Вспомни меня!.. Дана Хадсон
        Странная вещь человеческая память. Лорен помнила все, что случилось с ней в прошлой жизни. Но тот, кто был ей тогда так дорог, считает ее по меньшей мере фантазеркой, и собирается жениться на другой. Вспомнит ли он свою настоящую любовь?
        Дана Хадсон
        Вспомни меня!..
        Глава первая
        Поезд мягко покачивало на стыках рельс, и Лорен, сидя в удобном кресле, невольно прикрыла глаза. Мысли плавно перескакивали с одно на другое, не задерживаясь ни на чем. Она почти дремала, убаюканная тишиной и мерным постукиванием колес.
        Внезапно у нее появилось странное ощущение, сродни тому, когда по коже ползает неприятное насекомое. Распахнув глаза, она встретила пристальный взгляд сидевшего напротив мужчины и сердито нахмурилась.
        — Вам никто не говорил, что вы очень красивы?  — незнакомец чуть наклонился вперед, рассматривая девушку, как произведение искусства.
        Ничего не отвечая, она продолжала сердито смотреть на него, хмуря брови.
        Улыбнувшись с легким сарказмом, он констатировал:
        — Понятно! Хорошо воспитанные девушки не разговаривают с незнакомыми людьми. Так давайте познакомимся. Я Джеймс Брукс, граф Филдинг, но вы можете звать меня просто Джеймс. Вы слишком хороши, чтобы тратить время на великосветские условности.
        Лорен с осуждением взглянула на визави. Ей не понравилась его фамильярность. К тому же смутил громкий титул. Для чего он ей его объявил? Это по меньшей мере моветон, они же не на великосветском приеме. К тому же она всю жизнь считала справедливым высказывание древних греков «подобное к подобному», и никогда не стремилась занять более высокое положение в обществе. Лорен вполне устраивала ее непритязательная жизнь.
        Молчание затянулось, и граф вопросительно вздернул бровь, призывая спутницу продолжить ни к чему не обязывающий разговор. Не выдержавшая его настойчивости Лорен попыталась не слишком корректно уйти от прямого ответа:
        — Извините, но я вас не знаю. А заявить, что он приличный человек, о себе может каждый.
        Мужчина ошеломленно посмотрел на нее и вдруг, откинув голову на спинку кресла, закатится неприлично громким хохотом. Смеялся он долго и с удовольствием, заставив Лорен не слишком хорошо подумать о его воспитании. Отсмеявшись, мило извинился.
        — Простите меня, ради Бога. Но быть так резко скинутым с пьедестала, который собственноручно воздвиг, приходится не так уж и часто. Но вы гораздо интереснее, чем мне показалось поначалу.
        Он с вновь возникшим, теперь уже неподдельным интересом осмотрел сидевшую перед ним девушку.
        Она была очень красива. На точеной шее гордо сидела хорошенькая головка с тонким изящным профилем. Ему не понравилось, что ее светло-золотистые волосы были надежно упрятаны под вязаную синюю шапочку и лишь один непослушный локон выбивался позади, позволяя узнать цвет ее волос. По его мнению, распущенными они были бы краше.
        В ее темных, почти фиолетовых глазах пряталась упрямая искорка, заставляя их светиться мягким чистым светом. Цвет ее глаз заинтриговал графа. Интересно, они всегда такие темные или на них влияет ее настроение? Внезапно ему очень захотелось узнать, бывают ли они синими, даже фиалковыми, во времена чувственных ласк? Решив, что при определенном старании вполне сможет это выяснить, перевел взгляд на ее одежду.
        Одета она была, как большинство горожанок, в темные джинсы и легкую куртку, вполне соответствующие ранней весне, но совершенно его не устраивающие. Обладающий взыскательным вкусом граф с удовольствием нарядил бы ее в лучшие модели от известнейших модельеров, как одевал всех своих любовниц. В изящном стильном наряде она была бы несравненна!
        Желание попробовать на вкус ее прозрачную кожу захватило его целиком, и он даже облизал пересохшие губы, с досадой отметив силу преждевременно овладевшего им вожделения.
        Не отводя построжевших глаз, Лорен также смотрела на него в упор, давая понять неприличность подобного отношения к случайной попутчице. Джеймс невольно отметил, что в девушке есть нечто, не позволяющие вести себя с ней фамильярно. Внутренняя сила или гордость, а может, и то и другое вместе. Осознав, что, если он будет продолжать в том же духе, то никогда не выяснит, какого же цвета ее глаза в столь желанной им ситуации, граф перешел на более серьезный тон.
        — Прошу меня простить. Я вел себя недопустимо. Но, может быть, всё же познакомимся?
        И он беззащитным жестом, нарушая все законы этикета, протянул ей открытую ладонь.
        У Лорен не осталось выбора. Если продолжать изображать из себя недотрогу, пришлось бы всерьез обидеть человека, а этого она никогда не делала. Протянув в ответ свою, нехотя представилась:
        — Лорен Смит.
        Он не стал жать ее ладонь, как она думала, а молча приложил ее к губам и поцеловал, заставив ее собрать все свое самообладание, чтобы не покраснеть от непривычности подобного жеста. Отпустив ее руку, граф с печальной ироничностью усмехнулся.
        — Смит? Вот как?
        Она сурово взглянула на навязчивого попутчика.
        — Чем это вам не понравилась моя фамилия?
        Брукс сумрачно подсказал:
        — Уж слишком она банальна. Ее проще всего выдать за свою, если не хочется ввязываться в сомнительное знакомство.
        Она чуть заметно пожала плечиками.
        — Ничего не могу поделать. Мой отец не поймет, если я ни с того, ни с сего решу ее поменять.
        Джеймс враз повеселел. Ему одномоментно сообщили столько информации! Во-первых, она и в самом деле Смит. Во-вторых, не замужем. И, в третьих, у нее на примете никого нет! Но всё-таки с некоторым скепсисом спросил:
        — У вас и в самом деле нет достаточно настойчивого поклонника, чтобы собираться за него замуж?
        Она колко поинтересовалась:
        — Уж не собираетесь ли вы предложить для этой роли себя?
        Граф насторожился. Он был весьма и весьма завидным женихом и привык опасаться навязчивых девиц и их мамочек, стремившихся получить его титул с весьма приличным состоянием. Но эта девушка смотрела на него с таким мрачным безразличием, что ему отчаянно захотелось пробить дыру в ее небрежном отношении:
        — Неужто вы будете против?
        И получил удар в лоб:
        — Конечно. Вы мне не нравитесь.
        Он так поразился, что по-детски пролепетал:
        — А почему?
        Лорен с досадой посмотрела на докучного типа. Ну что за день такой неудачный! Сначала она едва не опоздала на поезд, потом больно ударилась локтем об угол столика, набив синяк на своей тонкой белой коже, который наверняка будет долго болеть, украшая ее всеми цветами радуги. А теперь вынуждена еще и утишать ненароком уязвленное ею самолюбие аристократа.
        Похоже, граф слишком привык если не к поклонению, то к почтительному интересу к своей незаурядной персоне уж точно. И, хотя она впервые в жизни общалась с настоящим носителем голубой крови, но никакой особой заинтересованности в продолжении этого знакомства не ощущала.
        Чтобы прекратить удручавший ее разговор, прикинулась недалекой:
        — Извините, мне еще никогда не доводилось общаться с английской знатью. Может быть, я себя как-то не так веду.
        Почувствовав в ее словах плохо скрытую насмешку, Джеймс несколько растерялся. Такой откровенной обструкции он не помнил со времен учебы в Итоне. Но там-то он терпел ее от старших, к тому же более знатных учеников. Но остальные, люди с обычной кровью, никогда подобные колкости говорить не осмеливались. Во всяком случае, глядя ему в глаза. Ее безразличие его по настоящему заинтриговало, но тут показались лондонские пригороды, и он испугался, что сейчас всё кончится, так и не начавшись. Склонившись над ней, с легкой паникой потребовал:
        — Скажите мне свой номер телефона!
        Лорен с ироничной улыбкой попросила уточнить:
        — И для чего он вам?
        Джеймс напрягся, понимая: если отпустить Лорен сейчас, то вероятность встретить ее вновь в многомиллионном Лондоне равна нулю. Давать ей свою визитку бесполезно, вряд ли она когда-либо соизволит ему позвонить. Проклиная свою манеру знакомиться, приведшую к столь печальному афронту, он всё же попытался что-то исправить:
        — Лорен, нам необходимо поговорить! Давайте встретимся в ресторане «Шарм» на площади Лизбет? Очень хороший французский ресторан с прекрасной кухней и обслуживанием, не пожалеете, если пойдете! В эту субботу в семь вечера я буду вас там ждать.  — Заглянув ей в глаза, значительно добавил: — Хоть всю ночь. Приходите!  — и, не давая ей времени отказаться, быстро встал и с коротким поклоном вышел в коридор.
        Лорен хмуро посмотрела ему вслед и твердо прошептала:
        — Ни за что не пойду! С аристократами голубых кровей мне делать нечего!
        В субботу она уже так не считала. Природная обязательность и сочувствие заставляли ее с содроганием думать, что Джеймс весь вечер будет неприкаянно торчать возле ресторана, привлекая к себе любопытствующие взгляды всех прохожих. Как же по-идиотски он будет себя чувствовать! А если ему встретятся знакомые? Невольно представив себя на его месте, сердито повздыхала от досадной ситуации, в которую ненароком угодила, но решилась пойти.
        А как еще она могла поступить? Она выросла в семье обычного сельского сквайра, считающего порядочность и чувство собственного достоинства главными человеческими качествами и строго осуждающем их отсутствие. Отец с матерью и жили строго в соответствии с этим постулатом, и своих детей воспитали точно так же.
        Родину Лорен, Бернфут, тихое местечко под Ньюкаслом с населением примерно в тысячу человек, окружали широкие поля, совершенно не похожие на узкие улицы старого Лондона, где теперь была ее небольшая квартирка. Порой ей так не хватало свежего ветра с холмов, разделявших Англию и Шотландию, что она уходила из дома, в котором жила, и ехала в Гайд-парк, чтобы без помех полежать на земле и почувствовать дыхание настоящей зелени. Но самым приятным был, конечно, отпуск, который она всегда проводила в кругу любящих ее родных.
        Помня, что французский ресторан, в который она получила столь нестандартное приглашение, весьма фешенебельный, хотя и не слишком элитарный, Лорен надела традиционное маленькое черное платье. Чтобы не казаться чопорной пуританкой, украсила себя прабабушкиными драгоценностями. Серебряный набор с изящно выполненной филигранью, состоящий из колье, браслета и серег, великолепно смотрелся на черном с синеватым отливом бархате. Конечно, это не настоящие драгоценности, но их ценность определена временем.
        Слегка накрасилась, подчеркнув форму глаз и губ, и повертелась перед зеркалом. Решив, что вполне готова, спустилась вниз.
        В красивых черных туфлях на высоких каблуках в лондонском метро делать было нечего, и ей пришлось поймать такси. С некоторой досадой подсчитывая понесенные убытки, Лорен назвала водителю адрес. Посмотрев на часы, убедилась, что подъедет к ресторану с военной точностью — ровно в семь.
        Заметив ее издалека, обрадованный Джеймс метнулся навстречу. Помог выйти из такси, благодарно поцеловал руку, и сам рассчитался с водителем.
        Лорен попыталась запротестовать, но граф решительно пресек все ее возражения:
        — Я вынудил вас приехать сюда, мне и возмещать ваши убытки.
        Это было вполне справедливо, и она молча позволила ему увлечь себя внутрь сиявшего приветливыми огнями здания. Оттерев в сторону привратника, Брукс сам распахнул перед ней дверь и поинтересовался:
        — Вы бывали здесь раньше, Лорен?
        Она кисло усмехнулась.
        — Нет, не доводилось. У нас разные возможности, знаете ли.
        Граф с удивлением посмотрел на потрясающе красивую девушку. Неужели она не знает, что для таких красавиц, как она, отсутствие денег вовсе не проблема? Достаточно один раз пройти вечерком возле подобного заведения, и приглашение разделить ужин, а потом и все прочее, обеспечено. Хотя с ее староморальным образом жизни это, видимо, неприемлемо. Почему-то от этой мысли у него на сердце стало так легко, что Джеймс, не сдержавшись, широко улыбнулся.
        Истолковав его улыбку по-своему, Лорен вздыбила иголки, напоминая недовольного ежика. Но граф нежно сжал ее локоть, не давая пролиться возмущению, и, чуть заметно направляя, повел по широкой мраморной лестнице в элегантный вестибюль, из которого распахнутые двери вели в бар и ресторан.
        Кивнув на вход в бар, вежливо предложил:
        — Хотите сначала выпить или предпочитаете сразу пройти за наш столик?  — И с беспокойством поинтересовался: — Вы никуда не спешите?
        Лорен никуда не спешила, о чем прямо сказала своему спутнику, вызвав новую восторженную улыбку. Постепенно до нее дошло, что этот великолепный мужчина действительно рад возможности побыть с ней несколько часов. Это ее насторожило, ей вовсе не хотелось служить для него постельной игрушкой, а другие отношения между ними были явно невозможны.
        Обхватив за тонкую талию, Джеймс увлек девушку в длинный коктейль-бар. Около них немедленно возник официант и деликатно кашлянул.
        — Добрый вечер, лорд Филдинг! Приготовить для вас и вашей спутницы что-нибудь из моих фирменных смесей?
        Джеймс милостиво позволил:
        — Здравствуй, Джон. Сделай, пожалуй, «Сердце звезды», но для мисс Смит, естественно, не слишком крепкий.
        Обнаружив, что Джеймс завсегдатай в этом роскошном ресторане, Лорен с горечью подумала, что приехала сюда совершенно напрасно. Вон с какой затаенной язвительностью на нее посматривает бармен. Наверняка она далеко не первая в длинной череде привозимых сюда Джеймсом дурочек. И дала себе слово: больше таких встреч не будет. Не стоит привыкать к подобным удовольствиям. Ни к чему хорошему они, как правило, не приводят.
        Взобравшись на высокий барный табурет, огляделась вокруг. Ее вдруг охватило бесшабашное настроение. Почему бы ей хоть на один вечер не забыть о благоразумии и здравом смысле? Если уж она тут, стоит воспользоваться моментом и посмотреть, как развлекается золотая лондонская молодежь.
        Если местная кухня и впрямь так хороша, как расхваливал Джеймс, то здешние деликатесы стоит попробовать. Сама она, если ей хотелось чего-то получше, чем приготовленная на собственной кухне еда из купленных в соседнем супермаркете полуфабрикатов, шла на соседнюю улицу, где располагалась неплохая, по ее мнению, пиццерия.
        Окинув ресторан сверху донизу взыскательным взглядом, признала, что помещение отделано великолепно. Большую часть бара занимала огромная круглая стойка, вокруг которой высилось множество мягких табуретов. Лорен насчитала не менее дюжины официантов, одетых в щегольские ливреи. Они суетились вокруг разряженных посетителей, не спеша потягивавших коктейли из бокалов дизайнерской работы.
        Вся задняя стенка бара представляла собой огромный аквариум, в котором плавали пестрые экзотические рыбы и в искусственных бурунчиках причудливо покачивались вычурные растения; толстое стекло увеличивало обитателей аквариума в несколько раз.
        — Прошу вас, мисс.  — Джон поставил перед Лорен переливающийся всеми цветами радуги коктейль.
        Она осторожно его пригубила. В бледно-розовых глубинах напитка чувствовались привкус банана и апельсина, джин и еще что-то непонятное с горьковатым привкусом. Она с невольным вопросом подняла глаза на Джеймса. Поняв ее невысказанный вопрос, тот принялся открещиваться от неприятного для него предположения.
        — Я и не думал вас ничем опаивать, бог с вами! Это, кстати, приличное заведение и ничем подобным здесь не увлекаются. Это же вопрос репутации!
        Он был всерьез возмущен, и Лорен сменила гнев на милость, отметив про себя, что граф уж слишком много знал о местных порядках. Не иначе как убедился в неподкупности местной обслуги на собственном опыте.
        Джеймс с тайным недовольством посмотрел на свою гостью. Она была закована в такой глухой панцирь, что он не знал, с какого боку к ней подступиться. А ему очень хотелось завоевать ее расположение. Хотелось, чтобы эти чудные глаза смотрели на него с нежной многообещающей улыбкой, от которого у него в томном предвкушении сжималось бы сердце. Успокоив себя банальностью: чем продолжительнее борьба, тем слаще победа, граф решил положиться на милость судьбы. Уже одно то, что эта необычная девушка здесь, внушало ему определенные надежды.
        Выпив коктейль, Джеймс дождался, когда то же сделает Лорен и, убедившись, что коктейлей она больше не желает, невозмутимо соскользнул с табурета. Протянул руку, помог спуститься своей гостье, и повел ее в соседнее помещение, где, собственно, и располагался сам знаменитый ресторан.
        Рядом с ними тотчас появился еще один официант и поздоровался с Джеймсом почтительно, чуть ли не заискивающе. Лорен невольно констатировала, что граф Филдинг везде, где бы ни появлялся, привлекал всеобщее внимание. Но чем — внешними, весьма внушительными, данными, или немаленькими доходами?
        Что ж, нужно признать, что граф умеет себя подать — угольно-черный смокинг с легкой искрой явно пошит у хорошего портного и сидит на нем как влитой. Но и без одежды он весьма привлекателен — высокого роста, хорошо сложенный, он напоминал ей изящных придворных времен королевы Елизаветы. Черные волосы и серые глаза вкупе со слегка загорелой кожей и тщательно выверенное изящество придавали ему обманчивый вид светского повесы.
        Лорен молчаливо отметила,  — вполне возможно, что он такой и есть, как кажется. Но тем не менее что-то в нем всерьез ее привлекало, причем на чисто чувственном уровне, что категорически ей не нравилось. Она всегда считала, что родственность душ куда важнее близости тел. Решив разобраться с этим странным чувством попозже, подняла голову и невольно улыбнулась в ответ на открытую улыбку Джеймса.
        Когда официант провел их к заказанному Джеймсом столику, Лорен тихо спросила:
        — Чему вы так радуетесь?
        Склонив голову к ее маленькому ушку, тот таинственно ответил, овевая ее теплым дыханием:
        — А разве это не очевидно?
        Ей не верилось, чтобы ее скромная персона могла вызвать такой эффект, поэтому решила принять его слова за легкое подтрунивание.
        Заботливо отодвинув кресло с высокой спинкой, граф усадил свою спутницу за овальный столик на двоих. Официант подал им огромные, украшенные золотым теснением карточки меню. Джеймс, заметив, что Лорен, заглянув в нее, вопросительно подняла бровь, и предложил:
        — Хотите, чтобы заказал я?
        Меню было на французском, и Лорен сомневалась, хватит ли ее скромных познаний в этом языке, чтобы не опростоволоситься. Она с деланным спокойствием посмотрела на Джеймса.
        — Да, закажите сами, будьте так добры.  — В этих словах вновь прозвучал невольный сарказм, и она слегка покраснела, негодуя на себя. Ну почему она не может вести себя непринужденно, как и полагается умудренной жизнью особе?
        Ответ пришел внезапно, и такой, от которого она смутилась и растерялась: Джеймс понравился ей настолько, что она уже пытается защитить себя от возможной боли. Не преждевременно ли?
        Сделав вид, что ничего не заметил, Джеймс ровным голосом перечислил официанту выбранные им блюда. Дожидаясь заказа, завел ничего не значащую светскую беседу, и Лорен немного расслабилась, слушая его безмятежный голос. Он обволакивал ее густым туманом, и вот она уже начала смеяться над его саркастическими шутками почти так же, как смеялась бы со старым добрым другом.
        Брукс исподтишка любовался ее милым нежным лицом. Он впервые встретил столь привлекательную девушку, и осознавал только одно — он сделает всё, чтобы продлить их не вполне удачно начавшееся знакомство. А для этого нужно расположить ее к себе. Это не сложно, достаточно не позволять себе ничего лишнего. Он уже понял, что она, как настоящая провинциалка, выросла в совершенно другой субкультуре и не смотрела сквозь пальцы на небезвинные шалости городских сверстников.
        Но вести себя как церемонный пуританин так трудно! Особенно если ты мужчина из плоти и горячей крови. Ему хотелось взять ее за руку, ощутить нежность и теплоту бархатистой кожи. В груди понемногу начал разгораться темный огонь желания, и он нетерпеливо оглянулся, ища глазами официанта, надеясь, что вкусная еда отвлечет его от плотских желаний.
        Заметив этот нетерпеливый взгляд, Лорен шаловливо спросила:
        — Вам со мной скучно?
        С трудом удержавшись от правдивого ответа, Джеймс ответил полуправдой:
        — Есть очень хочется, а еда здесь — верх совершенства.
        Наконец бесшумно передвигавшийся по залу официант доставил их заказ, отвлекая графа от опасного вглядывания в очаровательное лицо визави.
        Едва попробовав закуски, Лорен сразу поняла, почему граф такого высокого мнения о здешней кухне. Канапе из рыбы и миндаля, разложенные на листьях хрустящего зеленого салата, просто таяли во рту. Она с огромным удовольствием поглощала их, с наслаждением смакуя каждый кусочек.
        А Джеймс, хотя и продекларировал свой зверский аппетит, есть почти не мог, любуясь игрой световых бликов на золотистых прядях ее волос. Стоявшие перед ним канапе привлекали его куда меньше, чем сидевшая напротив девушка.
        Подали горячее, и он был вынужден приняться за еду, чтобы не возбуждать ее подозрения. Лорен почти уже доела тончайшие телячьи эскалопы с гарниром из овощного ассорти и крохотных поджаренных до золотистого цвета картофелинок, когда непонятное смутное беспокойство, тревожившее ее с той поры, как она села за стол, получило наконец свое объяснение.
        К их столу, улыбаясь с чувством собственного превосходства, подошла немолодая, чрезвычайно высокомерно державшаяся пара. Завидевший их еще издалека Джеймс что-то недовольно пробормотал под нос и поднялся им навстречу с независимым выражением лица. Подошедший мужчина, даже не глядя на спутницу графа, что-то пренебрежительно проговорил Джеймсу почти на ухо, явно желая, чтобы его не услышала спутница графа.
        Нахмурившись, Джеймс сделал шаг назад, и твердо проговорил:
        — Разрешите, я вас познакомлю.
        Но немолодая женщина, высокомерно задрав длинный нос, оборвала его:
        — Не стоит, Джеймс! Все равно мы не в состоянии запомнить имена всех твоих быстроменяющихся подружек!  — и они, даже не взглянув на Лорен и всем своим видом выражая неодобрение, повернулись и пошли обратно, держа друг друга под руки и являя собой несокрушимую семейную крепость.
        Лорен было до слез обидно, но она постаралась не подать виду. С осуждением глядя в спины удалявшихся, граф постоял еще немного, заглушая кипевшую в груди ярость, и снова сел, сердито хмуря брови.
        — Это мои дядя с тетей. Дядя — младший брат моего отца и формально мой наследник. Как ни странно, но главный в роду я, хотя большинство моих родственников старше меня раза в два.
        Лорен всё поняла.
        — Дядя упрекал вас в легкомыслии? Вам о собственном наследнике надо думать, а вы развлекаетесь с кем попало?
        Хмыкнув, Джеймс был вынужден признать:
        — Ну да. Династический долг и всё, что с ним связано, вы же понимаете?
        Лорен понимала одно: она пришла сюда совершенно напрасно, поддавшись давлению Джеймса.
        Внимательно посмотрев на замкнувшееся лицо спутницы, граф чертыхнулся про себя, проклиная столь несвоевременное появление дядьки, но, не считая нужным оправдываться, вкрадчиво спросил:
        — Не желаете потанцевать, пока принесут десерт?
        Лорен посмотрела на него через столик. Приглушенное освещение делало выражение ее лица отчужденным и далеким, поэтому Джеймс, испугавшись, что она сейчас уйдет, позволил себе всё решить за нее. Встав и склонившись к ней, ухватил ее за запястье и притянул к себе, заставляя подняться и следовать за собой.
        От его горячей руки по телу Лорен пробежала жаркая волна, и она чуть зарумянилась, объясняя это своим нежеланием танцевать со столь настойчивым типом.
        Уверенным и неторопливым движением Джеймс привлек Лорен к себе, и они заскользили под звуки медленного мечтательного вальса так слаженно, будто танцевали вместе много-много лет. Она признала, что ей очень хорошо в его сильных объятиях, и она просто обманывает себя, думая, что без труда может сохранить безопасную дистанцию. От находившегося в опасной близости мужчины шли такие мощные флюиды, что она чуть было не припала к нему на грудь, побежденная неистовым порывом страсти.
        Ее спасло только глубокое убеждение, что девушке не пристало самой искать мужской близости. Но с каждым тактом чувственной мелодии это убеждение становилось всё слабее и слабее. Встревожившись, она отшатнулась, пытаясь заглушить это неприличное желание, и понять, что такое с ней приключилось. Не действие ли это коктейля и двух бокалов выпитого вина? Это смятение так явственно проступило на ее лице, что Джеймс вздохнул и выпустил ее из объятий. Произнеся странную фразу:
        — Еще рано, а жаль!  — повел ее к столику со словами: — Принесли десерт, давай поторопимся, пока не растаяло мороженое.  — Коротким кивком поблагодарил официанта, поставившего перед ними серебряные креманки.  — Попробуйте, это просто объеденье!
        Лорен послушно воткнула серебряную ложечку в торт из мороженого, прослоенный нежнейшей шоколадной помадкой и покрытый толстой шапкой свежего крема, и почувствовала себя совершенно беспомощной. Ею овладела непонятная, сбивающая с толку истома. Ей так хотелось прижаться к Джеймсу, почувствовать его сильные руки и жгучие ласки…
        Встряхнувшись, постаралась избавиться от странного, гипнотического состояния. Отпив холодной воды из глубокого стакана толстого голубоватого стекла, немного пришла в себя и решила: надо бежать отсюда. Чем быстрее она вернется домой и забудет этот ужасный вечер и человека, искусно превратившего его в западню, тем лучше. И уж, во всяком случае, выполнит свое намерение и никогда больше столь опасные для ее благоразумия встречи повторять не станет.
        В очередной раз приняв мудрое решение, заставила себя сосредоточиться на вкусе торта, а не на сидевшем так близко мужчине, и с удовольствием доела свою порцию. Десерт был очень вкусен, и она с благодарностью улыбнулась подошедшему к ним официанту, предложившему кофе.
        — Спасибо!  — она вежливо кивнула, и тот неслышными, какими-то скользящими шагами уплыл выполнять заказ.
        Вечер подходил к концу, а Джеймс так и не сказал ей, о чем он так настойчиво хотел с ней поговорить. Не утерпев, Лорен спросила его об этом, и услышала в ответ непонятную фразу:
        — А разве мы не поговорили? Я лично для себя уже всё уяснил.
        Ничего не поняв из этой небрежной игры словами, она опустила уголки губ и обиженно отвернулась. Граф снисходительно улыбнулся, с нежностью посматривая на свою спутницу. Он так старался не сделать ничего, что могло бы насторожить ее или оттолкнуть, что чувствовал себя как впервые вставший на коньки новичок на слишком скользком льду, каждое неверное движение которого грозило пренеприятным падением.
        Едва они вышли из ресторана, к ним подъехал длинный мощный автомобиль. Не успела Лорен воспротивиться, как очутилась в дальнем углу обитого кремовой кожей салона. Дверь захлопнулась, и они оказались в тесном замкнутом пространстве. Перегородка, отделяющая салон от водителя, была поднята.
        Эта предосторожность насторожила Лорен, и она предусмотрительно отодвинулась еще дальше, упершись локтем в противоположную стену салона. Джеймс демонстративно остался сидеть у дверцы, скептически рассматривая нервозные перемещения спутницы.
        — Успокойтесь, прошу вас.  — Голос звучал мягко и легко, как шелк.  — Вам ничего не грозит, право слово. Лучше скажите, куда вас отвезти.
        Немного смутившись от собственной подозрительности, Лорен назвала адрес. На мгновенье ей показалось, что он поморщился. Естественно, ее дом в Кроули фешенебельным не назовешь, но там обитают вполне приличные люди.
        Нажав на кнопку переговорного устройства, Джеймс повторил адрес водителю, и машина плавно тронулась с места. Повернувшись к Лорен всем телом, Джеймс радушно предложил:
        — Хотите чего-нибудь выпить?
        От повисшего в воздухе напряжения у Лорен перехватило горло, и она кивнула:
        — Минеральной воды, если можно.
        Склонившись к встроенному в стену машины небольшому бару, Брукс оказался так близко, что Лорен задохнулась от чуть слышного аромата его одеколона, перемешанного с его собственным запахом. Это было так чувственно и интимно, что у нее по коже пробежала зябкая волна и в ушах раздались отплясывающие сумасшедшую сарабанду громкие удары собственного сердца.
        Внезапно пришла догадка: да он ее просто соблазняет! И неприятное понимание — в этом он настоящий мастер. Это отрезвило ее, и протянутый им бокал она взяла, уже полностью владея собой. Встретив его вопросительный взгляд нейтральным «благодарю», она чинно отпила холодной воды, несколько прояснившей ее мозги.
        Машина плавно затормозила, и Джеймс широко распахнул двери. Выглянув из салона, Лорен увидела свой дом и молчаливо удивилась — так быстро она еще никогда не добиралась. Воздав должное возможностям привезшей их мощной машины, она грациозно выскользнула наружу. Подойдя к дверям своего подъезда, мило поблагодарила спутника за приятный вечер.
        Но Джеймс и не думал останавливаться на достигнутом. Для осуществления задуманного ему необходимо было знать номер ее квартиры и телефон. Настойчиво напомнил:
        — А прощальная чашечка кофе?
        Лорен досадливо закусила нижнюю губу. Ей вовсе не хотелось впускать его в свое жилище. Ее не волновало, что он подумает о ее скромной квартире, она просто хотела благоразумно прекратить с ним все отношения.
        Но хорошее воспитание пересилило и она неловко разрешила:
        — Что ж, заходите!
        Они поднялись на лифте на седьмой этаж и зашли в квартиру. Прихожая сразу стала тесной от крупного тела мужчины. В его глазах вновь мелькнуло явное пренебрежение, но он снисходительно заметил:
        — У вас здесь очень мило.
        Вспомнив, что гость пришел выпить кофе, хозяйка лихорадочно метнулась на кухню, приговаривая:
        — Подождите меня в комнате, я сейчас!
        Но Джеймс не стал дожидаться в одиночестве, а прошел следом за ней на кухню. Мешкая под его ласкающим взглядом, Лорен, напрасно стараясь обрести себя, ту деловитую и уверенную особу, которой была еще совсем недавно, неверными движениями заварила кофе.
        — Что вам к нему подать? Сахар, сливки?  — она панически вспоминала, что у нее еще есть.
        Жестом отказавшись от ее ненужных хлопот, граф мелкими глотками выпил черный кофе, и, вполне довольный собой, стал прощаться. Он узнал всё, что хотел. Или почти всё.
        Попрощавшись, пошел к выходу, вызвав у хозяйки вздох облегчения. Но у самой двери остановился, и, указав на стоящий на тумбочке телефон, небрежно спросил, будто не придавая своему вопросу особого значения:
        — Вы не сообщите мне свой номер телефона?  — И с юмором заметил: — А то караулить вас у дверей подъезда мне неловко: я ведь давно уже не мальчик.
        Все надежды Лорен на прекращение ненужного ей знакомства разлетелись в прах. Да и приличной причины для этого не нашлось — Джеймс не дал ей для такого неадекватного решения никакого повода. Она нехотя продиктовала номер своего стационарного телефона, но на просьбу дать номер сотового слукавила:
        — У меня его нет. Это ведь очень вредно, разговаривать по сотовому телефону. Облучение и все такое прочее…
        Сделав вид, что поверил, Джеймс начал прощаться, не стоит форсировать события. Он и без того получил очень многое. Уже сделав шаг за порог, вдохнул обволакивающий Лорен нежный соблазнительный запах, потерял самообладание, повернулся к ней, обхватил за талию и сильным рывком привлек к себе. Его губы, такие горячие и жаждущие, накрыли ее рот и становились всё жаднее, зажигая его внутренности отчаянным жаром.
        Через некоторое время, не почувствовав никакого отклика, с трудом оторвался от Лорен и заглянул в ее пылающее лицо. Выражение его ему не понравилось. Оно было смутным и потрясенным, но это было не то потрясение, что радует мужской глаз.
        Он быстро отпрянул, пробормотав:
        — Простите меня, не удержался! Клянусь, такого со мной еще не бывало!  — Лорен молчала, не желая принимать его извинения, и граф, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой, быстро пообещал: — Я вам обязательно позвоню! В самое ближайшее время!  — и ушел, ругая себя последними словами.
        Почему с этой девушкой он ведет себя так несуразно? Чем она так его задела, что он стал буквально другим человеком? Единственное, что его утешало — то, что она тоже была явно не в своей тарелке.
        Лорен закрыла за ним дверь и медленно вытерла губы тыльной стороной ладони. Его поцелуй ее потряс. Но не так, как бы хотелось ему. Она не раз целовалась и с мальчишками и с мужчинами, но на этот раз в душе возникло какое-то странное, темное чувство. Страх? Недоверие? Опасение? Понять было невозможно.
        Она побрела в ванную, встала под душ, стараясь не столько смыть следы его прикосновений, сколько вымыть из души поселившееся там острое недовольство собой. Легла спать, надеясь, что отдых вернет душе утраченный покой. Но этого не случилось. В ее обычно спокойные сны на сей раз ворвался настоящий вихрь эротических видений и наутро она встала с томительной неудовлетворенностью во всем теле.
        Джеймс позвонил на следующий же день. От его настойчивого голоса у Лорен что-то болезненно дрогнуло внутри. Она хорошо понимала, что встречаться им вовсе не следует, но после его твердого обещания раскинуть палатку у ее подъезда и ждать столько, сколько потребуется, сдалась и согласилась сходить с ним в следующую субботу в ночной клуб.
        В клубе было почти так же, как и в ресторане, если не считать того, что они много танцевали. Лорен всегда любила танцевать, и это несколько примирило ее с изучающими взглядами знакомых Джеймса, с которыми тот перебрасывался небрежными фразами.
        Отдыхая после очередного танца за своим столиком, Лорен много раз замечала, что сидевшая неподалеку рыжеволосая красотка чаще, нежели допускали правила хорошего тона, бросала заинтересованные взгляды в их сторону. Джеймс, надо отдать ему должное, эти призывные знаки игнорировал, уделяя все свое внимание ей одной, но у Лорен всё же сложилось впечатление, что он хорошо знает посылавшие столь чувственные сигналы женщину.
