Всемирные следопыты Хома и Суслик Альберт Иванов
Хома и Суслик #9
Новая книга замечательного писателя Альберта Иванова, конечно же, о знаменитых героях Хоме и Суслике. Они, как всегда, успешно преодолевают препятствия и пускаются в опасные приключения. Трепещите враги — ведь друзья снова идут по следу!
Иванов Альберт
Всемирные следопыты Хома и Суслик
Как Суслик в зубы к Лисе не попал
Сколько в жизни интересного, любопытного и загадочного! Никогда не соскучишься. Особенно с лучшим другом Сусликом. Он как-то спросил у Хомы:
—Почему солнце днем светит, а луна — ночью?
—Сам сообрази, — ответил Хома. — Что было бы, если бы солнце засветило ночью?!
—Кошмар! — согласился лучший друг. — Из норы не выйди. Вмиг сцапают!
—Ночью даже луна-то бывает лишней, — заметил Хома. Со знанием дела.
—Верно. Я вкусное и во тьме найду.
Они сидели в норе. И потягивали березовый сок из чашек через соломинки. Так удобней. Для хозяина — Суслика. Сразу много не выпьешь.
—А ты видел вчера, какой гриб старина Ёж на спине домой отвез? — сказал Суслик. — Большущий белый! Говорит, далеко его учуял. Везет же, у кого острый нюх!
—Нет, не так. У кого нюх острый, тот и везет! — рассмеялся Хома. — А слышал, позавчера у Лисы день рождения был?
—Откуда знаешь?
—Сама громко хвасталась. Издали. И спрашивает: «Ну как я выгляжу?» Я и брякнул: «На все сто!»
—Зачем ты ее такой старухой обозвал? Теперь она еще больше взъестся!
—Я ее хвалил, а не обзывал, — огорчился Хома. — А поди докажи!
—Ну, сейчас она на тебя зубы точит, — утешил его лучший друг. Старые.
—А! Пусть. Она всю жизнь точит. Может, все сточит. А кстати, ты по утрам зубы чистишь? — внезапно спросил Хома.
—Зачем? — изумился Суслик.
—Для здоровья.
—Для здоровья — я ем, — с достоинством ответил Суслик. — А зубы сами собой от еды чистятся. Вкусной еды, — уточнил он.
—От еды они тупятся. От любой еды.
—Думаешь? — забеспокоился Суслик.
—И думать нечего. У стариков они вообще стираются. Посмотри у старины Ежа. А все почему? Чистил плохо.
—А ты сам-то чистишь?
—Еще как! Толченым мелом. Раз в неделю.
И Хома широко улыбнулся, показывая белые зубы.
—Ночью заметно, — проворчал Суслик.
—А я ночью не улыбаюсь. Ночью страшно. Рот на замке, понял?
—Понял. А мел где берешь? — как бы ненароком справился лучший друг.
—Да в овраге. Там здоровенный меловой камень из земли выходит.
—Знаю, — оживился Суслик. — Спасибочки!
И начал с того дня зубы чистить. Мелом. По десять раз в день, а то и чаще.
Зубы у него скоро стали как зеркало. Очень они ему нравились. Даже в лужи смотрел. Любовался.
И вот что случилось. Пошел он ночью один на Дальнее поле. За горохом.
Привычное дело. Ночь как ночь. Луна.
Пришел. Стал тихонько горох рвать. И вдруг — Лиса! Она всегда — вдруг!
А Суслик ни с места. Запутался ногой в гороховых плетях. Стоит. Рот со страху раскрыл. А Лиса как взвизгнет, тоже от страха, и деру!
Выпутался Суслик. Прибежал к Хоме, трясется.
Рассказал, наконец, о своем похождении. И спрашивает:
—Не пойму, почему она унеслась? Посмотрел на него Хома странно.
—Давай выйдем, — позвал. Вышли они из норы.
—Покажи, как ты стоял.
Суслик застыл на месте и рот раскрыл. Хома даже отшатнулся.
—Ну и зубки! — ахнул он.
При неверном свете луны зубы у Суслика сверкали, точно у новой пилы. Такими страшными показались, что Хома на миг зажмурился.
—Вот видишь, — сказал он, будто Суслик мог себя видеть, — чистые зубы не привлекают, а отпугивают врагов. По ночам!
Жуткое дело. Если бы Суслик не чистил свои зубы, попал бы в зубы чужие. К Лисе.
Поэтому всяким неряхам такое не по зубам. Им спасенье не светит.
Особенно ночью.
Как Суслик арбуз съел
Охоч был Суслик спорить. По любому поводу. И без повода. Пристал он как-то к Хоме с мудрейшим вопросом:
—Что было раньше, курица или яйцо?
—Курица, — с ходу отгадал Хома. — Нет, яйцо, — потер ладошки Суслик. Курица ведь из яйца вылупилась!
—Запомни раз и навсегда, — твердо сказал Хома. — Вначале была первая курица. Понял? Первая!
—А разве первого яйца не могло быть? — растерялся Суслик.
—Нет. Первого яйца и быть не могло без первой курицы. Вот и все.
Заяц-толстун и старина Ёж тоже поддержали Хому. Ясное дело. Странный он, Суслик. В открытые ворота ломится.
В конце концов и сам Суслик согласился. И корил себя:
—Смотри-ка, а я и не догадывался. Так просто.
Но так просто не всегда бывало. Не всегда удавалось его легко убедить.
Нашли однажды Хома и Суслик на Дальнем поле арбуз. Случайно-случайный. Случайно нашли, случайный вырос. Здоровенный. Больше их обоих!
—А ты знаешь, — торжественно произнес Хома, — арбуз — это ягода. А не фрукт.
—Сам ты — фрукт, — тут же заспорил Суслик. — Скажешь тоже… Ягоды в тебе самом помещаются, когда ты ешь. А здесь ты сам в арбузе поместишься. В одном!
Говоря «ты», он имел в виду себя. Мигом прогрыз в полосатой корке дырку. И, сладко чавкая, исчез внутри. Фрр! — только семечки наружу полетели. Причем уже разгрызенные — шелуха одна. И мякоть ел, и семечками заедал.
Хотел было Хома за ним нырнуть в сладкую норку, да вовремя остановился. Услышал шаги чьи-то. И в гороховых зарослях спрятался.
И правильно сделал. Прямо к арбузу Лиса вышла!
—Ах! Ах! Ах! — восторженно разахалась она. — Какой арбузяка!
Суслик внутри арбуза сразу притих.
—Жаль только — порченый, — огорчилась Лиса, увидев дырку. — Но ничего. Не каждый день нахожу. И такой сгодится.
Оторвала она арбуз и покатила домой.
