Один кубик надежды Виктория Самойловна Токарева
Повести и рассказы #
Виктория Токарева
Один кубик надежды
* * *
Очереди были небольшие, состояли преимущественно из старух. Старухам казалось: витамины обрадуют кровь, и она шибко побежит по уставшим сосудам. Стекловидное тело рассосет все воспаления и размоет все отложения солей. Уйдет боль, а вместе с ней уйдут разъедающие мысли о смерти. И, проснувшись, можно будет не думать о своем здоровье, а жить по привычке.
Самое главное - это, встав поутру, не думать о своем здоровье. А все остальное, что имеет человек,- это счастье. У молодых - свое счастье. А у старух - свое.
В процедурном кабинете работали две медицинские сестры: Лора и Таня. Одна - утром. Другая - после обеда.
Лора была тихая и доверчивая. Она верила в какую-то общую разумность. Если бы, к примеру, на нее сверху свалился кирпич и она успела бы о чем-то подумать, она бы подумала: «Значит, так надо…»
Лора верила людям. Словам. Лекарствам. Каждая инъекция для нее была - кубик надежды.
Для медсестры Тани каждая инъекция - это старый зад.
Таня была замужем, но в глубине души считала, что это не окончательный вариант ее счастья, и под большим секретом для окружающих и даже для себя самой она ждала Другого.
Искать этого Другого было некогда и негде, поэтому она ждала, что он сам ее найдет. В один прекрасный день откроется дверь и войдет Он, возьмет за руку и уведет в интересную жизнь.
А вместо этого открывалась дверь, входила очередная старуха и поднимала платье. И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.
Ей надоели старые лица и трикотажные штаны до колен.
Больные это чувствовали, робели и напрягались. Игла плохо входила в напряженную мышцу и, бывало, гнулась, и тогда приходилось ее менять.
Старухи выскакивали из процедурного кабинета розовые, помолодевшие от смятения и страха, и только неистребимое желание жить заставляло их прийти в другой раз.
Таня обижалась на свою жизнь, как обижаются на продавца, который кладет на весы неподходящий товар и при этом еще старается обвесить. Выражение обиды и недоверия прочно застыло на Танином лице. И если бы Другой действительно открыл и явился, то не разглядел бы ее лица под этим выражением. Он сказал бы: «Извините…» - и закрыл дверь. Таня жила с одним, а ждала другого, и двойственное существование развинтило ее нервную систему. Человек расстраивается, как музыкальный инструмент. Как, например, гитара. А что можно сыграть на такой гитаре? А если и сыграешь, что это будет за песня?
* * *
Народу в автобусе было примерно на пятьдесят человек больше, чем он мог вместить. И на тридцать человек больше, чем можно себе представить.
Лора стояла, спрессованная телами. От спины, в которую было вжато ее лицо, пахло чем-то копченым, очень приятным.
Лора ехала в магазин «Лейпциг», там часто выкидывали немецкие лифчики по шесть пятьдесят, и ей казалось почему-то, что все пассажиры, включая детей и мужчин, тоже едут в «Лейпциг» за лифчиками.
Автобус резко затормозил - видимо, дорогу перебегала кошка или собака, и водитель не захотел брать грех на душу.
Все пассажиры дружно упали вперед, и те, что стояли первыми, испытали, должно быть, неприятные минуты, потому что могли оказаться расплющенными о кабину водителя. А те, кто стоял сзади, оказались в самом выгодном положении.
Потом автобус резко дернуло перед тем, как ехать дальше, все качнулись назад, и последние поменялись местами с первыми. Последним стало плохо, а первым хорошо. Сработал закон высшего равновесия. Не может быть человеку все время плохо или все время хорошо.
А те, кто, как Лора, стоял посредине, испытали примерно одно и то же в первом и во втором случае. Им было не очень хорошо и не очень плохо.
Далее автобус свернул на нужную ему улицу, все пассажиры накренились вбок.
Лора изогнулась, пытаясь устоять, но у нее не получилось, и она рухнула на колени сидящего человека.
Колени были острые, жесткие и, судя по этим признакам, мужские.