        Развязка не заставила себя ждать: улучив момент, когда Джеймс случайно посмотрел в ее сторону, красотка приподнялась и призывно помахала ему. Он с недовольным видом извинится перед спутницей и быстро, будто желая поскорее покончить с неприятной обязанностью, пошел к призывающей его особе.
        Лорел закусила губу. Вот и еще одно предупреждение. С этой сексапильной красоткой ей никак не сравниться, хоть лопни она от усердия. И, если она поддастся на ухаживания графа, позволив ему довести их до логического конца, то ее ждет такая же участь — втихомолку тосковать по оставившему ее любовнику.
        Грудь болезненно сдавило, будто это уже свершилось, и ей страстно захотелось уйти, но ее остановил всё понимающий взгляд пробегавшего мимо официанта. Откинувшись на спинку кресла, будто и в мыслях ничего подобного не имела, Лорен небрежно поднесла к губам бокал с сухим красным вином, и чуть прищурилась, делая вид, что внимает поющему под гитару вертлявому юнцу с хрипловатым, но довольно приятным голосом.
        Она не хотела смотреть на Джеймса, но взгляд то и дело, как приклеенный, возвращался к запретному месту. Положив руку с покрытыми ярким лаком пальцами ему на рукав и, склонившись так, что можно было подумать, что она вот-вот примется его страстно целовать, незнакомка что-то горячо внушала Джеймсу. Лицо у него было бесстрастным, почти скучающим, тогда как его собеседница бесстыдно истекала неприкрытым вожделением.
        Лорел испытывала странные, противоречивые, никогда до этого момента не испытанные ею чувства. Ей было и неловко от слишком откровенного поведения этой сексапильной красотки, и почему-то стыдно от явно выражаемого графом пренебрежения бывшей любовницей. Но, самое главное, ей было досадно за себя, за ту власть, которую она позволила возыметь над своей душой практически незнакомому человеку, которому,  — она это прекрасно понимала,  — от нее нужно было только одно.
        Но вот беседа закончилась, и Джеймс с облечением вернулся на свое место. Вскользь заметив, что это его старая знакомая, вновь пригласил Лорен на танец. Проходя мимо рыжеволосой красотки, Лорен поежилась от ее пренебрежительно-оценивающего взгляда.
        Под этим взглядом все удовольствие от вечера пропало, и Лорен попросила спутника отвезти ее домой. Сумрачно взглянув на ее разочарованное лицо, Джеймс не стал настаивать на продолжении. Вышел с ней в вестибюль, помог накинуть на плечи пальто и, вызвав машину, отвез домой. На этот раз он проводил ее только до дверей подъезда, и, церемонно поцеловав на прощанье в щеку, пообещал непременно позвонить.
        Но позвонил он только через неделю. Лорен, к этому времени решившая, что между ними всё кончено, невольно обрадовалась зазвучавшему в телефоне глубокому мягкому баритону. Она не знала, что это один из стандартных приемчиков классического соблазнителя, и легко согласилась встретиться с Бруксом снова.
        Потом последовала еще одна встреча, потом еще. Джеймс очаровывал ее планомерно и целенаправленно, прилагая к этому весь свой немалый опыт, и Лорен показалось, что она и в самом деле в него влюбилась. Пока он ничего от нее не требовал, но она прекрасно понимала, что исход не за горами. И то, что граф Филдинг никогда не женится на какой-то мисс Смит, ее уже не останавливало, хотя она подспудно и надеялась на что-то более достойное, нежели примитивное кувыркание в постели.
        Они встречались уже полгода, когда Джеймс предложил ей съездить с ним в родовой замок. Она насторожилась. Итак, это последний штурм?
        Заметив ее колебания, Джеймс предупредил:
        — Не беспокойся. Там будут моя мать с новым мужем. Так что за свою репутацию можешь не опасаться.
        Но эти слова обескуражили ее еще больше. Он что, хочет познакомить ее со своей матерью? Но для чего? Если бы они были одного круга, она бы решила, что это объявление о серьезности намерений, за которым обычно следует предложение руки и сердца. Но, хотя Джеймс ухаживал за ней весьма настойчиво, о любви или хотя бы привязанности им не было сказано ни слова.
        Взяв ее руку в свою ладонь, он настойчиво попросил:
        — Ну, пожалуйста, прошу тебя!  — И искушающе добавил: — Неужели ты не хочешь посмотреть на настоящий замок? Ты же никогда не была в средневековом замке, где живет, пусть и временами, вся семья? В настоящем жилище, не превращенном в сухой схематичный музей?
        Конечно, раньше у нее не было подобных знакомств и подобных возможностей. Лорен заколебалась, и Джеймс удвоил усилия.
        — Я покажу тебе очень интересные развалины. Там прежде был католический монастырь, а он, в свою очередь, был поставлен на месте языческого капища. Многие ходы под ним до сих пор не исследованы. Неужели тебе не интересно? К тому же мы пробудем там всего пару-тройку дней, ты и соскучиться не успеешь.
        Лорен тихонько засмеялась. Он выяснил, что любознательность у нее в крови, и теперь использовал именно это ее свойство.
        — Хорошо, но только на несколько дней, не больше.
        Граф немедленно предложил:
        — Может быть, на ближайший уик-энд? Я уже предупредил домоправительницу, чтобы приготовила апартаменты.
        Лорен не понравилось, что он ею откровенно манипулирует, но поделать уже ничего не могла. Да ей и не хотелось отказываться. За прошедшее время она мысленно уже согласилась на все его условия, в которых и не пахло респектабельным замужеством. Слишком сильно было чувственное притяжение, которое он пробудил в ней за время их знакомства.
        Пораньше отпросившись с работы в пятницу, в четыре часа Лорен ждала в своей квартире приезда графа. Она уже уложила чемодан, постаравшись предусмотреть и чинные сборы всей семьи, когда этикет требует переодевания перед каждым приемом пищи, и обещанную экскурсию по подземелью замка, для которой была необходима практичная спортивная одежда.
        Как обычно, Джеймс заехал за ней ровно в назначенное время. Взял ее чемодан, и они мирно спустились на лифте, беседуя о родовых замках старой Англии.
        На первом этаже, заслышав шум, из комнаты консьержки выглянула миссис Браун, квартирная хозяйка Лорен, и цепким взглядом посмотрела на чемодан. Язвительно усмехнулась, и Лорен будто въяве услышала ядовитые слова:
        — И эта туда же! А еще тихоней прикидывалась!
        Но вслух прозвучало совсем другое:
        — Надолго вы уезжаете, мисс Смит? Вы же знаете, что в соответствии с договором найма квартиры вы должны предупреждать меня, если уезжаете куда-то более, чем на неделю!
        Лорен не успела рта открыть, как раздался надменный голос графа Филдинга:
        — Мисс Смит едет в мой замок только на этот уик-энд. Так что никаких условий она не нарушает.  — И осадил домовладелицу, напомнив ей о ее собственных обязательствах: — Будьте любезны, присмотрите за ее жилищем в эти дни!
        Растерявшись, миссис Браун залепетала о том, что она непременно за всем проследит, и всё будет в полном порядке, а граф, не слушая ее, вывел спутницу на улицу к ожидавшему их автомобилю.
        Лорен восхищенно подумала: вот что значит сознание собственной значимости! Она бы убилась, доказывая непробиваемой миссис Браун свою правоту, а Бруксу достаточно было двух фраз, чтобы поставить ту на место!
        На север они отправились в удобном, хотя и весьма помпезном черном роллс-ройсе. Преодолев забитые дороги Лондона, выехали на простор скоростного шоссе и всего через пять часов были в Даттон-Уилде. Пересекли его и подъехали к поместью Филдинга.
        Дорогу им перегородили монументальные чугунные ворота, по обе стороны которых высились колонны со скульптурами сидящих на страже львов. Едва машина приблизилась, как ворота автоматически раскрылись, потом снова сомкнулись за ними.
        Джеймс кивнул в ответ на догадку спутницы:
        — Конечно, электронный контроль: ворота открываются только для наших машин. Система безопасности, сама понимаешь.
        Лорен вполне понимала, что богатым людям в этом завистливом мире жить гораздо сложнее и опаснее, чем обычному человеку. Но вслух этого не сказала, в конце концов, она гостья, а гости не должны говорить неприятные вещи хозяевам.
        Узкая асфальтовая дорога пролегала по холмистому густому лесу. Старые буки и вязы, сплетаясь кронами в вышине, образовали для проезжающих машин своеобразный коричнево-зеленый коридор.
        Лорен невольно восхитилась.
        — Как здесь красиво!  — Она вертела головой, пытаясь запомнить красоты местной природы и жалея, что не догадалась взять фотоаппарат, занятая собственными переживаниями.
        — Когда-то хозяйство доставляло одни хлопоты, но вот уже несколько десятилетий приносит неплохой доход. Наша семья владеет этой землей со времен крестовых походов.  — Владелец не скрывал своей гордости. Лорен признавала, что она вполне оправдана.
        Пока Джеймс со знанием дела рассказывал историю своей семьи и свой личный вклад в ее теперешнее благополучие, автомобиль обогнул невысокий, заросший небольшой рощицей холм, и у Лорен вырвалось восторженное восклицание.
        Замок Филдингов величественно стоял на возвышенности в конце долины. Высокие башни отражались в зеркальных водах, заполнявших широкий оборонительный ров, вырытый вокруг замка. Всё это великолепие освещалось заходящим солнцем, и зрелище было сказочным: пылающий замок на фоне темнеющего неба.
        У Лорен от восторга захватило дух. Пока машина с осторожностью преодолевала тяжелый подъемный мост, она неотрывно следила за изменяющимся на глазах обликом замка. Когда они вышли из машины перед парадным крыльцом, она задержалась, чтобы проследить за последними бликами солнца в узких переплетенных окнах.
        Замок был огромен. Лорен сомневалась, что его можно обойти весь за то время, что она собиралась здесь провести. Чтобы узнать его от фундамента до крыши, здесь надо прожить по крайней мере лет двадцать.
        Ее отвлек немного насмешливый голос спутника:
        — Тебе бы не хотелось стать здесь хозяйкой?
        Она вздрогнула от прозвучавшего в этих словах неприятного вызова, и вновь оценивающе посмотрела на огромное сооружение. Оно было слишком большим, чтобы быть уютным, и слишком помпезным, чтобы к нему можно было бы привыкнуть. Как убежище на пару ночей замок был вполне пригоден, но на всю жизнь…
        Рассмеявшись с немалой долей сарказма, предназначавшегося, как Лорен догадалась, вовсе не ей, Джеймс воскликнул:
        — Я всё понял! Не надо комментариев! Пойдем лучше внутрь!
        Лорен в немалом смущении пошла вперед. Джеймс впервые сказал что-то определенное, а она повела себя так недальновидно. Но что делать, если все ее мысли тотчас отражаются на ее лице?
        Они вошли в огромный вестибюль с разноцветными витражами. От горевших в вышине голубоватых электрических светильников каменный пол в серо-белую клетку походил на скучную шахматную доску. Лорен стало не по себе. Показалось, что они разыгрывают какую-то непонятную ей шахматную комбинацию. И кто она в ней? Пешка или королева?
        От раздумий ее отвлекло появление импозантной пары. По широкой парадной лестнице, устланной темно-бардовым ковром, им навстречу выступали мужчина с небольшим плотным брюшком и высокая, красивая холодной северной красотой женщина с немного высокомерным выражением узкого породистого лица.
        Джеймс улыбнулся им со скрытой насмешкой в уголках рта. Лорен признала, что пара и в самом деле была забавной,  — муж приходился жене ровно по плечо. Но, похоже, его это вовсе не смущало.
        — Познакомьтесь, пожалуйста — это моя мать с отчимом, миссис и мистер Габриэль, а это моя подруга Лорен Смит.
        Лорен молча поклонилась, а мать проницательно заметила:
        — Что ж, должна признаться, это довольно дико, поменять титул вдовствующей графини на какую-то там Габриэль. Но что поделаешь — любовь.
        Видимо, взгляд Лорен отразил такое изумление, что бывшая графиня сочла нужным уточнить:
        — Да, да, любовь. Хотя вам в это и не верится.
        Мистер Габриэль приосанился и бросил восхищенный взгляд на свою жену. Та ответила ему снисходительным и нежным взором. На правах хозяйки миссис Габриэль предложила:
        — Какие апартаменты ты велел приготовить для своей гостьи, Джеймс? Надеюсь, не в западном крыле?
        Засмеявшись, Филдинг отрицательно покачал головой.
        — Нет, конечно! Это же дорогая гостья и я вовсе не хочу от нее избавиться. Я поселю ее в Золотых.
        Лорен показалось, что хозяйка несколько удивилась выбору сына и уже с гораздо большим интересом посмотрела на его спутницу.
        — Даже так? Ну-ну, удачи тебе…
        Эта непонятная фраза смутила Лорен. Джеймс, предоставив нести багаж гостьи прислуге, взял ее под локоть и повел по длинному, отделанному потемневшими от времени дубовыми панелями коридору.
        Они проходили по такому количеству бесчисленных лестниц и переходов, что Лорен уверилась: одной ей из этого лабиринта не выбраться. Вспомнив о загадочных словах миссис Габриэль, робко спросила:
        — А почему ты не любишь западное крыло?
        Джеймс крепче сжал ее локоть, интимно прижимая к себе.
        — Почему не люблю? Я считаю его очень полезным для избавления от нежелательных гостей. Там так устроена средневековая вентиляция, что во время даже самого небольшого ветерка по трубам раздается столь дикое завывание, что сделало бы честь настоящему привидению. Но жить там, прямо скажем, страшновато. А если учесть, что западное крыло самое старое из всех построек замка, и ветер там гуляет и в коридорах и в комнатах, то можешь себе представить, с какой скоростью оттуда убираются нежеланные гости.
        Лорен подняла к нему оживленное лицо.
        — Вот как? Ты часто селил своих гостей в западном крыле, не так ли?
        Он серьезно уточнил:
        — Только навязчивых гостей, моя дорогая.
        Она проницательно заметила:
        — Скорее не гостей, а поднадоевших подруг, возжелавших полюбоваться твоими владениями, которые — чем черт не шутит,  — могут стать и их? Не так ли?
        Он толерантно согласился:
        — Ты права, как всегда.  — И попытался отшутиться: — Как опасно иметь дело с проницательными женщинами!
        Но Лорен не позволила увести себя от ненужной ему догадки.
        — А почему твоя мать так удивилась, когда ты сказал, что поселишь меня в Золотых апартаментах?
        Ей показалось, что ее с головой накрыла чувственная волна, сильным потоком исходившая от него.
        — Потому что это лучшие покои замка, и останавливаются в них лишь весьма выдающиеся особы. Последней была моя мать, когда приехала знакомиться с родственниками своего будущего супруга.
        Этот ответ и обескуражил, и насторожил Лорен. Неужели их знакомство и в самом деле так серьезно, или граф с ней просто играет? Ей стало не по себе, но тут Джеймс подвел ее к высоким дверям с массивной позолоченной ручкой и широко распахнул их перед ней.
        — Вот это, моя дорогая, и есть Золотые апартаменты!
        Лорен настороженно переступила порог. Комнаты недаром назывались Золотыми. Здесь царствовал золотой цвет. Как ни странно, его сияние не утомляло глаз, настолько была продумана каждая деталь. Апартаменты состояли из нескольких огромных комнат. Из прихожей она видела гостиную, будуар, переходящий в спальню, гардеробную и еще несколько комнат непонятного для нее назначения. В гардеробной уже стоял ее небольшой баул, и горничная в строгом фирменном платье с вышитым серебряной канителью гербом споро раскладывала по ящикам необъятного шкафа ее скромные пожитки.
        Лорен пришла в голову странная мысль: почему же хозяина не встречала вся челядь? Или теперь это не принято? Ей очень хотелось задать этот вопрос Джеймсу, но она боялась, что горничная услышит и обидится.
        Мебель была антикварной. Лорен с нескрываемым страхом смотрела на изящные предметы интерьера, каждый из которых, вполне возможно, стоил дороже, чем ее маленькая квартирка со всем содержимым.
        Джеймс запечатлел на ее холодном лбу братский поцелуй, и пообещал:
        — Никто не заставит тебя оплачивать стоимость случайно разбитой вазы. Так что расслабься и получай удовольствие. Обед ровно в девять, у тебя есть время отдохнуть. За тобой зайдут, поэтому не выходи из комнат одна, можешь заблудиться. А искать заблудившихся в замке гостей небольшое удовольствие, поверь мне.
        Владелец замка вышел, а гостья с надеждой посмотрела в сторону спальни. Там непременно должна быть ванная. Ей так хотелось принять контрастный душ, чтобы взбодриться, но вот есть ли в таком старом замке современная сантехника, или ей придется, как средневековой знатной даме, обливаться ковшиком из тазика?
        Из гардеробной вышла справившаяся со своими обязанностями горничная и приветливо улыбнулась гостье. Правда, улыбка показалась Лорен слишком служебной, но уж лучше такая, чем никакой.
        — Меня зовут Беатрис, мисс Смит. Чего вы желаете?
        Лорен, ни разу в жизни не общавшаяся с прислугой, скованно попросила:
        — Не покажете мне, где здесь ванная комната?
        Беатрис сделала небольшой книксен и повела гостью в спальню, в стене которой пряталась небольшая, сливающаяся с шелковыми тиснеными обоями дверь. Лорен призналась, что в одиночку ни за что бы ее не нашла.
        Заглянув внутрь, увидела огромную комнату, посредине которой стояла королевских размеров ванная с длинным, прикрепленным сверху шлангом с распылителем на конце. Привыкшая к душевым кабинкам Лорен с трудом сообразила, что это просто душ. Вошедшая следом горничная с плохо скрытой снисходительностью в голосе предложила:
        — Желаете, чтобы я приготовила вам ванну?
        Лорен отрицательно замахала руками.
        — Что вы! Я вполне с этим справлюсь! Я дочь простого сельского сквайра, а вовсе не знатная леди! Не надо за мной ухаживать.
        Горничная чуть улыбнулась в ответ на эту горячность и спросила:
        — Так я могу уйти? Если понадоблюсь, кнопки вызова расположены в каждой комнате рядом с выключателями.
        На что получила быстрое разрешение удалиться. Оставшись одна, Лорен с облегчением скинула с себя одежду и забралась в широкую мраморную ванну, стоявшую на массивных ногах какого-то мифического животного. Вся ванная, естественно, тоже искрилась золотистым цветом.
        Лорен даже подозревала, что краны в самом деле из чистого золота и косилась на них с недоверием, не зная, насколько хорошо сей благородный металл справится с таким плебейским делом, как регулирование напора воды.
        Но сантехника работала вполне исправно, и скоро Лорен улеглась в теплую ванну, полную разноцветных пузырьков душистой пены. Она блаженствовала в воде долго, наслаждаясь. В ее доме на горячую воду, как и на все прочее, стоял счетчик, и она могла позволить себе только быстрый душ по вечерам.
        Почувствовав себя чистой и освеженной, поднялась, полила себя теплой водой из гибкого шланга, чтобы смыть остатки пены, и закуталась в огромное пушистое полотенце. Выйдя в спальню, невольно поежилась, прохладный ветер сквозняком пролетел по ее босым ногам. Что ж, средневековые замки строились для защиты от врагов, а не для создания комфортных условий для своих владельцев.
        Надев на себя длинное платье из серебристого бархата с рукавами в три четверти, Лорен слегка подкрасилась, выделив глаза, и с сомнением посмотрела на свои распущенные волосы. Что ей с ними делать? Оставить так или собрать во французский узел?
        В дверь громко постучали. Уверенная, что это Беатрис, Лорен воскликнула:
        — Войдите!
        Но это был Джеймс в темно-сером смокинге, удивительно сочетавшийся по цвету с ее платьем. Заметив это соответствие, он довольно усмехнулся.
        — Ты готова, дорогая?
        Лорен скептически посмотрела на него. Почему он начал называть ее дорогой? Что-то изменилось в их отношениях, а она и не заметила? Он проницательно заметил:
        — Решаешь, что делать с волосами? Оставь их так. В средневековье, в которое мы с тобой попали, распущенные волосы имели право носить только знатные дамы.
        Покачав головой, отчего по волосам пробежала волна золотистых бликов, Лорен ответила:
        — Но я не знатная дама, и никогда ею не буду. Так что, думаю, мне лучше заплести волосы, чтобы не беспокоить живущих в замке духов.
        Но Джеймс, не давая ей осуществить это намерение, мягко взял за руку и вывел в коридор, где Лорен тотчас почувствовала холодный влажноватый воздух, волнами расходившийся по замку из невидимых щелей, и порадовалась, что на ней теплое закрытое платье.
        Снова прошествовав по бесконечным переходам, они очутились в столовой, освещенной электрическими канделябрами под старину, со стоящим посредине комнаты длинным столом, покрытым белоснежной льняной скатертью.
        Мистер Габриэль поднялся им навстречу, а миссис Габриэль воскликнула извиняющимся тоном:
        — Не сердитесь, Лорен, но я приказала подать обед в малую столовую, а то в большой так неприятно завывает ветер, и вообще, честно говоря, там так неуютно!
        Джеймс сухо добавил, предупреждающе глядя на мать:
        — Конечно, если вчетвером обедать в зале, рассчитанном на полтысячи человек, будет неуютно, это ты верно заметила.
        Миссис Габриэль музыкально засмеялась, принимая скрытый упрек сына, и они сели за стол рядом друг с другом. Лорен отметила, что за столом осталось место человек для двадцати.
        Джеймс вполголоса пояснил:
        — Когда-то за этот стол садилась огромная семья. Приходилось даже придвигать к нему другой, поменьше, чтобы вошли все. Но с тех пор многое изменилось. Главным образом потому, что женщины отказываются рожать даже второго ребенка, не говоря уж о третьем.
        Миссис Габриэль легко подтвердила:
        — Конечно, это так утомительно! Утешает одно: если бы рожали мужчины, то, уверена, человеческий род перевелся бы давным-давно.
        Тут внесли первое блюдо и разговор, содержащий множество незаметных глазу, но вполне улавливаемых ухом колючек, прекратился. Лорен думала только о том, чтобы не опозориться, перепутав приборы, и с облегчением вздохнула, когда в соседней, по меркам этого замка, небольшой комнате, подали кофе и портвейн.
        Оставив столовую, они всей командой отправились туда. Миссис Габриэль с лукавой улыбкой заявила:
        — Согласно этикету мужчины должны были остаться в столовой, чтобы выпить свой традиционный портвейн, но, думаю, им там без нас будет до безумия скучно. Не так ли, дорогой?  — и она повернулась за подтверждением к мужу.
        Тот не медля энергично кивнул, и жена, благодарно ему улыбнувшись за оказанную поддержку, предложила:
        — Давайте попытаемся обойтись без всяких там мисс и миссис. Тем более что сейчас я живу в самой демократичной стране мира — Америке. Точнее, в Аризоне. Так что зовите меня просто Саманта, а мужа — Кэл. В принципе, мы простые люди.
        Джеймс слегка хмыкнул, и Лорен поняла, что под это определение сидящая рядом пара никак не подходит.
        Саманта выпила кофе, держа чашечку двумя пальчиками, демонстрируя прекрасные манеры, беззвучно поставила опустевшею чашечку на поднос, и по-свойски обратилась к гостье.
        — Поскольку Джеймс намекнул на то, что я родила одного-единственного ребенка, я хочу посвятить тебя в кое-какие детали из истории нашей семьи. Мой первый муж был старше меня на тридцать лет. До женитьбы он изрядно погулял, вполне заслужив славу неувядающего плейбоя. Вследствие столь бурной молодости, затянувшейся у него на четыре десятилетия, после женитьбы у него сил хватило только на то, чтобы сотворить одного-единственного законного наследника. Хотя незаконных было гораздо больше. Во всяком случае, замок — майоратное владение и по закону переходит только к рожденному в законном браке старшему сыну, поэтому конкурентов у нынешнего графа Филдинга, к счастью, нет.
        Лорен с удивлением посмотрела на Джеймса, который позволял матери говорить такие вещи при, по сути, чужом человеке. Но он хмуро молчал, видимо считая, что ей и в самом деле стоит это знать. Лорен же от подобных излияний стало крайне неудобно, поэтому она резко встала, желая пресечь ненужные и конфузящие ее откровения.
        — Извините, но я жутко устала. Если не возражаете, я хотела бы пойти к себе.
        Мужчины враз поднялись. Джеймс пошел вперед, открыл перед ней дверь и вышел следом. Они молча шли рядом по пустынным гулким коридорам, и она с каждым шагом чувствовала себя всё неуверенней. Не выдержав напряженной тишины, начала суетливо благодарить своего спутника:
        — Это и в самом деле было замечательной идеей — приехать в такое потрясающее место! Спасибо, что привез меня сюда!
        Джеймс хмуро прервал ее неловкий лепет:
        — Не благодари. Возможно, впоследствии ты пожалеешь об этом путешествии.
        Это прозвучало с таким многозначительным подтекстом, что Лорен споткнулась на полуслове и замолкла, не зная, что еще сказать.
        Распахнув перед ней двери ее покоев, Джеймс с поклоном отступил назад.
        — Спокойной ночи! Надеюсь, тебе приснится что-нибудь очень приятное. Извини, что не целую тебя на ночь, но боюсь, не смогу остановиться. Если тебе что-нибудь понадобится, то я рядом, моя комната дальше по коридору. Заблудиться невозможно.
        Лорен не успела осознать его слова, как дверь бесшумно закрылась, и она осталась одна. Медленно, слушая свое с силой бившееся сердце, прошла в гостиную, где еще не была. Там посредине позолоченной мебели в силе рококо были искусно расставлены вполне современные вещи — жидкокристаллический телевизор с большим плоским экраном и музыкальный центр.
        Телевизионный пульт лежал на виду, и Лорен, удобно устроившись в изящном кресле, принялась нажимать на все кнопки, прыгая по каналам. Программы здесь оказались теми же, что и в Лондоне, не считая пары местных каналов.
        Проведя так почти час, выключила телевизор. Почувствовав нешуточную усталость, отправилась спать, хотя в Лондоне ложилась гораздо позже. Но на следующий день предстояла утомительная экскурсия по огромному замку, и следовало как следует отдохнуть.
        Огромная кровать в спальне не привлекла ее внимания. Хотя на ней был приглашающе откинут уголок, демонстрировавший свежие белоснежные простыни из тончайшего льна, она отправилась в будуар, где устроилась на софе среди бесчисленных подушек и быстро уснула.
        Проснувшись, долго не могла осознать, где же она. Поняв, села на софе и попыталась вспомнить, что же ей снилось. Но, похоже, ничего. Старое поверье о том, что девушка, приглашенная в дом жениха, должна в первую ночь увидеть или его самого, или их совместную жизнь, не оправдалось. Что ж, она всегда знала, что Джеймс — герой вовсе не ее романа.
        С невольным вздохом поднялась, привела себя в порядок и посмотрела на большие напольные часы. Стрелки показывали уже половину девятого. Вчера она не спросила, во сколько подают завтрак, но считала, что сейчас самое время, если верить ее голодному желудку. Немного поколебавшись, решила узнать об этом у Джеймса и, выйдя в полутемный коридор, несмело двинулась к его комнате.
        На ее робкий стук в дверь откликнулся бодрый голос, и Лорен немного приоткрыла дверь.
        Он стоял посредине большой комнаты, отделанной в глубоких синих тонах. Тяжелая основательная мебель, обитая синей с серебряными полосами тканью, и синий ковер на полу создавали ощущение истинного покоя. Джеймс был уже полностью одет и нетерпеливо поглядывал на часы. Увидев заглядывающую в дверь гостью, быстрыми шагами пошел ей навстречу, искренне улыбаясь и протягивая руки.
        — Доброе утро, Лорен! Только не говори мне, что пришла ко мне лишь потому, что просто проголодалась. Версия о том, что ты жутко по мне соскучилась, устроит меня куда больше!
        Лорен смущенно рассмеялась и промолчала, невольно сравнивая их одежду. Она, полагая, что ранним утром не стоит наряжаться, была в обычном брючном костюме не слишком ей идущего сероватого цвета и тонком джемпере под горлышко. А на нем был официальный костюм-тройка и белоснежная рубашка, украшенная черной бабочкой. У нее даже мелькнула шальная мысль: а не провел ли он ночь вне дома и еще не успел переодеться? Лорен даже пристально взглянула на его лицо, ища признаки утомления, но их не было.
        Продолжая всё так же размягченно улыбаться, граф взял ее под руку и повел по коридору, благодушно приговаривая:
        — Как хорошо, что ты не разбиваешь моих иллюзий!
        Этот легко воспринимающий жизнь Джеймс был гораздо приятнее, чем рефлектирующий по каждому пустяку тип, в которого он превратился вчера. Ожив, она тоже начала шутить и смеяться.
        В буфетной, в которую он привел ее на завтрак, четы Габриэль не было. Усадив ее за небольшой, всего человек на десять, стол, Джеймс, как радушный хозяин, отправился к стоящему в углу буфету и принес тосты, тушеную рыбу, яйца всмятку, соки, джемы и еще много разной всячины, на которую она смотрела уже на как совершеннейшее излишество.
        Принимаясь за еду, Джеймс с легким смешком объяснил:
        — Просто выбери то, что тебе нравится. Вовсе не обязательно съедать всё это зараз.
        Лорен положила себе немного рыбы под нежным сметанным соусом и решила, что этого вполне достаточно. Съев ее и выпив стакан свежеприготовленного сока из смеси тропических фруктов, она осторожно поинтересовалась:
        — А где твоя мать с мужем?
        Он сделал неопределенный жест рукой.
        — Думаю, еще спят. Они наверняка вернулись под утро из какого-нибудь ночного клуба. Мать практически никуда не выходила с отцом — он, если честно, и в самом деле был старой брюзгливой развалиной. Теперь вот наверстывает.
        — А когда ты стал графом?
        — Ты хочешь спросить, когда умер отец? Мне было десять лет. Но я этого даже и не помню. Я в то время учился в Итоне и его смерть прошла для меня совершенно незаметно. На похороны меня не привозили. Я и прежде его крайне редко видел. Он не терпел, когда нарушали его покой. А от шустрого ребенка столько шуму…
        Лорен вспомнила свою дружную семью, любящего ее отца, и с сочувствием посмотрела на Джеймса. Перехватив ее взгляд, он протестующе воскликнул:
        — Меня вовсе не надо жалеть! Я был изрядным сорванцом, и строгая дисциплина закрытого учебного заведения да еще с хорошей спортивной подготовкой была мне жизненно необходима. Я ни о чем не сожалею.
        Услышав в его голосе предупреждение, Лорен решила сменить тему.
        — Ты хороший спортсмен?
        Он согласился с чуть насмешливой улыбкой:
        — Думаю, да. Немощь нынче не в моде. А ты?
        Ей пришлось стыдливо потупиться.
        — О нет! Когда мне? Ты же знаешь, что я заканчиваю работу в шесть часов. А потом еще еду домой через весь Лондон. В соседнем квартале есть бассейн, но я выбираюсь туда крайне редко, в лучшем случае пару раз в месяц. Вот и все мои спортивные достижения.
        Джеймс вскинул на нее любопытствующий взгляд. Ему чертовски захотелось посмотреть на нее в бикини. А еще лучше без него…
        — Я и не знал, что ты любишь плавать.
        Чуть пожав плечами, она заметила:
        — Ты вовсе не обязан знать обо мне всё.
        Он с какой-то непонятной горячностью воскликнул:
        — Но мне хочется знать о тебе всё!  — она посмотрела на него с некоторым недоумением, и Джеймс снова возвратился к тому небрежно-ироничному тону, что установился между ними с самого начала: — Чем бы ты хотела заняться сегодня? Можно покататься верхом, можно поплавать в нашем весьма неплохом бассейне, можно погулять по парку, а можно просто ничего не делать, валяясь среди густой травы на поляне в лесу.
        Лорен с легким укором заметила:
        — Но самым привлекательным обстоятельством нашего уик-энда ты считал экскурсию по замку. Неужели передумал?
        Откинувшись на высокую спинку кресла, Брукс сумрачно признал:
        — Честно говоря, в последнее время эта идея мне уже не кажется заманчивой. Отчаянно не хочется идти, сам не знаю, почему. К тому же ты уже видела часть здания и поняла, что замок построен хаотично, с бесконечными переделками и ничего привлекательного, на мой взгляд, не представляет. Конечно, это наша история, но я боюсь, что она тебе может и не понравиться. А это было бы жаль.
        Проигнорировав его странный намек, который он ей всё равно, как ни бейся, не объяснит, Лорен настойчиво попросила:
        — Но всё-таки давай пройдем по замку. Если, конечно, у тебя нет никаких важных дел.
        Он встал и, подавая ей руку, мрачно признался:
        — Нет у меня никаких дел. Я приехал сюда исключительно для того, чтобы побыть с тобой вдвоем. Если тебе так хочется, хорошо, давай побродим по замку. Но переоденься, здесь есть такие места, по которым можно пройти только в спортивной одежде.
        С загоревшимися глазами Лорен побежала переодеваться. Натянув привычные джинсы, футболку, обув кроссовки, и завязав узлом волосы, Лорен решила, что вполне готова к экскурсии. Но зашедший за ней хозяин посоветовал надеть еще и куртку, поскольку их маршрут будет проходить по подземелью, а там, несмотря на лето, весьма прохладно.
        Послушавшись его совета, Лорен захватила хлопковую ветровку, и они вновь двинулись по нескончаемым коридорам в глубь здания. Пройдя мимо нескольких гостиных и апартаментов для гостей, каждый из которых был оформлен в своем индивидуальном стиле и носил название Сказочных апартаментов, Розовых апартаментов, и прочих в том же духе, они вышли в западное крыло, в котором и в самом деле слышались весьма неприятные заунывные звуки.
        От одного из них, отличавшего особенной дикостью, Лорен вздрогнула и невольно прижалась к спутнику. Обхватив ее рукой за плечи, Джеймс невесело рассмеялся.
        — Не беспокойся, это просто ветер, а не привидения, я же тебе говорил.
        Но Лорен так не считала. Звуки были такие живые, такие тоскливые, что она невольно задрожала от горестного предчувствия. И даже призванный ею на помощь здравый смысл не помогал, полностью деморализованный этими заунывными песнопениями. Казалось, из всех углов на них смотрят души замученных здесь невинных людей, прося сочувствия и защиты.
