Тайное и явное в жизни женщины Лариса Юрьевна Теплякова
        У Анны есть всё, о чём мечтают женщины — благополучие, интересная работа, муж и дочь. Но один телефонный звонок всколыхнул комфортный мирок. Голос человека, которого она безоглядно любила в юности, вызвал смятение. Жизнь жестоко развела их 20 лет назад. Может ли свидание с былым возлюбленным изменить устоявшуюся жизнь? Это роман-откровение, книга для тех, кто способен совершить головокружительный прыжок в собственное прошлое.
        Лариса Теплякова
        Тайное и явное в жизни женщины
        В любви мелочей не бывает,
        Всё тайного смысла полно….
    (А.Дементьев)
        http://www.liteo.ru/
        Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
        ISBN 978-5-00071-595-6
                
        Глава 1
        День всех влюблённых
        Спросонок, на излете ночных видений, мне вдруг отчетливо подумалось: «Совсем не умею жить без мужчины. Просторная кровать для меня одной слишком велика».
        Потом раздался звонкий возглас моей дочери Марии:
        — Доброе утро, мамочка! Поздравляю тебя с праздником!
        Пришлось разлепить глаза.
        — А что отмечаем?  — сонно поинтересовалась я.
        — День всех влюбленных!  — выпалила Маша.  — День святого Валентина, а он покровительствует влюбленным!
        — Да, что-то такое слышала,  — ответила я, и села в постели, опершись на подушки.
        — Вот тебе от меня маленький утренний сюрприз!  — провозгласила Маша.  — Кофе в постель и твой любимый горький шоколад!
        Я люблю утро за ощущение свежести и новизны. Я обожаю крепкий черный кофе. У него манящий запах, и какая-то мистическая тайна во вкусе. Я души не чаю в своей дочери, как и всякая нормальная мать. Одним словом, я растроганно протянула руки навстречу. Маша порывисто шагнула ко мне и… И уронила чашку прямо на кровать. По розовому сатину пододеяльника поплыло ароматное темно-коричневое пятно. Сюрприз обернулся курьёзом.
        — Ой, мам!  — смутилась дочь и затихла, как провинившийся ребёнок.
        Мария поникла. Лицо её сконфуженно вытянулось, а губы слегка задрожали. Хотела-то как лучше…
        — Вот уж точно — кофе в постель! Хорошо, что чашка маленькая!  — рассмеялась я, выправляя Машкину неловкость.  — Не горюй, дочь, сейчас мы просто сменим белье. В праздник — самый резон. Впрочем, я и без тебя справлюсь. А кому-то, кажется, давно пора в институт!
        Мне и, правда, стало весело. Внутри взыграло озорное чувство. Вскоре пододеяльник был сброшен на пол, а за ним, как поверженные знамёна, полетели наволочки и простыня. Я кружила вокруг двуспальной кровати, стелила свежее белье, расправляла складочки, и мне было безотчетно хорошо. Февральский день забурлил, закрутился. Он уже мне нравился.
        …Но в тот момент я даже не предполагала, какие тайные и явные сюрпризы ещё поджидали меня впереди.
        Мария собиралась на занятия. Она уже опоздала, но всё вертелась перед большим зеркалом в прихожей, что-то меняя в причёске и быстро перемеряя блузки одну за другой. Свои волнистые волосы она то собирала в хвост, то вольно распускала по худеньким плечикам, то жёстко закалывала в виде целомудренной ракушки. На мой взгляд, ей шло всё. Каблучки, юбочка, талия, счастливые глаза, вздёрнутый носик, облачко волос. Подросший ангел. Женщина-ребёнок. Девушка в ожидании праздника.
        Я вообще не понимаю, красива моя дочь или нет. Я вижу, как она свежа и изящна, будто тонконогое весеннее деревце в цвету.
        — Маша, ты сегодня как дикарка, которая впервые увидела зеркало!  — я подстегнула нерадивое дитя строгим тоном.  — Ну-ка, марш на учёбу!
        — Мам, сегодня же день всех влюблённых!  — с восторгом ответила она, игнорируя мою требовательность.  — Вечером в институте намечается дискотека, а днём все будут валентинки дарить. В гардеробной даже столы специально поставили — для открыток и записок. Для тех, кто не решается подойти лично. Мне могут написать тайные поклонники! Так прикольно! Представляешь?
        — Не очень,  — уклончиво сказала я.  — Обычно женщина чувствует, кому она симпатична.
        — Я с тобой согласна,  — заявила дочь тоном светской львицы.  — Но в жизни всегда есть место чудесам. И я их не исключаю.
        — Безусловно,  — мягким, вкрадчивым голосом я выразила согласие, а сама насторожилась. Каких чудес ожидала Машка?
        С долей здоровой самоиронии я опекала дочь исподволь, без унизительных допросов и грубого вмешательства в её дела. Я исполняла роль современной, демократичной мамаши, но старательно составляла мозаичную картину Машкиного бытия: по обрывкам фраз, обмолвкам, по настроению, по жестам, по книгам и журналам в её комнате, по фотографиям и голосам звонивших ей приятелей. Я даже копалась в грязном белье в прямом смысле этого выражения — перед каждой стиркой. Ведь всякое бледное пятнышко могло рассказать свою предысторию.
        Мне не было зазорно. Я мать.
        Я не обижала Марию подозрительными намёками, но с годами усиливала свою бдительность. Маленькие детки творят маленькие бедки, а большие детки могут сотворить и бедки соответственные. У меня имелся собственный опыт, настоянный как тягучий вермут, на полынной горечи разочарований, острой боли, сладкой лжи и розовых мечтах. Я ещё не стара, мне не так много лет, но знаю и помню я уже немало.
        Машке пока всё оборачивалось во благо: я подстилала ей соломки повсюду.
        — Мам!  — голос дочери звенел, как колокольчик.  — Жаль, что папа в командировке, да? Вы бы тоже отметили день влюблённых, а то ведь я на ужин не приду…
        — Я уже догадалась об этом.
        — Вернусь поздно, но ты не волнуйся! Так жаль, что ты болеешь! Сходила бы куда-нибудь, развеялась!
        Машка оживлённо щебетала и порхала, адресуя мне молодое, снисходительное сочувствие, а в моём мозгу уже всплыло вычитанное где-то высказывание Марины Цветаевой: ДЕТИ СНАЧАЛА ЛЮБЯТ, ПОТОМ СУДЯТ, ПОТОМ ЖАЛЕЮТ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ. Машка меня уже жалела! Возможно ли проскочить вторую стадию отношений — суд своих детей? Мы общались с дочерью легко, непринуждённо, как две подружки, но как знать, что ждало впереди?
        — Мам!  — Машка легкокрылой птахой подлетела ближе и выпалила на одном дыхании.  — А вот скажи, может у женщины быть 100 мужчин?
        — Мужской гарем что ли?  — усмехнулась я.  — Как-то экзотично.
        — Ну, нет, не сразу, а по жизни…  — смущённо замурлыкала Мария, становясь пунцовой.
        — Всё зависит от самой женщины и от её жизненного кредо,  — ответила я.  — А чем вызван такой жгучий интерес?
        — Понимаешь, у моей одногрупницы есть знакомая. Ну, она красивенькая такая, шустрая, и ей лет под тридцать. Она переводчица, часто сопровождает иностранцев в поездках и на всяких тусовках. Она похвастала ей в разговоре, что имела не менее ста мужчин. Представляешь? Мы поспорили, врёт она или нет. Я сказала, что спрошу у тебя. Девчонки мне не поверили. Говорят, у матери такое не спрашивают!
        — В общем, ты проводишь опрос зрелых дам. Спасибо за доверие, но едва ли я могу считаться экспертом в таких делах,  — я улыбнулась дочери, изо всех сил стараясь не казаться стареющей ханжой.  — Главное в любви не количество, а качество. Любить-то 100 человек она не могла! Душа лопнет от натуги! А без любви, без эмоций, какое удовольствие? Одни проблемы, доченька. Как предохраниться от беременности, от СПИДа, от других болезней? Одни хлопоты — и больше ничего. Если она не проститутка, если ей никто из сотни не пришёлся по душе, то мне жаль эту вашу рисковую переводчицу. Мечется женщина по жизни, а места своего найти не может. Так и передай подругам. И, скорее всего, цифра сто — просто фигура речи. Сто дорог, сто друзей, сто рублей. Вместо слова «много». Ты меня понимаешь?
        Я ответила, а сама обеспокоилась, не слишком ли назидательно получилось. Прямо лекция по борьбе со СПИДом! Как же трудно толковать со своим ребёнком о подобных делах! Так и съезжаешь на нравоучения!
        Впрочем, Мария быстро откликнулась:
        — Вполне понимаю! Я убедилась, что моей мамулечке не страшно говорить обо всём! Ты только ничего такого не подумай про меня, ладно?
        — Ну, конечно! Ты-то тут при чём?  — с притворной лёгкостью отмахнулась я.  — Чаще всего, доченька, только своей мамулечке и можно доверять в самых щекотливых ситуациях. Я сама всегда так делала в твоём возрасте. Спроси у бабушки Вали. Ладно, иди уже, а то все твои записки прикарманит другая девица! Останешься без поклонников. Расхватают, кто расторопней.
        — Да, побегу,  — спохватилась Маша.  — Первую лекцию уже точно пропустила! Ладно, у Настьки спишу!
        Машка быстро натягивала шубку, пристраивала на голове шапку, а я смотрела на взрослеющую дочь и пыталась постичь, чем был вызван её вопрос. То ли простое девичье любопытство, то ли отзвук каких-то событий в её среде обитания. У меня в юности чётко работал внутренний дозиметр, который контролировал порции откровения. Я всегда опасалась не наказаний, а огорчения своей дорогой мамы. Машкин дозиметр, похоже, заклинило. Озадачила доченька, подкинула информацию к размышлению. Ведь возраст-то самый взрывоопасный! Хочется всего и сразу. Можно не выдержать накала страстей, вспыхнуть и сгореть, как спичка. На то я и мать, чтобы предупредить возгорание.
        — Ещё раз тебя с праздником святого Валентина, мамочка!  — сказала Маша напоследок.
        Она чмокнула меня на пороге и дробно застучала каблучками по подъезду.
        Как-то незаметно внедрился у нас этот иноземный праздник, который так окрылил мою Марию. День влюбленных. Конечно, о чём же ещё грезить в её возрасте, как не о любви? На календаре обычное число, не выделенное красным цветом, а наши дети забавляются валентинками. Так мы когда-то обменивались тайными записочками. Наша игра называлась просто — почта. Писали мы на обычных тетрадных листках, а они покупают нарядные открытки в виде алых сердечек. Всё течёт, всё изменяется, но предчувствие весны и любви вечно.
        В тот день я никуда не спешила: поправлялась после банального бронхита. На дворе стоял вьюжный февраль — вот где-то меня и продуло. Валентинок я не ждала. Тайных поклонников у меня не водилось, а мой муж вообще не мастер сюрпризов. Он с облегчением отдаст мне всю зарплату с дивидендами, пропылесосит квартиру, но подписывать открытки и бегать за подарками не станет. Даже когда мой Юра в чём-то виноват, он не просит у меня прощения с букетом цветов в руках. Мой муж затевает какое-нибудь полезное для хозяйства дело. Юра искупает обиду действием. В словах он не силен, и подарки выбирать без меня не умеет. Я давно уже с этим смирилась — не самый худший мужской недостаток. Я принимаю от него другие знаки любви…
        …Первый знак мужского внимания я получила ещё в детском саду от мальчика по фамилии Фёдоров. Он сам вырезал цветочки из цветной бумаги и наклеил их на картон. Самодельную открытку вместе с шоколадкой он преподнёс в день моего пятилетия. Это было ново для всей группы, смело для него и волнующе для меня.
        Так я познала влюблённость. Я нравилась мальчику, он — мне. Мы трепетно обожали друг друга и старательно проявляли свои лучшие качества. Родители всё знали, их это устраивало: нами было легко управлять. Стоило сделать моему поклоннику замечание типа «фу, как некрасиво, что подумает Анечка?», как он устремлялся к совершенству всем своим существом. То же происходило и со мной.
        У нас была своя тайна, достаточно интимная для наших лет. У Фёдорова на левой руке рос шестой пальчик рядом с большим. Этот лишний отросток не уродовал руку, а выглядел вполне аккуратно, но всё же мальчик обычно прятал его в сжатом кулачке. Всем хотелось посмотреть на диковинку, даже воспитателям из других групп, но только мне доверял он погладить свой странный палец-малютку.
        У меня тоже есть забавный изъян. На стопах обеих ног второй палец слегка накладывается на первый, словно они стремятся шаловливо поменяться местами. Курьёзные казусы с конечностями сближали нас и составляли общий секрет. Мы часто прятались в кустах во время прогулок и осторожно разглядывали свои ножки и ручки. Сказывалось естественное детское любопытство.
        Я начисто забыла имя замечательного шестипалого мальчика, но в памяти осталась его фамилия и первое яркое ощущение своей иной половой принадлежности. Женской сути.
        Трогательная история закончилась ничем. Наша семья переехала в другой район. Я грустила недолго. Огорчения стёрлись новыми впечатлениями. Детская память короткая, фрагментарная, узорчатая.
        Воспитателям удобнее было называть нас по фамилиям, потому я и не могла вспомнить имя своего дружка. Пожалуй, оно было весьма типичным для того времени. Сережа, Вова, Андрей, Слава. Я хорошо представляла его белую рубашечку, отглаженные штанишки с помочами, короткую чёлочку на лбу и под ней серые внимательные глаза. Милый человечек мелькнул в моей жизни, но успел подарить мне чувство женской исключительности и интереса к себе самой…
        Мои раздумчивые экскурсы в детство прервались звонком в дверь. Пришла Марина. Она — моя соседка и подруга. Или наоборот — подруга и соседка. В таком порядке мне больше нравится.
        Марина с утра несла миру какую-то восточную философию, заложенную в замысловатый рисунок её платья, привезённого прошлым летом из Таиланда. Стильные заколки и причудливые серьги из настоящих ракушек дополняли наряд. На круглом личике — минимум косметики. На ногах — сабо, в руках — плетёный лоток из ивовой лозы. Моя подруга с юных лет умела создать чарующий облик буквально из подручных мелочей.
        Браво, Марина! Казалось, что она только что вернулась с прогулки вдоль берега моря, и собирала там диковинные раковины, а не топталась на кухне у плиты. Мой тёплый махровый халат и вязаные носки выглядели тривиально рядом с таким гламуром.
        — У тебя лук репчатый есть?  — просто, по-соседски спросила Марина.
        Лук у меня был. Я выбрала ей самые крупные, золотистые головки, и в корзинке сразу образовался настоящий натюрморт. Вокруг Марины все бытовые вещи неизменно наполнялись особым художественным содержанием.
        Марина обхватила лоток женственным округлым движением руки, прижала к себе над бедром. Лёгкая ткань расписного широкого рукава мягко и лениво сползла, обнажая локоток. Просто мадонна во всей своей зрелой красе!
        Маринин муж Коля всегда смотрел на неё с придыханием и плохо скрытым восторгом, хотя жил с ней лет восемнадцать-девятнадцать и воспитывал троих детей. Моя домовитая подруга была несуетлива, но непредсказуема и затейлива. Я уверена, что в супружеской постели она легко изобразит хоть одалиску с картины Доминика Энгра, хоть женщину-сюр в стиле эпатажного Сальвадора Дали. Для таких прихотливых интимных игр необходимо иметь богатое воображение и незаурядные познания в эротической живописи. Марина обладала и тем и другим.
        — Как здоровье?  — спросила она.
        — Уже лучше, спасибо.
        — А я думаю, дай зайду, вдруг ты ещё не убежала в офис. И правильно, отдохни дома, не торопись пахать на работе,  — одобрила Марина.  — Хороший сон — главное средство в нашем нелёгком деле сохранения красоты и здоровья. Отлежись.
        — Ты права, моя дорогая.
        — Мои все разбежались из дому, кто куда. Юлька опять поздно вернётся, на ночную дискотеку поедет. Праздник сегодня, оказывается. Теперь все танцы только по ночам!  — посетовала моя подруга.  — Опять не спи, жди её! А попробуй не пустить! Нет, у нас так раньше не было! Все танцы в двадцать три ноль-ноль заканчивались. Верно, я говорю, Ань?
        — Да!  — охотно согласилась я.  — Родителям сейчас одни волнения. У нас пока Мария возвращается до полуночи, но, чувствую, скоро потребует расширить временные рамки. Готовлюсь к боям местного значения.
        — У тебя одна дочь, а у меня-то трое деточек! Иногда с балкона на балкон с Колей бегаем, высматриваем! Наш Сашка уже влюбился, с какой-то девчушкой гуляет, а Юлька по клубам пляшет!
        — Вчера твоя Юлька к Машке заходила,  — сообщила я.  — Я залюбовалась! Такая пластичная, стройная! Годы занятий в танцевальной студии не прошли даром.
        — А то! В стужу и дожди не ленились водить девочку! Наловчилась в студии, в клубах теперь зажигает!
        — Красавица выросла — ни убавить, ни прибавить!  — польстила я.
        — Дерзкая стала в последнее время! Ты ей слово, а она тебе десять! Я просто иногда теряюсь,  — досадливо призналась Марина.  — Нет, мы такие не были! Скажешь, не правда?
        Мы, не сговариваясь, переглянулись и весело, от всей души, расхохотались. Совсем, как прежде, в юности.
        Глава 2
        Смятение
        Мы насмеялись с подругой вдоволь. Объяснений не требовалось — мы так много знали друг о друге!
        — Заходи ко мне через пару-тройку часиков,  — пригласила Марина.  — Обедом накормлю. Ты, наверно, без мужа на овсянке и твороге?
        — Йогурты и бананы, кефир и зелёный чай,  — огласила я своё «холостое» меню.
        — Хватит поститься!  — возмутилась Марина.  — Скоро просвечивать будешь! Приходи, поешь нормально. Тебе вина красного можно?
        — Даже нужно!  — я с живостью откликнулась на предложение подруги.
        — Настоящим глинтвейном угощу! С пряностями! Все болезни как рукой снимет!  — пообещала моя дорогая затейница.  — Жду!
        После ухода Марины я взялась приводить себя в надлежащий вид. Я не собиралась особенно изощряться, но освежить лицо и уложить волосы мне было просто необходимо.
        Сквозь жужжание фена послышался телефонный звонок. Я мигом нажала кнопку переключателя и прислушалась. Телефон требовательно трезвонил, я кому-то понадобилась, и этот кто-то проявлял упорство.
        Звонок сразу показался мне нерядовым. Я интуитивно ощутила какую-то роковую особенность в этой настойчивой трели. Мысли замельтешили, опережая телефонные сигналы: я быстро перебирала в уме все возможные варианты. Секунда, другая, и я откликнулась на вызов:
        — Алло!
        — Здравствуй!  — раздался мужской голос.
        Всего-то одно слово, обычное приветствие, но сказанное с такой энергией радости, что я ощутила лёгкую вибрацию во всём теле. Мой ослабевший организм был уязвим.
        — Вам кого?  — спросила я.  — Вы не ошиблись?
        — Как хорошо, что я сразу на тебя попал, Анюта!  — заявил мой собеседник.  — Мне тебя и только тебя! Не узнала меня? Как поживаешь, журавлик?
        Журавликом меня называл только один человек, и это был очень давно… В голове застучали молоточки памяти. Сделалось душно и жарко.
        — Олежка, это ты?  — догадалась я.  — Ты откуда?
        — Оттуда!  — весело усмехнулся он.  — Да нет, я здесь, дома. Почти год, как я вернулся в родные края! Не хотел тебя беспокоить, но так тянуло! А вот сегодня решил позвонить! День особенный. Праздник такой интересный придумали — день всех влюбленных! Ты в курсе?
        — Не придумали, а переняли за границей…  — рассеянно поправила я.
        — Не важно! Говорят, в этот день можно всё!  — продолжал он.  — Даже нужно! А своей первой и неповторимой возлюбленной нужно позвонить тем более! Ну, здравствуй, журавлик! Это я.
        — Привет,  — вымолвила я.  — Как ты?
        — Как всегда! Отлично!  — бодрился он.  — Я где угодно могу неплохо устроиться. Знаешь, везде люди! Слушай, мне кажется, что ты всё-таки сомневаешься, что я совсем близко от тебя. Хочешь, я посигналю тебе, как раньше? Смотри в окно!
        Когда-то у нас была такая забава — сигналить светом. Наши дома разделяли ряды гаражей, игровая площадка и детский садик, но верхние этажи хорошо просматривались. Вскоре я увидела, как в доме напротив зажегся свет в одном из окон. Спустя короткое время свет погас, и это повторилось три раза.
        Сомнений не осталось. Звонил Олег Полозовский. Впрочем, я поняла это и без световых сигналов. Голос у мужчины с возрастом меняется, но интонации и манеры остаются.
        — Ну, видела?  — закричал он в трубку.
        — Да, конечно!  — подтвердила я.
        Зная его характер, я могла ожидать любой экстравагантной эскапады. Большой букет цветов в руках — это слабый и скромный вариант для него. Он мог забраться на мой балкон. Он мог взять напрокат коня на ипподроме и гарцевать вокруг дома. Он мог приволочь огромную связку воздушных шаров, которую нельзя протиснуть во входную дверь, но можно раздать лишние шарики обалдевшим соседям. Наш подъезд уже переживал такое явление. Эту романтическую затею с шарами Олег высмотрел в телефильме «И это всё о нём». Мы все тогда восхищались главным героем, простым парнем Женей Столетовым. Роль с блеском сыграл Игорь Костолевский, он многих свёл с ума. Все только обменивались впечатлениями, а Олег, не раздумывая, повторил эффектную сцену для меня.
        Это было, было в моей жизни… Лет этак двадцать пять назад.
        Можно заставить себя не думать о первой любви. Можно забыть дату рождения и отчество былого возлюбленного. Можно вполне благополучно существовать с другим мужчиной. Но прошлое вдруг однажды зачем-то настигает и бьёт наотмашь. В тот морозный февральский день моя судьба совершила зигзаг, кульбит или что-то другое в этом роде. Сработал часовой механизм: тик-так, тик-так, год за годом, год за годом назад. Полозовский материализовался. Его голос реально звучал и волновал меня, как прежде.
        — Аня, Анечка, Анюта,  — нараспев проговорил Олег.  — Ты только не волнуйся. Я всё про тебя знаю. Я не собираюсь причинять тебе неприятности. Уже скоро год, как я здесь. Первым делом узнал о тебе. Рад за тебя ужасно. Не раз лицезрел издалека, какая ты привлекательная женщина. Звоню, чтоб сказать, что я по-прежнему вижу тебя во сне. Пусть для тебя цветут сады Земли добрым взглядом тех, кто с нами рядом, и уже потусторонним взглядом…
        — … Тех друзей, что навсегда ушли,  — закончила я.
        — Умница, не забыла!  — восхищенно воскликнул Олег. Это был куплет из песни, которую он часто мне пел когда-то.
        — Оказывается, я всё помню, как вчерашний день,  — сказала я.  — Так всё же, как ты поживаешь, Олежка?
        — Я? Безусловно, о" кей! Я иначе не могу, ты же знаешь!  — бодро воскликнул он.  — А ты не волнуйся, журавлик, и знай, что я рядом и, не раздумывая, убью любого, кто сделает тебе что-то плохое!
        — Не надо так шутить, Олежка!  — попросила я.  — Ты же знаешь, я не люблю чёрный юморок. Убивать никого не надо. Пусть все живут.
        — Анюта, ты явно нервничаешь. Всё, я кладу трубку. Или ты первая?
        Это была наша другая забава — кто первый положит трубку. Мы обычно звонили друг другу перед сном и долго висели на телефоне, болтая ни о чём, вслушиваясь в звуки любимого голоса, пока родители не вмешивались и не прерывали бесконечную игру бессмысленными словами.
        — Ты первый, Олежка,  — уступила я.
        — Давно меня никто не называл Олежкой,  — сказал он.  — Повтори ещё раз, и я положу трубку.
        Я повторила его имя. Оно мне всегда нравилось. Строгое, мужественное, короткое — Олег, и ласковое, домашнее — Олежка.
        — Пока! Я не потревожу тебя, если ты сама не захочешь меня видеть,  — сказал он с нажимом на слове «ты» и повесил-таки трубку первым.
        Сердце колотилось, словно я вернулась с пробежки. Захочу ли я увидеть Олега? Заглянуть в его смеющиеся глаза, подышать с ним одним воздухом? «Хочешь, я в глаза, взгляну в твои глаза, все слова припомню я и тихо повторю…» Стоило появиться Полозовскому, и песни молодости зазвучали в подсознании. Нет, это невыносимо!
        Воспоминания о первой любви застигли меня врасплох. Я поспешила к Марине, не взглянув на часы. Я не могла оставаться наедине с нахлынувшими мыслями: они жалили меня, как разъярённый пчелиный рой. Когда происходит что-то значительное, я не могу молчать. Мне надо проговорить ситуацию с близким человеком.
        — Пришла пораньше — будешь помогать!  — сказала Марина, открыв мне дверь.  — Слушай, на тебе лица нет. Случилась чего?
        — Не нарисовала ещё себе лицо,  — уныло пошутила я.  — Не успела. Я к тебе на полный пансион. У тебя и поем, и напьюсь, и подкрашусь. Как-то одной тошно стало.
        — Что случилось?!  — настойчиво повторила Марина.
        — Полозовский объявился,  — приглушенно сообщила я.
        — Вот это новость!  — ахнула Марина.  — Так, молчи пока. Надо срочно присесть. В ногах правды нет. Пошли в столовую.
        Я, молча и послушно, пошла за подругой след в след по длинному просторному коридору, рассеянно глядя на яркий, широкий подол её экзотического платья. Свободный покрой позволял невесомой ткани струиться и лететь за своей хозяйкой. Платье реяло впереди меня, как фантастическое видение.
        У Марины огромная квартира, и по ней можно долго бродить. На нашем этаже живём мы в трёхкомнатной, а всю остальную площадь занимают Филимоновы. Это произошло в результате серии разъездов, обменов и ремонтов.
        В детстве Марина жила с родителями и братишкой в двухкомнатной. Рядом соседскую однокомнатную давно сдавали внаём. Когда она вышла за Колю, ему удалось выкупить однокомнатную квартиру у соседей, куда молодожёны и въехали. В последствии брат Марины, Вова, женился и отделился. Родители изъявили желание жить за городом. Хваткий Коля постарался, извернулся и помог купить им небольшой домик в тридцати километрах от города. Оставшимся соседям он организовал обмен в этом же доме, приплатив за хлопоты. Но это ещё не всё. В результате у Филимоновых получилась грандиозная квартира, которую они терпеливо модернизировали. Пример Марининых родителей оказался заразителен для моих. Пришлось нам с мужем пройти по тому же пути. В итоге все остались довольны полученным результатом.
        Вдоль всех комнат тянулся большой просторный коридор. Марина устраивала в нём вернисажи из репродукций, с раннего возраста настойчиво приучая своих детей к живописи. На стенах крепились специальные пеноуретановые панели, на которые Марина прикалывала заламинированные репродукции из своей обширной коллекции.
        В те февральские дни у неё был период Ван-Гога, Сезанна, Гогена. Ближе к столовой висело несколько работ Тулуз-Лотрека.
        — Не люблю Тулуз-Лотрека,  — пробубнила я, присаживаясь на удобный диванчик.  — Тратил талант на изображение каких-то уродливых распутных девок…. Меня его сюжеты как-то будоражат.
        — Будоражат — значит, не оставляют равнодушной!  — заметила Марина.  — Я для себя повесила. Хочу проникнуться. Специалисты по живописи пишут, что его надо сопоставлять именно с Ван-Гогом, моя дорогая!
        — Господи, ты ещё статьи по искусствоведению успеваешь читать!  — воскликнула я.
        — А как же!  — горделиво ответила Марина.
        — Такой домохозяйке, как ты, давно пора самой писать книги по истории живописи и культуры,  — заметила я с дружеской иронией.  — Или выступать по каналу «Культура».
        — Какие наши годы! Напишем. Выступим. Детей на ноги поставлю и займусь,  — отшутилась подруга.  — Мне есть, о чём поведать миру. Уж очень меня возмущает нынешняя эпоха наиглупейшего смешения стилей! Картины пишут по принципу — «сделайте нам красиво». Венчают Шилова с Боттичелли. И непременно втиснут всякие гламурные завитушки, крендельки, гербы, кресты. С этим пора кончать! Книгу я пока не потяну, а вот над очерками думаю поработать.
        — Ты серьёзно?  — удивилась я.
        — Вполне! Напоминаю, моя сноха — журналистка. Она давно уговаривает меня публиковаться. Ей нравятся мои суждения об искусстве.
        — Мне тоже всегда интересно тебя послушать…
        — Ой, ладно! Не подначивай, а то я сяду на любимого конька и понесусь во весь опор! Сдаётся мне, ты пришла не за этим!  — простодушно воскликнула Марина.  — Не о живописи беседовать — это уж точно!
        При всей любви к искусству я в тот момент не могла рассматривать картины Ван-Гога и Тулуз-Лотрека. Марина видела меня насквозь. За разговором она подала обещанный винный напиток в высоких бокалах из богемского стекла, напоминающих по форме раскрывшийся тюльпан.
        — Давай по глоточку,  — предложила подруга.  — Отпей, прочувствуй. Пообедаем позже. Ещё не готово. Согласна?
        Глинтвейн в февральский полдень — что может быть лучше? После нескольких неторопливых глотков дрожь и тревога улетучились. Мысли выровнялись, потекли спокойней.
        — Итак, что у нас на повестке дня?  — поинтересовалась Марина со всей серьёзностью.  — Объявился Полозовский. Так? Чем это тебе грозит? Он что, собирается как-то возникнуть в твоей жизни?
        — Да нет, обещал не беспокоить ни словом, ни делом.
        — Вот и отлично! Вот это благородно!  — с облегчением заявила Марина.  — Как подумаю, что ты могла выйти за него замуж! Анька! Вот хватила бы лиха!
        — Да уж…
        — Такие, как он, никогда не живут, как люди,  — ворчливо продолжала Марина.  — Это вечные менестрели и возмутители спокойствия. Нет, он парень конечно хороший! По-своему. Интересный даже. Красавец. Но нам с такими не пути, подруга!
        — Конечно, Марин,  — уныло подтвердила я.  — Но из песни слов уже не выкинешь. Я даже мать его любила, как свою.
        — Да, я сама всегда ей восхищалась!  — вспомнила Марина.  — А какое имя! Беата Мариановна Полозовская! Как звучит, а? Ты не томись, облегчай душу. Что тебя встревожило?
        — Мариш, я и не думала, что ещё способна так глупо, так примитивно волноваться! Как школьница!  — призналась я.  — Стыдно даже… Бабе за сорок, а всё туда же…
        Марина не дала договорить.
        — Ну, какое значение имеют годы?  — воскликнула она.  — Ощущения, эмоции вне времени. Они внутри тебя с юности. Это, если хочешь, условный рефлекс сработал. Ты услышала его голос, и сердечко затрепетало. Разум просто не успел подключиться из-за неожиданности. И нечего стыдиться. Никто не видел рецидива твоей любовной лихорадки.
        — Как хорошо, что я одна была! Машку только-только выпроводила! Ведь, правда, всё словно исчезло, и остался только его голос. Душонка заметалась. Рада — не рада? Хочу видеть — не хочу? Не знаю! Ничего не знаю.
        — Анюта, мы так мало знаем себя самих, так старательно прячем эмоции от посторонних, от детей, от мужей! И тащим груз былых страданий по жизни! А, может, надо просто однажды разобраться во всём и избавить себя от мучений?
        — Чтобы разобраться — начинать надо издалека.
        — А мы никуда не спешим.
        Взгляды встретились, мы обе замолчали. Я вдруг подумала, что нам, двум взрослым женщинам, очень нужно спокойно, без утайки, без рисовки и жеманства, поговорить. Причём, ей тоже это важно, как и мне. Наши судьбы переплетались, и одно событие вытекало из другого. Мы созревали, живя рядом. Мы превращались в женщин, причём Марина всегда опережала меня в этом чувственном взрослении, хоть я и старше её на год. Но такова уж натура моей подруги, и с этим ничего не поделать.
        Глава 3
        Марина
        Мы жили на одной площадке и учились в одной школе, она на класс младше. Родители Марины, Герман Александрович и Ираида Борисовна, преподавали в политехническом институте, а мои работали инженерами на приборостроительном заводе. Те и другие — интеллигенция, по духу — шестидесятники. Мы обе появились на свет в годы хрущевской оттепели. Солнечный оптимизм родителей влился в нашу кровь, растворился в ней вместе со стихами, песнями бардов и научными формулами, навсегда сделав нас наследниками поколения физиков и лириков. Всё неслучайно. Все мы родом из своего детства, из своей эпохи.
        Итак, Марина. Сближение началось с художественной выставки. В наш город привезли картины из московских музеев, и все стремились посетить экспозицию. Меня повела мама.
        Признаться, поначалу мне не очень хотелось идти. На улице было сыро и холодно. В трамваях теснота и влажная духота. Вдобавок, нужно было отстоять очередь, чтоб попасть внутрь. Казалось, всё население города стекалось к небольшому зданию галереи, и людскому потоку не виделось конца. Мне было десять лет, и на своём коротком веку такое скопление народа я наблюдала только на майских и ноябрьских демонстрациях.
        Впрочем, пребывание в очереди обернулось неутомительным, а даже весёлым времяпрепровождением, как на празднике. Люди беззаботно шутили, угощались горячим чаем из термосов, бутербродами и выглядели вполне счастливыми под пасмурным небом октября.
        Внутри, в залах галереи, было тепло, красочно и по-настоящему празднично. Зрители передвигались мелкими шажочками, подолгу всматривались в холсты, то отходя, то приближаясь к ним, неспешно наслаждаясь сюжетами. Мама тоже стала учить меня, как правильно воспринимать живопись.
        — Важно уловить то верное расстояние до картины, с которого мазки кисти на полотне зрительно сливаются в цельное единое творение, и глазу постепенно раскрывается объём и глубина замысла художника. Иногда можно даже слегка прикрыть один глаз — так изображение покажется трёхмерным. Свет и тень оживут, заиграют. Созерцание живописи не терпит суеты — у этого процесса свои ритуалы! Ну, пробуй!  — так умно и назидательно говорила моя мамуля. Ей очень хотелось заинтересовать меня, заразить любовью к искусству.
        Мне понравилась оптическая игра. Я увлеклась и уже не торопилась покинуть галерею.
        Своих соседок мы встретили в зале, где висели картины французских живописцев: Ренуар, Моне, Мане, Дега. Разговорились вполголоса, задержались дольше. С того момента мы уже перемещались двумя парами — я с Мариной и наши мамы.
        Я впервые видела женскую наготу, представленную так крупно, так масштабно. Каждое полотно поражало откровением. Что-то оттаяло в груди и ласковыми струйками потекло к низу живота, защекотало в тайном местечке. Мне было лишь десять лет, но я ярко и драматично пережила момент погружения в безмолвный живописный мир. Мне навсегда запомнилось ощущение сладкой неги, разлившейся по телу. Обнажённые дамы с картин снисходительно взирали на нас, малолеток, а мы рассматривали их полные фигуры во всех подробностях. Я и Марина, худенькие, угловатые девчушки, у которых ещё только наметился возраст гадких утят, смущенно обменивались сокровенными признаниями. Нам хотелось поскорее достичь такой женственной красоты тела.
        Самым крупным полотном оказалась картина Пьера Нарцисса Герена «Аврора и спящий Кефал». Мы разглядывали её особенно долго. Всем своим сливочным, светящимся нагим телом молодая богиня стремилась к юноше. Её вожделение и страсть ощущались физически, возбуждая первые, неясные эротические фантазии. Неужели возможно, чтобы девушка так смело приближалась к мужчине, так открывала прелестные грудки? Вот-вот Кефал проснётся, и они сольются в поцелуе! А потом? Что бывает дальше, какой бывает близость? Будет ли такое со мной, когда я вырасту? Буду ли я любить? Будут ли любить меня?
        Роскошные обнажённые фигуры провоцировали. От полноты ощущений и неоформленных мечтаний у меня намокли трусики и тяжело набрякли нижние скрытые губки. Я утаила это от мамы, но поделилась секретом с подругой. Марина испытала то же самое!
        Домой доехали незаметно. В трамвае Марина рассказывала, что они всей семьёй собирают репродукции картин. Я просияла от счастья! Мой папа тоже начал создавать подобную домашнюю коллекцию!
        Тогда это было не сложно. Журналы — «Работница», «Огонёк», «Семья и школа», «Москва»  — щедро печатали на вкладках прекрасные воспроизведения шедевров мировой живописи. В художественном салоне продавались постеры на глянцевой мелованной бумаге за сущие копейки. Требовалось только терпение собирателя. Мы аккуратно извлекали странички из журналов, покрывали плёнкой и помещали в специальные папки. В последствии из цветного картона мы сделали несколько шикарных альбомов, в которых репродукции вставлялись уголками в прорези. Эти альбомы хранились, как семейные реликвии.
        Приобретение подлинников доступно единицам счастливчиков. Возможность посещения музеев ограничена временем, пространством, обстоятельствами, средствами. Коллекционирование репродукций давало свободу воображению — можно было лицезреть известные картины, географически находящиеся очень далеко!
        Страсть собирателя живописи — удивительное чувство! Его лишь приблизительно можно передать словами: вдохновение, азарт, познание, наслаждение, разгадка пленительных тайн…
        Но мы росли, и тайны постепенно возникали в самой жизни… Героиней настоящей романтической истории стала моя Марина.
        Со мной за партой сидел Слава Литвинюк. Когда в старших классах всем разрешили садиться по желанию, мы остались со Славкой. Зачем было искать другого соседа, если нам и так хорошо? Наше решение все восприняли с уважением.
        Славка был ниже меня ростом, но физически силён и спортивен. Я помогала ему с учёбой, а он опекал меня. Мы дружили с ним без затей.
        Как-то, зайдя ко мне за большим английским словарём, Славка встретил Марину и влюбился. Навсегда. Конечно, он видел её белокурую головку в школьных коридорах и раньше, но это было лишь предвестие Марины, предчувствие любви, похожее на созревание плода. Плод оторвался от ветки в моей комнате и полетел в бесконечность.
        Славка стоял с громоздким томом в руках и пытался что-то вымолвить. Он немного заикался, бедный мой друг, а от волнения этот дефект речи только усиливался. Я пришла ему на помощь и застрекотала, как пулемёт, вовлекая Славку в непринуждённый разговор. Сообща у нас с ним что-то получилось.
        Моя Марина была ослепительна! Светлые шёлковые кудряшки она подвязала красным шнуром на старорусский манер и надела платье из некрашеного льна, отделанное ручной вышивкой крестиком. Наряд довершали самодельные бусы из крупных косточек груши, покрытых бесцветным лаком для ногтей. Каково? Её так и хотелось рассмотреть и потрогать!
        Я всё устроила так, что нашлась причина зайти к ней втроём. Там, в её модерновой комнатке, оклеенной супермодными тогда обоями под кирпич и украшенной работами в технике макраме, Славка потерял себя навсегда.
        С тех пор я видела моего друга всё чаще. Мы встречались не только за партой в классе, но и в подъезде на нашем этаже. Он ежедневно терпеливо поджидал Марину. Она имела обыкновение долго наряжаться даже для коротких прогулок.
        Слава дарил Марине охапки нежных ромашек, покупал на карманные деньги одинокие длинноногие розы и шоколадные батончики, а она вертела моим однокашником по настроению. Частенько ему требовался совет или простое одобрение поступков, тогда он заглядывал ко мне пооткровенничать. Я с грустью понимала, что он — редкостный однолюб, и жалела Славку Литвинюка своей неопытной душой.
        Марина играла с ним в бесконечную игру с длинным названием «нет-нет-нет-да-да-да-нет-нет-нет». Он любил, а она познавала свои нарождающиеся женские способности, утверждалась, раскрывалась миру, как розовый бутон. Отношения осложнялись тем, что родители Марины, обычно вполне радушные, открытые люди, вдруг восстали против этой школьной дружбы-любви, заметив в ней какую-то нежелательную им направленность.
        Все хотят, чтобы у детей было всё самое лучшее. По мнению родителей, Слава не вписывался в будущее Марины. Семья Литвинюков была простая, рабочая, малообеспеченная. Они едва сводили концы с концами и слаще пирожков с морковкой ничего не ели. Старший Литвинюк, отец семейства, прославился на весь микрорайон своим буйным нравом во хмелю, мать — беспечной неопрятностью и слезливой бабской откровенностью, бабушка — прогрессирующей гангреной обеих ног, а младшие братья — хулиганскими проказами. Герман Александрович и Ираида Борисовна не желали иметь с Литвинюками общих внуков.
        Славка был готов к любой перековке личности, лишь бы прийтись ко двору. Он состриг длинные волосы, отращённые по моде тех лет под «битлов». Он носил то, что одобряла Марина. Он стал чемпионом области среди юношей по лыжным гонкам. Литвинюк совершил бы ещё много подвигов, но стать выше ростом и интеллигентнее у него не получалось.
        Я поневоле находилась внутри этих отношений. Бедный парень даже как-то плакал у меня. Я помню, как мы сидели в сумраке, не зажигая света. Он всхлипывал и растирал кулаком мальчишеские слёзы.
        Славка без стеснения говорил мне, как он целует Марину, как пробует осторожно ласкать. Он боялся напугать её излишней пылкостью, сдерживал порывы, не знал, как сладить со своим влечением. Я советовала, как лучше обаять мою подругу, но мне самой недоставало практического опыта. Я обходилась воображением.
        Мы оба тогда не подозревали, что Марине как раз не хватало его смелости, твёрдости, напора, силы и вместе с тем элегантности действий. Моя подруга едва ли понимала себя сама, но она была, несомненно, зрелее нас обоих в своих чувственных ощущениях.
        Слава Литвинюк потерпел фиаско. Он горевал и метался. Вскоре мой верный друг свёл знакомства с доступными, изощрёнными девицами, старше его по возрасту, о чём опять беззастенчиво делился со мной. Те девушки проводили настоящие плотские мастер-классы, не опасаясь пагубных последствий. Славка быстро мужал, а меня всё это пугало и волновало.
        У меня он пытался вызнавать про жизнь Марины мельчайшие подробности. Я старалась удовлетворить его жгучий интерес, но и не сболтнуть ни слова лишнего. Я балансировала по острию лезвия. Мне были бесконечно дороги оба персонажа этой трогательной истории, но, увы, редко все милые люди могут мирно сосуществовать в идиллической гармонии. Я убеждалась в этом не раз.
        Спустя годы Марина вышла замуж за Колю Филимонова, внешне похожего на Славу Литвинюка, как на брата. Они почти как две капли воды, но всё-таки разные капли. Литвинюк — мастер спорта по бегу на лыжах, а Филимонов предпочитает спуски с крутых гор. Коля — волевой и самодостаточный мужчина. У него крепкая деревенская закваска и обширная родня. Такова ирония затейницы-судьбы, которая играет в роковые игры. Суженого, говорят, на коне не объедешь, сколько ни пытайся.
        Всякая женская судьба интересна и достойна романа, да вот только тайное не всегда становится явным. Женщин без загадок не бывает — в этом я уверена.
        Явное между строк
        Марина сидела напротив и улыбалась загадочно, словно Джоконда.
        — А мне приятно вспомнить Литвинюка! Он меня любил, и я сама себе нравилась!  — заявила она.  — Чем-то он мне помог. Слушай, а я и не знала, что он советовался с тобой, как целоваться! Почему ты мне не говорила?
        — Ну, представь, как это было бы глупо и нечестно!  — ответила я.  — Мне хотелось вам помочь.
        — Вот так открываются тайны прошлого!  — усмехнулась Марина.  — А ты его жалела, да?
        — Конечно. Мне и сейчас кажется, что стоит тебе поманить Славку, так он всё бросит и прибежит на твой зов. Я его видела недавно. Первый вопрос сразу о тебе!
        — Не дай бог!  — воскликнула Марина и рассмеялась.  — Ладно, пожелаем здоровья Литвинюку и вернёмся к Полозовскому.
        — Сегодня Полозовский посигналил мне светом из окна…
        — И что?  — Марина напряглась.
        — И я призналась себе, что все эти годы невольно поглядывала на окна Полозовских. Мне ничего не требовалось, но это происходило само собой. Каково?
        Глава 4
        Олег
        Нам исполнилось по 14 лет, мы ещё носили пионерские галстуки. В классе у меня была ещё одна задушевная подруга с красивым именем Луиза. Всё началось именно с неё. Она как-то рано и волнующе расцвела, и мальчишки со всей округи просто сошли с ума. Симпатии проявлялись неумело: записки, звонки, глупые выходки, преследование. Это раздражало нас обоих. Мы после уроков обычно гуляли немного, обменивались впечатлениями прошедшего учебного дня.
        На следующий год, в восьмом классе накал страстей достиг апогея. Видно, какой-то возрастной гормональный всплеск возбуждал активность. Горячие мальчишеские признания и предложения поступали чуть ли не ежедневно — иногда мне, но чаще Луизе. Нам это льстило, но мы просто не знали, как обходиться с несдержанными влюблёнными.
        Внимания моей Луизы рьяно добивались два соперника. Нервный, взбалмошный юноша, «со взором горящим», по имени Артём, и спокойный, немногословный татарин по имени Рауль. Артём был спортивен и достаточно хорош собой, но его эксцентричность утомляла и пугала нас обоих. Рауль тоже был спортивен, но успокаивающе надёжен. Вдобавок, сочетание редко встречаемых имён завораживало. Луиза и Рауль — это звучало музыкой в мозгу и моя подруга выбрала этого паренька.
        Артём не желал уступать. Он истерил, рвал и метал. Он напоминал раненого зверя, и мы обе немного побаивались его. И не зря.
        Артём заметил, что Луизкина симпатия подпитывается моим мнением, и направил всю злобу на меня. Замысел его был таков: хорошенько проучить меня, а потом вынудить ежедневно склонять Луизу к нему. А наказать меня он собирался очень жёстко — физически. В общем, страсти кипели нешуточные. В наличии была своя Кармен, Хосе и вокруг них многочисленная любопытствующая массовка.
        Дети под час бывают удивительно жестоки. Часто подростки не чувствительны к чужой боли и очень вероломны. Этому меня научила средняя школа вкупе со всем остальным — вечным, разумным, добрым.
        Родители доверчиво полагали, что их ребятишки с портфельчиками с утра идут в поход за знаниями, а дети, прикидываясь простачками, вовсю играли в опасные игры. Об этом догадывались некоторые учителя. Они делали попытки донести свою тревогу до наших мам и пап, но как-то у них не складывался нормальный диалог. Родителям не хотелось допускать мысли о пороках своих отпрысков. Наркомания, ранний секс, вандализм и прочие бяки казались им такими далёкими, не имеющими отношения к их ухоженным, сытым, благополучным чадам. Пока гром не грянет, немногие перекрестятся.
        Внутри школы существовали неформальные группировки, различающиеся по интересам и задачам. Были даже такие, кто брался за разрешение конфликтов по понятиям. Этакие боевики районного масштаба. Их тогда называли пацаны. Верховодил пацанами интересный паренёк по имени Олег. Он имел мятежную начинку и обворожительную внешность. Он успевал повсюду: играл в школьном ВИА на ритм-гитаре, слыл завзятым сердцеедом, изощрённо дерзил учителям, устраивал массовые каверзы, открыто курил болгарские сигареты.
        Вот его-то и нанял злобствующий Артём для исполнения своих замыслов. Чем уж он расплачивался с боевиками, я не знаю. Возможно, сигаретами, пивом или просто деньгами. Была ещё одна ходовая валюта в школьной среде: жутко дефицитные импортные жевательные резинки! Их привозили из-за границы фарцовщики и распространяли по своим каналам. А ещё был способ — выпрашивать и выменивать эти мелочи у иностранцев около гостиниц. Риск, азарт, выдумка, сноровка! Занятие не для слабонервных деточек. Это трудно понять и оценить, когда пресловутых резинок полно в каждом ларьке. Могу допустить, что разборка со мной как раз оценивалась некоторым количеством жевательных резинок.
        За мной шла настоящая слежка. Пацаны действовали отменно — ведь я ничего не подозревала! Мои обычные маршруты тщательно изучались. Для избиения готовили двух отчаянных девчонок. Были и такие — пацанки.
        Как бы всё произошло, я так и не узнала. Вмешался мой одноклассник Жорка Новожёнов. Он сорвал все планы Артёма. Каждое утро этот добродушный мальчуган списывал у меня задачки по физике и математике, которые ему не давались, хоть убей. Он окончил школу, так и не поняв смысла интегралов с логарифмами, но неплохо устроился и без этого интеллектуального багажа.
        Мы с ним дружили. Он носил мне по осени мои любимые яблоки, собранные на даче, делился кормом для аквариумных рыбок. Я спокойно доверяла ему свою черепаху, когда уезжала летом на отдых. Добрый Жорка выводил мою Тортиллу гулять в лесопарке. Такие друзья нужны всем, но не у всех бывают. Мне везло с окружением.
        Так совпало, что Жорик жил с Олегом на одной площадке в доме, как и мы с Мариной. Естественно, что они часто ходили вместе в школу. Жорик пребывал под покровительством отчаянного соседа, но не пользовался возможностями. Он был миролюбив и покладист.
        Олег решил уточнить у Новожёнова все подробности обо мне. Жорка рассказал, что мог, со всем простодушием.
        — Она отличница!  — с восхищением сообщил он Полозовскому.
        — Терпеть таких девчонок не могу!  — парировал Олег.  — Все они зануды, ябеды и уродины. Всегда лезут не в своё дело. Артёмка прав. Бить таких надо!
        — Ты что! Она списывать даёт и всем помогает!  — вскипел Жорка.  — Нашел, кого слушать — Артёмку! Он же псих недоделанный! Всех достал в классе! Ты меня послушай!
        Далее Жорка выдал монолог, в который вложил юную честную душу и весь свой лексикон. Я позже слышала неточный пересказ, о чём всегда сожалела. Видно, Новожёнов был убедителен, потому что Олег решил познакомиться со мной ближе.
        Школа наша была новой, недавно отстроенной. Ребят перевели из двух других школ района, и многие не были знакомы с первых лет обучения. Именно потому мы с Полозовским почти не пересекались. Наше знакомство организовал Жорка. Он сопровождал меня вместе со Славиком Литвинюком. Славка не мог допустить, чтоб я пошла одна. Мальчишки знали Олега хорошо, а я поверхностно.
        Я вышла на высокое крыльцо нашей новенькой школы. Олег уже стоял на ступеньках. Ребята молча, по-мужски, пожали друг другу руки.
        — Привет, Аня!  — непринуждённо бросил мне Олег.  — Ты всегда с такими рыцарями ходишь?
        — Частенько,  — ответила я.  — А что?
        — Тогда тебе нечего бояться!  — задиристо ответил Олег.
        — А я и не боюсь,  — недоумённо сказала я. Мне не приходило в голову, что в родном микрорайоне со мной может приключиться беда.
        — Давай познакомимся!  — предложил Олег.  — Я почему-то тебя не знаю. Как-то мы не пересекались до сих пор.
        Сколько лет прошло, а мне помнится тот солнечный майский день и обезоруживающая улыбка Олега! Он протянул мне руку музыканта с длинными, как у пианиста, пальцами, и с характерными мозолями, как у всех гитаристов. Я доверчиво подала свою бледную кисть. От предчувствия скорых перемен быстро-быстро забилось моё сердечко. Скорее неотчётливо угадывая, чем понимая, что произойдёт дальше, я открыто посмотрела ему в глаза. Олег не отвёл своего проникновенного, вполне мужского взгляда. Так могла смотреть и улыбаться только воплощённая девчоночья мечта.
        — Может, твои телохранители позволят нам немного поговорить с глазу на глаз?  — вежливо спросил Олег.
        Славка вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула ему.
        — Встретимся на нашем месте,  — сказал верный Литвинюк и пошёл вперёд вместе с Жориком.
        Школа располагалась рядом с роскошным лесопарком. У каждой компании имелись излюбленные уголки. Ребята направились на наше насиженное место.
        — Аня, Анечка, Анюта,  — нараспев произнёс Олег, когда они удалились.  — Так ты ничего не знаешь о причине нашей встречи? Что сказал тебе Жорик?
        — Жорик сказал, что со мной давно хочет познакомиться Полозовский. Ведь это ты и есть? И всё. Так что ты сам объясняй, в чём дело.
        — Так, так. А ни в чём!  — вдруг весело заявил Олег.  — Просто у тебя коса красивая. Давно хотелось её потрогать, подёргать немного, а если бы я сам подошёл и схватил тебя за косу в коридоре, то ты бы мне пощёчину влепила. Да ещё Славик Литвинюк надавал бы тумаков. У него кулаки здоровые!
        — Зачем дёргать меня за косу?
        — А чтоб убедиться, что она настоящая!  — опять пошутил Олег.  — Теперь вот вижу своими глазами. Могу спать спокойно! Давай портфель, он у тебя большой какой! И тяжеленный! Зачем столько учебников с собой таскать?
        — А ты без учебников в школу ходишь?
        — Конечно!  — он показал свою тоненькую папочку.  — Всегда кто-нибудь выручит. Девчонки в нашем классе добрые.
        Олег не выдал мне Артёмку. Он умел хранить чужие тайны.
        Мы вскоре нагнали ребят. В живописном местечке на брёвнышке и пенёчках сидели мои одноклассники. Мне кажется, что уже через полчаса все заметили, как я похорошела. У меня есть подтверждение — черно-белые снимки, сделанные в тот майский день. У Мальцева Лёши был фотоаппарат. Его отец работал в местной «Вечёрке», и сына приучал к своей профессии. Благодаря Лёше создавалась летопись неформальной школьной жизни. Лёша печатал снимки и щедро раздаривал одноклассникам. Он снял нас в тот памятный день, навсегда запечатлев наше юное счастье в обрамлении солнечных бликов.
        — Жорка, не в службу, а в дружбу, сбегай в репетиционную комнатушку!  — попросил Олег.  — Принеси мою простую гитару. Вот тебе ключи! Лови!
        Жорик обернулся за десять минут. Олег подстроил гитару, запел.
        — А он — красавчик,  — шепнула мне Луиза.  — И поёт для тебя. Обрати внимание.
        Я и сама это видела. Олег исполнял самые популярные песни того времени и не сводил с меня лукавых светящихся глаз. Его взгляд ощущался, как прикосновение. Так на меня ещё никто не смотрел.
        Что было модно в семидесятые годы двадцатого века? Что мы слушали и пели? Да то, чем полнился эфир. Именно тогда вышел диск Давида Тухманова «По волнам моей памяти». Высокая поэзия и современный нерв мелодий кружили головы. Альбом моментально стал культовым. Все школьные ВИА перепевали эти хиты. Почти одновременно появилась зонг-опера «Орфей и Эвридика» композитора Журбина. Главную партию исполнял Альберт Асадуллин, и его бесподобному, с восточным окрасом голосу, подражали многие самодеятельные певцы. Полозовский был типичным героем своего времени и следовал моде тех дней.
        Олег наяривал, ударял по струнам, и моя душа вибрировала в такт мелодиям. Он казался сладкоголосым Орфеем. Это было славное, доброе время, когда девчонки влюблялись в парней с гитарами…
        Было душно от жгучего света,
        а взгляд его — как лучи.
        Я только вздрогнула: этот,
        этот может меня приручить!
        Строки Ахматовой пронзали откровением. Казалось, что написано про нас. Про это томящее тепло майского дня, про завораживающий взгляд юноши с гитарой и про моё первое девичье смятение. А строки из Сафо, положенные на музыку?
        Богу равным кажется мне по счастью
        человек, который так близко-близко
        перед тобой сидит…
        Сойти с ума было совсем не сложно.
        Домой я едва подоспела к ужину.
        — Что же так долго, Анюта?  — обеспокоено спросила бабушка.
        — Факультативы, бабуль,  — солгала я.  — Экзамены скоро.
        — Голодная, небось!  — не без оснований предположила бабуля.
        — А то!  — откликнулась я.  — Как зверушка лесная!
