Гордость павлина Сид Чаплин
        # Известный английский писатель рассказывает о жизни шахтеров графства Дарем - угольного края Великобритании. Рисунки Нормана Корниша, сделанные с натуры, дополняют рассказы.
        Сид Чаплин
        Гордость павлина
        Однажды он застал ее в глубине сада. Она принесла стремянку и через забор смотрела на покосившийся от ветхости дом якобитской постройки, но много ли увидишь за разросшимися деревьями?
        - Что, шпионишь?
        - Разве можно подкрадываться?- упрекнула она.- Напугал до смерти.
        - Подумаешь, какой грех! Теперь все можно.
        - Как грустно,- сказала она.- Все заросло, заглохло. Я хотела увидеть террасу. Помнишь, как старушка павлиниха расхаживала, распустив хвост?
        - Я помню, как старик павлин упек моего папашу на два месяца за охапку планок,- сказал он.- А вообще это был он, а не она.
        - Кто?
        - Да твоя павлиниха. У птиц яркое оперение бывает у самцов.
        - Правда?- удивилась она.- Всегда думала, что она самочка. Чтобы самец был так разукрашен!
        - А сам майор?- спросил ее муж, Вилли.- Тоже любил покрасоваться. Что на своем вороном битюге, что в суде. Сделайте так, переделайте эдак! Павлин расфуфыренный.
        - Когда все это было, Вилли.
        - Теперь наше время пришло,- сказал он.- Их давно нет; ладно, но я до смерти не забуду тот день, когда папаша вышел из тюрьмы.- Он махнул рукой в сторону уродины из красного кирпича, которую он воздвиг на задворках майоровой усадьбы.- Видит бог, мне есть чем гордиться. Но однажды я расплачусь за обиду сполна: откуплю их дом и сровняю его с землей. А до этого не успокоюсь.
        Она знала, что спорить с ним напрасно. Ему не важно, что майор умер, что дети разъехались, а дом обветшал. На доме теперь сосредоточилась вся его ненависть. Она смутно чувствовала, что эта ненависть покушается на принадлежащее лично ей. А когда дом сровняют с землей, его ненависть устремится на что-нибудь еще. Не случайно, что и в ее мыслях этот дом занял главное место.
        В своем собственном доме, среди полированной мебели и безделушек, она чувствовала себя как в тюрьме, и майоров дом был пристанищем ее мечты, которую питали полузабытые воспоминания о крокете и чае на лужайке, об элегантных дамах и прелестной детворе и, конечно, о распущенном павлиньем хвосте, словно драгоценного шитья гобелен, трепыхавшем на солнце.
        Он ощупал верх стены знающими руками строителя.
        - Кто увидит и кому какое дело, если ты сходишь посмотреть,- пробормотал он себе под нос.
        - Частное владение.
        Не слушая ее возражений, он сходил за кувалдой и ломиком. Сначала выпал карнизный камень, потом подалась замшелая кладка.
        - Полезай.
        Она замотала головой.
        - Не дури!- прикрикнул он.
        - А если поймают?
        - Не поймают,- сказал он и подтолкнул ее в пролом. С земли дом за частой сеткой ветвей смотрелся зловеще. По-недоброму сверкал зрачок-розетка в переплете слухового окна, словно господь бог испепелял ее взглядом.
        - Давай-давай, красавица. Не робей,- подбадривал он, хотя сам не тронулся с места.
        - А ты?- подпустила она шпильку.
        - Мне и отсюда видно,- по-детски вывернулся он. Она-то знала - он боится. Для него старый майор еще ходил по земле. Путаясь в высокой траве, она подошла к зарослям крапивы, откуда несло затхлостью и гибелью.
        - Ну, что еще?
        - Крапивы боюсь.
        - Пригни ее - вон палка хорошая.
        Мужчина пошел бы вперед, проторил тропку, он бы подал руку, пронес на руках. Этот мужчина был другой.
        Раньше здесь был фруктовый сад. Теперь он одичал и зачах. Дальше еще хуже: огород заглушили сорняки, лужайкой для крокета завладели мартышкины хвосты, через розарий было не продраться из-за буйно разросшихся и перепутавшихся колючих лиан. Террасная стена грубой кладки рухнула, аллея была усыпана битым стеклом из теплиц. Огромная виноградная лоза стучала мертвыми сухими плетями. Никакого павлина не было в помине, даже перышка после него не осталось.
        - Ну, что там?- спросил он, едва она показалась в проломе стены.
        - А-а, такая жалость.
        - Полный разгром?
        - Жалко. Красивый дом.
        - Никому он теперь не нужен. За него никто не станет платить аренду. Гниль. Труха. Погоди, он еще мне достанется.
        - Тебе?
        - А что?
        - Да зачем?..
        - Чтоб снести к чертям,- сказал он.- Разобрать по кирпичику, погрузить в машины и продать в утиль.
        - Не делай этого, добром не кончится,- взмолилась она.- Оставь дом в покое, он нам ничего плохого не сделал.
