Царева Маша, Красотка Для Подиума- библиотека РусЛит

Красотка для подиума Маша Царева
        #
«Красотка для подиума» - это первый роман Маши Царевой о подиумном закулисье. Четыре истории о жизни одной и той же красивой женщины - то она оказывается преданной, то вынуждена была предать сама, чтобы ближе подобраться к вожделенному статусу топ-модели. Это все она - растерянная участница конкурса красоты, которой в пудреницу подсыпали толченого стекла, роскошная топ-модель, работающая на лучших парижских шоу, жрица танталова культа, питающаяся сырыми огурцами и вареным шпинатом, участница шумных вечеринок, тайная пациентка клиники пластической хирургии. Рецепт модельного счастья алхимически точен и неосуществим для большинства искательниц счастья. Сила воли, железные нервы и щепотка удачи, без которой все может пойти прахом.
        Ранее это произведение выходило под названием «Ранняя ягодка, или Смотрите, кто идет».
        Маша Царева
        Красотка для подиума
        Мне нужен муж, - полушутя сказала я своей подруге Лизе за поздним завтраком в безлюдном кафе на Садовом кольце.
        Ели креветочный салат, пили свежевыжатый сок сельдерея. Лизка прицельно стреляла глазами по сторонам - она (как, впрочем, и я) была одинока и каждый «выход в свет» - будь то покупка продуктов в супермаркете или завтрак с подружкой - воспринимала как шанс познакомиться с кем-нибудь, кто отведет ее наконец в ЗАГС. Ну или, на худой конец, купит ей очередную пару дизайнерских босоножек.
        Лизка - из тех, кого глянцевые журналы называют светскими львицами. Бывшая манекенщица, заядлая, как сейчас принято говорить, тусовщица, она обладает незабываемой внешностью канонической красавицы. Но, несмотря на это, заметных успехов в модельном бизнесе ей добиться не удалось, хотя в свое время она подавала большие надежды. А сейчас… ну а сейчас она просто содержанка со стажем. И не надо криво ухмыляться - недурственная, между прочим, профессия. И весьма хорошо оплачиваемая (в отличие от моей). По крайней мере, Лизе не приходится, как мне, сдавать в элитные комиссионки старую одежду и питаться морковкой и свеклой не в целях снижения веса, а потому что на более вкусные продукты просто не хватает средств.
        Лизку я знаю тысячу лет. И даже по-своему ее люблю.
        - Что значит нужен муж? - Ее бежевые татуированные брови взлетели над темными очками (подозреваю, что Лизавета провела весьма бурную ночь, иначе с чего бы ей прятать синие очи за непрозрачными стеклами).
        - То и значит, - вздохнула я. - Понимаешь, Лизок, я устала. Я больше не могу. Мне надоело пробиваться. Добиваться. Выбиваться. - Я сердито отодвинула прочь стакан с горьковатым соком. Этот здоровый образ жизни у меня поперек горла стоял. Больше всего на свете мне хотелось расслабиться… Заказать огромную тарелку картофеля фри - горячего, масляного. Сок заменить на темное пиво с толстенным пенным одеялом. Закурить, наконец. Но я, в отличие от Лизаветы, все еще была вынуждена зарабатывать на жизнь самостоятельно. И я все еще работала моделью.
        - Знаешь, по-моему, тебе грех на жизнь жаловаться, - нахмурилась Лизка, - ты пользуешься успехом, тебя иногда снимают, у тебя постоянно кастинги…
        Я знала, что к моей модельной карьере она относится с ревностью неудачницы.
        - Кастинги, кастинги… Понимаешь, Лизок, устала я. Еще чуть-чуть - и сорвусь. Мне уже не по силам выдерживать этот ритм. Меня тошнит от всех этих ограничений. Курить не больше двух сигарет в день, употреблять не больше тысячи калорий в день, сжигать не меньше тысячи калорий в день… Надоело! Надоело! Мне нужен муж.
        - Что-то ты, мать, разбушевалась… - растерянно протянула Лиза.
        - Устала, - тихо вздохнула я, - любой бы на моем месте устал. Я знакома со столькими людьми, что не могу даже запомнить имена всех тех, кто считает меня близкой подругой. Да что там, я даже не помню имен некоторых мужчин, с которыми спала! Мои биологические часы барахлят. Каждый четверг, пятницу и субботу, ночью, я пью коньяк в клубах, вместо того чтобы отлежаться в ванне и лечь пораньше спать. Мои зубы ломит, потому что их постоянно приходится отбеливать, а это ужасно вредно. У меня гастрит и кокаиновый насморк. Я сделала пластическую операцию, и все равно на моем лбу - морщина. Я ее ненавижу! Я чувствую себя такой старой. Я - старая развалина, подбитый танк! Старуха!
        Лизка изумленно смотрела на меня поверх темных очков.
        В том году мне исполнилось двадцать.
        Часть I
        ПОХОДКА ОТ БЕДРА
        Мне едва исполнилось четырнадцать лет, когда на мои глаза попалось объявление, опубликованное в одном из глянцевых журналов не последней величины. «Для участия во всероссийском конкурсе фотомоделей приглашаются девушки не старше двадцати лет и не ниже ста семидесяти пяти сантиметров». Дело было летом; мучимая томительным ничегонеделанием в загазованной, душной Москве, я решила, что вполне могу поучаствовать в этой авантюре.
        Не то чтобы я мечтала стать профессиональной высокооплачиваемой красавицей. Тоже мне торговка красотою! Да я и красавицей-то себя не считала и, наверное, была права. Не знаю уж, что такое красота, но едва ли к ней можно отнести существо неопределенного пола, сутуловатое, тощее, неловко путающееся в чересчур длинных конечностях - а именно таким существом я и была. Но чем черт не шутит. По крайней мере, ростом меня не обделили (положа руку на сердце, я бы предпочла, чтобы природа была чуть менее щедра, когда отсыпала в мой актив сантиметры: все-таки метр восемьдесят два для четырнадцати лет - это, согласитесь, перебор)…
        И вот я заполнила вырезанную из журнала анкету, вложила в конверт две собственные фотографии, отнесла письмо на почту и сразу же о нем забыла. Потому что были в моей жизни проблемы куда важнее призрачного конкурса.
        Самая главная проблема состояла в том, что в моем школьном дневнике толпились сплошные четвертные тройки, и именно за это родители лишили меня развеселого дачного отдыха. Мои родители - спортсмены, отец когда-то даже играл за сборную страны по волейболу, мама - мастер спорта по легкой атлетике. Люди они старой закалки, решительные и волевые. В свое время были, как водится, коммунистическими активистами, но, когда долгожданное светлое будущее вдруг обернулось неопределенно-черным настоящим, их активность нашла применение в моем воспитании.
        Поверьте, непросто быть единственной дочерью энергичных моложавых спортсменов. Я с детства была задумчивой и слабенькой, мне бы сесть в углу с каким-нибудь кубиком Рубика - так нет же, на меня нахлобучивали шапку с помпоном и тащили на каток. Или - что еще хуже - в бассейн. Или в Измайловский парк с деревянными лыжами наперевес. Хорошо еще, что ловкость никогда не была моим достоинством. На катке я разбивала в кровь нос, в лягушатнике умудрялась захлебнуться до обморочного состояния, а лыжи ломались, как только я пыталась съехать с любого пригорка.
        В конце концов разочарованные родители поняли, что спортсменки из меня не выйдет, зато может получиться кандидат, а то и доктор каких-нибудь наук. Так в нашей и без того тесноватой квартирке поселилась многотомная детская энциклопедия, статьи из которой мама заставляла меня учить наизусть. Понимаю, она искренне желала мне добра. Но особого интереса к учебе я не проявляла. Читала медленно, считала плохо, а только что выученные английские слова мгновенно вылетали из моей головы.
        Когда классная руководительница однажды вкрадчиво поинтересовалась, кем я хочу стать, когда вырасту, я, ни на секунду не задумавшись, ответила: женой. Было мне тогда одиннадцать лет, и, по-моему, я была единственной в классе, кто ответил честно. Я ни за что не поверю, что одиннадцатилетняя тонконогая сопля может всерьез мечтать о карьере хозяйки нотариальной конторы - а именно так заявила классной моя подруга, за такой серьезный подход к собственному будущему снискавшая всеобщее к себе уважение. А меня - ну естественно! - отругали и пристыдили, до сих пор не понимаю почему. Как будто бы быть мамой, например, близнецов - занятие менее интересное и уважаемое, чем с важным лицом ставить печать на чужие документы. Полный бред.
        А время шло. Я перешла в девятый класс, и перед родителями всерьез встал вопрос о моем профессиональном будущем. Пора было выбирать институт, искать репетиторов, записываться на какие-то курсы. Все это наводило на меня ужас. Какие курсы, если я с трудом представляю, что такое косинус? Ну какие курсы, если меня ничего не интересует (я, конечно, имею в виду школьную программу)?! Если только кулинарные… Но сказать об этом родителям я не осмеливалась. Ладно уж, благоразумно решила я, пусть делают что хотят. Как-нибудь выкручусь. В конце концов, какой бы институт они ни выбрали, вряд ли мне удастся туда поступить. Кому я там нужна? Я так и не научилась в свое время плавать в бассейне, зато у меня прекрасно получалось плыть по течению, полностью покоряясь обстоятельствам.
        И вот, когда очередной учебный год закончился бесславно, родители, посовещавшись, решили, что меня надо наказать лишением дачного времяпровождения. На даче меня ждали подружки, ждал раздолбанный велосипед, ждали местные мальчишки, угощающие палаточным пивом и иногда срывающие поцелуй. Так нет - меня заперли в комнате, выдали мне учебник английского и сказали: читай, доченька, просвещайся. Будешь поступать в МГУ, на географический. Станешь каким-нибудь экологом, а что - модная специальность. Мальчика себе найдешь подходящего - только уж, пожалуйста, не иногороднего, впрочем, мы это как-нибудь проконтролируем. К тому же на географическом есть у нас одна знакомая, она как-нибудь тебе поспособствует…
        Ну что делать - засела я за учебники. Толку - ноль. Какие учебники, если за окном - томное лето, в горячем воздухе кружит тополиный пух и заманчиво пахнет костром (хотя какие в Москве костры, наверное, это кто-то поджег помойку)? Все кончилось тем, что целыми днями я бездумно пялилась в странички, изредка их для видимости переворачивая. Родители были довольны, я же пребывала на грани нервного срыва.
        Я мечтала, чтобы время шло быстрее. Ходить в школу - и то веселее, чем тосковать в душной комнатенке. Но, как назло, минуты ползли, как обкуренные улитки.
        Наверное, к концу лета я завяла бы и захирела, как лишенный удобрения тропический цветок. Но в начале августа произошло нечто из ряда вон выходящее - в почтовом ящике мною был обнаружен странный розовый конверт, причем письмо было адресовано мне. Сказать, что я удивилась, значило бы не сказать ничего. С эпистолярным жанром я не в ладах, так что друзей по переписке у меня никогда не было. Сгорая от нетерпения, я разорвала конверт, и на ладони мне выпал листок.

«Поздравляем госпожу Анастасию Николаеву (имя было вписано убористым почерком от руки) с прохождением первого тура всероссийского конкурса фотомоделей
«Дрим-косметикс - Нью-Йорк». Второй тур конкурса пройдет девятого августа в пятнадцать ноль-ноль (по такому-то адресу) в клубе «Айвенго». При себе иметь купальник и туфли на высоком каблуке. Просьба не использовать декоративную косметику и укладочные средства для волос».
        Я зажмурилась, потом опять открыла глаза, но письмо никуда не исчезло. Мелькнула подозрительная мысль: а вдруг глупый розыгрыш? Но потом я вспомнила: никто не знал о том, что я отправила свои фотографии в журнал. Я взглянула в зеркало, висящее на стене. Оттуда испуганно и недоверчиво смотрело на меня полудетское еще лицо - огромные серые глазища, бесцветные бровки, тонкий нос, который сама я всегда считала длинноватым и несоотносимым с понятием «гармония», и узкие губы. Может быть, меня с кем-нибудь перепутали? Может быть, в конкурсе участвовала еще одна Настя Николаева - пухлогубая, отлично сложенная блондинка? Но подозрения были беспочвенными. В глубине души я понимала, что никакой ошибки не произошло и скоро мне предстоит стать - кто бы мог подумать - фотомоделью!
        Если, конечно, повезет.
        Спокойствие, только спокойствие. Стратегическая задача номер один - раздобыть туфли на каблуках. Я ведь и так была на целую голову выше всех ровесников, поэтому каблуков не носила. Стратегическая задача номер два - под каким-нибудь предлогом выбраться из-под родительского присмотра на один-единственный вечер. Я прекрасно понимала, что родителям моим вряд ли понравится вся эта фотомодельная затея. Они, люди несовременные, искренне считали слова «фотомодель» и «проститутка» полными синонимами.
        Как ни странно, первая задача оказалась гораздо сложнее второй. Как и у большинства людей высокого роста, у меня большой размер ноги. Никто из моих подруг не носил туфельки сорок первого размера, поэтому одолжить вожделенные каблуки было не у кого. В конце концов я решила: да будь что будет! Им же нужна я, а не моя обувь. Может быть, даже хорошо, что у меня не получилось достать шпильки. Все равно я не умею на них ходить. Представляю, как вытянулись бы лица у членов жюри, когда я появилась бы на сцене, балансируя на каблуках, размахивая руками, как канатоходец, и покачиваясь из стороны в сторону, как подвыпивший матрос.
        Что касается родителей, то им я, сдвинув брови к переносице, сказала:
        - Я решила записаться в библиотеку.
        - В библиотеку? - недоверчиво переспросил отец. - Но зачем?
        - У нас дома не так-то много книг, - пожала плечами я. Это было правдой.
        - Но ты и их еще не прочитала, - благоразумно возразил мой папочка.
        - Может быть, я хотела бы почитать другие!
        - Да ладно, оставь ее, - вступилась за меня мама, которая считала, что любой трудовой порыв должен быть поощрен, - если хочет, пусть запишется. А ты мог бы ее проводить.
        - Вот еще! - Мой голос зазвенел. - Что я вам, маленькая? И потом, со мной подруга пойдет.
        - Какая подруга? - подозрительно поинтересовалась мама. - Разве они все не разъехались?
        - Не все. Ладно, если нельзя, то останусь дома. - Я пожала плечами, изображая покорность.
        Знала ведь, прекрасно знала, что родительское сердце не выдержит. В последнее время я вела себя как паинька, выходила из дома только в булочную, прилежно корпела над книгами (то есть это они так думали, на самом деле я смотрела сквозь страницы, изнывая от скуки). И потом, я же в библиотеку собиралась, а не в стрип-клуб. Поэтому тем же вечером мама зашла в мою комнату со словами:
        - Настена, мы с отцом все обсудили и решили, что надо тебя отпустить. Но ты точно в библиотеку собралась?
        - Точно, точно, - успокоила я ее и для большей убедительности добавила: - Мне же через два года в институт поступать, пора начинать готовиться.
        Мамино лицо расплылось в широчайшей улыбке. Однодневная свобода была мне гарантирована.
        На следующий день я покинула квартиру в приподнятом настроении. На моем плече болталась сумка, в которой лежали запасная пара колгот и выцветший купальник. Волновалась я так, словно мне и впрямь предстояло сдавать вступительный экзамен в университет. Почему-то мне казалось, что быстрыми нервными шагами я приближаюсь к другой, совершенно новой жизни, и, как выяснилось много позже, предчувствие это не было ошибочным.
        До того самого дня мне никогда в жизни не доводилось бывать в ночном клубе, и втайне я, конечно, опасалась, что добровольно иду в притон наподобие тех, которые показывают в американских блокбастерах. Полуодетые красногубые девицы с неустоявшимися моральными приоритетами, пьяные богатеи, охочие до одноразовой любви, и вдруг прихожу я - незабудка со свежевымытыми волосами и в стоптанных туфельках.
        Когда я подходила к клубу «Айвенго», меня била нервная дрожь, и пару раз я была близка к тому, чтобы развернуться и убежать. Успокаивала я себя так: все же объявление об этом конкурсе было опубликовано в приличном журнале; вряд ли мой любимый журнал взялся бы рекламировать публичный дом, куда обманом завлекают доверчивых дур вроде меня.
        - Вы на конкурс? - строго спросил охранник (впрочем, сначала я приняла его за хозяина заведения, потому что на нем был недешевый черный костюм и блестящие начищенные ботинки).
        - Да, - несмело улыбнулась я.
        - Фамилия!
        - Николаева, - проблеяла я, - Анастасия Николаева.
        Он сверился со списком, потом кивнул:
        - Проходите. На второй этаж, потом по коридору четвертая дверь налево.
        Я пошла в указанном направлении и попала прямиком в гримерную, заполненную девушками самых разных возрастов и мастей. Положила сумку на первый попавшийся стул и огляделась по сторонам.
        Не могу сказать, чтобы все присутствующие девчонки были безусловными красавицами. Некоторые из них едва ли даже соответствовали оговоренным в журнале параметрам - кто-то был не слишком высок, кто-то полноват, а отдельные личности давно успели разменять третий десяток. Но попадались и настоящие «фамм-фаталь». Особенно мне запомнилась одна, на вид моя ровесница, гармонично сложенная блондинка с точеным лицом. Это и была Лизка, ставшая впоследствии одной из моих ближайших подруг. Но случилось это намного позже, а тогда я всего лишь отметила, что красота этой девушки подобна удару в солнечное сплетение. Во мне даже проснулось нечто, смутно напоминающее зависть. Будь у меня такое лицо, я бы не растерялась, подумала я. Я бы… Я бы… Да неважно, что именно я сделала бы, - ведь обладательнице такого ангельского личика открыт безвизовый вход в любую область деятельности. Откуда мне было знать, что эта красавица не сможет воспользоваться данными ей преимуществами и станет всего лишь разбитной девахой Лизкой, которая спит с уцененными персонажами за шмотки и не слишком дорогие драгоценности. Она и сама вряд ли
могла предсказать подобный ход событий, ведь тогда ей было всего пятнадцать лет, и она всерьез мечтала о мировой славе.
        - Девочки, слушаем меня! - В гримерной появилась невысокая сутуловатая женщина с буйными черными кудрями. Создавалось впечатление, что вместо волос на ее голове вырос традиционный головной убор кавказских горцев. - Меня зовут Лена Штиль, я ассистент отдела моды журнала. Через десять минут мы начинаем, а сейчас я вам объясню, что надо делать. - У Лены был негромкий, но приятный грудной голос. Девушки притихли. - По фотографиям мы отобрали сто пятьдесят человек. А сегодня из ста пятидесяти будут выбраны двадцать - те, которым и предстоит участвовать в финале. В зале находится жюри… - Она назвала несколько незнакомых фамилий. Но по тому, как охнули некоторые девушки, я поняла, что речь идет о каких-то видных представителях шоу-бизнеса. - Я буду вызывать вас по пять человек. Когда кто-то находится на сцене, следующая пятерка уже готовится к выходу. Ваша задача - просто пройти по сцене и остановиться перед членами жюри. Не надо стараться идти красиво, все равно вы пока не умеете ходить. Сейчас значение имеет только ваша внешность. Тем, кто еще не переоделся, советую сделать это побыстрее. И не
забудьте: никакой косметики быть не должно, у вас еще есть время умыться. - Она насмешливо посмотрела на одну из начинающих моделей, густо нарумяненную девушку лет двадцати. - Предупреждаю, что с накрашенными особами жюри даже разговаривать не будет. Нам важно видеть ваши чистые лица.
        Лена назвала первые пять фамилий и вместе с трясущимися от страха конкурсантками покинула комнату. Я же быстро сняла через голову платье и достала из сумки купальник.
        - Какая ты худая! - обратилась ко мне та самая ангелоподобная блондинка, внешность которой меня восхитила. - Сколько тебе лет?
        - Четырнадцать. - Я немного смутилась. Мне было неловко, что я, полуголая и костлявая, стою перед ней, такой изящной и идеально сложенной. Ее купальник - новый и явно очень дорогой - не имел ничего общего с моим, простеньким и выцветшим на солнце…
        - Мне пятнадцать. Меня Лиза зовут.
        - Настя.
        - Тебе уже приходилось работать?
        Наконец я решилась снять трусы и надеть купальник. В самом деле, было глупо стоять перед ней, прикрывая ладонями неразвитую грудь.
        - Нет. А тебе?
        - Немного, - усмехнулась она, - но не в Москве.
        - А откуда ты?
        - Из Волгограда. У нас там тоже есть театр моды, в котором я была звездой.
        Мне хотелось воскликнуть: «Ну еще бы!» - но потом я подумала, что неприлично так откровенно восхищаться достоинствами другой девушки.
        - А в Москве ты с родителями?
        Она как-то странно посмотрела на меня, потом сказала:
        - С братом. Я давно отправила свои фотки в журнал и, как только пришел ответ, приехала сюда.
        - Это хороший конкурс?
        Она уставилась на меня так, словно я как ни в чем не бывало поинтересовалась, кто такой Пушкин.
        - Ты серьезно? - Увидев, что я смущенно молчу, Лиза продолжила: - Один из самых лучших! Победительницу отправят в Нью-Йорк, в модельное агентство.
        - Победительницу, - усмехнулась я, - здесь столько народу, что стать победительницей не так-то просто…
        В этот момент в гримерку ворвалось живое подтверждение моих слов - заплаканная девушка, которой уже довелось побывать на сцене перед жюри. Это была та самая нарумяненная красотка, которая все же проигнорировала предупреждение Лены Штиль и теперь жестоко за это поплатилась.
        - Не взяли, - всхлипывала она, - не взяли!
        Будущие звезды подиума реагировали на ее истерику по-разному. Кто-то бросился ее утешать, кто-то злорадно усмехнулся.
        Тем временем на сцену отправилась вторая пятерка. Из первых же пяти девушек, как выяснилось, в финал не вошел никто.
        - Оставь мне свой телефон, - попросила Лиза, - вместе веселее пробиваться. Если не пройдем, можно вместе пойти в «Дженерал».
        - Куда-куда?
        - «Дженерал», - снисходительно улыбнулась моя новая подруга, - это крупнейшее в Москве агентство моделей.
        - Вообще-то я не уверена, что хочу работать моделью, - призналась я.
        - Что же ты тогда здесь делаешь?
        - Не знаю… У меня родители строгие, заставляют учиться… А я сюда сбежала…
        В этот момент чернокудрая Лена Штиль произнесла мое имя. И Лизкино:
        - Анастасия Николаева, Елизавета Семчук, Анна Прялкина, Николь Самыкина и Виктория Дроздова.
        - Прикольно, мы вместе, - обрадовалась Лизка.
        Мы заторопились к выходу. Я наскоро расчесала волосы, а Лиза вороватым движением извлекла из кармана баночку с тональным кремом и быстро замазала прыщ на щеке. Потом еще и губы подкрасила.
        - Ты что! Не слышала, что сказали про косметику?
        - Не дрейфь! Немного краски еще никому не помешало. Я бы и тебе советовала губы подрисовать, а то ты какая-то бледная.
        - Нет уж, я не буду. Мне вообще все равно, возьмут меня или нет.
        Я сказала правду. О карьере модели я никогда не задумывалась, а вся эта история с конкурсом и так уже развлекла меня и встряхнула.
        К нам подошла тоненькая шатенка, похожая на Снежную королеву, - бледное лицо с неярким розовым румянцем, темные четкие брови, небольшая вертикальная морщинка на чистом высоком лбу, намекающая на легкую задумчивость, и огромные серые глаза.
        - Вы тоже сейчас идете? Меня зовут Николь.
        Лизка радостно представилась и даже пожала незнакомке руку. Она была гиперобщительна и стремилась завести как можно больше полезных знакомств. Правда, я не уверена, что знакомство со Снежной королевой можно было считать полезным, потому что в ответ на радушное рукопожатие она с милой улыбкой произнесла:
        - Не думаю, что у тебя есть шанс. Ты тяжеловата в кости.
        Улыбка сползла с Лизкиного лица. А Николь повернулась ко мне и смерила меня снисходительно-презрительным взглядом.
        - А ты слишком худая.
        Рядом находились и другие девушки из нашей пятерки, и всем им вредная мадемуазель с красивым именем Николь незамедлительно поставила соответствующий «диагноз»:
        - У тебя большой нос. Не нос, а руль. С таким носярой в модельном бизнесе делать нечего. Мне ты можешь поверить, работаю уже два года. А ты, красавица, сперва избавилась бы от целлюлита. Могу посоветовать хороший крем, им пользуется моя бабушка. У нее тоже такие проблемы.
        Все это было сказано с таким спокойствием и такой доброжелательной улыбкой, что я растерялась. Другие девушки тоже не знали, как реагировать на эти непрошеные
«комплименты». Та, у которой, по словам Николь, был слишком большой нос (надо сказать, он и правда был великоват - Снежная королева умела метко замечать чужие недостатки), растерялась больше всех. Она ничего не ответила, но глаза у нее заблестели от слез. Бойчее других оказалась Лизка, она смело шагнула вперед и заявила:
        - А ты… а ты… да ты сама…
        Но закончить фразу ей не удалось. Во-первых, у насмешливо улыбающейся Николь Самыкиной явных недостатков не было. А во-вторых, нас вдруг позвали на сцену.
        - Страшновата, - нахмурился немолодой брюнет в тонких очках с золотой оправой, представитель нью-йоркского модельного агентства, - какой-то задохлик, а не модель.
        - Но ей всего четырнадцать, - возразила пухлая блондинка лет сорока пяти в обтягивающем леопардовом платье, главный редактор проводившего конкурс журнала, - она еще оформится, а личико хорошее.
        - Да какое там личико, страх один, - неприятно усмехнулся загорелый тип с окладистой седой бородой. Я знала, что это модный фотограф.
        - Да нет, с личиком-то тут как раз все в порядке, - заявила вертлявая девица с нервным, но довольно красивым лицом. Несколько лет назад она считалась самой преуспевающей русской моделью, и ее пригласили в жюри конкурса для рекламы, - а вот ноги кривоваты. Жалко…
        Обсуждали они, увы, меня. Мое присутствие почему-то в расчет не принималось. Может быть, они решили, что я туговата на ухо и не слышу, какими эпитетами награждают они мою внешность? Но мне-то еще повезло. Девушке, которая подошла к столу жюри до меня, большеносой Анне, сказали, что она похожа на Жерара Депардье, и велели убираться вон и не смешить людей. Женское семнадцатилетнее воплощение великого французского актера в слезах отчаяния убежало из зала, несчастное, жалкое, обремененное неизлечимыми комплексами. Зато зловредную Николь Самыкину жюри оценило высоко - о ней не было сказано ни одного бранного слова, из чего все мы сделали вывод, что Снежная королева выходит в финал. Ну а третьей к столу подошла я, и колени мои подгибались от страха.
        - А почему вы вообще решили стать фотомоделью? - обратилась ко мне главный редактор.
        Я растерялась. Не говорить же им, что от скуки. Нет, я понимала, что должна изречь что-нибудь значительное.
        - Красота спасет мир, - ляпнула я.
        Бородатый фотограф брезгливо поморщился, бывшая моделька хмыкнула, президент модельного агентства зевнул и отвернулся, а редакторша, нахмурившись, продолжала смотреть на меня. Я поняла, что не попала в точку. Скорее наоборот.
        - Красота спасет мир, но я-то не очень красива, - вдохновенно продолжила я, краем глаза отметив, что на их лицах наконец-то появилась некоторая заинтересованность, - в моем классе есть одна красавица, и никто ее не любит. Ей завидуют. А модель должны любить, иначе она никогда не станет популярной. Вот. Я не красавица, но лицо у меня правильное. Так все говорят. Я и подумала… - Внезапно у меня сел голос, и я закашлялась.
        Редакторша рассмеялась:
        - А что, остроумный ответ. Не так плохо для четырнадцати лет. Ладно, ступайте, Николаева, и ждите результатов в гримерке.
        На подгибающихся ногах я покинула сцену, подмигнув на прощание Лизке, которой предстояло отправиться на строгий суд жюри сразу после меня.
        Ждать пришлось долго - четыре с половиной часа. Кого-то из девушек жюри отпускало сразу же, кого-то - долго расспрашивало. Лиза была недовольна - ей сказали, что для модели она полновата и похудеть ей надо как минимум на пять килограммов.
        - Пять кило, ужас! - возмущалась она. - От груди вообще ничего не останется!
        - Не худей, - с равнодушием усталого человека посоветовала я.
        - Спятила? - взвилась Лизка. - А как же Нью-Йорк?!
        - Ты и правда веришь, что можешь туда попасть?
        - Чем черт не шутит, - помолчав, вздохнула она.
        Лизка была не единственной разочарованной и взнервленной красавицей в гримерной. Нервничали почти все девушки. Одна Снежная королева Николь оставалась спокойной, как будто бы ей заранее были известны результаты отбора, причем результаты для нее положительные. Кто знает, может быть, так оно и было - за многочасовое общение с моделями я узнала много интересного, например о том, что призовые места на конкурсах красоты продаются и покупаются. Может быть, кто-то уже купил вожделенный титул и для Николь?
        Наконец в гримерной появилась раскрасневшаяся Лена Штиль.
        - Девочки, внимание сюда! Я могу назвать фамилии финалисток! Николь Самыкина… - Лена закашлялась, и нам пришлось ждать несколько минут, пока она прочистит горло. Все это время Николь, некоронованная Снежная королева, улыбалась нам - победно и снисходительно.
        Наконец Лена снова заговорила. Она читала фамилии, обладательницы которых принимались радостно визжать, бросаться друг другу на шею и оставлять на побледневших от волнения лицах новых подружек сочные отпечатки губной помады. Когда число фамилий перевалило за десять, я немного приуныла. Лизка тоже. Нет, я не расстроилась, просто вдруг как-то обидно стало - я потратила целый день на то, чтобы кучка самодовольных хамов признала меня профнепригодной.
        И тут случилось чудо.
        - Анастасия Николаева, Елизавета Семчук, - сказала Лена и, помолчав, добавила: - Это все.
        Мы с Лизкой переглянулись. Кажется, я недоверчиво хохотнула, а она обхватила мою шею руками и крепко-крепко ко мне прижалась, как будто бы я была рок-кумиром, а Лизка - моей давнишней и преданной поклонницей.
        - Настя! Да это же просто невероятно! - Она прямо-таки захлебывалась от счастья.
        - Да, - подтвердила я.
        Я тоже была довольна и даже горда тем, что мой угловатый стан вдруг непостижимым образом вписался в рамки привлекательности. Но особенного энтузиазма по поводу своего модельного будущего я не испытывала. Я знала, что родители никогда, никогда, НИКОГДА не позволят мне зарабатывать на жизнь, разгуливая по подиуму и позируя фотокамерам.
        - Ну как библиотека? - доброжелательно поинтересовалась мама за ужином.
        - Здорово, - с набитым ртом ответила я, - мне понравилось.
        - Что же ты читала? - поинтересовался отец. Он недоверчиво смотрел на меня - знали бы вы, чего мне стоило выдерживать этот взгляд.
        Хорошо еще, что я заранее подготовила ответы на эти простейшие и предсказуемые вопросы.
        - Сначала мемуары фрейлины двора Александра Третьего. Мне же придется сдавать историю, - я и правда однажды видела эту книгу в районной библиотеке и даже от скуки повертела ее в руках, - потом переключилась на историю открытия Америки.
        Родители, умильно улыбнувшись, переглянулись. Я видела, что они мною гордятся, и почему-то мне было приятно, даже в свете того, что на самом деле я их подло обманула.
        - А еще я познакомилась там с классной девчонкой, - мне нужно было алиби на случай, если позвонит Лизка, - ее зовут Лиза, она на год старше меня.
        - Она тоже собирается поступать в МГУ?
        Кстати, об этом я как-то забыла у нее поинтересоваться. Надо же, я провела в Лизкином обществе почти целый день и даже не выяснила, учится ли она. Может быть, бросила школу после девятого класса? Или собирается осенью вернуться в Волгоград и доучиваться?
        - Да, - вздохнула я, - она еще точно не решила, но, наверное, да.
        - А на какой факультет?
        - Может быть, тоже на географический, - ляпнула я.
        - Это хорошо, - одобрила мама, - хоть одна нормальная подружка у тебя появилась. Если хочешь, можешь пригласить ее в гости.
        - Но Настя наказана, - строго напомнил отец.
        - Ну сколько можно? - вступилась за меня мама. - И так ребенок все лето просидел дома. Я не говорю, что она должна резко бросить заниматься, но можно иногда и расслабиться. Тем более если у нее появилась такая положительная подружка.
        Я вспомнила проколотый Лизкин пупок и едва не подавилась чаем. Что ж, надеюсь, у моих родителей хватит ума и такта не вступать с Лизаветой в телефонный разговор. Если она, конечно, мне вообще позвонит. Наверное, отныне мне придется нестись к телефону наперегонки с отцом, едва заслышав трель звонка. А что вы хотите - быть обманщицей совсем непросто.
        На следующей неделе меня впервые пригласили в фотостудию. Пришлось опять соврать родителям, что мне срочно понадобилось в библиотеку. «В прошлый раз мне попалась такая интересная книга об Австралии, так не терпится ее прочитать!» - запричитала я. За что была награждена понимающей родительской улыбкой - они были счастливы, что дочь наконец взялась за ум.
        А блудная дочь тем временем и впрямь взялась - за голову.
        - Взбей руками волосы! - кричал экспрессивный фотограф. - Да! Да! Есть! О! Все супер! Супер, Наташа!
        Все и правда было супер, за исключением того, что зовут меня Настей, впрочем, фотографу было на это наплевать, и я его прекрасно понимала. Затянутая у него получилась фотосессия - двадцать взволнованных девиц, которые и позировать-то толком не умеют. И каждой надо сделать впечатляющий портрет - фотографии эти потом появятся на страничках журнала. Я старалась об этом не думать, потому что именно тогда и раскроется мой обман, ведь мама моя тоже регулярно почитывает этот журнал.
        Всем нам сделали легкий макияж в стиле «как хороша я без косметики». Наверное, непрофессионал и не понял бы, что над моим лицом полчаса работали два визажиста, незнакомому человеку я показалась бы чисто умытой. Но я-то видела, что лицо мое изменилось, да так сильно, словно над ним потрудился талантливый пластический хирург. Глаза казались более выразительными, нос значительно тоньше, а губы, напротив, приобрели негритянскую припухлость.
        Впервые в жизни я почувствовала себя красоткой. Нет, честное слово, глаз от зеркала отвести не могла. Неужели это я?! Я?!?!?!
        Конечно, мое самолюбие заметно пострадало, когда из кресла визажиста поднялась Лизка. Стоило только взглянуть на нас обеих, чтобы понять: она, Лизавета, - принцесса, в то время как я - просто смазливая фрейлина.
        - Лизка… Какая ты!
        - Да ладно, - отмахнулась она, хотя было видно, что ей приятно.
        Тут откуда-то сбоку раздался до боли знакомый насмешливый голос:
        - Только вот щеки полноваты.
        Я обернулась, прямо перед нами стояла Снежная королева - Николь. Впервые я видела ее в макияже, и, надо сказать, внешность ее производила впечатление. У нее было запоминающееся лицо - впоследствии многие будут говорить ей, что она даже чересчур красива для фотомодели. Модель должна быть немного никакой, чтобы на нее можно было примерить любой образ. Бледное и строгое же лицо Николь врезалось в память с первого раза, забыть такую женщину не представлялось возможным.
        - Послушай, а почему ты так говоришь? - спросила я. - Ты же прекрасно знаешь, что у нее нормальные щеки, даже красивые.
        - Я знаю, что они полноваты. - Хмыкнув, Николь отвернулась и переключила свое царственное внимание на другую жертву. - Ну у тебя и шея!
        - А что такое с моей шеей? - удивилась симпатичная девятнадцатилетняя участница конкурса, еще незнакомая с манерами нашей Снежной королевы.
        - Надо же, ты такая молодая, а шея уже морщинистая, - охотно «просветила» ее Николь.
        - Правда? - расстроилась девушка, которая явно не знала, каковы законы выживания в серпентарии. Я заметила, что на ее глаза навернулись слезы. Еще минутка - и тушь потечет, все старания визажистки насмарку. Что ж, зато хотя бы понятно, чего добивается эта стерва - Николь ведь привязывалась не ко всем конкурсанткам, а только к тем, кого считала соперницами. Ей хотелось вытеснить с игрового поля сильнейших.
        Я отвернулась. Хорошо все-таки быть незаинтересованным лицом. Для большинства девчонок этот злополучный конкурс был делом жизни и смерти.
        Хотя и сама я на этот раз чувствовала себя по-другому. На кастинге в клубе я не верила в то, что у меня может что-то получиться. Мне казалось, раз меня выбрали в числе ста пятидесяти девушек из тысяч фотографий, значит, это уже хорошо! А теперь, когда перед глазами настойчиво маячила возможная победа, а вместе с ней контракт на крупную сумму денег и поездка в Нью-Йорк… Я подумала: а может быть, это не просто развлечение, может быть, это единственный шанс, который благосклонно подкинула мне судьба? Ведь и ежу понятно, что ни на какой географический факультет мне никогда в жизни не поступить. И что же я буду делать после школы? Секретаршей работать?! А здесь такая возможность покрутиться хотя бы на задворках красивой жизни. Жизни, которую в ином случае мне довелось бы видеть только в кино.
        Да еще и Лизка меня постоянно подзуживала.
        - Знаешь, сколько манекенщица получает в Америке? - спрашивала она.
        - Нет.
        - Иногда - десять тысяч долларов за показ.
        - А в России? - Я тщетно пыталась спуститься с нарисованных Лизой небес на реальную землю. С каждой минутой это становилось все сложнее и сложнее.
        - В России меньше, - вздохнула Лизка, - в Москве - долларов пятьдесят. Ну если ты звезда, то, может быть, и сто. Но все равно неплохо на первое время…
        Я соглашалась, что это и правда было неплохо. Честно говоря, моя финансовая ситуация была плачевной. Родители мои отнюдь не бедствовали, но почему-то упорно продолжали считать меня девочкой-подростком, которому если и нужны карманные деньги, то только на мороженое. А ведь мне было уже четырнадцать, у меня уже и грудь развиваться начала! Мне хотелось иметь губную помаду и тушь для ресниц, мне хотелось новые джинсы в обтяжку и платье с короткой юбкой клеш. По сравнению с той же Лизкой я выглядела как оборванка. На ней были черные брючки и стильная розовая маечка, а я разгуливала по Москве в сарафане, перешитом из маминого старого платья. Вот бы мне и правда предложили поучаствовать в каком-нибудь показе мод и заплатили бы за это сто долларов! Тогда я купила бы светлые джинсы и босоножки на каблуках. И крошечную бисерную сумочку, и…
        - Настя? Мне надо с тобой поговорить. - Передо мной стояла Лена Штиль, ассистент отдела моды журнала.
        - Да, конечно, - улыбнулась я.
        Вслед за ней я вышла из студии.
        - Куришь? - Лена протянула мне открытую пачку сигарет.
        Сначала я хотела взять одну, чтобы выглядеть более значительной и взрослой. Но потом подумала: вряд ли надрывный кашель и покрасневшие глаза смогут придать моему образу веса, курить-то я не умею. Поэтому пришлось честно ответить, что я не курю.
        - Это хорошо, - обрадовалась Лена, - тебе всего четырнадцать, да?
        Я кивнула.
        - Знаешь, Настя, не буду скрывать, что у тебя есть большие шансы на победу в нашем конкурсе.
        Мое сердце забилось сильнее.
        - У меня? - недоверчиво переспросила я.
        - Именно у тебя, - улыбнулась Лена.
        - Но мне показалось, что не очень-то я и понравилась жюри… Они сказали, что у меня кривые ноги.
        - Они всем так говорят, ты привыкнешь. Ты здесь самая молоденькая. И потом, такой рост. Сколько в тебе, метр восемьдесят?
        - Метр восемьдесят два.
        - Ну вот видишь. - Она потрепала меня по плечу, на уровне которого находилась ее голова, - лучший рост для суперзвезды подиума. А ведь ты еще вырастешь. И лицо хорошее - очень модный типаж. Ты чем-то похожа на Стеллу Теннант.
        - Кто это?
        - Английская супермодель из аристократической семьи. Стыдно такого не знать. Но ей уже за двадцать, и миру нужна новая Стелла Теннант.
        - Ну… Спасибо, что вы так считаете.
        - Настя, ты же понимаешь, что я тебя вызвала не для того, чтобы делать комплименты. - Ленин голос посуровел. - Ты понимаешь, что раскрутка нового лица, новой модели стоит денег.
        - Понимаю, - эхом повторила я.
        - Компания «Дрим-косметикс» платит эти деньги. Победительница быстро прославится, за это отвечают специально обученные люди. Но, естественно, никто не будет вкладывать деньги в человека, который сам не знает, чего он хочет.
        - Вы о чем?
        - Ты знаешь о чем, ты же не дурочка, - мягко улыбнулась Лена, - я наблюдала за тобой на первом кастинге и сегодня. Настя, ты очень странная девушка, тебе как будто бы все равно, пройдешь ты или нет. Скажи мне честно, ты хочешь работать моделью?
        - Хочу, - неуверенно подтвердила я.
        - Нет, ты не поняла. Настоящего успеха в этой области может добиться только человек, который не просто хочет работать, а страстно мечтает об этом! В тебе же я этой страсти не вижу.
        - Просто как-то неожиданно все получилось, - вяло оправдывалась я, - сначала мне действительно было все равно. Я просто хотела развеяться. Но когда я попала сюда, поняла, что это меня интересует. Из меня и правда могла бы получиться модель… Правда, я этого хочу!
        - Настя, скажи, а твои родители знают о том, что ты участвуешь в конкурсе? - вдруг спросила Лена.
        Я опустила глаза.
        - Нет. Боюсь, если они узнают, то запретят мне… Но вы же им не скажете? - Я с надеждой взглянула на нее.
        Лена расхохоталась - смех у нее был, как и у большинства курильщиков, грубоватый. Смеясь, она почему-то выглядела старше. Странно, я-то всегда думала, что хорошее настроение молодит.
        - Ты еще совсем ребенок, Настенька! Если твои родители не подпишут специальную форму, то мы не сможем задействовать тебя в конкурсе.
        - Они ее никогда не подпишут, - тихо сказала я, с удивлением почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы.
        - Эй, только не надо плакать, а то тушь потечет, и тебя выгонят. Знаешь, до финала еще две недели. Что, если я попробую поговорить с твоей семьей?
        Я пожала плечами:
        - Это бесполезно. Мне кажется.
        - И все-таки попробовать можно. В анкете, которую ты заполнила, есть твой домашний телефон. Я позвоню.
        - Ну не знаю даже, - засомневалась я, - может быть, лучше я попрошу родителей подъехать в редакцию журнала? Моя мама его постоянно читает, это будет выглядеть более убедительно. А я смогла бы соврать, что после конкурса собираюсь заняться журналистикой.
        - Нет, так не пойдет, - покачала кудрявой головой Лена, - врать мы больше никому не будем. А с родителями придумаем что-нибудь. - Лена улыбнулась. - И еще одно. Никому не говори о нашем разговоре. Надеюсь, ты умеешь хранить секреты?

… - Что она от тебя хотела? - набросилась на меня Лизка, как только я вернулась в студию. Я заметила, что другие девушки, стараясь не привлекать к себе внимания, тоже прислушиваются к нашему разговору. Видимо, мой короткий разговор тет-а-тет с распорядительницей конкурса дал повод многочисленным сплетням.
        - Да ничего особенного… - Я отвела взгляд. Черт, надо бы мне взять у кого-нибудь пару уроков художественного вранья. Никогда не умела притворяться, а похоже, без этого навыка в профессии модели делать нечего.
        - И все-таки? - напирала Лиза.
        - Она сказала, что у меня во время съемки лицо каменное, - нашлась я, - сказала, чтобы я была более эмоциональной.
        - Да? - недоверчиво протянула Лизка. - А по-моему, нормальное у тебя лицо. Ты знаешь, что с завтрашнего дня у нас начинаются репетиции дефиле? И еще завтра примерка вечерних платьев.
        - Каких платьев?
        - На конкурсе у нас будет три выхода, - терпеливо объяснила она, - сначала в купальниках, потом в спортивной форме, а потом в вечерних платьях. Потом нам объявят победительниц, и все разойдутся.
        - Разве они смогут так быстро определить, кто лучшая? - удивилась я.
        - Ну ты и наивняк! - хохотнула Лизка. - Да они же будут наблюдать за нами на репетициях! У них будут наши фотографии! На таких конкурсах все решается заранее.
        Внезапно я обратила внимание на Николь, которая стояла за Лизкиной спиной и внимательно прислушивалась к нашему разговору. Из нее, наверное, получилась бы вторая Мата Хари: при ее исполинском росте Николь довольно долгое время удавалось оставаться незамеченной. А может быть, все дело было не в блестящих шпионских качествах Снежной королевы, а в том, что в суете и тесноте мы старались не обращать внимания на других людей.
        - Вот именно, все решается заранее. - На перламутровых губах Николь заиграла неприятная змеиная улыбочка. - Вернее, уже решено. Иначе с чего это нашу дылду Настю вызывали в коридор?
        Я сделала вид, что мне наплевать на ее предположения. Хотя не скажу, что мне было очень приятно видеть сузившиеся Лизкины глаза и обращенные ко мне любопытные взгляды других девушек.
        - У нас появилась фаворитка, товарищи! - Николь похлопала в ладоши. - Давайте все вместе поприветствуем победительницу!
        Никто ее не поддержал.
        - Думай, что говоришь, дура! - выпалила я, но Снежная королева не обиделась, а, наоборот, судя по всему, развеселилась.
        - Я и думаю, - спокойно сказала она, - я про тебя много чего знаю.
        И, многозначительно улыбнувшись, Николь отошла к зеркалу - поправить макияж.
        - Что это значит? - насупилась Лизка. - Что она несет?
        - Не обращай внимания. Ты что, тоже считаешь, что я блатная?
        - Да вроде не похожа… Ладно, оставим эту тему. Сегодня пятница, хочешь, пойдем с нами на дискотеку в ночной клуб?
        - С тобой и твоим братом? - оживилась я. - Очень хочу. Но не могу. Родители меня ни за что не отпустят.
        - А ты скажи, что у меня ночуешь! - предложила она.
        - Посмотрим… - неуверенно протянула я.
        Кажется, я уже упоминала вскользь, что мне ни разу в жизни не доводилось бывать в ночных клубах. «Айвенго» - не в счет, ведь были мы там днем и никакой развлекательной программы не застали.
        Лизка подкрашивала перед зеркалом глаза и время от времени самодовольно подмигивала собственному же отражению, словно находилась с ним в каком-то тайном сговоре. А мне вдруг стало обидно - эта красивая непосредственная девчонка, непоседливая и взбалмошная, как весенний сквозняк, могла бы стать моей подружкой. У меня ведь не было особо близких подруг - а все из-за моего роста. Не так-то просто дружить с теми, кто ниже тебя на две головы. В школе я не пользовалась особенной популярностью, а здесь вдруг выяснилось, что мой рост - это не уродство, а преимущество. Моя жизнь могла бы стать другой - она была бы наполнена совершенно иными людьми и событиями. Но нет, ничего не получится, и все из-за моих родителей, которые, как два безмозглых страуса, прячут голову в песок и не желают видеть жизнь такой, какая она есть.
        - Ну так что, пойдешь? Мы собираемся в «Пропаганду», это модный клуб.
        И я, сама не ожидая от себя подобной смелости, решительно ответила:
        - Пойду! Совру родителям, что иду к тебе ночевать. А ты в крайнем случае подтвердишь по телефону.
        - Заметано! - радостно согласилась Лизка.
        Лизкин старший брат был чем-то похож на юного Элвиса Пресли, притом звали его Данилой («Можно просто Даня», - сказал он) - и этот диссонанс между внешностью и именем показался мне трогательным. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда. Но какая-то искорка между нами, безусловно, проскочила. По крайней мере, он произвел на меня сильное впечатление - когда Лизка, подтолкнув меня вперед, сказала: «А вот это моя новая подружка Настя!», мои ладони вдруг вспотели. Я испугалась: а вдруг он заметит это во время рукопожатия и подумает, что у меня всегда такие липкие руки?
        Было ему лет двадцать пять. Высокий, зеленоглазый, с фигурой профессионального атлета.
        - Настя, значит. - Усмехнувшись, он старомодно поднес мою потную ручонку к губам. Сначала я подумала, что он просто издевается. Ведь никто из представителей сильного пола никогда так на меня не смотрел.
        - Ну что, идем, дамы и господа! - засуетилась Лиза, оттеснив меня от брата. - А то после одиннадцати будет сложно пройти в клуб, там же фейсконтроль!
        - Ничего, с двумя такими красавицами мне везде вход открыт, - сказал Данила, по-прежнему не спуская с меня глаз.
        Я почему-то чувствовала себя полной дурой и, чтобы скрыть смущение, принялась энергично рыться в сумочке.
        Не буду рассказывать, чего мне стоило отпроситься у родителей на целую ночь. Отец ушел в кухню, театрально хлопнув дверью, мама талантливо разыграла приближающийся сердечный приступ. Полтора часа они совещались по телефону с Лизой - не знаю, о чем можно было столько договариваться. В какой-то момент мне даже показалось, что наша веселая затея находится под угрозой срыва. Лизка могла не выдержать напора моих энергичных родителей и проговориться. Но моя новообретенная подружка держалась стойко, как японский самурай. И в конце концов после тысячи оговорок («Обязательно позвонишь нам, когда придешь!», «Никаких сигарет!», «Никакого алкоголя!», «Никаких мальчиков!») заветное разрешение было наконец получено.
        Правда, осталась одна проблема - у меня не было красивой одежды, такой, в которой можно было бы появиться в ночном клубе. Конечно, имелось вечернее платье, похожее на огромный кремовый торт, - оно сплошь состояло из переливающихся атласных слоев, кружевных нижних юбок и многочисленных бантиков, но что-то подсказывало мне, что такие платья уже давно никто не носит.
        В итоге я надела обычные голубые джинсы и старенькую черную футболку - я из нее давно выросла, так что с почтительного расстояния она производила впечатление актуальной обтягивающей маечки. Как ни странно, выглядела я не так уж плохо.
«Возьму у Лизки косметику и как следует накрашу глаза!» - удовлетворенно думала я, прощаясь с родителями…
        - Значит, ты, Настя, тоже будущая топ-модель? - Данила взял меня под руку.
        Лиза тут же пристроилась к нему с другой стороны. Вообще, мне показалось, что она ревнует ко мне собственного брата. Хотя, наверное, я, как всегда, все преувеличиваю.
        - Не знаю… - ничего остроумного в голову, как назло, не приходило, - но очень хотелось бы.
        Он рассмеялся, будто услышал от меня не банальный ответ, а смешную шутку.
        - Лизка вот с детства мечтает стать топ-моделью. - Он толкнул свою сестру в бок, та кокетливо взвизгнула. - Ее любимое занятие - смотреть модные показы и выискивать недостатки во внешности манекенщиц. Клаудия Шиффер у нас на лошадь похожа, у Наоми Кэмпбелл, оказывается, глупый взгляд…
        - Он все врет! - весело воскликнула Лизка.
        - Надо же, вы совсем не похожи, - сказала я, чтобы хоть как-нибудь поддержать разговор, - а какая у вас разница в возрасте?
        - Одиннадцать лет. Но у нас отцы разные. А у тебя есть братья, Настя?
        - Нет, я совсем одна.
        - Да ну! - улыбнулся Данила. - Никогда не поверю, что такая красотка может быть одинокой.
        Понимаю, в его словах не было ничего особенного. Кто-то наверняка скажет: не слишком остроумное грубое заигрывание провинциального донжуана, рассчитанное на неприхотливых серых мышек. Так-то оно так, но ведь мне и такого никогда слышать не приходилось.
        - Ну а ты? - спросила я. - Ты чем занимаешься?
        - То тем, то этим, - уклончиво ответил Данила.
        - Он компьютерщик, - ответила за брата Лиза, - и ничего не понимает в шоу-бизнесе. Так что ты, Настя, не обращай на его слова внимание.
        Вяло переговариваясь, мы дошли наконец до дверей «Пропаганды». Вход караулили два охранника в одинаковой форме. Мне показалось, что они смерили меня весьма подозрительным взглядом. Я даже немного приуныла - а что, если Лизку и Данилу пропустят внутрь, а меня остановят? Вот будет позор!
        Но, к счастью, ничего подобного не произошло, и всей нашей компании удалось проникнуть в клуб без особенных проблем.
        Внутри было столько народу, что я оробела. Неужели все это - громкая музыка и потная толпа - называется красивой жизнью?
        - Кто что будет пить? - весело спросил Данила.
        - Мне пинаколаду, - откликнулась Лиза.
        Я не знала, что такое пинаколада, но на всякий случай попросила то же самое. Улыбнувшись на прощание, Данила уверенно нырнул в толпу и, лавируя между танцующими людьми, пробрался к стойке бара.
        - Ну и как он тебе? - лениво спросила Лизка.
        - Твой брат? По-моему, он симпатичный.
        - Ты считаешь? - скептически улыбнулась она. - А мне так не кажется. Полный урод.
        - Это потому, что ты к нему привыкла. А на самом деле он… особенный. - Я выпалила это и тут же отругала себя за откровенность. Да, мне сразу понравился Данила, но зачем Лизке об этом знать? Вдруг она теперь ему все расскажет?
        - Влюбилась, что ли? - рассмеялась она. - Настька! Ты красная. Как помидор!
        - Это потому что здесь жарко, - оправдалась я.
        - А ты когда-нибудь влюблялась? - не отставала настырная Лизавета.
        - Нет. Не в кого было.
        - Странно. Хочешь сказать, что ты девственница?
        - Почему мы вообще это обсуждаем? - возмутилась я. - А ты?
        - Я такая же девственница, как ты топ-модель, - расхохоталась она.
        Нарочито грубый смех свидетельствовал о том, что Лиза хочет казаться более порочной, чем она есть на самом деле.
        - Первый мужчина у меня был в двенадцать лет.
        - В двенадцать лет я еще в куклы играла.
        Я резко замолчала, потому что к нам приблизился Данила. В каждой руке он держал по бокалу с густым белым коктейлем вполне невинного вида. Я осторожно попробовала. Он меня не разочаровал - сладкий привкус тропических фруктов замечательно сочетался с густыми взбитыми сливками, алкоголь почти не чувствовался.
        - О чем вы тут разговаривали? - спросил Данила.
        - Тебя обсуждали, - невозмутимо отозвалась Лизка. - Настя призналась, что она к тебе неравнодушна.
        Я закашлялась и забрызгала джинсы коктейлем. Данила довольно расхохотался и протянул мне бумажную салфетку.
        - Не обращай внимания на Лизку, она еще и не такое может сболтнуть, - посоветовал он.
        - Она пошутила, - выдавила я.
        - Хочешь сказать, что я тебе совсем не нравлюсь? Черт. - Он двумя пальцами взял меня за подбородок и посмотрел мне в глаза.
        - Ладно, я пойду танцевать, а вы тут воркуйте, - выпалила Лизка.
        Мне показалось, что она чем-то недовольна. Уж слишком нервной и неестественной была ее улыбка, слишком быстро растворилась она в толпе.
        - Что с ней?
        - Да ну ее, - небрежно махнул рукой Данила, - Лизка с детства нервной была. У нее настроение каждые пять минут меняется.
        - Да? Странно, я не заметила. Она мне показалась такой спокойной. Целеустремленной. Не то что я.
        - Ничего, ты ее еще узнаешь, - криво усмехнулся Лизкин брат. - Слушай, тебе не жарко?
        - Душно, - призналась я.
        - Может, пойдем на улице постоим?
        - А нас обратно пустят? - Я с сомнением покосилась в сторону выхода. У дверей клуба успела собраться внушительная толпа.
        - Не волнуйся, с тобой настоящий мужчина. - Данила приобнял меня за плечи и увлек за собой.