        Это была сущая правда! Влюблённые всегда голодны. А я тогда пришла прямиком из леса и была уже влюблена.
        В мой безмятежный мирок ворвался волнующий ветер перемен. С того вечера я стала чаще лгать домашним, есть с большим аппетитом, и допоздна задерживаться на улице, нарушая сроки, установленные родителями.
        Утром следующего дня Олег перехватил меня по дороге в школу. Он ведь знал все мои маршруты и воспользовался этим.
        — Привет!  — непринуждённо сказал он и протянул шоколадку.  — Косу не остригла за ночь? Смотри, не стриги волосы! С косой ты лучше всех!
        Каждый мой день отныне начинался с Олега. Он ждал меня в ближайшем по дороге к школе доме, в предпоследнем подъезде. Вскоре все жильцы той пятиэтажки-хрущовки привыкли к нашей юной паре и выглядывали, чтоб посмотреть, как неутомимо и неординарно проявляется мой кавалер. У него было чему поучиться неизобретательным мужчинам всех возрастов.
        Вскоре Артём пришёл в школу в синяках. Даже очки тёмные надел. Мы с Луизкой удивлённо переглянулись, а Жорик хитро улыбался.
        В конце года, после экзаменов, в школе устроили праздничный вечер. Вокально-инструментальный ансамбль, в котором играл Олег, назывался «Возрождение». Ребята подготовили зажигательную программу из самых модных песен. Олег пел на сцене, а я невольно любовалась им. Он имел потрясающий успех.
        Все увлечённо танцевали, требовали музыки ещё и ещё.
        — А как вы думаете, солист имеет право на танец?  — спросил Олег в микрофон, обращаясь к залу.
        — Имеет!  — загудели мои однокашники.
        Он что-то шепнул гитаристам и ловко спрыгнул со сцены. Не спустился по ступенькам сбоку, а именно спрыгнул сверху, сразу в центр. Зал притих, музыканты смолкли. Все широко расступились в ожидании. Олег пружинистой походкой подошёл ко мне. Когда он протянул руку со сцены грянула музыка. Ребята из ансамбля постарались на славу. Эффект потряс всех, но больше — меня саму.
        Мы закружились по залу. Несколько минут наша пара танцевала одна. Не меньше сотни глаз наблюдали за нами. Мелькали лица удивлённых девчонок, ошеломлённых учителей. Мы только-только прошли по литературе роман «Война и мир», и я ощущала себя юной графиней Ростовой в нежных объятиях прекрасного князя. Этот парень умел удивить сразу всех и вознести меня до небес.
        Глава 5
        Я и Олег
        Фамилия Полозовский досталась Олегу от матери. Так решили его родители. Его внешность и менталитет определялись смешением нескольких кровей: русской, татарской и польской. У него были высокие скулы, большие темно-серые, чуть раскосые глаза, чувственный рот, волнистые русые волосы. Немного подводили мускулистые ноги с небольшой кривизной, но это обстоятельство, впрочем, не лишало его обаяния. Олег всегда был в отличном настроении, пружинисто и энергично передвигался и озарял лучезарной улыбкой всех и вся в поле зрения. На любой вопрос у него имелся ответ и порой даже песня или стихи. Он жил в мире звуков, аккордов и рифм. И меня Полозовский закружил, заворожил, увлёк за собой. Олег имел некоторое внешнее сходство с певцом Альбертом Асадуллиным и по-мальчишески гордился этим. А вместе с ним и я.
        Летом он ввёл меня в свою семью, познакомил с ближайшей родней. Я была очарована неповторимым обаянием каждой неординарной личности в его окружении. Это привязало меня к Олегу ещё больше.
        Первый раз он привёз меня на дачу. Она находилась почти в черте города, на окраине, поблизости от новостроек. Вольно заросший разными цветами, несколько запущенный, но невероятно живописный участок сразу мне понравился. Его мать встретила нас приветливо.
        — Мам, это Аня!  — коротко бросил Олег.  — Она из параллельного класса. Мы дружим, а после школы поженимся. Имей это в виду!
        Она улыбнулась и ласково сказала:
        — Какая косичка у тебя красивая, Анечка! У меня тоже была очень длинная коса в молодости. Я отрезала волосы после рождения Олега. А ты, бестактный сын, не смущай девочку и не пугай раньше времени мать!
        — И зря, мам, ты косу резала! Сейчас бы гордилась ей!  — заявил Олег.  — Анютке мы косу резать не дадим!
        — Всегда хотела иметь дочь, а родила двоих сорванцов,  — призналась Беата Мариановна за чаем.  — Ты бывай у нас чаще, Аня, я буду рада поболтать по-женски. У меня есть сёстры, младшая и старшая, Олежкины родные тётки. Ты с ними тоже подружишься. Бабушки у нас замечательные! Сама увидишь!
        Олег познакомил меня со всеми — тётя Женя, которую он звал Джек, тётя Вера, их старенькая матушка, их добрейший отчим. Со стороны матери родня была русская и польская, а со стороны отца — казанские татары. О татарском гостеприимстве я знала, но тем летом ощутила сама их радушие. Его бабушка Фарида-апа, по-татарски — нанай, готовила наваристый, изумительный суп-лапшу илеш, тушила конину, пекла сочный бишбармак и сытный баурсак, стряпала настоящий чак-чак, обильно сдабривая его мёдом. Покинуть их дом, не отведав хотя бы понемногу всех блюд и не прихватив с собой гостинца, было невозможно. При отказе хозяева непритворно и нешуточно обижались. К удивлению родителей, я часто приносила домой большие пакеты с татарской национальной выпечкой.
        Мы были неразлучны с Олегом. Он подарил мне целый гармоничный, яркий, восхитительный мирок, внутри которого мне обреталось радостно и комфортно. Ещё тогда я поняла простую формулу: женщина счастлива, если за неё кто-то решает все проблемы, считая её при этом королевой.
        У Олега была врождённая способность ладить с людьми любого возраста. У нас в доме он не сидел гостем, а легко подключался к бытовым делам, которыми мы в тот момент занимались. Если мама чистила картошку, он брал у неё нож и дочищал сам. Если я оттирала свои туфли от уличной грязи, он отстранял меня и с ловкостью чистильщика доводил дело до конца. Эти бытовые мелочи расположили мою маму к Олегу окончательно. И только папа всегда оставался чуть-чуть насторожённым.
        Несколько месяцев тянулся период невинного общения. Олег приучил меня игнорировать сплетни и косые взгляды. Я купалась в его внимании и заботе, но мне уже было мало только этого! Внутри зрело желание, фокусировалось вожделение, распирая и обжигая. Я часто опасалась не справиться с собой и первой выказать ему новые, неведомые чувства. Олег не пытался меня обнимать, целовать, тем более лезть под юбку, как делали некоторые неуклюжие и торопливые ухажёры моих подруг. Это было странно, ново, непонятно, волнующе.
        Мы часто ездили на пляж купаться. Омытая речной водой, освежённая, но неостывшая, я лежала рядом, едва касаясь Олега плечом, бедром… Каждое неловкое прикосновение вызывало мучительно-сладостные спазмы внутри живота и помутнение в мозгу. Я боялась выдать себя раньше времени. Я жила трепетным ожиданием желанной близости.
        На обратном пути мы обычно не садились в автобус, а шли домой длинной дорогой, тянувшейся в траве вдоль шоссе. Физическая усталость — это единственное, что отрезвляло меня, снимало напряжение и томление моего юного тела. Я успокаивалась и остывала.
        Нередко Олег возил меня на железнодорожный вокзал. Он любил сидеть на перроне и смотреть на прибывающие и отходящие поезда, на встречи и расставания людей. Это напоминало театр. Сквозь обыденность вокзальной пыли и запахов проступали человеческие драмы, чужие чувства, и веяло романтикой странствий. Так странно и постепенно раскрывался внутренний мир моего первого любимого. Я смутно догадывалась, что его неудержимо влекут дальние дороги.
        Наши дома располагались достаточно близко. Окна квартиры Олега были видны из окна моей спальни. Как хорошо, что родительская комната выходила на другую сторону! Иначе они бы узнали, что их дочь подолгу сидит в темноте и следит за световыми сигналами из окон с восьмого этажа соседнего дома. Наверняка соседей удивляло, как троекратно вспыхивает и гаснет в ранней ночи одно окно огромного дома-корабля.
        Нам было мало слов, взглядов и световых сигналов. Иногда, от полноты чувств, мы обменивались записками, в которых писали стихи, заимствованные из лирических сборников. Свои листочки я подписывала большой буквой А с точкой.
        Первый поцелуй случился осенью, в девятом классе. В преддверии зимы, в унылую пору межсезонья, мы с друзьями собирались для общения у кого-нибудь на дому. Мы коротали вечера, обсуждая местные новости, слушая магнитофонные записи и распевая песни под гитару. После вечеринок меня всегда провожал Олег. Мама наказывала ему, к какому часу я должна явиться. Олег сам контролировал время, поглядывая на часы. Я же едва контролировала самоё себя, томимая желаниями.
        Всё произошло внезапно. Мы вышли от моей одноклассницы Милы, спустились на один лестничный пролёт. Там, у окна, между этажами, он резко и сильно развернул меня за плечи и жадно обхватил мои губы. Я не сопротивлялась, я давно мечтала об этом. Мы впивались друг в друга и пытались выпить до конца. До сих пор помню вкус этого долгого поцелуя. Помню, как колотилось сердечко, как плескалось и щекотало внутри счастье. Даже спустя годы коротко прожить в мыслях свой первый поцелуй — крайне волнующее событие!
        Сколько это продолжалось, не знаю. Домой я опаздывала, это точно.
        — Я люблю тебя, девочка моя, журавлик мой,  — горячо прошептал мне мой первый любимый.  — Так сильно люблю тебя! Мы всегда будем вместе.
        У меня потекли слёзы радости, а он слизывал их и тихо смеялся. Потом заботливо промокнул мне лицо носовым платком и поцеловал ещё раз, но уже бережно, чуть касаясь моих вспухших губ.
        В те пасмурные, холодные дни поздней осени у нас начался новый, головокружительный период. Теперь я отправлялась в школу раньше обычного времени. Олег ждал меня на условленном месте в подъезде. Мы целовались минут десять-пятнадцать до начала уроков. Затем я шла в класс на занятия, а он жил дальше по своей программе. К учёбе он был нерадив. Я же по-прежнему оставалась одной из лучших учениц.
        Я никогда не задавалась мыслями, что он делает без меня. Я вся жила во власти новых ощущений, едва успевала выполнять домашние задания и мимолётно общаться с подругами. Не выказывать своё возбуждение окружающим было нелегко.
        Я мало задумывалась о последствиях наших отношений. Я доверяла Олегу целиком. Он казался мне опытнее во всём, хотя мы были одногодки. Мой любимый берёг меня. Мы любили и познавали друг друга, не совершая тех действий, которые могли бы привести к беременности. Значительно позже я узнала, что сексологи называют это словом «петтинг».
        Олег научил меня не стесняться наготы. Он восхищался каждым сантиметром моего тела, изучая его ежедневно. Часами мы лежали либо на широкой кровати его родителей, пока они работали, либо уезжали в их садовый домик. Я не задумывалась, как и где мы будем обладать друг другом. Я просто знала, что это случится. Олег устраивал всё сам, не унижая меня обсуждением мелочей.
        Мы ходили по самому краю! Он брал меня на руки и подносил к большому зеркалу. Мы отражались в нём, нагие и счастливые. Это было похоже на картину в раме!
        — Посмотри, какая ты красивая!  — говорил он мне.  — Разве это не чудо?
        Конечно же, это было чудом. Картина, увиденная на художественной выставке в детстве, ожила. Я чувствовала себя юной богиней Авророй, соблазнившей-таки Кефала. Мой Кефал не дремал, как на холсте. Он проявлял свой страстный темперамент. Мы любили чисто, трепетно, вне времени, без оглядки на условности и меркантильные соображения. Так бывает только в беззаботной ранней юности.
        Даже знакомый город казался необычно красивым, а давно исхоженный лесопарк возле школы — сказочным. Наша любовь скрашивала всё. Меня не огорчала липкая грязь, разбитый асфальт и тёмные лужи после дождя. Я не смотрела под ноги, я парила, как влюблённая на картине Шагала. Через большие лужи Олег всегда переносил меня на руках, чтоб я случайно не замочила ноги. Я видела только звёзды и не ощущала земли.
        Глава 6
        Первая боль
        Иногда по вечерам Олежка исчезал по своим делам. Он так и говорил шутливо:
        — Дела, клиенты не дают покоя! Вечером не жди!
        Меня не интересовали подробности. Я знала, что ансамбль «Возрождение» иногда играет на вечеринках, на танцплощадках, зарабатывая деньги. Их руководитель находил такие заказы. Он был человек взрослый, семейный. Ему требовались дополнительные доходы. Парнишкам они тоже карман не жали. У Олега всегда водились деньги. Он легко тратил их на сладости, цветы, кино и сигареты. Это отличало его от многих ребят в нашей школе, у которых водилась только незначительная карманная мелочь, выданная родителями.
        У него водились поклонницы. Иначе и быть не могло — его обаяние действовало на всех магически, особенно во время выступлений на сцене. Он родился со счастливым даром притягивать к себе внимание. Я к этому быстро привыкла, как к данности, и даже гордилась моим любимым.
        Всегда находились доброжелатели, которые разносили местные сплетни. Так бывает в любом коллективе. Меня это не волновало и не настораживало: ведь Олег неизменно и безраздельно оставался моим. Я рассуждала про себя, что мы не муж и жена со штампом в паспорте. Олежка был свободен, его никто не держал и не обязывал, но всё же он всегда стремился ко мне. В свой дом, в свой близкий круг, Олег приводил только меня. Я верила ему и его словам.
        Наверно, он тоже горячо верил сам себе, в те прекрасные неповторимые моменты, когда говорил мне о любви. Он был красноречив, этот ловкий красавчик Олежек, и, несомненно, разносторонне талантлив. Он писал стихи, музыку, владел неплохой техникой игры на фортепиано и быстро воспроизводил любую мелодию на гитаре. Его дарования, конечно же, требовали профессиональной шлифовки, доработки, развития, но для старшеклассника обычной школы и этого хватало с лихвой. В его семье все пели, играли, писали стихи. Удивительные были люди!
        Однажды он принёс целую пачку подарочных конвертов с надписанными датами.
        — Ты будешь вскрывать их именно тогда, как указано,  — строго сказал Олег.  — Обещаешь?
        Я дала обещание, не раздумывая. В пухлых конвертах были утаены восхитительные строки в стихах и в прозе, посвященные мне. Что-то Олежка сочинил сам, что-то позаимствовал у известных поэтов и бардов. Тексты дополнялись рисунками. Это был особый, эпистолярный, любовный диалог, растянутый во времени. Я могла общаться с ним, узнавать, что он думает обо мне, если мы не рядом.
        Позднее Олег напел и наговорил магнитофонную плёнку для меня. Он был изобретательный выдумщик, мой первый любимый! Разве можно было усомниться или обижаться? Никогда!
        И всё же я недооценивала всю широту и многогранность натуры моего Олега. Вскоре я поняла это.
        Был обычный душный вечер в конце августа. Нас опять ждала школа, последний выпускной класс, и дома не сиделось. Олега не появился, зато ко мне заглянула соседка и подруга Марина. Я пошла прогуляться с ней.
        Ноги сами несли нас по знакомой округе, по исхоженным тропинкам. Незаметно мы пришли к лесопарку. Было так тихо, что временами слышалось, как отрываются от веток и падают оземь желтеющие резные листья. Пахло хвоей, жухлой листвой, травой. Весёлое лето было на излёте, дыхание осени ощущалось повсюду, и это навевало лёгкую грусть.
        Вдруг донеслись голоса, приглушённый смех. Мы пошли на звуки, надеясь встретить кого-нибудь из друзей. И встретили.
        На поваленном берёзовом стволе, прижавшись спиной к сосне, сидел мой Олег, а на его коленях томно извивалась незнакомая девица. Её короткая джинсовая юбка мало что скрывала, а розовая блузка и вовсе была расстёгнута. Они целовались. Он делал с ней то же, что и со мной, только как-то более плотоядно, жадно, зрело.
        Мы обе остановились в оцепенении. Если исключить меня и Марину, то вся сцена выглядела возбуждающе красиво. Эротично. Эти двое свободно, раскованно, умело, бесстыдно предавались плотским утехам. Собственно, чего им было стесняться? Они же нас не видели.
        Я хотела тихонько улизнуть, но подруга остановила меня за руку. Всё напоминало нелепый сон. Мне и, правда, потом это снилось, и не раз.
        Первой нашлась Марина. Она задорно крикнула Олегу:
        — Полозовский, привет! Мы не помешаем?
        У него была очень быстрая реакция. Олег стремительно встал, отстранил девушку и резко спросил:
        — Вы что здесь делаете в это время?
        — А что, нельзя?  — задиристо продолжала Марина.
        — Нельзя!  — со злостью ответил Олег.
        — Вот это ново!  — не отступала Марина.
        — Я сказал тебе, что буду сегодня занят?  — сурово обратился любимый ко мне.  — Куда сорвалась? Не сидится дома? Понесло приключения искать?
        — Сейчас я действительно вижу, что ты очень-очень занят,  — вполне мирно сказала я.  — Мы уйдём, ты можешь продолжить. Пойдём, Марин!
        — Нет, у вас, наверно, буду спрашивать, как мне поступать!  — запальчиво и оскорбительно выкрикнул Олег.
        Хорошенькая девушка неспешно и неохотно приводила себя в порядок, досадливо поглядывая на нас. Особа была привлекательной и грамотной в общении с противоположным полом. Я не имела к ней претензий. Мы были совершенно незнакомы. Скорее всего, она училась в другой школе или ПТУ.
        Олег подошёл ближе и разразился гневной тирадой на тему, что не пристало приличным девушкам в сумерках бродить по лесу без сопровождения. Он выстраивал интригу по принципу «лучший способ защиты — нападение». Олежек раньше это утверждал, а теперь демонстрировал на деле. Я никогда не видела его таким раздражённым, несправедливым, грубым, но препираться мне не хотелось.
        — Да уж, мы пойдём,  — заявила Марина.  — И чего только не привидится в сумерках в нашем лесу!
        Незнакомая девушка присела на бревно, спокойно дожидаясь конца перепалки. Её длинные, позолоченные солнцем ножки отлично смотрелись на фоне опавшей листвы. Мне никогда не удавалось так ровно и красиво загореть.
        Мы ушли, а Олег остался. Он не догонял, не звал. У него был очень сильный характер.
        Я впервые испытала острую боль, унижение, ощутила отвратительную горечь и нехватку воздуха. В тот день всё безукоризненно чистое и светлое в моей жизни кончилось навсегда. Была потом и любовь, и выстраданное счастье образовалось, но безупречной непорочности не было. Ничто не вечно в подлунном мире. Всё имеет начало и конец.
        Бледная луна и, правда, всходила на небосводе, когда мы подошли к подъезду. Равнодушная, холодная, зловещая луна. Я её отчётливо запомнила.
        Мы не виделись до начала занятий. На яви я жила, как во сне, а ночью спала беспокойно, вскрикивала, украдкой плакала. Я походила на побитого жалкого котёнка.
        Мама вопросительно смотрела на меня, но допросов не учиняла. Олег в нашем доме не появлялся, и она сама догадывалась о ссоре. Всей правды я ей открыть не могла. Язык не поворачивался, да и зачем?
        Начало учебного года в школе ознаменовалось невероятным ЧП. Две десятиклассницы, наши одногодки, вполне милые девочки, не появились на уроках по причине крайних сроков беременности. Созвали большое внеочередное родительское собрание. Родственники девочек отсутствовали, зато все остальные папы и мамы выказали удивительную солидарность. Обсуждение вопроса длилось допоздна. Выступали учителя, врачи, директор и представители РОНО.
        Моя мама ходила с Ираидой Борисовной, мамой Марины.
        — Попьём чаю?  — предложила она, вернувшись домой.  — Иди, дочь, накрой на кухне, я так устала!
        Мы чаёвничали вдвоём. Папа уже лежал в постели. Он не считал нужным обсуждать скользкие темы. Папа полагал, что добродетельным девочкам всё должно быть и так понятно. Стоит ли в приличной семье разводить сыр-бор? Так думали многие родители.
        Мама коротко, без излишних эмоций и огульных осуждений, изложила сухие факты. Я слушала маму и с удивлением думала, что не одна я экспериментировала, занимаясь плотской любовью с Олегом, ходила по краю пропасти, рисковала здоровьем. Мне казалось, что мы с Олегом единственные, у кого так сильна любовь!
        — Анечка, слушай меня внимательно и запомни навсегда,  — невозмутимо сказала мама твёрдым спокойным голосом.  — Всё в этой жизни должно быть во время и в меру. Любовь хороша, но не безрассудная, без осложнений. У тебя будет когда-нибудь муж, красивая свадьба. А пока надо ещё учиться, получать профессию, наслаждаться молодостью. Превращение в женщину должно произойти празднично, законно, в приятной обстановке, а не украдкой в неподобающем месте. Удовольствия на пять минут, а расхлёбывать потом долго и противно. Как они, эти две глупышки, смогут своим детям объяснить, что рожали их, не окончив среднюю школу? Вся любовь выветрится, когда на неокрепшие плечи свалятся материнские трудности, боль, хлопоты, унижение! Всю молодость перечеркнули. Но даже если ты будешь неосторожна с парнями, оступишься, сделаешь глупость, то сразу скажи мне. Я — твой первый друг навсегда, чтобы не случилось с тобой. Твоё здоровье мне важнее. Поняла?
        Внутри всё сжималось в комок. Мамины слова запали в душу и остались там навсегда. Видно, она постаралась вложить всю материнскую силу, любовь и энергетику в беседу со мной. Она меня немного отрезвила.
        Размолвка с Олегом затянулась. За нами наблюдали с интересом: меня бесконечно спрашивали о нём то в школе, то во дворе. Все хотели понять, что же случилось. Появлялись сплетни, домыслы, и это тоже надо было как-то выдержать.
        Поняв, что оскорблённый журавлик не сделает шага навстречу, Олег приступил к действиям. Он подослал Жорку, с моими любимыми яблоками.
        — Вы бы помирились, а?  — канючил Жорка, стараясь выполнить задание на «отлично».  — Ну, чего передать Полозовскому, Ань?
        Я не ответила ничего определённого, но яблоки забрала, чтоб не обидеть Жорика. Я гадала, как поступить. Без Олежки было невыносимо тоскливо и непривычно жить, но забыть сцену в лесу не получалось.
        На следующий день Олег подкараулил меня сам, по дороге в школу.
        — Давай поговорим!  — предложил он и протянул шоколадку.
        — Давай не сейчас, после уроков,  — дрожащим голосом вымолвила я.
        Я была не готова. Сердце билось так бешено, что мне казалось, оно вот-вот разорвётся, и я упаду замертво.
        После уроков Олег увёл меня в парк. Он целовал мне руки и колени, он говорил стихами и прозой. Он объяснял, что «такое» иногда случается, и это наваждение, глупость, которая не повторится. Мне так хотелось ему верить! И я легко уверовала.
        Когда мы снова стали везде появляться вместе, меня удивил мой друг Литвинюк:
        — Ну, и дура ты, Смолякова!  — сказал он шёпотом во время урока.  — Лапша с твоих ушей прямо так и свисает! Зачем тебе этот Полозовский?
        — Сам ты, Славка, дурак,  — беззлобно и ласково зашипела я на него.  — А зачем тебе Маринка моя? Ну, скажи?
        Он покраснел до корней волос и промолчал.
        Вот так коротко мы обменялись мнениями с лучшим другом и соседом по парте.
        Глава 7
        Дети радуги и цветов
        Мы все тогда слушали «Биттлз», «Роллинг стоунз», «Дип пёрпл», нечётко зная переводы песен и смутно понимая смысл. Мы носили протёртые джинсы, чаще самопальные, плели тонкие косички в распущенных волосах и милые цветные фенечки из ниток мулине, таскали вышитые крестиком холщовые сумки. Мы делали это безо всякой экзистенциальной философии. У каждого времени свои черты — вот и всё! Обычные советские дети играли модными атрибутами. Это было «хиппово», и мы понемногу «хипповали»! Мы просто модничали, забавлялись.
        За рубежом культура хиппи развивалась в иной атмосфере. Они были пацифистами, протестовали против буржуазных ценностей, нравственности и называли себя «дети радуги и цветов». Смешалось всё: эпатаж, дерзость молодости, болезненный поиск себя, познание мира, недостаток воспитания и внимания со стороны занятых родителей. С годами многие хиппи угомонились и зажили вполне благополучно. Ведь буржуазные ценности делают жизнь пленительно комфортной.
        В своей среде истовых адептов «хипповой» эстетики и морали я не встречала, но стала отмечать, что мой любимый уже не довольствуется потрёпанными джинсами. У Олега появился длинный жилет из искусственного меха, казавшийся мне неопрятным, и холщовые мятые рубахи, с символической вышивкой и бахромой по краям. Его любимый жест в те дни — выброшенные вверх два пальца в виде латинской буквы «V». Так он приветствовал друзей.
        В конце сентября Олег исчез. Его родители не знали, где искать блудного сына. Он оставил дома только записку, чтоб не беспокоились. Я тоже пребывала в неведении, но чувствовала, что Олежка укатил далеко. Его всегда тянуло странствовать.
        Он позвонил через неделю.
        — Привет, журавлик!  — услышала я сквозь помехи междугородней связи.  — Я в Лазоревском. Надеюсь, ты меня не успела разлюбить?
        — Где это, на юге?  — удивлённо спросила я.  — Что ты там делаешь? А учёба?
        — У нас сейшн,  — напыщенно и серьёзно ответил Олег.  — Добирались сюда автостопом. Представляешь? Обратно также поедем. На дорогу дня три-четыре уйдёт.
        Мне это ни о чём не говорило. Я только представила, как должно быть изнурительно такое передвижение. Пыль, инфекции, неудобства.
        Он вскоре вернулся, но совсем другой. В него вселился весёлый и неутомимый чёрт. Улыбка была та же, те же руки, губы, а человек иной. Мы отныне зажили разной жизнью, продолжая всё же любить друг друга.
        Я много занималась, готовилась к поступлению в политехнический институт, а Олег всё чаще исчезал без предупреждения. Возвращался он страстный, соскучившийся по моему телу, изголодавшийся по любви и поцелуям. Он утомлял меня смелыми исступлёнными ласками. Теперь любовь не тешила меня прежней светлой радостью, а обдавала пьянящей, ядовитой полынной горечью. Мы часто спорили, не приходя к согласию. Нам бывало трудно вместе, но и врозь невозможно. Мне случалось испытывать стыдливую неловкость за его странноватые выходки. Только наедине, когда он снимал свои «хипповые» причиндалы и шептал ласковые привычные слова, он был мой, прежний Олежка.
        Именно в десятом классе с ним случилась ещё одна страшная беда. Это было в новогоднюю ночь. Во дворе у Литвинюка собралась большая компания. Планировали погулять до двенадцати, встретить Новый Год и разойтись по домам — в семьи. Вокруг было шумно и весело. Взрывались хлопушки, звучал переносной транзисторный приёмник. Светились окна в домах, на улице мелькали знакомые приветливые лица. В какой-то момент я потеряла Олега из виду. С удивлением обнаружила его за углом дома, рядом со странным парнем в овчинном тулупе. Тот был старше нас, и изрядно пьян. Они о чём-то спорили.
        Я окликнула Олега. Он махнул рукой, крикнул:
        — Я через минуту, журавлик!
        Но спустя минуту незнакомец убегал, а Олег неестественно корчился. Странный собеседник ударил Олега ножом в спину. Как потом оказалось, острое лезвие прошло глубоко, разорвало селезёнку и задело плевру лёгкого. Причину ссоры я не выясняла, не до того мне было. Олегу срочно требовалась скорая медицинская помощь.
        Операция длилась пять часов. Я ходила по двору больницы, не ощущая мороза. Сидеть в коридоре на месте я не могла. Меня увёл отец Олега.
        — Пойдём домой, деточка,  — устало сказал он.  — Нам всем надо отдохнуть. Пока Олег полежит в реанимации, потом мы будем навещать его, ухаживать. Силы надо сейчас беречь.
        Подключились все: его родня, мои родители, друзья, учителя. Олежка держался мужественно и быстро поправлялся. Однажды, уже начав ходить, он увёл меня по больничным коридорам в какую-то комнатушку, возможно, подкупив кастеляншу. Там, на больничных простынях и одеялах он жадно целовал меня, очевидно, превозмогая боль во всём теле. Я робко подчинялась, потому что боялась за его послеоперационные швы. Я старалась быть осторожнее и не перечила.
        Того парня в тулупе задержали и арестовали. Его осудили, но Олег почему-то просил судью назначить самый минимальный срок. Его позиция осталась загадкой для всех. Преступника приговорили к семи годам заключения, но в чем состоял конфликт, осталось тайной.
        В последние дни лета, когда я сдала все экзамены в институт, Олег опять исчез. Сам Полозовский никуда не пытался поступать. Его мать, Беата Мариановна сказала мне:
        — Всё, о чём я мечтала — ваша красивая свадьба с Олежкой. Я люблю тебя, как дочь. Ты очень славная девочка. Мой сын не для тебя. Он испортит тебе жизнь, он погубит тебя. Мы так страдали за него, а он не жалеет нас. Я многого тебе не рассказываю, чтобы не огорчать. После него всегда будет оставаться выжженная земля. Я его мать, мне никуда от этого не деться. Плохо воспитала, проглядела, перелюбила, избаловала. Прости нас, девочка, и устраивай свою жизнь без него. Мы всегда поможем тебе, если потребуется.
        Я уже ясно понимала, что она права, но не представляла дальнейшую жизнь без Олега. Он приручил меня. Я смутно задумывалась о самоубийстве, но эти пагубные мысли владели мной недолго. Проблески разума, страх и жалость к своим близким вытянули меня из бездны отчаяния.
        Как чутко должны родители следить за настроениями своих неоперившихся детей! Глупые влюблённые отпрыски иногда оказываются у самого края жизни, безотчётно стремясь к смерти. Памятуя о собственных переживаниях, я зорко наблюдаю за моей дочерью Машкой.
        Мой любимый опять свалился, как снег на голову. Олег встретил меня около института, налетел вихрем, обнимая и целуя на виду у всех.
        — Слушай, давай на выходные поедем в одно место!  — как ни в чём не бывало, предложил он.
        Этот парень никогда не испытывал неловкости и не считал себя неправым. Он был сын радуги и цветов, дитя свободы.
        В субботу Олег повёз меня на электричке в какой-то пансионат. Место было странноватое, мало приспособленное для полноценного массового отдыха.
        — Заведение скоро закрывают на ремонт, но мы договорились с персоналом,  — пояснил он мне.  — Нам разрешили тут расположиться на пару дней. За деньги, естественно.
        Компания собралась человек тридцать, не меньше. Люди были разных возрастов, но одетые в стиле хиппи, то есть в имитацию рванины, расшитой яркими нитками. Моё появление никого не удивило. Видимо, они привыкли, что к ним время от времени кто-то присоединяется. Я держалась отстранённо, только рядом с Олегом. Завязывать новые сомнительные знакомства мне не хотелось.
        Стояла чудная, романтическая погода. Я была рада подышать свежим воздухом. Сказывались усталость и напряжённость первых недель учёбы в ВУЗе. Вечная отличница, я не могла выполнять задания кое-как. Система обучения существенно отличалась от школьной, и я изводила себя до слёз, стараясь преуспеть с первых дней, рьяно штудировала учебники. Ко всему прочему, волей-неволей пришлось знакомиться с новым многочисленным вузовским окружением, вступить в иную систему отношений. Всё вместе вызывало некоторый стресс в юном организме. Олег оказался рядом — такой близкий и родной, знакомый мне до боли каждой складочкой кожи, каждым волоском. Привычное утешает. Я потянулась к нему, как былинка к ласковому весеннему солнцу.
        Мы гуляли допоздна по пустынной территории пансионата, наскоро перекусили по-походному потом уединились в одном из номеров. Постельного белья не было, на кроватях лежали только одеяла. Пришлось обустраиваться в этой скудной обстановке. Однако, вскоре я расслабилась, привычно оттаивая под его умелыми чуткими руками музыканта.
        О, он знал моё тело лучше меня самой! Он умел вызывать негу и упоение, вырывать возгласы восторга, совершая пальцами неспешное путешествие, сантиметр за сантиметром, в потаённые уголки. Олег целовал мне ступни. Смешными скрещёнными пальчиками он ласково играл, забавляя меня и себя. Олежка расправлял их, гладил, но они, упрямцы, упорно принимали неправильное, но удобное им положение. Мои недостатки вызывали в нём любовный восторг. Он исследовал их и искренне наслаждался. Сквозь полузакрытые веки я видела, как он наблюдает за мной, ловит мои содрогания, звуки, дыхание. При этом я оставалась девушкой! Он всё ещё берёг меня! Возможно ли не любить такого человека и не испытывать к нему благодарность? Я была не в силах бороться с искушением моей юной плоти.
        Обессиленная, я крепко заснула в его объятиях. Ночью меня потревожили какие-то непонятные громкие звуки. За дверью, в коридоре происходило нечто необъяснимое. Грохот, смех, переходящий в дикое ржание, выкрики, музыка, треск, удары.
        — Который час?  — спросила я.
        — Четыре, начало пятого,  — ответил Олег. Он всегда спал с часами на руке, даже будучи обнажённым. Эта деталь почему-то всегда возбуждала меня дополнительно.
        — А что происходит?  — удивлённо спросила я.
        — Ничего особенного. Поспи ещё, журавлик. Ребята просто веселятся, развлекаются,  — невозмутимо пояснил Олег.
        — Разве так развлекаются? Ведь это погром какой-то!  — возмутилась я.  — Ещё ночь не прошла.
        — Ну, ты ещё пойди, почитай им мораль!  — засмеялся он.  — Люди свободны в своём выборе! Ты хочешь спать, а им весело! Ты любишь тихо, а они шумно наслаждаются друг другом. Что тут плохого?
        Я не разделяла подобных взглядов. Такая свобода граничила с анархией, развратом и бог весть, чем ещё. Уснуть я уже не смогла. Молча лежала, а он гладил меня. Часа через два всё стихло.
        — Поедем домой,  — в отчаянии попросила я Олега.
        — Так ещё день впереди!  — возразил он.  — Вечером поедем, журавлик.
        — Хочу домой, хочу домой,  — негромко закапризничала я.  — Хочу в ванну! Хочу к маме.
        — Будет тебе ванна и мама в придачу,  — тихо смеялся Олег.  — А пока попьём чаю. Хочешь?
        — А где мы возьмём?
        — Ты со мной, а значит всё возможно!  — с видом волшебника заявил Олег.
        Он куда-то резво сбегал. Вскоре вернулся с ключами и повёл меня за собой.
        — Мне дали ключи от столовой!  — сообщил Олег.  — Сейчас я тебя накормлю горячим!
        В холле, где когда-то отдыхающие смотрели телевизор, прямо на полу сидели полураздетые парни и девицы! Они что-то тихо мычали, покачивались. У некоторых глаза были прикрыты, а у немногих наоборот широко раскрыты, даже будто выпучены. Зрелище показалось мне отвратительным.
        Мы шли между людьми, словно между статуями. До нас никому не было дела, каждый пребывал в индивидуальном мире грёз.
        — Не пугайся,  — предостерёг меня Олег.  — Ребята воспарили. Им хорошо! Порадуемся за них!
        Я смолчала тогда, но чаша моего терпения переполнялась. «До чего можно дойти с этим человеком, если он уже спокойно привозит меня к отпетым наркоманам!»  — лихорадочно думалось мне.
        Мы наскоро поели. Олег раздобыл замызганный чайник, посуду, но меня ничего не радовало. Я чувствовала себя опустошённой. Чай из чашки с трещинкой казался невкусным, а вся обстановка омерзительной. Я не любила Олега в ту минуту, я тяготилась им. Между нами образовывалась пропасть.
        Я опасалась, что он передумает уезжать, и терпеливо молчала. Разговорились мы только в пустынном вагоне электрички. В ранний час воскресного утра пассажиров было мало.
        — Тебе не понравилось?  — спросил Олег, обнимая и прижимая меня к себе.  — Ты просто впервые столкнулась с детьми радуги, со свободными людьми. Они не связаны путами, свободны от общества. Привыкай! Не все люди живут по расписанию и по правилам. Не всем по душе порядок.
        — Какие это дети радуги?  — не выдержала я.  — Что ты плетёшь? Очнись, Олег! Обычные наркоманы, прикрывающиеся какой-то нелепой философией. Образумься, прошу тебя! Поступай в институт искусств, в музыкальное училище. Живи нормально! Пожалей своих родителей! Ты же талантлив!
        — Я в здравом рассудке,  — заявил он.  — Я могу и без родителей обойтись, а они без меня. Я хочу поглядеть мир. «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз!» Слушай, а поедем на БАМ! Я буду любить тебя в тайге!
        — Какой БАМ!  — я уже не могла спокойно слушать.  — Я учусь в институте. На БАМе люди строят железную дорогу. Там нелегко, там холодно! Ты же не сможешь так работать. Что будешь делать? Песни будешь им петь?
        — Слушай, давай поженимся?  — вдруг предложил Олег.  — Хочешь? Сделаем, наконец, тебя женщиной! Я так мечтаю проникнуть в твою горячую норку! О-о, я сейчас с ума сойду! Скажи, ты моя? Ты моя, до конца?
        — Поженимся, будем грызть корочку хлеба или тянуть деньги у родителей?  — усмехнулась я.
        — Я всегда найду тебе деньги!  — гордо заявил он.
        Всякой девушке лестно принимать предложение руки и сердца, но мне в тот момент было мучительно больно. Рушилась, рассыпалась на осколочки моя первая любовь! Я ещё не научилась жить без Олега, но и с ним мне было не по пути. Мы перестали понимать друг друга!
        — Нам надо расстаться,  — тихо сказала я.
        — Слушай, я понял,  — сказал Олег крайне заботливо.  — У тебя разболелся зубик. Я же помню про твой коренной внизу, справа. Он у тебя всегда ноет, когда ты ноги застудишь. Надо было ночью спать в тёплых носках. Надо, пожалуй, удалить этот зуб, в конце концов. Пошли завтра же к стоматологу!
        Я побаивалась лечить зубы, и Олег водил меня к врачу буквально за руку, если требовалось. Ему даже разрешали сидеть рядом в кабинете. Он мог пролезть куда угодно. Как, как мне было отвадить себя от этих удобных привычек? Олежка опутал меня собой везде. Я прикипела к нему, я срослась с ним…
        — Мне не зуб надо удалить, а тебя из моей жизни!  — я впервые заговорила резко и смело.
        — Хочешь немного побыть без меня?  — спросил Олег, не понимая до конца сути моих слов.  — Пожалуйста! Уважу твои желания. Сколько дней мне не появляться? Скажи? А потом радостно встретимся! Журавлик, ты уже большая девочка у меня становишься! Ой, что будет дальше! Что придумает наша Анечка? Какие в её прелестной головке рождаются капризы! Я всё для тебя исполню.
        — Не ёрничай!  — прервала я его.  — Я хочу расстаться с тобой навсегда.
        — Как это?  — изумился Олег.  — Ты без меня?! Ну, уж дудки! Я столько берёг тебя, лелеял, и что? Чтобы какой-нибудь институтский очкарик воспользовался моей сладкой девочкой? Этого не будет.
        — Ты что несёшь?!  — возмутилась я.
        — Анька,  — твёрдо сказал Олег.  — Лучше не зли меня. Я исчезну пока на время, но ты — моя. Только моя. Поняла?
        Я заплакала. Он ласково вытирал мне слёзы, как всегда, но наше отчуждение уже началось.
        Явное между строк
        За окном зимний день набирал силу. Рассеялась зябкая хмарь холодного утра, и проглянуло озорное солнце. Что-то весеннее уже грезилось в его лучах.
        Я так долго говорила, что пересохло в горле. Я умолкла и выпила глинтвейну. Моя Марина умница. Такой изумительный напиток я пробовала только однажды, в январской Праге, где мы были вместе мужем. Каждую зиму, сразу после святок, когда впереди маячит февраль, отчаянно хочется дружной и тёплой весны! Но самый короткий и неласковый месяц в году всё равно неизменно наступает. Его надо пережить, перемочь и как-то скрашивать бытиё. Глинтвейн придуман именно в такие дни, я уверена.
        — Да, верно Олежкина мать тебе сказала, что после него только выжженная земля остаётся,  — вздохнула Марина.  — У вас бы не получилось ничего! Даже страшно подумать, как бы ты настрадалась, живя с ним! Как хорошо, что ты отделалась от него!
        — Но зато — какой ценой!  — напомнила я подруге.  — Ты вспомни, что дальше было!
        — Знаешь что?! С ним рано или поздно произошло бы что-нибудь подобное,  — высказала Марина.  — Таких людей ничего не остановит. В нём чёрт сидел. Одержимость — страшная штука. Мальчиш-плохиш по жизни.
        — Странная штука, эти плохиши почему-то по молодости так тянут к себе!
        — Да, мне знакомо это наваждение не понаслышке,  — задумчиво согласилась подруга.  — Слушай, пойдём в гостиную. Я что-то покажу!
        В небольшой гостиной Филимоновы завершали окончательную отделку. Марина плотно задёрнула непрозрачные шторы, щёлкнула выключателем. Люстры не было. Мягкий свет заструился по периметру всего потолка, возникая из-за декоративной панели, которая скрывала точечные светильники.
        — Здорово!  — восхищённо одобрила я.
        — А теперь смотри!
        Она выключила свет. Наверху, в тёмно-синем квадрате, слабо проявились и заблестели мелкие звёздочки.
        — Звёздное небо!  — сообщила довольная хозяйка.
        — Маринка, как я рада за тебя,  — искренне сказала я.  — Какой у тебя Коля!
        — Ему мой братишка Вова помогал. У обоих — руки золотые!  — гордо похвалила Марина своих родных мужчин.
        Она раздвинула шторы и впустила солнечный свет. Комната стала прежней.
        — Марин, это для тебя. Вот такая семья — это твоё. Ты достойна, ты заслуживаешь,  — трепетно увещевала я подругу.  — Все твои житейские и художественные таланты нашли достойное применение. Коля твой — золото! Пусть будет здоров долгие годы. Такой славный мужик!
        — Чего торопимся-то с отделкой гостиной? Пятьдесят лет ведь ему скоро. Так что выпьем скоро за его здоровье от всей души,  — сообщила Марина.
        — Я и забыла совсем! Он ведь нас старше!  — спохватилась я.
        — Да и сами уже не девочки давно,  — усмехнулась Марина.
        — Но ещё бабоньки хоть куда, если нас пока любят, а, Мариш?
        — А то!  — быстро согласилась Марина, шутливо поправляя свои груди.
        На стене, над новым диваном висел семейный портрет Филимоновых, оправленный в тонкую металлическую раму. Ярче всех выделялась Юлька, будто диковинный цветок в простом огороде. Она стояла позади сидящих родителей, не похожая ни на кого. В статике, на фотографии это бросалось в глаза! Марина перехватила мой взгляд.
        — На Юльку смотришь?  — догадалась она.  — Я сегодня повесила. Коля ещё не видел. Шурупы вкрутили, думали, может, картину какую-нибудь разместим.
        Что, лучше снять?
        — Марина, я боюсь советовать,  — тихо вздохнула я.  — А Юлька сама не спрашивает ничего?
        — Нет,  — ответила Марина.  — Пока нет. Права была твоя мама, когда говорила, что удовольствия на пять минут, а расхлёбывать долго и мучительно. Практически всю жизнь трясусь. Только успокоишься, так нет, опять проявится ошибка молодости. Пошли, еще, что ли выпьем? За Колю моего. Ты как, ничего?
        — Отлично. Давай!
        Мы опять направились в столовую.
        Глава 8
        Тайна рождения Юльки
        Два заметных события совпали в жизни Марины. Она отвергла Славу Литвинюка и поступила в политехнический институт. Марина смело шагнула вперёд, готовая к новизне. Родители убедили дочь, что её ожидают интересные события и знакомства. Они оказались правы.
        Общительная, яркая и озорная, Марина легко обрела новых друзей. Мы опять оказались в одном учебном заведении, только она на курс младше. Именно в её вузовский первый год мы реже виделись и мало общались по причине несовпадения поездок наших групп на практику и в колхозы. Студенческая жизнь кипела. Нас отправляли на производственную практику, на стройки, на сбор урожая. Мы успевали ставить спектакли, танцевать на дискотеках. Конечно же, ещё мы сдавали чертежи, проекты, зачёты… Всё клубилось.
        Каждая встреча с Мариной превращалась в обмен личными новостями. Однажды, после двухмесячной практики в городе Тольятти, Марина гордо сообщила:
        — Я рассталась с девственностью! Совсем не страшно! Зато теперь вокруг меня всё изменилось!
        Я бережно спросила:
        — С тобой всё в порядке?
        — Все просто здорово! Ты лучше спроси, кто он, мой первый мужчина!  — нетерпеливо потребовала она.
        — Так кто же этот счастливец?
        — Его зовут Игорь Мазур! Вслушайся, какая музыка в имени!
        — Кто он, откуда?
        — Он из Харьковского авиационного института. Мы познакомились в Тольятти на пляже. Представь, мы с девчонками загораем, такие юные вчерашние первокурсницы, а они, харьковчане, нарисовались рядом с нами. Взрослые парни, орлы! Уже на преддипломной практике!
        — И что дальше?
        — Ах, Анька, он такой красивый и чувственный! Всё было восхитительно!  — Марина закружилась по комнате.
        — А где теперь этот чувственный?
        — В Харькове, естественно. А ты на что намекаешь? Вот только нотации мне читать не надо, ладно? У меня мамочка для этого имеется!  — возмутилась подруга.
        — Ну, что ты!  — примирительно сказала я.  — Не дуйся, как пузырь. Мне главное, чтобы у тебя всё обошлось без последствий. А ты любишь его?
        — Так, у тебя точно в голове моральный кодекс молодого строителя коммунизма!  — рассмеялась Марина.  — Ты у нас всё учишься, учишься, как синий чулочек. Совсем забыла, как кокетничать. Мне даже папа говорил на днях: бери пример с Ани! Отличница, комсорг потока! Все преподаватели от неё в восторге! Курсовые сдаёт досрочно! А я знаешь, что сделала, чтобы он не выступал?
        — Что?
        — Повесила твою фотографию над письменным столом! Пусть отец успокоится! Как только замечтаюсь, так смотрю на тебя. Ты на ней такая красна девица, коса через плечо. А в глазах вселенская печаль,  — язвительно выдала мне Марина.  — Ты смотришь на меня с укором, а я стараюсь взять с тебя пример в учёбе. А ты с меня бери в сексе! Повесь мою фотку! Ой, смотри, Анька, заржавеешь!
        — Слушай, перестань так грубо надо мной смеяться!  — грустно попросила я.
        — А я и не думала. Пошли, покажу твой портрет.
        Мы направились к ней. Марина действительно пришпилила на обои мою маленькую фотокарточку. Я снималась вскоре после возвращения из злополучного пансионата и ссоры с Олегом в электричке.
        — Смотри, какой ты тут симпампончик!  — веселилась Марина.  — Зря мы тебе косу твою тогда отхватили.
        После размолвки с Олегом мне страстно хотелось что-то изменить. Решила начать с внешности. По моей просьбе мама и Марина подстригли мне волосы чуть ниже плеч и сделали густую чёлку над глазами. Изменив свой облик, я испытала странное облегчение, словно рассталась с тягостным наваждением. Через пару дней пошла в парикмахерский салон. Там мастера поправили мне причёску. Я рассталась с Олегом, укоротила волосы, но мне казалось, что, будто тогда и кожу с меня содрали заживо — так мне было больно. Постепенно боль затихала. Образовывалась новая слабая кожица. Мне нужно было заново учиться выстраивать отношения с противоположным полом.
        — Знаешь, какие у меня теперь бывают фантазии?  — не унималась возбуждённая Марина.
        — Какие?
        — Представь, вот идёт Владик Полищук из нашей группы. Помнишь его? Самый высокий парень.
        — Помню. Симпатичный,  — согласилась я.  — И что?
        — Он подходит ко мне, мы болтаем о том, о сём, а я про себя думаю: каков он в постели? Знаешь, мне теперь хочется испытать самые разные ощущения! Но больше всего меня тянет к тем, кто старше, взрослее, опытнее,  — призналась Марина.
        Её неукротимая чувственная тяга привела к сближению с одним молодым мужчиной, имя которого Марина скрывала даже от меня. Я лишь знала, что он работает в нашем институте в одной из исследовательских лабораторий. Почему Марина таила его от всех, я не понимала, но не выпытывала.
        Однажды она пришла ко мне субботним вечером и попросилась заночевать. Мы часто так делали в детстве.
        Ночью в постели Марина вдруг прижалась ко мне и расплакалась. Оказалось, что она беременна. Мой сон как рукой сняло. Мы сели обсуждать проблему.
        — Я уйду из дома!  — горячилась подруга.
        — Что ты городишь, дурочка!  — возразила я.  — Куда ты собралась? К нему?
        — Нет. В общежитие.
        — Не понимаю. Ты ему сказала?
        — Сказала.
        — Ну, а он?
        — Промямлил что-то и исчез. Растворился в пространстве!
        — Ну, растерялся человек. Бывает. Позвони, поговори. Почему вам нельзя просто пожениться? Родишь ребёнка, а в институте учиться мы все тебе поможем. Я все курсовые работы за тебя сделаю!
        — Не буду я за ним бегать. Месяц уже прошёл, как я ему всё сказала. Он избегает меня. За таких трусов замуж не выходят! Может, его милицией прикажешь пугать?
        — Да, с этого начинать семью нельзя!  — согласилась я.  — Послушай, Маришка, не считай меня за тупую моралистку, но объясни, как же так вышло? Ты же говорила, что всё умеешь? Где же твоя хвалёная осмотрительность?
        — Как-то так вышло,  — с досадой сказала она.  — Бдительность потеряла. А потом мой обаятельный гад нашёптывал постоянно, мол, не бойся, если что, то сразу поженимся. Я, говорит, детей обожаю. Профессорский сынок! Такой жених обязательно бы понравился моим мамочке с папочкой! Но, видно, не судьба им порадоваться! Ты уж не ругай меня особенно. Я сама себя наказала.
        — Ругай, не ругай, а делать что-то надо. Биологические часики тикают. А если аборт?  — робко высказала я.
        — Я уже была у врачей. У меня какая-то аномалия строения женских органов. Что-то там с трубами. Слушай, я не поняла их. Сказали, что лучше родить, а то детей не будет никогда. И время я уже упустила. Теперь только искусственные роды, но это так страшно и противоестественно! Живой ведь человечек. Зашевелится скоро.
        — И что теперь?  — у меня похолодели ноги.
        — Буду рожать. Из дома выгонят — пойду к вам.
        Мы всплакнули вместе. Так закончился наш роковой ночной разговор. Юлькина судьба была решена.
        Утром мы всё рассказали моей маме. Мама быстро включилась в тему, без лишних расспросов. Она немного подумала и предложила Марине:
        — Хочешь, я поговорю с Ираидой Борисовной? Не волнуйся, я найду нужные слова!
        Мама выполнила трудную миссию на «отлично». Оставалось как-то преподнести сюрприз будущему деду, Герману Александровичу. Он находился в длительной научной командировке, и вернуться должен был месяца через три, а то и четыре. Времени на обдумывание хватало.
        Отец Марины возник неожиданно. Дверь ему открыла изрядно беременная дочь.
        Герман Александрович негодовал. Он требовал объяснений, обвинял во всех грехах дочь и жену, вызнавал имя отца ребёнка. Маринка молчала, как партизан на допросе. Отец не мог видеть выпирающий живот дочери и ворчал. Семья лишилась покоя и сна. Сцены следовали одна за другой.
        Марина часто и подолгу скрывалась у нас. Я видела, как ей нелегко, и удивлялась её стойкости. Косые взгляды соседей и попрёки родителей она игнорировала. Моя подруга менялась день ото дня, готовясь стать матерью. Былую легкомысленность сменили женский практицизм, терпение, задумчивость.
        В роддом за внучкой Герман Александрович всё же поехал, и сам привёз девочку вместе с молодой мамой. Кроха быстро всех примирила! Заботы о новорожденной сплотили семью. Малышка, к счастью, была удивительно спокойной! Она много спала и старательно сосала грудь в положенное время. Девочка словно старалась завоевать симпатии окружающих и реабилитировать свою незадачливую мать.
        Когда Юлька начала улыбаться, сердце деда вовсе растаяло. Герман Александрович и Ираида Борисовна часто гуляли с коляской, а Марина училась. Так супруги стали образцовыми бабушкой и дедушкой, не ведая, кто же непутёвый отец чудесной внучки. Марина наотрез отказалась раскрывать эту тайну.
        Явное между строк
        — Давай, подружка, выпьем за Колю, мужа моего, в день всех влюблённых,  — озорно предложила Марина.  — Каждой бабе да по такому мужику! Запросто бы увеличились показатели рождаемости в стране! Мне с ним легко и спокойно. Детям он отец замечательный. Юлька уверена, что это и есть её папа.
        — Марина, а биологический Юлькин отец видел дочь хоть раз?  — решилась я спросить.
        — Нет, не видел. Я ведь ему всё же позвонила тогда из роддома, сообщила, что дочь родилась. Рассудила, что он имеет право знать. Он опять что-то пробормотал невразумительное в трубку — и всё. Может, боялся, что я буду денег у него просить? Так больно мне было, так обидно!  — призналась Марина.
        — Могу вообразить!  — поддержала я.  — Неужели человеку не хочется знать, что по земле ходит его дочь?
        — Ты знаешь, когда я встретила Колю, то впервые обрадовалась тому, что Юлькин отец не предъявляет своих прав. Коля и стал моей девочке настоящим заботливым отцом. Кто её вырастил и воспитал? Николай. Зачем Юльке знать про существование какого-то другого человека? Он оказался только донором качественной спермы, и спасибо ему на том. Девочка удалась.
        — Да, как причудлива жизнь! Биологический отец даже не хочет взглянуть на своё создание, а посторонний человек становится родным и близким без лишнего слова и упрёка!  — воскликнула я.  — Мариночка, я так люблю вашу историю знакомства! Я пережила её, как свою! Как сейчас помню ту минуту, когда узнала про вашу предстоящую свадьбу! Как мы с мамой радовались за тебя!
        Глава 9
        Коля и Марина
        Герман Александрович примирился с дочерью, души не чаял в Юльке, но ограничивал свободу Марины. В его интеллигентном уме всё смешалось. Он не мог уразуметь, к чему же так деликатно воспитывали дочь, к чему эти чтения классики вслух, походы в театр и коллекционирование репродукций картин. Ведь это всё не отвратило Марину от банального грехопадения. Он не догадывался, что именно картины пробудили чувственность дочери. Ей не хватило опыта справиться с собой, а родители не заметили происходящего с дочерью. Только и всего.
        Марина особенно и не противилась отцу. Она с головой ушла в материнские заботы и кружила по маршруту: институт — дом — детская поликлиника. Моя подруга занималась рукоделием — вязала крохотные кофточки и носочки, шила умилительное детское бельишко, украшая его оборочками, мережкой и вышивкой. Материнство придало ей обаяние истинной женственности, жертвенной отрешённости от суетных удовольствий. Я навещала подругу, помогала, чем могла, но моё отношение к её затворничеству было неоднозначным.
        Первой вступилась за Марину её тётка, младшая родная сестра матери, Лидия, и я всей душой приветствовала этот порыв.
        — Вы что над девкой измываетесь, держите её взаперти?  — затеяла она как-то непростой разговор с родителями Марины.
        — А что, прикажешь ей организовать гулянки и веселье?  — отреагировал отец Марины.  — Она отгуляла уже своё. У неё дочь теперь. А дай ей волю, как прежде, так ещё неизвестно что натворит со своей бесшабашностью! Я столько стыда вынес! Столько передумал, как мы не доглядели с Ираидой! Если бы всё вернуть назад!