        Но вот они оказались на мрачной галерее с круто ведущей вниз лестницей, которую поддерживали массивные арки из темного дерева. Спустившись по ней гораздо ниже цокольного этажа замка, Джеймс наконец остановился возле старинной, изъеденной временем каменной кладки.
        — Вот то самое место, о котором я тебе говорил. Это католический монастырь. Зданию больше семисот лет. В пятнадцатом веке его закрыли, а земли подарили за верную службу моему предку. Но монастырь поставлен на месте старого языческого капища, предположительно друидов. И до сих пор под землей специальные приборы показывают странные пустоты. Но туда никто не спускался, поскольку это может быть очень опасно.
        От любопытства у Лорен заблестели глаза и разрумянились щечки, и граф с удовольствием смотрел на нее, гадая, сколько еще сможет выдержать эту пытку. Джеймс отчаянно ее хотел, и прилагал немало усилий для ее завоевания. Проблема была в том, что за последнее время он выяснил, что Лорен вполне заслуживала звания жены, а не любовницы, но преодолевать сопротивление родственников и увещевания знакомых ему отчаянно не хотелось.
        Ему должны были завидовать, но никак не сочувствовать, говоря — бедный, бедный граф Филдинг! Такой мезальянс, и из-за кого! Это здорово смущало его, всё-таки он был аристократом до мозга костей и его жена должна была полностью соответствовать этому высочайшему статусу.
        Но больше ждать он не будет, это просто не в человеческих силах. Этим же вечером он попросит Лорен стать его любовницей. Ведь недаром так долго готовилась эта поездка. Нелегко было заманить мать именно в этот уик-энд в нелюбимый ею замок, где она провела практически в заточении десять лет, но без респектабельного присутствия матери нечего было и пытаться уломать Лорен. Но теперь ему всё удалось и он надеялся, нет, был абсолютно уверен, что удастся и всё остальное.
        — Если хочешь, можем спуститься в катакомбы, вырытые монахами. Но мы пройдем только по местам, обследованным археологами. Сама понимаешь, дальше может быть опасно. Ученые даже в давно известных переходах нашли столько не обезвреженных ловушек! Хорошо, что мои предки не ходили по подземелью в тяжелых латах, а то вполне могли бы провалиться в одну из замаскированных ям.
        Пока он рассказывал о найденных ловушках, Лорен натянула ветровку и вошла вслед за проводником в низкий проем, оказавшийся прямо перед ними. Он вел в каменную каморку, переходящую в туннель.
        Пахнуло многовековым прахом и плесенью и она, едва вдохнув этот запах, почувствовала нервную дрожь, начинавшуюся где-то внутри и заканчивающуюся в мелко дрожащих кончиках пальцев. Возбуждение и удовольствие от экскурсии враз пропали, сменившись неприятным и даже угнетающим чувством.
        Сняв со стены круглый шахтерский фонарь, Джеймс зажег его, и, резким жестом пригласив гостью следовать за собой, начал спуск. Лорен всё здесь необъяснимо страшило, и ей уже никуда не хотелось идти. Но, поскольку поход сюда был целиком ее инициативой, отказываться было поздно, и она с замирающим сердцем последовала за своим экскурсоводом.
        Туннель резко уходил вниз, спускаться приходилось по скользким крутым ступеням и даже в удобных прорезиненных кроссовках это было нелегко. Случайно задев рукой мокрую осклизлую стену, она почувствовала омерзение и трепет.
        Они завернули за угол, и тут Лорен испытала настоящий шок — в квадратной каморке на полу лежали вделанные в стену цепи.
        — Неужели здесь приковывали людей?  — ее голос задрожал от ужаса.
        — Конечно. И приковывали, и пытали.  — Джеймс был нарочито спокоен.  — Археологи периодически находят останки этих несчастных, и местный священник предает их прах земле. Но сколько еще таких тайных тюрем под замком, никто не знает.
        Почувствовав болезненный озноб, Лорен застыла на онемевших ногах. Замок враз потерял в ее глазах всё свое очарование, и ей стало так тоскливо, будто ее саму заставили умирать в подобном ужасном месте.
        Она попыталась рассуждать здраво: одно дело читать о подобных ужасах или смотреть о них по телевизору и совсем другое,  — знать, что дом практически стоит на неупокоенных останках. Но разумное объяснение своему странному, почти мистическому, ужасу, не находилось, и к горлу подступили истерические рыдания.
        Лорен казалось, что она лишилась здесь чего-то очень важного, жизненно ей необходимого. Не повинуясь разуму, ее тело тряслось как в лихорадке, заставляя судорожно сжимать и разжимать руки в напрасной надежде, что Джеймс не заметит ее идиотской паники.
        Но он заметил, и с сожалением посмотрел на побледневшую спутницу. Не надо было соглашаться на ее просьбу показывать катакомбы. Недаром ему так не хотелось ее сюда вести, вся душа протестовала. Стараясь закончить поход с наименьшими потерями, предложил:
        — Пойдем дальше или вернемся?
        — А что там впереди?
        — Еще несколько таких каморок. Но здесь неподалеку есть выход, и через минут десять-пятнадцать мы сможем подняться наверх, в лес.
        Немного поколебавшись, Лорен представила длинный утомительный путь обратно и решилась:
        — Тогда лучше пойдем вперед. Лес мне нравится больше, чем длинные коридоры замка.
        Согласно кивнув, граф отправился вперед, освещая дорогу, а Лорен осторожно, будто ее кто-то мог услышать, кралась позади.
        Они миновали несколько маленьких камер, где сохранились не только цепи, но и глиняные миски, в которых перед несчастными ставили еду и воду, лишь продлевавшие их мучения. Наконец пол стал резко подниматься, снова показались крутые ступени. Пройдя еще несколько сот метров, граф распахнул пронзительно заскрипевшие двери, и вывел свою спутницу на свежий воздух.
        Лорен с восторгом вдохнула чистый и свежий запах леса. Темное подземелье осталось позади. Позади осталось и ее слишком тяжелое для обычной экскурсии потрясение. Вынув платок, она промокнула покрытый испариной лоб, стараясь не зацикливаться больше на собственных ощущениях. Кто знает, куда заведет ее этот анализ?
        Джеймс старательно закрыл дверь в подземелье. Лорен устала, он это ясно видел. Они прошли несколько десятков километров по скользким осклизлым тоннелям, а это и такому подготовленному и тренированному мужчине, как он, было нелегко. Но она и не думала жаловаться. Более того, ей и в голову не приходило, что это можно сделать. Ни одна из знакомых ему женщин не стала бы вести себя так стоически.
        — Может быть, ты хочешь присесть?
        Лорен оглянулась вокруг. Над их головами огромные вековые сосны плотно смыкали верхушки с дряхлыми, не менее старыми, дубами. Казалось, сюда никогда не проникали лучи солнца. Земля была совершенно голой, если не считать старой хвои да выпирающих из земли корней с покрывшими их белесыми лишайниками.
        — Я и не думала, что в Англии еще есть такие чащи. Здесь будто и сейчас обитает Робин Гуд.
        — Это заповедный дендрарий. Здесь нельзя ни одного дерева срубить без разрешения соответствующих органов. Порой это здорово утомляет, ведь номинально эта земля принадлежит мне.
        Сидеть на голой земле не хотелось, и Лорен, превозмогая усталость и боль в натруженных ногах, пошла вперед по чуть виднеющейся в сумраке тоненькой тропке. Но не успела пройти и пару метров, как споткнулась о невесть как появившийся из земли толстый одеревеневший корень. Тут же ее талию обвила крепкая рука Джеймса, и она с благодарностью приняла его помощь. Дальше они пошли уже рядом, дружно ступая по чуть влажноватой, пружинившей под ногами старой сухой хвое.
        У Лорен гудели ступни, но она упорно, ни на что не жалуясь, шла вперед. Наконец лес поредел и внезапно кончился, уткнувшись в изящную ограду, за которой раскинулся прекрасно ухоженный парк в чисто английском стиле.
        Джеймс нашел в ограде небольшую калитку и нажал на невидимую кнопку. Раздался строгий голос:
        — Кто там?
        Филдинг небрежно ответил:
        — Это я, Билл. Пришли мне сюда коляску, а то моя спутница здорово устала. Мы немного побродили по катакомбам.
        Голос тотчас исполнительно согласился:
        — Конечно, сэр!  — и в замке что-то негромко щелкнуло, позволяя открыть двери.
        Они вошли в сад, и Лорен тут же шлепнулась на стоящую под старым вязом скамейку, блаженно вытянув ноги. Джеймс сел рядом, с ласковой улыбкой поглядывая на изнемогшую спутницу.
        — Тебе понравилось?
        Она ответила с крайней осторожностью, не желая оскорбить и обидеть владельца этих древностей неуместной критикой:
        — Это был весьма познавательный опыт.
        — Другими словами, нет. Что ж, я так и думал. Уж лучше бы мы прошлись по залам замка, где можно в любой момент присесть и отдохнуть, чем бродить по подземелью. Стили разных эпох — это тоже интересно.
        В его голосе слышалась откровенная досада, и Лорен поспешила его утешить:
        — Но разные стили и направления в интерьере я много раз видела в различных музеях, а вот так пройти по настоящему, не приукрашенному никакими музейными изысками подземелью удалось впервые.
        Они немного помолчали, отдыхая, пока издалека не послышался звонкий цокот копыт по плотно утрамбованному гравию. Через пару минут к ним лихо подкатила открытая коляска с веселым грумом, сидящем на высоких козлах.
        Приподняв шляпу с забавным пером на тулье, грум сделал приглашающий взмах рукой, и граф, открыв дверцу перед своей дамой, подсадил ее на довольно высокую ступеньку. Устроившись на мягком кожаном сиденье рядом с Джеймсом, Лорен с удовольствием принялась осматривать окрестности.
        Коляска не спеша катилась по дороге среди высоких деревьев, чуть покачиваясь на мягких рессорах, что придавало движению еще большую прелесть. Ровные газоны и клумбы с прекрасно подобранными по цвету и росту цветами радовали глаз. Все дорожки были посыпаны желтым речным песком, и по ним наверняка было очень приятно гулять. В центре парка рядом с круглой белоснежной ротондой бил украшенный обнаженными фигурами пухлых херувимов и речных наяд фонтан.
        В общем, всё было очень красиво и чрезвычайно, даже по английским меркам, ухожено. Лорен это должно было бы нравиться, но почему-то не нравилось. Может быть, потому, что Джеймс не отодвинулся от нее, хотя она больше не нуждалась в его поддержке, а, наоборот, сел так близко, что его горячее бедро вплотную соприкоснулось с ее ногой, а рука по-хозяйски расположилась на ее талии.
        Это волновало ее куда больше, чем красоты графского поместья. У нее даже мелькнула мысль, что Джеймс, вполне возможно, придет к ней в спальню этой ночью, и она передернулась от захлестнувшего ее возбуждения.
        Коляска плавно подкатила к главному входу в замок. Быстро спрыгнув на землю, Джеймс помог спуститься своей спутнице. Ступив на землю, Лорен ахнула. Натруженные с непривычки ноги так ныли, что, казалось, она не в состоянии сделать ни шага.
        — Тебе помочь?
        Его сочувственный голос вызвал у Лорен приступ негодования. Чем он может ей помочь? Ноги ей поменять, что ли? Или инвалидную коляску привезти? Сделав еще шаг, она сморщилась от острой боли. Не дожидаясь больше просьб о помощи, Джеймс подхватил упрямицу на руки и большими шагами прошел в замок.
        Она испугалась. Не хватало еще встретить слуг или, не дай боже, его родителей!
        — Отпусти меня, я и сама могу идти!  — ее протест был столь слабым, что Джеймс и не подумал обратить на него внимание. Молча пройдя мимо бесстрастного, как и полагается в подобных поместьях, дворецкого, он всё такими же равномерными широкими шагами преодолел немаленькое расстояние до ее апартаментов и поставил на пороге.
        С ласковой фамильярностью погладив ее щеку, предложил:
        — Мы опоздали на ленч, но, если хочешь, можешь поесть у себя в комнате. Чего бы ты хотела?
        У нее искренне вырвалось:
        — Ничего, кроме горячей ванны!
        Рассмеявшись, он согласился:
        — Ладно. Но если ты всё-таки чего-либо захочешь, то просто вызови горничную.
        Едва за ним закрылась дверь, она стащила с распухших ног надоевшие кроссовки и с сочувствием посмотрела на свои покрасневшие ступни. Пройдя в ванную, скинула одежду и забралась в огромную ванну, не дожидаясь, когда наберется вода.
        Освежившись, быстро переоделась к ужину и выглянула из дверей.
        Джеймс уже шел к ней из своих комнат, элегантный и спокойный, как обычно. Они под руку спустились вниз, в столовую, и принялись за ужин в полном одиночестве.
        На недоуменный вопрос о его родных граф небрежно пояснил:
        — Они улетели обратно в Америку. У отчима там бизнес, он не может оставлять его надолго. Они просили извиниться за то, что не попрощались, мы с тобой в это время как раз бродили по подземелью.
        От мысли о том, что они остались в доме одни, ведь прислуга в аристократических кругах в расчет никогда не принималась, у Лорен по всему телу пронеслась волна взволнованной дрожи. Что же ей предстоит?
        Принесли ужин и они с удвоенным аппетитом принялись за поданные деликатесы. После десерта, состоявшего из краковских пирожных, взбитых сливок с душистой клубникой и разнообразных фруктов, Джеймс повел Лорен пить чай на небольшой круглый балкончик.
        Багровый круг солнца быстро закатился, и над парком нависла темнота, нарушаемая лишь стилизованными под старину фонарями, лучами расходившимися по центральным аллеям.
        — Я не приглашаю тебя прокатиться вечером по парку, ты для этого слишком устала.  — Он устремил на нее задумчивый взгляд и ласково провел пальцами по внутренней стороне ее ладони. Немного помолчав, произнес тихим низким голосом: — Ты понимаешь, что такой мужчина, как я, никогда не станет так настойчиво ухаживать за девушкой без всякой цели. К сожалению, эта цель не так благовидна, как бы мне хотелось. Мы слишком далеко отстоим друг от друга на социальной линейке.  — Она смущенно потупила взгляд, признавая его правоту.  — Но давить на тебя я никогда не буду. Поэтому предоставляю выбор: ты можешь спокойно спать в своей постели, или,  — тут он значительно понизил голос, подчеркивая важность сделанного предложения: — прийти ко мне. Если ты это сделаешь, я буду счастлив. Если нет, значит, такова твоя воля. Я буду ждать тебя всю ночь.
        Он снова с нежной силой сжал ее ладонь, заставляя подчиниться своему желанию, но она мягко вытянула ее из его требовательной руки, понимая, что ей нужно всё хорошенько обдумать. Как ни странно, но после хождения по подземелью его обаяние уже не казалось ей фатальным и перспектива стать его любовницей не влекла к себе чувственной прелестью, хотя и не потеряла определенного соблазна.
        Удостоверившись, что Лорен больше всего хочет оказаться в своих покоях, Джеймс, выполняя свое обещание не давить на нее, позвал дворецкого и попросил проводить мисс Смит в ее апартаменты. На сей раз путь показался Лорен вовсе не таким длинным, как обычно с Джеймсом, и она даже заподозрила, что тот водил ее гораздо более длинным путем. Но зачем? Подольше побыть с ней? Это показалось ей вполне естественным для влюбленного или хотя бы охваченного страстью мужчины, и Лорен всерьез задумалась над его предложением.
        С одной стороны, о любви, доверии, или хотя бы привязанности, не было сказано ни слова, и это ее отталкивало. Ничего приятного для нее в этом не было. Но и неприятного — тоже. Джеймс всего лишь был честен с ней. Он совершенно прав, они слишком разные и по социальному происхождению и по образу жизни, чтобы она могла надеяться на нечто большее, чем провести несколько ночей в его постели.
        Такие, как Джеймс, женятся на женщинах своего круга и положения. Это огорчало, но изменить что-либо было не в ее силах. Оставалось смириться и решить, стать ли его любовницей или вести всё тоже аморфное существование, которое она вела до встречи с ним.
        Припомнив страсть, вожделение, все те волнующие и незабываемые чувства, что овладевали ею в его объятиях, Лорен спонтанно решила — пойду! Пусть ненадолго, но познаю страсть и негу, о каких читала только в любовных романах. Ведь Джеймс наверняка очень опытный любовник. И с изрядной долей горечи добавила: будет о чем вспомнить в старости. К тому же она явственно уловила невысказанный, но витавший в воздухе намек: если она не придет к нему этой ночью, между ними всё будет кончено. Не будет больше так ценимых ею в последнее время свиданий.
        А это страшило ее куда больше, чем внезапная потеря работы. Может быть, это и есть любовь? Или она, как загипнотизированный удавом кролик, покорно идет навстречу гибели? Пусть не физической, но духовной уж точно. Потому что после этого никогда уже не сможет себя уважать.
        Всё так же сомневаясь в правильности принятого ею решения, она медленно, как сомнамбула, надела тонкую шелковую ночную рубашку, которую легче было снять, чем надеть, голубой, в цвет глаз, пеньюар, распустила волосы, памятуя, что так нравится Джеймсу, и двинулась к выходу.
        Уже открывая дверь, сообразила, что еще слишком рано, и Брукс наверняка еще внизу. Вернулась, устроилась на софе, прижав к себе одну из подушек и закрыла глаза, стараясь успокоиться. Но свет мешал, и Лорен, выключив его, оказалась в полной темноте.
        В душе с неистовой силой воскресло странное, смертельно тоскливое чувство, охватившее ее в подземелье. Хотелось даже не плакать, а выть во всё горло. И тут, смягчая ее ужас, в ушах зазвучал такой знакомый и такой любимый голос:
        — Мы всегда будем любить друг друга! Чтобы с нами не случилось, кем бы мы ни возродились в новой жизни, мы не забудем друг друга! Мы вместе навсегда!
        Откуда-то из подсознания появилось мужское лицо. Оно проявлялось всё четче и четче, как негатив. Смуглое, с тонкими чертами, оно ничем не напоминало северную привлекательность Джеймса. Мужчина неистово целовал ее, и страх, владевший ее душой, стал отступать, исчезая под напором ласк и нежных слов. Под утро она, истомленная и опьяненная его настойчивыми лобзаниями, уже не соображала, что скоро их поведут на казнь.
        …Казнь! Какая казнь? В ее время никого не казнят! Лорен приложила руку к сильно бьющемуся сердцу. То, что она только что видела, не было похоже на сон или видение. Скорее — на воспоминание. Но не из ее жизни. Или всё-таки ее? Она никогда не верила в переселение душ, реинкарнацию и подобную мистику, но сейчас ее душа была так полна переживаниями и событиями, никогда с ней не происходившими, но, тем не менее, казавшимися совершенно реальными, что она была согласна но любое трактование случившегося.
        Кто этот мужчина, так неистово ее любивший, что без сомнения отдал за нее жизнь, или, вернее, умер вместе с ней?
        Лорен обхватила ладонью скованное не пролившимся рыданием горло. Что с ней? Она заболела? Никто никогда не умирал ради нее. Просто она видит дурной сон. Нужно включить свет, и всё встанет на свои места. Но тут перед глазами снова близко, очень близко возникло родное лицо, глядящее на нее затуманенными черными глазами. Она прошептала его имя: «Поль», вслушалась в зазвучавшие в душе отголоски и поняла, что должна делать.
        Похоже, она чуть не совершила роковую ошибку. Она не пойдет к Джеймсу. Никогда.
        Глава вторая
        …Об острые скалы с силой бились высокие злые волны. Штормило. Молодая женщина с волнением вглядывалась в море. Но вот наконец в серой глубине пролива появился чуть видимый небольшой рыбацкий баркас. Разбушевавшаяся стихия бросала его с волны на волну, грозя перевернуть в любой миг. У нее перехватило дыхание, и она прижала руку к горлу, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха.
        Ах, как рискует Поль, пытаясь увезти ее в такую погоду! Зачем, зачем он это надумал? Ему так повезло, что в такое страшное время он оказался по ту сторону пролива, в безопасности! Она, конечно, рисковала, но ее спрятал в своем доме ее исповедник, падре Шарни. Но в последнее время мятежники стали убивать и священнослужителей, и тех, кто скрывался у них в домах. Так называемые якобинцы не щадили никого, даже детей. Ей оставалось одно — молиться.
        Она смирилась с возможной гибелью, но вчера вечером ее разыскал незнакомый матрос и передал записку от мужа. Она узнала его такой родной почерк. Он будет ждать ее на их скале, чтобы забрать с собой в Англию. Ее радость была так огромна, что она впервые после этих ужасных событий улыбнулась. Он жив! Сознание одного этого могло превратить всё окружающее в волшебный цветущий сад и она едва сдерживалась, чтобы не запеть.
        Марселла, как всегда, обо всем догадалась.
        — Вы получили известие от мсье Поля?
        Николь счастливо вздохнула. Скрываться от верной служанки, скорее подруги детства, столько для нее сделавшей, было бессмысленно.
        — Ну да. Ты поедешь со мной?
        Марселла энергично закивала головой.
        — Конечно! Хоть на край света!
        И вот они, тихонько пробравшись мимо гарнизона вооруженных повстанцев, называющих себя гвардейцами революции, с риском для жизни спустились по скользким скалам на берег и нетерпеливо ждали спасения. Ветер, подхватывающий холодные брызги, давно промочил их платья, и Николь мерзла в облепившей ее тонкой материи.
        С баркаса спустили шлюпку, и та поплыла, то скрываясь, то вновь появляясь среди огромных волн. Сердце Николь прыгало вместе с ней. Когда до берега шлюпке осталось каких-то метров пятьдесят, она разрешила себе надеяться, что скоро всё кончится. Поль, стоявший на носу, махал ей рукой и нежно улыбался, и она, невзирая на ледяную воду, уже готова была бежать ему навстречу, когда сверху скатилось с десяток вооруженных людей.
        Многих из них она знала, это были жившие поблизости крестьяне, давно точившие зуб на ее отца. Для них она была дочерью аристократа и женой аристократа, и, следовательно, дорога у нее была одна — на гильотину.
        Главный из них, невысокий плотный парень с красным носом с издевательской вежливостью поклонился ей и прокричал, перекрывая шум прибоя:
        — Добрый вечер, гражданка Николь!  — и, повернувшись к Марселле, отсалютовал: — Спасибо за верную службу, гражданка Марселла!
        Та расплылась в фальшивой улыбке. Николь с ужасом посмотрела на служанку, не в силах поверить тому, что происходило вокруг.
        — Марселла! Неужели ты предала нас?
        Та, вызывающе уперев руки в бока, с развязным видом заверила:
        — Конечно! Я достойная гражданка и служу революции!
        Повернувшись к морю, Николь истошно завопила:
        — Поль, назад! Назад!  — и увидела, что шлюпка быстро удаляется.
        Но Поля на корме не было. Он брел к берегу по пояс в воде, с трудом преодолевая высокие волны. Николь в ужасе прижала к груди дрожащие руки. Зачем он это делает? Ведь теперь они погибнут вместе! Случайно бросив взгляд на лицо Марселлы, Николь поразилась его выражению — на нем застыл ужас. Чему она так испугалась? Не тому же, что один мужчина справится с десятком вооруженных людей?
        Едва Поль добрался до берега, как гвардейцы бросились на него, отобрали шпагу и несколько раз ударили по лицу, разбив в кровь его презрительно вскинутую бровь. Николь истошно закричала и бросилась ему на помощь. Ее тут же отшвырнули, но она бросалась снова и снова, пока не лишилась чувств, ударившись головой о камень.
        Очнулась она уже в подземелье собственного шато. В углу стояла полная до краев вонючим жиром лампада, в которой больше коптил, чем светил толстый фитиль.
        Рядом с Николь стояла плошка с водой. Она с трудом дотянулась до воды и отпила, поморщившись от ее противного затхлого вкуса. Потряся ногами и руками, поняла, что не связана. Видимо, мятежники не сочли ее особо опасной. Горечь от собственной наивности заставила ее в неистовстве заскрипеть зубами.
        Стоило ей скрыть от служанки записку мужа, и всё было бы хорошо. И почему она всегда думает о людях только хорошее? Но Марселла всегда была ей как сестра, она ее искренне любила, почему же та поступила так низко? И почему она, Николь, не почувствовала разъедающую служанку ненависть? Но главное — где Поль? Жив ли он?
        Сгорая от страха, Николь целую вечность металась по темному подземелью, прежде чем открылась дверь и внутрь втолкнули окровавленного мужа, упавшего у порога. Вскрикнув, она бросилась к нему. Поль был в сознании и слабо ей улыбнулся.
        Насмешливый голос вверху объявил:
        — Завтра вы оба познакомитесь с мадам Гильотиной! Она отменно целует!  — и раздавшийся звук захлопнувшейся двери и скрежета запираемого засова навсегда отсек их от надежды.
        Поль вздрогнул и громко выругался. Из его разбитой брови капала кровь, и Николь, лихорадочно оторвав полосу от нижней юбки, нежно приложила мягкую ткань к его лицу. От жалости и сочувствия по ее лицу текли горькие слезы, но она даже не пыталась их вытирать, боясь расстроить Поля.
        — Они пытали тебя! Это моя вина. Если бы я не доверилась Марселле, мы были бы в безопасности.
        Он сжал руку жены и поднес ее к разбитым губам.
        — Нет, любовь моя. Ты тут ни при чем. Я давно должен был предупредить тебя, что ей нельзя доверять.
        Чуть откинувшись назад, Николь попыталась рассмотреть смутно видимое в полумраке лицо мужа.
        — Но почему?
        — Она несколько раз предлагала мне себя, клянясь, что любит больше всего на свете. И когда я отказался, заявила, что страшно отомстит.
        Николь вздрогнула.
        — А ведь я любила ее как сестру, которой у меня никогда не было. Так верила!  — Прижав его к себе изо всех сил, горестно воскликнула: — Почему ты не вернулся на корабль? Там тебе ничто не угрожало!
        Он засмеялся каким-то отчаянным, обреченным смехом.
        — Но как бы я жил без тебя, любимая? Об этом ты подумала?
        Обеими руками повернув к себе его лицо, она жарко зашептала:
        — Но зато насколько легче мне было бы умереть, зная, что с тобой всё в порядке! Женщин много, и тебе нужно было чуть-чуть потерпеть, подождать, когда пройдет время, и в твоем сердце появится другая, не менее любимая!
        Поль укоризненно покачал головой.
        — Ш-шш! Не говори так! Неужели ты после моей смерти смогла бы жить, как ни в чем не бывало? Снова выйти замуж и быть счастливой?
        Она вздрогнула.
        — Нет. Конечно, нет! Но ты…
        Он мягко зажал ее рот рукой.
        — И я нет, Николь! Мы не можем жить друг без друга.  — Почувствовав, как она содрогнулась в его руках, поспешил утешить: — Но ведь мы с тобой истинные католики и верим в милосердие Божье, Николь! А это значит, что мы верим и в другую жизнь. Давай поклянемся друг другу, что, представ перед лицом Божьим, попросим его дать нам возможность встретиться вновь! И дадим святой обет, что никогда, никогда не забудем друг друга! Кем ни станем в будущей жизни, обязательно вспомним свою любовь!
        Она вложила в ответ всю свою душу:
        — Клянусь! И прости меня, что я долгое время скрывала свою любовь. Просто боялась, что я тебя недостойна. Но я всегда тебя любила. С самой первой нашей встречи.
        Подтянув ее поближе, Поль с наслаждением погладил ее плечо и прошептал:
        — Спасибо! Ты подарила мне такую радость, что мне ничто не страшно!  — оглянувшись вокруг, внезапно хохотнул: — Какая удача, что они бросили нас в одну темницу. Целая ночь счастья, что может быть лучше?
        Николь хотела воспротивиться, ей было жаль жестоко избитого мужа, но Поль убедил ее, что любовь — самое лучшее для него лекарство. Сначала ей было холодно от прохладного воздуха подземелья, но постепенно его страсть захватила и ее, и Николь уже не чувствовала ни холода, ни мелких острых камешков, впивающихся в спину.
        Тусклый свет лампады падал на их обнаженные тела, струясь, словно морской прибой. Они отдавались любви полностью, зная, что завтра их уже не будет. Казалось, им не утолить любовный голод, но под утро, посмотрев на часы, Поль одел жену, оделся сам, и не выпускал Николь из своих объятий до тех пор, пока за ними не пришли.
        Площадь была полна народа. Николь смотрела по сторонам так, будто шла не на казнь, а на столь обычный в добрые старые времена народный праздник. Вокруг было море знакомых лиц. Многие смотрели на них с искренним сочувствием, но еще больше — с откровенным злорадством.
        Она пожала плечами и утешающе улыбнулась встревожено глядящему на нее мужу, шедшему рядом. Их поставили рядом с уродливым сооружением и под грохот барабанов зачитали какой-то дурацкий приговор. Николь была так утомлена нескончаемыми ласками мужа, что ее затуманенное сознание не воспринимало страшную действительность.
        Но понимание того, что мужа первым убьют у нее на глазах, всё же пробилось сквозь муть в ее голове. Николь полными ужаса глазами посмотрела на Поля. Она ни за что не хотела видеть его смерть. Повернувшись к прокурору, тихо попросила:
        — Можно, я пойду первой?  — Заметив сомнение в его глазах, капризно заявила: — Кавалеры должны пропускать вперед дам!
        Прокурор не думал, что это тот случай, когда нужно исполнять требования великосветского этикета, но ему стало смешно, и он взмахнул рукой, разрешая.
        Последний раз бросив на мужа полный любви взгляд, Николь гордо поднялась по ступеням. Через несколько минут всё было кончено. Шатаясь, Поль дождался, когда окровавленное тело любимой оттащат в сторону, и положил голову под нож, ощущая теплоту и запах недавно пролитой крови. То, что сейчас его кровь смешается с ее, принесло ему странное утешение, будто это каким-то образом могло сблизить их и после смерти.
        Зазвенел падающий вниз нож, и Поля накрыла темнота…
        …Вздрогнув, Лорен слепо распахнула глаза. Нашарив стоявший рядом бокал, в который заранее налила бренди с содовой, залпом выпила. Закашлялась от обжегшей горло жидкости, и хоть немного пришла в себя. Сердце тяжко билось, ей потребовалось довольно много времени, чтобы убедиться, что она сидит в своей безопасной квартире и ей ничто не угрожает. Но она предпочла бы, чтоб угрожало, но с условием: рядом был Поль. Единственный человек, которого она беззаветно любила. И будет любить всегда.
        Итак, она наконец-то нашла в себе силы вспомнить свою прошлую жизнь. Вспомнить любовь. В ушах настойчиво звенели данные перед смертью клятвы, образуя внутри мучительную пустоту. Жить так, как она жила до этого страстного и безнадежного воспоминания, было невозможно. Что же ей теперь делать? Как найти Поля? В этой жизни она англичанка, кем же стал он? И родился ли он? Душа так ныла, требуя воссоединения с любимым, что она пообещала себе сделать всё возможное, чтобы вновь увидеть любимые глаза.
        Отвлекая Лорен от тяжелых дум, резко зазвонил телефон. Она машинально, не глядя на дисплей с высветившимся на нем номером, подняла трубку. Раздался удрученный голос Джеймса:
        — Что случилось, Лорен? Ты не хочешь меня видеть?
        Она и в самом деле не хотела видеть графа Филдинга. Зачем? Ей больше нечего ему предложить. Вся ее душа была полна совершенно другим человеком. Но Джеймс решил, что она жестоко разочарована его поведением там, в родовом замке Филдингов.
        — Ты надеялась на обручальное кольцо, а получила только неприличное предложение? Ты этим недовольна? Но я отношусь к тебе гораздо лучше, чем ко всем другим своим знакомым! И ты сама понимаешь, что не можешь стать моей женой, но ведь это не конец света!
        Теперь Лорен было всё равно, как он к ней относится, но ответить ему она постаралась вполне доброжелательно:
        — Извини, но я считаю, тебе нужно поддерживать отношения с дамами своего круга. Я тебе совершенно не подхожу, в этом ты прав!  — и первой повесила трубку.
        Это было невежливо, но Лорен устала от настойчивости поклонника. Она не пошла к нему в замке. Более того, после приезда в Лондон попросила больше ей не звонить, что граф Филдинг истолковал однозначно — она дуется потому, что он обманул ее надежды. Но Лорен понимала, что больше не может с ним встречаться, он стал ей совершенно неинтересен.
        Все ее помыслы были о другом человеке. И, хотя внешне у нее всё было по-прежнему, внутри она глубоко переменилась. Она чувствовала, что стала гораздо больше походить на открытую и порывистую француженку Николь, чем на сдержанную англичанку Лорен.
        Попыталась читать литературу о реинкарнации и прочей мистике, но поняла только то, что знала и без того, им с Полем дан еще один шанс. Но только где же ей искать любимого? И узнает ли он ее? А может быть, он тоже, как и она, всё вспомнил и теперь мечется по свету, в каждой встречной незнакомке ища любимые черты? Как было бы отрадно, если б они встретились и сразу узнали друг друга!
        Эти безответные вопросы травили душу, и Лорен решилась провести очередной отпуск, путешествуя по Франции. И не по туристической путевке, когда туристов, как стадо, гонят только там, где положено, а там, куда позовет ее проснувшаяся память о прошлой жизни.
        До отпуска оставалась еще пара месяцев, и Лорен принялась усердно учить французский язык. Даже не учить, а вспоминать, потому что она интуитивно знала значение многих слов и умела правильно строить фразы. Правда, ее речь несколько отличалась от современной, но это было вполне оправданным, ведь Николь жила более двух сотен лет назад!
        К сентябрю Лорен вспомнила почти всё, что знала когда-то и, получив долгожданный отпуск, не отправилась к родителям, как делала каждый год, а, проехав по туннелю под Ла-Маншем на своей маленькой машинке, пустилась в путешествие по Франции.
        Ее «мини» шустро проехала север Франции, уверенно шурша шинами по дорогам. Сентябрьская погода баловала Лорен мягким теплом. Она любовалась почти убранными полями, обязательно осматривала все попавшиеся по дороге большие дома и загородные замки, так называемые шато. В некоторых из них даже пускали внутрь и за небольшую плату показывали почти всё. Среди встретившихся ей домов ни один не показался ей знакомым, но она не теряла оптимизма, уверенная, что всё впереди.
        На ночь Лорен останавливалась в небольших придорожных кемпингах, довольствуясь минимальными удобствами, стараясь сэкономить как можно больше денег, ведь впереди у нее был Париж, один из самых дорогих городов мира.
