так что ты его не ругай, а лучше дай мне его на провод, надо один вопрос обсудить.
        — Сейчас позову.
        Ох, зря я позвонила. Если бы он сам болел, то с ним можно было бы отлично все обсудить. А когда болеют дети, он становится просто невменяемый.
        — Алло,  — раздался голос Каплевича.
        — Анатолий Леонидович, это Надежда Николаевна.
        — Дорогая моя Надежда Николаевна, как хорошо, что Вы позвонили. Я и сам собирался, но Вы меня опередили. Чем я могу Вам помочь?
        — Толя, у нас с Вами аудит по плану в октябре.
        — Точно.
        — Я сейчас проверяю наш план на второе полугодие. Всех обзваниваю, чтобы подтвердить намерения. А то уйду в отпуск, а потом выяснится, что все обо всем забыли.
        — Вы в отпуск собираетесь?
        — Да,  — храбро соврала я.
        — Скоро?
        — Сначала поеду в Питер, в командировку, а потом, в июле, отдыхать. Кстати, в связи с Питером. Если наш аудит пройдет в ноябре, это ничего? Если Вам это неудобно, мы, конечно…
        — Надежда Николаевна, октябрь, ноябрь, какая разница. До конца года успеем?
        — А как же! Все, договорились. Вы у меня просто камень с души сняли. А как там Ваши детки? Простыли, или подцепили что-нибудь?
        — Ой, не знаю, и очень волнуюсь. Боюсь, я виноват. Мы с ними вчера перегуляли немножко.
        — Немножко — это как?
        — Часа на два. Погода была великолепная.
        — Да, вчера была замечательная погода. Ну, будем надеяться, это простая простуда.
        — Но у мальчиков очень высокая температура!
        — Они же еще маленькие. У малышей всегда очень бурная температурная реакция.
        — Вы так думаете?
        — Я знаю. Все-таки двоих вырастила. Вы им пока лекарств никаких не давайте, а температуру снижайте обтираниями.
        — Вот и Резеда говорит про обтирания, а я боюсь.
        — Не бойтесь, от обтираний с уксусом ничего нет, кроме пользы. Я своих всегда обтирала. Да, уксус лучше яблочный. Если Резеда сама знает, тем лучше. А если у нее есть вопросы, то потом дайте ее мне, я расскажу. Меня учил очень хороший доктор.
        — Спасибо Вам, Надежда Николаевна. Я скажу Резеде. Если понадобится, можно ей будет к Вам обратиться?
        — Всегда буду рада помочь. А что Вы-то мне собирались звонить?
        — О, я совсем забыл. Я хотел Вам рассказать приятное. Известность Вашей фирмы растет. У вас очень хорошая репутация. Вы знаете Виктора Андреевича Егорова?
        — Понаслышке.
        — Я в пятницу был на презентации, после нее был фуршет. И там встретил Егорова. У нас с ним шапочное знакомство. Мы аккредитованы в банке, входящем в его холдинг, и являемся одним из крупных клиентов.
        — Это мне хорошо известно.
        — Ну конечно, кому и знать, как не Вам. Так вот, Егоров подыскивает хорошую, проверенную, но небольшую консалтинговую компанию. Ему кто-то назвал вас, и он спрашивал у меня, что я про вас знаю, как могу охарактеризовать, можно ли вам доверять в деликатном деле. Я, естественно, дал самые лучшие рекомендации. Но, как я понял, у него и без меня была такая же информация.
        — Вам это не показалось странным? Я несколько раз видела их отчеты в газетах, и там ясно значилось, что аудит для них проводит Ernst&Young. Мы — не его уровень.
        — Он говорил, что не всегда удобно привлекать большую аудиторскую фирму, есть вопросы, которые правильнее доверить маленькой, но сыгранной команде. И еще что-то про конфиденциальность и личное доверие. Извините, я не помню дословно. Но я его заверил, что вашей компании можно доверять, вы в лепешку расшибаетесь для клиента, и делаете больше, чем другие.
        — Толя, спасибо вам огромное за добрые слова. Если в результате Егоров нас наймет, это будет просто чудом.
        — Никакое это не чудо, Вы сами создали себе репутацию отличной многолетней работой. Мне Вас в свое время вот так же на фуршете порекомендовали, и все, что мне тогда о вас сказали, оказалось чистой правдой. Я Егорову ничего, кроме правды, не сказал. Если ему нужна консалтинговая компания, никого лучше вас он не найдет. Я в этом уверен.
        — Спасибо. Спасибо за доверие и за такие замечательные слова. Мне было очень приятно это услышать. Правда.
        — Рад, что смог сделать Вам приятное. Так Вы поговорите с Резедой, расскажете ей, как правильно делать эти самые обтирания?
        — Да, конечно, Толя, давайте сюда Резеду.
        Мы попрощались, и я еще минут десять обсуждала с Толиной женой методы лечения детей от простуды. Потом пошла к Сергею Ивановичу. Он был у шефа в кабинете. Я удивилась. Что ему там делать в отсутствии Андрея? Но оказалось, шеф на месте, причем с самого утра. Еще лучше, не надо будет им рассказывать дважды, каждому по отдельности. Я постучалась под дверью.
        Они только меня и ждали.
        Шеф завопил:
        — Ну, наговорилась со своим Каплевичем? Ту такие дела, а она ля-ля да ля-ля!!!
        Сергей Иванович при этих словах улыбнулся и пожал плечами, давая мне понять, что шеф дурака валяет.
        — Андрей, перестань шуметь. Дела вокруг творятся, действительно, непонятные. Я и пришла обсудить положение, и у меня есть информация. Судя по тому, что ты пришел сегодня ни свет, ни заря, у тебя тоже.
        Сергей Иванович кивал головой, поддакивая мне. Он меня всегда поддерживает, когда шеф начинает орать не по делу, и даже когда по делу. Ему импонирует мое спокойствие. Сам он никогда не повышает голос, без этого может довести до белого каления кого угодно.
        Мы расселись вокруг большого стола для общих собраний. Андрей за этим столом почему-то чувствует свою значимость лучше, чем за письменным. Мне это смешно, но я вида не подаю.
        — Я пригласил Вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие,  — начал он с цитаты.  — Нами заинтересовался Егоров. В другое время я бы до потолка от счастья прыгал, но сейчас боюсь. Надя, у тебя была информация. Давай.
        — Я только что разговаривала с Каплевичем. В пятницу он встретился с Егоровым на фуршете, и тот его спрашивал о нас. Дал понять, что ищет хорошую консалтинговую фирму.
        — И Каплевич нас рекомендовал?
        — Ты слушай дальше, не перебивай. Он не просто спрашивал, он нас назвал и поинтересовался, что может о нас сказать Толя. Ну, тот, естественно, рассыпался в комплиментах. Но дело не в этом. Он о нас знает и расспрашивает. А ты что хотел рассказать?
        — А я был на тусовке, кстати, звонил тебе.
        — Помню, помню. Как же, как же…
        — Так там я разговаривал, не думай, не с Листвянским. А с Бахтияровым, и он сказал то же, что и Каплевич.
        — Бахтияров. Помню, два года назад был у нас такой договор. Я еще внимание обратила на фамилию. Почти Бархударов. Но я лично с ним не работала.
        — Сергей Иванович работал, и Валера. Бахтияров тогда остался доволен, и уверяет, что в разговоре с Егоровым этого не скрыл. Ну, я поблагодарил за лестный отзыв. А потом Листвянский подтвердил: Егоров нами интересуется… С Бахтияровым Егоров встречался в гольф-клубе, а Листвянскому звонил.
        От этих слов мне вдруг стало нехорошо. Настолько, что я налила в высокий стакан воды и с жадностью выхлебала ее, как собака в жару. После чего смогла подать голос:
        — Так, это уже трое. И все в один голос говорят, что про нас, конкретно про нас, Егоров спрашивал. При этом изображая, что ищет небольшую консалтинговую компанию для личных нужд. Даже звонил Григорию, который вообще-то птица не Егоровского полета.
        — Надежда Николаевна, дорогая, Егоров собирает на нас материал, но я очень сомневаюсь, что он собирается нас нанять. Информация нужна ему для другого. Я все думаю: может ли статься, что «Флору де Люкс» банкротит именно он? Они для него такая мелкая сошка. Если сравнить обороты, то «Флора» для него — как копейка в заднем кармане брюк. Не стоит того, чтобы держать в памяти. С другой стороны, личные чувства иногда заставляют людей совершать непостижимые поступки.
        Сергей Иванович, как всегда, дает свое резюме. Произносит вслух то, о чем все думают, но молчат. Вывод — Андрей подставил нас, себя и всю компанию, связавшись с Ларисой. И мы посмотрели на него с укоризной. С другой стороны, снявши голову, по волосам не плачут. Сейчас надо не выяснять, кто виноват, а спасать положение. Поэтому мы промолчали.
        Андрей сказал:
        — Надо бы выйти на Егорова напрямую, и попробовать разузнать, что он задумал. Через кого?
        — Не беспокойтесь, Андрей Викторович, он сам на Вас выйдет,  — сказал свое веское слово Иваныч.
        — А нам что же прикажете делать, Сергей Иванович? Сидеть и ждать?
        — Именно. Ну, не сидеть, а работать.
        — Как я могу в такой ситуации спокойно работать?!!  — взорвался шеф,  — если Егоров захочет, у нас все клиенты уйдут, даже питерский проект под угрозой.
        — Ну не работай,  — произнесла я с изрядной долей яда в голосе,  — А мы потрудимся. Вдруг да пронесет. В конце концов, мы можем вернуть аванс и отказаться от заказа госпожи Корн. Надо посмотреть в контракте, каковы условия досрочного расторжения.
        Шеф вытаращил глаза. Почему-то такая простая мысль не приходила к нему в голову.
        — Что ты хочешь сказать?
        — Не надо заранее хлопать крыльями. Для принятия решения у нас слишком мало информации. Обстановка нервозная, напряжение нагнетается, мы тут все трясемся от страха, а в результате может выйти пшик.
        — Думаешь, все рассосется?
        — Не исключаю такой возможности. Но в любом случае, давайте пока не делать резких движений. Предлагаю разойтись и спокойно работать, а там видно будет. Кстати, хотела спросить: что это за деньги мне перевели? Для зарплаты многовато будет.
        — Это бонус за февральский проект. Ну, не весь, только половина.
        — То-то я гляжу, сумма странная.
        Мои последние фразы видимым образом разрядили атмосферу: шеф заулыбался, Сергей Иванович тоже.
        До самого вечера я занималась питерской фирмой. Анализировала, придумывала, составляла предложение, с которым мы к ним поедем, и перед уходом сама себя похвалила. Если так пойдет, то командировку можно планировать на следующую неделю. Сказала об этом шефу, но он только рукой махнул. Ничего, поговорим об этом ближе к пятнице.
        Вечером позвонила Татьяна, извинилась, что не сможет завтра приехать, и пригласила к себе. Я даже обрадовалась: съезжу к Таньке, а то засиделась в четырех стенах. Надо только испечь тортик. У Татьяны потрясающий обмен веществ, вся пища в ней сгорает без остатка. Ест и не толстеет. И обожает мои торты. А я их пеку, но не беру в рот. Во-первых, не люблю сладкое. А во-вторых, мне на них и смотреть вредно. Сразу килограммы прибавляются. Но талант надо реализовывать, да и тренировка не мешает, а то удар пропадет. Вот я и пеку торты для подарков своим друзьям. А заодно Сережке. Катька, как и я, сладкого не ест.
        Я принялась за «наполеон». Получился на редкость. Я сложила его в специальную коробку. Вернее, в две. Если уж я берусь печь торт, то делаю много. Целый огромный противень. В результате треть я упаковала для Тани, треть оставила в холодильнике для Сережки, а еще треть назначила на работу, для сослуживцев.
        Уработалась как древнеегипетский раб на постройке пирамиды. И рухнула в сон.

* * *
        Рабочий день во вторник прошел тихо и мирно. Шеф не пришел вообще. Позвонил и поставил меня в известность, что плохо себя чувствует. Я поверила. Несмотря на легкомыслие, которое позволяет нашему Андрею Викторовичу переносить удары судьбы, он очень легко впадает в панику. Боится больше всего не страшного, а непонятного. Конкретную и ясную опасность он переносит куда легче, чем неизвестность. А в состоянии неясности от страха заболевает: у него поднимается давление. Для начальника качество не самое лучшее.
        Но надо отдать ему должное, когда опасность понятна, он спокоен иобязательно находит выход.
        Если бы ему сказали: Егоров нанял киллера, то Андрей придумал бы, как спасти себя и нас всех. А от неизвестности он захворал. Та же беда у моей мамы, комплекс «умной Эльзы».
        Меня шеф ценит за то, что я в панику никогда не впадаю. Заслуги моей в этом нет. Просто, когда господь меня создавал, то забыл вложить чувство страха. Я ничего не боюсь. Разумно опасаюсь, но это не страх, а осторожность. А уж неизвестного я и вовсе не боюсь, оно манит меня с непреодолимой силой. Иногда приходится себя удерживать, чтобы не влезть в какую-нибудь историю. В молодости моя страсть к неизвестному и неизведанному находила выход в научном творчестве, а сейчас приобрела некоторый авантюрный оттенок. У нормальных людей это происходит наоборот.
        В этот раз, как всегда, я прикинула возможные сценарии развития событий, продумала свою в них роль, и стала ждать, что будет. Первый ход за Егоровым. Пока он его не сделал, мы продолжаем работать, как всегда. Есть шанс, что ничего не случится. Зачем тогда заранее переживать? Как любит говорить мой папа: «война будет — объявят».
        Пока у нас есть заказы, есть деньги, и есть, чем заняться. Ну и отлично. Продолжаем жить, дамы и господа!

* * *
        Шеф не пришел, и Егоров не объявился. Звонила госпожа Корн и спрашивала, как дела. Я ее уверила, что все идет по плану. Обещала на следующей неделе представить промежуточные результаты. Больше до самого вечера ничего не происходило, если не считать ритуала пожирания торта коллективом сотрудников.
        А вечером я поехала к Татьяне.
        У Таньки по квартире разливался умопомрачительный запах вкусной еды. Я поразилась: Татьяна кто угодно, но только не кулинарка. Обычно она просто покупает нарезку или заказывает суши с доставкой. Но этот запах я прекрасно знаю, суши так не пахнут.
        — Тань, чем так пахнет?
        — Сюрприз! Раздевайся и иди смотри!
        Я уже направилась на кухню, когда Татьяна завернула меня в гостиную. Я вошла и завопила:
        — Ура! Манюнечка приехала! Дорогая моя!
        Ясно, чем пахнет! Сациви!
        Моя любимая подруга бросилась меня обнимать. Как же я рада! Манана училась вместе с нами в школе, окончила в Москве медицинский институт, а потом родители отвезли ее в Тбилиси, где она вышла замуж и осталась жить. И все годы мы дружили. Приезжали к ней при каждой возможности, и она частенько выбиралась в Москву. Но в последнее время ей было все труднее приезжать, а мне и Таньке было сложно выбраться в Тифлис. И я уже смирилась с этими обстоятельствами, а Танька нет! Сумела как-то ее выцарапать! Молодец! За этим меня к себе выписала. Давно, небось, знала, и молчала. Партизанка.
        Мы обнимались, целовались, хохотали, плакали. Вспоминали всех, кого могли. Потом незаметно перешли к делам более актуальным. Я надеялась, что Манана приехала насовсем. Манана отличный детский врач, доктор наук, могла бы давно в Москву перебраться. И для ее мужа здесь нашлась бы работа. Он тоже врач, только уролог. Она не сказала этого прямо, но я так поняла. Но почему только сейчас?
        — Мама… Моя мама умерла.
        — Тетя Белочка?  — я заревела. И Танька тоже. В нашем детстве не было теплее дома, чем дом Мананиной мамы, тети Бэлы. Мы ее звали Белочкой и обожали. В ее сердце было место для всех детей, чьи бы они ни были. С ней всегда можно было обо всем поговорить, посоветоваться по любому вопросу, посекретничать, и не бояться, что она заложит тебя родителям. Так было в детстве, так было и потом. После смерти мужа она продала московскую квартиру и поехала в Тбилиси помогать дочери. Квартира у них была шикарная, и вся семья Мананы жила на эти деньги несколько лет.
        — Мама очень болела последние годы. У нас была возможность уехать, но ее нельзя было перевозить. Она так страдала, переживала, что мешает нам. Мне кажется, от этого и умерла. Не плачьте так, она уже давно умерла. Полгода как.
        Я была в ужасе.
        — Как же так? Мы на майские с тобой разговаривали, и ты мне ни словом не обмолвилась. И раньше? Почему не сказала? Белочка нам всем была родная. Я бы прилетела на похороны.
        — И я,  — подвыла Танька.
        — Девочки, не ругайте меня. Так мама велела. Вам было бы трудно выехать в Тбилиси. Она ни жизнью своей, ни смертью не хотела никого обременять. Я выполнила ее волю.
        И тут мы снова заревели, уже все трое. Вволю наплакавшись, мы пошли за стол, помянуть покойницу. И тут Манана снова меня удивила. Я задала вопрос:
        — А где твои мужчины?  — У Мананы двое сыновей-погодков, Николай и Константин, Нико и Котэ, и муж Миша. Все отличные ребята. Она их гордо называет: мои мужчины. Я как-то полагала, что они приехали вместе с ней, но где же они?
        — В Тулузе.
        — Где?!  — заорали мы с Танькой.
        — В Тулузе. Это на юге Франции.
        — А то мы не знаем, где Тулуза. Слушай, Татьяна, тебе там ближе, стукни эту гадюку. Все от подруг скрывает. А почему в Москву к нам не приехали?
        — В Москве сейчас нам было бы… Ну, скажем, неуютно. И жить здесь нам негде.
        — А у меня-то!  — заголосила Татьяна.
        — Тань, успокойся. Мы что, должны тебе на шею сесть? Работу мы, конечно, нашли бы. Но это очень смешные деньги, а надо мальчиков растить. Дать им образование. В Южной Франции у нас, то есть у Миши, полно родственников. Они нам помогли. Миша получил прекрасную работу. Мальчики будут учиться в Тулузском университете.
        — Они туда прямо из Тбилиси поехали?
        — Да, через Марсель.
        — А ты-то почему здесь, а не в Тулузе, с ними?
        Тут у Мананы на глазах снова набухли слезы.
        — А меня не пустили.
        — Как, не пустили?!
        Оказывается, в свое время, Манана оставила себе российское гражданство, как родившаяся в Москве. И может уехать на ПМЖ только из России. А дадут ли ей теперь визу, одному Богу известно.
        Мы с Танькой бросились ее обнимать и успокаивать. Ничего, поживет пока у Таньки, благо квартира позволяет, и будет добиваться положительного решения. Миша-то тоже не станет на месте сидеть, всех французских грузин на ноги поднимет, чтобы его жене дали разрешение воссоединиться с мужем и детьми. И мы подумаем, кого можно подключить. У Татьяны есть влиятельные знакомые во всем мире.
        — Может, мне туда попробовать в турпоездку выехать?  — робко предложила Манана.
        — И думать не смей! Если откажут, то потом уже кранты! Попадешь в черный список, и еще сто лет не увидишь своих детей.
        Мы сидели, пили вино, ели сациви и другую вкусную еду, которую наготовила Манана. Потом пили чай с моим тортом, и обсуждали, как помочь любимой подруге. Потом мы уже совсем осоловели от пищи и вина, перестали членораздельно разговаривать и начали петь. Когда мы по третьему разу завели про солнышко лесное, пришла Вика.
        Посмотрела с неодобрением на теток, забравшихся с ногами на диван, и сказала:
        — А вам не пора спать ложиться? Уже второй час ночи.
        — Вот ведь ехидна какая, а называется родная дочь,  — Танька вскочила и заметалась,  — И правда, девочки, пора спать. Сейчас я вам постелю.
        Я собралась было ехать домой, но Таня меня не пустила.
        — И думать не смей. Ты нынче напилась. Ну и что, что стоишь прямо, не шатаешься? Сейчас тебя любой мент остановит просто по позднему времени. Что тогда делать будешь?
        — Оставайся, моя золотая!. Не надо рисковать,  — Манана обняла меня за плечи, а мы с тобой еще поболтаем.
        Таня уложила нас на огромном диване в гостиной, мы легли и еще часа два рассказывали друг другу про свою жизнь. Утром я вскочила раньше всех, и, не дожидаясь завтрака, поехала домой. Надо же принять душ и переодеться раньше, чем идти на работу. По дороге домой я подумала, что совсем забыла спросить Татьяну, что она знает про Егорова.
        До конца недели мы продолжали работать в обычном режиме. В среду я созвонилась с Ларисой Юрьевной и потребовала данные по отдельным торговым точкам: закупки, продажи, списание остатков, кадры, аренда и всякое такое. Общие данные Валерка мне привез еще во вторник. В ожидании этой информации я трудилась над питерским проектом. Шеф немножко поболел, но в четверг вышел, уверяя, что давление полностью вошло в норму.
        Пятница прошла на редкость тихо. От имени и по поручению господина Егорова нас так никто и не побеспокоил. Уходя вечером домой, я сообщила шефу, что дня через три буду готова представить питерским промежуточные результаты и полный план работы. Он обрадовался, обещал в понедельник созвониться с заказчиком и назначить встречу. К нему полностью вернулись оживление и оптимизм. Он у нас никогда не умел думать об одном и том же дольше, чем несколько минут. Когда-то мне это представлялось недостатком. Сейчас я понимаю, какое это великое преимущество.
        Дома меня радостно встретили дети: Катя сдала всю сессию на «отлично», Сережка тоже приступил к сдаче, и за первый экзамен получил «хорошо». Господи, я и не заметила. Надо бы сделать им что-нибудь приятное. Ужасно быть такой замотанной.
        Но, оказалось, они сами вышли из положения. Запекли в духовке свиную шейку, купили пирожных и фруктов, и устроили пир горой. Я полезла в шкаф и достала оттуда припрятанную бутылочку Мерло. Мы выпили за Катькино успешное окончание сессии, потом за Сережкин «великий почин».
        А потом я позвонила Татьяне и пригласила их с Мананой завтра ехать со мной на дачу. Вспомнила про то, что на завтрашний вечер претендует Женька, и в душе отмахнулась. Не до него. Мне сейчас гораздо приятнее и важнее быть с подругами. Узнав, что приедет Манана, дети начали очень громко ликовать. Они ее обожают.
        Вот и отлично. Завтра с утра закуплю продукты и поеду на дачу. Девчонки приедут попозже на Танькиной машине. Посидим, отдохнем, шашлычок зажарим, переночуем, а утром они поедут домой, а я — за родителями.
        Не забыть бы микроволновку и телевизор.
        Утром Сережка с Катькой напросились со мной в магазин за продуктами. Обычно их не дозовешься, потому что выезжаю я очень рано, а вставать в субботу ни свет, ни заря, оба считают чем-то вроде китайской пытки. А тут вскочили, оделись и позавтракали за двадцать минут. Я поняла их маневр: обоим лень ехать на электричке. Придется им помучиться: кучу вещей я планировала везти в салоне.
        Так и ехали всю дорогу: у Сережки на руках телевизор, Катька обнимается с микроволновой печкой. А на даче не успели выгрузиться, как подъехали Татьяна и Мананой. И закипела работа. Танька, как самая технически продвинутая, полезла на чердак регулировать антенну.
        Манана забрала Катьку на кухню, готовить. Я осталась во дворе с Сережкой. Тетя Валя вымыла дом, а дядя Костя вычистил в саду все дорожки, вскопал и засеял огород, обрезал кусты и поправил завалившийся забор, так что работы нам осталось не так много. Мы вытащили из сарая плетеную мебель и поставили на террасе. Во дворе разместили пластиковый стол и кресла, вымыли их, покрыли стол клеенкой и установили шатер. Красота!
        Потом Сережку позвала Таня: пусть следит за телевизором и кричит ей, как тот показывает.
        А я принялась монтировать мангал. Он у меня сборно-разборный, состоящий из множества железок. Разбирать легко: стукнешь снизу носком ботинка — и готово. А вот собирать непросто. Пока не соберешь конструкцию полностью, она норовит развалиться от легчайшего дуновения. Я мучилась, пока Сережка не освободился. Он подержал отваливающиеся части, и мангал предстал во всей красе. После чего я поручила сыну пилить дрова, а сама отправилась к девчонкам на кухню.
        И уже с крылечка услышала разговор:
        — Ну, если во Францию сложно, то надо выехать в любую страну Шенгена. Лучше всего как уникальный специалист, по приглашению какого-нибудь университета или клиники. У тебя есть знакомый профессор по твоей части в Бельгии?
        Как Вам это понравится? Это моя Катька дает советы. Я и сам о чем-то таком думала.
        — Знакомый есть в Германии, и не один. В Бельгии… надо подумать. А почему ты спрашиваешь про Бельгию?
        Я вошла и разъяснила:
        — У нее в Бельгии есть один графский жених.
        — Катюш, правда? Или твоя мама опять невесть что плетет?
        — Нет, Мань, ты представляешь, у нее действительно есть бельгийский кавалер. И вроде граф. То есть сын графа. Это как называется?
        — Виконт.
        — Виконт, точно. Он к нам собирается в июле, а мы к нему — в августе. Только я бы, Кать, на твоем месте не торопилась: визу тебе пока не дали.
        — Чего не торопилась?  — вскинулась Катя.
        — Делать широковещательные заявления и давать обещания. Лучше потом больше сделать, чем сначала посулить. Я так понимаю, ты хотела пообещать Манюне помощь твоего графа, или, как там его, виконта Эрика? А вдруг не сможешь?
        — Ничего я не хотела.
        — Ладно, девочки, не ссорьтесь из-за меня. Я же знаю, все сделаете, если будет такая возможность. А если не будет, так и не о чем говорить. Лучше расскажите про жениха. Кать, ты что, замуж собралась? Или он вовсе не жених?
        Когда-то моя подруга жалела, что ее сыновья младше моей дочери. Но с тех пор она посмотрела на Катерину в действии. По-моему, теперь она уже не рвется стать Катиной свекровью, но все равно любит ее как родную.
        Катя пустилась в длинный рассказ о знакомстве с сыном бельгийского графа. Манана продолжила тереть что-то на терке, Катька перетирала вымытую посуду. А я принялась резать овощи для супа.
        Потом пришла Таня, и дислокация поменялась. Татьяну я подрядила резать сыр и колбасу, сама занялась кремом для торта, а Манана с Катей отправились с кастрюлей шашлыка во двор.
        В результате до самого позднего вечера мы питались с переменным успехом. Сначала поспел овощной супчик, часа через полтора была готова первая очередь шашлыка. Одновременно пекся торт. Я промазала его кремом, пропитала коньяком и поставила в холодок. Осенью сделала бы штрудель, а сейчас нет подходящих яблок.
        После чего все отдохнули, каждый на свой манер. Дети ушли гулять с приятелями, а мы залегли поспать на свежем воздухе.
        Когда встали, то вскипятили чай и стали его пить с тортом.
        Пришли Катька с Сережей, присоединились к нам. Потом Манана достала из машины гитару, объяснив, что конфисковала ее у Вики. У Татьяниной дочери, на удивление, ни голоса, ни слуха, но гитара имеется — папочка подарил на четырнадцатилетие. Гитара роскошная, профессиональная, висела без дела на стене. А у Мананы абсолютный слух, и играет она на всех мыслимых инструментах. Так что Вика с радостью предоставила инструмент в распоряжение любимой тети.
        Мы разожгли костер из собранных в кучу прошлогодних листьев, сели вокруг и стали петь под Мананин аккомпанемент. Сначала взялись за романсы, потом вспомнили хулиганские песни нашего детства, перешли на Визбора и Окуджаву, Городницкого, Берковского и Кима… Больше всего меня радовало, что с нами поют мои дети. Слушают-то они такое, от чего хоть уши затыкай. А вот, поди ж ты, знают наши любимые песни. И про далекую Амазонку, и про кожаные куртки, брошенные в угол, и про солнышко лесное, и про виноградную косточку. Я даже прослезилась. Посмотрела — у девчонок тоже глаза на мокром месте.
        Когда стало темнеть, снова разожгли угли на мангале и затеяли вторую очередь шашлыка, благо мяса осталось еще полкастрюли, и ели этот шашлык до самой полуночи. Хорошо, что я в этот раз панкреатин не забыла. Потом легли спать, и на этот раз обошлось без болтовни. Все так устали, что заснули мгновенно.
        Утром я уехала за родителями. Таня с Мананой остались, чтобы помочь детям все убрать. На всякий случай я с ними попрощалась, но в глубине души была уверена, что, вернувшись, застану их.
        Рано утром в воскресенье в Москву никто не едет, я добралась очень быстро. Посмотрела на груды вещей, которые были собраны для перевозки на дачу, и чуть не заплакала. Придется погрузить в автомобиль полквартиры. Делать нечего. Но кое-что я непременно забуду. Я так и сказала. Мама попыталась вовлечь меня в дискуссию, но я не далась. Наоборот, заставила ее принять участие в погрузке: поставила подпирать дверь в подъезде, чтоб не закрывалась. Когда машина была набита под завязку, оставались лишь места для водителя и двух пассажиров, она вспомнила, что неплохо бы взять с собой скамеечку для ног и бак для белья. Стоит учесть, что на даче есть и такая скамеечка, и соответствующий бак. Даже два. Я чуть не зарычала. Но сдержалась и ласковым голосом спросила, где она планирует их разместить. И не поедет ли на электричке, предоставив свое место скамеечке.
        Тогда мама утихла, села на переднее сиденье рядом со мной, и мы поехали. Я по опыту знала, что в течение лета придется перевезти им на дачу практически всю московскую квартиру за исключением мебели, а за осень вернуть все на место. Но сейчас лучше отвлечь ее от мыслей об оставленных вещах, и я сказала:
        — Ты знаешь, Манана в Москве.
        Манану моя мама очень любит. Ее нельзя не любить. Она тут же переключилась на эту тему и забросала меня вопросами. Ответить на них было бы не под силу даже самой Манане. Я что-то рассказывала с пятого на десятое, не особенно следя за смыслом сказанного. Все мое внимание занимала дорога. В десять часов утра из Москвы едет в Подмосковье огромная моторизованная армия дачников. И езда в этой толпе машин требует напряжения всех сил человека. Отец меня понимает, он сам бывший автомобилист. Жаль только, с возрастом у него настолько ухудшилось зрение, что водить он больше не может. В подобных ситуациях он принимает на себя удар, не давая маме очень уж активно ко мне приставать.
        Мы добрались до участка только к полудню. Танькина машина стояла за забором: нас ждали. Как только я подъехала к воротам, они распахнулись. Из кустов ирги выскочили Катька с Сережкой, и проводили нас до стоянки. Пока мама с папой вылезали и разминали затекшие ноги, ребята в два счета разгрузили машину. Из кухни выбежали Манана с Танькой, и бросились обниматься с моей мамой. Какое счастье, что они здесь! Когда в доме гости, более очаровательное существо, чем моя маменька, трудно представить.
        Дети носили вещи в дом, а мы прошли на кухню. Я чуть не упала, хотя и подозревала, что меня ждет нечто подобное. Все сияло чистотой, большой стол был уставлен, не побоюсь этого слова, яствами. На плите в огромной кастрюле пыхало лобио. Судя по виду, ему еще вариться час как минимум. Конечно, тут Мананка постаралась. Все эти вкуснючие грузинские блюда… И когда только успела?! Татьяна стояла рядом очень гордая собой, хотя ей не поручали ничего сложнее, чем картошку почистить. Ах да, это она вымыла всю посуду. Катьке никогда не довести тарелки до такого блеска.
        Манана взяла дело в свои руки.
        — Наталья Михайловна, мы тут подумали: Вам сейчас некогда будет готовить. Только приехали, надо и разобраться, и обустроиться. А здесь все такое, что может храниться в холодильнике хоть две недели. Только разогреть. Вот смотрите.
        И пошла показывать, рассказывать, предлагать попробовать, попутно составляя готовое в холодильник. Кое-что, правда, оставила на обед. Я и сама неплохая кулинарка, но тут я просто снимаю шляпу. Мне до нее, как до неба. Мама моя от такого внимания таяла, как мороженое на солнце.
        — А после обеда мы с Вами лобио заправим, и всю неделю можете ничего не делать, только хлеб и молоко покупать.
        Я прикинула: всего наготовленного хватит, чтобы неделю кормить роту солдат. А если еще учесть то, что мы привезли из родительского дома… Так что после обеда я сделала смотр припасам. Оставила то, что точно будет съедено. Остальное погрузила частично к себе, частично к Таньке. Теперь и маме, и мне, и Манане можно всю неделю не готовить. Про Татьяну я и не говорю. Сделала я это с Катькиной помощью, пока никто не видел. А то девчонки начнут отмахиваться, и разговоров не оберешься. А я очень не люблю, когда еда пропадает.
        Я настояла на отъезде в пять часов. Стоит промешкать, и стояние в пробках обеспечено. А в это время еще не все переварили дачный обед. Мама хотела нас удержать, но папа встал на защиту интересов родной дочери и внуков. В это время к родителям заехали их старые друзья. Очень удачно! Мы вывели наши машины, чтобы гостям было, где поставить свою. Потом быстренько распрощались, сели и уехали. Манане было немного неловко сбегать вот так, но Татьяна знает, в чем тут «фишка».
        Дома, не успела я войти, зазвонил телефон:
        — Поганка, ты что нам полный багажник еды напихала? Это же для твоих родителей!  — вопила Танька.
        Я лаконично ответила:
        — Пропадет.
        — Что пропадет?
        — Еда пропадет. Им столько ни в жизнь не съесть.
        — Себе бы взяла.
        — Я и взяла. Вполне разумное количество. А что осталось — вам. Да что ты так волнуешься? Вы там с Мананой наготовили столько, что все мы это будем есть неделю, и дай Бог, чтобы съели. Ты лучше мне скажи, какое впечатление на тебя произвел Егоров.
        — Ты спятила? Какой Егоров?
        — Виктор Андреевич. Ну, ты говорила, что познакомилась с ним на тусовке. Я все забываю тебя спросить, а мне это важно.
        — А, банкир? Да никакое. Мужик как мужик. Ну, не урод. Хороший рост, приличная фигура.
        — Тань, я не об этом. Мне с ним не спать. А, возможно, работать.
        — По-моему, вменяемый. Очень себе на уме. И, как мне показалось, жутко упертый. Из тех, кто: «уж если я чего решил, то выпью обязательно». Такой информации тебе достаточно? Больше я все равно ничего не знаю. Да и это всего лишь домыслы.
        — Спасибо тебе, Тань, огромное. А то все окружающие меня им пугают, а чего бояться, не говорят.
        Танькиному мнению в этом вопросе я полностью доверяю. Интуиция у нее звериная, она феноменально тонко чувствует людей. Мне, чтобы разобраться в человеке, нужны факты, желательно побольше. А ей достаточно с ним слово сказать. И не было случая, чтобы она ошиблась. Моя интуиция слабее, и работает по-другому. Я очень остро чувствую опасность. На мои глаза, Егоров — человек очень опасный. Но я его не боюсь, а разумно опасаюсь. Только не знаю, чего именно. Поэтому и метода борьбы подобрать не могу. А вот теперь Татьяна дала мне ниточку. Надо понять, во что он «упирается». И постараться занять такую позицию, чтобы не затоптал.

* * *
        Когда я вылезла из ванной, было еще не поздно. Катерина висела на телефоне, сговариваясь погулять не то с подругой, не то с молодым человеком. Пусть гуляет, сессия позади. Сережка завалился на диван с учебником, завтра у него консультация. Я села за стол и попыталась провести анализ ситуации. Рисовала схемы, крутила их и так, и этак, но ничего путного в голову не приходило.
        Тогда я все бросила, достала с антресолей чемоданы и стала разбирать вещи: что на выброс. Два раза в год выбрасываю старье, и что-то конца этому не видно. Откуда берется столько барахла?
        Дело оказалось полезным. Я убрала остатки зимних вещей, нашла в чемодане летние кофточки, купальник и любимые полотняные брюки, выбросила, наконец, ядовито-зеленый шелковый костюм, который терпеть не могу. Катька к этому времени убежала, так что остановить меня было некому. Она у нас барахольщица и скопидомка.
        А Сережка, посланный с мешком на помойку, так же как я, любит всякое старье выкидывать.
        Разборка шкафов и чемоданов заняла меня допоздна. И около двенадцати я провалилась в сон, не дождавшись Катерину. И даже не слышала, как она пришла.
        А утром получила по мозгам: моя красотка, проходя около помойки, видела, как бомжиха рассматривала знакомый костюмчик. Катька не стала приставать к чужой тетке, а отыгралась на родной матери. Верещала так, что уши закладывало.
        Я подождала, когда она выдохнется, а потом сказала:
        — Я тебя не понимаю. Костюм мой, я с ним что хочу, то и делаю. Ты его носить не будешь никогда, не твой размер. Я тоже. Так пусть бедная тетка прибарахлится. Тебе что, жалко?
        Катерина не выносит обвинения в жадности. Она тут же заткнулась.
        Сережка высовывался из-за двери, мимикой выражая мне всяческую поддержку.
        Чувствуя, что поле битвы осталось за мной, я отправилась на работу.

* * *
        На работе меня встретила тишь да гладь. Шла обычная работа, в которую я с удовольствием погрузилась. Дома меня удивила дочь, но скорее приятным образом. Катя договорилась выйти на практику со вторника, хотя до ее начала оставалось еще около месяца. Практика у нее в банке, ее там уже знают, и берут с удовольствием. Когда я удивилась, она мне напомнила об Эрике: приедет, и надо будет проводить время с ним. Приедет он 14 июля, в день взятия Бастилии. Нечего смеяться, это французский, а не бельгийский национальный праздник. А практику все равно надо пройти. Я не стала спорить. Девочка права.
        А так до самой пятницы не происходило ничего незапланированного. Наоборот, все катилось, как по маслу. С утра в понедельник Валера отзвонился, что все материалы по торговым точкам у него на руках. Я вовремя закончила предварительную работу по питерскому проекту, а шеф договорился с питерцами о встрече на среду следующей недели. Все шло по плану.
        Шеф расслабился, а я начала беспокоиться. Слишком все гладко. Так не бывает. Действительно, в пятницу началось. С утра заявился Валерка с результатами бухгалтерского аудита. Мне не показал, понес его прямо Сергею Ивановичу. И из-за стеклянных дверей понеслись сердитые вскрики. Это наш Сергей Иванович читает и комментирует. Судя по его голосу, все очень плохо.
        Я не стала торопиться, пусть сначала спустит пар. Налила себе чаю и залезла в почту. Тут прозвенел телефон: Игорь Анатольевич.
        — Надежда Николаевна, Вы почту уже смотрели?
        — Вот, смотрю. А что?
        — Я Вам переслал письмо из компании «СпецБанкМонтаж». Пришло на корпоративный ящик. Посмотрите, пожалуйста. А я Вам через полчасика скину свои комментарии.
        — Спасибо, Игорь Анатольевич, сейчас посмотрю,  — поблагодарила я, и заволновалась. Нам регулярно приходят письма из разных компаний. Обычно Игорь скидывает их мне и шефу без комментариев. Да его никто никогда ни во что не посвящает, а он и не спрашивает! Работает себе, не в свое дело не лезет.
        Но я давно убедилась: несмотря на то, что Игорь сидит в своей стеклянной клетке и, кажется, ничем, кроме компьютеров, не интересуется, он знает все, что происходит в компании и вокруг нее. Если прислал, значит важное. Я бросилась открывать письмо.
        Послание оказалось вполне обычным. Компания «СпецБанкМонтаж» хотела провести полный аудит и предлагала нам поучаствовать в тендере. Не люблю я эти тендеры. Очень часто они проводятся для виду, победитель известен заранее, все затевается для того, чтобы инвесторам или учредителям мозги запудрить. Условия тендера не были оговорены в письме, о них предлагалось запрашивать. Если бы Игорь не обратил мое внимание, возможно, я просто послала бы это письмо в корзину. Сейчас у нас хлопот полон рот, незачем встревать в этот дурацкий тендер. Но Игорь меня заинтриговал, и я с нетерпением стала ждать его комментариев. Они воспоследовали незамедлительно.
        Игорь прислал справку. ЗАО «СпецБанкМонтаж», компания по монтажу и обслуживанию банковского оборудования, входила в холдинг господина Егорова и принадлежала ему единолично. В списке акционеров никто более не значился. Интересно, в присутствии Игоря имя господина Егорова не звучало ни разу. По крайней мере, при мне.
        «Так вот ты какой, северный олень!»
        Я-то думала, каким образом Егоров на нас выйдет, но и представить себе не могла, что он изобретет такой простой способ, позволяющий ему при желании остаться в стороне. Но мы можем от тендера отказаться. Даже условий не запрашивать. Хотя в любом случае придется ответить. Мол, спасибо, очень тронуты, но от участия отказываемся. Или сначала все-таки запросить условия?
        Ладно, придет шеф, надо будет обсудить.
        Тут я заметила, что голос Сергея Ивановича стих. Так, он все прочитал, пора выяснить, из-за чего был шум., и я пошла к нему.
        Он с порога огорошил мне фразой:
        — Ваша Корн совсем с ума сошла, или просто дура набитая?
        — Хороший вопрос. Надо подумать. А в чем дело-то?
        — Такое чувство, что она подписывает документы, не читая. А если читает, то не понимает, что там написано. Столько нарушений! Приди хоть одна проверка, и готово дело! Да ее можно сажать в тюрьму хоть сегодня.
        — За неуплату налогов?
        — За нее, родимую. Причем неуплату злостную, намеренную. Вон, иди посмотри.
        Я села за компьютер, просмотрела файл, и ужаснулась. Все было гораздо хуже, чем я предполагала. Все начало рушиться год назад, сначала шло довольно тихо, потом поехало по нарастающей. И это не были управленческие просчеты, виден был злой умысел. Это я и так знала. Но то, что мне открылось сейчас, признаюсь, пугало.
        В последние четыре недели началась просто какая-то вакханалия. То есть, как только мы начали, еще не работу, а просто переговоры, наши злодеи заспешили так, что даже перестали заметать следы. А Лариса Корн, как доверчивая овечка, шла на поводу у своих губителей, подписывая платежные поручения и счета-фактуры, за которые могла получить срок.
        Думаю, сажать ее никто не собирался. Но угроза тюрьмы — сильное оружие.
        Лариса мне не нравилась, я ничего не имела против ее разорения: дураков надо учить. Но эти полууголовные интриги мне были отвратительны, и я твердо вознамерилась вывести мерзавцев на чистую воду. Они не должны получить выгоду из своей подлости.
        Видно, у меня на лице все было написано, потому что Сергей Иванович спросил:
        — И что Вы намерены делать, дорогая моя Надежда Николаевна?
        — Пока не знаю. Но верьте мне, Сергей Иванович, с рук им это не сойдет.
        — Кому?
        — А то Вы сами не знаете. Нашему общему знакомому Кинг-Конгу и этому их бухгалтеру. Я не я буду, а они свое получат.
        — А эта Ваша Корн?
        — Если честно, на нее мне плевать. Таким в бизнесе не место. Но глупость — не преступление, а то у нас на свободе народу бы не осталось.
        — Да уж. А что делать будете?
        — Многого тут не сделаешь. Но помочь ей выйти из этой истории с минимальными потерями я постараюсь. Просто потому, что она наш клиент. А мы ведь с Вами профессионалы?
        — Да,  — со вздохом подтвердил Сергей Иванович,  — мы — профессионалы. А она почему Вам так не нравится?
        — Не нравится? Действительно, не нравится,  — я вздохнула,  — Помните, у нас была клиентка, Лебедянко? Ну, черненькая такая, строила из себя очень крутую?
        — Помню прекрасно. Довольно противная особа. У нее, кажется, была похожая ситуация?
        — Примерно. Но там ситуация было полегче, она так не подставлялась. Но все равно, бизнес чуть было не потеряла. Так она, когда поняла, что что-то не порядке, ночей не спала, с нашим аудитором всю дорогу рядом просидела, во все вникая, меня затеребила до обморока, и впитывала, училась. Сама въехала, кто ее подставляет, и как, и расправилась с обидчиком очень жестко, но в рамках закона. Противная, но личность с мозгами. Хотела разобраться — и разобралась. Не пустое место. Это я уважаю. А Лариса ждет, когда ей все разжуют и в рот положат. Она сидит, а время уходит, если уже не ушло.
        — Я Вас понял. А сейчас что собираетесь делать?
        — Дождусь шефа, посоветуюсь с ним и с Вами, тогда и решим.
        — Я бы Вам посоветовал представить госпоже Корн ситуацию как можно скорее. Лучше сегодня.
        Да я и сам так думала, но без Андрея принять такое решение было бы неэтично. Поэтому я вернулась на свое место и стала задумчиво просматривать почту. Шеф все не шел. И вдруг раздался звонок.
        — Надежда Николаевна, там представитель «СпецБанкМонтажа» на третьей линии,  — доверительным тоном сообщила Ирочка.  — Они хотели говорить с Генеральным, но я им предложила пообщаться с Вами. Андрея-то Викторовича нет, и неизвестно, когда будет.
        — Молодец,  — похвалила я нашу секретаршу,  — Давай их сюда. Как, кстати, они тебе представились?
        — Это дама, зовут Анастасия Матвеевна.
        Я переключилась.
        — Добрый день. Коноплянникова Надежда Николаевна слушает.
        Голос, который я услышала, лился медом и маслом.
        — Здравствуйте, Надежда Николаевна. Меня зовут Анастасия Матвеевна Орлик. Я представляю компанию «СпецБанкМонтаж». Скажите, пожалуйста, Вы уже получили наше предложение участвовать в тендере?
        — Да, Анастасия Матвеевна, я уже видела это письмо.
        Я нарочно не стала продолжать, а взяла паузу. Но дама не смутилась.
        — Могу я Вам выслать условия тендера?
        — Может быть, это преждевременно. Понимаете, Анастасия Матвеевна, мы пока не приняли решение об участии.
        — А когда примете, разрешите Вам позвонить и справиться?
        — Ну конечно, будем рады.
        — Когда можно будет ждать решения?
        Я решила подинамить тетю, и посмотреть, что будет.
        — Ну, не раньше вторника. Сейчас нет на месте нашего генерального директора, Андрея Викторовича Казанцева, а такие решения у нас принимает он.
        — Мне сказали, что Вы имеете огромное влияние на принятие решений.
        — Влияние имею, но, повторю еще раз, принимает решение наш директор.
        — Понимаете, меня попросил связаться с Вами наш директор, Станислав Сергеевич Говорков. Он заинтересован в том, чтобы Ваша компания обязательно приняла участие. Могу выдать Вам секрет. У Вас есть все шансы на победу. Станислав Сергеевич о Вас очень высокого мнения. Но порядок есть порядок: мы обязаны провести тендер или обратиться в аудиторскую фирму, с которой у нас уже был контракт.
        Секреты она выдает. Как же. Заманивает.
        — А почему бы Вам так не поступить? Не обратиться к тем, с кем Вы уже работали?
        — Видите ли, они нас не очень устраивают. У них нет опыта проведения полного аудита. А Вас нашему директору рекомендовали на очень высоком уровне. Но я не понимаю, Надежда Николаевна, Вам что, не нужны клиенты?
        — Ну что Вы, Анастасия Матвеевна, нужны, конечно. Просто сейчас наш портфель заказов полон, и я не представляю, как мы справимся с еще одним. Если только Вы не согласитесь ждать нас до ноября.
        — Надежда Николаевна, я, с Вашего разрешения, все-таки пришлю Вам условия тендера.
        — Хорошо, присылайте, Анастасия Матвеевна. У Вас есть мой адрес электронной почты? Если нет, потом я соединю Вас с секретарем, она продиктует.
        — Спасибо. И мне кажется, было бы замечательно, если бы Вы согласились встретиться с нашим директором.
        — Зачем?  — я даже не сумела скрыть любопытство.
        — Он просто мечтает с Вами познакомиться. И после разговора с ним Вы сможете более детально осветить Вашему директору картину для принятия решения.
        Тетка — супер! Профессионалка! Даже если мне это было совсем не нужно, и то я бы согласилась.
        — Ну хорошо. Я готова встретиться с Вашим директором. Где и когда?
        — Вы не могли бы подъехать в наш офис в понедельник? Часа в три?
        — Три часа, понедельник. Вашего директора зовут…?
        — Станислав Сергеевич Говорков.
        Замечательно, Анастасия Матвеевна. Перевожу Вас на секретаря. Пусть она запишет куда ехать, а также возьмите у нее мой электронный адрес. До свидания.

* * *
        Вот так. В понедельник встречаюсь с Егоровским клевретом. Ну, берегись, Станислав Сергеевич Говорков. Меня распирала веселая злость. Именно с таким настроением я любила идти на экзамен — пятерка была обеспечена. С этим настроением я защищала свою несчастную диссертацию. Именно эта злость придавала блеск моим презентациям. Все будет отлично, Надежда Николаевна, вот увидишь! Не растеряй только запал до понедельника!
        Я налила себе чай, вернулась за стол, и телефон зазвонил снова.
        — Надежда Николаевна, Лариса Юрьевна Корн на пятой линии.
        А шеф так и не пришел. Ну, что теперь делать, придется принимать решение самостоятельно.
        — Давай Ларису Юрьевну.
        Голос Ларисы дрожал.
        — Надежда Николаевна, здравствуйте.
        — Очень хорошо, что Вы позвонили. Нам необходимо срочно встретиться.
        Я сказала это намеренно жестко, чтобы мобилизовать мою, растекавшуюся, как квашня, заказчицу.
        — Надежда Николаевна, я хотела просить Вас о том же. Вы к нам подъедете?
        — Нет, Лариса Юрьевна. На этот раз Вам придется приехать ко мне. Я не могу к Вам вывезти стационарный компьютер. И приезжайте ОДНА.
        — Я приеду. Я… Я перезвоню Вам, Надежда Николаевна,  — вдруг произнесла она совсем другим голосом, и повесила трубку.
        Наверное, ее Кинг-Конг вошел. Перезвонит. Хорошенькое дело. Когда?
        Ладно, будем ждать.
        А пока суд да дело, позвоню-ка я шефу. Куда это он запропастился?
        Шефа дома не оказалось, а мобильный нудил: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Прячется. От кого только, хотелось бы знать?
        Минут через двадцать Лариса перезвонила и коротко сообщила, что едет. Я пошла к Сергею Ивановичу.
        — Сейчас сюда приедет Корн.
        — Андрей знает?
        — Да ничего он не знает, пропал куда-то с концами. Не могу дозвониться.
        — Ну и ладно, без него справимся, не первый раз. Вы ее ведите прямо ко мне, и я ей покажу, что у нее в компании творится. А потом ведите в кабинет Андрея и поговорите тет-а-тет. Все же ей с Вами, женщиной, легче будет.
        — Хорошо, Сергей, Иванович, так и сделаем.
        Я вернулась на свое место, перебирая в уме возможные варианты разговора, и тут телефон зазвонил снова.
        — Надежда Николаевна, а мы можем перенести встречу?
        Ну что она, совсем тупая, эта Лариса?
        — На какое время?  — сказала я злобно.
        — На понедельник.
        — Любое время до двенадцати.
        А то я на встречу с Говорковым не успею.
        — А после двенадцати?
        — Тогда шесть часов вечера.
        — Я приеду к Вам в понедельник в шесть часов.
        — Хорошо, Лариса Юрьевна, до понедельника. Жду Вас.
        Что такое произошло за эти двадцать минут? Кто-нибудь мне объяснит?
        Я позвонила Сергею Ивановичу:
        — Отбой, не приедет наша Лариса Юрьевна. Теперь в понедельник вечером.
        — Она что, с дуба упала?
        — Фи, Сергей Иванович, откуда такие выражения?
        — Да от внуков набрался. Ну правда, надо быть полной идиоткой, чтобы медлить в ее-то ситуации!!! Согласитесь!
        — Соглашусь. Дура, кретинка, идиотка, дебилка, имбецилка, кто там еще?
        — Какой у Вас, однако, богатый лексикон.
        — Стараюсь.
        И тут в разговор вклинилась Ирочка. Не позвонила, а подошла и зашептала мне в ухо:
        — Извините, что вмешиваюсь. Там эта Анастасия Матвеевна на второй линии. Возьмете?
        Я кивнула.
        — Сергей Иванович, прошу извинить, клиент на проводе.
        И нажала вторую кнопку.
        — Надежда Николаевна, извините, что второй раз беспокою. Вы не могли бы прийти к нам в понедельник пораньше? Лучше с самого утра, часов в десять. А то наш Директор после обеда срочно улетает в командировку.
        Я от удивления чуть со стула не упала. И вяло промямлила:
        — В десять?…
        — Если нужно, мы за Вами шофера пришлем, только скажите, куда…
        Я опомнилась.
        — Нет, не нужно шофера, я сама за рулем.
        В десять, говорите? Ну что ж, пусть будет десять.
        — Хорошо, Анастасия Матвеевна, в понедельник в десять я у Вас.
        Все интереснее и интереснее. Кто-то на ушах стоит, лишь бы я не встретилась с Ларисой Корн до того, как поговорю с Говорковым. Или это у меня крыша едет? На почве конспирологии?
        Одно ясно, все эти тайны мадридского двора основательно издергали мне нервы. Еще день не кончился, а я устала так, как будто выкопала яму до центра Земли.
        А ну их всех. До понедельника еще далеко. И я пошла обедать.
        Вернулась — в почте у меня уже висели условия этого «СпецБанкМонтажа». Ничего, вполне приемлемые. Мы потянем.
        Я залезла на их сайт, и полюбовалась. Солидно, добротно, делал тот же дизайнер, что и у «Флоры». Не Артемий Лебедев, но и не обсевок в поле. Кстати, если с тендером не полная туфта, можно взять такой заказ. Ребята, вроде, солидные.
        А вот и сведения об учредителе. Так, 100 процентов акций принадлежат Егорову Виктору Андреевичу. Руководство компании. Генеральный директор… Главный бухгалтер… Коммерческий директор… Никакой Анастасии Орлик я в руководстве компании не нашла. Остается предположить, что она референт Генерального.
        Контакты. Ну-ка, посмотрим, какой адрес она мне дала… Я позвала Ирочку и попросила выписать мне координаты этого самого «Монтажа» на бумажку. Посмотрела — совпадают. Уже хорошо.
        Наши партнеры. У-ууу, сколько банков.
        Ссылка на сайт егоровского холдинга. Перейдем… Ага, дизайнер тот же самый.
        Тут у меня застопорилось. С главной страницы я никуда не смогла попасть. Везде извинялись, говоря, что страница “is under construction”. С горя я полезла на страницу «Наши подразделения» и стала тыкать во все ссылки. О чудо! Каждый раз я попадала на вполне работающий сайт. Работали сайты всех компаний, входящих в холдинг, а вот сайт головной организации был блистательно не готов. Создавалось ощущение, что его просто не стали делать.
        Не знаю, как это мне пригодится, но хорошо, что я все это увидела. Лишнее знание — как дорогое белье. Никто его не видит, но уверенности в себе прибавляет.
        Я закрыла сайт и вышла в почту. Ответила на несколько писем, которые еще с утра дожидались. Больше бездельничать было нельзя, и я открыла файл, присланный мне Вовой. Оказалось, я совершенно не в состоянии работать. Просто ничего не соображаю. Обычно читать графики для меня удовольствие, а тут я смотрела на них, как баран на новые ворота.
        Ну и Бог с ними. Пойду-ка я домой. Тупо пялиться в монитор бесполезно. Надо прийти в себя, а там я все быстренько сделаю.
        Я сохранила все необходимое в лэптопе. Дома поработаю. Собралась и уехала. По дороге решила проехать мимо банка, где проходит практику Катерина. В пятницу ее отпускают в пять, очень удачно. Забрала девочку, поехала домой. По дороге Катя развивала мне свои взгляды на банковский менеджмент, который, по ее мнению, оставлял желать лучшего. Как ни странно, эти разговоры меня отвлекли и успокоили. Но какая-то она сегодня странная.
        Дома сидел Сережка, сдавший еще один экзамен. Он собирался на дачу. Молодец, правильно мыслит. На дачу!
        И я начала лихорадочно собираться. Катька попыталась меня остановить — не тут то было! В рекордные сроки я покидала вещи в машину, и мы поехали. Катька все беспокоилась.
        — Мама, а в Ашан заехать? У нас же нет с собой продуктов.
        — Ничего, завтра с утра съездим в Бронницы, там все купим.
        — А если бабушка попросит привезти ей что-нибудь с той квартиры?
        — Перебьется недельку. Пусть список составит, тогда все сразу привезу.
        И тут Катька не выдержала и лопнула:
        — Мне визу дали.
        Сережка сразу загундел:
        — Ну да, а что же ты молчала? Не может быть… И откуда ты знаешь?
        — Мне сегодня позвонили и пригласили за визой. Тебя, кстати, тоже.
        — А мне почему не позвонили?
        — Да у тебя мобильный вечно выключен!
        — Цыц!  — гаркнула я.  — Ссориться будете в другом месте. Это хорошо, что визу дали. В понедельник за ней съездите, а я закажу билеты.
        — Мамуль, билеты заказывать не надо. Ты мне только скажи, какого числа выезжаем, и все.
        Я удивленно зыркнула на Катерину. Другого выражения чувств я себе позволить не смогла: обгоняла на редкость бестолковую «шестерку».
        — Мам, я написала Эрику, он просил прислать наши паспортные данные и уточнить день приезда и день отъезда. Он нам сам все закажет.
        — А дальше?
        — Ну, позвонит и сообщит номер заказа. А потом в аэропорту назовешь этот номер и получишь билеты.
        — Супер! Такой сервис мне нравится. Как далеко все-таки шагнул прогресс. А у нас так можно?
        — Да пожалуйста.
        — Меня беспокоит только одно. Катюш, я чувствую себя неловко: почему это нашу поездку оплачивают чужие люди. Тем более, что там мы будем пользоваться их гостеприимством. У нас есть деньги, чтобы заплатить за билеты. Давай я их закажу и оплачу.
        — Не вздумай! Денежки нам еще понадобятся. А для них это копейки. Ты лучше о другом подумай. Нужно будет купить хороший подарок Эрикову папе. Он человек богатый, значит, подарок должен быть дорогой.
        Логика железная.
        — Ага,  — пробурчал Сережка,  — Подари ему картину из Эрмитажа.
        — Идея неплохая, но, боюсь, я столько за всю жизнь не заработаю. А мысль о том, что это должен быть предмет искусства, по-моему, правильная. Катюш, выясни там у твоего Эрика, что нравится его отцу.
        Остаток дороги мы перебирали, что можно подарить, не обанкротившись и не завязнув в бюрократических процедурах с оформлением вывоза. Ничего путного не придумали, но время прошло незаметно.
        Вечер пятницы — самое ужасное время для поездки за город. Выехав довольно рано, мы добрались до места, когда солнце уже садилось. Если вспомнить, что сейчас самые длинные дни в году, то ехали мы около четырех часов.
        Родители уже собирались спать, когда моя машина въехала в ворота. Папа услышал, выбежал нас встречать, и по секрету сообщил, что у мамы сегодня очень плохое настроение.
        А у меня, как на грех, поездка забрала последние силы. Поэтому я только забежала поздороваться, а вперед выпустила Катюню. Пусть поворкует с бабушкой.
        Сережка сел с дедом у телевизора смотреть не то футбол, не то бокс. А я выпила чай и удрала к себе наверх. Спать.
        Легла и тут же задремала. Сквозь сон я слышала, что меня ищут, но не отозвалась. Наконец Катин голос сообщил: «Мама спит», и я как провалилась.
        Как здорово, что я догадалась на все выходные отправиться на дачу! Мне и с погодой повезло. Дни выдались на редкость теплыми, но жары не было. Ночью можно было спать с открытым окном. Больше всего люблю такую погоду. Комары, правда, досаждали страшно. Меня они любят. Правда, моего сына любят еще больше. Если он рядом, то все летят на него. А Катька им кажется невкусной. Еще бы, девица ядовитая.
        Все это время я провела в саду. Что-то подстригала, пересаживала, окапывала, поливала и прореживала. Только после обеда ложилась на часок поспать, и вечером в воскресенье, вернувшись в Москву, поняла, как мудро поступала. За два дня на воздухе я загорела, приобрела свежий, отдохнувший вид, и почувствовала себя уверенно. Не зря советуют припасть к земле, чтобы получить от нее силу.
        Весь мандраж куда-то делся, и веселая злость просто кипела, наполняя меня пузырьками, как бокал с шампанским. Я чувствовала себя молодой, легкой и сильной. Берегитесь, гаденыши! Мало вам не покажется!