Хорошо, что здесь, на месте, есть не стала. Если бы тут за него принялась, вполне могла бы весь его съесть. Вместе с начинкой — Сусликом. Невиданное блюдо!
Хома украдкой за ней двинулся. Не потому, что с находкой расстаться жалко. Хотя и жалко. Но друга с арбузом потерять — вернее, арбуз с другом! — жаль вдвойне.
Вскоре Лиса к оврагу вышла. И арбуз вниз столкнула. Не тащить же — сам скатится. Не маленький.
А сама в обход заспешила.
Только Хома к оврагу подобрался — Суслик навстречу вылезает. Еле дышит. Толстенный, почти круглый.
А снизу, из оврага, истошный Лисий голос донесся:
—Легкий какой!.. Да он же пустой!.. А откуда вторая дыра взялась?
Не терял, значит, Суслик времени даром. Насквозь арбуз прошел! Кувыркался внутри, пока Лиса добычу катила, а брюхо свое набивал. Спелой мякотью.
А напоследок, видать, все доел, когда в овраг его завертело!
Наверное, от страха ел. А то и просто решил вволю налопаться. Перед неминуемой гибелью. Не помнит!..
—Она себе из арбуза может погремушку сделать, если обе дыры заткнуть, — переваливаясь с ноги на ногу, сопел он. — Я там немножко семечек оставил. Гулко загремят!
Вернулись они домой. А Суслик в свою нору не пролезает. Да и куда там — внутри него арбуз здоровенный!
Пришлось отвести его к Зайцу. В его просторную, бывшую барсучью нору.
Сам бы он туда не дошел. Пропал бы, возможно. Случись тут снова Лиса, она могла бы теперь Сусликом с арбузом закусить. А не арбузом с Сусликом, как прежде.
Силен Суслик! А еще спорил, что арбуз не ягода. Ягоды, мол, внутри едока помещаются. А сам уместил в себе весь арбуз. Как одну ягоду проглотил.
Не знаешь — не спорь!
Как Хома и Суслик лодыря гоняли
Помните историю о скворце Скворушке? Он после внезапной бури всю родню потерял, а Хома и Суслик его вырастили. И потом он осенью в Африку улетел. В Северную.
Так вот, вернулся Скворушка на другой год. Весной. Не забыл приемных родителей — Хому и Суслика. Хотя и отдельно от них поселился. В свободной норке на Ласточкином обрыве над ручьем.
Нет-нет да и залетал он то к Хоме, то к Суслику. А то и к ним обоим, если они вместе были. И милым скрипучим голоском рассказывал про опасное Африканское путешествие. О невероятных зверях и птицах. Об удивительных деревьях и вкусных плодах.
Хома и Суслик готовы были его целыми днями слушать. Неделями. И даже годами, если б такое было возможно.
У взрослого Скворушки теперь была своя жизнь. Свой дом. Свои друзья. Все реже и реже навещал он Хому и Суслика.
—Хорошо, хоть помнит, — успокаивал Суслик Хому. — У него и без нас всяких птичьих забот хватает.
Все верно, все правильно. Да только грустно почему-то.
Ну, это ладно. На то и родители, пусть и приемные папы, чтобы по взрослым детям скучать. Лишь бы с ними никакой беды не случилось!
А тут узнали они, что в последнее время Скворушка вдруг повадился в деревню летать. Конечно, там прокормиться легче. Зерном в амбарах, крошками в столовой.
Разных воробьев и ворон еще можно понять. Они вечно возле людей пасутся. И даже зимой на юг не улетают.
А ведь Скворушка — вольная птица! Не какой-то бездельник и попрошайка. Ему лодырничать не пристало. Он обязан сам о себе заботиться. А не то совсем разучится корм добывать.
Да разве убедишь? Жизнь такая пошла. Несусветная! Даже гордые красавицы чайки в последнее время перестали рыбу ловить. Больше на свалках тучами колготятся. Объедки собирают.
А ведь это может плохо кончиться. Вон ручные коты, привыкшие жить на всем готовом, перестают и мышей ловить.
Кстати, о котах. Вернее, об одном деревенском толстом Коте. Нахальном и наглом. Хитрющем!
Мышей этот Кот никогда не ловил. Родился он в зажиточном доме. И жил припеваючи. Пел. И сыто мурлыкал.
Зачем ему мыши? Зато он ловил глупых, доверчивых птиц. Он считал их особенно вкусными. Вроде курятины. Хоть его и кормили разной домашней едой, но всяких курей ему к обеду, конечно, не подавали.
Вот и стал он в деревне опасным охотником на пернатую дичь. Любую!
Поэтому Хома и Суслик еще и боялись, что лодырь Скворушка бесславно погибнет в зубах у другого лодыря. Кота.
Но никакие просьбы и уговоры — в деревню не летай! — на Скворушку не действовали. Не ваше, мол, дело. Сам знаю!
Молодой совсем. Непутевый. Чем больше его убеждаешь, тем упрямей становится.
—Да вы и сами вроде бы вольные, — сказал он как-то. — А зерна с поля таскаете? За горохом шастаете? Огороды теребите? И ваш дружок Заяц тоже хорош! У людей морковку тырит.
—Но зато мы все не попрошайки, — гордо возразил Хома. — По деревне не ходим с протянутой лапой!
—А набеги на поля и огороды — это другое дело, — запальчиво подхватил Суслик. — Благородное!
—А разве и вам никакие опасности не грозят? — не сдавался Скворушка.
—Лучше погибнуть от диких разбойников — Волка, Лисы или Коршуна! — чем от Кота домашнего, — убежденно заявил Хома.
А Суслик снова поддакнул:
—Нас на полях даже подстрелить могут из ружья. Двуствольного. Тоже благородная, почти героическая смерть!
—А трепыхаться в зубах у деревенского Кота — просто унизительно, угрюмо добавил Хома. — Стыдно. Брр! Весь он какой-то рыхлый, дряблый…
—И смурной, — ввернул Суслик.
—Да ну вас! — и Скворушка улетел. Возможно, опять в деревню.
—В тебя лодырь, — вгорячах сказал Хома Суслику.
—Почему — в меня?
—А больше не в кого, — невозмутимо ответил Хома.
Он думал, что лучший друг спорить начнет, возмущаться. Но тот внезапно ударил себя кулачком в грудь:
—Точно. Я один виноват. Не углядел я за ним.
Хоме сразу стыдно стало.
—И я виноват, — признался он. — Оба мы виноваты. — Всю вину на себя он не взял. Не Суслик.
Вышли они из Хоминой норы. И вдаль посмотрели. В сторону деревни.
Неожиданно какой-то Воробей рядом сел.
