Память Вавилона Кристель Дабо
        Сквозь зеркала #3
        Офелия вернулась на Аниму, родной ковчег, и уже два с половиной года живет будто в зимней спячке: она участвует в Празднике Часов, бывает в здании Старых Архивов, отбивается от бесконечных советов родни… Но мысли ее далеко отсюда - не проходит и минуты, чтобы она не думала об исчезновении Торна. Однажды, в разгар ярмарки, героиня встречает непоседливого Арчибальда - тот научился использовать Розу Ветров, чтобы перемещаться с ковчега на ковчег. Вот он - шанс Офелии отыскать пропавшего мужа!

        В новой книге Кристель Дабо мир, с которым читатели познакомились в первых двух томах, становится еще более объемным и многогранным. Герои больше не замкнуты между Анимой и Полюсом - перед ними открыты дороги в любой из двадцати ковчегов. И лишь к двадцать первому, Аркантерре, путь никому не известен. Но прежде, чем разгадать эту загадку и отправиться в самые темные уголки Вселенной, Офелии предстоит побывать на Вавилоне. Туда, именно туда манят ее внутреннее чутье - и любовь.

        Третья часть тетралогии «Сквозь зеркала» выводит мастерство французской писательницы на новый уровень: и герои, и устройство придуманного ею мира усложняются, а сюжет поначалу степенно, а затем все стремительнее развивается, подобно туго сжатой пружине. Офелия обретает новое волшебное свойство: к прохождению сквозь зеркала и чтению предметов добавляется безошибочное распознавание враждебных намерений и отпугивание агрессоров.

        Серия «Сквозь зеркала» Кристeль Дабo (родилась в 1980 году)  - это целая альтернативная реальность, изысканная и богатая деталями, отсылающими то к японской анимации, то к классике французской литературы. Российский перевод книг (переводчики: Ирина Волевич, Юлия Рац и Елена Морозова) выходит одновременно с переводами в других странах: в 2018 году к этой удивительной вселенной приобщаются читатели в Италии, Венгрии, США, а мировой тираж давно перевалил за 500 тысяч экземпляров.

        Кристель Дабо
        Сквозь зеркала: Книга 3. Память Вавилона

        Однажды, через какое-то время,
        возникнет мир,
        в котором наконец-то воцарится мир.

        И тогда
        появятся новые мужчины
        и появятся новые женщины.

        И наступит эра чудес.

        CHRISTELLE DABOS
        LA PASSEMIROIR

        LIVRE 3.
        LA MEMOIRE DE BABEL

        Illustration sur la couverture Laurent Gappaillard

        Gallimard Jeunesse

        

        Перевод с французского
        Ирины Волевич и Елены Морозовой

        Иллюстрация на обложке
        Лорана Гапайара

        Краткое содержание второй книги «Тайны Полюса»

        Офелия по недоразумению была назначена вице-рассказчицей при дворе Фарука, Духа Полюса. Там, под золотым покровом иллюзий, она увидела без прикрас закулисную жизнь Небограда и его развращенных обитателей. Тревожные события - исчезновение некоторых знатных особ, гостивших в замке Лунный Свет,  - заставляют девушку начать расследование (на сей раз в качестве чтицы). Она ищет загадочного шантажиста, который действует якобы от имени Бога. Фарук надеется, что Офелия сможет раскрыть тайну его Книги - зашифрованного манускрипта, последнего воспоминания о забытом детстве; такой Книгой владеет Дух каждого ковчега. От того, сможет ли Офелия прочесть Книгу, зависит жизнь Торна, приговоренного к смертной казни.
        То, что Офелия обнаруживает в процессе своего расследования, далеко превосходит все ее предположения. Бог действительно существует. Именно Он создал Духов Семей, Он - прародитель всех их потомков, хозяин их судеб и… цензор коллективной памяти людей!
        А главное, Он умеет перенимать облик и свойства тех, кого встречает на своем пути. Офелия и Торн узнаю?т это, на свою беду, когда Бог посещает их в тюрьме. Он предсказывает им, что худшее впереди: Другой еще более страшен, чем он сам… И этого Другого Офелия, сама того не зная, освободила, впервые попытавшись пройти сквозь зеркало.
        Во время церемонии заключения брака, состоявшейся в тюремной камере, Торн получает от Офелии свойство проходить сквозь зеркала, и оно позволяет ему бежать.
        Офелию возвращают на Аниму. Она стремится разрешить множество загадок, с которыми ей пришлось столкнуться на Полюсе. Кто он, этот Другой? Не он ли виновен в Расколе земного шара? Почему он намеревается вызвать разрушение ковчегов? И впрямь ли именно ей судьба назначила привести Бога к Другому?
        Но один вопрос мучит ее сильнее всего.
        Где Торн?

        Праздник

        Часы надвигались на Офелию с угрожающей скоростью - огромные напольные часы на колесиках, с маятником, который громогласно отбивал секунды. Девушке редко доводилось встречать такие внушительные часы, но сейчас они упорно рвались именно к ней.
        - Вы уж простите их, дорогая кузина!  - воскликнула молоденькая хозяйка этой громадины, изо всех сил натягивая поводок.  - Дома они ведут себя гораздо приличнее. Просто мама нечасто с ними гуляет, вот им и хочется общения. Можно мне одну вафлю?
        Офелия опасливо покосилась на часы: их колесики нетерпеливо поскрипывали, силясь продвинуться вперед по плиточному полу.
        - Полить кленовым сиропом?  - спросила она, выкладывая вафлю на поднос.
        - Нет-нет, спасибо, кузина. Веселых часов!
        - Веселых часов!  - довольно уныло ответила Офелия, глядя вслед громоздким часам и их владелице, замешавшимся в толпе. Девушку поставили за прилавок вафельного киоска, в самой гуще Ярмарки ремесел, устроенной по случаю Праздника часов. Мимо киоска непрерывно дефилировали самые разнообразные часы: напольные, стенные с кукушкой, будильники и все прочие. Их неумолчное тиканье и возгласы «Веселых часов!» отдавались гулким эхом в павильоне с широкими окнами. Казалось, часовые стрелки вращаются с одной-единственной целью: напомнить Офелии то, что она отчаянно не хотела вспоминать.
        - Два года семь месяцев!
        Офелия взглянула на тетушку Розелину, которая бросила эти слова одновременно с дымящимися вафлями на блюдо. Тикающие часы вызывали у старушки такие же черные мысли, как у ее племянницы.
        - Думаешь, мадам соблаговолит когда-нибудь ответить на наши письма?  - прошипела тетушка Розелина, орудуя лопаткой для вафель.  - И не мечтай: у мадам наверняка есть занятия поинтереснее.
        - Вы к ней несправедливы,  - возразила Офелия.  - Я уверена, что Беренильда пыталась с нами связаться.
        Тетушка Розелина отложила лопатку и вытерла руки кухонным передником.
        - Конечно, я несправедлива. После всей этой катавасии на Полюсе я ничуть не удивилась бы, узнав, что Настоятельницы перехватывают нашу корреспонденцию. Впрочем, мне не следует сетовать на судьбу в твоем присутствии. Последние два года семь месяцев молчания были для тебя еще тягостней, чем для меня.
        Офелии очень не хотелось затрагивать эту тему. От одной только мысли о Полюсе ей начинало казаться, будто она проглотила пару часовых стрелок. И она поспешила обслужить очередного клиента - ювелира, обвешанного самыми красивыми своими часами.
        - Ну и ну!  - воскликнул тот, когда все они начали взволнованно щелкать крышками.  - А где же ваши прекрасные манеры, милые мои?! Уж не хотите ли вы, чтобы я вернул вас в мастерскую?
        - Не браните их,  - попросила Офелия,  - они нервничают из-за меня. Кленовый сироп?
        - Нет-нет, благодарю, просто вафлю. Веселых часов!
        Офелия поглядела вслед ювелиру и поставила на прилавок бутылку с сиропом, которую чуть не опрокинула на его часы.
        - Зря Настоятельницы доверили мне праздничный киоск. Я еле-еле справляюсь с раздачей вафель, которые даже испечь не способна. И вдобавок уже полдюжины уронила на пол.
        Патологическая неловкость Офелии давно стала общеизвестной. Никто из посетителей ярмарки не рискнул попросить ее полить вафли кленовым сиропом, оберегая свои драгоценные изделия.
        - Как ни грустно, но в этом я, честно говоря, согласна с Настоятельницами. Ты ужасно выглядишь, и, мне думается, тебе как раз очень полезно чем-то занять руки.
        И тетушка Розелина строго взглянула на племянницу, на ее осунувшееся лицо, тусклые очки и такую свалявшуюся косу, что ее не брал никакой гребень.
        - Со мной все в порядке.
        - Нет, не в порядке. Ты сидишь в четырех стенах, ешь как попало, спишь неизвестно когда. И даже в свой музей ни разу не заглянула,  - горестно добавила тетушка Розелина, словно это было самое печальное из всего вышеперечисленного.
        - Да нет, заглянула,  - пробормотала Офелия.
        И в самом деле: едва прилетев с Полюса и выйдя из дирижабля, девушка бросилась в музей; она даже не заехала домой, чтобы оставить чемодан. Ей не терпелось увидеть перемены своими глазами, и она их увидела: пустые витрины, лишенные коллекций оружия; пустую ротонду, откуда убрали военные самолеты; голые стены и ниши, некогда украшенные парадными штандартами и гербами. Офелия вышла из музея совершенно убитая, решив, что больше ноги ее там не будет.
        - Это уже не музей,  - пробормотала она сквозь зубы.  - Рассказывать о прошлом, утаивая факты о войне, значит искажать историю.
        - Но ведь ты еще и чтица!  - упрекнула ее тетушка Розелина.  - Ты же не собираешься сидеть сложа руки до тех пор, пока… пока… Короче, ты должна смотреть в будущее.
        Офелия удержалась от возражений, хотя и могла признаться тетке, что ей совсем не интересно «смотреть в будущее» и что за последние месяцы она вовсе не сидела сложа руки, а вела расследование, не покидая постели и внимательно изучая географические карты. Она собиралась «смотреть» совсем в другую сторону, хотя знала, что это нереально, пока за ней бдительно следят Настоятельницы.
        И пока за ней следит Бог.
        - Ну зачем ты пришла на ярмарку с этими часами?!  - внезапно воскликнула тетушка Розелина.  - Смотри, они взбудоражили все остальные, какие здесь собрались.
        И в самом деле, киоск с вафлями буквально осаждали часы самых разнообразных калибров. Офелия инстинктивно ощупала карман и махнула рукой, отгоняя их от прилавка.
        - Анима есть Анима: здесь невозможно носить при себе разлаженные часы - остальные тут же начинают возмущаться.
        - Ты должна показать их часовщику.
        - Да я уже показывала. Они вовсе не сломаны, просто очень расстроены… Веселых часов, крестный!
        Из толпы выбрался ее двоюродный дед в своем старом зимнем пальто; его пышные усы обвисли от талого снега.
        - Ну да, ну да, веселых часов, тик-так и компания,  - буркнул он, по-хозяйски пройдя за прилавок и выбрав себе горячую вафлю.  - Все эти ярмарки просто курам на смех! Праздник серебряной посуды, Праздник музыкальных инструментов, Праздник сапог и Праздник шляп… Что ни год - в календаре новая красная дата! Скоро, наверно, учредят Праздник ночных горшков. В мое время с вещами так не носились… А мы потом еще удивляемся, что они своевольничают. Спрячь это,  - внезапно шепнул он, сунув Офелии конверт.
        - Вы нашли еще одну?
        Офелия сунула конверт в карман передника, и ее сердце забилось в бешеном ритме, перегоняя секундные стрелки всех часов на ярмарке.
        - Да, и притом не из худших, девочка. Найти-то я нашел, а вот скрыть это от Настоятельниц - совсем другое дело. Теперь они косятся на меня почти так же, как на тебя. И вообще, будь начеку,  - проворчал старик, отряхивая снег с усов.  - Я видел тут поблизости Докладчицу с ее чертовой птицей на макушке.
        Тетушка Розелина, слушавшая их разговор, сурово поджала губы. Она, разумеется, была в курсе этих тайных махинаций и не одобряла их, боясь, что Офелия снова попадет в беду, однако частенько становилась ее сообщницей.
        - У меня кончается тесто для вафель,  - сухо сказала она.  - Ну-ка сходи за ним, сделай милость.
        Офелия не заставила себя просить и побежала в продуктовую кладовую. Там стоял лютый холод, но зато не было чужих глаз. Девушка успокоила шарф, нетерпеливо извивавшийся на вешалке, еще раз убедилась, что в помещении никого нет, и открыла конверт, принесенный крестным.
        В нем лежала почтовая открытка.
        Надпись гласила: «XXII Межсемейная выставка на Вавилоне»; судя по дате на почтовом штемпеле, открытку послали более шестидесяти лет назад. Вероятно, двоюродный дед, работавший архивариусом, использовал свои связи с коллегами, чтобы раздобыть такую древность. Прежде всего Офелию заинтересовала лицевая сторона - черно-белая, кое-где подцвеченная фотография: на ней виднелись киоски и стенды с экзотическими товарами, расположенные в галереях какого-то огромного павильона. Все это напоминало ярмарку Анимы, только в сто раз больше. Девушка поднесла открытку поближе к свету, чтобы как следует разглядеть. И наконец обнаружила то, что искала: у входа в гигантскую башню высилась почти неразличимая в уличном тумане безглавая статуя.
        Впервые за долгое время очки Офелии порозовели от радостного волнения. Открытка крестного подтверждала все ее гипотезы.
        - Офелия!  - раздался голос тетушки Розелины.  - Тебя зовет мать!
        Услышав это, девушка поспешно сунула открытку в карман. Охватившее ее возбуждение мгновенно схлынуло, уступив место чувству опустошенности. Ожидание, бесконечное ожидание… оно разъедало ее тело и душу. Каждый новый день, каждая новая неделя, каждый новый месяц усугубляли эту страшную пустоту. Временами Офелия со страхом спрашивала себя, не сгинет ли она в ней целиком - окончательно и бесповоротно.
        Вынув часы, она бережно подняла крышку, стараясь не повредить ее: бедный механизм уже и без того достаточно настрадался. Девушка нашла часы в вещах Торна как раз перед своей принудительной отправкой на Аниму, и с тех пор они не желали показывать время. Или, вернее, показывали слишком много времени разом. Все три стрелки беспорядочно, без всякой видимой логики, вращались то в одну сторону, то в другую: четыре часа двадцать две минуты, семь тридцать восемь, час пятнадцать… и притом совершенно неслышно, никакого тиканья.
        Два года семь месяцев молчания.
        После бегства Торна Офелия не получила от него ни одной весточки - ни письма, ни телеграммы. Тщетно она убеждала себя, что он просто не может рисковать, боясь разоблачения, ведь его разыскивает полиция, а может, и сам Бог,  - эта безнадежная пустота сжигала ее изнутри.
        - Офелия!
        - Иду.
        Она взяла горшок с тестом для вафель и вышла из кладовой. Перед киоском стояла ее мать в пышном красном платье.
        - Ну надо же, моя дочь наконец-то соизволила вылезти из постели! Давно пора: еще немного, и ты превратилась бы в прикроватную тумбочку. Веселых часов, дорогая! Ну-ка угости этих малышей!
        И мать указала на длинную вереницу сопровождавших ее детей. Среди них Офелия увидела своего брата, сестер, племянников, двоюродных племянников и стенные часы из гостиной. С ее точки зрения, детишки не очень-то походили на малышей: даже Гектор, младший, за последние месяцы вытянулся так, что догнал старшую сестру. Глядя на них - рослых, ярко-рыжих, осыпанных веснушками,  - девушка иногда спрашивала себя, впрямь ли она принадлежит к этой семье.
        - Я обсудила твое положение с Агатой,  - объявила мать Офелии, перегнувшись через прилавок.  - Твоя сестра солидарна со мной: ты должна серьезно подумать над своей дальнейшей жизнью. Она посоветовалась с Шарлем, и они оба решили, что тебе нужно пойти работать к ним на фабрику. Посмотри, на кого ты похожа, дочь моя! Ты не должна обрекать себя на такое жалкое существование. Ведь ты еще молода! И ничто не привязывает тебя к… ну, ты сама знаешь… к нему.
        Это последнее слово мать Офелии произнесла почти беззвучно. Никто из домашних теперь не говорил о Торне вслух, словно речь шла о чем-то постыдном. Да и о Полюсе тоже никто не упоминал. Случались дни, когда сама Офелия спрашивала себя: уж не померещилось ли ей все пережитое там, была ли она на самом деле лакеем, вице-рассказчицей и главной чтицей ковчега?
        - Поблагодарите Агату и Шарля, мама, но я отказываюсь. Мне как-то трудно представить себя работницей на фабрике кружев.
        - Я могу взять ее к себе в Архивы,  - буркнул в усы двоюродный дед.
        Мать Офелии презрительно поморщилась.
        - Вы отрицательно влияете на нее, дядюшка. Прошлое, всегда прошлое, одно только прошлое! А моя дочь должна думать о будущем.
        - Ну еще бы!  - иронически бросил старик.  - Ты хочешь, чтобы она стала такой же благонамеренной, как слюнявые романчики в вашей библиотеке, так, что ли? А еще лучше - загнать эту девчушку в какую-нибудь богом забытую дыру…
        - Главное, чего я хочу,  - это чтобы Настоятельницы и Артемида сменили гнев на милость и простили ее!
        Офелия пришла в такое раздражение, что по ошибке протянула вафлю настенным часам.
        Девушка долго убеждала всех и каждого, что Настоятельницы недостойны доверия,  - ее не слушали. Она могла бы предостеречь людей еще и от многих других опасностей! А главное - от доверия Богу. Но этим она ни с кем не делилась: ни с родителями, осаждавшими ее вопросами, ни с тетушкой Розелиной, обеспокоенной ее молчанием, ни со старым крестным, который помогал ей в розысках. Вся семья знала только одно: в камере Торна (некоторые даже думали, что там содержался не он, а сама Офелия) произошло нечто важное. Однако никто не добился от нее ни единого слова о случившемся. Да и как об этом рассказывать, зная, на что способен Бог?!
        Матушка Хильдегард покончила жизнь самоубийством - из-за Него.
        Барон Мельхиор стал убийцей - ради Него.
        Торн едва не погиб - по Его вине.
        Даже сам факт существования Бога грозил опасностью тем, кто о Нем узнал. И Офелия поклялась себе как можно дольше хранить все в тайне.
        - Я понимаю, что вы волнуетесь за меня,  - объявила она наконец,  - но речь идет о моей жизни. Я никому не обязана отчетом, даже Артемиде, и мне в высшей степени безразлично, что обо мне думают Настоятельницы.
        - Ну и на здоровье, дорогая моя малютка!
        Офелия съежилась, увидев даму средних лет, незаметно подошедшую к киоску. При ней не было никаких часов, ни карманных, ни настенных, зато ее голову украшала немыслимая шляпа с флюгером в виде журавля, который вращался с бешеной скоростью. Очки в золотой оправе увеличивали ее и без того выпученные глаза, подмечавшие все действия окружающих вообще и Офелии в частности.
        Если Настоятельницы служили Богу, то Докладчица служила Настоятельницам как шпионка.
        - У тебя весьма свободомыслящая дочь, милая Софи,  - проворковала она, улыбаясь матери Офелии.  - Она не желает вернуться на работу в музей? Что ж, давайте уважать ее выбор. Она не желает работать на кружевной фабрике? Не станем ее принуждать. Позволим ей самой выбрать свою судьбу… Может, ей лучше уйти в свободный полет?
        Взгляд Докладчицы и клюв ее журавля дружно нацелились на Офелию. Девушке пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сунуть руку в карман - проверить, не торчит ли из него краешек открытки крестного.
        - Вы намекаете, что мне лучше покинуть Аниму?  - недоверчиво спросила она.
        - О, мы ни на что не намекаем!  - торопливо возразила Докладчица, не дав заговорить матери Офелии, которая уже открыла рот для возражений.  - Ты теперь взрослая и вольна сама принимать решения.
        Офелия прекрасно знала, что с той минуты, как она сядет в дирижабль, за ней будут следить не спуская глаз. Да, она хотела найти Торна, но так, чтобы не привести к нему за собой Бога. И теперь она более чем когда-либо жалела, что не может покинуть Аниму через зеркало: к сожалению, это ее свойство имело свои границы.
        - Благодарю вас,  - сказала она, кончив раздачу вафель детям.  - Я полагаю, что мне лучше всего остаться у себя в комнате. Веселых часов, мадам!
        Улыбка Докладчицы превратилась в обиженную гримасу.
        - Наши дражайшие Матери оказали тебе великую честь - великую, ты понимаешь?  - озаботившись судьбой твоей скромной особы. Так что перестань скрывать свои мысли и доверься им. Они могут оказать тебе помощь, притом гораздо б?льшую, чем ты думаешь.
        - Веселых часов!  - сухо повторила Офелия.
        Внезапно Докладчица отшатнулась, словно ее ударило током, взглянула на Офелию - сперва с изумлением, потом с испугом - и поспешила отойти. Она присоединилась к процессии людей и часов, возглавляемой несколькими старыми дамами. Настоятельницы. Они сокрушенно покивали, выслушав Докладчицу, и устремили на Офелию ледяные взгляды.
        - Что ты наделала?!  - воскликнула мать.  - Ты воспользовалась своим новым свойством! И против кого - против самой Докладчицы!
        - Я не нарочно. Если бы Настоятельницы не вынудили меня вернуться на Аниму, Беренильда научила бы меня сдерживать когти,  - пробормотала Офелия, раздраженно водя тряпкой по прилавку. Она никак не могла привыкнуть к своему новому свойству. Разумеется, девушка не причиняла людям боль сознательно, не отрезaла носы или пальцы, но стоило ей почувствовать чье-то враждебное отношение, как в ней просыпалось нечто, наводящее страх на недругов. И, конечно, это было не лучшим способом улаживать разногласия.
        - Ну хватит с меня!  - прошипела ее мать.  - Мне надоело смотреть, как ты валяешься на кровати или перечишь нашим дражайшим Матерям. Завтра же утром пойдешь на фабрику сестры, и кончено дело!
        Созвав детей, она отошла от киоска. Офелия оперлась на прилавок и тяжело вздохнула. Пустота, которую она чувствовала внутри, разверзлась еще шире.
        - Пускай твоя мамаша болтает что угодно,  - буркнул ее старый крестный,  - но ты всегда можешь прийти работать в мой архив.
        - Или в мою реставрационную мастерскую,  - бодро добавила тетушка Розелина.  - Лично я не знаю более благородного занятия, чем избавление бумаги от плесени и жучков.
        Офелия молчала. Она не желала работать ни на кружевной фабрике, ни в семейных архивах, ни в реставрационной мастерской. Больше всего на свете ей хотелось сбежать от бдительных Настоятельниц в загадочное место, изображенное на почтовой открытке.
        В то место, где сейчас, возможно, находился Торн.
        «Первый бельэтаж».
        «Мужской туалет».
        «Не забудьте свой шарф: вы отбываете».
        Офелия выпрямилась так резко, что опрокинула на прилавок бутылку с сиропом. Она жадно оглядела сборище людей и разнокалиберных часов, отыскивая того, кто внушил ей эти три фразы. Но он уже исчез.
        - Какая муха тебя укусила?  - удивилась тетушка Розелина, увидев, что Офелия торопливо натягивает пальто прямо поверх передника.
        - Я должна пойти в туалет.
        - Тебе что, плохо?
        - Мне еще никогда не было так хорошо,  - с сияющей улыбкой ответила Офелия.  - Арчибальд пришел за мной!

        Прямой путь

        На самом деле, пока Офелия, стараясь остаться незамеченной, шла по лестнице вместе с крестным, тетушкой Розелиной и своим шарфом, ее мучило недоумение: с какой стати Арчибальд явился именно сюда, в самый разгар празднества, и назначил ей встречу в мужском туалете? «Вы отбываете»,  - так она услышала. Но если он и впрямь собирался помочь ей сбежать, не лучше ли было встретиться где-то подальше от ярмарки, от толпы и от Настоятельниц?
        - Вам следовало остаться в киоске и раздавать вафли,  - шепнула Офелия.  - Как только Настоятельницы заметят, что там никого нет, нас тут же начнут искать.
        Она обращалась к тетушке Розелине, которая тащила с собой все, что успела собрать в предотъездной суматохе.
        - Ты что, шутишь?!  - возмутилась та.  - Если есть хоть какой-то шанс вернуться на Полюс, я лечу с тобой!
        - А как же ваша мастерская? Вспомните, что вы мне говорили о плесени и жучках.
        - Да разве можно их сравнить с продажными придворными, этими злобными гадюками, которые угрожают Беренильде?! После нашего отъезда бедняжка осталась совсем одна! Конечно, она для меня гораздо важнее, чем лист бумаги.
        У Офелии заколотилось сердце при виде Арчибальда. Он стоял в дальнем конце вестибюля и спокойно ждал, даже не думая ни от кого скрываться, хотя это было нелишним: Арчибальд даже в обличье бродяги, в старой заплатанной накидке и дырявом цилиндре набекрень, относился к тому разряду мужчин, которые в любом виде привлекают к себе взгляды, особенно женские.
        - Надеюсь, это не ловушка?  - буркнул старик, придержав Офелию за плечо.  - Этому парню можно доверять?
        Офелия предпочла промолчать. Она в какой-то мере доверяла Арчибальду, хотя и не считала его самым добродетельным человеком из всех своих знакомых.
        - Ну, что я вам говорил, мадам Торн?!  - воскликнул Арчибальд вместо приветствия.  - Если вы не вернетесь на Полюс, Полюс вернется к вам.
        Он открыл дверь туалетной комнаты и широким эффектным жестом пригласил их войти, словно там ждала роскошная карета.
        В вестибюль ворвалась запыхавшаяся Докладчица с журавлем на шляпе, хищно нацелившим на них длинный клюв.
        - Что здесь происходит? Кто этот человек?
        - Скорей, скорей!  - сказал Арчибальд, втолкнув Офелию в туалет.
        Тетушка Розелина и старый архивариус вбежали за ней следом, то и дело поскальзываясь на плиточном полу и высматривая запасной выход, но видели вокруг только унитазы да писсуары. Офелия собралась спросить Арчибальда, каким путем они должны бежать, но ему было не до того: он пытался преградить путь Докладчице, которая успела сунуть ботинок в дверную щель.
        - Дражайшие Матери!  - пронзительно верещала дама.  - Она собралась улизнуть! Сделайте что-нибудь!
        Ее крики вызвали в туалете настоящий потоп. Унитазы, писсуары и раковины начали с ревом извергать фонтаны воды. Это Настоятельницы пустили в ход свои свойства. Их воле повиновались все общественные здания Анимы, в том числе и павильоны ярмарки.
        - Мы не сможем здесь долго оставаться!  - крикнула Офелия Арчибальду сквозь оглушительный шум воды.  - Что вы намерены делать?
        - Закрыть эту дверь,  - ответил он все с той же веселой улыбкой, словно происходящее было всего лишь легкой заминкой.
        - А потом?
        - Потом вы будете свободны.
        Офелия совсем растерялась. Она смотрела на руку, которую Докладчица просунула в дверную щель; зная Арчибальда, девушка понимала, что он никогда не повредит женским пальцам.
        - А ну, посторонись, парень!  - взревел старый архивариус.  - Я сам займусь этой липучкой, а ты помоги девочке сбежать.
        И он пулей вылетел в коридор, увлекая за собой Докладчицу.
        Арчибальд захлопнул дверь, и в помещении воцарилась мертвая тишина. Неестественная, загадочная. Вода перестала изливаться из труб. Вопли Докладчицы стихли. Тикавшие ярмарочные часы умолкли. Офелия даже подумала: уж не остановил ли Арчибальд время? Миг спустя они вышли из туалета, но не увидели ни лестницы, ни старика-архивариуса, ни Докладчицы, ни ярмарки. Вместо этого перед ними оказался какой-то магазинчик - безлюдный, с пустыми полками. Едкий запах пыли указывал на то, что он давно заброшен.
        - Осторожней при спуске!  - предупредил Арчибальд.
        И тут Офелия и тетушка Розелина заметили, что пол туалета слегка приподнят над полом магазинчика. Причина стала им понятна, когда они оглянулись: оказывается, они вышли… из шкафа.
        - Как вам удался этот фокус?
        - Я просто создал прямой путь,  - ответил Арчибальд так спокойно, словно занимался подобными делами всю жизнь.  - Только не думайте, что он постоянный,  - это временная мера. А теперь убедитесь сами.
        И он затворил, потом снова открыл дверцу шкафа. Вместо писсуаров женщины увидели полки со старинными безделушками. Просто непостижимо, как трое людей смогли среди них поместиться!
        - Туалет вернулся на ярмарку!  - с радостной улыбкой объявил Арчибальд.  - Представляете, какое лицо будет у дамы с журавлем, когда она не найдет нас там?
        Офелия встряхнула намокший шарф и, подойдя к окну, раздвинула шторы. Сквозь грязное стекло она с трудом разглядела улочку, забитую прохожими; люди, укутанные в теплую одежду, шагали по булыжной мостовой, занесенной легким снежком, глядя под ноги и стараясь не поскользнуться. А вдали, под тусклым небом, по воде канала, уже кое-где подернутой ледяной пленкой, медленно плыла баржа.
        - О, знакомые места!  - воскликнула за ее спиной тетушка Розелина.  - Тут где-то недалеко Великие Озера.
        Офелия почувствовала легкую досаду. Их бегство началось так удачно, что девушка на какое-то мгновение вообразила, будто она покинула Аниму.
        - Но все-таки как вам удался такой фокус?  - настойчиво переспросила она.
        Девушка знала, что Арчибальд способен на многое - может проникать в мысли людей, завоевывать женские сердца,  - но его сегодняшняя проделка превзошла все ее ожидания.
        - О, это долгая история,  - ответил он, роясь в дырявых карманах.  - Представьте себе, во мне открылись новые свойства, родились новые амбиции и завелись новые любовные привязанности!
        И он с торжествующей улыбкой извлек из кармана связку ключей. Офелия внимательно смотрела на него в полумраке магазинчика. В их последнюю встречу на причале для дирижаблей Арчибальд был похож на привидение. Но сегодня его глаза сияли как солнце, и этот взгляд не имел ничего общего с иронически-нагловатым прищуром, свойственным господину послу в прежние времена.
        Однако девушка насторожилась. Может, человек, за которым она так доверчиво последовала, вовсе не Арчибальд? Она не встречала Бога со времени их стычки в камере Торна, но помнила, что Он способен принять любое обличье.
        - А как вы узнали, где меня найти?
        - Да я и не знал,  - возразил Арчибальд.  - Я провел два часа на жутко холодном катере и еще один - выспрашивая дорогу у прохожих на улицах вашего городишки. Когда я наконец разведал, где находится дом ваших родителей, вас там не оказалось. А я могу проложить прямой путь только между теми двумя пунктами, которые посетил лично, так что мне пришлось туго! Не угодно ли дамам следовать за мной?  - заключил он, направившись в заднее помещение магазинчика.
        Однако девушка не спешила идти за ним.
        - Но зачем вы привели нас сюда?
        - А Беренильда с вами?  - перебила ее тетушка Розелина.
        - А Торн?  - не удержавшись, спросила Офелия.
        - Погодите, не всё сразу!  - со смехом воскликнул Арчибальд.  - Я привел вас сюда, потому что сам прибыл именно сюда. Как я уже сказал, мои способности сжимать пространство весьма ограничены. Далее: наша дражайшая Беренильда не со мной, отнюдь. Она даже не знает, что я здесь… и разорвет меня на куски, если я в скором времени не вернусь на Полюс,  - добавил он, взглянув на часы.  - Что касается неуловимого господина Торна, то с момента его бегства мы не получали от него никаких известий.
        Надежды, которые Офелия возлагала на Арчибальда, опали, как неудавшееся суфле. До этого у нее на какое-то мгновение мелькнула безумная мысль: чт?, если инициатор ее сегодняшнего похищения - сам Торн? Девушка придирчиво осмотрела заднее помещение магазина, куда их завел Арчибальд: оно выглядело таким же запущенным, как торговый зал.
        - Так это сюда вы прибыли? Не понимаю…
        Арчибальд опробовал несколько ключей из своей связки; наконец подобрал нужный, и они услышали звонкий щелчок.
        - После вас, сударыни!
        Вопреки всем страхам, Офелия увидела перед собой не склад, не подвал, а нарядную ротонду, просторную, как зал ожидания на вокзале. Сквозь витражные стекла высокого купола лился прозрачный, какой-то нереальный свет. Пол украшала мозаика в виде огромной восьмиконечной звезды; ее лучи указывали на восемь дверей в стенах. Великолепный зал, никакого сравнения с убогим магазинчиком за их спиной.
        Надписи из серебряных букв над дверями повторяли один и тот же слоган:

        Желаем счастливого пути!

