УПК Виктория Самойловна Токарева
        Повести и рассказы #
        Виктория Токарева
        УПК

* * *
        УПК - это учебно-производственная практика. Мы с Викой проходим практику в магазине. Мы надеваем белые халаты, белые шапочки, как пилотки у стюардесс, и начинаем продавать продукты населению.
        Я продаю штучные товары: бутылки кефира, пакеты с молоком, творожные и плавленые сырки.
        Моя очередь движется довольно быстро, я даже вхожу в азарт, и мне довольно интересно.
        Наша руководительница практики Зинаида Степановна говорит нам, что в профессии продавца должна быть артистичность. Продавец и артист должны иметь общие профессиональные качества: а именно - обаяние.
        Я довольно быстро освоила обаяние. Это нетрудно. Для того чтобы проявить обаяние, надо испытывать интерес к человеку по другую сторону прилавка. А именно - к покупателю. Надо смотреть на него так, будто ты давно его знаешь и теперь рада встрече.
        Между прочим, я не притворяюсь. Мне действительно нравятся человеческие лица и интересно угадывать - что стоит за каждым лицом. Некоторые считают, что лицо - не показатель. Мало ли какое у человека лицо. Например, он некрасивый, а у него замечательная душа. Я уверена, что если замечательная душа, то человек некрасивым быть не может. Лицо похоже на самого человека. У дурака, например, не может быть умного лица.
        Вот передо мной старик. У него детское, безмятежное выражение, и я догадываюсь, что он очень доверчив. И именно поэтому мне хочется обслужить его особенно хорошо, быстро и точно.
        А вот женщина с пронзительными глазами. Эта своего не упустит. Если я сделаю что-нибудь не так, она меня просто изничтожит. Я ее боюсь, поэтому я делаю все так, как следует. Однако не улыбаюсь.
        Рядом со мной на соседних весах - моя подруга Вика. Мы дружим с ней с первого класса. Она кажется мне самой умной и самой красивой. Дружба тоже должна включать в себя элемент восхищения. Если бы я Викой не восхищалась, то я не могла бы с ней дружить.
        Вика взвешивает на весах сыр и масло. Ее очередь движется медленно, как будто застыла на одном месте.
        У Вики сегодня отвратительное настроение, и она не намерена быть обаятельной. Ей не хочется быть обаятельной, а притворяться она не желает. Вообще притворяться - нехорошо. Но ведь покупатель не виноват в ее плохом настроении, и не надо втягивать его в свое настроение.
        - Вовка подлец!- говорит мне Вика.
        Вовкина подлость состоит в том, что он нашел себе другую девочку с немыслимой фамилией Альтер-Песоцкая. И они уже с этой Альтерой ходили на школьный огонек, и все их видели.
        - А что ему еще оставалось?- вступаюсь я за Вовку.
        - Девушка, кефир свежий?
        - Свежий,- отвечаю я и улыбаюсь.
        Я отвечаю, а сама думаю про Вовку.
        Вовка был центром и душой нашей компании. А теперь компания распадается. И это очень жаль. Настолько жаль, что даже не хочется ходить больше в школу.
        Вовка любил Вику, и все знали об этом. А Вика Вовку не любила. И все тоже знали об этом. Вика ужасно гордилась своей победой и всячески ее демонстрировала.
        Но на прошлом сабантуе по поводу дня рождении Хали (вообще он Халимовский) Вовка выпил чуть не целую бутылку вина и сказал, что помирает. И действительно, ушел в другую комнату, лег на диван и стал помирать. Губы у него посинели, ногти тоже посинели, он мелко задрожал и заклацал зубами.
        На это никто не обратил никакого внимания, все веселились под маг, топали ногами, как стадо носорогов. Я сказала Вике, что Вовка помирает, но Вика решила, что он помирает из-за неразделенного чувства, и заплясала еще радостнее.
        Тогда я села возле Вовки и стала плакать. Через какое-то время Вовка ожил, и я смогла спокойно уйти домой. Халя хотел меня проводить, но я не разрешила. Я хотела остаться одна.
        Дома я все рассказала маме. Мама спросила:
        - А ты где сидела, в голове или в ногах?