        — Какой же ты, Гера!  — укорила Лидия.  — Мало ли, чего в жизни случается!
        — Случается, но почему у нас?  — не унимался Герман Александрович.  — Мы что, плохие родители были? Кажется, всё для детей!
        — Гера, так бывает. Не вы первые, не вы последние,  — уговаривала настойчивая Лидия.  — Получается, что если бы вышла Марина замуж, то тебя бы всё устроило. А как ей дальше с этим человеком жить — тебя не касается! Ну, улестил ушлый парень девчонку! Ещё неизвестно, как бы вы тут с ним таким ужились!
        — Конечно, неизвестно!  — возмущался новоиспечённый дед.  — Мы ведь имени его даже не знаем. Она ведь молчит! А может, я бы поговорил с ним по-мужски?
        — А Марине это надо? Ты у неё спросил?  — негодовала Лидия.  — Ну, ты же образованный, чуткий, прекрасный человек! Не будь ты сатрапом для дочери. Ей ведь труднее всего. Порадуйтесь все вместе, что такая внучка замечательная и здоровенькая у вас появилась! Сам ведь любишь её, я вижу!
        — Люблю!  — признался Герман Александрович.  — Ну, и что?
        — А то! Говорю вам прямо — Маринку изводить не дам!  — заявила смелая тётка.  — Она с ума сойдёт скоро у вас. Предупреждаю, у меня день рождения на днях, если ты не забыл. Я собираю гостей. Я Марину заберу на вечеринку. Пусть с людьми пообщается, отвлечётся. Ко мне ты её можешь отпустить? Вас я приглашу отдельно, со всей родней. И без обид!
        — Только под твою ответственность, Лидия!  — согласился отец.
        Лида и её муж умели и любили принимать гостей. По случаю дня рождения Лидии они собрали друзей и коллег. Хозяйка задействовала Марину во всем, давая ей возможность проявить творческие способности. Давно моя подруга не проводила время так интересно.
        Вечер удался. Люди наслаждались общением, теплели душами, раскрепощались. В разгар застолья явился ещё один запоздалый гость. Марина отворила ему дверь, не зная, что впускает на порог свою судьбу.
        В мечтах нам обычно видятся безупречные красавцы. Трудно вообразить героем своего романа невысокого, плотно сбитого субъекта с проблесками раннего полысения и лёгким оканьем в речи. Коля был именно таким. Марина сразу отметила его добрые глаза, и больше ничего особенного.
        Коля при виде Марины испытал нечто большее: восхищение и тихую радость. Что-то было в каждом её движении, голосе, облике, доходчиво говорящее Николаю о том, что она станет хорошей матерью. Коля вырос в многодетной деревенской семье, и сам хотел иметь хотя бы троих ребятишек. Женщина, которая представлялась Коле в фантазиях, была утончённой, но домовитой, статной, но не бестелесной. А ещё ему нравились светловолосые девушки, с ясными глазками и розовым румянцем на круглых личиках. Именно такая особа открыла ему дверь. Она была молода, но так и влекла к себе женственностью!
        На Марине было ажурное, ручной работы платье, связанное крючком из суровья. Такую вещь не купить в магазине. Коля в этом разбирался. Его мать ловко рукодельничала и крючком, и спицами. У девушки отменный вкус! Чего же более? Не зря о любви с первого взгляда говорят и пишут так много! Она случается! Долгий поиск второй половины завершился.
        — Я правильно зашёл? Здесь проживают Комаровы?  — Николай уточнил на всякий случай.
        — Да-да!  — утвердительно закивала Марина.  — Вы проходите, раздевайтесь.
        Новый гость всегда добавляет в мелодику застолья свежую ноту. Колю встретили нетрезвыми возгласами радости. Хозяева засуетились, гости взбодрились. Налили штрафную рюмку, усадили, придвинули салаты и закуски. Праздник продолжился.
        Весь вечер Коля чутко наблюдал, пытаясь определить, с кем пришла Марина. Убедившись, что она без пары, он возликовал.
        Марина засобиралась домой первая. Она пыталась удалиться незаметно, не подавая остальным намёка, что пора и им честь знать. Лида вышла с племянницей на кухню, чтобы уложить гостинцев для родни — домашнюю праздничную выпечку. Коля поджидал их в прихожей.
        — Лидочка, ты разрешишь твою родственницу проводить?  — просто, без затей спросил он у хозяйки.
        — Коля, хорошо-то как! Какой ты молодец!  — обрадовалась Лида.  — Марина обещала родителям вернуться не поздно, а мы не можем её проводить! Я хотела такси вызвать.
        — Зачем такси? Такси не надо! Не надо такси!  — приговаривал Коля, быстро надевая куртку.
        Стояла ранняя весна. Таял снег, капало с крыш, и воздух имел неповторимый свежий запах талой воды. Самое время влюбляться.
        Пошли пешком. Было приятно подышать и размяться. Коля увлечённо говорил о работе, о дружном коллективе, в котором он трудился с мужем Лиды, и о том, что привело его в этот большой промышленный город.
        — Я вас заболтал,  — спохватился он.  — Я всё о себе, да о себе, а вам, пожалуй, неинтересно.
        — Напротив, мне приятно видеть человека, у которого всё так ясно и определённо в жизни,  — мягко возразила Марина.  — Видно, что вы крепко стоите на ногах. У вас, наверное, хорошая дружная семья.
        — Вот с семьей пока полная неопределённость!  — радостно сообщил Коля.
        — У такого, как вы, всё сложится. Вы такой надёжный,  — улыбнулась Марина.  — А я уже пришла. Спасибо вам.
        Она пожала ему руку женственным скользящим движением и быстро исчезла в подъезде без лишних слов.
        Коля нещадно корил себя, что немного замешкался при расставании и не взял её номер телефона. Он уже решил, было, спросить завтра на работе у Арсения, но спохватился, что как-то это будет совсем по-мальчишески. Ему ведь уже за тридцать, не пристало суетиться, подключать кого-то. Нужно действовать самому.
        Вечером следующего дня он приехал к нашему дому сразу после работы и сел на лавочке у подъезда. Так совпало, что Марина вышла в магазин за продуктами. Увидев Колю, она неподдельно изумилась.
        — Здравствуйте, Коля! Какими судьбами?  — спросила она.
        — Так я вчера-то ваш телефонный номерок забыл записать,  — просто признался Коля.  — Вы уж не откажите. Сижу тут битый час. Уже бабульки косо смотрят.
        — Знаете что, Коля, давайте-ка лучше я вам сама позвоню, когда смогу,  — предложила Марина.  — У меня папа строгий. Новых людей воспринимает постепенно. А если вам захочется что-то мне передать, то свяжитесь через Лиду.
        Он пошёл с Мариной до магазина, потом проводил её обратно, до дома. Погулять ещё немного она отказалась, решительно сославшись на занятость. Коля подумал, что девушка удивительно серьёзная и пунктуальная, воспитанная родителями в строгости! Таких особ он давно не встречал! Это расположило его ещё больше.
        Со следующего дня Коля взялся за изучение репертуара театров, анонсов кино и концертов. Не упустил даже местную филармонию и цирк. Он накупил билетов на несколько недель вперёд. Пришлось прибегнуть к помощи Лидии. Тётка приглашала Марину как бы от своего имени.
        Так пролетело месяца три. Лида прикрывала Марину не особенно задумываясь, что же выйдет дальше из этого невинного культурного общения Коли и племянницы. Ей просто хотелось, чтоб Марина имела некую отдушину. Окно в мир.
        А Марина, устав скрытничать, рассказала про Николая мне.
        — Как-то неловко мне, Ань,  — грустно призналась подруга.  — Я вижу, как он ко мне со всей открытой душой, а я, словно засекреченный агент. Ни в дом его не приглашаю, ни звонить не позволяю. Дикость и плутовство в одном флаконе.
        — А он тебе нравится?  — спросила я.
        — Надёжный и внимательный человек,  — отрекомендовала своего кавалера Марина.  — Таких парней сейчас редко встретишь. С ним легко, приятно и спокойно, но я не хочу морочить Николаю голову и подавать нереальные надежды на будущее. Я ощущаю себя какой-то аферисткой, лгуньей! Скажу ему завтра о себе всё, как есть!
        — Ну, так уж сразу всё!  — возразила я.
        — Почти всё,  — грустно улыбнулась подруга.  — И этой малости достаточно будет.
        В один из ближайших вечеров Марина решилась расставить все точки над «j».
        — Коля, мне так приятно было общаться с тобой в последнее время, но мы не дети, и я замечаю твою растущую симпатию ко мне. Не скрою, мне это лестно. Спасибо за всё, но тебе нужна другая девушка. Со мной ты теряешь время попусту. Дело в том, что у меня есть маленькая дочь. Едва ли это тебя обрадует. Прощай и прости, если сможешь.
        Коля оцепенел, не находя слов. В состоянии внезапности у каждого может случиться ступор. С минуту постояли, храня неловкое молчание. Марина первая развернулась и пошла прочь. У неё такая нелепица уже однажды происходила, но только с другим мужчиной — с Юлькиным отцом.
        — Вот и всё,  — подытожила Марина, рассказывая мне о своём решительном поступке.  — И этот остолбенел. Кому нужны чужие дети? Но молчать я тоже больше не могла.
        Мы обнялись, сидя на диване. В тишине тикали равнодушные часы, отсчитывая минуты. Я судорожно искала верные слова. Обычные утешения казались неуместными и глупыми. Ничего толкового на ум не шло. Я просто прижала подругу к себе. Мы горевали и дышали в унисон. Все же огорчение, разделенное надвое, не так давит.
        — Перемелется — мука будет,  — тихо сказала Марина то ли мне, то ли себе.
        Всё разрешилось через неделю, и ещё более неожиданно — для всех. Однажды вечером Коля смело позвонил — не по телефону, а сразу в дверь квартиры. Он принёс большой букет, шампанское, конфеты, фрукты — всё, что счёл подходящим для особого торжественного случая. Дверь ему открыл Герман Александрович. Увидев незнакомого мужчину с роскошными цветами в руках, он решил, что тот ошибся адресом.
        — Вы к кому, молодой человек?  — вежливо поинтересовался он у странного пришельца.
        — Так к вам, стало быть!  — уверенно заявил Коля.  — Марина — ваша дочь?
        — Да! И что же?
        — А вы — Герман Александрович? Тогда держите пакет, а я пока ботинки сниму, а то натопчу вам тут грязи.
        — Извольте,  — согласился Герман Александрович и принял из рук незнакомца пакет и цветы, продолжая, тем не менее, недоумевать.
        Николай неторопливо разделся, оправил перед зеркалом пиджак и галстук.
        — Вот теперь я готов,  — сказал он.  — Цветочки попрошу обратно. Я, собственно, пришёл просить руки вашей дочери. Она вас, Герман Александрович, очень уважает, так я решил по старинке, с вас и начать. А вы уж мне помогите.
        — Проходите,  — предложил удивлённый Герман Александрович.  — Марина, Ираида, девочки! Где вы там?
        Вышли все девочки, включая Юльку на руках у бабушки.
        — Это Николай Филимонов, мой хороший знакомый,  — представила Марина родителям.  — Только он шутит, я думаю. Я ведь сказала тебе, Коленька, обо всём вполне ясно.
        — Я всё понял, как не понять. У тебя дочка. Пускай моя теперь будет. Я ведь детей очень люблю. Давай, знакомь нас,  — заявил настырный Коля.  — И вот тебе цветы. Ставь в вазу.
        Я не видела подругу несколько дней. Зайдя как-то вечерком, нашла их с Ираидой Борисовной в спальне. Обе суетились среди стопок постельного белья, полотенец, скатертей и чего-то ещё, извлечённого на свет из шкафов. Рядом ползала по полу резвая Юлька, норовя ухватить что-нибудь своими цепкими ручонками. Дети любят ералаш в доме.
        — Что это у вас за переполох такой? Генеральная уборка?  — спросила я.
        — Переполох у нас свадебный, Анечка. Свадебный,  — сообщила мне Ираида Борисовна. Глаза её светились тихой радостью.  — Коленька сроки нам дал уж больно короткие. Тянуть не хочет. На днях вот родители его приедут, сёстры, братья. Как родни у него много! Столько человек надо принять! Куда размещать, ума не приложу.
        — Так давайте объединять усилия!  — весело предложила я.  — Какая предстоит программа? И кто командует парадом?
        — Господи, конечно мама руководит!  — сказала Марина.  — Она такую бурную деятельность развернула! Советуется только с Колей. Я уж так, сбоку-припёку, на подхвате.
        — А как вам жених, Ираида Борисовна?  — спросила я.
        — Анечка, какой обстоятельный парень! Юлька к нему сразу потянулась!  — восхищалась будущая тёща.
        — Анюта, я на вас с мамой рассчитываю, надеюсь, ты не будешь возражать. У вас мы будем печь пироги. В нашей плите мы мясо запечём. Твоя мама поможет нам с тестом. А ты давай, подключайся к Маринкиному наряду. Она чего-то там подшить не успевает. Кружева для отделки подбирает третий день! И главное, Марина, введи Аню в курс дела насчёт Колиных родителей!
        Для своей родни Николай сам придумал легенду для легализации крохотной Юльки. Он решил заявить, что встречался с Мариной давно, а потом, якобы, вышла промеж них досадная размолвка. На полгода. Между любящими людьми такой разлад нередко случается, это все знают. Марина, мол, скрыла от него, что уже беременна. Из ложной женской гордости и предубеждений. А тут Коля пошёл, было, к ней мириться, да и вызнал обо всём. Конечно, как порядочный человек, он незамедлительно сделал Марине предложение руки и сердца, да невесте срок рожать подошел. Вот свадьбу и отложили. Короче говоря, Юлька — его родная дочь. На том и сказке конец, кто поверил — молодец. А кто сомневается — на свадьбу не приглашается.
        Вначале Марину сватали, и это напоминало весёлый фольклорный праздник. Потом, через пару дней, состоялась сама свадьба. Я не успела разобраться окончательно, кто кому кем приходится, но радовалась безмерно, когда слышала такие разговоры среди Колиной родни:
        — И такую девушку Колька наш чуть не проморгал!  — сетовала одна гостья.
        — Ишь, обижаться удумал, да на полгода от неё пропадать!  — вторила другая дама.  — Обидчивый какой!
        А Колина мама шепнула мне сама:
        — А внученька моя, Юленька, вылитая наша баба Клава! Такая же глазастенькая! И нос, и подбородок её!
        Кто такая баба Клава, я не уточнила, но женщина, наверняка, хорошая и добрая, как и вся Колина родня.
        Недаром говорят в народе, что судьбу не обмануть, как не старайся. Попробуй, обойди такого настойчивого, как Коля.
        Явное между строк
        После здравицы в честь любимого мужа Марина расхрабрилась:
        — Редко теперь выпадают такие дни, как сегодня. Вот мы с тобой сейчас вспоминаем былое, перебираем по порядку год за годом, и я обнаруживаю досадные пробелы в своей памяти! Ведь это всё происходило более двадцати лет назад! Задним числом я с удивлением обнаруживаю белые пятна на карте судьбы! Оказывается, что, живя рядом с тобой и любя тебя, как сестру, я всё же что-то упускала из виду, углубившись только в свои обстоятельства. Какая же я эгоистка, оказывается!
        — Ты о чём?  — удивилась я.
        — Я только понаслышке знаю, что произошло с Полозовским. Как ты пережила всё это?! Чем же я-то была так занята в те дни, что не помню подробностей?
        — Ты тогда осваивалась в институте, уезжала на практику в Тольятти. Потом я уехала в колхоз почти на два месяца,  — я восстанавливала событийную последовательность.
        — Ты уж не миндальничай, Анюта, не щади меня, а скажи прямо: трахалась ты, подружка дорогая, налево и направо, забыв обо всём на свете! А то — практика, учёба, комсомол!  — с озорным вызовом заявила Марина.  — Помнишь стихи Мандельштама? «Дано мне тело, что с ним делать?» Я познавала секс.
        — Ну, что-то такое имело место быть,  — улыбнулась я.  — Чего там, дело прошлое. Не судите, да не судимы будете. Да и не поворачивается язык заявить такое почтенной матери троих детей!
        — А от чего же дети появляются? От этого самого, от секса!  — высказала подружка.  — А нагулянные детки, да с удовольствием, рождаются особенно красивыми. Это народная мудрость, донесённая сквозь века!
        — Тебе видней. Хорошо, что не слышит твой муж,  — пошутила я.  — Надеюсь, твои замечательные сыновья всё же от него?
        — Они-то стопроцентные Николаевичи. Неужели по ним не видно?  — спросила она.
        — Ну, успокоила!  — рассмеялась я.  — Мало ли… Ты у нас бедовая.
        — Так, не отвлекайся!  — упрямо потребовала Марина.  — Давай восстанавливать историческую справедливость. Тем более что сегодня такое событие: главный фигурант Полозовский напомнил нам о себе.
        — Это тогда он был главный, а теперь третьестепенный. Всё ветром унесло, быльём поросло. Дело прошлое.
        — Так уж и поросло-унесло!  — парировала Марина.  — Сама же прибежала ко мне в жутком смятении!
        — А ты чего от меня добиваешься?
        — Как чего? Как Олег попал за решётку? Кого убил, за что? И что у вас перед этим вышло? Ведь было же что-то?  — сыпала Марина вопросы один за другим.
        — Так, кто-то вкусным обедом накормить обещал,  — усмехаясь, напомнила я.  — А пока ты меня только изрядно подпоила.
        — Не ври, глинтвейн лёгонький. Имей терпение. Наешься, осоловеешь. В сон потянет. Давай, рассказывай налегке. А я салат доделаю.
        Глава 10
        В луковом царстве или Деревенские страдания
        Я успешно заканчивала первый курс. С Полозовским мы вели себя несимметрично. Я осмелилась порвать с ним, а он отказывался воспринимать наш разрыв всерьёз. Я приняла нелёгкое решение умом, но не сердцем: жизнь без Олега представлялась смутно. Он же, упорно не желая соглашаться со мной, подолгу и прекрасно без меня обходился. Его бесконечные отлучки уже не удивляли и не огорчали меня, так сильно, как раньше. Я переносила их легче, но период смутных, невыясненных отношений изнурял меня.
        К счастью, у нас была дружная, сплочённая группа, а главное — отличные, надёжные, целеустремлённые парни. На них можно было спокойно полагаться во всём. Наш институт всегда славился отменным мужским контингентом.
        Я часто задумывалась, что клин вышибить клином — не самая плохая житейская теория, но с лёгкостью применить её на деле всё же не получалось. Я выдавливала свою юную любовь по капле вместе с кровью и болью, но она раненым зверьком таилась в сердце. Весёлой студенческой компанией мы ходили в кино, танцевали на дискотеках, сбегали с занудных лекций в кафе-мороженое. Я оживлённо общалась, но не кокетничала, не флиртовала. При мыслях об интиме моё тело начинало протестовать: от близости чужих запахов мутило и поташнивало. Любая вероятная интрижка казалась заранее обречённой.
        Я испытывала изматывающий раздрай. Тело и разум находились в конфликте. Временами безумно хотелось любви и мужской ласки. Я часто оказывалась на грани увлечения мастурбацией. Если б знали сокурсники, что творилось в моей мятущейся душе! Каждую ночь, на грани сна и бодрствования, мне чудился Олег. Он мнился властелином моего тела, я грезила им и страшилась его. Я отучала себя от него, мечтала найти другого парня, но мой будущий избранник всегда представлялся похожим на Полозовского. Такая суматоха происходила в моей голове.
        Летом, после сессии, я не видела Олега до осени. Я догадывалась, что он колесит по стране со своей сборной командой. Скорее всего, они пребывали на южном взморье: концерты на танцплощадках, фарца импортными шмотками, случайные заработки, путевые приключения. Олег обожал событийную непредсказуемость, полную азарта, драйва.
        С его матерью, Беатой Мариановной, я не прерывала задушевных, добрых отношений. Эта изумительная женщина оставалась неувядаемо красивой, статной, но с печатью глубокой печали на лице. Своего старшего сына, Олега, они с мужем уже не останавливали и не искали, если даже он пропадал надолго. Олег был неудержим, как вольный ветер. Всё внимание в их семье сосредоточилось на младшем сыне, Косте. Он подрастал, окончил шестой класс. Костенька был добродушный полноватый мальчик, склонный к уединённому чтению, и это утешало родителей.
        Родственница Олега, тётя Джек, Евгения Мариановна, работала заведующей библиотекой в нашем институте. Различная техническая литература мне требовалась постоянно, и она выручала меня. У тёти Джек имелся небольшой кабинет, где мы с ней частенько пили кофе или чай со сладостями. Мы оживлённо общались, но не касалась острых тем. У нас было о чём поговорить. Общая институтская среда давала немалую пишу для необременительных бесед. Однажды, в один из таких наших полдников, Евгения Мариановна, смеясь, сказала мне:
        — Анюта, недавно меня на кофейной гуще гадать научили! Давай тебе погадаю!
        Я допила кофе, протянула ей чашку. Добрейшая тётя Джек повертела её в своих пухлых ручках и поведала:
        — Ты будешь очень счастливой, девочка моя! Счастье твоё рядом ходит, ты только присмотрись хорошенько!
        Я не видела ничего, кроме немытой чашки и бесформенных кофейных потёков, но оспаривать славное предсказание не стала. Присмотреться вокруг никогда не помешает.
        Милые, славные сёстры Полозовские! Они принимали сердечное участие в моей судьбе всеми допустимыми способами. Добрые женщины помнили мой день рождения, мои пристрастия к горькому шоколаду, сочным яблокам, цветам, книгам, живописи. Я часто получала от них небольшие знаки внимания. Они напоминали мне трёх сестёр из пьесы Чехова. Эти три женщины умиляли меня. Они желали мне счастливой женской судьбы, но не стремились выпускать из своего ласкового круга. Я держалась за них до последней возможности, даже когда была замужем и фактически уже принадлежала к другому семейному клану.
        В очередной раз Олег возник осенью, в конце сентября.
        Наш курс тогда отправили на сбор небывалого урожая лука. Я и не представляла себе раньше, что луковые поля могут быть такими огромными. Посадки тянулись во все стороны, до горизонта и дальше. Большой колхоз процветал, выращивая эту культуру. Лучок шёл на экспорт за валюту. Мы собирали его и паковали в разноцветные сетчатые мешки по пять и десять килограмм весом. Округлые золотые луковые головки были живописны, но острый запах портил впечатление. Он пропитал нашу одежду, руки и волосы. Мы, шутя, называли себя семейством Чиполлинно, и вообще постоянно вспоминали сказку Джанни Родари. Студентам непривычно унывать. Такой весёлой, полной приключений осени, я больше и не припомню в своей жизни.
        Колхоз не первый год привлекал помощь со стороны, и проявлял чуткую заботу о трудовом десанте. Для таких городских работничков, как мы, был построен уютный коттеджный городок со столовой и комнатой отдыха. Рядом с лагерем протекала узкая речушка, а по её пологим берегам росли раскидистые черемуховые деревья. Местные жители, зажиточные колхозники, были приветливы и добры к студентам. Свежее мясо, парное молоко, овощи, ароматный местный хлеб нам доставляли каждый день в избытке.
        Олег нашёл меня в этой глуши, но я даже не удивилась этому. Он был способен и не на такое. Меня поразило вот что: прежде чем показаться мне на глаза, он наблюдал за мной тайно. Олег примерно неделю жил в деревне неподалёку.
        Своё появление он обставил с помпой. Олег прибыл в наш студенческий лагерь на лошади вместе с кучером, который возил нам продукты. Перед этим он уговорил возницу раскрасить повозку гуашью. Для кого-то подобная затея весьма хлопотная, а для него — сущие пустяки: взять краску и кисти у скучающего художника в сельском клубе, а пожилому извозчику поставить бутылку портвейна.
        Эффект получился потрясающий! Оранжево-жёлтая, наспех размалёванная телега виднелась издалека. Он оснастил её диковинными знаменами из полиэтилена, который тоже ярко разукрасил. Олег управлял старой лошадью стоя и что-то напевал. За спиной болталась гитара. Ни дать, ни взять — трубадур! Возникало ощущение, что к нам прибывает цирк шапито. Весь лагерь оживился, все высыпали навстречу.
        Гружёная телега подъехала к столовой. Олега приняли с весёлым добродушным одобрением: в нашем луково-студенческом царстве ценили незаурядный юмор и находчивость. Я с девчонками чистила картошку на улице. Олег лишь кивнул мне, помогая ребятам разгружать продукты.
        — Привет, журавлик!  — поздоровался он, закончив дело.  — Вижу, не ожидала меня! А я тут, в деревне, подшабашить устроился. С недельку поживу, подышу чистым сельским воздухом и домой поеду. Ну, как ты? Пройдёмся?
        Мы пошли по поляне в сторону от лагеря. Он развлекал меня рассказами о своих летних приключениях. Я больше слушала, чем говорила.
        — Олег, уезжай, пожалуйста,  — тихо перебила я пустые разглагольствования.
        — Анют, ты не права!  — задиристо заявил Олег.  — Имею право жить, где хочу! Жил на Черноморском побережье, теперь хочу здесь!
        — Зачем ты приехал? Зачем мы тянем эту историю, как жевательную резинку?  — я не скрывала досадного раздражения.
        — А я скучал, надеялся,  — он лучезарно улыбался, но меня это больше не обольщало.  — Тебе неудобно со мной? Ты не хочешь, чтоб обо мне знали твои однокурсники?
        — Я ничего не хочу,  — сухо заявила я.
        — Завела себе чувачка?  — развязно поинтересовался Олег.  — Шуры-амуры в деревенской обстановке. Пасторальные сюжеты! И как? Лучше, чем со мной?
        — Во-первых, в таком тоне разговор у нас дальше не пойдёт,  — воспротивилась я.  — Во-вторых, я не знаю, о чём ты, про какие амуры. В-третьих — моя личная жизнь тебя не касается. Ты обаятельный парень, Олег! Заведи себе девчонку среди этих ваших цветов жизни. Ведь у тебя обширные знакомства! Оставь меня, прошу. Мы с тобой разные люди. Детство закончилось, наши пути разошлись. Нам обоим пора это понять. Давай не будем доводить отношения до абсурда.
        — Я ведь здесь за тобой неделю уже наблюдаю,  — насмешливо признался он.  — Видел, как ты с каким-то пареньком позднюю черёмуху собираешь. Колхозники летом не обобрали, вам ягодки оставили. А ягодки сладкие, подвяленные прямо на ветках! Я пробовал, вкуснотища! Как трогательно вы смотрелись, Аня! Я чуть не прослезился! У вас, наверно, самый нежный период. Он, наверно, с тебя пылинки сдувает, как я когда-то. А ты ему врежь правду, что, мол, я привычная, опытная в сексе. Не робей, пацан, расстилай куртку на траве, а я прилягу, да тебя ещё и поучу кое-чему! Дави на газ, всё будет джаз, я знаю, точно, всё будет джаз! Тело в дело. Я не прав?
        — Всё — или ты меняешь свой тон, или…
        — Что или? Позовёшь своих ребят? Их много, а я один?  — петушился Олег.  — Давай, зови! Посмотрим, что получится.
        — Господи, какую же ерунду ты несёшь!  — устало и разочарованно сказала я.  — Не знала, что когда-нибудь дойдём до таких оскорблений. Как противно. Омерзительно.
        Местность была довольно открытая, и нас, пожалуй, неплохо видели издалека. Я услышала, как меня зовут, и обернулась.
        — А-ня! А-ня!  — скандировали ребята.
        Я помахала им рукой в ответ.
        — Не ходите, дети, далеко гулять!  — громко гаркнул весельчак и балагур Генка Гришин.
        — Аня, всё в порядке?  — кричала срывающимся голосом моя подруга Мила. Набежавший ветер доносил её слова обрывками.
        — А-ня! А-ня!  — опять скандировал хор голосов.  — Мы без тебя на ужин не пойдём! Мы без тебя голодные умрём! А кушать очень хочется!
        — Как у вас тут всё поставлено!  — иронично покачал головой Олег.  — Круговая оборона! Один за всех, и все за одного. Благородно. Поужинать бы, в самом деле, не мешало. Аппетит на свежем воздухе просто волчий.
        — Ты собираешься остаться?  — насторожилась я.
        — Какая ты жестокая! Я же ехал к тебе, а ты меня готова выгнать голодным!  — укорил меня Олег.  — Всё, Анют, прости! Нахамил, не сдержался. Я ведь люблю тебя. Я так скучаю по тебе!
        — Олег, не мучай меня, если правда хоть немного любишь,  — я ухватилась за его слова, как за спасительную соломину.  — Уезжай, прошу!
        — Уеду,  — вдруг кротко согласился он.  — Поем и уеду.
        За ужином Полозовский проявлял любезность и хорошие манеры. Он представился ребятам моим бывшим однокашником, знакомым по школе, непринуждённо общался на разные темы. Он спел несколько популярных песен прямо в столовой под гитару, а затем вежливо откланялся. В деревню Олег отправился пешком. Я не вышла его провожать.
        Но наши ребята тоже были не лыком шиты. Что-то необычное они всё же приметили в этом странном госте, подкатившем на размалёванной телеге. Вечером, когда мы укладывались спать, через дощатую стену, разделявшую комнаты девчонок и парней, послышалась самодеятельная песня:
        Не ходи, Анюта, замуж,
        Не бери чужих колец!
        Ой, девчата, не спешите
        На себя надеть венец!
        Песня была длинная, комичная, наспех сложенная, и исполнялась на мотив частушек нестройным мужским хором. Все голоса оставляли желать лучшего, а некоторым хористам вообще в детстве медведь на уши наступил. Мне такое пение резало слух, сказывались годы общения с музыкантом.
        Девчонки ворочались в постелях, обречённо вздыхали, а я незаметно улыбалась в темноту.
        — Ань, они не успокоятся!  — намекнула Мила.  — Спать нам не дадут своими песнопениями. Надо что-то срочно делать. Завтра в семь подъём.
        Я накинула штормовку. Попасть в их комнату можно было только через улицу. Постучалась в дощатую дверь, ёжась от ночной прохлады.
        — Аня пришла! Заходи!  — ликующе встретил меня Вовочка Завьялов, обёрнутый в простыню, словно римский сенатор в тоге.
        — Ребята, девчонки спать хотят, а вы орёте свою бесконечную песню, как чукчи в тундре,  — пожурила я парней.
        — Как грубо — орёте! А мы думали, что поём!  — из-за плеча Вовочки выглянул Игорёк Чистяков.
        — А ты смысл поняла?  — въедливо поинтересовался щупленький Завьялов.  — Нам от тебя слово требуется. Отказное. Честное. Ну?
        — Даю, даю вам слово, что замуж не пойду! По крайней мере, в ближайшие лет пять. И с чего вы вообще это взяли?  — полушёпотом произнесла я.
        — Да твой этот, хиппи приезжий, похвастал, когда хлеб и мешки с макаронами в столовой разгружали,  — выкрикнул из темноты Серёга Мастюнин.  — Скоро, говорит, женюсь на Аньке вашей. Будет моя, говорит.
        — Всё, давайте спать. Сказала же — нет! Шутник он, хиппи этот,  — прошипела я.
        Раздалось громогласное «ура». Потом всё утихло до утра.
        Ежедневно после завтрака все уходили трудиться в поле, а в коттеджах и в столовой оставались дневальные для уборки и готовки. Работы хватало. В день моего дежурства небо затянуло тучами. Я стирала на веранде полотенца и сменные трикотажные перчатки, поглядывала, не собирается ли дождь. В сухую погоду мы сушили вещи под открытым небом, а в сырую — под навесом.
        До деревни от нашего лагеря полчаса пешком, а до луковых полей и того больше. Царила тишина, любой шорох отчётливо слышался. Поэтому я насторожилась, когда сзади раздался звук быстрых шагов. Обернувшись, я увидела Олега.
        Он шёл своей знакомой пружинистой походкой, широко расставляя ноги, незначительная кривизна которых досталась ему по наследству от далёких предков — монголо-татарских джигитов, проводивших полжизни в седле.
        — Аня, Анечка, Анюта!  — пропел мне Олег вместо приветствия.  — Вижу, опять не ждала! А ведь как раньше скучала без меня!
        — Зачем ты пришёл?  — удручённо спросила я, предчувствуя недоброе.  — Ведь мы уже распрощались?
        Он подошёл ближе, взял меня за подбородок, пристально всмотрелся в глаза.
        — Потухшие, злые глазки моей любимой Анечки,  — нарочито трагично констатировал Олег.  — А раньше-то как горели! Ты вставляешь нож мне в сердце. Не гони меня, Аня, потерпи моё присутствие. Я уже собирался ехать, но ноги сами сюда свернули. Дай, думаю, взгляну ещё раз на тебя.
        — А как ты узнал, что я здесь, а не со всеми в поле?  — спросила я, высвобождаясь из его рук.
        — Сердце подсказало,  — озорно усмехнулся он.  — Его не обманешь. Всё, родимое, чувствует на расстоянии.
        Не знаю, как насчёт его сердца, но мне он явно лгал. Опять выследил, вызнал, выведал. Я ощутила себя слабой бабочкой, которую безжалостно накрыли сачком, а она в отчаянии бьёт крылышками, всё ещё надеясь улететь от неминуемой опасности.
        — Что ты хочешь?
        — Ничего,  — миролюбиво заявил Олег.  — Позволь мне на прощание немного побыть с тобой, а я обещаю, что больше не потревожу тебя. Давай, развешу ваши тряпки.
        Он забрал у меня таз с мокрыми вещами, а я тщетно пыталась понять, что же он замыслил на этот раз.
        — Может, пригласишь гостя внутрь?  — спросил Олег и заискивающе улыбнулся.  — Как-то неудобно тут стоять. Ты не волнуйся, я много времени не отниму. Автобус скоро в город пойдёт. Я на нём и уеду.
        Я посмотрела на часы. Рейсовый автобус действительно уходил примерно через час. Значит, Олег говорил правду. Это обстоятельство как-то успокоило и обнадёжило. «Ну, не съест же он меня, в конце концов! Потерплю минут двадцать»,  — подумалось мне.
        Мы прошли с ним на девичью половину коттеджа.
        — Вот тут ты сейчас и живёшь? А где твоя кровать?  — осведомился Олег.
        — У стены,  — ответила я.
        — Уютный уголок,  — отметил он.  — Присядем?
        Я присела на краешек. Олег свободно плюхнулся, откинулся назад.
        — Ты поедешь домой?  — спросила я.
        — Не знаю пока. А ты как хотела бы?
        — На меня не ориентируйся, пожалуйста!  — попросила я.  — Поступай, как знаешь.
        Голос прозвучал как-то жалобно. Я устала от напряжения. Время замедлило свой ход, тянулось изнурительно медленно.
        — Аня,  — шёпотом позвал Олег меня из-за моей спины.
        — Чего?
        — Расслабься. У тебя спинка напряжённая такая,  — шепнул он.  — Давай поглажу. Устала, девочка моя, колхозница моя.
        Не дожидаясь моей ответной реакции, Олег начал гладить меня вдоль позвоночника скользящими движениями, изредка чуть вдавливая позвонки, словно пальпируя их. Я немного выгнулась. Он сильно обхватил меня левой рукой под грудью и притянул к себе.
        — Только тихо, девочка моя, тихо,  — ласково уговаривал он меня и одновременно гипнотизировал каждым словом.  — Не трепыхайся, маленький журавлик. Потерпи. Я только поцелую тебя на прощание. Это не больно. Ты же всегда любила, когда я целовал тебя.
        Олег цепко и сильно держал меня. Левой рукой он прижимал моё тело к своему, а правой рукой он поднимал рассыпавшиеся по плечам волосы, скользил по моей шее, потом опять вниз по спине, продвигаясь дальше, ещё дальше. Его рука уже проворно перемещалась по ложбинке между моими ягодицами.
        — Ты же опоздаешь на автобус,  — напомнила я.
        — Пойду до станции на электричку,  — всё так же шёпотом сказал он, слегка покусывая мне мочку уха.  — Твоя кожа пахнет молоком.
        — А мне кажется, что здесь всё пропахло луком,  — растерянно молвила я, испытывая неудобство и тупую боль под грудью.
        Он играл со мной, как кот с мышонком. Ещё мгновение — и я лежала на кровати под ним. Он привычно охватил мои губы своими, жадно впиваясь, постанывая, а руками торопливо и сильно стискивал меня всю, лишая всякой возможности двигаться. Я оцепенела, будто во сне, когда хочется что-то выкрикнуть, совершить действие, а туловище ватное и неподвижное.
        Я столько раз доверяла ему своё тело в прежние времена! Он никогда не причинял мне вреда. В тот момент все мои мышцы привычно расслабились, принимая то блаженство, по которому истомилась каждая клеточка. Олег уловил этот краткий миг моего полубессознательного забытья и бесцеремонно воспользовался им. Ему не препятствовали никакие пуговицы и крючки — я была в мягком спортивном трикотажном костюме. Один ловкий рывок — и цель оказалась достигнутой.
        Всё случилось так быстро, что я не ощутила никакой боли, когда он неглубоко вошёл в меня. Я запомнила только неистребимый прелый запах лука, шум начавшегося дождя за окном и ощущение тёплой липкой жидкости под собой.
        — Ещё один раз! Как долго я этого хотел! Ты моя!  — жарко шептал он мне прямо в ухо.  — Вот и всё. Не больно? Ты уж прости, что так вышло.
        Олег уже встал и оправлялся, а я лежала в изнеможении и состоянии шока.
        — А теперь прощай, Анюта!  — озорно и весело сказал он.  — Мне надо спешить, а то и на электричку опоздаю! Придётся на попутках добираться!
        Обаятельный парень, сын радуги и цветов, красавчик Олежек Полозовский был нестерпимо хорош в ту минуту в своём фирменном штатовском джинсовом костюмчике WRANGLER! Он нашалился досыта, испил нектар сладострастия, утолил свою жажду, и его манила дорога! И ничего, что лил дождь! Ведь ливень всегда заканчивается, сквозь тучи проглядывает солнце, и миру является изумительное чудо природы — семицветная радуга-дуга. Надо лишь успеть застать эту красоту! Вольному всегда воля! Смелому — всегда попутный ветер!
        Я лежала на спине, а слёзы стекали к ушам. Пять минут удовольствия — кажется, так говорила моя мама. В нашем случае получилось именно так, без нежной прелюдии. Деревня Иглино, колхозная простыня, байковое одеяло с инвентарным номером, спущенное до колен трико, задранная футболка. В итоге — слёзы, кровь и стыд.
        Дождь забарабанил сильней. Надо было скорее подниматься, потому что в такую погоду лук обычно не собирали. Значит, вскоре могли вернуться мои одногруппники, и надо было принимать срочные меры, чтоб не оказаться застигнутой врасплох.
        Крови натекло много. Густая и тёмная, она выглядела устрашающе. Я замывала её и лихорадочно думала, что уже обречена на омерзительную ложь своему будущему мужу. Тайна моего стыда будет со мной до конца. Последствие моей покорности необратимо. Так я навсегда жёстко усвоила, что некоторые опрометчивые поступки исправить невозможно.
        — Ань, ты чего бледная такая?  — сразу спросила Мила, увидев меня на входе.  — Заболела что ли?
        — Есть немного,  — уклончиво ответила я.
        — Слушай, это что за пятна? Кровь что ли?  — осторожно уточнила она, как-то разглядев несколько капель на одеяле.
        — Да, месячные начались внезапно,  — быстро соврала я.  — И так обильно и болезненно, как никогда.
        — А у тебя задержки перед этим не было?  — деловито уточнила подруга.
        — Была,  — я уже врала напропалую.  — Почти неделю. Я ещё так удивилась!
        — Ну, после задержек всегда потом как ливанёт!  — авторитетно подтвердила Мила.  — Да ты застудила все свои низы, это факт! Тянет внизу живота?
        — Тянет,  — сказала я. Это была истинная правда. У меня и тянуло, и неприятно саднило.
        — Ну, точно простыла! Ходишь вечно в одних штанишках тоненьких! Нет, чтобы под них ещё чего-нибудь натянуть. Не май месяц!  — корила меня заботливая подружка Мила.
        — А что делать теперь?
        — Чего-чего,  — передразнила она, смеясь.  — Для начала подмыться бы неплохо, и не только тебе! Сегодня нас бригадирша колхозная в баню к себе звала. Тебе париться не надо, а помыться не помешает. А сейчас я тебе таблетки хорошие дам. Ты ведь знаешь, у меня менструации всегда болезненные. Я с собой взяла на всякий случай. Вот, баралгин. Выпей. Сейчас дождь стихнет — и пойдём с девчонками в деревню, к тёте Тоне.
        Позже я заглянула в карманный календарь. Пятница, 21 сентября. Дата осталась в памяти навсегда.
        Глава 11
        Я — женщина
        Олег лишил меня девственности, когда я находилась на пороге других, очень светлых и значимых отношений. Я лишь смутно угадывала некоторые, едва заметные знаки предвестия новых чувств. Я полагалась на интуицию и одновременно сомневалась, желала и отвергала вероятность сближения с другим человеком. Впустить в свою жизнь новый персонаж непросто. Предчувствие любви свойственно юности и так порой обманчиво!
        Близость с Олегом повергла меня в отчаяние, но я была достаточно взрослой, чтобы слабоумно упрекать во всём одного Полозовского. Виновны оба…
        Олег подарил мне бездну счастья, ярко расцветил мои школьные годы любовью. Я сама не успела заметить ту грань, за которой свершилась досадная перемена отношений. Мне тогда не хватало опыта понять, что каждый человек развивается самобытно, индивидуально. Это ни плохо, ни хорошо. Простой факт. Отношения между любящими людьми иногда угасают, зачастую исчерпываются, качественно и необратимо меняются, а распознать это вовремя и предотвратить болезненный затяжной крах под силу цельным, проницательным натурам. Если бы молодость знала…
        Что бы ни случалось, я никогда не любила уединяться. Любые огорчения перемалываются в общении. Если жизненные силы временно утрачены, лёгкий беспечный разговор — лучшая подпитка для меня. Вот почему приглашение в деревенскую баню обрадовало.
        Вечерний воздух вливался в лёгкие, изгоняя изнутри печаль. Прогулка после дождя бодрила дух. Почти левитановская прелесть местных холмов, пригорков, речушки умиляла. Природа поражала красотой. Она, матушка, гармонична, а мы, её детки, не умеем выстраивать слаженные отношения!
        Бригадир тётя Тоня приняла нас в просторном доме. Дородная, зрелая сельская красавица напоминала мне «Русскую Венеру» Кустодиева, но она была не изнежена, а привычна ко всякой работе. Я смотрела на неё и думала, что по возрасту она годилась бы мне в старшие сёстры. Как славно было бы приезжать к ней, зализывать душевные раны и набираться свежих сил для новой любви! В деревянном, чисто убранном доме так легко дышалось!
        В бане я невольно залюбовалась ею, увидев обнажённые формы крепкого тела, своеобразную пластику движений уверенной сильной женщины, жены и матери. Она была проста и хороша: чистый лоб, голубые глаза, густые длинные волосы, налитые груди с крупными сосками, широкие бёдра. Лицо и руки по локоть загорелые, а остальное тело розоватое, упругое. Мои сокурсницы, субтильные горожанки, весело плескались, неумело шлёпались берёзовыми вениками. Тётя Тоня брала веник, загоняла всех по очереди на полок и там сноровисто парила.
        — Худущие-то, худущие!  — приговаривала она.  — Кормить вас надо! Я и на поле на вас посмотрю — жалость берёт! Как рожать думаете?
        — Так это ещё когда!  — пискнула наша миниатюрная блондинка Ирина сквозь пар.
        — Если бы всё знать наперёд, что и когда!  — задорно сказала тётя Тоня.  — Жизнь-то она по-своему всё разложит, вот увидите. Хоть вы и студентки, а всё ж бабёнки молоденькие!
        — Мы — девушки пока. У нас замужних нет,  — заявила Мила.
        — Так, может, и с парнями не милуетесь? Только книжки читаете?  — усмехнулась тётя Тоня.  — А парни под юбки не заглядывают?
        Раздались смущённые смешки, а я подумала про себя: «Одна уже намиловалась!».
        — Ну, мойтесь, девки! Вода полезная, муж мой из дальнего колодца привёз. Она там волшебная! Счастье приносит,  — уверяла нас добрая женщина.  — Только смотрите, не сомлейте с непривычки!
        Девчонки резвились. Многие, как и я, впервые были в настоящей деревенской бане. Мы тёрли друг другу спины до красноты, окатывались водой. Всем охотно верилось, что она животворная, исцеляющая. Моё отчаяние понемногу уходило, утекало, уносимое тёплыми струями прогретой колодезной воды.
        Потом пили чай с густым смородиновым вареньем, с пряниками из сельпо, со свежим зернистым домашним творогом. Деревенскую сметану мы мазали прямо на белый хлеб, и эти бутерброды казались вкуснее кремовых пирожных! Наш девичник вернул меня себе самой. Всё помогло: Милкина таблетка, баня, смех, сытный ужин в чистой просторной избе.
        Сидя за столом, я заметила небольшие репродукции картин Рубенса, украшающие стены горницы.
        — А кто у вас живописью увлекается?  — спросила я.
        — К нам в сельпо эти картинки как-то завезли, а мой муж и купил их все, подарил мне на восьмое марта!  — рассмеялась бригадирша.  — На тебя, говорит, похоже!
        — Вы лучше!  — загалдели девчонки.
        — Да ладно вам!  — отмахнулась сельская красавица.  — Скажете тоже! У нас таких краль полдеревни! Каждую вторую можно рисовать.
        Нам было хорошо, и мы не торопились в лагерь. Наконец, тётя Тоня сама без обиняков сказала нам:
        — Завтра суббота, отоспитесь всласть. А сейчас пора вам, девоньки. Темень кромешная на улице. Это вам не в городе на проспекте, где фонари горят. Сами-то дойдёте?
        — Дойдём! Нас много! Чего тут бояться?  — наперебой загалдели девчонки.
        У меня тогда мелькнула мысль, что ей уже не терпится остаться с мужем, лечь на супружескую постель и усладить его своим богатым, освежённым чудесной водой телом. И у них опять, возможно, родится ребёнок. В деревне дети растут привольно.
        Повязавшись по-простому платками, надев кофты, куртки, обувшись в резиновые сапоги, мы прыскали, дивясь своей похожести на местных колхозных девок. Потолкавшись в сенях, попрощавшись с хозяйкой, мы гурьбой направились к в лагерь.
        Издали заметили свет фонаря. Кто-то из тёмной глуши двигался прямо к нам.
        — Кто это?  — насторожилась Мила.
        — По-моему, это наши парни!  — воскликнула Светка Усеева, едва сдерживая рвущуюся радость.
        — Эге-ге, девчонки!  — послышался голос Генки Гришина.
        — Мы тут!  — громко завопили все.
        Вскоре мы различили в темноте две фигуры — Гена Гришин и Юра Токарев шли размашистым шагом по мокрой траве.
        Нет ничего более волнующего и завораживающего для женщины в любом возрасте, чем стремительно идущий ей на встречу мужчина, разрезающий своим решительным движением пространство! И не важно, какой век на дворе, какая погода, какая обстановка и инфраструктура вокруг! Я молча смотрела тогда на них и навсегда зафиксировала в своей памяти два высокие сильные мужские тела, одетые просто, без прикрас, движущиеся из мрака ночи в обрамлении отсветов большого переносного фонаря. Шла сама надёжность, и к ней хотелось припасть. Но я знала тогда, что лучше сдержаться, преодолеть напряжение своего порыва, обратив его во внутреннюю энергию женской притягательности.
        Усеева первая замахала им руками, отнюдь не собираясь таиться и скромничать. За ней все остальные выразили бурный девичий восторг.
        — Долго вы моетесь!  — нарочито строго проворчал Геннадий.  — Ничего не сказали — встречать, не встречать. Фонарь даже не взяли. Кто же так по ночам по деревне ходит? Мало ли что!
        Все ликовали, словно давно не виделись. Начался весёлый переполох, задорный кавардак, на который способны все студенты. Мы дружили тогда открыто, безраздельно, жили общими событиями. У нас ещё не имелось конкретных парочек, смело отгородившихся от остальных своей влюблённостью, поэтому всякие эмоции выражались свободно и воспринимались по-товарищески. Тогда Светка Усеева прыгнула Юрке на шею, он приятельски похлопал её по спине, аккуратно поставил на землю.
        Мой опыт любви, моя уже достаточно развитая Олегом чувственность и прозорливость юной женщины помогали отличить Светкину влюблённость в Юру от простой дружеской симпатии. Светка не умела справляться с собой, как подобает, не владела тонкой стратегией любовной интриги и, увы, была обречена на разочарование. Юра подошёл ко мне.
        — Привет, Ань,  — тихо сказал Юра, беря у меня из рук увесистый пакет.  — Давай понесу.
        Он стоял передо мной в высоких резиновых сапогах, прямо-таки в каких-то рыбацких ботфортах, завернутых у колена. Чуть выше каждого сапога начиналось обтянутое выцветшими блёклыми джинсами крепкое бедро молодого самца. Я испытала тогда настоящий толчок вожделения, но подавила его, спрятала вглубь, устыдившись смелости мыслей.
        В свете фонаря я видела Юркину смущённую улыбку, обращённую ко мне, ощущала его волнение и радость. «Такой большой, крупный, здоровый и симпатичный, а так смущается»,  — удивилась я.
        А Генка уже смешил остальных девчонок, выдумывая на ходу всякие забавные байки. Так и дошли до лагеря.
        Следующая неделя выдалась дождливой и пасмурной. Мы совсем мало работали, но очень хорошо, с аппетитом, ели и валяли дурака. Осенние дни пролетали быстро. Мы изощрялись в остроумных выдумках, напоминая себе самим, что детство не ушло далеко, оно ещё рядом, ещё питает нас своей беззаботностью и безотчётной радостью.
        По вечерам устраивали танцы в комнате отдыха. Неважно, что звучало — катушечный магнитофон, радиола или музыкальная передача по телевизору. Пары кружились, теснясь, хихикая и толкаясь боками. Меня чаще всех приглашал Юра Токарев. От него исходила такая доброта и восторг, что невозможно было отказаться от удовольствия искупнуться в тёплых волнах его искренних, сердечных чувств.
        Иногда Юру опережал Серёга Мастюнин. Этот добродушный увалень неуклюже двигался, но нежно смотрел на меня. Симпатии моих ухажеров казались незаслуженным подарком судьбы. Я старалась не обижать ни того, ни другого, но и не подавала парням надежд.
        А потом потекли обычные студенческие будни. Каждое утро в любую погоду я ждала на остановке свой трамвай, потом ехала в переполненном дребезжащем вагоне. По вечерам, если погода благоволила, я частенько возвращалась пешком. Юра Токарев жил рядом с ВУЗом, но с удовольствием сопровождал меня, удаляясь от своего дома на значительное расстояние. Потом я сажала его на трамвай на моей остановке. Он махал мне из окна и улыбался.
        Мама чётко выделила Юру из всех ребят, которые бывали у меня дома.
        — Мне нравится этот паренёк,  — заметила она.  — Какой-то вежливый, интеллигентный.
        — А мне он иногда кажется неестественно робким, нерешительным, медлительным, неловким. Просто порой смешной,  — ответила я маме.
        — Ну, так уж и смешной!  — возразила мама.  — Ничего смешного во влюблённом человеке нет. Скорее, это говорит о его чистоте, доброте, неискушённости. Он так восхищённо смотрит на тебя! Поверь мне, доченька, многие ловкачи и ловеласы приобретают способности на практике, заморочив с десяток девушек. Для многих — любовные интриги сродни спорту. А тебе пора подумать о будущем. Кто его родители? Наверняка приличные люди.
        — Мама!  — возмутилась я.  — Неужели я должна заниматься ловлей выгодных женихов? Не хочу ничего знать! Какое мне дело, кто его родители? Инженеры какие-то, наверно. Как все. И не о какой любви мы с ним не разговариваем даже. Мы просто гуляем вместе после занятий, а так вся группа у нас очень дружная, ты же знаешь. Даже весь курс на редкость сплочённый. Прикажешь у всех вызнавать подробности про их родителей?
        — Господи, какая ты еще дурочка! Не заставляю я тебя никого ловить, а предлагаю присмотреться к хорошему парню. Только и всего. Тебя никто же не неволит. Кстати, папе он тоже понравился. Впервые вижу, чтобы отец кому-то так явно симпатизировал из твоих молодых людей.
        — Меня Юркина угодливость вообще порой раздражает, если хочешь знать!  — отчаянно упиралась я.
        — Нашла мужской недостаток! Стремление угодить женщине!  — усмехнулась мама.  — Я вижу, порок для тебя привлекательней добродетели своим отрицательным обаянием. По этому тернистому пути прошло немало женщин. Летят, как бабочки на огонь. И ты туда же? Ну-ну. Счастливого полёта.
        — Я пока никуда не лечу,  — обиженно буркнула я.
        Но моя мама умела говорить так, что рациональное зерно житейской мудрости всё-таки падало в глубины подсознания и медленно там прорастало, пуская корни. Вспомнилось и гадание на кофейной гуще в кабинете тёти Джек. Она толковала мне о том же. «Можно и присмотреться»  — с облегчением подумала я тогда.
        Глава 12
        Нелёгкий месяц май
        На Первомай выпадало несколько выходных дней. Большой компанией студенты нашего курса собирались за город. Я была уже на выходе, когда зазвонил телефон.
        — Тебя,  — сказала мама.  — По-моему Олег. Но ты не меняй свои планы, дочь! Пожалуйста, не стоит из-за него.
        Звонил Полозовский. Я не видела его примерно полгода. Он заговорил так непринуждённо, словно мы мило расстались день назад:
        — Привет, журавлик! Посмотри, какое солнце сегодня! Почки с треском лопаются, листочки зелёные пробиваются! Я хочу пригласить тебя на природу! Сколько тебе потребуется времени на сборы?
        — Вряд ли получится,  — уклончиво ответила я.  — Дело в том, Олег, что я уже ухожу. Мы едем на дачу к одногруппнице. Я не могу менять планы. А тебя с праздником и всего хорошего. Меня ждут.
        Мысленно я уже сформулировала короткий ответ — «нет». Оставалось это слово чётко произнести вслух без лишних разъяснений.
        — Ты хорошо подумала прежде, чем мне отказывать?  — раздражённо, по-хозяйски, спросил он.
        — Лучше некуда. Извини. Я спешу.
        — Ну, хватит, Аня!  — возмутился Олег.  — Какая ещё дача? Кто тебе может быть ближе и роднее меня? Я знаю тебя лучше всех на свете. Я долго размышлял и решил, что всё ещё можно поправить в наших отношениях, отлично уладить и устроить нашу жизнь. Я и с матерью вчера очень долго разговаривал. Да, я жил нестандартно, возможно неправильно. Признаю, я не подарок судьбы. Но я заверяю тебя, что сейчас решил абсолютно измениться. Мы с тобой поженимся…
        — Олег, Олег, о чём ты? Какая женитьба?  — теперь вспыхнула я.  — За кого мне выходить замуж? За безработного, за человека без определённых занятий? За фарцовщика, за уличного музыканта? Я не настолько романтична. Муж — прежде всего надежная опора.
        — Я сказал, что изменюсь! Матери вчера обещал, сейчас тебе обещаю!  — горячился он.  — Ну, почему ты не хочешь мне верить?
        — Меняйся, пожалуйста, сколько угодно и в любом направлении!  — меня понесло неистовое возмущение.  — То ты хочешь бродяжить по стране, то осесть, но это ты хочешь! Не цепляй меня к себе. Я не тряпичная кукла в руках папы Карло!
        Мы опять погружались в вязкую трясину недужных разногласий и споров. Олег одним звонком всколыхнул во мне ворох болезненных эмоций, жгучего стыда за былую покорность ему и мягкотелую податливость. Он и раньше давал обещания, но очень легко их забывал…. Мы проходили это много раз.
        Я боялась опять оказаться в поле его притяжения. Куда он звал меня? Я слишком хорошо помнила поездку с наркоманами! Едва ли круг его знакомств резко изменился. Ведь он только собирался трансформировать жизнь. Он ещё не сделал ни одного шага в этом направлении, кроме звонка мне. Мне надоело быть Пенелопой, ждущей Одиссея. Мне этот сюжет приелся, наскучил.
