Зигзаг Виктория Самойловна Токарева
        Повести и рассказы #
        Виктория Токарева
        Зигзаг

* * *
        Младший научный сотрудник Ирина Дубровская вернулась домой со свидания и, не раздеваясь, как была в шубе и сапогах, прошла в комнату, остановилась возле окна и стала плакать.
        На лестнице за дверью шел нескончаемый ремонт. Домоуправление решило навести порядок: побелить и покрасить. Лестничные марши были густо засыпаны белилами, заляпаны зеленой краской, и казалось - так будет вечно и уже никогда не будет по-другому.
        В доме напротив светились редкие окна - всего четыре окна на весь дом. Люди спали в это время суток, а Ирина стояла и плакала в обнимку со своим несчастьем. И некому было подойти, оттолкнуть это несчастье, а самому стать на его место. Не было такого человека. Не было и, как казалось, никогда не будет, и не надо. И вообще ничего не надо, потому что ее жизнь - это сплошной нескончаемый ремонт, где одно ломается, другое строится, а потом после всего выясняется: то, что сломано, не надо было ломать. А то, что выстроено, не надо было строить.
        Ирина увидела себя как бы со стороны - одинокую и плачущую, и ей стало жаль себя вдвойне: изнутри и со стороны. Она зарыдала в меховой рукав, чтобы не разбудить соседей за стеной, и в это время раздался телефонный звонок. Ирина сняла трубку и задержала дыхание.
        - Я слушаю вас…
        - Это Игорь Николаевич?- спросил далекий мужской голос.
        - Вы ошиблись.
        Ирина бросила трубку и собралась дальше праздновать свое несчастье, но телефон зазвонил опять.
        - Это Игорь Николаевич?- опять спросил мужской голос.
        - Ну неужели непонятно, что я не Игорь Николаевич?- раздраженно спросила Ирина.- У меня что, голос как у Игоря Николаевича?
        - А что вы сердитесь?- удивился незнакомец.
        - А что вы все время звоните?
        - Я вас разбудил?
        - Нет. Я не сплю.
        - Вы простужены?
        - С чего вы взяли?
        - У вас такой голос, будто у вас насморк.
        - Нет у меня насморка.
        - А почему у вас такой голос?
        - Я плачу.
        - А хотите, я сейчас к вам приеду?
        - Хочу,- сказала Ирина.- А вы кто?
        - Вы меня не знаете, и мое имя вам ничего не скажет. Ваш адрес…
        - Фестивальная улица, дом семь дробь девять, квартира одиннадцать.
        - Легко запомнить. Нечетные числа.
        - А вы где?- спросила Ирина.
        - Сейчас стою на улице Горького, а по ней идут танки. И в каждом танке сидит танкист в шлеме. Слышите?
        Ирина прислушалась - в отдалении действительно грохотало, будто шли большие маневры. Москва готовилась к параду.
        Он появился через двадцать минут. Ирина посмотрела на него и обрадовалась, что он именно такой, а не другой. Другой, даже более красивый, понравился бы ей меньше.
        У него были очки, увеличивающие глаза. Эти преувеличенные глаза делали его лицо прекрасно-странным. Он посмотрел на нее, сидящую в пальто, как на вокзале. И сделал заключение:
        - Вам не надо здесь оставаться. Вам надо переменить обстановку. Пойдемте со мной.
        Ирина встала и пошла за ним. Куда? Зачем?
        На улице он остановил такси и привез ее в аэропорт.
        В аэропорту он купил билеты, потом завел ее в самолет и вывел из самолета в городе Риге.
        Было четыре часа утра, и они поехали в гостиницу.
        Оставшись в номере, Ирина подошла к окну. За окном занимался серый рассвет, ощущалось присутствие моря. А может быть, ничего и не ощущалось, просто Ирина знала, что море близко и это должно как-то проявляться. И климат должен быть континентальный. И серый рассвет - тоже умеренно континентальный.