Автобус все заворачивал, и Лора все никак не могла подняться с колен. Наоборот, ее заносило человеку на грудь, и это уже не лезло ни в какие ворота.
- Простите…- пролепетала Лора, глядя в никуда.- Я не могу встать…
- А вы сидите,- разрешил человек.
Лора подняла глаза и увидела, что человек - действительно мужчина.
Иногда по телевизору показывают научные экспедиции, которые плавают по морю на корабликах, произошедших скорее от плота, чем от парохода, и изучают подводный мир. По палубе ходят полуголые золотисто-загорелые блондины, с волосами и бородами, выгоревшими до платины. Они пропитаны морем, солнцем и заботой о большой науке. Они скромны и прекрасны. И, глядя на таких людей, понимаешь, что женщина создана для любви, а человек для счастья.
Этот человек был из тех, с корабля.
Лора посмотрела в его глаза. Они были голубые, чистые и честные, как у лжесвидетеля.
Лора почувствовала, как будто кто взял ее за плечи руками в мягких варежках и тихо толкнул к этим глазам. На самом деле ее, конечно, никто не брал за плечи, тем более в варежках - какие варежки в июне месяце. И никто не толкал - кому было это надо? Но есть выражение: потянуло. Лору потянуло в прямом смысле, и если бы не было посторонних людей и если бы такое поведение не считалось неприличным, не осуждалось бы общественным мнением, она положила бы голову ему на грудь, прикрыла глаза и сказала: «Я счастлива».
Счастье - это когда спокойно и больше ничего не хочешь, кроме того, что имеешь в данный момент.
А он бы обнял ее и сказал: «И я».
Пора было вставать с колен.
- Я сейчас встану, а вы садитесь на мое место,- предложил он.
- Да нет,- смутилась Лора.- Зачем?
Она так смутилась, будто автобусное место было его личным, а не общественным.
- Мне все равно выходить.
Лора покорно кивнула. Счастье никогда не задерживалось возле нее надолго. Либо его забирали другие люди, либо оно уходило само по себе.
- Я должен идти. Меня ждут.
Он почему-то счел нужным объяснять свое поведение, хотя имел право уйти без объяснения.
- Меня ждут люди, которые от меня зависят.
Не все ли равно, по какой причине уходит счастье, если оно уходит. А может быть - не все равно. Причина будет иметь значение в воспоминаниях. А воспоминания - это тоже часть жизни.
Лора переместила всю свою силу в ноги и, пружиня икрами, поднялась с колен.
Лжесвидетель тоже поднялся, и их тела в ту же секунду прибило друг к другу.
- Давайте встретимся,- вдруг сказал он.
- Сегодня,- торопливо сказала Лора.
- Время и место?
- «Казахстан». Пять часов вечера.
- А почему «Казахстан»?
Было бы правильнее, если бы он спросил: «А почему пять часов?» Был нечетный день, и Лора работала с трех до семи. В пять часов ее должны были ждать ее старушки.
- Я там работаю.
- В «Казахстане»?
- Нет. В поликлинике. Возле кинотеатра «Казахстан».
Автобус остановился и разомкнул дверцы.
Лжесвидетель прорезал собой людскую толпу, как ледокол «Ермак». С его рубашки дождем посыпались пуговицы.
Он выскочил из автобуса в последнюю секунду, даже на секунду позже.
Кроме него, больше не сошел ни один человек. Все остались в автобусе. И так было всегда в ее жизни. Всегда оставались необязательные люди. А тот, кто был нужен,- уходил.
Лора ткнулась лицом к окошку. Лжесвидетель стоял один на тротуаре, запахнув рубашку, придерживая ее руками. Крутил головой в разные стороны. Как птица.
Лоре показалось, что он не ледокол «Ермак», а скорее всего мальчик-сиротина, тот самый, что позабыт-позаброшен с молодых-юных лет.
Лора вдруг потеряла всякий интерес к магазину «Лейпциг» вместе с его лифчиками. Сошла на следующей остановке. Пересекла улицу через подземный переход и села на автобус, который повез ее в противоположную сторону. К кинотеатру «Казахстан».