        День безрезультатно проходил за днем, и через неделю Лорен подрастеряла почти весь свой оптимизм. Проезжая места, где вполне могла бывать Николь, душа ее ныла всё сильнее и сильнее, и, останавливаясь на ночь в очередном безликом мотеле, Лорен долго не могла заснуть, зная, что, стоит ей только закрыть глаза, и она увидит Поля — живого и так ею любимого. Но днем с напрасной надеждой заглядывала в лица всем встречным мужчинам, отдаленно напоминающим де Мариньи. Кроме недоумения и нескромных предложений, она ничего не получила.
        Приближалась очередная ночь, и Лорен, завидев огни небольшой гостиницы, подъехала к ней. Название ей понравилось — «Крессида». Оно напомнило ей, что ее прошлую жизнь вполне можно назвать трагедией, достойной пера Шекспира. Почему люди не могут жить, не убивая друг друга? Задавая себе этот риторический вопрос, она получила ключи от очередной стандартной комнаты, открыла дверь, села в кресло с деревянными подлокотниками и бездумным взглядом уставилась в темнеющее окно.
        Настроение было унылым, таким же унылым, как небо, сплошь затянутое тучами. Лорен гнело тяжелое предчувствие. Возможно, ей не суждено встретить Поля, и она проживет свою жизнь в напрасном ожидании чуда, которому не дано свершиться.
        На следующий день она отправилась бродить по Парижу, надеясь, что кто-то или что-то надоумит ее, как быть дальше. До конца отпуска оставалась всего неделя, и она страшилась, что ей придется уехать в Лондон ни с чем.
        В старом переулке, вымощенном желтоватым булыжником, она заметила ресторанчик с яркими сине-белыми полосатыми маркизами над вросшими в землю окнами. Подойдя поближе, увидела, что на скромной вывеске красуется название одного из самых известных ресторанов Парижа.
        Ей внезапно захотелось побывать внутри, чтобы было о чем рассказать домашним. Оглядев свой скромный брючный костюм, такой удобный в ее скитаниях, она с сомнением покачала головой. Вряд ли он достаточно элегантен для подобного заведения. К тому же пропускают ли во Франции в подобные заведения женщин одних, без кавалеров? В Англии в некоторых закрытых элитных ресторанах женщины без сопровождения не допускаются.
        Поколебавшись, Лорен всё же зашла внутрь, уверенная, что ее немедля отправят обратно. Но, разглядывая пустующее фойе, удивилась отсутствию обслуживающего персонала. Никто не сделал ей замечания, и она крадучись прошла мимо зеркальных стен в зал. Тут поняла, почему ее никто не остановил, весь ресторан был арендован для тихого семейного торжества. Сидящие за столиками люди дружно аплодировали, а стоящие посредине зала мужчина и красивая девушка выглядели весьма довольными.
        Почувствовав себя на семейной торжестве лишней, Лорен собралась уходить, чтобы не мешать. С прощальной улыбкой посмотрев на счастливую пару, покачнулась и была вынуждена ухватиться за спинку стула. Посредине зала, ласково держа за руку милую девушку и выразительно глядя ей в глаза, стоял ее Поль!
        Для Лорен это оказалось настоящим ударом. У нее даже голова закружилась, будто ее и в самом деле кто-то сильно стукнул. Взяв себя в руки, изучающе посмотрела вокруг. Что это — свадьба или обручение? Нет, на свадьбу не похоже. Невеста непременно должна быть в роскошном подвенечном наряде, а не в вечернем платье.
        Решив остаться, Лорен с необычным для нее нахальством воспользовалась тем, что гости недостаточно хорошо знали друг друга и устроилась за свободным местом одного из ближайших столиков.
        Сидящая за ним немолодая пара недовольно покосилась на новоявленную соседку, но не слишком, приняв ее за какую-то эксцентричную родственницу с противоположной стороны. Спросив ее по-французски, кто она, ответ получили на английском: Лорен сочла, что безопаснее не сообщать им о своем вполне сносным владением французским. Просто для того, чтобы ее не донимали чреватыми разоблачениями вопросами. При этом у нее так билось сердце, что она с опасением взглядывала на соседей, боясь, что те слышат этот предательский стук.
        Но вот жених, поцеловав свою невесту, взял ее под руку и отвел за стоящий во главе зала столик. Тут же во все бокалы полилось шампанское, и гости стали провозглашать заздравные тосты. Поль с благодарностью поднимал свой бокал, но, как заметила не спускавшая с него глаз Лорен, после каждого поздравления лишь подносил его к губам, но не пил. Это огорчило ее еще больше. В каком случае мужчина не пьет вино за праздничным столом? Только в одном — чтобы быть в форме ночью…
        Ей даже захотелось уйти, чтобы не терзать и без того нывшее сердце, но она не могла. Она же приехала во Францию с одной целью, найти Поля и поговорить с ним. Первая часть этого сложного пути с помощью Провидения успешно завершена, и теперь ей нужно набраться храбрости и осуществить вторую, как выяснилось, очень непростую, часть.
        Почему-то в своих мечтах о воссоединении с любимым она никогда не воображала его обрученным или женатым. Ей представлялось, что он так же, как и она, вспомнил их прошлую жизнь и теперь мечется по свету, ища ее, Лорен. Или, вернее, Николь. Ведь ее нового имени он не знает…
        Впрочем, она тоже не знает, как зовут этого нового Поля. Она украдкой осмотрела зал. Ничего, что указывало бы на имена помолвленных, не было. Придется расспрашивать гостей. Но как это сделать? Она вновь решила положиться на улыбнувшуюся ей сегодня удачу.
        Зазвучала торжественная музыка первого вальса. Поль вывел на середину зала счастливую невесту. Пара была столь хороша, что Лорен, чувствуя себя отверженной, с трудом сдерживала подошедшие вплотную горькие слезы. Сжатые в кулаки ладони чуть подрагивали от неимоверного напряжения, и она едва расслышала приглашение от одного из гостей.
        Подняв взгляд, Лорен увидела приятного молодого человека в черном смокинге и торжественной белоснежной рубашке с серебристой бабочкой. Немного поколебавшись от наглядной разницы в их одежде, она всё же встала и подала ему руку. Выйдя с ним на танцевальную площадку, покрытую вощенным паркетом, где под медленную плавную музыку уже танцевало несколько пар, вопросительно посмотрела на спутника.
        Поняв ее без слов, он с удовлетворением улыбнулся и представился:
        — Шарль Герберт. Дальний родственник Поля. А вы родственница Элен?
        У нее молнией сверкнула радостная мысль — Поль вновь был Полем! Какой счастливый знак! С трудом улыбнувшись в ответ, Лорен назвала свое старое имя, обойдя каверзный вопрос:
        — Николь. Я из Англии.  — И, пытаясь хоть что-то выведать о Поле, спросила, рискуя вызвать подозрение: — А что из себя представляет Поль? Понимаете, я волнуюсь. Элен такая доверчивая!
        Но Шарль, ничуть не заподозривший подвоха, тут же бросился расхваливать родственника:
        — Но вы же знаете, кто такой Поль Дюмон, мадмуазель?
        Лорен была вынуждена признаться, что нет. Шарль с некоторым недоумением пояснил:
        — Он один из самых состоятельных людей Франции. И, хотя у нас республика и официально титулов нет, но вообще-то он маркиз. Ну, вы понимаете.
        Согласно покивав головой, Лорен осторожно продолжила свой допрос, задавая вопросы наугад:
        — А где Элен будет жить? Я слышала, у ее жениха шато где-то на севере, но в Париже они собирались купить дом?
        — Ну что вы, шато на севере у Дюмонов нет, но Поль, насколько я знаю, и в самом деле присматривает хороший загородный дом где-нибудь в районе Нанта или Ла-Рошели, ему очень нравятся тамошние места. Но в Париже у него прекрасный дом в самом центре, на улице Лафонтен. Тот, с колоннами по бокам и картушем над входом. Думаю, вы его не раз видели. Он переходит в его роду старшему сыну из поколения в поколение.
        Лорен была вынуждена признаться:
        — О, нет! Я впервые в Париже и совершенно не знаю города.
        — Ну что же, если вы окажетесь на улице Лафонтен, то убедитесь, что дом весьма даже неплох.  — Посмотрев на спутницу с заинтересованной искоркой во взгляде, Герберт задумчиво протянул, что-то прикидывая: — Не знаю, прилично ли просить Поля показать его вам изнутри, но он и снаружи весьма внушителен.  — Сделав пару ловких поворотов, внезапно спросил: — А где вы учили французский, мадмуазель? Вы говорите так, будто учителем у вас был знаток восемнадцатого, в лучшем случае девятнадцатого века.
        Лорен чуть не засмеялась. Угадал! Но, если сказать ему, что она помнит французский по своей прошлой жизни, то он однозначно решит: перед ним душевнобольная, и ему нужно держаться от нее подальше.
        С особым значением заглянув ей в глаза, Шарль прижал ее руку к своему сердцу и признался:
        — Вы как-то не по-здешнему хороши, Николь. Вам больше к лицу фижмы и кружева из прошлых веков. Ну и мушка в уголке рта вам тоже бы не помешала.
        Усмехнувшись, Лорен припомнила, что во времена Николь мушки уже вышли из моды. Интересно, а как бы она, Лорен, чувствовала себя в тугом корсете, что постоянно носила Николь? Наверняка бы задыхалась от нехватки воздуха. Недаром дамы прошлых веков были вынуждены постоянно носить с собой нюхательную соль.
        Склонившись к ней так низко, что она различила темные точки в его карих глазах, от которых они казались почти черными, Герберт интимным многообещающим тоном предложил:
        — Давайте сбежим из этого унылого места? Я знаю тут неподалеку чудесный клуб, где всегда весело и нет этого чопорного старичья. Пошли?
        Лорен отрицательно покачала головой. Ей не хотелось ни в чем обнадеживать Шарля, и она уже хотела честно предупредить его, чтобы не питал напрасные надежды, но тут танец закончился, и кавалер с укоризненным поклоном усадил свою даму обратно, на прощанье многозначительно пожав ей руку.
        Она чувствовала, что всерьез его заинтересовала, но надеялась, что сумеет ускользнуть до того, как он решится пригласить ее еще раз.
        Пожилая пара, сидевшая с ней за одним столом, не обращая на нее особого внимания, болтала между собой по-французски, видимо, считая, что соседка-англичанка их не понимает. Не рассеивая их заблуждения, Лорен узнала из этой беседы много нового. Конечно, слушать чужие разговоры нехорошо, но соседи так откровенно нарушали правила этикета, что она не испытывала никаких угрызений совести.
        Невеста Поля, Элен, оказалась из очень приличной, по выражению немолодой дамы, семьи. Ее отец был владельцем крупнейшей во Франции сети отелей международного класса. Сама же невеста, окончив исторический факультет Сорбонны, работала в Департаменте музейного дела при министерстве культуры Франции. Эта последняя деталь несколько удивила Лорен, ей показалось, что Элен лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Что ж, она всегда знала, что француженки умеют беречь молодость и красоту.
        Пара, будучи близкими родственниками жениха, не слишком благосклонно описывала его будущую жену. В их речи то и дело проскакивали словечки «поймала удачу», «не показывает свой истинный нрав» и даже «Поль будет ослом, если доведет дело до свадьбы». Это последнее вернуло Лорен часть утраченного ею оптимизма, и она решила во что бы то ни стало поговорить с любимым. Возможно, здесь объявляют «белый» танец? Тогда ей надо быть поближе к обрученным, чтобы успеть пригласить Поля первой.
        Встав, она перебралась поближе к его столику и опасливо посмотрела вокруг, боясь разоблачения. Но никто к ней не подходил. В зале было много самого разномастного народу и все бродили туда-сюда, обмениваясь комментариями по поводу происходившего.
        Лорен не спускала глаз с Поля. На нем был черный смокинг, подчеркивавший его стройную фигуру, белый жилет и белоснежная рубашка с черной бабочкой. Он, без сомнения, был самым красивым мужчиной в зале. Недаром Элен, горделиво сидевшая рядом с ним, с чувством откровенного превосходства посматривала вокруг.
        Лорен показалось, что в ее поведении больше удовлетворения охотника от пойманной добычи, чем истинной любви. Большие шоколадные глаза Элен сверкали ярким вызывающим блеском, будто она готовилась в любую секунду дать отпор любому, кто посмеет покуситься на ее собственность. Когда взгляд невесты случайно упал на Лорен, она, стараясь скрыть крайнюю заинтересованность и боясь вызвать ненужные подозрения, тотчас отвернулась и нервозно улыбнулась кому-то из гостей.
        С планом первой пригласить Поля на танец пришлось распрощаться, вряд ли подобная невеста позволит конкурентке увести у нее жениха. Лорен в нахлынувшей безнадежной тоске принялась неосознанно кусать губы, не зная, как же ей поступить.
        Снисходительно ответив что-то сказавшей ему невесте, Дюмон положил ей руку на плечо и властно притронулся губами к ее губам. Лорен быстро опустила глаза, мелко задрожав от горечи и разочарования. Казалось, Поль не просто ее забыл, а прилюдно изменяет. Это было так обидно и стыдно, что она с трудом нашла в себе жалкие крупинки остатков здравого смысла.
        О чем она думает? Ведь этот новый Поль просто не знает о ее существовании! Но эти рассудительные мысли мало помогали, Лорен всё равно вздрагивала от ревности каждый раз, когда жених ласково касался своей невесты.
        Внезапно Дюмон склонился к невесте, о чем-то негромко ее предупредил и вышел из зала. К Элен в это время подошел высокий представительный мужчина с орденской ленточкой в петлице и та, мило улыбаясь, была вынуждена отвечать на его поздравления, всего пару раз стрельнув глазками вслед ушедшему жениху.
        Воспользовавшись благоприятным моментом, Лорен, стараясь не привлекать к себе внимания, с сильно забившимся сердцем выскользнула следом за Полем.
        Пробравшись за ним по небольшому коридорчику, служившему для доставки товаров, она оказалась в небольшом внутреннем дворике. Солнце уже садилось, и по стенам старого здания расползлись причудливые предвечерние тени.
        Поль в одиночестве стоял посредине мощеной желтоватым песчаником площадки и задумчиво раскуривал толстую сигару с золотым ободком. Лорен медленно, робея, пошла к нему, молясь про себя, чтобы он тотчас ее вспомнил.
        Подойдя ближе, Лорен с трепетом вгляделась в мужественное, так любимое ею, лицо. Оно ничуть не изменилось, даже то, как мужчина с недоумением поднял бровь, следя за ее неловкими передвижениями, напомнило ей того, прежнего, Поля.
        Смутившись, Лорен молча стояла перед ним, чувствуя, как болезненно сжимается сердце от его неприветливого взгляда. У нее даже голова слегка закружилась от непомерного волнения, и она испугалась, что не сможет произнести ни слова. Ей до ужаса хотелось прижаться к Полю, провести пальцами по его лицу, ощутить под ними так хорошо ей знакомую гладкую упругость его смуглой кожи, что она, непроизвольно качнувшись, с трудом удержалась, чтобы не броситься ему на грудь. Все ее чувства так обострились, что она опьянела от аромата его дорогого одеколона, смешанного с естественным запахом здорового мужского тела.
        С истинно французским шармом чуть склонившись перед дамой в знак приветствия, Дюмон поинтересовался:
        — Вы чего-то хотите, мадмуазель? Или мадам?
        Его голос звучал крайне недружелюбно, и она вконец растерялась.
        — Я мисс Смит. Лорен Смит. Но когда-то меня звали Николь. Николь Лавалье. А потом — Николь де Мариньи. И мы с вами были хорошо знакомы.  — Она сама слышала, как жалко и неубедительно звучит ее дрожащий голосок. Сказать, что они были женаты, она не решилась.  — Вы не помните меня?  — И она впилась тоскующим взглядом в его глаза, отыскивая в них хотя бы малейший намек на то, что он понял, о чем идет речь.
        Возмущенный Поль сделал широкий шаг назад и отрубил, явно приняв ее за одну из тех навязчивых особ, которых возле него вилось великое множество:
        — Мне вас вспоминать незачем. Я вас попросту не знаю. И ваше имя — или имена, мне абсолютно ни о чем не говорят.
        Это прозвучало так категорично, что Лорен пошатнулась и с силой сжала ладони, чтоб не разрыдаться. Но пара нечаянных слезинок всё же выкатилась из ее глаз, и Поль, не выносивший женских слез, сказал немного смягчившимся тоном:
        — Уходите отсюда, мадмуазель. Сегодня день моей помолвки, и я не хочу портить его ненужными эксцессами. Вам здесь делать нечего.
        Но Лорен не ушла. Упрямо подвинувшись к нему ближе и, просительно положив ладонь на его рукав, настойчиво прошептала:
        — Поль, ты должен меня вспомнить! Должен! Мы же обещали друг другу! Мы же умерли когда-то вместе и поклялись, что встретимся снова!  — На его лице отразилось негодование, даже отвращение, и она в отчаянии выкрикнула, понимая, что сейчас всё закончится: — Заклинаю, вспомни меня, вспомни!
        Он требовательно оглянулся, явно кого-то подзывая, и тут же из-за угла показалась пара крепких парней в обычной одежде. По их накаченным бицепсам Лорен поняла, что перед нею личная охрана Дюмона.
        Поль кивнул на стоящую перед ним в напряженной позе девушку и охранники, довольно вежливо взяв ее под локти, развернули в сторону почти невидимой в стене дверцы. Раскрыв ее, молча выставили непрошеную гостью наружу. Звук закрытой за нею двери показался Лорен до ужаса похожим на скрежет захлопнувшейся двери в подземелье из прежней жизни.
        Разочарование и боль нахлынули с такой силой, что у нее заломило виски и потемнело в глазах. Чтобы не упасть на жесткий асфальт и не разрыдаться на глазах прохожих, Лорен была вынуждена остановить проезжающее мимо такси, попросив водителя подвести ее до гостиницы, в которой остановилась.
        Зайдя в свой номер, замертво упала в кресло, мучаясь от краха своих надежд и не постигая, как у нее хватило смелости на подобное безрассудство. Она уже не понимала, где кончается рассудительная Лорен и начинается безрассудно влюбленная Николь. Или эти две женщины слились в одну, став новым, неизвестным ей пылким и несколько даже сумасбродным существом?
        Все себя от разочарования, Лорен с трудом поднялась с кресла. Шатаясь, пошла в ванную, надеясь с помощью ледяной воды смягчить головную боль. Умывшись, почувствовала себя немного лучше, и постаралась беспристрастно обдумать неприятную ситуацию. От холодного взгляда Поля Дюмона ее сердце превратилось в застывший кусок льда и даже стучало с какими-то странными перерывами.
        А что будет, если Поль не вспомнит ее и она навсегда останется одна? Эта мысль так ужаснула Лорен, что она принялась неистово молиться, обращаясь сразу ко всем святым, вспоминая давно забытые ею молитвы из прежней жизни. Ночь застала ее всю в слезах, сжавшуюся в жалкий комочек на кресле, не знающую, что же сулит ей грядущий день.
        Назавтра Лорен проснулась очень рано. За окном только-только занималось утро. Красноватое солнце всходило медленно, превращая старые, зеленоватые от мха и лишайников крыши в красноватые озера. Лорен поежилась, это напомнило ей страшные времена якобинского террора. Тогда вся страна была залита такими вот кровавыми озерами.
        Приняв ванну и тщательно подкрасившись, решила, что ей надо походить на ту Николь, какой та была две сотни лет назад. Может быть, тогда Поль хоть что-нибудь вспомнит? Надев теплое платье из синего джерси, а не привычные джинсы, уложила волосы в довольно замысловатую прическу, похожую на те, что носили дамы конца восемнадцатого века, и встала перед зеркалом, оценивая плоды своих трудов.
        На нее глянула тоненькая, очень бледная, с печальными глазами девушка, казавшейся почти девочкой. Под глазами залегли легкие тени, делавшие лицо немного изнуренным. Если на нее натянуть платье конца восемнадцатого века, будет вылитая Николь. Но поможет ли ей это неоспоримое внешнее сходство, если Поль так ничего и не вспомнит?
        Бессильно опустив руку с расческой, Лорен тяжко задумалась. Повезет ли ей на этот раз? А если Поль вновь не захочет ее даже слушать? В этой жизни они поменялись ролями, на этот раз она должна достучаться до сердца любимого, или вся ее жизнь пойдет прахом. Остается одно: надеяться на лучшее и не сомневаться в успехе. Как там говорит пословица? «Решительным всё удается?» Вот она и будет решительной. Раз уж ничего другого ей не остается.
        До Палас-Шелло она доехала на такси. Чтобы не привлекать к себе внимания, попросила высадить ее на углу и дальше пошла пешком. Погода стояла теплая, каштаны, обрамляющие по периметру встречные улицы, еще не начали сбрасывать листву и шумели густой зеленью, как в лесу. До улицы Лафонтен Лорен добралась, любуясь красивыми старинными зданиями, содержащимися в удивительном порядке. В Лондоне тоже было много исторических зданий, но там ей было некогда, вся ее жизнь проходила в столь стремительном темпе, что даже проезжая мимо какого-нибудь интересного здания, она скользила по нему равнодушным взглядом, погруженная в свои мысли.
        Но вот и внушительный дом Поля. Сложен он был из тяжелых, тщательно оштукатуренных и выкрашенных в терракотовый цвет кирпичей. Вдоль всего его фасада шли изящные дорические колонны, придававшие ему античный вид. Над окнами красовались выточенные из камня лица мифологических персонажей от сатиров с лукавыми улыбочками на пухлых губах до томно-уклончивых дриад, увитых виноградными лозами.
        Рассматривающей их Лорен показалось, что все они, исподтишка поглядывая на нее, посмеиваются над ее наивными надеждами. Над торжественным центральным входом, как и говорил Шарль, нависал огромный картуш с гербом — единорог на фоне старого французского знамени. Величина и внушительность здания впечатлила Лорен, и она с новой остротой ощутила сложность своего предприятия.
        Стараясь не растерять бодрости духа, огляделась. Напротив дома зеленел небольшой скверик, и она присела на узорную скамейку, наблюдая за огромной входной дверью со сверкающей на солнце круглой металлической ручкой. Звонить и просить провести ее к Полю Дюмону она не осмелилась, было ясно, что сюда ее попросту не впустят.
        Разглядывая картуш, Лорен попыталась припомнить, чей же это герб. И не смогла. Отец не считал нужным учить Николь подобным вещам. Конечно, для чего незаконнорожденному ребенку знать геральдику французских аристократических семей? Спасибо, что велел падре Шарни нанять для нее учителя и личную служанку, которой стала Марселла.
        Поняв, что путает две жизни, Лорен слегка пригорюнилась. Вряд ли это можно назвать психической нормой. Может быть, она всё-таки больна?
        Из дверей никто не выходил и не заходил, но Лорен, веря в свою звезду, упорно наблюдала, твердо решив просидеть здесь хоть до ночи. Но уже через пару часов поняла, что для такого нудного занятия недостаточно хорошо экипирована. Захотелось пить, а у нее не было с собой ни воды, ни еды. Жажда томила ее всё сильнее, но поблизости не виднелось ни одного продуктового киоска. Она пожалела, что из-за волнения не позавтракала утром. Но делать было нечего, если она уйдет, то, вполне возможно, пропустит появление Поля.
        Она вспомнила вчерашнее предложение Шарля показать ей дом и неуверенно подумала: а не упустила ли она великолепную возможность еще раз поговорить с Полем? Но как бы при этом она смотрела в глаза бедняге Шарлю, понявшему, что его бессовестно использовали? Нет, такие вещи не для нее.
        Измучившись от неуверенности, голода и жажды, а к двум часам пополудни и от внезапно наступившей жары, Лорен с радостью заметила приехавший в скверик передвижной киоск, торгующий различной выпечкой, запакованной в целлофановые кулечки с фирменными значками одной из известных парижских кондитерских, и бутылочками газированной и минеральной воды.
        Выбрав пару круассанов и пол-литровую бутылочку простой питьевой воды, поела, и с вновь воскресшей надеждой заняла свой наблюдательный пункт. Часы тянулись так томительно, гораздо медленнее, чем на вокзале при ожидании опаздывающего поезда. Лорен принялась считать прохожих, но, дойдя до двух тысяч, сбилась и бросила это пустое занятие.
        Но вот начало смеркаться и зажглись низкие, полускрытые в траве фонари, украсившие сквер узорными светлячками. Синее небо постепенно окрасилось в фиолетовые тона, а потом и вовсе почернело. Похолодало. Чтобы не замерзнуть, Лорен принялась ходить по короткой аллее, всё так же не спуская пристального взгляда с двери. Но когда на Париж опустилась ночь и подул пронизывающий северный ветер, продрогшая до костей девушка нехотя отправилась обратно в гостиницу, горестно размышляя по дороге о провале своего замысла.
        Бредя по улице, залитой приветливым золотистым светом стилизованных под старину фонарей, Лорен успокаивала свои дребезжащие нервы, обещая, что завтра попробует покараулить у заднего крыльца. Ей обязательно, обязательно должно повезти! А иначе для чего Провидению было напоминать ей о жизни Николь?
        Вполне возможно, она жила бы с Джеймсом, наслаждалась плотской любовью и была бы умеренно счастлива. Или нет? Сейчас, когда Лорен познала настоящую страсть и истинную жертвенную любовь, не могла понять, что могло ее привлекать в самодовольном и эгоистичном графе Филдинге. Может быть, ей просто льстило, что аристократ голубых кровей обратил на нее свое лестное внимание? Но она никогда не была тщеславной и не придавала значения подобным глупостям…
        Так и не найдя ответа ни на один из задаваемых себе неприятных вопросов, приехала в гостиницу, переоделась в легкий брючный костюм и спустилась в кафе перекусить. На нее обратил внимание симпатичный, хотя и несколько громкоголосый американский турист в нелепой серой хламиде, и попытался познакомиться, но она, избегая любых разговоров, купила готовый ужин, запакованный в небольшие пластиковые судки, и убежала к себе в номер, желая лишь одного — отдохнуть.
        Ночь прошла очень быстро, возможно потому, что легла она поздно и, проведя весь день на свежем воздухе, спала крепко и без сновидений.
        На следующий день, встав так же рано, как и накануне, решила быть умнее. Плотно позавтракав в ближайшем круглосуточном бистро, купила с собой питьевой воды и пару венских пирожных.
        В семь утра она уже была на улице Лафонтен, напротив дома Поля Дюмона, и сетовала на собственную ненаблюдательность. Вчера она была так занята наблюдением за входом в дом, что не обратила внимание на то, что дома на улице стоят вплотную друг к другу, впрочем, точно так же, как и в старой части Лондона, а существовавшие раньше арки для проезда экипажей замурованы.
        Чтобы увидеть дворы, ей пришлось дойти до конца квартала. Сзади улица выглядела не менее красочно, чем спереди, но внутренние дворы и дворики от проезжей части отделяла внушительного вида чугунная ограда. В ограде возле дома Дюмона виднелась калитка, но она, естественно, была заперта. Рядом с калиткой располагались широкие ворота для машин.
        Чтобы беспрепятственно наблюдать за домом, Лорен нужно было где-то укрыться, но это оказалось невозможным: рядом не было ничего, где можно было бы сделать вид, что она простая туристка, любующаяся красотами города. Магазинов или кафе, в которых можно было бы встать у окна или занять столик, удобный для слежки, поблизости не было тоже.
        Удрученно подняв взгляд, увидела направленный прямо на нее черный глазок камеры наружного наблюдения, и вздохнула. Похоже, задача, стоящая перед ней, становится непосильной. Встретиться с Полем весьма и весьма проблематично. А до конца отпуска осталось всего ничего — в следующий понедельник ей нужно быть на своем рабочем месте. Неужели ей придется всё бросить?
        Лорен попыталась не терять оптимизма. Выход есть всегда. Эту фразу она повторяла, пока в голову не начали приходить разного рода идеи — бредовые и не очень. А если ей попытаться действовать официально? Например, договориться с его секретарем о встрече? Она знает, кто такой Поль Дюмон, значит, вполне может узнать и адрес его офиса, и телефон секретаря. Но если Поль не стал слушать ее на помолвке, то где гарантия, что он выслушает ее в своем кабинете? А если даже и выслушает, то поверит ли?
        Почувствовав, как от напряжения на виске начинает биться тоненькая ниточка, предвещавшая скорую мигрень, от которой не было спасения, Лорен мысленно застонала — только не это! Во время приступов она была полностью недееспособна, и могла только лежать в темной комнате с тугой повязкой на голове, да чуть слышно стонать от наиболее сильных вспышек в мозгу.
        Сделав несколько неуверенных шагов к воротам, она почувствовала такой болезненный укол в висок, что обреченно повернулась, собираясь уйти. Но тут ворота автоматически распахнулись, невидимые за ними двери гаража поднялись вверх, и на улицу, медленно набирая ход, выехал внушительный черный автомобиль. Из-за тонированных стекол не было видно, кто внутри, но бешено забившееся сердце подсказало Лорен, кто там, и она, не размышляя, кинулась наперерез машине.
        Водитель резко нажал на тормоз, но она всё-таки распласталась по теплому отполированному капоту, напомнив себе препарированную лягушку.
        Из машины выскочил донельзя раздосадованный и испуганный Поль. Узнав девушку, он не стал орать, как подумала Лорен, глядя на его взбешенное лицо, а негромко, но с явственно слышимым неистовством в голосе спросил:
        — Опять вы? Что вы ко мне привязались, черт побери?
        Тоненькая боль в виске вмиг переросла в оглушительную, и Лорен, неловко выпрямившись, для чего ей пришлось проехаться грудью по всему немаленькому капоту, прижала руку к голове, чуть пошатываясь и едва видя окружающих.
        Вновь чертыхнувшись, Поль помог ей забраться в машину. Осторожно выруливая на проезжую часть, нехотя осведомился:
        — Вы поранились?
        Она призналась:
        — Нет, это просто приступ мигрени.
        Поль с недоумением посмотрел на странную девушку. Она была очень красива нежной беззащитной красотой и, не будь он помолвлен, вполне бы мог завести с ней ни к чему не обязывающую интрижку. Но сейчас, когда он почти женатый человек…
        Немного отдышавшись, Лорен посмотрела на него немного замутненным от боли взглядом и спросила сущую нелепость:
        — Вы никогда не видите снов?
        Ему очень хотелось грубовато ответить, чтобы она не лезла в его жизнь, но она смотрела на него с таким напряженным ожиданием, будто от его ответа зависело очень, очень многое. И он с вызовом проговорил:
        — Я вижу сны, но, уверяю вас, к вам они никакого отношения не имеют!
        Она напряглась и, с мольбой протянув к нему чуть подрагивающую руку, попросила:
        — Но вы можете меня увидеть! Я знаю, что можете! Вам нужно только захотеть!
        Мужчина с саркастической насмешкой отчеканил:
        — Боюсь, вы меня вовсе не интересуете, Николь! И не стоит мне так упорно навязываться!
        Она приложила тонкие пальцы к вискам странно знакомым жестом, от которого у него защемило сердце. Поль уже с опаской посмотрел на навязчивую особу. Она вела себя так, будто он ей был что-то должен. Но ведь это не так? Или всё же он ее когда-то встречал, а потом забыл? Но у него всегда была отменная память.
        — Вы не правы!  — он запоздало отметил, что на сей раз она называет его на «вы».  — Я вам не навязываюсь! Я просто прошу вас вспомнить то, что было когда-то. Разве это называется «навязываться»?
        В ее голосе было столько болезненной страсти, что он решил: всё-таки она не в себе. Жаль, конечно, но он-то тут при чем? С подчеркнутой вежливостью спросил:
        — Куда вас отвезти, Николь?
        Чувствуя, как тьма заливает глаза и боль раздирает висок, она попросила:
        — Мы не могли бы с вами встретиться завтра? Сегодня я отвратительно себя чувствую.
        Дюмон совершенно не хотел встречаться с этой неуравновешенной девицей. Но ответил так, будто в него неожиданно вселился другой, не подчиняющийся разуму человек:
        — Завтра не смогу. Если только в четверг.
        Она обрадовано согласилась:
        — Замечательно! К тому времени я буду в полном порядке!
        Кинув на нее скептический взгляд, Дюмон повторил свой вопрос:
        — Куда вас отвезти?
        — Гостиница «Крессида» на бульваре Дюпре.
        Он кивнул головой, и, не говоря о том, что ему придется делать ради нее изрядный крюк, погнал машину по узким боковым улочкам. На его счастье, он ни разу не застрял в пробке и всего через сорок минут высадил бледную до нездорового сероватого цвета девушку возле небольшого отеля.
        — Вас проводить?  — его сильно смущали ее неуверенные движения.
        — Ничего страшного! Это всего лишь мигрень! Немного полежу и всё пройдет! Но когда мы встретимся?
        Дюмон нехотя пообещал:
        — Я заеду за вами в четверг в семь вечера.
        Открыв дверцу, она внезапно придвинулась к нему и патетически воскликнула, положив тонкую руку ему на грудь:
        — Вспомни меня, Поль, вспомни! Ведь когда-то мы любили друг друга! Очень любили!
        Он не успел отшатнуться, как она уже выскочила из машины и неверными шагами забежала в вестибюль.
        Остолбенело посмотрев ей вслед, он несвязно выругался и тронул автомобиль с места. Что это с ней такое? То она ведет себя как вполне адекватный человек, а то откалывает подобные номера. Когда это он любил ее? Что за чушь? И это дурацкое требование что-то там вспомнить! У него никогда не бывало провалов в памяти!
        Что ж, сомнений нет, перед ним одна из тех психопаток, что верят в переселение душ, то бишь реинкарнацию, и совершенно уверены, что первый же мужчина, похожий на приснившегося им во сне, предназначен судьбой. Поль пожалел о своем недальновидном обещании, ни к чему доброму эта встреча не приведет.
        К тому же, если об этом узнает Элен, а она вполне может узнать, ведь кругом папарацци и уйма любопытных глаз, то будет и вовсе неприятно. Но, с другой стороны, он вполне может поговорить с этой особой, как там ее — Николь? Лорен?  — похоже, она сама запуталась в собственных именах,  — не выходя из отеля. Наверняка там есть небольшой ресторанчик или кафе, где можно будет без проблем выслушать бредни этой несчастной и распрощаться с ней навсегда.
        Главное — не поддаваться сочувствию и не жалеть ее. Такие особы умеют пользоваться слабостью своих собеседников. Успокоившись, Поль, чуть слышно насвистывая, принялся планировать предстоящий с Элен вечер.