…Та ночь была жаркой и влажной - создавалось впечатление, что мы находимся не в каменной нише оживленного города, а на морском берегу. Даже у теплого сквозняка был почему-то тонкий запах моря. А может быть, все дело в туалетной воде, которой пользовался Данила.
        - Ты мне телефончик-то свой оставишь? - с нарочитой небрежностью поинтересовался он.
        Я нацарапала семь цифр на старом троллейбусном билетике, который нашелся в кармане моих джинсов.
        - Прелесть какая, - умилился Даня, - супермодель, которая ездит на общественном транспорте.
        Я неуверенно улыбнулась. В свои четырнадцать лет я еще не успела постичь непростое искусство кокетства. Я понимала, что он говорит не всерьез, но не могла придумать достойный ответ. Хорошо еще, что мою улыбку называют необычной и загадочной. Лена Штиль так и сказала мне: «У тебя, Настенька, пронзительная улыбка. С такой мимикой далеко пойти можно!»
        - Ты мне нравишься. - Рука Данилы вспорхнула к моим волосам. Его ладонь была сухой и горячей - по моей коже пробежала волна мурашек. - Даже не знаю, что с тобой делать. Ты ведь маленькая еще.
        - Не такая уж и маленькая, - осмелела я, шагнув вперед, - всего на год младше твоей сестры.
        - Моей сестры… - насмешливо повторил Данила, - да, выглядишь ты взрослой… Достаточно взрослой для поцелуя.

…Вопреки предсказаниям Данилы Лизкино настроение не улучшилось - она была немногословна и мрачна. Вообще-то я ее понимала - ведь мы бросили ее в клубе одну. Но любовь эгоистична, особенно если речь идет о первой любви. В душный клуб возвращаться не хотелось, и мы с Данилой гуляли по тихим переулочкам и камерным дворикам московского центра, пока не начало светать. Только все вокруг окрасилось в бледно-синие тона, я вдруг спохватилась:
        - Лизка! Она же там одна осталась, наверное, волнуется!
        И зажала ладошкой распухший от поцелуев рот.
        - Ничего страшного, она поймет, - усмехнулся Данила, - не думаю, что ей скучно. Тем более что мой кошелек остался у нее.
        Но подруга не пожелала проявить понимание. Она отозвала Данилу в сторону и долго беседовала с ним на повышенных тонах. А я стояла в сторонке, сгорая от стыда. Не люблю, когда из-за меня кто-то ссорится.
        Наконец Лизка подошла ко мне и вяло улыбнулась:
        - Ладно, ночная гулена. Ты-то здесь, конечно, ни при чем.
        - Извини, - пробормотала я.
        - Иди уж. Давай мы поймаем тебе такси.
        За ее спиной Данила жестами изображал процесс набирания телефонного номера. Я поняла, что это он так обещает мне позвонить, и улыбнулась.
        Дома я появилась в половине шестого утра.
        На пороге квартиры меня встретили мрачные родители.
        - Ты нам врала, - хмуро сказала мама, вместо того чтобы просто пожелать мне доброго утра, - врала с самого начала.
        - Что случилось? - Я прятала глаза, не понимая, что именно они имеют в виду. Ведь в последнее время я врала им много. Можно сказать, по каждому поводу врала.
        - Как только ты ушла, нам позвонила женщина, Лена Штиль.
        Больше всего на свете мне захотелось пронзительно выругаться. Но невероятным усилием воли я сдержалась и промолчала.
        - Почему ты ничего нам не рассказала, Настя? - тихо спросил отец.
        - Потому что… Потому что я думала, что вы не поймете, - почти прошептала я, глядя в пол.
        - Не поймем? Значит, ты сама знаешь, что речь идет о чем-то неприличном?
        - Ну почему сразу неприличном? - вскинулась я. - Почему вы вечно пытаетесь меня дрессировать?! Это обычный конкурс моделей, ничего преступного в нем нет! И мне там интересно, понятно вам? Почему я вечно должна перед вами отчитываться?!
        Они удивленно молчали. Наверное, впервые я осмелилась оказать им сопротивление. Пусть это и были просто слова неуверенной в себе, измученной подозрениями четырнадцатилетней сопливой девчонки.
        - Эта Лена вообще произвела на меня хорошее впечатление, - наконец сказала мама.
        Я удивленно подняла на нее глаза.
        - Но если бы ты сказала все с самого начала…
        - Что значит «если бы»?! - повысил голос отец. - Я думаю, ее надо запереть в комнате и вообще из дома не выпускать!
        У меня задрожала нижняя губа. Какая несправедливость. Почему у меня такие родители? Почему у меня нет такого старшего брата, как Данила?
        - Что значит «запереть»? - прошипела мама. - Она что, домашнее животное?
        - Замолчи. Непедагогично говорить такое при ребенке.
        - Я не ребенок, - тоненько пискнула я.
        - Настя, иди в свою комнату, - устало приказала мама, - мы с тобой еще поговорим.
        Подготовка к конкурсу шла полным ходом. Не буду говорить, чего мне стоило убедить родителей в невинном характере этого мероприятия. Хотя скорее это была не моя заслуга. Спасибо Лене Штиль, которая не поленилась приехать к нам в гости и три часа с ними проговорить. Правда, отец так и не сдался, но мама настояла на своем - у взрослого ребенка (то есть у меня) должно быть маленькое хобби.
        Три раза в неделю все участницы собирались в здании старого Дома культуры, который был арендован специально для репетиций. Там, на пропылившейся дощатой сцене, я и сделала свои первые шаги - первые шаги походкой от бедра.
        Дефилировать по подиуму нас учил колоритный индивид по имени Жорик. У него недоставало одного переднего зуба, из-за чего ему плохо удавалось выговаривать букву «с». К нам он обращался так: «Краш-шавицы! Вштали, поштроились - и вперед!» Сначала мы перехихикивались за его спиной, потом привыкли.
        Мы быстро сдружились. В таком возрасте все происходит быстро. В нашем коллективе даже существовала своя иерархия - высшие ступени занимали девочки, которые, по мнению большинства, могли попасть в финал. В самом низу находилась некая Катя из Самары, лицо которой было усеяно крошечными алыми прыщиками - никто понять не мог, что она вообще тут делает. Ну а на самом верху, где-то в Поднебесье, парила, как ни странно, наша «штатная хамка», Снежная королева с красивым именем Николь, которую все мы и ненавидели, и побаивались, и даже немного уважали. Ненавидели за умение больно жалить без предупреждения, сохраняя при этом бесстрастный взгляд и льдинки в глазах. Уважали за жесткость характера и ту ауру принцессы, которую она умела вокруг себя создавать: когда Николь передвигалась по залу, все головы поворачивались ей вслед. Она чувствовала, что все мы за ней исподтишка наблюдаем, и за это, казалось, презирала нас еще больше.
        Никто не сомневался, что для Николь не будет большой проблемой урвать от жизни самый жирный и вкусный кусок. Об этом свидетельствовало уже то обстоятельство, что ей удалось просочиться на конкурс - ведь к тому времени ей почти стукнуло двадцать. В предпенсионном для модели возрасте эта отчаянная девица решила начать карьеру манекенщицы.
        Хотя вполне вероятно, что за ее участие кто-то заплатил. Николь явно принадлежала к другому социальному кругу - на репетиции она приезжала в серебристом авто, каждый раз появлялась в умопомрачительном новом наряде. Николь любила яркий педикюр - каждый ноготок ее аккуратных пальчиков был то расписан под хохлому, то обклеен искусственными бриллиантами, из чего можно было сделать вывод, что она посещала салон красоты как минимум дважды в неделю.
        До общения с нами она снисходила лишь изредка и главным образом для того, чтобы произвести на свет очередную обидную колкость.
        Да и кто мы были для нее? Четырнадцатилетние девчонки, которые даже не могли четко сформулировать, о чем мечтаем, для которых словосочетания «модельный бизнес» и
«темный лес» были в некотором роде синонимами. Тонконогая Лариска из Ярославля, лицо которой не покидало испуганное выражение - как будто бы в глубоком детстве она увидела привидение и до сих пор опомниться не может. Верочка из Луги, которая от волнения начинала заикаться и говорить тонким «мультяшным» голоском. Ольга из Калуги, заливавшаяся краской каждый раз, услышав слово «эпилятор». Мы долго не могли понять, в чем дело, но потом все же выяснили: Олечка искренне считала, что предмет этот предназначен для сексуальных садистов и продается в расплодившихся по всей России интим-магазинах. Молчаливая Тамарка с косой до колена - из нее и
«привет» не вытянешь. Строптивая Лизка, моя единственная подружка, которая, надев каблуки, становилась похожей на вышагивающую по болоту важную цаплю. И я, вообще с трудом понимающая, что вокруг происходит.
        Изначально все мы были равны (Николь не в счет) - по сцене передвигались, как коровы на роликах, вместо производства сверкающих голливудских улыбок бездарно гримасничали. Но прошло две недели, и у нас появились свои лидеры, «звезды», которым все удавалось лучше, чем остальным.
        Быстрее всех модельные премудрости освоили толстокосая молчунья Тамара и Лизка. Когда они шли (вернее, плыли, важно неся впереди себя свою молодость, исключительность и откорректированную гримером красоту) по сцене, преподаватель дефиле Жорик восхищенно шепелявил: «Краш-шавицы! Какие краш-шавицы!» Всем прочим он присвоил более скромный эпитет - кобылы. Я, увы, относилась к кобылам и сама на себя за это обижалась.
        Я ведь старалась, выкладывалась на все сто. Но оказалось, что походка от бедра - это не так-то и просто. Вот вроде бы ничего сверхъестественного в этом нет - иди себе и иди, время от времени улыбайся, не забудь втянуть живот и ни в коем случае не сутулься. Но нет - то шаг у меня получался слишком широким, то под светом прожектора я начинала щурить глаза.
        Отдельная история с шубами. Предполагалось, что на конкурсе мы будем выходить на сцену в разных нарядах, в том числе и в шубах. Мы пройдемся по подиуму роскошными зимними принцессами, а потом небрежно сбросим шубы и останемся в вечерних платьях. Но легко сказать - небрежно сбросим. Освоению процесса небрежного сбрасывания шуб мы посвятили три репетиции подряд. Жорик учил нас правильно их расстегивать. Правильно - это чтобы не бросалось в глаза. Модель идет по сцене, поворачивается, потом опять идет и опять поворачивается. В те моменты, когда она оказывается к зрителям спиной, ее руки работают с удвоенной скоростью - с пуговичками воюют.
        На сцене я воевала с пуговицами, а дома - с родителями.
        Иногда мне казалось, что они готовы опять запереть меня в четырех стенах с бессмысленным учебником английского - унылым спутником моего безрадостного лета. И аргумент, которым снабдила меня Лена Штиль, - мол, каждая девушка должна уметь красиво перемещаться в пространстве - больше не действовал на маму, как волшебная дудочка на сказочную крысу.
        Приближалось первое сентября.
        - А как же школа? - возмущалась мама. - Ты что, будешь пропускать занятия?!
        - Нет. Мы репетируем по вечерам.
        - А уроки делать когда? - Отец тоже был заядлым спорщиком и никогда не пропускал свою партию в назревающем скандале.
        - Вы же сами разрешили, - угрюмо оправдывалась я.
        - Я не подумала о школе! Все эти модельные дела не должны мешать твоей учебе, Настя!
        - Да пошла эта учеба, - вполголоса, осмелев, говорила я. Общение с девчонками-моделями, которые пытались быть не по-детски дерзкими, потому что прекрасно понимали: удачу придется вырывать когтями, придало мне сил в извечной войне поколений.
        - Как ты разговариваешь с мамой! - выходил из себя отец.
        - Оставь ее, - заступалась за меня мама, - может, она и права. Помнишь, что нам сказала эта Лена? Настя может стать звездой.
        - А ты и поверила, - ухмылялся отец, - ты на нее посмотри, какая из нее звезда?!
        Я отмалчивалась, и родители продолжали ссориться уже без меня. Я знала, что из-за моих модельных похождений у них окончательно испортились отношения. Хотя, может, оно и к лучшему. Мне было известно о наличии в записной книжке папиного мобильного телефона некой Леночки, которой он названивал по пятнадцать раз на дню. Знала я также, что мама иногда целыми днями пропадает в гостях у своего старинного приятеля дяди Коли, о существовании которого папа даже и не догадывается.
        Стараясь не привлекать к себе внимания, я тихонько уходила к себе в комнату, плотно закрывала дверь и приступала к занятиям пресловутым английским. И надо признаться, занималась активно, до седьмого пота, - водружала на голову толстенный англо-русский словарь и ходила взад-вперед. Жорик говорил, что это упражнение полезно для осанки.
        Шли дни, а Данила все не объявлялся. Я перестала накидываться на телефон, как голодная собака на мясную косточку. Не могу сказать, чтобы я совсем о нем не вспоминала. Иногда я лениво перебирала перед сном события той ночи, и постепенно в моем воображении довольно тривиальная правда обрастала новыми романтическими деталями. Я не помнила все подробности лица Данилы, в голове остался лишь смутный образ, но сейчас мне казалось, что он похож на актера Киану Ривза, только со светлыми волосами. Себя я представляла красавицей с треугольным личиком и ямочками в уголках губ. И вот постепенно реальное воспоминание превратилось в украшенную невиданными аксессуарами историю.
        Спрашивать о нем у Лизки я отчего-то стеснялась. Я была уверена, что моя проницательная подруга, криво усмехнувшись, спросит: «А ты что, в моего брата влюбилась, что ли?» И тогда мне останется только таращить на нее глаза в наигранном недоумении. Актриса же из меня никудышная.
        Сначала была смутная тоска, потом раздражительное разочарование, а потом - потом я и вовсе перестала думать о Даниле. Но напоследок твердо сказала самой себе: если он все-таки когда-нибудь (ну а вдруг?) позвонит, я сначала долго буду делать вид, что не могу вспомнить, кто это, а после этого холодно скажу, что в нашей встрече нет никакого смысла…
        Когда же он и в самом деле позвонил, я узнала его голос сразу по лаконичному
«алло». Он не успел ни поздороваться, ни вежливо пригласить к телефону Настю, а я уже перебила его радостным воплем:
        - Даня!
        - Настя? - неуверенно уточнил он. - Ты меня напугала.
        В рейтинге фраз, которые не стоит говорить мужчине, первое место занимает капризная претензия: почему ты так долго не звонил? Мужчина - животное свободолюбивое, и нельзя вот так сразу заявлять на него право собственности, если, конечно, не преследуется желание его спугнуть. Я это знала, несмотря на свой нежный возраст.
        Но именно эти, неправильные, слова сами собой сорвались с губ.
        Данила удивился и надолго замолчал. Так надолго, что я решила - спугнула все же! - и энергично постучала телефонной трубкой о край стола. Может, все же разъединили?
        - Что там у тебя? - мгновенно отреагировал Даня.
        - Помехи на линии, - сдавленно соврала я.
        - Не звонил, потому что работы много, - послушно оправдался он. - Я решил: зачем тревожить мою красавицу, если у меня все равно нет времени с ней повидаться. Только нервы себе трепать.
        С одной стороны, мне польстило определение «моя красавица». Но с другой - объяснение ничуть не успокоило мою подозрительность. Почему нельзя было просто напомнить о себе? Уютно поворковать в трубку десять минут перед сном.
        - Зато теперь я свободен как птица! - веселым голосом продолжил он. - И по этому поводу приглашаю тебя поиграть в боулинг. Надеюсь, у тебя нет накладных акриловых ногтей, которые ты там можешь сломать?
        - У меня есть акриловый свитер, - пробормотала я.
        - Ты прелесть, - усмехнулся Данила. - Так что насчет пятницы?

«Откажусь! - решила я. - Скажу, что в пятницу у меня важные дела. А вот когда он позвонит в следующий раз, можно будет и согласиться!»
        - В пятницу? - Я тянула время.
        В голове моей лихорадочно бурлили мысли.

«А если не позвонит? Что, если он вообще больше никогда не позвонит?!»
        - Да, - нетерпеливо повторил Данила, - я мог бы заехать за тобой. Часиков, скажем, в семь.
        - В пятницу я….

«Занята! Занята!» - скандировал внутренний голос.
        - …совершенно свободна!
        Нам принесли на примерку вечерние платья. Каждое было упаковано в прозрачный шуршащий пакет. Раскрасневшаяся, довольная Лена Штиль сортировала пакеты по размерам и цветам. Мы роились вокруг, как мотыльки возле керосиновой лампы, - всем хотелось хоть двумя пальчиками помять дорогую нежную ткань. А Лена беззлобно отгоняла нас в сторону.
        Пакетов было двадцать пять. А нас, участниц, только двадцать.
        - Под занавес пришлют пять блатных, - авторитетно объяснила Николь, - им репетировать не обязательно.
        - Как это? - наивно возмутилась я.
        - Я слышала, так всегда бывает, - снизошла до меня Снежная королева, - победительницы уже известны. Их победа проплачена. А мы так, массовка.
        - Какие глупости, - неуверенно пробормотала я, косясь в сторону лишних пяти пакетов.
        Настроение у меня немного упало. А что, если она права? Взрослая опытная Николь лучше всех нас знакома с волчьими законами модельного бизнеса.
        Увидев мое вытянувшееся лицо, Николь взбодрилась и даже как будто бы похорошела, во всяком случае, у нее заблестели глаза. Как коварный вампир, она питалась чужими отрицательными эмоциями.
        - Да точно тебе говорю. - Николь вяло приподняла уголки губ, что, вероятно, должно было значить улыбку. - Титул - это дорогой ходовой товар. Многие бизнесмены хотят, чтобы их любовницы были королевами красоты. Некоторые конкурсы специально для этого и устраиваются.
        Кто-то положил руку мне на плечо; я обернулась и увидела Лизку.
        - Одного не понимаю: ты-то чего так радуешься? - коршуном налетела она на Николь. - Или это ты - та самая платная любовница?
        Презрительно фыркнув, Снежная королева отошла.
        - Не слушай ты ее, - мрачно сказала Лизка, - врет она все.
        - Я и не слушаю, - вздохнула я, - но вдруг она права?
        - Ну вот, и ты туда же! Это же не конкурс красоты, а конкурс моделей. Профессиональное соревнование. Если бы мы были массовкой, то зачем нас собирали сюда по всей стране? Многим иногородним девочкам оплачивают гостиницу, это же дорого. Для массовки они могли нанять и москвичек!
        - Да, наверное, ты права, - с сомнением протянула я.
        Но не прошло и четверти часа, как правота Лизки была целиком и полностью доказана. Лена Штиль наконец объяснила предназначение лишних платьев.
        - Они более шикарные и яркие, чем остальные, - сказала она, поглаживая золотистый подол, - в них появятся на сцене пять финалисток.
        Мы молча смотрели на платья. Двадцать Золушкиных бальных нарядов - симпатичных, но простеньких. Серебряные тонкие бретельки, темный шелк разных оттенков - от лилового до густо-черного - струится вдоль тела и доходит почти до щиколоток. То были универсальные платья, они не могли украсить, но и не изуродовали бы любую субтильную фигурку.
        И пять королевских туалетов - с жесткими корсетами, расшитыми стразами Сваровски, и пышными газовыми юбками. Золотое, белое, алое, шоколадное и лазоревое. Я сразу запала на лазоревое. Когда Лена эффектно сорвала с него полиэтилен, у меня перехватило дыхание. Неужели, неужели, неужели это чудо может достаться мне?
        Мне?!
        И я взгляну в зеркало, где отразится надменная принцесса в лазоревом.
        Это был особенный момент. Девушки, недавние подружки, смотрели на платья насупившись. Лена невзначай напомнила нам о конкуренции. Все мы прошли через утомительные репетиции, на всех нас покрикивал щербатый Жорик, все мы учились правильно расстегивать шубы и ходить на каблуках, но до финала дойдут только пять человек. Всего пять - из двадцати.
        Лизка дернула меня за рукав.
        - Умираю, Николаева! - восхищенно прошептала она, не отрывая взгляда от платьев. - Я хочу золотое!
        Ее тонко вырезанные ноздри хищно раздувались. Лизавете и правда пойдет самое броское, самое блестящее платье. Оно подчеркнет и усилит ее немного нахальную красоту.
        Ну а мне… Нет, я даже думать боялась о возможной победе. Я суеверно опасалась, что оптимистичные мечты могут помешать их реальному воплощению. И было еще кое-что: раньше для меня не имело значения, выиграю ли я этот конкурс или срежусь на первом туре. Но в тот момент, когда Лена сдернула с платьев чехлы, победа обрела для меня конкретные очертания и нежный лазоревый цвет.
        - Девочки, сейчас будем мерить платья, - хлопнула в ладоши Лена, - здесь есть сорок второй и сорок четвертый размеры. Мы же не знаем заранее, кто выйдет в пятерку, поэтому каждая должна выбрать на всякий случай два подходящих платья из пяти.
        Лизка сделала резкий бросок вперед и обеими руками вцепилась в золотое. Я даже позавидовала такой наглости и прыти - мне бы хоть толику ее бойцовского пыла, тогда, может быть, я не стояла бы безмолвно в уголке и не слушала бы, как другие девушки вяло ссорятся, распределяя между собою платья. Между прочим, это были первые звоночки, первые скандальчики в нашем пока безоблачном восхождении на модельный Олимп. Я чувствовала, что с этого дня все изменится.
        Лена несильно шлепнула Лизку по затылку:
        - Руки вымой, балда.
        - Мне нравится лазоревое, - вдруг громко объявила Николь, - оно к моим глазам подойдет.
        Все расступились, пропуская ее к вожделенному наряду. Девушки несмело тявкали друг на друга, но вступать в перепалку с Николь побаивались - чувствовали, что она все же находится в другой весовой категории.
        А глаза у нее, к слову сказать, были самые обыкновенные, серые. У меня и то ярче.
        - Мне тоже. - Я сделала шаг вперед.
        Мой голос звенел от волнения, я сама испугалась собственной смелости.
        - Вы можете обе его примерить, - разрешила Лена.
        Но когда она взглянула на меня, что-то изменилось в ее лице. Может быть, она всего лишь заметила мою нервозность и просто пожалела дурочку, которая так много значения придает неважным мелочам. А может быть, уже в тот момент она разглядела в моих глазах ту жестокую твердость, которую много лет спустя мне многие будут вменять в вину, желчно шепча за моей спиной: эта, мол, чтобы добиться своего, пойдет по трупам.
        Во всяком случае, Лена сказала:
        - Но первой пусть его наденет Настя.
        И вот через несколько минут, справившись с застежками и многослойными нижними юбками, я увидела-таки в зеркале девушку, о существовании которой раньше и не подозревала. Лазоревое платье волшебным образом превратило мои недостатки в достоинства. Вдруг выяснилось, что я не высоченная, а статная. Не тощая, а хрупкая. Не болезненно-бледная, а с аристократическим цветом лица.
        Нет, Насте Николаевой с ее цыплячьими бледными плечиками и затравленным взглядом не светило скалить отбеленные зубы с журнальных обложек. Но вот эта красавица в платье цвета сентябрьского моря вполне могла распуститься и в топ-модель.
        И я сказала вслух, обращаясь к своей новой второй половинке, которая пока жила только в зеркальной глубине:
        - Я хочу выиграть этот чертов конкурс!
        Сзади раздалось насмешливое:
        - А больше ты ничего не хочешь?
        И мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это злорадничает Снежная королева.
        - Хочу, чтобы тебя срезали на выходе в купальниках, - с приветливой улыбкой сказала я, - это бы меня немного развлекло.
        Я стояла к ней спиной, но видела ее в зеркале. И с удовлетворением заметила, как перекосилось ее обычно невозмутимое лицо. Ага, я делаю успехи! Мне удалось поддразнить саму Николь Самыкину, возможно, будущую топ-модель и уж точно жабу ядовитую.
        Но и я не лыком шита. Я тоже стану моделью под знаком «топ». Во всяком случае, все шансы у меня есть. Я уже отравилась беспечной болтовней девчонок-моделей, которые сплетничали, подражая Николь, главным образом о перспективе поездки в Париж с последующим покорением оного. Я выглядела ничуть не хуже большинства покорительниц. И на мягкость характера не жаловалась - уже тогда я была уверена, что у меня без труда получится соблюдать режим и диету.
        - Тебя это платье толстит, - наконец выдала Николь.
        Однако выражение ее лица свидетельствовало о том, что она, напротив, находит меня красивой и сама не верит этому только что сделанному открытию. Я хотела было ответить какой-нибудь меткой хамоватой фразой, но ничего более-менее обидного придумать не смогла. И тогда я просто… улыбнулась. Мы, мол, обе понимаем, что ты заблуждаешься.
        И улыбка эта отправила зловредную Николь в нокаут. Помявшись возле меня еще несколько минут, она молча отошла.
        Наступила пятница. Некие высшие силы благосклонно решили, что свидание с Данилой все же должно состояться: мои родители, ценившие городской комфорт, были в кои-то веки приглашены на дачу к дальним родственникам отца.
        Едва они успели отчалить, как я с боевым кличем ринулась к маминому шкафу. Мама у меня субтильная, так что ее вещи мне впору.
        Я выбрала голубое легкое платье в едва заметных белых цветочках. Правда, мамины нарядные босоножки оказались малы, но все же мне удалось, подогнув пальцы, втиснуть в них ноги. Как сказал нам однажды преподаватель дефиле Жорик: «Крашшота требует жертв!»
        Я накрасила губы и подвела глаза так, чтобы они казались немного раскосыми, как у мультипликационной кошки.
        Короче, когда Данила увидел меня, он даже присвистнул. Еще бы - назначил свидание стеснительно сутулящейся девчонке, а явилась томная (правда, слегка прихрамывающая) девушка.
        Выяснилось, что у Данилы есть машина - красный потрепанный «фордик».
        - Даже неудобно приглашать такую девушку в эту колымагу, - сказал он, открывая передо мной дверцу.
        И мне было приятно, оправдывая определение «такая девушка», загадочно улыбаться и лениво щурить глаза.
        - Ну, куда едем? - спросил он, барабаня пальцами по рулю.
        - Мы же вроде в боулинг собирались, - напомнила я, - но мне все равно.
        - Жарковато для спорта. - Он надавил на газ, и машина плавно тронулась с места. - Может, лучше в кабак?
        Я неопределенно пожала плечами.
        - Ты какие рестораны предпочитаешь? - допытывался Даня. - Итальянские? Мексиканские? Японские?
        Я нервно сглотнула. Шутит он, что ли? Да я вообще ни разу в ресторане не была и вершиной гастрономического рая считала мамину ягодную кулебяку.
        - Ясно, - усмехнулся он, - тогда я на свой вкус выберу. Думаю, кондитерская с французскими пирожными подойдет.
        Еще несколько дней назад я наивно гордилась твердостью характера и была стопроцентно уверена, что легко выдержу любую, даже самую строгую диету. Но я просто не подозревала о существовании таких пирожных. Откуда мне было знать, что ванильное тесто может само собой неспешно таять на языке и что коньячный крем может быть таким одновременно терпким и сладким - мммм… глаза сами собой блаженно зажмуриваются!
        Глядя на то, как неуверенно я выбираю десерт, Данила решительно отобрал у меня меню и попросил официантку принести все имеющиеся в наличии сладости. В итоге на нашем столике оказались пятнадцать пирожных, четыре куска торта и две вазочки с тягучей белой субстанцией, на поверку оказавшейся молочным желе.
        Энергично пережевывая пятое по счету пирожное, я вдруг запоздало вспомнила о том, что не далее как вчера твердо решила стать знаменитой манекенщицей. Поделилась опасениями с Данилой. А он, мерзавец, вместо того чтобы заботливо предложить мне лекарство от колик в животе, расхохотался.
        - Видела бы ты, как моя Лизка жрет! А ведь тоже в звезды метит…
        Я с удовольствием подхватила разговор о Даниной сестре, потому что все прочие нейтральные темы (погода, мода, конкурс моделей, его вечно ломающийся автомобиль, наши общие стремительно исчезающие пирожные) мы обсудили. Обычно я не испытываю сложностей в общении, но тут вдруг с ужасом поняла, что представить не могу, чем бы его заинтересовать. Не рассказывать же ему о школьных подругах - этим я еще больше подчеркну разницу в возрасте.
        - Я Лизке не сказала, что встречаюсь с тобой. Наверное, это некрасиво, ведь мы подруги…
        - Разве обязательно рассказывать подружкам все? - удивился Данила. - Я, наоборот, даже рад, что она не знает.
        - Почему?
        - Лизка меня пасет, - объяснил он, - она ревниво относится ко всем моим девушкам.
        Эта фраза - «мои девушки» - неприятно резанула слух и заставила меня обиженно нахмуриться. Что же это получается? Меня, некоронованную королеву, будущую единоличную обладательницу пока общего лазоревого платья, низвергли с невидимого пьедестала и смешали с серой толпой, носящей обидно-безличное название «мои девушки»!
        - Что значит пасет? Разве она не младшая сестра? Это ты ее пасти должен.
        - Понимаешь, мы с Лизаветой росли без родителей, - он бессмысленно тыкал десертной вилочкой в шоколадное пирожное, и я поняла, что этот разговор его немного раздражает, - вот и приглядываем друг за дружкой. Но ты лучше о себе расскажи. Давай помечтаем о том, на что ты потратишь свой первый миллион, супермодель.
        И мы весело намечтали мне домик на берегу Атлантического океана, и сверкающий белый автомобиль, и огромную комнату, забитую фирменными обувными коробками, и даже личную конюшню. Распоряжаться мифическими деньгами было весело и легко.
        А потом Данила вдруг спросил:
        - Ну а сама-то ты в это веришь?
        И я на всякий случай ответила, что верю, хотя главным предметом моих мечтаний были не яхта и не табун арабских скакунов, а всего лишь лазоревое платье. А Данила ответил, что это хорошо, потому что только тот, кто верит в себя, сможет добиться настоящего успеха.
        А потом он, сохраняя на лице серьезное выражение, сказал:
        - А можно я на тебе женюсь?
        Я почувствовала, как миллионы мурашек заплясали аргентинское танго на моей спине. От неожиданности я проглотила молочное желе не жуя. Прохладный ком неприятно медленно заскользил по пищеводу.
        - Что?
        - Говорю, раз уж ты будешь такой богатой и знаменитой, то я на тебе женюсь. Это называется «брак по расчету», - с легкой улыбкой пояснил он.
        А я, вместо того чтобы легкомысленно расхохотаться в ответ или хотя бы мило покраснеть и смущенно потупиться, серьезно ответила:
        - Я согласна!
        И теперь уже Дане было неловко, и, чтобы неловкость эту замять, он быстро перескочил на другую тему. Кажется, мы заговорили о музыке и пришли к многообещающему выводу, что нам обоим нравится рок.
        Из ресторана мы вышли за полночь. Данила набросил мне на плечи свой пиджак, хотя ночь была теплая, даже душная. Но этот заботливый жест меня тронул, к тому же от пиджака пахло, как и от самого Дани, - шоколадом, кофе, табаком, одеколоном
«Клиник» и немного фруктовой жвачкой.
        - Тебя, наверное, родители заждались? - полувопросительно-полуутвердительно сказал он.
        - Совсем даже и не ждут. - Мне не понравилось, что он намекает на возраст, тем самым отдаляясь от меня. - Они вообще на даче.
        - Хочешь сказать, что тебя даже можно пригласить на пикник?
        - Пикник? - округлила я глаза. Наручные дешевые часики показывали половину первого.
        - Шашлыков, конечно, в это время не гарантирую, - усмехнулся он, - зато в машине есть одеяло и бутылка шампанского.
        И мы отправились на Воробьевы горы. Всю дорогу молчали, как заговорщики. Я до предела открыла окно и подставила разгоряченное лицо теплому игривому сквозняку - так, чтобы развевающиеся волосы щекотали щеки и лоб. Я чувствовала себя счастливой и взрослой. Для полноты ощущений не хватало только закурить. Но я подавила детское желание независимым тоном попросить у Данилы сигарету - это был бы уже перебор, я и так по всем статьям нарушила жесткий модельный режим.
        Когда мы наконец прибыли на подходящую для полуночного распития шампанского полянку, я с облегчением скинула туфли. Данила посветил на мои босые ступни неизвестно откуда взявшимся фонариком.
        - А пальчики-то все красные, - тихо сказал он.
        И не успела я опомниться, как он вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны, уселся на корточки, взял в ладони мою ступню и по очереди поцеловал каждый пальчик.
        Я нервно отдернула ногу и попробовала даже запихнуть ее обратно в тесную туфлю.
        - Ты чего? - рассмеялся Данила. - Не съем, не бойся.
        Он достал из багажника расстегнутый спальный мешок и расстелил его на траве. Я продолжала сидеть в машине, но на меня он внимания больше не обращал. Данила вел себя так, словно находился на этой поляне один.
        Он комфортно расположился на одеяле, подставив лицо мертвому свету щербатой луны. Руки закинул за голову, одну ногу положил на другую и расслабленно ею покачивал.
        И впервые за весь вечер я подумала, что все пошло как-то не так. Непонятно, в какой момент я выпустила ситуацию из-под контроля, но то, что это случилось, - факт.
        Когда же это произошло? Когда я так обрадовалась его запоздалому звонку? Или когда я варварствовала в мамином шкафу, суетливо перебирая вешалки? Или когда неумело попыталась сделать вид, будто бы родители равнодушны к моим ночным непоявлениям дома?
        Есть ли у меня шанс все исправить?
        Ведь когда он кормил меня пирожными в кафе, он выглядел почти влюбленным. У него сияли глаза, я вспомнила, как всего час назад мы весело мечтали о розовом домике у океана, которым я непременно когда-нибудь обзаведусь. Данила, смеясь, сказал, что это будет взрослая версия домика для Барби с белыми коврами из искусственного меха, розовой посудой и золотой собачьей будкой, в которой будет обитать холеный, пахнущий французскими духами пекинес. Я вспомнила об этом и неожиданно почувствовала мощный необъяснимый прилив нежности к человеку, который сейчас лежал на распластанном одеяле, равнодушно изучая скупое на звезды московское небо.
        Я вышла из машины и присела на одеяло рядом с ним. Данила повернул ко мне лицо и улыбнулся.
        - Наконец-то, - сказал он, одним движением руки приводя меня в горизонтальное положение, - а я уже решил, что принцесса меня проигнорирует.
        - С нашей Настей что-то происходит, - вполголоса жаловалась мама отцу, - понять не могу. Раньше она была такой покладистой, послушной. А теперь стала совсем неуправляемая.
        - Это все так называемый модельный бизнес, - зло ворчал папа, - надо запретить ей жопой вилять, станет опять как шелковая.
        - А как ей запретишь? - беспомощно разводила руками мама.
        И правда - куда им было меня остановить? Моя самостоятельность формировалась со скоростью снежной лавины. Сначала она была трогательно слабой, как слепленный детской рукою снежок. Теперь же превратилась в разрушительное стихийное бедствие, беспринципно сметающее все наивные родительские запреты.
        Восемнадцатого августа я решительно отвоевала право густо красить ресницы. Небольшой экспрессивный скандал - и старая мамина тушь перекочевала в мою косметичку. А первого сентября не явилась в школу. Купленный отцом пышный букет астр так и остался вянуть в трехлитровой банке на кухонном столе. Сама для себя я уже твердо решила как-нибудь протянуть еще один школьный год и на этом свое образование закончить. Только вот родители еще об этом не догадывались, а мне не хотелось тревожить их раньше времени. Зато второго числа в мою школу отправилась мастер дипломатических переговоров Лена Штиль. Уж не знаю, о чем она беседовала с директрисой за закрытыми дверьми, но переговоры продлились ровно семь с половиной минут. Именно столько времени понадобилось ушлой Лене, чтобы убедить всю школу в том, что Настя Николаева - восходящая звезда, обращаться с которой надо осторожно и трепетно. Так я вдруг стала - смешно даже - гордостью школы. И те одноклассники, кто еще недавно орал мне: «Тетя, достань воробышка!», теперь на всякий случай пытались со мною подружиться.
        Но у меня не было времени с ними лясы точить.
        Конкурс неотвратимо приближался. Теперь мы репетировали каждый день. С нами занимался уже не Жорик, а режиссер-постановщик по имени Алексей Львович - субтильный очкарик с холеной русой бородкой, главной мимической особенностью которого было неизменное отсутствие улыбки. Первый раз я встретила человека, который не улыбается вообще никогда. Если кто-то из нас путал очередность появления на подиуме, он так искренне расстраивался - казалось, вот-вот заплачет. Нам даже было как-то неловко его разочаровывать, так что мы старались как могли.
        В полном составе мы появлялись на сцене четыре раза. Первый - в вечерних платьях, второй - в купальниках, третий - в шубах и четвертый - в спортивных костюмах. После этого жюри должно было объявить имена пятерых финалисток.
        Но Лена Штиль по секрету выболтала нам, что на самом деле решение будет принято уже после нашего появления в купальниках. Заранее члены жюри получат наши фотографии и анкеты с параметрами (рост, вес, объемы груди, талии, бедер, ягодиц и - да-да - икроножных мышц, размер ноги). На всех репетициях присутствовал профессиональный фотограф. Время от времени он отзывал в сторону кого-нибудь из нас и хмуро объявлял: «У вас есть ровно десять минут на самовыражение!» И мы, начинающие манекенщицы, пытались неумело принимать соблазнительные, на наш дилетантский взгляд, позы. Фотограф же, время от времени презрительно усмехаясь, просил «сделать лицо попроще», за что мы его в итоге дружно невзлюбили.
        Снимков нам не показывали. Лена говорила, что эти фотографии - самая важная часть конкурса. А мы, выходит, даже не знали, на чьей стороне преимущество, кто лучше получается на фото.
        Однажды посреди репетиции Лизка вдруг ни с того ни с сего спросила:
        - Настя, а правда, что ты с моим братом встречалась?
        - А с чего ты взяла? - осторожно поинтересовалась я.
        Хотя больше всего на свете мне хотелось поделиться с ней своей маленькой, тщательно припрятанной тоской. После той ночи Данила так и не позвонил. Хотя обещал.
        Летели дни, тоска моя разрасталась, как раковая опухоль, дала метастазы и своими мягкими щупальцами проросла в самое сердце.
        Ну почему, почему, почему так получилось? С какой стати ему вздумалось обо мне забыть?! Неужели он не понял, что был у меня первым?
        В ту ночь я постеснялась акцентировать его внимание на своей невинности. То есть не то чтобы и правда постеснялась… На самом деле мне было бы до замирания сердца приятно прошептать ему в ухо: мол, ты у меня первый. И тогда у той слегка подслащенной дешевым игристым вином ночи был бы совершенно иной колорит. Но я никак не могла дождаться правильного момента, чтобы обрадовать Данилу важной новостью. Я все думала: вот сейчас скажу ему, только дождусь паузы, вот сейчас, сейчас, пусть он только справится наконец с пуговицами моего (то есть маминого) платья, вот только пусть он отвоюет у моей машинально сопротивляющейся руки право на освобождение моего тела от трусов. Сейчас, сейчас. И вдруг выяснилось, что уже поздно. Конечно, я могла сообщить ему об этом и постфактум. Но это уже отдавало какой-то пошлятиной, дешевым психологическим шантажом. Сообщи я ему на десять минут раньше, и у него была бы возможность свести сладко-липкую ночь к исполненной благодарности нежной дружбе.
        Но лишение девственности - процесс необратимый. Даниле уже никогда не удалось бы сбросить с себя сомнительно торжественный статус первого.
        И я промолчала. Понадеялась, что он и сам все поймет. Достанет же он рано или поздно из багажника одеяло и заметит на нем кровавые пятна. Правда, я вовсе не уверена, что кровь была - доводилось мне слышать истории о страдалицах, чье первое соитие обошлось без этого сентиментального атрибута. И все же я надеялась, что сама отношусь к среднестатистической группе.
        Лизка смотрела на меня, подозрительно прищурившись.
        - Так было или не было? - допытывалась она.
        И, вздохнув, я призналась: было. В конце концов, у Лизы можно выпытать какую-нибудь о нем информацию. Вдруг они меня обсуждали? Я вообще не исключала возможности, что это Даня попросил сестру со мной заговорить.
        - Я просто хотела тебя предупредить, - ухмыльнулась она, - Данька тот еще ловелас. Поматросит и бросит.
        Я вспомнила, как, накрыв мою ладонь своей, Данила с серьезным лицом пообещал на мне жениться. Но потом с улыбкой добавил, что брачное предложение действительно только в том случае, если я прославлюсь и разбогатею.
        - Так что ты, главное, с ним не спи!
        - Но мне показалось, что… - Я осеклась.
        Сказать или не сказать?
        - Или ты уже? - догадалась Лизка.
        - Нет! - уверенно соврала я.
        Она недоверчиво на меня взглянула.
        - Ну ладно… Идем на сцену, там опять репетируют купальники.
        В нашем коллективе сформировался даже собственный жаргон. Подиум мы по-свойски называли «языком» - этому научил нас преподаватель дефиле Жорик. А вместо «выход в купальниках» или «выход в вечерних платьях» говорили сокращенно - «купальники»,
«платья»…
        Я уныло поплелась за Лизой на импровизированный подиум. Настроение мое было ниже ноля.
        До конкурса оставалось два дня.
        Данила так и не позвонил.
        Непривычными туфлями на шпильке (которые также раздала нам Лена) я в кровь стерла ноги. Настроение было ужасным, и потому я казалась себе уродиной. Аппетит пропал, и мое лицо немного осунулось. Запали глаза, жестче обозначились скулы, так что в целом у меня был не богемный модельный, а болезненный чахоточный вид. Меня раздражала каждая мелочь - и демонстративная родительская холодность, и напускное веселье так называемых подруг.
        Мама сделала первый шаг к примирению - подарила мне рассыпчатую пудру с блестками. Отец был категорически против. Но мама, поразмыслив о моем возможном будущем, проанализировав все вероятные варианты, решила, что не стоит упускать то, что само плывет в руки. Вряд ли ее непутевая дочь, то бишь я, что-нибудь потеряет, если потратит пару лет на модельную карьеру. Если что-то не сложится, образование можно будет продолжить и в семнадцать лет. Для девочки это совсем не катастрофа. А вот свежесть юности уходит быстро, и надо пользоваться моментом, чтобы попытаться ее задорого продать.
        Про себя я решила, что это предприимчивая Лена Штиль промыла ей мозги.
        В нашей квартире наконец воцарился мир.
        Блестящая пудра, которая сыграла роль трубки мира, была упакована в дорогую хрустальную коробочку. Пуховка была похожа на спрессованные клочья розовой ваты. Никогда раньше у меня не было столь изящной вещицы, поэтому я сразу решила, что эта пудреница станет моим талисманом в новой, взрослой и красивой жизни.
        Иногда посреди репетиции я уединялась в гримерной под невинным предлогом припудривания носа. Я садилась на корточки, прижималась спиной к прохладной стене, подносила пуховку к лицу и, блаженно зажмурившись, вдыхала ее смутно-сладкий аромат. Потом торопливо пробегала пуховкой по щекам и носу, и мягкие ватные прикосновения казались мне нежнее самого сладкого поцелуя.
        Однажды за этим занятием меня застала Лизка.
        - Ты чего? - насмешливо приподняла она бежевую бровь.
        В последнее время Лиза не без помощи гримеров, стилистов и агрессивного влияния других красавиц изменилась. В ее пятнадцатилетнем смазливом лице появилась некая резкость, пронзительная взрослость, и это ей очень шло. Раньше она была просто мягкой славянской красавицей, теперь же ее красота стала яркой, бесспорной, очевидной и, пожалуй, даже хищной.
        В последние дни мы вообще присматривались друг к другу пристальнее, чем обычно. Раньше мы воспринимали других девчонок как «подиумных товарок», с которыми можно было покурить в небольших перерывах, посплетничать и с умным видом обсудить модные тенденции, в которых мы, положа руку на сердце, мало что понимали. Но по мере приближения заветного конкурсного дня каждая подружка становилась конкуренткой.
        Я пыталась смотреть на Лизавету как на подругу, но неизменно видела перед собой соперницу. Не могу сказать, чтобы это чувство было приятным.
        - Да вот, припудриваюсь, - смущенно ответила я, - мне мама пудру новую подарила, все не могу налюбоваться.
        - У тебя такой вид, как будто ты мастурбируешь, - с ядовитым смешком сказала Лиза.
        - Да брось. - Я торопливо захлопнула пудреницу и запихнула ее в сумку, тем самым меняя тему. - А ты почему не репетируешь?
        - Тебя ищу, - Лиза присела рядом со мной прямо на пол, - поговорить надо. Об одном человеке.
        - О чем? - обрадовалась я.
        Конечно, она хочет поговорить со мной о Даниле, иначе с чего бы ей так загадочно понижать голос! О ком же еще! Он наконец осознал, какую чудовищную ошибку совершил, ответив на мою доверчивую страсть затяжным молчанием. Но прежде чем исправить положение, решил, что называется, прощупать почву с помощью младшей сестры.
        Но рано я радовалась.
        - Знаешь, чего сука Николь задумала? - прошептала Лиза.
        - Чего? - разочарованно спросила я. Чужие козни меня мало интересовали. На фоне собственных неприятностей хитрые действия Снежной королевы казались просто пустяком.
        - Вот и я не знаю, - вздохнула Лизавета, - но тебя она ненавидит, это факт.
        - Она всех ненавидит, - хмыкнула я, - такой уж характер у человека.
        - Может быть, - серьезно согласилась Лиза, - но тебя больше всех. И она против тебя всех настраивает.
        - Да кто ее будет слушать! - махнула рукой я.
        - Эта змея умеет прикидываться. Сегодня утром ты опоздала, а вот она пришла вовремя. Собрала вокруг себя девчонок и давай их науськивать! Сначала она говорила, что ты блатная и успела оприходовать каждого члена жюри…
        - Оприходовать? - со смешком переспросила я.
        - Трахнуть, если тебе так больше нравится, - прищурилась Лиза. - Я, конечно, за тебя вступилась, но многие ей поверили.
        Я посмотрела в ту сторону, где на сцене восемнадцать участниц конкурса моделей старательно репетировали «шубное» дефиле. И вдруг заметила, что нет-нет да и кто-то из них бросает в мою сторону неприязненный, исполненный брезгливого любопытства взгляд.
        С ума они тут все посходили, что ли?
        - А потом она сказала, мол, у тебя на лбу написано, что ты девица облегченного поведения. Она так и сказала - «облегченного». Вот идиотка!
        Лиза заглядывала мне в лицо, ожидая горячих с моей стороны протестов. Но мне не хотелось возмущаться с ней в унисон.
        - Нашла проститутку! - Она пыхтела, как закипающий чайник. - Да ты у нас вообще девственница, разве нет?

«Нет, - уныло подумала я, - но, к сожалению, ты вряд ли узнаешь о той ночи, которая заметно «облегчила» мое поведение».
        - Чего молчишь? - Она погладила меня по голове.
        У Лизки была горячая влажная ладошка, и я с досадой подумала о том, что теперь придется перемывать волосы. Но прервать дружеский успокаивающий жест не хватало смелости. Она же хочет как лучше, в конце концов. А я раздражаюсь на нее лишь за то, что незнание делает мою подругу бестактной. Если бы я сразу рассказала ей о Даниле, все было бы по-другому.
        Лизка поняла мое удрученное молчание по-своему:
        - Насть, ну не расстраивайся ты так! Мнение этих куриц ничего не значит. У тебя есть твоя карьера. И я. Все будет хорошо. Между прочим… - она воровато оглянулась по сторонам и немного понизила голос: - Одна моя знакомая видела Николь в ресторане с Борисом Бажовым.
        - С кем? - равнодушно переспросила я.
        - С Борисом Бажовым! - возбужденно повторила Лизка.
        - А кто это?
        - Ну ты даешь! Нельзя же быть такой овцой, Настя.
        - Объясни по-человечески, - устало попросила я.
        - Борис Бажов - генеральный директор модельного агентства «Дженерал». Это одно из первых агентств в Москве, - тоном прилежной ученицы, декламирующей выдержки из учебника словесности, отчеканила Лиза. - Он председатель жюри. От его мнения все зависит. Победительница поедет в Америку участвовать в рекламной кампании
«Дрим-косметикс». А остальные четыре финалистки подпишут контракт с «Дженерал». Они будут работать в Москве, зато работы - завались! И какой работы! - Ее глаза возбужденно блестели. - У «Дженерал» все схвачено. Контракты с журналами, рекламными агентствами. Повезет же финалисткам!
        В Лизином последнем восклицании была и неоформившаяся зависть к четырем счастливицам, и горячая надежда стать одной из них.
        - И эта сука с ним в ресторане жрала! - подытожила наконец она.
        И замолчала, предоставив мне заполнить паузу искренним негодованием по поводу стервозности и подлой предусмотрительности Снежной Королевы.
        - Думаешь, это что-то значит? - наконец выдавила я. - Может, они просто друзья.
        - Нет, ну я не могу на тебя, Николаева! - всплеснула руками Лизка. - Откуда ты только такая взялась? Не смеши меня. Во-первых, заруби себе на носу: мужики с бабами не дружат. Во-вторых, уже то, что она завела эту нежную дружбу именно накануне конкурса, кое о чем говорит. А в-третьих, - щелкнула наманикюренными пальчиками Лизка, - в-третьих, даже такой овце, как ты, должно быть понятно, куда обычно люди отправляются после вечернего похода в ресторан. Сечешь? Особенно такие б…, как наша Николь.
        При этих ее словах горячая кровь бросилась мне в лицо. Не знаю уж, куда люди отправляются после похода в ресторан, подумала я. Зато мне прекрасно известно, куда и зачем они едут после посещения французской кондитерской.