        - У изголовья,- вспомнила я.
        - А он видел, что ты плакала?
        - Нет.
        - Вот и напрасно,- сказала мама.- Надо было сесть у его ног. Тогда бы он видел.
        - А зачем?- удивилась я.- Я плакала не затем, чтобы он видел. Мне просто было его жалко.
        - Надо же…- сказала мама.
        - Ничего не «надо же»,- обиделась я.- Какие-то вы все…
        - Вот чек,- напомнила женщина с челкой и подвинула мне чек.

«А почему она не на работе?» - подумала я о женщине, но спрашивать, естественно, не стала. Взяла чек и проверила сумму.
        Вика рядом со мной заворачивала сыр в бумагу.
        - А бумага, как картон,- сказала женщина с пронзительными глазами, та, что стояла недавно в моей очереди. Она заняла в обе сразу, для экономии времени.- Небось сто граммов весит. Только бы надуть…
        Вика промолчала.
        - Неужели нельзя в пергамент заворачивать?- не отставала женщина.
        - А где я вам пергамент возьму?- спросила Вика.- Был бы, так и заворачивала.
        Я внимательно следила за конфликтом, готовая вступиться в любую минуту.
        - У меня такое чувство, как будто он плюнул мне в лицо,- сказала Вика мне, игнорируя свою недовольную покупательницу.
        - И напрасно,- возразила я.
        - Мне кажется, на меня все смотрят и показывают пальцем. Это ужасно.
        - Что ужасно? Ты же его не любила?
        - Но он был! Я ему верила! Он меня обманул!
        Вика швырнула сыр, и он проехал по прилавку прямо до покупательницы с пронзительными глазами.
        - Нахалка!- сказала она.- А еще молодая…
        - Сами вы молодая,- ответила Вика, но это прозвучало как «сами вы нахалка».
        Женщина стояла и не знала - обижаться ей или нет.
        - Ну конечно, молодая,- мягко поддержала я Вику.
        Женщина перевела на меня пронзительные глаза и решила, что при всех обстоятельствах, даже будучи нахалкой, лучше оставаться молодой. Она забрала свой сыр и отошла.

…Однако Вовка заметил тогда, что я плакала. Мало того, что он заметил,- это произвело на него сильное впечатление. На другой день он ходил подавленный от перевыпитого вина и от впечатления. А потом подошел ко мне и сказал:
        - Нам надо поговорить.
        - Давай,- согласилась я.
        - Не сейчас. И не здесь.
        - Почему?
        - Потому,- объяснил Вовка.- Я тебе позвоню.
        Я пришла домой. Села и стала ждать, глядя на телефон. Но Вовка не позвонил.
        Я подождала до одиннадцати, а потом легла спать. И вот, когда я легла, он позвонил.
        - А почему так поздно?- удивилась я.
        - Звезды…
        Я хотела пообижаться и покочевряжиться, но передумала. Стала торопливо одеваться.
        - Ты куда?- спросила мама.
        - Щас…- неопределенно ответила я.
        Хлопнула дверью и сбежала вниз.
        В небе действительно стояли звезды, и разговаривать в такой обстановке действительно не то, что в школьном коридоре.
        Вовка стоял против моего парадного, ссутулившись, сунув руки в карманы, и без шапки.
        Я подошла к нему. На его волосах и ресницах лежал снег.
        - Я люблю тебя,- сказал Вовка.
        У меня внутри что-то перевернулось от неожиданности и от торжественности.
        - Я знаю тебя с первого класса, а увидел только вчера. Я не понимаю, как можно любить кого-то еще, кроме тебя.
        Я молчала. Не знала, что сказать.
        - Не отвечай!- приказал Вовка.- Не говори ничего. Подумай! А завтра мы поговорим.
        Я вернулась домой.
        - Ну что?- спросила мама.- Влюбился?
        - А как ты догадалась?- растерялась я.
        - Что ты собираешься делать?
        - Я не знаю. А что надо делать?
        - Тебе придется выбрать,- сказала мама.
        - Между Вовкой и Викой?- спросила я.
        - Нет. Между собой и собой. Какую ты себя выберешь?