- Да не придет он,- сказала Таня и посмотрела на Лору с брезгливым сожалением.
Больных в очереди не было. Таня сидела на диванчике, вязала шапку модной изнаночной вязкой.
Половина диванчика была покрыта простыней, а другая половина клеенкой. Клеенку клали в ноги, чтобы больной мог лечь в обуви, а не снимать ее и, следовательно, не терять времени.
- Почему это не придет?- спросила Лора.
- Или не придет. Или подонок. Одно из двух.
- Почему?
- Все такие.
- Он хороший,- не поверила Лора.- И он обязательно придет. Я уверена.
- Почему это ты так уверена?
- Я видела его глаза.
- Что ты там могла разглядеть?
- Я близко видела. Я у него на коленях сидела.
- Как это?- не поняла Таня.- Познакомилась и сразу на колени?
- Нет. Сначала на колени, а потом познакомилась.
Таня опустила вязанье и посмотрела на Лору с возросшим интересом.
Лора отвернулась к окну. Из окна были видны «Дом мебели» и кинотеатр «Казахстан».
Надо было объяснить, почему Лора не может выйти на работу и почему Таня должна здесь околачиваться вторую смену, в общей сложности четырнадцать часов. Но как расскажешь про кораблик, произошедший от плота, про мальчика-сиротину. Слова - не единственная и не лучшая форма выражения. Можно, например, выразить жестом или музыкой. Но ни петь, ни танцевать Лора не умела, да и с чего бы она начала танцевать в процедурном кабинете?
Лора и Таня были разные, как, например, собака и коза. Они чем-то похожи: примерно одинаковой высоты, обе на четырех ногах и с хвостом. Но все-таки собака - это собака. А коза - это коза. И то, что очевидно одной, совершенно непонятно другой.
И Лора стояла тихая и тупая от сознания своей зависимости.
В пять часов придут старушки, которые сядут перед кабинетом смирно, как дети, зажав в кулаке кубик надежды. Уколы пропускать не рекомендуется, потому что организм нельзя обманывать. Он поймет и обидится и не станет размывать соли, и снова появятся боли и разъедающие мысли о смерти. И все оттого, что Лора хочет быть счастливой. Обязательно счастливой, несмотря ни на что.
- Я за тебя завтра отработаю,- пообещала Лора.- А хочешь, два дня подряд.
- Да не придет он.
В дверь постучали, и в кабинет вошла женщина среднего возраста. Не молодая и не старая. Вернее, и молодая и старая - смотря с чьей точки зрения смотреть. С точки зрения старух - молодая.
- Фамилия?- строго спросила Таня и неловко полезла с дивана.
Подошла к столу, на котором лежала толстая раскрытая тетрадь в черном переплете.
- Почему не придет?- спросила Лора.
- Посмотри на себя в зеркало,- предложила Таня.
Зеркала поблизости не было, но Лора и так хорошо знала свою внешность. У нее был часто встречающийся в среднерусской полосе тип лица. Она всегда всем кого-то напоминала.
- Ну кому мы нужны за то, что мы - это мы?- произнесла Таня.
Женщина подобострастно улыбнулась, как бы деля беседу, но Таня строго на нее посмотрела, будто одернула, и женщина снова стала серьезной.
* * *
…Как сверкала река! Будто по воде бежали крошечные солнечные человечки, их было несметное количество. Как китайцев. Они все бежали и бежали, и не было им ни конца ни края.
Законный муж Сережа вышел из реки в дрожащих каплях и произнес, постукивая зубами:
- Счастье, вот оно…
Потом они пошли по берегу. У Лоры тогда, в девятнадцать лет, была длинная коса. Сережа вел ее не за руку, а за косу.
А через неделю кто-то постучал в дверь.
Лора отворила и увидела женщину с плоским свертком под мышкой.
- Сережа дома?- строго спросила женщина.
- Он на работе,- объяснила Лора, робея строгого тона.
- Передайте ему. Он забыл у меня свои тапки.
Женщина протянула сверток. Это были тапки, завернутые в газету.