…В предконкурсный день в нашем коллективе грянул скандал.
        Толстокудрую молчунью Тамару заставили подстричься. А она сопротивлялась так отчаянно и зло, словно ей, как африканской женщине, предложили сделать обрезание клитора без наркоза.
        Всех нас организованно повели в салон известнейшего на всю Россию стилиста Андрея Птицына. Вот этот Птицын-то и решил, что роскошные шелковые на ощупь косы Тамары толщиной в четыре пальца уродуют ее и простят.
        Как она рыдала!
        Я впервые видела, чтобы взрослый по всем параметрам человек (грудь третьего размера, нога - сорок первого с половиной) в голос убивался из-за такой мелочи. Хотя где мне ее понять, на моей голове никогда не было такого эксклюзивного богатства.
        - Я их с детства растила, - голосила обычно тихая Томка, - с пяти лет ни разу не ходила в парикмахерскую.
        - Оно и видно, - безжалостно усмехнулся Птицын, - это не волосы, а гора отмерших клеток. Концы все изжеваны, как старая мочалка. И щеки кажутся круглыми из-за этих волос.
        - В этом моя изюминка, - всхлипнула Тамара, отступая к стене. Как будто бы он собирался наброситься на нее с ножницами и феном, - без волос я стану как все.
        - Это тебе бабушка сказала? - усмехнулся Андрей. - Короче, так. Заставлять я тебя не буду. Ты девушка взрослая, пришло время делать выбор. Или волосы, или конкурс.
        Его последние слова потонули в дружном хоровом «ах!». Девчонки взволнованно переговаривались. Так уж вышло, что Тамара оказалась в кресле прославленного стилиста первой. Кто знал, какие «чудесные» метаморфозы ждали с его легкой руки каждую из нас? Может быть, он решит, например, что меня украсит задорная стрижка а-ля панк с торчащим хохолком волос, выкрашенным в ярко-красный цвет, а если я откажусь, меня тоже отстранят от участия в конкурсе?!
        - У тебя есть еще две минуты. - Птицын демонстративно зевнул и взглянул на дорогие золотые часы, украшавшие его загорелое запястье. - Мое время слишком дорого стоит, чтобы я мог позволить себе тратить его на таких дур, как ты.
        - Но, может быть… - Тамара щурила опухшие, заплаканные глаза.
        - Не может! - отрезала звезда парикмахерского искусства. - Или в кресло, или уматывай отсюда!
        Все напряженно ждали Тамариного решения. Кто-то, казалось, искренне переживал за нее, кто-то, наоборот, - еле заметно улыбался. Мол, сделают ей стрижку - хорошо, а то Томкины волосы слишком бросаются в глаза, и на сцене она выглядит самой яркой. Откажется она - тоже неплохо. В таком случае она останется самой яркой, но уже не на сцене. А в зрительном зале, где на ее красоту сильным мира сего наплевать.
        Кто-то подтолкнул колеблющуюся Тамару в спину. Она сделала маленький неуверенный шажок вперед.
        - Ладно, - ее голос звенел, - я с детства об этом мечтала. Если я уйду, я себе этого не прощу. А волосы… Их ведь можно отрастить.
        - Ага, лет через пятьдесят, - хмыкнула за ее спиной Николь.
        Не обращая на нее внимания, Тамара решительно уселась в кресло и зажмурилась…
        Но уже через пять минут я забыла и о Тамаре, и о соломоновом решении, которое она была вынуждена принять. Потому что в числе прочих девушек меня позвали в
«застенки» салона красоты. Лично я никогда раньше в подобном заведении не была и смутно представляла, что здесь будут со мною делать. Вежливая администраторша объяснила, что ничего страшного с нами не произойдет - просто наши тела выхолят перед завтрашним конкурсом.
        Сорок минут меня заставили отвечать на дурацкие вопросы типа: «Не появляются ли у вас прыщи во время менструации?» или «Как вы боретесь с появлением черных точек на лице?». Потом администраторша проводила меня в комнату, напоминающую кабинет стоматолога. Меня усадили в огромное металлическое кресло и накрыли простыней - хорошо еще, что не с головой, а то к тому моменту я и так успела здорово перенервничать. Неулыбчивый бородатый мужчина в белом халате полчаса рассматривал мое лицо в увеличительное зеркало. Время от времени он просил: «Откройте рот! Пошире!» или «Прищурьтесь, мне нужно четко видеть ваши морщины». Я чувствовала себя персонажем пьесы абсурда. Какие морщины, мне же только четырнадцать? На мой взгляд, то, что со мной проделывали в салоне, не имело ничего общего с приобретением красоты. Но выяснилось, что это только начало.
        Наконец бородач оторвался от зеркала и радостно сообщил:
        - Работы много. Очень запущенный вариант.
        - Что вы имеете в виду? - оскорбилась я.
        - Поры расширены, чистку лица не делали давно.
        - Да я вообще ее ни разу не делала.
        - Что вы говорите? - Он удивленно приподнял кустистые брови. - А в вашем возрасте это просто необходимо!
        - В моем возрасте? - возмутилась я. - Но мне же четырнадцать!
        - Но вы же модель, - мягко возразил он, - когда я работал в Париже, ко мне водили и тринадцатилетних девочек. Вы должны быть идеальной, иначе ничего не получится… Потом, я бы изменил форму бровей. Надо покрасить ресницы, они у вас невыразительные. Убрать усы.
        - Какие усы?! - ужаснулась я.
        - Над верхней губой, - добродушно пояснил врач, - что, никогда не обращали внимания? А зря. В увеличительном зеркале вы похожи на поручика Ржевского.
        Я в ужасе прижала ладошку ко рту. Никогда не знала, что у меня есть усики! И мне никто об этом не говорил - интересно, почему? Не хотели меня травмировать или тоже ничего не замечали? А может быть… Господи, может быть, Данила знал про мои усы! Сначала не обратил на них внимания, а потом заметил - во время поцелуя. Может быть, они даже кололись - какой кошмар! Кошмар! Но природное чувство такта помешало ему об этом намекнуть, и он предпочел тихо уйти к безусой ухоженной барышне?!
        - Да что вы так перепугались? - снисходительно улыбнулся бородач. - В нашем салоне вам обязательно помогут. Все необходимое можно сделать прямо сейчас.
        Но, прежде чем меня допустили до ликвидации усов, мне пришлось пройти через ряд весьма унизительных процедур. Хамоватый бородач проводил меня в кабинет женщины-косметолога, которая должна была дать необходимые рекомендации по уходу за телом. Насколько я поняла, в ее профессиональную компетенцию входило внушение клиентам стойкого комплекса неполноценности. Она заставила меня раздеться догола, потом водрузила на нос очки с толстыми линзами и принялась сантиметр за сантиметром беспардонно осматривать мое тело. Время от времени она вздыхала и укоризненно качала головой.
        - Да-а-а… Что же вы так запустили себя? - Сняв очки, она улыбнулась.
        Я виновато потупилась.
        - А как же антицеллюлитный массаж? - сладким тоном бабушки Красной Шапочки полюбопытствовала она. - В вашем возрасте это необходимо делать раз в полгода.
        - Мне четырнадцать, - со слезами в голосе напомнила я.
        - Вот и я о том же. Вы же модель.
        Я сглотнула подступившие слезы. Похоже, модель - это не человек, а некое эфемерное существо, ему подобное. Модель не имеет права даже на мелкие погрешности. Все должно быть в норме - руки бы оторвать тому, кто эти дурацкие нормы напридумывал! Косметолог протянула мне бумажный платок, в который я тотчас же шумно высморкалась.
        - Ничего страшного, - засуетилась она. - Хотите водички? Хорошо, что вы вовремя пришли к нам. Сейчас мы все исправим! Вы выйдете отсюда другим человеком…
        - Пройдите, пожалуйста, в кабинет лазерной эпиляции! - пригласила улыбчивая медсестра. Она так радовалась, словно звала меня в гости на блины, а не предлагала пройти весьма болезненную процедуру.
        Меня усадили в металлическое кресло. Заметив крепкие кожаные ремни, свисающие с подлокотника, я занервничала.
        - А что это такое? Меня что, привяжут?
        - Если хотите, то да, - серьезно подтвердил длинноусый врач, - некоторые боятся дернуться и повредить лицо. Хотя на практике такое случается крайне редко.
        Неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника.
        - А вы уверены, что мне это необходимо? Никто никогда не замечал, что у меня усики!
        Он приблизил свое лицо к моему. Он был так близко, что я чувствовала запах кислых щей, исходящий от его пышных усов. Уж ему-то явно были неведомы прелести лазерной эпиляции.
        - Наверное, друзья просто не хотели вас расстраивать, - «утешил» усач, - с такими усищами ходить неприлично.
        Я хотела было парировать: «На себя посмотрите!» - но потом вспомнила, что его цель - не обидеть меня хлестким словом, а сделать из меня красавицу. Модель. Воплощение идеала. И возможно, победительницу конкурса со всеми вытекающими из этого последствиями - в том числе и роскошным лазоревым платьем.
        Доктор выдал мне огромные прозрачные очки, в которых я стала похожа на заправского сварщика. Такие же очки, только красные, были на нем.
        - Что ж, приступим. Расслабьтесь, закройте глаза.
        Я нехотя подчинилась. Красота требует жертв. А также существенных денежных инвестиций. Сегодня мне не нужно платить за все эти варварские процедуры. Но если я собираюсь работать моделью, значит ли это, что мне придется стать частой гостьей таких инквизиторских заведений, как этот салон красоты? И тратить заработанные деньги в этой камере пыток?
        Верхней губе вдруг стало нестерпимо горячо, словно к ней резко прикоснулись раскаленным металлом. Впрочем, это длилось всего несколько секунд. Но от неожиданности я дернулась.
        - Ну вот, чуть щеку вам не обжег, - меланхолично улыбнулся усатый врач. - Девушка, вы поаккуратнее, пожалуйста.
        - Постараюсь.
        Через некоторое время он объявил:
        - Совсем другое дело. Губы сразу же приобрели четкий контур. Уверен, больше вы не будете пренебрегать эпиляцией.
        Я взглянула на свое отражение в увеличительном зеркале. И не заметила ровно никакой разницы. Но мне было неудобно говорить об этом врачу, он ведь так старался и так искренне радовался своему успеху. И потом, мне вовсе не хотелось слишком долго рассматривать самое себя в зеркале, которое десятикратно увеличивало мои недостатки, мелкие и не очень. Весь нос был в подозрительных черных точках, на лбу, как легендарная звезда из сказки, сиял огромный розовый прыщ. Розовый цвет - хит сезона, мрачно подумала я, отодвигая зеркало.
        А ведь завтра у меня - конкурс красоты.
        И вот наконец наступил день, к которому я готовилась половину лета. Ради которого я в кровь сбивала ноги, не ела конфет, не сутулилась и приучила себя к многим прочим унылым «не».
        Проснулась я раньше будильника, и, как ни странно, настроение мое было спокойным и ровным. Руки не тряслись, и зубы не бились друг о друга в лихорадочном танце. С другой стороны, еще не вечер. До решающего выхода на сцену у меня было больше десяти часов.
        Конкурс непрофессиональных моделей «Дрим-косметикс - Нью-Йорк» должен был проходить на сцене одного из московских казино. Официальное начало конкурса было назначено на половину восьмого вечера, но нам, участницам, велели быть на месте уже в девять утра. Ведь до этого мы репетировали в уже знакомом назубок стареньком ДК, нам надо было привыкнуть к новой сцене.
        - Настенька, а все-таки ты у нас молодец, - за завтраком сказала мне мама.
        Отец угрюмо промолчал. В последнее время он от нас отдалился, у него были свои проблемы - телефонная Леночка властно требовала эксклюзива. У меня нет привычки подслушивать, да и неинтересна мне эта мышиная возня, даже если в роли главной мыши выступает мой собственный отец. Но пару раз мне удалось услышать их разговор на весьма повышенных тонах - Леночка явно скандально заявляла права полной собственницы, отец неумело защищался. Казалось, он не хочет покидать насиженную квартиру, в которой моя подурневшая от нескончаемых ссор мама вяло пытается создать подобие семейного очага. В то же время с этой невидимой Леночкой он разговаривал нежно - давно я не слышала, чтобы его голос так виновато дрожал. Уже за один этот папин голос, к ней обращенный, я могла бы ее возненавидеть.
        Мама, конечно, все давно знала. И вроде бы ей было наплевать на невнимание отца, но чувство несправедливой обиды провоцировало ее на новые скандалы. Мне даже казалось, что она поддержала меня в модельных начинаниях только назло отцу. Тот был категорически против, чтобы дочь ступила на скользкую подиумную дорожку. И только за это мама меня рьяно защищала.
        - Уверена, ты выиграешь. Жаль, что я не могу пойти с тобой. Я бы тебя поддерживала.
        Лично я сомневалась, что присутствие в зале казино моей мамы оказало бы мне моральную поддержку. Скорее наоборот. Мне было бы неудобно вышагивать по подиуму в более чем откровенном купальнике, зная, что за моими телодвижениями наблюдает мама. Но я не хотела ее обижать, поэтому ответила:
        - Да, жаль. Но такие правила. Билеты стоят дорого, а зал маленький. Поэтому нам не разрешили приводить своих.
        - Но я дома буду держать за тебя кулачки, - улыбнулась мама, покосившись в сторону отца, который с мрачным видом дожевывал бутерброд, - а когда все закончится, сразу же позвони. Ни пуха ни пера.
        - Хорошо, - пообещала я, а потом вежливо добавила: - К черту!
        Репетировали мы так рьяно, что к трем часам дня у меня разболелась голова. Режиссер Алексей Львович выжимал из нас все соки и не давал ни минутки отдыха. В зале казино было душновато, впрочем, нам пообещали, что вечером будет работать кондиционер.
        Казино мне понравилось своей кинематографической красотой и показательной роскошью, которая на меня, четырнадцатилетнюю, произвела наисильнейшее впечатление. Гримерная была оформлена в золотых тонах. Золотыми были стены, и светильники, и вешалки. И даже зеркала отливали золотистым светом - и в зеркалах этих все мы выглядели красавицами с необычным нежно-персиковым цветом лица.
        В три часа явилась команда гримеров. Нам принесли скудный обед, состоящий из бутербродов, винограда и минеральной воды, и предупредили, что это последний шанс утолить голод: после того как нам накрасят губы, о еде можно забыть.
        Гримеры работали быстро, движения их были театрально размашистыми, как будто бы они не за кулисами трудились, а сами были главными героями какого-то шоу. Тем не менее результат их работы впечатлял - под их кисточками наши бледные полудетские лица превращались в произведения искусства.
        Главная неприятная новость дня - у нас появилась новая девушка, которую все мы дружно бойкотировали. Естественно, все сразу поняли, что подозрительная Николь была права. Под занавес к нам привели «блатную» красавицу, которая, по сценарию, видимо, и должна была стать победительницей. Мы же выступим в роли фона, оттеняющего ее красоту.
        - Я вообще от участия откажусь, - шипела мне в ухо Лизка.
        - Не хмурься, макияж испортишь, - посоветовала ей я.
        - А кому нужен мой макияж, если все заранее известно? - Она кивнула в сторону новенькой, которая спокойно сидела в углу и просматривала какой-то журнал.
        Надо сказать, она была красивой. Не просто счастливой обладательницей хороших пропорций, а именно красавицей. Ее лицо было словно вырезано из слоновой кости. Огромные инопланетно-синие глаза немного испуганно смотрели из-под густых бровей. Нос был маленьким, губы - яркими и пухлыми, подбородок - треугольным. Ее волосы были подстрижены так коротко, что она могла обходиться без расчески. Такая стрижка мало кому пойдет. Уверена, что я, например, выглядела бы с такой прической по-идиотски.
        Незнакомая красавица время от времени пробовала с нами заговорить и искренне удивлялась, почему это окружающие относятся к ней с такой нескрываемой неприязнью. Как будто бы сама не понимала, в чем дело.
        Вот что странно - она была совсем не похожа на платную любовницу денежного мешка. Слишком уж нежной и строгой была ее внешность. Богатые любители девушек с титулами, как мне казалось, должны западать на более броскую красоту. Вот Николь я легко могла представить в этой роли, и Лизку тоже, но не эту незнакомку.
        К вечеру у нее наконец сдали нервы. Она вышла на середину гримерной и воскликнула, ни к кому конкретно не обращаясь:
        - Что же это происходит, девочки? Ну почему вы так со мной?!
        Что-то в ее голосе показалось мне знакомым. Где я могла его слышать? Наверное, померещилось.
        - А ты сама не понимаешь? - насмешливо промурлыкала Николь.
        - Нет, - честно призналась девушка.
        Мы с Лизкой переглянулись. Я пожала плечами. Чего только на свете не бывает - проплаченная участница оказалась какой-то блаженной.
        - И не надо тут косить под святошу, - резко сказала Николь, - раз уж приперлась, играй свою роль до конца. И не жди, что с тобой тут будут лясы точить.
        - Но почему именно сегодня? - Подбородок бледной красавицы предательски задрожал. Она была совсем юной, лет пятнадцать, не больше.
        - Что ты имеешь в виду? - холодно спросила Николь.
        - Почему вчера все было хорошо, и ты, Николь, даже одалживала у меня расческу. А сегодня все как с цепи сорвались. Почему я?!
        На обычно бесстрастном лице Снежной королевы появилось выражение замешательства. И только в тот момент я поняла, что новенькая красавица на самом деле вовсе не является новенькой.
        Да это же Тамара!
        Длиннокосая замкнутая молчунья, которую вчера заставили подстричься. Она ушла из салона красоты первой, ею занимался лично Птицын за закрытой дверью, и никто из нас не видел результата фантазии маэстро.
        Видимо, внезапная догадка осенила не только меня. Все девушки столпились вокруг преобразившейся Тамары. На их лицах зажглись приветливые улыбки. Тамара, с которой полдня никто не хотел общаться, вдруг стала объектом всеобщего дружелюбия. Всем хотелось провести ладонью по непривычно колючему ежику ее волос.
        Мнения разделились. Одни девушки ревниво заявили, что Птицын намеренно изуродовал Томку перед конкурсом. Другие (в том числе и я) восхищались ее новым образом и говорили, что королева всех лысых Шиннед О’Коннор по сравнению с ней выглядит просто страшилищем.
        Но время шло, наступил вечер, и о Томке забыли. В семь часов в зале появились первые гости. Мы наблюдали за ними из-за кулис. Все они словно прилетели с другой планеты - были дорого одеты и небрежным тоном заказывали стодолларовый коньяк. Мне стало не по себе - все эти люди заплатили деньги специально для того, чтобы посмотреть, как я, тощая Настя Николаева с нулевым размером груди, буду разгуливать по подиуму, меняя наряды. Зато Лизка была в восторге.
        - Это то, что мне надо! - призналась она. - Чтобы все смотрели на меня и восхищались!
        В наш разговор тут же вмешалась Николь - куда же без нее.
        - Откуда ты знаешь, что они будут восхищаться? - усмехнулась она. - Может быть, наоборот. Ты идешь по подиуму, а они сидят и думают: такая страшная, а туда же - в модели.
        - Не сомневаюсь, что про тебя они будут думать именно так, - огрызнулась Лизка.
        Тяжелая бархатная портьера отделяла гримерную от зрительного зала. Вяло прислушиваясь к ссоре Николь и Лизки, я сквозь щель в занавеске продолжала наблюдать за публикой. И вдруг…
        Нет, я глазам своим сначала не поверила, но это было именно так - за одним из ближайших к сцене столиков я увидела Данилу! Старшего Лизкиного брата и моего первого мужчину, исчезнувшего из моей жизни беспардонно и, похоже, насовсем. Сердце сжалось в крохотный комочек, руки похолодели. Вот уж не думала, что мое тело так бурно отреагирует на случайную встречу.
        В тот вечер Данила был хорош, как романтический киногерой. На нем был серый костюм, стильно дополненный нежно-сиреневыми галстуком и выглядывающим из кармана треугольным платком. Волосы немного отросли, он причесывал их на косой пробор.
        Но что он здесь делает? Многие девушки хотели пригласить на конкурс родителей и друзей, но Лена Штиль безапелляционно заявила: никаких лишних людей. Исключений не будет ни для кого.
        И как же Лизке, спрашивается, удалось протащить в зал своего брата? И почему она ничего не рассказала мне?
        - Видишь того мужчину в сером костюме? - прошелестел сзади тихий голос.
        Вздрогнув от неожиданности, я обернулась и увидела Тамару, которая тоже с любопытством наблюдала за зрителями. Она явно говорила о Даниле.
        - Ну, - кивнула я, - я даже с ним знакома. Это Лизкин брат.
        - Да? - удивилась Тома. - Не знала. Вообще-то у него небольшое модельное агентство в Волгограде. Я ведь оттуда родом.
        - Лизка тоже, - потрясенно пробормотала я, - нет, ты что-то путаешь. Он компьютерщик!
        - Он такой же компьютерщик, как я балерина, - ангельски улыбнулась Тома, - впрочем, может, по совместительству и работает компами…
        - А ты уверена?
        - На все сто. Город не такой большой, все, кто заняты в модельном бизнесе, знают друг друга.
        - Но…
        - Идем, Лена зовет. Нам пора.
        Под звуки фанфар мы друг за другом вышли на сцену, на нас были одинаковые вечерние платья из темного шелка и туфли на высоченных каблуках. Искоса я посматривала на Лизку, но та не обращала на меня никакого внимания - она явно работала на публику. Она широко улыбалась зрительному залу, весь ее вид словно кричал, умолял: выберите меня, меня, меня!
        Оказавшись на сцене, я растерялась. Свет софитов был таким ярким, что я не видела зрительских лиц. Я не могла понять, смотрит ли на меня Данила, нравлюсь ли я ему в этом платье, улыбается ли он. Машинально, шаг за шагом, я шла вперед, стараясь не отставать от других девушек. Вот ведущий выкрикнул в микрофон мое имя, и я уже в гордом одиночестве прошествовала к краю подиума, чтобы дать жюри возможность меня рассмотреть. Сама же я напряженно всматривалась в темное пространство зала, а точнее - в то место, где, по моему предположению, должен был сидеть Данила. И не видела ничего. В какой-то момент я поймала себя на том, что стою на краю подиума, нахмурившись, позабыв об улыбке, и кто-то шепчет мне в спину: «Настя, назад!» И только тогда я, опомнившись, улыбнулась и, сгорая от стыда, отправилась в обратный путь.
        Мне было понятно, что я сама организовала себе полный провал. Все кончено, и лазоревого платья мне не видать.
        - Настя, что с тобой происходит? - кричала на меня обычно уравновешенная Лена Штиль. - Соберись! Немедленно сконцентрируйся, ты же была нашей главной ставкой.
        Мой слух резануло слово «была».
        - Теперь-то зачем стараться? - криво усмехнулась я.
        Горечь провала застала меня врасплох и даже заставила забыть о Даниле. Конечно, я на всякий случай готовила себя к неудаче, но не ожидала, что она подстережет меня на первом же выходе.
        - Еще не все потеряно, - подбодрила меня Лена, - между прочим, председателю жюри понравились твои фотографии. Выход в купальниках очень важен. Переодевайся быстрее, ну же!
        Все девушки, кроме меня, уже успели сменить платья на черные бикини. Я посмотрела вверх, на золотой потолок, и поморгала, чтобы справиться с подступившими слезами. И только потом сбросила лямки платья с плеч.
        Вот что странно: обычно мы с Лизкой переодевались за одним столиком, подкрашивались перед одним зеркалом и ставили сумки на один стул. Мы делили тесное закулисное пространство поровну, как сестры. Но сейчас Лизавета куда-то исчезла, словно почувствовала, что у меня есть к ней миллион вопросов.
        - Девочки, на сцену, вперед! - командовала Лена. - Как только услышите музыку, шагайте! Не забывайте улыбаться. Это в первую очередь к тебе, Настя, относится.
        Прямо возле меня стояла Николь. Я впервые заметила, что у нее не очень красивая фигура - слишком длинная талия, из-за чего ноги кажутся короче. Из нее получится неплохая фотомодель, но подиум с такими данными ей не покорить. Она может работать только на съемках, но никак не на показах мод. Это плохо, ведь только универсальная модель может стать настоящей звездой.
        - Ничего у тебя не получится, - вдруг злобно прошипела она мне в ухо.
        - Что? - растерялась я.
        Вообще-то я давно привыкла к вечным нападкам Снежной королевы, но обычно они были адресованы широкой общественности. Она любила высмеивать конкуренток в присутствии других моделей, сталкивать лбами подружек - от этой невинной шалости она получала стопроцентное удовольствие. А вот такое направленное хамство ей было не свойственно.
        - Выделиться хочешь! - зло сказала она, и глаза при этом у нее были совершенно сумасшедшие. - Но ничего не выйдет. С тобой никогда не подпишут этот контракт. И вообще, прежде чем надеть такой купальник, избавилась бы от вислой жопы, маленькая дурочка!
        Развернувшись на каблуках, Николь нацепила на физиономию спокойную улыбку и как ни в чем не бывало прошла на сцену, причем с каждым ее шагом улыбка становилась все ярче и белозубей. Я же так растерялась, что замешкалась, запуталась в занавеске и попала на подиум позже всех остальных. Наверное, моя несобранность не укрылась от внимания зрителей. Когда я, виляя бедрами, шла по подиуму, по залу прошелестел ропот сплетни.
        Как ни странно, недовольные перешептывания придали мне сил. Соберись, Николаева, сказала я самой себе. Ты же можешь, ты же об этом мечтала, пусть и не так долго, как другие девчонки, но все-таки. Тебе же нестерпимо хочется вновь увидеть в зеркале принцессу в лазоревом. И ты можешь этого добиться, главное - собраться и не позволить им сыграть на твоих нервах «Реквием».
        Я расправила плечи и медленно, как сказочная лань, из-под копыт которой вылетают золотые монеты, пошла в атаку. Шаг, еще шаг. Я была уверена, что выгляжу на миллион долларов: ничто так не красит девушку, как уверенность в собственной силе. Осознание красоты и ее преимуществ пьянит лучше крепленого вина. У края подиума я остановилась, опустила ресницы (свои плюс три слоя накладных, длинных и нежных), улыбнулась словно своим мыслям и вскинула глаза на председательский столик. Мой расчет оказался верным - прицельным взглядом я попала в лицо председателя жюри Бориса Бажова - того самого, про которого мне рассказывала Лизка. Получилось, что я улыбаюсь не всему залу, а лично ему. И он - вот чудеса! - еле заметно улыбнулся мне в ответ. Только тогда я с профессиональной грациозностью закружилась, развернулась и пошла прочь.
        За кулисами меня встретила Лена Штиль. Она улыбалась и привстала на цыпочки, чтобы меня поцеловать - в волосы, дабы не испортить макияж.
        - Молодец, Николаева, - тихо сказала она, - почему-то я с самого начала знала, что выиграешь именно ты.
        - Еще ничего не известно, - прошептала я. Груз счастья оказался таким тяжелым, что подгибались ноги. А может быть, во всем были виноваты проклятые каблуки?
        - А ты не сомневайся, - подмигнула Лена, - и, главное, не зазнавайся.
        Я ответила ей скромной улыбкой и помчалась в гримерку. Через несколько минут -
«шубный» выход. Надо успеть снять купальник, припудрить заблестевшее от жаркого света софитов лицо и получить от ассистентки меховое манто.
        Я поискала глазами Лизку, но та как сквозь землю провалилась. То тут, то там был слышен ее пронзительный голос - то она требовала заменить серую шубу на бежевую, потому что последняя лучше сочетается с оттенком ее румян. То, шумно матерясь, искала запасные колготки. Но ко мне она старалась не подходить, это бросалось в глаза.

«Рыльце в пушку, - подумала я, - что-то здесь не так».
        Но сложный разговор придется отложить на потом, и так из-за всей этой истории я чуть было не завалила конкурс. Сейчас я должна сконцентрироваться на своей внешности, и только на ней.
        Я извлекла из сумки свой талисман - подаренную мамой пудреницу. Макнула пуховку в отливающую серебром пыльцу и провела ею по щекам.
        И в этот момент что-то произошло. Нечто непостижимое, в голове не укладывающееся.
        Наверное, то же самое испытывает человек, получивший выстрел в спину: резкая боль, внезапная слабость и, самое главное, удивление - что происходит? Неужели это происходит со мной?
        Мое лицо словно огнем ожгло. Как будто бы тысячи крошечных комариков решили одновременно атаковать мои щеки, подбородок, лоб. Как будто бы кто-то невидимый сдирал с меня кожу.
        - Мамочки, - взвизгнула я, хватаясь за лицо, - что это?
        - Что случилось? - Тамара, занимавшая соседний столик, удивленно повернулась ко мне. И вдруг ее голос, обычно спокойный и лишенный эмоций, сорвался на крик. - Помогите! - заблажила наша тихоня. - Кто-нибудь, скорее сюда! Настя, что ты наделала?!
        А я и сама не могла понять, что происходит. Да, лицо мое атаковала внезапная боль необъяснимого происхождения, но это была не та адская, невыносимая боль, от которой стираешь зубы в порошок. Нет, я могла говорить, думать; в конце концов я догадалась даже повернуться к зеркалу. Вот тут-то нервы мои и сдали. Еще минуту назад из золотистого зеркала на меня смотрела красавица, сияющая от предвкушения победы. Теперь же ее место занял монстр, по сравнению с которым Фредди Крюгер показался бы невинным героем комикса. Мое лицо приобрело цвет спелой вишни - казалось, из каждой поры сочится липкая теплая кровь.
        - Что тут у вас? - Над моим ухом раздался низкий деловой голос Лены Штиль.
        Положив руки мне на плечи, она резко развернула меня к себе. И тут же отдернула ладони, как будто бы я и впрямь была отвратительным чудовищем.
        - Боже, что это? Что ты наделала? - Она зажала ладошкой рот. - Немедленно! Кто-нибудь, вызовите врача!
        Стриженая Тамара скинула туфли и прямо босиком бросилась к проходной - в казино не пропускали с мобильными телефонами.
        - Не знаю. - Из моих глаз хлынули слезы обиды и непонимания. Я поморщилась - соленые ручейки разъедали воспаленную кожу. - Я сама не могу ничего понять, честное слово….
        - Девочки, кто был рядом? - пришла в себя Лена. - Кто видел, что с ней произошло?
        - Ничего… - помотала головой вернувшаяся Тома. - Она просто стояла… Пудрилась. А потом я повернулась и… вот. - Она сглотнула и замолчала.
        Лена схватила с моего столика пудреницу и подозрительно заглянула внутрь. Потом, отшвырнув в сторону пуховку, осторожно дотронулась кончиком пальца до ее содержимого и тут же с коротким «ой!» отдернула руку. На подушечке пальца выступила кровавая капелька.
        - Это стекло, - мрачно сказала Лена, слизывая кровь, - кто-то подмешал в ее пудру стеклянную крошку.
        Все потрясенно молчали. Девушки-участницы обступили нас плотным кольцом. Кто-то уже был одет для показа шуб, кто-то пребывал в полуразобранном виде.
        - Признавайтесь, красавицы, - сказала Лена, - это сделал кто-то из вас.
        Мне вдруг вспомнилась предконкурсная выходка Николь. Несколько недель назад, на примерке платьев, я насмешливо пожелала ей вылететь сразу после конкурса купальников. А она ответила, что так это не оставит. Или что-то в этом роде. Но кто мог ожидать, что она это всерьез?
        - Я знаю, кто это сделал, - сказала я, прижимая к лицу бумажную салфетку, - это Николь Самыкина.
        - Я?! - Впервые я слышала, чтобы уравновешенная Снежная королева говорила так эмоционально. - Ты с ума сошла?! Да я бы никогда…
        - Заткнись, - тихо сказала Лена. - Настя, почему ты думаешь, что это именно Николь?
        - Потому что Николь ее ненавидит, - подсказала Лизка, - это всем известно.
        - Она мне угрожала… И сегодня перед самым выходом сказала, что ничего у меня не выйдет.
        - Да! Сказала, - оправдывалась раскрасневшаяся от волнения Николь, - но это ничего не значит! Мало ли кому я чего сказала!
        В этот момент в дверях показался администратор казино - оказывается, на улице уже ждала меня «Скорая помощь». Врачей отказались пропускать внутрь, чтобы не волновать публику. Администратор вызвался меня проводить.
        Кто-то набросил мне на плечи свитер и помог сунуть ноги в джинсы и сапоги.
        - Ладно, успокойтесь, девочки, - вздохнула Лена. - Николь, живо переодевайся. Мы попробуем это выяснить. В крайнем случае, можно обратиться к моему знакомому следователю.
        Администратор казино обнял меня за плечи и увлек в сторону выхода. От двери он обернулся и сонным голосом сказал:
        - Зачем же нам здесь милиция? Все гораздо проще. Во всех помещениях казино, в том числе и в гримерной, установлены видеокамеры. Мы можем запросить у службы безопасности кассету.
        Остаток дня я провела в больнице. Посмотреть на изуродованную манекенщицу сбежался весь персонал. Мне было все равно - еще в машине «Скорой» мне вкололи что-то успокоительное, и теперь мне казалось, что я отделена от остальных людей толстым стеклом.
        - Моя внучка мечтает стать манекенщицей, - охала больничная уборщица, - дуреха! Я ей расскажу об этой девочке, может, чему научится.
        Ну вот, мной уже пугают непослушных внучек. Дожили.
        А поздним вечером меня навестила Лена Штиль. Она привезла цветы и несколько кусочков торта, испеченного шеф-поваром казино специально для конкурса. На моем кусочке была кремовая корона.
        - Ты ее заслуживаешь, - грустно сказала Лена, - я думала, что выиграешь ты.
        - И кто выиграл? - равнодушно спросила я. Я сидела на разобранной кровати в махровой пижаме с мультипликационными далматинцами и пила сваренное мамой переслащенное какао. Конкурсная суматоха казалась чем-то далеким, как будто бы все это мне приснилось.
        - Не поверишь. - Лена выдавила подобие слабой улыбки. Ей было неловко проявлять радостные эмоции в моем присутствии. - Тамара.
        - Томка?! - Я удивилась и, как ни странно, даже немного обрадовалась. Конечно, обидно мне было до слез. Но хорошо все-таки, что корона в итоге увенчала бритую Томкину голову, а не, например, безупречно причесанную башку Николь. - А Лизка? - спохватилась я. - Я ей звонила, но у нее мобильник выключен. Она-то вышла в финал?
        Лена вдруг отобрала у меня пиалу с какао и поставила ее на стол.
        - Это отдельный разговор, Настенька, - серьезно сказала она, - боюсь, тебе будет неприятно это услышать.
        - Что? - насторожилась я.
        - Мы выяснили, кто это сделал. Как только ты ушла, сотрудник службы безопасности принес кассету.
        - Кто?! - закричала я. - Николь?.. Подождите, а при чем здесь Лизка?
        Лена грустно смотрела на меня.
        - Лизка?!
        Она молча кивнула. Я не могла поверить.
        - Но… Подождите, ей-то это было зачем? Она же… Она моя подруга. Нет, в голове не укладывается.
        Лена обняла меня за плечи и притянула к себе. От ее свитера невыносимо пахло сигаретами, меня даже затошнило, и я осторожно высвободилась из ее объятий.
        - Не понимаю…
        - Мы сами опешили, - вздохнула Лена, - она до последнего отпиралась. Призналась, только когда ей показали кассету. Тогда она начала рыдать и говорить, что ты ей всю жизнь испортила.
        - Что за бред!
        - Она так орала, что пришлось ее вывести вон.
        - Так она не в милиции? - удивилась я. - Разве то, что она сделала, не считается преступлением?
        Лена погладила меня по волосам:
        - Увы. Кассету нам не отдали. И предупредили, что изъять ее у казино будет невозможно, это закрытая информация. Но знаешь, твоей подружке и так попало. На улице ее ждал мужчина, ее друг. Когда он обо всем узнал, зазвездил ей кулаком по физиономии.
        Я поморщилась.
        - В голове не укладывается… А что за мужчина?
        - Ее друг. Имя у него необычное, старое.
        - Данила! - Я так и подскочила на кровати.
        - Да, - удивленно подтвердила Лена. - А ты что, его знаешь?
        - Не то чтобы очень хорошо… - усмехнулась я.
        - Безобразие, - проворчала Лена, - девке пятнадцать лет, куда он только смотрел. Мало того что живет с несовершеннолетней, так еще и бьет ее на глазах у всех. Вот кто настоящий уголовник.
        - Это не то, что вы подумали, - устало объяснила я, - Данила ее брат.
        - Он ей такой же брат, как я мама, - усмехнулась Лена. - Она ему все на шею кидалась, а он ее отталкивал. В конце концов она упала прямо в лужу. Орала, что любит. А он в ответ кричал, что она шалава. В общем, хорошо, что ты этого не застала. Сценка еще та.
        - Но почему же она мне ничего не сказала раньше? Зачем она говорила, что он ей брат? - растерянно пробормотала я, отвернувшись к стене. Я вдруг вспомнила, как ревниво Лизка расспрашивала меня, не встречалась ли я случайно с ним. И как Данила просил меня ничего не говорить о свидании его сестре, потому что Лизка его, видите ли, пасет. Но при чем здесь я?! Неужели она не понимает, что я никогда не пошла бы с ним ни в какую кондитерскую, если бы знала, что ей это неприятно. Почему она не могла просто со мною поговорить?!
        С другой стороны, я в ее глазах, наверное, выглядела не лучшим образом. Не рассказала ей, подруге, о предстоящем свидании с ее же братом. И умолчала о том, что произошло на этом злополучном свидании.
        Мне вспомнилось, как я наивно мечтала о том, что Данила рано или поздно найдет в багажнике своего авто одеяло с красными пятнами; он сначала долго не сможет понять, откуда взялась кровь, ну а потом вспомнит меня и решит, что я и есть девушка его мечты.
        А что, если это одеяло все же было найдено, но не им, а Лизкой?
        Представляю, как она себя чувствовала.
        - Не хотела, наверное, любовника подставлять, - пожала плечами Лена, - брат ни у кого не вызовет нехороших вопросов. А вот если у пятнадцатилетней сопли появляется взрослый любовник… Настя, малыш, не убивайся ты так. Ты еще легко отделалась.
        - Я знаю. Врачи сказали, что мне просто повезло. Стекло не попало в глаза.
        - Вот видишь! Через месяцок будешь как новенькая. Хочешь, я поговорю с Борисом Бажовым, директором «Дженерал»? Это ведущее модельное агентство в Москве. Тебя примут без кастинга. Начнешь все сначала, ты молоденькая, данные у тебя прекрасные…
        - Нет уж, - усмехнулась я, - я больше никогда не буду работать манекенщицей. Это точно.
        Часть II
        ЛЮКС. КОКС. СЕКС
        Кокаин я впервые попробовала в шестнадцать лет. Естественно, тип, угостивший меня, ничего о моем возрасте не знал. Хотя, если бы мне и вздумалось продемонстрировать ему паспорт, сомневаюсь, что он ужаснулся бы и возмущенно посоветовал предпочесть наркотикам мультфильмы. Нет, скорее всего, он, равнодушно пожав плечами («Шестнадцать лет? Ну с кем не бывает!»), продолжил бы разделять на аккуратные полоски белый порошок.
        Типа звали Митя (или Витя?), он был бас-гитаристом малоизвестной рок-группы, состоящей из десятка таких же мрачноватых юношей-переростков с плохо промытыми длинными волосами. Группа эта худо-бедно перекантовывалась на задворках шоу-бизнеса, поигрывая в сомнительных дешевых клубах да на корпоративных банкетах.
        И вот однажды получилось так, что выступление этих так называемых рокеров предшествовало показу мод, в котором была занята и я. К слову сказать, не просто занята - я была там - ха-ха-ха! - звездой. В том смысле, что за мной был последний выход в самом зрелищном платье коллекции.

«Закулисье» было, как всегда, необдуманно тесным. Митя (или Витя?!) вместе с прочими рок-юношами, одетыми в одинаковые видавшие виды кожаные куртки, хмуро наблюдали за тем, как гологрудые манекенщицы, совершенно не стесняясь постороннего присутствия, нервно натягивают колготки и вяло ссорятся из-за того, кому какое платье достанется.
        Моя мама говорит, что у меня есть особый дар - вляпываться в дерьмо. Я выбираю в подруги самых прожженных, неправильных, с родительской точки зрения, особ. И привлекаю самых сомнительных, порочных мужчин.
        Поэтому, когда длинноволосый Витя (или он все-таки был Митей, черт возьми?) сфокусировал на мне взгляд и лениво предложил: «А че, может, прокатимся на вечеринку к моему приятелю? Он поэт, и у него есть кокс! Много», я решила: а что, это может оказаться интересным. Вы только не подумайте, что в мои планы входило соблазнение длинноволосого. Нет, здесь ему ничего не светило, я себя дорого ценю. Но было в его ленивом приглашении что-то заманчивое - то ли мне интересно было посмотреть на приятеля-поэта, то ли я решила наконец попробовать кокаин, которым не брезговали почти все более-менее успешные модели… А может быть, на меня подействовала оговорка - «много». Ведь если это действительно так, то поэт должен быть человеком богатым - один грамм «наркотика счастья» стоит в Москве сто пятьдесят долларов. И нежадным - раз он готов поделиться этим «много» не только со своим другом, но и с незнакомой манекенщицей.
        У всех моих подружек-моделей были бойфренды, которые помогали им справляться с бытовыми неприятностями. Ведь яркие, как бабочки, девушки моей профессии, как правило, много не зарабатывают. И только я была одна. У меня не было мужчины - ни богатого покровителя, ни даже нищего студента.
        Никого. Такая уж я - немного непутевая.
        На импровизированную кокаиновую вечеринку я пригласила Николь - свою близкую приятельницу.
        Да-да, не удивляйтесь. Я действительно умудрилась спеться с неприступной Снежной королевой…
        После той жуткой истории со стеклом в пудренице я провела дома несколько недель - разочарованная, депрессивная, с исцарапанным воспаленным лицом. Настроение было - хуже некуда. К тому же примерно в то же самое время отец наконец ушел от нас к своей телефонной капризнице Леночке. Мама как-то сразу погасла, осунулась и потеряла интерес к окружающему миру, в том числе и к дяде Коле, который - я знала - почти полгода был ее любовником. Думаю, она встречалась с ним с благородной целью возбуждения папиной ревности. Но возбудить ей удалось, увы, только самого дядю Колю, который еще долго нам названивал, но я, по маминой просьбе, печальным голосом сообщала, что ее нет дома.
        И вот однажды ко мне заявилась - о чудо! - Николь с полными сумками деликатесов. Она была неброско одета, скромно причесана и сумела произвести на мою маму впечатление самое что ни на есть благоприятное.
        Я же встретила ее хмурым:
        - Чего тебе?
        - Вот, проведать пришла, - елейно улыбнулась Снежная королева.
        После чего она с ногами забралась на мой продавленный диван и несколько часов подряд неумолчно жаловалась на свое одиночество.
        - Я вас всех ненавидела, - призналась она.
        - Это было заметно, - криво усмехнулась я.
        - Никак не могла вычислить, кто же из вас Брут. Я была уверена, что за кого-то точно заплатили, что все будет, как всегда, нечестно. И долго я думала, что это ты, Настя. Но потом поняла, что это не так. А когда с тобой случилось… - Она выразительно посмотрела на мое лицо. - Я была просто шокирована. Вот и решила прийти.
        До сих пор не понимаю, зачем я ей понадобилась. Почему-то мне долго не верилось в версию о внезапно вспыхнувших дружеских чувствах. В то же время я точно знаю, что Снежная королева не могла извлечь никакую выгоду из общения со мной. Значит, я и правда ей просто понравилась? Она сказала так: «Мы с тобой одного поля ягодки. Одной пробиваться сложно, мне нужна подружка. И ты мне подходишь!» А я только скептически улыбалась в ответ.
        Но потом я к ней привыкла и даже с нетерпением ждала ее визитов. С Николь было интересно. Раньше мне казалось, что она живет на недосягаемой высоте, в окружении богатых любовников, шикарных ресторанов и стильных вечеринок. Но, познакомившись с ней поближе, я поняла, что это не так: самолюбивая Снежная королева умела талантливо пускать пыль в глаза. На самом деле родилась она в Питере, в восемнадцать лет вышла замуж за мелкого московского бизнесмена, в девятнадцать развелась. На лаконичном браке она заработала тот самый серебристый автомобиль, которым мы дружно восхищались, комнату в коммуналке и неплохой гардероб, состоящий в основном из дизайнерских вещей.
        - Ненавижу быт, - говорила она, задумчиво глядя в окно на столпотворение панельных пятиэтажек, - ненавижу убогую жизнь своих родителей. Ненавижу этот диван. - Она стукнула кулаком по спинке моего дивана. - Моя подруга вышла замуж за японца. Страшон, как Квазимодо, зато богат, как Крез. Купил ей квартиру на Патриарших. Одно хорошо - она в Москве живет, а он в Токио. Но каждый месяц приезжает, зараза. Она его видеть уже не может. Зато у нее четыре шубы и личный тренер по аргентинскому танго. И каждый год она путешествует на Гавайи. Полюбились ей именно Гавайи, понимаешь ли…
        Прикрыв глаза, я представила себе голубоглазую холеную даму с сытой улыбкой. На фоне океанского загара зубы кажутся белоснежными драгоценными жемчужинами. Вот она лениво бредет по влажной полоске оранжевого песка, и на песке этом остаются размытые следы ее холеных ступней. А на шее у нее - ожерелье из побрякивающих при каждом шаге розовых раковин. А в завитых волосах ее, возле уха, приколот пышный красный цветок.
        У моей матери есть состоятельная подружка тетя Алла. А у тети Аллы этой, в свою очередь, есть машина «Шкода», квартира в центре, шуба из песца, хрусталь из Праги и любовник из социальных верхов. Иногда богатая тетя Алла приглашает маму в гости. Каждый раз после такого визита мама надолго запирается в ванной. А потом появляется оттуда с красными припухшими глазами и с натянутой улыбкой поучительно говорит: «Никогда нельзя завидовать чужому». И еще указательный палец вверх поднимает, для пущей убедительности. Как будто бы это мы с отцом кому-то позавидовали.
        Так и я посоветовала Николь: не завидуй чужому. А сама, признаюсь честно, не могла выкинуть из головы медленно остывающий пляж.
        - С замужеством у меня ничего не вышло, - сказала Николь, - я думала, что поймала крупную рыбку, радовалась, дура. Но нет, оказалось - малек. Крупные рыбы давно разобраны и сидят в чьих-то аквариумах. Но ничего - я добьюсь всего сама. И ты мне поможешь.
        - Не знаю, - протянула я.
        Покрытая алыми царапинами физиономия больше не казалась мне такой уж многообещающей.
        Тем не менее, как только лицо пришло в норму, Николь потащила меня в модельное агентство «Дженерал». Она-то, как одна из пяти финалисток конкурса, уже числилась в базе данных. Не могу сказать, что меня приняли с распростертыми объятиями. Сидевшая на секретарском месте худенькая красавица с капризно сложенными губками долго не хотела пускать меня в кабинет генерального директора. Борис Бажов лично решал вопрос о том, достойна ли та или иная модель попасть в каталоги «Дженерал».
        - Кастинги закончились, приходите весной, - жестко сказала она, - сейчас набора моделей нет. У нас и так девчонок слишком много, всех не можем обеспечить работой.
        Она говорила так важно, словно агентство принадлежало лично ей. Николь звенящим шепотом объяснила, что секретарша - сама из бывших «вешалок», неудачливых, поэтому ею руководит не здравый смысл, а ревнивая злость.
        После получасовых пререканий мне все же удалось просочиться в директорский кабинет. Бажов меня сразу вспомнил и без особенного энтузиазма предложил заполнить анкету. Вопросы были стандартными - рост, вес, объемы, цвет волос и глаз, размер ноги, увлечения, знание иностранных языков. В этой графе я гордо написала - английский свободный, вспомнив, как легко и свободно я расхаживала по комнате с англо-русским словарем на голове.
        Портфолио у меня уже было (с конкурса остался пухлый альбомчик с фотографиями), худо-бедно передвигаться по подиуму я умела, так что могла приступить к модельным будням, минуя утомительный и дорогостоящий процесс обучения.
        И началась пора кастингов.
        Кастинги, кастинги, кастинги…
        Иногда я бывала на четырех отборах в день. И все без толку - почему-то работодатели всегда предпочитали других. Николь, грустно ухмыляясь, сетовала, что в модельном бизнесе больше тратишь, чем зарабатываешь. И она была права.
        В Москве не так уж и много приличной работы для манекенщиц. Зато претенденток на нее - тысячи. А ведь модель должна быть всегда в хорошей форме, на замарашку никто из работодателей и не посмотрит. Маникюр, педикюр, солярий, фу-ты ну-ты, эпиляция, всегда целые колготки и нестоптанные туфли - и все эти удовольствия денег стоят.
        Но вот наконец меня пригласили участвовать в каком-то заштатном показе мод. Смешно вспоминать - на своем первом показе я демонстрировала ночные рубашки какого-то провинциального заводика. Уродливые хлопчатобумажные хламиды, которые даже на безупречных фигурках манекенщиц смотрелись антисексуально. Зато с тех пор - пошло-поехало. Меня заметили и начали наконец приглашать на работу. Нет, на престижные показы и фотосессии рассчитывать не приходилось. Такой работы в России раз-два и обчелся. Мы с Николь довольствовались «объедками» со стола более успешных манекенщиц. Меня сняли для странички моды молодежного журнала, и в массовке художественного фильма, и для рекламного плаката салона красоты. Мое портфолио постепенно толстело, как легкомысленная любительница ватрушек. Я даже кое-что зарабатывала.
        Так пролетел год. Мне исполнилось пятнадцать лет, и я решила бросить школу. Маме я сказала, что это просто пауза, потому что время необходимо мне для работы. Нельзя работать урывками, если ты хочешь чего-то добиться. Именно так я и сказала, серьезно глядя ей в глаза.
        Маме оставалось только сокрушенно покачать головой. В последнее время от ее былой боевитости не осталось и следа.
        - Ты взрослая, тебе виднее, - сказала она.
        А ведь всего год назад она заставляла меня долбить никчемный английский. Сложно поверить, что такие метаморфозы могут произойти с человеком за столь ничтожное время.
        Сама же я знала, что в школу ни за что не вернусь. И Николь меня полностью в этом начинании поддерживала.
        - Правильно, нечего там делать, - со смехом сказала она. - Я ведь тоже бросила школу после девятого класса.
        - Да? - Я обрадовалась этой новости. Похожая биография сближает.
        - А зачем мне учить бесполезную химию и никому не нужную геометрию? - задорно рассмеялась она. - Лучше я разбогатею и куплю себе диплом. Любой, какой пожелаю…
        Пролетел незаметно еще один год и…
        И вот в полуподвальной просторной квартирке без мебели (только ворсистый ковер на полу да раскиданные по всему периметру разномастные подушки) я, шестнадцатилетняя, завороженно наблюдала за тем, как патлатый Митя-Витя священнодействует с щепоткой белоснежного порошка.
        Его приятель, поэт, на самом деле оказался довольно успешным бизнесменом с легкой
«дурнинкой». Несколько лет назад он, поддавшись моде, отправился в Индию - тогда вся богемная московская тусовка сменила излюбленную испанскую Ибицу на томный жаркий Гоа. Там-то поэт по имени Ратмир (Митя называл его на египетский манер - Ра) и познакомился с неким йогом, легко обратившим падкого на экзотические приключения бизнесмена в свою веру.
        С тех пор Ра развлекался следующим образом: вставал в половине пятого утра, пил горький густой отвар из каких-то веселящих трав и потом полтора часа стоял в позе халасана (то есть в стойке на голове), нарушая сладкий предрассветный сон соседей пронзительными монотонными мантрами. Еще он писал стихи о карме и сансаре, на мой взгляд, бездарные. Впрочем, не мне судить - Мите-Вите они, судя по всему, нравились. Мяса он не употреблял, презрительно именуя котлетки «прессованными трупами», не курил и не пил. Но кокаин, похоже, отлично вписывался в его новые реалии. В этом удовольствии московский йог Ра отказать себе не мог.
        - Каких красивых женщин ты привел, - сказал он вместо приветствия, глядя на меня в упор.
        Взгляд у него был странный, тяжелый. Как у гипнотизера, который пытается внушить вам чувство легкого беспокойства. Полагаю, Ратмир долго репетировал перед зеркалом, чтобы научиться вот так вот, не моргая, смотреть на ошарашенного собеседника.
        - Спасибо, - пробормотала я, протискиваясь внутрь.
        За моей спиной неловко переминалась Николь. Я знала, что ее раздражает, если некто мужского пола оказывает внимание мне, игнорируя ее. Такой уж у моей подруги характер - ей во всем надо быть первой. Хотя, если честно, обычно так и получалось. Мужчины всегда предпочитали ее, как более яркую, остроумную, взрослую. Поэтому сейчас мне особенно польстило внимание странного поэта.
        - Обувь только снимите, - сказал Ра, - все, что нужно, в комнате.
        Под многообещающим определением «все, что нужно» скрывалась толстенная книга
«Медитация и сакральный поиск эго», на которой и был аккуратной горочкой насыпан вожделенный порошок.
        - Хороший стафф, - со знающим видом сказал Ра, причмокнув губами.
        Вообще-то он был довольно симпатичным. Я и не ожидала, что у непромытого Мити-Вити в друзьях может оказаться такой роскошный мужик. Брюнет, чем-то напоминающий голливудского актера Джорджа Клуни, на вид лет сорок, глаза русалочьи, зеленые. Волосы длинные, собраны в хвостик. И в отличие от лохматых косм Мити-Вити чисто вымыты и блестят.
        Николь он тоже понравился, я это сразу просекла. Мне стоило лишь посмотреть, как она пытается поймать его взгляд и какая загадочная полуулыбка блуждает при этом на ее безупречно красивом лице.
        - А вы правда поэт? - с придыханием спросила она, тронув его за локоть.
        - Все в этом мире относительно, - невпопад ответил Ра и отправился в кухню заваривать чай.
        И мне почему-то понравилось, что ее красота не произвела на него особенного впечатления. В нашей паре Николь была явным лидером, я всегда тащилась на несколько шагов позади.
        А Николь тем временем обратила царственное внимание на Митю-Витю.
        - Ты давно с ним знаком? Мне кажется, я его где-то раньше видела.
        Я снисходительно усмехнулась. Николь всегда делила людей на достойных ее общения и всех остальных. Ратмира она отнесла к первой группе, а вот тощий рокер был сразу же определен в более многочисленную, вторую. В его сторону можно было не стрелять глазами, с ним было позволительно небрежное фамильярное «ты».
        Я была уверена на все сто, что никогда раньше Николь не встречала странного бизнесмена Ра. Им просто негде было пересечься.
        - Не знаю, - пожал худыми плечами рокер. - Все, девки, готово! Кто первый? - Он кивнул на ровные полоски порошка.
        - Я, - улыбнулась Николь.
        Ее аккуратно причесанная каштановая головка склонилась над книгой. Краем глаза я заметила, что красивый носик моей подруги безошибочно потянулся к самой жирненькой кокаиновой полоске. Это показалось мне умилительным.
        Наверное, кто-то счел бы наши отношения странными. Но я искренне любила Николь - причем именно те ее качества, за которые многие другие ее ненавидели. Мне нравилось ее детское стремление к лидерству. Я любила ее кокетливые уловки и даже получала странное удовольствие, когда наблюдала, как она уводит у меня из-под носа очередного кавалера. Мне было шестнадцать лет, а ей - двадцать два. Я ей невольно подражала, мне казалось, что общение с Николь делает меня более смелой.
        Может быть, все дело в том, что у нас никогда не было серьезных конфликтов. Меня вполне устраивало теневое положение, я всегда была не из болтливых, и душой компании меня не назовешь. А на мужчин, за которыми так маниакально охотилась подруга, мне было попросту наплевать. В то время во мне еще не пробудился всепожирающий азарт хищницы, который заставляет нас, женщин, воспитывать в себе особенный сорт жестокости. Женская жестокость - разговор особенный.
        Николь шумно втянула внутрь кокаиновую полоску. Когда она подняла ко мне лицо, на ее губах цвела теплая улыбка.
        - Теперь ты, - она поманила меня рукой. - Ты же в первый раз, так?
        Не знаю почему, но я ответила, что нет. Николь недоверчиво на меня уставилась, но промолчала - она-то считала, что секретов между нами нет.
        С будничной улыбкой я приблизила лицо к книге. Что здесь может быть сложного - процесс вдыхания синтетической радости через нос давно во всех подробностях растиражирован голливудскими режиссерами. Одну ноздрю прижимаешь пальцем, другой втягиваешь кокс. На всякий случай я нацелилась на самую крайнюю полоску - так удобнее.
        Прижав указательный палец к ноздре, я провела лицом вдоль тающей под моим дыханием полоски. Получилось не так уверенно и красиво, как у Николь, но Митя-Витя остался мною доволен - он похлопал меня по плечу и сказал: «Молодчинка!»
        Нос онемел и вдруг перестал быть моим, как будто его обильно спрыснули каким-нибудь лидокаином. Я почувствовала, как замораживающая волна медленно захватывает горло, и покосилась на Николь - интересно, она чувствует то же самое?
        В этот момент в комнату вернулся Ратмир с глиняным чайником и крошечными, похожими на наперстки, пиалками.
        - Ничего к чаю нет, - извинился он, - я же не знал, что красавицы придут.
        При слове «красавицы» он снова выразительно посмотрел на меня. И вдруг так тепло стало мне под этим пристальным взглядом, так уютно. Я почувствовала себя легкой и свободной, мое тело словно само собою отрывалось от земли, вернее, от вязкой толщи шерстяного затоптанного ковра, на котором мы все сидели. Я рассмеялась - просто так, без повода.
        - О, нашу… как ее там… торкнуло! - радостно объявил Митя-Витя. - Кстати, как тебя зовут?
        - Настя, - послушно ответила я. Я не обиделась, что он не помнил моего имени, в конце концов, мы были квиты.
        - Анастасия, - задумчиво повторил Ра.
        Этого Николь уже не могла вынести. Расправив плечи, она уверенно, как боевой дракон, пошла в атаку.
        - Я тоже пишу стихи, - сказала она, проникновенно глядя в глаза Ратмира.
        Я чуть не подавилась. Николь - поэтесса? Да большего прагматика, чем она, свет не видывал!
        Но Ра не знал о том, что особа, так преданно глядящая на него снизу вверх, на самом деле даже не имеет представления о том, что такое романтика.
        Мысленно я аплодировала актерскому таланту Снежной королевы. Я прекрасно знала этот невинный взгляд маленькой девочки, который так хорошо удавался Николь и безотказно действовал на всех мужчин. Даже на таких, как Ра.
        - Вот как? - задумчиво спросил Ратмир. - Тогда, может быть, прочитаете что-нибудь из своего?
        - Да, прочитай, малыш, - ожил вдруг Митя-Витя, - а я напишу на твои стихи песню. Мы попадем во все чарты. Круто, да?
        Николь смерила его презрительным взглядом.
        - Лучше вы мне что-нибудь почитайте, - сказала она так тихо, что всем пришлось задержать дыхание, чтобы расслышать ее слова, - у вас такой интересный взгляд. Вы меня загипнотизировали, и уверена, что ваши стихи… ваши стихи произведут на меня впечатление.
        Я возмущенно закашлялась. Неужели никто из них не чувствует подвоха? Хотя откуда им знать Николь. Но меня интересовало другое - ей-то зачем понадобился этот Ра? Таких особ, как Снежная королева, не привлекает глубина взгляда, и на поэзию им плевать с высокой колокольни. Хотя я совсем забыла, что он богат. Может быть, она почувствовала в Ра слабинку, намек на некую марионеточность?
        И мне вдруг стало обидно. Ведь мне-то он и в самом деле понравился. Что-то такое в нем было. Хотя едва ли «светского буддиста» можно рассматривать как кандидата на роль мужа. Но в нем, по крайней мере, чувствовалась какая-то искренность, он произносил мое имя нараспев, как бы смакуя каждую буковку. В то время как большинство мужчин, становившихся моими любовниками, интересовались исключительно длиной моих нижних конечностей.
        Я видела, что внимание Ра к моей персоне рассеивается, как горное облачко. И я ничего, ничего не могла с этим поделать, я словно к ковру приросла. Нет бы мне подняться и уверенно соврать, что я тоже пишу стихи. Но все равно у меня не получится намекнуть на собственную лиричность так изящно, как это сделала только что Николь.
        Ра нараспев читал свои вирши, на этот раз он обращался исключительно к моей подруге. Нас с патлатым Митей-Витей не существовало в этой комнате, мы находились в другом измерении, не на той планете, где талантливый бизнесмен на бельевых веревках развешивает свой внутренний мир перед холодной красавицей Николь.
        - Может, чайку хлобыстнем? - беззлобно предложил Митя-Витя, приобнимая меня за талию. - Этим-то совсем не до нас!
        Я стряхнула его руку.
        - Хорошая идея. Ты поставь чайник, а я пока помою руки.
        - Лады, - ухмыльнулся он, скрываясь в коридоре.
        Подождав, пока он доберется до кухоньки и загремит посудой, я осторожно выбралась в прихожую, обулась и тихо покинула квартиру Ратмира. Ни хозяин квартиры, ни Николь даже не заметили моего осторожного бегства.
        Оказавшись на улице, я первым делом зачем-то слепила из грязного снега тугой комочек и запустила им в ближайший фонарный столб. Не попала, конечно, ведь на мне была неудобная, громоздкая шуба.
        Было мне и грустно, и смешно. Грустно - потому что в тот момент я впервые ощутила вокруг себя некую безысходность: ну что меня ждет, кроме бессмысленных дешевых показов, мужиков с сальными взглядами и ненадежных подруг. А смешно мне было просто так, нипочему - одним словом, кокаин. Я не стала ловить машину, решила прогуляться пешком, хоть мне даже было толком неизвестно, в какую сторону идти.
        Я знала, что вечером мне позвонит Николь. Сначала она будет долго извиняться, потом вкрадчиво расскажет об анатомических особенностях и интимных предпочтениях бизнесмена-поэта Ра. А я буду время от времени вставлять веселые комментарии и пошловатые остроты. И даже не скажу ей, что я немного на нее обиделась.
        На показе купальников в Гостином Дворе я познакомилась с вертлявой темноглазой манекенщицей по имени Софа. У нее была необычная внешность - рост метр восемьдесят семь, безупречная фигура, аристократично тонкая кость, приятное, но невыразительное лицо и некрасивая неровная кожа - наверное, в детстве Софа серьезно переболела ветрянкой. Ее лоб, щеки и подбородок были изрыты оспинками, которые бедняжка неловко пыталась скрыть с помощью тонального крема цвета загара. О карьере модели с такими данными можно забыть, но на подиуме Софа смотрелась выигрышно - из-за роста. Московские модельеры сходили с ума по ее километровым точеным ногам - на такой девушке любое маловыразительное платье будет смотреться шикарным нарядом от-кутюр.
        - Какая ты счастливая, какая молодая, - трещала Софа, - какая красивая, и как я тебе завидую!
        Такое поведение было нетипично для закулисного общения моделей. Не могу сказать, что подиумные девочки постоянно строят друг другу козни, но и настоящих подруг здесь мало. В основном на кастингах манекенщицы томно сплетничают о своей работе, о перспективах, удачливых и неудачливых подружках, магазинах, ресторанах и мужчинах. Поэтому, когда Софа накинулась на меня, я даже растерялась. Мне было неловко, что она рассматривает меня как новое платье, цепким взглядом оценивая размер и актуальность фасона.
        Издевается, что ли?
        - Мне двадцать шесть, - вздохнула Софа, - а тебе, наверное, лет восемнадцать, не больше?
        - Шестнадцать, - не без гордости поправила я. Чем же еще в молодости гордиться, кроме как ею самой?
        - Десять лет разницы, - хмыкнула она, - в шестнадцать лет я была идеалисткой. А сейчас… - Софа махнула рукой, тихо звякнули украшавшие ее смуглое запястье серебряные браслеты. - Слушай, а ты останешься на тусовку после показа?
        - На какую тусовку? - растерялась я. - Я ничего не знаю.
        - Смотри. - Порывшись в стильной сумочке из акульей кожи, она достала какую-то золотую открытку, на которой причудливой вязью было выведено слово «Приглашение». - Вот! Сам показ - это ерунда, тьфу. Самое главное - эта карточка. У меня приглашение на два лица. Хочешь, возьму тебя с собой? Никто из моих подружек не может пойти.
        - Да кого интересуют эти попойки? - пожала я плечами.
        Мне приходилось бывать на официальных мероприятиях такого рода. Скука смертная. Сначала все долго переминаются с ноги на ногу (а туфли-то жмут), вертя в руках бокалы с дешевым шампанским. По закону жанра положено нацепить на физиономию благожелательную улыбку, а встретившись глазами с таким же неестественно гримасничающим светским персонажем, поднять в его сторону бокал и слегка наклонить голову - тогда, возможно, осчастливленный вялым приветствием товарищ торжественно вручит тебе свою визитную карточку, которую ты выбросишь этим же вечером, даже не ознакомившись с содержащейся на ней информацией. Небольшое оживление появится на лицах тусующихся, только когда на фуршетные столы выставят еду. Измученные духотой и переизбытком общения, люди будут искренне радоваться тостам с обветренной колбаской и канапе, гордо увенчанным тремя красными икринками. Когда закуски будут сметены со столов, гости, позевывая, разойдутся.
        - Ты с ума сошла? - округлила глаза Софа. - Хотя ты же еще малолетка… На таких мероприятиях все дела и делаются.
        - Что ты имеешь в виду? - Я нетерпеливо вертела головой по сторонам. Я была уже накрашена, причесана и одета для выхода на подиум, перед показом мне хотелось одного: хотя бы пару минут отдохнуть и расслабиться, а не вести бессмысленные разговоры со странной рябой манекенщицей Софой.
        - Сколько ты зарабатываешь в месяц? - хитро прищурилась она.
        - Раз на раз не приходится, - пожала я плечами, - иногда много. А иногда вообще ничего.
        - Ну вот видишь! - Моя материальная нестабильность ее, казалось, обрадовала. - Скажи, а много - это сколько? Долларов пятьсот?
        Я не понимала, куда она клонит. Всем известно, что модели в Москве много не получают. Гонорар за показ мод - пятьдесят долларов, максимум сто. За фотосъемку платят, конечно, больше, зато съемки бывают редко.
        - Четыреста? - Софа никак не хотела от меня отвязаться. - Триста? Хм, в любом случае не больше пятисот, в этом я уверена.
        - Ну и дальше-то что?
        - А то! Неужели тебе не хочется нормально одеваться? - Она кивнула на дешевые джинсы, которые висели на спинке моего стула. - Съездить в какие-нибудь Канны?
        Мне вспомнилось, как Николь уговаривала меня предпринять второй «крестовый поход» в модельный бизнес, рассказывая о своей приятельнице, которая живет припеваючи и каждый год отдыхает на Гавайях. Правда, развлекается она на деньги мужа, но Николь даже не сомневалась, что мы и сами сможем заработать еще больше, стоит нам только показать свои лица в агентстве моделей. Тогда я почему-то ей поверила. И вот сейчас, спустя два года, поняла, что Николь сильно преувеличивала, расписывая жизнь на подиуме всеми красками радуги.
        - Знаешь, зачем приходят на показ некоторые зрители? - спросила Софа.
        - Затем, что они интересуются модой, зачем же еще, - раздраженно хмыкнула я.
        - Я бы сказала, что они интересуются моделями, - мягко поправила она, - мужчины приходят сюда как на ярмарку невест.
        Не подумайте, что я была невинной дурочкой, которая смотрела на мир широко распахнутыми глупыми глазами и в каждом мужчине бандитского вида, приглашающем в кабак, видела потенциального прекрасного принца. Нет, мне было прекрасно известно, что многие девчонки факультативно подрабатывают, выгодно пристраивая свою красоту. Хорошо иметь «престижную» внешность - длинные ножки, высокий рост. Такие данные всегда востребованы, легко найти желающих приобрести их по сдельной цене. Оптом - дешевле. И это не шутка - я слышала про то, что денежные мешки иногда устраивают целые загородные вечеринки, на которые приглашаются пятьдесят и больше моделей. Такой своеобразный вечер знакомств с предсказуемым финалом.
        Мне тоже время от времени предлагали поучаствовать в таком вот «празднике», но я неизменно отказывалась. Не для меня все это. Нет, я не святоша, после Данилы у меня были мужчины, но я не видела смысла в том, чтобы загубить свою карьеру постельными заработками в самом начале, когда я еще ничего толком не достигла.
        Правда, Николь однажды напугала меня, рассказав, что иногда сам Бажов
«подкладывает» девочек под выгодных клиентов. И в таком случае отказываться нельзя. А то и с агентством распрощаться можно.
        - Ну-ну, не выпускай коготки. - Софа мягко потрепала меня по щеке, как будто бы я была рассерженной малышкой, и ее, мудрую и взрослую, умиляла моя агрессия. - Не обязательно же размениваться на мелочи. Но иногда на такой вечеринке можно встретить того, кто и правда тебе подойдет. Вот скажи - а где еще ты собираешься знакомиться с мужчинами? Не в Интернете же. Тебе ведь не каждый подойдет. Тебе же хочется, чтобы он был успешным и не из последних.
        - И часто ты вот так… подрабатываешь?
        - Да брось! - рассмеялась Софа. Смех у нее был неприятный, прокуренный. - Знаешь, я ведь полтора года жила с мужчиной, с которым познакомилась на похожей вечеринке. А теперь вот… снова одна. Так ты идешь?
        - Не знаю, - замялась я. Не могу сказать, чтобы я была в восторге от новой знакомой. С другой стороны, ее рассудительные речи меня немного успокоили. Софа не была похожа на шлюховатую дешевую девку. Да и планов на вечер у меня не было никаких, и домой идти совсем не хотелось…
        - Решайся! - подбодрила Софа.
        - Ну ладно, - согласилась наконец я, - только я ненадолго совсем.
        Тот фуршет почти не отличался от всех остальных мероприятий подобного рода. Разве что шампанское было подороже да народу поменьше. Я схватила сразу два бокала и отошла вместе с этим богатством в уголок. Накачаюсь дорогим вином, набью живот бесплатными креветками и отчалю домой по-английски, только меня здесь и видели!
        - Пойдем, я тебя с кем-нибудь познакомлю, - предложила Софа, - я тут многих знаю.
        - Да как-то не хочется, - с набитым ртом ответила я. - Иди, я тебя здесь подожду.
        - Прекрати кукситься. - Софа схватила меня за руку. Она разговаривала так, словно мы были лучшими подружками, и это меня раздражало. Зря я все же пошла у нее на поводу. - Видишь вон того мужика в голубом костюме?
        Я проследила за ее взглядом и увидела приземистого широкоплечего блондина с пустым, ничего не выражающим взглядом. Он стоял у окна и пытался просмотреть свой бокал на свет, как будто выискивал на стекле мутные пятна.
        - Неприятный тип. - Я видела, что Софа от него в восторге, почему-то мне нравилось говорить ей назло. - Кто это?
        - Совладелец одной авиакомпании, - шепотом ответила она, - мне он нравится.
        - Сама-то в это веришь? - усмехнулась я.
        - Да ну тебя, - обиделась Софа, - пойду поздороваюсь.
        - Вперед!
        Виляя тощим задиком, она приблизилась к блондину и что-то весело ему сказала. Тот сначала вообще не удостоил ее взглядом, куда больше его интересовал вышеупомянутый бокал, но потом все же нехотя обернулся и что-то пробурчал в ответ. Софа была выше его на полторы головы - при своем исполинском росте она не стеснялась носить каблуки - и казалась самым высоким существом в этом зале.
        Я ненадолго отвлеклась - мимо проносили блюда с фруктами, и, проявив чудеса ловкости, я умыкнула целую тарелку ананасовых и апельсиновых долек. Вот ради чего стоит появляться на таких мероприятиях - ради деликатесов, которые нам, ничем не примечательным манекенщицам, пока не по карману. А вовсе не для того, чтобы топтаться по углам, бездарно охмуряя сомнительных толстосумов.
        Софа же к тому времени уже по-свойски обнимала невзрачного авиатора.