        Мама выражала поддержку умоляющим красноречивым взглядом. Она стояла рядом, отбросив приличия, и слышала все мои ответы. Спустя годы, будучи матерью взрослеющей дочери, я поняла, какое же ей тогда требовалось самообладание, терпение и любовь….
        — Значит, не едешь со мной?  — с угрозой в голосе спросил Олег.  — Отвечай!
        Я отчётливо понимала, что если опять уступлю его напору, моя жизнь понесётся рваным изматывающим зигзагом. Я могла потерять деликатного Юру Токарева, наши тихие прогулки, и потонуть в пучине бесконечных разбирательств с Олегом.
        Я собрала волю в кулак и твёрдо ответила:
        — Нет, я не еду.
        — А если я попрошу свою мать поговорить с тобой? Ей тоже откажешь?
        Разговор набирал опасные обороты. Олег хитроумно опутывал меня, использовал ловкие приёмы.
        — Не делай этого, это не по-мужски,  — осуждающе заявила я.  — Не вовлекай, пожалуйста, свою мать.
        — Да, пожалуй,  — согласился он.  — Ладно, мы поговорим ещё. Позже. Пока.
        Я знала, что Полозовский так просто не отступит. Настроение испортилось, но всё же моя маленькая победа свершилась. Требовалось закрепить завоевания.
        Я вернулась домой через сутки, вечером. Поздно, почти в полночь, неожиданно позвонил мой верный товарищ Слава Литвинюк. Неурочные звонки всегда неприятно тревожат, даже если слышится голос друга. Слава, заикаясь, пытался что-то сообщить о Полозовском:
        — Е-е-е-го за-за-за-брали,  — тянул Славка.  — О-о-о-н…
        Волнуясь, Литвинюк всегда заикался. Я хотела спать, а разговор грозил затянуться надолго. Пришлось задавать наводящие вопросы:
        — Ты что-то про Олега хочешь мне сказать?
        — Угу,  — отозвался Слава.
        Я заподозрила, что Полозовский подослал Литвинюка. Он умел манипулировать людьми.
        — А можно завтра? Я спать хочу. И вообще, что ты вдруг печёшься о нём? Ты же сам говорил, что Олег мне не нужен! Наконец-то я сама это осознала! Я пытаюсь строить свою жизнь без Полозовского, а ты звонишь мне ночью и толкуешь про него!  — возмутилась я.
        — Он человека зарезал!  — сконцентрировавшись, выпалил бедный Славка на одном дыхании.  — В-в-взяли его. А-а-арестовали.
        Вначале я по инерции подумала, что спокойно уже не уснуть. Потом ужаснулась мелочности своих мыслей и стала выяснять подробности. Оказалось, что Славка видел на улице, как Олега забирали в милицию. Олег успел выкрикнуть, чтоб тот сообщил мне.
        — Во-во-вот и зво-во-ню тебе,  — затянул опять Славка.
        — Спасибо. И что теперь?  — растерянно спросила я.
        — Н-н-н-не знаю,  — так же оторопело выдал Литвинюк.
        Промучилась ночь кое-как. Ощущение беды леденило душу. Утром пошла к Беате Мариановне. У подъезда сидели нахохлившиеся старушки. Бабушки знали какие-то подробности и тревожно ощупывали взглядами каждого проходящего. Мне от них досталась увесистая порция презрения — ведь я дружила с убийцей.
        Дверь открыл Костик. Беата Мариановна сидела на диване, укрывшись пледом. День был очень тёплый, но её изрядно знобило. Она осунулась, почернела лицом, глядела заплаканными воспалёнными глазами.
        Я присела рядом. Она молча притянула меня к себе. Посидели, обнявшись. Я боялась задавать вопросы. Беата Мариановна заговорила сама:
        — Не думала уже, что ты придёшь.
        — Мне Слава позвонил. Литвинюк. Правда, я ничего не поняла. Он заикался сильно.
        Она промокнула глаза, распрямила спину, неторопливо начала:
        — Мы с Олегом на днях много говорили обо всём. Он прощения у меня просил за прошлое. Сказал, что пойдёт работать. Просил отца помочь устроиться. Заявил нам, что хочет жениться. На тебе. Я выразила сомнение в твоём согласии на брак. Он усмехнулся как-то странно, намекая на какие-то особые обстоятельства, сказал, что ты непременно согласишься. Мне не понравился его нагловатый тон. Что за обстоятельства такие, деточка?
        Я потупилась, покраснела. Беата Мариановна всё поняла.
        — Я этого и опасалась. Ну, зачем же ты позволила ему, как допустила?
        — Так вышло,  — глухо сказала я и ощутила, как горячей волной стыда заливает лицо.
        — Давно?
        — Осенью ещё. Двадцать первого сентября.
        — А потом он преспокойно и надолго тебя оставил! Ну, что ж, вышло, так вышло. Только не вздумай забивать себе голову глупыми предрассудками о том, что ты теперь девушка с ужасной порчей. Глупости всё это. Мракобесие. Ты ничем не связана,  — тихо, но уверенно сказала Беата Мариановна, а я подивилась, что она находила силы думать обо мне!  — Строй свою судьбу, не упускай прекрасные годы, не ломай жизнь. Олег не для тебя. Я тебе уже неоднократно говорила.
        — А как же всё произошло с ним? И что теперь будет? И как же я без вас?
        — Да ничего хорошего не будет, это уж точно,  — вздохнула она.
        Беата Мариановна знала немного. Началось долгое следствие. На допросы вызывали и меня. Всю трагичную мозаику того первого майского дня я постепенно собрала сама.
        В те годы Первомай праздновали с размахом. С раннего утра город преображался: гремела музыка, люди шли на демонстрацию. Вначале проводились официальные мероприятия, а потом все разбивались на компании и гуляли до вечера.
        Поговорив со мной, Олег направился в наш лесопарк за школой. Матери он солгал, что я буду с ним. А я уже удалялась на электричке в другом окружении.
        В лесу он увидел приятелей. В нашем микрорайоне Полозовского все знали, и обрести компанию ему не составляло труда. Посидели, выпили, вспомнили школу, спели под гитару. Ребята остались, а Олег ушёл. Думаю, он брёл без цели. Ему просто не сиделось на месте.
        На заднем дворе школы дрались захмелевшие юнцы. Страсть к кулачным боям неистребима, она живет в крови. И бьются обычно до первой крови. Мальчишки дрались незлобно, балуясь. Возможно, помутузили бы друг друга, да и разошлись. Обычное дело.
        Олег издали приметил среди драчунов щупленького соседа с дружком, которых теснили ребята покрепче. Пройти равнодушно мимо Олег не мог: вклинился в драку со всем присущим ему азартом. Таков уж он был.
        Вдруг появились две супружеские пары. Видно, тоже гуляли в лесопарке. Мужчины были изрядно навеселе. Один из них, молодой удачливый адвокат, решил показать свои способности. Он встрял в драку, не разбираясь, кто за кого бьётся и зачем, раскидывая всех подряд.
        Адвокату везло всегда и везде, и он решил испытать свою судьбу ещё разок. Судьба не простила бесполезного бахвальства.
        Случилась вполне тривиальная история. В пылу потасовки сошлись два совершенно незнакомых человека, слишком уверенных в себе. Оба не терпели превосходства над собой. Один ударил другого заточкой. Он, оказывается, давно носил её на всякий случай. Это был Полозовский. Он выиграл схватку и остался жив. Адвокат скончался очень быстро.
        Участники конфликта толком не знали друг друга, адвоката вообще видели впервые. Никаких внятных мотивов преступления не было, а реальная человеческая смерть случилась.
        Умный, юридически грамотный человек погиб совершенно глупо, в угаре нетрезвого, ненужного героизма. Однако все местные адвокаты проявили единство, и отказались защищать Полозовского под самыми разными предлогами. Для родителей Олега это стало ещё одним тяжким ударом — им пришлось нанимать защитника из другого города.
        Я бесконечно сочувствовала Олегу, но здравый смысл подсказывал, что рано или поздно с ним случилось бы нечто подобное. Его ухарство и бесшабашность зашкаливали, а таким людям всегда тесно в пределах правового поля. Мысль об оружии убийства неприятно будоражила воображение. Зачем он носил заточку? И пользовался ли он ею до этого инцидента? Вопросы без ответов. Они жгли разум, лишали покоя.
        Рассудком можно многое осмыслить, но сердце устроено иначе. Видеть за решёткой под конвоем бритого наголо человека, который был тебе бесконечно близок, невыносимо больно. Ему присудили 18 лет строгого режима с последующим поселением в дальних краях.
        Жена потерпевшего требовала расстрела. Ей отказали. Всё решилось достаточно быстро. В сентябре состоялось последнее заседание суда. Пролетел год с момента последней нашей близости с Олегом…
        Мне разрешили поговорить с Олегом после суда. Он держался так стойко и бодро, словно участвовал в затянувшейся игре, и вскоре ему предстояло долгое увлекательное путешествие.
        — Вот не поехала со мной первого мая, журавлик, а я и вляпался немножко!  — цинично пошутил Олег.  — Не плачь, как-нибудь переживу!
        — Забудь всё плохое, все наши споры. Вспоминай только хорошее и береги здоровье. Пиши маме по возможности чаще,  — сказала я тогда сквозь слёзы.
        Домой я вернулась нескоро. Последнее заседание тянулось очень долго. Мама встретила меня в дверях с тревожным вопросом в глазах.
        — Восемнадцать лет,  — вымолвила я и зарыдала белугой.
        Со мной случилась настоящая, первая в жизни истерика. Мама утешала меня, гладила, целовала. Позже она сказала:
        — Доченька, надо жить дальше. Ты должна жить дальше. Подумай о нас. Для чего же мы тебя растили? Для счастья, а не для горя. Всё перемелется. Время всё лечит.
        У меня состоялось ещё одно тягостное свидание с Олегом. Об этом никто не знал.
        Его отправляли куда-то под Ухту, и перед этим он сумел испросить, а может оплатить, одну встречу со мной и матерью. Это было уже в городской тюрьме. Я видела его через толстое пуленепробиваемое стекло, и разговаривали мы по телефону.
        — Вот теперь я тебя отпускаю совсем,  — крикнул он мне.  — Теперь ты обязана быть счастливой за себя и за меня. Сына обязательно роди своему будущему мужу, Олежкой назови. А я не пропаду. Я там буду петь и играть. В лагерной самодеятельности. Прости меня за всё, журавлик. Вспоминай добрым словом. Я очень тебя любил. Просто обожал. Это правда.
        Руки Олега были в наручниках. Он ведь считался опасным преступником. Олег уже находился в страшном Застеколье, где всё человеческое извращено, вывернуто и выпотрошено. Он уже этого хлебнул, но пытался скрыть от нас.
        Такие сцены не для молодой институтки. Я никому не рассказала об этой встрече, даже маме и Марине: пережить тюремное свидание в пересказе ещё раз мне не хотелось. Не заметила я там никакой романтики. Только потусторонний мир со своим тяжёлым запахом необратимой человеческой беды.
        Глава 13
        Юра
        Параллельно с чёрной полосой в моей жизни простиралась другая светлая чистая линия — отношения с Юрой Токаревым. Мы по-прежнему гуляли вместе после занятий, но зачастую обстоятельства, связанные с арестом Олега, вынуждали меня срочно исчезать без объяснений. Юра казался невозмутимым, но всё же моя скрытность и небольшая отстранённость вызвали его сомнения.
        Однажды он сказал:
        — Мне кажется, что я тебе совсем не нужен. Ты будто бы нехотя проводишь со мной время. Я не знаю, что и думать. Может, мне давно пора понять, что надо оставить тебя в покое? Будем друзьями, просто одногруппниками…
        Мы сидели в кафе, ели мороженое, запивая горячим кофе. Я чувствовала себя совершенно опустошённой и намеревалась отдохнуть без затей. Мне было, честно говоря, не до выяснения отношений. Однако слова Юры возымели магическое живительное действие! Рассудок встрепенулся и заработал. Мысли побежали в нужном направлении. Я ощутила, что могу потерять Юру, а мне этого не хотелось. Моё дурное настроение разом улетучилось, я постаралась улыбнуться и выдала ответ, которого Юрка не ожидал.
        — Быстро же ты отказываешься от меня!  — ласково упрекнула я и смело накрыла его руки своими ладонями.  — А вот никуда не отпущу! Я уже привыкла к тебе, к нашим прогулкам. Ты мне всё больше нравишься, и постепенно я привыкаю к этому чувству. Дай мне ещё немного времени. Потерпи чуть-чуть, ладно? Всё будет хорошо. Я ещё надоем тебе своими нежностями!
        Мой верный рыцарь был сражён. Он вдруг закашлялся, будто поперхнувшись, и, придя в себя, растерянно выговорил:
        — Ты мне — надоешь? Не представляю…
        — Плохо ты меня знаешь!  — пошутила я.  — Давай не будем об этом больше, ладно? Просто поверь мне и выброси глупые мысли из головы. Всё хорошо.
        — Так конечно…  — Юра счастливо улыбнулся.  — Я же не знал…
        — А то уж я решила, что тебе со мной скучно!
        — Скажешь тоже!  — усмехнулся Юра.
        Был промозглый ноябрьский вечер. За окнами кафе шёл мокрый снег и бесчинствовал ветер. Погода безнадёжно ухудшалась прямо на глазах. Зима уже сцепилась с осенью и выказывала нетерпеливый нрав. Обычно ненастье нагнетает тоску, но когда тебя любят — на душе по-весеннему светло. Серые, тусклые, слезливые дни скрашивала Юркина любовь.
        Ответь я тогда иначе, Юра ушёл бы навсегда. От отчаяния он мог завязать роман со Светкой Усеевой или с какой-нибудь другой девушкой. Возможно, он даже женился бы поспешно — на той же Светке. А я бы потом кусала свои локти, как не раз предвещала моя мама. Все бы мучались. Светка замечала бы его фальшь, потому что она не дура. Юра старался бы изо всех сил быть ей хорошим мужем, потому что он ответственный. Беспросветное несчастье. Безрадостная жизнь.
        Я всегда была сметливой, и потому быстро прокрутила в мозгу этот унылый сценарий. Возможность потери возвышает ценность привычных вещей. Нам особенно желанно то, что может навсегда ускользнуть. Это знакомо каждой женщине.
        Юрка не успел доесть мороженое, а я уже всё решила за нас обоих. Так мои локти были спасены от укусов, а Светке Усеевой ничего не светило в будущем, хоть и девчонка она была замечательная.
        Я не подгоняла время суетными мольбами о счастье, я жила спокойным ожиданием перемен. Наш первый настоящий поцелуй случился в новогоднюю ночь. Мы праздновали большой студенческой компанией. Расходились под утро, ещё затемно. Юра провожал меня. Помню, как мы долго брели по заснеженному городу, словно две сомнамбулы. Хотелось скорее добраться до постели и заснуть.
        У подъезда Юра развернул меня и поцеловал долгим поцелуем. Я отстранилась, когда уже сделалось трудно дышать. Чтобы скрыть смущение, я быстро распрощалась с ним и улизнула домой.
        Дома, не раздеваясь, села на пол, под ветвистую наряженную ёлку, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. В комнатах царила тишина. Родители остались в гостях, и моего смятения никто не видел. Кружилась голова — от впечатлений и бессонницы. Я вдыхала хвойный аромат и разглядывала елочные игрушки. Огромные блестящие шары качались на ветках, словно райские плоды соблазна. Всё изменилось вокруг, обновилось и приобрело особый смысл. Свежий, морозный поцелуй на рассвете, первого января, показался мне роковым знаком — судьба опять дарила счастливый шанс. А за окном светало, и молодой, новорождённый год вступал в свои права.
        К лету Юра подработал денег, где-то что-то разгружая, и пригласил меня в конце июля в Ялту. Я раздумывала, стоит ли так стремительно углублять наши отношения, и хотела, было, отказаться, но тут решительно вмешалась моя мама. Она просто потребовала, чтобы я ехала с Юрой. Мама просто выдворила меня в Ялту и снабдила дополнительными деньгами.
        Мы сняли маленький гостевой домик у супружеской пожилой четы. Всего одна комнатка, но светлая, чистая, со свежим, приятным на ощупь бельём, со всем необходимым для незатейливого быта. Домик располагался в саду. На ветках зрели груши, сливы, абрикосы. Добрая хозяйка разрешала всё это богатство есть сколько угодно, так что первый завтрак у нас был обычно фруктовый.
        Мы купались и гуляли целыми днями. Я плохо плавала, и Юра с удовольствием учил меня, руководил, поддерживал в воде. Погода стояла роскошная, мы полдня барахтались в море, целуясь и обнимаясь. Наши поцелуи имели солёный морской привкус. Вся Ялта пахла морем, цветами, травами, жареной форелью. Было тепло, нежно, влажно и отрадно.
        Мы подолгу бродили по улочкам вечернего города, заглядывая в кафе и в магазинчики. Мы ничего не покупали, а только изучали милые, неповторимые уголки Ялты. Обратная дорога к нашему временному пристанищу воспринималась как невыразимое удовольствие, растянутое во времени. Витало какое-то блаженное ощущение сказочности происходящего с нами. «Может, это и есть счастье?»  — часто думалось мне там, у моря.
        В нашей комнате было три кровати. Мы спали на разных, стоящих у противоположных стен. Юра без лишних напоминаний отворачивался или выходил, если я переодевалась. Однажды хозяйка застала его на крылечке.
        — Ты чего, хлопчик, тут стоишь?  — поинтересовалась она.
        — Аня переодевается,  — ответил Юра.
        — Так вы не ТОГО?!  — спросила удивлённая женщина.
        — Нет, не ТОГО,  —подтвердил ей Юра.
        — Ну, не поверю!  — изумилась хозяйка.
        Он рассказал мне эту маленькую историю перед сном. Потом мы легли и выключили свет. Жизнь в курортных городках в разгар сезона кипит и в ночной темноте. Она просто немного стихает. Вдали звучали популярные мелодии, мелькали отсветы огней. Я встала и подошла к Юре сама, потом присела на кровать у его ног. Юра встрепенулся, приподнялся. Я подтянула ноги под себя, скрестила по-турецки, погримасничала, делая пассы руками, изображая восточную танцовщицу. Он улыбался, не решаясь действовать. Я продолжила игру, поласкала его немного. В ту ночь мы уснули вместе, хотя ничего особенного у нас не произошло. Я даже ажурных трусиков не сняла.
        Утром Юра проснулся раньше. Я открыла глаза и увидела, как трепетно он смотрит на меня. Потом он принёс абрикосы и сливы. Мы ели свежие плоды в постели, как Адам и Ева в раю, только запивая их минеральной водой из обычной стеклянной бутылки.
        Подкрепившись, я вытянулась на его кровати, взяла Юрину руку и совершила небольшое обзорное путешествие по моему телу, плавно продвигая его пальцы. Юра с моей помощью исследовал те места, к которым сам не дерзнул бы прикоснуться. Он опасался спугнуть меня активностью, а я это чутко понимала. Я поводила его рукой по животу, по груди, вдоль резиночки моих трусиков, чуть оттянула её, слегка продвинулась вниз, но закончила первое смелое исследование у самого края жёсткой курчавой поросли в форме равнобедренного треугольника.
        — Это пока оставим на десерт,  — сказала я обалдевшему любовнику. Прозвучало многообещающе.
        Потом мы целовались рот в рот целый час, слизывая и высасывая остатки райских плодов. Мне захотелось всегда так просыпаться, всю свою оставшуюся жизнь, а это не с каждым получится.
        Каждый день мы проходили по приморской набережной мимо красавицы бригантины, качающейся на волнах. Деревянное судно служило рестораном. Все, кто бывал в Ялте хоть раз, вспомнят его. Нам было не по карману отобедать там, но однажды Юра всё-таки увлёк меня внутрь. В одном из пустующих зальчиков, внутри древесного чрева, он поцеловал меня в губы долгим, счастливым поцелуем. Затем мы поспешно покинули прекрасную бригантину, оставив там навсегда долю своей юной нежности.
        Стоит ли поныне тот плавучий ресторан, или давно списан за ветхостью? Мы больше так и не выбрались в Ялту.
        С тех июльских дней Юра стал мне близок и дорог. Я точно знала, что не хочу его терять. С ним было легко, уютно, надёжно, спокойно. С ним было предсказуемо, и это нравилось мне всё больше и больше. Олежек Полозовский перекормил меня авантюризмом. Моё бурное, драматичное прошлое было позади. Отношения с Юрой выстраивались в пику взаимосвязи с Олегом. Встречаясь с Юрой, я доказывала себе и всему миру, что можно жить и любить иначе.
        И только одно обстоятельство немного заботило: холодная отстранённость Юриной матери. Моей будущей свекрови.
        Когда Юра впервые привёл меня знакомиться, Светлана Леонидовна не выказала никакой радости по этому поводу. Она приняла меня сухо и сдержанно. Такой неласковый приём обескуражил, но в целом не огорчил. Ведь Юра очень любил меня, а я по неопытности не придавала особого значения роли свекрови в жизни замужней женщины.
        Отец Юры скончался от инфаркта, когда сын заканчивал первый курс. Мать и сын жили вдвоём в большой полнометражной квартире. Светлана Леонидовна руководила крупным производственным подразделением, имела в подчинении немалый коллектив, и славилась крутым нравом.
        — Так это ты хвалёная круглая отличница?  — так прозвучало её первое приветствие в мой адрес.
        Ещё больше я удивилась, когда она заявила:
        — Юра совсем за девчонками в школе не бегал. Всё футбол во дворе гонял. Я уж хотела его сама с одной хорошей девушкой познакомить. Во втором подъезде живёт симпатичная гимнастка. Мы с её матерью приятельницы. А тут он мне вдруг заявляет, что, чуть ли не жениться собрался! Парень-то ведь никогда не опоздает, без невест не останется. У меня вот на работе в подчинении столько девушек замечательных, а женихов на всех не хватает!
        «До бестактности откровенно»,  — иронично оценила я.
        — Мам, ты о чём?  — попытался уточнить Юра.
        — Так, к слову,  — пожав плечами, ответила мать.
        Я невольно сопоставляла её с незабвенной Беатой Мариановной Полозовской, но сравнение было далеко не в пользу моей будущей свекрови. С Беатой Мариановной отношения сложились без натуги, естественным путём, по-женски проникновенно. Мать Олега была настолько доброжелательна, что я не стеснялась раскрываться ей и в радости, и в горе. Мать Юры будто и не замечала моего искреннего стремления к сближению с ней, и порой не считала нужным поддерживать обычную вежливую беседу. Говорила она всегда коротко, с ироничным подтекстом, пришпиливая любого собеседника колкими замечаниями. Когда я поняла, что она такова со всеми, мне стало чуточку легче. Я надеялась, что со временем всё само собой образуется, но чем чаще приходилось видеться с этой непостижимой женщиной, тем отчётливее я замечала, как она отгораживается от нас с Юрой невидимой стеной.
        К свадьбе она несказанно расщедрилась, использовала свои связи, немалые средства, чтоб устроить торжество по высшему разряду — в её понимании. Моим родителям она сразу заявила, что им не удастся организовать свадьбу, как подобает. Моя мама предпочла не препираться и осталась на вторых ролях.
        Свадьба получилась замечательная и весёлая, хотя Светлана Леонидовна пригласила множество совершенно незнакомых нам людей, но нужных и значимых для неё. Впрочем, места всем хватило, и её гости неплохо провели вечер.
        В первую брачную ночь я и муж с ребяческим любопытством разбирали подарки, вынимали из конвертов деньги и пересчитывали. Общая сумма показалась нам огромной. Мы ощутили себя богачами и крепко заснули с этим приятным чувством. На любовные игры в постели у нас не осталось сил.
        Спустя пару дней всё-таки случилось брачное таинство, первое настоящее соитие. Мы так увлеклись процессом приноравливания и познания своих молодых тел, так старались быть бережнее, что поначалу не достигли истинного удовольствия.
        Позднее, упражняясь понемногу, мы поймали подлинный оргазм и изведали остроту плотского действа. Наша предварительная, первоначальная возня теперь казалась детской игрой под одеялом.
        По окончании торжеств, на третий день после бракосочетания свекровь огорошила меня ещё одной необъяснимой выходкой. За завтраком она вдруг коротко заявила, глядя куда-то в сторону:
        — Не вздумай меня мамой называть!
        Я как раз взволнованно подумывала перейти к родственным формам обращения и надеялась в душе, что это нас сблизит. Она словно прочла мои мысли и строго сказала:
        — Меня зовут Светлана Леонидовна! Всем понятно?
        — Как вам будет удобно,  — скромно ответила я.
        — Юркины носки, трусы и все остальные его вещи стирай теперь сама. Сдаю тебе вахту. В ванной комнате полная корзина его грязного белья,  — сообщила она дополнительно.
        Я могла бы съязвить, что бельё скопилось до регистрации нашего брака, но предпочла промолчать. В доме моих родителей бытовые проблемы решались мирным путём взаимных уступок.
        Я озадачилась. Небольшой диалог со свекровью натолкнул на невесёлый вывод: эта женщина имела непонятные мне жизненные принципы. Её реплики и поступки было трудно анализировать. Моя свекровь Светлана Леонидовна оказалась крепким орешком, мне не по зубам. Оставалось только наблюдать, собирать факты, вырабатывать стратегию, не ввязываясь в открытый конфликт. Я ощущала себя исследователем инопланетных цивилизаций. Ничего другого не ум не шло.
        Вскоре копилка наблюдений пополнилась.
        Светлана Леонидовна вернулась с работы и крикнула нам из прихожей, снимая пальто:
        — А у нашего главного инженера сын недавно женился, всего три месяца назад. А вчера сноху в роддом увезли. Теперь, говорят, часто женятся по такой необходимости. Дурное-то дело нехитрое.
        — Мам, а зачем нам это знать?  — не выдержал Юра.  — Мы с вашим главным инженером не знакомы.
        — Да так, может, у вас тоже скоро ребёнок ожидается! Вдруг ты тоже женился из-за беременности своей девушки. По залёту, так сказать! Предупреждаю: к пелёнкам я пока не готова!  — заявила свекровь.
        — Ты сильно не волнуйся, мам, ничего у нас не ожидается, кроме защиты дипломов. Нам бы дипломные проекты спокойно доделать, а там мы съедем куда-нибудь,  — обиженно сказал Юра.
        — Мы можем и сейчас переехать к моим родителям. Там квартира хоть и меньше, в типовом панельном доме, но всё же трехкомнатная,  — заметила я.  — И вам будет спокойней, Светлана Леонидовна. А к пеленкам мы и сами не готовы.
        Свекровь промолчала, ушла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Вот и пойми её! Да и не до того нам было.
        Мы заканчивали работу над проектами, готовились к защите. При переезде в другую квартиру пришлось бы тащить за собой многочисленные чертежи, учебники, справочники, черновики, чертёжные инструменты. Мы только-только перевезли мои вещи от родителей. Нам было очень удобно, потому что дом Юриных родителей находился близко к институту. Можно было бегать в библиотеку и на консультации в любое время. Можно было дольше спать по утрам. Однако проблема сосуществования встала остро. Мы предпочли съехать.
        Первое время наше место жительства менялось часто. Мы несколько месяцев обитали у моих родителей, пробовали снимать комнату. Потом Юру призвали в армию офицером, и мы уехали в военный городок под Кустанаем. В молодые годы все эти перемещения легко переносились и даже имели привкус романтики странствий. Мы наловчились быстро обустраивать любое жилище. Нам немного требовалось. Наша лодка не разбивалась о быт, а весело неслась по волнам и перекатам. Мы удачно приспосабливались к новым условиям существования. Всякое жизненное пространство озарялось нашей любовью.
        Именно с Юрой, со своим мужем, я поняла, какое это счастье — засыпать рядом с дорогим мужчиной. День угасал, тьма накрывала город, а я прижималась к мужу, и мы вместе уносились в страну чудесных видений. Мне всегда казалось, что Юра должен видеть те же сны, что и я. Ведь мы были так близки!
        Утро с ним я тоже обожала. Нам нравилось овладевать друг другом, едва пробудившись. Теплые, податливые, отдохнувшие тела сами стремились навстречу. Юра бережно входил в меня вместе с новым днём и солнечным светом. Мы сливались, роднились, исторгая наружу радость, одаривая друг друга счастьем и энергией.
        Так создавался наш маленький ласковый мирок.
        Явное между строк
        Бог задумал Марину как образцовую жену, хозяйку и мать. Дом для неё храм, а она в нём верховная жрица. Всё у неё получалось красиво и оригинально. Борщ она разлила в черные глянцевые керамические тарелки с тонкой золотистой отделкой по краю. Где она их купила — секрет. Суп в них смотрелся умопомрачительно! Мясные котлетки — небольшие, округлые — покоились не с краю от гарнира, как обычно, а в окружении стручочков зелёной фасоли. Нежная фасоль трепетно окаймляла их и подчёркивала соблазнительность. Куски высокого пирога возлежали в стильном деревянном блюде, а рядом располагались милые льняные салфетки в крупную красно-белую клетку. Всё вместе составляло роскошный натюрморт, достойный кисти художника.
        Марина протянула мне ложку и задумчиво сказала:
        — Да, как жутко всё вышло с Полозовским! Столько самых прекрасных лет жизни провести чёрт знает где!
        — Ты знаешь, он так бодро держался, словно с курорта приехал,  — заметила я.  — А ведь он прожил там больше, чем здесь!
        — Не дай бог никому на такие курорты попадать…  — отмахнулась Марина.  — Но его просто всегда несло к краю! Он запредельный какой-то! Говорят же, если бог хочет наказать, то он лишает человека разума. Чем он думал, когда полез в ту драку первого мая?
        — Кто же теперь узнает. Он и сам едва ли сейчас помнит,  — пожала я плечами.
        — А ты, наверно, себя ещё корила, да?  — догадалась Марина.  — Было?
        — Было дело,  — созналась я.  — Когда увидела на суде Олега в наручниках, да под конвоем, то сердце ёкнуло. Конечно, подумала, что если бы пошла с ним, всё сложилось бы иначе.
        — Нет, ни в чём ты не виновата, моя дорогая!  — отрезала Марина.  — Он, он и только он сам! И прекрати терзаться. Я вижу, всколыхнулись твои прежние сомнения! Жив, здоров, вернулся — и, слава богу. Ещё, наверняка, немало баб поимел на поселении. Всех, пожалуй, перебрал — от восемнадцати и старше.
        — Да уж не без этого, я думаю.
        — Вот и ладно! Слушай, что сейчас скажу. Я тебя внимательно слушала и впервые поняла, почему твоя свекровь так волновалась, не беременностью ли ты склонила Юрку к женитьбе,  — вдруг сказала Марина.
        — Не понимаю…
        — Объясняю. Вы поженились в конце марта. Так?
        — Да, тридцатого числа.
        — До окончания учёбы, считай, два месяца. Там экзамены, защита. Вообще-то в это время нормальные люди женятся редко, только в случае крайней необходимости. Ни погода не располагает, ни дела. Не терпелось вам до лета или даже до осени?
        — Так сразу и не объяснить.
        — Ну, вот твоя Светлана Леонидовна и решила, что ваш брак — результат случайной близости. Обвела, мол, Анечка неискушённого парня Юрочку вокруг пальца. Заманила однажды в постель и женила на себе.
        — Ну, что ты такое говоришь-то, Марина?  — усмехнулась я.  — Я с ним в постель не спешила.
        — Да я то знаю, что всё не так было, что вы чудики оба были влюблённые, вот и понесло вас в ЗАГС. Но она, видно, рассуждала именно так! Потому и приняла тебя в штыки! Она же видела в тебе захватчицу!
        — Слушай, возможно, ты права,  — согласилась я.  — Но наша Маша родилась почти через два с половиной года после свадьбы. И Светлана Леонидовна не смягчилась!
        — Ну, такая уж она! Все люди разные. Вот сколько ей было, когда вы женились?
        — Где-то сорок пять или сорок шесть лет.
        — Вот!  — воскликнула Марина.  — Вот в чём ещё один её секрет! Баба в самом соку, зрелая красавица, деньги имеются, а одинока. А тут вы со своим необузданным счастьем, как бельмо на глазу. Обнимаетесь за стенкой, по дому за ручку ходите!
        — Но это же эгоизм чистейший!  — упиралась я.  — Разве порадоваться за сына не естественно для матери?
        — Вот так бывает, милочка моя! Радоваться-то приятно, когда у самой полный комплект. Да что там, у людей случается и хуже! Ой, сама свекровь два раза буду! Надо как-то готовиться начинать, литературку почитать всякую психологическую.
        — Вот для чего нужны подруги?  — рассмеялась я.  — Чтоб помогли всё в жизни аккуратно разложить по полочкам. Столько с Юрой прожила, а только сейчас поняла истинную подоплёку давних событий. Какой-то смысл есть в твоих словах, есть!
        — А то! Со стороны-то виднее. Я, как будущая свекровь, чую!
        — Но вот ты скажи мне тогда, а со стороны не бросается в глаза, что женщина она всё же несколько своеобразная?  — поинтересовалась я у подруги.
        — Знаешь, ты жертвой себя не считай!  — неожиданно сказала Марина.  — А как ты хотела? Юра тебя любит, твои родители его обожают, ты их всех тоже, так тебе этого мало? Ты желаешь всеобщей мировой гармонии!
        — Да, знаешь ли, бывают такие грешные мысли,  — весело созналась я.  — Главное, я убеждена, что и свекрови было бы неплохо пребывать в этой гармонии!
        — Да твоя свекровь — твой кармический воспитатель!  — разошлась Марина.  — Она разрушает твои идеализации. Такие люди, как доктора-психотерапевты, выявляют, что же нам избыточно ценно. У них свои приоритеты, с которыми они прекрасно живут, не взирая на осуждение со стороны. А потом, она же не даёт тебе закисать! Ты просто вынуждена совершенствоваться! У вас незримый вечный бой, и ты всегда в тонусе. Так что не копи обиды на неё! Не заполняй сосуд обид!
        — Какая замечательная теория!  — восхитилась я, улыбаясь.  — Подскажешь, где прочитала? Я тоже проштудирую. Сразу видно, что твоя свекровь живёт далеко, вы видитесь редко, и твой сосуд обид пуст. Но всё равно спасибо за прочистку моих мозгов.
        — Да, есть такое дело!  — улыбнулась Марина.  — Колины родители далековато живут. Слушай, Аня, а вот объясни мне, что же вас толкнуло пожениться именно в марте?
        Я поняла, что меня настиг настоящий момент истины. Ну, и отлично! Я ощутила, что Марина вскрыла мой внутренний гнойник, и если я сейчас не освобожусь, не выплесну накопившееся за годы, то потаённые обиды просто разорвут меня изнутри. Сколько же всего произошло! И неприветливая женщина, которую я по молодости не сочла важным персонажем в своей судьбе, сумела повлиять на многие события. Свекровь заслуживала особого внимания.
        Глава 14
        Моя семья
        Мой роман с Юрой развивался именно так, как я сама предопределила когда-то в кафе — плавно, неторопливо. Мы знали, что будем вместе, но ничего не планировали, не намечали сроков. У нас на курсе было мало женатых студентов. Мы ласково именовали их «наши женатики» и старались чем-то помогать. Они с трудом совмещали учёбу и семейные хлопоты. Пример «женатиков» не воодушевлял остальных спешить со свадьбой.
        По иронии судьбы я сама впервые заговорила на тему женитьбы.
        По английскому языку нам всем выдавали персональные темы, и мы работали над ними индивидуально. Как-то Юра ожидал меня, пока я беседовала с нашей «англичанкой». Он расположился в пустом соседнем кабинете с учебником по философии.
        Я освободилась довольно быстро и направилась к Юре. Подойдя к полуоткрытой двери, я услышала разговор и остановилась. Мой Юра общался с Усеевой.
        — Ждёшь Смолякову?  — любопытничала Светка.
        — Да, жду. Она английский сдаёт.
        — Потом пойдёшь её провожать?
        — А что?  — удивлённо спросил Юра.
        — А то! Обидно смотреть, как ты ходишь за ней хвостиком.
        — Я не хвостиком, а рядом,  — попытался отшутиться Юра.
        — Ты ей не нужен!  — принялась горячо уверять Усеева.  — Вот увидишь, всё у вас закончится ничем. Неужели ты думаешь, что она выйдет за тебя замуж?
        — Я ничего пока не думаю, Свет. Я Аньку просто люблю,  — спокойно и достойно ответил Юра.
        — Мы тут даже поспорили между собой, когда же тебе будет полная отставка!  — выпалила Света.
        — Да? Интересно, интересно! И какие прогнозы?  — безобидно спросил Юра.
        — Она эффектно даст тебе отлуп прямо на выпускном вечере!  — Света высказала жестокое предположение.  — А, может, и раньше.
        — Свет, спасибо за заботу, очень тронут,  — с незлобивой иронией поблагодарил Юра.  — Как-нибудь разберусь сам. Не маленький мальчик.
        Юрка гордо оставался на взятой высоте, а Светка Усеева упорно пыталась открыть ему глаза на мое коварство.
        Подслушивать нехорошо, но иногда полезно. Долго стоять за дверью, затаившись, я не собиралась. Светка высказала вполне достаточно, чтобы мы могли сделать выводы. На Усееву я не гневилась. Нравился ей мой Юрка. Случается такое досадное несовпадение симпатий, и некого в том винить. Но и я к нему привязалась, даже любила его, но кричать об этом во весь голос не считала нужным. Я просто вошла в кабинет с невинным видом, а Светка поспешно выскочила.
        К пятому курсу, к финалу вузовской жизни, наша группа подошла, изрядно траченная временем. Многие студенты отстали на пути к диплому. Кто-то запутался в зачётах и коллоквиумах, соскользнул в армию, даже в страшный и далёкий Афганистан, а кто-то увяз в обременительном замужестве. Женатых студентов придавили детские болезни, бесконечные стирки, борьба с безденежьем, и учёба у них отошла на второй план. Такие ребята брали академические отпуска. К нам же примкнули те, кто вернулся из «академов». Мы их приняли, но не слились, как прежде на первом курсе, воедино. Такой широкой, безраздельной и безоглядной дружбы уже не получалось. Сложились небольшие компании по интересам и жизненным задачам. Кто именно, из какой группировки, следил за нашей парой столь пристально, мне было безразлично.
        А вот то, что мой Юра стал объектом глумливого спора, меня серьёзно зацепило. Я решила, что спорщики должны остаться с длинным дурацким носом.
        Вскоре я спросила Юру:
        — А почему ты не делаешь мне предложения?
        — А ты считаешь, уже пора?  — спросил он.
        — А почему нет? Уж не надоела ли я тебе? Не бросишь ли ты меня прямо на выпускном балу?  — нарочито придирчиво поинтересовалась я.
        — Ну, что ты такое говоришь, Аня!  — возмутился Юра.
        — Так почему замуж меня не зовёшь?  — настаивала я.
        — Ты, правда, хочешь?  — спросил Юра.
        — Хочу!  — коротко и капризно заявила я.
        — Чего хочет женщина, того хочет бог!  — с восторгом сказал мой замечательный Юрка.
        Вот так я женила его на себе, вернее, подтолкнула к решительному шагу. Мы потопали с Юрой в ЗАГС писать заявление.
        Тот, кто делал ставку на моё вероломство, проиграл пари. На выпускной вечер мы явились законными супругами.
        Марина, пожалуй, была права. Юрка скоропалительно переговорил с матерью о наших планах, а Светлана Леонидовна заподозрила беременность. Наше скороспелое решение она не смогла оправдать ничем другим.
        Примерно через год после свадьбы свекровь стала проявлять интерес противоположного свойства. Она пригласила нас к себе и в лоб, без реверансов, задала мне прямой вопрос:
        — Ты когда беременеть собираешься?
        — Мы не торопимся…  — начала я рассуждать.
        — Зачем ты замуж выходила? А может, ты бесплодна? Тогда надо проверяться и лечиться! Так несерьёзно ко всему относитесь! Родили бы мальчика. Назвали бы Никита.
        — Почему Никита?  — удивлённо спросил Юра.
        — А мне Никита Михалков очень нравится!  — заявила свекровь.  — Я посмотрела фильм «Жестокий романс», и просто влюбилась в него!
        «Она влюбилась, а я причём?»  — подумалось мне тогда. Но я ещё не знала, что свекровь неизменно ошущала себя в центре мироздания. Проще говоря — пуп Земли.
        Светлана Леонидовна всегда рассуждала очень серьёзно и назидательно. Чувство юмора у неё отсутствовало. Чувство такта тоже. Делиться с ней интимными подробностями мне решительно не захотелось. Присутствие свекрови всегда лишало меня говорливости и красноречия. А кое-какая проблема у нас с мужем действительно имелась…
        Вначале нашей супружеской жизни мы аккуратно предохранялись. «Надо пожить для себя, обустроиться»  — именно так мы рассуждали. Но прекрасный случай заставил изменить взгляды.
        Как-то в гостях, посреди вечера я упустила мужа из виду. Прошлась по комнатам и нашла Юру рядом с пятилетней девочкой, дочкой хозяев. Оба увлечённо играли! Девчушка верховодила, а он с удовольствием подчинялся. Захмелевший Юра послушно укладывал спать кукол и пупсов. Я полюбовалась их трогательной возней и поняла, что пора заводить собственного ребёнка. Муж созрел для отцовства.
        Сама я тоже ощущала неведомые ранее позывы женской плоти. Мне остро захотелось пережить процесс вынашивания и рождения ребёнка. Я была готова стерпеть боль, раздвижение костей, напряжение тела. Я прислушивалась к себе и удивлялась. Меня мутило от желания иметь младенца, как от внезапного вожделения. Я сама созрела для материнства.
        Тем временем Юру призвали в армию офицером. Мы уехали в казахский городок Кустанай к месту службы. Я звонила маме каждую неделю и признавалась, что нам не удаётся зачать ребёнка в этой казахской степи. Пролетал месяц, другой, третий, но забеременеть не получалось. Мама что-то советовала из набора нехитрых народных методов, просила не огорчаться, желала любви и согласия. Она даже выслала мне копию «Камасутры», размноженной на копировальном аппарате «Эра». Но индийский трактат тоже не помог забеременеть. Я нешуточно нервничала, и призрак свекрови, строго вопрошающей о бесплодии, являлся в видениях.
        Я так чутко вслушивалась, так ждала зарождения новой жизни, что у меня развились какие-то особые сенсорные способности и тайные ритуалы. Каждое утро, натощак, я направляла проникновенный взгляд внутрь себя. Я мысленно скользила по влагалищу к шейке матки, продвигалась внутрь этой грушевидной мышцы и при этом осторожно пальпировала свой живот. И однажды я почувствовала свою беременность! Я просто ощутила это чудо внутри! Я вдруг поняла, что уже не одна, уже вынашиваю именно дочь. И не ошиблась!
        Но расслабленно радоваться было рановато. Вскоре выяснилось, что у нас с Юрой разные резус-факторы крови. У него первая группа и положительный резус, а у меня первая, но резус отрицательный! Говорят, таких людей, как я, примерно пятнадцать процентов от общего числа народонаселения Земли.
        Моя исключительность ликования не вызывала. Плод активно отторгался организмом. Пришлось лечь в больницу. Я хотела сберечь маленький комочек внутри себя — во что бы то ни стало.
        Город был чужой, мама и подруги далеко, но мне невероятно повезло с лечащим доктором. Её звали, как последнюю российскую императрицу из династии Романовых — Александра Фёдоровна. Статная красавица и умница, она очень помогла мне, как профессионал и как чуткая, мудрая женщина.
        Рожать Машу я поехала домой. Юра остался дослуживать положенный срок. Командир полка сказал ему:
        — Жена офицера Советской Армии — высокое звание! Должна быть готова ко всему! В том числе и к родам без мужа! У меня оба сына родились в моё отсутствие — ничего, растут!
        Мама шутила и дразнила меня дирижаблем. Живот мой, и так огромный, рос не по дням, а по часам. Кожа натянулась, как на барабане. Зима закончилась, но март в наших краях холодный месяц, а я уже не вмещалась в свою дублёнку. Папа распорол старую мамину мутоновую шубку и за пару вечеров наскоро смастерил мне вполне приличное временное одеяние. Таким меховым дирижаблем я и прогуливалась по улицам, нагуливая аппетит и гемоглобин.
        Однажды я встретила мою любимую Беату Мариановну. Полноценно обняться помешал большой живот. Она только ласково поцеловала меня в щёку. Мать Олега стояла рядом, смотрела прекрасными влажными глазами, обволакивая добротой и чуткостью. «Как же я скучала без неё! Как же я прожила столько долгих месяцев вдали от этой милой женщины!»  — думалось мне.
        — Какая ты красавица!  — похвалила она.  — Такое одухотворённое личико! Вся кругленькая, миленькая обаяшечка! Как же мы давно не виделись, моя дорогая девочка!
        — Я счастлива видеть вас! Как вы поживаете?  — вторила я. Рядом с ней я становилась привычно словоохотливой!
        — Лежала в больнице,  — начала она невесёлый рассказ.  — Меня ведь парализовало, представляешь? Сёстры ухаживали за мной. Сейчас ничего, нормально, поставили на ноги. Спасибо врачам. Мне нельзя расслабляться и болеть. Ведь Костик подрастает, окончит школу в этом году. Будет в институт поступать. Надо ему помогать.
        — А я вот скоро рожу,  — сообщила я, немного смущаясь своей неуклюжести.
        — Я вижу, моя хорошая. Завидую твоей маме — она будет счастливой бабушкой. А я уже только от Кости могу ждать внуков,  — грустно сказала Беата Мариановна.  — А ведь как хотела, как мечтала…
        — Олег пишет?  — решилась я узнать.
        — Да, пишет, но им редко разрешают посылать письма,  — ответила она.  — Анечка, девочка, будь счастлива! Помни, мы любим тебя все — Джек, Вера, бабуси наши. Часто тебя вспоминаем. Ты всё сделала правильно.
        — Мне вас не хватает!  — отчаянно вырвалось у меня.  — Я тоскую без вас! Я скучаю!
        — Знаю, деточка, то же самое чувствую сама,  — призналась и она.  — Но что делать, мой старший сын нам с тобой все карты спутал. Расклад теперь другой. Разве мы ТАКОЕ загадывали? Вот ведь не зря говорят, что от тюрьмы, да от сумы не зарекайся, правда? Но всегда мнится, что эта народная мудрость не про тебя. А до беды всего лишь шаг! Всё-всё, Аннушка, иди, деточка домой! У тебя глаза на мокром месте! Тебе расстраиваться нельзя! Ты уж прости меня.
        Она достала платок, заботливо промокнула мне глаза. Я успела поцеловать её протянутую руку буквально на лету.
        — Скоро тебе станет некогда думать о других. Всё время займёт новый маленький человечек. А ты постарайся быть хорошей мамой, люби ребёночка, но воспитывай строже!  — напутствовала милая Беата Мариановна.  — Не плачь! Помни — ни один мужчина не стоит женских слёз. Всё, иди!
        Моё сердце безудержно стремилось к ней, но в качестве кого она могла остаться в моей жизни? Судьба разводила нас в стороны жёстко и властно. Почему?! Почему?! Почему?!
        Моя дочь Маша родилась крупной, целых четыре килограмма и триста грамм. В первую минуту она деловито чихнула пару раз в руках у акушерки. Потом, словно опомнившись, закричала, заявляя о себе миру.
        — Ох, какая девка!  — весело восхищалась славная акушерка.  — Сейчас её взвесим. Нет, пожалуй, убавим грамм двести на усушку и утруску, да и запишем четыре килограмма сто грамм. Мамочка не возражает?
        — Нет,  — слабо ответила я.  — У неё там всё в порядке?
        — Всё, что полагается, на месте!  — весело заверила медичка.  — Девка нормальная, не косая, не кривая, и то самое вдоль, а не поперёк.
        Таинство рождения человека — изумительное действо! Я усердно выполняла все команды медиков, забыв обо всём, сосредоточившись лишь на этом сугубо женском деле. Услышав крик дочери, я выдохнула свободно. Уберегла, смогла, родила!
        Девочка. И замечательно, что не мальчик. Я этого страшилась. Исполнить наказ Олега я бы не посмела. Его имя преследовало бы меня, мучительно напоминая о многом.
        В роддоме трудился замечательный персонал. К одиночкам относились особенно внимательно. Ко всем роженицам приходили мужья, а я на вопросы об отце ребёнка отвечала, что он служит офицером в авиации.
        — Далеко твой служит?  — как-то вечером спросила сердобольная нянечка.
        — В Казахстане,  — я ответила чистую правду.
        — В каких же войсках?
        — В транспортной авиации, техник самолёта. Он лейтенант, скоро старшим станет,  — продолжала я.
        — Ты вот что, милая,  — участливо сказала она полушепотом.  — Так и говори всем. Старший лейтенант, мол, и всё тут! Лётчик!
        — Да он не лётчик, а авиатехник,  — поправила я.
        — Всё едино,  — махнула рукой добрая женщина.  — Кто говорит лётчик, кто — моряк дальнего плавания. Одна как-то ляпнула, что, мол, кандидат в космонавты. Тут уж никто не поверит, это слишком. Это перебор!
        — Так вы думаете, что у меня нет мужа?  — догадалась я.
        — Ты не волнуйся, молоко пропадёт. А я пошла,  — заторопилась нянечка.  — Некогда мне.
        Молока у меня было много. Я благоухала сладковато-пряным запахом. Грудь наливалась и тяжелела, а Машка не успевала высасывать. Я щедро сцеживала соседкам по палате своё густое, жирное молочко.
        — Ты у нас коровка молочная, а мы мясные,  — шутили мои товарки.
        Я им казалась коровкой, а себе я напоминала кенгуру. Мой живот опал, но кожа пока не стянулась. Она висела дряблым мешочком, напоминая вместительный карман австралийского животного. В первые дни после родов, по вечерам, я осторожно пробиралась к большому зеркалу в холле на нашем этаже, чтобы рассмотреть себя. Я выглядела смешнее и нелепее, чем беременная. Девушка с уродливой фигурой! Работа над собой предстояла серьёзная!
        Впрочем, я была не одинока. Потихоньку, вдоль стеночки, сюда подтягивались и другие роженицы. Мы осторожно вертелись перед зеркалом, становясь к нему то боком, то вполоборота. Женщина всегда остаётся женщиной.
        Юра вернулся месяца через два. Он приехал с вокзала рано утром. Я сама, словно сомнамбула, открыла дверь. В квартире царила сонная тишина. Я провела мужа в спальню и юркнула обратно в постель под одеяло. Рядом в кроватке сопела Машка.
        — Ты мне не рада?  — изумился он.
        — Я рада, Юра,  — пробормотала я.  — Но сейчас нужно поспать. Ты тоже ложись. Скоро Машка проснётся.
        Он быстро разделся и прилёг рядом. Я не заметила, как опять провалилась в глубокий сон.
        Через час завозилась Мария. День начался.
        К нам постоянно забегали друзья, знакомые, соседи с подарочками. Приходили мамины приятельницы — посмотреть на нашу девочку. Они помнили меня ещё с пелёнок и удивлялись: девочка Анечка стала мамой. Бег времени неумолим…
        Я болтала с ними на равных, как женщина, и это было приятно.
        — А как ваша другая бабушка, приходит?  — спросила мимоходом тётя Тамара, сотрудница мамы.  — А то ведь она такая занятая, ваша королева Шантеклера.
        Я удивлённо взглянула на Тамару Ивановну.
        — Ой, будто не знаешь, что её в городе так называют, свекровушку твою, раскрасавицу!  — простодушно заявила Тамара Ивановна.
        — Нет, не знаю,  — ответила я.  — На работе её Тетчер величают. Вот это слышала.
        Мир тесен! Тогда я впервые невольно узнала подробности о жизни Юриной матери. Её ровесницы щедро делились информацией. Ведь все связаны невидимыми, тончайшими нитями бытия. Всё соткано из случайностей и людских взаимосвязей.
        У Светланы Леонидовны случались поклонники. Это нормально для красивой, уверенной женщины. Но с одним человеком завязался всепоглощающий роман, и длился он лет пять. Всё началось с тайных свиданий при жизни её мужа, Юриного отца. Мужчина тот был значимой, влиятельной персоной — генеральный директор крупного промышленного предприятия. Того самого, где она и трудилась.
        Замечательный человек был давно женат. Обустроенный быт, заботливая жена, сыновья, умная, красивая любовница, заметное положение в городе — блистательный мужской набор. Он был всем доволен.
        Овдовев, Светлана Леонидовна решила, что обрела полное право вновь устроить личную жизнь. Она поднажала, а любовник отступил. Такое часто случается.
        Ей не хотелось его терять. Это был её мужчина, который встречается только раз. Не важно, что он несвободен! У них начался период раскачки то в ту то в другую сторону. Азартный, увлекательный, но весьма рискованный процесс! Она этим жила! Она верила в свою победу!
        Именно в это время мы с Юрой собрались пожениться. Мы ей мешали и раздражали. Каждую минуту у неё могло что-то решиться, образоваться, а тут мы со своей свадьбой! У нас цвела молодость, а годы безжалостно отнимали её возможности. Когда мы съехали, влиятельный любовник Светланы Леонидовны вдруг и в самом деле задумал совершить смелый шаг навстречу. Его настойчиво приглашали возглавить в Ульяновске новый строящийся завод. Ему предлагали квартиру и всё, что тогда полагалось руководителям высокого ранга. Возникла удачная возможность изменить судьбу. Жене осталось бы всё имущество, и унизительный дележ не обострил бы ситуацию…
        Но моя свекровь — женщина особая. Кроме любви ей хотелось яркого триумфа, и именно в родном городе! Начинать всё с нуля, в неизвестности, в незнакомом, небольшом Ульяновске она не желала. Это не её стихия — безоглядно мчаться за любимым на край света. Ей хотелось здесь и сейчас, и чтоб все завидовали! И она отказалась от призрачного счастья. А его жена была готова к любым переездам, лишь бы вместе с мужем.
        Долгий роман завершился сам собой. Крупная рыба тяжело и медленно уплыла в свой затон. Все остались на своих насиженных местах. Директор на том же заводе. Его жена с прежним мужем и со всем благородным семейством. Светлана Леонидовна — с тщеславием и высокими претензиями.
        Для неё на первом месте — сразить всех, вызвать зависть, возбуждение, восторженные перетолки! Или всё — или ничего! В этом вся Светлана Леонидовна! Где нам, незрелым, было понять, что ею двигало. Она ловила очень крупную рыбу, а мы ей мешали, мелко мельтешили, перманентно раздражали.
        Конечно, Светлана Леонидовна изредка приходила проведать внучку, приносила щедрые подарки, фрукты, соки. Оставалась недолго. Неловко брала Машку на руки, разглядывала, выискивая родственные черты. Удивив нас статью, командным голосом и самобытными суждениями обо всём на свете, она удалялась, уплывала в неведомую нам жизнь. С её уходом я неизменно испытывала полное освободительное облегчение.
        Явное между строк.
        — Ты с коляской гуляла, а я Юльку за руку вела! Она ножками топ-топ!  — вспомнила Марина.  — Такое милое время было! Детки такие хорошие! А сейчас — вымахали! Девицы на выданье!
        — Да, дети незаметно растут,  — вздохнула я.  — Моя взрослеющая дочь задала мне сегодня ещё тот вопросец: может ли у женщины быть сотня мужчин. Каково?
        — Сотня? Нет, это многовато,  — нарочито серьёзно, чуть призадумавшись, ответила Марина.  — Это как-то очень по-западному.
        — Ну, она и говорила про какую-то девицу, которая с иностранцами работает.
        — Нет, это точно не по-нашему,  — рассмеялась Марина.  — У нас ведь какие самые главные эрогенные зоны? Уши и душа. Нам надо всё через них пропустить. Сто мужиков вытопчут душу, как стадо мустангов! Хотя, нынешняя молодёжь удачно интегрируется в западную секс-культуру. У них всё проще. Вопрос шальной! Встрепенулось материнское сердечко, ворохнулось в груди?