        - В каком смысле?- не поняла я.
        Мама долго ничего не отвечала. Потом сказала:
        - Бывает, в детстве упадешь с крыльца и не заметишь. А потом через десять лет горб вырастет. И умереть нормально не сможешь. Гроб круглый делать придется.
        Я стащила сапоги и села на диван. Снег начал течь с волос по моему лицу.
        - Я не плачу,- сказала я.- Это снег.
        - Можешь и поплакать,- разрешила мама.- Выбор не всегда легко дается.
        Я не спала тогда всю ночь. Мне хотелось, конечно, иметь свою победу, повесить ее на грудь, как орден, и чтобы все видели. Но можно ли получать ордена такой ценой?
        - Девушка, я просил молоко, а вы дали кефир.
        - Извините, пожалуйста…- Я исправила ошибку.
        - Хотя, знаете, дайте мне и молоко, и кефир.
        Я подала еще один пакет.
        - Нет. Все-таки не надо…- передумал покупатель.- Или все же дайте…
        Я поставила пакет на прилавок.
        - Нет. Все-таки не надо,- окончательно решил покупатель.
        Очередь занервничала, а я нет. Я знаю, что для некоторых людей проблема выбора - просто мучение. Чего бы этот выбор ни касался.
        - Я советую вам взять,- сказала я. Я знала, что совет со стороны в таких случаях очень помогает.
        - Почему?- насторожился покупатель.
        - Пусть будет. Чтобы лишний раз не ходить.
        - Вы совершенно правы!- с благодарностью сказал мой покупатель, и его глаза засветились истинным счастьем - не от приобретения кефира, а оттого, что я освободила его от мучительной проблемы.
        - Придурок,- тихо сказала Вика, когда он отошел к кассе.
        К Вике протиснулась женщина с челкой - та самая, которая не на работе.
        - Почему у вас масло крошится?- спросила она и развернула бумагу, показывая масло.
        - Я не знаю,- сказала Вика.
        - Оно что, мороженое?
        - Нет. Оно масло.
        - Я понимаю, что масло. Оно что, в морозилке у вас хранится?
        - Я не знаю. Не пробовала.
        - А вы попробуйте.
        - Зачем?
        - Чтобы знать, что вы продаете.
        Челка развернула пакет и стала двигать его к Викиному лицу.
        - Спасибо.- Вика отодвинула пакет.- Я масло без хлеба не ем.
        - Да что вы ей суете?- возмутился мужчина в лыжной шапке.- Несите директору, пусть он пробует.
        - А у директора что, корова своя?- спросила Вика.
        - Это вас где так учат? В школе?- спросила Челка.
        - Чему учат?- не поняла Вика.
        - Где у вас жалобная книга?- потребовала Челка.
        - Да что вы пристали к человеку?- спросил носатый парень из очереди.- Она-то при чем…
        Вот этого не надо было делать. Если бы парень не заступился за Вику, она бы собралась с духом и справилась с Челкой. Но он ее пожалел. И Вике тоже стало себя жалко. У нее на глазах выступили слезы. Она резко повернулась и пошла от прилавка в глубину магазина.
        Очередь недовольно заурчала, оставшись без продавца. Я тут же метнулась к Викиным весам и сказала Челке:
        - Возьмите сметану. Сегодня очень свежая сметана. Только что привезли. И очень мало осталось.
        Я точно знаю, что таким Челкам важно, что мало осталось. Что кому-то не достанется. Что у нее есть шанс «ухватить».
        - Возьмите три пачки,- посоветовала я и поставила перед ней три пластмассовых пакетика. И взяла следующий чек.
        Я торговала за двоих и едва успевала поворачиваться. У меня руки заболели оттого, что все время находились во взвешенном состоянии.
        Челка стояла и выбирала между жалобой и сметаной. Я была уверена - она выберет сметану, потому что жалобу в борщ не положишь и не съешь. Но Челка выбрала то и другое. И сметану, и жалобу.

…Я не спала тогда всю ночь. Я думала, что если выберу Вовку, то Вика потеряет сразу все: и любовь, и дружбу. Как она дальше станет жить? То есть она, конечно, останется жить. Но как… Весь мир будет казаться ей фальшивым и непрочным, состоящим из вовок и наташек.