«Все ясно, - подумала я, доедая апельсин, - пора отсюда сваливать!»
        Новая подружка догнала меня уже в дверях. Блондин уныло плелся за ней, держа великаншу за руку. Его апатичное лицо все еще выражало легкую сонную брезгливость. Даже волнующая близость эффектной женщины не растопила айсберг его вряд ли вообще существующего сердца.
        - Ты куда? - Софа схватила меня за предплечье. - Сейчас самое интересное начнется!
        - Ты имеешь в виду десерт? - парировала я. - Я на диете, не ем сладкого.
        - Познакомьтесь… Костик… Настя.
        - Очень приятно. - Я с неохотой пожала вялую влажную ладонь совладельца авиакомпании.
        - Красивая Настя, - ничего не выражающим голосом одобрил он, - а мы с Софой собираемся сегодня загулять.
        Софа умудрилась незаметно мне подмигнуть.
        - Не желаете присоединиться? Я мог бы пригласить своего друга.
        - Спасибо, голова болит, - мрачно ответила я.
        - У моего друга свой ресторан, - как ни в чем не бывало продолжил авиатор, как будто бы эта информация могла коренным образом повлиять на мое решение.
        - Ты уверена? - понизила голос Софа. - Мы отправляемся в загородный клуб!
        - На все сто процентов, - ухмыльнулась я.

…А через несколько дней после этой мелкой неприятности меня ждало разочарование покрупнее. Генеральный директор модельного агентства «Дженерал» Борис Бажов возжелал поговорить со мною тет-а-тет. Всем было известно, что человек его полета общается либо с новенькими модельками, либо со звездами, либо с теми, кого пора отправлять на покой. К первым двум категориям я себя, увы, отнести не могла, значит, остается… Эх, но почему он решил от меня избавиться? Мне же всего шестнадцать лет, и пусть на кастингах мне катастрофически не везло, но я все же надеялась в один прекрасный день вырваться из замкнутого круга мелких московских показов мод и получить настоящую работу.
        - Плохи твои дела, - вздохнула Николь, когда я поделилась с ней неприятным известием.
        - Но почему? - недоумевала я. - Я не давала повода!
        - Ты уверена? - жестко спросила она. - Ты не опаздывала на работу? Не приходила пьяной? Тебя не могли видеть с наркотиками?
        - Я не употребляю наркотиков, - возмутилась я и тут же вспомнила, как несколько дней назад мы с Николь, странным бизнесменом по имени Ра и его длинноволосым другом-рокером весело прикладывались к кокаиновым дорожкам. - Очень редко.
        - Но метко, - усмехнулась Николь, - что ж, будем надеяться, что все обойдется. Но ты на всякий случай все отрицай.
        Не понимая толком, что именно я должна отрицать, я отправилась в офис Бажова. Я постаралась выглядеть на все сто - даже перед кастингами я редко прихорашивалась с такой педантичной тщательностью. Я даже приклеила к векам шелковые накладные ресницы, что делаю очень редко - только если у меня есть кураж казаться красавицей.
        Моя продуманная до мелочей ослепительность не произвела на Бажова ровно никакого впечатления. Обижаться не было смысла. Я прекрасно его понимала - в конце концов, последние десять лет он только и делает, что рассматривает разномастных красоток.
        Когда я познакомилась с Бажовым, ему уже стукнуло пятьдесят лет. Но сохранился он неплохо; видимо, генеральный директор агентства придерживался «европейского» здорового образа жизни. Во всяком случае, на двери его кабинета, на примитивном трогательном гвоздике, висела теннисная ракетка в дорогом кожаном чехле. Хотя, вполне возможно, это был просто «имиджевый» предмет.
        Жестом он пригласил меня присесть на не слишком удобный вертящийся стул. Сам же он занимал роскошное кожаное кресло, такое удобное, огромное и глубокое, что его можно было бы использовать как спальное место.
        - Рад вас видеть, Анастасия, - улыбнулся он скупо, как бы нехотя. - Хотите что-нибудь попить или выпить?
        Я неуверенно согласилась на зеленый чай. Николь предупреждала меня, что, возможно, Бажов захочет протестировать меня на склонность к алкоголизму. «Будет предлагать выпивку - возмущенно отказывайся, - поучала она, - говори, что вообще не пьешь, только на Новый год».
        Похоже, моим выбором он остался доволен. Молодец, Николь, выручила.
        Пока секретарша суетилась с чашками и вазочками с конфетами, Борис молча меня рассматривал. Я давно привыкла, что мое лицо мне словно не принадлежит, что его рассматривают и вертят в ладонях, как дорогую антикварную вазу. Но все равно мне было немного неловко.
        - И как вам у нас работается? - наконец спросил он.
        У меня замерло сердце. Ну вот, начинается. Но я до сих пор не могу понять - за что? За что?!
        - Меня все устраивает, - сдержанно ответила я.
        - Неужели? - Он как будто удивился. - И что же конкретно вас устраивает? Мне казалось, что работаете вы мало и почти ничего не зарабатываете.
        - Почему же? - вяло возмутилась я, пряча смущенную улыбку за огромной пиалой с чаем. - Только на прошлой неделе у меня было два показа. И я прошла кастинг на рекламу мыла.
        - Это, наверное, будет телеролик, который покажут по всей стране? - ухмыльнулся Бажов.
        Мне оставалось только недоуменно хлопать ресницами. Естественно, ему, как генеральному директору, было известно, что речь идет всего лишь о фотографии для этикетки, на которой, помимо меня, будет изображено еще шесть девушек.
        - Знаете, что мне показалось, Анастасия? - нахмурился Борис.
        - Что? - послушно полюбопытствовала я, подаваясь вперед.
        - Вы изменились. Я помню вас два года назад. Когда я увидел вас на конкурсе, мне показалось, что в вас есть потенциал. Вы могли бы стать звездой, но вам не хватает амбиций.
        - Но мне всего шестнадцать лет, - промямлила я, - многие вообще только начинают в этом возрасте. У меня еще есть время…
        - Время - это не самое важное, - он улыбался, но глаза его оставались серьезными, - было бы желание. Вы мне скажите: вы хотели бы что-нибудь изменить? Или вас устраивает все как есть?
        Я нахмурилась. Это был провокационный вопрос. Скажу, что устраивает, - и в два счета вылечу из агентства с диагнозом «неамбициозная». Смело пожалуюсь на то, что считаю свою работу никчемной, - и тоже получу под зад коленом, зачем Бажову держать недовольных моделей, если пороги обивают сотни девчонок, согласных на все. Даже на второсортные показы, лишь бы зваться гордым словом «модель».
        - Смелее, Анастасия, - подбодрил он, - не надо высчитывать, что сказать. Говорите правду.
        - Ну… - я опустила глаза. - Вообще-то мне нравится моя работа. Конечно, мне хотелось бы большего, и я чувствую, что у меня есть потенциал. Но если я не подхожу, то готова довольствоваться и этим.
        - А вот и зря! - Бажов изо всех сил треснул кулаком по столу.
        От неожиданности я поперхнулась чаем и долго откашливалась. Когда я подняла на него глаза, они были красными, как у кролика ангорской породы. Хороша красавица, мрачно подумала я.
        - Зря, - повторил Бажов, - неужели вы не понимаете, что для того, чтобы добиться успеха, вам придется быть стервой! Придется вырывать свой кусок когтями! А не ждать, пока вам преподнесут его на тарелочке!
        - Я готова, - неуверенно сказала я.
        - Звучит неубедительно. Ладно, вы свободны.
        Я поставила пиалу на стол и вопросительно на него посмотрела. Неужели все? И вот так жалко, так бездарно закончилась моя карьера модели? Холеная рука Бориса Бажова лениво взлетела со стола и выразительно указала на дверь.
        - Вы… вы меня выгоняете? - недоверчиво прошептала я.
        - Почему вы так решили? - удивился Бажов. - Зачем мне вас выгонять и брать на ваше место такую же никчемную дурочку, как вы? Нет уж, живите, работайте. Просто у меня было к вам одно предложение… Но я неуверен, что вы подойдете.
        - Какое предложение? - заволновалась я. Неужели речь пойдет о «настоящей» работе? Может быть, меня прочат на обложку «Космополитен»?
        - Я сказал, что не уверен, что вы подойдете. И потом, вам всего шестнадцать, а там нужны более зрелые девушки.
        - Но вы можете хотя бы сказать, о чем идет речь? - умоляла я.
        - Много будете знать - скоро состаритесь, - жестко усмехнулся Бажов, - а мне в агентстве старые кошелки не нужны!
        - Помнишь Ра? - лениво спросила меня Николь, выглядывая из примерочной кабинки модного бутика.
        На ней был обтягивающий комбинезон зебровой расцветки. Она выглядела эффектно, как
«Шина - королева джунглей», но я не представляла, куда можно заявиться в таком вызывающем виде. Разве что на бал-маскарад или Хэллоуин.
        Мы предавались излюбленному виду досуга - опустошению магазинов. Мне всегда нравилось спускать заработанные на показах деньги на одежду - по бутикам я могу прогуливаться часами, выбирая необычные вещи, в которых есть характер и душа. Понимаю, что это глупо. Куда разумнее было бы откладывать деньги на что-нибудь серьезное, например автомобиль. Или собственную квартиру. Но когда тебе шестнадцать лет, так отчаянно хочется разгуливать по Москве в новой сумасшедшей шляпе мандаринового цвета! А вот на способ передвижения в таком возрасте уж точно наплевать - хоть на метро, лишь бы при полном параде!
        И Николь была со мной полностью согласна.
        Вот что странно - у нее было гораздо больше денег, чем у меня. Я подозревала, что она ведет спартанский образ жизни, изо всех сил экономя на продуктах. Но много ли можно сэкономить, перейдя на морковку и дешевый ржаной хлеб? Боюсь, что нет. Моя подруга же постоянно щеголяла в дизайнерских обновках. При том работала она не больше меня, и постоянного мужчины, который подкидывал бы ей деньги на невинные дамские шалости, у нее не было.
        - Конечно, я помню Ра, - вздохнула я. Имя поэта-буддиста отозвалось в сердце болезненной крошечной занозкой. Я до сих пор не могла простить Николь вероломного коварства. Надо же, из-под носа мужика увела!
        - Я с ним перезваниваюсь. Тебе нравится мой комбинезон?
        - Нет, - честно ответила я.
        - Жаль. Тогда я примерю красное платье. А тебе советую попробовать вон тот плащ. Тебе должно пойти. - Она кивнула в сторону одной из вешалок.
        Я послушно подхватила лимонно-желтый летний плащ и скрылась в соседней кабинке.
        - Так вот, я перезваниваюсь с Ра, - из-за занавески послышался голос Николь.
        - Я слышала. И что мне предлагается сделать, сплясать канкан?
        - Да ну тебя. Не ревнуй, это нехорошо. Он ведь тебе нравится?
        - В первый момент понравился, - я покрутилась перед зеркалом и с сожалением отметила, что желтый цвет меня немного бледнит, - но ты так быстро прибрала его к рукам, что я и глазом моргнуть не успела. А мужчины секонд-хенд меня не привлекают.
        - Какие мы гордые, - промурлыкала Николь, вплывая в мою кабинку.
        На этот раз на ней было длинное платье цвета ночного пожара - такое яркое, что мне захотелось зажмуриться. Платье еще больше подчеркивало помпезную красоту Снежной королевы. А я-то всегда считала, что блондинкам не очень идет красный цвет.
        - Я его беру, - сказала Николь, с довольным видом рассматривая себя в зеркале. - Вот что, Ра приглашает нас на одну интересную вечеринку в свой загородный дом. Ты ведь знаешь, что он очень богат?
        - Догадываюсь, - ухмыльнулась я, - иначе ты бы и на метр к нему не подошла.
        - Так вот… - невозмутимо продолжила она, через голову снимая платье. Я невольно залюбовалась ее загорелым плоским животом. В пупке Николь блестело золотое колечко. - Там будут его друзья, и Ра попросил меня… - Она замялась, подбирая слова. - Пригласить подружек-моделей.
        - Что? - изумилась я. - Ты что, не понимаешь, для чего такие вечеринки устраиваются?
        Мне тут же вспомнилась манекенщица Софа и ее жалкие попытки улучшить благосостояние с помощью аморфного авиатора.
        - Понимаю. - Николь меланхолично подкрасила губы. - Идем к кассе. Но должна же я на что-то жить.
        - Ты хочешь сказать… что уже занималась этим?
        - А что здесь такого? Все этим занимались, - пожала плечами Николь. - Думаешь, откуда у меня деньги на это? - Она кивнула на груду вешалок.
        - Но не я. Я никогда…
        - Да ладно тебе, - усмехнулась она, - ненавижу, когда ты строишь из себя праведницу. Все равно ты ни в кого не влюблена, так?
        - Так, - немного ошарашенно подтвердила я.
        - Но тем не менее ты постоянно с кем-то встречаешься. Ты любишь вечеринки, пьянки, мужчин.
        - Но это другое! - возмутилась я. - Я встречаюсь с кем хочу!
        - Я тебе не предлагаю подработать в публичном доме. - У Николь был рассерженный вид.
        Она отобрала целую гору обновок, я же остановилась только на шелковом шейном платке. Не то чтобы он мне очень понравился, просто не хотелось уходить из магазина с пустыми руками.
        - У тебя будет возможность выбрать. Что плохого в том, чтобы получить деньги за то, что ты и так сделала бы?
        - Хочешь сказать, что Ра давал тебе деньги?
        - Не то чтобы очень много, - лениво улыбнулась Николь. - Настя, вдвоем мы могли бы горы свернуть.
        - Что ты имеешь в виду?
        Ответила она не сразу. Мы подошли к кассе, и ей не хотелось обсуждать такие вещи в присутствии посторонних. Я расплачивалась наличными, у Николь же была золотая
«Виза».
        Только когда мы вышли из магазина, она вновь заговорила:
        - Да, я не брезгую такими заработками, но каждый раз я рискую. Ра - мой хороший знакомый, и ему я доверяю. Но есть и другие мужчины. Мы могли бы… познакомиться и с ними. Но поодиночке это делать опасно. А так можно подстраховать друг друга. Вместе мы - сила.
        - Ты ненормальная, - прошептала я, едва поспевая за Николь, - просто повернутая.
        - Это ты ненормальная. Не от мира сего. Зачем мы вообще занялись этим бизнесом?
        Она внезапно остановилась посреди улицы, а я по инерции пролетела несколько шагов вперед.
        - Чтобы стать топ-моделями.
        - Ответ неправильный! - весело сказала она. - Чтобы заработать денег! Разве ты не помнишь? Мы мечтали о том, что в один прекрасный день сами себя обеспечим так, как другим и не снилось!
        - Но, кажется, мы собирались обойтись без помощи мужчин, - деликатно напомнила я.
        - Это невозможно, дурочка, - философски улыбнулась Николь, - как можно обойтись без мужчин, если им принадлежит весь мир? И потом, одно другому не мешает. - Она примирительно улыбнулась. - Сначала мы заработаем денег, а потом станем топ-моделями. Если, конечно, захотим.
        - Так вот, значит, зачем я тебе нужна…
        - Перестань, дурочка моя. - Николь вдруг наклонилась и поцеловала меня в висок. - Конечно, не поэтому. Ты моя лучшая подружка, и я тебя люблю. Но я с самого начала знала, что ты мне подходишь! Мы обе красавицы, но такие разные. Мы так выгодно оттеняем друг друга.

«Это я тебя выгодно оттеняю», - грустно подумала я. Нам обеим было прекрасно известно, что Николь более эффектна и сексуально привлекательна, чем я. Эта печальная истина была неоднократно проверена нами на практике.
        - Мой ответ - нет, - твердо сказала я, - и давай лучше сменим тему, чтобы не поссориться. Знаешь, зачем вызывал меня на днях Бажов?
        - Зачем? - заинтересовалась Николь.
        Радуясь тому, что она так легко согласилась перескочить на другую тему, я рассказала ей о том, чем закончился мой странный визит к генеральному директору модельного агентства «Дженерал».
        Когда я закончила, Николь ни с того ни с сего принялась хохотать. Я дернула ее за рукав, но она никак не унималась.
        - Да что с тобой? - рассердилась я. - На нас уже люди оборачиваются!
        И это было правдой. Хотя оборачивались они не на нас, а на Николь, и смотрели на нее скорее восхищенно, чем с любопытством и жалостью. Ведь у нее был такой мелодичный и заразительный смех.
        - Ты все это серьезно? - наконец выдала она. - И ты правда не догадываешься, в чем дело? Зачем он тебя позвал?
        - Нет. Хочешь сказать, что ты догадываешься?
        - Ну, мать, ты попала. - Николь вдруг резко перестала смеяться. - Да он же хочет тебе предложить то же самое, о чем мы с тобой сейчас говорили.
        - Постой, что ты имеешь в виду?
        - И до сих пор не понимаешь? Бажов собирается подкладывать тебя под разных кредитоспособных личностей. Это называется эскорт. Такие услуги наше агентство тоже оказывает.
        Я остановилась. И вместе со мной, казалось, остановилось мое несчастное сердце.
        - Какой кошмар… - пробормотала я. - А ты уверена?
        - Конечно! - невозмутимо добила меня так называемая лучшая подруга. - Да у нас многие этим занимаются. Правда, малолеток в это обычно не вовлекают, но… - Она смерила меня снисходительным взглядом. - Но ты выглядишь старше и показалась ему подходящей кандидатурой!
        И тогда я вспомнила, что Борис и правда что-то говорил о моем возрасте. Кажется, он сказал так: «Требуются девушки постарше, но и ты сможешь подойти!» Так вот чем, оказывается, должна была закончиться моя карьера топ-модели?!
        - И что мне делать? - беспомощно спросила я.
        - Ждать, - отчеканила Николь, - больше ничего. Может, все еще и обойдется? Слушай, а можно тебя об одном одолжении попросить?
        - Что такое?
        - Да я все про эту вечеринку у Ра… - замялась Николь.
        - Я же тебе сказала, что не согласна.
        - Да поняла я уже, - раздраженно махнула холеной рукой она, - просто мне одной ехать как-то не хочется… Что, если ты поедешь со мной просто так? Ты никому ничего не будешь должна…
        - А так разве можно? - с сомнением спросила я.
        - Ты что, мне не веришь? - У Николь был оскорбленный вид. - Ра мой хороший друг. Я его заранее предупрежу, что ты не в игре. А что, отдохнешь за городом, расслабишься.
        - И никто не будет ко мне привязываться? - на всякий случай уточнила я.
        - Абсолютно точно! - горячо подтвердила Николь. - Если только сама не захочешь, конечно.
        - Это исключено… Ладно, раз так, то давай.
        В порыве благодарности она приобняла меня за талию. И теперь уже встречные прохожие оборачивались на нас обеих. Какая умилительная картина - две красивые девушки нежничают друг с другом!
        - Ты настоящая подруга, - сказала Николь, - если честно, моя единственная подруга.
        Загородный дом бизнесмена-поэта Ратмира выглядел еще более экзотично, чем его хозяин. Не знаю уж, где он откопал архитектора, который придумал это яйцевидное двухэтажное здание пронзительно-зеленого цвета. Не исключено, что в сумасшедшем доме: говорят, в психушке можно встретить много творческих креативных натур.
        Дом Ра был окружен глухим кирпичным забором, за которым простирался огромный сад с бассейном, фонтаном и деревянными лавочками причудливой формы. Дизайн показался мне нарочитым - Ратмир словно хотел прокричать всему миру о своей оригинальности. И ему это, надо заметить, удалось.
        А вот Николь была в полном восторге. Тут и там слышался ее пронзительный веселый голосок: «Ой, какие скамеечки!», «Ой, какие качели!»
        Моя подруга очень преувеличивала, когда охарактеризовала происходящее в этом доме действие многообещающим словом «вечеринка». Помимо меня и Николь, у Ратмира был всего один гость - неразговорчивый кабаноподобный брюнет, которого нам представили как «бизнесмена из Сургута Володю».
        Когда я поняла, что больше гостей не предвидится, настроение мое резко упало. Взглядом я пыталась просигнализировать Николь о том, что ее дешевый обман рассекречен и я собираюсь домой. Но та, стоило ей оказаться в обществе Ра, перестала меня замечать. Эти двое были более близки, чем я могла предположить. Думаю, они встречались неоднократно - в присутствии Николь с Ратмира даже спадала тщательно сотканная им же самим пелена продуманной до мелочей странности. Он был не поэтом, не буддистом, не бизнесменом, а просто мужчиной, который увлекся красивой женщиной. Их диалог состоял преимущественно из понятных только им двоим интимных шуточек и недоговоренных фраз с подтекстом.
        Ратмир пригласил всех нас на крытую веранду - там, на отвратительно зеленом пластиковом столе, нас ждали запотевшие бокалы с некой бурой жидкостью, в которых плавали подтаявшие кубики льда.
        - Это мой фирменный коктейль, - мягко улыбнувшись, объяснил хозяин дома, - рецепт из Индии привез.
        Я подозрительно понюхала свой бокал - горькое травяное амбре оптимизма отчего-то не внушало. Вязкая жидкость пахла полынью и дождливым лесом. Скорее этот запах был бы уместен в жидкости для мытья посуды.
        Николь же, будучи девушкой рисковой, смело пригубила сомнительный напиток.
        - Ого! - объявила она, откашливаясь. - Кажется, я уже пьяная. Что ты туда намешал? Спирт с зеленым чаем?
        - Какая ты проницательная!
        От меня не укрылось, что под столом Ра гладил голую коленку Николь.
        - На самом деле это водка с травяным отваром. Рецепт дал мне один индус. Это полезный тонизирующий напиток, очень рекомендую. - Он подмигнул Володе, и тот придвинул к себе бокал.
        Мне ничего не оставалось, кроме как тоже сделать осторожный маленький глоток. Как ни странно, пахучий коктейль был вполне приятным на вкус - крепким и пряным. Не понимаю вот только, как изнеженная Николь это пила, да еще и улыбалась. Насколько мне было известно, Снежная королева снисходила только до благородных вин. В крайнем случае могла выпить шампанского «Кристалл».
        - Может быть, хочешь осмотреть дом? - предложил Ра пьяно хихикающей Николь.
        Я не стала дожидаться, пока он увлечет мою наигранно сопротивляющуюся подружку осматривать хозяйские спальни. Я поняла, что меня хотят заманить в ловушку. Но ничего у них не получится. В конце концов, я не обязана «наслаждаться» мрачной компанией неразговорчивого Володи, и никто меня не заставит остаться с ним наедине.
        Я подхватила свой бокал и объявила:
        - Замечательная идея! Ну а я, пожалуй, осмотрю сад…
        Оставшись в долгожданном одиночестве, я наконец расслабилась. Выбрала самую уютную (и самую дальнюю от дома) лавочку возле фонтана, не спеша допила свой коктейль, стараясь не вдыхать его убийственный аромат, и с наслаждением скинула туфли.
        Мерное журчание воды в фонтане завораживало.
        А все же коктейль был очень крепким, зря я расправилась с ним с гусарской скоростью.
        Впрочем, кому какое дело. Я быстро пьянею и быстро отхожу от дурмана. Хорошо еще, что никто не пытается навязать мне свое общество.
        Мне вдруг стало спокойно и хорошо. Я прилегла на лавочку и закрыла глаза. Но изображение почему-то не исчезло. И сквозь плотно сомкнутые веки я продолжала видеть кроны деревьев и небо - правда, оно почему-то было розовым, но меня этот факт - вот странность! - нисколько не покоробил. А потом вообще начались чудеса - на небе появились птицы, не то аисты, не то журавли. Их было много, и они кружили надо мной. Честное слово, я даже слышала, как хлопают их белоснежные огромные крылья.
        Это было невероятно. Я рассмеялась.
        - Ну а раньше ты пробовала галлюциногены? - вдруг раздался у меня над ухом знакомый голос.
        С трудом разлепив глаза, я увидела непонятно откуда взявшегося Володю. Он внимательно смотрел на меня, за ушами у него вызывающе торчали лосиные рога. Что за чертовщина?!
        При этом у него был такой серьезный вид, что я не выдержала и расхохоталась еще громче. Наверное, он решил меня развлечь и изолентой примотал к башке рога. Какая глупость.
        - Настя, с вами все в порядке?
        - Со мной… - Я попробовала встать, но тело меня не слушалось. И, вместо того чтобы подняться с лавочки, я скатилась на землю, что вызвало у меня новый приступ смеха.
        - Я вам помогу. - Он протянул мне руку, и я вдруг с нарастающим ужасом заметила, что его ладони испачканы в липкой густой крови.
        - Это уже не смешно, - закричала я, - чья это кровь? Чья это кровь?!
        - Настя, успокойся! Иди ко мне.
        - Нет! Нет! - Я попробовала отползти в сторону, но ничего не получалось. Я словно по беговой дорожке ползла - несмотря на все усилия, оставалась на том же месте.
        Когда его мокрая ладонь опустилась на мое плечо, я закричала так пронзительно, что с ближайшего дерева испуганно поднялась в воздух переругивающаяся стая ворон. Почему-то мне было страшно оборачиваться назад. В тот момент я была уверена: стоит мне обернуться, и я умру.

«Глупости все это, - подумала я, - так не бывает!»
        И обернулась. И умерла.
        Во всяком случае, сама я была на все сто процентов уверена в собственной же кончине.
        - Настена! Просыпайся, милая! - Кто-то нежно похлопывал меня по щекам.
        Веки были такими тяжелыми, словно коварный невидимый некто придерживал их ладонями. Но я все же умудрилась приоткрыть глаза.
        Я не сразу поняла, где нахожусь. Комната была просторной, потолки высокими, как в каком-нибудь дворце. Прямо надо мной располагалась незнакомая люстра в стиле ар-деко, невесть зачем украшенная какими-то подозрительными линялыми тряпками.
«Зачем было вешать позорное тряпье на такую шикарную дорогую люстру?» - недоуменно подумала я.
        Зато мне без труда удалось идентифицировать персону, вырвавшую меня из сладких рассветных объятий Морфея, - это была Николь.
        Она выглядела оскорбительно свежей в белом махровом халате и с мокрыми волосами, зачесанными назад. Словно девушка, вышедшая из рекламного ролика зубной пасты.
        - Спящая красавица, - улыбнулась она, протягивая мне большое красное блестящее яблоко.
        Я отстранила ее руку и рывком села на кровати. Голова трещала так, что мне пришлось сжать ладонями виски.
        - Где мы? - прохрипела я. - Сколько времени?
        - Еще спроси, как тебя зовут и какой на дворе год, - рассмеялась Николь. - Мы в гостях у Ра. Помнишь такого?
        Я ничего не ответила. Задумалась.
        Ну да, все правильно.
        Нахмурившись, я спустила босые ноги на пол. Он был теплым. И почему же я все-таки ничего не помню? Ни остаток вечера, ни процедуру отхода ко сну, ни эту комнату…
        Сначала Ратмир потчевал нас коктейлями. Потом я ушла в сад, где меня и разыскал заскучавший в одиночестве Володя. Потом… Нет, вот про еще одно «потом» я уже не знаю решительно ничего.
        Кажется, я видела розовое небо… Стоп! А разве небо вообще бывает розовым, учитывая, что я не Барби?! И аистов. Или журавлей. И мужскую грудь, всю в жестких рыжих завитках, а ниже - тугой пивной животик.
        Мамочки, но при чем здесь чья-то волосатая грудь?!
        Ох, кажется, меня сейчас стошнит.
        - У тебя такой глупый вид, - рассмеялась Николь, - видела бы ты себя. Ладно, одевайся. Пойдем вниз кофе пить. Ра и Володя уже уехали, нам придется вызвать такси.
        Только когда Николь насмешливо скомандовала: «Одевайся!» - я вдруг обнаружила, что стою посреди этой незнакомой комнаты совершенно голая.

«Лучше бы я вообще не просыпалась, - подумалось мне, - какие еще меня ждут сюрпризы?»
        - Ты точно ничего не помнишь? - сочувственно спросила Николь.
        - Точнее некуда. - Я растерянно огляделась и вдруг обнаружила на краю кровати собственную одежду, сложенную аккуратной стопочкой. - А где же нижнее белье? - спросила я, прекрасно понимая, что вопрос этот скорее даже философский, нежели риторический.
        Николь подняла глаза вверх в немом желании переадресовать мой вопрос высшим силам. Но, проследив направление ее взгляда, я обнаружила, что моя подруга взирает не на божественные абстракции, а на люстру. С которой кокетливо свешивается… мама дорогая!.. свешивается мой лифчик!
        Старенький и удобный, самый любимый, который я надеваю только тогда, когда точно знаю, что у процесса раздевания не будет свидетелей. Кое-где залатанный и сильно застиранный. Значит, именно его я спросонья окрестила «позорными тряпками».
        - Николь, - в ужасе воскликнула я, - немедленно расскажи, что вчера случилось!!!
        - Одевайся, - мягко улыбнулась она, - за завтраком все расскажу.
        - Не хочу завтракать. И с места не сдвинусь, пока все не расскажешь!
        - Ну ладно, - тяжело вздохнула она, - что именно ты хочешь услышать? У кого-то была веселая ночь.
        - У кого-то?! Ты имеешь в виду, что я веселилась, бегая по комнате и разбрасывая по углам шмотки?
        - Только вот не надо на меня кричать, - болезненно поморщилась она, - я вообще была с Ра, в его спальне. Я думала, что ты пошла спать. А потом к нам вдруг врывается этот Володя и начинает рассказывать, какая ты страстная.
        - Ты хочешь сказать, что… - Я замолчала и обессиленно опустилась на кровать.
        - Может, и к лучшему, что ты ничего не помнишь… Он такой толстый, - пробормотала она, - ой, прости!
        Я закрыла лицо ладонями. Перед глазами встал образ Володи, хотя по возрасту он больше тянул на Владимира Такойтовича. Двойной, нет, тройной подбородок, свисающий над дорогими брюками живот…
        Как я могла?
        Как?!?! Я!!!!! Могла?!?!
        - Как я могла? - звенящим голосом воскликнула я. - Я же никогда раньше так не напивалась! Ума не приложу, почему меня так повело с одного-единственного коктейля?
        - Да не кляни себя, - тихо сказала Николь, - все дело в том, что… Как бы тебе сказать… В общем, когда я в первый раз попробовала этот коктейль, со мной было то же самое.
        - Что именно? - немного оживилась я. - Ты тоже переспала с Володей?
        - Да нет, дурочка! У меня тоже было… сильное возбуждение, а потом я ничего не помнила. Просто Ра добавил туда каких-то трав и немного… грибов. Ну ты понимаешь, галлюциногенных. - К концу короткого монолога ее голос потух, как уголек в остывающем камине.
        - Что? - взревела я. - Так ты обо всем знала?! И позволила им напоить меня этой дрянью?! И даже меня не предупредила?! Да я сейчас тебя придушу!
        Я бросилась на нее, но Николь оказалась проворнее. Наверное, моя внезапная вспышка агрессии материализовалась бы в, говоря языком протокольным, убийство в состоянии аффекта. Но Николь одним прыжком отскочила к двери, тем самым сохранив свою жизнь и мою свободу.
        Может быть, у меня и получилось бы ее догнать, если бы так не заплетались ноги.
        - Угомонись, Настя! Прекрати этот скандал в стиле итальянской мелодрамы. Лучше смотри, что у меня для тебя есть. Володя кое-что просил тебе передать.
        - И что же? - мрачно уточнила я. - Что же он передал? Привет?
        Она запустила руку в карман халата и извлекла оттуда конверт. Опасаясь ко мне приближаться, положила его на краешек кровати и тут же отошла обратно к двери.
        Я без особенного интереса разорвала плотную бумагу. Неужели кабанистый Володя решил написать мне письмо? Как трогательно. И это после того, как он накормил меня
«волшебными» грибами, а потом воспользовался моей беспомощностью. Какая сентиментальность, какой похвальный романтический порыв!
        Но то, что находилось в конверте, не имело ничего общего с романтикой.
        Там были деньги. Веер зеленых бумажек высыпался мне на ладонь. Машинально я их пересчитала - сто, двести, триста - ого, целых полторы тысячи. Полторы тысячи долларов.
        - Вот видишь, сколько мы реально можем зарабатывать! - Николь истолковала мое изумление по-своему. - Вот видишь, чего мы достойны.
        - Да ты… - Я не могла подобрать нужных слов. - Да я тебя… как же ты могла?!
        - Скажи спасибо, что отдала, - усмехнулась она, - а ведь могла и присвоить.
        - Какая же ты… Да ты просто… Дрянь! - Наскоро натянув джинсы и свитер (я чуть не грохнулась на пол, запутавшись в штанинах), я наутек бросилась из комнаты. Может быть, зря так торопилась, потому что Николь и не думала меня возвращать. Снежная королева всегда избегала резкости движений.
        Не так-то просто было выбраться из коттеджа Ра, ведь планировка его была такой же небанальной, как и сам хозяин. Снаружи домик казался не то чтобы очень большим, но внутри был настоящий лабиринт - темные узкие коридоры со стенами из стилизованных булыжников, проходные комнаты, тупики. В какой-то момент я вдруг поняла, что двигаюсь по кругу и никак не могу обнаружить лестницу, ведущую вниз. Зато я обнаружила каминный зал в стиле персидского гарема, кабинет с последними новинками компьютерных технологий, гардеробную (даже у меня нет столько одежды, сколько у этого Ра), жемчужно-розовую ванную такой величины, что в ней можно было бы устраивать мастер-классы по аргентинскому танго… И кое-что еще.
        Фотостудию.
        Я и подумать не могла, что Ра интересуется фотографией, в противном случае наш с ним диалог не был бы настолько вялотекущим. По размеру и технической оснащенности его домашняя фотолаборатория могла бы посоперничать с подобными помещениями ведущих модельных агентств. Имелся здесь и полукруглый подиум, на который были направлены мощные осветительные приборы, и фотоаппарат на высокой треноге, и
«Макинтош» для цифровой обработки фотографий, и принтер, и подвешенные к потолку сменные фоновые панели - хочешь, на красном фоне моделей снимай, хочешь - на космически-серебристом. Может быть, Ра фотографирует здесь своих любовниц, чтобы потом хвастаться друзьям смазливыми подружками? Своеобразный такой сексуальный дневник. Интересно, а Николь здесь уже побывала?
        Вытерев тыльной стороной ладони слезы, я плотно прикрыла за собою дверь. Может быть, я ненормальная, но рабочая студийная атмосфера всегда расслабляла меня и успокаивала. Этому меня еще Лена Штиль в незапамятные времена научила. Как только заходишь в студию, говорила она, оставь все эмоции у входа, как зимнее пальто. Ты должна быть чистой и бесформенной, как глина, в которую талантливый мастер вдохнет содержание. Ты больше не Настя Николаева, ты модель, совершенный божественный материал для скульптурной лепки.
        Я не удержалась и включила один из осветительных приборов. Это моя любимая часть работы модели - когда ты входишь в залитый светом круг и остаешься наедине с фотообъективом. Это похоже на романтические отношения - на целом свете нет больше никого, кроме тебя и бесстрастного темного «глазка»; то ты с ним кокетничаешь, то злишься, то горько плачешь искусственными слезами (ассистентка с брызгалкой остается за кадром), то соблазняешь, а то и наоборот - невинно отвергаешь беспринципного соблазнителя.
        К сожалению, не все наивные обладательницы подходящих для модельного бизнеса данных подозревают, что это таинство - всего лишь малая толика будней манекенщицы. Основная же часть - это бег с препятствиями: с кастинга на кастинг, от маникюрши к массажистке, с одной вечеринки на другую в надежде, что тебя заметят, пригласят, продвинут. В конце дистанции тебя ждет либо вожделенный главный приз, либо - пшик! - ничего. Вот я, например: сколько лет бьюсь как рыба об лед, и в результате ни одной заметной фотосессии. А ведь мои данные идеальны: и рост, и вес, и лицо как чистый холст - что хочешь, то и рисуй на нем. В то же время в чертах моих есть некая индивидуальность, и взгляд у меня гипнотический. Нет, это я не сама придумала, это мне один фотограф сказал. Мне это выражение очень понравилось, хотя фотограф тот был малоизвестным и потихоньку спивающимся.
        Поднявшись на подиум и исподлобья взглянув в фотообъектив, я представила, что в один прекрасный день в похожей студии буду позировать для британского издания
«Вог». «Подбородок выше!» - скомандует мне улыбчивый фотограф. А секретарь услужливо принесет поднос, на котором будет выситься запотевший бокал с французским шампанским - для блеска в глазах. Ну а в шампанском… м-м-м, в шампанском будет плавать замороженная клубничка! Да, еще желателен листик свежей мяты на стенке бокала.
        Так, по-моему, кому-то срочно требуется губозакаточная машинка. Но - черт возьми - как же приятно помечтать иногда о желанном будущем. Тем более когда глаза на мокром месте.
        Наконец мне надоело позировать воображаемому восхищенному фотографу и я спустилась с подиума и подошла к компьютеру. Раз уж они так со мной поступили, то и я имею право немножко похозяйничать. Я включила компьютер, но, к своему разочарованию, на
«рабочем столе» не нашлось ни одной папки. Зато на верхней полочке компьютерного стола я углядела большой белый конверт. В таких конвертах мне обычно выдавали пробные снимки.
        Что ж, посмотрим, что он там нафотографировал. Кстати, ведь и я, я тоже вполне могу оказаться в архивах этого так называемого творца. Всю ночь я провела в бессознательном состоянии.
        Я нетерпеливо разорвала конверт (гулять так гулять) и вытряхнула содержимое себе на колени. Но там были не фотографии, а… деньги. Доллары.
        Надо же, какое утро, второй денежный конверт за последний час. Всегда бы так, усмехнулась я. Машинально я пересчитала купюры. Не много, но и не мало - почти три тысячи.

«Видишь, сколько мы стоим? - всплыли в памяти слова раскрасневшейся от волнения Николь. - Видишь, сколько мы можем реально зарабатывать?!»
        Я оглянулась на дверь. Никто меня не видит. Никто не знает, что я здесь. Имею ли я право… Да нет, об этом даже думать нельзя. Я же не воровка, не проститутка-клофелинщица какая-нибудь. Надо запечатать конверт, положить его обратно и тихонько покинуть помещение. Тем более что у меня и так есть деньги - полторы тысячи долларов. Такие гонорары мне и не снились. Сначала, когда Николь вручила мне плату за пьяную неосознанную «любовь», я испытала лишь отвращение с легкой примесью паники. Ведь для модели так важна репутация, и я всегда умудрялась талантливо избегать сомнительных историй, а тут вляпалась по самые уши. С другой стороны… Я же не помню ничего, вообще ничего. А раз так, значит, можно считать, что ничего и не было.
        Но сейчас, когда я немножко успокоилась, полторы тысячи долларов, покоящиеся в моей сумочке, больше не казались пудовыми сребрениками.
        Я положила конверт на полку, но потом, подумав, взяла его обратно и задумчиво повертела в руках. Что я, совсем с ума сошла, что ли? Да, меня купили, но я-то не горела желанием себя продать! Мною воспользовались без моего ведома и заплатили цену, которую я не назначала. Полторы тысячи!
        Смешно.
        Так имею ли я право взять эти деньги, с такой нарочитой небрежностью валяющиеся на столе?
        Ха, а пусть попробуют меня остановить!
        Я сложила конверт пополам и спрятала его в потайной кармашек своей дешевой соломенной сумочки. Настроение мое немного улучшилось, но все равно я знала, что еще не скоро смогу избавиться от тоски, которая со страстью пылкого влюбленного сжимала мои внутренности в стальных ледяных объятиях.

…Без взбалмошной Николь моя жизнь немного опустела. Нет, ее содержание оставалось неизменным - я продолжала бегать на какие-то кастинги, участвовала в показах. Меня даже выбрали для съемок телеролика о краске для волос. Но мне отчаянно не хватало общества единственной подруги, наших длинных телефонных бесед в жанре сплетни, совместных прогулок по магазинам и несмелых мечтательных зарисовок на тему общего топ-модельного будущего.
        Из загородного дома Ра мы уезжали в разных такси. Почему-то я была уверена, что вечером Николь позвонит. И я ждала телефонной трели, как некоторые романтичные девушки ждут звонка любимого. Я даже приготовила несколько хлестких фраз, которыми собиралась отшвырнуть ее суетливые извинения.
        Но телефон безмолвствовал.
        Я ее прогнала, и она покорно исчезла.
        Зато впервые в жизни у меня, вечно экономящей, бегающей по распродажам, появились шальные легкие деньги. Четыре с половиной тысячи долларов - для меня это было целое состояние. Первым делом я отправилась в свой любимый обувной бутик и приобрела две пары потрясающих вечерних туфель на высоченном каблуке. Я давно заметила, что в дорогих туфлях нога устает меньше. Буду в них по кастингам бегать - вдруг умопомрачительные туфельки станут крошечным аргументом в мою пользу?
        Еще я накупила целую корзину косметики, хотя меня никак нельзя причислить к особам, злоупотребляющим декоративным макияжем. Но кто бы знал, как весело было носиться по магазину, выбирая тюбики и флакончики, покупая разные оттенки одной и той же губной помады и снисходительно улыбаясь суетящимся продавщицам.
        Целую неделю я баловала себя суши в одном из самых дорогих японских баров города. Я знала, что кошелек мой - не бездонный колодец. Но стоило мне вспомнить о призрачности и мимолетности свалившегося на мою дурную голову «богатства», как тратить деньги становилось еще веселее.
        И только когда я в очередной раз запустила руку в заветный конверт и обнаружила, что денежная пачка похудела, как кинозвезда, сидящая на диете Аткинса, я призадумалась. У меня осталось всего пятьсот долларов. С ума сойти, я не заметила, как потратила несколько тысяч, астрономическую для меня сумму! Зато моя квартира обросла приятно гладкими на ощупь коробочками, шуршащими фирменными пакетами и источающими райские ароматы флаконами.
        Мысль о том, как можно достойно «спустить» остатки капитала, осенила меня, как всегда, внезапно.
        Фотосессия.
        Как же я раньше об этом не подумала?
        Портфолио любой модели становится в два раза ценнее, если в нем имеются снимки от известных фотографов. И раз мне пока не удалось доказать свою принадлежность к племени счастливиц, которым за фотосессии у Влада Локтева еще и деньги платят, значит, я могу сама заплатить за эту мало кому понятную роскошь.
        Незамедлительно я записалась на прием к одному из известнейших столичных фотографов, работающих с самыми крупными глянцевыми журналами. Обидно, конечно, отдавать последние деньги за час, проведенный в чьей-то фотостудии (где тебе не подадут шампанского с клубникой и не назовут красавицей; да с тобой вообще никто разговаривать не будет, если, конечно, не считать за разговор отрывистые реплики:
«Ноги шире!», «Не улыбайся» и так далее).
        Но на самом деле покупала я не фотографии, не черно-белые изображения моего почти ненакрашенного лица - вовсе нет. Можете считать, что я приобретала дорогой лотерейный билет. Еще один шанс, который, возможно, позволит мне вырваться из грязного болота, в котором с каждым днем завязаешь все сильнее.
        Если, конечно, не барахтаешься.
        Через две недели после инцидента с «чудо-коктейлем» мне снова позвонил Борис Бажов.
        - Анастасия, я хотел бы вернуться к нашему разговору.
        В ответ я рассмеялась - от отчаяния, а не потому что у меня извращенное чувство юмора. Да уж, видимо, никуда мне от этого не деться. Помню, Николь как-то сказала, что обратного пути из этого бизнеса нет: один раз согласишься, и все, на тебе поставят крест. В Москве много таких лжемоделек, которые тоже, наверное, о чем-то возвышенном типа журнала «Вог» мечтали, а потом благополучно пошли по рукам.
        Бажов удивился:
        - Чего смеешься-то? Ты там, что ли, не одна?
        Я соврала, что не одна, чтобы он не решил, что я сумасшедшая.
        - Анастасия, мне нужно, чтобы ты подъехала в офис. И чем скорее, тем лучше.
        - Хорошо, - инертно согласилась я, - мне тоже надо с вами поговорить.
        - О чем? - удивился он.