        — Вопрос шальной, но по мне, пусть лучше спрашивает всякую чушь, чем молчит,  — высказала я.  — Можно отследить, куда её несёт могучий ураган гормональной революции.
        — Да, пожалуй, это лучше,  — согласилась Марина.  — Твоя Мария — открытая девка. У нее, что на уме, то и на языке вертится. А моя Юлька — скрытная, потаённая! В кого бы?!
        — Да, в кого?  — смело и провокационно спросила я.
        — Помнишь, молодой, симпатичный еврей недолго вёл семинары по деталям машин? Заменял нашего постоянного преподавателя,  — внезапно сказала Марина.  — Ты ещё зашла ко мне после зачёта и спросила, кто такой интересный?
        — Помню…  — я почувствовала, как замирает сердце.  — И что ты хочешь сказать?
        — Это Юлькин отец,  — выдала Марина.
        — Никогда бы не подумала,  — ошеломленно ответила я.  — Одно ясно, что зачёты ты сдавала быстро.
        — У нас всё развивалось быстро. С этих зачётов и началось. Ну, не понимала я особенностей червячных передач! Он мне объяснял, а я млела. Что, удивила? Вот она у меня и хитрющая в эту еврейскую породу. Нет, я не антисемитка, боже упаси. Я даже очень их уважаю. Умная, предприимчивая, сплочённая нация. Но сейчас из Юльки полезло что-то необъяснимое, незнакомое. Я сама хожу и удивляюсь.
        Я молчала, не находя слов. Теперь я поняла, откуда у Юльки такое странное сочетание внешних черт — светлые, вьющиеся волосы и крупноватый нос с характерной горбинкой. А главное, пожалуй, глаза — особый разрез и форма век!
        — Сниму я тот семейный портрет в гостиной,  — решительно заявила Марина.  — Подберу картину на это место. Да любую репродукцию из коллекции в рамку вставлю — и всё! Не надо, чтобы Коля замечал резкую непохожесть дочери. Он уж и сам уверовал в свою выдумку для родни. Поняла теперь, почему я отцу ничего не говорила? Представь, что бы началось в институте? Уж если сама виновата, так надо самой и расхлёбывать кашу.
        — Сейчас поняла. Маринка, какая же ты стойкая!
        — Вот так, грехи-то молодости всплывают. Но ты молчи, как и прежде. Мне просто что-то трудно стало находить общий язык с дочерью в последнее время. Вот вы с Машкой ладите, а я с Юлией — нет.
        — Марина, всё образуется!  — воскликнула я.  — Девочка она славная. Немного строптивая, но это пройдёт!
        — Отливаются мне родительские слёзки! Сколько мать моя плакала, сколько корвалола и прочей гадости выпил отец!  — заявила Марина.  — Только мне кажется, что ты меня не понимаешь до конца. Ты же праведница, идеалистка!
        — Ну, скажет же!  — возмутилась я.  — Нашла праведницу!
        — Нет, рассуди сама, у тебя по большому счёту всё правильно и благоразумно выходит! Ты всегда вовремя останавливалась у любой опасной черты! Не зря я твою фотографию над письменным столом вешала! Надо было чаще в твои глаза смотреть!
        — В молодости останавливалась, пока мама тормозила…  — задумчиво изрекла я.
        — Что-что?!  — не поняла Марина.  — Ты сейчас о чём?
        — О любви! О чём же ещё?  — рассмеялась я.  — Все наши беды от неё.
        — Вот это ново!  — удивилась Марина.  — Теперь я тебя не понимаю!
        — Длинный это разговор! Но… «Во всём мне хочется дойти до самой сути»,  — процитировала я Пастернака.  — Такой день выпал, подруга.
        — Поговорим о свойствах страсти?
        — Поговорим!
        Глава 15
        Сводная кровь
        Светлана Леонидовна не раз врывалась в нашу семейную жизнь, словно буревестник. В очередной раз она сбила нас с толку, когда Машеньке исполнилось пять лет. Жили мы у моих родителей и вскоре намеревались приобрести собственную однокомнатную квартирку где-нибудь поблизости. Мать Юры спутала планы, сделав заманчивое предложение. Вначале она пригласила моего доверчивого мужа на предварительное обсуждение проекта одного, позже — нас троих вместе.
        Светлана Леонидовна не утратила былого влияния на своего сына! Юра вернулся от матери какой-то иной, словно закодированный неведомым шифром. Я насторожилась.
        Всё было обставлено шикарно и выглядело, как долгожданное сближение. Светлана Леонидовна накрыла роскошный стол, одарила небольшими подарочками. Мне — духи, Маше — большую красочную книжку, Юре — галстук. Мило, и по-родственному трогательно.
        — Вот что я хочу вам предложить, мои дорогие,  — вкрадчиво начала она.  — Вот ты, Анна, обижаешься на меня, я знаю. Ну, бываю резковатой, что делать! Меня работа испортила! Но сейчас у меня появилась мысль: почему бы вам ни переехать ко мне? Квартира просторная, полнометражная, не то, что у твоих родителей — типовой панельный домишко! Район хороший. Самый центр. Я прилично зарабатываю, одной даже многовато, так что могу вам помогать иногда. Я убедилась, вы — ребята серьёзные. Ваш брак прочный. Машутка у нас растёт замечательная. А потом ведь всё вам достанется. Начинайте, обживайтесь!
        Она зазывно смотрела на нас и лучезарно улыбалась, но её медовые речи меня не увлекали. Со стены строго взирал её двойник — в гостиной висел огромный парадный портрет кисти известного художника Китаева. На нём она была другая, чем в тот момент за столом. Более надменная. Художник мастерски сумел передать её холодную красоту и колкий взгляд снежной королевы. Свекрови вокруг было так много, и она подавляла своей масштабной личностью во всех ипостасях. Мне было бы гораздо комфортней в небольшой квартирке, пусть однокомнатной, но исключительно своей.
        Юра считал по-другому. Его тайная идея — совместить в своей жизни и меня, и мать — приобретала реальные очертания. Он дрогнул душой и пошёл на зов крови. Он хотел войти в ту же воду, что омывала его в детстве. В нём, во взрослом мужчине, проглянул маленький доверчивый мальчик.
        — Может, попробуем?  — с упованием спросил мой немногословный муж по дороге домой.
        В краткой Юриной фразе таилось всё: его доброта, скрытая любовь к матери, сыновнее желание сближения с ней, надежды на лучшее для всех нас. Я с грустью задумалась. Его решение читалось по глазам без дополнительных пояснений. Наши мнения досадно не совпадали. Для меня дать согласие означало потерять самостоятельность и независимость. Для него — возможность сохранить скопленные деньги и восстановить тёплые отношения с матерью. Я тогда пошла на поводу у мужа. Я испугалась, что в случае отказа наши отношения разладятся. Я тоже дрогнула душой, поступилась принципами. И мы переехали.
        Легко сказать, да не так быстро сделать. Машу пришлось срочно переводить в другой детский сад. Часть скопленных средств мы затратили на косметический ремонт в квартире. Поэтапно перевозили вещи. Приспосабливались к особенностям района. Хоть и центр, но надо было привыкать.
        Светлана Леонидовна взирала на нас со снисходительным одобрением. Её план удался. Сама она возвращалась домой довольно поздно, а по выходным отсыпалась. У неё давно сложились привычки деловой женщины, не обремененной семьёй.
        Больше всего я переживала за дочь, но она, к счастью, легко освоилась в новой группе детей. Вроде бы всё устроилось, но как-то без отрады для меня. Юра напротив выглядел очень довольным. Мария жила своей эмоциональной детской жизнью, в которой переезд стал просто занимательным эпизодом, переменой декораций. Каждый из нас троих стал отдельным, обособленным индивидуумом. Недосказанность зависла в воздухе, как мерзкая паутина.
        Даже очень любящие супруги разнятся по осмыслению окружающей действительности. Многое, что нашим мужьям пустячно, для нас весьма важно. Проблема двух хозяек на кухне не заставила себя долго ждать. Всё, что я готовила, совершенно не нравилось свекрови!
        У нас случались такие сцены:
        — Это что?  — вопрошала Светлана Леонидовна, ковыряясь вилкой в тарелке.
        — Фаршированный овощами перец,  — сдержанно отвечала я.
        — Перец, мам,  — миролюбиво вторил Юра.  — Полезно и некалорийно!
        — Это какое-то блюдо без вкуса и запаха,  — грубо заявляла свекровь, но продолжала есть.
        Я отмалчивалась, и это тяготило.
        У неё имелось непостижимое свойство: Светлана Леонидовна теряла мелкие вещицы. Очки, кошелёк, пояса от платьев, серьги, кольца, ключи, документы. Теряла не безвозвратно, а просто забывала, куда положила. Если ей что-то срочно требовалось, она просила Юру поискать. Мой муж со всей ответственностью приступал к делу, не жалея времени. Светлана Леонидовна его не благодарила, а обвиняла Машу в том, что та, по её мнению, куда-то всё прячет, заигравшись.
        — Надо вставить в дверь моей комнаты замок!  — грозно заявила она однажды.  — Марии там делать нечего!
        — Мама, ты просто сама забываешь, куда кладёшь свои вещи!  — осмелился возразить Юра.
        — А-а, сынок, ты мне намекаешь на старческий маразм?! Я ничего не забываю!  — уверенно заявила свекровь.  — Я даже на работе не веду ежедневников, а полагаюсь на свою память! У меня дела куда поважнее ваших, и справляюсь я с ними хорошо!
        — Так ты и выкладываешься вся на работе,  — не отступал Юра.  — Приходишь уставшая, вещи бросаешь, где придётся.
        Убеждать было тщетно. Замок в дверь вставили, но исчезновение мелких вещей у моей свекрови не прекратилось.
        Моя мама, а особенно бабушка, с ранних лет втолковывали мне, что когда-то я выйду замуж, и буду жить в другой семье. Именно поэтому надо быть настолько аккуратной в быту, чтобы комар носа не подточил. Они оказались правы, мне довелось жить в другой семье. Только моя и даже Юркина аккуратность и раздражала нашу Светлану Леонидовну! Наша щепетильность была ей поперёк горла!
        — Я люблю лёгкий беспорядок в комнатах и даже не мою посуду, если не хочу!  — говорила свекровь.  — Это удобнее для жизни. Вечно Юрка всё прячет по шкафам! Вчера положила на стуле в гостиной платье, а теперь вот ищи его! Прибранный дом похож на аптечный склад. Надо иметь под рукой опись полок и ящиков, чтобы нужную вещь найти.
        От незнания чужих правил лопались все заложенные с детства установки. Мне не хватало житейского опыта, Светлане Леонидовне — мудрости и чуткости. От постоянного подавления собственного «я» меня мутило. Меня тошнило от проглоченных обид! Ситуация накалялась.
        Каждый день по дороге домой я грустно ловила себя на том, что навязчиво думаю о настроении свекрови. Я открывала дверь в квартиру и осторожно прислушивалась, как пугливая белка. Если в воздухе пахло грозой, приходилось укрываться в своей комнате.
        «Гордо реет буревестник, чёрной молнии подобный! Буря, скоро грянет буря!» Горький и сам не знал, что эти строки о свекровях.
        По вечерам мы часто выходили прогуляться вдвоём с Юрой. Только так было можно спокойно обсудить всякую проблему, сверить точки зрения и выработать единую линию поведения. Во время прогулок возвращалась теплота отношений и прежнее упоительное единение душ.
        — Давай считать, что она живёт у нас в гостях! Ведь от гостей ничего не ждёшь! Надеешься только на себя. Пусть она будет совершенно свободна от всех хозяйственных дел,  — как-то предложил муж.  — Я буду делать многое сам, помогать тебе во всём! Я поговорю с ней!
        — Да, но она, видимо, считает, что это мы у неё в гостях…  — предположила я.
        Мой милый, дорогой, любимый идеалист! Он верил, что нам удастся достичь семейной гармонии. Увы, осчастливить насильно невозможно, у людей разные представления о счастье. Я пыталась идти мужу на встречу, да всё по бездорожью. Сводная кровь не стала мне по-настоящему родной.
        По выходным дням я часто забирала Машку и уезжала к родителям, к Марине, чтоб отогреться душой, «подзарядить подсевшие батарейки». Юра уходил на футбол, иногда в баню с друзьями, или оставался дома, молчаливо и упорно наводя порядок на свой лад. Он был гораздо педантичнее меня в своём стремлении к систематизации жилого пространства и значительно больше страдал от сумятицы. О чём он говорил с матерью в моё отсутствие, я не выпытывала. У них были свои дополнительные отношения, параллельно с нашими общими.
        Мы с мужем успевали соскучиться за целый день, и ночью страстно припадали друг к другу, стремясь слиться, надышаться общим воздухом. Но что-то утратилось между нами даже в сексе. Ритм был не тот, наша мелодия не звучала в полную силу.
        У Светланы Леонидовны случались дни необъяснимой гневливости и отчуждения! Роли распределялись так — она недовольна, а мы виноваты. Бабушка беспричинно орала даже на Машку.
        Как-то я застыла в своей комнате, прислушиваясь к возгласам на кухне. Там Машка грызла кукурузные палочки, а мать Юры пила чай. Светлана Леонидовна вдруг резко прикрикнула:
        — Не хрумкай здесь! Я даже запаха этих отвратительных палок не выношу!
        — А я люблю!  — непосредственно отвечала моя дочь.
        — Ты попробуй, очень вкусно! И мама любит. И папа.
        — А я не люблю!  — реплика свекрови.
        — А я люблю!  — не сдавалась Машка.
        — А я нет!
        — А я да!
        — А я тебя по стенке сейчас размажу!  — свекровь использовала коварный и некорректный приём, не находя вразумительных доводов для настырной внучки.
        — Не размажешь!  — не дрогнула смелая девочка.
        — Это почему?  — удивилась бабушка.
        — А я не масло!  — логично заметила смышленая Мария.  — Только масло можно размазать! А кто стенку потом мыть будет — папа?
        Маленькие дети ближе к беспорочным ангелам и всегда недалеки от истины. Возбуждённая Маша понеслась по комнатам, озоруя, напевая и глумясь. Кукурузный сор и неугодный запах летели во все стороны. Конфликт выплеснулся за рамки кухни, и несхожесть характеров колоритно проявилась. Дом наполнился звуками и ароматом жареной кукурузы.
        — Что ты молчишь?!  — громко возмущалась свекровь, призывая меня к активности и вовлекая в пустопорожнюю полемику.  — Вот ты всегда так! От тебя слова не добьёшься! Всё тихой сапой хочешь отсидеться! Не по-людски всё у вас! Не по-людски! Тихушница! Избаловала ребёнка!
        Светлана Леонидовна огульно обобщала факты и увлечённо провоцировала скандал, а я едва сдерживалась от смеха. Я не испытывала ни капли возмущения. Кухонный диалог вызвал озарение в моём мозгу! Ну, не могут все на свете любить кукурузные палочки!
        Мы не совпадали с моей свекровью. Я любила крепкий чёрный кофе, а она — приторный, слабо заваренный чай. Она питалась выплеском пиковых людских эмоций, а я — покоем и умиротворением. Ведь ей тоже было трудно! Мы недальновидно загнали себя в ловушку. Мы должны были уважать друг друга на приличном расстоянии, лишь изредка сближаясь. Было ясно, что необходимо разъезжаться, но делить её квартиру мы не могли, а свои деньги уже потратили. Оставалось пока терпеть и думать, думать, думать! И я уже знала, что изменения грядут, правда, не сама ведала, какие именно.
        Глава 16
        Весёлые проводы старого года
        Нет худа без добра — только добро нужно заметить. Душевный дискомфорт лишал меня аппетита, но зато я легко сохраняла ту же комплекцию фигуры, что и в юности. Подавленные эмоции не давали покоя, закручивались упругой пружиной, подталкивали к действиям. Я активно занялась аэробикой в спортивном клубе. Сложилась милая компания молодых мамочек, следящих за внешностью. Мы привозили маленьких детей и полдня проводили вместе с ними в тренажёрном зале. Я поддерживала хорошую форму без особых жертв.
        С работой у меня тоже был полный порядок. Завершалась невнятная перестройка, летели к чёрту привычные устои. Все мучительно осваивались в новых условиях, а мне быстро повезло. Я легко устроилась в коммерческую фирму с приличной по тем временам зарплатой. Должность называлась длинно и красиво — технический референт руководителя.
        Директор фирмы, Вадим Лавров, был старше меня на четыре года. По образованию он был юристом, а по жизни франтом. В совокупности это обуславливало его внимание к мелочам и деталям, как в работе, так и в собственном костюме. Моя исполнительность, сообразительность, аккуратность пришлись ему по душе. Он доверял мне важные дела, и не забывал премировать. Вадим Юрьевич был на редкость корректен в вопросах оплаты.
        Решить наш квартирный вопрос могли только немалые деньги. У меня затеплилась надежда, что сообща с мужем нам всё же удастся собрать нужную сумму. Я рьяно вгрызалась в новую работу, удивляя порой даже руководителя настойчивостью и неженскими способностями, мало сопоставимыми с моей внешней хрупкостью. Лавров не знал истинных мотивов такой активности референта. У него имелась своя отдельная квартира, а мне предстояло бороться за независимость моей маленькой семьи.
        Пожалуй, когда я впервые пришла к Лаврову, у меня в глазах уже горел особый огонёк. Он отменил все намеченные собеседования с другими кандидатами, поговорив со мной.
        Стояла золотая осень. Благословенное бабье лето. Я спешила, я летела на эту важную встречу, торопливо вглядываясь в номера домов. Дробно и весело стучали каблучки модных сапожек, струились подвитые волосы, костюм плотно облегал тренированную фигуру. В спину кто-то бросил спонтанный комплимент. «Хороший знак»
        — подумала я, и смело вошла в подъезд.
        В комнате номер три стояло с десяток столов.
        — Я к Лаврову,  — сказала я на входе.
        — Это я, проходите,  — громко ответил фактурный брюнет, сидящий в самом дальнем углу кабинета.
        Он посмотрел пронзительным взглядом исподлобья, как удав на кролика.
        «Ну, просто плейбой! Что он здесь делает?  — с усмешкой подумала я.  — Шёл бы лучше в мелодрамах сниматься». А по телу уже побежало давно забытое волнение. Что-то мгновенно расщепилось внутри организма под воздействием мужского заинтересованного взора. Но я пришла тогда на работу наниматься, а не партнёра для танцев искать. Я умела владеть собой. Энергию внезапного, слегка будоражащего вожделения, я трансформировала в убедительный взгляд и деловую хватку. Закон сохранения энергии вечен, как сама жизнь. Мне всё удалось.
        — Можно я сразу на «ты» перейду?  — спросил будущий начальник.  — Так удобнее.
        — Если для дела так лучше — пожалуйста, не возражаю,  — улыбнулась я.
        — Тут вот биржевые листы, а в них столько всяких станков перечислено!  — он положил передо мной бумаги.
        — Я в них полный лох. А клиенты вопросы задают. А я не в состоянии квалифицированно поговорить. А ты тут что-нибудь понимаешь?
        — Станки, какие? Металлообрабатывающие, или для деревообработки?  — уточнила я.
        — Сама и посмотри.
        Это не составило никакого труда. Промышленные предприятия выставляли на торги самое обычное, известное всем технарям оборудование, в основном для обработки металлов. Шла сплошная конверсия производства. Все пытались зарабатывать, как могли, распродавая излишки и совершая бартерные сделки.
        Моё знание кодировки отечественного станочного парка, сталей, чугунов сразило Лаврова. Он посмотрел с нескрываемым уважением.
        — Паспорт и трудовая книжка с собой?  — спросил он густым, бархатным голосом.  — Давай оформляться.
        Я достала документы, а сама подумала: «Как же я работать с ним буду? Слюной изойти можно». Впрочем, я тут же пообещала себе, что ни словом, ни взглядом никогда не выдам ему своего женского интереса. Я буду сама леди Корректность и Деловитость. И ничего, получалось неплохо.
        Мы понимали друг друга с полуслова. Он начинал фразу, я заканчивала. Наши дни рождения разнились на одни сутки. Мы были одного поля ягоды. У нас даже группа крови была одна, и резус-фактор тоже. Но об этом позже.
        Фирма обрастала клиентурой, связями, деловыми знакомствами. Бизнесмены любили отмечать удачные сделки, вселение в новый офис, дни рождения и праздники. Нас часто приглашали на фуршеты, ланчи и вечеринки. Стояла вольготная пора «новых русских», ещё не ограниченная драконовскими налогами и лицензированием. Во всём был привкус новизны и магия быстрых денег. Я трудилась с азартом и полной отдачей, утром забрасывала Машку в детский сад и спешила в офис.
        Так прошло года полтора. Работа требовала частых поездок. В основном в командировки отправлялся сам Вадим, реже — я. Как-то перед Новым Годом Вадим отбыл в срочную поездку. Ближе к празднику ударили морозы, завьюжило, замело. Погода образовалась нелётная. Он раздражённо звонил, давал всем сотрудникам самые разные распоряжения.
        — Чтоб тридцать первого декабря до обеда была на работе! Мало ли, какие вопросы могут возникнуть!  — резко бросил он мне в трубку. Иногда Вадим бывал и таким.
        — Хорошо, буду,  — лояльно ответила я.
        Сказано — сделано.
        Тридцать первого декабря начальник свалился с неба прямо в офис, как снег на голову, прибыв из аэропорта с дорожной сумкой в руках. Я отчитывалась ему о текущих делах, а Вадим слушал меня, рисуя на бумажке замысловатые иероглифы. У него имелась удивительная особенность. Он, внимая кому-либо, задумчиво чертил таинственные, геометрически сложные знаки. Листочки с рисунками валялись в офисе повсюду. Он не придавал им особого значения. Как инженер, выполнивший немало эскизов и чертежей, я высоко оценивала его графику. Я собирала брошенные листочки, пыталась из любопытства повторить загадочные изображения. Я понимала, что всё неспроста, всё идёт изнутри. Тайна его внутреннего мира манила, приковывала интерес. Была у меня мысль отнести рисунки Вадима на анализ какому-нибудь графологу, да всё руки не доходили.
        — Я могу идти?  — спросила я, закончив свой отчёт.
        — Да, конечно, можешь,  — устало и рассеянно сказал Вадим, полностью сосредоточившись на своих головоломках. Я осторожно глянула ему под руку. Он старательно выводил мельчайшие элементы вычурного знака. Это выглядело, по меньшей мере, одиозно и даже безумно.
        Я тогда досадливо подумала: «Ни тебе поздравления, ни благодарности к празднику, ни премиальных. Совсем заработался начальник. Пусть уж дома отдохнёт, выпьет, взбодрится. На следующий год вернётся в офис свежим и полным новых идей».
        Я спешно одевалась. Раздался телефонный звонок.
        — Нас приглашают на небольшой предпраздничный обед, проводить старый год,  — коротко и сухо бросил мне Вадим.  — Едем! Это не долго.
        Я стремилась скорее вернуться домой. Светлана Леонидовна уехала на две недели в санаторий, и дома воцарилось временное затишье. На Новый Год мы собирали друзей. Я представляла, как Юра зашивается с уборкой, с Машкой, нервно и нетерпеливо поглядывает на часы, а хозяюшки всё нет. Лавров заметил мои колебания.
        — Идём, мы быстро! Я сам с самолёта,  — смягчаясь, сказал он.  — Выпьем по фужеру шампанского и по домам. Я тебя даже не поздравил, как полагается. Так замотался! Вот там и поздравлю. Уходящий год надо хорошо проводить, а то удачи не будет в следующем.
        Стол накрыли щедро. Хозяев было всего лишь двое — директор и он же собственник дружественной фирмы и его главный бухгалтер. Офис поражал необычностью. Бывший детский сад. Много светлых, по-домашнему уютных комнат, стены которых расписаны сюжетами из популярных мультиков.
        — Как тебе, Анна, наш новый офис?  — довольно улыбаясь, спросил Алексей Иванович, владелец фирмы, крупный, импозантный мужчина.
        — Очень мило,  — ответила я.  — Так и хочется найти уютную кроватку, чтоб прилечь.
        — Ха-ха!  — рассмеялся Алексей.  — Обстановка не располагает к работе, да? Зато утренники удобно проводить! Ха-ха! Мы сейчас сидим в бывшей столовой. А мой кабинет в большой игровой комнате. Буду играть в свои серьёзные бирюльки. Стол, телефоны, факс — всё уже там. А бухгалтерию в спальню посажу. Надежда Викторовна заснуть не даст никому!
        — Нет, я своим девкам спуску не даю!  — подтвердила полнотелая хохлушка главбух.  — У меня все по струнке ходят!
        — Да, я за порядок и дисциплину спокоен,  — отметил Алексей Иванович.
        — А как же — делу время, а потехе час!  — вторила ему Надежда Викторовна.  — Въехали сюда, прибрались маленько, так можно ж и обмыть! Я сама Лёше и говорю — зови гостей! А то удачи нам не видать! Мы с утра и в церковь заезжали, свечи поставили.
        — А в Рождество батюшку позовём,  — сообщил Алексей Иванович.  — Пусть освятит помещение.
        — Как всё серьёзно у вас! Воцерковились, значит!  — усмехнулся Вадим.  — Вы меня извините, я голодный, с дороги. Можно мне вот ту колбаску? И сыру побольше. И зелени.
        — А где ваши сотрудники?  — поинтересовалась я.
        — А мы им сегодня выходной предоставили!  — сказал Алексей Иванович.  — Пусть салаты дома строгают. Это твой молодой и рьяный начальник тебе покоя не даёт. А я добрый!
        — Чего ты девчонку домой не пускаешь? Её муж давно заждался!  — обратилась Надежда Викторовна к Вадиму.  — Пора ей отдыхать!
        — На пенсии отдохнёт,  — строго отрезал Вадим.
        — Ну, закусывайте тогда, чем бог послал!  — предложила радушная Надежда Викторовна.
        — А вы домой не спешите? Вас муж не ждёт?  — осторожно спросила я её.
        — А у неё, у тёти Нади нашей, мужей-то трое было!  — весело ответил за неё директор.  — Какой-нибудь, может, и заждался! Она готовит, знаешь как! Борщи, драники картофельные, плов, лагман! Кухня народов мира!
        — Нет, деточка, никто меня не ждёт!  — заявила главбух.  — Одна я теперь живу.
        «Попала! Так я с ними тут до вечера просижу,  — минорно подумалось мне.  — Придётся вскоре как-то деликатно откланиваться и уезжать».
        Надежда Викторовна с шампанского легко перешла на водку и подливала горячительный напиток мужчинам. Я тянула понемногу остатки вина из своего фужера. Вадим совсем осоловел от выпивки и сытной еды. Декабрьский мороз и перелёт укатали моего шефа. Алексей Иванович пребывал в отменном настроении и не отставал от своего бухгалтера. Видимо, они свою немалую мерку знали, и край был не близок. Застолье затягивалось. Я продумывала пристойный сценарий своего исчезновения.
        В соседней комнате, в бывшей детской игровой, раздался резкий телефонный звонок. Алексей Иванович, извинившись, вышел. Через минуту он крикнул главбуху:
        — Надежда Викторовна! Из банка звонят! Ты чего-то там им не предоставила! Дуй сюда!
        Надежда Викторовна резво поспешила на зов начальника.
        Они в два голоса утрясали какой-то вопрос. Требовалось безотлагательное решение, через час в банке заканчивалась работа. Пришлось бы ждать до следующего года.
        Мы напряжённо молчали. Вадим вдруг начал ловить мою руку и вообще совершать какие-то нетрезвые пассы. «Только этого ещё не хватало!  — искренне огорчилась я.  — Пьяные позывы к нежности. Может, он меня вообще уже в упор не видит? Забыл, с кем сидит?» Таким я его не знала.
        — Аня,  — шёпотом позвал Вадим, подтверждая, что всё-таки помнит моё имя.  — Ань! С Новым Годом!
        — И вас тоже,  — ответила я, немного раздражаясь.  — С новым счастьем.
        — Аня!  — опять зашептал он. Возможно, у него сел голос — от простуды или излишка спиртного.
        — Что, Вадим Юрьевич?  — подчёркнуто вежливо спросила я.
        — Ну-у Юрьевич! Какой официоз!  — разочарованно протянул он.  — Я поцеловать тебя хочу, а ты…
        — А вот этого не надо,  — я тоже перешла на шёпот, пытаясь уговаривать шефа, как ребёнка.  — После праздника нам обоим будет неловко и неприятно. Не стоит. Лучше ехать домой.
        — Не знаю, как тебе, но мне будет приятно вспоминать, если всё получится!  — заявил нетрезвый шеф.  — Я давно об этом мечтаю. Смотрю иногда на тебя и еле сдерживаюсь. Правда-правда!
        Я несколько опешила, хотя во мне ворохнулось слабое довольство собой. А за стеной события тоже набирали силу, принимая комедийный оттенок. Что-то там с банком у наших партнёров не стыковалось. Хмельная Надежда Викторовна не могла найти нужный документ. Алексей Иванович ворчал, Надежда Викторовна визгливо кудахтала, кляня переезд, всех сотрудников и самого директора, не стесняясь его присутствием.
        — Так, надо в банк ехать! Собирайся!  — гаркнул Алексей Иванович.  — Осталось полчаса. Там всё и нарисуем. Печать только надо взять.
        Всклокоченная Надежда Викторовна выбежала в центр столовой и прямо тут и рухнула в обморок. Мы кинулись её поднимать.
        — Вадим, Анна! Я должен срочно быть в банке у начальника кредитного отдела,  — закричал Алексей Иванович.  — Я не могу оставаться. Вы займитесь ею, если что — вызывайте скорую помощь! Всё, меня нет!
        Вадим, к моему удивлению, не растерялся и проявил достаточное умение приводить в чувство женщин, внезапно потерявших сознание. На мой недоумённый взгляд он ответил, подмигивая мне:
        — Я же в милиции работал следаком. И не то ещё видел! С того света к жизни возвращал!
        К счастью, Надежда Викторовна вскоре пришла в себя. Слабым голосом она сказала:
        — Мне бы надо полежать немного. Сейчас пройдёт. Перенервничала.
        Мы отвели её в бывшую детскую спальню, а ныне бухгалтерию. Устроили на отличном, широком, мягком диване, накрыли пуховой шалью. Давать лекарства мы опасались, так как выпитое спиртное могло вызвать непредсказуемую реакцию в организме. Она блаженно прикрыла глаза, а мы вышли за дверь.
        — Что, может чаю?  — предложил Вадим, включая электрочайник.
        — Можно, что же теперь делать…  — уныло ответила я.
        — Да, не оставим же мы её тут одну!  — весело воскликнул Вадим.  — Придётся Лёху ждать из банка.
        Электроприбор сам громко отключился одним щелчком. Мы сели за стол пить чай. Но чаепитие не получилось. Вадим с тихим стоном развернул меня к себе, чуть не опрокинув всю посуду со стола, и начал страстно целовать. Нет, я не вырывалась. Не дети уже, чтобы драться и бить по щекам. Да и мой начальник, всё-таки.
        Закончив дело, он задышал, жадно втягивая воздух. Я же неторопливо достала косметичку, стала вносить небольшие коррективы в свой облик, изменившийся после знойных объятий с начальником. Случившееся минуту назад я решила обдумать потом, на досуге.
        — Ха-ха!  — услышала я от Вадима.  — А ты молодец! Владеешь собой. Не растерялась.
        — А что обычно в таких случаях бывает?  — спросила я устало. Всё мне казалось фарсом и гротеском.
        — Обычно мне сами на шею потом бросаются!  — не унимался он, сияя глазами из-под густых бровей.  — И лобызают!
        — Можно, я нарушу привычный ход событий?  — вежливо, но с оттенком иронии спросила я.
        — Нет, нельзя!  — усмехнулся он.  — Ну, что ты всё выкаешь! Ну, нормальная же баба, красивая, сексапильная…
        — И что, позволь?  — уточнила я.  — Нужно устроить здесь вакханалию? Изобразить стриптиз? Закажи себе специальных девочек для этого.
        — Да не хочу я девочек,  — уже без смеха сказал Вадим.  — Я тебя хочу. Давно уже. Иди ко мне, Аня…
        Мне послышались знакомые нотки в его голосе, что-то едва уловимое в тембре. Я на секунду закрыла глаза и увидела лицо Олежки Полозовского. Близко, рядом. Прошлое словно обдало меня тёплым, ласковым ветерком.
        — Ну, говорю же — ты такая сексапильная! Это невыносимо!  — прохрипел Вадим и снова сгрёб меня в свои объятия. Он по-своему истолковал моё блаженное выражение лица.
        За окном пошёл снег — значит, немного потеплело. За стеной лежала занедужившая Надежда Викторовна. Часы показывали четырнадцать ноль-ноль. Я отвязано целовалась со своим директором. Год завершался блистательно!
        Мы не заметили, как вбежала какая-то крупная, высокая женщина. Она неистово закричала:
        — Где Надька? Что вы с ней сделали?!
        Лавров оторвался от меня и резко, как-то действительно по-ментовски, спросил её:
        — Вы кто?! Как сюда попали?
        — Я сестра Нади. Мне Алексей Иванович позвонил, сказал, что плохо ей. Где она?
        — Тут я…  — Надежда Викторовна выплыла из спальни изрядно помятая.
        — Наденька! Что с тобой?  — запричитала женщина.  — Я такси взяла и сюда! Всё бросила дома!
        — Давление, наверно,  — вяло ответила Надежда Викторовна.  — Не волнуйся, Таисия! Мне уже лучше.
        — А я вбегаю — никого знакомых нет! Эти только сидят, целуются!  — сообщила женщина.
        — Кто целуется?!  — мгновенно оживилась Надежда Викторовна.
        — Да они,  — бесцеремонно указала на нас сестра главбуха.
        — Не может быть!  — воскликнула Надежда Викторовна. Её лицо снова порозовело.  — Ты, Тася, что-то перепутала.
        — Ничего я не перепутала!  — заспорила с сестрой Таисья Викторовна.
        — Так, женщины!  — Вадим взял ситуацию под контроль.  — Предлагаю выпить за Новый Год. Вам, Надежда Викторовна, лучше чаю.
        — Да лучше водочки, Вадим Юрьевич,  — скромно заметила главбух.
        — А вам плохо не станет опять?  — испугалась я.
        — Да ей от водки не станет!  — подтвердила Таисия Викторовна.  — Ей от пива нехорошо делается. Верно, я говорю?
        — Верно!  — согласилась неунывающая Надежда Викторовна.  — Мне на самом деле из-за банка поплохело. Ну, Лёша уже поехал туда, он всё и уладит! Он их там всех очарует! Давай, наливай, Вадим Юрьевич!
        — Налью и вас всех расцелую!  — сказал хитрый Вадим.  — Я ведь Анну нормально поздравить сегодня забыл. Я даже премию к концу года не успел выдать! Я ведь только из командировки! Так думаю, дай, хоть поцелую её!
        — Ну, если так все директора целоваться будут…  — усомнилась недоверчивая Таисия Викторовна.
        — Ты пей, Тая, и закусывай! Икорочка вот свежая. Рыбка твоя любимая, форель малосольная,  — предложила ей сестра.  — Голодная, наверно. Сейчас к вам поедем. Я у вас останусь.
        — Да, оставайся, а то погода меняется, бури магнитные обещали. За тобой надо глаз да глаз! С твоим-то давлением!
        Выпили, закусили. Вадим исполнил обещание и поцеловал обеих сестёр в упитанные щёчки. Вскоре вернулся Алексей Иванович.
        — Как тут у вас душевно!  — воскликнул он.  — Я всё уладил.
        И он тоже поцеловал каждую из нас. Проводы старого года состоялись, новый офис обмыли. А Новый Год сулил всем удачу.
        Явное между строк.
        Марина смеялась от души, слушая меня.
        — А я помню, как мы ждали тебя дома!  — сказала она.  — Юрка звонил тебе в офис, а там нет никого! Ехать собирался за тобой. Сотовых телефонов тогда ещё не было! Я его, между прочим, остановила. Я-то к вам пораньше приехала, чтоб тебе помочь. Мы с Юркой вдвоём хозяйничали. Ёлку ставим, картошку чистим! Юрка нервничает, я отшучиваюсь, а тебя ругаю в душе, на чём свет, прости господи!
        — Если бы были сотовые, то всё обернулось бы иначе,  — предположила я.  — Всем бы дозвонились наши близкие и развезли по домам. Это было бы скучно и неинтересно. Техника помешала бы. А тут такая комедия вышла!
        — Да, сладкие поцелуи с начальством не удались бы, это точно!  — рассмеялась опять Марина.  — Ну, я рада за тебя, ты весело провела время. А я тебя прикрыла, подруга дорогая! Шалава ты моя ненаглядная!
        — На то ты и любимая подруга, чтоб прикрывать!  — сказала я.
        — А мы тогда тоже славно погуляли! Помнишь?  — спросила Марина.  — В фанты играли, в ассоциации, танцевали «барыню» и «цыганочку» с выходом!
        — Конечно, помню!  — сказала я.  — Я вернулась вся лёгкая, бодрая, полная сил. Всю ночь летала! Не заметила, как утро наступило. Слушай, мне муж Светочки Семёновой сказал — ты, говорит, Анна, сегодня загадочная, необыкновенная!
        — Ещё бы! Надеюсь, ты с Семёновым не шалила в ту ночь?  — смеялась Марина.
        — О чём ты? Муж подруги — табу на всю жизнь!
        — Скажи — это всё, что было с Лавровым? Ты что-то там о любви замолвила словечко, а?  — спросила Марина.
        — Нет, Мариночка, это далеко не всё,  — призналась я.  — С тех пор я верю, что мысль материальна — это раз! Чудеса в Новый год случаются, надо только ОЧЕНЬ верить — это два!
        — А третий пункт есть?  — нетерпеливо спросила подруга.
        — Бойтесь нечаянных желаний, они могут сбыться — это три!  — выпалила я.
        Глава 17
        Запретный плод
        Сёстры сели в машину Алексея Ивановича и быстро уехали. Лавров вызвал нашего водителя, и мы ждали его в пустынном дворе детского сада. Вокруг нас бриллиантово искрились сугробы, с неба падали редкие пышные хлопья, и царила морозная тишина.
        — Я бы положил тебя на снег и трахнул прямо тут!  — улыбаясь, бесстыдно признался Вадим.
        — Заманчиво,  — усмехнулась я.  — Но холодновато будет. Простудиться можно.
        — Я уверен, мой ключик к твоему замочку в самый раз,  — продолжал он охальничать, не смущаясь ни капли.  — У нас всё получится, вот увидишь. У меня всё внутри замирает, а где нужно — встаёт!
        — Что и когда у нас может получиться?  — упиралась я.  — Экстравагантные у тебя новогодние шутки, Вадим Юрьевич!
        — Анька, я тебя всю зацелую, везде, везде, даже где муж не целовал!  — запальчиво говорил Вадим.  — Ты хочешь? Скажи?
        — Как-то не успела подумать об этом,  — я пыталась выдержать шутливый тон, всё же списывая его непристойную горячность на нетрезвость. Я полагала, что после праздника всё встанет на свои места, и опять Лавров будет строг в офисе, а работа пойдёт своим чередом. «Сам ещё будет мне благодарен, что не развели бардак»  — думала я.
        Вадим, очевидно, придерживался другого мнения. Он опять начал меня целовать, но уже мягче, нежней. В такой интимной позе нас теперь застиг водитель Сергей. К счастью, он не вышел из машины, а только посигналил нам, но референта в объятиях директора успел заметить.
        Серёга был профессионал и хороший парень, а, значит, умел хранить молчание и соблюдать субординацию.
        Я села на заднее сиденье, стала подкрашивать губы. Лавров сел впереди.
        — Кого вначале везём?  — уточнил Сергей.
        — Давай Вадима Юрьевича. Он сегодня выпил лишнего, да и устал с дороги,  — предложила я.
        — Нет, Анну отвезём первую,  — сухо распорядился Лавров.  — Мне потом ещё надо в супермаркет и на рынок.
        Он мгновенно превратился в респектабельного семьянина и серьёзного руководителя. «Ловок!  — подумала я.  — Видно, не впервой! Бравый боец сексуального фронта! Плейбой! Ну, со мной так просто интрижка не сложится! Пусть поищет другую кандидатуру. Надо быть с ним осторожнее и лучше избегать соблазнов».
        Но всё вышло с точностью до «наоборот».
        В самом начале года свалилось много работы. Я радовалась, потому что с каждой сделки выплачивалась хорошая премия. Деньги мне требовались позарез.
        Лавров ни словом, ни взглядом не напоминал о происшествии тридцать первого декабря. Он имел обычный деловой вид. Я успокоилась: его непристойная блажь благополучно миновала.
        В конце января Лавров заявил:
        — Тебе придётся съездить в Москву. Я пока не могу, сынишка заболел. Подбери все документы по незавершённым сделкам на Бирже вторичных ресурсов. Вместе просмотрим. А наше брокерское место на Лесной бирже надо продать. Я чувствую, она скоро свернёт свою работу. Надо продать, пока есть возможность. Займёшься подготовкой документов. Там сверки всякие надо провести с биржевиками. Я потом подъеду и завершу.
        — Хорошо,  — ответила я.  — Когда вылетать?
        — Да завтра и поезжай. Вот тебе ключ и адрес. Я там квартиру удачно снял по знакомству. Не понравится — переселишься в гостиницу. Но дороже выйдет. И квартирка чистенькая, район хороший. Новогиреево.
        Я взяла ключи и улетела утренним рейсом.
        Квартира мне очень понравилась. Двухкомнатная, приятно убранная. Метро рядом. Тихий, зелёный двор. Даже улица называлась Зелёный проспект. Так мило, по-домашнему. Зачем мне гостинца?! В моей семье такого покоя не было, не только в гостинице!
        Лавров позвонил на следующий день:
        — Устроилась?
        — Да, спасибо, уютно.
        — Вот и отлично. Я приезжаю послезавтра. Жди,  — строго сказал он.
        Вроде бы так не договаривались, но ему видней. Я решила, что вернусь раньше. Попрошу у Лаврова один свободный день, схожу в Третьяковку, постою у любимых картин — и назад.
        Вадим явился в полдень с большущей коробкой конфет. Мы с ним вполне по-дружески выпили чаю. Потом я разложила бумаги, стала вводить его в курс дела. Он внимательно слушал, даже свои знаки не рисовал.
        — Ну, что, молодец!  — похвалил он.  — Я сам закончу.
        — Заслужила я один дополнительный день отдыха?  — поинтересовалась я.  — Могу сегодня пойти в Третьяковку, а улечу вечерним рейсом в двадцать один час с минутами, а?
        — Заслужила, нет слов,  — сказал он с улыбкой,  — А тебе очень хочется в Третьяковку? Может, я предложу тебе другую программу?
        С этими словами Вадим оттянул край рукава моей лёгкой блузки, протиснул внутрь свой юркий палец и стал поглаживать мне запястье.
        Я посмотрела ему в глаза. Не задавая больше вопросов, Вадим начал расстёгивать блузку. Маленькие гладкие пуговки легко выскальзывали из петель. Я поняла, что любимых картин в этот день не увижу.
        «Зачем он это делает?  — бегло и нервно думала я.  — Он женат, у меня есть Юра. Ни к чему это нам обоим». Вадим будто уловил мои мысли и ласково сказал:
        — Не волнуйся, Аня, всё будет очень хорошо. Помоги мне немного сама, чтоб я не порвал на тебе ничего.
        Он быстро раздел меня до трусиков, частично разоблачаясь и сам. Потом Вадим провёл ладонями по моему телу сверху вниз, приседая на пол. Трусики медленно сползали по ногам. Его сияющие глаза смотрели на меня снизу, он обхватывал мои ноги руками. Потом он медленно поднимался, покрывая меня поцелуями снизу доверху.
        — А ты даже лучше раздетая, чем я мог себе представить!  — восторженно сказал он.  — Девочка совсем.
        Вадим легонько подтолкнул меня к кровати. Я делала робкие шаги, как во сне, всё еще сомневаясь в себе. Посадив меня на кровать, Вадим быстро разделся сам, не сняв с руки часы! У меня на это выработался условный рефлекс с юности. Я мгновенно ощутила прилив сильнейшего возбуждения. Моя стыдливость исчезла без следа.
        — Девочка моя!  — шептал он.  — Какой же ты цветочек! Горячая какая! Вижу, ты тоже захотела меня. Вот умница! Всё сейчас будет славно.
        Руки у него были чуткие, ловкие, нежные. Я таяла, как воск. Он уже ласкал мне грудь, целовал в губы, отрываясь, время от времени, чтоб снова сказать что-нибудь завораживающее. Вадим владел искусством постельного разговора в совершенстве! Он очень естественно комментировал свои и мои действия. Каждое его слово вызывало ответную волну в моём звенящем теле.
        — Девочка, чуть раздвинь ножки. Вот так.
        Он провел рукой по моей промежности, чуть придавливая трепещущие складочки тёплой ладонью. Потом он опустился и очень заинтересованно, откровенно стал рассматривать щель между моих ног, гуляя там своим указательным пальцем, как в лабиринте. Я лежала, чуть напряжённая от волнения.
        — Вот он наш прекрасный цветочек, вздрагивает лепесточками,  — приговаривал он.  — Расслабься, ещё чуточку. Мокренькая моя!
        Когда Вадим вошёл в меня, раздался его слабый, но всё-таки победный, возглас, а я ощутила небывалое блаженство, словно вся моя жизнь была только подготовкой именно к этому акту плотского единения с мужчиной.
        Фантазии и реальность неразделимо слились. Я ощущала стальной браслет часов на его руке, и это вызывало мощные выплески восторга внутри моего естества. Я закрывала глаза, и мне грезился Полозовский. Я открывала глаза, и видела разгорячённого Вадима. Происходящее казалось сумасшествием, помрачением сознания. Мною будто бы овладели сразу два человека, и я не противилась им.
        Прошло часа три, не меньше. Мы расслабленно лежали на кровати, утолив свой первый безумный голод. Моя голова лежала у Вадима на плече, а он перебирал мне волосы.
        — Что это было?  — спросила я.
        — Совместный полёт!  — весело ответил Вадим.  — А сейчас мы с тобой мягко приземлились.
        — Как же мы оказались здесь?  — снова спросила я его.  — Разве это допустимо?
        — Ну, знаешь, когда люди так много времени проводят вместе, такое иногда случается. Я же с тобой бываю больше, чем с женой!  — полушутя отвечал он.
        — А ты её любишь?  — осторожно уточнила я.
        — Естественно!  — так же весело ответил Вадим.  — Да не заморачивайся ты! Тебе было хорошо, я же чувствовал. Я тоже был на седьмом небе. Я даже не ожидал! Думал, ладно, если удастся пообниматься в полумраке! А тут такой восторг и упоение! Класс! Я в тебе не ошибся! Никогда не видел таких стремительно намокших простыней! Ты — тайная эротоманка, Анна!
        — Со мной ничего подобного никогда не происходило,  — задумчиво возразила я.  — Нигде и никогда.
        — Когда-то же надо начинать!  — ёрничал Вадим.  — Вот и лучше всего со мной! Я ласковый и надёжный. Я проведу тебя по краю вселенной, я покажу тебе небо в алмазах!
        Я приподнялась на локте и посмотрела ему прямо в смеющееся лицо.
        — А зачем вообще начинать?  — спросила я.
        — Не жили хорошо, так лучше и не начинать! Так что ли?  — продолжал потешаться Вадим.  — А ты попробуй настоящего сексапильного мужика, не бойся! Нельзя упускать такие радости. Жизнь очень быстро проходит. Ты только расцветёшь со мной, как женщина.
        — Мне и, правда, было очень хорошо с тобой, но я как-то не готова морально. Раньше мне было спокойно, безмятежно. А это безумие какое-то…  — я пыталась выразить свои ощущения.  — Для меня это запретный плод…
        — Сейчас я тебе помогу,  — полушёпотом сказал Вадим, касаясь моей груди.  — Надо повторить, чтоб ты окончательно расслабилась и престала умничать.
        — Нет, у меня уже не хватит сил!  — поспешно возразила я.
        — Ты себя мало знаешь. Сейчас я тебе покажу, какая ты на самом деле,  — зашептал он.  — Анечка у нас сладкая, Анечка очень любит трахаться. Анечка ещё сама не знает, как она любит это делать. Она ненасытная, жадная девочка. Помоги мне тоже. Возьми ЕГО рукой. Он тебя ждёт.
        Он говорил про свой член! Я скользнула взглядом вниз, ощутила вторичный, медленный, уже какой-то иной прилив возбуждения.
        — Щёчки покраснели, капельки пота на лбу появились,  — отметил Вадим.  — Говори мне, моя девочка, что ты чувствуешь.
        — Блаженство и безумие,  — прошептала я.  — Ты замечательный!
        Я взяла член Вадима рукой, тоже опустилась вниз, чтоб рассмотреть ЕГО лучше. ОН был крупный, но не особенно длинный, с чуть зауженным концом, утолщаясь к середине. Оказывается, ОНИ бывают разные! Это было моё маленькое эротическое открытие.
        — Какой ОН у тебя!  — шепнула я ему.  — Очень хитрый и удобный! Пронырливый. Жадный.
        Теперь Вадим был в моей власти. Он лежал весь передо мной. Я опустилась ещё ниже и взяла его член в рот. Какой возглас восторга он издал! Я постаралась усилить его ощущения. Я всегда схватываю на лету, что от меня требуется.
        — О-о, я на это даже не надеялся! Девочка моя дорогая!  — выкрикнул он.
        А потом всё повторилось с самого начала ещё разок. Так мы провели весь день, поднявшись уже в сумерках. Слегка перекусили, выпили чаю.
        — Спать надо в разных комнатах,  — наставительно сказал Вадим.
        — Тебе видней, ты у нас опытный, а я начинающая,  — я подхватила его игривый тон. Я начала понимать предлагаемые мне Вадимом правила.
        Он ушёл в другую комнату на диван. Я уснула мгновенно — так я утомилась. Ночью мне снился Полозовский. У нас происходил бурный секс, гораздо смелее, чем в юности. Я заново пережила во сне очень сильное возбуждение. Олег шептал нежности и крепко, привычно сжимал моё тело. Во сне мы навёрстывали с ним то, что так и не случилось между нами в прошлом.
        Всё будто вернулось ко мне сквозь годы. Вадим нестерпимо напоминал Олега. Прошлое словно материализовалось и захватило меня целиком. Моя юная, незавершённая любовь явилась ко мне в новом, более зрелом облике, и я устремилась ей навстречу.
        Рано утром я проснулась от шорохов, открыла глаза и увидела рядом босого Вадима. Он нерешительно стоял у моей постели.
        — Который час?  — сонно спросила я своего начальника.  — Ты чего бродишь?
        — Пять утра. Я проснулся и захотел к тебе. Не смог один больше. Пустишь?
        — Я подумала, что ты лунатик,  — пробормотала я, откидывая одеяло.  — Разве можно так пугать?
        Вадим уютно пристроился рядом. Мы проспали вместе до десяти часов.
        Утром, стоя под душем, я чувствовала, как ломит всё тело. Особенно болели мышцы в области таза и бёдер. Я такого никогда не испытывала даже после занятий в тренажёрном зале. Вадим прав, я действительно не знала своих сексуальных возможностей.
        Мы прожили вместе шесть дней. Мы вкусили запретный плод, мы испили сладостный нектар удовольствия. Ключик к замочку подошёл идеально.
        Глава 18
        Мой служебный роман
        Мы вернулись в разные дни. В самолёте я блаженно закрывала глаза и мысленно восстанавливала наши упоительные часы с Вадимом, проживала свои новые ощущения. Меня охватывала такая истома, что я боялась, не заметно ли окружающим моё крайнее волнение.
        Среднестатистический россиянин склонен к раздумьям вообще и в частности. Философское осмысление происходящего нам необходимо для душевного равновесия. Мы таковы во всём. Поэтому просто секс голимый у нас не столь популярен. Нам подавай этот самый секс через одно место — через голову. Чтоб хватить горюшка от ума по полной программе! Вот это по-нашему!
        Я раздвоилась. Одна Анна оставалась прежней любящей женой Юрия и заботливой матерью милой девочки Маши. Другая Анна — малознакомая, ненасытная сладострастница, любовница своего руководителя. Две мои ипостаси схлестнулись между собой, каждая утверждала своё «я», сотрясая душу, терзая разум. Возможно ли совместить их воедино? Можно ли вообще так жить? Вопросы всплывали в распалённом мозгу один за другим. Ответов пока на них не имелось.
        В аэропорту меня встречал Юра. Рядом с ним в машине на меня разом нахлынули жуткие угрызения совести. Муж увлечённо рассказывал о всяких семейных мелочах, о дочери, а я думала: «Неужели это случилось со мной? Как я могла? И что будет дальше? Как мы будем работать с Вадимом? Какой ужас! Как мне носить всё это в себе? Я обречена лгать мужу? Это же нестерпимо!»
        В аэропорту и даже в самолёте я с удивлением ловила новые, более откровенные взгляды мужчин в мою сторону. Я вспомнила свою подружку Марину, когда она ещё в институтские времена рассказывала мне о своих новых ощущениях. Но ведь я-то давно взрослая женщина! Для меня ли эти эротические игры? У меня столько серьёзных планов!
        Лавров вторгся в мою жизнь, разрушая моё мировоззрение. В свои тридцать лет я не имела опыта в отношениях такого толка. Сблизившись с Лавровым, я словно вступила в некое тайное сообщество не совсем обычных людей. Я бы назвала их — Армия вечных любовников. Они живут среди прочих, в миру, но у них свои правила, ценности, знаки. Они узнают друг друга повсюду по едва заметным взглядам, полунамёкам. Свою чувственность и сексуальность они ставят превыше всего. Они — язычники в любви. Они особенно соблазнительны, притягательны, изощрённы и опасны…. О, они могут увлечь за собой неискушённую душу и мимоходом поломать жизнь!
        Внутри меня происходила настоящая ломка, от которой я желала срочно избавиться. Мне нужно было поделиться, выговориться, но с кем? Марина, моя милая подруга, давно уже не по этой части. Я не смогла бы ей рассказать. Мне было бы крайне неловко.
        У меня была ещё одна близкая приятельница Светлана Шабанова, с которой мы часто откровенничали. Вот она была по этой части, из того особого клана вечных любовников. Я поехала как-то после работы к ней.
        — Что-то ты похорошела! Просто светишься вся!  — такими словами встретила прозорливая Светлана.  — Не влюбилась ли, подружка?
        — Есть немного,  — созналась я и излила ей душу. Сразу стало легче.
        — Всё даже серьёзней, чем я думала! Ой, Анька, все мы недолюбленные в этой сумасшедшей жизни!  — воскликнула Света, выслушав меня.  — Вот скажи, ты себя не пересиливала, когда была с Вадимом?
        — Нет, как бы я смогла тогда?  — удивилась я.  — В том-то и всё дело, что мне было безумно хорошо, что меня и напугало. Ведь нельзя жить на таком градусе, на острие… Я не могу теперь справиться с собой.
        — Ну, знаешь, у всех свои мотивы поступков. Я и хотела уточнить твой резон. Постоянно так жить, конечно, нельзя, а иной раз бывает необходимо,  — улыбнулась Светлана.  — Чувствую, хватила ты адреналина внутрь! Это ж хорошо, Аня! Хуже, если на тебя никто смотреть не желает! Да и ты особенно-то не терзайся! Что такого случилось-то?
        — Как-то мучительно мне. Я ведь другая совсем. Я ведь не похотлива, ты знаешь. Двойная жизнь — это не моё. А мой Юра — он хороший человек…
        — Юрку своего пожалела?! А он тебя пожалел, когда к мамочке своей потащил жить?! Он что, от её юбки всё оторваться не может? Не надоело ему с мамой нянчится? Мужик он или не мужик? Завёл семью — так думай о жене! Тогда жёны никуда бегать не будут! Знаешь, я, когда только-только замуж вышла, мы у родителей Володи жили. Его маман каждый день в дверь комнаты по привычке заглядывала, что-то ему лопотала — «Вовчик, Вовчик, сыночек! Не забудь то, покушай это!» А сыночек вырос давно, бабу трахает каждый день. Я однажды откинула одеяло и лежу, в чём мать родила. Его маман на меня глянула, да вскоре на размен квартиры и подала. И ничего, ходим в гости, созваниваемся, общаемся. Свекровь надо уважать на расстоянии. Я так скажу — тебе просто не хватало чего-то в жизни. Иначе не смогла бы ты с Вадимом воспарить. … Не вышло бы у вас. Поверь мне.
