Проданная Кира Шарм
        Бывает в жизни так, что вам приходится терпеть унижения. И даже не ради себя, а ради близкого вам человека. И даже то, что вас продают, как вещь, не может изменить вашего решения. Приходиться возвращаться под безжалостные взгляды людей, которые вас знали совсем в другом статусе. А мужчине, который по воле случая стал вашим хозяином, совершенно наплевать на ваши чувства.
        Кира Шарм
        Проданная
        Глава 1
        - Пять миллионов раз!
        В зале буквально застыла тишина.
        Кажется, никто и не дышит, не то, что не двигается.
        Все превратились в застывшие скульптуры
        И только я, вернее, розовые бриллианты на моем колье продолжали жить своей ослепительно яркой жизнью, переливаясь и играя в ярком свете, направленном мне на грудь, чтобы подчеркнуть их красоту.
        Самый желанный и неожиданный лот на этом закрытом аукционе для избранных. Творение из давно утерянной, но не забытой коллекции давно покинувшего этот мир известного ювелира.
        Даже я обалдела, когда мне сказали, что именно я должна надеть.
        И, хоть драгоценности для меня не такое уж запредельное чудо, от которого я бы свалилась в обморок, в отличие от многих девчонок здесь, но даже я забыла о времени, перестав дышать и восторженно разворачивая колье под светом ламп.
        Оно реально - просто удивительное! По-настоящему живое! Как будто искорки живого света слились с пламенем. От такого трудно отвести глаза…
        Нежная россыпь почти крохотных розовых бриллиантов, но завораживает, заставляя влюбиться сразу же и бесповоротно! Эх, если бы я все еще была в том положении, когда могла носить и покупать украшения и драгоценности! Тогда не задумываясь бы променяла все, что было у меня в огромной шкатулке на одно это колье!
        Но, увы. Я давно не ношу украшений, а все содержимое шкатулки давно ушло с молотка.
        Да и я сейчас здесь вовсе не гостья. И даже не модель на самом деле. И не приглашенная звезда, вот так. Модель - это моя подруга и соседка по съемной комнате, Каролина.
        А я… Я благодаря ей просто разношу шампанское на аукционах. Она здесь - похоже, таки главная звезда, раз должна была облачиться в эту красоту. Неужели все-таки поддалась на приставания Гурина, хозяина аукциона? Он, мужчина, конечно, видный, но та еще сволочь в плане девочек! И просто так вряд ли отдал бы ей этот лот! Хотя… Может, это он так все еще заигрывает и пытается ее заполучить…
        Как бы там ни было, а стою сегодня перед публикой в облегающем телесном платье с сумасшедшим просто декольте - именно я. Платье облегает меня, как перчатка, а по цвету совершенно сливается с кожей, - чтобы ничто не мешало насладиться красотой камней.
        Каролина до последнего держалась со своим насморком, но уже на самом выходе из дома температура победила - ее качнуло так, что пришлось ловить и укладывать в постель.
        Другой замены просто не было, да и фигуры у нас с ней практически одинаковые, а это платье было именно требованием продавца.
        Ну, и к тому же я, наверное, единственная, кому Каролина доверяет. Другие обязательно воспользовались бы возможностью подсидеть подругу.
        Не сказать, чтобы я не мечтала стать моделью.
        И вот даже сейчас, любуясь на себя в гриме, который практически полностью изменил мой привычный вид, сделав кожу ровной и персиковой, подчеркнув глаза так, что они кажутся огромными, на все лицо, выделив в меру пухлые губы нежно-розовым перламутром, в тон камням, я даже зажмурилась.
        Будто не на себя смотрю, - на дивную красавицу, незнакомку.
        А ведь я вполне могла бы блистать… Когда-то подиум был моей мечтой…
        - Великолепно, - в гримерку, как всегда, без стука, на правах хозяина, вламывается Гурин. - Это просто чудо… - его руки бесцеремонно начинают перебирать тонкое плетение колье на моей груди - только смотрит он совсем не на камни, а гораздо ниже, как бы невзначай задевая мои соски костяшками. - Серебрякова, да? - его глаза темнеют, а характерно участившееся дыхание сразу выдает, что интересуют его совсем не камни. - Ты просто прирожденная модель! Напомни, почему ты да сих пор не участвуешь в показах?
        Вот именно поэтому.
        Тяжело вздыхаю, отводя глаза от налитого похотью взгляда мужчины.
        Потому что простым девушкам, без денег и без связей практически невозможно оказаться на подиуме без того, чтобы по дороге не оказаться в чьей-нибудь постели. Все воспринимают модель как игрушку, как сексуальное развлечение, как будто это входит в комплект профессиональных качеств. А после показов - и того хуже. Если на тебя положит глаз какой-нибудь из тех, кто считают себя хозяевами жизни - все. Либо уходить, либо стиснуть зубы и соглашаться.
        Хотя… Каролина, в принципе, и не против такого расклада. Да наоборот - многие как раз за этим сюда и идут, - чего уж тут скрывать?
        Но этот путь совсем не для меня…
        Я лучше буду тяжело работать, чем вот так…
        Отшатываюсь, понимая, что еще одну мечту приходится безвозвратно похоронить, - в те времена, когда у нас были деньги и положение эти грязные приставания мне не грозили, но теперь… Теперь я просто обычная девушка, практически без гроша за душой.
        Так что нужно быть аккуратной и думать на десять шагов вперед.
        А еще - не провоцировать Гурина, у которого я все-таки зарабатываю.
        Хотя я с огромным удовольствием зарядила бы ему сейчас по его самодовольной роже!
        - К платью прикасаться нельзя - бормочу вместо этого, опуская глаза на его наглые руки, уже готовые смять мою грудь. - Следы останутся…
        Хозяин недовольно морщится, снова перемещет руки к колье, опять играя камнями, - но на самом деле все так же пялясь в ложбинку между грудей, - так, что я тысячу раз успеваю почувствовать себя раздетой и облапанной.
        - Ладно, Серебрякова, - хрипло выдыхает он. - Готовься пока. Чтобы блистала мне на аукционе! А после принесешь мне в кабинет шампанского. Ты же его у нас разносишь, верно? Ну, - так твоя работа! На двоих принесешь, - Гурин подмигивает мне с таким видом, как будто я сейчас должна грохнуться в обморок от такой невероятной милости. - Отметим твой дебют, прикинем дальнейшие планы…
        Черт!
        Вот же черт, - и почему Каролинку именно сегодня угораздило свалиться!? Я ведь так держалась за эту работу - столько, сколько платят здесь, особенно расщедрившиеся после удачной покупки покупатели, где-то еще заработать трудно… А ведь Гурин не просто вышвырнет, если ему что-то не понравится, - он же вышвырнет так, что никуда после не возьмут!
        Ладно - пытаюсь себя успокоить. Ничего страшного пока не случилось.
        Аукцион пройдет, и, если удачно, то его самого обступят готовые на все модельки и, надеюсь, к тому времени Гурин успеет обо мне забыть.
        Глава 2
        Ну, а если нет, - придется притвориться, что Каролинкина зараза и на меня перекинулась. Слезящиеся глаза, распухший нос - с этим уж я как-то справлюсь! Особенно теперь. Когда все в лютой панике от надвигающегося вируса!
        Но, стоит мне только остаться одной, как я снова забываю обо всем. Любуюсь пламенем, всполохами мерцающим на моей груди и чувствую, будто попала в сказку. Определенно, в камнях таки действительно есть магия!
        - Пять миллионов евро! Кто больше?
        Гурин сам лично решил продавать этот лот. Но, по крайней мере, сейчас он единственный, кто смотрит не на меня. Надеюсь, в пляске цифр и прибыли перед глазами, он таки реально обо мне уже успел забыть!
        - Пятьдесят миллионов! - тишину притихших покупателей как ножом разрезает низкий, чуть хрипловатый голос, от которого мои ноги рефлекторно сгибаются, - приходится даже ухватиться за край стола, чтобы не покачнуться.
        - Лот ваш, господин Санников, - мне и видеть не нужно, подобострастная улыбка и без того чувствуется в голосе Гурина, - наверное, сам лично облобызал бы ему сейчас руки, а, может, и не только, если бы мог, - еще бы, за такую сумму!
        - Я должен посмотреть ближе, - прерывает его не терпящий пререканий тон. - Ощутить, что покупаю.
        - Конечно, конечно, - лебезит Гурин, а у меня темнеет в глазах. - Все, как пожелаете. - На все ваше право.
        Я замираю, чувствуя, как в легких начинает резко не хватать воздуха, а ладони в миг становятся влажными и начинают нервно подрагивать, когда он поднимается со своего места.
        И как я раньше не заметила, что он здесь, в зале? Его же невозможно не заметить, - Санникова везде много, где бы он ни появился - ощущение, что он сразу же заполняет собой абсолютно все пространство.
        Но…
        В зале было темно, это только меня выставили на свет.
        И он точно не торговался за другие лоты - этот голос я узнала бы из тысячи, даже в самом бессознательном состоянии!
        Пытаюсь совладать с собой и не закусить от волнения губы, когда его огромная фигура приближается ко мне, - здесь и в этом серебристо-сером костюме он выглядит так, как будто медведя слегка причесали и приодели, чтоб вывести в свет. Но медвежьи повадки и рычание никуда не делись и в любой момент он может просто раскидать всех вокруг.
        Этот человек всегда вызывал безотчетный страх у остальных, - видимо, это на уровне рефлекса, который вопит о том, что от него нужно бежать и не связываться! Но стальные, будто расплавленное серебро, глаза, просто припечатывают, заставляя замирать на месте под тяжелым взглядом, пока по спине бегут мурашки.
        Так и теперь.
        Я стою перед ним, как кролик перед удавом, не в силах пошевелиться. А в голове включается красная лампочка «опасность»! Но сбежать я не могу и только судорожно сглатываю, тяжело дыша и впившись пальцами в тот самый край стола так, что они уже совсем побелели.
        Какой шанс на то, что человек, которого я ненавижу всем сердцем и который обещал мне страшные вещи, меня не узнает? Ведь грим действительно изменил мое лицо…
        Распахиваю глаза только когда слышу его дыхание, - оно обжигает кожу, смешиваясь с терпким запахом черного кофе и дорогих сигар. И еще чего-то такого, едва уловимого, мужского, резкого, - этот запах я бы тоже узнала из тысячи, как и его голос, будто полосующий каждым словом.
        Все должно быть хорошо, - успокаиваю себя, вернее - пытаюсь успокоить. Он смотрит только на камни… Только …
        Но…
        Сердце начинает лихорадочно стучать, - так, что, кажется, моя грудь сейчас просто выпадет, прорвав это слишком открытое декольте.
        Стоит мне лишь приподнять ресницы, как дыхание снова замирает.
        Санников и не думает смотреть на камни, - его тяжелый подавляющий взгляд упирается прямо мне в глаза, и, кажется, расплавляет меня, пронзает насквозь своим пылающим серебром.
        Хочется отшатнуться, да только я замираю на месте.
        Кажется, еще немного, и начну ловить раскрытым ртом воздух, который накалился вокруг него до предела.
        - Не страшно… Еще не страшно - мысленно бормочу я себе. Ну, что здесь такого, - он просто купил камни. А я после этого аукциона скроюсь так, что меня не найдут…
        И даже рисковать не буду - сразу же уволюсь.
        Но…
        Он наклоняется к моему лицу, продолжая по-прежнему парализовать своими жуткими, давящими глазами, и…
        Облизывает мои губы!
        - Я же говорил, принцесса, что ты будешь моя, - пронзает током мои губы, выдыхая прямо в них своим раскатистым бархатом.
        Нет. Это не со мной. Не про меня. Этого не может быть!
        Хочется зажмуриться и просто исчезнуть, - но я не могу сделать даже шага.
        Как не могу отвести взгляд от ледяных, пронзительных серых глаз, ставших сейчас почти черными.
        Эти глаза порабощают, впечатывают в себя, заставляют подчиняться их воле - всегда и во всем.
        Санникову не отказывают. Он привык, что все его желания исполняются даже без слов - ему достаточно лишь посмотреть, прожечь этим уничижающим напрочь взглядом.
        Он просто смотрит, - а меня будто обливают на морозе ледяной водой, - я вся изнутри заледеневаю.
        И одновременно странные вспышки, будто пламя, - от его голоса, от этого его касания к губам - такого дикого, варварского, абсурдного, - будто выжигает горло, взрываясь внутри.
        - Вы… - я лихорадочно облизываю губы, как за соломинку хватаясь за глупую надежду.
        - Вы меня с кем-то спутали… Я…
        - Ты хочешь поиграть язычком с моим членом прямо здесь? - и снова каждое слово - прямо мне в губы - ожогом, вспышкой, до головокружения.
        Санников вжимается в мое тело, и меня будто выгибает волной, - я прекрасно ощущаю, о чем он говорит, его член как камнем упирается в мое тело.
        Даже отшатываюсь - рефлекторно.
        Ну, - чего я? Дрожу, как в лихорадке!
        Он же не попытается меня взять прямо здесь! Да еще и при всех!
        Хотя…
        Под его ставшим почти черным взглядом, я уже ни в чем не могу быть уверена!
        - Вы ошиблись - бормочу, на одном выдохе. - Я не та, за кого вы меня приняли…
        - Господин Санников? Что-то не так?
        Наша пауза явно затянулась - и вот к нам уже подлетает обеспокоенный Гурин, кажется, готовый и лезгинку перед этим страшным человеком станцевать, лишь бы тот остался всем доволен. - Вы недовольны товаром?
        - Я всем очень доволен, - Санников ухмыляется, поддевая пальцами колье, но при этом проводя мизинцем по моей груди, задевая сосок ногтем - так, что меня снова ошпаривает и почти выгибает перед этим мужчиной.
        Это же невозможно!
        Вот так, при всех, при полном зале!
        Нет, он совершенно безумен, раз позволяет себе такое!
        Или просто настолько привык к тому, что ему все можно, чего бы он не пожелал!
        С судорожной надеждой всматриваюсь в зал, в лица гостей, - но все лишь отводят головы в сторону. Куда-то к окну - ну конечно, именно там все самое интересное, а здесь же ничего не происходит!
        Только вот за ухмылкой я вижу ледяные, полыхающие льдом глаза - и ощущение такое, что он прямо сейчас, одним движением сорвет с меня это платье, в котором я и так кажусь сейчас голой, как никогда и сделает все, что ему хочется!
        - Господин Санников! Буквально десять минут! - продолжает растекаться лужицей перед ним Гурин. - Вы пока можете подождать в моем кабинете! У меня есть лучший коллекционный виски - он удовлетворит вкус даже такого гурмана, как вы! А мы пока упакуем ваши бриллианты…
        - Бриллианты? - он снова ухмыляется, вздергивая вверх густую черную бровь.
        Делает легкий шаг назад.
        Лениво, вальяжно рассматривает меня снизу вверх, останавливаясь взглядом на груди. Прожигает ее взглядом.
        Как будто уже сорвал с меня одежду.
        Ощущения, - будто не глазами, пальцами прощупывает, даже тянуть грудь начинает болезненно.
        Зато я снова начинаю дышать.
        Как рыба, выброшенная на берег.
        Один шаг - и уже все равно становится легче.
        Начинаю понемногу приходить в себя, - ну, в самом деле, что я себе надумала, чего так испугалась!
        Какой бы сумасшедшей энергетикой ни обладал Станислав Санников, а он тоже человек, как и все мы. Ну, - не мог же он на меня просто вот так взять и наброситься!
        - Они и есть упаковка, - хмыкает он, так и не отводя от моих сосков взгляда. Не обращая никакого внимания на суетящегося Гурина. - А мой лот - она. За нее я заплатил. Предпочел бы упаковку только в это, - его руки снова подхватывают тонкую сеть золота, начиная перебирать камни. - Но сойдет. Не люблю, когда все видят то, что принадлежит мне.
        Глава 3
        Я вроде и слышу его, а голове - гул. Как будто колокол гудит. Ничего не понимаю, не соображаю.
        Что он говорит вообще? О чем? Это же бред… Или это мое вдруг ставшее больным воображение?
        - Конечно, Станислав Михайлович, как скажете, - продолжает лебезить Гурин, а я перевожу на него глаза, поворачиваю голову, как в замедленной съемке.
        Он что - не понял, не расслышал, что сказал только что этот гад?
        Что, только у меня одной шок?
        Почему все молчат, полный же зал людей?
        Где охрана, чтобы убрать отсюда этого сумасшедшего?!
        - Вы что? Вы себя слышите вообще? - хватаю за руку Гурина. Так крепко, что, кажется, сейчас сама себе пальцы выверну или сломаю. - Вы понимаете, что он только что сказал?
        - Без скандалов, Серебрякова, - шипит Гурин, улыбаясь вспыхивающим камерам, - черт, я и забыла, что здесь сегодня еще и полно журналистов! - Тихо молча едешь сейчас с ним, - уже мне, сквозь зубы, сжимая мое плечо так, что вот точно синяки теперь останутся!
        - Да вы что…
        - Успокойся! Это же Санников! Кто ему отказывает!
        - Вы с ума сошли! - набираю полные легкие воздуха, готовая заорать про беспредел.
        Но мне как-то слишком аккуратно затыкают рот ладонью, а мое тело подхватывают чьи-то руки, торопливо вынося из зала.
        - Модели стало плохо! - слышу раскатистый голос Гурина.
        И тут же буквально через пару секунд он и сам оказывается передо мной, - в его собственном кабинете.
        - Плохо?! - я уже практически бьюсь в истерике. - Вы думаете, кто-то вам поверит? Да они же слышали все! И видели, как я отбивалась, когда меня ваш охранник уволок! Я буду звать на помощь!
        - Успокойся, Серебрякова! - Гурин давит, наступая, но глаза бегают так же испуганно, как у меня. - Хрен ты кого дозовешься, - это же Санников! Только всем нам хуже сейчас сделаешь!
        Хуже?
        Из горла рвется нервный полухрип-полухохоток вместе с ругательным матерным словом, которых я никогда вообще не употребляю. Ну, до этого времени.
        - Вот интересно - меня пытаются продать, а кому-то может быть еще хуже!? Да вы с ума вообще тут все сошли! Здесь же должен быть какой-то черный ход, ну, в вашем кабинете так точно! Игорь Петрович! Я просто тихонько выйду, и…
        - И Санников потом меня с дерьмом смешает! - Гурин с силой сжимает мой локоть. - И меня, и весь мой бизнес! Ну, ты чего, Софья, а? Подумаешь! Ну, захотел он тебя, - да все девки были бы только рады! Пищали бы мне тут сейчас от восторга до моей глухоты! Это же - Санников! Он вон за тебя пятьдесят лямов выбросил! Думаешь, ты ему надолго нужна, что ли? Так, ночку побалуется, и домой отправит! Не зверь же! Не съест он тебя, в конце концов! Еще и брюлики эти наверняка подарит! Ну, а я… Я, конечно, поделюсь. Да я лям целый тебе отстегну! Лям евро, Серебрякова! Ты вообще такие бабки себе хоть представляешь? За одну ночь!
        - Вы все здесь помешались! - мне деваться уже некуда.
        Приходится уверенно залепить Гурину между ног острым носком туфли.
        - Су-ка-а, - блеет Гурин, скрючиваясь.
        Зато отпускает мою руку.
        Я почти свободна!
        Осталось только найти, где здесь фальшивая дверца в шкафу и выскользнуть!
        Ну, а дальше…
        Дальше я сделаю все, чтобы ни он, ни Санников меня не нашли!
        - Чего мечешься? - мне буквально ударил в спину тяжелый тягучий голос.
        Останавливая. Подчиняя. Заставляя коленки подгибаться сами собой.
        - Душ ищешь? Не переживай, принцесса, у меня все есть.
        Санников наступал, - вот прямо иначе и не скажешь.
        Просто наступал на меня своим огромным телом, легко перешагнув через Гурина, как будто и не человек распластался у его ног.
        Хотя - глядя на это лицо - дьявольски красивое, вот именно дьявольски - устрашающе, с порочной усмешкой, идеально-мужественное, - но такое, от которого хочется только отшатнуться, - становится понятно. Люди для него - и есть мусор. Все, кроме него самого, великого и ужасного Станислава Санникова.
        Он переступает через них, не глядя.
        И не удивлюсь, если при этом еще и сворачивает головы тем, кто решится их поднять!
        - Стас… - тихо роняю, прижимаясь спиной к той самой фальшивой створке шкафа - да, я ее таки нашла, но, увы, слишком поздно. - Прекрати это все. Отпусти меня. Ну - зачем я тебе, а?
        Никто не поможет, - ни охрана, ни люди там, в зале.
        Даже если учесть, что почти все они знают, кто я, - пусть, возможно, и не узнали сразу.
        Это прошлая жизнь, которая вытеснила нас из себя, отвернувшись уже однажды. Так же отвернутся и сейчас. Им все равно.
        - Я уже говорил тебе, принцесса, - дьявольские губы кривятся в такой же дьявольской усмешке, а взгляд будто продирает меня до крови своим колким льдом. - Ты будешь моей. Я не бросаю слов на ветер.
        Глава 4
        Крепкое огромное тело вжимается в меня, обдавая жаром.
        Санников наклоняется, как будто ощупывая мое лицо своими невозможными глазами.
        Я чувствую их кожей, - там, где скользит взгляд этого расплавленного серебра, как будто ожоги остаются.
        Даже глаза прикрываю, - он давит. Давит одним своим присутствием, так, что подкашиваются ноги. А сердце выпрыгивает из груди, несмотря на то, что все остальное в теле будто парализует.
        Он всегда был таким, - подавляющим, жестким, и даже говорить ему ничего не нужно, только посмотреть. А сейчас… Когда вот так напирает, когда давит и приказывает, сжав челюсти, напоминая медведя, который зарычит и разорвет одним легким движением.
        Даже голова слегка кружится, хочется сжаться в комочек и расплакаться. А лучше, - как в детстве, закрыть лицо руками и представить, что ты в домике и тебя никто не видит, - тогда есть шанс, что этот разъяренный зверь пройдет мимо.
        Но, увы, реальность не способна меняться только от одного нашего желания!
        - Я не буду твоей, Санников. Никогда.
        Несмотря ни на что, заставляю себя встрепенуться. Сжимаю кулаки и вздергиваю подбородок. Пусть не думает, что ему удалось со мной, как и с другими. Пусть знает, что на меня не действует ни его хриплый голос, от которого млеют его расфуфыренные куклы, падая перед ним штабелями и тут же, по щелчку, раздвигая ноги, ни его тяжелый взгляд, от которого даже крепкие с виду мужики готовы наложить в штаны и соглашаться на все его, даже самые нелепые и невыгодные для них условия.
        - Правда? - его стальные глаза наполняются насмешливыми искорками, но несмотря на иронично поползшие вверх брови, челюсти сжимаются еще сильнее.
        - София… - его голос вдруг совершенно меняется, становится тихим, совсем не резким, тягучим, а в глазах на миг мелькает… Что-то такое, чего такие, как Санников не способны испытывать в принципе. По сути своей.
        Даже не интерес, какой-то сумасшедший голод вперемежку с безумным полыханием страсти и… нежности?
        Лишь на миг, а, может, мне и показалось.
        Я громко, судорожно сглатываю, когда он просто проводит пальцем по моей шее, - от подбородка вниз.
        Простое движение, а меня как будто прожигает огнем. Так мощно, что даже все внутренности опаляет. Как будто и не человек он вовсе, а самый настоящий демон, под кожей которого бурлит огонь или бушующая лава. Разве может от человека исходить такой жар?
        - Не трогай меня! - упираюсь в его каменную грудь обеими ладонями. Только ведь ему это, что укус комара, или еще незаметнее. Чувствую, как под руками играют стальные мышцы, и хочется еще больше отпрянуть, отдалиться, да вот только некуда.
        Но Санников, на удивление, делает шаг назад.
        Его глаза темнеют, буквально превращаясь в пламя почерневшего серебра.
        - Ты будешь моей, София, - рвано, угрожающе и безумно уверенно произносит он, скрещивая руки на груди. - Ты уже моя. И будешь ублажать меня всеми возможными способами, где я захочу и когда захочу.
        - Не твоя, Санников, - резко качаю головой.
        - И никогда не буду.
        Это бред. Бред. Повторяю себе, измученно опираясь головой о створку двери.
        Мы ведь живем в цивилизованном мире!
        Нет, Санников, конечно, после всего, что мне наговорил, далек от цивилизации, но все же… В конце концов люди же, кроме него, есть вокруг! Он должен одуматься! Или кто-то должен его остановить! Двадцать первый век, Европа! Людей не продают и не покупают!
        - Стас… - судорожно вдыхаю приоткрытым ртом воздух, облизывая пересохшие губы. - Эта шутка затянулась, - очень стараюсь, чтоб хотя бы голос не дрожал, тогда как руки совсем меня не слушают. Но все - таки мне удается расстегнуть колье, хоть и не с первой попытки, - дрожат они все же неслабо.
        Он же должен прийти в себя? Должен меня услышать?!
        Снова встряхиваю головой, отгоняя от себя наваждение. Нет, ну, на самом деле, - так же не бывает!
        Челюсти Санникова сжимаются. А глаза скользят по моим губам, прожигая, от взгляда этого тяжелого меня будто током бьет. Ощущение, что я даже вижу напряженные вздувающиеся вены на его руках через рукава дорогого пиджака.
        Беззастенчиво опускает взгляд ниже, так красноречиво проходясь по груди, останавливаясь на сосках, спускаясь на живот и … еще ниже, что я не просто чувствую себя раздетой. Такое ощущение, что Санников меня прямо сейчас имеет во всех позах.
        Вздрагиваю, чувствуя, как резко подгибаются ноги, а руки начинают уже не просто дрожать, а таки трястись. Даже думать не хочу, что он там себе представляет. И почему с его губ слетает что-то среднее между хрипом и рычанием, тогда как глаза четко останавливаются в области моего лобка.
        И ведь самое отвратительное, что смотрит он на меня совсем не как на человека, на девушку. Как на кусок мяса, как шейх на свою наложницу.
        Со стуком, что кажется мне оглушительным, бряцаю по столу снятым наконец колье.
        Он не реагирует, никак. Все так же молча буравит меня взглядом, от которого я одновременно холодею и полыхаю от жара.
        Руки дрожат неимоверно.
        Чувствую себя загнанной в ловушку.
        - Вот то, что ты купил на самом деле, Стас, - произношу, очень стараясь, чтобы мой голос звучал сейчас твердо. - Колье, не меня. А я - свободный человек и сейчас уйду. Выйду в эту дверь и мы больше никогда не увидимся.
        И снова никакой реакции.
        Санников как будто замер.
        Окаменел.
        Только глаза полыхают.
        Жаром, искрами, какой-то ненормальной ядовитой страстью. Ярость, разочарование, - тут столько всего намешано, что и не разобрать. Но от этого коктейля меня колотит еще сильнее. Будто ножами пронзает.
        - Я ухожу. Надеюсь, мы больше не увидимся.
        Распрямляю спину, крепко сжимаю кулаки, впиваясь в кожу рук ногтями.
        Почему он так странно реагирует?
        Я была готова спорить, отбиваться от его едких слов. Была готова даже к тому, что он снова прижмет меня своим огромным телом, не давая вырваться. Что придется сопротивляться, быть может, даже закричать или укусить, чтобы вырваться.
        Но он лишь молчит и его руки по-прежнему скрещены на груди.
        Хотя я вижу, как подымается его грудь. Яростно. Хоть и бесшумно. Как сжаты его руки в кулаки, на них напряжена каждая вена. И эти желваки, крепко сцепленные челюсти.
        Санников в ярости. Полной и абсолютной. Глаза метают злые молнии. Обманываться на этот счет могли бы лишь те, кто с ним незнаком. А я, увы, достаточно его знаю, чтобы понимать это.
        А в ярости он способен на что угодно. Это я тоже знаю.
        Глава 5
        - Ты же понимаешь, что все это бред, - зачем-то продолжаю говорить.
        Наверное, для того, чтобы хоть как-то образумить. Достучаться. Заставить его хотя бы на время очнуться.
        У Санникова слишком много средств, слишком много власти. И силы. Если психанет, забросит меня сейчас себе на плечо и никто его не остановит. Утащит к себе и больше не отпустит.
        Надо как с разъяренным животным, хищником, зверем.
        Заболтать и тихонько уйти.
        Придется переезжать потом, это уже наверняка.
        Этот не передумает.
        Если уж вцепился, то мертвой хваткой.
        Я знаю.
        Санников в жизни не выпускал того, чего ему захотелось. Из тех, кто сдохнет, но получит. Добьется всеми способами, возможными и невозможными.
        А пока - просто нужно его отвлечь.
        Дальше…
        Что остается?
        Быстро собрать вещи и уехать.
        В забитом поселке на окраине страны живет мамина тетка.
        Давно звала к себе, никого у нее нет.
        Никаких перспектив там, никакой блестящей жизни, к которой я привыкла.
        Но ничего.
        Как-нибудь справимся. Может, и ненадолго уезжать придется. Там Санников меня искать не будет, вряд ли он вообще слышал когда-нибудь о таком месте. Да и не поедет он туда. Слишком много у него, столичного бизнесмена, важных дел. Не станет из деревни девушек воровать. И гнаться тоже за мной не станет.
        Ну, а потом, - переключится, забудет, найдет себе другую игрушку или даже что-то посерьезнее. Выгодный брак какой-нибудь, или любовь…
        Не знаю ни одной незамужней женщины, которая не мечтала бы, чтобы сам Санников обратил на нее внимание!
        Он очень быстро найдет мне замену и тогда я смогу вернуться.
        Только вот…
        Время… Время и возможности, которых там не будет… Хотя, и сейчас у нас их нет, потому что катастрофически не хватает денег…
        - Мы же поняли друг друга, да, Стас? - невероятным усилием заставляю свой голос зазвучать наконец по-настоящему твердо и уверенно.
        - Ты же сам понимаешь, насколько это все дико. Нет никакой причины, чтобы ты так поступал со мной. Я ухожу.
        Распрямляюсь еще сильнее. Только бы не выдать своего страха, собственного волнения.
        Такие, как он, чувствуют слабость. Всегда. Даже самую малейшую. И тогда просто расправляются с противником, используя ее на максимум. Ему этой слабости выказывать никак нельзя. Уничтожит!
        Уверенно, без суеты и торопливости делаю несколько шагов к двери черного входа.
        Хочется бежать, нестись со всех ног. Но это - тоже слабость, как и любой побег. Нельзя. Иначе просто набросится. Я должна хотя бы выглядеть сильной. Чтобы не думал, что может подмять под себя, сделать все, чего ему хочется.
        Шаг. Еще. И вот - последний.
        Стас молчит. И, насколько я могу слышать, даже не шевелится.
        Сердце в груди начинает колотиться, как бешеное. Мне удалось? Сама даже не верю.
        Но он не окликает меня, не делает ничего, чтобы мне препятствовать.
        Берусь за ручку, опускаю ее вниз, приоткрывая дверь…
        Уже вдыхаю на полную грудь воздух улицы…
        - Маша, - ударом бьет в мою спину холодный жесткий голос.
        И я замираю, так и вцепившись в ручку двери. Чувствуя, так перехватывает дыхание. Сжимая ее так, что белеют костяшки на руках. И даже пошевелиться не могу.
        - Ее лечение, операция и все, что понадобиться в дальнейшем тоже входит в цену, - хлестко бьет по мне каждое слово. По каждому из оголенных, до предела сейчас напряженных нервов.
        - Но предложение очень недолгое и исключительно на моих условиях. Если согласна, сейчас просто молча следуешь за мной, садишься в мою машину. Остаешься у меня, делаешь все, что я скажу.
        Это самое больное место. Маша. Машенька, моя милая младшая сестренка.
        Отец умер, оставив по себе множество долгов.
        Мы продали дом. Вначале загородный, потом и столичный. Все украшения, все, что представляло собой хоть какую-то ценность. Рассчитывались по долгам отца, иначе нас просто бы убили. Нам угрожали постоянно, круглосуточно, изматывая звонками, какими-то громилами, что бродили под окнами нашей крохотной двушки, которую мы купили на самой окраине, далеко не в самом хорошем районе.
        Все это было страшно, нервно. Мама, всегда ухоженная, постарела разом на десяток лет.
        Знакомые, бывшие друзья, те, кто, как и мы прежде, сорили деньгами, не задумываясь про их ценность, оставляя за день в каких-то никому ненужных заведениях, - вот даже вроде этого сегодняшнего аукциона, суммы, которых кому-то могло бы хватить на целую жизнь, просто отвернулись. Перестали отвечать на звонки. Кривили нос при случайных встречах.
        Нас просто вышвырнули из жизни.
        Даже мой жених, который так убедительно клялся мне когда-то в вечной любви. Абсолютно все.
        И вот новый удар, который нас практически уничтожил.
        Маша родилась с пороком сердца. С самого детства мы мотались по клиникам. Вроде были проведены все нужные операции, лучшие специалисты уверяли нас, что она практически здорова, что сделано все возможное и даже больше.
        Но теперь оказалось, что все не так.
        И сестренка может умереть, если срочно не провести новую операцию, на которую у нас нет денег!
        Медленно отрываю руку от дверной ручки.
        - Я ни к чему не принуждаю, София, - Стас так и остается на своем месте. Голос по-прежнему звучит металлом. - Я только предлагаю. Выбор делаешь ты.
        - Я согласна, - тихо отвечаю, даже не оборачиваясь на него.
        Он таки нашел мое слабое место. Самое слабое.
        Глава 6
        Но это не означает, что я позволю Санникову меня сломать!
        - Хорошо. В таком случае, с этого момента все решаю только я. Что тебе делать, во что одеваться, когда ты сможешь поговорить с родственниками и что можешь им сказать. Все, София. Абсолютно. Даже цвет твоего нижнего белья выбираю я.
        - Как надолго наш контракт? - пытаюсь говорить так же отстраненно, сухо и без эмоций. Распрямляюсь еще сильнее, насколько это вообще возможно.
        Пусть не думает, что действительно поднял меня под себя. Пусть даже не надеется.
        Это просто контракт. В нем есть две стороны, а не тот, кто все решает и его безвольная жертва. И, если я иду на это, то исключительно по своему решению. Пусть понимает. Пусть чувствует.
        - Пока я не решу, что его пора закончить. Устраивает такой вариант? - в его голосе снова ярость. Хриплые, опасные нотки. Да. Я разозлила тебя, великий и ужасный Санников? Думал, начну истерить, упаду в ноги? Хочешь показать, что все решаешь в этой жизни только ты один? А все остальные - как спички в твоих руках, которые переломишь, когда тебе захочется? Не выйдет. Только не со мной. Я все же дочь своего отца, человека сильного, стального, ничуть не менее жесткого, чем ты. Он тоже умел ломать, но никогда не падал на колени. Каких бы ошибок он не наделал в свои последние годы. И я не упаду. И умолять ни о чем тебя не стану.
        Даже наоборот, ты, может, сейчас сделал очень верный выбор. Потому что, подозреваю, надоест тебе гораздо быстрее, чем ты представляешь. Я тоже умею находить слабые точки. И я их найду и у тебя. Идеальных, непробиваемых людей не существует. Мы не машины, даже те, кто, казалось бы, сознаны из стали. У всех есть слабые места.
        Санников окидывает меня нечитаемым взглядом, когда я наконец поворачиваюсь к нему.
        Припечатывает и одновременно в нем горит что-то странное.
        Я бы даже сказала… Волнение?
        Как будто он хочет рвануться ко мне и одновременно ждет моего ответа, затаив дыхание.
        На секунду даже кажется, как будто и не он бросал мне только что все эти слова, выставлял условия, утверждал, что купил меня, будто вещь!
        Наоборот, - будто он вырвал меня из рук монстра, которым был до всего этого момента! И сейчас даже готов утешить…
        А еще… Там, в самой глубине глаз…
        Так смотрел на меня мальчишка, для которого я была первой любовью. Когда решился пригласить на свидание.
        Отчаянное ожидание, на грани боли. Надежда и страсть, переплетенные с безумным нетерпением, жаждой. Как будто вся жизнь сейчас от этого зависит.
        Снова - лишь на миг.
        Его взгляд тут же захлопывается, становится ледяным.
        - Я согласна, - отвечаю, четко выплевывая в него два этих слова. Жестко пронзая глазами, не отводя взгляда. Сделав все, чтобы и в моем голосе сейчас отразился металл не меньший, чем в его собственном.
        - Идем, - Санников кивает.
        Его лицо, как и глаза, снова превращается в непроницаемую маску.
        В нем нет торжества, как я ожидала.
        Только легкая какая-то растерянность промелькнула или показалась.
        А что он думал?
        Что я на шею ему сейчас брошусь от счастья? Может, еще и расплакаться от того, как трогательно он спас мою сестру?
        Подходит, на миг прижавшись ко мне своей грудью, опаляя жаром тела.
        Дурманный аромат мужчины снова заполняет собой все пространство, как и его жаркое дыхание.
        Но тут же отстраняется, сам открывает дверь, пропуская меня вперед.
        Идет следом.
        Не пытается схватить, взять за руку, даже прикоснуться. Держит расстояние в полшага, как будто в один миг вся его страсть превратилась в лед.
        - Туда, - рукой указывает на самый большой из всех припаркованных машин черный внедорожник.
        Ну, кто бы мог сомневаться! Конечно, у Санникова все должно быть самым большим и самым лучшим! И даже то, что недоступно он все равно приберет к рукам!
        Галантно приоткрывает передо мной заднюю дверцу, опережая своего водителя.
        Непроизвольно на миг задерживаю дыхание, уже забравшись внутрь, пока Стас еще стоит у дверцы.
        Напрягаюсь, надеясь, что он сядет все-таки на переднее сидение. Он явно колеблется. Но нет. Мне так не везет.
        Качнув головой, уверенно усаживается рядом, прижимаясь ко мне бедром.
        Вроде бы и ненавязчиво, да и что такого особенного в подобном соприкосновении?
        Но это Стас Санников. У него ничего не бывает, как обычно! Тем более, после того, что произошло раньше…
        Меня опаляет ударами тока по венам, стоит только нашим бердам соприкоснуться!
        - Домой, - холодно приказывает водителю, не поворачиваясь ко мне.
        Машина тут же трогается с места.
        Эх. А я все же надеялась, что мы заедем к нам.
        Что будет хоть какая-то передышка.
        Я смогу немного прийти в себя, выдохнуть, черт, да просто собрать вещи! И придумать, что делать дальше! В том состоянии натянутой струны, в котором я сейчас нахожусь, это довольно сложно!
        Пусть мне хватает воли делать вид, что на меня напало вдруг ледяное спокойствие, но кто бы знал, сколько на это уходит сил!
        Как долго я еще смогу выдержать, прежде, чем просто выдохнусь? Сколько продержусь вот так держать лицо, когда вся на нерве?
        Отворачиваюсь к окну, как и Санников, смотрящий в другую сторону, будто здесь и нет меня, как будто в салоне он один. И только что не унизил меня перед всеми, пусть даже эти люди и давно вышвырнули нас из своей жизни! Не купил, как какую-то драгоценную побрякушку, как вещь? Не прикасался ко мне без моего на то согласия!
        Глава 7
        Мы мчимся, как на пожар. Вокруг мелькают дома, превращаясь в смазанное разноцветное пятно.
        Выезжаем за черту города.
        Даже не знала, что теперь он живет здесь. Или Стас решил вывезти меня в какую-то глушь?
        Теперь за окном мелькают уже особняки, - роскошные, огромные, украшенные красивыми садами и фонтанами.
        Совсем недавно и мы жили в таком, даже не задумываясь, чего это все стоит.
        Но теперь для меня это всего лишь недоступная роскошь. Даже поражаюсь, насколько это все шикарно. Раньше совсем не замечала. Принимала как нечто естественное, как должное. Ванная наверно, у нас была больше, чем та крохотушка, которую мы сейчас вынуждены делить на троих! И это только в моей комнате!
        Теперь будто яркая черта отделяет меня от такой жизни.
        И вот видит Бог, способ, через который я в нее возвращаюсь, совершенно не подходящий! Я готова никогда не вернуться, терпеть, перебиваться, учиться и пахать с утра до ночи, - так было бы намного лучше, чем вот как сейчас…
        Да и о чем я?
        Разве я куда-то вернулась?
        В прежнюю жизнь?
        Нет!
        В ней я теперь буду всего лишь на уровне прислуги!
        И того даже хуже!
        Вещи, которую купили!
        Это даже ниже, чем любовницы, что вылавливают богатых мужчин и вынуждены ластиться к ним, когда сводит зубы!
        А по-настоящему обратной дороги уже нет…
        Санников просто подержит меня, пока ему не надоест, да и вышвырнет.
        Да. Я вроде прислуги. И прав у меня намного меньше.
        Потому что не вправе ни спорить, ни сменить своего хозяина!
        Интересно, куда он меня поселит в своем дворце?
        В кладовку?
        Или в собачью будку?
        - София…
        Его рука ложится на мою, а я не просто вздрагиваю, я почти подпрыгиваю.
        Но вовремя успеваю сдержаться, призвав все свое самообладание.
        - София…
        Сжимает крепче, голос надтреснутый, совсем хриплый.
        Это он что, поэтому приказал так гнать?
        Прямо сейчас подарок хочет свой попробовать, не отходя, так сказать, от кассы?
        Не дав мне даже времени хотя бы как-то освоиться с этой мыслью?
        Выдираю руку из его захвата, так и не поворачиваясь к нему.
        И странное тепло, которое появилось в его голосе, мне тоже не нужно.
        Он купил вещь, пусть я даже и сделал вид, что мы заключили какой-то договор. Понятно же, что это не так и он просто продавил меня, не оставив выбора, воспользовавшись тем, что ножом бьет по сердцу!
        Так пусть и получает то, чего хотел. Вещь. Бездушную и неживую. Никаких эмоций. Никакого тепла. Даже отвращения, и того ему не покажу! Ледышка!
        Краем глаза замечаю, как его рука повисает в воздухе. А после сжимается в кулак - до хруста.
        А чего он еще ждал? Какого отклика?
        Отворачиваюсь еще сильнее, чувствуя, как слезы застилают глаза от обиды.
        Лучше бы я никогда не возвращалась сюда, забыла бы весь этот мир богатых и беззаботных людей. Чем вот так. Тем более, - с ним. С Санниковым, которому отказывала в свиданиях с надменной улыбкой!
        Хочет меня сломать? Пусть поймет, что такое сломанная игрушка!
        Мы останавливаемся наконец у одного из самых роскошных особняков.
        Огромный фонтан у входа. Высокие кусты роз, арки из пестрых разноцветных цветков. Моя слабость. В доме отца я всегда о таких мечтала. Вначале темно-красные, пьянящие своим ароматом, а после переходящие из тона в тон бледнее. Но у отца была аллергия, так что мою мечту, увы, воплотить не удалось…
        - София…
        Санников открывает дверь и подает мне руку, которую я решительно игнорирую, даже не глядя на нее, будто и не замечаю.
        Смотрю сквозь него, пустым замороженным взглядом.
        Его челюсти снова сжимаются. Но он только отстраняется, дав мне возможность хотя бы не натолкнуться на его каменную грудь. И то хорошо.
        Мы молча подходим в самому дому. Окажись я здесь иначе, радовалась бы, как ребенок, все бы осмотрела, заглянула бы в самые укромные местечки. Это же просто мечта, а не сад! Но теперь… Просто иду вперед, глядя перед собой стеклянным взглядом.
        Санников распахивает входную дверь, пропуская меня вперед.
        И сердце снова сжимается, уходит в пятки.
        Если он не дал мне времени даже на то, чтобы свыкнуться со своим положением, то где гарантия, что не набросится на меня прямо сейчас, едва мы переступим порог и дверь за нами захлопнется?
        И правда.
        Стоит нам только оказаться внутри, как все галантность Санникова на этом заканчивается.
        Он не заговаривает со мной, не предлагает чашку кофе или чая, не показывает ничего в доме.
        Просто решительно идет вперед, указывая мне следовать за ним взмахом руки.
        Ну вот.
        Мне уже явно указывают на мое место, кто бы сомневался!
        Приходится почти бежать за ним по длинному коридору с огромными окнами. Нечего и говорить, что ничего ни в доме, ни за окном я даже не успеваю и рассмотреть!
        Санников толкает одну из дверей, входя внутрь. Мне ничего не остается, как следовать за ним послушной собачонкой. Пусть даже и гордо держащей голову. Пока гордо. Пока…
        - Жить будешь здесь, - рвано отдает короткие приказы, даже на меня не глядя. Как будто я и в самом деле просто пустое место.
        - Ни с кем не связываешься, никому ничего не объясняешь. Выходить из дома запрещено. Твоей матери я скажу все, что ей нужно знать. Буду поздно. Ты должна быть готова.
        Вот так. Отрывисто. Командой фас. Или сидеть.
        Почему-то это бьет по мне хуже, чем та страсть, которая прямо на километры выплескивалась из него, пока мы были на аукционе и после, в кабинете Гурина. Каждое слово-приказ, как пощечина.
        - К… - я таки запинаюсь. Не могу. Это для меня слишком. - К чему готова?
        - Исполнять мои желания.
        Никаких перемен. Даже торжествующей или похотливой улыбки на лице не возникает. Одна сталь.
        Подавляющая напрочь.
        - Все желания, София. Так что будь готова.
        Даже не взглянув на меня напоследок, Стас резко поворачивается и таким же решительным быстрым шагом выходит из комнаты.
        Как будто кофе секретарше своей приказал приготовить. Не больше и не меньше. Или документы на подпись.
        А чего я, собственно, ждала?
        Я ведь теперь вещь… Не более…
        Так и остаюсь стоять вытянутая, как струна, минут еще, наверное, пять. Ровно столько, сколько, по моим прикидкам, ему нужно, чтобы выйти из дома и уехать.
        А после просто валюсь на постель, закрывая лицо руками.
        Все непролитые за последнее время слезы прорываются из меня, как из самого настоящего фонтана. Все, которые я сдерживала в себе с тех пор, как отца не стало. Тогда нужно было держаться. Не дать слабинки. Ради мамы. Ради Маши. Но теперь… Теперь мне не перед кем держать лицо, а моя чаша оказалась совсем переполненной.
        Глава 8
        Вспоминаю свой далекий, как из другого мира, или какого-то полузабытого фильма, День рождения.
        Ровно два года назад.
        До рассвета так далеко. Совсем темно. Никогда так рано не вставала, а в эту ночь почти и не ложилась.
        Пробило полночь. Именно в это время я родилась. Так что к четырем утра вполне уже была совершеннолетней.
        - Софи, ну ты что! Так всю жизнь и будешь мамочку слушаться! Тебе завтра 18! Ты уже становишься совершеннолетней! А в День рождения всегда должны исполняться мечты! Для того этот день и создан, чтобы исполнять хотя бы одну из них! - смеясь, самая близкая подруга, с которой не разлей вода были с самого детства, подбивала меня почти на преступление.
        Гидроциклы!
        Я мечтала покататься на гидроцикле!
        Вот уже почти год, как это стало для меня самой настоящей навязчивой идеей!
        Только, к сожалению, совершенно неосуществимой…
        Мама и близко не подпускала никого из нас к воде.
        Еще в детстве ее маленький братишка утонул, когда они с родителями впервые поехали отдыхать на море.
        Именно поэтому сами мы там никогда и не были и на все лето я оставалась скучать без друзей, довольствуясь лишь их фотками, которые рассматривала с завистью с морских курортов. И рассказами о том, как они сказочно отдохнули!
        Поэтому же у нас в доме и не было бассейна, как у всех моих друзей.
        Естественно, потихоньку я научилась плавать и позволяла себе это блаженство, когда была в гостях, а рядом не было взрослых, которые могли бы выдать меня матери.
        Но когда все повально начали ездить на озеро кататься на гидророциклах, меня будто с катушек сорвало.
        Ничего так не хотелось, как хотя бы разочек попробовать!
        И Вика таки подбила меня!
        Зная, что никто в доме не проснется раньше шести утра, в четыре я потихоньку выбралась.
        Все было продумано просто идеально.
        Вика принесет мне купальник и полотенце, просушимся мы на базе, которая и выдает заветный транспорт напрокат, ну, в крайнем случае даже заплатим за номер, а спортивный костюм я надела как раз для того, чтобы сказать, что была на пробежке, если не вернусь до того, как все проснутся.
        Специально до этого целый месяц вставала спозаранку и бегала. Я все продумала. Попастся была не должна!
        Сердце замирало, когда тайком выходила из дома.
        Совсем недалеко, у дороги, меня уже ждала Вика. Ну, и Виталик с Димкой, с которым мы тогда уже начали встречаться.
        - С Днем Рождения, бэйби! - Димка смачно поцеловал меня в губы при всех, притягивая к себе за талию.
        Ему уже было двадцать. И он изо всех сил старался вести себя, как взрослый. Ну, или, вернее, как он себе представлял это взрослое. Насмотревшись, в основном, фильмов. Или на тех, кто постарше, в ночных клубах.
        Это теперь я понимаю. Но тогда мне это казалось таким круууутым, а сам мой парень - вот просто ужасно взрослым!
        - Запрывай! - он распахнул передо мной дверцу своей машины.
        И тут же дернулся с места. Не разгоняясь. Сразу - на полную скорость.
        - Летим с ветерком, малыш! - закричал, перекрикивая ветер, что тут же почти снес волосы вместе с головой.
        Димка обзавелся на двадцатилетие собственным кабриолетом. Ярко-красным. Черт, что могло быть круче?
        К озеру мы подъехали, кажется, за несколько минут.
        Мы выбрали два двухместных.
        Димка деловито отмахнулся, когда ему попытались провести инструктаж.
        Ну, да. Это только я была здесь в первый раз. Все остальные уже умели все с закрытыми глазами.
        - Не гони только сразу. Дай привыкнуть.
        Я с восторгом устроилась рядом с Димкой.
        - Боишься? - усмехнулся своей неизменной улыбкой «крутого мачо»
        - Нет. Просто не сразу, ладно, Дим?
        - Все будет OK, малышка, - притянул меня, жарко целуя, сводя с ума.
        Впервые я решилась сделать то, чего хотелось, без оглядок на остальных. Меня распирало от ощущения себя по-настоящему взрослой.
        Не успела устроиться, отходя от поцелуя, как он тут же рванул, выжимая из нашей машинки полную мощность.
        Ну, - кто бы сомневался? Это же Димка!
        - Свобоода-а!! - хохоча, кричала я на все озеро, опьяненная этим полетом по волнам.
        Свобода! И ведь дальше ее будет все больше!
        Скоро я съеду от родителей, а, может быть, даже и переведусь учиться в другую страну.
        Отец уже прикидывал варианты, считая, что образование должно быть разносторонним. Конечно, меня ждали только самые престижные заведения. И это предвкушение всего, что у меня впереди, пьянило не хуже волн!
        Я не знаю, в какой момент что-то пошло не так.
        Не помнила, как оказалась в воде, судорожно барахтаясь.
        Почему-то сразу как-то глубоко. Кажется, вода так давила на голову, что она сейчас просто лопнет!
        Дергая руками и ногами изо всех сил, пытаясь как можно надольше задержать воздух.
        Но ничего не помогало.
        Я чувствовала, что неизменно иду ко дну. Проваливаюсь, как будто меня туда что-то притягивает, как огромным магнитом…
        А дальше…
        Дальше перед глазами только темнота…
        А потом меня оглушило. В один миг.
        Сильные руки рванули на себя.
        Я почувствовала безумный жар кожи, исходящий от крепкой груди, к которой была прижата.
        Крики, визги, чувство, что меня тащат вверх и одновременно тянет вниз, на дно, в темноту…
        Снова проваливаюсь туда, где нет ни красок, ни звуков. И снова рывок, - жесткий, как будто выдирающий меня из каких-то тягучих, неимоверно сильных лап.
        Резкий порыв воздуха, что вдруг будто разрывает мои ребра на части. Моя грудь переполняется так, как будто меня сейчас разорвет.
        И рывок по ребрам. Ломота. Боль. До звона в ушах.
        Хриплый мат низким голосом, что отдается ритмом в животе. И снова воздух.
        И горячее что-то, что вдирается в губы…
        Распахиваю глаза, встерчаясь с полыхающим расплавленным серебром. Потемневшим, почти черным, но ощущение, как будто в них полыхают серебристые искры.
        - Ты в порядке?
        Хриплый низкий голос. Тот самый, что, казалось, почудился мне…
        - Да… - едва выдыхаю, не в силах пошевелиться.
        Мне не приснилось? Не показалось? Я правда тонула и чудом осталась в живых!
        Звуки снова наполняют все пространство.
        Громче всего - истеричные вопли Вики.
        - Софья, Софья, Сооооофьяяяяя!!! - орет она с каждым разом все громче. Натуральная истерика. Как пожарная сирена. И вместе с ней - перепуганный бас Димки, Виталика
        И снова я будто проваливаюсь куда-то. Все вокруг расплывается, смазывается.
        - Идиоты, вашу мать. Малолетки долбанные, - хрипит тот, кто меня спас, прижимая меня к груди. - За девчонкой уследить не смогли.
        Чувствую, что куда-то уносит, но даже не сопротивляюсь, не пытаюсь собраться с силами и хоть что-нибудь сказать.
        Только впиваюсь в белоснежную распахнутую рубашку, с ткани которой до сих пор льется вода.
        Я узнала его.
        Это Стас. Стас Санников.
        Видела в нашем доме, на приемах, которые организовывал отец. Много раз.
        Почти незнакомец, - какое мне могло быть дело до тех, кто общался с отцом, вел с ним какие-то дела!
        Но в его руках так надежно, так хорошо… Таких крепких рук я никогда еще не ощущала.
        - Куда ты несешь ее в наш номер?
        Возмущенно вопит на заднем плане женский голос.
        - Оставь в холле, пусть разбираются, кому они гидроциклы выдают. Без взрослых. Стас!
        - Уйди, Радмила. Отойди, я сказал!
        Удар ногой распахивает дверь настежь.
        Меня бережно опускают на постель.
        - Очнулась?
        Санников склоняется надо мной так близко, что хочется зажмуриться.
        Издалека он казался совсем обычным, но теперь…
        Мне почему-то кажется, что это не так. Что он особенный.
        Как будто прямо в душу заглядывает своими такими странными глазами. Переворачивает все в ней. Прожигает.
        Киваю, так и не отводя от него своих глаз. Просто не могу. Как будто он своим взглядом заставляет держать веки открытыми.
        Глава 9
        - Пожалуйста, - начинаю лепетать непослушным еще языком. - Не говорите ничего отцу… И… Спасибо вам. Вы мне жизнь спасли.
        - После всего, что между нами было, - только на «ты», крошка.
        Ухмыляется, но мне почему-то совсем не весело от этой улыбки. Наоборот, в нем что-то пугающее. Даже зловещее какое-то. Хочется отползти. Но я даже шелохнуться не могу.
        - Не бойся. Родителям ничего говорить не буду. А вот кое-кому выскажу все, что я думаю. Если взял девушку с собой, обязан отвечать.
        Его челюсть сжимается и передо мной уже будто совсем другой человек. Его лицо будто застывает, но от исходящей от него ярости мурашки начинают простреливать кожу.
        - Стас… Спасибо. Даже не знаю, как я смогу отблагодарить… За такое…
        Даже не стоит сомневаться. Если бы не он, меня бы уже не было в живых. Несмотря на спасателей, которые дежурят здесь круглосуточно. Они бы просто не успели. Я это чувствую. Вот каким-то глубоким знанием. Внутри.
        - Может, и отблагодаришь, - его лицо смягчается, когда он задумчиво, глядя на меня как-то странно, проводит пальцами по щеке. Сейчас он кажется красивым. Очень. Как свет, что режет глаза.
        - Отдыхай, приходи в себя и сушись. Будешь готова, - отвезу тебя домой. Сам, София.
        И я даже не спорю. Только откидываюсь на мягкую подушку с тихим вздохом.
        Вот тебе и взрослая жизнь. Вот и свобода.
        - Са-ннико-ов… - на вечеринке Вика то и дело закатывает глаза, выспрашивая у меня подробности. - Сам Са-нников, Софи! Тебя! На руках! Омомомом…. Что он говорил? А пока вы ехали? Поцеловал тебя, мм, признавайся! Точно влюбился, - а как он Димку отметелил! Ну, ты прям не принца, а короля самого настоящего получила на День рождения!
        - Вика, прекрати. Я чуть не умерла. Думаешь, это очень романтично? Он просто меня спас. Спас. И это счастье! Какой король? Какие поцелуи?
        - Фу, Софи. Ты такая ску-учная, - Вика надувает губы. - Ведь спас же. Ну и это же Са-ннико-ов!
        Ее как заело.
        А Димка и правда явился с огромным фингалом. Пробормотал что-то не очень членораздельное, поздравил и почти сразу же ушел.
        Его звонки и приглашения куда-то выйти прекратились с того дня.
        А я, отойдя, снова и снова видела во сне серебряные, удивительные глаза. Они прожигали и манили, пугали и не давали отвести взгляда.
        Стас Санников стал моим героем. И даже были моменты, когда я, как и говорила Вика, немножечко надеялась, что он в меня влюблен…
        Всю первую неделю ждала, что приедет. Срывалась от звука каждой машины.
        Только Санников не был никогда героем. От слова совсем.
        Вика все уши успела мне за неделю прожужжать о том, какой роскошный и недосягаемый Стас Санников. Загадочный и совершенно умопомрачительный.
        Глава 10
        Я отмахивалась, но, чего уж там, - залезла в соц. сети. Полюбавалась фотографиями его достижений, где мой спасительно действительно выглядел так, что голова кружилась. Искала его в новостях, насмотрелась на не менее роскошных женщин, что появлялись с ним под руку на светских приемах.
        И через месяц поняла, что Стас Санников меня просто забыл. А, может, даже и не запоминал. Не рассматривал, как девушку. А я уже успела что-то там себе придумать.
        Вика ли виновата со своим вечным восхищением им или то, что он спас мне жизнь, но одно воспоминание о нем будоражило меня намного сильнее всех поцелуев с Димкой, которые остались в прошлом…
        Я вспыхивала, до сих пор ощущая на себе его губы.
        Не поцелуй. Просто искусственное дыхание. Но будто огнем он заклеймил меня.
        Даже соски болезненно сжимались, когда проживала эти прикосновения снова и снова. От жара прижатой когда-то кожи, полыхало внизу живота…
        Мы встретились снова через несколько месяцев.
        На одном из вечных приемов моего отца. Роскошь, музыкатны, вечерние платья, самые дорогие напитки… Отец никогда не жалел на это денег, устраивал не просто приемы, а самые настоящие балы. Как в сказке.
        Не потому, что любил размах или развлечения. Не от порочного желания пускать пыль в глаза.
        Каждый из его приемов был продуманным до последней черточки.
        Все знали о балах Серебрякова, все стремились туда попасть. Получить приглашение, пусть даже один раз было чем-то входе входного билета в новую жизнь. В закрытое общество, где решались вопросы самого высокого уровня. Любого. От многомиллионных сделок до того, кто станет мэром. Здесь решалось все. Именно в нашем доме, на этих приемах. А не в кабинетах и на каких-либо переговорах. Это уже было просто декорацией, видимостью.
        И слово моего отца в этих решениях имело огромный вес.
        Пусть даже не всегда было окончательным, но он был тем, от кого зависели многие судьбы, многие жизни.
        Один из негласных правителей столицы, страны, а может, даже и ее пределов.
        Я никогда особенно не вникала, не приставала к нему с расспросами, не пыталась подслушать разговоров, что велись в нашем доме, чтобы узнать больше. Обрывки информации могут сыграть слишком злую шутку. Не зная полной картины, неизменно придешь к неверным, искаженным выводам. Придет день и отец расскажет мне все, что мне нужно знать. И я этот день не торопила. Он сам должен был решить, когда пора.
        Да и приемов отца я откровенно не любила.
        Тогда еще не доросла до изысканной роскоши бала. А важные вопросы мне уж тем более не были особо интересны.
        Все, чего мне хотелось - свободно отрываться на вечеринках вместе с друзьями.
        В каких-нибудь джинсовых коротких шортах и рубашке, завязанной над пупком узлом вместо вечерних туалетов в пол.
        Прыгать под шумную зажигательную музыку и просто веселиться с теми, кто со мной одного возраста и кто разделяет мои интересы…
        И как раз сегодня у Вики намечалась обалденная вечеринка…
        - Па-аап, - я ухатила отца за рукав пиджака, состроив глазки, как у кота из Шрека.
        Любимой дочке многое позволено и я совершенно беззастенчиво этим пользовалась. Всегда.
        - Ну, что мне там делать! Там же моложе тридцати пяти никого не будет! Старики одни! Ну! И толку от меня никакого! Ты будешь решать свои вопросы вселенского масштаба, а я что?
        - А ты будешь улыбаться и всех очаровывать, - да, отец как никто умеет настаивать на своем, еще и очаровывая при этом. Это у нас, кажется, семейное. - Разве может бал обойтись без жемчужины? Ты же королева каждого моего бала, Софи!
        - Неправда. Королева твоих балов - мама. Это ее прямая супружеская обязанность, в конце концов! Улыбаться и терпеть все это!
        - Принцесса, ты не ценишь того, что у тебя есть, - ухмыляется отец, целуя меня в щеку. - Собирайся. Может, тебе еще понравится сегодняшний вечер.
        И я вовсе не обманываюсь его мягкостью со мной. Он человек жесткий, по-настоящему. Всегда все будет так, как он сказал. Противоречить ему - моя эксклюзивная прерогатива. Которая все равно, увы, как правило, ни к чему не приводит.
        - Ты ведь не решил выдать меня замуж? Не думаешь, что я должна присмотреть себе жениха на твоем балу?
        Сердце пропускает удар.
        Отец вполне способен принять такое решение.
        А мне же только восемнадцать! Да я еще и свободы настоящей попробовать на вкус не успела!
        - Иди и наслаждайся вечером, моя хорошая, - отец, чуть растрепав мои волосы, оставляет меня в комнате одну.
        И как теперь после этого я должна чем-то наслаждаться?
        Если он и правда уже присмотрел для меня какую-то партию? Если уже все за меня решил?
        Что я буду делать?
        Его не уговорить, он своих решений не меняет.
        Не понравится тому, кого он для меня выбрал - вообще не вариант!
        Потому что здесь брак - это расчет, выгодная сделка с далекой перспективой.
        И дочь самого Льва Кирилловича Серебрякова не может кому бы то ни было не понравится в принципе!
        Да, папочка, настроение и без того было не самым лучшим! А теперь ты сделал его окончательно паршивым!
        А если он все же решил?
        Ну, что мне теперь - из страны, что ли, убегать?
        Хотя, - и это не вариант. Найдут… Найдут везде, от его длинной руки никуда не спрятаться!
        Черт! Как многое я бы отдала, чтобы родиться обыкновенной девушкой! Пусть даже и в небогатой семье!
        Надеваю вечернее платье. Как всегда, мой любимый цвет, телесный, с легкими золотыми вкрапинками, отливающий перламутром. Даже одежду и ту для балов присылает мне отец, отбирает все сам. Ну хоть в этом он считается с моими вкусами, хоть мама и утверждает, что я должа выглядеть поярче.
        Просовываю в уши длинные серьги с бриллиантами.
        Высокая прическа, идеальный макияж - все это уже сделано давно.
        В отражении смотрю на самую настоящую принцессу. Свежую и красивую. Вот только в этот вечер на мои плечи давит груз, который я ощущаю совершенно невыносимым!
        Пройдя весь положенный ритуал приветствий, от которого уже сводит челюсти от улыбок, тихонько прячусь в одной из затемненных ниш.
        Кажется, можно выдохнуть. Никого, подходящего на роль моего предполагаемого супруга я не увидела. Значит, не все еще так плохо!
        Мысли снова возвращаются к вечеринке у Вики. Еще немного, несколько обязательных танцев с отцом и его деловыми партнерами и я смогу тихонечно сбежать!
        Подношу к губам шампанское, гадая, чем там сейчас занимаются друзья, как вдруг меня будто пронзает током.
        Даже напиток расплескиваю, благо, не успев испортить платье.
        Медленно, как будто на самих моих ресницах висят тяжелые гири, поднимаю глаза.
        И тут же скрещиваюсь с полыхающим взглядом серых глаз.
        Он стоит далеко, проктически в другом конце огромного зала. В таком же полутемном углублении в стене.
        Меджу нами мелькаю десятки пар.
        Но воздух вокруг вдруг становится тяжелым, будто пропитанным электрическим напряжением.
        Кажется, даже потрескивает.
        В пальцах от его взгляда начинает покалывать.
        Этот взгляд отдается ударной электрической волной во всем моем тебе.
        Я сказала серые глаза? Нет, они серебрянные. Настоящее расплавленное серебро! Которое сейчас прожигает меня, будто пронзая насквозь!
        Санников.
        Его взгляд я ощутила бы даже в миллионной толпе. Один он умеет так смотреть! Никто больше не обладает такой безумной энергетикой! Она от него разноситься волнами в тысячи баллов!
        Непроизвольно подношу руку к губам, накрывая их.
        В них бушует адское пламя! Так горят, что хочется приложить лед, а все потому, что Стас опускает свои невозможные глаза именно на них, как будто и сам напоминает мне о тех давних прикосновениях…
        И я взрагиваю.
        Покрываюсь ледяными мурашками.
        Грудь перехватывает так, что мне начинает резко не хватать кислорода.
        Резко отворачиваюсь, пытаясь выпить свое шампанское. Выпить мне нужно пределенно, причем прямо сейчас! И желательно, чего-нибудь покрепче.
        Но рука дрожит так, что приходится отставить бокал на маленький столик.
        Это слабость. Не хватало еще, чтобы кто-то заметил, что у дочери Серебрякова дрожат руки!
        Да и в конце концов, чего я так разволновалась?
        Он просто гость. Гость в этом доме. Даже не мой, а отца. Подумаешь, какой-то один-единственный взгляд!
        Просто выйду сейчас на воздух, пройдусь по саду и все пройдет!
        Ну, а дальше и вовсе покину этот прием!
        Только почему я дышу так, будто только что пробежала стометровку? И грудь поднимается так сильно, что, кажется, сейчас просто вылетит из моего обтягивающего довольно глубокого декольте?
        Я стою спиной к залу, но по обнаженной почти до белья спине проносятся мурашки, прожигая ее разрядами тока.
        Его взгляд физически ощутим. Он проникает прямо внутрь, отбиваясь все новыми глухими ударами сердца.
        Черт! Ну почему он пялится именно на меня?
        А не на ту блондинку, например, с которой я видела его на выставке картин почти сразу после того чудесного спасения? Когда я его ждала его и как дурочка, просматривала все светские хроники, где упоминался Санников?
        Она ведь тоже здесь, я еще в начале вечера ее успела заметить!
        А, может, он вместе с ней и пришел?
        - Ты сегодня сухая, - низкий голос раздается над самым ухом, выжигая вокруг весь воздух.
        Оригинал. Успел подметить очевидное. Но, - Боже, - как порочно это звучит… Как будто он говорит совершенно о другой сухости!
        Щеки вмиг обдает жаром…
        Неужели он еще тогда заметил, понял, как на меня подействовал? И тот жар в животе, на вершинках сосков, от которого меня выгибало, а внутри было и правда до безумия мокро не остался моей маленькой постыдной тайной?
        Глава 11
        Но я не успеваю ничего сказать.
        Его рука опускается на спину. Прикасается к коже. Невинное, казалось бы, прикосновение. Просто опустить руку на талию.
        Но он проводит по спине вверх. Едва касаясь, почти неощутимо.
        - Потанцуй со мной, - Санников по-прежнему остается сзади. Не вижу его лица, но его дыхание обжигает волосы, а низкие тембр голоса отбивается прямо в груди.
        Не приглашает. Не спрашивает. Звучит как приказ, которому невозможно не подчиниться.
        Где ты был раньше? - почему-то хочется мне выкрикнуть ему в лицо, но я лишь качаю головой в ответ.
        - Мне скоро пора уходить, - роняю твердо, даже не поворачиваясь. Зачем ему знать, что я просто не могу встретиться с ним взглядом? Пытаюсь сделать шаг вперед, избавиться от его руки. О том, что тело почему-то вибрирует и дрожит от одного его присутствия, ему тоже знать совсем необязательно. - Меня ждут друзья.
        - Один танец, София.
        Санников разворачивает меня к себе, бесцеремонно прижав к широкой груди.
        А внутри меня все съеживается.
        Так близко…
        Я ощущаю мышцы, что перекатываются у него под кожей. Его дыхание. Запах этот невозможный, какой-то горько-пряный, сам по себе опаляющий кожу… И кубики пресса на животе! Черт! Они перекатываются сталью прямо под моей кожей!
        На миг приходит ощущение, что мы оба сейчас без одежды. И что голос его, то, как он произносит простые, казалось бы, фразы, - слишком интимный… Как будто…
        - Пусти! - вскидываю руки вперед, пытаясь оттолкнуться от его груди.
        Это же неприлично, в конце концов! Да что он себе позволяет!
        Если еще и скажет сейчас, что ему должна за спасение, это будет вообще предел! Стас Санников тогда упадет в моих глазах ниже того дна, на которое я чуть было не ушла!
        Хотя… Если разобраться, то, конечно, я должна ему…
        - Тс-сс. Тихо, - ловит мои руки и, не отводя взгляда от глаз, подносит кончики моих пальцев к своим губам.
        Даже пошатываюсь от странного ощущения. Голова кружится…
        - Один танец, - уверенно заявляет Санников и я даже не замечаю, как мы оказываемся в центре зала.
        Не кружит меня, не позволяя ничего лишнего, не прижимая сильнее, чем следовало бы, но мои ноги почему-то становятся деревянными, просто волочатся на полу. И, если бы не идеально отточенная механическая привычка к бальному танцу, скорее всего, Санникову бы пришлось самому вертеть меня, без всякого моего участия.
        Его взгляд тоже предельно целомудренный.
        Он смотрит прямо в глаза.
        Никакой похоти во взгляде, он не раздевает меня глазами.
        Но ощущение того, что происходит нечто слишком интимное, вот такое, за всеми гранями и чувство того, что мы сейчас обнажены, почему-то не оставляет меня ни на секунду.
        И от этого становится еще более неловко.
        Я не могу, не способна совладать с собой, когда он рядом!
        Он будто проникает своими дьявольскими ядовитыми глазами в самый мой мозг!
        И эта его порочная улыбка, искривившая чувственные губы…
        Мои щеки пылают.
        На губах снова начинает гореть отпечаток его прикосновений.
        Танец закончился, и я бы, кажется, сейчас упала, если бы крепкая рука не подхватила бы меня, снова опустившись на спину.
        - Софья, - холодный чеканный голос моего отца раздается рядом, действуя на меня как ушат ледяной воды.
        Он явно чем-то недоволен, но почему?
        Сам ведь так любит, чтобы я оказывала честь его гостям, танцуя с ними, - так что не так?
        Или мне не показалось и то, что между нами сейчас происходило нечто гораздо большее, чем танец, заметили все вокруг? Потому отец и недоволен? Даже хуже, он совершенно рассержен, хоть и владеет собой так, что это могу понять только я! Что произошло?
        - Оставь нас, - цедит отец, впиваясь острым взглядом в глаза Санникова.
        Этот взгляд тяжело выдержать. На моей памяти никому не удавалось.
        Зато я видела, как под ним бледнели и начинали заикаться самые непростые люди столицы и страны. Видела, как у них подгибались коленки. Этот взгляд ничего хорошего не сулит!
        Так чем успел заслужить его гость отца?
        И как, черт, возьми, ему удается его выдерживать? Да еще и усмехаться?
        - Да, пап, - тихонько просачиваюсь между гостями подальше.
        Все бы отдала, чтобы узнать, о чем они сейчас разговаривают!
        Но перечить отцу невозможно!
        Бросив взгляд на часы, с облегчением понимаю, что время, обозначенное отцом вышло.
        Ура!
        Наконец-то я могу сбежать отсюда!
        Надеюсь, вечеринка у Вики будет достаточно веселой, чтобы заставить меня выбросить их головы Стаса Санникова!
        - Вы где-е? - набираю Вику, уже запрыгнув в машину.
        Глава 12
        Сейчас даже трудно себе представить, что это именно я только что танцевала на самом роскошном балу столицы!
        Потертые джинсовые шорты, едва прикрывающие ягодицы и коротенький голубой топ. Макияжа почти нет, волосы убраны в высокий небрежный хвост, который хлещет меня по лицу, стоит только слишком резко повернуться. Юххху! Свобода! И можно быть собой!
        - В «Жаре!» - радостно сообщает Вика на фоне грохочущей музыки. - Новый клуб Влада Северова, знаешь же?
        Ну, конечно.
        Кто бы не знал его ультрамодных клубов и шикарных ресторанов? Правда, некоторые из них закрыты даже для нас, у которых родители на самой верхушке.
        Сам Влад Северов тоже несколько раз бывал у отца на приемах. Мрачный тип. Хоть некоторые говорят, что он довольно красив. Примерно одного возраста с Санниковым. И, пусть он умеет подкупать и очаровывать, неизменно вежлив и обладает сумасшедше красивым бархатным голосом, а мне всегда в его присутствии неуютно. Ощущение, будто он, как огромная пантера. Очаровывает, но загрызет в любой момент. Бр-рр… Надеюсь, отец не из этого круга собирается выбрать мне жениха!
        - Скоро буду! - рассмеявшись, бросаю Вике в трубку, срываясь с места. - Можешь заказывать мне коктейль и любимую музыку.
        Если уж и любить Влада Северова, то только на уровне его обалденных заведений. А не вблизи!
        Срываюсь с места, выжимая газ до предела, и уже через десять минут вхожу в «Жару», тут же выхватывая взглядом компанию друзей. Веселье начинается!
        - Софи? - ко мне тут же подлетает Вовка, в последнее время не дающий мне прохода.
        В принципе, он мне тоже нравится.
        И почему бы не попробовать начать отношения?
        Димка давно исчез, а я совершенно свободна, что бы себе там папа не надумал!
        - Рада тебя видеть, - салютую бокалом, наполненным разноцветной жидкостью, подставляя Вове щеку.
        Как бы невзначай он промахивается, задевая край губы… Хм…
        - Потанцуем?
        Киваю головой, позволяя ему утащить меня за руку в самый центр танцпола.
        Начинается медленная музыка…
        - Ты нравишься мне, - шепчет Вова прямо в ухо, прижимая меня к своему телу. - Очень.
        - Мм…
        Я подставляю свои губы, позволяя себя поцеловать и резко дергаюсь, когда его рука сжимает мою ягодицу. Черт, я собиралась попробовать, но не настолько же нагло!
        - Вова… - отворачиваю лицо, чтобы объяснить ему, что все это слишком преждевременно.
        Но и слова сказать не успеваю. Рядом со мной будто проносится ураган, а сам неудавшийся кавалер с грохотом отлетает к барной стойке.
        - Стас!