Забытые тапки и солнечные человечки были настолько несовместимы, что Лора и не совместила. Она просто не поняла.
- Зачем вы беспокоились? Он сам бы заехал и забрал…
Лора честно посмотрела на женщину, но та почему-то взяла и стукнула Лору тапками по щеке. Что было совсем уже странно.
Сережа не отрицал, что это действительно его тапки. Но его возмущало нетоварищеское поведение женщины: ворваться в сердце семьи с прямой уликой предательства… Так друзья не поступают.
Сережа говорил, что если бы в нашем обществе можно было иметь двух жен, то он женился бы на обеих, кормил их и развлекал, потому что ему нравилась и та и эта. Каждая за свое.
Но в нашем обществе можно иметь только одну жену. Надо было выбирать. Сережа не знал, на ком ему остановиться. А та женщина знала. Она была сильным человеком и умела постоять за свое счастье.
После того как он ушел, Лора стала худеть по одному килограмму в день. Тело стекало с нее, и в конце концов она легла на диван, чтобы не вставать. Она умирала, потому что ее жизнь - Сережа. А если нет Сережи - нет и жизни.
Таня носила ей еду, отрывая кусок от семьи. Заставляла есть и разговаривать. Но больше разговаривала сама.
…Большие городские часы показывали половину седьмого.
Маленькие часы на Лориной руке показывали столько же.
Лжесвидетель опаздывал на полтора часа, и самое неприятное заключалось в том, что отсюда, с этой точки, было видно окно процедурного кабинета. В окне время от времени маячило Танино лицо. Выражения отсюда было не разобрать, но Лора и так его угадывала. Таня как бы говорила: «Стоишь? Ну, стой, стой…»
Может быть, ему встретилась та самая сильная женщина, с сережками в ушах. Взяла Его за руку и приказала: «Иди за мной».
Но Он вежливо освободит руку и вежливо скажет: «Сильные женщины - для слабых мужчин. А я сам сильный человек. Поэтому я пойду к Лоре».
Лора еще раз внимательно огляделась по сторонам.
Дядька в рабочей одежде устанавливал афишу к новому фильму. Вдвинул большой фанерный щит, на котором было нарисовано лицо артиста Ульянова без края щеки и без уха. Но ульяновские глаза с честно-требовательным, чуть раздраженным мужским прищуром уже взирали на этот мир. Рабочий вдвинул еще одно звено и подогнал ухо к щеке.
По левую руку стоял «Дом мебели». К магазину все время подъезжали машины.
Чуть в стороне от входа стояли плотные, коренастые мужчины - по виду хозяева жизни. У них были деньги, была цель и была уверенность в достижении своей цели.
Если бы у них не было цели, они бы ее выдумали. А если бы не было уверенности, они бы ее купили.
Хозяева жизни помногу едят и отъедают животы. Живот поднимает диафрагму на два-три сантиметра.
Диафрагма давит на сердце. У них затрудненное дыхание и ищущие глаза. Они все время прошаривают глазами мир: что бы еще купить?
Однажды Лора стояла на кладбище. Мимо нее прошли парни-могильщики в ватниках, с заступами через плечо. Ватники на них болтались по-студенчески элегантно, и они так молодо топтали землю. А сзади в дубленках шли - эти. Они приготовили могилу для одного из своих. Проходя мимо Лоры, успели обежать ее глазами. А когда она вышла с кладбища - поджидали ее у ворот. Они никогда и ни при каких условиях не хотели ничего упустить. И сейчас Лора почти чувствовала их оценивающий взгляд на своей высокой груди, нежно-розовом лице и крепких ногах.
Придет Он, возьмет Лору за руку и уведет из-под этих хозяйских глаз. А хозяева будут смотреть им вслед, озлобленные ненадолго своей нищетой.
…Сережа ушел летом, а через два года, тоже летом, в Лору влюбился главврач поликлиники. Ему было сорок, а ей двадцать два. Он был главный, а значит, достойный, и Лора им гордилась.
