Шайлина Ирина, Научи Меня Ненавидеть- библиотека РусЛит

Научи меня ненавидеть Ирина Шайлина
        Они ненавидели друг друга так долго, что не помнили, как можно жить иначе.
        И теперь, много лет спустя, когда детские обиды и неприязнь остались в прошлом, а жизнь с лихвой накормила горечью, ненависть - единственное, что удерживает их на краю.
        Так легче. Гораздо легче, чем любить. Но что делать, если вдруг оказывается, что только этих чувств - мало?
        Но от ненависти до любви - сотни слов, взглядов и шагов. И каждый из них - по битому стеклу…
        Научи меня ненавидеть
        Ирка Шайлина
        Пролог
        ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ, МНОГОЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ.
        Ненавидеть легко.
        Это даже приятно. Мама говорила мне, что нужно уметь прощать. Оставаться друзьями. Уметь любить. Боже, какие глупости.
        Но мне двенадцать. Я стою в большой комнате, полной людей. Я здесь лишний, мне не хочется быть здесь. Что значит - оставаться друзьями? Как можно быть другом человеку, который вдруг решил, что ты ему больше не нужен? Вот раньше был нужен, а сейчас бац, и нет.
        Но ненавидеть отца, который вдруг понял, что ему нужна другая семья, не получается. Мне только двенадцать, я, как щенок, готов ластиться к хозяину за один лишь только взгляд. Но в мои двенадцать во мне столько обиды и уязвленной гордости, что все, на что мне хватает сил, это ненавидеть ее. Девочку, которая теперь будет ребёнком моего отца вместо меня. Смотрю на огромный голубой бант на её голове - надо же придумать такое. На распахнутые светлые глаза под светлой чёлкой. Несуразно красный, слишком большой для её лица рот. Он мешал обозвать её серой мышью. Смотрю, а внутри кипит злость и глухая обида.
        - Сынок, не стоит убивать девочку взглядом, - говорит мама и отправляет в рот оливку. - Мне уже её жалко. В конце концов, вас же никто не заставляет дружить.
        Маме всех жалко. Кроме себя и меня. Я возвращаюсь взглядом к девочке.
        Между нами толпа празднично одетых человек. Папа смеётся. От того, что он счастлив, мне становится ещё обиднее, сейчас мне хочется, чтобы плохо было всем. Между нами стол, уставленный сотней разных закусок. Каждая из них встала бы камнем в моём горле. Девочка встаёт со стула, чинно одергивает дурацкое пушистое платье. Улыбается папе, моему папе, большой рот растягивается в улыбке. Улыбка тоже идиотская. Проходит мимо меня, я поджимаю ноги, чтобы меня не коснулись воланы её платья. Пушистая голубая волна из хрустящей ткани все же касается моих колен с легким шелестом. Я невольно поднимаю взгляд и встречаюсь с ней глазами. Мимолетно, девочка сразу же прерывает контакт. Выходит в коридор.
        Что-то гадкое, неподвластное мне, толкает меня изнутри, заставляет встать и идти за ней. Я ловлю настороженный взгляд матери, она предупреждает меня не лишковать. Пофиг. Мне уже все равно.
        Девочка стоит на кухне. Видимо вызвалась помочь, она же ко всем подлизывается. В её руках ваза, она набирает в неё воду. Бабушке подарили цветы, у бабушки юбилей. Я прекрасно знаю, что это любимая бабушкина ваза, невысокая, кругленькая как горшок, глиняная, в узорах. Я стою и смотрю на девочку сверху вниз. Я такой высокий по сравнению с ней. Интересно, сколько ей лет? Малявка. Она испугана. Хочет обойти меня, но боится протиснуться мимо в узких дверях.
        - Пропусти меня, - просит она, а её голос дрожит. Знаете, мне нравится её пугать.
        - Ты мерзкая, - говорю я ей. - Как мышь белая, лабораторная. Отвратительная.
        Её глаза распахиваются. Я чётко вижу каждую темную крапинку радужки. Глаза у неё странные. До жути светлые, а вокруг тёмный ободок.
        То, тёмное внутри меня, никуда не делось. Оно толкает меня совершить то, на что я ранее бы не осмелился. Я прислушиваюсь к шуму из комнаты. Многоголосый говор, музыка, смех. Они не услышат. Отбираю у неё вазу, она цепляется за неё тонкими пальчиками, но девочка такая слабая по сравнению со мной. Поднимаю выше и роняю. И отступаю назад, чтобы не промочить брюки. Ваза раскалывается на две некрасивые половинки, мерцающие мокрыми боками. Они смотрят на меня словно два глаза, в этом взгляде читается укор.
        - Иди, можешь рассказать всем. Но бабушка тебе не поверит. Она-то знает, что ты поддельная. Не настоящая, не наша.
        В серых глазах блестят готовые вот-вот пролиться слёзы. Одна слезинка, самая непокорная выскальзывает, скатывается вниз, оставляя за собой солёную дорожку. То, тёмное и непонятное, в самой глубине меня ликует. Я хочу, чтоб она плакала. Хочу, чтоб ей было больно. И самое невероятное, что мне будет хотеться этого и через долбаную кучу лет.
        Эпизод второй, почти такой же стародавний.
        Больше всего я сейчас ненавижу Маринку. Именно из-за неё я здесь. Еще я ненавижу себя, свою глупость и безрассудство. И самую капельку свою маму за то, что она считала меня такой умной и слишком много позволяла. Да, обычно это здорово. Но не сейчас.
        Я буквально чувствую его взгляд. Спиной. Затылком. Лопатками. Да даже ягодицами. Я чувствую, как он сначала лениво проходится по моей голове, с которой свисает не меньше сотни косичек, перевитых разноцветными нитками. А потом по татуировке. Той, что начинается на спине и, сужаясь, тонкой струйкой ныряет как раз промеж моих ягодиц. Туда же ныряет и его презрительный взгляд.
        Я лежу на животе и прячу лицо в пушистое полотенце. Солнце даже не светит, оно жарит, кажется, вот-вот зашипит, слезая, моя кожа. Да ещё и ОН смотрит. Но я терплю. Несмотря на то, что хочется замотаться в это полотенце, спрятаться, и крикнуть ему - эта татуировка не настоящая! Она сойдёт к сентябрю! И вообще, мне уже шестнадцать, да и мама мне разрешила, и папа. Твой папа! Не нужно смотреть на меня, как на малолетнюю шлюху! Но я лежу и терплю. И усиленно делаю вид, что мне пофиг. Мне все равно. Пусть разглядывает презрительно, как вокзальную попрошайку, пусть поджимает брезгливо губы, пусть даже называет лабораторной мышью. Я выше этого. Я умнее. Я смогу. Выбора нет, если только с ума сойти.
        - Пойдём купаться? - спрашивает Маринка.
        - Здесь? - киваю я на речку, в которой в самом широком месте и пары десятков метров не наберётся. - С лягушками?
        - С лягушками, - смеётся Марина, вскакивает с полотенца и босиком, по колкой гальке бежит к воде.
        Я кривлю душой. На самом-то деле я и в лужу бы залезла, только бы избежать этого взгляда. Встаю, сбрасываю бейсболку, чтобы не утопить. Не выдерживаю и оборачиваюсь. И заливаюсь краской. От стыда. Потому что НИКТО на меня не смотрит. Он лежит, положив голову на колени девушке, которую я даже не знаю. Она перебирает его волосы, в другой её руке банка пива. Ему все равно. А я-то навоображала. Щеки горят, я вбегаю воду с разбега, ныряю, так глубоко, что вижу дно с россыпью мелких камней на нем. Вода мутная, чуть зеленоватая. И неожиданно холодная. Я выныриваю и жадно вдыхаю воздух. Холодно, но на берег не хочется.
        - Марин, может, домой?
        - Вот ещё, нас с ночёвкой отпустили.
        Как завидую ей. Её непосредственности. Спокойствию, с которым она встречает взгляды этих, взрослых уже парней. Завидую тому, что её-то никто не ненавидит.
        - Руслан хорош, - замечает она.
        - Не знаю, мне в его сторону смотреть страшно.
        Маринка громко, заливисто смеётся. Выходит на берег, отжимает гриву густых тёмных волос.
        - Пойдём. Хватит отсиживаться в воде.
        Я иду, как по минному полю. И сама на себя сержусь. Прохожу мимо пледа, на котором лежит, вытянув длинные ноги, Руслан со своей девицей и старательно смотрю в землю. Слышу, как девица смеётся. Неужели надо мной?
        На кухне старого высокого дома прохладно и свежо. Без Руслана я чувствую себя свободно и напоминаю себе, что имею такое же право находиться здесь, как и он. Сергей, парень, с которым я познакомилась буквально час назад, сидит на подоконнике с сигаретой и банкой пива.
        - Будешь? - протягивает он мне вторую банку.
        На моей голове сотня дурацких косичек. На моей спине огромная, пусть и ненастоящая татуировка. Но я никогда не пробовала алкоголь. Маринка смотрит насмешливо, Сергей ободряюще. Я беру банку и отхлебываю. Пиво холодное и чуть горькое. И уже от второго глотка внутри становится теплее.
        - И как вы жаритесь на пляже?
        Через ещё полчаса Сергей кажется мне самым замечательным парнем в мире. Пожалуй, я готова в него влюбиться. Просто от того, что с ним так легко говорить, не взвешивая каждое своё слово и каждый свой жест.
        - Бухаешь с малолетками? - спрашивает Руслан, входя на кухню.
        На нем одни лишь бермуды, его кожа невыносимо загорелая, кажется, она даже пахнет солнцем.
        - Да брось, одно только пиво, - отвечает Сергей и подмигивает мне.
        Я и правда целомудренно выпиваю одну лишь банку. Даже не допиваю, теперь, когда он рядом, в горло ничего не лезет. Протискиваюсь мимо него, вспоминая отчего-то тот вечер, ту вазу, он стоял так же, господи, как давно это было! Целую вечность назад. А на лестнице он меня догоняет. Дёргает грубо за руку, вынуждая остановиться. Я смотрю на его руку, которая стискивает мою. Мне кажется, что он коснулся меня в первый раз. Его рука жжется огнём.
        - Что тебе? - спрашиваю и напоминаю себе, что я взрослая и умная. Что не боюсь его.
        - Блять, не лезь в мою жизнь, пожалуйста. Вали в город.
        - Это такой же мой дом, как и твой!
        - Ну, если в твоих куриных мозгах не хватает сил додуматься самой, говорю - сиди тихо, как мышка. Маленькая, беленькая, лабораторная мышка. Не лезь, блять. И бога ради, тра*айся со своими одноклассниками, а не с моими друзьями.
        Я выдергиваю свою руку. Мне обидно. Мне больно - я вижу на коже красные следы от его пальцев. И в которой раз думаю, откуда в нем столько ненависти? Где он её черпает? А ещё внутри разгорается желание пойти наперекор, разозлить его. Вот прямо сейчас, просто пойти и сделать назло, и плевать на последствия. Я хочу, чтобы ему хоть раз стало так же больно и обидно, как мне. Поднимаю голову, стараюсь смотреть прямо в его лицо. Мне же не страшно. Его глаза почти чёрные. Они непроницаемы. Но я-то знаю, что в их глубине прячется ненависть.
        Наивная, я тогда не знала, что значит ненавидеть.
        Но узнать мне все же пришлось.
        Первая глава
        Она.
        Весна была отвратительной. Серые, поникшие уже сугробы обнажили всю гадость, что скопилась в них за зиму. Я стала думать, что ненавижу собак. Нет, они весьма милы, особенно, если на поводке у хозяина. Но бог мой, складывается впечатление, что за зиму они загадили весь мир.
        А самое хреновое - такая же гадость творилась у меня в душе. Серость, гадость и дерьмо. И я сама бежала обратно к мамочке, поджав хвостик. Да, как собачка, которых я этой весной ненавижу. Мама, словно почувствовав, что я о ней вспомнила, тут же дала о себе знать. Завибрировал на соседнем сидении телефон. Я вздохнула, но трубку взяла.
        - Да, мам?
        - Дочь, ты когда приедешь?
        - Я же сказала, мамуль, дня через три. Решу последние дела и приеду.
        - Ты просто знай, что я жду тебя.
        - Я знаю мам, спасибо, - и, подумав, добавила: - Я люблю тебя.
        Так я лгала своей маме. Нет, вовсе не в том, что я люблю её. Просто родной город, вот он, уже начинался. А у меня нет сил ехать к родным, видеть жалость в их глазах. Я же, блин, гордая. А ещё самодостаточная, сильная и почти независимая. Но эти три дня будут мои. Буду зализывать раны и лелеять уязвленное самолюбие в гордом одиночестве.
        У дороги показался длинный и унылый супермаркет, я заехала на стоянку. Душевные раны аппетита не отменяли. По крайней мере, у меня. Вскоре я уже бродила по торговому залу, закидывая в тележку все, на что падал взгляд. У витрины с алкоголем остановилась и задумалась. Насколько глубоки мои раны? Подумала. Положила в тележку бутылку виски.
        - А не кажется ли тебе, дорогая, что твои раны гораздо глубже? - я поразмышляла ещё и присовокупила к имеющейся бутылке ещё одну. - Так-то лучше.
        Настроение не поднялось, нет. Но стало как-то легче. Вот напьюсь вдрабадан, а потом наступит такое адское похмелье, что все мои прежние проблемы покажутся цветочками. Как говорится, выбью клин клином.
        Настроение не поднялось даже тогда, когда я увидела Маринку, стоявшую возле моего автомобиля и разглядывавшую его грязные бока с сомнением во взоре.
        - Ты что, из тайги прямиком?
        - Из ада, Марин, прямиком.
        Я обняла её, уткнулась носом в пушистый мех её капюшона. В глазах защипало от непролитых слез. Рано плакать, тряпка, терпи. Поморгала, слёзы, слава богам, унялись. Не хватало ещё стоять и плакать на этой грязной заплеванной стоянке.
        - Привезла ключи?
        - Конечно, - она передала мне связку. - Хочешь, я с тобой поеду? Там же глушь такая. Это летом хорошо, а сейчас…Что ты там делать будешь?
        - Приходить в себя. Спасибо, но я хочу побыть одна.
        - Как знаешь.
        Я поцеловала её в едва пахнущую пудрой щеку и закинула пакеты на заднее сидение.
        - Пока, Марин. Скоро увидимся.
        Уехала, а она так и осталась стоять. Высокая, тонкая, в меховой курточке и ярко алом платке на тёмных волосах. Красивая, верная. Единственная подруга. Слёзы, глупые, несвоевременные, вновь запросились наружу.
        - Назад, немедленно, - приказала я. - Ещё чуть-чуть.
        Дорога вновь повернула в сторону от города. Ещё немного, и вдоль неё потянулся лес. Тоже унылый, тёмный. Сквозь голые ветки просвечивало пасмурное небо. Дорогу я знала хорошо, спасибо счастливому детству, и безошибочно свернула на проселочную дорогу без указателей. Маринка сказала - дорогу чистили раз в неделю. Не обманула. Машинка порой пробуксовывала, но исправно везла меня вперёд, в глушь, к уединению. Солнце, которое и так едва-едва пробивалось сквозь плотный слой туч, клонилось к горизонту. Дорога еле угадывалась в наступающих сумерках.
        Камышка - небольшая речушка, в которой мы когда-то с удовольствием плескались, все ещё покрыта льдом. Через неё низкий бревенчатый мост без перил, папа сам его делал, пригласив плотников. Папы нет несколько лет уже как, а мост стоит… Автомобиль слегка подпрыгивал, перебираясь через бревна, чуть выступающие из настила.
        Все, забраться на пригорок - и вот он дом, моё уединение, берлога, в которой можно зализать раны, свернуться калачиком и поскулить в своё удовольствие. Но эти последние метры машина визжала шинами, они проворачивались в подтаявшем снегу, увязая все глубже. Вскоре я поняла, что застряла окончательно и бесповоротно.
        - Приехала, - констатировала я факт и заглушила мотор.
        Темнота сгущалась, вдобавок ко всему зарядил первый в этом году дождь. Нудный, наверняка промозгло холодный. Выходить и проверять не хотелось. Я потянулась назад, нашарила в пакете бутылку, открыла, отхлебнула прямо из неё. Рот, затем горло обожгло, я поперхнулась, чувствуя, как по животу разливается тепло. Откинула голову, закрыла глаза. Теперь можно жалеть себя и не думать, что кто-то увидит, не ловить в чужих глазах жалость. Я ненавижу, когда меня жалеют. Ещё один глоток, и можно поплакать. Открыла бардачок, где, как я помнила, лежала пачка сигарет Антона. Я возила её с собой все эти дни, бог знает зачем, может, воображала, что Антон где-то рядом? Просто вышел на минутку, сейчас вернётся с букетом цветов, он любил сюрпризы, любил дарить цветы часто, без повода. Мазохистка я. Пачка лежала там же, куда ей деться? Неловкими, негнущимися пальцами, едва не сломав, достала сигарету, прикурила. Зажигалки не было, зато были спички. Они так красиво горели, что я сожгла пять штук подряд. Сигаретный дым был горьким, невкусным. Но я же мазохистка и поэтому упрямо продолжала его вдыхать. Дым приносил не
меньшее опьянение, чем виски. Хотелось плакать. Так, как никогда за последние дни. Но гадкие слёзы, которые пугали меня своим несвоевременным появлением, сейчас упрямо не хотели течь.
        - Нет, ну что за жизнь такая поганая? - спросила я сама у себя. Ответа не нашлось.
        Дождь все также тарабанил, машина стремительно остывала. Мне было странно хорошо, сидеть в холодной машине, пить из горла жгущий виски, слушать дождь. Вот именно этого я и хотела, эта передышка мне была необходима. Я достала телефон - связи ноль. Посветила на бутылку - выпита почти четверть.
        - Нет, жизнь штука хорошая, - решила поспорить я сама с собой.
        Открыла дверь, вышла на улицу. Ноги провалились в снег почти по колено. Он был ледяной и насквозь мокрый. С неба сыпалась мелкая морось, которую и дождём язык назвать не поворачивался. Я подумала и прикурила ещё одну сигарету. Отхлебнула виски, захлопнула дверь и, проваливаясь в снег, пошла наверх, на пригорок, туда, где за старыми яблонями и вишнями стоял дом, который достался мне в наследство и который был мне не нужен. Красивый высокий дом, который стоял тут уже почти двести лет.
        Ноги изрядно заплетались, наверное, надо было чего-нибудь съесть, хоть печенюшку. Дорога еле видимая, мокрая, бросалась из стороны в сторону, норовила сбить с ног. Тишина была невероятно плотной, буквально осязаемой. Только я, хлюпанье моих сапог по снежной каше дороги и едва слышимый шелест утихающего дождя. Я остановилась, затянулась глубоко, закашлявшись. Прислушалась и поняла, что нечто из этой тишины выбивается. Неправильный, инородный звук. Кто-то…пыхтел.
        - Кто не спрятался, я не виновата, - сказала я и приложила руку козырьком, словно это помогло бы разглядеть что-то в кромешной тьме.
        Впрочем, долго виновника искать не пришлось. Он сидел совсем рядом, под голым мокрым кустом у дороги. Я посветила на него телефоном и изумилась. Это был толстый, упитанный мопс. Сидел, пыхтел, вывалив язык, и смотрел на меня круглыми глазами.
        - Ты кто? - изумилась я. - Я сбежала от цивилизации и от собак тоже. Какое ты имеешь право нарушать моё уединение и гадить на вверенной мне территории?
        Пёс чуть склонил голову и коротко тявкнул. Спорит он со мной что ли?
        - Я надеюсь, ты хоть не мужик? Имей в виду, что если ты мужского пола, то вместе нам не ужиться.
        Пёс жалобно заскулил. Потешный.
        - Бедняжка, - пожалела его я. - Кастрировали? Изверги. Хотя знаешь, если бы кастрировали некоторых человеческих самцов, то жить было бы куда легче.
        Уединение - это здорово. Но во мне вдруг образовалась тьма слов, которые срочно нужно было сказать. Я бросила свою сумку на мокрый снег и уселась на неё сверху. Попе, несмотря на преграду, сразу стало мокро и холодно. Ничего, песик вообще голой попой сидит. Полезла в карман, я точно помнила, что бросила в карман куртки шоколадный батончик, планируя съесть по дороге, да так и позабыв.
        - Поделим по-братски?
        Песик согласно подвинулся ближе. И от шоколадки с орехами не отказался. Я надкусила - во рту стало невыносимо сладко. Отпила виски, стремясь прогнать эту ненужную сладость. И поняла - вот оно. Подкатили слёзы, готовые литься. Всего-то надо было выпить в компании толстой и смешной собаки. Я заплакала, заскулила, уткнувшись в холодную джинсу своих коленей. Пёс снова гавкнул и тоже ткнулся носом в мои ноги. Я погладила его, короткая шерстка была мокрой, гладкой.
        - А ведь я терпеть не могу собак, - доверительно сказала я. - Но симпатии эти не говорят вообще ни о чем. Вот Антон мне нравился. Да кому я вру? Я думала, на всю жизнь. До самого, блять, гроба. И чтобы умереть непременно в один день, прожив сначала лет сто. И что из этого вышло? А знаешь, что? Ничегошеньки. Пшик. Глупая, никому не нужная душевная драма. Не доверяй своим чувствам, не верь, ни себе, ни кому другому.
        Я отхлебнула ещё виски, даже не чувствуя его вкуса. В голове зашумело. Закурила, хотя курить я бросила ещё три года назад, тогда, когда начала планировать беременность. И начинать заново не собиралась. Но сегодня можно, это настолько хреновый день, что ничего его уже не испортит.
        - Вот так оно все и получилось, что Света, мамина умница, любимица фортуны, оказалась в полной жопе. А главное уяснил, Барбос? Никому нельзя верить.
        - Его зовут Бубликом.
        Чужой голос прозвучал так резко, так неожиданно, что я вздрогнула и выронила бутылку. В воздухе резко запахло алкоголем. Мои пальцы мелко тряслись - и от испуга, и от злости. Злилась я большей частью на себя. Допустила, чтобы меня застали в такой ситуации. Пьяную, жалкую. Да ещё кто. Мне не надо было оборачиваться, чтобы увидеть, кто стоит за моей спиной. Я и так это знала. Сейчас мне хотелось захохотать, пьяно, визгливо, истерично. А ещё больше провалиться под землю и оказаться далеко-далеко отсюда. На другой стороне земного шара. Я мысленно представила себе глобус, пытаясь вычислить, где я окажусь, если все же провалюсь. Но мысли разбегались, голова отказывалась думать. Боже мой, я, убитая, растерянная, пьяная, многие километры подтаявшего, размякшего снега, толстый Бублик и Руслан. Идеально. Идеально, чтобы умереть.
        Он.
        На колене лишь едва заметный шрам. Странно, что одной такой тонкой розовой полоски на коже хватило, чтобы сломать мою жизнь к чертям собачьим. Я гулял с Бубликом и даже не хромал, все думал о чем-то совершенно мне не нужном, ловил заинтересованные женские взгляды. Вот вроде какие, красивые, все на месте молодые - бери не хочу. А на деле и правда не хочется. Никакого драйва, никакого интереса.
        Бублик, самое нелепое создание в мире, семенил по лужам короткими лапками и увлеченно крутил головой, ловя запахи. Ему-то в отличие от меня было интересно сразу все. Честно, я ему завидовал. Где, блин, мои 18–20, когда казалось, что море по колено? А сейчас вон только одно колено и есть. Раненое.
        - Светка приезжает, - сказал вдруг Сергей, отбрасывая докуренную сигарету.
        - Какая? - искренне удивился я. Правда, искренне.
        - Ну ты даёшь, - прищурил глаза Серёга. - Сестренка твоя.
        Я вспомнил девочку. Мышку. Белесую, глазастую, ненавистную. И странно, что-то гладкое, давно позабытое мной, зашевелилось, напоминая о себе. Это было даже приятно - не все мои чувства атрофировались.
        - С мужем? - я помнил, что пару лет назад нам с мамой пришло приглашение на свадьбу. А девочка созрела, подумал я тогда, и все. А мама вроде даже ходила на свадьбу.
        - Ну ты даёшь. Все уже знают. У них такой скандальный развод был. Говорят, просто мексиканские страсти кипели, а эта истеричка бросала с шестого этажа его шмотки, вещи, даже комп, когда его с любовницей застала. Честно, даже видео на ютубе есть, хочешь покажу? Куча просмотров. Чокнутая на всю голову девица, а казалась такой тихоней.
        - Ты-то откуда знаешь? - от просмотра ролика я отказался, жалко было тратить своё время.
        - Маринка, - поморщился тот. Я усмехнулся.
        Сергей ушёл в свою жизнь, казавшуюся мне такой благополучной со стороны, я остался. Нет, о мышке я не думал. Слишком много гадости сразу со дна поднималось, откуда только берётся. Не думать ни о чем было и приятнее, и легче. Колено чуть заныло, хотелось наклониться и растереть его. Но ловить чужие жалостливые взгляды? Увольте.
        Подбежал Бублик, уселся прямо в грязь у моих ног, посмотрел на меня снизу вверх.
        - Домой? - спросил я. Бублик тявкнул.
        Дома на столе бумаги. Я честно пытался получать удовольствие от своей новой работы, которая, как ни удивительно, приносила хорошие деньги. Хотел, но не выходило. Скука смертная. Вся жизнь скука. Завибрировал требовательно телефон. Я посмотрел и поморщился. Аня. Только её не хватало сегодня, вот только и её, но она видимо это поняла и решила исправить.
        - Привет, - бросила она в трубку. Голос, немного заискивающий, вызывал у меня раздражение. Ненависти к Аньке не было никогда. Только глухое раздражение. - Как дела?
        - Пока не позвонила ты, были хорошо.
        Она засмеялась, рассыпалась звонким колокольчиком, словно я сделал ей комплимент. У Ани был талант - она в упор не видела того, чего ей видеть не хотелось. Я слушал и слушал её щебет, гадая, когда ей надоест и что ей надо. А что-то нужно было ей всегда.
        - Я соскучилась по Бублику. Подумала, если я в городе, я здесь ещё три дня буду, я заеду к тебе? Погуляли бы с животинкой, выпили вина. Мы же не чужие друг другу люди.
        Я представил себе Аньку. Голую, подо мной, такую испорченную, но такую послушную, податливую. И понял - хочу. И от этого стало обидно, ничему меня не учит жизнь.
        - Так я приеду?
        - Нет, Аня, я занят.
        Она фыркнула в трубку. Так она выражала своё сомнение к тому, что я, находящийся на обочине жизни, могу быть чем-то занят. Я напрягся. Если Анька вбивала что-то в свою пустую обычно голову, выбить это обратно не было никакой возможности. Попытался вспомнить, есть ли у неё ключи от моей квартиры, или я их забрал? Представил, как Анька, ведомая ей одной понятными интересами, преследует меня и Бублика следующие три дня. И откровенно испугался.
        Сбросил звонок, посмотрел на собаку.
        - Хочешь встречаться с Анной?
        Бублик гавкнул. Мне показалось, что сердито. Разъяренно даже. Это памятливое создание наверняка думает сейчас о том дне, когда Анька носилась за ним по квартире и пыталась прибить погрызенными ботфортами. К слову сказать, убить ими было легче лёгкого, каблуки сантиметров пятнадцать, не меньше.
        - Ну значит, уходим на дно.
        После недолгих раздумий я накидал вещей в небольшую дорожную сумку. По дороге позвоню Сергею, скажу, чтобы не терял. Посмотрел на ждущие меня на столе бумаги. И повинуясь импульсу, смял их, сбросил на пол. Глупо, но стало легче. Недаром мама говорила, что я отказываюсь взрослеть.
        - Поедем в деревню?
        Бублик оторвал от пола толстую задницу и вприпрыжку побежал к дверям. Вскоре город остался позади. Я ехал в дом, который оставил мне отец. Дом, который переходил в нашей семье из поколения в поколение вот уже двести лет, доставшись от не в меру разбогатевшего и умершего, не успевшего спустить нажитое, предка. Во времена Советов дом из наших цепких рук уплыл, но в начале девяностых вернулся. Я был совсем ребёнком, но помню, как радовался отец, тогда ещё безоговорочно мой, как гордился им дед. По сучьей случайности, по недоброй воле умершего отца от дома мне досталась только половина. А половина дома моих предков уплыла в цепкие ручки белесой мышки. Я пытался выкупить у неё эту долю, даже выпросил у матери её номер телефона, но она просто меня игнорировала. Я смирился, благо, что в наш город она носу не казала, и в минуты, когда я хотел убежать от себя самого, и от всего мира тоже, дом был в полном моём распоряжении. Моём и Бублика.
        В деревню Аньку не загнать ни за какие коврижки даже летом, даже ради того, чтобы она в очередной раз доказала себе, что не потеряла власти надо мной.
        Показался лес, в детстве знакомый до последней тропки, но и сейчас не потерявший для меня своей притягательности. Камышка грозила разлиться со дня на день, я даже помечтал об этом: оказаться отрезанным от всех обязательств на несколько дней. В очередной раз сбежать, сделав вид, что это не я, это просто обстоятельства. Обстоятельства, мать их.
        Бублика свобода пьянила. Наш дом, стоящий в стороне от деревни, в излучине неглубокой речки, он обожал. Оставил меня разжигать печь и унесся по своим собачьим делам - здесь ему разрешалось гулять без поводка. Первая ночь на природе была удивительно спокойной.
        Снился мне лёд. Он часто снился. Он и я, полный сил, уверенности в себе, упивающийся своим превосходством. А потом боль. Такая обжигающая, невыносимая, разом перечеркивающая все. И ты ждёшь вердикта, но сам понимаешь: все, отбегался.
        Я проснулся и долго лежал, слушая тишину и чуть слышное потрескивание горящих дров в камине. Рядом спал Бублик, его толстенький, круглый бок размеренно вздымался в такт дыханию.
        Тебе уже тридцать, говорили мне, когда это случилось. Тебе бы все равно пришлось уйти. А так ты ушёл красиво, так, что это запомнили. Говорили, а в глазах жалость. Презрение. Злорадство. В Анькиных глазах страх, страх за её шкуру, она всегда её холила, лелеяла и берегла. И в её планы вовсе не входит сидеть у постели человека, перенесшего вот уже третью операцию, на которую вдруг оказались потрачены почти все сбережения. Вдруг - потому что я никогда не жалел денег. Та же Анька спускала их с превеликим удовольствием. Машины, самые дорогие тряпки, люксовый отдых, зависть в глазах подружек. Вот что нужно было Ане. А не стонущий от боли, сломанный бывший спортсмен, у которого, кроме претензий к жизни, двухкомнатной квартиры и половины старого дома в деревне, не осталось ничего. Анька ушла, не обещав вернуться. Так какого хрена ей нужно сейчас?
        Ответа на этот вопрос не находилось. Занимался серый, неторопливый рассвет, на смену которому пришёл такой же серый день. Войти в состояние гармонии с собой или хотя бы примириться с жизнью никак не выходило. Я метался по дому, словно загнанный зверь. На улицу выходить не вариант, там нечего делать ещё минимум недели две. В остывшем за зиму доме тоже не сиделось. Я уже жалел, что сбежал из города, но не возвращался из одного лишь упрямства. Зато Бублику было хорошо, он бегал, проваливаясь в снег, и пытался охотиться на затаившихся там полёвок.
        К вечеру зарядил дождь. К тому моменту, когда упала ночь, я был готов ненавидеть всех. Аньку, за то, что когда-то ушла, но не нашла в себе сил сделать это до конца. Отца, который сначала ушёл, а потом и вовсе умер. Свою ногу, которая взяла и сломалась и теперь никуда не годится. Даже Сергея, у которого все хорошо.
        А чертова собака пропала. Я открыл дверь на веранду, чтобы Бублик забежал, вернувшись. Но даже ему было лучше без меня. Хотя о чем я? Я бы сам от себя сбежал с превеликим удовольствием. В конце концов я не выдержал, надел высокие сапоги, стоявшие тут, в сенях, уже лет десять и вышел на улицу. К ночи распогодилось, дождь уже не лил в полную силу, а лишь едва моросил. За день Бублик уже протоптал тропинку, по ней я и пошел.
        Не знаю, что я хотел увидеть. Но явно не свою собаку, в обнимку с льющей слёзы пьяной девицей. Признаюсь, сначала я подумал, что это Анька, которая решилась взять штурмом и деревню, и меня. Но голова, торчащая из ворота куртки, была светлой. Светлые, чуть промокшие пряди падали на спину и змеились по мокрой ткани. Бублик почувствовал моё приближение, скосил взгляд, но остался сидеть там же, где и был. Маленький, падкий до женщин предатель.
        Девица вещала на тему, какая жизнь говно и какие мужики сволочи. Я хмыкнул, пожалуй, я мог бы согласиться с ней по обоим пунктам.
        - Его зовут Бубликом, - сказал я.
        И в тот момент, когда она чертыхнулась, выронила свою бутылку, я узнал её. Жалкую, пьяную, пахнущую табачным дымом. Такую ненавистную.
        - Больше некуда было ехать? - спросил я, словно мне самому было куда бежать.
        Она поднялась, отряхнула зачем-то колени. Медленно обернулась.
        - Это мой дом, - и с вызовом вздернула подбородок. Учитывая, что она макушкой уперлась бы мне в подбородок, если бы, конечно, подошла настолько близко, это было смешно. - Наполовину.
        - Ты даже не приехала на его похороны.
        Она открыла рот, словно хотела что-то сказать. Но не сказала. Подняла бутылку, которая до этого была воткнута в снег, отхлебнула. Я сморщился. Заслуживала ли она моей ненависти? Она, которая лишила меня детства, которая отобрала все, что только можно, а потом посмеялась, даже проводить отца не приехала, которая послала меня в пешее анальное путешествие на просьбу выкупить семейный дом? Она, которая…я понял, что мысли ушли слишком далеко, на запретную много лет назад территорию, и усилием воли себя остановил. Её было так легко обвинить во всех своих бедах. Эта идея была такой заманчивой.
        - Знаешь, что я хотела сказать тебе тогда, когда мне было восемь? И потом, долгих десять лет, каждую нашу встречу? Урод. Я хотела обозвать тебя уродом. Ну вот, сказала, и никакого удовольствия. Потому что ты жалок Руслан, просто жалок.
        Она отпила из бутылки, обошла меня и, покачиваясь, пошла к дому. Бублик, виновато дернув хвостиком, припустил за ней.
        - Мышь, - крикнул ей вслед я. - Белая, лабораторная, красноглазая.
        - Похер, - сказала она и показала мне средний палец. - Мне на тебя похер. Вали из моего дома, неудачник.
        Я вдруг подумал, что могу просто сжать рукой её тонкую белую шейку, сжать и чувствовать кожей, как из неё, пульсируя, толчками утекает жизнь, и несколько мгновений это было единственным моим желанием.
        Вторая глава
        Она.
        Было холодно. Чертовски, непривычно холодно. Я вытянула руку к соседней подушке, привычно ища Антона. Но рука повисла над пустотой - вместо двуспальной любимой постели лишь узкая кушетка. А сама кроватка осталась далеко-далеко в прошлом, и на ней спит сейчас Антон, и возможно даже не один. Я стиснула зубы и выругалась. Сколько ночей должно пройти, чтобы я, проснувшись, не вспоминала своего мужа? Бывшего мужа…
        В высокое окно без штор просачивается серый утренний рассвет. Комната обставлена по-спартански, раньше её только в крайних случаях использовали. Минимум мебели, поблекшие обои на стенах - когда-то, много лет назад, на них были золотистые узоры. Пыль, пустота, да горшок с засохшей геранью на подоконнике. Я встала и поморщилась: спала одетой, ладно хоть сапоги с курткой сняла. Подошла к мутному, в разводах окну, зачем-то оторвала листик цветка, растерла его между пальцами в сухую серую пыль, которая по прежнему терпко пахла. Пахла моим детством. Когда я впервые приехала на эту дачу, пышный куст герани стоял на каждом подоконнике. А теперь вот…
        О прошлом вспоминать не стоило. В прошлом эта дача была неразрывно связана для меня с Русланом. Наши матери носились с сумасшедшей идеей фикс, что можно сделать вид, что все остались семьёй, несмотря на развод его родителей. Ха, какая наивность. Чаще всего мы пересекались именно здесь. Я застонала и спрятала лицо в пахнущих геранью ладонях. Навалился вчерашний вечер: кошмарный, убийственный. Алкоголь в моей крови, Барбос, который Бублик, Руслан… Вчерашняя вспышка смелости кончилась до обидного скоро, я просто сбежала и заперлась в первой же попавшейся мне комнате. Упала на кушетку, борясь с головокружением и тошнотой, и все думала, думала о том, что Руслан сейчас где-то рядом, в этом же старом доме, и от этого было жутко. Сейчас, когда опьянение позади, мой нелепый детский страх поборен, но оставаться здесь? Увольте.
        У двери сиротливо стояли мои сапоги, через спинку стула переброшена куртка. И то, и другое - отвратительно сырое и холодное. Я натянула их на себя, морщась и проклиная идиотскую идею напиться в одиночестве на краю света. Открыла дверь. Тёмный коридор тих. С трудом убедила себя, что никто меня не сожрет, если я выпью чая или кофе. Поставила чайник на плиту, достала кружку с отбитой ручкой. Кружку я тоже помнила с детства.
        На кухню вошёл Бублик. Плюхнулся на толстую задницу у моих ног, посмотрел на меня требовательно снизу вверх.
        - Шоколадки кончились, - развела я виновато руками. Песик тявкнул. - Тихо, разбудишь Синюю Бороду!
        Пёс был понятливым. Я налила себе чая, воспользовавшись запасами Руслана, и скормила его собаке его же печенюшку. В голове ещё немного звенело от выпитого вчера виски, но в целом я чувствовала себя неплохо, вот что значит предаваться порокам на свежем воздухе. Вышла в сени, нашла лопату. Бублик шел за мной следом.
        - Ну пошли, - сказала я ему. - Откопаем мою машину. Там ещё вкусности есть.
        Колёса увязли порядком. Я не освободила даже одно, а устала так, словно фуру с цементом разгрузила. Сейчас, при свете дня, дом отсюда было хорошо видно, и я косилась на него взглядом поминутно, боясь появления Руслана, и зная, что этого не избежать. Пёс бегал вокруг машины, я откидывала лопатой мокрый и тяжёлый снег, время шло.
        Руслан вышел из дома тогда, когда я перешла уже ко второму колесу. Уселся на веранде с банкой пива. Алкоголик, полудня нет, а он уже пьёт. Я довольно хмыкнула, мне нравилось видеть, что он ничем не лучше, а быть может даже хуже меня. Я осталась без мужа? А Руслан вон, мало того, что одинок, так ещё и алкоголик. От собственной вредности мне стало смешно, я фыркнула, привлекая этим внимание Бублика. Он вывалился из кустов и тявкнул. Руслан свистнул собаку с крыльца, но остался проигнорирован. Вот так, ты даже своей собаке не нужен.
        Я извлекла из пакетов банку растворимого кофе и упаковку маффинов. Руки, непривычные к тяжелому физическому труду ныли, мне требовался перерыв. Я - хозяйка этого дома на пятьдесят долбанных процентов, сказала себя я, шагая на пригорок. Имею не меньшее право чем он находиться здесь. И все равно чувствовала себя испуганной восьмилетней девочкой, и это меня бесило. Я в двадцать один год уехала в другой город, выжила, построила с нуля карьеру, я состоялась. Пусть и накрылась медным тазом моя жизнь, я знаю, что не должна его бояться. Взрослая женщина, не ребёнок. Руслан сидел на веранде в плетеном кресле качалке, вытянув вперёд длинные ноги в потертых джинсах. Через ноги мне пришлось бы перешагнуть. Он специально это? На мгновение я впала в панику, но взяла себя в руки и перешагнула. Это было до смешного просто. Бросила взгляд на банку в его руках - нулевка. Ну вот, он ещё и не алкоголик. Впрочем, какой нормальный мужик сидит утром в компании своей собаки и пьёт безалкогольное пиво? Слабак.
        Я готова была выдумать миллион различных причин по которым Руслан был хуже меня, хуже Антона, хуже всех остальных людей. Чайник закипал так медленно, что я успела съесть три маффина, умыться и известись в ожидании. А когда налила кофе, пришёл он. Я не смотрела на него, мне было стыдно за вчерашнюю пьяную вспышку агрессии, и одновременно я понимала - если скажет хоть слово в мой адрес, снова взорвусь. Поэтому пила кофе и молчала. Кофе был горьким и невкусным, зато горячим.
        - Камышка разлилась.
        Я так привыкла к нашему молчанию, что от звука его голоса вздрогнула и едва не поперхнулась кофе. Подняла на него взгляд. Стоит в дверях, руки в карманах джинс, щетина двухдневная на лице. Глаза привычно чёрные, как сама ночь.
        - И что? - с вызовом спросила я.
        - Мост затопило. Пока не сильно, но к вечеру будет ещё больше воды.
        - Я с тобой здесь сидеть не буду! - вспылила я.
        - Удачи, - Руслан пожал плечами и ушел.
        Допив кофе, я сполоснула чашку, поставила её в шкафчик. Помялась мгновение, вышла. Сидит все также. Точно специально. Я перешагнула через его ноги и свистнула собаку.
        - Пойдём, Барбос.
        Бублик послушно побежал за мной следом, мне показалось, что я слышу, как скрипят зубы его хозяина. Так-то.
        Я ускорилась. Уже через час сугроб, в котором завязла моя машина, сдался и выпустил её на волю. Я подумала о том, что теперь придётся ехать к маме, с тоской посмотрела на серый дом. Такой план провалился! Подумала о том, что будь Руслан нормальным мужиком, он мог бы предложить свою помощь, вместо того, чтобы пить пиво, любуясь моими страданиями.
        - Светка, - решила спросить сама у себя. - А ты бы приняла его помощь?
        Постучала пальцами по рулю в раздумии. Машина ехала медленно, с пробуксовками, Бублик обгонял её и ждал впереди, на дороге, которая представляла собою две колеи с островком безопасности и сухости между ними. Решила быть честной сама с собой.
        - Нет, не приняла бы. Но предложить-то он был обязан.
        Речка, ещё вчера мирно лежащая в своих берегах, сегодня взбунтовалась. Я никогда ещё не была тут ранней весной и поэтому то, что мирная Камышка может быть такой широкой, меня поразило. Я подошла к самой воде. Она бурлила перекатываясь через низкий мост. На вскидку, мост ушёл под воду сантиметров на пятнадцать, не больше. Просто очень широкая лужа. Я смогу, ничего сложного. Однако руки тряслись. Я нашла в сумке сигареты, в пачке последняя, прикурила, сидя на корточках на берегу. Прибежал Бублик, сел рядом.
        - Беги обратно к своему хозяину. Тебя-то он не обижает. Везёт тебе, псинка.
        Сухой сигаретный дым резал горло. Я прислушалась к себе - курить не хотелось. Пусть я и возвращалась в свою старую жизнь, но старые привычки уже переросла. Бросила недокуренную сигарету в речку, она закрутилась волчком в мутной воде, в которой плыли ветки, обломки льда и исчезла.
        Бублик дёрнул было за ней, но у кромки воды остановился и попятился назад.
        - Иди домой, - сказала я. - Если укусишь своего хозяина за задницу, я тебе ещё шоколадку принесу, имей ввиду. И ещё, пожелай мне удачи.
        На всякий случай я подхватила гладкое, тяжёлое тельце собаки на руки и отнесла подальше от воды. Где Руслан? Надо смотреть за своим питомцем, как бы в воду за мной не полез. Песик остался послушно сидеть там, где я его оставила и смотреть мне вслед круглыми глазами, склонив голову.
        Я села за руль. Посмотрела на воду. Мутная, страшная. Но такая неширокая - всего-то несколько метров. Посмотрела на свои пальцы - чуть дрожат. С тоской оглянулась назад, на пригорок, который прятал дом. Страшно. Сдаться бы и обратно. Но с пригорка широким шагом спускался Руслан, перед ним я бы точно не спасовала. Он и так считает меня трусихой. Автомобиль взревел двигателем и тихонько покатился к воде. Зашелестели, борясь с течением шины. Я чувствовала, как перекатываются под колесами крепкие бревна и это внушало уверенность. Я видела настил моста в перекатах воды. Все хорошо, половину уже почти проехала.
        - Я смогу, это совсем не страшно, - прошептала я и крепче сжала руль, борясь с желанием зажмурить глаза.
        Я хотела повернуться, посмотреть на оставшийся позади берег, пришёл ли Руслан, не полез ли Бублик в воду, когда увидела её. Огромная льдина, даже несколько сцепившихся льдин, неторопливо плыла прямо на меня, повинуясь течению. Первой мыслью было повернуть в сторону, избегая столкновения. Но куда повернуть, если я на мосту? Прибавила скорости, машинка дёрнулась вперёд, и я поняла - нет, не успею.
        Скорость у льдины была невысокая, она ударила в бок машины вроде бы даже не сильно, глухо. На мгновение я обрадовалась - сейчас просто по газам и выеду, ничего же страшного, почти половину моста проехала. Но льдина была тяжёлая и упрямая. Даже упрямее меня. Я пыталась ехать вперёд, а она со всей своей глупой, бессмысленной силой толкала меня вбок, вниз с моста. Ладони вспотели, сердце заколотилось как сумасшедшее. Внутри машины обманчиво безопасно: тепло, сухо, едва слышно играет музыка. Но там, куда тащит меня эта глыба - ледяная, мутная вода. Боже, что делать-то? Я не успела ничего предпринять. Автомобиль, вздрогнув, завалился в сторону. Его понесло, вывернув вперед мордой, льдина освободилась и поплыла дальше, а я падала. Спокойно, - крикнула я сама себе. Вспомнила как строили этот мост. Это самое мелкое место в речушке. Местами вода доходила до колен, резвыми, холодными волнами перекатываясь по камням, именно поэтому его и выбрали. Я не утону ни в коем случае. Капот ухнул вниз, на лобовое стекло бросилась мутная вода, а я завизжала. Громко, что было сил. Отстегнулась, полезла на заднее
сиденье, так как капот машины полностью ушёл под воду. Открыла окно. Боже, Боже, что же делать дальше? Как, блин, вылезти?
        - Руку давай.
        Я вытащила голову в окно. Прямо перед моим лицом неслась мутная вода, а моя машина нелепо торчала, уткнувшись капотом в дно, задние колёса ещё были на мосту. У вздернутого багажника стоял Руслан. Прямо ногами в этой отвратительной, холодной воде. Стоял и тянул мне руку.
        - Руку давай, - нетерпеливо повторил он. - Быстрее. Или я уйду и выплывай сама.
        Я вывалилась по пояс в окно, зажмурила глаза, пытаясь не смотреть на воду, брызги которой долетали до моего лица. Потянулась вперёд, Руслан схватил меня за руки и потянул на себя. Машина дернулась, стремясь проплыть дальше, вперёд, за той льдиной, с которой видимо уже успела сдружиться. Меня обожгло ледяной водой, в которую я внезапно провалилась по пояс. Но думала я только об одном - какого хрена его ладони так жгутся?
        ОН. ???
        - ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
        В какой-то момент она ушла под воду с головой. Я даже испугался, что она возьмёт и поплывет следом за машиной. Ноги в ледяной воде мерзли, сразу заныло проклятое колено, я поднапрягся и вытащил её наконец на белый свет целиком. Сначала на мост, потом на берег. И нес её на руках. Охренеть. Я несу её на руках. Она тряслась, обычно бледное лицо казалось белым, как снег. Широко распахнутые глаза смотрели на меня из-под мокрых, слипшихся в стрелки ресниц. Я никогда ещё не видел её глаза так близко.
        На берегу она очнулась и начала биться в моих руках.
        - Руки! - истерично завизжала она. - Убери от меня свои руки!
        Я послушно разжал руки, и она плюхнулась задницей на мокрую гальку берега. Подтянула коленки, уткнулась в них лицом и тонко заскулила.
        - Машина, - вдруг сказала она. - Эта идиотская машина - все, что у меня осталось! А теперь нет, нет ничего!
        И засмеялась. Подобрала с земли камень покрупнее и бросила его вслед уплывающей машине, от которой виднелась одна лишь крыша. Камень с всплеском плюхнулся в воду, до машины не долетев. Я пожал плечами. Её трясло, рыдания рвались вперемешку со смехом. Истерика, подумал я. Только бабской истерики мне сегодня не хватало. Подбежал Бублик и с громким лаем закружился вокруг неё. Пожалуй, истеричку надо вести домой.
        - Пошли домой, - сказал я.
        Она посмотрела на меня так, словно первый раз в жизни увидела. Поднялась на ноги, колени подогнулись, и она вновь повалилась на землю.
        - Проклятье, - снова выругался я. Подхватил её на руки, мокрую, холодную, трясущуюся. - Если снова будешь визжать и брыкаться, я тебя снова уроню.
        Она ничего не ответила, только крепче зажмурила глаза. А я снова нёс её на руках. Коленка болела просто отчаянно, так остро, что хотелось как в детстве, бежать к маме, чтобы она подула. Бублик решил, что мы играем, и выражал своё одобрение громким лаем. А я шёл и думал, что сейчас мог бы ласкать податливое Анькино тело, а вместо этого несу на руках мокрую дуру. Сам виноват. Однако, несмотря на чёткое осознание своей виновности, раздражение не унималось. Снова посмотрел на неё - глаза так крепко зажмурены, что даже нос сморщился. Можно подумать, что если она не будет меня видеть, то от этого что-то изменится. Захотелось снова разжать руки и позволить упасть ей вниз, в грязный снег дороги, но я вспомнил, как неловко она пыталась встать на берегу, и понял, что поднимать ее мне придётся опять самому. Бублик забежал на веранду первым, я толкнул ногой дверь и вошёл в дом. Прошёл на кухню и усадил её на стул.
        - Раздевайся.
        Она посмотрела на свои руки, затем растерянно на меня.
        - Моя машина, - сказала она. - Уплыла.
        И снова рассмеялась. Я не выдержал и легонько шлепнул её по щеке. Не больно, просто рассчитывая на то, что обида и унижение вернут её наконец на грешную землю. Так и произошло. Глаза полыхнули огнём, рот поджался.
        - Не. Трогай. Меня. Никогда.
        Так и сказала, чётко, раздельно. Я повернулся поставить чайник, горячий чай ей пригодится, и постарался не думать с тоской о тех днях, которые придётся провести с ней под одной крышей. Огонь под чайником горел синим и чуть потрескивал, я тянул время, не желая поворачиваться к ней, не желая ей помогать. Прошло несколько минут. Тихо было так, что слышалось посвистывание начинающей закипать воды и сопение Бублика, улегшегося спать пол столом. Я обернулся. Она сидела и пыталась непослушным пальцами расстегнуть молнию на сапоге. Пять минут. Одна молния. Я мысленно застонал. Придётся ей помогать. Придётся её трогать.
        Сел перед ней на корточки, одним движением расстегнул мокрый сапог, снял и отбросил его в сторону.
        - Не трогай меня, - вновь сказала она, так тихо, что я едва слышал её голос из-за клацанья зубов.
        - Пожалуйста, заткнись, - вполне миролюбиво попросил я и стянул второй сапог. Бросил его в сторону, к товарищу.
        С неё уже натекла порядочная лужица воды, и она сидела в самом её центре на своей табуретке. Я чиркнул молнией куртки, извлёк из неё неподатливое промерзшее тело и на секунду притормозил, задумался. Она сидела и смотрела в одну точку, не отводя взгляда и не пытаясь даже попытаться мне помочь. А мне-то раздевать её дальше. Ладно, что я в самом деле голых баб не видел? Решился, потянул наверх её свитер.
        - Руки подними, - попросил помощи я.
        Она перевела на меня ничего не выражающий взгляд, затем послушно подняла негнущиеся руки. И осталась в одном долбанном лифчике, от которого я целомудренно отвел взгляд, борясь с застежкой её джинс. Я никогда не раздевал маленького ребёнка, но сейчас мне казалось, что я это делаю. С одной лишь разницей - ребёнок весил пятьдесят килограмм и имел тело, на которое не стоило смотреть лишь потому, что взгляд наоборот норовил это сделать. Я ушёл за пледом, а когда вернулся, первое, что увидел, это её спина. Белая, перечеркнутая поперёк полоской лифчика. Сгорбленная, чуть выпирают позвонки. По ним захотелось провести пальцем, как тогда, когда хотелось это сделать с её идиотской фривольной татуировкой, от которой сейчас не было и следа. Опасное желание.
        Плед лег на её плечи, отсекая её от меня, от моих мыслей. Чайник уже давно вскипел, на нем даже крышка уже подпрыгивала. Я выключил его и налил ей чай. Протянул.
        - Пей.
        Она приняла кружку так неловко, что мне показалось, будто она вот-вот выплеснет её на свои колени, выглядывающие из под пледа. Попыталась отхлебнуть, сморщилась, застучала зубами о край кружки. Я выругался. Вспомнил про свои сырые ноги, про своё больное колено, принёс сухие носки и себе, и ей. Она все также безуспешно боролась с чаем.
        Присел перед ней на корточки, взял одну её стопу. Такую маленькую, такую белую в моей смуглой ладони. Кожа на пальчиках чуть сморщилась от воды. Проклятье. Она не должна выглядеть так беззащитной, особенно сейчас. Не имеет права. Я поднял голову и встретился с ней взглядом. Её глаза казались тёмными на бледном лице, хотя я-то знаю, что они прозрачны как апрельское хмурое небо. Мокрые волосы висели сосульками, она смотрела на меня исподлобья, настороженно, выжидая. Даже зубами стучать перестала. А я смотрел на неё в ответ, не в силах отвести взгляд, и держал в руках её маленькую белую ступню.
        Я с усилием оторвал взгляд. Посмотрел на её ногу в своих руках. Красивая, изящная маленькая ступня. Тонкая лодыжка, округлое колено чуть согнуто. Бедро прячется в складках пледа, мне хочется скользить взглядом туда, дальше за эту преграду из ткани. Она мешает, ткань хочется откинуть в сторону. Ещё ловлю себя на нелепом желании - её хочется укусить. Не легонько, игриво, а не жалея сил, впиваясь зубами, отрывая куски белой плоти. Принося настоящую, не шуточную боль, вызывая крики… Я сглотнул. Направление моих мыслей мне очень не нравилось. Я знал, куда они приводят.
        - Отпусти, - вдруг тихо попросила она.
        Интересно, о чем она сейчас? О муже, оставшемся в другом городе с чужой женщиной? О машине, уплывшей вдаль? А быть может, о том, что моя рука может взять, и подняться вверх по её ноге? Бред, очнись, Руслан, она тебя ненавидит и имеет на это все права.
        Отняла свою ногу, моей ладони стало холодно без неё. Я дал ей носки и тапочки, огромные, нелепые. Отошёл в сторонку, и смотрел, как неловко она надевает их, не поднимая голову, боясь встретиться со мной взглядом.
        Я не пил принципиально. Я хорошо помнил, во что может вылиться краткое алкогольное забвение. Плюс, ещё свежи в памяти воспоминания о том, как я пытался залить стресс - ничего хорошего. Именно с этих дней, которые были полны отвращения к себе и беспробудного пьянства, в одном из шкафчиков старой кухни стояло полбутылки коньяка. Давно стояло, два года как. Я похлопал дверцами шкафчиков, нашёл искомое. Бутылка стояла так долго, что от неё на моих пальцах остались пыльные пятна. Вдруг остро, до боли захотелось выпить самому, но я пресек это желание. Не люблю возвращаться назад. Плеснул в кружку с четверть, повернулся к ней. Не знаю, почему, но я никогда не называл её по имени. Даже про себя. Ни разу.
        Она уже была в носках, вязаные, ярко малинового цвета, разношенные, подаренные ещё бабушкой миллион лет назад. Они были ей широки, и из них смешно торчали тонкие лодыжки. Тапочки тоже были велики, размеров на пять-семь. Она укуталась в плед так, что только тапочки с носками из-под него и торчали, и тряслась мелкой дрожью.
        - Выпей, - я протянул ей кружку с алкоголем.
        - Нет, - неожиданно твёрдо сказала она, поднимаясь на ноги. - То, что ты вчера видел меня пьяной, не говорит о том, что я отношусь к породе людей, заливающих горе алкоголем.
        Сучка. Раньше я называл её про себя коротко - она. А теперь буду называть сучкой. Я больше чем уверен, что она прямым текстом намекает про мой алкогольный раж, в который я впал, потеряв все. Карьеру, хотя о чем я? Спорт был для меня не работой. Я жил им. Потерял смысл жизни, средства к существованию, потерял даже Аньку.
        - Очень мило, что ты следила за событиями моей личной жизни, - как можно более едко сказал я. - В то время как мне было до тебя похер.
        - Ну конечно, когда тебе обо мне думать, ты же бухал. Неудачник.
        - Тебе не понять, что я потерял. Ты плакала из-за утонувшей машины.
        - Конечно, - вдруг крикнула она. - Как мне понять! Я же мышь! Тупая истеричка и малолетняя шлюха! Откуда мне знать, что такое потери?
        Бублик выскочил из-под стола и испуганно взвизгнул. Он боялся ссор, как ребёнок, ещё с тех пор, когда я жил с Анькой. Анька заводилась с пол оборота, и утихомирить её можно было лишь звонкой пощечиной и диким сексом. Впрочем, неплохо работали и денежные подачки. Боюсь, сейчас он решил, что прежние времена вернулись. Я хотел сказать ему, что это невозможно, это глупость, эта девушка, что стоит передо мной, тяжело дыша - полна старых обид, но она ничего не значит для меня. Ничего. И нелепое желание мять и кусать её тело тоже ничего не значит. Оно прошло, испарилось, придавленное тяжёлым словом неудачник.
        - Можешь не благодарить меня за спасение.
        - И в мыслях не было, - она, чуть качнувшись, повернулась к дверям и остановилась вдруг. Длинный плед волочился за ней по полу, кончик его вымок в натекшей на пол луже. Подумала немного. Я смотрел на неё, и понимал, что сейчас старая ненависть, обида толкает её, как и меня когда то, заставляет выискивать слова, которые могут ранить ещё больнее. И сказала, кивнув на кружку с коньяком, которую я все ещё держал в руках: - Выпей. Ты же хочешь, я знаю.
        И ушла. Оставив меня наедине с забористо пахнущим коньяком и мгновенно вспыхнувшей яростью. Вдруг захотелось последовать её совету, взять, и выпить залпом содержимое кружки. Я воочию представил, как коньяк обжигает моё горло и растекается теплом по венам, даря покой и ясность мыслей. Но все, что я сделал, это, широко размахнувшись, бросил кружкой о стену. Она упала, расколовшись и расплескав коньяк. Следующее желание - так же раздавить её голову. Сжать руками и надавить что есть сил, дробя на мелкие кусочки. Я шагнул вперёд, наступил на осколки, которые хрустнули под подошвами. Убить её. Её давно нужно было убить, ещё тогда, много лет назад. Еще тогда, когда она не вызывала у меня таких…мыслей. Я сам удивился ярости, которая вдруг меня охватила. Я шагал по темному коридору, такого короткому, и думал, неужели я и в самом деле возьму, и убью её? Коридор закончился до обидного быстро. Я нашёл её в гостиной. Она сидела на стуле, прислонив его к тёплому боку кирпичной печи, и спала, свесив голову. Я ухмыльнулся. И это её я собрался убивать? Жалкую, насквозь замерзшую, которую - сам не могу поверить -
за что-то любит моя мама. А дальше я сделал то, за что потом корил себя до самого рассвета. Я поднял её на руки. Такую лёгкую, почти невесомую. Теперь, спящей, она не притворялась, не зажмуривала сердито глаза - она просто спала. И прижималась ко мне, приникала всем сладким сонным телом. Я выругался. Положил её на диван, на котором сам коротал прошлую ночь. Накрыл одеялом, подкинул в печь дров. Успокоившийся Бублик появился из ниоткуда, влез на диван и лег в её ногах.
        Третья глава
        Я проснулась, но ещё несколько минут пролежала, прислушиваясь и боясь открывать глаза. Тишина. Треск дров в печке, значит, Руслан был здесь, причём недавно. Быть может и сейчас он тут? Тёплое, чуть колкое в ногах - бок Бублика. Я в белье, которое уже успело высохнуть, мне невыносимо жарко под пледом и одеялом. Лежу и стараюсь не вспоминать о том, как Руслан меня вчера раздевал. Свою ногу в его ладонях. В горячих мужских ладонях. Нет, не думать об этом, иначе можно мозгами тронуться. Наконец, решившись, открыла глаза: Бублик, я, печка. Все. Вполне ожидаемо.
        Через спинку дивана, на котором я спала, перекинут длинный халат. Папин. Я надела его, ткань, после моего жаркого кокона из одеял, казалась прохладной, по коже пробежала дрожь. Поежилась. Вдруг показалось, что халат до сих пор пахнет папой. Таким родным, несмотря на то, что родным он мне не был. Единственным. Он так легко смог принять ребёнка любимой женщины, так естественно. Вообще, Руслану повезло с родителями. Сколько раз я мечтала о том, чтобы его папа был и моим тоже? Он предлагал меня удочерить, а мама отказалась, почему, интересно?
        И вообще, как у таких замечательных людей мог родиться такой сноб?
        Бублик спрыгнул с дивана, заслышав мою возню. Песочного света, с рыжими подпалинами толстый пёс. Откуда он у Руслана? Они же так не подходят друг другу. Категорически не подходят.
        - Пойдём завтракать? Или обедать? Как измеряется время в этой глуши?
        За окнами было светло - это единственное, что я могла понять. В желудке недовольно заурчало. Все моё тело ныло. Полдня с лопатой в руках, потом купание в ледяной воде. Бублик требовательность гавкнул, отвлекая от ненужных мыслей.
        - Ты прав, мой милый. Сначала поедим, потом пострадаем.
        В коридоре было темно и прохладно. На кухне небольшой кучкой на полу лежали мои мокрые вещи. Я подняла их и, расправив, повесила на батарею. Надеюсь, что все же смогу вернуться в город в ближайшие дни.