* * *
        Утром в понедельник я вскочила, посмотрела на себя в зеркало, и по блеску в глазах поняла: запал никуда не улетучился. Я готова к бою!
        Не стала завтракать, чтобы от еды не расслабиться. Только выпила две большие кружки кофе. Надеюсь, на этом дотяну до обеда.
        Пора доставать боевые доспехи.
        Перетряхнув весь гардероб, я вытащила костюм цвета лаванды, который давно не надевала. Он всегда казался мне слишком нарядным. Но для сегодняшнего настроения он был в самый раз. А что под него? Вот эту шелковую блузку цвета жирных сливок. Она тоже немного легкомысленная, полупрозрачная, ну и пусть. Зато подходит под костюм и придает задор. Под лавандовый костюм у меня где-то были такие же туфли. С трудом, но я все же их нашла. Жаль, но портфель придется брать черный, другого у меня все равно нет.
        Так, костюм подобрали, теперь надо «сделать лицо». Я никогда не трачу много времени на макияж, а в этот раз делала его долго и тщательно. В стиле благородного минимализма. Больше всего меня беспокоила прическа. Забрать все волосы назад или намочить голову и уложить длинное каре феном? Я побоялась, что короткие пряди будут выскакивать из моей гладкой прически в самый неподходящий момент. Поэтому уложилась феном. Натурально, смазала всю наведенную красоту, пришлось перекрашиваться на скорую руку. Ничего, даже лучше получилось.
        Когда я в полной боевой готовности вышла в коридор, мне навстречу из своей комнаты выполз сонный Сережка. Увидел, и глаза его широко раскрылись.
        — Мама, супер!!! Выглядишь потрясающе! Просто сногсшибательно! А ты куда? На свидание?
        — Почти. К новому клиенту.
        — В таком шикарном виде… Выставляй ему самую высокую цену!
        Я засмеялась.
        — Постараюсь, будь уверен.
        Я похлопала сына по спине, чмокнула в щеку, и вылетела за дверь. Ох, и настроение у меня! Самое правильное. Впору оседлать метлу и взлететь.
        Я приехала к офису Говоркова минут за семь до назначенного времени. Он располагался в промзоне, в здании бывшего заводоуправления, перестроенного под бизнес-центр. Вокруг громоздились складские помещения. Понятно, снимают офис рядом со складом. У самого холдинга здание в Центре, где-то на Сретенке, а здесь не представительская часть, а рабочая. Вид, несмотря на свеженький ремонт, непрезентабельный. Трава на газонах пыльная, даже одуванчики не сияют желтизной, а покрыты серым налетом. И народ… На крыльце курят молодые люди в элегантных костюмах, а вокруг здания ходят работяги в грязных спецовках. Парковка большая, но асфальт грязный, весь в земле. Я даже пожалела, что не надела туфель похуже.
        Куда это меня заманили?
        Ничего, на их задрипанном фоне я буду смотреться королевой.
        Без трех минут десять я вошла в офис «СпецБанкМонтажа». Если Говорков на месте, оценит мою пунктуальность, ели еще нет, я заработала тактическое преимущество. Если заставляет себя ждать, пусть почувствует себя неловко.
        Офис, сразу видно, переделан из заводоуправления не очень тщательно. Бесконечный советский учрежденческий коридор, поперек него стойка ресепшн. За стойкой девица лет девятнадцати уткнулась в компьютер. Наверное, пасьянс раскладывает. Я хлопнула дверью, привлекая к себе внимание.
        Барышня за стойкой вяло спросила: «Вы к кому?»
        Мне сразу стало ясно, что это не давешняя Матвеевна. Вареная она какая-то. Голос девчоночий, ломкий, неожиданно визгливый. Никакого масла и меда.
        Я назвала себя, и девица слабо оживилась. Объявила о моем приезде по громкой связи, а ответ выслушала через трубку. Встала и объявив: «Станислав Сергеевич Вас ждет», повела меня куда-то по длинному коридору. Я шла за девицей и от нечего делать разглядывала ее. Еще одна фотомодель. Только недоделанная. Все есть: высокий рост, длинные ноги, хорошенькое личико и жуткая, пугающая худоба. Но взгляд не тот. Не ищущий, оценивающий, алчный взгляд молодой стервы, а сонный, потухший, как у дохлой курицы. Я сразу поняла, девочка изнуряет себя голодовками, и уже совсем обессилела. Вон еле ноги тащит.
        Наконец наше путешествие закончилось, повернув за угол, барышня открыла передо мной красивую двустворчатую дверь и жестом предложила войти.
        Навстречу из-за секретарского стола поднялась невысокая плотная дама лет пятидесяти. Умные карие глаза, приятная улыбка — очевидно, это и есть Анастасия Матвеевна.
        — Здравствуйте, Надежда Николаевна,  — ну так и есть, голос тот же самый.
        — Добрый день, Анастасия Матвеевна.
        — Проходите, проходите, Станислав Сергеевич Вас ждет, любезно пригласила она меня в кабинет начальника. Пока я переходила широкий, как Кутузовский проспект, предбанник, спросила: — Вы что будете пить, чай, кофе, сок, минералку?
        — Спасибо большое. Если можно, кофе. С молоком и сахаром,  — я решила не мелочиться.
        Дверь кабинета распахнулась изнутри сама, Говорков встретил меня на пороге.
        — Добрый день, Надежда Николаевна. Позвольте выразить Вам свое восхищение: Вы точны, как хронометр.
        — Здравствуйте, Станислав Сергеевич. Позвольте заметить, тут нечем восхищаться. Просто я очень ценю свое время.
        — Это такое редкое качество, я уже отчаялся воспитать что-то подобное в своих сотрудниках. Особенно приятно видеть это у молодой красивой женщины.
        Я заулыбалась. Трепись, трепись. Думаешь, я и уши развесила. Не тут-то было!
        В процессе этой светской болтовни я разглядела Говоркова. Симпатичный. Молодой. На вид лет тридцать — тридцать пять. Но это ничего не значит, на вид и мне столько же. Светлый дорогой костюм, небесного цвета рубашка, шикарный галстук. Парень, ты не так уж давно сидишь на этом месте, и чувствуешь себя не слишком уверенно. Что хочешь прозакладываю, господин Егоров встретил бы меня по погоде: в рубашке с коротким рукавом и без всякого галстука. А то еще и в майке. Майка, правда, была бы как минимум от Версаче.
        Станислав Сергеевич усадил меня не напротив себя за свой огромный письменный стол, а в уютный уголок, где перед стеклянным столиком под углом друг к другу стояли два кожаных кресла. Грамотно! Анастасия принесла нам кофе, а к нему печенье и крошечные тартинки с семгой. Я взялась за чашку, а Говорков начал разговор.
        — Надежда Николаевна. Надеюсь, вы что-то знаете про нашу компанию?
        — Конечно, Станислав Сергеевич. Я внимательно изучила ваш сайт.
        — Отлично! Я не буду ходить вокруг да около, предпочитаю сразу раскрыть перед Вами ситуацию. По нашим правилам, когда сменяется директор, то он работает год. После чего назначается полный внешний аудит. Я сел в это кресло год назад. Даже чуть меньше. Год будет в августе. Я ищу хорошую аудиторскую фирму. К Вам мне порекомендовал обратиться один из членов Совета Директоров.
        — Я все поняла, Станислав Сергеевич. Я просмотрела условия тендера. В принципе, мы могли бы участвовать. Я поняла, что Вы ищете. Вам нужна компания небольшая, но с очень опытным и грамотным персоналом, чтобы выполнить довольно объемную работу за разумную цену. Таких на рынке немного.
        — Совершенно верно! А вы работаете уже шестой год, и у вас очень устойчивая репутация. Надежда Николаевна! Вы мне очень нужны!
        Станислав улыбнулся мне улыбкой героя-любовника. Я сделала вид, что задумалась и не заметила. Вовремя вспомнила, что у великой актрисы должны быть великие паузы, и молчала, уставившись в некую точку, находившуюся над плечом собеседника. Говорков заволновался.
        — Надежда Николаевна, мы могли бы отлично поработать. И в цене бы сошлись, я уверен. Что Вас останавливает?
        — Понимаете, Станислав Сергеевич,  — проговорила я задумчиво,  — Если бы не август, мы с Вами могли бы договориться.
        — Август?
        — Ну, Вы ставите сроком проведения аудита август. Для нас это неприемлемо. Заказы у нас сейчас есть, работы полно, а в августе половина коллектива уйдет в отпуск. Да я и сама в отпуск собираюсь именно в это время. Если бы Вы смогли перенести все на ноябрь, я бы с удовольствием.
        — Почему на ноябрь?  — Станислав даже оторопел.
        — Потому что к ноябрю у меня освободятся люди, и я смогу выполнить свои обязательства перед Вами качественно и в срок. Ну, если не ноябрь, то октябрь, вторая половина. Может быть, это Вас устроит?
        Видно, мои слова не сходились с имевшейся у него информацией. И парень прокололся.
        — Насколько я знаю, у Вас сейчас контракт с компанией «Флора де Люкс».
        — Ну при чем тут «Флора»,  — отмахнулась я.  — Эту работу мы практически закончили. Могли бы взять Вас параллельно, тоже не проблема. А вот следующий клиент займет все наше время и всех сотрудников. Контракт уже подписан, работы начаты, и подвинуться мы не сможем.
        Говорков запутался, и понес уже что-то совсем не из той оперы.
        — А Вы сказали, в августе пойдете в отпуск… Вы не могли бы…
        — Нет, Станислав Сергеевич.
        — Какая сумма могла бы Вам помочь изменить решение?
        — Да никакая. Когда-то я решила для себя: Я работаю, чтобы жить, а не живу, чтобы работать. Так что нет таких денег, ради которых я соглашусь пожертвовать своими планами, личной жизнью, друзьями, семьей, наконец.
        — Насколько я знаю, Вы не замужем.
        Я в удивлении вскинула брови, но потом решила не заострять.
        — Все правильно. Тем более. Так что давайте подведем итоги. Если для Вас критичен август, то советую Вам нанять кого-нибудь другого. Если Вы можете подождать, скажем, до середины октября, давайте продолжим переговоры. Мы действительно можем отлично поработать вместе. И в цене, думаю, сойдемся.
        Я одарила Станислава Сергеевича голливудской улыбкой и замолчала. Этот красивый вальяжный господин как-то на глазах смялся. В нем все ярче проступала неуверенность.
        Наконец он решился.
        — Надежда Николаевна, хотите еще кофе? Понимаете, этот вопрос я не могу решить единолично. Мне надо посоветоваться. Разрешите, я оставлю Вас минут на пять. Анастасия Матвеевна принесет Вам еще кофе.
        — Ну конечно, посоветуйтесь, Станислав Сергеевич. Я Вас подожду, только не надо еще кофе, пусть она лучше принесет мне минералочку со льдом, если можно.
        Говорков встал и вышел в предбанник. Минуты через две Анастасия Матвеевна принесла мне высокий стакан со льдом, бутылку минеральной воды, и ломтики лимона на блюдечке. Я поблагодарила. Очень актуально! Самое время немного остыть и успокоиться. Все замечательно, я получила тактическое преимущество, а дальше-то что? Может быть, мне кто-нибудь объяснит, во что мы тут играем?
        Я выпила воды, встала, прошлась по кабинету, размяла ноги. Кабинет огромный, здесь тренажерный зал хорошо было бы устроить, а не одному мужику за столом сидеть. Посмотрела в окно — грустная картина. До горизонта склады и ангары, редко-редко где-то проглянет чахлая березка.
        Я вернулась в свое кресло. Прошло уже не пять, а все двадцать пять минут. Я уже начала терять терпение, когда услышала шаги. Они прозвучали не со стороны предбанника, а откуда-то справа. Я давно заприметила там дверь, полускрытую книжным шкафом. И теперь повернулась и уставилась на нее.
        Щелкнул замок, и передо мной предстал господин Егоров собственной персоной.
        Я не стала ни удивляться, ни пугаться, а встала и отчетливо произнесла:
        — Добрый день, Виктор Андреевич.
        — Вы меня знаете?  — неожиданно удивился он.  — Ах, да, Вы не можете меня не знать. Меня все знают. А Вас зовут Надежда?
        — Совершенно верно. Коноплянникова Надежда Николаевна.
        Он промолчал, рассматривая меня исподлобья. Я тоже замолчала, в свою очередь рассматривая его. Надо же, как я угадала. Он был в плетеных сандалиях на босу ногу, полотняных брюках и таком же полотняном летнем пиджаке с коротким рукавом. Под пиджаком черная майка без рисунка с крохотным вышитым логотипом. Видно, что под майкой мышцы как у культуриста. Накачанный. Рот улыбается, а глаза мрачные. Хозяин.
        Он первый нарушил молчание.
        — Хорошее имя Надежда. Внушает оптимизм. Так вот, Надежда Николаевна, я понял, что ничего не поделаешь. Придется говорить с Вами лично и напрямую.
        Я подняла брови, выражая изумление.
        — Не надо. Вы все прекрасно понимаете. Поехали.
        — Куда?
        — Не будем мешать Станиславу Сергеевичу работать, занимая его кабинет. Поедем туда, где мы сможем поговорить без свидетелей.
        По тому, как Егоров произнес имя Говоркова, я поняла, что у того есть все шансы сохранить за собой этот кабинет. Глядишь, мы и впрямь с ним поработаем.
        Мы вышли через предбанник. Во взгляде Анастасии читалось облегчение. Ясно, на ней была вся организация этой встречи. А теперь главные действующие лица меняют дислокацию и за дальнейшее она не отвечает.
        На улице он спросил:
        — Вы приехали на машине?
        — Да.
        — Оставьте ее здесь, мой шофер Вас потом сюда привезет,  — и подвел к своему лимузину.
        Мы сели на заднее сиденье. Я думала, что наш путь лежит в Центр, но машина направилась в сторону МКАД. И куда это он меня везет?
        И где, интересно, мой воздушный шарик?  — подал свой голос поросенок Пятачок. Егоров заметил мое волнение, и молча сжал мою руку.
        Потом отпустил, и за всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова, если не считать того, что Егоров предложил мне сигарету, а я отказалась.
        Хотя того панического страха не было, но в его обществе я чувствовала себя не в своей тарелке. Надо разобраться, почему, и, возможно, ко мне вернется уверенность.
        Ну, сосредоточься, и соображай.
        Почему мне так неуютно, несмотря на удобные сиденья, приглушенный свет, приятный запах и мягкий ход лимузина?
        Я скосила гласа и бросила на Егорова быстрый взгляд из-под ресниц. Он сидел со спокойным, ничего не выражающим лицом идола с острова Пасхи. Именно такими представляют себе олигархов киношники. Именно таких пытаются сыграть актеры. Только за их молчанием пустота, а здесь — сила. И тут я снова физически ощутила мощную волну угрозы.
        Этот человек из тех, кто занимает все пространство вокруг себя. Давит. Рядом с ним трудно дышать. Особенно сейчас, когда он недоволен. Конечно, он мил и любезен, но довольным ему быть не с чего. Я поломала его игру, в чем бы она ни состояла. Заставила его раскрыть карты. Он готов меня расплющить, как лягушку, если я собираюсь продолжать в том же духе. С другой стороны, что он мне может сделать? Мне лично? Убить? Да глупости это. Мы же не в телевизионном сериале. У нашей фирмы с его банками дел нет, а на наш банк он влияния не имеет. Правильно я тогда заставила Андрея перейти в Сосьете Женераль.
        Хватит бояться. Предстоит сражение, и надо собраться. Разозлиться, черт возьми! Тут я даже плечи расправила, да так, что Егоров вздрогнул и отодвинулся.
        Ехали мы долго. Сначала я еще следила за дорогой, а потом перестала. Поняла только, что меня везут в район Звенигорода. Наконец машина, попетляв по лесу, остановилась перед воротами. Мы въехали на стоянку, и я попала в рай. Вокруг все росло и благоухало. На кустах, пенящихся буйством белых и розовых цветов, щебетали птички. Я заметила зарянок и щеглов, но тут, наверное, и соловей есть. Хотя сейчас, белым днем, он не поет.
        Нас встретил корректнейший метрдотель, совершенно не сочетающийся с окружающей радостной природой. Приветствовал Егорова как старого знакомого и очень уважаемого клиента, поклонился мне и предал нас молодому официанту. Мы пошли за ним по дорожке, и скоро оказались в уютной беседке над рекой. Внизу по лугу бродили коровы, козы, гуси, словом, была представлена вся деревенская живность. Ой, как я бы тут погуляла в другой ситуации. Или хотя бы в другой обуви.
        — Ах, Надя-Наденька, мне б за двугривенный в любую сторону твоей души…  — внезапно пропел мой олигарх. Я резко обернулась. Вот никогда бы не подумала. Как-то не монтируется он с Окуджавой.
        — Надежда Николаевна, как Вы, наверное, поняли, это ресторан. Мы с Вами тут пообедаем и поговорим. Так сказать, на свежем воздухе.
        — Спасибо, воздух действительно свежий. И здесь очень красиво. Я люблю деревню.
        — Я тоже люблю, поэтому при каждой возможности сюда езжу. Садитесь, берите меню, заказывайте, и не ограничивайте себя из ложной скромности. Да, и не вздумайте платить за себя, это вам не удастся.
        Я как-то глупо захихикала, села и развернула меню. Но читать не стала, а воззрилась на своего визави.
        — Что-то я затрудняюсь с выбором. Я вижу, Вы тут завсегдатай. Может, вы мне что-нибудь закажете?
        — Мясо или рыбу?
        — Мясо.
        — А пить что будете? Красное вино, водку, пиво?
        — Сок и минеральную воду.
        — Ответ правильный. Я тоже пить не буду.
        Он щелкнул пальцами, на пороге беседки возник официант. Егоров продиктовал ему всю программу обеда, я даже вслушиваться не стала. Что принесут, то и съем. Слушать я не слушала, а смотреть и думать мне никто не запрещал. Хорошо, что мы сидим довольно далеко друг от друга, да еще и в открытой беседке на свежем воздухе. Здесь его присутствие меня давит гораздо меньше. Все пространство до горизонта ему заполнить не удается. Да и вообще, не так страшен черт. Я приободрилась, и веселая злость снова стала наполнять меня задором.
        Отпуская официанта, Егоров бросил на меня взгляд, и я вдруг поняла: он пытается меня очаровать! Вот откуда «Надя-Наденька» и шикарный ресторан! Кстати, если бы я сразу этого не заметила, у него бы получилось. Он, как говорили в старину, charmeur, «очарованец» если дословно переводить, а по-русски обольститель. Одно мне ясно, убивать меня не собирались, танковую атаку проводить тоже. Он хочет перетянуть меня на свою сторону. Зачем?
        — Ну, Надежда, я Вам все заказал. Останетесь довольны.
        — Спасибо.
        Другому я эту Надежду без отчества не спустила бы. А этому типу… Да хоть горшком назови!
        — А теперь давайте поговорим о том, для чего, собственно, я Вас и пригласил.
        — Давайте.
        — Вы проводите исследование состояния компании «Флора Де Люкс», принадлежащей некоей Ларисе Корн.
        — Отличная формулировка. Именно этим я и занимаюсь.
        — По ее просьбе.
        — Естественно. Вряд ли я это делаю по собственной инициативе.
        — И есть результаты?
        — Конечно, есть.
        — Поделитесь?
        — Виктор Андреевич, Вам не кажется, что это неэтично?
        — Что неэтично?
        — Задавать такой вопрос. Вы меня ставите в неудобное положение. Я не могу на него ответить. Результаты исследования, как Вы его назвали, я смогу передать только моей доверительнице.
        — Хотите, я вам сам расскажу. «Флора де Люкс» под Ларисиным руководством процветала в течение двух лет. Черт возьми, я купил ей отличный прибыльный бизнес, что называется, «на ходу». А год назад «Флора» начала приносить убытки. И чем дальше, тем больше. Вы знаете, с чем это связано?
        — Догадываюсь. Год назад Вы с Ларисой расстались. И отдали ее в лапы двух жадных жуликов. Господ Овсянникова и…, - я напрочь забыла фамилию главбуха.
        — Коврова,  — злобно подсказал Виктор Андреевич.
        — Его, родимого. Да что же нам попить не несут?  — я и правда изнывала от жары, а реплика помогла разрядить накалившуюся обстановку.
        При этих словах, как по волшебству, из воздуха материализовался официант и разлил минералку по бокалам. Он что, сидит в кустах и подслушивает?
        Егоров сделал жест в его сторону:
        — Оставьте нам бутылочку и несите уже сок.
        Я воспользовалась паузой, чтобы снять жакет. Солнышко припекало, и в костюме с подкладкой мне становилось невыносимо жарко
        — Надо же, я был уверен, что у Вас синие глаза. А сейчас вижу, что зеленые. Вы случайно не ведьма?
        Он что, со мной заигрывает? Сейчас, по-моему, рановато, мы еще не все обсудили.
        — Ведьма, самая настоящая ведьма. В багажнике у меня ступа и помело. Но у нас будет время об этом поговорить, а пока вернемся к госпоже Корн.
        Почему-то это мое предложение его страшно разозлило. Понял, наверное, что обольстить меня не вышло.
        — А вы знаете, что никакая она не Корн?!
        — На договоре, который мы с ней подписали, стоит именно эта фамилия, а в паспорт ей я не заглядывала.
        Егоров продолжал бушевать.
        — Корн! Надо же! Прямо англичанка! Аристократка хренова! Да Корнеева она. А то Корн! Она фамилию сменила, чтобы людям головы дурить.
        — Ага. Приехала она из Усть-Долбопропащенска.
        — Примерно так!
        — И обольстила Вас своими длинными ногами, сиротинушку бедного. Или богатого?
        — Да я купил эту сучку подзаборную.
        — Но переплатили. И теперь хотите, как это говорится, money back?
        Я вывела его из себя.
        Если бы я дала ему пощечину, думаю, это не произвело бы такого впечатления. Егоров замолчал, приподнялся на стуле, страшно покраснел, его глаза налились кровью, потом он как-то неприятно захрипел и сел на место. Какое-то время его, по выражению моих детей, «плющило», но потом он совладал с собой и даже обрел свой естественный цвет. Выглядело это жутко, но почему-то я не испугалась.
        Именно в этот момент официант снова появился, на этот раз с салатами и свежевыжатым соком. Удивительно своевременно.
        Пока парень суетился, расставляя принесенное, Виктору Андреевичу удалось полностью взять себя в руки, и следующий раунд он начал усталым ласковым голосом.
        — Простите меня, я погорячился.
        — Вы ее так сильно ненавидите?
        — Ненавижу? Да, ненавижу. Вы нашли правильное слово. Меня передергивает от одной мысли о ней. Я даже имя Лариса слышать спокойно не могу. У меня в офисе ни одной не осталось, и женщин с этим именем я на работу не принимаю. Будь они какие угодно хорошие и замечательные.
        — А Вам не кажется, что это чересчур? Она, конечно, красивая, но довольно ничтожная особа. Ваши сильные чувства просто несоизмеримы с их объектом. Это как если бы Вы на комара с ядерной боеголовкой ходили.
        — В оценке ее личности Вы абсолютно правы. Я, наверное, выгляжу глупо. Но Вы себе не представляете, что со мной сотворила эта женщина. И я поклялся ее уничтожить.
        — Вот ведь жалость!  — воскликнула я,  — а я взяла на себя обязательства ее спасти. Что теперь делать?  — и принялась за салат, поглядывая на моего собеседника.
        — Интересная Вы женщина, Надежда. Я ведь, прежде чем с Вами встретиться, собрал на Вас данные. Вы умница, математик, кандидат наук, если бы не обстоятельства, были бы доктором и профессором. Насколько я знаю, Вы один из лучших финансовых аналитиков. Все, кто с Вами работал, восхищаются Вашим умом. Мало того, Вы порядочная женщина, мать двоих детей. Что Вам эта сучка?
        Его голос звучал ласково и устало. В обычных обстоятельствах я бы растаяла. Но тут я чувствовала: обольщает. С наскоку не вышло, ищет подход.
        — Обстоятельства так сложились, что я взялась за это дело. Не хотела, но пришлось. А теперь поздно, на попятный двор я не пойду.
        — С этого места поподробнее, пожалуйста. Что значит: «Не хотела, но пришлось»?
        — С самого начала я была против того, чтобы работать с этой компанией. Точнее, не с компанией, а с ее владелицей,  — я старательно избегала в речи имя «Лариса»,  — Я чувствовала, что это ходячий геморрой,  — глаза Егорова весело сверкнули,  — Но она нашла способ надавить на моего шефа. А решение у нас в компании принимает он.
        — Она надавила на вашего шефа через постель?
        — Полагаю, да.
        — И что он?
        — Вы помните, был такой отличный фильм «В джазе только девушки»? Все потом завидовали Тони Кэртису, что он целовался с Мерилин Монро. Но когда его об этом спросили, он ответил: «Лучше бы я с Гитлером целовался!»
        Егоров захохотал, и почему-то перешел на «ты». Я сделала вид, что не обратила внимание.
        — Я понял. Твоему шефу не позавидуешь, верно? Обратный ход он дать не смог. Она все свои проблемы решает таким способом.
        — Я так и подумала. Но я не могу подвести шефа.
        — А потом?
        — Когда потом?
        — Ну, когда ты познакомилась с делами.
        — Честно? Мне ее стало жалко.
        — Жалко?
        — Ну, представьте себе, вот она, дура набитая, плавает рядом с такими пираньями, как ее горилла Толик Овсянников и этот Владлен с рыбьими глазами. Они с ней спят и ее же обирают, и подставляют по полной программе. Там же нарушений до черта. Если что, она под суд пойдет, а эти красавцы отмажутся. Потому что они, если не умные, то ушлые, а она, повторяю, дура.
        — Знаешь, я себе совершенно иначе тебя представлял. Ты, оказывается, добрая.
        Я никак не отреагировала на это замечание. Тем временем на горизонте снова нарисовался официант. И Виктор Андреевич вдруг засуетился.
        — Я не заказывал нам первое, я не особый его любитель. А жареный ягненок здесь — это что-то особенное. Тебе должно понравиться.
        — Спасибо. И салат был замечательный, и сок. Думаю, ягненок будет просто великолепным.
        — Кстати, еще сока?
        — Не отказалась бы. Лучше томатного, если можно.
        Тем временем официант водрузил между нами блюдо под огромной круглой крышкой, поднял ее, и по всем окрестностям разлилось дивное благоухание жареного ягненка. Этого я не вынесла, и с жадностью набросилась на еду. Когда еще угостят такой вкуснятиной.
        — Ты аппетитно ешь, на тебя приятно смотреть.
        — Ерунда. Есть гораздо приятнее. Что Вы на меня смотрите, налегайте, а то я все слопаю.
        — Ладно. Давай, действительно, поедим, а потом поговорим. Что аппетит портить.
        И он составил мне компанию. Хотя я с самого начала стартовала раньше, но он меня быстро догнал, а потом, когда я выдохлась, обошел на повороте. В результате мы съели все подчистую, даже листья салата. На тарелках остались только тщательно обглоданные косточки.
        Мы оба в изнеможении откинулись на спинки плетеных кресел, и тут я посмотрела на часы. До встречи с Ларисой было еще немало времени, но при таких темпах я могу и опоздать. А опаздывать — не мой стиль.
        — Разрешите, я позвоню,  — я достала из сумочки мобильник и набрала телефон Сергея Ивановича.
        — Сергей Иванович, дорогой, Вы помните, что в шесть приедет заказчик? Не исключено, что я опоздаю, тогда начинайте без меня.
        — Хорошо, дорогая, я Вас понял. Приедет мадам, и я ей все покажу.
        — Спасибо, Сергей. Иванович, что бы я без Вас делала!  — Я отключилась.
        Егоров все это время внимательно на меня смотрел.
        — Какой такой заказчик к Вам приедет?
        — А Вам не все равно? Ваша дама из Амстердама.
        — Значит так. Сейчас я расскажу ее историю. Постараюсь покороче. А потом сделаю тебе деловое предложение. И ты его примешь. А потом встречайся хоть с чертом, хоть с дьяволом.
        — Отлично. Историю выслушаю с интересом, равно как и деловое предложение. Принять его не обещаю, но могу, по результатам переговоров, выдвинуть встречное. Или это предложение, от которого невозможно отказаться?
        — Там посмотрим. От тебя можно с ума сойти. Слушай внимательно, рассказываю. Жила-была в далеком городе, скажем, Задрищенске, девочка Лариса. Училась плохо, но была такая красавица, как модели в рекламных роликах. И думала Лариса: «Что это я в Задрищенске пропадаю? Никто здесь моей красоты не оценит». Поехала Лариса в Москву. Поступила на курсы секретарей, а чтобы было где жить, пошла работать на камвольный комбинат.
        — Ну что, пока очень приличная история получается.
        — А ты дальше слушай.
        Но ни учиться, ни работать, ей не нравилось. И встретилась ей женщина, которая сказала: «Девочка, с такой внешностью не у станка стоять, а фотомоделью работать. Идем со мной». И пошла Лариса с той женщиной. Содержала дама агентство, которое поставляет девиц для презентаций. Ну, тех, что поднос с подарками и букеты цветов выносят и на заднем плане красуются. А заработки их идут не от подносов и не от цветов, а от богатеньких господ, которые на эти презентации ходят. А тут такая красавица, и вроде не проститутка, хорошая девочка, на курсах учится. И богатые дяденьки за то, чтобы красавица с ними поехала, не в постель даже, просто в ресторане посидеть, огромные деньги дают. Нормальная семья из трех человек месяц жить может. Ну, те, кто поглупее, быстро сходят с круга и идут по рукам. От таких хозяйка сама старается избавиться. А умненькие выбирают себе постоянного покровителя.
        А наша Лариса, хоть в школе плохо училась, была отнюдь не дура. С богатыми клиентами пила и ела, но в койку — ни-ни. Она выжидала куш побольше, кусок послаще. А пока делала карьеру. Избавилась от провинциального акцента, научилась носить одежду, ну, и все такое. Ее стали приглашать уже на презентации самого высокого уровня. И вот на одной такой она встретила одного очень богатого банкира. Банкир этот ею увлекся, стал дарить цветы и подарки. Но девица упиралась, в постель не шла. У него и до этого были любовницы, но тех он просто покупал. А эта сумела себя поставить. Это она в бизнесе дура, а тут проявила такой ум, министру впору. Это так зацепило банкира, что он совсем голову потерял, и предложил девице законный брак. Тут она упала к нему на грудь и согласилась.
        — Одна закавыка, банкир был женат.
        — А ты откуда знаешь?
        — Догадалась.
        — Так оно и было. И жена банкиру развода не давала. Они женаты были со студенческих времен, и ей обидно было терять его, хотя они давно вместе не жили. Тогда он купил дом на имя любовницы, и стал жить с ней там. А жена банкира тем временем…
        — Я знаю эту печальную историю. Читала в желтой прессе. Она была больна чем-то ужасным.
        — У нее была лимфосаркома.
        — И не вынеся мучений, бедная женщина отравилась снотворными.
        — Умерла от передозировки промедола, да еще смешивала его с феназепамом. Медсестра недосмотрела. Ела эту дрянь горстями, больше ничего не помогало.
        — Насколько я помню, супруга Ваша умерла совсем недавно, в конце прошлого года. С Ларисой вы к тому времени уже расстались.
        — Да, это произошло потом. А пока жениться не получалось. Тогда наша Лариса говорит: не хочу быть просто домашней игрушкой, я личность! Банкир на это повелся. У других такие поползновения он пресекал в корне. Знай свое место! А тут дал слабину. И банкир покупает ей бизнес. Не обстановку для салона красоты в Новогиреево, и не ларек на рынке. Покупает на ее имя хороший дорогой успешный бизнес у людей, сделавших его с нуля. Не присоединяет путем недружественного поглощения, а покупает по хорошей цене. Лариса становится госпожой Генеральным директором. Теперь у нее есть собственный дом, и фирма — золотое дно.
        — И после этого они живут еще два года душа в душу. А потом?
        — А потом банкир вдруг случайно видит, как его обожаемая женщина трахается с садовником на верстаке в гараже. А я как раз перед этим ей новую машину подарил. Ты пойми, я на ней жениться хотел, дать ей свое имя, хотел от нее детей. А она всю дорогу наставляла мне рога. Я потом провел свое маленькое расследование, и узнал, что ее не трахал только ленивый. Да любую фигню в автосервисе ей делали не иначе, как за секс. И смеялась надо мной, глупым, старым и богатым! Она хитрая была, трахалась только с теми, на которых я и подумать не мог. Обслуга, охрана — да я же им плачу! Если бы еще я был какой-нибудь урод или импотент! Вот так и росли у меня рога за мои собственные деньги.
        — Ну что ж, история поучительная. А теперь Вы ей мстите. Кстати, начали почему-то через полгода после разрыва. Расстались же вполне благопристойно.
        — Я дал ей полгода сроку чтобы все вернуть, а потом уже начал военные действия. Я хочу отобрать то, что я дал совсем другой женщине. Не этой шлюхе, а честной, благородной, любящей.
        — О, высокие материи. Не для среднего ума.
        — Прекрати, ты прекрасно все понимаешь. И перестань мне «выкать». Мы на «ты».
        — Нет. Я не могу Вам запретить обращаться ко мне на «ты», но мне пока обращаться так к Вам, скажем, некомфортно.
        — Ну, как знаешь. Так вот. Ты думаешь, она не знает, что происходит, бедная овечка?!
        — После Ваших слов я начинаю в этом сомневаться.
        — Правильно делаешь. Я сразу ей сказал, что бизнес у нее отниму, и даже объяснил как. В общих чертах, без подробностей. Объяснил, что она должна делать, чтобы сохранить квартиру и счет в банке. Вполне приличный, не сомневайся.
        — Квартиру? Вы говорили — дом?
        — Кроме дома у нее есть еще шикарная квартира на Ленинском проспекте. Вот ее я готов ей оставить. Но не дом, в котором мы жили вместе.
        — А она отказалась? Дура.
        — Она надеется, что любовники ей помогут.
        — Совсем больная. Кто из них пойдет против Виктора Егорова ради какой-то мокрощелки, даже очень красивой?
        — Ты понимаешь. Все понимают. А ей не объяснишь. Но когда все стало рушиться, и никто на помощь не прибежал, она заявилась ко мне. Я повторил свое предложение. Она снова отказалась. А потом позвонила, и сообщила радостно, что ей обещали помочь. Назвала вашу фирму и тебя лично.
        Я-то думала, откуда он о нас пронюхал. Гадюка сама нас и заложила.
        — После этого Вы стали нас пугать.
        — Скажем так, предостерегать.
        — А мы не испугались.
        — По агентурным данным, шеф твой от страху в штаны навалил. А вот ты оказалась храбрая женщина, и я решил с тобой встретиться. Именно с тобой, хотя с твоим шефом поладить было бы легче. Но его бы я просто задавил, а тебя надеюсь убедить.
        — В чем убедить?
        — Расскажу. Давай выпьем кофе, а то у меня уже в горле пересохло.
        Официант появился как из-под земли.
        — Мне двойной эспрессо, а даме…, - официант обернулся ко мне.
        — Мне, если возможно, горячий шоколад, большую чашку. И минеральной воды со льдом,  — я чувствовала себя совершенно измочаленной предыдущим разговором, и перед новым раундом хотела как следует подкрепиться.
        Егоров удивленно поднял брови, но ничего не сказал.
        — Дама желает десерт?  — вежливо осведомился официант.
        — Мороженое. Любое, только не шоколадное.
        — С тропическими фруктами?
        — Пойдет.
        — И мне с тропическими,  — Егоров явно отсылал парня. И тот моментально растворился в окружающей среде.
        — Ну вот, а теперь я делаю тебе конкретное деловое предложение. Ты встречаешься с Ларисой и предлагаешь ей сдаться на моих условиях.
        — На каких конкретно?
        — Она знает.
        — Зато я не знаю. Пожалуйста, разъясните.
        — Ну, хорошо. Во-первых, она возвращает мне компанию. За долги. Во-вторых, продает мне загородный дом по разумной цене. Сумму я тут написал,  — он сунул мне листочек из блокнота,  — И пусть идет на все четыре стороны и больше не попадается у меня на пути.
        — А иначе?
        — Иначе пойдет в тюрьму за неуплату налогов. И у нее отберут все.
        — Каким образом?
        — А я начну с проверок. Да одних штрафов ей начислят столько, что она вынуждена будет последнюю рубашку с себя снять.
        — А дальше?
        — Все, что я у нее заберу, отдам тебе. Дом, фирму — все. Ты сумеешь толково всем распорядиться. Будешь богатой женщиной. Заслужила. А мне это все ни к чему.
        — Все ясно. Извините меня, но я не могу дать своей клиентке такой совет. Это противоречит ее интересам.
        — Что?!!!  — Егоров привстал. Я вдруг действительно испугалась. Впервые в жизни. Сейчас он меня убьет.  — Да ты в своем уме, дура?! Кому ты это говоришь?!
        Он нависал надо мной, как грозовая туча, и тут я по-настоящему разозлилась. Страх прошел. Я впала в холодное бешенство, то редкое состояние, которого боятся все, кто имел с ним дело. Внешне я — само спокойствие, но пру как танк, и, как говорят очевидцы, излучаю такую ледяную злобу, что у собеседника кровь стынет в жилах.
        — Сядьте, Виктор Андреевич, и выслушайте меня. Вы мне поведали Вашу душещипательную историю. Я Вас долго слушала. Позвольте теперь мне сказать: ЭТО НЕ МОЕ ДЕЛО. Ваши любовно-коммерческие истории меня не касаются. Госпожа Корн обратилась к нам за помощью как обычный клиент. И я не вижу, почему должна к ней относиться иначе. Раз уж взялась, доведу дело до конца. Не потому что очень люблю госпожу Корн. Просто потому, что «Флора де Люкс» — наш клиент. Ничего личного. Это основа профессиональной работы. Насколько я знаю, в банковском деле так же. Существуют объективные показатели, а личные чувства остаются за дверью. И не надо меня покупать. Моей профессиональной чести Вам не купить за все Ваше состояние.
        Вот так, Виктор Андреевич. Не надо было меня пугать.
        Мое сердце бешено колотилось. Еще минута — и я вцеплюсь ему в глаза.
        — Принципиальная, блин. Уважаю. Значит, богатства не хочешь, для тебя важнее чистая совесть?
        — Точно так,  — мой ответ прозвучал с присвистом, точно шипение змеи.
        — Пей свой шоколад. Ты обещала, если тебе не понравится мое предложение, выдвинуть встречное.
        Меня отпустило. Теперь я тяжело дышала, в голове стучало, в глазах мутилось, но бешенство прошло. Я отхлебнула горячую тягучую густую жижу., и мне сразу стало легче. Я смогла говорить.
        — Виктор Андреевич, все зашло настолько далеко, что я предпочту раскрыть карты. Расскажу Вам о том, какой совет собираюсь дать своей клиентке. Это противоречит профессиональной этике, но в данной ситуации представляется мне разумным. Возможно, мы сумеем прийти к консенсусу.
        — А если не сумеем?
        — Значит, не сумеем. Это, как Вы понимаете, больше от Вас зависит.
        — Говорите.
        Я, не торопясь, отпила еще немножко шоколада, давая себе время подумать. Ладно, буду говорить, как есть. Все равно без подготовки соврать не сумею, он меня сможет без труда уличить. Главное не зарваться, не сказать лишнего.
        — Положение компании угрожающее, но не катастрофическое. Хороший менеджер без труда навел бы там порядок. Но, как я понимаю, Вы купили Ларисе Юрьевне бизнес, но о бизнес-образовании для нее не позаботились.
        — Я ей поставил на ключевые должности отличных квалифицированных людей, Ей главное было не мешать!
        — Ага, эти Ваши квалифицированные люди ее обворовали и подставили. Хотите сказать, что они действовали по Вашей указке, держали Вашу руку? Будучи вашими людьми они спали с вашей женщиной и воровали ваши деньги,  — Егоров вскинулся, но промолчал,  — Воровать они начали не вчера, только, пока вы были с Ларисой вместе, делали это более аккуратно, и рога попутно Вам наставляли.
        — Ковров с ней не спал.
        Я понятия не имела, кто с кем спал, но бросила походя:
        — Вы уверены?
        У Егорова округлились глаза, и он не ответил не мой выпад. Задумался.
        — Вы вступили в сговор с подонками, чтобы раздавить женщину, какая бы она ни была. Ладно, проехали. На сегодня Лариса сама с управлением не справится, она даже бухгалтерскую отчетность читать не умеет, а людей подобрать ей квалификации не хватит. Но компания сама по себе отличная, высоколиквидная. Что я ей могу предложить? Во-первых, выгнать ваших Толика и Владика, и начать против них уголовное преследование. За хищения и махинации с налогами. Перевести стрелки, так сказать.
        — А доказательства?
        — Доказательств море. Они работали очень грубо и наследили.
        — Под многими документами стоит ее подпись, она тоже пойдет под суд.
        — Не беспокойтесь, ее несложно будет отмазать.
        — Хорошо, а потом?
        — Потом нанять нашу команду для восстановления бухгалтерского учета. Для чего, спрашиваете? А чтоб потом продать.
        — На фирме долгов…
        — Покупатель их оплатит, обычная практика. В результате, после всех штрафов и налогов, пара миллионов ей очистится.
        — А дальше?
        — Что Вы все спрашиваете: «А дальше?» Не знаю. Дальше не мое дело. Пусть живет, как знает. Конечно, если она будет ждать у моря погоды, Вы провернете все так, как задумали, и никто не сможет Вам помешать. Возможно, Лариса даже сядет в тюрьму за неуплату налогов. А если меня послушает, то выкрутится.
        — А дом?
        — Какой дом? Про дом речи нет, он к компании не имеет никакого отношения. Учтите, я могу действовать только в рамках моих полномочий.
        — Нет, меня это не устраивает.
        — Хорошо, а что Вас устраивает?
        — Я уже сказал.
        Ой, права была Танька, мужик упертый. Самое жуткое, что ему сейчас может втемяшиться в голову с нами разделаться за непослушание. Надо признать, рычаги он найдет. Размажет так, что костей не соберешь. Надо что-то срочно придумать. Я снова уткнулась в чашку с шоколадом. В общем, ему хотелось навязать мне роль посредника в отношениях с бывшей любовницей. Но он будет вполне удовлетворен, если я просто уберусь со сцены.
        — Итак, мы с Вами уперлись в дилемму: я не могу поступиться своей профессиональной честью, Вы не хотите отказаться от своих притязаний. Виктор Андреевич, я вижу тут только один выход. Если, конечно, не считать выходом теракт в офисе нашей фирмы, при котором погибну я и все остальные.
        — Я не Усама Бен Ладен.
        — Я догадываюсь. Поэтому Вам скажу: если Лариса Юрьевна откажется от услуг нашей компании, для меня инцидент будет исчерпан. Хоть в тюрьму ее сажайте. Думаю, на это у Вас ресурса хватит. Правда, полное удовлетворение мне бы принесло известие, что вы и ее голубчиков раскатали по трафарету. Что они не ушли безнаказанными, унеся в клюве наворованное.
        Я допила шоколад и принялась за мороженое.
        — Я предполагал, Надежда Николаевна, что Вы умная женщина, но не представлял, что настолько. Хоть я и потерял с вами целый день, ничего не добившись, наша встреча не была бесполезной,  — надо же, он снова со мной на «Вы» заговорил,  — Вы можете ответить мне на один вопрос?
        — Да пожалуйста, хоть на три.
        — Почему все-таки Вы отказались от моего предложения? От фирмы и денег?
        — Знаете, Виктор Андреевич, меня так мама воспитала. Она говорила, что нельзя брать чужое и нельзя принимать ценные подарки от малознакомых мужчин.
        — Вы и своих детей так воспитываете?
        — По крайней мере, я на это надеюсь.
        — Я хочу предложить Вам перейти ко мне начальником отдела финансовой аналитики. Согласитесь?
        Ох, и ни фига себе! Неожиданное предложение.
        — Виктор Андреевич, в данный конкретный момент я не ищу работу.
        — А если бы случилось искать? Пять тысяч евро в месяц на испытательный срок. Потом восемь. Не считая соцпакета и разных мелких удовольствий вроде ежеквартальных бонусов. Это примерно еще столько же.
        — Сумма, конечно, приятная, что и говорить.
        — Здесь тебе столько не платят?  — опять на «ты» перешел, думает, клюнула.
        — Не буду врать, здесь мне платят гораздо меньше. Но я довольна. Я эту фирму вместе с моим шефом с нуля создавала. Здесь мне все родное, и ни на что ее менять пока не собираюсь.
        Я съела мороженое и положила ложечку. Егоров тут же встал. Я тоже поднялась и взяла со спинки кресла свой жакет.
        — Все. Наш разговор на сегодня можно считать оконченным. Что-то ты меня утомила. А у меня дела стоят.
        Я молча улыбалась. А что тут скажешь?
        Егоров вытащил из кармана телефон, позвонил, сказал несколько слов. Потом обогнул стол и подошел ко мне вплотную.
        — Сейчас тебя проводят в машину. Сама скажешь водителю, куда тебя везти. Так что попрощаемся.
        Он обхватил меня, крепко прижал к себе и поцеловал в губы властным поцелуем хозяина. У него была плоская твердая грудь и мягкие жадные губы. По идее, я должна была затрепетать. Но не затрепетала. Наоборот, появилось желание со всей дури ткнуть его кулаком в живот. Я еле сдержалась. Но он что-то почувствовал, потому что меня отпустил.
        — До свидания, Виктор Андреевич,  — пискнула я.
        — До свидания, Надежда,  — сказал он,  — Мы еще увидимся.
        Появился метрдотель, и я пошла за ним по дорожке к ожидавшей меня машине. Потрясла головой и постаралась переключиться на окружающую природу. Как же вокруг красиво! Если здесь не запредельно дорого, хорошо бы привезти сюда этого Эрика. И я спросила:
        — Это не закрытый клуб?
        — Ну что Вы, это просто ресторан при гостинице.
        — Ой, как хорошо. Тут такая красота, и животные везде бегают. Просто как в райском саду. Хотелось бы приехать сюда с детьми. А сколько бы мне встал, к примеру, обед на четверых без вина?
        — Около десяти тысяч. Но в сезон столик надо заказывать заранее.
        — Годится. А как к Вам добираться?
        Он тут же снабдил меня буклетом с подробной схемой проезда. Замечательно. Должна же быть от этой поездки хоть какая-то польза.
        У ворот меня ждало авто. Черный бумер. Я даже засмеялась тихонько. Водитель оказался молодым, очень любезным, и водил на удивление аккуратно. Быстро довез меня до того места, где я бросила свою машину. Вежливо попрощался и вручил букет темно-красных роз. Мои любимые. Я не удержалась, и поинтересовалась:
        — Извините, можно спросить: кто выбирал розы?
        Парень потупился:
        — Вообще-то я. Мне не дали указание, какие именно, а эти, по-моему, самые красивые.
        — И по-моему тоже. Спасибо большое.
        Мне почему-то было приятно, что вкусы у меня совпали не с Егоровым, а с его шофером.

* * *
        На работу я прибыла минут за пятнадцать до назначенного часа. Шеф блистательно отсутствовал.
        Мимо меня домой прошмыгнул Валера. Вова остановился и шепнул мне на ухо:
        — Был, был… Но как только узнал, что в шесть приедет эта мадам, тут же оказалось, что у него важная встреча.
        Узнаю старого друга.
        Сергей Иванович хотел меня расспросить, но я кинула ему: «Все потом» и отправилась в туалет. Посмотрела на себя в зеркало: чумичка чумичкой. Вся растрепалась, макияж давно стерся, блузка несвежая. В рекордном темпе я привела себя в достойный вид: умылась, причесалась, подкрасилась, сняла блузку и вместо нее надела жакет от костюма, задрапировав вырез шарфиком, который лежал у меня в столе на всякий случай. Тем более, в офисе не жарко, кондиционеры работают вовсю.
        Все эти хлопоты мне помогли держать себя в тонусе до прихода Ларисы. Сядь я, да задумайся, растеклась бы, как кисель. А тут крутилась, суетилась, хотя ноги уже не держали.
        Лариса пришла в шесть двадцать. Хорошо, что не в семь, такие особы обычно меньше, чем на полчаса не опаздывают. Ее встретил Сергей Иванович и провел в свой стеклянный кабинет. Я отправилась к ним, взяв в руки для солидности ежедневник, хотя нужен он мне был, как в бане пассатижи.
        Мы поздоровались и сели рядком перед монитором компьютера. Лариса посередине, а мы с Сергеем Ивановичем по бокам.
        Он начал показывать Корн данные, а я внимательно следила за выражением ее лица. На нем явно читалась злоба и скука. Мы морочили ей голову какими-то непонятными цифрами, а она ждала чего-то другого. Я откинулась назад и за спиной Ларисы показала нашему чудо-гению: пусти меня. Барышня явно не врубается.
        Сергей Иванович может обидеть даму по существу, но не по форме. Будет долго возить ее носом по грязи, но исключительно корректно. Так что он любезно сказал: «Посмотрите теперь сами, а я пойду чайку поставлю. Ирочка уже ушла, так что я сам побеспокоюсь». Ушел и закрыл за собой дверь.
        Лариса повернулась ко мне и распахнула глаза. О, Боже, раненая лань! Но я не мужчина, меня на это не возьмешь. Я спокойно спросила:
        — Лариса Юрьевна, а какое у Вас образование?
        — У меня диплом экономического факультета…
        Она назвала совершенно непроизносимую аббревиатуру. Диплом, судя по всему, купленный.
        — Я не спрашиваю Вас про диплом, меня интересует Ваше образование.
        Лариса вскинулась. Глаза ее гордо засверкали:
        — Вы меня в чем-то обвиняете?
        — Упаси Боже! Просто, насколько я поняла, специального образования у Вас нет? Сергей Иванович привык все объяснять людям очень грамотным, имеющим профессиональные знания. Вам его объяснения кажутся нудными и непонятными, правда?
        Она помолчала немного, прикидывая, что выгоднее: продолжать строить из себя крутого менеджера или признаться в своем невежестве. Потом захлопала глазами и пролепетала:
        — Ну, я всегда занималась только общими вопросами, в цифры старалась не вникать.
        — Напрасно. Цифры — это основа. То есть, читать бухгалтерскую отчетность Вы не умеете? Тогда мне придется объяснить Вам на пальцах. Вас обворовывали и обворовывают. Но это полбеды. Те, кто Вас обворовывает, делает это не просто так. У Вас хотят отнять бизнес, а Вы им в этом помогаете.
        — О чем вы говорите?!!! Вы с ума сошли! Этого не может быть!
        — Еще как может. Господа Овсянников и Ковров выступают здесь в сговоре с Вашим бывшим любовником, господином Егоровым.
        Лариса вся в лице переменилась. Теперь она даже не была красивой, и в лице, и в речи проступил Долбопропащенск.
        — Чтоб ему сдохнуть? Откуда вы знаете? Да вы не можете этого знать, а меня на понт берете!
        — А что Вы так разволновались, Лариса Юрьевна? В этой игре я, по условиям договора, на Вашей стороне. Так что лучше успокойтесь и послушайте меня.
        — Нет, вы мне скажите, откуда знаете про Егорова?
        — Скажу. Я только что с ним разговаривала.
        — Вы?
        — Я, дорогая моя. Он вызвал меня к себе под ложным предлогом, и хотел сделать посредником,  — Лариса вытаращила глаза,  — Предлагал передать Вам условия, на которых он и его люди оставят Вас в покое.
        — Да что он мне сделает?!
        — Ну, может многое. Не советую Вам в этом вопросе полагаться на ваших любовников. Как бы ни была сильна страсть, а страх перед гневом господина Егорова сильнее. Вот и господин Овсянников на него работает, и господин Ковров…
        — Про Толика я давно догадывалась… Боялась его. Поэтому и вашу фирму наняла. А Владик?
        — А Толик без Владика — нуль без палочки. Вы думаете, коммерческий директор может что-то сделать без помощи главного бухгалтера? Да у него даже права подписи нет!
        — Я ему доверила договора подписывать.
        — Я имею в виду финансовые документы. Платежные поручения.
        Лариса потупилась, соображая.
        — А что вы имели в виду, когда сказали, что я им в этом помогаю?
        — Ну, это просто, как дважды два четыре. Вы только что мне сказали, что не разбираетесь в цифрах и бухгалтерской отчетности. Берусь предположить, что Вы и половины тех бумаг не читаете, которые идут Вам на подпись. Такой Толик сунет Вам бумажку и скажет: «Подпиши, лапочка», и Вы подмахиваете, не глядя. А еще у Вас есть факсимиле, которым эти красавцы распоряжаются, как хотят. Я и не говорю про электронную подпись.
        По мере того, как я говорила, глаза у Ларисы раскрывались все шире и шире. Я то, грешным делом, думала, что до этого она вытаращила их до предела.
        — Что же теперь будет?  — проговорила она с ужасом.
        — Что будет, не знаю. Я не оракул. Но положение критическое. Теперь все зависит от Вас.
        — От меня?
        — А от кого же? Давайте я объясню Вам те цифры, которые начал показывать Сергей Иванович.
        Он, как будто услышав свое имя, вошел с подносом, на котором стояли чайные чашки.
        — Чаю, дорогие девушки?
        Вторжение Сергея Ивановича было мне совсем не на руку. Я только разогналась, начала строить разговор, а он сбил мне настрой. Ларисе же передышка даст дополнительные преимущества. Если бы еще я не была такая усталая. Но делать нечего. Проще всего быстренько спровадить его домой. Я широко улыбнулась.
        — Спасибо, Сергей Иванович. Не в службу, а в дружбу: нам с Ларисой Юрьевной надо бы посекретничать. А у Вас уже давно рабочий день закончился. Мы посидим тут, за Вашим компьютером?
        — Надежда Николаевна, душечка, конечно, конечно… Подождите пару минут, я только сейф закрою. И папочки тут приберу. А вы чаю пока попейте.
        Сергей Иванович явно был смущен. Он засуетился, начал складывать бумаги в папки и ставить их в шкаф.
        — Не волнуйтесь, Сергей Иванович, все в порядке. Не торопитесь, мы пока чайку попьем. Я разлила чай по чашкам и придвинула к Ларисе вазочку с конфетами.
        — До свидания, Лариса Юрьевна, желаю Вам удачи! До свидания, Надежда Николаевна! Не забудьте из программы 1С выйти, перед тем, как компьютер выключить!
        Мы вежливо попрощались. Когда за Сергеем Ивановичем хлопнула входная дверь, Лариса спросила:
        — В офисе кто-нибудь остался?
        — Никого, мы одни.
        Я не знала точно, но в поле зрения никого не было. Кажется, мы действительно одни. Я посмотрела на Ларису: та приободрилась. Видно, пока пила чай, имела время подумать и занять позицию. Знать бы еще какую.
        — Значит, Надежда Николаевна, мы можем говорить откровенно.
        — Мы можем говорить откровенно даже в том случае, если бы здесь было полно народу. За эти стены информация не просачивается.
        — Вы говорите, что встречались с Виктором?
        — С Виктором Андреевичем? Я с ним полдня провела. Он мечтает Вас раздавить, а я пыталась его отговорить от этой затеи.
        Лариса хмыкнула. Не поверила?
        — Вы мне почему-то не верите, и напрасно. Вы моя клиентка, а господину Егорову я ничем не обязана.
        — И он не пытался Вас купить?
        — Почему же не пытался? Хотите, я Вам расскажу, что он мне предложил? Значит, давайте по порядку. Во-первых, к чему я должна склонить вас. Вы отдаете за долги Вашу фирму и Ваш загородный дом, а Вам остается квартира на Ленинском проспекте и счет в банке на полтора миллиона долларов.
        — А что за это получаете Вы?
        — Хороший вопрос. Мне он предложил подарить Ваш дом и передать фирму в доверенное управление.
        Тут Ларису затрясло. Глаза превратились в щелочки, губы задрожали, из груди вырвался странный хрип.
        — И вы хотите сказать, что отказались?
        Я сохраняла полное спокойствие.
        — Именно это я и хочу сказать. Зачем мне этот геморрой? Я ничем не хочу быть обязана господину Егорову.
        — Он Вам не нравится?
        — Нравится, не нравится — это не критерий. Я очень уважаю его как профессионала. Среди наших банкиров он — один из первых. Но с ним лично иметь дело я бы не хотела. С Вами он вел себя неумно, и, зачастую, недостойно.
        Черт возьми, красиво говорю. Прямо как по писаному. Ларису мои слова радуют несказанно. Сейчас она начнет со мной себя держать, как с доброй мамой.
        — Ой, Надежда Николаевна, миленькая, что же мне делать?! Ведь есть же какой-то выход!
        — К сожалению, дело до того далеко зашло, что выходов немного. Еще пару месяцев — и я бы предложила Вам согласиться на все условия Егорова и молиться, чтобы он не передумал. Но время еще не совсем ушло. Вы сможете выкрутиться с меньшими потерями. Положение фирмы было бы неплохим, если бы не два обстоятельства. Висящий на вас долг с наросшими за три года процентами и серьезные бухгалтерские нарушения. Долг надо отдать, а с нарушениями разобраться в короткие сроки. По ним будут начислены штрафы. По отдельности это можно было бы выдержать. В конце концов, взять новый кредит в другом банке, и отдать старый долг. Но нарушения очень серьезные, и суммы штрафов по ним будут очень большие, если не сказать огромные. Если хотите, я покажу расчеты.
        — Не надо пока расчетов, просто расскажите. Вы так понятно объясняете.
        — Хорошо. Теперь кредит. Три года назад Вы взяли в долг у банка приличную сумму денег. Если бы Вы сразу начали выплаты, или хоть проценты выплачивали регулярно. Но выплаты не производились, а в конце года банк кротко переписывал ваш договор, увеличивая сумму на наросшие проценты. А теперь их наросло столько, что страшно делается. Что ж вы так запустили это дело?
        — Но с нас ничего не спрашивали!  — в голосе Ларисы звучала горькая обида.
        — Правильно. Надо самим о себе заботиться. Вы помните, что деньги Вы брали в егоровском банке под его личную гарантию? И надеялись, что с любимой женщины он возврата долга не потребует. Он, конечно, богатый джентльмен, но в то же время настоящий бизнесмен. Он сделал Вам дорогой подарок, но заложил в него механизм возврата при необходимости. Подстраховался.
        — Вы думаете, он это сделал специально?
        — Специально, не специально — какая разница. Механизм заложен изначально. Милая моя, это же азы. Основной способ отъема собственности. Дать кредит и не требовать возврата. А потом поставить перед фактом: отдавай фирму, добром, а не то отдашь по суду.
        — Вы думаете, он так сделает?
        — Не сомневаюсь. Любой бы так поступил на его месте.
        — А мы не можем выплатить этот чертов кредит?
        Да если бы там сидела не Лариса, а вменяемый профи, я бы ему расписала схему возврата долга, и мы в два счета вытянули бы компанию. Но с недоучками опасно дело иметь, поэтому я продолжила объяснять ей создавшееся положение в стиле школы для умственно отсталых. То есть не объясняла, а заговаривала.
        — При полном напряжении всех сил, мобилизации всех резервов, долги отдать можно. Но компании ничего не останется на развитие. Самое главное, это не решает проблему хищений и нарушений.
        — Что вы все говорите про какие-то нарушения?
        — Лариса Юрьевна, вы в курсе, что на свете существует Налоговый кодекс Российской Федерации? И что за уклонение от уплаты налогов может наступить уголовная ответственность?
        — Вы меня что, за дуру считаете?
        Ой, как хотелось сказать «ДА!!!». Но я сдержалась.
        — Нет, но мне непонятно, почему вы дурочкой прикидываетесь? Или Вы и вправду ничего не знаете? Ваши орлы практиковали несколько схем уклонения от уплаты налогов. В основном через обналичку, подставные фирмы и фальшивые договоры. Доказать это — раз плюнуть. Стоит прийти простой проверке. Так что имеет место уклонение от уплаты налогов на большие суммы. Причем все эти, укрытые от государства суммы шли прямиком в карманы господ Коврова и Овсянникова. Но на всех этих договорах с подставными фирмами стоит Ваша подпись. И если Ковров, как главбух, подлежит ответственности, то Ваш Толик перед законом чист, аки агнец Божий. Но и главбух может отмазаться. Он к этому подготовился. А Вы сядете.
        — Ну, за налоги у нас не сажают.
        — А Ходорковского посадили, и не только его.
        — Их хотели посадить.
        — Думаете, у господина Егорова нет такого желания?
        У Ларисы открылся рот, глаза стали, как два блюдца, и в них заметался страх.
        — Вы мне этого не говорили!
        — Ну, пока до этого и не дошло.
        — Ой, что же делать?!!! Они меня посадят! Они мне угрожали, но я не верила.
        — Кто угрожал? Толик?
        Лариса быстро захлопала глазами, подтверждая.
        — Вы зря не верили. Умный человек никогда не станет угрожать тем, что не может осуществить. А Ваш Толик далеко не дурак. Но мы его обойдем.
        — Как?
        — Если Вы согласитесь на мой план, завтра с утра мы встречаемся с юристом. Он Вам поможет составить иск, и Вы подаете на этих двух красавцев в суд. За хищения и махинации с налогами. Как там юридически правильно, не знаю, но смысл такой. Делаете это завтра же. Ну, в крайнем случае, послезавтра. Если ребята захотят Вас упредить и подать заявления об уходе, постарайтесь с ними не встречаться и заявления их, до встречи с юристом, не подписывать. А потом спрячьте Ваш купленный диплом подальше, и на суде играйте роль бедной овечки. Глядишь, часть налоговых претензий и штрафов обратят на имущество этих господ. А главное, в тюрьму пойдут они, а вы останетесь на свободе.
        — И мы спасем фирму?!!!
        — Этого я не говорила. Фирму придется продать. Выставить на торги. Как есть, с долгами и налоговыми претензиями. Она сама по себе хорошая, ликвидная. В результате Вам очистится миллиона два — два с половиной, и Вы сохраните остальную собственность.
        — То есть Вы хотите сказать, что фирму мне сохранить не удастся.
        — Буду с Вами откровенна. Если бы передо мной сидел специалист экстра класса, и тогда бы я ему советовала то же самое, хотя у такого человека были бы шансы, отличные от нуля. А у Вас их просто нет. Не расстраивайтесь. Вы сохраните не так уж мало. С двумя миллионами можно начать новое дело. Только я бы сначала все-таки посоветовала Вам поучиться. Менеджменту, маркетингу, и, самое главное, бухгалтерскому учету. Получить настоящий диплом, и, возможно, степень МВА. Это же можно делать параллельно с работой. Вы молодая красивая женщина, неглупая, не бедная, и у Вас все получится. А с хорошим образованием Вы сможете многого добиться, и утереть нос этому вашему Егорову.
        Говоря это, я испытывала к Ларисе прямо-таки материнские чувства. А она смотрела на меня очень внимательно, не издавая ни звука. Наконец замолчала и я.
        — Вы закончили?! Так вот. Я фирму никому не отдам! Она моя! Я не верю, что нет другого выхода! Вы говорите, что у специалиста экстра класса были бы шансы? Значит, я найду этого специалиста. Но под дудку этого мерзавца плясать не буду!
        Вдруг она встала, наклонилась ко мне, для чего ей пришлось перегнуться пополам, и зашептала заговорщически:
        — Идите ко мне на место Толика. Нет, не коммерческим, а исполнительным директором. Я Вам отдам половину акций. Я буду делать все, как Вы скажете. С Вами мы вытащим фирму!
        Ого, уже второе заманчивое предложение за один день! Правда, не такое заманчивое, как первое.
        — Спасибо, дорогая, за доверие, но я вынуждена отказаться. Это исключено.
        — Вы отказываетесь из-за Егорова? Вы его боитесь?
        — Нет. Я отказываюсь, потому что фирма, где я сейчас работаю, дорога мне так же, как Вам ваша «Флора». Я ее создавала с нуля. К тому же я не менеджер. Я аналитик, а это разные профессии.
        Лариса резко распрямилась. Сначала глаза ее метали молнии, но, увидев, что на меня это не производит впечатления, она их даже слегка прикрыла. Холодным тоном светской дамы произнесла:
        — В таком случае разрешите считать наше сотрудничество законченным. Вы мне больше не нужны.
        Слава тебе, Господи! Я облегченно вздохнула.
        — Очень хорошо, Лариса Юрьевна. В таком случае, согласно нашему договору, Вы обязаны прислать мне уведомление в письменном виде. Если Вас не затруднит, это можно сделать прямо сейчас. У Вас есть с собой круглая печать?
        — Естественно,  — гордо сказала владелица компании «Флора де Люкс».
        — Замечательно. Тогда посидите минут пять, я подготовлю текст, Вы прочитаете и подпишите. Еще я распечатаю для Вас все материалы, которые мы уже подготовили, А также сброшу их копии на диск. Да, подпишите мне акт сдачи-приемки. Тогда я с Вас больше денег не потребую.
        — Хорошо,  — Лариса села с видом вдовствующей королевы.
        Правильно, что мы остались за компьютером Сергея Ивановича. Здесь есть все формы, реквизиты всех компаний, и к тому же у него есть свой принтер. С моего рабочего места после ухода Ирочки распечатать ничего не удается: наш общий, сетевой принтер подключен к ее компьютеру. Надо будет только печать взять из сейфа у шефа, от него у меня ключ есть.
        Я мигом состряпала уведомление и протянула его Ларисе. Она подписала не глядя. Потом вытащила из сумочки печать и шлепнула ее с такой злобой, что чуть не порвала бумагу.
        — Спасибо,  — сказала я. Сейчас Вам материалы распечатаю. Там все под заголовками, Вы легко найдете все, что захотите. Она не ответила.
        Пока принтер плевался бумагой, я составила акт. Дала ему номер, зарегистрировала, как положено, только завтрашним днем. Заодно сделала и счет-фактуру. Иваныч будет ругаться, но я его как-нибудь умаслю. Извинилась, пошла, взяла печать, оформила все, как полагается. Лариса подписала акт так же, как предыдущую бумагу: не читая. Да что ж это такое! Ничему не учится!
        Я сложила все материалы и документы в конверт и вручила ей. Проводила до дверей, попрощалась в одностороннем порядке, она ушла, так и не сказав мне ни слова.
        Я поплелась в кабинет, чтобы выключить компьютер, и тут из своей клетки вышел Игорь, держа в руке стакан, наполовину налитый чем-то вроде чая.
        — Надежда Николаевна, выпейте коньяку, а то Вы сейчас упадете.
        — Вы с ума сошли, Игорь. Я за рулем. Мне еще домой через пол-Москвы переться.
        — Ерунда. Быстро пейте. На закуску у меня есть шоколад.
        Вдруг я поняла, как он прав, и выпила залпом весь коньяк, чуть не подавившись. Игорь тут же сунул мне четверть плитки горького шоколада. Самое то! Дикое напряжение, в котором я пребывала весь день, отпустило. Но меня тут же развезло. Я с трудом дотащила свое тело до кресла и тяжело в него плюхнулась.
        — Надежда Николаевна, хотите еще шоколада?
        — Игорь… А откуда Вы здесь взялись?
        — А я сидел у себя на рабочем месте всю дорогу.
        Действительно, Игорь сидит так, что его не видно.
        — Вообще-то я собирался домой, но услышал, как Вы сказали этой фифе, что в офисе вы одни, и решил Вас не подставлять. Надо сказать, я получил удовольствие. В театр ходить не надо. Вы ее так мило, так доброжелательно размазывали.
        — Я? Да у меня в мыслях этого не было.
        — И тем не менее Вы ее сделали. А когда она ушла, я подумал, что Вы нуждаетесь в психологической разрядке. Но ничего лучше коньяка у меня не было.
        — Ой, спасибо, Игорь. Вы меня просто спасли. Но как я теперь до дома доеду, не представляю.
        — Ну, я Вас довезти не смогу, Вы же знаете, я убежденный пешеход. Но можно вызвать такси. Я сейчас позвоню, хотите?
        — Хочу.
        Минут через двадцать, усаживая меня в приехавшую машину, он сказал:
        — Завтра не торопитесь на работу, отдохните с утра. Если честно, на Вас лица нет. Я, когда Вас там, у двери, увидел, даже испугался.

* * *
        Испугался и мой сын, когда я наконец ввалилась в квартиру. Вытаращился и проговорил:
        — Мамочка, что с тобой? Тебе плохо? Ты, наверное, заболела
        — Нет, сыночка, мне уже почти хорошо. Просто я очень устала. И выпила немного.
        Катька выскочила с кухни и заверещала:
        — Где ты была?
        — Как где? На работе.
        — Это ты на работе так надрызгалась?
        — Кать, вспомни, с кем ты говоришь, и выбирай выражения!
        — Скажешь, не надрызгалась? Ну-ка, Сережка, быстро стели ей постель. А я пока чай поставлю. Что-то у нас с матерью происходит.
        — Да ничего не происходит. Просто у меня сегодня был самый тяжелый день в году.
        Пока я сидела в туалете, а потом умывалась, дети мне и постелили, и чай приготовили. Я закрылась в своей комнате и начала раздеваться. Когда сняла и встряхнула жакет, из него на ковер упал белый прямоугольник. Визитка. Поднимая, я уже знала, что там прочту. Виктор Андреевич Егоров. И телефон. Больше ничего.
        Частная визитка. Только для личных дел. Когда он мне ее сунул? Неужели пока целовал?
        Я разделась, взяла из сумки мобильник, забралась в кровать и набрала этот сакраментальный номер.
        «С Вами разговаривает автоответчик. Сообщите, кто вы, и по какому вопросу звоните, с Вами свяжутся». Ни фига себе! Это у него такой телефон для очень личных звонков.
        Я постаралась собраться и произнесла как можно отчетливее:
        Это Надежда Коноплянникова. Ставлю Вас в известность, что с завтрашнего дня Лариса Корн не является клиентом нашей компании.
        И повесила трубку.
        Утром я на работу не пошла. Проснулась — уже было около одиннадцати. Ну и фиг с ними, обойдутся без меня. Но надо предупредить шефа. Я набрала его домашний, и, в виде исключения, он сам подошел к телефону.
        — Андрюш, я сегодня на работу не выйду. Перебьетесь там без меня.
        — Ты с ума сошла! Ты мне просто необходима! Мы же завтра вылетаем на переговоры, а я еще не в курсе дела! Изволь быстро одеться и на работу!
        — В курс дела входи сам. Все материалы у тебя есть, а обсудить все успеем в самолете. Но перво-наперво посмотри на документы, которые я положила тебе прямо на клавиатуру.
        — А что там такое?
        — Увидишь. Если захочешь подробностей, то спроси Игоря Анатольевича, он был невольным свидетелем.
        — Обязательно спрошу. Но ты приедешь?
        — И не подумаю. Если вчера я могла целый день твою жопу прикрывать, то сегодня имею право отдохнуть. Иначе возьму больничный и вообще никуда не поеду,  — пригрозила я, в корне подавив возражения.
        — Ладно, ладно…, - примирительно залопотал шеф.  — Ну, ты отдыхай, я тебе с работы позвоню.
        Я перевернулась на другой бок и снова заснула.
        Проснулась часа в два от голода. Выползла на кухню и решила сразу пообедать, благо время завтрака давно прошло. Не успела зажечь огонь, как раздался стук в дверь. Сережка вернулся с последнего экзамена.
        — Мамуль, ты дома?! Здорово! Догадайся, что мне поставили?!!!
        — Судя по довольному твоему носу, «отлично».
        — Ну, с тобой неинтересно, ты всегда угадываешь. Знаешь, было задание написать программу. У кого работает, тому высший балл. Моя, единственная из всей группы, заработала сразу.
        — Ты у меня молодец. Иди, сейчас порежу салатик, и будем обедать.
        — Мам, и ты молодец. Я вчера испугался, думал, ты вообще коньки отбросишь, а сегодня ты опять, тьфу-тьфу, хорошо выглядишь. Отоспалась?
        — Вот именно. Только что встала.
        — И сегодня никуда не пойдешь?
        — Не пойду. Мне завтра в Питер улетать, надо собраться.
        Хотя Сергей отлично знал, что мне предстоит командировка, но, как всегда, выпустил это из виду, и сейчас страшно удивился. И обрадовался.
        — Супер! Значит, ты меня покрасишь? Я хочу мелирование.
        Только этого не хватало. В наше время парни волосы не красили. Я ему так и сказала. Он не обиделся, а тут же стал звонить какой-то Маше и договариваться. Стало быть, она его будет красить.
        А мне нужно разобраться с едой. Возможно, мы в пятницу вернемся, а, может, придется остаться на неделю. Никто голодать не должен. Я занималась готовкой до самого вечера. Накрутила котлет и заморозила их, обернув в полиэтилен. Таким же образом приготовила еще некоторое количество полуфабрикатов. Написала трактат для детей: что когда и с чем есть. Позвонила Манане и договорилась, что, если я не вернусь в пятницу, они с Танькой съездят к родителям и отвезут им еду.
        Вечером я поехала к ним: вручила деньги на продукты и список. Татьяна пыталась отбиваться, деньги брать отказывалась, но я настояла. Предупредила, чтобы они ни в коем случае ничего сверх программы не привозили. Люди старые, у них есть определенная диета, и не надо ее ломать. Я не стала уточнять, что, после воскресного пиршества, моя мама уже звонила и жаловалась на печень.
        От девчонок я вернулась поздно, и только тогда подумала, что мне так никто и не позвонил. Ни шеф, ни сотрудники, ну просто ни единого звонка! Тогда я сама набрала телефон шефа и спросила, во сколько он за мной заедет.
        Тот, судя по всему, был не один и не дома. Коротко сообщил, чтобы я была готова к девяти утра, и повесил трубку.
        Очень интересно, с кем это он там прохлаждается. Почему-то я была уверена, что свидание деловое.
        Утром шеф приехал за мной на такси, и мы поспешили в аэропорт. По дороге я старательно грузила его сведениями по питерскому проекту, придумывала ответы на возникшие у него вопросы, в общем, мы работали в полную силу и продолжали этим заниматься до того момента, как самолет приземлился в Пулково. Надо отдать должное таланту шефа. Его можно вот так нашпиговать сведениями, а потом он будет их выдавать как свое, глубоко выстраданное. Он способен на их основе вдруг спонтанно выдать что-то гениальное. Я это знаю, поэтому часто готовлю его к встречам вот так, в последнюю минуту. Мне для такого владения материалом нужно с ним работать, всесторонне его изучать, сжиться и сродниться, на это требуется время. Зато я все помню годами.
        Нас встречал представитель заказчика, симпатичный, расторопный парень. Отвез в гостиницу, накормил обедом и препроводил в главный офис.
        Специально для того, чтобы нас послушать, в конференц-зале были собраны начальники всех отделов.
        Мы начали заседать сразу после обеда, и продолжалось это часов пять подряд. Половину этого времени мы с Андреем беспрерывно мололи языками, отвечая по сорок раз на одни и те же вопросы, заданные по-разному. Никакого решения принято не было. Все сборище произвело на меня впечатление чего-то бестолкового. Так часто бывает в больших компаниях: бессмысленные мероприятия с большим количеством участников проводятся для поднятия корпоративного духа. У сотрудников создается впечатление, что они участвуют в управлении компанией. А решения принимаются другими людьми в другом месте и в другое время.
        Вечером в нашу честь был дан банкет. Хорошо, я в последнюю минуту сунула в чемодан вечернее платье. А то опозорилась бы. Все руководство компании было с женами, демонстрировавшими последние фасоны модных домов. Банкет организовали на теплоходике, который плавает по питерским каналам и речкам. В Париже такие лоханки со стеклянными крышами называются bateau-mouche. Белые ночи, журчание воды и ветер с Балтики создавали романтическое настроение. Дамам с обнаженными плечами было холодно, но они стойко торчали на открытой палубе, пили шампанское и хохотали. Андрей их старательно развлекал, было заметно, что он попал, наконец, в свою среду.
        А я шампанское не пью, мой желудок его не выдерживает. Меня зацепил директор по маркетингу. Мы устроились внизу и отлично провели время, обсуждая различные подходы к продвижению торговых марок. Тем более что там обнаружились пиво и креветки. На верхней палубе ничего такого было не найти.
        На следующий день началась настоящая работа. Сразу стало ясно, что в пятницу мы не улетим. Питерцы работали медленно. Ответственность на себя никто брать не хотел. Согласование каждого вопроса занимало уйму времени. В больших компаниях это не редкость, но здесь все усугублялось общей медлительностью. Казалось, у людей заторможены все процессы. А они смотрели на меня как на сумасшедшую. По их мнению, это у меня была горячка. Единственный кто радовал — директор по маркетингу. Как выяснилось, его взяли из Москвы. Переманили из конкурирующей фирмы, и теперь он — главный двигатель плана покорения столичного рынка.
        Среди дня позвонил Сергей Иванович и велел проверить почту. Игорь перекидывал нам на открытую почту все письма, кроме тех, в которых содержалось что-то секретное. Вечером я в любом случае все просматривала. Значит, пришло нечто неординарное.
        Я попросила разрешения воткнуться в их сетку, вышла на свою почту и сразу увидела два письма. Одно от Анастасии Матвеевны. Она сообщала, что аудит их фирмы перенесли на осень, и просила связаться. Вот так. Егоров заплатил за мою лояльность. Я отписала, что сейчас в командировке и буду ждать ее звонка в конце следующей недели.
        Второе — от неизвестного мне юриста Алексея Ремизова, который умоляет меня о встрече и консультации, и готов за нее платить. А это уже мадам Корн голос подает. Ему я ответила то же, что и Матвеевне.
        В почте болтались и письма от детей. Обычно я не смешиваю личную и рабочую переписку, но тут другого выхода не было. Я сообщила Катьке и Сережке, что задержусь и приеду, скорее всего, в среду или, в крайнем случае, в четверг.
        Шеф каждый день порывался со мной поговорить, но все не получалось. Все дни и вечера оказывались плотно занятыми. Только в воскресенье мы вырвались из-под опеки наших гостеприимных хозяев и отправились в Павловск. В парке, сидя на лавочке, я подробно пересказала Андрею все, что связано с «Флорой». Умолчала только о том, что целовалась с Егоровым — это не его дело, и о том, что он звал меня в свою компанию на хорошую должность. Я же отказалась, значит, и говорить не о чем.
        — Ну, мать, ты сильна!  — восхитился шеф.  — С таким зубробизоном справилась! Жалко только, что этот его «СпецБанкМонтаж» — липа.
        — Совсем не липа. Фирма-то существует, и у нас есть все шансы заключить с ними договор. Мне уже после всего оттуда письмо прислали. Согласны на ноябрь.
        — С ума сойти! Тогда мы до конца года в шоколаде. Но как ты от его предложения отказалась?!
        — А ты бы, можно подумать, не отказался. Такие подарки просто так не делаются. Фирма эта — сплошной геморрой, а я люблю спокойную жизнь.
        — Знаешь, я бы побоялся вот так, прямо ему отказать. Да и предложение заманчивое. Нет, правда, очень заманчивое…, - в голосе шефа слышались мечтательные нотки.
        Меня оно не заманило,  — отрезала я.  — Я бы предпочла не иметь с этим типом ничего общего..

* * *
        Обратно мы поехали поездом и были в Москве ранним утром четверга. Дело пошло, мы обо всем договорились и подписали приложение к договору, увеличивающее его сумму. Нам даже перевели денег и дали с собой копию платежки. Так что в Москву мы вернулись довольные и гордые собой. Сотрудники встретили нас ликованием. А шеф сообщил, что принял решение взять в штат еще одного бухгалтера и послать его вместе с Валерой на месяц в Питер. Раньше у него была идея взять двоих, но теперь, когда Надеждой Николаевной так блистательно решена проблема «Флоры де Люкс», мы и одним обойдемся. Кандидатура этого человека предложена Сергеем Ивановичем и одобрена им лично. Это Светлана Игоревна Селезень. Она хоть у нас человек новый, но очень грамотный профессионал. К тому же в ближайшее время сдаст экзамены и получит права аудитора.
        Я вспомнила эту Светлану Игоревну. Не так давно мы отмечали день ее рождения. Надо же, какая фамилия забавная. Я и не знала, что она у нас Селезень. Правильнее было ей быть Уточкой. Хорошо, разбавит немножко наш мужской коллектив.
        В пятницу с утра меня ждал сюрприз. У входа в наш офис я встретила молодого мужчину приятной наружности, который маялся на лестнице. Когда я искала ключи, чтобы отпереть дверь, он спросил, не я ли буду Надежда Коноплянникова.
        Я не стала отказываться от своей личности.
        Он обрадовался, как будто маму отыскал.
        — Надежда Николаевна, я Алексей Ремизов, я Вам писал на прошлой неделе, просил о встрече, Но Вы были в командировке.
        — Алексей, не знаю, как Вас по батюшке…
        — Алексеевич.
        Я, наконец, выудила из сумки ключи и открыла дверь.
        — Алексей Алексеевич, заходите. Я постараюсь уделить Вам время, но… почему Вы не позвонили?
        — Я боялся, что, узнав о моем деле, Вы меня не примете.
        — Вы от Ларисы Юрьевны Корн?
        — Она моя клиентка, но я уже жалею, что связался. Если Вы сейчас меня выгоните, я Вас пойму и не обижусь.
        Фантастика! Интересно, представляет ли Лариса, что мужчины так на нее реагируют после недельного знакомства? Ей-то кажется, что они должны проникаться к ней собачьей преданностью.
        — Да ладно, чего уж там, Алексей Алексеевич. Чем смогу помогу. Но учтите, ее отношения с нашей фирмой прерваны окончательно и бесповоротно.
        — Она мне дала наличные, неподотчетные деньги. Я заплачу Вам за консультацию,  — засуетился молодой человек.
        — Не суетитесь, Алексей Алексеевич. Давайте сядем и все обсудим. Вопрос о гонораре — дело десятое. Вы мне изложите суть Вашей просьбы.
        — Понимаете, моя доверительница начинает процесс против своих коммерческого директора и главного бухгалтера.
        Молодец, Лариса. Все-таки последовала моему совету. Наняла этого милого мальчика.
        — Она подала на них жалобу в прокуратуру. Начато следствие. Понимаете, я юрист, а не бухгалтер. Я получил все материалы, которые собрали и подготовили Ваши сотрудники. Я просмотрел живые документы. Но мне трудно разобраться.
        — Понятно. По ходу следствия Ларисе будут задавать вопросы, и Вы хотели бы знать, как на них отвечать.
        — Именно так.
        — Не проблема. Но Вы рано пришли. От нас во «Флоре» работал Валера, замечательный аудитор. Он будет не раньше десяти. Вот ему Вам и следует задать Ваши вопросы. Кстати, чтобы нам зря время не терять, Вы их подготовили?
        — Конечно!  — и Ремизов достал из папки несколько скрепленных листочков.  — Посмотрите, пожалуйста.
        Я взяла вопросы, стала читать и делать пометки, сверяясь с моими файлами. Из сорока семи вопросов сама я смогла легко ответить на пятнадцать. Еще несколько пришлось перефразировать. Зная Валеру, можно догадаться, что он их просто не поймет, и будет отвечать не по делу.
        Так мы с юристом проработали час, пока не пришел Валера. Я их познакомила и отправила. У меня дел невпроворот.
        Залезла в почту и нашла там очередное послание от Анастасии Матвеевны. Тендер отменен, контракт отдан нам. Она ждет наш типовой договор и расчет цены. Я послала ей текст, а сумму решила сначала согласовать с шефом. Но коммерческое предложение составила и цену рассчитала-таки. Раз такое дело, пусть заплатят побольше, это будет справедливо. Кинула все это шефу для утверждения. Придет — пусть посмотрит и решит.
        Я погрузилась, наконец, в сладостный мир цифр. До чего люблю сложные объемные расчеты. Когда море ничем, казалось бы, не связанных между собою цифр выстраивается в красивые последовательности, рисует тренды, с разных сторон описывает процессы, у меня душа радуется.
        Питерцы постарались, мне было, чем заняться. Никаких разговоров, взаимоотношений, непонятных и не поддающихся учету мотиваций, выматывающих объяснений и отвратительных интриг. Гармоническая красота математики резко контрастировала с уродливым миром, в котором действуют такие, как Толик Овсянников или Лариса Корн, и даже сам господин Егоров. Я просто блаженствовала.
        От счастливого занятия меня оторвал Алексей Ремизов.
        — Большое спасибо, Надежда Николаевна! Вы меня просо облагодетельствовали, и Валерий Васильевич мне так помог. Без него я бы совсем запутался. Мне только еще один вопрос надо с вами решить. Следователь может Вас вызвать, и Валерия Васильевича тоже.
        — Ну что ж, придется пойти, следственные органы надо уважать.
        — Они будут Вас спрашивать про мою клиентку…
        — Обрисую ее им как полную дуру и идиотку, ничего не смыслящую в бизнесе. Что совершеннейшая правда. А по существу скажу то же, что говорила и Вам, когда на вопросы отвечала. Надеюсь, этого хватит, чтобы защитить интересы Вашей клиентки. Кстати, хочу Вас спросить: Лариса Юрьевна знает, что Вы здесь?
        — Нет, я обо всем ей говорю только постфактум. Так мне посоветовал мой руководитель Георгий Натанович.
        — Очень умный человек. Ни о чем ее не предупреждайте, чтобы потом не пожалеть, и не волнуйтесь, если вызовут, мы сходим в прокуратуру и дадим показания.
        — Ой, спасибо, Надежда Николаевна, Вы сняли камень с моей души!  — он распрощался и ушел. После его ухода я нашла на своем столе конверт с пятьюстами долларами. Обещанный гонорар. Неплохо! А что, интересно, он дал Валере?
        — Надежда Николаевна, этот Ремизов мне пятьсот долларов оставил. Говорит, гонорар. Что с ними делать?
        — Положить в карман и прогулять. Это твое. Считай, шальные деньги, с ветру набежали.
        — А Вам?
        — Мне то же самое. Мы эти деньги честно заработали. Так что не нервничай. Лариса Корн больше не наш клиент.
        Я понимала волнение Валеры. Будь дело не связано с работой, положил бы доллары в карман и не парился. А тут начальство в курсе. Ну, раз я считаю деньги честно заработанными, то у него гора с плеч.
        — А если вызовут в прокуратуру?
        — Говори все, как есть. Напирай на то, что факсимиле и электронная подпись мадам были в полном распоряжении этих наших злоумышленников.
        — Так оно и есть.
        — Ну, я же и советую тебе говорить всю правду. А теперь иди, не отвлекай, я еще поработаю.

* * *
        Вечером я не уехала на дачу, дождалась утра и отправилась за продуктами в Ашан к семи тридцати. Загрузила багажник и услышала звонок мобильника. Вернее, не услышала, а ощутила. Телефон вибрировал в заднем кармане джинсов.
        — Надя, ты и в этот раз скажешь, что не сможешь со мной встретиться?
        Женя. А я совсем про него забыла, как будто такого и на свете никогда не существовало.
        — Ой, Женечка, и вправду не смогу. Еду на дачу к родителям.
        — Ну, как знаешь. Но я не хочу больше терпеть такое отношение.
        Он ждет, что я спрошу «Какое такое» и ввяжусь в дискуссию по мобильнику. Я с ума еще не сошла, поэтому сказала:
        — Не хочешь — не надо. Я тебя не принуждаю.
        Он залопотал что-то, что вроде я его не так поняла, но я дала отбой. И почувствовала огромное облегчение. Телефон снова затрясся, но я его тут же отключила. Все, хватит тянуть. Жене в моей жизни как-то не осталось места. А держать его на веревочке незачем. Пусть идет дальше без меня. Найдутся желающие его пригреть.
        Катька, бывшая свидетельницей этого разговора, вытаращила на меня глаза:
        — Мама, ты что, Женю отправила? Ну зачем так резко? Он же хороший человек, тебя любит.
        Не ожидала от своей дочери. Она молодых людей совсем не жалеет, расправляется с ними, как повар с картошкой, и с их чувствами считается меньше всего.
        Сережка переложил овощи из тележки в багажник и тоже встрял:
        — Все правильно. Если она решила с ним порвать, это надо делать резко. А то будет тянуться мочалка годами. Мам, он ведь тебе давно надоел, правда? Только ты стеснялась ему это сказать. А теперь решилась.
        — Так, все погрузил? Садимся и поехали. Не хватает, чтобы мы тут устроили дискуссию о моей личной жизни. Давайте лучше подумаем, что Татьяне на свадьбу дарить будем.
        Тема Жени еще раз всплыла вечером. Видно, Катька все рассказала бабушке.
        — Надя, ты рассталась с Женей? С одной стороны, ты правильно сделала. Я всегда говорила, что он тебе не пара. Но с другой стороны, подумай, у тебя же никого не осталось. Дима женат на кокой-то девице, и Женю ты прогнала. Я думаю, дочь, что так ты совсем одна можешь остаться. На старости лет женщине остаться в одиночестве очень тяжело. Ты, конечно, понимаешь, что я с твоим папой прожила не слишком счастливую жизнь, но если бы я сейчас осталась одна, я бы просто не знала, что делать. Хотя Борис Евсеевич не дал бы мне пропасть, но это все не то, ты знаешь. Катя может выйти замуж за этого иностранца, и будет жить далеко. А я даже не смогу поехать на ее свадьбу. Ты же знаешь, с моими ногами… Мне не перенести перелет. Но пусть хотя бы платье купит здесь, чтобы я смогла посмотреть. И ты его сюда привези. Сережка тоже уже большой, год — другой, и приведет тебе невестку. Говорит, что ему рыженькие нравятся. Это просто смешно. А ты поссорилась с Женей. Я не говорю, что Женя тебе подходит, он как раз тебе не подходит. Я всегда это говорила. Он человек не нашего круга. Но так ты остаешься совсем одна.
        У меня даже голова закружилась.
        — Мама! Давай прекратим этот разговор.
        — Почему? Я пытаюсь тебе объяснить…
        — МАМА!!! Я не хочу… Моя личная жизнь тебя не касается.
        — Как не касается?! Ты моя дочь! И я хочу, чтобы ты была счастлива!
        — Мама! Мне неприятен этот разговор! Мне сорок четыре года, и я как-нибудь сумею разобраться, как мне жить на этом свете!
        Я вылетела из дома как пробка из бутылки и сделала пару кругов по поселку. Этот бред меня выводит из себя за считанные минуты. А чужие люди могут нести, что угодно, я и ухом не веду.
        Когда я вернулась, меня встретило ледяное молчание. Матушка моя обиделась. Раньше я бы пыталась как-то ее умаслить, но давно уже этого не делаю. Убедилась: такое поведение ведет к тому, что политики называют «эскалация конфликта». А так подуется, и забудет. Отец, проходя мимо, похлопал меня по спине и пробурчал что-то вроде: «Ничего, ничего, потерпи, она успокоится». Он у нас всю жизнь занимается умиротворением агрессора. Со вполне предсказуемым результатом. Только за внуков иногда заступается, когда бабушка уж слишком допечет.
        Я ушла к себе.
        В воскресенье напряженность сохранялась до самого обеда. А после обеда я под каким-то предлогом уехала в Москву. Катька уехала со мной, ей завтра на работу. А Сережка остался. К нему приехал лучший друг Иван, и они собирались в понедельник на рыбалку.
        Не успели мы далеко отъехать, как Катерина предложила начать «задушевный разговор». Так мы его между собой с определенной долей иронии называем. Это явление случается очень редко, и происходит только с согласия обеих сторон. Но, видно, потребность назрела не только у моей дочери, так что я согласилась. Хотя чувствовала, что речь она поведет не о себе, а обо мне.
        — Мам, ты очень рассердилась на меня, что я тебя заложила бабушке?
        — Рассердилась. Но не очень. Потому что знаю — без толку. Ты все равно все ей рассказываешь. Просто родственные души.
        — Мам, ну согласись, кое в чем она права.
        — В чем именно, если не секрет? Да пусть она даже во всем права, это не дает ей права влезать в то, что ее не касается. Ты от меня слышишь оценки твоих кавалеров?
        — Ну, ты мне говоришь, что тебе в них не нравится, или нравится.
        — Ага, когда ты сама спросишь. И то не всегда. Потому что я тебя уважаю. Уважаю твои права на свою жизнь и своих друзей. А у меня нет прав. Мои дела можно обсуждать, моих друзей критиковать, и все это мне в лицо.
        — Мам, не кипятись. Я совершенно о другом. У меня есть чувство, что твоя жизнь скоро изменится.
        — Очень интересно.
        — Ты знаешь, я же все помню. Помню, какая ты была, когда с тобой был дядя Леша. Ты была красивая, веселая, счастливая, вся светилась. Я от него была не в восторге, а теперь понимаю — зря. Ты его любила. А нашего папочку несчастного нет. Да не в этом дело.
        — А в чем?
        — Когда его не стало, ты вся черная ходила. Не плакала, даже смеялась и шутила, не хотела нас огорчать, а в глазах такая боль стояла. Я все видела, я уже большая была. Только ты думала, что маленькая. А потом боль твоя ушла, и ты стала просто спокойная. Хорошая, добрая, замечательная, но без искры. Такая ты была и с Димой, и с этим Женей. А теперь опять у тебя в глазах огонь.
        — Огонь, говоришь? Ну и что?!
        — А то! Значит, грядут перемены, и я очень рада, что мы едем в Бельгию. Если ты там не произведешь фурор, значит, я ничего ни в чем не понимаю.
        — Ты мне, что, жениха прочишь? Это у тебя в Бельгии жених. Не знаю только, зачем ты парню голову морочишь.
        — Глупости. Он сам этого хочет. А у тебя там жених, не жених, но что-то появится. Да может и не в Бельгии, а здесь, но обязательно что-то будет. Может, замуж пойдешь, может, работу новую получишь. У тебя в жизни начинается новый период.
        Что-то в этом есть. У меня тоже такое чувство. Но какова Катька! Я от нее не ожидала.  — Мам, ты бонус получила?
        — А в чем дело?
        — Тебя надо приодеть. Для работы костюмов у тебя хоть отбавляй, а вот для отдыха, кроме одних единственных джинсов, нет ничего. Одно старье и дешевка. Давай купим тебе сарафанчик, купальник новый, летние брюки, топики. В гостях ты не должна выглядеть как бедная родственница. Ты у меня будешь производить неотразимое впечатление. Да, еще купи себе дорогие темные очки.
        Правильно. Очки у меня дешевые. Я регулярно оставляю их на сиденье в машине, а потом сажусь и давлю. За лето две пары вылетают. Поэтому я бросила покупать дорогие, чтобы жалко не было, но тут стоит разориться. Тем более, что в Бельгии не будет моей машины.
        Катерина молодец! Из тонких материй сделала простой практический вывод. Если начинается новая жизнь, встречать ее надо в новых шмотках. В этом вся Катька.
        — Ну, а тебе тоже надо приодеться?
        — Мне-то? Конечно, надо. Но очки у меня есть, надо только парочку новых топиков, еще одни джинсы и большую сумку.
        — Скромная моя! Я же знаю, что и ты под эту марку выкроишь себе наряды.
        Вместо того, чтобы ехать домой, мы отправились по магазинам. Распушили половинку моего бонуса, но накупили всего. Даже Сережке достались две майки, джинсы и кроссовки. Надо будет их ему отвезти. Вернулись домой довольные и до поздней ночи примеряли обновки. Люблю ходить по магазинам с Катькой. Она на редкость практичная и умеет выбирать вещи. Мы не купили ничего ненужного. Очки, редкий случай, меня украшали, брюки стройнили, особенно же радовали босоножки. Обычно я такие не ношу, а тут Катерина меня уговорила. Молодец! Они отлично гармонировали и с легкой цветной тканью сарафана, и с полотном брюк, и с купальником, и даже с лентой соломенной шляпки.
        — Мама, ты у нас будешь самая красивая!
        Катерина может такое говорить, потому что твердо знает: самая красивая — она. А для меня самый большой комплимент, что дочь на меня похожа.
        Вся следующая неделя прошла как нельзя более спокойно. Я отправила все материалы Анастасии Матвеевне, и она меня больше не побеспокоила. Валера со Светланой Игоревной отбыли в Санкт Петербург. Прокуратура не объявлялась. Работы пока хватало. Но на следующей неделе мы будем просто штаны просиживать. Я потихоньку переписывалась с питерскими заказчиками, наблюдая, как их сотрудники один за другим уходят в отпуск.
        Катька сообщила, что билеты нам заказаны на четвертое августа. Ну и отлично. Эрик все переиграл, и теперь прилетает восьмого, чтобы улететь двадцать третьего. Тоже хорошо. Хотя не очень. Приедет он на следующей неделе. Надо подготовиться, а у Катьки практика в банке не закончилась. Хотя… Ей надо отработать месяц, а две недели уже есть. Еще две, и порядок. Как раз к приезду Эрика отстреляется.
        Настроение стало совсем летнее. От жары хотелось не работать, а сидеть где-нибудь в воде по шею. У всех нашло поддержку мое желание раздеться до костей, и мы всем офисом обсуждали, возможно ли это. В среду шеф увез нас всех купаться в Серебряный бор. В пятницу мы разошлись уже в три часа. Это повторяется каждое лето, вызывая дикую зависть наших соседей. Работники других офисов нашего бизнес-центра просто плачут, рассказывая друг другу, как эти бездельники опять умотали купаться всем коллективом в середине рабочего дня.
        Шеф это не только поддерживает, но и сам организует. Сейчас, в период делового застоя, мы нагуляемся, и наша лояльность к фирме будет выше. А осенью, в период запарки, никто не откажется остаться после работы и не начнет клянчить деньги за сверхурочные. Так что он не прогадает. Поэтому летом в ящиках наших столов лежат купальники и полотенца.
        В четверг ко мне нагрянула Манана. Пришла, села на диван и заплакала. На работу устроиться не может, с регистрацией проблемы. В Европу выехать, скорее всего, не удастся, только в Австралию. Денег нет. Танька ее полностью содержит, а это нашей гордой принцессе переносить трудно. Знаю я Манану, она скорее полы будет мыть в лепрозории, чем попросит у кого-нибудь в долг, или будет жить из милости. А тут безвыходная ситуация.
        Я не умею жалеть и сочувствовать. Только помогать и искать выход. Так что мы поревели немножечко, а потом я предложила ей поехать пока жить к нам на дачу. Мне поможет, за родителями последит, и в Подмосковье ей легче будет получить регистрацию. В свое время мой отец организовал, чтобы мать начальника нашего отделения милиции оперировало самое большое медицинское светило по этому вопросу, и он, надеюсь, этого не забыл. А с регистрацией она сможет устроиться на работу там же, в Бронницах. От нас на автобусе ехать минут двадцать. Все равно ей надо не здесь закрепляться, а выбираться к мужу и детям.
        Я могла предложить Манане еще и зарплату платить, но тогда бы она наотрез отказалась. А так и она не будет чувствовать себя приживалкой, и у меня гора с плеч. Они с моей мамой как-то находят общий язык.
        Манана повсхлипывала и согласилась. Даже обрадовалась, хотя радоваться в ее положении пока нечему. Я договорилась в конце недели отвезти ее на дачу, и, рассказав о том, когда мы едем в Бельгию, предложила составить письма всем ее знакомым европейским медицинским светилам. Австралия — не вариант, оттуда до Тулузы никогда не доберешься. А вот Германия или та же Бельгия — другое дело. Через год они смогут найти вариант всем жить и работать в одном городе. Манана обещала подумать. Знакомых у нее много, но не всегда ей известны адреса. Я ее уверила, что медицинские светила — не пуговицы, не затеряются. Везде, кроме нашей многострадальной родины есть телефонные книги, по которым их легко можно будет отыскать.
        В пятницу, освободившись в три часа, я заехала за подругой и повезла ее прямо в наше поселковое отделение милиции. Успела перед самым закрытием, и застала начальника, который, слава Богу, за эти годы не сменился.
        — Рамиль Ринатович, дорогой, я к Вам просителем,  — бросилась я к нему.
        Он уже собирался закрывать кабинет, но, увидев меня, передумал. Пригласил нас внутрь и поставил чайник.
        — Надежда Николаевна, я для Вас — все, что могу. Николай Ефимович для меня чудо совершил, я этого никогда не забуду. И Вы всегда можете ко мне обращаться. А что у Вас случилось? Не обокрал ли кто дачу?
        — Нет, мы к Вам сегодня по другому вопросу.
        Я его успокоила насчет кражи, и представила Манану. Моя подруга — настоящая грузинская красавица-блондинка, а это самые красивые женщины на свете. С годами она хуже не стала. Она хлопнула своими миндалевидными зелеными глазами, застенчиво и гордо улыбнулась. Рамиль был сражен. Я изложила суть дела, а Манана молча улыбалась. Через полчаса мы уходили обласканные, обнадеженные и напоенные чаем. Регистрация оказалась достижима и вполне законна.
        — Я правильно запомнила, мне к нему надо подойти в среду в два?
        — Все верно. Все свои бумаги не забудь. Ты список документов куда положила?
        — В еженедельник.
        — А, ну тогда не потеряется. Я тебе еще схему нарисую, как от нас сюда ехать, в среду-то я на работе буду.
        Мы добрались до дачи. Мама с отцом были счастливы, когда я попросила разрешения поселить с ними мою подругу. Им и так-то скучновато. Ее они любят как родную. А моя мама готова на все, если ей объяснить, что этим она кого-нибудь облагодетельствует. Так что вселение моей дорогой Манечки произошло даже с некоторой помпой. Отец достал французское вино, которое приберегал для торжественного случая, Сережка полез в погреб за соленьями, а меня заставили на скорую руку состряпать жареную курицу с грибами в сметане.
        Приехала Катька, и мы устроили пир горой.