        …Голова у Лорен болела нестерпимо. Лед, вытащенный из холодильника, давно растаял, в мозгу будто засел безжалостный нетерпеливый дятел, выполняющий одну задачу — свести ее с ума. От боли она начала всерьез думать, что все ее воспоминания — всего лишь бред ее больного мозга.
        Этот великолепный мужчина не помнит ее, и не значит ли это, что все эти перевоплощения всего лишь ее выдумки? Бывают же странные видения у людей, чей мозг лишен кислорода? И не то же ли самое происходит с ней? Нет, ей не Поля надо убеждать, что она его любимая, безвременно погибшая жена, а идти к врачу, причем к психиатру.
        Тогда эти изнурительные, разрывающие ее изнутри видения просто исчезнут, и она будет жить так же, как и жила до приезда в замок Филдинга. Эта мысль так завязла в ее сознании, что она твердо пообещала себе: если Поль ее так и не вспомнит, она непременно по возвращении в Лондон обратится к врачу. И снова станет нормальным человеком.
        После полуночи мигрень несколько ослабела, и Лорен, спотыкаясь, побрела в ванную, чтобы принять контрастный душ. Иногда это помогало, а иногда — нет. Системы в этом не было. Но сейчас, на ее счастье, душ помог, и в постель она легла уже в более-менее нормальном состоянии.
        Сон настиг ее почти сразу, и тут же пронзил животным ужасом — она ничего не видела, но почему-то твердо знала, что это их воплощение — последнее, что оно — исключение из правил и, если Поль ничего не вспомнит и откажется от нее, им больше не встретиться никогда. Это было так страшно, что она рывком села на кровати, протягивая перед собой руки, будто пытаясь обнять ускользающего от нее любимого.
        До четверга жизнь прошла так неощутимо, так бесцветно, что Лорен порой казалось, что она попала в невидимую со стороны стеклянную колбу. Она всё слышала, всё понимала, но чувства застыли, как стоячая вода, и никакие прелести Парижа ее не трогали.
        Как обычная туристка, она побывала на самом верху Эйфелевой башни, побродила вокруг Триумфальной арки, почти день провела в Нотр-Дам-Де-Пари, любуясь его химерами, витражами и роскошным внутренним убранством. Везде было дивно хорошо, и нигде она не вышла из того сомнамбулического состояния, которое овладело ею в ночь на понедельник. Ничего не болело и ничего не хотелось. Она понимала, что это стресс, но ей очень нравилось это ни к чему не обязывающее ощущение. Оно не предполагало ни боли, ни желаний, что само по себе уже было прекрасно.
        Но с утра в четверг это блаженное состояние стало таять, как легкая летняя дымка, и, чем ближе приближался вечер, тем быстрее. На его место приходил удручающий голод души. Одиночество, такое безнадежное и беспросветное, что даже мысли в голове замирали, завладело ею целиком.
        Ей не хотелось двигаться, не хотелось говорить. Но в шесть часов, понимая, что это последняя попытка пробиться к тому Полю, которого она знала и безумно любила, Лорен постаралась принять как можно более достойный вид, надев строгий костюм с белоснежной блузкой и закрепив волосы в тугой пучок на затылке. Ожидая Поля, села в коридоре у окна, выходящего на улицу. Из него хорошо были видны все машины, подъезжающие к гостинице, и выходившие из нее посетители.
        Лорен нервно вздрагивала при появлении каждой очередной машины и горестно вздыхала, не увидев того, кого ждала.
        Дюмон подъехал ровно в семь, как и обещал. Учитывая бесконечные парижские пробки, это была нечеловеческая точность. Выйдя из машины, он внимательно посмотрел по сторонам и, закрыв машину, быстрыми шагами двинулся в гостиницу.
        Лорен стремительно побежала по лестнице ему навстречу, вся охваченная трепетом и сомнениями. Внизу он что-то тихо спросил у сидящего за конфоркой у входа молодого человека с золотой серьгой в ухе, исполняющего обязанности портье. Завидев девушку, окинул ее быстрым взором, слегка поклонился и суховато спросил:
        — Куда мы отправимся?
        Голос у него был усталым, и Лорен с сочувствием посмотрела на него. На Дюмоне был серый деловой костюм и кремовая рубашка в тонкую полоску. От него веяло большими деньгами и большими возможностями. Дюмон был так же неколебимо уверен в себе, как и де Мариньи. Но на этом внешнее сходство и кончалось. Де Мариньи никогда не смотрел на нее таким бесстрастным взглядом, от которого у нее начали неметь кончики пальцев на руках.
        Стараясь не реагировать на ее так умилявшую его бледность, Дюмон предложил:
        — При гостинице есть кафе, может быть, нам стоит посидеть там?
        И насторожился в ожидании ответа. Если она воспротивится, сразу станет ясно, она желает скандала, чтобы или прославиться, или привести к разрыву его отношения с Элен. Дюмон с изучающим прищуром смотрел на Лорен, ожидая ответа. Но она с явным облегчением согласилась:
        — Да, конечно, это было бы лучше всего.
        Одобрительно кивнув головой, он подал ей руку, и они отправились по небольшому коридору вглубь здания, откуда доносились аппетитные ароматы. Идя рядом, Лорен чувствовала исходящее от него тепло и даже прикрыла глаза, вспоминая, как это бывало прежде.
        Но де Мариньи никогда не шел рядом с ней так холодно и отстраненно. Он всегда держал ее за руку, нашептывая на ухо что-нибудь смешное, отчего она невольно улыбалась, одновременно стараясь сохранить безучастный вид, потому что боялась привлекать к себе внимание окружающих.
        Усадив Лорен за столик поодаль от окна, Поль снова огляделся в поисках назойливых папарацци. Но в зале нежно ворковало несколько влюбленных парочек, занятых собой и не обращающих внимания на окружающих, и он успокоился.
        Взглянув на бледное лицо спутницы, вспомнил о хороших манерах и поинтересовался:
        — Как вы провели эти дни?
        — Так, как и положено туристке — осматривала все парижские достопримечательности подряд.
        Дюмон не стал спрашивать, что ей понравилось, а что нет, просто кивком подозвал официантку. Та подошла к ним с дежурной улыбкой. Не спрашивая у спутницы, чего бы она хотела, заказал несколько блюд и только тогда повернулся к Лорен.
        — Мне хотелось угостить вас наиболее вкусными национальными блюдами, но, к сожалению, здесь не слишком большой выбор. Вы же англичанка?
        — Ну да.  — Что в прошлой жизни она была француженкой, рассказывать было явно преждевременным.
        Ужин принесли быстро, и Поль, в отличие от нее, ел много и с удовольствием. У нее же от волнения кусок не лез в горло. Но вот они перешли к десерту. Доев его, Поль требовательно взглянул на Лорен.
        — Что же такое сверхважное вы хотели мне сообщить? Но предупреждаю, если вы вздумаете лить грязь на мою невесту, я вам этого так не спущу!
        Лорен поежилась от его угрожающего тона.
        — И не думаю. Я ее вовсе не знаю. Я пытаюсь напомнить вам о нас.
        Он сердито повысил голос:
        — О нас? Но никаких «нас» никогда не существует и не существовало!
        Лорен тихо, но упрямо возразила:
        — Вы ошибаетесь. Мы уже жили с вами здесь, во Франции. А точнее, в Нормандии, в конце восемнадцатого века. У нас было поместье невдалеке от Байе. Вас звали тогда Поль де Мариньи, и вы были моим мужем.  — Дюмон негодующе вскинулся, но она умоляюще выбросила вперед руки.  — Выслушайте меня сначала, возмущаться вы сможете и потом.  — Он с недовольством затих, и Лорен смогла продолжать: — Тогда меня звали Николь Лавалье, я была незаконнорожденной дочерью маркиза д’Артуа.
        Он иронично вздернул левую бровь, вновь напомнив Лорен де Мариньи, но промолчал.
        Лорен печально продолжала:
        — Я, как и вы сейчас, ничего не помнила до недавнего времени. До одного решительного момента, когда мне нужно было ответить «да» или «нет». И тогда я увидела сон. Слишком яркий, слишком зримый, чтобы быть просто сном. Это было воспоминание. О вас и обо мне. Мы погибли из-за предательства влюбленной в вас служанки. Погубить-то она хотела меня, но вы не захотели меня покинуть и погибли вместе со мной. Нас казнили на гильотине.
        Поль глухо рассмеялся, прикрыв глаза рукой.
        — И не надейтесь, что проймете меня этой фальшивой сказочкой! Сколько вам надо, чтобы вы оставили меня в покое? Сто тысяч? Двести?
        Лорен в тоске прошептала, вкладывая в слова всю страсть своей любви:
        — Мне не нужны деньги! Как ты это не понимаешь!  — От волнения она вновь перешла на «ты» и не заметила этого.  — Перед смертью мы поклялись встретиться вновь и снова любить друг друга! И мы…  — тут она неловко запнулась, не зная, стоит ли рассказывать ему о своих жутких предчувствиях.
        Он нагнулся к ней и зловеще попросил разъяснить, почему она запинается. Не потому ли, что выдумывает на ходу?
        Это было непереносимо, но Лорен сдержалась и хмуро опровергла:
        — Просто боюсь, что не смогу жить дальше, если вы ничего не вспомните.
        Дюмон бурно расхохотался.
        — Только не надо дурацкого шантажа! У меня есть невеста — любимая, заметьте! Из-за ваших бредовых фантазий, вызванных, уверен, вашей расстроенной психикой, я не собираюсь с ней расставаться! Советую вам заняться писательством! И не тревожить своими бредовыми вымыслами нормальных людей!
        Каждое его жестокое слово вонзалось в Лорен, как маленькая злая иголка. От них не было спасения. Она почувствовала, как легкие сдавливает тугим обручем, не дающим вздохнуть.
        Лорен с горечью понимала, что не в состоянии преодолеть оборонительный вал, воздвигнутый Полем вокруг себя. До него не доходила ни одна ее просьба, ни одно слово. Пришлось признать: все ее усилия оказались тщетными. Тоска навалилась с такой силой, что его последующие гневные слова доносились до нее, как сквозь толстый слой ваты.
        — Вот что: если вы вздумаете преследовать меня своими домогательствами, я приму соответствующие меры! Через три месяца, в рождество, у меня свадьба, и поверьте, вы пожалеете, если вновь вздумаете досаждать мне своими полубезумными выходками или хоть как-то мне помешать! И учтите, если вы еще раз попадетесь мне на глаза, я подам жалобу в полицию!  — Он резко встал и отправился к выходу.
        Отчаявшись, Лорен бросилась за ним и уцепилась за его рукав, безобразно на нем повиснув.
        — Я не верю, что ты не можешь вспомнить! Ты просто не хочешь! Но моя совесть чиста, я сделала всё, что могла! А вот ты,  — ты нарушил собственную же клятву, данную, по сути, на смертном одре!
        Отшатнувшись, он брезгливо стряхнул ее ладонь со своей руки и пошел дальше, уже не слыша ее несчастный шепот:
        — Только мне от этого не легче…
        Застыв на месте, Лорен безумными глазами провожала каждый его шаг, пока Дюмон не скрылся за дверями, унося с собой весь смысл ее жизни. Тогда она побрела в свой номер, чувствуя себя неживой. Там она упала на кровать и уснула, даже не раздеваясь, слишком велики были затраченные ею силы.
        Но ночью пришло неожиданное утешение — ей приснился Поль. Не презирающий и не чужой, а свой, родной и любимый. Снилось одно из первых свиданий, когда он встретил ее в их старом парке и в первый раз поцеловал. Нежно, но страстно. Это было волшебно, и Лорен, рано утром проснувшись с этим чудным чувством, сказала себе: если у нее остаются такие драгоценные воспоминания, то жизнь никогда не будет пустой и безнадежной, как это казалось ей раньше. Пусть она будет жить только прошлым, но зато каким потрясающим прошлым!
        Сдав ключи от номера, наутро выехала из гостиницы, понимая, что никогда уже больше не приедет в Париж, чтобы повидать Поля Дюмона.
        Обратный путь был коротким, до туннеля под Ла-Маншем по скоростному шоссе она доехала за какие-то несколько часов. По самому тоннелю ехать пришлось медленнее, и до Лондона она добралась только к вечеру. Город встретил ее моросящим осенним дождем. Включив стеклоочистители, она ехала по тусклым улицам, надолго застревая в вечерних пробках. Войдя в свою квартирку, показавшейся ей скучной и холодной, включила отопление, машинально разложила по местам привезенные с собой вещи и сообщила миссис Браун о своем возвращении.
        До работы оставалось еще два дня, и, чтобы не томиться в одиночестве, на следующий день она поехала домой, к родителям. В их небольшом коттедже, среди любящих ее людей она почувствовала себя лучше, но ненамного. Весь уик-энд провела, рассказывая родным о Франции. Мать заметила, что дочь непривычно взвинчена и бледна, но расспрашивать ни о чем не стала, не желая без спроса лезть в ее душу.
        Вернувшись в Лондон в понедельник, Лорен вышла на работу и тихо радовалась обилию заданий от довольного ее возвращением начальника. Непрерывная занятость помогала отвлечься от мрачных мыслей. Всю неделю Лорен заканчивала работать очень поздно и приезжала домой только для того, чтобы принять душ и упасть в холодную одинокую постель. Первое время ей ничего не снилось, и это ее даже радовало, хватит с нее непосильных страстей.
        Но постепенно в ее пустые сны вернулся Поль де Мариньи, нежный, страстный и целеустремленный. Уж он-то никогда бы не позволил ей унижаться, выпрашивая у него жалкие крохи внимания. Он был настоящим мужчиной.
        Сравнивая двух мужчин, Лорен усердно выискивала у нынешнего Поля недостатки, стараясь утишить боль от его жестоких и несправедливых слов. Разве она просила его совершить что-то противоестественное? Лишь попытаться вспомнить ту, прежнюю, жизнь. Но Дюмон не захотел сделать даже такую малость, значит, он недостоин ее любви. И она должна, должна его забыть!
        Эти разумные мысли приходили ей в голову постоянно, но не имели ни силы, ни страстности настоящего убеждения. В конце концов Лорен сдалась. Если ей суждено прожить всю жизнь одной, пусть так и будет. Никто из мужчин, кроме Поля, ей не нужен. Жаль, конечно, что всё так получилось, но ничего не поделаешь. Надо как-то собраться с силами и жить дальше. Только вот для чего?
        В пятницу, закончив работу немного раньше обычного, медленно брела к остановке, погруженная в свои невеселые думы. Мягко падали листья, усыпая асфальт, но ее не трогала отцветающая осень.
        На дороге рядом с ней притормозил черный Кадиллак, дверца слегка приоткрылась и знакомый голос скомандовал:
        — Лорен! Садись скорей! Здесь стоянка запрещена!
        Она заколебалась, вовсе не желая вновь разговаривать с графом Филдингом, но Джеймс с изрядной долей нахальства протянул руку и схватил ее за рукав куртки. Не желая быть затащенной в машину, как непослушный подросток, она сама нырнула внутрь, в мир дорогой кожи и изысканного мужского аромата. К ее удивлению, Джеймс сам сидел за рулем. Повернувшись к нему, Лорен сердито спросила:
        — Что ты себе позволяешь? Разве мы не решили, что больше встречаться не будем?
        Граф медленно покачал головой.
        — Боюсь, ты приписываешь мне свои мысли, дорогая. Я ни на что подобное не соглашался.
        Она всем телом повернулась к нему, желая излить свое негодование, но Джеймс сдержанно попросил:
        — Давай поговорим немного попозже. Не стоит выяснять отношения за рулем, да еще на такой оживленной трассе.
        Недовольно закусив губу, Лорен отвернулась и уставилась в окно, едва замечая мелькающие за ним шумные улицы с толпами разномастного народа.
        Джеймс остановился возле уже знакомого ей французского ресторана. Быстро обогнув машину, открыл дверцу, помог выбраться спутнице и прошел с ней внутрь, крепко придерживая за локоть. У Лорен мелькнула смешная мысль: чтобы не удрала, но она тут же ее отмела. Зачем ему она, скромная особа без положения в обществе и солидного приданого? Но для чего тогда он привез ее сюда? Его так задел ее отказ, что он решил полечить больное самолюбие?
        Встретивший их метрдотель повел желанных посетителей мимо роскошного зала дальше, в небольшие кабинетики, где вдоль стены стояли уютные диванчики, в углу примостился большой плоский жидкокристаллический телевизор, а изысканный интим создавало искусно спрятанное в стенах освещение.
        Лорен с кривоватой улыбкой села за овальный столик, накрытый белоснежной скатертью с мастерски вышитыми серебряными цветами. Джеймс сел напротив, лаская взглядом ее лицо.
        Принесли закуску. Лорен без особого аппетита проглотила несколько кусочков, а вот Филдинг ничего не ел. Он рассеянно потягивал аперитив, даже не прикасаясь к стоявшей перед ним тарелке. Взгляд он от ее лица не отрывал, что и беспокоило, и раздражало Лорен.
        Наконец, не выдержав этого пристального разглядывания, она положила вилку и тоже в упор взглянула на него. Он чуть прикрыл веками глаза, но взгляд не опустил.
        — Как же ты красива, моя дорогая!  — эта банальная фраза, казалось, шла из самой глубины его сердца.
        Снова саркастично усмехнувшись, Лорен безразлично пожала плечами. Что это с ним? Прежде, говоря ей комплименты, он делал это так шаблонно, по обязанности, что она никогда не воспринимала их всерьез.
        Протянув руку, Джеймс накрыл ее ладонь. Лорен машинально отметила, что ее маленькая ручка совершенно исчезла под его загорелой ладонью. Ей захотелось отобрать руку, чтобы избежать такого тесного телесного контакта, но он крепко сжал ее ладонь, не отпуская.
        — И почему я прежде не понимал, какое это удовольствие, почти счастье — прикасаться к тебе?
        Вопрос был чисто риторическим и ответа не требовал, поэтому она равнодушно перевела взгляд на стоявшие на столе алые розы, упорно не желая понимать подспудного смысла его слов. Разочарованно вздохнув, Джеймс позвонил в стоящий на столе звонок, требуя, чтобы принесли горячее. Двое официантов тут же внесли на подносах несколько фарфоровых тарелок с морепродуктами, на одной из которых красовался королевский омар.
        Решив брать от жизни всё, что та может ей дать, Лорен без колебаний положила себе изрядный кусок и принялась есть, наслаждаясь его нежным пикантным вкусом. Джеймс всё так же не отрывал от нее глаз, и она была вынуждена попросить:
        — Смотри в свою тарелку, пожалуйста, а то у меня от твоих взглядом будет несварение желудка!
        Брукс нехотя опустил глаза, с некоторым удивлением рассматривая еду, которую сам же положил в свою тарелку. Они молча ели, и Лорен с неудовольствием ждала начала серьезного разговора.
        Неужели граф снова предложит ей почетную должность его любовницы? Но ведь один раз он уже получил отказ, почему теперь надеется на ее согласие? Или решил, что за время разлуки она смягчилась и поняла, как же ей без него плохо?
        Ей и в самом деле было плохо. Очень плохо. Но вовсе не потому, что рядом с ней не было лорда Филдинга.
        Не чувствуя вкуса еды, Джеймс отложил вилку в сторону. Побледнев, вновь разглядывал ее лицо, стараясь найти в нем ничтожную каплю одобрения. Ее не было, и его всё больше и больше охватывала столь непривычная ему прежде нерешительность. В глазах Лорен уже не было того слепого обожания, что так забавляло его при их прежних встречах. Оно светилось прелестным внутренним светом и было очень, очень печальным. Но,  — он с горечью это ощущал,  — ее печаль не имела к нему никакого отношения.
        Болезненно чувствуя свой промах, он всё же попытался хоть что-то исправить:
        — Дорогая, я был катастрофически не прав, говоря, что мы слишком далеко друг от друга на социальной лестнице.
        Лорен посмотрела на него с неодобрительным удивлением.
        — Вот как? И что же изменилось за это время?
        Ее голос звучал крайне недружелюбно, и по спине этого самоуверенного и всегда довольного собой мужчины вдруг проползла липкая струйка страха. Он чувствовал, что теряет эту прелестную девушку, и не знал, что сделать, чтобы ее вернуть.
        Тихо признался:
        — Я понял, что люблю тебя!
        Джеймс пристально следил за каждым изменением открытого лица Лорен, и не заметил в нем ничего, кроме смущенной досады. Его объяснение явно запоздало. Эх, если бы он сказал это тогда, во время их уик-энда в замке! Но тогда он еще не знал, что стоскуется без нее до такой степени, что все возражения родни станут для него совершенно несущественны.
        Лорен молча смотрела на него, не говоря ни слова, и он, волнуясь, как мальчишка, выпалил:
        — Я вел себя с тобой непозволительно. Ты обиделась, это естественно! Но теперь я всё обдумал и прошу тебя стать моей женой!
        В ответ повисла ледяная тишина, и у Джеймса перехватило дыхание от неумолимости того, что сейчас последует.
        Изумленно округлив глаза, Лорен молча рассматривала красивое лицо сидящего напротив мужчины. Сейчас оно уже не казалось надменным и безучастным, как раньше. Наоборот, в уголке его рта нервно билась какая-то жилка, выдавая острое волнение.
        Но теперь это ей было безразлично. Ей было его немного жаль, но не более того. Понимая, что он ждет от нее ответа, она лихорадочно подбирала слова, которые бы его не обидели. Наконец, с силой сцепив руки в тугой замок, проговорила:
        — Мне очень жаль, Джеймс, но за прошедшее время я поняла, что ты был совершенно прав, мне никогда не стать той женой, которую ты хочешь видеть рядом с собой. На которой ты должен жениться, чтобы выполнить свой династический долг. Единственное, что соответствует мне в данной ситуации — роль твоей подружки. Но этого не хочу я. Как ни странно, я хочу себя уважать.
        Он вскинулся.
        — У меня такое чувство, что ты меня не слушала. Я просил тебя стать моей женой, а не любовницей!
        Лорен удрученно покивала головой.
        — Извини, я отвечала тебе на слова, что слышала от тебя в замке. Мне жаль, но с той поры я поняла, что никогда тебя не любила. Это было увлечение, которое довольно быстро прошло.
        У Джеймса обреченно вытянулось лицо.
        — Но что произошло за это, не такое уж большое время? Ты встретила другого?
        Лорен задумалась. Встретила? Скорее, вспомнила. И встретила, но напрасно.
        Звенящими от напряжения нервами Брукс понял, что в нерассказанной ему истории всё не так просто. И, возможно, у него еще есть шанс. Просительно протянул к ней руки, не смея коснуться.
        — Хорошо, не отвечай. Пойми, я не могу просто так от тебя отказаться. От мечтаний, от надежд. Давай будем встречаться некоторое время. Поймем, что мы друг для друга значим. В прошлом этому мешала моя предвзятость. Теперь ее нет, и, возможно, я покажусь тебе совсем другим человеком.
        Лорен хотелось поправить: скорее уж это я стала совсем другим человеком, но она прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего, и посмотрела на Джеймса. На его бледном лице появилось такое несвойственное ему умоляющее выражение, что она неожиданно для себя согласилась:
        — Ладно. Но недолго.
        Джеймс непритворно обрадовался и подлил ей рислинга, заставив выпить за провозглашенный им тост «за исполнение наших желаний». Желание Лорен коренным образом отличалось от желания Филдинга, и она выпила за свое желание, понимая своим разбитым сердцем, что, как бы она того не желала, ему никогда не осуществиться.
        Из большого зала доносилась негромкая музыка, и Джеймс неожиданно предложил:
        — Пойдем, потанцуем?
        Немного поколебавшись, она согласилась. Ей захотелось хоть ненадолго, но почувствовать себя живой. Улыбнувшись своей маленькой победе, Джеймс протянул ей руку, они вышли в общий зал и начали танцевать медленный, полный томных намеков танец.
        Граф держал ее гораздо ближе, чем требовали приличия, прижимая к себе с пылким желанием, но Лорен не хотелось спорить, и она покорно терпела его притязания, зная, что это всё равно скоро кончится.
        Посредине танца к ним подскочила эффектная, хорошо одетая пара средних лет. Небрежно поздоровавшись с Джеймсом, партнер ловко оттер Лорен в сторону и, воскликнув:
        — Смена кавалеров!  — подхватил ее и повел в танце, ухмыляясь с некоторым злорадством.
        Вынужденный довольствоваться оставленной ему дамой, Брукс обеспокоено следил за Лорен до тех пор, пока раздосадованная его невниманием партнерша не принялась что-то с напором ему говорить.
        Лорен не понравилась развязная ухмылка похитившего его мужчины, и она взыскательно смотрела на него, ничего не говоря. Того ее строгость нисколько не смутила, и он фамильярно потребовал:
        — Я троюродный брат Джеймса, Доменик. А тебя как зовут, милашка?
        Это было крайне неприлично, поэтому Лорен холодно отрезала:
        — Поскольку вы явно принимаете меня за женщину легкого поведения, то уместнее будет дать мне какое-нибудь прозвище. Мими, Фуфу или как их там кличут?
        Жесткий тон и неприязненное выражение лица сделали свое дело, но мужчина, не причислявший ее к достойным людям, сдаваться не желал.
        — Да ладно тебе! Я же прекрасно знаю, кто ты. Джеймс ничего не говорит о своих подружках, но ты настолько задержалась, что о тебе уже знает всё его окружение.  — Он окинул ее преувеличенно восхищенным взглядом.  — Но ты и впрямь хороша. Когда он с тобой закончит, можешь позвонить мне, и мы продолжим ровно там, где он кончит.  — Нахально подмигнув, спросил: — Договорились?
        Лорен подумала: какое счастье, что она не согласилась на неприличное предложение графа и не стала его постельной игрушкой. Как бы она сейчас себя чувствовала? Наверняка сгорела бы со стыда.
        Музыка кончилась, и Джеймс вернулся за своей спутницей. Заметив нахально-лукавое лицо Доминика, холодно потребовал объяснений:
        — Что здесь происходит?
        Тот небрежно пожал плечами.
        — А что может происходить? Познакомился вот с твоей очередной подружкой, только и всего.
        Джеймс расправил плечи и с еще большим холодом поправил:
        — Это вовсе не подружка. Я всей душой надеюсь, что это моя будущая жена.
        Оставив застывшего кузена переваривать сногсшибательную новость, взял Лорен под руку и увел обратно в кабинет.
        Налив ей и себе по бокалу рислинга, хмуро спросил:
        — Достал он тебя?
        Лорен отрицательно помотала головой.
        — Да нет. Просто показал, что было бы, согласись я на твое весеннее предложение.
        Раскаянно склонив голову, Джеймс простонал:
        — Забудь, что тогда было, очень тебя прошу! Я не понимал в то время, что ты для меня значишь.
        Лорен мягко уточнила:
        — Джеймс, теперь я для тебя что-то значу только потому, что отказала тебе тогда. Неосуществленные желания, как правило, заслоняют собой здравый смысл. И ничего больше. Если бы я по глупости улеглась в твою постель, ты бы уже вовсю заглядывался на других девиц, и, вполне возможно, поменял меня на более интересную модель. Это же твое обычное поведение, что и подчеркнул сейчас Доменик. Так что не нужно лишнего пафоса.
        Не зная, как ее разубедить, Джеймс снова выругал себя за ту безалаберность, которую демонстрировал ей при каждой их прошлой встрече.
        — Милая, я уже сказал тебе, что ты меня просто не знаешь. Конечно, я был дураком, показывая тебе не лучшую сторону моей натуры, но тогда я не понимал, во что это может для меня вылиться. Дай мне шанс, и ты поймешь, что я совсем другой. Не тот глупый мальчишка, что хвастался перед тобой своими возможностями, титулом и внешностью.
        Она мягко передразнила:
        — Конечно, ты не такой. Ты чуткий, верный, порядочный, ответственный. Одним словом, мечта всех невест. Но не моя. Пойми, я люблю другого.
        У него потемнело лицо. Сверля ревнивым взглядом ее лицо, он тихо спросил, игнорируя прозвучавшую в ее словах насмешку:
        — И что, тебе с ним хорошо?
        Что ответить на такой вопрос? Она помнила, как чудесно ей было в объятиях Поля де Мариньи, но, если она скажет об этом графу Филдингу, то тотчас окажется в дорогой частной клинике, где лечат опасные психические отклонения.
        Ее невнятное молчание успокоило графа, и он откинулся на спинку кресла, не скрывая удовлетворения.
        — Значит, нет. Что ж, если ты отказала ему так же, как и мне…
        Она невольно хихикнула. Да она сделала всё, чтобы оказаться в постели Поля! И ей было совершенно всё равно, женится он на ней или нет!
        Джеймсу не понравился этот безнадежный смешок. Он не верил, чтобы нормальный мужчина мог добровольно отказаться от такой красотки, как Лорен, поэтому решил, что она просто опьянела. Ему очень хотелось воспользоваться ситуацией, отвезти ее к себе и любить так, чтобы из ее хорошенькой головки вылетели все мысли о сопернике. Но вот что будет потом? Опомнившись, она вряд ли спустит ему подобное нахальство.
        Вздохнув, Джеймс предложил отвезти ее домой. Лорен с удовольствием согласилась. Высаживая ее у ее дома, он вышел и включил сигнализацию, явно собираясь пробыть здесь неопределенное время. У подъезда Лорен попыталась распрощаться, но Джеймс, игнорируя ее недовольство, упорно пошел за ней следом.
        И снова, как в прошлый раз, когда он первый и единственный раз заходил к ней, Лорен стало стыдно за свою скромную квартирку. С укором посмотрев на упрямицу, Джеймс сказал:
        — Ты достойна гораздо лучшего, милая. И поверь, титул графини Филдинг ничуть не хуже герцогского титула.
        Ее вовсе не прельщал ни его титул, ни чей-либо еще. Она уже была в прошлой жизни дочерью маркиза и женой виконта. Но гораздо больше ей понравилось бы быть простой крестьянкой. Возможно, тогда она и Поль спокойно дожили бы до старости, вырастив десяток детей. И ее душа не болела бы так ужасно, вспоминая безвременно утраченную любовь.
        Лорен грустно улыбнулась, с горечью думая, в какую же угодила ловушку. Ей даже пожаловаться никому нельзя, сразу примут за душевнобольную. Так, как принял Поль. Но Джеймс расценил ее унылый вид вовсе по-другому. Внезапно прижав ее к стене, принялся целовать, дыша всё тяжелее и тяжелее. Лорен не нужны были его поцелуи. Более того, они были ей неприятны. Она с черным юмором вспомнила то время, когда каждый нехотя подаренный им ей поцелуй расценивала как подарок небес.
        Не чувствуя отклика, Филдинг вынужден был остановиться. Посмотрев на ее безучастное лицо, простонал:
        — Как я теперь жалею, что я джентльмен! Насколько было бы проще, если бы я был простым парнем! Остался бы сейчас у тебя, и дело с концом!
        — Даже зная, что я этого не хочу?  — коварный чертик дернул ее задать ему этот провокационный вопрос, о чем она тотчас пожалела.
        Придвинувшись вплотную к ней, Брукс мрачно пообещал:
        — Ты бы забыла о своем нежелании ровно через пять минут!
        Она испуганно отшатнулась, и он, взяв себя в руки, хмуро попрощался. Но пообещал очень скоро прийти снова.
        Филдинг ушел, а Лорен еще долго не могла прийти в себя. Его страсть и напугала, и возбудила ее. Но не его объятий она хотела. Но как ей быть, если объятия Поля недоступны? Мысль, что она сделала всё, что могла, чтобы они были вместе, помогала очень плохо. Лорен очень, очень хотела увидеть любимого снова хотя бы издали, но не сомневалась, что Дюмон не колеблясь выполнит свое обещание, если она еще раз попадется ему на глаза.
        Но есть еще почта. А если ей написать ему письмо? Эта мысль воодушевила ее, и она принялась строчить листок за листком, пытаясь излить то, что скопилось на сердце. Через пару часов прочитав написанное, поняла, что получилась просто жалкая бредь. Прочитав такое, любой бы решил, что имеет дело с психопаткой. Она медленно разорвала исписанные ровным четким почерком листки, и не колеблясь выбросила их в мусорное ведро.
        На уик-энд вновь отправилась домой и два дня бродила в одиночестве по заросшим вереском пустошам, чувствуя лишь отупляющую пустоту внутри. Родители старались не вмешиваться, понимая, что дочь чем-то сильно угнетена.
        Потом вновь потянулись напряженные трудовые будни, после которых она чувствовала только блаженное отупение и усталость. В очередную пятницу утром закинула в багажник своей маленькой машинки саквояж с вещами, приготовленными ею для уик-энда. После работы, не заезжая домой, отправилась в Бернфут с твердым намерением избежать встречи с Джеймсом. Она не видела смысла в продолжении предложенных им бесперспективных отношений.
        Родители встретили ее ненавязчивыми расспросами о том, как прошла рабочая неделя. Поужинав приготовленными матерью тушеной рыбой под острым соусом и сливовым пудингом, Лорен немного посидела в саду, кутаясь в большой шерстяной плед, молча глядя на юг. На душе было пусто и безнадежно.
        Приближался декабрь, а с ним и женитьба Поля. Это было горько, так горько, что у нее даже слез не было, чтобы выплакать горе. Они оседали где-то на уровне сердца, придавая всему вокруг вид грустный и беспросветный. Даже веселый глуповатый пес Шелл солидарно загрустил и молча улегся у ее ног, не пытаясь играть и выпрашивать подачку.
        На следующий день, выходя ранним утром на прогулку вместе с Шеллом, Лорен увидела у дома роскошную машину графа и даже споткнулась от неожиданности. Ее тут же поддержала твердая рука Джеймса.
        — Не ждала меня, моя радость?  — голос у него был мрачно-насмешлив.  — Сбежала, даже не соизволив меня предупредить.
        Она слабо запротестовала:
        — Почему сбежала? Поехала к родным, как делаю уже много лет. Но когда ты приехал? Ведь еще нет и семи.
        Джеймс мрачно передернул плечами.
        — В шесть, пять… Не знаю. Мне не спалось. Я вообще в последнее время очень плохо сплю.
        Поняв невысказанный упрек: «по твоей вине», Лорен отвернулась. Придвинувшись, граф коснулся ее волос чуть подрагивающей рукой.
        — Знаешь, это пытка — знать, что ты рядом, и даже не сметь прикоснуться. Я ждал этого уик-энда всю неделю. Надеялся увидеть тебя, поговорить…
        Лорен с сочувствием посмотрела на его измученное лицо. Она его прекрасно понимала. Ее саму терзала неудовлетворенная страсть, но, увы, к совсем другому.