—А там, — зачирикал он, — Кот вновь на охоту вышел. Вот с такой булкой! — растопырил он крылья. — Ваш недотепа к ней подбирается!
—Недотепа? — вознегодовал Суслик.
—А то кто же? Он еще неопытный, порядков наших не знает.
—За мной! — оглянулся на Суслика Хома. Он уже во всю прыть несся к деревне.
Первым, кого они увидали у околицы, был тот хитрый Кот. Он валялся, мертвее мертвого, на зеленой травке. А между раскинутыми лапами у него лежал большой огрызок булки. Где-то стянул.
Вовремя поспели Хома и Суслик.
Около Кота, пока еще на расстоянии, прохаживался внимательный Скворушка. Кругами ходил, присматривался.
—Не подходи, родимый! — вскричал Хома. — Кот притворяется!
—На приманку ловит! — проголосил Суслик.
—Откуда знаете? — беззаботно откликнулся их питомец. — А по-моему, давно готов. Мухи над ним вьются.
—Мухи над булкой вьются. Да ты глянь, ухо у него вверх торчит! — завопил Хома.
—Наверно, уже окостенело, — отмахнулся крылом неслух.
—А почему ж оно подрагивает?
—От ветра, — небрежно отозвался скворец.
—Ветра нет! Не подходи!
Неслух опять отмахнулся. Другим крылом.
—Скажи ему, — беспомощно попросил Хома лучшего друга.
—Ты не знаешь Кота, как мы его знаем! — крикнул Суслик. — Ты с ним мало знаком!
—Вот и узнаю поближе, — храбрился Скворушка, скакнув поближе.
Кот не шелохнулся. Хома поднял на обочине осколок стекла.
—Резать его собираешься? — ужаснулся Суслик.
—Отстань!
И Хома направил на Кота солнечный зайчик. На его большой закрытый глаз.
А Скворушка мелким подскоком все подбирался к лакомой булке.
И Хома тихонько подкрадывался к Коту. Солнечный зайчик становился острей и острей. Вот-вот веко у Кота задымится!
—М-мяу! — взвыл Кот. И закрылся лапой.
—Живой, собака! — воскликнул Суслик. Словно еще сомневался.
Схватил Скворушка кусок булки и взмыл вверх.
—Пошли, — позвал Хома Суслика. — Дело сделано.
Скворец догнал друзей по дороге домой.
—Угощайтесь, — предложил он свою добычу. — На всех хватит!
—Хватит? — и Хома с размаху отшвырнул подачку. — С меня хватит!
—И с меня! — поддержал его Суслик.
—И с меня, — виновато признался Скворушка. — Я и правда думал, он мертвый. Надо же, такое и в Африке не встретишь!
—Это тебе — Россия, — сурово произнес Хома.
—Правильно ты мне говорил: «Никогда глазам не верь!», — уважительно напомнил ему Скворушка.
Хома важно посмотрел на лучшего друга.
—А ты не раз предупреждал: «Будь всегда начеку!» — обернулся к Суслику поумневший скворец.
Теперь лучший друг свысока поглядел на Хому.
—Молодец! — похвалил Хома Скворушку. — Значит, больше в деревню ни ногой? То есть, ни крылом?
—Договорились? — радостно подпрыгнул Суслик.
Им хотелось лишний раз услышать приятное от сынка.
—А разве мы об этом договаривались? — удивился Скворушка. — Я просто сказал: хватит с Котом играться. А деревня тут ни при чем.
—Вот как! — резко остановился Хома. — Если ты будешь лодырем жить, мы будем каждый день в деревню ходить. За тобой!
—Ага, — подтвердил Суслик. — Тебя спасать. И в столовой, и везде!
—Да вы что? — испугался за них Скворушка. — Я-то в любой миг улететь могу, а вас, глядишь, коты схватят! Или собаки!..
—Хочешь этого? Будет! — мрачно сказал Хома. — Ты меня знаешь.
—И меня знаешь, — ревниво добавил Суслик.
—Угрожаете?!
—Предупреждаем, — спокойно заметил Хома. — Погибнем, но не отступимся.
И столько уверенности было в его голосе, что и Скворушка поверил. И вздохнул.
—Ладно. А не то я за вас изведусь от страха.
—Давно бы так, — подобрел папаша Хома.
—Давай не изводиться вместе! — воскликнул папаша Суслик.
—Наградила меня судьба родителями… — снова вздохнул Скворушка. Пока!
И домой умчался. На Ласточкин обрыв.
—Слыхал, как он нас похвалил? — довольно спросил Хому Суслик. — Мы ему как награда!
Больше скворец не летал в деревню. Не гонял лодыря, как говорится.
А вот на далекие Вишневые сады он, конечно, налетал. Вихрем. Со всеми дружками. Спелые вишни ух какие сладкие!
Но это достойное увлечение. Хотя и очень опасное. Сады, уж точно, с ружьями охраняют. Двуствольными!
Вишни клевать — никак не запретишь. Скворцы их страсть как любят! Хлебом не корми — вишни подавай! Благородное занятие.
Как Хома и Суслик считали
Брать в долг легко. А отдавать неохота. Тяжело. Зачастую и отдавать-то нечего. А уж если есть кое-что, то вернуть трудно. Лучше как бы забыть. И жить себе преспокойно, пока сто раз не напомнят.
А может, и вовсе не станут вспоминать. Был такой случай. Занял Хома у Суслика полную кастрюлю гороха. И целый месяц ждал, что Суслик ему напомнит.
А Суслик ни гугу.
Не выдержал Хома. А кто бы выдержал!
—Чего горох назад не требуешь?
—Какой горох? — удивился Суслик.
—Я у тебя брал? — рассердился Хома. — Было, — наконец вспомнил Суслик. — Я свой должок тебе отдавал.
Вот и пожалуйста. Оказалось Хома не брал, а забрал. А он и забыл давно, что Суслик ему должен. Кастрюлю гороха.
Так что иногда забывают про долги. Поэтому и не спеши возвращать. Глядишь, крепче забудут.
Но долг долгу рознь. Когда просто так берешь, по-соседски — это не в счет. Они тоже забегают за какой-нибудь петрушкой. То и дело. А то и без дела.
Долгом считается что-то серьезное, о чем приходится нехотя говорить: «Дай мне, пожалуйста, я тебе верну». И хочется добавить: «Возможно». Возможно, верну.
И берешь тогда — если дадут, конечно! — не чепуху какую-то, а пузатый мешок харчей. Или хотя бы полмешка.
Зашел как-то Хома к запасливому Суслику:
—Дай мне, пожалуйста, гороху. Дождь зарядил. Кончится, схожу на поле и верну.