        Ирина стояла и ждала. Его неожиданный звонок в ночи и это неожиданное путешествие она восприняла как талантливое начало мужского интереса. А там, где есть начало, должно быть продолжение, и если следовать по данной логической схеме, то через несколько минут Он должен постучать в ее дверь, осторожно и вкрадчиво. Но то ли логическая схема была неверна, то ли не было мужского интереса - в дверь никто не стучал. Ирина подождала еще немного, не понимая, как к этому отнестись. Потом решила никак не относиться, не заниматься самоанализом, свойственным русскому интеллигенту, а просто разделась и легла спать.
        Трамвай лязгал так, будто били в пожарный колокол. Но Ирина спала крепко и счастливо и улыбалась во сне.
        Утром Он позвонил ей по телефону и предложил позавтракать в буфете. Они ели пирожки с копченостями, взбитые сливки и удивлялись: почему эти блюда делают только в Прибалтике? До каждого блюда, как до каждого открытия, трудно догадаться, дойти своим умом. Но если кто-то уже догадался до пирожков с копченостями, то почему не подхватить это начинание. Однако взбитые сливки только в Прибалтике. Лобио - на Кавказе. Спагетти - только в Италии. Луковый суп - только во Франции. А борщ - только в России.
        После завтрака они сели на электричку и поехали в Дзинтари. На Рижское взморье.
        Сначала они пошли в «детский городок» и стали предаваться детским развлечениям. Качаться на качелях. Съезжать с деревянной горки на напряженных ногах. Это было весело и страшно, и она визжала от веселья и от страха. Потом стали подтягиваться на брусьях. Ирина не могла преодолеть собственной тяжести, висела на руках, как куль с мукой. Он пытался приподнять ее, обхватив за колени, но она только хохотала навзрыд и в конце концов изнемогла от смеха.
        Отправились гулять по побережью. Море не замерзло. На берег набегали серые волны с белыми барашками. Воздух был пронизан йодом. Возле самой воды песок обнажился, и маленькие круглые розовые раковины лежали целыми отмелями. Хотелось наступить на них ногой, чтобы хрустнули. И она действительно наступила. И они действительно хрустнули. И вдруг показалось, что так когда-то уже было в ее жизни. Но когда? Где? Может быть, в самом раннем детстве? А может быть, еще раньше, до детства. Ее дальний предок в виде звероящера вышел из моря и увидел отмели из раковин. Он увидел, а она узнала…
        Сосны на берегу стояли с красными стволами, искореженными ветром. Рисунок хвои на фоне сероватого неба напоминал японские открытки.
        Днем поехали в Домский собор. Слушали «Реквием» Моцарта. В первой части Ирина отвлекалась, смотрела по сторонам: на стены Домского собора, на хористов, которые казались ей ровесниками собора, каждому лет по семьсот, и даже молодые, стоящие в сопрано, выглядели так, будто их вытащили из сундука с нафталином. Ирина покосилась на Него, ища в нем признаки заинтересованности - во взгляде, в легком, нечаянном прикосновении. Но ничего такого не было: ни взгляда, ни прикосновения, ни единого признака. Он сидел, откинувшись в деревянном кресле, слушал музыку, и его лицо было обращено куда-то в свое прошлое. Он был далек, непостижим. Ничему и никому не принадлежал.
        Ирина слегка удивилась и слегка обиделась. Но вдруг забыла и удивление, и обиду. Хор запел «Лакримоза». И это уже не шестьдесят разных людей пели по нотам. Это тосковал Моцарт. Его «божественное Я». Душа взметнулась и задохнулась. Ирина заплакала. Слезы шли по щекам, и вместе с ними как будто уходила боль из сердца. Поэтому слезы становились солеными, а сердце легким.
        Вечером этого же дня они вернулись в Москву.
        Он довел ее до дверей и снял шапку.
        - Вам лучше?- спросил Он.
        - Конечно,- сказала Ирина.- Раз существует море, Моцарт и вы, значит, жить не только нужно. Но и хорошо.