* * *
        В субботу и воскресенье погода стояла великолепная. На чистом небе ни облачка, все залито солнцем, а легкий ветерок смягчает жару. Мы отлично провели выходные. Съездили на рынок в Бронницы. Сходили на пруд, искупались. Загорали. Играли в бадминтон и настольный теннис. Валялись в шезлонгах и обсуждали все, начиная от мировой политике и заканчивая методами борьбы с прыщами на носу. Спали после обеда. В общем, вели мою любимую растительную жизнь. Пару раз мне звонил Женя, но я не отвечала, а потом и вовсе выключила телефон. Пусть и сам успокоится, и мне нервы не дергает. Встречаться с ним я больше не буду. Правильно говорит Катька: у меня началась новая жизнь.
        Я даже на работу поехала с дачи. Выехала рано, но, как оказалось, надо было еще раньше. Застряла в пробке на подступах к Москве, и плелась в ней часа четыре. По-пластунски и то быстрее бы доползла. До офиса я добралась к одиннадцати. Слава Богу, никто меня не ждал. Все тоже только что добрались и обсуждали дорожное движение, из чего я заключила, что все проводили выходные за городом.
        Опять рабочая неделя потекла, как равнинная река, спокойно и плавно. Мы с Вовой и Игорем Анатольевичем посчитали уже все, что могли. Надо было ждать данные из Петербурга, но их пришлют не раньше понедельника. На четверг работы не было, и я целый день шлифовала и украшала свой отчет: редактировала текст, меняла цвет графиков и диаграмм, подбирала самый красивый шрифт и все в том же духе. Ну, не в сапера же играть, в самом деле!
        Вова и Игорем Анатольевичем резались в какую-то онлайновую игрушку. Шеф, как всегда, где-то с кем-то встречался. Только у Сергея Ивановича было полно работы: он проверял отчеты за второй квартал. Предложение ему помочь он отвергал с порога, так что даже этим я не могла заняться. Заварила себе очередной чай, села за стол… И тут меня как током ударило: в субботу же Эрик приезжает! Так, звоним Катьке: пусть скажет, какой у него рейс. Надо бы квартиру убрать и сделать хороший стол, а еще неплохо расписать план его пребывания. Куда повезти, что показать, с кем познакомить. Только бы хорошая погода подержалась.
        Я позвонила дочери и получила исчерпывающий ответ: она пока ничего не знает. Вот домой придет…
        Тогда я стала звонить шефу. Он не пришел в восторг, но отпустил меня до понедельника, и я поехала домой. Когда с работы вернулась Катерина, у меня вся мебель была сдвинута, я шуровала по углам, борясь с пылью. Она «ой!» не успела сказать, как я ее запрягла таскать на помойку мешки. Потом мы расставляли мебель на места, перетирали посуду в серванте и обустраивали для гостя спальное место в Сережкиной комнате. А в девять просто все побросали там, где оно в этот момент находилось, ипошли пить чай. Сил продолжать уборку уже не было. Ничего, завтра будет день.
        А после чая занялись планированием. Все данные об Эриковом рейсе у Катьки нашлись в компьютере. Прилетал он ни свет, ни заря. Придется выехать их дома в пять утра. В первые же выходные на дачу мы его не повезем. Вечером в субботу я уеду, а он тут пусть с Катькой тусуется, и всю неделю тоже. А вот в следующую субботу отвезем его на дачу, пусть познакомится с бабушкой и дедушкой. Ну, и с Сережкой. Еще я предложила свозить их в загородный ресторан и рассказала Кате про то место, где была с Егоровым. Нашла в сумочке буклет и продемонстрировала коров, овец и коз. Катька такая же, как я, от одного вида животных начинает визжать от счастья. Поэтому приняла мое предложение с восторгом, только поинтересовалась: А это не очень дорого?
        Я ее успокоила: дорого, но нам по деньгам, если без вина. Надо только столик заранее заказать.
        Итак, общий план был составлен и принят. Неизвестно только, какие коррективы в него придется вносить по ходу дела.
        Всю пятницу я носилась, как ошпаренная. Одновременно и готовила, и убирала. К тому времени, когда Катька пришла с работы и подключилась, почти все было сделано. В доме царила идеальная чистота, которой у меня и не бывает. Я, при всей моей любви к порядку, не педант и не фанат стерильности. Но тут я постаралась: все просто блестело. С перепугу я наготовила еды на полк солдат и забила холодильник припасами. Ничего. Будут на неделе с Катериной питаться.
        В девять я поставила будильник на полпятого, и мы легли спать. Естественно, сна не было ни в одном глазу. Я час повертелась и все-таки заснула. А Катька, как выяснилось, встала и всю ночь играла на компьютере. Так что утром будить ее не пришлось. В двадцать лет я и сама не стала бы спать, а теперь без сна не могу. Буду, как сонная муха. Если меня такую посадить за руль, я еще въеду куда-нибудь. Но, оказалось, я выспалась, и была вполне бодрой. Мы быстро доехали до Шереметьево. Я встала у обочины напротив «Новотеля», а Катька побежала в зал прилета. Как только Эрик появится, она мне позвонит, и я подъеду. Ждать пришлось довольно долго, мы, оказывается, рано приехали. Но я нашла, чем заняться. У меня с собой был новый роман Акунина, который я за недосугом еще не читала. Как раз тогда, когда я вгрызлась в повествование и по-настоящему увлеклась, раздался Катькин звонок.
        — Мама, мы тебя ждем.
        Я тут же тронулась с места. Въехала по эстакаде и сразу увидела ребят: Оба высокие, длинноногие, оба в голубых джинсах и черных майках, и оба с каштановыми волосами до плеч. Ну просто как сговорились.
        Я подъехала, открыла багажник, они быстро упихали туда сумку и чемодан, после чего Катька наскоро представила мне своего кавалера, и, как сумку, засунула его на заднее сиденье. Я даже лица не успела разглядеть. Парень явно чувствовал себя не в своей тарелке, не привык, видать, к такому темпу. Мы уже порядочно отъехали, а он все шебуршал в своем углу. Катька, как существо практичное и бездушное, явно не заботилась об его душевном равновесии. Прилетел, сел, едет — уже хорошо.
        Я подсобрала свои знания французского и начала комментировать то, что проносилось мимо окон нашей машины. «Посмотрите направо, посмотрите налево…» Я нарочно проехала длинным путем через город, хотя по МКАД мы добрались бы скорее. Экскурсия — лучший способ адаптации. Через несколько минут моя французская речь стала заметно свободнее. А Эрик освоился настолько, что начал задавать вопросы. Первым делом он спросил, как меня лучше называть. Поторговавшись, мы сошлись на формулировке: «Мадам Надя». Так ему проще произносить, и мне не придется слушать, как коверкают мое имя. Потом попросил называть себя на «ты», икогда мы подъехали к дому, дипломатические отношения были уже установлены.
        А дома я его рассмотрела.
        Парень высокий, выше Катьки на полголовы. Чтобы пройти в двери, ему приходится наклоняться. Худощавый, но плечи широкие. Симпатичный, на мои глаза даже очень. Черты лица нельзя назвать правильными, но общая сумма приятная. Глаза чудесные: огромные и совершенно черные, бездонные. Или они только кажутся черными из-за густых и длинных ресниц? Совершенно очаровательная детская улыбка.
        Наша бабушка сразу бы стала его расспрашивать: кто он? что он? И все такое прочее. А я не стала. Сам все расскажет, когда время придет. Вот на дачу поедем…
        Я накормила его завтраком, показала комнату, объяснила, где что лежит, как звонить в Бельгию, и дала еще кучу полезных наставлений. А потом предложила следующий порядок действий: отдохнуть с дороги, пообедать и идти с Катькой развлекаться.
        Надо сказать, мальчик не только внешне симпатичный, но еще и хорошо воспитанный. Недаром виконт. Слушал меня, говорил: «Да, мадам Надя», кое-что даже записал. А потом начал задавать вопросы. Проверял имевшуюся у него информацию, начиная вопросы со слов: «А верно ли, что…» У него, как у многих европейцев, совершенно превратные представления о жизни в России, и вопросы поэтому были довольно смешные. Он никак не мог соотнести увиденное и услышанное с тем, чего ожидал.
        Все эти рекламные щиты вдоль дороги — это пропаганда, или эти товары действительно можно купить в Москве?
        А выход в Интернет контролируется КГБ? Или теперь это как-то по-другому называется?
        Насколько безопасно ездить в метро?
        Правда ли, что московские водители — самые большие в мире нарушители правил дорожного движения? А если так, почему мадам ездит строго по правилам?
        И, большое спасибо, мадам так хорошо объясняет. А если будут еще вопросы, можно снова обратиться к мадам?
        Я заверила Эрика, что готова отвечать ему по мере сил и возможностей, и ушла в свою комнату дочитывать Акунина. Пусть без меня справляются.
        Они покрутились, поболтали немного и залегли, каждый в своей комнате. Видно, и он устал от перелета, и Катерине бессонная ночь не пошла на пользу. Я, грешным делом, тоже прикорнула и задремала.
        Часа в три все поднялись, я разогрела обед. По моему плану дальше следовало отправиться на дачу, а детей оставить в покое. Неизвестно почему они стали меня упрашивать остаться. Я предложила им решать: остаться вдвоем или поехать вместе со мной. Спальные места на всех найдутся. А меня ждут родители, Сережка и Манана, я не могу их подвести.
        Эрик был готов ехать, но Катерина, взвесив все обстоятельства, решила не пугать мальчика с первого дня, отдавая его на растерзание бабушке. Взамен она предложила на выбор: пойти гулять пешком по Москве или кататься на роликах в Парке Победы. Выбрали ролики. Парень обрадовался, видно, он и впрямь любитель покататься.
        Они собрались и ушли, а следом и я отправилась на дачу.
        Там с приездом Мананы царили тишь, гладь да Божья благодать. Есть у нее такое свойство: как бы ей самой ни было плохо, но вокруг всем будет хорошо. Даже у моей мамы настроение было замечательное. Она поначалу набросилась на меня с вопросами про Эрика, но после того, как я обещала ей, что Эрик приедет и на все вопросы ответит сам, отстала.
        Пока мы с Мананой возились на кухне, я ее тихонько спросила, как дела с регистрацией. Она так же тихо мне ответила, что во вторник получает все документы. Надо будет снарядить отца вместе с ней. У меня, кажется, есть в заначке хороший коньяк, вот и отнес бы. Рамилю будет приятно. Но это я ему скажу позже, не при всех. А то в доме начнется тарарам на ровном месте.
        После ужина мы с Мананой поднялись на второй этаж, забрались с ногами на мой диван и поставили между собой миску с орешками. До сих пор нам было не до болтовни: и у нее не было настроения, и народу вокруг толклось слишком много. А тут обе расслабились, и я стала ей рассказывать про события последнего месяца: про Диму и Женю, про Ларису и Егорова, про то, что у меня, по мнению моей дочери, должна начаться новая жизнь. Надо сказать, несмотря на то, что Манана воспитана в патриархальной грузинской семье, она все понимает, и никогда не осуждает то, чего сама не совершила бы ни при каких обстоятельствах. У нее не может быть любовника, только муж. Но она уважает мой выбор и мое право жить, как хочется. Вернее, как получается. Ей мне легче все рассказать, чем Татьяне. Танька тут же захочет вмешаться и навести свой порядок. А Манана все выслушает, посочувствует и задаст один — два вопроса, и вопросы эти придутся в самую точку. В этот раз было то же самое.
        Про Женю она спросила:
        — Тебе стало легче после того, как ты решила с ним больше не встречаться?
        Про Диму:
        — Ты думаешь, он наконец с тобой расстался?
        Про Ларису она и спрашивать не стала, а вот про Егорова задала очень интересный вопрос. Оказывается, именно он меня мучил последнее время, но я не могла сформулировать:
        — Ты уверена, что теперь Егоров не представляет опасности ни для тебя, ни для твоей фирмы?
        И если на первые ее вопросы я с уверенностью готова ответить «Да!», то тут у меня ответа нет. Как вспомню Егорова, снова возникает чувство исходящей от него угрозы, и я ничего не могу с этим поделать.
        А про мою новую жизнь Манана сказала просто:
        — У Татьяны будет новая жизнь, она выходит замуж и едет в новую страну. У меня новая жизнь, может, я от нее не в восторге, но она новая. На новом месте с новыми людьми. Почему у тебя не может начаться новая жизнь? Другой вопрос, какая она будет?
        Все-таки она у меня мудрая. Всегда смотрит в корень. Не была бы новая жизнь хуже старой.
        А Манана продолжала:
        — Ты могла бы занять очень высокое положение. Ну, или хотя бы такое, где твоя зарплата была бы гораздо выше. Этот Егоров предлагал тебе место? Ясно, что не за красивые глаза. Почему ты думаешь, что нет никого, кто мог бы предложить тебе что-то подобное в другом банке? Как я понимаю, в финансовых кругах тебя знают.
        — То есть, мою новую жизнь ты видишь в карьерном росте.
        — Это для примера. Ты могла бы выйти замуж.
        — За кого?
        — Татьяна нашла себе жениха, хотя совсем его не искала. Просто время пришло — и он появился. А ты у нас красивая, привлекательная, на свои годы не выглядишь. Знаешь, что я тебе скажу? Ты сейчас гораздо лучше, чем в молодости. Тогда ты была такая серьезная — просто не подходи! Тебя ребята боялись. А с годами в тебе появилась легкость. Обычно бывает наоборот. Твой Егоров не зря тебя поцеловал.
        — Ну, он-то мне в женихи совсем не годится.
        — Да я не о нем. Просто я могу себе представить, что ты вызываешь такое желание. Даже у этого твоего финансового монстра. Думаю, найдутся и другие. Просто тебе надо вылезти из норы, где вокруг только сотрудники и клиенты. С ними у тебя, при твоем серьезном подходе, ничего быть не может. Но вот при более широком общении… Знаешь, я постоянно езжу на разные научные конференции. Там встречаешь людей, которые тебя знают по твоим работам, но никак не связаны с тобой по службе. Если бы мне это было нужно, могла бы десять мужей себе найти, а уж любовников…!
        Точно. Могла бы. Кроме красоты, в ней есть что-то такое, что самые гордые орлы готовы сложить перед ней крылья, а властные львы превращаются в котят, мечтающих мурлыкать у нее на коленях.
        — Ты знаешь, еще один любовник мне как-то ни к чему.
        — А я и не говорю про еще одного любовника. Я имею в виду брак.
        Я усмехнулась.
        — Не в смысле штампа в паспорте. Знаю, ты на это плюешь. Я говорю о совместной жизни. Катерина твоя вот-вот замуж выйдет, Сережке тоже пора жить отдельно. Тебе самое время построить новую жизнь и чем-то ее наполнить. Или работой до краев, или новыми отношениями. А может, и тем, и другим.
        — Мудрая ты у меня.
        — Вот и слушайся. Права Катерина. Будет у тебя новая жизнь. И не отворачивайся от возможностей. Не знаешь, где судьба тебя поджидает.
        Я решила закончить этот разговор и спросила:
        — Ты мне список твоих знакомых медицинских светил подготовила? А то Эрик уже тут, и я скоро в Бельгию уезжаю Меньше месяца осталось. Вот Танькина свадьба пройдет, и я сказу же укачу.
        — Список есть, но я, если позволишь, еще недельку подумаю. По-моему, я кого-то важного забыла. Насчет Татьяниной свадьбы. Где она ее устраивает? Если дома, то бери на себя выпечку, а я сделаю все закуски и горячее. Только мне нужна Катерина в помощь.
        — Танька какой-то зал снимает, только помещение, еду нужно с собой приносить. Гостей-то всего ничего будет, человек двадцать. Ты же знаешь, у нее родни никого не осталось, близких только мы и Вика. Остальные с работы.
        — Ну и хорошо. Стол за нами. Поговори с Катей, пусть мне поможет.
        — А что дарить будем?
        Мы углубились в рассуждения о свадебных подарках. Если бы Танька выходила замуж здесь, мы бы особо не мучились. Положение осложнялось тем, что им предстояло ехать в Сингапур. Значит, подарки должны отвечать куче разных условий. Они должны легко транспортироваться, не биться, не ломаться и не вызывать трудностей на таможне. А еще они должны быть красивыми и полезными. То есть такими, которыми она будет там пользоваться. Выдвигались самые фантастические предложения. Но все оказывалось либо слишком громоздким, либо хрупким, либо требовало специального разрешения для вывоза. В конце концов мы остановились на столовом белье и самоваре. Вышитая скатерть и салфетки в любом доме к месту. Небольшой самовар везти нетрудно, он металлический, не разобьется. А там он будет служить украшением, и напоминать о нас. Простое решение, но чтобы его принять, ушло часа полтора.
        Потом мы еще какое-то время потратили на составление меню. Будут иностранцы, и их надо поразить, но не слишком. А то получится, как на международной конференции в Тбилиси. Это было еще при советской власти. Во время фуршета я присоседилась к тарелочке с соленым жгучим перцем. Я его обожаю. Подошел американец, понаблюдал, как я отправляю в рот стручок за стручком, и, наконец, поинтересовался:
        — Is it tasty?
        А я, ничтоже сумняшеся, ему ответила:
        — Oh, very tasty!
        Он хватанул перчик, и глаза у него полезли на лоб. Надо сказать, что после этого он смотрел на меня с большим уважением. Еще бы, не часто встретишь огнедышащих женщин.
        Так что решили выставить проверенные закуски. Лобио, фаршированные баклажаны и помидоры, тарталетки с разными разностями, рулетики с рыбой и витки из ветчины, салаты — все как всегда. Только у Мананы все получается необыкновенно вкусным, ни в каком ресторане такое не подадут. Ну и я испеку пирожки с разными начинками, печенье и мой коронный «наполеон». А настоящий многоярусный свадебный торт сделаем из готовых коржей.
        Знаю, завтра Катьку или Вику случится замуж выдавать — будет то же самое. На то и подруги.
        Мы не поленились, записали и меню, и список необходимых продуктов. О выпивке пусть невеста беспокоится, ей лучше знать, сколько и чего ее гости выпьют.
        Воскресенье прошло в сладостном безделье, если не считать поездки на рынок, а вечером я вернулась в Москву. Не то, что хотела помешать ребятам, а просто в понедельник утром пилить по пробкам выше моих сил.
        Никого дома не было, молодежь где-то гуляла. Ну и отлично. Я спокойно приняла ванну, голову покрасила, сделала себе маску из меда и майонеза, в общем, без помех занялась собой. Когда ребята вернулись, я уже спала.
        Утром они выползли к завтраку из разных комнат. Интересно, это специально для меня, или вообще так? Может, у них вообще еще ничего не было? С моей дочери станется. С тех пор как Катьке исполнилось восемнадцать, я не контролирую ее в этом вопросе, считаю, сама разберется. Но нельзя сказать, что мне это безразлично. Эрик был мне представлен как возможный претендент на руку и сердце. Но что между ними на самом деле, для меня тайна, покрытая мраком.
        Выяснилось, что Катерине, чтобы засчитали практику, надо выйти на работу еще два раза. Непонятно, что же в это время должен делать Эрик? Тупо дома сидеть?
        Я хотела задать ему этот вопрос, но он меня опередил.
        — Мадам, я приехал не только отдыхать. Эти два дня у меня есть, чем заняться. Я должен написать работу об инвестиционном климате в России. Я уже начал, но мне не хватает данных. Катрин говорила, что Вы работаете в консалтинговом агентстве. У Вас, наверное, есть какие-то материалы, я бы, с Вашего разрешения, с ними поработал.
        — У меня есть материалы, несомненно. Правда, они в основном на русском языке. Кое-что есть на английском, но они лежат в офисе.
        — Я знаю английский, не беспокойтесь.
        — Тогда можешь поехать со мной. Я тебя посажу за отдельный стол, дам все, что у меня есть, работай. Можешь даже задавать мне вопросы.
        — Ну вот, мамочка, ты, как всегда, все уладила,  — моя дочь чмокнула меня в щеку и выпорхнула за дверь.
        И я осталась с ее молодым человеком. И о чем с ним прикажете разговаривать? Об инвестиционном климате в России? Очень надо. А о том, что меня действительно интересует, мне спрашивать неловко. Так что я заулыбалась и сказала, что, если он и впрямь собирается ехать со мной на работу, то мы выезжаем через полчаса.
        Он воскликнул:
        — Мадам, я поражаюсь Вам! На Вашем месте я бы уже засыпал меня вопросами. А Вы молчите и принимаете все, как должно.
        Очень хорошо, он сам начал нужный разговор.
        — Эрик, я ни о чем тебя не спрашиваю, потому что надеюсь, ты сам мне все расскажешь. Все, что по твоему мнению мне нужно знать. А во всем остальном я доверяю моей дочери. Если она доверяет тебе, то мне этого достаточно.
        Ну вот, сказала. Пусть теперь кто-нибудь попробует сформулировать лучше. Да еще на чужом языке. Моя тирада достигла цели, потому что парня просто прорвало. Он начал вываливать на мою голову сведения о себе и своей семье, и говорил, не переставая, до тех самых пор, пока мы не добрались до моего офиса. Говорил он с жаром, быстро, поэтому я понимала его с пятого на десятое. Но кое-что усвоила.
        Его отец из очень старинной и знатной бельгийской семьи французского происхождения. А его мать француженка с юга Франции. Ее семья не знатная, но очень богатая. Она с его отцом много лет в разводе, но отношения у них хорошие. Во-первых, потому что их связывает бизнес, а во-вторых, дядя Эрика, родной брат его матери — лучший друг его отца.
        Эрик — единственный сын у родителей. Ему двадцать шесть лет.
        По виду не дашь. Я-то думала, что он Катькин ровесник.
        У него уже есть высшее образование, он учился на биологическом факультете. Но его долг — стать во главе семейного предприятия. Хотя он предпочел бы заниматься спасением исчезающих видов. Это так потрясающе интересно и так важно! Но долг перед семьей превыше всего. Отец потребовал, чтобы он изучал экономику и финансы. Сейчас он получает в Лионе второе образование, финансовое. Там лучшие учебные заведения во франкоговорящих странах, где учат менеджменту, и он очень рекомендует Катрин там поучиться. А еще лучше в Штатах, в Гарварде, например. У нее-то настоящая склонность к бизнесу, не то, что у него!
        Катрин он любит. Влюбился сразу, как только увидел. У него были девушки раньше, но теперь для него существует только она. Она необыкновенная! Самая умная, самая красивая, самая лучшая! Но он боится. Он не уверен, что она разделяет его чувства. Поэтому стремится, чтобы она узнала его поближе, и хочет установить самые хорошие отношения с ее семьей. Ему кажется, это поможет их сближению.
        Для Катрин семья много значит, Она любит свою мать и восхищается ею. У него, Эрика, гораздо более прохладные отношения с родителями. Поэтому его удивляло то, как Катрин говорит о своей матери. Но теперь он со мной познакомился и понял чувства моей дочери.
        Я поняла, что Эрик не уверен в Катькиных чувствах и хочет взять меня в союзники. Союзники, не союзники, но противником ему я быть не собираюсь. Парень, вроде хороший. Сейчас займемся с ним вопросами инвестиций, посмотрим, каковы у него мозги. Знаю, с тупым Катя не уживется. Если он еще и не дурак, я его поддержу.
        Мы добрались до офиса, я усадила Эрика за стол, предназначенный для приходящих бухгалтеров, навалила ему целую кипу папок, и пошла заниматься своими делами. Всем сотрудникам я его представляла как иностранного студента, приятеля моей дочери. Что было, строго говоря, правдой. Общение с моими сослуживцами свелось к рукопожатиям и улыбкам. Английский, настолько, чтобы говорить, у нас знают двое: я и шеф. А французский — только я. Так что парня оставили в покое, и он до обеда копался в бумагах.
        А после обеда приклеился ко мне, как банный лист. Объясните ему это, да расскажите то, дайте такие-то и такие-то цифры. Я замучилась. Мой французский годится для светской беседы, специальную лексику я знаю по-английски. Пришлось переходить на этот язык и прочесть ему целую лекцию, подсовывая под нос разные таблицы и графики, которые я готовлю для макроэкономического анализа каждые полгода. Хорошо, что у меня в компьютере их полно: накопились за пять лет.
        Увидев мои файлы, Эрик очень оживился и стал просить разрешения использовать их в работе. Я, естественно, разрешила. Меня порадовало, что он отлично читает графики и понимает смысл диаграмм. Мозги у мальчика имеются. Почему Катька сказала тогда, что он раздолбай?
        В общем, хорошо, что никаких срочных дел не было. Летний застой. Я развлеклась, потренировалась в языках и помогла человеку без ущерба для дела. Зимой этот номер не прошел бы.
        А вечером этот красавец чуть не объяснялся мне в любви, рассказывая Катерине, как я ему помогла. Такие обороты употреблял, просто ах! Французский способ выражаться очень эмоциональный, для нашего человека непривычный. Я стеснялась и краснела, а Катька, как более привычная, отнеслась спокойно, и после ужина забрала Эрика гулять.
        На следующий день все повторилось, но теперь Катерина зашла к нам сразу после окончания своего рабочего дня и увела парня прямо оттуда. А весь офис начал меня о нем расспрашивать, чего в присутствии предмета заинтересованности делать не решался.

* * *
        Какое счастье, что в среду Катерина уже была свободна! К нам как раз поступили материалы из Питера, и тратить время на Эрика стало невозможно. Надо было торопиться, чтобы показать все Сергею Ивановичу до ухода в отпуск. Пришлось работать в авральном режиме до самой пятницы, потому что отпуск этот начинался в понедельник. Домой я возвращалась поздно, совершенно измочаленная. А молодежь веселилась, как могла. За два дня у меня на работе Эрик получил столько материалов, что теперь мог быть спокоен: искать больше ничего не придется, а все обработать он может и дома.
        Теперь он рвался пообщаться с другими родственниками своей любимой.
        Мы уехали на дачу рано утром в субботу. У ворот нас встретил Сережка, и тут же вошел в контакт, договорившись отвести Эрика на пруд и показать окрестности. Выяснилось, что они оба заядлые рыболовы, вот только поговорить об этом мешал недостаток у Сережки активной лексики..
        Я отвела Эрика в дом, представила его моим родителям и, убедившись, что Катя готова переводить, ретировалась на кухню. Присутствовать при этом избиении младенца было выше моих сил. На кухне меня ждала Манана. Мы принялись за готовку, одновременно обсуждая наши планы, связанные с Танькиной свадьбой.
        Часа через полтора мы увидели, как из дому вышли дети, одетые для пляжа. Катька помахала рукой в сторону кухни: хотела сообщить, что они ушли на пруд. Можно подумать, я не догадалась бы. Я обратила внимание, что Эрик, вопреки моим ожиданиям, выглядит не измочаленным, а веселым и довольным. И поделилась своим наблюдением с подругой. Манана засмеялась:
        — Ты судишь по себе. Но твои родители — чрезвычайно милые люди. И потом, я тебя знаю. Ты ни о чем до сих пор не расспрашивала этого Эрика, а он недоумевал, потому что это ненормально. Родители всегда хотят знать подробности. И тут все стало на свои места.
        Я тоже захохотала.
        — Ты права, как всегда. Я очень странная тетка.
        — Он тоже, наверное, хотел тебя порасспросить. Но юноша хорошо воспитан, вот он и ждал, когда ты начнешь. А ты, как великая актриса, взяла паузу и держишь, держишь. В таких условиях человек чувствует неловкость. Скажи спасибо своей маме.
        — Ладно, скажу.
        Наверное, так оно и есть. Я не люблю приставать к людям, стесняюсь, может быть. Или, скорее, понимаю, что мне самой это было бы неприятно. И думаю почему-то, что любой человек должен разделять мои чувства. А ему это может представляться не деликатностью, а равнодушием и невниманием. Надо будет поговорить с Эриком, но потом, когда в Москву вернемся.
        Остаток субботы и воскресенье прошли отлично. Все развлекались, как могли: жарили шашлыки, загорали, купались, паслись в малиннике… Ночью молодежь пошла гулять, а утром их было не добудиться…
        Но все хорошее когда-нибудь кончается. Поздно вечером в воскресенье я погрузила мою дочь с ее женихом в машину. Мы возвращались в Москву. Я предложила им остаться еще денька на два, Эрик воспринял это с радостью, но Катерина решила по-своему. Знаю, как бы она ни любила бабушку, но больше двух дней подряд выносить ее не в силах.
        По дороге мы обсуждали план на следующую неделю, которая должна была завершиться отлетом Эрика домой в субботу. Я предложила, как финальный аккорд, в пятницу поехать в загородный ресторан, и расписала его красоты. Катька, услышав о коровах и кроликах, радостно завизжала, и вопрос был решен. Оставалось заказать столик.
        С утра в понедельник я позвонила по телефону из буклетика. Оказалось, что беседка над рекой уже заказана, но мне предложили столик на открытой веранде. Ну и отлично. Отдельная беседка, наверное, стоит немереных денег.
        Всю неделю ребята где-то болтались. Приходили домой поздно, усталые, но веселые и довольные. Я ходила на работу, но особенно там не надрывалась: делать было катастрофически нечего. Почти весь офис нашего заказчика разъехался в отпуск, и ручеек поступающих оттуда материалов с каждым днем мелел.
        В пятницу я на работу не пошла. С утра сходила в парикмахерскую, в виде исключения, на этот раз записавшись предварительно, привела себя в порядок и надела новый полотняный костюм с легким кружевным топом.
        Пока я наряжалась, приехал Сережка. Узнав от Кати, что они собираются в загородный ресторан, он не выдержал. Как это — без него?! Ну что тут скажешь, он прав. И я посадила в машину всех троих. Оказалось, что Эрик с Сережкой нашли общий язык. Это меня порадовало. Обычно мой сын встречает в штыки всех поклонников сестры. Еще один плюс молодому человеку.
        Мы ехали почти полтора часа. Ребята болтали, а я не вмешивалась, но прислушивалась. Они говорили на общие темы: о футболе, о музыке, о литературе и кино. Можно было радоваться — культурная совместимость оказалась на высшем уровне. По тем вопросам, по которым совпадало знание, было и сходное мнение. Во время дороги они не добрались до политики, тут наверняка возник бы спор. Но Сережка политикой не интересуется, так что и разговора такого не случилось.
        С погодой нам повезло. Когда выезжали из Москвы, я боялась дождя: над головой хмурились тучи. Но за Одинцово мы проехали границу облачного фронта, и до горизонта раскинулось чистое небо с редкими белыми барашками. Самый удачный день для пикника. У нас, правда, не пикник, но что-то в этом роде. А вокруг расстилались такие умопомрачительные красоты, что просто дух захватывало. Я обожаю Звенигородский район, по живописности с ним ничто не сравнится, не зря его называют подмосковной Швейцарией. Эрик, отвлекаясь от разговора, то и дело вскрикивал, восхищаясь прелестью пейзажа.
        Мы проехали Звенигород, полюбовались Саввино-Сторожевским монастырем, переехали Москва-реку и покатили дальше. Минут через двадцать головокружительных спусков, подъемов и поворотов мы достигли цели: перед нами гостеприимно распахнулись ворота, а у самых ворот нас ждал очаровательный козленок с бубенчиком на шее. Ребята завизжали от восторга, все трое. А я обратилась к метрдотелю, который стоял рядом с абсолютно непроницаемым видом. Назвала себя и номер заказа, и нас повели по тропинке на эту самую открытую веранду.
        Очаровательное место. Не такое укромное, как беседка, но вид с нее даже еще лучше, и народу никого. Мы расположились поближе к перилам, чтобы удобнее было любоваться на окрестности. Сделали заказ, попросили с ним не торопиться и разбрелись по парку. Сережка пошел к реке, желая узнать, как обстоят дела с рыбой и рыбалкой. Катя утащила Эрика в сторону луга, на котором пасутся все, кто склонен пастись. А я просто пошла бродить по аллеям и тропинкам, любуясь всем, что меня окружало.
        Не успела погулять так пятнадцати минут, как меня окликнули:
        — Надежда?!
        И тут же мой правый локоть попал в капкан сильных пальцев. Господин Егоров собственной персоной. Со дня нашей встречи он загорел, и почему-то стал выглядеть старше. Зато эффектнее. Загар придавал ему сходство со старым морским волком. Еще бы морскую форму и фуражку…
        — Добрый день, Виктор Андреевич.
        Тиски отпустили мой локоть.
        — Не ожидал тебя тут увидеть, да еще так скоро. А ты?
        — Я?
        — Ожидала?
        — Честно говоря, я об этом не думала. Мне просто приглянулось место, и я привезла сюда своих детей, чтобы и они посмотрели на эту красоту.
        — Но твои дети взрослые…
        — Что же из того? Взрослые или нет, а им тут понравилось.
        После первых минут испуга я пришла в себя. Мне волноваться не о чем. А этот Виктор Андреевич волнуется, вон как в яремной впадине прыгает жилка. Я скрестила руки и как бы ненароком взяла себя за запястье. Нет, все в порядке. У меня пульс не частит.
        — Ты сегодня роскошно выглядишь,  — сменил Егоров тему.  — У вас какой-то праздник?
        Мне было не с руки вдаваться в подробности, поэтому я подобрала очень общую формулировку.
        — К моей дочери в гости приехал жених, и сегодня мы его провожаем.
        — Ну, отдыхай. Не буду тебе мешать.
        Егоров сделал неопределенное движение, которое могло означать что угодно, и быстро пошел прочь по тропинке. Я почувствовала, как из меня внезапно ушли все силы. Значит, все-таки переволновалась. Надо присесть. Пришлось вернуться к нашему столику на веранду. Я опустилась в плетеное кресло и попросила официанта принести мне воды со льдом. Посмотрела вокруг и тут же увидела своих: Сережка у самой воды разговаривает с каким-то рыболовом, а Катерина с Эриком целуются у кустов на краю выгона. Судя по всему, они за этими кустами спрятались, но сверху, с веранды, их было отлично видно.
        Оторвавшись друг от друга, они тоже меня заметили. Я помахала рукой, приглашая их присоединиться ко мне за столиком. Они дружно закивали и скрылись за кустами. Сережка от реки тоже меня увидел и изобразил пальцами что он, мол, идет.
        Я пила свою воду со льдом и чувствовала, как меня отпускает. Все нормально. Присутствие этого упыря меня больше не волнует. Я даже не жалею, что притащила сюда всю компанию. Наоборот, я рада. Все отлично, Эрик хороший парень, вписывается в наш мир, несмотря на заграничное происхождение, любит мою дочь, подружился с моим сыном, понравился моим родителям, и я уже готова принять его в число моих детей. Это моя семья, а всякие чужие дядьки мне до лампочки, или, как теперь говорят, по барабану.
        Я махнула рукой официанту. Все сейчас соберутся, можно подавать закуски.
        Действительно, через пару минут ребята пришли все вместе. Видно, встретились в парке. Эрик с Катей молча улыбались, а Сережка с места в карьер начал рассказывать про здешнюю рыбалку и жалеть, что не взял с собой снасти.
        Подали закуску. Эрик попросил принести вина, разлил по бокалам и обратился к нам с речью. Его все предупреждали, что как бы ни была хороша девушка из России, брак с ней может стать самой большой неудачей в жизни. Потому что культурные особенности русских несовместимы с европейской ментальностью. И он боялся. А теперь понял, что это полный бред. В нашей дружной и веселой семье он чувствует себя так хорошо, как ему никогда не было в собственном доме. Мы все замечательные, и он рад, что нас узнал и полюбил. Катрин стала ему еще дороже. Она — самая большая удача в его жизни. И сегодня он хочет официально просить у меня принять его в семью и отдать ему в жены мою дочь.
        Сережка зааплодировал. Катька покраснела до ушей.
        Я встала и произнесла ответное слово. Что я полюбила Эрика как родного, и буду рада видеть в нем члена своей семьи. Но решение принадлежит моей дочери, к которой ему следует обратиться. И что независимо от Катиного решения я буду всегда считать его родным, другом нашей семьи и желанным гостем в моем доме.
        Да, в день Эрикова приезда я бы не осилила такую речь. Мне тоже похлопали, и все посмотрели на Катерину.
        Она тоже открыла рот и высказалась. Как она поняла, ей тут сделали предложение. Так вот, она резервирует свой ответ до того времени, когда познакомится с родными своего жениха. Ей тоже важно, в какую семью она войдет, и как ее там примут.
        Вот как повернула девка! Теперь не родные жениха ей будут устраивать смотрины, а она им! Эрик просто обалдел от этого поворота, но, по-моему, ему даже понравилась такая постановка вопроса. Видно, там отношения далеко не безоблачные, и парень будет рад, если кое-кого поставят на место.
        Мы доедали горячее, когда на веранду поднялся Егоров. Пошел к нашему столику и обратился ко мне:
        — Надежда, мне надо с Вами поговорить.
        — Виктор Андреевич, не сейчас.
        Он орлиным взором окинул всю нашу компанию.
        — Представьте меня Вашей семье.
        Мне так и хотелось сказать «Ни за что!». Или еще что-нибудь такое, например: «Пошел вон!». Но я сдержалась и сказала по-русски:
        — Ребята, это мой знакомый банкир, Виктор Андреевич Егоров. Это моя дочь Катерина, а это мой сын Сергей.
        И перешла на французский язык, представляя Егорова Эрику, который смотрел на незваного гостя с нескрываемым подозрением:
        — Monsieur Victor Egorov, bankier.
        А потом снова на русский:
        — Это Эрик де Кассаль, жених моей дочери.
        Оба изобразили приветственные жесты, вроде как поклонились, но руки друг другу не подали.
        На самом деле я Егорову схамила. Представляют сначала младшего старшему. Но он, как мне кажется, не заметил, потому что, не отрываясь, таращился на Катьку. Та почувствовала взгляд и отвернулась.
        Тогда Егоров взял себя в руки и попросил:
        — Надежда Николаевна, уделите мне пару минут.
        Я встала и мы спустились по лесенке в сад.
        — Ваша дочь потрясающе красива. И очень похожа на Вас.
        — Это комплимент мне?
        — Можете так считать. В ней очень чувствуется порода. Красивых много, но породистых — единицы.
        — Моя дочь — не лошадь, Виктор Андреевич.
        Извините. Я вообще-то по другому поводу Вас оторвал от стола… Хочу Вас пригласить для серьезного разговора.
        — В другой раз.
        — Естественно. Это будет деловой разговор и пройдет он в деловой обстановке.
        — Отлично. Но хочу Вас предупредить, в ближайшее время я ухожу в отпуск, и буду в Москве только во второй половине августа.
        — А в понедельник Вы работаете?
        — Да, в понедельник еще работаю.
        — Тогда я дам распоряжение своему референту связаться с Вами в понедельник.
        — Договорились, Виктор Андреевич,  — я одарила его кривоватой улыбкой.  — А теперь разрешите, я вернусь к моей семье. До свидания.
        — До свидания,  — пробормотал он. Я вернулась за стол, а он какое-то время не уходил, глядя на то, как мы едим десерт.
        Эрик спросил:
        — Кто это был, мадам Надя? Мне он показался очень важным, но не слишком приятным человеком.
        — И ты совершенно прав. Действительно, это очень богатый банкир, один из самых богатых в России. А такие люди в нашей стране не бывают особенно приятными. Особенно для тех, у кого нет такого же богатства.
        — Почему?
        — Им кажется, что все и всех можно купить, а кто церемонится с товаром в лавке?
        У парня от удивления округлились глаза.
        — Мадам Надя, я происхожу из богатой семьи, но мне такое никогда в голову не приходило. Ручаюсь, и моему отцу тоже. Есть вещи, которые не покупаются и не продаются. Например, я уверен, что если Катрин согласится стать моей женой, то не потому, что у меня есть деньги. Сказать по правде, она может стать очень богатой, гораздо богаче меня, совсем не выходя замуж, а полностью посвятив себя карьере. Она такая умная и сильная. Я очень этого боюсь, потому что тогда для меня в жизни нет надежды. Но, узнав Вас, я понял, что для Катрин семья — не пустой звук. Она не сможет стать холодной одинокой акулой.
        Я чуть не расплакалась. Посмотрела на Катьку — у той в глазах слезы. Эрик молодец, сумел ее пронять. Она посидела так пару минут, потом наклонилась, обняла Эрика и поцеловала. После чего начались охи, ахи, поцелуи и братание на свежем воздухе. Парень был принят в семью, как он сам выразился.
        Эта сцена почти полностью отвлекла всех нас и избавила от неприятного осадка, который оставило посещение Егорова.
        Доели десерт, расплатились, причем Эрик настаивал на том, что платить будет он, как жених. В результате заплатили поровну. Уезжать не хотелось, хотя, учитывая близость господина Егорова, мы почли за лучшее убраться. Но в город так сразу возвращаться не стали, нашли дорогу, которая вывела нас к берегу Москвы-реки за пределами территории ресторана. Я устроилась на одеяле загорать, Сережка спустился к реке, а ребята пошли прогуляться куда-то в сторону лесочка. Часа через два они меня разбудили, пора домой. Оказывается, я заснула под сосной. Хорошо, что за это время тень от сосны сдвинулась, я лежала уже не на солнце. А то обгорела бы. Запасливая Катька достала из рюкзачка коробочки с соком, мы попили и двинулись в Москву.
        Дома Эрик стал собираться, у него рано утром самолет. Катька ему якобы помогала, а на самом деле отвлекала. Сережка уехал обратно на дачу. Я легла спать, а они так и колбасились до пяти часов утра, когда пришло время выезжать из дому. В это время дорога до Шереметьева оказалась свободной, мы быстро доехали, а потом долго сидели в кафе, ожидая регистрации. То есть сидела я, а Катька с Эриком все время вставали и бродили туда-сюда обнявшись.
        Потом он бурно прощался со мной:
        — До свидания, мадам Надя! Я Вас очень полюбил. Вы мне как мать.
        В конце концов Эрик зарегистрировался одним из последних, прошел сквозь железные воротца металлоискателя, помахал нам рукой и скрылся.
        Нам предстояло улетать тем же рейсом через две недели. Я тут же прикинула, что выезжать надо на двадцать минут позже. И не на своей машине, а попросить отвезти нас соседа из второго подъезда, он таксист.
        — Катька тут же спросила:
        — О чем ты думаешь?
        Я пересказала ей свои планы про дорогу и такси.
        — Мамуль, ты ужасно не романтичная.
        Кто бы говорил.
        — Тебе придется быть романтичной за двоих. Это же твой жених. Ты его любишь?
        — Скажем так, он мне очень нравится, я в него влюблена.
        — Я так и не поняла, что у вас было?
        — Ой, мам, все было. И все было замечательно. А ты действительно не заметила?
        — Что не заметила?
        — Ну, что у нас все было. Я, правда, была уверена, что не заметишь, а Эрик утверждал, что ты в курсе, просто необыкновенно деликатная.
        — Я и впрямь необыкновенно деликатная, поэтому ничего и не заметила. А в Австрии у вас уже все было?
        — Ну, мам, в Австрии мы только целовались. И здесь тоже все произошло не сразу.
        Как бы меня ни интересовала эта тема, но старомодное воспитание заставило уйти от нее, задав вопрос:
        — А бабушка в курсе?
        — Бабушка? Она постеснялась прямо задать ему этот вопрос. Зато задала все остальные, какие смогла придумать, и, кажется, все поняла. Если, конечно, захотела понять. Ты боялась, что она его достанет? Его мать поступила бы так же, поэтому он не рассердился. А вот тебя он не сразу смог раскусить.
        — Да уж, меня так просто не поймешь. Но парень он хороший, мне понравился. Вписывается и не раздражает.
        — Мам, это он в чужой стране и в чужом доме. На человека надо смотреть в его естественной среде. Вот поедем в Бельгию, там и полюбуемся.
        — И откуда ты у меня такая умная?
        — Вся в тебя, мамочка.
        Мы въехали в Москву, и я удивилась. Было еще очень рано, да к тому же суббота, выходной. Туда мы проехали по пустой дороге, а теперь попали в плотный поток машин. Пробок еще не было, но дорогу нельзя было назвать свободной. У Сокола я шмыгнула переулками на Алябяна.
        — Кать, у тети Тани на следующей неделе свадьба. Мы все приглашены. Поможешь бутерброды резать?
        — Я лучше что-нибудь другое. Тусоваться с Викой мне неохота.
        — Тогда будешь помогать мне печь.
        — А можно, я свадебный торт украшу?
        — Конечно, можно.
        У девчонки хорошая рука. Так красиво сделать гирлянды из крема, разложить узорами шоколадную крошку и разноцветные цукаты, задекорировать все засахаренными цветами я не сумею.
        — И начинку в пирожки. Мясную.
        — Делай, у тебя хорошо получается. Ну, и кроме мясной, грибы с рисом и грибы с картошкой. У меня еще есть три пакета в морозильнике.
        Катька не умеет с тестом, молода еще, а начинку ей доверить можно любую. Не испортит.
        — Мам, а что дарить будешь?
        — Я планировала столовое белье. Надо завтра поездить, поискать.
        — Слушай, есть тут одна вышивальщица, мама нашей студентки, давай ей позвоним. Мы когда у Лианы в гостях были, она нам ее работы показывала. Закачаешься!
        — Это очень дорого, наверное.
        — Ничего не дорого, свадьба-то у Тани не каждый день!
        — Ты права, моя девочка. Вот приедем домой — звони своей Лиане.
        А около дома на лавочке нас ждала Манана.
        — Ты что тут делаешь?
        — Тебя жду, моя дорогая. Надо ехать подарки покупать. И еще вот тут у меня список,  — Манана полезла в сумочку.
        Катька вступила:
        — Манюнечка, пошли позавтракаем. Там и список посмотрим.
        Мы поднялись в квартиру. Я поставила чайник, вытащила из холодильника йогурты и творожки. А Манана тут же рванулась к телефону — звонить своему мужу в Тулузу. Но связи почему-то не было, международный код давал короткие гудки.
        — Надя, а Интернет у тебя есть?  — жалобно спросила Манана.
        — Есть, конечно. Ты Мише напишешь письмо по электронной почте?
        — Напишу, раз не могу дозвониться. А Скайпа у тебя нет?
        — Как не быть. Я еще весной поставила. Видишь, сверху на мониторе телеглазик? А что, у Миши есть эта прелесть?
        — Да он его себе сразу сделал. А я хожу в разные Интернет- заведения, где есть Скайп, и там с ним разговариваю.
        — Ну, это я тебе мигом организую. Разговаривай, сколько влезет,  — включила ей компьютер и ушла на кухню.
        Очень скоро из комнаты стали доноситься звуки грузинской речи. Я обрадовалась. Скайп мне поставил наш Игорь Анатольевич, и я им практически не пользовалась. Может быть, пару раз, по первости. И вот как он пригодился.
        Минут через десять Манана вошла на кухню со счастливым лицом. Мальчиков она не видела, они на учебе, но муж ей обо всем рассказал. У них все хорошо, если бы не ее отсутствие, все было бы вообще замечательно. Они ищут возможности выписать ее во Францию, но пока безуспешно.
        Об этой безуспешности моя подруга говорила с выражением такого счастья, что мне стало не по себе. Надо во что бы то ни стало ей помочь. Пусть уедет куда угодно, хоть в Рио-де-Жанейро, но будет там вместе со своими мальчиками.
        Я сделала гренки с сыром, мы попили кофе, и Катька позвонила своей сокурснице. Нас тут же пригласили прийти вечером и выбрать подарок. Ну и отлично. А у нас еще день впереди. Манана достала-таки свой список.
        — Это те продукты, которые можно сегодня закупить. Остальное придется брать прямо накануне, а тут то, что не испортится.
        — Ну и чудненько, поехали в Ашан, там все и закупим. Кроме твоих пряностей, разумеется, за ними на рынок. И еще надо что-то кроме скатерти подобрать. Желательно небьющееся. Самовар мы планировали, помнится.
        Катька с нами не поехала, чему я обрадовалась: если купим много, придется занимать салон, и ей некуда будет сесть.
        Хорошо, что я не поставила машину за забор, а то к нашим воротам уже успел приткнуться какой-то недоумок. Я написала ему записку, пообещав в ней, что в следующий раз останется без колес, заткнула за дворник, и выехала на улицу. Манана смотрела на мои действия со священным ужасом, она себе никогда бы этого не позволила. Ни загородить кому-то проезд, ни угрожать загородившему.
        В Ашане набрали столько, что еле толкали тележку. В багажник все не влезло, пришлось складывать на заднее сиденье. На обратном пути в магазине подарков удалось купить отличный самоварчик. На рынке я даже не стала выходить из машины. Караулила наши припасы, пока Манана выбирала пряности и торговалась. Эта тонкая, изысканная интеллигентная женщина потрясающе торгуется, сбивает цену чуть не вдвое, я так не умею.
        Мы вернулись домой к обеду, поели то, что нашлось в холодильнике. Готовить ничего не стали, сил не было. Я вдруг почувствовала, что если не лягу немедленно, то просто упаду со стула и засну на полу. Сказала об этом Манане, и она отправила меня под одеяло.
        — Спи, хорошая моя, я с Катенькой поболтаю. А когда придет время ехать за скатертью, мы тебя разбудим.
        Я легла и тут же отрубилась. Проснулась внезапно, и услышала тихие голоса, доносившиеся с кухни. Слов не было слышно, но по интонациям Катерина рассказывала, а Манана успокаивала и давала советы. Точь-в-точь как тетя Белочка когда-то. Со сна я расчувствовалась и чуть не заплакала. Вспомнила, как рассказывала Белочке о том, что меня мальчики считают за своего парня. А она гладила мои волосы и уговаривала, что я очень красивая и нравлюсь им всем, просто они еще этого не поняли.
        Не желая поставить моих девчонок неудобное положение (мало ли о чем они там говорили), я постаралась зашуметь: заворочалась, уронила книжку, начала искать тапки. Обе тут же появились в дверях.
        — Ну наконец. Мы уж собирались тебя будить. Скоро время будет ехать.
        Вышивальщица превзошла все ожидания. Такую тонкую художественную работу я видела только в музеях. Она раскинула перед нами целую коллекцию скатертей с салфетками. Вышитые гладью виньетки, цветы, домики и пастушки вызывали желание купить все, не торгуясь. Тем более, что цена для такой роскоши оказалась просто смешной. Катька меня подтолкнула:
        — Для Бельгии тоже можно выбрать.
        Молодец!!! Действительно, у нас же нет подарка для отца Эрика, а тут художественная вещь ручной работы. Я взяла два комплекта: белые цветы и виньетки для Тани, и цветных пастушков в стиле Ватто и севрского фарфора для де Кассалей.
        Мы были просто в восторге, вышивальщица Залина тоже. У бедной женщины необыкновенный художественный талант и бездна вкуса, но никаких способностей к коммерции. Наш визит для нее оказался большой удачей. Прекрасные вышивки лежали в шкафу, занимая место, но не принося ни гроша художнице. А я была уверена: все, кто увидят ее работы, тут же захотят такие же. Даже на Танькиной свадьбе желающие найдутся. И попросила разрешения посылать к ней клиенток. Только предупредила, что цену им буду говорить втрое большую, чтобы она не продешевила в следующий раз.
        Подарки были куплены, припасы тоже. Оставалось ждать дня свадьбы. Мы завезли скатерти домой, и поехали на дачу.
        По дороге Манана просила разрешения приезжать на неделе, чтобы поговорить с мужем и детьми по Скайпу.
        — Ты б еще разрешения в туалет сходить спрашивала. Да пользуйся на здоровье. Уедем в Бельгию, я тебе ключи от квартиры оставлю. А можешь у отца взять, ему все равно не нужно. Приезжай в любое время.

* * *
        Я вернулась в Москву поздно вечером в воскресенье. Одна. Мои дети остались на даче.
        Понедельник начался со звонка.
        — Надежда Николаевна? Я Вас беспокою по поручению Виктора Андреевича Егорова. У Вас с ним назначена встреча. Куда прислать за Вами машину?
        Блин, я совсем забыла. Егоров и впрямь что-то говорил о встрече в понедельник. Я к ней совершенно не готова. В ум не возьму, что ему от меня нужно. Я велела прислать машину к дому в половине одиннадцатого и стала названивать шефу. Он почему-то не брал трубку. Пришлось предупредить Сергея Ивановича, и быстренько приводить себя в порядок.
        В половине одиннадцатого я села в машину во всеоружии. Успела вымыть голову и уложиться, оделась как нельзя элегантнее, накрасилась совсем чуть-чуть — ну просто картинка «дама приятная во всех отношениях».
        Прислали за мной не лимузин, а обыкновенный «Форд Фокус», и повезли не в ресторан, а в офис в центре Москвы. Заставили подождать в предбаннике у секретарши. Я отметила, что она из той же породы, что и Анастасия Матвеевна. Не модельная красотка, а дама среднего возраста и выдающихся профессиональных качеств. Очень правильно.
        Минут через пятнадцать из кабинета великого человека вывалились двое в роскошных костюмах и с совершенно перепуганными лицами. После чего дама взяла в руки телефонную трубку, минутку послушала и царственным жестом пригласила меня:
        — Проходите, пожалуйста.
        В кабинете можно было устроить футбольное поле, и еще осталось бы место для трибун. Большую часть комнаты занимал полированный стол в форме буквы «Т», ножка которой простиралась, как дорожка кегельбана, и заканчивалась перекладиной, за которой и восседал Егоров. Я знаю очень многих, на которых вся эта гигантомания оказывает потрясающее впечатление, а мне это кажется немножко смешным. На фоне этой величественной мебели человек выглядит таким маленьким!
        Если он хотел меня поразить, то промахнулся. Я поздоровалась, подошла поближе, и, не дожидаясь приглашения, села.
        — Вы хотели со мной поговорить, Виктор Андреевич? Я вся внимание.
        — Во-первых, Надежда Николаевна, я хочу выразить Вам свою благодарность за Ваши действия в деле Корн. Вы обещали сделать так, что она сама прекратит с Вами сотрудничать, и сделали в тот же день,  — он говорит вполне нормальные вещи, почему же в голосе его столько яду?
        — Надо сказать, Лариса Юрьевна мне в этом очень помогла.
        Егоров засмеялся.
        — У тебя потрясающая манера выражаться. Сейчас такого не услышишь,  — опять он перешел на «ты»,  — Но я не совсем доволен,  — сменил он тон,  — С твоей фирмой она расплевалась, но наняла юристов, и с их помощью выйдет сухой из воды. Вернее, посадит-таки этих братьев-разбойников за мошенничество.
        — Я очень рада, что они не уйдут безнаказанными.
        — Они работали на меня!
        — Напрасно Вы пользуетесь услугами мерзавцев.
        — А если на суде они назовут мое имя? Это же скандал!
        — Думаю, от этого Вы сумеете себя обезопасить.
        — И что же ты посоветуешь с ними сделать? Убить?
        — Избави Бог! Купить или просто пригрозить. Проще, эффективнее и безопаснее. Да Вы и сами знаете, что делать, не мне Вас учить.
        — Знаю, знаю… Но! Такая нравственная женщина, и такие советы?! Я в тебе могу разочароваться.
        — Да разочаровывайтесь, пожалуйста. Меня это не расстроит.
        — Вот как? Ну что ж, продолжаем разговор. А что, по-твоему, будет с Ларисой?
        — Откуда я знаю? Но могу Вам сказать, что фирму ей сохранить вряд ли удастся. Если только она не найдет себе нового спонсора на Вашем уровне. Но это вряд ли.
        — И когда произойдет это знаменательное событие? Когда Лариса расстанется с фирмой?
        — По моим прикидкам, ближе к зиме.
        — Ну и отлично. А мерзавцев этих я давно купил, не беспокойся, их следователя тоже, так что глубоко копать не будет.
        — Да я за Вас и не беспокоюсь,  — я одарила его голливудской улыбкой.
        — Надежда, а этот парень, иностранец, он действительно жених твоей дочери?
        Я обомлела. Так вот откуда ветер дует… Мне сразу стало нехорошо. Но виду я не показала, а ответила просто:
        — Да, он действительно ее жених.
        — И кто таков?
        — А Вам не все равно? Бельгиец. Студент. Хороший парень.
        — И она его любит?
        — Это Вы у нее спрашивайте. Но вряд ли она Вам ответит.
        — Пойми, я тебя и звал, чтобы поговорить о твоей дочери. О Ларисиных делах так, между прочим, этот вопрос, считай, давно решен. А тут… Скажу прямо: я как увидел твою дочь, чуть с ума не сошел. Это богиня. Настоящая богиня! И я же вижу — она такая же, как ты.
        — Какая?
        — Настоящая! Умная, честная, порядочная. И красота ее такая. Благородная. Не сявка подзаборная, настоящая леди. Я сразу сказал — в ней породу видно.
        Тут у меня похолодели руки и ноги, по спине сбежал холодный пот, а сердце упало куда-то в живот и стало там неприятно ворочаться. Ой, попали мы с Катькой. Дура я была, что повезла детей в такое место, где можно его встретить. Не подумала хорошенько. А кто знал? Теперь этот тип не отвяжется и поломает нам все, что сможет.
        — Мне, конечно, очень лестно слушать такое про мою дочь, но к чему Вы клоните, Виктор Андреевич?
        — Понимаешь, я влюбился. Как мальчишка, как идиот. Выдай ее за меня. Я на ней женюсь.
        Бред. У него бред, он с ума сошел. Этого-то я и боялась.
        — Виктор Андреевич, Вы в своем уме?
        — Что?!
        — Вам лет-то сколько?
        — Сорок восемь, а что?
        Врет. Согласно его официальной биографии — пятьдесят три.
        — Вы старше меня. А ей еще двадцати двух нет.
        — Ерунда! У всех вокруг молодые жены, и прекрасно живут. А ты даже не представляешь, что я смогу ей дать.
        — Почему же? Прекрасно представляю. Только надо ли ей это?
        Егоров рассвирепел.
        — Это почему не надо?
        — Вы же сказали, что она такая же, как я. Если мне не надо, так ей тем более.
        — Надежда, я тебя убью. Ты что говоришь такое? Это выходит, я не нужен ни тебе, ни твоей доченьке?
        Лицо его покраснело, глаза налились кровью. И мне сразу стало легче. Если он злится, я его переиграю.
        — Успокойтесь, Виктор Андреевич. Выпейте, вон, воды. А то Вас удар хватит. И еще хочу сказать: Вы обратились не по адресу.
        Егоров, как ни удивительно, меня послушался: налил себе воды и залпом выпил. После чего отдышался, и краснота с его лица его немного сошла.
        — Так, Надежда. Почему это я обратился не по адресу? Она ведь твоя дочь, руки, как известно, просят у родителей.
        — А решение принимают дети. Катерина решила выйти замуж за Эрика, я ей не препятствую. Это ее жизнь. Выберет другого — значит, так тому и быть.
        — А тогда в чем твоя роль?
        — А я специалист в области консалтинга. Даю советы. Исключительно когда меня попросят. Это касается и моих детей.
        — Ты черт, а не баба. Я так хорошо в уме наш разговор выстроил, так продумал, а ты все поломала. Ну, хорошо. А если я начну ухаживать за твоей дочерью?
        — Воля Ваша.
        — И она захочет бросить своего бельгийца и выйти за меня?
        — Ну, это вряд ли. Но если такое случится, и она меня спросит, то я постараюсь ей отсоветовать.
        — Почему?!!!
        — А то Вы сами не знаете. От сорока восьми отнимите двадцать два. Двадцать шесть получится,  — я не стала уточнять, что получится и вовсе тридцать два,  — Ну, еще разница в мировоззрении, воспитании, системе ценностей. У вас же нет ничего общего. Жираф с антилопой ближе и родней. Ей с Вами будет плохо. А если ей будет плохо, то она сумеет Вам устроить собачью жизнь.
        — Надежда, ты действительно так думаешь?
        — Я не думаю, я знаю.
        — Чертова баба! Послушай. Если ты не будешь противодействовать, я дам тебе все, что захочешь. Хочешь — дом загородный? Квартиры тебе и сыну твоему отдельные? В Центре? В Совет директоров нашего холдинга введу, перепишу на тебя акции? Выкуплю у твоего шефа фирму и тебе подарю.
        Я сидела безучастная и смотрела на него, как на больного. А потом снова завела:
        — Успокойтесь, Виктор Андреевич.
        Что я, психотерапевт при нем, вечно успокаивать?
        — То есть, тебе ничего не нужно.
        — Не буду врать, мне все нужно, но от Вас я ничего не возьму. Я своей дочерью не торгую. Конечно, Вы можете за ней ухаживать, я тут Вам препятствовать не смогу, даже если бы хотела. Но если Вы ее уговорите идти за Вас замуж, я приложу все усилия, чтобы этого не случилось.
        — А если все-таки?
        — Еесли она все же на это решится, то отступлюсь, не терять же из-за Вас дочь. Но еще раз повторяю: это маловероятно.
        — Почему?!
        — Ой, да не интересуется она старыми мужиками! Ей молодые парни нравятся. Ей те, которым тридцать пять, кажутся дедушками, а сорокавосьмилетний-то и вовсе прадедушкой! Миллионы тут не помогут.
        — Ну это мы еще посмотрим…  — сказал Егоров с угрозой в голосе и тут же завершил разговор:
        — По поводу «СпецБанкМонтажа» с Вами свяжутся ближе к делу. А пока счастливо отдохнуть. Еще увидимся.
        Я вылетела из здания, как пробка из бутылки. Покрутила головой в поисках своей машины и тут вспомнила, что меня сюда привезли. Слава Богу, ко мне уже шел водитель.
        — Надежда Николаевна, куда Вас отвезти?
        Я назвала адрес работы. Катька дома, а сейчас я не смогу ее увидеть и промолчать. Но пока рассказывать ей о предложении Егорова не хочется. Я еще не поняла, как она может отреагировать. Как лучше: скрыть или наоборот, предупредить?
        Я приехала на работу, но работать не могла. Хорошо, что и делать мне было нечего. Пошла к шефу. Он очень хотел знать, зачем меня звал Егоров, но я сдала ему только информацию про «СпецБанкМонтаж». Не хватало еще посвящать руководство в мои личные дела. Убедив его в блестящих перспективах на осень, я стала торговаться из-за отпуска. Удалось договориться, что я уйду в среду (все равно работы нет), а вернусь через месяц. Вот на Новый год останусь в Москве и буду хранить престиж компании. Если бы не Танькина свадьба, я бы ни за что от новогоднего отдыха не отказалась. Ну ладно, там видно будет. До Нового года многое может измениться.

* * *
        Вышла от шефа, и тут до меня дошло: дома-то никого нет, я в городе одна! А я испугалась встречи с Катериной! Надо было так переволноваться, что все позабыть.
        Егоров, как я понимаю, свою затею не бросит, станет Катьку искать. Так. Первым делом позвоню ей и попытаюсь продержать на даче до самой Танькиной свадьбы. После Танькиной свадьбы пусть так до отъезда на даче и сидит. Где это, Егоров не знает, и узнать непросто: дом оформлен на мою маму, а она носит свою фамилию. Да и Катька у меня не Коноплянникова, а Ракитина. Тоже не облегчает поиск. Какое-то время провозится, а тут мы в Бельгию упорхнем.
        Ладно, план у меня есть. Сработает ли, вот вопрос. Потому что не знаю я, как этот Егоров за дело возьмется. Если своим поручит, то есть шанс, а если профессионалов наймет, то они все за пару дней раскопают. Сегодня у нас двадцать четвертое июля, а на пятое августа у нас билеты на самолет. Почти две недели впереди.
        Я машинально залезла в почту и тут же наткнулась на письмо от Эрика: масса благодарностей за прием, за ласку, за помощь с курсовой, и в конце — код нашего заказа на билеты. Можно ехать и получать, понадобятся только загранпаспорта всех троих.
        Супер! Паспорта лежат дома, завтра с утра заеду, заберу билеты, чтобы не волноваться.
        В почте было и письмо от Эрикова папочки. Жан Мишель де Кассаль выражал свою благодарность за гостеприимство, оказанное его сыну, и надеялся в самом скором времени свести со мной знакомство. Очень мило! Любезные люди, этого у них не отнимешь. Не отходя от кассы, я написала ответ, в котором кланялась и благодарила, выражала восхищение и все такое прочее. Не одни европейцы умеют быть любезными. Правда, у них это получается легко и просто, а мне приходится напрягаться, чтобы изо всех щелей не лез неуместный сарказм.
        Остальные письма были деловые. Половина спама (немного, летом его как-то меньше), несколько таких, на которые можно не отвечать, три со срочными вопросами, и штук шесть с приглашениями на мероприятия. Приглашения я любезно отклонила, все равно буду в отпуске, на вопросы ответила, и делать мне стало катастрофически нечего. Не играть же в «сапера», в самом деле?!
        И тут позвонил, кто бы вы думали?! Листвянский!
        — Наденька, Вы не могли бы со мной встретиться?
        Интересно, его Егоров на меня натравил?
        — Когда, Григорий Константинович?
        — А прямо сейчас. Я за Вами заеду минут через сорок, с Вашего разрешения. Мы с Вами кофе попьем.
        Отлично. Есть повод слинять с работы, к тому же я свою машину дома оставила, Листвянский меня подвезет, и заодно узнаю последние вести с фронта. Он, кажется, имеет выход на Егорова.
        — Уговорили. Заезжайте.
        Я набрала шефа и сказала, что уезжаю на встречу с Листвянским. Он, видно, был занят, поэтому ни одного вопроса не задал, а пробормотал что-то вроде: поезжай, поезжай. Я причесалась, поправила макияж, хватила холодного кофейку на дорожку, и тут зазвонил мобильный: Григорий Константинович у порога.
        — Дорогая моя, Вы, как всегда, ослепительны!
        — Да будет Вам, Григорий Константинович, выгляжу как обычно.
        — Вы всегда ослепительны!
        — Скажу Вам по секрету, Ваш лексикон вышел из моды, теперь так не говорят.
        — Ну вот,  — огорчился Листвянский,  — Вы намекаете, что я просто старый динозавр.
        Он помолчал, давая мне возможность опровергнуть эти слова, но я не любительница делать дешевые комплименты. Ему пришлось продолжить:
        — А как теперь говорят?
        — Ну, не буду врать, боюсь ввести Вас в заблуждение. Это надо спрашивать у подрастающего поколения. Что-то вроде: «Классно смотришься»!
        — А если хочется выразиться критически?
        — Это я знаю точно. Надо сказать: «Полный отстой».
        Листвянский засмеялся:
        — Учту на будущее. Нет у меня ни детей, ни внуков поблизости, а то бы и я знал, как надо выражаться.
        Его дети процветают в Америке, внуки растут там же и вряд ли используют сленг московских школьников. Первая жена там же: поехала к сыну и вышла замуж за местного школьного учителя. Я вдруг подумала, что на самом деле он очень одинокий человек. Но на этом лучше не заострять внимание, а то и я начну его жалеть, и, что гораздо хуже — он себя. Поэтому я тут же переменила тему:
        — Куда едем, Григорий Константинович?
        — В эту жару все равно не хочется горячего. Вы, насколько я помню, любите суши? Ну, вот и поедем в японский ресторан.
        — Отлично!
        Мы сели в машину, на этот раз без шофера, Григорий Константинович сам был за рулем. Водитель он не ахти, но и ехать далеко не пришлось. Он тут же меня подвез к ближайшей «Планете суши».
        Я заказала себе роллы и нефильтрованное пиво. Жалко, мы не в «Якитории», там есть мое любимое японское пиво, а здесь только немецкие сорта. Ну, ничего. Листвянский вытаращил глаза, он и понятия не имел, что у меня такие плебейские вкусы. Он-то пива не пьет. Но слова не сказал.
        И начал разговор издалека.
        — Наденька, я тут слышал, Вы очень удачно выпутались из истории с госпожой Корн…
        — Да, с ней все закончилось благополучно.
        — И Вы встречались с Егоровым по этому вопросу?
        Ой, как интересно. Он эту фамилию произносил только под большим секретом, а тут такой открытый текст?! Ну-ну…
        — Да, мы встречались с Виктором Андреевичем. Даже дважды.
        Съел?
        — И о чем Вы договорились?
        — Григорий Константинович, я понимаю, конечно, Ваше любопытство, но Вы и сами понимаете…
        — Да, дорогая моя Надежда Николаевна, я все понимаю, но мне очень, очень интересно. Я уверен, на Вас оказывалось давление. Но, судя по тому, как он ругался после разговора с Вами, Вы не согласились на его предложение.
        — Григорий Константинович, можно нескромный вопрос?
        Листвянский оживился:
        — Пожалуйста, дорогая моя.
        — А откуда Вы знаете про то, что Егоров ругался? Что у Вас за источник в этом болоте?
        Он замялся. Видно, вопрос и впрямь нескромный.
        — Я могу быть уверен, что это не пойдет дальше Вас?
        — Григорий Константинович, я Вас никогда не подводила. На мою скромность Вы можете рассчитывать всегда.
        — Я довольно близко общаюсь с референтом Виктора Андреевича. Вы знаете, мой бизнес от него зависит напрямую, и информация о нем для меня бесценна. Он тоже пользуется этим каналом, когда ему нужно что-то узнать через меня, но не подозревает, что связь тут, как бы сказать, двухсторонняя. Или, лучше сказать, игнорирует это обстоятельство.
        Эта солидная дама в приемной Егорова… Теперь понятно. Листвянский думает, что использует ее, но у таких теток это не прокатывает. Скорее всего, это она им пользуется. Тут мне стало нехорошо. Я отхлебнула пива, чтобы успокоиться, и спросила для очистки совести:
        — А Вы давно с ним виделись? С референтом?
        Я нарочно не стала говорить в женском роде, чтобы Григорий не нервничал.
        — В четверг на прошлой неделе. Я раньше хотел с Вами связаться, но Вас не было на работе в пятницу, а беспокоить Вас на отдыхе как-то неловко.
        Значит, информация старая. Ругался Егоров до четверга. А встретились мы с ним в пятницу, когда меня на работе не было. То есть, про мою дочь и разговора быть не могло. Уф, а я уже думала, что Листвянского заслали по горячим следам. Какое облегчение!
        Тут у меня появился аппетит, и я стала есть роллы. Мне хотелось смеяться и петь. Григорий, увиделв, что мое настроение коренным образом улучшилось, прямо весь засветился.
        — Наденька, Вы действительно сегодня прелестны. Я так рад, что Вы согласились со мной посидеть. Ведь не так часто в нашей жизни бывают приятные моменты.
        — Да, Григорий Константинович, соглашусь, приятные моменты случаются нечасто, тем больше чести для того, кто их доставляет,  — я имела в виду, что ему удалось меня успокоить, но дала возможность Листвянскому понять по-своему. После чего мне целовали руки и говорили разные разности. А я, после пива, была настроена благодушно, и не особенно возражала против ухаживаний. Особенно против таких, не имеющих продолжения. Все равно потом я поеду к себе домой, а он — к себе.
        И вот когда я совсем расслабилась и почти утратила бдительность, Григорий Константинович спросил, как бы между прочим:
        — А Вы когда в отпуск собираетесь?
        — Да вот, в конце этой недели ухожу.
        — У Вас, естественно, уже решено, куда поедете? И путевки куплены?
        — Естественно,  — я ответила, даже не пытаясь подумать, зачем меня спрашивают. И хорошо, что от лени не стала рассказывать подробно. Потому что следующий вопрос заставил меня собраться.
        — А куда, если не секрет?
        Я напряглась. Поняла, что нужно сделать то, что я делать не умею и не люблю. Соврать. Но так, чтобы это было максимально близко к правде.
        — Мы с детьми уезжаем к друзьям в Европу. Собираемся попутешествовать на машине. Бельгия, Франция, Швейцария, Италия… Будем осматривать достопримечательности. В субботу улетим на две недели.
        — А потом?
        — Потом вернемся. А зачем Вы спрашиваете?
        Листвянский замялся.
        — Ну, вообще-то я хотел пригласить Вас съездить в Италию на озеро Комо. Я собираюсь к детям в Штаты в конце года, а в августе у меня будет свободная неделя. Я мечтал провести ее в Вашем обществе.
        — Григорий Константинович, спасибо Вам за приглашение, но Вы и сами знаете: ничего из этого не выйдет.
        — Вы уверены?
        — На все сто! Если было бы иначе, я не стала бы выжидать пять лет.
        Григорий Константинович не стал продолжать, перевел разговор на другое. А я сидела и мучилась: он спросил меня про отпуск действительно потому, что хотел пригласить? Или имел задание от мадам референтши? Ох, конспирология доведет меня до могилы.
        С горя я позволила себе третью кружку пива, которая, вместо того, чтобы меня развеселить, подействовала наоборот. Я вспомнила все плохое, что было со мной, начиная с нежного детства, и впала в мрачность.
        На этом наша с Григорием вечеринка завершилась. Меня в плохом настроении я сама выношу с трудом. Листвянский почел за лучшее доставить меня к дверям моего дома раньше, чем я заплачу или начну буянить, и, слава Богу, больше никаких вопросов не задавал. А то я бы себя выдала. Нельзя мне много пива пить: оно на меня действует быстро и сильно, хорошо только, что ненадолго.
        Дома никого не было. Я разделась и легла в горячую ванну. Какое блаженство! Я чувствовала, что растворяюсь в пене вся без остатка, и растворялась так минут сорок, пока вода не стала прохладной. Когда вылезла, оказалось, что хмель из меня практически выветрился. Ну и отлично. Можно пока заняться подготовкой к Таниной свадьбе. Например, достать платье и привести его в порядок. У меня два вечерних платья, черное и розовое, которые я надеваю очень редко. Я вытащила оба, повесила на дверцу шкафа и стала разглядывать. Черное на свадьбу — нехорошо, значит, остается серо-розовое, «пепел розы». Я его сшила давным-давно, лет десять назад. Надо бы примерить. Классический фасон, оно не вышло из моды, но я могла перестать в него вписываться. Оказалось, что за эти годы у меня не увеличился объем груди и бедер, а в талии я даже похудела. Платье сидело прекрасно, лучше, чем раньше. Надо его постирать, а то столько в шкафу провисело, стало пахнуть затхлым.
        Когда я разводила в тазу порошок, послышался скрежет ключа в замочной скважине. Кого еще несет нелегкая? Я выглянула в коридор — Катька приехала с Мананой.
        — Мам, мы в Инете пошарить. На даче все в порядке.
        И тут же сунула нос в мою работу.
        — К тети-Таниной свадьбе готовишься? Розовое платье стираешь? А у тебя есть туфли к этому платью?
        В самую точку. Туфель-то подходящих у меня нет. Ни черные, ни белые, ни синие, ни даже вишневые не подходят. Не босоножки же надеть, в самом деле? Завтра надо будет в обувной слетать. Я закончила постирушку, вывесила платье на балкон и присоединилась к моим девочкам.
        Катя писала ответ своему Эрику, а Манана сидела на диване молча.
        — Ты что, зачем Катьку вперед пустила? Она тут до полуночи проболтается, а тебе с Мишей поговорить надо.
        — Миши пока нет на месте, детей тоже. У них компьютер выключен. Я жду.
        — Нечего сидеть, как изваяние, пошли на кухню, чаю попьем. Да ты с дороги и поешь, наверное?
        Мы перебрались на кухню. В холодильнике, как водится, ничего не было, но мы пошуровали в морозилке, достали замороженные овощи, грибы, и быстренько поставили тушиться. Через полчаса по квартире уже распространялся аппетитный запах. Такое чувство, что мужчины чуют вкусненькое за тысячи километров: первыми на связь вышли Мананин муж с сыновьями. Позвонил с дачи Сережка. Женька в который раз попробовал реанимировать отношения, и даже Димка звякнул, чтобы спросить, как я поживаю. Последним позвонил Листвянский и попробовал набиться в гости. Это уже что-то запредельное. Ненаучная фантастика.
        ***.
        Утром я попыталась выдворить дочь на дачу. Не тут то было! Она твердо стояла на том, что должна помочь нам приготовить все к тети-Таниной свадьбе. Манана ее поддержала: они вместе будут закупать продукты и делать заготовки. Пусть девочка учится. А мне предстоит еще сходить на работу по меньшей мере сегодня и завтра, так что помощи от меня немного. А я даже не могла им объяснить, почему так настойчиво выпроваживаю дочь. Оставалось только надеяться, что господин Егоров не вынырнет из какого-нибудь гардероба в ближайшие несколько часов.
        Ну и напрасно я надеялась! Когда, после работы, я ввалилась в квартиру, меня встретила Манана с вытаращенными глазами.
        — А где Катюха?
        — Она уехала в ресторан. Ты представляешь!!! С каким-то банкиром. Сказала, прощупает на предмет работы в его структуре.
        Я так и села. А Манана быстро пересказала весь ход событий. Послала она Катьку на наш местный рынок за орехами и зеленью. Та пошла и вернулась очень быстро. Глаза горят, вся взбудораженная с порога кричит:
        — Манана, ты знаешь, на чем я сюда приехала?! На «Бентли»!!!
        Вышла она с рынка, и тут около нее остановился целый кортеж: «Бентли» и два «Хаммера». Из «Бентли» вылез господин Егоров и предложил подвезти. Ну, от такого она не могла отказаться: интересно же, она никогда не видела такую машину изнутри. И ее, в джинсах и рваных кроссовках, с кинзой и укропом, везли в самой шикарной машине, которую только можно представить!
        По дороге Егоров спросил где она учится, порадовался, что Катька собирается делать карьеру в банковской сфере, предположил, что она такая же умная, как ее маменька, и пригласил в ресторан.
        Час назад она уехала.
        Я чуть не завыла. Все мои стратагемы пошли прахом!!! Что теперь делать? Я рассказала Манане всю историю с Егоровым: и про Ларису Корн, и про мои с ним встречи, и про то, что он увлекся Катериной. Манана поужасалась, но резонно заметила, что нет смысла беспокоиться раньше времени. Остается ждать Катьку и выяснять создавшееся положение вещей.
        Она вернулась поздно, но не очень. Во всяком случае, до полуночи. Манана как раз общалась через Интернет с сыновьями. Катька прошла в мою комнату и села на краешек дивана.
        — Мама, ты знаешь, я сейчас ужинала с твоим приятелем, господином Егоровым.
        — Да уж в курсе. Тебе понравилось?
        — Что именно? «Бентли» очень понравился, ресторан хороший, кормили вкусно… А если ты о самом Егорове, то не очень.
        — Почему?! Он неплох…
        — Мамуль, ты сама знаешь… Я думала, он к тебе клеится. Тебе бы он подошел. А как поняла, что он на меня нацелился, я чуть из ресторана не сбежала.
        — Но не сбежала?
        — Что я, с ума сбрыкнула? Это могло бы тебе повредить. И потом, после института занять хорошую должность в империи Егорова было бы клево.
        — А что, есть такая перспектива?
        — Пока не знаю. Вот если бы ты вышла за него замуж, то я обязательно получила бы самое лучшее место в его банке. А так…
        — Ну, мне он ничего такого не предлагал, и, полагаю, не предложит. Ему ты нравишься, молоденькая и красивая.
        — А он тебе нравится?
        Ну и вопросец задала моя доченька!
        — Ты знаешь, нравится. И в то же время неприятен. Я его боюсь.
        — Люблю мою мамуську! Всегда ответит правду. Вот и я так же. Но у меня еще прибавляется разница в возрасте. Ничего не могу с собой поделать — люблю мальчиков своего поколения. И хоть говорят про Эдипов комплекс навыворот, что девочки, выросшие без отца, этого отца в муже ищут, это не про меня. Не представляю себе! С ним целоваться, обниматься и все прочее… Со старым хреном. Б-ррррр!!!!!!!!! Еще бы мы последнее доедали. Егоров бы меня устроил в качестве твоего мужа.
        — Этот вариант, как ты понимаешь, исключается. Ну, хорошо. А что все-таки он тебе сказал? И что ты ему сказала? Можешь воспроизвести ваш разговор?
        — А зачем тебе?
        — Чтобы понять, какие он может иметь последствия, и выработать тактику дальнейших действий.
        — Узнаю мамочку. Анализ, анализ и еще раз анализ. Ну, сначала он просто остановил машину, напомнил о нашем знакомстве и предложил подвезти, а то у меня сумки тяжелые.
        — С орехами и кинзой?
        — Ну, это только так говорится. На самом деле я тащила килограмм двенадцать, если не пятнадцать. Я сначала испугалась, когда рядом остановились такие крутые тачки, подумала, что меня хотят похитить. А потом увидела знакомое лицо и даже обрадовалась. В машину села, меня довезли до подъезда. А по дороге он спросил, где я учусь, сколько осталось до диплома, где проходила практику. Еще задал вопрос, не собираюсь ли я по стопам моей мамы. Сказал, что ты необыкновенная. Я с ним согласилась: ты у меня чудо!!! И выразил упование, что я на тебя похожа умом так же, как и лицом. Я же похожа?!
        Я пропустила это мимо ушей и продолжила:
        — А как дошло до того, что он тебя повез в ресторан?
        — А это когда я выгружалась. Сначала он удивился, куда мне такая прорва продуктов. Я сказала — на свадьбу маминой подруги. Он спросил — когда свадьба, и я ответила что в пятницу. Тогда он намекнул, что все это не обязательно перерабатывать сегодня, а он меня хочет пригласить в ресторан и побеседовать. Ему нужны толковые работники. Работать в банке или холдинге у Егорова — это же мечта! Там можно сделать головокружительную карьеру. С моими мозгами…
        — Хватит себя нахваливать, ты что, гречневая каша? Это только она сама себя хвалит.
        — Мамусь, ну при чем тут гречневая каша! Вечно ты со своими народными выражениями и прибаутками. А потом я что-то заподозрила, но было поздно. Я уже дала слово ехать с ним в ресторан. Хотя это кафе. Очень симпатичное, со средиземноморской кухней.
        — Я за тебя рада. Дальше-то что?
        — А в кафе он стал говорить, что я прекрасная, удивительная, таких больше и на свете нет… Что он мог бы предложить мне самую лучшую должность в своем холдинге, но предпочитает видеть меня в другой роли. Но что я, при желании, могу получить и то, и это. И что он меня не торопит, я могу подумать, но он бы хотел время от времени со мной встречаться. В общем, сплошное бланманже, цирлих-манирлих и прочие глупости.
        — А ты?
        — Мам, я ему соврала. Сначала поблагодарила, сказала, что все это для меня слишком неожиданно. Потом напомнила, что у меня есть жених, и сказала, что улетаю к нему в субботу.
        Слава Богу! Сообразительный у меня ребенок, не сговариваясь, мы соврали одинаково.
        — Ну и молодец. Все правильно сделала. А он?
        — Он надеется, что я не сразу выскочу замуж, и у него будет время меня, как он выразился, «завоевать». Я уж не стала говорить ему, что это допотоп. Завоевать! Просто каменный век. Но, честно говоря, меня все это удивило. Обычно такие типы просто покупают себе девушек. А этот вокруг меня хвостом метет и даже не делает попытки назвать цену.
        — А если бы назвал?
        — Тут я его послала бы. Я собой не торгую. А пока он ведет себя прилично, то у меня повода нет. Потом, что он мне хочет предложить? Себя в любовники плюс место в своей структуре? Или законный брак и пакет акций?
        — А что бы ты взяла?
        — Да ничего. Не мешай, я фантазирую. Перебираю варианты.
        У меня от этого разговора уже голова шла кругом. Тоже мне, фантазерка! Мать с ума сходит, а она!!! Но все-таки, поехала же она с ним в ресторан. Разве не понимала, зачем ее приглашают? Чай, взрослая девица, не маленькая девочка. Я не стала ей сообщать, что коварный олигарх просил у мамочки ее руки. Просто поинтересовалась:
        — Ну, а если бы законный брак и пакет акций?
        — Чтобы я их на гвоздик в туалете повесила и каждый день любовалась? Со скуки сдохнешь. Насмотрелась я в банке на этих купленных жен, прости Господи, олигархов. Молодые девки волком воют от тоски, но своего кошелька не бросают. А свою неудовлетворенность отыгрывают на тех, кого считают обслугой.
        — Ну, ты же не такая. У тебя есть ум, хорошее образование, таланты, в общем, внутренний ресурс.
        — Вот потому что я не такая, мне с этим твоим Егоровым делать нечего. Вот если бы место в его холдинге… А замуж… Многомиллионный бесперспективняк.
        — Ого, как ты это и выговорила-то!
        — Ерунда, я еще и не такое могу выговорить. Единственный вариант, чтобы он быстро умер и мне все оставил.
        В комнату вошла Манана с самым умиротворенным видом.
        — Девочки, уже заканчивайте про своего олигарха, давайте лучше чай пить.
        — А что это ты такая довольная?  — задала вопрос моя дочь.
        — Миша нашел вариант.
        Катька подпрыгнула и захлопала в ладоши. Я сказала:
        — Супер! А что я должна делать?
        — Я сложу в папочку копии всех документов, они уже с переводом и апостилем, и дам адрес и телефон. Правда, не в Бельгии, а во Франции. В Гренобле. Но это же все равно? Надо переправить документы, чтобы они могли обосновать ходатайство. Чтобы мне визу дали. Но я боюсь, отсюда может не дойти. А ты там отправь, только сначала позвони. Это один наш друг, он обещал помочь: взять на работу и предоставить гарантии.
        — Манана, ты маме это не поручай, давай мне, я все сделаю.
        — Да ладно тебе, Не егози, егоза! Манюнь, а куда тебя берут на работу?
        И мы принялись обсуждать ее дела, а разговор про Егорова прекратился сам собой. Ну и ладно. Частично картина прояснилась. Катька навешала ему лапшу на уши, чтобы избежать повторной встречи. Значит, карьера карьерой, но от этого красавчика она не в восторге. Почему она думает, что он бы мне подошел? Разве только по возрасту?
        Улегшись в постель, я долго ворочалась, думая об этом. Вспоминала, как он меня поцеловал. Фантазировала не хуже Катьки, и выходило у меня, что началось бы все страстной любовью, а закончилось бы плохо: то ли он меня зарежет, то ли я его отравлю. Потом это перешло в сон. Всю ночь я травила Егорова, устраивала ему автомобильную аварию, роняла с горы на лыжном курорте, и так устала, просто замучилась. Под конец он потерял всякое сходство с оригиналом, а выглядел скорее как персонаж Сережкиной любимой компьютерной игры. Еще бы, столько претерпеть! Но к утру сон у меня стал спокойным, Егоров был из него полностью изгнан. Только я так и не поняла, какой же метод подействовал.