        Бесполезно просить. Он твердо решил отомстить за отца, разделавшись с этим домом. Он ждал своего часа, и, когда через полгода дом объявили к сносу, он не поскупился, чтобы перехватить его. Он не помнил себя от радости, вертя ключ перед ее глазами.
        - Кто теперь домовладелец? Она смотрела в сторону.
        - Что с тобой?
        - Да все из-за него,- сказала она.- Я жду от него беды.
        - Тут же не как в картах - это верные деньги. И кончай нытье. Глядишь, выкроим тебе шубку или серьги-колечки какие-нибудь.
        - Я бы ничего, не сделай ты этого со зла,- сказала она, заливаясь краской.- Как ребенок. И ведь знаешь, что отец был виноват.
        Он отвесил ей пощечину.
        - Прости, милая,- винился он позже.- Майор тут ни при чем. Просто подвернулось выгодное дельце. Сам я там кирпича не трону. Все сделает один старикан по имени Рейнберд.[Дятел] Он мастер своего дела.
        Имя мастера поразило ее воображение. При его упоминании сразу представлялась птица с хохолком. Она порхала в ее снах, эта птица.
        Дом не давал ей покоя. Днем, когда Вилли не было, она часто подсаживалась к окну в спальне. Дом лежал за деревьями, как вздремнувшая огромная серая кошка. Но за слепыми его окнами, чудилось ей, шла какая-то жизнь, и нельзя застигать ее врасплох. Кто-то должен предупредить: «Берегитесь! Вы в опасности, вас сносят!» Еще плотники не пришли, а Вилли уже подсчитывал выгоду.
        - За балюстраду дают пятьдесят фунтов!- сообщал он. Или:- Сбагрил камин.- Или:- Крышу отрывают прямо с руками.
        Как-то ночью он проснулся и увидел, что она стоит у окна.
        - Что случилось?
        - Чей-то крик послышался.
        - Лиса,- сказал он.- А может, совка.
        - Похоже на павлина. Он через силу рассмеялся.
        - Тебе приснилось. Десять лет прошло, как его отсюда забрали.
        И он отвел ее в постель.
        - Конечно, совка,- чуть слышно проговорила она.- Больше некому.
        И все-таки то был резкий, требовательный крик павлина, звавший майора заступиться за своих, поднявший всех на ноги.
        А наутро явились плотники. Их было двое. Они приехали на стареньком автомобиле, в прицепе лежали инструменты. Рейнберд оказался крупным стариком, белоголовым и румяным. На нем был плисовый жилет, украшенный золотой часовой цепочкой с рубиновым брелоком, под воротник серой фланелевой рубашки заправлен шелковый шарф. На пальце носил кольцо с печаткой - в мужчинах она этого не понимала, но ему шло кольцо, и шелковый шарф был к лицу.
        - Выпейте чашку чая,- предложил Вилли,- а потом посмотрите дом.
        - А хозяйка не рассердится?
        - Что вы, приятель, ей будет только в радость,- рассмеялся Вилли, единовластно решавший такие вопросы.
        - Можно тогда пригласить моего парнишку?
        - Само собой,- сказал Вилли.
        - Я хозяйку спрашивал,- галантно уточнил Рейнберд, но Вилли пропустил это мимо ушей, как пропускал многое. Парнишке было лет шестнадцать, он был высокий и неразговорчивый.
        - Внук?- спросил Вилли.
        - Сынок,- ответил Рейнберд.
        - Вот это да!- сказал Вилли.
        - Он не первый у меня и - как знать?- может, не последний,- без тени улыбки объявил старик.
        Чтобы сменить невыгодную для себя тему, Вилли отвел старика к окну.
        - Вон он. Там пропасть хорошего материала.
        - Жалко такой сносить,- сказал Рейнберд.- Сокровище, а не дом. Лучше этот сломать, а в старый переехать. В тех стенах неплохо можно пожить.
        У нее екнуло сердце.
        - А аренда какая?- вскричал Вилли.- Ведь никаких денег не хватит!
        - Они окупятся,- сказал Рейнберд и поверх его головы взглянул на женщину.
        - Черт возьми!- поразился Вилли.- Кому сказать - не поверят: чтобы человек сам отговаривал себя от работы, и от хорошей работы!
        А она порадовалась, что главное он проморгал: как старик посмотрел на нее, как она покраснела.
        Может, ему и жалко было дом, но дело свое старик знал хорошо. Каждый день он отпускал нагруженными несколько грузовиков. Они сорвали деревянную обшивку, сняли перегородки; с помощью блока и ворота выкорчевали камины, сложенные из превосходного мягкого камня; когда дом стал пустой раковиной, взялись за крышу и стены.
        Она не ходила смотреть, только слышала, как все более гулко стучат молотки, и вот со стропил уже прыгает эхо навстречу низкому голосу старика и смеху мальчишки. Наедине с отцом мальчик смеялся не переставая, а при ней умолкал и замыкался. Но она часто перехватывала его взгляд. В полдень они всегда заходили налить чаю в термосы, съесть бутерброды.
        - Какой он у вас тихий,- сказала она однажды его отцу.
        - Только с вами, хозяйка,- сказал Рейнберд.- Он теряется перед женщинами. Его мать умерла родами.