        Поверить ей было так легко! Я рассмеялась:
        — Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад! Как быть — вот в чём вопрос!
        — Ну, развеселилась, начитанная ты наша! Совсем другое дело! А то прямо-таки мечешься, как Катерина из «Грозы» Островского. Во-первых — к гинекологу заглядывай чаще,  — тоном бывалого человека заявила Света.  — А с ним, с Вадимом, будь, как обычно, сдержанна. Не расслабляться! Собственное достоинство — прежде всего. И не суди себя! Живи проще. Доля здорового цинизма спасает от любых неврозов.
        Впрочем, вскоре моё смятение улеглось само собой. Лавров не выказывал ни малейших признаков любовной лихорадки. Он приходил, как обычно, собранный, отутюженный, щеголеватый, чисто выбритый. У него даже было такое обыкновение — поговорить немного о своих домашних делах, о сыновьях, особенно о младшем Сашеньке, даже о своей тёще. Он советовался с нашей бухгалтершей Ниной Петровной о каких-то отварах, помогающих при детских нейродермитах, о мазях и всяческих таблетках. Как-то за чашкой чая, она восторженно поделилась со мной:
        — Какой замечательный отец наш Вадим Юрьевич! У его младшенького Сашеньки — сильнейший диатез! Так он сам с ним к дерматологам и аллергологам ездит! Сам травы заваривает, сам по вечерам мази ему всякие мажет на ручки, спать укладывает. Бывает же такое. Ах, не то, что мой зять! Поужинал — футбол и газета. Всё! А моя дочь крутись, как хочешь. Правда, зарабатывает…
        Нина Петровна увлеклась сравнительным анализом способностей своего зятя и Лаврова, я кивала ей головой и поддакивала. Её высокий голосок звенел, а я про себя подумала: «Зато ваш зять не трахает баб на съёмных квартирах». Но, разумеется, ей этого я не сказала. В общем, мы мило пообщались с Ниной Петровной. Я была ей даже благодарна, потому что какой-то весёлый кураж сменил мою нервную тревожность.
        Проходил день за днём. Минул примерно месяц. Лавров оставался прежним щепетильным руководителем, моим наставником, даже старшим другом. Утром мы с ним встречались в офисе, а после работы каждый удалялся в свой привычный индивидуальный мирок. Я даже подумала, а не приснилось ли мне всё? Я взяла маленький календарь и пометила на нём красным цветом те дни, которые мы провели вместе с Вадимом. Подумав немного, я обозначила ещё и тридцать первое декабря. Получилось всего семь дней. «Ну, и что же я так рефлектирую? Что такое эти семь дней и вся моя жизнь? Моя СТРАСТНАЯ неделя»,  — усмехнулась я. Для меня, конечно, это экзотический факт в биографии, а для Вадима, очевидно, обычный эпизод, один из многих. Так что приправим всё вокруг себя здоровым цинизмом и — вперёд, долой разрушительное уныние. «Так-то лучше!»  — подумала я. Именно такой я себе нравилась больше.
        По пятницам мы с Лавровым обычно разбирали документы за неделю — договора, дополнения к ним, спецификации, выставленные счета нам и от нас, гарантийные письма, запросы, заявки. Составляли краткий план на следующие семь дней. Он ходил по кабинету, диктовал мне пункты плана. Я бегло записывала и дополняла, если требовалось. Как-то в конце такого мини-совещания он протянул мне небольшую книжицу в однотонной, непрозрачной суперобложке и очень серьёзно сказал:
        — Проработай в выходные на досуге. Потом отчитаешься. Пока. Я уехал. Если что — я на трубке.
        Я сунула книжку в сумку. Дома вспомнила о ней только в субботу. Достала, открыла. Издание носило весьма красноречивое название — «ТАК ЧТО ЖЕ НАМ С ТОБОЙ ДАЛЬШЕ ДЕЛАТЬ, ПОСЛЕ ТОГО КАК МЫ ОБА ОЧУТИЛИСЬ В КОЙКЕ?». С обложки на меня смотрела ослепительно улыбающаяся симпатичная американка — автор опуса. Умеют же они так заразительно смеяться, черти! Я посмотрела выходные данные о ней: ого, доктор психологии! Ну, что ж, можно почитать. Я с интересом открыла первую страницу.
        Из соседних комнат доносились звуки работающего пылесоса, громко включённого телевизора и неразборчивые возгласы Юры и его матери. Они в последнее время часто спорили между собой. Я не встревала, предпочитая сразу же дистанцироваться при угрозе возникновения конфликта. Юрка родной сын, знает её лучше меня — вот пусть сам со своей мамочкой и разбирается! С нашей Светланой Леонидовной никогда не угадаешь ответа на самый элементарный вопрос. Если недолго, то слушать её трактовки событий даже очень интересно. А день изо дня весьма утомительно. Вот я и оставляла их наедине.
        Первой вбежала Мария:
        — Мама, там папа с бабушкой ругаются!
        — Не ходи к ним, котёночек,  — ласково предостерегла я дочь, а сама поспешно убрала книжку.  — Они поворчат и скоро закончат. Посиди со мной. Мы с тобой скоро пойдем на улицу, погуляем.
        — Бабушка говорит, что скоро с нами будет жить ещё один дядя!  — выпалила дочь.
        — Какой дядя? Кто-то в гости приедет?
        — Не знаю! Я не поняла! Пойду у бабушки спрошу!  — весело выкрикнула дочь.
        Маша убежала. Через минуту меня позвала свекровь:
        — Анна! Иди сюда! Нам надо поговорить.
        Мы сели в гостиной. Юрка выглядел всклокоченным, обиженным воробьём, а Светлана Леонидовна, наоборот, предстала во всём своём зрелом великолепии. Горделивая осанка, глаза горят, щёки алеют. Впрочем, она всегда подпитывалась энергией раздражения окружающих.
        — Нам надо всем посоветоваться. Как женщина, ты меня поймёшь,  — уверенно начала свекровь.  — Дело в том, что в санатории я познакомилась с одним человеком. Его зовут Анатолий Михайлович. Он подполковник, военный инженер. Он с Украины, пока живёт в Киеве. Мы полюбили друг друга. Мы хотим пожениться. Он скоро приедет знакомиться со всеми вами. Вы должны его принять, как полагается.
        — А что вы ждёте от меня? У вас, как я понимаю, дело решённое?  — уточнила я.
        — Решённое!  — ответила она.  — Но твой муж упирается! Он просто встал на дыбы! Анна, ты должна на него повлиять!
        — Мама, ты же говорила, что теперь будешь жить для внучки, для нас. Ну, почему обязательно жениться? Нельзя просто встречаться?  — возмущался Юра.
        — А как мне с ним встречаться, если он в Киеве живёт?  — визгливо выкрикнула свекровь.  — Ты просто эгоист! Я ещё не старая женщина! Нам надо устраивать свою жизнь с Анатолием!
        — И я должен жить здесь рядом с каким-то мужиком!  — твердил растерянно Юра.  — Здесь, где вырос, где жил со своим отцом… Портрет отца висит в этой комнате…. Ты теперь его снимешь или как?
        — Не задавай глупых вопросов! Анна, что ты молчишь?! Почему ты вечно молчишь?!  — возмущалась свекровь.  — Нам что, всем места не хватит? Квартира большая. И попрошу учесть — это МОЯ квартира!
        — Ну, вот, высказалась! Да не в этом дело,  — упирался Юра.  — Ты же говорила мне совсем другое, когда звала нас сюда!
        — Всё течёт, всё изменяется!  — философски изрекла свекровь. Вот в этом она была абсолютно права!
        — Не хочу чужого дядю! Я уйду от вас к дедушке с бабушкой!  — захныкала Мария.
        Я усадила Машу рядом, шепнула ей:
        — Дочь, ты не волнуйся. Всё образуется. Мы и, правда, лучше сходим в гости к дедушке с бабушкой, к Юле с Мариной зайдём. А папа со своей мамой пусть пока поговорят без нас.
        В это время тренькнул телефон. Я поспешила в прихожую, чтоб там спокойно поговорить. Звонил Лавров.
        — Привет,  — поздоровался он своим обволакивающим, бархатным голосом.
        — Привет,  — ответила я.
        — Что-то у тебя там шумно. Свекровь, что ли, буянит?
        — Да так, один важный семейный вопрос обсуждаем. Что ты хотел, Вадим? Я слушаю тебя.
        — Книжку прочитала?  — лукаво спросил он.
        — Пока только открыла первую страницу,  — сказала я непринуждённо.
        — И как?
        — Пока никак.
        Зависла тишина. Потом он приглушённо сказал:
        — Я не могу без тебя. По ночам вижу, боюсь выкрикнуть твоё имя во сне. Я хочу тебя. Наваждение какое-то. Что ты молчишь? Скажи, что ты тоже хочешь!
        Его слова вызвали у меня лёгкий приступ весёлости. В молодости обычно мужчины вначале объясняются в любви, ухаживают, а в зрелом возрасте сразу желают взять быка за рога без лишних предисловий. «Хочу!» Какой-то у этого глагола гастрономический оттенок, словно я продукт питания. Что я, кусок дефицитной сырокопчёной колбасы или груша, которую нельзя просто так скушать?
        В это время меня опять нетерпеливо потребовала свекровь:
        — Анна, куда ты ушла? Иди сюда!
        — Я по телефону разговариваю, сейчас вернусь!  — ответила я ей, а Лаврову сказала: я не могу сейчас говорить. Ты выпил, наверно, дружок. Остынь, погуляй с детьми, с женой. Сегодня солнце так ярко светит! Погода просто шепчет!
        — Я трезв, как стёклышко,  — упрямо заявил Вадим.  — И погода мне тоже кое-что шепчет. Я сам думал, что это маленький пикантный эпизод. Я ошибся. Я с ума схожу. Я книжку тебе подсунул, чтоб раззадорить тебя. Ты в последнее время такая холодная, недосягаемая…
        — Предположим, я раззадорилась и израсходую сегодня ночью весь свой полученный потенциал со своим законным мужем,  — усмехнулась я.  — Ты не предусмотрел такой возможности? Или ты у нас один такой неотразимый мачо?
        — Не мучай меня!  — жалобно попросил Вадим.  — Просто сейчас ответь, что я тебе нужен. Да или нет? Да или нет?
        Происходящее между нами напоминало секс по телефону, чем ещё больше позабавило меня. Я подумала в тот момент, что разумнее ответить ему «да», а то он долго не положит трубку. А дальше будет видно. Жизнь покажет. Вон, как всё стремительно меняется, набирая обороты. Так что придётся ориентироваться по обстановке.
        — Да, да, да,  — прошептала я.  — Всё, пока.
        — Пока — ответил довольный Вадим и повесил, наконец, трубку.
        На дворе таял снег, и светило озорное мартовское солнце. В гостиной моя влюблённая свекровь отстаивала свои женские права на счастье. Где-то мой начальник Вадим Юрьевич Лавров томился плотскими желаниями. Весна только началась, а уже всюду страсти роковые, и жизнь, и слёзы, и любовь!
        Глава 19
        Моя двойная жизнь
        Я всё же оставила Юру с матерью вдвоём и поехала с Марией к своим родителям. Конечно же, я зашла к своей подруге Марине.
        — Слушай!  — сказала она внезапно, разрушая ритм нашей милой беседы.  — В школе каникулы начинаются. Мы собрались поехать всей семьёй к Колиным родителям. А тут надо цветочки поливать, рыбок кормить — то да сё. Я, конечно, могла бы ключ твоей матери оставить, но не лучше ли тебе? У тебя будет веская причина уползать из своей банки со скорпионами. Ничего, что я так грубо?
        — Нормально,  — улыбнулась я.  — И весьма кстати.
        — Можете вообще с Юркой перебраться сюда на время. Мы недели две там пробудем. Ничего, в школе переживут несколько дней без моей дочери. Я учительнице Юлькиной позвоню.
        — Хорошо,  — ответила я, а сама подумала, что, возможно, совсем не с мужем Юрочкой буду наведываться в квартиру Филимоновых и поливать цветы. Он пусть со своей мамой решает насущные вопросы бытия.
        Всё произошло очень скоро. Мы предусмотрительно приехали с Вадимом врозь, с промежутком примерно в полчаса. Мои родители тогда ещё работали. Днём их не бывало дома.
        Я снова и снова ощущала тот неземной восторг, когда он входил в меня. Мне даже нравилось полежать так обездвиженно несколько мгновений, ощущая только его желанное, живое тепло внутри себя. Мне казалось, что в эту минуту всё в мире замирало. Слышались только удары наших сердец. Потом мы оживлялись, наполняя друг друга сладостным упоением.
        Слабовольно? Сластолюбиво? Греховно? Недопустимо? Преступно? Может быть. Но и волшебно! Восхитительно! Неповторимо!
        Я уже иначе не могла.
        Однажды Вадим спросил меня:
        — Иногда тебя бывает трудно разогреть, а порой в какую-то минуту ты вдруг без видимой причины возбуждаешься. Я ещё даже не прикасаюсь к тебе. Что это? В чём хитрость? Я не могу понять, мне это покоя не даёт! Тайна какая-то. Загадка.
        — Меня возбуждают твои часы,  — ответила я, улыбаясь.
        — Как это?
        — Когда ты стоишь голый, а на руке гремят часы, отсчитывая минуты вечности. Вот и всё.
        Об истинной причине своего условного рефлекса я предпочла промолчать. Рассказывать мужчине обо всех сексуальных предшествующих опытах — не мой стиль. Здесь и сейчас он безоговорочно единственный и неповторимый.
        Вадим расхохотался:
        — Ты непредсказуема, Анна! Я где-то недавно прочитал, что сочетание ума и красоты встречается не часто, но обладание умной женщиной — особое наслаждение для мужчины! Это так верно! Никакая юная длинноногая красотка, сисястая и глазастая, не сравнится с магией и обаянием ума взрослой любовницы.
        — Э-э, а у меня что ли, не на что посмотреть!  — шутливо возмутилась я.  — Аль нога подо мной не хороша? Аль бровями не союзна? Аль животик не упруг? Али грудь не высока? Бёдра не изогнуты дугой?
        — Хороша,  — выдохнул Вадим, опять приступая к своему главному мужскому делу. Он был неутомим, мой начальственный любовник.
        Утолив обоюдную страсть, Вадим самодовольно спросил:
        — Ну, а я хорош на твой взгляд? Во мне тебе что-нибудь нравится?
        — Конечно!  — фривольно ответила я.  — У тебя чудные пяточки. Такие гладкие, розовые, без сучка и задоринки. Я могу их с радостью поцеловать. А пальчики на стопах такие ровненькие, аккуратненькие, как у мальчика. Поверь, такая ухоженная ножка редко встретится даже у женщины! Ты, пожалуй, делаешь педикюр, мой милый.
        — Да, даже жена никогда не обращала внимания на мои пятки,  — задумчиво молвил Вадим.  — Они тебя возбуждают?
        — Ещё как!  — пикантно заверила я.  — Знаешь такую детскую игру — надо лечь ногами друг к другу и упереться стопами, а потом будто велосипедные педали толкать.
        Вадим с заинтересованностью подчинился. Мы именно так расположились. Поиграв немного с ним в велосипед, я остановилась первая.
        — А теперь положи мне свою ступню СЮДА,  —пригласила я Вадима к новой, более чувственной забаве.  — Поласкай меня ТАМ, и ты увидишь, как твои пятки возбуждают меня!
        Он очень бережно исполнял мой каприз, а я любовалась им. Вадим был восхитительный любовник и очень пригожий собой. Словно молодой бог. Такие в неволе долго не живут….
        Мы жадно познавали друг друга, а ещё я открывала саму себя с каждым днём. Я становилась ненасытней, изобретательней и ловчей. Я была разная. Я поднималась выше угрызений совести. Я уже смело и оборотисто жила двойной жизнью, успевая всё делать на работе и дома, не вызывая подозрений в своей семье. О-о, я не хотела ничего менять! Я плыла по течению теплой райской реки. Я чувствовала себя как бы замужем сразу за двумя прекрасными мужчинами. Каждый по-своему хорош. Что это? Везение, подарок судьбы, роковое совпадение, извращённый соблазн, постижение собственной чувственности? Мне было хорошо — вот и всё! Я не гадала, как долго это продлится, и грядёт ли расплата. Сколько прелестнице отмерено? Как знать…
        Я выявила потрясающий факт. Считается, что мужчины не приемлют, если женщина предъявляет собственнические права на него. Но если женщина наслаждается им свободно, без предубеждений, не требует ничего для себя, не очерчивает статусные границы, не втискивает отношения в определённые рамки, он начинает изводиться сам! От неприкаянности! Ну, хотят они, наши мужчины, чтоб мы на них охотились, расставляли капканы и сети. Какая чудная, извечная игра! Какое увлекательное кружение! И я в ней преуспевала.
        О-о, эта музыка тайных измен! Редко кому удавалось уйти от пленительности этого соблазна. Вадим был опытнее, а у меня — более развитая интуиция, женское чутьё. Я уже вела в этой игре. Вадим мне проигрывал, он сдавал свои позиции!
        Именно там, в квартире Филимоновых, мой любовник впервые начал задавать вопросы, нарушая наши неписанные правила.
        — Вот ты сейчас оденешься и уедешь,  — сказал он как-то мне, ещё лёжа обнажённым, в постели.  — Я пытаюсь представить, как ты войдёшь в свой дом. И что дальше?
        — Дальше я буду готовить ужин,  — просто ответила я, расчёсывая волосы.
        — А потом, ночью? Ты ляжешь в постель с мужем?  — не унимался Вадим.
        — Не задавай глупых вопросов. Все люди по ночам спят. И я тоже,  — я уходила от ответа.
        — Меня теперь это волнует каждый день. Как говорится, ты отряхнулась и пошла!  — не сдержался Вадим.
        — Эй, парниша, там, на кровати! Попрошу без грубых намёков,  — шутливо остановила я его.  — Можно подумать, ты спишь с женой в разных комнатах. Я ведь не задаю тебе таких ревностных вопросов.
        — А почему не задаёшь? Тебе всё равно?
        — Так, вечер перестаёт быть томным,  — рассмеялась я.
        — Не шути так, Аня!  — возмутился Вадим.  — Мне нестерпимо думать, что ты не только моя.
        — В чём дело? Я твоя примерная ученица в бизнесе. Я исполнительный, лояльный работник и толковый референт. Что тебя не устраивает?
        — В том то и дело, что всё меня устраивает, даже более чем ты думаешь!
        — Ну, и живи полной жизнью! Не заморачивайся!  — я била его же картами, беря реванш, сладостно упиваясь своими ходами.
        — Вот ты как!  — задумчиво изрёк Вадим.  — Преуспела моя ученица, нечего сказать!
        — Послушай, нам пора ехать,  — уже досадуя, напомнила я Вадиму.  — Мы ведь с тобой в чужой квартире находимся. Надо соблюдать конспирацию.
        — Аня, как же нам быть?
        — Слушай, ты уже действуешь не по правилам. Не сам ли ты их установил? Чего ты добиваешься? Остынь,  — уклончиво ответила я, торжествуя в душе.
        В тот день мы немного задержались, нарушая регламент конспирации. Я очень опасалась, что мои родители могут узнать про наши свидания.
        Так и произошло. Мама многозначительно сказала мне при очередной встрече:
        — Аня, ты ничего не хочешь мне рассказать?
        — Хочу — призналась я.
        — С кем ты бывала в квартире Филимоновых?
        — Это мой начальник. У нас небольшой роман. Осудишь меня?
        Мама помолчала немного, затем вполголоса спросила:
        — Он тебе дорог? Он очень нравится тебе? Что значат для тебя эти плотские отношения с чужим мужем?
        — Мам, я не знаю, как это объяснить, но я млею от запаха его кожи, взгляда, прикосновения. Это ново для меня. Мама, он чем-то на Полозовского похож!
        — Ясно!  — мама сокрушённо покачала головой.  — Тень Олега! Но к чему это приведёт? Не забывай, у тебя дочь растёт. А у неё неплохой отец. Мой зять, между прочим, и близкий нам всем человек. Дело не в условностях, а в том, что ты можешь причинить ему боль.
        — Мама, вот тут расслабься сразу!  — предупредила я.  — Ни к чему это не приведёт. Я просто не в силах себе в этом отказать. Пока не в силах. Скажешь, что это аморально? Что твоя дочь редкостная бесстыдница?
        — Моя дочь выросла. Я надеюсь, ты достаточно осторожна?  — уточнила мама.
        — Да, я стараюсь.
        — Не всегда в жизни удаётся совместить всё желаемое в одной корзине,  — мудро, с мягкой улыбкой молвила мама.  — Будь осторожна и не совершай опрометчивых поступков. Помни, что я твой первый друг, чтобы не случилось. Я как-то тебе это уже говорила.
        — Я помню.
        — Я даже понимаю твои мотивы, но наш Юра всё же не заслуживает унижения и огорчений. Я заклинаю тебя…
        — Мама, я всё поняла!  — ответила я и крепко поцеловала её.
        Явное между строк
        — Ну, ты даёшь!  — воскликнула Марина.  — Я просто в эмоциональном шоке!
        — Простишь задним числом за тайные свидания в твоей квартире?  — повинилась я перед подругой.
        — Да ладно!  — махнула она рукой.  — Лишь бы тебе на здоровье! Надеюсь, ты постельное белье всегда находила в шкафу?
        — Ну, что ты! Мы привозили своё,  — созналась я.  — Да, был такой сумасшедший период в моей жизни, когда мы ездили постоянно с парой простыней в машине! Сейчас говорю об этом, а самой стыдно. Одна из простынок, с забавными синими слониками так и осталась у Лаврова в багажнике. Может, он выбросил, а, может, припадает к ней иногда.
        — Стыдливая ты наша,  — улыбнулась Марина.  — Я уже прошла это в молодости и успокоилась. А у тебя запоздалая реакция.
        — Простила меня?! Мне важно это, Марина!  — не отступала я.  — Знаешь, мужики — это хорошо, но верная подруга — большая редкость.
        — А говорят, что женской дружбы не бывает!  — продолжала шутить Марина.  — Конечно, простила. Не с Колей же ты спала. Вот тут уж я бы тебя не пощадила!
        — Ты что, Маришка! Я на него взираю с благоговением. А он так влюблён в тебя до сих пор, что, наверно, не воспринимает других баб, как реальные сексуальные объекты. Так, какие-то особи иной породы пасутся.
        — А то! Всё учтено!  — откликнулась довольная Марина.  — Слушай, вот и ответ на вопрос твоей Машки! Не было у тебя много мужиков, зато как всё красиво и проникновенно! Лучше — меньше, да лучше. Кажется, именно так утверждал незабвенный товарищ Ульянов-Ленин. Он, правда, что-то другое имел в виду. Чёрт, ты так рассказывала, что мне заразительно показалось.
        — Эй, осторожно, уважаемая матрона!  — шутливо предостерегла я подругу.  — А то больше ни словечка не скажу. А Машке моей рановато слушать такие истории, хотя, возможно, они нас ещё обставят, наши дочери!
        — А тебе ещё есть что сказать?
        — Долгая это история…
        — А где твой Лавров сейчас? Куда делся?
        — Живёт в своей семье со своей женой Ириной и сыновьями. Я даже вижу его иногда. Он привык со мной советоваться, изредка звонит по разным поводам. Да он и живёт неподалёку.
        — И сердечко не ёкает?  — удивилась Марина.
        — Всё прошло и благополучно завершилось.
        — И всё-таки, какая же ты тихоня, Анька!
        — Стервь,  — скромно подсказала я ей.
        — Зараза!  — расхохоталась подруга.  — А ведь мне что-то такое тётя Наташа, соседка с четвёртого этажа намекала. Вот сейчас я припоминаю. Она говорила, что видела тебя с каким-то молодым мужчиной в подъезде. А я думаю, с кем ещё ты, кроме Юрки, приехать можешь? Значения не придала! Смотри-ка, как вышло! Ну, что же, помогла я тебе, хоть и невольно. За это давай рассказывай, что дальше-то у вас было. Раззадорила ты меня, я ведь не усну спокойно, ворочаться буду. Прости уж свою подругу за самое настоящее оголтелое бабское любопытство.
        — А я и рада, Мариш! Носить в себе всё это очень трудно! Это не по мне. Ты ведь меня знаешь, мне всегда душу облегчить надо, сбросить груз. Как я тогда утерпела? Сама удивляюсь! Вот сейчас рассказываю тебе и словно освобождаюсь.
        Глава 20
        И снова Москва
        Филимоновы вернулись. Наши свидания с Вадимом в их квартире прекратились. Я аккуратно пометила все эти дни красным цветом в своём особом пикантном календаре. Не набирался даже полный месяц. Конечно, мы иногда позволяли себе шалости на работе. Это пресловутое — прямо на письменном столе — один раз случилось, но не увлекло меня. Не зацепило, не завело.
        Бизнес развивался, связи расширялись. Лавров опять укатил в Москву. Я ежедневно разговаривала с ним по телефону в офисе, поэтому была удивлена, когда он позвонил поздно вечером мне домой.
        — Привет,  — он умел обласкать одним завораживающим голосом.
        — Слушаю тебя.
        — Покупай завтра билет в Москву,  — коротко распорядился Лавров.
        — А что так? Ты один не успеваешь решить все вопросы?  — изумилась я.
        — В Третьяковку вместе сходим!  — съязвил Вадим.  — Хожу тут по квартире, как дурак, о тебе думаю. Каждая мелочь тебя напоминает. Приезжай, Ань! Спокойно спать не могу.
        — Может, тебе позвонить по телефону по поводу интимных услуг,  — опрометчиво пошутила я.
        — Звонил,  — неожиданно сознался он.  — Специально позвонил, чтоб снять это проклятое наваждение. Потом, через секунду представил чужую дурынду здесь, в нашей с тобой квартире, и отменил заказ.
        — Заплатил неустойку?  — осведомилась я.
        — Ещё слово — и я тебя убью! Завтра утром езжай за билетом. Тут и разберёмся.
        Я вылетела вечерним рейсом. Вадим встретил меня в Домодедово и начал мять мои колени уже в такси, словно школьник. Зайдя в квартиру, я даже не успела снять куртку. Он начал сдирать с меня вещи, бросая их прямо на пол.
        — Слушай, ты просто озверел,  — заметила я ему.  — Что же дальше-то будет?
        — Сам не знаю,  — прорычал Вадим.
        Прошло три дня. Днём мы разъезжались по делам своей фирмы, а вечера и ночи были только наши. Вадим уже не уходил от меня почивать в другую комнату. Он жадничал каждой совместной минутой.
        Я возвращалась домой раньше Лаврова. Так требовали обстоятельства. Перед вылетом я позвонила Юре.
        — Анюта, слушай, я не смогу тебя встретить,  — обречённо сообщил мне муж.  — Позвони вашему водителю. Вчера приехал Анатолий Михайлович. Я еле-еле всё успеваю. То в детский сад за Машей бегу, то маме надо куда-то, то за продуктами…
        Мне стало неловко, совестно, и у меня отчаянно вырвалось само собой:
        — Конечно, дорогой, конечно. Ты и, правда, устал, мой хороший. Я вернусь завтра, и мы будем вместе. Как там Анатолий Михайлович?
        — Да так, не понял ещё,  — удручённо ответил Юра.  — Слушай, Анюта, приезжай! Я так скучаю!
        — Как у вас всё трогательно!  — воскликнул вдруг Вадим.  — Высший пилотаж! Милый, любимый, дорогой! А, может, моя жена тоже приятно проводит время, пока я тут с тобой?
        — Нет, она у тебя порядочная, святая женщина,  — с лёгкой иронией возразила я.  — Только твой референт позволяет себе непростительные вольности. Ты зачем мои личные разговоры подслушиваешь?
        — Так вышло, я не специально. Ты, вроде бы, и не таилась. Не бережёшь меня, Анна, не бережешь! А вдруг я в обморок с горя упаду?  — ёрничал Вадим.
        — И что бы ты предпочёл? Чтоб мы с мужем ругались? Это услаждало бы твой слух?  — поинтересовалась я.
        — Нет, я бы предпочёл, чтоб ты разделась как можно быстрее,  — цинично признался Вадим.  — Иди ко мне.
        И я пошла к нему. Я сама этого хотела. Я так любила его чуткие руки, и тратить попусту драгоценное время на бесполезные колкости мне было жаль.
        В самый разгар, в самой экстремальной точке моего наивысшего, упоительного блаженства, Вадим горячо прошептал мне в ухо:
        — Ты ЛЮБИШЬ меня? Девочка моя, скажи, сейчас же скажи мне. ЛЮБИШЬ?
        Бытует мнение, что в постели между партнёрами допустимо всё, любые вербальные конструкции для усиления чувственного эффекта. Житейский смысл сказанных выражений как бы утрачивает силу по завершению самого сексуального действа. Но я почувствовала излишнюю серьёзность и горячность в его настойчивом вопросе.
        — Не так, чтоб очень!  — игриво ответила я словами Катарины из пьесы «Укрощение строптивой».  — Ты прервал мой сказочный полёт. Я спикировала прямиком вниз. Ну, что за новые капризы, дорогой?
        — Ты меня любишь?  — настырно повторил Вадим, прожигая меня взглядом из-под густых бровей.
        Обычно он трепетно нанизывал мои оргазмы, как драгоценные камни, на нитку своего мужского тщеславия, гордясь вырванными у меня возгласами экстаза. В ту же минуту он весь сосредоточился на этой фразе, будто впервые в своей жизни пробовал её на слух.
        — Что с тобой?  — спросила я.  — Какая муха тебя укусила?
        — Я хочу, чтоб ты любила меня,  — требовательно повторил Вадим. Он зависал надо мной, упершись руками и приподняв свой корпус.
        — Ты без этих слов уже кончить не можешь?  — я стояла на своей игривой позиции.  — Что-то новое в наших чудных отношениях.
        — Аня! Прекрати!  — почти скрепя зубами, сказал Вадим.  — Я сам люблю тебя, поняла?
        — Не совсем. Зачем усложнять свою жизнь? Разве нам плохо?
        — Я люблю тебя!  — упрямо повторил Лавров.
        — Хорошо, Вадим Юрьевич, я приму это к сведению,  — улыбнулась я.  — А теперь извольте закончить начатое дело. Неудовлетворённая женщина страшнее разъярённой пантеры.
        — О-о,  — вырвалось у Вадима. И он вошёл в меня с новой, удвоенной силой.
        Во время посадки, у трапа самолёта ко мне подошёл высокий блондин:
        — Давайте вашу сумку. Вы такая хрупкая, вам наверно нелегко,  — заявил он.
        — Да я уж сама, мне не привыкать,  — мягко отказала я, заметив особый огонёк в его голубых глазах. Блондины мне почему-то не нравились. Мой тип — это, например, актёр Джереми Айронс. Лавров несколько напоминал его. Умный, субтильный брюнет с проницательным взглядом карих глаз. Но даже жгучему брюнету я бы тоже тогда отказала. Я была очень утомлена и вычерпана моим Вадимом до предела. Я желала только одного — скорее расположиться в своём кресле и спокойно подумать обо всём, что меня заботило.
        Однако голубоглазый блондин оказался не робкого десятка. Он ловко провернул операцию с обменом посадочных мест и очутился в самолёте рядом со мной. Всю дорогу он развлекал меня, как умел.
        — Коньячку?  — угодливо предложил мой спутник, достав маленькую плоскую бутылочку.
        — Нет, пожалуй,  — опять отказалась я.
        — Ну, почему,  — разочарованно протянул он.  — Кстати, я Женя. Евгений.
        — Евгений,  — обратилась я к нему.  — Через два ряда сидит роскошная блондинка. Она была бы вам в масть.
        — Не выйдет.
        — Это почему же?
        — Не греет. Обычная кукольная внешность.
        — А я грею?!
        — А от вас, извините, исходит такой сексуальный посыл всей мужской половине человечества, такой, я вам скажу, message, что всё тело в ответ вибрирует,  — мой собеседник щегольнул модным словцом.  — Скажите, а есть в вашем городе приличные рестораны?
        — Конечно, есть,  — ответила я.
        — Может, прямо с корабля на бал?  — Женя не сбавлял набранных оборотов и не терял надежды.
        — А вас не смущает, что я замужем?  — бросила я назойливому собеседнику.
        — Нисколько,  — парировал находчивый ловелас Женя.  — Вы можете быть свободны, а можете пребывать в браке. Вы всё равно особенная женщина, вне возраста и выше предрассудков.
        — Красиво сказано. Спасибо. Но внесите всё же больше ясности.
        — Женщина, исполняющая особую миссию…
        Евгений что-то ещё там высокопарно лопотал, упаковывая своё внезапное вожделение в банальные фразы, а я подумала: «Доигралась, Анечка Токарева, во взрослые сексуальные игры! Как говорят, пробу ставить негде. Всё на лбу написано. Пора, подружка, срочно корректировать свою жизнь. Как там, в народной песне поётся? Ой, мама, как же ты была права! Ой, мамочка, на саночках каталась я весь день! А я на самолётиках».
        — Спасибо, Женя! Вы натолкнули меня на важную мысль. Я вас не забуду,  — поблагодарила я своего спутника при снижении самолёта.
        Всё смешалось в благородном доме семьи Токаревых. Из Киева прибыл Анатолий Михайлович. Он мне сразу понравился. Лёгкий хохлатский выговор, приятные, обходительные манеры, мягкий взор, услужливость. Сочетание военной выправки с интеллигентностью. Редкостная комбинация для мужчины.
        Моя дочь Мария тоже не осталась равнодушной к киевскому гостю. Анатолий Михайлович привёз ей гостинцы и книжки-раскраски. Маша бегала за ним с цветными карандашами, норовя беззастенчиво забраться к нему на колени и безраздельно завладеть вниманием понравившегося ей приветливого дяди.
        Светлана Леонидовна сияла. «Толя, Толя, Толя»  — звенел серебряным колокольчиком по квартире голос влюблённой свекрови. У неё проявилась женственная, кокетливая говорливость и переливчатый, зазывный смех. Такой мы её раньше не видали.
        Светлана Леонидовна ездила со своим сокровищем повсюду, ко всем родным и приятельницам, демонстрируя прелесть поздней любви. Анатолий Михайлович явно тяготился этими визитами, но возражать открыто не решался.
        Если женщины, включая Машу, попали под обаяние киевского гостя, то Юрий не выказывал радушия, настороженно держал дистанцию, хмурился. Мать шикала на него при случае, он дерзко огрызался. «Едва ли всё у них сладится»  — подумалось мне. Разные слишком были люди.
        — Анна! Наконец ты вернулась!  — радостно приветствовала меня свекровь.  — Я прошу тебя, нейтрализуй Юрия! Он просто неприлично себя ведёт. Взрослый человек, а ходит по дому букой. И ещё — давай пригласим твоих родителей, устроим семейный ужин. Надо познакомить их с Анатолием. Ведь скоро он станет членом нашей семьи.
        Я с удовольствием окунулась в домашние хлопоты. Светлана Леонидовна с Анатолием Михайловичем и Машей уехали в гости к Инне Павловне, давней подруге моей свекрови, а мы с Юрой пообещали подготовить всё для небольшого торжества. Но, когда дома воцарилась тишина, и мы остались с мужем одни, я сама первым делом увлекла его на диван. Мой муж нуждался в родственной теплоте и утешении. Если мужчина в унынии — ищите женщину. В каждой девочке с ранних лет уже живёт женщина, а в каждом мужчине навсегда остаётся неуверенный в себе мальчик. Вот этого мальчика мне нужно было безотлагательно приголубить.
        — Юрасик,  — сказала я, ластясь и поглаживая за мужниным ушком.  — Ну, чего ты так недоволен? Всё же в порядке. Твоя мама счастлива. Она сразу преобразилась, смягчилась. Радоваться надо! Не будь, мой милый, эгоистом. Ведь у тебя есть жена.
        — Ты не представляешь, как я рад, что у меня есть ты!  — с горячностью признался муж.
        — И Маша,  — напомнила я ему.
        — Конечно, и Маша,  — пробубнил Юра.
        — И мы все любим тебя. А как тебя обожает тёща, ты сумеешь сегодня вечером убедиться вновь. Улыбнись, не хмурься! Я так люблю твою улыбку, твои лучики вокруг глаз!
        — Анюта, как я скучаю без тебя всегда, если бы ты знала!  — бормотал мой растерянный муж.  — Я понимаю, работа есть работа…
        — Да, Юрочка, твоя жена тебя иногда покидает, но у нас скоро будет своя квартира. Пусть небольшая, но своя. Ещё немного потерпи,  — ворковала я.
        — И мне так стыдно, что я настоял тогда на этом переезде к матери…
        — Юрка! Мой хороший!  — шептала я, ловко забираясь к нему на колени.  — Жизнь такая непредсказуемая штука! Ты ведь хотел тогда, как лучше, правда?
        — Правда. И ты не сердишься на меня, дурака?
        — Да, боже мой! Вспомни, нам было везде хорошо с тобой вместе — даже в офицерском общежитии без горячей воды и отдельного туалета. Ты у меня редкий, славный, добрый. Ты умеешь создать уют в любой лачуге! Мне так спокойно с тобой! У нас ещё столько хорошего впереди! Всё, что ни делается, только к лучшему.
        Я уже расстёгивала ему рубашку, пуговку за пуговкой. Самой мне быстро скинуть халатик не составляло труда. Я знала, как его взбодрить, моего мужа. Я встала на колени в его ногах на полу. Несколько ласковых движений, и он был готов.
        — Ань, мне бы тогда в душ,  — прошептал Юра.
        — Нет, сиди, я так ЕГО возьму. Ты же мой родной…
        Юра сильно сжал мне плечи и откинул свою голову назад, блаженно прикрыв глаза. Я усердно ласкала его член языком, затягивала внутрь рта. Я совершенно не думала о себе, а только о нём, моём муже. Появились первые содрогания. Мой Юра тихо издал стон. Я стиснула его член между своими грудями. Сперма, живая тёплая субстанция, напоминающая мне запах любимых морепродуктов, извергалась толчками, стекая на мой живот.
        — Вот теперь бы мне надо в душ,  — медленно произнесла я.  — Отпустишь?
        — А можно я сам тебя помою?
        — Ну, пойдём…
        Юра нежно тёр меня мягкой губкой, продвигаясь сверху вниз. Между моих ног он многозначительно задержался, вопросительно глядя на меня. Я кивнула ему. Муж уделил больше внимания моему трепетному местечку. Наступил мой черед испытать наслаждение.
        Я видела, что Юра отрешённо счастлив и полностью успокоен. Мужчины не любят многословия. Они предпочитают действия.
        Вечером мой муж предстал совсем другим. Он увлечённо рассказывал Анатолию Михайловичу о своей службе в армии, показывал ему фотографии. Это была самая выигрышная тема для беседы между двумя мужчинами. Напряжённости между ними не осталось и следа.
        — Что ты с ним сделала?  — удивилась свекровь.  — Как тебе удалось?
        — Есть скрытые рычажки управления,  — ответила я, улыбаясь.
        Моя мама тоже улучила минуту, чтобы поговорить со мной.
        — Анюта, вам надо переезжать, так будет лучше для всех,  — сказала она.
        — Я понимаю, мама, но пока не удастся. Ничего, поживём немного вместе. Вроде бы вполне нормальный человек этот Анатолий Михайлович.
        — Нет, Анечка, ты мне уж поверь, что в нашем возрасте ужиться вдруг с мужчиной непросто. У них ещё конфетно-букетный этап отношений, а вот как будни начнутся! Наша Светлана Леонидовна вряд ли радикально преобразится. В таком возрасте не меняют своих привычек. Давай-ка, девочка, подумаем вот над чем…
        Именно тогда мама набросала мне свой план расселения. Мудрая моя мамочка, как же я ей благодарна! Она всё предвидела.
        Глава 21
        Жена моего шефа
        Я ещё допивала на кухне свой утренний кофе, когда внезапно позвонил Вадим из Москвы.
        — Ань, привет, у меня к тебе просьба личная. Выполнишь?
        — Говори, что случилось,  — неразбуженным голосом сказала я.
        — Я с женой сейчас разговаривал. Она ревёт в трубку белугой. Что-то там с сыном младшим. Очень прошу тебя заехать ко мне домой, узнать, в чём дело и принять меры на месте. Ирка вся в растерянности, в истерику впала. Она же сама ничего без меня не может. А ты справишься. Серёга тебе поможет, я ему уже звонил. Он к тебе едет.
        — Хорошо, я попробую,  — ответила я.
        — Спасибо тебе. Отзвони мне потом.
        Времени для раздумий и сомнений Лавров мне не оставил. Вадим Юрьевич ценил меня за скорую сметливость и платил за это хорошую зарплату. Надо было быстро собираться. Наш верный водитель Серёга уже ждал у нашего подъезда.
        — Ты с женой Вадима Юрьевича знаком?  — спросила я Сергея по дороге в машине.
        — Ну знаком,  — неохотно отвечал Сергей.
        По этой его скупой фразе я сразу поняла, что более исчерпывающей информации от водителя не получу. Своё собственное мнение Сергей привык при себе и держать, каким бы оно не было.
        — Что-то там с его сыном Сашенькой. Директор нам с тобой велел принять меры.
        — Велел, так примем,  — спокойно ответил Сергей.  — Нам было бы сказано.
        Что я сама знала о жене Вадима? Только лишь, что её зовут Ирина, и она работала до рождения младшего сына в городском нотариате. Несколько раз я слышала её нетерпеливый голос в телефонной трубке. Я была полностью уверена, что Ирина Лаврова — дама, во-первых, обязательно эффектная и, во-вторых — несколько избалованная. Первое качество я ей сама великодушно приписывала, так как не могла вообразить рядом с Вадимом простушку. Вывод о второй черте характера этой женщины давно вынесла наша главбух Нина Петровна из собственных бесед с начальником. В общем, я привела себя в состояние готовности № 1. На всякий случай.
        Дверь мне открыла маленькая, щупленькая, зарёванная женщина в халате, заляпанном, бог знает чем, и с неопределяемым цветом волос. Какие-то оттенки воробьиного оперения.
        — А мне Ирину…
        — Я, я Ирина,  — с готовностью затараторила она.  — А вы, вы Аня? Да-да. Вадим звонил уже.
        Она провела меня в комнату, сумбурно излагая события, словно своему участковому педиатру.
        — Я Сашеньку кормила утром. Он у нас рано просыпается. Он что-то забаловал, соскочил, побежал… Я за ним! Закричала ещё на него, дура оглашенная! Напугала ребёнка. Он упал в коридоре. Столько крови было! Я думала, что он убился. А меня Вадим потом бы убил.
        Её слова сыпались, как твёрдые горошины. Сам мальчик уже тихо лежал на кровати. На лбу зияла рана.
        — Я, конечно, не врач. Но думаю, что надо ехать срочно в травмпункт. Собирайтесь.
        Она суетливо забегала по квартире, хватая и роняя вещи. «Видно, сильно перенервничала»  — подумала я. Пришлось мне самой осторожно одевать мальчика. Ирина вообще вела себя как человек, привыкший к обслуге. Так что наша Нина Петровна была близка к истине.
        В травмпункте рану промыли и зашили, сделали необходимые инъекции.
        — Что же вы, мамаша?  — укоризненно сказала мне пожилая медсестра.  — Смотреть надо за ребёнком. Для этого вам и отпуска по уходу за детьми даются. Это мы раньше через два месяца после родов на работу выходили. А вы дома сидите, и уследить за своими ребятишками не можете! Подойдёте на перевязку через день в свою поликлинику по месту жительства. Вот вам выписка.
        — Я, я мамаша,  — затараторила опять Ирина, хватая листок из её рук.  — Спасибо вам. Так уж вышло…. Бывает, знаете…
        — Знаю! Следующий!  — зычно выкрикнула в коридор медичка. Ей уже было не до нас. День только начинался, а пострадавших детей беспрестанно подвозили.
        В машине мы сели с Ириной на заднее сиденье. Маленький Саша сразу заснул на руках у мамы, а сама Ирина оживилась ещё больше. Стресс у неё благополучно миновал.
        — А вы, значит, Анна?  — уточнила она ещё раз.  — Вадим почти каждый день про вас мне что-нибудь сообщает. Он вас, похоже, очень ценит и уважает.
        — Спасибо,  — корректно ответила я.  — Мы его тоже все в фирме уважаем.
        — А вы высокая,  — вдруг отметила она.  — И пальто у вас красивое. Стильное, я бы сказала, пальтишко. Цвет необычный. В Москве покупали?
        — Нет, даже так вышло, что за границей.
        — Ой, а я так давно нигде не была!  — поделилась Ирина.  — С детьми с этими … Я ведь без Вадима, как без рук. Я и врачей в своей поликлинике не знаю. Может, он уже вернётся, да сам и сходит на перевязку с Сашей. А у вас дочь, да?
        — Да, девочка, Маша. В школу на следующий год пойдёт.
        — Мальчишки, конечно, беспокойнее девочек. Но всё же — как вы успеваете совмещать работу и семью? Вы ведь часто в командировках бываете?
        — Нет, я не часто. Вадим Юрьевич сам в основном ездит.
        — Когда Вадим работал в милиции, у него была там одна подруга. Маргарита. Он вам не рассказывал?  — вдруг заявила Ирина.
        — Нет, мы не настолько близки, чтобы обсуждать такие сугубо личные вопросы. Иногда просто времени нет поговорить на отвлечённые темы,  — учтиво сказала я ей, а про себя подумала, что у нас с Вадимом обычно не хватает времени для досужих разговоров. И я на самом деле имела очень скупые сведения о работе и жизни своего любовника в прошлом. Более того, не считала нужным отягощать свой мозг подобной информацией. На каждом отрезке жизненного пути у людей свои обстоятельства и привязанности. Но Ирина настойчиво навязывала мне свои сведения:
        — Так вот, про эту Маргариту он тоже так часто мне упоминал! Такая она умница, такая она сообразительная… Мой муж как-то всегда в тандеме с женщинами хорошо работает. У них тогда тоже дела шли. Такие серьёзные преступления раскрывали! Я её видела несколько раз, Риту эту. Ну, она-то настоящая красавица, конечно! Такая, знаете, от природы… Ей бы на подиум, а она в милиции. Представляете?
        — Да, есть счастливицы, которых даже дорогая косметика только испортит,  — индифферентно отозвалась я.
        — Так вот, о чём это я? А-а, я про эту Маргариту. Она не замужем была, одна жила.
        — Простите, и что?  — недоумённо спросила я.
        — У нас тогда только старший Павлик был. Ну, а потом я уж Сашеньку мужу родила. А Маргарита так замуж и не вышла. Представляете?
        — Не совсем. Ведь она красавица, по вашим словам, и в мужском коллективе работала. А она вам тоже помогала в отсутствие Вадима?  — с вежливой улыбкой спросила я.
        — Нет, она мне не помогала,  — ответила Ирина и посмотрела на меня в упор своими синими глазами.  — А ребёночка одна без мужа всё же эта Ритка родила. Сейчас пытается в адвокаты пойти. Деньги, знаете ли, нужны. Одной-то, без мужа, дитя поднять трудно.
        Не так уж была она проста, как хотела казаться окружающим, эта Лаврова Ирина. Какая вообще зачастую пролегает разница между понятиями «быть» и «казаться»! Я быстро постигла, что эта её извечная беспомощность в вопросах быта не что иное, как проверенный способ удержания Вадима подле себя. Такие мужики в неволе редко существуют. Им нужен простор, театр волнующих действий, неординарные впечатления. Ирина успешно создала ему ореол незаменимого человека в семье, ежедневно демонстрируя мужу свою слабость и непрактичность. Не глупо, не лишено некоторого смысла. Что ж, главное — не потерять чувство меры.
        — Подъезжаем,  — сказал наш водитель.
        Я осталась в машине, а Сергей помог Ирине донести её крепко спящего ребёнка и даже раздеть его. Он тоже был хорошим отцом, наш верный Серёга.
        — Ну, спасибо вам, ребята,  — поблагодарил нас Вадим по возвращению.
        — Чего там,  — отмахнулся Сергей.
        Я же просто учтиво промолчала.
        К своей семейной теме Вадим вернулся сам в конце рабочего дня, когда мы остались вдвоём в его кабинете.
        — Ходил в обед с Сашей в детскую поликлинику на перевязку,  — сообщил он мне.
        — И как? Всё в порядке?
        — Да, нормально. До свадьбы, как говорится, заживёт, но небольшой шрам может всё же остаться.
        — Ничего, мужчину шрамы только украшают,  — напомнила я ему.
        — Я в тебе не ошибся. Молодец, что сразу в травмпункт повезла моих,  — похвалил меня Вадим.
        — А что тут такого? Честно говоря, Ирина сама могла вызвать скорую помощь. Их бы тоже туда отвезли. Хотя, возможно она в шоке была…
        — Да что она может, Ирка моя!  — махнул рукой Вадим.  — Вот ты летаешь в Москву одна, вопросы решаешь, а мне кажется, что отпусти я Иринку одну, так она в аэропорту по прилёту сразу растеряется!
        — Ты так говоришь, словно твоя жена из крохотной глухой деревни,  — возразила я.  — Вполне современная женщина, живущая в большом городе. Университет закончила. Немного завязла в хозяйстве, с детьми замоталась — бывает. А ты вот отпусти её с подругами в Москву за покупками — она живо разберётся.
        — Ладно, отпущу как-нибудь,  — потирая затылок, сказал Вадим.  — Меня вот больше дети мои беспокоят.
        — А что с ними?
        — Да у младшего дикий диатез. Заметила, обратила внимание?
        — Да, что-то такое заметила.
        — А у старшего сына, у Пашки, аллергия мощная.
        — На что?
        — На цветение. Вот весна опять началась, скоро май. Всё зацветёт вокруг — так Пашка мой опять мучаться будет. Я иногда даже думаю, может, мне с Иркой вообще детей иметь было противопоказано?
        — Кто же это знает заранее…  — я хотела быстрее закончить этот разговор.
        — А вот интересно, с тобой какой бы у нас ребёнок получился? А? Как думаешь?  — внезапно спросил Вадим.
        — Я ничего по этому поводу не думаю, и думать не хочу,  — отрезала я.  — И вообще у меня резус-фактор отрицательный. Вообще ничего может не получиться. Отторжение чужеродных клеток.
        — Вот здорово!  — восхищённо воскликнул Вадим.  — Так у меня же тоже отрицательный резус, Анька! Я всегда у всех из интереса об этом спрашиваю, а у тебя как-то забыл! Вот дела! Потрясающе!
        — Ничего не вижу в этом потрясающего,  — как можно холоднее ответила я.  — Детей я тебе рожать не буду.
        — Ой-ой, какая наша Анечка сердитая! Слушай, оказывается, у тебя глаза цвет меняют, когда ты злишься! Из серо-голубых становятся зеленоватые. Вот дела!
        С тех пор Лавров взял за правило делиться со мной своими семейными делами. Я не заметила, как вляпалась в его проблемы по уши. Мне, между тем, порядком хватало своих. Я как-то заметила ему:
        — А тебе не кажется, что мне совсем не обязательно всё знать о твоей семье? А твоей жене надо как можно меньше слышать обо мне. Неужели тебе это самому не ясно?
        — А что?  — удивился Лавров.
        — Ирина сама мне говорила, что ты ей ежедневно обо мне упоминаешь. Зачем?
        — Ну, так, говорю о работе, да вскользь что-нибудь о тебе. Я же с тобой работаю,  — хитро улыбаясь, заметил Вадим.
        — И иногда спишь,  — отрезала я.  — А твоё отношение ко мне может невзначай проскальзывать в сказанных словах. Это ни к чему — ни тебе, ни мне.
        — Да ладно…  — отмахнулся он.
        И всё же, видимо, Вадим не внял моим предостережениям. Мы не избежали неприятных инцидентов. Наша бухгалтерша, Нина Петровна, отмечала свой пятидесятилетний юбилей. Мы к вечеру накрыли в офисе столы. Организацией мероприятия занималась я. Мне очень хотелось сделать незабываемый, добрый праздник для уважаемой всеми женщины.
        За столом я сидела с Вадимом рядом, впрочем, как обычно. Совершенно неожиданно возникла его жена, Ирина, поразив излишней яркостью и непродуманностью своего наряда. Розовый костюм, пёстрая блуза, наспех заколотые волосы. Она громко поздоровалась, обращаясь ко всем. После вежливых ответов случилась краткая заминка в общении.
        — Я думаю, дай зайду, поздравлю! И посижу с вами заодно,  — быстро затараторила Ирина в своём неподражаемом стиле.  — Вот, купила по дороге.
        Она протянула Нине Петровне бутылку итальянского ликёра «Амаретто» и букет цветов. Все молчали, ожидая развития дальнейших событий. Неловкость зависла в воздухе. Праздник сразу скомкался. Некоторое время выступала одна Ирина, и никто не решался её перебивать. Жена Лаврова стала главным действующим лицом, потеснив даже Нину Петровну.
        — А дома так скучно! Вадим неизвестно когда придёт,  — частила Ирина.  — А у вас весело. Думаю, пойду, посижу. Не возражаете?
        — Ну, что вы, Ирочка!  — первой нашлась именинница.  — Присаживайтесь, где вам будет удобно.
        — Да мне рядом с мужем всегда удобно,  — с вызовом заявила Ирина, протискиваясь к Вадиму.
        Я предусмотрительно встала, попросила Сергея:
        — Серёжа, поставь ещё один стульчик. И прошу слова!
        Я произнесла речь, стараясь вернуть всем, а в особенности юбилярше, ощущение торжества. Потом Нина Петровна расчувствовалась, бросилась меня обнимать и благодарить:
        — Вот всегда наша Анечка скажет что-то хорошее! Спасибо, дорогая моя.
        Сидеть рядом с супругами Лавровыми и смотреть на сокрушенного Вадима мне не хотелось. Такие сцены не по мне. Да, это были издержки моей связи с женатым человеком. Жизнь настоятельно требовала срочной коррекции.
        Я попросила Сергея отвезти меня. Мы с ним незаметно исчезли из офиса.
        Глава 22
        И снова страсти роковые
        У нас в семье вершились значительные и приятные изменения. Затевался большой родственный обмен. Мы с Юрой должны были обратно переехать в квартиру родителей. Мама с отцом — в ближайший пригород, в небольшой, но вполне благоустроенный домик. Светлана Леонидовна с Анатолием Михайловичем предполагали жить вместе в её квартире. К счастью, нам на всё хватало средств. В семье воцарилось редкое взаимопонимание и сотрудничество. Оставалось только тщательнее обследовать выбранный дом для родителей перед окончательной покупкой.
        Была суббота. Мы с мужем собирались ехать за родителями. Уже на выходе, в прихожей, нас задержал неурочный телефонный звонок. Юра первый снял трубку. Я переминалась с ноги на ногу рядом, а мой муж всё беседовал с кем-то.
        — Да, я,  — кому-то говорил Юра.  — Нет, не знаю. Нет, уверяю вас. Да, всё в порядке. Да, Аня здесь. Мы вообще-то очень спешим. И вам также. Всё устроится, вот увидите. Случается иногда такое. Помиритесь обязательно.
        — Кто там?  — удивлённо спросила я Юру.  — Кого ты так трогательно утешал?
        — Да жена твоего уважаемого руководителя звонила,  — ответил Юра.
        — Чего ей?  — недовольно осведомилась я, цепенея от нарастающего внутри ужаса. Я была готова на любую ложь, лишь бы не огорчить Юру.
        — Говорит, что твой Вадим Юрьевич, тьфу ты, её муж, ушёл из дома. Она почему-то полагает, что он с тобой жить собирается.
        — Куда ушёл? Зачем? При чём здесь я?  — я и в самом деле растерялась.
        — Спроси, что полегче. Не знаю, я невнимательно её слушал. Меня только заинтересовала та часть разговора, где дело коснулось тебя. Ты никуда от нас не уходишь?  — смеясь, спросил муж.  — Интересные дела у вас на фирме творятся! Лавров твой в бега подался от своей жены и двоих детей! К счастью, ты на месте. А то к чему бы нам весь этот сыр-бор с переездом?