        Я пытаюсь остановить его, но он не обращает никакого внимания на мои крики.
        В челюсть Вове отправляется четкий резкий удар.
        - Стас, прекрати! - буквально повисаю на его руке, резко рванувшись с места. - да остановись, черт тебя возьми! Он ничего не сделал!
        Санников оборачивается, - и мне приходится отшатнуться.
        В жизни никогда не видела такого бешенства, такой безумной ярости в глазах.
        - Отпусти его, Стас. Остановись.
        Шепчу онемевшими губами.
        Да что он позволяет себе, в конце концов!
        Санников уже успел переодеться.
        На нем джинсы, подчеркивающие узкую талию, крепкие бедра и расстегнутая на груди белоснежная рубашка.
        Теперь те переливавшиеся мышцы, которые я так явственно ощущала в нашем танце, я могу рассмотреть в реальности. Грудь его тяжело вздымается, губы плотно сжаты.
        Чувство такое, будто он не остановится. Как бык, перед которым вдруг махнули красной тряпкой.
        Только - почему?
        У меня нет никаких перед ним обязательств! Да мы даже ни о чем таком с ним не говорили! Он тысячи раз мог мне позвонить, но не сделал этого ни разу за то время, когда я еще так безумно, так ненормально грезила его звонком!
        Забываю даже про Вову, натыкаясь глазами на бурое пятно от засоса на его груди.
        Ну, конечно. Разве ему до меня? Санников ведет бурную жизнь, вон какие отметины она на нем оставляет! Только я-то здесь причем?
        - Пойдем, - он резко хватает меня за руку, так, что мне тут же хочется вырваться и тащит вперед.
        - Эй! - дергаю руку на себя, только это не особенно помогает.
        - ты кто мне, вообще, такой? По какому праву ты меня куда-то тащишь? Вмешиваешься? Распоряжаешься тут? Вообще-то я ничего тебе не должна. И отдыхаю здесь с друзьями!
        Делаю резкий рывок в сторону, оказываясь у нашего столика.
        - И с ними же и останусь. С тобой уж точно никуда не пойду!
        Демонстративно спокойно усаживаюсь на стул и беру свой коктейль.
        - А ты развлекайся с теми, с кем пришел сюда сам!
        Вот даже не сомневаюсь, что он тут не один и даже не с закадычным другом. Тем более, что даже сквозь музыку слышу, как его зовет женский голос.
        И почему я должна ему объяснять очевидные вещи?
        - Ты не пьешь, - с непроницаемым лицом Санников выхватывает из руки мой бокал, отставляя его подальше.
        - Хватит! - пресекаю я гневным криком.
        Да что же такое?!
        - Действительно, хватит, - будто и не дрался только что, - хотя и дракой, если уж честно, это и не назовешь. Избиение младенцев скорее. Совершенно спокойно кивает. И, когда я уже думаю, что он все понял…
        Просто хватает меня одной рукой и забрасывает себе на плечо.
        - Эй! Остановись немедленно!
        Я пытаюсь изворачиваться, пытаюсь молотить по нему кулаками, но ничего не выходит. Стоит ему прижать меня рукой чуть крепче, как я оказываюсь совершенно обездвижена.
        - Где ее сумочка? - он поворачивается к Вике, которая тут же протягивает ему то, что он хочет.
        Именно хочет, - просить этот мужчина, кажется, вообще не умеет!
        И Вика тоже хороша. Предательница! Нет, чтобы меня спасать, еще и помогает ему!
        - Что ты себе возомнил? - я задыхаюсь, когда Стас буквально укладывает меня на сидение своей слишком высокой для меня машины, усаживаясь рядом. - Ты мне не брат, не опекун, не мужчина, в конце концов! Да даже если бы и так, я не позволила бы…
        Глава 13
        Мои инстинкты, как оголенные нервы, подсказывают, что надо бежать.
        Умолкнуть и перестать что-то доказывать. Тут спорить нет смысла.
        Не с этим человеком, одним взглядом способным припечатать к земле, обездвижить. И… Полностью поддаться безумному, отравляющему пламени в его глазах.
        Рядом с ним даже воздух меняется.
        Начинает звенеть от напряжения. Становится тяжелым, вязким. Кажется, что даже он удерживает, как в плену, как на цепи, заставляя подчиняться воле этого невозможного мужчины!
        Нужно дернуть руки и нестись отсюда со всех ног. От него. Подальше.
        Даже несмотря на то, что машина уже резко рванула вперед. На максимальной скорости.
        Даже выпрыгнуть из нее не так опасно, как оставаться рядом с Санниковым.
        Он действует на меня, да на всех вокруг каким-то запредельным образом.
        Как будто все нервы, саму душу способен намотать на кулак и сжать. Одними своими глазами, одним взглядом.
        И подчинить полностью. Безвозвратно. Безоговорочно. Только дергать за ниточки, которым ты будешь подчиняться.
        Но я смотрю на его точеный профиль. На крепко сжатые челюсти. Встречаюсь взглядом с его цепкими потемневшими глазами в зеркале. И не могу. Что-то внутри меня замирает. Замирает настолько, что все слова, которые еще пыталась выплеснуть ему, останавливаются прямо в горле.
        Черт! Да разве бывает такое? Разве может человек так действовать на кого-то?
        Умолкаю. Только судорожно сжимаю свою сумочку в руке. Впиваясь пальцами так, что они белеют.
        А грудь ходит ходуном от слишком частого дыхания.
        Как будто мне резко вдруг совершенно не хватает кислорода.
        - Куда мы едем?
        Наконец решаюсь задать вопрос.
        Была уверена, что Санников везет меня домой.
        Но мы пропускаем поворот, оказывается на какой-то трассе.
        Бешенная скорость, вокруг ни одной машины, по обеим сторонам лес…
        Он что, везет меня за город?
        Такими темпами мы и в другую страну скоро заедем!
        Машина резко тормозит, сворачивая с лес.
        Зачем я только спросила?
        Теперь уже действительно становится страшно.
        Почему он меня сюда привез? Зачем? Да и вообще - что до меня этому человеку, с которым мы почти и не знакомы? Если разобраться, даже и парой слов-то толком не перебросились!
        Он оборачивается ко мне, наклоняясь так, что я начинаю дышать его дыханием.
        И голова вдруг начинает кружиться, как будто я не один коктейль успела в этом баре выпить, а целую бочку!
        Особенно когда он проводит по моей щеке пальцами.
        Мимолетно. Почти неуловимое движение. Но у меня срывается дыхание, замирая где-то в груди, рядом с оглушительно забившимся сердцем…
        - Стас, - прочищаю горло, шумно сглатывая. - Зачем ты меня сюда привез?
        Черт!
        Как же ненормально звучит сейчас мой голос! Как будто я не спрашиваю, а в любви ему признаюсь.
        И тут же губы начинает не просто покалывать. В них как будто взрываются маленькие петарды. А ведь он всего лишь опускает на них взгляд! Всего лишь! Ничего не делает, даже не прикасается!
        Так почему мое тело становится невесомым, а глаза сами собой прикрываются, ожидая поцелуя?
        Нет, не ожидая. Ощущая в нем невероятную потребность. Как будто умру сейчас, если этого не случится!
        Черт! В его парфюм точно подмешан какой-то наркотик! Иначе откуда такая реакция?
        Я ведь наоборот, сейчас кричать и убегать от него должна! Зачем этот маньяк привез меня в лес? Может, он меня изнасиловать собирается! В какой-то жестокой форме, которая, похоже, ему свойственна! А я, вместо того, чтобы сопротивляться, изнемогаю от ожидания его поцелуев!
        Но так и не получаю того, в чем чувствую потребность до боли в губах.
        Ток прошибает все тело насквозь, когда он проводит по моим губам пальцами.
        - Открой глаза, - сводит с ума хриплый голос, а меня от него ведет еще сильнее. - Открой, София.
        Даже от звука моего имени, от того, как он его произносит, мне хочется застонать.
        Безумно сексуально. Так особенно. София. Меня никто так никогда не называл. Всегда или Софи или Софья. Но это новое имя вместе с хрипотцой его голоса в один момент безошибочно ударяет сразу по всем нервным окончаниям. София…
        Как будто называя меня так он уже выстроил что-то особенное между нами. Интимное. Только для двоих.
        И я подчиняюсь. Не могу не подчиниться этому безумно будоражащему меня голосу.
        Девочки!! А кто хочет завтра две, а, может, даже и три продочки, а? Подсыпайте звездочек для вдохновения!!
        Глава 14
        Медленно приподымаю ресницы. И тут же будто тону в расплавленном металле его глаз.
        Сейчас они совершенно особенные.
        Сводящие с ума.
        Сумасшедше пьянящие, заполняющие собой и тем, кто на меня смотрит, до предела.
        Шумно выдыхаю и этот выдох скорее напоминает тихий еле слышный стон.
        То, что происходит сейчас интимней и сексуальней всего, что было у меня раньше. Ни один поцелуй из всех, что когда-либо у меня были, не затапливал меня так, как один его взгляд, единственное легкое прикосновение…
        Пьянящий. Будоражащий. Сводящий с ума.
        Пробуждающий во мне что-то безумное, от чего так бешено, так ненормально колотится сердце.
        И снова эти безумные разряды тока в кончиках пальцев. И губы горят, прямо до боли.
        Время будто останавливается, пока мы вот так смотрим друг на друга.
        Кажется, сам воздух вокруг сейчас вспыхнет.
        Все замирает, только внутри меня взрывается какой-то сумасшедший ураган.
        Стас вдруг резко отворачивается.
        Выходит из машины, громко хлопнув дверью.
        В один миг оказывается рядом со мной, подхватывает, как пушинку, вынося из машины.
        И вся моя кожа будто начинает гореть. Плавится от его прикосновений. Резких, грубых, не дающих никакого права на сопротивление. И одновременно таких будоражащих, таких пьянящих.
        Сама не замечаю, как оплетаю руками его шею. Как они поднимаются вверх, запутываясь в жестких густых волосах.
        Сердце колотится в бешеном галопе. Хочет вырваться из груди. Проситься ему под ноги. Черт!
        Надо отстраниться, сказать, чтобы отвез меня домой, но вместо этого я прижимаюсь к нему только крепче!
        Безумие. Настоящее безумие. В чистом виде. Только вот сопротивляться ему я совсем не могу…
        Не заметила, как оказалась на капоте его огромной машины.
        Один рывок, не отрывая взгляда, не отстраняясь, - и мои ноги оказываются на его бердах.
        И между ног все полыхает, тянет и покалывает, когда ощущаю, как туда вжимается его возбужденная плоть…
        - Что ты делаешь! Что себе позволяешь, - возмущаюсь, но чувствую, как неуклонно схожу с ума. Тело хочет прильнуть к нему сильнее, ближе, до максимума, до предела, само изнемогает от тяги к этому сладостному, запретному…
        Будто даже суставы выкручивает от этого неуемного желания.
        Почувствовать его жестко. Глубоко в себе. Не так, не сквозь ткань его джинсов и моих шортиков, пусть они даже почти и не служат преградой. На максимум. Всего его. Насквозь ощутить хочу. И в тоже время знаю, если это случится, потеряю себя. Или уже потеряла?
        Стас резко поддается вперед и обрушивается ртом вдруг на мои губы.
        Настолько неожиданно, резко, жестко, что я даже вскрикиваю, пытаясь их сжать.
        Но его рот впивается с еще большим напором, порабощая, окончательно и бесповоротно.
        Заставляя распахнуться, сметая своим бешеным напором все мои жалкие попытки сопротивления.
        Горячий язык врывается внутрь, яростно толкаясь, будто клеймя, обрывая на корню всю мою волю.
        А по моим венам начинает с огромной скоростью нестись не кровь. Горящее пламя.
        Тугим узлом скучиваясь где-то внизу живота. Отбиваясь там пульсом, стекая между ног. Бедра начинают подрагивать, и я сама дергаюсь, вжимаясь еще сильнее в его наряженный упирающийся в меня член.
        Распахнутая. Вся нараспашку. С тихим стоном в его ненасытные губы.
        Дрожу и впиваюсь в его волосы еще сильнее, до боли в пальцах.
        И проклинаю саму себя за это.
        Резко отстраняется. Таким же рывком, как и набросился на меня.
        А я замираю. Изумленно сморю в его глаза.
        Дикие. Порочные. Извергающие волны запретного, того, что для меня за гранью.
        Сводящие с ума. Вспыхивающие снова какой-то нереальной яростью.
        Его челюсти снова сжимаются так, что я, кажется, слышу их хруст.
        Резко одергиваю руки, опуская их на капот.
        - Что? Ты? Творишь? - выплескиваю прямо в эти глаза дрожащим голосом.
        Удивительно, что язык не заплетается, - после этого поцелуя, безумного, дикого я, наверное и двух шагов пройти не смогу. Задыхаюсь. Голова кружится до невозможности. А внутри все пылает так, что и ледяной водой не унять.
        - То, чего ты и хотела, - его голос отвечает мне хриплым рыком
        - Я? С ума сошел?
        - Разве нет?
        Не понимаю этой безумной ярости в его взгляде, в желваках, заигравших на лице.
        Пытаюсь отстраниться, но Стас резко дергает на себя мои бедра, впечатываясь теперь действительно на максимум. До боли. Как будто я совершенно обнажена, как будто сейчас ворвется в меня вовсе не губами, несмотря на полоску шортиков и тонкие кружевные трусики, - да и разве это для него преграда?
        Боже, какой он твердый, какой горячий!
        А если по-настоящему? Без брюк?
        - Ты только что не собиралась трахаться со своим сопляком в ВИП-кабинке, которую он заказал? - его рука с нажимом проходит по горлу вниз, задевая, прижимает грудь, задевает соски костяшками, - а я выгибаюсь, как идиотка от этой грубости. И одновременно холодею от голоса, что будто хлещет по щекам.
        Откуда в нем сейчас столько злобы? Почему такая ненависть плещется в этих почти почерневших дьявольских глазах?
        - Под наркотой, которую ебырь твоей подружки насыпал в коктейль…
        Всхлипываю, когда его пальцы резко задирают топ, сжимают вдруг напрягшиеся соски.
        Себя не контролирую, ток бешено разносится по венам.
        Запрокидываю голову назад, проваливаюсь в черноту этой ночи, схожу с ума, забывая все его слова, не слыша их, не понимая…
        - Смотри на меня! Смотри, София, черт тебя дери!
        Дергает за волосы, заставляя снова оказаться с ним лицом к лицу.
        Его ноздри раздуваются от ярости. А в глазах что-то такое… Черное, сумасшедшее, на грани безумия или срыва…
        И мой сосок по-прежнему перекатывается в его пальцах.
        Сдавливает двумя, поглаживает, пробегает по самой вершинке ногтями…
        Порочно и нежно. Аккуратно, будто боится причинить боль.
        Мои складочки, все внутри меня прошибает новой и новой волной тока.
        Я таю и плавлюсь, горю под этими безумными прикосновениями, теперь уже и сама не в силах оторвать взгляда от почерневших глаз.
        Эта нежность так не вяжется с его тоном, с его напряженным, переполненным яростью лицом…
        Ничего не понимаю, да и понимать не могу.
        Вся отдаюсь той жаркой лаве, что растекается под кожей. Вся…
        - Тебе уже скучно просто так, да, Софииия, - он растягивает мое имя и я выгибаюсь от наслаждения, слыша, как это звучит. Черт! Его голос не менее опасен, чем его тело! Чем руки, которые сводит меня с ума, скользя по животу, спускаясь ниже.
        - Столько всего перепробовала, что тебе для секса обязательно нужна доза кайфа?
        Резко дергает мои шорты и пуговицы, будто выстреливая, отлетает куда-то в сторону.
        - Нравится, когда тебя трахают в ночном клубе и все слышат, как ты стонешь?
        Резкий рывок рвет паутинку кружева моих трусиков.
        Я замираю, понимая, что больше нет никаких преград. Между мной и им.
        Санников тоже останавливается.
        Прохладный ночной воздух ударяет по разгоряченным складкам.
        И это окончательно срывает весь мой контроль, заставляя застонать в голос.
        - Когда вот так тупо дерут, а потом вышвыривают, - да, Софи-ия? - толчок, и я опускаюсь спиной на капот. - Как последнюю шлюху, да, София? Так?
        Распластанная перед ним, дрожащая, вся сгорающая от томления, как под оголенными проводами под каждым его прикосновением…
        - Так какая тебе разница? Я трахну тебя хотя бы подальше от толпы и без блядского порошка.
        Глава 15
        Его пальцы резко толкаются внутрь.
        А я там такая горячая и мокрая, что даже не ощущаю боли.
        Только наполненность. Только безумное желание, чтоб он не останавливался. Всхлипываю, прикусывая губу и тут же из горла вырывается крик.
        Ничего не могу с собой поделать, никак не остановлюсь. Лишь извиваюсь под его руками. Под жесткими, резкими толчками пальцев, пронзающими меня, наполняющими с каждым резким движением какой-то отравляющей сладостной болью…
        - Твою мать, София… - полурычание, такое хриплое, что царапает кожу. - Твою ж мать…
        Что он говорит?
        Какой бред ему приснился?
        Он относится ко мне как к какой-то шлюхе! И поступает так же, как с последней шлюхой! - мелькает на задворках сознания. Я должна это остановить… Остановить его…
        Его палец прижимает мой до боли напряженный пульсирующий клитор.
        Жадные губы с хрипом хватают мой сосок, втягивая в себя так жестко, слегка прикусывая.
        И все мысли исчезают от резкой яркой вспышки перед глазами.
        Кажется, я что-то кричу, впиваюсь руками в его волосы.
        Тело изгибается, его ломают безумные судороги.
        Яд разливается по венам, взрываясь, разметав меня на осколки, на миллиард дергающихся кусков.
        И наступает темнота. Оглушительная, после яркой вспышки.
        - Твою мать… - последнее, что я слышу прежде, чем провалиться в эту темноту…
        Я очнулась, все еще задыхаясь.
        Тут же ощутив тяжесть тела Санникова на своем.
        Впившаяся в его плечи ногтями. Так, что пальцы разжать невозможно.
        Все еще дрожа всем телом.
        С совершенной мутью в голове.
        Его лоб прижат в моему, чертовы дьявольские глаза настолько близко, что наши ресницы, кажется спутаются сейчас.
        Прожигают насквозь. Смотрят в самую душу.
        Это хуже, чем быть обнаженной. Как будто он выискивает во мне что-то, пытается проникнуть в сознание, в мозг, в самую глубину.
        Его дыхание прерывистое, жаркое, опаляет кожу и губы.
        И снова хочется тонуть. Раствориться. Поддаться. Отдаться.
        Не только телом, всю себя ему отдать.
        Но память вдруг резко проносит в сознание все то, что он говорил.
        Будто пощечина. Отрезвляет. Лупит холодом. Хлещет по щекам. И я вздрагиваю, пытаясь отшатнуться. Вырваться из стальных рук, что прижимают меня к себе.
        Как шлюху. Трахнуть, как шлюху и выбросить.
        Вот чего он хотел, вот как ко мне относится! Я всего лишь шлюха для него, игрушка на один раз! Которую даже домой не повезли. Даже на свидание, и то не звали! Да он и не пытался, даже не задумывал строить со мной какие-то отношения!
        Трахнуть. Как шлюху.
        Вот единственное, чего он хотел от меня!
        А я, идиотка, тут расплываюсь! Млею, как последняя дурочка!
        Пытаюсь оттолкнуть его, упираясь руками в мощную грудь.
        И снова меня будто бьет током.
        Он его раскаленной кожи. От мышц, что напряженно перекатываются под моими руками.
        Но что, если мое мнение для него ничего не значит?
        Он возьмет меня прямо так, вот здесь? Даже если я буду сопротивляться?
        Похоже, что да. Не представляю даже, что вообще способно в этой жизни остановить Стаса Санникова!
        - Пусти, - выдыхаю хрипло, поражаясь собственному голосу. - Отпусти меня! - уже почти срываюсь на истерику, видя, что на него ничего не действует. - да отпусти же, тебе говорю!
        Почему в его глазах плещется все больше и больше ярости?
        Почему он прожигает меня ею так, как будто ненавидит?
        Страшным черным пламенем сверкают сейчас его глаза.
        От них нужно бежать. Бежать без оглядки. Да даже в этом лесу ночью - и то безопаснее, чем рядом с этим человеком!
        Сам унизил меня своими словами, почти взял прямо здесь, на этом чертовом капоте! А ведь я с ним рядом совсем голову потеряла! С ума чуть не сошла от его близости, от его прикосновений, от взгляда этого дьявольского! Пьяного, одурманенного и одуряющего, от голоса, который отбивается где-то под ребрами…Почему же теперь так смотрит, как будто разрезает на куски? Что я ему сделала?
        - Пусти, - уже шепчу. Голос меня совсем не слушается.
        Но вместо того, чтобы разжать руки он наклоняется к моей шее.
        Вдыхает воздух, - шумно, как голодный зверь.
        Прикусывает венку и я содрогаюсь - на этот раз совсем не от возбуждения. Мне страшно до чертиков и чувство - дикое, бешеное, как будто он сейчас вопьется в меня зубами и загрызет!
        - Ты права, - врезается мне в кожу ледяной, наполненный звоном металла голос. - Мы с тобой все сделаем иначе. По-человечески. Я дам тебе шанс.
        Мои губы округляются в полнейшем шоке. Шанс? Он? Мне? Дает шанс?
        Даже вдохнуть не могу от возмущения. Воздух чуть не разрывает горло, не давая мне сказать ни слова. Шанс!
        - Завтра буду ждать тебя у озера. В восемь. На террасе «Лаванды». И не бери купальник. Плавать мы точно не будем.
        Глава 16
        Я все еще возмущена.
        Слов так и нет, но зато рука уже дергается, чтобы дать мерзавцу пощечину.
        Правда, так и не долетает. Санников перехватывает ее сразу же, хоть его голова по-прежнему опущена к моей шее.
        - Тихо, Софи-ия. Это просто ужин. Для начала.
        Горячие губы скользят вниз по шее. Будто жалят меня каждым прикосновением.
        Санников явно наслаждается ситуацией.
        Моей растерянностью, своей властью.
        И… Этим безумием, которое между нами происходит.
        Молча поправляет на мне топ, пробегаясь комтяшками пальцев по соскам, пока оттягивает вниз.
        Застегивает молнию на шортах, подтягивая их вверх.
        А я так и остаюсь распластанной на капоте его машины.
        Все еще вздрагивая от отголосков того урагана, который просто смел меня с катушек. Выбил все сознание.
        Пошевелиться не могу. И голова до сих пор идет кругом.
        И ненавижу.
        Ненавижу его - за то, что вот так со мной обращается. За то, что не могу сдержаться, остаться собой. Поддаюсь. Покоряюсь. Сил не могу найти, чтобы с ним бороться.
        Даже высказать ему все, что он заслужил услышать - и того не могу!
        И себя ненавижу за это. Может, еще сильнее, чем Санникова!
        За тот безумный пожар, который пережила совсем недавно, когда он меня касался.
        За то, что даже сейчас мое тело будто тряпка повисает на его руках.
        За всхлипы, которые без моей воли срываются с губ. За ток, которым снова и снова прошибает всю насквозь, когда он прикасается ко мне…
        Так и обмякаю на сидении, когда Стас даже как-то удивительно бережно укладывает меня в машину, занося на руках.
        Шевельнуться не могу. Пытаюсь что-то сказать, но из горла вырывается только какой-то жалкий писк.
        Зато с ним все абсолютно, совершенно нормально!
        Уверенные руки держат руль, каменное лицо, на котором не прочесть ни единой эмоции, сжатые челюсти.
        Как будто он не способен даже на малейшее чувство! Даже на его слабый отголосок! Каменное изваяние, черт его побери!
        А ведь я и близко никому ничего подобного никогда не позволяла!
        То, что Вовка умудрился во время танца на секунду опустить свою руку на мои ягодицы, наверное, самая большая вольность из тех, что за всю жизнь были у меня с парнями! Да и то, я уже собиралась довольно жестко это пресечь, да только Санников вмешался! Не зарядил бы он моему предполагаемому парню, это обязательно сделала бы я сама! Правда, не так, конечно, жестко и не привлекая к себе ненужного внимания!
        Нет, я не простив сексуальных отношений и каких - то вольностей вроде поглаживаний. Но это же должно быть интимно, исключительно наедине! И то, когда доверяешь человеку, когда чувствуешь к нему намного больше, чем даже просто симпатию! Когда хорошо его знаешь, в конце концов и планируешь серьезные отношения! Даже если они впоследствии и не получатся!
        Санников первый мужчина, который видел обнаженной мою грудь.
        Первый, который прикоснулся.
        Про остальное уж и говорить нечего!
        И что?
        Да мы же и не знакомы с ним практически!
        Вряд ли единственный танец, пусть даже и плюсованный тем спасением из озера можно назвать знакомством!
        А чувства?
        Про них и речи даже не идет!
        Ну, пусть что-то и было.
        Пусть я после того озера слегка свихнулась и немножко побредила Санниковым. Его прикосновениями… Его губами… Да! Но, черт возьми, это совсем не те чувства, после которых возможно допустить подобное!
        А он?
        Вот в нем-то уж точно никаких чувств ко мне нет! Ни капли!
        Разве что похоть какая-то ненормальная, звериная.
        Тогда почему все это произошло у меня именно с ним?
        И вот даже сейчас.
        Меня трясет и лихорадит.
        От стыда. От первого в жизни прожитого оргазма. Черт, такого ненормального, такого взрывного, что мышцы до сих пор меня не слушают! И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что и это тоже не нормально. Ничего и близко на это похожее не испытывала ни одна из моих подруг, которые уже успели приобщиться к взрослой жизни! И это только еще раз говорит в пользу того, что Стас обладает какой-то запредельной энергетикой, - или, может, он так действует только на меня?
        Разве так должен вести себя мужчина после такого?
        Как угодно, но только не так!
        Да ему даже сейчас, после всего, дорога намного интереснее, чем женщина, с которой только что все было!
        Меня на свидания приглашали с большей страстью, чем он относится сейчас ко мне!
        Как будто я упаковка от еды, - съел и выбросил, потому что больше без интереса! Как использованная салфетка! По крайней мере, я уж точно вызываю в нем сейчас не больше интереса!
        И это после такого…
        Интересно, а он сам что чувствовал? Кончил? Получил разрядку? Неужели прямо в штаны?
        Чуть не хихикаю, но тут же одергиваю себя.
        О чем я вообще думаю?
        Ну вот какая мне разница, что там с его штанами? И с той каменной дубиной, что упиралась мне между ног?
        Но тело снова не слушается меня. Живет какой-то своей отдельной жизнью. Совсем вразрез с головой. Иначе почему я украдкой пытаюсь посмотреть, что у него там между ногами? А складочки снова начинают подрагивать и сжиматься в какой-то болезненно-сладкой судороге?
        Не об этом я должна думать сейчас! Вот совсем не об этом!
        О том, какая он сволочь, вот о чем!
        Но внутри уже все полыхает новыми волнами накатывающего жара. Как будто снова ощущаю на своих сосках прикосновения его пальцев. Властные. Жадные. Покоряющие. Сметающие всю волю, все заслоны приличия, все мои убеждения, все границы. Пальцы, что с нажимом спускаются вниз… Прямо туда. К самой сердцевине.
        Только закрываю глаза, рвано вздохнув. И опять отдаюсь пульсирующему внутри наслаждению, что легонько, совсем не так сильно, как тогда, с ним, а все же сотрясает мое тело…
        - Приехали, принцесса.
        Распахиваю глаза, удивленно хлопая ресницами.
        Мы уже у моего дома, а я даже и не заметила, как Стас остановил машину.
        Сил пошевелиться до сих пор нет, все тело ломит от того, что я все-таки задремала в машине.
        Но слабость - наименьшее, что мне хочется выказать при Санникове.
        К тому же не у отца, а именно у меня будет инфаркт, если он увидит, как Стас заносит меня в дом на руках. А для него самого у папочки, возможно, даже и охотничье ружье найдется!
        Резко выпрямляюсь, растирая затекшие плечи.
        Что нужно говорить в таких случаях? Как себя вести после всего, что произошло? Тем более, вот так? Понятия не имею…
        - Софиия…
        Зато Санников, кажется, вполне имеет обо всем свое собственное понятие.
        Он всего лишь поворачивается ко мне. На полоборота. Даже не приближаясь.
        - Завтра ровно в восемь, - нет, все-таки наклоняется над моим лицом. Как для поцелуя.
        Одно мгновение, и воздух снова забивает мои легкие. Опять даже воздух вокруг искрит и кажется, сейчас взорвется. Его дыхание как катализатор для взрыва, особенно для моих тут же запылавших губ. А в глазах плещется такое море страсти… Пусть его лицо по-прежнему и остается непроницаемым. Но глаза прожигают тысячи дыр в моей душе, тут же снова заставив тело броситься в дрожь!
        - Я буду ждать.
        Легкое, почти невесомое прикосновение к моей щеке. Чуть ниже. Мазок пальцем по губам.
        И, черт, ноги уже подгибаются, а сама я готова отдаться ему прямо здесь, у ворот родительского дома!
        - До завтра, - холодный тон резко обрывает все эту ненормальную магию.
        Санников решил, что на этом достаточно. Пора закончить разговор, даже его не начав. И это снова отрезвляющей пощечиной бьет по оголенным донельзя нервам.
        Вот так просто. Все по его щелчку, по его решению.
        Меня как будто и нет, я всего лишь приложение к его желаниям!
        Молча открываю дверцу, и, вытянувшись в струну, иду к дому, не удостоив его ни словом.
        Да и какие слова? Если всю силу сейчас нужно собрать для того, чтобы Санников не видел, как заплетаются и подгибаются у меня ноги!
        А еще…
        Что-то мне очень сильно подсказывает, что мои слова ничего для него не значат. Ровным счетом ничего. И уж тем более не способны ни изменить этого самовлюбленного мужчину, который явно уверен, что с мнением других считаться не стоит, ни уж тем более вразумить его. Да он и слушать не станет! А я только бессмысленно буду сотрясать воздух и унижать себя перед ним!
        Ну, уж нет!
        Стараюсь быть тихой, но наверное все равно слишком громко хлопаю входной дверью. Только после этого слышу, как его машина резко дергается с места.
        Крадусь в свою комнату, стараясь никого не разбудить.
        Тяжело падаю на постель, даже не снимая с себя одежды.
        Нужно бы отправиться в душ.
        Смыть его с себя. Смыть этот запах, что въелся в кожу, и все его прикосновения. Но у меня совсем нет сил. Эта ночь вымотала меня, как ничто прежде за всю мою жизнь. И не только моим первым оргазмом. Морально все это измотала меня до невозможности.
        Глава 17
        Утро не принесло облегчения, даже наоборот.
        Я поднялась с постели совершенно разбитая, помятая.
        Совершенно не зная, что делать.
        Вкус его губ так и остался на моих, как и запах его кожи. И, как ни пыталась смыть все это с себя, ничего не помогло.
        Меня будто лихорадило.
        На завтрак даже не стала спускаться. Казалось, все, кто меня увидит, тут же прочтут у меня в глазах все, что было прошедшей ночью.
        Да и лицо меня выдавало с головой.
        Потемневшие, цвета спелой вишни распухшие губы, лихорадочно блестящие глаза, яркий румянец…
        Осторожно распахнула домашний халат, рассматривая себя полностью. Соски не далеко ушли от губ, на коже остались следы его прикосновений… Странно, я даже не помню, когда он успел их оставить. Ведь при всем своем поведении, при этой стали и вспыхивающей иногда ярости в глазах, Стас прикасался ко мне на удивление нежно. Даже слишком нежно, - понимаю, с ног до головы заливаясь краской.
        И черт же дернул меня вспоминать его прикосновения!
        Внутри становится так жарко и так влажно, что рука сама собой тянется к животу… Ниже… И я вся сгораю в мучительной потребности повторить все то, что он делал ночью…
        Забывая обо всем на свете!
        О том, что я дома. Что сюда могут в любой момент войти. О том, что все это развратно и совершенно неприлично, черт возьми!
        Но тело другого мнения.
        Оно выгибается дугой от жажды именно его рук. Его пальцев. Все, что я делаю, - лишь жалкое подобие идеального оригинала. С губ слетает разочарованный стон. Вроде все те же движения, но другие руки. Только он мог заставить меня пережить тот самый безумный ураган оргазма. А то, что я делаю - всего лишь его жалкое подобие!
        Почти весь день так лихорадочно и мечусь - между шкафом, вдруг бросаясь выбирать одежду для свидания, то в ванную, подставляя лицо под ледяную воду, чтобы снять с себя это безумное наваждение.
        Нет. На встречу с Санниковым мне идти нельзя! Нельзя ни в коем случае!
        Потому что рядом с ним я совершенно себя не узнаю!
        Теряю всю волю, саму себя теряю под его напором, под взглядом этим гипнотическим, отравляющим, властным!
        Конечно же, это свидание не станет началом знакомства поближе. Об этом же он говорил, когда называл свидание шансом?
        Но душевных разговоров с Санниковым я, как ни стараюсь, не могу себе представить.
        Да их и не будет.
        Если бы он собирался ухаживать, знакомиться, узнавать мой внутренний мир, что ему мешало сделать это еще вчера?
        Уверена, и пяти минут не пройдет, как он просто забросит меня к себе на плечо и отнесет на верхний этаж той самой «Лаванды», где расположены номера!
        А я… Я не смогу ему сопротивляться!
        Только вот это опасно. Опаснее некуда.
        Он уничтожит меня, места мокрого не оставит. После двух встреч с ним я уже почти распласталась перед этим человеком, в тряпочку у его ног почти превратилась!
        А дальше что будет?
        Я распахну перед ним душу, брошу к ногам свое сердце, а он просто перешагнет через меня и пойдет дальше?
        Нет. Не пойду туда! Ни за что! Как бы не хотелось мне снова его увидеть, опять задрожать от близости его губ, от этого сводящего с ума голоса, от которого можно позабыть обо всем на свете!
        Я уже убедилась в том, что Стас действует на меня, как тяжелый наркотик. И с каждой полученной дозой я буду разрушаться все сильнее. Все больше зависеть от него, - вот ведь уже сейчас весь день только об одном Санникове и думаю!
        И ломка потом будет страшной. Смертельной. Вряд ли я смогу собрать себя потом.
        А в том, что она непременно будет, я даже не сомневаюсь.
        Санников уже второй раз наплевал на своих спутниц, буквально вытер о них ноги.
        Наверняка так же поступит и со мной.
        Я ему интересна, лишь пока не получил того, что хочет.
        Стоит этому случиться, и меня будет уже не собрать, а он утратит интерес и вот точно так же бросит и меня, забрасывая себе на плечи очередную жертву.
        Я приняла решение, хоть высидеть дома казалось невозможным.
        Даже слышала гулкие, частые удары собственного сердца, когда назначенный им час неумолимо начал истекать.
        Я представляла себе все, что угодно.
        Он вполне мог распахнуть ногой дверь этого дома и вытащить меня отсюда на руках, забрав к себе.
        Влезть в окно, - ворота и второй этаж такого уж точно не остановят!
        Подкупить кого-то из прислуги, чтобы те обманом заставили меня выйти и украсть!
        Ну, или позвонить, как минимум и поинтересоваться, почему я не пришла. А вдруг мне плохо после вчерашнего или заболела?
        Но он ничего не сделал.
        Ни-че-го.
        Ни в этот вечер, ни на следующий день ни даже через неделю.
        Вот, выходит, как ничтожно мало я для него значила! Не пришла на свидание и он тут же утратил весь свой интерес, да просто тупо забыл обо мне!
        Зачем же тогда все это было нужно? В чем смысл нашей ночной поездки? Зачем вообще меня забрал из того клуба, если ему нет до меня никакого дела?
        Все эти мысли сводили с ума.
        Я заперлась в комнате, в доме, как в клетке.
        Никого не хотела видеть, ни с кем говорить или встречаться.
        Санников уже довел меня до депрессии! А что было бы, окунись я в эти отношения глубже? Даже страшно представить! Так что, - мое счастье, что я приняла верное решение не связываться с ним!
        Глава 18
        Прошло две недели, прежде чем мне с горем пополам удалось вытравить из себя отраву под названием Стас Санников.
        И ни одного звонка!
        Ни разу он даже не попытался со мной связаться!
        Пусть даже и не хотел по каким-либо причинам приезжать в дом отца, но уж номер телефона ему не составляло узнать никакого труда!
        Ничего!
        Полная тишина.
        Ни единой попытки хотя бы как-то объясниться!
        Первым делом отправилась выяснять, что там за бред говорил Санников о наркоте и о заказанной в клубе Северова ВИП - кабинке.
        Тогда у него самого я ничего не спросила. Не до того было, слишком уж много оказалось впечатлений на мою долю. Да и язык меня не слушался. Говорить я тогда в принципе не могла.
        Зато теперь зацепилась за сказанное.
        Стоило ли верить тому, что говорил этот человек?
        Судя по его порочности и испорченности, он мог выдумать все, что угодно! А, может, судил по себе. Может, он без заранее заказанных кабинок в кафе в девушкой и не приходит!
        Вовка что-то блеял о неземной любви всей жизни.
        О том, что ни на чем бы, конечно, не стал бы настаивать.
        Да, заказал ту чертову кабинку на всякий случай.
        Ну, а насчет таблетки…
        Это он Вику попросил для того, чтобы мои ощущения, если я все же соглашусь были яркими. Хотел, чтобы мой первый раз стал для меня особенным. Чтобы запомнился. Ну, и еще чтобы я не смущалась и не чувствовала себя зажатой.
        Вика вон, оказывается, сама со своим парнем этим все время пользуется. Сама ему подкинула идею.
        - Малыш, ну чего ты? Эти таблетки никак не влияют на здоровье и сознание! Это же не наркотик, строго говоря! Просто легкий возбудитель! Клянусь, я даже думать об этом бы не стал, если бы в нем была хоть какая-то опасность! И сразу бы остановился, если бы понял, что ты не хочешь… Но ты же хочешь, правда же, малыш? Мы ведь уже говорили с тобой об этом…
        А я смотрю на него и даже как-то смешно становится.
        Мой первый раз - и с ним?
        Не спорю, я об этом думала, и мы и правда даже как-то говорили об этом.
        Но…
        Его прикосновения кажутся теперь липкими. Ничего, кроме раздражения не вызывают.
        Все, вот все в нем не то! И как я раньше этого не понимала?
        Пальцы не те, губы вообще ни о чем, а глаза… Ничего нет в этих глазах, ни одной вспышки внутри не вызывают. И губам прикасаться неинтересно. Вот попытался поцеловать, но это как к штукатурке губами прижаться. Никаких ощущений. Только будто прилипло что-то к губам. И стряхнуть хочется.
        - Так и быть, Вова. Я не расскажу об этом отцу. И он не оторвет тебе то, с чем ты меня так жаждал познакомить, накачав той дрянью. Но имей в виду. Я больше никогда не должна тебя видеть. Ни в нашей компании тебя чтоб не было, ни возле дома чтобы не ошивался. Хоть раз увижу, хоть однажды еще напомнишь о себе - считай, нарушил перемирие. Совершил преступление на испытательном сроке. Сам себе приговор подписал.
        - Софи, ну ты чего? Я же тебя люблю! Я не хотел ничего плохого! Правда!
        Еще и руки свои ко мне тянуть пытается. Совсем ненормальный. Клинически, похоже.
        - Не переживай, Вовчик, - хлопаю его по руке. - Мой отец организует тебе много секса, может, тоже даже таблеточку какую-нибудь выдаст. И драть тебя будут тоже по любви. Какие-нибудь здоровенные мужики, выступающие по мальчикам.
        На красивом лице читается искреннее изумление, обида и растерянность.
        - Как я мог хотеть тебе чего-нибудь плохого? Как ты могла так хотя бы подумать! Да я ведь тебя люблю! По-настоящему!
        Только одергиваю руку и поднимаюсь. Ухожу, даже не оборачиваясь.
        И лишь качаю головой.
        Верю, он и правда не задумывал ничего плохого. Ничем не хотел обидеть. Опозорить тоже наверняка и в мыслях не было.
        Вовку я знаю давно.
        И последний год он только и делал, что оббивал порог отцовского дома с букетами. Каждый раз пытался меня чем-то удивить. Ну, а когда я все-таки сдалась и решила попробовать с ним встречаться, на каждом свидании пытался придумать что-то необычное. Особенное. Запоминающееся.
        Да. Вова, скорее всего и правда искренне влюблен. И всегда старался, чтобы мне с ним было хорошо. Даже его нетерпение затащить меня в постель могу понять.
        Он уж точно не относился ко мне, как к шлюхе. Не собирался отыметь и выбросить, как пытался подать это Санников! И мысли бы не допустил сказать что-то вроде того, что выдал мне Стас той ночью. Слова «трахнуть» наверняка даже в его голове не мелькало! Близость, заняться любовью, секс, наконец, на крайний случай!
        Санников все вывернул, все перекрутил в своей больной голове. Все подал так, как сам воспринимает.
        Потому что отвратительно порочен и уверен, что все остальные ничем не лучше!
        Это именно он отнесся ко мне, как к шлюхе! Он, а не милый Вовка!
        Тогда почему парень, который раньше нравился, теперь напоминает прикосновение к улитке?
        Почему в его красивых чертах я вижу смазливость, а в глазах пустоту?
        А в его осторожном ко мне отношении и ласковых словах - мягкотелость и слабость?
        Какого черта я сравниваю его с Санниковым, понимая, что он проигрывает этому испорченному мерзавцу?
        И все равно, несмотря на все доводы разума, я ухожу. Все, что нравилось мне в парне раньше, кажется теперь скучным и пресным до зубовного скрежета.
        Глава 19
        Спустя год
        - Софи-ии!!
        Вика бросается мне на шею, как только я влетаю в «Жару»
        Мы обнимаемся так, что трещат ребра.
        Да и неудивительно!
        Мы вместе с самого детства, сколько себя помним, а тут не виделись больше года!
        Конечно, виртуального общения никто не отменял, но разве это может сравниться с живым, настоящим?
        - Ты выросла! Так изменилась! И кажется, стала еще красивее! - с восторгом кричит подруга, замахав официанту рукой.
        - Ты тоже настоящая красавица! Потрясающе выглядишь!
        И я ничуть не лукавлю.
        Вика, чуть полненькая, но при этом аппетитная раньше, вытянулась в высокую красавицу с ногами от ушей. И эта короткая стрижка под мальчика ей идет просто невероятно!
        - Хоть в модели иди! - подмигиваю ей, заказывая обожаемую картошку фри со стейком. Блаженство…. Которое так редко могу себе позволить.
        Но иногда нужно же себя и баловать, верно?
        - Это ты у нас модель, - Вика смешно надувает пухлые губы и мы обе начинаем хохотать. Эта привычка у нее осталась еще с детства.
        - Ну, рассказывай, как ты тут без меня!
        Подношу вилку с блаженной едой к губам и слегка медлю, наслаждаясь ароматом. Отправляю в рот и даже зажмуриваюсь от удовольствия. Сколько я такого не ела? Полгода точно, дальше и не вспомню!
        Осматриваюсь вокруг, продолжая кивать рассказам подруги.
        Здесь многое изменилось за то время, пока меня не было.
        Стиль, цвет, совсем все, кажется, другое.
        Да что не меняется?
        Я за год вон как изменилась! И вся моя жизнь!
        Переехала на учебу во Францию. В свободное время стала работать моделью. Это ведь было мечтой всей моей жизни! Но и от экономического образования, разумеется, не отказалась. Да и отец бы наверняка вернул бы меня и запер под домашний арест, если бы я бросила учебу!
        Пахать приходилось много, но я не жаловалась. Никогда. Соглашалась практически на любые показы, даже самые изнурительные и малооплачиваемые. Это только наивные дураки верят в то, что если ты родился в богатой и влиятельной семье, с золотой ложкой во рту, значит, тебе ничего делать уже не надо. Но я-то знаю, ради того, чтобы достичь мечты, нужно не просто работать, пахать на износ! Это потом уже можно будет чуть отдохнуть и выспаться… Только одна дорога может привести к успеху. Пахота двадцать пять часов в сутки!
        И вот буквально перед отъездом я заключила свой контракт мечты!
        Самый известный бренд нижнего белья! Стотысячный гонорар! Первая планка на пути к настоящему успеху!
        Перед новой работой выдался месяц передышки. И я решила съездить домой, отдохнуть перед тем, как не будет и минутки даже на то, чтобы просто выпить чашку кофе.
        Очень надеясь на то, что об этом отец не узнает никогда!
        Да и какой ему интерес к моделям и, тем более, нижнему белью?
        Ну, а работаю я, естественно, под псевдонимом!
        И отцовскую охрану, которую он ко мне приставил, думая, что я не замечу, убедила скрыть этот маленький секрет.
        Наслаждаюсь тем, что вернулась домой. Вроде все так замечательно там плюс перспективы, сбываются мечты, а нигде нет места лучше дома!
        Растекаюсь, откинувшись на спинку стула, погружаясь в полнейшее блаженство!
        И тут же дергаюсь, вытягиваясь, как струна. В один миг меня вдруг будто прошибло током.
        Даже осматриваться ненужно. Только один человек во всем мире способен обладать такой бешеной энергетикой. Только он так наполняет собой все пространство, что даже воздух начинает искрить. Так сильно, что мурашки бегут по кончикам пальцев. Прошибают ногти. Взрываются под ними.
        Безошибочно подымаю взгляд наверх.
        Кто бы сомневался!
        Санников сидит на втором этаже. С обеих сторон его облепили девушки явно модельной внешности. Руки обеих вцепились в его бедра. Их груди, практически вываливаясь из ничего не прикрывающих декольте прямо вжимаются в его плечи с двух сторон.
        Вот кто уж точно не озаботится закрытой ВИП-кабинкой! Зачем? Если он может этим заниматься на глазах у всех!
        Его рука обхватывает бедро одной из этих размалеванных девок. Сжимает, задирая платье. Второй он держит стакан с виски, початая бутылка которого стоит на столе.
        Напротив него сам хозяин заведения. Влад Северов. И тоже в окружении явно таких же доступных красавиц.
        Он что-то говорит Стасу, но тот явно его не слушает.
        Вместо этого он занят тем, что прожигает меня глазами.
        В его взгляде мелькает чуть насмешливый огонек.
        Стас ухмыляется опуская вниз уголок рта.
        Салютует мне, будто в обычном приветствии, поднимая свой стакан.
        Ничего необычайного.
        Просто встреча двух случайно знакомых людей.
        Но почему сердце начинает так бешено колотиться, пытаясь вылететь из груди?
        Сжимаю пальцами вилку, будто пытаюсь переломить серебро.
        Его глаза опускаются на мои губы, и в них проносится какой-то звериный голод. Ярость и страсть, сметающие все на своем пути.
        Заставляющие меня вспыхнуть и ощутить, как начинают гореть губы.
        Гореть, обжигаясь болезненными и сладостными прикосновениями. Как будто он прямо в этот момент обрушивается на них, сминает, заставляя меня задыхаться снова и снова.
        В один момент становится душно. Невыносимо. Как будто из зала выкачали весь воздух.
        Вика что-то щебечет, а я ничего не слышу. Не чувствую вкуса еды, которой только что так наслаждалась. Перед глазами все расплывается, остается только он.
        И я глаз не могу оторвать от его пальцев, которыми он обхватывает свой стакан.
        Все тело начинает выворачивать больной, тягуче сладкой истомой. Потому что будто снова чувствую все то, что он делал ими со мной. Ощущая их внутри себя, их бешенный напор снова меня таранит.
        И эти ощущения не смазались, не расплылись, не стерлись со временем.
        Все, как тогда. Настолько ярко, что я всхлипываю и резко сжимаю ноги.
        Бугорок между ног мгновенно реагирует, начиная пульсировать и дергаться!
        Черт! Кажется, это случится прямо сейчас, прямо здесь. За столом у всех на глазах, с вилкой в руке напротив подруги детства я начну извиваться в судорогах оргазма, что уже накатывают на меня.
        А глаза Санникова горят еще большей усмешкой. Как будто этот дьявол знает, что я сейчас чувствую!
        - Софии! Эй? С тобой все в порядке?!
        Будто просыпаюсь, замечая, что подруга машет перед лицом рукой. - Ты будто отключилась. И покраснела вся так…
        Еще бы тут не покраснеть… Вся кровь закипела, приливая куда надо и не надо!
        - Перелет, сама понимаешь, - неловко пожимаю плечами, отгоняя наваждение. - Не адаптировалась еще. И вообще, я летать боюсь. Я, наверно, домой все же, Вик. Потом встретимся, ладно?
        - Конечно, дорогая, - Вика сочувственно поглаживает меня по руке.
        Даже не попрощавшись, резко поднимаюсь и почти бегу прочь.
        Естественно, стараясь, чтобы это так не выглядело. Со стороны я просто быстро иду. Спасибо работе мечты, она научила меня грациозности.
        Вся дергаюсь, как будто меня обливают под контрастным душем. То ледяной водой, то просто обжигающей.
        И перед глазами, - его уверенные, длинные пальцы.
        Кажется, что я даже могу услышать свой собственный запах, который на них остался!
        Черт, Санников все же отравил меня той ночью.
        Ни с кем, ни разу за все это время я не испытывала и десятой части того, что тогда с ним!
        Я пыталась. Честно пыталась расслабиться и получить удовольствие с другими мужчинами. А поклонников у меня было хоть отбавляй!
        Они были нежными. Страстными. Влюбленными.
        Им можно было доверять и я знала, чего ожидать от них.
        Но их прикосновения не вызывали во мне никакого отклика.
        Совершенно ничего.
        Даже с Иваном, с которым мы вместе уже полгода. С которым, как мне казалось, мы идеально подходили друг другу и решили пожениться.
        Такой же, как и я, из влиятельной русской семьи, он переехал в Париж, чтобы расширить бизнес семьи. Добиться своими силами. Быть свободным от влияния родственников.
        Нам было хорошо вместе. Весело, и мы понимали друг друга. Я могла положиться на него в любой ситуации, - ну, или, вернее, тогда мне так казалось и он ни разу меня не разочаровал. Это теперь я знаю, что полагаться нельзя ни на кого. Но тогда, именно в Иване Коростылеве я была уверена на тысячу процентов.
        Но…
        Стоило дойди до чего-то большего, чем поцелуи, как я сразу же отталкивала его. Просила подождать.
        Иван горел от страсти, от неуемного желания, но все же останавливался.
        Был уверен, что я просто слишком скромная. Что хочу подождать до свадьбы.
        Даже я так начала думать со временем. Веря, что это просто какие-то внутренние барьеры. Воспитание, какая-то странная зажатость, что не дают мне окунуться в страсть вместе с ним.
        И только сейчас, после этой встречи, понимаю, - это не так.
        Мое тело даже на расстоянии просто безумно реагирует на этого мужчину!
        Будто он заклеймил меня собой. Сделал что-то, из-за чего я не могу физически воспринимать других!
        Вспоминаю его холодное, безучастное лицо, будто бесстрастная маска. Его глаза, полыхающие странной, необъяснимой яростью.
        И понимаю вдруг - зря я приехала.
        Ничего доброго не будет, если я еще хотя бы раз пересекусь со Стасом.
        Остается только надеяться, что мы больше не встретимся…
        Черт! А ведь я была уверена, что за это время Санников выветрился у меня из головы! Так какого же черта сейчас так реагирую на него?
        Глава 20
        - Ты совсем охренел!
        Замираю, задержав дыхание у приоткрытой двери отцовского кабинета.
        Никогда в жизни не слышала, чтобы он орал! Да что там, отец никогда за всю жизнь ни на кого даже голоса не повысил!
        Ему это не нужно. Ему достаточно только посмотреть И иногда бросить несколько тихих фраз. Отца все слушаются беспрекословно. Подчиняются, даже не думая спорить. Он же глыба! Скала!
        Тем более, я всего второй день дома. И он с вечера прошлого дня был в самом благостном настроении!
        Что же такого могло случиться, чтобы он вышел из себя?
        Да и чтоб двери в его кабинет не были плотно закрыты, тоже в первый раз вижу!
        - Щенок!
        - Успокойся, Лев, в твоем возрасте вредно нервничать, - вся сжимаюсь, слыша в ответ ледяной голос с нотками металла. Слишком знакомый голос. Слишком.
        Санников так позволяет себе разговаривать с моим отцом? Это немыслимо! Он совсем сумасшедший!
        - Как бы удар не хватил, - продолжает чеканить металлом. - Я просто пришел забрать то, что принадлежит мне.
        - Ничего тебе не принадлежит! Ничего, маленький сученыш! Тем более, - моя дочь!
        Что-о?
        Приходится ущипнуть себя. Мне не снится? Этот разговор - на самом деле?
        - Принадлежит, Лев. И ты прекрасно сам это знаешь. Еще в те времена, когда мой отец считал тебя другом и партнером, когда вы решили слить свои капиталы и бизнес, была подписана договоренность. По достижении совершеннолетия я беру твою дочь в жены. Это было одним из главных условий контракта, не забыл? Гарантией того, что ваш бизнес будет иметь перспективу развития наследниками. Гарантией, что никто никого не кинет.
        - Разве ты сам не был против этого условия больше всех? - слышу в голосе отца надменную усмешку. - Ты не позволишь никому распоряжаться своей жизнью, - не твои слова, Стас?
        - Я и не позволяю. Просто я передумал. Решил все-таки выполнить волю отца и забрать себе твою дочь.
        - Контракт давно не имеет силы, так что можешь убираться. И даже смотреть в сторону Софьи чтоб не смел!
        - Не имеет силы? - голос Стала звучит вкрадчиво. Угрожающе. Так, что кровь застывает в венах. - Да, Лев. После того, как ты пользуясь доверием, разорил моего отца, присвоив себе все, что ему принадлежало, после того, как ты убил его и мою мать, я не удивляюсь тому, что никакие контракты для тебя не имеют силы. Но договор есть, он скреплен всеми нужными печатями. И его никто не отменял. Тебе не кажется, что ты должен мне намного больше, чем девчонка? И даже если бы не было никакого договора, думаешь, я все бы тебе простил? Проглотил бы то, что бы сделал с моей семьей? Так или иначе, я отниму у тебя самое ценное. Я все отниму, Лев. Все до последней крошки в твоем доме. Но даю тебе шанс договориться. Я забираю Софию и оставляю тебя в покое. Жри свое бабло, которое выстроил на крови. Пока жри. Но София будет моей.
        Боже, что он говорит!
        Вжимаюсь в стену, закрывая рот ладонью. Сдерживаю рвущийся из горла крик.
        Глава 21
        Какие договоренности? Какие убийства? И почему отец выслушивает все это, разговаривает с ним вместо того, чтобы просто вышвырнуть из собственного дома?
        - Ты несешь бред. Я не убивал твоего отца. И… Элю… - чеканит отец, но в его голове я слышу усталость и… Какую-то боль?
        - Да, Лев. Не ты нажал курок. - а вот слова Санникова ударяют, как пули. - Ты просто подставил моего отца. Создал ему такое дерьмо, из которого он еле выбрался и то лишь чудом. И пока он разгребался, прибрал к рукам все, что принадлежало ему. Ты сделал нас нищими, Лев. Мать умерла от болезни, которую можно было бы вылечить, если бы у нас осталось хоть что-то. Отец застрелился сам. Не смог пережить ее потерю. Но разве не твоя тень стоит над их смертями?
        Отец молчит.
        Слишком долго.
        Боже, почему?
        Горло сдавливает, как удавкой.
        Неужели все эти страшные вещи - правда?
        Нет!
        Я никогда в это не поверю!
        Этого просто не может быть!
        Только не он! Только не мой отец! Он не способен на такую немыслимую жестокость!
        - Дело ведь было не бизнесе, Лев. Не в деньгах, правда? - продолжает разбивать мою картину счастливого мира Санников. - Ты просто не смог смириться, что мать выбрала не тебя, а твоего лучшего друга. Притворялся, что проглотил. Но ударил, как только выдалась возможность. Смертельно ударил. Уничтожил того, кто был с тобой с самого детства. Кто всю жизнь подставлял тебе плечо. И женщину, которую якобы любил. Будет справедливо, если я заберу у тебя ту, которую ты по-настоящему любишь. Софию.
        - Я не знал, что твоя мать больна, - теперь уже совсем устало говорит отец. - Она могла прийти ко мне в любое время. Я дал бы ей все. Все, что нужно, Стас. И она об этом знала.
        - Правда? После всего, что ты сделал? Ты правда думал, что она придет к тебе о чем-то просить? Может, рассчитывал, что она еще и постель твою согреет? Ноги тебе будет в благодарность целовать?
        - Прошлое осталось в прошлом, - снова начинаю узнавать отца. Надлом исчезли из его голоса. Опять вернулась та самая сила, к которой я привыкла.
        - Поздно думать о том, как могло бы выйти иначе. Твой отец проиграл. Я не в ответе за то, что он оказался слабаком и дал себя обойти. Это бизнес. В нем побеждает тот, у кого крепче хватка. А теперь убирайся. И думать не смей о моей дочери. Думаешь, я не способен раздавить тебя, щенок?
        - Не способен, Лев. Все мои дела кристально чисты, ты прекрасно об этом знаешь. Уверен, ты давно уже пробил каждый мой шаг. Ты не найдешь у меня ничего, что могло бы хотя бы вызвать сомнение в законности моих действий.
        - В нашем мире это не главное. Любого можно закопать, Стас. Так что не нарывайся. Не переходи мне дорогу. В моей власти закопать любого. Но тебя просто пока предупреждаю. Из уважения к памяти к твоему отцу. И матери. Даю шанс просто исчезнуть.
        - Я знаю о твоих связях, Лев. Знаю, кто твой покровитель, какие рычаги ты можешь задействовать. Я знаю о тебе все, - или ты считаешь меня наивным дураком, который не подготовился к мести? Напрасно. Те, кто прикрывают твою спину, никогда не выступят против меня. Мой бизнес и все мои дела предельно чисты, но это не означает, что в других кругах меня не поддержат. Я тоже умею делать так, чтобы серьезные люди остались мне должны. И, если будет война, поддержат не тебя. Даже не сомневайся. Ты слишком зарвался в последнее время. Слишком грубо откусываешь свой кусок пирога. Твоя наглость уже всем как кость в горле.
        - Я могу тебе отдать то, что ты по какой-то причине считаешь своим. Готов сделать одолжение. Подарю тебе то, что твой отец вложил когда-то в наш общий бизнес. И мы разойдемся.
        Отец? Идет на попятную? Пытается договориться и что-то отдать?
        Разве не он меня учил, что это путь к проигрышу?
        Если на тебя давят, вынуждают то-то сделать, - никогда нельзя давать слабинку! Поддашься раз - и тебя уничтожат окончательно! Это я запомнила как главнейшую заповедь! Ведь это самый главный принцип отца!
        - Я смогу забрать все, что у тебя есть, Лев. Но мне на хер не сдался твой гнилой бизнес. От него смердит кровью и подставами на километры. Я забираю Софию. Я уже решил. А своих решений я не меняю. Свыкайся с этой мыслью.
        Я вжимаюсь в стену, когда дверь резко распахивается.
        Но Санников все равно замечает меня.
        - Софииия, - резко захлопывает дверь отцовского кабинета, прижимая ее ногой.
        Буквально обрушивается на меня, впечатывает в стену.
        Огромная рука с переплетенными жгутами вен упирается в нее прямо над моей головой.
        Без права скрыться.
        Без возможности бежать.
        Ощущаю себя кроликом, загнанным не просто в угол, а в самый настоящий капкан!
        - Подслушивать нехорошо, тебя разве не учили?
        Его рука скользит по моей щеке вниз.
        Останавливается на шее. Чуть прижимает дико бьющуюся венку, выдающую весь мой страх.
        - И много ты успела услышать, принцесса?
        Лицо склоняется над моим так близко, что я задыхаюсь от отсутствия воздуха. Могу ловить только его дыхание. Рваное. Смешанное с резким мужским запахом. Ледяные мурашки страха рассыпаются по коже.
        Только мотаю головой. Отрицаю. Но это бессмысленно.
        - Не ври, - его рука поднимается вверх, пальцы ложатся на мои губы, прижимая их почти до боли. - Я отучу тебя врать. Это самая мерзкая привычка.
        - Стас… - просто всхлипываю, уже не могу найти в себе никаких сил, чтобы сдержаться, чтобы держать лицо.
        - Тс-сс, - его пальцы прижимают губы, не дают больше сказать ни слова.
        - Ты моя, Софииия. Спорить бессмысленно. Но я готов все же дать тебе еще один шанс. Последний шанс, чтобы у нас все вышло по-человечески. Ты мне нравишься, хоть я и сам поражаюсь своей щедрости. Только от тебя зависит, будет ли нам хорошо вместе. Только от тебя, София. Это твой самый важный выбор.
        Проводит по моему плечу, вжимаясь в самое тело.
        Обжигая своей кожей даже через рубашку.
        Упираясь раскаленной выпуклостью паха мне в живот.
        - Думай, принцесса. Решай.
        Касается моих губ своими, будто хочет поцеловать.
        Но вместо этого проводит по контуру языком, обводя каждую складочку. Обдавая жаром. Заставляя вздрогнуть и чуть не подскочить.
        И вдруг резко отстраняется.
        Уверенным быстрым шагом, как будто это он хозяин в этом доме, уходит прочь по коридору.
        Не обернувшись. Ничего больше не сказав.
        Да и смысл?
        Похоже, все важное уже сказано…
        А я лишь тихо всхлипываю, спускаясь по стенке вниз…
        Жду, пока уймется дрожь, обхватывая себя руками.
        Кто он? На что способен? Черт, почему я так мало о нем знаю? Почти ничего!
        Глава 22
        - Отец! - не жду, пока окончательно приду в себя.
        Заставляю себя подняться и влетаю в кабинет.
        И тут же замираю.
        Никогда не видела его таким раздавленным! Того, кто всегда казался мне непробиваемым! Самым уверенным, самым сильным, да практически всемогущим!
        У отца было много врагов, - да и у кого их нет там, где вращаются такие огромные деньги, решаются самые главные вопросы? Но все они разбивались о него, иначе и быть не могло!
        Теперь же он постарел будто лет на десять.
        Измученно сгорбился над столом, закрыв лицо руками.
        Впервые мне становится жаль отца! В первый раз вижу в нем просто человека, у которого тоже есть слабости. Которому может быть тяжело. И это поражает.
        Забыв про Санникова, обхожу стол и обнимаю его.
        - Сядь, Софья, - устало машет рукой на стул. - Нам надо поговорить.
        Медленно поднимается к бару, наливает себе виски. Полный стакан до краев. Как же это все непохоже на него!
        Садиться обратно в кресло, не поднимает на меня глаз. Залпом выпивает все налитое, и я вдруг понимаю, - он просто не может начать этот разговор!
        - Я все слышала, - деваться некуда, приходится признаться. - Это правда?
        - Что именно? - отец вымученно усмехается.
        - Про Санникова. Про контракт…
        - Да, Софья. Про контракт - правда. Его отец действительно был моим другом детства. Чего-то начав достигать в жизни, мы решили объединить наши капиталы. В контракте действительно прописано условие о твоем браке с его сыном, Стасом. Это была гарантия того, что никто не выйдет из бизнеса, никто никого не кинет.
        - Но… Это же бред! Средневековье какое-то! Такие условия в контрактах незаконны! И почему ты его не отменил?! Я не понимаю! Как ты вообще мог вот так распорядиться моей жизнью?!
        - Это не Средневековье, Софья. Обычное дело. В наших кругах договорные браки заключаются еще даже до рождения детей. И подписывать ничего не нужно. Все знают, что своего слова никто назад не заберет. Это чревато кровопролитием.
        Трясу головой, чтобы напомнить себе - все это мне не снится. Это реальность! Самая настоящая! Изнанка той роскоши, в которой я жила!
        - Ничего личного, просто бизнес, да, отец! - взрываюсь. - Плевать даже на счастье собственных детей! Лишь бы зарабатывались деньги и увеличивалась власть!
        - Софья… - устало трет переносицу. - Мы не всегда знаем, что для нас счастье. Влюбленность? А что дальше? Под ней нет никакой почвы. Да и она гарантий на счастье не дает. Испокон веков так поступали. Объединение семей, капиталов, общего влияния. В этом сила. Ты просто не понимаешь. Уважение и общие интересы серьезный фундамент для семьи. Самый главный.
        Выдыхаю, чтоб не взорваться. Терпеть не могу, когда за меня решают! Нет, ну как он мог?! В голове не укладывается!
        Хотя…
        Не это сейчас самое главное!
        - И… Что теперь с этим договором?
        - По сути ничего, - вздыхает. - Михаила давно нет в живых, да и дела общего у нас давно нет. Договоренность существует только формально. На бумаге.
        - Ее же можно аннулировать? Да она незаконна в любом случае!
        - Это всего лишь мое слово, Софи, - снова потирает переносицу. - Бумага и формальности не имею значения.
        - А остальное? Про отца Санникова? Про его мать? Это тоже правда?
        Холодею, подбираясь к главному вопросу.
        Ответ, который я могу получить, пугает до чертиков.
        - Кроме общего дела каждый из нас имел и свой, отдельный бизнес, - вздыхает отец. - Михаил всегда был рисковым, полез туда, куда не стоило. Оказался не просто в дерьме, в мясорубке. Вышло так, что то, что было общим, перешло ко мне.
        Значит, правда.
        Можно дальше и не вникать в подробности.
        Каждый подаст это со своей стороны, так, как сам представляет.
        Но у Санникова есть повод нас ненавидеть! Желать мести! Страшной мести…
        Ведь он уверен, что отец убил его родителей!
        Теперь понимаю его взгляд, его ярость.
        Вот почему он так на меня смотрел, так обращался. Бросал те жесткие слова, называл шлюхой.
        Господи, да он же ненавидит меня всей душой!
        Даже представить страшно, что он способен со мной сделать.
        Убить?
        Внутри все покрывается коркой льда.
        Способен ли Стас на такое?
        Как я поняла, он хочет причинить моему отцу такую же боль, как тот причинил самому Стасу.
        Но может ли он так просто расправиться с ни в чем не повинным человеком?
        Одно дело ненависть, убийство же - это уже совсем другое…
        Или…
        Он будет убивать меня не физически, нет!
        Заберет меня к себе и будет просто издеваться, уничтожать морально!
        Вот чего он хочет!
        Чтобы я сломалась, как и его отец!
        И что же? Как далеко Санников готов зайти? Доведет меня до самоубийства или психиатрической лечебницы?
        Что же тогда означают его слова насчет шанса? По-человечески, так он сказал? Что он имел в виду?
        Нет, с ним уж точно ничего не может быть по-человечески! Зачем тогда ему эти свидания?
        Или он хочет влюбить меня в себя? Добиться, чтобы я бросила ему под ноги свое сердце, чтобы потеряла голову, стала жить только им одним? А после попросту растопчет?
        Черт!
        Зачем я только приехала!
        Зачем показалась ему на глаза!
        По всему выходило, что Санников обо мне забыл!
        И, наверное, я могла бы вполне спокойно продолжать жить дальше, если бы не вчерашняя случайная встреча!
        - Я не понимаю. Если он твой враг, то почему бывал у нас в доме? На твоих приемах?
        Да при всем, что я узнала, он и близко к нашему дому не должен был подходить!
        - Он меня не спрашивал, - отец тяжело разводит руками. А мое сердце в который раз за сегодня замирает.
        Что значит - не спрашивал?
        У него столько слияния, что отец вынужден считаться с его желаниями? Против собственной воли? Не представляла, что такое возможно! Что существует человек, способный на него надавить!
        - Послушай меня, Софи, - отец хватает мои руку, крепко сжимая. - Санников - страшный человек. Даже не понимаю, как ему удалось выстроить целую империю с нуля. Как сумел обрасти такими связями и возможностями, которых даже мне не перебить. Я ничего не могу с ним сделать. Все его дела действительно так идеальны, что поймать на чем-то его невозможно. И за его спиной стоят очень влиятельные люди.
        - То есть… - воздуха катастрофически не хватает. - Ты хочешь сказать, что не сможешь от него защитить? Что будет так, как он решил? Нет никакого шанса?
        Я будто в какой-то страшной сказке. Реальность рассыпается на куски, ползет перед глазами черными пятнами.
        - Держись от него так далеко, как только можно. Я сделаю все, чтобы тебя уберечь, но… Если все же не сумею, вот номер телефона. Лучше его запомни, а саму запись уничтожь. Позвони, если Санников все же настигнет тебя…
        Ошарашенно беру листок с цифрами.
        Не верю, что все это происходит именно со мной.
        Не представляю, что мне может пригодиться этот номер без имени.
        Что все зайдет дальше, чем просто угрозы…
        Бред. Это страшный, ужасающий бред, скорее похожий на выдумку безумца, а не моя жизнь!
        - Отец? - выдыхаю напоследок. - Ты правда любил его мать?
        - Элю? Да. Она была первой любовью. Мы с Михаилом оба пропали, когда встретили ее.
        Черт! Как же отвратительно скребет под сердцем! Неужели отец действительно разорил друга из-за той женщины?
        - А мама? Как же она?
        - Маму я встретил намного позже, малыш. Не скажу, что любил ее без памяти, но… Мы были счастливы вместе. По-своему.
        Грудь раздирает окончательно.
        Хочется вцепиться во все, что попадает на глаза и рвать. Раздирать, крушить!
        Все вокруг - ложь, все - неправда!
        Отец оказался вовсе не таким, каким я его знала!
        И никогда по-настоящему не любил мать! Все это время он был одержим совсем другой женщиной! Ведь их контракт на меня и Санникова был заключен уже после моего рождения… А значит, он и тогда любил его мать…
        И разорил друга ради того, чтобы она пришла к нему? Больше не знаю, чему верить. Все рушится, как карточный домик. Все. Перед глазами красная пелена.
        И только одно я вижу несокрушимым и настоящим во всей своей жизни.
        Ненависть Стаса Санникова. Его желание отомстить.
        В этом уж точно нет никаких сомнений!
        - Софи… - рука отца снова накрывает мою. - Все это не совсем так, как ты сейчас видишь… Не так. Тебе просто нужно отдохнуть. Мы после поговорим. Обо всем, очень подробно. Сейчас ты воспринимаешь все неверно… Я после все объясню…И ты меня поймешь.
        Глава 23
        Была уверена, что уж этой ночью мне точно не заснуть. Даже несмотря на литры крепкого мятного чая.
        Но, стоило мне коснуться подушки, как тут же провалилась в глубокий сон.
        В котором меня по-прежнему преследовала жуткая открывшаяся мне реальность.
        Отец с руками по локоть в крови над размытым телом кого-то, похожего на Стаса Санникова.
        Выстрел, который произвел не он, но к которому все подвел именно мой отец. Тот, чьей любимицей я всегда была, у кого на коленях засыпала. Да, он всегда был строг, и все же со мной папа был совсем другим. Ласковым. Нежным. Безумно любящим.
        Мне снились мамины глаза, - неспроста так часто, особенно в детстве я замечала в них какую-то затаенную боль, когда она смотрела на своего, казалось бы, во всем безупречного и любящего мужа. Она знала. Знала, что в его жизни, в его сердце была другая женщина, которой он так и не сумел забыть.
        Перекошенное яростью лицо Санникова. Он медленно поднимает руку, в которой я с ужасом вижу оружие. Спускает курок прямо в лицо моего отца. Тот падает, а я ору, только вот голос совсем пропал. Вся захожусь в немом бессильном крике.
        «Беги от него, Софи. Беги от него, моя девочка. Как можно дальше» - гудит в висках голос отца. И я несусь прочь, в вязкую темноту, а кажется, что проваливаюсь в пропасть…
        - София… - голос Санникова настигает меня даже там. - Ты принадлежишь мне. Ты моя…
        Как наяву ощущаю, как меня сжимают его ненавистные, крепкие руки.
        Я пытаюсь вырваться, но все бесполезно. Он сильнее. От него не сбежать.
        Надо мной склоняется его лицо. Глаза прожигают, расплавляют меня, как восковую маленькую фигурку.
        Он меня убьет? Придушит? Будет издеваться?
        Но вместо этого я ощущаю жаркое прикосновение к моим губам.
        - Черт тебя дери, София… - шепчет Санников с хрипотцой в голосе. - Перестань сопротивляться. Ты так или иначе моя.
        Его прикосновения душат, лишают воли.
        Я теряю себя и расплавляюсь под его руками, мечусь, мотая головой из стороны в сторону.
        - Отпусти, - единственное, что могу выдохнусь, изо всех сил отталкивая огромную каменную грудь.
        Но этот - не выпустит.
        Прожжет своими глазами, всю душу наизнанку вывернет.
        И, черт возьми, я начинаю дрожать всем телом, как только он обхватывает пальцами мои соски. Играет с ними, чуть сдавливает и отпускает, задевает самые вершинки ногтями, а меня снова и снова выкручивает всем телом, ток прошибает позвоночник до самой макушки.
        Разум сопротивляется, но тело под его руками начинает жить своей, совершенно отдельной жизнью.
        Все инстинкты вопят о том, как безумно этот человек опасен, особенно для меня, а тело снова и снова окатывает волнами жара.
        Я будто лечу в пропасть и разлетаюсь по дороге на тысячи осколков.
        Нарочито медленно, тягуче, он разводит в стороны мои бедра.
        И мне бы бежать.
        Но я уже попала в плен его полыхающих серебром глаз.
        Уже под гипнозом. Уже замерла. Ни пошевелиться, ни выдохнуть не могу. И отвести взгляд нет никаких сил.
        Он припечатывает. Полностью забирает в свою власть. От него невозможно оторваться.
        Медленно, тягуче медленно поднимается по бедрам вверх руками.
        Проводит пальцами между ног, как створки, раздвигая нижние губки.
        И там уже так влажно и так жарко, что хочется сдвинуть ноги. Не показать Санникову, как он запредельно действует на меня!
        - Моя, - хриплый голос утверждает, констатирует факт, подтверждая этим реакцию моего тела.
        И тут же прижимает мои трепещущие влажные складочки. Резко, с силой, придавливая одновременно пульсирующий бугорок клитора.
        И меня выгибает всем телом. Судорожно, рвано хватаю распахнутым ртом воздух.
        А его губы начинают терзать мою грудь, буквально вгрызаясь в затвердевшие заостренные соски.
        Я человек… Я женщина… Я не животное! - вопит разум, пытаясь остановить, пресечь эту ненормальную реакцию тела. Я не могу вот так сдаваться, стонать и всхлипывать под тем, кто несет в себе для меня опасность!
        Но тело совсем не слушает его…
        И то безумное пламя, которое разливается внизу живота, тянет, тягучей волной наполняет меня всю, заставляет самой жаждать этих прикосновений. Болезненно поддаваться навстречу его рукам, выгибаться под терзающим мои соски жадным ртом, что одновременно прикусывает и зализывает укус, ласкает, бросая меня из жара в ледяной холод…
        И я стону, стону под его руками, всхлипывая, разрываясь от болезненной потребности получить разрядку… Иначе меня просто разорвет.