—Дождь кончится или горох? — деловито спросил Суслик.
—И дождь, и горох.
—Много дать не могу. Запасы слабые. Но пару горстей дам.
—Твоих или моих горстей? — колко уточнил Хома.
—Твоих. Твои меньше, — улыбнулся Суслик.
—И на том спасибо, — сухо сказал Хома, пожалев, что говорил «пожалуйста». — Завтра я тебе три отдам! — подчеркнул, что ничем ему не обязан.
2 + 1 = 3
А дождь не прекращается…
Съел Хома горох. Снова пришел к Суслику.
—Дай еще три горсти, — гордо попросил он. — Отдам за них пять!
3 + 2 = 5
—А те три, вчерашние? — хорошая память у Суслика.
—И те отдам, — небрежно заметил Хома. — Будет — восемь!
5 + 3 = 8
—Но ведь ты сегодня три обещанных не вернул! Значит, за них — тоже пять. Выходит, за тобой — десять.
5 + 5 = 10
Вот когда Хома пожалел о своей щедрости. Дернуло его за язык!
Дал ему Суслик еще три горсти гороха. Так и быть.
—Завтра десять вернешь, — предупредил. — А не вернешь, за тобой двадцать будет.
10 + 10 = 20
И где он счету научился? Все время прикидывался — плохо считать умеет.
—Двадцать так двадцать, — пробормотал Хома, чувствуя, что его гордость слишком уж расточительна.
И главное, Суслика ни в чем обвинить ев нельзя. Сам такое затеял. На свое разорение.
А дождь все идет… Опять пришел Хома.
—Не могу я сейчас двадцать горстей отдать, — проворчал он. — Дай еще три, станет за мной двадцать три.
20 + 3 = 23
—Ошибаешься! — возразил Суслик. — Двадцать ты не скоро вернешь. Прибавим двадцать, и будет сорок.
20 + 20 = 40
Хома мрачно потупился.
—И на сегодняшние три, — продолжил Суслик, — пару горстей накинуть надо. Как обычно. И получится сорок пять.
20 + 20 + 3 + 2 = 45
—Сорок пять! — схватился за голову Хома. — Да это ж мешок целый! За твои жалкие горсти ты меня с протянутой лапой по миру пустишь! Ладно, согласен, — буркнул он.
—Задавака! — рассмеялся Суслик. — Я не жадничал. Я поглядеть хотел, до чего ты дойдешь. Гордый какой! Так никогда бы не рассчитался. А ты… Попросил бы и получил. И все тут.
—А отдавать?.. — устыдился Хома.
—Отдал бы когда-нибудь. А не отдал — что ж теперь? И меня выручишь в трудную минуту. А ты задаешься. Я, мол, не просто беру, а с большой отдачей. Тоже мне благодетель!
Молчит Хома. Отвернулся. А Суслик по новой:
—Разве можно так с друзьями? Хорошенького ты мнения обо мне. Спасибо!
—А что ж ты меня не остановил?..
—Я думал, ты сам остановишься.
Вконец стало стыдно Хоме. Он готов был сквозь землю провалиться. Но он и так под землей был — в норе у Суслика.
—Все! Прости меня за дурь, — виновато вымолвил он. — А за весь твой горох я вдвое больше отдам, не беспоко…
И умолк.
А затем расхохотался. Дошло!
Нет, не исправишь Хому. А ведь на целых полгода старше Суслика.
—С тобою в любой дождь весело! — улыбнулся лучший друг.
Очень верно. Об этом можно хоть сто раз — и еще сто раз — повторить:
100 + 100 = 200!
Все друзья на месте.
Стихи такие. Стишата.
Как Суслик многое понял
Суслику все время чего-то не хватало. То еды, то питья. То солнца, то дождичка. То еще чего-то.
Хорошего — ему всегда мало. Даже если много. А плохого — ему всегда много. Даже если мало. Не угодишь!
Зашел как-то утром Хома к Суслику. Лучший друг свои бутыли с березовым соком пересчитывал.
У него от тех бутылей кладовка ломится. А он бурчит:
—Маловато весной заготовил.
—Пошли за орехами, — сказал Хома.
—Пошли, — оживился Суслик. — У меня их тоже мало. Всего три мешка.
Погода стояла теплая. Чудесная погода.
—Жарко, — привычно занудил Суслик. — Давай сначала на ручей завернем, искупнемся.
—Давай, — согласился Хома.
Он и сам-то любил поворчать. Но не тогда, когда дельное предлагают.
Подошли к ручью. Суслик воду ногой попробовал.
—Брр! Холодная…
А затем Хома его из воды выгнать не мог. До посинения плавал Суслик. И потом на берегу дрожал.
—Солнце с-совсем не греет! И уселся на самом солнцепеке. Сидел, пока не задымился.
—Ну и печет! Прямо пекло какое-то! — заныл он. Для него все на свете не так устроено.
Отправились, наконец, за орехами. Теперь уже и впрямь по самой жаре. И, пока еще недалеко отошли, Суслик раза три бегом возвращался. Окунуться.
В орешнике он опять заныл:
—Лучшие орехи — очень высоко. Только для белок!
Вот чудила! Самые лучшие орехи — внизу. На ветках у земли. Там никто не ищет. Все бросаются к тем, что на виду. А внизу-то их полным-полно!
Хотел было Хома ему показать, но…
—Лиса! — вскричал Суслик. Бухтеть бухтит, а начеку.
Чудом, как всегда, сумели удрать. Лишь клочок шерсти успела Лиса у Суслика вырвать. На ходу.
—Семь шкур сняла! — ощупывал Суслик себя дома, в норе. А сам жив-живехонек.
—Лиса и та тебе не угодила, — попенял Хома.
—Как? — оторопел лучший друг.
—Семь не семь, а одну шкуру вполне могла снять!
—Вон ты как! — обиделся Суслик. — Мне плохо, а тебе хорошо?
—И тебе хорошо! — подчеркнул Хома. — Это нам свыше дано, — загадочно добавил он.
—Свыше?
—А то как же! Все свыше дается: и вишни, и горох, и орехи… Они же вверху. Даже к тем орешкам, что внизу висят, нам тянуться надо.
—Верно, — озадачился Суслик.
—А солнце? Выгляни из норы. Оно сверху греет!
Суслик подумал.
—Ну а нора? — коварно заметил он.
—И нора. Она сверху вниз идет.
—Правда, — прошептал Суслик. И, расщедрившись, угостил Хому березовым соком. Полную чашку налил. Большую.
—Гляди-ка, — вновь удивился он. — И сок сверху льется. А не снизу вверх.
—Именно!