        Он поцеловал ей руку и пошел вниз по лестнице.
        Ирина стояла и смотрела, как на белых ступеньках, засыпанных известкой, остаются его следы, похожие на гигантские бобы.
        Он доехал на метро до станции «Юго-Западная». Потом на автобусе до остановки «44-й квартал». Потом на лифте до своей двери. Отворил дверь своим ключом.
        В прихожей стояла его жена с годовалой дочкой на руках. И дочка и жена были одинаково круглолицы, одинаково нечесаны, с вихрами во все стороны, и походили на обаятельных дикарей.
        - Опять в зигзаг ходил?- спросила жена и устремила на него свои глазки, маленькие и круглые, похожие на шляпки от гвоздей.
        Он не ответил. Раздевался молча.
        Под «опять» жена подразумевала его предыдущий бросок в Сибирь, на Бийский витаминный завод. Кому-то срочно понадобилось облепиховое масло, и Он, естественно, выступил в роли волшебника.
        - Тебе нравится поражать,- сказала жена.- Показушник несчастный. А я тут одна с ребенком… Кручусь как собака на перевозе.
        Он посмотрел на жену, пытаясь представить, как ведет себя собака на перевозе, и вообще: что такое перевоз. Наверное, это большая лодка или баржа, на которой люди переправляются на другой берег. А собака не знает - возьмут ее с собой или нет, поэтому бегает и лает. Боится остаться без хозяина.
        - Ты не права,- мягко сказал Он.- Ты моя собака. А я твой хозяин. Ты это знаешь.
        - Все равно,- сказала жена.- Я устала. Ты хочешь сделать счастливым все человечество, а для меня ты не делаешь ничего. Для меня тебе лень. И скучно.
        - А что ты хочешь, чтобы я сделал?
        - Хотя бы вынеси ведро. У меня уже мусор не помещается. Я его четыре раза ногой утрамбовывала.
        - Но разве ты не можешь сама вынести ведро?- удивился Он.- Ты же видишь, я устал.
        Он сел в кресло, снял очки и закрыл глаза.
        Жена посмотрела на него с сочувствием.
        - Я ничего не имею против твоих чудес,- сказала она.- Пусть люди с твоей помощью будут здоровы и счастливы. Но почему за мой счет?
        Он открыл дальнозоркие глаза:
        - А за чей счет делаются чудеса в сказках?
        Жена подумала.
        - За счет фей,- вспомнила она.
        - Ну вот. Значит, ты - моя фея.
        Жена хотела что-то ответить, но пока собиралась с мыслями, он заснул. Он действительно устал.
        Фея уложила дочку. Потом уложила мужа. Потом вынесла ведро. Потом вымыла посуду. Потом сварила макароны, чтобы утром их можно было быстро разогреть.
        Младший научный сотрудник Ирина Дубровская проснулась в понедельник, в половине восьмого утра, и, глядя в потолок, стала соображать: было «вчера» в ее жизни или не было? С одной стороны, она помнила так явственно и вкус взбитых сливок, и рисунок еловой ветки на сероватом небе, что этого не могло не быть. Это, конечно же, было. А с другой стороны - никаких реальных следов, даже самолетной бирки на чемодане. И вдруг она вспомнила следы на лестнице.
        Ирина вскочила с постели, побежала в прихожую, распахнула дверь на лестницу и… Так бывает только в детстве, когда прибежишь домой из школы, войдешь в комнату - а в углу елка. Или бредешь по лесу по утоптанной тропинке, и вдруг - белый гриб.
        Никаких следов не было. Ни следов. Ни известки. Ни ремонта. Ремонт окончился, и рано утром тетя Маша чисто вымыла лестницу. Шашечки на полу были ярко-рыжие и по цвету совпадали с плинтусами. Плинтуса - рыжие, стены нежно-зеленые, потолки - голубовато-белые.
        Лестница была праздничная, как елка, неожиданная, как белый гриб. И казалось: так будет всегда и никогда не будет по-другому.