        - Роза Ветров!  - прошептала Офелия. Судя по размерам, эта Роза была межсемейной, связывающей между собой все ковчеги. Девушке впервые предстояло воспользоваться подобной роскошью; какая жалость, что перед этим она промокла в туалете: каждый ее шаг сопровождался противным хлюпаньем, не очень совместимым с правилами хорошего тона.
        - Я слышала, что на Аниме есть Роза Ветров, но мне как-то не верилось…
        Хотя Офелия говорила довольно тихо, звук ее голоса отразился от мозаики и витражей громким эхом.
        - Да, есть, но только одна,  - уточнил Арчибальд, запирая за собой дверь.  - И, как положено всякой Розе Ветров, достойной этого звания, ее местоположение держится в глубокой тайне. Хотя меня бы устроило, если бы она оказалась чуточку ближе к вашему дому.
        В центре ротонды возвышалась стойка, на которой Офелия с удивлением увидела маленькую девочку. Лежа на животе, она что-то прилежно рисовала. И вела себя так тихо, что вполне могла остаться незамеченной.
        - Итак, сударыни, перед вами мои новые возможности и новые амбициозные планы,  - провозгласил Арчибальд, хозяйским жестом обведя всю ротонду.  - Что же касается моих новых любовных привязанностей, то вот они!  - Он стащил девочку со стойки и торжествующе поднял над головой, как военный трофей.  - Малышка Виктория, позвольте представить вам вашу крестную и крестную вашей крестной!
        Потрясенная тетушка Розелина выронила на пол все, что успела захватить: зонтик, муфту, шаль и лопатку для вафель.
        - Великие Предки, да это же дочурка Беренильды! Ну точная копия, как две капли воды…
        Офелия с волнением и легкой робостью посмотрела на девочку, которая разглядывала их большими светлыми глазами - глазами Беренильды. Правда, в остальном Виктория больше походила на отца: ее лицо отличалось той же мраморной бледностью, а волосы, неестественно длинные для ее возраста, были скорее белыми, чем белокурыми. Да и странная манера приоткрывать рот, не издавая при этом ни единого звука, также напоминала о тягостных паузах в речи самого Фарука.
        - Она еще не умеет ни говорить, ни ходить,  - предупредил их Арчибальд, встряхивая Викторию, точно куклу со сломанным механизмом.  - Да и семейные свойства в ней пока не проявились. Но не стоит считать ее глупенькой, она уже понимает куда больше, чем все мои бывшие сестры вместе взятые.
        Тетушка Розелина озабоченно нахмурилась, увидев безмятежную улыбку Арчибальда.
        - Надеюсь, Беренильде хотя бы известно, что ее дочь находится здесь?  - сердито спросила она.  - Это же ребенок Духа Семьи! Вы что, нарываетесь на дипломатический скандал? Поистине, вы недостойны звания посла!
        - А я уже не посол. Теперь этот пост занимает моя бывшая сестрица Пасьенция. Паутина изгнала меня из своих рядов после известного вам события. Так что не судите меня строго, мадам Розелина. Виктория - дочь матери, которая желала бы всю жизнь держать ее в колыбели, и отца, который даже не помнит ее имени. Поэтому моя роль как крестного заключается в том, чтобы разнообразить ее жизнь… А вы, юная особа, не слушайте злопыхателей, которые называют вас отсталой!  - воскликнул Арчибальд, нахлобучив свой дырявый цилиндр на голову девочки.  - Слушайте только меня: я предсказываю, что вы свершите великие дела!
        Офелия была взволнована до глубины души. Она с горечью подумала: «Если бы Настоятельницы не вмешались в мою судьбу, я могла бы остаться на Полюсе, быть для Виктории настоящей крестной, следить за тем, как она растет. Возможно, мне даже удалось бы отыскать Торна. А вместо этого я просидела почти три года в своей комнате, точно в тюрьме, хотя вокруг жизнь шла полным ходом».
        - Как же действует ваша Роза Ветров и куда она может нас доставить? Желательно подальше, чтобы Настоятельницы не смогли найти…
        Офелия так и не успела сказать «меня»: Арчибальд театральным жестом отдернул полог позади стойки. За ним обнаружился большой круглый мраморный стол, над которым склонились Гаэль и Ренар в шапках-ушанках. Они делали какие-то записи, глядя на стол сквозь бинокулярные очки. Толстый рыжий кот, в котором Офелия признала сильно выросшего котенка Балду, терся об их ноги, требуя внимания, но они оба настолько увлеклись работой, что забыли обо всем на свете.
        По крайней мере, Офелии именно так и казалось, пока Ренар между двумя записями не подмигнул ей сквозь толстые стекла.
        - Привет, хозяйка! Сейчас закончим расчеты и будем в вашем распоряжении. Нам нельзя прерываться на полпути, иначе придется опять разрабатывать маршрут с самого начала, а это сильно огорчит мою вторую хозяйку.
        - А ну кончай со своими «хозяйками»,  - буркнула Гаэль, не отрывая глаз от стола.  - Ты теперь синдикалист[1 - Синдикалист - член профсоюза, профсоюзный деятель.  - Здесь и далее примеч. переводчика.], вот и разговаривай как синдикалист.
        - Слушаюсь, хозяйка!
        Чем дальше, тем больше Офелия недоумевала: уж не сон ли ей привиделся? Может, она просто задремала в своем киоске с вафлями?
        - Дражайшие мои спутницы!  - воскликнул Арчибальд.  - Между мной и моими помощниками, кажется, нет полного согласия, но в целом мы составляем хорошую команду. Я разыскиваю Розы Ветров, они расшифровывают их маршруты. Семь дверей из тех восьми, что вы здесь видите, ведут к семи ковчегам, откуда есть свои пути к остальным. Все Розы Ветров выглядят одинаково: восемь дверей, стойка и стол с маршрутами. Вы даже не представляете, сколько перелетов нам пришлось совершить, только чтобы попасть с Полюса на Аниму; я уж не говорю про ошибки в расчетах.
        Офелия подошла ближе, чтобы разглядеть стол: мрамор был сплошь испещрен цифрами, символами и линиями, соединявшими ковчеги. Вся эта карта представляла собой кошмарную головоломку. Ренар и Гаэль намечали тот или иной маршрут, измеряли его длину, записывали данные. Они не соприкасались руками, не переглядывались, но даже по тому, как они стояли рядом, Офелия все поняла. И стыдливо отвела глаза, словно стала нескромной свидетельницей их близости. Она стала гладить Балду, довольного тем, что его хоть кто-то приласкал, и с огорчением констатировала, что кот тоже изменился: вырос и стал совсем взрослым.
        У девушки возникло тягостное чувство, будто она что-то упустила. Упустила что-то очень важное.
        - А кто такие синдикалисты?  - спросила она у Арчибальда.
        Тот посадил Викторию на стойку, и девочка тотчас же снова принялась рисовать.
        - О, это у нас новомодное течение: дополнительные отпуска, повышение заработной платы, сокращенный рабочий день - всё так, словно Матушка Хильдегард живее всех живых и вбивает подобные идеи в головы слуг. С тех пор как вы покинули Полюс, тамошние нравы сильно изменились.
        - Да и сами вы тоже изменились,  - заметила Офелия.  - Можете вы мне объяснить, каким образом вам удается сжимать пространство и управлять Розами Ветров? Я думала, что на это способны только жители Аркантерры.
        Арчибальд снял цилиндр с головки Виктории и покрутил его на пальце.
        - Я уже рассказывал вам о моем прадедушке и его любовной интрижке со старухой Хильдегард. Помните?
        Офелия изумленно взглянула на Арчибальда. Она даже не заметила, что перестала гладить кота и тот начал заигрывать с ее шарфом.
        - Как?! Значит, вы и мадам Хильдегард… вы приходитесь ей…
        - Вот именно, правнуком,  - хихикнул Арчибальд.  - О, это была скандальная история, но ее быстренько замяли. Я так и остался бы в неведении, если бы вдруг не начал создавать пути. Впервые это случилось в прошлом году: я с трудом проснулся в середине дня, после бурной ночи, о которой лучше умолчу, и отправился в свою ванную, а вместо этого вдруг очутился в дамской купальне на другом конце Небограда. Просто щелкнул пальцами - и мгновенно перенесся туда. Потом это странное явление повторилось, и я начал уже сознательно, все чаще, создавать такие перелеты из одного места в другое. Укажите мне любое замкнутое пространство, любую дверь, и я создам прямой путь из пункта А в пункт Б. Вот таким-то образом я однажды и обнаружил эту Розу Ветров. Она была скрыта в петле времени, и я… трудно даже объяснить… в общем, я почуял ее присутствие. Не спрашивайте меня, как это получается, но стоит мне повернуть ключ в замке какой-нибудь двери, находящейся рядом с Розой Ветров, как - хоп!  - и я уже там! Притом любой ключ в замке любой двери. Старуха Хильдегард оставила мне в наследство довольно-таки замысловатое
свойство, но я его обожаю!
        Офелия, пытавшаяся расцепить кота и шарф, с трудом представляла себе, что стоявший перед ней человек был правнуком старой мадам Хильдегард.
        - И вы никогда прежде не замечали в себе такого вполне очевидного свойства?  - спросила неизменно прагматичная тетушка Розелина.
        Арчибальд постучал пальцем по татуировке между бровями.
        - Это свойство проснулось во мне после разрыва с кланом Паутины. А до тех пор тихо-мирно дремало в ожидании своего часа. Ну-с, а вы, мадам Торн?  - внезапно спросил он.  - Что хорошенького вы сотворили за эти три года?
        Офелия открыла, но тут же и закрыла рот. Арчибальд научился сжимать пространство. Ренар стал синдикалистом. А она - как она использовала это время? Сидела в своей спальне, ожидая какого-то чуда. Нет, хуже того: сделала шаг назад, вернувшись в состояние одинокой девочки-подростка. Да притом еще ухитрилась прибавить в весе на несколько кило.
        - Я… много читала,  - ответила она наконец.
        - Ладно, кончайте эту болтовню,  - резко прервала их Гаэль.  - У меня есть вопрос поважнее.
        Она оторвалась наконец от стола с маршрутами и тряхнула головой, откидывая темные кудри, падавшие на лицо. Ее глаза - один черный, как ночь, другой голубой, как полуденное небо,  - казались неестественно большими за бинокулярными линзами. Но, несмотря на разный цвет, в них обоих сверкнула одинаковая холодная ярость, когда Гаэль пристально взглянула на Офелию и спросила:
        - Бог и вправду существует?

        Выбор

        Время словно затаило дыхание внутри Розы Ветров. Офелия, безуспешно пытавшаяся вырвать шарф из когтей Балды, обвела взглядом Гаэль, Ренара, Арчибальда и тетушку Розелину: похоже, все они ждали от нее ответов на самые насущные вопросы бытия.
        - Перед тем как отправиться в путь,  - сказал Арчибальд, присев бочком на стол с маршрутами,  - вы должны ясно понять, чт? нас здесь объединило. Мы расследуем смерть Матушки Хильдегард. Вы, Офелия, если не считать Торна,  - единственный оставшийся в живых свидетель ее последних мгновений. И вы же единственный человек, который знает, что реально скрывается за тайной писем с упоминанием Бога, к которой она была причастна.
        Слово «Бог» отдалось в Розе Ветров гулким эхом, точно в старинном соборе. В тот же миг Офелия вспомнила барона Мельхиора, его смертоносный шантаж, Матушку Хильдегард, канувшую в глубину своего кармана, трупы в «Иллюзионе», перебитые пальцы Торна.
        Да, она точно знала, в чем состоит загадка. Ей до сих пор все это являлось в ночных кошмарах.
        - А кроме того, был еще и случай с Фаруком,  - продолжал Арчибальд так беззаботно, словно речь шла о веселой шутке.  - Весь двор стал свидетелем необъяснимого поведения монсеньора и того, как вы его усмирили. Вы одна! Несколькими словами!
        «Книга - только начало твоей истории, Один. И только ты можешь дописать ее до конца!» Да, Офелия прекрасно помнила эти слова. Вот только не она их придумала: то были слова Бога, изреченные Им в давние, незапамятные времена.
        - С тех пор Фарук сам на себя не похож,  - заключил Арчибальд.  - То есть он все такой же отрешенный и беспамятный, однако в том, что касается Семьи, проявляет… как бы поточнее выразиться… почти заинтересованность.
        - Вообще-то мы собирались поговорить о Матушке,  - нетерпеливо прервала его Гаэль.
        Обогнув стол, она подошла вплотную к Офелии. И тут девушка заметила, что Гаэль нашила на свою шапку - правда, довольно неумело - оранжевый лоскуток в виде апельсина, эмблему Матушки Хильдегард.
        - Слушай меня внимательно, девочка. Матушка знала, что дни ее сочтены. Знала, что существует нечто другое, не очень-то приглядное, но гораздо более могущественное, чем Духи Семей. Матушка пыталась обсудить это со мной, подготовить меня, но я, дура набитая, ее не слушала. Мне хотелось смирно сидеть в своей норке, чтоб меня не трогали. Я боялась, что иначе меня прикончат, как весь мой клан.
        Наступило внезапное молчание - молчание, населенное призраками погибших Нигилистов. Прежде Офелия удивлялась тому, что Гаэль так резко говорила с ней, но теперь поняла: ее гнев был направлен против себя самой.
        - Ты лишила меня монокля,  - буркнула Гаэль.  - За такую потерю тебе следовало бы извиниться передо мной. А я за то же самое должна тебя благодарить: без монокля я уже не могла скрывать от других, кто я на самом деле. Мне понадобился именно такой пинок под зад, чтобы опомниться. Матушка заменила мне семью, и я не хочу быть неблагодарной. Так вот, ты должна сказать прямо сейчас, не увиливая: существует ли Бог, и если да, то из-за Него ли умерла Матушка?
        - Да.
        Ответ вызвал у всех бурную реакцию. Гаэль разразилась проклятиями, Ренар поднял на лоб очки, Арчибальд расхохотался, а тетушка Розелина оскорбленно поджала губы. Одна только Виктория продолжала невозмутимо чиркать карандашом по рисунку.
        Офелия собралась с духом. Торн в последние минуты перед исчезновением советовал девушке ни с кем не обсуждать то, что ей стало известно, но теперь она не имела права молчать.
        - Вы помните «Караван Карнавала»?
        - Циркачей, что ли?  - удивленно спросил Ренар.  - Это где вы гуляли с вашим братишкой?
        - Так вот, Бог путешествовал вместе с ними, выдавая себя за циркача.
        Офелия кашлянула, пытаясь прочистить горло. Всякий раз при воспоминании о ночной сцене в камере Торна ей неизменно чудилось, что она наглоталась песка.
        - Он нечто большее, чем просто циркач. Бог может точно воспроизводить облик, голос и семейные свойства всех, с кем встречается. Именно поэтому Он и хотел увидеть Матушку Хильдегард: Он жаждал перенять у нее власть над пространством. И по той же причине Матушка Хильдегард затаилась в укрытии, отгородившись лентой от всех остальных: она знала, что, если Бог посмеет нарушить эту границу, Он станет еще опаснее. Я скажу вам еще кое- что,  - продолжала девушка, снова откашлявшись.  - Бог создал Духов Семей и потому считает себя прародителем всех нас. Он втайне навязывает людям свои законы через сообщников - мужчин и женщин, которых называет Попечителями. Да, и вот еще что,  - поспешно добавила она с горькой усмешкой,  - когти Торна оказались бессильны против Него.
        Она сделала паузу в ожидании ответной реакции, но ничего не услышала - все остолбенели от страха; даже Арчибальд, только что возбужденно потиравший руки, замер на месте.
        - Хочу вас предупредить,  - продолжала Офелия,  - что, поделившись с вами такой тайной, я уже подвергла вас опасности. Не знаю, каковы ваши дальнейшие планы, но будьте предельно осторожны. Попечители - глаза и уши Бога, они обитают на всех ковчегах. Но определить, кто служит Ему, а кто нет, невозможно. Говорю так лишь потому, что доверяю вам больше, чем кому бы то ни было.
        Первой нарушила всеобщее оцепенение тетушка Розелина. Она энергичной походкой прошлась по залу, пытаясь успокоиться; ее каблуки так звонко стучали по мозаичному полу, что эхо шагов взлетало к самому куполу. Затем она потерла лоб и тяжко вздохнула:
        - Как это на тебя похоже! Коли уж ты решила попасть в передрягу, то на полпути не остановишься.
        Офелия стиснула зубы. Ее крестная даже не подозревала, насколько она права. Если Бог сказал правду, Он был не самым опасным в этом деле. Существовал Другой - некто безымянный, неопределимый, освобожденный ею из зеркального плена. Он расколол мир и теперь, если верить Богу, готовился продолжить свои жуткие деяния.
        «Рано или поздно, хочешь ты этого или нет, но ты приведешь меня к нему».
        Неужто между Офелией и Другим существовала реальная связь? Единственным сохранившимся воспоминанием, далеким и смутным, было ее отражение в зеркале детской в ту ночь, когда она впервые прошла сквозь него. Однако с тех пор, вопреки утверждениям Бога, не разрушился ни один ковчег. Разумеется, иногда от них отрывались и улетали в пустоту отдельные глыбы, но это вполне могло быть следствием естественной эрозии. В общем, чем больше Офелия размышляла, тем больше убеждалась, что не стоит пугать окружающих невразумительными историями о Другом.
        Внезапно, заметив выжидательную позу Арчибальда, девушка поняла, что он задал ей какой-то вопрос.
        - Простите, что вы сказали?
        - Что все это весьма сомнительно. С одной стороны, вы утверждаете, что Бог создал Духов Семей. С другой, уверяете, что Он же зарится на их семейные свойства. Что-то я совсем запутался.
        - Да я и сама многого не понимаю,  - призналась Офелия.  - Почему, например, Бог некогда уверил Духов Семей, что они свободны в своем выборе, а затем превратил их в покорных марионеток? Значит, по какой-то причине Его планы изменились?
        Арчибальд ограничился коротким кивком. Он сидел на столе с маршрутами, обхватив руками колени, в небрежной позе человека, который беззаботно болтает о приятных пустяках.
        - А как выглядит лицо Бога, когда Он не выступает в человеческом облике?
        - Я его не видела,  - ответила Офелия.  - Даже не знаю, есть ли оно у Него. Зато я знаю, что Он нигде не отражается. И что Он иногда допускает странные ляпсусы в речи,  - осторожно добавила она,  - правда, мне неизвестно, в какой мере это может служить надежным отличительным признаком.
        Арчибальд спрыгнул со стола, многозначительно переглянулся с Ренаром и Гаэль и лишь потом обратился к Офелии:
        - А вы не хотели бы поискать Аркантерру вместе с нами?
        - Аркантерру?
        - Это родной ковчег мадам Хильдегард.
        - Я знаю, но при чем здесь Аркантерра?
        - При том, что Матушка Хильдегард знала о существовании Бога, и есть основания полагать, что ее Семья - тоже. Видите ли, жители Аркантерры содержат Розы Ветров на каждом ковчеге и на протяжении многих веков наблюдают за тем, что происходит в мире. Но странная вещь: какое-то время назад все они покинули Розы Ветров. По крайней мере, мы пока нигде не обнаружили ни одного из них.  - Арчибальд не глядя выдвинул ящик стола и извлек оттуда множество бумаг: открыток, марок, паспортов, дипломов - таким хозяйским жестом, словно те принадлежали ему.  - И вот теперь мы решили искать их повсюду, вплоть до самой Аркантерры, если понадобится!
        - И вы ждали меня именно для этого?  - удивилась Офелия.
        Арчибальд так энергично замотал головой, что его светлые волосы разлетелись во все стороны.
        - Мы вообще вас не ждали. На самом деле мы их давно уже ищем. Вернее, в настоящий момент мы действуем на ощупь, наугад, вслепую. Именно так нам удалось отыскать путь к Аниме. Технические подробности я предоставляю другим.
        И Арчибальд отдал поклон Гаэль, которая бесцеремонно оттолкнула его и стукнула кулаком по столу.
        - Мы уже столько недель изучаем эти комбинации! Здесь целая куча проклятых путей, которые обслуживают двадцать главных ковчегов, восемьдесят мелких и уйму осколков, летающих вокруг них. Но ни один из них не ведет к Аркантерре!  - рявкнула она, прожигая взглядом путаницу линий на столе.  - Ее жители надежно хранят тайну этого маршрута. А долететь туда на дирижабле невозможно.
        - Но разве вы сами не бывали много раз на Аркантерре?  - удивленно спросила Офелия.  - Я помню, однажды вы даже привезли оттуда апельсины.
        - Это был прямой путь, который потом бесследно исчез,  - пояснил Арчибальд вместо Гаэль.  - Я умею открывать заблокированные пути, но не могу воссоздавать те, что уничтожены.
        Офелия долго смотрела на круглый стол, испещренный хаотически набросанными цифрами и спутанными линиями.
        - Но зачем?  - прошептала она наконец.  - Зачем вы так упорно над этим трудитесь?
        Улыбка Арчибальда стала шире, а голубые глаза заблестели еще ярче. Офелии никогда не приходилось видеть на его лице такой решимости.
        - Ну как вы не понимаете?! Хильдегард была вздорной старухой, она то и дело навлекала на меня неприятности, но состояла под моим покровительством. И если в ее смерти повинен Бог, то Он должен лично ответить мне за свое злодеяние. Ну-с, а теперь мне пора вернуть эту юную особу ее матери,  - вздохнув, продолжал он, поглаживая белые волосы Виктории, которая в конце концов заснула на стойке, так и не выпустив из руки карандаш.  - Вы находитесь в Розе Ветров, мадам Торн, вам и выбирать свой путь! Хотите - оставайтесь на Аниме, в лоне семьи. Хотите - возвращайтесь на Полюс вместе со своей крестницей. Или вы предпочтете отправиться с нами на Аркантерру?
        - Конечно, на Полюс!  - не колеблясь воскликнула тетушка Розелина.  - Мы вернемся к Беренильде, не правда ли?
        Офелия закусила губу. Как было бы легко согласиться с теткой или с Арчибальдом. Или остаться здесь, рядом с тем, что ей близко и знакомо, хотя такое решение лишь усугубило бы ее внутреннюю опустошенность. Ее захлестнула буря эмоций - тех, от которых сжимается сердце путешественника, когда он садится в первый попавшийся поезд, не зная, куда приедет и сможет ли вернуться назад.
        И девушка еще раз обвела взглядом мраморный стол с выгравированной Розой Ветров и линиями, ведущими к ковчегам.
        Анима, ковчег Артемиды, властительницы предметов.
        Полюс, ковчег Фарука, властителя духов.
        Тотем, ковчег Венеры, властительницы животного мира.
        Циклоп, ковчег Урана, властителя магнетизма.
        Флора, ковчег Белизамы, властительницы растений.
        Пломбор, ковчег Мидаса, властителя превращений.
        Фарос, ковчег Гора, властителя обольщения.
        Серениссима, ковчег Фамы, властительницы пророчеств.
        Гелиополис, ковчег Люцифера, властителя молний.
        Вавилон, ковчег близнецов Поллукса и Елены, властителей чувств.
        Дезерт, ковчег Джинна, властителя термализма.
        Тартар, ковчег Гайи, властительницы теллуризма.
        Зефир, ковчег Олимпа, властителя ветров.
        Титан, ковчег Инь, властительницы массы.
        Корполис, ковчег Зевса, властителя метаморфозы.
        Ситэ, ковчег Персефоны, властительницы температуры.
        Селена, ковчег Морфея, властителя ониризма.
        Весперал, ковчег Виракочи, властителя фантомов.
        Аль-Андалузия, ковчег Ра, властителя эмпатии.
        Звезда, нейтральный ковчег, центр Межсемейных институтов власти.
        И, конечно, Аркантерра - ковчег Януса, властителя пространства, который отсутствовал на карте, ибо его местоположение было неизвестно.
        Офелия два с лишним года изучала их - эти двадцать ковчегов и еще один, далекий и недоступный,  - укрывшись в своей тесной спаленке. Изучала старательно, все подряд, но теперь ей казалось, что она так ничего и не разведала.
        И девушка вынула из кармана открытку старого крестного. Фотография тоже пострадала в туалетном потопе, но на ней все-таки было отчетливо видно монументальное здание XXII Межсемейной выставки.
        - Вот он, мой путь,  - сказала она наконец, ко всеобщему изумлению.  - Я должна отправиться на Вавилон. И притом одна.