—Ну ладно. Все нам свыше дано. А кем?
—До чего же ты непонятливый! Я уже давно про это говорил, когда Великую тайну открыл. Помнишь?.. Кто все на свете создал и устроил, Тот и дает.
—Но Его же не видно!
—Как — не видно? — всплеснул лапами Хома. — Да ты выйди и оглянись вокруг. А земля, вода, деревья и воздух — откуда взялись?
—Но Его-то не видно, — снова заметил Суслик.
—Погоди, ты разве никогда не заходил ко мне поболтать ночью? — терпеливо спросил Хома.
—Заходил. И сразу уходил. Если ты спал.
—И ты меня видел?
—Не видел. Темно…
—А чувствовал, что я дома?
—Конечно.
—А как ты узнавал? — допытывался Хома.
—Ты дышал.
—А бывало так, что и дыхания моего не слышал?
—Бывало, — кивнул Суслик. — Сверчок заглушал.
—А без сверчка?
—Тоже, — растерялся лучший друг. — Странно. Помнится, вхожу, темно, не слышно ничего. А все равно чувствую — здесь ты. Когда тебя нет, нора будто и не та. Пустая, что ли.
—Вот! Не видно, не слышно, а ты все равно чувствуешь. А теперь широко подумай, с размахом. У меня — всего-то нора, а у Него — весь мир! И это так же чувствуется. Только настройся и сразу поймешь: Его неслышное дыхание повсюду, — проникновенно сказал Хома. — Во всем!
—Теперь понял, — притих лучший друг. — Повторить сможешь? — встрепенулся он.
—Нет, — покачал головою Хома. — А вот другое скажу. Как Он о тебе, дурашке, заботится!.. Живи и не скули. Радуйся.
—Говоришь, обо мне заботятся? А Лиса у меня шерсти клок выдрала. Хороша забота!
—Глядите на него! — поразился Хома. — Вновь уцелел, ни разу его не съели, а еще и жалуется!
—Я не жалуюсь, — спохватился Суслик. — Я просто так.
—Если б тебе, хоть иногда, не доставалось от Лисы, ты бы вконец обнаглел и обленился, — убежденно произнес Хома.
Суслик вновь глубоко задумался. И затем вздохнул.
—Ты прав, пожалуй.
Глубокие мысли ему трудно давались. Очень.
—И как ты до всего этого додумался? — с уважением взглянул он на Хому.
—Много думал…
Они умолкли.
За входом в нору слабо посвистывал ветерок. Солнечные зайчики мельтешили на пороге. В кладовке запел сверчок.
И было хорошо.
Как Хому строго судили
Мало того, что Медведь был самый большой и сильный. Он еще был и Главный судья в их краю. Судил, рядил, все споры решал. Когда хотел. В свободное, от поисков дикого меда, время. Или от иных, таких же важнейших забот.
Обратилась Лиса к Медведю: осудить Хому. Строго наказать, чтобы другим неповадно было. За что? А за все!
Мешает он ей, Лисе, на Зайца охотиться, на Суслика, и даже на Ежа. И на него самого — Хому.
Это раз!
Насмехается над нею, Лисой. Рыжей называет. Рожи издали корчит. А вблизи язык показывает. Большой язык. Хотя сам и маленький.
Это два!
И вообще его давно пора к порядку призвать. За нахальство и живучесть.
Это три!
Прямо неистребимый какой-то. Из любого положения выкручивается. Основной закон нарушает: «Сильный всегда прав».
Это четыре!
Много себе воли взял. Много себе хомяк позволяет. Ну ладно, он всегда удирает, спасается. А других зачем спасает? Что если все звери-зверьки подражать ему станут?
Пять!
Пять обвинений, полагала Лиса, хватит с лихвой.
И так она надоела Медведю своим нытьем, что он в конце концов суд созвал.
Большую поляну заполнили жители рощи, поля и луга. Пришли все кому не лень. Кабану, например, было лень, и он не пришел.
—Глупое дело — по судам шляться, — прохрюкал он болтливой сороке. Она приглашала всех на редкое зрелище.
Последний суд был месяц назад. Вернее, мог быть. Над коварным Шмелем. На него случайно Медведь сел. Шмель успел-таки ужалить напоследок. И погиб. Поэтому дело замяли. Поскольку тяжелый Медведь его задавил.
Итак, назначили суд над Хомой.
На суд его не привели. Он храбро явился сам. И взобрался на пенек, чтобы все видели.
Медведь же восседал на поваленном дереве. И важничал. Большую голову то одной, то другой лапой подпирал.
—Пощады не будет, — бормотал Медведь, скорый на расправу. — Я сердитый, но справедливый.
Сначала дали слово Лисе.
Она бегло перечислила все обвинения. Бегло — потому что бегала вокруг подсудимого, пока зло обвиняла.
И закончила так:
—А еще — непочтителен со старшими!
—Отметаю, — тут же прогудел сердитый, но справедливый Медведь. — Со мною он почтителен.
—Почти почтителен, — лукаво ввернула Лиса.
—Почти почтите… — не сумел повторить Медведь. — Ты нам голову скороговорками не забивай! — возмутился он. — Ты не дома!
Затем разрешили выступить Хоме.
—Я спорить не буду, а то надолго затянется. Лишь об одном прошу. Можно я судей сам выберу? — спокойно сказал он. А глазки хитрые-хитрые.
—Тебе меня мало? — пробурчал Медведь. — Ну хорошо, согласен.
Такое, в общем, бывало.
—Но только дружков не выбирай, — подчеркнул Медведь, сурово посмотрев на всех. — Знаю я их!
—Вы всех знаете, — услужливо поддакнул Волк. Он сидел справа от него. На подхвате.
—Пусть решат мою судьбу, — звонко начал Хома, — пусть решат… муравьи.
А вот такого еще не бывало. Никогда. Все засуетились, зашумели. Кто-то выкрикнул:
—Слишком маленькие!
—Цыц! — пробасил Медведь. — Муравьи — маленькие, зато кусачие. Мало не покажется! — мрачно взглянул он на Хому. — Выбрал, потом не жалуйся.
Приказал он как Главный судья муравьев позвать. Пятерых, по числу обвинений.
Объяснил им, что к чему.
—Действуйте!
Они, конечно, подчинились. И давай стараться. Ползали по Хоме. Заглядывали ему в глаза. Тихонько совещались между собой.
—Строго судите! Пожалеете подсудимого, себя пожалеете, — пригрозил Медведь, — я тогда весь ваш муравейник растопчу!
Наконец муравьи объявили решение. Приговорить Хому к штрафу: один лесной орех — Лисе, одну каплю меда — Медведю! Лисе — за убытки, Медведю за беспокойство.