        Чайник тихо посвистывал, а я сидела, смотрела на выщербленное блюдце с печеньем и думала. Думала о себе. Я и так смирила в себе всю гордость, понуждая вернуться в родной город. Я знала, что просто не смогу жить там, где Антон со своей…любовницей. У нас все было общим - жильё, работа, друзья. Как делить, не нанося друг другу кровавых ран? Нет, кто-то должен уйти. Мне это сделать легче, ведь у меня была жизнь до.
        Я подумала, ведь единственное, что у меня осталось от прошлого - это автомобиль, который ржавеет где-то на заиленном речном дне. А вместе с ним мои документы, мои деньги, мой телефон, в конце концов. О гордости больше и речи нет, её нужно просто засунуть в задницу, и возвращаться под отчий кров пешком. Навернулись слёзы. Горькие, обидные. Я не позволила им течь, вытерла тыльной стороной ладони. Я не хочу, чтобы Руслан видел меня плачущей, меня и так бросает из крайности в крайность.
        Я налила себе чаю, а в блюдце, стоящее на полу, молока. У меня не было собаки, я не знаю, что они едят. Но в голове ярко всплыли стойкие воспоминания из детства - толстый щенок, лакающий из блюдца молоко. Интересно, где и когда я это видела? Бублик от молока не отказался. Мне начинало казаться, что он всеяден.
        Взяла свой чай и вышла на улицу. Снег таял просто стремительно. Там, где вчера ещё серели сугробы, сейчас показалась мокрая чёрная земля. Над ней едва-едва явился парок. Небо было чистым, пронзительно голубым, таким, каким бывает, наверное, только весной. С него потоками лился яркий солнечный свет, не щадя прогоняющий с земли остатки зимы. По небу тянулся косяк птиц. Длинный, почти идеальной формы. Я представила, сколько дней они летели вот так, чтобы как я вернуться к истокам, и почувствовала, как на глаза снова наворачиваются непрошеные слёзы.
        Косяк уже скрылся за лесистыми горизонтом, когда на небе появилась отставшая птица. Она летела, тяжело махая крыльями и истошно крякая, но её никто не ждал. И мне вдруг так остро, до боли стало жалко эту уставшую, всеми брошенную утку, что захотелось вдруг пожалеть её, забрать домой, показать, что она хоть кому-то нужна… Глупое, смешное желание. Во-первых, этой утке я на фиг не сдалась. А во-вторых, у меня и дома теперь настоящего нет.
        Пёс выскочил из дома. Интересно все же, который час? Где его хозяин? Мирно спит? Или также выжидает, избегая моего общества, боясь моих истерик? Чай был допит, кружка отставлена в сторону. Домой идти не хотелось - не хотелось вообще никуда идти. От реки долетел резкий, неожиданный в деревенской тиши звук - автомобильный клаксон. Я побежала вниз, увязая тапочками в грязи, и даже не думая о том, как буду выглядеть со стороны. Сбежала и выдохнула - Маринка. Стоит на том берегу реки, смеётся.
        - Сейчас тебя спасать будем! - прокричала довольная подружка.
        Через каких то сорок минут я уже была переправлена на другой берег стараниями жителей местной деревни.
        - Как ты догадалась?
        - Сергей сказал, что Руслан здесь. Вот я и поехала, - Маринка пожала плечами.
        На мне были надеты разномастные тряпки, которые мама годами свозила на дачу, ещё тогда, когда папа жив был. Джинсы, которые я носила ещё в десятом классе, растянутый свитер, резиновые сапоги. Но я счастлива, так наверное чувствуют себя арестанты, покидая места заключения.
        - А Руслан? - вдруг спросила Маринка, сбивая мой боевой настрой.
        Я обернулась. Руслан стоял наверху, на пригорке, и к нам не спешил. Мне вдруг стало жаль его, жаль всех тех слов, что я ему наговорила. Но они копились во мне столько лет, что имели право быть сказанными. Я отвернулась от лицезрения физиономии Руслана и пожала плечами.
        - Он не ребёнок. Пусть делает, что хочет.
        - Придурок гордый, - сказала Маринка и села в автомобиль.
        Я расположилась на переднем пассажирском сиденье, щелкнула ремнем и улыбнулась. Наконец-то, хоть что-то было хорошо. А если не хорошо, то хотя бы нормально. Посмотрела на подругу. Она сидела, сжав руками руль, и почему-то трогаться не спешила.
        - Марин? - спросила я.
        Она повернулась ко мне, и по одному лишь её взгляду я поняла, что сейчас она сделает мне больно, осознавая это, но не в силах предотвратить. Я сжалась, готовясь.
        - Света, я не знала, как тебе сказать. Наверное, лучше сейчас, пока мы не вернулись в город. Я беременна, Свет.
        И стиснула мои пальцы, виновато заглядывая в мои глаза. А на меня разом обрушилось то, что я старательно гнала от себя уже два года. Пастельно-бежевые стены больницы, навязчивый запах лекарств, отчаяние, витающее в воздухе, и ребёнок внутри моего живота, у которого нет шансов выжить.
        Маринка была одним из слонов, которые держали на своей спине мой мир, мою жизнь. Я не смогла бы сделать ей больно. Нет, никогда. Я посмотрела на неё - в глазах страх. Она боится меня обидеть. Боже, какая же она хорошая. И как же замечательно, что она у меня есть. Я накрыла её руку своей ладонью.
        - Марина, - сказала я ей. - Глупая ты дурочка. Как ты могла вообще переживать по этому поводу? Ты что, думала, что я вовсе запрещу тебе рожать? Да я счастлива. Я даже пинетки научусь вязать, честно. И стану самой лучше в мире крестной.
        Она потянулась ко мне, обняла крепко, так, что кости едва не затрещали. И откуда только силы в столь тонком тельце? И заплакала.
        - Нет, ты не подумай, я знала, что будешь рада. Я знаю, что ты всегда за меня. Но мне так не хотелось делать тебе больно!
        - Все хорошо. И поехали уже в город.
        Маринка громогласно высморкалась в белоснежный носовой платок, улыбнулась мне. Робко, испуганно. Словно все ещё не веря, что все страшное позади. Надеюсь, она никогда и не узнаёт, каково оно на самом деле, то самое страшное.
        Машина рыкнула и дёрнулась вперёд по вязкой грязи дороги. Утонувший мост, пригорок, на котором стоял дом, Руслан, два мужичка с честно заработанной за вывоз меня на тракторе бутылкой водки - все это осталось позади. Я откинулась на сиденье и закрыла глаза. И провалилась в прошлое, туда, куда зареклась ходить. Но мысли были своевольны, они нисколько мне не подчинялись.
        Я снова в больничной палате. Светлые, бежевые стены, потолок в серую клеточку. Из моей руки торчит тонкая игла капельницы. В прозрачной трубке, что тянется от неё вверх, к флакону, пузырек воздуха. Я лежу и лениво фантазирую на тему, что будет, если он вдруг оторвется и вопреки всем законам физики заскользит вниз, проникнет в мою вену, устремится к сердцу, хватит ли сил этому пузырьку, чтобы подарить мне смерть?
        Ответа на вопрос я не нахожу, пузырек все так же висит на своём месте. Я жива. Я даже здорова и, вероятно, проживу много-много лет. А вот ребёнок внутри меня, которого я ношу уже пять месяцев, которого так хотела, он умирает. И это неотвратимо, сколько не цепляйся за пустые надежды.
        - Понимаете, - говорит мне врач, имя которого я никак не могу запомнить. - Это непредсказуемая, очень редкая реакция. Ваш организм просто отторгает ребёнка. И мы ничего не можем с этим сделать.
        - У меня положительный резус фактор, - в сотый раз говорю я. - И у мужа тоже.
        - Я понимаю, - разводит руками врач. - Просто судьба свела вас с вероятно единственным человеком в мире, от которого вы не сможете иметь детей. Хотя, быть может, в следующую беременность вам повезет. Мы назначим ещё одно переливание крови…
        Он сыплет терминами, смысла которых я не понимаю. О генах, группах крови, уровне биллирубина в крови моего ребёнка. О нагрузке, которую сейчас испытывают его органы. Я понимаю только одно - ему больно. Маленький ребёнок, который решил появиться на свет с моей помощью, прогадал. И теперь мучается. Я могу прервать его мучения одной лишь росписью вот в этой светло-серой бумажке, но мне не хватает духу. Пока он жив, я все еще могу надеяться.
        Мои надежды были грубо смяты действительностью. Мы продержались ещё две недели, я и ребёнок внутри меня. А потом его сердце сдалось и перестало биться. Мне хотелось просто открыть окно шестого этажа и шагнуть на улицу. А меня никто не понимал.
        - Вам только двадцать шесть лет, - похлопал меня по плечу врач. - У вас ещё будут дети.
        - А давай съездим на море? - предложил Антон. - Снимем стресс.
        Когда я услышала про море, я бросилась на него, и трое человек с трудом меня удерживали. То, что для него было стрессом, для меня было смертью моего ребёнка. Но время лечит. Раны на сердце рубцуются. Сейчас я даже говорила себе - может, это к лучшему? Что малыш не родился. Ведь мы с его отцом так некрасиво расстались… В глубине души я понимаю - нет, не к лучшему. Но обманывать себя так легко.
        Пока я плавала в своём прошлом, небольшое расстояние до города было преодолено. Можно было бы попросить у Маринки телефон, позвонить матери, предупредить ее…но не хотелось. Свалюсь, как снег на голову, без документов и в старых резиновых сапогах.
        Маринка считала иначе. Я с удивлением поняла, что она тормозит у своего подъезда.
        - Примешь душ, шмотки тебе подберем, потом будем думать.
        Спорить я не стала и вскоре уже нежилась под горячими струями воды. Меня ждала чистая одежда, из кухни уже пахло едой. Желудок вновь обиженно заворчал, не могла даже вспомнить, когда я ела последний раз. Я закуталась в пушистый Маринкин халат и вышла из ванной.
        Подруга жарила мясо, на столе уже стоял салат, несколько видов бутербродов, откупоренная бутылка вина. Для меня, видимо.

        - Если мы будем ждать до июня, - говорила Маринка, пока я ела, - У меня вырастет живот. Наверняка. Поэтому мы решили, на фиг все приметы, наша свадьба будет в мае. Знаешь, тогда, когда яблони и вишни цветут. Надо подгадать, не ошибиться, остался-то месяц. Спрошу у мамы твоей, она-то точно знает, когда и что в этом году зацветет.
        Она все говорила, я ела, отпивая периодически из бокала, чтобы не обидеть Марину. В её глазах горел энтузиазм.
        - Знаешь, оставайся у нас. Пока не решишь с жильем.
        Ах, я была бы рада. Я была бы просто счастлива хоть несколько дней не делить ни с кем Маринку. Но куда девать её будущего мужа?
        Словно в ответ на мои мысли хлопнула дверь, Сергей вернулся. Маринка подпрыгнула и понеслась ему навстречу, я сразу же почувствовала себя лишней.
        - Хочу, чтоб все было красиво. Да, пусть глупо, но я так хочу. - Я смотрела на Марину, на счастье, плещущееся в ее глазах, и думала, раз она хочет, то можно дать. В конце концов, оптимисты женятся лишь раз в жизни. - Большая, шумная свадьба. Со всеми родными и близкими. Да, Сереж? Пусть даже подерутся разок. Мне не жалко. А ты будешь свидетельницей.
        Я тосклива вздохнула, выловила из салата последний ломтик помидора, не торопясь его сжевала и поднялась. Надо так надо. Пусть на душе кошки скребут, пусть видеть столько родных и старых друзей разом именно сейчас для меня смерти подобно, если Маринке нужно, я смогу.
        - А свидетель кто? - решила я проявить запоздалое любопытство.
        И Сергей, и Марина замерли. Словно дети, пойманные на баловстве. Меня охватили нехорошие предчувствия.
        - Руслан, - ответил Сергей, а Маринка вскинула на меня виноватый взгляд.
        Он Прода 25.04
        - Нет, это нелепо, - сказал я. Громко, вслух.
        Бублик поднял голову, привлеченный моим голосом. И посмотрел укоризненно - чего, мол, по пустякам беспокоишь? Я не спорил. Пустяк. Наверное, для всех остальных в мире людей. Но не для меня, к сожалению.
        - Кто устраивает свадьбу в тридцать три года? Это прерогатива студентов, Бублик. Молодых и глупых. А не взрослых, на четвёртом десятке мужиков. Мужики на четвёртом десятке должны хватать приглянувшуюся бабу, перекидывать через плечо и утаскивать в пещеру плодить маленьких голеньких деток. И никаких платьев белых, и букетов, и криков горько.
        Грязь почти высохла, сквозь землю пробивалась редкая, пока зелёная трава. Пахло весной, весна наступала по всем фронтам. Бублик обнюхивал каждый голый ещё кустик, покрытый метками свободных сородичей. Он хотел гулять, я тащил его обратно в квартиру.
        Я и так тянул время просто безобразно долго. Зазвонил телефон.
        - Да, - ответил я после недолгого молчания.
        - Это не страшно, - сказал в трубку Сергей. - А потом ты можешь напиться. Даже я могу потом с тобой напиться.
        - Это блажь, Сергей.
        - Ты откажешь беременной Маринке?
        Беременной Маринке я отказать не мог, и Сергей прекрасно это знал. Тогда, два года назад, она и Сергей были единственными людьми, которые пытались помочь мне выкарабкаться из того дерьма, в которое я себя загнал.
        - Ты умеешь уговаривать.
        Сергей рассмеялся. А я очень старался ему не завидовать.
        - А со свидетельницей определились?
        - Ты же знаешь. Не настолько же ты наивен.
        - Проклятье, - я обречённо застонал. - А вариантов никаких?
        - Либо Анька, либо Светка.
        Черт. Бабы, которых я не выношу, заполонили этот мир.
        - Анька поэтому здесь отирается?
        - Я не могу не пригласить на свадьбу свою младшую сестру. И вообще, сколько можно бегать от проблем? Жду тебя уже через полчаса.
        Встреча была назначена в одном из ресторанчиков в центре города. И я просто обязан на ней быть - по крайней мере, так мне сказала Марина. Я вздохнул. Но послушно вышел из квартиры и вскоре уже выезжал со двора. На одном из перекрестков сломался светофор и образовался затор. Я приткнулся в хвост пробке, понадеявшись, что она отнимет у меня весь вечер. Стоял на этом перекрёстке, открыв слегка окно, в которое текла весна, слушал музыку. Идеально. Место на соседней полосе не осталось вакантным - туда прибилась маленькая бабская машинка. За рулём сидела блондинка. Блондинки меня преследуют. Увидев меня, опустила стекло и залихватски подмигнула. Почему бы и нет, подумал я? Посмотрел на неё. Все на месте, девица весьма аппетитно укомплектована. Но отчего-то аппетита не вызывает. Слишком яркий макияж, слишком вызывающий вид, даже грудь казалась слишком большой. С каких пор, Руслан? И какой должна быть тогда девушка, чтобы угодить старому самодуру? Перед глазами мелькнули серые глаза, крепко, до морщинок на носу зажмуренные, что есть сил. Лёгкое тонкое тело. Маленькая белая ступня в моих ладонях.
Проклятье. Я схожу с ума. Сзади истошно завопил клаксон - движение тронулось, а я даже не заметил, думая о невозможных вещах. Блондинка, а вместе с ней и возможный сегодня секс повернули направо и укатили в своей крохотной красной машинке.
        Несмотря на идиотские мысли, настроение неуловимо поднялось. Я вдруг почувствовал, что вот она, весна, а мне всего тридцать два, и если не считать коленки, я здоров и силён, и мне блондинки улыбаются зазывно. Автомобиль въехал на подземную парковку торгового центра и сразу же потерялся среди сотен таких же безликих автомобилей. Пахло сырой резиной, и отчего-то едва уловимым запахом метро. Я запер авто и скорым шагом пошёл в к виднеющейся впереди кабине лифта.
        Перед ней, прямо на коленях на бетоне стояла девушка и торопливо собирала рассыпавшиеся из сумки вещи. Очередная блондинка. Какой-то маленький яркий флакончик откатился далеко в сторону, и девица потянулась за ним, оттопырив кверху аппетитную попку. Попка была обтянута короткой юбкой, и, потянись девушка чуть дальше, я бы смог лицезреть ее бельё. Но эта блондинка в отличие от той, в пробке, была именно той самой, нужной масти. То есть отторжения мысль о близости с ней не вызывала.
        - Вам помочь? - спросил я, наклоняясь за тюбиком губной помады.
        - Не стоит, - ответила девица и поднялась.
        Я выругался, про себя естественно. А сам почему-то не мог отвести взгляда от еле заметных крапинок на её коленях - это отпечатались неровности бетона. Захотелось провести по ним ладонью, проверяя, не пристала ли пыль.
        - Будешь пялиться на мои колени, или мы поедем?
        - Разумеется, если ты согласишься ехать со мной в одном лифте, - ответил я и шагнул в открывшуюся кабину. Она, едва хмыкнув - за мной следом.
        Больше желающих не было, тихо заиграла музыка, лифт тронулся. Ехать всего три секунды. Она, а это именно та самая она, стояла в своём углу, воинственно выпятив подбородок. Такой я ещё не видел. Ярко-красный рот притягивал взгляд, кривился в ехидной улыбке. Неприлично короткая юбка, коленки под ней, сапожки на высоких каблуках, духи, которые пахли не привычными цветами-фруктами, а пахли едва уловимо ею, пахли сексом, разве такое возможно? Такой она мне не нравилась. Мокрой и пьяной, в нелепых резиновых сапогах она была безопаснее.
        - Видишь, всего три секунды, - зачем-то улыбнулся я.
        Это была провокация. Провокация самой судьбы. Такой насмешки она не вынесла. Лифт протяжно, почти по-человечески застонал, затрясся и остановился между подземным и первым этажом.
        - Это же неправда? - отчего-то шёпотом спросила она.
        Подошла и попинала стеклянную дверь лифта. Разумеется, ничего не произошло. Затем принялась раздражённо тыкать в панель с кнопками, пытаясь вызвать лифтера. У меня снова зазвонил телефон.
        - Ты где? Мы с Мариной уже на месте.
        - Сергей, я в лифте застрял. Честно. Здесь же, в ТЦ. Вместе с вашей свидетельницей.
        - Врёшь.
        - К сожалению, нет. Найди мне пожалуйста того, кто меня отсюда достанет.
        - Попробую.
        Сквозь стеклянные стены лифта было видно ноги проходящих мимо людей. До нас никому не было дела. Моя соседка потопталась на месте и сползла по стенке на пол. Уселась на корточки и уткнулась в телефон. Видимо, купила новый. Я бы на корточках долго не просидел - колено начинала терзать адская боль.
        - Ты на меня смотришь, - вдруг сказала она, не отрываясь от телефона.
        Я, и правда, был занят тем, что разглядывал её коленки, вот дались они мне.
        - И не мечтай, - ответил я из чувства противоречия. - За те двадцать лет, что прошли с момента нашего знакомства, ты слишком мало изменилась для того, чтобы вызвать интерес у нормального мужика.
        - Нормального, - фыркнула она и засмеялась. Подняла голову, посмотрела на меня пристально снизу-вверх, нисколько не смущаясь. - Да тебя даже Анька бросила. А уж она разборчивостью никогда не отличалась.
        Во мне буквально вскипела кровь. Я разъярился так быстро, что сам удивился - да что же мы такое делаем? Зачем с таким завидным упрямством выводим друг друга из себя? Почему я могу нормально общаться со всеми, кроме, бл**, неё? Она сама виновата. Конечно. Во всем!
        - Я ошибаюсь, или это ты жаловалась моей собаке, что никому не нужна? Так вот - у меня хоть собака есть.
        - Да ты даже собственному отцу был не нужен, - сказала вдруг она. И замерла, сама понимая, что ступила на запретную территорию и боясь расплаты.
        Я напрягся, даже руки в кулаки сжал. Может, и правда, надо было убить её тогда, на даче? Когда она спала, беззащитно прислонившись к моей груди? Просто раз, и свернуть тонкую шею. Одним движением. И утопить в Камышке вместе с её машиной, по которой она так убивалась.
        Я шагнул вперед, хотя даже не знаю, что бы сделал. Она смотрела на меня глазами-блюдцами и даже не пыталась встать. До неё оставалось сделать один лишь шаг, когда в стекло постучали. Мы оба посмотрели наверх. Она с еле скрываемым облегчением, я с разочарованием. Ещё бы минута и… И что? Ответа я сам не знал.
        К нам заглядывал Сергей. Стучал в стекло, опустившись на одно колено. За ним маячили ноги, которые, судя по грубым ботинкам и интенсивно синим штанам, явно принадлежали тому, кого профессия обязывает доставать людей из лифтов.
        - Отойдите! - крикнул мужик в синих штанах.
        Между створками лифта просунули инструмент, отжали их друг от друга. В кабину сразу ворвался шум ТЦ, а я и не заметил, в какой тишине мы были здесь изолированы.
        - Движок надо перебрать, - сообщил в щель мужик. - Это на полчаса, самое меньшее. Сидеть будете, или вылезете?
        - Я здесь не проведу больше ни минуты, - сказала она. - Вытаскивайте меня.
        Двери лифта ещё сильнее оттянули друг от друга, вставили распорку. Сергей склонился и потянул ей руки. Хах, для таких манипуляций девица слишком коротка, таким образом ей не выбраться. Я ещё несколько секунд полюбовался её терзаниями.
        - Ну, помоги, - наконец сказал Сергей мне, едва скрывая улыбку.
        Её щеки покраснели. Она явно не хотела принимать мою помощь. Но и находиться здесь не хотела.
        - Попроси, - сказал я. Сам чёрт меня толкал.
        Она замялась. Если бы могла убить взглядом - уже убила бы. Ага, а потом использовала мой труп в качестве ступеньки. Знаем мы таких девиц.
        - Помоги, - решилась она.
        Щеки её просто заалели целым полем маков. Краснота перебралась даже на шею, стеклa в ложбинку декольте. Эк её разбирает!
        - Ну, - ответил я, размышляя, скажет она, или просто убьет меня. - А волшебное слово?
        - Пожалуйста, - буквально шепотом выдохнула она и зажмурила глаза.
        Меня смешила её привычка в минуты страха и смятения закрывать глаза - словно страусы, что прячут голову в песок. Будто если ты не видишь опасности, то её не существует. Наивные. И страусы, и она.
        - Поворачивайся, - скомандовал я.
        Она послушно повернулась лицом к дверям лифта. Я подхватил её за талию и легко поднял наверх. Подал в руки уже ждущего Сергея. Тот втянул её на свой этаж. Я мельком нечаянно провёл рукой по её ноге. Она почувствовала это касание и даже вздрогнула. Я поднял взгляд. Вовремя. Она как раз вскарабкивалась наверх, на мгновение забыв о том, что девушка в любой ситуации должна быть самим изяществом. Короткая юбка собралась складками, я увидел тень промеж её ног, округлый изгиб ягодиц. И бельё её, которое не так давно поминал на стоянке. Оно оказалось абсолютно простым, белым, и скрывало все, что и должно было скрывать. Большего я за доли секунд не увидел. Но этого оказалось достаточно.
        - Пойдём? - спросил Сергей сверху.
        - Да, сейчас, - ответил я, надеясь, что нескольких минут хватит для того, чтобы незваная эрекция успокоилась. Я не хотел вылезать наверх, туда, где она, со стояком в штанах.
        Выждал ещё минуту, подпрыгнул, схватился за край, подтянулся, и через мгновение уже стоял на первом этаже торгового центра, отряхивая руки. Марина с ней уже ушли, Сергей терпеливо ждал меня.
        День был просто полон сюрпризов - за нашим столиком сидела Аня.
        - Привет, дорогой, - промурлыкала она и потянулась ко мне через весь столик, едва не вывалив грудь из декольте. Обдала сладким запахом духов, поцеловала в щеку, шепнув в ухо: - я соскучилась.
        Похлопала по стулу рядом с собой, но я трусливо плюхнулся возле Маринки. Поймал виноватый взгляд Сергея - что же, он не виноват, что однажды, не так много лет назад, мы с его сестрой решили, что раз нам так здорово трахаться вместе, значит мы созданы друг для друга.
        Я перевел взгляд с Аньки на ту, что сидела напротив меня. Она скинула пиджак и осталась в лёгкой блузке. Верхние пуговицы были легкомысленно расстегнуты, и когда она склонялась, я видел кружево её бюстгальтера, такого же белого, как трусики, и родинку на левой груди. Бл***.
        На столе лежал ворох бумаг, девушки с упоением обсуждали нечто касающееся свадьбы, то и дело тормошили Сергея, требуя от него ответов на многочисленные вопросы. У меня все ещё стучала в висках кровь от обиды, нанесенной мне в лифте, от совершенно ненужного по отношению к ней сексуального возбуждения. Оно было неправильным, лишним, запретным даже. Вернусь на такси, решил я и, подозвав официанта, заказал коньяк.
        - Старые привычки - они такие, не отвяжешься, - ехидно выдала она, и я почувствовал, как Маринка пнула её под столом.
        - Я провёл слишком много времени в твоём обществе, - ответил я и отхлебнул терпкой жидкости. Она пьянила сразу - слишком редко я пил. Дарила хмельное, безрассудное веселье. - Мне нужно снять стресс. Твой бывший муж, наверное, тоже сейчас пьёт. От радости.
        Она оттолкнула от себя бумаги. Нежно-сиреневого цвета лента, что лежала на них, спланировала на пол и осталась лежать никому не нужной. Все взгляды были прикованы к нам, на нас смотрели даже с соседних столиков, я почувствовал себя звездой, застигнутой фанатами. Отхлебнул ещё, улыбнулся ей.
        - И ты хочешь, чтобы я танцевала с ним? Ты понимаешь, чего ты от меня просишь?
        - Но, Света, - отозвалась Марина и замолчала, не найдя слов. Она всегда была очень эмоциональна, а сейчас, видимо, вдвойне.
        В её глазах блестели слёзы. Видимо, начала понимать, что не все так просто, как ей в мечтах казалось. Мне вдруг стало обидно и за неё, и за себя, которого так легко записали во второй сорт, в брак.
        - Идиотская затея, - сказала она.
        - Значит, идиотская? - спросил я. - Я знаю идеи ещё бредовее. Рассказать?
        - Руслан, - вдруг сказала она. Тихо, шепотом. Всего второй раз в жизни она произнесла моё имя. Испачкала им свой чистенький рот. - Не надо.
        - А давайте, я расскажу?
        Анька подалась вперёд, даже забыв про коктейль, который пила, Маринка замерла, не сводя с меня взгляда, видимо, догадывалась, о чем речь. Сергей залип в телефон, уж ему-то было все равно. А в её глазах - целая гамма эмоций. А самая-самая - страх. Она боялась. А её страх всегда действовал на меня, как наркотик. Его хотелось ощущать вновь и вновь.
        - А вы знаете, что я, с которым она сейчас отказывается танцевать, являюсь её первым мужчиной? Как это сейчас говорят? Распечатал, порвал, использовал. И тогда она вовсе не кричала, что это идиотская затея.
        Из губ Аньки вырвалось неприличное слово, характеризующее всю гамму испытываемых ею чувств. Мне было все равно. Я смотрел на неё. На широко распахнутые, неверящие глаза. Крепко сжатые губы. А они - да, я ещё помнил - могут быть очень мягкими и податливыми, могут послушно открываться навстречу, не стыдясь кричать от удовольствия, я знал, помнил, какие они на вкус.
        Четвёртая глава. Эпизод многолетней давности, или как оно все было на самом деле
        Тонко звенели комары. Летняя ночь, накрывшая город после длинного знойного дня, была неожиданно зябкой. Я шёл по проспекту, широко чеканя шаг. Сила бурлила внутри меня. Я чувствовал себя победителем. Не только на спортивном поприще. По жизни вообще. К примеру, мне казалось, что стоит лишь пальцем поманить девушку - и она моя. К слову, чаще всего так и происходило.
        Сегодня я был несколько потерян. Лишь несколько часов, как сошёл с поезда. Победа, которую я хотел бросить отцу в лицо, пылилась забытой - лишь вернувшись, я узнал, что он уехал в отпуск с женой. Мама пожала плечами, как всегда.
        - Расскажешь, как вернётся. Ничего страшного. Он об этом Алтае год мечтал.
        Для неё это не страшно. Она жила одним днем, совершенно не задумываясь о завтрашнем. А для меня это было важно. Все последние годы я только и делал, что пытался доказать отцу, что он прогадал, что я лучше той белесой девочки, что мной тоже можно гордиться. А он улыбался. Хлопал меня по плечу. И все. А чего я собственно, ждал? Чудес не бывает. Уж сейчас, в мои двадцать два года, пора бы это уяснить. Успех и признание даются тяжким трудом, потом и кровью. А любить насильно никого не заставить. Но все равно, блин, обидно.
        Достал телефон - тот упрямо молчал. Я пытался дозвониться Сергею раз десять за последний час, не меньше. Чувство потерянности усиливалось, этому способствовал и алкоголь, плещущийся в моем желудке. Я знал - планов на сегодня у Сергея не было. Быть может села мобила? Я свернул с проспекта и направился к дому друга. Раньше и я здесь жил, рядом, всего через два дома. А теперь здесь живёт она. Остановился во дворе, поднял голову - окна светятся. Прекрасно. Учитывая то, что его родители все лето проводят на даче, нас сегодня ждёт свободная ночь. У меня неделя без тренировок, можно позволить и выпить, и по бабам. Я улыбнулся.
        Вот в этот момент то дверь подъезда и открылась. Я шагнул вперёд, пользуясь возможностью проскользнуть в открытую дверь. И на девушку, идущую мне навстречу, поначалу не обратил внимания. Она уже поравнялась со мной, светлые волосы, забранные в высокий хвост, даже мазнули меня по плечу, когда я понял - мышка.
        Сначала оторопел. Потом дёрнул на себя за руку. Как тогда, на даче два года назад. Она остановилась. В глазах попеременно - сначала испуг, потом узнавание, потом снова испуг.
        - Мыыышка, - почти прошептал я. - Ты чего тут потеряла?
        - Не твоё дело, - процедила она, попыталась вырвать руку.
        Наивная девочка, я с восьми лет занимаюсь спортом, ты никуда не уйдёшь, пока я тебе не позволю. Дежавю - почти один в один, как и в тот прошлый раз, когда я её касался. И снова её испуг пьянил меня.
        - Я разве не предупреждал тебя, чтобы ты не смела трахаться с моими друзьями? Тебе мало твоих прыщавых юнцов-ровесников?
        - Мне восемнадцать, - вздернула она подбородок.
        - Значит, ты уже не малолетняя, а вполне состоявшаяся шлюха?
        В её глазах было утомление. Вот честное слово - похоже, я её утомлял. Словно она была в сотни раз мудрее меня. Я разозлился и сжал её руку в своей чуть сильнее. Она зашипела от боли и вдруг посмотрела прямо в мои глаза, обычно она избегала столь прямого контакта. Я снова удивился тому, насколько её глаза удивительные. Жуткие. Гипнотизирующие.
        - Ты же от меня не отстанешь? Да? Хотя зачем я спрашиваю. Хотя мне кажется, я знаю, что делать. Пойдём.
        - Куда? - вдруг удивился и даже немного испугался я.
        Она шагнула вперёд, и я пошёл за ней, словно это она меня держала за руку, а не я её. Серёгин дом остался позади, я шагал мелким шагом, подстраиваясь под её шаг, и смотрел на хвост, в который собраны её волосы, который раскачивался туда-сюда, словно маятник. Быть может, это гипноз? Не могла же эта мышка настолько меня заворожить? Хотя это просто…любопытство, успокоил себя я. Мне просто интересно, куда же она ведёт меня с такой безрассудной отвагой.
        Она остановилась перед обшарпанной дверью подъезда. Она была мне прекрасно знакома, когда-то я сам жил в этом доме. Достала ключи из заднего кармана свободной от моего захвата рукой, мы вошли в едва освещаемый подъезд, молча поднялись на третий этаж. Знал ли я, что она хочет сделать? Вряд ли. Но ни за какие деньги не отказался бы узнать. Мышка удивляла. В мышке есть смелость и много-много глупости. Убийственное сочетание. Мы вошли в квартиру, она включила свет на кухне.
        - Родители на Алтае, - зачем-то сказала она то, что я и так знал. - Может отпустишь мою руку? Из своей квартиры я уже никуда не сбегу точно. Некуда.
        Я отпустил её руку. Мои пальцы отпечатались красным на её коже. Я сглотнул. Пожалуй, я сам себя загнал в тупик. И все, некуда бежать так же, как и ей. Она открыла шкафчик, достала из него уже початую бутылку вина, зубами вытащила из неё небрежно заткнутую пробку, налила полный стакан и залпом выпила. Капля вина скатилась по подбородку, затем по шее, по еле заметной груди и впиталась в хлопок футболки. Я вернулся взглядом по мокрому следу опять к её лицу.
        - Ты что задумала, мышка? - и с удивлением понял, что мой голос охрип.
        - Сколько можно говорить? Надо делать. Просто возьму и покажу тебе, какая я шлюха.
        И стащила с себя футболку. Осталась стоять в джинсах и простом белом лифчике. Небольшая грудь, впалый живот, на пупке колечко. Руки сжаты в кулаки, в глазах хренова решимость. Вот тогда-то я и понял, пытаясь отвести взгляд от её груди, такой небольшой, совсем девичьей, в мурашках, толи от страха, толи от зябкого ночного воздуха, что мышки - очень опасные животные.
        Чего больше плескалось в её глазах - ужаса или храбрости? И что было в моих глазах, интересно? Мне было двадцать два года. Я считал себя взрослым, уверенным, сильным мужчиной. Она же была….мышкой. Стояла, выпрямив, что есть сил, спину, вздёрнув подбородок, смело встречая мой взгляд. И тряслась всем телом.
        - Мышка, ты дура, - сказал я, потому что молчать больше было невыносимо.
        - Да, - согласилась она и сделала шаг вперёд, ко мне.
        Я неосознанно сделал шаг назад. Точнее осознанно. Я трусил. Я боялся этой маленькой девочки, а ещё больше боялся своего желания. Мне так хотелось накрыть ее маленькую грудь своей ладонью, сжать, сорвать ткань, которая мешает, которая вовсе здесь не нужна. Какого цвета её соски? Наверно такие же, как и губы, яркие, почти коралловые…мне мучительно хотелось узнать ответ на этот вопрос.
        Я поднял руку, провёл пальцем по чуть выступающей ключице, по небольшой выемке под ней. По полукружию груди. Поддел одну лямку лифчика и сбросил её с плеча. Она послушно съехала, ткань приоткрыла краешек соска. Я сделал то, о чем мечтал - накрыл её грудь ладонью и чуть сжал. Мышка вздрогнула и чуть всхлипнула.
        Блядь, что я делаю!
        В висках тяжело стучала кровь, мышка тоже дышала так, словно кросс пробежала. А мы всего-то стояли друг напротив друга. Не в силах уйти и не решаясь сделать тот, последний шаг навстречу. Дурдом. Я посмотрел в её глаза - они точно гипнотизировали. Неправильные глаза, неправильная мышка и я тоже неправильный, застывший, как истукан, на этой кухне, где когда-то пил чай с родителями напротив этой девочки, что смотрела на меня и не отводила глаз.
        Завела руку за спину, расстегнутый лифчик упал на пол. Я сжал зубы. Ну как такое могло быть, что я, обласканный женским вниманием, до сих пор ещё ни разу не хотел так ни одну женщину, как эту девочку? Почему?
        Её грудь была небольшой. Округлой. С маленькими сосками нежно-кораллового цвета. Толи от холода, толи от моего пристального взгляда соски съежились, их хотелось втянуть в рот, прикусить. Я со стоном сдался. Притянул её к себе так резко, что она буквально впечаталась в мой торс. Стиснул грудь, сминая нежную кожу, наверняка оставляя следы. Поднял за подбородок, вынуждая смотреть глаза в глаза, слыша наше хриплое дыхание, мысли дикие набатом в голове - блядь, Руслан, ты же поцеловать её собираешься! И губы её, чуть приоткрытые, ждущие, за ними блестит полоска зубов.
        Ближе, ближе. Нырнуть в её неправильные глаза, нырнуть в её рот. И мыслей больше никаких. Это точно гипноз - со мной же быть не может такого!
        Я коснулся её губ своими предельно осторожно. Словно она была гранатой с сорванной чекой, и любое неосторожное движение могло убить меня нахер. Хотя в каком-то смысле так оно и было. Коснулся, замер на мгновение. Мы все так же не отводили друг от друга взгляда. Я чувствовал её дыхание - она пахла свежестью, вином и чем-то неуловимым, пьянящим куда сильнее алкоголя. Она пахла собой. Её губы чуть шевельнулись под моими, открываясь навстречу - и все, тут чеку не то, что оторвало, снесло, и ее, и меня снесло, разорвало на мелкие части, уничтожило. Я не был больше собой. Растворился.
        Единственное желание, которое я сейчас чувствовал - сожрать её. Элементарно съесть. Растерзать её рот, её тело. Наказать. За что? А какая, к чертям собачьим, разница? Она успела только застонать беспомощно, когда я обрушил на неё все своё безумие. Облизнул её нижнюю губу, толкнулся языком туда, за преграду зубов, напором вынуждая сдаться, открыться навстречу, позволить себе быть выпитой мной. Я целовал её, я сходил с ума и смотрел в глаза, которые она и не думала закрывать.
        Провёл рукой по голой спине, наткнулся на преграду из джинсовой ткани, почти застонал огорченно. Снять, порвать, чтобы не мешало ничего. Отстранился от неё на секунды - скинуть свою футболку, чтобы чувствовать её тесно, ещё ближе, кожа к коже, снять уже её идиотские штаны. Она осталась в одних трусиках, я подхватил её на руки, маленькую, лёгкую, и понес в комнату. Бросил на постель, снял свои джинсы, склонился над ней. Она вдруг приятнула меня к себе и ловко, неуловимым движением, оплелась вокруг меня - удивительно, но так мне и казалось. Обхватила меня руками и ногами так крепко, что я чувствовал биение пульса под её кожей. Приблизила своё лицо к моему так близко, что наши носы касались друг друга, заглянула в глаза. Её глаза в полумраке комнаты казались совсем темными, пугающими.
        - А знаешь, Руслан, - вдруг сказала она шепотом, от которого по моей коже прошла дрожь. - Я сильнее тебя. Я-то могу остановиться в любой момент.
        И лизнула мой рот.
        Она
        Он сказал, что я девственница. Сказал так, словно быть девственницей само по себе оскорбление. Странно, наверно, но до сих пор я своей девственности не стыдилась. А теперь чувствовала себя так, словно больна стыдно заразной болезнью. Не знаю, о чем я думала, когда шла сюда. О чем думала весь последний год.
        - Трахаться с тобой - это же педофилия, - сказал он мне. - Не удивлюсь, если ты до сих пор девственница.
        Я хотела ответить ему. Но не нашлось слов. А она - его девушка, в футболке на голое тело, соски торчат, смотрит из-за его плеча, а в глазах бесстыдное любопытство.
        - Я не трахаться пришла, - сказала я и вздернула подбородок, встречая его взгляд. Я его не боялась нисколько, я тренирована многолетней ненавистью. Мне просто стыдно, стыдно и себя жалко до слез. Тем более я и в самом деле надеялась на продолжение вечера. Может, даже на секс. - В моих планах нет лечения гонореи, которую эта девица уже наверняка тебе подарила.
        И шагнула назад, в темноту подъезда. Катя, а это она была, самая красивая студентка нашего факультета, дёрнулась вперёд, наверное, с целью повыдергивать мои волосы, но Влад её придержал.
        - Иди, - бросил Влад мне и захлопнул дверь.
        Наверное, сейчас будет утешать Катю горячим сексом.
        Лифт не работал. Я спускалась по ступеням и надеялась не встретить Сергея - он жил в этом же подъезде. Не хватало ещё объяснять ему, что я здесь делаю и почему на моих глазах слёзы.
        - Девственница, - сказала я себе вслух, спустившись на первый этаж.
        Здесь было темно, лампочка перегорела, лишь сверху падал отсвет. В темноте было хорошо, комфортно. Вытерла слёзы, вздохнула глубоко. И вышла.
        А когда почувствовала на себе его руку - даже не удивилась. Наверное, так было нужно. Именно в этот вечер, ни позже, ни раньше. Руслан смотрел на меня, и глаза его горели. Горела моя кожа в том месте, которого он касался. Второй раз в жизни. Сноб. Вообще ненавижу мужчин. Ненавижу Руслана. Ненавижу себя.
        И тут мне приходит в голову гениальная идея. Наказать его. Наказать собой. Смешно, не правда ли? Но на тот момент мне так не казалось. Я накажу его. Я избавлюсь от постыдной девственности. Может, даже я вылечу свою голову от мыслей о нем. Знаете, это ужасно гадко, думать о человеке, который тебя ненавидит.
        Плюсов тьма. Я шагаю и с удивлением понимаю, что он идёт за мной. Как на привязи. Чувствовать свою власть над ним - это так удивительно.
        Это пьянит. Дарит ощущение всемогущества. Я наливаю себе вина, выпиваю залпом и чувствую, как Руслан следит взглядом за каплей скользнувшей за шиворот. Снимаю футболку и вижу панику в его глазах. Это так невероятно, что мне хочется смеяться. Но смех застревает в горле. Со мной происходит нечто странное. Я не знаю, каково заниматься сексом. Наверное, это нечто невероятное, если так штормит уже сейчас.
        И вот уже его руки терзают моё тело, его губы мой рот. Он целует меня так, что в этом поцелуе хочется раствориться. Я думаю - неужели Влад целует свою Катьку так же? Я такого не чувствовала никогда.
        Сейчас же я встаю на цыпочки, кляну свой маленький рост, тянусь к нему навстречу, ещё выше, послушно открываю рот, мне хочется стонать, но на это вдруг не оказывается сил. Мои руки висят плетьми вдоль тела. Моя смелость вдруг оказывается исчерпана. Мне хочется коснуться его до зуда в кончиках пальцах, но я боюсь.
        Он снимает футболку с себя, стягивает с меня джинсы, несёт меня в комнату, бросает на кровать, нависает надо мной сверху.
        И я понимаю - сейчас это произойдет. Чувствую, он не в силах сопротивляться. Он хочет меня. Такой, какая я есть. Осознание этого взрывается в моём теле, снося последние барьеры. Я тянусь к нему. Чувствую его так близко, как никогда ещё никого не чувствовала. Каждой клеточкой своего тела. Обнимаю его что есть сил, так, что ещё немного - и просто придушу его собой.
        - Я могу остановиться, - говорю я и заглядываю в его глаза.
        Могу, могу, мечется в голове. А в реальности тянусь к его брюкам, расстегиваю его ширинку и удивляюсь мимолетно - Светка, ты что, реально трахаться с ним собралась? Да ты член видела только на фото в сети и ещё в деревне, когда семилетний Вовка бегал на за нами без трусов. Все.
        - Это неправда, - шепчу я прямо в его губы.
        - Определённо, - отвечает он, и целует меня.
        Расстегнуть мужскую ширинку без опыта - то ещё испытание. Пальцы не слушаются, меня пугает то, что я чувствую эрекцию под тканью, мне страшно и любопытно одновременно. Руслан чертыхается, отбрасывает мои руки и раздевается сам.
        Я зажмуриваю глаза. Я понимаю, что сейчас он напротив меня совсем голый. Смех и возбуждение одолевают меня, и я даже не знаю, чего больше. Но глаза открыть боюсь.
        - Ты голый, - говорю я. Мне хочется смеяться, но мой голос почему-то дрожит.
        - Да, - отвечает он. - И ты сейчас будешь тоже.
        Его руки ложатся на мои лодыжки. Медленно скользят вверх, толи лаская, толи мучая. Мне вдруг хочется, чтобы он сделал мне больно - может это меня отрезвит? Руки останавливаются на моих бедрах и вдруг сжимают, стискивают мою плоть, больно, как я хотела. Я стону и не знаю даже, от боли или от удовольствия. А руки поднимаются выше, чуть задевая мой лобок скрытый тонкой тканью. Я снова стону, мне хочется закрыть рот руками, не показывать, насколько меня возбуждают его прикосновения, но на это тоже нет сил. Пальцы цепляют ткань трусиков и тянут её вниз. Я сошла с ума, я точно сошла с ума, я чуть приподнимаюсь, облегчая его задачу.
        И вдруг чувствую его дыхание на своём животе. Мне кажется, он дышит огнём, как дракон. Его язык касается металлического колечка в моём пупке. Скользит выше, между моих грудей, хотя мне до боли, до крика хочется узнать, что же будет, если он так же коснется языком соска? Скользит по подбородку, ныряет в мой рот.
        - Теперь ты тоже голая, - шепчет он оторвавшись от моих губ. Я с удивлением осознаю, что мои руки осмелели настолько, что лежат на его плечах. - Открывай глаза, трусишка.
        Я зажмурила глаза так, что стало больно.
        - Открой глаза, - сказал он и сжал моё лицо в своей ладони.
        Мне хотелось заплакать. Мне вдруг остро захотелось, чтобы всего этого не было. Но я понимала - поздно. Доигралась. Не позволит не он, не огонь, с какого то хрена во мне горевший. Я всхлипнула и открыла глаза.
        Он нависал надо мной. Он гипнотизировал меня. Я баловалась, я чувствовала свою силу, но вдруг попала в свои же сети. То, что зрело внутри меня, толкало, подначивало на безумства, и я сжала его плечи. Его кожа была тёплой и невероятно гладкой, как у ребёнка. Я вдруг вспомнила тот день на даче. Его длинное загорелое тело, мне так хотелось ощутить его запах. Сейчас я могла. Сейчас я все могла.
        Я прижалась лицом к коже на его шее чуть ниже уха. Она едва кололась щетиной, под ней часто-часто билась жилка. Так часто, что это сводило с ума. И вздохнула его запах полной грудью, так, что мои соски коснулись его кожи. Он пах солнцем и солью. Немного потом - этот запах не коробил, он вызывал желание лизнуть кожу, что я и сделала. Соленая. Вкусная. Он застонал.
        - Ненавижу тебя, - вдруг сказал он.
        - Знаю, - успела ответить я до того, как он обрушился на мой рот.
        Я даже успела подумать - после всего этого он возненавидит меня ещё сильнее.
        А потом мысли исчезли. Все. Потому что я наконец узнала, что это такое, когда твою грудь втягивает в себя его рот. Это так, словно в тебе взорвался целый склад пиротехники. Это выбивает воздух из лёгких, хочется кричать, но нечем. Когда его рука скользит по твоему животу ниже, туда, где никто еще не касался. Его пальцы проникают внутрь, и я такая мокрая, что отдалённо, на самой периферии сознания мне становится за это стыдно. Меня заводит одна лишь запретность всего этого. Меня заводит его тяжесть на мне. Бедром я чувствую его член, он такой твёрдый. Решаюсь, чуть отталкиваю его от себя, тянусь вниз, туда, где сосредоточено наше общее желание. Обхватываю его член своими пальцами. Он кажется мне таким горячим. Огромным. Я не верю, что он будет во мне. Стон, и я даже не знаю, кто стонет, я, или он. Он разводит мои ноги, я понимаю, сейчас это случится. Пытаюсь расслабиться. Он слегка приподнимает меня за ягодицы, заглядывает сверху вниз в мои глаза. Я чувствую пульсацию его плоти на своей, ещё какие то доли секунд… он направляет себя внутрь меня свободной рукой, я чувствую, как растягиваюсь, принимая
его внутрь.
        - Сейчас будет больно, - говорю я вслух.
        И боль обрушивается на меня. Вместе с огнём. Я не знаю, чего больше, огня или боли?
        Я обвиваю его тело так крепко, что, наверняка, мешаю ему двигаться. Мне больно, но я вдруг боюсь, что он отступит.
        - Какого хрена? - задыхаясь говорит он.
        - Ты же знал, - шепчу я и вновь чувствую необъяснимое торжество.
        Его буквально трясёт. Кожа на спине горячая и чуть влажная. А горячее всего там, в месте нашего соединения. Я смеюсь. Он вскидывает на меня взгляд. В нем безумие загнанного зверя.
        - Ты сумасшедшая.
        Я не отвечаю. Я стискиваю его спину ногами так крепко, что он входит в меня до упора, полностью. Я чувствую себя странно…полной. Как будто именно так и должно быть.
        - Ненавижу тебя, - шепчу и чувствую, как он вновь начинает двигаться во мне, разнося боль и огонь по венам. - Ненавижу.
        Он тяжело дышит. Я не знаю, как кончают мужчины, я только в книгах об этом читала. Но мне кажется, что это случится сейчас. Внезапно он протискивает свою руку между нашими телами, касается меня там, поглаживает, легонько нажимая. И огня в моей крови вдруг становится больше, гораздо больше, чем боли. Огонь накатывает на меня волнами, обжигает, причём - изнутри.
        - Хватит, - жалобно шепчу я. Этого испытания мне не выдержать.
        Он ловит моё лицо второй рукой. Заглядывает мне в глаза - это возбуждает, это пугает, это убивает меня. И продолжает двигаться и ласкать меня ТАМ. И внезапно я сдаюсь, взрываюсь, разлетаюсь на сотни мелких осколков. То же самое происходит с ним. Я понимаю, что сжимаю его содрогающееся тело слишком сильно, но моё тело словно сковало судорогой. Он падает на меня. Его вес приятен.
        И тут, когда волны запретного удовольствия перестают терзать моё тело, я понимаю, что все кончилось. И мне странно, что я стискиваю в объятиях его тело, что его пальцы пахнут мной. Это…неправильно. Мы дышим прерывисто, боимся оторваться друг от друга - ведь это значит, взглянуть друг другу в глаза. На наших бедрах стынут моя кровь и его сперма.
        Пятая глава
        ОН
        Она смотрела на меня сверху вниз. Потому что она встала, а я остался сидеть. Откинулся чуть назад, устроился поудобнее, словно на представлении. Так, словно получал удовольствие от происходящего. А хотя, может, я и правда его получал? Её грудь вздымалась просто в бешеном темпе, того и гляди пуговицы на блузке полетят в разные стороны. Я подумал и поставил бокал с коньяком на стол. Не хватало ещё расплескать на костюм, если эта истеричка…
        Я не успел даже додумать мысль, как она это сделала. Звонко хлестнула меня своей маленькой ладонью по щеке. Обожгла. Нет, мне не было больно. Я бы даже засмеялся, но боюсь, в таком случае эта маленькая фурия совсем бы рассвирепела.
        - Пиз*ец, - вдруг сказала Анька. - Знаете, как это называется? В тихом омуте черти водятся. Мы все мышка, мышка, а она трахалась с моим мужем.
        - Один раз, - сказала мышка.
        - Бывшим гражданским мужем, - уточнил я.
        Голос мне подавать не стоило. Три пары женских глаз и пара недоумевающих Серегиных повернулись ко мне.
        - Какой же ты урод, - сказала мышка и дёрнула свою сумку со спинки стула. - Все, я в этом не участвую.
        Неужели уйдёт? Просто бросит все и уйдёт?
        - Секундочку, - вдруг сказала Марина. Сказала тихо, но мы все замерли. Мышка даже плюхнулась на стул обратно. - Можно я скажу?
        Разумеется, мы кивнули. С некоторым даже испугом.
        - Так вот. Я обращаюсь к вам, Света и Руслан. Я с вами обоими знакома уже двадцать лет. Вы сами понимаете, какая эта хренова куча лет? У нас общие друзья, у нас общие родные, общие места, общие воспоминания. И все эти двадцать лет мне приходится лавировать, чтобы угодить каждому из вас, чтобы вы, не дай бог, не подумали, что вашу столь лелеемую друг к другу ненависть обошли вниманием. Сначала это было просто, я была целиком на твоей стороне, Света. Но мы же растем. Мы меняемся. И я выросла. И теперь собираюсь идти к алтарю с лучшим другом Руслана. Света, ты думаешь, я специально это делаю, чтобы тебе досадить? Ты моя лучшая подруга. Но знаешь, последние семь лет, когда ты уехала, вдруг стало…легче. Не обижайся. Я люблю тебя. Но я до смерти устала взвешивать каждое своё слово.
        Она, не глядя, потянулась к столу, схватила мой бокал с коньяком, хлебнула, скривилась и выплюнула коньяк обратно. Коньяк придётся заказывать новый, подумал я.
        - Я столько лет иду на уступки вам. И в кои-то веки прошу вас об обратной услуге. Я просто хочу, чтобы наши лучшие друзья, которые с таким упоением друг друга ненавидят, разделили с нами нашу радость. Это так тяжело, да?
        Марина поднялась, Сергей отодвинул её стул, накинул на плечи пиджак.
        - Можете не приходить на свадьбу. Кто я такая, чтобы требовать от вас такой жертвы? Я все сказала. Пошли, Сереж.
        Сергей пожал плечами на мой вопрошающий взгляд, и они ушли. Анька залпом допила свой коктейль. Посмотрела на меня оценивающе, словно думала, прикидывала, что сказать.
        - Ну вы и уроды. Оба. Она же беременная.
        И тоже ушла. Даже не попытавшись напроситься на ужин. Видимо, дело совсем плохо. Мышка сидела напротив меня с невыносимо прямой спиной и смотрела на свои пальцы. Пальцы тарабанили дробью незатейливую мелодию. Это раздражало, хотелось просто хлопнуть сверху своей большой сильной ладонью и смять их. Глухо закипело внутри раздражение. Я схватил бокал с коньяком и допил его одним глотком.
        - Им Маринка плевалась, - вдруг сказала мышка.
        - Насрать.
        Она резко, со скрипом, отодвинула свой стул и встала. Пошла прочь. Я бросил на стол несколько купюр - официант уже несколько минут ненавязчиво маячил где-то на грани восприятия. И пошёл следом за ней. Зачем, сам не знаю. Шёл и смотрел, блядь, на неё. Ноги у неё были что надо, несмотря на невысокий рост. Было на что посмотреть, спасибо короткой юбке. И попа тоже…хорошая. Все Руслан, не думай, не вспоминай, как сжимал её ягодицы своими руками. Это было давно и неправда.
        Мышка тем временем спустилась вниз по эскалатору, минуя злополучный лифт. На стоянке царил лишь искусственный свет, не везде справляющийся со своей работой. Самое место для маньяков. Мышка же не боялась ничего. Впереди стояла компания парней, и она направилась прямо к ним. Весьма опрометчивое решение, с такими-то ногами. Я ускорился, хватит шифроваться.
        - Дайте сигарету, мальчики, - по-свойски обратилась она к гоп-компании.
        Я напрягся, ожидая неприятностей. Но через секунду она уже повернулась ко мне, выдыхая сигаретный дым.
        - Следишь? - спросила она, проходя мимо.
        - Просто иду к своей машине.
        Она подошла к одной из бетонных колонн и села на корточки, прислонившись к ней спиной. Я сел рядом, хотя больное колено буквально кричало не делать этого. Ещё раз затянулась. Глубоко-глубоко. Выдохнула, медленно выпуская из себя дым. И повернулась ко мне.
        - Будешь? - вдруг спросила она и протянула мне сигарету.
        Я не курил в принципе. Если только в девятом классе, когда это считалось крутым. Но даже тогда мне хватило мозгов понять, что мне это не нужно. А сейчас зачем-то кивнул и взял у неё сигарету. Поднес к губам, думая о том, что только что это же делала и она и это даже неприлично интимно. Почти как…поцелуй. От сознания этого защекотало где-то внутри, и вновь о себе напомнила эрекция. Эх, не стоило мне тогда сбегать в деревню от Аньки. Грела бы сейчас мою постель вместо того, чтоб кривить мордочку презрительно.
        Я вернул ей сигарету и смотрел, ожидая, когда она коснётся фильтра в том же месте, что и я. И меня самого это бесило. Она поднесла сигарету к чуть открытым губам, помедлила мгновение, а затем отбросила её в сторону.
        - В конце концов, Руслан, мы же занимались с тобой сексом. Правда?
        Я кивнул.
        - И нас даже не убило за это молнией.
        - Не убило, факт.
        - Разве мы не сможем станцевать один единственный танец?(ПРОДА 05.05) Один танец, - снова сказала она и встала. Я встал тоже, проклятое колено щелкнуло, вынуждая меня сморщиться. - Один долбанный день не выводим друг друга из себя. Всего один. Это же возможно.
        - Чисто теоретически, - начал было я, но она перебила.
        - Руслан! - крикнула она, а я подумал, что сегодня она произносила моё имя чаще, чем когда-либо. - Маринка права. Мы не дети уже. Баста. Выросли. Нас побросали наши половинки, у нас сломанные коленки и истерзанные матки, у нас нет работы, ну у меня, по крайней мере, нет жилья и нет перспектив. Нет иллюзий больше, понимаешь? Так не пора ли повзрослеть? Засунуть идиотскую ненависть куда подальше и идти дальше. Ну, в разные стороны, разумеется.
        - Ты предлагаешь отказаться от единственного, что в нашей жизни было стабильно?
        Она собралась было уходить, но теперь снова повернулась ко мне. Посмотрела внимательно, не таясь, прямо в глаза. Она смелела на глазах. Её хотелось…припугнуть немножко. Чтобы, как в детстве, соленая дорожка слез. Чтобы сами глаза стали влажными, блестящими. Чтобы боялась. Но ещё хотелось посмотреть, куда её приведёт эта…смелость. Непонятно, откуда взявшаяся.
        - Нет. Я предлагаю просто сделать Маринку счастливой. И один день улыбаться друг другу. А потом можешь ненавидеть меня хоть до конца своих дней.
        - Договорились, - кивнул я.
        Она помедлила мгновение, потом кивнула тоже. И пошла прочь широким шагом, и все парни из той компании провожали её взглядом, и боже, как это бесило. Я достал ключи от машины, плевать на коньяк, всего один бокал, доеду, когда увидел, к какому автомобилю подошла Мышка. Удержать смех было невозможно, через мгновение я просто хохотал, опершись о капот своего железного коня.
        - Это… - с трудом отдышавшись, выговорил я. - Это папина Волга?
        Маленькая Мышка стояла у огромной серой папиной Волги. Странно, я даже не вспоминал об этой машине, словно и не было её, не задумывался даже, что с ней стало. А она вот теперь где… Мышка снова вздернула нос, честное слово, можно подумать, это делает её больше или солиднее.
        - Считай, что он оставил её мне. Так же, как и половину твоего дома.
        Распахнула дверь машины - готов поклясться, она чуть скрипнула - и села. С таким видом, словно её на коронацию везут в карете, запряженной шестёркой чистокровных арабских скакунов. Завела машину, точнее попыталась это сделать, мотор лишь чихнул. Впрочем, с третьей попытки старушка всё-таки завелась. Я, не теряя времени, сел в автомобиль и следом за ней тронулся со стоянки, нагнал и поехал вровень. На выезде мы остановились, пропуская никак не могущую выехать со своего места машину. Уже темнело, я чётко видел её профиль. Она тарабанила пальцами о руль. Ещё одна идиотская, невыносимая привычка. Я открыл окно.
        - Вы просто созданы друг для друга - ты и этот автомобиль, - крикнул я.
        Она пыталась сделать вид, что не слышит меня. Но крепче сжала руками руль, прекратив наконец барабанить, губу нижнюю прикусила. Сердится. Наверняка уже миллион раз различными способами убила хозяйку хэтчбека, которая не давала нам покинуть парковку. Наконец не выдержала и повернулась ко мне.
        - Ненавижу тебя, - сказала она негромко, но я понял.
        - Приятно это слышать, - ответил я.
        И удивился. Это и правда было приятно. Мы выехали с парковки и поехали в разные стороны. Я посматривал в окно заднего вида ещё несколько минут, все надеясь увидеть мощный серый бок Волги, но не тут то было. Наверное, едет сейчас к маме. В ту самую квартиру, в которой прошло моё детство. Будет спать на той самой постели, на которой я её трахал. В штанах снова стало тесно, я выругался. Надо было мириться с Аней, однозначно. Хотя все ещё не поздно… Но я вспомнил её плоть, которую она так активно поставляла под благодарные взгляды и поморщился. Чем старше становишься, тем, твою мать, избирательнее.
        А дома…дома было все, как всегда. Бублик с поводом в зубах, ждущий в прихожей. Запах пыли, ворох бумаг на кухонном столе, пустой холодильник. В моей жизни стабильна не только ненависть к ней, к Мышке. Моя жизнь вообще замерла и стоит на месте.
        На улице начинает моросить лёгкий дождик. Я уныло плетусь вслед за Бубликом. Тот, наоборот, бодр и полон сил, мой персональный мучитель. Ходко трусил вперёд, перебирая толстыми короткими лапками, останавливался порой, терпеливо меня ожидая, словно не я его выгуливал, а он меня.
        Ноги по старой памяти повели меня к ледовому дворцу. Я и квартиру когда-то купил здесь только за то, что было близко место постоянных тренировок. Теперь этот долбанный дворец было видно из моих окон, а видеть мне его совсем не хотелось. Можно было бы продать квартиру, но когда я шёл на поводу у своих желаний? Нет, я буду ковырять рану, не давая ей зажить столько, сколько у меня будет сил.
        Дворец горел редкими огнями. Он был относительно нов и свеж, его построили лишь за несколько лет до моего…краха. Он работал круглосуточно. В нём было все, что было нужно спортсмену. Да я бы жил там, будь моя на то воля. Здесь велись секции для детей, проводились тренировки серьёзных команд, здесь был каток для молодёжи. Здесь был кафетерий и столовая, сауны, здесь…да все было. Меня только не было.
        Мы с Бубликом дошли до кованых ворот. Они были закрыты, лишь калитка нараспашку. Ещё слышался людской гомон, время детское, одиннадцати нет, все катки ещё работают. Мой пес посидел, посмотрел на горящий огнями фасад здания, склонив голову, затем со вздохом оторвал свою задницу от асфальта и потрусил обратно в сторону дома. Я улыбнулся. ???
        - ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
        Мы отошли от дворца уже на пару десятков метров, когда я увидел его. Мальчишку. Я не знал, как определяется детский возраст, поэтому точно мог сказать, только то, что этот мальчик размерами слишком мал для того, чтобы сидеть на лавочке ночью одному. Я чертыхнулся и пошёл к нему. Мальчик же встал и медленно побрел прочь. На спине массивный рюкзак, в руках клюшка. Хоккеист значит, подрастающий. Но все равно одиннадцать - уже, считай, ночь, какие детские тренировки? Мальчик шёл медленно, словно на его плечах вся тяжесть мира. Клюшка волочилась следом и подпрыгивала на асфальте, тонко, жалобно дребезжа. Я не выдержал.
        - Ты клюшку несешь или труп врага тащишь?
        - А вам какая разница? - огрызнулся мальчик.
        Я удивился - и правда, какая? Вроде никакой. Мальчик же всё-таки приподнял клюшку и понёс её на весу. Я посмотрел на часы, хоть и так знал время - начало двенадцатого.
        - Ты далеко живёшь?
        - Будете ко мне приставать, я вызову полицию.
        Я усмехнулся. Но мальчика решил проводить до дома, мало ли.
        ОНА.
        Носик утюга с лёгким шелестом скользил по ткани, оставляя за собой обжигающе горячий след. Иногда утюг фыркал, обдавая меня волной влажного пара. Я гладила второй час. И ненавидела все. Эту квартиру, этот утюг, эти бесконечные шторы и маленького Толика тоже. Толика ненавидеть и вовсе было незачем - все, что он делал, так это смотрел на меня. Смотрел, смотрел и снова смотрел. Я не выдержала и обернулась к нему.
        - Может, конфету?
        Толик икнул. И улыбнулся счастливо. Конфеты ему запрещали. Ничего, тётя Света добрая, хорошая и самая милая. Ребёнок спрыгнул с дивана, вложил свою маленькую, чуть влажную ладошку в мою руку и засопел. Этот ребёнок отказывался со мной разговаривать, зато провожал взглядом, куда бы я не пошла. Я люблю детей, честно. Но этот конкретный маленький мальчик казался мне будущим маньяком.
        Когда вернулась мама, Толик сидел с шоколадным, немного пьяным от счастья лицом и внимательно следил за моими руками, которые кромсали на кубики недоразмороженное куриное филе. К сожалению, вернулась мама не одна.
        - Света! - возмутилась Вера и бросилась к ребёнку.
        Так, словно я стою и за пяточку небрежно держу над пропастью её сына. А он всего-то съел конфету. Две. Ладно, если быть честной, то три. Но Вера-то не знает, сколько их было.
        - Ничего страшного не случилось, - сказала я, а Верка истеричными резкими движениями оттирала лицо ребёнка. - Он всего-то съел конфету. Ну ладно, две.
        - Света, - покачала головой мама.
        - Все в порядке, - снова повторила я. - Ничего страшного…
        - Мой ребёнок не будет есть сладкое до шести лет! Я так решила! И не тебе оспаривать мои решения!
        Я посмотрела на Толика. Он выглядывал из-за маминой спины виноватым взглядом. Мне вдруг стало его жалко. И чего я к нему прицепилась? Хороший мальчик. А мальчики все немножко того, маньяки.
        - Тогда сама шоколад не жри, - спокойно сказала я Верке. - Ты знаешь, какими он глазами на конфеты смотрит?
        - Теть Тань! - возмутилась моя кузина и повернулась к маме, ища поддержки. - Ну это ни в какие ворота! Пусть сама детей рожает и потом воспитывает.
        С меня хватит. Я сдернула с себя фартук. Хотела одним резким движением смести со стола это мясо, чтобы кубики, которые должны были стать начинкой для пирога, заляпали светлое Веркино платье, покатились по полу, чтобы разбилась стоящая на краю кружка. Потом посмотрела в широко распахнутые Толькины глаза и поняла - испугается. Он же не виноват, что у него мама истеричная дура.
        Уже в коридоре, обувая кеды, подняла голову и поймала мамин взгляд. Сочувствующий. Настолько, что слезу выбивает. А плакать при Верке совсем никуда не годится.
        - Не могу больше, - честно сказала я. - И сидеть с её ребёнком больше не буду, пусть няню нанимает.
        Сдернула свою сумку с вешалки и вышла. На улице - конец апреля. И солнце светит вроде, старается. Но зябкий ветер сводит на нет все его усилия. Я пожалела, что надела лишь свитер. Кожа под ним сразу покрылась мурашками, волоски на руках встали дыбом. В запале я пересекла наш двор и следующий, стояла сейчас на проспекте. Куда идти, не знаю. Волга папина осталась в гараже, но возвращаться не хочется нисколько.
        Некуда идти от слова совсем. И от этого так тошно, хоть волком вой. Можно было к Маринке, но во-первых, она все ещё на меня обижена, а во-вторых, как я могу отнимать у неё и её будущего мужа воскресное утро? Какое имею право воровать их счастье? Пусть хоть кому-то будет хорошо. Ноги шли сами по себе, даже не спотыкаясь без хозяйского контроля. Я ежилась и куталась в свитер.
        В парке толпы ничего не делающих и никуда не спешащих людей. Правда, в отличие от меня они наслаждаются своим состоянием. Я хочу быть такой же, как они. Чтобы ничего меня не мучило. Хочу наслаждаться выходными, ясным небом и весенним солнцем. Там же, в парке, в первом уже открытом уличном лотке я купила мороженое. Зачем, хоть убей не пойму - холодно. Но сидя на лавочке с пустыми руками, я чувствовала себя самозванкой, не пиво же мне пить. Мороженое было холодным, как ему и полагается, сладким и чуть солёным от слез, которые я не смогла сдержать.
        Это было жутко паршиво - сидеть на этой идиотской лавочке в родном городе, есть это мороженое и понимать, что некуда идти, что никому не нужна и никто не ждёт. Мороженое никак не хотело заканчиваться, капало и марало мои пальцы липкой сладостью. В кусочек голой кожи между кроссовкой и джинсами ткнулось что-то холодное. Я вздрогнула и подняла взгляд. Бублик. Странно, но я даже не удивилась. Словно так и должно было быть. Паршивый день, а они у меня все такие, ставим знак равно - Руслан. Вот только встречаться с ним, нет уж, спасибо.
        - Хочешь мороженку? - спросила я у мопса. Тот вывалил язык, стало быть, согласен.
        Я осторожно уложила мороженое на обертку перед носом собаки.
        - Кушай, мой хороший.
        Вытерла липкие пальцы о свитер и приподнялась, озираясь. Встреча в мои планы не входила. Искать долго хозяина песика не пришлось. Он шагал широким шагом, разговаривал по телефону и улыбался. Я даже опешила на мгновение от этой его улыбки. Без сарказма, без издевки. Такой его улыбки я ещё не видела. Из-за неё я потеряла несколько секунд и катастрофически не успевала убежать. Заметит.
        - Молчи, - велела я Бублику, перешагнула через лавочку и села на корточки за мусорной урной, за ненадежным укрытием полуголого куста и фонарного столба.
        У моих ног лежала пустая пивная бутылка и море шелухи от семечек. Я выругалась, мысленно, разумеется, и зажмурила глаза.
        - Жрешь? - раздался голос Руслана, казалось, прямо над моей головой. - Жри-жри, вымогатель. Я тебя кормить сегодня не буду, ты же еле задницу волочишь.
        Бублик тявкнул. Идите мимо, взмолилась я. Идите дальше. В урну за моей спиной что-то упало, с таким грохотом, что я едва не подпрыгнула. Я тихонько выглянула из-за своего укрытия - Руслан сидел на лавочке за моей спиной, а его пес сидел на асфальте и смотрел на меня круглыми глазами.
        - Уводи прочь своего хозяина, - сказала я одними губами.
        Пес снова тявкнул. Приподнял свою задницу и потрусил прямо ко мне. Господи, взмолилась я, ну за что мне это. Это недопустимо, это невозможно. Мысли бешено заметались. Что я могу предложить судьбе взамен за её благосклонность?
        - Я буду идеально себя вести на Маринкиной свадьбе, - прошептала я.
        Бублик дотопал до моего укрытия и сел напротив меня. Я возвела очи к небу, этой жертвы от меня судьбе мало. На столбе передо мной красовалось объявление. Не реклама. Скорее, социальное. Я пригляделась. В нем говорилось о посещении волонтёрами многодетных и малоимущих семей в следующие выходные, прилагался и телефонный номер для всех желающих.
        - Я желаю, - горячо зашептала я.
        - Бублик, приличные собаки не лазят по мусоркам, - раздался голос за моей спиной.
        - Господи, - добавила я убедительности в свой шепот. - Я позвоню сразу. Я стану волонтером. Я буду кормить уличных котят. Я с Толиком посижу ещё раз. Я не буду ругаться матом. Нет, нет, я просто реже буду ругаться матом. И станцую этот танец. Только умоляю, пусть он уйдёт!
        Бублик, олицетворяющий для меня сейчас господню волю, устало вздохнул и засеменил к хозяину. Я задержала дыхание, я не дышала целую минуту. Потом осторожно выглянула и увидела широкую спину ненавистного мне мужчины. Он уходил. Аллилуйя. Я выждала ещё немножко и стала выбираться.
        - Как второй раз родилась, - пробормотала я.
        - Там ещё жестянки есть? - пробасил голос над головой. Я взвизгнула и шарахнулась в сторону.
        - Господи, - в который раз за несколько минут произнесла я.
        - Просто Коля, - щербато улыбнулся мой собеседник и полез в урну.
        - Больше никогда в жизни, - пробормотала я, запахнула сильнее свитер, мало защищающий от холодного ветра, и ходко пошла прочь.
        - Барышня, а вы ничего не забыли?
        Я недоуменно обернулась. Коля, обладатель обвисших на коленях штанов, потертой жилетки неопределенного цвета и улыбки, не сходящей с бородатого лица, пытливо смотрел мне вслед. А над его головой, словно знак, символ - объявление на столбе. О боже, просто так мне с крючка не сорваться. За сомнительное везение приходится расплачиваться.
        - Да, конечно, - негромко, потупив взор, ответила я, словно школьник, пойманный с сигаретой за углом. - Сейчас.
        Достала телефон и сразу, не теряя времени, набрала номер, и, уже уходя и договариваясь о своей будущей волонтерской деятельности, махнула рукой Коле на прощание. Зачем, не знаю. Он же пожал плечами и наклонился к пакету с жестянками, кем-то оставленными у самой урны. О том, что им двигала жажда наживы, а вовсе не карма, я так и не узнала.
        Я посмотрела на часы - меня не было дома всего полчаса. Без продолжительного чаепития от мамы еще никто не уходил, так что был шанс застать Верку у нас дома. Я вернулась, лёгким шагом взлетела по лестнице, открыла дверь. Так и есть, сидит. Чай пьёт. С конфетами. Терпение, помни, ты сегодня баловень фортуны. А за любое везение надо платить.
        - Вер? - улыбнулась я. - Ты прости меня, пожалуйста. За конфеты и вообще. Я в субботу свободна, можешь Толика приводить, посижу.
        Толик улыбнулся мне робкой улыбкой, сведя глаза к переносице, покосился на вазочку с конфетами. Вздохнул.
        - Ничего страшного, - проявила царскую милость Вера. - Я же понимаю, у тебя ещё просто нет детей. И спасибо за предложение, мне как раз нужно было в парикмахерскую.
        Я обещала судьбе всего раз, напомнила я себе. Подмигнула Толику и скрылась в своей комнате. Переписала список необходимых покупок к следующему воскресенью - там было много всего, от памперсов до раскрасок, и, решившись, набрала Марину. После того вечера мы ещё не разговаривали.
        - Привет, Марин.
        - Привет.
        Взяла трубку и молчит. Спросила бы хоть, как дела. Сказала бы хоть что-нибудь, чтобы помочь преодолеть мне мою неловкость.
        - Насчёт того вечера. Прости, пожалуйста. Я…я так больше не буду. И танец станцую. И улыбаться буду весь вечер.
        Мы снова помолчали. Я вздохнула. Не знаю, как быть. Я привыкла, что Маринка всегда рядом, всегда со мной, даже если по сути нас разделяют сотни километров.
        - Я люблю тебя, - вдруг сказала она, и я по голосу почувствовала - улыбается.
        И сразу так легко стало на душе, словно камень с неё свалился. И слёзы закипели на глазах, дурацкие, глупые, боже, я становлюсь такой плаксой. И подумалось - да что мне Руслан. Я за Маринку убью, если нужно будет, не то что танец станцую.
        Шестая глава
        ОН
        - Руслан Олегович, кофе?
        Я на мгновение замер. Никак не мог привыкнуть к тому, что у меня внезапно появилась секретарша. Признаться, я пытался отказаться от неё, но меня слушать никто не стал. Она полагается мне по статусу. И точка.
        - Эмммм… Черный. С сахаром. Да, с сахаром.
        - Я помню, Руслан Олегович.
        Я опасливо, бочком, пробрался через приемную. Лена, именно так звали мою секретаршу, стояла ко мне спиной, но склонившись так низко, что я бы не удивился, узнай, что оттуда, из-под коротенькой юбки, из тени, прячущейся между бедер, за мной хищно наблюдает ещё один глаз. Расчётливый такой, с прищуром. Я вдруг представил, как должен выглядеть третий Ленкин глаз и фыркнул от смеха. Боюсь, теперь никогда не смогу смотреть на нижние её девяносто без улыбки. Опасливой улыбки, помним про прищур.
        - Все в порядке? - Лена повернулась, качнув бюстом.
        - Без сомнения.
        Я просочился в свой кабинет, закрыл дверь и выдохнул с облегчением. Сюда Лена и все её девяносто без стука не заходят. Наш офис - это небольшой двухэтажный домик на окраине города. Складские помещения внизу, кабинеты наверху. Я, Димка, наши секретарши и ещё двадцать человек. А сначала, ещё не так давно, ютились в трёх комнатах. Растём. Наверное, это хорошо. Теперь я обладатель…Лены.
        Лена робко, точнее сделав вид, что робко, постучала в дверь и внесла мне кофе, который я даже не хотел, но который тем не менее выпил. За окном свирепствовала весна, и в этом году, впервые за многие-многие месяцы мне вдруг захотелось жить. Не знаю, что тому причиной. Хотелось выйти на улицу, бросить свой автомобиль и просто шагать, куда глаза глядят. Странные желания, забытые. И хотелось одновременно спрятаться обратно в свою раковину, закрыться от всех этих перемен, не пускать их в свою жизнь.
        Жизнь налаживается. У меня есть Бублик. Работа. Даже Леночка вот есть. Леночка, словно уловив, что я о ней думаю, снова склонилась в пируэте, едва не уложив грудь на стол. Балерина в ней умерла, в Лене. С такой-то гибкостью.
        Я свободна, читалось в её взгляде. Я готова к быстрому сексу за закрытыми дверями кабинета. Я готова пойти с вами под венец и рожать вам детей. Только поманите.
        Манить её не хотелось. Отчего-то при взгляде на любую девицу, даже такую, как Лена, мне вспоминалась Мышка. И это тоже бесило. Я прищурился, посмотрел на Лену, которая никак не могла понять - раз кофе выпито, то можно бы и катиться восвояси, в приемную. И подумал вдруг - а не трахнуть ли мне ее? Почему бы не взять то, что так активно предлагают? Зачем отказываться? Я лениво размышлял на эту тему, когда дверь вдруг открылась. Хотя сказать открылась - ничего не сказать. Она распахнулась и ударила что есть сил о стену, мне даже послышался лёгкий шелест осыпаемой штукатурки. Я повернулся, представил уже кучу всего страшного, вплоть до рейдерского захвата дюжими амбалами в масках. Но увидел…Мышку. Ту, что едва перевалила за полтора метра ростом. Она стояла в дверях с папкой, прижатой к груди, привычно вздернув подбородок. Я чертыхнулся. Слишком активно радовался жизни - получай. Мышка решительно шагнула вперёд.
        - Я долго думала, - сказала она. - И решила, что встретиться на работе - самый безопасный для нас вариант.
        - А нам обязательно надо было встречаться? - поинтересовался я как можно спокойнее.
        - К сожалению, да. Я не собираюсь организовывать свадьбу одна. У меня волонтерская деятельность, работа и Толик.
        Кто такой Толик, я уточнять не стал. Наверняка уже нашла замену своему мужу. Такие…мышки одни долго не бывают. Закон природы. Шагает по головам мужиков, и ни капли сомнения на лице.
        - Дорогая, - обратилась Мышка к Лене. - Судя по вашему взволнованному дыханию и глубине вашего декольте, я отрываю вас от весьма увлекательного занятия, но вам придётся взять себя в руки и посидеть вон там, - Мышка ткнула в сторону приёмной и мило улыбнулась. - И посидеть очень тихо. Договорились?
        - Руслан Олегович! - вспыхнула Лена.
        - Иди, - кивнул я.
        От Мышки хотелось отвязаться, но я понимал - так легко от неё не отделаться. Если давить, сделает назло. Поэтому улыбнулся тоже, максимально мило.
        - Леночка, - в голос меду, больше, ещё больше. - Подожди и правда в приёмной. Это недоразумение, то есть эта девушка здесь надолго не задержится.
        - Прекрасно! - воскликнула Мышка и шлепнула папкой о стол.
        Лена смерила взглядом Мышку, прям с головы до пяток, та ей ответила таким же взглядом, я даже подумал, что они подерутся. Но обошлось. Мышка обошла стол, плюхнулась в кресло, в МОЕ КРЕСЛО! И ноги задрала на стол. Прекрасно.
        - Чувствуй себя, как дома, - мило улыбнулся я.
        Я знал, как можно поставить её на место. Этот метод работал больше десятка лет. Безотказно. Точнее один раз он обернулся против меня, но нашла коса на камень. Больше подобного не повторится. Надо просто напомнить Мышке, что она меня боится. Нужно просто подпустить её поближе. Тогда она убежит сама. Это всегда действовало. Я не стал ничего ей говорить. Просто подошёл ближе. Сел на стол. Оперся о него ладонью так, что её ножки, спрятанные под тонкой джинсовой тканью, оказались в плену между моим бедром и рукой. И увидел, как улыбка сбежала с её лица. Мышке некомфортно. Мышка смелая лишь на расстоянии.
        - Ну, что ты хотела обсудить?
        Она сняла ноги со стола сразу же. Подобралась, даже нос насупила.
        - Нам нужно определиться с конкурсами. У Маринки токсикоз, у Сергея отчёт, почти все на нас. Ну, если хочешь, мы можем позвать Аньку.
        - Нет! - вздрогнул я.
        Мышка улыбнулась, довольно. О чем, интересно, она думала? Открыла свою папку, разложила на столе бумаги. Вооружилась карандашом. Когда места ей показалось мало, толкнула меня в бок, сгоняя со стола. Словно забыв, что когда-то, много лет назад, мы решили не касаться друг друга. Сейчас она была увлечена. Я даже загляделся ею - вот она какая, когда не занята тем, что меня ненавидит. Светлые волосы убраны в пучок, прядка падает на шею. Свитер скрывает почти все, взгляду зацепиться не за что, на уровне ключиц начинается тёмная ажурная вязь. На носу веснушки - неожиданно. Раньше я их не видел или просто не всматривался в её лицо.
          - Ну что, начнём? - спросила она и оторвалась от бумаг.
        - Наше задание, - сказала она и постучала карандашом по столу, - выбрать тамаду. Тамада - это такой человек, который будет громче всех кричать «горько!» и проводить идиотские конкурсы.
        - А я тут при чём?
        - Слушай, мне самой эта идея нравится не очень. Но если ты согласился, а ты согласился, так что, будь добр, все это хотя бы терпеть. Вот это бумажки с примерными сценариями и прайс-лист. Возьми, почитай.
        Я послушно взял ближайший к себе листок. Делал вид, что читаю, а сам поверх него смотрел на Мышку. Она тоже вперила взгляд в лист бумаги, но делала это куда убедительнее меня. По крайней мере, мне верилось, что она читает.
        - Хватит на меня смотреть, - прошипела она. - В твоих интересах читать. Первый тамада, - она посмотрела на экран смартфона, - придёт уже через десять минут.
        - Куда придёт? - оторопел я.
        - Сюда, - невинно улыбнулась она.
        Я подумал, что два года собирал себя по кускам. Склеивал. Пытался начать жить по-новому, иначе. Так, как не умел. Получать удовольствие от жизни. Для того, чтобы в один прекрасный день в город вернулась Мышка и нахер все разнесла. Я сжал виски ладонями и обречённо застонал. Мне даже её убить не хотелось. Хотелось самому убиться. Например, выброситься в окно. Как жаль, что всего второй этаж - максимум сломаю второе колено. Хотя в таком случае я попаду в больницу, и мне не придётся идти на эту свадьбу. Вариант.
        - Мышка, - попросил я. - Пожалуйста, умри сама. Ужас, как в тюрьму не хочется.
        - До свадьбы две недели, ты понимаешь? Маринка с трудом ходит, сестрами она не обзавелась, Аньку мы не хотим, мама Маринки приедет перед самой свадьбой, я не смогу одна. Я тоже терпеть тебя не могу, но я не справлюсь. Честно. И не стоит так бояться….
        - Единственная тамада, которую я помню, - аналог Верки Сердючки. Если ЭТО придёт ко мне в офис, я плюну на свадьбу и придушу вас обеих.
        В дверь постучали. Леночка, кто ещё? Однако я напрягся. Я уже не ждал от судьбы ничего хорошего.
        - Да?
        Дверь приоткрылась. Ленка была подозрительно пунцовой.
        - Руслан Олегович, - сказала она, с трудом сдерживая смех. - К вам…по-моему, к вам Верка Сердючка.
        - Нет! - ответил я максимально твёрдо, пытаясь держать себя в руках. - Лена, скажи ему…ей, что я в экспедиции на северном полюсе.
        - Но… - попыталась возразить Мышка.
        - Я здесь работаю! - сорвался я. - Ты вообще чем думала?
        - Так что мне делать? - подала голос Лена.
        - Пожалуйста, сделай так, чтобы это исчезло.
        Лена кивнула и вышла. Я повернулся к Мышке. Выглядела она воинственно.
        - Это же несерьёзно. Человек приехал на встречу… Знаешь, как сложно найти хорошего ведущего, когда время поджимает?
        - Несерьёзно превращать в фарс мою работу.
        Дверь снова хлопнула, на этот раз кусок штукатурки отвалился.
        - Не надо, пожалуйста, - обратился я к небесам.
        И обернулся, уже понимая, что моя просьба осталась проигнорирована.
        На пороге кабинета стояло нечто. На нем был яркий макияж, грудь размера этак шестого и ослепительно алое платье.
        - Какого хрена? - поинтересовалось нечто прокуренным басом.
        Я перевёл взгляд на Мышку. Она уткнулась в свои бумаги так, словно ничего интереснее в жизни не видела.
        - Какого хрена меня приглашают для беседы, предварительно упомянув, что явиться надо непременно в сценическом костюме, а потом отказываются от встречи именно по этой причине? На улице, блядь, плюс двадцать, мне жарко в этих сиськах!
        Мышка засопела. Я представил, как стискиваю руками её горло, так, что сопеть она уже не сможет. Определённо. Никогда.
        - Какого хрена, - повторил я вопрос тамады. - Ты пригласила его сюда в этом долбаном костюме?
        - Я подумала, что это будет забавно. Смотри, как забавно! Ха-ха! Смотри, твоя Леночка смеётся!
        Леночка и правда смеялась. Улыбался и Дима, мой компаньон, и ещё пяток человек, столпившихся в приёмной и заглядывающих в кабинет через открытую дверь.
        - Руслан, - произнёс Дима, силясь не смеяться. - Мы не все знали о твоих личных….эм, пристрастиях?
        Моё персональное нечто стояло, уперев руки в крутые бока, и сурово взирало на меня из-под напомаженных бровей. Я мечтал взять Мышку за волосы и удушить, ткнув аккуратным носиком прямо в гигантское декольте приглашённого ею ведущего. Я чувствовал на себе взгляды, чувствовал каждый нюанс. Мышка смотрит настороженно, Нечто оскорблённо, все остальные - со смехом. Я чувствовал, как горят мои уши. Как в восьмом классе, когда я выпендривался перед одноклассниками, а взявшаяся из ниоткуда бабушка спросила при всех, доел ли я кашу и почему не надел вязаные носки.
        Но сейчас-то я знал, что делать. Это я понял ещё на пике своей карьеры. Любой неприятный вопрос можно разрешить, просто открыв кошелёк. Я полез в свой, главное, чтобы там наличные были, уже представил, что со мной будет, если налички не окажется, и успел прийти в ужас заранее. К счастью, купюры в кошельке имелись. Я достал одну приличного достоинства.
        - Неустойка? - спросил я и протянул купюру.
        Она исчезла в том самом декольте, в котором я мысленно похоронил Мышку со сверхсветовой скоростью. Словно её и не было. Однако ведущий остался стоять там же, где и был. И судя по его взгляду, все прекрасно понимал. Я выругался и протянул ещё одну.
        - С вами приятно иметь дело, - пробасило Нечто и вразвалку покинуло мой кабинет.
        - Больше ничего интересного не будет? - спросил Дима, пропуская Нечто в дверях.
        - Спроси у неё, - ткнул я пальцем в Мышку.
        Мышка мило улыбнулась.
        - Нет, второй Сердючки в этом городе не нашлось.
        - Жаль, - ответил Дима.
        Зрители в приёмной рассосались, даже Ленка уселась на своё место. Я повернулся к Мышке, тщательно закрыв за собой дверь. Потом подумал и щелкнул замком. Вытащил ключ, засунул его во внутренний карман пиджака.
        - Эй, ты чего? - спросила Мышка и попятилась к окну.
        ОНА.
        - Ничего страшного не случилось, - сказала я и сделала ещё шаг назад. - Это просто твои комплексы, которые наверняка родом из детства, ты был очень ранимым и мнительным мальчиком.
        - Замолчи, - сказал Руслан и шагнул ко мне.
        Я подумала, отчего бы мне и в самом деле не замолчать? И, не сводя с Руслана настороженно взгляда, стала прикидывать варианты. Окно приоткрыто. Может, выпрыгнуть? Второй этаж, максимум ногу сломаю. Зато тогда мне не придётся идти на свадьбу. Вариант.
        Я зазевалась, воображая, как меня на скорой с мигалками везут в реанимацию, и отвлеклась от происходящего. Зря. Вскинула взгляд - он совсем близко. За мной окно, горшок с кактусом на нем, это плохо, кактусы колючие, никуда не годится такой способ эвакуации. Я шагнула в сторону.
        - Я закричу, - предупредила я шепотом.
        Мой шепот звучал жалко. Я уперлась спиной в стену, лопатками чувствовала её прохладу через тонкую ткань свитера. И поняла, что такое быть в ловушке. Руслан оперся руками в стену по обе стороны от меня и был так близко, нависал надо мной, это просто недопустимо. Надо признать, дурацкая была идея с этой тамадой. Доигралась.
        - Я так больше не буду, - снова прошептала я.
        Я готова была обещать что угодно. Только бы он не был так близко. Чтобы не смотрел так. Я с удивлением поняла вдруг, что у него очень пушистые ресницы. Девчачьи. А сами глаза такие тёмные, почти чёрные. И, пожалуй, если он наклонится ещё, я даже почувствую его дыхание на своей коже. Блин, Света, не смотри на него! Паника начала захлестывать буквально с головой. Какого хрена он молчит? Молчит и смотрит. Нет, так нельзя.
        Словно почувствовав, что я сейчас взорвусь, он оторвал одну руку от стены. Но не для того, чтобы выпустить меня из плена. Он коснулся моей щеки пальцем, легко, почти невесомо. Скользнул вниз по коже, оставляя за собой огненную дорожку. Задержался в ямке между ключицами. Я сглотнула.
        - Если ты думаешь, что я позволю тебе меня касаться, - сказала я, надеюсь, твёрдо, - то ты ошибаешься. Я потом слишком дорого за это плачу, цена неоправдана.
        Пальцы обхватили моё горло. Я чувствовала, как дико бьётся пульс, наверняка он тоже это чувствует. Порадовалась вдруг, что за моей спиной стена, - не упаду. Закрыла глаза, невыносимо было на него смотреть, а отвести взгляд не получалось.
        - Ты странное существо, Мышка, - вдруг сказал он.
        Шепотом, как и я. Он склонился ко мне так близко, что я чувствовала, как от его дыхания шевелятся короткие волоски, выбившиеся из прически. Он так и не отнимал руки от моей шеи, но это не то чтобы нервировало, а с ума сводило.
        - Как глупая бабочка, которая летит в пламя. Беззаботное, бестолковое существо, живущее без какой-либо цели, живущее наперекор. Ты же боишься, боишься меня, зачем ты играешь? Глупая Мышка.
        Я не выдержала и открыла глаза. И поняла, что пропала. Совсем, бесповоротно. Его глаза были напротив моих. Чёрные, колдовские. И все ближе и ближе. И правда, глупая я, бестолковая. Ничему жизнь не учит. Не хочу обратно проваливаться в свои восемнадцать лет. Слишком много боли и ошибок. Даже если тело хочет, я не хочу.
        Его губы коснулись моих. Мягко, едва ощутимо. Я чётко поняла - если ничего не сделаю, то все. Отбегалась. Потом не соберу себя по кускам, не склею. Он растопчет просто, не оставив шанса на реанимацию. Что делать?
        Решение пришло моментально. Я-то знаю, я тоже на него действую. Сколько бы он этого не отрицал. Подняла руку, провела, едва касаясь, по ткани его пиджака, почувствовала, как его губы раскрываются, почувствовала влагу на своих губах, давление, которому сдаться хотелось до звона в ушах просто, покориться. И пока крышу не снесло окончательно, скользнула рукой в его карман, вытащила крошечный холодный кусочек металла, ключ от моей клетки, и сползла вниз по стене. Это было просто, это было быстро. Доли секунды просидела в растерянности, смотря на мужские ноги перед моим лицом, начищенные до блеска ботинки. Откинула мысль, что если подниму взгляд, то уткнусь им как раз в мужскую промежность, и полетела. К двери. На четвереньках, вставать только время тратить. Всунула ключ, повернула, вывалилась в приемную.
        - Леночка!
        От моего вопля секретарша Руслана подпрыгнула на месте и мазнула ярко-красным лаком мимо ногтя, по белой коже, по дереву стола.
        - Да? - спросила она.
        Я обернулась. Руслан сидел в своём кресле, смотрел на меня невозмутимо. Словно не он минуту назад прижал меня к стене и почти поцеловал, да блин, я его язык чувствовала на своих губах! А смотрит…так, словно все это мне приснилось.
        - Вам что-то нужно? - переспросила Лена.
        Полицию, хотелось сказать мне. Или лучше скорую помощь, из психбольницы. Есть такие? Я схожу с ума, и мне срочно нужен укол чего-то такого, что возвращает с небес на грешную землю. И избавляет от галлюцинаций.
        - Да, - сказала я. Мой голос не дрожал. Почти. - Чаю, пожалуйста. Покрепче. Градусов на сорок крепче.
        Лена хмыкнула. Я вернулась назад в кабинет, оставив дверь широко открытой. Села напротив Руслана. Сложила чинно руки на коленях.
        - Удивительная ты, - сказал он. - Дурочка.
        - Это восхищение? - спросила я.
        - Констатация факта. Так что там с нашими тараканами?
        Я посмотрела на время.
        - Следующая тамада придёт….уже сейчас.
        Он помолчал. Чуть оттолкнулся, повернулся с креслом, посмотрел в окно. Я - на его профиль. И зачем он так красив? Почему его смуглая кожа такого теплого оттенка, что её хочется лизнуть, попробовать на вкус?
        Я поймала себя на этой бредовой мысли и чуть не застонала. Куда я качусь!
        - Сорок минут, - он постучал пальцем по часам. - Сорок минут, а потом ты и твои Сердючки катятся прочь из моего кабинета и моей жизни тоже.
        Я смотрела на него, он на меня. Даже сквозь меня, словно я стеклянной была. Меня подмывало обернуться и посмотреть - а вдруг за моей спиной что-то такое интересное, что привлекло его внимание. Но я-то знала, что там открытая дверь, подслушивающая Леночка и все. Минуты, мне благосклонно выделенные, текли, Валерии, следующей ведущей, все не было. Из приёмной послышался шорох, шепот, лёгкие шаги. Не оборачивайся, Света.
        - Руслан Олегович, - шепотом позвала Лена. - К вам пришли. По-моему, Джей Ло.
        Вот теперь обернуться можно, это не значит, что я трушу и отвожу взгляд. На пороге, мило улыбаясь, стояла женщина с большой буквы. А ещё с большой грудью, задницей и невыносимо тонкой талией. С идеальным макияжем, стройными ножками в туфлях на высокой шпильке. Я вдруг застеснялась своего вида и поджала ноги в кедах. Девушка улыбнулась, разумеется, сверкнув белоснежными зубами.
        - Да, - подал голос Руслан. - Вы приняты.
        Я перевела на него возмущённый взгляд. Да ещё немного, и он слюни пустит!
        - Нет, - сказала я. - Тамада не должна быть красивее всех остальных баб на торжестве. Это незыблемое правило. Мисс….в каком году вы победили на конкурсе «Мисс вселенная»? Вы не могли бы подождать в приёмной?
        Девушка снова улыбнулась и вышла из кабинета. При этом повернулась, естественно, к нам спиной. Каюсь, задница у неё была такая, что даже я посмотрела. Наверное, Руслан тоже, я не стала этого проверять. Любой женщине обидно, если отдают предпочтение другой, даже если этот мужчина тот, кого ты поклялась никогда не касаться. Впрочем, грош цена этим клятвам…
        - Тебя не устраивает то, что она сексуальнее тебя? - спросил Руслан прямо в лоб.
        Я опешила. Да, я не мисс вселенная. Но блин, у меня тоже есть чувства. Хотя когда они его интересовали. Все моё детство обидеть меня для него было делом чести. С тех пор он повзрослел не очень.
        - Самой красивой на свадьбе должна быть невеста. А Маринка пятый день встаёт с постели, только чтобы блевать. И ты хочешь привести на свадьбу это? Нет, в таком случае лучше Сердючка.
        Его взгляд смягчился. Не знаю, что сделала Марина, чтобы размягчить его сердце. Как вообще люди с ним дружат? Сумасшедшие, у них никакого чувства самосохранения. От Руслана надо держаться подальше - ещё одно незыблемое правило. Я следовала ему все последние десять лет, а сейчас…что я творю сейчас?
        Я отогнала прочь мысли, поднялась со стула.
        - Мы от неё отказываемся.
        - Ты, - уточнил Руслан.
        Я не стала ждать, что он скажет ещё. Вышла в приемную. Мисс вселенная сидела на стуле, положив ногу на ногу. Коленки у неё тоже были идеальные, разве такое возможно?
        - Уважаемая мисс, - начала я и поймала её недоуменный взгляд. - Сожалею, но вы нам не подходите.
        - Что же, до свидания, - ответила она.
        Слава богу, обойдётся без скандала. Девушка вдруг вызвала моё сочувствие, наверное, таким красивым людям тоже жить не просто.
        - Вы зря выбрали эту профессию, - не удержавшись, ляпнула я. - Мой вам совет, идите работать в стриптиз-клуб, найдите себе миллионера и выскакивайте за него замуж. И все.
        - Спасибо за совет.
        Она собралась уходить и снова повернулась своей шикарной пятой точкой, и я опять на неё посмотрела. Проклятье. Представляю, каково мужикам, когда рядом такое. Я собралась вернуться в кабинет, но мимо меня проскочил Руслан. Вернулся с глянцевым квадратиком бумаги - визитка.
        - Мог бы спросить номер у меня, - скривилась я.
        - И ты бы дала?
        Я не ответила. Из отведенных мне сорока минут истекло уже тридцать. Руслан демонстративно включил компьютер и зашелестел бумагами. Наверное, припереться к нему в офис - одна из самых нелепых идей, которые посещали меня в последние недели. Странно, и почему она показалась мне гениальной? Я посмотрела на часы вновь - скоро должен прийти последний ведущий. Последняя надежда. Найти нормального ведущего, когда свадьба уже на носу, оказывается, хлопотное дело.
        Я вспомнила свою свадьбу, совсем не такую. Нам казалось, что наша любовь выше. Утонченнее. Правильнее. Мы не хотели шумного застолья и пьяных гостей. Мы сделали свадьбу лишь для себя. Эгоизм чистой воды, но мне до сих пор кажется, что наша свадьба была самой чудесной. Оттого вдвойне горче сейчас.
        Блядь. Ну обещала же не думать об этом. Уж не сегодня точно. Тем более Руслан и его придурочная ненависть неплохо отвлекали, и все равно ударилась в воспоминания. В дверь постучали, очень вовремя. Вспоминать своего мужа и одновременно сдерживать ненависть Руслана - зряшное занятие, не стоит и пытаться не сломаться.
        - Можно войти? - спросил бархатный мужской голос.
        - Да, конечно, - встрепенулась я, оторвала взгляд от своих коленей в потертых джинсах, подняла голову.
        И обомлела. Это он. Именно таким должен быть ведущий на свадьбе. Лет около пятидесяти, но не расплывшийся, а подтянутый, стройный мужчина. Красивое породистое лицо, аккуратная ухоженная бородка. Дорогой костюм, умные глаза. Что ещё нужно?
        - Мы вас берём, - выпалила я.
        - Согласен, - сказал Руслан и снова посмотрел на часы.
        - Может, сначала ознакомитесь со свадебной программой? - засмеялся мужчина.
        - Вячеслав, - представился он.
        Пожал руку Руслану, а мою - представьте себе! - поцеловал. Я хотела растаять и стечь под кресло от восхищения, но поймала насмешливый взгляд Руслана и передумала. Раскрыла папку, зашелестела бумагами. Буквы сливались в единое пятно - слишком много всего за один день. Слишком много Руслана. Наверное, я не справлюсь. Испорчу всю свадьбу, Маринка меня возненавидит, мне придётся убегать в чужой город и начинать все сначала. А я для этого слишком, слишком стара. Все, не годятся такие финты.
        - Все прекрасно, - сказала я. - Лучше вас мы никого не найдём. Сегодня уже поздно, Руслан Олегович через полторы минуты выгонит нас из кабинета, но, может, завтра встретимся и обговорим все детали?
        - Замечательно, - улыбнулся Вячеслав, а я подумала: какого хрена мне раньше не нравились бородатые мужики?
        - До завтра, я вам позвоню!
        Вячеслав ушёл, а я вдруг поверила, что все у меня получится. И Маринкина свадьба будет идеальной. И я смогу начать жизнь заново, в этом городе, из которого когда-то уехала. Я собрала бумаги, которые сама не так давно разложила на столе и вдруг засомневалась. Как мне уходить? Наверное, с ним надо попрощаться? С Русланом? Сказать пока? А не выглядит ли это наивно? Вообще я растеряла весь пыл. Я даже не знаю, как попрощаться с человеком, который только и делал, что усиленно ненавидел меня двадцать лет. Да ему премию надо дать и медаль за упорство. А я из себя пока не могу выдавить.
        - Время, - напомнил Руслан. - Твои сорок минут истекли. Можешь катиться обратно в свою жизнь, напиваться и изливать горе чужим собакам.
        Я вспыхнула. Ещё переживала, как корректнее с ним попрощаться.
        - Ты такой милый, - сказала я. - Почти как твоя собака.
        Прижала папку к груди, не защищаясь, нет. Просто…дистанцируясь.
        - Вали, - поморщился Руслан и уткнулся в компьютер.
        Я не стала прощаться. Просто ушла молча. Трусливо сбежала. Бравада, с которой я ввалилась в кабинет час назад, вдруг закончилась, испарилась. Я снова стремительно превращалась в девочку, которой достаточно взгляда, чтобы слёзы, поганые глупые слёзы вдруг покатились по щекам. Ненавижу себя. Ненавижу Руслана.
        Прошла мимо Леночки, которая делала вид, что не видела меня в упор. По узкому коридору полному открытых дверей. Из них доносился многоголосый монотонный гул, люди работали. У всех есть своя команда, даже у Руслана. Одна я осталась не у дел, никому не нужной, отброшенной. Двадцать четыре ступени - и я спустилась в широкий холл первого этажа. Вывалилась через стеклянные двери на улицу.
        Остановилась, вдыхая в себя весну. Ту, что только готовится обрушить на тебя жару и буйство зелени. Терпко пахнущую смолой, смутной зелёной дымкой, накинутой на деревья. Обещаниями. Весна горазда их раздавать. И каждый раз веришь, как дурочка. Что ничего не кончилось, все может возродиться, так же, как природа после зимы. И жить хочется - а зря. Зачем?
        Хотя я знаю, зачем. Конкретно на этой неделе. Для того, чтобы исполнить все данные судьбе обещания. Посидеть с Толиком. Поиграть в волонтера. Незамысловато, правда? Зато держат на земле. Не позволяют раскисать. Не думать о том, что мне двадцать восемь, а моё единственное имущество - ржавеющая машина, которую привезли на эвакуаторе и за которую я никак не могла выбить страховку. Я живу с мамой, по выходным сижу с ребёнком своей кузины, которую терпеть не могу с детства. Далеко, в другом городе, остался мой муж, мои надежды и крохотная могилка на подмосковном кладбище. Там, с дедушкой моего мужа, - я боялась хоронить ребёнка рядом с чужими людьми, пусть это и абсурдно - похоронен гигантский кусок моей жизни. Моих нервов, слез, ожиданий. Мой ребёнок не был просто плодом, безымянным эмбрионом. Он был маленьким человеком. С маленькими пальчиками, с плотно сомкнутыми веками, на которых были ресницы, с тонкой кожицей, через которую просвечивали сосуды. Мой ребёнок был. У него даже имя было, которое вписано на маленький обелиск на далёком подмосковном кладбище.
        Я встряхнулась - все так же стояла у дверей чужого офиса. Не хватало ещё разреветься тут. Руслан будет просто счастлив. Он получает какое-то извращенное удовольствие от моих слёз. Впрочем, когда я вспоминала о ребенке, не могла плакать. Слёзы словно исчезали. Вот из-за чего угодно, да, даже из-за сломанного каблука. А малыш, оставшийся так далеко, нет. Это моя боль, которую никто не поймёт и не разделит, да и делиться ею я не намерена. Это моя ноша, сокровенная.
        Я торопливо пошла прочь. Офис находился в чудесном уголке - окраина города, та самая, где засилье промзон перетекает в многочисленные сады и рощи. Само здание утопало в вишневых деревьях. По одну сторону от него тянулся бесконечный бетонный забор, по вторую - улочка с двух-трехэтажными многоквартирными домами с палисадниками, на которых чернела свежевскопанная земля. В дорожной пыли, у моей припаркованной в тени Волги спал беспородный пес. Увидев меня, он поднял голову и лениво забил по земле хвостом, взметнув пыль и остатки прошлогодних листьев.
        - Хоть кто-то мне рад, - пробормотала я. - Здравствуй, собака.
        Дверь машины, протяжно скрипнув, открылась. Несмотря на то, что жара ещё не накрыла город, а Волга стояла в тени, воздух в салоне был раскаленным, пахло разогретым пластиком и чуть бензином. Я села, уткнулась лбом в руль и закрыла глаза. Не хотелось никуда ехать. Изображать, что мне интересно жить, тоже. Марина. Я должна устроить ее свадьбу.
        Я высыпала хвостатому товарищу остатки печенья из упаковки и тронулась. Позвонила Ане. Сомневаюсь, что Руслан поможет мне с проведением выкупа, следовательно, конкурсы и частушки буду подбирать вместе с его бывшей пассией. Анька была на редкость мила. Мы с ней были ровесницами, но никогда не общались в детстве. А теперь почти родственницы. Она бывшая жена моего сводного брата и сестра будущего мужа моей подруги. Ха-ха. Неисповедимы пути господни. Телефон, отброшенный на соседнее сидение, завибрировал. Номер не был сохранен - я поменяла телефон. Но помнила его наизусть. Каждую циферку. На мгновение задумалась, брать трубку или нет? Хотя кому я вру, если не возьму сейчас, то потом жалеть буду так, что впору о стенку биться головой. Я задержала дыхание. Притормозила, приткнув Волгу к обочине пустой дороги. Каких-то пять секунд - и сердце колотится как бешеное. Интересно, Антон, который слушает гудки, так же волнуется? Я схватила телефон, пока не прервалась его нетерпеливая трель, взяла трубку.
        - Да? - спросила я, не слыша собственных слов из-за набата мыслей.
        Почему так тяжело отбросить прошлое? Только вот ты думаешь, как жить дальше, а стоит прошлому к тебе достучаться, и все, пиши пропало. Отчего хреново-то так, кто скажет?
        - Привет, - ответил Антон. - Ты поменяла телефон, мне пришлось звонить Татьяне Сергеевне.
        - Да, - снова сказала я. - Поменяла.
        - Как у тебя дела?
        - Хорошо, - соврала я.
        Ну не говорить же ему, что я реву по три раза в день и никак не найду смысл жизни. И что очень хочу отмотать время назад и не возвращаться в тот день раньше с работы. Иногда незнание - это благо. Если бы не знала, что мой муж мне изменяет, я бы не выбросила его компьютер в окно и не попала на ютуб. Хотя, если честно, в окно мне хотелось выбросить именно мужа, а ещё бабу, которая с ним трахалась. Если бы я задержалась хоть на час, мне не пришлось подавать на развод, не пришлось бы возвращаться, чтобы зализать раны, в родной город, не встречаться Русланом. Я бы приехала на Маришкину свадьбу, как королева, - в красивом платье, с мужем, с шикарным подарком. Мне бы все завидовали. А потом я бы вернулась в свою благополучную жизнь.
        Однако будем смотреть в глаза правде - я все же пришла в тот день раньше с работы, поэтому имею то, что имею.
        - Правда? - спросил Антон, словно удивившись.
        Я чуть не вскипела.
        - Маринка, ты помнишь её? Выходит замуж. Я буду свидетельницей. Я устроилась на работу и ищу новую квартиру. Все чудесно.
        Надеюсь, он не понял, что я лгу.
        - Я рад за тебя. А мне…представляешь, так одиноко. Никогда раньше не думал, что ты занимаешь столько места в моей жизни.
        То, что я испытывала ранее, херня. А вот то, что сейчас, это ненависть. Чистая. Если только с маленькой толикой дикой надежды. И отчаяния.
        - Извини, мне надо бежать, - сказала я. - Приятно было…поболтать…
        И сбросила звонок. Боже, будто марафон пробежала. Ещё немного, и я стала бы умолять его пустить меня обратно. В свою жизнь, квартиру и постель. Но мне хочется ещё сохранить хоть ту каплю гордости, что ещё сохранилась. Не втаптывать себя в грязь ещё больше. Не входят в одну реку дважды. Надо просто идти дальше. А если надо будет, то ползти. Лелея глупую гордость, которая мешает быть счастливой, зато повышает самооценку. Господи, какая же я дура.
        Я повернула ключ в замке зажигания - машина чихнула, дернулась и остановилась. Проклятье, ну что за долбаная жизнь? Почему все это происходит именно со мной? Почему двадцать лет назад отец Руслана полюбил мою мать? Ах, если бы иначе. Одной проблемой было бы меньше.
        Я вдруг подумала, что тогда у мамы не было бы многих лет счастья, и застыдилась. Вышла из машины, попинала колесо. Мимолетно пожалела, что дорога абсолютно пуста, даже не у кого стрельнуть сигарету. Достала телефон, он пикнул предупреждением и умер. Прожорливая тварь, которую я опять забыла зарядить. Лучше бы он выключился до того, как мне позвонил Антон. Всем было бы лучше. И легче.
        Я пнула колесо ещё раз для очистки совести. Села обратно в машину, покрутила ключ. И чудо! Волга завелась и потом поехала вперёд так, словно не была старше меня. Я растрогалась и поцеловала руль.
        - Спасибо, малышка, - потом подумала, и добавила: - Мир вовсе не так паршив, как мне кажется.
        За все надо платить. Особенно, за свои обещания. Помня, что скоро воскресенье, в которое я обещалась быть волонтером, направилась к торговому центру. Список необходимых покупок у меня с собой. Не требовалось ничего особенно дорогого - все это предоставлялось благотворительной организацией. Только то, что купить по силам. Канцтовары, сласти, игрушки, памперсы. Нужнее были мои руки и моя машина. А также моё желание помочь. Весьма сомнительное желание, но, кроме меня и щербатого Коли, об этом никто не знает.
        Через два часа я выходила из торгового комплекса с двумя большими пакетами. Мамы дома не было, в квартире было тихо и прохладно. Я высыпала свои покупки на диван. Они были такими новыми, яркими, так вкусно пахли. Такие же я покупала бы своему ребёнку. Хватит, Света. Уже скоро ты поедешь и подаришь все это пусть и чужим, но от этого не менее заслуживающим любви и внимания детям. Надеюсь все же, что эти дети будут симпатичнее Толика. Я не удержалась и засмеялась.
        Седьмая глава
        ОН.
        Ветер свистел в ушах. Это то, что мне нравилось. То, что я полюбил с некоторых пор. Садиться на мотоцикл, забывая про шлем, и лететь вперёд что есть сил. Главное, не попасться на глаза сотрудникам ДПС. А остальное неважно. Ходить по краю - это интересно. Щекотно. Словно даёт почувствовать, насколько ты жив, если можешь погибнуть в любую секунду.
        Наш офис был всем хорош. В том числе тем, что можно было загнать своего железного коня в ангар и не вспоминать до вечера. Так я и сделал. Отряхнул брюки от дорожной пыли, широким шагом вошёл в здание, поднялся на второй этаж.
        - Руслан Олегович! - расцвела Ленка, которая впервые за неделю пришла раньше меня.
        - Здравствуй, дорогая! - широко улыбнулся в ответ я.
        Ленка привычно вывалила вперёд огромное, почти не оставляющее простора воображению декольте, на которое, впрочем, у меня был иммунитет.
        В кабинете было тихо, едва заметно пахло пылью, одиноко стоял кактус на подоконнике. Я открыл окно, впуская в помещение весну. Включил компьютер, посмотрел минутку на заставку.
        И вдруг остро пожалел, что Мышка сегодня не придёт.
        Может стоило отказаться от этого Вячеслава? В конце концов, если Маринка имеет права вето на слишком красивых баб на свадьбе. Почему бы и Серёге не возмутиться по этому поводу?
        И тогда я бы снова с ней увиделся. Нет, вовсе не потому, что она мне нравится. Просто потому что она…забавная. Я бы спорил с ней, смотрел, как она бесится, как поджимает губы, как бьётся отчаянно жилка на её шее.
        Маленькая, храбрая и одновременно такая трусливая девочка.
        Мозг горазд проводить аналогии. Вспомнил про Мышку - вспомнил про мальчика с клюшкой. Тоже смешной и нелепый. И уверенный в том, что смел, как лев. Впрочем, он ещё маленький, ему его иллюзии простительны. Тогда, в ту ночь, я проводил его до дома. И чувствовал, что он понимает, что я иду следом, и боится. Но лишь крепче сжимал в руке клюшку.
        На столе лежал тисненый квадратик. Визитка. Я забыл уже, как зовут эту девицу, но надпись услужливо подсказала - Валерия. Подумал, мысли о Мышке вылечатся качественным сексом. С красивой женщиной. Надо позвонить обязательно.
        День тянулся медленно и уныло. Я привык считать себя лишним винтиком в слаженной работе нашего офиса. Уклад сложился ещё до моего прихода - я всего лишь вложил в дело все свои последние деньги, даже квартиру продал, что досталась мне от бабушки. За что получил партнёрство, работу, стабильный заработок и уверенность в завтрашнем дне. Но не удовлетворение, нет. Его я получал, скользя по льду, чувствуя, как за мной следят сотни и тысячи взглядов, как восторженный рев разрывает стадион, когда удаётся сломать оборону противника. Я привык купаться в восхищении. Раздавать автографы пацанам, которые сами мечтают стать хоккеистами. Трахать красивых девиц, не утруждаясь запомнить их имя.
        А сейчас стал просто офисным работником. Да, пусть и партнёром. Но все это… оно так не интересно.
        Впрочем, сегодня я быстро перестал горевать по этому поводу. По любому поводу. Димка уехал в цеха, и все вдруг вспомнили, что я есть. И что я, в некотором роде, тоже начальство, коль имею процент от дохода, отдельный кабинет и даже Ленку.
        И все повалили ко мне, потрясая бумагами, заглядывая в глаза заискивающе или, наоборот, гневно. Выпрашивая, жестикулируя, доказывая. Выбивая из головы все мысли. Даже о Мышке я не думал. Почти.
        Вечером я вывалился в приемную. Пиджак мой был давно измят, верхняя пуговица рубашки расстегнута, рукава закатаны. Я устал, впервые за долгое время. Причём не физически, мне просто вытрахали мозг.
        Ленка при моём появлении даже не выпятила декольте. Глянула в мою сторону устало и вновь уткнулась в монитор компьютера.
        - Сложно быть нужным, - зачем-то сказал я.
        - Ага, - уныло согласилась она.
        Я посмотрел на неё и подумал - ведь наверняка ей не нравится её работа. Быть может, даже я сам ей нравлюсь не очень. Работа - деньги, свободный мужик - шанс. И все. И мне вдруг стало её жалко. Нет, не настолько, чтоб загнуть ее тут же, у стола, а потом забрать в свою жизнь и делать ей детей.
        - Долго тебе? - спросил я.
        - Миллион циферок ещё.
        - Иди домой, - по-барски разрешил я. - Завтра доделаешь.
        Ленка взвизгнула. Ещё немного, и она бросилась бы мне на шею, выражая восторг. Но, слава богу, этого не сделала. И к счастью, Димка все ещё не вернулся и не видел, как я затягиваю трудовой процесс посредством разбазаривания трудочасов наших работников.
        Вскоре я уже летел на своём мотоцикле, лавируя между машин, объезжая пробки, как придётся, и злорадствуя по этому поводу. Все эти люди заперты в своих машинах, вынуждены вдыхать грязный загазованный воздух, слушать музыку, льющуюся из динамиков. А я, нарушая все мыслимые правила и слушая лишь ветер, летел туда, куда хотел. Хотя кого я обманываю? Я летел домой, так как Бублика уже давно пора выгуливать.
        Бублик уже сидел в прихожей с поводком в зубах и укоризной во взгляде. Мне дико хотелось в душ, быть может, даже пива холодного, но пришлось снова выходить в весенний быстро стынущий вечер.
        У моего мотоцикла, скромно стоящего на свободном пятачке у подъезда, Анька. Я сразу узнал её, несмотря на то, что она стояла ко мне спиной. Всё-таки она была почти моей женой. Женщиной, которая делила со мной кров и спала в моей постели.
        Мне по-детски наивно хотелось, чтобы она просто не обернулась, не увидела меня. Но я понимал, что встречи в любом случае не избежать.
        - Ну здравствуй, - сказал я в Анькину спину.
        - Привет.
        Анька повернулась ко мне. Лёгкий плащ, под ним рубашка, расстегнутая настолько, что ещё одна пуговица - и можно уже считать её раздетой. Она всегда любила своё тело и не считала нужным его скрывать. Когда-то мне это нравилось.
        Она улыбнулась. Я знал, что улыбки она репетирует. Их десятки. Каждая к определённому моменту. О, если Аньке того хотелось, она могла быть очень убедительной. Сейчас улыбка была лёгкой, грустной. Едва заметной.
        - Соскучилась, - сказала она и пожала плечами.
        Грудь её чуть колыхнулась, я скользнул в ложбинку взглядом, она этот мой взгляд поймала. Снова улыбнулась, уже торжествующе. Бублик вдруг заскулил и попятился назад настолько, насколько ему позволил поводок. Нет уж, животное. Я не позволю тебе сбежать и оставить меня с ней наедине. В конце концов, тогда, почти четыре года назад, именно она притащила тебя домой домой. Чуть пьяная, со сверкающими глазами, положила на мои колени светлый круглоглазый комочек. Носилась с ним три дня, а потом решила, что он утомителен. Так я обрёл Бублика.
        Пес словно уловил мои мысли, посмотрел на меня, вздохнул грустно. Бедное дитя развода.
        - Погуляем? - предложила Анька.
        Вынула из моих рук поводок, наверняка считая, что её прикосновение меня взволнует. Нет, Анька, прошло все. Не действует на меня твоя магия. Почти. Просто не отключает больше полностью мозг. Бублик топал вперёд и оборачивался то и дело, словно не веря, что его и в самом деле ведёт она. Даже столбы обнюхивать забыл. В конце концов, вспомнил, зачем мы вышли на улицу, и забрался за самый неприметный куст.
        - Фу, - сказала Аня.
        И сунула поводок обратно в мои руки. Вот так. Её никогда не хватало надолго.
        - Анька, зачем ты пришла? - наконец спросил я.
        - Мы же не чужие, - с вызовом сказала она. - Почему я не могу прийти? Тем более сейчас. Столько хлопот с этой свадьбой, а Маринка меня так утомляет. Я хочу развеяться, может, сходим куда-нибудь?
        - Нет, Ань, - ответил я как можно мягче. Не хватало довести её до истерики, то ещё зрелище.
        Дождался, когда Бублик вылезет из-за куста, и направился в сторону дома, благо, было недалеко - справлять нужду мы ходили на пустырь с заброшенной много лет назад стройкой. Пес потянул в сторону парка, но я покачал головой. Не сегодня.
        - В выходные поедем в деревню, - пообещал я.
        Пес вздохнул и согласился. Я подумал - неужели Анька так отпустит меня? Даже без скандала? Боже, люди и в самом деле меняются.
        - Ты трахаешься с ней, да? - крикнула она в мою спину.
        Я вздохнул, переглянулся с Бубликом. Нет, не меняются люди, не бывает чудес.
        - С кем? - устало переспросил я, не останавливаясь.
        Анька догнала меня, дернула за рукав, вынуждая остановиться, обернуться.
        - Со своей долбаной мышью! - перешла на визг она.
        Визг ей не шёл. Лицо пошло красными пятнами. Если бы ей сейчас дать взглянуть на себя в зеркало, она мигом бы уняла свою истерику, хотя бы для того, чтобы привести себя в порядок. Но зеркала, к сожалению, у меня с собой не было.
        - А если да?
        Её лицо перекосилось. Даже зубами скрипнула. Бублик тонко взвизгнул. Я едва удержался от того, чтобы посмотреть на часы. Я хотел домой. Принять душ. Выпить холодного пива. И совсем не хотел стоять здесь, на этом пустыре, и слушать Анькину истерику, которых я и раньше навидался достаточно. Достаточно для того, чтобы бешеная Анька перестала возбуждать. Надоела. Не хочу секса на битой посуде и расцарапанного лица. Устал. Видимо постарел.
        - Как ты можешь? - крикнула она. - За моей спиной!
        - Я за твой спиной уже два года преспокойно сплю с другими женщинами. Ушла, так вали. Не приходи сюда трясти сиськами, пожалуйста. Тебя Бублик боится.
        - Козёл! Раньше мои сиськи…
        Замахнулась рукой. Взяли моду по щекам меня бить. Я легко перехватил её, сжал. Не к месту подумал, а почему тогда позволил Мышке ударить себя? Может, и правда виноватым себя чувствовал? Смешно.
        - Ключевое слово - раньше.
        Анька дёрнулась, пытаясь до меня добраться, а я остро пожалел, что она сестра моего друга. Не надо было связываться, надо было думать головой, а не …другим местом. И получилось, что приклеилась, не оторвать. И на хуй не пошлешь. Скорее бы свадьба прошла, скорее бы Аня нашла себе нового мужика. Я легонько оттолкнул от себя Аньку, но видимо не рассчитал силы, она плюхнулась на задницу. Зарыдала, размазывая по лицу слёзы. Раньше мне пришлось бы успокаивать её сексом и подарками. Я вдруг обрадовался, что это осталось в прошлом. Воистину, все, что не случается, к лучшему.
        Если не считать конечно ебаного колена.
        Я свистнул собаку и торопливо пошёл домой. Бублик бежал рядом, почти прижимаясь к моим ногам. Он очень боялся своей бывшей хозяйки, которая кричала: «Либо я, либо эта псина», совсем забыв, что сама в приступе умиления этого щенка и притащила.
        Я не стал оборачиваться, смотреть, рыдает ли ещё Анька или провожает меня изумленным взглядом. Как это - посмел её не успокоить? Поздоровался с бабушками, что стояли, греясь в последних вечерних лучах у подъезда, поднялся в квартиру, налил Бублику воды.
        - Злая тётя больше не придёт, - ответил я на вопросительный взгляд собаки и засмеялся.
        Победитель, блядь. Почти избавился от бывшей гражданской жены.
        Разбросал одежду прямо по дороге в ванную, закрыл стеклянную дверцу душевой кабины, включил воду на всю мощность, смывая с себя и долгий день, и дурацкую ссору с Аней, и её обвинения. И мысли о Мышке. Они были самыми въедливыми. Анька бросила свои слова в благодатную почву. Нет, я не спал с Мышкой. Хренову кучу лет. Но я слишком хорошо помнил, как это может быть. Помнил вкус её губ, когда, не удержавшись, чуть коснулся их языком, не планируя, не желая даже её целовать… как билась эта жилка пол моей ладонью. Какая тонкая шея - сжать так легко. И то, как она закрыла глаза и, кажется, даже дышать перестала. Обманчивая покорность.
        Ненужные воспоминания привели к ненужным последствиям. Прилила к паху кровь, набухла горячо, запульсировала, словно требуя выхода. Хотелось закрыть глаза, как это делает Мышка, опустить руку и несколькими твёрдыми уверенными движениями дать выход копившемуся уже столько дней напряжению и возбуждению.
        Я вспомнил тот день, миллион лет назад, на даче. Жаркое солнце, соленая кожа. На спине Мышки нелепая татуировка, вызывающая нелепые желания. Моя голова на коленях девушки, как же её звали? Она говорит что-то, а я пытаюсь не смотреть на неё. На Мышку.