        Но он отстраняется и меня будто обдает холодом, стоит перестать чувствовать его жаркое тело… Прикосновения… Разгоряченную кожу…
        Солнечный свет резко бьет по глазам, когда резко их распахиваю, просыпаясь как от толчка.
        Внутри по-прежнему полыхает пожар, тело подрагивает, как будто от электрических разрядов.
        Но тягучий сон никак не отпускает, не стряхивается. Я будто до сих пор чувствую на себе его губы… И тело горит, до безумия разгоряченное, возбужденное! И даже кажется, будто всю мою спальню пропитал его запах. Смешанный с головокружным ароматом желания, безумием секса в чистом виде…
        Да что со мной твориться?
        Санников - последний человек на земле, о котором я могла бы фантазировать, который мог бы вызывать такое неуемное желание!
        Он - враг! Опасный, безумно опасный хищник, способный даже пойти против моего отца!
        Хищник, ненавидящий нашу семью, меня! Готовый на что угодно ради своей мести! И, самое страшное, - достаточно сильный и влиятельный, чтобы суметь победить в этой борьбе!
        И что бы ни случилось там в их с отцом прошлом. Как бы ни повел себя с отцом Санникова мой отец, - в конце концов, его предок сам влез в сомнительные дела, которые его и погубили. Да, папа виноват, я даже не пытаюсь его оправдывать! Он мог помочь, мог отступиться от своего ненормального желания обладать чужой женщиной! Но разве во всем, что произошло, нет и вины отца Стаса? И почему Санников собрался отыгрываться именно на мне! Я ведь ни в чем не виновата! Я уж точно не причинила ни ему, ни его семье ни малейшего вреда!
        Он дьявол. Дьявол во плоти. Ни перед чем не остановится во имя своей мести. Он ослеплен ненавистью. И ничего не станет слушать, не передумает, не изменит своего мнения насчет меня и того, что именно я должна расплатиться за все причиненное ему зло.
        Так почему мое сознание сдается? Почему тело, даже во сне, сходит с ума?
        Обхватываю ладонями живот, где все по-прежнему пульсирует и ноет от дикого возбуждения, бешеной неудовлетворенности… Чтобы хоть как-то унять свой безумный жар, и…
        Мои пальцы натыкаются на что-то тонкое.
        Медленно, не веря в то, что такое вообще возможно, опускаю взгляд с потолка на собственную грудь.
        Ровно между ее полушариями лежит белоснежная роза.
        Осторожно, будто ядовитую змею, беру ее в руки.
        Длинный стебель с обрезанными шипами, - и на том спасибо.
        Тончайший аромат, - значит, странный запах мне не показался.
        Истрепанные свежие кончики лепестков.
        Даже зажмуриваюсь, понимая, что это были за нежные, невесомые прикосновения, - к соскам, по низу живота, от которых я млела, извиваясь. Меня ласкали этой розой!
        Вскакиваю с постели, подбегая к огромному зеркалу.
        Так и есть!
        Это был вовсе не сон…
        Соски разбухли и покраснели. К ним явно прикасались. На животе алое пятно горит, будто клеймом. Этот след могли оставить только губы!
        Глава 24
        Он мне не снился. Он приходил! Был здесь, в этой спальне ночью!
        Зачем? Что хотел показать? Что никакие преграды, никакая охрана и сигнализация его не остановит?
        Отшвыриваю розу подальше от себя, на пол.
        Бессильно опускаюсь на постель, закрывая пылающее лицо руками.
        Это - сильнее и страшнее всех его угроз.
        Санников показал, что мы против него бессильны. Что он проникнет куда угодно, и, значит, даже в доме отца, охраняемом как стратегический государственный объект, я не могу быть в безопасности. Это просто ужасно, не чувствовать себя свободной от него нигде! Он, он сам - совершенно ужасен!
        - Софья? - вздрагиваю, едва услышав тихий стук в дверь.
        И даже голос моей няньки, Марты, так и оставшейся работать в доме после того, как я выросла, совсем не успокаивает.
        В доме точно есть человек, работающий на Санникова! И очень возможно, что не один! Теперь расслабиться невозможно, я буду подозревать всех и каждого!
        - Твой утренний кофе, Софья. И любимые булочки
        Она входит, так и не дожидаясь моего «да».
        Как всегда, давно уже привычно.
        Часто именно от этого я и просыпалась.
        Самые блаженные пробуждения в моей жизни! Аромат кофе, свежеиспеченных булочек с корицей и всегда ласковая, почти как материнская улыбка Марты. С самого детства я привязалась к ней, как к родной, да и она ко мне, не имея своих детей, тоже. Именно поэтому и уговорила отца оставить ее в доме. И тот, как всегда, не смог мне отказать, хоть работы для Марты в доме, если уж по-хорошему, то и не было. Разве что печь для меня свои особенные булочки и приносить мне завтрак по утрам! Но для меня она давно стала членом семьи и расстаться было просто невозможно!
        - И не только это? - Марта хитро и загадочно улыбается, к счастью, не замечая моего состояния.
        - Вот! - из-за спины, как фокусник, достает огромную корзину с белыми розами. - Софи, ты не успела приехать, а у тебя уже появился поклонник! Да еще какой нетерпеливый! На рассвете корзинку принесли курьером! До утра даже дождаться не мог! И надо же, когда только вкусы твои так хорошо успел изучить? Ты что не рада? Это же твои любимые цветы! Софи?
        - Я просто не проснулась еще, - с трудом выдавливаю измученную улыбку. Мне и заглядывать в открытку, виднеющуюся между цветками не надо, чтобы понять, от кого этот подарок. И что Санников этим хотел сказать.
        - Ну, просыпайся! - Марта ласково похлопывает меня по руке и к моему счастью, уходит. - Не буду мешать тебе мечтать о романтическом свидании!
        Эх-хх… Знала бы ты, дорогая, как мало во всем этом романтики!
        А кто хочет сегодня еще продочку?
        Отзываемся и ставим лайки!!
        Как только дверь за Мартой закрывается, хватаю открытку.
        «Сегодня вечером. Ровно в восемь. В «Лаванде». Последний шанс, София. Других не будет».
        Выведено размашистой рукой с явно крепким нажимом. Ну, кто бы сомневался, что Санников даже на бумагу не может не давить!
        Шанс…
        Воспоминания о той давней ночи, накатывают снова.
        Вот тогда он впервые заговорил о шансе! Именно из-за этого я решила, что Санников - самовлюбленный напыщенный индюк, уверенный, что для каждой девушки - большая честь быть с ним в отношениях. Шанс он мне тогда дал. На драгоценного себя, - так я тогда решила.
        Но, выходит, под шансом, он имел в виду совсем другое!
        Только вот что?
        Что нам удастся просто поговорить? И что он даже готов выслушать меня? Отнестись нормально, по-человечески и выбросить из головы эти бредовые мысли о мести и о том, что я должна принадлежать ему? Мой шанс на свободу от Санникова?
        Ох, сомневаюсь! Только не после того, что он говорил отцу! И уж тем более, не после того, как проник в мою спальню! Даже и думать нечего, этот его «шанс» не принесет мне ничего хорошего! И, похоже, сводится лишь к одному, - чтобы я добровольно, смирившись с его желанием, стала принадлежать ему. Иначе все будет грубо и силой.
        Даже не прикасаюсь к завтраку. Набрасываю впопыхах халат и лечу в кабинет к отцу, схватив корзину вместе с открыткой.
        И уже через час еду в аэропорт, так и не проведя времени с близкими.
        «Уезжаешь немедленно», - резкий приговор отца. «Я разберусь, но ты должна быть отсюда подальше. И помни, Софья, что тебе говорил вчера. Всю жизнь держись от Санникова как можно дальше».
        Я улетала, глотая слезы и надеясь, что это бредовое недоразумение скоко решиться. Что отец найдет того, кто помог проникнуть Санникову в дом, отыщет способ заставить его отказаться от своей ненормальной идеи. И что уже очень скоро я смогу вернуться домой и нормально пообщаться с родными, не вздрагивая с собственном доме от каждого шороха, не видя в каждой тени опасность.
        Только я ошибалась.
        Вернуться мне пришлось действительно довольно скоро. Буквально через месяц.
        Только вот повод оказался совсем не радостным - похороны отца.
        Судя по официальному заключению, он умер от инфаркта. Но хоронили его в закрытом гробу, всем почему-то занимался адвокат и правая рука отца, ни маму, ни меня к похоронам даже не подпустили.
        Сомневаюсь я, что отец, с его идеальным здоровьем, вдруг так быстро умер по тем причинам, что указаны в заключении врачей. Но изо всех сил старалась гнать от себя мысли об убийстве и о том, кто мог это сделать.
        Санников даже явился на похороны, но, стоило ему направиться ко мне, я растворилась среди людей, больше его не видя.
        А после на нас свалился весь этот кошмар.
        Бесконечные долги, угрозы кредиторов. Переезды. Вспыхнувшая вдруг снова болезнь Маши. Мамина неготовность что-либо решать, потому что всю жизнь это делал за всех нас отец. И, самое страшное - потеря моей работы в Париже. А ведь мне оставалось только на нее и надеяться!
        - Ты больше не неприкосновенная девочка, Софи, - заявил мне хозяин модельного дома. - Если хочешь контракты, - выбирай. Или ты подо мной или я предлагаю твое роскошное тело заказчикам вместе с контрактом. А как ты думала, девочка? Модельный бизнес - это не так просто! Тут телом во всех смыслах работать надо! И хорошо работать, да-а. Трудится на износ!
        Он заливисто расхохотался над своей удачной шуткой, а у меня тяжело кольнуло в сердце.
        Выходит, отец знал и об этом. И защищал меня даже здесь. Пока я думала, что сумела достичь всего сама и даже скрыть от него свою огромную тайну! Ох, папа! Как же мне тебя не хватает!
        Так я вернулась домой навсегда. В один миг утратив все, что у меня было.
        И вот теперь чувство, что я тону, как тогда, ровно два года назад, меня не покидает. Наоборот, именно сейчас оно все ярче, все отчетливее ощущается!
        Только больше некому меня вытащить, спасти. Тот, кто вытащил однажды, именно он теперь тащит меня на дно, На самую глубину, заставляя задыхаться. Без шанса на единый вздох.
        И утащит. Потопит. Я это знаю. Без шансов.
        Бессильно поднимаюсь с постели.
        Вытираю у зеркала расплывшуюся по всему лицу тушь.
        Даже удивительно, почти незаметно, что я плакала. И он не должен этого заметить.
        Пытаюсь распрямить спину, выглядеть гордой, несломленной. Убрать страх из глаз. Это единственное, что у меня осталось, - хотя бы выглядеть сильной.
        Но тут же все тело сжимается в комок. Когда в пустынном доме оглушительно раздаются тяжелые шаги.
        Неужели так быстро? Он ведь сказал, что будет поздно! Я была уверена, что еще достаточно времени, чтобы прийти в себя!
        Но, видно, я просто не заметила, как оно пролетело! Ведь за окнами уже совсем темно…
        А шаги стучат, неумолимо приближаясь к моей двери. Еще немного - и мой самый страшный враг, мой палач, войдет сюда…
        Глава 24
        - Станислав Михайлович ждет вас в гостиной, - вздрагиваю, когда в комнату без стука входит немолодая женщина.
        Я не слышала ее шагов, дом казался до звона в ушах пустынным. Только его шаги, даже сквозь закрытую дверь отдавались эхом, отбиваясь прямо в сердце.
        Да и зачем ко мне стучаться, правильно?
        Я ведь никто…
        Долг крови перед его семьей, который Санников решил забрать. Ниже половой тряпки, по которой топчутся ногами!
        Не дожидаясь моего ответа, она выходит.
        Вздыхаю, прижимая ледяные руки к горящим щекам.
        Я не успела настроиться на эту встречу, на все, что произойдет дальше! Совсем не успела! Нужно хоть как-то унять эту лихорадочную дрожь… Пусть издевается, пусть делает, что хочет, но не думает, что ему удалось меня сломать! Я Серебрякова, в конце концов! Я могу попасть в тяжелое положение, но никогда не окажусь на коленях!
        Хотя… Что-то мне подсказывает, что именно на коленях мне и придется сегодня постоять… И с вполне понятным смыслом…
        Но все равно, морально я должна остаться несломленной!
        Оглаживаю платье, с удивлением снова убеждаюсь, что действительно выгляжу очень даже неплохо.
        Вдох, выдох, идеально распрямленная спина…
        Что ж. Я готова.
        Медленно прохожу по тому же коридору.
        За окнами светятся причудливые фонарики. В густых кустах, утопленные в роскошных цветах, они похожи на кусочек таинственной сказки. Поневоле залюбуешься, а я лишь поражаюсь, как у такого монстра мог оказаться такой удивительный вкус!
        Говорят, чтобы составить представление о человеке, нужно посмотреть, как он живет. Увидев этот роскошный дом и сад, можно было бы решить, что его хозяин - действительно самый настоящий принц из сказки! Король, как когда-то говорила Вика! Только вот все наоборот. И он - самое настоящее чудовище!
        Не приходится искать гостиную, унизительно плутая по коридорам и заглядывая в каждую дверь.
        Туда дверь распахнута. В полностью погруженном в темноту доме я, как на маячок, иду на мерцающий тусклый свет.
        Санников уже сидит за длинным, накрытым как на небольшой прием, столом.
        Я не ошиблась - гостиную действительно освещают свечи.
        - София, - его бархатный и одновременно убийственный сталью голос почти сбивает с ног. Подгибаются они уж точно, я еле удерживаюсь на ногах.
        Санников поднимается и подает мне руку, на которую я не реагирую.
        Помогает мне сесть, отодвигает стул.
        И все это напрягает, пугает еще сильнее.
        Он что, в галантность решил со мной поиграть? После всего, что было? Вот серьезно?
        Нет, это неспроста! Похоже, он просто издевается! И явно получает от этого наслаждение!
        - А где та женщина, что позвала меня на ужин? - намеренно не смотрю на него, опуская взгляд в тарелку.
        Мне так спокойнее. В тысячу раз. Остаться в этом огромном доме с ним наедине просто до жути страшно! Как будто в логове настоящего чудовища, отрезанная от всего мира! Да и хочется его просто хоть немного отвлечь от того, что будет дальше! Хотя бы передышку какую-то взять, отсрочить неизбежное!
        - Людмила? - даже поднимать глаза на него не нужно. И так чувствую, как летит вверх его густая бровь. - Она принесла еду, сервировала стол и уехала. Мы в доме одни, Софи-ия, - его рука ложится на мою, и на этот раз я просто не могу ее одернуть. Слишком крепко сжимает. Да и убегать от происходящего мне некуда. Я полностью в его власти. Абсолютно.
        - Что с Машей?
        Рука соскальзывает с моей, и я тут же чувствую облегчение. Как будто дышать легче стало. Даже таким, казалось бы, невинным прикосновением, Санников давит.
        - Мы ужинаем, София, - тон снова становится ледяным, как пулей каждым словом в меня выстреливает. - Давай есть.
        Мне на тарелку Стас накладывает деликатесы, давно оставшиеся в прошлой жизни. Даже не думала, что смогу когда-то снова есть подобное. Но даже от запаха этой еды живот сводит спазмом. Я предпочла бы дешевую лапшу, но без такой компании.
        Через силу все же заставляю себя что-то съесть, по-прежнему глядя исключительно в свою тарелку.
        Он сволочь. Он уже начал издеваться. Ведь прекрасно же знает, что вопрос с сестрой для меня самый важный!
        - И все же. Что с моей сестрой?
        Возвращаюсь к вопросу, когда Стас наливает в мой бокал шампанское.
        - Я не намерена тратить время на ужин с тобой, когда драгоценная каждая минута.
        Стараюсь чеканить каждое слово, под стать отцу.
        Позиция силы. Если истерить или умолять, он раздавит. Только так можно вести себя с хищниками. Они должны видеть, чувствовать противостояние, достойного противника. Иначе растопчут и ничего не дадут взамен. Со слабаками никакие договора не действуют. Их ломают, не считая нужным исполнять никаких обязательств. Потому что обязательств перед сломленными не существует. Сделки и договоренности возможны лишь с тем, кого воспринимаешь как партнера.
        - А разве не от тебя все зависит, София? - вкладывает бокал в мою руку. - Пока я не получил ничего. Все зависит от того, насколько я останусь тобой доволен. Я всегда держу слово, девочка. Всегда. Хотел для начала поужинать, но, если ты настаиваешь, чтобы мы не тратили время…, - его рука омерзительно ползет по моей щеке.
        Непроизвольно дергаюсь, до по беления сжимая пальцы, которыми держу вилку.
        - Ты слишком напряжена, - Санников отпускает руку, беря в нее свой бокал. - Тебе нужно выпить. Расслабиться. К тому же, сегодня твой День рожденья. Поздравляю, София. Давай за тебя. За твое счастливое будущее. И за то, чтобы я этой ночью остался доволен. Разве не это теперь должно быть твоей главной мечтой? Желанием, которое ты бы загадала, задувая свечи на торте?
        Сволочь! Какая же он убийственная сволочь!
        Зачем спекулировать еще и на этом?
        Пусть я и давно выросла, но свечи и торт всегда оставался для меня важным, таким уютным и семейным ритуалом. И даже сегодня, вот этим вечером, мы должны были собраться вместе с мамой и Машей. И даже свечи с тортом ждали меня в убитой каморке, где они поселились. В самой тяжелой беде должен быть способ отвлечься. И хоть на минутку почувствовать, что не все еще рухнуло. Что еще есть семья. Ее традиции. И пусть маленький, скромный, но все же праздник.
        И ведь он прекрасно знал об этом! А все равно не отпустил домой, перенеся начало нашей договоренности на завтра! Ублюдок! Просто моральный урод!
        Натянув на лицо ледяную маску, чокаюсь с ним бокалом и маленькими глотками осушаю его до дна. Возможно, выпить и чуть расслабиться - это не такая уж и плохая идея.
        - Твой подарок, София, - Санников пододвигает ко мне то самое злосчастное колье.
        Розовые бриллианты удивительно играют, переливаясь в свете свечей.
        Но теперь эта красота способна вызывать во мне лишь отвращение.
        Не могу перестать думать о том, что было бы, если бы я не подменила подругу на этом проклятом аукционе!
        Может, Санников никогда бы больше и не появился в моей жизни!
        С другой стороны, - сумели бы мы найти деньги на операцию сестре? Ни один банк не соглашался выдать нам кредит… Хотя… Сейчас я думаю, что можно было даже и вернуться во Францию! Черт с ним, согласилась бы на предложение хозяина модельного дома, если уж не было никакого другого выбора! Все лучше, чем этот невозможный человек!
        Но что уж махать руками после драки…
        - Надень, София, - и снова приказ. Ледяной. Четкий. Подавляющий волю. - Тебе удивительно идет это колье. Даже я не выбрал бы лучшего.
        Послушно беру украшение, с кажущимся оглушительным щелчком застегиваю на шее.
        Золото и камни теперь будто обжигают кожу. Как будто я надело ярмо, ошейник, делающий меня принадлежащей Санникову рабыней. Их игра теперь слепит глаза.
        - Еще шампанского, - он не спрашивает, просто наливает в бокал, вкладывая его в мою руку.
        - Мне, пожалуй, хватит, - пытаюсь опустить на стол, но Санников подхватывает ножку бокала пальцем, заставляя приподнять его снова.
        - За наше будущее, София, - с нажимом выговаривает он.
        Вот так просто.
        Даже пить и есть я должна по его приказу. Даже в этом со мной никто не будет считаться.
        Сжимаю зубы, напоминая себе, что все это - ради сестры.
        Ладно. Ради ее жизни можно потерпеть. Но как долго все это будет длится? И на сколько меня хватит, прежде, чем я сорвусь, и вместо того, чтобы быть послушной собачонкой, залеплю Санникову смачную пощечину? Так, чтобы даже в ушах у него зазвенело… У меня тяжелая рука, несмотря на то, что ладони маленькие…
        - Попробуй утку, - как будто ничего не происходит, Санников продолжает делать вид, что ухаживает за мной, подкладывая еду в тарелку.
        Послушно ковыряюсь в еде. Лучше не спорить. А то сорвусь и наговорю столько, что наша сделка закончится прямо сейчас. Хотя, не факт, что даже после этого он меня отпустит. Может, просто не станет исполнять того, что пообещал, и все равно запрет в своем доме! После того, что он наговорил в кабинете моему отцу, я такому повороту событий даже не удивилась бы!
        - Праздничного торта нет. Как насчет взбитых сливок с фруктами?
        Морщусь. Когда я нервничаю, вообще ничего есть не могу, перед показами иногда целыми сутками ничего, кроме кофе, в себя впихнуть была не в состоянии. А сейчас тем более. К тому же, весь этот ужин - просто пытка. Чем больше оттягиваешь то, что должно произойти, тем больше нервов и напряжения. Я и экзамены устные всегда шла сдавать первой. Потому что ожидание меня всегда развинчивает. Эх, где те времена, когда все мои переживания сводились к экзаменам и показам!
        - Мне достаточно. Даже слишком много.
        - Жаль.
        Санников встает со своего места. Впервые за вечер подняв на него глаза, вижу, как бушует в его взгляде ярость. Хоть лицо до ужаса спокойно и непроницаемо.
        - У меня на них были большие планы, - даже не усмехается, просто есть меня глазами.
        - Ну, раз ты решила закончить ужин…
        Санников подходит ближе. Наклоняется так, что меня буквально затапливает его запахом. Терпким, горьковатым, таким резко-мужским, что сразу возникает ассоциация с охотой и опасными зверями. Его дыхание обжигает шею, и я прикладываю все свои силы, чтобы не вздрогнуть и не отшатнуться. Снова впиваясь в вилку так, что, кажется, скоро ее сломаю. Или собственные пальцы.
        Подхватив за локоть, он резко дергает меня вверх, заставляя подняться.
        - Тогда - раздевайся, София. Я хочу увидеть, за что заплатил такие бешеные деньги. Колье оставь. Как я говорил уже, оно очень тебе идет. Оттеняет кожу. И цвет глаз.
        Глава 25
        Я ждала чего угодно!
        Но только не того, что все произойдет вот так!
        Думала, он набросится на меня, подомнет под себя, или… Что-то вроде этого! Платье порвет, в конце концов, грубо повалит на стол и возьмет, - жестко, не считаясь с моими ощущениями!
        Но вместо этого Санников отступает на приличное расстояние, шагов на пять.
        В ледяном спокойствии смотрит на меня. И ждет…
        Он сам будто высечен из мрамора. Ни единой эмоции на безупречном мужественном лице. Даже дыхание не участилось.
        Будто вовсе не страсть это для него, даже не похоть. Просто тупое унижение для меня… Хотя, впрочем, так оно, конечно же, и есть. На что другое я могла бы рассчитывать?
        - София, я жду, - летит в меня ледяной приказ. Санников скрещивает руки на груди.
        Ощущение, что он до предела напряжен. Даже рукава пиджака натянуты так, что, кажется, порвутся и лопнут.
        Но это не возбуждение.
        Это напряжение, как перед броском. Оно выдает его готовность ломать меня, если я посмею ослушаться.
        Но я не посмею. На физическом уровне.
        С вызовом впиваюсь в его глаза взглядом.
        Нарочито медленно расстегиваю молнию сбоку. Мне повезло, что она именно там, а не сзади. Не хотелось бы сейчас нелепо прыгать перед ним, пытаясь освободиться от одежды.
        Сбрасываю платье, просто позволяя ему струиться вниз. Делаю шаг вперед, перешагивая оставшуюся на полу тряпку.
        Его глаза в миг вспыхивают.
        А я - стою по струнке, стараясь унять дергающиеся вверх руки, чтобы прикрыть грудь.
        Воздух вмиг накаляется до невозможности. Кажется, я даже начинаю ощущать разряды тока, которые простреливают между нами, по всей комнате.
        Его глаза ощупывают меня, - медленно, неторопливо, обжигая и жаля одновременно.
        Санников рассматривает меня как покупатель свой товар.
        Медленно скользит глазами вниз, чуть останавливаясь на губах. И дальше - по подбородку, заставляя кожу покрываться предательскими мурашками там, где прошелся его взгляд.
        Соски начинает ломить, когда он останавливается на них. Будто снова ощущаю, как он их выкручивает, - болезненно и одновременно так сладко… Но сладости больше нет. Остается только болезненная тягучесть.
        Опускается взглядом по животу, будто прощупывая каждый миллиметр.
        А у меня внутри все сжимается.
        Уже начинает казаться, что он испытывает ко мне интереса не больше, чем к обыкновенной скульптуре, только говорящей, как вдруг Санников вмиг оказывается рядом.
        Резко дергает на себя, прижимая к огромной, стальной груди, о которую я почти ударяюсь.
        Сжимает мою грудь, начиная лихорадочно скользить по всему телу руками.
        И только рваное, чуть хриплое дыхание выдает, что он на самом деле безумно возбужден.
        Мной или упоением собственной властью?
        Этого не понять, как и того, что означает полыхающий в его глазах огонь, почти сжигающий меня…
        Обхватывает ягодицы, раздвигая их в стороны.
        Пытаюсь не зажиматься, но и расслабиться тоже не очень получается.
        Особенно, когда он резким ударом бедра раздвигает мне ноги и мое распахнутое перед ним естество врезается в жесткую ткать брюк.
        Это что-то запредельно порочное, - вот так. Когда он в костюме, даже не сняв пиджака, а я - совершенно обнажена.
        Когда он мнет все мое тело своими руками, может коснуться где угодно, проникнуть пальцами, - а я вся нараспашку. Не могу увернуться, нельзя не позволить.
        Это убийственно и одновременно возбуждает почему-то до безумия.
        И он вертит мной.
        Заставляет прогнуться назад, выставив перед ним грудь.
        Опускает руку ниже, по спине, рассматривая мое оголенное перед ним тело.
        Снова опускает руку к ягодицам, сминая их, сжимая так крепко, что наверняка останутся синяки.
        И я позволяю. Я даже всхлипнуть не могу.
        Только сжимаю зубы, а его палец уже резким ударом врезается между ягодицами, опаляя все внутри.
        Санников со свистом выдыхает, продолжая пожирать мои выставленные перед ним соски глазами.
        Резко дергает пальцем вниз, заставляя меня все-таки задрожать и сжать зубы еще крепче. Проталкивает второй палец, простреливая меня по внутренностям насквозь.
        В его глазах плещется такой ураган, что способен сбить с ног, но я еще пытаюсь держаться. Даже запах Санникова меняется, наполняясь чем-то резким и сумасшедшим, до одури, дурманным.
        Огромной ладонью охватывает мою грудь, чуть придавливая и снова отпуская. Зажимает между пальцами сосок и под кожу будто впивается миллион электрических игл. Перекатывает его, скользя сжатыми пальцами вверх-вниз, и я чувствую, что еще немного - и не смогу удержаться на ногах. Низ живота простреливает током и жаром. Тяжелый узел скручивается в невообразимую спираль, а его пальцы продолжают толкаться в узкой дырочке между ягодиц, каждый раз принося очередную вспышку перед глазами.
        Он пьянит. Дурманит своим пороком. Отравляет не только тело, которое уже готово само дернуться к его пальцам, заскулить от невыносимого желания почувствовать его прикосновения на дрожащих складочках, внутри судорожно сжимающегося лона… Он травит мои душу, которая готова сдаться…
        Наверное, это и есть его план.
        Высший уровень издевательства и уничижения.
        Санников хочет, чтобы я не просто отдавалась ему снова и снова, в любых позах, везде и всегда, когда ему захочется! Нет, он жаждет, чтобы я еще и умоляла его об этом!
        А ведь я знаю, какими сладкими, какими невозможными бывают его прикосновения…
        Сжимаю зубы еще крепче.
        Изо всех сил заставляю себя не поддаваться. Оживляю в памяти лицо отца, - вымотанное, постаревшее после разговора с Санниковым. И сам разговор. Его хлесткий, злой, убийственный голос. Жестокие слова. То, что передо мной - вовсе не пылкий любовник, а жестокий монстр, который готов давить и продавливать снова и снова в угоду своей мести за то, в чем я совсем не виновата…
        - Блядь, - его голос звучит совсем хрипло. Так, что и не разобрать почти, что он говорит.
        Пальцы через вспышку боли врезаются в мое лоно, одним толчком. Но… Я совершенно сухая, спасибо воспоминаниям, они помогли и отрезвили. И он, конечно, чувствует это сразу.
        Резко охватывает мой подбородок. Дергает вперед запрокинутую голову, заставляя мое лицо оказаться вровень с его.
        Вряд ли намеренно, ощущение, будто не контролирует собственную силу. На нем точно останутся синяки.
        - Встанешь на колени? - Губы сжаты так, что почти белеют. Каждое слово жестко хлещет, словно дает пощечину. Санников в ярости. А чего он ожидал? Что я поплыву и потеку сразу же? Вот уж нет!
        - Удовлетворишь меня своим сладким ртом?
        Слова прожигают ядом, граничащим с ненавистью. На лице пляшут желваки.
        - Как скажешь, - вкладываю во взгляд как можно больше безразличия. Смотрю на него почти стеклянными глазами неживой куклы. И все же ненависть наверняка прорываться в них… Но ненависть - не слабость.
        И Санников прекрасно ее считывает. Кажется, он способен уловить даже самую малейшую эмоцию.
        - Тогда давай, София, - его челюсти после каждого слова сжимаются до хруста. - Покажи мне, чему научилась в Париже. Удиви меня запредельным мастерством. Иначе я останусь очень недоволен.
        Он нажимает на мои плечи. Слегка, но будто заранее пресекая все сопротивление ему.
        Но я не собираюсь сопротивляться. Нет. Наоборот, покорно становлюсь перед ним на колени.
        - Расстегни сама, - мне в лицо упирается пряжка его ремня.
        А кроме нее - его огромный, даже через ткань белья и брюк ощутимо дернувшийся член, как только я начала, наконец, дышать.
        Я настраивалась на такое. Даже почти морально была готова к тому, что вот именно так все и будет.
        Но. теперь, когда уже стою перед ним на коленях, а его член буквально размазывает пока еще сквозь одежду, мое лицо, оказалось, что я совершенно к этому не готова.
        И, как назло, память снова и снова предательски подбрасывает воспоминания о той далекой ночи.
        Боже, каким он был страстным тогда! Как безумно реагировало на прикосновения Стаса мое тело! Как я плавилась под его руками и ослепительно рассыпалась на тысячи кусков в сумасшедшем оргазме! Как мечтала, чтобы он стал моим первым мужчиной тогда!
        Предательская память.
        Несмотря на все. он до сих пор действует на меня просто убийственно. Даже теперь заставляет трепетать, а все тело просто ломит от неудовлетворенного, ненасытного желания, которое лишь он один умеет пробудить. Даже оставаясь на расстоянии.
        Это Дьявол. Не человек, уж точно. Самый настоящий бес!
        И все равно где-то на подсознании я воспринимаю его как того, кто однажды спас мне жизнь. Чьи губы делали мне искусственное дыхание, но стали жарче любого поцелуя, который у меня когда-либо случался. О ком я грезила в своей первой наивной и глупой влюбленности. Кто разбудил во мне первую чувственность…
        И вот теперь он меня ломает. Я на коленях и сейчас начнется самый омерзительный акт его удовлетворения. В котором мне не быть равноправным партнером. Я просто та, об которую будет удовлетворяться он.
        И моей воли не хватает. Он унижения вся кожа на обнаженном теле будто покрывается инеем. Полнейшее ощущение беспомощности. Я не смогу ему отомстить за это. Никогда. И это убивает, делает меня той, кто так и останется перед ним на коленях. Навсегда. До конца жизни. Он перешагнет и забудет, но это уже не вытравится из меня.
        Пальцы простреливает током, когда я все же прикасаюсь к пряжке его ремня.
        Расстегиваю, чувствуя, как руки холодеют и немеют.
        Тяну язычок молнии, звук которой кажется мне таким оглушительным, что закладывает уши. Он теперь останется со мной, наверно, навсегда.
        - Быстрее. София, - новый ледяной приказ звучит очередной пощечиной. В нем нет ни капли страсти, ни грамма человечности. С проститутками, наверное, и то разговаривают иначе.
        Но быстрее не выходит, - пальцы не слушаются, медленно, наверно, даже слишком, тянут вниз брюки и белье под ними.
        Его член тут же будто выстреливает, освободившись. Ударяет меня по лицу.
        Горло перехватывает спазмом от сдерживаемых слез, уже готовых прорваться против моей воли. Впервые в жизни я вижу эту часть тела у мужчины. Это будет мой первый настоящий сексуальный опыт. И мне теперь до чертиков жаль, что он выходит вот таким! Черт! Черт бы сто раз и еще столько же побрал бы Стаса Санникова! Если бы не он, у меня хотя бы была бы возможность свой первый раз прожить, прочувствовать совсем иначе! Если бы он еще тогда не заклеймил бы меня той пьяной, больной, дьявольской страстью, после которой я просто не могла воспринимать других мужчин!
        Его член действительно, по-настоящему, огромный.
        Переключаюсь на то, что должна сделать от сожалений по своей судьбе. На это еще придет время, но только когда останусь одна.
        С ужасом понимаю, что вряд ли смогу сделать то, чего он хочет. Это не поместится в мой рот! А если и поместится, то всего на небольшую верхнюю часть!
        На широкой красной головке появляется капля смазки. Его орудие снова дергается, будто крича о нетерпении своего хозяина.
        Он не просто до невозможности широкий. Он еще и невероятной длины! Обхватить рукой не выйдет больше, чем на половину!
        Резкий, пряный запах бьет в нос, проникает под кожу, почти впитывается в меня. Нет, он не противен, наоборот, от него почему-то начинает плыть и кружиться голова… Черт…
        - Чего ты ждешь. София. Приступай.
        Его пальцы зарываются мне в волосы, слегка давят на голову, подталкивая ближе…
        Глава 26
        А я немею. Меня просто заклинивает.
        И дело не в том, что не умею ничего, что в первый раз вообще мужской орган вижу, да еще вот так, на коленях. Нет. Просто заклинивает, - он всего. Он унижения этого сумасшедшего, запредельного, от того, как он позволяет себе об меня ноги вытирать.
        И это сильнее, чем страх.
        Чувствую, еще немного - и меня просто сорвет. До истерики.
        Я не умею держаться. Не умею стоять на коленях. Особенно, в психологическом смысле! Я ведь всю свою жизнь умела бороться!
        Лучше бы он меня убил.
        Раз уж решил, что я должна расплатиться за все грехи отца перед ним. Были они на самом деле настолько страшными, как уверен Санников, или нет. Но так… Так гораздо хуже! Нет, так просто невозможно!
        Зря я согласилась на этот договор. Я не смогу. Не выдержу. Не так!
        После этого, если сейчас покорюсь, если послушно сделаю то, что он приказывает, я никогда больше не смогу гордо и с достоинством распрямить спину. Не смогу без стыда и отвращения посмотреть себе в глаза в отражении зеркала. Не смогу. Даже среди тех, кто никогда не узнает об этом. Потому что это мой внутренний предел, моральный слом. Полнейший.
        Я готова была поддаться напору его страсти. Спать с ним. Да. Это бы я пережила, пусть даже и осталась в доме Санникова пленницей.
        Но это…
        На такое я не способна даже ради Маши! Я не могу!
        «Раньше надо было думать» - добивает меня здравый смысл внутренним голосом.
        Конечно, раньше. В этом мире договоренностей не меняют и на попятные не идут.
        Но я даже от Санникова не ожидала вот такого!
        - София, - металлический голос звучит хрипом.
        Заждался. Вон, член издергался весь перед моим лицом.
        - Посмотри на меня, София.
        Ничего человеческого в голосе. Один подавляющий приказ. Властный. Металлический. Холодный.
        И если раньше я могла хоть как-то ему сопротивляться, сохранять себя, то теперь, полностью голая на коленях перед его членом. Не могу.
        Неужели этот человек будил когда-то во мне безумную страсть? Неужели его я считала идеальным рыцарем, отдав ему свою первую трепетную влюбленность?
        Он сломал меня уже дважды. Обломал тогда впервые начавшие резаться крылья, когда даже не перезвонил, чтобы хотя бы поинтересоваться, как я себя чувствую и потом, после той ночи.
        Теперь уже добивает. Крушит. Размалывает в жалкий песок.
        Он просто чудовище! Как я могла думать, что смогу продержаться?
        - София.
        Вижу, как огромные руки сжимаются в кулаки. До хруста… Ударит? Этого я боюсь гораздо меньше, чем всего остального.
        Медленно поднимаю голову, встречаясь с его глазами. В моих больше нет вызова. Я уже почти мертвая кукла. Можешь праздновать свой триумф! Тебе за час удалось перевернуть во мне все, что только возможно.
        - Твою мать, - резко, сквозь зубы.
        Руки хватают меня за подмышки и резко дергают вверх.
        Прижимает в себе, так близко, что я будто под кожей… внутри ощущаю его огромный каменный член, упирающийся в мой живот.
        Скулы саднит от боли, так жестко он их сжимает.
        И пламя ненависти, злобы в глазах и еще чего-то совершенно бешенного, безумного. Как будто он теряет контроль. Становится животным. Разгоряченным, неспособным ни слушать, ни реагировать адекватно.
        - Я ведь давал тебе шанс, София, - цедит сквозь зубы, сквозь сжатые до предела челюсти. - Два шанса. Для меня это запредельно много. Обычно и одного не даю. Так чего теперь ты корчишь из себя жертву? Ты все выбрала сама.
        Отпускает мое лицо, проводит руками вниз по телу, слегка прижимая.
        И того, что бушует сейчас в его глазах, я даже близко понять не могу.
        Там грозовые волны.
        Почерневшее серебро, яростные вспышки.
        Будто растрескивается все, крушит вокруг себя на расстоянии километра. Они полыхают, эти дьявольские глаза. Как и опаляющее меня рваное дыхание. Будто вулкан у него внутри и только какие-то секунды отдаляют от взрыва, что камня на камне по себе не оставит.
        Рывком дергает за бедра вверх.
        Прижимает к себе так крепко, что трещат ребра.
        Закидывает мои ноги себе за спину, заставляя обвить его сзади.
        Теперь я снова все распахнутая перед ним. На максимум. Чувствую, как его каменная, огромная, дергающаяся жаркая головка упирается прямо в мой вход. Надавливает, жадно пульсирует. А я - раскрыта до предела…
        И не хочу к нему прикасаться, но невольно впиваюсь пальцами в плотную ткань пиджака. Так сильно, что до мяса обламываю ногти.
        Прижимает меня крепче, делая шаг вперед.
        И я чуть скулить не начинаю, когда давление его члена становится болезненным, почти проникая в меня.
        Возможно, если бы он с этого начал, я бы реагировала иначе. Наверное, просто бы смирилась и, сжав зубы, пережила бы это. Но теперь мне хочется орать. Теперь, после того, как стояла на коленях, меня захлестывает.
        - К…куда? - хрипло, как будто и правда орала и сорвала голос, выплескиваю из горла будто деревом застревающие в нем слова.
        - Ты не приняла душ, хоть было сказано приготовиться, - цедит сквозь зубы Санников. - Да и я не успел.
        В глазах темнеет, я даже не замечаю, куда он меня несет.
        Все, что сейчас способна чувствовать, это его упирающийся в меня член, с каждым шагом опасно и болезненно прижимающийся, почти проникающий вовнутрь.
        Толкает ногой какую-то дверь, чуть не пронзая меня этим движением насквозь, от чего приходиться закусить губы до крови, чтобы не зарычать.
        Отвратительное чувство - он может лишить меня девственности, вот прямо так, на ходу, ворвавшись со всей своей яростью, а я с каждым его шагом сжимаюсь все больше и больше, понимая, что это может произойти в любой момент, что я совершенно беспомощна и ни на что не способна влиять.
        И это - новое издевательство! Лучше бы повалил меня в постель и сделал бы все сразу, быстро. А так я трясусь от каждого движения, особенно, более резкого.
        - Так нравлюсь? - ехидно прищуривается, опуская голову так, что его глаза становятся совсем рядом с моими. Даже ресницы соприкасаются. - София, ты так в меня вцепилась, что не отодрать. Хоть руки обрубай.
        Даже не заметила. С трудом разжимаю побелевшие руки, понимая, что не слушаются и болезненно саднят.
        Санников, как куклу, опускает меня в ванную, отрывая от себя мои сведенные как судорогой вокруг его бедер ноги.
        Резко дергает рубашку, обрывая пуговицы. Она летит прямо на пол, как и его брюки вслед за ней.
        Забирается ко мне, и я еще сильнее съеживаюсь.
        Какой же он огромный! Я кажусь рядом с ним просто крохотной Дюймовочкой!
        Еле достаю до широких плеч.
        Замерев, наблюдаю за тем, как играют на его широкой груди мышцы. Как у хищника, что готов бросить и растерзать свою добычу. Становится как-то по животному страшно. Как напряжены кубики пресса на его животе. Мельком скольжу по нереально огромному члену, плотно к нему прижатому, скрывающему пупок.
        В нем все такое. Играющее сталью и безумной мощью. Даже в глазах все время переливается эта бешеная сила, способная раздавливать и крушить. Он подавляет каждой частью своего тела. В каждой черте ощущается мощный, ураганный напор, заставляющий бежать со всех ног или подчиняться…
        Рывком дергает, разворачивая к себе спиной.
        Давит на спину, и мне ничего не остается, как упереться руками в стену, чтобы не упасть.
        Заставляет прогнуться перед ним, выгнуться так, что я снова оказываюсь все открыта перед ним, вся нараспашку.
        Не замечаю, как дергает кран, только чувствую, как мощный поток воды сразу же обрушивается на меня сверху.
        Его кожа опаляет мою спину, член упирается в ягодицы и даже вода не смывает этого дьявольски мощного запаха его тела. Горького, резко-пряного, дурманящего голову в один миг. Запаха зверя, что готов броситься на свою добычу, что не отступит от своих оголенных инстинктов. Он действует мгновенно. Как паутина на муху. Заставляет утопать в этом запахе, теряя волю и способность противостоять, даже двигаться.
        - Раздвинь ноги, София. Шире, - опять бьет по оголенным нервам приказ. Яростный. С еле сдерживаемым напором. - Раздвинь, я сказал!
        И они будто сами разъезжаются по скользкой поверхности ванной.
        Резким ударом впечатывается в меня бедрами. Жестко, болезненно, так, что его член выпрыгивает с моей стороны, прижимает мой лобок.
        Двумя пальцами резко раздвигает и без того болезненно ноющие потяжелевшие складки и придавливает их своим огромным орудием, начиная с безумным нажимом яростно двигаться вверх-вниз. Он сдавливает все внутри. Обжигает, заставляет полыхать. До ярких вспышек перед глазами его член прижимает и скользит по разбухшей горошине клитора, по всем складкам.
        Надавливает на поясницу, заставляя выгнуться еще сильнее, на максимум. До боли сжимает ягодицы, раздвигая их в стороны.
        Его пальцы резко толкаются туда. Сразу двумя, сразу на полную длину.
        И вспышка резкой боли будто меня ударили в грудь. Так, что дышать невозможно. Выбивает горючие слезы, тут же наполнившие глаза.
        Прокусываю губу, тут же ощущаю соленый запах крови. Не знаю, каким чудом мне удается не заорать.
        Счесываю остатки ногтей о кафель стены.
        И выдыхаю лишь тогда, когда отстраняется. Когда перестаю чувствовать внутри себя его пальцы, а на спине - жар его кожи. Когда его член, пробежавшись по всему распахнутому естеству, перестает прикасаться и сжимать все внутри, опаляя до самых внутренностей.
        И снова - рывок. Резкий разворот, теперь уже на себя, вжимая спиной в стену.
        Прижимается так крепко, что. кажется, своей мою кожу сейчас сдерет.
        Но миг замираем, глядя в глаза друг другу. Я - в его яростные, полубезумные, в которых пылает адский костер. Что он видит в моих? Я не знаю. Но в его взгляде снова на миг мелькает то самое, что видела тогда, в кабинете Гурина, сразу после аукциона. Голод какой-то безумный, на грани отчаяния и бешеный же надлом. Но лишь на миг, - и снова взгляд становится ледяным, жестким.
        Тишина. Только два рваных дыхания. Со громким стуком ударяющаяся о дно ванной вода. И два сердца, колотящиеся так, что перекрывают даже ее звук.
        - Давай, София, - напряженный голос, а глаза мечутся по моему лицу, как будто ответа какого-то ждут. Будто в самое сокровенное заглянуть мне хочет своим прошибающим зондом глаз.
        - Чего ты хочешь? - спрашиваю устало. Почти безжизненно. Мои руки, как плети, повисают вдоль тела.
        Сто раз мог уже меня взять и закончить эту пытку. Зачем мучает, зачем оттягивает момент? Тем более, я же вижу, как он возбужден. Сам тянет, убивая меня морально и сам же злится из-за этого.
        - У меня сегодня День рожденья, София, - цедит сквозь зубы, обхватив мои скулы твердыми длинными пальцами. - Представляешь, мы с тобой родились в один день, - усмешка будто полосует меня ножом. - Сделай мне подарок. Свой ты уже получила. Теперь очередь за моим.
        Офигеть, конечно, подарочек. Вот прямо даже мечта всей жизни - оказаться у Санникова в сексуальном рабстве! Это себя он считает подарком? Или все же намекает на колье?
        Хотя, наверное, так изощренно он называет наш с ним договор. Жизнь Маши. Вот что я должна считать подарком. Ничего не скажешь, подарок роскошный. Правда, подарки не отрабатывают. Тем более - вот так.
        - Чего ты хочешь? - снова повторяю свой вопрос, устало вздыхая. Нервы уже и так перенапряжены до крайнего предела. Натянутые донельзя все время, начиная с его нелепой покупки, они теперь напоминают мне обвисшие веревки для белья. Даже для натянутых нервов есть свой предел.
        - Хочу, чтобы ты умоляла. Чтобы извивалась подо мной. Софи-ия!
        - Как скажешь, - киваю, как болванчик. - Я тебя умоляю. Делай со мной все то, чего тебе хочется.
        - Твою мать! - тяжелый кулак с грохотом впечатывается в стену прямо у моей головы.
        Но я даже не вздрагиваю. Даже не зажмуриваюсь. Все. Я выдохлась. Окончательно. Мне даже не страшно, если бы он попал вот так же и по мне.
        - Не так, София! - пальцы снова возвращаются на мои скулы. И глаза становятся совершенно безумными. Наполненными чем-то диким, лихорадочным, страстью, но больной какой-то, разрушающей, как у наркомана. - Я хочу, чтобы ты извивалась, - вторая рука отрывается от стены, обхватывает мою грудь, сжимая ее.
        Дергает мою ногу свое вверх, заставляя поднять ее на бортик ванной. Снова вжимается своим каменным членом, толкается в распахнутые складочки, вжимаясь до предела.
        - Я страсти твоей хочу, Софии-ия. Хочу, чтобы ты горела. Чтоб, блядь, полыхала подо мной, как течная сучка. Чтобы дрожала и текла от возбуждения, когда стоишь передо мной на коленях и ждешь, пока я протолкну тебе в глотку свой член. Чтобы, блядь, только и ждала, когда мне захочется тебя трахнуть, - сжимает мой сосок так, что меня всю простреливает по позвоночнику вверх, до самой макушки.
        Опять толкается членом в мое лоно, так и не войдя. Отпускает сосок и, спускаясь вниз по животу, резко дергает рукой, вдавливая в меня палец.
        Рефлекторно сжимаюсь, даже от его пальца внутри резкая боль обжигает.
        - А ты сухая… Блядь. ты до сих пор сухая. Ты фригидна, София? Я что? Купил бракованный товар? Ты со своим Жаком, французом, недоделанным тоже была такой, когда он тебя трахал? - бешено, с остервенением вбивается пальцем с меня, все ускоряясь. - Так же дергалась? В камень превращалась перед тем, как взять его член в рот? Софи-ия!
        Понимание вдруг резкой вспышкой опаляет мой мозг, полыхнув кровавым маревом перед глазами, - и меня срывает.
        - Ты-ы! - ору. задыхаясь, замахиваясь кулаком, рассчитывая ударить прямо в лицо, по губам этим омерзительным, что бред весь этот, несут. Но он перехватывает, крепко сдавливая запястье. - Это ведь ты разорил моего отца! Ты, Санников, довел до того, что на лечение Маши нет денег и она умирает! Ты его и убил, да? Сам лично, глядя в глаза спустил курок или нанял кого-то, потому что ты трус! Трус, Санников, потому что только трусы отыгрываются на женщинах! Спекулируют на жизни дорогих им людей! На жизни, которую ты сам поставил под угрозу? Ты хочешь страсти? Ты подарок мне сделал? Если бы ты сдох и перед этим над тобой бы долго издевались - вот это был бы настоящий подарок! Такой ты хотел страсти, Санников? Другой не будет!
        Его лицо потемнело, стало почти серым. Глаза полыхнули. Кажется, я даже услышала, как захрустели челюсти.
        - Сука!
        Резко схватил в кулак мои волосы, дернул вниз, запрокидывая лицо.
        Ударит? Изнасилует? Мне сейчас все равно!
        Пусть я нарвалась, разрушив надежду на хоть какой-то мир в нашем договоре, пусть разметала только что на осколки все то, ради чего так долго держалась в этот день, но это лучше, чем стоять безжизненной безвольной куклой перед ним на коленях и с его членом во рту!
        Санников полыхал такой же страстной ненавистью, как и я. Вот она. наша страсть. Единственная, от которой мы оба задыхаемся.
        Теперь я понимала его безумие той ночью. То, какая страсть сквозила в нем каждый раз, когда он прикасался ко мне, когда был рядом. Он чувствовал все то же, что и я сейчас к нему. Был уверен, что мой отец виноват в смерти его родителей, в их крахе. И ненавидел. Люто ненавидел. А я наивно принимала это за что-то совсем другое.
        Теперь же мы на равных. Оба хлещем этой ненавистью. Обжигающей все внутренности. Задыхаемся от нее. надсадно дыша.
        С самого начала это был не секс с его стороны. Нет. Это война. Лютая война, в которой тела соприкасались лишь ради того, чтобы ранить побольнее. Теперь я это чувствую. Этот ураган будто колом вонзился мне в сердце. И полыхает там, сжигая все остальное.
        - Блядь!
        Я была готова ко всему.
        Но не к тому, что произошло дальше.
        - Сука, - полыхнул прямо мне в губы, жадно набрасываясь на них ртом.
        И тут же пламя полыхнуло по венам, взрывая их, заставляя полыхать так, что, кажется, я могла бы сейчас увидеть огонь, насквозь пронзающий мой кожу, вырывающийся из самых вен наружу, способный спалить все вокруг и меня, вместе с моим ненавистным врагом.
        Он раздирал меня, трахал грубо, языком проталкиваясь прямо в небо, толкаясь в горло, как будто хочет задушить, - яростно, страстно хочет разорвать меня, заставив биться в конвульсиях удушья.
        Впилась ногтями в его шею, так же яростно пронзая, чувствуя, как лопает под ногтями его кожа, как горячие струйки крови липнут к пальцам.
        Ударяясь зубами до звона в ушах, притягиваясь сильнее, ненавидя, будто желая померяться, кто кого сможет раздавить.
        Кусаю его, сжимаю жестко долбящий мой рот язык, почти захлебываясь собственной слюной и соленым вкусом крови, а он хрипит мне в рот. а в глазах, в которые я впиваюсь взглядом, как ножами, - гроза, буря, полыхающий вулкан, и молнии пронзают насквозь, ударяя прямо в грудь, заставляя сердце дико колотиться, так, что я даже будто слышу, как бешено, безумно ударяется оно о ребра.
        Безжалостно раздвигает мои складки, резко, жестко, будто желая разорвать, до звона в ушах сдавливает клитор, зажимает двумя пальцами с обеих сторон и жестко прижимает самую горошинку сверху.
        И мы оба полыхаем, но надеемся, что каждый сумеет сжечь другого в этом огне…
        Он отпускает меня первым.
        Отстраняется, отталкивая, почти вжимая в кафель стены.
        Мы оба задыхается. Дышим так быстро и тяжело, как будто и на самом деле прошли десять раундов серьезной драки, настоящей схватки. И его грудь вздымается так же часто, как и моя. И такое же рваное, с хрипами, с легким свистом дыхание.
        Но это не конец. Только передышка. Потому что никто не победил, но и никто не сдался. Наши взгляды по-прежнему скрещены, как и прежде пронзают молниями, испепеляют. Готовые убить. Выкрутить наизнанку. Раскрошить в прах.
        Санников вдруг усмехается. Или оскаливается, чуть опустив край окровавленной губы.
        А мне хочется слизнуть капельку крови, что в нем застряла. Еще раз ощутить вкус своего триумфа и его боли.
        Обманчиво нежно обхватывает руками мои груди. Чуть сжимает полушария, снова пропустив поразительно заострившиеся твердые соски между вытянутыми пальцами. Перекатывает их, скользя по груди, сжимает и отпускает, каждый раз сдавливая крепче, вызывая внутри меня новый безумный ураган, который пронзает меня из самого лона вверх, по животу, забиваясь где- то в горле не выплеснутым криком.
        Но я не покажу ему, как действуют на меня его прикосновения. Как сводят с ума. заставляя желать выгнуться ему навстречу. Опьяняя как наркотиком, потребностью прекратить эту выматывающую истому, наполниться им, потянуться к его телу. Лишь продолжаю с вызовом смотреть в его полыхающие глаза, собирая всю волю для того, чтобы не задрожать и не расплыться под его руками, не сползти сейчас по стеночке от безумного урагана ощущений, что взрываются сейчас внутри меня, проносясь от сосков до низа живота маленьким цунами, забить обратно в горло каждый рвущийся из него стон.
        - Ты придешь ко мне, София, - хрипло рычит-рявкает, снова дергая мое тело на себя, вжимаясь, с шумом втягивая мой запах за ухом. - Ты будешь умолять, чтобы я тебя взял, - слегка прикусывает венку на шее. водя по ней зубами. Едва касаясь.
        Но это последняя вспышка, от которой все внутри закипает уже окончательно. Приходится со всей силы прикусить губу изнутри. До крови. Чтобы не застонать и не вбиться самой сейчас в его рот, жадно требуя продолжения. Не обвить уже по собственной воле его бедра ногами.
        Внутри все горит и пульсирует, становится так мокро что вязкая влага, кажется, сейчас предательски потечет по бедрам, выдав меня с головой.
        - Ты будешь умолять по-настоящему. София, - рука снова начинает терзать мой сосок, задевая его ногтем, заставляя ноги теперь по-настоящему подкашиваться, а тугой узел внутри живота опуститься вниз, начав болезненно тянуть, взрываться вспышками судорожного желания внутри меня. - Всегда будет так, как я сказал.

* * *
        Подхватывает меня на руки, и переступает бортик ванной. Не переставая сдавливать уже совсем разбухший сосок, прикусывая и втягивая кожу на моей шее.
        Не знаю, не понимаю, куда несет, - уже ничего не вижу перед глазами. Только безумные ощущения, только огонь, в котором я уже сгораю. И сумасшедшая дрожь, трясущая меня изнутри. Спазмами внизу живота. Судорожными сокращениями стенок влагалища. Прикусываю палец, чтобы не застонать. Иначе просто уже не выдержу. Но даже это не отрезвляет. Он отравил меня ядом своего безумия.
        И снова - распахивает ногой очередные двери.
        Резко бросает на постель, нависая сверху.
        В темноте его глаза светятся особенно остро. До безумия. Взгляд, о который можно порезаться, но почему-то хочется поддаться ему, раскрыться и позволить вонзиться внутрь, проткнуть насквозь.
        Его мощные руки отпускают наконец мое тело, оказываясь по обеим сторонам от моей головы.
        Стон таки вырывается, срывается с моих губ, как я ни стараюсь не позволить ему этого, когда Санников наваливается на меня. Не полностью, продолжая опираться на вытянутых руках, но тяжесть его тела будто срывает какой-то последний клапан внутри меня.
        И я уже сама готова распахнуть ноги. Раскрыться под ним, перед ним до самой сердцевины.
        До боли хочется снова ощутить ту, другую, твердую, каменную тяжесть, чтоб снова уперлась во вход моего лона. Так хочется, что искры перед глазами.
        Наклоняется ниже, проводя шершавым языком по моим губам, очерчивая их контур, разглаживая и помечая собой каждую складку, проникая мурашками под кожу губ, вырывая новый глухой стон.
        Я проиграла, - понимаю, сжимая кулаки до хруста. Сто раз проиграла.
        - Спокойной ночи, - вдруг шепчет Санников прямо мне в губы.
        И голос даже нежный, бархатный, такой, каким был когда-то в прошлой жизни. Когда мы еще не были врагами, вернее, я еще не знала, что он - враг, а он, кажется, еще не решил меня растоптать ради мести. Или просто не знал тогда, чья я дочь? Тот голос, от которого шла кругом голова. Который крепче любого шампанского или самого крепкого виски.
        Но он будто ударяет меня под дых. Снова. Уже в который раз за этот бесконечный вечер, давно перешедший в ночь, которая никак не закончится.
        - Я подожду, София, - резко поднимается, а меня будто окатило ледяной водой. Хлестко. Как из ведра. Тело в миг сжимается от этого холода, утратив ощущение его тела, его кожи. - Я умею ждать. Но и затягивать не советую. Не в твоих интересах.
        Последние слова он договаривает на ходу. Уже отвернувшись, уже спиной ко мне, доходя до двери.
        Не веря, только хлопаю глазами, так и оставшись лежать с чуть раздвинутыми его коленом ногами, с раскинутыми в стороны руками.
        Только с какой-то ненормальной страстью впитываю в себя его силуэт.
        Мощное, огромное тело. Топорщащийся стоящий колом огромный член. Угрожающий разворот плеч. И совсем бесшумные шаги, как у кошки. Очень большой и крайне опасной кошки. С которой не стоило бы играть ни в какие игры.
        Дверь тихо закрывается.
        И мне приходится даже встряхнуть головой, чтобы убедиться, что это не наваждение.
        Он ушел.
        Действительно ушел!
        Он меня не тронет! Этой ночью, по крайней мере.
        Ушел.
        А мое тело выгибается от болезненной, судорожной неудовлетворенности. Внутри все выкручивает так, как выкручивают руки. И я извиваюсь, закусив губу, сжимая ноги до боли, чтобы унять эту потребность продолжить, ощутить его внутри. Это как ломка, и меня трясет, подбрасывая на постели.
        И я скручиваюсь снова и снова. А по венам новой вспышкой проноситься пламя ненависти.
        К нему, - за все, что сделал, что довел меня до такого ненормального, животного состояния, в котором я и правда почти готова была умолять. Распалил огонь, который ни разу ни с кем другим не вспыхнул. Как в ту ночь, только сейчас это в тысячу раз сильнее.
        И к себе - за то, что поддалась. Ненавидя себя настолько, что кожу разорвать собственную зубами готова. За тот ток, что течет и вспыхивает под ней. За эту тягу ненормальную к этому мужчине.
        Глава 27
        Стас
        Матерясь сквозь зубы, вернулся в гостиную.
        Как был без одежды, так и сел за стол.
        Выматерившись снова от раздирающей рези в паху, плеснул в стакан доверху виски, опрокинув в себя залпом.
        Плевать, что голый. Здесь только я и эта девчонка. Обслугу специально отпустил.
        Крепкий алкоголь привычно обжег горло. Но ни хрена не отпустил, ни хера не успокоил. Кажется, только наоборот, усилил это ненормальное жжение внутри, которое оставила по себе девчонка, которое начинает полыхать само по себе каждый раз, стоит мне о ней подумать. Тем более, после всего, что было! Когда она там обнаженная в спальне, а мы одни во всем доме. Когда до сих пор вижу, как дрожит на постели ее распластанное под моим тело. Ощущаю ее запах на своих руках, ее кожу на своей - до сих пор. И жжет. Жжет всего, прожигая, блядь, насквозь!
        Еще один стакан отправляю прямо в горло. Хрень, как будто спиртное заменили на воду. Ни хрена не гасит. Распаляет только. Но сердце до сих пор колотится, как бешеное.
        Зажимаю в зубах сигару, плюнув на стакан, беру уже бутылку, глотая прямо из горла.
        До сих пор в ушах ее вздохи и всхлипы. И слова ненависти бьют в висках, как колокол. И ее сброшенное лужицей платье на ковре - как красная тряпка для быка!
        Рот горит от ее укусов, как и кожа от бороздок, оставленных ее ногтями.
        Но это, блядь, ни разу не отрезвляет.
        Наоборот, - я хочу… чтобы царапалась и извивалась, чтобы кусала и орала снова и снова!
        Но только теперь уже не так. По-другому. Чтобы от страсти с катушек слетела, чтоб имя выкрикивала мое с пьяными дурманными глазами, совсем одурманенными мной!
        Блядь!
        Даже струйка дыма, которую выпускаю изо рта получается какой-то нервной, судорожной и рваной.
        И виски не стирает вкуса ее губ и кожи с моих.
        А запах, что остался на моих пальцах…
        Он пробуждает во мне зверя, который способен сейчас, несмотря на собственное слово, наплевав на все пойти в ней, вышибить на хрен дверь и взять ее - грубо, по-звериному, с громким рычанием. Сожрать, подмять под себя и вбиваться до одури, до всполохов перед глазами!
        Резко подымаюсь, прохожу до этого платья, что обтягивало ее тело, как вторая кожа, а с учетом телесного цвета и вовсе казалось, что из одежды на ней только бриллиантовое колье. Отшвыриваю ногой в сторону, подальше, чтобы глаза не мозолило и не свернуло мне и без того закипевший мозг.
        Снова сажусь за стол, с каким-то диким рычанием.
        Присасываюсь к бутылке, вытряхиваю на язык последние капли и раскупориваю новую.
        Блядь!
        Глава 28
        В сизых клубах дыма передо мной будто оживает прошлое…
        Давний день рождения, - тогда мне как раз исполнилось пятнадцать.
        Смеющийся отец вместе с Серебряковым.
        Только когда они были вдвоем, таким видел всегда строгого, во многом очень жесткого, а иногда и жестокого отца, подавляющего все вокруг своей железной воле, державшего все в стальном кулаке. Все и всех.
        Но только не с лучшим другом детства, с которым они начинали, выбираясь из нищеты, из грязи. Начинали оборванцами на каких-то улицах, названия которых давно на хрен стерлись из истории.
        Они обнимаются, хлопают друг друга по плечам, неизменно с сигарами в зубах, с бутылкой дорогого виски, который в особенно удачные дни хлещут стаканами. Правда, крайне редко.
        Отец называет Серебрякова Левой, а тот его - Михой, почему-то на грузинский манер.
        Обычно их посиделки проходят вдвоем, в кабинете отца.
        Но в тот день я прохожу мимо, вернувшись ночью со своей бурной вечеринки с друзьями, с которыми праздновал, даже не заглядывая в распахнутую дверь его кабинета, и меня окликают.
        - О, а вот и жених наш! Вернулся!
        Скривился, дернув головой.
        Редко, крайне редко отец был в таком состоянии. И что это вообще за «жених»? Не на отца вообще похоже, а на бабушек из подъезда - да, да, когда-то мы жили не в этом огромном доме, а в самой настоящей высотке, где люди жмутся в коробках стен, как пчелы в улье. Я не забыл. Но уж точно не мог представить, что когда-нибудь снова вернусь туда… Вот они и любили смотреть на меня, где-то пятилетнего, приговаривая, качая головой «какой жених вырос»! Неужели батя стареет? Да ну нет, просто уж слишком сильно пьян. Накидались с Левой по самое не хочу. И то немудрено. Мы с мамой напрасно прождали его с офиса до самого вечера. У него там сделка века какая-то наметилась. Похоже, сделка века таки состоялась.
        - Стас! - голос отца начинает звучать сталью, когда я, покачав головой, таки прохожу дальше.
        Тоже не кисло погулял и теперь одно желание - завалиться спать. И меньше всего хочется развлекать отца и его гостя. Хоть это и ему несвойственно. Но после «жениха» мне уже кажется, что меня сейчас заставят влезть на стул и прочитать стишок. Ну, или отец захочет похвастаться, как я уже начал разбираться в бизнесе. Что, в сущности, одно и тоже, только с возрастом и стишки разные, да.
        - Иди сюда! - и опять эта сталь.
        Каким бы расслабленным ни был, а его жесткость и требование полного и абсолютного подчинения, никуда не деваются. Разве что с матерью и с другом его, который точно такой же, как и сам отец.
        Молча вхожу, останавливаясь в нескольких шагах от двери.
        - Сынок! - отец поднимается, не совсем твердыми шагами направляясь ко мне.
        Обнимает, похлопывая по плечам, отстраняет слегка на вытянутых руках и снова хлопает обеими руками.
        - С Днем рождения, сынок! Прости, не мог вырваться раньше. У нас с Левой сегодня та-акая сделка выгорела! Да ты садись с нами, чего уж, взрослый уже. Можешь и посидеть с нами. Мы с Левой сегодня решили перестать конкурировать, драться за один и тот же рынок. Капиталы и бизнес решили объединить, как раз после того, как поняли, что рвем зубами каждый к себе одну и ту же сделку. А смысл? Хватит показывать друг другу, кто круче и, кто кого обойдет на крутых виражах, да, Лев? Ведь, если вместе, то это такая сила! Ух! Хрен нас кто пробьет!
        - Поздравляю, - пожимаю плечами.
        Мне, честно говоря, все это не слишком интересно. Эти их дела.
        - Тебя тоже касается, между прочим! Ты ведь кто, Стас? Пра-авильно! Ты-наследник! И рано или поздно моя часть перейдет к тебе!
        Снова пожимаю плечами. Еде сдерживаюсь, чтобы глаза не закатить. Наследник… Когда это еще будет вообще! Лет через тридцать? Вот тогда, может, и подумаю. А теперь что об этом рассуждать? Совсем без интереса!
        - Мы с Левой не только об этом договорились, Стас! Мы решили породниться! Мой лучший друг свою принцессу Софи в жены тебе отдает! Бизнес объединили, так и семьями тоже соединиться надо! Так что привыкай! Скоро ты наш корабль вперед поведешь.
        - Что-о? - я вскидываюсь, вскакивая так, что стул переворачивается.
        Наверно, зря так реагирую. Всего лишь разговоры двух выпивших друзей. О том, чтоб породниться. Но меня уже от этого коробит.
        - Да-да, - радостно кивает отец. - Считай, облегчили тебе жизнь со всех сторон. Софи пока вырастет, ты и нагуляться успеешь. И невесту тебе уже искать не нужно. Самая лучшая уже твоя!
        - Глупая шутка, отец, - цежу сквозь зубы, чувствуя, как бледнею до ощущения инея на лице.
        - Почему шутка? - изумляется. - Стас я что, когда-то был похож на шутника, а? Или хоть раз не сдержал или не выполнил своего слова? Мы и договор подписали. А! Смотри, читай. Да что ты тут мне глазами полыхаешь! - уже психует, чеканит каждое слово, выплевывает сквозь зубы, слишком крепко сжимая в руке свой бокал с коньяком. - Такая жена - просто царский подарок! Спасибо мне скажешь, и еще не раз! Когда вырастет - таким сокровищем станет, такой красавицей! Но уже никому не достанется! Твоя уже!
        Бля-ядь…
        У меня красная пелена со всполохами перед глазами.
        Смотрю на их документ, печатями скрепленный, - и накрывает.
        Это правда. Это, блядь, - реально правда! Не пьяная шутка и не бессмысленный треп!
        Они все решили. Дали друг другу слово. Ударили по рукам.
        И по хрен даже на бумажки всяко-разные. У них принято так. Браки заключать. Кровью и деньгами скреплять для надежности. Хрен вырвешься после такого слова. В их кругах теперь традиция такая. Попробуй отступить - тебя и всю семью потом сожрут. Слово у них наивысшая ценность, бля.
        Молча вылетаю из отцовского кабинета. Только кулаки сжимаю - до по беления, до боли, до онемения полного.
        Влетаю в комнату, с размаху херачу по стене.
        Блядь! Да как он посмел вообще, а? Я ему что, кукла какая-то? Солдатик-трансформер? Вертеть, как хочет, думает, мной будет?
        А я всегда это ненавидел. С самого детства. Ненавижу, когда за меня решают. Даже мелочь. Даже что мне есть на завтрак и какого цвета туфли обувать. Ненавижу!
        Хоть отец и не считался с моим мнением.
        С детства меня по офисам и разъездам деловым своим таскал. Чтобы вместо глупостей типа мячи во дворе гонять, я с пеленок в дело вникал, впитывал. Чтоб потом всех обойти мог. Чтоб уже успел перенять все то, чему он шишками своими научился.
        А я, блядь, может, бизнеса этого на хрен не хочу!
        Мне рок нравится, я кайфую от игры, бля! И бизнес этот его тоску смертную наводит.
        Но это я еще готов был стерпеть, как и то, что придется рано или поздно этим заниматься или нанять кого-то.
        Но - вот так? Решить, на ком я должен жениться? Жизнь мою на хрен, всю за меня распланировать! Он что, серьезно думает, я подчинюсь?
        - Стас… - в комнату тихо входит мама.
        Смотрит на меня нежно, своим тягучим, неземным каким-то просто взглядом. Воплощенная нежность, само олицетворение любви. Такие разные они с отцом. Тот - сталь, требующая жесткого подчинения. Рвущий и ломающий, если что не так. Мама - такая хрупкая, но такая нежная. Мне иногда кажется, что она своей любовью оживлять и раны затягивать способна Одним прикосновением. Одной улыбкой своей невесомой.
        - Он тебя любит, Стас, - пытается обнять, но я резко отстраняюсь. - Любит, слышишь! Не горячись, сынок, - все равно подходит, и мягко проводит по лицу своими всегда ароматными пальцами. Он нее пахнет цветущей акацией. Весной. В любое время года. Всегда.
        - Он не имеет права за меня решать, - цежу сквозь сжатые до хруста челюсти, еще крепче сжимая кулаки. - Никто не имеет права!
        - А может, ты торопишься, сынок? - мягко проводит по волосам. - Софи такая красавица. Настоящая принцесса! Ты ведь видел ее! Как куколка! И губки эти бантиком, и глазищи такие огромные, прямо на половину лица! Такие редкие, особенные глаза! А задорная какая! М…? Свадьба по договору их в день ее восемнадцатилетия. К тому времени тебе тридцать два будет, а ее красота только начнет распускаться. Кто знает, может, лучшей жены ты себе и не найдешь, не захочешь? Может, еще и голову от нее сам потеряешь?
        Отлично, блядь. Я прекрасно помню, что у нас с девчонкой и день рождения в один день совпадает. Они решили и этот праздник нам испоганить.
        - Может, мам! Может! Но - сам! Сам. понимаешь! Я все в своей жизни хочу решать сам!!
        Глава 29
        В тот день я разгромил всю комнату, а под утро просто свалил из дома.
        Прекрасно знал, что с отцом по-другому не будет.
        Или подчиняйся его воле, или сваливай на все четыре стороны, не ожидая от него никакой поддержки. И, если в мелочах я еще был готов смириться и перетерпеть, то вот этим решением моей жизни за меня, он переступил черту. Все грани перешел. Настолько, что я готов был перестать называться его сыном после этого.
        Благо, мне было, куда идти.
        Отправился к Ромке, приятелю из другого мира, не имеющего ничего общего с бизнесом, а, по факту, криминальной элитой столицы. Ромке было 19, и он снимал квартиру. И, как и я, перся по музыке.
        Правда, время показало, что из меня, как и из него, довольно хреновые музыканты. И в переходах с гитарами мы даже на еду не сумели заработать. Зато я оказался очень неплохим программером. Черт знает, как у меня получалось, я и не учился толком никогда. Искал тогда, как и Ромка, любую подработку, а, как оказалось, открыл собственный талант. Опытные программисты говорили, что сделать нереально, а у меня само по себе как-то получалось. Сайты же создать и отрекламить - вообще раз плюнуть.
        Ромка тоже забил на музыку, - как ни мечтай о чем-то, а есть что-то, блин, нужно. Занялся боями без правил.
        В те времена мы и завели кучу знакомств. Как, оказалось в последствии, охренеть, насколько важных и полезных. Но тогда мы были просто обычными пацанами, которым очень нужно было выжить. И не прогнуться. Ни под кого.
        Бабки потекли рекой к нам обоим. Жизнь стала напоминать бесконечный фестиваль. Ночные клубы, виски и коньяк рекой, женщины, - молоденькие и опытные, разные, что просыпались в нашей квартире рядом, а мы с Ромкой не могли припомнить, ни откуда они там взялись, ни как их звать. Зато в том, чем мы занимались с ними ночью, уж точно не было сомнений. Презервативы, разбросанные на полу, выглядели почти как ковер.
        Отец меня не искал. Даже не пытался.
        И я знал, что так и будет.
        Его характер, его непробиваемая уверенность в себе. Ждал, когда я пойму, что без него ничего не стою и приползу с тапочками в зубах, поскулю, чтобы меня вернули в дом и начну беспрекословно исполнять его волю.
        Только вот возвращаться я не собирался. Никогда.
        Но вернулся. Ровно через три года. Как раз, когда заработал достаточно, чтобы купить собственную квартиру и даже не в самом забитом районе столицы. Я был безумно горд и счастлив. Мне удалось и без малейшей помощи отца, даже никого из его знакомых о помощи просить не пришлось. Я доказал сам себе, чего я стою.
        Именно в этот день я собирался посетить своего властного родителя. Войти в его дом, как триумфатор. Швырнуть на стол в его кабинете перед его лицом сумку, набитую баксами. Показать, что я чего-то стою и сам по себе. Надеялся, что увижу гордость и признание на его лице. Что хлопнет меня по плечу и скажет «да, сын. Ты состоялся.» Признает мое право принимать собственные решения. Поймет, что они не так уж и провальны, как он, наверно, думал, любя меня, как говорила мать, по-своему и принимая за меня ключевые решения в моей собственной жизни.
        Только какая это любовь, если в тебя не верят? Считают идиотом, не способным сам принять стоящее решение?
        И я пришел.
        Застал отца за столом его кабинета, как и всегда.
        Широко улыбнулся, чтобы рассказать о своих достижениях.
        И - обмер, когда он поднял голову от своих документов.
        До кишок пробрал его взгляд. Полный отчаяния и какой-то… беспомощности?
        Я такого у отца за всю жизнь не видел. Я не представлял, что он способен что-то подобное чувствовать!
        - Отец?
        У меня все внутри в один миг прям до крови вывернуло, когда этот взгляд его увидел. Невозможный! А он - не отрывает этого страшного взгляда, и ничто в нем не меняется, только отчаяния и бездны какой-то сумасшедшей, черной, все больше в нем становится. Будто рассыпается у меня на глазах, огромная глыба, отец, как возвышающаяся надо мной, над всем, скала, вдруг в песок, в крошку на глазах моих сыпется, а я сделать ничего не могу, и холодею весь, и будто в пропасть меня безнадежно, до воя ветра в ушах стремительно затягивает.