        Прошли сутки. Настали новые одиннадцать часов вечера. И точно такие же выступили звезды. А Вовка стоял другой. Он как будто похудел, перестрадал за эти сутки. Я вдруг увидела, что он - очень красивый и сложный человек и недаром является душой общества и центром компании. Все остальные - безликие рядом с ним. Без лиц.
        - Я не могу предать Викины глаза,- сказала я Вовке заранее заготовленную фразу.- Я не могу начинать свою жизнь с предательства.
        Я смотрела на Вовку и хотела, чтобы он меня опроверг. Сказал что-то такое, отчего все стало возможно. Но он молчал.
        - Я никому не нужен,- сказал вдруг Вовка.- Ни матери, ни отцу, ни тебе. Никому.
        Я вспомнила, что родители у него разошлись и подкинули Вовку бабке. А сами завели новые семьи с новыми детьми.
        Вовка повернулся и пошел. Мне захотелось крикнуть: «Не уходи!»
        Но тогда первая часть моего выступления не совпадала бы со второй. Потому что смысл первой части был «уходи». А второй - «останься».
        Вовка ушел.
        Я вернулась домой и ждала, что он позвонит. Но он не позвонил. Он мне поверил.
        - Масло хорошее?- спросила меня девушка в спортивной куртке.
        - Хорошее,- грустно сказала я.- Но оно крошится.
        - И что это значит?
        - Ничего не значит. Просто его неудобно мазать на хлеб.
        - А я и не мажу,- грустно сказала девушка, и мне показалось, что она тоже отказалась от любви во имя дружбы.
        У дверей встала наша уборщица тетя Настя, чтобы никого не пропускать. Наступало время обеденного перерыва.
        Я разметала остатки своей очереди, вернее, своих очередей.
        Магазин опустел.
        Я пошла искать Вику. Она сидела в хлебном отделе на мешке с сахаром и плакала.
        - Сахар подмочишь,- сказала я, и села рядом с ней, и положила голову на ее плечо.
        Мы обнялись и стали плакать вместе. И у меня были все моральные основания плакать на Викином плече.
        В склад заглянула наша руководительница Зинаида Степановна. Она была красивая и румяная, как матрешка. И фигура, как у матрешки.
        - А, вот вы где,- обрадовалась Зинаида Степановна.- Вас к директору.
        Мы с Викой поднимаемся и идем к директору - мимо отдела заказов, где стоят блатные и инвалиды. Мимо склада, где таскают ящики рабочие и от них уже в середине дня пахнет водкой.
        Поднимаемся на второй этаж к директору. Он сидит у себя в кабинете, за своим столом,- довольно молодой, худой и печальный. У него язва желудка, и он не может есть дефицитные продукты. Может быть, поэтому он и печальный. А может, потому, что его уже с утра одолели человеки. Ведь они все едят. Жуют, перетирают зубами пищу и хотят, чтобы она была хорошей.
        И еще я заметила, что нам, продавцам и директору, приходится, как правило, иметь дело с людьми неважными. Хорошие, интеллигентные люди берут молча то, что им дают, и идут домой. А вступают в контакт с нами такие вот Челки, которым дома скучно и для них склоки заменяют творчество. И они творят.
        Директору следует нас отчитать, но ему ругаться не хочется. Он смотрит на нас, как унылая собака, и спрашивает:
        - Ну что, девочки?
        Вика вдруг прыскает. Ей стало что-то смешно. Я посмотрела на директора и увидела, что «молния» у него на брюках застегнута не до конца и торчит клок розовой рубахи.
        Я тоже прыскаю, и мы начинаем помирать со смеху.
        Директор не понимает, в чем дело, однако смех действует на него как инфекция. Он заражается смехом, ему тоже хочется смеяться, но он не имеет права. Он должен сделать нам «втык» за жалобу в жалобной книге.
        - Нехорошо, девочки…- начинает директор.
        И мы прямо валимся от хохота.

«Прав не тот, кто прав, а тот, кто счастлив,- думает директор.- Просто счастлив, и все».