* * *
        Наутро я сходила в банк и уверилась, что мне перевели и зарплату, и отпускные. Видно, питерские проплатили второй транш. Ура! Можно гулять, ни в чем себе не отказывая: и в поездке не жмотиться, и вещей на новый сезон накупить. У Сережки вон, башмаки летят со страшной скоростью, Катьке нужно осеннее пальто, и мне пора приодеться, не все же ходить в старом костюме, меняя только шарфики. В конце августа придется затянуть поясок, но это не беда. В это время полно овощей и фруктов, как-нибудь дотянем до следующей зарплаты.
        Начала я с того, что купила-таки себе туфли под розовое платье. Их отдавали с небывалой скидкой: какая-то декоративная фигня на одном туфле отпоролась. Я оторвала аналогичную на втором, и на этом успокоилась. Подходили они к платью идеально.
        На этом занятия внешним видом были завершены, я целиком погрузилась в кухонные заботы. Предстояло выпечь несколько тортов, пирогов и кучу маленьких пирожков с разной начинкой. Я предпочла начать с тортов: готовые коржи могут полежать до завтра. Трудность состояла в том, что верх плиты и большую часть кухни оккупировала Манана. Я было хотела ее отослать на эти дни к Таньке, благо та к готовке никакого отношения не имеет, и кухня свободна. Но, оказывается, Барни уже приехал из своего Сингапура. А показывать ему перед свадьбой Манану не рекомендуется.
        Два дня мы не отходили от плиты, наступали друг другу на ноги и обливали друг друга чем попало. Не специально, разумеется, просто из-за тесноты. Успели и поругаться, и помириться. Вечером накануне свадьбы на всех поверхностях в доме что-то стояло, холодильник ломился от заготовок, а еще столько же было переправлено к Татьяне, в ее холодильник. Утром за всем этим добром приехал парень на пикапе, погрузил и увез, сказав, что в снятом для банкета помещении есть кухня, где можно будет что-то разогреть. Мы с Манюней в этот момент были в халатах, масках, бигудях и прочей атрибутике, так что к парню выпустили Катьку. Все же она молодец: я бы бегала, суетилась, а она палец о палец не ударила, все было погружено быстро и хорошо.
        Со всей этой готовкой и подготовкой мы не успели к Таньке домой, поехали сразу во Дворец Бракосочетаний. Мне еще предстояло сыграть роль свидетеля. Я волновалась, но все обошлось. Платье сидело идеально, и даже новые туфли не жали. Барни оказался довольно приятным типом, веселым и добродушным. Свидетель с его стороны тоже производил хорошее впечатление: высокий, седовласый, элегантный мужчина, похожий на дипломата. Оказалось, он и есть дипломат, представитель британского консульства.
        После церемонии все поехали на Воробьевы горы, а мы с Манечкой прихватили Катерину и еще одну Танькину подружку и рванули в банкетный зал.
        К моему удивлению, работы для нас почти не было. Там уже работали нанятые Танькой ребята. Работали быстро и сноровисто. Почти все наши произведения были разложены на блюдах. Запакованными оставались только те, с которыми им было неясно, что делать. Два парня декорировали стол какими-то оборками из скатертей и салфеток. Еще один расставлял вазы для цветов. Как только декор был закончен, они расставили блюда, вино и чистую посуду для гостей. Манана дала указания по поводу оставшихся нераспакованными заправок и соусов для горячего. Зря мы все сорвались, ее одной вполне бы хватило. Но кто же знал!
        Когда основная масса гостей во главе с женихом и невестой прибыла, зал сиял красотой. Еще перед их приездом я сделала несколько фотографий роскошного стола. И правильно! За пять минут гости снесли всю красоту к чертовой бабушке. Осталось радоваться, что вкус блюд от этого не пострадал. Меня запихнули за центральный стол вместе с женихом и невестой. Так как у жениха поблизости вообще не оказалось родственников, а у Татьяны из родных только дочка, то меня окружали сослуживцы, партнеры по бизнесу и деловые знакомые нашей дорогой невесты.
        Для того количества народа, который пришел на свадьбу, мы с Мананой явно перестарались. Еды хватило, даже если бы гостей было втрое больше. Вечная гигантомания! Больше половины были иностранцы, они вообще не привыкли к такой обжираловке, и теперь у них разбегались глаза. Ко мне присоседился симпатичный толстый дядечка, вознамерившийся перепробовать все блюда на столе. Но, прежде чем взять кусочек, требовал от меня гастрономического комментария. Я давала объяснения, к которым тут же начинали прислушиваться и остальные иностранцы, сидевшие достаточно близко, чтобы слышать.
        Объевшись так, что стало тяжко дышать, они по одному отваливались, и начинали светскую беседу.
        В результате, не знаю, как для Таньки, а для меня ее свадьба обернулась сплошной пользой. Я потренировалась в языке, завязала полезные знакомства и даже договорилась о работе с двумя совместными конторами. Супер!
        Тот самый толстый дядечка оказался представителем банковских структур. Мы с ним разговорились на мою любимую тему финансовой аналитики, и так мило щебетали и курлыкали, пока он не сказал, что очень сожалеет, но ему надо уходить. Он ночью вылетает в Стокгольм, где начинается какой-то международный форум. Подчеркивая, какое это важное мероприятие, принялся перечислять участников. А чтобы я прониклась, отдельно назвал российских банкиров. Авен, Фридман, Егоров…
        Спасибо, дорогой, за информацию! Егоров уезжает в Стокгольм, если еще не уехал! Ура! Не буду сейчас мучить дяденьку. Узнаю подробности в Интернете.
        Наконец гости стали расходиться. Танька с Барни уехали домой еще раньше. Перед отъездом она вручила мне пачку купюр и велела расплатиться с официантами. Я тихонько подозвала к себе их главного и описала ситуацию. Велела помогать выпроваживать гостей. Надо отдать ему должное, меня отлично понял и с заданием справился.
        Мои пирожки и кулебяки все съели, а торты остались. Пришлось каждому гостю выдать пару кусков сухим пайком.
        Наконец мы с Мананой и Катькой остались одни. Обозрели зал. Ужас! От утренней красоты не осталось и следа. Все замызгано, заплевано, затоптано. Я сказала об этом главарю официантов, он только засмеялся.
        — Да тут просто идеально чисто! Иностранцы молодцы, умеют себя вести. Даже разбили всего один фужер. Вы зал после простой русской свадьбы не видели. Давайте я Вам остатки запакую. Осталась в основном мясная гастрономия, сыр и соленья. А также пара бутылок вина.
        Забегая вперед, скажу: остатков нам хватило, чтобы питаться до самого отъезда.
        Я с ним расплатилась, добавила каждому «на чай» и мы поехали домой.
        Дома сразу же полезла в Интернет, и узнала, что форум начнется завтра утром и продлится до среды. А с четверга будет проходить какая-то встреча в Женеве, на которой Егоров тоже заявлен участником. Уф, камень с души. Не надо беспокоиться и прятаться. В пятницу мы уже улетим.
        Вся следующая неделя прошла под знаком сборов. Пару дней я провела на даче, готовила родителей к нашему долгому отсутствию. Всего накупила, вызвала тетю Валю вымыть весь дом, договорилась, что она будет помогать по хозяйству. В остальное время ходила по магазинам, пару раз посетила салон красоты: сделала массаж и покрасила волосы. Катерина собиралась как-то так, что это было совсем незаметно. Сережка приехал с дачи и целыми днями вопил:
        — Мать, где мои светлые шорты?! Куда подевались серые кроссовки?! Опять плеер куда-то пропал!
        Я ругалась, а Манана тихо, без шума и крика все ему находила. Вообще она очень мне помогла в эти дни. Нейтрализовала Сережку, отвечала на звонки, фильтруя нужные от ненужных, ходила со мной по магазинам…. Перед отъездом я передала ей ключи. Она оставалась в нашей квартире для связи.

* * *
        Я люблю летать, и совершенно не боюсь. Мне почему-то кажется, что, хотя крушения самолетов случаются, но не имеют ко мне отношения. Дети мои, к счастью, полностью разделяют мои чувства. Мы зарегистрировались, и тут же меня охватило радостной возбуждение, предвкушение полета.
        Эрик заказал нам билеты на самолет SN Brussels Airlines, и это понравилось мне ужасно. До этого за границу я летала в основном на чартерах, и большого удовольствия не получала. А тут… Хоть и не бизнес-класс, но все равно сервис безупречный и еда вкусная. Пока я смотрела в окно, завтракала и изучала газеты, полет завершился, мы сели в Брюсселе. Даже подремать не успела.
        Погода не подкачала. В Москве начинался мрачный и серый день, а здесь солнышко сияло как нанятое, и барашки облаков, равномерно распределенные по небу, казались нарисованными.
        Прямо за стойкой паспортного контроля нас ждал Эрик. Он увидел Катьку издалека и начал прыгать и махать руками задолго до того, как подошла наша очередь. Хотя зря он так старался привлечь наше внимание. Такую дылду в нелепой майке желтого цвета мудрено было не заметить. Рядом с ним с солидным видом стоял невысокий молодой человек в деловом костюме и при галстуке. Бельгийский пограничник посмотрел наши документы и потребовал какой-то сертификат. Я уже отдала ему все, что было, и стояла в недоумении. Еще что-то надо? А если этого нет, что будет?
        Оказывается, клерк рядом с Эриком находился ровно для того, чтобы это недостающее предъявить. Зашелестел неслышно, вручил бумагу чиновнику, сделал мне какой-то знак и отдал еще пару листочков. Инцидент благополучно рассосался. Мне шлепнули в паспорт отметку о пересечении границы, и я попала в объятия моего потенциального зятя. Через минуту там оказалась Катерина, а меня отпустили. С Сережкой Эрик обменялся рукопожатием. Нас, неизвестно уж, для какой надобности, представили молодому человеку, который после этого тут же удалился, и Эрик потащил нас получать багаж. В круговороте чемоданов на транспортере уже болталась огромная Сережкина сумка, не успели мы подойти, как выехал мой чемодан. Дольше всего пришлось ждать Катерининых вещей, и все это время она процеловалась с Эриком за колонной, к которой крепились информационные терминалы. А мы с Сережкой именно этими терминалами развлекались. Я посмотрела свод таможенных правил, изучила план местных транспортных сетей, карту города и всей Бельгии, в общем, нашла себе занятие, и, когда мы вышли из здания, сразу сумела сориентироваться на местности.
        Нас ждал огромный, сияющий серым лаком лимузин. Я в таком еще не ездила. У нас их нанимают на свадьбы. Внутри он был как низкорослый конференц-зал для гномов. Кресла, стол, цветы в вазе, все как у взрослых. Низенько, но комфортно.
        — Мадам Надя, я нанял лимузин, чтобы мы все в нем удобно разместились,  — стал ни с того, ни с сего оправдываться Эрик.  — Я бы приехал на своей машине, но боялся, что не влезет багаж. Я знаю, вы демократичны, но это не роскошь…
        — Да прекрати, Эрик! Замечательно сделал, тут очень удобно. И потом, когда еще будет случай проехаться в этаком катафалке?!
        Молодежь приклеилась к бару с кока-колой, а я отодвинула занавеску и стала смотреть в окно. Направление я определила сразу. Машина объехала город, направляясь на юг, и покатила по дороге в Намюр. По названию мне всегда казалось, что это французский город. Оказывается, он в Бельгии. Я прилипла к окошечку, читая все дорожные указатели. Надписи шли на двух языках. Чем дальше, тем реже попадались неблагозвучные фламандские названия с непроизносимыми сочетаниями согласных и сдвоенными гласными. Вокруг тянулись поля и луга, разгороженные живыми изгородями. Огромные толстые коровы, как каравеллы бороздили зеленые просторы, очень скрашивая пейзаж, который без них был бы слишком однообразным. Я так увлеклась, что не заметила, как мы доехали до Намюра. Зазвонил телефон, установленный в машине на столике. Я удивилась, а Эрик снял трубку, сказал в нее: “Non, merci” и продолжал болтать с моими ребятами.
        Я не утерпела, хотя понимала, что веду себя неподобающе:
        — А кто звонил, Эрик?
        — Не обращайте внимание, мадам Надя, это водитель. Он спрашивал, не собираемся ли мы позавтракать в Намюре. Но нас ждет отец, надо торопиться. К тому же дома вас так накормят, как ни в одном ресторане.
        Все-таки я еще дикая. Моих детей этот звонок не взволновал нисколько. Они знают, как в таком авто шофер связывается с пассажиром.
        Мы не заехали в Намюр, а проследовали дальше на юг. Минут через двадцать мы повернули направо. Я сверилась с картой, которую нашла в кармашке на двери: так и есть, мы приближаемся к границе с Францией. Природа вокруг становилась разнообразней, ландшафт не таким плоским. Появились лесистые холмы и рощи, правда, небольшие. Изредка на холме виднелись то развалины замков, то замки вполне сохранившиеся. Время от времени от главной дороги отходила небольшая веточка, заканчивавшаяся у отдельно стоящего дома или сарая из серого камня. Еще через полчаса езды по прекраснейшим полям, мы свернули налево и остановились у решетки высоченных ворот. Эрик достал пульт, поколдовал, и ворота открылись. Но замка мы достигли еще минут через пятнадцать. Спустились с невысокой горки, и…
        Я, грешным делом, ждала увидеть что-то подобное тем замкам, которые мы проезжали. И была поражена.
        Замок де Кассалей был вовсе не замком, а дворцом во вполне классическом стиле. Высокой крышей из черной графитовой черепицы он походил на Версаль, цветом и размером напоминал Китайский дворец в Ораниенбауме, и выглядел идеально ухоженным.
        Перед ним, как и положено, был разбит партерный парк. Мы удачно приехали: он находился на пике своего цветения и представлял взору немыслимую роскошь форм и расцветок. Об эту пору преобладали алые, багровые, желтые и лиловые цвета, создавая поистине королевскую гамму. Я очень люблю цветы. Люблю их сажать, смотреть, как они растут, ждать цветения… Но мои бедные былинки на фоне этого царственного великолепия вдруг показались мне такими жалкими. Смешно, я не даже пыталась сравнивать свой достаток с богатством семьи Эрика, не завидовала нисколько. А тут сравнение возникло само, и чувство оказалось не из приятных. Я утешилась тем, что мои труды протекают в неблагоприятном климате и плохих условиях. Здесь я вырастила бы цветы не хуже, а садовника у меня нет, так что сравнение некорректно.
        Лимузин объехал сад по периметру и остановился на площадке перед входом, который располагался с другой стороны здания.
        Мы вышли из машины, и тут я поняла, как жарко на улице. В аэропорту и в машине кондиционеры работали на «отлично», создавая комфортный климат. А под жгучим летним солнцем все было раскалено.
        На ступенях нас встретил высокий седовласый старец с такой выправкой, что я почувствовала себя участницей фильма их жизни английской усадьбы XIX века. Несмотря на жару, он был в черном костюме, странно напоминающем смокинг, и, казалось, совершенно не потел. Идеальный актер на роль старого дворецкого.
        Он поприветствовал нас так торжественно, что мы оробели. Сережка толкнул меня в бок и спросил шепотом: «Это и есть граф?» Я так же шепотом ответила: «Да что-то непохоже. Это должен быть дворецкий». Угадала, конечно.
        Флоримон Бертло, которого нам представил Эрик, наслаждавшийся комизмом момента, оказывается, служил в этом доме всю свою жизнь.
        — Мадам Надя, Катрин, Серж, представляю Вам старейшего служителя нашей семьи. Это идеальный дворецкий и совершенный человек. То есть человек, состоящий из одних достоинств. Мы по сравнению с ним — жалкие смертные, поэтому он взял на себя труд своим примером наставлять нас на путь истинный. Не сердитесь, дорогой Флоримон, я правду говорю.
        — Я не сержусь, господин виконт, я Вас внимательно слушаю.
        — Так что если у вас есть какие-то нужды, а также при желании совершить экскурсию по замку или послушать историю семейства де Кассаль, обращайтесь к нему. В этом доме он — верховная власть. От меня мало толку, да и от отца не больше. Так что вот вам мсье Бертло, прошу любить и жаловать.
        Эрик сделал широкий жест и замолк. Дворецкий выдержал паузу и произнес с достоинством:
        — Мадам, Мадемуазель, Мсье, прошу следовать за мной. Я покажу Вам ваши комнаты. Вещи сейчас внесут.
        Мы вошли в вестибюль, и я вздохнула с облегчением. Здесь было прохладно и очень красиво. В глубине двумя крыльями поднималась широкая лестница, куда нас и повел дворецкий. На втором этаже мы повернули налево и вошли в довольно длинный и узкий коридор. Бертло, без просьб с нашей стороны, пояснил:
        — Когда-то комнаты были выстроены анфиладой, а этим коридором пользовались слуги. Но в конце позапрошлого века граф распорядился сделать в замке водопровод и паровое отопление. При каждой спальне была выгорожена ванная, так что от анфилады пришлось отказаться. Теперь все пользуются этим коридором.
        Первую он поселил Катьку. Ей досталась небольшая, но очень уютная угловая комната, окна которой выходили на партерный парк. Меня поселили в торце, и я могла любоваться фантастическим розарием. Казалось, пьянящий запах роз доносился даже сюда, на второй этаж.
        — Мадам, вашему сыну я приготовил комнату в мансарде. Надеюсь, ему понравится. Там же находится комната господина виконта. А комнаты господина графа и господина Пеллернена в противоположном крыле. Вы встретитесь с графом за обедом. Сейчас уже два, но вы, наверное, голодны. Через полчаса спускайтесь, вам подадут второй завтрак в малой столовой.
        — Спасибо, дорогой мсье Бертло.
        Я одарила старого дворецкого самой ласковой улыбкой и закрыла дверь моего пристанища. Очень мило. Комната светлая и уютная, сочетание серебристо-жемчужного фона с коралловыми розочками и фисташковыми лентами. Большая кровать на подиуме, два комода, пуфики, большое трюмо, а перед ним удобнейшее кресло. Я не успела оглядеться, как мальчишка лет пятнадцати внес мой чемодан. Я замялась. Если бы это было в гостинице, я дала бы ему на чай. А тут как правильно? Из затруднения меня вывела мысль, что мелких денег в кармане все равно нет. Отдам, когда соберусь уезжать. И я просто поблагодарила парня.
        Он как-то нахально хихикнул и ушел. Судя по дворецкому, я ожидала более вышколенной прислуги. Ну да Бог с ним, надо душ принять. Из лекции Бертло я поняла, что при комнате должна быть ванная. Правда, ничего такого не просматривалось, но я внимательно исследовала стены. Пару раз открывала спрятанные стенные шкафы, потом в углу обнаружила замаскированную дверь. За ней действительно скрывался санузел. В старинном стиле, но весьма удобный. Большая фаянсовая ванна на постаменте, медные краны и ручки, старинный унитаз со сливным бачком, у которого надо дергать цепочку. Такое чувство, что все сохранялось со времен того графа, который распорядился это поставить.
        Я быстро приняла душ, надела легкую юбку и открытый топ. Потом засомневалась. Оделась-то я по погоде, а вот по месту ли? Прилично ли я буду выглядеть в роскошной столовой дворца Кассалей? А потом разозлилась: да какого черта! Как хочу, так и оденусь. А если кому-то не нравится, может перейти на другую сторону улицы.
        Собравшись воспользоваться приглашением Бертло поесть, а потом осмотреть окрестности, я вышла в коридор и столкнулась с Катькой, которая, как видно, тоже проголодалась.
        — Мам, а ты не догадываешься, где эта малая столовая?
        — Сердце мне подсказывает, что внизу.
        — Да, в вопросах еды твое сердце никогда не ошибается. Пойдем.
        На лестнице нас уже ждал Эрик.
        — Я тоже голодный! Мы поедим, а потом я предлагаю съездить в Намюр.
        — Здорово! Мама, ты с нами?!
        Я согласилась, и мы спустились в малую столовую. Предчувствия меня не обманули: она действительно, как и большая, находилась на первом этаже. Время официального приема пищи прошло, нам устроили что-то вроде шведского стола. Просто поставили блюда с различной очень вкусной снедью, а тарелки можно было брать из стопки. Мне казалось, я очень голодна, но, проглотив два бутерброда с ветчиной и невообразимыми салатами и выпив стакан сока, я почувствовала, что объелась. Катька сосредоточилась на фруктах. Эрик пил кофе из термоса с краником, заедая крохотными печенюшками. Один Сережка оттянулся по полной программе. Наворачивал все подряд с большим аппетитом.
        Наконец все наелись, и Эрик скомандовал: Пошли!
        Мы потянулись за ним через вестибюль. Переступив порог, я даже зашаталась: в лицо мне ударило волной раскаленного воздуха. Ребята резво сбежали по ступенькам, направляясь к постройкам за деревьями, где должен был быть гараж. А я шагу ступить не могла от жары. Сзади ко мне неслышно подошел Бертло и прошелестел в самое ухо:
        — Я не советую мадам ехать с молодежью. Слишком жарко, а в машине господина виконта плохо работает кондиционер. Если Вы останетесь, мадам, я покажу вам замок, а потом с Вами будет иметь честь побеседовать господин граф.
        — Спасибо, Бертло,  — поблагодарила я.  — Я и впрямь лучше не поеду. Пусть молодежь развлекается.
        Я помахала ребятам, крикнула, что остаюсь, слишком для меня жарко, и быстро ретировалась в прохладу кондиционированного вестибюля, под прикрытие надежных стен.
        — Мадам приняла правильное решение. Если Вы захотите осмотреть Намюр, это можно будет сделать рано утром, когда еще не так жарко. Если мадам водит машину, я скажу, которую Вы сможете взять для прогулок.
        О таком я и не мечтала!
        — О, об этом я могла только мечтать. Конечно же, я вожу машину.
        — Утром я сообщу мадам, на чем вы сможете ездить. А пока давайте пройдемся по замку, я покажу Вам наши достопримечательности. Если Вы захотите погулять, лучше это будет сделать после семи часов вечера. За французским партерным у нас разбит английский ландшафтный парк. Там тенисто и приятно. Есть скамейки, беседки, гроты, павильоны. Вам понравится. А пока лучше на улицу не выходить.
        Мы гуляли по замку, и Бертло проводил для меня самую подробную экскурсию. Его эрудиция поражала. Он останавливался у каждого мало-мальски примечательного предмета обстановки, называл эпоху, сделавшего мастера и краткую историю того, как вещь попала в замок. У фамильных портретов застревал надолго, рассказывая историю изображенного. Пришел в восторг, когда я сразу указала на работы Гольбейна и Дюрера, назвав авторов.
        В результате я познакомилась не только с замком, но и с историей семейства графов де Кассаль. Род был невероятно древний. Когда Бертло начал перечислять, с кем Кассали были в родстве, у меня зазвенело в ушах от громких имен. Даже я, не историк, их слышала, и не один раз. Дворец, в котором мы находились, был выстроен на месте родового замка, и в подвале можно было увидеть остатки фундамента старого донжона. Современный замок возвели по приказу графа Клода де Кассаля в начале царствования Людовика XV. Ориентировался он как на Версаль, так и на местные строительные тенденции. Получилось здание, выдержанное в классическом стиле, не испорченном позднейшим бессмысленным украшательством. Может, кому-то нравится, когда везде понатыканы финтифлюшки, я же предпочитаю именно такой стиль, одновременно строгий и радостный.
        Надо сказать, что попутно меня проэкзаменовали. Рассказывая о первом графе де Кассаль и о том, что он служил герцогу Бургундскому, Бертло спросил меня, знаю ли я что-нибудь про герцогов Бургундских. Потом так же спрашивал и про крестовые походы, про Реформацию, про Лигу и Генриха IV (оказывается, Кассали были видными деятелями этой самой Лиги). То, что я, хоть и не в подробностях, знакома с этими моментами бельгийской и французской истории, доставило старику видимое удовольствие.
        Когда мы дошли до кабинета и библиотеки, речь пошла о временах не столь далеких.
        Де Кассалей не тронула ни французская революция, ни наполеоновские войны. Даже из второй мировой войны они вышли, сохранив большую часть своих богатств. Но в послевоенный мир они поначалу вписались плохо. Поместья перестали приносить доход, наоборот, требовали вложений. Дед нынешнего графа начал играть на бирже, и быстро спустил половину состояния. Его остановила смерть: узнав об очередной потере, он скончался от инфаркта. Его сын понял, что, действуя по старинке, он быстро разорится. Он продал большую часть земель, вложил деньги в «голубые фишки» и зажил жизнью богатого рантье, а своего сына отослал учиться ведению бизнеса в Америку. И недаром. Сейчас граф де Кассаль — совладелец огромного трастового фонда.
        — Не могу Вам объяснить, мадам, что это значит, но, по-моему, он управляет деньгами других людей.
        — Дорогой Бертло, Вы очень правильно все объяснили. Я знаю, что такое трастовый фонд, лучшего определения и не подберешь.
        — Мадам, понимаю, что это не совсем удобно, но могу ли я задать Вам вопрос?
        — Пожалуйста.
        — А кем Вы работаете?
        — Я финансовый консультант.
        — Я слышал, как мсье Эрик говорил господину графу, что Вы математик.
        — Совершенно верно, у меня математическое образование.
        — А мадемуазель Катрин?
        — Она учится на финансиста, пошла по маминым стопам.
        — Ваша дочь очень красивая, и в ней есть стиль. Господину виконту очень повезет, если она выйдет за него замуж.
        От такой тирады у меня глаза на лоб полезли. Я ничего не сказала, просто уставилась на дворецкого с изумлением.
        — Я понимаю, мадам, что Вы удивлены. Я объяснюсь. Семья графа де Кассаль — моя семья. Бертло служат здесь с 1854 года. Им служили и мой дед, и прадед, и отец. К сожалению, мой сын, как и моя дочь, избрали другую дорогу. Мне уже 74 года, жена умерла три года назад, она служила здесь же экономкой. Мои дети далеко, и другой семьи у меня нет. Господин граф и его сын — оба выросли на моих глазах. Поэтому я принимаю близко к сердцу все, что их касается.
        — То есть, этот выбор Эрика Вы одобряете?  — я хмыкнула.
        — Мадам иронизирует, и напрасно. Господин граф очень боится мезальянса. Но, глядя на Вас, мадам, и на Вашу дочь, я понимаю, что его страхи напрасны.
        Очень хотелось потолковать со стариком поподробнее, но я понимала, что делать этого не стоит. Поэтому я перевела стрелки:
        — А когда я увижу графа? Он сейчас не здесь?
        — Господин граф приедет сюда из Брюсселя около семи. В восемь подадут обед.
        — Он работает в Брюсселе, а живет здесь?
        — Нет, мадам. Он и живет, и работает в Брюсселе. Три недели в году он проводит в родовом замке: на Рождество, на пасху и первую неделю августа. Ради Вашего приезда он немного сдвинул обычный график. А весь год здесь живу я и семья садовника. Не в самом замке, разумеется, а во флигеле. Когда графа нет, то сюда три раза в неделю приезжают экскурсии.
        — Я заметила, Вы очень опытный экскурсовод.
        — Это так, мадам. Да, прошу заранее извинить прислугу: их нанимают на одну неделю, за это время не всегда удается научить их правильно работать.
        — Значит, молодой человек, который принес наши вещи…
        — Студент из Антверпена. Остальные тоже студенты. Только повар — профессионал. У него свой ресторан в Намюре. На три недели в году он приглашает шефа со стороны, а сам работает на господина графа и его гостей. Да, я должен Вас предупредить: завтра сюда съедутся гости. Это родственники и близкие друзья господина графа. Предстоит семейный прием. Большинство пробудет до понедельника, но кое-кто останется до среды. Я счел своим долгом поставить Вас в известность, но, по моим наблюдениям, проблем у Вас возникнуть не должно.
        Я поблагодарила за информацию, а на душе у меня заскребли кошки. Значит, смотрины нам устраивают. Что ж, можно было ожидать. Думаю, ни я, ни Катя в грязь лицом не ударим. Хотелось бы узнать побольше о семействе. Не только об исторических корнях, а о современном состоянии дел. Но дворецкого спрашивать неудобно. Вроде как я сплетни собираю. Ну, тут я сама виновата. Эрика надо было расспрашивать еще в Москве. а я деликатничала. Может, Катька сможет мне что-то рассказать, она-то, с ее неуемным любопытством, уже все из парня вытянула.
        В этот самый момент зазвонил телефон. Бертло достал из кармана мобильник и ответил. Разговор был самый обычный, но старомодный облик дворецкого и его манера прибавлять к каждому слову «господин граф» делали его забавным. Особенно в сочетании с навороченным мобильником.
        «Да, господин граф. ………….. Да, господин граф. ………………. Нет, господин граф. ……………… Рядом со мной, господин граф, …………………….. Конечно, господин граф, ………………….. Непременно, господин граф, ……………….. До свидания, господин граф».
        — Мадам, граф задерживается, и просит его извинить. Вам придется обедать без него.
        Я не успела ответить, как телефон снова зазвонил. На этот раз мой. В трубке щебетала Катька.
        — Мамочка, жди нас к обеду. Мы уже едем!
        — Приезжайте, я уже соскучилась,  — я выдала эту фразу, не задумываясь, и вдруг поняла, что и впрямь соскучилась по детям. В этом роскошном чужом доме их присутствие мне было просто необходимо.
        — Звонила моя дочь, они едут домой и будут к обеду. Знаете, Бертло, я очень рада. Но до обеда я хотела бы отдохнуть.
        — Мадам проводить, или Вы найдете свою комнату?
        — Не волнуйтесь за меня, Бертло, я не потеряюсь. И спасибо за экскурсию, было очень интересно.

* * *
        Выйдя из библиотеки, я уверенно отправилась на поиски своего временного пристанища, и довольно быстро его нашла. Все-таки я не страдаю топографическим кретинизмом. Плюхнулась на застеленную кровать, вытянулась и расслабилась.
        Когда через полчаса я поднялась, организм отдохнул. Теперь и пообедаю с удовольствием, и этого знаменитого графа дождусь. Если завтра приедут гости, нужно, чтобы наша встреча состоялась сегодня. Вместо того, чтобы принять душ, я устроилась на подоконнике и стала смотреть в окно. Кроме розария мне хорошо был виден большой пологий холм, по которому мы спускались, подъезжая к дому. Его нижнюю часть закрывали деревья, а вот верхушка была как на ладони. Там вдруг возникла игрушечная машинка Невозможно было разобрать цвет, потому что ехала она прямо на меня, так, что в поле зрения попадали только передняя часть капота и лобовое стекло. Выглядело это как в компьютерной игре с плохой графикой. Через пару секунд она уже скрылась за деревьями.
        Я сразу поняла: это ребята возвращаются, и у меня есть всего несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Оглядев себя в зеркале, решила просто сменить мятую юбку на белые полотняные брюки, умыться и причесаться. Так и сделала.
        После чего покинула комнату и встретила всю компанию на лестнице.
        — Мама, жалко, что ты с нами не поехала! Хотя ты бы там сварилась…  — приветствовал меня мой сын. Я улыбнулась и оглядела компанию молодежи. Могу поклясться, что приехало их больше, чем уезжало. Так, появилась новая девушка. Кудрявая, как барашек, это все, что пока можно сказать. За волосами лицо не просматривалось.
        — Надя, хочу представить мою кузину Морин. С ее мамой, моей тетей Аньес, ты познакомишься завтра,  — представил мне девушку довольный Эрик.
        — Enchantee,  — сказала я. Больше в эту минуту ничего в голову не пришло. Оказалось, очень удачно.
        Морин пролепетала что-то невразумительное, и знакомство состоялось. Мы пошли в столовую, где нас ждал обед. В отсутствии хозяина молодежь резвилась вовсю, так что чинной трапезы не получилось. Ребята наперебой рассказывали про поездку, все время друг друга подкалывали и хохотали. Я рассмотрела Морин. На кузена она не походила ничем. Пожалуй, хорошенькая. Под кудряшками прятались большие голубые глаза. Вздернутый носик и полуоткрытые губы бантиком делали лицо совсем детским. Сама она не принимала участия в пикировке, только смеялась чужим шуткам и, как удалось заметить, с восторгом глядела на моего сына. Что ж, Сережка — парень симпатичный, а рост метр девяносто всегда восхищает девушек.
        Когда мы уже доедали десерт, Эрик вдруг встал и вышел. Потом вернулся, пошептал на ухо Катьке и подошел ко мне.
        — Надя, мой отец приехал. Он прошел к себе, чтобы не мешать нам обедать. Через час он ждет нас всех в малой гостиной.
        — Очень хорошо, Эрик. Который сейчас час?
        — Половина шестого.
        — Значит, в половине седьмого мы должны собраться в малой гостиной? А где это?
        — Ну. Вас же водили по дому. Малая гостиная — она такая, бело-розовая.
        Точно. Во время экскурсии эта самая гостиная навела меня на мысль о пастиле и зефире. Найти ее не составит труда.
        — Все, поняла. Но, Эрик, ты нас не бросишь и представишь своему папе. А форма одежды какая?
        — Да любая. Я бы на Вашем месте не переодевался.
        Ну и слава Богу! Пообедав, я собралась погулять, но жара не только не спала, а, если это возможно, стала еще невыносимее. Я переместилась в библиотеку, нашла книгу с описанием местных достопримечательностей, и углубилась в нее.
        Я увлеклась, и не заметила, как время пролетело. Эрик зашел за мной уже после семи.
        — Надя, Вы меня извините, но папа сначала хотел поговорить с Катрин. А теперь он ждет Вас. Пойдемте, я провожу.
        Эрик сначала повел меня вглубь дома, а потом открыл какую-то дверь, и мы оказались на широкой веранде, закрытой от солнца огромными полотняными маркизами. Правда, маркизы своей функции не выполняли, потому что с этой стороны дома и без них была тень. Навстречу мне с шезлонга поднялся симпатичный человек в синей футболке и голубых шортах. Роста отец Эрика был невысокого, метр семьдесят два — семьдесят пять от силы, даже непонятно, в кого парень выдался таким длинным. Внешне он ничем не походил на своего сына. Глаза у Жана Мишеля де Кассаля были большие и ярко-голубые, такие же, как у Морин. Да и остальные черты отличались от эриковых. Разве что в форме носа можно было разглядеть семейное сходство, да и то при большом желании. А вот добродушие, написанное на его лице, можно было занести в разряд родовых черт. Эрик производил точно такое же впечатление.
        Он шагнул ко мне и взял за руки.
        — Здравствуйте, Надя. Рад Вас видеть. Я, как Вы уже догадались, отец этого молодого человека и местный феодал. Зовут меня Жан Мишель. Давайте сразу договоримся: никаких господ графов. Просто Жан Мишель, и, если не трудно, на «ты».
        Фантастика! Я только и смогла из себя выдавить:
        — Я постараюсь.
        — Я пригласил всю семью невесты моего сына, чтобы познакомиться. Правда, я с удивлением узнал, что она пока не считает себя невестой. Но, как ты понимаешь, такое положение дел устраивает меня даже больше. А что ты можешь сказать по этому поводу?
        — Я в этом вопросе просто плыву по течению. Дети сами решат, как поступить. Они оба не дураки и не моральные уроды, так что бояться тут нечего. Единственное, что меня смущает, это что наш приезд сюда в полном составе может быть для Вас…
        — Для тебя!
        — …для тебя обременительным, или нарушать какие-то планы…
        — Глупости. Новые, неизвестные лица только оживят наше ежегодное сборище. Деловых планов у меня нет, а в развлечения давно пора внести разнообразие. Пока давай просто поболтаем.
        Вообще-то я перехожу на «ты» с трудом, но оказалось, что по-французски это у меня получается с легкостью. Наверное, потому, что в русском «ты» больше фамильярности и пренебрежения, а во французском “tu” слышится некая интимность. Минут через пять мы уже мило болтали о том, о сем, как старые друзья. Не затрагивая животрепещущих проблем, мы обсуждали воспитание детей и высшее образование. Жан Мишель рассказал мне о своем детстве, а я ему — о своем. Потом он рассказал мне о своем браке с мамой Эрика Франсуазой. Оказывается, она его покинула и вернулась в родную Тулузу, а он забрал у нее сына и вырастил его сам. И теперь он с ней не общается, хотя с ее братом, своим компаньоном Анри Пеллерненом, сохранил самые лучшие отношения. По-моему, версия Эрика отличалась от той, что я сейчас услышала, но я не стала акцентировать на этом внимание. А в ответ рассказала ему про мой развод с отцом Кати и Сережи.
        Бертло принес нам свежевыжатого сока и минеральной воды. Очень своевременно, потому что и в тени было довольно жарко.
        Мы продолжали информировать друг друга о своих семейных делах. Часа через полтора, когда солнце собралось садиться, Жан Мишель вдруг сказал:
        — Я, наверное, замучил тебя, Надя. Так что предлагаю пойти отдохнуть. Чувствуй себя, как дома. Если хочешь, искупайся. За гаражами есть бассейн,  — он махнул рукой, указывая направление,  — Все неважное, мы, похоже, уже обсудили. Важные вопросы предлагаю оставить на завтра.
        Мы распрощались. В бассейн я не пошла, туда отправилась молодежь в полном составе. Я же приняла душ и на удивление рано легла спать. Думала, что впечатления этого дня заставят меня поворочаться. Дудки! Заснула сразу как убитая. Пришедшая пожелать мне спокойной ночи Катя не стала меня будить.

* * *
        Я проснулась ни свет, ни заря. На самом деле это только так говорится, потому что солнце уже взошло, но подняться от горизонта не успело. Рань была несусветная. Судя по тому, что я видела в окно, день предстоял жаркий. Надо прогуляться, осмотреть парк, пока еще на улице можно дышать.
        Я быстро умылась, надела, что под руку подвернулось, и спустилась на первый этаж. Не знаю, что я бы стала делать, если бы двери были заперты, но, на мое счастье, они оказались открыты. В розарии одуряюще пахли розы. По утрам такого сильного запаха от них не бывает, если только не собирается гроза. Возможно, день не будет таким уж раскаленным, хотя пока туч на горизонте не наблюдалось.
        Солнце уже начинало жечь спину, и я поспешила укрыться в тени деревьев. Туда как раз вела очень симпатичная аллейка. Метрах в двадцати от границы тени от нее направо отходила дорожка. Судя по всему, она вела к гаражам, которые я вчера заметила из окна. По этой дорожке на меня вышел человек.
        Не знаю, что поглощало шум шагов, но появление его было совершенно внезапным. Он тоже, видимо, никого не ожидал увидеть, и даже остановился в удивлении.
        Если бы я могла заказывать, я бы и то не придумала такого воплощения своей мечты. Он был высокий и худой. Не просто стройный и поджарый, а именно тощий и мосластый. Не понимаю почему, но мне всю жизнь нравились именно такие мужчины. Темно-синяя футболка висела на нем, как на вешалке. Светло-голубые джинсы не скрывали худобы ног. С меня бы и этого хватило.
        Но, наверное, чтобы полностью деморализовать глупую бабу, к этому телу прилагалось совершенно неотразимое лицо. Не знаю, может, кому-то такие лица не нравятся, но для меня лучшего не надо. Резкие черты, крупный прямой нос с большими раздувающимися, как у лошади, ноздрями, бронзовый загар, какого не добьешься в солярии, абсолютно седые волосы, ровные черные брови, ямочка на подбородке… но главное — глаза! Большие и совершенно черные, без блеска. Или так кажется из-за густых и длинных ресниц?
        Эти глаза мне улыбнулись. Улыбнулись раньше, чем улыбка возникла на губах. Я улыбнулась в ответ и собиралась пройти мимо. Мало ли, куда идет это совершенство. Не буду же я навязываться. Но он остановил меня, заговорив первым:
        — Мадам, кто Вы?  — в эту минуту я поняла: передо мной дядя Эрика, Анри Пеллернен. Как то я запомнила эти имя и фамилию, надо же! Вот на него племянник очень даже похож, гораздо больше, чем на родного отца. Те же черные глаза и та же улыбка. Но почему-то от улыбки этого человека сжимается сердце.
        Я постаралась взять себя в руки и ответила довольно спокойно:
        — Мсье, я здесь в гостях. Меня зовут Надя. Если полностью, то Надежда Коноплянникова.
        По лицу Пеллернена прошла тень.
        — Мадам, извините, я был невежлив. Но это просто от неожиданности. Разрешите представиться: Анри Пеллернен. Я только что приехал. Надя, Вы куда-то шли? Или что-то искали? Я не могу быть Вам полезен?
        Я была от него так близко, что отчетливо поняла: если бы на нем была надета не майка, а рубашка, мой нос уперся бы прямо в пуговичку на груди. Почему-то от этой мысли ослабели ноги. Надо было их срочно уносить…
        — Спасибо, я просто гуляла. Осматривала этот чудесный парк. Была бы очень признательна за совет: куда лучше всего пойти, чтобы увидеть красивые места?
        — Не стоит идти туда, откуда я пришел, там гаражи. А вот если Вы пойдете по левой дорожке, выйдете к пруду, там Вам понравится. Но не задерживайтесь слишком, через час подадут завтрак.
        Он смотрел на меня очень пристально, и от этого мне становилось все более и более не по себе. Что было в этом взгляде, понять не удавалось. Но не восторг, это точно. Так что я поспешила уйти. Поблагодарила и пошла по дороге к пруду.
        Дорожка сделала несколько поворотов, и вдруг открылся вид на водоем, небольшой, тенистый, с ивами, склонявшимися к воде, кувшинками и осокой. Романтичнейшее место! В таких местах снова чувствуешь себя ребенком. Одна старая ива росла особенно прихотливо, образуя над водой изгиб, похожий на конскую спину. Я скинула туфли, залезла туда, села верхом, свесив ноги, и стала ими болтать. Мое состояние можно было назвать блаженством. Людей вокруг не было. В глубине кто-то плескался, над водой носились стрекозы, солнце припекало все больше…
        Меня грубо трясли за плечи:
        — Надя, что с Вами! Проснитесь!
        Я проснулась.
        Оказывается, на моей лошади-иве я была уже не одна. Сзади сидел Анри Пеллернен, и, обхватив за плечи, немилосердно тряс.
        Я попыталась обернуться, чтобы оттолкнуть его, пошатнулась, и мы дружно полетели в воду. Под ивой оказалось довольно глубоко. Поэтому мы ничего себе не повредили. Оказалось, что оба умеем плавать, так что спасать никого не пришлось, но тиной нас облепило, а у самого берега обдало жидкой грязью. Вылезли мокрые, грязные и злые. Он сразу заорал, сверкая черными глазищами:
        — Черт вас понес на эту иву! Что вам вздумалось?!
        — Это вас черт понес! Я сидела, отдыхала, любовалась природой…
        — Это называется любовалась! Да Вы там просто спали!
        — Ну и что? Разве спать здесь запрещается?
        — Вы могли упасть!
        — Ну, с Вашей помощью я-таки упала!
        Тут мы начали хохотать. Хохотали как безумные, перегибались пополам, показывали друг на друга пальцами и тыкали друг друга кулаками, по щекам текли слезы. Я уже и не помню, когда в последний раз так смеялась.
        — Я уже и не помню, когда в последний раз так смеялся,  — было первое, что Пеллернен смог членораздельно произнести,  — но теперь надо вернуться, переодеться и позавтракать, наконец. Я же пришел звать Вас к завтраку.
        Мы пошли обратно.
        По дороге я молчала, а он рассказывал, как пришел на пруд и увидел меня, сидящую на иве в обнимку со стволом и сладко спящую. Как не решился меня просто позвать, потому что я могла с испугу рухнуть в воду. Как полез на дерево, опасаясь разбудить меня раньше времени, и как все равно случилось то, чего он всеми силами хотел избежать. Но есть тонкость: упала-то я не одна, а это гораздо безопаснее… Тут я снова принялась хихикать…
        В холле мы расстались: обоим нужно было переодеться в сухую одежду. По дороге жаркое солнышко нас, конечно, подсушило, но вид пока еще был очень далек от пристойного. Я поднялась в комнату и глянула в зеркало.
        М-да, хороша же я! Чумичка чумичкой! На лице полосы, майка грязная, брюки вообще ни на что не похожи, голова после купания в пруду похожа на воронье гнездо.
        Я вымылась и застирала вещи, констатировав, что брюки пропали безвозвратно. По возможности уложила волосы, надела сарафан и выбралась из комнаты. В коридоре мне повстречалась родная дочь.
        — Мамуль, ты уже завтракала?
        — Нет еще!
        — А где ты была? Я к тебе заходила, а никого не было.
        — Я гуляла!  — мне не хотелось ничего рассказывать Катьке. Не ее это дело!
        В столовой уже собралось мужское общество. Жан Мишель, Эрик, мой сын Сережка и Анри Пеллернен. Морин, как видно, еще не вставала. Меня удивил вид Пеллернена: та же темно-синяя футболка и те же голубые джинсы, как будто бы он не падал в воду. Ничего не изменилось.
        Нас радостно приветствовали, и Эрик начал знакомить Катьку и меня с дядей. С Катькой Пеллернен церемонно поручкался, а когда дело дошло до меня, сказал:
        — А с Надей мы уже знакомы.
        И рассказал всю историю с падением в пруд. Я смущалась, народ веселился. Особый успех имела моя последняя фраза. Смеялись над обоими, но над Анри больше. Я отметила про себя, что благодарна ему за такую интерпретацию. Кто мешал выставить дурой меня?
        Спустилась Морин, и рассказ повторили специально для нее. По второму разу все смеялись меньше. Сразу после завтрака Жан Мишель объявил диспозицию:
        — Молодежь свободна до обеда. А я буду встречать гостей. Анри и Надя мне помогут.
        Это всех устроило. Дети, пошептавшись, объявили, что едут на теннисный корт.
        А когда мне объяснили, что моя роль во встрече гостей — знакомиться с ними по мере прибытия, я решила, что все и для меня складывается неплохо.
        Минут через пятнадцать я услышала, как отъехала машина: Эрик увез всех играть в теннис.
        Жан Мишель поговорил с кем-то по телефону и объявил, что до приезда первого гостя у нас есть часа полтора.
        — Аньес только выехала, так что у нас есть время. Сейчас восемь тридцать, моя сестра и Лиза будут к десяти, а остальные не раньше одиннадцати. Я поднимусь к себе, надо кое-чем заняться, а ты, Анри, развлеки Надю. Покажи ей парк.
        Сказав это, он так многозначительно посмотрел на Пеллернена, как будто прогулка по саду подразумевала что-то другое, очень важное и тайное. А мне улыбнулся, после чего резко повернулся и вышел.
        Мы остались в столовой одни. Ну, не совсем, потому что, как только трапеза закончилась, заглянул Бертло, и по его знаку появилась девушка, которая быстро стала убирать со стола.
        — Мне велено показать вам сад. Пойдемте!  — Анри взял меня за руку и повел к выходу. Я не сопротивлялась. В сад, так в сад. Выйдя из дома мы повернули не туда, куда я ходила утром, а в партерный парк перед главным входом. Пройдя через него, мы вошли в длинную и очень красивую липовую аллею. Там было тенисто и прохладно. Просто райское место. Да еще тут и там под деревьями стояли очень симпатичные скамеечки.
        Мой спутник посадил меня на первую попавшуюся и сел рядом.
        — Надя, Вы знаете, у меня нет своих детей.
        Я с удивлением подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Видно было, что он сильно волнуется.
        — Эрик — мой единственный племянник, я его очень люблю, и волнуюсь за него.
        — Он очень на Вас похож…
        — Да, он пошел в нашу породу, в Пеллерненов. Но я не о том. Ваша дочь потрясающе красива… Он сказал, что женится на ней, и все к этому идет. Но я не уверен…
        Он волновался все больше и больше, и, чтобы успокоить, я положила ладонь ему на запястье.
        — Анри, как бы мы с Вами не волновались, Ваш племянник и моя дочь решат этот вопрос без нашего участия.
        — Вот именно! Нас поставили перед фактом. Эта неделя — одна из двух недель в году, когда собирается семейство. Не мое, а семейство де Кассаль. Круг приглашенных очерчен раз и навсегда. Тут Эрик заявляет, что женится на девушке из России и требует от отца, чтобы он пригласил ее с матерью и братом на нашу ежегодную встречу. Жан Мишель никогда не мог противостоять желаниям сына., и приглашение было отправлено. Но мы ничего о вас не знаем. Точнее, не знали. Мальчик съездил в Россию и вернулся в полном восторге. Кое-что рассказал нам, теперь мы знаем больше, но это не проясняет ситуацию. Вы приехали, и все еще больше запуталось.
        — Вы хотите ясности? У меня ее нет, так же, как и у Вас. Меня тоже поставили перед фактом. «Мама, мы едем в Бельгию знакомиться с родней моего друга, но сначала он погостит у нас. Оформляй документы». У меня не было причин отказываться, хотя честно скажу, в восторг я не пришла. А после того, как Эрик побывал у нас, я поняла, что этот визит нужен. Не мне, а Эрику в первую очередь. И моей дочери. Понимаете он очень хороший мальчик. Светлый, чистый, ясный. Я его полюбила, как будто он мне родной. Вот насчет Катерины я не уверена. Она к нему замечательно относится, но это не любовь. Возможно, это пока еще не любовь. А может, никогда любовью не станет. Она — создание сложное, и в то же время простое, потому что логичное. Она все берет мозгами, а на поле чувств не сильна. Поэтому, чтобы разобраться в себе, ей нужно время, и помощь.
        — То есть, вы приехали сюда, чтобы она…
        Я покачала головой.
        — Чтобы они. Чтобы они разобрались между собой. Не волнуйтесь, Анри. Пока еще никто ни на ком не женится.
        — Но Эрик уверен, что Катрин — его невеста.
        — Правильно, невеста. Невеста, а не жена. Эрик свое решение принял. Но моя дочь не торопится, и я объясню, почему. Она не уверена, что ее чувства к Эрику таковы, что они смогут прожить вместе всю жизнь.
        — А когда она будет уверена?
        — Этого никто не знает. Так что давайте не волноваться и переживать неприятности по мере их поступления. Вы еще хотите спросить, зачем она за собой потащила все семейство? Чтобы чувствовать за своей спиной крепкий тыл.
        — То есть она подозревала, что к ней будут настроены, ну, скажем, не слишком дружественно?
        Я кивнула.
        — Эрик утверждает, что она необыкновенно умна.
        — Да, мозги у нее работают лучше, чем мои, а я на свои никогда не жаловалась.
        — Это правда, что Вы математик?
        — В прошлом, да. Теперь я финансовый аналитик.
        — Получается, мы здесь все финансисты. Ну, об этом еще поговорим. Но я удивлен.
        — Чем же?
        — Скажем так, я иначе представлял себе финансовых аналитиков. Вы выглядите как мать семейства, хранительница домашнего очага…
        — Я и есть мать семейства.
        — В то же время в Вас много детского. Уверен, вы способны на авантюры и хулиганские выходки.
        Я засмеялась.
        — Еще как способна! Да приехать сюда — уже авантюра.
        — Как-то плохо это вяжется с аналитикой, математикой и всем прочим.
        — Какая есть, такая есть. С тем примите.
        — Эрику повезло встретить Катрин. Ваша дочь очень похожа на Вас. Но, мне кажется, не во всем.
        Я хотела ответить, подняла глаза и сквозь листву увидела, что на нас с большой скоростью надвигается черная туча. Чуяло мое сердце, будет гроза!
        Анри проследил мой взгляд, и тоже увидел тучу. Схватил меня за руку и поволок к дому.
        — Скорее, Надя! А то мы снова вымокнем с ног до головы!
        Не надо было ему этого говорить. Я начала смеяться, что значительно замедлило бег. В тот момент, когда мы пересекли границу партерного парка, над нашими головами грянул гром, и сверкнула молния. Через секунду мы оказались под стеной дождя. Когда же вбежали под крышу, на нас места сухого не было.
        — Ну вот, Вы опять из-за меня вымокли.
        — Это судьба.
        И мы снова истерически захохотали. С лестницы на нас смотрел Жан Мишель.
        — Успокойтесь, ненормальные! И переоденьтесь, а то простудитесь. Должен вам сообщить, что наши гости попали в грозу, и теперь отсиживаются в Намюре. Приедут, когда гроза кончится.
        — А дети? Они же на корте вымокнут до нитки!
        — Дети в боулинге. Они заметили тучу раньше нас, и поменяли планы.
        — Ну, Слава Богу, Вы меня успокоили.

* * *
        Надо было идти в комнату и придумывать, во что бы такое одеться. Признаться, два купания подряд истощили мой гардероб. Я натянула джинсы, надеясь, что после грозы не будет слишком жарко. К ним у меня были две марлевые кофточки, купленные на Черкизовском рынке. Я выбрала ту, на которой было меньше машинной вышивки, смутно надеясь, что про Черкизовский рынок тут и не слыхали. Завтра надо сговорить Эрика и съездить туда, где можно купить что-нибудь приличное. Снова высушив и уложив волосы, я никуда не пошла, а, устроившись на широком подоконнике, стала смотреть в окно, обдумывая все произошедшее.
        Ну, большую часть я предполагала заранее. Когда мальчик объявил, что хочет жениться на русской, все пришли в ужас. Еще бы, ведь вся Европа считает наших девочек жадными акулами, которых интересуют только деньги. К сожалению, не без оснований. Но, как люди цивилизованные, не стали ему запрещать, а попытались уговорить. Мол, ей нужен не ты, а твои деньги, титул, бельгийское гражданство, и что там еще. А когда Эрик стал настаивать, пошли по пути наименьшего сопротивления, надеясь, что у того при более тесном общении раскроются глаза, и все семейство ему в этом поможет. Для этого их всех и стянули. А теперь стройная концепция рухнула, и вообще все стало непонятно.
        Девочка не укладывается в схему, а тут еще ее непонятная маменька всю картину ставит на голову. Получается, что Катька Эрику нужна больше, чем он ей. Тогда зачем весь сыр-бор городили?
        Черт, правильно было бы никуда не ездить. Пусть бы Катька тут сама выкручивалась. В этом смысле я за нее не боюсь — справилась бы в лучшем виде. А так я тут в роли полной дуры. Но теперь на попятный двор не пойдешь. Надо стоять на линии, что мы просто гости. Без далеко идущих планов. Примерно как в юности, когда мы с Танькой ездили отдыхать в Грузию к дальним родственникам Мананы.
        Только я вспомнила про мою подругу, в дверь постучали. Я не успела сказать: «войдите», как в щель просунулась голова Пеллернена. Тут же из моей головы улетучились все мысли, а ноги стали ватные.
        — Надя, вы тут так уютно устроились, жалко Вас тревожить, но придется. Жан Мишель хочет с Вами поговорить.
        Я не догадывалась, о чем со мной хочет поговорить отец Эрика, но покорно слезла с подоконника и поплелась за Анри.
        Он привел меня в кабинет Жана Мишеля. На столе стояла кофеварка, а рядом поднос с чашками, молочником, сахарницей и бутылкой коньяка. Хозяин кабинета встретил меня с распростертыми объятьями.
        Я подумал, что после такого купанья кофе с коньяком не повредит. Садись, Надя, и выпей чашечку.
        Я села, мне налили кофе и коньяка, я все это выпила, и почувствовала себя просто отлично.
        — А теперь поговорим. С удивлением я обнаружил, что мой сын разбирается в людях лучше меня. Ты не играешь, не прикидываешься. Ты действительно та, за кого себя выдаешь. То же можно сказать о твоей дочери. К сыну я не присматривался, но, думаю, и он честный и порядочный мальчик. Вчера я совершенно не знал, как себя с тобой вести, поэтому откровенный разговор не получился. Сейчас я вижу, что с тобой надо играть в открытую. Скажи, Надя, чего ты хочешь?
        — То есть, чего хочет моя дочь? Потому что я ничего не хочу. Имею в виду, от тебя, от твоей семьи. Я хочу, чтобы она нашла свой путь в жизни и была счастлива.
        — Тогда скажи, чего хочет Катрин?
        — Боюсь, что этого никто не скажет. Она пока и сама не знает. Если бы знала, она бы мне сказала. Если бы я знала, то не скрыла бы от вас. Повторю то, что я сказала Анри: Катрин не определилась. Она не знает, чего хочет. Поэтому пока смотрит, но никаких решений не принимает.
        — Как по-твоему, она любит моего сына?
        — Не знаю. Не думаю. Пока, по крайней мере. Но он ей нравится. Очень нравится. Она в него влюблена. Им хорошо вместе. А во что это перерастет… одному Богу известно.
        — То есть, ты предлагаешь положиться на Бога, сидеть и ждать?
        — Вы думаете, у нас с вами есть выбор?
        Засмеялись оба: и Жан Мишель, и Анри.
        — Вот тут ты права. Могу сказать: если ты войдешь в мою семью, я буду только рад. По-моему, мы с тобой очень легко находим общий язык. Но Катрин… Она так хороша собой, что любой потерял бы голову. Меня это пугает.
        — На твоем месте я бы не пугалась, а дала бы себе труд познакомиться с ней поближе. Она хорошая девочка. Неглупая и честная не только с другими, но, главное, сама с собой.
        При этих словах Пеллернен, расслаблено откинувшийся на спинку кресла, вдруг весь подобрался, наклонился вперед и сверкнул глазами:
        — Вы тоже считаете, что человек должен быть честен в первую очередь перед самим собой?!
        — Означает ли Ваше «тоже», что Вы разделяете это мнение?
        — Да я всю жизнь об этом твержу!!!
        Де Кассаль нас тут же остановил.
        — Я вижу, вы родственные души. Замечательно. Но об этом вы поговорите позже, и без меня. Я принял твой совет, Надя, и постараюсь поговорить с твоей дочерью так же откровенно, как с тобой. А теперь я еще хочу тебя спросить. Эрик говорил, что ты замечательный финансовый аналитик.
        — Не знаю насчет замечательного, но я действительно финансовый аналитик. Именно этим я зарабатываю себе на кусок хлеба.
        — Отлично! Не могла бы ты взглянуть на эти данные?  — и с этими словами протянул мне два листка, на которых я увидела таблицы с цифрами. Глянула поближе и отложила листки.
        — Данные мирового рынка валют за 2002 год. На их основании мы давали очень оптимистические прогнозы, которые так и не сбылись. Ну, в начале 2003 года начали сбываться, а потом все пошло наперекосяк. Я тогда еще думала, что мы не учли, и возможно ли было это учесть.
        — И к какому выводу Вы пришли?  — они сказали это хором, в глазах у обоих светился интерес. Я засмеялась:
        — У нас, когда случится что-то сказать вот так, хором, не сговариваясь, загадывают желание. Оно непременно сбудется. А если вас интересуют мои выводы, то придется сходить в мою комнату. В чемодане лежит мой ноутбук, в нем есть формулы и таблицы, которые я разработала для таких случаев.
        Жан Мишель позвонил и приказал кому-то, судя по всему, Бертло, принести из комнаты мой чемодан. Не прошло и трех минут, как его принесли и водрузили на маленький столик. Я, стесняясь моих жалких пожитков, лишь слегка приоткрыла крышку. Выдернула футляр с ноутбуком, и скорей захлопнула это безобразие. Мужчины сделали вид, что ничего не заметили. А может и впрямь не обратили внимание. Я достала лэптоп и воткнула блок питания в сеть.
        — Интернет нужен?
        — Да нет, он мне ни к чему. Все необходимое здесь. Вот смотрите.
        Мы втроем уставились в маленький монитор. Я открыла файлы, стала показывать:
        — Вот данные по годам, начиная с 1998. Чтобы отслеживать тренд, чем больше лет отражено, тем лучше. Так, ищем 2002 год. Строим график. Видите, в прогнозе сплошной рост. Это если мы не учитываем нестабильной обстановки в мире, политики США и нефтедобывающих стран. А как это учесть? Вводим еще две переменные. Вот здесь. И посмотрите, что получается: график сначала растет, а потом загибается вниз… Как раз в середине 2003 года. Но это по мировому рынку валют вообще. Можно сделать то же самое для любого локального рынка, причем не обязательно денежного. Можно взять рынок металлов, нефти, или акций, это все равно. Естественно, необходимы корректировки…Есть еще тонкость. Если учитывать все параметры, то предсказать точно можно месяца на два, максимум три. На полгода — год сходимость тоже неплохая, но хуже. Долгосрочные прогнозы не получаются. Слишком много неизвестных. Как, впрочем, и сиюминутные. На Forex эта штука играть не помогает, там вся фишка в сиюминутных колебаниях. Зато для вашего бизнеса инструмент неплохой. Хорошо видно, до какого уровня цена будет расти, прежде чем начнет падать. Также
видно, когда это примерно произойдет. Ну, если ничего экстраординарного не случится. Вот здесь и здесь, посмотрите…
        Я блаженствовала, чувствуя себя, как рыба в воде. Наконец-то эти финансисты разговаривали со мной на профессиональные темы. Меня заставили показывать и рассказывать по второму разу. Я повторила объяснения. Из тех вопросов, что мне задавали, было ясно, что Жан Мишель лучше понимает то, что я делаю. В математике он посильнее своего компаньона.
        Пеллернен произнес какое-то слово, которое я не взялась бы не только перевести, но даже повторить. Потом оба встали и отошли к двери. Граф сказал с необыкновенно торжественным видом и на «Вы»:
        — С Вашего позволения, мадам, мы Вас покинем ненадолго,  — и вышел вместе с Анри.
        Я осталась в остолбенении сидеть перед монитором.
        Минут через пять они вернулись. На этот раз де Кассаль молчал, слово взял Пеллернен.
        — Мадам Надя, у нас к Вам деловое предложение. Вы делаете такой анализ для нашего фонда, и мы Вам выплачиваем достойный гонорар. Переведем на Ваш счет туда, куда вы укажете. Если все нас устроит, подпишем договор, и Вы будете с нами сотрудничать на постоянной основе.
        Я сидела и только хлопала глазами. Не знаю, как они истолковали мое молчание, но Анри сказал:
        — Мы Вас не торопим. Но я полагаю, у вас нет причин отказываться.
        Тут я пришла в себя и пролепетала:
        — Естественно, я не отказываюсь. Но мне потребуется время… И данные.
        Жан Мишель захлопал в ладоши:
        — Прекрасно! Просто замечательно! О дальнейшем поговорим, когда гости разъедутся. И еще… я хотел спросить,… а твоя дочь тоже так может? Она ведь учится на финансиста?
        — Может, наверное… но она не аналитик, она финансовый менеджер. Это разные профессии.
        Оба засмеялись. Ну, еще бы им не знать. Они-то как раз и есть финансовые менеджеры. Катькины коллеги.
        Мы выпили еще по чашечке кофе.
        Жан Мишель отдернул штору и сказал:
        — Знаете, дамы и господа, дождь скоро кончится.
        Вответ на его слова зазвонил телефон.
        Я не стала прислушиваться к разговору, потому что в этот момент Анри включил молчавший до сих пор телевизор. На экране горело дерево, а стоявший перед ним корреспондент вещал, про грозу, молнию и двухсотлетнюю липу.
        — Мы вовремя сбежали из парка. Представляешь, если бы молния попала в ту липу, под которой мы сидели?  — услышала я шепот в самое ухо, и вцепилась в подлокотники кресла. Потому что, если бы не вцепилась, то самым позорнейшим образом упала бы в объятия этого типа и целовала бы его на глазах уважаемого графа. Пеллернен продолжал мне нашептывать что-то, но в этот момент я вдруг перестала понимать французский язык.
        В чувство меня привел громкий голос Жана Мишеля:
        — Моя сестра звонила из Намюра. У нее машина не заводится. Они с Лизой будут здесь часа в четыре. Эрик тоже планирует вернуться в четыре. Жером, Корбелон и Рагузье будут здесь в это же время. Назначим обед на пять, а торжественный прием — на восемь. Надя, у тебя есть вечернее платье?
        — Целых два.
        — Потрясающе. Я, честно говоря, не ожидал. Вы так демократично одеваетесь, совсем не как русские. Они, сколько я их видел, очень пафосны в одежде.
        Ну вот, сейчас мне расскажут про то, что русские себя держать не умеют.
        — К делу. Когда надевать вечернее платье?
        — Мне нравится твой подход. Обедаешь как есть, а на прием надевай вечернее.
        Я поднялась.
        — Я пойду? Надо отдохнуть перед тем, как все приедут.
        — Дорогая Надя, отдыхай, до четырех еще много времени. Ближе к делу я пришлю за тобой Бертло.
        Я откланялась, добралась до своей комнаты и рухнула на кровать. Да, этот разговор оказался непростым. Было такое чувство, будто из меня выкачали все силы. Наверное, если бы он велся по-русски, я бы устала меньше, но условия выбирать не приходится. Минут через пять постучали, дверь открылась, и Бертло торжественно внес мой чемодан.
        — Мадам, вот ваш чемодан. Я взял на себя смелость и отправил в стирку и чистку вещи, которые пострадали от воды. Утром Вы их получите.
        — Спасибо, Бертло, это так любезно с Вашей стороны.
        — Ничего, мадам, я просто делаю мою работу.
        Не успел он уйти, как Пеллернен принес лэптоп. Положил его на стол, сел в кресло, и стало понятно что он никуда уходить не собирается. Заодно выяснилось, что теперь и он со мной на «ты».
        — Надя, не вставай, лежи, я тебе не буду мешать. Просто посижу здесь, в кресле.
        Я была не в состоянии встать, только сказала:
        — Если Вы собрались снова окатить меня водой, то лучше не надо. У меня, кроме двух вечерних платьев, не осталось сухой одежды.
        — Не дразнись, а то мне и впрямь захочется сунуть тебя в воду. Ты такая смешная, когда мокрая. Знаешь, мне надо кое-что тебе сказать. Когда я ехал сюда утром, я был полон решимости разоблачить коварных русских и не допустить мезальянса. Я был уверен, что Эрика обманули, окрутили, как еще там говорится?… А потом увидел тебя в парке и понял, что я дурак. Просто круглый идиот. Женщина с таким лицом, с такими глазами просто не может быть бездушной интриганкой. Я дошел до дома, послал человека за вещами, хотел позавтракать, и тут в столовую спустилась твоя дочь. Богиня! Эрик просто не мог в нее не влюбиться. Если быть честным, она достойна лучшего, чем мой раздолбай-племянник. Так что ему просто повезло. Я понял, что мне срочно нужно тебя увидеть и объясниться. Я все бросил и отправился на пруд. Пришел, а ты спишь. Сидишь верхом на иве и спишь, обнимая ствол. А когда ты стала хохотать, то вообще все.
        Я открыла рот, чтобы спросить, что значит «вообще все» но он меня перебил:
        — И не надо называть меня на «Вы». Говори мне «ты», так гораздо приятнее. А то мне кажется, что ты сердишься.
        — Я не сержусь. Просто с утра столько всего произошло… Мне надо побыть одной.
        — Я тебе все-таки мешаю? Ну, хорошо, ухожу. Встретимся в столовой, в четыре. Перед уходом я должен тебе сказать одну вещь. Что бы ни произошло, как бы все ни повернулось, предложение о работе для нашего фонда остается в силе. Оно было сделано не матери Катрин и не красивой женщине, а классному специалисту. Это не подкуп и не попытка облагодетельствовать, как ты могла подумать. Да если бы ты жила не в России, мы бы мечтать не могли о том, чтобы нанять специалиста такого уровня. Я вселил в тебя законную гордость?
        Я улыбнулась, но не нашла в себе сил ответить. Да и что тут скажешь?
        — А теперь отдыхай, набирайся сил.
        Анри вышел и закрыл за собой дверь. Я мигом провалилась в сон, но поняла это только тогда, когда меня начала тормошить Катерина.
        — Мама, вставай, всю обедню проспишь! То есть обед! А мы только что приехали. Я душ приняла, и к тебе. Представляешь, мы только отъехали, а тут такая туча ползет. Уже решили вернуться, но тут Эрик предложил не возвращаться, а ехать в боулинг, и мы всю грозу там просидели. Я больше всех очков набрала. Эрик от меня отстал совсем немножко. А Сережка с Морин какие-то косорукие, никуда ничем попасть не могут. Да, ты знаешь, по-моему, Морин влюбилась в моего братца.
        — А Сережка?
        — Он-то? По-моему, ему по барабану. Ему такие девушки не нравятся. А она ничего. Дурочка, но не кретинка. Учится в консерватории по классу виолончели. Сейчас, насколько я знаю, нам предстоит познакомиться с ее мамочкой, сестрой Жана Мишеля. Морин от своей маман не в восторге, Эрик тетку тоже недолюбливает. А вот дядю он обожает. И мне он понравился. Правда, симпатичный? У них с Эриком глаза одинаковые.
        — Да, Эрик на дядю похож гораздо больше, чем на отца,  — я очень старалась, чтобы голос не дрогнул, а то от Катьки не отвяжешься, еще сватать начнет. Кажется, у меня получилось, потому что она тут же перескочила на другое.
        — Мам, тут вечером намечается прием, ты платье взяла?
        — Даже оба. Розовое и черное.
        — Какое наденешь?
        — Розовое. Вдруг это не последний прием? Надо иметь что-то в запасе. А ты-то платье не забыла?
        — У меня в чемодане есть одно. Ну, которое я надевала на тети-Танину свадьбу, в стиле ампир. А насчет второго приема ты верно заметила. Надо будет что-нибудь купить для такого случая.
        В дверь постучал мой сын.
        — Мама, давай выходи!  — его голова просунулась в комнату,  — Тебя все дожидаются.
        — Не ори, лучше зайди, и толком все скажи.
        — Приехала куча народу, со всеми тебе надо познакомиться, и Катьке тоже. Они какие-то родственники Эрика, я не усвоил, но он тебе объяснит. Будем обедать!
        Понятно. Мой сын, как всегда, беспокоится о питании. Но сначала должна состояться церемония знакомства. Вот он и прибежал за нами, желая ускорить процесс. Я поднялась, нацепила босоножки, махнула пару раз щеткой по волосам… А, плевать! Мне же сказали, что к обеду можно не переодеваться. Мы отправились в столовую.
        Но до столовой удалось дойти не сразу. В самом низу лестницы толпился народ. Жан Мишель вышел из толпы, взял меня за руку и повел знакомить. Эрик сделал то же самое с моими детьми. Ему пришлось труднее, чем отцу: я-то одна, а ребят у меня двое.
        Первым долгом меня представили кудрявой блондинке моих лет. Оказалось, что это мать Морин и сестра Жана Мишеля Аньес. Другая блондинка, уже с гладкими коротко стрижеными волосами была мне представлена как баронесса Лиза фон Что-то там. Ну не могу я запомнить эти несусветные фамилии. Поручусь, что ей еще труднее запомнить фамилию «Коноплянникова», а уж произнести и подавно.
        Третья дама, уже не блондинка, а шатенка, называлась Клодин. Судя по огромным голубым глазам, она тоже была из де Кассалей. Еще там было трое мужчин, но кем они приходились друг другу и присутствующим дамам, разобраться было невозможно. Одно я поняла: Жером де Кассаль не был им ни мужем, ни родным братом. Двое других назывались Аристид Корбелон и Леон Рагузье, оба, насколько я поняла, были банкирами. Все были отлично воспитаны, так что, что бы они обо мне ни думали, протокол был соблюден. Я обратила внимание, что все мужчины, как на подбор, были в светло-голубых джинсах. Разного покроя, возможно, разных фирм, но все одного цвета. Я тихонько спросила Эрика, указа в глазами на ноги мужчин:
        — Это что, такая банкирская униформа для отдыха?
        Он засмеялся. Засмеялся и Анри. Оказывается, он тоже меня услышал.
        — Ты, как мне кажется, совершенно права. Но подожди, ты еще увидишь нас в смокингах.
        Потом все отправились в столовую. Меня посадили между Морин и господином Корбелоном. Анри сидел напротив и улыбался. Его поместили между Сережкой и Аньес. Причем Сережка сидел к нам поближе, а мать Морин достаточно далеко, так, что не могла нас слышать.
        Сначала за обедом меня развлекала Морин. Она увидела мое замешательство, и тихонько спросила:
        — Надя, Вы совсем не знакомы с нашим семейством?
        — Меня некому было просветить, поэтому я не знаю, кто кому кем приходится, и боюсь совершить неловкость.
        — Вы поняли, что Аньес — моя мама и родная сестра Жана Мишеля?
        — Да, это я поняла.
        — Клодин — моя тетя, их третья сестра. Она замужем за Леоном. У них четверо детей, Вам предстоит их увидеть сегодня вечером. Я, если честно, их не очень люблю.
        Я с любезной улыбкой посмотрела на супругов Рагузье, и они мне тоже не слишком понравились.
        — Жером — двоюродный брат дяди Жана Мишеля. Он бездельник, но добрый и не вредный. Живет на деньги своей жены Полины, она тоже приедет к вечеру. Вот Полина — сущая мегера. Все счастливы, что она не захотела приехать к обеду. Лиза — она… Ну, как бы Вам сказать,… подруга Жана Мишеля. Они вместе уже сто лет. По-крайней мере, она была всегда, насколько я себя помню. Про нее я ничего не скажу.
        Тут подал голос мой сосед справа.
        — Мадам, я не позволю этой нахальной девчонке рассказывать про меня. Я лучше сам о себе расскажу. Моя матушка была урожденная де Кассаль, так что я прихожусь двоюродным братом хозяину дома. Еще могу добавить: я приехал сюда из Швейцарии, мои дом, банк и семья находятся в Женеве.
        Я в изумлении на него уставилась. Надо же, швейцарский банкир!
        — Вы, наверное, не знаете, но на этот обед собираются только члены семьи. Если Вас пригласили, то велика вероятность того, что Вы скоро в нашу семью войдете. Глядя на Вашу дочь, я не удивляюсь. Вы знаете, де Кассали — старинная знать. Но в наше время это ничего не стоит, к сожалению. Я горжусь тем, что мы не сидим на обломках былого величия, а нашли свое место в современном мире и вошли в элиту банковского дела. Я краем уха услышал, что и Вы имеете отношение к финансам. Это верно?
        — Отчасти. Я — финансовый консультант. То есть, не только… Но это один из аспектов моей работы и область особого интереса.
        — Потрясающе! Мадам, я восхищен! Никогда бы не поверил, что такая обаятельная женщина может заниматься этим сухим делом. Поверьте, я видел много успешных в нашем деле дам, но они совсем другие. Обратите внимание: по-моему, Пеллернен меня к Вам ревнует!
        Я глянула на моего визави: Анри не сводил с нас глаз, и выражение его лица было далеко не радостным. Мне показалось, он пытается расслышать, что мне говорит на ухо мой сосед. Я тут же скорчила ему рожу. Почему, даже не знаю. Просто взяла, и изобразила что-то несусветное, да еще и язык высунула. Быстренько, чтобы никто не заметил. Мой сосед в этот момент отвлекся на кусок мяса, так что ничего не видел. Анри расцвел как пион.
        Получив все необходимые сведения, я обратила все внимание на свою тарелку: там лежала гора салата с морепродуктами, к которой я, занятая генеалогическими изысканиями, почти не притронулась. Кроме мидий, креветок и мяса крабов в салате попадались куски копченой и маринованной лососины. Тут-то я воздала ему должное: вкуснота была неописуемая. Когда тарелка опустела, Бертло, неслышно подойдя сзади, предложил мне мяса, но я отказалась, попросив еще салата. Мне снова навалили его целую гору.
        — Надя. Почему Вы не едите мяса? Вы вегетарианка?  — услышала я голос Пеллернена.
        — Да, Надя, почему? Мясо очень вкусное!  — присоединился к нему и швейцарский банкир.
        — Да никакая я не вегетарианка, просто салат мне очень понравился, вот я на него и набросилась. Если я возьму еще и мяса, то просто объемся. А ведь будет еще десерт.
        — То есть, это просто проявление благоразумия! Какая прелесть!  — Корбелон весь разулыбался,  — Вы любите морепродукты?
        — Обожаю, надо сознаться.
        — А устриц?  — вступил Пеллернен со своей стороны стола.
        — Устриц. не просто люблю, обожаю, аж трясусь. Только сейчас август, их, по-моему не едят.
        — Да, устриц сейчас нет. Даже если бы и были, летом, в период размножения, их лучше не есть. Не помню, почему: то ли они ядовитые, то ли просто на вкус противные. Я тоже люблю устриц, и, если нам с Вами посчастливиться увидеться зимой, я Вас ими обязательно угощу.
        Я обратила внимание, что здесь, в присутствии всех этих людей, Анри снова обращается ко мне на «Вы». Но, оказывается, я не на то обратила внимание.
        — О, Надя,  — на ухо прошептал мне Корбелон,  — Анри имеет на Вас виды. Обратите внимание, он почти объяснился Вам в любви.
        — С чего Вы взяли?  — поинтересовалась я.
        — Ну, как же! Он пригласил Вас на устрицы. А знаете, когда французы едят устриц?
        — И когда же?
        — Когда хотят провести ночь любви,  — точно, я же это знала, но как-то не вспомнила вовремя,  — Неужели Вы не поняли? Хотя Вы из России, Вам неизвестны эти тонкости. Берегитесь, Надя, это страшный хищник. У него, после смерти жены, было такое количество дам, что мы все просто сбились со счета.
        — Не волнуйтесь, Аристид,  — я-таки вспомнила имя банкира,  — меня ему не съесть.
        — Ну, я Вас предупредил. А где Вы ели устриц? В Москве?
        — Нет, в Париже. Я там была не один раз, и все время зимой, в сезон устриц.
        — Надя,  — сказала, толкнув меня в бок, Морин — Держитесь подальше от дяди Аристида, он у нас записной ловелас. Тети рядом нет, вот он и разошелся.
        — Спасибо, дорогая,  — шепнула я,  — Не волнуйся, я в полной безопасности.
        Тут принесли десерт: мороженое с фруктами и фруктовый салат. Я взяла мороженого, и все мужчины тоже. Дамы предпочли фруктовый салат. А после десерта все поспешили уйти: гостиные, столовую и другие парадные комнаты внизу спешно готовили к приему гостей.
        Меня взяли за руки Эрик с Катей, и вывели в сад. После грозы небо очистилось, но следы ее были ясно видны: гравий под ногами оставался мокрым, кое-где стояли небольшие лужи, с листьев все еще капало, и стало нежарко. Погода просто чудесная.
        — Надя, Вы меня ни о чем не спрашивали, и зря. Сегодня Вам пришлось получать разъяснения по поводу нашей семьи у Морин. Я ее люблю, она хорошая девочка, но полная дурочка.
        — Мне она такой не показалась.
        — Просто Вы очень добрая. Давайте, я отвечу на Ваши вопросы.
        — Проще будет мне все рассказать в общих чертах, а то я такого наспрашиваю. Расскажите о Вашей семье, а я постараюсь усвоить информацию.
        Эрик повел нас туда, куда я еще не ходила, и вскоре мы наткнулись на беседку. В ней было сухо, и мы дружно сели. Эрик начал свой монолог. Катька, которая, я уверена, уже обо всем выспросила, все равно слушала, как в первый раз.
        — Вы хоть немного знаете историю Бельгии? Так вот, всегда, со времен Людовика Четырнадцатого и войны за испанское наследство, здесь существовал антагонизм между франкофонами, валлонами и фламандцами. Мы — франкоязычные бельгийцы, всегда тяготели к Франции, и часто женились на француженках. То же самое можно сказать о Швейцарии и швейцарцах, только там французы и немцы. Когда-то де Кассали были очень богаты. Один из них, во время Великой Французской революции, приютил в своем замке прелестную аристократку, бежавшую от ужасов гильотины. Естественно, он на ней женился. Она была из очень знатного рода и бежала не с пустыми руками. Она принесла в семью свои фамильные драгоценности на фантастическую сумму. До Второй мировой войны они сохранялись в нашем семействе нетронутыми. Кассалям не было нужды с ними расставаться. После войны мой прадед оказался в очень стесненных обстоятельствах. Но драгоценности не продал, а положил в банк. Часть отдал в приданое своей дочери, которая вышла замуж за швейцарского банкира Корбелона. С его потомком Вы сидели за столом. Но основная часть драгоценностей дождалась
моего отца. Он учился в Штатах, там познакомился и подружился с Анри Пеллерненом, сыном банкира из Тулузы. Они решили начать совместное дело, и начали его здесь, в Бельгии, в Брюсселе. Дяде Анри дал денег его отец, в долг, разумеется. А мой отец вошел в дело как раз этими драгоценностями. Их пришлось заложить, а потом и перезаложить. Но у них так хорошо все пошло, что через четыре года мой папа выкупил драгоценности. Они опять лежат в банке, и пусть себе лежат. Мой отец женился на Франсуазе, сестре дяди Анри. А когда мне исполнилось пять лет, родители разошлись. Я их не виню, они слишком разные. Сначала мама увезла меня в Тулузу, но там я ей только мешал, и она вернула меня отцу. А папа за это время познакомился с Лизой. Вы удивляетесь, что за это время они не поженились? Понимаете, наши семьи католические. Мой отец все еще считает себя женатым на маме, а Лиза замужем за свои бароном. Они играют комедию, притворяясь просто друзьями, хотя все знают, как на самом деле обстоят дела. Мама в этом смысле молодец, поступила проще. Французские законы не препятствовали ей оформить развод и выйти замуж
вторично. Она и вышла за профессора Тулузского университета. Сумасшедший, между прочим, тип! Так что папа все еще считается на ней женатым, а она — нет! Бред, как по-вашему?
        — Бред совершеннейший.
        — И мне так кажется. А дядя Анри через некоторое время открыл филиал фонда в банковском центре Франции — в Лионе, и теперь там живет. Мы с ним очень дружим. В Лионе ему нужен был банк, чтобы с ним работать, так он познакомился с семейством Рагузье, они были лионскими банкирами с доисторических времен. А потом папина младшая сестра вышла за старшего сына Рагузье, который унаследовал все дело. Я его не люблю, он какой-то ненастоящий. Да и тетя Кло тоже.
        Точно. И сам Рагузье, и его супруга, с первого взгляда показались мне вырезанными из картона. А я не могла понять, что в них мне так не понравилось.
        — Дядя Жером — сын папиного дяди. Дядя, кстати, жив. Но ему в обед сто лет, он никуда не ходит. Мой отец выучился и стал специалистом, экспертом в области финансов. Тетя Аньес — музыковед, тетя Клодин — фармацевт, правда, она не работает. Но все учились, у всех есть профессии. А дядя всегда был лентяем. Но Вы его видели, он и сейчас красавец. А в молодости, Вы можете себе представить…
        — Могу.
        — А к такой внешности еще и титул. Он, правда, не граф, а виконт. Но дамы просто с ума сходили. Он женился на очень богатой женщине. Я Жерома не уважаю, но отношусь хорошо. Он добрый. Но к чему это я рассказываю? А вот к чему. Раз в год все семейство собирается. Не только те, кто носит фамилию де Кассаль, но и все, связанные с ними узами родства или свойства. В это время обычно нам представляют тех, кого планируют принять в лоно семьи: невест и женихов, а также их родственников. Не удивляйтесь, сейчас народу мало, только самые близкие, а вечером здесь будет прием, на нем обычно присутствуют все жены, мужья, дяди и тети, а также дети, достигшие того возраста, когда им уже наливают шампанское. Будет форменное столпотворение. Некоторые из них останутся до завтра. Тетки, дядя Анри и Жером задержатся до конца следующей недели. А в конце следующей недели будет второй прием, гораздо более пышный. На нем присутствуют деловые партнеры, клиенты фонда, ну, Вы понимаете…Им всем лестно быть принятыми в родовом поместье, и это поднимает престиж компании. Большой части семейства на втором приеме не будет. А Вы
приглашены на оба торжества.
        — Спасибо, Эрик!!! Я все поняла, и даже знаю теперь, какое платье надеть на первый прием, а какое на второй.
        — Ой, мама,  — вмешалась моя дочь,  — тогда надо поторапливаться. Прежде чем надеть платье, ты должна причесаться и привести себя в порядок. Мне тоже надо заняться собой, а времени у нас остается мало.
        Мы пошли к дому. Я поднялась наверх, не встретив никого, кроме ребят, которые суетились, убираясь в зале и расстилая ковер на лестнице. Вошла в комнату, разделась, приняла душ и достала из чемодана платье. Вот балда! Могла бы подумать заранее. Платье помялось и требовало глажки. Я влезла в халат и заметалась… Куда идти? Тут зазвонил телефон на трехногом столике у двери. Я его заметила, когда в первый раз осматривала комнату, но не удосужилась выяснить предназначение этого полезного предмета. Телефон верещал, я сняла трубку.
        — Мама? У тебя случайно нет светлого тонального крема?
        — Кать, есть, конечно. Заходи, заодно и поможешь.
        Катька появилась через минуту. Я объяснила, в чем проблема. Она посмотрела на меня как на убогую, взяла трубку и набрала какой-то номер. Судя по всему, звонила она Бертло, потому что после ее звонка он нарисовался на пороге, взял мое платье и куда-то унес. Минут через двадцать вернулся посыльный с выглаженным. За это время дочь прочитала мне нотацию. Пока я занимаюсь своей профессией, со мной еще можно дело иметь, а в обычной жизни я, оказывается, как беспомощный цыпленок, меня надо за ручку водить. Не умею пользоваться телефоном… ля-ля-ля.… И пошла, и пошла.… Пока Катька зудела, я отыскала в косметичке тональный крем, вручила ей, достала плойку и принялась сооружать на голове что-то, напоминающее вечернюю прическу. Когда платье прибыло, Катерина отправилась к себе. Я повесила его на плечиках в шкаф и посмотрела на часы — до восьми была еще куча времени.
        Знаю, многие женщины тратят на макияж часа по два. Для меня загадка — как им это удается? Что можно делать два часа у зеркала? Мне на то, чтобы накраситься, надо минут десять максимум. Это для вечернего варианта. А если просто на работу — хватит и пяти. Единственное затруднение вызывало отсутствие драгоценностей. Но я решила, не мудрствуя лукаво, остаться в любимых серьгах из александрита. Когда-то, во времена советской власти, моя мама купила жуткие серьги: золотые паучьи лапки сжимали крупные александриты. Папа пришел в ужас, но было поздно. Или рано, в зависимости от того, как посмотреть. Потому что мама серьги отнесла ювелиру, и тот обкатал их золотым ободком, в который вставил бриллиантовые звездочки: крошки, оставшиеся от огранки более крупных бриллиантов. Получились современные, крупноватые, но очень красивые серьги. Мне их подарили на защиту диссертации. По цвету они отлично подходили к платью, особенно при искусственном освещении.
        Я отставила прикрасы в сторону и подключила лэптоп. Почитала статьи, которые закачала перед отъездом, и даже поиграла немножко в бильярд — практически единственную компьютерную игрушку, которая мне нравится. Потом оделась, накрасилась, подправила прическу и вышла. Было без трех минут восемь.