        Смотрит убито и пальцы до по беления край стола сжимают.
        А я в лед превращаюсь. Горло перехватило. Сказать, спросить, слова выдавить не могу!
        Что с ним? Болен? Умер кто-то из родственников?
        Я с матерью украдкой от него общался, но она ничего не говорила!
        - Отец! Что?!
        И сам пошатываюсь. С другого края в стол точно так же, как он, пальцами впиваюсь.
        - Рак. Рак у нее, - безжизненно. Голос, будто тлеет и сереет весь лицом.
        И даже не спрашиваю, о ком говорит. Все ведь понятно. Мама!
        И не сказала же мне ничего, а я сам, чурбан бесчувственный, не почувствовал!
        Сказала, на море летит, на неделю. Связи с ней не было все это время. Блядь, да как же так!
        - Подожди, - впиваюсь пальцами в волосы, лихорадочно расхаживаю по кабинету. Вспоминаю все, что слышал, что на глаза попадалось. И глаза его эти, - страшные, немигающие, в одну точку, вроде на меня, а вроде - сквозь меня смотрящие. Остекленевшие, с невозможной болью. Застывшие. Будто вмерзла в них эта боль, будто смерть не мамина, его, из них на меня смотрит. Блядь, мне эти его глаза почти каждую ночь потом снились! Будто всю боль мира в них собрали и заточили. Только ни хера она в них не замерла. Брызжет так, что все вокруг скручиваться начинает!
        - Сделать же что-то можно! Первая стадия не так страшно. Люди еще живут. Годами, живут! Отец! Сейчас же возможности есть! Израиль, Германия… Где там самая лучшая медицина?
        - Вырезали опухоль, - и голос этот убивает, хуже скальпеля режет. Дробит кости. - Двенадцать метастаз в лимфоузлах. Третья стадия, Стас.
        И то же лицо - уже почти черное, каменное. Ни один мускул не шевелится, не меняется. Только глаза эти болью, смертью пронизывающие. А я только теперь понимаю, что, кроме глаз, в нем все не так. Высох весь, будто из костей глаза торчат. И поседел. Блядь, полностью же он седой.
        И самого скручивает. Ослепительно. Под дых.
        - Как? - кажется, ору, из кишок реву, но губы еле шевелятся, одеревеневшие и шепот, какой-то хрип, сдавленный получается.
        И цепляюсь глазами за его взгляд. Цепляюсь, чтоб хоть какую-то надежду в его глазах увидеть.
        - Два месяца назад. - говорит на одной ноте, как неживой, как механизм какой-то поломанный. Робот, пленка, запись какая- то идиотская, и ни одной нотки отца я в этом голосе не слышу. Как дверь годами не смазанная голос. По нервам лупит, раздирая. По лицу, в живот, под дых.
        - Два месяца назад что-то в груди у себя нащупала. Выпуклость какую-то легкую. Мы здесь по врачам ходили. Ни УЗД, ни маммография ничего не показали. НИЧЕГО!! Чисто все, говорили! Нет никакой опухоли! Неделю назад только в Германию ее отправил. Вырезали. И… Вот. Третья стадия, блядь, Стас! Третья! Рак сказали агрессивный. За два месяца из первой до третьей дошел.
        - Как два месяца? - я ни хрена не понимал.
        Если что-то и было у отца, чем он дорожил больше жизни, то это мама.
        Другие, тот же друг его, Лев, остальные, с кем работал, как только поднялись, бабло заработали, все любовниц заводили - молодых, новых, силиконовых, а кроме них по шлюхам бесконечным таскались. Во вкус входили, как перчатки их меняли - все на более молодых и более умелых, все мало им было, жен ни во что не ставили, чуть ли не на глазах у них…
        Но только не отец.
        Он молился на мать.
        Всю жизнь молился.
        Пылинки с не сдувал, на руках носил.
        И глаза его только когда на нее смотрел, менялись.
        Куда только сталь из них пропадала, куда нажим, что волю остальных, всех вокруг подавлял, испарялся?
        Другим становился, совсем незнакомым.
        Будто лет двадцать тогда сбрасывал. И морщины на лбу разглаживались.
        Обожание, восхищение. - вот что горело в его глазах. И любовь - такая бешеная, невероятная, которой я никогда в жизни не видел. Нигде.
        - Я безбожно тебя люблю, Эля. До одури люблю. - иногда слышал я из-за запертой двери их спальни его чуть хриплый голос.
        Но он больше, чем любил. Он жил мамой.
        И вот теперь… Теперь он корчился от адской боли и умирал прямо у меня перед глазами. Застывший и посеревший. Но я, как свою, чувствовал его агонию в добавок к моей собственной. И все равно - не мог понять.
        - Как? Как ты затянул эти два месяца?
        Блядь, и вижу, как его скрючивает, а самому встряхнуть, за воротник поднять и орать ему в лицо хочется. Но только еще сильнее впиваюсь пальцами в волосы, вырывая их целые клочья.
        Что могло измениться?
        У мамы давление могло подняться, чуть заболит голова - и в нашем доме уже лучшие врачи мира! Самолет частный за ними отправлял, если было нужно! А здесь? Опухоль она нащупала, это же не палец порезать! Какого хрена он ждал целых два месяца?! Сразу лететь нужно было! В тот же день, нет, блядь, в ту же минуту! Дела его остановили? Только вот я прекрасно знал всегда, что все дела, все, что он зарабатывал - все ради нее!
        - Мир хочу к твоим ногам бросить, Эля-я. Чтобы всегда знала, что не ошиблась. Я обещал, что ты будешь королевой. Что звезды будут к тебе спускаться, если захочешь.
        - Я тебя, Санников, с багажом в три рубашки полюбила. - смеялась мама. - Деньги и власть тут ни при чем. Или ты думаешь, любовь можно купить? Я и в шалаше с тобой буду себя самой счастливой чувствовать.
        И он знал. Потому что она на него так смотрела… Так, что мне иногда становилось неловко и я тихонько выходил, оставляя их вдвоем. Ни одна из ее драгоценностей, которые отец маме дарил, не светилась так, как ее глаза. У самого тогда сердце рвано дергалось. Думал - а посмотрит ли на меня кто-то когда-то вот так же? Или я сам… Но такого не бывает. Нигде не видел.
        - Я бы застрелился, если бы тебе пришлось жить в шалаше с неудачником, Эля-я, - подхватывал ее на руки и кружил по комнате, а она заливалась смехом, обвивая его шею и запрокинув голову…
        - Какого хрена вы ждали два месяца?! - уже не выдерживаю, срываюсь.
        - Я банкрот, сын, - все так же, на одной ноте, только лицо дернулось, как от пощечины, которую сам же себе сейчас и дает. - Банкрот, блядь, - кулаком по столу, до кровавых отметин, а я понимаю, - по себе сейчас лупит. Себя ненавидит так, что до мяса избивать ногами готов.
        - Все, что можно было продать, продал еще полгода назад и вложил в дело. Выплыть надеялся, - криво усмехается. - Так что нечего было продавать, кроме дома. А залог… Залог только неделю назад принесли. Не каждый такой дом купит. А у кого такие деньги есть, тот лучше свой, под себя построит.
        Бля-ядь…
        Я только распахиваю рот и беззвучно вою.
        И крушить все вокруг хочется и головой о стены биться.
        Как же так? Ну, как же так, мать вашу?!
        Всю ведь жизнь денег этих было немеряно!
        «Нагл на двадцать жизней хватит. Миша, - сколько раз повторяла мать? - Я не королевой, я бессмертной себя чувствую! Брось этот бизнес, давай просто уедем на море… Вдвоем… На какой-нибудь остров… На год…»
        А когда понадобились, то их не стало. Не на двадцать, одну не вышло спасти! Почему именно сейчас?! Почему-у?!
        - Стас… - он дергает вдруг головой, и смотрит на меня так. будто только сейчас заметил. Будто не со мной, в пустоту, сам себе все перед этим говорил. - Как я ей скажу, когда она вернется, что дома ее мечты у нас больше нет? Что некуда возвращаться?
        И глаза его в этот момент. Такие растерянные… Такие… Беспомощные.
        - Главное, чтобы вернулась отец, - беру его за руку, понимая, что должен держаться, должен его держать и вытащить. - Главное, чтобы было кому возвращаться. А куда - не так уж важно. Ты же знаешь. Мама с тобой и в шалаше будет счастлива.
        Мне выть хотелось. И разреветься, как ребенку.
        Я и выл, - только внутри, все время выл. И ревел, тоже внутри, сжимая челюсти. Потому что мы оба сейчас оказались совершенно беспомощны. Так беспомощны, как младенец. От которого ничего не зависит.
        Но именно мне теперь нужно было держать за руку отца, как он меня когда-то в детстве. И улыбаться маме, которая еще не знала про окончательный диагноз. Его прислали только отцу. Как раз перед моим приходом.
        И я держался.
        Только ни черта это не помогло.
        Мама так и не вернулась. Никогда не узнала, что дом, который когда-то нарисовала сама и который выстроил для нее отец, уже принадлежит другим. Она сгорела в той клинике в Германии.
        Окруженная ее любимыми разноцветными розами. Все так же улыбаясь отцу, который не отходил ни на шаг, держа ее руки в своих. Все так же глядя на него тем полным невозможной любви взглядом. Иногда мне даже казалось, что эта любовь - она запредельная. Не земная, нет на земле такой. Что в ней какая-то безумная сила есть. И что она спасет. Спасет из обоих, победит все проклятые раковые клетки. Но она не спасла.
        Сгорел и отец.
        После похорон заперся в комнате двухкомнатной квартиры в жопе мира, которую я купил на заработанные и оставшиеся от продажи дома деньги. Окружив себя ее вещами. Платьями. Расческами. Помадами и духами. Входя к нему, я каждый раз видел что-то из маминых вещей у него в руках. Он держал их так бережно, будто они живые. Будто хранят частичку ее.
        А сам я все, что осталось, вложил в его дело. В то, что еще не рассыпалось в прах.
        Пытался поднять, как-то вырулить, но какие-то долги, непонятки, проблемы ненормальные, сыпались одна за другой. Я пытался вынырнуть, но чувствовал, что груз неподъемный. Что он меня расплющит. И все равно продолжал. С бешеным каким-то остервенением. Надеялся, что смогу вернуть к жизни отца, если подыму его дело?
        Наверное, нет. Врал, самому себе скорее. Потому что с самого начала знал, - его уже ничто не вытянет. Он умер тогда. Вместе с ней. Перестал жить с ее последним вздохом.
        А, может, я это делал для самого себя. Чтобы не спать сутками. Чтобы не свихнуться окончательно.
        Отец пил, я знал, и не мешал ему. Еще надеялся, что это - анестезия. Что она притупит адскую боль, которая рвалась из него наружу. Я не заметил, что с собой он взял и пистолет. Я не ожидал, что он выстрелит.
        Почти никто не пришел на похороны, да я и не звал. Ему был нужен только один человек в этой жизни. И теперь он был там, с ней.
        А после… После начался настоящий ад.
        Все стало намного хуже, чем, когда я ушел из дома.
        Долгов всплывало все больше. Проблем - запутанная связка, гордиев, на хрен, узел. Пришлось продать и ту квартиру, вернуться ютиться к Ромке. И пахать. Пахать, чтобы хоть как-то вынырнуть.
        Глава 30
        Только ленивый, наверное, в то время не пытался раскрошить меня, уничтожить, пнуть или отнять те крохи, что остались от дела отца.
        «Доброжелатели», которые с ним работали и очень доходчиво пытались мне объяснить, что лучше отдать фирму им, потому что, занимаясь всем сам я, сопляк зеленый, только проблем себе наживу.
        И откровенные шакалы, которые при жизни отцу задницу лизали и в рот заглядывали, стоя на задних лапках в ожидании того, что он с барского плеча бросит им кость в виде неплохого контракта или помощи, рекомендации или важного знакомства.
        С уходом отца их истинные лица уродливо обнажились.
        На меня не только натравливали налоговую и все возможные проверяющие органы.
        Меня встречали с битами под домом, где жил Ромка, метелили до сломанных костей и сотрясений мозга, пытались сбить тачками и откровенно угрожали.
        Ромка пару раз отбивал. И парней своих из бойцовского клуба звал, потому что хрен один бы справился.
        Вытащил в свой клуб, стал учить драться.
        Ну, - как учил. Просто тупо вышел со мной на мат и метелил куда попало. Так, что живых мест не оставалось.
        - Ты кажется, научить меня был должен! - я возмущался, понимая, что вместо обучения превращаюсь в синюю отбивную.
        - А я что делаю? - скалиться. Громадиной стоит надо мной, на голову выше, в полтора раза шире в плечах и ржет.
        - А ты, друг, сам доделываешь то, что не успели те уроды. Может, и ты такой же? Другом был, пока я наследником перспективным был, а теперь отыгрываешься?
        Так не думал. Ромка из бедной, почти нищей семьи никогда не завидовал тем, кто родился с золотой ложкой во рту. Они ничего не стоят сами по себе - ухмылялся. Стоит только тот, кто сам себя слепил, сам прорвался. А это - так. Хрень, упавшая с неба. Которую потом и удержать не сумеют.
        - А ты как думал, Стас? Я тебя приемам учить, как в школе буду? Предупреждать, что вот сейчас вот так ударю, а ты - вот таким ударом отбивай?
        - Ну… Вообще-то да, в принципе. А как по-твоему еще учат? Вначале объясняешь, показываешь, а потом я уже сам начну ориентироваться. И скорость наработаю. И силу удара.
        - Ни хера, Санников. Ни хера, - ржет, запрокинув голову, а я букашкой мелкой себя рядом с ним чувствую. - Я тебя метелить до посинения буду. Пока твой инстинкт звериный из глубины не проснется. Пока не заревет и не начнет меня убивать. Крошить. Не думая, как удар, блядь, поставить. Вот тогда только научишься. Все остальное - балет, бля. Красиво со стороны и ни хера не пригодно в жизни. И хрен я дам тебе передышку. Хрен ты у меня сдуешься.
        - Я не сдуюсь, Ромка. Я, блядь, сдохну, но не сдуюсь.
        - А вот это уже херово, - Ромка прищурился, глядя на меня как никогда серьезно. Даже наклонился, чтоб глаза наши с ним вровень оказались.
        - Почему? Лучше быть слабаком, что ли?
        Он никогда не советовал мне сдаться. Никогда не подсказывал отказаться от компании, чтобы остаться в живых. Всегда был на моей стороне. Молча. Но я чувствовал его поддержку. И вот за это я больше всего ему благодарен.
        - Если ты дерешься, чтоб сдохнуть, но не сдаться, - ты уже проиграл, Стас. Думаешь, я как на ринге побеждаю, м? Против троих, пятерых выхожу и каждый, блядь, раз кубок свой и бабло забираю, хоть каждый из них и мощнее меня? Потому что чувствовать надо, как будто ты уже сдох. Вот здесь, - проводит кулаком по груди, там, где сердце еще бешено колотится от нашего спарринга. - Тебе терять должно быть нечего, понимаешь? На все насрать. Тогда сила твоя вырывается. Она убивает, она расшвыривает всех вокруг. Потому что они - они за что-то дерутся. А тебе нечего терять. Ты тогда в стихию превращаешься. И не от кулаков, изнутри это идет. Тогда если тебя в лес вывезут и стволы к голове приставят возле ямы вырытой, ты одними глазами их так на хуй всех послать сумеешь, что у них, со стволами, ноги подкашиваться будут. Только это не сыграешь, Стас. Не научишься. Это внутри себя прочувствовать надо.
        И я прочувствовал.
        Сначала озверел и метелил Ромку в ярости какой-то дикой, на голом инстинкте. Потом сам не понимал, как удалось. Очнулся, когда он уже на мате валялся.
        А потом понял. Почувствовал. Нащупал.
        Это реально - пиздец, какая сила. Когда ничто тебе не важно, ничего не держит. Ни ненависть, ни жажда поднять дело отца, ни стремления - ничего. Не зависишь ни от одного своего желания и к самой жизни не привязан. И терять и правда нечего, потому что нет такой потери, какой бы ты не пережил. Вот тогда сила какая-то сумасшедшая изнутри прорвалась, как поток воды, что заперт раньше был. Тогда и научился размазывать по стенке одним взглядом. Реально, блядь, видел, как они отступали. Как заикаться начинали те, кто угрожать и прессовать меня пришли. А ведь я даже и кулака не успевал поднять.
        Наверное, таким был и отец. Вот откуда его взгляд, что к полу сразу припечатывал. Я будто ощущал его в себе, внутри. Точно такой же, а, может, даже и сильнее.
        Только у отца любовь его всепоглощающая была. Мама, ради которой он жил, дышал ради которой.
        А мне и вправду было нечего и некого терять. И ничто не омрачало эту бешеную силу, которой я и сам иногда поражался.
        Я понимал и видел многое.
        Не зря отец меня почти с пеленок держал в своем кабинете. Не зря я, вместо того, чтобы играть или гонять в футбол, слушал его пояснения сложных бизнес-схем. Ни черта малой, конечно, не понимал, а теперь память все сама подбрасывала.
        Бизнес отца не был чистым. Да и ничей тогда не был, все начинали с незаконных схем, с того, за что можно было легко сесть… Надолго. Вся элита выросла из криминала, да и последние годы мало что изменили в бизнесе.
        Я сутками листал документы. И нашел. Многое нашел.
        Схему, по которой подставили побочный, автономный бизнес отца. И ту, по которой его друг Лева Серебряков, аккуратно присвоил себе то, что должно было стать общим делом двоих друзей.
        И не понимал. Неужели он был настолько жаден до бабла, его друг?
        Нет, тут что-то не так. Тут ненависть должна была быть.
        И я ее нашел.
        В старых маминых письмах, - она их все хранила. В пожелтевших от времени фотографиях.
        Они оба были влюблены в маму. Оба. с самого начала. Только выбрала она отца.
        Я читал письма, которые друг Лева слал ей уже после своей женитьбы. После того, как родилась его дочь, которую прочили мне в жены. И те, что он присылал ей в последние месяцы жизни. Близкий друг семьи рассказал маме о крахе отца. Все рассказал, и о самых отвратных поступках, на которых они когда-то вместе строили свои империи. Обещал спасти отца и все ему вернуть, вытащить из проблем, если она станет его.
        И я поклялся, что отомщу.
        Не просто разорю, узнаю все его грязные тайны и оберну против Серебрякова, нет. Я поклялся, что отберу у него то, чем он дорожит больше всего на свете. Отберу и уничтожу, как он уничтожил мою мать, моего отца. Но в это нужно было вложить много сил и времени.
        Я выстраивал собственную империю по крупицам.
        Изначально решил, что весь мой бизнес, все. с чем я имею дело, будет кристально чистым. Я не замараюсь. Я все выстроил так, что при всем желании ничего незаконного найти было нельзя. Ни одного нарушения. Ни в чем. Никогда. Чтобы никто не смог взять меня за яйца. Даже на мелочи. Пусть так труднее и дольше, зато надежно. Непробиваемо надежно.
        Но я знал, что этого мало. Без криминала, без элиты мне не выплыть и не продержаться.
        Серебряков подал мне прекрасный пример.
        И я его усвоил, как и все уроки.
        Не осталось ни одного из имеющих хоть какой-то вес и влияние людей, кто не был бы мне должен. И нет, речь не о деньгах. О важном. По-настоящему важном. В этом мире долг, за который будешь благодарен всю жизнь - самая ценная монета. Таких долгов не забывают.
        А еще - я знал. Практически все и обо всех. Все грязные тайны, порочные секреты. Сам оставаясь белоснежным, я тщательно изучил всю изнанку жизни других. Я в любой момент мог любого взять за горло.
        Стоит ли удивляться, что я не просто пошел, полетел вверх?
        И к тридцати заработал раз в десять больше того, чего достиг отец.
        Больше жил за границей, сюда приезжая набегами.
        Мог выкупить наш старый дом, но предпочитал это время жить в гостиницах.
        Я задохнулся бы от боли, если бы переступил его порог. Там бы меня неотрывно преследовали бы глаза отца. Те самые, когда увидел его, так гордо вернувшись…
        Вернулся тогда из Швейцарии.
        Домой потянуло, до жути просто.
        И пусть я не жил и ни разу не бывал в доме, где вырос, а все равно, здесь всегда чувствовал себя дома. Только здесь. В родной стране.
        Расслабиться захотелось впервые за хрен знает сколько времени.
        На озеро поехал, оттянуться решил.
        Про девчонку Серебрякова я не сказать, чтоб совсем не думал.
        Прекрасно помнил, что именно с сегодняшнего дня я мог бы вступить в свои права на нее. По всем показателям мог.
        В этих кругах такое сватовство нерушимо.
        А с учетом того, как поступил Серебряков, я по понятиям мог тупо забрать его дочь, без всяких давних договоренностей. По праву силы. И мести. Забрать и делать что угодно. Хоть в подвале на цепях держать, хлестать плетью и заставлять целовать свои ботинки, каждое утро высылая Серебрякову свежие фото из жизни его дочери.
        Я мог.
        Я был в своем праве.
        И ни хера бы никто не влез в наш с ним расклад. Даже тот, кто держал столицу и поддерживал старого друга отца Леву. Даже Грач, некоронованный король.
        Такие долги смываются кровью. Я полностью и абсолютно был бы в своем праве. И мог бы самого Серебрякова заставить вылизывать мои туфли за то, что верну ему его дочь.
        А в том, что в своей принцессе он души не чаял, я уже убедился. Если у него и было то, чем он дорожил больше всего на свете, то это была она. Старшая дочь. Софья. Маленькая Софи. Его любимая девочка. Он за нее всю свою гордость на блюдечке мне бы принес.
        Я не торопился, но мне нравилось играть с этой мыслью. Ударить по самому больному, как и он когда-то.
        Если бы дело было только в бабле, в бизнесе, я бы забил.
        Но после того, что стало с моей матерью, с отцом после ее смерти, забить было невозможно. И не было лучшего способа дать обратку, как отобрать и сломать его сладкую дочь.
        Ничего я пока не решил.
        И мразью такой же, как Лева, мне быть не хотелось.
        Мне нравилось появляться на его приемах, нравилось, что он ни хера не может с этим сделать и вынужден терпеть мое присутствие в собственном доме. Нравилось видеть, как бледнеет его лицо. Как глаз начинает дергаться и сжимаются челюсти с кулаками.
        Он ведь тоже все прекрасно понимал. Знал, что могу ее забрать в любой момент. Сам чертову бумагу подписал в свое время. Только вот не думал, что из дерьма, в которое он меня втоптал, сын его лучшего друга поднимется и станет сильнее, чем он сам. Чем сам Серебряков, решающий на тот момент почти все на уровне столицы. Мне нравилось видеть страх, самый настоящий ужас в его глазах. Ожидание удара хуже самого ужасного разгрома, нанесенного резким размахом. И Серебряков прекрасно знал - никуда не денется. Я найду ее везде, откуда угодно вытащу и достану.
        Глава 31
        Но в то утро я просто попивал виски на берегу озера. Нравилось вот так, с самого утра, еще затемно, развалиться на берегу и ни хера не делать.
        Рядом недовольно умостилась, - как ее там? - Радмила, кажется. Трахал ее всю ночь, вертел, как гутаперчивую куклу, а теперь стонет, что замучил и поспать не даю.
        На хрен приволок на берег?
        Хрен его знает. Наверно, просто не хочу сидеть здесь в одиночестве. Слишком много воспоминаний. На этом берегу детство свое провел. То, которое таким, блядь, счастливым было. И Радмила здесь на хрен не нужна, конечно же. От того, что внутри, ее жалкое присутствие точно не спасет. Но, блядь, почему-то кажется, что, если один на этом берегу усядусь, из предрассветных теней выйдут призраки.
        Мамы, звонко смеющейся в объятиях отца, который ее подбрасывает над водой и тут же ловит, впиваясь в губы. И его глаз, что смотрят на меня в его кабинете. И тогда, блядь, меня сорвет. Я поеду к Серебрякову и камня на камне ни от него, ни от семьи его не оставлю.
        Меня и правда иногда срывает и призраки никуда не делись, они приходят, напоминают обо всем. Тогда выбываю из груши всю на хрен начинку вместе с мясом на костяшках. Но теперь, вот здесь, они становятся особенно яркими. Я даже будто слышу легкий шлейф маминых духов. Слишком остро. А все равно - не мог не приехать. Это будто дань им обоим - тем, счастливым. Не на могилы прийти, - ни хера там нет. А сюда. В наши счастливые места. Чтобы знали, - они все еще живы. Глубоко под кожей.
        Не обращал внимания на мелюзгу, что там возилась с гидроциклами.
        Сам не понял, как в воду бросился, когда все завертелось.
        Не подумал даже.
        Тело само среагировало, мгновенно, пока спасатели еще ни хера не сообразив, топтались на берегу.
        Рванул на себя девчонку, за шкирку, за волосы. Вытащил и по щекам хлестать начал.
        А она, блядь, не очнулась.
        Вся бледная и не дышит.
        Давлю на грудь, искусственное дыхание делаю - и самого будто током прошибает.
        Вот так сразу.
        Как только губами прикоснулся.
        Будто ударило, - и везде как-то сразу. По всему телу ударом этим расползлось.
        В голову, - как, блядь, кулак Ромкин ни разу не бил. До звона.
        И между ребрами почему-то. Так, что там что-то резко дернулось.
        Ее сердце под моими руками забилось часто-часто, а мое, блядь, будто рванули и на ниточках каких-то повисло, затрепыхалось.
        Очнулась. Задышала. Румянец наливаться стал.
        А я стою над ней, и, блядь, как пьяный.
        Голова кругом и ток этот прошибает.
        И в волосы эти золотые, прямо светящиеся в рассветной краске, - зарыться руками, ощущать кожей хочется. И глаза, сумасшедше-медовые, такие прозрачные, а мне в них солнце, блядь, в кучу собралось.
        Замерзла, закоченела, вся дрожит.
        На руки - рывком, - и в номер.
        И прижимаю к себе, как никого никогда не прижимал.
        Чувствуя, что отпускать не хочется. Что вот бы занес к себе и запер вместе с собой. На сто замков бы закрыл, чтоб ни одна сука не прикоснулась. Чтоб не тонула больше никогда и ни во что не вляпывалась из-за каких-то идиотов.
        На постель уложил, а сам на губы ее, как идиот, пялюсь. Как мальчишка.
        Вкусные. Алые. Такие… Мм-м… Медовые… Сумасшедшие.
        И в паху прямо прострел. Член прямо до боли дернулся, впиваясь в джинсы.
        Всю ночь трахался же, сколько раз кончал и не припомню. Но тут… Аж задыхаться начал, даже когда прыщавым сопляком был, такого не чувствовал.
        Провел руками по щеке, по губам этим сумасшедшим, - и снова ток. Как наваждение.
        А после присмотрелся, - и, блядь, - новый удар. Теперь под дых.
        Только тогда узнал, понял, кто она.
        Принцесса Серебрякова! Сладкая его девочка, которую он, как зеницу ока, бережет!
        И я, блядь, его в этот миг понял.
        Я сам только что до боли хотел так же. Прижать и беречь, как сокровище.
        А ведь никогда и близко такого не испытывал!
        Радмила что-то там кричала, а я ей пасть с ноги был готов закрыть. Хоть раньше и мысли ударить женщину никогда не было!
        Бля-ядь….
        Отвез домой, самого сжимает всего. До ломоты суставы выворачивает.
        Но дороге объяснил ее сопляку, что за девушкой смотреть надо, если с собой взял и что будет, если еще хоть раз к ней подойдет.
        А сам на хер Радмилу выгнал.
        Телефон отключил.
        В номере, как волк, закрылся.
        Виски - как воду, прямо из бутылки, прямо в горло.
        И хохотал. Как одержимый, как слетевший на хрен с катушек идиот.
        Да я таким и стал на какое-то время. Совсем слетел.
        Это ж надо!
        Я ее топтать, я ее так, чтоб не поднялась должен, чтоб ни хера света этого в ней, что из глаз золотом брызжет, не осталось!
        А сам… Сам, мать его, жизнь серебряковской девчонке спас!
        Полез бы? Полез бы за ней, если бы сразу знал, если бы понял? Или сидел бы и виски пил, наблюдая, как она там захлебывается, как тонет? Как сама, блядь, судьба вместо меня суку Леву наказывает, отбирая собственными, не моими руками самое дорогое, что есть в его ублюдочной жизни?
        И не знал. Не знал, смог бы вот так смотреть и упиваться не местью, нет, самым настоящим возмездием. Тем, что принято в этой жизни справедливостью называть, бумерангом, который все, на хрен, возвращает. Каждому возвращает. По полной и когда не ждешь. Или все равно бы бросился?
        Не знал, не понимал и не узнаю теперь.
        Только вот загрызть себя был готов за то, что в эту судьбу ее вмешался, не дал расплате сбыться. Грызть до мяса.
        А на коже, на руках - прикосновение к ее губам. Будто отпечаталось, осталось. И руку жжет. И губы, где я к ней прикасался…
        А ведь девчонка уже трижды по всем раскладам принадлежит мне, - вдруг понял, снова хохоча, как ненормальный. Сбивая костяшки о стену номера. Долг жизни. Его никто не отменял. Вся жизнь ее теперь мне принадлежит, если захочу.
        Только под вечер позвонил Северу, который уже, как и многие, успел оборвать телефон. Завалился в один из его клубов, а на самом деле - элитных борделей для избранных.
        Выбрал троих самых отборных, самых сочных и умелых девочек на всю ночь. Разномастных, рыжую, блондинку и брюнетку. Златовласок не нашлось, за что я высказал Северу, что дерьмо его бордель и девочки, а не самый лучший в столице.
        Трахал по очереди, укладывая одну поверх другой, долбясь до искр из глаз в распахнутые передо мной лона.
        Но, блядь. намотаю рыжие волосы на кулак, дерну на себя, - а запах не тот. другой. И разрядка не приходит. И умения их все, которые я за ночь по три круга перепробовал - ни хера не помогают. Не вставляют. Даже кончить не смог, как девочки ни старались, как не вылизывали яйца, пока я драл одну из них то в глотку, то в остальные дырки.
        На губах и ладони - ее след. И горит, сука, все сильнее, как ожогом.
        И глаза эти медовые так и стоят передо мной. И улыбка, - как, блядь, из другого мира. Нежная такая. Смущенная, робкая. А в улыбку эту губами впиваться хочется. Вобрать ее в себя и, блядь, зажмуриться от того, что на языке, как цветок, расцветает. Я бы ее… Нежно… Неторопливо… Долго… Языком осторожно эту улыбку бы вылизывал, пробовал бы мед, ее одуряющий на вкус… Даже не прикасаясь руками.
        - Говно твой бордель, Севр. - бросил утром, выходя из ВИП - номера. - Лучше другим чем-то займись, не выходит у тебя с этим.
        И правда, лучше бы в один из бойцовских клубов его на ночь поехал. Лучше бы руки сбивал о бойцов его, представляя рожу папаши Софии, а не ее глаза мне бы мерещились.
        Через час уехал на хрен обратно в Швейцарию. Хоть и дела не закончил и еще неделю пробыть собирался, как минимум.
        Слишком велико искушение забрать девчонку. Себе забрать, а дальше… Дальше я, блядь, и сам не понимал.
        Глава 32
        И все равно, через несколько месяцев, когда снова приехал по делам на родину, первым же делом отправился на прием к Серебрякову. Приглашения и прочая хрень уже давно не было для меня проблемой. Не были даже вопросом, о котором бы я задумывался. Одни звонок, и, как по щелчку пальцев, я получал доступ в любые двери. Даже в те, куда самому Серебрякову нужно было очень постараться, чтобы войти. И не всегда получалось.
        Потому что на некоторые из них, очень важные, самые высокие и ключевые я поставил именно для него запрет. Печать. Табу.
        И особенно рушить ничего в его делах не приходилось. Уже одним этим Серебряков начинал скатываться вниз. Правда, пока и сам этого не понимал. А когда заметил, стал делать ошибку за ошибкой. Не понимая, что его схемы сверху уже не прикроют. Вляпываясь туда, куда никогда бы прежде не спустился бы со своего Олимпа. Не понимая даже, что там его сожрут и перемелют. Вывернут до кишок, потому что не знал он этого уровня больше. Нового, где злые, нарванные голодные волки появились и грызли всех подряд без всяких оглядок на их прежние правила и понятия, на которых он и отец вырос, на которых самая верхушка зижделась. Там давно другие правила, а вернее, - самые настоящие бои без правил. Но Серебряков этого уже не замечал. А когда заметил, было слишком поздно. Молодые да ранние, злые и ничем не гнушающиеся, уже и до их верхушки добрались. Уже и их самих сожрать были готовы, в муку смолоть, чтоб на их место стать.
        Зачем пошел?
        Верил, что по привычке - дернуть Леву за усы, опять злорадно улыбнуться, когда увижу, как его дергает и челюсти стискивает. Беспомощностью его и страхом упиваться всласть, - да-а, ради этого, может, я и не громил его империю, хотя мог одним щелчком камня на камне от него не оставить. Мог. Но это было моим наркотиком. Моей сатисфакцией. Моим личным кайфом - видеть его ужас.
        Да. За этим и пришел, за чем же еще?
        Стал в нише, в полумраке, попивая виски. Предвкушая тот момент, когда хозяин меня заметит на собственной территории.
        Только на взгляд медовых глаз наткнулся и самого спазмом в легких сжало.
        Стиснул в руке стакан, слыша, как хрустеть начинает. Отвернулся, сбросив осколки в угол, прямо на пол.
        Блядь, золотая девочка. Принцесса. Самая настоящая королева, - с волосами этими уложенными, в платье вечернем будто кожей ее обтягивающем.
        Задохнулся.
        И отворачиваться - не помогает.
        Ток сразу по рукам, по позвоночнику полетел. Кулаки сжимаю и разжимаю, стараясь в себя прийти.
        И под ребрами - снова, - будто рвануло и оборвалось. И колотится сердце бешено, на ниточках каких-то, как на проводах, оголенных повиснув.
        И понимаю, - ни хера я не за страхом Левиным пришел.
        Чтоб ее увидеть.
        Чтобы, блядь, в глаза эти медовые, солнечные, снова заглянуть. Я, оказывается, все эти месяцы только о них и думал.
        В разные глаза смотрел, - томные, страстные, закатывающиеся от оргазмов, темные и светлые, черт знает каких цветов и оттенков, - а мне вот эти нужны были.
        Баб менял, как сумасшедший это время.
        А теперь понимаю, - будто вытравить, заменить эти глаза перед собой хотел. Только все подделкой оказывалось. Не заменяло, не вытравливало. А ей - раз посмотреть хватило, - и я, блядь, уже и сам будто тону.
        Не вдохнуть, - сразу выпить ее захотелось.
        Подошел, прикоснулся к спине, которая под рукой тут же задрожала. Глажу, вожу рукой по шелковой коже, а кажется, будто сердце ее ударами чувствую.
        И дернуть бы на себя. И заклеймить - при всех. Право свое заявить, взять то, что уже трижды мне принадлежит.
        Слова бы Серебряков сказать не смог, его бы самого из дома этого бы вынесли вперед ногами, если б дернулся. Мог прямо в этот момент на плечо себе закинуть. Дернуть волосы вниз, - чтобы шею выгнула с нежной своей кожей, чтобы застонала от боли, - и в шею эту зубами впиться. Утащить с собой и трахать до посинения, пока сам из себя бреда этого не вытрахаю, а после отдать отморозкам, да тем же, что на Серебрякова и работают, - пусть рвут, и запись потом папаше ее отправить.
        Но вместо этого, блядь, на танец приглашаю.
        Скольжу руками, как, блядь, по вазе из тончайшего фарфора.
        От запаха ее жмурюсь, как кот на солнце, от того, как золотые волосы кожу мне щекочут.
        На губы смотрю и думаю о том, что мне принадлежат. Могу как угодно приспособить, а самому вкус из выпить только хочется. Тягуче, медленно, смакуя каждый оттенок этого меда.
        Будто во рту у меня перекатывается уже забытый ее вкус. А ни хрена, как оказалось, не забытый…
        И нет вокруг никого, только мы с ней вдвоем. Кружимся, - и не по залу будто, а где-то почти в небе. Наваждение, бред. Она просто девчонка. Балованная наверняка капризная девка. Может, еще и без мозгов. Что ж меня ведет - то так от нее?
        Серебряков подходит и что-то мне пытается говорить. Убеждает в чем-то, о чем-то даже просит, кажется.
        А я не слышу. У меня, блядь, колокольчиком голос ее в ушах до сих пор. И воздух с шумом втягиваю, потому что запах девчонки золотой отдаляется. А мне его, блядь, мало!
        Ухожу, не дослушивая, что там говорит. Почти расталкивая танцующие пары. На хер. На хрен отсюда. Зря пришел. Зря. Будто наркоты нажрался какой-то.
        Как я ее ломать буду, если самого так штырит? Сам себя не узнаю.
        Или не ломать? Бросить все и забыть? Оставить девчонку в покое? И себе самому заодно покой дать?
        Сбрасываю в номере одежду, что запахом и руками ее пропиталась. Еду в «Жару» - там уж точно стряхну с себя этот бред. Влад девочек каких-то новых нашел, мастерицы, говорит, такие, что сам, как от дозы, улетает от их мастерства. Самое время попробовать.
        И охренел, когда увидел, как золотую девочку, мало того, что занесло каким-то ветром в этот бордель, еще и лапает на танцполе какой-то мажористый дрыщ!
        А ведь я до сих пор от ее запаха не отошел…
        Хоть над моим членом уже и успели поработать одновременно две из новеньких мастериц Севера. Настоящие умелицы, даже не спорю. Мне десять минут понадобилось всего, чтобы два раза спустить пар. Только, блядь, все равно не отпустило…
        Глава 33
        - Мажоры отдыхают, - Влад усмехается, проследив за моим взглядом. - Два ВИП номера заказали. Тупо потрахаться соплячье пришло. Мы в такие годы пахали так, что неба, блядь, не видели. А эти… Наркота и трах, ничего больше в жизни убогой нет. Зря отцы их пашут, как проклятые. Их империи готовыми скоро отберем. А эти по миру пойдут, если не сдохнут раньше от передозов.
        А у меня пелена перед глазами.
        Не встал, вылетел на первый этаж. Отшвырнул ублюдка, и в челюсть захерачил так, что у самого кулак заныл.
        И краем глаза успел же заметить, как ей дряни в бокал насыпают. А она, блядь, еще и за бокалом этим тянется. Капризы мне какие-то устраивать пытается.
        Только я, блядь, не твой папочка, сладкая принцесса. Со мной капризы ни хрена не пройдут.
        Зашвырнул в машину, а самому до самого, блядь, нутра гадко. Как будто блевотины вкус остался вместо меда.
        Она обычная богатая дешевка.
        Мозгов ни хрена нет. Трахается где и с кем попало. Наркотой закачивается. Помойка. Пусть дорогая и элитная. Но помойкой быть не перестает.
        На хрен она вообще мне сдалась?
        Только сейчас понял, почему ломанулся хмыря от нее отшвыривать.
        Решил уже, что она моя. Вот пока танцевал с ней, и решил. Ни хера никому не отдам. Себе заберу. И плевать, хочет или нет. По праву заберу, хоть соплями вся изведется от рева.
        А теперь не понимаю - нужен мне этот хлам?
        Может, и правда судьба все давно решила, или, вернее, девочка себе сама судьбу эту выбрала мозгами своими куриными? Может, пусть и подыхает вот так - от наркоты. Катится на самое дно? А мне просто отойти в сторону и мешать? Потом приеду, болью Левиной насладиться. Посмотреть, какие у него будут глаза на ее похоронах.
        Мерзко мне от девчонки, рядом сидящей в моей машине. Почистить ее после нее надо будет.
        Все равно я хотел ее. Хотел так, что зубы сводило.
        Решил, что трахну и вышвырну на хрен. В последний раз вмешиваюсь, - пусть катится на свое дно, раз уж так выбрала. Не ее ведь, если разобраться хочу. Нет. Просто обожгло как-то случайно тогда, на озере. Может, пьян был, а, может, наваждение какое-то… Показалось, что есть там что-то. А ни хрена нет. Пустоголовая шлюшка малолетняя. И все. Ни хрена больше.
        Только стоило к губам ее прикоснуться, и вкус этот медовый насквозь пробрал.
        Растворился во рту, и внутри где-то взорвался.
        И, блядь, уже понял, - не остановлюсь. Мне так сладко и так мало. И чем больше вкус ее глотаю, чем больше всхлипов ее под губами моими ртом ловлю, - тем мне больше нужно. Допьяна хочу набраться этим медом.
        Прикасаюсь, как будто сломать что-то боюсь. Скольжу руками по соскам, по животу вниз - и дурею. Будто не я ее, а меня самого выкручивает.
        И задыхаюсь, с голодом уже набрасываясь на ее рот.
        И ненавижу сам себя за тягу эту жгучую и ненормальную.
        Я ломать ее должен, а не всхлипы удовольствия ловить, до трясучки напрягаясь в желании, чтоб заорала, чтоб забилась подо мной в наслаждении, чтоб руками в волосы мои впилась. Ласкаю, и ударить по личику этому идеальному хочется. Размазать медовые алые губы, так, чтобы всмятку, чтобы от боли и унижения орала. Чтобы ее от страха передо мной трясло.
        А сам пальцами вовнутрь проникаю и опьяняюсь до одури. Тем, как дергается, как глаза закатывает, как ногтями своими мне в кожу, а на самом деле будто в сердце впивается. И рвет, - а я кайф ловлю, как больной на голову ушлепок.
        Соски ее - перламутровые, розовые, кажется, что и как волосы, сиянием отдают в темноте.
        Чувствительная… Какая чувствительная…
        Я губами по коже провожу, едва касаюсь, а она вся дрожит, все трепещет.
        И так щемяще-сладко от каждого ее касания, от каждого вздрагивания внутри становится.
        И обжигает одновременно. Как будто пылающий огонь глотаю. Как ядом обжигаюсь, и оторваться не могу.
        Член просто разрывает. Я хочу в нее. Хочу до судорог…
        Ворваться и вбиваться на полную мощность. До изнеможения. Чтоб на ноги подняться потом не могла. Чтоб вставала после с травы и снова падала. Чтоб слезы из глаз брызнули.
        А вместо этого - ласкаю. Рычу от удовольствия, от острого, запредельного возбуждения.
        Я же ненавидеть ее должен.
        Топтать и ломать.
        Но, блядь, кажется, самого себя сейчас ломаю.
        Она растекается ядом по венам. Горящим, полыхающим вспышками пламени, ядом. И я, блядь, вместо того, чтобы отшатнуться, глотаю этот яд снова и снова - каждым ее вздохом, каждым обжигающим все сильнее прикосновением, впитывая его, пробегая языком по перламутрово розовым соскам и чувствую, как с новой силой прожигает, вспыхивает сквозь кожу, когда она дергается и стонет от этого.
        И еще сильнее хочется ее сдавить. Шею стиснуть крепкими пальцами. Позвоночник с треском переломать. Вот за это. За дрожь на ее губах, которую ловить все больше хочется. За выдох этот изумленный, когда пальцами по складочкам ее пробегаю. За то, как они трепещут и как горячо и узко оказывается у нее внутри. И как она судорожно сжимается, сдавливая мои пальцы и стонет в мои губы.
        И с каждой минутой будто все больше зверею.
        Будто не она моей, а я сам с каждый вдохом, этого яда ее становлюсь. Потому что мало и не оторваться. Потому что вжать ее хочу гораздо крепче, чем на уровне вбиться членом. Так, чтоб на месте ожогов ее кожа к моей прилипла.
        Извивается и стонет, распахивает рот, как рыба, в первом оргазме. А ведь я почти не прикасался. Почти не сделал еще ничего. И все вокруг, кажется, ее запахом пропиталось, и сам я - насквозь. Тем запахом, трепета ее на складочках, на лепестках таких розовых, таких нежных, таких же одуряющих, как ее губы.
        И меня раздирает. Кажется, сдохну, если не вдолблюсь сейчас в нее. Дико бешено ворваться хочется. Чтоб орала и визжала, чтоб на километры шлепки раздавались бедрами, чтоб кости заломило от бешеных толчков.
        И пот градом, потому что никогда такого не чувствовал. Никого так не хотел до ломоты. Ни разу в жизни.
        И уже знаю, что не возьму.
        Все внутри против.
        Не так ее надо, нежную девочку. Принцессу хрупкую, солнцем переполненную.
        Ни хера это не стерлось, как я думал. И помойкой вонять перестало. Не такая она - потому что кровь в венах от таких, что по борделям шляются, не закипает. Потому что те так не дрожат под руками. И так не светятся.
        И теперь окончательно понимаю - уже нет шансов. Уже не отпущу. Она моя. Каждую руку выломаю, что к ней прикоснется. Губы вырву, что поцеловать ее попытаются. Зверею от одной мысли, что хоть на час ее от себя отпущу.
        И в этот момент я понимаю, что хочу все изменить.
        Что она моя, - по всем законам, по документам, и я могу забрать ее в любой момент, держать насильно, не выпускать из своего дома и делать все, что захочу. Но нет. Я хочу иначе.
        Чтоб сама пришла. Сама захотела быть со мной. Чтоб… Тянулась ко мне и смотрела вот такими пьяными глазами. Чтобы ждала, стоя у окна моего дома, а не резко дергалась в ожидании моих шагов. И не мстить, не ломать и даже не взять ее вот сейчас на капоте машины. Я с ней большего хочу. Хотя бы попробовать.
        - Я дам тебе шанс. Завтра в восемь. В «Лаванде» - сам не понимаю, то ли думаю вслух, то ли говорю.
        Хрен знает, каким чудом вообще остановился, падая лбом на ее. заставляя себя руки оторвать от груди такой трепетной, такой до ломоты в челюсти желанной.
        И я готов был дать ей шанс. Даже глупо где-то верил, что у нас получится. Что, может, даже и не узнает золотая девочка, какой расклад на самом деле соединял нас. сплетал намертво.
        Только девочка не пришла. Подумала, будто что-то в этой жизни и в судьбе своей решает.
        Ошиблась.
        Хотя - нет. Она решила.
        По-человечески теперь не будет. Серебряковы, как и она. заплатят мне свои долги сполна.
        Я даже был рад, - дела завертелись в бешеном калейдоскопе.
        Сменялась власть, я это почуял нюхом, чутьем каким-то. а после и начался переворот.
        Грача, который город держал, убили.
        Остальные, как свора собак, начали рвать власть.
        И я вертелся, урывая пару часов в сутки для сна.
        Гнал от себя мыли о золотой принцессе. Вытравливал занятостью ее вкус. Не с губ. Из крови собственной, куда он вбился.
        Был рад. Время работало на меня. Вытравливая странное чувство к этой девчонке.
        Я не должен был ее жалеть. Даже думать о том, чтобы сделать все с ней иначе, допускать был не должен. Какая иначе это месть, если она сама захочет со мной быть? Как это ударит по ее папаше?
        Но когда увидел ее, почти через год, все в той же «Жаре» Влада Северова, понял - пора. Я удачно сыграл партию вовремя пере-раздела. Мы с Владом стали партнерами, которых сплело больше, чем просто строительный бизнес, который мы не просто отжали, а таки полностью монополизировали.
        Пришел к Серебрякову, поставив его перед фактом.
        Хрен знает, что в глазах ее тогда увидел, когда нашел Софию под дверью и понял, что она все слышала.
        Не знаю. Но меня опять накрыло. Так, что даже на второй шанс расщедрился, а я ведь и первые-то редко даю. вторые - никогда.
        Она теперь знала. Должна была понять. Сама уцепиться за этот шанс, как за манну небесную, должна была. Чего не поняла, отец ей, полагаю, объяснил. Доходчиво дал понять, что с ней может быть. Ведь ее жизнь принадлежит мне, по всем раскладам. Могу ноги вытирать. За шанс в ноги кланяться мне должна.
        Но девчонка сама поставила на своем неплохом будущем большую жирную точку. Так и не пришла. Сбежала за границу. Думала, я не смогу найти.
        Я мог. Мог достать ее из любой точки, в любое время.
        Но…
        Так показалось даже интереснее.
        Пусть побегает. Пусть поживет в страхе. Пусть вздрагивает по ночам, опасаясь, что за ней пришли. Потому что ни одна охрана, никакая сигнализация не закроют передо мной двери, которые мне хочется открыть.
        Я дал ей возможность побегать.
        Схлестнуться с реальной жизнью после смерти ее отца.
        Надо признать, даже был удивлен тем, как она держалась.
        В девчонке оказался стержень покруче многих мужиков, которых я знал. Не каждый способен свалиться с Олимпа и не раскрошиться. Она сумела.
        Тем с большим нетерпением я летел в столицу, узнав про аукцион.

* * *
        Наплевав на все, бросил все дела, летел, сломя голову.
        Каждый раз нервно бросая взгляд на стрелку часов.
        Я безумно, до одури боялся не успеть. Пусть и сам не отдавал себе в этом отчета.
        - Черт! - сметаю со стола остатки ужина.
        Какого хрена! Чем я вообще занимаюсь?
        Золотая принцесса - моя!
        Моя. мать вашу, - до кончиков пальцев, каждым своим ногтем, каждым волоском и каждой клеткой принадлежит мне со всеми потрохами!
        Четырежды принадлежит, и в этот, последний раз - уже даже по собственной, - пусть не воле, но решению!
        Так какого хрена я творю?
        Оставляю ее на принадлежащей мне постели обнаженной? А сам сижу здесь, в одиночестве и мои яйца, блядь, разрываются от бешенного желания? Какого хрена я вообще должен думать о том, что она чувствует, что ощущает?
        И снова - током по венам, потому что пальцы до сих пор чувствуют ее кожу. Ее шелк. Я весь пропитался ее одуренным, сметающим на хрен с ног и с сознания ароматом!
        Я что, блядь, - долбанный мазохист?
        Взять свое, и ни о чем не думать, - вот что я был должен сделать!
        Решительно поднимаюсь, направляюсь по коридору к ее двери.
        Со злой ухмылкой представляю себе, как она там дергается на постели, едва заслышав мои шаги, которых намеренно не скрываю, топая как разъяренное стадо слонов.
        Потому что - зол и разъярен. До невозможности.
        Но не на нее. На себя.
        И резко, будто впечатавшись в невидимую дверь, замираю у спальни, где, - я уверен, - до сих пор подрагивает каждой клеточкой золотая принцесса София.
        Кажется, даже слышу ее дыхание. - рваное, сбивчивое, перепуганное и надрывное.
        Вижу, как подбирается и вжимается в изголовье кровати.
        А перед глазами, - другая ночь.
        Та, где она металась под моими руками, распахнутая, распластанная на капоте моей машины. Где дрожала не только внешне, внутри вся дрожала от моих прикосновений и с хриплой страстью имя мое выкрикивала.
        Как губами ее напиться не мог, а самого разламывало, раздирало, что слабости этой блядской поддался.
        Как сладко она льнула ко мне, потираясь острыми вершинками сосков о раскаленную грудь… Как впивалась в мои волосы, запрокинув голову…
        - Блядь! - херачу кулаком по стене и ухожу.
        Мне нужно развеяться. Просто немедленно.
        Благо, есть где. Лучшие элитные бордели, что от Севера остались, в моем полном распоряжении!
        Набрасываю одежду, выхожу во двор и рывком дергаю машину вперед на полной мощности, сразу на максимум ударяя по газам. И замечаю краем глаза, как задергивается шторка в ее окне.
        Какого, кстати, это хрена, - в ее? Она, как и все в этом доме, принадлежит мне!
        И именно София должна была сейчас трудиться ротиком, ублажая меня до рассвета! А не какие-то там элитные шлюхи Севера, мать вашу!
        Глава 34
        София
        Кусала подушку, слушая, как он громит все в той гостиной, где мы ужинали.
        Санников ненавидит меня, в этом нет и никогда не будет никаких сомнений!
        Ненавидит люто и я теперь прекрасно понимаю, за что, потому что чувствую к нему то же самое.
        Понять, поверить не могу, что когда-то так глупо, так беззаботно влюбилась в это чудовище юной наивной девочкой! Что рыцарем его считала, страдала в подушку по ночам о том, что я для рыцаря этого- всего лишь пигалица маленькая, девчонка, а ведь ему нужны красивые, ухоженные женщины. Такие, какие и были рядом с ним, каких я видела в его соцстраничках. Умелые, опытные, ухоженные. Умеющие даже голову так поворачивать, что вслед им все готовы бежать и целовать руки за единственный взгляд.
        Что сама льнула к нему той памятной ночью, что даже сейчас до сих пор вся горю от его прикосновений, дыхание вышибает, когда вспомню, как к крепкой, такой немыслимо жаркой, груди меня прижимал!
        Но Санников жесток и ужасен. Он чудовище. Чудовище, в чьей полной власти я оказалась, способный сделать со мной все, что угодно! И не только со мной, со всей нашей семьей!
        И самое обидное, самое гадкое во всей этой истории, что я его понимала.
        Да, черт возьми, ненавидя до крови из носа, понимала его!
        На его месте мне бы тоже хотелось отомстить. Втоптать в грязь. Раскрошить. Да и сейчас хочется, при мысли о том, что все это нам сотворил именно он!
        Ненависть - страшная, полыхающая, до желания загрызть и напиться кровью - вот что нас объединяет. Как в тех поцелуях, убивающих, жалящих, в которых никакой страсти не было, кроме потребности рвать на части.
        Но и тяга какая-то просто безумная будто клеймо на обоих выжгла.
        Ни к кому меня за всю жизнь так не тянуло, ни с кем так не пьянела до одури, чувствуя, как кипит и полыхает кровь…
        Он злится, громит все, а я в комок скручиваюсь на своей постели.
        Лучше бы все случилось. Быстро. Тихо. Может, ему бы стало даже скучно со мной.
        Ведь растерзает, если войдет сейчас. На куски растерзает.
        И страшно до одури, но руки сами сжимаются в кулаки.
        Я не стану терпеть. Я дам сдачи. Насколько смогу. Хоть уродливые шрамы бороздами по лицу от ногтей, а оставлю! К черту здравый смысл, что вопит мне о том, что я должна быть тихой и покорной! К черту все!
        Слышу, как останавливается у двери. Даже будто вижу, как глаза сверкают, выжигая следы на дереве. Как прижимается лбом к двери и тяжело дышит. Волнами ток по венам несется. В сжатую пружину превращаюсь вся. На максимум.
        Даже не вздрагиваю, когда хлопает кулаком о стену. Только, вопреки всей логике, губу закусываю. От усмешки.
        Мне нравится его ярость. Нравится, что смогла довести его до точки кипения. На каком-то подсознательном уровне я рада, что внутри него все сейчас бурлит.
        Выходит, не я он меня сломал, а я вышибла его из вечной невозмутимости. Его воля дала трещину, мне удалось его сорвать. И пусть даже он сейчас сюда ворвется. Пусть мне же от этого будет плохо. Но он не выдержал. Не остался ледяной глыбой. Мне это удалось!
        Шаги удаляются и с раскрытое окно доносится звук хлопнувшей дверцы его машины.
        Как бы мне хотелось выскользнуть из него в этот сад, пройтись босиком по траве, вдохнуть цветочный аромат, что даже здесь кружит голову, а после сбежать! Снова стать свободной!
        Санников даже охрану вокруг дома не выставил.
        Да ему она и не нужна, - то, чем он держит меня здесь, гораздо сильнее любой охраны. Любого дула пистолета, что он держал бы у моего виска.
        Резко срывается с места машина, - а я прячусь за занавеску, будто почувствовав на себе его прожигающий взгляд.
        Уехал! А, значит, я могу больше не вздрагивать, ожидая, что нарушит слово и вломится в мою спальню!
        Уехал!
        Но почему вместо облегчения так как-то болезненно дергается сердце!
        Я ведь понимаю, куда и зачем.
        Расслабляться и удовлетворять свою страсть с другими - именно с теми, что более умелые и опытные. Которые гроздьями на Санникове виснут. Которых я когда-то, в своей наивной юности, готова была ногтями с него сдирать!
        София, ты с ума сошла - ревет внутренний голос. Это же облегчение! Передышка, свободная от удушающего присутствия в доме Санникова ночь! Не говоря уже о большем!
        Но я лишь комкаю в руках эти чертовы занавески, сжимая в кулаках почти до разрыва ткани. И почему-то думаю о том, что даже внутренний голос называет меня так, как называл только Стас.
        Глава 35
        И мне бы выспаться, набраться сил, вздохнуть по-настоящему с облегчением.
        Так какого же черта я так и стою почти до рассвета у окна?
        Периодически отходя от него и начиная мерить комнату нервными шагами, как ревнивая жена? Бродя из угла в угол босиком, почти на цыпочках, чтобы, не дай Бог, не пропустить, как вернется?
        И он возвращается. В сумерках рассвета я прекрасно могу его рассмотреть.
        Идет, слегка шатаясь, рубашка распахнута на груди, пуговиц нет.
        Зато на ней алыми пятнами прямо светятся следы помады. Особенно там, где рубашка торчит из штанов. Разных оттенков, между прочим! Рыжий, темно-вишневый и перламутр! Всегда будут ненавидеть эти самые безвкусные на свете цвета! Как вообще можно в такой цвет красить губы?
        Слушаю его нетвердые шаги.
        Как замедляется рядом с моей комнатой.
        Останавливается.
        И снова дыхание замирает.
        Идет дальше, все ускоряясь.
        Хлопает дверь.
        Даже слышу, как повалился на постель, - наверняка, в полном изнеможении! Еще бы! Безвкусные драные кошки наверняка вымотали его до предела! Даже не разделся наверняка! И весь дом теперь провоняется какими-то шлюхами!
        За стеной раздается раскатистый храп.
        А я, закусив и без того израненные губы до новой крови, так и не могу уснуть.
        Глава 36
        Даже забыться в полусне не забываю, как моя дверь раскрывается настежь. И опять без стука.
        - Хозяин ждет к завтраку, - сообщает та самая Людмила, что и вчера звала меня на ужин, даже не глядя на меня, просто в распахнутую комнату, стоя на пороге.
        Моего ответа никто не ждет.
        Просто приказ.
        Даже стучаться - и того я не достойна.
        Видимо, даже не предполагается, что у меня здесь может быть личное пространство.
        Да и о чем я?
        Я просто вещь, с которой никто и не думает считаться!
        Даже Людмила, его прислуга как на пыль под ногами на меня смотрит, вернее, не смотрит вообще. И она явно невиновата, наверняка так ей приказал относиться ко мне ее хозяин.
        Ее? - с губ слетает горький смешок.
        Нет, она, эта женщина, хоть и прислуга, а все-таки свободна! Она может выбирать, на кого работать, развернуться и уйти, если с ней будут обращаться так, как неприемлемо.
        Это - мой хозяин, Стас Санников. А я - просто игрушка. Вещь. Даже ответа которой не ждут. Он не предполагается. Раз приказали - должна сорваться и бежать. Исполнять то, что хочется хозяину. Какое свое мнение?
        Качаю головой, чувствуя, как сгибаются плечи. Этот груз слишком тяжел.
        И все же - я должна выдержать. Заставляю себя их снова расправить. Даже наедине с собой нельзя быть слабой. Нельзя этому чувству завладеть мной, проникнуть внутрь. Потому что иначе сломаюсь и даже тогда, когда Санников решит, что свой долг перед ним я уже отработала, - уже невозможно будет снова расправить плечи. Сломанное раз уже никогда не восстановить. Я знаю.
        - Ничего, - шепчу сама себе, быстро поднимаясь и направляясь в душ. - Трудности только закаляют и делают сильнее. Так всегда говорил отец, а он был самым сильным человеком из всех, кого я знаю. Значит, и я смогу. Выстоять, не сломаться и только стать сильнее!
        Принимаю душ за рекордное для себя время.
        И, только выйдя обратно в комнату, завернутая в коротенькое махровое полотенце, понимаю, что у меня совсем нет одежды!
        Я ведь не возвращалась домой собрать хоть какие-то вещи, Санников не дал! А сам одеждой для своей игрушки он не озаботился! Единственное же мое платье так и осталось валяться лужицей на ковре гостиной, где он и сейчас ждет меня к завтраку!
        Вот же черт!
        Или Санников так тонко мне намекает, что его игрушка должна ходить по дому обнаженной и быть постоянно готовой ублажать своего хозяина! Отрабатывать, так сказать, заплаченные деньги по полной! Возбуждая аппетит на максимум и тут же его удовлетворяя, а не дожидаясь, пока он сам у него проснется…
        Какой же он все-таки подонок…
        Некоторое время все же мнусь, переступая босыми ногами по пушистому ворсу ковра. В таком виде выходить на завтрак я не привыкла, не говоря уже про общество!
        Но, поскольку за это время ничего хотя бы похожего на одежду для завтрака мне не принесли…
        Понимаю, что выхода нет, - придется идти именно так.
        Слегка трогаю расческой еще мокрые волосы и, расправив плечи, как только возможно, выхожу из комнаты, шумно выдохнув перед дверью.
        Пусть даже прислуга в этом доме относится ко мне, как к мусору. Я все равно буду держаться как королева! Даже если меня унизили и лишили одежды! Достоинства и чести я себя лишить все равно не дам! Тебе не сломать меня, Санников, как бы ты ни старался!
        Но все равно весь мой запал решимости куда-то иссякает, стоит переступить порог гостиной.
        Он не ест, сидит во главе длинного стола и явно дожидается меня. А я… Я опускаю голову, чтобы не встретиться с его взглядом.
        От которого меня пронзает и заставляет дернуться даже так. Сквозь опущенные ресницы…
        Кожа на всем теле начинает полыхать под его тяжелым и одновременно обжигающим взглядом.
        Будто и нет никакого полотенца, а Санников успел не только рассмотреть меня всю без него, но и сжать грудь, - иначе почему соски так резко дергаются, будто он прямо сейчас их сжимает своими огромными ручищами, а сладкий яд тепла течет от них, заострившихся, вниз по животу… Начиная пульсировать там, будто заставляя саму распахнуть ноги шире…
        Чувствую, как вся кожа, на всем теле, становится красной.
        Как будто в крапиву попала. Но он намного хуже, чем крапива. Яд и наркотик в одном флаконе. Или, вернее, - в одних проклятых глазах расплавленного серебра!
        - Нет ничего лучше горячего женского тела перед завтраком, - в голосе Санникова будто звон треснувшего и разлетевшегося на осколки стекла. - И после него.
        Черт. Я ведь так и стою в нескольких шагах от стола. Даже приблизиться не решаюсь. Как дешевая проститутка, которую осматривает заказчик, чтобы одобрить или забраковать. Но сейчас понимаю, что явиться вот так, в одном полотенце, да еще и настолько коротком, что едва прикрывает ягодицы, было просто ужасной идеей! Это после душа выглядело еще более-менее прилично, пока я в своей комнате, перед зеркалом была. Даже где-то на уровне вызова этому монстру.
        А теперь…
        Стоя перед ним, полностью одетым, рассматривая его огромные руки с переплетенными жгутами вздувшихся вен под закатанными рукавами рубашки, понимаю, что выгляжу так, как будто предлагать себя пришла! Ну, или реально, как какая-то секс-рабыня. Всегда и на все готовая!
        Черт! Ну почему мне даже в голову не пришло, что можно было завернуться в простыню или в покрывало? Тоже не лучший вариант, слишком интимно, но все же… Может, сошло бы не за сексуальную готовность, а за закос на привидение?
        Черт!
        - Тебя этому в агентстве твоем модельном научили?
        Санников срывается со стула, тут же оказываясь рядом.
        Ноздри раздуваются просто до дикости, челюсти хрустят.
        - Да, сладкая принцесса? Там таких привычек набралась? Кого так по утрам встречала? Заказчиков? Или хозяина модельного дома?
        - Или решила одуматься?
        Наклоняется надо мной, и запах чужих духов резко бьет в нос. Будто пачкает кожу, - омерзительно, грязно, до невыносимого зуда, как аллергия или раздражение. Отмыться хочется.
        Резко отшатываюсь, видя, как ярость в глазах Санников сменяется уже на настоящую злость. Бушующую. Даже дышит со скрипом сжатых зубов.
        - Поняла, что так со мной будет проще?
        Дергает на себя за кромку полотенца. Хватает стальной хваткой не слишком туго завязанный на груди узел.
        - перестала играть в гордячку, да. принцесса? Правильно, хозяину нужно прислуживать. Стараться его порадовать. Удовлетворять еще до того, как ему чего-то захотелось.
        Каждое слово - удар. В каждой букве, что вылетает из его сжатых побелевших губ - пощечина.
        Хлесткая, даже кажется, что я слышу, как свистит воздух от размаха рукой.
        Такая, от которой челюсть жжет, а голова дергается в сторону.
        Резко вскидываю руки, чтобы не дать ему сорвать полотенце. И тут же одергиваю - будто током бьет, когда соприкасаюсь с его руками.
        И яд. Медленный, тягучий яд ненависти растекается по венам.
        Самое обидное. - он ведь прав.
        Я сама согласилась на эту отвратительную сделку.
        Каждое его слово - чистая правда.
        Вчера это он зачем-то в благородство поигрался, - или просто ему хотелось моей покорности? Или мужское тщеславие требовало, чтобы не просто, не за деньги и жизнь сестры с ним была, а страсть хотел во мне ответную увидеть? Может, самолюбие его задела тем, что не трепещу от желания быть с ним, не растекаюсь от одного только взгляда и от первой же ласки?
        Зато сегодня Санников расставляет все на свои места. Четко указывает кто я для него на самом деле, где мое место в его доме.
        Игрушка. Я просто игрушка, которая должна ублажать хозяина. Все так. Все верно. Сама подписалась и согласилась. Душу и тело этому чертовому дьяволу сама отдала.
        Только… Почему, черт побери, так больно и так хлестко? Удары плетью - не по телу, по самой душе!
        Почему, черт возьми, будь на его месте кто-то другой, я, молча бы покорилась? Отключила бы все чувства, представила бы, что не со мной все это происходит? Думала бы только о Маше, о том, что тело - не самая высокая цена за ее жизнь? И не цепляло бы меня то, что со мной так обращаются! Я бы просто отключила все чувства, все ощущения! Стиснула бы зубы и перетерпела, как бы больно или противно не было! И боль была бы только на физическом плане! А так… Он разрывает меня на куски. Что-то глубоко внутри, в самой сердцевине!
        - Зачем тебе вообще тогда нужна эта тряпка? - все-таки убирает руки от полотенца. Даже отходит на несколько шагов.
        Ярость на лице сменяется холодной насмешкой. Ледяной. Будто только что не искажалось по-мужски красивое лицо от бешеной злости. Только кривится, как будто запахло ему неприятно. Морщится, окидывая меня взглядом с ног до головы. Как будто от меня реально воняет, - от меня! Не от него бабами его ночными! И одновременно зуб болит от того, что на меня смотрит.
        - Сбросить ее надо было сразу, как вошла, - чеканит ледяными пулями слов. - И на четвереньки сразу встала бы. Так у вас там было принято, да, Софи-ия? Так научили хозяина радовать по утрам? А, ты просто не знала, какой стороной на четвереньках поворачиваться. Лицом, чтоб ротиком работать или попу свою мне подставлять? Облегчу тебе задачу, София. По утрам я люблю минет. Так что становись на четвереньки лицом ко мне и распахивай свой пухлый ротик.

* * *
        - Зачем ты так со мной, Стас? - стискиваю до боли руки на узле проклятого полотенца.
        А у самой перед глазами- та ночь, когда целовать так страстно, когда глаза его так полыхали. Как сердце мое дергалось и обрывалось от одного его голоса, от того, что он рядом!
        Я ведь не забыла. Ничего не забылось, пусть я и старалась! А он… Каким же подонком он оказался на самом деле! Даже не верится, что этот и тот, из моих воспоминаний - один и тот же человек!
        - Сам ведь знаешь, я здесь не по своей воле, - вскидываю голову, надеюсь испепелить его, прожечь дыру в этом мерзком ледяном взгляде, в этих равнодушных жестоких глазах - Только ради сестры. Иначе и на километр бы ты ко мне не пошел! Рядом бы даже не встал! Потому что я бы не позволила такому, как ты… - И ты… Ты же сам вчера сказал… Что не станешь со мной… Так…
        Чувствую, что задыхаюсь, что слезы готовы градом из глаз хлынуть. Уже обжигают изнутри.
        Отворачиваюсь, бегом вылетая из гостиной. Он не должен этого видеть. Только не он.
        - Стоять!
        Ледяной приказ в спину, как выстрел. И ноги замирают даже помимо моей воли.
        - Ты все правильно сказала, София, - пули слов бьют в спину. И от каждого мне хочется дернуться, но я лишь замираю. Превращаюсь в скалу.
        - Мы оба помним, почему и для чего ты здесь. И ты будешь подчиняться каждому моему слову, каждому приказу. Не забывай об этом. А теперь вернись и сядь за стол. Я приказал выйти к завтраку, не забыла?
        Медленно разворачиваюсь, чувствуя, как внутри что-то обрывается и будто умирает. Превращается в камень. Там, внутри, где все только что было так горячо. Там болело, но теперь просто замирает.
        Так и надо.
        Я ничего не должна чувствовать. Ни к нему, ни ко всем его словам. Ничего!
        Чувства - они будут. Они обязательно вернутся! Но только за порогом этого дома. Не здесь.
        Я просто должна отработать свою договоренность. Отключив их полностью. Напрочь.
        Я ведь и не должна ничего чувствовать. Меня не для этого купили, и Санников прекрасно напомнил мне о моем месте. У его ног. Собачкой. Даже если он и приказывает сесть за стол и разделить с ним завтрак, а не отсылает есть как прислугу, на кухню. Я все равно - только у его ног, а не за этим столом.
        Больше не смотрю на него, да и сам Стас кажется, теряет ко мне всякий интерес.
        Быстро ест свой остывший завтрак, даже не глядя в мою сторону.
        Ну, а я… Я стараюсь быть максимально незаметной. Есть и даже дышать совсем бесшумно. Чем меньше мне его внимания - тем для меня лучше! Только вот жаль, что утро так началось. Сейчас явно не стоит даже спрашивать о Марии. Лучше вообще рта не раскрывать.
        - Я не поэтому в таком виде вышла, - все же объясняю, не отводя взгляда от тарелки, как и Стас. Ощущение, будто впервые еду видим, так упорно оба на нее смотрим. - Просто моя одежда… - черт, и все равно запинаюсь, тяжело сглатывая. Вчерашний вечер так и вспыхивает перед глазами, снова опаляя все кожу жаром. Насквозь. - Она здесь осталась. - тоскливо перевожу взгляд на валяющееся скомканное платье, больше напоминающее после вчерашнего тряпку, чем дорогую, да что там, просто шикарную вещь. - А другой у меня нет.
        Черт! Я даже не понимаю, зачем объясняю ему все это!
        Почему мне так гадко от того, что Санников говорил, что принял меня вот за такую? Омерзительно гадко, как будто когтями по ребрам провели и продолжает отвратительно царапать, хоть он и молчит, не развивая больше этой темы.
        Он меня купил! Так какого черта мне не все равно, что он там себе думает! Ему и без этого есть, за что меня ненавидеть…
        Да и какая ему разница, вообще?
        Наоборот, этот был бы только рад, если бы я к нему в таком виде по утрам являлась! И на четвереньки становилась перед ним! Минет он по утрам любит! Что же утро не встретил там, где провел ночь? Тогда с завтраком бы у него сложилось так, как он, судя по всему, привык, раз любит!
        Но Санников даже перестает есть и откладывает приборы. Быстрый взгляд в сторону того, что осталось от моего платья, - и лицо почему-то снова мрачнеет Челюсти сжимаются.
        Что-то такое исходит от него, что я вся сжимаюсь, подбираюсь.
        Вспомнил вчерашний вечер и снова разозлился, что не дошел до конца?
        - Хорошо, София. Поедем за одеждой после завтрака. Все равно было нужно.
        И ничего в голосе. Совершенно бесстрастно. Как с чужим человеке о погоде. Хоть бы какое-то извинение! Пусть просто в интонации! Но - нет! Да и вообще - о чем я размечталась? Санников же непогрешим! И даже если в чем-то ошибся, то все равно прав!
        - Мне становиться на четвереньки? - спрашиваю с едва сдерживаемой яростью, едва допив свой кофе.
        - Потом встанешь, София. Еще успеешь.
        И даже усмехается!
        Так невозмутимо, как будто такое в порядке вещей! Санников, - что? Вообще не понимает, что такое ирония? Черт бы его побрал, ему уж точно не придет в голову извиниться!
        - Одевайся, - его рука властно накрывает мою, крепко сжимая. - Поедем за одеждой.
        Но я так и остаюсь сидеть, неловко вертя второй рукой чашку из-под кофе.
        Неужели он не понимает, что меньше всего мне хочется сейчас перед ним вставать из-за стола и нагибаться за тем, что осталось от платья?
        Даже прокашливаюсь несколько раз, но Санников и ухом не ведет. Совсем не понимает намеков. И будто дел у него других нет, как только и сидеть за опустевшим столом!
        Или наоборот, - он прекрасно понимает все намеки и просто издевается? А, может, ему плевать вообще?
        Не выдержав, все же встаю.
        Его насмешливый взгляд буравит лопатки, когда иду за своим платьем.
        Аккуратно присаживаюсь, придерживая постоянно пытающееся слететь полотенце - за время, пока мы со Стасом «беседовали», если, конечно, это можно так назвать, узел прилично ослабился.
        Подхватываю свою одежду и почти бегом направляюсь к выходу.
        - Ты, когда возмущена, пыхтишь не менее сексуально, чем наклоняешься, - доносится мне в спину. - Только забавнее.
        Черт!
        Черт бы его побрал!
        Все ведь понял! Специально сидел и ждал!
        Глава 37
        Очень критично осматриваю себя в зеркале.
        Платье измялось и, как ни пытаюсь разгладить руками, это помогает мало.
        Особенно все плохо, когда Стас, естественно, без стука, входит в мою комнату и становится рядом со мной в зеркале.
        Идеальный. В костюме под цвет глаз - серебряно-сером. С иголочки.
        Ни пылинки, ни складочки, даже ничего не сморщилось - одежда идеально сидит на фигуре. Запонки платиновые с бриллиантами на манжетах рубашки на тон более светлой, чем костюм.
        Я рядом с ним просто драная кошка, которая неизвестно, где валялась. Еще и губы разбухшие. И косметики никакой.
        И белья нет под платьем, и это, между прочим, очень заметно. Оно облегает слишком сильно. Безумно натирая истерзанные им вчера соски…
        Никуда бы в таком виде в жизни бы не вышла. Но, увы, выбора у меня никакого.
        - София?