        Джеймс заметил сочувствие на ее лице, но, поняв, чем оно вызвано, помрачнел. Они повернули и молча пошли через деревню на вересковые пустоши. Падал легкий снежок, и дорога казалась белой, как свежевыстиранная парадная скатерть. Довольный прогулкой пес бегал вокруг, радостно лая и высоко подпрыгивая, ловя пастью крупные медленные снежинки.
        Древние курганы, которым было не менее четырех тысяч лет, высились вдали с присыпанными снегом верхушками, как настоящие горы.
        — Наверное, это могилы королей. Целая династия…
        Джеймс молча пересчитал курганы. Их было восемь.
        — Да, похоже…  — ему вовсе не хотелось говорить о давно минувших эпохах. Его гораздо больше интересовала девушка, бесшумно, как эльф, скользившая рядом.
        Оглянувшись, он заметил две ровные, нигде не пересекающиеся цепочки следов, тянущиеся параллельно от самого забора. Почуяв в этом недоброе предзнаменование, он нарочно несколько раз пересек следы Лорен, и даже немного прошел по ним, стараясь слить их со своими в единую тропку.
        Лорен не обращала внимания на его странные маневры. Ей было бы гораздо лучше одной, а рядом с ним она чувствовала себя чем-то ему обязанной, и это ей категорически не нравилось. Чувство вины огромная разрушающая сила.
        Она знала несколько случаев, когда женщины из-за обманного чувства вины, ну еще из благодарности, выходили замуж. Впрочем, ее бабушка считала, что в семье вполне достаточно и любящего мужа. Гораздо удобнее не самой любить, а брать то, что предлагает мужчина. Но подобная жизнь была Лорен не по душе.
        В девять они повернули обратно, всё так же молча пройдя обратно по своим же следам. Теперь, к тихому удовлетворению Филдинга, их следы превратились в небольшую тропку. Подойдя к дому, остановились. Отец Лорен, давно заметивший незнакомую машину у крыльца, вышел из дому им навстречу. Ей пришлось познакомить мужчин.
        Титул Джеймса не произвел на мистера Смита особого впечатления. Наоборот, он принахмурился, не видя для своей дочери ничего хорошего в подобном знакомстве. Но, узнав, что граф приехал из Лондона лишь для того, чтобы перекинуться с ней парой фраз, вынужден был пригласить его в дом.
        Хлопотавшая по хозяйству миссис Смит радушно позвала гостя позавтракать с ними, и он охотно согласился. При более тесном общении Джеймс и в самом деле оказался совсем другим человеком, нежели думалось Лорен. Был открыт и улыбчив. Когда они, закусив, вновь решили прогуляться, все домочадцы были очарованы столь приятным знакомством.
        На этот раз Лорен решила показать Джеймсу окрестности деревни с другой стороны, считая, что руины римских построек вполне достойны его внимания. Но, так же как и на пустошах, его мало интересовали безмолвные камни. Всё его внимание было посвящено идущей рядом девушке.
        Стараясь исполнить святой долг гостеприимства, Лорен увлекательно рассказывала ему о защитном вале, сооруженном римлянами для защиты от саксов, мимо остатков которого они проходили, но он видел только мягко улыбающиеся губы и светящиеся прелестным оживлением глаза.
        Почему он сразу не разглядел всего этого? Почему позволил их отношениям провалиться в пучину оскорбительного недоверия? И винить ему, кроме себя, совершенно некого, ведь это он хотел использовать эту удивительную девушку в своих не слишком красивых целях, за что жестоко расплачивается теперь.
        Они пробродили по окрестностям почти до вечера. Возвращаясь домой, Лорен сказала ему честно:
        — Джеймс, вы приехали совершенно напрасно. И напрасно на что-то надеетесь. Я уже говорила вам, что люблю другого, и вам нужно с этим смириться. Посмотрите вокруг, девушек так много, и многие из них лучше меня. К тому же, как ни верти, но мы с вами вовсе не пара.
        Поняв, что это и в самом деле конец, Джеймс чуть не застонал вслух. Боль была такой, будто ему крючьями раздирали внутренности. Соглашаться на окончательный разрыв он не хотел. Просто не мог.
        Попытался найти хоть какой-то компромисс:
        — Нам нужно время, Лорен. Чтобы всё обдумать беспристрастно. Я ведь вижу, что твоя новая любовь такая же безответная, как и моя к тебе. Почему бы нам не встретиться, скажем, через полгода? И тогда будет ясно, что нам нужно. И тебе, и мне.  — Он взял ее за руку и пристально заглянул в глаза. Его лицо было печально и очень, очень серьезно.  — Давай попробуем, я очень тебя прошу.
        Уже одно то, что она полгода не будет видеть его умоляющих глаз, внушило Лорен изрядный оптимизм. К тому же за такое приличное время всё может случиться. Возможно, он встретит другую, или его родня потребует жениться, чтобы было кому передать титул.
        Она охотно согласилась, на что он снисходительно покачал головой и проницательно заметил:
        — Надеешься, что я встречу другую, которая сможет вытеснить из моей души тебя? Если честно, я бы тоже этого хотел, но вряд ли это возможно.
        Они распрощались, и граф уехал, вырвав у нее обещание встретиться ровно через шесть месяцев и рассказать, чем она занималась всё это время.
        Лорен вновь осталась одна, что ее вполне устраивало. Душа слишком болела, чтобы можно было переложить хоть часть этой боли на другого человека. И она даже не надеялась, что со временем боль успокоится. Не утихла же она за двести лет, так с чего бы теперь?
        Порой боль была непереносимой и она жалела, что нельзя заснуть обратно,  — проснулся, и ничего не помнишь. Но, увидев очередной сон-воспоминание о нежной любви де Мариньи, о его страстных объятьях и безграничной преданности, просила у него прощения за свои трусливые неблагодарные желания.
        Чтобы знать наверняка, где же стоит тот летний дворец, что снился ей столько времени, она зашла в Интернет и несколько дней бродила по виртуальной Франции, просматривая все сохранившиеся загородные дворцы.
        И на третий день, увидев панорамную съемку музея под Байе, поняла, что это и есть шато ее отца, данное ей в приданое. Это было настоящим потрясением, и она с дрожащими от боли и радости губами долго вглядывалась в его апартаменты, вспоминая свое недолгое замужество. Она даже нашла их с Полем супружескую спальню, в которой, увы, всё уже было иначе.
        Приближалось рождество. И чем ближе оно было, тем сильнее душу Лорен захватывало леденящее чувство обреченности. Перед рождественскими каникулами она внезапно решила, что не поедет на праздник домой, как делала всю свою жизнь, а отправится туда, где была счастлива когда-то Николь и где прошли ее последние, такие пронзительные, горестно-счастливые, дни.
        Предупредив удивленных родителей, она даже не стала объяснять, зачем она едет. Разве о таком расскажешь? Переплыв Ла-Манш на пароме, вновь очутилась на земле Франции, и медленно поехала в Байе.
        Не заходя в шато, пошла на берег, где таким же ненастным вечером они с Полем встретились, чтобы никогда уже не расставаться. Во всяком случае, в той жизни.
        Парк стоял потерявший всю свою листву. Она молча брела по центральной аллее, кутаясь в непромокаемую куртку и натянув на голову капюшон с меховой опушкой. Но всё равно холодный ветер с пролива пронизывал до костей, заставляя ее зябко ежится.
        Ноги сами знали дорогу, Лорен даже не смотрела по сторонам. Выйдя за чугунную ограду старого парка на центральную площадь, остановилась возле куска серого гранита с выбитыми на нем именами погибших здесь во времена якобинского террора.
        Найдя среди них чету де Мариньи, печально склонила голову, и положила на камень захваченные с собой лиловые фрезии, что так любила при жизни Николь. Прощально помолчав, направилась к берегу и минут через двадцать вышла как раз к роковому месту.
        Встав на почти отвесной скале, посмотрела вниз, на бушующий внизу Ла-Манш. Там виднелась узкая полоска земли, заливаемая разбушевавшимся морем, где ее и Поля когда-то схватили якобинцы. Стремительно темнело, и спускаться вниз было полнейшим безрассудством.
        Море ревело, вздымая брызги на несколько этажей, и Лорен с ужасом представила, как она, одетая в длинные неуклюжие юбки, сползает по едва видимым уступам. По коже снова пополз мороз. Даже сейчас, в удобных кроссовках и джинсах, она бы не решилась на подобный подвиг.
        Ветер обжигал щеки, но она не чувствовала боли, не замечала, что из глаз льются безнадежные слезы. Подняв лицо к небу, горестно прошептала:
        — Зачем мне доживать эту жизнь, зная, что она мне всё равно не нужна?
        Сделав еще один осторожный шаг к самому краю, заглянула вниз. Море всё так же неистово шумело, но теперь в этом шуме появился какой-то новый, соблазняющий звук. Казалось, стоит сделать всего один маленький шажок, и всё исчезнет — и боль, и отчаяние, и измучившая ее любовь.
        Море так бушевало, что даже сюда, за несколько десятков метров, доносились соленые брызги. Лорен закрыла глаза, пытаясь вспомнить, столь же сильным был тогдашний шторм. Нет, тот был слабее, но всё же достаточно опасным, чтобы перевернуть рыбацкий баркас, прибывший за ней. Что же посулил Поль рыбакам, что они пошли на такой риск?
        Вспомнив о действительности, Лорен нахохлилась, как больная птичка. Сердце снова защемило. Новый Поль сейчас стоит перед алтарем со своей прелестной невестой и обменивается с ней вечными клятвами, забыв о прежней клятве, данной Николь.
        Никогда больше Поль не посмотрит ей в глаза тем особенным страстным взглядом, заставляющим обмирать от восторга ее сердце, не скажет о своей любви. Никогда. Лорен снова посмотрела на грозное темно-серое небо, потом на сурово грохочущие под ногами волны. Ее уже не пугало слово «никогда». Ее ничто не пугало.
        Откуда-то из глубины моря пронесся далекий возглас, как тяжкий всхлип:
        — Николь!
        Она встрепенулась. Голос был явно Поля. Неужели из глубин времен тот вспомнил о ней? Что он хочет ей сказать? Куда зовет?
        Ветер снова донес ее имя, выкрикнутое с явным надрывом, и она решилась. Нужно сделать один только небольшой шаг, всего один.
        Крикнув в ответ: — «Иду!» — она чуть наклонилась, преодолевая ветер, и внимательно всмотрелась в серую круговерть…
        Глава третья
        Поль Дюмон в черном строгом костюме-тройке и белоснежной рубашке с серебристым галстуком сидел со своей очаровательной невестой в роскошной ложе Гранд-Опера. Давали «Травиату» Верди. В главной роли выступала великолепная русская певица Анна Нетребко, и зал зачарованно внимал переливам ее красивейшего сопрано.
        Но Дюмон больше смотрел на свою спутницу, чем на сцену. На Элен было чудное вечернее платье из шоколадного, в цвет глаз, бархатного платья с глубоким декольте, подчеркивающем стройную шею. Как всегда, ему хотелось страстно прильнуть губами к ямке у основания шеи, в которой чуть заметно билась сиреневатая венка.
        Он прикрыл глаза, чтобы избавиться от вожделения, но перед глазами внезапно всплыло лицо вовсе не Элен, а той настойчивой девицы, что пыталась внушить ему дикую мысль об их предназначенности друг другу.
        То был явный бред, так почему же он не может забыть ее слова? Должен он всё вспомнить! Дюмон сердито поерзал на сиденье, пытаясь потушить невесть откуда возникшее чувство собственной неправоты. Да нет ему нужды что-то там вспоминать! Он и без того всё прекрасно помнит! Ей лечиться надо, а не по миру шататься!
        Вот только с того памятного разговора его сны приобрели отвратительное свойство незавершенности. По утрам он просыпался с больной головой, в странном, неприятном напряжении, и пытался, но не мог, вспомнить, что же ему снилось.
        Сны ускользали, стоило ему лишь открыть глаза, оставляя после себя противную неудовлетворенность. Он, как нормальный, полный нерастраченных сил мужчина, приписывал это слишком долгому воздержанию и считал дни, оставшиеся до свадьбы, совершенно уверенный, что первая же ночь с Элен излечит его от мерзкого чувства раздвоенности.
        Пока он боролся с собой, закончилось первое действие, и публика принялась исступленно аплодировать. Встрепенувшись, Дюмон тоже сделал несколько неуверенных хлопков и вновь опустил руку на спинку сиденья Элен, чуть касаясь ее оголенных плеч своими сильными пальцами.
        Понимающе усмехнувшись, невеста нежно положила ладонь на рукав его пиджака.
        — Милый, у меня к тебе маленькая просьба.  — В ее голосе сквозила мягкая фривольность, граничащая с кокетливым обещанием.
        Поль повернул к ней голову и вопросительно заглянул в ее прелестные глаза. Прежде она никогда ни о чем его не просила, и его сердце забилось сильнее в ожидании того, что обещал ее воркующий голосок.
        — Понимаешь, у меня возникла идея совместить полезное с приятным. Мне нужно привезти в небольшой провинциальный музей невдалеке от Байо несколько антикварных вещей. Лучше всего сделать это завтра, а, поскольку завтра пятница, мы вполне могли бы провести выходные вдвоем на берегу Ла-Манша. Там удивительные места, и музей в прекрасном состоянии, и парк. У шато такая богатая история. Может быть, ты отвезешь меня туда?
        Поль сразу понял, что это означает. Он еще никогда не оставался с Элен вдвоем в соответствующей обстановке. Не сказать, чтобы он не делал попыток, но Элен всегда красиво уходила от ответа. И вдруг подобное предложение! Хотя чего тянуть, если теперь они почти женаты…
        Кровь у него тут же закипела, и он, естественно, немедля согласился. Элен посмотрела ему в глаза многообещающим взором, и по его телу пробежал восторженный холодок предвкушения. Не медля, позвонил своей секретарше, отменил пару назначенных на пятницу встреч. Утром мчался на север, погрузив в багажник пенопластовый ящик с музейными вещами и с удовольствием поглядывая на невесту, удобно устроившуюся рядом на пассажирском месте.
        В отличие от Поля, одетого в обычные черные джинсы и синий кашемировый свитер, на Элен был элегантный дорожный костюм из плотного твида в мелкую серо-зеленоватую клетку классического английского покроя от Пьера Кардена, и выглядела она истинной леди.
        Чтобы не скучать, Дюмон нашел музыкальный канал, и они с удовольствием слушали классическую музыку, изредка обмениваясь впечатлениями о вчерашнем спектакле. Дорога была вполне сносной, видимость нормальной, асфальт сухой, и через какие-то три часа, миновав Байе, они уже были на месте.
        Элен Форж, как представителя департамента, встречал лично директор музея. Чтобы гость не томился, слушая их узкопрофессиональные разговоры, мсье Марч вызвал младшего научного сотрудника. Представил его как Жан-Пьера и попросил показать Дюмону их парк, предварительно извинившись за то, что на дворе сейчас осень, а не лето, когда парк сияет своим великолепием. Полю никуда идти не хотелось, но Элен просительно улыбнулась жениху, и тот послушно пошел вслед за провожатым.
        Невысокий и толстенький Жан-Пьер явно смущался в присутствии известного посетителя. Он несколько путано принялся рассказывать об истории поместья, но Поля совершенно не заинтересовал давно вымерший род маркизов Д’Артуа.
        Видя откровенную скуку порученного ему гостя, Жан-Пьер виновато признал:
        — Не думаю, чтобы вам было здесь интересно. Таких замков во Франции множество. Вполне возможно, что у вас такой же.
        Поль кивнул. Его родители и впрямь жили в очень похожем шато, но только на юге Франции. Его больше волновал миг, когда он сможет уложить невесту в свою постель и прижаться губами к ее обнаженной груди.
        Задумавшись о соблазнах ожидавшей его ночи, Поль рассеянно двинулся за приставленным к нему сопровождающим, почти не слушая объяснений музейщика. Перед его внутренним взором непрерывно маячило обнаженное тело Элен. Он уже почти воочию слышал ее томные вздохи и предвкушал собственный сладострастный экстаз.
        Так они дошли до небольшой площади, замощенной бугристым булыжником. Встав посредине, Жан-Пьер молитвенно сложил руки на груди. Этот довольно необычный в современном молодом человеке жест привлек насмешливое внимание Поля, и он услышал:
        — А это дворцовая площадь, как ее называли окрестные крестьяне. Здесь проводили различные деревенские праздники, и церковные, и светские, и здесь же в девяносто третьем казнили на гильотине окрестных дворян. Тех, кто не успел скрыться.
        Это было так знакомо, что Поль лениво пожал плечами. Но, чтобы не обидеть взволнованного экскурсовода, поинтересовался:
        — А кто был последним владельцем шато?
        — Виконт Поль де Мариньи. Он получил его в приданое за женой, Николь Лавалье. Они тоже были казнены здесь. По преданию, они очень любили друг друга.
        Услышав знакомые имена, Поль передернулся и нервно усмехнулся. Вот и отгадка безумных речей той неуравновешенной девицы. Видимо, она или сама здесь побывала, или прочитала где-то об этой трагической истории, и вообразила себя Николь. Ну, а поскольку он тоже Поль и тоже француз, то, естественно, вполне может заменить собой погибшего де Мариньи. Во всяком случае, в воображении той девицы с неустойчивой психикой. Но он не помнил даже, был ли у него в родословной кто-то из рода де Мариньи.
        Жан-Пьер увлеченно продолжал экскурсию, рассказывая о том, что здесь было во времена Директории и Наполеона Бонапарта, но Поль его уже не слушал. Широкими шагами пересекая площадь, он хотел пройти к большому мраморному обломку, стоявшему на обочине, чтобы прочитать высеченные на нем имена.
        Но на возвышении перед камнем он вдруг пошатнулся. Его замутило от запаха свежей человеческой крови. И не просто крови, а крови Николь. Сердце так заболело от отчаяния и горя, что он был рад взойти на гильотину. Раз он ничего не смог сделать, чтобы спасти жену, то единственное, что ему осталось — это умереть вместе с ней…
        Голос Жан-Пьера с трудом прорвался сквозь затмившую разум пелену:
        — Что с вами, мсье Поль?
        Очнувшись, Дюмон дикими глазами уставился на собеседника. Действительно, что это с ним? Похоже, он только что побывал в совершенно другом времени. Но тем не менее это был он, Поль.
        Посмотрел вокруг мутноватым от переживаний взглядом. Всё вокруг было как прежде, до этого фантасмагорического путешествия во времени,  — тот же старый парк с осыпающейся листвой. Почудилось? Решив разобраться в противоестественных видениях, сердито, будто тот был виноват в его галлюцинациях, потребовал у Жан-Пьера:
        — Расскажите мне поподробнее о де Мариньи и его жене.
        Панически решая, стоит ли пригласить врача для невесть с чего побелевшего экскурсанта, Жан-Пьер с беспокойством произнес:
        — Да я о них знаю немного. На эту тему никаких специальных исследований не проводилось. Всё на уровне легенд. Говорят, что виконт был за границей, когда его земли отошли Республике. Его жена, Николь де Мариньи, оставалась здесь, в шато. Он подготовил ее побег, но она была выдана своей горничной. Де Мариньи мог бы скрыться, но не стал. И погиб вместе с женой. Вот и всё, что я знаю.
        Кивнув головой, Поль пошел прочь, сказав сопровождающему, что прогуляется по парку в одиночестве, надеясь обрести спокойствие подальше от этого места. Быстрое движение обычно приносило ему облегчение, но это явно был не тот случай. Он с всё той же угнетающей тяжестью на душе шел довольно долго, пока не вышел на утес, с которого открывался прекрасный вид на пролив.
        Присев на выступающий из земли камень, попытался логически обосновать свое непонятное поведение. А может, Николь, Лорен, или как ее там, незаметно что-то ему внушила? Но это было так неправдоподобно, что Дюмон поморщился, недовольный столь недостойной попыткой переложить ответственность за странные видения на непричастного к ним человека. Скорее всего, это просто перенапряжение.
        Он слишком много работал в последнее время, стараясь сделать всё заранее, чтобы освободить время для свадьбы и последующего за ней медового месяца. И твердо попытался убедить себя: конечно, это так, ведь больше с ним ничего подобного не происходит.
        Опершись подбородком о кулак, он принялся смотреть на едва видимую среди камней тропинку, по которой вполне можно было спуститься вниз. Внутри что-то томительно заныло, будто напоминая о чем-то, о чем он забыл, и он вдруг увидел себя в утлом рыбацком баркасе. Вокруг кипело штормившее море, и баркас мог перевернуться в любую минуту. Но его беспокоило вовсе не это. Все его мысли были устремлены к берегу, где виднелись две женские фигурки.
        Николь с присущей ей грацией, изогнувшись под каким-то немыслимым углом, готова была вбежать в воду, но ее удержала вторая женщина, в которой он узнал Марселлу. Сердце сразу заныло. Зачем она здесь? Ничего хорошего от нее он не ждал, но Николь, с ее наивной верой в людей, вполне могла решить взять ее с собой. И всё рассказать.
        Ему захотелось самому сесть на весла, но это было бесполезно — шторм всё равно не дал бы ускорить движение. Когда до берега оставалось каких-то шестьдесят метров, сверху, с утеса, как горошины скатились парни в красной форме национальных гвардейцев. Николь завопила от ужаса, маша ему руками, чтобы он немедленно уплывал.
        Гребцы тотчас повернули назад. Но де Мариньи не мог оставить жену. Сделав шаг, он оказался по пояс в ледяной воде. Преодолевая сопротивление волн, пошел навстречу верной гибели.
        Едва он достиг берега, как у него вырвали шпагу и принялись избивать. Лицо Николь было полно смертного ужаса, и она шептала только одно: «Зачем? Зачем? Зачем?» Марселла была молчалива и угрюма, хотя за секунду до своего прыжка он видел, как ее лицо освещала злорадная усмешка. Что ж, она не хотела его смерти. Только Николь…
        …Рядом громко прокричала какая-то шустрая пичужка, и Дюмон встрепенулся, медленно приходя в себя. Пришлось признать, это и в самом деле были воспоминания. Но не его. В те далекие времена он не жил. Но желание Лорен исполнилось — он вспомнил ее. Вернее не ее, а Николь. Но ведь Лорен и Николь одно, разве нет?
        Он будто въявь чувствовал ее запах, нежный вкус ее тонкой кожи, страстный восторг от обладания ее изумительным телом и понял, что в его жизни для других женщин места нет.
        Дюмон горестно скривил рот. Как же ему теперь быть? Сделать вид, что ничего не случилось и жить дальше, как ни в чем не бывало? Но как ласкать одну женщину, зная, что беззаветно любишь другую?
        От странных, бессвязных мыслей разболелась голова. Поль медленно пошел прочь, уже зная, что каждое место этого поместья полно воспоминаний. И его и не его. Может быть, ему стоит обратиться за помощью к семейному врачу и избавиться от этих ненужных ему видений? Но тут же из души рванулся такой неистовый шквал протеста, что он понял, так он сотрет из своей жизни самое лучшее, что только может быть с человеком. С мужчиной.
        Что ж, придется расстаться с Элен. Эта мысль была неприятна, даже мучительна. Пусть он понял, что то чувство, которое он принимал за любовь, было лишь бледным ее подобием, но всё-таки он хорошо относился к женщине, которой объяснился в любви и которую прилюдно назвал своей невестой. И порвать с ней так быстро, без всяких видимых причин, просто не может. Да и недостойно это настоящего мужчины. Но и жениться на ней он тоже не может. Просто заколдованный круг, из которого нет выхода. Как быть?
        С тяжелым сердцем Поль рассеянно посмотрел вокруг, и нынешние заботы плавно унеслись на задний план. Уже никуда не торопясь, он пошел по пустынному парку, вспоминая всё новые и новые детали знакомства и встреч с Николь.
        Горько-сладкие видения снова захватили душу. Мысль о прелестной девочке, ставшей его женой в той, ушедшей жизни, была так отрадна, что он улыбался, даже зная, чем всё это кончится…
        …Выбравшись из очередной лужи, де Мариньи со злостью посмотрел на свои высокие ботфорты, заляпанные грязью до самого верха. Ох уж эта грязная французская весна! Даже в Париже сейчас грязно, что уж говорить об этой жалкой деревне, Байе…
        Виконт с силой потопал ногами, стараясь отряхнуть засохшую грязь, но это ему не удалось. Пачкать руки в тонких замшевых перчатках он не захотел, и, досадуя, что камердинер остался в сломавшейся неподалеку карете, широкими шагами направился через запущенный парк к видневшемуся сквозь распускающиеся деревья шато.
        Запнувшись о лежащий посредине дорожки булыжник, негромко выругался. Похоже, никто из семьи в доме не живет, иначе парк бы не был в таком безобразном состоянии. Повернув на широкую центральную аллею, увидел неподалеку от облупившейся белой ротонды невысокую женщину в грубой шерстяной накидке, держащую в руках огромные садовые ножницы явно не по росту. Она упрямо сражалась со старым розовым кустом, обрезая сухие побеги.
        Подойдя к ней на расстояние вытянутой руки и не считая нужным снять шляпу, поскольку перед ним явно была местная крестьянка, де Мариньи грубовато спросил:
        — Где здесь можно нанять кузнеца?
        Вздрогнув, женщина стремительно обернулась. Едва взглянув на нее, он усмехнулся и стянул с головы широкополую шляпу. Перед ним была совсем молоденькая девушка, почти девочка, с огромными фиалковыми глазами, бледным фарфоровым лицом и розовыми губками.
        Волосы ее покрывал темный чепец, под грубой накидкой виднелась тонкая синяя рубашка и платье из недорогой саржи стального цвета, более подходящее не дождавшейся жениха старой деве, нежели юной девушке. Но, насколько знал де Мариньи, местные крестьянки так не одевались. Кто же она? Может быть, дочь здешнего священника?
        Окинув его вовсе не испуганным, а скорее изучающим, взором, девушка мелодично ответила:
        — Кузница на окраине деревни, с того конца.  — И взмахом изящной ручки указала нужное ему направление.
        Но де Мариньи уже не столько интересовал кузнец, сколько эта юная красавица. Будь она в Версале, у нее отбоя бы не было от поклонников. И почему-то в мозгу тут же всплыла удивившая его самого мысль: какая удача, что они не в Версале! Хотя еще пару дней назад он ужасно не хотел его покидать. Вернее, даже не королевский двор, а постель мадам де Тавернье.
        Поклонившись, он спросил медовым голосом:
        — Кто вы, милое дитя?
        Чуть усмехнувшись, девушка ответила без грана кокетства:
        — Я не дитя, я давно выросла.
        При этом в ее голосе прозвучала такая печаль, что виконт внимательнее всмотрелся в ее нарочито спокойное лицо. Она смотрела на него прямо, с молчаливым достоинством, и такими не по годам мудрыми глазами, что он внезапно понял, что развязная легкость, с которой он обычно вел себя с женщинами, в этом случае совершенно неуместна.
        Посмотрел на шато, и в его голове мелькнула неприятная догадка.
        — Чей это дом?
        Ответ прозвучал с некоторой долей непонятого им недовольства:
        — Маркиза д'Артуа.
        Де Мариньи сделал шаг назад, как бы выражая почтение к произнесенному имени. И настойчиво повторил свой вопрос:
        — А кто вы?
        Ответ шокировал его своей жестокой прямотой:
        — А я ублюдок маркиза д'Артуа. Зовут меня Николь Лавалье. Я здесь живу.
        Виконт всё мгновенно понял. Вот почему так запушен парк. Никто из законных наследников не появлялся в шато уже много лет, чтобы не встречаться с внебрачной дочерью маркиза. Наверняка с самого момента ее рождения.
        — А ваша мать?
        Девушка болезненно передернула плечами.
        — Умерла…  — не ожидая очередного вопроса, предупредила: — Она была местной крестьянкой.
        От Николь так явственно веяло печалью, даже тоской, что де Мариньи невольно проникся к ней сочувствием. Он не раз сталкивался с подобными ситуациями — бастарды, вынужденные прозябать на жалкие крохи с родительского стола. Не нужные ни высокородной родне, считающей их жалкими крестьянами или мещанами, смотря по обстоятельствам, ни материнской родне, не допускающей их в свой круг по причине незаконности рождения и считающей барчуками.
        Со стороны шато послышались быстрые шаги, и на аллею выбежала хорошенькая черноглазая девушка в гораздо более ярком наряде, чем Николь. Окинув быстрым взглядом незнакомца, сделала быстрый книксен и, приговаривая:
        — Николь! Тебя ждет падре Шарни!  — увлекла за собой девушку.
        Виконт понял, что это личная служанка Николь, явно считающая себя первостатейной красоткой. Быстро идя прочь, она то и дело оборачивалась и бросала в сторону де Мариньи зазывные взгляды. Виконт задумчиво посмотрел им вслед. В его голове зрел некий план, который он решил во что бы то ни стало привести в исполнение.
        Дойдя до кузницы, рассказал о поломке, обрисовал место, где осталась карета и вернулся в шато.
        На сей раз он властно постучал в бронзовый, позеленевший от времени молоток главного входа. Дверь через довольно длительное время открыл неприятного вида пожилой мужчина.
        — Что вам угодно?
        Виконт чопорно представился:
        — Виконт де Мариньи. Моя карета сломалась неподалеку отсюда. Насколько я знаю, это шато принадлежит моему другу маркизу д'Артуа?
        Мужчина с подозрением посмотрел на высокого надменного дворянина с цепким взглядом. Ему не хотелось впускать его в дом, но если он и в самом деле друг хозяина, то можно нарваться на большой скандал. Маркиз не любит ослушания. Нехотя пригласил:
        — Заходите, виконт!
        Де Мариньи по хозяйски переступил порог, отмечая про себя пустоту и запустение некогда богатого дома. Небрежно извинился за свой не слишком презентабельный внешний вид:
        — После поломки кареты мне пришлось тащиться пешком по местным дорогам. Смею заметить, содержатся они весьма небрежно! К тому же я подвернул ногу о ваши ужасные камни.
        Слуга слегка поклонился в знак извинения и широко развел руки, как бы говоря, что он тут ни при чем.
        Виконт вкрадчиво спросил:
        — Как к вам обращаться? Кто вы в этом доме?
        Тот вновь слегка поклонился.
        — Нас здесь только трое, милорд.  — Он назвал его на английский манер, но виконт пропустил это мимо ушей. В конце концов, Англия здесь гораздо ближе, чем Париж. Пусть зовет, как хочет.  — Я и за мажордома и за сторожа. Зовут меня Жильбер.
        — А кто с вами еще?
        — Моя жена. Она кухарка. Еще Марселла. Она служанка.
        — И это всё? Кто еще здесь живет?
        Мажордом задумался. Если этот господин в курсе личных дел маркиза, то он сразу поймет, что его обманывают. А если нет, то он выдаст семейные тайны своего господина. А тот ему этого не простит.
        Не услышав ответа, де Мариньи насмешливо добавил:
        — Его дочь Николь, не так ли? Правда, я и не подозревал, что она живет в таких мерзких условиях.
        Жильбер скривился.
        — Для этого есть свои причины, милорд.
        Виконт не стал выпытывать, что это за причины. И без того всё было понятно.
        — Куда вы меня поселите? Я думаю, двух ночей будет вполне достаточно, чтобы я пришел в себя.
        Слуга вновь призадумался. Шато был довольно большим, но в относительном порядке содержалось лишь одно крыло нижнего этажа, то, где жила Николь. Все остальные помещения были закрыты. Не найдя ничего лучшего, предложил:
        — Идите за мной, милорд.
        В комнате, куда его привели, стояли цветы, и де Мариньи вмиг понял, что это одна из комнат Николь. Что ж, это его вполне устраивало. Оставалось выяснить, где спальня девушки, и дело будет сделано. Его не смущало, что задуманное им безнравственно и неприлично. Женщины для того и созданы, чтобы их телами наслаждались мужчины, разве нет?
        Отдав почистить грязную одежду, он принял ванну, которую ему организовал всё тот же незаменимый Жильбер, и безмятежно заснул, устав от тяжелой дороги и выпавших на его долю передряг.
        Проснулся уже вечером от негромкого, но настойчивого стука в дверь.
        — Милорд, вы проснулись?
        Потягиваясь, виконт разрешил мажордому войти. За ним в комнату вошли его камердинер и конюх.
        — Ваша карета починена, монсиньор, вот ваши вещи,  — они поставил на пол тяжелый сундук.  — Мы остановились на постоялом дворе, поскольку этот господин,  — они с откровенным пренебрежением столичных жителей посмотрели на провинциала Жильбера,  — заявил, что здесь больше нет комнат, пригодных для жилья. Что нам делать?
        Эта ситуация вполне устраивала виконта, и он лениво распорядился:
        — Ждите моих распоряжений. Как только пройдет моя нога, мы двинемся дальше.
        Почтительно поклонившись и понятливо переглядываясь, слуги вышли из комнаты. Выходя за ними и, уже закрывая дверь, Жильбер спросил:
        — Ужин через полчаса, вы оденетесь сами или вам помочь?
        Де Мариньи поморщился. Он не любил, когда его касались чужие руки. Но, поскольку камердинер уже ушел, гоняться за ним после того, как сам же отпустил, было смешно.
        Холодно сообщил:
        — Справлюсь сам.
        Дверь закрылась, и он соскочил с постели, охваченный сладким предвкушением. Страстные утехи любви этой ночью ему обеспечены. А что может быть прекраснее, чем учить любви невинную красавицу? Если только выигрыш в миллион франков. Хотя он не уверен, предпочел ли бы он деньги ночи с Николь…
        Вытащил из баула темно-фиолетовый камзол с белоснежной рубашкой, обул изящные туфли, украшенные золотыми пряжками, встал перед зеркалом, пытаясь взглянуть на себя глазами провинциальной простушки.
        Зрелище ему понравилось. Высокий стройный мужчина в расцвете лет в роскошном придворном костюме безусловно очарует любую встретившуюся ему женщину. Черные глаза сверкали насмешливым огнем, красивой формы рот кривился в снисходительной усмешке. Вполне, вполне неплохо. Если уж в его объятия падают признанные придворные красотки, то за провинциалкой дело не станет.
        Безусловно, это небольшое приключение украсит его скучное путешествие. Да и Николь внакладе не останется, ей будет что вспомнить в старости, кроме тех безделушек, что он оставит ей в благодарность за доставленное удовольствие. Возможно, это будет самым ярким впечатлением за всю ее унылую жизнь.
        Слегка сбрызнув запястья одеколоном, изготовленным главным парфюмером королевского двора, виконт покосился на лежащую на стуле шпагу, но, решив, что на тихом ужине тет-а-тет она ему вовсе ни к чему, вышел из комнаты и пошел на аппетитный запах, доносившийся из комнаты первого этажа.