        Расставание

        Прижав к груди шарф, Офелия глядела на дверь Розы Ветров. Едва Арчибальд, подмигнув на прощанье, закрыл ее за девушкой, как мерцающий свет в щелях дверного проема угас. Офелия нажала на ручку и осторожно приоткрыла створку: просторный круглый зал ротонды сменила какая-то убогая хижина. Путь назад был закрыт, и закрыт надежно.
        «Я одна»,  - внезапно осознала Офелия, обводя широко раскрытыми глазами темное помещение. Одна в незнакомом месте, в тысячах километров от дома, с единственным путеводителем в виде почтовой открытки шестидесятилетней давности. Почти три года она мечтала об этой минуте, а теперь, когда поняла, что цель достигнута, у нее закружилась голова.
        И все же девушка решительно переступила порог. Ей было страшно - что верно, то верно,  - но она ни о чем не жалела.
        Вот оно, место, куда ее доставила Роза Ветров. В белесом свете, сочившемся сквозь мутное стекло входной двери, смутно виднелись лопаты, грабли, заступы и глиняные горшки. Похоже, Офелия очутилась в садовой сторожке, неизвестно кому принадлежавшей. Но в любом случае она не хотела бы встретиться с ее хозяином. Даже на Аниме, где все было общим, не полагалось являться куда-нибудь без приглашения.
        Девушка бесшумно вышла за порог, но тут же остановилась как вкопанная: снаружи не было ничего. Одна только белизна, невероятная, неумолимая белизна, словно кто-то стер внешний мир огромной резинкой, оставив вместо него чистый лист бумаги.
        Офелия с возрастающей тревогой смотрела во все стороны. Сторожка ни к чему не примыкала, просто торчала в пустоте, нелепая и заброшенная. От влажной удушливой жары девушка в своем пальто сразу взмокла, а ее очки запотели. Неужто Гаэль и Ренар ошиблись в расчетах? Или, может быть, Арчибальд, положившись на свой новый дар, промахнулся и послал ее не туда?
        - Куда же это меня отправили?  - прошептала Офелия.
        - Ботанический сад Поллукса.
        Девушка вздрогнула и обернулась. Голос - какой-то потусторонний, не похожий ни на один когда-либо ею слышанный,  - прозвучал сзади, из глубины сторожки.
        - Извините,  - пролепетала Офелия, ища глазами говорившего.  - Я заблудилась и не могу…
        - Посетителям не рекомендуется посещать сад в период туманов. Всему свое время. Нынче дождь, а завтра вёдро[2 - Вёдро (прост.)  - теплая, ясная, сухая погода в летний период.],  - прервал ее тот же голос.
        Наконец Офелия поняла, откуда он исходит. У стены стоял робот, такой маленький и неподвижный, что она не заметила его среди лопат и прочего инвентаря. Голос шел из его живота, усеянного мелкими дырочками; глаза, нос и рот отсутствовали, одежда тоже, если не считать фуражки, какие обычно носят начальники вокзалов, с вышитыми на тулье словами «Экскурсия с гидом».
        Офелия видела такого же робота лишь однажды, он сопровождал знаменитого путешественника Лазаруса.
        - Значит, всему свое время?  - спросила она.
        Робот не ответил. Офелия снова огляделась и наконец поняла, что окружавшая ее белизна - просто туман, правда, необыкновенно густой. Она слегка успокоилась. Раз это сад Поллукса, значит, она попала по назначению: Поллукс и его сестра Елена, Духи Семьи, управляли Вавилоном.
        - А когда же наступит вёдро?  - спросила она, повторив слово, произнесенное роботом.
        - Ботанический сад Поллукса открыт ежедневно в летние дни, с рассвета до заката,  - монотонно произнес робот, все так же навытяжку стоя у стены.  - Всему свое время. Кто ждет, тот дождется.
        Значит, на Вавилоне пока еще лето? Офелия подумала: «Видно, я невнимательно читала учебники географии». Она вернулась в сторожку, вынула открытку крестного и поднесла ее к голове робота, не очень-то понимая зачем, поскольку в этой голове не было ничего похожего на глаза.
        - Мне нужно найти место, где состоялась Двадцать вторая Межсемейная выставка. Фотография слегка устарела, но, надеюсь, здание еще сохранилось. Вы можете мне указать, куда…
        - Ботанический сад Поллукса,  - тотчас откликнулся робот.
        Офелия присела на перевернутую кадку и поймала свое отражение в стекле оранжерейной рамы, прислоненной к стене. Она увидела в нем потемневшие очки, длинную спутанную косу, взволнованный шарф, и ей вдруг стало ясно, с чего нужно начать: «Я слишком похожа на саму себя. Что, если меня кто-то узнает?!»
        И она начала покусывать шов своей перчатки чтицы, размышляя над этой проблемой. Теоретически маловероятно, что Бог тоже прибыл сюда, сумев ее опередить. Она ведь избрала свой маршрут по таким мелким, вторичным признакам, как золотистая мимоза, статуя безглавого солдата и старая школа. Именно эти три образа, возникшие при чтении Книги Фарука, и привели ее на Вавилон.
        Три образа, о которых Офелия рассказала только одному человеку - Торну.
        Все ее поиски и выводы указывали на то, что история - великая история Духов Семей, их Книг, Бога и Раскола - началась тут, на Вавилоне. Возможно, Офелия смогла бы раскрыть эту тайну, последовав за Арчибальдом на Аркантерру, но вряд ли она отыскала бы там Торна. Если он пришел к тем же выводам, что и она, если ему удалось покинуть Полюс (а Офелия считала Торна способным и на то, и на другое), значит, он непременно должен оказаться на Вавилоне.
        Тут она вдруг вспомнила, что у нее всего одна пара перчаток, и перестала их покусывать.
        - Нет, все-таки я слишком похожа на саму себя,  - повторила она, встряхивая очки, чтобы они потеряли окраску.
        Теперь, когда Настоятельницы упустили ее, они срочно известят об этом Бога. А Он почти наверняка внедрил Попечителей на Вавилон, и те, конечно, получат точное описание ее внешности и приказ разыскать беглянку. Значит, нужно принять самые срочные меры, чтобы остаться незамеченной. Она не может избавиться от своей близорукости и маленького роста, но в остальном…
        Порывшись в садовом инвентаре, Офелия без труда отыскала большие ножницы для стрижки живых изгородей и неловким, но решительным жестом отрезала косу, которая тяжело, как сноп, упала к ее ногам. Она взглянула на себя в стекло рамы, и ей показалось, что ее голова украсилась множеством вопросительных знаков: волосы, получив свободу, встали крутыми завитками. Девушка отращивала косу с самого детства, но, странное дело, ровно ничего не почувствовала, сунув ее в мешок с сорняками. Как будто эта коса была не украшением, а канатом, привязывавшим ее к прошлому.
        Затем Офелия спрятала пальто под стопкой садовых фартуков: раз уж на Вавилоне стоит лето, оно ей не понадобится. Но, когда она стала развязывать шарф, тот оказал яростное сопротивление.
        - Послушай, ты слишком бросаешься в глаза. Не глупи, я ведь не собираюсь тебя бросать. Ты останешься со мной, только в сумке.
        И Офелия раскрыла сумку на ремешке, которую вручил ей Ренар при прощании. В ней лежали кое-какие вещи, собранные тетушкой Розелиной, печенье и пластиковая бутылка газированной воды, а также фальшивые документы, изготовленные для нее Арчибальдом в ротонде Розы Ветров,  - там хватало бланков для любых подделок.
        - Меня зовут Евлалия,  - объявила себе Офелия, глядя в удостоверение личности.  - Я анимистка в восьмом поколении, но саму Аниму никогда не посещала.
        Все это звучало вполне правдоподобно, если не вдаваться в подробности. Девушка слышала от двоюродного деда, что несколько их кузенов и в самом деле жили на разных ковчегах, рассеянных в пространстве.
        - Меня зовут Евлалия…  - задумчиво повторила она.
        Почему Евлалия? Когда Арчибальд предложил ей выбрать себе новое имя, она не колеблясь назвала себя именно так. Однако теперь, по здравом размышлении, девушка сочла этот выбор неудачным. Новое имя слишком уж походило на ее собственное.
        Офелия устроилась поудобнее между двумя мешками с удобрениями. «А Торн?  - подумала она, закрыв глаза.  - Удалось ли ему вернуть себе подлинное имя после бегства? Живет ли он в достойных условиях? И ест ли досыта? У него такой скверный аппетит…»
        Девушка вздрогнула, когда ей в лицо ударил яркий свет. Оказывается, она незаметно для себя задремала. Прикрыв глаза ладонью, она увидела в щелку между пальцами выходившего из сторожки робота. В открытую дверь ворвалось ослепительное солнечное сияние. Офелия подняла с пола сумку и вышла наружу. Едва она ступила за порог, как у нее перехватило дыхание от чудовищной жары. Туман давно разошелся, и за его растаявшей завесой открылась настоящая фантасмагория ярких красок, зелени и фонтанов, фруктов, птиц и насекомых.
        Какой бы ошеломляющей ни была буйная красота ботанического сада, Офелия недолго ею тешилась: от экзотических ароматов она неудержимо расчихалась, и этот приступ длился все время, пока она шла за роботом через заросли папоротников. Даже расставшись с пальто, она изнемогала в знойной, влажной атмосфере; взмокшее от пота платье липло к телу. Где она, серая зимняя непогода далекой Анимы?!
        - Как мне выйти из сада?  - спросила она робота-гида.
        - Групповая экскурсия по ботаническому саду начинается в дендрарии!  - объявил тот, не оборачиваясь.  - Просьба держаться вместе!
        Офелия решила сбежать от него. Пока она искала выход, ей встретились и другие роботы: одни подстригали живые изгороди, другие очищали от мха дорожки, мощенные плиткой. На все вопросы девушки они отвечали афоризмами типа «Отправляясь в дальний путь, снарядиться не забудь!» или «Все пути ведут в Вавилон», что не очень-то помогало ей найти дорогу. Куда же подевались настоящие жители Вавилона? Не все же они роботы?!
        Офелия поднялась по каменной лестнице, обрамленной пышными ветвями бугенвиллей. Сверху она смогла оценить гигантские размеры сада - великолепной симфонии деревьев, цветов и плодов. Лишь внизу последние клочья тумана еще цеплялись за стволы пальм.
        Но Офелию озадачило отсутствие мимозы - а ведь прошлое Бога так или иначе было связано с этим растением. Девушка никогда в жизни не видела мимозу, но в учебнике географии говорилось, что ее легко распознать по пышным золотистым соцветиям и что она растет на очень немногих ковчегах. Если учебник не врал, в их число входил и Вавилон.
        В конце концов Офелия выбралась к ограде ботанического сада, роскошной и затейливой, словно решетки восточных дворцов. И тут ей почудилось, что она попала из одного мира в другой. Широкий, как бульвар, мост соединял сад с необъятным рынком, где между навесами палаток текла, подобно бурной реке, шумная толпа. Девушка обвела ее взглядом, щурясь от яркого, уже высоко стоявшего солнца. Над этим муравейником, среди мужчин, женщин и роботов, возвышались слоны и жирафы, на которых никто не обращал внимания, словно так оно и полагалось.
        Каким же убогим казался теперь девушке Праздник часов!
        Едва Офелия ступила на мост, как у нее закружилась голова от пряных ароматов специй, а рука судорожно вцепилась в ремешок сумки: мост под ее ногами висел в пустоте. Согласно учебнику географии, Вавилон состоял из нескольких ковчегов - главного и нескольких спутников поменьше,  - но это никак не подготовило девушку к развернувшемуся перед ней зрелищу. В небе, вернее, в море ослепительно белых облаков плавали воздушные острова. На самых крупных из них виднелись целые городки. На других едва хватало места для одного маленького домика. И все эти сооружения с их причудливой архитектурой так естественно сочетались с пышной растительностью, словно камень и зелень составляли единое целое. Центральный ковчег и его ближайшие мелкие спутники связывала сложная система мостов и акведуков; к более удаленным летели какие-то воздушные аппараты, незнакомые Офелии,  - они походили на крылатые поезда.
        Офелия храбро замешалась в гущу толпы. Ее тотчас оглушили крики торговцев; в глазах замелькали яркие ткани, украшения, бобы, чечевица, приправы, яйца, арбузы и дыни, манго, бананы и множество других фруктов, о которых она и понятия не имела; желудок слегка заныл, напоминая, что неплохо бы озаботиться и подкормить его.
        - Вы не могли бы указать мне это место?  - спрашивала она окружающих, протягивая им открытку.
        Ее тоненький голосок терялся в общем гомоне, но тщетно девушка пыталась говорить громче: ответа не было, люди проходили мимо, глядя прямо перед собой,  - казалось, они не желают иметь с ней дела.
        Растерянная Офелия подошла к фонтану с водоемом, в котором стояли на длинных ногах розовые фламинго. Смочив платок, она вытерла вспотевшее лицо и отпила газировки из своей бутылки. Потом присела на бортик фонтана, поглаживая шарф, свернувшийся клубком на дне раскрытой сумки, и с интересом разглядывая рыночное сборище. Судя по многообразию цветов кожи и наречий, здешнее население состояло из множества самых разнородных Семей. И, однако, все они вели себя как один сплоченный народ, а с Офелией обходились как с непрошеной гостьей.
        Девушка решила не задерживаться на площади. Сквозь толпу проходил патруль, состоявший из мужчин и женщин. Поверх туник стражники носили кирасы[3 - Кираса - латы, металлический панцирь на спину и грудь.], а на головах - шлемы с назатыльниками, и доспехи придавали им весьма воинственный вид. Они бросали на людей если не враждебные, то довольно суровые взгляды; их зрачки отливали золотом. Этот неестественный блеск свидетельствовал об их семейном свойстве - всевидении: от глаз стражников не могла укрыться даже муха.
        Офелия предпочла не обращаться к ним с вопросами: все близкое к власти вполне могло иметь отношение и к Богу. Она прошла через весь рынок и увидела трамвай на воздушной подушке, который уже готовился отойти. Его борта были оклеены рекламными афишами с изображением солнца и словами «Светлейшие Лорды». Вошедшие пассажиры прикладывали билеты к валидатору. Убедившись, что в трамвае нет контролера, Офелия поспешила войти в вагон, но не успела опомниться, как один из пассажиров встал с места и мягко вытеснил ее обратно на тротуар.
        - Не сочтите за оскорбление, miss,  - вежливо извинился он.  - Но у вас нет билета, а значит, вы нарушили правила; я всего лишь выполнил свой гражданский долг.
        - Послушайте, мне обязательно нужно попасть вот сюда!  - воскликнула девушка, размахивая своей открыткой.  - Не могли бы вы сказать мне, где…
        Но тут автоматическая дверь закрылась, положив конец этому диалогу. Досада Офелии перешла в ужас, когда она почувствовала, что трамвай тащит ее за собой: ремешок сумки застрял в двери! Девушка изо всех сил дернула сумку к себе, но пошатнулась и упала; трамвай проволок ее по мостовой еще несколько метров, и она поневоле выпустила ремешок из рук.
        - Нет!  - в отчаянии прошептала Офелия, глядя вслед трамваю, увозившему за собой злополучную сумку.
        Сумку, в которой остался ее шарф.

        Таксвист

        Офелия со всех ног бежала вдоль рельсов за ушедшим трамваем. Пот заливал ей глаза; руки, расцарапанные при падении, саднило, поврежденное ребро разболелось не на шутку, а легкие горели огнем. После моста и нескольких улиц трамвайные пути раздвоились. В какую же сторону свернул ее трамвай? Девушка озиралась в поисках указателя, но видела вокруг себя, в галдящей толпе, только горожан, омнибусы, коляски рикш, велосипеды, животных и роботов.
        В этой всеобщей сумятице Офелия чувствовала себя безнадежно одинокой. Как ей теперь найти свой шарф? Как разыскать Торна? И как она могла так необдуманно пойти на эту авантюру, вообразив, что справится без посторонней помощи?! Ведь и тетушка Розелина, и Арчибальд, и Гаэль с Ренаром умоляли ее потерпеть, но Офелию гнало вперед нетерпение.
        - Скажите, пожалуйста,  - обратилась она к рикше,  - как мне найти конечную остановку трамвая, идущего от рынка?
        Но когда тот повернул к ней безликую голову, Офелия поняла, что разговаривает с роботом. Его пассажирка, дремавшая под навесом коляски, сонно ответила вместо него:
        - Девушка, вам следует наводить справки у гида-постового.
        - У какого… гида?
        Пассажирка приоткрыла глаза, и ее нос, в котором поблескивало кольцо, внезапно вздрогнул, словно принюхивался к Офелии на расстоянии.
        - Гиды-постовые стоят на всех перекрестках, они информируют людей. Я вижу, вы нездешняя, так позвольте дать вам совет: оденьтесь поприличнее.
        Офелия удивленно смотрела вслед коляске. Ее скромное серое платьице было, конечно, не первой свежести, но все-таки… ведь не разгуливает же она голая! Оглядевшись, девушка увидела на перекрестке железную статую - высокого робота с восемью руками, которые указывали в разные стороны; видимо, это и был тот самый гид-постовой.
        - Э?э-э… как мне найти трамвайное депо?  - спросила у него Офелия.
        Постовой молчал. Но тут девушка заметила в цоколе статуи, окруженной цветником, ручку - примерно такими, только поменьше, заводят музыкальные шкатулки. Раздвинув зелень, она взялась за ручку и несколько раз повернула ее.
        - ЗАДАЙТЕ СВОЙ ВОПРОС!  - громко произнесла статуя.
        - Скажите, где находится конечная остановка трамваев, идущих от рынка?
        - КОНЕЦ - ДЕЛУ ВЕНЕЦ!
        - Ну, или бюро находок?
        - ЧТО ИЩЕШЬ, ТО ВСЕГДА НАЙДЕШЬ!
        - Или здание Двадцать второй Межсемейной выставки?
        - МЕЖ СЛЕПЫХ И КРИВОЙ - КОРОЛЬ!
        - Э?э-э… спасибо, конечно…
        Офелия в полном разочаровании прислонилась к умолкнувшей статуе. Теперь при ней остались только часы Торна да старая почтовая открытка. Она лишилась и документов, и сменной одежды, и своего шарфа - ну как он, бедный, выживет один в этом непостижимом городе?!
        «Что, если кто-нибудь найдет мою сумку,  - подумала Офелия, яростно массируя веки.  - Найдет и передаст ее жандармам Поллукса. Тогда, вполне возможно, Бог узнает о том, что на Вавилоне появился живой шарф».
        И, значит, едва попав на Вавилон, она утратит все шансы на успех.
        - Судя по вашей реакции, miss, попытка оказалась неудачной?
        Девушка удивилась, услышав обращенный к ней человеческий голос. Она поправила очки и увидела перед собой мальчика-подростка, сидевшего в деревянном резном кресле под сенью прикрепленного к спинке большого солнечного зонта. Ослепительная белизна одежды подчеркивала бронзовый цвет его кожи. В этом юноше чувствовалось нечто странное - Офелия не могла определить, что именно. На самом деле он выглядел бы гораздо уместнее в светском салоне, нежели посреди улицы, в галдящей толпе. Но он не обращал на прохожих никакого внимания, его любопытство привлекла именно Офелия.
        - Этот гид-постовой - робот,  - сказал он наконец, кивком указав на статую.  - Вы должны назвать ему точный адрес, иначе он вас не поймет. И кроме того, не хочу вас обидеть, miss, но мне кажется, ваш акцент слишком непривычен для него.
        Подросток и сам говорил с акцентом - видимо, с вавилонским,  - в котором сочетались напевность и четкость звуков. В этом юноше все было изящно и мягко: нежные оленьи глаза, длинные черные шелковистые волосы, тонкие черты лица и даже красиво уложенные складки одежды. Офелия была явно старше его годами, но сейчас чувствовала себя перед ним беспомощным ребенком.
        - Я потеряла сумку и документы,  - сказала она, сама устыдившись своего дрожащего голоса.  - И не знаю, что делать. Я тут впервые, на Вавилоне…
        Подросток с трудом шевельнулся в своем кресле, и Офелию снова поразила в нем какая-то непонятная странность.
        - Пройдите вон по тому бульвару до самого конца, а затем по мосту,  - ответил он, рукой указывая направление.  - Оттуда вы увидите очень высокое здание, похожее на маяк; оно заметно даже издали, так что вы уже не заблудитесь.
        - А что это за здание?
        Подросток слегка улыбнулся.
        - Мемориал Вавилона. Именно там проходила Двадцать вторая Межсемейная выставка. Вы ведь о ней спрашивали гида, не так ли? Sorry, miss, я не удержался и подслушал вас. Мой отец называет любопытство «прекрасным недостатком», а я вечно вмешиваюсь в то, что меня не касается. И еще слишком много говорю,  - смущенно добавил он,  - но это я тоже унаследовал от отца. А по поводу сумки не переживайте: я уверен, что она скоро найдется. На Вавилоне честность считается гражданским долгом.
        Офелия не знала, как его благодарить. Этот мальчик вернул ей бодрость духа.
        - Спасибо вам, месье?..
        - Амбруаз. Только, пожалуйста, без «месье», miss.
        - А я Оф… Евлалия. Спасибо, Амбруаз!
        - Удачи вам, Евлалия, и…
        Он явно хотел добавить еще что-то, но смолчал. Офелия побежала прямо через площадь, запруженную транспортом, под возмущенные звонки велосипедистов и рикш, но все-таки, не удержавшись, посмотрела назад: ее мучило ощущение, что она упустила нечто важное. И поняла, чтo именно, увидев, как Амбруаз пытается привести в движение свое кресло.
        Кресло было инвалидным. И одно из его колес застряло между булыжниками мостовой.
        Офелия кинулась обратно, вызвав новую бурю негодования водителей, и налегла всем телом на спинку кресла, чтобы высвободить колесо. Амбруаз удивленно взглянул на нее: он думал, что девушка уже далеко.
        - Просто смешно,  - сказал он со смущенной улыбкой,  - всякий раз я тут застреваю. Вот из-за этого я никогда не стану хорошим таксвистом.
        - Таксвистом?
        - Да, miss, так называется водитель такси, которое останавливают свистом. Разве на вашем ковчеге таких нет?
        Офелия ограничилась неопределенным кивком, и Амбруаз снова удивленно посмотрел на нее.
        - Я помог вам, а вы помогли мне. Теперь мы друзья.
        Это заявление прозвучало так искренне, что Офелия не раздумывая пожала протянутую руку юноши. Вот тут-то она и поняла, в чем крылась главная странность: его правая рука находилась слева, а левая - справа. И судя по тому, куда смотрели носки его туфель без задников, с ногами дело обстояло точно так же. Офелия никогда еще не видела такой необычной аномалии, как будто Амбруаз тоже ухитрился когда-то застрять в зеркале.
        - Если я устрою вас в качестве таксвиста, miss Евлалия, садитесь в мой экипаж!
        Он повернул какую-то рукоятку, и за спинкой его кресла со скрежетом выдвинулась узкая скамеечка; Офелия неловко уселась на нее и чуть не упала, когда Амбруаз отпустил тормоз и «экипаж» рванулся вперед. Тряска была такая, что девушка ощущала под собой каждый встречный булыжник. Ей приходилось несколько раз покидать свое место, чтобы вызволить колеса, застревавшие между камнями. Большой зонт, плохо прикрепленный к спинке кресла, раскачивался под порывами ветра; его скрип заглушал мягкий голос Амбруаза, который что-то рассказывал, пытаясь развлечь свою пассажирку. Словом, поездка оказалась не очень-то комфортной, но Офелия забыла обо всех неудобствах в тот миг, когда кресло въехало на мост и Амбруаз указал ей своей «перевернутой» рукой на здание вдали.
        Под бездонным небосводом высилась, пронзая море облаков, гигантская башня в виде спирали, увенчанная стеклянным куполом; она располагалась на ковчеге-спутнике, таком крошечном, что один ее бок висел над пустотой. Однако архитектурное равновесие было соблюдено настолько искусно, что это сооружение, вопреки всему, выглядело незыблемым.
        - Это и есть Мемориал Вавилона, наше самое древнее здание,  - объявил Амбруаз.  - Его возвели еще до Раскола, но от той постройки осталась только половина. Ходят слухи, что там заключена коллективная память человечества.
        «Память человечества»,  - повторила про себя Офелия. При мысли, что Торн, быть может, отправился именно туда, у нее гулко забилось сердце. Она перегнулась через спинку кресла, чтобы Амбруаз мог ее расслышать.
        - Значит, только половина?
        - Часть башни обрушилась в момент Раскола, но Лорды восстановили ее много веков назад. Я люблю бывать в Мемориале, там столько интересных книг! Я готов сидеть в библиотеке с утра до ночи! Обожаю чтение, а вы? Как-то раз даже сам попытался что-то написать, но, видно, я не только скверный таксвист, но и скверный сочинитель: увлекаюсь и все время застреваю на побочных темах. Только не подумайте, что Мемориал - какая-нибудь старая замшелая библиотека, miss Евлалия. Это самое что ни на есть современное книгохранилище, там есть и семейнотеки, и трансцендии, и фантопневматика! И все это создали Лорды!
        Офелия понятия не имела, что такое семейнотеки, трансцендии и фантопневматика, но слово «Лорды» ей почему-то было знакомо. Потом она вспомнила, что видела его на всех рекламных плакатах, облепивших трамваи.
        - А безглавый солдат?  - спросила она.  - Он у вас тут есть?
        Амбруаз так резко нажал на рычаг тормоза, что Офелия ударилась головой об его затылок.
        - Никогда не говорите так на людях, miss,  - прошептал он, испуганно глянув через плечо на девушку.  - Не знаю, как оно принято у вас, но здесь, на Вавилоне, действует Индекс.
        - Индекс?
        - Да. Это список всех слов, которые запрещено произносить вслух. Всех, которые имеют отношение к… ну, вы понимаете…  - Амбруаз наклонился к Офелии и шепнул ей на ухо:  - К войне.
        У Офелии снова бешено застучало сердце. Значит, табу, введенные Богом, действуют и на Вавилоне?!
        - Я полагаю, что вы имели в виду старинную статую у входа в Мемориал,  - продолжал Амбруаз уже более непринужденно, снова приведя в движение свое кресло.  - Ей столько же веков, сколько и башне.
        - А как туда попасть?
        - На трамаэро, miss.
        Офелия уже собралась спросить у юноши, что такое трамаэро, но он ее опередил:
        - Послушайте, если вы хотите посетить Мемориал или разыскать свою сумку, вам прежде всего нужно переодеться. Вас никуда не впустят в этом платье.
        - Не понимаю, почему?  - сердито спросила Офелия.  - Чем оно плохо, мое платье?
        Амбруаз рассмеялся от души.
        - Я приглашаю вас к себе домой, miss Евлалия! Мне придется кое-что объяснить вам.
        Дом Амбруаза никак не походил на скромное жилище, которое, по мнению Офелии, подобало бы простому таксвисту. Инвалидное кресло въехало под крышу портика, где между колоннами мерцали водоемы с кувшинками. За галереей находился дом, куда уже не проникали уличные запахи и гомон толпы. У входа Офелию и Амбруаза встретила целая армия роботов-слуг в ливреях. Прохлада внутри дома вызвала у девушки блаженный вздох: ее затылок, уже не защищенный косой, раскалился на солнце.
        Она сошла со своего насеста и растерянно оглядела атриум[4 - Атриум, или атрий (лат. аtrium),  - внутренний дворик под открытым небом или стеклянной крышей.]. Статуи и роботы, мраморные столики и телефонные аппараты, свечи в шандалах и электрические лампы: здесь самая изысканная старина мирно соседствовала с самыми современными технологиями. Этот дом был воплощением эклектической атмосферы всего города.
        - Неужели вы здесь живете?
        - Да, я и мой отец. Хотя в основном только я. Отец нечасто бывает дома.
        С этими словами Амбруаз указал на портрет в дальнем конце атриума. На нем был изображен в полный рост человек с длинными белыми волосами, в маленьких розовых очочках, сквозь которые хитро поблескивали его глаза.
        - Да это же знаменитый путешественник Лазарус!  - воскликнула Офелия.  - Неужели он ваш отец? Я однажды встречалась с ним.
        - Ничего удивительного. Все знают моего отца, а мой отец знает всех.
        Офелия мысленно отметила, что во взгляде подростка, устремленном на портрет, было больше грусти, чем гордости. Видно, сыну нелегко найти себе место в такой насыщенной жизни, какую ведет его отец…
        - И у вас нет здесь других родственников?
        - Нет, ни близких, ни друзей. По крайней мере среди людей, а не роботов.
        Офелия взглянула на механических слуг, которые довольно-таки неуклюже снимали зонт с инвалидного кресла. И попыталась представить себе, каково это - расти в окружении безликих железных созданий, из чьих животов то и дело вылетают изречения типа «Постоянство - основа добродетелей» или «Бутерброд всегда падает маслом вниз».
        - Я часто говорю отцу, что пословицы - не лучший способ общения,  - вздохнул Амбруаз,  - но он так упрям, его не переспоришь.
        - Значит, роботов в вашем городе изобретает именно он?  - удивленно спросила Офелия.  - Я знала, что он торгует автоматами, но понятия не имела, что он их сам и создает.
        - Мой отец родился в семье бесправных, но это не мешает ему быть гением. Он получил статус гражданина лишь благодаря своим заслугам.
        - И ваша семья наверняка занимает высокое положение?
        Амбруаз нахмурился и помедлил с ответом, словно не сразу понял Офелию.
        - Да, мой отец занимает высокое положение, хотя ему далеко до Лордов. Но я тут ни при чем: мне-то не удалось принести пользу городу. Я всего лишь иждивенец.
        Юноша произнес это слово с такой горечью, что сразу стало ясно: быть иждивенцем в Вавилоне позорно. Развернув кресло, он проехал между внутренними колоннами атриума, продолжая говорить с наигранным оживлением, не переводя дыхания, словно хотел заполнить голосом огромные пустые пространства этого дворца:
        - Перед тем как стать таксвистом, я испробовал множество других занятий, но во всех потерпел неудачу. Видите ли, я не способен ни к каким ремеслам. Даже печатать на машинке мне неимоверно трудно. Вот если бы какой-нибудь добрый дух спросил меня, кем я хочу стать, я бы ответил без колебаний: визионером! Как это, наверно, увлекательно - рассматривать микробов невооруженным глазом, вы согласны? Или акустиком. Ведь это же потрясающе: сколько можно узнать о мире всего лишь с помощью ультразвуков! Да я бы согласился даже на обонятеля или дегустатора. Вот осязателем я стать не могу - у меня же руки перепутаны местами. Правда, отец мне твердит, что сам факт моего существования делает меня важной персоной в нашем городе. Но, похоже, так думает лишь он один.
        Офелия шла за креслом Амбруаза, слегка оглушенная его болтовней, и все меньше и меньше понимала это общество, где считалось хорошим тоном вытолкнуть из трамвая иностранку и дурным - заботиться о собственном сыне, где никого не шокировало, что молодая девушка пришла одна в дом к молодому человеку. Теперь ей казалось, что ни Полюс, ни Анима, ни учебники географии не подготовили ее к жизни на Вавилоне. Здешний мир подчинялся другим законам, совершенно не похожим на те, к которым она привыкла.
        Первое впечатление переросло в уверенность, когда Амбруаз впустил ее в элегантно обставленную гардеробную и распахнул резные дверцы низких шкафов, приспособленных к размерам его кресла. В них лежала одежда, сложенная идеально ровными стопками и такая же белая, как та, что была на нем сейчас.
        - Miss Евлалия, вы должны понять одну вещь: местные жители судят друг о друге по тому, как они выглядят. На Вавилоне действует кроме гражданского и уголовного кодексов в высшей степени строгий дресс-код. Например, мне как бесправному закон предписывает носить только белое. А вы тоже из рода бесправных?
        - Э?э-э… я анимистка. В восьмом колене,  - торопливо добавила Офелия, вспомнив свое потерянное фальшивое удостоверение личности.
        - В восьмом колене? Ну, при таком неясном семейном статусе вы вполне можете тоже ходить в белом. Размер у вас маленький, но ведь я и сам невысок. Моя одежда вам придется почти впору.
        - А вы считаете, что мне приличнее носить мужскую одежду, чем свое платье?
        Амбруаз, который в это время разворачивал какое-то длинное белое полотнище, изумленно взглянул на девушку и слегка улыбнулся.
        - Прошу прощения, мне, конечно, далеко до отца, который знает нравы и обычаи на других ковчегах. Здесь у нас нет разницы между полами. Если я правильно понял, на вашем ковчеге мужчины одеваются не так, как женщины?
        Офелия с трудом сдержала усмешку, на миг представив себе Торна в коротком сером платьице.
        - Да, именно так.
        - Очень интересно. Тем не менее, miss Евлалия, главная проблема состоит в том, что фасон вашего платья не включен в наш дресс-код. А публичное нарушение этого закона рассматривается как вызов обществу и, конечно, чревато печальными последствиями.
        Офелия недоуменно подняла брови. Она и представить себе не могла, что ее старомодное платье, застегнутое до самого подбородка, способно превратить свою владелицу в сомнительную особу.
        - Гардероб человека варьируется в зависимости от возраста, профессии и гражданского статуса,  - объяснял Амбруаз, роясь в шкафу.  - У нас полноправные граждане носят одни цвета, а бесправные - другие.
        - Бесправные - это, кажется, те, что живут на Вавилоне, но не являются потомками Поллукса?  - уточнила Офелия, вспомнив один пассаж в своем учебнике географии.
        - Не совсем так,  - ответил Амбруаз, снисходительно улыбнувшись.  - Дети Поллукса действительно считаются гражданами по праву рождения, они могут голосовать, избирать и быть избранными. Но гражданином можно также стать за важные заслуги, полезные городу, как в случае с моим отцом. Этот закон действует с тех пор, как Вавилон заключил торговые соглашения с другими ковчегами. Вы, наверно, заметили на улицах представителей многих Семей, которые переселились сюда из разных мест: с Флоры, Тотема, Циклопа, Пломбора, Гелиополиса. Ну и, конечно, бесправных,  - добавил он, на сей раз с ноткой пренебрежения в голосе.  - Нас зовут Крестниками Елены. У леди Елены никогда не было детей, и она стала официальной крестной матерью всех, кто не принадлежит к потомкам Поллукса. Вы тоже будете считаться ее Крестницей, пока не покинете Вавилон.
        Офелия очень надеялась, что избежит такой чести. В последний раз, когда она попала под опеку Духа Семьи, это едва не стоило ей жизни.
        - Но вернемся к одежде,  - сказал Амбруаз, снова ныряя в шкаф.  - Вы должны помнить, что каждое украшение, каждая деталь вашего костюма имеет вполне определенное значение. По сути дела, это особый код! И если вы рассчитываете прожить на Вавилоне подольше, советую вам усвоить наши местные обычаи, чтобы избежать недоразумений.
        Офелия всегда надевала не глядя первое попавшееся платье, но теперь поняла, что раствориться в толпе Вавилона не так-то просто: для правильной экипировки ей понадобится немало усилий.
        - А как поступают с теми, кто одевается вразрез с правилами?
        - Они должны заплатить штраф городу. И чем серьезнее нарушение, тем выше штраф.
        Девушка выронила стопку одежды, которую вручил ей Амбруаз. Печально было сознавать, что, родившись с нормальными руками, каждая на своем месте, она еще более неуклюжа, чем он.
        - Оставайтесь у нас ночевать,  - предложил ей юноша, взглянув на меркнущий дневной свет за окнами.  - А завтра, с утра пораньше, мы отправимся на поиски вашей сумки.
        - Но Мемориал… Разве в него невозможно попасть уже сегодня?
        Амбруаз изумленно воззрился на свою гостью.
        - Да он закроется раньше, чем мы туда доедем. Я вижу, это место сильно привлекает вас. Что именно вы хотите там найти?
        - Это… личное,  - ответила Офелия и тут же упрекнула себя за резкость, увидев, как с лица Амбруаза сбежала улыбка.
        - О, простите мою нескромность. Идите за мной, miss, вам, наверно, нужно умыться и отдохнуть. И, я думаю, вы проголодались. Разделите со мной ужин?
        Офелия подобрала с пола упавшие вещи, поправила очки и взглянула на кресло, которое, мерно поскрипывая, уже катилось к двери.
        - Амбруаз!
        - Да, miss?
        - Скажите, почему вы мне помогаете?
        Колесики кресла внезапно замерли, взвизгнув на мраморном полу, но Амбруаз не обернулся. Офелия издали увидела, как его необычные руки вцепились в подлокотники.
        - Потому что вы не робот.