* * *
        У самого выхода на лестницу я столкнулась с Пеллерненом. Он был в смокинге, и надо сказать, выглядел в нем потрясающе. Хотя, если честно, мне он больше понравился в джинсах и майке. Он оглядел меня с ног до головы, но ничего не сказал относительно моего внешнего вида. Просто подал руку, и повел вниз.
        Гости уже начали собираться. Внизу у входа стоял Жан Мишель вместе со своей сестрой Аньес, и приветствовал каждого вновь прибывшего. Выглядело все так, как будто мы принимали участие в съемках фильма из жизни высшего общества. Только съемочной группы не было. Я тихонько сказала Анри:
        — Никогда не думала, что фильмы настолько близки к жизни.
        — Еще бы. Гораздо ближе, чем ты думаешь,  — прошептал он мне в самое ухо. Ага, на людях он со мной на «вы», но как только его никто не слышит…
        А он продолжил:
        — Знаешь, я загадал. Если ты, как все, наденешь черное платье, то «нет», а если не черное, то «да».
        — Что «нет»? И что «да»?
        — Узнаешь. А пока пойдем, я тебя познакомлю с публикой, и угощу вином. Вино здесь чудесное, тебе понравится.
        Вино и впрямь было замечательное. Вернее, вина. Белые рейнские и красные французские. Было и шампанское, но я удивила Анри, наотрез от него отказавшись. Не люблю эту шипучку, у меня от нее живот болит.
        Гостей становилось все больше, в какой-то момент меня потоком оторвало от Пеллернена и унесло от него в другой конец зала. Время от времени его седая шевелюра мелькала то тут, то там, но все время в отдалении. Я отошла к стене и встала под защитой колонны. Ко мне робко приблизилась Морин и предложила:
        — Надя, хотите мороженого?!
        Я с радостью ухватилась за это предложение. Хоть будет чем себя занять. Девочка принесла две красивые хрустальные вазочки, мне и себе, и пристроилась рядом.
        Видно, ей и впрямь понравился мой сыночек, потому что она спросила:
        — Надя, скажите, а Серж, Ваш сын, любит музыку?
        Я вспомнила, что мне о ней говорили: она учится в консерватории; и ответила осторожно:
        — Не знаю, Морин, не думаю, что он особенно ее любит. Он весь в своих компьютерах. Знаю, правда, что иногда он слушает русский рок. Но, по-моему, его больше привлекают тексты. А потом, ему медведь на ухо наступил!
        — Что?
        — Ну, у него совсем нет музыкального слуха. То есть абсолютно. Из десяти нот он не попадает в десять. Но мелодичная музыка Сержу нравится.
        — И ему совсем не нравятся современные композиторы?
        — Вряд ли он знает кого-нибудь из современных композиторов. Я-то в моих музыкальных пристрастиях не пошла дальше Рахманинова и Грига, а Сережа, по-моему, в классике вообще застрял на вальсах Штрауса и песнях Шуберта.
        Морин воскликнула с нескрываемой радостью:
        — Правда?!
        Я не поняла, чему она так обрадовалась, но подтвердила свои слова.
        — Знаете, Надя, я ненавижу современную серьезную музыку. Не-на-ви-жу!!! А мой, так называемый, папа — современный композитор. Кошмарный сон! Какое счастье, что сегодня у него концерт в Сиднее!!! А то он бы сюда приперся и пил мою кровь!!!
        Я вытаращила глаза.
        — Мама догадалась привезти сюда мою виолончель. Но я не дала достать ее из машины, она так и уехала в гараж! А то бы все мучились, вынужденные слушать его очередной шедевр, написанный специально для виолончели. Как будто стадо кошек дерут за хвост!
        Бедное дитя! Я и не представляла, что этим безмятежным голубым глазам известны бури. А ведь за занавесью кудряшек кипят нешуточные страсти. Такое чувство, что она готова порвать родителей в клочки.
        — Морин, Вы учитесь в консерватории?  — Я хотела еще что-то добавить, но вовремя осеклась. К нам приближалась мама бедной девочки. Морин сжалась.
        — О чем Вы тут так оживленно беседуете?
        Я, к счастью, нашлась.
        — О музыке. Морин ведь музыкантша, она учится в консерватории?
        — Да,  — гордо произнесла Аньес,  — она виолончелистка. А что вы говорили о музыке?
        — Я призналась, что совершенно не знаю современной музыки. Да и, честно сказать, просто ее не люблю. Я предпочитаю оперы, написанные в XIX веке.
        Морин взглянула на меня с благодарностью.
        — О,  — совершенно деревянным голосом сказала Аньес,  — я надеюсь, у меня будет случай Вас переубедить. Морин, дорогая, а где твоя виолончель?
        — В багажнике, мамочка. Ты забыла ее вынуть из машины.
        Аньес на это не нашлась, что ответить, и ретировалась.
        — Вот видите, Надя, она меня все время допекает. Ей надо, чтобы я, по меньшей мере, была как Ростропович. Такая, какая есть, я ее не устраиваю. А папашу не устраиваю никакая. Дядя ко мне хорошо относится, но ему некогда, даже на Эрика никогда времени не хватает. Только дядя Анри, хотя какой он мне дядя… Он ко мне относится по-человечески. А Вы своих детей любите.
        — Морин, я думаю, Ваша мама тоже Вас любит. Просто делает это, как умеет. Вы это поймете, когда у Вас будут свои дети. Моя мама тоже не сахар, поверьте. Я много лет была уверена, что она очень плохо ко мне относится. Теперь я понимаю, что так она проявляет свою любовь.
        — Но Вы к Вашим детям относитесь по-другому!
        — И Вы к своим детям будете относиться по-другому,  — я улыбнулась как можно шире. К нам подходил господин Корбелон. В смокинге он мне почему-то страшно напоминал лакея из исторических фильмов про конец XIX века. Самодовольное лицо, гладкие блестящие черные волосы и маленькие полуприщуренные глазки, а еще больше осанка, одновременно гордая, и угодливая. Даже твердое знание его истинного положения ничего не меняло.
        — Ой, Надя, я пойду поищу Катрин и Эрика,  — испуганно пропищала девушка, и тут же испарилась.
        — Вас совсем заморочила наша дурочка,  — начал Корбелон,  — А Вы, по доброте своей, не решаетесь прекратить этот разговор. Вот я и пришел к Вам на помощь.
        Я хотела уже указать этому самодовольному типу, что не нуждаюсь в его помощи, но потом подумала, что он может стать источником информации, и с благосклонным видом выслушала его следующую реплику.
        — Хотите вина?
        — Нет, я, пожалуй, хочу выйти на воздух, мне что-то душно стало.
        — Я Вас провожу,  — вызвался он с поспешностью,  — Вы, наверное, устали слушать жалобы бедной девочки на ее непутевую мамашу.
        Я не ответила, и правильно сделала. Это подвигло Корбелона на дальнейшие откровенности.
        — Вы ведь войдете в нашу семью, так что Вам следует знать. Понимаете, Аньес — наш “enfant terrible”. Когда все учились, она болталась с этими хиппи. Ну, травка, свободная любовь… Вы понимаете… Еле- еле, с большим трудом дяде удалось ее вытащить. Но не одну. К ней, как репей, прицепился ее гений. Тогда он был никто, это сейчас, с помощью нашей семьи, его признали, и его кошмарные опусы даже где-то исполняются. Дяде пришлось их поженить. Да к тому же она оказалась беременная неизвестно от кого. Даже ее гений отрицал отцовство, и до сих пор отрицает. Эта семейка тянет деньги с Жана Мишеля. Дядя-то богачом не был, и особого богатства дочери не оставил. Морин, надо сказать, из них самая бескорыстная, но это мало что меняет.
        В изложении Корбелона эта история показалась мне тошнотворной. Захотелось оказаться от него за тысячу километров. И тут мне совершенно случайно помогла баронесса Лиза. Она тоже вышла подышать свежим воздухом, и, главным образом, покурить. Я бросилась к ней, как к родной, и попросила сигаретку, хотя на самом деле не курю.
        Лиза обменялась с Корбелоном всего одним взглядом, и его точно ветром сдуло.
        — Надя, я, кажется, лишила Вас кавалера?
        — Я как раз собиралась Вас за это поблагодарить. Просто не знала, как от него отвязаться, поэтому и попросила у Вас закурить. Вообще-то я не курю.
        Мы обе рассмеялись.
        — Ничего, покурите, курение успокаивает. Да, я все время любуюсь Вашими серьгами. Сначала я думала, что это аметисты, но теперь вижу, что это александриты. Сейчас, при дневном свете, они отливают зеленым. Сколько же в них карат?
        Солнце еще не село, и в его свете мои серьги действительно должны были позеленеть и сиять морской волной. Это их цвет, кстати, нравится мне больше.
        — Понятия не имею. Мне их подарила мама на защиту диссертации, и с тех пор я ношу их почти постоянно.
        — Диссертации? Я слышала, Вы финансовый консультант. А диссертация у Вас была по экономике и финансам?
        — Нет, по математике.
        — Потрясающе. Я сама юрист, совладелица юридической конторы. Знаю много успешных женщин во всех областях. Но математика, который так выглядит, вижу впервые.
        — Что ж, мне приятно это слышать. Тем более не в качестве комплимента от мужчины. И еще приятнее после отвратительного разговора с господином Корбелоном побеседовать с умной женщиной.
        — Аристид, наверное, сплетничал, как всегда.
        — Пытался, по крайней мере.
        — Даю что угодно, он говорил о бедняжке Аньес. Вы его не слушайте.
        Я поняла, что Лиза пытается выведать, что мне уже рассказали, поэтому ответила дипломатично.
        — Я и не слушала. В конце концов, это меня не касается. Взаимоотношения между матерью и дочерью — это то, во что нельзя влезать.
        Оказалось, что чересчур дипломатично, потому что Лиза вдруг резко сменила курс.
        — А Ваша дочь? Я наблюдала за ней за обедом и сейчас, в зале. Честно говоря, я не ожидала, что она настолько красива, хорошо воспитана и, как бы это сказать, настолько независима. От девушки из России этого не ждешь. Как мне показалось, она сильная и властная. Эрик в нее влюблен, но я не уверена, что они будут хорошей парой.
        — Не спрашивайте меня, мое влияние на этот процесс минимальное. У моей дочери действительно, очень сильный характер, гораздо сильнее моего. Я имею на нее влияние постольку, поскольку стараюсь не давить, а вразумлять. Мне Эрик очень нравится. Он умный, добрый, славный и не стремится к тому, чтобы управлять. Он в этой паре согласен быть ведомым. По крайней мере, сегодня. На этих условиях они могли бы быть счастливы. Но решение принимаю не я. Она сделает так, как захочет и решит.
        Я сказала это все Лизе, понимая, что через несколько минут мои слова станут предметом обсуждения между ней и Жаном Мишелем. Вот им еще информация к размышлению.
        — Надя, я могу только поблагодарить Вас за то, что Вы со мной так откровенны. До знакомства с Вами и Вашей дочерью, я боялась, что этот брак состоится. Сейчас я опасаюсь, что Катрин не захочет сделать счастливым нашего Эрика.
        — Лиза, что мы с Вами обсуждаем облака в небе?! Давайте переживать неприятности по мере их поступления. У нас в России говорят: война будет — объявят.
        — Вы мудрая женщина! Можно я возьму Ваше выражение на вооружение?
        — Да пожалуйста! Пользуйтесь на здоровье.
        Тут к нам подошла Клодин Рагузье. Вблизи ощущение, что она вырезана из картона и раскрашена, усиливалось. Клодин тоже вышла покурить, и искала компании. Попросив у Лизы огня, она затянулась и вступила в разговор:
        — Mesdames, о чем Вы так увлеченно беседуете?
        Я промолчала, не зная, что сказать. Меня выручила Лиза, ловко и политично соврав:
        — Я выразила Наде восхищение ее французским языком. Сейчас уже такого не услышишь, особенно от молодежи. Это язык великих писателей, Флобера и Мопассана. Она соблюдает согласование времен и в вопросах делает инверсию.
        Сделала, называется, комплимент! Сказала, что мой французский — допотопный. Ну и пусть. Она явно не хотела обсуждать с Клодин то, о чем говорила со мной. Мне это сказало больше, чем если бы она сама мне обо всем рассказала. Их отношения с мадам Рагузье явно не выходят за рамки светских, и друг друга эти дамы недолюбливают.
        Мы еще почирикали на тему, как за последнее время испортился французский язык, констатировали, что это происходит повсеместно, и не только с французским. Я подтвердила, что с русским те же проблемы.
        Докурив сигареты и исчерпав вопрос о порче языка, мы разошлись. Тем более, что банкир Рагузье вышел в поисках жены, за Лизой пришел Жан Мишель, а меня отлавливали сразу двое: Анри Пеллернен и Корбелон. Да нет, даже не двое, а трое: еще мой сын.
        Сережка хотел спросить разрешения пойти погулять в парке. Он не привык к светским мероприятиям, и совсем обалдел от толчеи. Я с легкой душой его отпустила. Пусть не мучается. Тем более, что, кроме Морин, никто и не заметит его отсутствия.
        Корбелон подлетел ко мне, и предложил вернуться в зал к гостям. Анри подошел к нему сзади, приобнял за плечи и что-то шепнул на ухо. Корбелон сразу заизвинялся:
        — Простите, Надя, я должен Вас покинуть. Единственное, что меня извиняет, я оставляю Вас не одну.
        И его как ветром сдуло.
        — Что Вы ему сказали?
        — Я сказал, что его жена приехала. Кстати, это правда. Ты устала, Надя?
        — Можно и так сказать. Я человек несветский, для меня приемы скучны и утомительны. Меня правда, пытаются развлекать сплетнями, но это не мой жанр.
        — Я тоже человек несветский. Ничего, недолго осталось. Около полуночи все начнут разъезжаться. А к двум часам останутся только те, кто здесь ночует, а таких немного. Если ты пойдешь к себе около часа, никто не найдет это неприличным. Да, хочу тебе сказать, твоя дочь произвела фурор. Никто не верит, что она русская.
        — Почему?
        — Присутствующие представляют себе два типа русских девушек: тех, что ездят в Куршевель на деньги русских любовников, и тех, что ищут себе в Европе богатых мужей. И те, и другие, не умеют себя вести.
        Я вскинула брови.
        — Я имею в виду, вести себя как в хорошем европейском обществе. Может быть, в России все по-другому, я не знаю. Но Катрин ведет себя так, как будто воспитывалась при дворе английской королевы, причем не этой, а королевы Виктории, и делает это абсолютно естественно. Думаю, спасибо за это следует сказать тебе.
        — Не мне, а моей маме. И моей бабушке. Она получила воспитание в институте благородных девиц, хотя благородным происхождением похвастаться не могла.
        — Пойдем в зал, моя благородная дама, я тебя кое с кем познакомлю. Это семейное мероприятие, интересных гостей немного. В основном банкиры, а тебе, как финансовому эксперту, знакомство с ними может быть полезным. Потом мы потанцуем. Ты умеешь танцевать?
        — Вальс и танго. Нас в школе учили.
        — Супер!!! И нас тоже. Значит, договорились?
        Я кивнула головой, и мы пошли в зал. Дальнейшее слилось в моей памяти в сплошную ленту лиц, улыбок и приветствий. Исключение составили танцы. Я любовалась на мою дочь, которая открывала бал в паре с Эриком. А потом и сама закружилась в вальсе с Анри. Он, как и обещал, танцевал со мной вальс и танго.
        Удалось переброситься парой слов с Катькой, когда она на минутку осталась одна.
        — Мамуль, мне надо посоветоваться. Ты не запирайся, я потом к тебе приду и мы поболтаем.
        — Хорошо, а что случилось?
        — Жан Мишель пригласил меня утром прийти к нему в кабинет для разговора. Что мне ему сказать?
        — Скажи то, что думаешь. Ничего не сочиняй, и все будет хорошо.
        — Слушай, я тут такой разговор слышала. Одна дама говорила другой: «Мне, говорит, сказали, что они чуть ли не нищие, а у мамаши в ушах такие александриты!». А другая ответила: «Может, это стразы». А эта ей: «Не говори чепухи, стразов александрита не существует в природе». Я поняла, это про тебя. Ты у нас главная богачка.
        Я засмеялась. Ну, надо же, оказывается, мои серьги — такая ценность. А ведь дома у меня еще кольцо есть и кулон, там камни покрупнее.
        Тут подошел Эрик, извинился и увел Катерину.
        Ближе к полуночи появились столы с закуской, но я так устала, что ничего не ела, а в половине первого тихо удалилась в свою комнату. Запираться, помня уговор с Катей, не стала. Разделась, приняла холодный душ, и юркнула под одеяло. Сон навалился на меня мгновенно. А через час так же мгновенно прошел.
        В темноте открылась дверь. Кто-то вошел, и я сразу поняла — не Катька. Мне стало страшно и весело. Вот оно, приключение! В молодости я их побаивалась, а с возрастом стала более, как говорят мои дети, «безбашенной». Вошедший был не так беспечен, как я, запер за собой дверь. О том, кто он, я гадала не больше минуты. Звук шагов, дыхание, еле уловимый запах одеколона…
        — Анри, что Вы тут делаете?
        — Ты не спишь? Ты меня узнала? Но как? Я ничего не вижу.
        — А я вижу…
        Действительно, глаза уже привыкли к темноте, я различала очертания высокой фигуры.
        — Теперь и я вижу. Почему ты не закрыла дверь?
        Пеллернен опустился на край моей кровати и зашарил по ней рукой.
        — Я уговорилась с моей дочерью и ждала ее для разговора. А что ты ищешь?
        — Твоя дочь у Эрика. Откуда я знаю? Он, в отличие от тебя, запер дверь, хотя обычно этого не делает. А я ищу тебя. И уже нашел.
        Он и впрямь нашел меня. Сильные руки стянули и отбросили одеяло, губы прижались к моим губам… Я хотела оттолкнуть агрессора, возмутиться… И со стоном ответила на его поцелуй.
        Когда он на минуту меня отпустил, я все же попыталась сопротивляться и услышала шепот:
        — Только не говори мне, что в Москве тебя ждет любимый мужчина, которому ты поклялась в вечной верности.
        Я засмеялась, обняла его и притянула к себе. То, что произошло затем, не получается описать словами. С другими мужчинами мне было хорошо, очень хорошо или не очень, а тут… Просто ураган, тайфун, цунами! В первые же секунды мне снесло голову напрочь. Я визжала, выла и урчала как кошка, кусалась и царапалась, но совершенно этого не сознавала. Могучая волна подняла меня до небес, закрутила и швырнула куда-то далеко-далеко… И вдруг все стихло, остался только звон в ушах.
        Потом мы, совершенно обессиленные, лежали рядышком. Анри ласково перебирал мои волосы и тихо что-то говорил, но я понимала его с пятого на десятое. Мне просто было так хорошо, как давно уже не было. Меня уносили куда-то волны блаженства, и слова тут не могли иметь никакого значения. Потом волны потихоньку отступили, я получила обратно способность соображать, и услышала:
        — … как только тебя увидел. Ну, не в первый момент, а когда ты просто так взяла и прошла мимо меня на пруд. Я посмотрел тебе вслед и понял, что хочу тебя. Поэтому и не смог ждать тебя дома, помчался за тобой.
        — Помнится, ты мне это по-другому рассказывал.
        — По-другому… Да мало ли, что я там рассказывал. Пристойные объяснения постфактум всегда можно придумать. Все было именно так, как я сейчас говорю. А на дереве я чуть с ума не сошел. Если бы мы не рухнули в воду, не знаю, что было бы…
        Я, если честно, тоже не знала. Вернее, знала слишком хорошо. Поэтому спросила:
        — А что ты говорил насчет того, что загадал перед приемом?
        — Ты не забыла? Я загадал: если ты наденешь, как обычно в таких случаях, черное платье, ничего не будет. Знаешь, я бы просто не решился к тебе войти. А если цветное, тогда будет все! Тут ты появляешься в этом великолепном платье, не помню, как называется этот цвет…
        — «Пепел розы»
        — Точно. Такое красивое литературное название. И ты в нем красивая, как героиня романа. Моего романа, заметь. И все произошло так, как я загадал. Даже то, что ты не заперла дверь.
        — Да, дверь. Ты ведь ее запер, когда вошел? А я кричала?
        — Ты не помнишь? Если хочешь знать, ты мяукала, как мартовская кошка и рычала как тигрица. Если в это время кто-то проходил под окнами, вот он удивился.
        — А по коридору?
        — В коридоре ничего не слышно, не бойся. Дом построен на совесть, и, если специально не подслушивать, ничего не услышишь. А ты пить не хочешь? Я принес сок и поставил его у двери, когда вошел.
        Я пошарила на столике и нашла выключатель. Загорелся ночничок. В его свете я увидела своего любовника. Он смотрел на меня черными бездонными немигающими глазами. Мне показалось, свет все переменил. В темноте Анри был разговорчив, а тут вдруг замолчал. Ясказала:
        — Сок — это замечательно. Вот тут у меня стояли стаканы.
        Он встал и пошел к двери, а я не могла отвести от него глаз. Такие худые длиннокостные люди обычно двигаются угловато, как деревянные, но в нем была неожиданная грация. Я это отметила еще утром, и сейчас снова ею любовалась. Он взял бутылки с соком и повернулся. Я отвела глаза и тут вдруг увидела, что одеяло уже давно валяется на полу, и моя ночная рубашка тоже. Засуетилась.
        — Успокойся, моя маленькая. Не надо так смущаться. Я сейчас налью нам сока, и выключу свет, если он тебе мешает.
        Он устроился рядом со мной, взял со столика стакан, и вручил его мне, полный апельсинового сока.
        — Надо было еще минеральной воды захватить, да я не подумал. Знаешь, я не хочу выключать свет. Я хочу тебя видеть. Но если тебя это смущает…
        Он протянул длинную руку и поднял с пола одеяло. Встряхнул и укрыл и меня, и себя.
        — Так лучше? Знаешь, мне крупно повезло, что им пришло в голову пригласить подружку Эрика вместе со всей семьей.
        — Кому «им»?
        — Жану Мишелю и Лизе. Я надеюсь, ты знаешь, что они вместе уже много лет. Они, конечно, играют комедию «просто дружбы», но она никого не обманывает. Идиотизм, я считаю. Могли бы жить открыто, никто бы слова не сказал. Так называемый муж Лизы — гей, живет со своим другом, моя сестра просто развелась и вышла замуж, так что проблем нет. Но Лизе надо быть непонятой страдалицей, этакой Мари д’Агу. При этом она очень неглупая женщина и отличный адвокат. Специализируется на семейном праве. Баронесса-то она по мужу, а по происхождению — из семьи брюссельских адвокатов. Фламандка. Младший компаньон в фирме своего отца. Насколько я понимаю, это была ее идея: пригласить девушку вместе с матерью. Для приличия, она на нем помешана. Ну, а повезло мне.
        — Это мне повезло… Ты такой… Если честно, я тебя как увидела, стала сама не своя. Поверить не могла, что могу тебя заинтересовать. Я уже не молоденькая, и красавицей меня не назовешь. А ты мог бы выбирать из самых прекрасных женщин Европы.
        — Ну, во-первых, ты преувеличиваешь. Самым прекрасным женщинам Европы я без надобности. Кто я такой? Не актер, не политик, не знаменитый певец или композитор. Просто зануда-финансист, даже без титула. Тут таких полно. Чем я могу привлечь юную девушку? Деньгами? А потом, чем юная девушка может привлечь меня?
        — Ну, не знаю. Молодая красивая девушка — это всегда хорошо.
        — Хорошо, конечно. Только смотря для чего и для кого. Например, твоя дочь молодая и очень красивая девушка. Но я ее с тобой не сравню. Ты — родное существо. Тебя я хочу, а ее боюсь. У нас нет ничего общего. Пусть девицы ищут себе молодых людей. Знаешь, мне уже пятьдесят два. Даже почти пятьдесят три, через месяц исполнится. Моя жена была старше меня на четыре года, и я был с нею счастлив. А тебе гораздо меньше. Не больше сорока.
        — Мне сорок четыре..
        — Вот видишь! Ты юная и прекрасная. И давай не будем об этом. Это нуворишам нужна молодая куколка с конкурса красоты, чтобы делать из нее выставку бриллиантов. А нормальному мужчине нужна нормальная женщина. С тобой можно и говорить, и молчать, и смеяться, и плакать. Так что допивай свой сок, потому что я хочу тебя поцеловать.
        И я допила сок.

* * *
        Под утро я проснулась от того, что почувствовала на себе взгляд. Вспомнила, что было вчера ночью, но не могла решить, сон это был, или не сон. Открыла глаза: не сон. На меня из-за гребня простыни пристально смотрели два черных бездонных глаза.
        — Ну, наконец-то проснулась. Иди ко мне.
        Я повернулась, протянула к нему руки, и нас снова подхватила та же волна, что и вчера. Только с утра она была не такой яростной. Через полчаса мы все же вернулись к реальности, и я спросила:
        — Ты не знаешь, который сейчас час?
        — Полседьмого,  — он сунул мне под нос свои часы.
        — Мне должны принести мои вещи. Когда это может случиться?
        — Часов в восемь. А какие вещи?
        — Те, что ты отправил сначала в пруд, а потом под дождь.
        — Понятно. Ты хочешь сказать, чтобы я шел к себе и не компрометировал бедную женщину.
        Он был абсолютно прав. Естественно, я произнесла нечто противоположное:
        — Я не хочу такого говорить ничего …
        — Ты не хочешь, поэтому скажу я. Кроме того, Катрин может войти, а я не хочу, чтобы тебе было неловко перед собственной дочерью. Вчера она манкировала, а сегодня может прийти с раннего утра поговорить с мамой. А о чем, собственно?
        — Вчера Жан Мишель пригласил ее для беседы. Она хотела посоветоваться. Слушай, так жалко, что я не смогу присутствовать на этом разговоре. Я даже представить себе не могу, о чем пойдет речь. Всего интереснее было бы, если устроить так, чтобы она меня не видела и о моем присутствии не догадывалась.
        — Зачем?
        — Я же не знаю, какая она, когда меня нет рядом, и часто об этом думаю.
        — Ну, кое-что я могу тебе устроить. Не присутствие, это исключается. Ты не против, если получишь всю информацию постфактум?
        — Да ради Бога!
        — Я могу записать все на диктофон. Дам его Жану Мишелю, а потом заберу. В техническом прогрессе есть свои хорошие стороны.
        Я обняла Анри, прижалась к его груди и потерлась об нее носом. Он погладил меня по волосам и шепнул в ухо:
        — Я ухожу, поспи до восьми. А на завтраке встретимся. У меня есть еще одна гениальная идея, она тоже должна тебе понравиться.
        — Ну вот, заинтриговал, я теперь не засну…
        — Заснешь, заснешь.
        Встал, собрал с пола свои вещи. Их оказалось немного, Анри, оказывается, свой смокинг предварительно снял и пришел вчера в шортах и футболке на голое тело. То-то я не заметила, когда он раздевался. После чего он оделся и выскользнул в коридор. Я встала, закрыла за ним дверь, сходила на всякий случай в душ, и снова легла. Думаете, не заснула? Заснула как миленькая, и видела эротический сон, который был повторением и продолжением яви. Проснулась я в полдевятого.
        Полюбовалась на себя в зеркало. Боже, ну и вид! Осунулась, под глазами синяки, а сами глаза просто неприлично сияют. И вид чересчур довольный. Попробовала что-то с этим сделать — ничего не получилось. Теперь все сразу догадаются, чем я ночью занималась. Ой, тут же стоят два грязные стакана!
        Я вскочила, взяла стаканы, бросилась в ванную и вымыла их. Только поставила на столик у кровати, как раздался стук в дверь. Я запахнула халат и величаво произнесла:
        — Войдите.
        Пришел Бертло, принес мои вещи. Все выглядело так, как будто только из магазина. Даже мои полотняные брюки, на которые я, после купания в пруду с тиной, и барахтания в грязи на берегу, махнула рукой.
        Я поблагодарила и выразила восторг тем, что вещи как новые. Бертло мои восторги показались неуместными: он просто хорошо делает свою работу, ничего сверхъестественного. Переспросив, не надо ли чего, он с достоинством удалился.
        Я тут же влезла в любимые брюки и отправилась завтракать.
        Сцена в столовой напомнила мне «Сагу о Форсайтах». Гости сходились по одному, накладывали на тарелки еду, в изобилии расставленную на большом столе, собирались группами и вели светские беседы. От своих предшественников начала прошлого века они отличались демократизмом в одежде. Из-за жары мужчины были в шортах и майках, дамы — в легких юбках или брючках и открытых топах. Вся цивильная одежда была на прислуге: мальчики под руководством папаши Бертло были облачены в белые рубашки, галстуки, черные брюки и такие же жилетки.
        Анри еще не было, так же как и хозяина дома.
        Молодежь толпилась у окон, наворачивая бутерброды с соком. Я взяла омлет, налила чашку кофе и пристроилась в незанятом уголке. Огляделась: особого внимания моя катастрофически довольная физиономия не привлекала. Судя по выражению лиц, эта ночь для всех прошла с большим успехом.
        Ко мне подсела пришедшая следом баронесса Лиза. Тоже с кофе и омлетом. Стала меня расспрашивать, как я собираюсь проводить две недели в Бельгии.
        — Пока даже не представляю себе. Я не стала строить планов заранее, потому что не знала, что меня ждет. А я очень не люблю, когда планы срываются.
        — Эрик говорил, что они собираются всей компанией на море. Как я понимаю, в Нормандию, то ли в Гранвиль, то ли в Трувиль. Вы поедете с ними?
        — Нет, зачем портить ребятам удовольствие?
        — Тогда я лучше посвящу Вас в наши планы. Сегодня вечером большинство разъедется. Дети — на море, остальные — по домам. Останутся наши банкиры, будут вырабатывать стратегию на предстоящий форум.
        Я вспомнила, что какая-то колоссальная ежегодная банкирская тусовка должна была состояться в Брюсселе на следующей неделе. Оказывается, попала в точку: Лиза имела в виду именно это мероприятие.
        — Мы все переберемся в Брюссель во вторник, когда будет открытие. В пятницу закрытие. А в субботу Жан Мишель устраивает прием для участников здесь, в этом доме. Считается, что получить приглашение в замок де Кассаль — большая честь. А после этого и мы отправимся на море, только не во Францию. У меня домик у моря около Остенде. Так что подумайте. Если не хотите ехать с молодежью в Трувиль, можете посмотреть Бельгию, машина для Вас найдется, а потом присоединитесь к нам в Остенде.
        Я поблагодарила и сказала, что подумаю. Все так заманчиво, выбор затруднителен…
        В этот момент появился Анри. Он вошел в столовую и направился прямо ко мне. Выражение его лица не оставляло сомнений в характере наших отношений. Народ отвлекся от своих тарелок и уставился на нас. Корбелон заговорщически подмигнул мне и препротивно осклабился. Лиза с удивлением посмотрела на Анри, потом перевела взгляд на мое лицо и улыбнулась с пониманием.
        — Надя, не хочу навязывать Вам решение. Если у Вас есть другие варианты, Вы абсолютно свободны в своем выборе.
        Анри услышал и тут же встрял:
        — Именно другие варианты, Лиза, ты как всегда права. А Жан Мишель еще не появлялся?
        — Нет, он, как обычно, завтракает в кабинете перед компьютером. Говорит, процесс питания стимулирует умственную деятельность. Он тебе нужен?
        — Будет нужен чуть попозже. А пока я позавтракаю.
        Он развернулся и отправился к столу. Наложил себе на тарелку целую гору, вернулся, сел рядом с нами. Наступило неловкое молчание. Я не знала, что сказать, Анри поедал паштет, а Лиза не пыталась нам помочь.
        Я допила кофе и встала.
        Анри тут же поднялся вслед за мной:
        — Хочешь еще кофе?
        — Нет, спасибо, я пойду выйду на воздух.
        — Я с тобой. Прости, Лиза, мы тебя покинем,  — Одной рукой он держал тарелку, другой взял меня под локоток. Мы вышли в сад и сели рядом на парапет под тенью перголы, увитой цветущим ломоносом. Точнее он меня усадил.
        Я продолжала молчать. Если честно, хотелось заорать и начать скандалить, упрекая Анри в том, что он поставил меня в идиотское положение, выставив перед всеми своей любовницей. Но я и вообще не склонна орать, а уж на чужом языке это сделать просто невозможно. Не получается. Поэтому я тупо молчала, уставившись в землю.
        — Не сердись.
        — Я не сержусь.
        — Сердишься, я же вижу. Ну, что сделать, чтобы ты развеселилась? Хочешь, на колени встану?
        Дурацкий какой-то разговор, как будто в плохом романе вычитанный.
        — Не хочу. Лучше съешь, что у тебя там на тарелке…
        Удивительно, но он послушался, и начал есть, поглядывая на меня. Когда тарелка опустела, спросил:
        — Ты довольна?
        Я кивнула.
        — А теперь слушай. Лиза тебя выспрашивала о твоих планах?
        Я снова кивнула.
        — Я уже все придумал и кое-что организовал. Пусть Жан Мишель едет в Брюссель. Пусть ребята едут в Трувиль. Мы с тобой едем в Бретань.
        — Ты с ума сошел. В какую Бретань?
        — А она одна! Вечером сядем в машину, а утром уже будем купаться в Атлантическом океане. У моего друга есть домик около Конкарно. Я ему позвонил и договорился.
        — Когда?
        — Да только что! И не упирайся, все равно ничего не выйдет.
        Я не привыкла к такому напору, поэтому, чтобы дать себе время подумать, перевела речь на другое.
        — Ладно, с Бретанью посмотрим. Ты пока вот что скажи: сможешь мне помочь узнать, о чем моя девочка будет говорить с твоим Жаном Мишелем? Ты мне, помнится, обещал.
        — Обещал, и сдержу обещание. Если ты, в свою очередь, пообещаешь поехать со мной в Бретань.
        — Вымогатель и шантажист! А как я буду выглядеть в глазах собственных детей?
        — По-моему, они не станут возражать. Я вчера беседовал за столом с твоим сыном, он показался мне на редкость толковым парнем. Он не из тех, кто ревнует мамочку ко всякому встречному. По-моему, он хочет, чтобы ты была счастлива. Кстати, он мне нравится больше, чем твоя красавица-дочь. Ну, так как, обещаешь поехать?
        — Хорошо, обещаю. А разве тебе не нужно присутствовать в Брюсселе на финансовом форуме?
        Пеллернен махнул рукой.
        — Я там был в прошлый раз, а Жан Мишель отдыхал со своей Лизой в Норвегии. Теперь моя очередь. И ты мне обещала, не забудь. А пока пойдем в дом, надо же договориться о том, чтобы разговор для тебя записать на диктофон.
        Мы вернулись в столовую, куда за минуту до нас спустился сам хозяин дома. Пеллернен меня покинул и, взяв зятя за локоть, стал быстро и горячо что-то шептать ему на ухо. Потом оба ушли.
        Я подошла к детям. Они уже поели, но не уходили, разобравшись на кучки. Морин вместе с еще одной девочкой устроились на подоконнике вместе с Сережкой, которого они наперебой о чем-то спрашивали. Катя, как царица, сидела в проеме между окон, а мальчишки толпились вокруг. Не только Эрик, но и парочка мальчиков Рагузье, и еще один, которого мне вчера так и не представили. Они расступились, пропуская меня к дочери.
        Катя поднялась мне навстречу. Я хотела что-то сказать, но в этот момент к нам приблизился Бертло и тихо произнес, обращаясь к девушке:
        — Мадемуазель, Вас ждут. Позвольте Вас проводить.
        Моя дочь царственно кивнула, и вышла вслед за Бертло. Все проводили ее взглядом.
        Эрик опомнился первый, тронул меня за плечо и спросил:
        — Надя, можно Вас на пару слов?
        И мы с ним отправились в сад, где сели на тот же парапет, с которого я недавно встала.
        — Надя, Вы знаете, куда позвали Катрин?
        — К Вашему отцу.
        — А Вы в курсе, зачем?
        — Нет, но очень хотела бы знать.
        — Вы знаете, он уже с ней разговаривал. Зачем ему это понадобилось во второй раз?
        — Эрик, я сама теряюсь в догадках. Одно могу сказать — туда пошел твой дядя, он обещал все разузнать.
        — Это хорошо. Если дядя Анри обещал — непременно выполнит. Вы знаете, по-моему, он в Вас влюбился, и я ему завидую.
        — Почему, Эрик?  — я чуть с парапета не свалилась. И этот туда же! Почему они все норовят влезть не в свое дело? Я поторопилась перевести стрелки.
        — Потому что, мне кажется, и Вы в него влюбились.
        — Вот как,  — я не посмела опровергать эти слова, просто изобразила недоверие,  — и чему же тут завидовать?
        — Я Катрин нравлюсь, но она в меня ни капельки не влюблена. Просто она ничего не имеет против того, чтобы быть со мной. Но не больше.
        — Думаю, мой друг, все не так плохо. Она — человек логический. Ей трудно выражать свои чувства, она их стесняется. Но это не значит, что чувств у ее нет.
        Эрик посидел, подумал, а затем произнес грустно:
        — Наверное, Вы правы, Надя. Но я не уверен, что ее чувство ко мне можно даже с натяжкой назвать любовью. Я все время об этом думаю… Надеюсь только, что все изменится. Мой отец от нее в восторге. Он не говорит, почему, но я ясно вижу — Катрин ему нравится гораздо больше, чем я.
        — Что ты говоришь, Эрик! Бред какой-то! Твой отец тебя очень любит.
        — Любит. Я знаю. Но я не очень ему нравлюсь. Понимаете, я не соответствую его критериям. Вы его пока мало знаете. Он тихий, спокойный, мягкий, совсем не сильный, но очень умный. И в людях разбирается. Дядя — он сильный. Очень. Ума ему не занимать, но отец для него всегда высший авторитет. Так вот, отец в людях больше всего ценит ум. Я в этом плане его вечно разочаровываю.
        — Эрик, что за самоуничижение? По-моему, ты достаточно умен, чтобы вызвать уважение собственного отца. Ты способен понимать самые сложные вещи, которые я далеко не каждому могу объяснить.
        — В том-то и дело. Я могу понимать, а Вы и Катрин можете эти вещи придумать. Вы ему понравились, а от Катрин он пришел в полный восторг. Я знаю, что она гораздо меня умнее. Но как он это разглядел, не представляю. У него просто не было времени. Вчера они разговаривали не более десяти минут.
        Что можно узнать о человеке за десять минут светской беседы? Катя уверяла, что разговор не был слишком содержательным. Что же Жан Мишель в ней разглядел?
        Я не успела ничего сказать, потому что в этот момент с хохотом и визгом из дома вывалилась вся молодежная ватага. Один из мальчиков Рагузье стал тут же приставать к Эрику, уговаривая отвезти всех на теннисный корт. Но тот не собирался уезжать без Кати. Они какое-то время бодались, после чего Эрик увел всех в бассейн, и я осталась одна.
        Но ненадолго.
        Откуда ни возьмись, прибежал Пеллернен, схватил меня за руку и потащил, ничего не говоря. Я чуть не упал, попыталась затормозить, чтобы как минимум узнать, куда меня тащат. Ничего не помогло. Он только сказал: Скорей, скорей,  — и потащил меня дальше. В таком темпе мы пролетели весь дом и ворвались в кабинет Жана Мишеля, который преспокойненько там сидел и пил кофе вместе с моей дочерью, устроившейся в кресле напротив хозяина. Катерина делала вид, что она вообще зашла случайно кофе попить. А Жан Мишель меня приветствовал:
        — Надя, доброе утро! Хорошо, что ты так быстро согласилась прийти.
        — Ничего себе согласилась! Меня никто и не спрашивал. Этот господин меня сюда просто за руку приволок.
        Все засмеялись. Я, естественно, тоже.
        — Садись, отдохни, выпей кофе,  — он усадил меня за стол и налил полную чашку из кофеварки,  — И посмотри вот на это.
        Я не успела и глотка отхлебнуть. Жан Мишель сунул мне под нос папку, в которую была вшита пачка бумаги. Судя по заглавию, передо мной была курсовая работа Эрика.
        — Ты видела это раньше?
        — Нет. Я так понимаю, это та самая работа, которую Эрик писал, когда приезжал к нам в Москву. Я ее вижу сейчас впервые.
        — Предлагаю ознакомиться. Если тебе нужны очки, можешь воспользоваться моими,  — он протянул мне футляр.
        Я согласно кивнула, и положила футляр с очками себе на колени. Торопиться не стала, допила кофе, и только после этого вздела очки на нос и углубилась в шедевр Эрика. Сначала шли общие слова, потом пошла аналитическая часть. Я узнала свои выкладки, они были представлены вполне достойно. Видно, что парень понял все, что я ему втолковывала, и даже творчески это переработал. А потом пошел синтез и у меня глаза на лоб полезли. Осторожность на грани трусости — это мое. Наверное, поэтому я и не сделала большой карьеры. Таких смелых, если не сказать наглых, идей, финансовых схем на грани фола у меня он набраться никак не мог, но я отлично знала, в чьей голове они родились. Катька мне не раз озвучивала нечто подобное. Я ее всегда осаживала, но думать-то не запретишь. Наши разговоры, как видно, пошли ей на пользу, схемы были продуманы так, что не подкопаешься. В принципе, их можно было претворить в жизнь, комар бы носу не подточил. Но в самом конце был отрезвляющий пассаж. Все это работало бы в России, если бы удалось найти союзника в верхних эшелонах власти. О, я сто раз об этом твердила. Но твердила
Катьке, Эрику ничего подобного я не говорила.
        Я дочитала и подняла глаза. Оказывается, все это время за мной внимательно наблюдали оба мужчины. Пеллернен смотрел на меня своими черными глазами, от которых у меня внутри все переворачивалось, и молчал. Де Кассаль продолжил разговор:
        — Надя, браво! У тебя такое выразительное лицо, что можно ничего не спрашивать: все на нем написано крупными буквами.
        — Что написано?  — я была ошарашена ходом разговора.
        — Да все. Пока ты читала аналитическую часть, было ясно, что ты довольна. А потом ты увидела что-то совершенно неожиданное. Следовательно, выводы тебе незнакомы. Послушай меня. И Вы, мадемуазель, тоже послушайте.
        Забавно, со мной, солидной дамой, этот граф на «ты», причем с самого начала, а с девчонкой — на «Вы».
        — Сейчас я все для себя понял и нахожусь перед трудным выбором. Наверное, следовало пустить все на самотек, но я предпочитаю осмысленные действия. Поэтому раскрываю карты. Анри, будь свидетелем.
        Пеллернен кивнул, а я бросила взгляд на Катерину и затаила дыхание. Моя дочь сидела, как ни в чем не бывало.
        — Я люблю своего сына. Надеюсь, в этом никто не сомневается. Но я никогда не питал иллюзий относительно его потенциала. В финансовой и банковской области он невелик. Мальчику не повезло: кроме него, у меня нет других детей. Значит, во главе нашего дела встанет человек, не слишком к нему способный. Да еще такой, у которого к этому не лежит душа. Значит, ему понадобится помощь и поддержка профессионалов. Команда. Мы вместе с Анри собирали такую команду, и она у нас есть. Есть армия. Но нет полководца. Я не вечен. Анри тоже. Кроме того, мы постепенно устареваем. Мир меняется, и нам за ним не поспеть.
        Когда мой мальчик объявил, что женится на русской девушке, первое мое желание было запретить. Надеюсь, все здесь понимают, что мною двигало. Но Лиза заставила меня взглянуть на это вопрос по-другому. Эрик должен сам принимать решения. Я лишь могу ему помочь. Поэтому родилась идея с приглашением. Ну, если с вашей стороны была какая-нибудь недобросовестность… Надя, надеюсь, ты меня понимаешь и не обижаешься.
        Я кивнула и махнула рукой: мол, продолжай.
        — Но сначала Эрик поехал в Россию. Предполагалось, что эта поездка может его отрезвить. Все вышло иначе, но не в этом дело. По моей просьбе преподаватель дал ему задание провести оценку инвестиционной привлекательности российского бизнеса. К вам это никакого отношения не имело, просто парня надо приучать к делу. Он привез из Москвы эту работу. Я ее прочел и понял — это не могло родиться в голове у моего сына. Он не глуп, по-своему даже очень умен, но генератором идей быть не может. Всегда он писал работы на хорошем среднем уровне. А тут блестящая аналитика и фантастические по своей дерзости идеи. Великолепные. Блестящие. Когда-то я сам так мог.
        Анри вылез и подтвердил:
        — Да, когда-то твои мысли произвели переворот в моей жизни. На них основан наш бизнес.
        — Спасибо, Анри. Так вот, продолжу. С недавних пор я чувствую, что нам не хватает свежих идей. Дело растет, но не так, как хотелось бы. Рост практически на уровне общего роста этого рынка. И тут в курсовой своего сына я вижу то, чего давно дожидаюсь. Новые идеи. Но чьи они?
        Мы с Катькой, не сговариваясь, удивленно подняли брови.
        — Не представляете, с каким нетерпением я ждал вашего приезда. С каким вниманием за вами наблюдал. Могу сказать, что все понял. Не все, я неправильно выразился, а то, что меня интересовало. И теперь в затруднении.
        Катерина открыла рот впервые с того момента, как я вошла в кабинет, и произнесла:
        — В чем же Ваше затруднение, Жан Мишель?
        — Отвечу, Катрин! Вы не будете отрицать, что аналитика — это заслуга Вашей матушки.
        — Не буду. Это ее профессия.
        — А сумасшедшие идеи — они Ваши?
        — Мои. Это моя будущая профессия. Мама аналитик, я — финансовый менеджер.
        Де Кассаль подошел к Катерине, взял ее за руки и посмотрел прямо в глаза:
        — Дорогая, я уверен, что Вы мне нужны. Нужны моему делу. Но я не уверен, что Вы собираетесь выйти замуж за моего сына.
        Катька встала, и в глаза бросилось, что она гораздо выше ростом, чем Жан Мишель. Сознательно, или нет, но заняла доминирующую позицию и заговорила официальным тоном:
        — Господин граф.
        Жан Мишель замахал руками, но она продолжила, не обращая на это внимания:
        — Господин граф, я не знаю, что Вы имеете в виду, говоря, что я Вам нужна. Должна объяснить: я пока учусь, моя учеба не закончена. До этих пор никаких разговоров о замужестве быть не может. Равно как и ни о чем другом.
        И села.
        Жан Мишель выпустил ее руки.
        — Дорогая моя, я не предлагаю Вам бросить учебу. Наоборот, хочу, чтобы Вы ее продолжили в самых лучших учебных заведениях, по Вашему выбору. Готов платить Вам стипендию. А взамен хочу, чтобы по окончании Вы стали моим сотрудником. Не скрою, сразу на большую должность я Вас не возьму, но гарантирую: с Вашими талантами через три года Вы подниметесь так высоко, как и не мечтали. А лет через пять у Вас, кроме места в Совете Директоров будет в кармане неплохой пакет акций. Это вне зависимости от того, поженитесь вы с моим сыном, или нет.
        Я хлопала глазами, Анри угрюмо молчал, одна Катерина сохраняла олимпийское спокойствие. Жан Мишель почувствовал неодобрение своего компаньона, и тут же снова заговорил.
        — Конечно, кто-то может меня упрекнуть в бездушном отношении. Но поймите, я люблю своего сына, он мне очень дорог. Но и моя фирма мне дорога, это мое детище, создание моего разума и труда. Да, не только моего, нашего. И не надо на меня так смотреть. Надя,  — обратился он ко мне,  — я предложил тебе работу аналитика. Твоей дочери я предлагаю блестящее будущее. Скажи что-нибудь.
        — А что тут скажешь?! Спасибо. Мне все это необыкновенно лестно, такая высокая оценка и моих скромных возможностей, и способностей моей девочки. Я, со своей стороны, буду рада на тебя поработать. А за Катю решать может только она.
        Катя снова встала и сказала голосом лучшей ученицы:
        — Жан Мишель, я благодарю Вас за великолепное, потрясающее предложение. Но давайте не буден спешить и вернемся к этому разговору через год. Мне еще год учиться. За это время многое может измениться. Если через год Вы не измените своего мнения и повторите Ваше предложение, я буду счастлива его принять.
        Гадюка нарочно ничего не сказала про отношения с Эриком. Знает, что если все серьезно разладится, никто предложения повторять не будет. Или будет? Да нет, это сейчас Жан Мишель ведет себя так независимо, делает предложения от имени компании, не посоветовавшись с компаньоном. Если Пеллернен надавит, то граф пойдет на попятный двор. А Анри, по-моему, не намерен игнорировать чувства племянника, и счастье Эрика ему небезразлично. А какое уж тут счастье, если любимая девушка станет не женой, а членом Совета директоров твоей компании и, может статься, твоим начальником по службе…А вот если все сладится, тогда путь открыт. Зная Катьку, я представила себе, как она задвинет Эрика и сама станет заправлять на фирме. А тот пусть вымирающими видами занимается.
        — Ваше благоразумие, моя дорогая, гораздо выше моего. Вы абсолютно правы,  — это Жан Мишель,  — продолжим этот разговор будущим летом, когда у Вас в руках будет диплом. А пока отдыхайте, веселитесь, я не буду больше Вас мучить. Насколько я знаю, Эрик хотел ехать с Вами к морю, в Трувиль? Начинайте собираться, моя дорогая.
        Катя еще раз поблагодарила за честь, и пошла к выходу. Проходя мимо меня, глянула тревожным взором. Спросила тихим голосом по-русски:
        — Мама, ты со мной?
        — Иди, девочка, я задержусь на пару минут.
        Она вышла, а я осталась и услышала:
        — Надя, ты хотела знать, о чем я буду разговаривать с твоей дочерью?
        — Хотела…
        — Ты удовлетворена?
        — Я потрясена.
        — Чем, моим предложением?
        — В том числе…  — я не стала говорить, что больше всего потрясла меня моя дочь.
        — По-моему, тебе надо выпить еще кофе и успокоиться. Не волнуйся, все будет хорошо. И ты, Анри, не злись. Ну, я поторопился. Не посоветовался. Но, если ты подумаешь хорошенько, то я все делаю правильно,  — и де Кассаль самодовольно улыбнулся.
        Я допила вторую чашку, встала, сказала:
        — Спасибо, спасибо за кофе и за приглашение: я узнала все, что хотела. А теперь, с Вашего разрешения, я пойду.
        И ушла, оставив мужчин наедине. На лестнице встретила Катерину, которая меня поджидала.
        — Мама! Ты на меня сердишься?
        — Ну что ты, доченька, я тобой восхищаюсь. Тебе и впрямь самое место в Совете Директоров. Сегодня я в этом убедилась воочию. У тебя всю дорогу было стратегическое преимущество. Это уметь надо. Я в твои годы была полная лохушка.
        — Ты меня осуждаешь?
        — Да нет же! Делай, как знаешь, я ничего тебе советовать не буду, скорей уж сама твоего совета спрошу.
        — Мам, ты едешь с нами в Нормандию?
        — Ты этого хочешь?
        — Ну, не знаю. У Эрика не такая большая машина…
        — Успокойся, не стану вам мешать. Меня пригласили в другое место.
        — Пеллернен пригласил?  — глаза моей дочери загорелись,  — Ты ему нравишься, я сразу заметила.
        — Нет, это баронесса Лиза пригласила меня в свой дом в Остенде,  — нагло соврала я. Не хотелось идти на откровенность, особенно сейчас.
        — А,  — скучливо заметила моя дочь,  — это все равно. Остенде — так Остенде. Но он тебя так не оставит, я тебе точно говорю. А он тебе нравится?
        — Нравится, нравится,  — сказала я, чтобы пресечь дальнейшие расспросы,  — так когда вы выезжаете?
        Катька мигом забыла про Анри и увлеченно зачастила:
        — Эрик сказал — после обеда, часов в пять. Тогда до ночи будем на месте. Там есть дом, который снят для нас на две недели. Вернемся на банкет для банкиров, а потом опять на море. Здорово, правда?!
        — Отлично! Отдыхайте. А кто едет, кстати?
        — Мы с Эриком, Сережка, Морин, ребята Рагузье и еще Элен, ты ее видела. Будет весело. Если хочешь, бери машину и приезжай из своего Остенде.
        — Да нет уж, спасибо, развлекайтесь без меня. Вы так галдите, что у меня голова болит.
        — Ты права, мамочка,  — сказала моя дочь с видимым облегчением,  — с головной болью — это не отдых. Поезжай в свое Остенде и хорошенько отдохни.
        Она чмокнула меня в щеку и умчалась.
        А я спустилась в холл, села в кресло и задумалась: чем бы заняться? Говорить ни с кем не хотелось. На улице жарко, в комнатах делать особенно нечего. Можно было бы взять машину и поездить по окрестностям. На журнальном столике, который стоял передо мной, валялась карта автомобильных дорог. Верно, кто-то из гостей рассматривал, а потом забыл. Я взяла ее и стала изучать. Можно поехать в Шарлеруа, это еще ближе, чем Намюр. Город старинный, в нем должно быть что-нибудь интересное. Или мне это только кажется?
        Надо мной неслышно возник Бертло.
        — Мадам что-нибудь нужно?
        — О, дорогой Бертло, я хотела спросить Вас: стоит ли съездить посмотреть Шарлеруа?
        — Конечно, мадам. Это очень старинный и красивый город. К сожалению, не могу много о нем рассказать. Если хотите, я принесу путеводитель.
        — Спасибо, очень хочу. А как мне туда попасть?
        — Если мадам водит машину, я сейчас принесу ключи. Вас устроит маленький Ситроен?
        Не успела я сказать, что устроит, как из-за спины Бертло вынырнул Пеллернен.
        — Бертло, не беспокойтесь. Я сам отвезу мадам Надю куда она захочет.
        Старый слуга и ухом не повел. Только спросил:
        — А путеводитель?
        — Путеводитель принесите, мадам будет мне его зачитывать. Куда ты собралась?
        Я собиралась протестовать, но вместо этого просто ответила:
        — В Шарлеруа.
        — Вот и прекрасно. Ничего не знаю об этом городе, хоть и бывал. Будет интересно.
        Бертло величественно повернулся и ушел. Вероятно, за путеводителем. Мы остались одни.
        Я намылилась что-то сказать, но Анри меня опередил.
        — Так, тебе не надо переодеться или что-нибудь с собой взять?
        — Надо, наверное.
        — Тогда беги. Буду ждать тебя на этом самом месте. У меня в машине климат-контроль, тебе не будет жарко.
        Он все решил за меня. Я захлопала глазами, и, так ничего и не сказав, пошла в свою комнату. Все же языковой барьер — не шуточки. Я хорошо говорю по-французски, но все равно это не родной язык. По-русски я бы ему сказала! Хотя, если вдуматься, мне совсем не хотелось ему противоречить.
        Надев вместо черной майки белую марлевую блузку и взяв сумочку, я спустилась. За те несколько минут, что меня не было, в холле стало людно. Появились Жан Мишель и баронесса Лиза с ракетками: видно, собираются играть в теннис. Корбелон стоял, кого-то дожидаясь, чета Рагузье прошла к выходу, раскланиваясь со всеми, красавец Жером говорил что-то вернувшемуся Бертло. Молодежи, правда, нигде не было видно, наверное, пошли-таки в бассейн. На вид у всей этой честной компании мне не хотелось подходить к Пеллернену, и он это усек. Поднялся с кресла, махнул мне книжкой, в которой я опознала путеводитель, и вышел. Я всем улыбнулась и прошла в библиотеку. Еще со вчерашнего дня я приметила там выход в сад, и теперь воспользовалась им.
        Оказывается, Анри читал мои мысли, потому что встретил меня у дверей.
        — Я был уверен, что ты догадаешься. Пойдем скорее.
        Мы только что не бегом отправились в гараж.
        Разговор начал Анри, но не прежде, чем машина пересекла владения де Кассалей.
        — Ты довольна, что присутствовала при разговоре твоей дочери и моего зятя?
        Он не стал называть Жана Мишеля своим компаньоном, а употребил выражение «beau frere», подходящее ко всем свойственникам мужского пола, желая подчеркнуть, что дело это — семейное.
        — Знаешь, не уверена. Я никогда не видела свою дочь такой. Она вызвала мое восхищение, но… Я всегда видела Катерину в семейной обстановке, там она другая. Такого самообладания я от нее не ожидала.
        — Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что боюсь ее?
        — Кажется, да.
        — Выйдет она за Эрика, или за другого, мужчина для нее будет всегда только сопровождающим лицом. Я знаю, что говорю, я был женат на такой женщине.
        Я не рискнула задать вопрос о его жене, вместо этого сказала:
        — Если Эрика это устраивает…
        — Меня, черт побери, это тоже устраивало! А теперь у меня нет никого!
        Я почувствовала, как он напряжен. Даже воздух в машине сгустился, им стало трудно дышать. Я поняла, что от меня ждут вопроса, и решила оправдать ожидания:
        — Ты говорил, что у тебя был счастливый брак. Что же произошло на самом деле?
        Я подала правильную реплику. Анри как прорвало:
        — Ты знаешь, я женился на девушке на четыре года старше себя. А влюблен в нее был с пятнадцати лет. С первого взгляда. Ее родители купили дом рядом с нашим, и пригласили нас в гости на новоселье. Я ее увидел и все! Жину была необыкновенной, не такой, как все. Жину — это Женевьева, если ты не знаешь.
        Я кивком поблагодарила за разъяснение. Анри продолжал.
        — Естественно, я для нее был глупым щенком, она и не глядела в мою сторону. А потом она уехала учиться в Лион. Там очень сильная археологическая школа. Жину была археологом. Я, как только закончил школу, отправился в Лион. Родителям объяснил, что только там можно получить хорошее образование по банковскому делу. А на самом деле
        просто хотел быть поближе к ней.
        — А в Лионе?..
        — В Лионе я с ней встретился на улице. Она обрадовалась земляку, но не больше. Время от времени мы встречались и пили кофе. Вокруг было полно девчонок, но мне была нужна только она. Я пытался ей объясниться в любви, но меня всегда ставили на место. Потом я уехал учиться в Америку. Я хотел доказать всем, и прежде всего ей, что чего-нибудь стою. Там я познакомился с Жаном Мишелем. Вернее, мы были знакомы еще в Лионе, но не общались. А тут нас в кампусе поселили в одну комнату. Это была судьба. Жан Мишель увлек меня своими проектами. Вместе мы представляли силу: у меня были деньги, а у него — идеи. Из Америки я не вернулся в Лион, а отправился с Жаном Мишелем в Брюссель, где мы начали наше дело. Через два года я приехал в Лион, чтобы открыть там французский филиал, и снова встретил Жину. Она к этому времени стала сотрудником кафедры и у нее никого не было!
        — И вы поженились?
        — Да. Мне кажется, ее просто тронуло мое постоянство. Для нее любовь значила очень мало. Не в том смысле, что она была холодной женщиной! Совсем нет. Просто ей было хорошо и одной. С самого начала она поставила мне условие: я не буду препятствовать ее занятиям археологией. Это смысл ее жизни. В результате мы были вместе не больше трех месяцев в году, да и то не подряд. Я — успешный финансист, мое дело — в Лионе. Я вынужден там находиться практически постоянно. Она копала что-то в Африке. Я время от времени срывался с места, летел то в Танзанию, то в Бурунди, чтобы провести с нею пару дней. Хорошо, я мог себе это позволить. Сначала я страшно ревновал к ее коллегам, но потом понял — ей никто не нужен, кроме ее раскопок.
        — На мои глаза, это не жизнь.
        — Сейчас и я так думаю. А тогда… это было очень романтично. Мы не надоедали друг другу. Наши встречи были такими… незабываемыми. Лет через десять я начал ловить себя на мысли, что больше так жить не могу. Мне нужна моя жена рядом каждый день. И каждую ночь. Я не хотел другой женщины, мне нужна была Жину, но я боялся ей заикнуться об этом. Один я составлял в уме целые речи, ставил ее перед выбором, а при встрече не мог слова сказать. Думаю, если бы был ребенок, он бы все изменил. Но Жину не хотела, дети бы ей помешали. Она ни разу не забеременела, несмотря на мои ухищрения.
        — А потом?
        — Мне позвонили из Дар-эс-Салама, сказали, что моя жена опасно больна. Я прилетел в тот же день. Она умирала, и врачи ничего не могли сделать. Лихорадка Эбола, если ты знаешь, что это такое.
        — Читала.
        — Она жила еще сутки. Пришла в сознание очень ненадолго, узнала меня, и сказала: «Мой бедный Анри, я была тебе плохой женой, а теперь и вовсе тебя оставляю. Не держи на меня зла». А потом больше в себя не приходила и умерла на рассвете. Не буду расписывать, как я горевал. Но убил меня местный патологоанатом. Он показал мне протокол вскрытия и спросил, знал ли я, что у моей жены были перевязаны трубы. Она не хотела детей и пошла на все, чтобы их не было.
        Руль в руках Анри предательски дернулся. Машина прошла в двадцати сантиметрах от бетонного ограждения. У меня сердце ушло в пятки.
        — Остановись, пожалуйста.
        Мы были, судя по всему, в двух шагах от Шарлеруа: дома стояли с обеих сторон от дороги. Анри затормозил у кафе.
        — Что случилось? Тебе нехорошо?
        Я не стала объяснять, что просто испугалась.
        — Мне показалось, что нехорошо тебе. Давай посидим здесь, выпьем сока, и ты мне все доскажешь.
        Он заглушил мотор.
        — Ты права, я чуть было не въехал в забор, так разнервничался. Давай действительно останемся здесь, выпьем сока и успокоимся. Но сначала поцелуй меня.
        Я не ожидала такой просьбы, но упираться не стала, тем более, что мне всю дорогу хотелось его обнять, прижать к себе и утешить. Я взяла его лицо обеими руками и прижалась губами к его губам. Мы целовались минут десять, не меньше. Потом как-то переместились за столик друг напротив друга. Столик стоял во дворе под полотняным тентом. Анри продолжал держать меня за руки.
        — Ты чудо! Я именно о таком поцелуе и думал. Ты даже не представляешь, как мне с тобой хорошо.
        Подошел гарсон, Анри заказал нам сок и мороженое. Меня спрашивать не стал, но если стал, я заказала бы то же самое. Когда гарсон ушел, я сообщила ему об этом.
        — Правда? Я почему-то чувствовал: ты хочешь того же, что и я. Знаешь, с Жину я бы никогда себе этого не позволил. Она просто не согласилась бы принять мой выбор.
        — Почему?
        — Я не смогу объяснить, тут нужен психолог.
        — А если бы она тоже хотела сока и мороженого?
        — Все равно. Расхотела бы. С тех пор я много думал, и понял, что моя любовь была неправильной. Это была зависимость. Может, если бы я меньше боялся ее потерять, было бы лучше. Или она бы мной больше дорожила, или я нашел бы счастье с другой. Но что говорить о том, чего уже не вернешь! Знаешь, за эти годы все перегорело. Сегодня я смог рассказать тебе обо всем. Значит, эта история закончилась. Для меня начинается новая жизнь. Я нашел тебя. Ты необыкновенная, таких больше нет.
        Я тихонько засмеялась.
        — Не смейся, это правда. Ты ничем на нее не похожа внешне, разве только ростом. Ты тоже умная, сильная, самостоятельная. У тебя есть профессия и ты в ней асс. Но ты прежде всего женщина и мать. Ты веселая и ласковая. Я смотрю на тебя, и у меня сердце замирает от нежности. Я представляю себе, что с тобой можно прожить бок о бок всю жизнь, и никогда не узнать ни скуки, ни пресыщения. Я рассказал тебе о Жину не для того, чтобы ты ревновала. Просто я хочу, чтобы ты знала правду. Тебе будут говорить о моей покойной жене и нашей необыкновенной любви, я не хочу, чтобы они вводили тебя в заблуждение.
        — Я поняла.
        Внезапно все переменилось, я почувствовала, как Анри отпустило напряжение, от которого воздух в машине казался густым. Все стало легко и просто, хотелось смеяться и хулиганить.
        Тут нам принесли сок и мороженое. Вкусное, со взбитыми сливками и малиной. Мы, не сговариваясь, начали кормить друг друга с ложечки, умирая от смеха.
        В общем, до Шарлеруа мы так и не доехали. Путеводитель Бертло оказался бесполезным. Выйдя из кафе, Анри развернул машину, и мы отправились обратно в замок. По дороге болтали о пустяках, вроде погоды. Время от времени Анри отпускал рычаг переключения передач, чтобы сжать мою ногу или погладить руку. Наконец мы добрались до замка. Вошли через дверь в библиотеке, тихонько прошмыгнули по лестнице. Я еще подумала, что мы напрасно так таимся. В доме, кроме слуг, занятых уборкой, никого видно не было. Анри увлек меня в левый коридор, открыл дверь, и мы очутились в его спальне.
        Анри не дал мне рассматривать обстановку. Как только дверь за нами закрылась, мы рухнули в постель.
        Где-то через час мы вновь обрели способность связной речи. Тогда-то Анри и напомнил мне о поездке в Бретань.
        — Ребята собираются в Нормандию. Они поедут отсюда в пять. А мы — после них, часов в шесть-семь. Не надо им ничего говорить заранее.
        — Я сама хотела тебя об этом попросить.
        — Видишь, какой я умный! Никто ничего не будет знать до самого нашего отъезда. А для связи я дам тебе свой телефон. Не волнуйся, у меня их не то пять, не то шесть, для разных надобностей. А еще один дадим твоему сыну. Он мне понравился, хороший парень. Пусть тебе звонит и ежедневно обо всем докладывает, чтобы ты не волновалась.
        Мне так понравилась эта идея, что я не поленилась, приподнялась на локте и поцеловала Анри в висок. Он тут же повернулся, обнял меня и притянул поближе. В его объятьях я задремала, чувствуя себя под надежной защитой. Проснулась внезапно, от голода. Открыла глаза и встретилась с Анри взглядом: было видно, что и он только что проснулся. Мы дружно встали и отправились в душ. Там долго ласкали друг друга, но потом все же сообразили, что пора прерваться и идти обедать. Оделись и провернули операцию по перемещению меня в мою комнату. Всего-то он должен был караулить в коридоре и отвлекать проходящих, чтобы я спокойно и незаметно сменила дислокацию. Затруднение состояло в том, что обоих душил смех. Слава Богу, коридоры были пустынны.
        Я захлопнула за собой дверь своей комнаты и заржала в голос. По-моему, это была уже истерика. Не переставая хохотать, умылась и переоделась. Только причесываясь, я смогла взять себя в руки. Посмотрела в зеркало и порадовалась. Давно я так хорошо не выглядела. Часы показывали четыре. Можно было спускаться в столовую.
        Там я застала молодежь в полном составе. Они уже заканчивали трапезу. Ко мне кинулись мои дети:
        — Мама, в пять часов мы уезжаем!  — воскликнула Катерина. Сережка подошел тихонько и пробасил:
        — Ты не будешь волноваться?
        — Буду, конечно, так что вы мне звоните.
        — Мама, интересно, как ты себе это представляешь?  — встряла Катька,  — у тебя же телефон московский. Пусть с роумингом, но звонить здесь — никаких денег не хватит.
        Я сделала вид, что задумалась. В это время в столовую вошел Пеллернен и направился к нашей группе.
        — Серж! Ты уезжаешь с сестрой? А как же вы оставляете маму? Она будет волноваться.
        Сережка казался не на шутку смущенным. Он стал бормотать что-то невнятное относительно того, что будет звонить, только не знает, куда. После чего Анри вручил ему и мне по телефону, сказав, что это не подарок, а на время. Я усвоила, по какому номеру вызывать сына, и сунула мобильник в карман. Сережка рассматривал свой аппарат как завороженный. Еще бы! Ему и не снилось получить такую навороченную игрушку. Катька глянула и сморщила носик. Зелен виноград. Ее собственный телефон был много жиже. Увидев это, Эрик стал шептать ей что-то на ухо. Небось, обещал подарить телефон не хуже, но моя дочь только дернула плечом. Без подарков обойдемся.
        При этом она не сводила с меня глаз. Под этим пристальным взглядом мне стало вдруг неуютно. Не только я ее, она тоже видела меня насквозь. Хорошо хоть, ничего не говорила.
        Пока Анри и Сережка разбирались с телефонами, столовую наполнило старшее поколение, а молодые заспешили на выход. Последними вышли мои дети. Эрик вел Катю за руку, а она все время на меня оглядывалась. Но вот они скрылись за углом. Анри взял меня под руку и повел к столу.
        Мы сели и воздали должное обеду. Аппетит у всех был прекрасный, так что старания поваров не пропали даром. Рядом со мной за столом оказалась мадам Рагузье, которая завела нудный разговор о драгоценных камнях. На эту мысль, как мне кажется, ее навели мои серьги с александритами. Но сегодня на мне были другие: простые золотые колечки без камней, и разговаривать о камнях мне не хотелось. Поэтому я постаралась сменить тему. Оказалось, это легче легкого. С тем же энтузиазмом она стала рассказывать мне о французской системе образования в сравнении с бельгийской. Оказалось, она кое-что в этом понимает, наверное, вникла, когда решала вопросы образования для своих сыновей. Я узнала несколько новых фактов, потом сама начала рассказывать о том, как это поставлено в России…
        Анри прислушивался к нашей болтовне, но не встревал. Я не смотрела на него, но чувствовала его присутствие всем телом. От него шла волна тепла, и, хотя он меня не касался, я ощущала его ласку. Мое сознание все больше сдвигалось в сторону этих восхитительных ощущений, отчего моя беседа с Клодин заглохла. К десерту мы уже практически прекратили разговор, причем обе сделали вид, что увлечены вкусностями. Я набросилась на малину в желе, которую мне подсунул Анри. Не знаю, как он угадал, что я неравнодушна к этой ягоде. Клодин меланхолически жевала фруктовый салат, и я вдруг подумала, что ее жизнь, в сущности — скука кромешная. Во всех щелоках выстиранный банкир Рагузье производил впечатление человека холодного и ограниченного, и уж, во всяком случае, неспособного на сильные чувства. Так что яркая красота этой женщины пропадала втуне. Наверное, от этого она выглядела ненастоящей: картинкой, наклеенной на картон. Мне даже стало ее жалко. Наверное, большую роль в этой жалости сыграли выпитые мной два бокала вина.
        Как бы то ни было, обед подошел к концу. Вставая, я поймала на себе взгляд Корбелона. Он не отходил от жены, маленькой женщины со злым потасканным лицом. Судя по всему, она внушала великолепному Аристиду страх. Поэтому он не подошел ко мне, лишь подмигнул понимающе.
        Я выдала в ответ голливудскую улыбку. Ага, как же, много ты понимаешь, козел!
        В холле мне встретился Бертло, который сообщил, что дети только что уехали. Вышедшая следом Клодин заволновалась:
        — Уже уехали? И не попрощались? Леон,  — обратилась она к мужу,  — мы тоже едем. Пока доберемся… Ее поддержала мадам Корбелон (я так и не узнала ее имени, но поняла, что Элен, которая уехала с ребятами — ее дочь). Хоть им надо было в разные места, но обе дамы намылились покинуть замок как можно скорее.
        Я стала со всеми прощаться. В процессе наткнулась на Пеллернена, который шепнул мне в ухо: «Поднимись к себе, соберись и жди, я за тобой приду». Приняв это к сведению, я все же не ушла тотчас, а продолжила процедуру прощания. В результате узнала, что Жером проводит Аньес, которая ждет возвращения мужа, и уедет к себе, а Лиза остается. Ну и правильно. Пусть Жан Мишель побудет наедине с любимой женщиной хоть пару дней.
        Я была удивлена, когда Лиза остановила меня на лестнице.
        — Надя, как я поняла, Вы тоже уезжаете?
        Я засмущалась, а потом подумала: какого черта! Мы взрослые люди!
        — Да, Анри пригласил меня съездить с ним в Бретань.
        — Надя, я завидую Вашему бесстрашию. Хотя Вы свободная женщина и может поступать, как Вам заблагорассудится. Пожалуйста, дождитесь, когда из замка все уедут.
        — Если Вы меня просите, конечно, дождусь. Тем более, это произойдет довольно скоро. Лиза, простите меня за нескромный вопрос: а Вам не надоела вся эта конспирация?
        Баронесса застенчиво, как девочка, улыбнулась.
        — Конечно, надоела. Но если бы Вы знали, чем я рискую… И как Вам завидую. Вас ничто не связывает, наши условности Вам смешны. Хотела бы я так же. К сожалению, это невозможно.
        Я тронула баронессу за руку.
        — Простите, Лиза, если задела за больное. Я, право же, не хотела.
        Она вдруг тепло ответила на мое пожатие.
        — Возвращайтесь. Я буду рада снова Вас видеть. Мне кажется, мы могли бы подружиться.
        Распрощавшись с Лизой, я полетела в свою комнату, быстро покидала в сумку все, что могло мне понадобиться, и села дожидаться Пеллернена. В окно я видела, как отъезжали машины: одна другая, третья, и даже четвертая. Уж не знаю, кто бы это мог быть.
        Анри появился только тогда, когда я бросила смотреть в окно и плюхнулась на кровать в полной выкладке.
        — Вставай! Все готово, можно выезжать. Где твои вещи?
        Я показала на сумку.
        — Надеюсь, ты не взяла с собой вечерних платьев?
        — Нет, вон они, в шкафу висят.
        — Умница. Поднимайся и пошли.
        Я так и сделала. Перед домом стояла машина Анри. Он усадил меня на сиденье рядом с собой, а сумку кинул назад, в салон. Там же, кстати, стоял и его чемодан.
        — А почему ты не положил вещи в багажник?  — спросила я машинально.
        — Потому что он полон. Там наша еда. Ты же не захочешь ездить по магазинам и готовить, вместо того, чтобы наслаждаться отдыхом в моем обществе?
        — Ну, не знаю. Для тебя я бы что-нибудь сготовила.
        Анри засмеялся и чмокнул меня в щеку.
        — Обещаю, у тебя будет такая возможность. Ну, поехали,  — он завел мотор.
        Я забеспокоилась:
        — А разве мы не попрощаемся с Жаном Мишелем и Лизой?
        — С Лизой ты уже попрощалась, а Жана Мишеля сейчас лучше не беспокоить. Мы ему позвоним перед сном и попрощаемся, обещаю.
        Я вдруг поняла, что сглупила. Конечно, у нашего хозяина, наконец, выпала минутка, когда он может побыть наедине со своей возлюбленной. Нечего ему мешать всякими глупостями, вроде прощаний. Я тронула Анри за руку в знак того, что поняла. В тот же момент мотор взревел и мы помчались.