—Чего-чего?! — взвизгнула Лиса.
—Каплю меду?! — оторопел Медведь. На что маленькие муравьи смущенно ответили:
—Сами понимаем, штраф ого какой! Огромный! Но мы ведь строго его судили.
—Все! — рявкнул в сердцах Главный судья. Тем и закончился суд.
Хома сразу сорвал с ветки орешек. И с поклоном вручил остолбенелой Лисе. А Медведю меду пообещал. Целую каплю.
—Знал, кого в судьи выбрать! — восхищался Суслик по пути домой с осужденным.
—Для муравьев все, что ни возьми, огромно! — ликовал Заяц-толстун.
А старина Ёж солидно заметил:
—Справедливое решение. Ни за что судили, ничего и не получили.
Как Хома своей голове доверял
—Я однажды ушам своим не поверил, — рассказывал Суслик Хоме. — Иду в рощу, слышу — позади паровоз шумит. Чук-чук-чук-чук!.. Хотел я удрать, но не стал. Не поверил. И правда, мимо меня всего лишь мальчишка пронесся. Он паровозу подражал: локтями дергал и громко чучукал!
—Зря не поверил, — ответил Хома. — Все равно задавить мог.
—Но не задавил же!.. Слышь, а можно и глазам своим не поверить?
—Можно, — солидно кивнул Хома. — В темноте. Кромешной.
—Еще неизвестно, — уклончиво заметил Хома. Но вскоре довелось им это узнать. Убедиться воочию. Светлым солнечным днем. Светлее не бывает! Пришли Хома и Суслик в рощу. За орехами. И видят… Глазам не верят. Сидит под дубом Медведь. И кочан капусты ест. Суслик ахнул.
—Неужели медведи капусту едят? Не верю!
—Тут что-то не так, — произнес Хома.
—Как — не так? — разволновался лучший друг. — Слепой, да? Сам не видишь? Хорошо, что Зайца с нами нет. Он бы умер от огорчения. Еще один охотник до капусты — и какой!
—Не тарахти, — прервал его Хома. И подошел к Медведю:
—Приятного аппетита!
—Скажешь тоже! — пробурчал Медведь. — Только сверху — приятно. Принюхался Хома:
—Медом пахнет.
—Слабо пахнет, — поморщился Медведь. — Меду мало, капусты много. Медом не наешься, а капусту не люблю. А есть-то охота. Пришлось ее медом обмазать.
—И пошла?
—Идет помаленьку, — вздохнул Медведь. Уловил Хома пальцем упавшую с кочана капельку меду. И мазнул ее обратно на капусту.
—Спасибо, — буркнул Медведь.
—Должок за недавний суд возвращаю, — ухмыльнулся Хома.
—Ну-у, — разочарованно протянул Суслик. — А светлым днем? Солнечным? Наверняка нет!
А Суслик лишь головой покачал:
—Вот и верь глазам своим!
—А что я тебе говорил? — хмыкнул Хома.
—Ты сказал: «Еще неизвестно». И все. Значит, не знал.
—Зато ты сейчас знаешь.
—А вы не поверили, что я капусту наворачиваю? — расхохотался Медведь. — Ну, уморы!
—Я теперь не поверю, даже если увижу Лису с морковкой, — проворчал Суслик.
—А я поверю, — подмигнул Хома. — Подумаю и решу: неспроста она с морковкой выставляется. Видать, Зайца подманивает. Думать надо!
И Хома звонко-презвонко постучал кулачком по лбу Суслика. Не один бедняга Суслик, но и Медведь удивился странному звону.
—Слышал? — осторожно потрогал свой лоб Суслик. — Выходит, у меня голова пустая? — расстроился он.
—Силен звон! — пробасил Медведь.
—И ушам не верьте, — Хома разжал кулачок. В нем оказались спелые, твердые орешки. Они-то и звенели.
—Во! — поразился лучший друг.
—Сам же вчера говорил, что ушам верить нельзя, — напомнил, смеясь, Хома.
—А чему же верить? — упал духом Суслик. — Вместо паровоза мальчишка бегает, вместо меда Медведь капусту ест, вместо головы орешки звенят. Сплошная путаница!
—Нюху тоже нельзя доверять, — прогудел Медведь. — Я знавал хорька, который в жилетке из куриных перьев на охоту в курятник ходил. Там его по запаху за своего принимали!
—Ничему верить нельзя, — вконец ошалел Суслик. — Ни тонкому слуху, ни зоркому зрению, ни сильному нюху…
—Верить можно только своей умной голове, — мудро сказал Хома.
—И моей, — скромно добавил Медведь.
—А моей? — жалобно прошептал Суслик.
Они промолчали.
А ведь и правда: голова — всему Голова. И зрению, и слуху, и нюху.
Все на ней держится. Не только глаза, уши и нос.
Как Хома главное слово подсказал
Прибежал Хома к ручью. Окунулся пару раз. В их местах это называется «искупнуться». Искупаться — другое дело. Может, и долгое. А «искупнуться» раз, два, и готово!
Тут и дождик заморосил. Он был такой мелкий, что казалось: над самым ручьем прыскают, мельтешат бесчисленные комарики.
Вдруг на том берегу Хорек появился. Любитель кур. Давненько его не было видно. Даже слух прошел, что его как-то в курятнике заловили. В капкан, мол, попал. Да, видать, капкан на него еще не изготовили.
—Ты домой? — спросил Хорек Хому.
—А куда же? — ответил Хома. Они, конечно, ни друзьями, ни приятелями не были. И потому не здоровались.
—Ты уходишь, а Хорек остается, — капризно сказал Хорек. Он всегда говорил о себе как о постороннем.
—Дождь сейчас всерьез зарядит! — передернул плечами Хома.
—Вот-вот, ты домой, а Хорек будет здесь мокнуть.
—У тебя же шубка — водонепроницаемая, — с усмешкой заметил Хома.
—Ты-то уходишь, а Хорек должен свою шубку под дождем портить, — снова заныл Хорек. — Единственную.
—Чего ты хочешь? Не пойму.
—Поговорить охота. Давно не виделись. Хорек давно ни с кем не виделся, — вздохнул Хорек.
—А получше погоду не мог выбрать?
—Погоду не выбирают. Погода сама нас выбирает, — умно определил Хорек.
—Ладно, говори. Да побыстрей. — и Хома голову от дождя лопушком прикрыл.
—А о чем? — спросил Хорек.
—Ты же поговорить хотел, а не я.
—Вот так сразу Хорек не может, — обиделся Хорек. — Ты меня расспроси: где был, что видел, что со мною случилось.