        Память

        Офелия никак не могла заснуть. Она то и дело открывала и закрывала крышку часов Торна, даже не глядя на циферблат, а просто желая услышать знакомый щелчок.
        Щелк-щелк… Щелк-щелк…
        Девушка откинула простыню и устремила близорукий взгляд на пятнышки света за окном, еле видные сквозь москитную сетку, пытаясь определить, что это - звезды или уличные фонари. Легкий ветерок, скользнувший в окно, разносил по комнате свежий аромат эвкалиптов. Ночную темноту пронизывало стрекотание цикад.
        Щелк-щелк… Щелк-щелк…
        Офелию пробирала дрожь. И хотя днем солнце немилосердно опалило ее лицо, сейчас она чувствовала себя оледеневшей. Этой ночью пустота, разверзшаяся у нее внутри, стала такой невыносимой, словно из жизни девушки исчез не только Торн, но и частица ее самой. И теперь затылок Офелии, прежде защищенный густыми спутанными волосами, помнивший касания старого ленивого шарфа или, в редких случаях, ласку жестковатых рук тетушки Розелины, овеивал лишь прохладный ночной воздух.
        Щелк-щелк… Щелк-щелк…
        А что, если она ошиблась ковчегом? Что, если между безголовой статуей Мемориала и обезглавленным солдатом из ее чтения нет никакой связи? Что, если единственный путь, который она отыскала, ведет в тупик?
        Щелк-щелк… Щелк-щелк…
        Офелия все еще бодрствовала, когда заря начала разгонять ночную тьму и проснувшиеся деревья зашелестели под утренним бризом. Но дневной свет вернул ей прежнюю решимость.
        - Сегодня я разыщу свой шарф, исследую Мемориал и найду какой-нибудь заработок,  - объявила она зеркалу в своей комнате.
        Девушка кое-как пригладила своевольные кудри - за ночь они распушились вовсю, окружив темным ореолом ее лицо, ставшее пунцовым под солнцем Вавилона,  - и начала одеваться.
        Несмотря на содействие механической горничной, ей пришлось повозиться, прежде чем она освоила новый наряд. Поверх короткой туники полагалось накинуть длинное полотнище тоги, пропустить его между ногами, а затем обмотать им торс, оставив обнаженным одно плечо. Весь этот сложный ансамбль скреплялся фибулой[5 - Фибула (лат. fibula)  - пряжка-застежка для одежды.], подгрудной повязкой и поясом, но Офелия сильно опасалась, что при первом же неверном движении одеяние распустится и упадет к ее ногам.
        Она чувствовала себя еще более неуклюжей, чем обычно, когда подошла к Амбруазу, ожидавшему ее под сенью портика. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, словно так ему было приятнее вдыхать утренний воздух, напоенный цветочными ароматами. Ветерок вздымал легкий конец его тюрбана. Тонкий золотистый профиль и длинные ресницы придавали подростку такое очарование, что забывалось странное уродство его тела. Когда Офелия подошла ближе, он не сразу открыл глаза, но по его губам пробежала улыбка.
        - Мне приятно слышать ваши шаги в доме, miss Евлалия.
        Эти слова устыдили Офелию: как она могла сетовать на одиночество, когда рядом куда более одинокое существо?! Как могла задавать ему вопросы, не отвечая на те, что задавал он?! И зачем скрыла от него свое настоящее имя и подлинную историю?! Амбруаз осмотрел девушку в полумраке портика и одобрительно кивнул.
        - Поздравляю, вот теперь вы похожи на настоящую вавилонянку! А у меня для вас сюрприз. Джаспер!
        Из шеренги роботов, стоявших у двери, вышел механический мажордом. Офелия бросилась к нему, увидев то, что он держал в своей железной руке.
        - Моя сумка! Но как…
        - Вчера вечером я послал по пневматической почте письмо в Городскую трамвайную компанию, сообщив о пропаже вашей сумки с вещами,  - сказал Амбруаз.  - И сегодня рано утром курьер доставил ее сюда. Я ведь говорил вам, что честность у нас считается гражданским долгом. Но… что с вами?
        Офелия застыла, глядя в раскрытую сумку; ее очки посинели.
        - Моего шарфа тут нет,  - прошептала она.  - Может, вам его принесли отдельно? Он такой… трехцветный, довольно длинный и… довольно боязливый.
        Амбруаза явно разочаровала реакция Офелии - он-то ожидал от нее бурной радости.
        - Well… нет, больше ничего не было. А ваши документы - они тоже пропали?
        - Документы здесь,  - ответила она хрипло - так у нее перехватило горло. Наверно, кто-то расстегнул сумку, и шарф сбежал. Или того хуже: его украли.
        «Я должна его разыскать!  - вот что было первой мыслью Офелии.  - Наклеить объявления на всех стенах, расспросить людей, обшарить каждый уголок!»
        Но нет, так делать нельзя! Ведь она спрятала шарф в сумке именно для того, чтобы не привлекать к себе внимание. И как ни жестоко бросать его на произвол судьбы, ничего другого ей не остается.
        - Сочувствую вам,  - пробормотал Амбруаз.  - Похоже, вы очень привязаны к этой… вещи.
        Офелия старалась избегать его взгляда, вешая сумку на плечо. Ну как ему объяснить, что ее шарф - больше чем вещь? Что она вдохнула в него жизнь и сама обязана ему жизнью…
        - Спасибо вам,  - сказала она окрепшим голосом.  - Вы так мне помогли! А теперь я должна идти в Мемориал.
        После неловкой паузы Амбруаз взялся за рукоятку своего кресла.
        - Я вас отвезу, miss. Садитесь.
        Солнце, встававшее над Вавилоном, разгоняло последние клочья утреннего тумана; аркады портика уже отбрасывали тени на булыжную мостовую. Кресло Амбруаза катило через просторные светлые площади, держась в стороне от тесных темных проулков, садовых джунглей и пыльных строек. Сидя на узенькой задней скамеечке, Офелия угрюмо смотрела на окружающую толпу. Среди всех этих туник, тог, кафтанов, шалей, сари, поясов, сандалий, тюрбанов и зонтиков затерялся ее шарф. Где же он?
        Ни одна из достопримечательностей, которые показывал ей Амбруаз, не смогла развеять мрачное настроение девушки: ни большие каскады Пирамиды, ни величественные статуи Елены и Поллукса, ни агора[6 - Агора (др.  - греч. ?????)  - рыночная площадь в древнегреческих полисах, служившая местом общегражданских собраний.] с ее грандиозным амфитеатром, ни исследовательский центр, где ежедневно собирались лучшие инженеры со всех ковчегов.
        У Офелии вызвала интерес только эмблема в виде солнца со словами «Светлейшие Лорды», которая красовалась на мраморных фасадах и колоннах каждого здания. Она обнаружила такую же эмблему, вышитую золотыми нитками, даже на изнаночной стороне своей тоги.
        - А что такое «Светлейшие Лорды»?  - спросила она, задыхаясь от напряжения.
        В этот момент она с трудом толкала кресло Амбруаза вверх по нескончаемому пандусу. Задача была не из легких: ее сандалии скользили по хвойным иголкам, которые в обилии сбрасывали наземь сосны, сотрясаемые раскаленным ветром.
        - Светлейшие Лорды, miss,  - очень древнее объединение, союз меценатов, оказывающих поддержку всем видам общественно-полезного производства. Они настоящие филантропы!
        Офелия потерла о булыжник сандалию, чтобы содрать с подошвы прилипший комочек смолы. Филантропы, разукрасившие своей рекламой все стены в городе… Ну-ну…
        - Если я правильно поняла, они очень влиятельны?
        - Да, можно сказать и так. Они управляют всеми делами Монетного двора, Семейного дома и Дворца правосудия. Светлейшие Лорды не просто состоят на службе у города - они сами и есть город. Лорд Поллукс и леди Елена не принимают ни одного решения без консультации с ними. Это именно они восстановили тот самый Индекс, о котором я вам говорил. Ну, вы знаете, о чем я… запрещение упоминать обо всем, что связано с… well… с войной,  - еле слышно шепнул он.
        Офелия сразу поняла, кто такие эти Лорды: они правят Вавилоном, как Настоятельницы - Анимой, то есть служат Богу в качестве Попечителей. И если их власть над ковчегом настолько безгранична, как утверждает Амбруаз, ей следует удвоить бдительность, чтобы не попасться им на глаза.
        Девушка так глубоко задумалась, что вздрогнула от испуга, когда ей в лицо врезалось огромное птичье перо, едва не разбившее очки. Пандус, который они одолели, выходил на широкую террасу, нависавшую над пустотой: за каменной балюстрадой простиралось бездонное небо. А на краю террасы находился железнодорожный перрон, где стоял состав из нескольких вагонов, казалось, уже готовый двинуться в путь, то есть в облака,  - больше ехать было некуда. Последние пассажиры торопливо занимали свои места.
        - Мы как раз вовремя, трамаэро сейчас отправится,  - с улыбкой сказал Амбруаз, взглянув на вокзальные часы.
        Офелия заколебалась. Она не могла оторвать взгляд от гигантских крылатых существ, восседавших на крыше переднего вагона. Какой-то чернокожий человек с золотистыми волосами - вероятно, родом с Тотема (Офелия читала про этот ковчег в учебнике географии),  - сновал между ними, проверяя упряжь.
        - Кто они? Звери?
        Амбруаз ответил Офелии только после того, как ему удалось в своем кресле втиснуться в ближайший вагон и приложить к валидатору два билета:
        - Это химеры[7 - Химера (др.  - греч. ?, букв. «молодая коза»)  - в древнегреческой мифологии чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и змеиным хвостом; порождение Тифона и Ехидны. Здесь: сказочное пернатое существо, обитающее на Вавилоне.], miss. Они сильны, как кондоры, и безобидны, как канарейки.
        Начальник вокзала дал свисток, и крыша вагона заскрежетала под когтями птиц. Поскольку все скамьи были заняты, Офелия инстинктивно ухватилась за кресло Амбруаза.
        - А этот… трамаэро… не слишком тяжел для таких птиц?
        - Конечно, тяжел,  - ответил Амбруаз, к великому беспокойству девушки.  - Но они его не тащат на себе всю дорогу - только запускают в небо. А дальше трамаэро летит в невесомости. Худшее, что может случиться,  - химеры прекратят полет, и вагоны зависнут в воздухе. Но такого здесь не бывает,  - заверил он, указав на бритоголовую женщину, обходившую скамейки с пассажирами.  - На борту всегда работают циклопы, и они контролируют гравитационные поля. Я вас успокоил, miss?
        - Более или менее.
        Офелия прислонилась к окну; трамаэро с металлическим скрежетом несся сквозь пустоту. Полет напомнил ей гонку воздушных саней, которые мчали ее в Небоград, но был еще более фантастическим.
        Убедившись, что им не грозит падение, девушка успокоилась и стала разглядывать пассажиров, которые, видимо, давно привыкли к подобным перелетам и уделяли больше внимания своим книгам, чем пейзажу за окнами. Все они выглядели очень молодыми, очень серьезными, поглощенными чтением и не склонными к болтовне.
        - Студенты,  - шепнул ей Амбруаз.  - Трамаэро сначала доставит их в наши пять академий и в Школу виртуозов и только потом остановится у Мемориала. Так что у нас полно времени… А известно ли вам, что в пустоте между ковчегами было предпринято множество изысканий?  - неожиданно спросил он.  - И выяснилось, что ни одно живое существо - ни человек, ни птица - не способно провести в этом пространстве больше нескольких часов, хотя там вполне достаточно кислорода. Чем дальше в него проникаешь, тем хуже себя чувствуешь. Мой отец однажды решил проделать такой опыт, надев скафандр своего изобретения. Ему хотелось сфотографировать Ядро Мира[8 - Судя по дальнейшим словам Амбруаза, имеется в виду раскаленное ядро Земли, вокруг которого вращаются ковчеги.] - ну, знаете, то, где бушуют постоянные вихри. Он выдержал шесть часов тридцать девять минут и потом признался мне, что они были самыми тяжкими в его жизни. Как будто там действовала неведомая сила, которая выталкивала его прочь. Просто фантастика, не правда ли, miss Евлалия? Похоже, ядро нашей прежней планеты стремится напомнить нам, чем оно некогда было.
Моего отца очень огорчает это препятствие: ведь иначе он мог бы перелетать с ковчега на ковчег по прямой, не тратя времени на то, чтобы огибать контуры древнего мира.
        - Вот как?  - вежливо отозвалась Офелия.
        По правде говоря, ее куда больше занимала предстоящая встреча с безглавым солдатом, чем рассуждения Амбруаза.
        - А кстати, известно ли вам, что ковчеги не подчиняются законам гравитации? Все небесные тела тяготеют друг к другу с той или иной силой в зависимости от их массы и расстояния между ними. Все - но только не ковчеги. Они сохраняют между собой постоянную дистанцию и вращаются в пространстве с одинаковой скоростью, в едином ритме, словно по-прежнему объединены в одно общее небесное тело. Ученые называют это явление планетарной памятью.
        Офелия спросила себя: как ученые отнеслись бы к тому, что в расколе мира виновен злой гений апокалипсиса, заключенный в зеркале?
        Амбруаз продолжал говорить за двоих и умолк лишь тогда, когда они прибыли на конечную станцию. Офелия запрокинула голову, и ей пришлось прикрыть очки ладонью от жгучего солнца, чтобы рассмотреть башню Мемориала. Ее гигантские размеры и ослепительно сверкавший стеклянный купол наводили на мысль о маяке, призванном озарять Вселенную. Крошечный ковчег, служивший основанием башни, казался смехотворно малым в сравнении с такой громадиной; какому безумному архитектору пришло в голову возвести над пустотой разрушенную некогда половину башни?! Сотни обезьян прыгали по лианам на ее стенах из грубого камня, которые то и дело исчезали в наплывающих облаках.
        Офелия взошла на стилобат[9 - Стилобат (арх.)  - верхняя часть ступенчатого цоколя, служащая основанием для колоннады.], и ее поглотила тень Мемориала. Статуя оказалась точно в том месте, которое было изображено на открытке,  - перед широкими застекленными окнами у входа в башню.
        - Вы именно ее искали?  - спросил Амбруаз.
        Девушка ответила не сразу. Теперь, когда она увидела статую вблизи, ей стало ясно, что та совсем не похожа на безглавого солдата из ее видeния. Да и вообще на солдата или просто человека - какой-то бесформенный идол, разъеденный эрозией и сплошь опутанный лианами, из-под которых выступал лишь носок железного кованого сапога, более гладкий и светлый, чем остальная фигура.
        - Этот памятник можно считать общественным достоянием, не так ли?[10 - Офелия не имела права читать предметы, принадлежавшие частному лицу, без согласия владельца.]
        - Да, miss,  - растерянно ответил Амбруаз. Он удивился еще больше, когда Офелия вручила ему свою сумку и сняла перчатки. Убедившись, что поблизости никого нет, она растерла влажные от пота ладони, чтобы высушить их. Чем ближе девушка подходила к статуе, тем сильнее она ощущала лихорадочную дрожь в позвоночнике - такое бывало всякий раз, как она готовилась пройти назад по времени. С каждым вздохом она все больше отрешалась от себя, и вот уже забыла о страхе, забыла о жаре, забыла даже, почему оказалась тут, и, когда наконец почувствовала абсолютную пустоту внутри, приложила руки к железному сапогу.
        Тень Мемориала отхлынула, как морская волна, солнце в небе начало клониться обратно к востоку. День уступил место прошедшей ночи, ночь обернулась вчерашним днем, и время взорвалось под пальцами Офелии. Это были уже не ее пальцы - а сотни, тысячи чужих пальцев, гладивших сапог статуи, день перед днем, год перед годом, век перед веком.
        Чтобы найти удачу.
        Чтобы преуспеть.
        Чтобы исцелиться.
        Чтобы посмеяться.
        Чтобы возвыситься.
        Чтобы выжить.
        И внезапно, когда Офелия уже почти растворилась в этом множестве неизвестных рук, она обрела свои собственные. Вернее, они были ее руками, но не принадлежали ей. Она смотрела на статую своими глазами, но и они не принадлежали ей. Солдат из блестящего металла гордо вздымал ружье над кустами цветущей мимозы, над несуществующей головой, снесенной снарядом, над разрушенным фасадом школы.

        Однажды, через какое-то время,
        возникнет мир,
        в котором наконец-то воцарится мир…

        - Miss?  - беспокойно окликнул ее Амбруаз, подогнав ближе свое кресло.
        Офелия взглянула на свои руки - теперь действительно свои, сотрясаемые дрожью. Значит, это началось снова. Она проникла в прошлое Бога, как в свое собственное. Девушка подняла голову к куполу Мемориала, высившегося на месте школы, разрушенной войной. Да, всё так… Вот и кусты мимозы, обрамляющие центральную аллею: Офелия не узнала их просто потому, что на открытке они еще не расцвели.
        Обезглавленный солдат. Золотистая мимоза. Бывшая школа.
        - Это здесь,  - прошептала она.
        Здесь она пройдет по следам Бога. И здесь она пройдет по следам Торна.

        Виртуозы

        Офелия давно уже примирилась со своим малым ростом. Но, войдя в здание Мемориала, ощутила себя совсем крошечной. Внутри башня представляла собой огромный атриум, окруженный до самого верха кольцевыми галереями. Солнечный свет, лившийся сквозь бесчисленные стеклянные грани купола, играл яркими бликами на корешках книг, очках читателей и металлических телах роботов. Здесь царила такая глубокая тишина, что шелест перевернутой страницы звучал как удар грома. У Офелии закружилась голова, когда она увидела, что в башне нет ни лестниц, ни лифтов: посетители поднимались на верхние этажи по широким вертикальным воздушным коридорам. Читальные залы располагались на всех уровнях, вплоть до самого купола. Это зрелище - несчетное множество людей и книжных собраний - было еще более фантастическим, чем путешествие с ковчега на ковчег через мужской туалет. Так с чего же ей начать поиск?
        - Вы какую сторону предпочитаете, miss?  - тихо шепнул ей Амбруаз.
        - Что значит - какую?
        - Одна половина Мемориала отведена наследию Вавилона, а вторая - наследию других ковчегов. У нас все общественные здания состоят из двух таких частей.
        И Амбруаз указал ей на медный желоб, вделанный в круглую площадку атриума и разделявший ее по диаметру на две равные половины. Эта линия также обозначала временну?ю разницу между оригинальной частью здания и реконструированной, возведенной после Раскола.
        - Меня интересует прошлое Вавилона,  - ответила Офелия, повернувшись к старинной половине.
        В центре атриума Офелия увидела статую-робота; она непрерывно кланялась, приветствуя входивших посетителей. Надпись на ее цоколе гласила, что это памятник первому Светлейшему Лорду, меценату, вложившему средства в строительство Мемориала, и кончалась высокопарной максимой: «Знание служит миру и прогрессу».
        Взглянув наверх, Офелия увидела под стеклянным куполом паривший в невесомости гигантский глобус древнего мира - еще не расколотого, но уже забытого. Мира, чьи тайны девушка твердо решила раскрыть, несмотря на любые препятствия.
        Она испуганно съежилась, увидев, как кресло Амбруаза въехало на круговой пандус, позволявший сменить горизонталь холла на вертикаль воздушного коридора. Через несколько мгновений кресло начало скользить вверх, вдоль стены, так плавно, что даже тюрбан на голове юноши не сдвинулся ни на миллиметр.
        - Miss, ну что же вы?  - полушепотом окликнул он Офелию, заметив, что она не решается следовать за ним.
        - Я… мне никогда еще не приходилось…
        - Подниматься по трансцендию?[11 - Здесь: трансцендий - вертикальный или горизонтальный воздушный коридор в Мемориале.] Да ведь это и ребенку под силу! Просто идите вперед и ничего не бойтесь.
        Офелия опасалась, что ее желудок и вестибулярный аппарат воспротивятся подъему, но, к великому своему удивлению, не ощутила дурноты, оторвавшись от пола. Трансцендии, что при подъеме, что при спуске, ничем не отличались от самых обычных коридоров. И, однако, она испытала чувство какой-то нереальности, когда после первых шагов посмотрела на холл, оставшийся далеко внизу. Ей почудилось, что вся башня перевернулась, встав на крышу.
        - Трансцендии и залы-перевертыши - дело рук циклопов, нанятых Мемориалом,  - объяснил Амбруаз.  - Так уж принято на Вавилоне: когда здесь нравится чье-то изобретение, его тут же принимают и пускают в дело.
        Офелия вздрогнула: где-то в складках тоги у нее на груди внезапно сама собой открылась и громко защелкнулась крышка часов Торна. Неужели они наконец ожили после ее долгих попыток разбудить их?
        Взволновавшись, девушка перестала смотреть вперед и наткнулась на уборщика с метлой в руках, стоявшего посередине трансцендия. Он был таким высоким, тощим и бородатым, что сам походил на метлу.
        - Мне каждый раз становится не по себе, когда я его вижу,  - признался шепотом Амбруаз.
        - Кого? Этого уборщика? А почему?  - удивилась Офелия, прислушиваясь, не щелкнет ли снова крышка часов.
        - Мой отец всегда выступал против эксплуатации человека человеком. Мемориалистам давно пора заменить этого старика роботом, как тут заменили весь остальной техперсонал.
        И в самом деле, Офелия заметила, что повсюду, куда ни глянь, усердно, никому не мешая, трудились роботы Лазаруса: одни мыли витрины, другие стирали пыль с книг.
        Покинуть трансцендий оказалось так же невероятно легко, как и попасть на него: достаточно было ступить на пандус нужного этажа. Амбруаз указывал девушке путь в лабиринте книг и коллекций. Вокруг царила тишина: посетители, погруженные в свои исследования, хранили молчание.
        Офелия позавидовала им: она не имела ни малейшего понятия, что, собственно, ищет здесь.
        Как же она надеялась, что таинственная память, которая передалась ей от Бога после чтения Книги Фарука, проснется в стенах Мемориала! Увы, ничего подобного не произошло. Видимо, если не считать древних камней, башня мало что сохранила от школы, где некогда обитали Духи Семей. Теперь это была одна лишь оболочка, а прежнюю форму жизни, некогда наполнявшую ее, давно сменила другая.
        Миновав очередной стенд, Офелия увидела афишу:

        Школа «Дружная Семья» ищет виртуозов!
        Если вы чувствуете в себе задатки мемориалиста,
        если вы обладаете способностью разыскивать информацию,
        если вы увлекаетесь историей и будущим,
        становитесь ПРЕДВЕСТНИКОМ на службе у города!