«О том, что я не подхожу на уготованную мне роль, - грустно подумала я, - о том, что я сама во всем виновата». Всю жизнь я только и делала, что плыла по течению. Мои родители были тиранами, но меня это вполне устраивало. У меня и в мыслях не было бунтовать. Единственной моей смелой инициативой было намерение участвовать в чертовом конкурсе красоты. Но и там я умудрилась найти себе руководителей - мною бесцеремонно распоряжалась Лизка. Она меня использовала, а потом без сожаления вышвырнула вон, как старую тапку. Теперь меня использовала Николь…
        Сейчас я понимаю, что именно привлекло ко мне Снежную королеву, неприступную, взрослую и чудовищно расчетливую. Я была достаточно хороша, чтобы сгодиться в ее подружки. И в то же время достаточно безлика, чтобы покорно теряться на ее ослепительном фоне. И она сразу, с самого начала, почувствовала во мне слабину. Мое общество было для нее удобным. При ней всегда была верная соратница, готовая подстраховать, помочь и, в случае чего, посодействовать повышению ее благосостояния. Я, кстати, была уверена в том, что Николь заглянула в конвертик, перед тем как передать его мне. Она ведь знала, что вряд ли я буду звонить Володе. А если мы случайно и встретимся - Москва ведь вопреки распространенному мнению довольно тесна, - то уж точно постесняюсь жаловаться на скупость любовника-толстяка.
        Он во мне ошибся, проницательный бизнесмен Борис Бажов. Я никогда не стану одной из его разменных монет.
        - О чем? - нетерпеливо повторил он.
        - Неважно, - усмехнулась я, - в любом случае это личный разговор.
        И вот через несколько часов я снова сидела напротив него на неудобном офисном стуле. А хамка секретарша с кривой улыбочкой потчевала меня жидким чайком. Уверена, что она нарочно, из бабской злости, сунула в мою чашку спитой пакетик.
        - Анастасия, разговор нам предстоит серьезный, - сказал Борис, подождав, пока секретарша покинет кабинет.
        - Это я уже поняла.
        - Я давно к вам присматриваюсь. Но теперь мое решение сформировалось окончательно. - Он распахнул лежавшую перед ним массивную кожаную папку. - Не знаю, как вы отнесетесь к моему предложению…

«Зато я знаю», - беззвучно прокомментировала я.
        - Вам всего шестнадцать… - Он делал вид, что думает, хотя у него на лице было написано, что принятое решение окончательно и бесповоротно. - Вы живете с родителями?
        - Нет, - прохрипела я. От волнения у меня всегда садится голос.
        - С другом? - Бажов смотрел мне в лицо.
        - Нет.
        - Как ваши родители отнесутся к тому, что иногда вы будете работать далеко от дома?
        Он действительно вербовал меня в эскорт-службу. Когда-то одна из моделей рассказывала, что происходит это именно так: сначала Бажов осторожно прощупывает почву, а потом огорошивает предложением, отказаться от которого ты не имеешь права.
        Он сказал, что я буду работать вдалеке от дома. Наверное, речь идет о сопровождении бизнесменов в командировки. Одна моя знакомая манекенщица по имени Илона давно этим подрабатывала. И ей это даже нравилось. Она любила легкомысленно щебетать о том, что таким образом ей удалось объездить весь мир. Особенно ей запомнился один грек, который собирал на своей яхте по десять-пятнадцать манекенщиц из разных стран. Каждой девушке он платил по двести долларов в день, поэтому конкуренция была велика. Илоне удалось побывать на вожделенной яхте дважды. В последний раз грек подарил ей на прощание золотые серьги весом почти полкило, и с тех пор ее воспоминания о круизах женолюба-интернационалиста стали еще более теплыми и ностальгическими.
        Интересно, есть ли у меня шанс? Хоть один маленький шанс все изменить?
        Я извлекла из сумки конверт с новыми фотографиями и положила перед ним на стол.
        - Вот.
        - Что это? - удивился Бажов.
        - Я хочу, чтобы вы взглянули. Перед тем как начнете ваш разговор.
        Пожав плечами, он надорвал конверт. Сердце мое билось, как будто бы я не сидела спокойно в кресле, а была начинающим космонавтом на тренировочной центрифуге. Взглянув на первый снимок, Бажов удивленно приподнял кустистые брови. Я же напряженно всматривалась в его лицо, стараясь уловить хоть малейший оттенок восхищения или, наоборот, прохладного пренебрежения.
        Добравшись до середины пачки, он потянулся за очками.
        - Настя, откуда это?
        - Да так, - нервно усмехнулась я, - сделала на прошлой неделе.
        - Представляю, во сколько вам это обошлось, - он испытующе на меня взглянул. - Вы обзавелись богатым обожателем?
        - Что вы! - рассмеялась я. Не хватало еще, чтобы он узнал постыдную историю о толстобоком Володе. Тогда мне крышка. - Нет, я копила. Откладывала деньги.
        - Занятно… - протянул он. - Настя, вы гораздо более интересны, чем показались мне изначально. В вас есть глубина.
        - Спасибо. Мне говорили, что у меня взгляд гипнотический, - осмелев, слабо улыбнулась я.
        - Взгляд у вас глуповатый, - остудил мой пыл Бажов, - но это не так важно. Мы еще вас сделаем. Знаете, мне сначала показалось, что вы рохля.

«Я и есть рохля, - подумала я, - всегда себя такой считала».
        - Но вы способны на поступок, - продолжил Бажов, - именно поэтому я сегодня вас сюда и пригласил.
        Он извлек из кожаной папки, лежавшей на краю стола, какую-то фотографию и протянул ее мне.
        - Это лицо вам о чем-нибудь говорит?
        Я схватилась за снимок, как за спасательный круг. А вдруг изображенный на фотографии бизнесмен будет настолько хорош собой, что я влюблюсь в него с первого взгляда. Тогда мне, возможно, и удастся как-нибудь выкрутиться.
        Взглянув на фотографию, я в изумлении отпрянула назад.
        Во-первых, изображенный на ней человек вовсе не был мужчиной - это факт. Во-вторых, данной даме было хорошо за пятьдесят - несмотря на то, что сохранилась она прекрасно, была дорого подстрижена и умело накрашена, о возрасте свидетельствовали вековые кольца на ее тощей шее.
        Но не хочет же он сказать… Не может же быть, что…
        Но серьезный взгляд Бориса Бажова свидетельствовал о том, что реальность оказалась еще страшнее моих ночных кошмаров. Мало того что мне предлагают стать «покупной девушкой», так еще и в роли покупателя выступит мерзкая старуха! Хотя ее лицо отчего-то кажется мне знакомым.
        - Волнуетесь? - с отеческой улыбкой спросил Бажов.

«Нет, ликую! Сейчас от радости описаюсь!» - захотелось ответить мне. Думаю, если бы ему предложили лечь в постель с этим существом, с него мигом слетела бы вся спесь.
        - Так вы мне не ответили - вы узнаете эту женщину или нет?
        - Вообще-то нет, - промямлила я.
        - Это Амалия Роша. Владелица одного из крупных домов моды в Париже. Ей уже семьдесят три года, но она все еще при делах.

«Двойное унижение, - подумалось мне, - я буду работать в мире моды. Да вот только не тем, кем мечтала…»
        - У вас пропал дар речи, Анастасия? - усмехнулся Бажов. - Что ж, я вас понимаю. Наверное, вам не каждый день предлагают заключить контракт с парижским Домом моды.
        - Заключить контракт? - помертвевшими губами машинально повторила я.
        - На ваше лицо обратил внимание букер, работающий при Доме моды. Амалия Роша работает только с теми моделями, которые еще нигде не засветились. И делает из них звезд. Получается, что это и Дом моды, и модельное агентство в одном лице.
        - Так я буду работать в Париже моделью?!
        - Нет, подиум подметать! - разозлился Бажов. - Конечно, моделью, кем же еще? Мгновенной славы я вам, естественно, не обещаю. Сначала вы просто будете участвовать в показах. Потом, если повезет, попадете в ежеквартальный печатный каталог Дома моды или прорекламируете одежду Амалии в каком-нибудь журнале. А потом - кто знает, - развел руками Борис, - может быть, в один прекрасный день вы станете лицом Дома моды «Амалия Роша». Сейчас им является голландская модель Ева Сторм.
        - Ева Сторм?! - чуть не задохнулась я. - Она же известна на весь мир!
        - О чем я вам и толкую. - Мое ликование его, похоже, забавляло. Он был похож на старого пса, наблюдающего за тем, как игривый щенок весело треплет старые тапочки. - И вот о чем я хочу спросить, Анастасия: вы меня не подведете?
        - Нет! - горячо пообещала я. - Конечно же, нет!
        Если бы это было уместно, я кинулась бы перед Бажовым на колени и облобызала бы его не слишком чистые, темные от загара руки. Но, боюсь, в таком случае он счел бы меня психически нестабильной и переиграл бы свое решение. Поэтому я ограничилась тем, что тепло ему улыбнулась и прошептала: «Спасибо!»
        Тем вечером я уже паковала вещи, которые намеревалась взять с собой в новую жизнь. Я решила брать только самое необходимое - джинсы, несколько свитеров, футболки, запасное белье, несколько упаковок с колготками, платье и туфли для кастингов. Все остальное - маленькие девчоночьи излишества - куплю уже там, в Париже. Бажов пообещал, что у меня будет стабильная и достаточно высокая зарплата. Причем аванс мне выдадут в первый же парижский день.
        Все это звучало слишком хорошо, чтобы я поверила в эту сказку до конца.
        Когда я утрамбовывала в чемодане вещи, чтобы уместить в него несколько флаконов своего любимого шампуня, раздался телефонный звонок. Я радостно кинулась к телефону - в тот момент мне хотелось обнять весь мир и всем доверить свой шокирующий секрет. Я еду в Париж! Я буду работать с самой Евой Сторм! И стану топ-моделью, как она!
        Я не сразу узнала, кому принадлежит слабый голос на другом конце трубки. Казалось, тихое «алло» принадлежит бестелесному духу и доносится с того света. Мне стало не по себе.
        - Алло! Говорите! Кто это?
        - Настя… Настя… - столько боли было в этом далеком голосе, столько безысходности.
        - Кто это?! - перепугалась я.
        - Не узнаешь… - констатировал неизвестный страдалец (хотя, скорее всего, голос принадлежал женщине), - это же я… Николь…
        - Николь?! - завопила я. - Ты где?! Что случилось?
        - Я в больнице… Приезжай…
        - Но что с тобой случилось?!
        - Запиши адрес… - Она словно говорила под диктовку. - Приезжай. Не бросай меня…
        - Подожди! - Я кинулась на кухню - там, на подоконнике, всегда валялась кучка обгрызенных (дурацкая школьная привычка) карандашей.
        Но когда я вернулась к трубке с карандашом и обрывком бумаги, Николь уже не было на проводе. Только частые гудки - конечно, это глупость, но мне показалось, что телефон гудит укоризненно.
        Целый час потребовался мне на то, чтобы, обзвонив справочные по несчастным случаям и больницы, наконец найти Николь Самыкину. Я выяснила, что находится она в отделении травматологии и что тяжесть ее состояния котируется как средняя. В регистратуре больницы отказались сообщать подробности.
        Я не стала ни переодеваться, ни краситься. Как была, в домашних рваных трениках и растянутом свитерке, бросилась на улицу, поймала такси. Когда я диктовала водителю адрес больницы, голос мой дрожал.
        Выяснилось, что в палату пускают только до восьми вечера, я же добралась до больницы, которая находилась на другом конце города, только в половине девятого. Обильные слезы и десятидолларовая купюра растопили холодное сердце строгой медсестры. Еще больше она оживилась, когда узнала, к кому именно я направляюсь. Она даже вызвалась проводить меня до самой палаты, чтобы я не запуталась в многочисленных больничных коридорах.
        - Она вам кто, сестра? - почему-то шепотом спросила услужливая медработница.
        - Подруга.
        - Говорят, манекенщица? Правда?
        Я кивнула.
        - А правда, что она красавица была? Она сама так говорит… А кто ее разберет.
        - Что значит была? - ужаснулась я.
        - Так вы ничего не знаете?
        Я схватила медсестру за рукав застиранного голубого халата:
        - А что с ней случилось?
        - Да привезли ее ночью. Кто разберет, что случилось-то. Говорит, упала. Только вот и ежу понятно, что избили ее. Хахаль, наверное, постарался… А кто у нее хахаль-то? - жадно спросила она.
        - Да нет у нее никого, - растерялась я, - то есть… Ох, да неважно! И что с ней? Она поправится?
        - А вы сами все сейчас и увидите. - Медсестра остановилась возле одной из палат. - Здесь она, проходите.
        В палате находились три женщины, и никто из них не обратил на меня внимания. Их невежливость была легко объяснима. Ноги одной были загипсованы до бедер, другая из-за обилия бинтов походила на египетскую мумию, а третья вообще являла собою страшное босховское зрелище - вместо носа у нее была бордовая лепешка, глаза заплыли, в уголках губ скопилась запекшаяся кровь. Едва взглянув на нее, я тут же поспешила отвести глаза.
        Я растерянно переминалась на пороге. «Наверное, Николь - это «мумия», - решила я. Но не успела я об этом подумать, как женщина с развороченным лицом тихонько меня позвала:
        - Настя…
        - О господи! - вздрогнула я, не веря своим глазам. - Это ты?!
        - Я. - Она даже попробовала улыбнуться, но тут же поморщилась от боли, потому что ее пересохшая губа лопнула, и на ней выступила скупая капелька крови. - Хороша, правда? Хороша была Танюша…
        Я грохнулась на прикроватный косенький стульчик.
        - Николь! Но что с тобой случилось?!
        - А ты не видишь? - В ее голосе послышались прежние капризные нотки, которые позволительны красавице, но не этому существу. - Все плохо…
        - Ты поправишься, - сказала я, самой себе не веря. Не знаю, что надо сделать с этим лицом, чтобы вернуть его в первоначальное состояние. Боюсь, одной пластической операцией здесь не отделаться.
        - Настя, я никогда не буду такой, как раньше… - Лицо Николь оставалось спокойным, но по синим щекам покатились слезы. - Я уже говорила с доктором… Ты не думай, соображаю я хорошо, хоть меня и головой били… Головой о капот.
        - Кто? - прошелестела я. - Ты уже заявила в милицию?
        - Издеваешься?! - прошипела Николь. - Никакой милиции мне не надо. Меня предупредили, что, если буду рыпаться, в живых не останусь. Хотя… - Она криво усмехнулась. - Может, лучше мне и вовсе сдохнуть, чем жить с такой рожей.
        - Пластическая операция… - начала было я преувеличенно бодрым голосом.
        Николь схватила меня за руку:
        - Я уже консультировалась с хирургом. Конечно, операцию делать я буду, но на щеке в любом случае останется шрам. - Она судорожно всхлипнула, как будто бы ей не хватало воздуха и резкими порывистыми вдохами она пыталась наполнить легкие кислородом. - И нос… Нос тоже не будет таким, как раньше. У меня порваны губы, и еще…
        - Хватит, - перебила я, почувствовав позывы к тошноте. - Но кто это сделал? Мне-то можно сказать…
        Она отвернулась к стене. Я обратила внимание, что ее волосы уложены в тугие блестящие завитки. У лба пряди растрепались и слиплись от крови. А вот на затылке сложная прическа сохранила свою витиеватую первозданность. И мне опять стало не по себе. Николь явно готовилась к какой-то важной встрече, она изо всех сил старалась выглядеть красавицей. И вот теперь передо мной был монстр с раздробленным лицом, но с холеными волосами.
        - Да так, один мужик, - потухшим, делано-безразличным тоном ответила она, - мне нашел его Бажов. Я несколько раз его сопровождала - эскорт и все такое. А вчера… Я даже не знаю, что на него нашло. Он как с цепи сорвался. Сначала жаловался мне на неудачный день, сложные переговоры. Потом на жену, которая его бросила. Потом сказал, что все бабы стервы. А потом… - Она замолчала.
        - Но это же преступление, - ужаснулась я. - А Бажов об этом знает?
        - Еще бы, - ухмыльнулась она, - ему я первому позвонила. Он спокойным голосом посоветовал никому ничего не говорить. И сказал, что оплатит все мои операции. Но мне-то что с того… Настя… - Она сжала мое запястье так, что костяшки ее пальцев побелели. - Если он и тебе будет что-то такое предлагать, ни в коем случае не соглашайся! Ясно? Ни в коем случае!
        Я промолчала.
        Я просто не знала, как сказать изуродованной Николь о том, что передо мной Борис Бажов нарисовал совершенно иные перспективы. Что уже сегодня в моем паспорте появится экстренно сделанная шенгенская виза, а завтра белоснежный лайнер унесет меня в Париж.
        - Ты с ним не говорила? - спросила Николь. - Он тебя больше не вызывал?
        - Нет, - соврала я.
        - И хорошо, - вздохнула она, - если будет настаивать, лучше делай ноги из этого агентства.
        - Спасибо, что предупредила…
        - Не за что. Настя… Ты уж прости меня за то, что я с тобой так… Я имею в виду Ра и Володю.
        Она вновь повернула ко мне лицо, и я невольно передернулась от отвращения и ужаса.
        - Да ладно. Забудь.
        - Нет, я серьезно. - Ее голос потеплел, и, честно говоря, звучало это странно. - В каком-то смысле я сделала это нарочно.
        - Что ты имеешь в виду? - Я вскинула на нее полные удивления глаза.
        - Ну… Меня раздражало то, что ты как не от мира сего… Бегаешь по каким-то кастингам, спишь с какими-то придурками. И все время долбишь о том, что когда-нибудь мы станем топ-моделями.
        - Но когда-нибудь…
        - Брось! - гаркнула она так громко, что «мумия», дремавшая на соседней койке, зашевелилась и что-то недовольно пробурчала. - Неужели и сейчас, глядя на меня, ты веришь, что это возможно?
        Я потрогала рукой сумочку, в которой лежала копия контракта с Домом моды «Амалия Роша». Правильно я сделала, что ничего ей не рассказала. Известие о моем успехе добило бы ее окончательно.
        Я погладила ее по голове, стараясь не прикасаться к тем волосам, которые были липкими и жесткими от бурой крови.
        - Николь, тебе лучше отдохнуть… Попробуй уснуть.
        - Не могу, - махнула рукой она, - когда ты уйдешь, мне сделают укол. Тогда и посплю. Так ты на меня точно больше не сердишься?
        - Точно не сержусь.
        - Настя… Ты моя единственная подруга!
        - И ты моя подруга, - уныло подтвердила я.
        - Может быть, ты и поможешь мне выкарабкаться. Все-таки ты оптимистка. Придешь завтра?
        Я замешкалась с ответом - что ей сказать? Завтра утром меня уже не будет в Москве. Кто знает, как надолго я уеду. Возможно, мною останутся недовольны и контракт будет разорван. А возможно - я мечтательно улыбнулась, - возможно, мне и правда удастся вытеснить красавицу-голландку Еву Сторм с почетной роли лица Дома «Амалия Роша». И тогда мне будет не до визитов в Первопрестольную - жизнь топ-модели расписана по минутам.
        - Чего улыбаешься? - немного обиженно спросила Николь. - Придешь?
        - Приду, - пообещала я.
        Следующим утром, глядя сквозь кружевные облака на то, как внизу тает расчерченный на прямоугольники аэродром Шереметьево, я вдруг вспомнила о том, как два года назад мы с Николь тратили наш первый «модельный» гонорар. Нам заплатили по пятьдесят долларов - сущие копейки - за участие в показе нижнего белья, но мы были рады так, словно стали миллионершами. И для нее, и для меня это была первая работа на подиуме. После того как показ закончился, мы, не смывая яркий грим, отправились в итальянский ресторанчик и заказали пиццу «Капричиоса» на двоих. И все, кто был в ресторане - официанты, бармены, посетители, - с любопытством на нас поглядывали. Кто-то даже спросил: вы манекенщицы? И нам было приятно, что наша принадлежность к особенной касте «работниц каблука» так явно бросается в глаза.
        А потом мы поймали такси и отправились в торговый комплекс, который работал до полуночи. Мы казались себе хозяйками жизни, хотя денег-то у нас было - всего ничего. И Николь сказала:
        - Первый гонорар надо потратить на что-то памятное. Это такая примета. Чтобы потом работа хорошо пошла. Давай разойдемся и через час встретимся на этом же месте. Выберем себе талисманы с первых заработанных денег.
        Так мы и сделали. Я не удержалась и отправилась в отдел парфюмерии - я давно положила глаз на духи «Ангел» от Терри Мюглера в хрустальном флаконе в виде звезды. До сих пор они были мне не по карману. Но до вожделенного рая ароматов я так и не добралась, потому что по пути мне попалась сувенирная лавочка с бессмысленными скульптурками из экзотических стран. Продавец с энтузиазмом накинулся на меня, расхваливая свой товар. И я, сама не зная почему, купила обтянутый бежевой кожей барабан.
        И вот, с никчемным барабаном под мышкой, я шла на встречу с Николь и заранее представляла, как она презрительно усмехнется, когда я покажу ей покупку.
        Николь я увидела издалека - на ее голове была соломенная шляпа величиной с колесо грузового автомобиля. Более дурацкого аксессуара мне встречать не приходилось. Мало того что в такой шляпке она не протиснулась бы даже в двери троллейбуса, так еще к ее соломенным полям были пришиты гроздья пластмассового винограда.
        Увидев барабан, Николь согнулась пополам от смеха. А я, в свою очередь, с истерическим хохотком сорвала шляпку с ее головы.
        Не знаю, почему этот случай вспомнился мне именно в самолете компании «Эйр Франс» в тот день, когда я покидала Москву. Странно - я смотрела на улыбчивых стюардесс, которые толкали перед собой тележку с напитками, а видела смеющуюся Николь в идиотской шляпе. И в ушах стоял ее голос:
        - Ну мы с тобой и дурочки!
        Часть III
        УВИДЕТЬ ПАРИЖ И ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ
        Тридцатилетняя топ-модель голландского происхождения Ева Сторм была так красива, что ее смело можно было бы выставлять в Лувре под стеклянным колпаком. Двенадцать лет подряд она с наглой уверенностью главного светила блистала на лучших подиумах мира. И это время с ловкостью талантливого гранильщика алмазов отточило каждый ее жест, каждый взгляд. Ее поведение было тщательно продуманным, даже когда она находилась наедине с самой собой.
        Я познакомилась с ней в Париже, на вечеринке в честь семьдесят пятого дня рождения владелицы модного дома «Амалия Роша».
        Пригласили меня не случайно - я участвовала во всех показах сезона и два раза даже выходила на подиум в платье невесты, а это для манекенщицы особенная почесть. До меня даже дошел многообещающий слух, что дирекция Дома моды подумывает о новом его лице, и моя кандидатура будет рассматриваться первой. До этого времени шесть лет лицом дома «Амалия Роша» была Ева Сторм.
        Как странно, думала я, наблюдая за Евой, за тем, как она с помощью коктейльной соломинки пытается извлечь из бокала лед. Ведь ее лицо мне с детства знакомо. Она уже была известна, когда я еще и не помышляла о модельной карьере. И даже потом, когда мне удалось пробиться в подиумный мир, я и не мечтала, что когда-нибудь звезда такой величины, как Ева Сторм, посмотрит на меня уважительно, как на возможную соперницу.
        - Как мило, - сказала она мне сразу после того, как нас представили, - вы вторая русская модель, с которой я знакома.
        Ее английская речь была безупречной с точки зрения грамматики, но слишком уж осторожной и медленной.
        - В Париже работает много русских, - удивилась я. Вот где пригодились мои занятия английским! - И некоторые из них довольно известны.
        - Но не могу же я общаться со всеми, - поморщилась Ева, - честно говоря, у меня и так друзей больше, чем я могу себе позволить.
        Я знала, что это просто светский треп, но тем не менее было приятно чувствовать себя избранной. У Евы Сторм не было времени пообщаться с русскими топ-моделями, а вот для меня она нашла пару минут.
        - И как же зовут ту русскую модель, с которой вы знакомы? - вежливо улыбаясь, спросила я для поддержания разговора.
        Мне не хотелось отпускать голландку-красавицу, ведь краем глаза я заметила, что к нам приближается седовласый хмурый тип, обвешанный фотоаппаратами и штативами. Неплохо мне было бы просочиться в местную светскую хронику - возможно, мое появление на страницах какого-нибудь модного журнала как-то повлияло бы на мнение Амалии Роша. Да только вот в чем загвоздка: я не звезда и журналисты мною не интересуются. Иное дело Ева Сторм - такое впечатление, что она содержит целый штат папарацци, которые отслеживают каждый ее шаг. Потом она, конечно, будет недовольно хмуриться, листая очередную газету, львиная доля статей которой будет посвящена Евиному набегу на бутики Милана. Она кокетливо воскликнет: «Ох уж эти журналюги!» - а потом аккуратно вырежет статейки и наклеит их в специальную тетрадку, чтобы потом гордо демонстрировать альбомчик гостям.

«Супермодель Ева Сторм и новая парижская звезда Анастасия Николаева» - такой могла бы быть подпись под нашей фотографией.
        - Русскую модель зовут Елизавета, - снисходительно улыбнулась Ева, - но вообще-то она не совсем модель. Так она себя называет, но вы, русские, любите приврать. То есть, - хихикнула Ева, - я хотела сказать, приукрасить, не обижайтесь. А Елизавета… Она у меня работает, ассистенткой. И, знаете, я ею очень довольна. Она аккуратная, нежадная и никогда не забывает отнести в прачечную мое белье.
        Я нахмурилась - не понравилось мне ни то, что топ-модель невольно уравняла меня, будущую звезду, с какой-то секретаршей, ни снисходительная улыбка Евы, которой она еще больше подчеркивала социальную пропасть, нас разделявшую. Хотя, может быть, ей неизвестно, что в скором времени я могу заменить ее?
        - Вы слышали новость? - Я попыталась придать своей улыбке ту томную усталость, которая, видимо, была здесь в моде. - Я собираюсь занять ваше место у Амалии. Конечно, еще ничего не решено точно…
        - Вы правы, ничего не решено! - перебила она. - Если честно, я пока не уверена, что мне стоит отказываться от продления контракта. В рекламной кампании я занята всего восемь дней в году.
        - Да, вам надо подумать о будущем, - не удержалась я, - возраст.
        Фотограф, который кружил возле нас, как голодная акула, наконец рискнул перебить наш диалог на пониженных тонах интеллигентным покашливанием.
        - Дамы, улыбнитесь.
        Ева с проворностью олимпийской чемпионки отскочила на несколько метров влево и суетливо поправила волосы.
        - Можете меня сфотографировать, - милостиво разрешила она, - хотя, если вы гнались за ней… - Многозначительный взгляд, издевательская улыбочка и едва заметный кивок красиво причесанной головки в мою сторону.
        - Что вы, мадемуазель Сторм, наше издание давно интересуется вами! Я оставлю вам визитную карточку, может быть, позже мы могли бы поговорить об обложке?..
        Фотограф повернулся ко мне спиной.
        И что мне оставалось делать? Конечно, я попыталась придать своей физиономии индифферентное выражение. Ухватив с подноса проходившего мимо официанта горсть миндальных орешков, я отошла от стервозной супермодели и дурня-фотографа. Вот не повезло, нарвалась на интеллигентного папарацци. Обычно представители его профессии не спрашивают разрешения перед тем, как кого-нибудь сфотографировать. Будь он понаглее, я могла бы попасть в кадр вместе с Евой.
        Но через несколько минут настроение мое улучшилось. Эта Ева меня совсем не знает, за что она могла меня вот так сразу невзлюбить? Если она стервозничает, значит, у нее есть весомая на то причина. Мне уже приходилось встречаться с такими особами, как она. Стервы высшей марки, как правило, любят строить из себя ангелоподобных недотрог, и коготки они выпускают только в экстремальных ситуациях. Мне были продемонстрированы клыки - выходит, у супермодели есть повод меня возненавидеть. Из чего можно сделать вывод, что мои шансы стать новым лицом «Роша» высоки.
        Заметив, что Ева время от времени искоса на меня посматривает, я решила ответить на ее бездарный шахматный ход своей комбинацией.
        Глотнув для храбрости дорогого белого вина, я подошла к самой имениннице - Амалии Роша.
        Семидесятипятилетняя хозяйка одного из крупнейших домов моды выглядела по крайней мере лет на тридцать моложе. А со спины она вообще могла бы сойти за девушку - причем не обычную девчонку из толпы, а какую-нибудь балерину или манекенщицу. Хотя для манекенщицы она была маловата ростом, зато врожденного аристократизма и изящества в ней было предостаточно.
        Темные волосы Амалии были забраны в строгую высокую прическу и украшены кокетливой антикварной диадемой. Нежно-сиреневое атласное платье туго обтягивало ее девчоночью талию и свободно струилось вдоль длинных ног. Сложно было поверить, что эта непрерывно смеющаяся леди старше моих бабушек.
        - Анастасия! - тепло улыбнулась она, притягивая меня к себе. Амалия довольно сносно говорила на шести языках, в том числе и на русском. Где и зачем она этому научилась, мне было неизвестно.
        От нее пахло духами «Ланком» и сандаловым маслом.
        - Как хорошо, что вы пришли поздравить старую вешалку.
        - Вы сами знаете, что это не так, - вполне искренне возразила я, - если бы вам вздумалось скрывать свой возраст, у вас не возникло бы никаких проблем. Да вы могли бы и на подиуме работать.
        - Кажется, это называется конъюнктурность, - рассмеялась она, - когда льстишь начальству. Да?
        - Но я вовсе не хотела… - смутилась я.
        - Я знаю, знаю. Анастасия, вы красивая молодая девушка, и я считаю, что у вас большое будущее. Во всяком случае, я на это надеюсь.
        Мое сердце завертелось и ускорило шаг, как атлет на беговой дорожке. Я покосилась в ту сторону, где роскошная Ева Сторм позировала очередному фотографу.
        - Я люблю Еву, она настоящая профессионалка, - проницательная Амалия проследила направление моего взгляда, - но ей, увы, тридцать лет. Она красивая женщина, но ее лицо не может вечно быть на нашей рекламе.
        - Я понимаю, - серьезно кивнула я.
        - А ваше лицо… В нем что-то есть. Вам не хватает лоска, но это дело наживное. Зато в вас есть сияние юности, которое не купишь ни за какие деньги. И знаете, Анастасия, я склонна остановить свой выбор именно на вас. Хотя у нас есть несколько кандидаток, и все достойные…
        - Я в этом не сомневаюсь. - Излишней самоуверенностью я боялась ее оттолкнуть.
        - Но мне не хотелось бы вас обнадеживать, - вдруг сказала Амалия, - вопрос еще не решен. Решение принимаю не только я. По этому поводу будет голосование совета директоров. Ну а пока я хотела бы вам предложить поучаствовать в благотворительном бале.
        - Каком бале? - непонимающе спросила я.
        - Скромная вечеринка на пятьсот персон в замке одной моей знакомой, - с милой улыбкой объяснила Амалия.
        Мои глаза округлились, когда она сказала «пятьсот».
        - Я хочу, чтобы вы вдвоем открывали бал. Ты и Ева. Но, как я уже сказала, это мероприятие благотворительное. Никакого гонорара вы не получите.
        Она выжидательно смотрела на меня.
        В возбуждении я схватила ее за руку:
        - Конечно, я согласна!
        До благотворительного бала оставалось почти две недели. Работы у меня не было. Но и развлекаться на полную катушку я не могла, хотя приглашений на вечеринки было хоть отбавляй. Я старалась высыпаться, бегала по утрам, пила сельдерейный сок - и все для того, чтобы на балу по внешним параметрам обскакать Еву Сторм и доказать Амалии, что я буду достойно смотреться на месте вышедшей в тираж голландки.
        В Париже у меня появилось много новых приятелей, некоторые даже претендовали на статус «лучший друг». Попадались и те, кого я допускала до своей постели. Но с мужчинами мне не везло - это факт.
        К своим восемнадцати годам я умудрилась переспать с тридцатью двумя мужчинами, и воспетого сентиментальной литературой «одного-единственного» среди них так и не нашлось. Не могу сказать, что я очень от этого страдала. Любовь со всеми ее составляющими была для меня скорее чем-то машинальным, нежели жизненно необходимым.
        Но однажды все изменилось. Как это обычно и бывает, любовь застала меня врасплох.
        Произошло это в одном модном ночном клубе, куда меня пригласил шапочный знакомый - мелкий ресторатор итальянского происхождения.
        Там-то, в прокуренном аквариуме пошловатой дискотеки, за одним из дальних столиков я вдруг заметила человека, который одним своим взглядом заставил мое сердце сорваться с места и совершить сложный акробатический кульбит.
        Его звали Майкл Берсенев. Он говорил по-русски довольно бегло, но с чудовищным акцентом (впоследствии выяснилось, что его дед был сибиряком). Если честно, я обрадовалась и этому (но виду, естественно, не подала) - в последнее время я все реже и реже слышала родную речь, а с английским никогда особенно не дружила, что уж говорить о французском.
        Он не принимал участия в бурлящем веселье. Одиноко сидел за столиком, спрятанным в нише, и пил белое сухое вино. Когда мой приятель, ресторатор, представил ему меня, у скучающего Берсенева, что называется, загорелись глаза. Я это сразу просекла.
        Майкл Берсенев предложил «прекрасной Анастезии» присоединиться к его скромному обществу. Я сразу же согласилась - несмотря даже на то, что он перепутал мое имя. И у меня была довольно веская причина - этот Берсенев был невероятно, демонически красив.
        Я смотрела на него как зачарованная.
        Уж каких только мужиков я не повидала! Взять хотя бы идеальных по всем параметрам манекенщиков, со многими из которых я поддерживала более чем близкие отношения (а что, надо же как-то развлекаться во время бесконечных примерок и фотосессий; классный секс с идеальным мужчиной - чем не развлечение?). Но никто из этих эталонных красавцев не нравился мне по-настоящему. Все они казались мне вылепленными по одному шаблону.
        Что же касается моих личных роковых мужчин - я имею в виду Данилу и поэта-буддиста Ра, - они ни в какое сравнение не шли с этим Берсеневым.
        Все дело в том, что он был настоящим.
        На вид ему можно было дать лет тридцать пять - сорок. У него было смуглое породистое чуть удлиненное лицо, густые темные брови, всегда немного прищуренные - как у улыбающегося человека - глаза и плотно сжатые, четко очерченные губы. Его нельзя было назвать холеным - к буйным черным чуть вьющимся волосам Майкла явно не притрагивалась рука модного стилиста. Но именно в этом и была его изюминка. И еще - от него пахло морем. Именно морем - честное слово! Как будто бы он искупался, а душ принять не успел.
        И я, которую окружающие считали нагловатой (и даже хамоватой), вдруг почувствовала себя двенадцатилетней стеснительной девочкой.
        Обычно у меня не возникало коммуникативных проблем с мужчинами. Вокруг меня постоянно кучковались какие-то типы большей или меньшей степени подозрительности. Мне оставалось только инертно выбирать. Но в тот вечер что-то изменилось во мне, и я даже не представляла, о чем с ним заговорить. Почему-то мне не хотелось показаться дурой. И почему-то мне вспомнилась давно позабытая французская кондитерская, где вероломный Данила откармливал меня молочным желе. Тогда я тоже стушевалась и чувствовала себя полной идиоткой.
        Да, но тогда я была четырнадцатилетней сопливой девчонкой, робкой и неопытной!
        Сейчас же мне было восемнадцать, я два года самостоятельно жила в другой стране, вдали от родственников, и метила, между прочим, в топ-модели. Мне ли стесняться какого-то Берсенева, который даже мое имя не может произнести, не исковеркав!
        И все же… как же все-таки хорошо, что моя слабая, немного грустная улыбка (один известный фотограф сказал, что Анастасия Николаева не улыбается, а только намекает на улыбку) завораживает мужчин. Украденное у Джоконды выражение лица позволяет мне держать паузу в тех случаях, когда я не знаю, что сказать. Вот как сейчас.
        - Вы живете в Париже? - спросил Майкл. - Вы эмигрантка?
        Я удивилась и даже немного обиделась. Ведь, представляя меня, мой приятель, ресторатор, четко объяснил, кто я такая. Неужели он умудрился этого не запомнить?
        - Я топ-модель, - с некоторым вызовом произнесла я, - и живу везде сразу. В данный момент работаю в Париже. Возможно, скоро перееду в Милан или Нью-Йорк.
        К слову сказать, ни в одну из этих модных столиц меня пока никто не приглашал, я сказала это для того, чтобы произвести на Майкла впечатление.
        - Жаль, если так, - улыбнулся Берсенев, - у меня есть для вас предложение о работе. Здесь, в Париже.
        - Но у меня контракт, - приподняла я бровь, - мое рабочее время расписано по минутам.
        Я сказала это и сразу же сама почувствовала, что тон был взят неверно. Берсенев нахмурился. Наверное, ему не нравилось, когда девушки ведут себя так вызывающе и уверенно. Такие мачо, как он, любят, чтобы их спутницы находились в полутени.
        - Вы можете обратиться к моему агенту, я дам вам телефон, - смягчилась я.
        - Зачем мне какой-то агент, если то, что мне надо, сидит здесь? - расхохотался Берсенев.
        - Вы фотограф? - поинтересовалась я.
        - Я художник. Это мое хобби. Пишу портреты. У вас интересное лицо, я хотел бы написать ваш портрет.
        Если бы эта небрежная фраза слетела с других губ, я задохнулась бы от возмущения. Я совершенно точно не дала бы нахалу спуску. Я бы его на ужин съела. Но мрачное обаяние Майкла Берсенева являлось пропуском в тот мир, обитателям которого позволяется говорить все что угодно. Даже сказать будущей топ-модели Анастасии Николаевой, которой восхищается весь Париж, что у нее, мол, интересное лицо. Как будто я сама не знаю, что интересное. Если бы мое лицо было другим, я бы здесь сейчас не сидела.
        - Модели не позируют художникам, - терпеливо, хотя и не без некоторого раздражения, объяснила я, - вы отдаете себе отчет в том, о чем просите? Знаете, сколько стоит мое время? Между прочим, я недавно пробовалась на роль в фильме Люка Бессона.
        - А кто такой Люк Бессон? - невозмутимо спросил меня странный собеседник.
        - Вы прилетели с другой планеты? - беззлобно поинтересовалась я. Этот человек одновременно раздражал и притягивал меня.
        - Не сердитесь, дорогая. - Он сжал мою руку чуть выше локтя.
        Это был ни на что не намекающий дружеский жест, но почему-то меня словно накрыло горячей волной. Я понадеялась, что он этого не заметил. Хотя насмешливая улыбка Майкла Берсенева свидетельствовала об обратном. Он не сразу отпустил мою руку - тонким нервным пальцем провел по моей бледной гладкой коже. Я даже вздрогнула от предвкушения - а что, может быть, и правда согласиться на портрет? Но тогда он решит, что я растаяла под лучами его обаяния и поплыла прямиком в его гостеприимную кровать. Мужчины вроде него презирают легко достающихся женщин.
        - Просто я веду уединенный образ жизни, Анастезия.
        - Анастасия, - хрипловато поправила я.
        - Еще раз меня извините. Я почти ни с кем не общаюсь. В моем доме нет телевизора. Я никогда не хожу в кино и не читаю газет. Все книги, которые стоило прочитать, я уже прочитал. Может быть, я покажусь вам ограниченным. Но все, что у меня есть, - это моя работа и мои портреты.
        - А в какой области вы… работаете? - спросила я, надеясь хоть как-то отвлечься от нарастающей сладости. Этот мужчина был для меня опасен! Но, черт возьми, как же он мне нравился! Со мной давно такого не было. А правильнее сказать - такого со мной не было никогда.
        - У меня несколько виноградников, - лаконично объяснил он, - я произвожу элитное вино. Но это вам неинтересно, дорогая.
        - Почему же? Я люблю вино. Хотя, если честно, мартини я люблю еще больше.
        - Вы просто прелесть, Анастасия. Так что насчет портрета? Уверен, вы сможете иногда навещать меня в Париже. Когда мы приступим к работе?
        - Увы, - развела я руками, - я слишком занята. Но, может быть, мы могли бы поужинать или…
        - Что ж, мне очень жаль, - бесцеремонно перебил он, - если передумаете, можете мне позвонить. Естественно, все будет оплачено. Я заплачу вам столько, сколько вы скажете.
        - Я посоветуюсь со своим агентом.
        - Не стоит. - Он наклонился так низко к моему лицу, что я почувствовала его слабо пахнущее вином дыхание на своем виске. - Ведь это наше с вами личное дело, не так ли?
        Да, подруг у меня мало - а кто вообще сказал, что у признанной красавицы должно быть много подруг? По-моему, женская дружба - это вообще иллюзия или, если вам угодно, сделка, временное соглашение о ненападении.
        Зато у меня есть много приятельниц, которые за небольшое вознаграждение готовы оказать мне какую угодно услугу. Записать вне очереди к известному стилисту, например, или застолбить для меня платье на распродаже подиумных образцов. Забронировать столик в модном ресторане, в который иные любители роскоши готовы неделями занимать очередь. Достать билет на кинопремьеру (люблю ходить в кино, хоть ни черта и не понимаю по-французски).
        А вот Полина, младший секретарь Дома моды «Амалия Роша», может раздобыть информацию. Про кого угодно. Полина - колодец, полный сведений, сплетен, мирно плещущихся на дне его секретов и покрытых зеленой тиной страшных тайн. Не знаю уж, как ей это удается, но то, что на нее всегда можно рассчитывать, - это факт.
        Я повела Полину в «Галери Лафайет» и великодушно разрешила воспользоваться моей кредитной карточкой. Застенчивости в ней ни на грамм, поэтому она безо всяких угрызений совести принялась сметать в корзину кошельки «Луи Виттон», модные пашмины пастельных оттенков и прочую дребедень, за которую мне пришлось выложить целое состояние. А мне только и оставалось, что плестись рядом и задавать наводящие вопросы.
        - Полина, я хотела узнать об одном человеке… - Я огляделась по сторонам - не подслушивает ли кто.
        - Понятно, - усмехнулась она, вертя в руках бежевый кожаный баул, - а что, неплохая сумочка. Мне бы пригодилась для походов в спортзал.
        - Бери, - вздохнув, разрешила я.
        У нее хватило наглости виновато улыбнуться и заметить:
        - Не волнуйся, я тебя не разорю. Я, кажется, понимаю, о ком идет речь.
        - Да ты что? - встрепенулась я. Неужели этой ушлой хранительнице чужих секретов (хотя применительно к Полине скорее подойдет слово «выдавательница») уже известно и про меня?
        - Собираешь досье на конкурентку, - понимающе улыбнулась она, - честно говоря, не знаю, зачем тебе понадобилась я. Ева вся на виду. А рассказывать что-нибудь… такое, - она округлила глаза, - я не имею права. Уволят.
        У меня от сердца отлегло.
        - Да нет, на нее мне наплевать. Слушай, я тут познакомилась с одним типом… - замялась я. - Ничего серьезного, но… Может быть, тебе что-нибудь про него известно.
        - Ничего серьезного? - насмешливо переспросила она. - Именно поэтому ты и повела меня по магазинам? Если ничего серьезного, ты ограничилась бы чашечкой кофе и тортиком. Разве нет?
        - Ну хорошо, - раздраженно подтвердила я, - он мне очень нравится, понятно? Но я ничего о нем не знаю. Мы и не общались толком. Вот я и подумала…
        - Имя! - перебила Полина.
        - Берсенев, - понизив голос, сказала я, - Майкл Берсенев.
        - У-у-у, - протянула она, - забудь. Дохлый номер.
        - Это еще почему? - встрепенулась я. - Ты его знаешь? Он что, голубой?
        - А кто его разберет, - пожала плечами Полина, - но то, что он странный, - это факт. Почти не тусуется. Замкнут. Денег куры не клюют. Считает себя художником.
        - Это я и без тебя знаю. Он предложил мне позировать для портрета.
        - Какое многообещающее начало, - хмыкнула Полина, а я подумала, что она все-таки противная девица. И чем-то похожа на злобного мультипликационного грызуна, хорька например. Может быть, зря я вообще обратилась к ней с такой деликатной проблемой?
        - Значит, больше ты ничего не знаешь?
        - Ну почему же. - Мерзкая девка невозмутимо отвернулась к стенду с одинаковыми клетчатыми зонтиками. - Пару лет назад была одна история, связанная с моей подругой. Она дизайнер, очень талантливая, хотя и неизвестная…
        Я усмехнулась - Париж кишит странными личностями всех форматов, гордо несущими статус непризнанных гениев.
        - Не помню точно, где она подцепила этого твоего Берсенева, могу узнать, если это принципиально.
        Не знаю, покоробил ли меня больше свойский глагол «подцепила» или недвусмысленный намек «твоего Берсенева».
        - Непринципиально. И что дальше?
        - Он был в нее влюблен. Во всяком случае, сама она так считала. Она на нем совсем помешалась, на Берсеневе твоем.
        - Да хватит называть его моим! - не выдержала я.
        - Как скажешь. И он тоже был к ней неравнодушен. Их роман тянулся… дай подумать… месяца, наверное, два. И он подарил ей кольцо, да. А потом… - Полина развела руками. - Потом пропал. Пшик - и нету.
        - Но это вовсе не значит, что он всегда так поступает, - неизвестно зачем я встала на защиту Майкла Берсенева, - ты же не знаешь подробностей. Может быть, твоя подруга вообще ему изменила.
        - Самое интересное, что слово «измена» здесь не совсем уместно. Потому что это был платонический роман.
        - Что?!
        - Что слышала, - с довольным видом подтвердила Полина, раскрывая зонтик. - Взять или не взять? Вообще-то у меня уже есть один клетчатый… Не было у них секса, понятно?
        - Но тогда разве может идти речь о каких-то отношениях… - промямлила я.
        - Это так, но я же тебе говорила, что Берсенев - тип со странностями. Он собирался на ней жениться. Она была уверена, что он просто старомоден или… или импотент, например, - хихикнула она, - он вел себя как классический средневековый влюбленный. Ну а потом… Потом пропал, как типичный современный мужик. Знаешь что, Анастасия, не связывайся ты с ним. Предупреждаю тебя, пока не поздно… Ну а зонтик я все-таки куплю.
        Громкими словами «благотворительный бал» называлась банальная домашняя вечеринка, проходившая в просторном загородном особняке, оформленном в стиле средневекового замка. Правда, несколько броских деталей выделяли это мероприятие из тысячи ему подобных. Во-первых, на «балу» присутствовала пресса. Во-вторых, вход для всех гостей, даже близких друзей хозяйки, был платным, цена билета кусалась, как зараженный бешенством дворовый пес. За удовольствие провести вечер, вальсируя в пышных платьях, каждый гость должен был отвалить тысячу евро. Правда, все вырученные деньги шли в пользу какого-то малоизвестного благотворительного фонда.
        Мне и Еве Сторм было велено явиться в особняк к пяти, за два часа до начала бала. И я просьбу Амалии не проигнорировала, а вот прославленная скандинавка предпочла поиграть в Золушку, чем очень разозлила хозяйку Дома моды. Мне это было только на руку.
        - Она стала совсем капризной, - пожаловалась мне Амалия, собственноручно зашнуровывая мой корсет. Моей целью на этом вечере было рекламировать платье от
«Амалии Роша» - на балу должно было собраться много потенциальных клиенток Дома моды.
        Сшито платье было специально для меня, и такого красивого наряда мне раньше и примерить не доводилось. Оно было бледно-желтым, с корсетом на китовом усе (жутко неудобное, я бы даже сказала, пыточное изобретение, зато в нем у меня была невероятно тонкая талия) и с пышной полупрозрачной юбкой. Я знала, что Амалия лично рисовала его эскиз.
        - Звездная болезнь, - пожала плечами я. Мне было приятно, что всегда корректная мадам Роша решила обсудить со мной непозволительное поведение Евы. Это могло значить только одно - Амалия берет меня в союзники.
        - И не говорите. Я уже не знаю, что можно от нее ожидать. Вот-вот - и она начнет срывать показы. - Она наконец справилась с корсетом. Несмотря на возраст, у Амалии были сильные руки. - Но, к счастью, мы нашли вас, моя дорогая.
        Я попыталась ни жестом, ни словом не выдать внутреннего ликования, хотя моим первым побуждением было броситься старушке на шею и повиснуть на ней, поджав колени. Но вдруг это тест? Вполне возможно, что Амалия решила проверить меня на стервозность, а в Доме моды «Амалия Роша» и без меня стерв предостаточно.
        - Я тоже рада, что мне предложили эту работу, - серьезно сказала я, - это все, о чем я могла мечтать.
        - Да будет вам, Настя. Все, о чем вы можете мечтать, у вас еще впереди. А пока мы можем помечтать об этом вместе. Кажется, к нам приближается наша топ-модель.
        Я услышала пронзительный голос Евы, доносящийся из коридора. Кажется, звезда дома
«Амалия Роша» возмущалась, почему это ей, такой прославленной модели, придется краситься и одеваться в общей гримерной. Распорядительница вечеринки, немного оробевшая перед ее наглостью и красотой, суетливо оправдывалась: мол, в доме не так много комнат, несмотря на его обманчивую величину. И если знаменитая Ева Сторм пожелает, ей могут принести ширму, за которой она будет переодеваться, не смущаясь любопытных посторонних взглядов.
        Сначала мы услышали эти крики, а потом увидели и саму Еву. Дверь комнаты, которая использовалась в качестве гримерной, распахнулась, и перед нами появилась голландская топ-модель во всей своей красе. Даже без косметики она казалась нереально величественной - как будто бы Ева была не земной женщиной, а героиней компьютерной игры. На ней были брюки «Труссарди», небрежно закатанные до колен, и простая льняная рубашка. За ее спиной топтались личная гримерша Евы и ее ассистентка.
        Увидев Амалию, Ева придержала лошадей. Она даже тепло улыбнулась ошалевшей распорядительнице и поспешила заверить ее, что обойдется и без ширм, несмотря на свой особый звездный статус.
        - Ева, дорогая, вы опоздали, - укоризненно напомнила Амалия.
        - Знаю, знаю, - Ева трогательно сложила тонко выщипанные брови домиком, - но я попала в такую пробку, ужас! Если бы вы это видели. Машины плелись, как черепахи, объевшиеся транквилизаторов. Я так нервничала, так нервничала!
        Для своих тридцати лет Ева выглядела на удивление молодо. Не знаю уж, пользовалась ли она услугами хирургов-пластиков или все дело в маниакальном следовании здоровому образу жизни. Но ей можно было дать и двадцать лет. А когда она вела себя так оживленно, когда на ее щеках цвел виноватый румянец, она вообще походила на оправдывающуюся школьницу. Я с досадой отметила, что злиться на такую девушку просто нельзя. Но неужели Амалия не видит, что это не искреннее раскаяние, а всего лишь актерская игра?!
        Амалия, похоже, и правда ничего такого не замечала. Она как ни в чем не бывало заключила Еву в объятия и снисходительно потрепала ее по щеке.
        - Ладно, гримируйся, моя дорогая. У тебя будет самое красивое платье. Вам с Анастасией еще надо повторить вашу речь.
        Перехватив взгляд топ-модели, я вежливо ей кивнула, но она мое приветствие угрюмо проигнорировала. Что ж, не больно-то нам и хотелось с вами здороваться, подумала я. И переключила внимание на Евину свиту.
        И ассистентка, и гримерша были совсем молоденькими девушками, которые по внешним данным, разумеется, и в подметки не годились своей знаменитой работодательнице.
        Ассистентка - высокая крупноватая блондинка с небрежным хвостиком на затылке - стояла ко мне спиной. Ева поручила ей дозваниваться до какой-то химчистки, которой она две недели назад доверила сведение кофейного пятна с пальто, да так и не получила дорогую эксклюзивную вещь обратно. Я подумала, что, несмотря на красивое название должности - личный ассистент топ-модели, - этой бедолаге не позавидуешь. Уж больно гнусный у Евы характер, наверняка она ее целыми днями шпыняет.
        Гримерша тоже не выглядела счастливой. А прямо сказать - у нее был довольно затравленный вид. Она медленно, словно машинально, вынимала из серебристого профессионального чемоданчика банки с кремами, палитры теней и коробки румян. Не прошло и десяти минут, как несчастной визажистке влетело за то, что любимый крем Евы, оказывается, подошел к концу, а запас до сих пор не пополнен, за то, что вместо помады «Руж Нуар» «безмозглая девчонка» невесть зачем приобрела помаду
«Руж», за то, что от кисточек для пудры пахнет потом, и значит, они были плохо промыты, и даже за то, что у нее холодные ладони.
        - Как лягушки, прямо мурашки по коже, ужас! - на полном серьезе возмущалась Ева. - Надо вам носить с собой грелку и греть ладони, перед тем как до меня дотрагиваетесь.
        Наверное, окажись я на месте визажистки, я бы специально нарисовала на ее лбу громадный сочный прыщ.
        Но самый большой шок я испытала, когда ассистентка наконец закончила переговоры с химчисткой и повернулась к нам лицом. Сначала я подумала, что схожу с ума. Потом - что у меня температура и галлюцинации. Ну а когда она посмотрела на меня и вдруг сказала на чистейшем русском языке:
        - Настя?! Николаева?! Это ты, что ли?
        Вот тогда у меня отпали все сомнения.
        Это была Лизка - Елизавета Семчук, - с которой я когда-то (а если точнее, то четыре года назад) познакомилась на конкурсе непрофессиональных моделей в Москве. Которая считалась моей единственной подругой - до того рокового момента, когда ей вздумалось подсыпать в мою пудреницу стекла.
        Я отметила, что за прошедшее время Лиза изменилась. Располнела, что ли? Она выглядела гораздо старше меня, несмотря на то что между нами был всего один год разницы.
        Но как же это может быть? Как она сюда попала?!
        И не успела я озвучить этот животрепещущий вопрос, как Лизка меня опередила.
        - Но как это может быть? - растерянно спросила она. - Николаева, как ты сюда попала?!
        - Это ты… Это ты как сюда попала? - Я подошла к ней поближе, чтобы как следует ее рассмотреть.
        Лизка набрала килограммов как минимум десять, что ее совсем не портило. Она все еще была красивой, но про карьеру модели с такими параметрами можно было забыть. Хотя, похоже, она и сама это знала, иначе с чего бы ей работать секретаршей у Евы?
        - Лизка… Но откуда ты знаешь французский? - удивилась я. - Ты так бойко ругалась с этой химчисткой!
        - Да я здесь уже почти три года живу. - Она немного смутилась. Наверное, ей было неловко - ведь я-то была при полном параде, накрашенная, одетая в шикарное вечернее платье, а она даже не потрудилась причесаться.
        - Вот так встреча. - Я немного пришла в себя. - Но что же ты здесь делаешь? Ты приехала в Париж по работе?
        - Нет, я больше не работаю моделью, - уклончиво ответила она, - если честно, я давно завязала, почти сразу после той… истории. А вот ты, как вижу, все-таки добилась своего. - Ее цепкий, почти осязаемый взгляд прощупал меня с головы (укладка в салоне «Жак Дессанж») до ног (босоножки «Миу-Миу», французский педикюр).
        - Да, - немного растерянно подтвердила я. Но потом спохватилась. Наверное, это нехорошо - хвалиться своими успехами перед располневшей Лизкой. Хотя, если вспомнить, как она поступила со мной…
        - А я всегда знала, что ты свое возьмешь, - вдруг сказала она, - у тебя это на лбу было написано.
        Я удивилась - тоже мне проницательная нашлась!
        - Вообще-то тогда в Москве я даже не задумывалась о карьере манекенщицы. Все пришло гораздо позже.
        - Я знаю, ты говорила. Но я же не слепая. Я видела, как ты быстро все впитывала. И как пялилась на то платье. Помнишь, Лена Штиль принесла нам платья?
        - Да. - Я слабо улыбнулась. Не Лизке, а своим воспоминаниям. - Я выбрала лазоревое, а ты - золотое.
        - Надо же, помнишь, - удивилась она. А потом прикрыла глаза и мечтательно повторила: - Золотое платье… Черт, и я могла его выиграть, если бы не была такой идиоткой.
        - И это помню. И много чего другого, - многозначительно сказала я.
        К нам подошла Амалия, вид у нее был удивленный.
        - Анастасия, дорогая, мы тебя уже ждем. Надо отрепетировать речь. Ева произнесет информацию о нашем Доме моды на французском, а ты - на английском языке. Сегодня будет много иностранных гостей.
        - Анастасия не может пойти, - насмешливо ответила за меня Ева, - она говорит с подружкой. Она успела подружиться с моей секретаршей так тесно, что теперь ее силой не оттащишь. Анастасия, наверное, вам здесь, в Париже, одиноко? Хотите, могу еще познакомить вас со своей педикюршей. Уверена, вы найдете общий язык.
        Лизка быстро отошла - она смутилась так, что даже уши покраснели. И на этот раз мне стало ее искренне жаль - я ведь знала, насколько самолюбивой была моя бывшая лучшая подружка.
        Стараясь не смотреть ей в лицо (вдруг она решит, что я упиваюсь победой, и расстроится еще больше?), я вслед за Амалией и Евой вышла из комнаты. Пережитый шок мешал мне как следует насладиться продуманным изяществом интерьеров. Коридоры были извилистыми, как в подземном лабиринте, стены - выложены из белого кирпича.
        - Между прочим здесь сегодня будет мой близкий друг, - обратилась ко мне Ева.
        Я удивленно на нее посмотрела - с чего бы это она решила завязать со мною светский разговор?
        - Рада за тебя.
        - Ты еще не нашла себе в Париже мужчину? - бестактно поинтересовалась топ-модель.
        Со сдержанной улыбкой я ответила, что среди моих интересов прежде всего поиск работы. А все остальное приложится.
        - Да? - Она смерила меня недоверчивым взглядом. - Если будет возможность, представлю тебе своего друга. Он бизнесмен, ему принадлежит несколько виноградников. Его зовут Майкл Берсенев, и он говорит по-русски.
        У меня перехватило дыхание. И мое смущение не укрылось от Евы, которая наблюдала за мной с насмешливым спокойствием победительницы. Зато теперь мне хотя бы стала понятна природа ее дружелюбия! Вот почему она завязала этот разговор - чтобы заставить меня ревновать!
        А Полина все-таки сука - так я и знала, что ей нельзя доверять. Еще и дня не прошло с тех пор, как она покупала за мой счет зонтики и сумки, а уже успела доложить обо всем Еве. Ну конечно, с Евой Сторм дружить выгоднее, чем со мной. Прекрасный стратегический ход. Она - топ-модель, а я кто такая? Очередная многообещающая мордашка, которых в Париже пруд пруди.
        - Кажется, он художник, - небрежно бросила я.
        - Именно так, - вкрадчиво улыбнулась Ева. - И он будет писать мой портрет. Что ж, увидимся. Мне пора репетировать.
        И мы разошлись по разным сторонам зала. Ева разучивала свой текст по бумажке, со мною же занималась лично Амалия Роша - уж не знаю, было ли повышенное внимание начальства к моей персоне хорошим или дурным предзнаменованием. Одно из двух: или она так со мною носится, потому что мне не доверяет, или потому, что считает меня своей ставкой и собирается грызться за меня на совете директоров, когда будут обсуждаться кандидатуры ведущих манекенщиц. Кто бы знал, как хотелось мне поверить во второе!
        Однако, несмотря на оптимистичные ожидания, которые я связывала с этим балом, верткий ртутный столбик моего настроения метнулся вниз, стремительно приближаясь к унылой отметке «ноль градусов».
        Майкл Берсенев будет писать ее портрет.
        Я отказалась ему позировать, и вот, вместо того чтобы хотя бы пригласить меня на ужин для дальнейших переговоров, он предпочел найти более сговорчивую натурщицу. Да какую - саму Еву Сторм.
        Машинально повторяя вслед за Амалией пылкую речь о преимуществах вечерних платьев дома «Амалия Роша», я пыталась внушить себе, что моя печаль здесь абсолютно неуместна. Я этого Берсенева-то и видела всего раз в жизни. Правда, и колючий холодок в области солнечного сплетения при одном только взгляде на незнакомого мужчину - этот приятный холод я тоже почувствовала впервые. Но лучше об этом даже и не думать - ни о том, какое странное впечатление производит его тяжеловатый взгляд, ни о том, что руки его, загорелые, с крупными мужественными кистями, притягивают меня как магнит - так и хочется к ним ненароком прикоснуться.
        Короче, стоило мне подумать о Берсеневе, как у меня пересохло во рту.
        - Анастасия, моя дорогая, что с тобой происходит? - доброжелательно удивилась Амалия.
        - А что такое? - Я повторяла за ней текст с усердием прикормленного попугая и была уверена, что не сделала ни одной ошибки, несмотря на то что мысли мои были далеко от кринолинов и платьев, которыми я должна была публично восхищаться.
        - В твоем голосе нет огня, - честно сказала она, - и глаза пустые. Ты хорошо себя чувствуешь? Я боюсь, что ты будешь выглядеть бледнее Евы.
        Имя удачливой соперницы подстегнуло меня, как удар вымоченного в соленой воде хлыста. Мало того что эта топ-мерзавка отняла мужчину, которого я видела в недвусмысленных снах, так еще не хватало, чтобы из-за нее моя карьера полетела в тартарары.
        - Вы влюбились, - вдруг констатировала Амалия.
        - Нет, - испугалась я. Неужели на моей глупой роже все мысли написаны? Не верю!
        - Да, - умилилась владелица модного дома, - думаете, я ничего о нем не знаю?
        - О Майкле Берсеневе? Но откуда?!
        - Я имела в виду, о чувстве под названием любовь. А о Майкле Берсеневе, кстати, я тоже наслышана. Так он ваш избранник?
        Я огляделась по сторонам - нет ли кого поблизости. В вопросе Амалии мне почудилось нечто большее, чем светское любопытство. Она смотрела на меня с тревогой и отчего-то гордостью - так любящая мать смотрит на двенадцатилетнее чадо, у которого началась первая в жизни менструация.
        - Не то чтобы избранник, - призналась я, - но он мне очень нравится. Не думаю, что мне с ним что-то светит.
        - И хорошо, - облегченно вздохнула Амалия, - хорошо, что у вас пока ничего с ним нет. Потому что…
        Ну вот. Сейчас она расскажет о мужчине моих эротических фантазий что-то ужасное - что он педофил, например, или сидел за изнасилование, или в припадке ярости однажды отрубил голову собственной кошке, или что он ворует в гостях серебряные вилки.
        - …потому что, несмотря на мужественную внешность, он бесхребетный и слабый человек.
        Я облегченно вздохнула. Мужская слабость - это, конечно, серьезный недостаток. Но все же хорошо, что он оказался всего лишь бесхребетником, а не каким-нибудь сексуальным маньяком с десятком расчлененных трупов за спиной.
        Хотя странно, за последнее время уже вторая женщина предупреждает меня о том, что связываться с ним опасно.
        - Кстати, он в списке приглашенных, - добавила Амалия, - так что, если не хотите его разочаровать, советую все же поработать над речью.
        Когда она это сказала, моя кровь хлынула от ног к щекам. Щеки вдруг стали горячими, ну а ноги, соответственно, похолодели. Значит, Ева не обманула! И через… я бросила взгляд на недорогие серебряные часики «Картье»… через сорок минут максимум я встречусь с ним лицом к лицу!
        - Да, я понимаю! Знаете, Амалия, если вы не против, я вернусь ненадолго в гримерную, порепетирую немного перед зеркалом.
        Я развернулась, чтобы действовать согласно озвученному плану. И застыла, как Лотова жена, обращенная в соляной столб. Прямо перед собой я увидела Берсенева - можно сказать, столкнулась с ним лицом к лицу…
        - Настия, - ровным голосом без намека на бурную радость поздоровался он и приложился губами к моей руке.
        Мои руки затряслись, как будто бы поцелованная им конечность принадлежала не мне, а запойному алкоголику, перед носом которого завлекательно потрясли полуторалитровой бутылкой текилы.
        - Вы? - Я округлила глаза в притворном удивлении. Боюсь, моя холодность была совсем неубедительной. - Вот уж не ожидала вас встретить!
        - Да ну? - усмехнулся он. - А я почему-то, наоборот, ждал встречи с вами. Вы будете танцевать?
        Я пожалела о том, что в мою глупую голову никогда не приходила мысль записаться в студию бальных танцев. Из нас получилась бы такая красивая вальсирующая пара! Все гости прослезились бы, наблюдая за нашим одновременно страстным и целомудренным танцем. Но увы - я не рискнула принять приглашение на вальс. Боюсь, что лучшее, что я могу исполнить на танцевальном паркете, - это сплясать гопака на модных начищенных ботинках своего несчастного партнера.
        - Я представляю здесь Дом моды «Амалия Роша», - с достоинством и расстановкой ответила я.
        - А, вместе с Евой. - При слове «Ева» его голос подозрительно потеплел, и мне захотелось схватить напольную пепельницу и высыпать за шиворот Берсеневу ее зловонное содержимое.
        - Да. Вы, наверное, слышали, что я скоро стану лицом дома вместо нее.
        - Она говорила, что у нее слишком много работы и быть лицом «Роша» ей тяжело, - нахмурился он, - но, насколько я понял из ее слов, вопрос еще не решен.
        Я прикусила губу. Нельзя было откровенно врать ему, ведь здесь находилась сама Амалия Роша, до которой мог долететь мой пылкий монолог.
        - Да, это так, - смиренно подтвердила я, - что ж, была рада с вами увидеться. Но, к сожалению, мне пора. Я ведь здесь вроде как на работе.
        Он ничего не ответил, только склонил слегка припорошенную сединой (кстати, брутальных брюнетов с легкой сединой на висках я просто обожаю, по-моему, это самый сексуальный тип мужчины) голову и приложил загорелую ладонь к груди.