        А потом, ночью, словно вор, словно преступник, прячась от самого себя, яростно дрочил, вспоминая её руку в своей руке и себя же ненавидел. Чувствуя себя униженным за то, что хочу её. Но этого больше не повторится. Я, блядь, взрослый уже мужик и дрочить, думая о бабе, не буду. Из принципа. Тем более думая о Мышке.
        Я прибавил холодную воду. Подумал и прибавил до упора. Ледяные струи упруго били по коже, сначала обжигая, а потом начиная казаться даже почти теплыми. Я стоял так долго, сколько смог.
        Вышел из душа, пошлепал босыми мокрыми ногами по коридору. Я знал, что надо делать. Надо позвонить этой ведущей. И все. Есть много секса, нет никаких проблем. Визитка была в кармане пиджака. Я точно помнил это.
        Поднял пиджак с пола, пусто.
        - Животное, ты визитки не видело? - спросил я, входя в комнату.
        Бублик покосился на меня и вернулся к своему занятию. К догрызанию белого квадратика тисненой бумаги. Блядь.
        - Видело, - констатировал факт я и пнул пиджак ногой.
        Он пролетел по комнате и упал за креслом.
        А я подумал - номер Валерии есть у Мышки. Наверняка. Это же прекрасный повод…
        Я одёрнул сам себя, остановился, замер как в копанный посреди комнаты, вызвав недоумение Бублика. Повод для чего? Встретиться с Мышкой? Я вообще в своём уме?
        ОНА.
        Я такая милая.
        Чертовски. Невыносимо.
        Такая милая, что сдохнуть хочется.
        Набухал почками стремительно наступающий май. Солнце жарило не по-детски. Словно опомнилось, что весна наступила, что пора. Я сидела в едва заметной, ажурной тени куста и плавилась от жары. Меня имели мои же клятвы.
        - Толик, ты ещё долго?
        Толик оторвал взгляд от кривого куличика, по которому бил лопаткой, посмотрел на меня и расплылся в улыбке. Это создание все ещё отказывалось со мной разговаривать, но ладили мы настолько прекрасно, насколько это возможно.
        Я похлопала себя по карманам джинсов, проверила карманы лежащей на скамейке куртки - пусто. Забыла телефон. А надо позвонить Вере и спросить, когда она уже заберёт своего ребёнка? Не верю, что визит в парикмахерскую может затянуться на четыре часа. Позвонить маме, может, она уже вернулась. Надо принять душ, смыть с себя пот. Нужно обязательно привести себя в порядок, у меня впереди ещё одна встреча по поводу организации свадьбы, чтоб её. Хотя я тут же устыдилась - и так наломала дров. Теперь нужно быть паинькой.
        И почему же так хочется курить? Я повертела головой - одни мамочки. И не у кого стрельнуть сигарету, которую я могла бы скурить, спрятавшись от чужих взглядов за углом. Хотелось в душ, сигарету, умереть. Именно в таком порядке.
        - Толик, милый, пойдём домой!
        Толик предпочел сделать вид, что меня не слышит, и продолжил деловито разрушать плод труда своих рук. Я чертыхнулась.
        - Толик, я тебе конфету дам. Две.
        Ребёнок поднялся, отряхнул с коленок налипший на них песок, положил лопатку в ведро и протянул мне маленькую ладошку. Я не выдержала и улыбнулась.
        - Пойдём.
        Мы пошли к дому, мне приходилось приноравливаться к его шагу. Гулять с ним было даже интересно. Можно было воображать, что я его мама. А ладить с ним посредством торга было очень-очень просто.
        - Толик, я тебе нравлюсь? - зачем-то спросила я.
        Ребёнок не ответил, задрал голову в полосатой шапочке и улыбнулся. Надеюсь, это положительный ответ. Отрадно осознавать, что хоть кому-то из мужского племени я нравлюсь. Пусть даже этому мужчинке ещё нет четырёх лет, но тем не менее…
        Толик потянул меня к лифту, я привычно на лестницу.
        - Топай ножками, дорогой. Это же полезно.
        Ребёнок молча согласился. Я даже привыкать начала к такому одностороннему общению. В подъезде было прохладно и чуть пахло хлоркой - уборщица работала на совесть. Толик старательно шагал и пыхтел. Блин, к детям так быстро привязываешься. Даже к таким маньячным.
        - Один, - сказала я, подняв ногу на очередную ступень. - Два. Три.
        Так и шагали, считая ступени до своего третьего этажа. Толик так старался шагать со мной вровень, так прислушивался, что сердце моё не выдержало. Меня видимо сильно припекло солнце, но маленький Толик маньяк начал меня умилять.
        - Мам, ты давно дома? - крикнула я вглубь квартиры, развязывая шнурки на детских кроссовках. - Видишь, я давно тебя могла сдать, а все гуляла.
        - Примерно час, - ответила мама. - Света, у нас…
        Она не успела договорить. Я бросила куртку, шагнула на кухню, увлекая за собой ребёнка и размышляя над тем, как дать ему конфету и остаться непойманной мамой. О, надо увести его в ванную, мыть руки и там сладкое и скормить! Я не обратила внимания на встревоженный мамин голос, на Толика, который тыкал пальцем, как всегда молча, в угол прихожей. Зря. А хотя что я могла бы изменить? Назад перемотать? Лет на пять?
        В углу прихожей скромно стояли мужские ботинки. Это я поняла уже слишком поздно, когда увидела их обладателя сидевшим на маминой кухне и пившим чай из моей чашки. Антон.
        Он улыбнулся, мама развела руками, Толик прижался к моей ноге.
        - Привет, - сказал Антон, как ни в чем не бывало. И улыбнулся ещё раз. Видимо для большей убедительности. - Ты не брала трубку.
        - Может, потому, что не хотела с тобой говорить?
        Я устало опустилась на табуретку. Мама отводила взгляд. Ну не скандалить же при ней? И тем более при Толике. Ему вздорной мамаши за глаза.
        - Мам? - позвала я.
        - Ну что я могла сделать? - не выдержала наконец она. - Он твой муж!
        - Бывший, - уточнила я. Антон поморщился.
        - Он пять лет был моим зятем. И не может в одночасье стать чужим человеком. Пожалуйста, разбирайтесь сами. Толик, пошли гулять.
        Я вскипела. Она думает, мне легко? Взять и вырвать из своей жизни человека, который и мне чужим не был? Антон отпил ещё чай и потянулся за пирожком. Я, блядь, страдаю, а он чай пьёт. С пирогами мамиными.
        - Вкусно? - спросила я.
        Антон молча кивнул - рот занят. Я потянула к себе блюдо с пирожками. Взяла в руку один, румяный, ароматный. Мама всегда была на них мастерица. Размахнулась и кинула в него. И даже попала. Прямо в лицо.
        - Жри, - и кинула второй. И снова попала. - Если тебе вкусно.
        Антон замер. Даже руку с надкушенным пирожком в сторону не отвел. Видимо был слишком ошарашен моей выходкой. Конечно, я столько лет была хорошей девочкой. И была бы дальше, если бы кто-то не вышел за рамки. Лишь намёк на воспоминание - и ярость бурлит с новой силой. Очередной пирожок сминается в моих пальцах, на пол падает ароматная начинка.
        - Жри, - снова повторяю я и бросаю.
        Попадаю в расстёгнутый ворот белоснежной рубашки. Часть начинки заваливается за шиворот, часть расплывается жирным пятном по ткани.
        - Света! - испуганно выкрикивает мама.
        А Толик смеётся. Громко, заливисто. Я первый раз слышу его смех. И вдруг тоже начинаю хохотать.
        - Ты сумасшедшая, - говорит Антон, отряхиваясь.
        - Вот и не езди больше сюда! Не железная я, понятно!
        Развернулась и выскочила из кухни. Пока обувалась, тревожно вздрагивала - боялась, что он побежит за мной. Бубнила, извиняясь, мама. Наверняка ещё рубашку ему стирать будет. В коридор вышел Толик. Улыбнулся чуть виновато.
        - Все хорошо, - сказала я ему. - А конфету мы с тобой потом съедим. Попроси пока пирожок у тети Тани. Там ещё есть.
        Подхватила сумку и выбежала из квартиры. Сердце колотилось где-то в горле, казалось, что сейчас просто разорвет мою плоть одним из ударов. И уж тогда-то я точно сдохну. Торопливым шагом я завернула за угол здания, пересекла двор и снизила темп. Теперь не догонит никто. Зашла в ближайший магазинчик, купила банку пива, пачку сигарет, зажигалку. Села на лавку, открыла пиво и сделала большой глоток.
        - Ты жалкая неудачница, - произнесла вслух громко. - И начинающая алкоголичка.
        Пиво было холодным. Настолько, что уже было неважно, какое оно на вкус. Открыла пачку сигарет, вытянула первую, сломав её дрожащими руками. Проклятье. Вторая извлеклась без проблем, я закурила, жадно вдыхая терпкий дым. И вот тогда позволила себе думать.
        Какого хрена? Зачем он приехал? Что хочет доказать и кому? Себя хочет обелить?
        Как объяснить ему, как себе объяснить, что мы теперь чужие? Не воротить, к сожалению, ни сказанного, ни сделанного. Ещё бы понять это…самой.
        Пиво в жестянке быстро нагревалось от моих рук и солнца. Алкоголь не приносил облегчения, это я уже проходила. Точнее пыталась пройти, но финишировать достойно мне не позволил Руслан и его собака. Блин, вспомнила же. Беда с этим мозгом. Не понос, так золотуха. Не один мужик, так другой.
        Один упрямо, до последней родинки свой и родной. Который должен стать чужим, обязан. Ибо между нами столько слов и поступков, что жить дальше, просто сделав вид, что ничего не произошло, не получится. Надо только самой привыкнуть к тому, что у меня нет мужа. К этому должен привыкнуть Антон. Даже мама моя.
        Второй мужчина был чужим всегда. Несмотря на то, что наши родители любили друг друга. Любили горячо, трепетно, по-настоящему. Но даже у их любви не хватило сил, чтобы хоть примирить нас с существованием друг друга.
        А я, глупая, безвольная женщина, продолжала думать. Причём, об обоих этих мужчинах. Мозгов у меня ни на грош. И выхода из этой ситуации нет. Только жить дальше, терпеть. Надеяться, что все это дерьмо однажды закончится.
        Под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка, я вздрогнула.
        - Пардон, мадемуазель, - отозвался сиплый бас.
        Передо мной склонилась кудлатая голова, потом мелькнула смутно знакомая щербатая улыбка.
        - Коля! - вспомнила я.
        - Позвольте? - указал Коля на мою почти пустую жестянку.
        - Да-да, конечно.
        Я отдала ему банку из под пива и встала с лавки, растерявшись отчего-то. Одним ловким движением смяв жестянку, Коля забросил её в сумку и пошёл дальше, шаркая тапочками, а я осталась стоять и смотреть ему вслед.
        - У вас, мадемуазель, ещё есть дела, - напомнил Коля, не оборачиваясь.
        Хренов бомж, восхитилась я. Полезла в сумку. Шесть пропущенных от Антона, два от мамы, один от Маринки. Вот кому я сейчас нужнее. Возвращаться домой, томиться под маминым взглядом, убеждать себя в том, что мужчина, сидящий напротив, чужой? Увольте. А учитывая то, что скоро наверняка и Верка явится, вспомнив о том, что у неё есть ребёнок… Нет, шквал её навязчивого любопытства мне не выдержать.
        - Спасибо! - крикнула я в Колину спину.
        И сама удивилась - за что? Пожала плечами и, на ходу набирая Маринкин номер, отправилась к автобусной остановке. А через сорок минут уже выходила из переполненной душной маршрутки на не менее душную улицу. Проехала-то всего ничего, а как будто и маму, и Толика, и Антона оставила где-то в прошлой жизни. Словно притупились все чувства. Алкоголь помог? Никотин? Или просто надоело переживать? Эх, кто бы знал. Скорее всего, измученный мозг просто взял тайм-аут, чтобы не доводить себя до перезагрузки.
        Передо мной находилось длинное трёхэтажное здание бывшего дома культуры. С колоннами по фасаду, высокими потолками, прохладными коридорами. Сейчас здесь было множество разных офисов, но, судя по афишам, наклеенным на стенде у входа, какая-то художественная деятельность здесь велась. Вдоль одной из стен стояли строительные леса, впрочем, ни одного рабочего не наблюдалось. Лениво ворковал голубь, увиваясь в незамысловатом танце вокруг своей избранницы, откуда-то издалека доносился едва слышный гул машин. С широкого неба в немыслимых количествах лился свет. Все это было так идиллично, это ДК, тишина эта, даже каска строительная, что валялась на ступенях. Словно нет вокруг никого. А Антон и правда остался где-то в прошлой жизни вместе со всем остальным человечеством, с маршруткой, которая меня сюда привезла. А я провалилась в параллельную вселенную или просто осталась последним не исчезнувшим человеком на земле.
        Я представила, каково это, и испугалась. Нет уж, пусть будут. И Антон, и Руслан. Только где-нибудь подальше от меня. Перешагнула через валявшуюся каску и вошла в приоткрытую высокую дверь. Изнутри повеяло прохладой, запахом сырой штукатурки, едва уловимо - эмалированной краской. Я вздохнула этот запах, который почему-то ассоциировался с детством, полной грудью. Достала телефон, прочла последнее СМС от Марины: «Второй этаж, кабинет номер двадцать восемь».
        Широкие ступени чуть поскрипывали, перила были окрашены в ядовито-синий цвет, который даже не пытался притвориться деревом. Я поднялась наверх, прошла длинным широким коридором мимо ряда одинаковых дверей. Из-за некоторых из них доносилась едва слышимая музыка, а из одной звонким голоском одно из стихотворений моего детства.
        Не здание, а машина времени просто.
        За дверями с табличкой двадцать восемь - тишина. Я прислушивалась мгновение, затем толкнула их и вошла. Большой, почти пустой зал, белые стены, высокие окна. На столе, скромно притулившемся в углу, сидит, уткнувшись в планшет, Марина. Услышав скрип, подняла голову, улыбнулась мне.
        - Света, я так рада, что ты пришла!
        Отложила планшет, поднялась мне навстречу. Беременная, а, наоборот, похудела. Истончилась. Если не знать, не догадаешься. Щеки ввалились, глаза словно стали больше, морщинки чётче.
        - Как я тебе? - спросила она.
        - Шикарно, красотка, - начала было я, но встретила её насмешливый взгляд и осеклась. - Да так себе выглядишь. Но уверена, что это ненадолго.
        - Токсикоз.
        Я не стала говорить ей, что мне это знакомо. Незачем напоминать, портить человеку день. Не стоит ей сейчас думать, что может быть и такое, что твой ребёнок рождается мёртвым, потому что твой организм отказался его вскармливать. Хреновые воспоминания. Не для твоей беременной подруги точно.
        - А где Сережа? - наконец поинтересовалась я.
        - Уже ушёл.
        Маринка вполне невинно пожала плечами. И попыталась перевести тему, что мне очень не понравилось.
        - Спасибо за Вячеслава, он просто…
        - Марин. В чем дело?
        Она карикатурно прижала руку ко лбу и вздохнула.
        - Я заманила вас обманом.
        - Вас?
        - Тебя и Руслана.
        Она поднялась, сделала несколько шагов, потом вернулась и взяла меня за руки. Её ладони были сухими и совсем холодными, словно не царила на улице нетипичная жара.
        - Я понимаю, что ты на много готова ради меня. Именно сейчас. Я это очень ценю. Но решила поставить вас в известность по факту. Сейчас.
        - Что? - переспросила я.
        - Сейчас придёт Руслан, и вы будете репетировать танец.
        Проклятье, простонала я мысленно. Если честно, то выражение было намного откровеннее. Таким, что скажи я его при маме, и схлопотала бы по губам, несмотря на свой почти тридцатник и развод за плечами.
        - Маринка, я три часа жарилась на детской площадке. Я пропотела насквозь. Приехал Антон, а тут ещё и танец…
        - Антон! - Маринка прижала ладонь к губам.
        - Потом расскажу, - бросила я шепотом, потому что дверь снова открылась.
        Открывалась она очень медленно, не забыв при этом зловеще скрипнуть. Я уже даже знала, кого увижу. Тут к гадалке не ходи.
        - Привет, Марин, - сказал Руслан и увидел меня.
        - Здравствуй, милый, - пропела я, Маринка дернула меня за рукав, удерживая.
        Она шагнула вперёд, обняла Руслана небрежно, даже в щеку поцеловала. Бррр. Тут уточнить - не стоит вспоминать, что он лизнул мои губы совсем недавно. Совсем не стоит. Вообще мозг лучше отключить.
        - Если мы все тут собрались, - жизнерадостно воскликнула Маринка так, словно не раз эту фразу репетировала. - Может, разучим наш танец?
        Руслан чуть приоткрыл рот, на меня посмотрел, видимо, намереваясь что-то сказать. Я злорадно хмыкнула, он вопросительно приподнял брови.
        - Станцуем.
        И улыбнулся, блеснув тридцатью двумя белоснежными зубами. Гад.
        - Станцуем! - хлопнул в ладоши материализовавшийся из воздуха толстячок. - Забудьте все, что знали о вальсе. Именно я покажу вам, что значит настоящий вальс.
        Заиграла музыка, толстячок подхватил Маринку под руки и закружил по залу. Смотрелись они препотешно - толстый маленький мужичок и тонкая высокая девушка. Но в этом гномике было столько грации, что вскоре я следила за каждым их движением, забыв даже о Руслане.
        - Теперь вы! - воскликнул гуру танца и усадил Маринку на стул.
        Щеки её раскраснелись, на лицо вернулась жизнь. Я замешкалась, мужичок подтолкнул меня в спину так, что я едва не упала в объятия Руслана.
        - Смелее, ближе! - надрывался наш преподаватель.
        Я положила руку на плечо Руслана, стараясь не подходить слишком близко. Он свою мне на талию. Я в свою очередь вложила свою ладонь в его. Глаз поднять не смела, я трусиха, я не хочу видеть его так близко.
        - И раз-два-три! - раздалось над ухом. - Начали!
        Заиграла музыка, мы с Русланом дернулись неловко в разные стороны и замерли. Надо позволить ему вести, иначе мы так и не станцуем ничего. Смирись Светка, смирись, и получай удовольствие.
        На Руслане была футболка, и, устраивая руку на его плече, я нечаянно коснулась голой шеи. Почувствовал ли он моё прикосновение?
        - Ближе друг другу!
        Я сжала губы. Вряд ли занятие продлится долго, надо просто потерпеть. Мужчины, родные, ставшие чужими, ненавистные, оккупировали мою жизнь. Мне даже идти некуда, я не знаю, уехал ли Антон. Так что танцуй, детка.
        - От тебя пахнет котлетами? - спросил Руслан в опасной близости от моего уха.
        - Пирогами, - уточнила я. - С капустой и грибами.
        - Как мило.
        Я заставила себя промолчать усилием воли. Больше всего меня бесило то, что этот подлец отлично танцевал. Хотелось закрыть глаза и покориться танцу, не думая о том, кто мой партнёр.
        - Да вы созданы друг для друга! - воскликнул толстячок, я споткнулась и наступила Руслану на ногу.
        Восьмая глава
        ОН.
        От неё вправду пахло пирогами.
        Это было забавно и очень странно. Я некстати вспомнил, что уже очень давно не ел, и желудок протестующе сжался. И давно не танцевал вообще. А с такими аппетитно пахнущими женщинами подавно. Подумал было о колене - да хрен с ним, не развалюсь за один танец.
        Мышка потрогала мою шею. Клянусь, специально. А потом ещё раз.
        - Ты меня трогаешь? - поинтересовался я.
        - Просто ты ерзаешь, - прошипела она чуть слышно.
        Смотрела строго вперёд, не поднимая глаз. Музыка набирала обороты, это было до жути странно - танцевать с ней. Скажи мне кто лет пятнадцать назад, не поверил бы.
        - Вы просто созданы друг для друга! - завопел танцор, которому не то что яйца, даже живот не мешал.
        Мышка споткнулась и наступила на мою ногу. Слон от бога, надо же умудриться при таком смешном весе и в мягких кедах так отдавить несчастную конечность. Кстати, ту же несчастную, жизнью обиженную ногу.
        - Ещё один такой финт, и будешь танцевать сама, - предупредил я.
        Она предпочла не отвечать. Около минуты мы танцевали молча, затем она - специально! - наступила мне на ногу. Я дёрнул её на себя, совсем чуточку, но она сбилась с шага и наступила мне на вторую ногу. Блядь!
        - Так не пойдёт! - проорал толстяк.
        Я выпустил Мышкину руку, она отступила от меня на шаг. Глаза блестят, грудь рассержено вздымается. Прекрасно! Ноги отдавили мне, а злится она. Я уже и забыл, что даже Мышь может быть типичной женщиной. Что она вообще женщина. Хотя вру, да. Я рад, что на ней лёгкий кардиган, не будивший во мне никаких абсолютно желаний.
        - Вы можете танцевать лучше, - начал толстяк. - Ваши тела созданы друг для друга.
        Я как раз отпил воды из бутылки, пользуясь перерывом, но на последних его словах просто поперхнулся и закашлялся. Толстяк похлопал меня по спине, я поблагодарил его, глядя, впрочем, на Мышку. Та глазела на белые носки своих кед, словно ничего интереснее в жизни не видела.
        - Вы можете танцевать лучше, - повторил толстяк. - Если бы не пытались стоять друг от друга на расстоянии вытянутых рук. Что это такое?
        Я вдруг почувствовал себя словно в школе, пойманным на невыполненном домашнем задании, вынужденный оправдываться. Вот только годы уже не те. Не хотелось оправдываться, но и грубить не хотелось тоже - я помнил, что это Маринкин день. Надо просто станцевать этот танец, как я делаю нелюбимую работу. Перетерпеть.
        - Невеста!
        Маринка, которая сидела на своём столе ниже травы, тише воды вытянулась в струнку. Толстяк склонился перед ней в изящном пируэте, а потом под ручку потащил к двери.
        - Этим двоим нужно уединение. И мы дадим им это.
        Марина и слова не успела сказать, как её выставили в коридор.
        - Снимайте свою кольчугу, - скомандовал толстяк и ткнул пальцем в её кардиган.
        Она развязала поясок и сбросила его. Под ним оказалась лёгкая майка на тонких бретелях. Блядь.
        - А вот теперь мы будем танцевать, - сказал толстяк и довольно потер руки.
        Заиграла музыка, которая была слишком, слишком чувственной для вальса. Щёки Мышки порозовели, глаза толстяка коварно сверкали, я с тоской покосился на дверь. Чувствовал себя, словно в ловушке.
        - Станцуем? - хмыкнула Мышка и сдула с лица упавшую прядь волос.
        Шагнула ко мне. Я положил руку на её талию, майка не была особенно целомудренной, я коснулся кожи.
        - Теперь ты меня трогаешь, - улыбнулась она.
        Сучка, подумал я и дёрнул её на себя. Сейчас я тебе станцую.
        - Белиссимо! - воскликнул увлекшийся толстяк. - Больше страсти!
        Он был так счастлив, что, казалось, сейчас снова пустится в пляс, но уже вокруг нас. Но смотреть на него не было времени. Я смотрел на Мышку.
        - Что ты хочешь доказать? - спросила она, запыхавшись. - Затанцевать меня до смерти?
        - Скорее ты в усмерть меня затопчешь, - ответил я, стараясь не сбиться с шага.
        Вальс был какой-то неправильный. Куда делся толстяк? Мне стало казаться, что он ушёл химичить с музыкой, надеясь, что мы увлечёмся до такой степени, что устроим ему сеанс бесплатной порнушки. Нет уж, маэстро, наша страсть существует только в вашем воображении.
        Тело Мышки было тонким и гибким, послушным. Я был удивлён, но она терпеливо позволила мне вести себя в танце, не пытаясь перетянуть одеяло на себя. И даже почти не наступая на мои ноги. Словно ей и вправду нравилось со мной танцевать. Однако правдой это быть не может, слишком много лет эта фифа презрительно кривила нос при одном моём виде.
        - Мне кажется, или это не вальс? - дошло наконец до неё. - Куда ты меня крутишь?
        - Молчи, женщина, - ответил я. - Хоккеист - это почти фигурист. Молчи и наслаждайся танцем.
        Мои товарищи убили бы меня за эту фразу лет пять назад. Но их сейчас рядом не было, а для меня было делом принципа показать ей, что я в силах станцевать этот долбаный танец. Доказать себе, Маринке в конце концов. Аньке. Зачем? Если бы я мог ответить на этот вопрос.
        Музыка вела себя совершенно неприлично и мало того непредсказуемо. Я чувствовал себя героем какой-то американской мелодрамы - спортсмен со сломанной ногой и жизнью должен станцевать и всех нахрен победить. Смотрели мы такое кино с Анькой. Правда, не до конца. Сейчас я испытывал настоятельную потребность подбросить Мышку к потолку, и чтобы она покрутилась вокруг своей оси минимум раз пять. Мышка, похоже, тоже это чувствовала. Тем более сама музыка шептала - видишь, как я нагнетаю? Я готовлю, подвожу вас к пиковому моменту, к этакому оргазму танца. Смотри, какая Мышка лёгкая. Сейчас шаг в сторону, притянуть её к себе. Она послушно подалась вперёд, почти прижалась ко мне, чуть скользнув своей грудью по ткани моей футболки, я остро почувствовал это лёгкое прикосновение.
        Теперь надо резко выпрямить руку, позволив Мышке продолжить моё движение по инерции. А затем просто подбросить наверх. В моём воображении картинка смотрелась просто превосходно. Я уже представлял, какими глазами будут смотреть на толстячок и Мышка, как на бога танца.
        - Не смей! - вдруг вскрикнула Мышка, словно почувствовав, что её ожидает. - Ты меня уронишь!
        Поздно. Движение было не остановить. Мышка и правда была лёгкой, как пушинка. В последнюю секунду я понял, что бросать её было бы очень не благоразумно, и решил просто поднять её на вытянутых руках, что и сделал. Мышка словно тоже заигралась, раскинула руки в стороны и засмеялась даже. В ушах бились музыка и кровь, мешая слышать, но я представил, как мне рукоплещет пораженный в самое сердце толстяк.
        Все это длилось доли секунды. А потом колено пронзила острая боль, оно подломилось, я подался вперёд, роняя Мышку, стараясь в последней, безумной попытке её удержать, но понимал, что поздно.
        Мышка упала с таким грохотом, словно весила тонну.
        Упала и осталась лежать. Честное слово, на какой-то момент у меня даже сердце оборвалось. Некстати подумал - достойное завершение нашего двадцатилетнего знакомства. Мышка попадёт в больницу со сломанной шеей, а я в тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений.
        Прошло от силы пару секунд, а мне казалось, что они тянутся бесконечно.
        И неловко, и страшно. Мышка все не шевелится, все так же бьёт по ушам музыка. Я не выдержал, шагнул, прихрамывая, к музыкальному центру и, не тратя время на множество кнопок, просто выдернул его из розетки. Упала тишина, плотная, идеальная. Я поймал себя на том, что пытаюсь уловить Мышкино дыхание, и разозлился сам на себя. Трагикомедия, блядь.
        - Эй, Мышь, ты живая? - произнёс я наконец в тишину.
        Подошёл к ней, сел рядом на корточки, не обратив внимание на резь в колене. Она лежала, неловко раскинув руки и ноги, и не шевелилась. Я протянул руку к её шее, пощупать пульс, когда она распахнула глаза.
        Большие, цвета пасмурного неба. Светлые, а вокруг тёмный ободок. Неправильные, слишком выразительные для её лица. Я задержал дыхание. Боже, я не чувствовал себя таким идиотом уже давно, хотя неудачником ощущаю регулярно. Смотрел на неё, лежащую у моих ног, такую, блядь, молчащую, - какого хрена вот молчит? - и ждал.
        - Я тебя ненавижу, - наконец сказала она.
        - Знаю, - вздохнул я с облегчением. - Жить будешь?
        - Иди на х*й, - это грубое слово совсем с ней не вязалось, оно было скорее из лексикона Аньки.
        И, застонав, села. Я встал рядом с ней и потерялся в своих мыслях и сомнениях. Что делать? Надо ей помочь. Как? Хотя бы руку дать. Она попыталась встать сама, но вскрикнула, она явно что-то себе сломала. Сегодня точно самый лучший день в моей жизни.
        Решившись, я склонился и подхватил её на руки. Мышка вскрикнула, видимо, не ожидала, колено скрипнуло, но сейчас оно волновало меня меньше всего.
        - Если ты уронишь меня, то я тебя убью, - предупредила Мышка. - Или просто помру тебе назло, и тебя посадят в тюрьму. А ты слишком красивенький, тебе придётся там несладко.
        - Спасибо за комплимент, - процедил сквозь зубы я, спускаясь по лестнице и стараясь не обращать внимания на боль в колене.
        Спустился на самый первый этаж, когда она дернулась в моих руках, едва не выпав второй раз.
        - Сумка! - проверещала она. - Мы забыли мою сумку! Пошли обратно!
        Интересно, издевается ли она, подумал я, поднимаясь, а потом спускаясь обратно, уже с Мышкой и сумкой.
        Вышел на улицу, в солнечный свет, в люди, можно сказать, и сразу почувствовал, насколько неуместно выгляжу с ней на руках. Казалось, все на меня смотрят. Хотя ни один из тех, кто сейчас мог меня видеть - рабочий в заляпанных краской штанах и с сигаретой во рту, бабка с авоськой, идущая на остановку - не мог даже и догадываться о самом главном. Самом страшном. Держать Мышку было приятно, даже несмотря на боль в колене. Она была такая лёгкая и тёплая, пахла солнцем, и если бы я скосил взгляд вниз, то увидел бы грудь, чисто символически прикрытую тонкой маечкой, чуть сбрызнутое веснушками декольте. Но этого я, разумеется, не делал, ещё не хватало поймать понимающий Мышкин взгляд, которая с одной идиотской ночи десять лет назад, видимо, решила, что обладает властью над моим телом.
        - Куда ты тащишь моё бренное тело? - поинтересовалась Мышка.
        - В зависимости от степени повреждений. На кладбище, судя по всему, рановато. Значит, в травмпункт. Что болит?
        - Нога. Пульсирует.
        Моя нога тоже пульсировала. И я ещё помнил, с каким хрустом ломаются кости, ломая заодно и мою жизнь. Мышка жить будет. И танцевать, возможно, тоже. Я вспомнил про танец и застонал. Маринка меня убьет. Медленно и мучительно.
        Я усадил Мышку на бетонный поребрик задницей и пошёл к своему мотоциклу.
        - Только не говори, что мы на этом поедем, - возмутилась она. - Ты просто решил добить меня до конца? Окончательно и бесповоротно?
        - И самоубиться заодно, - ответил я и нахлобучил ей шлем на голову.
        Застегивая его, коснулся нежной кожи под подбородком, но мало ли было этих касаний сегодня? Осталось только облобызаться на публике всем на радость в знак нашей вечной дружбы. Хотел было привычно ехать без шлема, но решил не доводить Мышку до истерии.
        Подал ей руку, помог устроиться позади себя.
        - Держись крепче.
        Она вцепилась в мою футболку обеими руками. Я не мог её видеть, но готов был поклясться, что она и глаза зажмурила. Это было так странно - осознавать, насколько я хорошо её знаю.
        Я тронулся с парковки медленно, осторожно, буквально почувствовав, как Мышка расслабилась, радуясь, что все не так страшно, как ей казалось. И что-то, что обитало внутри меня вот уже двадцать лет, стало подначивать - давай же, напугай её. Это так просто. И скорость мотоцикла начала расти.
        - Руслан, хватит, - проорала Мышка в моё ухо.
        И обхватила меня обеими руками. Судорожно, крепко. Прижалась своей грудью к моей спине. Хлестал, не щадя, ветер, а от её прикосновений было так горячо. Мне стало настолько хорошо, что было больно. Больно где-то в самой глубине естества, настолько, что эта боль причиняла наслаждение. Хотелось ехать на этом мотоцикле так долго и быстро, насколько это возможно, наслаждаясь каждой мучительной секундой, а потом просто повернуть в стену.
        Это было бы эпично. Какая прекрасная, символичная смерть. Которая скрасила бы наши никчемные скучные жизни. Мышка что-то кричала, но перекричать ветер, бьющий в лицо, и мои шальные мысли она не могла. Но нашла более действенный метод - она меня ущипнула. Не в шутку, а по-настоящему, заставив меня вскрикнуть. Вернула, что говорится, с небес на землю. Здание нашей районной больницы уже выплыло из-за поворота. Я въехал во двор и заглушил движок.
        - Идиот! - крикнула Мышка и стукнула меня кулаком по шлему. - Если бы умерли, Маринка бы нас убила!
        Ах да, Маринка. Её свадьба - веский довод в пользу того, чтобы жить дальше. Эта милая девушка и впрямь достанет из ада, чтобы умертвить ещё раз.
        - Спрыгивай, - велел я Мышке.
        - Ага, щас, - скривилась она. - Отращу третью ногу.
        Вот же. В трамвпункт мне тоже пришлось вносить её на руках, как в дурацкой мелодраме. А там, в длинном стерильном коридоре, усадить на жёсткий стул в самом конце впечатляющей очереди. Мышка вытянула вперёд пострадавшую ногу и поморщилась от боли.
        - Нет, Маринка тебя точно убьет, - удовлетворённо заявила она.
        - Надеюсь, ты счастлива, - отозвался я.
        Мышка хмыкнула и уткнулась в телефон, я сделал то же самое. Я ненавидел очереди, особенно такие, где впереди тебя десять человек, а позади ни одного. Поневоле чувствуешь себя неудачником.
        Через сорок шесть минут я внёс Мышку в кабинет. На руках. А ещё через тридцать вынес. На её ноге белела повязка, растяжение. Минимум неделя. До свадьбы девять дней.
        - Может, Маринка не узнает? - осторожно начал я.
        - Нужно подумать, - так же осторожно сказала она. - Я пострадавшая сторона. Я выбыла из строя на неделю. Я не могу ходить.
        - Не драматизируй, - перебил я. - У тебя всего лишь растяжение.
        - Пожалуй, мне нужно позвонить Марине.
        Проклятье. Она сидела и невинно хлопала глазами, откровенно меня шантажируя.
        - Что тебе нужно?
        - Чтобы ты носил и возил меня всю неделю вплоть до снятия повязки. Например, завтра в десять утра я должна работать волонтером. Но бедные детки не дождутся милой тети, ведь злой дядя сломал тете ножку.
        И улыбнулась, видимо демонстрируя, насколько она мила.
        - Хорошо, - обречённо простонал я. - Я приеду.
        ОНА.
        Нога болела не так чтобы. Вполне себе терпимо. Я больше испугалась. Летела вниз я наверняка мгновение, но мне казалось, что я падаю с самого Эвереста. Тут я, конечно, Руслану польстила, он высок, но не до такой же степени.
        А потом…у него было такое испуганно-потешное лицо, что сказать о том, что больше болит моё уязвленное самолюбие, чем нога или копчик, было бы просто его разочаровать. А мне не то чтобы хотелось его разочаровывать… Мне просто понравился страх в его глазах. Растерянность. Они приятно разнообразили обычный спектр эмоций на его лице: самоуверенность, высокомерие. Поэтому все, что я сделала, просто застонала громче.
        Ну, ещё и на х*й его послала. Давно хотелось. Да и заслужил. Не стоит ронять на пол маленьких беззащитных девочек.
        А когда он нес меня на руках… Можно было закрыть глаза и представить, что так и должно быть. Что жизнь не полетела к чертям, на маминой кухне не ест пироги мой бывший муж, а самому Руслану я нужна. Когда я чуть подглядывала на него из-под ресниц, видела его подбородок так близко, и чуть заметную пробивавшуюся щетину, родинку на шее - раньше я её и не замечала. И думать о том, что когда- то я была такой смелой, что могла кусать и целовать его кожу. А чтобы воспоминания не лезли, надо было лежать в его руках тише мышки (ха-ха) и не шевелиться.
        Но все хорошее заканчивается рано или поздно. Стоило мне только войти во вкус - молодой и красивый мужчина носит меня на руках - как на мою ногу навертели белую повязку и велели приходить через неделю.
        И тогда сам чёрт дёрнул меня за язык. Что я наделала вообще? На ручках мужских понравилось? А он? Какого хрена согласился он?
        И теперь я ехала за его спиной на мотоцикле. И обхватывала его так крепко, что страшно становилось от своей смелости. Ехала домой на своих условиях. И дурела от собственной глупости.
        - Нести до квартиры? - едко поинтересовался Руслан. Я сделала вид, что пытаюсь сама слезть с мотоцикла, и застонала. - Понятно.
        Подхватил меня на руки. Когда я увидела, что лифт не работает, едва сдержала улыбку. Руслан меня отвлекал. Очень хорошо отвлекал. Например, от навязчивых мыслей, ждёт ли меня в квартире Антон. А если и ждёт, пусть увидит, что у меня есть 'мужчина'. Тем более историей наших с Русланом отношений я с ним не делилась. Слишком личное.
        Руслан остановился у дверей, я нажала на кнопку звонка. Мама открыла так быстро, словно ждала за дверью.
        - Здравствуйте, Татьяна Сергеевна, - выдал Руслан, смотря куда-то вниз. Надеюсь, не на моё декольте.
        - Здравствуй, Руслан, - отозвалась удивлённо мама.
        - Мам, Антон здесь?
        - Нет, уехал…
        Хоть одна хорошая новость. Мама все так же стояла, растерянно на нас взирая.
        - А…Толик? - поинтересовалась я исключительно потому, что боялась появления его мамы в любой момент.
        - Я рад, что у тебя такая бурная личная жизнь, - шепнул Руслан в моё ухо. - Но я не очень люблю групповушки, особенно такие, в которых на троих мужчин одна маленькая баба.
        И спустил меня на ноги. Достаточно аккуратно.
        - До свидания, Татьяна Сергеевна.
        Мама открыла рот, потом закрыла снова. Помахала ему рукой, хотя видеть он уже не мог - сбегал по лестнице.
        - Завтра в десять! - проорала я ему вслед.
        И усмехнулась. До чего же мне нравилось дергать тигра за усы. Так жизнь приобретала хоть какой-то смысл.
        - Что случилось? - наконец спросила мама и закрыла за мной дверь.
        - Ничего страшного, Руслан просто немного меня покалечил.
        - Вы подрались? - воскликнула она, заметив мою ногу.
        - Мама, если бы мы подрались…
        Я не стала договаривать. Пропрыгала мимо мамы по коридору в свою комнату. Плотно прикрыла дверь - на ней не было замка, а мне, как назло, хотелось забиться куда-то, спрятаться. Упала на постель, нечаянно задев больную ногу. Прижала ладони к лицу. Они все ещё чуть пахли пирогами. Проклятье. В желудке заурчало, голод умеет отодвигать на задний план все остальные проблемы.
        - Мам? - крикнула я. - А пирожки ещё остались?
        И засмеялась. Глупый смех бурлил пузырьками внутри и не хотел успокаиваться. Смеяться было куда легче, чем плакать. Лучше.
        А ночью, смыв с себя этот день и запах, который меня преследовал, затихла, свернувшись калачиком под одеялом. Когда-то давно, именно на этой постели, я лишилась девственности. Именно на ней я провела сотни и сотни ночей, мечтая о чем-то несусветном. Сейчас мне не хотелось даже мечтать. Видимо, вышла из возраста, когда грезы могут скрасить реальную жизнь. Теперь из-за каждой мечты выглядывает, сурово грозя пальчиком, действительность.
        Я не понимала, что я делаю. Зачем мне это нужно, как быть дальше. Квартира, в которой я выросла, показалась вдруг до странности чужой. Я не могла найти себе места в ней, несмотря на то, что к моим услугам была отдельная комната. Когда я была замужем и делила жильё с Антоном, я чувствовала себя на своём месте, даже не имея ни единой возможности уединиться.
        А тут я чувствовала себя гостем. В этой квартире многие годы была счастлива моя мать, счастлива со своим мужем. И теперь, когда я выросла, понимаю, что это дом их семьи, несмотря на то, что сама когда-то являлась её частью. Сложное чувство, не поддающееся объяснению.
        В итоге я весь вечер ловила мамины любопытные взгляды. А мама моя на редкость проницательна. Впрочем, к каким выводам она придёт, если я сама не понимаю, что происходит? Я сидела в кресле, поджав ноги, мама тоже в кресле, соседнем. Бубнил телевизор, я пыталась просматривать новостную ленту вк, но понимала, что мне просто неинтересно. Мама читала книгу и очень редко перелистывала страницы. Тоже думала.
        В конце концов я сдалась и ушла к себе. И теперь уже третий час мучаюсь, пытаясь уснуть. Не вспоминать, как здорово сидеть позади Руслана, имея повод обнять его крепко-крепко, и самое страшное - ловить от этого кайф. Я уже стала бояться своих будущих снов.
        К счастью, обошлось вовсе без них. Просто я выключилась в определённый момент, а когда открыла глаза, было уже утро. Привычно отпустила ноги на пол, поморщилась от лёгкой боли, охватившей лодыжку. Я всего-то ехала к трём многодетным семьям, но так тщательно я не накладывала макияж уже давно. Долго думала, что надеть. Разброс вариантов - от коротких шортов до вечернего платья. Но в итоге надела привычные джинсы и футболку. И замерла на кухне, стараясь не смотреть поочередно на часы, телефон и в окно.
        - Может, пирожок? - улыбнулась мама.
        - Нет, спасибо, - передернулась я. - Хватит с меня пирожков.
        Поерзала на стуле, в очередной раз сверилась с часами.
        - Прошло всего тридцать секунд, - подсказала мама.
        Наконец с улицы раздался звук клаксона. Я открыла окно и перегнулась через подоконник.
        - Спускайся, - крикнул Руслан.
        - Ты меня покалечил, - напомнила я.
        Руслан негромко - я не разобрала слов - выругался и вышел из машины. Как всегда слишком хорош, даже обидно становится - не должны быть такими красивыми мужики. Посмотрел на часы, потом, задрав голову наверх, на меня. Я ослепительно улыбнулась, он скривился, словно лимона отведал.
        - Света, - покачала головой мама. - Что-то мне подсказывает, что ты можешь спуститься самостоятельно.
        - Не порть мне удовольствие, мама, - попросила я и попрыгала к двери.
        - Ты бы с Антоном сначала разобралась, - попыталась вернуть меня на землю она.
        Но где Антон, а где я? И пусть я сейчас в очередной раз издеваюсь над своей жизнью, но боже, как это весело. Хуже не станет. А даже если и станет…У меня нет сил, чтобы отказаться от этой игры сейчас.
        Интересно, когда же ему надоест? Я лениво размышляла на эту тему и пыталась не плавиться от жары. Из-за своего глупого упрямства, а ещё, конечно, из-за того, что Руслан был весьма высокомерен на вид, мы ехали не в его машине с кондиционером, а на папиной Волге. Именно я на этом настояла, прямо рогами уперлась.
        Руслан смотрел на меня с жалостью, как на дурочку. Но в его памяти ещё свеж был мой распростертый на полу образ, а в окно выглядывала любопытная мама, так что он сломался и сидел сейчас в пыльном салоне Волги вместе со мной. Ха-ха.
        Машину так трясло, что моя нога разболелась по-настоящему, но я усиленно делала вид, что все прекрасно, я всем довольна и вообще жизнь удалась. Поэтому на каждый взгляд Руслана я сверкала улыбкой.
        - Приехали, - сказал Руслан и притормозил у длинного многоэтажного дома, почти полностью скрывающего солнечный свет. Китайская стена, да и только. - Вытряхивайся.
        Открыл скрипнувшую дверь, вышел на улицу и выругался.
        - Что? - поинтересовалась я.
        - Дерьмо, - простонал он. - Собачье.
        - Прежде чем взять меня на руки, пожалуйста, оботри ботинок получше.
        Руслан посмотрел на меня так, что я почувствовала навязчивое желание бежать прочь, забыв про больную ногу. Я даже поерзала на сидении, пытаясь убедить себя, что ничего мне не будет и убивать меня никто не собирается. Если только мечтает. Я открыла свою дверь, впуская свежий, относительно свежий, если учитывать чистоту двора, воздух. Руслан с остервенением очищал подошву ботинка о траву. Потом отобрал у меня бутылку воды и полил из неё.
        - Извини, средств для дезинфекции я с собой не захватила, - покачала головой я. - Не впадай в маразм, ты сам собакодержатель.
        Руслан открыл рот, видимо, намереваясь ответить, но не успел. Подоспела моя команда из троих человек, двоих из которых я видела впервые. Молодой лохматый парень, студенточка в очках с огромным рюкзаком, и фифа в коротеньком платьице и на каблучищах. Видимо, будет внушать оптимизм многодетным отцам всем своим видом. Руслан довольно оскалился, скользнув взглядом по ножкам девицы, я закатила глаза.
        - Вика, - представилась фифа Руслану, я-то с ней познакомиться уже успела. - Я очень рада, что вы решились пойти с нами, несмотря на ваше бедственное финансовое положение, - многозначительно посмотрела на Волгу.
        Я, признаться, тоже разозлилась, но когда увидела, как сжимает зубы Руслан, то довольно улыбнулась. Один этот день будет стоить десятка моих мучительных лет, которые длились вплоть до того, как я Руслана трахнула. Потом…наши отношения изменились.
        - Идемте? - хлопнула в ладони Вика, и меня опять взяли на руки.
        Вся троица уставилась на нас, все, кто был во дворе, тоже. А и пофиг. Сегодня это моя лошадь, и я на ней езжу. Завидуйте. Я сделала вид, что всегда передвигаюсь таким образом.
        - Он так меня обожает, - развела я руками. - Я просто не могу отказать ему в такой малости.
        И погладила его по голове. Мой носильщик буквально проскрипел зубами.
        - Главное, чтобы ты была счастлива, дорогая, - улыбнулся он, а я вцепилась в его футболку на случай, если он решит снова меня уронить.
        - Я счастлива даже просто дышать с тобой одним воздухом, - начала я, но Вика вежливо покашляла, напоминая, что мы собрались здесь не в красноречии упражняться.
        Мы поднялись наверх, в квартиру, и окунулись в сумасшедший дом. В мир пеленок и штанишек, сушившихся в коридоре на длинных верёвках, детских обиженных и сердитых криков, запаха подгорелой каши.
        Вика поморщилась брезгливо. Я подумала: а зачем ты тогда это делаешь? Тоже обещала небесам? Меня аккуратно поставили на пол. Я, похрамывая, прошла по коридору мимо девочки лет восьми, которая открыла нам дверь, и теперь, смотря с молчаливым вопросом во взоре, шагнула на кухню и выключила газ под кастрюлькой с дымящей кашей.
        А когда повернулась, на меня смотрела три ребёнка сразу.
        - Привет, - помахала я рукой.
        А через пять минут решила, что теперь можно не печалиться по поводу того, что у меня не будет детей. Зато я не буду забывать расчесываться, умываться и есть, как эти измученные мамы.
        Это было непросто. Все мы смущались - Вика фальшиво улыбалась, студенты молчали, Руслан делал вид, что его дело малое, лишь меня носить. Поэтому за всех отдувалась я. И дарила подарки, и говорила с детьми, и пыталась не плакать, когда один из детей на бегу врезался в мою больную ногу. Я с тоской вспоминала Толика, который теперь казался таким милым.
        К тому времени, как мы подъехали к третьему дому, студенты и Вика испарились. Мы сидели в машине, от испарины футболка прилипла к моей спине, и Руслан выглядел так угрюмо, что мне было почти его жалко. Почти.
        - Ну что, пойдём? - спросила я, и кивнула на последнюю многоэтажку.
        Дверь в очередной раз за сегодня скрипнула. Меня снова подхватили на руки, а я подумала, что начинаю привыкать. К хорошему быстро привыкают. Подумалось, что уже скоро вечер, скоро Руслан доставит домой и меня, и мою машину, а потом уедет. И этот день закончится, а позвонить ему завтра я не решусь. Да и не было у меня его номера телефона. Никогда. Вот потеха. И останется лишь приятным воспоминанием в череде приключившегося со мной дерьма. Побыла принцеской, и будет.
        У дверей, обитых дермантином, мы остановились, я нажала на кнопку звонка, он отдался такой звонкой трелью, что её было прекрасно слышно в коридоре. Следом не менее заливистый детский плач.
        - Бедные соседи, - негромко сказал Руслан.
        Ребёнок за дверью закричал ещё громче. Нет, это просто кричали два ребёнка разом. Мне стало неловко, словно весь день я только и делаю, что лезу в чужую жизнь. В жизнь, в которую меня никто не приглашал, только дурацкое обязательство данное небесам в нелепый момент и держит меня тут сейчас. Подумала, можно прямо сейчас развернуться и уйти, хромая, в закат. Но за дверью прозвучали шаги, заскрежетал в замке ключ и перед нами предстала молодая женщина со стандартной мамской прической - все волосы перехвачены резинкой в небрежный пучок на затылке. На её руках было сразу два младенца. И оба плакали.
        - О божечки, - растерялась я.
        Один из младенцев вдруг замолчал, увидел мои сережки, которые, по-видимому, его заинтересовали, и так резко подался вперёд, что чуть не выпал из маминых рук. Я охнула и дёрнулась, перехватывая ребёнка. Чуть не заработала инсульт, а мама даже не моргнула. Ребёнок так и остался в моих руках. Я помедлила мгновение и сунула его в руки Руслана. О, как жаль, что у меня не было камеры, чтобы запечатлеть растерянность на его лице в этот момент. Малыш в крепких, смуглых мужских руках смотрелся так гармонично, что я залюбовалась мгновение, но тут же выгнала ненужные мысли из головы. Не думать. Нельзя.
        - Волонтеры? Ах да, я и забыла, - сказала мама и пошла вперёд. Я, прихрамывая, и Руслан с младенцем следом. - Ничего не успеваю, простите.
        Я села на краешек дивана, Руслан с мстительным видом всучил мне младенца обратно и ушёл за волонтерскими подарками. Ребёнок ерзал, пускал слюни и самым невероятным образом умилял. Дико, но я чувствовала себя так, словно готова украсть это маленькое, грязненькое и толстенькое существо. Впрочем, возможно это желание излечится детским плачем.
        - Больше всего мне не помешали бы руки. Ах, выросла бы у меня дополнительная пара рук, - улыбнулась женщина. - Меня Таня зовут. Будете чай?
        От чая я отказалась. Сидела с ребёнком, смотрела, как ловко и быстро руки Тани гладят целую гору детских вещичек. Преимущественно розовых.
        - Это девочки, - улыбнулась Таня. - Близняшки.
        Дверь снова открылась, вошёл Руслан, внося пакеты с детскими смесями, памперсами и игрушками. Я сидела, понимая, что сейчас ребёнка, которому я понравилась настолько, что тот уснул в моих руках, сжимая крошечными пальчиками ткань моей футболки, придётся отдать и грустила. Руслан мялся в дверях и не знал, куда себя девать. И вдруг заинтересовался.
        - Клюшка? - спросил он.
        И правда, к углу была небрежно прислонена хоккейная клюшка. Я бы и не заметила.
        - Да, мой старший сын, Славик, он занимался хоккеем…
        - И это не ваше дело!
        Из прихожей в гостиную шагнул мальчик лет десяти. Та девочка, что ещё не спала, бросила игрушку, которую грызла, и потянулась с криком к брату. Но он смотрел на нас.
        - Мы не бедные! - крикнул Славик. - У нас папа умер! Это другое! И ходить к нам не нужно!
        - Славик, - возмутилась его мама.
        Мне снова стало неловко. Мальчик же подошёл ко мне и забрал у меня малышку. Так осторожно, что она даже не проснулась. Мне сразу стало холодно и одиноко, я вдвойне почувствовала свою неуместность здесь.
        Я встала, торопливо прощаясь. Пошла к дверям, а Руслан все стоял, переводя взгляд с клюшки на мальчика.
        - Пойдём, - одернула его я. - Твоя клюшка осталась дома, не обирай мальчика.
        Мы снова попрощались, неловко, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Вышли в подъезд, с облегчением услышали, как за нами запирается дверь.
        - Теперь твоя совесть чиста? - спросил Руслан, вызывая лифт. - Ты какие грехи замаливала своими поступками? Какие ошибки?
        - За свои грехи и ошибки я сама отвечу, - бросила я и шагнула вперёд, пытаясь войти в кабинку первой.
        В результате запнулась и ударилась больной ногой, не сумев сдержать стона. То, что я все же вошла первой, было слабым утешением.
        - Дура, - бросил Руслан.
        Подхватил меня и перекинул через плечо самым неблаговидным образом, головой вниз, задницей наверх.
        - Эй, мы так не договаривались! - воскликнула я.
        - Мне надоело.
        И все. Надоело ему.
        - Будешь ерзать, разожму руки, свалишься вниз головой.
        Отчего-то я ему поверила. Понравилось ему меня ронять. Как мешок вынес меня на улицу, потом сгрузил на сидение Волги. Обошёл машину, сел, тронулся вперёд, так дергая рычаг коробки передач, что я побоялась, что тот оторвется. Он был зол. Что его так задело? Клюшка? Вид ребёнка в моих руках? Да нет, бред, быть такого не может.
        - За все свои ошибки я плачу сама, - вновь упрямо повторила я.
        За окном мелькал готовившийся зацвести весенний город. Знакомые дома, улицы, которые когда-то были моим домом, а теперь я никак не могла вспомнить, как это, чувствовать себя на месте здесь. И вдруг Руслан повернул за гаражный кооператив, который тянулся здесь на добрую версту, любимое место наших детских игр. Гаражей осталось уже мало, их сносили, дав место уже для двух ипотечных многоэтажек. Но здесь, за ржавыми железными ракушками, заросшими вокруг кустами ещё не раскрывшей свои цветки сирени, было так тихо, словно цивилизация в лице нашего города ещё не добралась до этого уголка. Я испугалась. Самую малость.
        - Эй, ты что? - осторожно, почти шепотом спросила я. - Если тебе надоело, так ничего страшного, я пешком до дома дойду, хрен с ней, с ногой.
        - Нам нужно поговорить, - спокойно сказал Руслан.
        И вот сейчас я испугалась по-настоящему. Я не хотела разговоров. Ни тогда, ни сейчас. Они пугали меня своей неотвратимостью, серьезностью. Слова, которые могли вырваться из его рта, казались камнями, в меня летящими. Я дернулась, желая открыть дверь и выйти, а он перехватил мою руку. Столько его прикосновений ощутила сегодня, а именно сейчас испугалась. Знакомо обожгло. Хотелось проверить, не пошла ли пузырями кожа.
        - Света, - сказал он.
        От того, что он произнёс моё имя, накатила неизбежность. Не хочу, не буду. Истерика забилась, забурлила, требуя выхода наружу. Я дернула руку, пытаясь её высвободить, закричала, забилась.
        - Я просто хочу расставить все точки.
        - Не хочу! - крикнула я.
        - Снова убежишь на десять лет?
        - Это ты убежал!
        Разговора адекватного не получалось. Максимум, на который мы способны, - ворох обвинений, от которых не будет никакого толка. Стоит ли пытаться?
        - Ненавижу тебя, - снова выкрикнула я и попыталась высвободить свою руку из его захвата.
        Бесполезно. А он ещё и потянул меня на себя, ближе и ближе. Можно было бы закрыть глаза, но толку, если я знаю, что он так близко, что смотрит на меня? Не поможет, самообманом от реальности не убежать.
        - Чего ты хочешь? - спросила я. - Я знаю способ, который спасает от тебя на следующие десять лет. Ну давай трахнемся? Трахнемся и разбежимся, ты этого хочешь?
        - Дура, - вдруг сказал он. - Какая же ты дура.
        А я смотрела в его глаза, словно кролик на удава. Маленькое, загипнотизированное мясо. Зачем его глаза такие тёмные? Ни одной мысли за ними не угадать, ни единой. Я перевела взгляд на его губы, которые были так катастрофически близко, и успела подумать - и правда, чего ты хотела-то, Свет, когда ходила по краю? - прежде чем он перехватил свободной рукой мой подбородок, притянул к себе и поцеловал.
        Поцеловал так, словно ещё минута - и буду просто съеденной им. Эпическая смерть, получше многих. Это была последняя моя разумная мысль, прежде чем рука моя взметнулась, касаясь наконец его кожи так, как весь день хотелось, открыто, не таясь.
        Его губы, язык, руки, которые все так же меня крепко держали, словно я могу сбежать. Глупости, ну куда я сейчас сбегу, как? Все это возвращало меня назад, туда, забрасывало в прошлое на десяток лет, а ума не прибавилось, все на те же грабли, на те же самые! Мозгами я понимала, что надо просто оторваться от него, насиловать он меня не будет, просто уйти, выйти из машины. А на деле лишь жалась к нему все ближе и себя ненавидела и его.
        Девятая глава, вновь многолетней давности
        ОНА
        Молчание, казалось, тянулось бесконечно. Но я-то знаю, что прошло лишь несколько секунд. Он лежал на мне, а я думала, что принимать его вес на себя совсем не тяжело. Это так естественно, словно правильно. И я понимала, что стоит ему отодвинуться, как нам придётся посмотреть друг другу в глаза. Но и замереть так навечно мы тоже не могли. Хотя что-то дикое, но привлекательное в этой мысли было. Руслан пошевелился, и я испугалась, понимая, что он сейчас отодвинется. Дурочка.
        Он приподнялся на локтях и сделал то, чего я боялась. Посмотрел мне в глаза. Свет, который тек из коридора так тускло, словно жалея на нас своих сил, делал его тёмные глаза совсем чёрными. Внутри меня что-то натянулось до упора, так, что тронь - и оборвется. Я боялась того, что он сейчас скажет. Так, как ничего, наверное, за всю свою короткую жизнь.
        Но он молчал. И я молчала, ненавидя себя за это. Ну давай, Света, мышь дурацкая, рассмейся, пошути, покажи ему, что это ничего для тебя не значит. Но все, на что меня хватило, робкая улыбка.
        Он поднялся, покинул меня, моё тело. Я отвела взгляд, не решаясь смотреть на его наготу, которую только недавно бесстыдно обхватывала и руками и ногами. Без него стало неуютно, разгоряченная, покрытая испариной кожа быстро стыла. Я натянула на себя одеяло, сжалась в клубок, стараясь не обращать внимания на жжение и влагу между ног.
        Ну давай, скажи уже что-нибудь.
        Он оделся, но не ушёл, стоял и молчал. Я ненавидела его за это молчание.
        - Я тебе позвоню, - сказал он. - Завтра. Не потому, что хочу этого. Но, блядь, ты падчерица моего отца, и я не хочу, чтобы были проблемы. Я помогу. Последствия…завтра мы пойдём к гинекологу.
        Слёзы закипели на глазах. Стало обидно-обидно. Больно. Хотя пора бы мне уже привыкнуть. У меня было на это десять лет. С тех пор как меня восьмилетней девочкой привели на тот юбилей. Тогда, когда он разбил эту вазу, мне нужно было просто умереть. И все. От стольких проблем бы избавилась. И Руслан бы не переживал о последствиях.
        И тогда он сделал то, что меня убило. Поразило. Испугало больше, чем все предыдущие его выходки. Он подошёл ко мне, подсел на постель и приподнял моё лицо, придерживая подбородок пальцами. И в этом жесте не было ни капли агрессии. Хотя он наверняка видел мои слёзы, несмотря на сумрак комнаты.
        - Мышка, - его голос звучал тихо, чуть надтреснуто. Словно он сломался вместе со мной. - Не глупи, пожалуйста. И не делай ничего. Я…мне просто надо уйти. Я не могу. Мне нужно подумать. Но я вернусь. Завтра вернусь. Не глупи, пожалуйста.
        Я кивнула, потому что от меня ждали ответа. Закрыла глаза, слушала его шаги. Потом хлопнула дверь квартиры. Ушёл. Вскочила с постели, бросилась в ванную. На моей коже сохла кровь - и подумать только, это же невероятно - его сперма. Капля жемчужно-розового цвета стекала по внутренней стороне бедра. Я подцепила её пальцем, зачем-то рассмотрела на свет. И слизнула. Она была терпкой, чуть солоноватой, её вкус отрезвил меня, привёл в чувство.
        Я посмотрела на себя в зеркало. Глаза блестят, в них ни единой разумной мысли, губы распухли, на груди следы его губ. Подумала, жалею ли я? Нисколько. Боюсь ли? Да. Очень боюсь.
        Воде было не под силу смыть свершенное, оно было фактом, который мне следовало принять.
        Я бросила испачканное кровью бельё в машинку, включила компьютер. Я знала, что мне нужно. Поезд в нужном мне направлении отходил через семь часов. Родители так звали меня с собой, я отговаривалась сессией, но теперь-то она позади…и на Алтай за мной Руслан не поедет.
        Возвращалась я через три недели. Загорелая донельзя. До такой степени, что обычно светлые, а теперь и вовсе выгоревшие волосы на мне смотрелись диковато. Этакая осветленная мулаточка. Этот загар дался мне нелегко, дважды с меня полностью слезла кожа. Но бог мой, что эти мои страдания по сравнению с тем, что у меня была задержка? Лето закатилось за зенит, и мне казалось, что моя жизнь тоже. Я не представляла, что можно сделать. Я у гинеколога была два раза в жизни, на медосмотрах. Да я даже сексом занималась лишь один раз в жизни. Я ненавидела Руслана. Но ещё больше себя. Он же велел мне не глупить. Велел ждать. А вместо этого я лазила по горам, нервно считала дни в календаре, каждый раз надеясь, что просто ошиблась, и не веря сама себе.
        - У тебя все хорошо? - спросила мама, стоило лишь войти в квартиру.
        Папа спустился вниз, чтобы вынуть очередную порцию багажа из нашей Волги. Я смотрела на маму и не знала, что сказать. Быть может, признаться. Но я же сама ни в чем не уверена… Да и как сказать такое маме, которая до сих пор считает тебя ребёнком? Я этого не представляла.
        - Все хорошо, - улыбнулась я. - Я просто устала. Эта дорога…
        Мама притянула меня к себе и поцеловала в лоб, едва коснувшись губами. От мамы пахло свежестью, чуть уловимо духами и Алтаем, который, видимо, въелся в её кожу.