        - Это набор учеников в группы чтения, которыми руководит Лорд Генри,  - шепнул Амбруаз.  - Прием ведется круглый год.
        Он указал куда-то вверх левой рукой (находившейся справа), и Офелия, поправив очки, взглянула на галерею под куполом. Там за решетчатыми перегородками сидели в боксах десятки студентов. Склонившись над книгами, они увлеченно читали и делали выписки.
        - И что же, все они виртуозы?
        - Будущие виртуозы,  - поправил Амбруаз.  - У них множество специализаций. Эти - предвестники, специалисты по информации. Я уже больше года вижу, как они трудятся над составлением нового каталога Мемориала. Надеюсь, они скоро кончат, а пока нельзя взять домой ни одну книгу, разрешено читать только здесь.
        Амбруаз нажал на пусковой рычаг, и его кресло покатило дальше, поскрипывая рессорами. Он продолжил свою «экскурсию». Офелия больше смотрела на него, чем слушала.
        - Вы очень добрый, Амбруаз!  - вырвалось у нее.
        Неожиданная похвала так взволновала юношу, что он по ошибке включил тормоз и чуть не опрокинул кресло.
        - Я, наверно, уже надоел вам своей болтовней, miss. Погуляйте-ка по Мемориалу сами, а я пока наведаюсь в патентный отдел на верхнем этаже, меня всегда интересовали новые изобретения. Давайте встретимся внизу в полдень.
        - Договорились.
        Офелия осталась одна среди книжных полок и витрин и только тут почувствовала, как у нее напряжены нервы. Девушка без конца ощупывала спрятанные на груди часы Торна. А заметив среди посетителей человека на голову выше других, долго глядела ему вслед, стараясь унять бешеное сердцебиение. Хотя и сознавала всю нелепость своих надежд: даже если Торн и посещает Мемориал, с чего бы он очутился тут именно сейчас?!
        «И хорошо, что не очутился»,  - подумала она, столкнувшись в третий раз с патрулем, делавшим обход башни. Мемориал охранялся крайне бдительно, так что был неподходящим местом для встречи двух беглецов.
        Офелия долго бродила наугад по залам. Она внимательно осмотрела несколько коллекций живописи, скульптуры, керамики и ювелирного искусства, но ни одна из них не относилась к древней школе. Военные архивы тоже отсутствовали: даже в этом хранилище коллективной памяти человечества не осталось ни малейшего упоминания о былых войнах.
        «Ох, какая же я глупая!  - спохватилась Офелия.  - Если здесь прежде находилась школа, значит, нужно искать информацию в молодежном секторе - там больше шансов найти что-нибудь нужное». Изучив план Мемориала, девушка воспользовалась двумя трансцендиями. Странное это было ощущение - двигаться через пространство то вдоль, то поперек.
        В галерее для детей Офелия просмотрела таблички на стеллажах: «Алфавиты и буквари», «Научные принципы», «Гражданское образование», «Аллегории древних времен» и т. д. Затем прошла мимо класса, где сидели детишки, необыкновенно спокойные для своего возраста. В отличие от нее - она-то совсем не чувствовала себя спокойной. Чем дольше девушка изучала таблички на полках, тем сильнее ее мучили сомнения. Что, если здесь вообще нечего искать? Что, если Бог позаботился изничтожить все следы прошлого? Что, если Торн уперся в этот же тупик и давно покинул Вавилон? А может, никогда и не бывал здесь…
        У Офелии даже голова закружилась от переживаний, и она на полном ходу врезалась в тележку с целой кучей книг. Книги грохнулись на пол, а девушка, в довершение несчастья, выронила свою сумку, чье содержимое тоже оказалось на полу.
        Человек, толкавший тележку, совсем не рассердился. Он только вздохнул и с убитым видом начал подбирать книги.
        - Простите, пожалуйста,  - сказала Офелия, присев рядом с ним на корточки, что было довольно затруднительно из-за мудреного фасона тоги.
        - О, не извиняйтесь, miss, я сам виноват,  - уныло ответил человек; он так сутулился, словно нес на плечах все грехи мира. На его бейдже было написано: «Рассыльный». Офелия собрала свои вещи, валявшиеся вперемешку с детскими книгами,  - ее фальшивое удостоверение личности почему-то оказалось в одной из них. И она, сама не зная почему, спрятала книгу в сумку вместе со своим документом.
        - Ну конечно! Опять вы… Вечная история!
        Эта женщина подошла к ним бесшумно, как кошка. Ее торчащие треугольные уши также напоминали кошачьи, на лице было написано презрение. Судя по ее бейджу, она работала в Мемориале старшим цензором.
        - Бросать книги на пол! Книги, которые я вам доверила, за которые вы отвечаете головой! Какое неуважение к моему слуху акустика и к моей работе! Это просто кощунство!
        - Простите меня, miss Сайленс,  - пробормотал рассыльный, подбирая и складывая книги в тележку.
        - Вы как были, так на всю жизнь и останетесь ничтожным подсобником! Честолюбия у вас ни на грош! Отвезите книги в отдел цензуры и постарайтесь ничего не растерять по дороге.
        - Слушаюсь, miss Сайленс.
        Рассыльный сложил все книги и повез тележку по коридору, испуганно втянув голову в плечи.
        Чуткие уши мемориалистки тотчас обратились в сторону Офелии, так же как и ее зоркие глаза.
        - Ну а вы откройте сумку!
        Офелия прижала сумку к себе. Женщина внушала ей такую антипатию, что она отступила подальше - из предосторожности. Сейчас был неподходящий момент, чтобы выпускать когти.
        - Зачем?
        - Затем, что я вам приказываю.
        - В моей сумке нет ничего, что может вас интересовать.
        Мемориалистка ответила гримасой, выражавшей подозрение и брезгливость; только тут Офелия заметила, в каком плачевном состоянии находится злополучная сумка. После того как ее уволок за собой трамвай, эта вполне приличная вещь превратилась в грязную торбу.
        - Ну, уж об этом, юная замарашка, судить мне, а не вам. С тех пор как мы не выдаем книги на дом, тут шляется всякое ворье. Откройте сумку!
        Офелия почувствовала, как у нее по спине поползла капля пота. Подчиниться значило предъявить фальшивые документы и украденную книгу профессиональному цензору, да еще такому сверхбдительному.
        - Может, вы хотите, чтобы я вызвала патруль?  - прошипела женщина, вытаскивая из нагрудного кармана своего форменного пиджака свисток на цепочке. Пока Офелия решала, что ей делать, в холле раздался оглушительный грохот. Женщина выпустила из рук свисток и зажала уши. Грохот затих, но его сменил зычный, усиленный мегафоном голос, который разнесся по всему зданию, вплоть до самых дальних галерей:
        - Очнитесь, граждане! Ваш Мемориал - сплошное жульничество! У нас отнимают прошлое! Долой Индекс! Смерть цензорам!
        - Опять он!  - яростно прошептала мемориалистка, на минуту отвернувшись от Офелии.
        Девушка воспользовалась этим и сбежала. Задыхаясь, она добралась до атриума, где ее уже поджидал Амбруаз. Он сидел в своем кресле в позе отдыхающего, с легкой улыбкой на губах; казалось, случившееся его ничуть не взволновало.
        - Это Бесстрашный-и-Почти-Безупречный[12 - Отсылка к выражению «рыцарь без страха и упрека» (книжн.)  - человек высоких нравственных достоинств.],  - объяснил юноша.  - Он регулярно нарушает покой Мемориала. Хотя, как говорится, громко лает, да не больно кусает. Надеюсь, он вас не испугал?
        Офелия только молча помотала головой,  - она чувствовала, что, раскрыв рот, выдаст свое смятение. Первый визит в Мемориал стал для девушки тяжким испытанием. Сумка так оттягивала ей плечо, словно там лежал тяжкий груз всех ее страхов.
        Амбруаз обратил на нее мягкий взгляд своих оленьих глаз.
        - Знаете, miss, Мемориал за полдня не обойдешь и не осмотришь. Я уже много лет бываю здесь, но до сих пор видел только ничтожную его часть.
        Он многозначительно посмотрел вверх, и Офелия последовала его примеру. Гигантский глобус, паривший под куполом, полностью накрыл их своей тенью.
        - Этот шар - не декоративное украшение,  - продолжал Амбруаз загадочным полушепотом.  - Его называют Секретариум. В нем хранятся самые редкие, самые древние коллекции, недоступные широкой публике. Рассказывают, будто там есть комната-сейф, в которой заключена «последняя истина». Конечно, в такие сказки мало кто верит, но мне почему-то хочется думать, что она действительно существует.
        Сердце Офелии, которое еще миг назад камнем лежало в ее груди, бурно заколотилось.
        - «Последняя истина»?  - еле слышно повторила она.
        Амбруаз, удивленный волнением девушки, искоса взглянул на ее очки, сменившие цвет.
        - Да говорю же вам, что подобные россказни нельзя принимать всерьез.
        Но Офелия как раз отнеслась к его словам крайне серьезно.
        - А как попасть в Секретариум?
        - Туда невозможно попасть, miss,  - ответил Амбруаз в полной растерянности.  - Он закрыт даже для полноправных граждан города. Туда допускаются одни лишь виртуозы. Да и то не все, а только предвестники.
        Офелия еще раз взглянула на глобус, который сейчас полностью заслонял собой солнце, как при затмении. Он не был связан мостками ни с одной галереей Мемориала и не позволял рассмотреть свое внутреннее устройство. Но девушка вдруг вспомнила о студентах, сидевших в боксах, потом об афише с информацией о наборе кандидатов, и это навело ее на неожиданную мысль.
        - В таком случае я стану предвестницей!  - объявила она ошарашенному Амбруазу.

        Абитуриентка

        Трамаэро взмыл в небо. Офелия бросила сверху последний взгляд на обезглавленного солдата в буйных зарослях мимозы, охранявшего Мемориал. И мысленно пообещала себе, что вернется к нему, когда освоит науку Школы виртуозов.
        Тем временем Амбруаз, летевший вместе с девушкой, пытался отговорить ее от этого замысла:
        - Виртуозы считаются настоящей элитой. А «Дружная Семья»  - школа, в которую мечтает попасть вся наша молодежь. Поверьте, miss, туда зачисляют лишь тех, кто владеет каким-нибудь уникальным талантом. Правила отбора крайне строги.
        - Но они принимают абитуриентов в группы предвестников круглый год, не так ли?
        - Предвестники - лучшие из лучших в области информации. А вы… well… вы, насколько я понял, не очень хорошо информированы.
        Офелия почти не слушала юношу. Все ее внимание сосредоточилось на сдвоенном ковчеге, плохо видимом за клубящимися облаками. «Дружная Семья» была так велика, что полностью занимала оба воздушных островка, соединенных мостом.
        Трамаэро совершил посадку; Офелия достала из сумки фальшивое удостоверение личности и сказала Амбруазу:
        - Пожалуй, я оставлю вам свою сумку. Из-за нее в Мемориале со мной обошлись как с бродяжкой, и я боюсь, что история может повториться.
        - Конечно, miss, будьте спокойны, я ее сохраню.
        Офелия стояла в нерешительности: ей ужасно хотелось сжать перевернутые руки юноши, сказать, до какой степени она ему благодарна за доброту, проявленную к ней с первого момента встречи… Но это ей не удалось. Вот так всегда: при малейшем волнении у нее отнимался язык.
        - Амбруаз, вы… Вы очень хороший таксвист.
        На смуглом лице подростка сверкнула белозубая улыбка.
        - А вы - поистине необычная пассажирка. Мы с вашей сумкой будем ждать вас в доме моего отца. Желаю удачи, miss!
        Спустившись на причал, Офелия помахала Амбруазу, который жестами подбадривал ее из окна трамаэро, уносящегося в небо на крыльях химер.
        Дверь в школу «Дружная Семья» охраняли две статуи, такие огромные, что Офелии пришлось запрокинуть голову и прикрыть ладонью глаза от слепящего солнца, чтобы различить их лица. Мужчина и женщина. Вероятно, они изображали правителей Вавилона - Елену и Поллукса.
        Девушка ступила на длинную лестницу, ведущую к главному корпусу Школы. Он походил на древний собор каменным кружевом своего фасада, мощными аркбутанами и разноцветными витражами розы[13 - Аркбутаны - полукруглые внешние арки, поддерживающие стены зданий (как правило, средневековых соборов). Роза - круглое витражное окно на фасаде собора.]. Весь ансамбль - белый купол обсерватории, широкие мраморные лестницы, корпуса в стиле античных храмов, столетние деревья с гигантскими кронами, осеняющими аллеи,  - дышал поистине королевским величием и представлял собой целый отдельный город. Куда ни глянь, всюду трудились полчища роботов: одни приводили в порядок сад, другие протирали окна. Студенты в элегантной темно-синей форме с серебряными галунами недоуменно моргали при виде Офелии.
        Амбруаз оказался прав: «Дружная Семья» была весьма представительным учебным заведением.
        На фронтоне Офелия прочитала девиз:

        ПРЕСТИЖ И СОВЕРШЕНСТВО.

        Едва она вошла в мраморный вестибюль, как ее вежливо остановил какой-то человек:
        - Извините, юная леди, вам сюда нельзя.
        - Но я пришла по объявлению о наборе студентов.
        Человек слегка растерялся. Он подозрительно оглядел белую тогу Офелии, ее лицо, опаленное солнцем, но все же провел посетительницу к выходу и указал на широченный мост, висевший в пустоте.
        - Вы ошиблись ковчегом, юная леди, здесь размещаются виртуозы Поллукса, а вам нужны виртуозы Елены.
        Пришлось Офелии шагать еще и еще. Сандалии ужасно натирали ей ноги, а затылок все сильней раскалялся под солнцем. Никакая экзотическая иллюзия при Дворе Полюса и в подметки не годилась здешней жаре. Девушка прошла по мосту, длинному и широкому, как проспект, и очутилась на ковчеге-близнеце. Строители возвели здесь точные копии зданий ковчега Поллукса, но без их вопиющей роскоши. Мрамор уступил место грубому камню, цветные витражи сменились простыми матовыми стеклами - словом, ничто не украшало этот ансамбль, да и роботов Офелия тоже не увидела.
        Если архитектура отражала характер правителей Вавилона, то, видимо, Поллукс был королем эстетов, а Елена - королевой аскетов.
        Здесь даже солнце жгло не так яростно, а вскоре Офелию и вовсе заволок туман, поднявшийся неведомо откуда. Сквозь теплое марево девушка с трудом разглядела лестницу, ведущую в главный корпус.
        Девиз виртуозов Елены на фронтоне здания отличался от девиза виртуозов Поллукса:

        ЗАСТАВИТЬ УМЕТЬ И УМЕТЬ ЗАСТАВИТЬ.

        На сей раз Офелию не выпроводили из корпуса. Служащая за стойкой молча проверила ее документы и повела в аудиторию, где уже сидели, склонившись над партами, двое других абитуриентов - мужчина и молоденькая девушка.
        Офелии выдали письменные принадлежности.
        - Найдите различные дефиниции слова «дефиниция»[14 - Дефиниция (фр. la definition)  - определение, значение, четкость.]. Подберите синоним для каждой из них, запишите. Это простейшее задание позволит нам проверить ваш словарный запас и знание алфавита.
        Офелия недоуменно взглянула на протянутый ей словарь. Она предпочла бы стакан холодной воды.
        Как только за женщиной закрылась дверь, мужчина вместе со своей партой придвинулся к молоденькой девушке.
        - Так что ты там говорила?
        - Что меня сюда мать погнала,  - ответила та, яростно листая словарь.  - Я?то сама ничего такого не просила, я никогда ничего не прошу, просто делаю, что мне велят, и все тут… Ну и вот…
        - Что - вот?  - настаивал мужчина.
        - А то, что моя мать стала полноправной гражданкой за свои заслуги. И теперь требует, чтобы я брала с нее пример. Все уши мне прожужжала, что я должна стать виртуозом, а сама твердит: ты, мол, тупая и ни на что не способна! Ну и вот…
        - Что - вот?
        Офелия подняла глаза: этот разговор отвлекал ее от дела. Мужчина все ближе придвигался к юной соседке. Он буквально пожирал ее глазами и слушал так увлеченно, будто ничего интереснее в жизни не встречал.
        - Ну и вот, похоже, нам здесь устроят веселенькую жизнь,  - продолжала девчонка, не переводя дыхания.  - Придется зубрить круглые сутки, и чем больше зубришь, тем больше с тебя спрашивают. А мне уже обрыдло, что мной все помыкают. Ну так вот,  - воскликнула она, словно ее вдруг посетила спасительная мысль,  - хватит с меня материных наставлений! Нечего мне здесь делать!
        С этими словами девчонка злобно скомкала свой лист бумаги и выбежала из аудитории, громко хлопнув дверью. Мужчина с видом победителя вернул парту на место и, почувствовав на себе ошарашенный взгляд Офелии, послал ей воздушный поцелуй.
        - Не суди меня слишком строго, miss. Наш экзамен сейчас начнется. Закон конкуренции - суровый закон.
        - Вы на нее воздействовали?  - догадалась Офелия, нахмурившись.
        - Я из Семьи эмпатиков с ковчега Аль-Андалузия, наше фамильное свойство - воздействие на людей. Мне дано незаметно внушать им желание поделиться своими чувствами. Не хочу тебя пугать, miss, но я самый великий добытчик информации на всем Вавилоне. Идеальный предвестник!
        Офелия с облегчением услышала, как эмпатика вызвали на собеседование. Она и сама невольно почувствовала к нему расположение, что доказывало его темную гипнотическую силу. Если ему удастся с такой же легкостью заворожить экзаменаторов, то у нее останется мало шансов на успех.
        Девушка заставила себя вернуться к словарю, но поняла, что не сможет осилить задание: она была неспособна сосредоточиться. Еще недавно Секретариум Мемориала казался ей вполне достижимым, но теперь сомнения Амбруаза и беседа с эмпатиком произвели обратный эффект. Кто она такая, чтобы претендовать на место в элите Вавилона?!
        Офелия попыталась - впрочем, безрезультатно - пригладить свои буйные кудри. Напрасно она так безжалостно обкорнала их садовыми ножницами.
        Наконец вошедшая чиновница забрала ее листок и повела в другую аудиторию. Там, за монументальным мраморным столом, сидели двое экзаменаторов. У мужчины были узкие пронзительные глаза; женщина отличалась мертвенной, чуть ли не синеватой бледностью: оба явно не принадлежали к потомству Поллукса, но по их осанке чувствовалось, что они полноправные граждане Вавилона.
        - Садитесь.
        Сиденье, на которое ей указали, представляло собой табурет со скрещенными ножками. Попытавшись усесться, Офелия опрокинула его. Произвести первое впечатление на этих двоих ей, что и говорить, удалось.
        - Ваше имя?
        - Евлалия,  - ответила Офелия, устанавливая табурет.
        - У вас есть портфолио, рекомендательные письма, профессиональный опыт?
        - Нет.
        Девушка понимала, что ни в коем случае не должна рассказывать о своей работе в музее Анимы или при Дворе Полюса. Это могло привлечь к ней внимание Бога. Она Евлалия, и только Евлалия. А у Евлалии нет прошлого.
        - Вы должны понять, юная особа,  - заговорила женщина,  - что «Дружная Семья»  - специализированное заведение, имеющее целью усовершенствование семейных свойств. Мы набираем студентов любого возраста и происхождения, но редко, крайне редко берем людей бесталанных. Разве что вы сможете нас переубедить.
        - Она не бесталанна.
        К великому удивлению Офелии, это сказал мужчина-экзаменатор. Он пристально рассматривал девушку своими узкими горящими глазами.
        - Я чувствую в ней несколько семейных свойств - правда, они так спутаны друг с другом, что их трудно распознать. Да вы не бойтесь нас,  - дружелюбно добавил он.
        Значит, он тоже эмпатик. Офелия уже знала, что эти люди способны мысленно входить в резонанс со свойствами жителей других ковчегов. Застыв на своем табурете, девушка думала: надеюсь, он не видит меня насквозь. К великому ее облегчению, в разговор вступила женщина-экзаменатор.
        - Итак, мы вас слушаем, юная особа. Почему вы решили, что из вас получится хорошая предвестница? Назовите свои семейные свойства.
        Офелии стало ясно, что комиссия расценивает ее шансы как ничтожные.
        - Мое семейное свойство - анимизм[15 - Здесь: свойство одушевлять и оживлять предметы (от лат. аnima - душа).].
        - Анимисты нечасто встречаются на Вавилоне. Вы умеете оживлять любые предметы?
        - Да, особенно те, что мне хорошо знакомы.
        - И вы способны устранять поломки?
        - Я могу вылечить свои очки за несколько дней.
        - Могли бы вы создать вечное движение?
        - Движение - да. Вечное - нет.
        Мужчина и женщина переглянулись. Офелия поняла, что, если у нее и есть хоть какой-то шанс стать виртуозом, нужно сыграть ва-банк, то есть продемонстрировать свой главный талант, даже с риском разоблачить себя. «Предвестники - лучшие из лучших в области информации»,  - так сказал Амбруаз.
        - А еще я чтица.
        - Чтица?  - повторила женщина.  - Ах, да, я слышала об этой стороне анимизма. Вы узнаете правду, прикасаясь к предметам, не так ли?
        Ее пренебрежительный тон ясно указывал, что она не принимает всерьез это свойство. Если роль мужчины-экзаменатора заключалась в установлении контакта с соискателями, то женщина, напротив, демонстрировала свое безразличие к ним. Судя по голубоватому оттенку ее кожи, она принадлежала к селенитам, которые умели подавлять сознательные и бессознательные силы в каждом человеческом существе. Бесполезно было льстить или угождать им, испытывать на них свои чары. Их убеждали только голые факты, и ничего более.
        Поправив очки, Офелия обвела взглядом аудиторию: строгая обстановка, зеленые растения в горшках, пневматические трубы, стопки перфокарт,  - и остановила его на витрине, где под стеклом поблескивали награды. Некоторые из них выглядели особенно древними.
        - Эти вещи принадлежат «Дружной Семье»? С вашего позволения, я хотела бы подвергнуть экспертизе какую-нибудь из них.
        - Мы позволяем,  - ответил мужчина.
        - Но предмет исследования выберем сами,  - уточнила женщина.
        И она протянула Офелии медаль с сильно поблекшей позолотой, без единой надписи или таблички. На взгляд невозможно было угадать, кому ее вручили и за какие заслуги.
        Идеальный вариант.
        Офелия сняла перчатки, взяла медаль и тут же ощутила прилив скептицизма, не относившегося к предмету: он выражал настрой женщины, которая достала его из витрины. Но это ощущение тут же исчезло, и девушку захватил и увлек в прошлое поток времени. Награду передавали из рук в руки. Ее показывали как трофей - в назидание неудачникам. Ее похищали, чтобы насолить дирекции Школы. На нее бережно наводили глянец. Ее швыряли наземь и яростно топтали, стараясь расплющить. А за этим последовал взрыв аплодисментов и приветственные крики, радость с примесью смущения и неслышные для ликующей толпы, но достигшие слуха награжденного слова, дышавшие ненавистью: «Тебя скоро все забудут, жалкий бездарь!»
        Офелия положила медаль на стол и взглянула в лицо экзаменаторам.
        - Это первая награда за блестящие успехи, врученная виртуозу, причем бесправному. Сегодня он служит всем нам примером для подражания, но в старину право владения этой наградой оспаривалось более знатными студентами. Когда-то здесь была табличка с выгравированной надписью,  - добавила девушка, указав на нижнюю часть медали.  - Но ее в приступе зависти оторвал соперник победителя. Надпись гласила: «В награду за великие заслуги в ваших теоретических и экспериментальных исследованиях в области создания аналитической машины».
        Экзаменаторы снова переглянулись, но не сказали ни слова. Они оба держались так бесстрастно, что Офелия не могла определить, удалось ли ей произвести на них впечатление. К тому же она понятия не имела, что такое аналитическая машина.
        Женщина убрала медаль в витрину и протянула Офелии авторучку:
        - Мы просим всех претендентов подписывать протокол экзамена. Но прежде я хочу, чтобы вы прочитали эту самописку.
        Офелия скомкала перчатки, которые уже собралась надеть.
        - Вы ждете от меня, чтобы я дала вам информацию о других кандидатах?
        - Да, это будет вашим последним тестом.
        - Но я не могу читать предметы без согласия их владельцев!
        - Эта ручка, так же как и награды в витрине, собственность «Дружной Семьи»,  - ответила женщина,  - между ними нет никакой разницы.
        Офелия долго рассматривала ручку: солнечный луч, проскользнувший в щель жалюзи, играл золотыми бликами на ее пере. Значит, последний тест…
        Девушка решительно надела и застегнула свои перчатки.
        - Очень сожалею, мадам, но между ними есть разница. Награды - не ваша собственность: они принадлежат прошлому, и все, что я могла бы рассказать об их владельцах, не повлияет на будущность этих людей. Тогда как предложенная вами ручка…
        Женщина поджала губы, и Офелии почудилось, что сетка ее вен под голубоватой кожей стала заметнее, чем прежде. Солнечный луч, проглоченный облаком, угас на кончике пера.
        - Подпишите и выйдите, юная особа.
        - Я должна оставить вам контактный адрес? В настоящее время я живу в доме господина Лаза…
        - Это нам не понадобится,  - отрезала женщина.
        Офелия криво нацарапала свое имя «Евлалия», пытаясь проглотить комок в горле. Экзаменаторы сделали пометки на том же листе, засунули его в футляр и куда-то отправили по пневматической трубе.
        Покинув аудиторию, девушка зашла в ближайший туалет, чтобы ополоснуть лицо холодной водой.
        На экзамене она не могла поступить иначе. Ее профессиональная этика снова взяла верх над личными планами. Она упустила свой единственный шанс попасть в Секретариум Мемориала, расследовать загадку «последней истины», разоблачить Бога, отыскать Торна - и все это ради кого?! Ради кандидатов, которые не колеблясь использовали свои семейные свойства, чтобы избавиться от конкурентов…
        Едва она вышла из туалета, как к ней обратилась юная девушка - судя по ее форме, студентка:
        - Miss Евлалия?
        - Да.
        - Пройдите за мной, пожалуйста. С вами желает говорить леди Елена.

        Офелия плохо разбиралась в иерархии Духов Семей. До сих пор она встречалась только с двумя из них, и каждая такая встреча оставила в ее памяти неизгладимый след. Вот и на сей раз, войдя в кабинет леди Елены, она поняла, что ее ждет примерно то же самое.
        Кресло, в котором восседала правительница, было соединено с многоруким роботом: десятки железных конечностей с жужжанием выдвигали ящики картотеки, открывали дверцы подъемных механизмов, извлекали почту из пневматической трубы, складывали поступившую корреспонденцию налево, уже прочтенную - направо, и все это - проворно, не теряя ни секунды.
        Когда изумление Офелии при виде такого механического балета слегка улеглось, ей сразу бросилось в глаза разительное несходство Елены со статуями, которые горделиво высились на городских улицах. Ее нос и уши напоминали слоновьи, как будто природа переусердствовала, трудясь над чертами лица этой великанши. Да и все остальное также отличалось уродливой диспропорцией: голова была слишком велика для тела, пальцы - ненормально длинны для кистей рук, грудная клетка - чересчур широка. На огромном носу сидел сложный оптический аппарат с десятками разных линз.
        Словом, Елена выглядела гигантской живой карикатурой на саму себя.
        Студентка, которая привела Офелию, закрыла дверь изнутри и, взявшись за рукоятку большого колеса, похожего на штурвал, начала его вращать, словно запирала сейф. Тотчас же все разнообразные шумы, оживлявшие здание школы, стихли, сменившись абсолютным безмолвием. Теперь Офелия заметила, что в кабинете нет ни одного окна - его освещали только шарообразные лампы да еще какой-то загадочный перископ, спускавшийся с потолка.
        - Говард Харпер.
        Внезапно прозвучавший голос правительницы - скрипучий, протяжный, замогильный - отразился гулким эхом от мраморных стен и железных механизмов комнаты. У Офелии даже мелькнула мысль: уж не вызывает ли Елена духа какого-то мертвеца?
        - В то давнее время бесправные еще носили имена,  - продолжала Елена, тщательно выговаривая каждый слог.  - Все они нынче канули в небытие. Все, кроме одного - Харпера. Даже я, страдающая очень плохой памятью, знаю это имя. А вам, юная особа, оно знакомо?
        - Нет, мадам,  - растерянно ответила Офелия.
        К чему клонит Елена? Или, может, такова обычная процедура при отборе кандидатов?
        - Говард Харпер - человек, благодаря которому возведено здание, где вы сейчас находитесь,  - объявила правительница, тяжело откинувшись на спинку кресла.  - До него этот маленький ковчег был всего лишь скалой, покрытой джунглями и окутанной облаками; на нем существовала тогда всего одна Школа виртуозов - моего брата и его дражайшего потомства. А у меня никогда не было детей. Из всех Духов Семей только я поражена бесплодием… и это лишь один из моих изъянов,  - добавила она с иронией, сделавшей ее голос еще более скрипучим.  - Говард Харпер указал мне выход: он стал моим первым Крестником.
        - Награда…  - прошептала Офелия.
        - Да, награда. И, будь вы чуточку образованнее, вы бы тотчас определили ее владельца. Я слушала отсюда вашу так называемую экспертизу и нашла ее прискорбно убогой. Незнание истории, отсутствие датировки, бледные характеристики. Ваше семейное свойство интересно, но вы, юная особа, совершенно невежественны. И если бы вы попались в западню, расставленную экзаменаторами, и прочитали самописку, то не стояли бы сейчас в моем кабинете.
        Офелия стиснула руки, заложенные за спину. Ей пришлось выслушать в жизни немало оскорблений, притом гораздо более жестоких, но это поразило ее в самое сердце. Чтение было единственной областью, в которой она могла блеснуть подлинным мастерством. И критика ее способностей оскорбила девушку до глубины души - она и не подозревала в себе такой обидчивости.
        - Я нездешняя, мадам. И я не могла знать…
        Елена раздраженно махнула рукой.
        - Нет, вам надлежало знать. В этом-то и заключается разница между любителем и профессионалом. Невежество - страшный недостаток, особенно у человека с таким дарованием, как ваше. Ну что ж, пожалуй, я займусь его искоренением.
        Офелия, до боли сжимавшая руки, от неожиданности опустила их.
        - Вы… вы принимаете меня в Школу виртуозов?
        Одна из механических конечностей выдвинула ящик, достала оттуда лист бумаги и протянула его Офелии. Это был официальный документ - свидетельство о зачислении в Школу. Губы Елены раздвинулись в улыбке, обнажившей устрашающее количество зубов,  - точь-в-точь как у акулы.
        - Сейчас, юная особа, я не говорю вам «Добро пожаловать в „Дружную Семью“». Я скажу это через три недели, если вы еще будете среди нас. Вам придется трудиться день и ночь, чтобы наверстать упущенное, прежде чем вы станете настоящей предвестницей.