        Никакого намека на пошлость. Только наблюдаю в зеркале, как алчно полыхнули его глаза, когда встал рядом, а после взгляд опустился на отражение моих губ в зеркале. Так жадно, будто уже сто раз впился в них своим ртом. Даже уголки его рта дернулись. А меня залило пунцовой краской.
        Да что ж такое?! Он только посмотрел, - а меня уже прошибает током!
        Нехотя опускаю руку на его согнутый локоть.
        Так и выходим из комнаты, а после и из дома, под локоток, как самая настоящая пара.
        Санникову удается даже не говорить пошлостей и гадостей, даже на расстоянии приличном держится, так, что в остальном наши тела не соприкасаются.
        Называет водителю адрес, захлопывая за мной дверцу машины и садится на переднее сидение. Давая мне наконец возможность выдохнуть. Он ничего не сказал, ничего не сделал, но смотрел на меня так, что почему-то казалось, что набросится прямо в машине. И непонятно, - для того, чтобы изнасиловать или чтоб шею свернуть. Его взгляд, кажется, красноречиво обещал и то и другое.
        Мы проезжаем до боли знакомые, родные улицы.
        И сердце снова мучительно сжимается.
        Смотрю на пеструю шумную жизнь, что когда-то была частью меня самой сквозь затемненное тонированное стекло чужой машины. Не просто чужой. Принадлежащей тому, кто ненавидит меня, но и так же теперь управляет моей, ставшей будто чужой жизнью.
        После потери отца, в этой бесконечной бедности, в проблемах, а после со свалившейся на нас болезнью Маши, было совсем не до воспоминаний. Не до сожалений и тоски по тому, чего не вернуть. Нам надо было выжить. Выстоять. Справится. Хоть как-то. Но вот теперь… Узнаю знакомые витрины. Мельтешащих знакомых, с которыми так часто вместе проводили время, смеялись и даже делились мечтами, планами на жизнь… И в сердце проворачиваются ножи.
        Понимаю, что все - не просто деньги. Не черная полоса, которая рано или поздно закончится, и мы сможем выдохнуть, - да вот хотя бы после того, как Машу прооперируют. О том, что это не вылечит ее, я даже думать себе запрещаю.
        Нет. Это часть жизни, часть меня, - которую вырвали с мясом. Вырвали навечно, а я только сейчас это вижу, теперь понимаю. И никто из нас никогда больше не вернется обратно. Мы никогда уже не будет прежними. Все, что было родным, что было любимым, частью нас самих, - все оборвалось, все отняли у нас.
        - София.
        Мы останавливаемся у моего любимого магазина.
        Уже давно заметила, что краем глаза Стас наблюдает за мной.
        Но это уже не важно. Какая разница? Хочет выпить боль, что трепещет в душе? Да пусть. Пусть наслаждается, пусть упивается своей победой, своим торжеством. Мне уже неважно.
        И все же этот магазин, - как новый удар под ребра. Новая боль внутри.
        Здесь покупались всегда самые любимые, самые красивые вещи. Здесь меня знали все, кто работает в нем. Я ведь всегда спешила и терпения на пошив одежды у меня не было никогда. Еще совсем малышкой я вертелась здесь в сказочных платьях принцесс перед сидящим в глубоком кресле отцом, а он, смеясь, называл меня своей принцессой…
        Зачем? Зачем Санников привез меня сюда? Чтобы ударить еще больнее?
        Никогда не поверю, что это случайность! Нет, он прекрасно изучил все, что касается меня и моей семьи! Изучил каждую мелочь, чтобы раз за разом наносить свои удары.
        Санников сам открывает дверь, подает руку.
        Но я не подаю своей.
        Выбираюсь из машины сама.
        И, хоть вначале даже покачнулась, выйдя в привычный мир, в который больше хода нет, задохнулась от его воздуха, от ощущения себя прежней, все равно игнорирую протянутый им локоть. Решительно иду вперед, сама распахиваю дверь любимого бутика и останавливаюсь, не в силах выдавить слова приветствия, когда с лиц продавцов и консультанток, чьим рукам я доверяла с детства, сползают улыбки.
        Будто привидение увидели.
        И мнутся неловко, не здороваясь.
        Как будто собираются указать мне на дверь.
        Ну да. Как же я забыла! Здесь ведь обслуживают только сильных мира сего! Всем остальным вход сюда закрыт!
        Софья! Софья Львовна! - каблуки Веры Петровны, директрисы и управляющей этим магазинчиком, застучали оглушительно в гробовом молчании, что воцарилось вокруг меня. Мне кажется, я могла бы даже пощупать эту тишину и неловкость, с которой все отводили от меня взгляд
        Надо же, наверное, по камерам смотрела. Как всегда, в ожидании особенно престижных и дорогих гостей.
        - Простите, но мы вынуждены…
        Теперь ее лицо выглядело так, как будто к носу поднесли протухшее яйцо.
        А ведь она всегда выбегала мне навстречу! Сама лично подносила кофе, обязательно с какой-нибудь суперновой экзотической шоколадкой. Сама помогала мне застегнуть крючки или молнию на платье, отсылая всех помощниц подальше.
        А теперь останавливается в шаге, будто напирая.
        Не может проговорить последних слов, диссонанс у нее, видимо. Или ждет, что я сама их прочту и уберусь отсюда?
        - Две чашки кофе, - раздается за спиной голос Санникова. - И принесите всю последнюю коллекцию. Вечерние платья, одежду попроще, белье. Все. Варя.
        Не знаю, когда успел войти, я думала, он будет ждать на улице. Не услышала, как дернулась дверь. Только теперь Санников становится преградой. А мне хочется сбежать отсюда. Мчатся со всех ног.
        Наивно, конечно, да. После того, как все из нашего круга от нас отвернулись…
        Но все-таки мне казалось, что во всем здесь были теплые, душевные по-человечески отношения… Это больно. Черт возьми, это очень больно!
        - Я В-вера, - пытается натянуть обратно на лицо улыбку, но выходит крайне паршиво. Как оскал и нервный тик в одном флаконе.
        - Да плевать, - Санников пожимает плечами, глядя сквозь нее, как сквозь насекомое. Не лицо - безжизненная маска. Холодная. Убийственная. Высеченная из мрамора. И глаза такие… Я бы отшатнулась.
        Но мне отшатываться некуда.
        - Я не знакомиться пришел. Быстрее. Валя. Кофе и коллекция.
        - Как скажете, господин Санников.
        Вера Петровна мгновенно исчезает за дверью своего кабинета и возвращается в рекордный срок, с охапкой одежды в руках.
        - Стас… - безотчетно касаюсь ледяной руки.
        Я не хочу ничего здесь примерять. Ничего не хочу отсюда. Мне хочется только уйти. Подальше. Не видеть этих лиц, что снова успели натянуть на себя фальшивые улыбки и суетятся теперь, разворачивая перед нами все новые платья.
        Я и фасонов не вижу. Не различаю.
        - Тс-с, Софья Львовна, - шепчет в самое ухо, наклоняясь и обжигая дыханием. - Мы выберем лучшее здесь. И выпьем самый вкусный кофе.
        Только вот кофе, поданный Верой Петровной дрожащей рукой и даже не глядя мне в лицо, оказался самым горьким в моей жизни.
        Допив почти залпом, не глядя хватаю несколько платьев.
        Розовое и кремово-телесное. Все с легким переливом перламутра. То, что всегда выбираю в первую очередь.
        Но сейчас мне хочется со всем этим покончить как можно быстрее.
        Даже смотреть не буду, как я выгляжу в этой одежде. Если сядет по фигуре, заберу и уберусь отсюда как можно быстрее.
        - Нет
        Дергаюсь, когда шторка примерочной отодвигается.
        Если это кто-то из консультантов или сама Вера вошла мне помочь с примеркой, - конечно, исключительно по приказу Санникова. - до омерзения не хочу, чтобы кто-то из них прикасался ко мне.
        Но вместо них в примерочную входит Стас. С кучей перекинутой на руке одежды.
        - Это не то, - окидывает меня взглядом в отражении зеркала с ног до головы. А ощущение такое, будто поток воды на меня хлынул. Обжигающей. Пропитывающей все, что на мне и даже под одеждой. Такой, после которой ни одного сантиметра тела не остается неприкосновенным!
        - Почему? - вскидываю голову, встречаясь взглядом с его в отражении.
        Довольно милое перламутрово-розовое платье. Очень нежное. Мой любимый оттенок. Всегда такие выбирала. Пусть сейчас мне и без разницы особенно, что на мне надето. Но эти оттенки - вот просто мое!
        - Потому, - серебряные глаза, поймавшие меня в отражении, темнеют.
        Скользит рукой по плечу, поднимается к шее.
        Замираю, шумно втягивая воздух. Напрягаюсь каждой клеточкой.
        Но руки Санникова на удивление нежны. Прямо до мучительной какой-то истомы. Как ему это удается? Вот так смотреть? Так прикасаться? И уметь быть таким нежным, хоть на самом деле он далеко не такой!
        Но я не представляю, чтобы хоть один человек на земле умел своими прикосновениями, даже самыми легкими касаниями, вызвать такой ураган чувств! Он будто говорит ими. И это так не вяжется с его истинным отношением ко мне! С его натурой! Кровожадной, мстительной, страстной и жестокой!
        - Так слишком откровенно, - резко дергает молнию сзади вниз, а я вся вздрагиваю.
        И взгляда в отражении от моих глаз не отводит. И я, будто загипнотизированная, не отвожу своих. Будто тону в расплавленном металле все сильнее темнеющих глаз. И мурашки по всему телу рассыпаются. Насквозь током бьет от этого взгляда.
        - Ты будто обнажена в этой одежде. Софи-ия. - голос Санникова становится умопомрачительно бархатным. И ревучие нотки, как у огромного урчащего кота впитываются прямо в кожу, ласкают, заставляя голову закружиться.
        - Как будто выставляешь напоказ свою нежную кожу…
        Платье, струясь по фигуре, опадает вниз.
        Его руки оглаживают тело по краям, едва касаясь, вызывая сотни и тысячи бешено летящих по коже мурашек. Как вспышки шампанского, они словно выстреливают на поверхности кожи. Так сладко… Будоража и дразня… И глаза эти сумасшедшие, впечатывающие меня в себя будто насквозь… Будто, прошивает меня и вовнутрь впивается расплавленным серебром своим… В самую душу…
        - Твоя кожа сама как шелк и перламутр, ты знаешь? Будто светится, переливается чуть розоватым отливом…
        Его руки опускаются на мою грудь.
        Не отрывая взгляда в отражении, он водит пальцами по кругу, сквозь невесомое, неощутимое нежно-розовое кружево, приближаясь к соскам.
        Время и пространство исчезают.
        Я забываю, где я. Будто нет ничего в этом мире, никого, только он и я. И эти безумные ощущения, нарастающие, накрывающие все новыми и новыми волнами. Блаженство, растекающееся под кожей, взрывающееся щекочущими, жгучими пузыриками уже там, внутри…
        - Ах, - стону, выгибаясь спиной, когда пальцы вдруг резко сжимают заостренные возбужденные донельзя вершинки сосков.
        Спиной ощущаю, как он возбужден. Каменный огромный бугор, что упирается прямо в позвоночник. Неосознанно прижимаюсь в его горячей, даже сквозь рубашку обжигающей груди обнаженной, уже горящей сладостной истомой кожей.
        Подрагиваю вся под его руками, пьянею от его шумного, участившегося дыхания. И будто простреливает всю насквозь, когда он проводит ногтями по самым вершинкам, по-прежнему сжимая соски.
        Простреливает до низа живота, разливаясь между ногами жаркой, нетерпеливой, сумасшедшей влагой. Заставляя пульсировать все внутри, застонать от мучительной потребности более жадных, более порочных и откровенных прикосновений.
        Я все горю. Все пылаю. Пульсирую везде, внутри и кожей, каждой клеточкой. Я с ума схожу.
        Прикрываю глаза, опуская голову на плечо Стаса. Вся растворяюсь, вся отдаюсь этим ощущением…
        - Софи-ия, - хриплый. будто надорванный голос, а его губы опускаются на мои…
        И вся магия разлетается на ошметки. На тысячи разорванных кусков.
        В нос резко бьет чужой запах.
        Терпко-сладкий омерзительный запах женских духов, что даже после душа не выветрился из его волос.
        Бьет прямо по оголенным нервам.
        А его рука резко летит вниз, разрывает тончайшее кружево трусиков, вонзаясь прямо вовнутрь…
        Заставляя очнуться.
        - Подонок!
        Не успеваю сообразить, как моя рука взлетает вверх, хлестко ударяя Санникова по щеке.
        Больно.
        Отшатываюсь от него, чувствуя, как ломит каждую косточку в ладони.
        Не соображая вообще ничего, только видя перед собой красную пелену, что яростью и жгучей обидой затапливает насквозь, замахиваюсь снова. Плевать на боль! Та, что внутри сейчас, раздирает сильнее.
        - Подонок… - шиплю прямо в искривленные губы, когда Санников, перехватив ее, резко сжимает запястье, вжав меня в стенку кабинки. Нависнув так, что. кажется, сейчас просто размажет меня под ней. И заодно вдавит прямо в живот, раздавив кожу и внутренности свой огромный член, который ударяет в кости так, что трудно дышать.
        - Ты забываешься, Софи-ия. - режет меня острым лезвием ледяной голос. Пылающие огнем глаза прожигают клеймо, оставляя ожоги там, где останавливается взгляд.
        - Не забываюсь. Санников! Всю ночь со шлюхами своими провел, а теперь и со мной - тоже, как со шлюхой! Прямо здесь меня решил взять! Плевать тебе, что это публичное место! Плевать, что в соседнюю кабинку могут в любой момент зайти и все услышать! Что все в магазине понимают, зачем ты сюда вошел! Потому что ты же нормально не умеешь! С женщиной! Не-ет! Ты можешь только покупать! Платить и брать! Тебе не понять, что бывают не шлюхи, ведь другие на тебя и не смотрят, да. Санников!
        Пусть я не могу надавать ему пощечин, но мои слова бьют его не хуже. Вижу, как лицо дергается от каждого слова. Ну, хоть так…
        - Только я не шлюха, Санников, - снова перехожу на сдавленное шипение. - Ты меня не испачкаешь, не вываляешь в своей грязи! Я все равно останусь собой, настоящей! Что бы ты со мной не делал! Просто отключусь, и… И перетерплю. Тебя. А после отряхнусь и сумею расправить плечи!
        - Одевайся, - его лицо снова превращается в маску. Только что полыхал яростью, тяжело с хрипом дышал, - и вот уже снова будто из камня высечен. Ни единой эмоции. Один лед.
        - Вот в это. Если не хочешь выглядеть обнаженной при толпе шлюхой.
        Мне в лицо летит черное вечернее платье.
        - Выйди! Я могу одеться и без тебя!
        - Я заплатил, - его рука сжимает подбородок, пальцы скользят по скулам. - Ты не шлюха, да. София. Совсем не шлюха. Но я тебя купил. И я люблю сам одевать свои игрушки.
        Нагибается, поднимая мою ногу. Просовывает в кружево нового черного белья. Также подымает и вторую. Скользит по ногам, натягивая вверх тонкие трусики.
        Вертит во все стороны, осматривая. После надевает плотный черный бюстгальтер.
        Сам надевает на меня длинное платье с низким декольте, в пол, с одуряющей распоркой почти до бедра. Сам оглаживает, расправляя морщинки и складки на платье. Застывает, оставив руки на моих бедрах.
        Платье и правда сидит идеально. Я выгляжу роскошно.
        Черный цвет и крапинки еле уловимого золотого отлива подчеркивают волосы, которые будто начинают светиться золотым.
        Идеальное платье, хоть и не мой стиль. Я выгляжу в нем… Женщиной. Роскошной зрелой женщиной. Совсем не то, к чему привыкла. Но… Это будто более утонченный и зрелый вариант меня. И даже открытые места не несут в себе ни намека на пошлость.
        - Идеально. - ледяным тоном констатирует Санников. - Да, именно в этом ты пойдешь. Остальное можешь выбрать сама.
        - Куда пойду?
        Меньше всего мне хочется с ним куда-то выходить. Вообще выходить не хочется, в принципе!
        - Я не сказал? Вечером мы едем на прием. Очень важный прием, София.
        - Нет!
        Сжимаю руки в кулаки. Что он еще задумал? Лучше бы держал дома под замком, в одном полотенце.
        - К этому платью идеально подойдет твое колье с розовыми бриллиантами…
        Санников задумчиво проводит пальцами по открытым ключицам. - Просто идеально.
        - Я не хочу, - меня все еще трясет.
        От этих его перепадов. От новой грани ледяной холодности и отстраненности. От того, что теперь и правда будто не замечает саму меня, а видит просто наряженную им куклу, свою игрушку.
        - Почему? - густая бровь вскидывается вверх. - Они тебе идут. Таких камней больше не существует в мире. И они тебе нравятся.
        - Нет, Стас. Не нравятся!
        - Разве?
        - Не нравятся! Они меня душат! После всего, что было, эти бриллианты напоминают мне ошейник!
        А я себе сама - твою собачку на поводке! Только этого я ему не скажу, конечно.
        - Если я решу, ты и в ошейнике пойдешь, София. - И поводок к нему приделаю. Меряй остальное. Выбирай. Когда закончишь, постучишь в окно витрины.
        Выходит, одернув занавеску примерочной полностью.
        Задергиваю обратно, но вдруг замечаю, что в магазине странно тихо.
        Выглядываю наружу. Совершенно пусто. Никого! Сквозь окна вижу, как топчутся на улице все. включая и саму Веру Петровну. А табличка с надписью «открыто» перевернута вовнутрь.
        Неужели он подумал об этом с самого начала? Озаботился тем, чтобы никто не увидел, чем мы здесь занимаемся? Не хотел меня позорить при других?
        Хотя… Это же Санников. Ему просто нравится ощущать над людьми свою власть! Просто взять и выгнать всех из магазина, потому что ему так захотелось! Я совершенно напрасно думаю о нем слишком хорошо!
        Глава 38
        Стас
        Закурил, чуть громче, чем следовало бы, захлопнув за собой дверь.
        Рвано выдохнул ядовитый дым, обжигая легкие слишком глубокой затяжкой.
        Блядь, когда утром она отшатнулась от меня, меня будто под дых ударили. Горло сжало спазмом - неужели я ей настолько противен? Так отвратителен?
        А я сам после прошедшей ночи весь перевернут на хрен изнутри. В фарш какой-то, в винегрет ненормальный.
        Как в грязи изгвоздался с теми девками. И ничего вроде бы необычного, а перед глазами - ее медовые глаза, от которых лучи во все стороны расходятся.
        Разные лучи. Иногда такие, блядь, что будто жалом в тебя впиваются.
        А иногда - тепло становится, так ласково, что улыбнуться хочется. Будто все прошлое, всю на хрен боль, от которой до сих пор под ребрами разворочено, они рассеивают. И она утихает. Отступает. Заставляет забыть о себе…
        Или искрами полыхают. Сумасшедшими, безумными искрами, - как вот в ту ночь нашу давнюю, которая, блядь, так в голове и засела.
        Как заноза, черт бы ее подрал!
        Сколько у меня таких ночей было?
        Да даже не таких!
        Настоящих, горячих, страстных, в которых я вертел женщин во всех позах, вгоняя по самые яйца снова и снова, с рычанием извергаясь в них и опять разворачивая, чтобы взять с другой стороны, по-разному!
        Сколько их, - молодых и опытных, стонало подо мной, прося добавки, нового захода? Облизывали член, заглатывали его, трахали горлом, сжимая, щекоча языком? Сколько их потом падало, обессиленно?
        Я не считал. Да, блядь, - не считал!
        Но ни одной из них почти не помню!
        Имена, лица, губы, их тела, фигуры, - все сливается в какой-то сплошной поток, в какой-то марево, что расплывается перед глазами.
        Так какого же хера я до сих пор помню, какими пьяными и пьянящими самого меня были именно ее глаза? Каждый, блядь, оттенок этих глаз помню!
        И хочу ее. До одури. До звона в яйцах.
        Прямо сейчас членом хоть гвозди забивай.
        Хочу, блядь, разную.
        Что в шортиках тех, что в полотенце - заспанную, с опухшими веками и без макияжа.
        До сжатых до по беления кулаков хочу.
        Зубы сводит, как нужно мне снова эту страсть в ее глазах увидеть.
        Мне принадлежит, взять в любой момент могу.
        Как захочу и где захочу.
        Хоть, блядь, в кабинке этой примерочной, хоть выволочь за волосы и прямо здесь, при всех, на улице.
        Пикнуть попробует, - мне есть ей, чем рот заткнуть.
        За жизнь сестры хоть при посетителях в магазине ноги передо мной раздвинет, если прикажу.
        Я знаю. Она из тех, кто на все пойдет ради тех, кого любит, кто дорог. Иначе и не пошла бы со мной с самого начала. Хоть на самом деле выбор не предполагался, - все равно забрал бы ее, пусть бы отбивалась. Перекинул через плечо - и унес. Не было у нее изначально никакого выбора. Только девчонке об этом знать необязательно.
        Так какого хрена меня это все волнует?
        Наоборот, я, блядь, радоваться должен, что шарахается.
        По-хорошему свой шанс она уже упустила.
        Я ведь дважды предлагал, а дважды никогда не предлагаю.
        Пусть шарахается, так даже лучше. Пусть делает то, что самой ненавистно, ломаясь изнутри день ото дня, раз за разом.
        Пусть уже поймет, что она больше не заносчивая принцесса со всемогущим папочкой за спиной.
        Она теперь никто. Грязь под ногами. Песчинка.
        С которой я буду делать все, что захочу. Унижать и ноги вытирать. Пусть ее отец там в гробу переворачивается.
        Так какого хрена меня заклинило на этих, блядь, глазах?
        Каждый раз крышу от нее срывает.
        И там, в примерочной - кажется, совсем рвануло. Взял бы ее там, сам поражаюсь, как остановился.

* * *
        Сжимаю и разжимаю кулак, жадно затягиваясь сигаретой.
        И почему губы сами по себе расплываются в улыбку от того, что понимаю, - не от меня она шарахалась. Я, оказывается, вопреки всему, ей не противен. Ревнует золотая принцесса. До ненависти прямо ревнует. Настолько, что даже решилась замахнуться и ударить! А ведь в ее положении должна быть тише воды, ниже травы. Да глаз на меня поднять должна бояться!
        Какая же она горячая…
        Потому и срывает меня так, как будто с женщиной в жизни раньше не был. Не то, что прошлой ночью, а вообще никогда!
        Страсть из этой девочки так и брызжет. Во всем. Из каждой клеточки, в каждом взгляде. Разная страсть. Но даже ненавидеть - и то не многие так могут.
        Видимо, потому и хочу страсть эту безумную увидеть. Хочу, чтоб так же ко мне тянулась, как и я. Чтобы до боли ей хотелось со мной быть. Чтоб ломало и выкручивало от желания.
        Чтобы такое со мной почувствовала, как никогда и ни с кем. Чтобы жених ее плюгавый и кто еще там до меня был - в марево, в ничто превратилось!
        Чтобы сама тянулась за каждым моим прикосновением. Каждым вздохом своим чтоб еще больше страсти моей просила.
        Чтобы горела и плавилась. Одуревшая, опьяненная, все на свете под моими руками на хрен чтоб забыла. Не только всех остальных мужчин, которым, маленькая заноза, позволяла к себе прикасаться, нет!
        Чтоб дух из нее вышибало! Чтобы забыла, кто она и, кто я, и ради чего она в моем доме и в моей постели. Чтобы ради того, чтоб быть со мной в ней была, а не ради сестры!
        Потому что я - обо всем на свете забываю, когда она рядом. Тону, блядь, в этих ненормальных медовых глазах, как муха в меду этом вязком дурманящем увязаю. Влипаю в нее.
        Пусть и она забудет. Пусть сгорит. Пусть даже это будет единый миг перед тем, как я ее сломаю. Но я, блядь, хочу этого огня. Поцелуев ее- не подневольных, не за то, что сестру спасу, а у нее выбора другого нет. Нет, я хочу, чтобы по-настоящему, меня губы эти ласкали! Чтоб звали и имя мое чтобы выкрикивала в оргазме, забыв свое собственное!
        Прям до ломоты в костях, до скрежета зубовного этого хочу.
        Краем глаза замечаю, что София уже выходит из примерочной.
        Несмотря ни на что. в том самом розовом перламутре, который, блядь, не скрывает ее тела, а только наоборот, его подчеркивает.
        Собранная вся. Ни одной эмоции на лице. Плечи расправлены и такая уверенная походка, будто не принцесса она, а самая настоящая королева. Блядь, оторваться невозможно. Про сигарету даже забываю, что тлеет в руке, обжигая пальцы.
        Да, осознание мести греет душу. Заставляет наслаждаться падением врага. И сердце так часто бьется именно от этого. Она принадлежит мне, и так было бы, даже если бы Лев сейчас был бы жив и при власти. У меня давно было множество разных вариантов, как заставить его ее отдать, засунув язык себе в задницу.
        Адреналин бешено ведет по венам, когда представляю, как он смотрит на меня сейчас с того света, беспомощной ненавистью сверкая черными глазами, под взглядом которых все отступали. Как яростно и бессильно сжимаются его кулаки.
        Но ты ни на каком свете не сможешь меня достать, Лев Серебряков. Где бы мы не находились, а будет, по-моему. Так, как решу я.
        Скривился, когда ко мне с заискивающей улыбкой и гордо выпятив слишком уж просвечивающуюся грудь, направилась директриса этого заведения. Вера, кажется. Я плохо помню имя, но точно знаю, сколько ей лет, где она живет и что она любовница Забелина, одного из бывших криминальных авторитетов.
        Увядающая уже любовница, тридцати пяти лет, на которой он когда-то был повернут. Тогда и заключил ради нее контракт с модельными домами, чтобы ей эксклюзивно поставляли одежду и белье. И магазинчик этот купил.
        Только в последнее время он все чаще развлекается в элитных борделях Влада Северова. С молоденькими девочками. И думает, как бы дать Верочке своей отставку.
        Я знаю все. Про всех. Кто владеет информацией, тот владеет миром. Я даже знаю, что Вера не носит нижнего белья и идеально делает горловой минет. И сколько ей было лет, когда она лишилась девственности. И даже то, что она прекрасно понимает, что повернутый на ней прежде любовник охладел. И яростно ищет ему замену в дорогих закрытых клубах.
        - Станислав Михайлович? Вы теперь покровитель Софи?
        Выпячивает грудь еще сильнее. Так, что коричневые огромные соски почти заставляют пуговицы блузки выстрелить.
        - Бедная девочка… Столько пришлось пережить…
        Красноречиво облизывает пухлые губы, подходя ко мне слишком близко. И каждое слово - с придыханием.
        - София закончила примерку, - равнодушно скольжу глазами по предложенным мне прелестям, переводя взгляд на витрину, через которую вижу принцессу у стойки. - Упакуйте и посчитайте все, Варя. Принесите лично нам в машину.
        Дергаю дверь, с наслаждением замечая, как золотая принцесса вздрагивает от моего появления.
        - Все принесут, - шепчу ей на ухо, забирая в свой плен руку, которую она не выдернет, не посмеет, тем более - при всех. - Пошли. Надеюсь, ты выбрала все, чего тебе хотелось.
        И ведь даже не смотрит на меня! Кивает равнодушно, даже не глядя! Снежная, блядь. королева, вот самая настоящая! Истинная аристократка, даже в нищете и унижении ведет себя как будто весь мир у ее ног!
        Но ничего. Я обрежу эти крылья. Ты будешь истекать кровью, девочка, когда они растреплются окончательно!
        Корона не чувствуется тяжелой, когда она сама приплыла тебе в руки. Она давит, только если ее заработать, как твой отец… А, ты не знаешь еще. папочкина принцесса, как дорого стоит каждый грамм золота на этой короне.
        Глава 39
        - Тебе идет…
        Санников уехал сразу же, как мы вернулись из магазина.
        Слова не сказал, просто развернулся и ушел. Все с тем же каменным лицом, без единой эмоции.
        А после курьер доставил еще кучу разных вещей. Мои любимые духи. Косметику. Гребни и заколки. Домашнюю одежду, - хотя, скорее, более подходящую для борделя. Все откровенно прозрачное. Не предполагающее никакого пространства для воображения.
        Целые ворохи еще каких-то платьев. Огромные пакеты с бельем, - неизменно кружевным, откровенным, слишком сексуальным. Даже на показах я и то носила более скромное.
        Он и правда относится ко мне, как к кукле. Кукле, призванной его постоянно возбуждать и утолять его голод.
        Хотела бы возмутиться. Но я и так дала себе слишком много воли. Слишком проявила свой характер там, в примерочной. Если бы не договор, впилась бы в его лицо ногтями! С наслаждением бы наблюдала за тем, как по нему проступают кровавые полосы, как вся эта каменная невозмутимость сходит с его лица! Но, черт, я не должна так поступать! Даже поражаюсь, что он никак не среагировал на ту пощечину!
        Но, оставшись в огромном доме одна, вдруг понимаю. Санников - не наибольшее зло, не тот, кто причиняет больше всего боли.
        А вот те взгляды… Те осколки прежней жизни, которые так больно режут, кромсая меня саму на осколки… Презрение, пренебрежение в глазах тех, кто, казалось, был таким близким!
        Было много ударов после смерти отца. Слишком много. Друзья, которые отвернулись. Те, кто ел с нашего стола, а после не отвечал на телефонные звонки, когда нам так безумно была нужна помощь!
        Но теперь, после этого магазина, после презрения в их глазах, меня будто прорвало. Последняя капля, и, вроде бы, такая мелкая, ничего не значащая, - а выбила меня из колеи.
        Санников не скрывает и никогда не скрывал своих мотивов. Он мог смотреть в глаза отцу и угрожать. А эти… Эти прикидывались друзьями. И именно они больнее всего ранят самую душу…
        Заставляю себя не думать.
        Бросаю взгляд на часы.
        Восемь.
        Приемы обычно начинаются с девяти. Значит, нужно собираться, пусть для этого и приходится себя заставить.
        Решаю все же не дергать тигра за усы, - уже и так достаточно его разозлила.
        Надеваю то самое платье, которое выбрал Санников. Точно такое же белье.
        Вздрагиваю, ощущая, как моей спины что-то касается. Очень нежно, почти невесомо, но от того и так сильно ощущается.
        Он как всегда вошел без стука. Я даже не услышала шагов.
        Настоящая королева, - обжигает мне ухо своим дыханием, продолжая водить чем-то теплым и мягким по каждому позвонку.
        Лишь замираю, невесомые прикосновения кажутся скользкими укусами змеи. Промораживают до самого горла.
        «Однажды ты станешь настоящей королевой», - так всегда говорил отец, подхватывая меня на руки. «Очень скоро все будут восхищаться тобой, моя девочка».
        Вот я и королева. Униженная, в полнейшей власти чужого человека.
        - Не хватает кое чего, тебе не кажется? - проводит бархатным чехлом для украшений вверх по подбородку. И, черт, я даже отбросить его руку не могу!
        Надеюсь, там не ошейник, в самом деле? От него можно ожидать, чего угодно!
        - Вот так, София, - раскрывает чехол, застегивая на мне украшение.
        Тонкая полоска золота с капелькой черной жемчужины, повисшей ровно посередине.
        Выдыхаю. Почему он передумал? Почему не надел на меня то, что стало символом моей принадлежности ему? Неужели понял и прислушался?
        Хотя - нет. Просто Санников нашел более дорогой ошейник для меня. А поводок остается по-прежнему в его руках. И хватку он уж точно не ослабит.
        - Остался бы с тобой здесь, наплевав на все, - молния на спине с резким звуком летит вверх, слишком сильно сдавливая. В этом он весь. На смену обманчивой ласке приходит резкость. Даже жестокость.
        - Но мы должны ехать.
        Не говоря больше ни слова, уходит, оставляя дверь открытой.
        А я какое-то время так и продолжаю смотреть на почти чужое отражение в зеркале.
        Она, эта женщина, не похожа на меня, разве что отдаленно.
        Не мое платье, не мое лицо и не моя жизнь.
        Только где оно, - то самое мое?
        Внутри меня нет этого ответа.
        Все чужое, а то, что казалось родным, - рассыпалось в прах, оказавшись пустышкой, иллюзией! Оно ведь и рассыпалось, кирпичик за кирпичиком, сразу же, после смерти отца. Выходит, что и не было его, всего того, что я привыкла считать нерушимым? Было бы настоящим, никогда бы не рухнуло, засыпая меня под своими обломками!
        А я?
        Кто же я на самом деле, если вынуждена терпеть Санникова ради того, чтобы спасти сестру?
        Уж точно не та, кем считала себя прежде.
        Кажется, вся моя жизнь, до капли, была лишь иллюзией… А, настоящего я не вижу. Нигде не вижу ни малейшего просвета!
        Так кто я?
        Уж точно не принцесса.
        Тяжело вздохнув, медленно направляюсь к выходу, слушая, как оглушительно звучат мои каблуки в пустом доме. Чтобы сесть в машину, где меня ждет ненавистный мне мужчина и отправится туда, куда хочется ему и совсем не нужно мне.
        Кто бы сказал мне однажды, что я буду жить по чужой воле!
        Глава 40
        Стас
        - Почему ты сразу не сказал?
        Побелевшие руки сжимаются в кулаки.
        И лицо такое же - бледное. Даже губы белее полотна.
        Но она держится.
        В голосе - ни капли истерики. Только лед.
        Держится, хоть и вижу, как хочется ей убежать отсюда и разреветься. Босиком, наверное, понеслась по острым камням.
        - Чтобы ты закатила истерику и никуда не поехала?
        Не прикасаюсь к ее крохотным ладошкам, но даже на расстоянии ощущаю, какие они холодные сейчас.
        - Разве у меня есть выбор?
        Горько.
        Без обвинений, без истерик.
        Но, блядь, так горько, что самому будто в глотку пепла запихали! Заесть и перебить хочется.
        - Нет, принцесса. У тебя нет выбора.
        Кивает. Просто кивает, опустив голову, пряча взгляд под длинными ресницами.
        Многое бы отдал, чтобы увидеть сейчас ее глаза. Понять, что там сейчас, внутри. Какая буря? Та, что сметет все вокруг, ломая и круша или та, что сломает саму золотую девочку?
        Даже сердце дергается.
        Но я не могу поступить иначе.
        - Не называй меня так, - сжимает руки еще сильнее. - Прекрати меня так называть!
        - Я буду называть тебя, как захочу, - сжимаю челюсти. И мои руки как-то тоже сами непроизвольно сжимаются. - Как мне угодно.
        Молчит. Попыталась было дернуть голову вверх, но вместо этого опускает еще ниже.
        - Зачем? Зачем ты это делаешь? Зачем вот так?
        - Нам просто нужно сюда, София, - все-таки осекаюсь, чуть было, не назвав ее принцессой. - Вторые по значимости балы после тех, что устраивал твой отец. Традиционный бал - маскарад у Грека. У Виталия Ефимова, - поясняю, понимая, что не знает кого называют Греком в наших кругах.
        - Ефимов? Я не ему продавала…
        - София… Он был главным конкурентом твоего отца. Конечно, он выкупил ваш дом за копейки и не под своим именем. Это для него реванш. Он не мог остаться в стороне и пройти мимо такой возможности.
        София
        Только качаю головой, пытаясь не всхлипнуть. Не зажать сейчас кулак зубами, вгрызаясь до крови. Конечно, первый конкурент отца не мог оставить все просто так! Упустить возможность вытереть о нас ноги!
        Но Санников…
        Он не мог не понимать, каким ударом это для меня станет.
        Он слишком влиятелен, чтобы ему и правда обязательно было присутствовать на таких мероприятиях! И даже если это нужно ему для дела - вполне мог приехать сюда и без меня!
        - На его балах не обязательно быть в маске, София. Если хочешь, - мне на колени падает бархатная полумаска.
        - Нет, - встряхиваю головой, даже не прикасаясь к ней. - Я не стану прятать лицо, если ты об этом.
        Сама дергаю ручку двери, не дожидаясь галантности от Санникова.
        И тут же кружится голова, стоит только сделать шаг из машины.
        В груди щемит до боли. До ожогов.
        Здесь ничего не изменилось. Ни клочка земли.
        Даже воздух здесь совсем другой, особенный. Пахнет по-другому. Домом. Такого воздуха больше нет нигде на свете!
        И темнота перед глазами. Черная пелена.
        Вижу отсюда, как в окнах ярко освещенной гостиной кружатся в танце пары.
        Совсем как всю жизнь… Яркий свет и музыка…
        Только вот теперь другие люди ходят по нашему дому. Спят в наших комнатах. Чужой, конкурент сидит теперь в кабинете отца, разгребая бумаги, а в маминой спальне у зеркала чужая жена приводит себя в порядок перед сном в ожидании мужа…
        Это не больно.
        Это сокрушительно.
        Сметает с ног, отравляет зрение.
        Грудь сжимает, будто все плиты этого дома сваливаются на меня в один миг. Нечем дышать. Нечем. Ребра будто выламывают изнутри.
        - София.
        Сама не замечаю, как падаю прямо в объятия Санникова.
        - Не надо, - отстраняюсь, до боли в веках закрывая глаза.
        Надо привыкать. Надо научится справляться. Даже если это смертельно и невыносимо. Даже если разрывает изнутри.
        Глава 41
        - Я сама, - говорю глухо, сама поражаюсь тому, что способна издать хоть какой-то звук.
        Мир перед глазами вертится, и всю меня просто выкручивает. На физическом уровне. Суставы выворачивает и ломит кости. Как в страшной лихорадке.
        Кажется, сейчас просто подогнутся ноги, и я упаду. Провалюсь в темноту.
        Даже звуку собственного голоса поражаюсь.
        Потому что легкие сжало так, что и вдоха не способна сделать. Разве что издать какой-то хрип или жалкий писк.
        Но я должна.
        Я должна держаться.
        Наверное, только в эту секунду - окончательно, до конца, будто выстрелом перед глазами понимаю, - нет друзей.
        Вокруг - враги.
        Шакалы, которые только и думали о том, как прибрать к себе кусок отца. И теперь танцуют на осколках нишей жизни. По крайней мере, Виталий Ефимов, вечный конкурент и соперник отца.
        Который через подставных лиц приобрел наш дом и тут же закатывает свой ежегодный маскарад.
        Но соперничество, конкуренция, - они ведь тоже могут быть с человеческим лицом. Бывает, победитель и проигравший, жмут друг другу руки.
        Здесь этого и близко нет, раз, зная обо всех наших немыслимых трудностях, Ефимов не предложил нам помощь, не пришел открыто даже выкупить наш дом за разумную цену. Выкупил его за копейки и пляшет сейчас на руинах нашей беды. Даже траурный срок, хоть бы для приличия, не выдержав.
        А Санников привел меня именно за унижением.
        За тем, чтобы наблюдать, как это полоснет по мне самым острым, почти убийственным ножом. Наблюдать и наслаждаться этим сокрушающим ударом!
        И я не могу.
        Пусть у меня ничего не осталось.
        Ни положения, ни денег, ни статуса, никакого-то более-менее вырисовывающегося будущего.
        Не могу ни ему, ни Ефимову позволить упиваться своим триумфом. Самой сокрушительной победой надо мной, - сломленным духом.
        Нет. Я не позволю этому случиться!
        Потому что дух - это единственное, что остается, когда у человека больше ничего нет!
        И только он, его сила, способны либо вывести тебя из самого глубокого дерьма или сбросить в канаву, как бы высоко ты ни находился!
        И это - последнее, за что я буду держаться до самого конца, чего бы мне это ни стоило!
        На удивление, моя нога уверенно становится на дорожку.
        Даже не покачиваюсь, когда Санников убирает руки, лишая меня поддержки.
        Сама поражаюсь, что сумела встать ровно.
        Видимо, и он не ждал, - взгляд по-прежнему ледяной, непроницаемый, жестокий и жесткий, но руки все же держит так, будто в любой момент готов меня подхватить.
        Но и этого удовольствия я ему не доставлю!
        Выпрямляю спину, пусть даже через адскую скручивающую боль. Уверенно ступаю вперед, расправив плечи на максимум.
        И, пусть моя походка вовсе не легка, каждый шаг дается мне уверенно.
        Даже несмотря на белесые вспышки перед глазами.
        Уверенно поднимаю голову, двигаясь вперед. Оставляя Санникова в полушаге позади себя.
        - Виталий, - обойдется без улыбки.
        С каменным надменным лицом киваю новому хозяину родного дома, по собственной традиции встречающего гостей у самого входа.
        Сколько раз я бывала на его закатанных маскарадах!
        Сколько раз он целовал мне руку, вот так же встречая!
        Но теперь маска приветливости в миг слетает с позеленевшего лица.
        На миг Ефимов замирает, начиная моргать так, как будто у него нервный тик.
        Правда, совсем ненадолго.
        В этом мире умеют справляться с собой. Умеют скрывать все эмоции и держать лицо.
        - Софья, - его бровь надменно летит вверх. - Вот уж не думал…
        Пожимаю плечами, продолжая двигаться вперед.
        Какой смысл что-то ему говорить в ответ?
        Да. Он не думал, что я когда-нибудь вновь переступлю порог этого дома.
        Что увижу, как он упивается собственным торжеством.
        И я не думала.
        Но насладиться этим моментом до конца ему не дам.
        Все как в дурмане.
        Родные стены.
        Все такое до боли, до слез мое…
        Веселая музыка, смех, шампанское на подносах.
        Все вижу, как в дымке, как в мучительном тумане.
        И сердце - оно щемит до безумия.
        - Софи-ия, - Стас поспевает чуть позже. С опозданием в каких-то пару секунд.
        Почти прижимается к спине своей грудью.
        - Почему не дождалась, пошла сама?
        И снова - лишь пожимаю плечами в ответ, попутно сбрасывая с плеча его тяжелую руку.
        Что говорить?
        Что ты издеваешься надо мной?
        Что я сейчас воочию наблюдаю крах собственной прошлой жизни?
        Никогда еще не было так больно, за все это время. Ни разу. А сейчас - будто точный выстрел в сердце.
        Пары замирают. Все, как по команде, разворачиваются ко мне.
        Улыбки сходят с лиц.
        Но лишь на миг.
        Для того, чтобы тут же смениться пренебрежительными уничтожительными взглядами.
        Нет. Я гораздо лучше думала о людях.
        Но на самом деле им не неловко. Вовсе нет.
        Они смотрят на меня сейчас без смущения или сочувствия. Те, кто бывали в нашем доме. Кого я знаю с самого детства. Кто называл меня маленькой папиной принцессой и неизменно одаривали комплиментами, когда я стала взрослой.
        Нет.
        Они смотрят на меня презрительно.
        Как на мусор под ногами.
        Как будто грязный вшивый бомж появился вдруг на пороге их дома.
        И это бьет сильнее самой хлесткой пощечины.
        На самом деле я надеялась, что встречу здесь поддержку.
        - Мне надо отойти, - шепчет Санников, увлекая меня под локоть до той самой ниши, из которой я, кажется, миллион лет назад наблюдала когда-то за ним, чувствуя, как по всей коже разбегаются обжигающие мурашки.
        - Несколько важных слов. Ты справишься сама, София?
        Киваю, даже не поворачиваясь к нему. Медленно беру в руки бокал с шампанским, чувствуя, как знакомый вкус разливается по языку.
        Папино шампанское. Ему специально делали на заказ. Такое было всегда только в нашем доме.
        Ефимов не постеснялся, залез и в наши погреба. И теперь закатывает пир используя все, что принадлежало отцу.
        - Софи! - вздрагиваю, когда вижу приближающего ко мне Вову.
        Того самого, с которым когда-то, тысячу лет назад сбежала с отцовского бала в клуб Влада Северова. Тогда мы вроде даже встречались…
        Он широко улыбается.
        Возмужал.
        Совсем не похож на того изящного паренька, каким был тогда.
        Широкий разворот плеч, держится уверенно, даже на голову, кажется, стал выше. Выглядит совсем как мужчина, зрелый и уверенный.
        А все равно ловлю себя на том, что улыбаюсь в ответ на его улыбку.
        Будто и правда на миг все слетело. Стерлось из памяти, времени и пространства. Как будто я снова стала той, прежней, и вот сейчас просто болтаю на отцовском приеме с влюбленным в меня парнем, с которым мне так легко!
        - Вовка, - улыбаюсь. - Или Владимир? - окидываю статную фигуру.
        - Какого хера ты сюда приперлась, Серебрякова? - улыбка сходит с его лица в один момент.
        Лицо - жесткое. Он резко выплевывает мне в лицо слова, не позаботясь даже о том, чтобы их никто не слышал.
        Наоборот, такое ощущение, что он специально говорит громко. Так, чтобы услышали все вокруг.
        - Ты теперь никто. Нищенка. Мусор под ногами. - лупит, чеканя каждое слово.
        - Ты здесь не нужна, Софья. Никто из вашего отребья здесь не нужен. Поверь, так думают все. Каждый из тех. кто здесь есть. Я просто взял на себя неприятную роль высказать тебе всеобщее мнение. И оно таково - убирайся. И больше не появляйся среди нас. Никогда.
        Только теперь понимаю, - музыка давно стихла. Все головы развернуты к нам.
        Тишина просто звенит.
        Что я должна ответить?
        Опустить бокал и просто выйти отсюда. Уйти.
        Надеясь лишь, что не упаду по дороге.
        Молча. С максимально поднятой головой.
        - София, - мою руку перехватывает рука Санникова.
        Не видела его фигуры среди остальных, но он оказывается рядом тут же
        Владимир изумленно вскидывает голову на Стаса. Видимо, не ожидал, что я со спутником. Думал, я сама пришла сюда? Ради чего? Пытаться вернуться в прежний мир? Выпрашивать помощи?
        - Стас Михайлович, - Владимир кивает, наклоняя голову ниже, чем для привычного приветствия. - Рад вас видеть, очень, очень рад! Знаю, вы редко посещаете такие мероприятия. Но у меня к вам крайне важное дело. Уже месяц записываюсь к вам на прием. Очень важный проект. Безумно перспективный! Вопрос жизни и смерти!
        - На колени, - жестко чеканит Санников.
        Его ледяной голос эхом разносится по залу, в котором все так же неотрывно продолжают смотреть только на нас.
        - Что, простите? - Владимир криво усмехается, дернувшись лицом.
        - Ты оскорбил мою спутницу.
        - Стас Михайлович? Простите, я не знал, что Софья с вами. Простите. Конечно, я приношу вам свои извинения.
        Он лепечет сбивчиво, бледнея, а мне просто становится омерзительно.
        - При чем здесь я? - Санников сжимает мою руку.
        - Ты оскорбил девушку. Сейчас ты встанешь перед ней на колени и попросишь прощения. Обычно я дважды не повторяю. Но, смотрю, ты с первого раза не понимаешь.
        Все замирают. Даже я. Кажется, в огромном зале слышится каждый удар сердца.
        Все, что происходит, напоминает мне отвратительный фарс. Полнейший бред.
        Конечно, сейчас к нам выбежит Ефимов, и это недоразумение сгладят. Вовка извинится передо мной, искривив лицо, а я больше никогда не увижусь ни с кем из этих людей.
        Все рассеется в каких-то шутках, зальется под бокал бренди и просто останется висеть в воздухе легким флером неловкости, о котором скоро все постараются забыть.
        Только вот даже таких слов - оглушительных, резких, я от Санникова не ожидала.
        Даже на уровне уничижительной шутки.
        Но никто не подходит к нам, чтобы замять эту неловкость. Хозяин приема вовсе не спешит, а ведь это - его прямая обязанность.
        Наоборот, стоит со всеми в стороне, наблюдая с каменным непроницаемым лицом.
        Все молчат. Все выжидательно смотрят… На… Именно Вовку!
        И тут происходит немыслимое!
        Искривившись в лице, он опускается передо мной на колени.
        - Прошу прощения, Софья за то, что оскорбил вас, - на весь зал проносится сдавленный голос Вовы. - Я… Я просто не подумал и готов…
        - Ты не готов, - чеканит ледяным голосом Санников. - Но искупать все равно придется. Фирмы и бизнеса у тебя больше нет, Киреев. И больше не появляйся на приемах в приличных домах. Таких, как ты в них принимать не должны.
        Все отводят глаза. Как будто, так и надо. Как будто то, что сейчас происходит не вопиюще!
        - Пойдем, София, - Санников мягко, но цепко берет меня за локоть. - Свои вопросы я уже закрыл. Больше здесь нам делать нечего.
        Даже не спорю. Слова произнести не могу. Просто позволяю Санникову меня увлечь за собой. - Станислав Михайлович, - на выходе нас все же перехватывает отмеривший наконец Ефимов.
        Бледный, как привидение.
        - Я же могу рассчитывать на то, что это недоразумение не повлияет на наши с вами…
        - Думай, кого принимаешь в своем доме, Виталий, - бросает Санников, выходя и даже не продолжая разговор.
        Как в дурмане, я следую за ним по родному саду со светящимися шарами.
        И понять не могу, - что же он за человек?
        Какой силой, какой властью на самом деле обладает, если смог позволить себе такое?!
        Даже отец не мог запретить ему посещать наши приемы, хоть видеть его на них не хотел! И вот теперь Ефимов чуть ли перед ним не извиняется! И это после того, что он устроил! Как же так? Кто он, человек, который волей судьбы сейчас идет рядом со мной?
        Молча сажусь в машину.
        Стас тоже молчит.
        Отпускает мою руку, будто и вовсе обо мне забыл, будто и не случилось ничего.
        Смотрит в окно, и я тоже отворачиваюсь.
        - София, - галантно подает мне руку, когда мы возвращаемся к его дому.
        И я почему-то на этот раз подаю ему свою.
        Хотела бы одернуть, но на эти баталии во мне просто не осталось сил после этого ужасного вечера.
        Мы медленно, совсем неторопливо идем по его саду. А я чувствую себя просто сдувшимся воздушным шариком, который Санников просто тащит, волочит за собой.
        И рада этой передышке. Паре мгновений, в которых я могу просто вдохнуть ароматный воздух.
        Глава 42
        - Софи-ия, - дверь дома захлопывается.
        Санников вдруг толкает меня к ней, прижимает, наваливается всем телом.
        Только сейчас замечаю, как он безумно возбужден.
        Как лихорадочно светятся его глаза. Голодно. Дико. Отравляюще. Будто током прошибает.
        Резко дергает чашку платья на бюсте, разрывая плотную ткань.
        Пятерней сжимает тут же выскочившуюся грудь.
        Жадно. Безжалостно. С одурением какие-то просто сжимает ее, набрасываясь голодным ртом на чувствительный сосок.
        Его вторая рука уже резко подымается по бедру. Шов платья рвется с оглушительным треском.
        - Софи-ия, - резким движением отбрасывает рваную тряпку, что осталась от платья.
        Кружево трусиков рвется одним движением. С рычанием Санников отбрасывает его туда же, куда улетело и платье.
        Резко дергает меня вперед, на себя. Забрасывает ноги на свои спину.
        Миг, - и я полностью обнажена. Распахнута. Распластана. Вжата в его тело. Распята.
        В нежные складочки болезненно врезается ткань его брюк. Вспышкой, которая оглушает, простреливает прямо от них по позвоночнику, заливая краской лицо, заставляя задохнуться в этом простреливающем меня насквозь, до кончиков пальцев, по всему телу, жару.
        Огромный мощный член дергается, впечатываюсь в меня, распахнутую, еще сильнее. Жадно.
        Подымаю глаза, встречаясь в его диким, совершенно черным взглядом.
        - София, - сжимает пальцами мой сосок.
        Дергает бедрами, почти насаживаясь на меня, впечатываюсь еще сильнее.
        И глаза эти. Одуряющие. Бешеные. Почти черные.
        А в них такое безумие, что, кажется, он себя совсем не контролирует.
        Сейчас возьмет. Один рывком. Жестко. Жадно.
        По лицу понимаю, Санников будто обезумел.
        Сжатые челюсти, искаженное, будто судорогой лицо.
        Жадные руки, мнущие мое тело.
        Дергающий, пульсирующий сквозь ткань брюк его вздыбленный огромный член, что буквально размазал все мои складки внизу.
        По всему телу, внутри, проходит судорожный спазм, когда Санников трется об меня там, внизу.
        Сейчас он внушает мне просто панический ужас.
        Кажется, дикарем. Диким животным. Который сейчас, вот с глазами этими дикими, с первобытным рычанием просто наброситься и возьмет меня. Раздавит. Размажет.
        Что я могу? Да и вправе ли я сопротивляться?
        Я заключила договор. Я должна.
        Но…
        Это мучительно - знать, что первый раз - так грубо, так резко. Хотя. Разве не сама я виновата?
        - Стас… - пытаюсь вывернуться.
        Надо, сказать.
        Надо сказать, что он у меня первый. Что это впервые.
        Хотя - разве его это остановит? Я видела, на что он способен. Санников способен перейти любую грань, для него их просто не существует!
        - Стас… - все же пробую достучаться, но в ответ получаю только глухое рычание.
        Дергает мои бедра на себя еще сильнее. Впечатывает на максимум.
        Глаза закатываются, все тело дергается, когда он снова обрушивается на меня своими губами.
        Не целует, - терзает, впиваясь в грудь, жадно сжимая шею, скользя по ней пальцами, оставляя тяжелые отметины своих следов там, где проводит дорожки руками.
        - Твою мать, Стас, отпусти! - сама не понимаю, как моя рука взлетает вверх, ударяя по его лицо оглушительно звонкой пощечиной. - Отпусти!
        Дергает головой, будто не понимая, что произошло.
        Впивается взглядом, нависая прямо над моим лицом.
        Вся сжимаюсь, - эти глаза действительно страшные. Но выдыхаю, - пелена безумной похоти проходит. Они начинают становиться осмысленными.
        - Отпустить? - рычание в голосе, во всем лице ярость. - Отпустить тебя, София?
        Еще выше подбрасывает мои ноги на себя. Еще сильнее впечатывается своим членом между распахнутых ног.
        - Отпустить? - рычит с яростью, с похотью безумной, звериной в голосе.
        Сжимает мою грудь еще сильнее, сосок просто сдавливает пальцами, и я запрокидываю голову, чувствуя, как по всему телу начинает проноситься безумная волна судорог.
        Меня никто так не касался.
        Болезненно, но невообразимо остро. Простреливает насквозь, каждая новая судорога по телу заставляет содрогаться, хрипеть, биться в его руках, под взглядом глаз этих бешеных. Будто яд, - и безумно хочется еще больше, еще сильнее. Санников отравляет, наполняет все мое тело ощущениями, которых никогда не представляла, но…
        Боже, как же он немыслимо жесток!
        - Какого хера я должен отпускать то, что принадлежит мне? - обхватывает, как тисками, мой подбородок, заставляет посмотреть ему в глаза.
        А меня до сих пор пронзают судорожные спазмы и тело дергается под ним, пока он еще сильнее размазывает пальцами мой сосок, ударяет бедрами, почти врезаясь в меня своим огромным жадным членом.
        - Ты привык, что все падают перед тобой на колени, да, Санников, - хриплю, задыхаясь, вонзаясь ногтями в его спину. - Привык, что всегда все по-твоему?
        - Да, Софи-ия, - с нажимом проводит по моим губам. Сдавливает. Сминает пальцами губы.
        - Да, я привык. Я могу поставить на колени. И если бы захотел, то на колени там, в том зале, встала бы ты. И при всех отсосала бы мне минет. Потому что все имеет свою цену, София. И я эту цену за тебя заплатил.
        - Подонок, - ударяю со всей силы по его ненавистному лицу. - Ты просто подонок, Санников!
        Его ничего не остановит.
        Понимаю это, глядя в совсем ставшие черными глаза. На сжавшиеся челюсти. На ноздри, что раздуваются от ярости и похоти.
        Зачем? Зачем я раздразнила зверя? Надо было просто потерпеть…
        - Иди, - вдруг резко отпускает меня на пол.
        Так, что я шатаюсь, теряю равновесие и вынуждена уцепиться за его рубашку.
        - Иди, София - цедит сквозь сжатые зубы, резко ударяет по двери кулаком рядом с моим лицом.
        И я не иду. Я бегу. Несусь по коридору, вынырнув из-под его огромного тела.
        Глядя на то, как тяжело Санников облокачивается о дверь, тяжело, хрипло дыша.
        Просто несусь по коридору, пока не влетаю в своею комнату, с грохотом захлопнув дверь.
        Лихорадочно стаскиваю все, что могу найти и перетащить. Стулья, тумбочки, тяжелые кресла. Присовываю их к двери.
        Тяжело падаю на постель, так и не в силах отдышаться.
        Я знаю, что мы заключили договор. Знаю.
        Но сейчас он в такой ярости, что мне просто безумно страшно.
        Кажется, если сейчас ворвется, то просто разорвет. На части.
        Сейчас надо просто спрятаться. Об остальном я буду думать позже.
        Глава 43
        Стас
        Сбежала!
        Тяжело дыша, задыхаясь от бешеного желания, грузно опираюсь о дверь. Буквально валюсь на нее руками.
        Раздирает от бешеной похоти. От ненормального желания ворваться с нее и терзать.
        Член дергает так, что уши и глаза кажется, сейчас взорвутся.
        Блять.
        Я мог ее взять. Мог взять уже давно. Тысячу раз разложить на столе и сладко трахать. В любое время.
        В любую из ее сладких дырочек. Вертеть, как мне захочется.
        Поворачивать к себе лицом, опуская член в сладкий непокорный ротик или разворачивать раком, наматывая волосы на кулак и сумасшедше вбиваясь.
        Я мог трахать ее ночи напролет и лениво за завтраком, разложив прямо на столе, посреди еды. Лениво заталкивая в рот кусок бекона, пока она бы меня удовлетворяла.
        Мог бы. Могу. Тем более, до зубовного скрежета хочу почему-то именно эту девчонку! Эту долбанную принцессу с золотыми волосами и таким сочными губками. Такими сладкими, что до сих пор ведет от их вкуса у меня во рту!
        Мог бы тысячи раз!
        У меня, блядь, на нее есть все права и даже больше!
        Так какого хера я сейчас с адским стояком пытаюсь прийти в себя, слушая, как по моему коридору стучат ее убегающие ножки?!
        Хотел сегодня сломать. Хотел добить. Хотел увидеть, как глупая, балованная мажорка, привыкшая, что, может благодаря власти и сомнительным заслугам папочки, вытирать обо всех ноги, поймет, что ничего она теперь не стоит. Что меньше, чем пустое место она теперь.
        Хотел отчаяние это, понимание, разлом в ее глазах увидеть.
        Чтобы перестала так нагло задирать голову. Так уверенно смотреть, как будто чего-то стоит в этой жизни.
        Нет, принцесса. Сама ты по себе ничего не стоишь. Ни капли. Все, что тебе позволяло себя так чувствовать, было добыто только твоим папочкой. Через страдания, через трупы других. Через сломанные, блядь, судьбы и жизни, благодаря которым ты привыкла есть с золотых тарелок и гордо поднимать свое красивое лицо.
        А все имеет в этой жизни свою цену. И я хотел, чтобы она это поняла. Ударить хотел. Яростно. В самую глубь. С разворота.
        Конечно, ни на какой бал и идти вместе с ней не собирался.
        Был уверен, - стоит нам только приехать, как только она увидит дом отца и все поймет, - сразу же все изменится.
        Тогда поймет, что нечего голову вздергивать.
        Что нет у нее никаких прав.
        Одумается.
        Станет такой, как и должна быть - шелковой, послушной. Поймет, какое одолжение я ей сделал тем, что еще даже и денег на лечение предложил. А ведь мог бы и так ее себе забрать.
        Перестанет глазищами своими сверкать яростно. И ненавистью жгучей на меня из них плескаться.
        Вот тогда заластится.
        Поймет, какое это для нее счастье и благо - ублажать меня, да и вообще просто находиться в моем доме!
        Осознает, что никакая она не принцесса. Никто. И все изменится.
        Станет такой, как должна быть. И, блядь, из меня вылезет эта заноза. Заноза особенного, такого странного отношения к девчонке, которая того совсем не стоит. Та самая, блядь, из-за которой мне все другие куклами кажутся. Никакая она не особенная. Как все. И вести себя начнет, как все, когда это поймет.
        Ну, а я, наигравшись, конечно, просто выброшу ее потом на улицу.
        Пусть справляется дальше одна. Самостоятельно. Как все справляются.
        Но нет.
        Я охирел, когда гордо подняла голову. Вскинула вверх свой нежный подбородок, который даже не задрожал.
        И вместо того, чтобы руками в меня вцепиться и умолять забрать, увести ее отсюда, гордо вышла из машины.
        Ждал, что развернется обратно.
        Что истерикой сейчас ее накроет.
        Но вместо этого малышка решительно, недрогнувшим, блядь, шагом, пошла вперед!
        С королевской гордостью даже поздоровалась с Греком!
        А мне по шарам от этого дало. Долбануло. Наверное, впервые в жизни я, блядь, реально, по-настоящему, остолбенел.
        Мало кто б смог. Ефимов весь аж скукожился, когда ее увидел. Не каждый мужик бы переступил порог этого дома в ее положении.
        А она смогла.
        Переступила.
        С донельзя расправленной спиной. Не опуская глаз.
        И я впервые восхитился женщиной.
        Внутренним стержнем, который не в каждом мужике есть.
        Сам знаю, как это, блядь, нелегко, подниматься, когда удары один за другим летят прямо в грудь, в раскрытую дыхалку. Физические удары, кулаки - это херня. А вот когда те, кому доверял, на кого рассчитывал ноги об тебя вытрут, да еще смачно прокрутят аккуратным каблуком по горлу, - тут практически выстоять нереально. Тут, блядь, полный слом.
        Да.
        Я хотел.
        Со злобой мрачной, на отца ее направленной хотел, чтобы она хоть часть того пережила, что мне пришлось по его милости.
        Не довел бы до конца, не дал бы о нее ноги этим дряням, размалеванным трепать. Увез бы.
        Но эта девочка. Эта хрупкая принцесса меня сделала. Всех, блядь, сделала, на этом балу! В этом прогнившем насквозь окружении!
        И я зубами рвать был готов того урода, который к ней подошел. Как только его речь услышал.
        Всех на хрен их, в доме этом, расфуфыренных, - на части разметать. За то, как смотрят на нее. За то, как криво усмехаются и выкручивают свои поганые шеи, наблюдая за ее унижением.
        А сами, блядь, мизинца ее на самом деле не стоят.
        Только она не унизилась. Даже тогда. Все равно.
        Гордо стояла и смотрела им всем в лицо.
        Принцесса.
        Настоящая принцесса.
        И полыхнуло в груди.
        Нет, не так, как раньше.
        Совсем другим, иным чем-то.
        Я будто Софию в первый раз увидел. До помутнения в глазах.
        Блядь, кажется я в этот миг пропал. Потому что таких - не бывает.
        Она одной своей силой, одним взглядом затмила всех. Припечатала их силой своей неуемной.
        Я бы ему руки выломал. А после и Греку, хозяину этого блядского бала, за то, что не остановил, не вышвырнул щенка сразу же вон на хрен.
        Но это успеется. Я по-другому его научу. И у этого точно силенок не хватит выстоять.
        Адски, бешено, до одури ее в этот миг желал.
        Вся ярость всколыхнулась, все затмила.
        От понимания того, что она - моя, что в мой дом мы сейчас едем, и там я смогу ее брать, - бесконечно, долго, сумасшедше, - трещали ребра и взрывался мозг.
        Я никогда такого не чувствовал.
        Одержимость.
        Одержимое желание обладать, ласкать, быть в этой женщине. Ослепила меня. Одурел полностью, напрочь. Двинуться не мог в машине, иначе прямо там бы и набросился.
        Заглотить ее хотелось. Так, что самого на части чуть, блядь. не разорвало, пока ехали.
        В одурении на нее набросился.
        В неистовстве.
        Как сумасшедший, сам себя не помня, ни хрена не соображая.
        София - моя, и принадлежит мне. Вся. Без остатка.
        Одно это в голову лупило так, как набат, заставляя слететь с последних катушек.
        Так что же, блядь, меня остановило?
        Ярость. Ярость ее бешеная. И ненависть.
        Чернотой своей пронзила. Хлестко ударила, по вискам, по ребрам, по яйцам.
        Один взгляд этот ее. - как сто тысяч пощечин.
        Мог бы не остановиться. Мог бы взять. Приказать, в конце концов!
        И нет выбора у гордой девчонки. Нет его! Она бы подчинилась!
        Но глаза ее. - медовые, потемневшие, ненавистью черной пропитанные просто убили. Наповал. В самое сердце.
        Нет.
        Я другое в ее взгляде увидеть хочу! И увижу! Наступит день, - увижу! Или я не я!
        Херачу снова, со всей дури, по двери.
        Слышу, как София в комнате перетаскивает мебель.
        Запрокинуть голову и хохотать хочется.
        Вышибить на хрен эту дверь одним ударом вместе с тем, чем она там ее приперла.
        Но вместо этого иду в кабинет.
        Сам на ключ, блядь, запираюсь.
        Наливаю полный стакан виски, хлещу с горла.
        Сам себя запереть должен, чтобы сейчас к ней не ворваться. Потому что, если ворвусь, - уже ничто меня не остановит. Возьму. Силой возьму, несмотря на просьбы и пощечины. Ураган какой-то лютый внутри меня бушует. Раздирает всего на части, размалывает. Впервые в жизни, блядь. сам себя боюсь.
        И злюсь - яростно, бессильно, по-дурацки.
        Разве не этого я хотел? Просто взять, растоптать, унизить и уничтожить, а после вышвырнуть к херам? Не этого? Так какого ж хрена сам себя от нее на ключ сейчас запираю, чтобы так не вышло?
        И, блядь, глядя на Софию, самого себя ведь вижу. Будто заново проживаю все то, что пришлось пережить. И снова - неживые глаза отца перед моими глазами.
        И ярость такая скручивает, что все вокруг крушить хочется.
        Глава 44
        София
        Задыхаюсь, припирая к двери последнюю тумбочку.
        Боже, ну, чем я занимаюсь?
        Зачем?
        А все равно заканчиваю.
        Несусь в душ, запирая за собой крепко еще и эти двери.
        Окунаюсь с головой под струи воды.
        И все равно не могу расслабиться.
        Дергаюсь. Боюсь, что сейчас вломиться. Что снова яростно набросится на меня, и тогда я уже не смогу сопротивляться.
        От каждого шороха дергаюсь. От собственных вздохов.
        С облегчением выдыхаю, когда возвращаюсь из душа и вижу, что Санникова в комнате нет.
        Укладываюсь в постель, зарываясь с головой в одеяло.
        Этот вечер мельтешит перед глазами. Не отпускает.
        До по беления сжимаю руки в кулаках.
        А перед глазами, как бы ни хотелось забыться - все эти лица. Эти глаза, горящие презрением.
        И я не знаю, как бы это пережила, если бы он не подхватил. Если бы Санникова не было бы рядом.
        Черт, - о чем я вообще думаю?
        Санников - жесток! Это монстр, именно он ведь и привез меня туда! Наверняка специально! Хотел окунуть лицом прямо в грязь! Пнуть меня своим начищенным носком обуви! Унизить!
        Но, с другой стороны…
        Разве Санников виноват в том, что эти люди оказались такими? И - как бы я выстояла, если бы мне это бросили в лицо без него рядом?
        Он мог поступить иначе.
        Защитил? Ради меня, за меня поставил на место?
        Или дело лишь в том, что в этот вечер я была с ним и его резануло по самолюбию то, что унизили просто его спутницу?
        Хочется сбежать. От всех этих мыслей. От самой себя.
        От абсурдной удушающей ситуации, в которой я оказалась.
        Даже не замечаю, как проваливаюсь в странный больной сон.
        А в нем - тону, тону, бесконечно тону и захлебываюсь, размахивая руками.
        И сильные руки меня вытягивают. Тянут вверх. На себя.
        Только вот этих рук больше нет в моей жизни.
        - Тихо. Тихо, принцесса, - слышу хриплый голос. - Это просто сон…
        Мне снится и сейчас?
        Вздрагиваю, понимая, что на самом деле проснулась.
        И руки, - крепкие, горячие, тяжелые, - мне вовсе не пригрезились.
        Санников лежит рядом, крепко прижимая меня к себе.
        И от него разит алкоголем так, что даже у меня голова начинает кружится.
        - Стас? - сжимаюсь в комок.
        Я не забыла его ярость. А теперь, если он практически мертвецки пьян, то мне просто жутко находится с ним в одной комнате, тем более, в одной постели!
        Вырваться из цепкой хватки невозможно, он сжимает меня, будто в тисках, прижимая к своему огромному телу. Разве что притихнуть и понадеяться, что он уснет…
        Вздрагиваю, ощущая какое-то странное, невесомое прикосновение к животу. В самом низу.
        Щекочущее. Слишком странное и нежное для Санникова.
        От которого мурашки вползают под кожу, разбегаются внутри. И тело тут же отзывается судорожным спазмом.
        Черт! Даже когда я его боюсь, Санников действует на мое тело так, что оно просто сходит с ума! И я вместе с ним, забывая обо всем на свете!
        Осторожно откидываю одеяло.
        Завороженно наблюдаю за тем, как рука Санникова водит бутоном белоснежной розы у меня по животу.
        И с каждым касанием меня пронзает новым и новым током.
        А роза не останавливается. Скользит все ниже. Опускается в самый низ, прикасаясь к самому лону…
        И пронзая меня так этим прикосновением, что все тело вздрагивает.
        С тихим стоном изгибаюсь, впиваясь руками в одеяло.
        Так уже было.
        Однажды Санников уже заявлялся ночью в мою спальню с белой розой. Хотел показать, что возьмет то, что ему хочется, несмотря ни на какие запреты и охрану. Вот и теперь…
        - Пришел все-таки забрать то, что тебе принадлежит? - шепчу горько, закусываю губу.
        Санников, который мне снился только что - так далек от того, который рядом!
        Как многое я бы сейчас отдала ради того, чтобы вернуться в кажущуюся такой далекой беззаботную юность, в которой он спас меня, когда я тонула и стал для влюбленной девочки самым прекрасным принцем на свете! Но, увы, сказки рисует нам лишь наше же воображение. А в жизни принц оказывается чудовищем.
        - Давай, Стас, - разворачиваюсь, укладываясь на спину. - Бери. Делай все, что ты так давно уже хочешь. Ты же за этим пришел? Специально взял розу, чтобы напомнить мне о том, что я в твоей власти. Бери.
        - Осторожно, принцесса, - нависает надо мной, полыхнув глазами так, что кожа чуть не начинает дымиться. - А то ведь возьму. Когда так предлагают.
        - Разве не за этим ты здесь? - закрываю глаза. Не хочу видеть его лицо. Его глаз видеть не хочу. - Давай быстрее покончим с этим.
        - Тс-с, - ведет бутоном по губам, а я вздрагиваю. Не хочу поддаваться этому наваждению, но каждое его касание просто сводит с ума.
        - Я пришел просто посмотреть, как тут моя принцесса. Спит или плачет в подушку.
        - Решил вытереть мои слезы? - вскидываю голову с вызовом.
        - Почему бы нет, Софи-ия? Кто-то же должен.
        Проводит по щекам, под глазами, будто вытирая несуществующие слезы. А мне вот сейчас и правда так хочется просто расплакаться. И доверчиво прижаться к нему, - такому огромному. Такому сильному!
        Только вот нельзя забывать, каков он на самом деле!
        - Не стоит, Санников. Ты не тот, из-за кого бы я плакала по ночам, - шиплю, стряхивая с себя наваждение. - Ты того не стоишь. Чтобы из-за тебя плакать. Не обольщайся.
        - Очень жаль, - спокойно кивает и, как ни в чем ни бывало, снова укладывается на бок рядом, прижимая меня к себе. - Но я рад, что ты не плачешь, принцесса. Все эти уроды не стоят ни капли твоих слез.
        Сжимаюсь под его руками. Черт, - снова маленьким котенком себя чувствую.
        - Софи-ия, - его рука на удивление мягко скользит по моему животу.
        - Как ты вошел? - задаю глупый вопрос, оттягивая неизбежное. Все равно сейчас все и произойдет. Бежать больше некуда.
        - Когда баррикадируешься, не забывай закрывать окна, - шепчет хрипло на ухо, прикусывая мочку. Снова заставляет меня вздрагивать.
        Голосом своим невозможным, от которого все внутри вспыхивает. Каждым прикосновением. Всем.
        - И ты залез в окно?
        Даже не представляю, как он перепрыгивает через подоконник. Да еще и с этой розой в зубах. Вышло бы романтично. Если бы не вся эта ситуация.
        - Думаешь, что-то способно меня остановить? Если мне чего-то хочется?
        - Нет, Стас. Не думаю. Мог бы обойтись и без цветка. Мы оба знаем, что ты возьмешь то, чего хочешь. Зачем эта никому ненужная романтика?
        - Цветок? - его голос звучит так удивленно, как будто он сам не видит розы в собственной руке. - Это не романтика, София. Он просто валялся сломанный у меня по дороге. Вспомнил, что это твои любимые. Решил захватить.
        - Давай уже покончим с этим, - вздыхаю. - Давай, Стас. Сделай то, за чем пришел и просто уйди. Оставь меня в покое.
        - Сделаю, принцесса, - его рука скользит по щеке. - Обязательно сделаю. Но не сейчас. И не так.
        - Зачем тогда ты здесь?
        Черт, ну разве он не видит, сколько внутри меня напряжения? Зачем заставляет нервничать и переживать еще больше? Зачем тогда пришел? И мучает своим присутствием?
        - Это мой дом, София. Я сплю в нем в той постели, где мне хочется. Сегодня вот решил поспать здесь.
        - Можно я тогда уйду? В другую постель? Их же у тебя здесь много?
        - Нет, София, - роза снова будоражит мое тело. Скользит по груди, заставляя россыпь мурашек вспыхивать и тлеть, прострелом ощущаясь на сосках. - У тебя здесь только одна комната. Тебе идти отсюда некуда.
        - И что мы будем? Просто спать?
        Совсем его не понимаю.
        - Да, Софи-ия. Я буду с тобой просто спать этой ночью. Хочу проконтролировать, чтобы бы хорошенько выспалась и набралась сил перед тем, как приступлю к тому, чтоб получить свой долг. Спи.
        Санников абсурден.
        Но выхода у меня все равно нет.
        Я практически подмята под его огромным телом. Впечатана в него.
        Вздыхаю, понимая, что все равно заснуть не получится.
        И тут же уплываю в блаженную негу.
        - София. Я не убивал твоего отца, - слышу его тихий голос уже совсем сквозь сон.
        И сердце бьется пронзительными ударами.
        Почему-то кажется, что это - самое важное из всего, что я сейчас могла бы услышать.
        И перестать себя ненавидеть за то, что нахожусь рядом с убийцей собственного отца, пусть и не по своей воле. Что именно у того, кто отнял родную жизнь выкупаю жизнь своей сестры.