«Клоун!» - зло подумала я и отправилась в гримерную.
        Мою речь приняли на ура. Не знаю почему, но аплодировали мне раза в три громче, чем Еве Сторм. Хотя и она тоже постаралась на славу - так искренне улыбалась, нахваливая новую коллекцию Амалии, что, не знай я, какая она змея, точно прослезилась бы.
        Я решила не брать в пример ее теплый проникновенный тон. Моя интонация была спокойной и даже немного жестковатой. Если Ева смотрелась, как ангел в розовых рюшах, то я приняла облик уверенной в себе фамм-фаталь. Своим видом я давала понять окружающим, что платья Дома «Амалия Роша» создаются для стерв, а вовсе не для девочек-припевочек, которые пьют на ночь шоколадное молоко и носят белое белье из мягких кружев.
        Сразу после того, как отгремели овации, приглашенный оркестр заиграл медленный вальс. И гости тут же забыли и про меня, и про Еву. Наша скромная роль на чужом празднике жизни подошла к концу.
        Ко мне подбежала радостная Амалия.
        - Моя дорогая, я вами очень довольна! - Она пылко расцеловала меня в обе щеки.
        Пожалуй, благодарственные поцелуи начальницы были последним хорошим событием за бальный вечер. А дальше… Я слонялась по залу в своем прекрасном желтом платье, пила бесплатное шампанское незнакомой марки, ела креветки, вымоченные в лимонном соке и завернутые в свежий лист шпината. Я была бы не прочь завести развеселое необременительное знакомство - возможно, даже с мужчиной, ведь мое уязвленное холодностью Берсенева самолюбие нуждалось в поддержке. Но никто ко мне не подходил. Я заметила, что многие мужчины бросают в мою сторону быстрые заинтересованные взгляды, и тут же, не напрашиваясь на ответное любопытство, отводят глаза. Все они были здесь со своими спутницами, которым не очень-то понравилось бы наблюдать, как их благоверные весело болтают с красавицами моделями.
        Зато чертова кукла Ева пользовалась успехом. Весь вечер от нее ни на шаг не отходил - фу, как это предсказуемо и пошло - мой мужской идеал, Майкл Берсенев. У меня не осталось никаких сомнений в том, что счастливая парочка связана пусть и непрочными, но сладкими постельными узами.
        Понаблюдав за ними некоторое время, я мрачно решила: ну и черт с вами! Все равно и ежу понятно, что это ненадолго. Пусть сейчас я чувствую себя опустошенной и вялой, как сдутый праздничный шарик, зато как же весело мне будет через пару недель, когда я прочитаю в газетах о вашем скандальном разрыве! Могу себе представить, какими будут заголовки: «Предприниматель застал свою любовницу, топ-модель, в постели с известным актером!» Или так: «Топ-модель подает в суд на своего любовника, предпринимателя, за то, что во время сексуальных игр он прижег ее правую ягодицу кубинской сигарой».

«Предприниматель душит свою любовницу, топ-модель, резинкой от ее пижамных шортиков!»

«Известного предпринимателя нашли в постели его любовницы обезглавленным!»
        Мне становилось все веселее и веселее. Я вспомнила, что в стильной бисерной сумочке от «Амалии Роша» у меня припрятана пачка легких ментоловых сигарет, и решила прогуляться на балкон.
        Но насладиться мстительными мыслями о печальной судьбе топ-модели и ее любовника, предпринимателя, мне не удалось. Не успела я, облокотившись на мраморные перила, чиркнуть спичкой, как чья-то ладонь опустилась на мое плечо. Сначала я подумала, что это Берсенев. Каково же было мое разочарование, когда, обернувшись, я увидела всего лишь свою бывшую подружку Лизку.
        Надо же, а я ведь успела о ней забыть.
        - Ну чего тебе? - спросила я, прикуривая.
        - Не хами, Николаева, - тепло попросила она, - сигареткой угостишь?
        Я молча протянула ей раскрытую пачку. Зажигалка у нее нашлась. Лизавета глубоко затянулась (в отличие от меня - я и курить-то толком не умела, потому что с ранней юности привыкла беречь цвет лица) и долго меня рассматривала, прежде чем снова заговорить.
        - Какая ты стала, - выдала она, - не узнать.
        - Ты тоже, - не осталась я в долгу, - поправилась.
        - На восемь кэгэ, - вздохнула Лизка, - ну ничего, я скину. Надо только набраться силы воли. Никак не получается сесть на диету.
        - Может, тогда не стоит и париться? - равнодушно посоветовала я. - Ты ведь больше не ходишь по подиуму.
        - Злая ты, Настя. - Она стряхнула пепел не в сад, а прямо на балкон, на белоснежный мраморный пол.
        - Знаешь, подружка, на твоем месте я вообще помолчала бы о доброте, - почти весело ухмыльнулась я.
        - Все еще злишься?
        - А ты считаешь, что я радоваться должна?
        - И тебе даже неинтересно знать, что со мной случилось?
        Лизка вдруг согнула колени и уселась по-турецки прямо на пол. Честно говоря, я бы с удовольствием последовала ее примеру. Ноги, обутые в невыносимо узкие туфельки, вспотели и сильно ныли. Но Лизке-то хорошо, она в замызганных джинсах была. А разве могла я позволить себе усесться на грязный пол в шедевре от «Амалии Роша»?
        - Скажи честно, Николаева, разве тебе не приелась компания этих вальсирующих индюков? - насмешливо спросила Лиза. - Они ведут себя так важно, как будто бы им принадлежит весь мир. Их жены надувают щеки от сознания собственной значимости. Они смотрят на тебя, хоть ты и сама всего добилась, как на обслуживающий персонал, только потому, что у них есть деньги. Разве тебя это не раздражает? Настька, ты же всегда нормальной девчонкой была!
        Но раздражало меня в этой ситуации только то, что располневшей Лизке удалось с такой точностью озвучить мои секретные мысли.
        - Я права, - улыбнулась Лизка, - точно вижу, что права.
        - А тебе не приходило в голову, что ты бесишься просто потому, что тебя не позвали на эту вечеринку? - ядовито улыбнулась я.
        Но Лиза не вышла из себя, как она поступила бы раньше, если бы кому-то пришло в голову усомниться в ее искренности.
        - Ладно тебе, Николаева, посиди лучше со мной. Я тебе сказочку расскажу. Интересную.
        Я вздохнула и скинула туфли.
        - Посидеть я, увы, не могу. Но, пожалуй, выкурю еще одну сигаретку.
        Моя бывшая лучшая подруга Елизавета Семчук была скорее не амбициозна, а деньголюбива. В карьере манекенщицы ее привлекал не манящий свет софитов, не адреналиновый холодок, не сотни устремленных на подиум восторженных взглядов, а возможность получать деньги (и неплохие, если повезет) за то, что другие женщины с превеликим удовольствием делают бесплатно: прихорашиваются, наряжаются, рисуются-красуются.
        Карьера Лизки началась в крошечном театре мод города Волгограда. Именно туда заявилась четырнадцатилетняя Лиза с благородной целью впарить торговцам холеной красотой собственные весьма выдающиеся внешние данные. Директор театра Данила Мальцев принял новенькую на ура. Он сразу понял, что в ней есть что-то особенное, что-то гораздо более ценное, чем просто смазливая физиономия. Данила не был воротилой модельного бизнеса, но почему-то ему показалось, что на этой девчонке можно сделать неплохие деньги. Главное - правильно и вовремя ее продать.
        Лиза оправдывала самые смелые его ожидания. Почти целый год она трудолюбиво постигала азы модельного мастерства - училась правильно ходить, правильно смотреть и правильно улыбаться. Факультативно добряк Данила также обучил ее «правильно» ладить с мужчинами. Ей едва исполнилось пятнадцать, когда они стали любовниками.
        Пятнадцать лет - оптимальный возраст для покорения подиума. Подписав с Елизаветой эксклюзивный контракт на пять лет, Данила привез ее в Москву.
        Им сразу же повезло. Лиза попала в финалистки самого престижного конкурса среди непрофессиональных моделей. Данила рассчитывал, что конкурс этот станет отличной стартовой площадкой для будущей звезды. А тут такая история - не буду о ней напоминать, пожалею свои истонченные вечным карабканьем вверх нервы.
        - Он меня избил, - тоненько всхлипнула Лиза, - по роже старался не бить, гад. Знал, что ее еще можно кому-то впарить.
        Я вздрогнула, мне вспомнилась Николь, озверевший кавалер которой был куда менее предусмотрительным.
        - Мне тоже тебя избить хотелось, - призналась я, - нашла кому жаловаться.
        - Сама не знаю, что на меня нашло, - у Лизы был столь невинный вид, что я ей почти поверила, - просто ты выглядела такой самодовольной. И все у тебя получалось, и все говорили, что ты выиграешь. А я… Мне так не хотелось возвращаться обратно в Волгоград…
        - Твоя изобретательность похвальна. Стекло в пудренице - неплохо для пятнадцати лет, - усмехнулась я.
        - Я уже извинилась, - напомнила она, воровато оглядываясь по сторонам, - лучше тебе не кричать об этой истории на каждом углу. А то я и эту работу потеряю.
        - Слушай, а как тебе вообще удалось ее получить? Как ты загремела в прислуги к этой Еве? - насмешливо спросила я.
        В какой-то степени я даже получала от этого разговора удовольствие. Мы начинали вместе, мы были равны. И вот теперь я стою перед ней в роскошном бальном платье. А Лизка носит джинсы из позапрошлой коллекции «Наф-Наф», и на немного располневших щеках ее нездоровые прыщи. Хотя она по-прежнему хорошенькая.
        - Я не прислуга, а ассистентка, - вскинулась она, - думаешь, мне было просто сюда устроиться?
        - Думаю, нет, - спокойно ответила я, - и как же тебе удалось?
        - После того случая с конкурсом мы с Данилой три месяца не разговаривали. Он остался в Москве, а я вернулась в Волгоград, к родителям. И вот в один прекрасный день вдруг раздается звонок. Явился не запылился, - презрительно фыркнула Лиза и не без гордости добавила: - Цветы принес. Розы. Пора тебе возвращаться в столицу, Елизавета, говорит. Я ни в какую. Но он мне под нос контракт мною же подписанный тычет. Мол, имею на тебя эксклюзивное право на пять лет. А не хочешь работать - плати неустойку.
        - Ну ты и дура! - вырвалось у меня. - Кто же такие контракты подписывает?
        - А ты много соображала в четырнадцать лет?.. И вот мы едем в Москву. Я волнуюсь, готовлюсь опять по подиуму шагать. И вдруг он мне объявляет: надежд ты моих не оправдала, и ни одно модельное агентство не хочет с тобой, такой истеричкой, связываться. Но есть один мужик, нестрашный, незлой, который готов мне денежки, которые были вложены в тебя, вернуть.
        - Все понятно, - вздохнула я, - ты занялась эскортом.
        - Не совсем, - с достоинством поправила Лиза. - У меня было всего два любовника. Сначала тот мужик, про которого Данила рассказывал. А потом еще один, француз. Он-то меня сюда и привез.
        - И что? Ты не пробовала работать здесь моделью?
        - Да кому я здесь нужна? - улыбнулась Лиза. - Тут своих полно. Молодых и борзых. Таких, как ты, например.
        - Я всего на год тебя моложе.
        - Но если сравнивать наш жизненный опыт, то я рядом с тобой старуха! - выкрикнула Лизка. - У тебя на лбу написано, что все тебе давалось легко.
        Я вспомнила толстобокого бизнесмена Володю, но решила промолчать. Пусть думает, что я баловень судьбы, если ей так нравится. Еще мне не хватало хвастливо развешивать на публике грязное белье.
        - Я жила с ним два года. И по первому разряду, надо сказать, жила. Одевалась в лучших магазинах, икрой завтракала.
        Я покосилась на ее застиранные джинсики. И Лиза это заметила.
        - Все пришлось продать, - вздохнула она, - а я-то, дура наивная, думала, что обеспечена до конца жизни. Я была уверена, что если он меня и бросит, то я получу приличные отступные. Он ведь нежадный мужик был, незлой.
        Но все вышло по-другому.
        Однажды в шикарном доме Лизкиного любовника появилась незнакомая девушка в шелковом халате. Наверное, она была латиноамериканкой - ни по-английски, ни по-французски не разговаривала, зато была ослепительно красивой. Когда Лиза ее впервые увидела, у нее почему-то сразу сердце екнуло. Нет, у ее покровителя и раньше случались одноразовые связи. Но никто никогда не оставался у него на ночь. Кроме, естественно, самой Лизаветы. И этой чертовой пуэрториканочки с непроизносимым тройным именем.
        - Он мне сказал, что у меня есть три дня, чтобы собрать вещи, - пожала плечами Лиза. - Я ему говорю: а деньги? А он круглые глаза делает - какие, мол, деньги? Ты здесь за два года хорошо заработала. Была бы умной, не тратила бы все на тряпки, а вложила куда-нибудь. Наверное, он прав…
        Лиза замолчала. Я заметила, что на нас косо поглядывает Ева Сторм. Наверное, удивлению ее не было предела - ее личная ассистентка весело треплется с ее же главной конкуренткой.
        - А у тебя не будет проблем? - кивнула я в сторону недовольной Сторм.
        - Да пошла она! - легкомысленно воскликнула Лизка. - Надоела хуже горькой редьки. Платит гроши, а требует на миллион. Совсем меня в подтирушку превратила.
        - Ты не подтирушка, а личная ассистентка, - желчно напомнила я.
        - И ты туда же… - Лиза совсем не обиделась. Представляю, как она отреагировала бы на такое раньше. Наверное, я недосчиталась бы доброй половины волос - моя шевелюра стала бы жертвой ее адского темперамента. Видимо, перенесенные несчастья даже такую безбашенную авантюристку, как Лиза, сделали терпимой.
        - Ладно, не обижайся. - Мне стало ее жалко.
        - На чем я там остановилась? Ах, ну да. Он меня выгнал. Выставил вон. Я ему звонила, жаловалась…
        - А он? Трубку не брал? - догадалась я. Мужское поведение иногда бывает таким предсказуемым.
        - Да он неплохой мужик, в сущности, - вздохнула Лизка, - в конце концов я его достала. Он согласился со мной встретиться. Я обрадовалась, расфуфырилась. Думала, что он меня обратно позовет. Дура. А он начал меня отчитывать, как будто бы он мой папаша.
        - Наверное, по возрасту он и годился в папаши?
        - Да какая разница! Хоть в дедушки, - рассердилась Лиза, - любви все возрасты покорны.
        - Скорее, половому влечению и жажде наживы, - печально усмехнулась я.
        - Очень ты стала умная, - прищурилась Лизка, - короче, он сказал, что мне надо быть самостоятельной. И что он мне поможет стать личностью. И познакомил меня с этой Евой Сторм. Если честно, я сначала не поняла, куда попала. Даже обрадовалась. Она была такая красивая, знаменитая, все время улыбалась. Но потом… Работаю как лошадь. Целыми днями. А этой хоть бы что. Я вообще не понимаю, когда она спит, - Лиза понизила голос и покосилась на свою начальницу, - встает в семь, домой является за полночь. В общем, я хочу от нее свалить.
        - Ты уже присмотрела новое место?
        - Нет, но есть у меня одна идея…
        - Какая? - вежливо поинтересовалась я.
        Мое отношение к Лизке было неоднозначным. С одной стороны, меня возмутило, что она даже толком не попыталась извиниться. Как будто бы то, что она сделала, - абсолютно нормально. С другой - мне было ее жаль. Я прекрасно помнила ее пятнадцатилетней, дерзкой, красивой, полной амбиций. Кто знал, что Лизка юная, любившая весело мечтать о миллионных гонорарах, превратится в Лизку сегодняшнюю, располневшую, усталую и понурую. Мне одновременно хотелось и уколоть ее побольнее, и приободрить. И я не могла определиться, какое из этих двух желаний сильнее.
        - Пока не могу тебе сказать, - улыбнулась Лиза, - вдруг ведьма подслушает? Если хочешь, можем как-нибудь выпить вместе кофе.
        - Уж не решила ли ты, что мы опять подруги? - удивилась я.
        - Можем стать и подругами, - как ни в чем не бывало подмигнула Лизавета, - но лично мне больше нравится определение «деловые партнеры».
        Но я не успела изумленно поинтересоваться, что она имеет в виду и какие у нас с ней могут быть общие дела. Терпение Евы Сторм наконец лопнуло - она что-то визгливо прочирикала на французском, по всей видимости, ей срочно понадобилась помощь Лизки, и с раздраженным вздохом ассистентка устремилась к ней. Предлог был надуманным - Ева решила срочно рассортировать косметику, которой гримировалась для бала. Этим могла заняться и ее личная гримерша, но почему-то голландка предпочла привлечь к увлекательному процессу упорядочивания тюбиков именно Лизу.

«Интересно, что же она все-таки имела в виду?» - подумала я, глядя, как, нацепив на лицо подобострастную улыбку, Лизавета подбирает с пола оброненные Евой кисточки для румян.
        На следующий день после бала мне позвонил генеральный директор агентства
«Дженерал» Борис Бажов - в Париже он исполнял роль моего личного агента.
        Жила я в небольшой, но стильно обставленной съемной квартирке в самом центре Парижа, и, когда раздался звонок, я еще нежилась в постели.
        - Слышал, ты вчера была просто супер, моя красавица, - вместо приветствия сказал он.
        - Было дело, - самолюбиво согласилась я.
        - Амалия очень довольна, - по его голосу я почувствовала, что он улыбается, - а вот Ева Сторм не очень.
        - А нам на нее не наплевать? - лениво хохотнула я.
        - Правильно мыслишь, Анастасия.
        Несмотря на то что отношения у нас были дружескими, он по-прежнему называл меня полным именем.
        - Между прочим, могу тебя еще кое с чем поздравить.
        - С чем же? - улыбнулась я.
        - Пока Амалия принимает решение, для тебя есть хорошая работа.
        - Да ну? - Я не могла скрыть радости и примерно догадывалась, о чем идет речь - несколько недель назад я была на кастинге во французском отделении «Вог». Неужели я появлюсь на обложке? Если так, то я сразу же проснусь звездой. Ох, даже не верится.
        От возбуждения я подскочила с кровати и босиком прошлепала в ванную. Огромное зеркало во весь рост в очередной раз засвидетельствовало мою немного примятую сном красоту.
        - Предложение может показаться тебе странным, но я бы не советовал отказываться, - продолжил тем временем Борис, - за один сеанс тебе будут платить пять тысяч евро.
        - Это фотосъемка? - удивилась я. - Надеюсь, речь не идет о какой-нибудь порнушке?
        - За кого ты меня принимаешь? - мягко усмехнулся Борис. - Нет. Просто один художник хочет, чтобы ты позировала ему для портрета.
        Телефонная трубка выпала из рук и шмякнулась на кафель. Багровый румянец выступил на моем лице. Так я и знала! Так и знала!
        - Анастасия? - недоуменно кричала трубка бажовским голосом. - Анастасия, ты меня слышишь? Тебе не придется делать ничего особенного. Просто сидеть на стуле! А он будет тебя рисовать. На самом деле он даже не художник, так, предприниматель, винодел. Его зовут Майкл Берсенев. Но он и в самом деле готов отвалить пять штук. Вот чудак…
        Профессия модели не так элементарна, как это может показаться с первого взгляда. Кроме безупречной внешности, идеальная модель должна быть еще и хорошей актрисой. Холодные, лишенные эмоций лица стоят дешевле - на модные странички попадают счастливые обладательницы богатой мимики и гибкого, тренированного тела. Иногда позы, которые заставляет принимать фотограф, откровенно противоестественны. Например, однажды мне пришлось почти полчаса стоять на одной ноге (причем она была обута в сапожок на двенадцатисантиметровой шпильке) - снимали рекламу итальянской обувной фирмы, и времени было в обрез. Попробуй тут заартачиться или сообщить, что для полного счастья тебе не хватает ежечасных перекуров, - и на твое место тут же выберут другую.
        Но есть на свете профессия, которая лично мне показалась еще более трудной. Я имею в виду работу натурщицы.
        - Руки к голове, - мягко просил Берсенев, - так, хорошо. Подбородок немного подними. Плечи разверни и не сутулься. Правая нога впереди, и еще выгни побольше спину.
        После получасовой совместной работы я стала подозревать в Майкле Берсеневе скрытые садистские наклонности. Изначально подразумевалось, что он будет писать мой портрет. Но потом выяснилось, что он задумал сделать жанровую картину с моим участием. Кажется, я должна была изображать жительницу Древней Греции. Мне была выдана бесформенная хламида из полупрозрачного белого батиста - Майкл лично помог задрапировать ее вокруг моего тела. Признаться честно, когда он, формируя складку, случайно провел пальцем по моему предплечью, у меня вдруг поднялась температура. А он, казалось, ничего не замечал.
        Специально приглашенная парикмахерша завила мои волосы в тяжелые крупные волны, на голову мне водрузили лавровый венок. Берсенев настоял, чтобы я была без косметики.
        - Косметика портит твое лицо, - безапелляционно высказался он. - Что ж, мы можем приступить к работе.
        Не так я представляла себе наш совместный рабочий день. Совсем не так.
        Положа руку на сердце, я собиралась к Берсеневу, как на первое свидание. Не помню, когда я в последний раз подходила с такой ответственностью к встрече с мужчиной. Я приняла ванну с лавандовым маслом и прошлась по всему телу кисточкой, испачканной в прозрачной золотой пудре. Я посетила кабинет эпиляции и по-новому накрасила глаза (и все для того, чтобы Майкл попросил меня смыть макияж).
        Работа над моим портретом должна была проходить в его просторной квартире-студии. Я думала, что мы будем там наедине. Мне приходилось слышать хрестоматийные истории о художниках и их прекрасных натурщицах, и я ничего не имела против воплощения такой истории в своей собственной жизни.
        С самой первой минуты нашего знакомства меня тянуло к Берсеневу - что уж тут скрывать. И если бы меня спросили, чем именно он привлек меня, я не смогла бы дать точный логичный ответ. Думаю, то было влечение на гормональном уровне, хитрая химическая игра.
        И еще - мне льстил тот факт, что мне, никому не известной худосочной девчонке из Москвы, удалось обскакать в амурных делах саму топ-модель Еву Сторм! Это было невероятно! Берсенев больше ни слова о ней не говорил, даже имени ее не упоминал. Я догадалась, что предсказанная мною размолвка все-таки случилась, правда, все обошлось без публичного скандала.
        Я была уверена, что нравлюсь Берсеневу. Стоило только послушать, как он говорил со мной по телефону, когда объяснял, как добраться до его студии. Он сказал, что я воплощение сексуальной энергии (разве станет говорить такое не заинтересованный в
«сексуальной и энергичной» даме мужчина?) и что ему придется сложно - ведь он хочет, чтобы эта энергия прямо-таки била ключом с холста.
        Эти слова заставили меня, побегав по «Галери Лафайет», приобрести самые развратные на свете трусы, кружевные и красные.
        И вот когда я, в этих красный трусах, с километровыми ресницами, явилась в студию секс-бога, вдруг выяснилось, что он работает не один. Меня встретила настроенная по-деловому компания из пяти человек: сам Берсенев (не могу передать, как шли ему домашние светлые джинсы и простой льняной свитер), его секретарша (невзрачная остроносая девица с идиотским пучком на затылке, зато в сандалиях из последней коллекции «Луи Виттон»), мрачная визажистка (услуги которой понадобились лишь для того, чтобы сделать мне прическу) и два фотографа, которые норовили запечатлеть каждое передвижение Берсенева в пространстве.
        - А я-то всегда думала, что художнику нужно для работы вдохновение, - съязвила я.
        - Не думаю, что ты много смыслишь в творчестве, - довольно зло ответил «мэтр», из чего я заключила, что художник он, мягко говоря, непопулярный и из-за этого болезненно самолюбивый.
        Пока мною занималась визажистка, пока вокруг меня драпировали хламиду, я улыбалась, шутила и думала о том, что в работе натурщицы что-то есть. А уж когда меня еще и угостили красным вином урожая восемьдесят первого года, я вообще решила, что пора завязывать с подиумом и перебираться в художественные мастерские. Но потом, после двухчасового монотонного стояния на одном месте, мне захотелось басовито завыть на луну. Меня начала раздражать даже мужественная красота Майкла Берсенева, даже его тихий многозначительный смех. Так плохо мне не было даже в тренажерном зале, когда тренерша по шейпингу сообщила, что, если я хочу иметь худые красивые руки, мне придется отжаться от пола тридцать раз подряд. К окончанию сеанса я перестала чувствовать свои руки. Зато теперь мне доподлинно известно, что случилось с несчастной Венерой Милосской - да она же просто работала натурщицей, пока у нее не отсохли верхние конечности.
        - Несладко? - улыбнулся Берсенев. - Может быть, перерыв?
        Я радостно согласилась и перебралась с небольшого деревянного подиума в удобное кресло, обтянутое нежно-зеленым бархатом. Берсенев сделал знак своей секретарше, и нам подали кофе и имбирное печенье.
        - Вы замечательная натурщица, Настия, - сказал он, глядя на меня так, словно я была шоколадно-трюфельным тортиком, а он страдал от булимии.

«Вот оно, начинается! - торжествующе подумала я. - Сейчас он отпустит всех этих клоунов, а я наконец покажу ему свои красные трусы!»
        - У вас руки устали, - он взял меня за руку, поднес мою ладонь поближе к глазам, - ваши руки надо рисовать отдельно, Настия. Вы никогда не снимались в рекламе украшений?
        - У меня нет на это времени, - скромно улыбнулась я, - и так слишком уж напряженный график.
        - Я уверен в вашем будущем успехе.

«Ого, как мы запели! А на благотворительной вечеринке ты все больше про мерзавку Еву говорил!» - удовлетворенно подумала я.
        - Как ни странно, я тоже. Я имею в виду ваш успех. Уж я-то постараюсь, чтобы ваша картина излучала сексуальную энергию.
        - Поскольку бокалов у нас с вами нет, Настия, предлагаю поднять эти чашки с чаем за наш успех. - Он подчеркнул слово «наш».
        - За наш успех, - шепотом повторила я.
        Он потянулся ко мне под замечательным предлогом соприкосновения чашками, но я догадалась, что истинная цель приближения была другой, и прикрыла глаза. На мне было огромными светящимися буквами, как на неоновой рекламе, написано: берите, сопротивления не окажу. И, кажется, я даже почувствовала на своих губах его пахнувшее горьким имбирем теплое дыхание. Но ничего не произошло. И когда я открыла глаза, Берсенев уже откинулся на спинку своего кресла.
        - Что ж, перерыв перерывом, а работа не ждет, - усмехнулся он, - допивайте чай, и возвратимся к портрету. Если вам интересно, то сегодня я буду писать ваши губы, Настия.
        Многие думают, что красота - это счастливый билет, джекпот, сказочный золотой ключик, открывающий двери в такие реалии, куда дурнушкам путь заказан.
        Это не так. Я бы выразилась даже более резко: красота - это клеймо, черная метка, которая мешает ее обладательнице построить конструктивные доверительные отношения с противоположным полом. Я имею в виду не скромные прелести русоволосых Аленушек, не вкрадчивое обаяние очаровательных тихонь, а яркую, усугубленную профессиональным уходом красоту, носительницей которой сама и являюсь.
        Мужчины красавиц боятся, и аксиома эта проверена опытом моих приятельниц моделей. Красавицам не доверяют. Вниманию, которым они (то есть мы) всегда окружены, завидуют. Короткий экспрессивный роман с красоткой - от такого, конечно, не откажется ни один находящийся в здравом уме мужик. Он будет таскать красивую подружку по модным ресторанам и клубам, фотографироваться в ее компании для светской хроники и восторженно рассказывать истекающим слюной друзьям о ее эротических навыках. Но рано или поздно мужчине надоест, что его спутница привлекает всеобщее внимание, что у нее масса друзей и светских шапочных знакомых. Он перестанет ей доверять, и на него не подействуют логичные аргументы в пользу ее самостоятельности.
        К своим восемнадцати годам я переспала с более чем тридцатью мужчинами. Кто-то решит: ну и нравы. Но каждый раз, принимая очередное позднее приглашение на кофе, я беспочвенно надеялась на то, что наконец-то и мне удалось вытянуть выигрышный билет. Многих моих подиумных подружек приводила в экстаз лишь толщина кошелька потенциального возлюбленного. Многих - но не меня. Может быть, это прозвучит смешно, но я искренне влюблялась в каждого своего любовника. Пусть однодневная, пусть даже пятиминутная, но каждый раз то была незамутненная поиском выгоды любовь.
        Так уж получилось, что ни одного серьезного романа у меня не было. Втайне я немного завидовала девушкам, у которых с мужчинами все складывалось легко и, что называется, «правильно». Чьи отношения плавно катились по заведомо известной траектории - от пахнущего розами первого свидания в кафе до знакомства с родителями и торжественного дарения красноречивого кольца.
        У моей любви был другой, упрощенный сценарий. Знакомство на модной вечеринке, многообещающий флирт, пару раз совместный ужин в гламурном ресторане, визит в гости, мимолетная эйфория, разочарование, новая вечеринка с многообещающим флиртом и так далее.
        Кто бы знал, как хотелось мне вырваться из этого порочного круга! Но утвердиться в амплуа серьезной невесты (интим не предлагать!) мне мешал мой главный козырь. Красота.
        - Когда вы впервые влюбились, Настия? - спросил Берсенев во время очередного сеанса. За несколько дней работы натурщицы я немного привыкла к вынужденной неподвижности. И даже была способна поддерживать с художником светский диалог.
        - Влюбилась… - с утвердительной интонацией повторила я, невольно намекая на то, что объект моей первой никчемной любви не идет ни в какое сравнение с человеком, которым болею я в данный момент, - мне было четырнадцать.
        - Ранняя ягодка, - усмехнулся он.
        - А вы? - немного обиженно спросила я. Он словно поставил на мне пренебрежительное клеймо - «прожженная». Самое неприятное - он ведь был прав.
        - А я… - Нахмурившись, он нанес на холст несколько размашистых штрихов. - А я еще никогда не влюблялся, Настия.
        - Такого не может быть.
        - Почему же?
        - Вы взрослый мужчина, красивый, сильный. Вокруг вас должны виться толпы женщин. Неужели никто из них вас не впечатлил?
        - А вас? - Словно мастер спорта по вербальному теннису, он ловко отбил провокационный вопрос на мою территорию.
        Я нахмурилась - рядом с этим человеком я чувствовала себя чересчур ранимой для того, чтобы позволить себе излишнюю откровенность. А он смотрел на меня исподлобья и еще имел наглость улыбаться, старый стервец.
        На так называемые свидания с Берсеневым я больше не надевала красивого нижнего белья. Все равно без толку. Во время живописных сеансов он смотрел на меня, как кот на свежую сметану. Но пойти дальше красноречивой перестрелки взглядами не решался - несмотря на то что у меня на лбу большими сияющими буквами было написано: бери меня! Я сдаюсь! Я давно капитулировавшая крепость!
        Однажды я решилась спросить его о Еве. Мысль о том, что красивая голландка может и впрямь оказаться пассией моего Берсенева, не давала мне покоя.
        Вопрос был поставлен дипломатично:
        - Насколько я поняла, вы друзья?
        Майкл ответил не сразу:
        - А почему это вас интересует?
        - Потому что… просто интересно. - Я отвела взгляд.
        - Я знаю, что вы не ладите, - ухмыльнулся художник, - и зря. Ева не такая уж противная девушка. Поверьте мне, ей тоже нелегко.
        - Так вы все-таки общаетесь? - У меня упало сердце.
        - Крайне редко, - к моему большому удовольствию, ответил он, - в последние дни у меня очень много работы. Я едва нахожу время, чтобы рисовать вас, Настия.
        Через несколько дней после этого разговора мне вдруг позвонила сама Ева. Когда она спокойным тоном вдруг ни с того ни с сего предложила пообедать вместе, я сначала не поверила своим ушам. Подумала, что меня кто-то разыгрывает - мало ли шутников? Но у Евы был характерный голос, тонкий, почти детский - такой ни с чьим не спутаешь.
        - Настя, я знаю, что до этого времени мы не были подругами, - ворковала она, - но я хочу все исправить. Раз уж мы действительно будем работать вместе, нам надо помириться. Как ты считаешь?
        Разве я могла ответить «нет»?
        Не думайте, что я сразу растаяла и поверила ей, но мне было нестерпимо интересно узнать, что же она задумала. В чем кроется подвох. К тому же не давала покоя сверлящая мысль: а вдруг то была инициатива Берсенева? В любом случае неплохо было бы выяснить из первых рук, какие отношения связывают недолюбливающую меня топ-модель и художника, чье имя я в последнее время повторяю как волшебную мантру.
        И вот пятничным вечером, разряженная в пух и прах, я вышла из такси перед домом, где жила прославленная голландка. Ева занимала двухэтажную квартиру, каждая деталь интерьера которой намекала на особенное социальное положение ее хозяйки. В квартире преобладал белый цвет. Кремовые стены, белоснежный ковер на полу, белая мебель, белые диваны и кресла, белые вазы с белыми пышными цветами. Смотрелось это роскошно. Но я и представить не могла, сколько сил должно быть затрачено на поддержание всего этого в первозданном белоснежном состоянии. Наверное, топ-модель содержит не одну уборщицу, а целый штат услужливых домработниц, которые от рассвета до заката следят, чтобы чистотой квартира походила на хирургическую операционную.
        - Проходи, дорогая моя. - Ева чмокнула меня в обе щеки (вернее, она смачно поцеловала воздух возле моих щек, чтобы не испортить свой и мой макияж). - Обувь можно не снимать, завтра придет уборщица.
        Я во все глаза смотрела, как она суетится, пытаясь мне угодить. Покорно подставляла щеки для поцелуев - хорошо, что у топ-моделей не бывает гадючьих ядовитых зубов. А сама думала: что бы это значило?
        - Я удивилась, когда ты позвонила, - сказала я, проходя в сверкающую чистотой гостиную.
        В центре комнаты находился стол, сервированный на двоих. Ева постаралась на славу, как будто бы я была не «заклятой подругой», а потенциальным любовником. Хрустальная миска с зеленым салатом (куда же манекенщицам без него?), серебряная вазочка с икрой, тонкие ржаные блинчики, круассаны, сыр. В серебряном наполненном льдом ведре стыло шампанское.
        В моей голове мелькнула глупая мысль: уж не собирается ли она меня отравить? Может быть, черная икра нашпигована мышьяком?
        - Присаживайся, дорогая! - Ева плюхнулась на стул, предоставив мне возможность сесть на удобное кресло лицом к окну. Из ее окна открывался неплохой вид - уютный, заросший зеленью двор. Впечатление немного портило то, что напротив находился дом, и, если бы у Евы возникло желание подсмотреть за соседями, это не составило бы особого труда. Достаточно было приобрести в специализированном магазине телескоп. - Я давно собиралась позвонить тебе, - как ни в чем не бывало щебетала Ева, - мне все было неловко, что я не очень хорошо обходилась с тобой вначале… Но мне казалось, что ты меня подсиживаешь. - Она наморщила нос. - Знаешь, сколько девиц появляются в Доме моды с одной целью - убрать из первых рядов меня? Ты даже представить себе не можешь.
        - Такой уж наш бизнес, - пожала плечами я, - ты подсиживаешь, потом подсиживают тебя. А без этого ничего не получится.
        - Давай выпьем за нашу новую дружбу, - предложила она, ловко разливая по высоким фужерам ледяное шампанское.
        Я настороженно на нее смотрела. А она, наоборот, чувствовала себя в своей тарелке. В отличие от меня Ева не стала наряжаться к ужину. На ней были светлые (под стать всей квартире) джинсы и красная рубашка, завязанная узлом на животе. На свежем личике - ни грамма косметики. Но я знала, что это обманчивое впечатление, просто за годы работы моделью Ева научилась краситься так, что это было совсем незаметно.
        - Недавно говорила о тебе с одним своим знакомым, - бросила я пробный шар, - вернее, с нашим общим знакомым. Помнишь, вы, кажется, были вместе на том благотворительном балу.
        Она изобразила притворное замешательство:
        - О ком ты?
        - О Майкле Берсеневе, о ком же еще.
        - Ах, об этом, - рассмеялась Ева, - выкинь из головы. Кто тебе сказал, что мы были вместе?
        - Ты, - услужливо напомнила я, - ты сама подошла ко мне и сказала. Я решила, что он твой бойфренд.
        - Кто, он? - На этот раз она удивилась куда более натурально, и выглядело это вполне обнадеживающе. - Не смеши меня. Просто мне хотелось тебя позлить.
        - Что ж, по крайней мере, честно. - Я отправила в рот листик свежего салата.
        - Мне показалось, что он тебе нравится, - прищурилась Ева. - Это так?
        - Сама не знаю. - Поняв, что Ева не так уж близка к Берсеневу, я немного расслабилась. - Он меня рисует. Мой портрет. Платит бешеные деньги. Но больше ничего. Не просит остаться, никуда не приглашает и никогда не звонит.
        Ева пожала плечами.
        - Мужчины все странные, - зевнула она, - я три года встречалась с одним итальяшкой. Так вот, я даже не знала номера его телефона, представляешь. Он всегда разыскивал меня сам. А ведь мы на полном серьезе собирались пожениться.
        - Так, значит, ты с Берсеневым не видишься? - еще раз на всякий случай уточнила я.
        - Нет, - подтвердила Ева, и за одно это «нет» я готова была перечеркнуть наши недомолвки и торжественно провозгласить ее подругой.
        Бутылка пустела. Теплела, соответственно, атмосфера.
        Ева оживленно болтала о показах, распродажах и других моделях. Скорбно сложив губки, жаловалась на отсутствие подруг. «Еще бы, - подумала я, - если ты со всеми обращаешься, как со мной в нашу первую встречу, то не стоит ожидать ответной любви!»
        Но к середине вечера, когда салат был доеден и сырная тарелка опустела, я начала немного оттаивать. Я подумала: а может быть, я и правда относилась к ней предвзято? Не буду отрицать, что она стерва, но она всего лишь боролась за свое место под солнцем. Спрашивается, как бы поступила на ее месте я?
        Надо признаться, Ева была приятной собеседницей - с великолепным чувством юмора и редким даром рассказчика. Ее длинные монологи отнюдь не казались мне унылыми. Даже когда она в течение пятнадцати минут рассказывала, как торговалась с продавцом, пытаясь вдвое скинуть цену на соломенную шляпу.
        - И мне это удалось! - весело взвизгнула она.
        - Что ж, давай за это выпьем, - предложила я.
        - Только у нас кончилась закуска, - нахмурилась Ева, - знаешь что… Хотя нет. - Она замолчала на середине фразы.
        - Что ты хотела сказать? - спросила я, заинтригованная.
        - У меня есть еще еда, но она… как бы это сказать… Не модельная, - неуверенно улыбнулась она.
        - В каком смысле?
        - Настя, а ты всегда соблюдаешь диету? - понизив голос до заговорщицкого шепота, спросила она.
        На всякий случай я ответила, что да. В моем контракте был пункт о том, что я не имею права весить больше пятьдесяти двух килограммов. В противном случае договор может быть расторгнут.
        Естественно, я не питалась одной травой да минералкой. Иногда позволяла себе и хлеб, и горячий шоколад. Но я знала, что Амалия Роша высказала легкое недовольство моей талией: мол, она могла бы быть и тоньше. Поэтому как я могла признаться своей главной конкурентке, что не брезгую выпечкой и взбитыми сливками?
        - А я не всегда, - потупилась она, - не знаю, как тебе удается… Но у меня просто не получается есть эту гадость. - Она кивнула на пустую миску из-под салата.
        - Не переживай, - растерялась я, - на самом деле я тоже иногда позволяю себе излишества.
        - Но не такие, как я! - в отчаянии воскликнула она.
        - Уверена, что ты не ешь ничего крамольного. - Я неловко попыталась ее утешить.
        Несмотря на свои тридцать лет, Ева была эмоциональна и обидчива, как ребенок. У нее было роскошное развитое тело взрослой женщины и ранимый характер подростка, настроение которого скачет, как столбик термометра ранней весной.
        - Да? - взвизгнула она. - А ты на это посмотри!
        Она вдруг сорвалась с места, молнией метнулась куда-то в боковую комнату и через пару минут вырулила оттуда, держа перед собой огромное глиняное блюдо, уставленное разнокалиберными пирожными. Чего здесь только не было: и обсыпанные шоколадной пудрой трюфели, и воздушные безе, и нежные бисквиты, украшенные персиковым суфле. Настоящий рай сладкоежки.
        Ничего себе, подумала я. Если она так каждый день питается, то скоро от ее точеных прелестей не останется и следа!
        - Видишь! - с досадой воскликнула она. - Я силой вытаскиваю себя из кондитерских. Но иногда не выдерживаю и закупаю целый килограмм пирожных!
        - Я тоже люблю пирожные, - успокаивающе сказала я.
        Она недоверчиво на меня посмотрела:
        - Да? А какие именно?
        Две головы - темная (моя) и блондинистая (Евина) склонились над тарелкой с таким заманчивым содержимым. В нос ударил густой заманчивый аромат шоколада, корицы и свежего теста.
        Я была голодна - разве наешься унылым зеленым салатом?
        - Люблю корзиночки со взбитыми сливками, - немного застенчиво призналась я.
        Ева понимающе улыбнулась:
        - А я предпочитаю трюфельный торт.
        Мы были словно старшеклассницы, которые доверяют друг другу интимные секреты - с кем они целовались на школьном дворе и кто писал им любовные записочки на уроке геометрии.
        - А может быть…
        - Я думаю, мы можем… - хором начали мы.
        И замолчали. И рассмеялись.
        - Думаю, ничего страшного не будет, если мы съедим по одному, - наконец сказала я.
        - Ты уверена?
        - Пусть это останется нашим маленьким секретом.
        В торжественной тишине мы съели по пирожному. Моя воздушная корзиночка растаяла во рту с невероятной быстротой. Ева, кажется, тоже была разочарована скоротечностью удовольствия. Мы с заговорщицким видом переглянулись, сразу же правильно поняли друг друга и, не сговариваясь, взяли еще по одному пирожному.
        А потом еще по одному.
        Мы уже сидели не за столом, а на ковре. И через час все пирожные были благополучно нами уничтожены. И так уютно стало мне, так расслабленно и тепло. Я благодарно улыбнулась Еве и встретила в ее глазах понимание. В сущности, у меня никогда не было подруг. В школе я не пользовалась популярностью. Не считать же за подружку Лизу, которая так подло со мной поступила. И Николь - она тоже подружка сомнительная.
        А вот красавица Ева Сторм… Пусть с самого начала у нас и не заладилось, зато сейчас мы неожиданно стали близкими, ведь нас объединял общий секрет.
        - Приходи почаще, - сказала она на прощание.
        - Если мы так каждый вечер будем объедаться, то карьеры мне не видать, - улыбнулась я.
        - А мы каждый день не будем, - подмигнула Ева, - только по большим праздникам.
        - А сегодня что у нас был за праздник?
        - Праздник примирения!
        В тот вечер я возвращалась домой пешком. Идти мне было недалеко, ведь обе мы жили в центре. И я медленно брела по пропахшим шоколадом улочкам и улыбалась самой себе.
        Мне восемнадцать лет. Я почти завоевала - кто бы мог подумать - Париж. И среди моих лучших подруг - известная на весь мир топ-модель.
        Чего еще можно желать?
        Люблю парижские блошиные рынки. Здесь можно купить что-нибудь необычное - кружевной зонтик, например, или шляпку «с характером». На худой конец, женский альманах начала века или китчевый деревянный подсвечник.
        Субботним утром я неспешно бродила по рынку, присматриваясь к антикварной бижутерии. Сама не знаю почему, но я проснулась со спонтанным желанием приобрести какие-нибудь необычные серьги или старую брошь, которую приколола бы к шелковому пальто, стилизованному под двадцатые годы. Мне всегда нравились красавицы прошлого, в них есть некий торжественный шик, о котором современные модели могут только мечтать.
        И вот я вертела в руках длинную нить искусственного жемчуга, когда вдруг услышала русскую речь.
        - Смотри! - прошипел кто-то за моей спиной. - Смотри, это она! Модель, у которой булимия.
        Я заинтересованно обернулась - мне тоже было интересно увидеть коллегу, страдающую обжорством. Но никого более-менее напоминающего представительницу моей профессии не увидела. Зато увидела супружескую пару средних лет - полную женщину в мешковатых штанах и алкогольного вида мужичка с бородкой.
        Перехватив мой взгляд, дама елейно заулыбалась:
        - Ой, это вы! Надо же, живьем вас увидели. А мы тоже русские, живем здесь. Дочь наша за француза замуж вышла, вот мы и приехали.
        Я вежливо улыбнулась и собиралась уже отвернуться. Какое мне дело, скажите на милость, до их родственных отношений? И чего они привязались именно ко мне? Может, перепутали с какой-нибудь знаменитостью?
        - Постойте! - Тетка в три прыжка оказалась возле меня и цепко ухватила меня за рукав моей туники от «Ив Сен-Лорана». - Я могу дать вам совет! У моей подруги тоже была булимия, и у меня есть телефон хорошего доктора!
        Я раздраженно выдернула рукав:
        - Вы с ума сошли?! Что вы себе позволяете? С чего вы взяли, что у меня булимия?!
        - Она не только неврастеничка, но еще и хамка, - пробормотал теткин мрачноватый спутник.
        И в этот момент в моей бисерной сумочке затрезвонил мобильный телефон. Хороший повод, чтобы вовсе не отвечать на хамоватую выходку странной пары. Я отошла на несколько шагов в сторону.
        - Я слушаю!
        - Ты рехнулась, мать твою?! - Голос был таким громким, что мне пришлось отстранить трубку от уха. Принадлежал он Борису Бажову.
        - Что случилось? - пролепетала я. - Я ничего не сделала.
        - Ничего?! Зачем ты поперлась ужинать с этой чертовой куклой Евой?! - надрывался Бажов. Гнев сделал его голос высоким.
        - Откуда ты знаешь? - удивилась я. - Я была у нее вчера поздно вечером.
        - Поздравляю! И во всех сегодняшних газетах написано о тебе! Модель-истеричка! Модель-булимичка! - Телефонная трубка плевалась оскорблениями. - Модель-обжора!
        - Но я…
        - Мне плевать, что ты скажешь! И как ты будешь оправдываться! Ладно, понесло тебя домой к этой ревнивой курице, но зачем было жрать пирожные?! Спрашивается, на хрена я с тобой столько лет возился? Чтобы все вот так кончилось!
        - Честное слово, я не знаю…
        - Зато я знаю! - Борис кричал так, что я испугалась, не случится ли у него сердечный приступ. - Я знаю! Эта чертовка подставила тебя! Мне уже звонила Амалия. Она в шоке. Ты еще не успела стать лицом дома, а уже умудрилась попасть в скандальную хронику!
        - Я… - Бажов больше не пытался меня перебить, но я не знала, что сказать.
        - Вот что. Сиди тихо и не высовывайся. Никуда не ходи. Никаких интервью, никаких вечеринок. Тогда, может быть, все и обойдется. Хотя я сомневаюсь.
        - Значит… Значит, я не буду работать с Амалией? - упавшим голосом спросила я, хотя и так заранее знала ответ.
        - И ты сама в этом виновата, - обманчиво спокойным тоном заключил Бажов, - обжора хренова!..
        В ближайшем ларьке я купила одну из «желтых» газет. Лучше бы я этого не делала - поверила бы Бажову на слово. Весь разворот был посвящен моей скромной персоне. Были здесь и мои фотографии с последнего показа «Амалия Роша», и снимки с благотворительного бала. И другие весьма заинтересовавшие меня изображения - вот я сижу на белоснежном ворсистом ковре перед целой тарелкой пирожных и с самым сладострастным видом запихиваю в рот шоколад. Качество фотографий оставляло желать лучшего. И неудивительно - снимали-то через окно, причем с большого расстояния. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что произошло. Ева Сторм сама наняла папарацци и сама же выступила режиссером забавного сюжета - фотомодель, поедающая сладости. Естественно, коварная голландка в кадр не попала.
        Я скомкала газету и запустила в мусорную корзину.
        Еще вчера я была так счастлива, еще вчера мне ласково улыбался Париж. А сегодня улыбка обернулась презрительной гримасой. Похоже, скоро мне придется покинуть город мечты всех манекенщиц мира.