        Традиция

        Офелия так спешила сообщить Амбруазу хорошую новость, что поскользнулась и чуть не упала на крыльце главного корпуса. Нависшие над ковчегом облака разразились буйным ливнем, и вода каскадами лилась вниз по ступеням. Запах растительности, сильно ощутимый на солнце, теперь, под дождем, стал и вовсе одуряющим.
        - Ты куда это, стажерка?
        Офелия взглянула сквозь мокрые очки на смутный силуэт, маячивший на крыльце, под стеклянным навесом. Это была студентка, которая провела девушку в кабинет Елены. Расшитые серебром баски[16 - Баски - скругленные полы пиджака или жакета.] ее форменного пиджака трепетали на порывистом ветру, как флажки. Студентка указала на галерею с аркадой, примыкавшую к главному зданию.
        - Мы пройдем по ней. Все корпуса Школы соединены такими галереями, так что дождь нам не страшен.
        - Видите ли, я должна вернуться в город,  - объяснила Офелия, чья тога намокала с угрожающей скоростью.  - Мне не хотелось бы упустить последний трамаэро…
        - Нет, ты пойдешь со мной. Тебе предстоит церемония посвящения в ученики Школы. Такова традиция.
        Дождь забарабанил по ступеням крыльца с удвоенной силой, заглушив голос студентки. Офелии поневоле пришлось подняться обратно, шагая по лестнице против потока дождевой воды.
        - Церемония? Так скоро? Да ведь меня только что приняли.
        - Твой испытательный срок начался с сегодняшнего дня. Ты не должна покидать Школу в течение первых трех недель, разве что получишь специальное разрешение у леди Елены. Если нарушишь это правило, она сочтет, что ты отказалась от учебы, и никакого второго шанса тебе уже не представится. Так что хочешь идти домой - иди, никто тебя здесь не держит,  - добавила студентка, повернувшись к Офелии спиной.
        Делать было нечего, Офелия пошла за ней следом. Не успела она порадоваться своему успеху, как ее настигло разочарование. Неужели ей придется сидеть целых три недели на этом крошечном ковчеге? Значит, до истечения срока она не сможет вести свое расследование в Секретариуме Мемориала?
        «А как же Амбруаз?  - вдруг подумала девушка, выжимая мокрый подол тоги.  - Его наверняка встревожит мое отсутствие».
        - Это посвящение больше похоже на заключение.
        - М?м-м?  - Студентка удивленно обернулась, словно только сейчас обнаружила позади себя новенькую.  - Ты подписала договор, стажерка, и, значит, приняла его условия. Леди Елена предоставляет тебе жилье, питание и обеспеченное будущее. А ты, со своей стороны, должна беспрекословно подчиняться ее правилам. Такова традиция.
        Офелия мысленно выбранила себя за то, что невнимательно прочитала документ. Протерев очки, она украдкой посмотрела на свою провожатую. Длинные рыжие волосы, бледное лицо, приспущенные веки, нахмуренные брови, маленький носик и тонкие губы: весь ее облик, как и голос, свидетельствовал о холодном равнодушии. Единственное, что ему противоречило, это фейерверк ярких веснушек на щеках. Студенческая форма, плотно обтягивающая высокую худощавую фигуру, подчеркивала отсутствие женственных форм. В общем, полная противоположность Офелии.
        - А вы тоже стажерка? Простите, я не знаю, как вас зовут.
        - М?м-м?  - снова отозвалась девушка, стряхнув задумчивость.  - Меня зовут Элизабет. И, начиная с сегодняшнего дня, мы с тобой соперницы. А точнее, смертельные враги.
        Она замолчала, и теперь Офелия слышала только шум дождя.
        - Ладно, я пошутила,  - добавила наконец Элизабет, сделав еще несколько шагов.  - Я уже курсантка-виртуоз, аспирантка. А стажерам до курсантов далеко, как до неба. Так что мы не будем ни соперницами, ни противницами. Я командир второго подразделения роты предвестников. По всем вопросам ты должна обращаться ко мне. В общем, добро пожаловать.
        Все это она произнесла отчужденно и высокомерно, без тени улыбки. Даже мелодичный говор Вавилона в ее устах звучал сухо и монотонно.
        - Простите за нескромный вопрос, Элизабет, каково ваше семейное свойство?
        - М?м-м? У меня его нет.
        Офелия недоуменно подняла брови.
        - А мне говорили, что здесь очень редко встречаются бесправные.
        - Да, в настоящее время я единственная их представительница в «Дружной Семье». Могу назвать только двух своих предшественников - Говарда Харпера и Лазаруса.
        - Лазаруса? Того, кто создает роботов? Я не знала, что он бывший виртуоз.
        «Значит, Амбруаз скрыл это от меня»,  - подумала Офелия. И у нее возник новый вопрос: почему он пытался отговорить ее от поступления в «Дружную Семью», если тут учился его родной отец?
        - Это должны знать все без исключения. Особенно ты, раз готовишься в предвестницы. Шагай быстрей, стажерка.
        Офелия и хотела бы выполнить приказ, но из них двоих медленней шла как раз Элизабет. Аспирантка то и дело приостанавливалась, вытаскивала из кармана пиджака блокнот и делала какие-то записи, после чего яростно зачеркивала каждую из них, что-то бормоча сквозь зубы. Да, эта девушка вела себя более чем странно.
        Но скоро Офелия убедилась, что Элизабет с ее причудами здесь далеко не исключение. Целая ватага циклопов бегала вниз головой по потолку галереи и при этом выкрикивала во все горло физические формулы. Молоденькая тотемистка, уткнувшись в книгу, шагала им навстречу в окружении густого роя комаров, которые зудели у нее над ухом, но не жалили. Тут же разгуливал старик, явно выживший из ума: он растопыривал пальцы и, хихикая, пропускал между ними электрические разряды.
        И все они были одеты в темно-синюю форму с серебряными галунами. «Неужели и эти люди тоже студенты-виртуозы?»  - подумала Офелия.
        Она поднялась следом за Элизабет по целой череде лестниц, ведущих к зданию особенно внушительного вида, напоминавшему высокую узкую стрелу. Оно стояло на самом краю ковчега, и его ограда служила границей между островом и небом. Гигантские скульптуры в виде слоновьих голов, украшающие фасад здания, выглядели так сурово, что отбивали всякую охоту улыбнуться.
        - Это общежитие,  - объявила Элизабет, снова что-то вписывая в свой блокнот.  - Здесь ты будешь спать, мыться, питаться и дежурить по отделению. И не надейся на помощь роботов: у Детей Поллукса их полным-полно, а леди Елена раз и навсегда решила, что ее Крестники должны обслуживать себя сами.
        Офелия переступила порог и запрокинула голову так сильно, что у нее заныли шейные позвонки. Внутри общежитие напоминало Мемориал, правда, более скромных размеров: здесь в центре также был просторный атриум, вокруг которого спиралью шли вверх галереи. Аудитории располагались всюду: на полу, на стенах, на потолках. Под самой крышей студенты, висевшие вниз головой, шумно обсуждали что-то из области риторики; нижние, напротив, требовали тишины, чтобы сосредоточиться на своих заданиях; некоторые поднимались по трансцендиям, толкая перед собой тележки с бельем для прачечной; другие производили какие-то загадочные опыты в боксах для практических работ. В помещении, где звучали говоры всех ковчегов, стоял неумолчный гул, как в улье.
        У Офелии сжалось сердце. Даже здесь, даже сейчас она помимо воли искала среди студентов самого высокого и самого молчаливого. Что, если Торн избрал тот же путь, что и она? Что, если он тоже решил проникнуть в тайны Мемориала через «Дружную Семью»?
        - А в вашей Школе много виртуозов?  - спросила она у Элизабет.
        - М?м-м? Да, довольно много. Тут есть рота предвестников, рота нотариусов, рота писцов-секретарей, рота охранников и всякие другие. Каждая рота состоит из двух подразделений: Крестники Елены - здесь, у нас, а Дети Поллукса - вон там.
        И Элизабет махнула в сторону большого балкона, откуда можно было разглядеть сквозь струи дождя громадину на соседнем ковчеге.
        - А почему вас разделили, если студенты проходят одно и то же обучение?
        - Потому что такова традиция.
        И Элизабет принялась задумчиво жевать на ходу ластик своего карандаша, не отрывая глаз от записей в блокноте; ее длинные волосы колебались в такт походке. В одном из боксов, где сидел вниз головой экспериментатор, раздался взрыв, оттуда повалил густой дым и донеслись возбужденные крики, но Элизабет не обратила на это ни малейшего внимания. Судя по всему, она была не расположена к беседе.
        Зато Офелия хотела поговорить.
        - Меня привело сюда объявление в Мемориале. Я узнала о наборе предвестников в группы чтения и решила попытать счастья. Уверена, что учеба в вашей Школе мне по силам.
        Элизабет искоса взглянула на нее, перестала жевать ластик и остановилась. Ее взгляд, миг назад блуждающий и отчужденный, сверкнул как молния. Изменился даже ее голос - теперь он дрожал от ярости:
        - Можешь распрощаться со своей уверенностью! Как ты смеешь судить о нашей Школе? Твой талант… пока это всего лишь болванка, из которой еще нужно что-то выковать. В группах, которые ведет Лорд Генри, требуется такое мастерство, до которого твоим рукам далеко; скорее всего, ты его никогда не освоишь.
        Офелия так судорожно сжала кулаки, что кожаные перчатки заскрипели от натуги. За сегодняшний день ее профессиональную гордость уязвили уже дважды, а ведь ей было чем гордиться… Элизабет продолжала смотреть на нее в упор поверх своего блокнота, однако в глазах аспирантки не было ни враждебности, ни дружелюбия: казалось, она хладнокровно ждет взрыва возмущения своей жертвы.
        Но Офелия заставила себя выровнять дыхание и разжать кулаки. Теперь ей стало ясно главное: благонамеренному гражданину, а уж тем более виртуозу, не подобает выпячивать индивидуальные достоинства. Интересы коллектива куда важнее личного честолюбия.
        - Вы правы. Чем больше я узнаю об окружающем мире, тем лучше понимаю, как плохо знаю его.
        Полузакрытые веки Элизабет опустились еще ниже, но Офелия успела заметить между ее ресницами искорку удовлетворения.
        - Что ж, откровенность за откровенность: у меня тоже есть своя гордость. Я люблю этот город, люблю Мемориал, люблю «Дружную Семью». И хочу, чтобы все другие доказали такую же преданность нашей Школе. И уважение к моей работе.
        - А вы работаете для групп чтения?
        Элизабет поднесла свой блокнот к очкам Офелии. Он был сплошь испещрен бессвязными словами и цифрами.
        - Алгоритмы, функции, итеративные[17 - Итеративный (лингв.)  - повторный, повторяющийся.] структуры, условные структуры,  - объяснила она.  - Это группы чтения работают для меня. Я занимаюсь новым каталогом. А чтецы кодируют базу данных, которую я разработала для Лорда Генри. Большинство древних документов Мемориала не датированы и не аутентифицированы, а для этого требуются безупречно точные экспертизы. В настоящее время я отвечаю за систему перфокарт, с помощью которой Лорд Генри сможет легко ориентироваться в тысячах единиц информации.
        Офелия невольно устыдилась: двойное унижение внезапно стало для нее полезным уроком. Элизабет, конечно, была немного младше ее, но уже обладала таким опытом, какой невозможно измерить в годах.
        - Леди Септима должна подготовить тебя за три недели,  - добавила Элизабет.  - Если ты и вправду такая способная, как ей кажется, и будешь беспрекословно слушаться ее, тогда, возможно, тебе повезет попасть в наши ряды.
        - Леди Септима,  - повторила Офелия, стараясь запомнить это имя.  - А я думала, что группами чтения руководит Лорд Генри.
        Губы Элизабет внезапно искривила усмешка, непривычная для ее бесстрастного лица.
        - Лорд Генри неспособен руководить. Он робот и никогда не покидает Секретариум.
        «Значит, мне нужно свыкнуться с тем, что на Вавилоне роботы - полноправные члены общества,  - подумала Офелия,  - и некоторые из них даже зовутся Лордами». Она уже собралась расспросить Элизабет о Секретариуме, а главное, о том, как туда попасть, но тут же прикусила язык. Ее интерес мог вызвать подозрения, а она сегодня и без того совершила слишком много промахов. Поэтому Офелия лишь коротко сказала:
        - Спасибо.
        Элизабет пожала плечами и направилась к доске объявлений в центре атриума. Механическая рука в этот момент как раз выписывала на ней мелом:

        Стажера Евлалию ждут в межсемейном амфитеатре.

        - Мы слегка запоздали,  - констатировала Элизабет.  - Тебе давно пора надеть форму. Давай-ка, пошли скорей!  - добавила она, не проявляя никаких признаков торопливости.
        Она провела Офелию в раздевалку общежития, выбрала ей форму и расставила ширму для переодевания. Рубашка, пиджак, брюки и сапоги изобиловали таким количеством шнурков, что Офелия в них безнадежно запуталась. А застегнув пиджак, чуть не задохнулась: это тесное одеяние буквально сплющило все ее тело.
        Элизабет указала девушке на серебряный галун, украшавший темно-синий рукав пиджака.
        - Обращай внимание на галуны: стажеры-виртуозы носят только один. Курсанты-виртуозы первой степени - два. Курсанты-виртуозы второй степени - три. В общем, по одному галуну за год, такова традиция.
        Офелия благоразумно смолчала, хотя вовсе не собиралась жить здесь так долго. Как только ей удастся получить доступ в Секретариум и напасть на след Торна - желательно, чтобы это случилось одновременно,  - она поблагодарит за науку и откланяется.
        - Вот эмблема предвестников,  - продолжала Элизабет, указывая на пару серебряных крылышек, украшавших ее сапоги на уровне щиколоток.  - Ты получишь такие же, если успешно пройдешь трехнедельный испытательный срок.
        «Если?  - повторила про себя Офелия, пряча в карман пиджака часы Торна.  - Почему же не когда?»
        - А в чем он заключается, этот испытательный срок?
        - М?м-м? Ну, тебя подвергнут всяческим тестам. Довольно болезненным - многие кандидаты их не выдерживают. А некоторые даже умирают, хотя такое бывает редко.  - Элизабет покосилась на испуганно пожелтевшие очки Офелии и спокойно добавила:  - Ладно, я пошутила. Никто тут не умер и не пострадал. Смотри на все как на игру.
        На сей раз Офелия убедилась в том, что до этого только смутно ощущала: ее сердечный ритм явно учащался от юмора Элизабет.
        Девушка застегнула пряжку поясного ремня, и ей стало не по себе.
        Весь день она пыталась забыть всё, что пережила с момента появления на Вавилоне, и сосредоточиться на новой атмосфере, в которой ей предстояло жить. Но теперь, когда она натянула на себя этот странный мундир, ее одолело уныние. Офелия сделала глубокий вдох, стремясь подавить щемящее чувство потери, но перед ее мысленным взором упорно вставала одна и та же картина: сумка, волочившаяся за трамваем, а в ней - ее шарф. Ну почему судьба распорядилась так жестоко, вернув ей первую и лишив второго?!
        - Ты готова, стажерка?  - спросила Элизабет, складывая ширму.  - Сейчас я отведу тебя на испытания.
        - Готова,  - ответила Офелия, кашлянув, чтобы справиться с комком в горле. «Нельзя давать волю эмоциям,  - твердила она мысленно,  - такую роскошь я не могу себе позволить. Надо успешно пройти испытания, а для этого требуется максимальная собранность».
        Элизабет подвела Офелию к дверям межсемейного амфитеатра. Его полукруглые трибуны могли вместить около сотни человек, но сейчас он пустовал. Слишком много места для одной стажерки. Мужчина в тоге подвел девушку к нижнему ряду, где ее ждали письменные принадлежности и задания.
        - Такова традиция,  - сказал он, не вдаваясь в разъяснения.
        Офелия застряла на первом же пункте: «Перечислите методы известных вам относительных и абсолютных датировок». Остальные вопросы - чем дальше, тем всё более специальные,  - относились к той же области исторических представлений и методологий; некоторые из них занимали целые страницы. «Смотри на все как на игру»,  - сказала Элизабет. Но что-то на игру это не походило. Девушка начала ощущать последствия бессонной ночи, а ее пустой желудок вскоре стал издавать урчание, разносившееся по всему амфитеатру. Подавленная своим невежеством, она сдала работу, и мужчина в тоге велел ей идти за ним. Он привел Офелию в медицинский кабинет, где какая-то пожилая дама приказала ей снять форму (которую она с таким трудом надела!) и тщательно обследовала девушку с головы до ног, попросив ее показать язык и затем проделать серию движений руками, то правой, то левой,  - Офелия не поняла, в чем их смысл.
        - Такова традиция,  - сказала дама.
        Она выдала ей темный спортивный костюм, более просторный, чем форма, велела его надеть и повела на стадион под открытым небом.
        Снаружи уже стемнело, было сыро. Офелия вышла на беговую дорожку и… не поверила своим ушам, когда инструктор приказал ей пробежать пятнадцать кругов, добавив:
        - Такова традиция.
        На Аниме единственными видами спорта были танцы, плавание и альпинизм; ни одним из них Офелия никогда не занималась. К концу первого круга ей показалось, что у нее сейчас разорвутся легкие. Девушка взмокла так, словно нырнула одетой в воду: одежда и волосы, насквозь пропитанные п?том, липли к коже. Дождь уже кончился, но стадион превратился в гигантскую лужу, которую облюбовали лягушки. Офелия начала хромать и остановилась, едва не крича от острой боли в боку, под осуждающим взглядом инструктора. Однако он никак не прокомментировал ее неудачу, вернул ей студенческую форму и коротко сказал, что испытание закончено.
        Офелия брела по дороге, освещенной фонарями, не обращая внимания на ночных бабочек, то и дело натыкавшихся на ее очки. Она мечтала о ванне и ужине, но в просторном атриуме общежития царила мертвая тишина: все давно уже спали.
        Воспользовавшись трансцендиями, она кое-как перебралась на вертикальный уровень и оттуда на верхний горизонтальный, поблуждала по аудиториям, поднялась на последний этаж, под самый купол, сквозь который на нее смотрели звезды, и наконец отыскала круговой коридор, куда выходили многочисленные двери с названиями студенческих групп.
        Офелия вошла к предвестникам.
        Здесь стояла такая кромешная тьма, что она наткнулась на несколько кроватей (вызвав сонное ворчание разбуженных студентов), прежде чем нашла свободную. Сложив свою форму на что-то вроде стула, она ощупью расшнуровала сапоги. Снять спортивный костюм уже не было сил. Оставалось надеяться, что голодное бурчание в желудке не перебудит все общежитие.
        Офелия легла на кровать и тут же услыхала приглушенные смешки в темноте. На кровати не оказалось матраса.
        «Ну конечно,  - подумала она, прижав к груди часы Торна.  - Такова традиция».