        Я продержалась до вечера. Потом воспользовавшись тем, что родители заняты, выскочила на улицу. Душный летний вечер набросился на меня, словно хотел задушить. Подкатила к горлу тошнота. Или это просто самовнушение? Светка, держи себя в руках.
        Я боялась идти в ближайшую аптеку. Села в троллейбус и отъехала на восемь остановок, до конечной. Немного растерялась, высматривая искомое, пытаясь унять дрожь. Пришло время пожинать плоды. Надо быть решительнее. Дошла до аптеки решительно, широко чеканя шаг и пытаясь унять бешеное сердцебиение. Оно, глупое, билось так, словно решается моя судьба. Впрочем, не так ли было?
        В аптеке было прохладно и стерильно чисто. Пусто. Слава богу, ни одного посетителя, не знаю, смогла бы я сделать это на публике. Просто произнести несколько слов.
        - Здравствуйте, - расплылась в улыбке девушка за прилавком. - Вам нужна моя помощь?
        Видимо, видела мою нерешительность, мой долбаный страх. Они текли от меня, касаясь каждого, кто вставал на моём пути.
        - Мне… нужен…
        Я начала фразу и не смогла её продолжить.
        - Да? - продолжала улыбаться девушка, не понимая, что сейчас ломается моя жизнь.
        - Тест на беременность! - почти выкрикнула я и в испуге прижала пальцы к губам.
        В глазах девушки мелькнуло сочувствие. Или мне показалось? Она достала коробочку, пробила, сказала мне цену. Я оплатила, стараясь не смотреть на то, как дрожат мои пальцы. Спрятала покупку в сумку ото всех, от самой себя. Выбежала на улицу прочь от всех, кто мог быть свидетелем моего позора. Заблудилась в хитросплетении незнакомых мне дворов, забилась в угол в пустой беседке на детской площадке и разревелась. Я боялась сделать последний шаг - просто узнать. И не знала, куда нести свой страх. Даже Маринке не могла рассказать, словно её испачкало бы одно только знание. И куда идти? Я не могла даже представить, что несу этот ненавистный тест домой.
        Наконец, словно решившись, я встала, привела себя в относительный порядок при помощи зеркальца и влажных салфеток, и, рассекая наступающие сумерки, отправилась к центру города. Вошла в один из ярких, конфеточных торговых центров, поднялась зачем-то на третий этаж. Гремела музыка, её мотив был так навязчив, что засел в моей голове навечно, вспоминаясь потом в самые неподходящие моменты. Вошла в туалет, закрылась в одной из кабинок.
        Открыла коробочку, содрав с неё целлофановую обёртку. Достала кусок пластика, такой лёгкий, несерьёзный, но способный разрушить мою жизнь. И сделала это. Просто пописала на него. И положенные минуты сидела, крепко зажмурив глаза, прислонившись спиной к стене кабинки, нисколько не заботясь её чистотой и бесконечно проигрывая в голове тот подхваченный мотивчик. И понимая, что глаза придётся открыть рано или поздно.
        Я надеялась на чудо до последнего. Говорила себе, Свет, ты откроешь глаза, увидишь одну полоску, обзовёшь себя дурой и пойдёшь домой. И все равно боялась.
        А когда открыла, осознание увиденного упало сверху, придавило, словно плитой бетонной. Размазало, растерло в кровавую кашу. Уничтожило. Полосок было две. Четких, издевательски ярких. Они одним своим видом кричали, что все так, как есть, а никак иначе. Факт.
        Я смотрела на тест мучительно долго. Будто могла силой воли заставить одну из полосок исчезнуть. Не вышло. Обе красовались на положенном им месте. Я только сейчас поняла, что съехала вниз по стене и сижу на кафельном полу общественного туалета. Вздрогнула, приходя в себя, отбросила тест, как отравленный. Он упал мимо мусорного ведра, на пол, и все так же смотрел на меня двумя полосками. Но я не прикоснулась бы к нему ни за какие деньги в мире. Пусть лежит. Вышла из кабинки, из ТЦ. Вышла и пошла куда глаза глядят. Домой стыдно. Стыдно и страшно.
        То, что было внутри меня, не казалось мне ребёнком, нет. Оно казалось мне клеймом, которое оставил во мне Руслан из ненависти, чтобы теперь-то я точно пала ниже некуда. Туда, откуда не выбраться. Представила, как отреагирует мама. Наверняка сделает вид, что приняла все как есть, попытается поддержать. А сама будет реветь ночами и бояться косых взглядов. А Марина, которой, как и мне, всего восемнадцать, будет ходить на пары, возможно, строить глазки Владу, в то время как я буду медленно разбухать, заполняясь ребёнком и ненавистью.
        Отчаяние накатило так резко, что мне пришлось остановиться, вызывая недоумение редких прохожих, и укусить свою руку, пытаясь прийти в чувство, не закричать. Удержать в себе все эти мерзкие слова, что рвались наружу. Да и адресовать их было некому. Во всем виновата сама. И от этого ещё горше. Ноги между тем несли меня не дабы куда, а по знакомому им маршруту. Вскоре справа показался наш универ, за которым тянулись корпуса общежитий. Тут, прямо напротив во дворах, небольшая подвальная забегаловка, где частенько тусили наши ребята. Здесь всегда было чистенько, уютно и относительно недорого. Даже с претензией на шик, со скидкой для студентов. Я спустилась по ступеням, кивнула знакомому охраннику и прошла в зал. Здесь было шумно и многолюдно, но, сколько я не смотрела по сторонам, никого из наших не увидела. Лето, все разъехались. Села возле барной стойки, в самом уголке, не зная, что делать, как быть дальше, куда идти.
        В зал вошла очередная шумная компания, я поежилась, понимая, что странно выгляжу на этом празднике жизни. И уже почти решилась возвращаться домой, как на моё предплечье легла рука. Обернулась - Влад. Можно и нужно было обрадоваться, сердце должно забиться сильнее, колени подогнуться, но нет, нет. То, что росло внутри меня, все выжгло. Только страх оставило. Страх перед будущим.
        - Привет, - растянул губы в улыбке Влад. - Шикарно выглядишь. Маринку ждёшь?
        - Да. Она…не придёт. Не смогла.
        - Подсядешь за наш столик? Хорошие ребята. Ваньку ты знаешь.
        Я согласилась. Мне некуда было идти, а теперь есть. Прошла через зал, села на выдвинутый Владом стул, улыбнулась, здороваясь. Парень, имя которого я тут же забыла, принёс от бара уставленный бокалами поднос. Один из них Влад протянул мне. В нем плескалась сладкая, чуть терпковатая жидкость. Я выключила мозг и сделала один глоток. Потом второй. И почувствовала, что становится легче. Не потому, что проблема решается. А просто потому, что можно говорить, можно смеяться и не думать о ней хоть некоторое время. Тем более когда на твоём бедре, обтянутом тонкой тканью, лежит рука Влада, а пьяный организм вдруг вспомнил, как он на него реагировал раньше.
        Алкоголь дарил иллюзии, обманывал, сладко шептал, что все в порядке. Звал за собой на танцпол, толкал теснее прижаться к мужскому телу. Он сразу напомнил мне, что именно по Владу я убивалась уже целый год, а Руслан? Причем здесь Руслан?
        Через час я была уже так пьяна, что мысли с трудом ворочались в голове. И это мне тоже нравилось.
        - Может, поедем ко мне? - спросил Влад, склонившись к моему уху.
        Я подумала - а ведь это прекрасный повод оттянуть возвращение домой. А терять мне нечего. Все уже растеряла…
        - Поехали, - решительно кивнула я и поднялась, слегка покачнувшись.
        Влад придержал меня за локоть, я захихикала, найдя забавным то, как заплетаются мои ноги.
        Мы вышли на улицу, свежий воздух нисколько меня не отрезвил. Сели в одно из свободных такси, ожидающих клиентов на стоянке. Негромко играла музыка, за окном плыли городские огни, рука Влада лежала на моём колене. Вторая легла на талию, по-хозяйски уверенно. Я замерла, понимая своим пьяным умом, что вот сейчас-то он меня и поцелует. И что я этого совсем не боюсь. Влад, в отличие от Руслана, нисколько меня не пугал. Поэтому я смело потянулась к нему губами. И…разочаровалась. Наш поцелуй был влажным, неловким, пах алкоголем. Совсем не то, что…не думай, Светка, не думай.
        Машина остановилась у подъезда, Влад расплатился, и мы вышли. Меня укачало и слегка подташнивало. До меня дошло, что ехать сюда было чертовски глупой затеей, но как донести это до Влада, я не знала.
        Он же открыл дверь подъезда и, крепко ухватив за руку, не давая времени на сомнения, увлёк за собой. В кабинке лифта прижался, буквально залепив мой рот поцелуем, лапал тело. Я закрыла глаза и почувствовала, как вращается мир вокруг меня. Подкатывала тошнота. Я испугалась неотвратимости происходящего. Меня пугала даже сама я, почувствовала, что впадаю в панику. Лифт остановился на нужном этаже, мы вошли в квартиру, где уже в тёмной прихожей он набросился на меня, расстёгивая пуговицы рубашки, спускаясь поцелуями по шее к груди. Я застонала. Не от возбуждения. От отчаяния.
        - Меня сейчас стошнит, - сказала я, пытаясь его оттолкнуть.
        Он что-то невразумительно пробормотал, уткнувшись в расстегнутую на груди рубашку. И тут я испугалась по-настоящему. Интересно, можно ли сказать пьяному и возбужденному мужчине, что я передумала? Пожалуй, придётся выяснять это на своём опыте.
        - Я передумала, - старалась, чтобы мой голос звучал как можно тверже, что в данной ситуации было проблематично. - Отпусти меня, пожалуйста, я уйду.
        - Что?
        Он оторвался от меня, отстранился наконец от моей груди, посмотрел в глаза. Его взгляд был затуманен, вообще, я поняла, что ничего мне в нем не нравится, что я тут делаю? Тошнота подкатывала все сильнее, я начала бояться, что меня вырвет прямо сейчас.
        - Я уйду, извини, меня тошнит, мне домой нужно…
        - Ты е*нутая, - вдруг сказал он. - Ты думаешь можно приехать бухой, потрясти сиськами и сказать, что передумала?
        Я не знала, как можно. Я занималась сексом лишь один раз. И тогда…все было иначе. Влад стоял напротив меня и смотрел с брезгливостью. Да, наверное, я выгляжу жалко. Я заморгала, пытаясь прогнать непрошеные слёзы.
        - Пиздец, - Влад оттолкнул меня в сторону, так как я опиралась о дверь спиной, и открыл замок. - Ты и правда ребёнок, пьяный в жопу ребёнок. Вали и не рассчитывай, что я ещё хоть раз на тебя взгляну.
        - Спасибо, - поблагодарила я зачем-то.
        Вывалилась в подъезд и выдохнула с облегчением, услышав, как дверь за мной закрывается. Сбежала вниз по ступеням, забыв, что можно вызвать лифт. Толкнула невероятно тяжелую подъездную дверь, добежала до ажурного кованого заборчика, ограждающего клумбы, склонилась, содрогнулась, настигнутая резким спазмом подкатывающей рвоты, и позволила алкоголю и желчи меня покинуть.
        А когда подняла голову, вытирая губы тыльной стороной ладони, покачиваясь на негнущихся ногах, увидела его. Руслан стоял у машины, припаркованной тут же у подъезда, с ключами в руках и наверняка тоже очень хорошо видел меня, освещённую лампочкой, висящей под козырьком подъезда.
        ОН.
        Она блевала прямо в клумбу, посаженную Серегиной бабкой. Удивительно, но я узнал её в смутном свете лампочки по одной лишь заднице, обтянутой джинсовой тканью. Мышь. Хренова Мышь. Выпрямилась, увидела меня.
        - Место встречи изменить нельзя, - и глупо улыбнулась.
        Я посмотрел на неё - волосы растрепаны, рубашка расстегнута до пупка, пьяная. Крепко сжал зубы и кулаки тоже. Хотя что бы я сделал? Ударил её? Три раза ха-ха. Она тем временем шагнула вперёд и явственно покачнулась.
        - Пока, - сказала она и помахала мне ручкой.
        Сейчас я был так зол на неё, что с удовольствием просто свернул бы ей шею. Я не мог даже себе признаться в полной мере, как меня задело её поведение. Даже не то, что она сбежала, а именно то, как она стояла сейчас, даже не замечая своей расстегнутой рубашки.
        - Куда? - спросил я, стараясь держать себя в руках.
        Она большая девочка и вправе ломать свою жизнь любым удобным ей способом. Да, стоит повторить это ещё раз сто, ибо желание сломать ей шею не испарилось, стало даже сильнее.
        - Домой, - беззаботно отозвалась она, вызывая у меня новый приступ злости.
        Я догнал её в два шага, подхватил под талию, перекинул через плечо и понес к машине. Она была такой лёгкой, моё закалённое постоянными тренировками тело даже не замечало её веса. Мышка удивлённо пискнула и обмякла.
        - Не смей на меня блевать, - предупредил я, открыл машину, придерживая её ноги одной рукой, усадил её на сиденье и щелкнул ремнем безопасности.
        - Эй, ты что? - наконец спросила она.
        Я уже сел на своё место, завёл машину. Сжал руль, пытаясь успокоиться, не сорваться.
        - Во-первых, ты пьяна, - начал я. - И я не знаю, сколько ты пройдешь ночью в таком состоянии и с сиськами наружу.
        Она растерянно перевела взгляд на свою грудь, словно только осознав, что её рубашка распахнута. Стянула края ткани, стиснула их пальцами, замерла, будто пытаясь уменьшиться в размерах.
        - А во-вторых? - спросила тихо она.
        Мотор машины тихо урчал, я понимал, что надо уезжать, я не могу просидеть в машине с этой пьяной девочкой всю ночь. И уйти не мог, оставить её тоже, а что делать с ней, не имел понятия. И бесился, мой бог, как я бесился.
        - А во-вторых, мне слишком дорог мой отец, чтобы позволить ему видеть это.
        - Это?
        - Тебя. Посмотри на себя.
        Я наконец решился и тронулся вперёд. Словно сказав вслух, посчитал причину обоснованной. Она молчала, сидела, чуть раскачиваясь, все так же стискивая руками рубашку. Её молчаливая покорность бесила меня ещё больше осознания того факта, что она была с другим мужчиной. Хотя не могу утверждать точно, я был взбешен настолько, что жалел, что Мышка была одна. Я бы просто убил его, за одно только то, что он посмел трогать этого ребёнка. Я отодвинул в сторону то, что сам ребёнок совершеннолетний, что я сам каких-то три недели назад… Мне хотелось сжать её голову в своих ладонях, заставить признаться, сказать, с кем она была, кто поставил эти метки на её груди. И одновременно боялся, что осознание этой необъяснимой, ненавистной ревности даст ей власть надо мной. Противоречивые желания просто разрывали изнутри, не позволяли принять единственно верное решение.
        - Куда мы едем? - наконец спросила она.
        - Бабушка на даче. Переночуешь в её квартире. Родителям звонила?
        - Час назад. Сказала, что останусь на ночь у Марины.
        Прижалась лбом к стеклу и затихла, быть может, уснула. Оставалось буквально два квартала, когда она застонала и начала дергать дверь, пытаясь её открыть.
        - Тошнит, меня тошнит.
        Проклятье. Я прижался к обочине, притормозил. Она открыла дверь и вывалилась по пояс наружу, удерживаемая ремнем безопасности. Я сидел, охреневал от ситуации, в которую попал, и слушал, как её тошнит. Тошнило её, судя по всему, почти вхолостую, одной лишь желчью.
        - Все? - поинтересовался я, когда она села. Протянул ей салфетки. - И, пожалуйста, не закрывай окно, от тебя воняет.
        Её лицо сморщилось, будто она хочет заплакать и сдерживается из последних сил. На мгновение мне стало жаль её, но тут я перевёл взгляд на её все ещё расстегнутую рубашку и вскипел по новой. Потянулся к ней, неловкими руками застегивая эти идиотские крошечные пуговицы, которые норовили убежать из отчего-то дрожащих пальцев, стараясь не касаться её груди, не смотреть на неё, я и так помнил, что справа совершенство её нежной кожи портит огромный, отвратительный засос. Она смотрела на меня, не моргая, и, по-моему, пытаясь не дышать.
        Наконец её рубашка была застегнута настолько, что если бы бабушкиной соседке приспичило вынести мусор в три часа ночи, то Мышкин вид её шокировал бы не так, как меня полчаса назад.
        - Пошли, - сказал я. - Идти сможешь?
        Она кивнула, с трудом отстегнула ремень, вышла на улицу, стукнувшись головой о дверь. Я вздохнул. Бешенство ещё бурлило в крови, но сейчас я себя контролировал. Запер машину, подхватил Мышку под руку и потащил в подъезд. Просто уложу её спать и уеду, решил я. Проспится, сама домой вернётся. На ступенях Мышка запнулась, чуть не упала, мне пришлось взять её на руки, причём не через плечо, а, блин, как положено. Я боялся, что её снова вырвет.
        - От меня воняет, - вдруг сказала она.
        - Я в курсе.
        В квартире отвел её в ванну, а пока регулировал воду, она уже стянула рубашку, оставшись в одном лифчике. Теперь я видел засос во всем его великолепии.
        - Ты вообще головой думаешь? Ты пьяная в жопу и раздеваешься перед посторонним мужиком.
        - Я же тебя знаю. Ты не сделаешь мне ничего плохого.
        - Дура.
        Если бы она знала, сколько раз за последние недели я мечтал её изнасиловать, а сколько - убить.
        Она же потянулась к ширинке. Я велел быть спокойнее сам себе, вышел из ванной, хлопнув дверью, поставил чайник, намереваясь отпоить её горячим сладким чаем. Вода в ванной шумела недолго, скрипнула дверь, прошлепали по коридору босые ноги. Я заварил чай, бухнул в него три ложки сахара и пошёл следом за ней.
        Она спала, завернувшись в полотенце, с мокрых волос капала на пол вода, расплывались тёмные пятна на обивке дивана. Все к лучшему, решил я и накрыл её пледом.
        Я проснулся, словно от толчка. Почувствовал, что проснулась она. Жарило неунывающее августовское солнце, считающее шторы никудышной преградой, в комнате было совсем светло. Я лежал и слушал, как она встаёт, затем идёт в ванную. Наверняка сбежит, надеясь меня не увидеть. А вот хрен тебе.
        Я поднялся, пружинистым бодрым шагом - я-то не пил всю ночь - прошёл на кухню, поставил чайник, налил растворимый кофе в две чашки. Понятия не имею, какой кофе пьёт Мышь, но другого у бабушки все равно нет. А сахар сама насыплет.
        Мышка пришла, замялась в дверях. Я кивнул на чашку.
        - Пей.
        Она послушно села, протянула руки к чашке. Отхлебнула, поморщилась, слишком крепко. Ничего, дорогая, потерпишь. Я молчал, она молчала, и все это было до смешного нелепым. Как двое подростков на первом свидании. Впрочем, это сравнение тоже нелепо. Мышка снова сделала один маленький глоток, в этот раз даже не поморщившись, перевела взгляд в сторону и усмехнулась. Горько так. Я проследил за её взглядом - на полке стояла бабушкина ваза. Та самая. После осторожной склейки половин на ней все равно осталась чуть заметная щербатая полоса. Проклятье. Убрать её надо было, может…до того как Мышка придёт. Внезапно Мышка отодвинула от себя кружку, так резко, что кофе выплеснулся и растекся коричневой лужицей. Я приподнял брови, ожидая слов, которые после такой выходки должны были последовать. И они не замедлили.
        - Я беременна, - сказала Мышка.
        - От меня? - спросил я.
        И захохотал, не в силах сдержать в себе этот смех, и сам себя за это ненавидя, и думая о том, что то, что произошло, наверное, самое изощренное, самое невозможное наказание, которое только можно представить.
        Десятая глава
        Больше всего на свете сейчас мне хотелось совершить ошибку. Я чётко понимала, что все это: наш поцелуй, сирень идиотская вокруг, руки его на мне - ошибка. Но, боже мой, как же сладко!!! И хочется ошибаться, расшибая себе лоб о грабли, не думая о будущем.
        Вот странно, сколько поцелуев было в моей жизни? Наверное, уже тысячи…от осознания этого факта и смешно, и грустно. Но единственный, тот самый, запомнившийся, с Русланом, на маминой кухне…и ещё один, с ним же, воспоминания о котором душу рвут.
        Руслан отстранился. Я открыла глаза, посмотрела на него. Встретила его пытливый взгляд. И поняла, что рано или поздно надо взрослеть. Каким бы оно, это взросление, не было. Только вот знать бы, как это проделать. Столько лет казалась себе взрослой и умной тетей - и на тебе. Опять там же, где была.
        Руслан молчал, и я молчала, и это молчание выводило из себя. Кто-то из нас должен уже открыть рот, и отнюдь не для поцелуев. Вспомнив о нем, я перевела взгляд на его губы. Абсурд, но мне до сих пор не верится, что этого мужчину можно целовать. Что он такой же простой смертный, как и я. И что трахает каких-то баб, ту же Аньку…поднялась мутная волна ревности. Ненужной, лишней ревности. Нельзя ревновать чужого мужчину. Зато это чувство отрезвляет. Вот меня сейчас отрезвило.
        - Нет, - сказала я. - Не нужно. Это все мы с тобой уже проходили.
        Его глаза потемнели. Хотя куда темнее-то? Я не стала слушать слова, которые могли сорваться с губ, которые я совсем недавно целовала без какого-либо стыда, и вышла из машины.
        Выругалась. До остановки здесь порядком, и пешком через развороченный стройкой пустырь не пройти. Ничего, выдюжу. И прихрамывая пошла вдоль ряда старых гаражей, многие из которых не использовали уже много лет и буквально вросли в землю. Нога, боли в которой я старательно симулировала весь день, заболела по-настоящему. Вдобавок, я буквально спиной ощущала взгляд Руслана, и радости это не прибавляло.
        Сзади зафырчал двигатель Волги, зашуршала под колесами рассыпанная галька.
        - Садись, - попросил Руслан из нагнавшей меня машины.
        Я упрямо зашагала дальше, бог знает что пытаясь доказать. Наверное, то, что я правда законченная дура. Меня называли так трое мужчин, не могли же они все ошибаться.
        - Я сейчас уеду. И знаешь, сколько тебе отсюда придётся выбираться?
        Я сдалась и села обратно, жалея, что не хлопнуть дверью во всю силу. Толку-то, если машина папина. Мы ехали и молчали, словно не было ничего каких-то пять минут назад. Поцелуи? Да вы что. Я жалела, что не могу услышать мыслей, которые бродят в голове, и одновременно боялась, что если я их узнаю, то мне придется покончить жизнь самоубийством. Из машины я вышла, не ожидая помощи и понимая, что она вряд ли будет. Ушла, не прощаясь, не оборачиваясь.
        Он вышел из Волги, я слышала. Скрипнула уже успевшая вынести мне мозг воительская дверь. Вот сейчас запрыгнет в свой пыльный джип и уедет. А я так и не скажу ничего. Просто не найду слов. Все, что я могла сказать, уже сказала. Но, видимо, этих слов было катастрофически мало.
        Я остановилась под козырьком подъезда. Слов нет, а сказать хочется. Так хочется, что горит, выжигая изнутри. Доказать что-то, отмыться?
        - Я сполна за все ответила, - громко и чётко сказала я, зная, что он меня слышит. - Я отвечаю за каждую хренову ошибку, которую совершила. Не тебе меня судить.
        Я не услышала ответа, хотя и не ждала его. Спряталась в прохладе подъезда, мечтая так же спрятаться от своих мыслей, мечтая о том, чтобы мамы не было дома, чтобы хоть чуток желанного одиночества хлебнуть.
        До свадьбы осталось лишь восемь дней. А потом можно будет забыть про Руслана навечно, если конечно в светлую голову моей подруги не придёт мысль сделать нас крестными.
        Подумала о беременности Марины, о маленьком и наверняка уже счастливом - а как иначе? - ребенке, вспомнила ту, свою первую беременность, к которой так неохотно возвращалась мыслями. И снова, в который раз, в тысячный, миллионный, просто велела себе не думать.
        Мамы не было дома, я стояла под душем и пыталась прогнать тоску, которая навалилась. Одно хорошо, глупые, никому не нужные обязательства выполнены. Я завернулась в полотенце, вновь неосознанно жалея об уединении личной квартиры, вытянулась на прохладных простынях своей девичьей постели. Отмотала назад. В те мгновения, когда касалась своими губами его губ. Странное свойство имел Руслан - стоило ему меня коснуться, как я махом забывала о том, что от него надо бежать. Глупая, наивная, никому не нужная. Хотя, мама…я улыбнулась. Хорошо, что есть мама. Пискнул совершенно мною забытый телефон.
        «Вкусные были пирожки».
        Антон. Я уже успела забыть о нем. Целый день на руках другого мужчины, и вот результат - тот который много лет делил с тобой постель, просто вылетел из головы. Впрочем, к сожалению, ненадолго. Видимо, нужно снова на ручки. Лечу старые душевные раны, параллельно зарабатываю новые.
        «Я рада, что тебе понравилось».
        Зачем я ему отвечаю? Ахах, если бы я знала ответ на этот вопрос. Все, больше не буду ему писать. Никогда. Вот возьму себя в руки и не буду.
        «Я люблю тебя».
        Я так привыкла отвечать на эти слова я тебя тоже, что чуть не отправила ответное СМС. Удержалась в последний момент. И подумала, а люблю ли? Страдаю определённо. Лишённая всех ориентиров, всей своей привычной жизни? Но люблю ли… Однако обратно в свою жизнь, к своему мужчине хотелось так, что на то, чтобы этого не сделать, уходили все силы. Телефон снова приглашающе мурлыкнул.
        «Прости меня. А если не сможешь, давай просто поговорим. Один раз. Я приеду скоро, ты дождись только. Можешь не отвечать».
        Больше всего в людях я ненавидела позднее раскаяние. Оно полосовало ножом по нервам, вызывало кучу сожалений, ненужных соблазнов, миллион 'если бы'.
        Если бы да кабы. Если бы дедушка был бабушкой, не к месту вспомнила я глупую прибаутку, и усмехнулась. Я ненавидела не Руслана. Не Антона даже. Я ненавидела себя за то, что коллекционирую ошибки.
        Я подумала о том, что скоро Антон приедет. Наверняка приедет, вновь. Снова будет пить чай на маминой кухне, потому что она не сможет ему отказать, улыбаться мне глазами поверх кружки, о, он умел, когда-то этот его шальной взгляд мне голову кружил. А я буду прятаться по соседним дворам, пить пиво и общаться с Колей.
        Какие у вас планы на ближайшие дни? Спиться, если повезёт, то летально. Выдать замуж подругу. Станцевать с самым красивым мужчиной, который мне встречался. Который ненавидит меня так, как никто другой. Улыбаться маме и подруге, делая вид, что все нормально. Улыбаться - Надо!!! - бывшему мужу и сказать ему, что у меня появился любовник. Как говорится, ложь во благо. И ещё попробовать захотеть жить.
        А может, и правда завести любовника?
        Любовники на дороге не валялись. Те мужчины, что встречались мне, возможно, и являлись прекрасными представителями своего пола, но они были чужими для женщины, привыкшей быть замужем. Безмужняя Светка в самой глубине души, самую чуточку все ещё считала себя принадлежащей Антону. Сама бесилась, а отучиться никак.
        А один раз, один крошечный экскурс в прошлое, один поцелуй с другим мужчиной, он не считается. Об этом никто узнаёт. Если, конечно, Руслан не расскажет. Ха-ха.
        Я сидела в кафе и ждала Аньку. Нудно долгий рабочий день закончился, ожидание нет. Анька, как и я, ни капли не менялась. Правда я была просто дурочкой, а она дурочкой очень красивой. Известие о том, что Анька сошлась с Русланом тогда, несколько лет назад, я восприняла удивительно болезненно, учитывая то, что и сама была тогда замужем. Словно мне думалось, что он всегда будет одинок. Одинок и свободен.
        Стыла уже вторая, наполовину выпитая чашка чая, когда колокольчики, подвешенные над дверью, зазвенели, и в зал вошла Аня. Привычно огляделась, выискивая взглядом самых интересных мужчин, заметно скисла, таковых не обнаружив, и направилась к моему столику, покачивая бедрами. Честное слово, даже я загляделась. Актриса погорелого театра.
        - Привет, - сказала она и бухнулась на стул.
        Стул угрожающе скрипнул, и я подумала, что он тоже отметил, что Анькина задница несколько потяжелела. Я злорадно улыбнулась, Анька напряглась.
        - Привет.
        Я подозвала официанта, пора уже заказывать третий чай, а потом идти домой, булькая как пол-литровка водки. Анька смотрела в меню с таким видом, словно в жизни ничего увлекательнее не читала. Впрочем, о чем я? Чтобы Анька и читала? Я эту девицу миллион лет знаю и ни разу с книжкой не видела. Наконец она решилась, судя по горькому вздоху, не без сложной душевной борьбы.
        - Это и это, - ткнула она пальцем в картинки с пышными и наверняка полными калорий пирожными. - Воду. Кофе без сахара.
        - Кофе без сахара вряд ли спасёт твою задницу, если жрать столько.
        Анька посмотрела на меня, словно на дитя бестолковое. На мгновение я даже себя им почувствовала. Отхлебнула из стакана воды, который принесли сразу же.
        - А Руслану нравится, - пожала плечами она. И улыбнулась.
        Причём сказала именно «нравится», а не нравилось. Ревность колючкой заерзала в глубине груди. Нелепое, но такое уже привычное чувство. Но уж кого, а эту девицу о моих чувствах оповещать не стоит. Ей в чужих ранах ковырять только удовольствие.
        - Я думаю, она ему нравилась килограмм этак семь назад, - ответила я. И сама же подумала, зачем я её провоцирую?
        Тем более Анька бросалась в ответ на провокации, как бык на красную тряпку. А может, даже резвее.
        - Ты знаешь, почему расстались? - чуть подалась вперёд она, наклонилась, вывалив вперед грудь. А грудь и правда была хороша. Обидно. - Я сама от него ушла. Тебе стоило видеть его тогда, и ты перестала бы пускать на него слюнки. Пьяный, обросший бородой, хромой. Он с палкой ходил, ты в курсе? Как дедушка. Пил, чуть ли не плакал, посуду бил. А ты где была? Даже на похороны отца явиться не соизволила. Не мышь ты, Светка. Крыса.
        Я могла бы ей сказать, что, когда умирал отец, пыталась спасти ребёнка в своей утробе. В итоге потеряла и отца, и ребёнка. Но Анька энергетический вампир. И знатная сплетница. Кормить её своими бедами я не хотела.
        - Понятно, - я в три глотка допила чай и отставила чашку. - А теперь он сбрил бороду, выкинул палку, начал зарабатывать денежки - и блудная девица вернулась? Только хрен тебе обломится.
        Анька открыла рот, намереваясь что-то ответить, я немного зависла, залюбовавшись тем, как бурно вздымается её грудь, и вдруг рассмеялась.
        - Хватит, - сказала я, - делить ничейного мужика. Бери свою долю речей для выкупа. Надеюсь, выучить сможешь?
        Аня фыркнула, так же быстро успокоившись, как завелась. Зашуршала бумажками, читала она забавно, чуть шевеля губами, как старательный первоклассник.
        - Я буду лучшей подружкой на свадьбе, - она поднялась. - И подружкой вообще. Пока ты теряла годы жизни в столице, я здесь основательно укрепилась, поверь. И на Руслана тоже можешь не претендовать.
        - Удачи! - крикнула я ей вслед.
        А потом подумала и придвинула к себе только принесенные пирожные. Может, и правда путь к сердцу мужчин лежит через огромную задницу.
        Пирожные осели в моём организме, надеюсь, там, где и хотелось, выпилась ещё одна чашка чая, а мыслей ноль. На Аньку обижаться не получалось, ну хрен с ней, подумаешь, проведу выкуп сама. Я буду говорить, а она трясти в такт сиськами. И все будет прекрасно. Угодим и теткам Марины, и друзьям Сереги. Тетки меня любили всегда, им отчего-то казалось, что я хорошая.

        Я вышла из кафе. Прожила день. А потом ещё один. Свадьба, которая казалась определенной вехой в моей жизни, становилась все ближе. Покупка платья для меня была назначена на завтрашний день. Я должна была совершить её вместе с Маринкой и, надеюсь, без Ани. Родственников, конечно, не выбирают, но на них моей подруге очень не повезло.
        Цветочные почки на деревьях набухли так, что, казалось, вот-вот распустятся, не дожидаясь свадьбы. Каждое утро я наливала кофе, и подходила к окну, и ревниво оглядывала их - не расцвели ли? Но они смиренно и терпеливо дожидались оговоренной даты.
        Мама ушла ни свет ни заря, её жизнь, несмотря на пенсию, оказалась очень насыщенной, я ей даже немножко завидовала. Сегодня был праздничный день, выходной, и мне занять себя было нечем. Жизнь, которой я жила первые два десятилетия своей жизни, теперь упрямо казалась чужой, и стабилизироваться никак не получалось. Я почитала книгу, потерзала телефон. Затем отложила его в сторону - в виртуальном мире тоже не происходило ровным счётом ничего.
        Меня охватило дурное предчувствие. Совершенно внезапное, если не считать, конечно, предвестником мою сломавшуюся жизнь. Я распахнула окно и вывалилась по пояс наружу. Далеко, где-то за окраиной города, закипали тучи. Чёрные, тяжелые, массивные. Наверняка быть первой в этом году грозе. Природа, аккомпанируя моему тревожному ожиданию, тоже затаилась.
        Хотя что могло случиться в моей жизни? Все, что могло, уже случилось. Если только Антон приедет и будет ползать на коленях, умоляя вернуться меня назад. Очень заманчивая мысль. Можно было бы снова жить полной жизнью, чувствуя себя на своём месте и не терзаясь по поводу своей никчемности.
        Я почти угадала. Антон и правда приехал. Причём судьба решила не откладывать его появление на потом. И машина Антона явилась моим очам прямо сразу, когда я рассматривала небо и думала о своих перспективах. Правда, потом все пошло несколько иначе. Настолько, что я не сумела бы предугадать, наверное, ни за что. И это несмотря на то, что на скудость фантазии я никогда не жаловалась.
        Мой бывший муж вышел из машины, поднял голову, высматривая меня. Нашёл глазами, улыбнулся. Я скривилась в ответной улыбке, гадая, чего теперь-то ждать. Он достал с заднего сиденья огромный букет цветов в хрустящей обертке и решительно пошёл к подъезду. Я вздохнула и пошла открывать дверь, ибо перекрикиваться через неё, разнося отзвуки ссоры на радость соседям.
        Открыла и осталась стоять в дверях, выжидая. Антон тоже поднимался по лестнице, наша семейная, так сказать, привычка. Из-за угла показался сначала букет, потом и сам Антон.
        - Привет, - поздоровалась я, принимая букет.
        Антон чуть склонился и едва ощутимо поцеловал меня в щеку. Лёгкое прикосновение губ, до боли знакомый аромат лосьона после бритья. Кольнуло сожаление, потом боль от потери. Но следом за ними шли воспоминания и обиды, вытесняя все остальное.
        - Привет, - ответил он. - Татьяна Сергеевна дома? Я торт принёс, а то вдруг вы здесь без пирожков.
        - Есть пирожки, - кивнула я. - А Татьяны Сергеевны нет. Проходи.
        Я посторонилась, пропуская его в прихожую. Снова дохнуло знакомым запахом, я даже шаг назад неосознанно сделала. Подальше от соблазна. Поставила чайник, чашки достала, пирожки пресловутые. Антон на пирожки покосился, но один все же взял, не забыв улыбнуться.
        - Если бы ты стряпала пирожки, как твоя мама, - зачем-то начал он, но я перебила:
        - Тогда бы ты не трахнул ту сисястую девицу?
        Антон поморщился и не ответил. Я заварила чай, затем налила ему, подумав, что само по себе это неторопливо действо тоже возвращает в прошлое. Подтолкнула ему блюдо с пирогами, пусть жрёт, если уж так нравится. Покосилась в окно - тучи сгустились ещё сильнее, грозя вот-вот разлиться дождём. Подумала, где там мама? Успеет ли до дождя? Вмешается ли в грядущий мне разговор? Хотя учитывая её позицию, вряд ли.
        - Что ты хотел?
        - Ты знаешь.
        Разговор вновь получался дурацкий. Я заскучала, вновь посмотрела в окно. Где-то вдалеке прогремел гром. Майская гроза во всем её великолепии.
        - Я сам не знал, насколько от тебя зависим. Ты всегда была рядом, и это было словно само самой разумеющимся. А ты…наверное, просто вросла в меня за эти годы.
        Он помешал чай, забыв положить сахар. Я сложила руки на коленях, замерла, ожидая того, что он скажет, предчувствуя, что это будет нечто. И я не ошиблась.
        - Мне тяжело от мысли, что ты больше не моя. Ещё сложнее понимать, что рано или поздно у тебя будет другой мужчина. Меня передергивает просто, до зубовного скрежета.
        Я подумала о том, что, быть может, тогда он поймёт, каково видеть своего человека в объятиях другого. А быть может, уже понимает. Только поздно, как всегда, слишком поздно. А Антон продолжил выворачивать мне душу словами.
        - Я понял, - сказал он, словно прочитав мои мысли, - что ты ощутила тогда… И да, наверное, поздно. Но тебе было тяжелее, несравненно, ты же видела…Прости, я не хотел. Просто слов подобрать не могу. Но вдруг подумал, что, если я пройду через это, через все круги ада, тебе будет легче меня простить.
        - О чем ты? - заинтересовалась я.
        - Измени мне. Один лишь только раз. Сделай мне больно. Сделай нас квитами. И возвращайся. Я не могу…не смейся, пожалуйста!
        Но я не могла сдержаться и хохотала не в силах остановиться, наверное, как Руслан тогда, на известие о моей беременности. Смеялась, не в силах перевести дух, чувствуя, как от смеха текут слёзы. Лицо Антона обиженно вытянулось, вызывая у меня новый приступ хохота.
        ОН.
        Где-то далеко прогремел гром. Несолидно совсем, чуть слышно. Однако Бублик забеспокоился, заворчал, попытался шмыгнуть за кресло. Нет, я и сам был бы рад просто принять горизонтальное положение и провести часов десять, глядя в потолок, но осознание того, что в этом случае мой зверь нальет в коридоре лужу, не воодушевляло. Поэтому сейчас я пытался вытолкать на улицу толстенькое, очень упрямое и боявшееся грозы животное.
        - Мы только пописаем и обратно, - пообещал я. - Я тебе мороженое куплю.
        Пес вздохнул и пошёл к лифту, волоча за собой поводок. Дождь ещё не начался, но навалилась липкая духота, а сами тучи закипали у самого горизонта. Бублик, который торопливо топал к пустырю, боязливо на них косился - успеем ли? Я оглядывал горизонт - боялся Аньки. Она просто решила водвориться обратно в мою жизнь и постель, проявляя при этом завидное упорство.
        Бублик заскочил за ближайший же кустик и собрался было бежать домой. Но меня мучило неясное предчувствие, томительное ожидание, виновницей которых, наверное, была гроза. Домой не хотелось. Словно, если пойду сейчас и закроюсь за дверями своей квартиры, пропущу нечто важное. Что - неизвестно. Непонятно самому мне. Но надеюсь, не очередное появление Аньки в платье, едва прикрывающем задницу. Я пересёк пустырь и пошёл к парку. В парке не происходило ровным счётом ничего интересного - молодые мамы с колясками, смотрящие на тучи с такой же паникой во взгляде, как и мой пес, редкие собачники. Обычная обыденная скука, явно не стоящая того, чтобы я стаптывал ноги, вместо того, чтобы с комфортом смотреть в потолок.
        Подумал о Мышке. Бестолковой, бесполезной, упрямой и такой въевшейся в память Мышке. Но вряд ли судьба готовила нам очередную встречу именно в нашем парке. Тоже… слишком просто. Да и сколько уже было этих встреч? Скорее бы уже прошла свадьба, не позволяющая моей жизни войти в привычное русло. Вспомнил про Мышку, руки вспомнили вес её тела. Лёгкая, как пушинка. Но такая осязаемая, настоящая. Такая, что хотелось потрогать, как ребёнку яркую игрушку. Да только в эти игры я уже играл, и ничего хорошего не вышло.
        - Куда идём? - спросил я Бублика.
        Жажда действия все еще не покинула. Пес посмотрел на клубящиеся в стороне тучи, вздохнул и потрусил в сторону дворца спорта, по давно знакомому ему маршруту. Отчего бы не произойти судьбоносной встрече именно здесь? Всяко лучше проводить время, мучаясь от зависти при мыслях о бывших товарищах, чем нарезать круги по Мышкиному двору и пялиться в её окна так, словно не прошло десяти лет.
        Встреча произошла. Тогда я ещё не думал, насколько она может повлиять на мою жизнь. Я просто встретил мальчика. Внимания я поначалу на него не обратил. Сел на лавку, думая о том, как, наверное, жалко выгляжу на чудном празднике жизни. От остановки в сторону тренировочного стадиона шла группа ребят. Молодые, крепкие, все будущее впереди. Я взял себя в руки и заставил проглотить горький ком зависти. И тогда понял, что пропал Бублик. Обычно это создание всегда было рядом. А когда исчезало, я начинал понимать, насколько привязан к этому кому шерсти с вечно грустными глазами. Насколько зависим от него, своего единственного компаньона.
        - Пес! - позвал я.
        Поднялся со скамьи, огляделся. Этот сквер перед зданием был засажен совсем недавно. Деревья ещё не разрослись в полную силу, и видимость была отличная. Собаки не было. Я обошел по кругу фонтан, ещё молчащий. В фонтане, на самом дне плескалась вода, оставшаяся от последнего дождя. В ней уныло плавал одинокий конфетный фантик. Минутка паники, лёгкой, но, наверное, понятной мамашам, которые вдруг теряют из поля зрения своё дитя, - и собака нашлась. Она поедала мороженое, укрывшись от меня за каменным бортом фонтана. Мороженым его угостил мальчик. Ничем не примечательный, на улицах тысячи таких же. Но присмотревшись к нему, я понял, что вот именно этого мальчика я видел. И даже знаю, как его зовут. И видел, причём в первый раз, именно тут и с клюшкой. Сейчас клюшки у Славика, а это, несомненно, он, не было. Было только мороженое, и то доедал Бублик.
        Мальчик смотрел то на стремительно исчезающее мороженое, то на здание дворца спорта. И то, и то у него выходило донельзя тоскливо. Атмосферная вообще получилась картинка: тучи эти чёрные, пустой фонтан, грустный мальчик, пес у его ног, немного испуганный пропажей питомца я. На мгновение мне даже показалось, что эта встреча произошла не зря, но я одёрнул сам себя. Глупости лезут в голову от тоски и собственной никчемности.
        - Пес! - позвал я Бублика.
        Бублик оторвал голову от угощения, глянул на меня мельком и вернулся к мороженому, разве что есть стал быстрее, предвидя скорое расставание с нечаянным десертом. Мальчик посмотрел на меня тоже. Видимо, узнал, насупился сердито.
        - А, это снова вы, - сказал он вместо приветствия.
        Хотя кто сказал, что он вообще должен со мной здороваться? Я ему вроде как и совсем никто. Я кивнул, подтверждая, что да, я и есть, именно я и никто иной.
        - Опять памперсы принесли?
        - Нет, - я развел руками. - Я с собакой гуляю.
        Мальчик посмотрела на пса, уже расправившегося с мороженым с явным сожалением. Будто тот ему нравился куда больше, когда был теоретически бесхозным животным. А в качестве моего питомца всю свою прелесть растерял. Потом перевёл взгляд на виднеющиеся под куполом катки. И столько в этом взгляде было знакомой мне звериной тоски, что у меня внезапно засосало под ложечкой. Мне показалось вдруг, что не Серёга, не Вовка, с которыми я пять лет играл в одной команде, ни Маринка даже, несмотря на всю её доброту и отзывчивость, ни тем более Мышка не смогут меня понять так, как этот мальчик. Маленький совсем такой мальчик. Который наверняка прожил на пару десятков лет меньше, чем я.
        - Ты на тренировку?
        Мальчик, хотя почему я его так называю про себя, зная его имя? Славик снова посмотрел на меня, и теперь его взгляд кололся сотней иголок. Ребёнок - кактус. Я проглотил ком, чувствуя, что ступил на запретную территорию, по себе это знаю. До сих пор не могу ни с кем обсуждать свой уход из спорта. Эх, знать бы ещё, что за беда ребёнка гложет. Вряд ли она настолько же глобальная и необратимая, как моя.
        - Нет, - сказал Славик. Наклонился, касаясь в лёгкой ласке короткой шерстки мопса, и встал. - Я не тренируюсь. И сюда хожу просто так. Потому что парк хороший. И не носите больше к нам свои памперсы, мы и без вас проживем. А если принесёте, то я выброшу.
        И пошёл прочь, ссутулившись. Я оглядел 'хороший парк'. С его пустым фонтаном и пыльными аллеями, усаженными аскетично обрезанными короткими деревцами. Знавал я парки и получше. Хотя бы тот, что недалеко от дома Мышки, да и моего тоже. Тот, в котором в детстве носились, где ели высотой до неба, а в раскидистых кленах, в самой чащобе, можно строить штабики. Вот это парк. А это…так, занять пустой пятак земли, не уставленный машинами. А мальчика сюда гонит та же беда, что и меня. Горечь, с толикой зависти и обиды. Кому знать, как не мне.
        Мальчик уходил прочь, а я все стоял, не зная, что мне делать. Нагнать его? Окликнуть? Позволить уйти? Но что сказать ему? Что я старше его на целую жизнь, но чувствую его беду как свою? Что не все так страшно, что случается с нами в одиннадцать лет? Хотя что бы я сказал тогда, в свои одиннадцать, когда папа, мой кумир, самый справедливый человек в мире вдруг сказал, что он уходит от нас? Что будет продолжать любить меня и оставаться моим отцом, но жить будет с этой вот белобрысой мышью? Сомневаюсь, что я сказал бы спасибо в ответ на любой совет. Каждый сам сбивает лоб о личные грабли, даже в детстве. И кого-то жизнь учит, а кого-то нет. Меня, например.
        В общем, я позволил мальчику уйти, не стал кричать вдогонку советов, которые остались бы отвергнутыми. Мальчик ушёл, а чувство, неприятно скребущее изнутри, осталось. Недосказанности какой-то. Словно мог что-то сделать, а не сделал. Но я посмотрел на небо, которое щетинилось всей своей тёмной массой, на Бублика, поджавшего трусливо хвост на очередной раскат грома, и в сотый, наверное, раз решил, что утро вечера мудренее. Я же знаю, где Славик живёт. Я мог бы помочь ему, если он, конечно, примет мою помощь, маленький мальчик - ёжик. Помогать другим всегда значительно легче и проще, чем самому себе.
        Когда мы с Бубликом вошли в квартиру, на пыльный асфальт уже падали первые капли дождя. Летели они мелкой, несерьёзной моросью, в которую даже не верилось, если судить по гнету, которым небо давило на землю. Казалось, небеса вот-вот разверзнутся, а пока все смотрели на редкие капли, затаившись в ожидании. В квартире казалось невыносимо душно. Бублик засопел вытянувшись на своей лежанке, я смотрел в окно и ждал. Наверное, как и все, дождя с большой буквы, который хлынул бы и смыл нахрен все, включая грехи, запреты и старые обиды.
        В конце концов, тягостное ожидание наскучило, я взял ключи от машины и вышел из квартиры. Бублик, напуганный громом, сделал вид, что моего ухода не заметил, напрашиваться со мной не стал. Дождь хлынул сразу, как только я сел в машину. Он не начался, он просто упал, одной сплошной стеной воды. Дворники едва справлялись, я не спешил трогаться со двора, пережидая самый мощный, первый удар стихии. Когда струи воды начали истончаться, поехал бог знает куда. Главное, вперёд, главное, не стоять на месте и не думать всякую хрень. Например, не думать о том, успел тот мальчик, которого я даже и не знаю толком, дойти до дома до того, как начался ливень, и о том, что же сейчас делает Мышка. О Мышке вообще думать не хотелось, но тем не менее вспоминалось постоянно, как назло.
        Город был умыт начисто. Из приоткрытого окна несло свежестью, запахом дождя, лёгким ознобом, от которого меня защищал салон автомобиля. Прохожих и почти всех автомобилистов тоже словно смыло. Но я настолько привык чувствовать себя одиноким, что эта пустота меня даже устраивала. Она дарила покой. Однако первый же прохожий, встретившийся мне на пустом проспекте, показал, что мой покой лишь иллюзии. Самообман. Возле автобусной остановки, голосуя, стояла Мышка. Правда, сейчас она была больше похожа на мокрую курицу. Я чертыхнулся. Наш город слишком мал для нас двоих, нам тесен один на двоих район. Проклятье.
        Я проехал мимо. Честно проехал. А потом подумал, что если сейчас не остановлюсь, то все равно буду думать о ней весь вечер. Думать и беситься от этого. Мне нужно было срочно вылечиться от Мышки. А лучше самой Мыши с этим лечением никто не справится. Мне нужно только увидеть, вспомнить, какая она. Эгоистичная маленькая сучка. И все само пройдёт. Успокоив и даже похвалив себя за правильные умозаключения, я сдал назад. Испугался, что кто-то её уже подобрал, не увидев на прежнем месте, и тут же рассердился на себя за этот страх. Но Мышка была на месте. Просто шагнула за козырёк, пытаясь спрятаться от сырой прохлады.
        Я коротко посигналил, толкнул пассажирскую дверь. Мышка вскинула взгляд, увидела меня и вздохнула, почти так же обречённо, как Славик. Меня это даже рассмешило отчего-то. У меня талант окружать себя неудачниками. Видимо, оттого, что подобное притягивает подобное.
        - Ты, - констатировала факт Мышка.
        Но в машину залезла, плюхнулась на сиденье и съежилась, чуть не свернулась калачиком. Видимо, замерзла. Ещё бы, насквозь мокрая. Хотя ей уже не привыкать.
        - Держи, - я бросил ей толстовку, которая ездила на заднем сидении моей машины уже, наверное, пару месяцев. - Накинь.
        Мышка посмотрела на меня пытливо, ожидая подвоха. Никакого подвоха не было, не объяснять же ей, что я надеюсь вылечиться, сломавшись об её глупость и эгоизм. Много чести.
        Она стянула через голову насквозь мокрый свитер, оставшись в одной лишь маечке. Каюсь, я потянулся взглядом к ней, это произошло само по себе. Она была без лифчика. Мне казалось, что я могу даже разглядеть контуры сосков под тонкой тканью. Предплечья, руки были покрыты мурашками, я подумал, что на ощупь Мышь, наверное, просто отвратительно ледяная. Сзади посигналил, сгоняя с остановочной площадки неповоротливый автобус, я вернулся на грешную землю. То есть перестал я соски или мне показалось. Мышка утонула в огромной толстовке и обхватила себя руками, отогреваясь.
        Я вдруг остро осознал, что вот она, Мышь, снова сидит со мной рядом, запертая в салоне автомобиля, едет куда-то, не спрашивая даже куда. Мне казалось, что я даже слышу её дыхание.
        - Куда тебя отвезти? - спросил я, вспомнив, что она голосовала.
        Мышка не ответила, отвернулась к окну. Подула на него, затем нарисовала на запотевшем стекле кривую рожицу. Я пожал плечами и поехал туда же, куда и ехал. То есть никуда, просто вперёд. Даже музыку включать не стал, отчего-то с молчащей Мышкой было комфортно.
        - Я вдруг поняла, - внезапно сказала она. - Что стараюсь жить просто потому, что если я умру, то маме будет плохо. Забавно, да?
        Я не ответил. Хотя бы потому, что сам понял, что живу отчасти по этой причине. Потому что у мамы я один, больше никого. А она ещё и внуков ждёт… Обнажаться перед Мышкой, выплескивать на неё свои комплексы не хотелось.
        - Скучно жить, - продолжила моя спутница. - Скучно. Неинтересно. Бессмысленно.
        И снова отвернулась к окну. Я даже немного растерялся - что мне с ней делать? На мгновение пожалел, что поддался импульсу и остановился. Вот ломай теперь голову, как быть. Куда девать нечаянно свалившееся 'счастье'?
        - А знаешь, - повернулась снова Мышка, глянула на меня своими глазищами, которые казались отражением пасмурного, нависшего над нами неба. - А давай напьемся?
        И снова посмотрела, даже чуть виновато. Улыбнулась едва, самыми кончиками губ. А я подумал, что сегодня просто идеальный день для того, чтобы напиться. И выпить вдруг захотелось, так же остро, как тогда, когда моя жизнь навернулась медным тазом. Так же, и одновременно иначе, само желание отчего-то не казалось грязным, порочным.
        - А давай, - сказал я. - Давай напьемся.
        Проехал по проспекту к зданию университета, здесь, напротив, во дворах была неплохая забегаловка, где я точно не встречу никого из знакомых. Мышка увидела вывеску и словно лицом посерела, а потом захохотала. Я затосковал, предчувствуя очередную бабскую истерику, снова пожалел о своём опрометчивом решении. Но она взяла себя в руки, знакомо вздернула подбородок, вышла из машины, такая нелепая в моей огромной толстовке.
        Одиннадцатая глава
        ОНА
        Пятиэтажка неизвестного назначения выглядела так же обшарпанно, как и десять лет назад. Неоновая вывеска над подвальным помещением, возможно, оживила бы картину, но сейчас она была выключена, видимо, в целях экономии электричества.
        Я хмыкнула, чуть подвернула длинные рукава и шагнула вперёд, стараясь не обращать внимание на то, как льнут к коже отвратительно мокрые брюки.
        Повернулась к Руслану, который стоял, покручивал в руках ключи на брелоке и смотрел на меня со смесью любопытства и брезгливости во взгляде. Вроде как и интересно ему, что я отчебучу, и противненько при этом. Так учёный в белом халате и толстенных очках мог бы наблюдать за своей испытуемой… мышью лабораторной.
        - Ну что, - сказала наконец я и шагнула вперёд, чувствуя, как хлюпает вода в промокшей балетке. - Идём? Или праведность в тебе взяла верх?
        И, не глядя на него, стараясь не прислушиваться к его шагам, пошла вперёд. По крутым ступеням, вдоль кирпичной стены, с которой ни одна покраска не могла свести сотен имён. Стоило их закрасить, как появлялись новые. Я помню, моё тоже здесь было. Когда-то.
        Зал был пустым, что, конечно, не странно, учитывая такое раннее время. Полутемный, чуть унылый, в воздухе витает лёгкий запах сигаретного дыма. Я прошла к самому дальнему столику, отмечая различия в интерьере, которые приключились с заведением за последние годы. Все они не пошли ему на пользу, атмосфера никуда не годилась. Пыль, запустение, уныние.
        Все, как и в моей жизни. Так что все очень символично, все правильно. Я выдвинула стул, он неприятно взвизгнул, проехавшись ножками по плитке пола, и уселась. И только сейчас поняла, да, я очень переживала, идёт ли Руслан следом, и до последнего не знала, как он поступит. Похоже, не знал этого и он, судя по тому, насколько он меня отстал, там, наверху, он потратил несколько минут на размышление. А я увидела его и испытала облегчение, испугавшее меня саму. Меня пугало то, насколько мне важно, последует ли он за мной.
        - Что будем пить?
        Руслан сел напротив меня. Положил ключи на стол, откинулся назад, уставился на меня выжидающе. Я взяла папку меню, уставилась на разноцветные картинки, которые норовили смазаться в одно пятно. Он на меня смотрел, и это нервировало, выводило из себя.
        - Вот это, - сказала я и показала на первую попавшуюся картинку.
        Руслан кивнул, поозирался в поисках официанта. Не нашёл такового и сам пошёл к бару, в глубине которого томился единственный живой человек в зале, помимо нас. Через несколько томительных минут, которые я провела, разглядывая свои ногти, он вернулся с подносом. На нем - пузатый бокал для него и высокий с трубочкой для меня.
        - Как в старые добрые нищенские времена, - улыбнулась я и потянулась к своему бокалу. - Хотя учитывая все обстоятельства, мне нужно снова учиться постигать аскетизм.
        Я заткнулась, видя, что моя ностальгия по шальному и пьяному студенчеству его не интересует. Пошевелила трубочкой кубики льда в бокале, принюхалась. Пахло съедобно. Сладко. Решилась и сделала первый глоток. Жидкость была прохладной, чуть сладковатой, свежей и едва отдавала алкоголем. Обманчивое 'едва'. Я помню, насколько коварны такие напитки. Прислушалась к своим ощущениям, сделала ещё глоток. И вот тогда холодный и безобидный сладенький коктейль загорелся, огнём по венам пробежался, отогревая озябшее тело.
        - Прекрасное начало, - я откинулась на спинку стула и посмотрела на Руслана.
        Он все молчал, смотрел на меня. Это выводило из себя, мне хотелось оправдываться, как-то ему доказать, что я вовсе не такая пустышка, которой он меня считает. И одновременно бесилась, понимая, что при нем я именно так себя и веду. Глупо, эгоистично, безответственно. А быть может, я пытаюсь обелить себя в своих же глазах, а на самом-то деле просто дура. Именно такая, какой он меня и считает. Я запуталась, приуныла и решила, что самое верное, что я могу сейчас сделать, это выпить ещё. И выпила.
        И вновь поймала на себе его взгляд. Иногда мне казалось, что они мне мерещились, что я просто сошла с ума. Ещё тогда, двадцать лет назад, когда мы впервые встретились. Ибо не может человек ненавидеть с таким упоением и одновременно разглядывать исподтишка. Сейчас он смотрел на мой рот. Я была уверена в этом настолько, насколько вообще в чем-то могла быть уверена. То есть процентов на десять. Ха-ха. Я уткнулась взглядом в свой бокал, стараясь не поднимать глаз, не выдать своего интереса, даже веки прикрыла, коснулась языком трубочки так, чтобы это длилось лишь мгновение одно и не выглядело спланированной акцией.
        Затем втянула в себя терпкую жидкость, чувствуя, как она катится по горлу, и гадая, от его ли взглядов горит кожа или от алкоголя? Меня даже затрясло, хотелось бежать к бармену, наброситься на него, заставить ответить мне на вопрос - смотрел ли на меня этот смуглый красавец, сидящий напротив, смотрел, или я окончательно заработала паранойю?
        Но, разумеется, я ничего такого не сделала. Допила свой бокал, отодвинула его в сторону, вскинула взгляд на Руслана. Почти смелый взгляд, чуть пьяный. Руслан сидел и откровенно скучал. Алкоголя в его бокале стало меньше лишь на треть.
        - С тобой очень весело пить, - сказала я.
        Он равнодушно пожал плечами. Я покосилась на свой бокал, в нем медленно таяли остатки льда. Боже, какой же тяжёлый человек.
        - А у меня муж приехал, - ляпнула я. Мне показалось, что Руслан посмотрел с интересом, и я поспешила добавить: - Бывший.
        - Поздравляю, - его голос звучал едва слышно, бармен решил оживить наши посиделки и включил музыку. Но блин, даже в одном этом слове уверенность, которой я так завидовала.
        - Ты рад за меня?
        - Ещё больше буду рад, если твой муж заберёт тебя обратно.
        Я хотела было обидеться, но потом вспомнила, что это же Руслан, а уж на пакости от него у меня давно должен быть иммунитет. И не стала. Снова с тоской посмотрела на свой бокал. Нелепая ситуация просила продолжения банкета, но меня останавливало отсутствие официанта. Надо вставать и идти к бару, но Руслана просить не хотелось, а самой как-то неловко.
        - Ты сопьешься, - констатировал факт Руслан. - В один прекрасный день ты точно сопьешься.
        Встал и пошёл к бару. И принёс сразу два бокала. Видимо, чтобы не ходить потом ещё раз. Если бы могла, я бы покраснела, но, как назло, не получалось. Несмотря на неловкость, на идиотизм сложившейся ситуации, на то, что Руслан снова посмотрел на часы, мне все равно не хотелось его отпускать. Хотелось сидеть здесь и удерживать его на стуле напротив вечность. И изображать, что мы вовсе не ненавидим друг друга, а просто встретились после долгой разлуки и решили отметить это дело в такой вот паршивой забегаловке.
        - Ты уже напилась?
        - Потерпи ещё немножко, милый, - проворковала я и пригубила ещё.
        Стало жарко, даже не верилось, что вот совсем недавно я мерзла так, что зуб на зуб не попадал, что бежала под дождём, сама не зная куда, стремясь привычно убежать и от себя, и от обстоятельств и одновременно понимая, что бежать-то уже некуда, тупик. Снова вспомнился Антон не к месту, его абсурдное, идиотское, невозможное предложение. Можно подумать, если я трахнусь с посторонним мужчиной, то это поможет мне забыть измену мужа или как-то смириться с ней. И вместе с тем я понимала, что в этой дикой затее есть нечто притягательное. Взять и отомстить, глупо, по-бабски. А потом убежать обратно в свою жизнь. Ту, в которой всегда есть для меня моё персональное место. Причём стоит учитывать, что свято место пусто не бывает и даже его могут занять… Стало горько и обидно. Я сама уже не знала, люблю ли Антона - обида и ревность вытеснили все остальные чувства. Но он все равно оставался моим. Привычным, родным.
        Жар поднимался от груди, переползал на лицо, я подумала, что скоро буду выглядеть, как вареный рак, и стянула через голову уютную мужскую толстовку, которая едва уловимо пахла самим Русланом. Прохладный воздух коснулся разгоряченной кожи так осязаемо, что я буквально почувствовала это прикосновение. Так же как и взгляд, которым мазнул по моим голым плечам словно нечаянно Руслан. Ну вот снова. Презирает. Презирает и смотрит.
        - Ты на меня смотришь, - усмехнулась я.
        - Странно, я думал, что именно для этого мы сюда и пришли. Пить и смотреть друг на друга. Хотя это не вызывает у меня особого восторга, как и мысль о том, что с тобой нужно говорить.