        Проваливаюсь в сон, чувствуя облегчение впервые за все последнее, такое напряженное время. Будто на теплых ласковых волнах раскачиваюсь, а крепкие руки, что меня держат, все-таки не дадут мне утонуть…
        Глава 45
        Дергаюсь, едва проснувшись.
        Солнечный свет бьет по глазам.
        Вспоминаю все, что было вчера, и сама не верю собственным воспоминаниям.
        Санников и правда был здесь этой ночью? Просто обнимал, а мне вдруг стало так хорошо в его руках?
        Не-ет. Такого точно быть не может! Не могло!
        Я одна в постели и ничего не говорит о том, что здесь был кто-то еще. Ну, а то, что она смята и перевернута, ничего не означает. Я часто безумно просто верчусь, тем более в последнее время из-за нервного сна.
        Окна распахнуто.
        Дверь, как и вечером, забаррикадирована.
        Реально, Стас мог влезть в собственный дом через окно? Даже самой смешно.
        «Я не убивал твоего отца, София», - вспоминается с горечью.
        Вот, что на самом деле важно. Если бы это действительно было так!
        Но он и эти слова мне попросту, скорей всего, приснились!
        Вздыхаю, глядя на предстоящий фронт работ.
        Ночь закончилась, а, значит, все придется отодвигать обратно, чтобы выйти.
        С трудом заканчиваю, отправляясь в душ. На этот раз завтракать я буду, по крайней мере, в одежде.
        И замираю. Останавливаюсь, как вкопанная.
        У самого окна в высокой тонкой вазе - белая роза. Чуть примятые лепестки.
        Он правда был? Он мне не приснился?
        Вытаскиваю цветок и улыбаюсь, сама не замечая. Вожу по абсолютно гладкому стеблю пальцами. Срез очень ровный. И все шипы удалены. А говорил, что просто подобрал с земли сломанный цветок! Вот же!
        Так и продолжаю улыбаться, отправляясь в душ. И даже когда возвращаюсь, одеваясь у зеркала. Кажется, Санников вовсе не такой уж монстр, которым хочет казаться! И, главное, - те его слова про отца звучали на самом деле, а не только в моем воображении!

* * *
        Не дожидаюсь пока за мной придут. Сама отправляюсь в гостиную.
        Огромный стол уже накрыт.
        - Станислав Михайлович уехал на рассвете, - сообщает мне та самая Людмила, вдруг появившись будто из воздуха.
        - И… Ничего мне не передавал? Ну, когда будет или …
        - Ничего, - поджимает губы, тут же разворачиваясь ко мне спиной и выходя из гостиной. Почти сразу слышу, как хлопает входная дверь.
        Надо бы радоваться, - наконец-то передышка! Я осталась в этом огромном доме одна! И даже могу спокойно позавтракать без его пронзительного взгляда!
        Только почему я чувствую в груди какой-то странный укол разочарования?

* * *
        Весь день пытаюсь себя чем-то занять. Гуляю по саду, стараясь сдерживать любопытство и не заглядывать в комнаты. Не стоит.
        И прячусь у себя, когда слышу звук подъехавшей машины.
        Стас приехал не один. Это слышно по звуку голосов, по шагам в коридоре, к которым я прислушиваюсь, прильнув к двери.
        Голоса мужские и женские, но скоро они стихают.
        Кажется, его гости разошлись.
        А, значит, сейчас нам придется встретиться. Вернуться к тому, что так и не закончили. О, я ни на минуту не сомневаюсь, что Стас Санников - тот, кто все доведет до конца! Несмотря даже на эту странную ночь, в которую мне почти не верится…
        Если бы… если бы только он был другим…
        И между нами не стояла вся эта злость, вся эта месть и ненависть!
        Наверно, я все бы отдала, чтобы вот так, как прошлой ночью, спрятаться в его объятиях. В его крепких руках. Спрятаться от всего мира. От всего на свете.
        Жду, что он войдет или мне снова прикажут выйти.
        Даже готовлюсь, надеваю относительно скромный наряд.
        Хотя…
        Санников способен на что угодно. Может даже приказать мне, чтобы я вышла к ужину в колье-ошейнике и совершенно обнаженной.
        Градус нервов уже зашкаливает.
        Но за мной так никто и не приходит.
        Неужели - еще один вечер передышки? Может, его и нет в доме? Ушел вместе со своими гостями, оставив машину во дворе, а я просто не заметила?
        Кляну себя за эти нервы и за любопытство.
        Лучше бы, наверное, закрылась и так и просидела бы весь вечер в своей комнате.
        Но вместо этого тихонько проскальзываю за дверь. Крадусь на цыпочках по длинному коридору в полной темноте.
        Останавливаюсь возле его кабинета, дыша так тяжело, как будто пробежала несколько километров. Сердце вылетает, - вдруг сейчас распахнется дверь, и Санников решит, что я горю от нетерпения ему отдаться, выполнить контракт? Меньше всего хочу услышать сейчас его поддевки!
        Даже приходится закрыть рот и прижать руку к сердцу - так громко оно колотится.
        Припадаю ухом к самой двери.
        Нет. Я таки ошиблась. Санников здесь.
        И, судя по женскому голосу, который вторит ему, иногда разливисто смеясь, он не один.
        Бросаю взгляд на часы, - уже двенадцать ночи.
        Кто может быть в его доме, в его кабинете в такое время?
        Уж точно не деловые переговоры! Да и для дружеской беседы как-то совсем не то время и место!
        Черт!
        Я радоваться должна!
        У него женщина, а, значит, эту ночь я могу пережить вполне спокойно. На меня никто не посягнет. Вряд ли Санников ворвется после нее ко мне в постель и чего-то захочет!
        Но почему тогда сердце начинает колотиться еще сильнее? Просто как бешеное? И прямо внутри него я вдруг ощущаю болезненный укол?
        Медленно, очень медленно возвращаюсь обратно по коридору в свои комнату.
        Укладываюсь в постель, чувствуя, как всю меня просто разрывает на куски.
        Дурочка. Черт, ну какая же я сумасшедшая дурочка!
        Он мне - никто! Не пришел меня мучить и терзать! Так надо радоваться!
        А перед глазами вспыхивают картинки того, как он ласкает другую в своей постели. Как смотрит на нее этим прожигающим, до дрожи сводящим с ума серебряным взглядом. Расплавленными этими зрачками, полными сбивающей с ног страсти. Как проводит рукой по чужому телу, глухо зарычав…
        И хочется бежать. Бежать по этому коридору со всех ног.
        Распахнуть дверь и молотить кулаками по его огромной спине, по лицу.
        «Как же я тебя ненавижу, Стас Санников. - шепчу в тишину, прикусив простыню - Как же я тебя ненавижу!
        Глава 46
        Утром его снова уже не было на месте.
        Хмурая Людмила сообщила мне, что завтрак накрыт.
        Только это снова совсем не принесло никакого облегчения.
        Вяло ковыряя завтрак, я думала лишь о том, с кем Санников провел эту ночь.

* * *
        Напряглась, поздно вечером услышав, как въезжает во двор его машина.
        Украдкой выглянула. Приехал один.
        Челюсти сжатые, лицо, как всегда - будто маска, что вырезана из камня.
        Не глядя в сторону моего окна, просто пошел к двери.
        Черт!
        И пальцы - покалывает! Все просто горит огнем!
        Что же он за человек такой? Совершенно спокойный! А меня от одного взгляда на него начинает трясти мелкой дрожью.
        Что со мной происходит, черт возьми? Почему так волнуюсь и переживаю? Жду его возвращения, как ненормальная, хотя наоборот, должна бы ждать, что он и вовсе не приедет!
        Маша, - понимаю. Ее лицо прямо вспыхивает перед глазами.
        Конечно, все дело только в этом. Только в ней. В моей сестре.
        Теперь понятно, от чего я так нервничаю и переживаю.
        Естественно, если Санников утратил ко мне интерес и переключился на других женщин, то может нашу договоренность и отменить! И тогда моей сестре ничто уже не поможет!
        Резко дергаю волосами.
        Надо действовать. Надо спешить!
        Пусть! Пусть он скажет, что я сама пришла, чтобы распластаться у его ног и отдаться! Пусть думает и говорит, что хочет! Главное - выкупить жизнь своей сестры!
        Руки дрожат, когда одеваюсь.
        Выбираю самое провокационное, самое тонкое и прозрачное белье. Такое, что даже сама краснею, осматривая в нем себя в зеркале.
        Действовать надо решительно и быстро. Всеми способами, пока Санников не передумал!
        Надеваю прозрачный короткий халат.
        Чистый секс, настолько все воздушное и прозрачное. Он будто дымкой окутывает мое тело. Дымкой, под которой спрятана легкая паутинка белья, которое так и хочется сорвать в один момент.
        Что ж, Санников. Ты хотел полной покорности и разврата. И я дам тебе это в полной мере.
        Я не покорилась. Не сдалась. Нет.
        Наоборот, - это я сейчас иду выигрывать с ним битву за жизнь собственной сестры!
        Не Санников получает то, чего ему хочется! А я побеждаю в том, что мне необходимо!
        - Стас! - решительно дергаю дверь его кабинета, даже не постучавшись.
        И замираю.
        Вся моя уверенность куда-то испаряется, когда он пронзает меня своими серебряными, вмиг вспыхнувшими и потемневшими глазами, а из его руки выпадает сигарета.
        Так и замираю на месте. Не зная ни что дальше делать, ни что сказать.
        Только смотрю на него, такого же, кажется, обалдевшего, как и я.

* * *
        Пауза затягивается.
        А я все так же, замерев, дрожу под его пронизывающим взглядом, который будто прошибает меня молниями.
        Чувственная губа Стаса дергается, - и ощущение, будто я уже чувствую, как он впивается этими губами в мой рот.
        Чувствую себя абсолютно голой.
        И хочется снова сбежать.
        Броситься назад и лететь отсюда по коридору со всех ног!
        Но он смотрит на меня своими адскими, прожигающими насквозь глазами, - и я пошевелиться не могу. Даже вздохнуть и то невозможно!
        - Софи-ия, - как завороженная смотрю, как медленно, невыносимо медленно подходит Стас, прожигая меня глазами.
        От него буквально полыхает жар, что тут же отдается внутри меня.
        Где-то в самой сердцевине.
        Глухо ударяясь сердцем прямо по ребрам.
        Вспыхивая на сосках и тут же взрываясь внизу живота трепещущим пламенем.
        - Софи-ия, - Стас уже совсем близко.
        Нависает надо мной своей огромное мощной фигурой.
        Его дыхание ложится на мой кожу, заставляя веки трепетать.
        - Пришла, как и полагается, выполнить свой договор? - рука легко скользит по шее вниз.
        И я подрагиваю от простого прикосновения.
        Халат распахивается под его скользящей рукой. Поясок, и так не туго завязанный, просто разлетается.
        Стою перед ним, вот теперь действительно почти обнаженная. В одном ничего не прикрывающем белье.
        А он взгляда от глаз моих не отводит. Так и прожигает ими, своим дьявольским серебром. Прямо насквозь.
        - Или соскучилась по моим ласкам, м, Софи-ия? Пришла отдаться мне? Истомилась без моих рук в одинокой постели?
        - Нет, Санников, - поражаюсь, каким чудом мне удается выдавить из себя хоть слово. Но звучит довольно уверенно, а я будто слышу собственный голос со стороны.
        - Не истомилась. Пришла выполнить условия сделки. Это ведь просто условие. Так зачем тянуть?
        Полыхает. Огнем полыхает его взгляд. Неистовым огнем.
        - И ты совсем меня не хочешь? - лениво водит пальцем по моей груди, чуть задевая ногтем сосок. Едва. Еле-еле. А мне приходится прикусить щеку, чтобы не покачнуться ему навстречу и не застонать.
        Это просто сделка, - выдыхаю, чувствуя, как начинают подкашиваться ноги. - Просто сделка, Стас, - вскидываю голову, пронзая его уверенным взглядом.
        - Выходит, ты просто шлюха, Софи-ия, - цепляет кружево тонких трусиков сбоку, резко дергая вниз. - Просто шлюха, которая за деньги раздвигает ноги перед кем угодно. И ничего при этом не чувствует. Совсем.
        - Да, Стас. Выходит, так, - бросаю ему с вызовом.
        - Больше нет ненависти? - густая бровь летит вверх.
        А рука опускается вниз по животу.
        Ласкает. Медленно проводить ладонью, не прижимая, у самой кромки лобка, а перед глазами - уже вспышки.
        И хочется. Хочется вцепиться руками в мощные плечи. Но я должна не сдаваться! Нужно идти до конца!
        - Нет, Стас. Больше нет ненависти. За что? Ты просто даешь деньги на лечение сестры. Я даю тебе то, чего ты хочешь. Все честно. За что мне тебя ненавидеть.
        - Шлюха, - его губы выплевывают это слово прямо мне в лицо. - Выходит, ты просто обыкновенная шлюха, Софи-ия. Тебя даже не возмущает, что сейчас я тебя трахну прямо на этом столе.
        - Да. Потому что у меня просто нет другого выхода. Если хочешь считать, что я шлюха - считай.
        - Так и есть, - рывком вдруг подхватывает, усаживает на стол, резко распахивает ноги. - Так и есть. София, - проводит прямо между ног пальцами, по тонкому, почти ни прикрывающему кружеву рукой, - и я не выдерживаю. Стону. Прикусывая губы, чтобы не сорваться.
        - Тебе ведь все равно правда? - продолжает вести пальцами по моим складочкам.
        А я цепляюсь руками за стол, на который откинута.
        Бешеное, невообразимое пламя только зарождается внизу, расплывается внутри, - но я знаю, что оно накроет. Уже чувствую, что не смогу сопротивляться. Что оно просто способно меня взорвать.
        - Да. Стас, - шепчу, уже не справляясь с голосом. - Мне все равно.
        Он не дождется. Я ведь знаю, чего он хочет. Знаю.
        Хочет, чтобы я отдалась ему по-настоящему. Чтобы пылала. Чтобы горела в этой ненормальной, адской, ядовитой страсти, что пробуждает только он. Один-единственный мужчина в моей жизни.
        Этого он хочет от меня. Этого ждет.
        Но тогда это будет означать, что он победил. Что я сдалась и полностью капитулировала перед ним. А я не сдамся!
        - Распусти волосы, - холодный, ледяной приказ.
        Послушно стягиваю резинку. Позволяю волосам струиться по телу, чуть прикрывая грудь.
        - Такая послушная, - его палец прижимает клитор, слегка, и тут же начинает медленно, мучительно медленно проводить по кругу.
        - Это же сделка. - пожимаю плечами, чувствуя, как внутри все начинает вздрагивать от неуемно наливающегося желания.
        Это не так. Черт, это совсем не так, как было раньше с ним.
        Такое чувство, что внутри меня нарастает какой-то тайфун, цунами, нечто в сто раз большее, чем это было раньше.
        Медленно, но мощно зарождается, чтобы потом взорвать.
        Не отрывая глаз от моих, ловит длинную прядь моих волос.
        Проводит по соску, щекоча, играя сквозь тонкое кружево. Чуть придавливает клитор и снова, едва касаясь начинает обводить его по кругу, одновременно забавляясь моими волосами с соском.
        И все будто набухает внутри.
        Все становится чувствительным до невозможности.
        Каждое прикосновение - и меня будто снова и снова пронзает током. Насквозь. От клитора до соска и обратно. Вспышками на самой поверхности, где он проводит.
        - Совсем не хочешь, Софи-ия. Совсем не нравится…
        - Совсе-ем, - выдыхаю, чувствуя, что даже его голос бьет как по оголенным нервам.
        Начиная дрожать внутри мелкой, жадной, пронзительной дрожью. Впиваясь в свои ладони ногтями, чтобы как можно дольше не поддаваться.
        - Скажи правду, Софи-ия! - вдруг резко наматывает мои волосы на кулак, дергает голову назад, заставляя посмотреть ему прямо в глаза. - Скажи, что хочешь этого! Хочешь больше всего на свете… Вся горишь!
        - Нет! - выплевываю ему в лицо, пытаясь сжать ноги.
        Но Санников уже дергает мои бедра на себя, продолжая удерживать мою голову запрокинутой второй рукой.
        - Да, Софи-ия, - его палец пронзает меня внутри, резко вбиваясь в середину.
        И я все сжимаюсь вокруг него спазмом, обхватывая полностью.
        - Нет, Санников. Нет!
        Изо всех сил впилась руками в стол, чтобы не упасть, когда он одним рывком разорвал на мне тонкие трусики, потянув ласкающее кружево между ног, задевая все складочки и клитор.
        Второй рывок, - и он срывает лифчик. Сжимает кружево, водя им по моим соскам. А его палец внутри меня, - на максимум. Замер, добавляя к нему второй, водя внутри меня пальцами по кругу, задевая какие-то немыслимые точки у меня внутри.
        - Да-а, Софи-ия, да-а! Ты же хочешь этого! Все мокрая, ты вся течешь. Скажи мне это! Скажи!
        - Нет! - хриплю, извиваясь под его руками. Уже содрогаясь снизу судорожными спазмами. По-прежнему оставаясь с запрокинутой вверх, к его лицу головой, хотя он больше и не держит.
        Не могу отвести взгляд от его безумных сейчас, бешеных, пьяных глаз. И от них меня прошибает волной запредельного чего-то еще сильнее, чем от всех его прикосновений.
        - Да, София! Скажи! Хочу!
        Водит внутри по кругу пальцами, придавливает большим пальцем клитор, продолжая водить кружевом по соскам, уже прижимая, сдавливая их, царапая нежной тканью, - и от каждого движения новая волна тока по всему телу. Судорогой. Так, что сжимаются пальцы на ногах.
        - Мне все равно, - бормочу, задыхаясь, теряя весь контроль над собой.
        Еще несколько толчков, еще несколько движений, - и я будто пьяная. Бедра дрожат мелкой дрожью и ничего не соображаю.
        Тело само дергается навстречу его рукам. До крови прокусываю губу, чтобы не поддаться этому мареву, этому наваждению, что лишает меня сил. делает безвольной.
        - Все равно, - хриплю, ломая ногти о гладкую поверхность стола. - Все равно, Санников, - а глаза уже закатываются.
        И внизу живота - бешенный пожар, адское пламя.
        Каждое его движение становится все более ощутимо, я вся - будто оголенный нерв, чувствительна на невозможности.
        - Ненавижу, - шепчу, чувствуя, как не хватает в легких воздуха.
        И правда сейчас - ненавижу.
        Ненавижу за то, что он делает со мной.
        За то, как мучительно, болезненно натянуто все внутри, внизу живота. Насколько до боли, забывая обо всем на свете хочу, чтобы он вошел в меня, взял сейчас, - пусть даже резко и жестко.
        Вся уплываю, вся дрожу мелкой дрожью под его руками, под взглядом этим бешено-порочным, налитым страстью и безумием.
        - Скажи, Софи-ия, - наклоняется надо мной. Водит своим адски жарким дыханием по моей шее, почти прикасаясь губами.
        - Скажи, что ты хочешь меня! Скажи, София!
        А меня выламывает. Выкручивает. Грудь наливается, и я стонать готова от жажды почувствовать его в себе, глубже, на максимум.
        Руки его на всем теле ощутить, губы эти его сумасшедшие, обжигающе-дурманящие.
        Раскрываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная на берег. Только ей воздух необходим, без него она задыхается, а я - без Санникова, без его губ и рук на себе!
        - Скажи-и, - едва прикасается своими губами к моим, и все силы оставшиеся, всю волю прикладываю к тому, чтобы не впиться в него поцелуем. Тело сводит, пальцы сжимаются до боли.
        - Нет, - выдыхаю прямо в чувственные, сводящие с ума, лишающие последнего разума губы. - Не-ет!
        - Да, Софи-ия. Да, - опускается губами ниже, втягивает в себя мой изнеможенный ласками от кружева сосок, одновременно прижимая клитор на максимум, задевая его пульсирующую головку ногтем.
        И меня разрывает. До искр из глаз, до болезненных всполохов перед глазами и вспышек по всему телу.
        - Да, Санников! Да, черт бы тебя побрал, - ору, извиваясь под его телом, задыхаясь, вся исходя этой проклятой напряженной дрожью. - Да-а!
        Уже ничего не соображаю. Впиваюсь руками в его широкие плечи, окончательно зарываюсь в порочный, сводящий с ума запах этого мужчины. Сама дергаюсь бедрами навстречу, обхватывая его бедра ногами, притягивая к себе. - безотчетно, и сумасшедше страстно. Вся исхожу от нетерпения и ненавижу его за это.
        - Что, - да, Софи-ия? Что? Скажи!
        - Хочу! Хочу, черт бы тебя побрал, тебя, Санников! Хочу!
        Отпускает мою грудь, обхватывая подбородок.
        Заставляет держать глаза, смотреть прямо в его зрачки, - расширенные, темные.
        Плывет все перед глазами, но теперь ясно вижу, насколько он до предела напряжен и возбужден.
        Крылья носа раздуваются, плаза полыхают так, что готовы сжечь, по вискам плывут капли пота.
        - Скажи, София. Скажи это еще раз. - не голос, один напряженный хрип.
        - Хочу, - выдыхаю обессиленно.
        Я так устала бороться - с ним, с собой!
        Черт возьми, мое тело, мое сердце - с самого начала сходили с ума по этому мужчине! От одного его голоса, от одного взгляда, от каждого его прикосновения!
        Единственного, от которого я и правда сошла с ума. И всегда сходила.
        - Хочу тебя, Стас. Хочу-у!
        С рычанием, со стоном набрасывается на мои губы.
        Резко дергает молнию на брюках, задевая мой клитор ногтями, - и меня всю прошибает ледяным потом.
        Стону, уже не сдерживаясь, откидываясь на локтях на стол.
        Черт, я сдалась! Сдалась, - но я не могу больше! Не могу иначе!
        Дрожу от нетерпения, когда ощущаю, как в меня упирается огромный, твердый, как камень, член. Кажется, каждую венку его ощущая, когда Стас проводит по моим складочкам им вверх и вниз.
        Огромный. Напряженный. Нетерпеливо пульсирующий. Совершенно твердый.
        И я трусь о него, извиваюсь, выдыхая все новые и новые стоны, - уже бесконтрольно, уже совсем потеряв всю волю и все мысли, до боли чувствую лишь одну потребность, - чтобы он наконец в меня вошел!
        - Стас, - выдыхаю, зажмуриваясь и замирая, когда его огромная головка прижимается к самому входу.
        - Стас…
        Черт, ведь так могло быть! Могло быть с самого начала!
        Если бы все только было иначе!
        Если бы не эта вражда, эта ненависть, если бы Санников не оказался таким жестоким монстром, все решавшим за меня, жаждущего отомстить, растоптать, унизить!
        Если бы мы просто были обычной парой…
        Боже, я была бы самой счастливой из женщин в этот момент!
        Ведь он - единственный мужчина, с которым я бы этого хотела. Единственный, кто должен был стать моим первым! Все остальные никогда и ничего во мне не вызывали! Никакого отклика - ни в сердце, ни в теле!
        Но никаких «если» в нашей истории не существует.
        Хоть мне очень хочется представить, что у нас на самом деле все - по-другому. Обмануться - пусть на миг, на этот момент, когда все происходит в первый раз…
        - Стас. - выдыхаю еле слышно.
        - Смотри на меня, Софи-ия. Смотри, - хрипло, рвано, напряженно.
        Не дергает за подбородок, не заставляет.
        Но я повинуюсь.
        Распахиваю глаза, чтобы встретиться с его расплавленным, тягучим, сейчас почти черным серебром.
        И отвести больше не могу. Как на крючке на его взгляде. И сердце начинает колотиться, как ненормальное…
        Замирает, долго смотря мне в глаза. Осторожно, медленно проводит рукой по щекам, по лицу, задевая губы.
        И вдруг резко, одним толчком, входит на полную длину.
        И я тут же забиваюсь в безумных, бешеных конвульсиях, оглушенная волной болезненного и сладкого, такого острого удовольствия, которое жаркой волной проносится по всему телу, отбиваясь разрывающим, оглушительным пульсом в каждой клеточке. Заставляющему забывать обо всем на свете. До темноты перед глазами. Дергаюсь ему навстречу бедрами, как одержимая, - чтобы еще сильнее, еще мощнее ощутить это безумное наслаждение, взрывающее в каждой клетке, на кончиках сосков, внутри меня.
        Безумное ощущение заполненности, острого, дикого удовольствия и чувства, будто тебя разрывает на куски.
        Это безумие. Но мне хочется больше и больше.
        И тело трясет, оно дергается навстречу его мощным бедрам, сотрясающим меня всю насквозь. Я притягиваю его за плечи к себе еще сильнее.
        Комкаю его кожу ногтями, извиваясь, выкрикивая его имя. Слыша его рычание и хрип, не разбирая его рваных слов. И даже его расплавленное, темное, прожигающее серебро глаз меркнет перед моими глазами.
        Только вспышки и темнота. И Стас, к которому хочется прильнуть еще сильнее. Дикая потребность впечататься в него и не отрываться. Так, чтобы оторвать было нельзя.
        И я теряю все ощущения, кроме него внутри. Времени и пространства. Всего.
        Лишь обмякаю под его крепко удерживающими меня руками, чувствуя, как окончательно гаснет свет. Как, мощная струя рвано изливается внутри меня, наполняя новым жаром, ударяя по самом чувствительному.
        Снова и снова выкрикивая его имя.
        - Софи-ия, - прихожу в себя, будто издалека слыша его голос, мое имя.
        Не видя ничего перед собой, только чувствуя, как легко, почти невесомо, он проводит пальцем по моей губе.
        Марево постепенно проходит.
        Будто выныриваю из какой-то плотной дымки, что окутала мой разум и сознание.
        Тело - как обмякшая тряпка и все еще подрагивает. В его руках, что обхватили меня так крепко.
        По всем клеточкам до сих пор разлита сладкая, блаженная истома. Такая, от которой совсем не хочется очнуться. Наоборот, хочется погрузиться в нее с головой, позабыв обо всем на свете.
        Мы совершенно мокрые. Вжавшиеся друг в друга. Тяжело дышим. На висках, на лбу Стаса - капельки пота.
        - Софи-ия, - хрипло шепчет он, прикасаясь к моему лбу своим.
        И кажется, сейчас в его невозможных глазах я вижу… То, о чем не могла бы подумать никогда! И о чем на самом деле так мечтала с той самой нашей первой встречи!
        Там больше нет ни ярости, ни ненависти. Не ледяного подчиняющего себе приказа, от которого мурашки пробегают по всему телу холодным ознобом. Нет.
        Там… Что-то нечитаемое… Изумленная нежность какая-то сумасшедшая. Запредельная. Такая, что в ней хочется тонуть.
        Будто светятся его глаза. Серебро это. становясь таким удивительным, таким блаженным. Светятся такой безумной вспышкой чувств, что я снова задыхаюсь. Будто лавина запредельной нежности, любви на меня обрушивается. И дышать от нее больно. И так сладко задыхаться, и тонуть!
        Черт!
        Сбрасываю наваждение, всю волю призываю.
        Черт, черт, черт! Как же так вышло?!
        Я сдалась. Я поддалась ему. Я сама признала, что хочу его, этого невозможного, жестокого, непробиваемого мужчину!
        Краска заливает лицо, как вспомню, как под ним извивалась.
        Как бешено, голодно отвечала на его жаркие, порочные, запредельные поцелуи, как сама набрасывалась на его губы своими. Как выкрикивала его имя, взрываясь в блаженстве!
        Черт!
        Я проиграла. Я сдалась!
        Теперь Санников будет надо мной издеваться по полной! Ведь я сама признала его власть надо мной! Над моим телом, которое так ему подвластно, что я ничего не могу с этим поделать! Над моей волей, которая рассеялась, будто туман под его руками!
        Я проиграла. Он получил то, что хотел. Не бездушную сексуальную рабыню, которой все равно, а всю мою страсть, всю мою слабость!
        И вот теперь этот жестокий мужчина на самом деле поставит меня на колени! Не физически, морально!
        Растопчет и размажет. Теперь уже по-настоящему, пользуясь моей слабостью!
        О, Боже. Боже мой. Что я натворила?!
        Пытаюсь отстраниться, но Стас не дает. Еще крепче обхватывает руками. Еще сильнее притягивает к себе.
        - Как так вышло, что у тебя за все это время не было мужчины? - рвано, хрипло произносит, а в глазах почему-то какая-то отчаянная надежда. На что?
        Наверное, я еще не отошла от этого взрыва. И потому неправильно читаю в его глазах. Вижу то, чего нет и быть не может.
        - Так просто вышло. - выдыхаю, не в силах даже пожать плечами.
        Хотелось бы ответить что-то колкое, злое, сказать, что до сих пор меня никто не покупал и ни к чему не принуждал, - но даже этого не могу. Не могу, глядя именно сейчас в его глаза, в которых столько нежности.
        Не могу, потому что он - единственный мужчина, с которым мне этого бы хотелось. Всего хотелось, будь он другим, а наша история - не такой жестокой.
        - Софи-ия, - легко проводит губами по шее. к плечу, внизу, - а мне открыться еще сильнее хочется. Чувствовать его ласки, его поцелуи. Особенно - вот эти. С этой сумасшедшей нежностью.
        Глава 47
        Подхватывает меня на руки и относит в душ.
        - Не надо, Стас. Я сама.
        Пытаюсь сопротивляться, но и правда оказывается, что сама - не смогу. Как только он ставит меня на ноги в ванну, ноги тут же подкашиваются. Приходится снова обхватить его плечи, чтобы не упасть.
        - Тс-с, - удивительно нежно подхватывает меня, придерживая.
        Откручивает кран, мягко, осторожно оглаживает мои плечи мочалкой.
        - Принцесса, - шепчет, проводя по плечам.
        Едва касаясь, совсем невесомо.
        На нем до сих пор распахнутая рубашка. Когда успел сбросить брюки, я даже не помню.
        Но Стас будто не замечает на себе одежды.
        Обводит по шее, опускается ниже, мягко, мягко ведет по груди мочалкой, оставляя след воздушной пены.
        И смотрит.
        Боже, он смотрит так, как никогда не смотрел! Никто и никогда не смотрел на меня ТАК!!
        В этих глазах плещется любовь. Такой ее океан, что она обволакивает сильнее, чем струи воды, что на меня льются.
        Нет.
        Этого просто не может быть.
        Это же Санников!
        Он же ни любить, ни смотреть так не умеет! Не способен!
        Определенно, я просто сошла с ума.
        Этот взрыв, что произошел во мне, нарушил что-то в мозгах! И теперь я вижу то, чего не существует в природе!
        - Тихо, принцесса. Я не причиню боли. Наоборот…
        Мягко, до спазмов внутри, ведет мочалкой вниз, по животу, - и все во мне снова и снова сжимается.
        - Нет, - еле выдыхаю, когда он тянет за бедро, заставляя меня распахнуть ноги. - Нет, Стас. Не надо. Там… Я сама…
        - Тс-с, - не слушает, а мое тело снова, как и раньше, беспрекословно ему повинуется.
        Ныряет краем мочалки внутрь, - и я перестаю соображать.
        В один момент, стоит ему только там прикоснуться, как перед глазами снова вспыхивают искры.
        И внутри набухает, закручивается горячий, жадный узел, который пульсирует внутри меня.
        - Стас, - запрокидываю голову, застонав, цепляясь за его плечи.
        - Да, принцесса. Да.
        Шепчет хрипло, с надрывом, растирая мои складочки.
        И меня обжигает. Ошпаривает.
        Будто током простреливает снова и снова.
        Впиваюсь глазами в его напряженный взгляд.
        Потемневший, нечитаемый, а зрачки так расширены, и так полыхает в них что-то дикое, безумное, приправленное этой запредельной нежностью, что просто голова кругом. И ноги подкашиваются еще сильнее.
        Если это только возможно.
        Кусаю губы стараясь не поддаваться.
        Но, черт, кажется, Санников полностью подчинил меня себе! И я больше совершенно над собой не властна!
        Черт, этого же нельзя, невозможно было допускать!
        Но я, как самое предательское мороженное, просто таю под его взглядом, под его руками… Поддаюсь наваждению, которое сама же себе и придумала. Забываю о том, какой он на самом деле! И даже понимание, что очень скоро он станет ликовать от своей победы, ткнув меня в нее носом, не помогает!
        - Смотри на меня, смотри, Софи-ия, - его пальцы устраивают какую-то просто безумную пляску там, в самом естестве. Он снимает и придавливает мои складочки, задевает, прижимает уже разрывающийся, разбухший от невероятного, непосильного возбуждения, бугорок клитора, прижимает и отпускает, тут же сжимая с обеих сторон пальцами, продолжая кружить, придавливая, чуть задевая ногтями мои складочки.
        И по всему телу, по коже, внутри внизу живота проходят бешеные, безумные волны. Все мощнее, все сильнее и сильнее накрывая. Пронзая. Острым током отдаваясь в венах, взрывая кожу.
        Дрожу всем телом, даже не замечая, как закрылись, закатились мои глаза.
        И хриплый голос не вырывает из этой нереальности. Наоборот, он дурманит и пьянит еще сильнее.
        - Смотри на меня, София, - его губы касаются моих.
        Распахиваю глаза, чтобы утонуть в его почерневшем серебре.
        Сдерживаться больше нет сил, как бы я ни старалась.
        И я уже не пытаюсь спрятать дрожь, что волнами проноситься по всему моему телу, разгоняет, воспламеняет кровь.
        Обхватываю его руками, не сдерживая больше стонов.
        - Какая же ты чувствительная, моя принцесса, - его голос своей хрипотцой, в которой чувствуется, слышится безумный огонь, бешеное возбуждение бьет будто по оголенным нервам. Пьянит так, что поневоле снова закатываю глаза.
        - С ума от тебя схожу, Софи-ия. От чувственности твоей запредельной. От того, как ты дрожишь под моими руками. Как выкрикиваешь со стоном мое имя…
        Пьянит. Пьянит и будоражит еще сильнее своим голосом, своими словами. Рваными, срывающимися, глазами этими дурманными, напряженными сжатыми челюстями.
        Заставляет дрожать еще сильнее, вбиваясь пальцами вовнутрь. Резко, жестко, сразу тремя, - но я взрываюсь от этого толчка, от безумного наслаждения, острым током проносящегося вмиг по венам. Толкаюсь ему навстречу, судорожно сжимаясь внутри, вся превращаясь в один сплошной судорожный спазм, в вспышку, в взрыв, ору, выстанываю его имя, дергаясь вперед, сама насаживаясь на его пальцы, забывая обо всем на свете, отпустив все собственные заслоны, запреты и тормоза…
        - Ты моя теперь, София. Моя. Принцесса. Моя совсем. Навсегда.
        Слышу сквозь собственные стоны и крики. Его слова. Его чуть сдавленное рычание.
        - Моя сладкая. Моя принцесса. Я пьяный от тебя. Совсем пьяный. Больше не отпущу.
        Дергает пальцами, толкается, задевает какие-то сумасшедшие точки там, внутри, а на меня будто обрушивается лавина. Холодом и жаром, вспышками перед глазами. Звоном в ушах.
        Упала бы, если бы не подхватил, ноги совсем не держат больше.
        Ничего нет. Только эти пронзающие волны, током по всему телу. Только судороги, от низа живота до сосков, - прострелами, насквозь. Лихорадочной дрожью. И голос его сумасшедший. Порочный. Дурманный.
        - Кричи, принцесса-а. Кричи. Да!
        И новая волна срывает меня с катушек.
        Простреливает так, что я окончательно перестаю что-либо соображать.
        Мучительное наслаждение. На грани боли. Пронзающее каждую клеточку. Приносящее взрыв, разрывающий кожу.
        Обхватываю мертвой хваткой его шею, прижимаясь ближе. Забрасываю ноги ему на бедра.
        Черт, эта ненормальная, болезненная потребность вжаться в него. Всем телом чувствовать. Слиться полностью. Черт, черт, черт!
        И выкрикиваю его имя. Выкрикиваю до сорванного голоса, до хрипоты. Снова и снова взрываясь в безумном, запредельном наслаждении.
        Глава 48
        Не помню. Ничего не помню.
        Только, кажется, подхватил на руки, куда-то нес, прижимая в себе, к разгоряченному и мокрому телу. Что-то хрипло шептал, гладя волосы, прижимая крепко.
        Не помню.
        Может, показалось, приснилось?
        Последняя мощная, сшибающая с ног судорога, последняя вспышка, - и в моей голове, в моем сознании просто выключился свет.
        Очнулась в постели.
        Крепко прижатая к его телу.
        Едва приоткрыла глаза и тут же встретилась с пристальным, обжигающим взглядом.
        Он что, все это время вот так лежал рядом, прижимая меня к себе и просто смотрел?
        А во всем теле - до сих пор разлита сладкая, блаженная истома.
        И, - черт, до чего же хочется улыбнуться. Ему.
        Потянуться и обнять за шею.
        Прижаться всем телом, - доверчиво, расслабленно, блаженно.
        Поцеловать губы и шептать какие-то несусветные глупости.
        Счастливо шептать.
        Стас.
        Кто бы мог подумать, что этот мужчина способен подарить такой невероятный, запредельный ураган удовольствия!
        Хотя…
        Наверное, мое тело знало это на каком-то подсознательном уровне. Потому так и тянулось именно к нему. Потому и отшатывалось от всех других, никак на них не реагируя…
        Но…
        Нет. Черт побери, дело совсем не только в теле!
        Ведь именно о нем я и мечтала, с самой своей первой, еще тогда такой наивной влюбленности!
        Именно Стас пробудил во мне что-то, что превратило меня из беззаботной девчонки в девушку. А теперь и в женщину. Что-то очень глубокое, и, как бы не было неприятно это признавать, те дальние ростки, кажется, так и остались в моем сердце!
        За все это время, даже после всего, что он сделал и наговорил! Даже после того, как я разумом понимаю, что Стас Санников - ужасный человек, охваченный лишь жаждой мести, лишь ненавистью ко мне и ко всей нашей семье, несмотря ни на что эти проклятые ростки так и не выкорчевались из моего сердца!
        Тут же захлопываю глаза, чувствуя, как горячей волной всю кожу заливает краска.
        Боже!
        С ним, с врагом я дрожала, извивалась от удовольствия! Его имя выкрикивала, и сама насаживалась на его пальцы, тянулась к его телу, желая получить, почувствовать все больше!
        О, Боже!
        Ведь именно этого никак, ни под каким видом нельзя было допускать!
        Даже под пытками и самыми страшными угрозами!
        Черт! Черт! Черт!
        Вот теперь я по-настоящему повержена. Побеждена им. Полностью. Окончательно. Насквозь!
        И Санников, этот мерзавец, уж точно воспользуется своей победой!
        Я сама дала ему в руки оружие против меня!
        Ну как же так вышло?! Как же я так сдалась?!
        Хотя… Кажется, у меня не было ни единого шанса.
        Пусть даже и не против этого мужчины. А против себя самой. Потому что он так и остался там, внутри. Потому что ни один с ним никогда не мог сравниться!
        - Софи-ия, - его огромная, крепкая рука проводит по моему плечу удивительно нежно.
        - Не закрывай глаза, принцесса. И не красней. Тебе нечего стыдиться. Посмотри на меня.
        Осторожно приоткрываю глаза, все еще не веря собственным ушам.
        Санников просто нависает надо мной, почти касаясь моего лица своим.
        - Это было сказочно, золотая принцесса. Космически сказочно, - ласково, на удивление ласково и нежно шепчет его хриплый голос.
        А я вся напрягаюсь в ожидании, когда он жестко хлестнет меня, упиваясь своей победой. Конечно, просто специально сейчас дает расслабиться обманчивой лаской и нежностью. Чтобы вышло потом больнее.
        - Какая ты чувственная… Какая огненная… Моя принцесса, - шепчет Санников, ведя своими губами по моим. Вызывая новую будоражащую дрожь во всем теле.
        - Я бы на месяц закрылся с тобой в этой комнате, в этой постели. Снова и снова выбивал бы из тебя твое сладкое «хочу». Пока бы не оглох от того, как ты выкрикиваешь мое имя, когда кончаешь.
        - И так будет, Софи-ия, моя сладкая принцесса. Так будет. Но сейчас тебе надо отдохнуть. Еще пока не время.
        С удивлением замечаю, что в окно уже льется яркий дневной свет.
        Сколько же длилось наше с ним безумие? Кажется, я всего на миг закрыла глаза, - и вот, уже день за окнами. Хотя не удивлюсь, если мы занимались этим всю ночь, до самого рассвета. Ощущение времени я полностью утратила, но, кажется, все это длилось бесконечно!
        Пытаюсь что-то сказать, но Санников решительно прижимает пальцем мои губы.
        - Спи. Спи, принцесса. Отдыхай и набирайся сил. А вечером мы выйдем в свет. Поедем в оперу. Покажем всем этим дешевым напыщенным индюкам, что ты не свалилась в пропасть. Наслаждаемся их кислыми ублюдочными рожами. И тем, как им придется кривиться, улыбаясь. А они будут улыбаться тебе, София. Будут. И руки целовать. Никуда не денутся. Будут. Можешь вытирать о них ноги, сколько угодно, а они все равно будут кивать и улыбаться тебе.
        - Стас…
        Сама не понимаю, зачем, почему, как вырывается этот вопрос. Санников - последний, кому стоило бы его задавать. Последний, в ком я бы могла искать поддержку. Но так выходит, само собой. Прежде, чем я успеваю захлопнуть рот.
        - Почему они так со мной, с нами? Неужели отец был таким ужасным человеком? Неужели его все так сильно ненавидели?
        - Нет, принцесса. Нет. Просто зависть и необходимость пресмыкаться перед тем, кто сильнее и обладает большей властью всю жизнь сжирала этих мерзких мелких людишек изнутри. Вот теперь они и наслаждаются, пытаются унизить. Отыграться за свою собственную никчемность. Не обращай внимания. Они стоят только того, чтобы вытирать о них ноги, не больше. А теперь, - спи, моя принцесса. Тебе надо поспать. Набраться сил…
        Его поцелуй - такой легкий, такой воздушный, как мягкое касание бабочки.
        И я уплываю в блаженный сон, чувствуя, как на губах сама по себе расцветает тихая счастливая улыбка. Впервые, кажется, за миллион лет.
        Глава 49
        Стас
        Блядь, я совсем расплавился.
        Не могу сдерживаться рядом с принцессой.
        Не могу!
        Вся воля стальная, годами наработанная, с ней трещину дает! Не просто трещину, трещит и раскалывается так, что я себя не узнаю!
        Блядь, я ее ненавидеть должен.
        Унизить. Ноги вытереть об нее!
        И это далеко не самое жестокое, что могло бы быть!
        Я ведь не бросил ее на помойке, не дал упасть на самое дно, где она бы оказалась, как когда-то я. Нет. Принцесса оказалась бы на самом черном дне. Самом грязном и отвратном. И мне ничего для этого делать было не нужно. Просто единственное - не вмешиваться. Пальцем не пошевелить. Бросить все так, как есть и не нестись на этот гребаный аукцион.
        Но я поехал. Понесся, полетел, бля.
        Почему?
        Хотел спасти глупую девочку?
        Ни хера.
        Хотел сам, а не чтоб кто-нибудь другой. Однозначно. Других вариантов просто быть не могло и не может!
        Моя месть даже слишком мягкая, если, блядь, разобраться.
        Просто заставить ее служить мне, ублажать, сломать волю.
        Я не дал бы ей пойти по рукам, пропасть в нищете. Не позволил бы, чтоб об нее вытирали ноги.
        Не дал бы умереть ее сестре, как это случилось из-за ее отца с моей матерью.
        Но… Блядь! Все мысли про месть просто вылетают из головы, когда она рядом!
        Искрит.
        Только увижу ее, только запах ее почувствую, который витает в моем доме так, что весь он, кажется, этим крышесносным запахом золотой принцессы пропитался, - и дурею.
        Ничего не вижу, ничего не помню.
        Лицо ее ненавистного отца расплывается перед глазами, оставляя по себе только ее сладкие губы. Волосы ее непослушные, волной струяшиеся по идеальному телу.
        Глаза эти - смелые, с вызовом, со сладким, таким одуренно сладким медом, что плещется там, внутри.
        И ведет.
        Ведет так, что ни о чем думать не могу.
        Одного хочется, - схватить в охапку и на губы эти сумасшедшие, сладкие, такие, блядь, запредельно дерзкие, наброситься.
        И пить их жадно. Пить ее, на хрен, всю!
        Каждый ее стон, каждый всхлип, вкус этот медово- дурманный, сумасшедший.
        Подальше держался.
        Знал, что не выдержу.
        Сорвусь.
        Наброшусь.
        И сделаю своей. Возьму жадно. Жестко. Наплевав на все ее «нет» и «ненавижу».
        Только вот сам себя потом ненавидеть за это буду. От такого потом уже не отмылся бы до конца своих дней. И без того лицо ее с этими глазами, ненавистью переполненными, когда ласкаю, так и стоит перед глазами.
        А когда сама пришла, я просто остолбенел.
        Сумасшедшая.
        Халатик еще этот прозрачный нацепила.
        Белье, - что паутинка, кружево такое тонкое, что ни хрена не прикрывает.
        Блядь, остолбенел.
        Потому что внутри все зарычало и с катушек слетело.
        Потому что набросился бы и разодрал бы на ней всю эту видимость одежды. Одним рывком бы разодрал, одновременно вбившись резко по самые яйца, которые уже гудят от дикого желания, звериной какой-то потребности оказаться в ней. И брать. Брать снова и снова.
        Только одно остановило. Глаза эти с ненавистью так и полыхнули в памяти. Чуть мозг на хрен не сожгли. Заставили остановиться.
        Задохнулся, когда услышал от нее это «да», это первое, вожделенное «хочу». Так задохнулся, что чуть не ослеп на хрен.
        Прямо огнем, настоящей лавой по венам что-то совсем безумное, полыхающее разнеслось.
        В жизни никогда ничего подобного не чувствовал.
        Да даже не представлял, что такое бывает!
        Будто опалило меня, в один миг, от одного звучания.
        Током по всей коже пронеслось, - да так, что я, кажется, треск этот слышал. Как трещит все в каждой клетке, - в ее, в моей, - уже не разобрать. Как взрывается что-то у меня, глубоко под самой кожей.
        Опьянел. Одурел, когда наткнулся на тонкую преграду.
        Ошалел, - от изумления и счастья какого-то дикого.
        Я первый. Первый у моей золотой принцессы.
        Никого не подпускала. Никого не ласкала. Никому, блядь, не стонала в губы, в шею, свое безумное, бешеное «хочу», от которого так ненормально лихорадит и слетаешь на хрен со всех катушек.
        Никто не прикасался к нежным розовым складкам, одна мягкость которых срывает с петель. Никто не ласкал так глубоко, как я. Никто!
        Не извивалась ни под кем она в оргазмах! Ни одного чужого имени, блядь, в этот момент не выкрикивала!
        И мне бы мягче. Остановиться, наверное, - хрен знает, я понятия не имею, как оно должно быть с девственницами. Как оно у женщин в первый раз.
        Только блядь - в глазах темно, и треск этот в ушах бешенный.
        И не остановиться. Хоть бы и хотел.
        В исступлении каком-то бешеном, голодном, полузверином понимаю - не смогу. Сдохну, если остановлюсь.
        И она. Извивается и стонет, хрипло имя мое выкрикивает, сама, толкаясь навстречу, с силой, с хлесткими ударами бедрами, оглушительными уларами, - сама на член мой насаживается. Стонет. И срывает. С каждый разом, срывает меня все сильнее и сильнее. Каждым звуком своим, такой, блядь, страстью, переполненном, что мертвого и гея сорвет. Хоть кажется, что все грани я уже с ней перешел, что срывать сильнее меня уже некуда, совсем пьяный, окончательно безумный - по ней, по всей золотой принцессе, - а с каждым всхлипом ее, с каждым толчком еще больше сумасшедшим делаюсь.
        Такой голод по ней вдруг всего охватил, - не оторваться, не остановиться. Кажется, взорвусь весь, если замедлюсь, если хоть на миг в ней замру сейчас. Дикий голод. Всеобъемлющий. Бешенный.
        Такой, от которого на хрен все внутри раскурочивает и, кажется, слышу запах гари от того, как дымиться кожа, как прожигает внутренности.
        Девственница. Никто. До меня. Раньше.
        И никого не будет. Никогда, - понимаю на заднем плане озверевшего сознания.
        Блядь, я оказывается, ни хрена не забыл.
        С той самой нашей первой встречи. С первого прикосновения губами к этому ее меду одуряющему.
        Ни хрена не забыл, - тело все помнит. Все до сих пор помнит, - только еще сильнее, еще ярче.
        Особенно после той, второй нашей встречи.
        Только сейчас понимаю, как безумно, бесконечно, яростно я по ней изголодался. Все это время, оказывается, так дико голодал.
        И сейчас зверею от того, что наконец дорвался. Получил все, чего так хотел все это время, что изнутри всего трясло.
        И, блядь, злился. Злился на золотую, сумевшую с ума меня свести принцессу.
        Злился до невозможности, так, что шею иногда хотел свернуть.
        Только, блядь. не за отца ее. Не за свою семью, что от него пострадала.
        За то, что все то время, пока я голодал по ней - так безотчетно, и так, как понимаю теперь, безумно, - она с другим кем-то была. Любила, блядь. кого-то. Глаза свои медовые распахивала, когда он членом своим поганым в нее вонзался.
        Комкала чьи-то чужие поганые плечи ноготками своими, закатывая глаза от удовольствия. Как тогда со мной. Только со мной до конца дойти отказалась, а с другими… С женишком своим плюгавым и хрен знаем с кем еще…
        Сжирало меня это. Сжигало внутри так, что, блядь, на человека сам переставал быть похожим.
        Прямо яд этот на губах, во всех внутренностях своих чувствовал.
        И стереть ее губы хотелось. Глаза, запах ее. - все на хрен стереть.
        Потому что нельзя доводить мужчину до такого состояния. До белого каления от злости и от страсти бешенной. Нельзя. Безнаказанно - так точно.
        Зарычал, с ума сошел, когда понял, - не было никого.
        И не подневольно она моя, - не заставлял, не трогал насильно.
        Даже когда ради сестры отдаться была готова - не брал. И не взял бы.
        Как бы ни хотел, как бы не срывало до бессильной ярости, до рычания, что внутри все переворачивает, - а мне край надо было выбить из нее это «да», это «хочу»!
        Что не ненавистью ее глаза полыхали, а страстью. Таким же неуемным желанием, которое и меня простреливает насквозь!
        Чтоб не послушной, покорной куклой, исполняющей приказы тело ее со мной, под моими руками было, - а, чтобы сама вся пылала от страсти. Чтобы тянулась и извивалась, льнула ко мне, в потребности страсть эту бешеную утолить, так же, как и я, чтоб мной и близостью нашей хотела напиться. Чтобы чувствовала, - до ломки ощущала, что пересыхает без нее. Чтобы больно ей самой стало от этой полыхающей, сжирающей потребности.
        - Софи-ия, - все, что могу, повторять ее имя. Едва шевелю языком.
        Даже называл ее всегда так, как другие не называли. Чтобы даже имя ее только моим голосом для нее так звучало. Даже к этому, к имени ее в чужих губах - ревновал!
        А ведь нас взорвало. Обоих взорвало на хрен. Так, что ничего не осталось. Одновременно.
        Это просто вулкан.
        Это запредельное что-то, когда кажется, что разрывает вдруг на части. На осколки разносит охрененным взрывом, от которого только всполохи перед глазами.
        И мучительно больно и так же мучительно блаженно.
        Это край. Это за гранью. Такого эффекта ни один наркотик никогда не даст.
        И во взрыве этом, блядь, кажется, что ты умер.
        А когда приходишь в себя, то, блядь, тоже еще совсем ни хрена не жив.
        Тело деревянное, полумертвое и не пошевелиться.
        И в венах уже будто совсем другой состав. Этой смертью, этим блаженством на хрен, запредельным, отравленный. И уже кажется, по-настоящему сдохнешь, если не получишь следующей дозы.
        А ведь с ней то же самое - понимаю, едва касаясь ее губ своими.
        Вдыхая ее будоражащий аромат - теперь, после того, как она пережила эту страсть и выдохлась в изнеможении, - уже совершенно другой. Дурманящий, сумасшедше заводящий, заставляющий сжать челюсти до хруста, чтобы не наброситься на нее сейчас, не разложить, забывая обо всем на свете на этом столе, не вколачиваться снова и снова, тараня ее уже дернувшимся и окаменевшим членом.
        Она так же взорвалась сейчас. Вместе со мной. Даже нет. Не каждый из нас взорвался, а оба. Вместе. Как будто нас обоих одновременно разметало этим взрывом и теперь мы снова собраны, но уже какими-то совершенно другими. Измененными. Объединенными чем-то незримым, но очень особенным. Тем, что теперь навсегда объединит нас.
        Подхватываю на руки и несу в душ.
        Хоть и не хочется.
        Так бы и дышал этим ее новым запахом. Страсти, пота изнеможения. Ее естества, что пропитало насквозь и меня… Всего самого чувственного, самого сексуального, что только может быть на свете.
        Не удерживаюсь. Не могу, не способен просто так помыть принцессу.
        Эта дикая потребность прикасаться, слышать ее стоны, видеть, как затуманиваются ее глаза, как расширяются зрачки и внутри плещется изумление и страсть эта бешеная брызжет, - она выше моих сил.
        У принцессы ноги подгибаются, а я остановиться не могу.
        Сожрал бы ее всю. С потрохами.
        Каждый ее крик, каждый выдох ловлю и жадно пожираю.
        Уношу из ванной и просто прижимаюсь к ее обессиленному телу. Просто смотрю, как она спит. Как подрагивают во сне ее ресницы.
        Почти не прикасаюсь.
        Но все это время сердце так бешено колотится в груди, как не колотилось, пока я ее брал. И по венам разливается какое-то запредельное, странное блаженство.
        Просто от того, что она рядом лежит. И чуть улыбается во сне.
        Странное, тихое, какое-то спокойное.
        Даже не определю, что это. Вдруг нахлынуло. Такое… Щемящее. Такое до боли знакомое.
        И хочется теперь по-настоящему в охапку обхватить. Прижать к себе так сильно, чтобы обоим дышать тяжело, больно стало. От всего мира спрятать. От всех бед.
        И надавать по рожам всем, кто сейчас надменно, свысока смотрит на эту, самую настоящую принцессу. Которая сумела столько всего выдержать, столько пройти - и не сломаться. Не нагнуться. Даже после меня, после того, как оказалась, по сути, в отчаянном положении, была вынуждена себя продать. Все равно пылала, горела ненавистью вместо того, чтобы стать потерянной безжизненной, на все согласной и всему покорной куклой. И слова свои ядовитые, злобой переполненные мне в лицо швырять, выплевывать не побоялась!
        Хоть, по сути, другого выбора, кроме покорности, я ей не оставил!
        Спит, а я как идиот, моргнуть боюсь.
        Будто вот сейчас, только глаза прикрою, на секунду, - и все выветрится, улетучится.
        Окажется вдруг, что и не было ни хрена, а все только моя разбушевавшаяся фантазия, в которой неизменно мы с Софией оказывается в одной постели.
        Так и лежу, как идиот. Дыхание ее ловлю, впитываю, и улыбаюсь.
        Надо уходить.
        Уходить от нее подальше.
        Пока, блядь, сам себя не потерял.
        Очнуться и вспомнить, зачем она здесь. Для чего. Чья она дочь и ради чего оказалась в этом доме.
        Глава 50
        Софья
        Стаса нет, когда я просыпаюсь, безотчетно вытянув руки, чтобы прикоснуться к нему. Безотчетно. Подсознательно. С чертовой счастливой улыбкой, которая до сих пор так и не сходит с моих губ.
        Поднимаюсь на локте, с удивлением рассматривая пустую постель, пустую комнату.
        Неужели мне приснилось или просто показалось? Что он просто лежал рядом, просто обнимал, глядя на меня с какой-то дикой, изумительной нежностью, которая, как мягкое одеяло окутала меня? Где-то там, глубоко внутри? Будто вдруг согрела мое сердце?
        И больше даже не сверкал глазами и не говорил всех своих гадких слов…
        Черт!
        Наверное, все это было просто сном… Из каких-то недр подсознания. Той самой девочки, для которой Санников так и остался благородным ослепительным рыцарем, который ее спас и который, как ей кажется, спасет снова. Не даст утонуть. Никогда.
        Появится в самый критичный момент, когда уже будет казаться, что все пропало, - и вытащит. И подхватит на руки. И прижмет к себе, заставляя голову кружиться…
        Да!
        Сейчас только понимаю, - во многом так и было.
        И, пусть я знала, какой он страшный человек, знала, что одержим ненавистью и желанием меня сломать, уничтожить, а ведь где-то в глубине души, вот очень глубоко даже сейчас, во всей этой ужасной ситуации, воспринимала его как того, кто протянул руку помощи. Кто спас, даже когда надежды на спасение не было.
        Снова вытащил. Не дал утонуть.
        Но нельзя жить иллюзиями. Обманываться детскими мечтами. Видеть то, чего на самом деле нет.
        Это ни к чему не приведет.
        Только растопчет мое сердце.
        По которому Санников, наверняка, с удовольствием потопчется каблуками своих начищенных до блеска туфель!
        Надо усмирить глупое сердце, которое так часто бьется. Надо ему напомнить о том, что не так все просто в этой жизни. Заставить захлопнуться, выбросив перед этим Санникова изнутри!
        Черт!
        Я ведь не спросила у него про Машу! Обо всем на свете забыла, все вылетело из головы! А ведь свою часть сделки я выполнила. Пусть он не удовлетворится одним разом, пусть мне придется еще не раз все это вытерпеть и повторить, но ведь уже я вправе требовать, чтобы он исполнил свое обещание!
        Скажу. Обязательно скажу, как только он появится. Я должна быть спокойна за Марию. Должна знать, что Санников делает все, что в его силах, - иначе для чего все это?
        И все же улыбка снова непроизвольно расцветает на губах, когда провожу ладонью по смятой простыне с другой стороны постели.
        Он здесь был. На самом деле. Мне не приснилось и не показалось. Простыня до сих пор хранит тепло его тела.
        И запах. Одуряющий запах, - горьковатый, терпкий, дурманящий так, что кожа в один миг покрывается мурашками.
        Ловлю себя на том, что совсем не хочу подниматься с постели.
        Наоборот, - хочется задержаться.
        Уткнуться в эти простыни, просто зарыться в них лицом. Вдыхать его запах.
        Тело до сих пор все горит от его прикосновений.
        Нельзя! Нельзя этому поддаваться! Нельзя отдать себя Санникову вот так, с потрохами! Пусть мое тело он получил, пусть оно млеет и расплавляется под ним, - тут уж я ничего не могу поделать, над этим я не властна! Но душу свою, свое сердце ему отдавать нельзя! Ни в коем случае! Иначе он просто меня уничтожит, этот жестокий, одержимый жаждой мести зверь!
        А все равно почему-то тихо напеваю, забираясь под расслабляющие струи воды. Мурлычу любимую мелодию, - тихо, себе под нос.
        И даже после душа. Когда придирчиво, старательно выбираю платье. Укладываю волосы. Долго верчусь перед зеркалом, выбирая белье. Тщательно накладывая макияж.
        Каждый раз, когда замечаю это за собой, обрываю себя. И незаметно снова начинаю напевать.
        И не узнаю, снова не узнаю себя в зеркале.
        Щеки раскраснелись. Глаза просто светятся, - так, что, наверное, затмили бы сейчас те самые невероятные бриллианты! И лицо такое… Будто светится изнутри! Я даже не представляла, что могу быть… Вот такой!
        Выбираю облегающее платье в пол. С распоркой почти до самого бедра. Закручиваю волосы в локоны, высоко подняв и оставив кольца струиться по оголенным плечам, с одной стороны.
        Открытое декольте требует, чтобы его украсили.
        Немного подумав, выбираю все же черную каплю жемчуга. Хоть и слишком долго задерживаю в руке бриллианты. То самое колье.
        Они безумно красивы. Переливаются на свету так, что просто завораживают. Заставляют неотрывно любоваться этой игрой свечения снова и снова.
        Но - нет. Я не надену этот символ своей полной принадлежности Санникову. Надеть колье сейчас означало бы полную капитуляцию перед ним.
        - Ты потрясающа!
        Резко разворачиваюсь, когда слышу хриплый голос Стаса за спиной.
        Сколько он здесь вот так стоит, у двери, облокотившись на дверной косяк?
        Не знаю. Не слышала, как он вошел.
        Но, судя по всему, уже давно.
        Челюсти сжаты, лицо напряжено и будто высечено из камня.
        И только глаза горят таким бешеным, безумным огнем, что внутри, внизу живота тут же простреливает током. Насквозь. Разливаясь жаром по всему телу, разгоняя этот огонь по венам.
        Кончики пальцев тут же начинает колоть. По обнаженной спине взрываются пузырики мурашек.
        А перед глазами проносится все, чем мы занимались. В ушах гулом- его рычание и мои стоны. И громкие, оглушительные шлепки бедер о бедра.
        Вся заливаюсь горячей краской. До самых ушей.
        И, черт, возьми, это не от стыда!
        Губы дрожат, снова будто ощущая на себе его прикосновения. Его жадные поцелуи и тихие касания, когда он просто проводит по моим губам своими.
        И внизу живота все сжимается снова. Судорожно. Пульсируя дикой, бешеной потребностью ощутить это снова и снова.
        - Я застегну, - Стас будто заставляет оторваться себя от этого косяка.
        Подходит медленно, как будто каждый шаг делает через силу, и это дается ему с огромным трудом.
        Током бьет, когда мы соприкасаемся подушечками пальцев, когда Стас берет в свои замок украшения. Едва задевает пальцами шею, а по всей коже тут же проносится мощный разряд тока. До самых кончиков пальцев на ногах. Вся кожа покрывается мурашками.
        И взгляда не могу отвести в отражении от его глаз. Потемневших, сверкающих сейчас вспышками серебра. Как будто пригвоздил меня ими. Держит. В самое нутро, в самое сердце проникает. И оно колотится, как сумасшедшее. Готовое вылететь сейчас из груди и послушно улечься в его руки.
        - Если мы прямо сейчас не выйдем, наброшусь на тебя и сорву на хрен это платье, - хрипло. Чуть наклоняется у моей шеи.
        И его дыхание, что обжигает кожу, его хриплый голос, - будто бьют по оголенным нервам. Меня бросает в дрожь. Так, что еле сдерживаю рвущийся с губ стон.
        Покачнулась бы, кажется, и упала сейчас. - колени становятся мягкими, ноги вдруг перестают держать.
        Но его глаза, взгляд этот бешеный будто удерживают.
        Только киваю, когда он резко отстраняется, распахивая передо мной двери, пропуская вперед.
        Подает локоть на выходе из дома и я, не задумываясь, опускаю на него свою руку.
        - Ты настоящая королева, Софи-ия, - хрипло чеканит Стас. - Хочешь, я выкуплю для тебя ваш дом? Станешь в нем хозяйкой. Истинной. Будешь блистать и устраивать самые шикарные приемы. Утрем нос всем этим кретинам. А они будут есть из твоих рук и пресмыкаться перед тобой, соревнуясь, у кого это получится лучше.
        - Нет, Стас, - качаю головой с тихой улыбкой.
        В чем-то он прав. На миг даже стало весело. Когда представила себе эту картину. Их вытянутые лица и подобострастные улыбки.
        Ни на секунду не сомневаюсь, - Стас легко способен это устроить. Они, так презрительно на меня смотревшие, станут каблуки моей обуви целовать. Станут. Я уже увидела им цену.
        - Почему? - его густая бровь удивленно взлетает вверх.
        - Это прошлая жизнь, Стас. Пусть и остается в прошлом. Обратной дороги для меня уже нет. И никогда не будет.
        - Все, чем я жила, во что верила, все те, кого считала близкими, друзьями, за которых бы на многое пошла. - все оказалось фальшивкой, Стас. Дешевой фальшивкой, облаченной в обманчивую позолоту. Фальшивкой, которая рухнула в один момент, показав свое истинное, отвратительное лицо. При первых же проблемах. И, знаешь, я не хочу возвращаться. Лучше я буду работать, но обрету то, что станет настоящим. Настоящих людей. Ведь это самое ценное. Пусть я не буду жить в роскоши, на Олимпе. Пусть беднее и мне придется много трудиться. Но дорогая фальшивка мне не нужна. Она ничего не стоит.
        Зачем я это ему говорю? Зачем выкладываю то, что на сердце, распахиваю душу?
        Ведь он - тот, кто меня купил. Тот, от кого нужно закрыться в первую очередь! Но слова как-то сами вылетаю из меня под его пронзительным взглядом.
        - Ты настоящая королева, София, - в серебряных глазах ослепительным сиянием сверкает восхищение. Самое настоящее. Как вспышка молнии.
        Стас подхватывает мою руку, целует пальцы.
        - Настоящая.
        А я замираю вдруг.
        Слыша, как на весь огромный сад эхом проносится оглушительный стук моего сердца.
        Почему-то это так важно для меня. Так бесконечно важно.
        Вот это его «королева» именно сейчас.
        Не потому, что красавица и в роскошном платье. Не потому, что вспышки страсти сносят нас обоих, как безумный водоворот, сопротивляться которому нет сил.
        А вот именно это уважение в его глазах. Сейчас.
        И сердце снова и снова то замирает, то бешено несется, отбиваясь гулом в висках.
        Будто самое ценное сокровище мне только что прямо в ладони вложили.
        Самое дорогое из всех, что есть на свете.
        - Пойдем, - Стас увлекает меня вперед, к машине, и я послушно следую за ним.
        А вот именно это уважение в его глазах. Сейчас.
        И сердце снова и снова то замирает, то бешено несется, отбиваясь гулом в висках.
        Будто самое ценное сокровище мне только что прямо в ладони вложили.
        Самое дорогое из всех, что есть на свете.
        - Пойдем, - Стас увлекает меня вперед, к машине, и я послушно следую за ним.

* * *
        - Стас… - комкаю руками ремешок сумочки.
        Мне не хочется сейчас портить момент.
        Разбивать это наше хрупкое, безумно шаткое перемирие.
        И я знаю, что он психанет сейчас. Что все изменится.
        Но… Я должна спросить!
        - Да. королева? - сжимает мою ладонь в своей, поднося к щеке.
        Теперь в его взгляде не горит прежнее безумное вожделение. Нет В нем сталь и что-то тихое, нежное. Другое. Но заставляющее меня млеть не меньше.
        - Маша… Ты обещал…
        Взгляд Стаса, только что мягкий, в один миг превращается в сталь.
        Даже воздух вокруг нас в машине становится холодным. Обжигающе ледяным. Так, что ознобом покрывает все тело, как будто замораживая его в иней.
        - Я всегда держу свои обещания, София, - чеканит ледяными пулями в каждом слове. - С твоей сестрой все будет хорошо.
        Крепко, как в тисках, до боли сжимает мои руку прежде, чем отпустить. Она просто падает, когда Стас резко разжимает свои пальцы.
        Отворачивается к окну, больше не глядя на меня, не прикасаясь, не продолжая разговор.
        Немного повременив, я отворачиваюсь тоже.
        До слез из глаз, которые я стараюсь затолкнуть обратно, не дать им проступить, прикусывая изнутри губу.
        Он ведь должен понимать, как это для меня важно! Я не могла не спросить! Стас же человек, должен понимать, как я переживаю, беспокоюсь за родную сестру!
        Я все сделала правильно.
        И теперь могу выдохнуть с облегчением.
        Каким бы ледяным он сейчас ни был, а я почему-то не сомневаюсь - он сделает все, чтобы спасти Машу! По крайней мере, обеспечит все существующие возможности!
        Я должна расслабиться. Должна выдохнуть с облегчением. Сделка, на которую я пошла, переступив через себя, сдвинулась с мертвой точки и теперь Маше помогут.
        Но почему так больно сжимает грудь?
        От его этого ставшего вмиг чужим, холодным, взгляда? От того, что захлопнулся, отгородился, снова став таким далеким, мрачным, будто высеченным из бесчувственной скалы?
        Не глядя на меня. Стас подает мне руку, когда машина останавливается у входа в оперу.
        Подаю в ответ свою, чувствуя лед его кожи.
        Как в дымке, проносятся лица тех. кого я считала друзьями.
        Многие искажаются также, как и тогда, на приеме в нашем бывшем доме.
        Но тут же на смену удивлению приходят белоснежные фальшивые улыбки.
        На Стаса смотрят так, как даже на отца не смотрели. Со страхом и готовностью услужить. Кажется, если он прикажет, сам мэр сейчас бросится чистить ему туфли.
        Не останавливаясь, чтобы поздороваться и поговорить, хотя к нему тут же бросаются со всех сторон, Стас просто кивает, решительным твердым шагом двигаясь вперед, увлекая меня за собой.
        И все же всю эту дорогу, кажущуюся мне бесконечной, он все крепче и крепче сжимает мою руку.
        Может, просто случайность. Может, до сих пор злится на меня за тот вопрос.
        Но почему-то. вопреки всему, я воспринимаю это как поддержку.
        И снова накатывает то самое детское ощущение. Забытое и истертое переживаниями и временем. Мне снова кажется, что он нырнул за мной, в тот самый момент. Когда я почти утонула. И вытащил. И вытаскивает прямо сейчас. Из безумного, хлесткого водоворота, с которым я не способна справится, который неизменно утянул бы меня за собой…
        Мы размещаемся в самой верхней ложе.
        Все время, пока длится опера, я сижу с максимально распрямленной спиной. Как натянутая струна. Множество взглядов приковано именно ко мне. Даже слышу, как перешептываются те, кого считала почти родными.
        Но почему так больно сжимает грудь?
        От его этого ставшего вмиг чужим, холодным, взгляда? От того, что захлопнулся, отгородился, снова став таким далеким, мрачным, будто высеченным из бесчувственной скалы?
        Не глядя на меня. Стас подает мне руку, когда машина останавливается у входа в оперу.
        Подаю в ответ свою, чувствуя лед его кожи.
        Как в дымке, проносятся лица тех. кого я считала друзьями.
        Многие искажаются также, как и тогда, на приеме в нашем бывшем доме.
        Но тут же на смену удивлению приходят белоснежные фальшивые улыбки.
        На Стаса смотрят так, как даже на отца не смотрели. Со страхом и готовностью услужить. Кажется, если он прикажет, сам мэр сейчас бросится чистить ему туфли.
        Не останавливаясь, чтобы поздороваться и поговорить, хотя к нему тут же бросаются со всех сторон, Стас просто кивает, решительным твердым шагом двигаясь вперед, увлекая меня за собой.
        И все же всю эту дорогу, кажущуюся мне бесконечной, он все крепче и крепче сжимает мою руку.
        Может, просто случайность. Может, до сих пор злится на меня за тот вопрос.
        Но почему-то. вопреки всему, я воспринимаю это как поддержку.
        И снова накатывает то самое детское ощущение. Забытое и истертое переживаниями и временем. Мне снова кажется, что он нырнул за мной, в тот самый момент. Когда я почти утонула. И вытащил. И вытаскивает прямо сейчас. Из безумного, хлесткого водоворота, с которым я не способна справится, который неизменно утянул бы меня за собой…
        Мы размещаемся в самой верхней ложе.
        Все время, пока длится опера, я сижу с максимально распрямленной спиной. Как натянутая струна. Множество взглядов приковано именно ко мне. Даже слышу, как перешептываются те, кого считала почти родными.
        Разных взглядов. Но. в основном, полных ненависти.
        Они уже успели порадоваться тому, что, как называет меня Санников, золотая принцесса, слетела с Олимпа и стала нищенкой. И вот теперь я сижу над ними в самой дорогой ложе. А они вынуждены улыбаться мне.
        Я чувствую, осязаю эту зависть, эту ненависть. Она пронзает на физическом уровне, будто ядовитыми иголками.
        Но Санников прав.
        Я должна была вернуться. Посмотреть всем этим людям прямо в глаза.
        Увидеть, чего они стоят на самом деле.
        И научиться выпрямлять спину под этими взглядами. Научиться держать эти ядовитые удары их слов и их глаз.
        Стать сильной. По-настоящему сильной. Именно это я чувствую сейчас, - смело, открыто отвечая на их взгляды. Без тени обиды. Без слабости и слез, что прежде душили меня, когда я бесконечно обзванивала всех этих людей в надежде на их помощь и не получая ответов на звонки.
        Понять, чего все они стоят на самом деле.
        И вытравить из себя эту боль предательства, что так меня разъедала.
        Должна была. Потому что иначе эта боль меня бы попросту сломала. Она и без того довольно сильно прижимала меня к земле.
        И не важно, какими были мотивы Стаса. Не важно. Сейчас я понимаю, что он сделал вот этими выходами в свет для меня что-то невероятно важное. Бесценное.
        Я не просто поняла цену этим людям.
        Я буквально физически, вот прямо сейчас ощущаю, как наливается сталью мой внутренний стержень, как я сама переполняюсь холодной, без эмоций, мощной внутренней силой под прицелом ненавидящих меня взглядов. Как будто с каждой минутой, встречаясь все с новым и новым взглядом, вырастаю, становлюсь сильней. Меняюсь прямо на глазах, - а, может, и не меняюсь, может, это пробуждается моя какая-то внутренняя сила, которой я прежде в себе не ощущала.
        И, как бы там ни было, а я благодарна за это Стасу.
        Это как будто не просто вытащить меня из озера. А научить плавать, чтоб больше не тонуть. Вот что он мне сейчас дал.
        К тому же, я чувствую, как он сжимает мои руку. Ощущаю эту молчаливую, но безумно мощную поддержку. И это наполняет меня еще большей силой.
        А еще… Еще я ощущаю его взгляд.
        Стас совсем не смотрит на то, что происходит на сцене.
        Вернее, смотрит, но краем глаза все время следит за мной.
        Я чувствую его взгляд. Он будто касается моего лица, оставляет следы на коже.
        Только боюсь повернуться и встретиться с ним.
        Боюсь увидеть лед в его глазах после того, как видела совсем другое..
        Но даже от того, что его внимание полностью посвящено мне, в сердце разливается волшебное тепло.
        Мне хорошо. Так хорошо, что, кажется, я по-настоящему счастлива! И наплевать на всех этих фальшивок, на их взгляды, да на весь мир!
        И я тихонько пожимаю его руку в ответ. Боясь выдохнуть. Боясь рассеять это удивительное чувство.
        И, сколько бы я не напоминала себе о том, что Санников - последний, к кому стоило бы тянуться, а сердце расплывается от этой близости.
        Пусть будет так.
        Я просто позволю себе снова обмануться, как тогда, сливаясь с ним в безудержной страсти.
        Завтра, возможно, я пожалею об этом. Быть может, он размажет меня своим презрением, станет унижать и требовать подчиняться, ублажать его. Наверное, мне будет больно от того, что поддалась, позволила сердцу открыться и впустить Стаса. Наверняка будет больно. Очень больно.