Главврач говорил, что Лора - мечта его жизни, но он не может предать глаза сына. Пусть сын окончит школу, получит среднее образование, тогда Главврач женится на Лоре и будет обречен на счастье всю дальнейшую жизнь.
Через три года сын окончил школу и поступил в институт.
Главврач сказал: «Маленькие дети - маленькие беды. А большие дети - большие беды». Если он уйдет из семьи, оставит сына без отца, то мальчик может попасть под дурное влияние, стать преступником или наркоманом. Пусть он окончит институт, встанет на ноги, и после этого Главврач сочтет, что исполнен долг, завещанный от Бога ему, грешному. Потянулись долгие четыре года.
Лора сидела одна по вечерам и в праздники, и в Новый год. Когда били куранты, Лора торопливо писала на бумажке желание, а потом съедала эту бумажку, запивала бокалом шампанского и ложилась спать. А по бокам дрожали стены, орала музыка. Люди встречали Новый год.
Главврач запрещал Лоре ходить одной по гостям и по театрам. Он был очень ревнивый и просил войти в его положение. Лора была включена в его радости, но выключена из его обязательств. Время шло. Сын уже заканчивал институт, ему остался последний курс, но в это время какое-то маленькое африканское государство обрело независимость, и Главврачу предложили поехать в Африку, возглавить клинику и оказать дружественную поддержку.
Главврач попросил Лору войти в положение маленького государства.
Сильные были сильны своей силой.
А слабые - своей слабостью.
Что оставалось Лоре? Верить во всеобщую разумность и ждать: придет Хороший Человек и включит ее в орбиту своих радостей и своих обязательств. И никому не надо будет входить в положение другого, потому что у них будет общая судьба и общее положение.
У Лоры - часто встречающийся тип лица. Таких, как она,- тринадцать на дюжину. Он придет к ней только за то, что она - это она. И ни за что больше.
Начался восьмичасовой сеанс. Перед кинотеатром стало пусто.
«Дом мебели» закрылся. Хозяева жизни уехали. Таня закончила работу и ушла из процедурного кабинета.
Ждать было бессмысленно, но Лора стояла и ждала. Сработала инерция преданности.
К кинотеатру подошла няня с ребенком. Няне было лет восемнадцать. Округлая, с прямыми льняными волосами, она походила на кокосовый орех.
Девушка стояла, задумчиво глядя над ребенком, как бы всматриваясь в неясные контуры своего будущего.
Постояла и ушла. Вокруг снова стало пусто. И в Лоре - пусто.
А есть ли ты, всеобщая разумность? Или все - пустое нагромождение случайных случайностей? И если сверху упадет кирпич - тоже случайность. Он мог бы и не падать. А мог бы упасть на кого-то другого. Почему именно на нее? За что?
- Я так и знал, что вы подождете…
Лора сильно вздрогнула и обернулась.
Он стоял перед ней - молодой и бородатый князь Гвидон в джинсах. Откуда он появился? Может быть, прятался за афишей…
- А вы что, нарочно прятались?
- Нет. Я опоздал.
- А почему вы опоздали?- спросила Лора, еще не понимая, но предчувствуя, что случилось счастье.
- Я забыл, что «Казахстан». Я только помнил, что Средняя Азия. Где жарко…
- А как же вы нашли?
- Я списал все кинотеатры с подходящими названиями: «Киргизия», «Тбилиси»,
«Алма-Ата», «Армения», «Ташкент»…- Он загибал пальцы правой руки, а когда пальцы кончились, перешел на левую руку.- «Ереван», «Баку», «Узбекистан»…
- «Узбекистан» - это ресторан.
- И кинотеатр тоже есть. В Лианозове. «Ашхабад» в Чертанове. «Тбилиси» - на Профсоюзной. Я уже четыре часа езжу.
- Но Тбилиси - это же не Азия.
- Все равно там жарко…
Он замолчал. Смотрел на Лору. У него было выражение, как у князя Гвидона, когда он, проснувшись, увидел вдруг город с теремами и церквами.
- Я так и знал, что вы подождете…
- Почему вы знали?
- Я видел ваши глаза.
|