        - Бедненький, - пожалела его я, вновь отпивая из бокала. - Как же несладко ему приходится.
        Сделала ещё глоток. Алкоголь бесновался, впитываясь в мою кровь. Требовал безумств. Но я усмиряла его. Не время, ещё не время. И смотрела на руку Руслана. Он держала бокал, в котором все ещё маслянисто переливалась терпкая жидкость. Затем, словно решившись, поднял бокал, стекло коснулось его губ. Смуглые руки, такие сильные, уверенные. Чётко очерченные губы, даже не верилось, что когда мне хватало храбрости его целовать.
        - Теперь ты на меня смотришь, - сказал он, и я наконец покраснела.
        Мне было неловко, что я так на него пялилась. И вдвойне за то, что мне не хотелось прерывать это занятие. А ещё за свои мысли. Моё пьяненькое второе я активно нашептывало, что в идее Антона есть несомненное рациональное зерно. И что у Руслана такие губы, что их хочется целовать. Что его руки так красиво бы контрастировали с моей белой кожей. Что второй раз наверняка уже не так страшно. И ещё много всего такого безумного, что, произнеси кто вслух мои мысли, я бы просто сгорела со стыда.
        - Мышь, - вдруг лениво протянул Руслан. - Пошли отсюда.
        Я вскинула на него глаза и вдруг поняла, что он выглядит очень усталым. Что наверняка и в его жизни полно своих заморочек. Одна Анька вон чего стоит. И моё пьяное второе я прониклось к нему такой жалостью, что хоть плачь. Я протянула руку и коснулась его руки. И полюбовалась контрастом - его смуглая, сильная рука и моя белая, тонкая. Красиво.
        - Поехали, - продолжил он. - Не понимаю, зачем я иду у тебя на поводу, но чем дольше здесь нахожусь, тем чётче понимаю, насколько это дико. Боже, да я здесь не пил даже во времена студенчества.
        - А я пила.
        - Нисколько не удивлён.
        Он отодвинул свою руку, я прикасалась к ней просто неприлично долго. Словно положила свою ладонь и забыла убрать. А на деле просто ловила извращенческий кайф.
        - Все глупо, - сказал он, поднимаясь, бросая на стол купюры. - Неправильно и глупо. Скажи, куда тебя отвезти.
        И пошёл к выходу, даже не дожидаясь меня. А я за какие-то доли секунды решила, что неправильно и глупо - это же мой девиз. И что терять мне нечего. И что Руслан может больше не подпустить меня к себе так близко, он и так недопустимо расслаблен. И, наконец-то, самое грешное желание, которое я скрывала от самой себя. Я просто его хочу. Сильно. Так, как, наверное, никогда никого не хотела. Целовать хочу и кусать. Хочу царапать. Делать ему больно и наслаждаться этой болью, пить её. Принимать ту боль, которая достанется мне. И это будет самая сладкая боль, замешанная на похоти и многолетней вражде.
        - Поехали, - сказала я сама себе, чётко понимая, что я для себя все решила. И что это будет вероятно, да зачем я себе вру, это наверняка будет очередной ошибкой, которую я уже не смогу исправить.
        А потом я пожинала плоды. Почувствовала на себе взгляд. Свербящий буквально, настолько осязаемый, что он выдергивал меня из беспамятства, в котором я находилась. Я сдалась и, приоткрыв веки, увидела напротив два круглых карих глаза. Собачьих. И даже гадать не стоило, что это за песик. Проклятье. Я застонала, Бублик приветливо тявкнул и закружился на месте.
        Интересно, если я сейчас крепко зажмурю глаза, а потом открою снова, морок рассеется?
        Попробовала, не получилось, к огромному моему сожалению. Никуда не исчез пыхтящий Бублик у дивана, на котором я лежала. Никуда не делся незнакомый потолок с замысловатой, причудливой авангардной люстрой. Я приподняла одеяло, в которое была буквально завернута, как в кокон, и вздохнула с облегчением. На месте были и майка, и даже джинсы. Вознесла благодарственную молитву всем богам разом и поднялась с постели.
        В квартире было так тихо, что у меня появилась надежда, что в ней, кроме меня и собаки, никого нет. Гостиная, в которой я спала, была просторной и проходной. Царил лёгкий беспорядок, на плазме, висящей на стене, тонкий слой пыли. Я провела пальцем по экрану и оставила на нем чистую чёрную полоску.
        - Руслан? - позвала я шепотом.
        Никто не отозвался, я вздохнула с облегчением. Пес крутился в ногах, а у меня и так с координацией проблемы, в результате, пока пересекла комнату, два раза чуть не упала. Остановилась у закрытой двери, которая наверняка вела в комнату хозяина жилья, и легонько постучала. Тишина. Потом проклятое любопытство, которое зачастую мной управляло, вынудило меня толкнуть дверь. Немножко только погляжу, одним глазком.
        Комната Руслана была большой, квадратной. В центре огромная двуспальная кровать, к счастью, пустая. Тёмное, без каких либо узоров постельное бельё, скомканное одеяло свисает на пол, на подушке ещё сохранилась вмятина от его головы. Пусть моё пьяное «я» и не одержало надо мной верх, но я все же ночевала с Русланом в одной квартире, и от одной этой мысли становилось щекотно где-то внутри. Шагнув вперёд, я провела рукой по чуть грубоватой ткани простыни, коснулась подушки. И тут же подумала, что, наверняка, именно на этой постели он спал вместе с Анькой. Горчинка вернула в реальность, я ещё раз оглядела комнату - минимализм: шкаф-купе во всю стену, большое незашторенное окно, торшер - и вышла. Уже смело, не страшась встретить хозяина, заглянула на кухню и даже 'попудрила носик'.
        Сумбурные воспоминания о вчерашней ночи толкались в голове целым роем гудящих пчёл, но я благоразумно решила, что предаваться им лучше на безопасной территории, и толкнула дверь. Ручка крутилась, а дверь открываться не желала. Руслан не просто захлопнул дверь уходя, он запер её на все замки, а ключ оставить забыл. Но это я поняла лишь после сорокаминутных поисков.
        - Пи*дец, - сказала я в пустоту, пнула дверь в последний раз и повернулась к ней спиной.
        С кухни на меня смотрел Бублик. Судя по его лукавому виду, против моей компании он ничего не имел. Я решила было выпить кофе - на часах было начало десятого, самое время. Но ко мне противно льнула явно уже несвежая майка, а от волос ощутимо пахло сигаретным дымом.
        - Пес, как ты думаешь, могу ли я одолжить одну из футболок твоего хозяина? - Бублик тявкнул и вывалил розовый язык. - Если что, я скажу, что это ты разрешил.
        Снова с трепетом вошла в комнату Руслана. На полупустых полках в огромном шкафу идеальный порядок. Такой, что позавидовала бы моя мама. Носочек к носочку. Я быстро обнаружила простую белую футболку и через несколько минут уже принимала душ, закинув свои вещи на экспресс-стирку. Сомневаюсь, что Руслан был бы в восторге от того, как я здесь хозяйничаю, но он не оставил мне выбора.
        А через полчаса мои тряпки уже висели на балконе, и я сама там же пила чай. Позади был разговор с мамой, которая была уверена, что я с Мариной, и разговор с Бубликом, который тявкал мне через дверь ванной все время, что я там была. Небо щерилось тучами и наваливалось липкой духотой. Терпко пахло смолой, всюду распускались почки, зеленела трава вдоль дорог, тут и там были разбросаны так и не высохшие после вчерашнего ливня лужи. Я сидела и думала, что это самая длинная в моей жизни весна. Которая, как пазл, складывалась из тысяч и тысяч дней, а им не было ни конца ни края. Ничего, уже привычно вздохнула я. Выдам замуж Маринку, порву на свадьбе три баяна, а потом буду думать, как жить дальше. А для начала попытаюсь вспомнить, почему я ночевала именно здесь и пойму, как отсюда выбраться.
        На балконе было зябко, с волос, мокрых после душа капала вода. Я с сожалением допила чай. Он был вкусным, а измученный алкоголем организм просил ещё, поэтому поднялась и прошла в квартиру. Осмелилась на ещё одну чашку, когда заскрежетал ключ в дверном замке. Я замерла, а Бублик, спящий под столом, наоборот, навострил уши. Сразу вспомнились все свои пьяные и смелые вчерашние выходки, удушливая волна стыда полезла из-под ворота футболки - Руслана футболки!!! - и залила лицо. Я готовилась к унижению. К уничтожению моральному и, возможно, даже физическому. Мне было страшно, как, наверное, бывает ребёнку, застигнутому на запрещенной не единожды шалости. Я подтянула вниз футболку, стремясь дотянуть её до коленей, Бублик кубарем вылетел в коридор.
        - Привет, - поздоровалась я с входящим Русланом, делая глоток чая, который недавно казался таким вкусным, а сейчас растерял и вкус, и аромат.
        - Привет, - ответил он.
        Его голос звучал нейтрально. Даже устало. Я не могла различить в нем иных оттенков, например, ярости или презрения, как ни старалась, и это тоже нервировало. Я искала подвох. Большая кухня для нас двоих показалась мне сразу такой тесной. Хотя о чем я говорю, нам и в одном мире тесно вдвоём. Я всегда незримо чувствовала, что он где-то рядом, сколько бы не врала себе. Захотелось заглянуть в его глаза, разглядеть, что плещется на их дне. Может, гнев? Досада? Но все, что я увидела бы там, это темноту, теплую, бархатную, но непроницаемую.
        - Я ночевала у тебя, - нервно передернула плечами я и отставила чашку с чаем слишком резко. Чай выплеснулся на стол и растекся неопрятной кляксой.
        - Факт, - согласился он. Поставил на стул пакет с покупками, из него торчал хвостик сырокопченой колбасы, а я засмущалась, словно подглядываю. Руслан, покупающий колбасу на завтрак, был за гранью моего восприятия. - Так же, как и то, что ты в моей футболке.
        - А почему? - наконец решившись, спросила я.
        Руслан потянулся, чуть хрустнув позвонками и почти достав пальцами вытянутых рук до потолка. Я поневоле почувствовала себя такой маленькой. Потом посмотрел на меня, с прищуром, даже чуть лукаво или, быть может, мне показалось? И принялся выкладывать покупки. Нарочито медленно.
        Я стояла и ждала, пыталась незаметно оттягивать футболку все ниже, Бублик заглядывал в пакет, встав на стул передними лапами, Руслан вынимал покупки. Три апельсина. Пакет молока. Соленая рыба в вакуумной упаковке. Два стаканчика йогурта. Боже мой, я всю жизнь боялась и ненавидела человека, который есть пятипроцентный вишневый йогурт. Словно… простой смертный.
        - Ну же? - не выдержала я.
        - Ты очень хотела секса. Со мной. - Я фыркнула. Ха! Уж что я точно помню, так это. Я посмотрела на него выжидающе, и он продолжил. - Но после пятого коктейля согласилась заменить секс посещением стриптиз-клуба для дам. В моём присутствии. Одному богу известно, зачем тебе вчера был так необходим секс, когда ты едва на ногах стояла.
        - И что дальше? - холодея, переспросила я.
        - Дальше ты полезла на сцену, решив, что у танцора идеальная задница, попыталась её укусить, но тебя вырвало. Прямо там. На сцене. На полуголого танцора.
        Я замерла, наверняка с приоткрытым ртом. Я понимала, что если я все это и в самом деле совершила, да ещё и на глазах Руслана, то мне остаётся только удавиться. И вдруг меня осенило.
        - Ты врёшь!
        - Вру, - легко согласился он и вдруг улыбнулся той самой мальчишеской озорной улыбкой, от которой у меня дыхание перехватывало.
        Я хотела даже обидеться, но слишком велико было моё облегчение, несмотря на то что стриптизера я помнила, правда, кусать не пыталась, а вот своё водворение в эту квартиру нет.
        - Пока, - попрощалась я. - Мои джинсы на балконе. Я надену их мокрыми. Все в порядке. И…спасибо. За ночлег. И чай у тебя вкусный.
        Попыталась протиснуться мимо него, такого большого, придерживая одновременно футболку, чтобы не вздумала задраться, когда я буду перешагивать через лежащую здесь же собаку.
        - Свет, - вдруг позвал Руслан меня, назвав по имени. Я ожидала раскатов грома, аплодисментов зала, но, кроме сопения Бублика, ничего не услышала. - А может, останешься?
        И поймал меня за руку. За ту самую, что придерживала край футболки, под которой ничего не было. Ткань, почувствовавшая нечаянную свободу, сразу же взметнулась на пару сантиметров вверх. Остановил, удерживая напротив себя. Я напомнила себе о том, что мужчина, держащий меня за руку, вовсе не повод для того, чтобы забывать дышать. Даже если это Руслан.
        И вскинула взгляд. Посмотрела на него - он снова был близко, а я просто преступно расслабляюсь, недопустимо. Затем отпустила взгляд на его руку на моей. От неё знакомо, волнами, шло жгучее тепло, только с ним так бывало, с Русланом. Нет, сейчас я вовсе не думала о рациональности своего поступка или об Антоне. Я думала о том, как же здорово было бы нырнуть в этот огонь с головой. А ещё о том, что это непозволительно - задавать такие провокационные вопросы. Может, я останусь? А может, нет? Я глупая слабая женщина, я не хочу ничего решать, просто сделай что-нибудь!
        Наверное, все тысячи мыслей, что метались в моей голове, словно стая вспугнутых птиц, отразились на моём лице. Руслан провёл пальцем по моей руке выше, до сгиба локтя, оставляя за собой горящий след. Вторая его рука легла, все так же обжигая, на моё бедро, на самую грань между тканью футболки и голой кожей.
        - Под ней ничего нет, - зачем-то сказала я хриплым, ломким голосом.
        - Прекрасно, - ответил он.
        И решил все за меня. Чуть сжал руки, тиская, сминая моё тело, а потом приблизился, медленно, не сводя глаз, гипнотизируя, и просто поцеловал меня.
        Двенадцатая глава
        Я так и не понял, у кого я шёл на поводу, у себя или у неё. Я мучительно размышлял над этим вопросом все то время, что мы сидели в кафе, выбранном мной за то, что уж в нем я бы точно не встретил никого из знакомых. А получилось так, что не встретил вообще никого.
        Цедил свой виски, смотрел на Мышь, которая чувствовала себя явно не в своей тарелке и все же мучила и себя, и меня, удерживая нас друг возле друга. Я смотрел и думал, ну что в ней есть такого, что заставляет меня возвращаться мыслями к ней? Риторический вопрос, ответа на него за двадцать лет так и не найдено. А когда она положила свою ладонь на мою руку, терпение лопнуло. Слишком горячо, слишком по нервам.
        - Руслан! - догнал меня её голос.
        Вроде и негромкий, а заставил остановиться. Заставил провести этот вечер возле неё. Пытаясь не замечать её провокаций, словно случайных касаний, а по мере опьянения даже откровенных и смешливых выпадов. Она смеялась столько, что должна была заплакать рано или поздно, хотя бы для соблюдения баланса. А она все смеялась, танцевала и тянула меня за собой.
        Я злился. Но не на неё, на себя. За то, что не могу сказать нет, взять и просто уйти. Я представлял, что если уйду сейчас, то все эти мужчины, которые, как мне казалось, пялились на Мышку все до единого, без исключения, даже стриптизер со сцены, бросятся к ней и…и что? Будут вести себя так, как никогда не вел я? Говорить с ней, смеяться с ней, касаться её. А потом один из них, самый везучий, посадит её в автомобиль и увезет. Нет, этого я допустить не мог, хотя, по сути, какое мне дело до её личной жизни. Но я все торчал рядом с ней, как приклеенный.
        - Мышка, - сказал я, когда увидел, что она устала настолько, что уже готова сдаться и прервать свой бессмысленный марафон, - пошли домой.
        - Домой? - переспросила она. - Пошли.
        Нашла толстовку, про которую я уже забыл, накинула на плечи, и мы вышли из душного клуба в прохладную ночь. Остановилась у машины, ожидая, когда я открою. Я только сейчас понял, насколько она пьяна, её даже покачивало чуть.
        - Если твои привычки за последние десять лет не изменились, предупреждаю - не блевать в моей машине.
        - А если чуточку? - она уселась и даже ремнем щелкнула. - Вот столечко?
        И показала сколько, вытянув пальцы щепотью. И сама же, не дожидаясь моего ответа откинулась на сиденье, закрыла глаза. Я тронулся, жалея о том, что алкоголя в моей крови так мало. Катастрофически мало для того, чтобы получать удовольствие от этого сумасшедшего дня. Я подъехал к дому Мышки, притормозил.
        - Эй, - позвал я. - Мы приехали.
        Она молчала. Я коснулся её щеки, удивляясь, что могу так запросто это сделать, а она даже глазищами своими серыми на меня не зыркнула. Спит. Неудивительно, если бы я столько пил и танцевал, уснул бы прямо там же, на танцполе. Я поднял голову и посмотрел на их окна. Я находил их безошибочно, в этой квартире прошло моё детство. Они были темными, Татьяна Сергеевна наверняка уже спала. Представил, как сейчас вломлюсь, разбужу её с нетрезвой и спящей Мышью на руках, вздохнул и поехал прочь.
        А у себя положил её на диван, которым сам даже не пользовался, накрыл одеялом. Хмыкнул, удивляясь собственной заботливости, прямо не дяденька, мечтающий девицу убить и трахнуть, причём непонятно, в каком даже порядке и чего больше хочется, а фея-крестная. Ворочался в своей постели и думал о том, что в соседней комнате спит Мышка. И что между нами в кои-то веки странное перемирие.
        Свадьба ли ему виной или просто прожитые годы, но я словно чувствовал, что устал её ненавидеть. Нет прежнего запала, видимо, и правда старею…
        Тикали часы, купленные ещё Анькой, я все хотел их выбросить и постоянно об этом забывал, вспоминая только в бессонными ночи, когда бесконечный и ритмичный звук буквально сводил с ума. Часы были высокими, напольными и нелепыми, такие могла купить только Анька, и от их постоянного тиканья не спасало даже то, что я уволок их в другую комнату. А сейчас ещё и Мышь…
        Уснул я внезапно. А затем открыл глаза и понял, что утро уже. И первым делом подумал о том, что Мышь в соседней комнате. Если, конечно, не ушла. Эта мысль подстегнула, я отбросил одеяло, в один шаг добрался до двери, открыл, вздохнул с облегчением - тут. Никуда моя Мышь не делась, спит. Принял душ, выгулял собаку, спит. В глубине души я был даже рад этому. Отпускать её не хотелось, но молчащей она определённо нравилась мне куда больше. Я учился, привыкал к тому, что она так близко и что не нужно беспрестанно быть начеку, стараясь сделать больно ей и не дать сделать того же самого с собой. Ушёл на работу, к привычным бумагам, к гостеприимному, но такому ненужному Ленкиному бюсту, к скуке и повседневной рутине. Ушёл и забрал ключи с собой. Так по-мальчишески глупо. И ерзал, боясь того, что сумасшедшая Мышь может отчебучить. Взорвёт мою дверь? Вылезет в окно по простыням? Вызовет МЧС? Словом, сделает что угодно, только бы не находиться в моей квартире.
        - Лен, я ушёл, - кивнул я в приёмной.
        - Рабочий день час как начался, - справедливо заметила секретарша.
        - Прикрой, пожалуйста, - я постарался повторить трюк с глазами рыжего кота из популярного мультфильма, но, боюсь, на моей физиономии это выражение смотрелось диковато. - А я тебе доп. премию выпишу.
        - Ладно, - милостиво кивнула она.
        Я летел домой, нарушая все мыслимые правила, чему юркий и маневренный мотоцикл только способствовал. У дома очнулся, поняв, что если Мышь на месте, то мне ее и покормить будет нечем, и зашел в супермаркет. Бросил мотоцикл, взлетел по лестнице, отпер дверь, к счастью, целую и вошёл. И вздохнул с облегчением. С таким, что едва сумел согнать с лица идиотскую улыбку. Мышка была тут. Её влажные после душа волосы были растрепаны, в руках чашка, моя чашка, да и фиг бы с ней. Мышь в моей футболке, и судя по тому, как судорожно тянет её вниз, под ней ничего нет. Сразу полезли в голову её вчерашние выходки. Закрался вопрос. Интересно, это Мышка откровенно хотела близости со мной или алкоголь в ней? Хотя не все ли равно, если сейчас я смогу точно определённо узнать ответ на этот вопрос?
        Бессмысленный разговор, короткий, ничего не значащий. Сейчас она уйдёт, точно уйдёт, определённо. А я чувствую себя краснеющим подростком и бешусь от этого. Если бы эта была какая угодно девушка, не Мышка, мне было куда как легче. Но проблема в том, что никакой другой не хотелось.
        - Свет, - вдруг сказал я, удивившись тому, как легко слетело её имя с моих губ. - Может, останешься?
        В её глазах миллионы вопросов. Они широко распахнуты и смотрят, кажется, в самую душу. Мокрые ресницы стрелками, едва заметная морщинка на переносице. Я понял, что не стоит давать ей думать. Мало ли, что она надумает… Поэтому я просто её поцеловал. Положил руку на её полуголое бедро, пьянея от этого незамысловатого касания и собственной смелости. Чувствовал буквально зуд в ладонях - Мышку хотелось охватить всю разом. Каждый миллиметр.
        Губы под моими раскрылись навстречу сразу же, словно именно этого она и ждала. Когда я её поцелую. От осознания, что она хочет того же, раскрывается навстречу, вбирает мой язык в свой рот, прижимается всем своим маленьким сладким телом, мне и вовсе снесло крышу. Я застонал, не отдавая себе отчёта, но слыша, как эхом вторит мне стонущая Мышка, скользнул руками под футболку, сминая её ягодицы, которые легли в мои ладони так, словно под них и были созданы. Поднял её на руки, буквально закидывая на себя, и понёс в комнату, наступив на хвост разлёгшейся на пути собаке. Бублик сердито тявкнул, я бросил Мышку на постель и закрыл дверь, отсекая нас и от обиженно собаки, и от всего остального мира.
        И начал срывать с себя пиджак. Кто придумал ходить в офисах в пиджаках и рубашках, в которых столько пуговиц? Столько лишней одежды, когда хочется чувствовать голую Мышку всем телом, как тогда, много лет назад. Мышка вытянулась в струнку на постели и лицо ладонями закрыла. Я остановился, словно споткнувшись, испугавшись на мгновение, не чувствуя в себе сил повернуть назад. Плечи её затряслись, я выругался, чувствуя, как раздражение борется во мне с возбуждением. Ревущей девицы мне для полного счастья и не хватало.
        - Мышь? - позвал я и бросил снятый пиджак на пол. Кровь пульсировала в венах, стучала молотом в висках, буквально разрывала пах.
        Выдохнул, стараясь успокоиться и понимая, что уже не получится. Слишком далеко зашёл. А Мышь отняла ладони, и я понял, что она смеётся. Смеётся, блин! Села на постели, чуть ноги раздвинула, наверное, нечаянно, футболка задралась, я почувствовал, что теряю остатки самообладания. Я слишком долго об этом думал, слишком долго. Сам себя загнал в тупик.
        - Что? - шепотом спросила она.
        И одним движением сняла футболку. И осталась совсем голая, нисколько не смущаясь солнечного света, что лился в комнату через окно. Я окинул взглядом всю её. Точеные ноги, впалый живот, небольшую грудь с торчащими маленькими сосками. И снова зазудело до боли в ладонях. Снял брюки, едва не запутавшись, и рухнул на постель, подминая Мышку под себя.
        Остановился, нависая над ней, стискивая руками ткань простыни. Лицо к лицу, глаза в глаза. Сам охреневая от того, что я сейчас сделаю, от невозможности, недопустимости и такой желанности этой близости. Мышка дышала так тяжело, её грудь в опасной близости от меня вздымалась, голая, беззащитная. Я сдался и накрыл её ладонью. И задержал дыхание, понимая, что ненормально в тридцать два года ловить такой кайф от элементарного, блядь, касания к бабской груди, и даже злясь на себя за это. А Мышка вздохнула, плоть в моей ладони поднялась и опустилась вместе с её вздохом, я даже чувствовал сосок, который упирался в мою кожу. И губу прикусила. И я решил, ну их, рефлексии и мозготерзания, когда подо мной лежит самая невозможная, самая ненавистная, самая желанная женщина в моей жизни. Потом, все потом. И обрушился на неё, на её тело, тиская, кусая, пробуя на вкус, наслаждаясь её криками и её прикосновениями ко мне, поначалу робкими, обжигающими, а затем все более и более откровенными.
        Это даже сексом назвать было нельзя. Это было так…невозможно. Словно мы отравлены смертельным ядом, а противоядие находится друг в друге. И его надо выцарапать, высосать, выгрызть. Эта близость иссушила меня до дна. Кажется, до самой последней капли крови. Эта самая капля, последняя, покидая моё бренное тело, одиноко катилась по предплечью. Медленно, оставляя за собой тёмный след. Скатилась на Мышку, которая все ещё лежала подо мной, и растеклась между нашими телами красной кляксой.
        Да, Мышь оцарапала мне спину. Как в дешёвом бульварном романе. А мне даже больно не было, напротив, я испытывал кайф, за который сейчас расплачивался горящей кожей. Я лежал на Мышке, придавливая её своим телом, все ещё находясь в ней, чувствуя её жар и едва заметную пульсацию внутри. Ей неудобно, наверняка. Но я опасался, что стоит мне от неё оторваться, как нас вновь отбросит по разные стороны баррикад, и нечто, живущее в нас самих, заставит нас говорить и делать неподвластные нам вещи. Гадкие.
        - Как твоя нога? - спросил я, когда молчать было уже невыносимо.
        - Славно, что ты спросил, - хихикнула она. - Ты на ней лежишь.
        Чуть поерзала, устраиваясь удобнее, я скатился с неё, чувствуя нелепое желание прикрыть свою наготу и боясь, что этого же хочет Мышка. Боясь посмотреть ей в глаза. Она же вытянулась всем телом, на животе, спрятала лицо в простынях, упавших на него волосах. Я прошёлся взглядом по её гладкой белой спине, на который краснели следы моих жадных рук, на выемках у ягодиц, по ним самим. Хотелось провести рукой, хотелось Мышку в охапку и прижать к себе. Но меня пугало и моё желание, и её возможная реакция.
        - Может, кофе? - спросил я, пытаясь встряхнуть с себя эту неловкость.
        Мышка повернулась на бок, лицом ко мне, я сделал усилие, вынуждая себя не на грудь её смотреть, а в глаза. Глаза были лукавы донельзя, в них плавали смешинки, я выдохнул с облегчением.
        - Давай кофе, - согласилась Мышь. - А то я кофеварку твою включить не смогла.
        Я встал, чувствуя её взгляд на своих ягодицах, такой же жадный, как мой недавно, прошёл на кухню, включил мудреную кофеварку, которую купил за бешеные деньги ещё на пике своей карьеры. Она мерно загудела, готовя нам напиток, я оперся о столешницу руками. Услышал, как сзади подходит Мышка. Чуть слышно касается голыми ступнями пола, останавливается сзади меня. А потом проводит пальцем по спине, по позвонкам, от шеи, до копчика. Едва касаясь. Вызывая мурашки. А затем обняла сзади, прижалась голой грудью, обхватила меня руками.
        - Может, ну его, этот кофе. Что мы, кофе не пили? - предложил я. - Мы десять лет не занимались совместным сексом.
        - И правда, ну какой тут кофе, когда десять лет.
        И засмеялась, уткнувшись лицом мне в спину. Я повернулся к ней, подхватил подмышки, усадил на столешницу. Она охватила меня ногами, оплела телом так, как только она одна умела. Потянулась губами, которые и так от моих поцелуев опухли. Сладкими губами. Запретными и от этого ещё более притягательными. И застонала, не в силах сдерживаться и меня торопя.
        На столешнице, прямо возле моей руки зазвонил телефон. Громко, требовательно. Я отодвинул его в сторону, но на его шум пришёл уснувший было Бублик и разразился лаем. Мышка оторвалась от меня и потянулась к телефону.
        - Прости, - шепнула она.
        Отодвинулась, отстранилась, взяла трубку, и сразу словно подменили девушку, что вот только недавно подо мной кричала. Несколько раз угукнула, пять раз извинилась, поникла. Сбросила звонок, прикрыла руками грудь.
        - Извини, - снова попросила прощения. - Я пойду. У меня платья утонули. С машиной. Я обещала Маринке, что мы вместе выберем… Я пойду.
        Я налил себе кофе, она ушла в комнату, зашуршала. Затем зашумела вода в ванной. Бублик сидел на полу. Из-под стола торчал хвост забытой нами, но не собакой колбасы, я чувствовал себя нелепо. И обиженно ещё, да. Хотя эту обиду и самому признавать не хотелось.
        - Сейчас-то ты меня выпустишь? - спросила у дверей.
        Я отпер дверь, гадая, как быть. Поцеловать её на прощание? Помахать ручкой? Она же именно это и сделала. Ручкой помахала.
        - Пока, - раздался её крик уже с лестницы.
        - Пока, - ответил я в пустоту.
        Вспомнил о том, что обнажён, а соседка, пусть даже ещё очень ничего, сексуальных желаний не вызывала, запер дверь. Посмотрел на часы, вернулся на работу, проторчал там до победного, ловя недоуменные Ленкины взгляды.
        Домой идти не хотелось. Выгуливал собаку, выискивал глазами Славика. Даже дошёл до дворца спорта. И думал, думал. О том, как хочется, блядь, Мышку. Трахать, трогать, просто иметь рядом. И что делать. Поехать к Татьяне Сергеевне и попросить выпустить дочь на час для прелюбодейства? Позвонить Марине и выведать окольными путями номер телефона? Или караулить под окнами, словно влюбленному подростку? Так и не определившись, какой план безумнее, вернулся домой. Пометался ещё час в квартире, то пытаясь пить кофе, то смотреть телевизор, в котором красивые, но такие далёкие от нормального, обычного мира люди пытались изображать семейство среднего класса, и решился. Не буду сидеть и ждать, ломать голову. Просто поеду. А там будь что будет. В самом крайнем случае, камень до окна её комнаты докину. Накинул куртку, взял ключи от мотоцикла. На часах уже поздний вечер, и квартира кажется ещё более чужой, как обычно. Сбежать из неё. Или просто пойти и привести Мышь, чтобы грела ночью своим маленьким телом. Отпер дверь, вышел в подъезд и столкнулся с ней. С Мышью.
        - Привет, - сказала она. - А я к тебе пришла.
        Так просто. И правильно. И губы расползаются в дурацкой улыбке, и глаза примеряются, сколько одежды на ней, боже мой, словно не май на дворе, а дождливый октябрь. Все снять, срочно, сейчас. И голенькую на ручки, и в постель, и съесть, чтобы никому не досталась.
        - Ты останешься? - спросил я уже тогда, когда все было позади.
        Она лежала, прижимаясь ко мне спиной, а моя рука лежала на её бедре. Я уткнулся лицом в её волосы, они все ещё пахли моим шампунем. Подумал, это так естественно, что от этого становится жутко.
        - Попроси, - ответила она и потянулась в моих руках.
        Так сладко, томно, что устоять было невозможно. Хотелось, чтобы так же она и проснулась здесь, в моей постели. Взъерошенная со сна, тёплая.
        - Останься, - шепнул я в её волосы, чувствуя, как они шевельнулись от моего дыхания.
        И она осталась. И сопела рядом, и касалась своим телом, вызывая и похоть, и недоумение, страх от стремительности происходящего. А в три часа, когда небо на востоке лишь чуть посерело, предвещая рассвет, ткнула меня в бок маленьким острым локтем.
        - Что? - спросил я, выныривая из зыбкого сна.
        - Часы, - сказала Мышь. - Тикают. Я спать не могу.
        Я встал, с сожалением покидая постель со ждущей меня в ней Мышкой, натянул на голое тело джинсы, надел пляжные тапки и поднял тяжеленные и нелепые Анькины часы на руки. И пошёл с ними на улицу, сопровождаемый засуетившимся, обрадовавшимся нечаянной прогулке Бубликом. Закинул часы в мусорный бак, они жалобно тренькнули напоследок, словно умоляя не оставлять их тут. Постоял минуту у подъезда, ожидая, когда пес доделает свои дела, впитывая холодный воздух голой кожей. И вдруг почувствовал лёгкость. Словно все наконец пошло так, как и должно было быть.
        Тринадцатая глава
        Платье висело в шкафу на плечиках. Мне тоже очень хотелось закрыться в шкафу, свернуться калачиком и закрыть глазки. И лежать так очень-очень долго, желательно до того благословенного момента, когда все мои проблемы рассосутся сами, без моего участия. Говорят, время лечит. Интересно, лечит ли оно проблемы?
        Шарик, который я усиленно надувала при помощи какой то сложной и не подвластной моему уму штуке, пускающей газ с громким, и что самое неприятное, неожиданным хлопком, лопнул. Я вскрикнула и отбросила ярко зелёные резиновые ошметки.
        - Господи, ты же не свои буфера накачиваешь, к чему такое усердие, - поморщилась Анька. - Хотя тебе бы и свои надуть не помешало.
        В её руках был бокал, из которого она отпивала очень часто. Настолько, что надула в разы меньше шаров чем я. Я поглядывала на него с тоской, но пришла к твердому решению - не пить хотя бы до свадьбы. И ещё в знак солидарности с Мариной, которая тоже цедила сок.
        - В жизни не бывала на таких тухлых девичниках, - продолжила Аня. - Может, хоть стриптизера вызовем?
        - Проститута, - не выдержала я. - Вот если найдёшь идиота, готового на тебе жениться, то вызовешь кого угодно. Шансов у тебя, конечно не много, но мечтать же не вредно.
        - Мышь, - начала было она, всегда легко поддающаяся на провокации, но Маринка деликатно кашлянула, и мы, вместо того, чтобы скандалить, синхронно взяли ещё по одному шарику.
        Шары были нужны для украшения квартиры невесты, а так же всего подъезда в лучших традициях самой шальной свадьбы. Я представляла себя распевающей частушки на ступенях, перед толпой мужиков во фраках с целью выцыганить у них горсть мелочи, и едва сдерживала горестный вздох. Я же обещала. Буду петь частушки. Станцую. Могу на одной ножке попрыгать вокруг свадебного стола.
        Две едва знакомые мне девушки, которые будут проводить с нами этот непростой ритуал по выбиванию денег, уже нарисовали десяток плакатов и ушли. Анька тоже все чаще смотрела на время. Затем сдалась.
        - Я пойду, девочки. У меня свидание. До завтра. И ложитесь спать пораньше, мешки под глазами в вашем возрасте неизбежны после бессонной ночи.
        Помахала ручкой и ушла. Я облегчённо улыбнулась.
        - Я думала, она никогда не уйдёт, - шепнула Марина едва дождавшись, когда за гостьей захлопнется дверь. - Может вина?
        Я покосилась на бокал, в котором пузырился лимонад, вздохнула и отказалась. Подумала о том, что Руслан наверняка пьёт. И быть может на мальчишнике все же есть стриптизерша. Или даже проститутка.
        - А что там Сергей? - не удержалась я.
        - Обещал быть дома в полночь, как Золушка.
        Я надула малиновый шар, последний, допила свой лимонад. Затосковала, понимая, что хочу уйти, но не могу оставить Маринку одну. Да и не знаю, куда вообще хочу. Хотя вру, прекрасно понимаю. В двухкомнатную квартирку недалеко от дворца спорта, с огромной, покрытой пылью плазмой и псом, доедающим под столом колбасу.
        Подумала, интересно, а с кем свидание у Аньки? Уж наверняка не с Русланом, определённо.
        - У Аньки есть кто-нибудь?
        - Был. Но она вернулась и похоже насовсем, видимо не сладилось. Рассчитывает вернуть Руслана. Я даже не знаю, получится ли. У него сейчас никого нет.
        Есть, хотелось крикнуть мне. Я есть! Уже целых две ночи как! Но заявить об этом никак не выходило. Нет прав, никаких. Ни номера телефона, ни обещаний, ни слов. Только следы на теле, да косые мамины взгляды. В них немое неодобрение. Вот недовольна, но молчит. Интересно, что думает?
        - Теть Таня сказала, что Антон вернулся.
        Я кивнула. Как вернулся, так и отвернулся. Был и сплыл. И не думается о нем, не досуг. Я всегда бросаюсь в омут с головой. Никаких полумер. Поймала мужа с любовницей - скандал и развод. Решила влюбиться - мозги прочь.
        Подумала и тут же испугалась. Ну какая любовь, ещё не хватало. Руслан - это не любовь. Это мозоль. Больная, надоевшая, и, похоже, неизлечимая.
        Маринка помолчала. Мне казалось, что подыскивает слова. Так и оказалось.
        - Тогда…когда мы покупали платье. Я промолчала, это не моё дело. Но, Свет, засосы на твоей груди связаны с возвращением мужа?
        Не люблю вопросов вообще никаких. Особенно адресованных мне. И что вот прикажете делать? Юлить? А смысл? Отрицать? Рассказать про Руслана? Ха, так и представила. Нет, не в этой жизни. Поэтому я улыбнулась и глазами в пол уткнулась. Плечами пожала неопределенно. Пусть как хочет, так и трактует.
        - Не хочу пока говорить об этом, прости.
        - Все в порядке, - помолчала немножко, накрыла мою руку своей. Вроде как приободрила. - Все будет хорошо.
        Я видела, что она именно этого и желает. Она счастлива и хочет, чтобы счастливы были все. Но так к сожалению не бывает. Всегда есть тот, кому хреново - это факт. А так же, неоспоримый факт то, что в 99 % случаев этот самый недовольный всем - это я.
        Но не говорить же об этом Маринке. Она сейчас такая хрупкая, такая ранимая. Как никогда. И не сегодня, не сейчас. Завтра ответственный день, а Анька, которая по какому - то недоразумению на пару лет нас моложе, уже намекнула на мешки и возраст.
        - Обязательно, - улыбнулась я, думая о том, что сама моя любимая, да что там, единственная подруга уплывает в свою личную, отдельную от меня жизнь, в которой наверняка не будет мне места. Вот и радостно за неё и эгоистично грустно. Себя любимую, никому не нужную жалко. - Непременно будет хорошо, даже не сомневаюсь.
        Заскрежетал ключ в замке, вернулся Сергей. Я бросила взгляд на часы - даже раньше обещанного. Любовь - морковь и все дела. И снова стало немножко грустно и сразу почувствовала себя лишней в этой квартире, полной воздушных шаров, пушистым свадебным платьем, торжественно занимающим чуть не пол комнаты.
        - Привет, - поздоровался Сергей. - Спасибо, что побыла с Маринкой до моего возвращения.
        - Я же не младенец, передавать меня из рук в руки! - притворно рассердилась Маринка. - И пылинки с меня сдувать не надо!
        Хотя весь её вид говорил об одном - надо. И сдувать, и в попку дуть, и пяточки целовать. И я не осуждала её. Я ей завидовала.
        - До завтра, - я застегнулась на все пуговицы, памятуя о зябких весенних ночах. - Завтра радостный, но очень тяжёлый день.
        - Я люблю тебя, - шепнула Маринка, прижавшись ко мне на прощание. - Очень.
        Я улыбнулась, прогнала непрошенные слёзы и вышла из квартиры. Спустилась по лестнице, мои шаги гулко отдавались эхом. Тишина, только из-за одной из дверей визгливый дай мелкой собачки. На улице зябко, чуть сыро. Город цвет и благоухал. Тем самым сумасшедшим утром, в котором я проснулась в объятиях Руслана, утро, которое было шестнадцать часов назад, а кажется, словно вечность, город расцвёл. Гордо, неудержимо. Ещё одна ночь, короткая, весенняя и я отдам Маринку замуж. И в который раз останусь одна.
        Я посмотрела на телефон. Руслан не звонил, да и не мог он звонить, секс, не повод для того, чтобы обменяться телефонными номерами. Надо идти домой.
        - Надо идти домой, - сказала я в слух. - Точно. Надо.
        Повернулась, посмотрела на светящиеся Маринкины окна. Они даже светились по особому - счастливо. Не так, как все остальные. Подумала, что здесь до Руслана дома рукой подать. Вот немножко. И почти по пути, а папина "Волга" все равно не завелась. Пыталась отговорить себя, недолго, пару минут. И пошла, широко шагая, обхватив руками предплечья, словно замерзла и согреться пыталась.
        Дошла, почти добежала, за десяток минут. И остановилась, полная сомнений. Схлынула эйфория. Вот вчера было не страшно, а сегодня страшно. Голова что ли включилась? Как же не вовремя, отчего именно этой ночью, когда одиноко втройне. Окна Руслана были темными. Видимо в отличие от Сергея он домой не спешил. Вспомнилась не к месту Анька, что спешила на свидание. К дому подъехала машина, из приоткрытого окна доносилась музыка и пьяный женский смех. Я поежилась, стало неуютно и даже страшно. Вновь посмотрела наверх - ни проблеска.
        - Иди домой, дура, - повторила я. - Имей хоть каплю самоуважения. Завтра день тяжёлый, Анька будет злорадствовать над твоими морщинами.
        По стояла ещё минутку, пытаясь отговорить себя от приятного решения. Я же дура, подумаешь, раздвоение личности. Сначала уговаривала себя идти домой, теперь уговариваю этого не делать. Все нормально, это же я. Достала телефон, посмотрела в который раз на экран. Висит СМС от мамы. Знак, точно знак. Я повернулась и торопливо пошла прочь.
        Душу затапливала горькая, вязкая тоска. Шагались шаги, послушно ложились под ноги, их монотонный стук не давал окончательно сойти с ума. Раз шаг, два шаг. Ещё несколько сотен, и покажется дом. Чужой и родной. Привычный и забытый.
        - Иди домой, иди домой, - приговаривала я и продолжала шагать, глотая слёзы и непрошеную обиду.
        Улицы таяли в темноте, уплывали прочь, растворялись в ночи перекрёстки. К тому моменту, что я добралась до своего убежища, меня разрывали напополам отчаяние и надежда. Причём я бы и сама не смогла бы сказать, на что надеюсь. Надеюсь просто, и все. Что однажды жизнь перестанет быть таким дерьмом, как сейчас.
        В подъезде снова перегорела лампочка. Я шагала в темноте, интуитивно рассчитывая расстояние между ступенями, споткнулась и один раз упала, больно ушибив колено на той же самой горемычной ноге. Долго шарила, пытаясь обнаружить замочную скважину в сумеречном свете, который лился откуда-то с верхних этажей.
        Дома пахло домом. Знакомый запах детства обрушивался на меня каждый раз, когда я отпирала двери. Темно, тепло, знакомо, до последней скрипучей половицы паркета. Я прошла в ванную, торопливо, чтобы не разбудить маму, приняла душ, наскоро вытерлась полотенцем, набросила халат.
        - Света? - спросила мама из своей комнаты, когда я кралась на цыпочках.
        Ну конечно, кто де ещё мог принимать душ в нашей квартире в полночь? Дух покойного, всеми любимого папы? Оригинальный грабитель, пытающийся утащить у нас раритетное пианино и вспотевший от его неподъемности? Разумеется, ничего этого я не сказала.
        - Да, мам, - ответила я. - Я иду спать, завтра сложный день.
        - Спокойной ночи.
        Сложный день, сложный день эхом отдавалось в глубине. Сложный и сладкий. Сложный и горький. Сложный и такой простой. Люди соединялись в пару испокон веков, зачем возводить это в каноны? Хотя я тут же одернула себя, шепнув, что это лишь ревность и зависть, ведь мой сложный и сладкий день привёл меня в тупик.
        - Спокойной ночи, - откликнулась я, вошла в свою девичью комнату и прикрыла за собой дверь.
        Свернулась калачиком на своей, такой же девичьей постели, натянула одеяло на голову. Спать, спать, спать. А главное - не думать. Никчемное это дело, зряшное. Тупиковое. Неостановимое, к сожалению. Заворочались в голове мысли, назло, наперекор всему. Где сейчас Антон? Наверняка дома, в нашей постели, на простынях, любовно выбранных мной. А Руслан, где он? С Аней? Или просто остался в ночном клубе, в том же самом, где они проводили мальчишник, потягивает виски, лениво поглядывает на полуголых танцовщиц и прикидывает, с кем из девиц, наводняющих зал, провести ночь? ???
        - ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
        Нахрен, нахрен, эти глупые мысли. Я крепко зажмурила глаза, из которых опять, в который уже раз прокатились слезинки. Я презирала, ненавидела себя за эти изводящие душу мысли, за эти слёзы.
        - Спи, дура. Спи! - чуть не крикнула я и закрыла рот, испугавшись, что снова потревожу маму.
        Не хватало ещё загреметь в психушку за агрессивные беседы с собой. Хотя это было бы эпичным, достойным финалом моей никчемной жизни.
        Я выровняла дыхание усилием воли, расслабилась, нагоняя на себя сон. Все будет хорошо, стоит только поверить, точнее, заставить себя поверить в это. Или просто жить и терпеть.
        Раздался звонкий тонкий звук. Я замерла, пытаясь понять, что же это. Вытащила из-под одеяла свою многострадальную, измученную никчемными мыслями голову, прислушалась. Звук повторился, и меня осенило - окно!!!
        Встала, как и была, нагишом, с влажными после душа волосами, подошла, распахнула створки и перегнулась вниз.
        - Привет, - раздался снизу свистящий, театральный шепот. - Ты спишь?
        - Нет, - откликнулась я, чувствуя, как разливается по венам тепло, как закипает где-то в глубине смех. - Не сплю.
        Во дворе было темно. В свете фонаря, горящего у соседнего подъезда, я смутно видела его долговязый силуэт и безумно длинную, им отбрасываемую тень.
        - Давай покатаемся. Или выпьем. Или ещё что-нибудь…
        - Хорошо, - согласилась я.
        Меня затопило тепло, облегчение, необъятное и невыразимое. Словно меня приговорили к смерти и внезапно объявили амнистию. Я и ненавидела себя, и радовалась. И нашаривала в темноте вещи, отчего-то не решаясь включить свет.
        Платье! Осенило меня. Надо взять платье. Я осторожно сняла чехол, перекинула его через плечо и, крадясь, вышла из квартиры. Заперла дверь, слушая лязганье ключа, кажущееся оглушительным, и такие же громкие удары сердца. Словно мне шестнадцать, и я втихаря убегаю на свидание. И смех, и грех. И побежала по ступеням вниз. И даже темнота уже не казалась пугающей, я же знала, что там, в конце этого гребаного тоннеля, меня ждут. Она была тёплой, манящей, столько всего несбыточного обещающей.
        Я выбежала из подъезда, и вдруг, нисколько не стесняясь себя, припала к нему. Вздохнула полной грудью его запах. Кожа куртки, его кожа, чуть солёная, лёгкий привкус туалетной воды.
        - Я оставил мотоцикл в соседнем дворе, - заговорщически прошептал он, охватывая меня руками, скользя по бедрам, ягодицам под футболку. Такие холодные, такие горячие.
        - Пойдём, - сказала я, глотая смех.
        Вложила свою ладошку в его крепкую ладонь и пошла следом за ним. Все равно куда. Главное - рядом. Этакая иллюзия счастья, до утра. И похрен. Согласна жить иллюзиями, если от них так сладко. Прошагала послушно, ведомая в соседний двор, уселась на мотоцикл, крепко обхватила его спину, вновь вдыхая полной грудью его запах, зажмуривая глаза, но теперь уже от счастья, горького, ворованного.
        - Не хочу пить, - шепнула я. - И кататься тоже не хочу. Поехали к тебе.
        Зарычал двигатель мотоцикла, мы поехали вперёд. Я так и не открыла глаз, в лицо бил ветер, я одной щекой прижималась к его куртке, и у меня кружилась голова. И от его близости, и от своей смелости, и от своей глупости.
        - Приехали, - сказал он, и я удивилась, осознавая, что и правда приехали. Вновь вложила свою ладонь в его, пошла за ним.
        - Завтра свадьба, - его руки уже стягивались с меня футболку, и я пробубнила эти слова глухо, прямо в ткань.
        - Бог с ней, станцуем.
        А дальше стало все равно. Станцуем, спляшем, на голове постоим. Я чувствовала себя всемогущей. Непобедимой. Греховно-сладкой. Могущественной. Словно я просто могла взять и утопить Руслана в своей страсти, я словно ощущала, насколько он от меня зависим, насколько жадно припадает ко мне губами, телом, как глубоко в меня входит, словно заполняет до упора, так, как никто раньше. И от каждого его движения я улетала все дальше, туда, где мне было все равно то, что я зависима от него нисколько не меньше, чем он от меня.
        Будильник зазвонил, как всегда, внезапно. Я распахнула глаза, мгновенно понимая, где я, с кем я, и то, что я загоняю себя в ещё большее болото. Такое, в котором вязнут с головой. Но Руслан спал рядом, его грудь вздымалась так размеренно, словно шум будильника мне лишь приснился, галлюцинация, чтоб её. Но галлюцинация была настолько упорна, что мне пришлось потянуться через тёплое Руслана тело и выключить уже звонящий будильник.
        Руслан был таким тёплым, таким сонным, что хотелось приникнуть к нему, и гори оно все синим пламенем. Но вместе с пробуждением наваливались и воспоминания. Свадьба!!! Свадьба сегодня!!!
        - Сегодня свадьба, - шепнула я прямо в его ухо. Не удержалась и легонько прикусила его мочку.
        Руслан чуть потянулся, всем телом, прямо подо мной, я почувствовала, как перекатываются его мышцы, обхватил меня руками, прошелся по моим нагим ногам. Впрочем, я вся была голой и непорочной, как новорожденный младенчик, несознательный и одновременно уверенный в своей исключительности и неотразимости.
        - А может, ну её?
        Я заставила себя оторваться от него, от его тепла, окунуться в реальность. И сразу озаботилась. А сколько времени? Успею ли нанести макияж? Развесить миллион шариков? Разбудить Аньку, если эта мадам ещё спит?
        - Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, - фальшиво протянула я. Руслан засмеялся и дёрнул меня на себя.
        А тремя часами позже, когда мы толпились в комнате невесты, говорливо и весело что-то обсуждая в ожидании прибытия жениха со свитой, когда частушки на ступенях уже не казались мне карой небесной, когда был выпит первый бокал шампанского и нанесен макияж, Маринка отозвала меня в сторонку.
        - Свет, - торжественно и немного заговорщически начала она, такая невероятно красивая в своем белом платье, такая красивая, что сердце заходилось, на неё глядя. - Я не хочу быть единственной счастливой девицей на этом празднике.
        - И? - спокойно переспросила я, ожидая особенно гладкого подвоха от кого угодно, только не от Марины, она вообще на пакости не способна.
        Она прижала ладони к щекам, тонкие пальцы, кружево перчаток. У неё буквально горели глаза, даже кожа пошла краснотой от волнения. Вот тут-то заволновалась и я.
        - Я позвонила Антону. Номер у меня оставался ещё с нашей первой совместной встречи, просто был мне не нужен. И пригласила его на свадьбу. Тебе в пару. Вы ведь взрослые люди, хватит любиться по углам, прятать засосы стыдливо. Надо просто решиться и простить сразу, целиком и полностью, ты уже встала на путь прощения, зачем тянуть?
        И улыбнулась, гордясь собой, своим поступком, плавающая в своём несокрушимом счастье, защищенная им, как броней.
        Четырнадцатая глава
        Я почувствовала, как кровь приливает к щекам и делает меня в такой же румяной от волнения, как Марина, стоящая напротив.
        - Все хорошо? - вдруг решила поинтересоваться она.
        - Да, конечно, - лихорадочно отозвалась я. - Я сейчас, минутку.
        Обошла пышную белую юбку платья подруги, протиснулась в коридор мимо гудящих девчонок, мимо позевывающей, пришедшей с опозданием Аньки и закрылась в ванной. Звонить, надо срочно звонить, пусть Антон возвращается в Москву, пока не поздно. Только сейчас я поняла, насколько не хочу его видеть, насколько он не к месту, прочь ненужную ностальгию, былого не воротишь. Или вернёшь, но былым оно уже не будет, переступить через себя я уже не смогу… Лениво текли гудки, Антон трубку не брал. Я позвонила четыре раза подряд и застонала от своего бессилия. Написала шесть СМС, оставила два голосовых сообщения. И только потом поняла, что моё упорство только разогреет его. Приедет, мне назло приедет, не надо было показывать, насколько это мне важно.
        - Ты там умерла? - раздался Аньки голос и стук в дверь. - Нас тут пятнадцать баб, а ванная одна.
        Я вышла, не сказав ей ни слова, не до того было. Попыталась было просочиться мимо Маринки, но не тут-то было.
        - Точно все в порядке?
        Мне хотелось теребить её, узнать, когда она говорила с Антоном, что он сказал конкретно, но я понимала, что только вселю в неё тревогу. А она беременна, у неё праздник. Первая и, надеюсь, последняя свадьба в жизни.
        - Прекрасно, - улыбнулась я.
        Девичья толпа загудела, раздалась, пропуская Маринкину маму. Та клюнула меня в щеку, здороваясь, и устремилась к дочери, вытирая на ходу слёзы и потекший макияж. Я снова почувствовала себя лишней.
        - Едут, едут! - крикнул кто-то. - Сваты едут!
        Девчонки засмеялись и бросились к дверям, создав небольшой затор, полный запахов духов и шуршания нарядных платьев. Я подождала, пока выйдут все, и пошла следом. Спустилась по лестнице, мимо оклеенных шарами и плакатами стен, тихо радуясь, что этаж у Марины не девятый и не пришлось украшать все лестничные пролеты. Все уже собрались у подъезда и вытягивали шеи, стремясь разглядеть кортеж празднично украшенных автомобилей. Услышали их еще с проспекта, вереница машин сигналила во всю мощь своих клаксонов. Подтянулись зеваки, толпа заулюлюкала, стоило только первому автомобилю остановиться у подъезда.
        Вышел Сергей, за ним - Руслан. Я отвела взгляд, стараясь не пялиться, не привлекать к себе внимания, но, чёрт, он был так хорош в своём костюме! На мгновение я даже умудрилась забыть, что этот мужчина, в принципе, не мой, а из столичного города ко мне едет муж. Бывший, но, блин, муж. Но только на мгновение. Я вскинула взгляд и поняла, что он тоже на меня смотрит, почувствовав, как вновь краснота заливает горящее лицо. Чёрт, чёрт. Все не слава богу, и я в вечернем платье так неуместна на этом сером асфальте возле украшенного шариками подъезда.
        Я приподняла складки платья и шагнула вперёд - мой выход. От волнения едва не наступила на свой же подол. На этом платье настояла Марина. Нежный, в струящихся складках подол и форменное безобразие сверху. Я чувствовала себя почти голой, голой и обольстительной. И боялась, что лоскуты скользкой ткани, что спускались с плеч и едва прикрывали мою грудь, просто съедут в сторону, и вуаля, совсем голенькая Мышка.
        Взгляд пришлось поднять. И понять, что Руслан на меня не смотрит. Шепчет что-то на ухо сияющему от счастья Сергею, улыбается. Анька, ещё более голая, чем я, в своём насыщенно красном платье, протолкалась локтями вперёд, словно забыв, что начинаю я. Я решилась, чуть кашлянула, привлекая к себе внимание, чувствуя, как прохладный ветерок хозяйничает под тканью платья, и начала.
        Ветер по двору гуляет
        И гостей к нам созывает.
        «Ой, вы гости, господа
        С чем приехали сюда?
        Кто влечет вас в это место?
        Отвечайте же!»
        - Невеста! - громко крикнули разряженные, все как на выданье парни.
        И пошло, поехало. Я оттарабанила свою часть, уступила Аньке, молоденьким кузинам Марины, которые сияли, как начищенные монеты, и были уверены, что все, все мужские взгляды без исключения прикованы к ним. Когда-то давно и я была такой. А сейчас мне интересен один лишь только взгляд, который равнодушно скользит по другим лицам, почти меня не касаясь.
        Завибрировал телефон в моей мгновенно вспотевшей ладони. Я спряталась за чужие спины и посмотрела на экран. Проклятье, это не Антон. Но где он, где же его черти носят?
        Толпа поднималась по ступеням наверх. Шумно, весело. Девочки активно торговались за каждый дюйм, так, словно мелочь, которую сыпали нам парни, могла спасти человечество от голода, как минимум. Иногда вперёд выталкивали меня, я краснела и мялась, думала только о телефоне, сжатом в моей ладони. Мы двинулись по очередному пролету лестницы, я споткнулась и почувствовала обжигающие ладони на своей талии. Даже оборачиваться не нужно, чтобы увидеть кто это.
        - Осторожнее, - тихо сказал он. От его шепота побежали мурашки, которые он наверняка видел, слишком много обнаженной кожи. И вдруг добавил: - Прекрасно выглядишь.
        И прошелся большим пальцем вдоль моей голой спины. Нечестный приём, душу и тело наизнанку выворачивающий! И такой правильный именно сейчас, когда мне нужна поддержка, хоть какая-нибудь, чтобы понять, что я стою на правильном пути.
        - Спасибо. Ты тоже…ничего.
        Он рассмеялся, отодвинулся от меня. Мне показалось, что я поймала подозрительный Анькин взгляд, хотя, может, паранойя. И снова наверх по ступеням, к терему, в котором томится девица в пушистом белом платье и, какая досада, до сих пор без обручального колечка на пальце.
        В моих руках был телефон, который, зараза, все не звонил и не звонил! Гора мелочи, которую мне насыпали парни из группы поддержки жениха и которую я не знала куда деть. Наконец мы снова столпились в дверях квартиры, из неё доносилась музыка, чей-то смех, дробная поступь танца. Я вытянула шею, стремясь увидеть, кто же пляшет, но так и не смогла разглядеть этого за чужими спинами. Люди начали передавать одноразовые стаканчики с шампанским, я взяла свой и отошла в сторону. Оторвала от стены один из плакатов, постелила его на ступени, уселась сверху, отпила. Надо больше, больше пить. И не думать. Не думать о том, что я опять чужая, опять не к месту.
        Прошелестел шелк, рядом со мной села Аня. Её духи были удушающе-сладкими, хотелось чихнуть, отодвинуться. Боже, как её терпел столько лет Руслан, ему медаль надо дать.
        Анькина грудь вываливалась двумя аппетитными полушариями, дав ответ на мой невысказанный вопрос. Подумалось, а не тыкнуть ли в неё наманикюренным пальцем, а вдруг сдуется? Анька повернулась ко мне, повесила на мою шею ленту с надписью «свидетельница», достала сигарету, закурила.
        - Дай мне тоже, - вдруг попросила я.
        Анька хмыкнула, но сигарету дала. Я затянулась, полной грудью вдыхая горький дым, прогоняющий сладкий запах духов, Аня тоже. С минуту мы молчали.
        - Маринка сказала, твой муж столичный едет. Помирились?
        Я не стала отвечать, не её это дело, совсем не её.
        - На Руслана смотришь, как кот на сметану, - продолжила она, но в её голосе даже злости не было. - Только не даст он тебе ничего. Нечего ему дать. Был и сплыл. А то, что осталось, моё.
        - Рада за тебя.
        Я затушила сигарету о бетон ступеней и пошла туда, где должна быть, к невесте. Поправила ленту у зеркала, даже не глядя на своё лицо, окунулась в водоворот праздника. Главное - вовремя напиться. А потом подраться. Это же свадьба, ха. Вскоре я уже ехала в машине вместе с невестой, буквально погребенная в складках и кружеве её платья. У Маринки зазвонил телефон, она взяла трубку, недоуменно поморщилась.
        - Это тебя, - сказала она. - Руслан.
        Я приняла трубку, подумав, что вот он, наш первый телефонный разговор. С чужого, блин, телефона. Однако никаких сантиментов не услышала, впрочем, я их не ожидала.
        - Ребята поехали за Вячеславом, - торопливо начал Руслан. - Договорились, что мы его привезем, он за городом живёт и прав у него нет. Теперь понимаю почему. Этот долбаный интеллигент пьян в дрова.
        - Как? - воскликнула я, думая, как же теперь быть, ведь до банкета два часа.
        - Звони, блядь, своей Сердючке. Кому оно ещё нужно, оно точно свободно.
        - Хорошо.
        Стоило Машине остановиться у ЗАГСа, а Маринке - в хвосте небольшой очереди из невест, соревнующихся в своей прекрасности и исключительности, я бросилась в туалет, надеясь, что не удалила номер. Слава богам, нет.
        А когда выходила, дверь женского туалета подпирал Руслан. Я чуть не захихикала.
        - Свободен?
        - Свободен.
        Я подняла руку и коснулась пиджака Руслана, еле-еле. Из-за угла вынырнула Анька и, пользуясь тем, что Руслан стоит к ней спиной и не видит её, провела ладонью по горлу, обещая мне скорую и страшную смерть. А мне вдруг стало смешно. Смешно и весело, наконец-то! Я втихаря сплю с Русланом, за мной охотится Анька, Антон уже где-то рядом, а ведущей на свадьбе будет Сердючка. О, это будет незабываемо.
        ОН.
        Мне не нужно было на неё смотреть. Никогда. Ни двадцать лет назад, ни десять. Ни тем более спать с ней. Утром, когда она вышла из моей квартиры, перекинув через плечо платье, которое я так и не видел, ибо не до платья было, когда так её тела хотелось, я ещё не чувствовал, что совершаю ошибку. А сейчас чётко это понимал. Возможно, потому, что свадьба грозила накрыться медным тазом, и я видел в этом свою вину. Мне бы помочь друзьям, а я вместо этого грезил о том, что же у неё, блядь, под футболкой. Сиськи там. Обычные. Раза в три меньше Анькиных. Ничего особенного.
        Однако даже такие мудрые мысли скинуть наваждение не помогали. Вячеслав, идеальный ведущий, был пьян. В дрова. Так, что с трудом мог приоткрывать глаза. Хотя, может, оно и к лучшему, представляю, что было бы, напейся он так же на свадьбе.
        Ресторан снял бронь. Трубу у них прорвало, горячего, блядь, водоснабжения. Ха-ха. Я видел панику в глазах Мыши, она не знала, как сказать об этом Марине. Я сам узнал об этом лишь пять минут назад. И тоже не сказал Сергею. Потому что, как сказать, я тоже не знаю. И даже узнавать не хочу.