        Переодевшаяся в скромное, но тем не менее подчеркивающее ее изящную красоту платье, Николь ждала его, глядя в окно.
        Войдя, виконт одним взглядом окинул ее всю и едва смог вздохнуть от вида ее неправдоподобно тонюсенькой талии. Решив, что она затянулась в корсет исключительно для того, чтобы произвести на него неизгладимое впечатление, приосанился. Поклонившись, с интересом проследил за ее реакцией на собственное появление.
        К его изумлению и даже возмущению, Николь никак не отреагировала на его элегантный наряд. Ни одного комплимента или хотя бы восхищенно округленных глаз. Ничего. Сочтя, что ее скромный вид тоже не стоит его похвал, де Мариньи разочарованно бросил вокруг быстрый взгляд.
        Увиденное его не вдохновило. Он бы в таком убожестве жить не смог. Шелк на стенах поблек и потрескался, мебель была настолько источена жучком, что грозила в любой момент рассыпаться в прах. На всём лежала печать запустения и отсутствия денег.
        Виконт несколько удивился — маркиз не казался ему жадным человеком. Тогда почему же такое явное небрежение собственным имуществом? Не говоря уж о том, что здесь жила пусть незаконная, но дочь? В его семействе бастарды содержались в гораздо более приличных условиях.
        Он даже вполне ладил с парочкой своих внебрачных братьев, которые учились в Сорбонне за счет главы рода, их старшего брата Рене, графа Монферен. Конечно, они не носили аристократической фамилии, но всё-таки были вполне обеспечены и уважаемы.
        Николь сделала глубокий реверанс, держа спину прямой, как палка, и изящным жестом пригласила его за стол. Голова у нее была не прикрыта, и де Мариньи весь вечер любовался игрой бликов в ее золотистых волосах. Он решил, что в ней больше нормандской крови, или, возможно, даже немецкой, потому что красота ее была не южной, как у большинства француженок, а холодной, северной, что нравилось ему гораздо больше. Темноволосыми красотками он был сыт по горло, и блондинка станет приятным разнообразием в его хотя и беспутной, но уж слишком однообразной жизни.
        Они молча поужинали, и виконт признал, что предложенная ему простая еда была на редкость вкусна. Хотя в этом скорее всего был виноват его зверский голод.
        После ужина, во время которого они с Николь не сказали друг другу и пары слов, де Мариньи остался в столовой за бокалом вина, а девушка, наскоро с ним попрощавшись, бесшумно удалилась. Тонко усмехаясь, виконт потягивал неплохое вино, вспоминая ее нежные прелести и думая о том, как приятно будет ласкать ее невинное тело. Не осознавая, что говорит вслух, протянул:
        — Надеюсь, она окажется чувственной любовницей. Жаль, что ненадолго…
        За спиной раздался ускользающий шорох, и он резко повернулся. Марселла сноровисто собирала со стола грязную посуду, наклонясь при этом гораздо ниже, чем требовалось, открывая почти не прикрытую косынкой грудь. Де Мариньи прекрасно понял, что это значит, но проигнорировал столь откровенное приглашение. Эта девица ему была не нужна. Какой-нибудь мещанин с удовольствием побарахтается в ее постели, но не он.
        Сделав вид, что не заметил ее приглашающий взгляд, раскрыл окно и вышел в сад, сердцем чувствуя, что Николь там. Спать ложиться еще рано. Чем еще заняться хорошо воспитанной девушке, как не вечерней прогулкой среди распускавшихся цветов? Ведь не чтением же?
        Николь и в самом деле была в цветнике во всё той же грубой накидке, что он встретил ее днем. Склонив хорошенькую голову в надвинутом на самые брови капюшоне, она молча любовалась головками начинающих распускаться лиловых фрезий, когда де Мариньи нарушил ее уединение.
        Если ей и не понравился его неурочный визит, она ничем не выдала своего недовольства. Виконт отметил про себя, что в деревне нравы куда проще, чем в Париже. Встав рядом в почти неприличной близости, так, что ощутил исходящее от нее ее нежное и свежее благоухание, так не похожее на резкие ароматы придворных дам, заглушающих запах пота и испражнений неимоверным количеством духов, спросил:
        — Вы хорошо знаете своего отца?
        Николь с недоумением посмотрела на настойчивого гостя. Что ему от нее нужно? Ответила подчеркнуто неохотно, чтобы тот осознал неуместность своих неприличных вопросов:
        — Я его не видела ни разу в жизни. У него есть законные дети. Я ему ни к чему.
        Вдохнув ее аромат затрепетавшими ноздрями, от которого у него слегка закружилась голова, виконт с нарочитым равнодушием поправил:
        — У него остался только один сын. Вся его семья вместе с женой умерла от оспы два года назад. Сам маркиз с сыном спаслись потому, что были в это время во Фландрии.
        Немного помолчав, Николь признала:
        — Я этого не знала. Мне никто ничего о маркизе не говорит. Да и какая мне разница?
        Улыбнувшись одними уголками губ, виконт согласился:
        — Никакой. Вам здесь не скучно?
        Подняв на него вопросительный взгляд, она недоуменно переспросила:
        — Как это — скучно? Это когда нечего делать?
        Поняв, что от безделья она не страдает, де Мариньи изменил вопрос:
        — Ну, одиноко?
        Ответ был простым и ясным:
        — Я привыкла. Я всегда одна. Если не считать Марселлы, конечно. Мы с ней как сестры.
        Вспомнив взгляды, которые на него кидала знойная красотка, виконт скептически подумал: до первого не поделенного мужика. Эта Марселла никакого соперничества не потерпит. Но ему, в принципе, до нее никакого дела нет. Самое большее послезавтра он будет уже в пути. И он украдкой бросил похотливый взгляд на скромно прикрытую косынкой небольшую грудь Николь, возбуждавшую его куда больше, чем выставленные напоказ тяжелые груди Марселлы.
        Темнело, на небе появилась ярко светившая луна. Оставаться в такое позднее время наедине с мужчиной значило подвергать опасности свою добродетель, и Николь, извинившись, быстро пошла в шато. Виконт, не отставая, отправился за ней. Войдя с заднего хода, она остановилась перед небольшой дверью и попрощалась.
        Де Мариньи отвесил вежливый поклон, делая вид, что они расстаются.
        Пройдя с десяток метров по темному коридору, зашел к себе. Выждал около часу, и, когда в доме затихли все звуки, накинул на голое тело расшитый павлинами китайский шелковый халат, вышел из комнаты, бесшумно ступая, как солдат в ночной вылазке в тыл врага.
        У дверей Николь немного помедлил, чувствуя, как напряжен. Он даже не был уверен, что сможет быть терпеливым и нежным, так жаждало женской плоти его готовое к близости напружинившееся тело. Чувствуя, что не в силах ждать ни одного мгновенья, рывком распахнул двери.
        Николь тихо сидела у догорающего камина в кресле с высокой спинкой, расчесывая деревянным гребнем длинные волосы. Они живым огнем струились сквозь ее пальцы, создавая вокруг нее красновато-золотистый поток огня.
        Услышав звук открывшейся двери, Николь мягко спросила, не глядя, кто пришел:
        — Ты что-то забыла, Марселла?
        Де Мариньи сделал по-кошачьи бесшумный шаг и плотно закрыл за собой дверь, подосадовав, что на ней нет засова. Всё его существо ликовало. Он и не помнил, чтобы его когда-то так радовало предстоящее сближение с женщиной. А в его жизни встречались редкие красотки, умеющие ублажить опытного в амурных делах мужчину.
        Не слыша ответа, Николь отвела волосы от лица и посмотрела на дверь. Увидев, кто это, испуганно вскочила и, вытянувшись, как стрела, недобро уставилась на непрошеного гостя.
        Простая полотняная рубашка без всяких кружев и рюшей почему-то еще больше возбудила де Мариньи. Протянув к ней руки, он хрипло побормотал:
        — Как ты хороша, моя прелесть!
        Но вместо того, чтобы немедленно упасть в его раскрытые объятья, девушка отошла назад, постаравшись, чтобы между нею и нарушителем ее покоя оказался громоздкий стол, и ледяным тоном спросила:
        — Что вам угодно?
        Это его посмешило. Видно было сразу, чего ему угодно. Но ответить пришлось в духе ушедшей вместе с королем-солнце куртуазностью:
        — Я жажду твоей любви, моя красавица!
        Она побледнела еще больше, только на скулах, выдавая ее волнение, начали гореть два ослепительно ярких пятна, и с ненавистью посмотрела на охальника. Де Мариньи несколько смутил этот неприязненный взгляд, но не настолько, чтобы отступить.
        Медленно, не спеша, прекрасно понимая, что сопротивление еще больше распаляет его страсть, мужчина начал надвигаться на девушку. Но она повела себя вовсе не так, как он ожидал. Вместо того, чтобы посопротивляться для вида, делая слаще его победу, она с горечью воскликнула:
        — А вы не думаете, что я вовсе не хочу этого кувыркания на сеновале? Или считает, что, если я незаконнорожденная, то мне одна дорога — в доступные женщины? Как вы похожи на моего отца! Тому тоже не было дела до чувств моей матери! Ему плевать было, что она любила другого и уже была назначена свадьба! Он просто взял то, что захотел! И тут же после этого про нее забыл!
        Виконт невольно поинтересовался:
        — А как же он узнал про вас?
        — Ему сообщил падре Шарни. Он просто заставил маркиза позаботиться и обо мне, и о моей матери, потому что отец выгнал ее из дома, а жених отрекся. А ведь она была ни в чем не виновата! После этого моя мать недолго прожила на этом жестоком свете, она умерла, когда мне было три года. Но и за это время она вдоволь настрадалась от недоброжелательства собственной родни. А ведь она была доброй, богобоязненной женщиной!
        Ее голос измученно затих, и де Мариньи, воспользовавшись этим, оказался рядом и схватил ее за локти. Не вырываясь, она гневно посмотрела в его лицо.
        — Вы похотливая свинья! Я вас презираю! Все дворяне такие же свиньи, как и вы! Вас мало вешать! Вас надо распинать на всех дорогах, как вы делаете со всеми теми жалкими бродягами, которые виноваты только в том, что не могут заработать себе на пропитание и вынуждены грабить! Вы ничуть их не лучше!
        Услышав подобные речи от скромной девушки, виконт изумился.
        — Да ты просто бунтарка! Не боишься, что я выдам тебя королевскому прокурору?
        Она презрительно усмехнулась прямо в его недоуменное лицо.
        — Этому я ничуть не удивлюсь! Дворяне во Франции давным-давно стали жалким сбродом, которому не понятно, что такое честь и достоинство. Единственное, что они могут — обжираться и прелюбодействовать!
        Ее глаза сверкали таким неистовым сине-фиолетовым светом, что виконт невольно залюбовался этой прекрасной фурией. В довершение своей страстной речи она с размаху залепила ему звучную пощечину и, вырвавшись, отскочила к небольшому буфету в углу комнаты.
        — Убирайтесь отсюда!
        И в доказательство серьезности этого требования в него полетел небольшой, но увесистый книжный томик. Поймав его на лету, де Мариньи машинально прочел его название. Это были басни Лафонтена. Не успев удивиться, он с трудом увернулся от летевшего в него еще одного тома, затем еще одного. Но когда в руках метальщицы появился тяжеленный том библии с украшенными черненым серебром углами, виконт решил не искушать судьбу и выскочил за дверь.
        Услышав, как Николь тут же подперла ее креслом, прошел по небольшому коридору к себе, не понимая, что же он сделал не так. Все знакомые ему женщины сами вешались ему на шею, почему же эта повела себя так странно? Потрогав щеки, он понял, что они горят.
        Но не от оплеухи, которую он, как ни странно, воспринял довольно спокойно, видимо, признавая ее справедливость, а от стыда. Ему было стыдно. Так стыдно, как еще никогда в жизни. Неужели он и впрямь похотливая гнусная свинья, как ему заявила эта бешеная девица? Он воспротивился этому определению, с негодованием обозвав ее буйнопомешанной.
        Оставшись в одиночестве, принялся ходить по комнате, не в силах справиться с овладевшим всем телом вожделением. Он пламенел от гнева, стыда и тяжкого желания. У него даже мелькнула мысль пойти за облегчением к Марселле, но он ее тут же отбросил. После этого Николь для него будет навсегда потеряна.
        Потеряна? Но для чего еще ему эта девица, нежели не для постели? Ничего более серьезного у нее с ним быть не может. Он аристократ, его предки восходят к тринадцатому веку, а она всего-навсего незаконнорожденная!
        Даже если бы и захотел, он просто не сможет предложить ей ничего более серьезного, чем небольшая интрижка. Но тут же всё в его душе воспротивилось, и он с беспощадной ясностью понял, что влюбился. Вначале виконта напугала сила непривычной для него страсти, но под утро он сдался в плен этому пламенному, ни с чем ни сравнимому чувству.
        Ему отчаянно захотелось защитить ее, чтобы никто, даже король, не смел ее больше обидеть. Перед глазами то и дело всплывало ее нежное грустное лицо, и он жаждал увидеть на ее губах ласковую и благодарную улыбку, обращенную лишь к нему одному.
        Принялся обдумывать неприятное положение, в которое нежданно-негаданно угодил. Жениться на ублюдке он не может, это однозначно. Но если свою дочь официально признает маркиз д'Артуа, а король издаст вердикт о причислении ее к дворянству? Пусть и в этом случае его родня будет крайне недовольна, но всё-таки это будет не так кошмарно.
        Подойдя к медному тазу с водой, приготовленной для умывания, ополоснул лицо и взглянул в висящее над ним небольшое зеркало. На него смотрел мрачный, решившийся на кардинальные изменения в своей жизни человек.
        Одевшись в вычищенный походный камзол, де Мариньи вышел в комнату, где вчера подавали обед.
        На завтрак Николь не пришла. После небрежного вопроса, где хозяйка, Жильбер, косясь на него недобрым глазом, неохотно ответил:
        — В саду.
        Неспешно позавтракав, будто и не кипела у него кровь от нетерпения, виконт пошел в сад. Как он и предполагал, Николь, одетая всё в ту же грубую накидку, орудовала неподъемными садовыми ножницами. Он неслышно подошел к ней почти вплотную, и девушка вздрогнула от неожиданности, когда де Мариньи окликнул ее по имени и поклонился.
        Гордо выпрямившись и сощурив глаза до узких недоверчивых щелочек, она, не отвечая на приветствие, ждала продолжения. Такая красивая, одинокая и печальная. У него томительно защемило сердце. Чуть откашлявшись от охватившего всё его существо сожаления, он, уставясь в землю, виновато вымолвил:
        — Извините меня, Николь. Я был не прав.
        Она небрежно взмахнула рукой, отметая его извинения.
        — Зачем вы оправдываетесь? Это же ваше обычное поведение. Как у Цезаря — пришел, увидел, победил. Не так ли?
        Де Мариньи почувствовал, как на щеках зажглись багровые пятна. Ему и в самом деле было стыдно. Ему очень хотелось подойти к ней еще ближе и заглянуть в глаза, но он не посмел. Понизив голос, чтобы она поняла, что это вовсе не шутка, тихо спросил:
        — Николь, а что бы вы ответили, если бы я попросил вашей руки у вашего отца?
        Она в немом изумлении посмотрела на него. На одно-единственное мгновенье в ее глазах вспыхнула радость, но тут же померкла. Прикусив губу, горестно ответила:
        — На таких, как я, не женятся. Ни дворяне, ни крестьяне.
        Он раздумчиво опроверг ее слова:
        — Это не так. Я знаю несколько случаев.
        Мрачно усмехнувшись, она снова повернулась к кусту и яростно, будто от этого зависела вся ее дальнейшая жизнь, попыталась отсечь неудобными садовыми ножницами одревеневший от времени толстый корявый побег. Ножницы соскользнули, и рука девушки наткнулась на острый шип. Показалась кровь, и Николь негромко вскликнула. Почему-то сильно испугавшись при виде крови,  — ее крови,  — де Мариньи сердито воскликнул:
        — Почему вы занимаетесь этим делом? Оно вам явно не по силам!
        В ответ Николь сердито сверкнула глазами, заставив собеседника, как притянутого непреодолимым магнитом, сделать к ней осторожный шажок.
        — А кто еще будет это делать? Если бы ни я, парк давным-давно бы зарос, и от него остались одни воспоминания!
        Осторожно вытянув ножницы из ее руки, Поль сердито бросил их на землю и, взяв ее пораненную руку, нежно поднес к губам. Слизнув капельку алой крови и чуть захмелев от ее вкуса, посмотрел в глаза пораженной девушки.
        — Клянусь, вам никогда, никогда, пока я жив, не придется больше делать непосильную работу!
        Поняв это по-своему, Николь попыталась вырвать у него свою руку, но он был гораздо сильнее. Притянув ее к себе, он впился в ее уста сначала нежным, а потом всё более и более настойчивым поцелуем, от которого у него сразу закружилась голова и по телу пробежал обжигающий огонь.
        Николь не хотела ничего чувствовать, но его страсть захватила и ее, и когда он ушел, еще раз пообещав, что вернется, долго с молчаливым сожалением смотрела ему вслед. Ей не нужны были болезненно будоражащие душу напрасные надежды, но они захватили все ее существо и укрыться от них было негде.
        Неимоверным усилием воли оторвавшись от Николь, де Мариньи быстрыми шагами отправился к деревенской гостинице. Ему отчаянно не хотелось уезжать. Все свои прежние увлечения казались ему сейчас ничтожными. Он отдал бы всех своих прежних любовниц скопом за возможность спокойно жить с этой девочкой в этом захолустье, поскольку везти ее в Париж было бы настоящим преступлением.
        Виконт без колебаний поставил бы на кон свои успехи в Версале и блестящее положение при дворе Людовика XVI против одной-единственной улыбки Николь, предназначенной ему одному. Найдя своих слуг привольно сидящими в трактире, приказал им заложить лошадей и отправляться в дорогу. На вопрос, куда они едут, ответил: — «В Париж!», чем вызвал недоуменные взгляды.
        Заметивший эти переглядки де Мариньи скептически усмехнулся. Они были правы в своем недоумении. Уезжая пару недель назад из Версаля по приказу старшего брата, графа Монферена, опасавшегося, что мужья-рогоносцы подошлют к нему наемных убийц, де Мариньи пообещал, что вернется не ранее, чем через полгода.
        Прибыв в Париж и едва приведя себя в порядок, виконт поспешил к отцу Николь. Дом маркиза д'Артуа на улице Грюнблат походил на небольшую крепость. На первом этаже вместо окон были небольшие бойницы, и весь он был сложен из огромных серых камней.
        Таких древних строений в столице Франции почти не осталось, и де Мариньи скептически относился к столь неудобным для жилья зданиям. Маркиз принял его стоя, в мрачном кабинете на втором этаже. Услышав неожиданную просьбу виконта признать дочь, не смог сдержать своего небрежного изумления.
        — Николетта! Да я и забыл о ее существовании! Зачем вам это нужно, де Мариньи?
        Виконт не хотел признаваться, что влюбился. Ответил заносчиво, забыв, что здесь он лишь жалкий проситель:
        — Это мое дело!
        Такой ответ не понравился не менее горделивому маркизу.
        — Мне о ней даже вспоминать неприятно, не то что что-то для нее делать. Ее мать… Это была просто минутная прихоть. И ничего больше. Ну, вы прекрасно знаете, как это бывает.
        Кипя от гнева, де Мариньи всё же попытался совладать и с собой, и с собеседником.
        — Но ведь это ваша дочь! Ваша кровь! Неужели вас это не волнует?
        Маркиз насмешливо опроверг:
        — Конечно, нет! Если думать обо всех ублюдках, что произвел на свет, времени не хватит. Хотя заботиться меня заставили только об этой. Но у вас, я думаю, тоже есть внебрачные дети?
        Этот вопрос поставил виконта в тупик. Он о таких не знал, но этого не означало, что их не могло быть. Он тоже жил весело и безалаберно, не считая нужным справляться о дальнейшей жизни своих случайных и неслучайных любовниц. Понимая, что его планы летят к чертям, постарался воззвать к чести и совести маркиза, чем вызвал у того только ироничный смех.
        — Извините, виконт, но если вы влюбились, то это только ваша проблема. Добивайтесь ее сами, знаете же, что женитьба в этом случае вовсе не обязательна. А мне некогда заниматься глупостями. У меня много государственных дел.  — И встал, давая понять, что аудиенция окончена.
        Де Мариньи страстно захотелось вызвать его на дуэль, но что это даст? Что он убьет маркиза, не вызывало сомнений, но какой в этом смысл? В этом-то случае Николь навсегда останется незаконнорожденной…
        Можно было, конечно, поговорить с единственным оставшимся в живых законным ребенком маркиза, братом Николь, но того не было во Франции. Насколько де Мариньи знал, тот опять отправился во Фландрию, где у его покойной матери были обширные владения, перешедшие теперь к ее единственному наследнику.
        Приехав в свой уютный дом, виконт принялся метаться по огромному залу на первом этаже. Что же ему делать? Если он попытается жениться на безродной девушке, его запросто могут объявить спятившим и навсегда запереть в сумасшедшем доме.
        Есть еще старший брат, глава рода, у которого он обязан испросить разрешения на свою женитьбу, но Рене на подобный мезальянс никогда не согласится. Чувствуя, что зашел в тупик, де Мариньи внезапно вспомнил об Америке.
        А что, если увезти Николь туда? У них есть корабли, так что это не будет для него трудностью. Но она такая хрупкая, как она перенесет это трудное путешествие? И согласится ли она ради него покинуть родину? К тому же она так обижена на него после его идиотского похода к ней той ночью…
        Вопросов было больше, чем ответов. Де Мариньи впервые в жизни попал в такое сложное и неприятное положение, с каждым днем становившимся всё более и более безвыходным. Прошла неделя, но он так и не смог ничего решить.
        Очередным вечером встречаясь в кабачке возле старой ратуши с друзьями, он привлек их внимание своим рассеянным, даже мрачным, видом. Они пристали к нему с расспросами, но ничего не добились. Они бы еще долго зубоскалили по этому поводу, но зашедший внутрь барон Бриссар небрежно поинтересовался:
        — Знаете последние новости?
        Все заинтересовались, и он поведал:
        — Маркиз д'Артуа в трауре. Его сын разбился, катаясь во Фландрии верхом на буйном, практически необъезженном жеребце. Его тело вчера привезли в Париж. Похороны завтра.
        Вскочив, виконт молча вышел, даже не попрощавшись. Что теперь будет? Смягчится ли маркиз и признает теперь уже единственного своего ребенка или будет упорствовать в своем жестоком намерении?
        Он решил пойти к маркизу снова, выждав для этого приличное время, но маркиз пришел к нему сам, когда после похорон не прошло и трех дней.
        — Что ж, виконт, похоже, что сама судьба идет вам навстречу.  — Маркиз вовсе не производил впечатления убитого горем старика. Наоборот, был бодр и одет с иголочки.  — Я написал королю прошение о признании Николетты. Теперь ваша очередь. Если вы и впрямь решили на ней жениться, то прошение о введении ее во дворянство подавайте сами.
        Через две недели виконт де Мариньи и маркиз д'Артуа ехали по одной дороге, но в разных каретах. Виконт с трудом выносил заносчивость маркиза, и был рад решению будущего тестя добираться до шато по отдельности.
        Стоило им показаться в Байе, как во всех близлежащих деревнях, принадлежащих маркизу, начался настоящий переполох. Естественно, гербы д'Артуа здесь не видели уже много лет. Когда они подъехали к шато, бледная Николь стояла у входа, нервно теребя накинутую на плечи пелерину.
        Маркиз едва кивнул дочери головой.
        — Вылитая мать! Та тоже была бледной и холодной, как зимний снег.  — Повернувшись к де Мариньи, поинтересовался: — Когда вы планируете жениться? И где?
        Виконт, в кармане у которого лежало высочайшее разрешение на поспешное венчание, сердито бросил:
        — Здесь. Как только Николь согласится стать моей женой.
        В ответ на это маркиз лишь небрежно передернул плечами.
        — А кто ее спрашивает? Я даю согласие от ее имени. Так что можете венчаться хоть сейчас.
        У Николь от боли и гнева синим пламенем засверкали глаза и она с ненавистью посмотрела на человека, называвшегося ее отцом. Чтобы избежать ненужных осложнений, де Мариньи оттеснил ее в сторону и чопорно спросил маркиза:
        — Сколько вы здесь пробудете?
        Тот ответил с плохо скрываемой брезгливостью:
        — На венчание не останусь. Да я вам и не нужен. Дам соответствующие распоряжения и снова в путь.  — Посмотрев на небо, озабоченно пробормотал: — Надеюсь, дождя не будет.
        Через два часа, не соизволив даже кивнуть на прощанье единственному оставшемуся в живых ребенку, маркиз отбыл, оставив зятю дарственную на поместье с шато и выделив дочери небольшое приданое.
        Николь вежливо поблагодарила пришедшего в дом по требованию маркиза падре Шарни и, проводив его до ограды парка, вернулась в комнату, где ее нетерпеливо ждал жених.
        — Вы довольны собой, не так ли?  — ее голос звенел безнадежностью и тоской.
        Виконт подошел к ней поближе и, к ее изумлению, опустился перед ней на одно колено. Низко склонив голову, глухо попросил:
        — Николь, я почтительнейше прошу вас оказать мне честь стать моей женой!
        Она фыркнула, как рассерженная кошка.
        — Зачем вам мое согласие? Ведь вам его уже дал мой отец.
        Подхватив пышные юбки, она бросилась прочь из комнаты, но де Мариньи оказался проворнее. Ухватив ее за руку и не пуская за порог, настойчиво посмотрел в ее потемневшие до фиолетового цвета глаза.
        — Если вы не согласитесь, я отменю венчание. Но подумайте хорошенько — вы что, хотите всю жизнь прожить так, как жили? Без любви, защиты, нежности? И не горячитесь, Николь. Взгляните на жизнь здраво. Уверяю вас, что полюбил вас с той минуты, что увидел. Пусть вы еще не любите меня, но я сделаю всё, чтобы любовь ко мне поселилась в вашем нежном сердце.
        Он говорил так ласково и смотрел на нее так просительно, что она заколебалась. Поняв, что почти выиграл сражение, виконт удвоил усилия.
        — Мы поедем с вами в свадебное путешествие, за время которого шато будет приведен в порядок. Вы побываете в замке моего старшего брата, графа Монферен. Уверяю, вас примут там радушно и почтительно, как мою законную жену. И зовите меня, пожалуйста, Поль.
        Николь посмотрела на него с сомнением, но уже без прежней вражды. Он заметил, как в глубине ее глаз появилась искорка, похожая на надежду, но гордость не дала ей согласиться на его предложение сразу. Она вышла, так ничего не ответив, но виконт знал, что это была капитуляция. И в самом деле, на венчании, состоявшемся на следующий же день, она тихо, но твердо ответила «да».
        Брачная ночь превзошла все ожидания де Мариньи. Изнемогшая от непрерывных ласк мужа Николь дрожала от переполнявших ее чувств. Но в эту ночь она так и не ответила на его страстные признания в любви. Но у них было впереди много и дней и ночей и в конце концов он услышал долгожданные слова. Те самые, что он сказал ей в их первую ночь:
        — Я люблю тебя. Бесконечно. Навсегда.
        …Из пучины воспоминаний Дюмона вырвал нежный голос Элен:
        — Милый! Ты где?
        Пришлось откликнуться на этот еще совсем недавно столь желанный голос. Но теперь, идя подле невесты по выложенной узорной плиткой дорожке, Поль остро понимал, что рядом с ним совершенно чужой ему человек. Это было несправедливо, даже постыдно, ведь именно он столько времени добивался ее внимания и любви, но что он мог поделать? Всё было решено задолго до его рождения…
        После сытного ужина в небольшом деревенском ресторанчике Элен нежно положила руку на плечо жениха и соблазнительно улыбнулась.
        — Я думаю, что мы вполне можем взять на эту ночь один номер. В принципе, до свадьбы осталось совсем немного…
        Дюмон передернулся. Как ей сказать, что свадьбы не будет? Как можно спокойнее, с уверенностью, которой вовсе не ощущал, пообещал:
        — У нас всё впереди, Элен. Давай не будем торопить события. К тому же я обязался твоему отцу вести себя как настоящий джентльмен. Как я буду смотреть ему в глаза, если нарушу слово?
        Элен со смущенным смешком хотела что-то возразить, но он строго выговорил:
        — И очень прошу тебя, не вынуждай меня это сделать. Для меня это вопрос чести.
        Покраснев и закусив губу, Элен смирилась. Они взяли разные номера, причем Поль для безопасности попросил поселить их на разных этажах, и в десять часов разошлись, пожелав друг другу спокойных снов.
        Дюмон попытался заснуть, но спокойного сна не было. Не было вообще никакого сна. Только беспокойство и томление, заставлявшие его метаться по комнате. Смирившись с этим, часа в два ночи он оделся и бесшумно пробрался по вестибюлю мимо клюющего носом портье.
        Ярко освещенное неверным светом луны шато казалось нереальным, как виденье. Поль внимательно посмотрел на небо. Скоро полнолуние, никаких фонарей не нужно. По серебристой лунной дорожке он прошел к торцу длинного здания. Он прекрасно знал, где был вход в подземелье, но есть ли он сейчас? Не завалили ли его в последующие годы?
        Прекрасно видимая в свете полной луны небольшая тяжелая дверь была на прежнем месте. Поль несколько раз толкнул ее, каждый миг ожидая предупредительного воя сирены. Он даже заготовил оправдательную речь для охранников музея, впрочем, не очень убедительную.
        Но, как ни странно, сигнализация молчала, а может быть, дирекция музея не сочла нужным ставить дорогую систему охраны на то, что не представляло в их глазах никакой ценности. И зря, Поль прекрасно помнил, что из подземелья внутрь можно пробраться по нескольким тайным переходам. Эх, если бы их с Николь в свое время бросили в другую камеру, они могли бы попытаться уйти.
        Источенная временем дверь была закрыта. Припомнив прошлые времена, Поль пошарил под камнем рядом с ней, и, к своему удивлению, вытащил старый, проржавевший ключ. Ни на что не надеясь, вставил его туда, где должна была быть замочная скважина. Попав в нее с пятой попытки, изо всех сил налег на ключ, рискуя сломать. И, о чудо!  — тот с тоскливым скрипом повернулся.
        Дюмон замер. Итак, путь свободен. Вопрос в том, стоит ли ему туда идти? Если ему стало плохо рядом с давно не существующей гильотиной, то что станет с ним там, где они с Николь давали друг другу предсмертные клятвы? Вспомнив загнанные глаза Лорен, настойчиво просившую его вспомнить прошлую жизнь, решил идти до конца. Чтобы вернуть ту любовь, он должен знать всё. Как бы это ни было ужасно.
        Сделав шаг внутрь, стал осторожно спускаться по осыпающимся под его тяжелыми шагами ступеням. Внизу была уже полнейшая тьма. Дверь, отделявшая коридор от той камеры, в которую бросили чету де Мариньи, была распахнута настежь. Чуть поколебавшись, он шагнул внутрь и чуть не задохнулся от нежного запаха Николь. Поняв, что сейчас нахлынут воспоминания, сел на голый пол у стены, привалился к ней спиной, скрестил руки на груди, закрыл глаза и приготовился достойно вынести всё, что за этим последует.
        …Широко расставив ноги и кипя от еле сдерживаемой ярости, виконт де Мариньи слушал надменные слова своего нелюбимого тестя, маркиза д’Артуа.
        — Вы дворянин, виконт, и обязаны сделать всё, чтобы спасти нашего короля!
        Поль терпеть не мог Людовика XVI, пьяницу и обжору, и тем паче его жену, развратную и неумную Марию-Антуанетту. Но маркиз был другого мнения.
        — Вы спасаете не определенных людей, вы спасаете французскую монархию! Не нам судить, плохи или нет король и королева! Это дело рук Господа нашего, а не человеческое.
        Поль зло возразил:
        — Я уже три месяца не был дома! Я таскаюсь по всей Европе с вашими дурацкими поручениями, хотя в такое жуткое время должен быть в Байо, с женой! По всей стране казнят невинных, и якобинцам всё равно, кто перед ними — женщина или ребенок!
        Маркиз презрительно процедил сквозь зубы:
        — Вы женаты почти пять лет! Должны уже надоесть друг другу! К тому же с Николь ничего не случится! Ее мать — простая крестьянка! Так что среди деревенских жителей у нее полни родни!
        Виконт мрачно подтвердил:
        — Конечно, полно, и половина из них будет рада увидеть ее на гильотине. Для них она такая же чужая, как и для окрестного дворянства. Для крестьян она — дочь маркиза, а для дворян — дочь крестьянки. Да ее схватят первую! Она всем чужая!
        Но маркиз лишь брезгливо махнул рукой:
        — Чушь! Ничего с ней не случится! А вы повезете в Лондон этот пакет от нашей королевы! Она единственная, кто еще пытается сопротивляться этой жалкой черни! И не забывайте о чести дворянина, хотя и женились на крестьянке! Помните о своих славных предках, виконт!
        Стиснув зубы, де Мариньи выхватил из рук тестя пакет, залитый сургучом, и бросился вон. Прыгнув в карету и спрятав пакет в тайник, он молча поклялся, что это поручение будет последним, больше он не поддастся на слова о чести и достоинстве дворянина. Единственный человек, которому он должен — это его любимая жена, его Николь. Чертыхаясь, он упал на сиденье и до самого Гавра размышлял, как и куда ему увезти Николь.
        Перед самой переправой виконт встретил торговца из Шеруа, деревеньки неподалеку от Байе. Округлив от ужаса глаза, тот рассказал, что в округе зверствуют якобинцы и поэтому он увозит семью в Германию, к родственникам.
        — Никогда не думал, что буду вынужден идти на поклон к племяннице, в свое время вышедшую замуж за баварца! Как мы ее в ту пору презирали, а оно вот как всё обернулось!
        На вопрос де Мариньи о Николь ответил, что та живет у падре Шарни.
        — Но,  — тут торговец широко перекрестился,  — эти безбожники ведь даже монахов убивают! Обвиняют их в сговоре с аристократами!  — И, качая головой и бормоча: — До чего же мы дожили, Господи!  — побрел к нетерпеливо ожидающей его семье.
        Собрав из окрестных кабаков команду своей шхуны, де Мариньи вновь поплыл в Англию, мрачно глядя назад. Его терзали дурные предчувствия, и он проклинал бездушность своего высокомерного тестя.