—Где был? Что видел? Что случилось? — нетерпеливо спросил Хома.
—Слишком много вопросов, — покачал головою Хорек. — С ходу на них Хорек не ответит.
—Да брось ты! — рассердился Хома. — Коротко можно ответить. Ты одно, самое главное, слово скажи.
—Какое? — заинтересовался Хорек. — Хорек такое слово не знает.
—Нет, знаешь.
—Не знает Хорек! — горячо убеждал Хорек.
—Знает!
—Ну какое? Ну какое главное слово? Ну скажи, пожалуйста, Хорьку! — взмолился любопытный Хорек.
Он был страсть какой любопытный. И говорили, что даже в курятники он лазит только затем, чтобы убедиться, есть ли там куры.
—Сказать? — набивал себе цену Хома.
—Скажи! Скажи Хорьку!
—Про все: где был, что видел, что случилось, — можно ответить просто. Легко!
—Как? Как?
—Живой! — сказал Хома. Легко и просто.
—Ве-е-рно… — изумился Хорек. — Именно это я и хотел тебе сказать. Живой! — воскликнул он.
И пошел себе прочь, своей дорогой, восхищенно покачивая головой.
—До чего же точно, — бормотал он. — Изумительно.
И уже уходя, Хома услышал, как Хорька Выдра окликнула:
—Привет! Как дела, пропащий?
—Живой! — гордо ответил Хорек. Не удержался и добавил: — Хорек живой.
И впрямь до чего же точное слово! Главное!
Как Хома и его друзья Орлика вспоминали
Вот ведь какая история. Появился в их роще один голубь-голубок. Почти весь белый, с сереньким отливом.
Звали его — Орлик. Когда-то всех диких голубей орликами называли. Об этом старина Ёж от древнего Ворона слышал.
Орлик был особенным голубем. Соберет, созовет малых зверьков на поляне. И говорит им кротко: чтобы не обижали друг друга, в беде помогали и обиды прощали. Уж больно зла много!
—А как со злом бороться? — спрашивали у него.
—Чем больше будет доброго, тем меньше будет злого, — чистым голосом отвечал Орлик. — И тогда для недоброго и места не останется. Злое — не главное. Поглядите на орешник. И тень в жару дает, и плоды-орехи. Все вокруг милое: и солнце, и роща, и ручей… И вы станьте добрыми, добрые звери. Учитесь у детей, зверюшек ваших. Всякое дыхание да славит Благое!..
По-разному все к Орлику отнеслись. Белки и мышки — сочувственно. Волк и Лиса — насмешливо. А Коршун — раздраженно.
Хома и его друзья тоже по-своему приняли Орлика. Им нравилось то, что он говорил. Они и сами вроде бы так жили. Старались не обижать друг дружку, помогать и прощать.
Но они считали, что это пока лишь с друзьями возможно. А со всеми как?..
Любопытно себя Медведь повел. По-медвежьи. Как самый главный.
Прослышал он о задушевных беседах Орлика. И к себе его вызвал.
—Будешь загодя к моей берлоге прилетать и докладывать, о чем со зверями говорить собираешься. Слово в слово!
Он, верно, боялся, что Орлик обидно его затронет. Властителя.
А впрочем, какая там власть? Всякий жил как хотел. Вернее, как мог. Но все-таки!..
Вскоре Медведь устал каждое утро выслушивать Орлика. Почувствовал вдруг, что сам от этого как-то меняется. Добрее становится, мягче. А потому, какая-никакая, а власть слабеет. Нельзя без строгости со здешним зверьем. Да и с любым нездешним.
—Ну тебя! — наконец сказал он кроткому Орлику. — Больше ко мне не прилетай, — и чуть не всплакнул. — А то я управлять не смогу. Жалко теперь мне всех. А затем сурово добавил:
—Можешь говорить что хочешь. Разрешаю. Но если что скажешь не так, связать тебя прикажу. И на земле, и в воздухе, — выразительно взглянул он на Лису под сосной и на Коршуна на сосне.
—Ничего злого я никогда не скажу, — своим чистым голосом ответил Орлик. — А что до меня… Меня ты можешь связать, а доброе слово ни за что не свяжешь.
И полетел себе дальше, в другие края, неся с небес доброе слово с добром.
Не раз потом вспоминали Орлика Хома с друзьями.
—Долго ему придется летать, — сокрушался однажды Суслик, — и убеждать нас, бесчувственных.
—Тебя! — не удержался Хома.
—Все хорошее, доброе долго делается, — сказал им старина Ёж, — только злое — быстро.
—Доброе долго делается, — задумчиво согласился Хома, — зато надолго остается.
—Навечно, — застенчиво улыбнулся Заяц-толстун. — Сами подумайте: сделал что-то плохо, взял и переделал. А когда оно хорошо, оно и вечно. Доброе переделывать не надо.
—Как орешник, — прислушалась к их разговору Белка с дерева. — Всем свои орешки дает. Его никак не приукрасишь!
И ускакала, раскачивая ветки.
—Как орешник… — проворчал Суслик. — Как я! — И посмотрел на Хому. С тобой.
Добрый он, Суслик. Не забыл и про Хому.
—Ну, что такое — злое? — внезапно сказал рассудительный Ёж. — Проверь наоборот и будет — незлое. Еще не значит, что доброе. Выходит, никакое. Ненастоящее.
—И чего?.. — навострил уши Заяц.
—Теперь проверь доброе. Получишь — недоброе. Значит, злое! Доброе самое главное. Основное. Настоящее!
—А помнишь, Хома, как ты Коршуна из капкана спас? — встрепенулся Суслик. — Хоть он и злой, зато жив остался, по-доброму!
Так они говорили. И Орлик был незримо с ними.
Непросто понять… Все на Земле временно. Было и прошло. Есть и проходит. Будет и пройдет.
А все доброе останется. Доброе сильнее всего.
Как Хома и Суслик по следу шли
—Заяц пропал! — внезапно сообщил Хоме Суслик. Поздно вечером.
Не впервые пропадал Заяц. Всяко было. То Волку, то Лисе удавалось схватить толстуна. Везло ему, что они каждый раз сытые были. Про запас в кладовой у себя держали.
Находили его друзья, спасали. Да и сам он, бывало, удирал оттуда. А вот опять пропал!
Утром куда-то ушел. А уже темно и дома, в бывшей барсучьей норе, пусто. Хоть тыквой, а не шаром покати!
А ведь Заяц-толстун почти всегда засветло возвращался. Косой он все-таки. Темноты не любил. Впотьмах налететь можно — на низкое деревце или на высокий пень.
Нет и нет Зайца! Значит, новая беда случилась.
Надо искать. Хорошо, что луна светит.