        Увидев его добрую усмешку, я немного расслабилась и ответила:
        — Юрка! Типун тебе на язык! Куда я уйду? Поехали, нас родители давно ждут!
        — Чумная баба какая-то! Мой Вадим, говорит, ушёл с вашей Анной. Он меня, говорит, бросил. Давайте их найдём и вернём! А я отвечаю, что Аня здесь, рядом стоит. Бред какой-то! Ладно, поехали! Сами разберутся! Столько дел сегодня надо провернуть! И вообще, неужели людям нечем больше заняться в субботнее утро?
        Два выходных дня я вертелась волчком вокруг своего мужа, помня мамины увещевания. В понедельник с трудом дождалась удобного момента, чтобы выложить своё возмущение Вадиму:
        — Мы так не договаривались!  — выпалила я ему.  — Почему твоя жена звонила моему мужу?
        — Дура потому что,  — угрюмо заявил Вадим.
        — Нет, я думаю, что ты сам виноват. Куда ты ушёл из дому?
        — У друга две ночи провёл. Отдохнул немного.
        — А ей что сказал?
        — Ань, да она завелась с того дня рождения Нины Петровны! Ещё тёшу привлекла к нашим разборкам. Ладно, та умнее оказалась, потому что сама давно с мужем развелась. Я ей говорю, зачем, мол, явилась в офис. Обычная посиделка на работе. Это же не семейный праздник. Если все сотрудники потащат членов своих семей в офис по каждому поводу? Ставит меня в дурацкое положение перед подчинёнными!
        — Не смей нас сталкивать лбами! Ты должен быть безупречен!  — отрезала я.  — Мне это не нужно! Нечего тут кокетничать и жертву из себя изображать! Она не дура, твоя Ирина, а нормальная баба, которая борется за семью! А уж методы в такой битве иногда бывают весьма неприглядные.
        — Ну, ладно, прости.
        В тот день Вадим вёл машину сам. Мы ехали из банка. Я, пожалуй, всё же выбрала не очень удачное время для выражения своего недовольства. Лавров занервничал и не уследил за ситуацией на дороге. Нашу машину чуть не сбила иномарка, несущаяся на недозволительной скорости. Правда, правила нарушили не мы, но в машине ехали какие-то криминальные авторитеты, для которых закон не писан. А если писан, то не читан, как говорится. Началась полновесная разборка. Прямо-таки как в настоящем кинобоевике.
        Из джипа высыпали четверо отвратных бугаёв. Разговаривать с ними по-хорошему было бесполезно. Они драматично размахивали руками, грозно сверкали глазами, всячески стараясь нас основательно запугать.
        Вадим держался достойно. Он послушал крутых парней минут двадцать, не мешая им вольно выражаться и проявлять неслабые амбиции. Потом спокойно предложил:
        — Чего сгоряча базарить, мужики? Давайте, назначайте стрелку. Подъедем, поговорим. А пока помозговать надо.
        Ему определили время и место. Забили стрелку.
        Мы вернулись в офис. Меня мелко трясло, но я сдерживалась от проявления эмоций. Лавров выглядел совершенно спокойным. Он отзванивался каким-то своим знакомым.
        Я не могла полностью сосредоточиться на рабочих вопросах и лихорадочно следила за временем. Оно неумолимо двигалось к обозначенному сроку. Вот-вот нужно было ехать на непредсказуемую встречу с этими отвратительными бандюками.
        — Ты чего, Аня?  — вдруг весело спросил Вадим, заметя моё беспокойство.  — Приуныла? Испугалась? Всё будет хорошо! Жди меня здесь.
        И Лавров уехал.
        Вернулся он часа через два.
        — Как дела?  — сразу спросила я.
        — Всё отлично,  — устало ответил он.  — Я ведь сразу позвонил начальнику отдела по борьбе с организованной преступностью. ОБОП называется. Он мой старый друг. Ну, подъехали на место. Кого мордой об асфальт, кого забрали, кого немного шугнули. А понаехало их немало. Меня оперативники даже поблагодарили. Прихватили кое-кого заодно. У нас всё хорошо. Они ещё завтра пришлют тебе цветы и извинения. А машина моя уже в ремонте. Ребята меня подвезли до офиса. Всего-то дел, а ты боялась.
        — Я и правда боялась за тебя,  — вырвалось у меня.
        — Ну, ради этого можно и под бандитские пули пойти! Мне так приятно, что ты с открытым сердцем волнуешься за меня! А то была такая строгая, такая чужая и недосягаемая! Я как раз на дороге перед столкновением прикидывал, не увезти ли тебя силой куда-нибудь в лесок. Уже тепло, можно прямо на природе в любимые игры поиграть. Вот, машину мою на днях наладят — и поедем.
        — Не надо сейчас об этом, Вадим!
        — Почему? Стресс отлично снимается сексом. Первое средство! Разве нет? Может, задержимся на работе чуть-чуть? Помнишь, как мы на столе?
        — Мне не понравилось.
        — А как ты хочешь? Только намекни…
        — Вадим, прошу тебя…
        — Девочка моя, да ты напугалась! Тебе надо срочно расслабиться. Иди ко мне.
        Вадим притянул меня, усадил к себе на колени и принялся целовать. Он делал это осторожно, нежно, словно проверяя мою ответную реакцию. Чуть разогрев меня, он обхватил мои губы увереннее, дополнительно вторгаясь внутрь ещё и сильным языком. Мой язык тоже привычно потянулся навстречу его ласкам. Между нами творилось уже что-то непроизвольное, восхитительное.
        Я для себя уже решила, что надо стараться избегать близких контактов с Лавровым, но он был хитёр и ловок. Сцены с его женой Ириной оставили у меня неприятный осадок. Я даже не испытывала поначалу никакого влечения, но Вадим умело и неторопливо завладел мной. Запах его кожи, знакомого одеколона, его проникновенные слова завораживали меня. Тело слабело. По всем мышцам уже бежали сумасшедшие токи, лишая меня воли противиться Лаврову.
        Вадим ощутил свою полную власть, пробирался вглубь. Он поглаживал мне грудь, потом наклонился, беря губами мои выпавшие соски.
        — О-о, какие крупные!  — восхитился он.  — Как ягодки малинки! Приятно взять их в рот. Сладенькие!
        Рукой он уже нащупывал мою возбуждённую плоть под юбкой.
        — Мокренькая!  — обрадовался Вадим.  — Сейчас я тебя поласкаю, и ты воспаришь, как обычно.
        Его рука совершала очень приятные, волшебные действия. Я невольно вскрикнула, ощущая хлынувшее вниз тела блаженство. Меня словно опаивали вином. Я легонько встрепенулась несколько раз от толчков небывалого оргазма.
        — Вот видишь,  — шептал мне Вадим.  — Даже моя рука творит с тобой чудеса. А ты, глупенькая, злишься на меня. Бросить меня решила, да? Я почувствовал.
        — Но я не могу так, когда твоя жена уже догадывается…
        — Да, легче с бандитами разобраться, чем с вами бабами,  — усмехнулся Вадим.  — Но я сам не могу уже без тебя, понимаешь?
        Вадим поднял меня, усадил на стул, а сам опустился на колени. Все события этого дня так повлияли на меня, что я уже повиновалась Вадиму безраздельно. Он раздвинул мои ноги и стал ласкать мой клитор языком. Со мной творилось настоящее безумие. И я не могла уже это скрыть от него, я не могла отказаться от этого человека. Это было выше моих сил.
        — Я ещё не исчерпал себя,  — лукаво сказал Вадим, отпуская меня.  — Скажи, хорошо?
        — Да,  — вымолвила я.
        — У нас ещё столько впереди!  — заявил он гордо.  — Не спеши покидать меня, Аня. Такое не повторяется. Ты ещё скажешь мне самые заветные, желанные слова! Сама скажешь. Я заслужу это.
        Домой я вернулась поникшая и усталая. Мне хотелось скорее прилечь на кровать и уснуть. Но такой возможности мне не представилось.
        Моя свекровь готовилась к отъезду в Киев. Светлана Леонидовна собиралась в этот город, чтобы познакомиться там с родней Анатолия Михайловича. Она укладывала большую дорожную сумку. Дело в том, что у влюблённой Светланы Леонидовны теперь пропадали не только мелкие вещи, но и крупные тоже. Она жила очень сумбурно в последние недели. Юра помогал ей в поисках, но без прежнего рвения. Машка носилась возбуждённая до предела. Она стремилась тайком засунуть бабушке в сумку свой альбом с рисунками в подарок для Анатолия Михайловича. Юра вяло её отгонял.
        Светлане Леонидовне всегда стремилась задействовать всех домочадцев, поэтому она обратила на меня самое пристальное своё внимание:
        — Уж не заболела ли ты, милочка?  — с вызовом спросила свекровь.  — И что-то так поздно? Мне завтра ехать, а ты?
        — А что я?  — смысл, вложенный в сказанные мне слова, я не уловила.  — По моему, лучше собираться, когда никто вообще не мешает.
        Свекровь только и ждала повода для дальнейших реплик! Я весьма опрометчиво подставилась.
        — Ну, это тебе так лучше! А по мне…
        — Мама! Хватит!  — попытался остановить её Юра.  — Проверь лучше паспорт и билет.
        — Что?! Ты опять на мой склероз намекаешь?! Я всё помню! А ты вот лучше у жены своей спроси, что это она так задерживается?  — вероломно заявила Светлана Леонидовна.
        Юра на это махнул рукой, а я лишь постаралась улыбнуться им обоим.
        Рано утром, когда к дому уже подъехал заказанный таксомотор, Светлана Леонидовна бегала по всем комнатам в поисках своих документов. Они невзначай обнаружились на кухне. И кто же их там бросил? Семейная тайна.
        Глава 23
        Зина из Германии
        Лавров предупредил меня, что в июне с деловым визитом к нам на фирму приедет некая дама из Германии. Он непредвиденно познакомился с ней в Москве на какой-то выставке. Она вышла замуж за немца ещё в начале восьмидесятых годов. Вполне успешно работала экспертом по России в какой-то компании, которая инвестировала различные проекты в нашей стране. Звали её очень просто — Зинаида Шюц.
        — А какова цель её приезда?  — уточнила я.
        — Хочет предварительно посмотреть, что может заинтересовать их компанию в нашем городе. Возможно, нам будет полезно с ней сотрудничать. Мало ли…. Нельзя отказываться от подобных контактов.
        Я пожала плечами, давая ему понять, что я по-прежнему лояльна своему уважаемому начальству.
        Так случилось, что Лавров был крайне занят в арбитражном процессе, и мне пришлось самой встречать Зинаиду в аэропорту. День был на редкость жаркий для начала июня. Я стояла с табличкой на солнцепёке, высматривая среди пассажиров нашу гостью. Вскоре меня сзади обняла за талию странная женщина:
        — У вас в руках табличка с моим именем! Я — и есть та самая Зина Шюц.
        Я окинула её взглядом, пытаясь скрыть моментально возникшее удивление. Приезжая дамочка была одета в легкомысленные, очень короткие шорты синего цвета в крупный белый горох. Под грудью у неё была завязана гавайским узлом светлая рубаха. Загорелый, но, увы, дряблый животик она смело предъявляла всему миру для обозрения. На её ногах красовались отменного качества кроссовки, из которых выглядывали миленькие жёлтые носочки. Я в своём льняном летнем пиджаке смотрелась скучно рядом с ней. Браво, госпожа Шюц! Её европейская раскованность вызывала у меня уважение.
        Сергей обходительно взял у неё багаж и пригласил в машину, открыв перед Зиной заднюю дверцу.
        — Меня зовут Анна,  — представилась я в салоне.
        — А я Зина! Зинаида Шюц. По-немецки это слово означает «стрелок». Или стрелец. По-русски я была бы госпожа Стрельцова. А вы зовите меня Зина, дорогая Анечка, без всяких отчеств. Так, куда едем? В гостиницу? А главное — где же Вадим?
        — Вадим Юрьевич просил его извинить. Он задерживается в Арбитражном суде. Случается, знаете ли. Он сам ведёт такие дела, без адвоката,  — сообщила я нашей гостье.
        Всю дорогу она щебетала без умолка.
        — Какая жалость, что нет Вадима! А впрочем, может, на данный момент и лучше! Аня, вы должны мне помочь!  — заявила Зина.
        — В чём же?  — уточнила я.
        — Я без ума от вашего Вадима!  — совершенно беззастенчиво призналась Зина.
        — И как я могу вам помочь?
        — Для начала расскажите мне о нём, как можно больше!  — потребовала Зина.
        — Может, вы будете задавать мне интересующие вас вопросы, а я постараюсь на них ответить?  — вежливо предложила я, прикидывая в уме, что, пожалуй, Зина несколько старше Лаврова. Но её, видимо, это не смущало. Её вообще ничего не смущало. Такая вот дама без предрассудков бесцеремонно свалилась на нашу голову.
        — Аня, вы оставьте этот свой официальный тон!  — заявила моя спутница.  — У меня маловато времени. Всего-то две недели. Вы должны быть моей верной наперсницей? Согласны?
        — Попробую,  — очаровательно улыбаясь, ответила я.
        — Итак, Вадим. Он женат?  — лихо приступила она к блиц-опросу.
        — Да, женат.
        — Дети есть?
        — Два сына.
        — Вы кем у него работаете?
        — Я его референт.
        — Мило.
        Зина торопливо глотнула воды из пластиковой бутылки и продолжила.
        — Я накупила ему подарков! Золотая заколка для галстука в виде изящной змейки. Рубашки шёлковые. Летние туфли из мягкой кожи. Перчатки. Одеколон.
        — Зачем так много?  — удивилась я.  — Достаточно было бы что-то одно, небольшое. А это как-то слишком для бизнес-презента. Вам так не кажется?
        — Сколько вам лет, милая Анна?  — сощурив глаза, поинтересовалась Зина.
        — Мне — тридцать один год. А что?
        — С вами, наверно, ещё пытаются завязывать знакомства на улицах, да? Признайтесь? Мужчины ещё вас преследуют?
        — Случается…  — я уклонилась от развёрнутого ответа.
        — А мне — сорок шесть лет!  — с вздохом призналась Зина.  — В душе я молода, полна сил и желаний. Внутренне я ощущаю себя как раз где-то на ваш чудный возраст. Но, увы, возможности уже не те. И не по мне всякие диеты, изнурительный спорт. Годы летят, жирок откладывается, морщины остаются. Приходится привлекать к себе мужчин иначе. А ведь когда-то мой Ульрих безоглядно полетел ко мне, как обезумевший мотылёк…
        У водителя передёрнулись плечи, но это заметила только я. Зина не обратила ни малейшего внимания, и смело продолжала:
        — Мой супруг Ульрих очень крупный мужчина. Знаете, такой типичный белобрысый немец с бычьей шеей. Он симпатяга и добряк, но мне так нравятся худощавые брюнеты! Я просто льну к ним! Со мной в Москве работал такой переводчик, доложу я вам! Мне и перевод его был не нужен, а сам парень ой как сгодился! Правда, не блистал умом. Вадим — он другой! А какие у вашего Вадима глаза! Боже, какие у него глаза! Вы замечали?
        Она запальчиво схватила меня за руку. Я же уклончиво солгала:
        — Знаете, не обращала такого уж пристального внимания на глаза Вадима Юрьевича…
        — И замечательно! Значит, он не в вашем вкусе! Я приехала в ваш город провентилировать несколько вопросов, но я уже готова за свои собственные деньги создать с Вадимом любой совместный проект, хоть магазин какой-нибудь открыть, хоть фирму любых там услуг для населения, лишь бы чаще с ним видеться. Это сумасшествие какое-то! Это мой, мой тип мужчины! Такая элегантность, такая пластика, такой взор! Я вас уверяю — он должен быть хорош в постели! Это видно по всему!
        В гостинице Зине был предварительно забронирован номер. Она не пожелала оставаться одна и потащила меня за собой наверх. Сергей остался ждать меня внизу, под кондиционерами в холле.
        В своём номере Зина тут же разделась догола, едва закрыв за собой дверь. Назначив меня своей наперсницей, она и вовсе отбросила все приличия.
        — Люблю, когда тело свободно дышит! Ну, я в душ!  — заявила она.
        Через минут десять мы выпили с ней по бокалу холодного шампанского.
        — За нас, женщин! За удачу!  — провозгласила неутомимая Зина. Одеваться она и не думала. Теперь я в своем деловом наряде выглядела целомудренной весталкой рядом с вакханкой Зиной.
        — Вам надо бы отдохнуть с дороги,  — скромно заметила я.  — А меня прошу сейчас извинить. Есть ещё неотложные дела. Завтра утром мы заедем за вами. В котором часу вам будет удобнее?
        — Нет!  — решительно возразила мне Зина.  — Мы должны встретиться сегодня же! Я закажу в ресторане столик. Вы подъезжайте часов в восемь вечера. Вы и Вадим.
        — А может вам лучше посидеть с ним вдвоём без меня?  — уточнила я.
        — Нет! Поначалу с вами! А там видно будет! Ничего, что я так откровенна? Вы мне внушаете доверие,  — интимно изрекла Зина.  — Вы мне немного поможете.
        — Чем смогу,  — пообещала я и откланялась. «Ну, и дела!»  — подумалось мне.
        Я поехала из гостиницы прямо домой. Там меня обрадовано встретил мой Юрий:
        — Анюта! Вот молодец, что пораньше вернулась! Отдохни немного, и поедем обои клеить. Я уже всё приготовил.
        Мы опять обустраивали своё будущее жилище в рамках нашей новой программы переездов. Мои родители уже обживали новый дом, приобретённый в пригороде, занимаясь, впрочем, больше огородом и садом. Их опустевшая квартира выглядела пока сиротливой, покинутой. Мы старались вдохнуть в неё свою теплоту и создать уют в нашем привычном понимании. Требовалось всё провернуть за лето, чтобы наша дочь Маша пошла в первый класс уже в другом районе.
        — Юра, родной!  — взмолилась я.  — Понимаешь, какая-то тётка из Германии приехала, а Лавров в Арбитражном суде был. Я её встречала, устраивала в гостиницу. Теперь она требует, чтобы мы явились в ресторан гостиницы с Лавровым. Я должна скоро отбыть.
        — Ну, вот,  — разочарованно протянул муж.  — Ладно, поклеим в другой день. Но я всё равно в ту квартиру съезжу. Найду, чем заняться! Может, тебя встретить?
        — Ничего пока не знаю. Простишь свою непутёвую жену?
        — Куда ж деваться…
        Я освежилась в душе, потом позвонила Лаврову.
        — Госпожа Шюц приглашает нас вечером в ресторан. Может, ты один пойдёшь, без меня?  — с робкой надеждой спросила я начальника.
        — Давай, собирайся, собирайся!  — коротко распорядился мой руководитель.
        Пришлось беспрекословно повиноваться ему.
        Зинаида расстаралась и заказала обильный ужин. Я привыкла плотно завтракать, но по вечерам обычно ем мало, а в жару особенно, поэтому я ковырялась в своей тарелке, растягивая нежеланную трапезу. В ресторане, к счастью, исправно работали кондиционеры. Можно было, по крайней мере, спокойно и комфортно отдохнуть, тем более что первой скрипкой в нашем маленьком оркестре являлась госпожа Шюц. Я и не пыталась затмевать её, надеясь вообще исчезнуть пораньше.
        К вечеру наша гостья преобразилась. Зинаида посетила парикмахерский салон, где ей сделали интересную укладку. Ей шло черное маленькое платье из мягкого трикотажа с блёстками. Госпожа Щюц сияла, она была в ударе. Вадим удостоился её поцелуев в обе щёки, сам же он галантно приложился только к руке заезжей дамы.
        Ничего полезного для бизнеса в застольной беседе не проскальзывало. Шёл обычный непринуждённый разговор на самые разные темы. Вроде как бы ни о чём и вроде как бы обо всём. Немного личного, немного политических новостей, немного о кино и прочих новинках культуры. Зина сыпала вопросы один за другим, Вадим остроумно отвечал. Роли распределились следующим образом: Зина солировала и осыпала Вадима Юрьевича комплиментами, Лавров удовлетворённо посмеивался и слегка кокетничал, я мило и одобрительно улыбалась, изредка внося уточняющие штрихи в рисунок общей беседы.
        — Так, теперь пожалуйте в мой номер!  — заявила Зина после десерта, вставая и показывая тем самым, что официальная часть закончена. Пора перейти к более близкому общению.  — Я приготовила вам обоим кое-какие подарки! Возражений не приемлю! Анечка, Анечка, прошу! Вадим! Наверх! За мной!
        Выйдя из лифта, Зина решительно взяла Вадима под руку. Так они шли до двери, а я дефилировала сзади. Не смотря на причёску, сверкающее платье и роскошные туфли, Зина выглядела старшей сестрой Лаврова. Она тяжеловато ступала, зависала на его руке. Высокий каблук — не её стихия. Днём в кроссовках госпоже Шюц было удобнее.
        Номер Зинаиды был двухместным. Я присела в кресло, включила телевизор, нашла музыкальный канал. Зина сбросила тесные туфли и увлекла Лаврова за собой в небольшую спальню. Мне слышался её говор, его сдержанные смешки. Потом Вадим вышел и сказал:
        — Дамы, вы меня извините, но я на секунду в туалет. Поправлю имидж.
        Зина мигом подскочила к креслу и цепко схватила меня за руку, резко дёрнула мою бедную конечность, показывая глазами на дверь.
        — А теперь, Аня, идите!  — прошипела она.  — Всё, спасибо вам за Вадима. Он останется здесь!
        С этими словами Зина сунула мне что-то в руку и выставила. Только за дверью в коридоре я разглядела в своих ладонях купюру в сто долларов. Добрейшее полноватое лицо американского президента было безжалостно измято и потому непривычно кривилось, словно усмехаясь. Я положила денежку в сумочку, намереваясь предъявить валюту Лаврову в офисе.
        Дверь в квартиру мне открыла Маша.
        — Папы ещё нет, а бабушка занята! Она с кем-то ругается по телефону,  — доложила дочь.
        — С кем это?!  — удивилась я.
        — Не знаю! С какой-то тётей!  — выпалила Машка.  — Я смотрю мультики по видику. Потом погладишь мне спинку перед сном?
        — Конечно, поглажу,  — пообещала я дочери. В дошкольном возрасте Мария требовала ежевечерних поглаживаний. После этой процедуры Маша умиротворённо засыпала.
        Спустя несколько минут в гостиной появилась возбуждённая Светлана Леонидовна.
        — С женой Анатолия сейчас по телефону разговаривала!  — сообщила она, подбочениваясь.
        — Неужели?  — я не нашла, что сказать.  — Разве он ещё женат?
        — С бывшей, конечно, с бывшей его женой!  — дополнила Светлана Леонидовна.  — Они ведь разошлись несколько лет назад. Та ещё дамочка! Права качает!
        — А как же случился этот ваш разговор?  — осмелилась я уточнить.  — Ведь она на Украине сейчас?
        — Она и позвонила мне сама!  — заявила свекровь.  — Не хочет, чтобы Толя мой сюда приезжал. Ну, я ей выдала, всё, что думаю!
        Я ни на минуту не усомнилась в бойкости своей свекрови. Скорее всего, её собеседница уже пожалела о своём опрометчивом междугороднем звонке и утирала непрошенные слёзы.
        — У него, говорит, здесь дети, братья и отец! Мы, говорит, по-прежнему поддерживаем добрые отношения! Не разлучайте, одумайтесь. А здесь у него я!  — громогласно заявила Светлана Леонидовна.  — Анатолию будет здесь у меня отлично! Он ни на минуту не пожалеет о своём решении! Уж я постараюсь, приложу все свои силы.
        Воистину, любви все возрасты покорны. У Светланы Леонидовны горели глаза и по-девичьи пылали щёки. Состояние борьбы вызывало в ней ни с чем не сравнимый азарт. Валькирия, да и только!
        — Может, вам смерить давление?  — осторожно предложила я Светлане Леонидовне.  — Вы слишком взволнованны, а здоровье нужно беречь. У вас столько ещё событий предстоит впереди!
        — Ты права!  — неожиданно легко согласилась моя неугомонная свекровь.  — Никакого покоя! Я ведь о чём тебе ещё не рассказала? Даже моя закадычная подружка вознамерилась отбить у меня Анатолия Михайловича!
        — Это кто же посягнул на святое?  — с улыбкой спросила я.
        — Да Инка!
        — Инна Павловна?  — изумилась я.  — Вам, должно быть, показалось.
        — Ничего мне не показалось! Она так и сказала — не боишься, что я его отобью? Каково?!
        — Она пошутила!  — мягко возразила я.  — Это же шутка такая расхожая.
        — Нет, ты мне, Анна, зубы не заговаривай! Увидела Инка такого мужика — и губы раскатала! Мой Толя, он же! Ух! Ну, ты и сама видела, какой он!
        — Мне он тоже нравится!  — закричала Маша.  — Почему он к нам не приезжает? Мы пойдём с ним в парк на качелях кататься! Он мне обещал!
        — Машенька, давай, деточка, спать. Выключай телевизор,  — урезонила я дочь.  — А вначале принеси бабушке манометр. Мы ей давление померяем и таблеточку дадим.
        — А, может, по спинке бабушку погладим?  — предложила добрая девочка.
        — Можем и погладить,  — великодушно согласилась я.
        Утром на работе Лавров тут же вызвал меня в кабинет.
        — Ты куда сбежала вчера вечером из гостиницы?  — строго спросил Вадим Юрьевич.
        — А что мне оставалось делать?  — удивилась я.  — Мне было указано на дверь вполне конкретно. И вот ещё сто долларов за это приплачено.
        Я положила мятую бумажку ему на стол.
        — Продала меня!  — рассмеялся Вадим.  — Представляешь, что эта Зинаида устроила?
        — Что?
        — Стриптиз! Я из туалета выхожу, а она уже голая стоит! Совершенно голая! Не могу, говорит, мечтаю слиться в экстазе. Зрелище не для слабонервных, я тебе скажу!
        — Пикантно. Госпожа Шюц говорила мне, что любит, когда её тело свободно дышит,  — спокойно сообщила я ему.
        — Потом кое-как уговорил её халатик накинуть. Так она подарки вручать начала! Чего там только не было! Просто Петровский Пассаж!
        — Возросший спрос на тебя, господин Лавров, среди женского населения наблюдается,  — усмехнулась я.  — … И в воздух чепчики летели!
        — Какие уж там чепчики! Лифчики летели! Ладно, смеяться хватит, надо что-то с ней делать. Как-то закругляться.
        — Ты её пригласил, ты и разбирайся,  — заявила я.  — Неужели на меня повесишь эту даму?
        — Аня, ну, придумай что-нибудь! Ты же умная женщина! Как-нибудь там деликатно…  — малодушно взмолился он.
        — Нет, извини! Это уже не рабочий вопрос, а твой, сугубо личный!  — возмутилась я.  — Цель её приезда ясна. Ей нужен ты.
        — А разве у тебя хоть капелька ревности не возникает?  — попробовал пошутить Вадим.
        — Неудачная шутка, Вадим Юрьевич!  — парировала я.  — Ты что, хочешь, чтобы я служила ещё и ревностным цербером при тебе? Или не терпится посмотреть кулачный бой в честь себя любимого? Извини, не выйдет! Лучше уволь меня сразу.
        — Ладно, Анна, давай работать! Вопросов выше крыши!  — резко заявил Лавров.  — Я сейчас в налоговую инспекцию еду с Ниной Петровной. А ты останься в офисе. На, разбери вот эти заявки, сверь с биржевыми котировками.
        Он протянул мне папку с письмами и стремительно вышел из кабинета.
        Получасом позже в офис позвонила Ирина, жена Лаврова, и пригласила к телефону именно меня.
        — Слушаю,  — минорно сказала я, мысленно готовясь к неприятностям.
        — Анечка,  — вежливо и вкрадчиво начала Ирина.  — Что за женщина звонит нам домой, требуя Вадима? Какая-то Зина Шюц из Германии. Кто это? Настойчивая такая… Что у неё с Вадимом?
        — А-а, это представительница одной немецкой инвестиционной компании!  — как можно непринуждённее откликнулась я, стараясь развеять сомнения Ирины.  — Не обращайте внимания, Ирочка! Довольно назойливая госпожа, но что делать? Случается и такое. Бизнес, знаете ли. Вадиму Юрьевичу со всякими людьми приходится иметь дело, к сожалению.
        Ирина немного успокоилась и радостно защебетала. Мы проболтали с четверть часа, как две милые подружки. О чём? О наших детях. О нынешней преждевременной июньской жаре. О предстоящем летнем отдыхе. О том, что закрытые купальники снова в моде в этом сезоне.
        Разговор получился тёплым, почти душевным, но на душе было гадливо. Я непристойно подумала про себя, что мы с Ириной вроде бы уже родня… Через её мужа. Но подругой по несчастью я ей быть не хотела.
        И всё же мне не удалось избежать заключительного общения с госпожой Шюц. Она нагрянула в офис сама, без всякого предупреждения.
        — Вадима Юрьевича нет?  — уточнила она с порога.
        — К сожалению,  — развела я руками.  — Будете ждать его?
        — Аня, он избегает меня,  — уныло пожаловалась Зина.  — Я сейчас поеду в авиакассы поменять свой билет на более ранний срок. Мне надо бы в Тверь ещё съездить. У меня там сестра живёт. Могу я с вами поговорить тет-а-тет напоследок?
        — Конечно,  — великодушно согласилась я.  — Присаживайтесь.
        — Извините, если было что не так. Вам меня до конца, конечно, не понять, но всё же я поделюсь с вами. В моём влечении к Вадиму сошлось всё — моя ностальгия по России, тоска по русскому мужику вообще, возрастное желание немолодой уже женщины ещё что-то успеть вкусить в этой жизни. Эта проблема интернациональна. Я сейчас ведь даже богата по российским меркам и могла бы многое сделать для любимого человека. А ведь мне в Германии, в самом начале, было нелегко! Ой, как нелегко!
        — Да, но вы сами пошли на это,  — напомнила я Зинаиде, намекая, что всё совсем неплохо в её жизни.  — Разве вас кто-то подтолкнул к эмиграции? И потом, основным побудительным мотивом была ваша любовь к Ульриху, как я понимаю.
        — Любовь…  — грустно произнесла Зина.  — Я могу вам преподнести целый букет причин своего отъезда в Германию! Всё, кроме политики. Никакой политики. Любопытство к другой жизни, стране, культуре, иным людям. Стремление одеться лучше, заработать валюту. Глупое бабское тщеславие, возникшее оттого, что в меня влюбился иностранец. И молодой авантюризм! Азарт!
        — Разве вы не счастливы? Может, это просто временная грусть? Усталость?
        — Куда уходит любовь?  — философски изрекла Зина.  — Немцы — они совсем другие. Их рационализм выше нашего понимания. И любовь у них иного рода. Одним словом, мне пришлось даже работать водителем в такси, имея обеспеченного немецкого мужа. Сейчас я в порядке! Но это долгий путь! Знаете, имея неплохие средства и большие возможности передвижения по миру, я приезжаю в отпуск обычно именно в Москву. Я могу влиться в эту НАШУ столичную толпу, я могу безоглядно тратить деньги, не экономя их, как раньше! Я люблю наш российский кавардак. Я им упиваюсь. Да, и ещё. Мой муж недавно сам предложил мне совершенно свободные отношения. Так почему бы мне ни воспользоваться? Ну, я вижу, перегрузила вас излишней информацией, так что углубляться в особенности моей семейной жизни с Ульрихом не буду, не волнуйтесь. Анечка! Жить надо здесь и сейчас, и именно там, где нас любят. Согласны?
        — С этим трудно не согласиться,  — обходительно ответила я.  — Послушайте, Зина, вы мне говорили, что вам сорок шесть лет?
        — Да, а что?
        — Я вспомнила один любопытный факт!  — воскликнула я.  — Известнейшая французская певица Эдит Пиаф вышла замуж в третий раз именно в этом возрасте! Это была её последняя любовь. Надо же, какое совпадение…
        — Вот видите! Это кризисный возраст!  — взбодрилась Зинаида.  — Я же говорю, что это женское ощущение интернационально! Это над нами! Это выше нас! Мой брак с Ульрихом — второй для меня. Он исчерпал себя, это ясно. Я готова к третьему браку, я жажду его, я ищу своего мужчину. Но теперь я хочу, чтоб мой возлюбленный был из России. Вы поняли меня. Я в вас не ошиблась.
        — Вам обязательно повезёт, госпожа Шюц,  — я попыталась вежливо утешить Зину на прощание.  — Вот у меня свекровь старше вас ещё лет на десять, а скоро выходит замуж за прекрасного человека. Просто вам, возможно, стоит обратить внимание на более зрелого мужчину.
        В ответ на мои сочувственные потуги госпожа Шюц одарила меня раздражённым взором с проблесками зарождающихся молний.
        — Банальные советы меня не интересуют! Передайте эти пакеты Лаврову,  — сухо сказала Зина в заключение.  — Я всё же везла ему эти вещи в подарок. Не забирать же их с собой в Германию.
        — Передам,  — пообещала я.
        — А вот это что такое?  — спросила она, вставая, и указала на листочки с обычными рисунками Вадима.
        — А это Вадим Юрьевич рисует у нас, когда размышляет,  — с улыбкой ответила я.
        — Я возьму их!  — решительно заявила мадам Зинаида, беспорядочно сгребая маленькие бумажные квадратики себе в сумочку.
        Я тогда подумала, что госпожа Шюц, пожалуй, в отличие от меня самой, непременно покажет наброски Лаврова хорошему графологу. Но поймёт ли немецкий специалист тайну мятущейся души россиянина?
        Я была рада, что с госпожой Шюц или Зиной Стрельцовой, всё завершилось вполне пристойно. Её визит сыграл некоторую положительную роль, несмотря на привкус распущенной изощрённости. Зинаида своим напором отвела подозрения жены Лаврова, Ирины, от меня, приняв на себя всю её ревность. Меня же она подтолкнула к пристальному взгляду внутрь себя, на себя и вокруг себя.
        Явное между строк
        — Вот это переплёт!  — покачала головой Марина.  — Ну, и мужик твой Лавров!
        — Да, такая вышла незадача,  — с грустной улыбкой констатировала я.
        — Анюта, а где же теперь ваш замечательный Анатолий Михайлович? Ведь твоя свекровь так и живёт одна,  — поинтересовалась Марина.
        — Да, там тоже своя история! Не сложилось у них, Мариш.
        — Почему-у-у?  — разочарованно протянула Марина.
        — Мариночка, я не в курсе событий. Светлана Леонидовна гостила у него в Киеве с недельку. Там она имела неосторожность с кем-то повздорить. Это стало кульминацией отношений. Летом Светлана Леонидовна всё-таки съездила с Анатолием Михайловичем на месяц в Адлер. И всё! Расспрашивать как-то неловко. Что-то не сошлось, не срослось, не состоялось. Трудно в этом элегантном возрасте заново семью заводить, уезжать из родного города и сжигать за собой мосты. Не отпускают прежние привязанности. Возможно, он просто не решился. А вообще, человек хороший. И я радовалась, глядя на них. Он на неё положительно влиял! Но что делать…  — коротко изложила я.
        — И всё же молодец Светлана Леонидовна! Воля к жизни! Характер! И какая красавица! Просто женщина вне времени!  — восторженно отметила Марина.
        — Да, у неё красота особая, природная. Этого не отнять,  — охотно согласилась я.  — А характер неуживчивый.
        — Милая моя подруга!  — мягко, почти шёпотом сказала Марина.  — Пока я рожала Коле детей, у тебя бурлила личная жизнь. Я не сужу! Я слушала тебя и думала, как правильнее поступать, если вдруг встречается на пути такой человек, как Лавров? Что это? Искушение? Или дар богов? Отвергать или принимать?
        — Внезапная, зрелая страсть — искушение. И дар богов! Я не сумела устоять. Я этот дар приняла.
        — А ты любила Вадима?
        — Это загадка до сих пор со мной…  — задумчиво ответила я.  — Вот Олежку Полозовского я любила всем своим существом. Юношеская, светлая любовь! А Вадима? Всё смешалось — божественное и низменное. Что это — грех, прелюбодеяние? Да! Я жила с мужем и любила Юрку, несомненно, любила каждой своей клеточкой и ощущала его родное тепло. Я не желала расставаться с Юрой. Но какая-то сила влекла меня к Вадиму! Откуда она проистекала? Я многим обязана Вадиму просто по-человечески. Лавров терпеливо учил меня важным вещам в бизнесе, знакомил с влиятельными людьми. Я — его воспитанница, если хочешь, а он — мой наставник.
        — Я думаю, Лавров чем-то напоминал тебе Полозовского… От наваждения первой любви трудно отделаться,  — изрекла Марина.
        Мы немного устали от многословия и обе приумолкли. Образовалась пауза, но это было наше общее молчание. Оно нас связывало. Милая подруга! Она всё понимала, и это выражали её глаза. Есть ощущения, которые не пересказать. Мы всегда соприкасались душами.
        — Одно я точно знаю — не умеем мы жить без мужчин!  — с улыбкой заявила я.
        — Без комментариев!  — сразу согласилась Марина.
        — Ой, Маринка, мы тут умничаем, философствуем, смеёмся, даже немного злословим, а себя со стороны не видим! Смешно, пожалуй! Две взрослые тётки! Мы себе кажемся прежними девчонками! А девчонок-то этих уже нет!  — воскликнула я.
        — Есть эти девчонки! Они внутри нас, как в МАТРЁШКЕ, сидят. И мы не злословим!  — возразила Марина и помахала пальцем.  — Мы ДОБРОСЛОВИМ! Ну, скажи, кому мы нынче пожелали зла? Всем только любви и добра! И хватит об этом! Знаешь что? Идём, я покажу тебе две новинки в моей коллекции.
        Марина увела меня в библиотеку. В их квартире была небольшая комнатка со стеллажами вдоль стен, которая служила кабинетом всем членам семьи Филимоновых. Там Марина хранила собрание репродукций.
        — Смотри!  — гордо сказала Марина.  — Вот это — фотоснимок рисунка Леонардо да Винчи. Называется просто — «Женская головка». А это репродукция картины Себастьяна Риччи «Вакханка».
        Я внимательно рассмотрела каждую вещь. «Вакханка» есть в Пушкинском музее, в Москве, а рисунок Леонардо я видела впервые.
        — Нравится?  — довольно спросила Марина.
        Я молча кивнула ей головой.
        — А где находится оригинал?  — уточнила я.
        — В Италии, в Венеции,  — ответила Марина.  — Это мне привезли по случаю. Рисунок выполнен на деревянной доске почти пятьсот лет назад, примерно в одно время с портретом Джоконды. Может, это отдельная работа мастера, а, может, он искал образ для будущей великой картины? Делал эскизы? Считается, что портрет Моны Лизы заказной, но не всё так просто в этом мире! Сама хочу понять! Скоро состоится выставка в Москве, привезут подлинники итальянских мастеров. Мы с тобой должны поехать туда! Интересно, да? Просто дух захватывает! Так что, подруга, следи за прессой внимательнее! В Интернет заглядывай. Это ответственное дело тебе и поручим. Ты должна выяснить сроки проведения выставки.
        — Хорошо,  — пообещала я.
        — Мне обе вещицы очень нравятся. Давай вместе полюбуемся,  — предложила Марина.
        Мы выставили оба изображения так, чтобы они хорошо освещались. Затем присели на стулья и углубились в созерцание. У нас имелся свой ритуал. Мы делали так ещё в детстве.
        Молодая девушка, изображенная великим бастардом Леонардо на простой деревянной доске, жила так давно до нас, но она удивительно напоминала наших современниц! Волосы, собранные в обычный хвост, задумчивые, мечтательные глаза, мягкая линия губ, зарождение улыбки. А вокруг головки только дымка, туман: художники называют это «сфумато». Вечная весна, вечная невеста. Таковы были и наши дочери.
        Вакханка Себастьяна Риччи — прелестная женщина, вкусившая плотское удовольствие. Она не скромница, но и не куртизанка. Она — сама свобода. Дама на картине напоминала мою дорогую подругу Марину — округлостью лица, голубизной глаз, нежной вольностью кудрявых волос!
        — Редкие репродукции,  — отметила я.
        — А хороши, да?  — спросила Марина.
        — Безумно!
        — Вернёмся к столу!  — скомандовала Марина.  — По глоточку глинтвейна выпьем. Скоро мальчишки вернутся из школы, и я стану вдумчивой матерью троих детей! Мораль грядёт! А сейчас, с тобой, я словно сбросила лет двадцать! То ли вино нам помогло, то ли день такой выдался…
        — Занавес раздвинулся!  — резюмировала я.
        За столом Марина спросила:
        — Так как же с Вадимом? На какой ноте всё завершилось?
        — А не было завершения. Точка не поставлена. Всё размылось, расслоилось…
        — С ума сойти! Ты не исключаешь продолжения?
        — Нет, уже нет. Дважды в одну воду не войти.
        Глава 24
        Наедине с собой
        Я вернулась от Марины в состоянии философской приподнятости. В голове вертелось высказывание подруги о деревянной матрёшке. «Чем не модель личности?»  — вдруг подумалось мне.
        Куда уходит детство? Где прячутся былые чувства? Где витают юношеские заблуждения? Куда утекает время? Где обретается душа? Где хранятся тайны? Всё там, внутри нас. Каждая из нас, как русская матрёшка. Я не та, какой была в тридцать лет. А в тридцать лет отличалась от себя двадцатилетней. Мы проживаем отрезок бытия, жизненный цикл со своей проблематикой. Накапливается пласт впечатлений и опыта. Он покрывается лаком времени. Одна кукла для матрёшки готова! Потом создаётся следующая. Значит, все мои ощущения остаются внутри навсегда.
        Наедине с собой я призадумалась: любила ли я Вадима? Он сам не раз спрашивал меня об этом, но могла ли я дать точный ответ самой себе?
        Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! В юности эти слова ежедневно вертятся на языке. Так и хочется их высказать, выпалить, выкрикнуть! Я легко и часто говорила о своей любви Олегу.
        С годами признания звучат реже. Юрию я подарила эти три слова, когда чувство вызрело и наполнило меня всю, как ветер паруса.
        Однажды, в раздумьях, я набросала карандашом на листочке в клеточку портрет Вадима. Я не училась в художественной школе, но рисунок получился удачным. Неведомое чувство водило мою руку, и кончик карандаша оставлял штрихи на бумаге. Закончив, я поразилась точности изображения, и убрала листок подальше от посторонних глаз. Слишком он был откровенен.
        Зина Шюц была права. У Вадима удивительные глаза. Цвет неопределённый, размытый. Тайное свечение изнутри, поволока снаружи… Сфумато. Выражение его лица бывало разным: счастливое, бесшабашное, горделивое, суровое, временами беспомощное, как у растерянного подростка. Иногда появлялась холодность, отчуждение. Я как-то сумела воспроизвести на бумаге невыразимую прелесть его глаз, и состояние задумчивости, и тень сомнений.
        Что же возбуждало меня в нём? И почему ни в ком другом более? Я представила Вадима в обычной позе, за рабочим столом, сидящего, чуть ссутулившись, подавшись вперёд, и рисующего свои тайные, непостижимые знаки. Таким он был всегда, если слушал доклад, мнения или просто размышлял, искал решение. В такие минуты мне часто хотелось подойти сзади, запустить руки ему под рубашку, провести по его спине пальцами. Я мечтала каждым касанием ощутить ответное напряжение его мышц. Но я сдерживалась, копя и концентрируя в себе вожделение, приберегая его на будущее, чтоб однажды слиться вместе в безумном, едином, отчаянном желании…
        Невозможность сиюминутной реализации желания не раздражала, а наоборот, придавала остроту отношениям. Наш секс как бы и не прекращался вовсе. Он происходил постоянно на более высоком, эмоциональном уровне. Влечение растворялось в мозгу, в каждой клеточке наших тел, постепенно отравляя нас, словно наркотический дурман.
        Я передала пакеты с подарками Лаврову в тот же день, как и пообещала Зине Шюц. Вадим Юрьевич разобрал их при мне, тут же в кабинете. Я скромно сидела, а он копался в иноземных вещах, торопливо вскрывая яркие упаковки. Он был похож на любопытного мальчугана, получившего гостинцы. Он примерял туфли, нюхал одеколон, разворачивал шёлковые рубашки, словно находился в бутике. Вещи были отменного качества, и он не мог устоять. Вадим был франт, денди, модник…
        Всякой женщине мнится, что мужчина, которому она отдаётся, обязательно нестандартный и особенный человек. Он выше и сильнее других во всём. Но это не так! Наши избранники подвержены примитивным человеческим слабостям, как и остальные люди на свете. Мужчина бывает любопытен, тщеславен, иногда смешон и нелеп. Мы сами приписываем любовникам необычные, высокие качества. Наше собственное воображение услужливо рисует нам супермена. Вот потому, приметив обычную земную суетность, свойственную многим, мы огорчаемся, будто узрели нечто постыдное…
        Я не представляла Вадима в быту. Я никогда не планировала жить вместе с ним. Наши отношения возникли, как чудо, из ничего. Я не определяла статуса Вадима ни как потенциального мужа, ни как длительного любовника. Я могла спокойно спать по ночам, с аппетитом есть, болеть, хандрить, чистить картошку, мыть окна, клеить обои только с Юрой! С ним бытовые заботы не тяготили! Именно с мужем повседневность наполнялась вселенским смыслом и раскрашивалась в радужные тона. Именно тогда, сидя в кабинете Лаврова, я ещё раз утвердилась в этом. А его жена Ирина могла и хотела жить только с ним, с Вадимом, со своим непутёвым мужем, которого, увы, нередко добивались другие женщины.
        Я внезапно поняла, что из сладкого зефира взаимного интереса образовались ниточки привязанности, крепнущие день ото дня. Любая зависимость отягощает и требует ответственности. Мы зашли слишком далеко. Я не имела права тянуть Вадима к себе. Необязательной флирт улетучился. Мы искушали судьбу. Мысли были туманны, что-то вроде догадки, озарения, но они уже возникли. Вадиму я ничего не сказала, а просто, извинившись, вышла.
        Я не святая, и потому мне скверно удавалось скрывать свои тревожные измышления. В отношениях возникла сумятица. Временами я слабодушно срывалась, иронизировала, дерзила, а Лавров проявлял резкость, сухость и даже грубость. Потянулся странный период с примесью взаимных колкостей и наплывами отчуждённой холодности, но порой именно это, как ни странно, опять разжигало возбуждение. Даже воздух становился вдруг плотным и вязким, и мы не сдерживали себя. Мы отдавались нахлынувшему влечению.
        Эротический календарь тайных встреч пестрел красными пометками, графически демонстрируя спонтанность соитий. Сам секс стал изощрённее, сложнее, глубже, чем прежде. Мы достигли, казалось, чего-то немыслимого, но это не могло существовать вечно, потому что истощались все наши жизненные ресурсы.
        По иронии судьбы, Лавров жил в одном районе с моими родителями. Тем памятным летом мы с Юрой и Машей переселялись именно туда. Переезд занял не один день. Поначалу мы освежили квартиру, провели там мелкий ремонт, а потом начали перевозку пожитков.
        Всегда кажется, что вещей мало. Постоянно нечего надеть, чего-то не хватает из утвари, из книг, но когда начинаешь собирать всё имущество, то выясняется, что его очень много. За годы жизни с Юрой мы часто меняли адреса, и приучились освобождаться от старья при каждом переезде. Мы щедро раздаривали посуду, журналы, какие-то приборы своим приятелям и соседям. Мы делали это легко, увлечённо, порывисто, радуясь освобождению от старых пут. На новом месте свободнее дышалось, и появлялась возможность приобрести другие, современные вещицы.
        В августовский выходной я бродила одна по магазинам и случайно натолкнулась на Лаврова. Он нёс в руках длиннющие напольные плинтуса, и ещё что-то хозяйственное торчало из большого пакета.
        — Какая встреча!  — воскликнул он.  — Совершаешь закупки? Одна?
        — Да,  — ответила я.  — А ты занялся ремонтом? Не очень-то похоже на тебя.
        В моих словах сквозила лёгкая, глупая ревность: как он мог? Как можно думать о суетном, когда есть я и наши высокие отношения! Умница Вадим уловил подтекст и поспешил дать разъяснения:
        — Нет, это не моя затея. Помогаю старому приятелю. Он тут рядом поселился.
        Встреча была настолько неожиданной, а сами мы выглядели так непривычно стандартно и заземлено, что беседа не клеилась. Да и о чём было говорить, если мы виделись день назад? Мы стояли возле универмага, вокруг шумела летняя ярмарка, мимо сновали люди, озадаченные выбором покупок. Я уже хотела распрощаться, как вдруг Вадим властно дёрнул меня за руку:
        — Пойдём, я тебе что-то покажу!
        — Куда?
        — Пойдём!
        Он увлёк меня за собой без пояснений. Вскоре мы оказались в какой-то пустой квартире.
        — Это квартира моего приятеля,  — пояснил, наконец, Вадим.  — Он купил её недавно. Я помогаю устроиться. Я люблю повозиться, поработать руками. А друг укатил по срочным делам. Завтра вернётся.
        — А почему он не нанимает рабочих?  — удивилась я.  — Специалисты сделают ремонт быстрее и качественнее, а вы долго провозитесь.
        — Да так, хочется иногда самим! Надоест — наймём. Я пойду, руки помою.
        Всё началось так быстро и ловко, да и стоило ли удивляться! Ведь мы знали друг друга досконально. Новой была сама обстановка, запах клея, штукатурки и ещё чего-то, чем обычно пахнет при ремонте. Всё происходило прямо на полу, на чужом пледе. Вначале я лежала внизу, под ним, а Вадим входил в меня медленно, томительно, зависая надо мной и глядя прямо в глаза. Мы никогда не закрывали глаз — нам так нравилось. Если я отворачивалась, то он шёпотом просил смотреть на него и сам тоже просто впивался взглядом. Это дополнительно возбуждало, вызывало бурю в мозгу.
        Постепенно его движения становились сильными, сливались в единый, мощный головокружительный ритм. В какой-то момент Вадим замирал, зажмурившись на мгновение, толчками изливался в меня и затихал. Я ощущала эти выплески мужского внутреннего естества и переживала телесный восторг.
        После небольшой передышки Вадим легко перевернул меня, и сам оказался внизу. Теперь активная позиция была у меня. Я упивалась обретённой независимостью движений. Я откидывалась назад, изгибая спину, плавно возвращалась в позу всадницы и затем наклонялась низко, касаясь его груди своим бюстом. Он ловил мою грудь губами, мял и крутил соски руками, доставляя мне новую порцию острого наслаждения.
        Из этой позиции я осторожно развернулась вполоборота, и мои губы уже обхватывали его твердеющую плоть между ног. А Вадим отвечал мне не менее сильным ходом. Он жадно приник к моей сочащейся щёлочке, посасывая её складки, полизывая и ласково втягивая в свой горячий рот.
        Слова, губы, взгляды, прикосновения, вздохи сливались в единую материю, создавая дурманный, мерцающий мир вокруг. Я смело и жадно ловила каждое его движение, боясь пропустить. Я устремлялась Вадиму навстречу, издавала неконтролируемые стоны, шептала что-то, слыша себя как бы со стороны. В эту сумасшедшую минуту Вадим прохрипел:
        — НЕ ОТДАМ ТЕБЯ НИКОМУ. КОСТЬМИ ЛЯГУ, А НЕ ОТДАМ. МЫ БУДЕМ ВСЕГДА. МЫ БУДЕМ ВЕЧНО.
        Он именно так и сказал. Эти короткие, тугие фразы врезалась в мою память навсегда. Я хранила их в потаённом уголке мозга, как бриллианты чистой воды. Вадим был искренен, бесподобен, могуч, но жизнь опровергла его слова. Сказано было трогательно, но не стало правдой.
        Судьба сильнее человека. Больше у нас с Вадимом не случилось подобного волшебства. Это свидание было последним.
        Но мы ещё не ведали, что нас ждёт. Мы неистово отдавались друг другу в чужой квартире и были безумно счастливы.
        Наше исступленное ритмическое кружение длилось часа три. Меньше никогда не получалось. Разве что только дольше. Когда мы лежали навзничь, уже отдыхая, Вадим сказал:
        — Знаешь, где бы я не оказывался, в любой обстановке представляю тебя. Вот начал товарищу помогать, так с первых часов думал только о том, как бы здесь овладеть тобой! Наваждение просто.
        — Смотри-ка, ты везунчик! Удалось-таки меня затащить,  — усмехнулась я.
        — Да, мысль материальна,  — высказал он.  — А знаешь, что я недавно замышлял?
        — Что?  — удивлённо спросила я.
        — Хотел довести тебя до самой крайней точки, до экстаза, и оборвать на этом!  — бесстыдно сознался Вадим.
        — Зачем?  — не поняла я.  — Новое изощрение воспалённого разума?
        — А так! Наказать тебя! Чтоб ты извивалась и умоляла меня завершить! Но не смог осуществить, сам не выдержал бы пытки.
        — За что же ты хотел меня наказать?  — с усмешкой спросила я.
        — А то не знаешь!  — возмутился он.  — Я же вижу, бродишь, обдумываешь, как ловчей избавиться от меня. Я всё подмечаю! Не забывай, я ведь бывший следователь, причём, по особо важным делам. От меня скрыться сложно. Насквозь просвечиваю.
        Я промолчала. Встала осторожно, начала одеваться. Неприятно саднило спину вдоль позвоночника, внизу.
        — Вадим, посмотри, что там у меня на спине,  — попросила я.
        — О-о, девочка моя, натёрла-таки ты свою нежную спинку!  — воскликнул он, потом безудержно расхохотался.  — Сходила наша Анечка в хозяйственный магазин! Вернёшься домой с разодранной спиной! Ха-ха! Ночью пижаму надень, а раздевайся только в темноте. С неделю не заживёт — это точно. Анна, будь бдительна! Ха-ха!
        — А ты что так злорадствуешь?  — с мягкой улыбкой спросила я его.
        — Я не злорадствую. Я люблю тебя, Анька. Но в то же время думаю, какие же вы стервы, бабы, а? Милая хозяюшка спешила с ярмарки домой, а мимоходом натрахалась со своим начальником до кровавых дырок на спине! А какая ты была сегодня! Огонь! Надо бы сняться на видеокамеру. Такую кассету мёртвому показать — сразу воскреснет! Секс во славу жизни! Польза человечеству! В следующий раз будем трахаться на камеру!
        — Балансируешь на грани пошлости, дружок,  — заметила я своему циничному любовнику, хотя его цинизм меня возбуждал.
        — Я с тобой вообще по жизни балансирую!  — парировал Вадим.  — Как канатоходец на проволоке.
        В тот день Вадим был склонен к предельной откровенности и любовному пафосу одновременно. Он ещё лежал на полу, а я уже надела на горячее тело трусики и лифчик, а на ноги высокие босоножки. Я знала, что выгляжу сексапильно. Стоило мне пристально взглянуть ему в глаза, он задышал бы иначе. И я сама могла бы хладнокровно довести его до крайней точки возбуждения и оставить. Но я лишь пластично выгнулась и склонилась над Вадимом. Мои грудки наполнили соблазнительной мягкостью чашечки кружевного лифчика до предела, распирая его. Щёки слегка горели, волосы свободно ниспадали. Я ласково прошептала:
        — Злючка! Я всё равно ускользну от тебя. Пока. Доживи до понедельника.
        Затем я быстро накинула лёгкое платье и пошла к выходу. Вадим застонал мне вслед:
        — Зачем ждать понедельника, если мы уже здесь? Иди обратно ко мне!
        Я хлопнула дверью и выскочила в подъезд. Я ускользнула, я разорвала порочный круг нашего взаимодействия.
        Мужу пришлось бесстыдно лгать. Я сказала, что встретила подругу, Шабанову Светку. Я жарко извинялась, я болтала, что не заметила, как мы прогуляли вместе по магазинам непозволительно долго. Мой Юра, к счастью, снисходителен ко многим женским слабостям.