        Заиграла торжественная музыка, Маринка, шелестя платьем, поплыла по залу. Ещё ни одного слова не было произнесено, а девицы зашмыгали носами. Даже Анька приложила к лицу кружевной, заранее приготовленный платочек. А для неё поводом для слез мог являться сломанный ноготь, но уж никак не свадьба брата.
        - Да, - громко и чётко сказала Марина, и я вернулся в реальность.
        Боже, эта Анька даже тут мне покоя не даёт. Я нашёл взглядом Мышку. Она тоже плакала. Я был так зол, что надеялся, что это от отчаяния. До банкета каких-то два часа, а нам негде его проводить. И танец танцевать этот долбанный. На Мышке неприличное платье. Точнее, оно вроде как приличное, синего, почти чёрного цвета. Все такое гладкое, в пол, не наступить бы во время танца. Но одновременно такое, что хотелось накинуть на неё пиджак и розгами гнать в свою квартиру. И не выпускать больше.
        Пока я злился на своих баб, церемония подошла к концу. Все бросились поздравлять новобрачных, уже, представьте себе, супругов, я тоже. Обнял Сергея, похлопал его по спине. Не почувствовал ничего такого, хотя знал его практически всю свою жизнь. А когда ко мне прижалась Маринка, вся такая тоненькая, почти прозрачная, сияющая, с едва заметным упругим животиком, у меня засвербело где-то в носу, на мгновение я испугался, что сейчас разревусь и мне придётся одалживать у Аньки кружевной платочек. Но, слава богу, обошлось.
        Меня потащили за локоть сквозь толпу, я сразу понял, кому принадлежит эта цепкая хватка. Той, чьё прикосновение, как бы меня это не бесило, я выделю из тысяч других. Мышь.
        - Что будем делать? - спросила она.
        А я думал о том, что мне сейчас сверху открывается замечательный вид на её грудь, которая, конечно, раза в три меньше, чем у Ани, но из головы никак не идёт. Чуть покрытая мурашками - воздух в этом огромном здании прохладный - сладко, и чуть терпко пахнущая.??
        - Алло! - нетерпеливо воскликнула Мышь.
        - Да?
        - Что делать будем?
        Она потянулась и посмотрела за мою спину, туда, где праздничная толпа все ещё тискала молодоженов. Поежилась, обхватила себя руками, словно пряча от моего жадного взгляда. Я встрепенулся, потом буду слюни пускать. Некогда.
        - Где мы устроим банкет для такой кучи человек? Я позвонила в три ресторана, глухо.
        Она задумалась, губу закусила. Мне спину свербил Анькин взгляд. Скорее бы она уже последовала примеру брата и обзавелась семьёй. Родила трёх детей, стала в три раза толще и забыла бы уже про меня.
        - Не знаю, - развёл я руками. Я действительно не знал. - Если бы мы поменьше тра*ались, а больше интересовались свадьбой, всей этой херни бы не было.
        - Ой, все, - махнула рукой Мышка. Задумалась, взглядом в одну точку уставилась. В транс погрузилась. А потом её осенило. - Деревня!!!
        - Что? - переспросил я.
        - Хотела Маринка цветущих яблонь, получит. Там сад ого-го.
        Через пять минут разработали какой-то план действий. Была привлечена и Анька, и Филька, наш институтский друг, толстый, наглый и весёлый. И ещё пяток человек.
        - Нужно много столов, - командовала шепотом Мышь. - И много красивых скатертей, чтобы скрыть то, насколько наши столы разные и кривобокие. Много стульев. Много алкоголя. Много еды. Столовых приборов. Много всего.
        - Вы сумасшедшие, - простонала Анька.
        Но помочь согласилась. Долгих десять минут мы в разных позах позировали перед камерами. С невестой, с женихом, без них. А затем был разработан план отвлечения невесты. Много достопримечательностей. Ещё больше. И желательно застрять в пробке. Всем свадебным кортежем. Пока кто-то отвлекает невесту, кто-то накрывает стол.
        Мне в пару выпала Аня, кто бы сомневался. Когда мы вырвались из свадебной суматохи и доехали до дачи, там уже хозяйничала Татьяна Сергеевна и какие-то незнакомые мне женщины. Два нетрезвых мужичка, по-моему, те же, что спасали Мышку от меня на тракторе, притаскивали столы. Тащились они из деревни и устанавливались буквой П под яблонями.
        В моём багажнике лежали закупленные Маринкой в Икее скатерти, тарелки и бокалы. За мой, разумеется, счёт. В течение пятнадцати минут слышался звон посуды, клаксоны машин, которые за бешеную переплату доставляли заказанную еду
        От нормальных горячих блюд до пицц и роллов огромными сетами. Я удивлялся, как Мышь может все это организовать, находясь в городе, возле невесты. Один мужичок рубил сучья деревьев, расчищая площадку, второй ставил столы, которые тут же накрывались скатертями и заставлялись посудой. Звенели бокалы, даже воздух гудел. Из деревни подходили ещё люди, многих из которых я знал ещё из детства. И все что-то несли. Кто-то стопку тарелок, кто-то бутылку водки, кто-то тазик с холодцом. Резались салаты, кто-то из баб запел песню. А я поверил, что свадьба получится. Пусть такая вот, но будет.
        - Надувай шарики, - велела Анька и уснула мне в рот целую коробку разноцветных комочков.
        - Ртом? - испугался я.
        - Куда тебе, - хмыкнула Анька.
        И я надувал. Надувал и надувал. Заполненные газом шары рвались к небу. Приехал Сердючка, которого звали Федор, привёз три коробки водки и три шампанского. Время бежало, бегали все вокруг и заставляли чувствовать меня таким живым, каким я давно не был. Вот что мне нужно было, окунуться в сутолоку, почувствовать себя живым. Филька доставил огромный торт, выбранный и испеченный по Маринкиному заказу. Хоть что-то будет по её плану. Торт и танец. Ко мне подошла Анька и встала так близко, что я чувствовал её тепло.
        - Они уже скоро приедут, - сказала она. - Как тебе?
        И кивнула на результат нашей деятельности. Я оглядел все и сам охренел. Буйным цветом цвели яблони и вишни, небо было чуть пасмурным, но спокойным, два десятка человек работало дружно, не покладая рук.
        - По-моему, свадьба будет.
        Анька засмеялась и толкнула меня локтем в бок. Меня покоробило от этого жеста, от её прикосновения.
        - Руслан! - крикнула Татьяна Сергеевна. - Вынеси из дома вазы, поставим на столах цветы. Они в серванте, в гостиной. Только осторожнее, они ещё твоей бабушки!
        От её слов кольнуло, вспомнилась та самая, бабушкина ваза, разбитая мной. Стало стыдно, впервые за двадцать лет. Подумалось, а знает ли Татьяна Сергеевна или Мышка стоически молчала об этом все эти годы? Стойкий, блядь, оловянный солдатик. Я махнул рукой, обещая все исполнить, поднялся по скрипучим ступеням веранды, вошёл в темную прохладу нежилого дома, пахнущего пылью, собственной ненужностью. Открыл сервант, посмотрел на стоящие в нем разнокалиберные вазы.
        Сзади раздался звук шагов, подошла, обхватила спину, прижавшись грудью Анька.
        - Анька, - мирно попросил я. - Не чуди. Сама же сказала, едут уже.
        - Я успею, - шепнула она.
        И не давая мне времени, ни одной даже секунды, потянула за рубашку, вытягивая её из брюк, расстегнула ширинку одним ловким движением рук. Пробежалась пальцами по животу, обвела пупок, нырнула под резинку трусов. Одобрительно хмыкнула, моё тело всегда реагировало на неё однозначно. Я не хотел её мозгом, давно, наверное, не хотел, но рукам дай воли - сомнут ягодицы, стараясь не трогать лишний раз, не касаться её надоевшего до оскомины тела, не заглядывать ей в глаза, в которых усмешка и чувство собственного превосходства. Загнуть раком, уткнув головой в сервант полный бабушкиных ваз, и тогда, правда, все успею. Торопливо, не думая, несколько минут резких движений, трехсекундный оргазм, и дальше идти как ни в чем не бывало. Анька любила такой секс. На грани фола, на грани эпатажа. И похрен, что невеста приедет с минуты на минуту, а под окнами режут колбасу с сыром и раскладывают виноград по тарелкам женщины вдвое старше её.??
        - ??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
        Мысли пролетели в голове буквально за несколько секунд. Анька не почувствовала сопротивления с моей стороны, осмелела, отпустила руку ещё ниже, обхватила член рукой.
        Я посмотрел в окно. Шора была отдернута, с улицы неслись голоса, дробный стук ножа, музыка. Наверняка, кто-то уже пил. Хотел ли я пить? Не знаю даже. Вот Аньку точно не хотел. И неважно, как реагирует на неё мой организм. Вдруг представил, что она вновь войдёт в мою жизнь на хозяйских правах, притащит новые часы, спать будет рядом по ночам, гонять Бублика тапочками, устраивать истерики. И ужаснулся. Вовремя она шла тогда. Если бы вытаскивала меня за уши из того дерьма, в которое я провалился, после того как сломалась моя жизнь, я бы чувствовал себя обязанным ей. А так - моя совесть чиста.
        Анька не теряла времени даром. Я полюбовался мгновение её ухоженной макушкой напротив моего паха и шагнул назад. Она потеряла равновесие, покачнулась и чуть не упала вперёд. Я привёл в порядок свою одежду, шагнул мимо неё к серванту, достал две вазы.
        - Эй, ты чего? - растерянно спросила все ещё стоящая на коленях Аня.
        - Ничего, - ответил я и пожал плечами. И понял - действительно ничего.
        И пошёл к выходу из комнаты, неся в каждой руке по массивной вазе. Анька встала, я слышал за спиной два её резких, со звонким стуком каблуков шага.
        - Это из-за неё? Из-за мыши? Трахалась с тобой втихаря в юности и целку из себя строила. А сама усвистала в Москву. Нахер ты ей не нужен!
        Я придержал вазы одной рукой и открыл дверь.
        - Стой! - снова крикнула она.
        Я понял, что, если не выслушать, она вынесет эту ссору туда, где в саду готовятся встречать молодоженов, и смирился с тем, что в ближайшие две минуты мне предстоит выслушивать её истерику.
        - Да ты подумай, - торопливо сказала Аня. - Что ты ей можешь дать? Искалеченное тело? Прохудившийся счёт в банке? Алкоголизм в анамнезе? Жирную собаку? Комплексы?
        - Дело не в том, что я могу дать ей, - максимально спокойно произнёс я. - А в том, что ничего из этого я не хочу давать тебе.
        - Ты и так мой! Весь, с потрохами!
        - Возможно, когда-то так и было. Но не факт.
        Анька сжала губы. Возможно, сдерживала рвущиеся наружу слова, хотя это не в её репертуаре. Если Аня хочет сказать, она скажет.
        - Она с мужем помирилась. Он за ней из Москвы едет. Может, уже приехал. Я точно знаю.
        - Поверь, даже в этом случае тебе ничего не светит: ни мой алкоголизм, ни мой жирный пес.
        Я толкнул приоткрытую дверь ногой. Краем глаза уловил резкое Анькино движение. В её руках была ваза, которую она определённо собиралась в меня метнуть.
        - Вазу поставь, - тихо сказал я. - Это бабушкина. Разобьешь, убью.
        И, что самое невероятное, она меня послушала. Поставила вазу, аккуратно причём, и ногой топнула, пытаясь дать выход обуревающей её ярости.
        А я подумал - к Мышке едет муж.
        Пятнадцатая глава
        - Аллея, посвященная лучшим заводским рабочим нашего города! - азартно воскликнула я и потащила упирающуюся Маринку вперёд. - Мы не можем не посетить, не почтить памятью это место!
        - Боже, я словно не на свадьбе, а на экскурсии, - простонала Маринка. - У чего мы ещё не сфотографировались? По-моему, уже возле каждого городского дома.
        - Не ной, - шутливо прикрикнула я. - Первый раз замуж выходишь.
        Маринка сдалась и пошла следом. Гости тоже. Но они не унывали, передавали друг другу стаканчики с шампанским. Мне достался только один, но не до алкоголя было. Я заказала еду почти во всех ресторанах города, которые согласились везти ее за город. Надеюсь, кошелёк Руслана выдержит, если что, я ещё не выбила страховку за машину.
        Часть гостей, которых потихоньку предупреждали о форс-мажоре, уже утекала к месту проведения банкета. Но основной костяк ещё змеился за нами длинной людской лентой. Маринке я ещё не сказала, просто не знала как. Анька СМС сообщала, что все идёт нормально настолько, насколько это возможно. Я посмотрела на часы. Тянуть дальше нельзя. Маринка беременна, не знаю, можно ли ей столько на ногах, пусть и не жарко. Я лежала почти всю свою беременность, иного опыта у меня нет, и за малыша в утробе подруги очень переживала.
        - А где Руслан?
        - Готовит вам сюрприз.
        Мы прошли парковой аллеей, которая и правда была посвящена именитым заводчанам, и прошли к вечному огню. К нему, как к апофеозу этого забега по парку, я не пропускала людей очень долго, буквально обойдя каждую тропинку. Но аллеи кончились, цветущие яблони, на фоне которых можно было фотографироваться, тоже.
        - Теперь вечный огонь! - тоном завзятого экскурсовода крикнула я.
        Толпа зашепталась, ободрилась, предчувствуя завершение утомительной прогулки и, наконец, банкет. Центральная парковая площадь была пуста, за исключением одного-единственного человека, стоящего у обелиска с именами с цветами в руках. Теперь настал мой черёд стонать. Я отобрала у Маринки телефон, аргументировав тем, что негоже смотреть новости в инстаграмме в день своей свадьбы, и выключила. В надежде, что не дозвонившийся до неё Антон просто не найдёт нас в этом городе, не зная места проведения банкета. И вот же блин. Нашёл. Стоит.
        - Фотографируемся с невестой! - гаркнул фотограф, отрабатывая свои деньги.
        Антон протиснулся через толпу, подошёл ко мне, чуть приобнял. Протянул было мне цветы, потом замер.
        - Извини. Хотел по привычке подарить тебе, потом вспомнил, что они для невесты.
        - Ничего страшного, - отозвалась я, мысленно прикидывая, что теперь делать.
        Может, столкнуть его в канализационный люк и прикрыть крышкой? Я видела недалеко открытый. И кирпичей сверху наставить, чтобы не вылез. Потом, потом. Сейчас от него точно не избавиться, да и некогда.
        Все перефотографировались во всех возможных комбинациях и позах, а теперь смотрели на меня, уже, видимо понимая, что без моего позволения им банкета не дождаться. Я обернулась, выглядывая молодоженов. Они стояли, взявшись за руки, за их спинами бушевала юная, майская, невозможно яркая зелень парка. Белое платье, тёмные волосы, набранные наверх, бесконечное, чуть хмурое небо над их головами и такая нежность в этом их незамысловатом прикосновении. Их снимали на камеру, но я видела, что они не позируют. Возможно, даже забыли о нас. Им просто хорошо. Они наслаждаются и этим днём, и друг другом. Ну что же, придётся мне нарушить их идиллию. Мир, он, сука, такой. Только вроде все хорошо, идёшь с работы, думаешь, что приготовить на ужин. А в это время твой муж чалит на вашей постели грудастую девку. А тут всего лишь ресторан снял бронь, ну подумаешь. Я приободрила себя и шагнула вперёд.
        - Сереж, Марин, - позвала я. Они обернулись ко мне, я жестом дала понять фотографу, что это лучше не снимать. Он понятливо повернулся к гостям. - У меня для вас новости.
        - Твой тон не сулит ничего хорошего, - хмыкнул Сергей.
        Маринка тревожно вскинула взгляд, пытаясь, видимо, прочесть что-то по моему лицу. Нет, дорогуша, я в совершенстве научилась прятать свои мысли ещё тогда, двадцать лет назад, когда впервые встретила Руслана.
        - Ресторан снял бронь.
        Маринка вскрикнула, прижала ладонь к губам. Сергей прижал её к себе, словно пытаясь защитить от всего на свете. Я отогнала зависть и продолжила:
        - Но мы все решили, все подготовили. У тебя будет самая лучшая свадьба в мире, я тебе обещаю!
        - Где?
        - Скоро все увидишь сама. Гости, прошу всех на банкет!
        Я забыла сказать ей про тамаду, но думаю, пока потрясений хватит, у неё и так слишком потерянный вид. Все расселись по машинам. Теперь я ехала не с невестой, а с кучей её болтливых кузин. Я села последней, сначала обежала всех водителей и дала указания. Три девочки теснились вместе с платьями сзади, а я, на правах самой авторитетной и старой, на переднем сидении. И поехали.
        За городом все было иначе. Пыльные улицы остались позади, в обе стороны расстилались зеленеющие поля, в лесу, в который мы вскоре заехали, царила прохлада. Автомобили проехали по мосту, с которого я не так давно нырнула в реку, въехали на пригорок и остановились. Все вышли, встречающие встретили нас грохотом хлопушек и россыпью конфетти, которые тут же осели на волосах, плечах, пристали к одежде.
        - Горько! - заорал Сердючка и подлетел к молодожёнам с двумя бокалами шампанского.
        Маринка округлила глаза, заметалась в поисках меня. Но гости поддержали и начали скандировать «горько» во весь голос. Сергей припал к губам жены. Мне захотелось смыться, но некуда.
        Я широким шагом, приподняв складки платья, прошла в сад и обомлела. Густо пахло цветущими яблонями, они роняли свои лепестки в зеленую траву так, словно снег прошёл. Столы были уставлены едой и бутылками, разномастными вазами, полными цветов. Из-за дома несся дым и явственный запах шашлыка. В моём животе заурчало. Я оглядела ещё раз деревья, увешанные фонариками, лентами, и хмыкнула. Свадьбе быть.
          - Ты сумасшедшая, - шепнула в моё ухо подошедшая сзади Маринка. - Люблю тебя. Спасибо.
        Гости расселись за столами. Зазвенели столовые приборы, Федор, который Сердючка, надрывался, упражняясь в остроумии со своим прообразом, шампанское текло рекой. Я сидела возле невесты, Руслан возле жениха. Аня чуть подальше сверлила меня злобным взглядом, никак не уймется. Рядом с ней сидел Антон и тоже на меня пялился, что аппетита мне не прибавляло.
        - Первый танец! - торжественно объявил Федор.
        Все захлопали, Сергей вывел Маринку под руку. Я порадовалась наличию твёрдой площадки для танцев, а также тому, что после ЗАГСа невеста переобулась в балетки.
        Анька с Антоном наконец от меня отвернулись, наблюдая за танцем. Я, воспользовавшись паузой, наложила в свою тарелку как можно больше еды. Война войной, а обед по расписанию.
        - Скора наша очередь, - я кинула в Руслана виноградиной.
        Вот все на меня смотрят, почему бы ему не посмотреть тоже? Нет же, смотрит так, словно в жизни не видел ничего интереснее того, как Сергей оттаптывает Маринке ноги.
        - Да, - отозвался он.
        Я откинулась на спинку стула. Многие из гостей подняли зажженные зажигалки и водили ими из стороны в сторону, словно сейчас не день, а они на концерте. Мне сразу же захотелось курить. Я подумала о том, что у Аньки-то сигареты точно есть, но о себе ей лучше не напоминать лишний раз, убьет взглядом. Раздались аплодисменты, я вскочила на ноги и тоже захлопала в ладоши что есть сил. Сияющая от танца и от счастья подруга заняла своё место рядом со мной.
        - Вы прекрасно смотритесь друг с другом, танец просто восхитительный.
        - Спасибо!
        Маринка нашла мою руку и легонько сжала. Я вновь постаралась прогнать пессимизм, не время и не место. Потянулась к своему бокалу, даже не вслушиваясь в то, что несёт Федор, тем более ничего хорошего я от него не ждала. И правильно делала. Начались конкурсы. Неприличные донельзя. Я посмотрела, много ли среди гостей детей. Я бы своим на такое непотребство смотреть не позволила. Но так как детей у меня не имеется, не суть. Главное, гостям нравится, многие даже визжат от восторга, да и сама Маринка смеётся, порой встречаясь с Сергеем смущённым взглядом. Очередная группа конкурсантов закончила катать по телам друг друга различные фрукты. Думаю, у всех мужиков эрекция, кроме разве Фильки, которому в пару досталась старшая Маринкина тётка, уже не первый год нянчившая внуков. Зато у Фильки было такое бордовое лицо, надеюсь, его сфотографируют в таком виде. Фильку я не переносила даже сильнее, чем остальных друзей Руслана. Ему казалось забавным задирать меня, и делал он это, чтобы выслужиться перед своим другом. Русланом то есть.
        - В очередной конкурс приглашаются свидетель и свидетельница!
        - Нет! - воскликнула я.
        - Да! - хором ответила толпа.
        А Маринка, нисколько не жалея меня, подтолкнула, призывая выходить вперёд. В её глазах светилось то самое озорство, которое я так ценила раньше и которое почти исчезло под гнетом забот. Я сдалась и встала.
        Толпа заулюлюкала, и меня под белы рученьки вытащили вперёд. Я оглянулась - так же тащили и Руслана. Маринка, бессовестная, смеялась. Все смеялись, одной мне не смешно. Ну и Руслану похоже. Ни капельки, блядь, не смешно. Нас вытолкнули на свободное пространство перед столами. Гости кричали, многие уже пьяными голосами. Оглушительного орала музыка.
        Я с тоской посмотрела на небо. Солнце только клонилось к горизонту, тучи нисколько не притемняли. Позориться буду при свете дня, чтобы уж точно увидели все.
        - Свидетель и свидетельница! - торжественно объявил Федор и затряс своими надувными сиськами под музыку. Я обречённо вздохнула. - Есть в зале супруг свидетельницы?
        - Есть! - крикнул Антон и встал со своего места.
        Вот ему неймется. Я посмотрела мельком на Руслана, но тот был совершенно невозмутим, словно не стоит на потеху перед пьяной толпой. Антон обошел столы и вышел, встал рядом со мной.
        - Супруга свидетеля!
        - Я! - крикнула Анька и вскочила со стула, тряхнув грудью. - Правда, ещё не супруга.
        Руслан поджал губы, но промолчал. Видимо, по той же причине, что и я - не устраивать скандал на празднике. Будущая супруга моего любовника встала рядышком. Из зала вытащили Филю и ещё какую-то совершенно незнакомую мне тощую девицу. Может, он женой обзавелся за те годы, что я штурмовала столицу.
        - Три пары соревнуются за главный приз! Какой - узнаем в финале. У нас три этапа. Давайте зажжем друг в друге страсть и ревность!
        Рыжий паренек, помощник Федора притащил три стула и миску яиц. Я застонала уже в голос, ибо подобные игрища уже лицезрела на чужих свадьбах. А вот если бы ведущим был Вячеслав, все бы танцевали вальс. Или хоровод водили. Что угодно, лучше этого.
        Меня поставили напротив Руслана, дали в руку яйцо. Аньке и тощей девице тоже. Снова бахнула музыка, ещё громче прежнего, кстати, Сердючка. Взрыв хлопушки, и Анька азартно бросилась к штанам Антона. Я вскинула взгляд на Руслана, он смотрел на меня, вздернув одну бровь, приподняла волны платья и склонилась тоже. Яйцо катилось по штанине достаточно гладко, я старалась не думать о том, что на меня смотрит сто человек, даже мама моя. К тому моменту, когда яйцо добралось до яиц, такая вот тавтология, Анька уже закончила под рев толпы. Я отключила мозг, и мысли о том, что только утром лицезрела то, что эта ширинка прячет и явственно выпячивается, усложняя мою работу, и пропихнула-таки яйцо. Дальше больше, оно просто скатилось вниз, в мою подставленную ладонь. Обе пары к тому моменту со своим яйцом покончили и нетерпеливо ожидали нас. Даже Антон оживился, а может, ему просто Анька понравилась. Наверняка, сверху открывался замечательный вид на её сиськи.
        - Следующий этап - поедание банана!
        - Нет! - снова крикнула я и попыталась сбежать с импровизированной сцены.
        Филя ржал, ему явно нравились мои терзания. И я решила - будь что будет. Попросила минутку, подошла к столу, взяла первую попавшуюся бутылку и налила из неё добрых полстакана прозрачной, дарящей забвение жидкости.
        - До дна! Да дна! - дружно заскандировала охочая до зрелищ толпа.
        Водку пить, это вам не минет делать на потеху публики. Я выдохнула и выпила залпом. Огненная жидкость прокатилась в горло, встала там ежом и едва не ринулась обратно. Я закашлялась, не в силах перевести дыхание.
        - Что, что за дрянь? - прохрипела я.
        - Так мой первач, - улыбнулся дед с ближайшего стула. - Сам принёс. Семьдесят градусов.
        Я почувствовала, как все семьдесят градусов бушуют в моём оголодавшем организме. Зато смелости прибавилось. По крайней мере, должно было прибавиться. И шагнула к мужчинам, которые уже сидели на стульях с бананами, торчащими между бедер.
        - И начали!
        Хлопушка хлопнула, я склонилась и откусила кончик банана зубами. Прихватила краешек кожуры и потянула на себя, освобождая мякоть. Все кричали, алкоголь жег желудок, а я подумала, что вот, ура. Хоть банан сожру.
        Мои руки были за спиной, как и у остальных конкурсантов, я повернулась в сторону и увидела, что Анька так здорово укоротила банан, что почти уткнулась носом в ширинку моего бывшего мужа. Посмотрела на Руслана - он разглядывал меня задумчиво. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я отключила мысли, слух, мозг и доела этот банан.
        - И вновь победила пара Антона и Ани! А теперь прошу всех подойти друг к другу.
        Мы столпились кучкой, я понадеялась, что в следующий-то этап позориться мужчинам.
        - Неудивительно, что муж тебя бросил, - толкнула меня Анька. - Минет ты, судя по всему, делать не умеешь.
        На Аньку мне было плевать и на все её слова тоже. Зато вот следующая фраза Фильки заставила меня споткнуться.
        - Неудивительно то, что Мышь в Москву удрапала. Да, Мышка? Если ты так же отсасывала тогда Руслану, в придачу к тому, что у тебя и сисек то нет, трахнуть тебя и забыть было лучшим для него решением. Да, Руслан?
        И заржал, пьяно, глумливо, так, что затрясся живот, изрядно подросший за последнее десятилетие. Волна ярости прокатилась по моим венам, как совсем недавно алкоголь, опаляя, не оставляя ничего на своём пути.
        - Ты, - повернулась я к Руслану. - Ты и ему рассказал?
        Мой голос звучал достаточно тихо, но, судя по всему, его расслышали все, несмотря на раскаты очередной весёлой песенки. По крайней мере, Руслан слышал точно. Он приподнял руки, сделал шаг назад. Для меня это было доказательством. Признанием вины. Я шагнула к нему навстречу, потом ещё раз. Эхом в ушах отдавался чей-то смех, мне показалось, что смеются надо мной. Надо мной, конечно, над кем же ещё. Над жалкой лабораторной мышью.
        - Света, - сказал Руслан.
        И именно то, что он обратился ко мне по имени в этот долбаный момент, решило все. Я завизжала и бросилась на него. Расцарапать щеки, вырвать глаза, задушить, нахер, его же галстуком. Тёплая, разогретая весенним днём, так знакомо пахнущая кожа легко подалась ногтям, мой светло персиковый маникюр окрасился ярко-красным.
        Кто-то громко, надсадно закричал. Кто-то засмеялся. Мне было безразлично. Все, что я хотела сейчас, - это добраться уже до чёрных глаз, которые вечно прятали самое важное, выцарапать их, проникнуть внутрь, до самого дна, и разом разгадать все их загадки.
        Я попыталась вцепиться в его волосы, но гладкие, шелковистые, они просто выскальзывали из пальцев. Я почувствовала, что теряю превосходство, внезапность нападения. Руслан уже вышел из состояния шока, и его сильные, крепкие руки удерживали, пеленали меня, не давая развернуться. Я готова была завыть от бессилия и задергалась, пытаясь вырваться из захвата. Не тут-то было.
        Руслан подхватил меня на руки и понес. Семьдесят градусов первача вперемежку с бананом, единственное, что я успела съесть за последние часы, взбунтовались в моём желудке.
        - Отпусти! - сдаваясь, попросила я.
        Руслан промолчал.
        - Я говорил, что она чокнутая! - крикнул Филька. - Я видел тот ролик на ютуб!
        А Руслан нёс меня и молчал. Я попыталась вывернуться, пусть упаду на землю, главное - освободиться. Посмотрела на него - по расцарапанным щекам текла кровь. Она пахла так знакомо, так безнадёжно. Для меня кровь всегда будет ассоциироваться с умирающим в утробе ребёнком.
        - Куда ты меня несешь?
        - Уже принёс, - коротко ответил Руслан и разжал руки.
        Я взвизгнула от неожиданности, попыталась ухватиться за отвороты его пиджака, но не успела. Пролетела вниз какие-то доли секунды, а казалось - часы. И упала в воду. Холодная мутная вода затопила меня с головой. Я закричала снова и в результате нахлебалась грязной воды. Вынырнула на поверхность, воздух, серое вечернее небо, поросший травой крутой берег и Руслан, стоящий на нем. Позади него виднелись и остальные гости. Всем, блядь, было интересно, как Мышь швырнут в воду.
        Я отплюнула воду, закашлялась, нащупала дно под ногами. Глубина всего мне по грудь.
        - Остыла? - спокойно спросил Руслан.
        Цензурного ответа у меня не находилось. Я приценилась - вполне могла бы вскарабкаться на берег сама. А потом подумала, стоит ли? Ледяная, обжигающая поначалу вода теперь казалась терпимой. Я покашляла ещё, для убедительности, и ушла с головой под воду. Задержалась подольше и вынырнула, жадно вдыхая воздух.
        - Руслааааан, - позвала я.
        - Не дури.
        Вот же наглец. Я нырнула снова, чувствуя, как холодная вода смывает напряжение, панику, страхи. А когда вынырнула, увидела его протянутую руку. Испугался, гад. Я застонала, и он спустился на корточки, потянулся ближе ко мне. Я уперлась ногами в дно, вытянула руку ему навстречу, обхватила его ладонь холодными пальцами, как следует ухватила, покрепче, и дёрнула на себя что есть сил. Вскрикнула какая-то девушка, а Руслан, словно в съёмке замедленной, полетел вниз, на меня. Раздался плеск, такой, словно не один умеренно тяжёлый мужчина упал, а по меньшей мере слон. Меня обдало брызгами воды, это привело в чувство. Я вдруг представила, что сейчас он вообще меня здесь утопит, и начала карабкаться на берег, хватаясь за стебли травы. Они впивались в кожу до боли, вырывались с корнями, земля обваливалась, я скользила по ней вниз. Наконец залезла и обернулась. Руслан вынырнул у другого берега и сейчас возвращался обратно, рассекая воду широкими гребками. Я выжала подол платья, противно налипшего к телу. Куча знакомых и незнакомых людей рассматривали меня, как очередное чудо света, а я чувствовала, как
выпирают под тонкой тканью мои соски. Прекрасно.
        - Остыл? - крикнула я Руслану. - Тогда вылазь, танцевать будем.
        Анька стояла чуть в стороне и курила. И улыбалась. Этой суке нравилось моё унижение. Платье, которое ещё совсем недавно было таким красивым, облепило меня мокрой тряпкой и мешало шагать.
        - Доченька, - бросилась ко мне мама.
        - Все нормально, мам, я привыкла.
        Бросился Антон, порываясь обнять, накинуть на меня свой пиджак и отчего-то вызывая во мне лишь раздражение. Не нужно мне чужой жалости, я себя сама пожалею. Раздался плеск, видимо, вылез на берег Руслан.
        - Я тебя, - крикнул Антон, дергаясь ему навстречу. Я поймала его за руку, удержала рядом.
        - Не надо, - сказала я. - Видишь ли, это мой братишка старший. Я тебе про него не рассказывала, но он есть. Мы всегда так развлекаемся.
        Подошла к Ане, вытащила из её рук сигарету, глубоко затянулась. Совсем рядом, за яблоневыми деревьями надрывался Фёдор, пытаясь удержать на месте часть гостей и молодоженов. Потихоньку начало вечереть. Я прислушалась к себе - ничего не чувствую. Наверняка, обида и злость накатят потом, позже, а сейчас все словно смыло холодной речной водой.
        Я прошла в дом, поднялась по скрипучим ступеням, зашла в бывшую родительскую комнату. Скинула платье, порылась в шкафу. Выудила папину футболку, которая доходила мне почти до колен, подобрала с пола мокрую ленту с надписью «свидетельница», водрузила её на положенное место. И пошла танцевать, стараясь не обращать внимания на то, как натирают ноги мокрые кожаные ремешки моих босоножек.
        За эти несколько минут почти совсем стемнело. На деревьях горело множество фонариков, стояли прожекторы. Играла лиричная музыка, топталось в танце множество пар, включая новобрачных. Руслана тоже нигде не было, может, переодевается. Я села за своё место, и наконец от души поела. И остывший уже шашлык, так пахнущий, что слюной захлебнуться можно, и наскоро нарезанные салаты - все, до чего смогла дотянуться.
        И стала ждать своего часа, момента икс. Настал он до прискорбного скоро. Объявили наш выход, я прошла мимо целого ряда лиц, с любопытством смотрящих или, наоборот, смущённо отводящих взгляд. Впереди меня ожидал Руслан. В белой простой майке, которая так оттеняла его смуглую кожу, в бермудах, в резиновых тапках, с лентой через плечо, как и я. Чертовски хорош, ненавижу его. Я подошла, он протянул руку так, словно между нами и не случилось ничего. Заиграла музыка, он повёл, я поддалась.
        И тут захлестнула, накатила обида. Причём даже не на него, не на Аньку, Фильку и прочих. На себя, всегда на себя. Злость за то, что поверила, как дурочка, что Руслан может быть другим. Что открылся мне. Обидно за то, что так сладко в его руках было, так безмятежно, блин, какая же дурочка. Не меняются люди, факт. Вот я же была дурой, такой же и осталась. С чего бы ему меняться?
        Слёзы, как всегда несвоевременные, подкатились, грозя пролиться. Я тряхнула головой, позволяя влажным волосам упасть на лицо, маскируя ту единственную, что успела прокатиться по щеке. Захотелось до боли буквально прижаться к его плечу, прислониться лбом, благо, расстояние позволяло.
        - Ты чужой, - сказала я вслух, словно пытаясь убедить себя. Или его.
        Музыка разделила, развела нас в стороны, лишь рука остаётся в руке. Я пыталась угадать, расслышать его ответ, но ничего. Быть может, его скрыла, спрятала музыка, а может, он просто промолчал по своей дурацкой привычке. Одно резкое движение, и я притянута, почти впечаталась в его грудь. Он удержал меня буквально в миллиметре от себя. Я только сейчас поняла, что вообще не слышу музыки, только дурацкие мысли набатом в голове все бьются, бьются, грозя вырваться наружу бессвязным потом слов.
        - Ненавижу тебя, - сказала я громче, смотря не в его лицо, а в небо, уже такое тёмное, на фонарики на яблонях, которые сливались в мутное пятно из-за моих слез.
        - Я знаю, - ответил он.
        Наверное, музыка окончилась, потому что мы остановились. Только я плыла по её волнам, наслаждаясь тем, что моя рука в его, может, даже в последний раз, как он остановился, так резко, что я чуть не споткнулась, выпустила его руку. И сразу почувствовала себя одиноко, стало в миллионы раз тише, чем во время танца, который для меня прошёл в тишине. И сразу десятки взглядов, осязаемо шарящих по моему телу, по моему лицу. Что они там искали, слёзы? Та единственная слезинка уже высохла. Я дурашливо поклонилась.
        - Харри Кришна, эври бади! - завопил Федор и подскочил к нам с двумя рюмками.
        Я, нисколько не думая, взяла одну и опрокинула, даже вкуса не чувствуя. А потом еще и ещё. А потом плясала с Маринкой, с Анькой даже, с дедушкой, который принёс самогонку - хорошая самогонка, кстати - с женихом, со всеми, кто был в состоянии шевелить ногами.
        А когда пришла в себя, уже занимался рассвет. Меня чуть покачивало от усталости и алкоголя, было холодно и сыро, приставуче жужжали над ухом комары. Часть гостей разъехалась, часть расположилась тут же на постой, наполнив старый пустой дом шорохами и своим дыханием. Кто-то ещё пил и даже жарил шашлык. Я села на ступеньки веранды, вытянула гудящие от усталости ноги. Посмотрела на ноющие ладони - на них порезы, видимо, от той травы на берегу, а я даже не заметила. В угаре, что любовном, что алкогольном, не замечаешь вообще ничего, а потом пожинаешь плоды.
        - Ну вот и все, - сказала я вслух сама себе.
        Сзади скрипнула половица, я даже оборачиваться не стала, чтобы увидеть кто. И так знала.
        - Наверное, - ответил он.
        Я не выдержала и обернулась. Он стоял, скрестив руки, прислонившись к стене, такой же усталый, как я, вымотанный нашими безумными ночами, этой свадьбой. Такой близкий, такой далекий.
        - А в чем смысл?
        - Нет смысла, - он открыл дверь, собираясь уйти в дом. - Ни в чем нет.
        - Вызови мне, пожалуйста, такси, - сдаваясь, устало попросила я.
        Шестнадцатая глава
        Жарило солнце. Я лежала в шезлонге, в весьма условной тени под яблоней. Она светилась ажурными дырками, которые жгли кожу на ногах. Было очень жарко, лениво, даже поднять руку казалось невыносимым. В беседке хозяйничала Маринка. Она уверенно дохаживала второй триместр своей беременности, и её живот наконец выкатился вперёд аккуратным кругленьким шариком. В её движениях сквозила уверенность. Она свыклась со своим положением, и теперь своей деятельностью вызывала во мне зависть. Я тоже хотела ходить под солнцем, небрежно смахивая с потного лба налипшие волосы, закатывать бесконечные, никому не нужные компоты и соленые огурцы. Хотела, но не находила сил.
        - Ягодка, - сказал Толик и показал мне крупную краснобокую клубнику.
        - Молодец, - лениво похвалила я, а он уложил ягодку в яркое пластиковое ведерко, где уже лежали три такие же.
        Вошёл в полную силу, докатился до середины июнь. У мамы подрастали пупырчатые огурцы, спела жимолость и клубника, а яблони, ещё так недавно цветущие, были усыпаны мелкими зелеными яблочками. Одно из них Толик подобрал, сунул в рот, скривился и теперь обходил яблоню за три метра, словно ядовитую.
        Дача была нашей, не той, от которой папа отписал мне половину. Не дворянское гнездо, а домик на пяти сотках, грядки в ряд, несколько деревьев и беседка. Зато здесь было спокойно. Никакого риска появления Руслана. Смешная я, словно Руслан самое страшное, что может со мной случиться. Точнее, что уже случилось, но, к счастью или сожалению, осталось позади. Может, навсегда, а может, на очередные десять лет.
        Я набралась духу, сил и заставила себя встать с шезлонга. Трава и горячий гравий дорожки щекотали босые ступни. Толик увязался за мной, гордо потрясая ведерком.
        - Ожила? - хмыкнула Маринка. Щеки румяные, пахнет укропом и петрушкой, глаза сияют.
        - Если бы, - я взяла из миски свежий огурец, откусила кончик.
        - Ты еле ползаешь, - продолжила она. - Посмотри на меня. В конце концов, кто из нас беременный?
        И засмеялась, довольная своей шуткой. Я бы тоже хотела посмеяться, но не получалось. Её слова упали в благодатную почву - я изводила себя уже несколько недель. Хотя, по сути, повода не было. После моей беременности месячные были у меня редким гостем, и я уже почти привыкла к тому, что их почти нет. Однако думалось и думалось, из головы никак не выкидывалось. Я ругала себя за параноидальные мысли и ничего не делала.
        - Как думаешь, Толику не пора домой? - спросила я, словно решившись. - Можно, твою машину возьму? Не доеду без кондиционера. Заодно и магазин заеду, напиши, что купить.
        Маринка хрумкнула огурцом, подумала и кивнула. Я потащила упирающееся дитя к машине. Дитя не хотело в город, но не стоит забывать, что у него есть мама. А мне повод нужен.
        - К маме. Ягодки свои покажешь. Все четыре.
        Толик успокоился, прижал ведерко к груди, позволил мне пристегнуть ремни. Принялся болтать ножками и смотреть в окно на пролетающие мимо посёлки и лесопосадки.
        - Толик, - внезапно для самой себя спросила я. - А ты любишь свою маму?
        Ребёнок повернулся и посмотрел на меня словно сверху вниз. Как на глупышку, недостойную с ним разговаривать, и не произнёс ни слова, из тех двадцати, которые научился произносить.
        А я подумала, что это сумасшествие - считать, что внутри меня может быть ребёнок, зачатый от Руслана. Проще поверить в непорочное зачатие. Что маленький, беззащитный малыш, который, как и Толик, любит свою ветреную мамашу, будет принимать меня целиком и полностью. Прижиматься к моей груди в поисках молока. Нет, невозможно. Сам Руслан, наверное, уже родился с клюшкой в руке и с гонором в голове, не иначе. Поэтому все, что я сейчас сделаю, это оставлю Толика маме, заеду в аптеку, куплю тест. Увижу одну полоску, а как иначе, а потом куплю бутылку виски. И выпью её одна. А потом…да ничего. Жить буду дальше.
        - Принимайте бандероль! - дурашливо завопила я в домофон.
        Если родные и знакомые считают тебя дурочкой - главное, их не разочаровывать. Вера вздохнула и открыла дверь. Мы с Толиком поднялись по ступеням, я сдала ребёнка, посмотрела на экран телефона. СМС с внушительным списком покупок от Марины. Потом, сначала в аптеку. По старой памяти поехала в ту же, что и в первый раз, тогда, миллион лет назад.
        Как ни странно, та самая аптека все ещё работала. Я даже ожидала увидеть ту же самую девушку за прилавком и даже то, что она меня узнает. Но на кассе была незнакомая мне пожилая женщина, да и работала аптека по типу супермаркета, я просто протянула выбранную коробочку и все. Не пришлось краснеть и мяться третий раз в жизни, покупая тест на беременность. Коробочка была в сумке, сумка через плечо. Машина оставлена на парковке, а я поднималась в торговый центр по чертовски медленному эскалатору. Недалеко была лестница, по которой я поднялась бы гораздо быстрее, но мысль о том, что мне придётся шевелить ногами, нагоняла тоску.
        Я поднялась наверх, оказалась в большом зале, уставленном столиками, здесь кормили фастфудом и роллами сразу десяток различных забегаловок. Бегали, врезаясь во взрослых, дети, стоял шум и гомон, не разгоняемая кондиционерами духота и запах многочисленных тел. Я максимально осторожно лавируя между столиками пересекла зал, там, за той вон колонной в углу, туалет, который мне и нужен. Играла музыка, меня подташнивало. Я подозревала, что тошнота - это следствие самовнушения, и старалась не обращать на неё внимания.
        - Мышь! - окликнули меня. Я не обернулась, и тогда позвали по имени. - Свет!
        Я вздохнула, и остановилась. За крайним столиком сидела Анька. На столе рядом - молочный коктейль и смартфон, на лице тоска. Видимо, такая, что и я гожусь её разгонять. Я плюхнулась на стул напротив.
        - Чего тебе?
        - Поздороваться хотела, - скривилась Аня. - Это преступление?
        - Здоровайся.
        - Здравствуй.
        Мы помолчали. Я смотрела на неё, гадала, чего ей ещё нужно. Взгляд её метался по залу, скользил по лицам людей, ни на ком подолгу не задерживаясь, словно не видя, и то и дело возвращался ко мне. Ей точно что-то от меня нужно.
        - Ты ведь мне такой план сорвала, - наконец начала она, когда я стала уже подумывать о том, чтобы встать и уйти. - Я ведь думала, что все учла.
        Она, видимо, хотела, чтобы я спрашивала, какой же это гениальный план. Но все мои мысли были о яркой коробочке, которая горела желанием быть распечатанной и использованной по назначению, и даже любопытство, пожалуй, не удержало бы на месте. Я поерзала, решилась и спросила только затем, чтобы уйти уже скорее.
        - Какой план?
        - Беременная я, Светка.
        Я засмеялась. Нет, я захохотала в полный голос, не в силах остановиться, размазывая слёзы по щекам. Анька смотрела обиженно, я заткнула себя усилием воли, отдышалась и спросила, страшась услышать ответ.
        - От Руслана?
        А сама думала - так мне и надо. Вот именно так. Чтобы не питала иллюзий, замков песочных не строила.
        - Нет, - ответила Аня, даже удивив меня. - Не от него. Но очень хотела, чтобы он так думал.
        - Это….нечестно же.
        - Да какая уже разница. Четвёртый месяц пошёл, поздно кулаками махать. Профукала я сроки, спасибо тебе.
        И потянулась к своему коктейлю. Сладкая молочная жидкость поднялась вверх по трубочке, я подумала, что вот теперь точно надо уходить. Сейчас начнёт жаловаться, я её - жалеть. А мне некогда, мне себя жалеть надо. Сначала убить, потом пожалеть.
        - Ну, я пойду?
        Анька махнула рукой. Я пошла прочь, зачем-то несколько раз обернувшись. Анька все так же сидела, понуро согнувшись втрипогибели. Мне и правда стало её жалко, но приближать её к себе не хотелось, она слишком подлая.
        - Свет, - крикнула она мне в спину, вынуждая остановиться. - Это я Фильке рассказала.
        Я постояла минуту, прислушиваясь к себе. Поняла - кардинально ничего не изменилось. Руслан человек злопамятный, а я ему щеки расцарапала на глазах у всех. Но все же стало легче. Хотя бы оттого, что он не обсуждал то, что между нами тогда произошло со всеми подряд.
        В туалете была только одна девушка, остервенело отмывающая руки в горячей воде, от которой клубами поднимался пар. Я пожала плечами, каждый истязает себя так, как ему сподручнее. Зашла в кабинку, повесила сумку на крючок. Зашелестела обёртка коробочки, сама коробка полетела в урну, а у меня в руках осталась пластиковая полосочка. А через минуту полосочка уже лежала на смывном бачке, а я старательно разглядывала носки своих туфель, считая про себя. Решила - досчитаю до ста пятидесяти и посмотрю. Не раньше. Цифры никак не заканчивались, словно их был миллион, а не жалких полторы сотни. На восьмидесяти девяти я сорвалась и схватила тест.
        И на меня разом обрушились воспоминания десятилетней давности. Моё отчаяние, опустошение, мой страх. Я прислушалась к себе - нет ничего такого. Посмотрела на две яркие полоски на тесте, и почувствовала, как по лицу расползается улыбка. Я беременна. И в этот раз все будет иначе.
        Я не стала выбрасывать тест - глупая сентиментальность. Бросила его в сумку, вышла из туалета. Девица с ошпаренными руками уже исчезла, зато Анька все так же сидела, уставившись в экран молчащего смартфона. Я подошла, и чмокнула её в пахнущую духами макушку. Просто потому, что мне хотелось обнять весь мир.
        - Не кисни, Анька, все будет хорошо.
        И ушла. А уже на следующий день пошла к врачу. Воспоминания о моей прошлой беременности были ещё слишком свежи, чтобы я пускала дело на самотек. Отсидела небольшую очередь, прошла осмотр. Все что узнала, это срок беременности, который и так могла легко высчитать по календарю.
        - Может мне в больницу лечь? - с сомнением в голосе спросила я врача.
        - Зачем? Я первый раз в жизни вижу такую идеальную беременную. У вас даже гемоглобин в норме. Приходите через две недели, я вас поставлю на учёт.
        Я сопротивлялась и не хотела уходить, убеждая всех, что меня нужно госпитализировать немедленно. Прошла УЗИ, на котором мне тыкали в экран, на непонятную рябь из точек и линий, которая обозначала моего ребёнка, и убеждали, что ему в моём животике просто распрекрасно, и наружу он не спешит. Сдалась. Шла по улице и несла себя, словно сосуд, наполненный драгоценным содержимым, боясь расплескать, растерять себя по пути.
        - Свежий воздух. Никакой духоты. Витамины. Прогулки. Все, что вам нужно, - сказал мне напоследок врач.
        Я подумала о нашей даче. Пять соток, и соседи за проволочным забором. Постоянный хоровод маминых подруг и наших родственников. И приуныла. С покоем это у меня не ассоциировалось. Но у меня был гениальный план.
        - Марин, - спросила я вечером у подруги, которая так и пребывала на нашей даче. - А где Руслан?
        - Руслан? - задумалась она. - В командировке. Точно. На неделю. Куда-то в Сибирь.
        Это все решило. Я взяла отпуск на работе, на которую уже успела устроиться. Ничего особенного - перекладывание бумажек с место на место, и сотни людей вокруг. Отпуск мне давать не хотели, мотивируя тем, что я работаю всего немного. Но я решила, что в случае чего просто уволюсь. Деньги на пропитание и на ребёнка я вполне могла заработать в сети, а большее мне пока не нужно. Собрала необходимые вещи, объяснилась, не упоминая беременности с мамой, и уехала.
        Папина Волга фырчала, но везла. Вскоре позади остался лесок, бревенчатый мост, я въехала на пригорок и остановилась у высокого дома. Он смотрел на меня с укоризной, словно обижался на мою ненужность.??
        - ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????? - Не обижайся, - попросила я. - Вот рожу ребеночка, будет здесь бегать и шуметь. И пофиг на его папашу.
        Дом согласился ждать. Я разложила свои вещи, поставила продукты в холодильник, вытерла пыль и помыла полы. Дом словно оживал вместе со мной. Наступившая ночь меня даже не напугала, хотя я впервые ночевала одна в такой глуши. Стрекотали сверчки за окном, пряно пахло травами из открытой форточки. Я чувствовала умиротворение. Положила руку на живот, абсолютно плоский, впалый живот, и почувствовала, что я не одна.
        - Теперь мама будет умнее, - прошептала я. - Мама не будет повторять прошлых ошибок.
        Утром выпила стакан ненавистного, но богатого кальцием молока, съела кашу, и отправилась гулять. За домом, в роще розовела земляника. Я увлеклась, и заполнила ею весь подол сарафана, никакой тары с собой не было, а возвращаться не хотелось. Платьице было пёстрым, пожалуй, земляничные пятна его только украсят. Осторожно, дабы не растерять ягодки, пошла обратно. Вошла через задний ход, через который мы обычно бегали в баню, и который многие годы был запертым. Вчера я раскрывала все окна и двери, стремясь прогнать из дома не жилой дух.
        Вошла, и принюхалась - пахло чистотой, свежестью, слегка средствами дезинфекции и земляникой. Прекрасно. Прошла на кухню, и остановилась как вкопанная, выпустив подол из рук. Сотни мелких, красных ягодок посыпались, дробно выстукивая по полу.
        У кухонного стола, с рюкзаком через плечо и сомнением во взоре стоял Руслан. Я успела забыть, какой он высокий, сейчас мне практически пришлось задрать голову, чтобы смотреть в его лицо. Кухня, такая на первый взгляд просторная явно была для нас тесновата. Я шагнула назад, чувствуя, как давятся под ногами ягоды. Земляникой запахло ещё сильнее, просто дурманяще.
        - Ты же в Сибири, - тихо сказала я.
        - А ты в Москве, - ответил он, и пнул сумку, которая стояла у его ног. - Впрочем, ты ещё можешь это исправить, это мой дом.
        Я ушла. Нет, не из дома. В свою комнату. Мерила её шагами, и думала, думала.
        Сколько можно его бояться? Сколько можно ему уступать? Я теперь взрослая женщина, я почти мама, пусть об этом и не знает никто, кроме моего врача. Я должна быть увереннее.
        Выдвинула полки письменного стола - когда то здесь лежали разноцветные мелки. Они оказались на месте, пыльные, стертые, прямо из моего детства. Взяла самые яркие - синий и красный. Спустилась вниз. Руслана не было, зато с улицы раздавался задорный собачий лай. Гуляют, значит. Ну гуляйте, гуляйте.
        Примерилась к плите, и разделила её красным мелком ровно пополам. Потом провела линию по полу, по столу, прочертила холодильник. Прочертила коридор так, чтобы мне доставался чёрный выход и весь второй этаж, а крошечный сан. узел тоже разделился пополам. Когда Руслан вернулся, я уже дочерчивала.
        - Какого хрена? - возмутился он, а Бублик тявкнул, но тут же замахал хвостом извиняясь.
        - Половина дома моя, - твёрдо заявила я. - кухня пополам, ванная тоже, каждому по выходу. Второй этаж мой весь.
        - Почему?
        - Потому что я девочка, - фыркнула я, и показала ему язык.
        И пошла прочь, ступая строго по своей половине коридора. Ночью спала, как никогда спокойно. Потому что он рядом. Это бесило, раздражало, но оставалось фактом. Порой я слышала дребезжание посуды, возню Бублика, стук его лап по коридору. А утром я жарила сырники, а он яичницу, каждый на своей стороне плиты.
        - Эй, он пересёк границу! - возмутился Руслан, когда я приманила Бублика сырником.
        - Ему можно, он милый.
        Руслан презрительно фыркнул, допил кофе и вышел на улицу, даже не вымыв за собой в кружку в своей половине раковины.
        Яркая красная полоска разделила мою жизнь на очередные до и после. Она тянулась и через старый дом, и через мою жизнь. Шли дни, медленные, тягучие, как застоявшийся мёд. Руслан появлялся и исчезал, иногда оставлял свою собаку, и тогда она скрашивала мои дни. Я много читала и гуляла, порой всерьёз задумываясь о том, что надо научиться вязать пинетки, которые бы хоть как-то оправдали моё безделье. Звонила мама, выматывала душу разговорами, что мой образ жизни никуда не годится. Звонил Антон, что тоже не добавляло оптимизма. Всем нужно было от меня что-то нужно, всем, кроме Руслана, который делал вид, что меня не существует. Я гадала, насколько хватит моего терпения. Дом по документам являлся наполовину моим, но я чувствовала себя незваной гостьей, которая никак не поймёт, что пора бы уже на выход. Гостьей, которая хотела не только крова, которая хотела хозяина. И стыдилась этого, словно на паперти милостыню прошу стыдливо глаза пряча.
        Той ночью я проснулась от шума. На улице грохотала очередная гроза, на которые поди год был богат, но разбудил меня не раскат грома. Что-то с громким треском хлопнуло, словно старая форточка на ветру, да вот беда, никаких порывов ветра не было и в помине. Я откинула одеяло, ступила на холодный, успевший выстыть за ночь пол. Прошла к дверям, прислушалась. На первый взгляд тишина. А затем явственный звук шагов. Руслана не было, если он не приезжал до одиннадцати, значит остался в городе. Я судорожно пыталась вспомнить, где телефон, чтобы вызвать полицию. По всему выходило, что остался он на кухне. Прошла по темному коридору, спустилась по лестнице. Из гостиной сочился свет, дверь на улицу была явно открыта, несло сырым прохладным воздухом. Я поежилась, и в полной мере ощутила, что значит быть одной в глуши. Страшно, жутко даже.
        Опять что-то грохнуло, затем раздался женский смех. Я одновременно и успокоилась и взвинтилась. Меня насиловать никто не собирается, а вот Руслану похоже эта участь грозит. Закипела, забурлила злость. Я решительно, уже не таясь прошла по коридору первого этажа, и зашла на кухню. Руслан стоял подпирая стенку холодильника, и жестикулируя, жарким шепотом что-то рассказывал своей собеседнице. Она сидела на столе.
        - Какого хрена, - начала я, заводясь все сильнее с каждым новым словом, - Эта корова сидит на моей половине стола?
        Девушка кстати была вполне себе миниатюрной, но в моих глазах олицетворяла все круги ада разом, так что корова, это я ещё мягко выразилась.
        - Руслан, это кто? Ты не говорил…
        - А он и не собирался? Да, Руслан? - он вполне равнодушно пожал плечами. - Он вполне мог и на своей квартире тебя попользовать. А чего ты её сюда привёз то, а?
        - Свежий воздух, земляника… - гад нагло улыбнулся.
        - Затем ты её привёз, чтобы мне показать. Чтобы отвалила, и не лезла уже. Так вот - сработало. Наслаждаться свежим воздухом и земляникой, когда сомнительной чистоты задница сидит на столе, с которого я ем, я не собираюсь. Счастливо оставаться.
        Развернулась, и пошла наверх. Бублик из чувства солидарности побежал за мной, но на середине лестницы утомился волочь по ступеням толстое брюшко и сел отдыхать. Меня душили слёзы, злость и обида вперемежку. Вот знаю Руслана, как облупленного, со всеми идиотскими принципами и заморочками, а все равно обидно. Я покидала в сумку вещи, какие попало, спустилась вниз, вздыхающий и утомленный Бублик за мной следом. На кухне что-то гундосила девица, которую я уже ненавидела, вяло отвечал Руслан. Я ушла, хлопнула дверью.
        - Ты куда на своей Волге, - крикнул Руслан с веранды. - Смотри какой дождь! Хоть до утра подожди.
        - Участвовать в тройничке не желаю, - ответила я и завела машину.
        Он кричал что-то ещё, к счастью, уже не различимое. Врубила напоследок дальний свет, полюбовалась, как он прячет свои бестыжие глаза, и уехала. Я размазывала по лицу слёзы, дворники по окну струи дождя. Погодка как раз под настроение.
        - Ничего, малыш, - сказала я животу. - Прорвемся.
        Дома кралась на цыпочках, чтобы не разбудить мать, но бесполезно. Она словно лежала в темноте, и меня ждала.
        - Света?
        - Я, мам, - вздохнула я. - Ну кто же ещё. Спи, все хорошо.
        Стянула мокрые вещи, побросала их неопрятной кучкой, залезла в огромную теплую футболку и пушистые носки, затем под одеяло. Уже готовилась уснуть, когда в окно ударил камень. Вздохнула, встала, открыла створки. Свет фонаря подсвечивал косые струи без устали идущего дождя, и мокрого Руслана стоящего под ним.
        - Чего тебе? - спросила, склоняясь в сырую темень, радуясь, что мамина комната смотрит на другую сторону.
        - У меня с ней ничего не было, - ответил он задрав голову.
        - Тебе чего надо то, не пойму? - разозлилась я. - Хотел показать своё отношение ко мне, показал, чего теперь под дождём мокнешь? Иди, пусть отогревает тебя твоя Афродита. Можешь даже на моей половине стола её жарить, благословляю.
        И захлопнула окно. Вернулась в тепло постели, и голову под подушку засунула, не слушать, если снова позовёт, радуясь, что злости во мне больше, чем обиды. Злость мотивировала, помогала собраться. С утром сидела, снова злая и не выспавшаяся, пыталась есть полезный и не вкусный творог, когда маме захотелось поговорить по душам.
        - Что дальше делать будешь? Как жить? То работаешь, то не работаешь, дочка, носит тебя, как неприкаянную туда сюда, смотреть больно.
        - Мама, я не знаю пока.
        - Сколько можно не знать? Тебе скоро тридцать. Пора определяться. Если будешь жить здесь, так и живи, слова не скажу, хватит носиться, как перекати поле.
        И тут я решилась. Хотя потом пожалела.
        - Мама, я беременна.
        Мама осела на стул, руки к щекам прижала. Залилась алым цветом, я испугалась, что давление, потянулась за телефоном, вдруг скорую надо будет вызвать. Хотя бы мне, если она прибьет меня тапочкой. А у неё по лицу расплылась улыбка, сначала робкая, потом уверенная, сияющая, скидывающая ей сразу лет десять.
        - Господи, счастье то какое! - она потянулась ко мне, накрыла лежащую на столе руку своей ладонью. Я улыбнулась. - А Антон уже знает? Представляю его радость! В больнице уже была?
        Я кивнула. Слов не находилось. Я как-то не подумала, что она сразу припишет ребёнка Антону. Хотя, по её мнению, у меня то больше никого не было…
        - Все хорошо будет!
        Она подошла, и обняла меня, прижала к груди, пахнущей её любимыми духами, и немного ванилью, я скептически подумала, а что это такое вообще, хорошо?
        Семнадцатая глава
        Про девушку я вспомнил только утром. Собаку забрал, а про неё забыл. Умудрился забыть даже, как её зовут. Впрочем, телефон с пятнадцатью пропущенными звонками от Кати эту проблему разрешил. Я немного опасливо перезвонил.
        - Катя? - спросил я. И зажмурился от визга, даже трубку от уха отодвинул.
        - Ты больной! - завизжала она. И визжала на ультразвуковых частотах ещё две минуты.
        Потом выдохлась и сбросила звонок, даже не сказав, как выбиралась дождливой ночью из-за города, не зная адреса. Надеюсь, рыцари-трактористы спасли и её. Что бы без этих трактористов делали все мои женщины.
        Я разрывался от противоречивых желаний. С одной стороны мне хотелось, чтобы Мышь уехала в свою благополучную Москву и больше не мучила одним своим присутствием, а с другой стороны понимал, что стал слишком зависим от неё, настолько, что отпустить уже нет сил. И это тоже бесило. В данный момент особенно. Мышка не хотела меня видеть. Настолько, что я просто не мог её подкараулить даже у дома. Словно чуяла меня за километр и обходила. Я звонил Маринке, она, извиняясь, отвечала, что не общалась со Светой уже несколько дней.
        В один из дней мне повезло в буквальном смысле случайно. Я выгуливал собаку, день клонился к вечеру. Мышка шагала по аллее парка, ела мороженое, помахивала сумочкой. Такая вся лёгкая, летняя, светлые волосы солнцем подсвечены, я даже остановился, залюбовавшись. Потом опомнился, бросился её догонять.
        - Свет?
        Она словно сбросила, стряхнула со своих плеч солнечные лучи, даже визуально изменилась, мой голос заслышав. Я даже застыдился на мгновение, что именно я сам, как никто иной, являюсь причиной этих изменений.
        - Что? - спросила, даже не поздоровавшись, и непонятно, чего в голосе больше, усталости или злости.