        Слухи

        Офелия перелетала с облака на облако над девственной панорамой древнего мира, но не удостаивала взглядом города, леса и океаны прежних времен, мелькавшие под ней, далеко внизу. Она высматривала другое - трамаэро, плывущий в небе. Там она могла разглядеть свой шарф, застрявший в его двери, и знакомый силуэт за одним из окон. Силуэт Торна. Офелия уже приготовилась догнать трамаэро, как вдруг облака под ее ногами начали скрипеть…
        Девушка разомкнула веки и недоуменно оглядела комнату сквозь покривившиеся очки, которые забыла снять перед сном. Оказалось, что скрипели не облака, а пружины ее кровати. Она долго недоуменно моргала, пока не вспомнила, где находится и как сюда попала. Спальня, в которой сейчас стояла душная жара, представляла собой комнату с голыми стенами, балками на потолке и одной-единственной ширмой, позволявшей укрыться от нескромных взглядов. Впрочем, сейчас Офелия в ней не нуждалась: в помещении никого, кроме нее, не было. Остальные кровати, на которые она натыкалась ночью, сменились учебными партами.
        Если утром здесь и давали звонок, девушка его не услышала. По правде говоря, единственный звонок, который она слышала в этот момент, назойливо дребезжал у нее в голове, и, чтобы его заглушить, понадобилось бы целое ведро кофе.
        Офелия с трудом оторвалась от жестких пружин кровати, чувствуя, как протестует каждый спинной позвонок. Ни дать ни взять робот, которого разобрали на части, а потом собрали кое-как, не глядя.
        Она без особого удивления обнаружила, что ее форма, лежавшая на стуле, куда-то исчезла. Вероятно, это постарались все те же шутники, которые сочли остроумным стащить ее матрас.
        «Я была лакеем Беренильды, игрушкой Фарука и добычей барона Мельхиора,  - зевая, подумала Офелия.  - Так что дурацкими проделками меня не запугаешь».
        Она не стала снимать спортивный костюм, жесткий от засохшей грязи, встала и потянула за шнур, свисавший со стены. Кровать заскрипела, приподнялась и точно вошла в открывшуюся стенную нишу, а на ее место из пола плавно выдвинулась парта.
        Другие помещения общежития оказались такими же безлюдными, как спальня предвестников. Офелия никого не встретила ни в столовой, где на ее долю осталась жалкая горсточка хлопьев, ни в раздевалке, где она долго искала себе новую форму, ни в общей душевой, где безжалостно, едва не сдирая кожу, смывала с себя грязь. Затем она подошла к доске объявлений, но на сей раз механическая рука ничего ей не сообщила. Девушка понимала, что должна где-то находиться, вот только знать бы, где именно.
        Н?да, хорошенькое начало для специалистки по информации.
        Бродя по галерее, Офелия невольно вспомнила Амбруаза и представила себе, как он сидит в одиночестве, среди роботов своего отца, в ожидании новостей от нее. Наверно, считает ее самой неблагодарной стяжательницей на свете, готовой бросить одного покровителя ради другого, который больше даст. Офелия могла бы ненадолго слетать к нему через зеркало, хотя расстояние было великовато, но пока не обнаружила в «Дружной Семье» ни одной зеркальной поверхности, ни большой, ни маленькой. Видимо, об этом позаботилась леди Елена, не желая поощрять кокетство в своих воспитанницах.
        А в общем-то, это даже к лучшему: соблазн соблазном, однако Офелии не следовало демонстрировать здесь свойство проходить сквозь зеркала. Она и без того сильно рисковала, открыв экзаменаторам свой талант чтицы.
        В конце концов Офелия нашла студентов в том самом амфитеатре, где накануне проходила письменное испытание. Там царила такая тишина, что она считала его пустым, пока не заглянула в дверь. На кафедре не было никакого преподавателя, но все студенты сидели в наушниках и что-то усердно писали. Никто даже не взглянул на Офелию, пока она искала себе место в верхних рядах, стараясь не слишком шуметь.
        Усевшись, девушка поняла, что все слушают аудиозапись. Она тоже надела наушники, ничего не услышала, стала нажимать на кнопки, но безрезультатно. Наконец, после долгих поисков, ей удалось поймать волну, на которой можно было услышать трансляцию - нет, не одну, а десятки трансляций, и каждая на своей частоте. Это были университетские лекции из академий города, в прямом эфире, но как определить, которая из лекций ей нужна?
        В конце концов Офелия убавила звук в наушниках и перестала слушать: она прибыла на Вавилон для расследования, а не для учения.
        Девушка обвела взглядом студентов, сидевших впереди. Торна среди них не было, но это ее не удивило. Если он и появился на Вавилоне, как она надеялась, то задолго до нее и теперь, скорее всего, уже состоял в другой, старшей группе курсантов-виртуозов. А таковых, судя по количеству галунов на формах присутствующих, здесь не было.
        Поначалу Офелии казалось, что в зале царит полная тишина, но вскоре она поняла, что это не так. Сквозь поскрипывание самописок, бегавших по бумаге, и смутные голоса в наушниках до нее донеслись приглушенные шепотки в ряду как раз перед ней. Студенты поворачивались друг к другу, и девушка видела их встревоженные профили. Вероятно, Офелия не обратила бы на это внимания, если бы вдруг не расслышала слово «Мемориал». Она выключила звукозапись и, не снимая наушники, слегка подалась вперед.
        Ученики говорили с одинаковым акцентом - певучим, но разительно отличавшимся от вавилонского произношения.
        - У меня было дурное предчувствие. Помните, я вам говорил вчера?
        - Да ладно тебе, у всех нас было дурное предчувствие. Проблема-то состояла в другом - угадать, кто, что и где, но это не удалось.
        - Я надеюсь, причина несерьезная? Может, обычная простуда? Слухи вечно преувеличивают…
        - Ты думаешь? А почему же тогда сегодня отменили все чтения?
        - Ну, оно и к лучшему. Меня уже от одного вида книги мутит.
        - Ты не забывай про нашего робота.  - Ученик произнес это слово как «роубот», но Офелия, наклонившаяся еще ниже, догадалась, что речь идет о Лорде Генри.  - Потом он задаст нам вдвое больше, чтобы наверстать упущенное время.
        - А вам не кажется подозрительным такое совпадение: новенькая пигалица, которая вчера тут появилась, и несчастный случай в Мемориале?
        - Кончай! Она на нас смотрит.
        Шептавшиеся торопливо надели наушники и вернулись к слушанию - все, кроме одной хорошенькой девчонки, которая обернулась и с беззастенчивым любопытством уставилась на Офелию. Ее лицо было густо усеяно красными блестками, словно карнавальная маска.
        Но тут же по всему амфитеатру прокатился громовой оклик:
        - Курсант Медиана, не отвлекайтесь от задания!
        Девчонка нехотя повиновалась, и Офелия сделала вид, будто тоже погружена в работу. Но перед этим она успела разглядеть на потолке камеру наблюдения, которая поворачивалась то вправо, то влево, нацеливая на студентов свой бдительный глаз. А она-то наивно вообразила, что отсутствие преподавателя - признак доверия Школы к своим старательным ученикам. Какое заблуждение! Все они находились под строгим надзором.
        Спустя долгое время, когда тот же голос объявил о конце аудиолекции, Офелия поспешила догнать на лестнице шептавшихся студентов. Теперь, когда они встали с мест, девушка увидела на их сапогах серебряные крылышки. Как она и предположила, подслушав их во время лекции, это были предвестники.
        - Я - та самая новенькая пигалица,  - представилась девушка с иронической ноткой в голосе.  - Извините, что помешала вашему разговору, но мне кажется, он касался…
        - Сожалею о ваших очках!  - резко оборвал ее один из парней.
        - Что, простите?
        Этот отпор так ошарашил Офелию, что она оступилась, упала и съехала по лестнице на пятой точке. Предвестники без единого слова по очереди перешагнули через нее. Теперь девушка видела их лишь наполовину: при падении из ее очков вылетело одно стекло. Превозмогая боль в ушибленном копчике, она начала шарить по ступенькам, как вдруг чья-то рука, усеянная красными блестками, протянула ей то, что она искала.
        - Медиана, второе подразделение роты предвестников,  - представилась девчонка официальным тоном.  - Предсказания моих кузенов почти всегда приводят к несчастным случаям. Так что будь осторожна, signorina, они любят пользоваться своим даром.
        Она говорила с мягким, мурлыкающим акцентом. Офелия осторожно взяла у нее стекло.
        - А предвестники… они члены вашей Семьи?
        - Б?льшая часть. У нас, прорицателей с Серениссимы, информация в крови.
        - Значит, вы тоже провидите будущее, Медиана?
        - Нет, я скорее вижу прошлое. Примерно так же, как ты, маленькая чтица, но наше искусство отличается от твоего.
        «Вот оно как,  - подумала Офелия.  - Значит, Медиане уже известно мое семейное свойство. Эта прорицательница достойна своей Семьи».
        - А что вы обсуждали со своими кузенами там, в аудитории? Что произошло в Мемориале?
        Но Медиана довольно фамильярно приложила палец к губам Офелии, призывая ее потерпеть с расспросами. Студенты продолжали обходить девушек с безразличием реки, огибающей скалу. Когда на лестнице никого, кроме них двоих, не осталось, Медиана придвинулась вплотную к Офелии, и теперь та, несмотря на отсутствие одного стекла, явственно видела каждую блестку на ее лице. Медиана была наделена редкостной красотой, в которой гармонично сочетались мягкие линии и угловатые очертания; ее своеобразная прелесть могла привести в восхищение любого, кто на нее смотрел.
        - Я постараюсь тебя просветить, чтобы ты не теряла драгоценного времени, маленькая чтица. Леди Елене не следовало одобрять твою кандидатуру. Мое свойство вдесятеро сильнее твоего, и вдобавок я великолепно знаю древние языки. Даже если пройдешь испытательный срок, тебе суждено быть моей бледной тенью, как и всем остальным предвестникам, в том числе и моим кузенам. Они меня ненавидят. В «Дружной Семье» родства и дружбы не существует, здесь остаются только лучшие из лучших.
        - Но я…
        - Молчи,  - промурлыкала Медиана, снова прижав палец к губам Офелии.  - Молчи и слушай меня, signorina. На Вавилоне строго карается любая жестокость, даже в самой невинной форме. Но, поверь мне, здесь существует много безнаказанных способов мучить людей. Так что послушай моего совета: возвращайся домой, забудь о виртуозах и забудь о Мемориале. Это моя судьба, а не твоя.
        Офелию поразили не столько эти слова, сколько тон Медианы: в нем звучало искреннее, глубокое сожаление. Сквозь единственное стекло очков она смотрела вслед девушке, спускавшейся по лестнице своеобразной - спортивной и вместе с тем грациозной - походкой. «Я была лакеем Беренильды, игрушкой Фарука и добычей барона Мельхиора,  - снова подумала Офелия, пытаясь вставить стекло в оправу очков,  - так неужели меня отпугнут пустые угрозы?!»
        Превозмогая боль в спине, девушка пошла следом за предвестниками, правда, держась от них на почтительном расстоянии. Хотят они того или нет, отныне она член этой группы, и им придется терпеть ее присутствие - по крайней мере в течение трех недель.
        Они прошли по монументальному мосту, соединявшему ковчеги виртуозов Елены и виртуозов Поллукса, и направились к боковому корпусу Школы. Поднявшись вместе со всеми на третий этаж, Офелия попала в лабораторию с роскошным интерьером: высокие потолки, медная фурнитура, бархатная обивка мебели. Зал купался в пестром свете, лившемся сквозь оконные витражи; потолочные вентиляторы овеивали помещение легким приятным ветерком. На столах из самых ценных древесных пород стояло самое современное оборудование для опытов.
        Нерешительно присев к лабораторному столу, Офелия заметила, что число студентов вокруг нее удвоилось: к подразделению Крестников Елены присоединились Дети Поллукса. Гомон мгновенно стих, когда вошедшая женщина провозгласила:
        - Знание служит миру и прогрессу!
        - Знание служит миру и прогрессу!  - в унисон повторили учащиеся, прижав к груди кулаки и щелкнув каблуками.
        Женщина кивнула холодно, без улыбки. Судя по бронзовой коже, черным волосам и горящим глазам, она была чистокровной вавилонянкой. Золотые галуны на ее форме сверкали так же ярко, как взгляд, который она устремила на Офелию.
        - Стажер Евлалия, меня зовут Леди Септима, я буду вашим наставником и преподавателем по специальности. Вчера мне сообщили результаты ваших тестов. Они не блестящи. Тем не менее я предпочитаю лично решать, достойны ли вы стать предвестницей. Однако быть достойной еще не значит победить.  - На сей раз Леди Септима обвела глазами всю аудиторию, опалив огненным взглядом лицо каждого слушателя.  - Сегодня вас здесь много, но только двое из всех - один из Детей Поллукса и один из Крестников Елены - будут удостоены степени виртуозов.
        Взгляд Леди Септимы задержался - быть может, бессознательно - на юноше, так похожем на нее, что он, несомненно, приходился ей родственником. Теперь Офелия начала понимать значение слов «Здесь остаются только лучшие из лучших». «Дружная Семья» зиждилась на соперничестве своих студентов.
        - Моя обязанность,  - продолжала Леди Септима, снова обращаясь к Офелии,  - заключается в том, чтобы превратить необработанный минерал, зовущийся вашим семейным свойством, в алмаз чистейшей воды. Но это еще не все. Корпорацию предвестников, которую я возглавляю, удостоили высокой чести - переписать каталог Мемориала. Те, кто заслужит право влиться в группы чтения, и только они, будут приняты в Школу. В вашем распоряжении, стажер Евлалия, три недели; за это время вы должны мне доказать, что я не напрасно потратила время на занятия с вами. Вопросы есть?
        Офелия сжала зубы, преграждая путь вопросам, которые рвались у нее с языка: «Как получить право доступа в Секретариум? Вправду ли там есть бронированная комната? Где скрыты развалины старой школы? И что это за „последняя истина“, которую ваш достославный Мемориал не желает открывать народу?»
        Но нет, было бы слишком неосторожно - если не сказать опасно - назвать подлинную причину ее появления на Вавилоне. И она спросила о другом:
        - А почему сегодня отменили чтения?
        Офелия считала свой вопрос вполне естественным. По крайней мере, так ей казалось - пока она не заметила, что все окружающие испуганно съежились, словно потолочные вентиляторы обрушили на лабораторию ледяной дождь. Одна только Медиана прикусила губу, сдерживая смех.
        Но Леди Септима держалась все так же невозмутимо. Она лишь чуть приспустила веки, погасив пламя своего взгляда. Ее ответ был обращен не к одной Офелии, а к каждому из студентов.
        - Я не стану комментировать то, что всех вас так занимает. Не обращайте внимания на слухи. Уже завтра газета «Официальные новости» сообщит все, что вам необходимо знать. Не забывайте, что это единственный источник, из которого предвестники могут черпать информацию. А теперь пусть каждый из вас изучит лежащий перед ним образец, руководствуясь предписанными правилами,  - властно приказала она.  - Вам надлежит идентифицировать предмет, в состав которого он входил, и представить мне исчерпывающий отчет до конца занятия. Стажер Евлалия, вы сегодня ни к чему не прикасаетесь: просто наблюдаете за действиями своих товарищей и у?читесь у них, как нужно действовать.
        Если Леди Септима надеялась добиться от Офелии полной сосредоточенности, то она сильно ошиблась. Пока окружающие благоговейно манипулировали сложными лабораторными инструментами, изучая свои образцы, девушка и не подумала наблюдать за их действиями.
        Она усиленно размышляла над загадочным слухом. Что же в действительности произошло в Мемориале? И есть ли хотя бы ничтожная вероятность, что это связано с Торном? Может, он попал в какую-то передрягу, пока она сидит тут без дела?
        Офелия стряхнула с себя задумчивость, почувствовав чей-то жгучий взгляд. Сперва она сочла, что ее снова беззастенчиво разглядывает Медиана, но нет - та была поглощена работой. На нее смотрел другой студент - тот самый, которого Леди Септима безмолвно отметила взглядом, произнося свою речь. Он сидел на другом конце длинного стола, где уже отпечатал на машинке свой отчет об экспертизе, и буквально насквозь прожигал девушку взглядом, словно она была очередным образцом для изучения. От его брови к ноздре тянулась золотая цепочка. Офелия еще не постигла всех тонкостей вавилонского дресс-кода, но Амбруаз успел ей рассказать об этом украшении: судя по нему, юноша принадлежал к очень знатной семье потомков Поллукса. И, вероятно, приходился сыном Леди Септиме.
        Офелия ответила на его взгляд своим, также полным интереса. Для ее планов было бы очень полезно познакомиться с ним поближе, но она тут же отказалась от этой мысли: юноша рассматривал ее с такой нескрываемой враждебностью, что вряд ли она могла рассчитывать на успех.
        - Уберите инструменты, оставьте образцы на столах и сдайте мне свои отчеты,  - приказала Леди Септима в конце занятия.  - Дети Поллукса идут в спортзал для сенсорной тренировки. Крестники Елены возвращаются на свой ковчег. И чтобы сегодня больше не было никаких сплетен и слухов, всем понятно? А вы останьтесь,  - добавила она, удержав Офелию за плечо.  - Мне нужно кое-что обсудить с вами.
        Дождавшись, когда лаборатория опустеет, Леди Септима плотно закрыла дверь и повернулась к девушке скованным движением робота.
        - Стажер Евлалия, я вижу, вам скучно с нами?
        Офелия напряглась. Эта женщина подавляла ее, хотя держалась очень спокойно, да и ростом была чуть выше ее самой.
        - Я не понимаю.
        Леди Септима посмотрела на нее. Хотя нет, глагол «смотреть» был неприменим к ее глазам. Взгляд Леди Септимы буквально расчленял девушку. Он проник сквозь шаткие стекла ее очков, вычислил, с точностью до миллиметра, степень расширенности зрачков, углубился в ее вены, зафиксировал сбои сердечного ритма, изучил обмен веществ во внутренних органах, рассмотрел, одну за другой, каждую молекулу ее тела.
        - Во время опытов вы ничем не занимались.
        - Но вы же запретили мне прикасаться к образцам.
        Офелия почувствовала, как взмокли ее перчатки. Только сейчас, стоя рядом с Леди Септимой, она заметила у той на плаще золотую фибулу. Это была эмблема в виде солнца, на которой красовались выгравированные слова «Светлейшие Лорды».
        Неужели эта женщина, от которой теперь зависело будущее Офелии,  - пособница Бога?
        Леди Септима надела перчатку, такую же золотистую, как ее форма, и осторожно взяла двумя пальцами крошечный образец, лежавший на столе перед местом, где сидела Офелия. Она поднесла его к лампе и начала пристально разглядывать.
        - Посмотрим… Данный металл состоит почти на три четверти из олова и на четверть с лишним из свинца плюс небольшая примесь меди,  - прошептала она.  - Этот сплав был изготовлен… well… три, а может, и четыре века назад. Подобие бронзы, но особого состава. Того, из которого отливали органные трубы.
        Офелия невольно восхитилась ее анализом - она редко встречала настолько тонкое чутье. Виртуозы Поллукса и Елены славились своим редкостным даром проникновения в суть вещей, но Леди Септима затмила бы лучшие микроскопы Анимы.
        - Как вы думаете, зачем я оставила данный образец рядом с вами?  - спросила женщина, положив его на бархатную подушечку.
        «Ага, значит, это был тест»,  - сообразила Офелия.
        - Вы ведь могли бы попытаться произвести на меня впечатление, показать, на что способны ваши руки чтицы,  - бесстрастно продолжала Леди Септима.  - Но вы к нему не прикоснулись. Значит, либо вам недостает смелости, либо вам недостает пытливости. А каково, на ваш взгляд, главное достоинство предвестника?
        Офелии очень хотелось возразить, что она обладает и смелостью, и пытливостью - на свой манер,  - но она воздержалась от ответа. «Становитесь предвестником на службе у города!»  - гласило объявление о наборе. Вот и пришел момент настоящего испытания.
        - Повиновение.
        Леди Септима коротко улыбнулась и кивнула. Интересно, как этой женщине, с таким огненным взором, удавалось наводить на всех леденящий страх?
        - Хороший ответ,  - сказала она,  - но я хотела бы убедиться в его искренности. Встаньте вот тут,  - скомандовала она, придвинув табурет к одному из витражных окон лаборатории.
        Офелия уже собралась сесть, но Леди Септима жестом остановила ее.
        - Нет, не так, стажер! Встаньте на него.
        Офелия с трудом, неуклюже взгромоздилась на табурет.
        - Прекрасно,  - одобрительно сказала Леди Септима.  - Вы должны стоять на нем до тех пор, пока не получите разрешение сойти.
        - А как же моя тренировка?
        - В течение испытательного срока каждый ваш день будет состоять из четырех частей: теории, практических занятий, тренировок и хозяйственных обязанностей. На сегодня с теорией и практикой покончено. А мое задание можете считать тренировкой.
        С этими словами Леди Септима выключила вентиляторы и ушла, захлопнув за собой дверь. Офелия осталась одна посреди пробирок, образцов и лабораторных весов, в ослепительном свете, лившемся сквозь витражи. При выключенных вентиляторах помещение мало-помалу превращалось в настоящую парилку. Офелия, долго исполнявшая роль лакея на Полюсе, знала, как трудно целыми часами сохранять неподвижность, но ей впервые довелось стоять вот так, на табурете, где невозможно было размять ноги, сменить позу, перенести вес тела с одной стороны на другую. Мышцы и рады были бы помочь ей удерживать равновесие, но они ужасно болели после ночи, проведенной на голых пружинах кровати, и падения с лестницы. Офелия пыталась сосредоточиться на ярких бликах света, которые скользили по гладким полированным столам лаборатории одновременно с солнцем, плывшим по небосклону, но все ее тело взмокло от пота под плотной одеждой, и вдобавок ей все сильнее хотелось в туалет.
        В конце концов она свалилась на пол, а табурет, переняв ее раздражение, внезапно запрыгал по залу, отбивая чечетку.
        Офелия посмотрела на его курбеты, и перед ней вдруг пронеслись чередой все ее новые впечатления: Индекс с запретными словами, камера наблюдения в амфитеатре, коллективная память, спрятанная за семью замками в Секретариуме… Бог и Попечители держали великое множество людей - целое человечество - в подчинении, словно неразумных детей.
        «Я была лакеем Беренильды, игрушкой Фарука и добычей барона Мельхиора,  - снова подумала девушка, усмирив табурет и встав на него.  - И сделаю всё, чтобы Леди Септима не помешала мне достичь цели».
        Солнце уже клонилось к горизонту и в лаборатории стало темнее, когда наконец открылась дверь. Офелия поморгала, чтобы согнать капли пота, склеившего ее ресницы. Перед ней стояла Элизабет все с тем же бесстрастным выражением обсыпанного веснушками лица.
        - Ну как он тебе, твой первый денек? Не надумала уйти от нас, стажерка?
        - Не надумала,  - хрипло ответила Офелия: от жажды у нее пересохло горло.
        - Как командир второго подразделения роты предвестников я разрешаю тебе сойти с этого табурета.
        Приказ звучал так напыщенно, что Офелия сочла его насмешкой. Каково же было ее удивление, когда Элизабет протянула ей руку, чтобы помочь спуститься, и дала специально принесенную для нее бутылку с водой.
        - Ну вот, это была хорошая новость,  - сказала Элизабет, глядя, как Офелия, захлебываясь и кашляя, пьет воду.  - А плохая состоит в том, что тебе вынесли порицание за потерю матраса и формы. Это значит, что ты получишь вдвое больше нарядов по хозяйству, чем все остальные.
        - Но ведь и матрас, и форму украли!
        Элизабет хитро прищурилась.
        - Такова традиция. Впредь будешь бдительнее. Да, совсем забыла: тебе пришла телеграмма.
        У Офелии заколотилось сердце. Она торопливо развернула листок, который вручила ей Элизабет:

        ПОЗДРАВЛЯЮ. АМБРУАЗ.

        Она перевернула листок, но на обороте не было ни слова. Говорливый, неистощимый на рассказы Амбруаз ничего не добавил к своему скупому поздравлению. В душе Офелии что-то дрогнуло. Неужели она лишилась единственного друга на Вавилоне?
        - Похоже, я делаю ошибку за ошибкой.
        Это признание вырвалось у нее помимо воли, пока она ставила на место табурет. Девушка испугалась, что оно вызовет массу нескромных вопросов, но Элизабет не задала ей ни одного. Она уже вынула свой блокнот и начала испещрять его пометками.
        - Единственная серьезная ошибка - та, которую нельзя исправить.
        Офелия внимательно посмотрела на бледное личико Элизабет, поглощенной своими записями. Она еще не разобралась в ее характере, но эти слова стали самым большим утешением за весь день.
        - Элизабет…
        - М?м-м?
        - Что случилось сегодня в Мемориале?
        - Ах, это?  - бросила Элизабет, энергично вычеркивая в блокноте строчку за строчкой.  - Miss Сайленс скончалась.
        Брови Офелии поползли вверх. Miss Сайленс? Это имя ей что-то смутно напоминало… Неужели та самая мемориалистка с тонким слухом, которая так грубо обошлась с ней, пожелав обыскать ее сумку?
        - Ее тело нашли сегодня утром в Мемориале,  - продолжала Элизабет.  - Я, как всегда, пришла туда, чтобы поработать с моей базой данных, но мне тут же приказали вернуться в Школу. И объяснили, что это просто несчастный случай: мол, miss Сайленс упала с библиотечной стремянки.
        - Упала со стремянки?  - удивленно переспросила Офелия, ожидавшая чего-то более драматического.  - Вот уж действительно не повезло…
        Элизабет рассеянно кивнула, покусывая кончик карандаша.
        - Да, наверно, miss Сайленс так и подумала за миг до смерти. Я мельком видела ее тело. Но главное - ее лицо… Никогда не думала, что лицо может настолько исказиться от простого падения.
        - А как оно исказилось?  - шепотом спросила Офелия.
        Элизабет приподняла веки; ее взгляд был таким же загадочным, как цифры в блокноте.
        - Оно выражало смертельный ужас.
        До этого момента Офелия думала, что здешняя жизнь ничем не напомнит ей о Полюсе. Теперь она поняла, что недооценила Вавилон.

        Путешествие

        Сегодня Мама уложила ее спать еще раньше обычного. Как всегда, дважды измерила ей температуру, дала попить, попробовав перед этим воду в стакане, расчесала ее длинные белые волосы и укутала, спросив, не зябнет ли она. Потом, как всегда, долго стояла на пороге спальни и глядела на нее с какой-то неуверенной улыбкой, пока наконец не решилась открыть дверь и уйти, шелестя платьем.
        Теперь Виктория лежала одна, глядя в потолок.
        Мама не прикрыла за собой дверь - она никогда ее не закрывала, Мама,  - поэтому из гостиной сюда доносились приглушенные голоса. В доме большей частью царила тишина, иногда звучала музыка, но голоса - очень редко.
        Виктории совсем не хотелось спать: ей хотелось туда, в гостиную, где голоса. Одеяло так плотно укутывало ее, что она едва могла пошевелить пальцами ног. На ее месте обычная маленькая девочка стала бы брыкаться, плакать и звать Маму, но Виктория была необычной девочкой.
        Виктория не плакала. Никогда.
        Виктория не ходила. Никогда. По крайней мере, Вторая-Виктория. Настоящая же Виктория выпуталась из одеяла, cпустила ноги на пол и подошла к незатворенной двери.
        Поколебавшись - как только что Мама,  - она обернулась и посмотрела на кровать. Там лежала маленькая девочка - лежала и смотрела в потолок. Ее лицо, губы и волосы были такими же белыми, как подушка. Виктория знала, что находится сейчас одновременно и в постели, и на пороге, но не испытывала при этом ни страха, ни удивления. Скорее чувствовала себя виноватой - как в тех случаях, когда пробовала самостоятельно выбраться из высокого детского стула и Мама в панике бежала к ней на помощь.
        Виктория никогда долго не колебалась: позыв к путешествию неизменно оказывался сильнее сомнений.
        Она бесшумно выбралась в коридор, ощущая себя необыкновенно легкой, куда более легкой, чем Вторая-Виктория! Такой же легкой, как пена в ванне. Когда она погружалась в пенную воду с головой, вызывая испуганные крики Мамы, все предметы виделись ей совсем иначе: их контуры колебались, краски становились расплывчатыми. Виктория взглянула на себя в большое зеркало. Его поверхность напоминала водоворот: точно такой же бывал на дне ванны, когда Мама вынимала затычку.
        Виктория легко, как мыльный пузырек, запрыгала вниз по ступенькам парадной лестницы; ее притягивали голоса в гостиной. Пересекая вестибюль, она почувствовала чье-то присутствие за входной дверью, которую оставили приоткрытой.
        Девочка выглянула наружу.
        Сначала она увидела только осенние деревья, качавшиеся под ветром. Шел дождь. Он шел каждый день, и, хотя этот дождь был ненастоящий и никого не мочил, Виктория предпочитала солнечные дни. Она проводила глазами птицу, парившую в небе, но знала, что и птица тоже ненастоящая. Снаружи все было ненастоящее. Так сказала ей Мама. Виктория спрашивала себя, как же выглядят настоящий дождь, настоящие деревья и настоящие птицы. Крестный не водил ее туда, где можно было ими любоваться, а сама она ни разу не осмелилась покинуть дом во время своих путешествий.
        Внезапно Виктория увидела дыру. Огромную дыру прямо посреди парка. В этом месте не росли деревья и трава, не шел дождь. Там не было ничего, кроме пыльного паркета.
        А прямо перед ней на крыльце сидели двое. Дама-с-Разными-Глазами и Рыжий-Прерыжий-Добряк.
        Друзья Крестного.
        Хотя Виктория подошла ближе, ни тот, ни другая ее не заметили. Они разговаривали. Она уже стояла совсем рядом, но их голоса все равно оставались далекими и искаженными.
        - Что-то он долго возится, наш аристократ!  - ворчала Дама-с-Разными-Глазами.  - Аркантерра сама собой не найдется, а этот замок мне опротивел вконец. Здесь полно иллюзий, прямо не знаешь, куда смотреть.
        И она послала плевок в большую дыру.
        Виктория попятилась. Однажды, во время своего путешествия, она прошла перед Дамой-с-Разными-Глазами и тут же очутилась на месте Второй-Виктории, то есть в постели. Может, Дама-с-Разными-Глазами и не могла ее видеть, но все же лучше держаться от нее подальше - очень уж она странная.
        Рыжий-Прерыжий-Добряк облокотился на ступеньку, и Виктория увидела его улыбку, такую плотоядную, словно ему вдруг пришло на ум съесть Даму-с-Разными-Глазами.
        - Ну, лично я прекрасно знаю, куда мне смотреть.
        Дама-с-Разными-Глазами надвинула фуражку на глаза, и дыра в центре парка мгновенно стала невидимой, как и ее лицо.
        - Я серьезно говорю, Рене. С тех пор, как умерла Матушка Хильдегард, я себя чувствую здесь не на своем месте. Как и в Небограде, как и на всем Полюсе. Мне плевать на то, что все эти дворянчики меня презирают, я им отвечаю тем же. Но до чего же противно смотреть на наших бывших товарищей, которые стелются передо мной, как последние трусы! Хотят объявить забастовку, хотят протестовать, хотят требовать прибавки к жалованию… и встают по стойке смирно перед любым аристократишкой. Как же ты хочешь низвергнуть Бога, если даже не способен справиться с кучкой маркизов?! Ну, что ты на это скажешь, господин синдикалист? Ты хоть понимаешь, что тебя считают предателем за одно то, что ты якшаешься со мной?
        Рыжий-Прерыжий-Добряк положил руку на плечо Дамы-с-Разными-Глазами и привлек ее к себе.
        - Что скажу? А вот что: первому же, кто посмеет обидеть мою хозяйку, я вышибу зубы. Не сомневайся, Гаэль, я серьезно говорю.
        Дама-с-Разными-Глазами молчала, но Виктория приметила ее улыбку под козырьком фуражки. Она никогда не замечала, чтобы Отец и Мама так обращались друг с другом, и эта мысль отдалась болью в ее другом теле - том, которое осталось в постели.
        Девочка обернулась и увидела на лестничных перилах Балду, который пристально смотрел на нее желтыми глазами. Виктории всегда ужасно хотелось погладить его, но Мама считала котов слишком опасными. Девочка робко потянулась к нему; Балда зашипел и кинулся прочь.
        Виктория побежала обратно в дом - с чувством, что совершила непоправимую глупость. На какой-то миг ее соблазнила мысль снова стать Второй-Викторией - той, что в постели,  - и заснуть, как велела Мама, но, едва она услышала звуки арфы, сомнения бесследно рассеялись.
        И снова соблазн путешествия затмил все остальное.
        Она бесшумно вошла в гостиную и замерла, увидев Старшую-Крестную. Та стояла у окна, сложив руки на груди, и хмуро взирала на облака. Виктория еще не очень хорошо знала эту даму. Ее строгий вид и желтое лицо наводили на нее робость.
        К счастью, тут же была и Мама. Она сидела за арфой, и ее красивые руки с татуировками порхали от струны к струне, как фальшивые птицы в парке. Виктория подошла к ней, чтобы приласкаться, но Мама ее не увидела.
        К великой радости Виктории, здесь же находился и Крестный. Разлегшись поперек кресла, он тасовал почтовые конверты, словно карточную колоду.
        - Господи, одни только брачные предложения! Малышке еще и трех лет не исполнилось, а ее уже считают лучшей партией на Полюсе. Мы все их отвергнем, разумеется?
        Голос Крестного тоже звучал невнятно - Виктории пришлось напрячь слух, чтобы его расслышать. А Мама продолжала перебирать струны арфы, не отвечая ему.
        - Вы всегда играете особенно проникновенно, дорогая, когда сердитесь на меня,  - продолжал Крестный с ухмылкой, широкой, как прореха в его цилиндре.  - Я же вернул вам Викторию живой и невредимой, разве нет? Она все время была у меня на глазах, внутри Розы Ветров. Я знаю, что Небоград не внушает вам симпатии, но вы не сможете вечно держать свою дочь взаперти в этом замке. Поверьте мне: я применял тот же метод к моим бывшим сестрицам, а они за два года свободы приобрели такую скандальную репутацию, какой даже я никогда не мог похвастаться.
        Виктория не понимала, о чем он говорит,  - слишком много трудных слов разом,  - но ей это было безразлично. Его встрепанные волосы, золотистая щетина и дурацкая поза восхищали девочку. Она ужасно любила своего Крестного.
        - Ну же, Беренильда,  - настаивал он, обмахиваясь конвертами, как веером.  - Я ведь скоро опять отбываю в путешествие, не будем ссориться перед разлукой.
        Мамин смех прозвучал так же мелодично, как звуки ее арфы.
        - Путешествие? Метаться от одной Розы Ветров к другой в поисках ковчега, который абсолютно недоступен, и вам это хорошо известно… Полноте! То, что вы называете путешествием, я именую бегством.
        Крестный ухмыльнулся еще шире. Виктория вскарабкалась на его кресло, чтобы потрогать небритую щеку и, как всегда, слегка уколоться о щетину, но, к великому своему разочарованию, ничего не почувствовала.
        - О, кажется, я начинаю понимать. Признайтесь, вас рассердила вовсе не моя эскапада с вашей дочерью. Вы злитесь на меня потому, что я вернулся без нашей маленькой мадам Торн!
        Мамины пальцы еще быстрей забегали по струнам, но Виктория почувствовала, что дело неладно. Как-то раз, укладывая ее в постель, Мама рассказала, что у нее внутри есть острые ногти и она не колеблясь пустит их в ход, если кто-нибудь вздумает обидеть ее дочку. Иногда, если Мама бывала чем-то недовольна, Виктория почти чувствовала их, эти ногти.
        А сейчас она увидала их воочию.
        За спиной Мамы выросла тень, огромная тень, вооруженная острыми когтями, куда более страшными, чем когти на медвежьей шкуре, висевшей у двери в библиотеке. Насколько Мама была красивая, настолько же эта тень была страшной.
        - Ну, и где же она?  - спокойно спросила Мама.  - Где Офелия?
        Старшая-Крестная отвернулась от окна и взглянула на Крестного, а тот ей подмигнул.
        - Вы можете сколько угодно задавать этот вопрос,  - сказал он Маме,  - но ответ будет все тот же. Она взяла с нас обещание никому об этом не говорить. Даже вам. И не забывайте: Паутина всегда славилась тем, что надежно хранила тайны.
        - Но ваш клан отверг вас, Арчи.
        Мама произнесла эти слова мягко и нежно, однако Виктория увидела, что тень с грозными когтями распростерлась еще шире. Крестный расхохотался. Неужели он ее не замечает, жуткую Мамину тень?
        - Очко в вашу пользу!  - сказал он, швырнув стопку конвертов на журнальный столик.  - И тем не менее, дорогая моя, я все-таки намерен свято хранить тайну. Офелия поручила мне передать вам одно-единственное послание. Вернее, обещание: она найдет Торна.
        Тень за Маминой спиной растаяла, словно дым. Мама приложила руки к струнам арфы, чтобы погасить звук. И настала тишина - оглушительная, как крик. Но Мама сохранила свое всегдашнее невозмутимое спокойствие.
        - Было время, когда я прекрасно владела правилами игры, хотя их знание иногда обходилось мне очень дорого. Но сейчас эти правила изменились. Новые кланы навязывают нам свои реформы, а слуги ропщут за спиной хозяев. Я избегаю Двора, живу в полном уединении, уволила всех, кто мне прислуживал. Что касается нашего монсеньора… Поймите, он старается, действительно старается, а они, все эти людишки, используют его в своих интересах. Министры не дают ему ни минуты покоя. Я уже много недель не виделась с ним, а ведь я здесь, в замке, и пишу ему каждый день. Вы спросите, Арчи, зачем я это делаю? Да затем, что ему это необходимо. Ему необходима я, а может быть, еще больше - его дочь. Но правда состоит в том, что я напугана,  - добавила Мама еще мягче.  - Напугана тем, что мир, который я считала таким понятным, оказался всего лишь винтиком, наряду с тысячами других, в безжалостной машине, чье устройство превосходит мое понимание. Эта машина отняла у меня Торна. И я не допущу, чтобы она отняла у меня дочь. Мир за стенами нашего замка стал слишком опасен для нас. Поэтому я и прошу вас: останьтесь здесь, не
бросайте нас одних, мою дочь и меня.
        Виктория почувствовала, как в другом ее теле - там, в спальне - рыдания перехватили ей горло. Она ровно ничего не поняла в этом разговоре, только смутно догадывалась, что Мама несчастна, и несчастна в каком-то смысле из-за Отца.
        Отец был очень страшный. Гораздо страшнее Балды. Гораздо страшнее Маминой тени с когтями. Во время их редких встреч он ни разу не удостоил Викторию ни словом, ни взглядом, ни единой лаской.
        Отец ее не любил.
        Двумя ловкими движениями Крестный выбрался из кресла и вылил остатки воды из графина в свой стакан.
        - Перерезав нить, Паутина обрекла меня на вечное одиночество. Честно говоря, я не понимаю, как вы можете жить затворницей день за днем, хотя и уверяете, что привыкли к этому. Мне такое уединение совершенно невыносимо!
        И Крестный прыснул со смеху, будто сказал что-то ужасно остроумное. Виктория подумала: вот из него вышел бы самый лучший папа в мире.
        Он выпил полстакана и отставил его в сторону.
        - Я славлюсь многими пороками, но неблагодарность в их число не входит. Меня лишили семьи - вместо нее я получил другую. Вы имели полное право выбрать для своей дочери другого крестного, однако, несмотря на все случившееся, сохранили это звание за мной. Хотите верьте, хотите нет, но то, что я решил сделать, я сделаю и для вас, и для Виктории, и для Офелии, и даже - как мне ни противно это признавать - для Торна. Да и для вас тоже, мадам Розелина.
        И Крестный снова подмигнул Старшей-Крестной, а та закатила глаза к потолку, хотя Виктория приметила, что ее лицо стало не таким желтым, а даже почти розовым. Крестный взмахнул своим дырявым цилиндром, пробормотал: «Сударыни!»  - и, весело приплясывая, покинул гостиную.
        Виктории ужасно захотелось оставить свое второе тело в спальне, выбраться из дома вместе с Крестным и полюбоваться вместе с ним настоящими деревьями и настоящими птичками.
        - А он отчасти прав,  - сказала вдруг Старшая-Крестная со своим странным акцентом.  - Вы не так уж одиноки, Беренильда. Я пролетела через добрый десяток ковчегов, чтобы найти вас, и твердо намерена в дальнейшем навязывать вам свое общество. Но вы только посмотрите на эту погоду!  - сердито воскликнула она, ткнув пальцем в окно.  - Кислая, как рассол в банке с маринованными корнишонами! Вы должны встряхнуться и начать новую жизнь хотя бы с генеральной уборки. Что скажет месье Торн, когда увидит, что ваш замок зарос грязью?!
        У Мамы вырвался короткий смешок - похоже, он удивил ее саму.
        - Вероятно, откажется сюда войти.
        Виктория вернулась в постель, в тело Второй-Виктории. Она зевнула и закрыла глаза - ее сразу разморило в этом слишком тяжелом теле. Дождь в парке прекратился. Если Старшая-Крестная умела вызывать солнышко, пожалуй, стоило еще ненадолго задержаться дома.