        На его удачу, погода была отменной, и к вечеру он уже был в Дувре, а еще через день, чуть не загнав двух лошадей — в Лондоне.
        Передал пакет по назначению герцогу, и, ссылаясь на интересы семьи, твердо отказался от очередного поручения. Хотел немедленно двинуться назад, во Францию, но был так измучен, что не смог ничего предпринять. Сняв комнату в дешевой гостинице поблизости, проспал там почти до вечера следующего дня, но встал полным сил и планов.
        Отправив матроса в Байе с одним-единственным поручением: во что бы то ни стало найти Николь и передать ей записку, в которой велел ей быть на условленном месте через день, вернулся в дом герцога.
        К своему удивлению, на лестнице он встретил мажордома маркиза д’Артуа, сообщившего ему, что его тесть казнен на гильотине в тот же вечер того дня, когда виконт покинул дворец маркиза в Париже.
        — Вам повезло, мсье,  — мажордом, прослуживший семейству д’Артуа более двадцати лет, был страшно расстроен.  — Они пришли за ним через полчаса после вашего отъезда. Он закрылся в своей комнате и успел сжечь все компрометирующие королеву документы. Но его всё равно осудили и тут же отвели на гильотину. Я был с ним до конца. Он держался, как истинный аристократ и выказал этим бродягам столько презрения, что я был горд, что прослужил у него столько лет!  — и, приложив к лицу платок, бедняга залился горькими слезами.
        Сердце де Мариньи сковало холодом. Ему вовсе не было жаль своего черствого тестя, но для Николь это могло означать только одно — арест и гильотину. Он помчался в Дувр, намереваясь немедленно плыть за женой.
        Но его ждал страшный удар. На обычном месте шхуны не оказалось, а праздношатающийся по берегу матрос из команды сообщил, что на шхуне срочно отплыл его старший брат, граф Монферен, и велел ему ждать его в таверне «Синий бык» через пару недель.
        Раздосадованный виконт бросился к другим кораблям, надеясь зафрахтовать хоть какую-нибудь посудину, но все знакомые ему капитаны решительно отказывались выходить в начинающее штормить море. Он почти отчаялся, представляя себе, как Николь будет напрасно ждать его на берегу и проклиная брата, так некстати забравшего шхуну.
        Молодой небритый капитан рыбацкого баркаса подошел к нему в таверне, куда де Мариньи заскочил перекусить. Узнав, что виконт пытается спасти жену, почесал в затылке.
        — Я и сам недавно женился и знаю, что это такое. Ладно, если вознаграждение будет достаточно солидным, то я готов.
        Поль передал ему половину оговоренной суммы, другую половину отдал хозяину таверны с тем, чтобы тот отдал их рыбаку по возвращении, и взошел на небольшой рыбацкий баркас. Подняв паруса, суденышко безрассудно понеслось навстречу шторму, провожаемое неодобрительным покачиванием голов оставшихся на берегу.
        Де Мариньи, невзирая на заливавшие баркас волны, стоял на корме, нетерпеливо глядя вперед, в мутное сизое марево…
        …По полу что-то зашуршало, и Дюмон передернулся от отвращения, приходя в себя. Он не боялся крыс, просто было противно. Щелкнув зажигалкой, посветил вокруг. Пусто. Только голая земля да сыроватые камни вокруг. Потушив огонек, вновь остался в темноте, и воспоминания закружились вокруг неотступным роем…
        …Как ни странно, де Мариньи был искренно благодарен тем, кто решил бросить их с Николь в одну темницу. Это было милосердно. Он не мог представить себе, что эту последнюю в своей жизни ночь они провели бы по отдельным камерам. Но когда его втолкнули в этот каземат и он, сильно избитый, не смог устоять на ногах, плач Николь показался ему еще худшим наказанием, чем побои.
        Но он был рад, что она рядом. Немного передохнув, чтобы хоть чуть-чуть восстановить дыхание, он попросил:
        — Не плачь, моя любовь, не плачь.
        Она попыталась сдержаться, но по вздрагивающим плечам он понимал, как это для нее трудно. Промокнув ему лицо, чтобы остановить капавшую с него кровь, она с упреком прошептала:
        — Почему ты не уплыл? Если бы я знала, что ты в безопасности, мне было бы гораздо легче умереть!
        От этой фразы у него так сдавило грудь, что он ответил не сразу и подозрительно хриплым голосом:
        — И как бы я жил без тебя?
        Одна эта мысль была так горька, что он рывком сел и обхватил ладонями любимое лицо, пытаясь рассмотреть ее глаза. Было слишком темно, но всё равно было видно, что они блестят от непролитых слез.
        Николь покаялась, что нельзя было доверять Марселле, и ему пришлось рассказать, почему та предала свою госпожу. Ему было больно и стыдно, будто он совершил что-то предосудительное. Но ведь так и было, он не предупредил жену о неверности служанки, не хотел расстраивать. Они росли вместе, и Николь считала Марселлу кем-то вроде сестры. Его оправдание в том, что он и не подозревал, что та может дойти до такой низости.
        Всхлипывая, жена принялась нежно пенять ему, говоря, что со временем он вполне мог бы забыть ее, найти себе другую женщину и полюбить вновь, что вызвало в его сердце даже не боль и не гнев, а что-то такое, что не имело названия. Единственное, что он смог сказать ей на это:
        — А разве ты бы смогла жить как ни в чем не бывало после моей смерти?  — Примерив на себя свои же бездушные слова, Николь застыла. Он поспешил ее утешить: — Ты же католичка и веришь в Бога и бессмертие души?  — Она с недоумением уставилась на него, не понимая, почему должна подтверждать несомненное, и Поль поспешил объяснить: — Мы с тобой обязательно встретимся потом, в новой жизни.
        Чуть дрожа, она прислонилась к нему, слушая его всем сердцем.
        — Давай пообещаем друг другу, что, представ перед лицом Божиим, попросим его дать нам возможность встретиться вновь! И поклянемся, что никогда, никогда не забудем друг друга! И кем бы мы ни были в этой новой жизни, мы обязательно вспомним свою любовь!
        Николь вложила в ответ всю свою душу:
        — Клянусь!
        Подтянув ее поближе, он погладил ее плечо и прошептал:
        — Какая удача, что они бросили нас в одну темницу. Целая ночь счастья — что может быть лучше?
        Николь испуганно прошептала:
        — Но ты же весь избит! Тебе нужно отдохнуть!
        Он рассмеялся во весь голос.
        — Зачем мне отдыхать, любовь моя? Я вполне смогу отдохнуть завтра после встречи с мадам гильотиной! А что до моих увечий, то, по счастью, все кости у меня целы, а синяки это полная ерунда! Иди сюда!  — И, стащив с себя сюртук, он уложил на него жену.
        От нее пахло всё той же нежной прелестью, что и раньше, несмотря на мокрое от воды платье и залитое слезами лицо. Он хотел ее даже больше, чем в их брачную ночь. И он вновь повторил ей те слова, которые говорил тогда:
        — Я люблю тебя! Бесконечно! Навсегда.
        Она не ответила, тихо всхлипнув и беспомощно к нему припав. Он безмолвно дал себе клятву заставить жену забыть об ожидавшей их казни и осторожно, боясь причинить ей боль, стал снимать с нее заскорузлую от соленой воды одежду.
        Николь помогала неохотно, считая, что он слишком изранен, чтобы совершать подобные подвиги. Но он-то знал, что страстная любовь — лучшее обезболивающее, какое только можно выдумать. Но наконец ее кожа засветилась в темноте, и Николь зябко поежилась от прохладного воздуха подземелья. Де Мариньи быстро освободился от своей одежды, подсунув под жену всё, что было можно, чтобы не застудить ее на зябкой земле.
        Осторожно обхватив мужа за плечи, она поцеловала его в ямочку у основания шеи, и он застонал от удовольствия. Его всегда возбуждали незатейливые ласки Николь. Жадно зарывшись пальцами в ее распущенные волосы, Поль страстными ласками пытался вынудить ее повторить его слова, но она молчала, вся захваченная предчувствием завтрашнего страшного конца.
        Поль старался сделать всё, чтобы она забыла обо всем и думала только о нем. О его ласках, его любви. Пламя желания пожаром бушевало в его напряженном теле, но он не спешил, разжигая страсть в лежащей рядом с ним испуганной женщине.
        — Николь…  — хрипло стонал он, целуя ее глаза, щеки, лоб, губы.  — Николь…  — шептал он снова и снова. И звук собственного имени, произнесенный низким охрипшим голосом мужа, заставлял юную женщину отзываться на его чувственные ласки с неизвестным ей прежде пылом.
        Губы его тянулись к ее грудям, дразнили тугие соски, плотно смыкаясь на каждом по очереди, и она задохнулась, выгнула спину и прижала к себе его голову. Его руки заскользили к талии, ниже, ниже…
        Он не мог припомнить, когда был охвачен таким яростным желанием, получал такое наслаждение, просто чувствуя под собой ждущее его тело жены. Конечно, здесь играла роль и грядущая встреча с неизбежной смертью, но об этом он думать не хотел.
        Руки Николь медленно гладили его спину и ягодицы. Теперь она дрожала в его руках, забыв обо всем на свете, вся в предвкушении их соития. Поль всё нетерпеливей гладил нежную кожу ее плеч, спины, бедер, прижимая к себе податливое тело всё сильнее и сильнее.
        Де Мариньи постепенно терял над собой контроль, чувствуя, как сердце оглушительно, почти болезненно, бьется о ребра. Он с саркастичной иронией отметил про себя: получив столько мастерских ударов от гвардейцев этой так называемой национальной гвардии, он еще на что-то способен! Или это делает сила его любви?
        Николь же просто упивалась ощущением сильного, напряженного тела, по которому от ее прикосновений пробегали мучительные судороги. Ее язык коснулся его сомкнутых, напряженных губ, она услышала, как он судорожно втянул в себя воздух.
        — О, дорогая!  — то ли засмеялся, то ли застонал он.  — Что ты со мной делаешь? Я так хочу продлить этот чудный миг, а ты слишком торопишься.
        Она ответила кокетливо и беспечно:
        — Но разве это будет последний раз?  — и тут ее пальцы соскользнули в еще кровоточившую рану, вмиг остудив ее желание.
        Николь со слезами на глазах воскликнула:
        — Боже, что они с тобой сделали!
        Поль не мог допустить, чтобы ее мысли вновь вернулись к действительности, поэтому, не щадя ее стыдливости, протянул руку, нежно, но неотвратимо раздвинул ее бедра и принялся пальцами ласкать нежный бугорок, скрытый внутри.
        Николь застонала, не уверенная, можно ли позволять такое даже мужу, но он тихо попросил:
        — Пожалуйста, дорогая!  — и она сдалась, полностью раскрывшись под ним.
        В тот же миг его пальцы пробрались глубоко внутрь во влажное тепло. Николь застонала от наслаждения. Подняв бедра, она следовала за его пальцами, слепо глядя вверх. Поцеловав жену, Поль коленями раздвинул ее ноги и опустился на нее. Лицо его окаменело и потемнело от страсти, на виске пульсировала жилка, но он всё еще пытался сдерживаться.
        Обхватив его длинными ногами, Николь заерзала под ним, понуждая двигаться в нужном ей темпе, и Поль был вынужден подчиниться. Она начала выгибаться навстречу его неторопливым, глубоко проникающим толчкам.
        Скоро, по его мнению, слишком скоро, издала сдавленных крик и сжала на его плечах свои руки так, что он заскрипел зубами от боли — она попала на ушибленные прикладами места. Но это не остудило его желание, и он закончил почти сразу за ней, взорвавшись ликующим вулканом. Потом он нежно играл ее грудью, не давая опомниться, и брал раз за разом до самого утра.
        Утром, когда за ними пришли, она была настолько истомлена и опьянена его ласками, что до нее не доходил ужас неотвратимого…
        …Предчувствие рассвета застало Дюмона всё в той же напряженно-расслабленной позе. Медленно поднявшись, он с трудом расправил затекшие члены. Похоже, с тех времен в его душе ничего не изменилось. Он вытер влажные глаза и сумрачно подумал, что и в самом деле сможет любить только одну женщину. Николь. И теперь перед ним стоит еще одна задача — найти ее. Но почему-то это не слишком его беспокоило. Нашла же она его? Значит, и он сможет ее отыскать. Они же предназначены друг другу.
        В его ушах еще стояли нежные стоны жены, и он, страстно поклявшись, что услышит их и в этой жизни, вышел из подземелья и медленно, будто заново узнавая окружающее, пошел по парку.
        Ночь еще не отступила, но это ничего не значило, в сентябре на севере светает поздно. Вернувшись в номер, посмотрел на часы. Шесть утра. Это чудо, что он никого не встретил по дороге. Приняв душ и побрившись, решил зайти за Элен.
        Она уже не спала, полностью одевшись и хмуро глядя в окно. Посмотрев на него сердитыми шоколадными глазами, ядовито поинтересовалась:
        — Где ты был? Что случилось?
        Не отвечая на первый вопрос, Дюмон с неискренним недоумением посмотрел на нее.
        — А что могло случиться?
        Резко повернувшись к нему, она выкрикнула неприятным резким голосом:
        — Не лги мне! Я несколько раз приходила ночью к тебе в номер, но тебя не было!
        Поль с неудовольствием поморщился. Элен впервые показывала свой норов, и он оказался к этому не готов. Хотя некоторые из его друзей предупреждали его, что у нее есть характер, в чем он, собственно, никогда и не сомневался. Но огорчать ее Дюмону не хотелось, и он примирительно сказал:
        — Мне не спалось, и я ходил прогуляться. Здесь потрясающая природа.
        Она негодующе фыркнула.
        — Ты хочешь сказать, что гулял почти всю ночь? Неужели ты считаешь, что я жалкая дурочка? Ведь сразу видно, что ты провел ночь любви!
        Это было почти правдой, и Поль заколебался. Можно ли считать ночью любви воспоминания? Даже если они и такие яркие, как у него? Именно это его сомнение и решило дело.
        Элен возмущенно зашипела, напомнив ему разъяренную диковатую кошку:
        — Я тебе больше не верю! Теперь понятно, почему ты ни разу не пытался провести со мной ночь! У тебя есть любовница, с которой ты не собираешься расставаться и после свадьбы! Тебе просто нужны мои деньги и связи моего отца! Но я вовремя тебя раскусила!  — И, сорвав с пальца обручальное кольцо, она швырнула его ему в лицо.
        Ее слова были настолько нелогичны, что могли объясняться только ее расстройством после бессонной ночи. Прежде бы Дюмон с легкостью утихомирил свою рассерженную невесту, но теперь делать этого не стал. Наоборот, расценил этот инцидент как редкую удачу, освобождающую его от данных прежде обещаний. Машинально поймав кольцо, осторожно положил его на стол. Элен напряженно смотрела на него, ожидая извинений и мольбы о прощении, но Дюмон лишь твердо проговорил:
        — Ну, что ж, если ты и в самом деле этого хочешь…  — И развернулся, чтобы уйти.
        Она пораженно всхлипнула, не веря своим глазам и, тем более, ушам, но бывший жених, не останавливаясь, аккуратно прикрыл за собой дверь и пошел по коридору, планируя первым делом по возвращении в Париж заняться поисками Николь. Или Лорен Смит, как она зовется теперь.
        С точки зрения здравого смысла его решение было безрассудным, нерациональным, но он ничего не мог с собой поделать. Вновь обретенное чувство захватило его целиком, и он понял, почему мужчины совершали безумства ради любимых женщин. Как Поль де Мариньи, например.
        Немного побродив по замку и убедившись, что внутри изменилось практически всё, снова вернулся в отель. Пусть ему и не хотелось видеть Элен,  — какой же нормальный мужчина будет рад видеть обиженную им женщину,  — но он негромко постучался в ее комнату, чтобы предложить увезти обратно в Париж. Никто не отвечал и он, подергав ручку, убедился, что номер заперт.
        Спустившись вниз, выяснил у портье, что бывшая невеста уже уехала. Пожав плечами, собрал свои вещи. Бросив прощальный взгляд на шато, поехал обратно. Пойти на площадь, чтобы попрощаться с теми, кто там погиб, не рискнул, вдруг после этого он не сможет вести машину? А ему нужно было вернуться в Париж очень быстро, ведь надежда, что Николь еще там, оставалась.
        Доехав до Парижа всего за три часа, Дюмон помчался в гостиницу «Крессида». Узнав, что она уехала на прошлой неделе, потребовал сообщить о ней все имеющиеся сведения. Явно заинтригованный его появлением портье вынул потрепанную книгу регистрации. Поль несколько удивился, надо же, какой анахронизм. В престижных отелях, где останавливался он, регистрация уже давно велась в электронном виде. Недолго полистав ее, портье ткнул пальцем в одну из строк.
        — Вот. Лорен Смит. Англия. Лондон.
        Поль не поверил своим глазам.
        — И это всё? А где же домашний адрес? Место работы? Или хотя бы дата рождения?
        Портье недоуменно пожал плечами.
        — Мы больше ничего не требуем.
        Дюмон почувствовал болезненный шум в ушах. Давало знать себя разочарование вкупе с бессонной ночью и быстрой напряженной ездой. Решив поручить поиски Лорен детективу, поехал домой, где упал в постель, но заснуть так и не смог. Проворочавшись пару часов, сел и принялся за работу, первым делом вызвав к себе менеджера из вполне респектабельного детективного агентства.
        Неприметный мужчина неопределенного возраста, вполне соответствовавший представлениям Поля о детективах, внимательно выслушал несколько путаные объяснения клиента. Поль и сам понимал, что его речи просто смешны. Главная сложность была в том, что он не мог рассказать всю правду.
        Услышав задание разыскать Лорен Смит, возраста около двадцати трех — двадцати пяти лет, постоянно проживающую в Лондоне, детектив скривился. Дюмон поспешно добавил:
        — Ну еще приметы — голубоглазая блондинка, очень хорошенькая.
        Чуть прищурясь и пряча саркастичную усмешку в углах тонкого рта, человечек уточнил:
        — И это всё?
        Искренне жалея, что при встрече не удосужился попросить у Лорен хотя бы визитку, Поль сокрушенно признался:
        — Всё!
        — Тогда мы эту Лорен Смит до нового пришествия будем искать. В Лондоне таких Смит не меньше сотни тысяч. Если не две.
        Детектив ушел, а Поль с острым чувством неудовлетворенности и недовольства собой устало прикрыл глаза. Милое лицо Лорен, глядящей на него с удрученным видом, тут же всплыло в памяти. Такое, каким оно было в их последнюю встречу, усталое и разочарованное.
        В сердце что-то болезненно кольнуло, но он не поддался панике, уверенно сказав себе, что скоро, очень скоро он найдет Николь. Не может не найти.
        С трудом отрешившись от дел прошедших, занялся делами нынешними. Нужно было предупредить родных и знакомых, что свадьба не состоится, и отменить уйму сделанных заказов. Это неприятное дело он поручил своим мажордому и секретарше. Они были откровенно поражены злосчастным известием и явно ему соболезновали.
        Но он пресек это недоразумение, сказав, что передумал сам. При этом они украдкой переглянулись, и Поль понял, что они ему не поверили, но это его ничуть не обеспокоило. Пусть думают, что хотят.
        На следующий день в газетах появились статьи об их разрыве и небольшое слезливое интервью с Элен, в котором она говорила, что не может понять, что произошло. Дюмон, естественно, хранил молчание. После публикации он почувствовал стену недоброжелательства, воздвигнутую подчиненными, знакомыми и даже некоторыми из друзей, но всё равно не счел нужным оправдываться. Это его жизнь, и он проживет ее так, как считает нужным.
        Его родные пытались выяснить, что произошло, но в ответ слышали один стандартный ответ:
        — Мы поняли, что не подходим друг другу.
        В пятницу его пригласил к себе в офис для приватной беседы отец Элен. Поль приехал к нему с тяжестью на сердце, понимая, что разговор предстоит крайне неприятный.
        Мсье Форж был ужасно недоволен подобным оборотом дела. Встретив Дюмона в вестибюле, и ведя несостоявшегося зятя в свой роскошный кабинет, мысленно попенял дочери на неразумность. Столько надежд, и всё прахом!
        Предложив гостю присесть, сел напротив и рассеянно побарабанил пальцами по палисандровой столешнице, не представляя, как приступить к щекотливой теме. Попытался деликатно выяснить, что произошло, но Поль ничего рассказывать не собирался. С непроницаемым видом заявил:
        — Кольцо мне вернула ваша дочь, пусть она и объясняет, что произошло.  — И нахмурился, отвратительно себя чувствуя. Это заявление было на грани непорядочности, но уж пусть лучше так, нежели Элен узнает, что он оставляет ее ради другой женщины.
        — Она поступила опрометчиво и теперь ужасно сожалеет.  — Мсье Форж был искренне расстроен.  — Неужели ее нельзя простить?
        Но на Поля это впечатления не произвело. Он был вынужден до конца играть взятую на себя роль бездушного человека.
        — Мне очень жаль, но я не кукла, которую можно кинуть в угол, а потом вытащить и играть с ней, как ни в нем ни бывало. Прошу меня извинить!  — И ушел, крайне недовольный и собой, и сложившимися обстоятельствами.
        Об этой несостоявшейся свадьбе напечатали в газетах, и даже передали в светских новостях по нескольким каналам телевидения. Поговорили пару недель, то сочувствуя Полю Дюмону, то осуждая, но потом начались беспорядки в Париже, и обывателям стало не до подобной ерунды, когда молодчики африканского происхождения жгли машины и громили всё, что попадало под руку.
        У Поля была слабая надежда, что Лорен узнает о его отмененной свадьбе, поймет, что это для них значит, и сообщит о себе, но никакой весточки от нее не пришло, и вскоре надежда растаяла.
        Через месяц от поиска Лорен Смит отказалось и детективное агентство, аргументируя это слишком малыми исходными данными, и стало ясно, что найти девушку гораздо сложнее, чем полагал Поль. Он несколько раз и сам ездил в Лондон и бродил по улицам, надеясь, что ему повезет и он интуитивно, по зову сердца пройдет по тем же улицам, что и она, и они наконец встретятся, но напрасно.
        Перед двадцать пятым декабрем Дюмон метался, не зная, что предпринять. В душе нарастало предчувствие страшной беды, заставляя сердце замирать в тоске от невозможности ее предотвратить. Ощущение было почти такое же, что и у де Мариньи перед казнью, горестное и безысходное.
        Утром в день предполагаемой свадьбы Поль вдруг решил поехать в шато де Мариньи. Что-то звало его туда так неудержимо, что он кинулся к машине, даже не поздравив родных с рождеством.
        Дорога была скользкой и обледенелой. По краям там и сям стояли покинутые владельцами автомобили, и Дюмон старался ехать осторожно, чтобы избежать вполне возможной аварии. В дороге ему несколько раз пришлось отвечать на звонки родных и знакомых, высказывающих откровенное недоумение, узнав, что он сейчас в дороге. Выслушивая стандартные пожелания счастливого рождества и просьбу быть поосторожнее в такой гололед, он ехал дальше, упрямо пробираясь к Байе.
        Остановившись у того же отеля, что и в сентябре, опрометью бросился к замку. Там никого не было. Более того, из-за рождества музей был закрыт. На площади тоже царила полнейшая пустота, только на камне лежали живые цветы. Подойдя поближе, он узнал лиловые фрезии. Любимые цветы Николь! Она здесь! Подняв голову к небу, Дюмон напрягся, пытаясь понять, где же она.
        Озарение пришло внезапно, и он изо всех сил помчался на берег, понимая, что дорога каждая минута. На туманном берегу и в самом деле виднелась хрупкая женская фигурка. Она стояла в опасной близости от обрыва и вглядывалась в туманную даль. Полю казалось, что он видит то же, что и она,  — утлый баркас среди бушующих волн с одиноко стоявшей на корме фигурой.
        Рванув на бегу ставший узким ворот куртки, он крикнул на бегу:
        — Николь!  — уверенный, что она оглянется и увидит его.
        Но ветер разметал его вопль по берегу и казалось, что имя Николь звучит из глубин коварного моря.
        Она встрепенулась и сделал еще один шаг вперед, не оставив между пустотой и собой ни единого сантиметра. По телу Дюмона прошла отвратительная дрожь. Ему показалось, что она уже скользит по обрыву, когда в последнем прыжке он схватил ее и оттащил от края.
        Его сердце еще билось с натугой и на лбу выступили капельки пота, еще не отпустило отчаянное напряжение, но радость уже начала освещать его лицо неудержимым светом. Он прижимал Лорен к себе и не мог опустить руки, испытывая странное, жгуче-печальное и вместе с тем восторженное чувство обретения.
        Лорен с неудовольствием посмотрела на ненужного спасителя и невольно вскрикнула, не веря своим глазам.
        — Как ты меня напугала!  — голос у Дюмона дрожал и срывался, будто она и впрямь была ему дорога.
        Лорен зажмурилась, внезапно испугавшись, что теперь-то точно сошла с ума, раз видит то, чего не может быть.
        Не выпуская ее из рук, он быстрыми шагами шел к дороге и она начала немного приходить в себя.
        — Отпустите меня!  — Он не отреагировал на это категоричное требование, и она уже с меньшим напором спросила: — Почему вы здесь? Ведь сегодня день вашей свадьбы!
        Поль мягко ответил:
        — Свадьбы не будет. Я всё вспомнил, Николь!
        Он произнес ее старое имя с такой нежностью, что у Лорен замерло сердце. Она взглянула в его светившиеся от счастья глаза и невольно улыбнулась в ответ. Мрак, окружавший ее всё последнее время, начал рваться, испаряясь, как лужи в жаркий летний день.
        Но ей еще не верилось в столь стремительную и радикальную перемену своей жизни, и Лорен взглядывала на Поля с опаской, будто боялась, что он лишь плод ее воспаленного воображения.
        Все так же не отпуская ее, Дюмон рассказал:
        — Я вспомнил всё почти сразу после твоего отъезда. Попытался найти, но ты не оставила о себе никаких конкретных сведений. Искать в Англии мисс Смит было то же, что иголку в стоге сена. Я метался, всё больше и больше волнуясь, пока решил не положиться на интуицию. И, как видишь, оказался прав.
        Лорен-Николь тяжело, с присвистом вздохнула. Неужели это правда? Или это просто еще один сон? Поль, будто услышав ее мысли, тут же откликнулся:
        — Конечно, то, что произошло с нами, трудно объяснить с точки зрения нашей прагматической науки. Но мы-то с тобой знаем, что всё, что мы вспомнили, было на самом деле. Пока я тебя разыскивал, я узнал многое о тех, которыми мы были. И все исторические источники только подтверждают наши воспоминания. К тому же мы видим с тобой одни и те же сны. А сумасшествие не передается, оно не заразно.
        Но напряжение было так велико, что с трудом покидало измученное тело девушки. Но вот они остановились возле шато де Мариньи. Лорен с молчаливым протестом посмотрела на Поля. Ей не хотелось мучиться, вновь переживая то, что было.
        — Не бойся. Здесь всё начиналось и здесь всё кончилось. Так пусть же начнется снова.
        Лорен с содроганием посмотрела на высившееся над ними здание. Здесь они с Полем встретились, и в этом подземелье провели свою последнюю ночь. Ей стало страшно. Так страшно, что она не могла сделать ни шагу.
        Когда Поль вносил Николь в ворота шато, ее начала бить мелкая дрожь. Но она превозмогла ее и посмотрела на дом, сравнивая свои воспоминания с тем, что появилось перед ней. Шато остался таким же сказочным замком, с изящными башенками, шпилями и бесчисленными витражами окон.
        — Ты здесь был?  — Она с трепетом посмотрела на несущего ее Поля, боясь услышать, отрицательный ответ. Но его слова ее тоже не утешили:
        — Да. Я спускался в подземелье.
        Он не стал продолжать, но Лорен поняла всё без слов. По ее телу прошла болезненная судорога, и Поль крепче прижал ее к себе, защищая от кровожадных химер прошлого.
        Она хрипловато прошептала:
        — Это невыносимо — снова вспоминать то, что было!
        Но Дюмон с ней не согласился.
        — Что ты! Я считаю, любовь — высшее проявление человеческого духа. И мы с тобой доказали свою любовь.
        Их взоры встретились и сказали друг другу всё без слов. Но постепенно в его взгляде нежность начала сменяться страстью, и Лорен смущенно потупила глаза.
        Заметив удивленные взгляды служащих, Лорен попросила:
        — Отпусти меня, пожалуйста. Я вполне владею собой.
        Внимательно посмотрев на ее лицо, еще бледное, но уже не казавшееся посмертной маской, как еще совсем недавно, Дюмон опустил ее на вымощенный булыжником двор. Дальше Лорен пошла уже сама, с каждым шагом всё больше и больше ощущая себя Николь.
        Усадив ее в свою машину, Поль посоветовал:
        — Дорога не близкая. Постарайся поспать.
        Он не сказал, что потом спать ей не придется, но послал такой многообещающий пылкий взгляд, что Лорен невольно улыбнулась. Но усталость и переживания взяли свое, и она заснула под негромкое шуршание шин.
        Проснулась от наступившей тишины возле знакомого ей здания на улице Лафайет. Поль уже открыл входную дверь и возвращался обратно, собираясь занести ее в дом. Она медленно вышла из салона ему навстречу. Мужчина с нескрываемой любовью посмотрел на девушку, и вновь подхватил ее на руки. Она с некоторым смущением возразила:
        — Зачем? Я нормально себя чувствую.
        Занеся ее в дом и захлопнув за собой двери, он ответил странно прерывистым голосом:
        — Так положено. Муж переносит новобрачную через порог. Пусть наша свадьба впереди, но ведь мы с тобой и так уже женаты.
        В этих словах присутствовал лишь им одним понятный смысл. Спешивший навстречу внушительного вида мажордом, услышав эту загадочную, на его взгляд, фразу, изумленно уставился на гостью, не зная, как же ему быть.
        Ничего не говоря, Поль лишь кивнул ему головой, решительно пронося мимо свою драгоценную ношу.
        Занеся Лорен в спальню, Поль уложил ее на кровать и рывками стал стягивать с себя одежду. Она с волнением наблюдала за ним, вспоминая всё новые подробности своей прежней жизни. Вот он привычным жестом выпростал руки из свитера, вот стащил с себя брюки. Это было до слез знакомо, и всё же совершенно непривычно.
        Раздевшись, он сел рядом с ней и принялся с бережной нежностью стаскивать одежду с нее.
        — Едва я вспомнил ту жизнь, как понял, что не могу без тебя.  — В его голосе звучала легкая хрипотца от переполнявших его чувств.  — Я так тосковал по тебе. Чувствовал себя отчаянно одиноким. И ужасно сожалел, что не попытался попробовать вспомнить раньше. Твои слова постоянно звучали во мне: «Я не верю, что ты не можешь вспомнить. Ты просто не хочешь», хотя я и пытался их прогнать. И, действительно, я захотел — и вспомнил.  — Немного помедлив, с тяжелым вздохом поправился: — Нет, не так. Думаю, меня в нужное место привела рука Провидения, как в свое время и тебя. Сначала я решил, что это галлюцинация, но чувства были так реальны и болезненны, что я понял,  — это то, о чем ты и говорила. Кинулся на твои поиски, но тебя уже не было.
        — А как же твоя невеста? Как вы расстались?
        — Честно говоря, гораздо легче, чем я предполагал. Она не поверила мне, когда я всю ночь до утра провел в подземелье, вспоминая нашу последнюю ночь. Обвинила меня, что я был с любовницей. В сущности, она была права, настолько реальными были мои воспоминания. Только не с любовницей я был там, а с женой. Любимой женой. И я ничего не стал отрицать. В общем, получилось, что расстались мы по ее инициативе. Думаю, ей так гораздо легче, нежели знай она правду. Ведь Элен в самом деле любит меня, и я обещал на ней жениться. Так трудно отбирать надежду, когда сам ее дал.
        Лорен сочувственно провела рукой по его лицу. На его коже уже пробилась щетина и колола ей пальцы. Это тоже было так знакомо, что она прерывисто вздохнула. Но тут же вспомнила, что не принимала душ вот уже двое суток. Сконфузившись, робко попросила:
        — Ты не против, если я приму ванну?
        С неопределенным смешком он выпрямился на кровати.
        — Хорошо, но только недолго. Долго мне не выдержать.
        Тонкая ткань его плавок не скрывала крайнего возбуждения, и Лорен лишь согласно кивнула головой. Забравшись в ванну, быстро ополоснулась и, вымыв волосы, вышла в комнату, завернувшись в огромное банное полотенце.
        Смущаясь и стараясь не глядеть на обнаженное тело сидевшего в кресле Поля, подошла к зеркалу и принялась суетливо сушить феном мокрые волосы. Мягким движением поднявшись на ноги, он подошел к ней сзади и вместе с ней заглянул в зеркало. Их взгляды пересеклись в глубине серебристого стекла, и Лорен вздрогнула от воспоминания.
        Поль обхватил ее за талию и привлек к себе.
        — Да, это уже было. Но для нас с тобой — как в первый раз. Мы не повторяем уже прожитые жизни, а живем внове. И я люблю тебя так же сильно, как и прежде, но вместе с тем по-новому.
        Он приподнял ее и привлек к себе. Прижавшись спиной к его груди, Лорен повернула голову и нежно потерлась лбом о его шею, будто о чем-то прося. Заметив нервный румянец на ее щеках, Поль понял это по-своему и попросил:
        — Если у тебя кто-то был, скажи мне, это не страшно. Я всё пойму. У меня тоже были женщины в те времена, когда я тебя не помнил.
        Лорен отрицательно покачала головой.
        — Нет, у меня никого не было.
        Застонав, Поль резко подхватил ее на руки, потеряв при этом укрывающее ее полотенце и, словно подрубленный, упал вместе с ней на мягкую постель. Уткнувшись лицом в ее оголенное плечо, что-то прошептал. Она почувствовала влагу на шее и поняла, что это значит. Ей захотелось сказать ему что-то очень нежное, важное, и она произнесла то, что он говорил ей когда-то в их брачную ночь:
        — Je toi aime.[1 - Я тебя люблю (пер. с франц.)] — Она сказала это на его родном языке, и он немедленно откликнулся, повторив то, ради чего умер когда-то:
        — Et je toi. Infimi. Pour touj ours.[2 - И я тебя. Бесконечно. Навсегда. (пер. с франц.)]
        notes
        Примечания
        1
        Я тебя люблю (пер. с франц.)
        2
        И я тебя. Бесконечно. Навсегда. (пер. с франц.)