        А что же так тянуло Вадима ко мне? Я не сногсшибательная красотка модельной внешности. Я не лишена недостатков. Мне всегда приходилось тщательно продумывать каждую деталь облика: укладывать строптивые локоны, подбирать верную высоту каблука, выстраивать цветовую гамму наряда. У меня узковатые плечи, грубоватые руки, непослушные волосы, крупноватый нос. А искривлённые пальцы стоп? А… Ну, пожалуй, достаточно! Портрет получился впечатляющий.
        Так что же влекло Вадима? Только годы спустя я поняла эту тайну.
        Всё изнашивается и приедается. Даже виртуозный секс теряет остроту. И только человеческий интеллект является неиссякаемым источником позитивной динамики в отношениях!
        Так сошлось, что в те годы мои отношения с мужем буксовали на месте, а с Лавровым развивались. Взаимосвязь с мужем замерла на одной точке без подпитки изнутри и снаружи. Юра отклонился в сторону, слишком увлёкся выстраиванием контактов с матерью, а мне некуда было тратить свою женскую энергетику. Муж отступил. Образовалась пустота. Возник Вадим и заполнил её собой. Природа чувств не терпит пустоты.
        С Лавровым мы развивались вместе, невольно обогащая друг друга. Ежедневные события, свежие мысли, новости, впечатления, решение трудных задач — вот основа взаимного интереса. Моя искренняя благодарность Лаврову за его терпение, внимание ко мне, пленяла его самого. Всё смешалось — великое и мелкое, смешное и грустное, божественное и низменное, увлекая нас. И если любовь многолика, то, возможно, это она и возникла между нами в одной из своих прекрасных ипостасей.
        Глава 25
        Обратный путь домой
        В понедельник встретились с Лавровым в офисе. Был рядовой рабочий день. Мы сидели втроём с бухгалтером Ниной Петровной, обсуждая текущие финансовые вопросы. Разговор завершился примерно к полудню. Лавров уехал обедать домой, он часто это делал, а мы пошли в кафе. За едой Нина Петровна вдруг призналась мне:
        — Анечка, я сидела между тобой и Вадимом Юрьевичем и ощущала себя, словно в магнитном поле высокой напряжённости. У меня даже голова разболелась. Что бы это значило?
        Я индифферентно пожала плечами, но про себя подумала, что скоро так мы вовлечём в своё разрастающееся поле притяжения немало людей. Мысли о тревожной крайности наших отношений взволновали меня нешуточно. Я понимала, что могу утратить контроль над собой. Совмещать рядом двух дорогих мужчин, не обедняя ни одного, не так то просто. Катастрофа была уже не за горами. Я решила выправлять положение.
        Те царапины на спине не удалось утаить от Юры. Я осторожничала целую неделю, но однажды ко мне заехала с покупками именно Светлана Шабанова. Мы закрылись в спальне и начали примерять на себя всякие модные вещицы. Вдруг заглянул Юра. Я оказалась как раз спиной к нему! Вдоль моего позвоночника, ближе к пояснице, темнели сухие, запёкшиеся кровяные лепёшечки, размером с мелкую монету.
        — Что это у тебя на спине?  — удивлённо спросил муж.
        Я запуталась в скользкой шёлковой блузке, вертя её вокруг шеи. На ум ничего не шло. Первой нашлась Светка и бойко затараторила:
        — Юрок, представь, Анька же просто ненормальная иногда бывает в своих порывах! Ходили с ней на той неделе на аэробику в спортзал, так она мягкий коврик под спину подложить забыла, а упражнения выполняла старательней всех. Я ещё в душе разглядела её кровавые дырки на спине. Покрытие на полу в зале жёсткое. Думать надо головой! Ну, такая, Юрок, у тебя жена! Одержимая!
        Юра пожал плечами и вышел от нас с вытянувшимся лицом. Я, наконец, сдёрнула с себя злополучную блузку и облегчённо выдохнула.
        — Спасибо тебе, Свет,  — шепнула я находчивой подруге.
        — Чего там, бывает,  — загадочно улыбаясь, тоже шёпотом ответила мне оборотливая Светка.  — Лишь бы на здоровье! Но всё же бдительность — прежде всего!
        Вскоре я приступила к поискам другой работы. Впрочем, это было не так и сложно — знакомых в предпринимательских кругах у меня появилось предостаточно. Когда что-то более-менее определилось, я честно сообщила Лаврову. Он выслушал вполне спокойно, рисуя свои знаменитые значки на листе бумаге. В заключение беседы Вадим Юрьевич осмотрительно заметил:
        — Надеюсь, ты не сбежишь от нас, бросив всё в беспорядке, и передашь все дела, как подобает.
        — Конечно,  — заверила я и обрадовалась, что всё прошло нормально.
        Начав работать в другой фирме, я ещё две недели заезжала к Лаврову в конце каждого дня. Не так то просто уволиться в одночасье, если ты референт директора, и в твоих руках сходится множество важных ниточек.
        Наконец, настал день, когда я полноценно приступила к работе на новом месте. Но не прошло и недели, как Лавров вдруг появился в нашем доме. Он пришёл поздно вечером. Дверь ему отворил Юра. После обычных приветствий и рукопожатий Лавров учтиво спросил:
        — Юрий, ты не позволишь мне поговорить с Анной?
        Я уже стояла в прихожей, за спиной мужа. Юра обернулся ко мне, спрашивая взглядом. Я также взглядом дала ему понять, что всё зависит только от его воли. Муж всё понял и корректно спросил Лаврова:
        — Вам с Аней будет удобнее, пожалуй, пройти в комнату?
        — Нет,  — неожиданно и смело возразил Вадим Юрьевич.  — Я бы попросил Анну выйти со мной на улицу.
        Я опять вопросительно посмотрела на Юру. Он сказал:
        — Аня, я думаю, что человек не пришёл бы к тебе в такой час с пустячным вопросом. Очевидно, у Вадима есть определённые проблемы. Выйди, только накинь что-нибудь. Прохладно уже.
        На улице я тревожно спросила Вадима:
        — Что за необходимость такая возникла? Что за спешка? Что случилось?
        — Я не могу без тебя,  — тихо и коротко ответил он.  — Я плохо сплю, плохо ем. На работе я не могу ни о чём думать. Всё просто валится из рук. И руки сами, кажется, вот-вот отвалятся или отсохнут. Дело не только в моём личном отношении. Я и работать без тебя не могу.
        — А свои загадочные знаки рисуешь?  — дружески спросила я, улыбнувшись.
        — Да, малюю что-то,  — на выдохе ответил Вадим и отвел глаза.  — Только они никому не интересны.
        Я сама была готова пылко признаться, что мне тоже непривычно без его поддержки и одобрения, но подавила свой порыв в самом зачатке.
        — Мне лестно слышать твое признание,  — мягко поблагодарила я.  — Но нам всё же придётся привыкать именно так и жить дальше. Мы ведь не дети, которых разлучили, разведя по разным группам детского сада. Это пройдёт.
        — Аня!  — взмолился Вадим.  — Хочешь, я пообещаю тебе, что впредь ничего личного между нами не будет? Только работа!
        Я отрицательно покачала головой.
        — Свежо предание, но верится с трудом…. И дело не только в тебе…  — многозначительно заметила я.
        — Хочешь, я увеличу тебе зарплату, сделаю тебя соучредителем? Назову фирму твоим именем?  — горячился он.
        — Вот этого точно не надо!  — рассмеялась я.  — Именем женщин обычно магазины парфюмерии или нижнего белья называют. Иногда кафе и рестораны. Остынь, Вадим.
        Неожиданно он извлек из машины шикарный букет роз и как-то неловко протянул. Вадим никогда не делал мне подарков. Этим мы оба подчёркивали бескорыстность наших отношений. А тут вдруг такой романтический презент!
        — С чего это?  — спросила я.
        — Сам не знаю,  — честно ответил он.  — Купил по дороге, как дурак. Люблю тебя, наверно. Что делать-то? Вернись, Ань, а?
        Мне было очень приятно, и вместе с тем грусть щемила сердце. Я ощущала себя мудрее в ту непростую для нас минуту.
        — Вадим, милый, всё пройдёт, время излечит,  — сказала я, взяв его за руку.  — Ну, посуди, к чему всё это приведёт? Мы не сможем удержаться от близости. Ты хочешь, чтоб я была твоей вечной любовницей до самой старости? Это нас и погубит. Пройдёт еще год, ну, два, три. Мы станем старше и начнём тяготиться всем этим. Обиды, разочарования и недомолвки наслоятся друг на друга, хороня всё хорошее, что было. Я надеюсь, ты не считаешь нужным рушить наши семьи, создавать на обломках нечто новое? Это было бы и вовсе глупо. Дети, наши родные, бизнес — всё смешается. Мы злобно перегрызёмся через год, а то и раньше. И ты сам проклянёшь эту светлую, прекрасную минуту. Поверь мне.
        — Да, ты права,  — немного подумав, согласился Вадим.  — Я и сам это знаю. Не могу пока справиться с собой. Чёрт возьми, крепко ты меня зацепила! Я уж и не думал, что такое вообще возможно. Знаешь что? Можно, я иногда буду заезжать к тебе после работы? Так, поболтать по-дружески. А?
        — Хорошо,  — улыбнувшись, согласилась я.  — Будем излечиваться постепенно. Мне тоже плоховато без тебя…
        — Yes! Yes!  — как мальчишка, громко воскликнул Вадим.  — Вот теперь мне уже немного лучше. Ну, пока что ли, подружка? Скажи своему мужу, что эти цветы тебе от фирмы в благодарность за хорошую работу. Нормальный он у тебя мужик, сразу видно. Я рядом с ним даже мелковат и щупловат. А он крупный такой, породистый! Я бы с ним дружил, но ведь вот как всё вышло!
        Потом Вадим действительно не раз заезжал ко мне поболтать. Обычно он ждал меня в машине у выхода, но иногда поднимался в офис, бесшумно вставал в дверях или присаживался в сторонке и наблюдал за мной, пока я сама не замечала его. К счастью, в нашем здании вечно мельтешило столько народу, что никого появление Лаврова не удивляло. Разве что наблюдательные молодые дамы бросали любопытные взгляды на стройного, щеголеватого брюнета. Вначале это случалось часто, а потом всё реже и реже.
        Когда Вадим долго не возникал, я едва сдерживалась от приступов сумасбродства. Мне хотелось позвонить ему. «Всего один звонок!»  — горячечно обещала я себе. Но кто я была ему? Какая-то нелегальная женщина из прошлого… Жизнь опять властно разводила меня с очень близким человеком. А кем он мог оставаться в моей жизни?
        Я старательно отучала себя от Вадима каждый день.
        Мой муж Юра был на высоте положения. Он принял букет из моих рук, неспешно подрезал кончики стеблей и поставил цветы в вазу.
        — Что, звал обратно?  — беззаботным тоном спросил он.  — Я так сразу и подумал! И что ты?
        — Ну, что бегать туда-сюда?  — уныло сказала я. На душе скребли и заунывно мяукали отвратительные злые кошки.
        — Верно!  — отозвался муж.  — Твоя новая контора солиднее.
        Немного подумав, Юра добавил:
        — А знаешь, Анюта, я вот вообразил сейчас себя на месте Вадима. Если бы я был твоим начальником, а ты от меня уходила, то я бы костьми лёг, чтоб тебя оставить. Я сам так привык к тебе, что мне уже кажется, будто ты всегда была со мной! Мы же с тобой пять лет учились, да уже больше того живём одной семьей! У-у!
        — Дурачок-бурундучок!  — ласково пожурила я Юру.  — Ты же муж мне. Это другое. Давай лучше горячий чай попьём. На улице и, правда, похолодало.
        Странное дело, Юра тогда именно так и сказал — «КОСТЬМИ БЫ ЛЁГ». Совсем не его выражение. Говорят, идеи витают в воздухе, как вирусы…
        И всё же, всё же! Какая-то догадка сверкнула у Юрия в мозгу!
        Позднее, дней через десять, мы пошли прогуляться в лесопарке. Взяли с собой Филимонову Юльку, чтоб Машке было веселей. Немного побродив, мы с Юрой присели, разложили нехитрую закуску для маленького пикника. Наши девчонки резвились и сгребали кучи опавших листьев, а потом прыгали в них с разбега. Мы тоже когда-то так делали в своём детстве. Одежда пачкалась, в волосы набивался лесной сор, но удовольствие стоило того! Мы не мешали девчонкам баловаться.
        В осеннем лесу было так красиво, что не хотелось нарушать словами природное благолепие. Первым заговорил Юра:
        — Анюта, ты где? Ау!  — шутливо позвал он меня.
        — Я тут!
        — Аня, я не знаю, что с тобой в последнее время происходит, что тебя томит, но всё же вижу нечто особенное. Я не буду тебя расспрашивать. Возможно, это новая работа оказала влияние, возможно, что-то другое, совсем ИНОГО свойства… Я только хотел напомнить, что я рядом. Ты не забывай об этом. Я люблю тебя и никуда не отпущу от себя, чтобы не случилось. И не отвечай мне сейчас ничего. Просто возвращайся с той планеты, на которой ты сейчас мысленно пребываешь. Я тебя жду.
        Он так и сказал — «никуда не отпущу». Я промолчала, только поцеловала его в щёку. Моя утомлённая душа уже совершала возвратно-поступательное движение к нему.
        Я не знаю, надо ли поддразнивать мужа, подогревать его воображение, вызывать лёгкую ревность для освежения чувств. Если да, то в меру. Но как знать эту меру…
        Вскоре муж сделал мне интересное предложение:
        — Аня, я тут помыслил — а почему бы нам ни создать семейный бизнес? Зачем распылять свои способности по чужим конторам, раздаривать интеллектуальную собственность посторонним людям?
        — А мы сможем?  — усомнилась я.
        — У-у, жена, ты плохо меня знаешь!  — сказал Юра.  — Я тоже кое-чему научился и приобрел связи, а главное — наработки. Пусть поначалу фирма будет небольшая. Потом разовьёмся. Как думаешь?
        — А что, давай продумаем. И что тебе ближе?
        — Оптовые поставки продуктов. Я ведь много работаю сейчас с торговыми сетями. Так уж сложилось после перестройки,  — сообщил Юра.  — Ты — хороший администратор. Ты разбираешься в банковских вопросах. Ты сможешь ездить на выставки отбирать новый товар.
        И я снова сменила работу, но уже с отрадой.
        В основе любого дела должна быть игра. Азарт. Кураж. Полёт фантазии. Конечно, не всё получится сразу! Но что-то хорошее выйдет обязательно.
        Находиться с собственным мужем в одном офисе совсем неплохо! Приходится волей-неволей быть на высоте во всём. Главный плюс в том, что он видит жену не только в домашнем халате, а в полном блеске очарования деловой женщины. И я узрела воочию, что мой Юра не только хороший семьянин, но и скрупулезный руководитель. Главное — мера во всём и такт. Мы учились этому постепенно.
        Мы терпеливо выстраивали бизнес и свои новые отношения внутри него, нарабатывая ритуалы делового общения. Первое время мы частенько вздорили, с трудом скрывая ссоры от сотрудников. Несколько раз хотели бросить эту затею, но наше совместное детище уже жило и требовало чуткого, ответственного отношения. Наш бизнес вёл нас за собой, и супружеский интерес не утратился, а возрос. Нас совсем не увлекал экзотический секс на столе, в машине, в самолёте и в прочих неудобных местах. Нам нравился комфорт. Мы вырабатывали плодотворные идеи в широкой брачной постели, отдыхая после утреннего обладания. Такие лежачие оперативки оказывались очень эффективными. Моя догадка про роль интеллекта в развитии отношений снова подтвердилась самой жизнью. Это трудно и вместе с тем — увлекательно!
        Однажды Лавров заехал ко мне поделиться своей семейной новостью.
        — Представь — Ирка моя частную нотариальную контору открывает! Помещение сейчас подбирает. Ну, умора! Что из этого выйдет? Она же беспомощная и доверчивая, как слепой котёнок! Прогорит!
        — А ты ей помоги,  — посоветовала я.
        — Ещё чего!  — презрительно возразил он.  — Некогда мне. У меня своя работа.
        Прошло совсем немного времени, и в городе появилась-таки новая нотариальная контора. Маленькая, щупленькая женщина Лаврова Ирина Павловна рьяно взялась за дело. До поры до времени она скрывала деловую хватку. Хрупкая леди оказалась въедливой и несентиментальной. Младшему сыну наняли хорошую няню. А муж всё-таки стал помогать ей во всех вопросах. Заведение, созданное Ириной Павловной, так и именовали в городе — контора Лавровых. Я вдохновила Вадима и очень радовалась за них.
        Три очень значимых мужчины случились в моей жизни. Три полёта гордыни, три личности, три светлых повести. Это немного. У других женщин бывает значительно больше любовников, но разве важно их количество? У меня не было ни одного пустого дня, не заполненного волнующими отношениями даже в школьные годы. С каждым из мужчин я бывала разной. Каждый дарил мне бездну своей любви, своё и только своё неповторимое мировосприятие. С ними я познавала жизнь и открывала себя. Но только один из них навсегда остался близок мне до самой возможной степени человеческой близости. Это мой муж.
        Глава 26
        Семейные тайны
        В скважине входной двери заскрежетал ключ. Потом раздался звонок. Затем опять заворочался ключ. «Кто бы это? Неужели Машка вернулась?»  — подумала я.
        Но это была моя мама. Она стремительно вошла в квартиру, а я удивилась её встревоженному выражению лица.
        — Мамочка!  — воскликнула я.
        — Аня! Где ты была?  — сурово накинулась мама.  — Я звоню тебе уже полдня на мобильный, на домашний телефон, а ты не берёшь трубку! Где ты была? Я чуть с ума не сошла! Летела сюда со скоростью звука, а на улице-то скользко! Можно упасть и сломать себе ноги. И что потом? Больница? Гипс?
        — Мамуля, успокойся, раздевайся!  — я вертелась вокруг строгой мамы, снимая с неё пальто и чмокая в обе щёки.  — Заходи, присаживайся и отдыхай!
        — И всё же, где ты была?
        — Всё очень просто,  — начала я немудрёный рассказ.  — Вначале утром ко мне зашла Марина. За луком. Только за луком, мама! Потом я зашла к ней кое-что сообщить. Тут она угостила меня глинтвейном. Слово за слово — проболтали полдня. Заодно и пообедали. А мобильник я не взяла. Я ведь на минуточку выходила из квартиры. Простишь непутёвую дочь? Я и не знала, что ты приедешь сегодня.
        — Выходила на минутку, а просидела полдня! Ну, кто бы удивился, что вы с Мариной сумели столько проболтать!  — рассмеялась мама и оттаяла.  — Прости меня за упрёки! Надо же было мне самой догадаться и Марине позвонить! Но, правда, Аня, я что-то так напугалась! Сейчас такая беспокойная жизнь пошла, чего только не случается с людьми! Ну, как Марина? Как дети?
        — Дети здоровы. Филимоновы заканчивают отделку гостиной!  — сообщила я.  — Мама, так у них стало красиво! Квартира неузнаваемо меняется! У нашей Маринки вкус, а у Коли руки и настойчивость! Зайди потом, посмотри сама. А ты что одна? Чем отец занят?
        Встретить поврозь моих родителей почти невозможно. Они работали на одном предприятии, ежедневно обедали вместе в заводской столовой. Они так привыкли к этому, что не могли нормально, с аппетитом, питаться поодиночке. И это их единение, знакомое мне с раннего детства, служило отправной точкой отсчёта в системе моих жизненных координат.
        — Да он готовится к садово-огородному сезону,  — ответила с усмешкой мама.  — Представь, разобрал насос электрический, какую-то деталь там заменил, а собрать обратно не может! Сидит, ворчит, но всё же делает. Я не стала его отвлекать. Поехала за покупками, да и к тебе завернула.
        — Вот и хорошо! Я так рада тебя видеть, мама!
        — А Юра не приехал?  — мама всегда желала быть в курсе наших событий.
        — Юра ещё не вернулся из командировки. Возможно, завтра приедет,  — прилежно отвечала я.
        — К его приезду будь, пожалуйста, в форме!  — наставляла мама.  — А то ведь муж любит жену здоровую…
        — … А брат сестру богатую!  — подхватила я с улыбкой.  — Я стараюсь, мама, и для брата, и для мужа. И для того парня, как раньше говорили.
        — Смотри у меня! Какие ещё парни!  — шутливо пригрозила мама.  — А Мария где?
        — Мария в институте, а потом на дискотеку побежит,  — доложила я.  — Сегодня же праздник — День всех влюблённых! День святого Валентина.
        — То-то вы с Маринкой пригубили винца! Только что же теперь, модно с самого утра пить?  — поинтересовалась мама.  — Да и какой это праздник? Так, для молодёжи забава!
        — Нет, говорят, всем нужно праздновать,  — ребячливо упиралась я.  — Вам с папой тоже. Вы ведь у меня такие молодцы! До сих пор ходите влюблённой парочкой! А мы с Маринкой так, чакры раскрыли.
        — Да, мой-то влюблённый сегодня что-то не в духе!
        — засмеялась мама.  — Его лучше не трогать. Может, давление поднялось у него? Ведь никогда не скажет сам, пока не допытаешь. Приеду — таблетки заставлю его выпить. А, может, деду тоже чакры надо раскрыть! У него от пива душа обычно разворачивается. Куплю на обратном пути. Но всё же вначале давление померяю.
        — И пускай себе отец возится с насосом! Что бы он ни делал, папа всё равно тебя любит,  — махнула я рукой.
        — Надеюсь, что это так,  — скромно сказала мама.
        Моя мамочка сидела напротив. С её приходом в дом всегда возвращалась атмосфера моих школьных лет. Рядом с мамой я на короткое время становилась юной девушкой, маминой дочкой. Я могла глупить, ошибаться, капризничать, даже привередничать. Я легко подключалась к ощущениям юности, пока мама находилась рядом.
        И в тот февральский день я говорила, а она слушала и поправляла меня, вдыхала в меня житейскую женскую мудрость. И я тут же делалась лучше и чище в своих устремлениях и помыслах. Мне всегда очень хотелось радовать маму. Мне хотелось быть самой талантливой, успешной и счастливой не для себя, а для неё.
        — Я тебя долго не отпущу!  — решительно заявила я.
        — Даже хорошо, что мы вдвоём. Ты мне что-нибудь расскажешь. И мы будем сидеть долго-долго.
        — Что я могу тебе рассказать, чего ты ещё не знаешь?
        — удивилась мама.
        — Про твою свадьбу!  — вдруг непроизвольно выдало моё подсознание.  — Я ведь совсем ничего не знаю о вашей с папой свадьбе. Никогда не видела фотографий этого события. Снимков всяких разных накопилось много, а ваших свадебных нет! Почему?
        — Потому,  — невразумительно ответила мама.
        — Ну, почему — потому?!  — не отступила я.  — Требую ответа!
        — Да потому, что зарегистрировались мы тайно,  — чуть подумав, огорошила мама.
        — Как это?  — опешила я.
        — Так… Мне же восемнадцати лет ещё не было, а отцу уж минул двадцать один год. Взрослый парень был! Моя мать, бабушка твоя, зорко за мной следила. Всё ворчала, покойница: «в подоле не принеси раньше времени!». Мне очень хотелось настоящей самостоятельности! Отцу не терпелось женой меня видеть. На ранние браки разрешение раньше в горсовете брали. Мы туда с ним поехали. Как уж там отец убеждал — не знаю. Справок-то от врача никаких не имелось. Ну, вот, поженились сами, молчком. Я домой идти боялась. Весь день по городу гуляли. Но куда деваться — вернулись к вечеру! Мать поплакала, побрюзжала, да и простила.
        Я слушала маму, открыв рот в прямом смысле.
        — Почему я этого не знала? Первый раз от тебя слышу!
        — Отец не разрешал мне даже упоминать при тебе про нашу историю! Ты вспомни свою шальную любовь с Олежкой Полозовским. Отец боялся, что ты тоже раньше времени замуж за него побежишь. Ходили тогда вокруг да около тебя, дышать боялись. Ты же, как одержимая была! А он, Олежка, и вовсе огонь. Вот так,  — улыбнулась мама.  — Всему своё время, дочь. В ранних браках хорошего мало. Вот разве плохо, что ты провела свои студенческие годы вольготно и интересно? Удержали тебя от соблазна …. Вышла за Юрочку, а такого мужа поискать!
        — Мама! Я вам так благодарна! Правда-правда!  — поспешно заверила я.
        — Теперь нашу Машеньку надо беречь. Смотришь за ней, приглядываешь? Поучаешь, как я тебя?  — заботливо уточнила мама.
        — Стараюсь изо всех сил и всегда тебя вспоминаю,  — призналась я.  — Каждое твоё слово помню, мама.
        — То-то же,  — с довольством изрекла мама.  — Спасибо на добром слове, дочь. И впрямь приятно слышать.
        — Ну, поженились вы, и что потом?  — не терпелось мне.  — Поселились с бабушкой Полиной? Ведь так?
        — Так, так,  — подтвердила мама.  — Дом у нас был большой, отец мой перед войной достроил. Дом ухода требует, а мужика нет. Так мой Георгий стал у нас хозяином. Тёща вскоре его зауважала. Он всё в порядок привёл. Он ведь рукастый!
        — Мамочка, ну, про твою мать, бабушку Полину, всё понятно стало,  — я приступила к более детальному расспросу.  — А что папина мама? Его отец? Они как на ваш брак смотрели?
        — Бабка Катерина, мать его, меня любила!  — горделиво заявила мама.  — Всегда нам говорила — женитесь, ребята! Тебе, говорит, Гера, лучше Вали жены не сыскать! Я ведь и вышивала, и шила, и крючком вязала. Рукоделие раньше очень почиталось.
        — А почему же она, в таком случае, на вашей регистрации в ЗАГСе не присутствовала?  — любопытствовала я.
        — Катерина Семёновна в плавании находилась. Она ведь на пароходах работала. Не знаю, что именно баба Катя там делала, но числилась матросом. Вместе с мужем и плавала с апреля по ноябрь. А мы же в мае поженились. Навигация уже началась.
        — А кем её муж был?  — я просто упивалась новыми познаниями, жадно ловя каждое мамино слово.  — Папин отец, то есть? И как его звали? Боже мой, почему же все так рано умирали! Что же за времена такие были! Твой отец погиб на фронте! Бабка Катерина умерла, когда мне год всего исполнился. А мой дед, её муж? Он-то когда скончался? Я знаю только бабушку Полину — твою мать. Ну, почему ты мне ничего не рассказывала раньше?! Скрытные вы какие! Всё давай выкладывай!
        — Ну, чего тебе выкладывать?  — немного нервничая, спросила мать.
        — Как звали папиного отца, моего второго деда? Когда он умер? Кем был? Капитаном? Матросом? Коком на пароходе?  — один за другим сыпала я вопросы.
        — Дед твой, отец отца, был главный инженер судоремонтного завода,  — вдруг чётко произнесла мама.
        — Это бабушки Катерины Семёновны — муж?  — уточнила я.
        — Не был он ей мужем…. Ой, заболтала ты меня, Аня!
        — Мама, говори дальше, прошу тебя!  — взмолилась я.  — Нельзя жить без корней. Ну, что же мы, как Иваны, не помнящие родства! Разве так можно?!
        — Отец меня убьёт, если узнает,  — тянула мама.
        — Не узнает, не узнает!  — горячо пообещала я.
        Я крепко ухватилась за заветную ниточку, и она лениво поддалась. Большой клубок событий нехотя качнулся, исподволь начал разматываться. Я никогда не видела своего деда со стороны матери и свою бабушку со стороны отца, но я заочно любила их и мысленно наделяла лучшими качествами. Я немного обижалась на родителей за долгое, недоверчивое молчание, но комочек обиды легко выскользнул изнутри под напором неукротимого желания докопаться до своих корней.
        — Папочка твой незаконнорожденный. У него в метрике, в графе «отец», стоит прочерк. Катерина, мать его, бедовая в девках была. В нашем посёлке тогда новый завод строился. Главного инженера из Москвы к нам прислали. Семья у него в столице осталась. Вот и вышла у него с Катей любовь. Георгий, отец твой родился. А потом Катерина Семёновна ещё два раза замуж выходила, троих детей нарожала. И это, заметь, в послевоенные годы, когда мужики наперечёт были! А тот инженер в Москву уехал. Отец твой всю жизнь скрывает секрет своего рождения, потому что стесняется. В детстве очень дразнили его в посёлке. Ты уж не выдавай меня, дочь,  — смущённо сказала мама.
        — Вот так бабка Катя!  — воскликнула я.  — Красивая, наверно, была женщина.
        — Да, интересная,  — подтвердила мама.  — Но главное, уж очень весёлая, боевая и певунья. Пела — заслушаешься! Умерла только рано.
        — А почему же тот главный инженер, настоящий, биологический, папин отец, не искал своего сына? Почему не помогал Катерине Семёновне?  — пыталась я понять.
        — Аня, кто же знает, что с ним сталось? Это же при Сталине происходило! Таких руководителей сажали за всякую мелочь, доносы на них строчили,  — напомнила мне мама.  — Это же перед самой войной случилось — тридцать седьмой, тридцать восьмой годы! Самые страшные годочки!
        — Боже мой, столько жутких тайн!
        — И не говори!  — согласилась мама.  — Катерина Семёновна, царство ей небесное, за добрых мужиков замуж выходила. Гера говорит, что особенно второй её муж был ему за настоящего отца. А моя мама так и прожила одна. И я очень завидовала девчонкам, у которых были отцы! Знаешь, в те годы, я помню, приходили к маме подруги в гости, в основном — все вдовы. У них постоянно разговоры были на тему о том, сколько же лет, какая из них со своим мужем успела пожить. Так и говорили, к примеру,  — Люсенька счастливая, десять лет с мужем прожила. Вот ведь как было!
        — Мама, ну, неужели нет никаких фотоснимков бабушки Катерины и её инженера?  — не терпелось мне.  — Понимаешь, я стала замечать в лице нашей Марии что-то незнакомое. Не моё и не Юркино. А вот оказывается, откуда ниточка тянется! Эх, посмотреть бы на настоящего деда!
        — Нет, доченька, нет ничего,  — посетовала мама.  — Раньше ведь очень редко фотографировались! Хорошо, что моего отца остались две карточки. Я их храню, как реликвию.
        — Да, сразу видно, что ты — вся в него! И как ужасно, что он погиб. Он, выходит, только увидел тебя новорождённую и ушёл вскоре на фронт. Ты ведь в сорок первом родилась. Дедушка Вася построил дом, дал жизнь детям, а сам скончался!
        — У него броня была. Он ведь первоклассный токарь был. Его оставляли в тылу на оборонном заводе. Но через год он сам попросился на фронт. Неловко ему было. А ведь он не погиб…
        — Как?!  — перебила я мать, не сдержав новой волны своего изумления.
        — Он пропал без вести,  — пояснила мама.  — А это совсем не означает, что человек погиб. Мёртвым его никто не видел.
        — А живым?  — спросила я, и по спине побежали мурашки.
        — Видели, говорят…  — глухо выговорила мама.  — Но это всё перетолки…
        — Где видели?! И почему вы его не искали?!
        — Эту тайну моя мать с собой в могилу унесла,  — горько вздохнула мама.  — Ничего точно не знаю, доченька. Помню только, что пришла однажды к нам в дом какая-то незнакомая женщина и что-то такое рассказала маме про отца. Я тогда в школе уже училась, во втором классе. Мама мне ни словечком не обмолвилась, но я помню, что она ездила куда-то. Ой, какие были страшные времена! Люди всего боялись. За неосторожное слово можно было схлопотать большой срок заключения. Может, в плену был отец. После плена ведь сажали в лагеря, потом отправляли на поселения…. Если бы знать…. Кто теперь расскажет…
        — Я тебя понимаю, мама!  — сказала я.  — У тебя отца не было, а у меня деда! У Машки есть мама, папа, две бабушки и один замечательный дед. Ей легче жить на этом свете. Мама, а ты не знаешь, кто мне отрицательный резус-фактор крови передал?
        — Папочка твой,  — усмехнулась мама.  — Раньше никто эти резусы не проверял. В нашей семье только при твоей беременности об этом всерьёз задумались. Ты на сохранении в больнице лежала, а мы тут переживали. Отец всё ворчал, врачей проклинал всех подряд, что выдумывают всякую ерунду. А тут как раз он сам приболел. Пошёл к терапевту. Я и заставила его анализы сдать. Ну, у него самого этот резус отрицательный оказался. Он и примолк сразу, призадумался.
        — Какая хитрая эта штука — наследственность!  — изумилась я.  — Вот так главный инженер судоремонтного завода! Не исчез бесследно в анналах истории. Оставил нам свои замечательные гены, наградил нас исключительной группой крови! Да, дорого бы я дала, чтобы взглянуть на него! И не мешало бы узнать о нём лучше. Только вот как это сделать?
        В эту минуту раздался телефонный звонок.
        — Прости, мамуля, я сейчас,  — извинилась я и сняла трубку.  — Алло?
        — Аня! Привет!  — опять звучал голос Полозовского.
        — Привет,  — тихо ответила я и осмотрительно покосилась на маму.
        — Вот поговорил с тобой утром, а потом так захотелось тебя увидеть!  — сказал Олег.  — Всё придумываю повод, а ничего в голову не приходит. Я и решил прямо об этом сказать. Без всякого повода. Ну, сможешь выйти на улицу?
        — Понимаешь, вряд ли удастся,  — осторожно начала я.  — Я не одна. Ко мне мама пришла…
        — Подожди, послушай! Помнишь, как раньше тебя мама в магазин посылала, а ты мне звонила, и я тебя по дороге перехватывал?  — напомнил мне Олег.
        — Конечно, помню. И что?
        — Тебе в магазин не надо?  — заговорщицки прошептал он в трубку, подсказывая выход из положения.
        — Да вообще-то надо,  — ответила я.
        — Выходи. Иди, как обычно, по нашей дороге. Я тебя встречу. Ты не волнуйся, журавлик. Пять минут поболтаем. Только посмотрю на тебя — и всё. Так что не беспокойся!  — и Олег повесил трубку первым.
        Я решила не говорить маме про Полозовского. Наш разговор о прошлом и так достаточно её взволновал. Я всегда старалась её оберегать от тревожной информации. Поэтому я сказала ей так:
        — Мама, мне неловко, но я сама у Марины плотно поела, а тебя баснями кормлю. Я сейчас быстренько сбегаю до магазина и обратно. Ты можешь полежать, телевизор посмотреть. А я вернусь и сготовлю что-нибудь на скорую руку. Сейчас столько отличных полуфабрикатов и салатов готовых продают! К чаю что-нибудь куплю. Хорошо?
        — Только оденься теплей,  — заботливо сказала мама.  — А я действительно полежу, отдохну. Устала я что-то сегодня.
        Глава 27
        Жизнь забавами полна
        Сердце бешено колотилось — совсем как в юности. Пришлось немного постоять в подъезде, чтобы унять волнение. Надо же, мне казалось, что всё знаю про жизнь, что уже обросла защитным панцирем, но всего один звонок и голос из прошлого превратили меня, здравомыслящую женщину, в рефлектирующую особу! Из глубин подсознания всплыло что-то давнее, будоражащее. Меня возбуждала непредсказуемость предстоящего свидания с Полозовским. В голове роились самые разные мысли. Ведь мы оба были уже взрослыми людьми… Он мог сделать мне самые смелые предложения… И что тогда? Проявить твёрдость или отдать дань первой любви? Я никогда не умела противостоять натиску Олежки! Кем он стал мне — чужим, далёким человеком или так и остался родным, близким, неповторимым первым возлюбленным? Могла ли я впустить его в свою жизнь? Если да, то в каком качестве? Вопросы вплывали в воспалённом мозгу один за другим, но ответов не было. Оставалось действовать по наитию.
        Не успела я сделать и десяти шагов от подъезда, как меня окликнул Олег. Боже мой, пролетело столько лет и зим, столько вешней воды утекло, а Полозовский Олежка опять шёл мне на встречу, как в школьные годы. На его лице играла знакомая улыбка, и казалось, что от её лучезарности весь снег в округе сейчас начнёт стремительно таять, и весна в нашем городе наступит раньше — прямо сию минуту.
        Надвигался момент истины — ведь себя не обманешь. Я всегда жила ожиданием этой встречи с Олегом. Готовила какие-то слова, мысленно представляла наше свидание и страшилась его. Промчались долгие годы — и Олег вновь у моего дома. Мы жадно разглядывали друг друга, и опять, как в юности, я ждала сюрпризов от Полозовского.
        Он подошёл ко мне ближе, вплотную, и…
        Мы оба сразу весело расхохотались по одной и той же причине. Оказалось, что Олежка ниже меня, примерно на полголовы. Ему пришлось смотреть чуть снизу вверх. То ли я так проворно выросла, то ли его жизнь так безжалостно вычерпала…
        Давно установлено, что у девушек рост тела продолжается дольше, чем у юношей, но дело не только в этом, физиологически обусловленном, явлении. Я с грустью подумала, что Олежка просто застопорился в развитии, замер, застыл в одночасье, попав в свои юные годы в другое измерение. В страшное Застеколье. Там, где он находился, с витаминами и впечатлениями туговато. А я питалась полноценно и вообще неплохо жила, вот и вытянулась вверх.
        — Ну, ты теперь настоящий длинноногий журавлик!  — сказал Олег.  — Здравствуй, ещё раз. Тебя вполне можно узнать. Ты, Анька, совсем мало изменилась! Не стыдно тебя показать!
        — Кому?!  — недоумённо спросила я.
        — А вон!  — Олег махнул рукой. Чуть поодаль стояла хорошенькая, молоденькая девушка в аккуратной модной дублёнке.  — Моя жена молодая!
        «Вот так сюрприз!  — изумлённо подумалось мне.  — С женой я его никак не ожидала!»
        — Правда? Поздравляю!  — воскликнула я.  — А сколько ей лет? Она так юно выглядит!
        — Ей двадцать пять,  — с оттенком мужской гордости сообщил Олег.
        — Да, ты силён! Очень хорошенькая! Я по сравнению с ней — старая, мудрая черепаха Тортилла!  — похвалила я Олежкину жену.  — Вижу — ты бодрый, жизнерадостный, как и раньше. Рада за тебя. Чем сейчас занимаешься?
        — У-у, дела-клиенты!  — ответил он своей старой скороговоркой.  — Денег на жизнь пока хватает.
        — А как Беата Мариановна?  — спросила я.
        — Мать у нас заядлый садовод. Как потеплеет, так в сад укатит, а сейчас пока рассаду взращивает. По всей квартире стоят ящички с хилыми росточками. Заходи как-нибудь, она будет очень рада. Она тебя обожает до сих пор, всё забыть не может.
        — И я люблю её. А у тебя есть дети?  — спросила я.
        — Может, есть где-то — точно не знаю!  — с фривольной беспечностью ответил Олег.  — Но ещё будут непременно! А у тебя дочь, я знаю. Я много про тебя знаю. Замуж ты вышла за того парня, с которым в колхозе черёмуху собирала. У вас сейчас фирма своя. Я всё о тебе рассказал молодой жене!
        — Зачем?  — удивилась я.
        — А так!  — задиристо ответил Олежка.  — Пусть знает!
        — Тебе жить, тебе жить,  — сказала я.
        — Ты в магазин-то пойдёшь?  — лукаво уточнил он.
        — Да, пойду!  — спохватилась я.
        — А мы в кино собрались! На трамвае поедем. Ну, пока! Если «крыша» твоей фирме нужна — обращайся! Помогу!  — сказал на прощание Олег.
        Я не поняла, шутил он или нет.
        Олежка выкинул вверх два пальца, изображая латинскую букву «V», что означало на латыни «виктория». Победа над страхами, над унынием, над суетой. Он делал так ещё в школе. Это было как-то очень по-мальчишески… А он словно и не повзрослел с тех пор. Даже брюки на нём были несколько короче, чем следовало — будто он вырос из них.
        И вдруг я поняла, что сама давным-давно переросла свою первую любовь. Именно в этот миг мой мужской идеал, красавчик Олежек Полозовский, внезапно превратился в обычного школьного товарища. Я беспристрастно и отстранённо подмечала какие-то детали в его облике. У моей любви истёк срок годности…
        Моя тайная ностальгия, моя мучительная тоска по первой любви окончательно покинула меня. Девчоночья мечта разбилась, как елочная игрушка, и рассыпалась, блеснув мелкими осколками последний раз. Что-то когда-то между мальчиком и девочкой было, да минуло давно. Я любила уже не самого человека, а свои воспоминания. После того короткого разговора с Олежкой я почувствовала себя лёгкой, свежей и весёлой. Я стала свободной.
        У меня будто камень с души свалился оземь. Воистину, всё, что ни делается — к лучшему! Какой же Олежка молодец, что позвонил мне и пришёл! Сама судьба послала его. Эта встреча была нужна мне больше, чем ему.
        Полозовский и его спутница уже удалялись, а я немного постояла, глядя им вслед. Олежка обнимал юную даму за плечи знакомым широким жестом, энергично увлекая за собой. Я так и не узнала её имени — для меня она навсегда осталась безымянной девушкой. Я искренне желала милой девушке терпения и рассудительности. Её ждала нелёгкая, но и нескучная жизнь. А впрочем, как знать? Возможно, им суждено достичь своих счастливых берегов. Жизнь всегда сложнее, чем все разглагольствования о ней: она частенько опровергает устоявшиеся стереотипы.
        А мне нестерпимо захотелось есть, и я поспешила за продуктами.
        Наши часто повторяющиеся бытовые поступки рождают привычки. Многие из них остаются с нами навсегда. В последние годы в нашем районе открылось множество торговых точек, хороших и разных, но мы по обыкновению чаще всего совершали покупки в одном и том же магазине. Мы именовали его «дальним», потому что уже существовали ближе расположенные магазинчики. Когда-то он был один на всю округу. Этот гастроном пережил вместе с нами все метаморфозы экономики. Он был рядовым советским универсамом со скудным набором продуктов и перманентно огромными очередями за дефицитами в эпоху застоя. В годы перестройки он превратился в неопрятный, эклектичный продмаг. Недавно в нём произвели ремонт и перепланировку. Наш магазин помолодел, похорошел, и преобразился в авантажный европейский супермаркет. Нарядные полки с товарами радовали глаз. Вот туда я и направлялась, прикидывая по пути свои потребности и возможности. Меня, к счастью, ограничивал не денежный потенциал, а предполагаемый вес и объём груза. Ведь обычно я делала закупки вместе с Юрой. Он нёс пакеты домой, а я вышагивала рядом. Вот она, наша женская слабость и
зависимость от мужчины! Безусловно, женщины и сами на многое способны, но с любимыми мужчинами бытовые проблемы решаются элегантнее и приятнее.
        Уже через полчаса я подкатила тележку к кассе. Как бы я ни старалась уложить продукты компактнее, у меня получилась пара увесистых пакетов. С этой ношей я поспешила назад.
        В этот час на улице было совсем мало прохожих, поэтому я сразу обратила внимание на высокого молодого мужчину. Он шёл неторопливым шагом почти вровень со мной, как-то неуверенно присматриваясь к местности. Но главная его особенность заключалась в другом. Прохожий был радикально чернокож.
        Статный негр шёл, озираясь, по нашей заснеженной, плохо вычищенной улице, а я с осторожной пытливостью поглядывала на него. Я старалась соблюдать приличия, но мой заинтересованный взгляд сам цеплялся за его выразительную наружность. Ведь на февральских улицах так мало яркого, а чернокожий человек ещё и бережно нёс букет цветов в плотном целлофане. Весь его вид оживлял зимний пейзаж и веселил глаз.
        Внезапно прохожий остановился и обратился ко мне с вопросом на чистейшем русском языке:
        — Простите, не подскажите, где дом номер четырнадцать корпус два по улице Парковой?
        Нашу улицу проектировал неординарный человек. По его задумке она петляла так, что с первого раза не разобраться никому. Поэтому все жители замечательной Парковой давно привыкли к таким вопросам.
        Человек, явно родившийся на другом континенте, сразу расположил меня прекрасным знанием чуждого ему языка. Я зауважала его с первой фразы. Вдобавок к этому, лицо его не имело грубых, крупных негроидных черт. Большие миндалевидные глаза соседствовали с аккуратно очерченными губами и почти правильным носом. Облик его так и хотелось рассмотреть подробнее!
        — Знаете что? Мне придётся долго вам объяснять,  — заметила я.  — Проще показать. Я иду в одном направлении с вами. Нужный вам дом соседствует с моим. Мой — корпус один.
        — Вот как!  — обрадовался мой замечательный негр.  — В таком случае, позвольте взять ваши сумки, а вы понесёте мои цветы. Вас так устроит?
        — Вполне,  — согласилась я.
        Мы совершили с незнакомцем временный обмен товарами и продолжили путь уже вместе.
        — Вы очень хорошо говорите по-русски!  — я не сдержалась от лестной похвалы.  — Я даже впервые слышу такую правильную речь от иностранца.
        — О-о!  — отозвался он.  — Я так давно изучаю этот язык, что вполне могу на нём думать. Очень много читаю на русском.
        Меня охватило любопытство. Очень хотелось узнать, кто он и откуда, но расспрашивать незнакомца напрямик я не решалась.
        — Вот нужный вам дом,  — указала я.  — Забирайте ваш букет и давайте мои пакеты.
        — А вам ещё дальше?  — уточнил галантный чернокожий кавалер.
        — О, метров сто, не больше!  — заверила я.  — Я справлюсь!
        — Нет, позвольте, я всё же донесу вам пакеты до подъезда,  — вызвался он.  — Вы меня проводили, так теперь я вас доведу! Услуга за услугу.
        — Давайте! Валяйте!  — согласилась я, а про себя весело подумала о том, что когда-то соседка с нижнего этажа заметила меня в подъезде с Лавровым. Теперь ей представилась исключительная возможность встретить меня с чернокожим парнем и значительно расширить представление о морали современных замужних дам.
        Мимо нас стремительно промчал таксомотор, и мы оба невольно отпрянули в сторону. Видимо, водитель хотел удивить клиента своей удалью и отработанным умением управлять машиной в ограниченном пространстве. Лихач подрулил как раз к нашему подъезду и высадил клиента. Им оказался уважаемый человек — мой муж Юрий Александрович Токарев. Видимо, на этот раз любопытной соседке не повезло.
        Я давно заметила, что словосочетание «ирония судьбы»  — не пустые слова. Тонкая, скрытая усмешка её не поддаётся расшифровке, как и загадочная улыбка Моны Лизы дель Джокондо. Мы доверчивы, мы летим безоглядно вперёд, как мотыльки, упиваясь своей раскованностью, но в каждой случайности смутно читается ловкая, ироничная, грациозная игра могущественного кукловода. Пожалуй, чертовски занятно сталкивать суетных людишек, создавая им препоны и каверзы, выстраивая хитроумную интригу и наблюдать всякий раз, как же они выпутаются!
        Мне не хотелось обострять нелепость ситуации излишней суматохой. Именно поэтому я придержала своего учтивого спутника и обольстительно улыбнулась мужу. Мы стояли в тесном кругу с разными выражениями лиц. Я — с радушной улыбкой, Юра — с тенью гневливости, чернокожий господин — с наивным непониманием в больших смоляных глазах.
        Каждый из нас что-то держал в руках. Я — букет цветов, иностранец — мои пакеты из супермаркета, Юра — большого плюшевого бегемота с пришитым к нему ярко-красным тряпичным сердцем. Мой муж превзошёл нас обоих по внезапности и оригинальности образа.
        — Ну здравствуй, Юрочка!  — ласково сказала я.  — Так рада тебя видеть!
        Мне и, правда, было приятно оттого, что он вернулся раньше, чем рассчитывал.
        Однако Юра ответил не мне, а протянул руку негру и представился:
        — Юрий, муж.
        — О-о, а я Джон!  — оживлённо воскликнул мой спутник, и недоумение постепенно стало сходить с его тёмного лица.
        Он, вероятно, подумал, что на этой странной улице Парковой все люди весьма вежливы и доброжелательны. Не то, что в других районах нашего города. Он протянул свою чёрную руку в ответ Юрию. Выстроился сюжет для плаката на тему дружбы народов: контрастное мужское рукопожатие. Такое не каждый день случается.
        — Его зовут Джон…  — начала я, пробуя рассказать мужу короткую историю взаимоотношений с Джоном.
        — Я муж Анны,  — неделикатно перебил меня Юрий, нудно повторяясь. Я поняла, что мой Токарев всё-таки нервничает, и заволновалась сама.
        — Так вас зовут Анна?  — переспросил меня Джон.  — Красивое имя!
        — Да, не плохое,  — заметил Юра с лёгким вызовом.  — Многим нравится!
        В этот момент у Джона зазвонил мобильный телефон. Он бросил нам с Юрой короткое «sorry» и очень бегло заговорил с кем-то по-английски. Я невольно отметила, что этот язык ему всё же привычнее русского. Джон тем временем развернулся в сторону корпуса номер два. Симпатичная блондинка махала ему с балкона шестого этажа. Он ответил ей тем же энергичным жестом.
        — Моя подруга опасается, что я перепутал дом,  — объяснил нам Джон, убирая телефон.  — Она решила, что вы мои друзья и приглашает нас всех вместе. У неё сегодня день рождения.
        — О-о, нет, Джон, спасибо, большое спасибо!  — поспешно отказалась я.  — У нас сегодня тоже состоится маленький семейный праздник. Вот вам ваши цветы, а пакеты отдайте Юрию.
        И мы опять совершили нехитрый обмен. Юра взял продукты, Джон — цветы, я — плюшевого бегемота. Я с благодарностью посмотрела на девушку. Она выручила нас, избавила меня от досадных объяснений.
        — Почему к тебе вечно кто-то липнет?  — спросил Юра, когда мы остались одни.
        Я уже заметила, что его раздражение почти исчезло, и резковатый вопрос он задал уже по инерции. Мой всегда муж был несколько медлителен в своих реакциях.
        — Пойдём уже домой!  — позвала я его.  — Там всё расскажу. Кстати, приехала твоя любимая тёща. Можешь ей на меня пожаловаться.
        В кабине лифта я посмотрела мужу прямо в глаза. Юра ещё немного злился на меня. В ответ на мой пристальный взгляд он чуть шевельнул губами, лишь слегка приоткрыл их, но этого мне было достаточно. Я обвила его свободной рукой за шею, поднялась на цыпочки и приникла к его устам.
        На наш пятый этаж лифт поднялся слишком быстро. Я стремглав нажала кнопку последнего этажа, практически не отвлекаясь от долгого поцелуя. О-о, я это умела! Мы столько целовались с Юрой в этом лифте раньше, ещё в свои памятные студенческие годы!
        Юра не отвечал мне, сохраняя пассивность, но я-то знала, что он доволен. Я просто ощущала это. Ему хотелось немного покапризничать и наказать меня своей отстранённостью. Сопротивляться мне он не мог — в его руках были злополучные пакеты с продуктами, да ещё на плече болталась дорожная сумка!
        Я же проявила ещё чуть больше активности, добавляя в свой поцелуй страстности. Мне очень не хватало мужа все долгие последние дни. И не только потому, что дела на работе при нём спорились лучше, но и по личным мотивам. Я радовалась, что засну в предстоящую ночь, привычно прижавшись к нему всем телом. Под воздействием этих мыслей я безотчётно подалась ещё немного на него, прижимаясь плотнее. У меня даже грудь напряглась и отвердела, и это было так волнующе! Надо чаще целоваться с собственным мужем в лифте, не взирая на возраст!
        Наконец, мы добрались до своей квартиры. Мама встретила нас со счастливой улыбкой:
        — Юрочка мой родненький приехал!  — сказала она, целуя его на пороге.
        — Здравствуйте, Валентина Васильевна!  — откликнулся зять чуть дрогнувшим от счастья голосом.
        В присутствии мужа в доме все мои действия наполнились большим смыслом. Усталость, недомогания и волнения улетучились сами собой. Я кружила по квартире, совершая извечные женские деяния, одновременно успевая всё сразу. Я затеяла лёгкий праздничный ужин, подавала мужу свежее бельё и полотенце, разбирала его сумку и с упоением ощущала себя востребованной и любимой.
        Выйдя из ванной, Юра первым делом довольно изрёк:
        — Хорошо дома! Как я люблю сюда возвращаться!
        — А уж как мы любим, когда ты дома!  — подхватила я.
        — Знаешь, Юра, как раньше говорили? С добрым мужем и зимой не стужа!  — изрекла мама.  — Садись ужинать.
        За столом я спросила Юру:
        — А кому тот хорошенький бегемот? Машке?
        — Тебе!  — ответил Юра.  — Ты прочитай, что у него на сердце вышито. «I love you!» Узнал случайно, что праздник сегодня. День влюбленных. Дай, думаю, жене забавный сюрприз сделаю. Поменял билет на самолёт, бегемота этого купил. Подъезжаю к дому, а она идёт с мужиком вдвоём! Как это пережить, а, Валентина Васильевна? Ну, ни на день нельзя жену оставить! Кто-нибудь обязательно прилипнет! И всё вроде как бы по делу липнут!
        — Какой мужик?!  — ахнула мама и чуть не поперхнулась.
        — Вот именно, что ещё КАКОЙ!  — Юра уже откровенно балагурил.  — Негр! Представляете?
        — Аня?!  — мама не нашла больше подходящих слов и немилосердно посмотрела на меня. Я в душе уже потешалась, поняв, что моя мамочка быстро связала в своём уме воедино неведомый телефонный звонок и моё поспешное бегство в магазин. Теперь она страдала, возмущенная моим бесстыдным вероломством и своей неспособностью всё рассказать Юре. Просто комедия положений!
        — Мама, ты слушай его, он наговорит, зять твой дорогой!  — отмахнулась я.  — Человек спросил, как пройти. Будто не знаете оба, что на нашей улице Парковой днём с огнём не найдёшь нужный дом! Даже таксисты вечно плутают! И что мне, нужно было бежать от этого негра, как от чумы? Он мне пакеты донёс, а я ему цветы. Он к девушке шёл в соседний дом. Хороший, между прочим, негр. По-русски шпарит литературно, корректно! Лучше всякого нашего. Заслушаешься!
        — Вот-вот, ей лишь бы поболтать!  — усмехнулся Юра.
        Мама недоверчиво смотрела то на меня, то на Юру. Муж заметил её волнение и поспешил успокоить тёшу:
        — Да, да, Валентина Васильевна, всё потом так и оказалось. Но почему всегда именно к нашей Аньке пристают с вопросами? Вот что мне любопытно! Из магазина ведь масса народу выходит! Я думаю, она глазами по сторонам сама стреляет! Так и шьёт, так и шьёт взглядами, а мужики сбегаются!
        — В то время там малые детишки да старушки мельтешили,  — шутливо отбивалась я от Юриных обвинений.  — Джон и выбрал меня, как нечто среднее из возможных вариантов. Прекрати, Юра, а то мама сейчас меня растерзает из-за тебя. А у неё самой давление поднимется, голова заболит. Пощади свою тёшу!
        — Мы шутим, Валентина Васильевна,  — мирно заявил мой муж, завершая скользкую тему.  — Но вообще Анну оставлять надолго нельзя.
        — А ты и не оставляй её, Юрочка,  — тихо и серьёзно сказала мама.
        В тот вечер мы стали ещё ближе. Ведь в семье люди идут навстречу друг другу всю жизнь.
        Долгий зимний день угасал. А впереди была суббота — наш самый любимый день недели. И в воздухе пахло скорой весной.

* * *
        Не покидай меня, Любовь! Без тебя нет смысла существования на Земле.
        Не оставляй меня, Надежда! Без тебя нет озарения.
        Не привередничай, Судьба! Я вся в твоей власти.
        Храни моих близких! Без них мне одиноко!
        Не суди меня строго, Жизнь! Я всего лишь грешная женщина!
        Не торопись так, Время! Замедляйся хоть иногда.
        Твои отметины неумолимо проступают на моём лице. Я примечаю их возле глаз, в уголках губ. Я всё та же, что и много лет назад. Ведь удел мятущейся души — Вечность. Она не стареет вместе с бренным телом. Будь добра ко мне, Мать-Природа! Ведь я твоя дочь.
        Не покидай меня, Любовь!