…А на следующий день я опять позировала Берсеневу.
        - Она меня ненавидит, - призналась я ему, привычно пытаясь удержаться в противоестественной позе, - не знаю за что. Вернее, знаю, но это так глупо!
        - Думаю, вы обе относитесь друг к другу немного неадекватно, - дипломатично сказал он. - Ева неплохая женщина. У нее свои проблемы. Она очень одинока, как и большинство «публичных» людей.
        Серьезность его тона показалась мне подозрительной.
        - Одинока? - мрачно повторила я. - Разве ты с ней до сих пор общаешься? Она сказала, что нет…
        - Она тебе скажет, - тихо усмехнулся он. - А что в этом такого? Я с ней давно знаком. Настия, какая у тебя красивая линия бровей, - невозмутимо ответил он.
        Я опустила руки. Мышцы ныли, как будто я была не моделью, а профессиональной спортсменкой после напряженной тренировки.
        - Подними руки! Настия, я же еще не закончил, сейчас же подними руки, - взмолился он.
        - Да подожди ты со своей картиной, - не выдержала я. Хотя, наверное, с моей стороны это был не совсем корректный выпад, все же Берсенев платил мне, и немало, чтобы я стояла перед ним в прозрачной тунике в позе парковой статуи. - И насколько близко вы общаетесь? Что происходит?! Неужели ты не видишь, что я запуталась?
        Наверное, мой требовательный вопрос прозвучал нагло - Берсенев же не был мне ни мужем, ни даже любовником. Нас объединяла всего лишь взаимная приязнь, которая с моей стороны уже давно переросла в острое желание близости.
        Я подозревала, что и он в меня тайно влюблен. Иначе какого черта он стал бы платить немереные деньги какой-то натурщице?!
        - Запуталась? - изумленно повторил он, словно пробуя этот глагол на вкус. - Настия, но я ничего не имел в виду…
        - Ты меня неправильно понял, - поторопилась объясниться я, - мне просто интересно знать. Но если не хочешь, можешь не говорить, само собой.
        - Зачем говорить с прекрасными женщинами о других прекрасных женщинах? - философски рассудил он. - Есть немало других интересных тем. А руки ты все-таки подними.
        - Да пожалуйста! - Я послушно вытянула их вверх. Но в позе моей больше не было желанной расслабленности. Я была напряжена, как пантера перед прыжком. - Но когда? Когда вы спелись?
        Я понимала, что веду себя просто неприлично, что так с мужчинами вести себя нельзя. Но ничего поделать с этим не могла. Мое несчастное сердце словно пополам распиливали визжащей бензопилой. А он колдовал над своими кисточками и даже не обратил внимания, что натурщица бьется в предсмертной агонии.
        Ответил он не сразу. По мне - лучше бы вообще не отвечал.
        - Я пишу ее портрет, - сказал он.
        - Что?!
        - А что здесь такого? Я художник, иногда мне заказывают портреты. Я редко пишу за деньги, но если меня просят…
        - Хочешь сказать… - Мне вдруг стало смешно, но это был нервный смех. - Хочешь сказать, что Ева платит тебе за то, что ты ее рисуешь?
        - Ну да, - неохотно подтвердил он, - она позвонила и попросила написать ее портрет. Я согласился. А теперь, Настия, мы не могли бы вернуться к работе?
        Я послушно замерла в знакомой позе, но губы мои все еще подергивались в нервной усмешке. Некоторое время Берсенев делал вид, что он ничего не замечает. Но потом с раздражением отшвырнул кисточку.
        - Настия, что происходит? Ты сегодня сама не своя. Я не могу так работать.
        - Можешь не платить мне за сегодняшний день, - великодушно разрешила я. Словно сумма в пять тысяч евро была для меня ничтожной.
        Он подошел ко мне, и я наконец опустила руки вниз и подалась вперед. У него было такое странное выражение лица - одновременно потерянное и решительное, что я сразу поняла: он собирается меня поцеловать. Но вместо этого он просто погладил меня по волосам. Я закрыла глаза.
        - Настия, у тебя проблемы?
        - Она тебе нравится? - тихо спросила я.

«Скажи, что нет! Скажи, что нет, придурок!» - надрывался мой внутренний голос.
        - Кто? - будто бы удивился Майкл.
        - Кто, кто. Ева, конечно. Мы ведь о ней говорили.
        - Я уже забыл. Настия, почему ты так болезненно к этому относишься?
        - Потому что… - буркнула я. - Тебе сложно ответить, что ли?
        - Конечно, она мне нравится!
        Мое сердце спланировало вниз и собиралось было разбиться вдребезги о земную твердыню, когда он небрежно добавил:
        - Но есть женщины, которые мне нравятся еще больше. Например, ты. - С этими словами он отошел обратно за мольберт. - Может быть, продолжим?
        И все-таки, что ни говорите, не понимаю я мужчин…
        Жизнь моя складывалась так, что в свои восемнадцать лет я перестала доверять женщинам. В особенности тем, кто пытался сблизиться со мной, предлагая дружбу. И были у меня на то веские причины.
        Тем не менее, когда Лизка позвонила мне и пригласила на ланч, я засомневалась. С одной стороны, мне хотелось принять приглашение. Как-никак она была моей старинной знакомой, можно сказать, у нас было общее детство. Правда, лично для меня детство кончилось, когда я обнаружила в пудренице подсыпанное Лизкой стекло. Но это так, лирическое отступление. С другой стороны, было у меня подозрение, что это все козни неутомимой Евы. Мало ей того, что газетчики накинулись на меня, как стая пустынных стервятников на умирающее животное.
        - У меня к тебе разговор, - деловым тоном сказала Лизка, - интересное предложение.
        - Вот как? - холодно усмехнулась я. - И что интересного ты мне можешь предложить на этот раз? Цианистый калий в губную помаду? Клей «Момент» в гель для волос?
        - Можешь считать меня наглой, но я не собираюсь перед тобой оправдываться, - усмехнулась она, - а предложение мое действительно интересное. Но это не телефонный разговор.
        И я решила рискнуть. Мы договорились встретиться в тихом уличном кафе на окраине Парижа, где нас точно никто не мог «засечь». Я оделась, как шпионка из американского фильма: черный джинсовый комбинезон, скрывающий фигуру, темно-синяя бейсболка и темные очки в пол-лица.
        Лизка же отличилась - пришла на нашу секретную встречу в полупрозрачном сарафанчике цвета фуксии и завила светлые волосы в плавные кукольные кудряшки. В итоге наша колоритная парочка привлекала к себе внимание прохожих. Наверное, все думали, что мы - лесбийская пара со странностями.
        Лизка заказала круассаны с корицей и кофе со сливками, я же, наученная горьким опытом, ограничилась стаканом воды.
        - Что ты хотела обсудить? - не снимая очков и бейсболки, спросила я.
        - А ты изменилась, - усмехнулась Лизка, - такая деловая стала, стервозная. Я тебя помню совсем другой.
        - Я тебя тоже, - спокойно ответила я, - тогда ты показывала клыки, а не виляла хвостом.
        - Знаешь, если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне, ничего не получится. - Лизка с аппетитом откусила от свежего пышного круассана.
        - А что у нас должно получиться?
        - Ты ведь хочешь подписать контракт с «Амалией Роша»? - прищурилась она.
        - А ты-то тут при чем?
        - При том, - задорно воскликнула Лизка.
        В тот момент она была похожа на себя прежнюю. И я невольно вспомнила, как четыре года назад Лизавета уверенно учила меня жизни. И чем это закончилось.
        - При том, - повторила она, - ты забыла, у кого я работаю ассистенткой? У твоей главной конкурентки. Думаешь, я бессловесная тень и ничего не секу? - хмыкнула она. - Вот эта дурища Ева точно так думает. Но она ошибается. Я ведь немного говорю и по-английски, и по-французски. Жизнь заставила. И когда Ева болтает по телефону, я по мере возможности подслушиваю.
        - Я в тебе не сомневалась. - Я красноречиво посмотрела на часы.
        - И знаешь, что мне удалось узнать? У Амалии Роша было много претенденток, но в итоге никто из них не пришелся ей по душе. А твой образ нравится большинству членов совета директоров. И сейчас у них такая дилемма: либо еще на два года продлить контракт с Евой, либо вложить деньги в раскрутку твоего лица.
        - Тоже мне новость! - расхохоталась я. - Да об этом весь Париж знает!
        - Значит, твоя задача - выключить Еву из игры. Логично?
        - И что?
        - И то. - Лиза порылась в легкомысленно-белой соломенной сумочке и вынула оттуда папку с какими-то бумагами. - Знаешь, что это такое?
        - Что? - Я машинально приняла папку из ее рук и недоуменно уставилась на документы. Похоже, это была ксерокопия медицинской карты. Я не поняла, к чему относится содержащаяся в ней информация, ведь читать по-французски я так и не научилась. Какие-то бланки с анализами, описания, рецепты.
        - Это медицинская карта Евы! - понизила голос Лизка. - Я выкрала ее и сделала копию. Знаешь, в какой клинике заполнена эта карточка?
        - Ну?
        - В клинике липосакции! - восторжествовала Лизка. - Наша красавица три раза откачивала жир!
        - Да ты что? - выдохнула я.
        Мне вспомнились безупречные бедра Евы. Увидев ее в первый раз, я с уважением и восхищением подумала, что непросто сохранить такую девчоночью фигурку в тридцать лет.
        - А ты уверена? - придя в себя, спросила я.
        - На все сто! И если эта информация будет обнародована, то не видать ей контракта как своих ушей.
        - Ну не знаю, - засомневалась я, - в наше время общественность лояльно относится к таким штучкам.
        - Не к таким, - усмехнулась Лизка, - вот если бы она переделала нос или вставила силиконовые протезы в грудь, никто и глазом бы не моргнул. А вот откачать с задницы жир - это для модели уже криминал.
        - Но почему ты решила мне помочь? - опомнилась я. - Тебе-то какая с этого выгода?
        - Вот мы и подходим к самому главному, - Лизка щелкнула пальцами, как какая-нибудь танцовщица фламенко. - Мне нужны деньги.
        - Кому же не нужны? - усмехнулась я. - Хочешь продать информацию? Ничего не выйдет. Хилый товар, и никаких гарантий.
        - Не кипятись, - Лизка успокаивающе подняла руку, - я предлагаю честную сделку. - Глаза у нее при этом были хитрющие. - Ты ничем не рискуешь. Твое имя вообще не будет фигурировать в прессе, а эту информацию обнародую я. А когда Амалия подпишет с тобой контракт на сто штук, половину ты отдашь мне.
        - Хорошо придумано, - умилилась я, - не жирно тебе будет? Пятьдесят тысяч евро за просто так.
        - Ты считаешь, что твоя карьера - это «просто так»?
        - Хорошо, допустим, я соглашусь. - Мне вдруг стало жарко. Я сняла бейсболку и положила ее на стол. - Ты опубликуешь карту, а я тебе не заплачу. Какие у тебя гарантии, что ты будешь делать?
        - Ты заплатишь, - уверенно улыбнулась Лизавета, - думаешь, я стала бы тебе такое предлагать, если бы не знала, какая ты. Пусть все и называют тебя стервой, но я-то тебя с детства знаю. Заплатишь, это не обсуждается.
        - В любом случае я должна подумать.
        - И думать тут нечего. На твоем месте я бы шевелила мозгами быстрее.
        - Но пятьдесят тысяч…
        Я понимала, что мы делим шкуру неубитого медведя.
        И пятьдесят, и сто тысяч евро казались мне одинаково нереальной, мифической суммой. Я даже не представляла, на что можно потратить такие деньжищи. Пусть никакого контракта у меня еще не было, но во мне вдруг проснулась естественная жадность собственницы. С какой стати я должна делиться с этой ушлой девицей честно заработанными деньгами?!
        - Подумай сама. Скорее всего, они выберут Еву. У нее есть имя. Она прекрасно выглядит. Тридцать лет - это, конечно, критический возраст, но не смертельный. Уж два-то года она точно продержится, - искушала Лизка, и я знала, что в чем-то она права, - так что ты либо получишь пятьдесят тысяч вместо ста, либо вообще ничего.
        - Ладно, - сказала я, - допустим, я согласна.
        - Допустим? - насмешливо переспросила бывшая лучшая подружка.
        - Согласна. Только о пятидесяти процентах не может быть и речи. Пятнадцать.
        - Что-о? - возмутилась она.
        - Что слышала. Пятнадцати тысяч с тебя вполне хватит.
        - Да пошла ты! - Лизка раздраженно отодвинула от себя тарелку с недоеденными круассанами. Ее губы были усыпаны мелкими хлебными крошками. - За кого ты меня принимаешь?
        - Посуди сама, - усмехнулась я, - либо я соглашусь с тобой сотрудничать, и ты получишь пятнадцать тысяч за ничтожную работу. Либо не соглашусь. И тогда ты не получишь вообще ничего. Знакомый аргумент?
        - Ну ты и сука! - почти с восхищением протянула она.
        - Так по рукам?
        Помявшись несколько секунд, Лиза кивнула:
        - По рукам!
        Нет ничего лучше крепкого утреннего кофе в одном из парижских уличных кафе. Неотъемлемые атрибуты парижского завтрака - теплый круассан, обильно смазанный подтаявшим маслом и абрикосовым мармеладом, и, конечно, свежая газета. И только представьте себе, как повысилось мое и без того безмятежное настроение, когда в этой самой газете я прочла следующее:

«Сенсация! Топ-модель на самом деле весит семьдесят килограммов! Во всяком случае, именно таким был бы вес знаменитой Евы Сторм, если бы на ее тело можно было нарастить обратно жир, который удалили ей хирурги клиники липосакции…»
        Разгромная статья о жирной топ-модели занимала две полосы. Журналисты постарались на славу. Было здесь и интервью с одной из медсестер мигом прославившейся клиники, и, конечно, большая Лизкина фотография. Лизавета рассказывала о несносном характере бывшей начальницы и ее страсти к спиртному и сладкому. Ушлым корреспондентам удалось даже где-то отрыть снимок поправившейся Евы.
        Это была победа!
        В то утро, когда газета с роковой статьей увидела свет, несчастную Еву Сторм уволили из Дома моды «Амалия Роша». Впрочем, внакладе она не осталась - до меня дошел слух, что одно крупное американское издательство предложило ей двести тысяч долларов за книгу советов для тех, кто решил откачать со своего тела лишний жирок.
        Больше всех ликовал Борис Бажов - еще бы, ему ведь причитались «агентские» двадцать процентов со всех моих гонораров.
        - Мы ее сделали, - вопил он, тряся мою руку, - молодец, Анастасия! Надо же, поверить не могу! Все-таки мы это сделали!
        Он радовался так, будто сам был замешан в интригу. Хотя, думаю, он не отказался бы в ней поучаствовать…
        Со мной наконец подписали вожделенный контракт. Несколько дней после этого знаменательного события я ходила как в тумане. Мне казалось, что все это происходит вовсе даже и не со мной. Меня фотографировали какие-то люди. У меня брали интервью - Дом моды приставил ко мне переводчика. Без моего ведома мне составляли замысловатые рабочие расписания. Амалия пообещала, что вскоре у меня, как и у Евы, появится личная ассистентка.
        А вот мужчина, с которым мне так хотелось поделиться свалившимся на плечи счастьем, как назло, куда-то запропастился. Мне не назначили время очередного сеанса. К телефону в студии Берсенева никто не подходил, а других его координат я не знала. Наконец мне удалось раздобыть мобильный номер его секретарши.
        Но все без толку - противная девица даже не знала, где находится ее начальник.
«Кажется, где-то в Европе», - равнодушно сказала она.
        И только спустя две недели мне удалось выяснить его местопребывание - не без помощи Амалии Роша, которая однажды вызвала меня в свой кабинет для того, чтобы обсудить серию предстоящих показов, и как бы между прочим полюбопытствовала:
        - Ну а как у вас на личном фронте, моя дорогая?
        - Никак, - честно сказала я.
        - Если хотите, я могу познакомить вас со своим племянником, - великодушно предложила Амалия, - ему всего двадцать четыре года, он занимается наукой. Он бы вам понравился, очень красивый молодой человек.
        Без особенного энтузиазма в голосе я ответила, что это было бы здорово.
        - Анастасия, я вас понимаю, но все-таки я рада, что у вас ничего не получилось с этим Берсеневым, - мягко улыбнулась она.
        - Что значит не получилось? - Я нервно завертелась в офисном кресле. - Он пишет мой портрет, мы общаемся, но сейчас он катается по Европе. У него же много и других дел, он бизнесмен…
        Амалия грустно покачала идеально уложенной головой. Я всегда изумлялась, как ей удается сохранять такую прическу - волосок к волоску - даже в ветреную погоду.
        - Вам еще ничего не передали, - тоном хирурга, который собирается сообщить пациенту о раковой опухоли, сказала она.
        - А что мне должны были передать? - насторожилась я.
        - Этот ваш Берсенев многим женщинам нравится. Я понимаю - внешность и обманчивая мужественность…
        - Почему обманчивая?
        - Помните, я вам уже говорила, что он бесхребетник? В этом человеке совсем нет инициативы. Он встречается с теми женщинами, которые его атакуют.
        - Но я его атаковала! - растерялась я, вспомнив специально купленные красные трусы. - Еще как атаковала.
        - Значит, другие атаковали лучше. Если бы вы были более настойчивы, он, несомненно, достался бы вам. Он известный кот, тратит кучу денег на красивых женщин и никогда не пропустит ни одной юбки, особенно если это юбка мини. Но ваши отношения продлились бы недолго.
        - Что-то я не понимаю… А что вы имели в виду, когда сказали, что «другие» атаковали лучше. Другие - это кто?
        Амалия молча выложила передо мной на стол позавчерашнюю газету на английском языке. Две статьи на первой странице были обведены черным фломастером.
        В первой шла речь о нашумевшей липосакции топ-модели Евы Сторм - и я постаралась удержаться от злорадной усмешки. Мне не хотелось, чтобы Амалия узнала, что я как-то замешана в этой истории. По легенде, Еву предала корыстная ассистентка Лизка - она отнесла в редакции «секретные материалы», чтобы получить за сенсацию астрономический гонорар (кстати, до меня не сразу дошло, насколько гениальна Лизкина афера - ведь она умудрилась получить деньги и от газетчиков, и от меня).
        Зато вторая статья заставила меня тихо ахнуть. «Топ-модель Ева Сторм не отчаивается и находит утешение в объятиях известного бизнесмена! Скандал закончился для Евы неожиданно - свадьбой. Известная манекенщица сообщила нашему корреспонденту, что с Майклом Берсеневым она знакома чуть больше года. Он был первым, кому она позвонила после того, как обнаружила, что страшная тайна ее совершенства известна всему миру. Роман бизнесмена и манекенщицы был коротким, но бурным. На их внезапной свадьбе не было гостей…»
        Гостей, может быть, и не было, а вот без репортеров, как всегда, не обошлось. Думаю, фотографов наняла сама Ева. Во всяком случае, статья была обильно снабжена снимками счастливых брачующихся. На Еве было простое белое платье чуть выше колена. На Берсеневе - спортивные брюки и кожаный пиджак.
        - Моя дорогая, дай я это заберу, - Амалия вырвала из моих рук газету, - теперь ты знаешь.
        - Но постойте… - Я потянулась к газете. Я не успела рассмотреть выражение лица Берсенева - действительно ли его улыбка была искренней?
        - Нет. - Газета полетела в мусорное ведро. - Если честно, теперь у тебя нет времени на страсти. Хорошо, если выкроишь несколько минут на оздоровительный секс. Я ведь тебя позвала не для того, чтобы вместе с тобой… как вы, русские, говорите… жевать сопли.
        - Для чего же? - потухшим голосом поинтересовалась я.
        - Нам надо уплотнить твое расписание. В понедельник тебя снимает фотограф из Британии. А вечером ты позируешь для календаря. Во вторник утром примерки, днем ты даешь интервью на телевидении, потом у нас открытие магазина, а вечером ты просто обязана вместе со мною появиться на одном фуршете. Мне необходимо, чтобы мое платье попало в кадр светской хроники… Так, что у нас дальше?.. - Она деловито зашелестела настольным календарем, а потом вдруг подняла на меня глаза и тепло улыбнулась: - Выброси все эти глупости из головы, моя дорогая. Не пройдет и полугода, как я сделаю из тебя звезду. А у звезд совсем другие проблемы!
        Вот как получилось - мне бы ликовать да радоваться, а я только растерянно бормотала «спасибо» и тоскливо смотрела в окно. Мне было так тошно, что хотелось опустить голову в унитаз и изо всех сил нажать на спуск, но я знала, что эта ранка быстро затянется. У меня просто не будет времени муссировать эту историю, и виною всему мой новый рабочий график - рабочий график звезды.
        Часть IV
        КРАСОТА ИЗ-ПОД СКАЛЬПЕЛЯ
        Я ненавижу свое лицо, - однажды призналась я Лизке.
        - Так переделай его, - пожала плечами она, - или хотя бы немножко исправь.
        При этом у нее был такой равнодушный вид, как будто она посоветовала мне не радикальный скальпель, а новый огуречный лосьон. Может быть, именно это обстоятельство и стало для меня решающим: если о пластической операции говорят так спокойно, возможно, ничего сверхъестественного в ней нет?
        Мы с Лизкой снова были лучшими подругами. Я и сама не поняла, как это получилось. После того как я вручила ей обещанный конверт с деньгами, она надолго исчезла из моей жизни. Да и у меня не было на нее времени. Не думала я, что увижу ее еще раз. Но однажды, к моему удивлению, Лизавета позвонила и предложила совместный завтрак. К тому времени я уже успела и от журналистов устать, и хлебнуть равнодушного холодка, кроющегося за отбеленными фарфоровыми улыбками, поэтому была даже рада ее звонку. Мы встретились, обсудили новости - мою карьеру и ее новый роман. А потом - так получилось, что у нас вошло в привычку сплетничать за завтраком пару раз в неделю.
        Встречаться чаще я не могла - работала как ломовая лошадь. Мне, дуре наивной, казалось, что каждый показ, каждая фотосессия еще на один шажок приближают меня к социальной защищенности, которую обеспечивает широкая известность. Только потом до меня дошло, что ничего такого и не предполагалось с самого начала. Контракт мой был кабальным. Та же Ева Сторм, помимо дома моды «Роша», могла сотрудничать и с другими фирмами. Я же была продана хитрой Амалии со всеми потрохами. Если кто на мне и заработал, так это предприимчивый Борис Бажов. Пока я тратила деньги на гулянки и шубы, он складывал каждую копеечку в свой необъятный карман.
        Вот так и получилось, что сулили мне златые горы, а в итоге…
        В итоге я с тремя объемистыми сумками вернулась бизнес-классом в Москву.
        Когда Дом моды «Амалия Роша» расторг со мной контракт, именно Лизка одолжила мне денег, чтобы я могла разделаться с многочисленными долгами.
        В Москву мы возвращались вместе.
        И все пошло-поехало по накатанной колее.
        Я снова работала манекенщицей в агентстве «Дженерал». А Лизавета профессионально бездельничала, опустошая кошельки мужчин.
        Вот тогда-то, в один из похожих друг на друга дней, я и объявила ей о том, что ненавижу свое лицо.
        - Пластическая операция - это так же естественно, как стрижка, - убеждала меня Лиза.
        С этого все и началось…
        Мне было всего девятнадцать с половиной лет. Большинство моих ровесниц, я имею в виду тепличных домашних существ, в этом возрасте только делают слабые попытки вырваться из-под родительского крыла. Они ярко красятся, покупают первый крем для лица, тайно курят в форточку и важно рассуждают о любви.
        А я…
        Ну а я уже чувствовала себя старухой.
        Может быть, во всем виновата пресловутая генетика? В последнее время я подолгу изучала старые черно-белые фотографии мамы, пытаясь беспристрастно определить, в каком же возрасте к моей родительнице начала незаметно подкрадываться старость? Поймите меня правильно - под зловещим словосочетанием «подкрадывающаяся старость» я вовсе не имею в виду первую седину на висках, «гусиные лапки» в уголках глаз и намечающийся второй подбородок. Нет, меня волновали гораздо более тонкие признаки - расширенные поры на носу и тающий румянец. У шестнадцати-семнадцатилетних девушек особенный цвет лица - их кожа словно изнутри светится. Глаза - как маячки, щеки - как крымские яблочки. Девушка может и не быть красавицей, но ее недостатки потонут в этом чудесном свете. Но вот ей исполняется двадцать, и что-то в ее облике неуловимо меняется. Естественно, этих грустных метаморфоз не заметят ни ее близкие люди, ни она сама. Скорее всего, их не распознает даже фотокамера или видеопленка - девушка по-прежнему будет выходить на снимках задорной и юной. И только придирчивый взгляд пессимиста разглядит медленное таяние
волшебного сияния рассвета.
        В шестнадцать лет любая модель выглядит многообещающе хорошенькой. Блеск юности ненавязчиво обманет самого строгого критика. Она может быть хорошенькой и простой, как девчонка из дома напротив, и эта банальность сойдет ей с рук. Но красота двадцатилетней манекенщицы должна быть особенной. Отточенной, полной изюма, неоспоримой. К двадцати годам в модельном бизнесе выживают и преуспевают только обладательницы такой вот оригинальной внешности.
        И вот я смотрела в увеличительное зеркало на свое лицо и грустно констатировала, что юность прошла. Черт с ней, с генетикой, скорее всего, виною тому мой образ жизни. Ночные гулянки, нервозность, наркотики. Попробуйте жить на всю катушку и сохранить при этом ангельский цвет лица - ничего у вас не получится. Я посещала лучших косметологов, я пользовалась дорогими кислородными кремами, но все равно пришла к неутешительному выводу, что юность не законсервируешь.
        Меня называют красавицей. Мне вслед оборачиваются встречные прохожие, а женщины в моем присутствии презрительно поджимают губы и принимаются с независимым видом рассуждать о том, что в модельном бизнесе - одни идиотки.
        Я красавица, но особенная ли я?
        В моем лице нет ничего лишнего - правильные строгие линии, классические пропорции, высокий чистый лоб, четкая линия губ. Моя красота спокойная и ровная, но ослепительной ее не назовешь. Она не бьет под дых, лишая способности думать.
        - Ты права, - сказала я в тот день Лизке, - я давно об этом подумала и вот что решила. Я сделаю пластическую операцию.
        Легко принять кардинальное решение. Сложно начать медленное поступательное движение в его направлении. Выбрать подходящую клинику, например. Это самое главное. Лицо ведь - не платье, в случае неудачи его не так-то просто будет перекроить.
        И я приступила к осторожному сбору информации.
        Первым делом я решила опросить всех знакомых женщин. Тактику эту беспроигрышной не назовешь. Я могла только догадываться, что многие из столичных красоток, разменявших третий и четвертый десятки, ложились под скальпель. Но проверить это наверняка не представлялось возможным. Сами рисковые особы, как известно, не любят распространяться о том, что взяли на себя смелость немного подкорректировать природу.
        Лизка вызвалась мне помогать, за что я была ей благодарна. Конечно, деликатные расспросы - не ее амплуа, зато у моей загульной подружки было много знакомых, которым она могла «в лоб» задать интересующий меня вопрос.
        - Любавина оперировалась, - с авторитетным видом говорила Лиза, называя фамилию одной из известных актрис, - и Шемякина, жена того банкира, с которым я… - Она закашлялась. - Так, кто у нас еще есть?
        - Может, старые фотографии посмотрим? - предложила я. - Вдруг кто-нибудь придет на ум?
        - Дохлый номер, - зевнула она, - знаешь, я ведь уже кое с кем поговорила. Никто не спешит порадовать тебя телефончиком своего доктора. Боятся огласки, такая реклама у нас престижной не считается.
        - Знаешь, а во Франции к этому относятся по-другому. Они считают, что сходить к хирургу - это все равно что сходить к стоматологу. Ничего стыдного в этом нет. Ты бы мне дала телефон своего стоматолога?
        - Ну!
        - Вот видишь, - вздохнула я, - видимо, в ближайшие несколько недель мне только и придется что обедать с подружками. И пытаться что-нибудь у них разузнать.
        - Смотри только, чтобы во время этих обедов твоя диета не полетела ко всем чертям, - усмехнулась Лизка, - а то никакая пластика не поможет!
        Юлия Воронина. Тридцать два года, красива, дважды разведена, одинока. В прошлом - манекенщица, сейчас - хозяйка небольшого модельного агентства, специализирующегося на оказании эскорт-услуг. Не процветает, но и не бедствует. Два раза в год отдыхает на море, Рождество привыкла встречать в одной из европейских столиц, в начале каждого сезона обновляет гардероб в Италии.
        Та еще штучка. Волосы длинные, светлые, явно наращенные. Губы подозрительно пухлые, лицо слишком свежее для особы с ее репутацией.
        Она-то мне и нужна.
        Я познакомилась с Ворониной года два назад. Она сама подошла ко мне в каком-то клубе и предложила перейти к ней в агентство. Я вежливо отказалась, она нисколько не обиделась. С тех пор мы иногда перезванивались и пару раз вместе ужинали - от скуки.
        Когда я пригласила ее вместе сходить в салон красоты, Воронина как будто даже обрадовалась. Я и не ожидала, что ее реакция будет такой бурной.
        - Настена, сколько лет, сколько зим! - воскликнула она. Ее голос был тонким и нежным. - Ты как раз кстати. Я в депрессии.
        - Может, расслабимся? - мягко предложила я. - Мне одной наводить красоту скучно. Заодно и посплетничаем.
        - Идет, - весело согласилась Юлия, - я как раз рассталась с одним хреном. Потом расскажу. Надо бы почистить перышки перед новыми отношениями.
        И вот спустя два дня после этого телефонного разговора мы лежали на соседних кушетках в массажном кабинете дорогого салона красоты. Моя процедура называлась
«ароматический точечный массаж» и заключалась в том, что молчаливый юноша явно нетрадиционной сексуальной ориентации обмакивал руки в склянки с вязкими пахучими маслами, а потом тыкал липкими пальцами в мое тело, иногда выбирая самые неожиданные места. Например подмышки - я чуть под потолок не взлетела, когда он довольно резко ткнул в них указательными пальцами, мягко прокомментировав: «Я использую масло сандалового дерева». И это еще называется «расслабляющая процедура».
        Юле же пришлось страдать побольше моего - с ее тридцатилетними бедрами сотрудники салона красоты не деликатничали. Сначала нижнюю часть ее тела обмазали какой-то вязкой массой, пахнущей так, что мне пришлось дышать широко раскрытым ртом, чтобы подавить рвотные позывы. Время от времени Воронина восклицала: «Ой, щиплет!» - но мрачная массажистка, похожая на стервозную учительницу физкультуры, не обращала на ее кокетливые повизгивания никакого внимания. Потом ее завернули в несколько толстых шерстяных одеял и на некоторое время оставили в покое. Зато после этого массажистка занялась ногами Юли - она месила ее несуществующий жирок, как сдобное тесто, сильными пальцами щипала и оттягивала кожу, чтобы предотвратить образование целлюлита. А несчастная жертва Юля при всем этом умудрялась поддерживать спокойный вдумчивый разговор. Хотя я на ее месте выла бы от боли.
        Когда я восхитилась ее героизмом, Воронина лишь снисходительно улыбнулась.
        - Я с детства к этому привыкла, - сказала она, - знаешь, мой отец ведь американец. Мое детство прошло в Калифорнии. А там очень популярны конкурсы красоты среди маленьких девочек. Так вот, мама таскала меня по этим конкурсам с четырех лет. Мне, маленькой, выщипывали брови, красили волосы.
        - Жестоко. Моя мама всего лишь заставляла меня учиться, это и казалось экзекуцией.
        - В двенадцать лет мне впервые обработали эпилятором руки. Я так рыдала - скорее от обиды, а не от боли, - Юля улыбнулась воспоминаниям. - Но в Калифорнии такие вещи считаются нормальными.
        - В чем-то я тебе завидую, - я вздохнула и поморщилась, потому что ароматерапевт ощутимо ткнул меня пальцем в бок, - а мне лишний раз лень сходить на маникюр. Я уже шесть лет работаю моделью и все равно покупаю иногда мороженое и булочки.
        - Когда мне было шесть лет, мама объяснила мне, что такое диета. Причем меня не заставляли, нет. Она так все повернула, что мне самой хотелось запивать тушеные овощи соком сельдерея. А шоколадок я до сих пор боюсь. Мама однажды показала мне девочку, у которой все лицо было разворочено маленькими язвочками. Не знаю уж, что это было на самом деле, но мама сказала, что все от шоколада. Я поверила…

«А на самом деле этой бедной маленькой девочке подружка подсыпала в пудреницу стекло», - усмехнулась я, но озвучивать мысль не стала. Не люблю делиться этой историей с посторонними.
        И потом, я встретилась с Ворониной не для того, чтобы выслушивать ее сочувственные вздохи. Нет, у меня есть конкретная цель.
        - А сейчас чем твоя мама занимается?
        - О, ничем, как обычно, - расхохоталась Юля, - в очередной раз вышла замуж. На этот раз за итальяшку. Живет в Риме, в ус не дует.
        - Сколько же ей лет? - Медленными осторожными шажками я подбиралась к интересующей меня теме.
        Юлия нахмурилась, подсчитывая.
        - Иногда сама забываю, - призналась наконец она, - мать держится огурцом. На вид ей лет тридцать восемь, не больше. Но, учитывая, что мне скоро будет тридцать три, а у меня есть еще старший брат… - Она многозначительно хмыкнула.
        Вот он, подходящий момент. Юля сама дала мне повод спросить напрямую:
        - Наверное, твоя мама делала пластическую операцию?
        - Операцию? - насмешливо переспросила Юля. - Скорее операции! Сколько она их сделала, один бог знает. В конце концов на лице кожи стало не хватать из-за бесконечных подтяжек. В последний раз ей брали кожу с ягодиц.
        - Что-о? - протянула я со смесью восхищения и отвращения.
        - Это новая тенденция в пластической хирургии, - снисходительно объяснила Юля, - я толком сама в этом не понимаю ничего. Но, кажется, кожа с задницы пересаживается на физию. Мама как новенькая из клиники вышла. Какое-то время она даже выглядела моложе меня. Даже обидно как-то.
        - А ты сама? - с замиранием сердца решилась спросить я. - Сама-то пока не думала об этом?
        - А откуда у меня столько денег? - развела руками Юлия. - За мать-то ее мужья платят, а мне с мужиками не везет.
        - Чего же она тебе денег не даст? - удивилась я.
        - А почему она должна давать мне деньги? - в свою очередь удивилась Воронина. - Моя мама - женщина западного склада. Она в меня вложила кое-что дороже денег и больше ничем мне не обязана. Это нормально.

