Летающие качели Виктория Самойловна Токарева
        Повести и рассказы #
        Виктория Токарева
        Летающие качели

* * *
        - Ты слушаешь или нет?
        - Слушаю. А что я еще делаю?
        - Думаешь про свое.
        - Ничего я не думаю про свое. Со мной все ясно. Если кастрюлю поставить на самый сильный огонь, суп выкипает, вот и все.
        - Суп?- переспросила Татьяна.
        - И любовь тоже. Нельзя создавать слишком высокую температуру кипения страстей. У поляков даже есть выражение: нормальная милошчь. Это значит: нормальная любовь.
        - Тебе не интересно то, что я рассказываю?- заботливо спросила Татьяна.
        - Интересно. Рассказывай дальше.
        - А на чем я остановилась?
        По пруду скользили черные лебеди. Неподалеку от берега на воде стояли их домики. В том, что лебеди жили в центре города в парке культуры и отдыха, было что-то вымороченное, унизительное и для людей, и для птиц.
        Женщина за нашей спиной звала ребенка:
        - Ала-а, Ала-а…
        Последнюю букву «а» она тянула, как пела.
        Подошла Алла, худенькая, востроносенькая.
        - Ну что ты ко всем лезешь?- спрашивала женщина.
        Алла открыто, непонимающе смотрела на женщину, не могла сообразить, в чем ее вина.
        - Пойдем посмотрим наших,- предложила я.
        Был первый день летних каникул.
        К каждому аттракциону тянулась очередь в полкилометра, и вся территория парка была пересечена этими очередями. Ленка, Юлька и Наташка пристроились на «летающие качели». Они стояли уже час, но продвинулись только наполовину. Впереди предстоял еще час.
        Дочери Татьяны Ленка и Юлька были близнецы. Возможно, они чем-то и отличались одна от другой, но эту разницу видела только Татьяна. Что касается меня, я различала девочек по голубой жилке на переносице. У Юльки жилка была, а у Ленки нет.
        Юлька и Ленка были изящные, как комарики, и вызывали в людях чувство умиления и опеки.
        Моя Наташка как две капли воды походила на меня и одновременно на тюфячок, набитый мукой. Она была неуклюжая, добротная, вызывающая чувство уверенности и родительского тщеславия. Полуденное солнце пекло в самую макушку. Подле очереди на траве сидели женщины и дети. На газетах была разложена еда. На лицах людей застыла какая-то обреченность и готовность ждать сколько угодно, хоть до скончания света.
        - Как в эвакуации,- сказала Татьяна.
        - Интересно, а чего они не уходят?
        - А чего мы не уходим?
        - Пойдемте домой!- решительно распорядилась я.
        Ленка и Юлька моментально поверили в мою решительность и погрузились в состояние тихой паники. Наташка тут же надела гримасу притворного испуга, залепетала и запричитала тоном нищенки:
        - Ну пожалуйста, ну мамочка… ну дорогая…
        При этом она прижала руки к груди, как оперная певица, поющая на эстраде, и прощупывала меня, буравила своими ясными трезвыми глазками чекиста.
        Ленка и Юлька страдали молча. Они были воспитаны, как солдаты в армии, и ослушаться приказа им просто не приходило в голову.
        - Пусть стоят,- сдалась Татьяна.
        Наташка тут же вознесла руки над головой и завопила:
        - Урра-а-а!- приглашая подруг ко всеобщему ликованию. Юлька деликатно проговорила
«ура» и засветилась бледным, безупречно красивым личиком.
        А Ленка промолчала. Ей требовалось время, чтобы выйти из одного состояния и переместиться в другое.
        Я встала в очередь, и эта же самая гипнотическая покорность судьбе опутала и меня. Мне показалось, что температура моего тела понизилась, а мозги стали крутиться медленнее и по кругу, постоянно возвращаясь в одну и ту же точку. Мой организм приспособился к ожиданию.
        Аттракцион рассчитан на четыре минуты. Надо ждать два часа. По самым приблизительным подсчетам, ждать надо в тридцать раз больше, чем развлекаться. И так всю жизнь: соотношение ожидания и праздника в моей жизни - один к тридцати.
        Люди стираются, изнашиваются в обыденности. Они стоят в очереди, чтобы получить четыре минуты счастья. А что счастье? Отсутствие обыденного? Или когда ты ее любишь, твою обыденность?
        В старости любят свою обыденность или не замечают ее. Может, мы с Татьяной еще молоды и ждем от жизни больше, чем она может нам предложить. А может, мы живем невнимательно и неправильно распределяем свое внимание, как первоклассник на уроке.
        Татьяна стояла передо мной. Я видела ее сиротливый затылок и заколку с пластмассовой ромашкой. Должно быть, одолжила у Юльки или у Ленки.
        Татьяна обернулась, посмотрела на меня сухим выжженным взором.