* * *
        До французской границы ехали меньше часа. Я ее заметила только потому, что Анри пришлось сбросить скорость. Потом он снова нажал на акселератор. Я смотрела на открывавшиеся передо мной пейзажи и млела, таяла от близости моего мужчины. Я не строила планов на будущее, ни на что не рассчитывала. Главное, сегодня он со мной, и всю неделю мы будем вместе. От одной этой мысли голова кружилась. А он как будто подслушал мои мысли и произнес мечтательно:
        — Всю неделю мы будем вместе. Ты и я. И больше никого.
        Я только пискнула в ответ. От наплыва чувств что-то случилось с моим французским, я никак не могла собрать связную фразу. Анри почему- то счел это проявлением робости, и так мне и сказал. Ага, робкая, ну просто сил нет. От робости в первый же день легла в постель с малознакомым мужчиной. Но, кажется, он не сделал из этого неправильных выводов.
        Так как связная речь мне изменила, Анри взял труд разговаривать на себя. Чтобы не заводиться и не отвлекаться, как он сам объяснил, он начал мне рассказывать про своих родителей. Я усваивала все с пятого на десятое, потому что думала не о том. Но все же поняла, что отец отошел от дел, банком в Тулузе руководит младший брат Анри, а сам банк входит в финансовую структуру, которую он создал на пару с де Кассалем.
        — Мы бы могли поехать в Тулузу, но сейчас там очень жарко. Я же вижу, ты от жары страдаешь. Так что пришлось договориться с другом. У него дом в Бретани. Остался от родителей. Я получил от него подробную карту и инструкцию, как доехать.
        Я хотела спросить, как получил, но сообразила, что электронная почта действует.
        — Мы заночуем в Руане. Гостиницу я забронировал. Доедем туда часа через два, два с половиной.
        — А до Бретани сегодня не доедем? Еще не поздно…
        — Ты права, доехать можно. К полуночи. Но у нас нет ключа от дома. Он хранится у хозяина кафе в соседней деревне. Деревенские рано ложатся спать. Не будем же мы будить почтенного провинциала? А утром мы еще и поддержим его коммерцию: выпьем кофе с круассанами.
        — Я как-то не подумала, что у тебя нет ключа. Ну что ж, Руан так Руан. Исторический город.
        — Тулуза тоже исторический город. Даже еще более исторический, чем Руан, если тебя интересует древняя история.
        Тут по ассоциации мне вспомнилась моя Манана. Ее дети в Тулузе. Я должна была отослать ее документы, а пока пальцем не пошевелила. Я тут же рассказала Анри про страдания своей подруги. Рассказала и про то, что собираюсь послать ее документы, объяснила, куда и зачем.
        — Муж и дети у твоей подруги в Тулузе?
        — Да.
        — А сама она собирается устроиться в Гренобле? Глупость какая-то. Ей тоже нужно в Тулузу.
        — Сама знаю, но как это сделать?
        — Тут как раз я могу помочь. Документы у тебя с собой?
        — Естественно. Причем и в натуральном, и в электронном виде. Ну, отсканированные. С печатями, все честь по чести.
        — Отлично,  — Анри достал телефон, набрал номер и довольно долго говорил с такой скоростью, что я не понимала ничего.
        — Я договорился. Вышлем сначала по электронной почте, а потом и просто по почте ее документы, а положительный ответ я тебе гарантирую. Это Юг, здесь связи — это все. Мало кто в Тулузе может отказать Пеллернену.
        Я готова была прыгать от радости: если Манечкин вопрос решится, то уже ездили не зря. Он остановил мое бурное выражение благодарности.
        — Не прыгай так, сиденье сломаешь. Я вижу, как ты рада, и этого довольно. Мне это ничего не стоит, а тебе приятно.
        В Руан мы въехали, когда начинало темнеть. Анри справился с картой, распечатанной на принтере, и уверенно свернул в какую-то улицу. Топографическим кретинизмом он явно не страдал: через пару минут мы остановились у отеля. Высадились и прошли в вестибюль, паренек в форме внес за нами мою сумку и чемодан Пеллернена, а другой сел за руль, чтобы отогнать машину в гараж. Я увидела это через стеклянную дверь и порадовалась. Хороший отель.
        Обстановка скромная, без барочного шика, но дорогая. Деревянные панели на стенах, элегантные светильники, кресла, обитые настоящей кожей. Ну конечно, глупая. Ты же не в гостинице туристического класса.
        Пока я водила взглядом по стенам, Анри получил ключи и повел меня к лифту. Через минуту он уже открывал дверь номера, а за нашими спинами топтался паренек с багажом. Не успели мы войти, как Пеллернен сунул мальчишке денежную бумажку и бесцеремонно вытолкал его за дверь.
        — Ну наконец-то! У меня уже нет сил дожидаться, когда мы останемся вдвоем.
        — В машине мы были вдвоем,  — сказала я, прикинувшись дурочкой.
        Анри захохотал.
        — Не надо делать невинные глазки. Лучше иди ко мне.
        Он довольно бесцеремонно сгреб меня в объятья. В результате до кровати мы не добрались, а предались любви на пушистом ковре. Хорошо, что гостиница не из дешевых: ковер чистый и мягкий. Правда, когда все закончилось, лежать на нем не захотелось никому: мы встали и поплелись в ванную. Это была именно ванная комната: с большой глубокой ванной, а не с душевой кабиной. Анри налил воды, и мы там долго плескались. Потом все же вылезли. На вешалке нас ожидали махровые халаты, мы в них нарядились. Перебрались в комнату и решили поужинать. Одеваться и идти в ресторан не хотелось. Заказали ужин в номер, и нам его очень быстро принесли.
        Я никак не ожидала, что окажусь такой голодной: лопала и урчала от удовольствия. Еды было море, но мы все съели подчистую.
        — С тобой ужинать — одно удовольствие, ты так аппетитно ешь.
        — Я сейчас буду так же аппетитно спать,  — пробормотала я. После еды глаза стали неумолимо слипаться. Я еле успела залезть под одеяло. и сразу отключилась. Не знаю, как Анри на это отреагировал, но рано утром он принялся меня будить. Рано — это в половине шестого. Я готова была разозлиться, но он так нежно меня целовал, что вместо этого я оплела его ногами и притянула к себе. Несмотря на это, в шесть часов мы уже сидели в машине. Пеллернен показал мне дорогу на карте: через Лаваль и Ренн на Лорьян, а там всего ничего. Наш пункт назначения находился между Лорьяном и Кемпером. В Лаваль мы въехали в начале девятого, в полдесятого были в Ренне. Началась настоящая Бретань. Я влюбилась в нее с первого взгляда. За Ренном пошла такая красота, что я все время прыгала на сиденье и чуть не орала, от восторга. Такой изумрудной травы я в жизни не видела. Если и видела, то в раннем детстве. А в августе такой травы не было даже тогда. Серые камни, оплетенные разноцветной повиликой и украшенные мхами, которые попадались все чаще и чаще, делали пейзаж уж совсем фантастическим.
        В начале двенадцатого перед нами была та самая деревушка, где нас ожидали ключи от дома. В моем представлении так мог выглядеть средневековый городок: двухэтажные дома из серого камня, из него же высокие ограды, и все это завито чем-то цветущим, причем всех цветов радуги. Кафе нашлось без труда. Мы были такие голодные, что сначала заказали еду, и только потом Анри стал спрашивать про ключи. И то, и другое нам принесли одновременно. Еда была простая и вкусная. Кофе — просто замечательный. Молоко — как в детстве. Я поняла, Бретань — это и есть страна моей мечты.
        Анри между тем не расслаблялся: из кафе мы вышли не только с ключами, но с тремя большими свертками, от которых вкусно пахло. Если уже весь багажник забит едой, то неужели он собирается меня откормить до размера слона? Или сам все это съест?
        Минут через десять машина свернула с главной дороги на проселок. Это только так говорится — проселок, под колесами был прекрасный асфальт, но ширина на одну машину не оставляла сомнений — мы съехали с путей цивилизации.
        Дорога вилась между холмов, на которых, среди изумрудной травы высились огромные валуны, украшенные разноцветной повиликой. И вдруг я увидела океан. Вернее, не увидела, а поняла, что вижу, причем уже давно. В просвете между холмами блеснула на солнце вода, и стало ясно, что линия горизонта, все время там маячившая, имеет к океану прямое и непосредственное отношение. Я в восторге ухватила Анри за рукав и, потеряв от волнения голос, прошептала: «смотри, смотри: океан!».
        — Ты только заметила? Я давно на него смотрю.
        — А что же мне не сказал?
        — Я думал, ты тоже видишь.
        Я глянула на него и поняла — дразнится, и очень доволен тем, что я прихожу в восторг от таких простых вещей.
        Машина сделала еще несколько поворотов, и вдруг выскочила на просторную лужайку, в глубине которой, прижавшись к купе деревьев, стоял низкий дом из серого камня с кирпично-красной дверью и такими же ставнями на окнах. Под окнами цвели бархатцы, настурции и ноготки, яркие, как костер. За ними темной стеной стояли заросли топинамбура.
        Автомобиль затормозил и уткнулся бампером в низенькую ограду, обозначавшую что-то вроде террасы. Мы вышли.
        Пространство перед домом было замощено булыжником. Между стыками камней проросла трава, поэтому место выглядело немного заброшенным.
        У меня сжалось сердце. Таким я представляла себе идеальный дом. Дом, в котором хотела бы жить. Я подошла к самым дверям и обернулась: лужайка обрывалась метрах в пятидесяти. Дальше расстилалась морская гладь. Все. Если и оставалось о чем-то мечтать, то только об этом.
        Пеллернен отпер дверь и толкнул ее. Из дома пахнуло заброшенным жильем. Видно, его друг тут давненько не бывал. Мне не хотелось уходить со двора, и я так и простояла, подпирая дверной косяк, пока Анри разгружал машину. Потом опомнилась, схватила какие-то свертки и собственную сумку, и вошла в дом. Внутри царила темнота, я за что-то зацепилась и чуть не упала. Пеллернен поймал меня в самый последний момент. Он лучше себе представлял, что где расположено, так что сразу нашел выключатель. Внутренность дома осветилась, и у меня перехватило дыхание. Чудо продолжалось! Дом моей мечты изнутри был так же прекрасен, как и снаружи. Практически все пространство занимала одна огромная комната, служившая сразу всем. В ней не было богатой мебели, дизайнерских изысков и ухищрений. Чувствовалось, что ее обставляли живые люди для простой и удобной жизни. В дальнем углу был устроен камин, но я наметанным глазом сразу заметила — декорация. Дрова в нем жечь для создания антуража можно. Обогревается же дом явно калорифером на мазуте. Правда, сейчас, жарким летом, отопление выключено. Но холодными зимними ночами в
таком доме тепло и уютно.
        Я потянула носом воздух: в доме давно не жили и запах довольно затхлый, так что камин зажечь не помешает. Тут поймала себя на мысли: этот дом я ощущаю как свой, несмотря на то, что впервые вижу, и что через четыре дня покину навсегда. Он живой, дружелюбный и принимает меня.
        Я стояла и молчала, мысленно лаская стены, балки и окна. Приехать сюда, на край земли, в это необыкновенно прекрасное место, да еще и с человеком, от одного взгляда которого у меня голова кругом — это не могло быть правдой, и все же ею было.
        Не знаю, как расценил мое молчание Пеллернен, но, когда он заговорил, в его голосе была извиняющаяся нотка:
        — Это, конечно, не дворец, но зато мы тут будем вдвоем. Нам здесь никто не помешает.
        Так как я все еще не подвала признаков жизни, он переспросил:
        — Ты разочарована?
        Чтобы сбросить очарование и вновь обрести способность связной речи, мне пришлось встряхнуться, как собаке. Потом я смогла произнести:
        — Ты совсем с ума сошел? Какой дворец? Здесь рай! Моя воля, я бы отсюда до самой смерти не уехала.
        — Правда?! Мне тоже здесь безумно нравится. Нам будет хорошо. Давай занесем в дом наши вещи и осмотримся. Надо найти удобства и кухню. А потом поищем дорогу на пляж. Хозяин мне сказал, что от лужайки перед домом начинается дорожка.
        Я согласилась, и мы дружно начали втаскивать в дом наши пожитки. Правду сказать, таскал все, конечно, Анри. Я же находила всему место. Кухня оказалась тут же, за стеной. Огромная, удобная, с плитой посередине и двумя гигантскими холодильниками. Мы их включили и начали набивать продуктами. Конечно, по-хорошему, холодильники следовало сначала вымыть, но не хотелось. А, пока сойдет и так, займусь этим попозже. А вот с водой следовало разобраться. Анри притащил несколько пятилитровых бутылок питьевой воды, но не пускать же ее на мытье посуды?
        Я задала ему этот вопрос и получила исчерпывающий ответ.
        — У меня инструкция. Над раковиной есть шкафчик, его надо открыть и нажать большую белую кнопку,  — он говорил и все это проделывал на моих глазах. Как только кнопка была нажата, где-то зашумел мотор, и полилась вода. Судя по звуку, в большую металлическую емкость.
        — Ну вот. Теперь вода наберется в цистерну, и тебе останется только кран открыть. Когда цистерна наполнится, мотор сам выключится, очень удобно. А чтобы из крана текла горячая вода, нажми на красную кнопку и включи нагреватель.
        — Супер! Теперь есть, чем посуду мыть.
        — Потом! Сейчас мы идем на пляж.

* * *
        Но, прежде чем идти на пляж, мы поднялись на второй этаж. Это был, собственно, не этаж, а чердак, переделанный под жилье. Там было три спальни: одна большая, две маленьких и один санузел: унитаз, раковина и душевая кабина. В большой спальне мы бросили свои сумки и переоделись для пляжа. У меня с собой был только один купальник и к нему парео. Анри был более предусмотрительным: он достал из чемодана две пары плавок и две огромные махровые простыни.
        — Я так и знал, что ты забудешь полотенце. Держи,  — он вручил мне одну простыню. Потом достал флакон с маслом от загара и велел повернуться спиной.
        — Ты сгоришь, если тебя не намазать. С такой белой кожей тебе просто нельзя появляться на солнце без прикрытия.
        Говоря это, он втирал в мои плечи оранжевое, вкусно пахнущее масло, я смущалась я млела. Это же мечта идиота, вернее, идиотки: любимый мужчина натирает тебя маслом для загара. Хотелось тут же обернуться, обнять его и уже не ходить ни на какой пляж. Но пришла мысль, что при таких темпах мы скоро просто умрем от истощения сил, причем оба. Я сдержалась.
        Дорожка к океану нашлась сразу: она вела прямо от порога к тому месту, где лужайка обрывалась. Вернее, не обрывалась, а исчезала из виду, потому что вниз вел не обрыв, а зеленый склон, только в самом конце превращавшийся в нагромождение камней. Дорожка вилась между ними и выводила на огромный и совершенно пустынный песчаный пляж.
        — Отлив,  — сказал Анри, и я сразу поняла, что он прав, хотя никогда до этого не бывала на океане. Вода ушла далеко-далеко, оставив то, что я не берусь описывать: какие-то кочки водорослей, раковины и камни, лужицы непонятного вида и назначения… Мы бросили полотенца там, куда, судя по всему, прилив не доходил, и пошли вперед в поисках моря. Оно не заставило себя ждать: минут через пятнадцать Анри схватил меня за руку и потащил обратно, с криком: «Бежим!». На нас надвигался прилив, да так быстро, что я почти испугалась. Мы бежали, как ошпаренные, но вода нас все равно догнала и сбила с ног. Было не страшно, а весело. Пришлось побарахтаться, меня даже пару раз обо что-то стукнуло, но в результате мы выбрались на берег прямо рядом с полотенцами. Море успокоилось, мы в него снова полезли, и тут уж поплавали и поплескались всласть. Я так соскучилась по морскому купанью, что вытащить меня на берег оказалось непросто. В результате Анри подхватил меня на руки в воде и вынес на песок. Ему пришлось нелегко, в воде-то я вешу всего ничего, а на суше — вполне ощутимые килограммы. Но, несмотря на свою худобу,
он не надорвался, мужик жилистый и сильный.
        С моря дул ветер, и он велел мне переодеться. Тут выяснилось, (я знала об этом с самого начала) что у меня нет другого купальника.
        — Сейчас поедим, а потом поедем в Кемпер, купим купальник, ну, и еще что там тебе надо.
        Я хотела сказать, что никуда мы не поедем. Не то, чтобы мне не нужен был новый купальник, просто не хотелось покидать это чудесное место даже на пару часов. Но потом решила промолчать и потянуть время до пяти. Кемпер — городок небольшой, после пяти там ничего не купишь, значит, и ехать незачем. Если так уж захочется, завтра съездим, а сегодня не стоит нарушать наше уединение.
        Так как сухого купальника не было под рукой, я опять полезла в воду. Анри сначала меня отговаривал, а потом нырнул за мной. Наплескавшись и наплававшись, мы вернулись в дом. Тут уж я переоделась в сухое, отправилась на кухню и начала все мыть и драить. Когда кухню закрывали, ее оставили чистой, но слежавшаяся за год пыль внесла свои коррективы. Пеллернен сначала смотрел на мои упражнения, а потом стал помогать, да так сноровисто! Часа не прошло, как все заблестело чистотой. Я накрыла стол прямо здесь, в кухне, потому что гостиную только предстояло вымыть. Потом начала разбирать все, что мы привезли. Боже, чего тут только не было! В сумке-холодильнике, привезенной из замка Кассалей, нашлись все блюда, которыми нас угощали вчера за обедом. Я разложила их по лоткам и тарелкам и засунула в холодильник. За ужином пригодятся.
        В пакетах из местного кафе лежали круассаны, куски свежего багета, какие-то кондитерские финтифлюшки, паштет из говядины и целая жареная утка, чем-то фаршированная. Я спрятала паштет в холодильник, а утку засунула в микроволновку. В корзине yнашлись овощи и зелень. Она немного подвяла, но после реанимации в тазу с холодной водой стала хоть куда.
        Анри открыл бутылку бордо, и мы пообедали уткой со свежими овощами. Вкусно было до ужаса! Мы вдвоем уговорили уточку так, что остались только косточки.
        Потом дружно помыли посуду: я мыла, Анри вытирал и ставил на полку. Просто идиллия. А потом я предложила поискать пылесос и привести в порядок гостиную, особенно диван и ковер перед камином. Мы же захотим вечером зажечь огонь и любоваться на него, сидя рядышком?
        Моя инициатива была поддержана целиком и полностью. Пылесос нашелся в шкафчике у двери. Анри стал орудовать им, а я вытерла повсюду пыль и перемыла безделушки, которыми были украшены шкафчики и каминная полка.
        — Мы едем в Кемпер!  — заявил мой возлюбленный, закончив пылесосить.
        — Ну, какой Кемпер, уже шесть часов. Это же не Париж, все магазины закроются, пока мы доедем.
        Пеллернен посмотрел на меня с интересом.
        — Ты затеяла всю эту уборку и готовку, чтобы не ездить со мной в магазин. Интересно, почему?
        Я не стала отпираться. Если человек раскусил мой маневр, нечего продолжать валять дурака.
        — Я просто не хотела никуда отсюда уезжать. Разве мы не обойдемся без этого дурацкого купальника?
        — Ты против того, чтобы я тебе что-то покупал?
        Я опешила.
        — Нет, с чего ты взял? Я ничего не имею против…
        — У тебя нет идиотских идей относительно того, что, проявляя заботу, я покушаюсь на твой суверенитет?
        — Наоборот, мне приятно, что ты обо мне заботишься.
        — Правда? Значит, завтра ты съездишь со мной, и я куплю тебе купальник и еще одно полотенце. И что-нибудь красивое на память.
        — Уговорил. А сейчас мы никуда не поедем, потому что я собираюсь тебя соблазнять, а делать это посреди провинциального городка при всем честном народе…
        — Никуда не годится! Но ты посмотри на себя: просто замарашка! В таком виде ты собиралась меня соблазнять?
        Я расхохоталась.
        — Сам хорош! Где тут ванна? Тебя, прежде чем пользоваться, надо хорошенько выстирать.
        Ванна нашлась тут же, рядом с кухней. Какое-то время пришлось потратить, чтобы сообразить, как запустить водонагревательную колонку, которая работала на мазуте, как все здесь. Потом Анри осенила гениальная идея: если уж надо принимать ванну, сначала стоит пойти опять к морю и окунуться. Все равно пляж пустой, купаться можно голышом, а потом завернуться в полотенца. Так мы и сделали.
        Когда мы отплыли подальше, начался отлив, и нас чуть не утянуло в открытое море. С трудом выбравшись на сушу, мы посмотрели на часы, которые Анри предусмотрительно оставил в шлепанце. Так опытным путем была установлена периодичность приливов и отливов, что очень помогло планировать деятельность в следующие дни. Купаться мы ходили во время прилива, а во время отлива собирали мидий, которых, как выяснилось, оба могли поглощать в неограниченных количествах.
        Вернувшись, мы вместе залезли в ванну. Долго друг друга мылили, терли, обливали. Когда выбрались, облачились в махровые халаты, извлеченные из бездонного пеллерненского чемодана. Он и об этом позаботился. Уже в халатах устроились у камина. Анри разжег огонь, я принесла бокалы и вино, оставшееся после обеда, которое мы закусывали паштетом. Я намазывала им кусочки круассана, а мой возлюбленный открывал рот пошире.
        Потом вино закончилось, и мы просто мирно лежали на ковре, глядя на огонь. Время от времени целовались, гладили друг друга, прижимались, но и только. Нельзя сказать, что ничего не хотелось, но желания еще не достигли накала, и мы могли просто разговаривать.
        Тему выбрали самую несексуальную: Пеллернен рассказывал, как они с Жаном Мишелем основали фирму, и как Жан Мишель женился на его сестре, а потом с ней разошелся.
        — Они не подходили друг другу. Я говорил это с самого начала. Жан Мишель для Франсуазы слишком тонкий и аристократичный. Ум его такого сорта, какой такие женщины не ценят. Он не подавляет. Ей все время хотелось, чтобы он оказался геем. Тогда бы у нее было хорошее объяснение краху их отношений. Но он до смешного гетеросексуален. Как и я, впрочем.
        — Я хотела тебя спросить…
        — В чем же дело? Спрашивай.
        — Ты говоришь, что жил с женой не более трех месяцев в году. Да и то не подряд…
        Я заговорила и тут же пожалела. Черт меня дернул за язык. Но теперь не знаю, что лучше, говорить или заткнуться: Пеллернен смотрит на меня чересчур внимательно.
        — Договаривай…
        — В общем, я не могу себе этого представить. Как ты, с твоим темпераментом, мог хранить ей верность так долго?
        — Это зависит от того, что понимать под верностью. В прямом физическом смысле я ей изменял, у меня были другие женщины. Подруги на одну ночь. С такой знакомишься в кафе, идешь в гостиницу, и через два часа расстаешься навсегда. Она это знала и в каком-то смысле поощряла. Но мне они были не нужны. В душе я всегда был только с ней. Если бы она была рядом, мне бы и в голову ничего подобного не пришло. Тебя это шокирует?
        — Знаешь, пожалуй, нет.
        — Почему?
        — Это, по крайней мере, честная позиция. В ней нет вранья и лицемерия.
        — А если бы…
        — Что?
        Он замялся.
        — Нет, теперь уж ты договаривай.
        — Ты бы смирилась с таким положением вещей?
        — Я? Нет. Если бы любила, мне было бы слишком больно отдавать предназначенные мне ласки чужим теткам. Наверное, я бы вообще не смогла так жить — врозь. С любимым хочется быть вместе, не расставаться. Есть такие русские стихи. А, все равно, перевести я их не смогу, а пересказывать стихи…
        — Я понял. Иди ко мне, моя девочка. Или нет, огонь все равно догорает… Пойдем-ка наверх, в спальню.
        И мы пошли в спальню. Там пришлось сначала застелить кровать. Одеяла и подушки нашлись в шкафу на полке, а белье Анри достал из своего бездонного чемодана. Абсолютно новое, в магазинной упаковке.
        — Откуда ты это взял? Мы же не заезжали в магазины? Неужели все время так с собой и таскаешь на всякий случай?
        Пеллернен прыснул:
        — Я просто попросил Бертло, он и дал. Даже два комплекта, так что сможем поменять, если запачкаем.
        — Запасливый ты мой!  — это я не сказала, а только подумала. Для такой фразы моего французского было явно недостаточно. Вместо слов, подкралась к нему сзади и уронила прямо на свежезастеленную постель. Оседлала и даже укусила слегка.
        Это вызвало такую бурю восторга, что в себя удалось прийти не скоро.
        Когда я все же смогла собраться с мыслями, то увидела себя рядом со своим мужчиной. Он обнимал меня и прижимал к себе. Все правильно, так и должно быть. Я пристроила щеку ему на грудь, точнее, на стиральную доску его грудной клетки. Но мне не было жестко или неудобно, потому что это были самая родная на свете грудная клетка, самые обожаемые кости. Мы лежали так с полчаса, пока сердца не стали биться тише, и дыхание не успокоилось. Тогда Анри осторожно сложил мою голову на подушку и приподнялся на локте:
        — Знаешь, мне так есть захотелось. Я пойду перекушу. Тебе что-нибудь принести?
        — Не надо, я с тобой. Думаешь, ты один тут такой голодный?
        Мы пошли. В самом низу лестницы чуть не упали, потому что отчаянно пытались держаться друг за друга. В результате врезались в вешалку и на нас попадали старые плащи. Мы чуть со смеху не умерли.
        В кухне, пока я открывала банки с соком и бутылки с минералкой, Анри накладывал на остатки багета все, что под руку попадалось. Соорудил богатырский бутерброд, открыл рот пошире и остановился, потому что заметил, как я на него смотрю.
        — В чем дело? Ты что, никогда не видела бутербродов?
        — Видела. Мне просто интересно, насколько широко ты сможешь разинуть рот.
        Пеллернен бросил бутерброд на стол:
        — Хулиганка! Так я совсем голодным останусь!  — и стал гоняться за мной по всей кухне. Поймал, сгреб за шиворот и стал целовать. Потом спросил:
        — Ты обратила внимание, мы с тобой все время хохочем, как ненормальные?
        — Ну и что? По-моему, это здорово! Главное, что не плачем.
        — И ты меня совсем не боишься?
        — А я должна тебя бояться?
        — Ну меня вечно упрекают, что я на всех ору, ругаюсь, давлю… Но ты как-то не так на это реагируешь, не оправдываешься и не обижаешься, все обращаешь в смех и шутки.
        — Я никогда не оправдываюсь. И обижаюсь очень редко.
        — И не боишься,  — уточнил он.
        — Вот еще, стану я тебя бояться. Ты орешь нестрашно, понарошку. И сердишься так же. А даже если и на самом деле, все равно не боюсь. Мне с тобой весело и не страшно.
        — Да как-то не хочется на тебя всерьез сердиться.
        — Не хочется — и не надо. Ты ешь свой бутерброд. А я полюбуюсь.
        Он со всего маху куснул огромное съедобное сооружение и чуть не подавился. Мы снова закатились смехом. Пришлось сначала попить водички, чтобы успокоиться, только потом бутерброд удалось съесть. Правда, сделали мы это вдвоем, разъяв его на части. По-русски я бы еще пошутила, но тут у меня словарный запас кончился.
        Когда мы вернулись в спальню, Анри сказал тихонько:
        — Я тешил себя мыслью, что знаю настоящую любовь, и очень этим гордился. Надо же было быть таким дураком. Мы с Жину никогда так не смеялись. Я все время боялся ее обидеть. А она боялась, что я буду покушаться на ее суверенитет. А ты ничего не боишься, и я с тобой ничего не боюсь. Сейчас я вижу ясно — в любви не должно быть страха.
        — Все правильно. Если любишь, бояться нечего. Даже как-то глупо. Страшно только потерять,  — я прижалась к нему и закрыла глаза.
        Оказывается, я совсем забыла, как удобно и спокойно засыпается, когда тебя обнимает любимый мужчина. Правда, среди ночи я проснулась от того, что мой зад высунулся из-под одеяла и мерз. Зная, как бесплодна борьба за одеяло, я встала и полезла в шкаф. Там, естественно, нашла второе. Правда, без пододеяльника, но это детали. Снова улеглась, укрылась, и спала уже до утра.

* * *
        Утром Анри разбудил меня на рассвете, как водится, поцелуями. Я с жаром ответила на его ласки, несмотря на то, что не вполне проснулась. Или благодаря? После этого логично было бы продолжать спать, но мой возлюбленный потянул меня за руку:
        — Пошли!
        И повел прямехонько к морю. Как раз поднялся прилив. Вода была холодная и живо разогнала остатки сна.
        — Спать будешь после обеда, а сейчас позавтракаем и в Кемпер!
        Я была не очень уверена, что нам туда надо, но спорить не стала.
        В этот момент в кармане моего халата зазвонил телефон. Сережка. Действительно, мой сын интересовался, почему мама ему вчера так и не позвонила и не отвечала на звонки. Я глянула — мама родная! Восемь неотвеченных вызовов! Я постаралась успокоить сына: гуляла, купалась, а телефон оставила в комнате. А потом так устала, что заснула, забыв посмотреть на телефон.
        — Мам, ну как ты, нормально?
        — Сереж, у меня все О.К. Отдыхаю в лучшем виде. У тебя-то как? И у Катьки?
        — У нас тоже все классно! Дом большой, пляж отличный, ребята не вовсе козлы, общаться можно. А у тебя точно все в порядке?
        — Да сказала тебе, все отлично!
        Я закончила разговор, но чувство у меня осталось странное.
        Мы вернулись в дом, пошли на кухню, и я стала перебирать наши припасы, чтобы приготовить завтрак. Меня ждало огорчение: большую часть продуктов пришлось выбросить. День, проведенный в багажнике, не пошел им на пользу. А то, что осталось, годилось в основном для сухомятки. Ничего путного приготовить не получалось.
        Я рассуждала сама с собой:
        — Так, сырокопченый окорок — это хорошо. Маринованный лосось — тоже пойдет. Камамбер — это великолепно! Паштет надо немедленно съесть, вечером уже можно будет выбрасывать… Холодный ростбиф, горчица, соусы какие-то в банках… Овощи уже все попортились, и зелень сдохла. Сливочное масло! Правда, мало его… Кофе отличный, молока нет.
        Анри внимательно за мной наблюдал, просто естествоиспытатель какой-то. Потом спросил:
        — А что, собственно, тебе нужно?
        — Мне? Мне нужны продукты, чтобы приготовить что-нибудь на завтрак.
        — Ну например?
        — Яйца, молоко, зелень, помидоры, лук — был бы омлет с луком и помидорами. Растительное масло, чтобы было, на чем жарить. Оливковое тут есть, но им только салаты заправлять. И кстати, салат! Зелень, овощи, молоко, йогурт, домашний творог. Нормальные продукты, а не остатки пиршества в замке. Мука и дрожжи — я бы хлеб выпекла, тут в углу есть хлебопечка.
        — Ты стала бы все это готовить?
        — Дома я всегда готовлю, и многие считают, что делаю это неплохо. А что? Ты бы не стал это есть?
        — Да я из твоих рук съем что угодно! Раз тебе нужны все эти продукты, мы едем их покупать. Только кофе выпьем?!
        Мы выпили кофе. Нам с собой как раз дали пакетик молотого, а в кухне нашлась итальянская кофеварка. У меня дома точно такая. Я еще допивала последний глоток, а Анри уже успел сбегать наверх, одеться и теперь на дворе заводил машину.
        Я бросилась его догонять: нацепила, что под руку попало, и вперед. Причесывалась я уже в машине. А краситься и вовсе не стала. В последнюю минуту схватила свой фотоаппарат, и уже от машины сняла приютивший нас дом несколько раз.
        — Молодец, что взяла. Сможем сегодня пофотографировать,  — резюмировал Анри. Он нажал на газ и мы помчались.
        Скоро мы миновали давешнюю деревушку и повернули на Кемпер. Тут уже телефон зазвонил у Анри. Он остановился и взял трубку.
        — Да, я в Бретани.
        ………….
        — Да, здесь.
        ……………
        — Да, со мной.
        …………..
        — Не твое дело.
        Тут он отключил телефон. Совсем. И посмотрел на меня.
        — Звонил мой племянник. Спрашивал, не находишься ли ты здесь, со мной. Я, если ты заметила, не стал отрицать. У твоего сына собачий нюх. После разговора с тобой он разволновался, сказал, что никогда не слышал у тебя такого голоса, и уговорил Эрика проверить, не вместе ли мы. Фантастика! Мне кажется, голос у тебя был такой же, как обычно. Что-то после этого звонка я не в своей тарелке. Может, ты сядешь за руль? Права у тебя должны быть…
        — Конечно, у меня есть с собой права!
        Я достала их из сумочки и сунула ему под нос. Тогда Анри вышел из авто, и мы поменялись местами.
        Он просто угадал мое желание. Всю дорогу мне хотелось самой вести машину, но я не решалась попросить. А тут все случилось само собой.
        — Обрати внимание, у меня механическая коробка передач. Ты справишься?
        — Дома у меня тоже механическая. Я не люблю автомат.
        Я выжала сцепление, завела мотор и тронулась с места. Анри наблюдал за моими действиями с недоверием, сидел напряженный, не касаясь спиной сиденья. А я кайфовала. Уже через пару минут возникло чувство, что я знаю эту машину всю жизнь. Я бросила осторожничать и поддала газу. Тогда он спокойно откинулся на спинку сиденья и расслабился.
        — Ты и впрямь неплохо водишь, Эрик прав. По-моему, это доставляет тебе удовольствие.
        Я кивнула.
        — Ну и отлично. Сможем меняться за рулем. Кстати, пока ты спала, я отправил документы твоей подруги в Тулузу.
        Я чуть не въехала в ограждение.
        — Как? Где ты их взял?
        — Успокойся, веди машину внимательно. Отвечаю на твой вопрос: на рабочем столе твоего лэптопа. Ты же их там бросила. Я скопировал все, перенес к себе и послал. И конверт с ее документами не забыл. Из Кемпера отошлем, там есть почта.
        И впрямь, для Мананиных документов я даже папочку не удосужилась завести, так и лежали они на видном месте. Файлы называются так понятно, что ошибиться было бы трудновато.
        — А если бы не нашел сразу?
        — Разбудил бы тебя. Правда, ты так сладко спала, грех было тебя будить.
        — Ты такой внимательный! А я, лапша, обо всем забыла.
        — Ты обо мне думала, ни о чем другом и помнить не могла. А вот я думал о тебе, и вспомнил о твоей подруге. Ты ведь рада? Только не начинай прыгать за рулем, пожалуйста!
        Я сосредоточилась на дороге, и минут через сорок мы въехали в Кемпер. На мои глаза, более прелестный город трудно себе представить. Я влюбилась в него с первого взгляда. Город раскинулся на берегах реки с забавным именем Одэ (ударение на последнем слоге). Реку то и дело пересекают всевозможные мосты и мостики, увешанные вазонами с геранью сверх всякой меры. В чистой воде резвятся огромные форели. А по поверхности скользят разноцветные байдарки, и непонятно, кто крупнее — лодки или рыбы.
        В самом центре, среди средневековых кварталов расположен красивейший готический собор. А в трех шагах от него нашлось и почтовое отделение. Мы запарковались около почты и первым делом отослали Мананины бумаги. Потом с чистой совестью я потребовала кофе. А затем мы отправились за покупками. Нашли и молочную, и булочную. У мясника купили антрекотов, в зеленной лавке затоварились так, что рук не хватало нести. Потом закупили соки и воду. Мы не шли в одном направлении, а крейсировали между машиной и магазинчиками. Наконец я купила муку, яйца и дрожжи, тут мой список продуктов закончился.
        — Теперь идем покупать тебе купальник и что-нибудь еще нужное и полезное.
        Я обреченно вздохнула.
        — Идем.
        Не люблю покупать себе одежду с мужчиной: сразу начинаю комплексовать из-за лишнего веса. Как назовут твой размер вслух — хоть беги из магазина. В общем, я не толстая, но и худой не назовешь. А грудь — та вообще на два размера больше бедер. В общем, подобрать ничего нельзя, только позориться. Это лучше делать в одиночку, на худой конец — с подругой, но не с мужчиной твоей мечты.
        Мы зашли в магазинчик. Навстречу нам вышла крепкая тетка моего возраста и мило поздоровалась. Анри тут же оповестил ее, что мы, мол, пришли купить купальник для мадам.
        Тетка окинула меня опытным взором, сделала жест рукой и куда-то скрылась. Вернулась она с тремя купальниками. Два положила на прилавок, а третий осторожно развернула и продемонстрировала:
        — Этот должен подойти мадам. На такую роскошную фигуру трудно подобрать хорошую модель, но, думаю, это то, что надо.
        И разрешила померить. Я просто обалдела. Купальник был сногсшибательный: темно-синий, украшенный вышитой каймой из разноцветных рыбок на груди и бедрах. Так мне шел, как будто для меня и был задуман. Анри, когда увидел, рот раскрыл.
        — Потрясающе! Это и впрямь то, что нужно. Я боялся, что здесь не удастся купить хорошую вещь, но это просто выше всяких похвал! Берем!
        Пока я переодевалась, он купил не только этот, но и два других купальника, а к ним темно-синее парео с такими же рыбками, шлепанцы на пробковой подошве, украшенные ракушками, пару махровых полотенец и пляжную сумку под стать купальнику.
        Потом мы зашли в парфюмерный магазин за маслом для загара. Я не уставала восхищаться тем, которым он меня мазал до сих пор: я не только не обгорела, наоборот, стала покрываться легким, но вполне читаемым загаром. Так что купили еще одну банку. Я засунула масло в сумку и вышла из магазина, а Пеллернен задержался. Что он там приобрел, не показал, но что-то, видно, купил.
        После чего стал таскать меня по лавкам с сувенирами. Кемпер, как оказалось, город вполне туристский, таких магазинчиков на нашем пути встретилось великое множество. На дорогие покупки я своей санкции не давала. В результате мне и моим детям были куплены майки и бейсболки с местной символикой. В одном магазине в окне был выставлен национальный бретонский костюм. Народные костюмы — красивая вещь, не зря они формировались столетиями. А бретонский кружевной чепец и косынка, тоже изукрашенная кружевами — это вообще чудо. Тут Анри застрял: надень да надень. Я надела, и весь магазин, начиная с хозяина, и кончая покупателями, начал ахать: мадам такая красавица! Настоящая бретонка! Глаз не оторвешь!
        Я посмотрела в зеркало: они правы! Мне этот костюм шел как нельзя лучше. Он мне, конечно, ни к чему, но я рада, что надела раз в жизни такую красоту. Анри выхватил из сумки мой фотоаппарат и сделал несколько снимков. С сожалением я переоделась. Хотелось оставить это себе, но цена! Конечно, Пеллернен — человек не бедный, но я не могу беспардонно выставлять его из денег. Да и куда можно надеть такой костюм? А я не люблю копить бессмысленные вещи.
        Мы вышли вместе, и я порадовалась, что он оставил всю эту красоту в магазине. Он и так немало мне накупил. Я все время думала, что бы ему такое подарить на память. Денег у меня немного, да мне и не поразить роскошью такого человека. Тут я увидела лавку, в которой были выставлены майки с самыми разными картинками, и написано, что в течение получаса вам изготовят майку с любым нанесением. Идея появилась сразу. Я послала Анри отнести покупки в машину и пообещала ждать его в кафе, а сама шмыгнула в магазинчик и заказала майки: с видом дома и с моим портретом в бретонском наряде. Не зря я наряжалась! Цена оказалась не маленькой, но и не чрезмерной: по 50 евро за майку. Я не стала торговаться. Парень скачал фото и пообещал принести мне готовый товар прямо в кафе.
        Тогда я вернулась на террасу. Только села, пришел Анри.
        — Проголодалась?
        — Не особенно. Пить хочется.
        — А мне и есть тоже. Ладно, пей сок, а я возьму к нему салат, и поедем домой.
        Пока мы перекусывали, я с нетерпением ждала свой заказ. Парень успел принести его в последнюю минуту, когда Пеллернен все доел и готов был отправиться в путь.
        — Что это?
        — Сюрприз. Увидишь,  — гордо сказала я.
        — Ну и отлично. У меня тоже найдется для тебя сюрприз. Если бы мы не накупили продуктов, я предложил бы тебе проехаться в Конкарно, это очень красивый средневековый городок. Но, чувствую, надо двигаться в сторону дома.
        На обратном пути он вел машину сам, пообещав, что еще меня поэксплуатирует, когда будем возвращаться в Бельгию. Мысль о том, что скоро назад, меня не обрадовала. Сегодня вторник, а в пятницу надо будет покинуть это прекрасное место, где я так счастлива, причем с самого утра.
        Доехали мы на удивление быстро. Хотя что удивляться, расстояние-то невелико, а по знакомой дороге всегда кажется быстрее.
        Дома (я уже не только думаю, я чувствую, что это мой дом) я принялась за готовку. Правда, мясо мне не доверили, Анри пожарил его на рашпере собственноручно. А я сделала салат, овощной соус к мясу и поставила тесто. Была у меня идея: превратить холодный ростбиф в фарш и напечь пирожков. Я разыскала в шкафчике мясорубку. Не современную электрическую, а старинную чугунную. Такая же была у меня дома. Я ею, правда, уже не пользовалась, но хранила. Не выбрасывала: а вдруг электричество отключат. Интересно, кто жил здесь раньше? Не думаю, что друг богатого финансиста или его жена пользуются такой допотопной вещью.
        — Ты умеешь этим пользоваться?
        — А что тут уметь? Привинтить к столу, сюда класть мясо, и крутить ручку — вот и вся премудрость. У меня дома такая же.
        — Потом будешь испытывать этот антиквариат, а пока давай обедать.
        Конечно, мясо, зажаренное на открытом огне, ни в каких прикрасах не нуждается, но Анри отдал должное моим кулинарным талантам: оценил и салат, и соус. А под хорошее вино, привезенное из замка Кассалей, все пошло просто на диво. После обеда мы задумались, чем заняться. Я хотела спать до ужаса, но, видя бодрое настроение Пеллернена, предложила пойти купаться. Спасло меня то, что, оказывается, наступил отлив. Купаться просто негде! Как тонко природа чувствует мои желания!
        Вместо пляжа мы залегли под одеяло.
        Нет, нет, совсем не то, что вы думаете. Я лечь не успела, как провалилась в сон. Когда часа через полтора проснулась, Анри сопел мне в плечо. Спящий, он выглядел на удивление трогательно. Я тихонько высвободилась, встала и отправилась на кухню. Тесто отлично подошло. Я его осадила, прикрутила, наконец, мясорубку к столу, провернула мясо и начала жарить лук для начинки.
        Как только запах жареного лука распространился по дому, Пеллернен появился в дверях кухни.
        — Коварная! Бросила меня ради какого-то лука!  — и сунул нос в сковородку,  — это что, мясо?
        — Начинка для пирожков.
        — Тогда прощаю. Это святое,  — и запустил в начинку невесть откуда взявшуюся ложку,  — М-ммм…. Вкусно! Тебе помочь?
        — Не стоит. А то начинки на пирожки не хватит.
        — Ладно. Тогда я, с твоего разрешения, тебя покину. Позовешь, когда понадоблюсь.
        Он понадобился мне, когда пришла пора сажать пирожки в духовку. Я не могла справиться с незнакомой конструкцией плиты. Анри пришел, посмотрел и заявил:
        — Кто тебе сказал, что я разбираюсь в духовках? Я, как и ты, вижу такую в первый раз.
        — Ну и пусть, будем разбираться вместе,  — я вручила ему спички.
        Анри явно лукавил, потому что в одну минуту во всем разобрался и зажег плиту.
        Я его поцеловала, потерлась носом о щеку и прижалась грудью. Он тут же обхватил меня обеими руками, приподнял и посадил перед собой прямо на кухонный стол.
        — Ну вот, давно бы так. А то бросила меня одного. Я тебя во сне обнимал, ласкал, прижимал к себе, было так хорошо… Проснулся — обнимаю одеяло, тебя нет… Давай быстренько заканчивай с пирожками и пошли!
        Ага, как же. Пирожки не бросишь. Сначала надо все выпечь, а уж потом… Я сунула в духовку первый противень. Это минут двадцать. А потом еще второй и третий. Считай, всего полтора часа. А стоит отвернуться — сгорят за милую душу. Все полтора часа мы целовались и миловались, не выходя с кухни. Приходилось, правда, прерываться, чтобы высыпать готовые пирожки в тазик и поставить в духовку новую партию. Но в этом была своя романтика: я между делом кормила ими моего возлюбленного.
        Но как только я погасила плиту, Анри твердой рукой вывел меня с кухни.
        — Надевай новый купальник. Идем на пляж… Если мы сейчас не прервемся, я просто сгорю. А я хочу сегодня любить тебя долго- долго. Пирожки твои не пропадут, съедим на ужин.
        Я поднялась в спальню, достала из пакета новый купальник, надела и полюбовалась на себя в зеркало. Красота! Раз такое дело, надену-ка новые вьетнамки и парео для полного комплекта.
        Сбежав вниз, услышала:
        — Ты потрясающе выглядишь! Эти вещи так тебе идут! Ты очень красивая, Надя!
        Слова прозвучали легко, и при этом дышали такой страстью! Я готова была заплакать. Никогда от своих мужчин я не слышала ничего подобного. Нельзя сказать, чтобы меня не любили, или считали некрасивой. Но выразить это словами — увольте! Легче застрелиться. А для Анри это было так же естественно, как дышать. Наверное, это и есть разница культур.
        Вообще, никогда, ни с кем, даже с Лешей, мне не было так хорошо. Дело не в постели. Анри — хороший любовник, само собой. Но хорошие любовники были в моей жизни. Главное, с ним я могла быть собой, полностью расслабиться, перестать себя контролировать каждую секунду. Высказывать любую пришедшую в голову мысль, смеяться, когда смешно, молчать, когда хочется. Меня принимали такой, какая я есть. Тут даже языковой барьер не был помехой.
        Мне хотелось ему об этом сказать, но я не знала как. Поэтому не стала надрываться, просто взяла его за руку, и мы побежали к океану, как дети.
        Очень удачно я надела купальник, потому что в первый раз на берегу показались посторонние. Молодая пара шла вдоль берега с корзинами. Анри приветствовал их первым. Все же он играл тут роль хозяина, хоть им и не был. Оказалось, ребята искали мидий, заблудились и забрели слишком далеко. Анри угостил их пирожками, которые достал из пляжной сумки. Наверное, спрятал туда, пока я надевала купальник. Я порадовалась, что он такой запасливый. Потом он показал им дорогу через дюны, и они ушли, оставив нам часть своего улова.
        — Ты любишь мидии?
        — Люблю. А вообще-то этот вопрос напоминает мне анекдот: «Вы любите кошек? Ах, Вы не любите кошек? Просто Вы не умеете их готовить».
        Анри засмеялся и спросил:
        — Это ты к чему?
        — Я не умею готовить мидий.
        — Зато я умею,  — и, увидев мои расширившиеся глаза, добавил для убедительности,  — правда, правда.
        — Я тебе верю. Значит, ужин сегодня на тебе. Будем есть мидий и запивать их белым вином. Там, по-моему, была пара бутылок.
        Он легко согласился с этим планом и потянул меня в воду. В таких случаях меня не приходится долго упрашивать: я море люблю до безумия. А тут целый океан. Мы долго ныряли и прыгали на волнах, пока не начали замерзать. Пришлось выбраться на песок, который нагрелся за день и готов был отдать нам накопленное тепло. Уютно устроившись у самых камней, мы извлекли на свет божий остатки пирожков, и принялись их уплетать, запивая соком, который тоже нашелся в сумке. Наевшись, я улеглась прямо на песок, пристроив голову на сложенное полотенце. Анри лег рядом и какое-то время мы молчали, глядя в небо. Я начала первая:
        — Скажи, чей это дом?
        — Моего друга. Ну, не совсем друга… просто мы вместе работаем. Он мой поверенный, адвокат, одним словом.
        — Но он здесь не живет и никогда не жил, ставлю что угодно. А дом жилой, теплый, чувствуется, что в нем жили, любили и были счастливы. Только сейчас он немного заброшен.
        — Ты права. Это дом его дедушки и бабушки. Они были простыми крестьянами. Уже его отец стал юристом, он много лет был судьей в Ренне. А Бенуа стал адвокатом.
        Мне почему-то было плевать на этого Бенуа, я думала о его дедушке и бабушке, замечательных стариках, проживших свою жизнь в этом чудесном доме у моря.
        — Они умерли?
        — Нет, они живы, только стали очень старыми, и не могут больше жить так далеко от людей, без медицинской помощи. Сейчас они в доме престарелых в Ренне. Ты права, они прожили в этом доме всю жизнь и очень любили друг друга. Я знаю это по рассказам Бенуа.
        — Дом не выглядит заброшенным.
        — Бенуа привел дом в порядок несколько лет назад, чтобы ездить сюда на лето с семьей.
        — Но не ездит.
        — Не ездит. Еще в прошлом году он провел здесь отпуск, а в этом… Дети выросли, им не хочется торчать в такой дыре, с женой он разошелся. А одному ему здесь нечего делать. Когда я попросил его разрешить мне побыть здесь недельку, он обрадовался: хоть кто-то посмотрит, как тут дела. А ты не сердишься на меня?
        — На что я могу сердиться?
        — Я потащил тебя сюда, на край земли, в совершенно заброшенное место, где нет людей и цивилизации.
        — Ты так себе представляешь отсутствие цивилизации? Можно подумать, ты не был в действительно диких местах. Здесь есть все, что нужно для жизни.
        — Понимаешь, я мог тебя отвезти в роскошный отель, на побережье их немало. Тебе не надо было бы топить плиту и печь твои пирожки, очень, кстати, вкусные. Могли бы поехать на Лазурный берег, там у меня яхта. Не такая, как у этого вашего Абрамовича, но вполне приличная. Летом я на ней провожу по два-три дня в неделю. Там вокруг была бы шикарная публика. Мы могли бы есть в хороших ресторанах и не беспокоиться о грязной посуде.
        — Но ты привез меня сюда, и я вполне этим довольна. Здесь хорошо. Наверное, я так себе представляю райскую жизнь: океан, вокруг никого, только мой мужчина рядом. И дом, теплый и уютный. А ты жалеешь, что привез меня сюда?
        — Ни одной минуты! Я даже не представлял, что это может быть так замечательно.
        — Тогда о чем разговор? Лучше посмотри: скоро солнце сядет.
        До захода солнца оставалось еще много времени, но освещение переменилось с дневного на вечернее, море было залито рыжим золотом до самого горизонта. Закат обещал быть необыкновенно красивым.
        Анри придвинулся, сжал руками мои плечи, зарылся носом в волосы, фыркнул мне в макушку и спросил:
        — А если я после банкирского банкета повезу тебя не обратно сюда, а на яхту?
        — Значит, я буду с тобой не здесь, а на яхте. Что гадать, как будет, если… Сейчас мы здесь, и будем наслаждаться каждой минутой. Я такой красоты никогда в жизни не видела!
        Начался отлив, и вода убегала от нас, переливаясь огнем. Оторваться от этого фантастического зрелища было просто невозможно. Анри, кажется, тоже прочувствовал момент, потому что перестал рассуждать, просто сидел рядом, обняв меня за плечи. От его тела шло ровное и сильное тепло, как от печки. Так можно просидеть вечно, и мы сидели до тех пор, пока солнце не зашло.

* * *
        Только тут обратили внимание, что стало довольно холодно. Песок остыл, на полотенцах выпала обильная роса, и наша весьма условная одежда перестала защищать. Пришлось подниматься, собираться и бежать в дом. Переодеваться смысла никакого: мы были с ног до головы в песке. Обоих трясло от холода. Дома я сразу поставила кипятиться воду, чтобы приготовить на ужин мидии, а Анри принялся раскочегаривать колонку, чтобы можно было принять горячий душ. Минут через десять он пришел за мной на кухню, где я пыталась угадать, что делать с закрытыми раковинами, взял за руку и отвел прямо под горячую воду. Мы залезли туда вместе и минут пять просто стояли под струями, отогреваясь. Потом начали мыться как положено: с мылом, мочалкой и шампунем. Выбравшись из душа в полотенцах с головы до ног, я снова отправилась на кухню. Анри шел за мной следом, уговаривая бросить дурацкие мидии. Но я не сдавалась. Зря что ли этих несчастных животных вытащили из родимого моря? Раз такое дело, надо их съесть, чтобы они погибли не напрасно.
        Такая аргументация поразила Пеллернена, он никогда не рассматривал вопрос с этой точки зрения. Пришлось ему взяться за готовку. Ловко вскрыв ножом раковины, он покидал их в глубокую кастрюлю, залил кипятком и поставил на огонь. Потом минут двадцать колдовал над ее содержимым, добавляя разные приправы и специи, а затем поставил на стол со словами:
        — Ешь! Только предупреждаю: в них полно песка.
        Можно подумать, я мидий никогда не видела. Пусть в них песок, все равно они вкусные. Я начала таскать раковины из кастрюли по одной. Анри стоял, смотрел, потом пододвинул себе стул, сел рядом и тоже принялся уплетать мидий за обе щеки.
        — Ты так аппетитно их поедаешь, нет сил удержаться.
        Мы съели все, а потом еще поделили между собой горячий бульон, к которому Пеллернен достал неизвестно откуда бутылочку коньяка. В результате оба согрелись не только снаружи, но и изнутри, и незамедлительно отправились в спальню.
        — Я сказал, что сегодня хочу любить тебя долго?
        — Сказал.
        — Знаешь, я никогда не говорю неправды.
        — Я тебе верю.
        Полотенца так и остались валяться на полу, утром я их подобрала.
        Анри действительно не солгал. Так меня еще никто не любил, и никогда я не участвовала в этом с такой самоотдачей. Мы заснули обнявшись, совершенно обессиленные. А утром на рассвете проснулись, и все началось сначала.
        — У нас, кажется, наметилась хорошая традиция — любить друг друга на рассвете. Мне нравится. Я всегда подозревал, что это здорово, но у меня не было случая убедиться,  — шепнул он мне.
        Я не нашлась, что ответить, только погладила Анри и растрепала ему и без того лохматые волосы. Мы опять заснули, пробудившись к жизни только часам к одиннадцати. Я глянула в окно: вода была далеко у горизонта. Мы самым глупым образом проспали прилив, так что купаться придется только после обеда.
        Вместо купания, мы отправились гулять. Бродили среди дюн, залезали на огромные камни и грелись на них, как ящерицы. Анри больше всего беспокоился, чтобы я не сгорела, и при каждом удобном случае мазал меня маслом. Поначалу я почему-то стеснялась и пыталась увернуться, в крайнем случае, намазаться самостоятельно. Потом расслабилась и позволила обо мне заботиться. Оказывается, это ни с чем не сравнимое удовольствие. Обычно я не загораю, а тут обратила внимание, что кожа приобрела теплый золотистый оттенок, как будто медом намазали. Я сказала об этом Анри, и он прямо весь засиял от удовольствия.
        После прогулки мы занялись обедом. Я восхищалась тем, как он ловко расправляется с продуктами, на что Пеллернен заявил, что настоящий француз должен уметь готовить, нечему тут удивляться. В результате появился очень вкусный обед.
        За обедом Анри снова вернулся к вчерашнему разговору.
        — Ты поедешь со мной ко мне на яхту?
        — Если ты меня туда повезешь.
        — У меня есть такое желание. Значит, договорились: после банкета банкиров мы с тобой едем на Юг, в Марсель. Она у меня там стоит. Кстати, когда ты должна улететь домой?
        — В следующую субботу.
        — А ты не можешь задержаться на неделю?
        — В принципе могу, виза позволяет. Но для этого нужно менять билеты, и с детьми что-то решать.
        — А что с ними надо решать?  — удивился мой любимый,  — Им же не надо никуда торопиться. Им тоже билеты поменяем, и пусть еще отдохнут с Эриком в Трувиле. Решено: если тебя не ждут на работе срочно, то ты подаришь мне еще одну неделю. Билеты я беру на себя.
        Я улыбнулась счастливо:
        — Подарю. Мне так хорошо с тобой, что я просто не в силах отказаться от еще одной недели полного блаженства. Все равно, здесь ли, на яхте ли…
        — Понимаешь, для меня не все равно…
        Я вскинула брови в удивлении.
        — Я тебя увидел, просто в глаза посмотрел и сразу почувствовал — эта женщина создана для меня. А когда дотронулся до тебя там, на дереве, меня как будто током ударило. Хорошо, что мы свалились в воду, а то я не мог тогда за себя отвечать.
        — Ну вот, ты решил мне всю нашу историю рассказать от Адама?
        — Нет, я просто хочу объяснить, а иначе не получается. Скажи, ты ведь тоже меня хотела?
        — Конечно, иначе ничего бы не было.
        — А можешь сказать почему?
        Да, вопрос. Я и по-русски то не взялась бы на него отвечать. Особенно так, глаза в глаза. Пришлось встать и зайти ему за спину. Сразу стало легче, и я смогла произнести:
        — Просто я тоже, когда тебя в первый раз увидела, поняла: этот мужчина создан для меня. Прямо по моему заказу. На иве меня тоже током ударило. Мне было легче: никакого предубеждения я не ведала, и единственное, что меня останавливало — соображение, что такой человек как ты не может мной интересоваться.
        Я попыталась обнять Анри сзади за плечи, но он меня остановил.
        — Сядь, а то я не смогу договорить. Я тогда почувствовал, что ты не случайно появилась на моем пути. А тут за ужином этот придурок Корбелон стал к тебе приставать. Ты его не привлекала, но и не отвергала. Я чуть с ума не сошел. Еще эта история с твоей дочкой и моим племянником… В общем, когда вечером я шел к тебе, я хотел потребовать объяснений.
        — Правда?
        — Представляешь, вот такой я дурак! А когда открыл дверь и почувствовал тебя так близко, то обо всем забыл и сейчас страшно этому рад. Потому что никому не нужны эти объяснения, выяснения, и так все понятно. Мне хорошо с тобой. Так хорошо, как не было никогда ни с одной женщиной.
        Я млела, слушая эти признания.
        — Но я еще не все рассказал. Я хочу все-таки объяснить, почему не повез тебя ни в гостиницу, ни на яхту. Не надо ничего говорить, молчи и слушай.
        Я и не собиралась открывать рот, но тут уж широко раскрыла глаза в изумлении. Я, грешным делом, думала, что все идет просто так, как складывается. Оказывается, в этом скрывается какой-то секрет.
        — Я сразу увидел, что с тобой у меня не так, как с другими. Поэтому и не повез тебя в гостиницу. В этом есть что-то нехорошее, так, на один раз. С другой стороны, после смерти Жину у меня нет того, что называют «дом». Тогда я все поменял. Все продал, и с тех пор у меня все другое, не напоминающее о ней. Есть квартира в Лионе — это место, где я ночую. А вот яхта — мое убежище, мое логово, то место, где я у себя. Я купил яхту шесть лет назад, потому что мне нужно было где-то быть одному. Я сказал себе, что сюда может войти только та, с которой я захочу разделить жизнь. Там до сих пор не была ни одна женщина. В смысле, не ночевала. Я побоялся сразу тебя туда привезти. Поэтому и придумал с этим домом в Бретани. Надо сказать, удивил Бенуа до глубины души. Но мне все равно. Зато я теперь знаю точно, что ты должна поехать со мной туда, в Марсель. Ты женщина, созданная для меня, и я тебя не отпущу.
        Анри говорил с такой страстью, что у меня кружилась голова. На последних словах он взял меня за руки, и я чуть не потеряла сознание. Вроде, он говорил о будущем, но смысл не доходил до меня в полном объеме. Одно было понятно: впереди две недели блаженства с ним, а потом будь что будет. Тут я вспомнила про свой подарок, прошептала:
        — Подожди минутку,  — и выбежала с кухни. Поднялась в спальню, достала сверток из сумки и вернулась.
        — Мы с тобой так счастливы здесь, и я хочу, чтобы у тебя осталось что-то, что напоминало бы об этом доме,  — говоря это, я развернула пакет и достала майки: две черных и две белых. Все майки были разными: на двух — белой и черной — красовалась я в бретонском костюме, а на двух других — наше прибежище в зарослях цветов.
        — С ума сойти,  — только и смог произнести Пеллернен. Потом подумал и добавил,  — Я буду это носить.
        Сначала я удивилась, а потом поняла, что это сильно. До сих пор я видела на нем только майки без рисунка. Вообще, по моему наблюдению, весь его гардероб состоял из бесконечного количества одинаковых голубых джинсов и одинаковых же темных маек. Возможно, где-то там, в Лионе, у него было такое же бесконечное количество одинаковых костюмов с одинаковыми рубашками и галстуками. Но эту догадку мне еще только предстояло проверить. Он тут же, у меня на глазах, надел майку со мной в виде бретонки.
        — Так ты все время будешь у меня на груди. Постой! Раз уж ты делаешь мне подарки, я тоже хочу тебе кое-что подарить. Здесь я не смог купить то, что хотел, но кое-что придумал.
        Пеллернен встал, вышел, и тут же вернулся с маленьким свертком. В нем оказались духи. Те самые, о которых я мечтала, но так и не купила.
        — По-моему, они тебе подойдут. Это должен быть твой запах, если я в этом хоть что-нибудь понимаю. Ты ведь возьмешь, не станешь отказываться?
        — Ну конечно! Какая прелесть! Я о них мечтала, но не решалась купить. Слишком романтический запах, не для деловой женщины.
        — Здесь нет никакой деловой женщины. Ты моя чудесная романтическая возлюбленная. Подушись, я тебя прошу!
        Я не стала упираться и заставлять себя упрашивать, и тут же надушила волосы. Он прав, абсолютно мой аромат.
        — И все?
        — Это для тебя. А для себя я пока хочу пахнуть морем и тобой. Вот вернемся в замок, тогда на банкете я буду благоухать как роза, в знак того, что принадлежу только тебе.
        — И пусть Корбелон даже близко не подходит!
        — Да чтоб он подавился!
        Мы поднялись в спальню, чтобы спрятать подарки, и в окно увидели, как возвращается вода! Я даже запрыгала от восторга!
        — Ура, океан вернулся! Айда купаться!

* * *
        Мы мигом переоделись и побежали на берег, как дети. Сразу в прилив бросаться было все же страшновато, но наблюдать за этим чудесным явлением нам никто помешать не мог. Когда наконец все успокоилось, мы пошли плавать, прыгать на волнах и всячески наслаждаться морской стихией. Я подумала, что на яхте удовольствие от моря будет еще больше.
        Мы купались, вылезали, сохли и лезли снова в воду, и так до самого вечера. Правда, в этот раз мы не стали дожидаться, пока замерзнем. Ушли в дом незадолго до заката, переоделись в сухое и теплое, а потом вышли на лужайку перед домом, и любовались божественной картиной оттуда. А потом ели, пили и любили друг друга с неослабевающей силой до самой ночи.
        Проснувшись незадолго до рассвета, мы, после ласк, не стали сразу снова засыпать. Нам удалось преодолеть себя и выбраться на берег. Мы были вознаграждены величественной картиной утра над океаном. Все вокруг окутывала легкая дымка, предвещая жаркий день. Солнце встало у нас из-за спины и залило воду не тяжелым золотом, а легким и блестящим серебром.
        — Мы правильно сделали, что не стали валяться в постели, а пришли сюда. Больше нам такой красоты не увидеть.
        — Почему?  — спросила я с замиранием сердца.
        — Потому что сегодня мы здесь последний день. Завтра с утра я увезу тебя обратно. Но вечером у нас еще будет шанс посмотреть на закат.
        Мы искупались в совершенно ледяной утренней воде, растерли друг друга полотенцами, и пошли домой. Я немного расстроилась при мысли об отъезде, потому что привыкла к этому удивительному дому и ощутила его своим. Ну что ж, придется привыкать к чему-то другому. А потом опять отвыкать. Потому что, как показывает практика, ничего в этой жизни нам не принадлежит окончательно и бесповоротно, кроме нас самих. Так что лучше сохранить этот дом в памяти, не претендуя на то, чтобы владеть им на самом деле. По крайней мере, в воспоминаниях он навсегда останется прекрасным местом, где я была счастлива.
        — О чем ты думаешь?  — донесся до меня голос Анри. Оказывается, я замечталась и перестала слышать что бы то ни было, а он уже давно пытается привлечь мое внимание.
        — Ой, извини, я думала об этом доме. Я его никогда не забуду.
        — Я тоже. Но я вот о чем хотел тебя спросить. Ты знаешь, что я на тебе женюсь?
        — Нет,  — честно ответила я,  — я в первый раз об этом слышу.
        — Ты хочешь сказать, что даже не думала об этом?
        — Честно? Нет. Ну, это настолько ни с чем не сообразуется, что я предпочла не забивать себе голову такой ерундой.
        — Почему ерундой?!  — Анри явно был обижен.
        — Прости, не сердись, я, наверное, не так сформулировала.
        Мне удалось спрятаться за французский язык, и Анри успокоился. Но на самом деле я сказала все точно. Я не верила ни одной минуты в то, что все это будет иметь продолжение. Вот мой отпуск закончится, я вернусь в Москву, выйду на работу, и все вернется на круги своя. Анри тоже вернется к своей жизни. А дни, проведенные вместе, останутся самым прекрасным воспоминанием. Потому что так не бывает. Не может мечта так просто взять — и сбыться. И вдруг он говорит такое… И похоже, всерьез.
        Я погладила его руки, потерлась носом о грудь, поцеловала… Он не сказал ни слова, но тоже поцеловал меня.
        Мы в молчании дошли до дома. Я собралась готовить омлет, размышляя о том, что приятно кормить любимого мужчину завтраком. Достала терку, сыр, миксер, яйца и специи. Этот момент Анри выбрал, чтобы вернуться к прерванному разговору.
        — Ты так и не сказала, почему не думала о том, чтобы выйти за меня замуж. Ты против замужества?
        У меня от сердца отлегло.
        — Господь с тобой, я совсем не против. Но я никак не могла предположить, что ты захочешь на мне жениться.
        — А что тут странного? Я хочу быть с тобой, а это наиболее простой и логичный способ.
        Я согласилась, действительно, он прав.
        — Ну вот и все! Если бы ты жила где-нибудь по соседству, я не торопил бы события. Мы бы встречались, проводили время вместе, как положено. Даже если бы это была какая-то из стран Шенгена, я бы тебя не торопил. Но ты живешь в России, видеться с тобой трудно, если не невозможно. Значит, тебя надо перевезти поближе. Тут только один способ. Законный брак. Я не хочу ждать. Потому что через неделю, через две, ты уедешь, а я не смогу спокойно жить, пребывая в неизвестности. Я должен быть уверен, что ты готова быть со мной «пока смерть не разлучит нас».
        Я погладила его по щеке, а он взял мою руку, поцеловав, отвел от своего лица, и продолжал:
        — Пока ты спала, я все выяснил. Мы могли бы пожениться тут же, в мэрии. Но нужно прожить на одном месте две недели. И еще. Ты была замужем, нужен документ, подтверждающий, что ты свободна. Боюсь, его у тебя с собой нет.
        Я подтвердила его догадку.
        — Значит, этот путь отпадает. Мой юрист говорит, что самое простое — пожениться в России, и потом вывезти тебя во Францию. Значит, ты уедешь, а через пару дней я приеду за тобой. Про визу не думай, у меня будет все, что нужно. Я же бизнесмен.
        — Ты уже консультировался с юристом?
        — А что я, по-твоему, делал в комнате, пока ты пекла свои знаменитые пирожки? Я постарался получить всю доступную информацию. Надо же заранее представлять себе, с чем придется столкнуться. Предстоит много бумажной волокиты, но это ничего. Я приеду к тебе в Москву, мы поженимся, я увезу тебя во Францию, и никто не сможет нас разлучить.
        — По российским законам нас сразу не распишут. Придется ждать два месяца.
        — Не страшно, подождем.
        — То ты не хочешь ждать, то не страшно, подождем…
        — Это же не пустое ожидание. Мы будем двигаться к цели.
        — Но Анри…
        — Знаю. У тебя дом, дети, родители, работа…
        — Все так. С этим надо что-то делать.
        — Если ты не говоришь «нет» по самому главному, принципиальному пункту, то есть согласна выйти за меня, то со всем остальным мы справимся. Скажи мне — «да» или «нет»?!
        — Да. Конечно да, разве ты не знал этого с самого начала?
        — Я надеялся. Я запомнил, ты сказала, что не смогла бы жить в разлуке с любимым. Я очень надеялся, что ты меня полюбишь. А теперь я уверен. Это не надежда, а знание.
        — Ты знаешь, что мое имя в переводе означает «надежда»?
        — Правда? Нет, я не знал, спасибо, что просветила. Мне всегда ужасно нравилось имя «Надя». Ты, наверное, не помнишь, был такой фильм «Рокко и его братья», там героиню звали Надя.
        — Почему не помню? Замечательный фильм. Я вообще люблю Висконти. А ее играла Анни Жирардо.
        — Я даже предположить не мог, что ты у себя в России смотрела этот фильм. Оказывается, ты знаешь не только математику, и нам всегда будет хватать тем для общения. Ну, так вот, эта Надя в детстве поразила мое воображение. Даже имя было у нее необычное. Я мечтал, что мою любимую будут звать так же. После этого фильма женщин с таким именем развелось много, но…
        Он наклонился ко мне и поцеловал.
        — Настоящая Надя — только ты. Я запомню перевод. Надежда остается, когда нет уже ничего, и спасает нас у края пропасти.
        У меня слезы подступили к глазам. Но я не заплакала, только прижалась к его груди, такой горячей под майкой с моим портретом в бретонском костюме. Глупо говорить, что я не верила моему счастью, но все происходящее представлялось мне нереальным, как будто происходило во сне. Реальными были его сильные руки, запах, уже ставший родным, звук голоса…
        Вот сейчас я натру сыр и буду жарить омлет. А он будет его есть и улыбаться мне через стол. Это на самом деле. А регистрация брака, свидетельства, законы, юристы — это, право слово, фантомы какие-то. Сейчас нереальной мне казалась вся моя жизнь, кроме детей. Взаправдашним был этот человек. Меня радовало, что он строит планы, но самой делать этого не хотелось. Вдруг потом ничего такого не случится, что будет? У меня же сердце разорвется. На этот раз наверняка.
        Анри хотел развить свои мысли, нарисовать передо мной картины счастливого будущего, но моя ласка отвлекла его. Вместо беседы мы начали целоваться, как безумные. Потом все же оторвались друг от друга, и я наконец-то приготовила омлет. Позавтракав, мы устроились на лужайке перед домом, вытащив туда надувной матрас, который Анри нашел в кладовке. Конструкция матраса не позволяла совершать резкие движения, и мы просто лежали рядом под кружевной тенью яблони. Анри говорил о том, как мы будем замечательно жить вместе, о том, что его родные наконец-то успокоятся относительно него, что моему сыну будет хорошо в Лионе, а я не вслушивалась, тихонько кивая в ответ, наперед со всем согласная. В какой-то момент я уловила слово “enfant” — ребенок, и встрепенулась.
        — О чем ты говоришь?
        — Если ты забеременеешь, и у нас будет ребенок…
        — Анри, боюсь, это невозможно. Мне уже почти сорок пять…
        — Я же не требую… Просто говорю. Ты совсем не такая старушка, какой прикидываешься. Ты можешь забеременеть: у тебя регулярно идут месячные.
        — Откуда ты знаешь?
        — Случайно видел прокладки в твоем чемодане.
        Я отвернулась, желая закончить этот разговор, но Анри с неожиданной силой повернул меня к себе так, что мы чуть не скатились с матраса.
        — Поосторожнее!
        — Прости, но, пожалуйста, дослушай до конца. Для меня это очень важно. Если… Если вдруг это случится, поклянись, что ты ничего не сделаешь, чтобы избавиться от этого ребенка.
        — Ты с ума сошел. В моем возрасте шансы забеременеть ничтожны, еще ниже шансы выносить дитя, но мне и в голову не может прийти избавиться от ребенка. Если такое чудо произойдет, я буду его рожать.
        — Я знаю, и все равно, поклянись!
        — Чем?
        — Твоими детьми.
        — Клянусь моими детьми, что рожу тебе ребенка, если Господь сподобит меня его зачать и позволит выносить. Но тогда тебе придется позаботиться о самых лучших врачах: в моем возрасте это не шутка.
        — Клянусь, у тебя будет все, что тебе нужно, и даже немножко больше!  — Анри порывисто сжал меня в объятьях, и мы, наконец, оказались на земле. Матрас перевернулся и накрыл нас сверху. Патетическая сцена закончилась гомерическим хохотом.

* * *
        Мы встали и отправились на берег собирать мидий по начавшемуся отливу. Долго бродили, много набрали. Вернувшись, варили их и ели. После обеда отдыхали, дожидаясь прилива, потом пошли купаться. По ходу дел разговаривали, вспоминая книги и фильмы. Оказалось, у нас гораздо больше общего, чем можно было предположить. Недаром мой отец всегда утверждал, что у образованных людей, в какой бы стране они ни жили, культурная память общая. Это открытие радовало обоих. Анри выражал свой восторг бурно, я же, как всегда, проявляла сдержанность. Он удивлялся:
        — У тебя совершенно фантастический темперамент в постели, а по виду не скажешь. Ты такая спокойная, благоразумная, что мне хочется тебя тормошить.
        — Зачем?
        — Чтобы ты визжала, хохотала, кричала, словом, выражала свои сильные чувства.
        — Ах, так?!
        И я принялась во все горло орать детские французские песни. Вспомнила школьные годы. Анри начал мне подтягивать! В течение часа мы оглашали окрестные холмы вариациями на эту тему, потом перешли к французской эстраде середины ХХ века: Эдит Пиаф, Шарлю Азнавуру и Жюльетт Греко. Тут мой репертуар оказался неожиданно обширным, что потрясло Анри до глубины души. Чтобы русская женщина так хорошо знала французскую песню — да этого просто нельзя было себе вообразить! А я все эти песни помню со времен учебы во французской спецшколе.
        После такого горячего одобрения я совсем расшалилась и решила познакомить его с русской бардовской песней. Спела про перекаты и солнышко лесное. Солнышко неожиданно имело успех, вместе с русским языком.
        — Русский язык очень красивый. Я ни слова не понимаю, но мне нравится звучание.
        Вдохновленная, я попыталась спеть что-то еще, и тут у меня сел голос.
        Вечером мы устроили ужин при свечах. Прощаясь с приютившим нас домом, разожгли камин, улеглись перед ним на ковер, смотрели на огонь, прихлебывая вино и заедая его сыром. Про себя я благодарила неизвестных мне Бенуа, его бабушку и дедушку за этот дом, подаривший мне несколько дней полного счастья. Я благословляла каждую половицу и балку и готова была целовать лестницу и кухонную плиту, ощущая каждой клеточкой, что Анри разделяет мои чувства. Как бы подтверждая это, он произнес:
        — Надо поблагодарить Бенуа. Нигде в мире нам не было бы так хорошо.
        — Да, это было замечательно,  — сказала я хриплым голосом. Мой возлюбленный тут же завелся.
        — Твой голос с хрипотцой звучит так сексуально… Я и так не могу его спокойно слышать, но сейчас это просто наваждение какое-то!
        И он отставил свой бокал в сторону.
        Мы предавались любви на ковре у камина. Потом огонь потух, мы замерзли и перенесли действие в спальню. Как нам удалось беспрепятственно подняться по лестнице и не упасть, одному Богу известно. Но на рассвете Анри разбудил меня ласками, как обычно. После этого мы пошли в душ, и тут выяснилось, что хрипотца у меня прошла вместе с голосом.
        Анри чувствовал себя виноватым. Это же он спровоцировал меня на ор среди холмов. Хорошо, что у нас еще оставалась пара пакетов молока. Мой милый нагрел его и заставил меня выпить полную кружку. Поискал в своей сумке и нашел какие-то пастилки с антисептическим эффектом. Хотел обвязать мне горло шарфом, но тут уж я воспротивилась. Не хватало по жаре маяться в шерсти. Тогда он растер меня бальзамом, по запаху подозрительно напоминавшем незабвенную «Золотую звезду» времен моей юности. После чего мы прибрались на скорую руку, погрузили вещи в машину и тронулись в обратный путь.
        В деревне сделали остановку у кафе. Анри передал хозяину ключи и, как мне удалось заметить, некоторую сумму денег. После чего потребовал теплого молока для меня. Его незамедлительно принесли и заставили меня выпить как минимум пол-литра. На голос это не оказало сколько-нибудь заметного влияния, но теперь я регулярно требовала остановить машину: молоко просилось наружу. В Ренне мы позавтракали, и я села за руль. Это право пришлось отвоевывать, потому что Анри не хотел меня, болящую, обременять. Чтобы я не пыталась разговаривать, он, не замолкая, что-то мне рассказывал. Про свою сестру. Про родителей и родственные связи, про детство в Тулузе и учебу в Лионе. А больше всего про то, как они начинали дело с Жаном Мишелем.
        — Я помню, как мы приехали в его замок в первый раз. Ты знаешь, я и теперь богаче де Кассаля, а тогда… Если бы ты видела. Его отец не продал имение только потому, что оно никому не было нужно. Крыша протекала, жилые комнаты по пальцам можно было пересчитать. Ты знаешь, почему вокруг замка нет принадлежащих ему сельскохозяйственных угодий? Им пришлось все продать, только на дом и парк желающих не было, потому что они имеют историческую ценность и их надо поддерживать в первозданном виде. А реставрировать всегда дороже, чем строить заново. Мы заработали кучу денег, он огромную их часть потратил на реставрацию. В результате Жан Мишель восстановил свое родовое гнездо, но на его поддержание уходит половина его доходов. Хорошо хоть, эти затраты вычитают из налогооблагаемой базы. А у меня толком и нет недвижимости. Только родительский дом в Тулузе, но я там не живу, и родители тоже. Когда отец отошел от дел, они купили домик на побережье. Но если мы поженимся, нам понадобится дом. Или лучше квартира, большая квартира в Лионе. Твоя дочь будет жить отдельно, выйдет она замуж, или нет. Это можно предсказать
заранее. А твой сын может жить с нами, если захочет. Он отличный парень, и, по-моему, у нас есть все шансы поладить.
        Я закивала, выражая одобрение, а Анри продолжал:
        — У тебя замечательная профессия. Когда мы поженимся, ты сможешь работать, не обязательно в нашем фонде. Станешь независимым консультантом. Клиентурой я тебя обеспечу. Но каждый вечер ты будешь дома, со мной. Не побежишь от меня в Африку или Южную Америку…
        Да, первая жена сильно его запугала. Несмотря на всю мою математику и привычку к самостоятельности, я гораздо более кроткое и домашнее существо. Не стоит ему этого говорить, но надо дать понять, как меня восхищает такое отношение. Я энергично захлопала глазами, выражая сама не знаю что, но он как-то меня понял.
        — У тебя будут все возможности зарабатывать и чувствовать себя независимой. Ты не представляешь себе, как я рад, что у тебя во Франции будет работа по специальности. Ты ведь любишь свою работу. Я же видел, как сверкали у тебя глаза, когда ты объясняла нам свой способ финансовых прогнозов. Я, правда, половины не понял, я все же не математик, а управленец. Жан Мишель понял больше, но, боюсь, далеко не все. Но даже он был потрясен. Ты профессионал высокого класса, со своей гордостью… Я это хорошо понимаю. Если бы не был уверен, что ты сможешь реализоваться не только в Москве, я бы побоялся предлагать тебе руку и сердце.
        Тут я захотела что-то сказать, но он замахал на меня рукой:
        — Молчи, молчи!!! Тебе надо беречь горло!
        Вот так, борясь со мной за мое здоровье, мы доехали до Руана.
        По дороге в Бретань мы проезжали этот город, даже ночевали в нем, но в темноте я не разглядела, какой он красивый. Сейчас же удалось вдоволь полюбоваться на его виды, отражающиеся в водах Сены. Мы переехали мост. Проехали через площадь, где сожгли Жанну д’Арк. Анри указывал мне, куда свернуть, и очень скоро машина затормозила перед симпатичной гостиницей, далеко не такой шикарной, как в первый раз, но вполне приличной.
        — Я знаю это место. Гостиница — не очень, а вот ресторан замечательный. Здесь мы сможем пообедать и отдохнуть. Ты устала.
        Я не чувствовала себя такой уж уставшей, но не стала перечить. Полежать, вытянувши ноги, я бы не отказалась, о чем и сказала. Пеллернен тут же поспешил занять номер. Я приняла душ, переоделась, и мы спустились в ресторан.
        Не успели мы сесть за стол, как официанту было велено принести теплого молока для больного горла мадам. Вместо того, чтобы тут же исполнить распоряжение, тот подозвал к нашему столу приятную молодую женщину, как оказалось, хозяйку заведения.
        — Мсье, не надо молока, так вы совсем замучаете мадам!
        Ангел, спасительница моя!
        — А что Вы предлагаете?  — довольно грозно произнес мой спутник. Но женщина перестала обращать на него внимание и обратилась ко мне:
        — Мадам, доверьтесь мне, я знаю, что Вам поможет. У нас здесь останавливались самые великие певцы, они лечат горло именно так.
        Минут через пять мне принесли большую чашку с чем-то до боли знакомым! Я в нее вцепилась и начала наворачивать содержимое, урча от удовольствия.
        — Что это? Ты знаешь?
        — Это настоящий, неподдельный гоголь-моголь, лучшее средство для голосовых связок! Как я могла про него забыть! Родная маменька меня всегда так лечила. Хочешь, попробуй. Вкуснятина.
        — А из чего это сделано?
        — Желток яйца, мед, коньяк, и, насколько я могу судить, корица.
        Хозяйка, не отходившая от нас, с удовлетворением произнесла:
        — Мадам абсолютно права. Я сделаю еще одну порцию. Вы съедите ее часа через два, и от ларингита не останется и следа.
        Я поблагодарила. Гоголь-моголь оказался таким сытным, что обедать мне не захотелось. Я выпила только чаю, присовокупив рюмочку коньяка. Он сделал свое дело: поднявшись в номер, я рухнула на кровать и заснула. Анри от гоголя-моголя благоразумно отказался, пообедал как следует, пить ничего не стал, но и его сморил сон.
        Проснувшись через полтора часа, я нашла обещанную вторую порцию около моего изголовья. Сейчас это сладкое месиво не казалось мне аппетитным, но чувство долга заставило меня съесть все, что было в чашке. О чудо! Голос вернулся. Легкая хрипотца оставалась, но это ерунда! Анри обрадовался несказанно. Он проснулся одновременно со мной, и теперь слушал, как я пробую голос. Оказывается, он пребывал в тревоге, так как не верил в целебные свойства гоголя-моголя, но тут убедился.
        Когда минут через двадцать мы покидали гостеприимное заведение, он дал на чай ни с чем не сообразную сумму.
        Радуясь возвращению голоса, я попыталась говорить, но мне не позволили. Надо беречь горло для завтрашнего банкета. Все правильно, я не маленькая девочка, чтобы вести себя безрассудно. Так как выпитый коньяк не позволял мне сесть за руль, я улеглась на заднем сиденье, свернувшись калачиком, и дремала часа два под пение радио. Потом пересела вперед и слушала рассказы Анри. Он пытался познакомить меня с теми, кому предстояло меня окружать в новой замужней жизни и предостеречь против некоторых персонажей.
        — Лиза непременно захочет влезть в наши отношения. Она же адвокат по семейному праву. К ней обращаются, когда надо составить брачный контракт, или развестись. Хорошо, что она бельгийский адвокат, а я живу во Франции, и мы принадлежим к разным юрисдикциям. А то бы постаралась поучаствовать. Внести свою лепту, так сказать. Представляешь, сколько разных историй разыгралось на ее глазах! Поэтому она несколько цинично смотрит на все. Хотя изображает из себя жуткую идеалистку. Не разводится с мужем и не выходит за Жана Мишеля. Якобы потому, что ревностная католичка. Ха! Муж ее — голубой, открыто живет со своим любовником. Жану Мишелю тоже ничто не мешает вступить в новый брак.
        — И почему же?  — я не договорила.
        — Тут два соображения. Оба профессиональные. Первое — безупречная репутация. Развод ее подпортит. Второе — имя. Ее имя — раскрученный бренд, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Менять его на другое, даже на графский титул — потерять клиентов.
        — Ты думаешь?
        — Я как-то к ней пристал, и она сама мне рассказала. Да, кстати, она тебя почему-то невзлюбила.
        — Почему ты так думаешь? Со мной она была мила, даже предлагала дружбу.
        — А мне пыталась сказать о тебе что-то не совсем хорошее. Ну, не вовсе плохое, но попыталась тебя принизить. И сюда вас с дочерью выписала не из благородных побуждений. Просто если бы Жан Мишель просто запретил Эрику этот брак, тот мог накуролесить так, что потом пришлось бы сто лет разбираться. А тут она планировала провести кампанию по дискредитации на месте. Лиза — грамотный юрист и хороший психолог.
        — Она с тобой это обсуждала?
        — Естественно. По телефону. Настроила меня против вас.
        — А Жан Мишель?
        — Он все отлично понимает и мирится со всем, потому что любит. Мне Лиза не нравится, на мой вкус она слишком холодная и сухая, хотя и красивая. А для Жана Мишеля другой женщины не существует. Видишь, ты всем понравилась, и де Кассалю в частности. Все попытались за тобой поухаживать, даже вполне женатые люди, кроме него. Просто потому, что это ему и в голову не пришло: он любит Лизу.
        Я подумала, что поухаживать за мной, кроме самого Пеллернена, пытался только этот невыносимый фат Корбелон, но не стала на этом акцентировать внимание. Наоборот, спросила, откуда он знает, что я понравилась тому же Жану Мишелю.
        — А он мне сказал, что мать Катрин — очаровательная женщина, вдобавок, очень умная, и посоветовал обратить на тебя внимание. Как будто я до этого не обратил. Думаю, он нас поддержит. И Эрик. Ты ему очень нравишься. Он мне сказал, когда вернулся из России:: «если бы Катрин была больше похожа на свою мать, я был бы уверен в нашем счастье». Она похожа на тебя. Но совсем другая. Ты создана, чтобы дарить счастье, а она — чтобы мучить.
        Я запротестовала против такого определения, данного моей дочери, но Анри меня остановил.
        — Ты смотришь со своей, материнской стороны. А я вижу ее глазами постороннего мужчины. Предсказываю: наш Эрик с ней еще наплачется. Не потому, что она слишком красивая, и все в нее влюбляются, а потому, что слишком эгоцентричная. Именно так. Не эгоистка, а эгоцентристка. Я вижу, у нее есть цель, и все вокруг должно служить этой цели. Даже ты, ее мать.
        Увидев, что его слова меня огорчили, мой любимый переменил фронт:
        — Но я постараюсь полюбить ее как дочь. Ведь теперь она тоже часть моей семьи. В конце концов, она не стремится ни к чему плохому и недостойному. Надеюсь, она поймет со временем, что никакая карьера и никакие деньги не заменят простого человеческого счастья. Знаешь, когда это говорит человек бедный, ничего в жизни не добившийся, можно ему возразить: он не знает, о чем говорит. Но мне, надеюсь, можно поверить.
        Я улыбнулась.
        — Да, твое мнение имеет вес. Ты говоришь на основании своего во всех смыслах богатого опыта.
        — Да ну тебя, ты опять шутишь!  — Анри изобразил комическую досаду, и мы оба прыснули. Оказалось, мы доехали до бельгийской границы. Как и по дороге туда, нас никто не останавливал, мы просто сбросили скорость и проехали, как мимо поста ГАИ в Подмосковье. Так проезжало большинство автомобилей. Правда, на обочине я заметила две машины, рядом с которыми стояли пограничники. Хозяева показывали документы ребятам в форме. Но это только увеличивало сходство с постом ГАИ.
        Уже через час мы высаживались у кафе в Шарлеруа. Можно было потерпеть до замка Кассалей, но Анри обратил внимание, что я стала сильнее хрипеть. Он был прав, в горле что-то отчаянно щекотало. Памятуя об эффективном средстве дамы из Руана, Анри заказал мне гоголь-моголь. Здесь не знали, что это такое, пришлось объяснить. А к нему я получила чашку горячего чая и рюмку коньяка. После такого лечения мне снова стало лучше, и мы продолжили путь. Еще не совсем стемнело, когда машина въехала в ворота усадьбы, где нас ждал Бертло.
        — Господин граф уже здесь, приехал минут десять назад. Молодой виконт и его друзья звонили, обещали быть утром на рассвете. Через полчаса в столовой Вас ждет ужин.
        В замке активно готовились к завтрашнему приему: несмотря на поздний час, в большой гостиной и холле что-то скребли, мыли и натирали. Под лестницей стояли большие коробки. Я спросила: с чем? Оказалось, с вином и посудой.