«Что же она в тебя вложила? - подумала я. - Отвращение к шоколадкам? За это ты так ей благодарна?»
        - А сколько же стоит пластическая операция? - для поддержания разговора поинтересовалась я.
        - Ну ты даешь! - рассмеялась Юля. В тот момент она напомнила мне Лизку - та тоже любила учить меня жизни, приправляя нотации снисходительным, немного обидным хохотком. - Как с луны свалилась. Все зависит от клиники. И потом, смотря какая операция тебя интересует. Подтяжку тебе делать, я думаю, рановато.
        Юля повернула ко мне лицо и задумчиво на меня посмотрела. Я тут же оговорилась:
        - Да я не для себя спрашиваю, для подруги одной.
        - Это мне понятно, - мудро усмехнулась она, - все мы любим облагодетельствовать подруг. Честно говоря, не знаю я, что тебе править, Настена. У тебя и так все в порядке. Я могу дать тебе телефончик своего доктора, но ничего особенного он мне не делал. Так, губки пополнее, это элементарная операция. Ну еще морщинки из-под глаз убрал. Химический пилинг. А у тебя и так нет морщинок. Подожди, успеешь еще, девочка.
        Я покосилась на Юлию. Ее лицо было спокойным, на губах даже цвела умиротворенная улыбка. Массажистка тем временем усердствовала, пытаясь сделать ее бедра идеальными. Я знаю, что такое антицеллюлитный массаж - больно так, что кожа горит огнем. Но Воронина не замечала боли, она была похожа на религиозного фанатика, совершающего обряд самобичевания. Она с детства поклонялась культу красоты.
        Не знаю, что меня впечатлило больше - эта стойкость или ее дружелюбие. Но я вдруг приняла важное решение, я больше не могла скрывать от нее правду. Еле дождавшись, когда закончится сеанс (лишние уши мне были ни к чему), я затащила Воронину в фитобар и за чашкой ячменного отвара рассказала ей все. О том, как я попала в модельный бизнес, о том, как долго мыкалась по безрадостным мелким показам. О том, как поехала в Париж, как почти его завоевала. И о том, естественно, как в один прекрасный день Дом моды «Амалия Роша» расторг со мной контракт, пригласив на мое место четырнадцатилетнюю польку. «В моде сияющая юность!» - объяснила Амалия, пряча окруженные сеткой морщинок глаза.
        - Мне нужен не просто пластический хирург, - взволнованно объясняла я, - мне нужен гений! Я не хочу, чтобы мне меняли лицо целиком. Нет, пусть он изменит несколько деталей. Но я хочу, чтобы я встала с операционного стола идеальной красавицей. Я так просто не отступлюсь. Хочу новое лицо! И новую карьеру!
        Юлия долго молчала, перед тем как ответить. Она задумчиво изучала содержимое салатницы. Безрадостная кашица зеленого цвета - тертые огурцы, петрушка, вареный шпинат.
        - Я ничем не могу тебе помочь, - наконец сказала она, - и не знаю, кто сможет. Такой хирург, о котором ты говоришь, запросит сотни тысяч долларов за лицо. А сколько ты реально собиралась за это заплатить?
        - В Париже я зарабатывала неплохо. Но я много потратила, купила квартиру. Осталось тысяч двадцать, не больше.
        Юлия рассмеялась:
        - Вот что, девочка. С такими деньгами в это дело лезть не стоит. Я могу, конечно, дать тебе телефон тех хирургов, которые оперируют в Москве. Но не думаю, что они справятся с твоей проблемой.
        - Но что же мне делать? - Я сама удивилась требовательности своего тона. Я говорила с Ворониной так, словно она была самим господом, отказавшим мне в понимании и помощи. Если она мне не помогла, то кто же еще поможет?!
        - Я скажу, что делать, - улыбнулась она, - замуж выходи. У тебя получится.
        Я поморщилась:
        - Гадость какая. Замуж - это скучно. Я не чувствую себя готовой, я могла бы…
        - Это тебе сейчас так кажется. Я тоже в свое время думала, что могу. Но потом мне исполнилось двадцать пять, а потом тридцать. Топ-моделью я не стала, и с мужиками с каждым годом все хуже и хуже. Все равно рано или поздно ты к этому придешь.
        - Лучше поздно, чем сейчас, - пробормотала я, доедая салат.
        - Эта Воронина - просто тупая клуша, которая возомнила себя не то философом, не то психологом, - сказала Лизка, наворачивая торт «Наполеон».
        Я жадно смотрела, как воздушная слойка с нежнейшим сметанным кремом исчезает в ее ярко накрашенном ротике. Но сама попробовать не решалась. Слишком уж хорошо я знала свой характер: стоит хотя бы раз отступиться от диеты, и все - пошло-поехало. Сегодня откушу от тортика, а завтра бодрым галопом понесусь в супермаркет за замороженной пиццей.
        Лизке были известны особенности моего питания, поэтому она мне даже не предложила присоединиться к беспринципному поеданию калорийного лакомства.
        Иногда мне казалось, что подруга специально меня провоцирует. Нет, она никогда не смеялась над моей склонностью к диетам, но почему-то в моем присутствии всегда ела что-то из списка запрещенного. Вот и сегодня - пришла я к ней в гости, а в ее холодильнике сплошные жирные деликатесы: икра, филе семги, пирожные, бельгийские шоколадные конфеты.
        - Ты считаешь? - с сомнением спросила я, стараясь не смотреть на торт (вместо этого задумчиво уставилась в окно на голубей, которые расхаживали по подоконнику так важно, словно были манекенщицами на подиуме).
        - Естественно! - фыркнула Лизавета. - Еще чего придумала - замуж! Раннее замужество подходит только для таких посредственностей, как сама Воронина. А мы с тобой еще всем покажем!
        Я не стала спрашивать, при чем тут «мы с тобой». Метила в топ-модели я, Лизке же давно в этом бизнесе ничего не светило. Слишком скандальна была ее репутация. К тому же ее нынешний сорок шестой размер и модельный бизнес - два несовместимых понятия.
        - И что же делать?.. Слушай, прекрати хомячить этот торт! Я смотреть больше на это не могу, - вспылила я.
        - Извини, - Лиза покладисто убрала тарелку с недоеденным куском в холодильник, - все время забываю, что ты у нас недоедаешь. Между прочим, я кое-что для тебя разузнала.
        - Что же? - заинтересовалась я.
        - Одна моя приятельница сделала пять пластических операций и готова поделиться с тобой опытом, - торжествующе воскликнула Лизавета, - все операции делались в Москве, и обошлось ей это всего в двенадцать штук.
        - Да ты что? - обрадовалась я. - А кто она? Актриса? Модель? Чья-то жена или дочка?
        - Мммм, как бы тебе сказать, - замялась Лиза, - понимаешь, то, чем она занимается… В общем, какая тебе разница, главное - выведать у нее все про хирургов.
        - А она что, проститутка, что ли? - догадалась я. С ума сойти, мне придется обедать с проституткой!
        - Нет! - почти оскорбленно возразила Лиза, как будто бы я не мифическую приятельницу, а лично ее записала в жрицы любви. - Она порномодель.
        - Кто? - ахнула я.
        - Снимается в порнофильмах, - как ни в чем не бывало объяснила Лиза, - и не делай такое лицо. Каждый зарабатывает на жизнь как умеет.
        - Но ты-то ее откуда знаешь? - поразилась я.
        - Меньше знаешь - лучше спишь, - весело ответила Лизка. И зачем-то снова достала из холодильника пресловутый торт. Только теперь я не посмела ей ничего на это возразить.
        - Подожди, но неужели ты….
        - Один раз, - нервно перебила она, - один раз не считается. А на что мне было жить? Ты-то меня совсем забросила.
        - Ну ничего себе, - возмутилась я, - а кто подсыпал мне в пудреницу толченое стекло? Ты думала, что после этого я буду тебе помогать?
        - Ладно, давай замнем эту тему, - устало отмахнулась она, - все же шесть лет прошло. Так дать тебе телефон моей подруги? Или ты у нас слишком гордая, чтобы общаться с порномоделями?
        - Давай, - вздохнула я.
        А что мне еще оставалось делать?
        Если бы я даже и не знала, что девушка с красивым и необычным именем Ванда является порноактрисой, такое предположение пришло бы мне в голову в первую же минуту знакомства. А может быть, и в первую секунду - достаточно было только на нее взглянуть. Не знаю уж, кто был для нее эталоном красоты, но подозреваю, что им могла оказаться и надувная баба из секс-шопа.
        Ванда была банальной и сочной, как вкусная, но нехитрая русская ватрушка. Довольно высокая (но все же ниже меня), размер груди этак пятый-шестой, ноги от ушей, нигде ни грамма лишнего жира. Простое круглое личико, довольно симпатичное и без явных изъянов: большие глаза (мультипликационно синие, что наводило на мысль о цветных контактных линзах), прямой аккуратный носик, невысокий гладкий лоб и губы такой величины, словно их только что покусали пчелы. Волосы, знамо дело, вытравленные добела и длинные, достающие до круглых ягодиц. Думаю, волосы тоже были не своими, а наращенными.
        - Настя, - представилась я, стараясь, чтобы улыбка выглядела дружелюбной. Нельзя показывать этой Ванде, что на самом деле она не вызывает во мне никаких эмоций, кроме отвращения.
        - Ванда. - Ее рукопожатие было вялым, а улыбка - невыразительной.
        Мне даже пришла в голову странная мысль: а удобно ли ей улыбаться с такими губищами, похожими на жирных малиновых гусениц, приклеенных к ее лицу. Может быть, сверхобильные силиконовые инъекции не позволяют улыбаться широко?
        - Куда пойдем? - спросила она, мельком взглянув на часы. - Мне Лиза сказала, что вы угостите меня обедом. Извините, что я так прямо, но я сейчас на мели.
        Я выдавила понимающую улыбку. Надо же, на вид эта Ванда была такой аморфной, как медуза под анестезией. А на деле оказалась самой настоящей хищной щукой.
        И куда мне ее повести? Готовить я так и не научилась, поэтому мне часто приходится обедать в ресторанах. Я предпочитаю уютные места, которые гастрокритики величают
«модными». В такие заведения можно отправиться и одной - непременно увидишь знакомые лица.
        Но появляться там с этой порнокуклой мне почему-то не хотелось.
        - Да, с удовольствием вас угощу, - сказала я, - что бы вы хотели? Может быть, суши? - Я покосилась в сторону демократичного ресторанчика «Якитория». Там-то меня вряд ли кто-нибудь «засечет».
        - Блевотина, - расхохоталась Ванда, - не могу понять, что люди находят в суши. Отвратительный холодный рис с сырыми водорослями. Нет уж, хочу нормальной еды.
        - Тогда, может быть, спагетти? - с надеждой спросила я. Мы находились недалеко от не слишком дорогой, но вполне приличной пиццерии.
        И, к моему удовольствию, «надувная кукла» согласилась. До ресторанчика мы добрались в молчании. Я шла впереди, Ванда покорно плелась за мной. Я старалась не идти быстро, ведь на ней были копытообразные каблуки такой невероятной высоты, что даже какая-нибудь миниатюрная Кайли Миноуг могла бы пройтись в них по подиуму и не выглядеть при этом карлицей. Ванде явно было неудобно передвигаться в таких туфельках.
        Зато как только мы добрались до ресторана и уселись за уютный столик у электрического камина, ее, что называется, прорвало. Она болтала без умолку, ее пухлый рот не закрывался ни на секунду. Начала она с того, что заказала официантке обед из пяти блюд - луковый суп-пюре, спагетти в сливочном соусе, жюльен, салат с морепродуктами и торт «Тирамису». Мне же оставалось только ресницами хлопать. Улучив момент, когда Ванда сделала паузу, я поинтересовалась, а как же, мол, диета. Ведь Ванда актриса, и, несмотря на то что она трудится в «низком жанре», ей тоже необходимо быть в форме.
        - Да зачем сидеть на диете, если всегда можно сделать липосакцию! - басовито расхохоталась она. - Я вообще почти не полнею. Но два раза уже ложилась на откачку жира. Четыре года назад и прошлой весной. А что, месяцок помучаешься, зато потом - опять сорок четвертый размер!
        Я хотела перейти к теме пластической хирургии, но Ванда меня перебила. Минут сорок она мучила меня подробными историями о том, как несладко живется одинокой девушке в Москве. Можно подумать, я не была одинокой девушкой. Правда, у меня имелись в столице родители, но на них рассчитывать никогда не приходилось. Отец давно женился на своей Леночке, и у них родились сын и дочка. Думаю, он уже сейчас готовит новых деток к поступлению в университет и заставляет их долбить английский. Я с ним перезванивалась, но редко. Мама же в последнее время ударилась в религию, и разговаривать с ней стало практически невозможно. На любую мою реплику она отвечала примерно так: «Это нехорошо, смертный грех».
        После того как мы обсудили Вандин последний фильм, ее последнего мужика и ее последние покупки, я наконец рискнула предложить:
        - Может быть, теперь расскажешь про своего хирурга?
        - Это отдельная история, - хмыкнула она.
        От трех бокалов недорогого белого вина она разрумянилась и «поплыла». В ее позе появилась ленная томность, во взгляде - туманная поволока. По этим косвенным признакам всегда можно распознать любительницу пьяного секса. Бретелька ее вульгарного сарафана с золотым отливом съехала с загорелого плеча, почти открыв всеобщему обозрению ее крупную грудь.
        Я заметила, что двое мужчин в безликих синих костюмах, которые обедали за соседним столиком, не сводят с моей спутницы глаз. Ванда же время от времени призывно улыбалась в их сторону.
        Я с досадой подумала, что мужчины реагируют на сексуальные приманки, оправдывая свое животное происхождение. На меня никто из них даже не взглянул, они интуитивно выбрали более яркую самку, несмотря даже на то, что у нее на лбу стояла печать:
«шлюха».
        - Что ты хочешь услышать? - томно протянула она, поправляя бретельку. - Кто дал мне денег на все эти операции? Да так, один мужик. Или тебе интересно, какой я была раньше? Вообще никакой! - хихикнула она.
        - Вообще-то меня интересует адрес врача. И твои впечатления: как долго заживало лицо и велик ли риск? Какие у тебя были проблемы? Или их не было вообще?
        - Проблемы у меня были до того, как я решилась на операцию, - загадочно улыбнулась Ванда. - Знаешь, чью фотографию я ношу в бумажнике? Денег в моем бумажничке нет, зато есть фотография - забавно, правда?
        Я без энтузиазма подтвердила, что да, мол, правда. Хотя ничего забавного в этой ситуации не нашла.
        Ванда с готовностью выложила на стол передо мной свой весьма дорогой бумажник от
«Гуччи». Эх, а плохо все-таки быть такой зависимой от мужчин, невольно подумала я, рассматривая кошелек. Дорогие шмотки, роскошное тело, а наличных нет - наверняка ее только что бросил очередной платежеспособный кавалер.
        Жестом она приказала мне открыть кошелек. Что я и сделала. И в отделении для кредиток обнаружила черно-белую фотографию, на которой была запечатлена испуганная девушка с невыразительным, но приятным лицом и мышиным цветом волос. У нее был вздернутый нос и веснушки на щеках.
        - Сестра? - вежливо спросила я.
        - А вот и нет! - торжествующе сказала Ванда. - Это я! Я! В прошлой жизни!
        И отобрала у меня кошелек.
        - Теперь понимаешь, на что мой доктор способен? - самодовольно хмыкнула она. - Вот его визитка. На! - Она протянула мне карточку. - Можешь сказать, что ты от меня. Ты прости, Настька. Девка ты хорошая, но мне пора идти. Образовались дела.
        Не дождавшись моего прощания, она выкарабкалась из-за стола и пьяной походкой направилась к двум мужчинам, которые так долго строили ей глазки. Через минуту она уже сидела за их столиком и оглушительно над чем-то хохотала.
        А я медленно допила свой кофе.
        И если честно, мне было немного жаль ту курносую веснушчатую девчонку из Вандиного бумажника. Куда она делась, что с ней стало? Как получилось, что эта милая серая мышка погибла, уступив место наглой, глухо хохочущей бабе в золотом платье, истово пытающейся вновь наполнить свой опустевший Гуччи-кошелек?
        Так я попала в клинику доктора Бербекова.
        С первого взгляда частная больница мне понравилась. Она была расположена в самом центре Москвы, на Таганке. Свежевыкрашенный особнячок в пастельных тонах, приветливые охранники, тихий садик с фонтаном. Везде стерильная чистота - и в коридорах, и в туалетах, и в приемной врача.
        Да и сам доктор Руслан Бербеков сразу мне приглянулся. Это был худощавый мужчина лет пятидесяти, с располагающей улыбкой, красивыми «музыкальными» руками и идеально ровными зубными коронками.
        - С чем пожаловала ко мне такая красавица? - Он вдруг взял мое лицо в ладони и повернул его к окну. - Такое хорошее личико.
        - Спасибо, - я улыбнулась в ответ, - вас мне рекомендовала Ванда… - Я замялась и вдруг поняла, что даже не знаю фамилии порнозвезды.
        - Ах, Вандочка! - оживился он. - Скажите на милость, а как вы умудрились познакомиться с этой безголовой девчонкой? Вы не производите впечатление…
        - Да я с ней шапочно знакома, - перебила я. Еще не хватало, чтобы Бербеков подумал, что я тоже порномодель. Такого «черного пиара» мне не надо!
        - Ну неважно. И что же вы хотели бы исправить?
        Откашлявшись, я разразилась заранее приготовленным монологом об ускользающей свежести и острой необходимости наполнить свою внешность «изюмом». Когда я закончила, Бербеков принялся задавать мне вопросы. Отвечала я немногословно, но честно. Да, я профессиональная фотомодель. Да, моя внешность меня в принципе целиком и полностью устраивает. Пластическая операция нужна мне исключительно для работы. Нет, я не думаю, что модельное агентство будет против. Я знаю нескольких моделей, причем парижских, у которых после пластической операции дела пошли лучше. Да, я немного боюсь, это есть. Нет, мне не хотелось бы измениться кардинально, так, чтобы мама родная не узнала. Просто добавить (или убрать) несколько тонких штрихов, отсутствие или наличие которых мешает мне зваться идеальной роковой красавицей.
        - Сложный случай, - причмокнул губами Бербеков.
        - Поэтому я к вам и пришла, - развела руками я. - Как выдумаете, что-нибудь получится?
        Я напряженно ждала его приговора.
        - Думаю, да, - наконец ответил он, - почему бы и нет. Мне уже приходилось этим заниматься. Если честно, такую работу я люблю больше всего. Работать с красивыми лицами и делать их еще красивее.
        - И когда вы могли бы нарисовать мой будущий портрет? - с замиранием сердца спросила я. - Ведь я же должна знать заранее, что вы собираетесь изменить. - Взглянув на его изменившееся лицо, я поспешила испуганно добавить: - Но я уверена, что ваша работа мне понравится!
        Бербеков тепло улыбнулся:
        - Я тоже на это надеюсь. Что ж… - Он зашелестел страничками массивного настольного календаря. - Сдавать анализы можете с завтрашнего дня. Моя ассистентка выпишет вам все направления. Все необходимые врачи есть в нашей клинике. Думаю, за неделю управитесь. Так что через две недели можете ложиться к нам. А еще через пару месяцев у вас будет то, о чем вы так мечтаете.
        - Так быстро? - прошептала я.
        - А зачем тянуть? - рассмеялся врач. - А насчет вашего вопроса… Здесь никакого секрета нет, я могу и сейчас сказать вам, какой я вас вижу.
        - Какой же? - сгорая от нетерпения, спросила я.
        - Вы и так красивая девушка, но вам не хватает цвета.
        - Как это понять? - насторожилась я.
        - Я имею в виду яркости. Вы красивая, но унылая. Нос я сделал бы более коротким. Губы, конечно, должны быть толще. Глаза побольше. И на вашем месте я носил бы цветные линзы, серый цвет глаз - это просто неприлично. Да, а волосы надо будет покрасить. Мне кажется, из вас получилась бы превосходная блондинка.
        Я постеснялась с ним спорить, хотя обычно за словом в карман не лезу. Свалившаяся на мою бедную голову информация была тяжела, как Сизифов камень. И еще - почему-то, выходя из кабинета в просторную светлую приемную, я чувствовала себя разбитой и разочарованной. Я не могла понять, в чем дело, но у меня было такое чувство, будто меня долго уговаривали купить безумно дорогое платье, которое мне совершенно не идет. Может быть, все дело в том, что я всегда относилась скептически к крашеным блондинкам? Или в том, что Бербеков нарисовал точь-в-точь Вандин портрет? А мне вовсе не хотелось бы выглядеть однояйцевым близнецом дешевой порноактрисульки.
        - У доктора свободно?
        Раздавшийся над самым ухом вежливый вопрос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Оказывается, в приемной я находилась не одна. На кожаном диванчике сидели две девушки примерно моего возраста. Наверное, они были сестрами-близняшками. Обе симпатичные, загорелые блондиночки. Что-то в их внешности показалось мне смутно знакомым.
        - Вы случайно не модели? - спросила я. - Может быть, мы когда-то пересекались на показе?
        Они переглянулись и дружно рассмеялись. Я удивилась - что смешного-то? Наконец одна из них ответила:
        - Пока нет, но хотим ими стать. Думаю, теперь нам ничего не помешает.
        - А раньше что мешало? - удивилась я. Странные какие-то.
        - Внешность, - хором сказали блондинки.
        - Понимаете, мы сделали пластическую операцию, - с улыбкой объяснила та, что была в их сладкой парочке явным лидером, - у доктора Руслана Бербекова. Вот, сегодня в последний раз пришли, на осмотр. Все швы сняты, все зажило.
        Нехорошее подозрение скользкой медузой лениво шевельнулось у меня в мозгу. И я спросила:
        - Послушайте, а вы сестры?
        - Нет, - удивились они, - с чего вы взяли? Мы только недавно познакомились. Здесь, в клинике.
        Тогда-то я и поняла, отчего их лица кажутся мне такими знакомыми. Да они же как две капли воды смахивают на порно-Ванду! Нос, губы, разрез глаз! А также волосы, неестественный темный загар и цветные контактные линзы.
        Хваленый доктор Бербеков лепит «идеальных» красоток по одному и тому же лекалу. И я чуть было не попалась на эту удочку!
        Наскоро попрощавшись с довольными блондинками, я бросилась из клиники наутек.
        И наверное, я так и распрощалась бы со смелой идеей художественного перекраивания своей рановато потускневшей мордашки, если бы не один случай, который произошел со мной недели через две после посещения клиники Бербекова…
        Я шла ленивой походкой вверх по Тверской, зорко высматривая, не появилась ли в какой-нибудь модной витрине заманчивая вывеска «Распродажа». Я знала, что сезон распродаж еще не наступил, но иногда осенью многие магазины под видом глобальной распродажи активно избавляются от остатков прошлогодней коллекции, среди замшелых экземпляров которой иногда можно найти вполне приличные вещи.
        Не то чтобы я нуждалась в чем-то конкретном - к счастью, времена, когда я покупала сапоги только потому, что от предыдущих совсем отклеилась подметка, давно прошли. Просто я люблю новую одежду. Моя мама говорит, что у меня обостренная неизлечимая форма магазиномании. Так жестко она выразилась после того, как однажды я благородно позволила ей провести инспекцию моего шкафа и она обнаружила в нем два одинаковых свитера с неоторванными этикетками. Один я точно купила на выставке текстиля в Экспоцентре, но откуда взялся второй - ума не приложу! В моем гардеробе еще и не такие сюрпризы обнаружить можно.
        И вот углядела-таки я вожделенную витрину с приклеенными на стекле английскими буквами SALE. Распродажа!
        Радостно ворвавшись в магазин, я окончательно убедилась в том, что это был мой день. Потому что на ближайшем ко входу манекене красовалось платье моей мечты - шерстяное, черное, длинное, с глубоким декольте. И цена была вполне приемлемой. Я мечтательно подумала о том, что в этом одеянии буду напоминать неприступную красавицу прошлого века, хозяйку интеллигентного светского салона, в котором собирается цвет московской поэзии… Но стоило мне цепко ухватиться за мягкий рукав, по-свойски подмигнуть продавцу и прошептать: «Беру!» - как прямо над ухом раздалось возмущенное:
        - Девушка, вообще-то это платье я приглядела! Я уже в кассу иду, даже мерить не буду.
        Приготовившись вступить в нешуточную схватку за «салонный» наряд, я обернулась, и решительное «Это мы еще посмотрим!» застряло у меня в горле.
        Потому что второй претенденткой на платье моей мечты была… Николь.
        В первый момент я растерялась, потом открыла рот, чтобы радостно поздороваться, но потом вдруг помрачнела - вспомнила, что, когда я в последний раз ее видела, она лежала в больнице с развороченным лицом. Последствия ее травмы казались необратимыми.
        Нет, вряд ли это она. Скорее всего, просто похожая девушка. К тому же, приглядевшись к ней внимательнее, я заметила, что эта особа немного моложе моей бывшей подруги.
        Но ссориться из-за платья почему-то расхотелось.
        - Извините, я же не знала. - Я развернулась, чтобы уйти.
        - Так и уйдешь? - сказала Николь. - Опять бросишь меня и даже не спросишь, как у меня дела?
        Я медленно обернулась, втайне опасаясь, что сейчас ее изображение плавно растворится в воздухе, после чего я разрыдаюсь и буду доставлена в ближайшую психиатрическую лечебницу, где вместо модного черного платья до конца жизни буду носить старенькую смирительную рубашку с несмываемыми пятнами чужой блевотины на груди. Наверное, это не настоящая Николь, это моя пробудившаяся от зимней спячки совесть, которая, как говорящий попугай, долго безмолвно копила фразы и вот наконец решила выдать их обалдевшей хозяйке.
        - Да я это, я, - сказала совесть знакомым голосом, - чего ты трясешься-то?
        - Но я… Ты же…
        - Эх, Настя, а я-то слышала, что ты стала топ-моделью, - она рассмеялась, - а ты, оказывается, все эти годы хранила обет молчания. И сейчас вот не можешь связать пары фраз.
        - Но я…
        - Ладно уж, пойдем кофейку хлобыстнем! - Ее ладонь тяжело опустилась на мое плечо. Я заметила, что на безымянном пальчике красноречиво блеснул толстый золотой ободок. Насмешливо посмотрев на мои замшевые бежевые сапожки, она добавила: - Я на машине.
        Продавец удивленно и немного расстроенно наблюдал за тем, как две красивые высокие девушки, претендовавшие на одно и то же платье, покидают магазин без покупки. Но нам было не до шопинга. Уж во всяком случае, мне.
        На улице выяснилось, что у Николь не просто машина, а блестящий новенький «Сааб» ослепительно-красного цвета.
        - Ты замуж, что ли, вышла? - рискнула спросить я. Молчать мне почему-то было неловко.
        - Не без этого. - Николь покрутила ручку радиоприемника и нашла ненавязчивую джазовую волну. - Ты ничего не имеешь против китайской кухни?
        Китайскую кухню я терпеть не могу - во всяком случае, в московском исполнении. Но отказать Николь почему-то не решилась.
        Она уверенно лавировала в потоке машин.
        - Давно водишь? - Не знаю, что мне давалось проще - натянутый разговор или тягостное молчание.
        - Относительно, - пожала она плечами, - у меня права и раньше были. Ты же помнишь, еще тогда, на конкурсе, у меня была развалюха.
        - Ну да. Мы тебе завидовали. Ты была такой взрослой, колесила на тачке цвета
«металлик» и красила ногти на ногах в апельсиновый цвет.
        - Да уж, - польщенно усмехнулась она, - а еще наголо брила лобок, душилась японской туалетной водой за тысячу баксов и спала с одним придурком, с которым меня угораздило сбегать в ЗАГС. Но когда я развелась, моя жизнь пошла совсем по-другому. Ты-то, наверное, меня презирала, невинная вишня. - Она осторожно, но уверенно припарковалась у китайского ресторана на проспекте Мира. - Приехали, мадемуазель.
        Мы заняли уютный столик на летней веранде. День был солнечным, но довольно прохладным, однако предусмотрительная администрация ресторана установила на террасе несколько мощных уличных обогревателей. Солнечный свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев, слепил глаза; я повесила шерстяной кардиган на спинку стула. У меня было полное впечатление, что мы ловим последние лучи бабьего лета, а ведь на улице было не больше десяти тепла. Уходить из иллюзорно летнего пятачка не хотелось, и я заказала побольше еды - и салат из каких-то там бамбуковых стебельков, и острый рис с курицей, и тушенную в сладком соусе говядину, и боярышник в кляре.
        Николь, ограничившаяся салатиком и стаканом «Перье», не могла скрыть изумления.
        - Неужели больше не пашешь? - спросила она. - К черту диеты?
        - Один раз можно, - смутилась я. - Николь… Ты меня прости. За то, что я тогда так… Я просто не знала, как тебе сказать…
        Я уставилась в стол и принялась складывать из мягкой бумажной салфетки пароходик. Получалось неубедительно.
        - Проехали, - скупо улыбнулась она, - хотя я тогда места себе не находила. Я ведь думала, что ты мне решила отомстить. За Ра.
        - У меня не мстительный характер.
        - Да, получалось нелогично. Если ты хотела отомстить, то вряд ли стала бы вообще со мной общаться. Но ты сорвалась среди ночи, приехала в больницу. А потом - все. Как отрезало. Абонент не отвечает или временно недоступен. А потом… Потом Бажов мне сказал, что ты стала звездой Парижа.
        - Да брось, - улыбнулась я, - какой там звездой. Топ-моделью я так и не стала. У меня был всего один жирный контракт. Полтора года сомнительной славы, после чего меня выперли ко всем чертям. И теперь вместо меня работает какая-то четырнадцатилетняя малявка с минус первым размером груди.
        Принесли закуски и мое мясо - подавали его прямо на злобно ворчащей раскаленной сковороде. Аппетит у меня пропал. Я переложила часть мяса на тарелочку и принялась деревянными китайскими палочками формировать ровные мясные кучки.
        - Понимаю, - сочувственно сказала Николь, - у меня тоже с работой не заладилось. Я, правда, в отличие от тебя и не верила, что стать известной манекенщицей реально, если нет волосатой лапы. Наверное, надо было верить, у тебя же вышло. Но я разменивалась на каких-то ублюдков. В сущности, я ведь проституткой была. Правда, очень дорогой, меньше тысячи долларов мне за ночь не давали.
        - Пойми меня правильно, я тебя никогда и не думала судить, - поспешила заверить я, - просто мне всегда казалось опасным то, чем ты занимаешься. И я ведь оказалась права. Кстати…
        - Да погоди ты! - Она залпом выпила минеральную воду, как будто бы на улице и впрямь было иссушающее душное лето. - Вернемся мы и к моей разнесчастной роже. Да, опасно, а я разве спорила? Именно поэтому мне и хотелось, чтобы мы работали вдвоем!
        - Не для меня все это. - Я все-таки рискнула отправить в рот кусочек мяса. Но лучше бы я этого не делала - оно оказалось таким острым, что на глаза навернулись слезы.
        - Вдвоем легче, - протянула она, - если бы в тот вечер я не была одна, то со мной ничего такого не случилась бы. Вторая девчонка могла бы вызвать по мобильнику милицию. Хотя что им милиция… Но вдвоем мы бы с ним справились.
        - Вряд ли… А ты долго пролежала в больнице?
        - Недели три, - равнодушно пожала плечами Николь, - потом отправилась в клинику эстетической хирургии. Бажов ведь, как и обещал, оплачивал все мои медицинские счета. Но там мне дали от ворот поворот. Сказали, что, конечно, небольшой косметический ремонт уместен, но я все равно останусь косорылой. Мне было так тошно, что вешаться хотелось.
        Я протянула руку и дотронулась до ее гладкой щеки.
        - Сейчас ты выглядишь моложе меня.
        - Возможно. Мне просто повезло. В первый раз в жизни мне так невероятно повезло. Меня свели с одним доктором, который как раз специализируется на таких вот сложных случаях. Нравится ему работать с изуродованными лицами, видишь ли. И когда он меня увидел… Вернее, когда я показала ему свое портфолио, у него даже дух захватило. Я сразу заметила, что у него глаза загорелись.
        В тот момент, когда она это произнесла, дыхание перехватило уже у меня. Я поняла, что на этот раз не ей, а мне, мне невероятно повезло. Вот уж не думала, что в жизни бывают такие совпадения! Я несколько месяцев по всей Москве искала чудо-доктора и вот в итоге нашла его буквально на магазинной распродаже.
        - Я думала, медицина и романтика несовместимы…
        - Он взялся провести серию операций, чтобы восстановить мое прежнее лицо. Это было ужасно. Долго, нудно. Больно и скучно. В клинике я провела восемь месяцев.
        - Сколько? - ужаснулась я.
        - Сколько слышала. - Мне показалось, что в ее голосе проскользнула горделивая нотка. - Конечно, время от времени меня отпускали домой на пару недель. Но я уже перестала верить в удачу. И вот однажды, спустя месяц с последней операции, Морозов - так зовут доктора - протянул мне зеркало. И… это было чудо! - От волнения она даже раскраснелась.
        Я схватила ее за руку:
        - Николь! А ты не могла бы дать мне координаты этого чудо-доктора?
        - А тебе-то зачем? - удивилась она, мягко высвобождаясь. - Неужели надумала сделать круговую подтяжку лица? Рановато что-то.
        Я вздохнула и поняла, что с Николь не стоит заигрывать или ходить вокруг да около. Я рассказала ей все как есть. Пылкий монолог о коварных опасностях, подстерегающих каждую девушку-модель «за двадцать», получился на славу.
        - Я не знаю, что мне делать, - призналась я, - Бажов молчит, как воды в рот набрал. На кастинги зовут редко, а если и зовут, то для приличия.
        - Для поддержания ассортимента, - усмехнулась Николь, - мы это тоже проходили. Зовут в качестве фона, на котором выигрышно смотрятся другие, молодые да ранние.
        - Именно. - Я обрадовалась, что она так правильно с ходу меня поняла. - Так дашь телефон? Погоди, я в мобильник запишу, чтобы не потерять.
        Николь подождала, пока я, вполголоса сетуя на неумение поддерживать порядок как в личной жизни, так и в собственной сумочке, ищу по разным отделениям мобильный телефон. И только потом спокойно объявила:
        - Не дам.
        Я так и замерла с телефоном в руках.
        - Но… Почему?
        Неужели маленькая месть? А мне-то показалось, что мы достигли взаимопонимания. Единственное, чего не хватало для поддержания атмосферы, - заказать бутылку хорошего шампанского и выпить на брудершафт в честь возобновленной дружбы.
        - Потому что это бесполезно. Настя, я не вредничаю, пойми. Но Морозов такой человек, он не будет заниматься тобой и твоими ничтожными проблемами.
        - Ничтожными? - возмутилась было я. Но потом вспомнила, как Николь в больнице отворачивала от меня лицо, и осеклась.
        - Да, - жестко ответила она, - неужели ты сама не понимаешь, что новое лицо не решит твоих проблем? Каким бы распрекрасным оно ни было…
        - Но почему? Некоторые модели и до тридцати работают.
        - Единицы! - презрительно фыркнула она. - Нельзя брать исключение из правил за образец. Ну поработаешь ты еще года два. А дальше-то что? Все равно придется что-нибудь придумывать. И будет еще сложнее. Чем старше ты становишься, тем труднее освоить новую профессию, не согласна?
        - Да, но я ничего не умею! - отчаянно воскликнула я. - Я нигде не училась! Последние шесть лет я только и делала, что ходила по подиуму и кривлялась перед камерами. Я только это и могу делать хорошо. Кем мне устроиться - продавщицей в ларек?
        - Зачем же так жестко? Ты же знаешь английский. Могла бы где-то доучиться и работать переводчиком.
        - Фу! Уныло и скучно, - возмутилась я.
        - Ну хорошо. Ты разбираешься в моде, обаятельна и хороша собой. Ты могла бы работать байером для какого-нибудь модного бутика. Ездить в Милан и закупать вещи. Думаю, тебя с руками оторвут.
        - Это уже лучше, но… - Я тоскливо посмотрела вверх, на начинающие желтеть деревья. - Не об этом я мечтала. Совсем не об этом.
        - Понимаю, - мягко улыбнулась Николь, - есть еще один вариант. Выходи замуж. Стань профессиональной бездельницей.
        Она погладила свое тускло поблескивающее на солнце обручальное кольцо. Несмотря на то что в последнее время в моду вошли обручальные кольца с камнями, на пальце у Николь был совершенно обыкновенный тонкий ободок. Такой был у моей мамы, да и у всех остальных невест ее поколения.
        - Я вышла замуж за Володю, - сказала она, делая вид, что с любопытством изучает рисунок на салфетке. - Помнишь Володю?
        У меня отвисла челюсть.
        - Уж не имеешь ли ты в виду того Володю, с которым я…
        - Да, - сухо подтвердила она, - мы случайно встретились на открытии магазина. Он похудел на пятнадцать килограммов. Все как-то быстро произошло. Через три месяца после того открытия мы уже топали вверх по лестнице Грибоедовского дворца.
        - Поздравляю, - только и смогла сказать я.
        - Я не буду делать вид, что это брак по любви. Но представь себе, я довольна.
        - Что ж, рада за тебя. - Я поискала глазами официанта.
        Наш разговор, похоже, сам себя исчерпал, паузы между репликами становились все длиннее. С самого начала мне показалось, что наш обед может стать реинкарнацией старой дружбы, и только теперь я поняла, как ошибалась. Слишком уж серьезные подножки мы ставили друг другу в прошлой жизни. Никто так не раздражает, как люди, которым ты когда-то сделал больно. Они, как молчаливое укоризненное напоминание твоей жестокости, вгоняют в черную тоску.
        Николь порылась в бумажнике и выложила на стол платиновую «Визу».
        - Я тебя пригласила, мне и угощать.
        - Что ты, у меня есть деньги, - попробовала я оказать сопротивление, но она решительно перебила:
        - Это не обсуждается. Тебе деньги еще и самой пригодятся. Вот, это тебе. - Она протянула мне визитную карточку.
        Я удивилась - неужели она все же хочет восстановить отношения? Но стоило мне бегло взглянуть на имя, напечатанное простым шрифтом, как я поняла, что имела в виду Николь, когда сказала: «Деньги тебе еще пригодятся».
        На карточке было написано: «Альберт Морозов. Хирург». И два телефона - домашний и мобильный.
        Когда я подняла глаза, чтобы ее поблагодарить, Николь уже застегивала сумку.
        - Мне пора. Муж ждет.
        - Может, как-нибудь еще пообедаем вместе? - предложила я.
        - Ни к чему это. Что ж, была рада с тобой повидаться. Да, и мой тебе совет! Возвращайся, пока не поздно, в тот магазин, где мы встретились. Черное платье будет тебе очень к лицу.
        Мне пришлось бегать за доктором Альбертом Морозовым без малого три недели. Почему-то он меня сразу невзлюбил.
        То есть нет, не совсем так: когда я явилась в его приемную впервые, он был вежлив и даже угостил меня кофе с печеньем. Но стоило мне рассказать о своей проблеме, как лицо его изменилось, и с тех пор я больше никогда не видела его улыбающимся.
        - Девушка, поймите, - отрывисто сказал он, хотя ему было прекрасно известно мое имя, да и на столе перед ним лежала заполненная в регистратуре карточка, - у меня просто нет времени заниматься вами. Вокруг полно людей, которым действительно нужна моя помощь.
        - Но и мне она действительно нужна, - взмолилась я, - вы просто не понимаете… Моя жизнь летит ко всем чертям… Я же вам все рассказала!
        Он открыл верхний ящик своего рабочего стола и выложил передо мной какие-то документы - медицинские карты, похоже. К каждой из них была прикреплена цветная фотография формата А4. Я бросила беглый взгляд на верхний снимок, и меня чуть не стошнило. На нем была запечатлена буро-красная масса, в которой при более детальном рассмотрении угадывалось человеческое лицо.
        - Что это? - Я перевернула фотографию картинкой вниз.
        - Это мои пациенты, - улыбнулся Морозов, довольный моей реакцией. - Поверьте мне, жизнь этих людей и правда летит ко всем чертям. А вы красавица.
        Он посмотрел на часы:
        - Извините, но дальнейший разговор не имеет смысла. Мне надо работать.
        Я возвращалась из клиники в такси, и водитель, должно быть, решил, что я - очередная жертва безответной любви. Рыдала я так, что даже блузка промокла.
        - Да не переживайте вы, - утешал пожилой водитель. - Хотите водички? Найдете вы себе другого мужика! Один ушел, другой пришел.
        Ничего он не понимал, глупый. Разве стала бы я так убиваться из-за какого-то мужика? Мир полон мужиков всех цветов и фасонов. А вот пластический хирург Альберт Морозов на этом свете один.
        Я чувствовала себя никчемной и старой. Дела в агентстве шли плохо. Иногда меня все еще приглашали на кастинги, но работы не было. Тем более - работы престижной. Я пробовала поговорить обо всем этом с Борисом Бажовым, но тот только хмурился и ссылался на занятость. Я знала, что в последнее время в агентстве появилось много новых девчонок - совсем молодых, перспективных, глаза которых горели фанатичным огнем. Каждая из них мечтала стать второй Синди Кроуфорд. Куда мне с ними тягаться - в мои неполные двадцать лет мне можно было дать и весь тридцатник. И дело тут не в морщинах - их не было, - а во взгляде, взрослом и усталом.
        Вот что интересно: еще месяц назад я рассматривала пластическую операцию просто как один из возможных вариантов оптимистичного будущего. Мне и самой не верилось, что и правда найдется доктор, которому я доверю свое перевоплощение. Но стоило мне увидеть похорошевшую Николь, как последние сомнения рассеялись. И операция стала для меня жизненной необходимостью. Появилась у меня твердая внутренняя уверенность в том, что новое лицо перечеркнет мое сомнительное прошлое и станет пропуском в другую реальность, где я снова буду успешной и желанной. Хотя правильнее будет сказать - востребованной.
        Я приезжала к Морозову каждый день. Мне даже удалось выяснить его домашний адрес. Наверное, если бы он обратился в милицию, никто бы его не осудил - я вела себя, как самый настоящий маньяк. Еще чуть-чуть - и я его, наверное, убила бы.
        Но в один прекрасный день случилось чудо. Морозов, устало вздохнув, сказал:
        - Девушка, вы меня уже достали. Ладно, вам повезло. Вы подходите под тему диссертации одного моего ученика. Можете готовиться к операции.
        За окном был сентябрь, по-летнему жаркий и солнечный.
        - Я только вещи соберу, - не веря своим ушам, прошептала я.
        - Какие вещи? - усмехнулся Морозов. - Не на курорт едете. Халат мы вам дадим. Телевизор в больнице есть. Книгу купите себе в ларьке. Продукты приносить запрещено. А все остальное вам подруги привезут.
        - Нет у меня подруг, - вздохнула я. Потом вспомнила Лизку и оговорилась: - Почти нет.
        - Что ж, когда через несколько месяцев я отпущу вас на волю, - расхохотался Морозов, - у вас их не останется совсем.
        - Почему? - опешила я.
        - Потому что у идеальных красавиц подруг не бывает, - серьезно ответил он, - это аксиома.
        Как сейчас помню, случилось это двенадцатого декабря. Я шла по Москве, и было у меня ощущение, что я нахожусь внутри рождественской открытки. Снег был чистым и уютно поскрипывающим, фонари - тусклыми и нереально-оранжевыми, прохожие зачем-то беспричинно улыбались друг другу, как заговорщики, и немного вороватая улыбка эта свидетельствовала о том, что каждый из них несет в себе тихую радость первого снега.
        Мой путь лежал в модельное агентство «Дженерал». На мне были сапоги «Вичини» на огромных неустойчивых каблуках, и я старалась ступать осторожно - словно была не простым пешеходом, а цирковым канатоходцем. Падения, как и прочие резкие движения, были мне строго противопоказаны. Впрочем, как и колебания температур: чтобы спрятать новое фарфоровое лицо от коварного ветра, я кутала его в тонкую шерстяную шаль. И со стороны, наверное, была похожа на женщину Востока - только глаза весело и не по-восточному смело блестели из-под платка.
        Перед тем как потянуть на себя дверь, ведущую в золотой надушенный модельный мирок, я посмотрела на себя в карманное зеркальце. С некоторых пор я всегда носила зеркало в кармане пальто - мне постоянно требовались доказательства того, что произошедшее со мной не является заманчивым сном.
        За две недели, проведенные вне больницы, я уже успела немного привыкнуть к новой внешности. Немного, но не совсем.
        Не то чтобы я изменилась очень сильно. Глаза остались прежними, разве что их внешние уголки немного смотрели вверх, как будто бы среди моих ближайших предков были люди восточного происхождения. Нос, как ни странно, стал чуть длиннее - многие сказали бы, что раньше у меня был гораздо более совершенный носик, но этот крошечный изъян вдохнул в мое лицо особенную пикантность. Губы Морозов оставил прежними, вопреки моим ожиданиям (и даже опасениям) он не стал гнаться за модой и делать из меня силиконового губошлепа. Не так-то и много штрихов было внесено им в мой портрет, но тем не менее лицо стало другим. Не моим. Пугающе красивым.
        В приемной «Дженерал» скучала все та же секретарша Танечка - не знаю, который год она подпиливает под столом свои акриловые ногти и стервозно отшивает очередную новенькую модель.
        Она меня не узнала, и это меня развеселило - я словно была главной героиней комедии с переодеваниями.
        - Здравствуйте, - ее взгляд задержался на мне дольше обычного, и я поняла, что остро заточенная красота незнакомки произвела на секретаршу впечатление, - у нас нет набора новых моделей.

«Вот сволочь!» - беззлобно выругалась я про себя. Интересно, скольких достойных девушек упускает агентство из-за того, что вход в директорский кабинет сторожит этот упрямый закомплексованный Цербер, который с каждым годом становится все более предвзятым и желчным?
        Не обращая на нее внимания, я сняла пальто и повесила его на одежный крючок.
        - Вы что, не слышали? - возмутилась Танечка. - Ближайший набор новеньких весной, тогда и приходите.
        - А вы все-таки спросите своего директора, - мягко попросила я.
        - Делать ему больше нечего, - фыркнула Танечка, - кроме как с вами, неумехами, возиться. Можете обратно надеть свое пальто и идти восвояси.
        - Как невежливо, - укоризненно покачала я головой и устремилась к кабинету Бажова.
        Не знаю, что произвело на злобную секретаршу большее впечатление - моя самоуверенная наглость или то, что я безошибочно определила, за какой именно дверью находится вожделенное начальство. Во всяком случае, она осталась сидеть за своим столом, глупо хлопая ресницами, я же беспрепятственно проникла в кабинет.
        Бажов разговаривал по телефону. Он сидел на краешке стола, по-детски болтая ногами. А я вдруг подумала о том, как же он за последнее время постарел. Шикарная шевелюра побелела, немного располнели щеки, и под глазами наметились темно-коричневые полукружья.
        Он недовольно обернулся на шум открывающейся двери, но стоило ему увидеть меня, как на лице его появилось сначала недоуменное выражение, а потом и приветливая улыбка.
        - Я занят, перезвоните мне через двадцать минут, - бросил он телефонному собеседнику и резко швырнул трубку на рычаг.

«Ого, целых двадцать минут», - внутренне усмехнулась я. Обычно новеньким девушкам он уделяет куда меньше времени.
        - Здравствуйте. - Он встал, что тоже было для меня новостью. Бажов, который каждый день видел перед собою сотни зависимых от него красавиц, давно растерял навыки джентльменского поведения.
        - Здравствуйте. - Я старалась говорить более низким голосом, чем обычно. Мне не хотелось, чтобы он сразу меня рассекретил. Было интересно, что он будет делать дальше.
        И Борис меня не разочаровал. Он даже не стал звонить Танечке - собственноручно поставил чайник и выставил на журнальный столик коробку шоколадных конфет
«Моцарт». Я знала, что дорогими конфетами он угощает только важных гостей.
        - Вы начинающая модель или уже работали? - спросил он, с некоторым удивлением вглядываясь в мое лицо.
        Я прекрасно его понимала - сама изумилась, когда впервые увидела себя обновленной. Я тоже долго себя разглядывала и никак не могла понять: как это обычное с первого взгляда лицо может обладать такой притягательной силой?
        - Я профессиональная модель, - сказала я, выдержав его взгляд.
        - И у вас есть портфолио? Вы с собой принесли?
        - Нет, - покачала головой я, - портфолио у меня нет, надо делать новое.
        - Но как же… Вы же сказали, что уже работали. - Он встряхнул головой. - Как вас зовут?
        - Анастасия, - улыбнулась я.
        Только в этот момент лицо его немного просветлело. Все-таки он был профессионалом, и моя улыбка, наверное, показалась ему знакомой. В первый момент он был очарован и запутан русалочьим магнетизмом моего нового лица. Но потом пригляделся и вдруг увидел знакомые губы, и знакомые волосы, и знакомые сережки в аккуратных маленьких ушах.
        - Анастасия?! - недоуменно переспросил он. - Анастасия… Николаева?!
        Я кивнула и улыбнулась. Потом покружилась перед ним, давая ему возможность вволю налюбоваться новыми очертаниями моего портрета.
        - Но… Это невероятно, - выдохнул Бажов.
        - Я думала, что ты привык к метаморфозам. Разве другие модели никогда не делали операций?
        - Делали, но это были не такие операции. Скажи, а кто же такое сотворил? Я бы к нему отправил нескольких своих девочек.

«Еще чего, - подумала я, - пусть сами побегают и найдут! А потом попытаются убедить гениального хирурга, что совершенное лицо необходимо им как кислород».
        - Тебе придется выложить за это большие деньги, - соврала я.
        - Кто же заплатил за тебя? - недоверчиво спросил Бажов.
        - Это тебя не касается. Может быть, у меня появился богатый покровитель.
        - Рад за тебя… Анастасия, ты пришла, чтобы поиграть на моих нервах? Или ты хочешь продолжать работать у нас?
        - А ты мне работу предлагаешь? - усмехнулась я. - Странно, твоя Танечка сообщила, что набора новых моделей нет.
        - Я когда-нибудь точно уволю эту безмозглую лошадь, - беззлобно проворчал он, и я поняла, что, скорее всего, он с Танечкой спит, поэтому она так и бесится, не допуская пред его очи красавиц, - все карты мне путает.
        - Борис… - Я набрала в грудь побольше воздуха, прежде чем задать ему главный вопрос. - Ты думаешь, что я могла бы работать?
        Он нервно вскочил с места и подошел ко мне так порывисто, что я даже испугалась. После операции я никак не могла отделаться от навязчивого чувства собственной хрупкости и уязвимости.
        - Ты это серьезно? Анастасия, да мы с тобой мир покорим!
        Я просияла. Бажов, как и любой энергичный человек, умел заражать окружающих вирусом энтузиазма.
        - Да? Мне почему-то страшно… Я этого хотела, но теперь страшно…
        - Тебе нечего бояться. - Он вернулся за стол и среди небрежно раскиданных бумаг нашел стандартный договор, который все модели заключали с агентством «Дженерал». - Вот. Надеюсь, ты помнишь, как его заполнять.
        - Но со мной уже заключен договор, - удивилась я, - срок которого истекает только через год.
        - Это с Анастасией Николаевой заключен договор, - улыбнулся Бажов, - с неудачницей Настей Николаевой, которая когда-то подавала большие надежды. Но окончательно скурвилась к двадцати годам.
        Мне стало не по себе. Он говорил обо мне, как о постороннем человеке, о котором можно спокойно сплетничать по причине его отсутствия.
        Но я-то была здесь!
        - Ты станешь известной под другим именем, - выложил мне свой план Борис, - можешь выбрать то, которое тебе понравится. Но чем проще, тем лучше. Маша Иванова, Даша Петрова, Таня Сидорова.
        - Таня Сидорова - это твоя секретарша, - напомнила я.
        - Неважно, - отмахнулся Бажов, - придумай что хочешь. В понедельник приступим к работе над портфолио. Думаю, за неделю наш фотограф управится. А в следующую пятницу я представлю тебя изумленной публике.
        - Почему именно в следующую пятницу? - Я слегка обалдела от свалившейся на голову информации.
        - Ты со смеху умрешь, - рассмеялся генеральный директор. - В следующую пятницу будет полуфинал конкурса «Дрим-косметикс - Нью-Йорк». Конечно, ты не проходила отбор, но я тебя впихну. И организаторы будут мне за это благодарны, как только увидят твое лицо.
        Я ушам своим поверить не могла. «Дрим-косметикс - Нью-Йорк»! Конкурс, с которого когда-то, шесть лет назад, началась моя карьера модели! И, надо сказать, довольно бесславно началась.
        - Но… Я уже старовата для такого конкурса, не находишь?
        Он посмотрел на меня прищурившись и уверенно скомандовал:
        - О своем возрасте можешь забыть. Ты выглядишь хорошо, никто ничего не заподозрит. Мы придумаем тебе трогательную историю: мол, приехала ты из провинциального городка, родилась в бедной, но интеллигентной семье, и тебе семнадцать лет.
        - Но это же… Это же обман, если об этом узнают, то я стану персоной нон грата! - возмутилась я.
        - Не надо прикидываться такой наивной, тебе же не семнадцать лет, и ты не провинциальная девочка из интеллигентной семьи, - подмигнул Бажов, - да такое делается сплошь и рядом. Естественно, организаторы конкурса будут в курсе дел. Ведь им придется делать тебе загранпаспорт. Когда ты победишь…
        - Но я не…
        - Обязательно победишь! - с улыбкой перебил меня Бажов. - Можешь поверить моему жизненному опыту. Победишь, причем без всякого блата. Потому что такого личика они еще не видели!

… - Мне нужен муж, - сказала я Лизке за завтраком в ресторанчике на Садовом кольце, - только сейчас я понимаю, что устала. Я не хочу участвовать в этом конкурсе. Мне двадцать лет, и я хочу, чтобы меня заперли в золотой клетке.
        - Ну ты даешь! - присвистнула Лизка. Она смотрела на меня с некоторым подозрением. Этот намек на недоверие появился в ее взгляде с тех пор, как она впервые увидела мое новое лицо. - Как мы заговорили: заперли в золотой клетке! - торжественно передразнила она.
        - Так оно и есть.
        - Лучше скажи, что просто испугалась. - Лиза лениво листала меню. Я знала, что сейчас она подзовет официантку и закажет что-нибудь жирное и калорийное. Она тоже пыталась соблюдать диету, но миссия сия оказалась для нее невыполнимой.
        - Испугалась чего? Своего детства, - с видом дипломированного психолога заключила она.
        Я поморщилась:
        - Не умничай.
        - Но я правда так считаю, - капризно протянула она, - этот конкурс является для тебя неприятным воспоминанием, так?
        - Я даже могу сказать, что именно мне вспоминать неприятнее всего. - Я дотронулась кончиками пальцев до щек. Каждый раз, когда я вспоминаю ту историю со стеклом в пудренице, у меня саднит кожу.
        - Об этом умолчим, - невозмутимо сказала она, - не могу, хочу сырный торт!
        - Съешь, раз хочешь, - вяло разрешила я, - тебе же больше не надо работать моделью.
        - Зато мне надо нравиться мужчинам!.. Мне салат из моркови с изюмом! - упавшим голосом велела она подошедшему официанту. - Так вот, на чем мы остановились?
        - На неприятных воспоминаниях, - услужливо напомнила я.
        - Я не об этом. Понимаешь, тебе дана уникальная возможность прожить всю жизнь заново!
        - Не всю, а начиная с семнадцати лет, - поправила я. - Бажов в восторге от этого. А мне кажется, что идея дурацкая.
        - Ах, где мои семнадцать лет, - пропела Лизка, - мне бы кто такое предложил. Тебя вернули на исходную позицию! Неужели тебе никогда не хотелось все исправить?!
        - Но мне казалось, что жизнь - это движение вперед, а не по кругу.
        - Сделав круг, ты опять пойдешь вперед, - настаивала она, - и, судя по всему, семимильными шагами пойдешь!
        - Ну не знаю… Я устала. Я растеряна.
        - Крепись, подружка. - Лизка сжала мою руку в своих крохотных обезьяньих ладошках. Я давно заметила, что руки у нее детские. - Я почему-то не сомневаюсь, что все у тебя получится.
        Меня зовут Нина Алексеева. Мне семнадцать лет, и в Москву я приехала из небольшого северного городка - из какого именно, история умалчивает. На том, чтобы городок был северным, настоял Борис Бажов. Лично я бы предпочла, чтобы моей мифической родиной был влажный и пахнущий яблоками приморский крымский поселок. Я, как и все измученные депрессивные горожане, море люблю. Но Бажов сказал, что моя новая красота относится к северному типу. Да и темперамент мой горячим не назовешь.
        Почему-то я надеялась, что встречу на конкурсе свою старую знакомую - Лену Штиль. Но оказалось, что Лена давно уволилась из журнала, проводившего конкурс. А вместо нее теперь работает крикливая блондинка лет сорока, которая курит одну кофейную сигарету за другой, называет моделей клушами и не вылезает из модных выцветших джинсов, которые ей безнадежно малы.
        - Девочки, посмотрите, как ходит Алексеева! - зычно кричала она. И я вертела головой в поисках отличившейся Алексеевой, а потом вдруг вспоминала, что это же мой псевдоним, и гордо распрямляла спину. - Сразу видно, что у человека талант! Алексеева, ты раньше на подиуме-то работала?
        - Нет, - сказала я, а сама подумала: «Да я по таким подиумам ходила, какие вам во сне не приснятся!»
        - У тебя просто дар, - одобрительно поцокала языком блондинка.
        И тут же я услышала неприязненный шепот за своей спиной. Другим участницам не нравились откровенные похвалы «начальства» в мой адрес. Они и так относились ко мне с пренебрежительной настороженностью - все же я попала на конкурс последней, в обход всех кастингов. К тому же я смотрелась гораздо более выигрышно на фоне других девчонок. Они-то были неопытными провинциалками, а за моими плечами простиралась далекая роскошь парижских подиумов. И пусть лицо мое изменилось, зато мое обаяние было отточено годами напряженной работы. Где им это понять?
        - Тебя зовут Нина? - Ко мне подошла улыбчивая девушка на вид лет шестнадцати. - А меня Оля. Ты мне сразу понравилась. У тебя талант. - Мне даже не польстило ее наивное восхищение. - А ты правда раньше никогда не работала? - спросила она.
        - Нет.
        - Тогда у тебя большое будущее. Мы по сравнению с тобой просто коровы.
        - Да брось, - лениво улыбнулась я, - ты тоже научишься, если захочешь.
        - Ты считаешь? - обрадовалась она.
        - Конечно.
        - Слушай, а ты еще не ходила в «Дженерал»? Это лучшее в Москве модельное агентство. Я знаю адрес, - важно причмокнула она. - Слушай, а хочешь, вместе пойдем? Мы с тобой их там всех на уши поставим!
        Я огляделась по сторонам. Обычная суета гримерной - кто-то причесывается, почему-то высунув при этом кончик языка, кто-то специальными щипчиками завивает реснички, кто-то пытается натянуть подружкины джинсы и громко сетует по поводу ширины своих юных цыплячьих бедрышек.
        Это мой мир, я здесь своя, я непотопляема.
        - Нина! Чего замолчала? Я говорю - давай вместе. У нас получится.
        Я нахмурилась. Где-то я уже все это слышала. Сколько раз радостные красавицы возбужденно шептали: «Мы с тобой станем знаменитыми, весь мир будет у наших ног». А потом «мы с тобой» оборачивалось стеклом в пудренице, или слабительным в кофе, или подпиленным каблуком, или сплетней в газете, или стекловатой в туфельках (такое случилось с одной моей приятельницей на не слишком крупном показе мод в Питере), или завистливым молчанием, или презрительным льдом. А обещанный мир, который согласно наивному плану должен был капитулировать перед моей красотой, тоже имел свои границы. Это был и не мир вовсе, а так - замкнутый мирок, населенный странными персонажами.
        - Конечно, - сказала я этой дурочке, - давай. Прости, я просто задумалась.
        - О чем? - заинтересованно спросила она.
        - Да так, - я пожала плечами, - о том, что все почему-то всегда возвращается на круги своя.
        - Ну ты даешь! - Она расхохоталась, искренне и заразительно. - Да ты у нас философ. Слушай, подруга, не грузись! Пойдем лучше к кофе-машине, хлобыстнем капучино! - Она округлила глаза и важно меня передразнила: - Все возвращается на круги своя… Да и кому вообще нужны эти пессимистичные глупости, когда тебе всего семнадцать лет?!
        - Может быть, ты и права. - По моей спине пробежал колючий холодок. - Оль, ты куришь?
        - Нет, - она даже отшатнулась, - что ты, разве можно? От этого кожа портится.
        - А без этого настроение портится, - в тон ей ответила я, - лично я вниз, к ларьку. Тебе взять что-нибудь?
        - Не надо, - немного обиженно прошептала Оля, - никому ведь не разрешают выходить.
        - Да не заметит никто, - усмехнулась я. Разрешают - не разрешают. Во что я ввязалась? Такие ограничения можно вынести, только если тебе и в самом деле семнадцать лет.
        Я накинула на плечи простое черное пальто от «Кензо» (никто из дурочек-конкурсанток и не подозревал, сколько оно стоит) и вышла на улицу. Наверное, я и в самом деле собиралась приобрести пачку ментоловых сигарет и вернуться обратно, в душноватый зал. Но, дойдя до табачного ларька на углу, передумала.
        Что мне там делать? Не хочу бегать по кругу, как ослик за морковкой. Надо было раньше уйти - мне ведь сразу, с того момента, как я попала в репетиционный зал, было ясно, что ничего из этой затеи не получится.
        Я зашла в первую попавшуюся кофейню, заказала чай с коньяком и, устроившись в закутке, позвонила Лизке.
        - Ну как? - вместо приветствия поинтересовалась она. - Как я и говорила, все тип-топ?
        - Не совсем… Лизка, я сбежала.
        - Что-о? - повысила она голос.
        - Что слышала. Сбежала я, понятно?.. Не могу так больше.
        - Как? - оторопела она. - Эй, Николаева… То есть как там тебя теперь… Алексеева, ты что, с дуба рухнула, что ли? Ты где находишься? Что случилось?
        - Где нахожусь… Да неважно. Главное, что ничего не получится. Лизка, это заколдованный круг. Бег за блуждающим огоньком. Впереди всегда маячит приманка, но добраться до нее никогда не получится! - Мне стало так жалко саму себя, что к глазам моим подступили едкие слезы. Официантки с интересом на меня поглядывали - наверное, я говорила слишком громко.
        - А ты случайно не пьяная? - подозрительно поинтересовалась Лизка.
        - Увы, нет, - улыбнулась я, глядя в потолок и мелко моргая. Мне вовсе не хотелось разрыдаться на публике. Терпеть не могу, когда меня жалеют. - Хотя, наверное, мне не помешает выпить.
        - Слушай сюда. Ты можешь приехать ко мне прямо сейчас? Или скажи свой адрес, я буду через полчаса!
        - Привезешь бутылку текилы? - усмехнулась я.
        - Обойдешься, - фыркнула Лизка, - нет уж, будем тебе вправлять мозги.
        - Боюсь, что это бесполезно. - Я почувствовала, как крупная горячая слеза все же выкатилась из глаза и медленно поползла по моей напудренной щеке. Я аккуратно промокнула ее салфеткой. И попросила счет.
        А еще через полчаса я сидела на продавленном диванчике в халупе, которую снимала Лизка. Я всегда удивлялась, как она может существовать в таких условиях - поскрипывающий пол, ободранные обои, желтые разводы на потолке, вечные сквозняки, - да не просто существовать, а со свойственным ей оптимизмом жить припеваючи. Лично у меня от одного взгляда на ее просиженные кресла и шатающиеся стулья начинается депрессия. Зато квартирка эта находится почти в самом центре, на Красных Воротах.
        Лизка угощала меня слабозаваренным чаем и настрого запрещенными пряниками. А я рассказывала ей о том, что случилось со мной на конкурсе.
        - Да уж, мистика, - покачала головой она, когда я наконец закончила, - но мне все же кажется, что это нервы. Мы не в сказке живем.
        - Вот именно, - с грустным смешком подтвердила я, - в сказки я не верю давно. Однажды я оказалась в сказке, в Париже. Только меня быстро оттуда вытурили.
        - Я имела в виду совсем не это, - Лизка отправила в рот очередной пряник, - не может же с тобой во второй раз повториться одна и та же история. Значит, стоит попробовать снова. Тем более что все ради этого и затевалось. Ты же пластическую операцию перенесла, дуреха. Неужели все зря?
        - Сама не понимаю. Теперь мне кажется, что я и это свое лицо ненавижу.
        - Начинается. - Лизка возвела глаза к буро-желтому, постоянно протекающему потолку. - Тебе надо отдохнуть, Николаева.
        - Алексеева, - с усмешкой поправила я.
        - Раздвоение личности, вот как это называется. Давай подберем тебе подходящий тур. На море или в Европу. Развеешься, отдохнешь.
        - Лиз, это ничего не изменит. Я не хочу больше работать моделью. И я только сегодня это поняла… Мне всегда казалось, что я знаю, чего хочу. Всегда был какой-то график. А сейчас… Как будто бы мне и правда опять семнадцать.
        - Тебе и есть семнадцать, согласно нашей легенде.
        - Мне не семнадцать, - усмехнулась я, - на самом деле мне уже сто лет.
        - Ага, двести, - хмыкнула она. - Чего же ты добиваешься, Николаева? Какая-то ты амеба. Как тогда, на конкурсе.
        - Вот видишь. Ты сама это признаешь. Все идет по кругу.
        - В Париже ты была совсем другой. В тебе такой огонь был, такая сила. Иначе я бы тебе не предложила подставить Еву. Силенок не хватило бы.
        - Ты просто пытаешься меня приободрить. - Я потянулась за пряником, но Лизка хлопнула меня по руке:
        - Моделям нельзя пряники жрать… Приободрить, говоришь? Да на кой ты мне сдалась!
        - Ладно, не злись. Тебе-то что? Ты у нас не пропадешь… Я это с самого начала знала.
        Она самодовольно усмехнулась. Я смотрела на нее и вспоминала, как шесть лет назад она восторженно примеряла золотое платье. Сейчас невозможно было вообразить, что Лизка была такой худенькой.
        - А вот ты показалась мне переваренной лапшой, - призналась она, - бледная, угрюмая, все по углам жалась.
        - Я боялась родителей, - улыбнулась я.
        - А в итоге все получилось наоборот. Тебя пригласили в Париж, а я… - Лизка меланхолично смахнула крошки со стола. - Как вспомню свой второй приезд в Москву - мурашки по коже. Все эти мужики бесконечные. И полный беспросвет.
        - Знаешь, я всегда думала: ну неужели модель не может обойтись без всего этого? Неужели каждая обязательно рано или поздно вляпывается? - воскликнула я. - Я сто раз слышала закулисные байки со счастливым финалом. Неужели это все неправда и так не бывает?
        - Мне кажется, девчонки сами же и распускают такие слухи, - вздохнула Лизка.
        - Будь у меня свое модельное агентство, я бы такого не допустила. - Улучив момент, пока Лизка отвернется к окну, я все же схватила пряник и молниеносно отправила его в рот.
        - А что. Это идея! - вдруг весело воскликнула она.
        - Ты о чем? - удивилась я.
        - О своем модельном агентстве. Я тоже давно думала о том, что пора наконец заняться делом. Конечно, больших денег мы сразу не заработаем. Но главное - начать!
        - С ума сошла?
        - Нет, я и правда серьезно! - Лизка забегала по кухне, у нее загорелись глаза. - Тем более мне эта мысль и раньше в голову приходила. Частное модельное агентство.
        - И как ты это себе представляешь? - насмешливо прищурилась я. - Мы даже не знаем, с какого конца за это дело взяться.
        - А чего тут знать? У меня есть хватка. У тебя - связи. И потом, Ноев ковчег построили дилетанты. А профессионалы смастерили «Титаник». Знаешь, такую присказку?
        - И у нас обеих нет денег, - рассмеялась я, - так что забудь.
        - Да мало ли в Москве свободных денег! - легкомысленно махнула рукой Лизка. - У той же Николь их навалом, сама говорила.
        - У кого?! - У меня даже голос сорвался. - Да у меня даже нет ее телефона.
        - Вот проблема! Да я за час найду тебе ее телефон.
        Теперь уже я нервно сорвалась со своего диванчика и принялась мерить малогабаритную кухню широкими шагами.
        - И что из этого? Сомневаюсь, что она захочет со мной разговаривать.
        - Вот еще! - фыркнула Лиза. - Да что ты ей такого сделала?
        Мне не хотелось рассказывать болтливой Лизке историю о том, как Николь стала свидетельницей моего грехопадения, и о том, как я сбежала от нее в Париж.
        - Ладно, что бы ты ни сделала там… Но неужели ты поступила с ней еще хуже, чем я в свое время с тобой? - нахально подмигнула она. - И ничего, сидишь на моей кухне, пряники кушаешь.
        Я поперхнулась.
        - Да она только рада будет! - уговаривала Лиза. - А если и нет, мы найдем деньги и в другом месте. Ну что, уговорила?
        - Не знаю. - Несмотря на то что в кухне было жарко, по моей спине пробежала ледяная волна мурашек. Я плотнее закуталась в модную ангоровую кофточку из последней коллекции «Морган».
        - Зато я знаю! Завтра я дам тебе ее номер. Договорились?
        Я с сомнением взглянула на Лизку. У нее было такое выражение лица, что в тот момент я ей даже немного позавидовала.
        - Что молчишь, Николаева?
        - Шут с тобой… Я почти уверена, что ничего не получится, но попробовать и правда можно, - наконец решилась я.
        И вот ранним утром, в самом начале января, три симпатичные москвички встретились в модном итальянском ресторанчике на Мясницкой. Одна была румяной чуть полноватой блондинкой (Лизка пришла в ресторан раньше всех и без стеснения заказала пиццу и спагетти с тройным моцарелло), другая - иконописной брюнеткой (Николь и правда казалась мученицей, вечно страдающей от разнообразных модных диет), третья - рыжеволосой и самой молоденькой.
        Я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Главным образом из-за Николь. Уж не знаю, как Лизке удалось уговорить ее приехать, ведь их отношения всегда были, мягко говоря, натянутыми. Да еще и столько лет прошло… Но Лизавета в очередной раз доказала свою способность к действию. Черт его знает, может быть, и правда получится у нас с агентством, раз его директором будет неунывающая Лизка.
        Я нарядилась на эту встречу так, словно у меня были переговоры не со старинными подругами, а с потенциальным супругом, которому я должна показаться во всей своей красе. А вот Лизка и Николь были одеты просто и притом почти одинаково - в джинсы и черные обтягивающие водолазки. Правда, одежда Николь была, разумеется, гораздо дороже, чем Лизкина.
        - Не понимаю, зачем вы меня позвали, - пожала она плечами, задумчиво изучая меню. Я подумала, что зря мы пригласили помешанную на диетах Николь именно в этот ресторан: сочная итальянская кухня для худышек не предназначена. - Настя, а ты мне прежней больше нравилась.
        - Правда? - удивилась я. Николь была единственной, кому пришлось не по душе мое новое воплощение.
        Лизка скорчила смешную физиономию за ее спиной. Не обращай, мол, внимания.
        - По-моему, вы рехнулись. - Николь наконец остановила свой выбор на салате с маринованными мидиями. - Настя, то, что ты мне пыталась рассказать по телефону, - полный бред. Вы что, не понимаете, что модельных агентств сейчас как грязи.
        - Вот именно! - усмехнулась я. - Как грязи, сплошная грязь! А у нас будет нечто другое.
        - И как ты себе это представляешь? - прохладно усмехнулась Николь. - Если не будет грязи, на чем же мы будем зарабатывать деньги? Об этом вы, начинающие бизнесвумен, конечно, не подумали?
        - Ну почему же, - встрепенулась Лизка, - мы заключим эксклюзивные контракты с какими-нибудь модельерами. И будем предлагать своих девушек журналам.
        - А еще, - перебила я, - еще мы можем провести конкурс красоты! Чтобы заявить как-то о себе! - Эта элементарная мысль пришла в мою голову только что. И как я раньше об этом не подумала? - Девчонки, мы же познакомились на конкурсе красоты! Будет так символично, если мы проведем его все вместе!!
        - Конкурс, - криво усмехнувшись, протянула Николь, - тот конкурс был моим единственным. Мне еще предлагали участвовать в «Мисс Москва», но потом было сказано, что я слишком старая.
        - А мы нарушим привычные возрастные рамки, - подала голос Лизка, - это будет конкурс не истощенных моделей, а по-настоящему красивых женщин. От двадцати до тридцати лет.
        - Но тогда это будет уже не модельное агентство, - с сомнением возразила Николь.
        - Это будет агентство красавиц, - улыбнулась я, - мы сломаем привычные каноны красоты. Будем брать всех красивых женщин, а не только тощих дылд.
        - Не знаю… - Николь промокнула тонкие, красиво очерченные губы льняной салфеткой. - С конкурсом, может, и хорошая идея… Я, пожалуй, могла бы поговорить с мужем. Но агентство… Мы не выживем. Нас сожрут.
        - Ура-а! - Лизка захлопала в ладоши, как малышка на детском утреннике. - Надо же с чего-то начинать. Пусть пока будет просто конкурс.
        - Можно пригласить Лену Штиль, - сказала я, - где-то у меня были ее телефоны. Она могла бы быть директором. А в жюри можно позвать одну мою парижскую знакомую - Амалию Роша.
        - Саму Амалию Роша? - удивилась Николь. - Она приедет, если ты ее пригласишь?
        - А у меня есть личный переговорщик, - со смешком я кивнула на Лизку, - эта кого хочешь уболтает.
        - За это надо выпить.
        Не дожидаясь официанта, Лизка ловко откупорила заранее заказанную бутылку шампанского, которая ждала своего часа в наполненном льдом мельхиоровом ведре. Видимо, бутылка охладилась недостаточно, потому что пробка, к неудовольствию остальных посетителей ресторана, с громким хлопком взлетела вверх.
        Три хрустальных бокала с интеллигентным звоном встретились над покрытым клетчатой скатертью столом. Три головы - блондинистая, темная и рыжая - склонились над листом бумаги, на котором деятельная Лизка уже успела набросать какие-то кривые запутанные схемы.
        Я подумала, что надо бы прервать неловкое молчание каким-нибудь подобием праздничного тоста. Все же такое дело начинаем.
        Но Лизка, как всегда, меня опередила.
        Она выпрямила спину, поправила выбившуюся из прически прядь и звонким своим голосом громко сказала:
        - Девочки! За нас!