        Но сейчас… Сейчас я хочу сполна насладиться тем странным счастьем, которое проносится по венам. Пусть даже от иллюзии, что мы вместе. Пусть это даже будет очень короткий миг. Который обойдется мне слишком дорого. Пусть.

* * *
        Все закончилось, а я понимаю, что не видела и не слышала ничего из того, что происходило на сцене.
        Очнулась только когда Стас провел по моей ладони пальцем, чуть задевая кожу ногтям.
        Вспыхнула, чувствуя, как пьянит, как будоражит даже это легкое прикосновение.
        Как тут же кружит голову и бросает в жар.
        - Уже конец, принцесса, - его голос прямо в ухо. как всегда, бьет током. Лупит по оголенным проводам нервов. И я вздрагиваю.
        Заставляю себя развернуться, повернуть голову.
        И замираю, утопая в бесконечно играющих оттенками серебра глазах. В них искры. В них море. Страсть и нежность. Лед и пламя. Не знаю, не понимаю, чего в них сейчас больше. Прочитать не могу. Но сердце снова пускается в галоп.
        Хочется потянуться.
        Провести пальцами по чувственным губам. Которые умеют быть такими жаркими, такими страстными, а иногда просто становятся тонкой напряженной ледяной ниткой. Которые могут дарить блаженство и больно хлестать жестокими словами.
        Безотчетно хочу. До умопомрачения. Даже если он рассмеется мне в лицо.
        И я тянусь.
        Медленно, как во сне, провожу по ним.
        Ощущая каждую складочку, чувствуя, как Стас вдруг дергается от моего прикосновения.
        Распахивает изумленно глаза, а после прикрывает их.
        Так, как будто наслаждается этим мимолетным мгновением.
        - Пойдем, - резко распахивает глаза, подхватывая мою руку.
        Снова целует пальцы, а глаза уже горят знакомым мне неудержимым пламенем.
        Порочным. Пьянящим. Обжигающим. Сжигающим дотла.
        И я уже знаю, что поддамся. Что сгорю.
        Знаю, что будет, когда мы вернемся в дом.
        Может, он набросится на меня также, как и в прошлый раз, прямо у двери.
        Сорвет безумно дорогое и красивое платье, превратив его в рваную тряпку. Разметает белье в клочья…
        Я все это читаю сейчас в его пылающих глазах.
        И, - черт, - я хочу этого до дрожи во всем теле!
        Я уже отравлена Санниковым. Отравлена насквозь. Уже сгорела.
        Но больше меня это не пугает.
        - Пойдем. - пытаюсь даже улыбнуться, но слишком напряжена от того, что будет дальше. Настолько напряжена, что улыбки не выходит. Только тихий выдох в ответ.
        Решительно поднимается, увлекая меня за собой.
        Идет вперед, будто рассекая толпу людей, которая топчется к выходу. Тех. кто пытается подойти. Одним взглядом, бросающим молнии, будто заставляет их отшатнутся.
        И на этот раз я крепко держусь за его руку.
        Сама не могу дождаться, когда мы выберемся отсюда и окажемся вдвоем.
        Да, Санников, как наркотик, как вино, завладел мной полностью! Не оставив ни единого шанса!
        - София!
        Не понимаю.
        Мы выходим на воздух. Наконец полной грудью вдыхаю свежесть после яда в опере.
        И вдруг этот крик. Стас кричит мне прямо на ухо. Так, что гул в голове.
        Ничего не понимаю.
        Не успеваю моргнуть, тем более, спросить о чем-то, как он дергает меня вниз.
        Лечу со всего размаху на землю, больно ударяясь, сдирая кожу на рефлекторно выброшенных вперед ладонях.
        Сверху валится Стас, прижимая меня к земле своим тяжелым телом.
        Не понимаю.
        Больно.
        Я придавлена так, что трудно дышать.
        - Стас, - пытаюсь спросить, но его имя застревает в горле.
        Его один звук.
        Оглушительный.
        Еще оглушительнее, чем секунду назад Стас выкрикнул мое имя.
        Выстрел.
        Пронзительный, громкий, в полной, одуряющей, кажется, звенящей тишине. Еще, один. Еще…
        И что-то горячее, липкое расплывается по плечу, по спине… Кровь. Его кровь. Она заливает меня, обжигая, кажется, от нее сейчас задымится кожа, она одуряет меня своим пряным запахом, который забивается в ноздри, от которого разрывается что- то внутри.
        Глава 51
        - Стас-с! - кажется, все внутренности разрывает и горло рвется от того, как ору. В глазах от собственного крика темнеет. А будто слышу его со стороны.
        Хватаюсь руками, но вдруг тону в каком-то бесконечном, оглушающем шуме.
        Не могу ухватиться, - чьи-то руки уже оттаскивают меня, куда-то волочат.
        - Стас-с! - ору, вырываясь, дергаю ногами, но хватка того, кто тащит меня куда-то в сторону, с каждым шагом отдаляя от него, слишком крепка.
        Извиваюсь, царапаюсь, тянусь руками, но меня оттаскивают все дальше.
        От одиноко лежащего на земле огромного тела, из-под которого расползаются струйки крови. Такой яркой, что слепит в глазах.
        - Стас! - ору в отчаянии, в бессильном отчаянии, видя, как вокруг него начинают суетиться какие-то люди.
        Подбегают, орут, размахивают руками и уже совсем скоро они заслоняют его от меня.
        - Стас! - роняю тихо. Голоса больше нет. Совсем. Только странный хрип вырывается из сорванного горла.
        - Да куда ты меня тащишь, черт тебя побери! Пусти! Там же… Там же Стас!
        Разворачиваюсь наконец к незнакомцу в черной одежде. Огромный, высокий, крепко сбитый, почти как Стас. Впервые его вижу.
        - Я начальник службы безопасности Станислава Михайловича, - совершенно без эмоций, как робот, отвечает он. - Денис.
        - Так защищай его, твою мать! - ору уже совсем нечеловеческим голосом! - Спасай его! Какого черта ты меня утаскиваешь! Пусти! Пусти к нему!
        - Мне приказано вас защищать, София Львовна, - черт, в нем совсем нет эмоций, самый настоящий робот! Как будто не стреляли только что на его глазах в живого человека!
        - Не могу вас отпустить. Должен доставить домой. Туда, где безопасно.
        - Не-ет, - луплю кулаками по груди, будто сделанной из стали, ударяясь до боли.
        Снова пытаюсь вырваться, когда к тому месту, где лежит Стас, подъезжает скорая.
        Ничего не вижу. Дышит он? Или нет?
        Только видно, как его укладывают на носилки и заносят в машину.
        - Пусти! Пусти, черт тебя возьми! Я должна к нему! Должна быть с ним!
        - Нет, - ледяной бездушный тон. - Мне приказано при любой опасности защищать вас и доставить в безопасное место. Там может быть не безопасно.
        - Чурбан! - молочу по нему руками. - Отпусти!
        - Я исполняю приказ Станислава Михайловича. Мне приказано применять силу, если вы будете сопротивляться.
        - Пусти! - машина еще не уехала. Еще можно успеть…
        Но меня уже подхватывают на руки.
        Кричу, вырываюсь, но он не обращает никакого внимания.
        Заталкивает меня в машину, на заднее сидение, где меня тут же обхватывает другой. Точно такой же. Их будто под копирку делали.
        Первый садится за руль, второй держит меня так крепко, что не вырваться.
        Машина резко срывается с места и одновременно дверцы скорой захлопываются, Стаса увозят.
        А слезы - ядовитые, жгучие, разъедают глаза, обжигают кислотой. Может, он там умирает. Я бы могла сейчас держать его за руку… Кричать ему, чтобы не проваливался в это, чтобы вернулся!
        Едем за ним! Ору, тормоша того, который за рулем, за плечи. - Едем в больницу! За скорой!
        Приказано доставить вас домой при малейшей опасности, - чеканит проклятый робот. - И окружить охраной. Ваша безопасность - моя первейшая задача.
        И как бы я ни билась, как бы не кричала и не материла этих роботов, все бесполезно. Словно бабочка о стекло. Без толку.
        - Жив, - с треском оживает вдруг рация впереди. - Жив, но состояние тяжелое. Везут в реанимацию. Мы едем следом.
        Замираю, не замечая, как впиваюсь ногтями в ладони, прорезая их до крови. Как на чудо, как на единственную соломинку, что несет спасение, смотрю на эту маленькую черную коробочку. Как будто в ней вся жизнь.
        - Вот видите, Софья Львовна, все пока в порядке. О состоянии Станислава Михайловича будут докладывать постоянно. Раз везут в реанимацию, значит, он без сознания. Будет операция, возможно, надолго. Вы ничем не сможете помочь. И он все равно не услышит вас, если хотите что-нибудь сказать.
        А я еще крепче сжимаю кулаки.
        Как он не понимает?
        Пусть без сознания, пусть операция, пусть!
        Но для меня сейчас так важно просто держать его за руку! Видеть, что он дышит! Чувствовать, ощущать, что его руки, его кожа, - теплые! И говорить. Черт возьми, говорить ему бесконечно… Даже не знаю, что… Но быть рядом!
        Но эти люди совершенно непробиваемые!
        Кажется, они ничего не слышат и в них совсем нет никаких человеческих чувств!
        Еще раз пытаюсь вывернуться, когда машина останавливается и мы входим во двор дома.
        Но меня тут же подхватывают, дергают, поднимая на руки, относят в мою комнату.
        - Простите, Софья Львовна, - тем же неживым голосом чеканит Денис. - Я не могу нарушить приказ. Ваша безопасность на первом месте. Если понадобиться, мы вас запрем. Не пытайтесь сбежать через окно. Во дворе полно охраны. Вас так или иначе не пропустят. Все ради вашей безопасности.
        Черт! Ну - кому я нужна!
        Ясно же, что покушение было на Стаса! Или они боятся, что его повторят, уже в больнице, потому меня и не пускают!
        Бессильно падаю на постель, с ужасом, с тянущей в сердце болью рассматривая красные пятна, что остались на белоснежном платье.
        - Живи… Только живи, Стас, - шепчу, прижимая руки к его крови. Роняя на нее слезы, что текут по лицу, заливают шею и грудь. Потоком льются.
        Как будто эта его кровь - наша единственная связь. Как будто он может сейчас через нее услышать мой тихий голос.
        - Только живи… - шепчу снова и снова, молясь, чтобы у него, такого могучего, хватило сил выкарабкаться.
        И чтобы покушения больше не повторилось…
        - Он жив, - не знаю, сколько проходит времени, когда в комнату с подносом какой-то еды, входит Денис. - Доставлен в реанимацию. Операция началась. Сколько потребуется времени, неизвестно. Нам остается только ждать.
        - Денис! - хватаю его за руку. - Пожалуйста! Давайте поедем к нему! Я вас умоляю! Вы сами сказали, что в больнице ваши люди, что здесь тоже полно охраны! Со мной ничего не случится! Я должна быть рядом! Должна! Вы понимаете!
        - Простите, Софья Львовна. Приказ, - пожимает плечами, но я вижу, что в его глазах все же мелькает что-то человеческое.
        - Можно мне только кофе, - вздыхаю, обводя взглядом поднос с едой.
        Ну - кто способен есть в таком состоянии?
        - Вы должны поесть, - с нажимом отвечает робот-Денис. - Я обязан проследить. Если не сможете есть от стресса, я вызову врача. Или сам уколю вам успокоительное.
        - Не надо. - обреченно беру в руки поднос с едой.
        Только этого мне еще не хватало, - чтобы мне что-то вкололи, и я отрубилась, выпала на сутки, а то и больше, из жизни, пока он там… даже думать не хочу, что там может произойти за это время со Стасом!
        И, кажется, для Дениса такой укол был бы идеальным решением. И приказ выполнен и следить, чтобы я не сбежала не нужно.
        Послушно берусь за еду.
        Все же человеческое мелькнуло в его глазах! Может быть, мне удастся его уговорить? Просто надо взять себя в руки. И попытаться договориться, а не истерить. Все равно истерики и крики ничем не помогут.
        Время замирает. Пока я прямо в платье валюсь на постель. Все так же прижимаю к груди руки в его крови. Представляю, буквально вижу Стаса - там, бледного, на операционном столе. С трубками, с врачами, что суетятся вокруг.
        - Живи! - кажется, кричу прямо в его ухо. - Только живи! - и даже словно чувствую его руку, его еле ощутимое пожатие, когда как будто бы обхватываю его своей…
        Глава 52
        - Без изменений… - каждый раз слышу один и тот же ответ, каждые, наверно, минут пять выходя из комнаты в гостиную, где расположился Денис. - Идет операция. Никто пока ничего сказать не может.
        И снова падаю на постель.
        А перед глазами - Стас.
        Разный.
        Со времени нашей первой встречи. Его глаза, что светились тогда этим странным блеском. И обжигали. И так кружили голову.
        Наш танец.
        Его прикосновения, что заставляли кровь кипеть, а кожу потрескивать от взрывающихся по ней иск тока.
        Наша первая, безумная ночь, полная страсти.
        Белая роза, которая осталась в моей постели еще тогда, в доме отца. Смятая, потому что он ласкал меня ею.
        Его глаза. Его запах. То, как пролез через окно после того приема и просто лежал со мной рядом, убаюкивая.
        Как жестоко поступил на аукционе и какой сталью звенел тогда его голос.
        Он. Он везде.
        В этом доме, в этой комнате и постели.
        В памяти. В прошлом.
        В сердце.
        И ведь только теперь по-настоящему понимаю, - никогда Стаса я не воспринимала, как врага. Ни разу, что бы ни произошло, не боялась его, не ощущала от него опасности. Никогда не верила до конца, где-то в глубине души в то, что он и правда растопчет меня. Или унизит. Или причинит мне боль.
        Никогда.
        Даже тогда, когда услышала его разговор с отцом.
        В глубине души знала, что он имеет право с ним так разговаривать.
        Понимала, что Стас очень сильно пострадал из-за отца. Слишком многое пережил. Очень тяжелую утрату.
        После такого мало кто сумел бы подняться, встать на ноги. Не деньгами даже, не в бизнесе, а духом. Силой внутренней. Той, которая в глазах теперь его сквозит. Во взгляде. Которая и заставляет всех пригибаться перед ним. И его самого вытолкнула, повела вперед.
        Я никогда по-настоящему не ненавидела его. Разве что, когда думала, что это он убил отца, а он этого и не отрицал. Только тогда. Только за это.
        И даже если именно Стас разорил его, я даже это могу принять. После того, что сделал с его семьей отец.
        И…
        И он единственный, с кем бы мне хотелось быть рядом.
        По-настоящему.
        Не из-за договора.
        Мне даже представить отвратительно, что ко мне мог бы прикоснуться другой мужчина.
        И просто от того, что он рядом, что смотрит на меня без равнодушия, без ненависти, просто от того, что за руку держит - я уже счастлива!
        И…
        И я умру, если его не станет!
        Сердце сжимается такой болью, что я начинаю задыхаться от этого жуткого, страшного слова, которое только мысленно произношу.
        Очень ясно, очень отчетливо понимаю, - все для меня перестанет иметь значение, если его не станет. Абсолютно все!
        А ведь где-то в глубине души я всегда хотела, чтобы Стас пришел на показ, пока была моделью! Мечтала, что он увидит меня, что его глаза вспыхнут восхищением! Пусть даже себе не признавалась, но когда все рухнуло и на нас обрушилась беда, где-то в подсознании ждала, что он появится и спасет!
        А ведь он и спас.
        Все так и вышло.
        И, уж если совсем честно, ни разу по-настоящему меня не унизил, хоть и мог. Не взял даже по договору, пока я сама этого не захотела…
        Нет. Он не чудовище. Стас и правда мой самый настоящий принц! Рыцарь, без которого, кажется, я не проживу и минуты!
        Потому что люблю
        Боже! Как же я раньше не понимала! Я ведь люблю Стаса Санникова так, что самой больно! Потому что эта любовь распирает меня изнутри!
        Нет. Нельзя. Нельзя даже в мыслях произносить этого жуткого слова! Нельзя!
        Это не про него, - с ним не может такого случится! Он же такой сильный!
        И он не заслужил. Стас не заслужил этой смерти!
        И я молюсь. Не зная слов ни одной молитвы, сбиваясь с них. Молюсь просто словами. Умоляя, чтобы он выжил, чтобы все обошлось. Но даже если и не обойдется, если он не станет после этого прежним, я все равно буду рядом. Главное только, чтобы он жил.
        Молюсь и вижу его на этом столе операционной.

* * *
        - Денис?
        Уже светает, когда я в тысячный раз выхожу в гостиную узнать о состоянии Стаса.
        - Операция завершена. Прогнозов не дают. Состояние стабильно тяжелое. В сознание не приходит, - трещит на столе рация.
        А я на колени сейчас перед ним упасть готова.
        Чтобы все-таки отвез меня к нему.
        Чтобы хотя бы увидеть!
        - Денис…
        Я не знаю, сколько мольбы и боли в моем голосе.
        Но его лицо теряет свою непробиваемую каменность.
        - Я тебя умоляю, - уже без крика, без истерик.
        - Ты ведь живой человек. Ты ведь тоже способен за кого-то волноваться. А если бы кто-то из твоих близких, любимых был сейчас там? Ты бы тоже так рьяно следовал приказу?
        - Хорошо, Софья Львовна, - он отвечает через минуту, которая кажется мне вечностью. - Поедем. Только ненадолго. На пару минут войдете к нему, если еще не пришел в себя. Стас Михайлович мне потом голову, конечно, оторвет, но вы так мучаетесь, что я просто не могу на вас смотреть.
        - Пусть будет минута, - лихорадочно киваю, готовая броситься ему на шею. Да хоть секунда, главное, побыть с ним рядом! - Мы ему не скажем ничего, если он так и не придет в себя…
        - Только переоденьтесь. И хорошо бы что-нибудь поесть.
        Отшвыриваю платье, срывая с себя рывком. Надеваю первое, что попадает под руку. Умываюсь, смывая следы потекшего макияжа.
        На ходу вливаю в себя кофе, который Денис уже успевает подать вместе с какой-то едой.
        Понятно же, что ни кусочка в себя сейчас впихнуть не смогу. Да и время, каждую минуту промедления просто не выдержу!
        К счастью, Денис не настаивает. Понимает. Только кивает, и вот уже через минуту мы мчимся на всех парах по городу, наплевав на все скоростные ограничения.
        Глава 53
        - Стас! - влетаю в палату, падая рядом с ним на маленький стульчик.
        Горло сдавливает от того, каким его вижу.
        Совершенно бледный, весь в каких-то трубках. И… Безжизненный! Совершенно безжизненный, а ведь от него всегда шла такая бешенная, безумная энергия! От каждого взгляда, от каждого жеста! Даже от дыхания!
        И вот теперь от него не исходит ничего.
        И это пугает гораздо больше, чем бледность.
        Заставляет все внутри защемить и сжаться.
        Нет! Только не он! Он не может быть вот таким!
        - Стас!
        Хватаю за руку, сжимая и чуть не заливаюсь слезами, не чувствуя от него ответного, пусть даже самого слабого пожатия.
        Да. Это глупо. По-дурацки, совсем по-идиотски.
        Но я верила, надеялась на чудо!
        Все время, пока была в доме, мне казалось, что стоит мне прикоснуться, - и он оживет. Стоит заговорить - и он услышит. Безумная надежда, даже какая-то уверенность!
        И… Ничего.
        - Стас, - обхватываю шею руками.
        Склоняюсь над его почти белым лицом. Низко-низко.
        Провожу, как когда-то он, губами по его губам - бесцветным сейчас, плотно сжатым.
        - Живи, - шепчу прямо в губы, не замечая слез, которые падают на его лицо.
        - Живи! Ты ведь такой сильный! Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю! Живи, Стас! Я ведь люблю тебя! Господи, я так тебя люблю! Меня самой не станет, если…
        Осекаюсь. Нельзя. Нельзя этого произносить, даже в мыслях!
        Это слово - оно не про него!
        Он должен подняться! Он сильнее всего того, что может нести в себе это слово!
        И моя любовь. Она - тоже сильнее! Вместе мы победим тот мрак, что завис над ним и пытается утащить по другую сторону жизни! Мы победим!
        - Я люблю тебя! Люблю тебя, слышишь, - повторяю, как безумная, скользя руками по его лицу. По векам, по щекам, по шее и груди. Лихорадочно, безотчетно.
        Обхватываю шею. Прижимаюсь изо всех сил.
        - Люблю, - шепчу в его лицо, на ухо, в волосы.
        - Так люблю, что самой больно! Я не смогу без тебя, Ста-ас!
        Но он не слышит.
        Дыхание не меняется, оставаясь слабым, почти неслышимым.
        Его грудь и руки под моими руками продолжают оставаться безжизненными.
        - Люблю, - продолжаю шептать, повторяя снова и снова.
        Как заклинание, которое вытащит, выдернет его оттуда.
        - И ты должен жить, черт тебя подери, Стас! Должен! Ты ведь столько всего смог! И теперь сможешь! Припечатай их всех там, по другую сторону сознания, своим полыхающим взглядом и пошли подальше! Так, чтоб у них ноги подогнулись! Выныривай оттуда, Стас! Выныривай! Ты можешь! Ты можешь все!
        - Вы слишком долго, Софья Львовна, - тяжелая рука доктора ложиться мне на плечо.
        - Мы и так сделали исключение, пошли против правил. К нему сейчас пока еще нельзя. Вам нужно уйти.
        Бросаю взгляд на часы.
        Мне казалось, прошла всего минута, а меня пустили к нему на целых десять! Поражаюсь, увидев, что прошло уже больше часа.
        Спорить нельзя. Я понимаю, что исключение действительно очень серьезное.
        - Я вернусь, - шепчу в его губы, прижимаясь к ним своими. - Если я тебе нужна, если ты захочешь, чтобы я была рядом, я буду. Буду всегда. Буду твоей сиделкой, кем угодно! Люблю. Люблю тебя, Стас! Люблю!
        И… Мне кажется, или его губы дрогнули под моими? И на какую-то секунду снова стали обжигающе-горячими?
        - Софья Львовна, - доктор обхватывает мою талию.
        - Да, да. Уже иду.
        В отчаянии бросаю последний взгляд на Стаса. Нет. Мне показалось. Ничего не изменилось. Он по-прежнему не шевелится.
        - Можно мы побудем здесь, в больнице? - умоляюще смотрю на Дениса, который протягивает мне больничный стаканчик с кофе.
        - Пока он не очнется. Будем ждать в коридоре. Он ведь очнется! А никого не будет рядом! Денис!
        - Нет, - снова возвращается робот, чеканя слова бесчувственным голосом.
        - Софья Львовна. У меня приказ. Вы не должны были покидать дом. Поймите, - на место робота снова возвращается человек. И это радует. Значит, шанс все же есть.
        - Хорошо, - послушно киваю. - Но вечером…
        - Станислав Михайлович меня уволит. С оторванной головой, между прочим.
        Умоляюще складываю руки у груди.
        - Ладно. Если все будет в порядке, заедем к нему вечером. Только не так надолго.
        Киваю с благодарностью. Это максимум, на который я могла бы рассчитывать. Пусть хоть вечером, но снова увижу его.
        И даже почти люблю Дениса, который оказался вовсе не каменным, а очень даже человеком. За то, что даже мысли не допускает о том, что Стас может не подняться и не открутить ему голову. За это я его прямо расцеловать готова!
        Мы возвращаемся домой, каждые пять минут люди Стаса из больницы докладывают о его состоянии.
        Не лучше. Без изменений.
        Но, черт возьми, и не хуже! А это - уже огромный прорыв!

* * *
        Я даже послушно ем, сама, приготовив обед и ужин для себя и Дениса.
        В его глазах такое непередаваемое изумление, что хочется рассмеяться, несмотря ни на что.
        Не думал, видимо, даже не представлял, что золотая принцесса с Олимпа способна готовить.
        Людмила не пришла, и я этому рада. Она на меня давит. А, может, дело просто в том, как и почему я здесь оказалась в первый вечер.
        - Ну что? Едем? Я готова.
        Уже одетая, вылетаю из своей комнаты. Уже вечер. Пора.
        - Софья Львовна, - Денис мнется, отводит глаза…
        Нет!
        - Что, Денис? Ему хуже? Он… Да говори уже, черт подери!
        Нет. Не может. Этого просто не может быть!
        - Станислав Михайлович пришел в себя.
        - Так это же замечательно!
        Чуть не подпрыгиваю, хлопая в ладоши. Вот теперь я целый мир. не только Дениса, готова расцеловать!
        - Едем скорее, Денис! Ну! Чего ты ждешь!
        Как же жаль, что меня не было рядом, когда он очнулся! Просто безумно! Но ничего! Еще каких-то пару минут, и я смогу ему все сказать! И он услышит!
        И вот теперь волнуюсь совершенно по-другому!
        Что он скажет? Как изменятся его глаза?
        А если… Если это не взаимно? Если моя любовь ему не нужна?
        Я все равно ему скажу. Скажу! И будь, что будет!
        - Станислав Михайлович приказал вас не привозить к нему. Запретил. Очень однозначно и категорично.
        - Нет, Денис… - качаю головой, чувствуя, как улыбка сползает с лица, будто наклеенный кусок резины. - Нет, что ты такое говоришь… Ему хуже? - тут же током бьет догадка. - Не молчи! Он правда пришел в себя? Или… Или пришел, но все настолько плохо? Денис!
        Я готова его взять за грудки и тормошить. Я в секунде от этого!
        - Все в порядке. Софья Львовна. Это чистая правда. Пришел в себя, состояние тяжелое, но не критичное. Прогнозы благоприятные. Он может даже говорить. Но… Однозначно приказал именно вас не привозить.
        Ничего не понимаю.
        Стас не хочет, чтобы я видела его слабым? Почти беспомощным?
        Боже, какая же это ерунда! Ведь главное, что он живой!
        Но для мужчин важны такие вещи. Как для женщин их внешний вид.
        Это я могу понять.
        Как и то, что вот сейчас спорить и просить - действительно бесполезно. Если Стас приказал… Никто не нарушит его приказ!
        - Могу я хотя бы поговорить с ним?
        - Нет, Софья Львовна.
        А вот этот ответ лупит уже, как пощечина.
        - Состояние все же тяжелое. - Денис пытается меня утешить, видимо, это очень сильно отразилось на моем лице. - Ему нужно отдыхать. А скоро ночь. Вы поймите…
        - Хорошо, Денис. Я понимаю, - киваю, медленно, не чувствуя деревянных ног, возвращаясь в свою комнату.
        Ладно. Слава Богу, он жив! И прогнозы благоприятные! А завтра… завтра я обязательно пробьюсь к нему!

* * *
        - Денис! - еще не рассвело, но я уже в полной готовности.
        - Простите, Софья Львовна, - снова отводит глаза. - Приказ. Вы должны оставаться в доме.
        - Ты говорил с ним? Ему лучше? Денис!! Дай мне хотя бы сказать Стасу пару слов!
        - Его состояние улучшается. Но… Приказ категоричен. Простите, но даже поговорить вам с ним не могу дать возможности.
        Ну, что он за упертый баран!
        Только качаю головой.
        Верю Денису. Вот где-то глубоко в сердце знаю, что говорит правду. Он не смог бы мне соврать о состоянии Стаса.
        - Ладно, - машу рукой. - Когда будешь с ним говорить, напоминай, что я очень хочу его увидеть. Или услышать хотя бы. В сад-то я могу выйти?
        - Конечно, Софья Львовна.
        Брожу по саду, наверное, впервые оценив его великолепие. Его аромат и пеструю красоту разноцветных роз.
        Каменная плита уже свалилась с груди.
        Так почему он так категоричен?
        Или считает, что опасность по-прежнему угрожает, потому и приказал не выпускать меня из дома?
        Но почему тогда не хочет хотя бы сказать пару слов?
        Безумно, безудержно хочу его увидеть!
        Прижаться к нему, почувствовать, как сгребает в охапку мощными руками! Выдохнуть ему в губы самые важные слова! Так хочу, что голова кружится и мурашки охватывают всю кожу!
        Но ладно. Самое главное, что он идет на поправку. Все остальное мы обязательно успеем.

* * *
        К вечеру Дениса убрали из дома. Стас все-таки узнал, что он возил меня в больницу.
        На его место пришел другой, настоящий робот. Каменный, без эмоций, без жизни на высеченном из камня лице.
        Он отвечал на мои вопросы о самочувствии Стаса. Но на все просьбы с ним увидеться, только отрицательно качал головой.
        Бесполезно. Бессмысленно.
        Я перестала просить и просто начала ждать. Пока этот несносный мужчина передумает или вернется.
        Новый охранник почти не бывал в доме. Я даже перестала его замечать.
        - Станислав Михайлович сегодня выписался, - и все же чуть не обняла, когда услышала радостную долгожданную новость.
        - Когда его ждать?
        Черт, приходится сжимать руки, чтобы не запрыгать сейчас от восторга.
        - Он ухал из страны на некоторое время. Нужно выяснить, кто стоял за этим покушением.
        Вот так. Дела всегда на первом месте.
        Ведь мог бы, хотя бы на минуточку заехать. - ну, чего ему стоило?
        Просто на минутку.
        Просто увидеть его. Обнять. Поцеловать и прижиться. На короткий миг!
        А, может, ему вовсе и не нужна моя любовь на самом деле?
        Может, я все себе придумала? Хотела обмануться, вот и обманулась, видя в его глазах, в его прикосновениях то, чего нет? В том, как держал меня за руку и не отрывал взгляда…
        Как жадно, голодно набрасывался, рыча от нетерпения и одновременно при этом сдерживая себя?
        Он ведь был нежным. Несмотря на то, что даже себе, наверное, не хотел в этом признаваться, и уж тем более меньше всего хотел показать это мне…
        Так же, как и я, так сильно отрицал собственные чувства, что делал все, лишь бы они не прорвались наружу!
        Только возможность его потерять расставила для меня все по своим истинным местам. Как вспышка, которая на миг ослепила, а после заставила увидеть все по-настоящему отчетливо. Смела пустое, наносное, глупую шелуху нашей с ним якобы ненависти…
        Или я ошибаюсь?
        Это произошло только во мне?
        А он, быть может, всегда относился ко мне только как к той, кого нужно топтать и унизить? А теперь, чуть не расставшись с жизнью, понял, что напрасно растрачивал свое время жизни на никому не нужную месть?
        Черт, как же это больно…
        Сердце сжимается до невозможности, заставляя воздух в легких просто выгорать, сжигая и меня, - насквозь, навылет, снова и снова простреливая пулями.
        Но в то же время бешено колотится. Будто оно знает, что все мои страхи и тревоги напрасны. Будто до сих пор чувствует его рядом…
        И я, как последняя дура, реву в подушку. Заламывая руки. Мечтая, что он вернется и подхватит на руки. И снова реву - думая о том, что совсем ему не нужна.
        Иначе - разве он не нашел бы времени хотя бы для одного короткого разговора? Как бы занят ни был…
        Ничего не изменилось.
        Я все та же восемнадцатилетняя дурочка, насквозь отравленная любовью к Стасу Санникову. Дергающаяся от каждого шороха в доме. Мечтающая о том, что он сейчас войдет. И скажет… Скажет мне те самые важные слова. Которые будто клеймом выжжены в моей собственном сердце.
        Только сейчас все это в сто, в тысячи, в миллионы раз сильнее!
        Глава 54
        - Стас! - забыв обо все, бегу по коридору в его кабинет, роняя и теряя на ходу тапки.
        Не слышала, как он входил, но двери кабинета приоткрыты. И видна полоска света. Никто, кроме него, не мог бы туда войти! Никто из охраны, которые и в дом-то заходят только по необходимости!
        Вернулся!
        - Стас!
        И мне уже плевать на все, что я успела передумать за это время.
        Плевать на все.
        На сомнения и боль, на то, что не получила от него ни слова, ни короткой весточки. Что бросил, не пустил к себе, - на все.
        Только сердце бешено, счастливо колотится. Так, что его слышно, кажется, не только на весь дом, а на всю округу.
        Даже плевать на то, что он обо мне сейчас подумает. На то, что может облить холодом, как ледяной водой. На все, кроме того, что он здесь!
        - Стас!
        И замираю на пороге, прижавшись спиной к двери. Тяжело дыша. Чувствуя, как слепит глаза, обжигая.
        За его столом сидит чужак.
        Огромный, - настолько, что, кажется, занимает собой все пространство большого кабинета.
        Одни плечи такие, что, кажется, он ими подпирает тяжелые шкафы Стаса. Огромные руки с локтями на столе, занимают весь стол.
        Жуткий. На бандита похож.
        Майка на нем какая-то, на плече татуировки.
        Черные волосы, черная борода - совсем не приглаженная и причесанная в салоне, как у всех, с кем я общалась раньше. И смотрит исподлобья, а черные глаза так и сверкают пламенем.
        На дикаря похож. Жуткий. И еще такой огромный…
        Кто он такой, черт побери! Почему забрался в кабинет Стаса? Почему распоряжается, будто он здесь хозяин?
        - София, - низкий, тягучий голос наводит еще больше жути.
        Он будто обволакивает, как сеть или паутина. Его сбросить хочется. Даже плечами передергиваю от этого ощущения.
        А глаза - прожигают. Бросает на меня такой взгляд, окидывая с ног до головы, что я чувствую себя, будто на рентгене. Одновременно и словно всю одежду одним взглядом сорвал и до костей, до мяса просверлил глазами этими - жалящими, черными, невозможными.
        - Вот значит, какая ты, принцесса, - низкий бас заставляет завибрировать воздух вокруг.
        Совсем не такой, как у Санникова.
        Тяжелый. Опасный. Неуютный. Тоже припечатывает.
        Он будто давит одновременно всем. И телом этим огромным, что весь кабинет заполонило, весь воздух, все пространство из него будто вытеснило, и голосом и взглядом этим. Тяжелым.
        - Кто вы? - вздергиваю подбородок. По старой привычке распрямляю плечи.
        - Присаживайся, - кивает головой хозяйский жестом на стоящий рядом со столом стул. - Поговорим.
        Медленно подхожу, а сердце - холодеет, замирает. Неужели со Стасом все же что-то плохое случилось? Он ни разу не позвонил, я ведь не видела его - ни в записи, ни по каким-то средствам связи!
        А что, если…
        Если он и не уезжал никуда вовсе, решать вопросы с покушением? Если…
        Нет! Господи, нет! Я даже думать об этом не хочу!
        Но почему тогда в его доме чужой и распоряжается здесь, как будто он хозяин?
        Не выдерживаю, прижимаю руку к судорожно сжавшемуся сердцу.
        Пусть. Пусть я ему не нужна. Пусть! Это я переживу, справляюсь, - ничего не поделать, сердцу не прикажешь. Мы не выбираем кого нам любить, а кого нет.
        До судорог, до рвотных спазмов будет больно. Я знаю.
        Но пусть только он окажется жив!
        - Что со Стасом? - плевать на угрожающий вид.
        На то, что этот человек может быть его врагом. Который, возможно, и устроил покушение, а теперь, быть может, и завладел этим домом, как Ефимов нашим. На все плевать.
        Хватаю его огромную руку, стискивая своими.
        - Что с ним? Где он сам? И почему, черт, побери, вы здесь распоряжаетесь?
        - Прости, София. Я не представился, - кивает.
        - Роман. Старый друг Стаса. Может быть, даже и единственный. Почти брат.
        Аккуратно высвобождает мои пальцы, подносит руку к губам и целует.
        А я только хлопаю глазами.
        Галантность и такой амбал устрашающего вида, и взгляд этот бунтарский, страшный, - никак не сочетаются! На уровне абсурда!
        - Что со Стасом? - выдергиваю свою руку из его. - Где он?
        - Со Стасом все в порядке, - усмехается, но глаза жгут меня, сканируют, прожигают насквозь. И искры такие в них странные пляшут, будто черти туда углей насыпали. Поеживаюсь под этим взглядом.
        Реально? Я думала Стас подавляет? Да по сравнению с этим он просто пушистый ласковый… Ну, не котенок, но что-то вроде того!
        Этот же будто кости одним взглядом, одними глазами переламывает!
        - Где он тогда? - сжимаю решительно руки.
        - Стас уехал. Видишь ли, София… Покушались на самом деле не на него, как мы были уверены. Поверь, Стас успел нажить не только власть и состояние. А и немалое множество врагов и завистников. Прямо-то теперь никто против него не выступит, но вот так, исподтишка…
        Кто бы сомневался. После того, как он поступил на том балу, я вообще поражаюсь, что Стас дожил до своих лет, еще и в нашем обществе. Ни на секунду не сомневаюсь, что все большие состояния, в том числе и моего отца, добыты кровью.
        Да. Розовые очки наивности давно уже спали с моих глаз.
        Люди, из которых состоит верхушка нашего общества. - опасны. Очень опасны. Это я уже поняла.
        - Но оказалось, Стас тут ни при чем, - Роман, который было отвернулся, снова вздергивает взгляд, на рыбу на крючок, подцепив меня своими адскими глазами.
        - Их целью была ты, София.
        - Я?
        Не могу поверить!
        Ну, зависть за то, что отец был почти на самом верху, да. Ну, ненависть за это, за власть его, за деньги! Понятно, почему с таким наслаждением ноги о меня пытались вытирать. Но чтобы дошло до убийства! Не могу поверить!
        - Видишь ли, твой отец оформил на твое имя несколько фирм… - Роман кивает будто прочитав мои мысли. - Очень, надо сказать, прибыльных фирм, София. Со счетами в офшорах.
        Качаю головой, уже ничего не понимая.
        Если это так, то почему отец ничего мне не сказал?
        - Всем там заправлял Игнатьев, помощник твоего отца. На него оформлены все доверенности. Но если ты умрешь, все останется ему. Он юрист, и очень грамотный. Внес нужные изменения в документы.
        Поверить не могу. Как глупая кукла, хлопаю глазами. Дядя Паша?
        Да я с рук его с самого детства не слезала!
        Обожала его. он был единственным, с кем было все можно, и кто бесконечно меня баловал, тогда как отец держал в строгости!
        - Да, София, - Роман снова кивает, складывая руки, лежащие на столе, в замок.
        А я просто тупо на них смотрю, почему-то думая о том, что этими руками ему ничего не стоит сломать шею.
        - Полагаю, он и разорил твоего отца. Проводил за его спиной разные схемы и махинации. Беда в том, что Лев и не проверял ничего за ним. Доверял безоговорочно. А в нашем мире, как показывает жизнь, верить никому нельзя. Особенно тем, кто ближе всех.
        Сжимаю и разжимаю руки. Начинаю уже догадываться.
        - Да, он не просто его разорял. Он потихоньку все переводил на эти фирмы, что на тебя записаны. И кровь твоего отца, скорее всего, тоже на его руках.
        - И… Что делать?
        Отгоняю от себя глупую сентиментальность. В этом мире, ей и правда поддаваться нельзя. За маской благожелательности чаще всего скрываются монстры. Я уже хорошо успела это рассмотреть.
        - Игнатьев хорошо прячется. И, как ты понимаешь, на курок нажимал не он, а нанятые им люди. Пока фирмы оформлены на тебя, ты в опасности. Стас предлагает переписать их на него, пока он ищет самого Игнатьева. И поверь. София. Он - найдет.
        Пожимаю плечами.
        Думать сейчас о деньгах, о прибыли?
        Глупо.
        Нельзя потерять и жалеть о том, чего и не было никогда, о чем не знала.
        Все мысли только про Стаса.
        А ведь он спас мне жизнь, подставил себя под удар! Наверняка те, кого наняли - профессионалы, которые бы не промахнулись!
        Вот и сейчас он снова берет удар на себя, предлагая переписать на него эти чертовы фирмы!
        Как я могла думать, что он монстр?
        Нет.
        Он рыцарь. Самый настоящий. Даже больше, чем я себе представляла когда-то в своих наивных девичьих мечтах!
        Снова и снова Стас Санников вытягивает меня из омута, в котором я давно бы потонула, из воронок - бешеных, захлестывающих! И каждый раз они все страшнее и мощнее.
        - Конечно, - киваю. - Я подпишу. Все.
        По-хорошему, я бы плюнула. На фирмы эти, на деньги.
        Без них вполне можно прожить, и счастья они на самом деле никакого не приносят, - о-о, жизнь довольно жестко научила меня этому!
        Только я знаю Стаса. Он не подарит никому и ничего. Тем более, тому, кто стрелял. В меня, в него - уже неважно.
        - Давайте бумаги.
        - Вот так? Так просто? Даже не спросишь, какие там обороты и сколько тебе принадлежит?
        Густая черная бровь летит вверх.
        - Да, - решительно киваю. - Все эти деньги и фирмы - не стоят жизни. Ни моей, ни Стаса. Ничьей жизни, Роман. Разве что, кроме жизни того, кто из-за них убил отца, уничтожил почти нашу семью. Но Стас же не отступиться.
        - Стас никогда не отступается. - и снова эта странная усмешка. И взгляд, что прожигает до нутра.
        - И, как я думал, никогда не ошибался до этого времени. Но теперь вижу, что и здесь он не ошибся. Ты и правда - настоящая королева, София. А я думал, таких не бывает.
        Заливаюсь краской.
        Не от смущения. От радости какой-то дикой, что разливается в груди.
        Стас говорил обо мне со своим лучшим другом!
        А, значит, ему вовсе не все равно!
        И все, что я успела себе надумать за все это время - полная ерунда!
        Он просто особенный. Непростой. Очень специфический. Наверняка не хотел просто, чтобы я видела его больным. Ну, и потом - не хотел размягчаться в отношениях, пока не выяснит, откуда исходит угроза. В этом как раз весь Стас. Его натура.
        Подписываю тут же, не читая, когда передо мной на стол Роман выкладывает бумаги.
        - Кстати. Твоя сестра.
        Вся подбираюсь.
        Нет за это время я вовсе не забыла ни про Машу, ни про маму. Только вот с ними, как и со Стасом, неизменно не было связи.
        - Ей сделали операцию на следующий день, как ты появилась в этом доме. Стас в тот же вечер отправил их в клинику. Клиника закрытая, небольшая, но самая лучшая. Она в горах, поэтому связи там нет.
        - И… Как она? - сердце безумно, бешено колотится, выскакивая из груди.
        - Операция прошла успешно. Идет на поправку. Скоро будет дома, скорее всего. Пара недель.
        Буквально падаю на спинку стула, чувствуя, как наконец-то спадает все то напряжение, которое держало меня все последнее время.
        Наконец можно на самом деле расслабиться! И жить!
        А ведь ничего, ни слова мне не сказал!
        Хотя…
        Мы вообще тогда не умели разговаривать…
        - И еще. Стас выкупил ваш дом. Теперь он оформлен на твое имя, София.
        - Как? - поверить не могу!
        И, несмотря ни на что. я безумно этому рада! Даже не ожидала, что это заставит меня так радоваться!
        - Его ведь выкупил Ефимов! И ни за что бы не продал из-за своих амбиций стать выше отца и завладеть тем, что ему принадлежало!
        - Поверь. Стас может быть очень убедительным. Настолько, что вряд ли кто-то ему откажет. Даже если он захочет чью-то почку. Я, по крайней мере, таких, чтоб отказали, еще не видел.
        Ну да. Мне ли не знать, каким он может быть?
        - На твоем счету, София, очень приличная сумма.
        Роман показывает мне бумаги, он которых я замираю. Действительно, сумма не просто приличная. Скорее уж, неприличная! Стас что - таким образом решил компенсировать мне стоимость этих фирм? Неужели думает, что я ему не доверяю?
        - Это… Слишком…
        Бормочу, понимая, что бессмысленно. Со Стасом надо разговаривать, а не с его другом.
        - Здесь хватит на долгую безбедную жизнь. София, - слишком резко перебивает меня Роман. - Ты можешь вернуться в свой дом. И вести прежний образ жизни. Поверь, перед тобой снова откроются все прежние двери, а, может, даже больше. Можешь уехать за границу, плюнув на все здесь и жить там, ни в чем себе не отказывая.
        - Но…
        Что-то я уже совсем ничего не понимаю. А Роман снова отворачивается к окну.
        - тебе больше ничего не угрожает, мы скоро опубликуем информацию о том, что фирмы принадлежат Стасу. Можешь жить абсолютно свободно и без страха, не оглядываясь через плечо.
        - Но…
        - Стас вернется завтра вечером. До этого времени ты можешь собраться и переехать из его дома. Больше ты ему ничего не должна. Ты свободна, София.
        - Это Стас сам просил мне передать?
        Сжимаю кулаки так, что белеют пальцы.
        - Да. Сказал передать, что все свои обязательства перед ним ты выполнила. Он тебя больше не держит. Ты ничего ему больше не должна. И совершенно свободна.
        Замираю. Сказать ничего не могу. Его слова превращаются в голове в какой-то странный гул.
        - Ну, мне пора, - Роман поднимается, снова заполняя своим огромным телом весь кабинет. - Рад был познакомиться, София.
        Только киваю, глядя перед собой невидящими глазами.
        Он меня отпускает?
        Как?! Как же так?!
        А все его слова тогда, после нашего первого раза? О том, что не отрывался бы от меня, снова и снова выбивая это мое «хочу»?
        А как же все те слова, которые все это время стучатся в моем сердце? И только ждут, когда я смогу сказать их Стасу?
        Хлопает дверь.
        Я остаюсь в огромном доме одна.
        Только теперь, вот сейчас впервые - я вдруг здесь одна по-настоящему.
        Потому что все это время вместе со мной здесь незримо присутствовал Стас.
        А теперь его нет.
        Исчез. Испарился. Оставив меня в полнейшем одиночестве своей чертовой свободой!
        Сжимаю виски, бессильно опуская руки на стол.
        Что я должна делать теперь? Как поступить?
        Тишина оглушает. Как и боль от того, что Стас меня буквально вышвыривает из своего дома.
        Даже не поговорив. Даже не попрощавшись. Не сказав напоследок пусть даже слов о том, что я ему больше не нужна.
        Даже если так. Даже если эти слова прострелят мое сердце навылет.
        Нет, - решительно поднимаюсь, приняв окончательное решение.
        Пусть Санникову удалось меня купить, но откупиться от себя вот так, - я ему не дам! Пусть посмотрит мне в глаза и скажет то, что чувствует! Но скажет сам! Лично!
        И я… И я, возможно, ему тоже все скажу…
        Потому что те слова, что поселились в моем сердце, распирают грудь.
        Скажу. Даже если они ему и не нужны.
        Глава 55
        Стас
        Как в замедленной съемке.
        Вижу вспышку, и даже не думая, прикрываю ее.
        Валю на землю, падая сверху, прикрывая своим телом.
        Секунда, - а как будто вечность. И словно вся жизнь перед глазами проносится.
        И эта, другая вспышка, - не выстрела, не перед глазами, - прямо в сердце.
        Вдруг ослепляет.
        Потому что в один миг понимаю. То, что держу сейчас в руках, что обхватил, судорожно вцепившись и прикрываю собой, София, - самое, блядь, ценное, что есть для меня в жизни! Единственное и самое главное, что в ней для меня существует!
        Она.
        Ради нее я готов на все.
        Готов умереть вот сейчас, лишь бы осталась жить.
        Блядь.
        Как я раньше не понимал, не видел?
        Думал, что хочу ее до одури! Все во мне маленькая принцесса взрывала! Все внутри, крышу рвала и до хруста зубов, до скрежета ее хотел!
        Ни хера.
        Это не страсть.
        Я, блядь, оказывается, люблю ее! Не просто, не сейчас, не из-за восхищения и того, как одуренно мне с ней было в постели. Какая сумасшедшая, пьянящая принцесса на вкус. Как хочется пробовать ее - снова и снова, не отрываясь. Чувствуя, как ведет, как пьянею, до одури безумной пьянею от нее. И оторваться не способен. И каждый раз все больше хочется…
        Ни хера.
        Я люблю ее с первой нашей настоящей встречи.
        Еще тогда, с того самого озера, в котором она умудрилась утонуть!
        Уже тогда в сердце впилась своими ноготочками маленькими. Своим дыханием. Румянцем на розовых щеках. Улыбкой этой - такой нежной, будто по сердцу проехалась. И вкусом губ своих - таким же сумасшедшим медовым, как и ее глаза.
        Тогда уже туда проникла. Забиться по-другому совсем его заставила.
        Хоть и мозгами понимал, что даже о ней и не думаю, что думать, как о женщине не могу!
        Всегда любил. С того самого момента.
        Даже когда во все тяжкие с другими пускался. А ее любил.
        Самому себе врал, что отомстить хочу. Сам себе не мог, признаться.
        А ведь потому и понесся на этот аукцион, бросив все на свете! Хотя были и другие, крайне важные заботы и дела!
        Обхватываю тонкое тело так крепко, как только способен.
        Пусть. Пусть меня, а не ее. Только не ее!
        И темнота.
        И только голос ее.
        Как наяву слышу.
        Слова - бесконечные, нежные. И то мне говорят, что услышать от Софии наяву никогда не смогу.
        Но они заставляют сердце биться. Вытаскивают из темного вязкого омута. Вынырнуть из него заставляют. Бороться. Вливают силы. Потому что ради них, ради вот этих слов - и стоит бороться. Стоит драться. Стоять всему миру, всем смертям назло. Только ради них и стоит жить.
        «Люблю. Люблю тебя, Стас» - ее голосом в голове.
        И тьма - рассеивается, отступает.
        Одергивает мрак свои мерзкие щупальцы. И сам будто дышать начинаю, словно выныриваю снова и снова из воронки, куда меня неизменно утаскивает, стоит только этому голосу замолчать, этим словам утихнуть.
        Люблю.
        Я все бы отдал, чтобы услышать это от Софии.
        От нежной принцессы. Самой блистательной королевы.
        Она внутри. В сердце. Во всем. Только она.
        И снится мне.
        Руки ее снятся.
        Меня обхватывают.
        Губы, что к моим прижимаются.
        И шепчут.
        Шепчут бесконечно мне прямо в губы это самое главное в жизни, это «люблю».
        Только оно - не в губы. Оно в самую душу улетает. И наполняет ее чем-то таким, от чего кровь совсем иначе течет по венам. От чего я себя совсем другим чувствую.
        И я выныриваю.
        Я, блядь, все жилы напрягаю.
        Я против течения этого, - мутного, вязкого, как на маяк спасительный, на слова эти иду.
        Потому что - в них только жизнь.
        В них она. А все, что до них в ней было - мелочи. Суета. Шелуха под ногами.
        Только очнулся, неимоверно, изо всех сил напрягшись, потянувшись к маяку своему, к губам этим, - а один.
        Скривился, тут же закрывая глаза от резко полыхнувшего по ним света.
        Черт, - а чего я ждал?
        Что она и правда здесь и это мне скажет?
        Не скажет. Даже из жалости не скажет. Она из тех, кто никогда не соврет. Да и вранье ее мне на хрен не упало. Мне из души, из самой сердцевины ее эти слова нужны. Как воздух, блядь, нужны.
        Только - откуда им взяться?
        Кто я для нее?
        Всего лишь тот, кто ее купил.
        Да, отдалась. Да, вырвал из нее это чертово «да», это «хочу».
        До сих пор током по венам, даже сейчас, от того, как извивалась подо мной, как имя мое кричала и билась в судорогах сумасшедшего оргазма. Прострелы по всей коже и стояк сразу же невыносимый.
        Хочу ее. Ее одну. До одури, до помешательства хочу. Так, что даже сейчас зубы сводит.
        И взять могу. И без всякого принуждения. Ей со мной тоже понравилось. О таком не врут. Глаза ее, что закатывались и тело - они не врут никогда.
        Знаю, что согласится. Что ее саму от моих прикосновений ведет. Что пьяной от них становится.
        Знаю.
        Только одного «хочу», одной страсти от нее мне теперь мало.
        А того, что так нужно, без чего я подохну просто, она никогда мне не скажет.
        Никогда.
        Я не забыл глаза ее, полные ненависти. И, пусть та ненависть уже ушла из них, того, что выдернуло меня из смерти, в них не появится. После всего… Это невозможно.
        Знал, слышал, от людей своих, что про меня спрашивает, что прийти порывается.
        И каждый раз стискивал зубы и кулаки.
        Нет.
        Увидеть, запах ее вдохнуть, голос ее услышать, - это как глоток воды после того, как вечность шатался по пустыне. Это жизнь, которую так необходимо глотнуть. Без которой даже сердце замедляется, а сама жизнь выглядит унылой подделкой, как плохо сделанное кино.
        У Софии доброе сердце. Я знаю.
        Только и жалость ее мне не нужна.
        И чтобы оставалась со мной из жалости - тоже не нужно.
        Я должен.
        Должен ее отпустить.
        Пусть все мышцы от боли кромсает и судорогой сводит от этой мысли.
        Должен.
        Я не имею права держать принцессу в клетке. Она должна встретить того, кому скажет те самые слова, к кому их почувствует. Должна стать счастливой.
        Я должен.
        Только сначала разберусь с тем, кто стрелял. Чтобы быть уверенным, - Софии не угрожает ни малейшая опасность.
        И, блядь, разрывает грудь.
        Не смогу. Если увижу ее еще хоть раз, - не смогу отпустить. В тот же миг сдохну.
        И, может это не по-мужски. - сбросить все на Ромку. В глаза не посмотреть. Не сказать в лицо.
        Но, блядь, так будет лучше для принцессы.
        Потому что, если вдохну ее хоть раз, если рядом окажусь, - уже от себя отодрать не сумею. И без того с мясом отдираю. Даже на расстоянии выламывает всего на хрен.
        Хотя…
        Криво усмехаюсь собственному отражению в больничном зеркале, готовясь прямо отсюда вылетать, чтобы во всем разобраться.
        Даже представлять себе не нужно, как София вздохнет с облегчением.
        Будет только рада, что больше не увидится со мной.
        Глава 56
        Долго пью кофе в аэропорту.
        Дела решил, нашел, кто же на самом деле подставил и застрелил отца Софии, кто на нее саму покушался.
        Охирел - даже мысли не допускал ведь о том, что на прицеле моя золотая принцесса, а не я. До хера тех, кому я дорогу перешел, пусть и с криминалом никогда не связывался.
        Романа к ней отправил.
        Слетал пока и к ее сестре, убедиться, что все проходит успешно. Идет девочка на поправку. Пока прогнозы не самые лучшие, пятьдесят на пятьдесят, но это лучше, чем приговор.
        Специально ведь ей не говорил.
        А теперь…
        Теперь ее больше ничего рядом со мной не держит.
        Не зависит от меня ни в чем.
        Операцию провели, все дальнейшее лечение оплачено.
        Дом ее прежний выкупил, на счету в банк такую сумму забросил, что на три жизни принцессе и ее семье хватит.
        Больше ни в чем от меня не зависит. И терпеть меня не должна.
        Медленно отхлебываю горький кофе, а чувствую, будто отраву глотаю.
        Чего я тяну?
        Наверняка, принцессы в моем доме больше нет. Суток, даже больше, ей вполне должно хватить на то, чтобы бежать оттуда без оглядки. Знаю ее. Даже ведь вещи свои собирать наверняка не станет.
        А ведь я дом под нее строил - только теперь понимаю.
        И комнату ту, в которой принцессу поселил, сделал ровно такой, как ее была в отцовском доме. И розы эти, которые она так любит. И фонтан в саду…
        Сам не понимал. Или, сам себе врал, что специально так делаю. Уколоть ее побольнее пытаюсь. Чтобы понимала, сильнее чувствовала контраст между мечтой своей, прежней жизнью и реальностью, в которой по воле своей жить не может и продать себя вынуждена.
        Думал, хочу ударить этим побольнее. А ведь ни хера. В глубине души всегда хотел на самом деле, чтобы принцесса в этом доме осталась. Чтобы захотела остаться.
        С самого начала хотел.
        Не насильно взять, к себе забрать, и не по сделке.
        Чтоб сама ко мне пришла и быть со мной сама чтоб захотела.
        С того самого вечера, когда в клубе у Севера ее встретил.
        Но если тогда не захотела, не пришла - то уж теперь и говорить не о чем.
        И понимаю, зачем время тяну, почему не возвращаюсь сразу домой.
        Без нее он пустым будет. Будто душу из него взяли и вынули.
        И шансов, после всего, что было - ни хера никаких у меня нет.
        Не завоюю я золотую свою принцессу. Не забудет она мне всего этого. Не забудет и не простит!
        Такого не прощают.
        Сжимаю челюсти до хруста, отставляя пустую чашку.
        Нечего тянуть. Пора.
        Могло ли у нас выйти все иначе?
        Нет. Даже если бы с самого начала понимал про свои чувства, все равно гнул бы и ломал. Я себя знаю. Слишком много ненависти во мне было всегда к этой семье. Слишком много лет она жила во мне. Жаждой отомстить пульсировала в сердце.
        Не поступил бы иначе. Скорее, чувства эти из себя бы вытравливал. И ее бы гнул жестче. Топтал бы по-настоящему.
        А раз нет, и вариантов быть не может, так и говорить не о чем.
        И тянуть тоже. Привыкать надо мне к пустому дому, в котором никогда не будет моей золотой принцессы. И к жизни, в которой без нее будет ледяная пустота.
        Сам виноват. Но теперь уж не исправить.
        Глава 57
        София
        - Стас!
        Последние минут двадцать так и стою в коридоре.
        Обхватив себя руками, чувствуя, как электрический ток струится по ногтям, отбивается каждым ударом в сердце.
        Трудный разговор. Тяжелый. Практически невозможный!
        Не знаю. Ничего не знаю, - ни что он скажет мне в ответ, ни как отреагирует!
        Может, посмотрит, как на жалкую букашку под ногами, как все те, в доме отца смотрели, и отшвырнет…
        Боюсь.
        До одури боюсь.
        Глаза его увидеть и лицо каменное, на котором пренебрежение появится, когда эти самые важные слова ему скажу. Те, которыми живу. Которые и есть сейчас вся я, вся моя жизнь.
        Но я должна.
        И это, наверное, то, на что мне потребуется больше всего сил. Больше, чем на все, что было раньше.
        Ключ поворачивается в замке, и я замираю. Кажется, в полнейшей тишине на весь дом оглушительно бьется гулом сердце.
        - Стас! - не бросаюсь к нему. Пошевелиться, с места сдвинуться не могу. Только еще сильнее сжимаю руками плечи.
        Его имя хочется кричать, а выходит так, что и сама почти не слышу.
        - Суток оказалось слишком мало, чтобы собрать вещи?
        Каменное, непроницаемое лицо.
        Даже на меня не смотрит.
        Со звоном бросает ключи на тумбу у входа. Не глядя в мою сторону, направляется в свой кабинет.
        - Стас!
        Сжимаю кулаки. Кажется, сейчас просто сползу по стене вниз.
        - Не надо благодарить меня, София, если ты осталась ради этого, - все же останавливается.
        Чеканит слова, ударяя льдом. Не смотрит по-прежнему мне в лицо.
        А я…
        Я вся сжимаюсь от этого ледяного равнодушия.
        Как будто совершенно чужой человек передо мной. Незнакомец.
        Словно и не было между нами ничего. Никогда.
        Ни ненависти той, что сжигала, все внутренности обугливала. Ни страсти.
        Не было всех тех слов, что хрипел, касаясь пьянящими губами моей раскаленной от его прикосновений кожи.
        Как будто мы впервые встретились сейчас. И я для него - никто. Пустое место…
        - Нет, - выдыхаю еле слышно деревянными губами.
        - Не ради этого, Стас. Ради… Тебя…
        - Думала, я нуждаюсь в сиделке? - густая бровь летит вверх.
        А его глаза наконец смотрят. Впиваются в меня холодным, ледяным зондом. Буравят насквозь.
        - Или хотела посмотреть, как я превратился в инвалида? Со мной все в порядке, Софи-ия. Ни ухаживать за мной немощным не нужно, ни злорадствовать по поводу моей инвалидности не выйдет. Так что зря потратила столько времени. Могла бы уже загорать на каких-нибудь Багамах. Или модельное агентство себе прикупить и блистать на подиуме, не попадая ни от кого в зависимость. Или я оставил мало денег? Больше не дам, уж извини.
        Глава 58
        - Нет, - сжимаю кулаки еще сильнее.
        Опускаю руки, вскидываю вверх голову.
        Самый тяжелый. Самый важный разговор в моей жизни. Самый решающий.
        - Тогда ради чего, София?
        - Я… Не успела тебе сказать, Стас. Я… Я тебя люблю. Люблю одного. С нашей самой первой встречи. Еще тогда, когда ты вытащил меня из того озера. Потому и мужчин раньше у меня не было. Ты… Ты был перед глазами. Никому не могла позволить к себе прикоснуться. Никому. Все их прикосновения были противными. Чужими. И теперь люблю. Люблю еще сильнее. Пока тебя не было, когда в тебя выстрелили, - тогда только и поняла. Не пережила бы, если бы тебя не стало. Все время, хоть ты и там был, с тобой разговаривала. Мысленно. И вслух. Говорила тебе… А теперь я пойду, Стас. Вижу, для тебя это ничего не значит. Но я должна была сказать. Для себя - не для тебя должна была. И это ни к чему тебя не обязывает. Ты прав. Скорее всего, мне лучше уехать. И больше никогда не видеться с тобой. Прощай.
        Разворачиваюсь, чтобы уйти.
        Как всегда, за последнее время, на максимум выпрямив спину.
        Это уже стало привычкой, рефлексом.
        Хоть сердце и кровоточит, разрывается на части.
        Шаг, другой к двери - и каждый из них - целая вечность.
        - Стой!
        Его руки обхватываюсь, сжимают тисками.
        Прижимает меня к себе одним резким рывком, а я - задыхаюсь.
        Молчит.
        Челюсти сжаты так, что я, кажется, слышу, как крошатся, трещат его зубы.
        Глаза сумасшедшие, до нутра пробирающие - закрыты. Крепко, явно до боли сжаты веки. Так, что я будто сама боль эту чувствую.
        И жилка на виске пульсирует. В ней биение сердца на весь дом раздается.
        И лицо… Такое, будто больно ему. Где-то внутри, глубоко, до разрывов больно.
        И я замираю. Съеживаюсь под его руками, что медвежьей хваткой чуть не крошат мои ребра.
        - София… - хрипло. Еде слышно. Рвано. Не открывая глаз.
        - Принцесса моя, моя королева…
        Распахивает глаза, а там…
        Там свечением, серебром, светом немыслимым… Все те слова, что ему, как одержимая, снова и снова повторяла, пока не было его рядом.
        Там они все.
        Каждое.
        И даже больше.
        И пронзает этот взгляд. Насквозь пронзает. Кажется, от него звенит все вокруг нас в этом доме.
        Заполняет меня по горло, до кончиков пальцев на ногах.
        Окутывает.
        И все растворяет.
        Все прошлое. Всю ненависть. Всю злость.
        Весь мир вокруг нас, который больше не имеет никакого значения. Ведь в этом взгляде его невозможном столько…
        Сколько я вместить не готова. И мечтать не могла, представить.
        - Софи-ия, - так же рвано, хрипом сдавленным, будто горло ему тяжелая рука сжимает.
        - Я ведь… Я за это жизнь отдать готов, София. Все глотки на живую зубами перегрызть. За один этот миг. За секунду эту. Сдохнуть прямо сейчас, прямо в ней готов. Ты хоть понимаешь?
        Не понимаю. Почти не слышу. Только по нервам каждый звук его слов ураганом бешеным проносится.
        Раскаляет. Расплавляет. С ума сводит и током, накалом еще больше обратно возвращается.
        И тону. Тону в глазах этих. До самого сердца, до самого нутра пронзают. Вспышками. Пламенем. Ударами в висках звучат его глаза и то, что в них горит. Все те слова, которых так мало… Которым и сотой части всего, что в них плещется, не высказать…
        - Скажи. Скажи еще раз. Софи-ия!
        - Люблю. Люблю тебя. Стас! Люблю!
        Это в каждом ударе сердца. Он ведь чувствует!
        - Принцесса-а, - подхватывает на руки, вжимает в себя, - и голова кругом.
        Все плывет перед глазами, ничего не вижу.
        Впиваюсь в его рубашку пальцами. Кажется, что упаду сейчас. Что рассыплюсь. Разлечусь на кусочки.
        Говорят, - горе трудно выдержать?
        Оказывается, есть такое счастье, которое захлестывает сильнее всего на свете. От которого на свет смотреть больно. На свет глаз его, которые ослепляют.
        Не замечаю, как мы оказываемся в моей спальне.
        Как он укладывает меня на постель.
        Целуя веки. Пальцы. Ногти.
        Лихорадочно и безумно нежно. Так нежно, что щемит сердце.
        - Люблю.
        Глава 59
        Одежда слетает в один миг.
        - Безумно, безбожно люблю тебя, моя принцесса!
        Лихорадочно покрывает поцелуями.
        Веки, лицо, спускаясь вниз.
        По шее, по груди скользит губами.
        И в каждом прикосновении, в каждом поцелуе это его «люблю» отдается. Жаром безумным под кожу проникает. Обжигает, жалит, заставляет расплавляться.
        И кружится. Безумно, бесконечно кружится голова.
        И каждый его шепот - как сон, как наваждение. Немыслимое блаженство, в котором нужно еще выдержать и не раствориться до конца.
        Потому что обжигает.
        Самое сердце обжигает, бьет по венам.
        Пронзительно. Нежно. Истомой напитывая всю меня изнутри.
        - Люблю. Люблю тебя, Стас, - уже сама не замечаю, как начинаю извиваться под его поцелуями, - все более жадными, более ненасытными и горячими. По животу - вниз.
        Поднимает голову, вздрагивая, как от удара.
        И замирает.
        И глаза его эти. Пьяные. Такие пьяные, что сама от них хмелею, с ума схожу.
        И ведет. Так ведет, так насквозь всю этим взглядом простреливает, что пошевелиться, выдохнуть не способна. Цепенеет все внутри. Замираю.
        Он прав. Прав. Вот эта секунда, вот этот миг.
        Самый важный в жизни, будто и не жила до этого, жизни настоящей, вкуса ее, аромата, хмеля счастья ее не чувствовала.
        Прав. За этот миг, за эти глаза его пьяные - не похотью, не страстью, - счастьем и любовью одуряющей, от которой сердце вылетает, - всю жизнь за него стоило б отдать!
        Потому что в нем и есть самая концентрация жизни.
        - Ста-ас, - выдыхаю, - хрип, рваный крик рвется из горла.
        Это не страсть.
        Это что-то непередаваемо большее.
        Мучительная, до боли, потребность, ощутить его внутри. Слиться с ним в одно. Телом, сердцем, - до костей, до всего внутри, кровью, что в висках стучит, с ним самим смешаться.
        Чтобы уже не отделить. Не разорвать. Чтобы навсегда стать целым.
        - Принцесса моя… Софи-ия.
        Его голос срывает все тормоза, оглушает и бьет током по раскаленным нервам.
        - Всю тебя впитать в тебя хочу, - шепчет прямо мне в живот, обжигая поцелуями, жаля каждым из них невыносимой истомой, жгучим, разрывающим желанием ощутить его внутри.
        - Кожу твою… Твой вкус… Твой запах… Голодный. Какой же я по тебе голодный, Софи-ия! Ты и представить себе не можешь!
        Вскрикиваю, когда мой пульсирующий, до невозможности возбужденный, раскаленный клитор, жадно втягивают его горячие губы.
        Внутри проносятся вспышки, внизу живота все судорожно сжимается, заставляя меня так же судорожно сжать ноги.
        Это… Это запредельно, особенно когда он чуть проводит по самой верхушке бугорка зубами, продолжая всасывать мой клитор в себя, ласкать горячим жадным языком.
        Это вспыхивает внутри, отбиваясь на кончиках сосков, что уже заострились, стали каменными.
        Пробивает насквозь каждым касанием.
        Заставляет собственное имя забывать!
        - Нет, Софи-ия, - резко распахивает мои ноги, заставляя раскрыться перед ним еще сильнее, на максимум.
        - Ты должна прочувствовать каждую грань этого наслаждения! Каждый оттенок. Кончай. Кончай, моя принцесса! Я так хочу почувствовать твой оргазм языком, что меня трясет.
        И я будто выстреливаю, как только его губы снова касаются меня там.
        Яркими вспышками перед глазами ослепляет
        Дергаю бедрами вперед, ему навстречу, позабыв последний стыд.
        Упиваюсь. Растворяюсь в этом блаженстве.
        Содрогаясь на кровати, подмятая его телом.
        С ума сходя, слыша его хриплое рычание прямо мне вовнутрь.
        Кричу. Кричу, извиваясь, как в беспамятстве. Снова и снова повторяя его имя. И это «люблю», которое уже само по себе рвется из самой груди.
        - Да… Да, моя сладкая! Моя королева, моя Софи-ия! - его пальцы бьются внутри меня, задевая какие-то особенные точки, от которых новая лавина накрывает меня с головой.
        - Еще. Кричи еще. Да!
        Губы терзают мой клитор, - уже не так нежно, не так осторожно и трепетно, - жадно, почти жестко, обхватывая, втягивая в себя до боли, что вспышками тока и ненасытного блаженства разливается во мне, горит, обжигает, заставляет судорожно сжиматься спазмами внутри.
        И мир меркнет.
        Все проваливается в темноту.
        Только его глаза пьяным серебром так и стоят перед моими закрытыми глазами… Только они - а в них будто мой собственный пульс. Горит. Толчками изливает прямо внутрь то самое «люблю»…
        - Не расслабляйся, принцесса, - горячее тело Стаса уже нависает на меня.
        Двинуться не могу. Веки разлепить. Даже сдвинуть ноги.
        И снова по всему телу проходит мощной волной судорога, стоит только ощутить складками, истерзанным клитором его каменный член, что дергается под моим распахнутым для него естеством.
        - Мы только начали. Я хочу слышать, как ты сорвешь голос. А сегодня ты его сорвешь, Софи-ия! Я обещаю!
        - Стас, - больше и не пытаюсь закрываться.
        Наоборот, - распахиваюсь для него еще сильнее.
        Губы до крови кусаю от мучительной потребности ощутить его внутри.
        Обхватываю руками крепкую шею. Притягиваю к себе ближе, буквально впечатываю в себя.
        - Аккуратно, принцесса. Так я тебя могу и раздавить, - шепчет хрипло, мне прямо в губы, - и на губах тут же рассыпаются пузырики шампанского, взрываясь.
        - Чувствовать тебя хочу. Всего. На мне. Во мне. Везде. Насквозь. Не раздавишь, Стас. Если бы дал уйти - тогда бы раздавил.
        - Сам себя тогда бы раздавил, принцесса моя. Золотая. Еще когда Ромку к тебе послал - уже давить начал. Задохнулся бы без тебя. Сдох бы. Пули никакие не нужны. Сам себя. Навылет. Насквозь. Когда отпустить решил.
        - Зачем? Зачем решил, Стас? Я ведь чуть не ушла.
        - Думал… - снова сжимаются челюсти. Кадык дергается. А мне самой от боли его больно. Будто внутри себя ее чувствую.
        - Думал… Никогда ты этого не скажешь, никогда почувствовать не сможешь. А без этого, вот без твоего люблю - мне не надо. Обжигает меня без этого, понимаешь? Мне глубже в тебе надо быть. Глубже, чем просто членом.
        - Ты глубоко. Ты глубоко внутри, Стас. В самом сердце. В самой душе. Так глубоко, что мне самой страшно…
        - Принцесса моя. Моя… Моя!
        Кричу. Оглушительно, когда резко, одним толчком ударяет бедрами, врываясь вовнутрь.
        Сладостно и больно. Разрывает и по венам наслаждением судорожным брызжет. Я вспыхиваю и сгораю. Кожа дымиться, вся дымлюсь.
        - Люблю, - неистово шепчет мне в губы, накрывая, глотая мои крики. - До безумия люблю тебя. Софи-ия. Совсем без головы остался.
        И все тело дрожит, вздрагивает, меня просто подбрасывает, - от каждого его толчка, - резкого, жесткого, которым он почти полностью выходит из меня и тут же снова вбивается, пронзая, будто насквозь, до упора. От каждого его хриплого рычания. От расширенных зрачков, которым так пристально смотрит. Которыми входит с меня, - прямо в глубь. Прямо в самое сердце. И его насквозь пронзая.
        Глава 60
        А он вбивается так жадно, будто хочет кости наших бедер раздробить в порошок.
        И шлепки эти - влажные, жадные, - одуряют.
        Будто ярость и все, что между нами стояло, мы сейчас выплескиваем.
        То, что заслоном чувства истинные все эти годы закрывало. Не давало им прорваться, выплеснуться наружу. Нам самим жить не давало, с собой и со всем, что внутри, примириться.
        И с каждый ударом его внутри, с каждым толчком, мы будто все голоднее и голоднее становимся.
        И я толкаюсь бедрами навстречу все с большей силой, все яростнее, будто одичав, с ума сойдя, сама себя не помня.
        С каждым его толчком, с каждым резким, таким жестким проникновением, что прямо в матку ударяет, мы будто сплетаемся. Насквозь. В одно. Всем, что есть внутри.
        - Принцесса моя… София… - хрипло шепчет мне в рот. - Я так тебя ждал. Так вот этого ждал. Все годы ведь ждал.
        - И я, - не замечаю, как ударяюсь зубами о его губы, как полосую их в кровь.
        - И я. Ждала. Тебя ждала, Стас…
        Алчно, безумно бьемся телами, вжимаясь все сильнее, все крепче.
        Будто прорвало внутри безумную плотину, - и теперь нас уносит, и главное, быть внутри, соединиться. Яростно. До боли. До крика наслаждения, который растворяется во рту, горит на языке.
        Даже криком, даже хриплыми стонами сплетаясь. Уже не различая, где его, а где мой. Всем. Каждой клеточкой. Каждой гранью. Сметая все, что прежде разделяло нас.
        С рычанием подхватывает меня за ягодицы. Нанизывает на себя еще сильнее, еще яростнее.
        Будто насквозь пронзает. Словно раздирает все изнутри.
        И каждую вену его каменного, напряженного члена внутри себя чувствую. Как пульсирует в них эта неуемная жажда.
        И таким же пульсом в ответ сжимаются, задрожав, стенки внутри меня, обхватывая его член еще сильнее.
        Клитор жестко ударяется о его пах, обжигает ударами о жесткую поросль волос.
        И новым током пронзает до самого затылка. По позвоночнику вверх. Безумными прострелом. Новым и новым.
        И меня разрывает в судорогах.
        В его хрипящем рычании.
        Бьюсь под ним, уже ничего, даже его глаз не видя, только одни всполохи - острые, яркие, перед глазами.
        Только ощущения, в которые вся превращаюсь.
        Подхватывает меня за бедра, вжимается, вбивается еще сильнее. И яростно выплескивается горячей струей вовнутрь, когда я уже, обессиленная, падаю на постель, чувствуя, как руки, словно плети, сами опадают с его плеч.