        - Простите, что завела такой разговор,- сказала она.
        - Счастливая была женщина.
        Она хотела спросить почему и не решилась, но он знал ее мысли и улыбнулся.
        - Потому что ее любили,- сказал он.- У меня было две жены, и обеих я любил. И обеим было хорошо. Любовь и умное обращение.
        - Попробовал бы кто подступиться ко мне с умным обращением!- вспыхнула она. Ее раздражали его спокойная самоуверенность и не идущая из головы мысль, что те мертвые женщины изведали тайну, к которой она никогда так и не прикоснется.
        - Не зарекайтесь, раз еще не пробовали,- с улыбкой сказал старик. Она поняла, что он имеет в виду Вилли, у которого в сердце жила только ненависть, и выбежала из комнаты.
        В ту ночь она снова слышала пронзительный крик павлина. Но уже поздно было звать на помощь - от дома почти ничего не осталось. Завтра работы кончатся. Интересно, будет она его вспоминать, этого негромкого, уверенного в себе старика, не признававшего преград - в том числе на пути к ней. Она заснула тревожным сном, и во сне к ней подошел неразговорчивый мальчик и, смеясь, крикнул: «Смотрите, что он делает!»
        Вилли обедал, когда она услышала крик мальчика. Она подбежала к окну: опустившись на колени, Рейнберд что-то рассматривал, а вокруг носился, приплясывая, мальчик и трубил в сложенные ладони.
        - Вилли, посмотри-ка,- сказала она и почему-то положила руку себе на горло.
        Вилли подошел к окну.
        - Что-то нашли,- сказал он и выбежал, как был, без жилета.
        Впервые после того раза, когда Вилли крушил стену, она пришла на место, где прежде стоял дом.
        - Что тут у вас?- крикнула она.
        - Клад!- ответил Вилли.- Сотни монет.
        - Под очагом зарыли,- объяснил Рейнберд.- Надо полагать, несколько веков назад.
        - Порядочные деньги!- волновался Вилли. Он поскреб монету перочинным ножиком.- Вроде серебро, ей-богу!
        В тонкой белой пыли лежали сотни вафельно-тонких погнувшихся монет. Они вчетвером выложили их на пол очага, пересчитали - триста сорок две штуки.
        - Зарыли во время гражданских войн[В английской историографии под этим определением значится несколько решающих эпизодов национальной истории. Здесь, скорее всего, имеется в виду английская буржуазная революция XVII века.] или еще в какое-нибудь лихолетье, а потом забыли,- сказал Рейнберд, поблескивая глазами.
        - У меня есть приятель в городе, отвезу ему - пусть оценит,- сказал Вилли. Он сбегал в дом и принес саквояж.
        - Слушай, Вилли,- остановила она его,- они принадлежат семье майора.
        - Рассказывай!- заорал он.- Тут все мое.
        - По справедливости,- сказала она,- эти монеты не твои. Вилли прижал к животу саквояж.
        - Плевать на эту справедливость. Сентиментальная дуреха. Противно слушать. Я купил тут все, до последнего гвоздя. Растолкуйте ей, Рейнберд, а мне пора в город.
        И он убежал с саквояжем под мышкой.
        - Вы тоже думаете, что он прав?- спросила она Рейнберда.
        - Он купил дом целиком. Кстати, он обязан объявить о находке.
        - Все-таки это деньги. Кто-то их спрятал для своих. Какое же у Вилли право забирать их себе?
        - Успокойтесь. Вся-то цена этому кладу - несколько фунтов.
        Она взглянула на него и успокоилась.
        - Что же вы ему не сказали? Каким дураком он себя выставил.
        - Он меня не спрашивал,- сказал Рейнберд.
        - И было бы из-за чего!
        - Да он и с золотом поведет себя как последний дурак. Такой уж человек,- сказал Рейнберд. Он, понятно, имел в виду не клад.
        Она смолчала и пошла к себе в дом.
        Позже, днем, они понесли через сад свои инструменты. Завтра уже не приходить. Работа сделана, и Вилли рассчитался с ними. Она хлопотала по дому, чтобы отвлечься от мыслей, и нетерпеливо ждала Вилли. А он все не возвращался, и в четыре часа раздался стук, которого она так боялась.
        - Войдите,- сказала она.
        - Я не задержу,- сказал Рейнберд, входя в кухню.
        - Что вам?
        - Только сказать: если хотите, уезжайте с нами.
        - Ну и нахал!
        - Вы представить себе не можете, какой я для вас построю дом.
        - Зато одно я знаю наверняка,- сказала она.- С вами не нужен будет павлин в саду.- И, поняв, что выдала себя, положила руку на горло.
        Она ничего не взяла с собой - уехала, в чем была, судачили деревенские кумушки, жалевшие Вилли. Только напрасно они переживали. И в ее жизни появился интерес, и Вилли одним махом получил еще двоих ненавидеть.
        notes
        Примечания

1
        Дятел

2
        В английской историографии под этим определением значится несколько решающих эпизодов национальной истории. Здесь, скорее всего, имеется в виду английская буржуазная революция XVII века.