* * *
        Мы заняли те же комнаты, из которых выехали в прошлое воскресенье. Я приняла душ, переоделась и спустилась в столовую. Мужчины уже были там, но есть не начинали. Ждали меня. Я расцеловалась с Жаном Мишелем по французскому обычаю и села за стол.
        — Надя, как я понял, ты теперь войдешь в семью независимо от того, какое решение примет твоя красавица дочь?  — спросил де Кассаль с улыбкой.
        Я потупилась и промолчала.
        — Не стоит стесняться. Я сразу заметил, что между вами что-то происходит, когда же вы уехали вместе, все стало понятно. Я рад за вас. Я бы сам на тебе с удовольствием женился, но у меня другая судьба. То, что я смогу назвать тебя членом моей семьи (он употребил слово «belle s?ur», означающее любое свойство по женской линии) меня радует. Хотя я уже двадцать лет как не женат на его сестре, но моему сыну этот человек приходится родным дядей, а это чего-нибудь да стоит. Боюсь, не все разделят мои чувства, но я знаю, что мой друг Анри на это чихать хотел. Надеюсь, ты тоже.
        На это надо было достойно ответить.
        — Дорогой Жан Мишель, для меня важно было твое отношение. Если ты нас благословляешь, то все остальное меня не волнует.
        — Конечно, благословляю! Иметь в семье такого аналитика — да об этом можно только мечтать! Так что женитесь скорее. Если Катрин я готов ждать, то ты, Надя, нужна нам сейчас. А что этот тип будет с тобой счастлив, в этом у меня сомнений нет! Стоит только на него посмотреть. У него на носу написано самое настоящее блаженство. Он будет носить тебя на руках.
        — Надорвется. Я не так уж мало вешу.
        — Не бойся, он хоть и худой, но жилистый. А своя ноша не тянет.
        Мы все дружно похихикали.
        После ужина с вином и фруктами мы перебрались на заднюю веранду и уютно устроились там: Жан Мишель в кресле, а мы с Анри в двухместной плетеной конструкции, свисавшей с потолка на цепях. Пили коньяк и обсуждали фондовые рынки. Трудно предположить, что это может быть романтичнейшей из бесед. Но когда твоя голова нежится на плече любимого, в беседе царит полное взаимопонимание, воздух полон ароматами цветов и свет свечи на столе не мешает любоваться звездным небом, то и в биржевых сводках появляется романтика.
        В темноте зафырчал мотор автомобиля, и Жан Мишель поднялся с места.
        — Друзья мои, отдыхайте, развлекайтесь, а я вас оставлю,  — он откланялся, вышел в сад и исчез в темноте.
        Я поняла на Анри глаза в полном изумлении. Он понял и тут же мне разъяснил:
        — Лиза приехала. И сейчас вместо того, чтобы с нами поздороваться, поднимется наверх и не выйдет до завтра.
        — Зачем так шифроваться, здесь же нет чужих?!  — у меня такой бред в голове не укладывался.
        — Не знаю. Иногда мне кажется, что это такая игра. Но они играют в нее уже двадцать лет. Я бы не выдержал, а он только смеется и играет по этим дурацким правилам. В конце концов, если им нравится, то какое нам дело?
        — Никакого, ты прав. Но в связи с этим мне пришла в голову мысль: не надо завтра оповещать всех о наших планах.
        — Даже детей?  — сказал Анри встревоженно.
        — Нет, детям сказать необходимо. Но попросим их пока держать язык за зубами. Жана Мишеля с Лизой тоже. Всему собравшемуся бомонду совершенно лишнее знать о наших планах. Мало ли что.
        — Я уж испугался, что ты передумала. Я с тобой согласен. Объявим, когда дело будет сделано. Хотя все равно пронюхают. Но зато открыто приставать не станут. Кстати, подожди.
        Он снял мою голову со своего плеча, встал и быстро ушел в дом. Вернулся минут через десять, сел на свое место и снова меня обнял.
        — Я делал тебе предложение?
        — Делал.
        — Но я делал его неправильно. Так что повторим еще раз. Ты согласна выйти за меня замуж?
        Перед моим носом что-то засверкало. В крошечной коробочке, которую Анри достал из кармана, лежало колечко удивительной красоты с семью бриллиантами голубой воды. Я только и смогла выдохнуть:
        — Ой!
        — Давай сюда свою руку, я надену и посмотрю, как это выглядит на тебе.
        Анри надел мне кольцо на безымянный палец. Колечко было чуть-чуть великовато, но я не стала обращать на это внимание, а сразу полезла целоваться, орошая его майку счастливыми слезами. Он встал, легко поднял меня и понес куда-то.
        — Ты слышала, я обещал, что я буду носить тебя на руках. Вот, пожалуйста.
        — А куда ты меня несешь?
        — Ты же теперь моя жена, я несу тебя в спальню, и не надо мне говорить, что мы еще не женаты.
        — Да я молчу, как рыба. Неси, куда хочешь. Только не урони.
        Ну вот, и впрямь молчать надо было. Я его насмешила, и он тут же меня уронил и сам свалился. Мало того, мы довольно больно стукнулись. Хорошо хоть это произошло не на лестнице.
        — С тобой, мой ангел, невозможно дело иметь. Вечно ты меня роняешь, то в воду, то на пол…Жену можно было и поберечь. Если дальше так пойдет, что от меня останется?  — я ткнула его пальцем в ребра.
        Анри захохотал и сгреб меня в охапку, пытаясь снова взять на руки.
        — Ну нет. Я не дамся. В спальню мы пойдем старым дедовским способом.
        — Каким это?
        — Ножками.
        — Ну тогда хоть обопрись на меня.
        На это я согласилась, и мы без приключений водворились на втором этаже. Сначала зашли в мою комнату, где я взяла рубашку и зубную щетку, потом перебрались к Пеллернену. У него и комната больше, и кровать шире.
        Утром я тихонько встала и вернулась к себе. Дети приедут, надо будет с ними поговорить, и это лучше сделать без свидетелей. Анри не проснулся, только заворочался тревожно, но потом сгреб мою подушку, уткнулся в нее лицом и продолжал сладко спать.
        Очень скоро я похвалила себя за предусмотрительность. Минут через пятнадцать, я только успела умыться, ко мне вошла Катерина.
        — Маман, что это ты отколола?! Все в шоке!
        — Здравствуй, доченька!  — сказала я ласково.
        Катька смутилась.
        — Доброе утро. Ой, я так рада тебя видеть наконец! Мы отлично съездили. Только из-за тебя волновались. Мама, ты уверена, что все делаешь правильно?
        — В отличие от тебя, да. Вчера мне сделали предложение, и я его приняла.
        — Ой, мам!
        — Ну, ты же сама меня сюда тащила, чтобы найти мне мужа. Вот он и нашелся. Ты не рада?
        — Рада, еще как! Но я не понимаю…
        — И я не понимаю. Так что давай без дискуссий. Сейчас не время это обсуждать. И я тебя прошу…
        — Молчать, да?!
        — Ну вот как ты хорошо все знаешь.
        — Могла и не говорить. Нечего чужим лезть в наши дела. Но все-таки, тебе это действительно надо? Как я понимаю, он тебя любит, иначе не предложил бы выйти замуж. А ты? Ты его любишь?
        — Да, люблю,  — сказала я с нажимом,  — и закрыли тему.
        — А…
        — Катя, этот вопрос я обсуждать не собираюсь. Я поставила тебя в известность, потому что ты моя дочь. Но рассказывать в подробностях о моих чувствах я не хочу и не буду. Они есть, этого для вас должно быть достаточно.
        В этот момент в дверь просочился Сережка.
        — Мам, привет! Ну как ты?!
        — Отлично! Лучше всех!
        — Ну, я рад за тебя. Вы хорошо съездили? Где были?
        Люблю моего сына. Он всегда ведет себя так, как будто все происходящее — в порядке вещей. Никогда не поставит тебя в неудобное положение. А вот себя — запросто.
        — Мы ездили в Бретань. На океанское побережье.
        — Ух, ты! Мидий ели?
        — Ели.
        — Мы тоже! Я ими облопался на всю оставшуюся жизнь. А там красиво?
        — Очень.
        — В Нормандии тоже красиво. И еда там вкусная.
        Я решила свернуть разговор на практические рельсы.
        — Ребята, как вы относитесь к тому, чтобы не уезжать в следующую субботу, а задержаться еще на недельку?
        Сережка радостно захлопал в ладоши, а Катя подняла свои соболиные брови и спросила:
        — Есть такая возможность?
        — Есть. Виза позволяет здесь находиться до первого сентября, так что это не проблема. Нам поменяют билеты. Господин Пеллернен все берет на себя.
        — Здорово. А что мы будем делать? Я бы с удовольствием вернулась на море.
        — Значит, вернешься. Думаю, это не представит трудностей. А ты Сереж, чего хочешь?
        — Я тоже хочу на море.
        — В общем, ребята, если все «за», мы остаемся еще на неделю. Думаю, Эрик не будет против того, чтобы побыть с Катей лишнюю недельку. А ты Сереж, насколько я тебя знаю, не очень им мешаешь.
        — На него нацелилась эта дурочка Морин. Но мой брат стойко обороняется.
        — Мам, не слушай ее!!! Мы с Морин просто друзья. По крайней мере, мы об этом с ней договорились.
        Я заинтересовалась:
        — Она тебе не нравится?
        — Ну, не то, чтобы не нравится… У нас нет ничего общего. И потом, я не так здорово, как Катька говорю по-французски. Мне с ней трудно общаться. Вообще, мне Машка Королева нравится.
        — Все понятно. Свободен. А кстати, вы когда приехали?
        — Да вот только-только приехали и сразу к тебе, мамулечка…, - подлизалась Катерина.
        — С дороги не умылись, не переоделись? А ну марш приводить себя в порядок!
        Я выгнала детей и прилегла на нерасстеленную постель. Надо было собраться с мыслями, за последнюю неделю у меня не было такой возможности. Наверное, все к тому шло. То, что Анри появился в моей жизни — закономерность. Правильно будет выйти за него замуж. Я совсем не представляла, как может сложиться моя жизнь во Франции, но меня успокаивало то, что работой я буду обеспечена.
        Реакцию моих родителей я более-менее себе представляла. Мама первое время будет в восторге, а потом в ужасе. Как это, дочь уедет в другую страну и окажется вне досягаемости? Мое предложение перевезти ее во Францию, чтобы нам не разлучаться, быть рядом, сначала отвергнет. Потом, попив кровушки, так и быть, согласится. Отец будет меня поддерживать от начала и до конца. Будет непросто еще и потому, что эту ношу придется нести самостоятельно, ее с Анри не разделишь — это все-таки мои родители.
        С детьми все и проще, и сложнее. Они сами будут принимать решение, каждый за себя. Какое оно будет, я не знаю. Ничего, время еще есть, пусть думают. Мы сто раз успеем все обсудить.
        Шеф мой, Андрей Викторович, с ума сойдет. Вдруг его огорошу: выхожу, мол, замуж, и покидаю твою компанию. Ничего, как-нибудь без меня обойдется.
        Девчонки обрадуются, особенно Манана: будем жить, хоть и не рядом, но в одной стране. По сравнению с Россией, Франция невелика, дороги отличные: будем видеться. Да и Танька из своего Сингапура будет приезжать, тут вечно проводятся всякие международные форумы по ее компьютерным вопросам.
        Что делать с квартирами и дачей, не знаю, это будет зависеть от того, что решат дети. Я сомневалась в том, что Катерина выйдет за Эрика. В этом случае она может захотеть остаться в Москве. Да и Сережка… Машу Королеву не стоит сбрасывать со счетов. Если дети останутся, останутся и родители. А как я поеду одна?
        От этих вопросов без ответов пухла голова.
        Ладно, что это я взялась гадать на кофейной гуще? Неприятности следует переживать по мере их поступления! Сейчас надо подготовиться к грядущему банкету банкиров.
        Я вытащила из шкафа черное вечернее платье, встряхнула его и примерила. За время поездки килограммов пять куда-то незаметно ушли, так что платье сидело даже чуть свободно. Легкий загар не старил, наоборот, лицо посвежело. Еще прическу сделать, и все будет не просто хорошо — отлично! Есть два варианта: сделать гладкую головку с низким пучком или накрутить легкомысленных кудрей и поднять их все на макушку, выпустив по бокам пару-тройку локонов. Я вертелась у зеркала, пробуя то так, то эдак. Наконец склонилась к кудрявому варианту, и в это время в дверь постучали.
        — Войдите,  — крикнула я, не отходя от трюмо.
        Я полагала, пришел кто-то из детей, или Анри наконец проснулся, но вошла баронесса Лиза.
        Я тут же бросила расческу: надо же ее поприветствовать.
        Она мило прощебетала что-то о моем платье: какая я молодец, что готовлюсь к приему заранее. Потом предложила съездить вместе в Намюр к ее парикмахеру. Я поблагодарила и отказалась. Сама справлюсь.
        — Вообще-то я пришла звать Вас к завтраку.
        — Одну минуту, только переоденусь.
        Я скрылась в ванной и тут же вышла в брюках и блузке.
        — Надя, Вы с такой скоростью переодеваетесь, просто как фокусник.
        — Лиза, дорогая, для меня это суровая необходимость. Пришлось научиться, иначе я никуда не успеваю.
        — Это правда, то, что мне сказал Жан Мишель?
        — Это зависит от того, что именно он Вам сказал. Но, думаю, у него не было причин Вас обманывать.
        — Вы выходите замуж за Анри Пеллернена?
        — Он сделал мне предложение, и я его приняла.
        — Поздравляю Вас, дорогая! Надеюсь, с Вами он будет счастлив. Мы столько лет наблюдаем, как после смерти жены он мечется и страдает. Подарите ему покой и семейное счастье, он этого достоин.
        — Я постараюсь. Сделаю все, что в моих силах.
        — Вы планируете объявить о вашей помолвке?
        — Не сегодня. По-моему, случай неподходящий.
        — Удивляюсь Вашему такту, ведь Вы, как я поняла, женщина не светская? Действительно, семейное собрание в узком кругу подойдет больше. Я могла бы предложить свою помощь в составлении брачного контракта, но боюсь, мы с Пеллерненом граждане разных стран, брачные законы у нас различны.
        — Спасибо, Лиза, за поддержку. Мне приятно, что Вы готовы помочь. В этом вопросе я полностью полагаюсь на Анри: как он скажет, так и будет.
        — Тогда можно не беспокоиться. Если есть на свете организатор лучше Пеллернена, то я с ним не знакома. Кстати, о знакомствах. Вы знаете, на приеме я имела удовольствие познакомиться с несколькими русскими, как вы их называете, олигархами. Один из них знает Вас.
        Мне стало нехорошо, но я взяла себя в руки и улыбнулась самой светской улыбкой:
        — Кто же это?
        — Мсье Виктор Егорофф. Он, конечно, невозможен, как все нувориши, но выглядит весьма импозантно. И знает Вас.
        — Господин Егоров — наш клиент. Я пару раз встречалась с ним по поводу аудита и аналитической работы для одной из его компаний. Да, и как-то столкнулись в загородном ресторане. С нами тогда был Эрик, он должен помнить. Ему Егоров не понравился.
        — Да, этот господин что-то такое говорил. Вы произвели на него большое впечатление, потому что он пытался выяснить Ваше местонахождение. К счастью, я понятия не имела, куда Вас увез Анри.
        Я перевела дух.
        — Ну и отлично. Не хватало встречаться с клиентами на отдыхе. Пойдемте лучше завтракать, Лиза.
        На этой позитивной ноте я увела баронессу завтракать, изображая безмятежность, но на душе у меня кошки скребли. Нашел нас все-таки, гаденыш. Непонятно, чем это может обернуться, но угроза просто висит в воздухе.
        В столовой шла уборка, поэтому завтрак был накрыт на той самой веранде, где мы вчера пили коньяк. Жан Мишель уже сидел за столом, поедая воздушнейший омлет. Такой у меня никогда не получается. Девчонки, Катя и Морин устроились около тостера и кофеварки. Эрик мыкался около них. Нас они приветствовали радостными возгласами.
        Мы с баронессой сели за стол напротив графа. Я по его примеру взяла себе омлет. Лиза посмотрела на меня с легким ужасом, и положила себе на тарелку пару листиков салата. Жан Мишель глазами изобразил пантомиму: видала, как некоторые берегут фигуру? Я сморщила нос и махнула рукой. Ну вот еще, я себя изнурять голодом не намерена.
        Тем более что омлет оказался очень вкусным. С сыром, я такой люблю.
        Не успела я съесть хотя бы половину, как показались мой сын под руку с моим любимым. Они что-то горячо обсуждали, но замолчали, едва вышли на веранду. Их тоже поприветствовали. Они присоединились ко мне, составив компанию пожирателей омлета. Правда, на этом они не успокоились, и оказалось, что на столе под серебряными крышками спрятано много вкусной еды. Даже Лиза снизошла до того, что съела ломтик постной ветчины. А я не смогла удержаться, когда увидела мои любимые сыры: рокфор и камамбер.
        Катька разливала всем кофе и делала тосты, Морин ей помогала. За столом царили мир и благоденствие.
        Меня волновало только одно: о чем это секретничали Анри с Сергеем. Про своего сына я знаю точно: если сговорились молчать, из него слова клещами не вытянешь. А вот Пеллернен… он может и проговориться по неопытности. С другой стороны, если уговора не было, Сережка все расскажет, стоит только спросить, а Анри может заартачиться, изображая таинственность. Я приняла решение прямо спросить сына, а если он не ответить, попытать счастья в другом месте.
        Но после завтрака все повернулось так, что этот план я привести в действие не смогла. Сережку ребята утащили в бассейн.
        Лиза откланялась — у нее назначена встреча с парикмахером.
        Мне бы тоже надо заняться своей внешностью, но сначала стоит поинтересоваться: когда начало? Чем ближе к этому сроку я создам прическу, тем дольше я буду на людях с приличной головой.
        Жан Мишель рассеял мои сомнения. Гости начнут съезжаться к шести. С семи планируется основная часть, а после одиннадцати все разъедутся. Это, дорогая моя, не богема, а финансисты. Меня заинтересовали подробности. Оказывается, он только номинально выступает на этом приеме в качестве хозяина. Деньги на него дает Ассоциация чего-то такого международного и финансового, что проскочило мимо моих ушей. Вообще, в замке часто проводятся подобные сборища. Нанять его может любой. Должен же он как-то окупать свое содержание. Конечно, все это великолепие охраняется государством. Наниматель подписывает бумагу, что обязуется не причинять зданию и его убранству вреда, а в случае чего, возместить все в многократном размере.
        — Знаешь, Надя, несколько раз мой замок пытались нанять русские, но я каждый раз уклонялся. Побаивался. А теперь думаю — прав ли я был?
        — Знаешь, Жан Мишель,  — ответила я в тон,  — ты был больше, чем прав. Русские могут быть всякими, даже очень милыми и симпатичными, но богатые русские ни в чем удержу не знают, а это может сильно повредить старинному зданию.
        Мы посмеялись, и де Кассаль ушел, чтобы наблюдать за приготовлениями. Тут же за меня взялся Анри:
        — Ты знаешь, о чем со мной говорил твой сын?
        — Понятия не имею.
        — Он хотел выяснить серьезность моих намерений. Намекал, что, если они недостаточно серьезны, чтобы я оставил тебя в покое, а то у тебя и так разбито сердце. Оно у тебя разбито?
        — Вроде нет. Наверное, он неправильно употребил время глагола. И что этот мальчишка лезет не в свое дело!  — я рассердилась.
        — Не ругай парня, он прав. Он тебя любит и защищает, как умеет. А я попытался ему объяснить, что в этом мы с ним союзники.
        — И как, объяснил?
        — Не знаю. Я же тебе говорю: пытался! Пойдем ко мне, я хочу сделать тебе подарок.
        Я встала и покорно пошла за Пеллерненом на второй этаж. Он ввел меня в комнату за руку и велел закрыть глаза. Когда же я их открыла, передо мной на бархате сверкала и переливалась несусветная красота: серьги и колье к моему обручальному кольцу. Я о таком не могла даже мечтать, не потому, что мои представления роскоши убоги, а потому, что о таком может мечтать только создавший это чудо художник-ювелир. Гарнитур из белых и голубых бриллиантов представлял собой совершеннейшее произведение искусства. О таком даже не хочется знать, сколько это стоит. Я и не стала спрашивать. Только засомневалась: как я повезу такую ценность через границу.
        — А зачем? Сегодня ты это наденешь, а в понедельник мы положим драгоценности в банковский сейф. Ты повезешь через границу ключик, а его можно везти беспошлинно. Все равно в России тебе это не понадобится. Вот обручальное кольцо ты не снимай, чтобы не забыть: ты обещала выйти за меня замуж. А сейчас надень, я хочу посмотреть.
        На мне было не платье, а простой черный топ с большим вырезом, но выглядело все роскошно.
        Я полюбовалась на себя в зеркало, потом захотела все снять и сложить в футляр.
        — У тебя, наверное, есть сейф. Спрячь туда. А перед тем, как идти на прием, я приду к тебе и все надену. А кольцо, наоборот, сниму. Не хочу афишировать нашу помолвку перед всем этим финансовым сообществом.
        Но Анри не дал:
        — Подожди, я хочу полюбоваться.
        Любовался до тех пор, пока на мне ничего, кроме этих самых бриллиантов не осталось. Но и потом не остановился. В результате мы валялись на его кровати, застеленной мягким сине-зеленым покрывалом, и нежились, обессиленные. Я шепнула ему в ухо:
        — Ты так умрешь от истощения сил.
        — Не рассчитывай, меня еще надолго хватит!
        После чего мы встали. Я сняла, наконец, бриллианты, приняла душ и надела свою одежду. Пока я занималась собой, Анри пошарил в изголовье кровати, отодвинул одну из фотографий и открыл дверцу маленького сейфа.
        — Посмотри! Здесь такие почти во всех комнатах, чтобы гости могли спрятать свои драгоценности в надежное место. Устроено еще в двадцатых годах. Если хочешь, оставь все здесь, а можешь отнести в свою комнату и положить в сейф там.
        — А где его там искать?
        — Не помню точно, под какой-нибудь картиной. Кажется, у тебя над кроватью маленький пейзаж с лодками, за ним находится сейф.
        — Ну, вот еще, буду я возиться. Лучше здесь.
        — Тогда выбери шифр сама. Одна буква и четыре цифры.
        Анри ушел в ванную, чтобы не смотреть. Я взяла первую букву своей фамилии и четыре последние цифры моего московского телефона. Наконец сейф был закрыт. Я проверила, как все работает. Отлично. Ну вот, теперь вся эта красота надежно спрятана. После приема я верну все сюда. Мне почему-то казалось, что это великолепие не может быть моим, и если оно пропадет, я буду отвечать. Так что я почти не радовалась подарку, гораздо больше беспокоясь за его сохранность.
        Пеллернен как почувствовал. Выйдя из ванны, он сказал:
        — Конечно, я понимаю, что тебе бы подошел другой подарок.
        — Какой?
        — Бриллианты у жены финансиста должны быть по определению. Пусть лежат, тебя дожидаются. Ты в них такая красивая, и без них тоже. Но хороший автомобиль, мне кажется, порадовал бы тебя гораздо больше. Я думал об этом, но потом решил подождать. Пока ты не переехала ко мне, дарить машину преждевременно. К тому же я предпочел бы, чтобы ее ты выбрала сама.
        Верно. По большому счету машины я обожаю, а к драгоценностям равнодушна. Пусть говорят, что лучшие друзья девушек — это бриллианты. Я смолоду неправильная девушка, это не про меня.
        — Кроме бриллиантов, я приготовил тебе другой подарок. Даже не подарок — сюрприз. Думаю, ему ты обрадуешься больше,  — Анри взял со стола большой желтый конверт из крафт-бумаги и протянул мне. Дрожащими от волнения пальцами я вскрыла конверт. Там лежали аккуратно заполненные, с печатями документы для моей Мананы! Приглашения, разрешения, все, что необходимо! Даже фамилию не переврали, все точно, как в аптеке! А самое потрясающее — ее приглашали на работу в Тулузу! Именно туда, где находились ее муж и сыновья!
        Я посмотрела на Анри полностью обалдевшим счастливым взглядом.
        — Ну, что ты удивляешься? Получить такие документы в Тулузе мне легче, чем где бы то ни было. Все-таки, это мой родной город. Ты же дала мне все исходные данные еще неделю назад. Я тогда же написал людям, и вот сегодня утром бумаги пришли. Надеюсь, там все в порядке.
        Обхватив моего любимого, я прижалась к его груди и залила ему рубашку слезами благодарности. Лепетала что-то невообразимое, что должно было показать, как я ему признательна.
        — Я был уверен, что ты останешься довольна. Но чтоб настолько… Ведь это даже не для тебя. Ты совершенно невероятная.
        Мы продолжили обниматься, хотя сил уже не было. Немного успокоившись, я в очередной раз поблагодарила Анри, потерлась об него носом, и сказала, что мы временно расстаемся. Чтобы вечером хорошо выглядеть, надо днем поспать, это аксиома. А с ним, ясное дело, не поспишь.
        Мы попрощались до обеда, я пошла к себе.

* * *
        Проходя мимо лестницы я увидела такое, от чего сон слетел с меня мухой. Баронесса Лиза, стоя на верхней площадке, разговаривала с человеком, которого я меньше всего хотела здесь увидеть! Господин Егоров собственной персоной! Хорошо, что они меня не заметили: в коридоре было темновато, а они стояли на свету.
        Наверное, стоило встать там, у лестницы, и послушать, о чем они говорят, но я подслушивать не умею. Если только не специально получится, а так…
        Я поскорее проскочила опасный участок и опрометью бросилась в свою комнату. Там, тяжело дыша, рухнула на пуфик. Меня тошнило. Снова вид этого человека вызвал у меня, как в первый раз, чувство неконтролируемого страха. Откуда он взялся? Из какого гардероба выпрыгнул? Гостям еще рано, они начнут собираться через…теперь уже часов через пять.
        Надо бы Катьку предупредить, а как? И что я ей скажу? В Москве от дурацкого страха я скрыла от нее все, что мне говорил Егоров, а теперь вижу, что напрасно. Обманула сама себя. Как теперь действовать? Перехватить девчонку раньше, чем он с ней встретится, и все ей рассказать? А если Егоров с ней уже встретился?
        Сплавить его не удастся, он наверняка почетный гость. Вон, и баронесса с ним кокетничает. Не подозревает даже, что она для него — старые кости, собачий корм. Для графа такой тип — перспективный клиент или партнер. Пусть что угодно говорит про русских нуворишей, денежки их ему очень даже нравятся. Значит, рассчитывать можно только на себя. Неплохо бы, чтоб еще и на Катерину. Надо с ней поговорить до того, как она встретится с Егоровым. Но где она? В бассейне плещется?
        Тут я ее увидела. Идут себе с Эриком по дорожке, обнявшись, и в ус не дуют. А за ними вся честная компания. Вся местная молодежь. Направляются, судя по всему, в дом. Сейчас столкнутся с Егоровым. Что бы я ни делала в такой ситуации, только поставлю себя в двусмысленное положение.
        Я осталась сидеть на подоконнике, мучительно перебирая в уме возможные варианты развития событий. А потом раздался стук и сразу, не дожидаясь приглашения, в комнату ввалился мой сыночек.
        — Мам! Ты чего тут сидишь? Сходила бы с нами в бассейн. Знаешь, как там клево? Крыша открывается и закрывается, внутри бьют струи в разные стороны, как в джакузи. Да, ты представляешь, кто сюда приехал? Этот твой тип из загородного ресторана. Ну, помнишь, когда ты нас с Эриком еще в Москве возила. Кстати, мы его и в Трувиле встретили.
        — Когда?  — я похолодела.
        — Не то во вторник, не то в среду. На пляже. Он подошел, поздоровался, потом Катьку отозвал и что-то ей втирал. Она потом сказала Эрику, что он про тебя спрашивал. Хотя я лично сомневаюсь. По-моему, ему наша Катька нравится. Только он для нее старый. Мам! Он же старше тебя?
        — Лет на восемь.
        — Ну вот, пень трухлявый, а туда же.
        На душе у меня кошки скребли. Я попыталась отвлечь парня от скользкой темы.
        — Ну, я все же не совсем старушка, а он меня не так уж и старше.
        — Ты? Ты у нас молодая и красивая. Но смотри, ты за Диму не пошла, а он тебя моложе не на тридцать два года.
        — Сереж, возраст тут ни при чем, просто я Диму не люблю, значит, нам не надо быть вместе.
        — Все правильно. А Катька не любит этого хрена богатого. Им тоже не надо быть вместе. Правда, она и Эрика не любит. А зря, он отличный парень. Хотя лучше им не жениться, она ему всю жизнь испортит.
        Сережка не кажется таким уж умным и наблюдательным. Но иногда как скажет — в самую точку. Я про себя согласилась с выводами своего сына, а вслух сказала:
        — Ну, это их дело.
        — Конечно, их, не мое же.
        — Ну, вот и отлично. А теперь иди, отдохни, приведи себя в порядок. Мне тоже нужно отдохнуть, чтобы вечером хорошо выглядеть. И пожалуйста, не распространяйся относительно моих отношений с господином Пеллерненом. Пока это тайна.
        — Ага, хорошенькая тайна, о которой каждая собака знает. А он славный. И тебе подходит. Так что не бойся, я никому ничего не скажу.
        Сережка ушел, а я сделала самую большую глупость в своей жизни. Разделась, приняла душ и легла спать, рассудив, что сегодня ни на что повлиять уже не могу. А вот чтобы хорошо выглядеть вечером, нужно отлично выспаться днем.
        Таким образом, я потеряла драгоценные часы, которые Егоров употребил на свой план мести. Но откуда я могла знать, что мне собрались мстить? Единственное, что я могла предположить, что он начнет вязаться при всех к Катерине и устроит скандал. Дура!!! Мне и в голову не пришло, что я встала Егорову поперек дороги, а он не привык такое спускать, и Катерина тут уже ни при чем.
        Так что я относительно спокойно выспалась. Около четырех встала, сходила в комнату к Анри и забрала драгоценности. Он, как выяснилось, тоже спал все это время. Хотел было меня задержать, но я ловко увернулась, сказав, что после приема я вся к его услугам, а сейчас мне нужно приводить себя в порядок, а это дело небыстрое.
        Вернувшись в комнату, я заперлась, разложила на кровати белье и платье, выставила на туалетный столик всю косметику, а сама пошла в ванную. Вымыла волосы, высушила их феном. Со времен советской власти у меня в чемодане всегда литровая кружка и кипятильник: мало ли что. Собираясь в замок, я ее не забыла и в который раз похвалила себя за запасливость. Кипятильником в кружке сварила термобигуди и закрутила кудри.
        С бигуди на голове уселась перед зеркалом и навела на лицо марафет. Надела нижнее белье, платье, подушилась духами, которые мне подарил Анри, после чего набросила на плечи пеньюар и занялась волосами. Прическа мне удалась. Поднятые на макушку волосы делали лицо моложе, а спускавшиеся сбоку и сзади локоны выглядели завлекательно. Я погуще попрыскала их лаком, чтобы держались. Ну, вот и все. Не стоило тащиться в Намюр к парикмахеру, тем более, в такую жару.
        Последний штрих — я надела колье и серьги — подарок Анри. Полюбовалась на себя в зеркало и осталась довольна. На меня глядела эффектная, немного загадочная дама в стиле 50-х годов ХХ века. В самый раз для такого приема. А если будут танцы, в чем я не уверена, то и туфли у меня подходящие: красивые и удобные.
        Пришла Катька, посмотрела и одобрила:
        — Маман, в этом наряде ты просто красотка. А бриллианты тебе Пеллернен подарил? Шикарные. Нас отправляют веселиться в Шарлеруа, говорят, на банкете банкиров молодняку не место. Так что желаю потрясти всю местную банкирскую братию, а мы сматываемся! Увидимся перед сном!
        Она чмокнула воздух у моей щеки и умчалась.
        Сережка тоже сунулся.
        — Мам, Катька тебе уже сказала? Мы едем веселиться подальше от банкиров. Ты в этом платье выглядишь просто потрясно. Все упадут.
        И тоже умчался.
        Шел уже шестой час, я решила выбраться из комнаты, осмотреться. Надела кружевную пелерину, которая полагалась к платью, чтобы прикрыть бриллиантовое колье, и вышла.
        Не успела я дойти до лестницы, как наткнулась на Егорова.
        — А, Надежда! Ну что, как успехи?
        — Добрый день, Виктор Андреевич. Спасибо, у меня все хорошо,  — ответила я вежливо, старательно сохраняя спокойствие. Но внутри у меня все тряслось.
        — Я бы на твоем месте не был так в этом уверен. Ты напрасно мне дорогу перешла. И в деле с Ларисой, и потом, с твоей дочерью. Отдала бы мне девчонку, я бы, глядишь, тебя в покое оставил. А теперь шалишь! С кашей съем.
        Почему-то от прямых угроз страх мой прошел совершенно.
        — Не съедите, подавитесь. Вы напрасно меня пугаете, Виктор Андреевич, я Вас ни капли не боюсь.
        — Ты дура, Надежда. Смылась за кордон, думала, я тут до тебя не дотянусь. Ничего, у меня руки длинные. На что ты рассчитывала? Лариска моя добыча была. У нее же своего ничего не было, все от меня. Я в кои-то веки лопухнулся, на нее имущество записал. Но оно же по справедливости мое. Я только хотел свое вернуть. А ТЫ ПОМЕШАЛА. Я два раза просил тебя по-хорошему: сделай, как я сказал. Не поняла. Упрямая глупая баба. Дочку свою пожалела. Ей бы со мной хорошо было, не то, что с французиком этим бестолковым. Да она все равно его бросит, только теперь мне она больше не нужна. Больно гордая, как мать ее глупая. Не ценит своего счастья — не надо. Нас не хотят — мы семь раз не хотим. А ты теперь пиши на себя жалобу. Потому что я тебе жизни не дам, ни здесь, ни там, дома, в России. И не надо на меня таращиться. Как сказал, так и будет. Местных ты всех охмурить успела, да, правда, мой тебе респект и уважение. Одного не учла — я им глаза-то раскрыл. Так что жни, что посеяла.
        — Вы что, убить меня собираетесь?  — я сказала это с большой дозой иронии, потратив на это большую часть своих сил.
        — Зачем? Теперь твоя жизнь такая будет, что сама в гроб запросишься. Так что, чао, подруга!
        Он отошел от меня, очень довольный собою. А я остолбенела, все мысли смешались. Что он мог сделать? Что и кому сказал? Голова моя кружилась, в животе что-то противно сжималось, поднималась тошнота, я только что не падала.
        Сделав два шага вперед, я увидела внизу Анри, который разговаривал с баронессой Лизой. Было видно, что она ему что-то втирает, а он стоит мрачнее тучи. Тут мне стало совсем плохо.
        Чтобы не упасть, я схватилась за балюстраду. Это движение было замечено: оба бросили на меня взгляд и как по команде отвернулись. После чего Лиза что-то сказала и быстро вышла вон.
        Стало ясно: пока я тихо и кротко спала в своей комнате, интрига господина Егорова развивалась тут по полной программе. Не знаю, что он обо мне наплел, но это явно подействовало на Лизу и на Анри. Надо как-то противостоять этой напасти. Я не буду прятаться, не суну, как страус, голову в песок, а пойду навстречу буре. Если Анри меня любит, он выслушает и во всем разберется. Я гордо подняла голову и пошла вниз по лестнице. Он уже шел ко мне снизу. Мы встретились на средней площадке. Анри схватил меня за руку, притянул к себе и впился глазами в мое лицо. Чувствовалось желание проникнуть мне в голову, прочитать мои мысли.
        — Ты знаешь этого русского банкира Егорова?
        — Знаю.
        — У вас что-то было?
        — Ничего. Мы знакомы по работе. Он — клиент моей фирмы. Если захочешь, я расскажу тебе. Потом, когда ты успокоишься.
        — А с твоей дочерью?
        — Тоже ничего. Она ему нравилась. Насколько я знаю, он пытался за ней ухаживать, но без результата.
        — Ты все это время скрывала от меня это знакомство. Ты не считала, что мне следует об этом рассказать?
        — Я знакома со многими людьми, с Егоровым в том числе. Если бы к слову пришлось, рассказала бы. А так, ни с того, ни с сего… Я даже понять не могу, о чем ты говоришь.
        — То есть, ты не отрицаешь?
        — Не отрицаю чего?
        Анри вдруг перешел на крик, но выходило у него плохо. Звук шел сдавленный, он задыхался.
        — Ты все прекрасно понимаешь! Не пытайся сделать из меня дурака! Лиза все мне рассказала, а ей рассказал сам этот ваш русский банкир. Я даже понятия не имел, что такое возможно. Я открыл тебе душу, я хотел, чтобы ты стала моей женой, а ты! Ты обманула меня! А сейчас стоишь такая спокойная и даже не пытаешься оправдываться! Между нами все кончено! Бриллианты можешь забрать, тебе они пригодятся,  — он оттолкнул меня и побежал куда-то вверх по лестнице. А я со всего маху села на ступеньку. Хорошо, что копчиком не ударилась. Протянула к нему руки, хотела что-то крикнуть, и не смогла: звук застрял в горле.
        Из этой страстной речи я ничего не поняла, но одно было ясно: ему про меня и Егорова рассказали что-то такое, от чего он пришел в невменяемое состояние. Рассказала, ясное дело, Лиза. То-то я видела, как Егоров с ней разговаривал.
        Все кончено. Он даже не сказал мне, в чем обвиняет. А я не пойду с ним объясняться, не буду оправдываться. Хотя бы потому, что ни в чем не виновата.
        Вот только, что теперь делать, ума не приложу.
        До начала мероприятия оставалось еще минут сорок, и я пошла разыскивать Жана Мишеля. Если кто и знает, что происходит, то это он. Жан Мишель сидел один на задней веранде, где мы так мирно завтракали всего несколько часов назад.
        — Жан Мишель, дорогой! Ты не знаешь, что случилось? Анри обвинил меня в чем-то, не знаю в чем, и убежал.
        — Дорогая Надя, я сам не вполне разобрался в происходящем. То, в чем тебя обвиняет господин Егоров (я правильно произношу эту фамилию?)  — чудовищно и нелепо. Я не могу поверить. Даже повторять не хочу эту мерзкую дурацкую чушь. Не представляю, зачем Егорову это понадобилось — говорить про тебя такое. Но, к сожалению, ему верит Лиза, а Лизе поверил наш дорогой друг Анри. Думаю, вскорости все разъяснится, и мы еще надо всем этим посмеемся. А пока я хотел бы обратиться к тебе с просьбой.
        — Да, конечно, я сделаю, как ты просишь.
        Я поняла, что тут мне помощи ждать не приходится. Верит он Егорову, или не верит, на сегодня тот — его гость, гораздо более важный, чем я, несчастная. Русский фондовый и банковский рынок, не хухры-мухры.
        — Лучше будет, если ты не станешь встречаться с Егоровым на нашем ежегодном банкете. Мало ли что. Скандал не украшает такие мероприятия.
        — Да, я понимаю,  — сказала я. Голос мой звучал совершенно убито, скрыть это было невозможно,  — Я бы уехала прямо сейчас, но куда?
        — Надя, не подумай, что я тебя гоню, но…
        — Не надо извиняться, это естественно. Я не буду больше обременять Вас присутствием своей семьи. Мы с ребятами уедем, как только они вернутся из Шарлеруа. Надо бы билеты поменять…
        — Надя, я рад, что ты так достойно восприняла эту ситуацию. Иди к себе. Я пришлю Бертло, он все организует. Поверь, я отношусь к тебе с огромным уважением, и ни на минуту не верю клевете, в чем бы она ни заключалась. Просто, как ты сама понимаешь, у меня свои сложные обстоятельства. Но это временно. Я уверен, все разъяснится, и мы снова встретимся, как хорошие друзья. Не забудь, я тебе обещал работу. Это остается в силе. Как только я буду готов, с тобой свяжется мой сотрудник.
        — Спасибо, Жан Мишель.
        Я пошла к двери, но вдруг вспомнила…
        — Подожди, одну минуту,  — Я быстро запустила руки под пелерину, отстегнула колье и вручила его опешившему де Кассалю,  — И серьги возьми. Передай все твоему шурину. Жалко, кольцо осталось в комнате. Я пришлю его с Бертло.
        — Зачем? Он тебе их подарил. Оставь себе.
        — Не могу. Это дорогие вещи, пусть лежат в сейфе. Отдашь их Анри при случае. Прощай.
        Я вылетела из комнаты, как пробка из бутылки. Быстро пробежала по коридору и со всего маху налетела на Бертло, который, как Мороз-воевода, дозором обходил владенья свои.
        — Мадам, Вам что-нибудь нужно?
        — Ничего, дорогой Бертло, ничего не нужно. Как закончите свои дела, зайдите ко мне, я буду ждать Вас у себя в комнате,  — слова «у себя» прозвучали для меня горькой усмешкой.
        — Мадам, что-то случилось?
        — Прошу Вас, не спрашивайте. Пусть Вам Жан Мишель все расскажет.
        — Господин граф? Мадам, на Вас лица нет. Пойдемте, я помогу Вам подняться к себе по внутренней лестнице. Там Вы никого не встретите. Не беспокойтесь, я все для Вас сделаю.
        — Спасибо.
        Бертло сделал пару шагов по коридору и открыл одну из дверей, за которой оказалась лестница на второй этаж. Поднявшись, я очутилась прямо напротив комнаты, которую за эти несколько дней привыкла называть своей. Вошла и заперлась изнутри.
        Медленно сняла платье, бросила его на кровать, вошла в ванную и начала смывать свеженький, только что нанесенный макияж. В голове царил невообразимый сумбур, одно было ясно: мое счастье приказало долго жить. Не знаю, что наговорила Лизе эта сволочь Егоров, но она уж постаралась расписать меня Пеллернену как самую злодейскую злодейку. Причем делала вид, что она — объективная и незаинтересованная сторона. А еще прикидывалась, что хорошо ко мне относится и хочет подружиться… А он… Почему он ей поверил? Поверил ведь, это очевидно.
        Тут такая взяла меня обида, что я рухнула на пол в ванной и зарыдала. Плачу я редко. Обычно над чьей-нибудь горькой долей, когда кино смотрю. В обычной жизни слезы на мои глаза навертываются, когда режу лук. А тут ревела белугой, слезы текли без остановки. Только когда нос распух, и стало трудно дышать, я остановилась. Нос пришлось прочистить, глаза вымыть, лицо вытереть. Это меня немножко успокоило.
        Я переоделась в обычную одежду: возможно, выезжать придется через пару часов, и начала собираться.
        Все, что мне подарил Анри, я забрала с собой: глупо совать ему ношеные бабьи шмотки. Но духи оставила: я не смогу больше ими пользоваться. Никогда! Этот запах всегда будет напоминать, как все было чудесно, и чем закончилось. Мобильник выложила на трюмо: мне некому по нему звонить, все мои абоненты там, дома. В Москве. Права я была, что не могла поверить в свое счастье. Только поверила, и на тебе! Все гораздо хуже, чем с Лешей. Там хоть никто не был виноват. Обстоятельства непреодолимой силы. А тут идиотизм какой-то.
        Закончив складывать чемодан, я плюхнулась на кровать. Внизу звучала музыка: гостей встречали с оркестром. Я даже различала знакомые мелодии.
        Встать, наложить макияж, замазать следы слез, причесаться, нарядиться, выйти к гостям… Подойти в этой толпе к Егорову и плюнуть ему в лицо! Вцепиться в волосы баронессе Лизе и вырвать ее крашеные патлы! Устроить такой скандал, какого свет не видывал!
        Я знала, что ничего такого не сделаю. Мечтать могу, а выполнить… Не так воспитана. Я совершенно не умею устраивать скандалы. Пару раз пыталась — получается бездарно. Потом мне же хуже — никакого удовлетворения. Так что я лежала, не шевелясь, а мысли в голове водили нескончаемый хоровод. Дурная привычка детства — мысленно пережевывать каждое мгновение по тысяче раз, от которой, я, как мне казалось, освободилась навсегда, вернулась.
        В дверь постучали. Я ее заперла, так что недостаточно просто сказать: «Войдите». Нужно встать и открыть.
        Я встала и открыла. Пришел молоденький официант, принес поднос с едой.
        — Мсье Бертло велел передать Вам это, так как Вы не спуститесь к гостям…
        Интонация была полувопросительная. Я подтвердила распоряжение старика и поблагодарила парня.
        Он поставил все на маленький столик, потом откуда-то достал и водрузил в центр подноса бутылку коньяка. Очень своевременно! Надерусь с горя по первое число, все равно больше мне делать нечего.
        — Мсье Бертло просил передать, что зайдет за распоряжениями через полтора часа.
        — Спасибо, Вы можете идти.
        Я закрыла за парнем дверь и снова ее заперла. Мало ли что. Вдруг Егоров захочет полюбоваться на дело рук своих. Такого удовольствия я ему не доставлю. Обойдется без триумфа!!! Бертло будет через полтора часа? Отлично. Пока будем есть и пить. Я налила себе коньяк и ухватила тартинку с фуа гра.
        Бертло пришел, как обещал, ровно через полтора часа. Постучался, вежливо сказал из-за двери:
        — Мадам, я пришел с Вами поговорить, как Вы просили.
        Я к тому времени уговорила полбутылки. Помогло мне это, как мертвому банки. Пьяной я не стала, но было мне на редкость плохо. Но теперь не потому, что меня оставил любимый, а просто физически нехорошо: я плохо переношу алкоголь, отравление наступает задолго до опьянения. Именно этого я и хотела: чтобы физические муки оттеснили на задний план душевные страдания.
        Нетвердым шагом добралась я до двери, открыла ее, впустила Бертло и плюхнулась обратно на кровать.
        — Мадам, Вы напились. Я этого опасался.
        — Зачем тогда Вы прислали мне коньяк? Если Вы хотите что-нибудь мне сказать, говорите, я нормально соображаю. А вот действовать нормально пока не могу, для этого придется ждать утра.
        Тут я глупо захихикала.
        — Мадам, я знаю, что произошло. Уверен, это недоразумение, и все разъяснится. Вопрос в том, что Вам делать сейчас. Не считаете ли Вы, что для Вас лучше всего было бы покинуть этот дом?
        — Считаю, и что с того?
        — Предлагаю Вам план. Сейчас Вы ложитесь спать.
        — Ложусь. Все равно ничего другого я делать не в состоянии.
        — Приедут Ваши дети — я их предупрежу. Утром Вы сядете с ними в машину, и Вас отвезут на море. В Остенде. Я взял на себя смелость забронировать Вам номера в очень приличной гостинице.
        — Мне надо поменять билеты и лететь домой.
        — Зачем Вам так срочно улетать в Россию? Вы ни от кого не бежите. Возможно, все разъяснится в ближайшее время. А если Вы сразу улетите, все будут думать, что Вас обвинили справедливо. К тому же, поменять билеты сейчас практически невозможно. Я выяснял специально. Вы отдохнете эту неделю на море. Остенде — прелестное местечко, Вам там понравится.
        — Бертло, Вы замечательный человек и верный друг. Отправляйте нас в Остенде. Нам там понравится. Будем в море купаться и загорать. Спасибо,  — у меня из глаз потекли слезы. Пьяные слезы. Ненавижу.
        — Дорогая мадам Надя, успокойтесь и ложитесь спать. Завтра все будет по-другому.
        Бертло тихо вышел, не забыв забрать с собой остатки коньяка. Я заперла за ним дверь и поплелась в ванную: меня тошнило не по-детски.

* * *
        Утром тот же Бертло меня разбудил, постучав в дверь. Принес, золото мое, воду с Алка-Зельцером. Я чувствовала себя так, как будто на мне всю ночь черти пахали, и выглядела не лучше. Закутавшись в халат, первым делом с жадностью выхлебала пузырящуюся жидкость, после чего с облегчением уставилась на моего посетителя.
        — Дорогая мадам Надя, как Вы себя чувствуете? Не нужно ли чего?
        — Спасибо, дорогой Бертло, все, что мне было нужно, Вы принесли с собой. Что Вы мне можете сказать о моем отъезде? Кстати, который час?
        — Половина одиннадцатого,  — блин, сколько же я проспала?!
        — О Вашем отъезде. Все подготовлено, Вы можете ехать в любую минуту. Ваши дети уже встали, они зайдут к Вам минут через двадцать. Хочу Вас предупредить. В доме, кроме вас, никого нет. Господин граф отбыл в Брюссель вместе с мсье Эриком.
        В доме никого нет, значит, Анри тоже уехал. Я его больше не увижу. Никогда. Сердце у меня сжалось, а вслух я сказала:
        — Значит, попрощаться с ним мне не придется,  — это прозвучало элегически и могло служить хорошим завершением нашего разговора. Но Бертло смотрел на меня так напряженно, что я невольно продолжила:
        — Но вы хотите мне рассказать что-то еще?
        — Вчера, когда мсье Эрик вернулся с мадемуазель Катрин, его встретила госпожа баронесса и говорила с ним, после чего разразился страшный скандал. Они все втроем кричали друг на друга, Мадемуазель залепила пощечину мсье Эрику и очень грубо обругала баронессу в лицо. Хорошо, что это произошло после того, как гости разъехались. Она хотела тут же уезжать, но я ее отговорил. Она не может уехать одна, без Вас и без своего брата. Теперь они оба ждут, когда Вы проснетесь.
        — Вы ее осуждаете?
        — Нисколько, мадам. Она защищала свою мать от несправедливых обвинений.
        — Скажите, Бертло, почему Вы уверены, что эти обвинения несправедливы? Или Вы говорите это из любезности?
        — Мадам, мы с Вами поговорим об этом позже и в другом месте. А сейчас позвольте мне вернуться к моим обязанностям. Завтрак ждет Вас внизу, обязательно поешьте, прежде чем трогаться в путь.
        — Спасибо.
        Старик ушел, а я быстро приняла душ, как попало расчесала волосы, надела сарафан и затолкала остатки вещей в чемодан. Когда пришел Сережка, я сидела, вполне готовая к путешествию.
        — Мам, ты знаешь…, - завопило с порога мое чадо.
        — Ничего не знаю, и знать не хочу. Мы уезжаем, и точка. Обсудим все, когда будем не в этом доме. Ты меня понял?
        — Ну, мам, я только хотел…
        — Проехали. Дитятко мое, ты уже завтракал?
        — А как же!
        — Тогда тащи вниз мой чемодан. Свои вещи, кстати, тоже. Ты ведь уже собрался?
        — Мамуль, я всегда готов. Что там собирать-то?
        — А Катерина?
        — Сестряндия завтракает. Злая, как оса, должен тебя предупредить.
        — Ничего, я злая, как целое осиное гнездо.
        Мы вышли из комнаты, и я даже не позволила себе обернуться. Ухожу так, как будто жила в гостинице. А на гостиничный номер зачем оборачиваться?
        Внизу меня действительно ждал завтрак. В маленькой столовой никого не было. Катя, как видно, уже поела и поднялась в комнату, укладываться. Она это делает долго, с чувством, с толком, с расстановкой. Ну и хорошо, хоть поем спокойно. Знаю я свою дочь: вчера задала жару Эрику и этой грымзе, а сегодня еще на мне отыграется.
        Глупое желание — поесть спокойно, когда кусок в горло не лезет. Никогда раньше неприятности не отбивали у меня аппетит, а тут он катастрофически пропал. С трудом я влила в себя чашку кофе и затолкала кусок хлеба с маслом. Было непонятно, то ли это — результат похмельного синдрома, то ли я с горя есть не могу.
        Зато вода неприятного чувства не вызвала, бутылочка «Эвиан» просто сама в меня залилась. Ясно. «В пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду». Все лучше, чем анорексия на нервной почве.
        Когда-то один мой одноклассник, ставший психиатром, рассказал, что есть два типа людей: одни от стресса теряют аппетит, другие наоборот, стресс заедают. Так вот, по его словам, первые — кандидаты в его пациенты, а вторым грозит разве что избыточный вес. Я всегда относила себя ко второй группе и радовалась, что психушка мне не грозит.
        Не успела я допить воду, как Сережка возник в дверях:
        — Мам, вещи все внизу. Машина ждет нас у дверей, и Катька уже спускается.
        — Иду.
        В прохладном холле нас провожал один дворецкий. Он вежливо попрощался с моими детьми и выпустил их на улицу. Я на минуту задержалась.
        — Дорогой мсье Бертло, мне было очень хорошо в этом доме во многом благодаря Вашему вниманию и такту. Вчера Вы меня просто спасли, я никогда этого не забуду. К сожалению, у меня нет ничего, что я могла бы подарить Вам на память, мне остается только Вас поцеловать,  — и, встав на цыпочки, я расцеловала старика в обе щеки. Он явно был тронут.
        — Мадам, я горд Вашим отношением, и рад, что мог быть Вам полезным.
        — А вот эту мелочь отдайте тем, кто нас обслуживал,  — я сунула ему в карман заготовленный конверт с 200 евро мелкими купюрами. Что так следует сделать, я прочла, кажется, в романе Моэма «Театр», и по выражению лица Бертло поняла, что поступила правильно. Все-таки полезно читать классическую литературу.
        — Спасибо, мадам, Вы очень добры. Я надеюсь, мы с Вами увидимся до Вашего отъезда.
        — До свидания, дорогой мсье Бертло! Передавайте мой поклон господину графу!
        — До свидания, мадам Надя!
        Я пробормотала еще что-то в том же роде и вышла из дома. Дети уже сидели в машине. Это был тот же лимузин, который привез нас сюда. Или не тот? Во всяком случае, такой же.
        Я села, машина тронулась. Катя даже не поздоровалась, хоть и не видела меня со вчерашнего дня: молча отвернулась к окну. Сережка попытался что-то сказать, но посмотрел на меня и на сестру, и притих. Так, в полном молчании, мы ехали довольно долго. На полпути до Остенде шофер предложил нам остановиться и перекусить. Судя по всему, он и сам проголодался. Я посмотрела на Сережку и согласилась.
        В кафе, куда нас завез водитель, еда была вкусной и недорогой. Я пригласила его сесть с нами за один стол, и все время расспрашивала: о работе, дороге, о местных правилах дорожного движения и страховании автомобилей. Этим удалось снять неловкость, возникшую оттого, что мы все молчали, как проклятые. Потом Сережка заговорил о машинах, и оставшуюся часть пути проделал на сиденье рядом с водительским. У двух фанатов всего, что движется на четырех колесах, нашлось, о чем поболтать.

* * *
        Около пяти мы приехали наконец в Остенде.
        В гостинице нас ждали. Каждому отвели по отдельному номеру. Устроили отлично, ничем не хуже чем в замке. Я человек неприхотливый, и, если есть удобная кровать, чистое белье и душ, мне больше ничего и не надо. А в этой небольшой, но очень уютной гостинице все блестело чистотой, и обстановка была милой и домашней. Когда я разобрала чемодан, в дверь постучались. Думая, что это кто-то из детей, я открыла дверь: на пороге стояла немолодая, довольно полная, и очень симпатичная женщина. Именно так я представляла себе хозяйку небольшого семейного отеля.
        — Мадам, я хозяйка этой гостиницы, меня зовут Мари Жозеф Ван Граден. Я хотела узнать, довольны ли Вы, хорошо ли Вас разместили.
        — Спасибо, мадам, все замечательно.
        Она тут же откланялась, а я задалась вопросом: с чего бы это хозяйка вздумала меня посетить? Да это же та самая дочь Бертло, которая вышла за фламандца! Ван Граден — самая фламандская фамилия. Понятно. Он меня отправил в отель своей дочки.
        Ну и правильно.
        На другой день мы с детьми гуляли, купались, ели и пили, но почти не разговаривали. Каждый предпочитал переживать создавшееся положение в одиночку. Катька была предельно суха и корректна. Она сильно злилась, но на что, понять было невозможно. Сережка молчал, глядя на меня и на сестру глазами раненого олененка. У меня сердце кровью обливалось, но что я могла поделать? Только изображать спокойствие и хорошее настроение. А на самом деле каждую минуту умирала от обиды и беспокойства.
        В конце дня, когда мы вернулись с пляжа, меня остановила хозяйка Мари Жозеф и сказала:
        — Мадам, к Вам приехали. Пройдите вот сюда, вы сможете поговорить с Вашим посетителем в тишине и покое,  — она открыла передо мной дверь за конторкой портье. Я поблагодарила и прошла в небольшую уютную гостиную.
        Навстречу мне с кресла поднялся высокий солидный старик в клетчатой рубахе и джинсах. Я глазам своим не поверила — это был дворецкий графа де Кассаль Флоримон Бертло.
        — Здравствуйте, мсье Бертло, очень рада Вас видеть!
        — Дорогая мадам Надя, я был уверен, что Вы не прогоните старика. У меня сегодня выходной, и я решил съездить к дочери, а заодно встретиться с Вами. Предупреждаю сразу — я приехал по собственной инициативе, меня никто не посылал.
        — Дорогой мсье Бертло, я в этом и не сомневалась. Еще раз скажу — очень рада Вас видеть! Если Вы приехали повидаться со мной, значит, Вы не поверили тому, что обо мне тут наговорили.
        — Ни одному слову.
        — Я Вам очень за это благодарна.
        — Ах, мадам Надя!
        — Я могу Вам задать только один вопрос?
        — Да хоть двадцать, дорогая мадам.
        — Баронесса Лиза и мсье Пеллернен поверили Егорову, Граф де Кассаль, насколько я поняла, никому не верит и во всем сомневается. Скажите, Бертло, а почему Вы так уверены в том, что господин Егоров солгал, а я говорю правду?
        — Надя, я могу Вас так называть?
        — Конечно.
        — Так вот, Надя, я человек простой, и развлечения у меня простые. В отличие от графа, баронессы и господина Пеллернена, я смотрю кино. Особенно люблю мелодрамы и комедии. Поэтому когда мне пересказывают сюжет известного фильма, я его узнаю.
        — Сюжет фильма?
        — Я присутствовал при разговоре баронессы с этим русским господином. Они говорили по-английски, конечно, но этот язык я хорошо знаю, недаром столько лет служу экскурсоводом. Его рассказ показался мне знакомым. А потом я сообразил. Он говорил о Вас, но при этом пересказывал вкратце сюжет знаменитого фильма «Соблазнительницы». Я же не дурак, хоть и старый. На память не жалуюсь. Вы могли убедиться.
        Точно, память у господина Флоримона Бертло потрясающая. Ни фига себе! Выходит, Егоров им просто какой-то фильм пересказал, а они поверили, что это про меня? Вот так кино! Я, надо сказать, этого фильма не видела. Да и в кино бываю нечасто, только если дети на какую-нибудь фантастику вытащат. То, что выходило на экраны в последние 15, а то и 20 лет, прошло мимо меня. Значит, «Соблазнительницы»?
        — К сожалению, я этого фильма не видела. Что же именно рассказывал обо мне Егоров?
        — Не видели? Напрасно, очень неплохой фильм. Господин Егоров рассказывал баронессе, что вы с дочерью — известные в России авантюристки, специализирующиеся на обольщении богатых людей. Работаете в паре. Сначала мать, потом дочь, потом сцена разоблачения неверного поклонника — а все подарки остаются дамам. Якобы, и он попался на Вашу удочку, но вовремя разобрался. Добрые люди ему подсказали. Теперь он с интересом наблюдает, как вы вышли на международную арену.
        — А баронесса? Она не узнала сюжет?
        — Баронесса слушает классическую музыку, иногда ходит в театр на заумные современные постановки, но я не слышал, чтобы она ходила в кино или хотя бы смотрела фильмы на видео. Исключая, конечно, что-то такое элитарное и заумное, что нам, простым смертным, навевает скуку. А этот ваш Егорофф — тонкий психолог. Понял, что ей его ложь не раскусить. По крайней мере, сразу. А потом она будет держаться за раз высказанное мнение: она же не может быть неправой. А кроме того, увидел с ее стороны недоброжелательство по отношению к Вам. Так что семена попали на благодатную почву.
        — А граф?
        — Граф и в концерты-то ходит раз в год по обещанию. Кино смотрит, но по большей части что-нибудь фантастическое, далекое от жизни! «Звездные войны», например: он любит всякие спецэффекты. Как дитя, честное слово. Но он умен, поэтому не слишком поверил во все это вранье. Оно с Вами не сочетается. С другой стороны, он не может понять, зачем солидному человеку, крупному российскому банкиру, лгать и наговаривать на Вас с дочерью. Вот он и не знает, что думать. Но ссориться с баронессой и допустить скандал в доме, особенно тогда, когда туда съехались видные банкиры со всей Европы, он не может. Думаю, граф скоро во всем разберется, тем более, что гости разъехались, и баронесса тоже отбыла.
        — А мсье Пеллернен — он тоже в кино не ходит?
        — Вот чего не знаю, того не знаю. Думаю, мсье Анри и не пытался анализировать то, что услышал. У него просто эмоциональный шок! Он человек страстный и сейчас совершенно не способен думать головой. Ему надо сперва остыть. Помню, после смерти жены он месяц ходил как потерянный, потом куда-то сорвался и уехал месяца на два, не отвечал на телефонные звонки. Граф не знал, что делать, и советовался со мной, почему я об этом и знаю. А потом пришел в себя и вернулся к делам. Ничего, Надя, и в этот раз так же будет, подождите, все образуется.
        — Спасибо, Вы очень меня поддержали.
        — Ах, мадам Надя, очень жалко, что все так обернулось. Вы мне сразу понравились. Я, кажется, говорил Вам, что семья господина графа — это и моя семья тоже. Я всем им желаю счастья. Но не думайте, что я не вижу, кто чего стоит. Поверьте, в людях я разбираюсь получше некоторых.
        — Верю. С Вашим жизненным опытом это и неудивительно.
        — Мне кажется, Вы женщина умная и порядочная. А еще Вы — хорошая мать. Я бы предпочел, чтобы Вы понравились не мсье Анри, а нашему графу. Вы гораздо больше подходите друг другу, чем кто бы то ни было. Я сразу увидел, что у вас отличное взаимопонимание: вы мыслите одинаково. Не в смысле содержания, а в смысле подхода, если Вы понимаете, о чем я…
        Я подтвердила, что отлично понимаю. Я и сама обратила на это внимание. Не знаю только, откуда это стало известно Бертло, при нем я с графом ученых бесед не вела.
        — Может, говорить об этом не совсем этично, но, думаю, в данном случае допустимо. Я знаю, потому что слышал от самого графа. Граф спросил моего мнения вот по какому поводу. После разговора с Вами он уверился, что Вы именно та, за кого себя выдаете. Тогда же он обратил внимание на то, как быстро между Вами установилось взаимопонимание. Но разговор с баронессой его расстроил. По ее мнению, нельзя исключить, что Вы являетесь авантюристкой высокого полета, а господин граф недостаточно хорошо разбирается в людях, чтобы судить. Я же поддержал в этом случае мнение господина графа, так как имел случай пообщаться с Вами. В моей способности разбираться в людях здесь никто не сомневается. Наш граф слишком привязан к баронессе. Я ее не люблю: холодная, расчетливая, бессердечная женщина. Она в Вас почуяла все то, чего сама лишена. Поэтому с такой готовностью и поддержала сплетню.
        А мне Вы сразу понравились. Если честно, я бы обрадовался, если бы граф бросил госпожу баронессу ради Вас. Вы могли дать ему то, чего он лишен: семью. Но чего не случилось, того не произошло. Вы влюбились в мсье Анри, а он в Вас.
        — Вы когда заметили?
        — С первой минуты, как увидел вас вдвоем. Это просто бросалось в глаза. Я подумал, что это тоже неплохой вариант. Хотя де Кассали — моя семья, я не закрываю глаза на то, что выдающийся ум из всех имеется только у одного — у господина графа. Мсье Анри — человек замечательный, но он далеко не всегда может понять идеи господина графа. А Вы их понимаете.
        — Моя дочь понимала идеи Жана Мишеля, и он понимал ее идеи.
        — Очень умная девушка, сделает блестящую карьеру. Кстати сказать, я очень скоро понял, что Ваша дочь не выйдет за мсье Эрика, по крайней мере в ближайшее время. Она пока не созрела для семейной жизни. А жаль, девушка во всех отношениях замечательная. Ум у нее выдающийся, так же, как у господина графа. Но…
        — Она Вам не так уж сильно нравится?
        — Нравится, не нравится, это не тот критерий.
        — Ого!
        — А вот кто мне очень нравится, так это Ваш сын. Может, он не такой уж умный, но у него есть то, что я ценю, может быть, превыше всего: благородная душа. Вы в этом убедитесь.
        — Я в этом убеждена.
        — Да, Вы — хорошая мать, и знаете своих детей.
        Разговор принял идиллический семейный тон. Так я ничего не узнаю. Я вдруг решилась задать вопрос, который мучил меня уже третий день.
        — А можно, я спрошу Вас?
        — Спрашивайте.
        — Когда уехал мсье Пеллернен? После банкета? Утром, вместе с Жаном Мишелем?
        Бертло улыбнулся мне жалостливо:
        — Дорогая Надя, мсье Пеллернен не был на банкете. Он уехал сразу после разговора с Вами. Вылетел из дома, как сумасшедший, бросился в гараж, напугал парня, которого наняли парковщиком, вскочил в машину и умчался.
        — Вы случайно не знаете, куда?
        — Случайно знаю. Я звонил ему на яхту. Ришар, который на ней служит, по моей просьбе позвонил консьержу его дома в Лионе. Мсье Пеллернен приехал в Лион на рассвете. А сегодня он прибыл в Марсель. Ришар звонил и сообщил, что завтра с утра они выходят в море.
        У меня внутри все оборвалось. Оказывается, я все еще на что-то надеялась, глупая. А он уходит в море, уходит от меня, я больше никогда его не увижу. Даже если он передумает, захочет вернуться и поговорить со мной, то не успеет. В воскресенье мы улетим, и все.
        Бертло понял меня без слов.
        — Вы расстроились, Надя? Не стоит. Я уверен, он любит Вас, хотя и очень сердит пока. Но как только мсье Анри успокоится, он начнет Вас искать. Хотя бы для того, чтобы объясниться. А я уж позабочусь, чтобы ему указали правильный маршрут.
        — Спасибо Вам за доброту, но я в этом не уверена. Может пройти много времени, прежде чем он захочет меня разыскать, а там, глядишь, и не решится, именно из-за того, что слишком много времени прошло. Знаете, моя жизнь никогда не была похожа на сказку или голливудский фильм с хэппи-эндом. Не судьба нам быть вместе. Думаю, пройдет время, и каждый вернется к той жизни, которая у него была.
        Старик покачал головой:
        — Знаете, Надя, жизнь никогда не бывает прежней, она не возвращается, а идет вперед. После каждого, даже самого обыкновенного прожитого дня мы становимся немного другими. А уж после такого… Ничего уже не будет так, как было, помяните мое слово.
        Мы еще посидели немного, выпили чай, который нам любезно принесла Мари Жозеф, и Бертло засобирался обратно. Завтра экскурсионный день, у него целых четыре экскурсии, надо лечь пораньше. Мы распрощались. Замечательный старик, увижу ли я его еще когда-нибудь?

* * *
        На следующий день было нам явление господина Егорова великого и ужасного.
        После завтрака мы втроем вышли на пляж. Катя и Сережа устроили заплыв вдоль берега.
        Я окунулась, чуть-чуть поплавала и вылезла из воды. Забралась на лежак, намазалась маслом и улеглась, подставив спину солнышку. Не успела я так поваляться и десяти минут, как к пляжу подъехала шикарная спортивная машина. Из нее выбрался Егоров собственной персоной, в майке и шортах. Он обозрел окрестности, и взгляд его уткнулся прямо в меня. Я сделала вид, что в упор его не вижу, но это мало помогло. Он подошел ко мне и сказал негромко:
        — Ну что, Надежда, получила? Это только цветочки. Да не смотри на меня так, я здесь не тебя ищу. Тебя, считай, уже вычеркнули. Девчонка твоя где?
        Я молчала, как партизан на допросе. Но тут Егоров оставил меня и двинулся в сторону моря. Я поднялась, и увидела: Катерина идет к нам, вынимая заколку из мокрых волос. Выражение ее лица я бы не взялась определить и приставать к ней в таком состоянии я бы не стала. Но Егоров пренебрег этим, а вернее, не обратил никакого внимания.
        — Девочка, я хочу с тобой поговорить. Сядешь ко мне в машину, или побоишься?
        Катька мрачно спросила:
        — Это надолго?
        — Не знаю, от тебя будет зависеть.
        — Хорошо, сейчас переоденусь, подождите.
        Она сгребла с лежака свои вещи и отправилась в кабинку. Егоров так и стоял, а я сидела, пока Катя переодевалась. Потом она вышла и, не подходя ко мне, направилась к его шикарному авто. Егоров догнал ее, пошел рядом. Потом они сели и уехали. А на меня напал ступор: я сидела, и пошевелиться не могла, все смотрела в ту сторону, куда уехала машина.
        За моей спиной на лежак опустился Сережка.
        — Мам, она куда уехала?
        Я не ответила. Да и что тут можно было сказать?
        — Это Егоров был, да, мам?
        Я все молчала. Он еще посидел рядом, не дождался ответа, встал и зашел ко мне «с фасада». Нагнулся, посмотрел в глаза и начал трясти за плечи:
        — Мам, мама, что с тобой?! У тебя глаза стеклянные!
        Потряс еще немного, и отпустил.
        — Ну вот, теперь хоть живые. Как ты меня напугала!
        — Ничего, мальчик мой, ничего. Все обойдется. Мне что-то нехорошо стало. Но теперь уже все прошло. А сестра твоя… Она скоро вернется.
        — Да я за Катьку не беспокоюсь. Кто с ней свяжется, не обрадуется. Я за тебя волнуюсь. Ты еще искупаешься, мам? Или пойдешь в отель?
        — А как ты хочешь?
        — Я бы еще искупнулся. Но если ты в отель…
        — Купайся, я полежу, позагораю.
        Сережка убежал к морю, но вернулся скоро, минут через пятнадцать.
        — Я все-таки провожу тебя в отель. Здесь жарко, а ты себя плохо чувствуешь.
        Видно, я и впрямь была хороша, обычно он таких тонкостей не замечает. Чтобы Сергей решил, что мне плохо, нужно выглядеть как живой покойник.
        В отеле я пошла в свой номер. Сын мой, убедившись, что я в безопасности, тут же повеселел, сообщил, что вернется на пляж, там подобралась команда по пляжному волейболу, и его ждут. Пожелав ему удачной игры, я закрыла за собой дверь и легла. Не потому, что спать хотела, просто ноги не держали. Включила местное телевидение и тупо пялилась в экран. Там какие-то три мужика усиленно дискутировали на непонятном языке.
        Прошло больше двух часов. Мужики на экране сменились фильмом из жизни дикой природы, потом пошло что-то вроде викторины. И только когда викторину сменил выпуск новостей, дверь отворилась, и в номер вошла моя дочь.
        Вошла, выключила телевизор и села на стол прямо перед моим носом.
        — Мама, ты можешь мне объяснить, что все это значит?
        — Что именно?  — спросила я, и внутри у меня все похолодело.
        — Во что ты меня втравила? Почему я ничего не знаю о планах Егорова относительно меня? Тебя он в известность поставил. Да, он так сказал, а я по твоим глазам вижу, что не соврал.
        Я ожидала всего: крика, слез, но только не того, что Катька будет разговаривать со мной, как я разговариваю с проштрафившимися сотрудниками. Дочь моя — крепкий орешек. Круче меня во много раз. Кажется, я об этом уже упоминала, а тут как-то упустила из виду. Наверное, надо было сразу ей все рассказать. Еще в Москве. Действительно, трусость — худший из пороков, а я позорно струсила, вела страусиную политику, за что и получаю по полной программе. В голове моей что-то стучало, я никак не могла собраться с духом, а Катерина продолжала:
        — Я тебе скажу — все не просто плохо, а очень плохо. Ты разозлила этого типа так, что дальше ехать некуда. Он решил тебя раздавить и меня заодно.
        — За что?! Зачем?! Кать, я не понимаю. Не вижу логики.
        — Какая логика!!! Ты думаешь, все подчиняется твоей тупой логике?! Да, это абсолютно бессмысленно, как катание на американских горках. Зато он получает удовольствие: поставил на своем вопреки здравому смыслу. Ему же это ничего не стоит, бесплатное развлечение!
        — Кать, не морочь мне голову, расскажи по порядку, что было!
        — Ты хочешь знать, что было? Этот гад повез меня в ресторан и там выложил: раз за моего бельгийского жениха я замуж уже не выхожу, то не угодно ли мне лететь с ним на Мальту?
        — Это уже какая-то пьеса «Бесприданница» получается. «Не угодно ли Вам со мной в Париж на выставку»? А ты?
        — Я сказала, что хочу понять его роль во всей этой истории. Потому что мне ясно: нашему отъезду из замка он много поспособствовал.
        — Вот именно этими словами говорила?
        — Нет, не совсем. То есть, совсем не этими. Но общий смысл передаю правильно. Ну, он мне рассказал. Как ты ему поперек дороги встала в деле с его бывшей любовницей. Он уже тогда решил, что накажет тебя за непослушание. Хотя ты ему, в общем, понравилась. Гордая, говорит, и глупая. А тут он меня увидел. Подумал, что я ему подойду, в жены, в общем, сгожусь, и сказал об этом тебе. А ты меня ему не отдала, напротив, увезла в Европу от него подальше. Он предвидел, что ты можешь выкинуть что-то в этом роде, поэтому каждый наш шаг контролировался. Он прекрасно знал, где мы находимся. Якобы, ради того, чтобы поквитаться с тобой, приехал на этот банковский форум. Ну, тут он врет, конечно. Форум-то очень даже авторитетный, на него вся Европа съехалась. Наверняка у него тут нашлись важные дела, а мы так, до кучи.
        — Он приезжал к вам в Трувиль. О чем он с тобой говорил?
        — Сережка накапал? Я же просила его не говорить. Егоров приехал и спрашивал о тебе. Где ты, да с кем. Я, грешным делом, думала, он все-таки тобой увлекся. Сказала — ты уехала с приятелями в Бретань. Это же правда, в конце концов, а врать ты меня не приучила. Потом он спросил про моего жениха — не собираюсь ли я его бросить. Тут я поняла, что это он мной увлекся. Я тогда быстро закончила разговор и вернулась к ребятам, а он уехал.
        — И решила мне ничего не говорить, так?
        — Ты сама первая мне ничего не сказала.
        — А потом?
        — Когда потом? Мы вернулись в замок после банкета, была уже полночь или даже половина первого. Тут вышла к нам эта сучка баронесса, отозвала Эрика и стала ему что-то шептать. Он как заорет: «Без тебя знаю»! А потом начал орать уже на меня, что он видит: я его не люблю, только пользуюсь, а теперь Лиза говорит, что и мать моя такая же. Тут я потребовала уже от этой гадюки: пусть она повторит свои поганые слова так, чтобы я их слышала. Она сначала не хотела, вроде, она выше этого, а потом какую-то такую бредятину понесла, что я не смогла терпеть, и заехала ей в морду, о чем сейчас ни капельки не жалею. А Эрику сказала, что между нами все кончено.
        — Бертло мне не так рассказал. Ты, вроде, заехала в морду Эрику, а Лизу ругала последними словами.
        — Ну правильно, Эрик не дал стукнуть стерву, так ему вместо нее попало.
        Понятно. Я представила себе всю сцену и ощутила мимолетное торжество. Жалко, я этой дряни лично не накостыляла по шее.
        — Утром мы собирались, и я спросила у дворецкого, где мсье Пеллернен. Оказалось, он еще вчера уехал. До банкета. Тут ты выходишь такая убитая. Значит, вы расстались из-за этой идиотской сплетни. Мне тебя очень жалко было. Я никак не могла понять, откуда все это взялось, кто им про тебя наговорил.
        — Теперь знаешь?
        — Теперь знаю. Этот подонок хихикал, когда пересказывал мне краткое содержание. Фильм такой есть.
        — Знаю. «Соблазнительницы».
        — Надо же! Ты у нас кино не смотришь уже лет десять. Откуда тогда знаешь?
        — Бертло рассказал. Он вчера приезжал, я с ним встречалась.
        Катька нервно хохотнула.
        — Ну вот. Егоров приехал пораньше под надуманным предлогом, осмотрелся, для своих целей выбрал баронессу и рассказал ей сказочку с нами в главных ролях. Мол, он нас давно знает, сам увлекался и завлекался, да спасибо, добрые люди ему вовремя глаза открыли. Он считает своим долгом предупредить любезных хозяев, но не знает, как, и очень надеется на благородство и такт этой дамы. А дальше все пошло как по маслу: он любовался на дело рук своих. Сожалел только, что финала не увидел: пришлось ему уехать вместе со всеми гостями.
        — А дальше?
        — Дальше он предложил мне два варианта. Первый: я еду с ним на Мальту, он забывает о мести и оставляет тебя в покое. Я получаю весь мир и серебряные коньки в придачу. Вместе с господином Егоровым в праздничном наборе.
        — А второй?
        — Я не еду с ним на Мальту. Он делает все, чтобы раздавить тебя. Причем для него это, как я уже говорила, абсолютно бесплатное удовольствие. Ему неинтересно тебя убивать, он хочет, чтобы ты помучилась. И Я С ТОБОЙ ЗАОДНО.
        Какой вариант лучше? Оба хуже. Для меня, по крайней мере. Все зависит от того, что выбрала моя дочь.
        — Ну, и что же ты решила?
        — Мама, послушай меня. Ты знаешь, что я не особенно хотела выходить замуж за Эрика. Да и вообще не слишком стремлюсь замуж. Пока. Я вижу свое будущее очень определенно: я собираюсь заниматься международными финансами. Тут для меня самое важное — моя репутация. Эрик — это хорошо, он не стал бы помехой. Наоборот, имя де Кассаль открыло бы мне все двери. Их трастовый фонд мог бы стать для меня хорошей стартовой позицией. К сожалению, он мне нравится, и не больше. Если бы можно было получить место в их компании и при этом не выходить замуж, я бы предпочла так и сделать. На такую возможность намекнул его отец. Но, думаю, теперь обо всем этом можно забыть. Я пробьюсь сама.
        — Ну и слава Богу! А меня-то ты в чем обвиняешь?
        — Да ни в чем! Почему ты мне сразу все не рассказала? Там, в Москве? Я бы еще тогда разговаривала с этим уродом совсем по-другому. Да даже трахнулась бы с ним разочек, ничего особенного, и постаралась внушить, что я ему ни на черта не нужна. Да мы бы с ним встретились и расстались еще до поездки в Бельгию! Он бы и от тебя отвязался, и меня в покое оставил.
        Ни фига себе заявочки! Она с ним, видишь ли, трахнулась бы, и он от нее отстал!
        — Ты думаешь, тебе бы это удалось?
        — А ты думаешь, нет? Из-за твоей дурацкой гордости, из-за твоего молчания все к чертям.
        — Ну, если ты не исключаешь для себя возможность с ним, как ты выражаешься, трахнуться, то почему ты его сегодня послала? Тем более, как я понимаю, тебя больше не связывают отношения с Эриком,  — я старалась говорить спокойно, но во мне уже все кипело, сдерживаться удавалось с трудом. Обычно в такие минуты мои дети замолкают, но тут Катерина не обратила на мое состояние никакого внимания.
        — Стать любовницей Егорова для меня смерти подобно. Это значит — закрыть перед собой все двери.
        — Его холдинг имеет огромные возможности. Отделения по всему миру…
        — Да он не позволит своей любовнице заниматься такими вещами, как международные финансы! Для него баба — изначально дура! Не потому что дура, а потому что баба. Тебя он считает ученой идиоткой. Баба-математик для него — чудо природы, как двухголовый теленок. По его мнению, ум у нас — между ногами. Он мне об этом заявил достаточно недвусмысленно. Я послала его на фиг. Можешь меня ругать. Я могла тебя спасти, но не стала. Из чистого эгоизма! Я не стану тут разыгрывать страсти по Достоевскому и строить из себя Сонечку Мармеладову. Просто нет, и все! Нет!!! Нет!!! Нет!!! Ты поняла?!!!
        Катька уже не говорила — орала. Пальцы скрючились, глаза выпучились, девчонка уже не похожа была на себя. Истерика. Я вскочила и залепила ей пощечину так, что у нее голова мотнулась и стукнулась о стенку.
        — Перестань на меня орать! Заткнись! Никто не призывает тебя жертвовать собой и спасать меня. Иди в задницу со своими жертвами, кому они тут нужны!  — я и сама была на грани истерики.
        Катька вскочила, сразу став на полголовы меня выше. Теперь, захотев дать ей пощечину, я бы до нее не дотянулась. Посмотрела на меня волком, крикнула: «Я тебе этого не прощу!» Топнула ногой, зарыдала и выбежала из номера. Ну что ты с этой девкой будешь делать!
        Истерическое мое настроение прошло, как только я дала ему выход, осталось одно сожаление. Сейчас я, может быть, попросила у дочери прощения, мы обнялись и зарыдали, и мир был бы восстановлен. Но момент упущен, она убежала. Теперь будет долго дуться, и любые мои заходы не принесут пользы. Остается ждать и делать вид, что ничего не произошло.
        Поэтому я не побежала за дочерью, а села и задумалась.
        Не о дочери, нет. Не о том, как вернуть наши хорошие отношения. Мое недовольство собой сейчас не подскажет мне ничего путного. Тут все равно придется действовать по ситуации. А вот оценить общий ущерб и прикинуть перспективы вполне возможно.
        Такой человек, как Егоров, зря слова на ветер бросать не будет. Он это уже доказал и сказал яснее ясного, что на этом не успокоится. Судя по делу с Ларисой Корн, он человек мстительный и от своих слов не отступается. Понятное дело, если Егоров хочет нас уничтожить, у него масса возможностей. Киллера он, естественно, не наймет. Да ему и не нужно. Дома, в Москве, от него столько людей зависит, что скажи он только: этой бабе работать не давать, и все! Мы все просто с голоду подохнем. С другой стороны, он не один, как солнышко в небесах, есть бизнесмены, от него не зависящие. Не на всех он может цыкнуть. Прорвемся.
        О де Кассале я не думала. Сознательно выбросила из головы его предложение. Скорее всего, он его не повторит. Если в его глазах я непорядочная женщина, как можно мне предлагать такую ответственную работу, как финансовая аналитика? Катьке теперь эта семья не поможет: накрылась для нее карьера в Бельгии медным тазом. Дай Бог найти работу операционистки в районном отделении Сбербанка.
        Но какова моя дочь?! Я даже не предполагала, что вырастила такого бизнес-монстра, который за карьеру удавится. По сравнению с ней я просто бланманже и дурочка в розовых чулочках. Она и Эрика не любит потому, что сейчас у нее в голове просто нет места для любви и иных прочих чувств. Из-за этого злится. Потому и на меня наехала, как танк. Теперь остаток отпуска будет испорчен еще и этой размолвкой.