        - У него позиция хуторянина,- сказала она. Вспомнила, на чем остановилась.- Позиция: «мое» или «не мое». А если «не мое», то и пошла к чертям собачьим.
        - Но ведь все так,- сказала я.
        - Но как же можно уйти, когда чувство?
        - Во имя будущего. В наших отношениях нет будущего.
        - Будущее…- передразнила Татьяна.- Наше будущее - три квадратных метра.
        - Значит, он ищет ту, которая его похоронит.
        - Не все ли равно, кто похоронит. Надо искать ту, с которой счастье. Сегодня. Сейчас.
        Татьяна смотрела на меня истово, как верующая, и мне тоже захотелось счастья сегодня, сейчас. Сию минуту. Я даже оглянулась - не стоит ли оно у меня за спиной.
        Подошла наша очередь.
        Заведующая аттракционом - тетка с толстыми ногами - отомкнула калитку и стала запускать очередную партию страждущих.
        Дети как-то мгновенно похудели, а глаза стали больше, будто часть их плоти переместилась в глаза. Я тоже почувствовала давно забытое или не познанное ранее волнение и не сводила подобострастных влюбленных глаз со строгого лица толстой тетки.
        До калитки оставалось три человека. В этот момент Ленка потянула Татьяну за руку и что-то сказала ей на ухо.
        - Отойдите все в сторону,- приказала Татьяна. Она выгребла девчонок из очереди и отвела их от калитки.
        - Почему?- искренне оторопела моя дочь и забегала глазами по лицам.
        Ленка молчала. У нее было виноватое страдальческое выражение лица.
        - Мы сейчас.- Татьяна схватила Ленку за руку, и они помчались, одинаково перебирая ногами. Татьяна бежала впереди, а Ленка следом, на расстоянии вытянутой руки.
        Наташка и Юлька смотрели, как мимо них прошли те, кто стоял позади. Они протиснулись на площадку и брызнули во все стороны, как муравьи из-под ладони.
        Цепи были длинные и, казалось, свисали с самого неба. К каждой паре цепей приделана скамеечка - качели, куда помещается по одному человеку.
        Все расселись, каждый на свою скамеечку, и застегнули перед собой ремни, чтобы не выпасть и не улететь в небо.
        Все разместились и пристегнулись. Толстая тетка захлопнула калитку и с категоричным видом нажала какую-то кнопку. Круглый диск начал медленно крутиться, вместе с диском крутился столб, и центробежная сила стала отдувать цепи.
        Люди полетели по кругу. Земли не было видно, и им, наверное, казалось, что они летят вообще. Они летели вообще над очередью, над Юлькой и Наташкой, которые стояли с туповатыми личиками - отвергнутые, но мужественные, облагороженные испытанием.
        Явились Татьяна с Ленкой. Ленка подошла к девочкам. Теперь их было не двое, а трое - полный комплект. Девочки смотрели на летающие качели и переживали каждая свое: Ленка - радость за других, Юлька - зависть, Наташка - легкое злорадство: тем, кто был сейчас на качелях, оставалось только полторы минуты. Им оставалось меньше, чем половина. А у нее, у Наташки, все было впереди. У нее было впереди целое счастье плюс ожидание счастья, что само по себе тоже очень ценно.
        - А нам билеты?- спохватилась Татьяна.
        Я сообразила, что мы не взяли себе билеты.
        - Не успеем,- поняла я.
        Дети обернулись. Они смотрели испытанно и настороженно, как зверьки, заслышавшие чужие шаги. Заставлять их ждать снова было немыслимо. Мы просто могли сорвать их надежду. На качели они попали бы сломленными, и радость уже не достала бы их через эту сломленность.
        - Успеем,- сказала Татьяна и провалилась сквозь землю.
        Дети вывернули головы и стояли так до тех пор, пока Татьяна не возникла на прежнем месте.
        Тетка тем временем нажала кнопку. Столб перестал крутиться, и летающие качели вернулись на круги своя.
        Девочки напряглись, как перед стартом на первенство Европы.
        Потом в какую-то секунду мы все оказались в калитке, а в следующую секунду - на круглой деревянной площадке.
        Наташка, Юлька и Ленка метнулись в одну сторону. Наташка первая взгромоздилась на скамеечку. Между Юлькой и Ленкой произошла страстная кратковременная борьба за место возле Наташки. Юлька удачным приемом отпихнула Ленку и села сразу за Наташкой.
        Незнакомый мальчик в синей беретке отпихнул Ленку и сел следом за Юлькой.
        Вокруг шустро рассаживались дети и взрослые.
        - Лена!- крикнула Татьяна.- Иди сюда!
        Ленка не двигалась. Она стояла с лицом, приготовленным к плачу.
        - Леночка!- Татьяна хотела переключить ее внимание на действие или хотя бы на видимость действия.- Беги скорей! А то тебе места не останется…
        Татьяна подбежала к дочери и потащила ее на другую половину круга.