        - Присядем?
        Она вздохнула, посмотрела на пса у моих ног, своё мороженое и согласилась. Села на лавку, мороженое отдала Бублику, оттерла руки салфеткой и ко мне повернулась, скептически приподняв брови.
        - Говори.
        - Не знаю я, что сказать, - я в отчаянии взъерошил волосы, не зная, что говорить, куда руки девать. Света казалась совсем чужой, такой, как тогда, раньше, когда она была маленькой пугливой девочкой. Только теперь в её глазах не страх, одна лишь усталость. И ожидание, может быть.
        - Тогда я пошла.
        Вскочила на ноги и встала напротив меня, снова вся подсвечиваемая солнцем сзади, от светлых волос до лёгкого летнего платья, одна бретель которого норовила слезть с плеча, и Мышка, сама не замечая, вновь и вновь возвращала её на место.
        - Нет, не уходи.
        - Руслан, посмотри на себя. Ты даже понять не можешь, чего ты вообще хочешь. Не просто от меня, от жизни. Определить сначала сам, пожалуйста.
        - А ты, - разозлился я. - Ты знаешь, чего хочешь?
        - Да, - серьёзно ответила она, посмотрела на меня глазищами серыми. - Теперь знаю.
        И пошла прочь торопливым шагом.
        - Стой! - крикнул я.
        Она остановилась, обернулась. Такая красивая. Такая, блядь, чужая. И вспомнить бы, за что вообще её ненавижу, ненавидел, кто кого первым оттолкнул…и не вспоминается. Понимаешь только, что вот уйдёт сейчас, а я даже не знаю, что делать надо.
        - Что нужно тебе? - сказал я, чувствуя, что с ума схожу, и все равно уже, что смотрят на меня посторонние люди, привлеченные нашим спором, да все становится все равно. Только бы не ушла сейчас. - Все бери. Все, что есть.
        - Нет, - покачала она головой, как будто даже с сочувствием. - Нечего тебе дать, кроме старых обид. Дальше надо жить, дальше, иначе тупик.
        И бросила соль на незажившую ещё рану, совсем недавно Анькой расковырянную. И правда, что дать ей? Ногу хромую? Бублика? Гору старых обид? Я остановился, не зная, что сказать, что сделать. А она ушла, даже не оборачиваясь.
        Я широким шагом покинул парк, Бублик едва поспевал за мной. Зашёл в ближайший супермаркет, купил бутылку виски. Дома сбросил одежду, оставшись в одних трусах боксерах, постоял зачем-то перед зеркалом, разглядывая себя. Подтянутое тело, путаницу розовых шрамов на колене, трехдневную щетину. Потом плюнул, прошёл на кухню, налил себе полный стакан, не бокал даже. Вспомнил Мышку на свадьбе, как она пила этот жгучий, невыносимой самогон, ухмыльнулся. И выпил залпом. Прислушался к себе. Горячо в желудке, так знакомо…почти привычно. И хочется пить ещё, чтобы жар из желудка разлился обманчивым умиротворением по телу. Чтобы стало все равно, что когда-то, каких-то пять лет назад, я был нужен всем, а сейчас никому, даже себе не нужен. А Мыши нужен был так вообще несколько недель назад. Льнула ко мне, прижималась своим горячим маленьким телом, обманывала своими стонами, обещая то, что ни одна из женщин мне дать не могла. Покой. Гавань.
        Я выпил ещё, и вдруг остро, до боли осознал, что сам во всем виноват. Что притащил эту Катьку ей назло, чтобы видела, чтобы знала, что не нужна мне. И на свадьбе тогда, когда Филька ржал, даже слова в своё оправдание не сказал. Потому, что не захотел.
        Бублик подошёл к моим ногам, сел, посмотрел на меня снизу вверх с укором и, как мне казалось, с жалостью. Ну вот, хотя бы мой пес меня жалеет.
        - Что ей нужно? - спросил я у Бублика. - Я же практически на коленях ползал. Я практически попросил…прощения.
        Бублик тявкнул, а потом завыл, задрав голову, словно вспомнив, что он дальний родственник волкам.
        - Да-да, - согласился я. - Практически не считается. Чуть-чуть не считается, мать вашу.
        Я бросил стакан в стену, он разбился и осыпался осколками. Бублик взвизгнул и убежал от греха подальше. Я достал новый стакан, вылил остатки виски, выпил. Подумал, что надо закусить, подошёл к холодильнику, чувствуя, как ноет чертова искалеченная нога, на которую в состоянии опьянения было ещё больнее вставать. Насрать. Сейчас выпью ещё, алкоголь неплохое обезболивающее. В холодильнике шаром покати. Какие-то банки, которые привезла мама. Наконец, в пластиковом контейнере обнаружились котлеты, тоже мамины. Я съел одну, холодную, даже не чувствуя вкуса. Подумал, положил котлету в миску собаке. Потянулся к бутылке, обнаружил, что она пустая, выругался. Наступил на битый бокал, острый изогнутый осколок вонзился в стопу. Я выругался, чувствуя, как подкатывают слёзы, я мужик, блядь, почти старый, я не желаю плакать!
        Сел на стул, закинул раненую ногу поверх здоровой. Посмотрел. Капает алая, густая кровь, торчит кусок стекла.
        - Блядь, - сказал я в сотый раз за вечер и выдернул осколок.
        Бросил в раковину, кровь потекла сильнее, пить тоже хотелось сильней и сильней. Вспомнил про собаку, смел все осколки в совок, пачкая светлый пол своей кровью. Потом засунул ноги в кроссовки, чувствуя, как в одном из них сразу же становится скользко и мокро. Открыл дверь. Из комнаты вышел Бублик, покосился на поводок.
        - Не надо, - честно сказал я ему. - Я же бухать иду. Останься дома, не хватало тебя потерять. А у меня, кроме тебя, никого нет, такая вот петрушка.
        Бублик посмотрел на меня, кажется даже понимающе. Я спустился вниз по лестнице, специально по ней, чтобы ещё больнее было. Боль - это приятно, она напоминает о том, что я ещё жив. Да и что эта боль по сравнению с той, что терзала меня, когда амбиции и дешёвый понт поставили на кон и мою карьеру, и мою сраную ногу? Ничто. Капля в море.
        Оказывается, уже наступил вечер. Стелился туман, лето было дождливым. Вечернее солнце спряталось за тучами, пожалев для меня одного-единственного заката, и так и утонуло за горизонтом, не соизволив показаться. Я прошёл улицей вдоль домов. Впереди светится огнями дворец спорта, в сотый раз напоминая мне, что я потерял. Хотя сегодня я потерял Мышь. Забавно терять человека, которого у меня никогда не было, но, оказывается, не менее больно. Интересно, если бы я сейчас мог обменять ногу, обе свои ноги на одну глупую Мышь, я бы согласился?
        - Бред, - громко сказал я сам себе, вспугнув парочку, занимавшуюся у подъезда. - Меньше пить надо. Нет, больше.
        Добрел до первого попавшегося кафе. Выпил ещё два раза, хотя порции здесь гораздо меньше, чем те, что я организовывал себе сам. Уже мутило. Достал телефон, позвонил Маринке.
        - Руслан? - удивилась она. - Что-то случилось?
        - Дай мне номер гребаной Мыши.
        - Светки? Зачем?
        - Дай! - буквально закричал я, потом вспомнил, что говорю с Маринкой, она не виновата, что я такой урод. И сказал уже тише: - Пожалуйста, дай.
        Она сбросила звонок, на меня навалилось отчаяние. Но через несколько секунд пришло СМС с заветными цифрами. Я даже полюбовался на них немного, словно мне открылось нечто заветное, скрываемое от меня годами. Вот какой ты, Мыши номер! И почему у меня раньше тебя не было? Звонить было страшно, но необходимо. Будто я тонул, и вот он, глоток долбаного воздуха, там, по другую сторону этих одиннадцати цифр. Я решился и нажал на вызов.
        - Да? - отозвалась она сразу. Я молчал, она не терпеливо продолжила. - Слушаю вас.
        - Мышь, - сказал я. - Давай напьемся.
        Она помолчала минуту, переваривая и мой голос в трубке, и моё предложение.
        - Я не пью, Руслан.
        - Ты должна мне! Должна один идиотский вечер в стрип-клубе.
        - Извини.
        Голос её был мягок, но неумолим. Она сбросила звонок и выключила телефон. Я набрал снова и снова, чувствуя, как закипают внутри обида и злость.
        Затем выпил ещё. Потом вышел в уже наступившую ночь. Пошел, не глядя, в никуда, чувствуя, как заплетаются ноги, как наваливается осознание того, что, кроме как в опостылевшую квартиру, идти некуда. Впереди показался знакомый сквер, круглый, вечно молчащий фонтан. Я сел на лавку, посидели несколько минут, чувствуя себя не только жалко, но ещё и нелепо. Встал, привычно ища поводок, потом вспомнил, что собака осталась дома.
        Заставил себя идти домой, потому что кроме как домой, идти было некуда. Вдруг вспомнил про мальчика, отирающегося в этом сквере так же регулярно, как и я. Обошел все аллеи, в надежде его найти, зачем, не знаю, но сквер был пуст и темен, быть может, это и к лучшему.
        Кровь засохла, стелька налипла к ране, мне пришлось её отодрать, и вызвать этим новое кровотечение. Я сморщился, промыл рану под водой, залил перекисью, которая тут же запузырилась розовой пеной, затем как попало замотал бинтом.
        Бублик стоял рядом, сочувствующе заглядывал в глаза, крутил хвостом, но помочь, конечно же, ничем не мог. Я и сам не мог себе помочь.
        - Утром, пес, все утром, - сказал я ему, и рухнул в постель не снимая одежды.
        Утро после такой пьянки никак не могло быть приятным, я уже успел забыть, насколько омерзительно похмелье. Вспомнил, как раньше просыпался, и шёл к холодильнику, чтобы налить, выпить, и снова провалиться в забвение. Сейчас выпить было нечего. В принципе, проблема решаемая. Но вот нужно ли мне это? Я задумался. Ответа не находилось.
        Пес услышал мою возню и побежал к дверям с поводком. Я наскоро принял душ, полюбовавшись сначала бинтом в бурых пятнах на ноге, отмочив, снял его и заменил на свежий, уже более аккуратно наложенный. Надел последнюю чистую рубашку, надо уже запустить стиральную машинку, и пошёл выгуливать собаку.
        У похмелья есть одна замечательная черта - херово становится настолько, что все остальные проблемы отодвигаются на задний план. Сейчас я уже почти не думал о Мыши, а том что нагрубил Маринке, что безобразно напился. Я просто хотел снова прийти в норму. Утро было ещё ранним, почти безлюдным, безжизненно серым. Я не стал натягивать поводок, и Бублик бежал куда глаза глядят, а я понуро брел следом. Он привёл меня к скверу, сел возле той самой лавки, на которой я вчера рефлексировал, принюхался, посмотрел с укоризной, мол вот, знаю я, где ты вчера без меня гулял. Я присел, чувствуя, как просыпается внутри желание выпить, разгорается все сильнее и сильнее. Посмотрел на дворец спорта, подумал, сколько лет я уже туда не заходил. Издали смотрел, а подходить словно боялся. А тут словно решился, встал, и пошёл. Через приоткрытые ворота, по асфальтированной дорожке между клумб с такими яркими оранжевыми цветами, словно они пытались собой компенсировать отсутствие солнца. Прошёл мимо группы молодых подтянутых парней, совершенно мне незнакомых. Они проводили меня равнодушными взглядами, я привязал собаку у
столба с афишей, толкнул стеклянные двери. И окунулся в привычную, почти выдавленную из памяти атмосферу. Пахло маслом, которым обрабатывали инвентарь, немного краской, кожей матов, пылью, крепким мужским потом. Этот запах не выветривался, но он и не мешал. Являлся естественной составляющей места, в котором сотни мужчин тратят по нескольку часов в день на изнурительные тренировки. Охранником был все тот же дядь Степа, как мы его ещё в детстве называли. Удивился увидев меня, но не сказал ничего, кивнул лишь, приветствуя.
        Я прошёл прохладным, в это время суток почти пустым холлом, поднялся на второй этаж. Встал у окна в торце коридора. Отсюда было видно мой дом. Но смотрел я не на него, а на мальчишек, которые не смотря на раннее утро наматывали круги по стадиону. Раздался свисток, пацаны, врезаясь друг в друга остановились, смеясь потянулись к корпусу, в душевые, потом группками по домам. Я не знал, зачем продолжаю здесь стоять, почему не ухожу. Раздался звук тяжёлых, неторопливых шагов, кто-то поднимался по лестнице. Я оглянулся - некуда отступить, чтобы остаться незамеченным, поэтому просто нашёл взглядом свою высотку за окном, и уставился не неё, надеясь, что человек пройдёт мимо, не заинтересовавшись моим затылком.
        - Руслан? - окликнули меня. - Гараев? Ты?
        Михаил Васильевич. Я мысленно простонал, досадуя на себя за то, что решился прийти, обернулся, улыбаясь. Михаил Васильевич, так же, как и дядя Степа являлся почти визиткой нашего хоккея. Бессменный тренер подрастающих команд, уже много лет подряд.
        - Здравствуйте, - поздоровался я, пожал протянутую руку.
        Да, наш тренер тоже здорово постарел. Тогда, когда мы были юношами, нам все старше тридцати казались старыми, но сейчас я видел, что Михаил Васильевич стареет уже по настоящему. Жаль, хороший тренер, возможно лучший, из тех, что встречались на моём пути.
        - Пьёшь? - без проволочек спросил он, посмотрев на мою мятую морду.
        Я скривился. И стыдно, словно мне пятнадцать, а Михаил Васильевич меня с сигаретой поймал.
        - Пил, - честно сказал я. - А сейчас даже не знаю.
        Он похлопал меня по плечу, пригласил в кабинет на кофе.
        - У меня там собака привязана, - попытался отказаться я.
        - Веди сюда свою собаку, все равно кроме меня, пацанов да Степана, нет никого.
        Пришлось согласиться. Я сидел, пил горький, без сахара кофе, расспрашивал Васильича о том, на чем сейчас хоккей стоит, и запивал крепким напитком рвущуюся наружу тоску.
        - Мне скоро на пенсию, да, - сказал вдруг тренер. - И жалко пацанов оставлять, словно в чужие руки, и пора уже.
        Он задумался, может, взгрустнул, как и я. Мне на самом деле было грустно, хотя, жалеть тренера не приходилось. Он хорошо отыграл в своё время, да и потом место себе нашёл. Так и прожил всю жизнь в хоккее. Я не стал ничего отвечать, да и не требовалось, собеседник казалось был полностью погружен в свои мысли.
        - А ты чем занимаешься? - вдруг спросил он.
        - Долю купил в бизнесе, на хлеб с маслом хватает, - пожал плечами я. - Но конечно, с хоккеем и не сравнить.
        Я улыбнулся, стараясь улыбкой показать, что не все на самом деле так грустно, как на первый взгляд кажется, но боюсь, вышло не убедительно.
        - А ты ведь мой самый крепкий выпускник. Ну, и Алексеев, но он за бугром осел, говорят, виноград выращивает и пять детей завёл. Остальные мелькнули и пропали, а тебя ещё помнят. - тренер встал, сделал несколько шагов по комнате, остановился у окна. А затем ошарашил меня вопросом. - Тренером пойдёшь?
        Я даже рот приоткрыл от удивления. Чего-чего, а такого я не ожидал. Поспешил отказаться, даже со стула встал, пролив кофе.
        - Я думал не уйду, - сказал он, не слушая моих возражений, - пока Славку не выучу и в хорошую команду не пристрою. Но не судьба. Дал себе два года, чтобы все дела передать, главный тренер, хлопот больше чем удовольствия, но стервец взял и бросил.
        - Славка? - переспросил я. - Бросил?
        - Да, у них трагедия в семье, отец умер, две сестренки маленькие. Он словно от рук отбился, конфликты начались с пацанами. Потом его Иван, второй тренер и приструнил. А Славка взял, и ушёл. Несколько месяцев как. Ломает его, а обратно не идёт. Упрямство сильнее его. А я думал ращу новую звезду российского хоккея, м-да, и так вот бывает.
        Я встал, и пошёл к дверям. Посмотрел на часы - на работу точно опоздаю, да в принципе, не важно, я всегда чувствовал себя лишним звеном в отлаженной работе офиса.
        - Руслан! - крикнул в мою спину тренер.
        - Я перезвоню, у вас же тот же номер?
        - Да, - услышал я, уже сбегая по ступеням.
        Бублик, оставленный у дядь Степы при виде меня завилял хвостом. Я подумал было, оставить его дома, но решил не терять время. Не возвращаясь в квартиру за машиной, остановил первую попавшуюся машину на проспекте, не вспомнил адрес, буквально объяснил куда ехать на пальцах.
        Доехал, вышел у подъезда, приплатив сверху за провоз с собакой. Постоял несколько минут, жалея о том, что не курю, было бы чем руки занять в минуты волнения. А потом вошёл в открытую дверь подъезда, поднялся в лифте, щадя короткие ноги уже запыхавшегося пса, позвонил в квартиру. Подумал, а вдруг спят ещё, там же дети маленькие.
        Дети отозвались на звонок рёвом. Сначала один, потом другой. Минута, дребезжание ключа в скважине. Открыла уже знакомая мне женщина, с привычно собранными в пучок волосами.
        - Здрасте, - сказал я, и улыбнулся как можно дружелюбнее.
        - Здравствуйте, - задумчиво отозвалась женщина, и потом вспомнила. - Волонтер!
        - Да, он самый. Я к Славке. Он проснулся уже?
        Ошарашенная женщина кивнула. Я разувшись прошёл в квартиру. Славка сидел на кухне, размазывая кашу по тарелке. Девочки уже ходили, обе подошли к дверям гостиной, и выглядывали оттуда, вроде и боясь, и любопытничая.
        - А, вы, - протянул Слава, и отодвинул тарелку. - Памперсы принесли?
        - Нет. Можно, мы поговорим наедине?
        Женщина послушалась, ушла в гостиную, и даже дверь за собой и девочками закрыла. Я сел на стул, понимая, насколько я здесь не уместен ранним утром, когда они ещё только завтракать заканчивают. Да и вообще неуместен, чужой человек.
        - Ну? - спросил Слава. - Если бы памперсы, то маму бы отсылать не стали? Что нужно?
        Я замялся, стараясь подобрать слова.
        - Я насчёт твоего ухода из команды.
        Славка встал так резко, что стул, на котором он сидел с громким стуком упал.
        - Вы думаете я вас не узнал? Да я ваше лицо запомнил ещё с тех пор, когда не пропускал ни одного приличного матча. Вам легко говорить. Вы богаты и успешны, играли в самых лучших командах. Что вы ходите то сюда? Злорадствовать, блин, штоли? Над нашей нищетой?
        - Слава, - как можно мягче сказал я. - Я не злорадствую. Я на пике карьеры к чертям разнес свою ногу, мне поменяли мениск, да, я хожу, но играть в команде я уже не смогу. Я год пил. Я просрал почти все свои деньги. Я даже на похороны отца пьяный пришёл. О чем ты вообще говоришь?
        - Вы хотите, чтобы я вас пожалел? Давайте, сядем рядышком и будем жалеть друг дружку. Только вот, засада, некогда мне, мне сестренок надо помочь отвести в поликлинику. Потому что кроме меня никто не поможет, понимаете?
        Я начал понимать, что не понт и упрямство заставили мальчика уйти из команды. А чувство ответственности. И теперь не знал как быть. С одной стороны он прав. А с другой, он же ещё ребёнок. Очень талантливый ребёнок.
        - Не надо жалеть. Давай просто поможем друг другу. Я тебе - вернуться в спорт. Я почти готов стать тренером. Ты мне вернуться к жизни.
        - И вы будете меня тренировать? - недоверчиво покосился Славка.
        - Буду, - ответил я, ещё не осознавая в полной мере, на что подписался. - И от семьи тебя никто не отрывает. Ты же все равно будешь рядом с ними. А когда они вырастут, ты будешь уже состоявшимся человеком, и будешь помогать им в полной мере.
        - Я подумаю, - Славка поднял стул, поставил на место. Из гостиной раздался требовательный детский крик. - Только не сейчас.
        На улице выглянуло солнце. Сразу вспомнилось, что сейчас лето. И вообще, что жизнь не такая плохая штука. Что нужно будет наведаться на работу, договориться о свободном графике, думаю, проблем не возникнет, учитывая, что нужен я там был лишь для подписей в документах. Потом зайти к тренеру, и трудоустроиться, я же обещал Славику. И сразу захотелось позвонить Мышке, рассказать, поделиться, но из трубки текли одни лишь гудки.
        Восемнадцатая глава
        Я запуталась. Не хотела никому говорить о своей беременности, но дала слабину, и теперь мама все знает. Её постоянные вопросы, взгляды, её сомнение сводили с ума. Я не представляла, каково мне станет выносить гнет чужого любопытства, когда узнают все. А самое главное, как отреагирует Руслан? Будет истерически хохотать? Спросит, от кого ребёнок? Я не знала. Поэтому трусливо молчала, надеясь, что все устаканится само собой, тем более мой живот не спешил превращаться в тугой мячик, как у Марины. Молчала и ждала.
        Главное, чтобы ребёнку было хорошо внутри меня. Чтобы он рос здоровым и крепким, защищенный моим телом весь положенный срок. А все остальное…потом. Тем более приятности случались - например, мне наконец перевели деньги за страховку. Например, Руслан сошёл с ума и вдруг решил, что я ему нужна. Это пугало меня больше, чем двадцать лет его ненависти. Это было слишком неожиданно. Нежданная блин, радость.
        - У тебя все хорошо? - спросила Марина.
        Все взяли моду спрашивать, насколько мне хорошо, словно сотни и тысячи сомнений, что меня терзали, отражались на моём лице. А избегать Марину не получалось, она нуждалась во мне, как и я в ней. Я нуждалась, но открыться не могла. Я так и не рассказала ей о первой своей беременности. О ней не знал никто, кроме меня, Руслана и пары врачей. Тайна, покрытая мраком и пылью забвения.
        - Да, конечно, - отозвалась я. - Марин, мне домой надо, Антон приезжает, волокита какая-то, связанная с разводом.
        Я не врала. Антон и правда собирался приехать с какими-то документами, которые я так и не подписала. Последнее СМС сообщало, что он уже подъезжает к городу. Я ответила, не желая вести его в квартиру, что буду ждать в центре. Центр - это единственное, что знал Антон в моём городе. Я шла по улице и рассматривала прохожих. И казалась себе особенной, отличающейся от всех остальных. Они были простые, а я особенная - во мне внутри маленькое сокровище, маленькая жизнь. Они обычные люди, я сосуд, до краев заполненный сокровищами. Сокровищами, к которым пока и сама не могла прикоснуться, но их ценности это не умаляло.
        Я прошла к кафе, в котором меня ждал Антон. Уже успел заказать мой любимый десерт, я улыбнулась. Все же человек, знающий тебя до самой твоей последней привычки, дорогого стоит.
        - Привет, - поздоровалась я.
        - Привет, - он легонько поцеловал меня в щеку, а я подумала, что мы постепенно научимся быть друг другу друзьями, а затем и посторонними людьми, стоит только дать времени пройти.
        Антон пододвинул ко мне тарелку, я повозила в ней ложкой, не чувствуя аппетита. Слишком много мыслей мучает, чтобы получать удовольствие от такого незатейливого процесса, как еда.
        - Свет, - привычно попросил он, - поехали со мной, - я привычно уже покачала головой, отказываясь это этого сомнительного удовольствия.
        Антон вздохнул, протянул мне документы. Документы на нашу квартиру, которую я с такой любовью когда-то выбирала. Я поняла, что сейчас мне придётся отказаться от неё совсем, окончательно и бесповоротно. Нет, я не так корыстна, как кажусь. Но отдавать своё гнездышко, в котором сама подобрала каждую деталь, было грустно. Я, не глядя, подписала. Рвать так рвать.
        - Мы же покупали её в браке. Я решил, что будет честно, если я переведу тебе половину стоимости.
        - Не надо мне льстить, - ответила я. - Я бы заработала такую сумму, только если бы работала лет десять, забывая есть и спать. Пока, Антош.
        Он улыбнулся, грустно, словно прощаясь. Сердце снова дрогнуло, но я знала, что делаю. По крайней мере, мне хотелось так думать. Я отодвинула тарелку с исковерканным десертом и вышла из кафе. Когда проходила мимо витринных окон, то увидела, что Антон все так же провожает меня взглядом. И почувствовала себя виноватой, словно не он, а я ему изменила, разрушив тем самым наш брак.
        А дома меня ждала мама. Сидела на кухне, чинно сложив руки на коленях. Пахло жареным мясом, чем-то пряным. В желудке заурчало.
        - А где Антон? - встрепенулась мама. - Я готовилась.
        - Мама, хватит звонить моему мужу. Бывшему! - вспылила я. - Нет Антона, закончился.
        И ушла, хлопнув дверью. Спряталась в комнате, опять с грустью вспомнив утерянную квартирку с зелёным двором, уютными комнатами, в которых каждый уголок был мне дорог. Вспомнила и разозлилась сама на себя. Мама продержалась пять минут. Затем пришла, постучала в дверь. Тихонечко, осторожно, боясь потревожить, но требуя внимания.
        - Свет! - негромко сказала она. - Я же добра тебе желаю. Я сама тебя растила одна. Ты думаешь, это просто? У ребёнка должен быть отец. Мне посчастливилось встретить Олега. Но так везёт далеко не каждой женщине, поверь.
        Я подошла к окну, не желая её слушать, посмотрела на пустой двор. Вот здорово было бы, если внизу стоял Руслан, уже привычно подняв голову, с горстью мелкой гальки в руках. Я бы взяла и сбежала к нему. И все было бы хорошо. Жили бы мы долго и счастливо и рожали красивых и здоровых детей, которые бы все повально играли в хоккей и любили толстых щенят. Я представила, и на душе стало щекотно. Только вот беда, когда Руслан звонит, я не беру трубку. И не знаю, как сказать ему, что я снова, нечаянно совершенно, беременна. И что не знаю, как нам жить, если я вся сосредоточена на своём животе, а он на своих горестях.
        Мама все говорила и говорила, я не выдержала, осторожно открыла дверь, за которой она стояла, прошла в гостиную, обулась.
        - Ты куда?
        - Гулять.
        - Пора взрослеть, Света. Бегать от проблем бесполезно, они догоняют.
        А то я не знаю, мам. Я знаю это, как никто иной. Но сидеть и вариться в собственном соку, не хочу, не могу больше. Разумеется, всего этого я не сказала. Я не знала, куда уйти, где взять просто и скрыться от себя, своих мыслей, своих проблем, которые, я понимаю, мелкие совсем, но мастерски отравляют жизнь. Я хочу улыбаться, хочу смотреть, как раздувается мой живот, в котором растёт ребёнок, и совсем не хочу думать о том, как быть.
        Я решила, что просто пойду и расскажу все Руслану. Даже думать не буду. Просто подойду и скажу - я беременна. А там, пусть делает что хочет: смеётся, плачет. По крайней мере, меня это мучить перестанет. Да, а потом пойду и скажу маме, что это не ребёнок Антона. Пусть уже успокоится и она, и моя совесть.
        На детской площадке возле дома Руслана, пользуясь хорошей погодой, играли десятки малышей. Я позвонила в домофон, но из него текли гудки. Посмотрела на время - скоро должен быть дома, выгуливать собаку. Хотела позвонить, но так и не нашла в себе смелости. Буду рубить с плеча, глядя в глаза.
        Потом снова глянула на площадку. И почувствовала свою сопричастность. Что я тоже мама. Что могу почти на законном основании пойти, сесть вон на ту полосатую лавочку и не чувствовать себя лишней на этом празднике жизни. Так я и поступила. Моим вниманием завладела девочка в белой панамке. Она была так очаровательна, что я просто не представляла, что скоро у меня будет такая же. Разнюнилась, расфантазировалась. Представила, как мы будем встречать Руслана после работы, а маленькая девочка с ямками на локтях и коленках, с младенческими кудрями будет идти ему навстречу, неуверенно ставя пухлые ножки. Представила, и слёзы навернулись на глазах. Потом пошла дальше, решила, где мы поставим кроватку. Комната у Руслана большая, удобная. Но потом, когда малыш подрастет, конечно же, надо будет найти квартиру просторнее. Может быть, даже в этом же доме, район очень хороший, зелёный, два парка рядом….
        Мечтать так сладко. Я настолько погрузилась в свои мечты, что даже поверила в их реальность. Даже захотелось поскорее рассказать Руслану, и купить уже эту кроватку, и родить кудрявую малышку. Оглянулась на подъезд, его ещё нет, возле дома на лавочке сидит девушка, темноволосая, на лице круглые солнечные очки. Я отвела взгляд. Посмотрела снова через несколько минут, увидела, что девушка встаёт кому-то навстречу. В тоже время раздался рокот мотоцикла, я привстала, Руслан едет. Натянула на лицо улыбку, пытаясь настроить себя на важный разговор. И прямо с этой идиотской улыбочкой на лице и смотрела, как девушка, которую я уже ненавидела, бежит навстречу моему гипотетическому мужу и вешается на его шею. И Руслан не выглядел смущенным. Он был рад видеть эту девушку. Улыбался ей, сверкая белыми зубами, придерживая её за талию.
        - Так мне и надо, - сказала я сама себе.
        - Что? - вскинулась одна из мам, сидевшая рядом со мной.
        - Да ничего. Все хорошо. Мечтать, конечно, не вредно, но неплохо бы и по сторонам смотреть.
        И пошла прочь, надеясь, что он не увидит меня, такого позора бы я не вынесла. И обидно становилось, и злость, едкая, противная, словно желчь, поступающая к горлу, душила, не давала дышать. Я ускорила шаг, чувствуя, что задыхаюсь и тошнота, реальная, ненадуманная, грозит выплеснуться наружу вместе с истерикой. Завернула за угол и согнулась, выворачивая свой и так почти пустой желудок, даже не думая о том, что меня могут увидеть, главное, что меня не видит он и эта его…девушка. Потом отдышалась, купила в магазине воды, жалея о том, что нельзя выпить и закурить сигарету. В городе уже начинался вечер, тёплый, безветренный. Тени удлинялись, грозя вскоре всех захватить в свой плен. Я постояла, посмотрела бесцельно на прохожих, достала телефон. Вспомнила, что Руслан и правда мне не звонит. Два дня как. Видимо, надоело слушать гудки, уговаривать меня надоело, когда есть другие, менее замороченные девицы. Я задушила в себе очередной виток истерики и набрала номер Антона.
        - Привет. Ты далеко уже уехал?
        - Нет.
        - Возвращайся, а. За мной.
        Через полтора часа я уже ехала в машине прочь из города. За окнами проносились пригороды, которых я не видела в упор.
        - Ты отдаешь себе отчёт в том, что я беременна? - в третий раз за десять минут спросила я.
        - Вполне, - ответил Антон. - У нас же все равно не получалось… Буду считать, что это наказание господне за все то, что ты из-за меня перенесла.
        Я подумала, что, наверное, просто прекрасно жить с человеком, который считает тебя и твоего ребёнка божьим наказанием. Зажмурилась. Антон улыбнулся и ободряюще потрепал меня по голой коленке. Я отодвинула ногу, почти прижалась к двери, чувствуя, как впивается в бок ремень безопасности. И посоветовала себе не вспоминать, как меня касался Руслан. В прошлый раз переломалась. Ещё лет десять, и переломаюсь снова. Потом ещё десять, и вообще буду вспоминать о своих терзаниях с улыбкой, с высоты своего жизненного опыта. Сотни женщин живут с мужьями, которых не любят, я тоже смогу. Зато мама… счастливая.
        Меня укачивало. Я закрыла глаза и откинулась на сиденье. Вспомнила, как уезжала отсюда несколько лет назад. Как стояла на перроне, жалась к чемодану, который был размером с половину меня. Глотала слёзы, смотрела на табло, ожидая поезда. И увидела его. Он шёл по перрону широким шагом, уверенно, я даже оглянулась, смотря, к кому он мог идти вообще. Судя по всему, ко мне. Я вытерла слёзы, торопливо, поздно, он наверняка их уже видел.
        - Убегаешь? - спросил он. Я вздернула подбородок. Мне не хотелось, чтобы он видел, насколько мне хреново. Насколько не хочется уезжать. Но я понимала, что все мои усилия тщетны. - Далеко собралась?
        - В Москву. Мне… работу предложили.
        Он посмотрел мне в глаза, он так давно этого не делал. Я сама его избегала. За последние годы мы виделись совсем редко. Он играл за какую-то именитую команду и на родине почти не показывался, я училась. А когда виделись, я просто чувствовала себя грязью под его ногами. Насекомым, севшим на его полированный ботинок. В каждом его жесте сквозило такое превосходство перед грязной мной… В последние годы я старалась избегать наших встреч как никогда раньше.
        Взгляд Руслана скользнул дальше, остановился на моём животе. Я даже втянула его неосознанно, кровь прилила к лицу, дышать нечем, словно не пасмурный ветреный день, а жаркий летний полдень. Захотелось сбросить с себя всю эту грязь, отмыться, только поздно.

        - Это ты дал мне денег на аборт, - воскликнула я в жалкой попытке обелиться.
        - А если бы не дал, ты бы не сделала?
        Я посмотрела на носки своих туфель. Смотреть ему в глаза не получалось, выносить его взгляд тоже.
        - Ты зачем приехал? Припекло высказаться? - глухо спросила я.
        Он помолчал, посмотрел на меня, лениво даже, я каждой клеточкой тела чувствовала этот осмотр и боролась с желанием убежать прочь. Потом напомнила себе - я и так убегаю. Надо просто дождаться поезда.
        - Держи, - сказал Руслан. Посмотрела - в его руке протянутый паспорт. Мой. С вложенным в него билетом. - Ты забыла, а я как раз заехал. Ты же понимаешь, у папы нога сломана…
        Я забрала паспорт, краснея, коснувшись нечаянно его руки, первый раз за многие месяцы. Запихнула в боковой карман рюкзака. Руслан не уходил, стоял, смотрел на меня. А потом приподнял мой подбородок пальцами, склонился и поцеловал. Мне хотелось оттолкнуть, ударить… Хотя вру. Опять себе вру. Мне хотелось, чтобы забрал меня отсюда, с этого продуваемого всеми ветрами перрона, забрал, и никуда больше не отпускал, и целовал, целовал…Дальше я в своих мыслях не заходила.
        Поцелуй был совсем лёгкий, едва ощутимый на губах. Я поняла, что он сейчас отодвинется, потянулась к нему всем телом, даже на цыпочки встала. Хотела коснуться его, но подняла руки и тут же их опустила. Не хватило храбрости. А он отстранился от моего лица, снова посмотрел, глаза в глаза.
        - Вот что могло бы получиться, - он отодвинулся совсем, навсегда, как тогда думала я. - Счастливого пути.
        И ушёл. Я смотрела в его спину и боролась с желанием бросить чертов чемодан и бежать за ним. Но тогда я чётко понимала, что один поцелуй ничего не значит. Надо просто вспомнить это сейчас, уяснить, вбить себе в голову. Аксиома.
        Я вернулась в будущее, которое было нисколько не слаще прошлого, открыла глаза. Мы уже подъезжали к мосту, вот пересечем реку, и, считай, город остался сзади. На мосту был затор, машины передвигались только по двум полосам, виднелась спецтехника и рабочие в оранжевых жилетах. Мне почему-то вспомнилась Анька, понуро сидящая в кафе, жалеющая о том, что не смогла выскочить замуж за Руслана, повесить на него своего ребенка, нисколько не терзаясь угрызениями совести. И представилось, каково было бы Руслану, если бы обман вскрылся, каково было бы мне знать, что он счастлив, что у него ребёнок. Мой ребёнок, растущий в моём животе, Руслана, он больше ничей.
        - Ты думаешь, это честно? - растерянно спросила я.
        - По отношению к кому?
        - Ко мне. К тебе. И Руслан…он же имеет права знать, что у него ребёнок есть, у него ведь ни одного якоря в этой жизни, кроме собаки, ты понимаешь?
        - На твоём месте о его благополучии я бы не переживал, - намекнул мне Антон про инцидент на свадьбе. - Взрослый мужик, чай от тоски не зачахнет.
        Я попыталась успокоиться. Расслабиться. Мы уже въехали на мост и теперь ползли в час по чайной ложке. В прошлый раз я убегала куда быстрее. Дыши. Просто дыши глубже. Мне не привыкать совершать ошибки. Главное, самой себе потом доказать, что я права, и чтобы остальные не догадались, насколько хреново внутри.
        - Смотри, Коля! - вдруг закричала я, сама от себя не ожидая.
        - Где? - удивился Антон.
        - Да вот же, - ткнула я пальцем в стоящего впереди на обочине знакомого мне алкоголика. На его груди красовалась большая картонная табличка. - Горбатого могила исправит, - прочитала вслух я. Так себе знамение, я даже обиделась.
        Девятнадцатая глава, последняя
        Меня переполняли эмоции. Захлестывали, грозя перелиться через край. Ими хотелось поделиться, пока не разорвало. И именно с Мышью, ни с кем другим. Не хотелось звонить Серёге, маме, хотелось звонить Светке. Вот только трубку она не брала. Я сопротивлялся сам себе долго. Очень долго. Минут сорок. Все то время, пока Бублик обнюхивал кусты на пустыре. А потом сдался.
        - Жди меня дома, - сказал я псу и отвел его в квартиру.
        Он понуро согласился. Я умылся ледяной водой, надеясь, что она приведёт меня в чувство. Не помогло. Да и бог с ним. Завёл машину, тронулся, стараясь не гнать. Припарковался во дворе, едва не снеся клумбу, удостоился гневного взгляда местной общественности. Взбежал по лестнице, даже не обращая внимания на ноющее колено. Позвонил в дверь. Открыла Татьяна Сергеевна.
        - Здрасте, - поздоровался я и улыбнулся. То, что дамы неравнодушны к моей улыбке, я уяснил ещё в восемь лет и с тех пор бессовестно этим пользовался. - А Мышь… Света дома?
        - Нет, - удивилась она.
        - А где?
        - Уехала… с мужем уехала.
        Я буквально услышал звон, с которым рушились мои стеклянные замки, хороня меня под собой. И моя радость, которую я нес сюда, вдруг съежилась, сдулась, стала такой незначительной.
        - Сбежала. Опять сбежала, - констатировал факт я.
        - Да, - согласилась Татьяна Сергеевна.
        Я сполз по дверному косяку на пол. Уткнулся в лицом в колени. И такая растерянность, что делать - неизвестно. И это пугает, бесит даже.
        - Руслан, - сказала вдруг Татьяна Сергеевна и погладила меня по затылку, так, как порывалась делать в детстве до тех пор, пока я не заявил, что такого рода ласки от разлучницы мне принимать неприятно. - Она только полчаса как уехала. Ты догонишь.
        И я подумал - догоню. А потом сверну шею. А уж со свернутой шеей больно не побегаешь. Сбежал по ступеням, забыв попрощаться, завёл мотор и дёрнулся вперёд, таки снеся клумбу. Часть цветов перемялась, белые лепестки испачкались, перемешались с зеленью и землёй. Я открыл окно, посмотрел на огорченных бабулек.
        - Я вернусь и все исправлю, даже цветы посажу, - обещал я, веря, что на самом деле это сделаю. Лишь бы Мышь отловить, не дать уехать в очередной раз.
        Я гнал на такой скорости, на какой не ездил уже давно, даже когда втайне мечтал разбиться на мотоцикле. За городом сегодня было почти пусто, ехал я быстро, боялся только, что муженек её увозит на такой же скорости и у меня не получится догнать.
        Увидел её недалеко от моста. Она шла по дороге с пустыми руками, уставившись в землю обочины под ногами, пинала порой камешки. Только рюкзачок маленький за плечами и вселенское уныние на лице. Я почувствовал такое облегчение, что решил не сворачивать пока ей шею. Успеется, в конце концов, дело не хитрое. Посигналил, остановился, открыл дверь приглашающе.
        Мышка глянула на меня не менее хмуро, чем до этого на асфальт. Села, дверью хлопнула.
        - Горбатый это мост, - заявила она, приведя меня в замешательство. - Долбанный мост.
        И откинулась на сиденье, закрыв глаза. Потом открыла, посмотрела на меня недоуменно.
        - Ну мы поедем домой или нет?
        Я развернулся через двойную сплошную под дружный рев клаксонов и повез Мышь домой. Она сама снова глаза закрыла, может, даже уснула. Я молчал, боясь, что если открою рот, то начну кричать и окончательно все испорчу.
        Мышь сказала домой, но не сказала куда. По умолчанию я привёз её к своему дому.
        - Приехали, - сказал я.
        - К тебе? - удивилась она. - А где девица?
        Я понял, что снова закипаю, что снова близок к тому, чтобы свернуть её тонкую белую шею. Но одновременно озарило - видела девушку, значит, приходила ко мне, точно приходила!
        В квартиру мы поднялись в молчании. Бублик помахал хвостом и спрятался на кухне под столом, словно чувствуя всю тяжесть невысказанных друг другу слов. Меня кидало из огня в полымя, я то радовался, что она рядом, то вспоминал, что она все же хотела уехать, и злился.
        - Выпьешь? - как можно более миролюбиво спросил я.
        - Неа, - меланхолично отозвалась она.
        Прошла в гостиную, села на диван, ладони на коленях сложила. Я сел рядом, чувствуя себя все более глупо.
        - И что, - не выдержал я, - так и осталась бы с ним?
        - Блин, как видишь, я тут сижу! - разозлилась Мышь.
        Повернулась ко мне, глаза пылают, грудь под лёгкой блузкой вздымается. И я вспомнил другой, куда более простой и приятный способ общения. Способ согнать невроз и раздражение. В очередной раз почувствовать её рядом, себя внутри неё. Факт - занимаясь сексом, мы ладили как никогда. И подмял её под себя, чувствуя, как горит, соприкасаясь, кожа, как она обмякает, словно тает. Торопливо расстегнул блузку, юбка смялась и задралась, я даже вижу край кружевных трусиков, которых на ней уже определённо быть не должно, снять их, долой.
        Мышь остановила мою руку, не даваясь подняться вверх по голому бедру. Я буквально слышал, как кровь стучит в ушах, остановка вызывает стон, боль во всем теле. И смотрит Мышь так серьёзно, словно не лежит подо мной с задравшейся юбкой.
        Пусть закроет уже глаза, не смотрит, душу выворачивая! Я поцеловал её, губы под моими раскрылись, выпуская внутрь, даже застонала, сводя чуть слышным стоном с ума. А потом вывернулась, из-под моих рук, из-под моих губ, ладонями в грудь уперлась, пытаясь отодвинуть, а на мне уже практически трусы горели, Мышкино маленькое тело всегда с ума сводило, и началось это, наверное, задолго до того, как я сам это факт осознал.
        Я сломал её сопротивление, но целовать не стал, уткнулся лицом в её шею, чувствуя, как бешено бьётся на ней жилка.
          - Что? - спросил её я, стараясь держать себя в руках. - Что опять не так?
        - Я не буду с тобой спать, я от тебя беременею!
        Я почувствовал, как отпускает, от Мыши я мог ожидать чего угодно, а эта проблема вполне решаема.
        - Презервативы, - начал я, но Мышь перебила, и в голосе её была истерика.
        - Да я уже беременна! - крикнула она.
        - Тем более чего бояться? - обрадовался я и потянулся уже к её трусам, отодвигая, удерживая её руки. А потом осознал. - Что?
        Она оттолкнула мои руки, встала, одернула юбку. Посмотрела на меня, все ещё сидящего с ошарашенным видом сверху вниз.
        - Теперь спроси, от кого ребёнок.
        И прошла в ванную, закрылась, щелкнув задвижкой. Я понял, что надо как минимум что-то сказать, пусть и сдуло все слова из головы нахрен. Ни одного мало-мальски подходящего не находилось. Я прошёл за ней, постучал в дверь. Тишина.
        - Свеет, - позвал я.
        И что дальше говорить? Спрашивать, от кого ребёнок? Нет, я ещё жить хочу. Счастливо, по возможности. Со всеми своими органами, особенно, с половыми. Будет ли она делать аборт? Я задумался, как сам к этому отношусь. Нет, однозначно нет. Но что решит она? Понятно одно, лучше не смеяться и не задавать глупых вопросов. Учусь, блядь, на своих ошибках.
        - Света? Что ты…что мы будем делать?
        А она все молчит. Хоть бы воду включила, чтобы я знал, что она там живая, не умерла, не испарилась, не трансгрессировала, блин. Так тихо, что слышно, как пыхтит Бублик на кухне, как стучит сердце моё. А её не слышно. На место растерянности пришла злость. Я не любил чувствовать себя нелепо, а именно так и чувствовал себя за закрытой дверью. Плюс примешивался иррациональный страх за Мышь, словно в моей ванной с ней могло случиться нечто страшное.
        - Если не откроешь дверь, я её сломаю, - сказал я, действительно примериваясь, как ловчее выбить дверь, не покалечив стоящую за ней Мышь.
        И тогда задвижка снова щелкнула, дверь медленно распахнулась. Мышь стояла с растерянным видом посреди ванной, глаза - блюдца. В них плещется страх и растерянность, такие, какие, наверное, мне никогда не доводилось испытывать. Кожа, и обычно светлая донельзя, сейчас стала бледной в синеву. Такой я её ещё не видел.
        - У меня кровь, - шепнула она одними губами.
        - Где? - я заметался взглядом по её лицу, рукам. И потом только понял. - Блядь.
        Подхватил на руки, выбежал из квартиры, забыв её запереть, вызвал лифт, понял, что ехать он будет целую бесконечность, побежал по лестнице с Мышью на руках, чувствуя, как стреляет острой болью изувеченное колено. Не важно, потом все потом.
        Усадил её в машину, застегнул ремень и рванул.
        - Куда, в какую больницу?
        - В нашу, только быстрее, быстрее.
        - Потерпи, ещё три минуты.
        Она спрятала лицо в ладонях, а я не мог ей этого позволить, мне важно было на неё смотреть, именно сейчас, даже страшно, что её глаза могут прятать. Я отнял её руки, такие холодные, ледяные почти, сжал их одной своей рукой, пытаясь отогреть. Она плакала. Молча. Я перевёл взгляд на дорогу вовремя, вылетел на красный, едва не снеся бабскую малолитражку, зато сберег для нас ещё тридцать секунд.
        - Я-то потерплю, - наконец сказала она. - Я сколько угодно могу терпеть. Но вот он…Руслан, во мне уже два ребёнка погибло, пожалуйста, не допусти, чтобы это случилось снова, пожалуйста!
        Вот сейчас порвать хотелось кого-нибудь. Убить. Если бы знать, что это поможет. Вот убью идиота на джипе, который мешает проехать мне на красный, и Мышь реветь перестанет, и все наладится. Её беременность была для меня пока чем-то недосягаемым, непостижимым. Не верилось, что в плоском Мышкином животе живёт маленький человечек и что он может погибнуть. Для этого надо было сначала признать, что он вообще существует, а тут Мышь ревет - и ни о чем не думается.
        - Да что же там, блядь, - крикнул я и вышел из машины.
        Прошёл к джипу, хотел вытащить водителя из машины и пинать ногами, но он был не при чём. Две машины не поделили перекрёсток, и их водители кричали друг на друга, настаивая на вызове ДПС. Я понял, что это надолго, мне сейчас и пять минут долго, что уж говорить о той, что сидит в моей машине и смотрит на меня огромными глазами, нутро вынимая так, словно я могу махом решить все её проблемы. Я пнул колесо, пожалел об оставшемся у дома мотоцикле. Открыл дверь.
        - Давай дворами добежим, даже быстрее получится.
        - У меня же… кровь.
        - Да блин, на руках я тебя понесу.
        Подхватил на руки, такую маленькую, такую лёгкую, а ведь внутри неё ещё один человек, матрёшка, блин. Пересек проезжую часть, лавирую между стоящими машинами. И побежал дворами. Мышь зубы стиснула, глаза зажмурила, по дурацкой своей привычке.
        - Знаешь, - сказала вдруг она, когда я был уже готов выть от боли в колене. - Когда умер папа, я в больнице лежала. Поэтому… не приехала. Ребёнка… родить пыталась. И родила. У него пальчики были тонкие такие, и сквозь кожу было все вены видно. И кожа такая тоооонкая, кажется, прикоснись - и порвется. А я смотрела на него и думала, что, если бы не тяжесть всех совершенных мной ошибок, он бы не умер. Если бы моя матка не решила вдруг, что не создана для того, чтобы вынашивать детей. Если бы я не убила того, самого первого малыша…
        Мне хотелось, чтобы она заткнулась. Перестала говорить. Не будила во мне вину. Не заставляла меня представлять маленькую Мышь с торчащим вперёд животом, комично смотрящимся на её худом теле, с животом, внутри которого погибает ребёнок. Ребёнок, которого Мышь так хочет. И сжалось сердце, и бежать захотелось ещё быстрее, чтобы уж в этот раз было иначе. Я не знал, нужен ли мне ребёнок. Но точно знал, что он нужен ей.
        - Не могу больше, - продолжила Мышь. - Ничего не хочу, устала. И от ненависти твоей устала. Не могу больше притворяться, и сил нет. Научи меня ненавидеть, а? Так, чтобы на следующие десять лет хватило.
        - Помолчи, пожалуйста, - ласково попросил я. - Хотя бы пока я тебя несу. Вон уже больница твоя, сейчас доставим тебя и все будет хорошо, все будет замечательно.
        Зашёл во двор больницы, потерял несколько секунд на то, чтобы определиться, в какой корпус Мышь нести. Подбежал к женщине на посту.
        - У нас тут… беременная, - запнулся я. - У неё кровь. Там прямо кровь.
        - Сажайте свою мамочку, - пропела медсестра, вызывая у меня недоумение. - Сейчас врача приведу.
        И ушла, скрывшись в лабиринте коридоров. Было до жути тихо, чуть слышно гудел вентилятор за стойкой, с улицы доносились неразличимые голоса. А здесь тишина, словно повымерли все. Только Мышь носом хлюпает.
        - Не плачь, - снова попросил я, присел перед ней на карточки. - Ну что вот ты ревешь? Сейчас вот врач придёт, и все наладится.
        Она посмотрела на меня серьёзно, из-под ресниц, слипшихся в стрелки, глаза чуть покраснели от слез. Подумала немного.
        - Надо обещать, - говорит так тихо, что едва слышно, словно боится нарушить нежилую тишину этого места. - Пообещать что-то важное взамен. И тогда судьба смилостивится.
        Я подумал - что я могу обещать? Сам факт торговли с судьбой вызывал у меня нервный смех, но Мышь, блин, не шутит. Верит.
        - Хочешь, я обещаю, что больше не буду тебя ненавидеть?
        - А ты сможешь?
        Так спросила, словно я и правда ненавидел её так, что каждый её вздох причинял мне боль. Глупая Мышка. У меня даже в горле запершило, как на свадьбе Маринкиной, если я сейчас разревусь, это будет полным аутом. Зато, пожалуй, Мышь поверит в серьезность моих намерений.
        - Смогу, - торжественно объявил я.
        Мышь кивнула, принимая моё обещание. Где-то в глубине по коридору отвратительно заскрипело, из-за поворота показалась медсестра с инвалидным креслом. Мышь пересела, и её увезли, мою попытку следовать с ней пресекли на корню.
        Я сел на стул, вытянул наконец ногу, которая буквально горела, мешая думать. Вспомнил про Мышь. Интересно, что обещала она? Я вдруг понял, что там, в одном из стерильных кабинетов, пахнущих лекарствами, решается, будет ли жить наш, подумать только, общий с Мышью ребёнок. Интересно, какие мысли крутятся в её голове? Что она готова отдать за жизнь своего ребёнка? Судя по её отчаянию, многое. И сразу стало таким мелочным моё обещание. Нечестным. Это Мышь считает, что я её ненавижу. А я-то и тот, кто там наверху рулит нашими судьбами, знаем, что это неправда. Что ненависть исчезла, испарилась, рассосалась. Значит, я пытаюсь судьбу обмануть.
        - Я вернусь в хоккей, - торопливо зашептал я, надеясь, что обещать ещё не поздно. - Я выращу из Славика самого крутого хоккеиста десятилетия. Я буду самым лучшим папой для нашего малыша. И для всех остальных тоже, потому что никуда больше Мышь не отпущу.
        Потом подумал и добавил ещё для вескости:
        - И больше не буду называть её Мышью.
        Не выдержал и, прихрамывая, пошёл туда, куда увезли Свету. Мимо дверей с табличками на них, навстречу людскому гомону. Остановился, растерявшись, не зная, куда идти теперь. Через несколько минут одна из дверей открылась, и оттуда вывезли Мышь на том же скрипучем кресле. Я со страхом вгляделся в её лицо. Ревет. Ревет, блядь. Мало обещал, больше надо было. Врач, вышедший за ней следом, отвел меня в сторону, не дав даже подойти к Мы…Свете.
        - Мы её сейчас положим на неделечку, не больше. Так что панику с лица убирайте, езжайте домой за зубными щётками, тапочками и прочими халатами.
        - Я не понял, - растерялся я. - Это что, все хорошо?
        - Небольшая отслойка плаценты, с ребёнком все в норме, полежит, прокапаем и выпишем, такое случается. Повода для паники я не вижу.
        Я даже не понял, отпустило меня или придавило, наоборот, огромным камнем под названием ответственность, только-то осознал, что Свете и ребёнку сейчас ничего не грозит.
        - Ты чего ревешь-то, Свет? - спросил я, беря её руки в свои.
        - Потому что все хорошоооо, - заплакала она ещё сильнее.
        Я присел рядом, позволил ей уткнуться в моё плечо. Если в человеке столько слез, то им однозначно надо выплеснуться, пока человек не лопнул. Светка хлюпала носом ещё минут пять. Потом попросила у медсестры бумажку с ручкой и деловито набросала трехметровый список всего, что ей в эту неделю может тут понадобиться. Ей-богу, у меня и за месяц такого списка не набежит, но привезу, только бы больше не плакала.
        Список перекочевал в мои руки, Светку повезли дальше. На неделю, блин, от меня.
        - Свет, - вдруг вспомнил я.
        Медсестра остановила коляску, Света обернулась, вопросительно приподняв брови. Я решился.
        - Теперь тебе придётся выйти за меня замуж. Я обещал.
        - Ну, если обещал, то конечно, - рассмеялась моя будущая жена и исчезла в недрах больницы.
        Я вышел на улицу. Все ещё светило солнце, забыв спрятаться за тучами, забыв, что вечер уже наступает. На улице было тепло, безветрено. И на душе у меня было…солнечно. Хотелось прыгать и орать, и пусть щелкает себе больное колено. Я сбросил пиджак. На рубашке алело уже подсохшее пятно Светиной крови. Я зачем-то потер его пальцем и понял вдруг, что уже скучаю по Светке, хоть и расстались лишь несколько минут назад. Отошёл в сторону, посмотрел на многочисленные окна. За каким из них она лежит, бережет нашего ребёнка? И тут одно из них открылось. Света помахала мне рукой.
        - Руслан! - крикнула она. - Ещё булку хочу. И варенье, малиновое!
        - Хорошо! - ответил я.
        Окно закрылось, я постоял ещё несколько минут и пошёл прочь. Подумал, что машину, наверное, увезли на штрафстоянку, бог с ней, потом заберу. Что из квартиры могли вынести плазму. Ничего, главное, чтоб Бублика не вынесли, а такой вредный пес точно никому не нужен. Маме надо позвонить. Рассказать, что в конце зимы она станет бабушкой, и попросить варенья. Малинового.
        Эпилог
        Я проснулась от страха и боли. Пожалуй, страх мучил сильнее, несмотря на то, что боль перекатывалась волнами по всему телу, то сосредотачиваясь в паху, то отдаваясь в копчике, в голове, даже в кончиках пальцев. Открыла глаза и на мгновение потерялась. Комнату на первый взгляд совершенно незнакомую затапливал серый рассвет, выхватывая углы, трубу вдоль потолка, вентиляционную шахту. Немного мутило, в голове отдавался набатом каждый мой вздох, лишь через несколько мучительно долгих секунд я поняла, что случилось. Я родила.
        Осознание этого факта вызвало ещё больший страх, даже панику, неудержимую, сметающую все на своём пути, словно лавина. Я села на постели, огляделась. Палата на четверых человек, две кровати пустые, на ещё одной кто-то, неугадываемый в сумраке, спит, повернувшись ко мне спиной. Но это все не важно. Рядышком, совсем близко, стоит кювез, в котором мой ребёнок. И надо подойти и посмотреть, и страшно так, что колени подгибаются. Но жизненно необходимо, ещё минуту такого состояния мне не просто перенести, сердце остановится.
        Я решилась и сделала шаг. Склонилась над младенцем, стараясь разглядеть в неверном свете. Он дышит? Он живой? На мгновение мне показалось, что нет, я почувствовала, как выключаюсь, сминаюсь бесформенной кучей, словно стержень вынули. А потом он…зашевелился. Заерзал, словно пытаясь выпутаться из неудобной, сковавшей его пеленки. Заворчал еле слышно.
        Мне капнуло на руку, которой я вцепилась в бортик его постельки. И только тогда я поняла, что плачу. Непонятно отчего - то ли от страха, то ли от облегчения. А малыш кряхтел все громче, заворочался ребёнок другой девушки. Я поняла, что сейчас надо просто взять его на руки. Утешить. Что, кроме меня, этого никто не сделает. Он мой. Только вот недавно был частью меня, а сейчас лежит вот, вполне себе отдельный человечек. Уму непостижимо.
        Я осторожно, придерживая голову, взяла его на руки. Такой лёгкий, а держать на руках жутко. А вдруг уроню? Шагнула к постели, легла, положила его рядом с собой. Взяла телефон, на нем двадцать семь пропущенных звонков и девятнадцать СМС. Посмотрю потом. Не удержалась и посветила на лицо ребёнка.
        Он сморщил носик, ему это не понравилось. Запыхтел, пытаясь высвободиться, открыл глаза. Они были подернуты младенческой дымкой, но я была уверена, что будут же такими же чёрными, как у Руслана. Его папы. Мне снова стало смешно от серьезности приобретенного нами статуса. Родители, подумать только.
        Малыш все ерзал, ему не нравилась его пеленка. Мне тоже. Я с трудом отыскала её угол, запеленали его на славу, вытянула его и освободила своего ребёнка. Затем расстегнула халат, младенца хотелось чувствовать всего, своей кожей. Осязать, осознавать, принимать. Всего, целиком, все четыре с трудом из себя вытолканных килограмма. Придвинулась ближе к нему, провела рукой по гладкой теплой спинке, почти наполовину закрытой огромным подгузником. Накинула на него своё одеяло, чтобы не замёрз. И так хорошо стало в этом гнездышке, и пусть болит все, неважно. Оно того стоит.
        Ребёнок все не унимался. Почувствовав мою кожу, разволновался ещё сильнее.
        - Кушать хочешь? - спросила шепотом я.
        А он точно знал, чего хотел. Стоило лишь подставить ему грудь, как он повернулся к соску, захватил его в рот и начал сосать, сосредоточенно сопя. Кулачки сжал, глазки закрыл, расслабился всем телом. И меня тоже отпустило. Я подсвечивала на его лицо телефоном, когда на нем загорелся очередной вызов.
        - Алло, - шепотом ответила я.
        - Ты почему трубку не брала? - взорвался Руслан. - Я же волнуюсь!
        - Я спала, - улыбнулась я. - А сейчас кормлю грудью твоего сына.
        Руслан замолчал. Я тоже, наблюдая за тем, как ребёнок засыпает.
        - Пальчики посчитала? - спросил Руслан, вызвав у меня смех. - Точно мальчик? В памперс заглядывала? А сфотографируешь? Когда выпишут? А когда можно будет заниматься сексом?
        - Эй, не все сразу! Я же только пять часов как родила.
        Мы снова помолчали. По коридору прогрохотала тележка, роддом просыпался. А ребёнок уснул, выпустил сосок.
        - Покажи в окно, - наконец попросил Руслан. - Мы все тут.
        - Кто все? Я же просила никому не говорить!
        - Свет, ты рожала сутки, я должен был сказать всем, что тебя НЛО похитило?
        Я встала, запахнула халат, выглянула в окно. Выпал снег, беспощадно истоптанный целой толпой моих близких. Обе мамы, моя и Руслана, Маринка, без мужа, видимо, Сергей сидит дома с моей крестницей, у которой режется зуб, мой муж и ещё десяток людей. Даже Бублик, и тот тут. Боже!
        - Покажи! - снова потребовал Руслан, размахивая букетом цветов.
        Я вернулась к постели, осторожно взяла ребёнка, на котором был один лишь памперс, и поднесла к окну. Все заулюлюкали, замахали руками, новоиспеченные бабушки расплакались.
        - Все передают, что он безупречен, - сообщил муж в трубку. - Бабушки авторитетно заявили, что более прекрасного младенца они в жизни не видели. От себя заявляю - уже хочу ещё одного.
        - Ну уж нет, - ответила я. - Мне пока и этого достаточно, мы этому ещё имя не придумали. На основании того, как ты обозвал свою собаку, имя выбираю я.
        - У тебя нет выхода, - снисходительно заявил Руслан. - Ты же от меня беременеешь.
        Я улыбнулась, погладила ребёнка по тёмным волосикам. Кто он? Может, Егор? Или Роман? Максим? А может, Олег? Маленький Олежек. Такой же сплотивший семью, как его дед, которого он так и не увидел.
        - Олежек, - сказала я. - Олег Русланович.
        Мы снова помолчали, я слышала, как возбужденно переговариваются родные недалеко от Руслана. Наверное, будут накрывать стол, будет огорченно стонать Маринка, чья дочь мучилась животом и не позволяла есть маме ничего, кроме постной еды. Наверное, скоро мы будем причитать вместе.
        - С днём всех влюблённых, - сказал Руслан. Я вспомнила, что и правда умудрилась родить четырнадцатого февраля. - Я люблю тебя.