—Найдем, — уверял Хому Суслик, когда они на поиски вышли. — Мы с тобой — всемирные следопыты.
Эк его разобрало!
—Всемирные? — приглядывался Хома к росистой тропе.
—А то какие! Все вокруг знаем: и луг, и рощу, и поле. Мало тебе?
—Меньше болтай, следы ищи.
—Нашел! — неожиданно замер лучший друг. — Смотри, Зайца след.
—Недавний, — задумчиво определил Хома.
—Почему думаешь?..
—Роса стерта. Глянь, а за ним — лисьи следы! — ахнул Хома.
—Тоже недавние.
—Так, так, так… Заяц бежит себе спокойно, а Лиса за ним крадется, прошелся на четвереньках по тропе Хома.
—Как узнал, что он бежал спокойно? — придирчиво спросил Суслик.
—Ровные, одинаковые прыжки.
—А если б он ее заметил?
—Прыжки были бы другие. Большие. И вдобавок — из стороны в сторону, разъяснил следопыт Хома.
—Теперь и сам вижу, — пропыхтел следопыт Суслик.
—Гляди-ка! — снова склонился Хома. — А за Лисой старина Ёж появился.
—Его следы, — приник к земле Суслик. — Так и семенит!
—Что же выходит? — устремился дальше Хома. — Заяц бежит сам по себе, Лиса — за ним, а Ёж — за ней. Думаешь, случайно?
—Не случайно. Ох, нет!
—Ох, да! — передразнил Хома друга. — Старина Ёж ничего случайно не делает. Он случайно только в гости заходит.
—На обед, — хихикнул Суслик.
—Тихо ты! Спугнешь!
—Кого — Лису?
—Ежа, — загадочно ответил Хома.
И они вновь двинулись по тропе. По следам: быстрым — у Ежа, вкрадчивым — у Лисы, беззаботным — у Зайца.
—К орешнику идем, — приподнял голову Суслик.
—Теперь я понял, — вздохнул Хома. — Заяц недавно вернулся, к нам заглянул, а нас нет. Мы вечером в орешник ходили? Вот и отправился он нас искать. Тоже по нашим следам. Прежним.
—А где же они — наши?..
—Затоптали, — коротко ответил Хома.
—И ты их под другими не заметил? — сердито сказал Суслик.
—Я за нашими следами никогда не слежу, — отмахнулся Хома, убыстряя шаг.
—А чего ж мы Зайца на обратном пути не встретили?
—Забыл? Мы другим путем домой пошли.
—Точно. А почему Заяц так расхрабрился? Он же темноты боится.
—Он вечером за нами отправился, а не ночью. И, видать, заплутал. И еще, мы тогда не торопясь шли, и ему спокойно было от наших спокойных следов. Тсс, — снова предупредил Хома. — Орешник. Всемирные следопыты закружили по опушке. Судя по всему, Заяц погоню заметил. И заметался от Лисы. Туда-сюда, туда-сюда!..
Следы Ежа неотрывно тянулись за ними: за Лисой и Зайцем.
Но за орешником Зайцев путь оборвался. Вдруг. Бесследно. У Лисы и Ежа есть отметинки, а у него совсем исчезли. Значит, плохо дело.
—Сцапала Лиса, — выдохнул Суслик. — Я не ошибся?
—Лучше б ты ошибся! — в сердцах заявил Хома.
—Впервые от тебя это слышу, — уныло произнес лучший друг. — Может, прямо здесь его и съела?
—Косточек нет, — огляделся Хома.
—А если целиком проглотила?!
—Подавилась бы. Заяц у нас толстый, — повеселел Хома. — А раз не съела, то не все потеряно.
—Не все, — тоже приободрился Суслик. — Уж Лиса-то его не потеряет. Лишь бы уцелел!
И они опять пошли. Теперь — за Ежом и Лисой.
Лисьи следы стали заметней. Как бы поглубже. Понятно, добычу несет. Упитанную. Недаром Заяц-толстун вскормлен на больших морковках и капустных кочанах.
—Глянь! Еж от Лисы оторвался. И свернул в сторону.
—Куда это он?.. — встревожился Суслик.
—В обход, — почему-то довольно ответил Хома.
—А может испугался?
—Скоро узнаем, кто испугался! Что-то будет…
И они по лисьему следу направились. На пути им попалась канава.
—Гляди, — прошептал Хома. — Лиса не перепрыгнула, а пошла через нее. Тяжеленько с нашим Зайцем прыгать!
Миновали они канаву. И углубились в чащу.
—Что-то будет… — повторил Хома. И верно. Вдруг неподалеку раздался лисий визг, а затем — ее злое собачье тявканье.
—Караул! Ограбили! Среди бела дня… Тьфу, среди темной ночи! — заголосила она.
—Пошли обратно, — спокойно сказал Хома лучшему другу. — Заяц уже домой спешит. Раньше всех будет.
—Откуда знаешь? — изумился Суслик.
—Чего тут знать! Сначала Заяц дома окажется, а Ёж позже нас придет.
—Позже?
—А у него ноги короткие. Зато иголки длинные, — странно заметил Хома.
Когда заявились они в бывшую барсучью нору, Заяц уже за столом сидел. И уплетал капустные кочерыжки. С хрустом!
—Это у него нервное, — определил Хома, подсаживаясь рядом.
—И у меня — нервное, — сел с ними Суслик. И безошибочно ухватил самую крупную кочерыжку.
Затем старина Ёж притопал. И тоже удобно устроился за столом. Будто только что вышел.
Так они молча целую гору вкуснятины уплели.
—Сам капусту крошил? — огляделся Ёж. — И где она?
—В кадке, в кладовочке, — отвалился от стола Заяц-толстун. — Ой, спасибо тебе, Ёжик, спасибо! — опомнился он. — Если б ты не подкатился к Лисе под ноги…
—Ладно-ладно, — фыркнул Ёж. — Привычное дело.
—Твой коронный номер? — восхитился Хома. — Подкат слева и подкол справа! В прошлый раз и меня выручил.
Ёж полыценно улыбнулся.
—А мы за вами шли, — затараторил Суслик. — Если бы не он, мы бы и сами… Все засмеялись.
—А что! — напыжился Суслик. — Ёж у меня Зайца перехватил.
Все снова засмеялись.
—А вы пойдите и посмотрите, — расшумелся Суслик. — Там все нашими носами перепахано. По следам ползали! Сами увидите!
—Сегодня я не пойду, — наотрез отказался Заяц. — Устал.
И на радостях откупорил заветную бутыль — с морковным соком.
—Да здравствует дружба!
—И острый глаз друзей! — добавил старина Ёж.
2001
|