        Ленка зарыдала.
        - Ну какая тебе разница, где сидеть?- спросила Татьяна, как бы снимая этим вопросом всю несправедливость.
        - Д… да, а почему опять я? П… почему все время я?
        Ленка иногда легко заикалась, но когда она волновалась - это проявлялось сильнее. Татьяна посмотрела на свою дочь, обиженную людьми и, как ей показалось, Богом, и ее лицо сделалось проникновенно грустным. Она прижала Ленкину теплую голову к своей щеке. Ей тоже хотелось плакать. Я видела, как подтаяли у нее глаза, определились морщинки и в молодом ее лице проглянули черты будущей старухи.
        Юлька и Наташка выглядывали воровато, как мыши. Они были вполне счастливы и тем несимпатичны.
        Ленкино страдание все же достало их и легло на душу легким угрызением совести, смешанными с эгоистическим удовлетворением.
        - Мам!- Наташка помахала из-за цепи кургузой ручкой.
        - Сиди!- резко ответила я, хотя Наташка была абсолютно ни в чем не виновата. Просто некрасиво быть благополучной, когда другие страдают.
        Татьяна усадила Ленку на свободную скамеечку и пристегнула перед ней ремешок.
        Тетка удостоверилась, что все в порядке на вверенном ей участке, и нажала единственную кнопку на своем пульте управления.
        Круглый диск начал медленно вращаться. Предметы медленно поплыли в стороны и вниз.
        - Леночка!- крикнула Татьяна. Это значило: «Леночка, посмотри, как хорошо, а будет еще лучше!»
        Ленка сидела с окаменевшим профилем и не повернула головы. Это значило: «Мне плохо и никогда не будет хорошо. И я вас не прощу, как бы вы передо мной ни старались. Я всю жизнь буду мстить вам своей печалью».
        Принципиально грустная Ленка проплыла и исчезла.
        Я полетела в небо. Сердце толчками переместилось в пятки.
        Потом я полетела к земле, и сердце медленно, туго подплыло к горлу. Я не чувствовала напряжения цепей, и мне казалось - падению не будет конца. Но вот цепи натянулись, я поняла: не выдержат. Сейчас рухну и взорвусь - и через боль перейду в другое существование. Но в этот момент меня понесло в облака. Снова не было натяжения цепей, и казалось - вознесению не будет конца.
        Из ниоткуда, как во сне, на меня наплывает моя дочь - смуглая и яркая, как земляничка. Она беззвучно хохочет. Ее дивные волосы текут по ветру.
        Вот мои молодые родители: папа в военной форме, мама в крепдешиновом платье, синем в белый горох.
        Мама наклоняется к папе и показывает на меня:
        - Это твоя дочь. А ты не хотел…
        Вот мой нерожденный сын.
        Я волнуюсь, что он выпадет из качелей. Мне хочется на лету выхватить его и прижать к себе. Но он проносится мимо, и я не успеваю рассмотреть его лицо.
        А вот, стоя ногами на качелях, раскинув руки, как распятие, летит мой любимый. Он не хуторянин. Нет. Он бродяжка. Он никогда не бросит, но и себе не возьмет. Он разобьет на мелкие кусочки, а осколки положит в карман.
        Он летит, как таран. Я едва успеваю увернуться.
        - Не улетай!- кричит он мне.
        - Я больше не люблю тебя!- кричу я, и мне становится легче. Так легко, что я не чувствую своего тела.
        Я пою. Но пою не напряжением горла. Просто песня вместо меня. Я свободна от прошлого. Я готова к новой любви. Как зовут тебя, моя новая любовь?

…Четыре минуты окончились.
        Мы отстегнули ремешки и сошли на деревянный диск. Потом прошли сквозь железную калиточку. Спустились на землю.
        Очередь не увеличилась и не стала меньше. Осталась такой же, как была. И выражение лиц было прежним. Видимо, все, кто становился причастным к ожиданию, надевали это выражение, как надевают тапки при входе в музей.
        - Чем кормить?- спросила себя Татьяна. Она была уже дома.
        Обед у меня был. Меня мучили другие проблемы. И мой побродяжка уже шел по моей душе, выбирая осколки покрупнее, чтобы наступить на них своей интеллигентной пяткой.
        Юлька, Ленка и Наташка стояли рядом. Переживали каждая свое: Юлька была бледная, почти зеленая. Ее мутило от перепадов, и она испытывала общее отвращение к жизни.
        Ленка смотрела перед собой в одну точку, и отсвет пережитого восторга лежал на ее лице.
        Наташка уже забыла о летающих качелях. Ей хотелось на «чертово колесо». Она сложила руки, стала неуверенно торговаться, не веря в успех.
        Жизнь представлялась ей сплошной сменой праздников.