        И от волны этой, бьющей внутри, снова подбрасывает над постелью. Снова все тело сжимается судорожным спазмом, заставляя разлететься на куски. Сгорать в безумном пламени блаженства…
        - Люблю… - доносится его хриплый голос будто сквозь пелену тумана. - тебя одну всю жизнь и любил, Софи-ия… Принцесса моя золотая… Королева…
        Его руки нежно гладят мою кожу.
        Пошевелиться не могу. Проваливаюсь куда-то. И голова кругом.
        Так нежно. Даже не ожидала, что эти огромные руки на такое способны. Даже нежнее, чем лепестки его розы.
        Глава 61
        - Стас… Отпусти!
        Я не знаю, ночь за окном или день.
        Понятия не имею, сколько прошло времени.
        Сутки? Двое? Даже отдаленно не представляю.
        Вечность.
        В которой он брал меня снова и снова, - выдергивая из блаженной неги, в которую я проваливалась после нового ослепительного, ошеломительного оргазма. Разрываясь на куски.
        В которой мы снова - то жадно, но нежно набрасывались друг на друга. Напитывались. Напивались. Пьянея и сходя с ума.
        И казалось, что этот голод лишь распаляется. Что никогда не сможем оторваться. Никогда не насытимся, друг другом.
        Но теперь я уже реально выжата до предела. Кажется, еще один оргазм меня просто убьет!
        - Не отпущу, - рычит в ухо Стас, сгребая меня в охапку. Прижимает к спине так, что дышать трудно.
        Чувствую, как вздрагивает, упираясь в меня, уже ставший каменным член.
        Не человек.
        Машина просто. Зверь ненасытный. Мой любимый, мой единственный зверь.
        - Отдыхай, принцесса, - прикусывает мочку уха, а у меня глаза закатываются от того, как по телу тут же проносится ураган мурашек. По всей коже. Даже по волосам. Прямо трещит и искриться.
        - Но вот с «отпусти» ты погорячилась. Никогда уже не отпущу. Поздно. Вот после этого всего - поздно. Сбежать захочешь, - из-под земли вытащу. Больше шансов тебе не оставлю. В подвале запру, если задумаешь глупость такую. Наручниками к постели прикую. И буду бесконечно выбивать из тебя твое сладкое «да», твое «люблю», мне всю грудь, все ребра выламывающее. Ты теперь моя, Софи-ия. Моя, золотая принцесса. Уже не выпущу. Не отпущу. Задушу в объятиях, а не выпущу.
        - Не выпускай, - киваю, улыбаясь.
        Боже, как же мне сейчас хорошо, безумно, немыслимо хорошо в его руках!
        Кто бы мне сказал еще совсем недавно, что я млеть от таких слов, да еще и от этого мужчины буду? Рассмеялась бы в лицо!
        А теперь… Теперь я счастлива.
        - Только попробуй выпустить, - шепчу, прикусывая кожу на его руке. - Сама тебя наручниками прикую.
        - И насиловать будешь? Черт, это так заманчиво, принцесса, что я, похоже, передумал давать тебе отдых!
        Его рука уже жадно, уверенно обхватывает мою грудь.
        Играет с соском, - сжимая, перекатывая между пальцами. Чуть задевая ногтям, слегка царапая, - а я уже начинаю стонать.
        И внизу живота будто узел горячий, пульсирует, набухает.
        Ноги, даже бедра дрожать начинают.
        Он сводит меня с ума. Уже свел. Окончательно и бесповоротно…
        - Ста-ас, - жалобно стону. Мне реально нужен отдых. Ну, хоть капелька. Хоть час.
        - Нет. Даже не думай, - его пальцы сжимают грудь еще сильнее.
        - Я же чувствую, что ты уже мокрая, Софи-ия. Я дурею от этого твоего запаха. Чую его, как оголодавший зверь.
        - Ты уже должен был насытиться, - слова вылетают скорее стоном. Да. Он прав. Я уже возбуждена до сумасшествия. До нетерпеливой дрожи. До искр тока на кончиках сосков.
        Как он только это со мной делает?
        Ненасытность, его бешенная мне и самой, передается! С ног и с катушек сбивает!
        - Не надо было дразниться, - рывком опрокидывает меня на спину. Наваливается огромным телом. Подминает. - Не размахивай красной тряпкой перед носом у быка, Софи-ия! Иначе я буду беспощаден!
        Уже распахивает мои бедра, когда комнату наполняет звонок его телефона.
        Будто возвращая нас в реальность. Из сказочного сна, в котором всего мира просто не существует. Только мы.
        - Прости, принцесса, - Стас тут же становится серьезным. - На этот звонок я должен ответить.
        Киваю, совершенно не препятствуя. Мне таки правда нужна передышка.
        Стас выходит, не набросив на себя даже рубашки.
        А я голодно и завороженно рассматриваю его тело.
        Крепкое. Сильное. Просто мощное. Невероятно огромное. С этим вздыбленным членом, торчащим выше пупка.
        Он выглядит угрожающе.
        Как воин-дикарь. Первобытный человек, способный забросить свою жертву себе на плечо и утащить в пещеру. И не спрашивая, повалить, подмять под себя, чтобы бесконечно вбиваться, до полыхающих искр из глаз. Да он, собственно, практически так и поступил!
        Не понимаю только, как Стас так долго сдерживался? С его-то ненасытностью!
        - Прости, принцесса.
        Выглядит озабоченным, возвращаясь. Челюсти сжаты, в глазах полыхает недобрый огонь. Между густыми бровями хмурая складка.
        Не хотела бы я быть тем, на кого он так отреагировал. Ой, не хотела бы!
        - Мне нужно отъехать. Обещаю, постараюсь разрулить все как можно быстрее. И тогда…
        Его голос снова переходит в рычание. Смешиваясь с моим вскриком, когда Стас, неожиданно ловко оказывается надо мной. Прикусывает сосок, заставляя меня снова всю покрыться мурашками.
        - И тогда мы по-настоящему начнем заниматься любовью. Даже не думай. Пощады не будет. Это я тоже тебе обещаю!
        - Начнем?
        Это он вот сейчас, о чем? Какое начнем, Господи! Да я и сейчас на ноги встать просто физически не в состоянии!
        - Это была только разминка, принцесса. Так, легкий перекус перед настоящим блюдом!
        - Ста-ас! - вот теперь я действительно стону.
        - Привыкай. Придется выдерживать. Все. Поехал. Иначе не оторвусь. Спи. Сил набирайся. Я скоро.
        Обводит мои губы языком, тут же жадно толкаясь вовнутрь.
        И я послушно распахиваюсь под его напором. Этому мужчине сопротивляться просто невозможно!
        - Спи, - вижу, с каким усилием отрывает себя от меня.
        И каким пламенем горят его глаза.
        О Боже. Он не соврал. Похоже, когда Стас вернется, все, что было сейчас, покажется мне и правда легкой разминкой!
        Зарываюсь в подушки, послав ему в спину воздушный поцелуй. Кажется, мне и правда просто необходимо выспаться!
        Глава 62
        После всего казалось, что я просплю до второго пришествия. И что встану совершенно разбитой, как будто по мне проехался целый состав. И даже не один.
        Но на удивление все наоборот.
        Стаса еще нет, когда просыпаюсь, а, значит, прошло не так уж много времени.
        Зато сил во мне столько, что готова не просто бегать, а даже и летать!
        Знаю, я не должна бы проявлять такую инициативу. Это скорее, дело мужчины. Но жажда деятельности так и бурлит, а Стас был таким хмурым, когда уехал, что мне просто хочется его порадовать.
        Заказываю в любимом в прошлом ресторане ужин.
        Красиво сервирую стол. Зажигаю свечи.
        Но еда остывает. Свечи оплывают больше, чем до середины. А его все так и нет.
        Решаю не звонить, не беспокоить.
        Все же, он обещал, что приедет как можно раньше, как только сможет. А, значит, занят чем-то очень важным и не стоит его отрывать.
        Выхожу на воздух.
        Вдыхаю полной грудью, чувствуя, как голова кружится от невероятного аромата роз.
        Все же здесь безумно красиво! Наверное, я могла бы любоваться этой красотой часами! Даже не вериться, что вот такой, как Стас Санников столько времени и внимания уделил саду, а тем более, цветам!
        Ах, он может быть очень трогательным. И очень романтичным. Чего стоит только его та белая роза! Причем, и тогда, в доме моего отца, - а ведь он мог продемонстрировать свою власть совсем другим, более жестким и грубым способом, и во второй раз!
        Просто все это спрятано очень глубоко внутри. За толстой, почти непробиваемой броней. Которую ему пришлось отрастить, чтобы выжить в этом мире. Чтобы подняться наверх из того дна, на котором оказался. И, чего уж греха таить, отец и правда был в этом виноват.
        Но я уверена, - немного нежности и ласки, его убежденности в том, что я его люблю, - и он оттает. Вот тогда я увижу то, что спрятано за семью печатями! Такого Стаса, которого он, может быть, и сам не знает!
        Вся уплываю в мечты. И даже не сразу слышу, как меня зовут.
        - Софи! Софи-и! Софья!
        Вздрагиваю, узнав голос.
        Медленно подхожу к решетке ворот.
        - Ну, здравствуй, Вика, - холодно окидываю взглядом когда-то лучшую, самую близкую подругу.
        Которая якобы уехала в Испанию. Навсегда.
        Ан нет, топчется здесь по саду. Вернее, у входа в сад. Подозрительно как-то далеко от Барселоны.
        Даже заговорить решила. Надо же! Как только всем стало ясно, что я вовсе не на последнем крае дна! Сплетни ведь здесь разносятся быстрее, чем пожар!
        - Как испанское солнце? Не печет в голову?
        - Что? - дергает головой, явно не понимая.
        Понятно. Не было и вовсе никакой Испании.
        - Аа-а, ты об этом… Ну… Понимаешь… Отец так решил. Вы попали под удар. Нельзя было с вами общаться. Мало ли, там же война намечалась. Отца из-за этого тоже могли свалить.
        Никого бы не свалили, если бы просто тайно одолжили денег на лечение. Никто бы не узнал. Но ради чего распинаться и говорить об этом? Оно того не стоит.
        - Сейчас тоже опасно. Наверняка, - холодно пожимаю плечами. - Ты же знаешь, в меня стреляли. Так что лучше держись подальше. И не подходи. А то мало ли… Зацепит еще…
        - Софи! - отмахивается. - Я поговорить пришла. Серьезно поговорить.
        Надо же. Наверняка ей что-то ну о-очень нужно. Раз уж после того, как из жизни своей нас вышвырнули, прийти решилась.
        - Прости, Вика. Но мне неинтересно. Наверняка все твои вопросы есть кому решить. Особенно в Испании.
        - Стас! - уже разворачиваюсь, чтобы уйти, как его имя бьет мне криком бывшей подруги в спину.
        Замираю. Мало ли. Может, с ним что-то случилось?
        - Что Стас? - все-таки возвращаюсь к ограде.
        - Стас, Софи… Понимаешь… Мы были вместе… Раньше. Но с тех пор, как ты появилась в этом доме, он больше со мной не спит.
        Не зря женский голос тогда, в его кабинете, показался мне знакомым! Точно! Это же была Вика! И как я сразу не поняла?
        - И что ты от меня хочешь? - брови сами взлетают вверх. - Чтобы я его уговорила с тобой спать? Ты вообще нормальная, Вика? В своем уме? Мы со Стасом вместе, если ты еще не поняла. И так, и будет. Думаю, тебе лучше больше сюда не приходить. Никогда.
        - Софи! Ну ты же все равно от него уйдешь! А я… Я ведь еще тогда в него влюбилась! Когда он спас тебя, помнишь! Или даже раньше! Да я всегда с ума сходила от Санникова!
        - Прости, Вика, но мне неинтересно. Мы вместе. На этом точка. Я уходить никуда не собираюсь.
        - Да? Хочешь сказать, что будешь это терпеть? Хотя… Сомневаюсь я, что ты ему и правда важна, Софи! Не обижайся. Ничего личного. Просто Санникову вообще никто не нужен! Он просто пользуется нами. Всеми женщинами на своем пути. Трахает и выбрасывает, как наиграется.
        Усмехаюсь, вспоминая его пьяные глаза. Его взгляд ошалевший, дикий, бешеный. Его «люблю», от которого лихорадит.
        Не со всеми. Просто любовь бывает только одна в жизни. Уж я-то знаю.
        - Он просто использует тебя, Софи! Как ты не понимаешь! Ему просто от тебя что-то нужно, иначе не поселил бы тебя в своем доме и не появлялся бы с тобой на приемах! Он ведь никогда ни с кем не выходил в свет! И уж тем более, никого у себя не селил!
        - Я даже слушать не хочу, Вика. Уходи. И не возвращайся с этим больше.
        - Решила, что ты особенная, да, Софи? Что он любит тебя и останется с тобой? Все так думают! Все надеются заполучить Стаса Санникова на веки вечные! Только почему, если ты такая особенная, он ради тебя не развелся? И сейчас помчался к жене? Оставил здесь тебя одну?
        - Что? Что это за бред, Вика? Ты что, шампанского перепила с отчаяния?
        - О-о! Он не сказал тебе, что женат? Как интересно, правда, подруга? Санников женат, и уже давно. Она все время после свадьбы живет за границей. А он, когда приезжает, отрывается тут по полной. Вот все и пытаются его заполучить. Только Стас не разводится. И сегодня днем его жена приехала сюда. Правда, не пойму, почему она в гостинице, а ты до сих пор здесь? Видно, не ожидал ее приезда и не успел все продумать!
        Глава 63
        Это ложь, - повторяю себе, разворачиваясь к бывшей подруге спиной и до боли сжимая руки.
        Ложь.
        Этого просто не может быть! Невозможно!
        И я уже прекрасно знаю цену этим людям.
        Они сделают все, чтобы разрушить чужое счастье. Все ради того, чтобы прибрать себе к рукам побольше денег или власти.
        Она ведь солгала насчет Испании.
        Лжет и теперь.
        Санников - очень лакомый кусок. И, если Вика имела на него какие-то виды, то способна пойти на что угодно!
        - Софи! - ее голос, как камень, ударяет мне в спину.
        - Он ведь не разведется, Софи. Если бы хотел, уже давно бы развелся. Он так и останется женатым. Не скажу, что у нас с ним были какие-то особые отношения, но… Чаще всего во время своих приездов он спал именно со мной! Можно сказать, что я его постоянная любовница. Не считая шлюх Влада Северова, с которыми он часто проводит ночи. И вот теперь он выгнал меня из-за тебя. Но разве ты согласишься на эту роль? Разве тебя устроит быть просто любовницей? Знать, что в любой момент он сорвется к жене? Что всегда будет с ней? Нет. Я ведь знаю тебя, Софи! Слишком хорошо знаю! Ты слишком гордая, чтобы такое терпеть! Ты не сможешь быть второй. Не сможешь всегда оставаться просто любовницей! И даже то, что вы обнищали не изменило твоей натуры! А я… Я готова. Я согласна даже так. Пусть. Пусть так. Но лишь бы с ним!
        - Уйди, Софи. Уйди, отступи в сторону. Отдай его мне обратно! Ты ведь все равно не сможешь так жить!
        Хочется бежать.
        Бежать со всех ног.
        От нее, от этих ужасных слов, что разрывают душу.
        Пронзают насквозь хлеще настоящего выстрела.
        А я замираю. Будто прирастаю ногами к земле. Ни шевельнуться, ни выдохнуть не могу.
        - Это. Все. Ложь.
        Еле выдыхаю сквозь сжатое будто крепкой рукой горло.
        Сама не слышу своего голоса. Но она слышит.
        - Нет, Софи. Это правда. Посмотри новости за прошлый год. О свадьбе Санникова тогда не кричал разве что слепой. Просто вы тогда разорились, умер твой отец и у тебя были другие заботы.
        Нет. Нет. Нет и тысячи раз - нет!!
        Не оборачиваюсь.
        Медленно иду к дому.
        Вот теперь уже отмерла. Теперь уже еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться на бег.
        Я посмотрю. Посмотрю все, что смогу найти.
        Но сердце уже колотится, как бешеное. С каждым ударом снова и снова простреливая меня оглушительной болью. Навылет. Новый выстрел. В упор. С каждым ударом, с каждым шагом вперед. Насмерть. Разрывая, раскидывая на куски.
        Потому что внутри уже знаю - это правда. Вика же понимает, что я проверю. Что все просмотрю. Смысла врать о таком просто нет.
        Влетаю в дом, захлопывая за собой входную дверь с грохотом.
        Как же мне хочется сейчас этой дверью отгородиться от всего мира! От всего! Запереться в нашей сказке. Где нет ничего, кроме нас. Кроме нашего «люблю» и глаз его, - сумасшедших, пьяных. Не от страсти. От любви. Той, что сиянием брызжет из глаз!
        Дрожащими руками сотни раз поднимаю крышку ноутбука и захлопываю снова.
        Закрываю глаза, обхватывая голову руками.
        Это малодушно. Да. Я знаю.
        Но больше всего на свете мне сейчас хочется спрятаться.
        Сделать вид, что ничего не было. Я не встречалась с Викой. Я ничего не слышала, а она не говорила этих слов.
        Омерзительна сама мысль о том, что он был с другой, ласкал другую. Вику. Мою бывшую подругу.
        Целовал ее. Вбивался в нее. А она кричала ему в губы его имя…
        Само по себе это невыносимо.
        Но это было раньше. До меня. До нас.
        Хоть я сама и не могла позволить, чтобы ко мне прикоснулся другой мужчина. Даже раньше.
        Это трудно принять. Но с этим я как-то попыталась бы еще смириться.
        Но жена…
        Знать, что все это время он лгал. Лгал, когда шептал эти слова. Слова, что для меня - сама жизнь. В которых я вся. Сливался со мной и лгал.
        А, значит, он предавал. Он с самого начала предал.
        И нашу любовь и меня.
        Представлять, что он сейчас с законной женой. С той, которой принадлежит по-настоящему…
        Ведь Стас Санников совсем не тот, кто женился бы по расчету или по каким-нибудь обстоятельствам. Нет обстоятельств, нет такого влияния, что могли бы к чему-то вынудить этого мужчину!
        А, значит, он принадлежит ей не просто по документам. Он сердцем ей принадлежит. Он сделал свой выбор. И уже давно.
        И меня всю скрючивает, разве в конвульсиях не изгибает, как подумаю о том, что он отправился к ней ровно из нашей постели!
        Его ласки еще горели на моем теле! Мой запах остался еще на его коже, в его волосах! А он уже понесся так же страстно брать другую!
        О-о, я слишком хорошо успела узнать, сколько огня и страсти в Стасе! Он явно не станет распивать чаи с законной супругой! Тем более, так долго, - за окнами давно глухая ночь. А сам он вне зоны доступа.
        Наверняка сразу же набросился на женщину, которую сам выбрал.
        Не в договор. Не купил, как шлюху. Выбрал, чтобы сделать своей. Навсегда и перед всем миром.
        Это оглушает.
        Это так больно, что переворачивает все внутри.
        Вот почему он так хмурился. Не успел спрятать, убрать подальше любовницу. Не подготовился к сюрпризу.
        Боялся потерять из-за интрижки по-настоящему любимую женщину!
        Черт!
        Я все еще хочу - не знать.
        Спрятаться. Опустить голову в песок.
        Сделать вид, что ничего не происходит.
        Дождаться Стаса.
        И тянуть. Тянуть нашу сказку, сколько это возможно. Растягивать до последнего, или…
        Или хотя бы провести вместе всего одну ночь. Единственную. В которой я об этом забуду. В которой я буду верить в его хриплое «люблю», что рвано влетает мне в губы. Разносится по венам. Опускается прямо в сердце, заставляя его оживать, биться по-настоящему.
        Боже.
        Он ведь моя жизнь.
        Только с ним я по-настоящему жива!
        Но так нельзя.
        Нельзя себя обманывать.
        Сейчас больно. Оглушительно. Смертельно больно. Но станет еще больнее, если я позволю себе этот обман.
        И еще хуже, если он вернется и с непроницаемым лицом скажет, что мне нужно переехать. Делить его с женой. Ждать, когда он выкроит время для короткой встречи.
        Все верно, подруга права. Я не Вика. Я так не смогу.
        Это все равно, что медленно умирать, снова и снова. Это меня сломает Окончательно. Хотя… Разве я уже не сломлена? Как сорванный цветок. Который еще живет, но эта жизнь уже незримо вытекает из него…
        Неимоверно тяжело поднимаюсь, опираясь обеими руками о стол.
        Плетусь в кабинет Стаса. Будто сто лет мне. а на плечах тяжелый, неподъемный камень, что тянет меня к земле. В любую секунду раздавит.
        Если в интернете есть записи его свадьбы, я не готова это видеть. Того, как светятся счастьем и любовью его глаза. Как он целует другую, дает ей клятву верности. Этого я не переживу. Я ослепну, если увижу это!
        Глава 64
        Лихорадочно бросаюсь к его письменному столу.
        Раскидываю документы, их тут множество.
        И замираю, натыкаясь на то, что на самом дне.
        Даже эта бумага обжигает пальцы. Сжигает их до мяса.
        Свидетельство о браке.
        Дарья Санникова.
        И…
        Чуть ниже.
        Свидетельство о рождении.
        Влад Санников. Родители - Дарья и Станислав Санниковы. Совсем свежее. Ребенку и полугода нет.
        Темнеет в глазах.
        Падаю спиной на спинку глубокого кресла.
        Задыхаюсь. По-настоящему задыхаюсь. Бумага выпадает из рук.
        Будто в дурмане набираю в поисковике на раскрытом ноутбуке Стаса «свадьба Санникова».
        Смотрю почти невидящими глазами.
        Все по канонам. Она в белом платье. Без свидетелей, без гостей, только вдвоем.
        И прошибает.
        Его жена очень похожа на меня.
        Почти такая же фигура, даже волосы точно такого же, золотого оттенка. Редкого. Отец когда-то говорил, что в моих волосах - само солнце будто поселилось. Что таких больше нет во всем мире.
        И в модельном агентстве все всегда поражались, что волосы у меня такие и натуральные. Никак не могли так краски смешать, чтобы такого же эффекта добиться.
        А у нее - точь-в точь!
        Мы почти как сестры. Только глаза у нее другие. Огромные. Сияющие. Пронзительно голубые.
        «Золотая моя принцесса» - болью, прострелом отдают в груди его слова.
        А, может, это она - его золотая принцесса?
        И дело в том, что я просто на нее похожа? Может, у них случилась размолвка, а я стала просто заменой на время?
        Или, раз, по словам Вики, он всегда с кем-то спал, когда приезжал сюда, ему просто захотелось трахать ту, что напоминает его жену? Просто секс, просто его неуемный темперамент. И ничего больше!
        Я узнаю эту девушку.
        Эта скандальная свадьба напоминает еще один скандал.
        Новогодняя ночь.
        Убийство криминального авторитета, который, по сути, был хозяином этого города, все здесь решал. Был покровителем отца, потому что он когда-то спас ему жизнь. Назар Грачев.
        Влада Северова в ту ночь застали в его клубе журналисты с этой Дарьей.
        Тогда скандал был жуткий. Эту историю не полоскал только глухонемой разве что. Ведь у Влада была официальная девушка, практически невеста.
        Тогда, на камеры, он так ей и сказал, - «я не обещал тебе верности»
        Любовница Влада Северова.
        Может, поэтому Стасу понадобилась замена? На самом деле он любил только ее, а я просто похожа на ту, что была тогда для него недоступна?
        И свадьба их со Стасом, судя по заголовкам, стала еще более скандальной, чем та новогодняя ночь!
        Но читать, разбираться, я просто не могу! Нет сил, и перед глазами все расплывается…
        Черт!
        Хочется повалиться на пол. Хочется умереть, чтобы не чувствовать этой безумной боли, от которой пылают виски.
        Лучше бы тогда Стас не прикрыл меня собой. Лучше бы тот, кто стрелял тогда - не промахнулся!
        «Золотая моя принцесса. Моя».
        Его слова звучат внутри меня. Глухим хрипом отдаются в животе.
        Слова, предназначенные не для меня.
        Наверное, так было с самого начала. Кто знает, сколько времени Стас был влюблен в эту Дарью, а она - любовницей его друга, Влада?
        Больно.
        Черт, как же это больно!
        Быть просто заменой! Бледной тенью той, кого он любит на самом деле! Той, кому реально предназначались все его «люблю», каждое из них!
        А может, все гораздо глубже. Может, я не просто тень.
        Та фирма, которую я, не думая, переписала на Стаса? Может, ему была нужна именно она? А я… Я просто неплохой довесок к этой фирме…
        Обжигает. Снова и снова. Ледяным пламенем обжигает. Кусками острого льда пронзает насквозь. По сердцу. По животу, заставляя корчится. По вискам.
        Вскакиваю.
        А в голове - другие слова.
        «Никогда уже не отпущу. Поздно. Вот после этого всего - поздно. Сбежать захочешь, - из-под земли вытащу. Больше шансов тебе не оставлю. В подвале запру, если задумаешь глупость такую. Наручниками к постели прикую. И буду бесконечно выбивать из тебя твое сладкое «да», твое «люблю», мне всю грудь, все ребра выламывающее. Ты теперь моя, Софи-ия. Моя, золотая принцесса. Уже не выпущу. Не отпущу. Задушу в объятиях, а не выпущу».
        Глава 65
        Он ведь не выпустит. Не отпустит. Вполне может поставить перед фактом своей женитьбы. Запереть где-нибудь.
        Пока Стас чего-то хочет, он этого не отдаст. Даже сомневаться не приходится.
        А я…
        Я стану просто его шлюхой! Комнатной собачкой для сексуальных утех своего хозяина!
        Ну, нет!
        Как бы я ни любила Стаса, как бы ни разрывалось мое сердце, а этого не будет! Никогда!
        Сама не замечаю, как начинаю метаться по огромному пустому дому.
        Зачем-то сваливаю в кучу вещи, которые он купил. Зашвыриваю в чемодан.
        Черт!
        Это просто рефлекс.
        Не нужно!
        Ничего брать с собой не нужно!
        Главное - просто сбежать! Убраться до того, как Стас вернется!
        Снова захлестывает ледяной волной, обжигающей до боли все внутренности.
        Он вернется. Когда насытится той, другой. Которую по-настоящему любит!
        Хватаю телефон. Дрожащими пальцами набираю цифры, которые запомнила на всю жизнь.
        Номер, когда-то данный мне отцом. Человека, способного спасти, спрятать от Санникова.
        Уже ночь. Он ответит? Сможет ли помочь? Захочет ли?
        Власть Стаса слишком велика! И одна я точно здесь не справлюсь!
        - Да, - слышится после первого же гудка хриплый бас в трубку.
        - Это София. София Серебрякова. Мой отец когда-то дал мне ваш номер. Говорил, вы можете помочь…
        - Да, - на этот раз уверенно. Жестко. Резко.
        - Мне нужна помощь. Нужно сбежать от одного человека. Спрятаться так, чтоб не нашел.
        Молчит. Долго молчит. Слишком долго.
        А чего я хотела?
        Папы уже давно нет, а чего стоят в нашем мире обещания, я уже знаю.
        - От Стаса Санникова? - наконец уточняет он.
        И внутри все опадает. Скорее всего, он не поможет.
        - Да, - роняю тихим голосом.
        Врать нет смысла. Все равно узнает. Если Стас начнет меня искать. Лучше сразу сказать правду. Ложь мне не поможет.
        - Через час на пристани. Яхта «Рубин».
        И тут же отключается.
        На пристани?
        Чуть съеживаюсь. Страх перед водой никуда не пропал. А мы, похоже, будем плыть и долго.
        Но выхода все равно нет.
        Покидаю дом. Оборачиваюсь в последний раз, чувствуя, как щемит сердце. Будто само здесь и остается. Так и есть. Оно навсегда останется там. Где я ожила. Где была так счастлива. В том самом миге, когда верила, когда так по-настоящему сливались наши с ним «люблю».
        Навсегда. Навсегда мое сердце здесь останется.
        Другого дома, другого мужчины и другого счастья уже никогда не будет.
        Я просто не смогу.
        Не смогу позволить к себе еще кому-то прикоснуться.
        Глава 66
        Отхожу подальше, делая вид, будто прогуливаюсь.
        После того, как Стас разобрался с покушением, охраны уже нет. Но все же…
        Лучше подстраховаться.
        По пути до пристани меняю пять машин такси.
        В полумраке отыскиваю нужную яхту.
        Возле нее никого нет. Никто меня не ждет.
        Поднимаюсь наверх.
        И тут же яхта начинает нестись по волнам. Вперед. Будто кнопку какую-то нажали.
        Медленно иду вперед.
        Понимаю, этот незнакомец все продумал.
        Ждал меня, наблюдал. Следил. Значит, есть шанс по-настоящему скрыться от Стаса.
        И тут же замираю, как вкопанная, обхватив плечи руками. Впиваясь пальцами в кожу до боли.
        Я хотела бы ошибиться.
        Хотела бы сказать, что в темноте могла принять его за другого, обознаться.
        Но - нет.
        Этого мужчину не перепутать ни с кем.
        Огромная фигура возвышается над всем…
        Эти руки, способные переломить позвоночник.
        Черные глаза, что даже сейчас прожигают, будто светятся в темноте.
        Жуткий человек, похожий на убийцу. На настоящего головореза. С ним и среди толпы рядом находится страшно.
        Яхтой управляет Роман. Тот самый друг Санникова, которого он послал ко мне когда-то.
        Я попалась в ловушку. В клетку, из которой нет выхода. Он привезет меня прямо к Стасу. А тот… Тот не простит побега. Я его знаю. Не простит. И уже не отпустит. Никогда.
        - Испугалась, принцесса? - насмешливо разносится по волнам его хриплый бас, заставляя меня вздрогнуть.
        - Не бойся. Стас мой лучший друг, это верно. Но когда-то я дал слово твоему отцу. Он мне здорово помог. Выручил. Если бы не он, гнить бы мне сейчас в каком-нибудь дерьме. Или поглубже. Так что не трясись. Спрячу я тебя. Так спрячу, что сама себя не найдешь.
        И почему эти его слова не приносят никакого облегчения? Наоборот, что-то меня заставляет посмотреть на волны.
        Иногда так спрятать можно, что и правда сам себя не найдешь.
        И очень похоже, что так прятать ему не в новинку.
        - Да расслабься! София. Я тебе не враг. Я правда твоему отцу должен. А долги я отдаю. Всегда. Жива и здорова останешься. Спрячу. Хоть Стас мне голову, скорее всего, попытается оторвать, несмотря на дружбу. Но честь и слово, что дал твоему отцу - превыше всего. Я своих слов так просто на ветер не бросаю.
        - Вы… Правда, спрячете меня? От Санникова? Если нет, лучше скажите сразу. С яхты я точно не выброшусь.
        - Сказал же уже, - хмурится. Злиться. Чуть не рычит от ярости.
        Видно, слово для него и правда много значит. Одна мысль о том, что нарушить может, вызывает такую ярость бешеную. Хотя… Он и сам словно вулкан бешеный. Жутко с ним рядом.
        - Ты мне лучше скажи, принцесса. Зачем сбежала? В прошлую нашу встречу что-то не сильно-то рвалась. Хоть Стас сам отпускал.
        - Он мне солгал, - обхватываю плечи еще сильнее. Здесь холодно. Надо было все же захватить что-то из вещей. - И… Не называйте меня так. Принцесса. Софья. Меня зовут Софья.
        Даже Софией не хочу, чтоб называл.
        Только Стас. Только он один так может.
        Будто царапает меня, когда кто-то другой так мое имя произносит. Будто сама себя и все, что было между нами, предаю.
        Зато сам-то он особо не тревожится, - горько усмехаюсь. Ласкает сейчас другую. Законную. И думать не думает обо мне.
        А для меня по- прежнему все, что было между нами, - так ценно. Таинство, к которому близко никого подпустить нельзя! Только наше.
        - И в чем же таком он тебе солгал, принцесса? - он полностью игнорирует мою просьбу.
        Хотя, о чем я? Таким, как он, кажется, наплевать на всех и на все!
        И не подходит, а кажется, что нависает прямо на меня. И в голосе угроза. И глаза полыхают еще более опасным огнем.
        - Он женат! - выпаливаю, сжимая кулаки. - Все это время женат был!
        Будто ярость всю свою сейчас на него выплескиваю. Про страхи забываю. Про то, что полностью сейчас в руках этого головореза. И бежать некуда.
        - И что? - хмыкает, усмехаясь. Вздергивает бровь.
        Ну, конечно. Для таких, как он и Санников - это же сущие мелочи! Незначительный пустячок, о котором и говорить не стоит! Подумаешь!
        - Это нормально? Ты правда считаешь, что это нормально?
        Не могу сдерживаться. Никак. Вопреки всему здравому смыслу.
        - Послушай, принцесса, - тяжело вздыхает, прикрывая веки. - Обида и злость - плохой советчик. Стас говорил ты уникальная. Смелая, сильная и умная. А ведешь себя, как обыкновенная вздорная баба.
        Ну, все.
        Вот теперь я наброситься на него готова. С кулаками.
        Они, значит, - благородные джентльмены, а я - баба просто вздорная!
        А, ну конечно! Они же мужчины! Самцы! Альфа-самцы! Им можно все, а наша роль, - смиренно терпеть и радоваться, что нам уделили внимание! Вот, как Вика, например! Она так и живет!
        Глава 67
        Только я - не те, к каким они привыкли. И терпеть такого не стану!
        - Я не вздорная баба, Роман! И я не позволю…
        - Послушай, что я тебе скажу, принцесса, - обрывает, даже не дослушав. - Его женитьба - не моя тайна. Он сам тебе все расскажет, если так решит.
        Сам. А вот это мне уже не нравится.
        - Так ты не спрячешь меня? Вернешь обратно к Стасу?
        - Почему? Увезу и спрячу. Если ты так решишь. Но сначала все-таки послушай. Если ты и правда такая уникальная, как решил с каких-то херов Стас, хоть я и говорил ему, что таких баб не бывает, то услышишь.
        - Стас был женат, когда начался этот аукцион. И что? Бросил все дела, примчался, как угорелый. Чтобы тебя выкупить.
        - Но…
        - Но продавать должны были просто ожерелье, да? Это хочешь сказать? Все вышло случайно?
        - Ни хрена, София. Твой отец оставил по себе долги. До хера долгов. Разных. Денежных. И тех, что деньгами не выкупаются. Многим насолил. Многих уничтожил. Я не осуждаю. Если ты слабак - туда тебе и дорога. На дно. Но отомстить многие хотели. Знаешь, как в таких случаях поступают? Когда долгов много, а нечего взять? Тогда, принцесса, девки расплачиваются. За долги эти. Сочные, спелые, сексуальные девки. Как ты. Жены, любовницы, дочери. И трахают их до посинения, пока не надоест. А после на толпу пускают, охране своей отдают. Пока до смерти не затрахают. Пока на помойку не вышвырнут покалеченных и никому уже тупо ненужных.
        - Ты думаешь, они там, на аукционе этом, за стекляшками, за мазней всякой собрались? Нет, принцесса. За тобой они туда пришли. И все знали, что главным лотом ты будешь. И поверь. Никто бы с тобой не возился. Скрутили бы, или уколом усыпили. Очнулась бы в подвале где-нибудь. Наложницей. Подстилкой. Никто бы не спрашивал. Никто бы не возился. Трахали бы во все щели. Днем и ночью. Строптивой была бы - избивали. Есть и пить бы не давали. Как шелковая бы стала.
        Съеживаюсь, слушая все эти страшные слова. Жутко. Поверить трудно. Те, с кем отец общался? Кто ему в глаза заискивающе заглядывал?
        Но… Это может быть правдой. Понимаю, что может. Совсем я этих людей на самом деле не знала.
        - Это жесткий мир, принцесса. Жестокий. До таких высот, как твой отец и люди эти просто так не взлетают. Тут кровь. Криминал. Тут по трупам идут. Поверь, с тобой бы сделали такое, чего ты в страшном сне не представляешь. А Стас этого допустить не мог.
        - И в доме своем, когда тебя поселили, - о жене он разве думал? Мог бы спрятать, как любовницу. Как постыдную тайну, чтоб не узнал никто. Нет, он же тебя напоказ всем выставил. В дом, как равную, как хозяйку поселил. И по приемам водил, в свет вывел, - чтобы всем показать, ни хера ты не наложница. Не подстилка, которую он выкупил член свой ублажать. Чтобы тебя, принцесса, даже в мыслях этой грязью не марали. Чтобы все поняли - ты его женщина. Не шлюха, которую он выбросит, когда наиграется. Чтобы подумать никто не мог тебя зацепить хоть чем-то.
        - А потом? Когда тебя собой прикрыл - тоже о жене думал? Если б о ней, то в живых бы старался остаться. Прикрылся бы тобой. За жену ведь ответственность мужик несет. Только ни хера об этом он не думал, София. Все делал, чтобы тебя спасти.
        Холод пробирает изнутри.
        И верю, и не верю.
        Если бы только все это было правдой! Но…
        - Почему тогда не сказал? Зачем в тайне держал?
        - Может, потому что знал, что слушать не станешь? Упорхнешь?
        - Послушай, София. Это не моя тайна, его женитьбы. Не могу я тебе рассказать. Да и не стоит тебе в это влезать. Поверь. Не стоит. Я отвезу тебя туда, где Стас найти не сможет. Сможешь нормально жить. Без него. Но ты подумай. Хорошо подумай, принцесса. Может, у тебя хватит смелости и силы дать вам обоим шанс? Посмотреть ему в глаза и спросить обо всем, что для тебя так важно? И понять правду. На это силы надо больше, чем просто поднять голову, когда в тебя плюют. Больше, чем подняться, когда тебе врезали под дых. Намного больше. Есть она в тебе, сила эта? Или Стас все-таки ошибся?
        - Мне надо подумать, - выдыхаю, оглушенная всем, что он сейчас сказал.
        Глава 68
        Отхожу к бортику, глядя на плывущие под нами волны.
        А перед глазами картины.
        Каждый миг. Все жизнь. Все, где он. Стас. Ненавистный и любимый Стас Санников.
        Тот, кто предал?
        Или тот, кто спас?
        Роман в чем-то прав, даже если и неправда про аукцион.
        Он защитил. Не прятал. Не брал силой. Не принуждал. В свет вывел, в доме поселил.
        Если бы любил жену, так бы не поступил. Никогда. Разве что нервы ей хотел пощекотать. Разве что он муж, но нелюбимый.
        Но ведь тогда, когда телом своим накрыл - не думал о своей Дарье. И в свет вывел, правда, всем дал понять, что я не шлюха и не наложница. И когда с фирмой этой разбирался, на себя угрозу взял.
        Мог бы и не делать. Выяснить. Что не на него покушались и расслабиться.
        Правда. Все правда. Мужчина должен думать о безопасности любимой женщины. Ее защитить.
        И смерть от выстрела никак не вписывается в безопасность жены. Никак. И фирма эта, за которую убить хотели.
        Но…
        Я боюсь, Роман и в этом прав.
        Боюсь посмотреть в глаза. Услышать другую правду. Что ее он всегда любил и любит. А я - так. Просто замена. Просто страсть. Бледная копия его истинной женщины, настоящей любви.
        Хватит ли мне силы?
        Услышать эти слова?
        Но…
        Если я ошибаюсь?
        Если сейчас сбегу, никогда не узнаю правды. Никогда.
        И, если есть хотя бы крохотный, малейший шанс, что его слова, его глаза не врали… То я сейчас убью его, этот пусть совсем призрачный шанс. Убью. Уничтожу навсегда. Навечно.
        Больно.
        Как же больно!
        Представить себе, как смотрю в его, такие невозможно любимые глаза!
        А они пылают холодом. Ледяным металлом.
        Навылет сердце простреливает. Как только представлю, что скажет мне самое страшное. То, что убьет меня окончательно.
        Я не сильная.
        Такой силы во мне нет. Нет и никогда не будет. Потому что такое выдержать невозможно! Никто бы не смог!
        И все же…
        Отец всегда говорил, нужно переступать через свой страх. Идти вперед. Подниматься. Даже когда тебя выкручивает от страха и боли. Только тогда дойдешь.
        Нет. Я не смогу. Я не выдержу.
        И не вырвусь.
        Останусь его подстилкой, если еще раз увижу. Не смогу сбежать снова.
        Он - моя паутина. Моя воронка, в которую затягивает. Даже если знаю, что пропаду.
        - Роман, - подхожу к нему так близко, что даже слышу, как от огромного тела исходит жар. - Возвращаемся обратно.
        Пусть. Пусть нет во мне такой силы. Пусть это меня сломает.
        Но я никогда не смогу себя просить, если этот крохотный шанс есть. Никогда.
        Ничего не говорит. Не спрашивает.
        Просто молча кивает, резко разворачивая яхту.
        Глава 69
        Яхта несется так быстро, что приходится впиться руками в поручни бортика. Голова кругом, кажется, я сейчас просто свалюсь.
        А еще…
        Там, вдалеке, в порту, который уже начинает виднеться, я вижу одинокую фигуры.
        И кажется…
        Знаю, этого не может быть! Как бы он догадался?
        Но сердце стучит так, что гул стоит в ушах.
        Потому что кажется, что это он.
        Он ждет меня там, на берегу.
        Нервно расхаживая своей тяжелой поступью.
        - Там… Стас, - еле выдыхаю, подходя к Роману.
        Это он. И правда он! Его черты уже различимы!
        И сердце падает куда-то в самый низ.
        Ему не все равно! Он примчался! За мной!
        - У нас проблемы, принцесса! - Роман запрокидывает голову и начинает хохотать. - Лучше бы ты думала быстрее. Лучше было бы вернуться, пока Стас не заметил, что ты исчезала.
        Проблемы?
        Ничего не понимаю!
        Разве проблема в том, что он помчался меня искать?
        Разъяренный Санников - та еще опасность, это верно. Неизвестно еще, как он себя поведет! Но это все - такие мелочи на самом деле! Черт, да я готова обо всем забыть и броситься вплавь сейчас к нему!
        - Я первый, - резко бросает Роман, когда мы добираемся до берега. - Пойдешь, когда он успокоится.
        Трясу головой. Я не согласна. Мне нужно посмотреть ему в глаза и услышать правду как можно скорее!
        Ожидание приговора хуже смерти. Это я сейчас очень хорошо понимаю.
        И с каждой секундой силы во мне все меньше…
        - Я сказал, пойдешь потом, - огромная рука, словно пушинку отодвигает, отстраняя меня.
        Роман спускается неторопливо. Степенно.
        А мне остается лишь в нетерпении кусать губы.
        Все равно не выдерживаю. Бросаюсь вслед за Романом. И замираю, когда сокрушительный удар в челюсть буквально валит его с ног.
        Даже не представляю, что эту глыбу можно ударить с такой силой!
        Но Стас даже не морщится, просто заносит кулак еще раз.
        - Я твой друг, твой, мать твою, брат, Стас! Я не буду с тобой драться! Но я дал слово ее отцу. А слово для меня - это святое, ты же знаешь.
        - Знаю, - кулак замирает в воздухе. - Но и ты, брат, не обижайся. На хрен взорву твой яхту.
        Роман что-то еще пытается сказать, но Санников уже оттискивает его в сторону. Со своего пути.
        Вмиг оказывается рядом. Прижимает так, что трещат ребра.
        - Я плохо объяснил, Софи-ия? - рычит прямо мне в лицо. - Плохо? Ты моя! Теперь уже - моя, без шансов. Твои шансы все кончились! Я же из-под земли тебя найду! Теперь королевой подвала моего будешь! Наручниками прикую! Не выпущу! Охрану выставлю! И трахать буду, не слушая, как ты молишь о пощаде!
        - Стас!
        - Тс-с, - водит пальцем по щеке, безумно нежно, с силой, до боли сжимая подбородок. - Молчи. Лучше молчи сейчас, Софи-ия! А то я решу, что со сломанными ногами тебе будет лучше. Тогда не сбежишь. В машину! Быстро!
        И не отпускает.
        Прижимает еще сильнее.
        Вдавливает в себя.
        Дыханием - рваным, со свистом кожу мою обжигает.
        И взгляд этот. Безумный. Полыхающий. По глазам, по лицу моему бегает, скользит. Безумно. Лихорадочно. С яростью и болью мучительной.
        И, черт. Я верю. Верю этим глазам.
        Верю больше, чем официальным бумагам.
        Так не смотрят, если не умирают от одной мысли расстаться, потерять. Не смотрят!
        - Стас…
        - Молчи. Молчи, принцесса. Пока я держу еще себя в руках.
        Глава 70
        Подхватывает на руки, на плечо забрасывает. Совсем не нежно. Уцепиться рукам и за рубашку приходится, чтоб не свалиться вниз.
        Запихивает на заднее сидение, усаживаясь рядом.
        Рывком - к себе на колени. И снова - до хруста в ребрах к себе прижимает.
        И пусть рычит. Пусть челюсти сжаты, ноздри раздуваются так, что чуть не вылетает огонь. Пусть полыхает этим взглядом, что от ярости до костей пробирает.
        Я все равно расплавляюсь и млею.
        От того, как нежно при этом гладит, проводит ладонями по спину. От того, что в глазах, там, глубоко, за яростью его плещется.
        - Дурочка, - тихо, хрипло, прижимаясь лбом к моему. - От меня уже не сбежишь. Никогда не сбежишь, Софи-ия!
        Эх, Санников. Мне, чтоб от тебя сбежать, собственное сердце с мясом вырывать приходится. Саму себя ведь рядом с тобой оставляю.
        Резко вытаскивает из машины, когда добираемся. Буквально волочит за собой, ухватив за руку.
        Не успеваю за его широким, размашистым шагом.
        Замечает, подхватывает на руки, ногой почти выбивает входную дверь.
        - А вот теперь поговорим, Софи-ия, - опускает на пол.
        Дышит тяжело.
        И уж точно не от тяжести моего тела.
        - Поговорим! - дергает на себя за талию.
        Вся нежность вдруг рассеивается в один миг.
        - Что это ты себе надумала?
        А мне спокойно вдруг становится. Так спокойно, будто все наладилось. Будто все хорошо. Будто я дома.
        Только теперь замечаю, какой он взъерошенный.
        Волосы густые во все стороны торчат.
        Рубашка растрепана, пуговицы сверху отлетели.
        А пол… Почему под ногами что-то белое? Откуда?
        Боже!
        Белые розы! Они везде!
        Весь пол засыпан лепестками.
        Огромные букеты в длинных широких вазах на полу!
        Правда, половина из них сломана, словно огромный слон по ним потоптался.
        И сломанные цветки, оторванные бутоны так и валяются под ногами, поверх ковра из лепестков.
        - Что это?
        Перевожу изумленный взгляд на Стаса.
        - Вот это все? - обвожу рукой в ответ на его недоуменный взгляд. - Ну, розы эти! Стас?
        - Это? - Стас моргает, будто впервые видит или забыл.
        - Это я предложение любимой женщине хотел сделать, - отвечает мрачно, глядя исподлобья. - Но, видно, уже неактуально. Вот кольцо. Можешь выбросить, как собиралась выбросить все, что между нами было.
        Даже рот приоткрываю. Не могу сдержаться.
        Предложение? Мне? А кольцо… Это просто мечта!
        Розовые бриллианты играют красками даже при тусклом свете! А ведь говорили, что под то самое колье, с которого все началось, гарнитура не найти!
        Но Стас нашел. Естественно! Разве для него бывает невозможное!
        - Я ничего не вышвыривала, - возвращаю в его раскрытую руку кольцо, глядя на то, как он морщится, будто от зубной боли.
        - Это все ты, Стас! Ты! Зачем это все? Вся эта ложь? Любовь, предложение? Зачем?
        - Какая ложь, София? - тяжело сглатывает, прочищая горло.
        - Ты ведь женат, Стас. Думал, я никогда не узнаю? Тогда к чему этот фарс с предложением? Двоеженство у нас пока еще не действует! Или ты и тут все уже решил? Специально для тебя приняли новый закон?
        - Женат? - Стас смотрит на меня с совершенно искренним недоумением. - Ты… Из-за этого? Поэтому сбежала?
        - А по-твоему, это не повод! - вскидываю голову, прожигая его глазами.
        Оба они такие. Жена, вот мелочь. Ерунда. Искреннее такое у него изумление! Одно слово - самцы! Что он, что Роман его этот!
        - Я таки запру тебя в подвале, Софи-ия! - рычит, притягивая к себе снова. - Глупая. Я-то уже подумал…
        Отталкиваю его обеими руками. Изо всех сил. Не даю накрыть свои губы поцелуем, когда он почти прикасается к ним.
        Черт, ну что за человек. Взгляд уже пьяный. Счастливый. Он точно ненормальный!
        - Стас. Это очень серьезно. Прекрати! - выбрасываю руки вперед, не давая ему приблизиться и снова сгрести меня в охапку.
        - Если тебя смущает тот факт, что у меня есть жена, - бросает взгляд на часы. - То можешь расслабиться. Я уже минут пять, как вдовец.
        Глава 71
        - Что-о?
        Даже не знаю, перестанет ли он когда-нибудь меня шокировать.
        Каждый раз, когда кажется, что все пределы уже пройдены, становится только хуже. На что он еще вообще способен?
        - Вдовец, София, - Стас утвердительно кивает с какой-то безумной, пьяной улыбкой.
        Щелкает пультом. Огромная плазма на стене тут же оживает.
        - Экстренный выпуск новостей, - вещает диктор. - Только что был взорван дом Влада Северова, известного бизнесмена и мецената. Во время взрыва погибла Дарья Санникова и ее сын, Влад Санников. До замужества женщина была любовницей хозяина дома, Влада Северова, жила с ним долгое время, а брак со Стасом Санниковым в свое время вызвал шумный скандал. Видимо, старая любовь так и не забылась, раз сразу же по приезду в страну женщина отправилась в дом бывшего любовника. По предварительным данным больше никто не пострадал. Приносим свои соболезнования вдовцу и безутешному отцу, потерявшему ребенка. По не подтвержденным данным дом был заминирован. Скорее всего, взрыв - часть тех криминальных разборок, которые начались после убийства Назара Грачева. Хотя, возможно, произошла просто утечка газа. На месте работают взрывотехники, заключение не заставит себя долго ждать.
        - Стас-с?
        Вот теперь я по-настоящему в шоке.
        - Выходи за меня замуж, София, - Стас опускается на одно колено, протягивая ко мне кольцо.
        - ты с ума сошел?
        Смотрю на него и не верю.
        Мечта. Мечта, которой я даже в мыслях не представляла! Вот она, передо мной! Стас на коленях и просит моей руки!
        Только выглядит все это так сюрреалистично, что кажется бредовее самого безумного бреда!
        - Почему? - поднимается.
        Притягивает меня к себе, хоть я и пытаюсь сопротивляться, вырваться.
        Накрывает губы таки поцелуем.
        Властно, жадно вбивается в рот языком, заставляя ноги подгибаться.
        Будто насквозь. Будто всю меня сейчас берет. Толкается так жадно, будто по-настоящему сожрать хочет.
        - Ты все равно никуда от меня не денешься, Софи-ия! - хрипло выдыхает мне в губы, вызывая новую дрожь по всей коже. - Ты уже моя. Навсегда моя. Если Ромка тебе еще хоть раз поможет, я ему шею сверну! Не выйдешь из этого дома!
        - Подожди. Стас! Это все ненормально!
        Таки вырываюсь, начиная лихорадочно расхаживать по комнате. Пытаясь хоть как-то все это уложить в своей голове.
        - Ты ничего не сказал мне о жене. И… И ребенок, Стас! Твой ребенок! Они только что погибли, а ты делаешь мне предложение! Я ничего не понимаю! Совсем ничего! Ты что - ты ведь знал, что они там взорвутся! Знал! Тебе что, наплевать? Даже если ты не любил ее или не любишь больше! Или ты сам и подстроил этот взрыв? Зачем? Чтобы избавиться от одной жены и взять себе другую? А потом когда-нибудь и от меня так же избавишься? И сын! Стас! Мне страшно. Ты меня пугаешь.
        - Успокойся, принцесса. Тебе надо меньше читать детективов. Я никого не убивал.
        - Но знал!
        - Знал. Я - знал. А ты - забудь. Не забивай свою золотую голову тем, что тебе не нужно.
        - Стас. Это все ненормально!
        Нервно тереблю край блузки руками.
        Вот теперь, впервые в жизни, я его по-настоящему боюсь.
        Неужели я настолько, совсем его не знаю? Разве может человек быть настолько черствым, таким бездушным?
        - Это не моя жена, София. Не моя. И не мой ребенок.
        - К-как? - столбенею.
        - А вот так, София. Даша не моя жена. Вернее, моя, но только по документам. На самом деле у нас никогда ничего не было. Ничего! Ни отношений, ни секса, ни даже мысли об этом! Просто… Так сложилось. Тогда нельзя было иначе.
        - Хорошо. Ладно. - лихорадочно перевариваю информацию, пытаясь хоть что-нибудь понять. - А ребенок? Ну, пусть он не твой. Пусть. Я верю тебе, Стас. Но неужели тебе все равно?! Они погибли! Только что погибли! Ты знал! Знал, что так будет и ничего не сделал! Не спас! И теперь ты так просто делаешь мне предложение!
        - Ну-у, принцесса. В жизни всякое бывает, - Стас задумчиво вертит в пальцах кольцо. - Может, не так уж до конца они там и взорвались… Может, мы их даже увидим на нашей свадьбе…Скажем, завтра? Мм-м? Как думаешь? Успеешь до завтра выбрать платье?
        - Ты невыносим! Можешь объяснить нормально, по-человечески? И откуда в тебе столько самоуверенности, Санников? Я еще не сказала «да», а ты уже решаешь, когда свадьба!
        - Сказала, - крепкие руки снова впечатывают меня в себя. - Ты сказала мне уже все свои «да», Софи-ия! Все! Я мог бы и не спрашивать, а сразу сделать свидетельство о браке. Все. Хватит разговоров. Все живы. Я не женат и первого ребенка мне родишь ты. Хватит говорить. Я, черт возьми, хочу свою невесту! До одури хочу! Я сутки в тебе не был! А это просто мучительно…
        - Стас…
        Хочу, чтобы ты выбросила все эти глупости из головы, София.
        Обхватывает мой подбородок руками. Нежно - нежно. И в глаза смотрит так пронзительно.
        А у меня слезы выступают.
        - Хочу, чтобы не сбегала больше, а говорила. Спрашивала. Всегда. Я отвечу. Я всегда тебе отвечу, Софи-ия! Все объясню. Но не все тебе нужно знать. В нашем мире слишком много таких тайн, принцесса, без знания которых жить намного легче. И безопаснее.
        Гладит мои щеки руками, пробегается пальцами по губам.
        - Я твой, София. Весь твой. Каждый чертов миг с той нашей первой встречи я был твоим. Нет других женщин. Жен, шлюх, любовниц. Нет. И не будет никогда. Я обещаю. Слово тебе даю. Есть только ты одна. И я взорву на хрен все яхты и все машины и всех друзей вместе взятых, если ты когда-нибудь еще попробуешь сбежать! Если хоть раз еще в этом усомнишься. Ты веришь мне? Ты обещаешь?
        - Да, - киваю, чувствуя, как по лицу, по шее текут обжигающие слезы. - Да, Стас. Я обещаю. Если…
        - Никаких если, принцесса. Больше никаких. Если ты в чем-то сомневаешься, сразу идешь ко мне. Только в одном можешь никогда не сомневаться. Я люблю тебя. Безумно, бешено люблю. Тебя одну. Всегда. Всю жизнь. Как ни пытался эту чертову любовь вытравить, ничего не вышло.
        - И я… - шепчу, даже не пытаясь утереть слезы. Цепляясь ногтями за его рубашку. - И я пыталась вытравить. Это бесполезно. Это хуже яда, наркотика. Не могу…
        - Мы так похожи с тобой, София. - Стас усмехается, проводя губами по моему лицу. Стирая и размазывая мои слезы. - Так похожи. Может, потому что мы и правда две половинки? Может, это все судьба. - с самого начала? То, что нас решили поженить без нашего согласия. Эта встреча тогда на озере. Все остальное. Может, она и вправду есть, эта гребаная судьба? И есть та самая вторая половинка, без которой тебя разрывает, разламывает на части?
        - Может, - киваю, снова чувствуя, как их глаз текут слезы.
        Просто Ниагарский водопад какой-то. ей-Богу. Но не могу остановиться.
        Глава 72
        - Наверное, она и правда есть. Потому что меня… Меня тоже разрывает, если тебя нет рядом…
        - Значит, не нам решать быть вместе или нет. За нас уже кто-то наверху все решил, София. Ты выйдешь за меня? Станешь моей, - официально, навсегда, до самой старости? Родишь мне таких же своевольных детей, с которыми мы оба намучаемся, потому что справиться с ними будет невозможно?
        - Да, Санников, - шепчу, утыкаясь губами в его губы. Ощущая соленый вкус слез и невероятное, нереальное счастье. - Да! Только вредность у наших детей и несносный характер будет от тебя! Больше им этого взять не от кого!
        - Ну конечно, принцесса. Ты ведь мой ангел, - подхватывает меня на руки, а я могу лишь обхватить его крепкую шею.
        - Мой ангел, - шепчет, покрывая лицо поцелуями. - Только летай, пожалуйста, там, где буду я.
        - А ты больше не скрывай свои тайны.
        - Их нет, Софи-ия! Их больше никогда не будет. Вся моя тайна - это ты. Ты одна. И тебя я хотел бы спрятать от всего мира. От всех этих ублюдков.
        Глава 73
        - Стас!
        Вскрикиваю, когда оказываюсь на постели.
        Рывком сдирает одежду, отбрасывая в сторону.
        Распахивает ноги, врезаясь между ними жадным, жестким поцелуем.
        Врезается языком прямо вовнутрь, заставляя меня выгнуться на постели.
        Толкается, обводит пальцами клитор, высекая из моего тела самые обжигающие искры, какие только возможны.
        И я вспыхиваю. Вспыхиваю и сгораю. Корчась, изгибаясь в этой невозможной, невыносимой ласке.
        Тут же забиваюсь в судорогах оргазма.
        А пальцам больно. От того, что не могу сейчас прикоснуться к нему.
        Ласкать. Скользить по раскаленной коже.
        - Ты. Ты одна, София. Моя настоящая королева. Единственная, - хрипло рычит прямо мне вовнутрь, выскальзывая языком, заставляя сжиматься все внутри и резко вбиваясь снова.
        И от его голоса прямо в мое естество все вспыхивает изнутри.
        Его слова влетают в меня, будто семя. Прорастают там, расплываются во мне, несутся прямо к сердцу, оседая там гулким биением. Вспыхивают искрами на кончиках сосков, заставляя меня выгибаться еще сильнее, биться в безудержном оргазме.
        Он будто сеет в меня свою любовь. Самого себя.
        И я лишь шире распахиваю ноги.
        Отдаюсь. Отдаюсь ему полностью. Без остатка.
        - Я вся твоя, Стас. Вся, до кончиков ногтей. Всем сердцем.
        И уплываю. Уплываю за грань реальности. Оргазм раз за разом обрушивается на меня, бьет все большим наслаждением.
        Не хочу. Не хочу отключаться! Мне так нужно, чтобы он в меня вошел. Прямо сейчас!
        Ловлю его бедра ногами, когда Стас отстраняется, чтобы дать мне отдых, передышку.
        Изо всех сил тяну на себя.
        - Софи-ия… Тебе нужно отдохнуть.
        - Мне нужен ты, - зарываюсь руками в его волосы. Притягиваю к себе так близко, что наше дыхание переплетается.
        - Ты внутри меня. Как можно глубже, - шепчу в его горячие, обжигающие губы.
        Глотаю его рычание, когда вбивается в меня резким, одержимым толчком, наполняя и пронзая насквозь.
        Резкие толчки и одуряюще нежные поцелуи.
        Я раскаляюсь. Расплавляюсь. Тону полностью, насквозь в его глазах.
        В которых плещется больше. Намного больше, чем мы когда-нибудь сможем сказать друг другу.
        И я тону. Мы оба тонем. Проваливаемся в это запредельное, зашкаливающее чувство, срывающее, сметающее своей мощью все.
        Тонем и больше не пытаемся сопротивляться. Цепляться за что-то, чтобы вынырнуть.
        Тонем, отдаваясь целиком.
        Одновременно взрываясь в сокрушительном оргазме.
        И уже не страшно.
        Страшно не утонуть.
        Глава 74
        - Сколько времени тебе нужно на платье? М-м? Неделя? София, это максимум!
        Выныриваю из темноты от его голоса.
        Стас так вцепился в меня своей хваткой, будто до сих пор боится, что я снова сбегу.
        Только бежать некуда. От себя все равно не убежишь. А он уже так глубоко во мне, что отдельно нас я больше и не чувствую.
        Дышит в ухо, водит пальцем по животу, узоры какие-то выписывая.
        - Стас. Это несерьезно. Неправильно. Может, там никто и не умер. Но ты не можешь жениться через неделю после смерти жены. Надо выдержать траур, - вздыхаю.
        - Кому надо? - хмыкает, прикусывая мочку уха. - Этим клоунам, которые называются светским обществом? Насрать.
        - Стас!
        - Только не говори мне, что ты их хочешь видеть на нашей свадьбе.
        - Нет, - уже смеюсь. - Однозначно нет.
        - Софи-ия, - вжимает в себя. Выбивает весь воздух из легких.
        И пусть. Я даже не дышать готова, лишь бы в его руках.
        - Я не могу ждать. Я хочу, чтобы ты стала моей как можно скорее. Моей королевой, - опрокидывает на спину, нависая надо мной своим огромным телом.
        - Моей женой. По-настоящему. В белом платье. Чтоб клятву перед Богом дала. Что будешь любить всю жизнь, верить и никуда не убежишь. Хочу через порог этого дома тебя, как законную жену перенести.
        Трется губами о губы. И мне кажется, искры с них вылетают.
        - Детей от тебя хочу. Много, - обхватывает живот, чуть сдавливая. - Пора начинать их заделывать уже. Но я хочу, чтоб ты зачала в законном браке. Черт, София, я с тобой совсем идиотом становлюсь. Все хочу правильно сделать. Как надо. И ждать не могу, - целует, спускаясь все ниже и ниже.
        Захватывает в плен губ сосок, прижимает губами, сдавливает.
        И вся дрожу уже под его телом.
        Вся искрами этими ненормальными исхожу.
        - У меня крышу сносит от того, как представляю, что женой тебя называю. Так сносит, что я просто не могу ждать! Брать тебя хочу и знать, что жена моя. Дурею от этого. Софи-ия! Не нужно нам с тобой ничего ждать. Еще один скандальный брак моей репутации уже не повредит. А в твою ни одна собака плюнуть не сможет. Можешь мне поверить!
        Глава 75
        Он прав.
        У самой все внутри сжимается, когда представляю, что мужем его назову. Не думала, не представляла даже себе, насколько это все меняет!
        Но теперь будоражит просто запредельно! До дрожи! И дети… Да, вот тогда я спокойно смогу зачать детей. Только в браке.
        Черт!
        - К черту их всех, Санников! Ты прав! Какая нам разница, что все эти люди будут о нас думать? Давай поедем в ближайший ЗАГС и распишемся. Прямо сейчас!
        - Ну-у, не так быстро, Софи-ия. Я хочу тебя в церкви. Я хочу обвенчаться. ЗАГС - это просто бумажка. И еще… Еще я с тобой не закончил.
        Жадные губы снова накрывают мои.
        Он невозможен. Ненасытен. Каждый раз будто до смерти голоден. И, черт, кажется, я тоже этим от него заразилась!
        Глава 76
        - Моя. Теперь по-настоящему моя. До конца жизни.
        Стас целует меня у алтаря, задирая фату.
        И я счастливо смеюсь прямо в его губы.
        Его глаза светятся такой необъятной любовью, что никаких слов не нужно. Нужно просто тонуть. Плескаться в этом счастье. И почему-то мне кажется, что оно будет вечным.
        Наверное, потому что все наши непонимания и беды мы исчерпали уже сполна. Теперь только счастье.
        - Люблю тебя, моя королева, - подхватывает на руки и так и выносит из маленькой церквушки. Не разрывая поцелуй.
        На нашей свадьбе нет никого. Только Роман. Наш свидетель.
        И я чувствую, что так и нужно. Этот миг мне не хочется делить ни с кем. Никого впускать в то, что должно быть только для двоих. Даже маму, которая счастлива за нас безмерно.
        Мы были вместе со Стасом вчера у нее и у Маши. Сестра поправляется. Мама с ней вместе, вернется в наш прежний дом. А Стас… Он снова удивил меня, попросив вдруг у мамы благословения.
        Этот день самый солнечный. За всю мою жизнь.
        И цветы сегодня пахнут сильнее. И птицы щебечут так громко, что не нужно и музыки.
        И нет слаще музыки, чем стук наших сердец.
        Прикладываю руку к горячей груди Стаса. Замираю, слушая, как оно бьется.
        - Хочешь расслышать там свое имя, София? Оно там звучит. Стучит. Оно там кровь по венам гонит. Только оно.
        - Я знаю. Знаю. У меня так же, Стас!
        Счастливо запрокидываю голову и смеюсь. Больше ничто и никогда не омрачит наше счастье. Мы не позволим.
        - Может, уже отпустишь? Дорога долгая, Стас.
        - Нет, королева. Не отпущу. Буду нести тебя до самого дома.
        И мне ничего не остается, как просто прижаться к его груди, крепко обхватив руками.
        «Люблю» - так стучит в сердце. В его? В моем? Они уже неразделимы. И стучат одинаково. «Навсегда».
        Эпилог
        Она слепит.
        Слепит, моя девочка.
        Моя невозможно, безумно нежная девочка. Воздушная. Сумасшедшая. Самая желанная. Самая родная. Единственная.
        Слепит до боли в глазах.
        Моя принцесса.
        В волосах которой смешалось солнце с золотом. Специально, чтобы ослеплять еще больше.
        Моя королева.
        Сильная. Настолько сильная, что я готов падать перед ней на колени и склонять голову. Снова и снова.
        И любить. Захлебываясь. Разрываясь на части от невозможного счастья обладать. Ласкать. Делать своей снова и снова. Терять голову, когда ее взрывает в наслаждении.
        И так будет всегда.
        Она внутри.
        В сердце, в крови, - во всем.
        Я знаю, как смотрю на нее, на мою королеву, на мою единственную. На ту, после которой ни одной женщины в мире просто не существует.
        Только у одного человека в жизни я видел такой взгляд. Никогда не верил, что и со мной такое случится. Только отец так смотрел на мать. С этим бесконечным, всепоглощающим обожанием.
        Так будет всегда. Это не изменится. Даже когда нам стукнет по 90 лет.
        Потому что это все внутри. Не снаружи. Не внешнее. И нет никого прекрасней, чем моя София. И нет большего счастья, чем называть ее своей. И знать, что она моя. Не по документам. По биению ее сердца.
        И я несу ее на руках.
        Несу до самого дома.
        Я всю свою жизнь ее бы не отпускал из своих рук.
        Роман не забывает делать фото. Говорит, в старости когда-то вспоминать и любоваться будем. Только на хрена нам фото, если она будет рядом? А она будет. Всегда.
        Я всему миру глотки перегрызу за это.
        - Люблю. Как же сумасшедше я тебя люблю, Софи-ия! - целую ее пальцы. До сих пор не верю. Не верю до конца, что такое счастье возможно.
        - Роман.
        Мы-таки отправляется на то самое озеро.
        София хочет отпраздновать там, с чего все началось.
        И я не возражаю, хотя безумно хочу затащить ее уже в нашу спальню. Сорвать это белоснежное платье, сделанное специально для нее известным модельером в единственном экземпляре.
        Платье, наверное, красиво. Даже не спорю. Тем более, - со своей королевой. Если она так считает, значит, так и есть.
        Но моя девочка самая красивая, когда без всего этого.
        Когда ее кожа светится и дрожит под моими руками. Когда судорога ее пронзает, а голос срывается на хрип. И когда тихо прижимается ко мне. Обхватывает руками. Доверчиво. Нежно. Без слов.
        Я часами готов тогда прижимать ее к себе. Гладить. Водить руками по телу, по животу. Тихо-тихо. Осторожно. Чтобы не потревожить. Перебирать золотые локоны и вдыхать ее аромат. К каждому вздоху прислушиваться. Ловить каждый выдох. Пить ее. Пить всю. И не напиваться. Мне всегда ее будет мало. Всегда. Даже за тысячу лет.
        - А давай поженим наших детей, когда им исполнится по восемнадцать?
        Пьем шампанское на его яхте.
        Я был готов к тому, что принцесса захочет сюда. Я ее каждый вздох, каждую мысль знаю.
        Столик накрыт. Все забито деликатесами. И шампанское тоже сделали только для нас. На заказ. Такого нигде нет, даже у ее отца не было. Только нашим будет этот вкус.
        - У тебя от счастья с мозгами что-то, - бурчит Ромка, подавившись шампанским, а сам, мать его, так восторженно смотрит на мою жену, что мне снова хочется дать ему по морде.
        - Расплавились они у тебя, Стас! Нет, я, конечно, не против. Каждый сходит с ума по-своему! Но я жениться не собираюсь. Категорически. На хрена мне этот менингит? Хотя за вас рад. Рад, София. Еще раз поздравляю!
        Чертяка целует ей пальцы, а меня уже дергает. Судорогой челюсть сводит.
        Отодвигаю Софию вместе со стулом к себе. Не хер трогать. Не заслужил, чтоб к такой женщине прикасаться.
        - Знаешь, брат. А с некоторых пор я реально начал верить в судьбу, - пожимаю плечами, поднимая новый бокал. - Никуда ты не денешься. Встретишь свою единственную и со всех катушек однажды слетишь. Судьба сама соединит. Вот как нас с Софией соединила. Хоть мы и сопротивлялись, да. Ты же тоже если разобраться, часть этой судьбы. А как бы на твоем месте другой кто-то был? Кто не говорил бы с ней, беглянкой. Кто бы просто отвез куда-то и спрятал.
        Ведь я не всесилен, хоть власти у меня много. Не один Ромка мог бы спрятать от меня мою женщину. Мир бы перевернул, с головы на ноги бы поставил. Но не всегда найти можно. Все тогда иначе совсем в жизни развернуться бы могло.
        Только судьба нас все время, на каждом чертовом шаге подталкивала друг к другу.
        Вот и то, что именно Ромке отец Софии доверял, - тоже ведь судьба!
        - Давай поженим. Наших первенцев. Разного, конечно, пола. А, Ромыч? Что-то мне подсказывает, что в этом и будет их счастье. Чуйка какая-то. Запредельная.
        - А давай, - хохочет, поднимая свой бокал. - По крайней мере, мы им мозги, если что, всегда вправим! Только, боюсь, тебе до ста лет ждать придется, пока у меня наследник появится.
        - Посмотрим. Посмотрим, Роман. Чем жизнь не шутит? Может, уже через год на твоей свадьбе гулять будем!
        Королева моя ошибается. Все началось не здесь. Не с этого озера. Намного раньше.
        И мне почему-то кажется, что еще до того, как мы родились.
        Уже тогда нас где-то там, за пределами того, что нам понятно и глазу видно, соединили.
        - Пора, Софи-ия, - подхватываю ее на руки. - Первая звезда, которой ты ждала, давно уже загорелась. Но тебе не нужно загадывать на звезды никаких желаний. Теперь у тебя есть муж, который будет их исполнять раньше, чем ты успеешь чего-то захотеть.
        Аккуратно снимаю платье, как только захлопываю за нами дверь.
        Хочется содрать, но я сдерживаю неуемный ток в пальцах.
        Для нее. Сегодня все будет для нее.
        И ковер из лепестков роз, которыми усыпан весь наш дом. И наша первая ночь.
        Долго, аккуратно, нежно скольжу губами по ее коже. Смакуя каждый миллиметр.
        Я уже каждый изгиб, каждую родинку на ней знаю.
        Но сегодня и правда все, как в первый раз.
        Будто изучаю ее заново, открываю для себя. Будоражу.
        Дурею от тела ее молочного, изгибающегося под моими ласками. От каждого стона, от каждого всхлипа крышу сносит так, что дышать больно.
        Хочется наброситься. Резко взять. Вдолбиться. Прекратить эту пытку, в которой желание, достигшее пика, распирающее до боли, лишь нарастает.
        Но я растягиваю ее вместо того, чтобы прекратить. Сам получая какой-то запредельный кайф от того, как сводит зубы и кожа, кажется, сейчас начнет дымиться.
        Целую каждый миллиметр, сжимая зубы от напряжения.
        Всего раздирает, когда начинает умолять, призывно, со стоном распахивает ноги.
        Но вместо этого, рывком переворачиваю на живот.
        Раздвигаю бедра еще сильнее, на максимум.
        Прижимаюсь вздыбленным дергающимся членом, скользя между ягодицами.
        Чуть не срываюсь, когда София закусывает подушку, начиная стонать уже на полную мощность. Стонать и дергаться мне навстречу. Сама скользить по моему члену.
        Прикусываю копчик, дергаясь всем телом вместе с ней. Взрываясь изнутри.
        Поднимаюсь вверх, кусая, ловя зубами каждый позвонок.
        Сам рычу от нетерпения, когда начинает комкать руками простыни.
        Но я хочу растянуть. Растянуть эту сладкую пытку. Чтобы потом ворваться. До искр из глаз за любить. Чтоб так измучилась, изголодалась от неуемного желания до крайнего предела.
        - Не могу больше. Стас-с! Не могу! Войди, возьми меня! - кричит, извиваясь, дергаясь бедрами подо мной, под моими руками, сжимая мой член ягодицами.
        И срывает. И нет больше никакого контроля.
        Перекидываю на спину. С ревом вбиваюсь в сладкое, горячее, льнущее ко мне тело.
        Дурея от того, какая она узкая, какая влажная.
        Как тут же судорожно обвивает мой дергающийся член, сжимает его внутри.
        Как мое имя криком хриплым рвется с ее губ. Как любимые глаза тут же закатываются.
        И нас взрывает. Взрывает одновременно. Так, что я действительно на какой-то миг слепну.
        Не целую, впиваюсь в нее губами.
        Зубами ударяемся, сплетаемся языками, телами - намертво, насквозь.
        И выплеснувшись в нее, заполнив собой, повалившись рядом с ней, обессиленной, еле дышащей, сгребаю в охапку.
        Я дома. За кучу гребаных лет я в первый раз действительно чувствую, что дома.
        Здесь. Рядом с ней. В запах ее, в волосы ее зарываясь. Скользя руками по атласной коже. Потому что она и есть мой дом.
        И сердце замирает. Щемит невыносимо. От забытого давнего чувства. До хрипа, что сдавливает глотку, не в силах вырваться наружу.
        - Ты моя жизнь, - шепчу, зарываясь лицом в золотые волосы. - Вся моя жизнь, София. Спасибо. Спасибо, что дала мне шанс.