* * *
        Я как в воду глядела. Оставшиеся дни Катя со мной практически не разговаривала. Я делала вид, что этого не замечаю, но не заметить было просто невозможно.
        Пару раз на горизонте появлялся Эрик. Приезжал на мотоцикле, останавливался у пляжа, молча раскланивался со мной, молча ждал чего-то и смотрел на Катьку. Она отворачивалась.
        Первый раз он простоял так минут сорок. Во второй раз минут через десять его увидел Сережка, решил подойти поздороваться. Увидев, что к нему приближается мой сын, Эрик развернул своего Харлей-Дэвидсона, только его и видели.
        В пятницу я получила письмо от графа де Кассаль. Хорошее письмо. Жан-Мишель писал мне аж из Норвегии, куда он уехал, как я поняла, вместе со своей Лизой. Просил его извинить, он понимает, что я ни в чем не виновата. Но баронесса думает по-другому, а он должен быть лоялен к ее мнению. Он выражал надежду, что время все расставит по местам, точка зрения баронессы изменится, и мы сможем встретиться снова как друзья. Все. В этом в высшей степени любезном письме больше ничего не было. Ни грана полезной информации. Я готова была зареветь.
        В субботу мы улетали. Хозяйка наотрез отказалась взять с меня хотя бы копейку. Не извольте беспокоиться, мадам, все оплачено. Оплатить мог только Жан-Мишель. Но понять, в знак чего он это сделал, я была не в состоянии.
        А если это Анри? Нет, и не надо брать в голову. Но эта мысль ясно показала мне, что я все время жду его, даже не веря в такую возможность. Мне все кажется, что он все поймет, придет, и мы будем вместе. Как девчонка, ей-богу!
        Мы сели в самолет. Никто нас не провожал. На душе было пусто, ничего не хотелось. Катька упорно молчала, Сережка тоже чувствовал себя неуютно, поэтому тут же достал книгу и углубился в чтение. Я порадовалась, что мы летим на таком самолете, где не запрещают пользоваться компьютером, открыла свой лэптоп и всю дорогу тупо играла в сапера. На более интеллектуальное занятие не было душевных сил.
        Дома нас ждала Манана. Квартира сияла чистотой, пахло вкусной едой, мои цветочки чувствовали себя на «отлично». Надо признать, с Мананой им лучше, чем со мной.
        Я первым делом передала ей все документы для посольства. Потом рассказала о том, что организовал для нее Пеллернен. Девять шансов против одного, что в течение двух месяцев она сможет уехать во Францию к мужу и детям. На радостях мы обнялись и всплакнули.
        Я не хотела ей рассказывать, что произошло в Бельгии, но не рассказать не смогла. Она сразу увидела, что между мной и дочерью пробежала черная кошка. Увела в комнату, усадила на диван, обняла и прошептала прямо в ухо:
        — А теперь рассказывай все. Что у Вас там стряслось?
        И я ей все рассказала. Про Эрика и Катю, и про графа, и про Пеллернена и мою неудавшуюся любовь…
        К концу рассказа мы обе ревели в голос.
        — Надька, ну не может все так плохо кончиться! Если ты его любишь, и он тебя, это не может просто взять, и прекратиться оттого, что кто-то что-то сказал. Ну, не все у вас гладко. Это нормально. Все сначала бывает плохо, но если не опускаешь руки, все улаживается. Я вот надеяться не могла, что увижу моих дорогих, но ты мне помогла, и я скоро буду с ними. И ты будешь со своим Анри, дай только срок. Он приедет к тебе, вот увидишь!
        — А сейчас мне что делать?
        — Пока просто живи. Живи как жила, но знай твердо: все будет хорошо.
        — Да, как в моей любимой присказке: все будет хорошо, и мы поженимся.
        — Вот именно.
        Я чмокнула подругу в щеку. Хорошо ей было говорить, но верить в ее слова не получалось.

* * *
        Я поторопилась выйти на работу. Меня встретили с ликованием. Сев за рабочий стол, я наконец-то почувствовала себя на своем месте. Графские хоромы — это хорошо, но не мое. Я была, есть и буду человек трудящийся. Да и вся эта совершенно неправдоподобная любовная история… случится же такое на старости лет! С чего это я вообразила, что создана для великой любви? Она только всю душу переворачивает, а никакого счастья и покоя не дает.
        Оказалось, я всем нужна, меня ждут — не дождутся. Андрей нашел двух новых клиентов, с ними предстоят встречи. Валера привез из Петербурга кучу материалов, которые надо было обсчитать и проанализировать. Вообще, он там времени даром не терял. Кроме работы активно занялся устройством личной жизни и теперь приглашал всех на свадьбу со Светланой Игоревной. Молодец! Я их поздравила и пожелала счастья. Андрей сомневался: он хотел сделать Свету штатным сотрудником, и теперь не знал, удобно ли это с этической точки зрения. Не знаю, как с этической, а с моей точки зрения, вдвоем они будут только лучше работать. А если этого не сделать, то и Валеру можно потерять. Сергей Иванович до моего приезда тоже сомневался, а тут активно меня поддержал.
        Ничего, главное — не сидеть просто так. Страдания проистекают от безделья. Я с головой окунулась в дела. На работе столько всего накопилось, так много разных вещей, о которых необходимо было позаботиться, что получалось не думать о Пеллернене каждую минуту. Окружающие как будто чувствовали, что мне сейчас нужно. Меня не оставляли одну: мы ездили на встречи, совещались, что-то вместе считали и обсуждали, а, когда я занималась чем-нибудь сугубо индивидуальным, мои сотрудники все время меня окликали, чтобы задать вопрос. Даже в машине я теперь не оставалась одна. Светлана Игоревна, как оказалось, живет рядом, по вечерам я подвозила ее вместе с новоявленным женихом.
        Катьку я почти не видела, она вставала поздно, когда я уже уезжала на работу, а вечером болталась неизвестно где. Сережка ходил мрачный, ко мне не приставал, все время просиживая за компьютером.
        Домой я приходила поздно, наскоро ела и ложилась спать. А вот стоило лечь в постель и закрыть глаза, Анри возникал передо мной как живой. Снова и снова я видела, как наяву: его лицо искажается, он зажмуривает глаза и начинает тихо, холодно говорить мне, какая же я гадина, и вдруг срывается на крик… и каждый раз я вскакивала в холодном поту. Заснуть не получалось до четырех утра. В таком режиме существование просто невозможно: я чувствовала, что силы меня оставляют, на работе клевала носом, но вечером снова не могла заснуть. Несколько дней я так промучилась, но ясно было, что долго так не протянешь. Надо было что-то делать.
        Когда-то один йог научил меня, как правильно пить валерьянку. Оказывается, не нужно пить спиртовой настой, а надо заваривать траву. Я нашла в аптечке и заварила два пакетика на стакан. Выпила все без остатка и заснула без сновидений. На следующий день все повторилось, но я была уже готова: по дороге на работу купила свежую упаковку. А на третий день я сразу заварила себе полный стакан валерьянки и выпила его прежде, чем легла. Йог, помнится, говорил, что при необходимости ее можно пить ежедневно месяц-полтора. Значит, буду покупать и заваривать, благо, в аптеке есть. Если нужно спать, а ты не можешь, надо себя как-то заставить. Валериана помогала: промучившись минут двадцать, я засыпала без снов.
        На выходные пришлось отправиться на дачу. Катька с нами не поехала, отговорилась подготовкой к институту, где уже через неделю должны начаться занятия. У Сережки тоже должны, но он беспокойства не проявил. Помог собраться и погрузиться. Манана поехала с нами. Все-таки она необыкновенная, я на ее месте просто не могла бы пошевелить ни рукой, ни ногой. А она всю неделю бегала с бумагами по инстанциям, отстаивала очереди во французском посольстве, после чего решила поддержать меня.
        Не знаю, как бы я вынесла расспросы мамы, если бы не моя подруга и неожиданно подключившийся к ней Сережка. Они быстро свели разговор к Мананиным делам и пребыванию детей на море. Причем звучало это так, как будто и я была с детьми на море, время от времени отлучаясь, чтобы помочь подруге. Я участвовала в разговоре чисто номинально, по большей части лепеча что-то в ответ на Сережкино риторическое: «Мам, скажи?!» О Катькиных делах мы тоже не проболтались, изобразив вполне правдоподобную версию. Получалось, что она отложила решение на год, до окончания института. И все. По сути дела не особо соврали, но и правды не сказали. Еще помогло то, что я привезла много подарков: шарфиков, перчаток, кофточек и море другой дребедени. Их разбор занял как время, так и внимание, так что мои дела остались в стороне.
        Вечером я увела Манану в поля, и мы гуляли под звездами до поздней ночи. Я шла и плакала, а моя подруга обнимала меня за плечи и уговаривала, что все еще закончится хорошо. Вот она едет к своему Мише, хотя еще месяц назад на это не было никакой надежды. И я еще буду счастлива с моим Анри, он одумается и приедет за мной. И с Катькой мы помиримся. Я слушала ее, верила, и не верила. Только слезы катились по щекам.
        Когда мы вернулись, в доме все уже спали. Так что объясняться по поводу моего зареванного лица не пришлось. А на следующий день следов слез уже не было, только лицо отекло, или, как выразилась маменька, «морда опухла». Морду списали на аллергию. Мы с Мананой копались в саду, Сережка с дедом чинили водопровод, все трудились часов до пяти. Потом мы попили чай и собрались в Москву. Вместе с нами с дачи уезжали сорок банок с вареньем: урожай смородины и вишни выдался просто грандиозным.
        Нас ждал сюрприз. Катерина была дома. Даже включилась в работу, стала таскать банки и ставить в кладовку. Между делом сообщила: она съезжает. Будет жить у Ленки. Ленка — это ее соученица, неплохая девка, но немножко без царя в голове. Она живет одна, и готова пустить мою дочь, чтобы та помогала ей по хозяйству.
        Я не нашлась что возразить. Только спросила, на что они собираются жить, две безработные студентки. Катя ответила, что она нашла работу на фирме у Лениного дяди, будет вести складской учет и получать за это четыреста долларов. Вид у нее при этом был свирепый.
        Понятно, в банк ее теперь не возьмут. А еще в начале лета начальник отдела, в котором она проходила практику, звал ее на полставки, и эти полставки были раза в два больше четырехсот долларов. Ладно, лишь бы учебу не бросала. Я покивала головой, и инцидент был исчерпан.
        Установилась новая временная жизнь. Я ходила на работу, Сережка — на учебу, Манана бегала в посольство и другие инстанции. Катерина жила у Ленки, приезжала только на дачу, к бабушке. Причем старалась со мной там не сталкиваться — моим днем была суббота, ее — воскресенье. В конце сентября я перевезла родителей с дачи, а в начале октября Манана уехала во Францию.
        Описать, как это все происходило, выше моих сил. Одно могу сказать — слез мы пролили море. Провожать ее в аэропорт приехало все наше семейство, включая моих родителей и Катерину: Манану у нас любят все.
        После ее отъезда в доме образовалась пустота. Катьки не было, Сережка весь день проводил в институте, меня тоже домой не тянуло. Все время я проводила на работе, дома только спала. Тут напомнил о себе господин Егоров. Я уже совсем успокоилась, забывать о нем стала, и вот… Не зря говорят, что месть — блюдо, которое едят холодным.

* * *
        Первый звоночек прозвенел, когда мне по электронной почте пришло письмо без темы. Причем не на корпоративный ящик, а на тот адрес, который я употребляю только для личной переписки. Его и знают-то единицы. Адрес был незнакомый, я уже хотела письмо грохнуть, приняв его за спам, но почему-то в последний момент открыла. Оно было от Листвянского. Он не называл себя, но из контекста все было ясно.
        Насколько я знаю, Григорий Константинович практически не пользуется электронной почтой. У него с компьютером нет взаимопонимания. И НЕ ПИСАЛ ОН МНЕ НИКОГДА: если что надо, звонил.
        А я? Не помню. Отсылала отчеты, да, было. Но на адрес компании. Вспомнила! Там письма получает секретарша, распечатывает, и подает Григорию. А он диктует ответ.
        Листвянский напоминал, что с самого начала предупреждал меня. Сообщал, что меня ждут большие неприятности и просил больше ему не писать и не звонить в обозримом будущем. Он сам со мной свяжется, когда будет можно.
        Открестился.
        Я посмотрела на адрес повнимательнее. Этот ящик был создан на один раз с единственной целью — послать мне это письмо и не засветиться перед всемогущим Егоровым. Так хитро сделано, придумать это мог только опытный юзер. При этом большую глупость трудно себе представить. Неужели он думает, что великий и ужасный контролирует его переписку на предмет выявления контактов со мной?! Интересно, кто ему организовал этот адрес, а главное, дал мой? Во всяком случае, не я.
        Но это означает, что сезон охоты на меня открыт. Надо ждать дальнейших неприятностей. Мне из вредности захотелось позвонить Листвянскому на мобильный, но я не стала. Все равно, трубку он не возьмет.
        А, Бог с ним. В конце концов, проживем и без этого старого козла.
        Но это было только начало. Через несколько дней, когда я заканчивала презентацию промежуточных результатов по Питерскому проекту, последовало продолжение.
        С утра шефа не было на месте. Он появился часам к двенадцати и шмыгнул мимо меня в кабинет, даже не поздоровавшись. Мне не терпелось похвастаться готовой работой, и я ему позвонила.
        Трубку шеф не взял, сам вызвал меня ближе к обеду. Я схватила со стола распечатку презентации и радостно отправилась к любимому директору.
        Он сидел за столом с похоронным выражением лица.
        — Андрей, что случилось?
        — Ты сядь. Мне надо с тобой поговорить, и лучше, чтобы ты сидела.
        У меня все похолодело внутри, голова закружилась и я плюхнулась на ближайший стул.
        — Я только что встречался с одним человеком… Понимаешь, мне сделали предложение, от которого я не могу отказаться. Цена этому предложению — ты.
        — В смысле?
        — Ну, чтобы сохранить компанию, я должен тебя уволить.
        Ясно. Наконец этот гад до меня добрался. Голова кружилась все сильней, к ней присоединилась тошнота.
        — Как я понимаю, ты встречался с Егоровым.
        — Правильно понимаешь.
        Да, дело серьезное. Эта сволочь готова меня с кашей съесть и ничем не гнушается. Я молча попыталась проиграть в уме способы противодействия, но что-то ничего не придумывалось. Андрей тоже молчал, ему тоже этот разговор давался с трудом. Но я не стала ему помогать, пусть сам выкручивается. Интересно, за сколько он меня продал?
        Минут пять мы так сидели, потом шеф все же нашел в себе силы открыть рот.
        — Ну, я тебя, естественно, не обижу. Выходное пособие дам в размере оклада за три месяца. Еще бонус по результатам последнего полугодия.
        — А как ты собираешься меня уволить? По собственному желанию я не напишу, не надейся.
        — Ну, придумаем что-нибудь. По сокращению штата или в связи с реорганизацией. Тем более, что в связи со сменой собственника… Ты же не станешь подавать на меня в суд?
        — Не стану, хоть и следовало бы.
        Первый ступор прошел, сейчас мне хотелось завыть раненой волчицей. Но я сдерживалась изо всех сил.
        Мой враг был бы счастлив узнать о моей боли и унижении, значит, никто этого не увидит. Голова больше не кружилась, вместо этого из неведомых глубин поднялась холодная ярость. Гораздо более продуктивное чувство и более опасное для окружающих. Андрей же ничего не заметил и продолжал:
        — Да ты не волнуйся, думаю, работу найдешь. Толкнись к Фридману в «Альфу», они с Егоровым злейшие враги. Я тебя буду нанимать частным образом. В конце концов, мне без тебя не обойтись, ты же знаешь.
        Тут меня прорвало, да так, что я и сама не ожидала:
        — Да пошел ты знаешь, куда?! (тут я добавила несколько непечатных выражений, и откуда только взялись?). Я всегда знала, что ты трус, но не думала, что настолько. Без меня твоей шарашкиной конторе грош цена. Уволюсь — через полгода развалитесь, и никакой Егоров не поможет!
        Тут Андрей и впрямь испугался:
        — Надь, ты что, Надь?! Успокойся, не горячись! Я понимаю, тебе обидно… Я сам был в шоке, когда Егоров меня позвал и все это озвучил. Ну, мы что-нибудь придумаем… Подожди кричать…
        Я глубоко вздохнула, выдохнула… Кричать и впрямь больше не хотелось. Я встала и вышла.
        Вернулась на свое место и методично сложила мои самосчитающие файлы на сервере в одну папку. Уходя, грохну все до единого! Это все-таки моя интеллектуальная собственность, не оставлять же ее врагу. Тем более в ноутбуке они все есть. В результате моей деятельности на сервере остались только таблицы Excel без формул. Данные все на месте, а инструмент для обработки — тю-тю! Пусть Егоров не рассчитывает после меня поживиться.
        Часа через два меня снова позвали к Андрею (не могу больше называть его шефом, язык не поворачивается). Он все так же сидел за столом, а рядом стоял Сергей Иванович. Судя по всему, роль со словами Андрей доверил ему.
        — Надежда Николаевна, душечка, я не понимаю ничего, но и сделать ничего не могу. Вот приказ о Вашем увольнении в связи с реорганизацией.
        — Давайте его сюда. Теперь, пожалуйста, деньги на бочку и мою трудовую, я, так и быть, подпишусь на этом приказе, и не буду обращаться в суд.
        — Надежда Николаевна, я уже перевел Вашу зарплату и еще за месяц вперед, могу платежку показать. А бонус и то, что Вам обещал Андрей Викторович, он Вам отдаст сам. Наличными.
        — Ну, вот и отлично. Спасибо, Сергей Иванович. Я жду мою трудовую и обещанные наличные.
        Андрей заерзал на кресле:
        — Деньги завтра с утра.
        — С утра, так с утра. Тогда сейчас я домой поеду.
        — А презентация для Питера?
        — Ну, ты даешь! По-твоему, я могу сейчас заниматься какой-то презентацией?!
        У меня, видно, был такой голос, что шеф тут же пошел на попятный:
        — Да я ничего не говорю, поезжай, конечно, приди в себя, успокойся…
        Я попрощалась и вышла. Добравшись до своего места, схватила со стула сумку, засунула в нее лэптоп и вылетела на лестницу. Там стоял и курил Игорь Анатольевич. Он меня остановил.
        — Надежда Николаевна, я случайно все слышал. За что Вас так?
        — Перешла дорогу одной сволочи.
        — Егорову?
        Я удивленно захлопала глазами.
        — А что Вы удивляетесь, Надежда Николаевна? Я еще по этой истории с «Флорой» помню. Не знаю, что Вы ему сделали, но кроме Егорова подумать не на кого. А он известен своей мстительностью. Не буду вдаваться, только хочу сказать: без Вас я не останусь. Смысла нет. Компания загнется. Останется одна бухгалтерия, я тут — излишняя роскошь.
        — А есть куда?
        — Есть, не беспокойтесь. В зарплате я даже выигрываю. В любом случае собирался уволиться к Новому году, а так… Ребятам не придется долго ждать. И еще: чем я могу помочь?
        — Спасибо, Игорь. Я как-нибудь справлюсь. За одно волнуюсь: наши с Вами аналитические программулины могут после моего ухода достаться Егорову. Больно жирно будет гаду. А грохнуть их сейчас — денег не заплатят.
        — Дело ясное, Надежда Николаевна. Они у Вас где?
        — На сервере в папке «Надежда» есть папка “analytics”.
        — Все понял. Я папочку запаролю. После Вашего ухода любая попытка открыть приведет к уничтожению содержимого. А спишем на сбой в системе защиты. У Вас-то все сохранилось?
        — Естественно. А у Вас?
        — И у меня.
        Мы пожали друг другу руки, и я покинула Игоря. В нем я была уверена: не предаст. Просто потому, что на это органически не способен. Такой уж человек.
        А насчет Андрея я никогда не обольщалась: нравственности у него — как у воробья. Он искренне сожалеет, что меня приходится увольнять, но при этом рука не дрогнет. Одного он не понимает, что без меня его контора — обычная бухгалтерская фирмочка, она растворится в холдинге Егорова, как куриная печень в «фанте» — без остатка. А ему укажут на дверь. Правда, уйдет он не голый. Судя по всему, за мою голову дали хорошую цену. Интересно, сколько?
        В машину я села, кипя негодованием, со стоянки вылетела, как ведьма на помеле. Пока ехала домой, запал прошел, наступила реакция, и в квартиру я еле втащилась. Все побросала на пол в еще в коридоре, рухнула на диван и завыла от горя. Когда пришла в себя, оказалось, что у меня в руках — клочья моих собственных волос. Значит «рвать на себе волосы» — отнюдь не фигуральное выражение. Хорошо, что Сережки дома не было.
        Справившись с собой, я села за составление резюме. Пусть будет. Разошлю завтра, или послезавтра…
        Наутро я поехала на работу как обычно. Шеф, естественно, отсутствовал. Зато остальные сотрудники, кроме Валеры со Светой, были на месте. Я даже удивилась — в такую рань на работу прихожу только я.
        Меня ждали.
        Вперед вышел Сергей Иванович и объявил:
        — Надежда Николаевна, мы все знаем и собрались, чтобы выразить Вам свою поддержку.
        Милый человек. Ясно, как божий день, что это ничего не изменит, но по-другому он не может и не хочет. Такая старомодная порядочность сейчас не ко двору, но как же приятно, что она сохранилась!
        Я подошла, обняла его и поцеловала в обе щеки.
        — Дорогой Вы мой человек! Милый Сергей Иванович! Спасибо Вам. Приятно знать, что я работала много лет с благородными, порядочными людьми.
        В этот момент Ирочка залилась слезами и рыдала уже до победного.
        Все остальные тоже стали подходить, жать руки, говорить разные хорошие слова…
        Потом Володя налил всем чая. А я пожалела, что не догадалась купить торт. Хотя отмечать вроде нечего…
        Ирочка убежала, обливаясь слезами, и через минуту вернулась, неся коробку хорошего датского печенья и маленькие профитроли с кремом. Достала из запасов шефа. Живем!
        — А где Валера со Светой?  — спросила я, и тут же пожалела об этом, потому что Сергей Иванович потупился и покраснел, как рак. Вместо него ответил Вова:
        — Надежда Николаевна, я Вас огорчу, конечно, но не стану скрывать. Валере вчера шеф предложил Ваше место, и он согласился. Теперь они со Светланой на пару соблюдают лояльность. Хотя могли прийти, от них бы не убыло.
        Точно, не убыло… Я Валерку всегда поддерживала, научила всему, помогала, чем могла. С другой стороны, Валера получил место, о котором мог только мечтать, и теперь за него обеими руками держится. Я его не осуждаю. Но если честно, мне неприятно.
        Развивать эту тему я не стала, а перевела на другое. Чем теперь будет заниматься компания, да как они справятся с заказами. Взгляд на это Сергея Ивановича был далеко не радужный. Мы выпили чай и разошлись.
        Я села за свой стол и стала разбирать вещи. Повыбрасывала черновики, сложила в сумку книги, выгребла из нижнего ящика всякий хлам: крем для обуви, запасные колготки, прокладки, удобрения для цветов, пробники кремов, баночку с морскими камушками, пассатижи, и все это ссыпала в пакет. Набрала по внутреннему Сергея Ивановича и спросила, сколько он мне перевел. Потом села и рассчитала, что мне причитается наличными. Когда придет шеф, можно будет получить денежки и сразу уходить.
        Он пришел на удивление рано, еще одиннадцати не было. Мрачно кивнул мне и молча указал подбородком на дверь в свой кабинет. Там достал из портфеля пачку банкнот, пересчитал и выложил передо мной на стол.
        — Здесь все. Пересчитай.
        Я не стала отнекиваться и ломаться, мол, я тебе доверяю. Взяла и пересчитала. Сумма приблизительно сошлась с той, которую я вычислила. Конечно, не обсчитать он меня не мог, примерно двухсот долларов не хватало. Я заикнулась, но Андрей тут же начал бубнить про разницу курсов и еще что-то в этом роде. Я сказала:
        — Ну, это на твоей совести.
        Взяла деньги, положила их в конверт, попрощалась и вышла. Спрятала конверт в сумку и пошла по офису, прощаясь с каждым в отдельности. Тут даже Валера уклониться не смог, жал мне руку и говорил, что очень сожалеет, ему будет меня не хватать. Сергей Иванович вручил мне трудовую книжку и заполненную справку о доходах. Вот и хорошо, не придется возвращаться. Когда мы прощались с Игорем Анатольевичем, он пожал мне руку и сказал многозначительно:
        — Не волнуйтесь, Надежда Николаевна, сделано, как обещал. Пароль уже стоит.
        Я вернулась на место, взяла сумки с вещами и пошла на выход. Меня остановил голос Андрея:
        — Ты куда? А презентация для питерской программы?
        — Все, дорогой мой, лежит на сервере. Презентуй, или как там, презентируй, пожалуйста. А у меня даже лэптопа с собой нет, я здесь больше не работаю.
        И хлопнула дверью. Не нарочно, просто так получилось.

* * *
        Сережа в тот день пришел домой к обеду и очень удивился, увидев меня.
        — Мать, ты что здесь делаешь?! Ты должна быть на работе!
        — Поздравь меня, я теперь безработная. Могу дома сидеть.
        — Как?!!  — парень мой обалдел. В его голове не укладывалось, что мать может потерять работу.
        — А вот так. Господин Егоров выполнил свою угрозу. Мой шеф меня уволил по его требованию. Кто меня теперь возьмет на работу, ума не приложу. А золотых гор у нас нет, так что пока придется затянуть пояса.
        Про себя подумала: как хорошо, что я оплатила Сережкину учебу за год вперед. Что бы ни случилось, год он сможет учиться. А там что-нибудь придумаем.
        Сережка тоже, видно, подумал об этом, так как сказал:
        — Ну, за институт в ближайшее время платить не придется. А я работать пойду. Подрабатывать. Эти деньги будем откладывать на учебу в следующем году. Ты не волнуйся, мам, что-нибудь придумаем. Разошлем твое резюме, глядишь, и найдется для тебя работа. Пока ты опять можешь уроки давать, клиентурой я тебя обеспечу. Только бабушке не надо говорить, пока все не устаканится, а то она тебя съест с горчицей.
        Точно. Мама меня начнет учить уму-разуму, слушать это невозможно, а всего ей не объяснишь. Человек, всю жизнь проживший в оранжерее, даже не может представить себе мою ситуацию. А Сережка молодец. Куда только он работать идти собирается? Я его спросила, и получила ответ:
        — Иван устроился в «Корбину» Интернет людям устанавливать. Зовет в напарники. Будем работать по вечерам, после учебы. Там заработки вполне приличные. Ничего, мать, на твоей шее я сидеть не буду.
        Все-таки хороший у меня сын. После всего, что я сегодня пережила, так приятно оказалось убедиться, что хоть в одном я не промахнулась: вырастила хорошего человечка.
        Утро следующего дня я начала с составления резюме. Потом пошарила в Интернете, нашла несколько подходящих вакансий и разослала составленную автобиографию. Подумала, что этого недостаточно, и разослала письма о том, что ищу работу, всем своим знакомым и бывшим клиентам. Единственный, кого я обошла вниманием, был Григорий Костантинович.
        Первым позвонил Димка. Он был потрясен. Посочувствовал, поахал, поохал, но чем он может мне помочь? Это не его сфера. Предложил денег. Я отказалась.
        Потом позвонил Каплевич. Для него эта новость тоже была потрясением. Пообещал узнать о возможности устроить меня в своей фирме. Это уже кое-что. Толя — человек порядочный, слов на ветер бросать не будет.
        К концу дня отозвались почти все. Многие пообещали помощь.
        А в следующие дни все они звонили с извинениями. Никто ничем помочь не может. Местов, как говорится, нет.
        На мои резюме отозвались три фирмы, как выяснилось — кадровые агентства. Они назначали мне собеседование, потом перезванивали и собеседование отменяли.
        Последним позвонил Каплевич.
        — Надежда Николаевна, я предложил Вашу кандидатуру в качестве начальника аналитического отдела. Сначала все ухватились, а потом… Ну, в общем, наш совет директоров отказал. На них было оказано давление. Вы знаете, кто это мог быть?
        — Знаю, Толя. Спасибо тебе.
        — Не за что, я ведь Вам не помог, и мне очень жаль, Вы были бы лучшей кандидатурой на это место, а мне было бы приятно с Вами работать. Но Вы не отчаивайтесь, ситуация еще изменится. Пройдет месяца три, и я снова подниму это вопрос.
        Я снова поблагодарила. Если Егоров даже на его компанию оказывает давление, мне ловить нечего. Буду пока уроки давать.
        Звонок Каплевича оказался той последней соломинкой, которая сломала спину верблюду. Он полностью выбил меня из колеи. Мозги отказались сотрудничать, наступил какой-то умственный ступор. Чтобы как-то отвлечься, я вытряхнула все шмотки из шкафа и стала их разбирать. Когда складывала белье, мне на глаза попалась упаковка прокладок.
        Стоп!
        Когда у меня в последний раз были месячные? Я прикинула в уме, да так и села. Одно из двух: либо у меня наступил-таки климакс, либо… Да нет, не либо. Скорее всего, я все-таки беременна. Вот уж действительно, ни фига себе!
        В таком деле нужна полная ясность. Пришлось встать и позвонить Наталье. Я ей не стала говорить ничего по телефону, просто напросилась на очередной осмотр. Она велела срочно приезжать, благо, у нее сейчас консультативный прием, а народу никого.
        Через полчаса я была уже у нее в кабинете. Она послала меня на УЗИ, после чего обрадовала:
        — Ты вовремя пришла, подруга, хорошо, что не опоздала. 11 —12 недель, еще можно сделать аборт. Давай я тебе направление напишу. Сдашь анализы и придешь в четверг. Я с Поляковым договорюсь, сделает в лучшем виде.
        — Наташ, я подумаю.
        — Чего тут думать! Тебе сорок пять! Ты что, в этом возрасте рожать собралась?!
        — Рожают же люди.
        Она всплеснула руками и вывалила на меня все соображения против рождения детей в таком, как она выразилась, преклонном возрасте. Напомнила про моих двух уже имеющихся и про то, что мужа у меня нет, а в моем возрасте работать и растить малое дитя — не обычное дело, а неподъемный труд.
        Я тупо сидела и не слушала. Все правильно, сейчас время еще не упущено, самое разумное было бы сделать аборт и забыть. Забыть обо всем, что было. Навсегда. Но я вспомнила, что дала слово. Поклялась детьми. Поклялась Анри, что если Бог даст, я рожу от него ребенка.
        Все кончено, но от клятвы меня никто не освобождал. Я дала ее добровольно, и сдержу.
        И я заревела белугой.
        Наташка совершенно не была к этому готова. Она начала меня успокаивать, дала валерьянки, велела идти домой и хорошенько подумать. Кое-как удалось ей меня привести в норму и выпроводить.
        Дома я нашла в кармане направления. Ну, Наталья! Засунула-таки! Выбросив их в помойку, чтобы отрезать себе путь к отступлению, я снова заревела. Что теперь делать? И как сказать об этом Сереже и родителям? Как мой парень воспримет, что у него появится вдруг маленький братик? Или сестренка? А мама? Она на стену полезет, потому что я буду держать ее на расстоянии и не дам выдернуть себе все нервы по одному и пучками. Папа, как всегда, меня поддержит, но тихо, молча. Придет, все, что нужно для младенца, принесет и организует. О Кате я старалась не думать.
        Следующие три недели прошли в странном состоянии. Я вставала, убиралась, ходила в магазин, готовила еду, и все это как автомат. Мысли в голове не формировались. Нельзя сказать, что я ни о чем не думала. Вихрь каких-то обрывков кружился в мозгах, сбивая с толку. Картинки, образы, отдельные слова сталкивались и разбегались, не складываясь ни во что законченное. Даже читать мне было сложно, я просто перестала понимать письменную речь. Мне звонили, я не брала трубку, со страхом представляя, что не смогу толком ответить ни на один самый простой вопрос. Организм защищался от любых воздействий извне.
        Помог, как ни странно, Сережка. Он вдруг принес диск и вручил его мне со словами: «Мать, вот тебе работа. Одному парню из нашего института надо диплом посчитать. Заплатит прилично, долларов пятьсот». Я тупо покивала и взяла диск, в ужасе от того, что не могу выполнить эту работу, и не в состоянии объяснить это родному сыну.
        Села за компьютер, открыла файлы, посмотрела, и о чудо! Все было ясно и понятно. Оказывается, я не могла думать ни о чем, кроме математики. Она меня, родимая, успокаивала и лечила. Любимые, родные формулы, матрицы, таблицы и графики не подвели! За два дня я посчитала все, даже удалось применить одно экзотическое, но очень изящное преобразование. Работа получилась — загляденье.

* * *
        Я еще не успела передать ее заказчику, как вдруг пришла моя дочь. Пришла в субботу, в середине дня, когда Сережки не было дома. Он в это время всегда на тренировке. Чмокнула меня в щеку и заговорила, как ни в чем не бывало. Не расспрашивая о моих делах, доложилась, что с Ленкой они живут дружно, ее дядя — хороший мужик, платит нормально, по уговору, и со следующего месяца обещал прибавку. В институте все хорошо, ей с этого года платят повышенную стипендию. Мальчики вокруг увиваются, но, ты же понимаешь, мне никто не нужен.
        Она так щебетала, а я смотрела на нее и мучительно думала: что же тебе надо, девочка моя?
        Катерина заметила мой напряженный взгляд и остановилась.
        — Мама, я пришла к тебе серьезно поговорить.
        — Ну вот, с этого и надо было начинать. Что случилось?
        — Мама, ты помнишь, я прошлой весной участвовала в конкурсе?
        — Ты, по-моему, участвовала не в одном конкурсе, а, по меньшей мере, в трех.
        — Ну вот. В одном из них я победила.
        — Я тебя поздравляю.
        — Не иронизируй. Теперь мне нужна твоя помощь. Денежная.
        — А что случилось-то? Сколько денег тебе нужно?
        — Мама, я выиграла конкурс, а призом в нем — учеба в Соединенных Штатах, в Гарварде по моей специальности. Ты понимаешь, какой это для меня шанс?
        — Понимаю. Я не понимаю другого. Когда ты узнала, что этот приз — твой?
        — Летом. Еще в июне.
        — То есть, до нашей поездки в Бельгию.
        — Даже до того, как Эрик приехал сюда, в Москву.
        — И все это время молчала?
        — Я боялась сглазить.
        — Ну, хорошо, а что теперь?
        — Теперь мне прислали все необходимые документы. Надо идти получать визу и выкупать билеты. Ты не волнуйся, мне там дают место в общежитии, и с работой помогут, но не сразу. А на первое время нужны деньги, да и для того, чтобы дали визу, нужно подтвердить мою, так скажем, кредитоспособность. Занятия начнутся с 1 февраля, как у нас второй семестр. Я уже билеты заказала на 27 января. А теперь их надо выкупить, и на карточке должно что-то лежать, когда я пойду за визой.
        — Я все поняла. Сколько?
        — Ну, две тысячи на билеты, и тысячи четыре на карточку. Не беспокойся, я тебе потом все верну. Ты же знаешь.
        — Знаю.
        Интересно, а она знает, что я без работы? Если не знает, ни за что не скажу. Шесть тысяч долларов для меня работающей — и то не бирюльки. А сейчас это больше половины того, что у меня вообще есть. Но дать надо. Не буду же я закрывать ей дорогу в жизни только из-за денег?! А ей и взять больше негде. Отец не даст, у самого нет ни гроша. Бабушка у нас в банкиры не годится, да и дедушка такими деньгами не располагает. Кроме того, они это решение не поддержат. Как так, их обожаемая внучка уезжает от них в такую даль? Я же уверена, решение это правильное. Катерина уедет, а там или найдет свое место в жизни, или сюда вернется, это уже как Бог даст. Но все будет зависеть не от мужчин и отношений с ними, только от нее, от ее ума, толковости, работоспособности. А ей это и нужно. Никакой Егоров там ее не достанет, и мне так будет спокойнее.
        Пока я размышляла, Катерина продолжала мне расписывать перспективы учебы в Штатах. Да знаю я все, милая моя. И сделаю все, что тебе нужно, успокойся.
        В какой-то момент я движением руки остановила поток слов.
        — Я все поняла. Давай мне реквизиты твоего счета, в понедельник схожу в банк и переведу деньги. Тебе будет удобнее, если все окажется на твоей карточке. За билет сама заплатишь.
        — Мамочка!  — запрыгала Катька,  — Я всегда знала, что у меня лучшая на свете мама! Я еду в Гарвард!!!
        Сказать ей, что у нее мать безработная и беременная? Да ни за что на свете! Пусть радуется. А мы прорвемся, ничего.
        После Катиного ухода я села и пересчитала все свои сбережения. Если вычесть то, что я обещала дочери, останется совсем немного. Хорошо, что я не купила весной новую машину в кредит. Собиралась, но оказалось, что понравившуюся мне модель надо ждать чуть не полгода. Сейчас я перекрестилась обеими руками. Слава Богу!!! Никаких лишних обязательств на мне не висит. Радует и то, что я почти ничего не потратила на поездку, а то мы с сыном и двух месяцев не протянули бы. А так до весны в режиме жесткой экономии дожить можно.
        Работу сейчас искать без толку. Даже если кто-то не побоится Егорова, или найдется работа на другом поле, никак с ним не связанном, кому нужна 44-летняя беременная тетка? Вот проекты считать студентам, это я могу. Какой-никакой, а заработок.
        В понедельник я сходила в банк, как обещала, перевела Катерине деньги, заодно проверила все свои счета. Осталось около шести тысяч долларов, все правильно. За последние годы я уже привыкла жить, не особо считая деньги, позволяя себе разные прихоти. Теперь от этого придется отказаться. Но все равно дожить до рождения ребенка не хватит. А ему еще будут нужны всякие разности — коляска, кроватка, памперсы и всякое такое. Рожать в моем возрасте лучше в хорошей клинике, а это тоже денег стоит. Конечно, отец и друзья помогут, но их помощь тоже имеет пределы. Хорошо, что Сережка работать устроился. Спасибо Ивану. Вряд ли выработает больше 10 —12 тысяч в месяц, но хоть себя будет содержать.
        Все эти мысли так меня расстроили, что до дому я еле дошла. Кружилась голова, в глазах темнело. А дома меня просто вырвало. Судя по всему, токсикоз. Катьку и Сережку я носила легко, не знала, что такое тошнота, и удивлялась на своих подруг, половину беременности пролежавших на сохранении. И вот на старости лет сподобилась.

* * *
        Следующие четыре дня я провела в обнимку с унитазом. Меня рвало все время, пока я бодрствовала. Сон не освежал, а скорее походил на забытье. Сил не было никаких, и соображение тоже отсутствовало. Я с трудом вспоминала, где я и что я. Светлые промежутки были, но такие краткие, что я за это время успевала умыться, и все. Либо снова начиналась рвота, либо я падала на кровать и отключалась.
        Хорошо, Сережка почти все время отсутствовал: то в институте, то на работе. Приходил, когда я уже лежала, притворяясь спящей. Уходил, когда я еще спала. Так что мое состояние он не просек.
        На четвертый день мне стало полегче. Не кардинально лучше, но теперь светлых промежутков было больше, и продолжались они дольше.
        В какой-то момент просветления меня настиг телефонный звонок, и я взяла трубку. Правильно сделала. Звонила Манана.
        — Куда ты пропала?!!! Что случилось?! Я тебе каждый день звоню, никто трубку не берет.
        — Манюнечка,  — пролепетала я,  — со мной такое стряслось. Я, оказывается, беременная. У меня будет ребенок.
        — Надька, ты с ума сошла. От кого беременная, от этого твоего Анри? А он знает?
        — Нет, откуда?  — проблеяла я жалобно.
        — Ты чем думала, головой? А, что теперь тебя ругать, все равно ничего не изменишь. Конечно, рожать в твоем возрасте не сахар. С другой стороны, ты у нас женщина здоровая. Сейчас для тебя главное покой. Сережка говорит, тебя с работы выгнали. Я вчера утром с ним говорила.
        — Выгнали. И меня все время тошнит. То есть рвет.
        — Ничего, возьми бумажку и запиши лекарства. Будешь принимать от рвоты. Что с работы выгнали — будем думать, что в данной ситуации это хорошо. На работу не надо ходить — лежи, отдыхай. Аборт не сделала, вот и умница. Чует мое сердце, это правильное решение. Главное, успокойся и постарайся развеселиться хоть немножечко. Голос мне твой не нравится, у тебя, похоже, кроме токсикоза, депрессия вырисовывается. Ладно, пиши, давай.
        Я кротко взяла бумажку и записала все, что мне продиктовала подруга.
        Мы попрощались, Манана обещала на днях позвонить и узнать, как дела. Снова напомнила про лекарства. Я обещала все выполнить, но, как только положила трубку, обо всем забыла. Ничего принимать я не собиралась, и врача вызывать — тоже. Глупо, нелогично, но в моем тогдашнем состоянии любое разумное действие вызывало внутреннее отторжение. Проще всего было лечь и не шевелиться, что я и сделала. Даже мысль о смерти не пугала. Ну, умру я. Все закончится. Все неприятное и тяжелое больше не будет иметь ко мне никакого отношения. Смерть представлялась чем-то похожим на мое забытье: малоприятным, но нестрашным. Конечно, я ничего не предпринимала, чтобы прекратить свое существование, но и борьбу за свою жизнь вести не хотела. Мне безразлично было, что случится со мной, и так же безразлично, что будет с еще не родившимся ребенком. Пусть все идет, как идет и будет, как будет.
        Почему-то звонок Мананы сам по себе оказал на меня лечебное действие: после него рвота прекратилась. Тошнота осталась, но это меня не особо беспокоило. А насчет депрессии она оказалась права. Как только Сережка в первый свой выходной остался дома, заметил.
        — Мать, ты какая-то не такая. Что случилось?
        — Сережа, все в порядке. Просто у меня не очень веселое настроение.
        — Да ладно, не гони. У тебя глаза, как у мертвой. Хуже чем тогда, летом. Что стряслось? Что-то очень плохое?
        — Сереж, ничего особенного не случилось. Просто все как-то сразу навалилось. Кучей. И я очень устала.
        — Ну, отдыхай. Я тогда в магазин слетаю. Что купить-то?
        — Посмотри в холодильнике, чего не хватает.
        — Да у нас в холодильнике мышь повесилась. Вся еда закончилась. Ты за всю неделю хлеба даже не купила.
        — Сереж, я всю неделю плохо себя чувствовала, не могла готовить. Купи, что хочешь. И курицу. Я сварю бульон.
        Парень мой припер из магазина столько, что непонятно было, как он все это тащил. Я изумилась и спросила. Оказалось, Иван подвез на машине. Тогда понятно. Конечно, надо было мне самой сесть за руль, и обеспечить семейство, но это было свыше моих сил. Жалко, у Сережки пока нет прав, а то дала бы я ему доверенность и горя не знала. Хорошо, что есть у него такие друзья.
        Я взяла себя в руки, приготовила обед и даже села с сыном за стол, выпила кружку бульона и что-то в тарелке поковыряла. Признаться, это был мой первый обед за всю неделю. До этого я могла пить только чай, и то с переменным успехом.
        А вечером, когда я уже лежала в постели, раздался телефонный звонок. Сергей взял трубку и ушел с нею в свою комнату. Минут через двадцать с ошалелым видом он вошел ко мне.
        — Мама, звонила Манана. Она сказала,  — он замялся,  — что ты собираешься мне родить брата или сестричку. И из-за этого плохо себя чувствуешь.
        — Все верно. Она тебе сказала правду. Зачем, я не знаю.
        — Затем что ты мне ничего не сказала. Считай, соврала, а?
        — Скажем, умолчала. Мне казалось, еще рано тебе сообщать. Да и не знала, как ты к этому отнесешься.
        — Мам, если честно, я в шоке. Ничего такого даже представить себе не мог. Тебе ведь уже лет много. Ну, ты у нас хорошо выглядишь, молодо, никто из моих друзей не верит, что тебе больше сорока. Дают максимум 38.
        — Попугаев.
        — Каких? А… Ты все шуточки шутишь. Я тебя другое хочу спросить. Он знает?
        Вопрос не в бровь, а в глаз.
        — Кто он?
        — Отец. Отец ребенка, я хочу сказать. Этот, как его, Пеллернен.
        Это имя Сережа выговорил с явным трудом, ему было неловко. Но твердости моему парню не занимать. Считает, что должен расставить все точки над “i”. Я ответила, глядя сыну прямо в глаза, отчего он потупился.
        — Не знает. И, скорее всего, не узнает никогда.
        — Мне кажется, он имеет право знать.
        Меня прямо затрясло. Но я взяла себя в руки и попыталась увести разговор в сторону.
        — Слушай, давай не будем сейчас о правах и обязанностях. Ты, небось, представляешь себе, что вот он узнает, прилетит сюда из своего капиталистического далека, бросится передо мной на колени и прослезится. Тут же все наши трудности уйдут сами собой, будем мы жить-поживать и добра наживать. Так?
        — Все равно, ты должна ему сказать.
        — Как, не подскажешь ли? Я не знаю, где он сейчас находится. А он мной, похоже, не интересуется.
        — Почему ты так думаешь? Мне кажется, он был в тебя влюблен, а это так просто не проходит. По себе знаю.
        Ну ни фига себе! Опытный ты наш, знает он! А вслух я сказала:
        — За это время он мог бы попытаться со мной связаться. У него есть и мой телефон, и электронный адрес, и даже физический. Если не хочет со мной общаться на личные темы, у него есть отличный профессиональный предлог. Именно он сделал мне предложение о сотрудничестве с их фондом. Не сам, так через служащих мог ко мне обратиться. Если не стал, значит, не хочет. Он не хочет — я семь раз не хочу.
        Так, я уже Егорова цитирую. Или это из какого-то фильма?
        — Понятно. Мам, я тебя уважаю. По-моему, это все глупость ужасная, но все равно уважаю. Ты у нас гордая, а это правильно.
        — Спасибо, сын. Я знаю, ты не только мой ребенок, но и друг.
        — Катька знает?
        — Кроме тебя пока никто не знает. Ни твоя сестра, ни дед, ни бабушка, никто.
        — Бабушка — понятно. Она тебя без соли съест. Дед — тоже понимаю. Он ей обязательно проговорится. И не захочет, так она из него вытянет. А Катька? Она могла бы помочь. И потом, такое дело… Вы бы с ней тогда обязательно помирились.
        — Кате я не стала говорить. Она у нас в Америку собралась.
        — В какую такую Америку?
        Я постаралась подробно объяснить все про Катин конкурс и учебу, старательно избегая раздела «сумма прописью».
        — Мать, все ясно. Бабулек ты ей, небось, отвалила, не выговоришь. Ну и ладно, пусть едет. Без нее тебе будет спокойнее, и мне тоже.
        — Сереж, зачем ты так говоришь? Она твоя сестра.
        — А что, это неправда? Сама знаешь, так оно и есть, как я сказал. У тебя-то хоть что-то осталось, или выложила последнее?
        — Боишься, нам жить будет не на что?
        — Боюсь. Моей зарплаты и на еду не хватит. А ты теперь работать не сможешь, пока дитя не родится. Ну, дед что-нибудь подкинет. Да, кстати, я принес пятьсот долларов за тот расчет.
        — Ну вот, говоришь, я работать не смогу. А эти денежки кто заработал?
        — Беру свои слова назад. Хотя часто я не могу тебе приносить такие заказы,  — и тут он произнес фразу, которой я себя успокаивала все последние недели,  — Ничего, мать, не горюй. Прорвемся.
        Почему-то это утешение подействовало на меня в обратном смысле — я заплакала. Слезы потекли градом, их невозможно было остановить.
        — Ну мам, ну что ты, успокойся,  — забубнил мой сын, и в глазах его была тоска. Конечно, ему не позавидуешь. А с другой стороны, мне больше не на кого опереться. Хотя сын-студент — опора не очень. Он сейчас молодой, ему бы с барышнями гулять, по всяким компаниям тусоваться, а тут мать, ну, не больная, беременная. Это не только физическая обуза, а еще и моральная. Неловко как-то, старая тетка ждет ребенка. Остается радоваться, что дело это, как в песне поется, временное.
        На следующий день Сережка опять принес мне расчет какого-то проекта и предупредил, что теперь до весны, когда раздадут темы для дипломных работ, заработка для меня не предвидится.
        Ну ничего, до марта денег хватит, а там посмотрим.
        Еще пару недель прошло спокойно. За это время я рассчитала проект и отдала работу.

* * *
        Время, потраченное на дурацкий расчет было самым приятным и с толком проведенным. Чувствовала я себя препогано. Тошнота ушла, но постоянно кружилась голова, мучила слабость, аппетит был на нуле. Хотелось одного — спать. Я и спала, да так, что сама пугалась. Ложилась в десять вечера, в десять утра вставала, топталась по квартире часов до трех — и снова спать. До шести, а то и до семи. Читать не хотелось, от телевизора рябило в глазах. Такое полубессмысленное животное существование не могло не отразиться на внешнем виде. Из зеркала на меня смотрела довольно жуткая тетка. Но было наплевать. Все равно, кроме Сережки, никто не видит. Родители и Катерина общались со мной преимущественно по телефону. Катя готовилась к поездке, а кроме того, ей предстояло сначала сдать сессию. Она постоянно занималась, что-то учила, да еще бегала на курсы, улучшала свой английский.
        Как-то вечером, часов в десять, зазвонил телефон. Сергей только вошел в квартиру. Он взял трубку и вдруг заговорил по-французски. Меня не позвал, сам ушел с ней в другую комнату. Надо сказать, поездка в Бельгию ему одному пошла на пользу — свой французский язык довел до кондиции. Мне почему-то представилось, что это ему звонит Морин. Почему иначе он не зовет к телефону меня?
        Минут через пятнадцать он вышел из своей комнаты и позвал меня.
        — Мама, надо убраться. И приведи себя в порядок, ты выглядишь как пололка.
        Кто такая пололка, скрыто мраком неизвестности, но так всегда говорила моя бабушка, если чей-то внешний вид, по ее понятиям, не соответствовал высоким стандартам благородного облика. Я и впрямь не блистала красотой: волосы немытые, свитер в пятнах, штаны тоже. Порядок в доме каким-то образом поддерживался: все на своих местах. А вот чистота… Надо признать, грязновато у нас. Но что случилось-то?
        Этот вопрос я задала сыну и получила неожиданный ответ.
        — Из Бельгии к тебе приехал какой-то Жакоб, если я правильно запомнил, Лебрен. По важному делу.
        — Сказал — по какому?
        — По какому — не сказал. Хотел говорить с тобой, я сказал, что тебя нет дома.
        — Зачем?  — поразилась я.
        — Мне кажется, ты сейчас не в лучшей форме. Без подготовки можешь заплакать, или сказать что-нибудь не то. А он сразу стал настаивать на срочной встрече.
        — А ты?
        — Я подумал, что в том виде, в котором ты сейчас, в любом случае лучше тебе ему не показываться, и предложил прийти завтра вечером, часов в шесть. В это время ты обычно не спишь и выглядишь прилично. Так что сейчас срочно начинаем убираться. Потом ванну примешь. Только не очень горячую. А завтра с утра — в парикмахерскую. Чтобы тебе ничего не делать, я с утра в магазин сбегаю. Сыра куплю, нарезку, салат и тирольский пирог. Угощать будем чаем, он у нас хороший. Если кофе захочет, тоже можно сварить. Я тогда еще сливок возьму. Так как визит деловой, обойдетесь без выпивки. Тебе нельзя, но говорить об этом мы ему не будем.
        Молодец парень! Все продумал. Я так ему и сказала. Дальше я взялась махать пылесосом, а Сережка мыл полы и драил туалет с ванной. Около полуночи оба, уставшие как бобики, сели пить чай.
        Надо сказать, этот звонок здорово меня вдохновил: спать совсем не хотелось. В голове мелькали разные варианты: с чем приехал этот самый Жакоб, что он мне скажет, и что скажу я. Не надо ему знать, что я сижу без работы.
        — Мам, ты ему не говори, что работу потеряла,  — ни с того, ни с сего произнес Сергей,  — У нас все в порядке. А Катя уехала к бабушке с дедушкой. Это если спросит.
        — Угу,  — промычала я. Интересно, мы все время об одном и том же думаем? Или тут случайное совпадение точек зрения? Раньше мне трудновато было найти с сыном общий язык, Катя была мне ближе и понятнее. А вот поди ж ты…
        Утром сын растолкал меня ни свет, ни заря, и мы вместе выбежали из квартиры. Он в магазин, я — в парикмахерскую. Лида, к радости моей, работала, и даже была не занята. Увидела меня, и в лице переменилась. Видно, хороша я была. Но, надо отдать должное ее профессиональной выдержке, ни слова лишнего не произнесла. Просто посадила в кресло и намылила голову. Мы обсудили, что будем делать. Надо бы красить, но в моем положении краска может не взяться. Лида предложила сделать мелирование: так меньше будет видно седину. Через полтора часа я вышла от нее подстриженная, уложенная и со светлыми прядками по всей голове. Очень даже ничего, мне понравилось.
        До прихода Жакоба (кстати, это имя или фамилия? Скорее, имя, фамилия, вроде, Лебрен) оставалось еще как минимум полдня. Сережка, как обещал, принес все необходимые продукты, их оставалось разложить по тарелкам. Дел особых не было. Я слонялась по квартире с тряпкой, наводя чистоту то тут, то там. Потом плюнула и легла спать. Проснулась часов в пять вполне свежая, если учесть мое общее состояние. Приняла душ, оделась, чуть подкрасилась, набросала, как говорится, гемоглобин на щеки. Так хоть не вовсе похожа на покойницу.
        По телефону позвонил сын.
        — Мам, раскладывай нарезку и поставь чайник. Я встретил нашего гостя на остановке и веду сюда.
        Ага, на остановке — у меня есть еще минут десять. Я мухой накрыла столик в гостиной, и только положила ложечки, как в замочной скважине заскрежетал ключ. Приехали.
        Я вышла в коридор и увидела рядом с сыном маленького человечка. Или он мне показался маленьким рядом с высоким Сережкой? Как бы то ни было, а гостя надлежало приветливо встретить, что я и сделала. После процедуры знакомства («Жакоб» оказалось именем, которым он умолял его называть, отбросив всяческие церемонии) мы перешли в комнату и уселись за стол.
        Отговорившись русским обычаем не говорить о делах, не напившись чаю, я стала усердно потчевать Жакоба и одновременно его рассматривать. Ростом он был с меня, но казался меньше из-за щуплого сложения. Возраст… Тут я не взялась гадать: с такой внешностью ему могло быть от 25 до 45 лет с равной вероятностью. Его лицо странно контрастировало с фигурой. В нем все было круглым: глазки-буравчики, круглый носик картошкой, кругленькие щечки. Такая голова подошла бы человеку пухленькому, но в этом Жакоба упрекнуть было нельзя.
        Он, видно, не был готов к нашей московской погоде, замерз, поэтому набросился на горячий чай. Правда, от добавления в виде коньяка или бальзама отказался: хоть это и полезно для здоровья, но он еще не сделал дело, ради которого пришел к мадам. Вот потом…
        Я не стала настаивать.
        Сережка выпил чашку вместе с нами, сказал: «Ну, я пошел», и удалился. Можно было начинать говорить о делах.
        Как только мы остались одни, крошка Жакоб отставил в сторону чашку и достал свой портфель.
        — Мадам, давайте сразу перейдем к делу. Как только я выполню мое поручение, с удовольствием отдам должное Вашему гостеприимству. Но дело — прежде всего.
        Я согласилась и приготовилась слушать.
        — Я являюсь младшим референтом господина графа де Кассаль и приехал сюда по его поручению, как Вы уже догадались. Когда Вы были в Бельгии, граф предложил Вам аналитическую работу. Сейчас он готов подтвердить свое предложение. Я привез договор, а также исходные данные для первого аналитического задания. Посмотрите, пожалуйста, договор. Он составлен на французском и английском языках. Если необходимо, можем перевести на русский.
        Жакоб достал из портфеля договор, вручил и внимательно на меня уставился.
        Я углубилась в чтение. Читать пришлось довольно долго. Текст особых трудностей не представлял, то, что было не совсем понятно по-французски, вполне разъяснялось английским вариантом. Но все-таки это не был привычный договор, где я все крючки заранее знала.
        В результате выяснилось, что мне раз в месяц будут присылать данные для анализа, а я, в свою очередь, этот анализ буду осуществлять и отправлять обратно. Все через электронную почту, никаких дополнительных сложностей. Если данные мне покажутся неполными, я могу запрашивать дополнительную информацию, или брать ее из любых открытых источников. Так, понятно, из Интернета. Если у компании возникнут дополнительные вопросы, я обязуюсь постараться найти на них ответ. Деньги мне будут переводиться ежемесячно на банковскую карточку. Строчка с суммой не была заполнена. Я дочитала договор до конца, никаких подводных камней не нашла, и обратилась к Жакобу.
        — Дорогой Жакоб, договор нормальный, меня устраивает, но в нем не проставлена сумма моего вознаграждения.
        — Мадам, обсуждение этого вопроса возложено на меня. Я знаю, привлечь специалиста Вашей квалификации — большая удача. Я уполномочен договариваться о сумме четыре тысячи евро в месяц,  — он уставился на меня своими глазками-буравчиками, ожидая ответа.
        Вот и решился мой вопрос, на какие деньги нам существовать. Да я, работая как лошадь, никогда столько не получала. Но душа моя не готова была к ликованию, поэтому я без труда сохранила спокойствие, отвечая:
        — Я не буду с Вами торговаться, сумма мне представляется вполне приемлемой. Впишите ее в договор, я готова подписать прямо сейчас.
        На лице парня ясно читалось: «Блин, надо было начинать с трех!», но поезд уже ушел. Так что Жакоб достал из кармана Паркеровскую ручку и вписал сумму в оба экземпляра. Я поставила подпись. Дело сделано.
        Тут мой визитер засуетился, начал рыться в карманах, и наконец достал красивую серебристую флэшку и небольшой конверт.
        — Мадам, разрешите Вам вручить. На этом носителе все данные, которые предлагаются Вам для анализа. Там же в отдельном файле доступ в нашу корпоративную почту на корпоративном сайте. Теперь у Вас есть там собственный почтовый ящик. Ну, словом, все, что Вам нужно для связи с компанией. А вот в конверте — Ваша карточка и ПИН-код. Мы открыли Вам счет в Сосьете Женераль. Насколько я знаю, в России работает дочерняя структура этого банка, так что проблем с получением денег возникнуть не должно. Сейчас здесь как раз 4 тысячи евро, Ваш гонорар за первый месяц.
        — Спасибо.  — Я была в легком шоке и других слов не нашла.
        — Мадам, сколько времени Вам нужно, чтобы провести Ваш анализ? Я через неделю возвращаюсь в Брюссель, и рад буду, если смогу представить законченный отчет о благоприятных результатах наших с Вами переговоров.
        — За неделю, думаю, должна успеть. Конечно, сначала мне надо посмотреть данные, оценить их полноту, возможно, запросить еще или поискать самой. Ответ я Вам смогу дать завтра. Позвоните мне во второй половине дня.
        В этом месте, по логике, Жакоб должен был встать и откланяться. Делать ему у меня больше нечего. Но он, наоборот, откинулся на спинку кресла и произнес:
        — Отлично, мадам! Ну, дела мы с Вами, можно сказать, закончили, теперь я с удовольствием выпью еще Вашего замечательного чая. С коньяком, если можно.
        Глаза его сверкнули, в них зажегся огонек, о природе которого сомнений у меня не было. Передо мной сидел сплетник, который дорвался до эксклюзивной информации. Судя по всему, он что-то обо мне знал. Скандал в благородном семействе не прошел мимо служащих фонда.
        Я улыбнулась настолько мило, насколько смогла в данной ситуации, и пошла ставить чайник. Пока он грелся, а я доставала коньяк из шкафчика, все обдумала. Сплетников я не люблю, но другого источника информации нет. От меня он ничего нового не узнает. А сам обязательно расскажет что-нибудь интересное.
        Действительно, парень начал с неожиданного заявления.
        — Мадам, Вы меня не помните, да скорее всего и не видели. А я Вас видел этим летом в замке. Вы гуляли по парку, а я приехал с документами на подпись.
        — Вы меня видели?
        — Сознаюсь, из окна. А потом я ездил в Остенде, чтобы оплатить Ваше пребывание там. Но никого из Вашей семьи не встретил — вы все были на пляже. После Вашего отъезда столько всего произошло! Вы себе представить не можете… Но вот почему Вы уехали…
        Жакоб произнес последнюю фразу полувопросительно. Сплетник просит свежей пищи. Я ответила вопросом на вопрос:
        — А Вы как-то себе это объяснили?
        — Конечно. Я полагаю, у Вас, мадам, был роман с нашим дорогим мсье Пеллерненом. А мадам баронесса интриговала против, и все закончилось скандалом. Мсье Анри с Вами расстался и уехал.
        — Можно сказать, Вы правильно описали картину, мсье Жакоб. Но скандала, насколько мне известно, не было. Я просто уехала, как и мсье Пеллернен.
        — Вы, я вижу, дама тонкая и деликатная, поэтому все прошло тихо и незаметно для окружающих. Но потом поднялась такая буря!
        — Буря?  — я ловко, как мне показалось, изобразила недоверие.
        — Именно, мадам! Вы даже представить себе не можете. Пеллернен ушел на своей яхте в море и вернулся только недавно, когда закончилась навигация. Из-за его отсутствия наше французское подразделение трясло, как на вулкане.
        — Он не звонил, не писал?
        — Ну нет, почему же. Не звонил — это так. Регулярно с ним связывались служащие по электронной почте, он давал указания. Но о своем возвращении и думать не хотел, на вопросы, с этим связанные, не отвечал. А когда все-таки приехал, предложил графу разделить бизнес. Мол, им теперь трудно будет работать вместе. Граф ездил к нему в Лион и целые сутки напролет его уговаривал.
        — Уговорил?
        — Уговорил. Я почему знаю — я, как младший референт, ездил вместе с графом,  — в голосе Жакоба прозвучала обида. Видно, быть младшим референтом ему не нравилось, может, по службе обошли? Я улыбнулась ему как можно ласковее. Тут он сделал серьезное лицо, вперил в меня свои глазки-буравчики и произнес с особым значением,  — Судя по всему, после этого разговора меня к Вам и послали.
        Не знаю, удалось ли мне не измениться в лице. Я сидела не шевелясь, но сердце мое подпрыгнуло и забилось чаще.
        — Я рада, что все возвращается на круги своя. То, с чем Вы ко мне приехали — это нормальная работа, а не африканские страсти и тайны мадридского двора. Как я понимаю, послать Вас в Москву — идея графа?
        — Думаю, да. Привлечь Вас к работе — не единственное мое задание, но одно из самых важных.
        Погладил меня по шерстке. Думает, что теперь я расслаблюсь, и поведаю ему что-то сногсшибательное? Да нет у меня для него ничего интересного, кроме моей беременности. А об этом я ему ни за что не расскажу. Пока по мне не заметно, надеюсь. Чтобы узнать, что я жду ребенка, Пеллернену придется приехать в Москву, а этого он не сделает, слишком гордый. А вслух я сказала:
        — Зондируете московскую почву на предмет инвестиций?
        — Именно, мадам! Вы и впрямь блестящий аналитик.
        — Значит, графа заинтересовали возможности российского рынка?
        — Вы знаете, сейчас граф активно как никогда ищет новые возможности для инвестиций. После разрыва с баронессой он с головой ушел в работу.
        Я ничего не сказала, только подняла брови. Разрыв? Интересно… Жакоб тут же принял мою подачу:
        — Так Вы ничего не знаете?! После Вашего отъезда они начали ссориться. Знаю, что отдыхать уехали вместе, а вот вернулись по-отдельности и теперь даже не звонят друг другу. Еще, я так понял, то, что граф порвал с баронессой, помогло ему договориться с мсье Пеллерненом.
        Когда я перестану уже реагировать на это имя?! Сердце бухнуло о ребра с невиданной силой, потемнело в глазах. Ценою невероятных усилий я сохранила на лице ничего не значащее выражение. Значит, он не во всем обвиняет меня? Моя обидчица ему тоже ненавистна? Господи, если бы это что-то меняло…
        Жакоб, между тем, не останавливался. Разогнавшись, он с крейсерской скоростью вываливал на меня подробности: что на все это сказала мадам Клодин, как все восприняли Жером и Аньес, как реагировало семейное сообщество банкиров Рагузье и Корбелон. Я не сразу смогла вспомнить, кто они такие. Ах, да, родственники Жана Мишеля… Судя по всему, этот Жакоб как-то с ними всеми контактировал. Но мне с высокой башни плевать на их переживания. Хочу только знать, что сейчас думает Анри обо всем, что произошло. Или не хочу?
        Жакоб продолжал болтать, и вдруг остановился.
        — Вы устали, мадам Надя? Я Вас утомил своей болтовней. Позвольте мне откланяться. Вам надо отдохнуть перед такой ответственной работой. Завтра часов в шесть я Вам позвоню, договорились?
        Я почувствовала благодарность маленькому человечку. Он тонко уловил момент. Еще минут десять, и я бы в обморок упала.
        — Да, Жакоб, спасибо. Я действительно устала. Завтра с утра я посмотрю материалы, которые Вы мне оставили, а вечерком созвонимся.
        Он ушел, а я обессиленная рухнула на диван.
        Сережка пришел часа через полтора.
        — Мам, я ждал твоего Жакоба у подъезда. Мы с Иваном довезли его до гостиницы на Ванькиной машине. Тебе что, нехорошо? На тебе лица нет.
        — Ничего, сынок, все скоро пройдет. Я просто устала. Зато у меня теперь есть работа, мы не будем голодать и во всем себе отказывать.
        — Тебе Жан Мишель предложил работу?
        — Да, и делать ее я смогу дома. А платить мне будут так, как еще не платили.
        — Это здорово! Я был уверен, этот тип приехал неспроста. А тебе удалось?…  — Сережка посмотрел на меня и осекся,  — Ты уговорилась, как будешь работу отдавать?
        Он явно хотел спросить о другом, но не решился. И правильно.

* * *
        Я долго не могла заснуть, лежала в полудреме и перебирала в уме все, что случилось за последние полгода. Ненавижу эту мысленную жвачку, но ничего с собой поделать не могу. Потом провалилась в сон. Проснулась утром часов в пять.
        Если сейчас ничем себя не занять, можно с ума сойти. Я включила компьютер, перекинула материалы с флэшки и открыла первый файл. Через полчаса я уже переносила данные, группировала, прописывала макросы, в общем, занималась любимым делом. Материала для анализа оказалось более, чем достаточно. Судя по всему, я была не первым аналитиком, которому была предложена эта работа. Ну и пусть. Я покажу, что лучше меня никто не справится.
        Проснулся Сережка, заглянул ко мне, тихо ушел на кухню, после чего сунул мне под локоть кружку с чаем и кефир. Я выпила и то, и другое, не отрываясь от монитора. Потом он ушел, а я до двенадцати трудилась без перерыва. В полдень выпила еще кефира и прилегла отдохнуть. Проснулась в четыре и снова села за компьютер. От него меня оторвал телефонный звонок.
        — Мадам Надя, Вы уже можете мне что-то сказать?
        — Да, Жакоб, конечно могу. Материала мне хватает, думаю, через четыре дня Вы получите готовую аналитическую записку.
        — Отлично, мадам. Я Вам позвоню.
        Я продолжила работу и играла с цифрами до тех пор, пока домой не вернулся мой сын.
        — Мама, кончай теребить свой компьютер. Давай поужинаем и ложись-ка ты спать.
        Умный мальчик, все правильно сказал. Я наконец-то полноценно поела, после чего улеглась и заснула крепким сном праведника.
        Следующий день я тоже посвятила расчетам. А потом села писать аналитическую записку. По-французски я говорю неплохо, но такой документ пришлось сначала создать на русском языке, а потом перевести. На это ушло два дня. Всего я уложилась в четыре, как и обещала Жакобу. Так что его звонок не застал меня врасплох.
        — Можете получить готовое.
        — Мадам, скиньте готовый материал на флэшку. Я заберу с собой. Если Вам не трудно, продублируйте все по электронной почте. Мне к Вам подъехать, или?
        Я представила себе еще один визит этого типа. Нет, я больше не выдержу.
        — Незачем Вам ко мне ехать, тратить драгоценное время. Завтра мой сын поедет в институт, и все Вам завезет прямо в гостиницу.
        — Отлично, мадам! С Вами очень приятно работать.
        И пошел рассыпаться в любезностях. Так что прощались мы лучшими друзьями. Не знаю, что он там расскажет Жану Мишелю, я сделала все, что могла. Пусть другие сделают лучше.
        На следующий день Сергей отвез материал Жакобу, а вечером сообщил, что тот должен завтра рано утром улететь. Никаких сообщений об авиакатастрофах не последовало, из чего я заключила, что маленький сплетник благополучно прибыл на родину.
        Через два дня я получила сообщение из канцелярии трастового фонда: меня поблагодарили за отлично проделанную работу. Письмо пришло за подписью какой-то Марты Гединке. Все. Больше мне никто не позвонил.

* * *
        И вот тут на меня надвинулась настоящая депрессия. Вроде все рассосалось, финансовый вопрос решился, мои знания снова оказались востребованы, а вот поди ж ты…Мне было на все наплевать, ничего не хотелось. Целыми днями я лежала, отвернувшись к стене… Голода не чувствовала, ела только под настоятельные Сережкины уговоры.
        Иногда ему прямо-таки приходилось запихивать в меня съестное. Правда, пила воду: жажда — пожалуй, единственное чувство, которое оставалось, кроме позывов к удовлетворению естественных потребностей.
        Говорят, в таком состоянии люди начинают ходить под себя. Я до этого не дошла. Природная брезгливость у меня оказалась сильнее депрессии, и даже жажды жизни. Но все равно, толку от меня было, как от какой-нибудь колоды.
        Мой сын не знал, что делать. Приводил ко мне врачей, звонил во Францию Манане советоваться, даже пробовал воздействовать на меня через бабушку с дедушкой. Пришлось им все рассказать, и Катерине заодно. Не знаю уж, кто как воспринял новость, меня это абсолютно не интересовало. Но все попытались как-то на меня повлиять, и все с нулевым результатом. На врачей я внимания не обращала. Они приходили, смотрели и уходили, выразив сожаление, что в моем положении их средства противопоказаны.
        Один раз в сопровождении отца приехала моя мама Под ее ламентации я закрыла голову подушкой, и только. Она повозмущалась, но принуждена была отступить, и больше не приезжала, осведомляясь о моем состоянии по телефону.
        Отец приезжал регулярно, привозил еду и сидел около меня часа по два, рассказывая о том, как у кого идут дела. Видно, надеялся, что это меня хоть как-то заинтересует. Напрасный труд.
        В результате, все сошлись во мнении, что меня надо оставить в покое. Все равно в моем положении антидепрессанты и другие психотропные принимать нельзя. Вроде, так иногда бывает у беременных. Остается надеяться, что пройдет само. Особые ставки делались на рождение ребенка.
        Больше месяца маялся со мной бедный мой сын. Ему приходилось и учиться, и обслуживать свою бессмысленно лежавшую на диване мать. Сначала ему помогала подружка, пресловутая Машка Королева, а потом она куда-то исчезла. Вероятно, ей просто надоело. Иван, правда, друга не бросил — привозил продукты на своей машине.
        Катька приезжала раз в неделю, чтобы помочь брату меня помыть. После процедуры тут же уезжала. Со мной не поговоришь, а с Сережкой она общаться избегала. Информацию, скорее всего, получала от деда. Как-то я услышала ее разговор с братом:
        — Если мама не придет в себя до конца января, плакала моя поездка в Штаты. Я же не могу бросить ее вот так?! И угораздило ее забеременеть. В ее возрасте бабушками становятся. Надо было выкинуть такой фортель! А я не могу позвонить Эрику и все ему рассказать. Мы с ним больше не общаемся.
        — Не переживай особо, мы и без тебя справимся. Главное, чтобы она выздоровела.
        Сережка не жаловался, но приходилось ему нелегко. Для парня в его возрасте это совершенно дикая ситуация. Я умом все понимала, но мне было безразлично. Если бы мне сказали, что завтра я умру, я бы и тут не пошевелила пальцем.
        Закончилось это в одночасье где-то в середине декабря. Я проснулась рано утром с острым желанием выпить кофе. Сережка давно уехал в институт, и дома никого не было. Пришлось встать, пойти на кухню, с трудом переставляя отвыкшие от ходьбы ноги, и сварить себе кофе. Он показался мне необыкновенно вкусным. Прихлебывая этот божественный напиток из большой фаянсовой чашки, я сидела, смотрела в окно, и вдруг поняла, что жизнь продолжается. Эта мысль вызвала жуткий голод. Я сварила себе то, что нашла в холодильнике: сосиски, полила их кетчупом и слопала за милую душу. Они тоже оказались потрясающе вкусными. Где-то на периферии сознания болталась мысль, что вообще-то я не ем сосиски.
        Потом встала и пошла по квартире. Ужас! Порядка не было никакого. Гора грязного белья давно вылезла из корзины и громоздилась на полу. Грязь на кухне превышала всякое вероятие. Посуда в раковине высилась опасной горой. Туалет вонял.
        Я же каждый день туда хожу, но почему-то заметила только сейчас. Я заглянула в ванную. И в этом я мылась? Вернее, меня мыли. Да, хороша же я была, если ничего не замечала.
        В такой грязи могут выжить только тараканы. Странно, что они до сих пор не завелись.
        Надо немедленно начинать приводить все в порядок. Или сначала в магазин? В доме ничего нет.
        Я бросилась к вешалке, достала пальто, и тут взгляд упал на отражение в зеркале…
        Эта старая замученная тетка — я? Нет, в таком виде я на улицу не выйду. Мне надо неделю в ванне отмокать, кремами мазаться и приводить себя в порядок, только после этого можно людям показаться. Для начала можно хотя бы голову вымыть, а то грязные волосы свисают сосульками. Бросив пальто, я рванула в ванную и засунула голову под кран. Намылила шампунем целых два раза, насуслила бальзамом, закрутила полотенцем… Надо бы еще и покраситься, а то вся седая стала. Правда, говорят, что у беременных краска на волосы не ложится. Ну вот, вопрос о походе в магазин отпал сам собой. Не идти же с мокрой головой.
        Решила: в магазин пошлю Сережку, когда домой вернется. Вышла из ванны, снова посмотрела на себя в зеркало, вернулась, все с себя сорвала и вымылась под душем, стараясь лишний раз ни к чему не прикасаться, кроме мыла и мочалки. С остервенением терлась и поливалась горячей водой, пока на теле не перестали образовываться катышки, а вся ванна не покрылась грязно-серыми хлопьями пены. Вылезла, и, не вытираясь, голышом побежала в комнату. Не вытерлась потому, что на голову израсходовала единственное чистое полотенце. Второго приемлемого полотенца просто не было. Сдернула с кровати простыню, вытерлась ею и бросила в грязное.
        Долго искала в шкафу чистое нижнее белье, и нашла! Комплект, который я привезла из Бельгии, так и лежал в пакете, ненадеванный. Сверху натянула старые спортивные штаны и Сережкину майку. Буду убираться.
        Первым долгом я отправилась обратно в прихожую. Повесила пальто на место, вытащила из шкафа у двери всевозможную бытовую химию и тряпочки разного назначения.
        Делать все равно ничего не хотелось. Но я себя пересилила: поставила стираться темное белье, светлое сложила в мешок, перемыла накопившуюся посуду… Когда это я копила посуду? Оттерла плиту. Такой грязной она не была никогда. Я вообще любое пятно отмываю сразу, пока не пришкварилось. А тут пришлось тереть минут двадцать.
        Посмотрела на пол — батюшки! Сережка все это время пылесосил, но не мыл. В коридоре и кухне грязь по колено. Подумала — отдохну, потом помою. Но не стерпела. Сдвинула стол, водрузила на него стулья. Решительно достала из туалета ведро и тряпку и приступила. Пришлось три раза наливать новую воду, но кухня стала чистой
        Надо было мыть дальше. Я посидела с полчасика, выпила еще кружку кофе с молоком, а потом рванула драить санузел. Вымыла ванную и туалет, изведя при этом домашнюю химию под ноль. Надо будет купить. В очередной раз поменяла в ведре воду, вымыла коридор, и тут наконец решила, что можно отдохнуть от трудов праведных.
        Налила себе чаю, и тут зазвенел звонок у входной двери. Кого еще черт несет?
        Я сполоснула руки под краном и пошла открывать. Все-таки я еще не совсем пришла в себя. Даже не спросила, кто там, просто повернула замок и распахнула дверь.
        Передо мной стоял Пеллернен. Такой же, как летом, высокий и седой, только в коротком кашемировом пальто и шарфе вместо майки. Он смотрел на меня в упор своими черными глазами.
        Я хотела что-то сказать, но только глупо хлопнула ртом, и отступила шага на два. Анри вошел в квартиру, втащил за собой чемодан на колесиках, и закрыл дверь, ни на секунду не сводя с меня глаз.
        Смотрел на седину в моей давно не крашеной голове, замученное постаревшее лицо без тени косметики, замызганную майку и домашние штаны с пузырями на коленках, на округлившийся уже живот.
        Сгреб обеими руками, прижал к себе и начал быстро-быстро целовать в макушку.
        Потом отстранил немного, и произнес:
        — Неделю назад ко мне с документами приехал этот проныра Жакоб. Он рассказал, что был в Москве и встречался с тобой. Передал мне твои материалы, и, между прочим, ляпнул, что, по его мнению, ты беременна.
        Я хотела спросить, как Жакоб догадался, но только стояла и хлопала глазами.
        — Меня как по голове ударило! Что я наделал! Да меня убить мало! Я оттолкнул тебя, оскорбил, поверил наговорам первого встречного…Даже не потрудился разобраться. А ты не избавилась от моего ребенка, носишь его, совсем одна. Бедная, бедная! Ты исполнила свою клятву, а я нет…Я же тоже тогда поклялся… Так поступают только подлецы. Боже, Надя, что я наделал! Какой же я дурак! Какой идиот!
        Он повторил это раз пять. Потом разомкнул объятья, и я тихо сползла вдоль его тела на пол. Там села и заплакала. Слезы текли неостановимо. Из моих глаз проливались соленой водой все напряжение, вся мука последних месяцев.
        Анри не стал меня утешать, просто сел на пол рядом со мной, достал из кармана носовой платок и стал молча вытирать мне глаза. В какой-то момент я поняла, что и он тоже плачет.
        Так сидели мы, не на реках вавилонских, а на старом линолеуме у входной двери, и плакали. Пока она не открылась, и не вошел мой сын.
        Он уставился на нас, и задал вопрос:
        — А что-й то вы тут делаете, а?
        03.03.2008. Москва