        Перчатки

        Буйный порыв ветра чуть не свалил Офелию со стремянки, и она уронила лампочку, которую только что вывинтила из фонаря. Девушка подождала, когда ветер уймется, и вынула из рюкзака новую. Лампочки с Гелиополиса светили сами по себе, без помощи газа или электричества, они не раскалялись и не обжигали пальцы; их ввинчивали в патрон только для того, чтобы их не разбил ветер. Город взял эти лампочки на вооружение с тем же энтузиазмом, с каким принял трансцендии с Циклопа. Прижмурившись, чтобы уберечь глаза от слепящего света, Офелия кое-как управлялась с лампочками, стараясь не перебить их все,  - у нее не было никакого желания получить наряды вне очереди. Каждый час, потраченный на дополнительные хозяйственные работы, сокращал ее время на обучение. А оно и без того было ограничено.
        - Стажер Евлалия, ускорьте темп!
        Офелия взглянула на камеру, вмонтированную в стену сторожевой башни. Школа следила за учениками через эти камеры с помощью целой команды наблюдателей, и они были безжалостны.
        Держа под мышкой стремянку, девушка пошла вдоль стены к следующему фонарю, повторяя вслух свою последнюю радиолекцию. Феноменология, гносеология, библиотековедение, синхрония, диахрония: всякий раз, когда она приходила в амфитеатр и надевала наушники, на нее обрушивался оглушительный водопад хитроумных слов, которые даже выговорить трудно. Она чувствовала, что не только не расширяет свой кругозор, а еще больше глупеет. Работа в музее Анимы не подготовила ее к таким испытаниям.
        И, однако, даже лекции казались легкими в сравнении с занятиями под руководством Леди Септимы. Офелия проводила долгие часы в ее лаборатории, совершенствуясь в экспертизах, занимаясь чтением до тошноты, но преподавательница никогда не бывала ею довольна. «Вашим рукам не хватает точности»,  - твердила она.
        Девушка энергично ввернула слепящую лампочку в патрон фонаря. У нее осталось всего три дня, чтобы доказать свое право на зачисление в группы Лорда Генри. И она была готова тренироваться даже ночами, лишь бы достичь цели!
        Ветер донес до нее звуки гонга. Наконец-то рассвет.
        - Стажер Евлалия, ваше дежурство закончено!  - объявил голос из камеры.  - Будьте любезны вернуться в общежитие.
        Офелия спустилась со стремянки, радуясь своему избавлению. И не удержалась от соблазна взглянуть напоследок вдаль - туда, где на самом краю маленького ковчега высилась гигантская башня Мемориала. Отсюда она едва просматривалась сквозь клубящиеся облака.
        Уже восемнадцать дней… Восемнадцать дней с той ночи, как miss Сайленс нашла свою смерть в башне Мемориала. Об этом событии больше никто и словом не обмолвился. Городская газета «Официальные новости» объявила о несчастном случае, пересуды смолкли, а группы чтения возобновили свою работу. Дело считалось закрытым.
        Для всех. Но не для Офелии.
        Женщина умерла при неясных обстоятельствах вскоре после ее прибытия на Вавилон, и это не могло быть случайным совпадением. Если бы не строжайший внутренний распорядок «Дружной Семьи», Офелия давно уже побывала бы на месте происшествия. Но делать нечего, придется потерпеть. Когда-нибудь она обязательно попадет в Секретариум Мемориала и там получит ответ на все свои вопросы.
        Офелия прошла по галерее в атриум, где студенты уже атаковали горизонтальные и вертикальные трансцендии. Здесь, как всегда, царил дух всеобщей неприязни: каждый подозревал других в покушении на свои идеи. Но стоило атмосфере накалиться сверх меры, как акустическая камера под потолком призывала к спокойствию, и студенты безропотно погружались в работу. Офелии иногда казалось, что Школа больше похожа на зверинец с укротителями, чем на учебное заведение.
        Она зашла в раздевалку, чтобы сменить рабочий комбинезон на форму, и столкнулась там с группой переодевавшихся тотемистов. Ее сестра Агата, подписанная на журнал «Моды ковчегов», когда-то сказала ей, хихикая, что женщины и мужчины Тотема славятся самыми красивыми телами в мире. Офелия в этом не разбиралась, но сейчас поневоле признала правоту сестры. Тотемисты встретили ее белоснежными улыбками, особенно яркими на фоне их темной кожи; девушка постаралась ответить им тем же, не выдавая смущения. «Дружная Семья» была смешанным заведением во всем вплоть до самых интимных сторон повседневной жизни. Особо стеснительным приходилось либо подавлять стыдливость, либо уступать место в Школе другим.
        Офелия открыла свой шкафчик, достала форму, зашла за ширму и сняла рабочий комбинезон. Скорей бы уж надеть перчатки, свою единственную пару. Девушка берегла их как зеницу ока и не надевала во время подсобных работ. Но при этом мучилась несказанно: каждый даже самый мимолетный контакт с предметами вызывал нескончаемый поток чужих эмоций и образов.
        Облачаясь в студенческую форму, девушка постаралась сосредоточиться и констатировала, что ей все легче и легче застегивать пуговицы. Пиджак, который вначале туго стягивал ее торс, теперь позволял свободно дышать: она сбросила вес, и не только из-за регулярных забегов на стадионе или скудного меню столовой. В атмосфере «Дружной Семьи», как и на всем ковчеге, было нечто бередившее ее душу; это постоянное напряжение сказывалось и на физическом состоянии.
        Офелия выглянула из-за ширмы и убедилась, что раздевалка пуста: тотемисты уже ушли. Она вынула из шкафчика все свои тетради, исписанные от корки до корки, и приподняла дощечку, служившую ложным дном, под которым устроила тайник. Видя, как исчезают ее вещи, она пошла на эту меру, чтобы прятать самое ценное.
        Перчаток в тайнике не было.
        Офелия засунула руку поглубже, обшарила все углы. Нашла разлаженные часы Торна, свое фальшивое удостоверение личности. А перчатки, которые она спрятала перед уходом (в чем была абсолютно уверена), бесследно исчезли.
        «Здесь существует много безнаказанных способов мучить людей»,  - предупредила ее Медиана.
        Нет, это уж слишком! Офелия захлопнула шкафчик.

        - Мы ни при чем!
        Прорицатели в унисон пропели эти четыре слова, едва Офелия вошла в спальню. Она еще не успела задать им вопрос, но они всегда предугадывали ее поведение, что было не самым приятным их семейным свойством. Сейчас они еще тщательнее, чем обычно, смазывали свои усы и бородки бриллиантином и до блеска начищали серебряные крылышки на сапогах.
        - Где мои перчатки?  - спросила девушка, игнорируя их заявление.
        - Мне кажется, я слышу упрек в твоем голосе, signorina?
        Офелия взглянула на потолок, где Медиана проделывала гимнастические упражнения.
        - Пропажу моего матраса и формы я отношу на счет вашего низкопробного юмора. Но исчезновение моих перчаток - это уже воровство. Если вы так боитесь конкурентов, то хотя бы соревнуйтесь с ними честно, законными методами.
        - Потише, пожалуйста,  - сказала Медиана, растягивая свое длинное гибкое тело.  - Ты мешаешь Дзен сосредоточиться.
        И она указала на женщину восточного облика, миниатюрную и изящную, как статуэтка. Склонившись над столом, женщина сводила руки вокруг музыкальной шкатулки, которая прямо на глазах уменьшалась в объеме, а ее мелодия приобретала тоненькое и пронзительное звучание. Дзен остановилась лишь в тот момент, когда шкатулка стала крошечной, как наперсток, и ее звуки уподобились еле слышному комариному писку. Потом студентка начала медленно, осторожно раздвигать руки, возвращая шкатулке прежние размеры.
        Если не считать Офелии, эта женщина была одной из немногих предвестников, не принадлежавших к семье Медианы. Дзен родилась на Титане и обладала свойством изменять размеры и массу любой вещи. Она выбрала своей специальностью изготовление микродокументов - крайне удобный способ хранения информации - и потому неустанно тренировалась в уменьшении все более и более сложных предметов. Дзен давно могла бы превзойти всех других обладателей этого свойства, если бы не один недостаток: при малейшем промахе она впадала в отчаяние и на время утрачивала свой волшебный дар.
        - Мне нужны мои перчатки,  - жестко повторила Офелия.  - Они были сшиты из очень редкой кожи, единственной, которая надежно защищала мои руки и позволяла не читать все подряд.
        Медиана резко выпрямилась, как отпущенная пружина, чтобы преодолеть гравитацию потолка, и рискованным, но грациозным прыжком приземлилась рядом с Офелией. Сверкающие блестки на ее коже уподобляли девушку загримированной акробатке, готовой выступить перед публикой.
        - А может, ты их потеряла? Хочешь, я пороюсь в твоем прошлом и все разузнаю?
        Офелия отшатнулась, когда Медиана протянула руку, собираясь коснуться ее затылка. Остальные прорицатели, кузены Медианы, умели предвидеть события ближайшего будущего, но та обладала еще более сильным свойством. Одним прикосновением к затылку человека она входила в резонанс с его памятью, активной или подавленной. Для этой сверхчувствительной прорицательницы не существовало никаких тайн.
        - Нет, я их не теряла,  - твердо возразила Офелия.
        - На Вавилоне воровство строго карается законом. Перед тем как обвинить в этом кого-то, стажер Евлалия, тебе стоит дважды подумать.
        Офелия стиснула зубы. На что намекала Медиана? Неужели ей удалось разоблачить самозванство новой стажерки? Медиана превосходила Офелию ростом и мускулатурой, но в ее тоне не было никакой угрозы. Она в совершенстве владела искусством прикрывать каждое свое предостережение флером дружеского участия.
        - Я просто хочу получить назад свои перчатки,  - настойчиво повторила Офелия.  - Если вы проявите добрую волю, я отвечу тем же.
        Медиана пожала плечами и отвернулась, и все, кто был в спальне, тут же утратили интерес к этому разговору.
        Офелия почувствовала, как у нее задрожали руки. Однажды на Аниме ей уже довелось провести целый день без перчаток, пока мастер-перчаточник шил ей новую пару, и она чуть не сошла с ума. Обычные перчатки только ухудшали дело, заставляя ее непрерывно читать собственные мысли и настроения, относившиеся к прошлому.
        Если она не решит эту проблему, то не сможет остаться на Вавилоне.
        Девушка вздрогнула, услышав объявление из всех акустических камер общежития:
        - Исповедь! Все группы собираются в спортзале на Исповедь!
        Дзен в отчаянии закрыла руками свое кукольное восточное личико. Музыкальная шкатулка, которой она только что вернула исходные размеры, издавала теперь жуткую какофонию.
        - Ну вот,  - жалобно прошептала Дзен,  - я запорола уменьшение!
        Прорицатели спокойно завершили свой туалет, расправив и одернув форму: сегодня они выглядели еще элегантнее, чем обычно. Разумеется, они предвидели этот неожиданный вызов.
        Офелия, потрясенная исчезновением перчаток, уныло побрела вслед за ними через мост, даже не спрашивая, в чем заключается пресловутая Исповедь. Все остальные озабоченно проверяли, правильно ли застегнуты пуговицы, не перекосился ли воротник. Офелия уже много раз бывала на соседнем ковчеге, но только в рамках совместных занятий с виртуозами Поллукса. Сегодня она впервые попала на их стадион. Это был гигантский дворец из стекла и стали - никакого сравнения с грязной спортплощадкой для виртуозов Елены, где она совершала ежедневные забеги.
        Группы выстроились тесными рядами - подразделение Поллукса справа, подразделение Елены слева - с почти идеальной симметрией. Одна только Офелия нарушала гармонию, безуспешно пытаясь спрятаться за спинами в одинаковых формах.
        - Сюда, стажерка! Встань за мной.
        Это шепнула Элизабет, указав ей место в заднем ряду предвестников. Офелия пробралась туда, стараясь ничего не касаться ладонями, чтобы не вызвать новый приступ непроизвольного чтения.
        - Мне нужно срочно поговорить с вами, Элизабет. У меня украли перчатки чтицы. А без них я уже не смогу нормально работать.
        - Я тебе говорила, стажерка: будь бдительной,  - последовал безапелляционный ответ.
        Офелия молча смотрела на буйные рыжие кудри, обрамлявшие лицо Элизабет. Хотя девушка была командиром предвестников Елены, она никогда не вмешивалась в их раздоры.
        Значит, Офелия не найдет в ней союзницу.
        Она стояла, лихорадочно размышляя над своей бедой и задыхаясь от влажной жары спортзала, как вдруг почувствовала чей-то жгучий взгляд. Он исходил справа, из подразделения виртуозов Поллукса. Девушке даже не требовалось поворачиваться, чтобы определить, кто на нее смотрит. Снова этот Октавио, сын Леди Септимы. Он еще ни разу не заговорил с Офелией во время их регулярных совместных занятий в лаборатории, но никогда не упускал случая смерить ее презрительным взглядом с головы до ног, даром что и сам был невелик ростом. Своей проницательностью Октавио превосходил даже Леди Септиму, а это о многом говорило. Он умел предельно точно датировать любой образец, попавший под рентгеновские лучи его взгляда, и не допускал ни малейшей ошибки в экспертизах.
        Иногда у Офелии возникало неприятное подозрение, что через эти глаза за ней шпионит сам Бог.
        Девушка решила игнорировать сверлящий взгляд Октавио и начала осматривать зал. «Дружная Семья» была представлена в полном составе: учащиеся всех групп, преподаватели специальных дисциплин, персонал администрации. На эстраде стояли Светлейшие Лорды, чьи золотые эмблемы ослепительно сверкали. Там же стояла и Леди Септима, маленькая, спокойная, собранная. И, как ни странно при ее малом росте, выглядела она очень внушительно.
        Среди всех этих лиц Офелия видела только одно - отсутствующее. С течением времени она поневоле признала печальную истину (которая огорчила девушку больше, чем ей того хотелось): Торна в «Дружной Семье» не было.
        Офелия почувствовала себя безнадежно одинокой среди сборища однообразных студенческих мундиров. В своих прошлых испытаниях она всегда могла опереться на надежных друзей. Но сегодня рядом с ней не было ни тетушки Розелины, ни старого крестного, ни Беренильды, ни Ренара и Гаэль, ни Арчибальда, ни ее шарфа. Учащимся разрешалось приглашать к себе близких, но кого она могла принять здесь? Тщетно она бомбардировала Амбруаза телеграммами - в ответ он писал только одно: «ВАША СУМКА ПО-ПРЕЖНЕМУ У МЕНЯ. ХОТИТЕ, ЧТОБЫ Я ВАМ ЕЕ ПРИСЛАЛ?»
        Внезапно все студенты встали по стойке смирно, поднесли кулаки к груди и дружно щелкнули каблуками. Этот громовой звук отразился гулким эхом от окон зала.
        Офелии даже не понадобилось вставать на цыпочки, чтобы увидеть, кто появился на эстраде. Слоноподобная фигура Елены высилась над собравшимися, как башня; через свой сложный оптический прибор она изучала лица студентов, одно за другим. Все части ее тела настолько не сочетались между собой, что невольно возникал вопрос: как она ухитряется сохранять равновесие? Но скоро Офелия поняла это по пронзительному скрипу паркета: широченное платье Елены, натянутое на жесткий каркас, опиралось на колесики.
        Ее сопровождал второй Дух Семьи - Поллукс, собственной персоной. Его силуэт и черты лица, в отличие от несообразной внешности сестры, были удивительно гармоничны и привлекательны. Он явно не нуждался ни в каких оптических приборах, чтобы хорошо видеть, и его глаза светились на темнокожем лице, как огни маяка. Но больше всего девушку поразила его улыбка, полная благожелательности,  - такой она никогда не видела ни у Елены, ни у Артемиды, ни у Фарука.
        - Дорогие дети, спасибо, что собрались здесь!
        Поллукс говорил низким, теплым, певучим голосом, напоминавшим звук виолончели. Голосом любящего отца. Он ласкал взглядом ряды учеников так, словно все они и впрямь были его потомками, независимо от цвета кожи и свойств.
        «Двадцать один Дух Семьи,  - подумала Офелия,  - и каждый по-своему уникален».
        - Вы наша гордость и надежда; моя сестра и я - мы многого ждем от вас,  - продолжал Поллукс.  - Не всем вам суждено стать виртуозами, но в любом случае каждому предстоит строить будущее нашего города, какое бы место вы ни заняли, покинув стены «Дружной Семьи».
        Офелия насторожилась: она заметила, что Леди Септима, стоявшая на эстраде среди Лордов, непрестанно шевелит губами в такт речи Поллукса и не спускает с него глаз, словно учитель с ученика, от которого ждет блестящего ответа.
        Девушка украдкой окинула взглядом профили своих товарищей. Они жадно слушали эту речь, и на их лицах было ясно написано, что единственное ст?ящее занятие в мире - быть виртуозом. А ведь такой чести удостоятся только двое студентов из каждой группы…
        Улыбка Поллукса стала еще шире.
        - Я слышу биение ваших сердец, и это наполняет ликованием мое собственное. Благодаря вашим родителям и родителям ваших родителей мы живем в эпоху мира и процветания, каких никогда не знали наши древние предки. Мира и процветания, гарантами которых вы готовитесь стать в свой черед.
        Поллукс умолк, и воцарилась такая глубокая тишина, какой Офелия никогда еще не слышала в зале, полном народу. Ей ужасно хотелось нарушить эту тишину кашлем. Но еще сильнее было искушение поднять руку и попросить Поллукса чуть больше рассказать о древнем обществе. Учащихся принуждали заучивать наизусть историю технологий, геологических периодов, лингвистических эволюций, досконально знать все ответвления гигантского Межсемейного генеалогического древа, вплоть до самых мелких, но никогда ни слова не говорили о том, как жило человечество до Раскола.
        - А теперь, дорогие дети, я хотел бы сказать вам… сказать…
        Поллукс запнулся - он забыл продолжение своей речи. На какую- то долю секунды этот харизматичный отец семейства превратился в растерянного школьника. Он взглянул на Елену, но та и не подумала прийти к нему на помощь - она по-прежнему сидела, крепко сжимая огромный рот и глядя куда-то вдаль сквозь свои очки-телескопы.
        Офелия заметила, что Поллукс инстинктивно обернулся к Леди Септиме, и та снова зашевелила губами. И тут девушку осенило: Дух Семьи был самой обыкновенной марионеткой! Гигантской, великолепной марионеткой!
        - Да, так вот что я хотел вам сказать,  - продолжил Поллукс все с той же ослепительной улыбкой.  - Моя сестра и я, мы оба желали бы лично поблагодарить наших меценатов, субсидирующих «Дружную Семью». Их цель - воспитать в вас чувство истинного патриотизма и гражданского долга, такого долга, который подавляет самые низменные инстинкты, самые агрессивные устремления. А теперь, дорогие мои дети, предоставляю вам слово: исповедуйтесь!
        Офелия пришла в полное недоумение: кто должен исповедаться и в чем?
        Из первого ряда учащихся вышел курсант и провозгласил на весь зал:
        - Торжественно клянусь в том, что я не лгал, не мошенничал, не воровал и никоим образом не нарушал законов города.
        - Прекрасно,  - ласково ответил Поллукс.  - Если у кого-то есть возражения, пусть выскажет их, здесь и сейчас.
        Возражений ни у кого не нашлось, и юноша снова встал в ряд, откуда выступил его сосед, все с тем же заявлением. Таким образом высказались все студенты. Кое-кто публично каялся в том, что не доел свою порцию, допустив таким образом разбазаривание продуктов. Или в том, что списал лекцию у товарища, потому что сам невнимательно слушал. После чего командир провинившегося предлагал то или иное взыскание, и Поллукс одобрительно кивал.
        Офелия была ошарашена.
        Но когда она услышала первое возражение, ей стало ясно, почему виновные разоблачали себя сами. Один из курсантов-нотариусов поклялся в соблюдении законов, как вдруг поднялась чья-то рука.
        - Возражаю! Я слышал, как он произнес слово, запрещенное Индексом.
        По залу поползли шепотки, и благожелательная улыбка Поллукса тотчас погасла, словно это заявление поразило его в самое сердце.
        - Курсант, что вы можете ответить?
        Вопрос прозвучал из уст Елены: она впервые открыла рот, и ее замогильный голос тут же оборвал перешептывание. Она отрегулировала свои очки, заменив одни линзы на другие, чтобы лучше рассмотреть обвиняемого.
        - Я протестую,  - ответил тот.  - Это не совсем верно…
        - Это либо верно, либо неверно,  - оборвала его Елена.  - Есть ли другие свидетели, которые могут это подтвердить?
        Тотчас из рядов поднялось множество рук. Офелия увидела, как у бедного парня запылали уши. Ей и самой стало не по себе: Исповедь оборачивалась публичным судилищем.
        - Я приношу свои искренние извинения,  - пролепетал курсант.  - Возможно, один раз, во время какого-нибудь диспута, я и сказал, что сражаться бесполезно, но исключительно в переносном…
        - Значит, вы провинились трижды,  - тотчас возразила Леди Септима.  - В том, что позволили себе данное высказывание, в том, что не признались в нем, и в том, что повторили его здесь. Леди Елена, решать, конечно, вам, но лично я предложила бы карантин.
        - Пусть так и будет,  - бесстрастно подтвердила леди Елена.  - Курсант, начиная с этого момента вы наказаны карантином. В течение сорока дней мы запрещаем вам разговаривать с кем бы то ни было, а всем окружающим - разговаривать с вами. На это же время вы лишаетесь своих привилегий и права участвовать в любых коллективных мероприятиях. Никаких увольнительных. Никаких гостей. Никакой переписки. Вы будете слушать лекции молча и говорить лишь в тех случаях, когда командир обратится к вам напрямую.
        Офелия увидела, как уши курсанта сменили цвет с багрового на мертвенно-белый. А у нее в ушах стоял гул, как в пчелином улье. Девушка даже представить себе не могла весь ужас подобной изоляции. Разве можно так жестоко карать человека лишь за то, что он произнес слово «сражаться»?! Значит, вот что такое трудиться на благо мира! Напрасно Офелия вертела головой, оглядывая ряды учеников,  - никто из них даже не подумал возразить. Но она постаралась сдержать волнение, когда заметила, что Октавио пристально наблюдает за ней из-под своей длинной смоляной челки.
        Исповедь продолжилась, и Поллукс, уже забывший о недавнем инциденте, вновь обрел отеческое благодушие.
        Наконец дошла очередь и до Офелии. Ее сердце колотилось так бешено, что она боялась, как бы его не услышали с эстрады Поллукс и Елена. Все ее соседи по спальне уже отчитались, и никто из них не признался в похищении перчаток. Что же будет, если она сейчас публично объявит об этом? Памятуя о фальшивом удостоверении личности в тайнике, девушка сознавала, что не может позволить себе устроить скандал.
        - Торжественно клянусь в том, что я не лгала, не мошенничала, не воровала и никоим образом не нарушала законов города.
        Слабый голосок Офелии прозвучал еле слышно, однако Поллукс не попросил ее повторить клятву, и она с облегчением вздохнула.
        - Прекрасно! Если у кого-то есть возражения, пусть выскажет их здесь и сейчас.
        И вдруг Офелия увидела справа от себя поднятую руку. У нее застыла кровь в жилах. Это был Октавио.
        Он знал.
        Он знал - и сейчас он ее выдаст.
        - У меня не возражение, а ходатайство,  - спокойно объявил Октавио.  - Стажеру Евлалии необходимы новые перчатки чтицы. Это ее рабочий инструмент, и они ей нужны, чтобы продолжать учебу. Принимая во внимание тот факт, что ее испытательный срок еще не закончился, я испрашиваю для нее льготную увольнительную, чтобы она могла выйти в город.
        Леди Септима устремила на своего сына еще более жгучий взгляд, чем обычно. Она была явно озадачена, а сама Офелия буквально окаменела от изумления.
        - Дозволяю,  - коротко сказала Елена.  - Следующий!
        Офелия в кровь искусала губы, дожидаясь конца церемонии.
        Как только учащимся скомандовали «вольно», она бросилась к Октавио, разрезав толпу со скоростью пушечного ядра.
        - Спасибо!
        Помимо ее воли к искренней благодарности примешивалась толика недоверия. Он ей помог, и теперь она хотела знать, чего от нее ждут взамен.
        Октавио поднял брови, такие черные, такой правильной формы, что они напоминали две идеальные дуги. Он был точной копией своей матери: любые, даже самые незаметные эмоции делали его еще более импозантным. Ему не требовались ни высокий рост, ни атлетическое сложение - достаточно было врожденного обаяния.
        - Я защищал интересы Школы, а не твои. Если тебе не удастся пробиться в виртуозы, то пусть это будет из-за твоей некомпетентности, а не из-за отсутствия рабочего инструмента.
        И, не дав Офелии ответить, добавил безразличным тоном:
        - Когда будешь в городе, наведайся в дом профессора Вольфа - думаю, он сможет тебе помочь.
        - Профессор Вольф…  - повторила Офелия, совсем растерявшись.  - Он что, перчаточник?
        - Нет, анимист. Нечистокровный, но, как и ты, чтец. Тебе нетрудно будет его найти. Когда он не занимается исследованиями в Мемориале, то сидит дома, взаперти.
        Больше Офелия уже ничего не слышала: гулкое сердцебиение заглушило гомон в зале.

        Чтец

        Офелия не ощущала жгучей печати солнца на своем лице. Так же, как не слышала жужжания мух над головой. Так же, как не видела моря облаков, которые рассекала парусная гондола, где она сидела. Девушка сосредоточилась на одной-единственной мысли: скоро она встретится с другим чтецом - тем, кто родился вдали от Анимы, тем, кто занимался исследованиями в Мемориале.
        «Нет, это, конечно, не Торн,  - убеждала она себя снова и снова.  - Мой анимизм сделал его проходящим сквозь зеркала, но не чтецом».
        Зефир, управлявший гондолой, умело вывел свое судно из ветряного коридора, мягко посадил его и спустил трап. Офелия вышла вместе с другими пассажирами. Ей не пришлось платить за перелет: «Дружная Семья» выдала ей на один день карту, действительную для любых валидаторов города. Но это была иллюзорная свобода: карта регистрировала все передвижения студентов, позволяя руководству Школы проверять, не превышен ли дозволенный срок увольнительной. Офелию отпустили ровно на три часа, чтобы уладить проблему с перчатками. Ни минутой больше, ни минутой меньше.
        Девушка поправила очки и взглянула на островок, куда ее доставила гондола. Он находился на краю архипелага, и отсюда силуэты акведуков и ротонд Вавилона казались размытыми в горячем полуденном воздухе. Великолепие столицы не простиралось на здешнее захолустье. Домики лепились друг к другу, образуя единый гранитный блок, и ничто - ни сады, ни фонтаны - не украшало этот унылый пейзаж. Вдобавок ветер взметал с незамощенных дорог мелкий красный песок, который противно скрипел на зубах. Зато здесь обитала внушительная популяция дронтов[18 - Дронты - крупные нелетающие птицы из отряда голубеобразных. Обитали на островах Индийского океана, к концу XVII века были полностью уничтожены в результате охоты.]: птицы, похожие на огромных жирных голубей, лениво расхаживали по улицам.
        В городе Офелия спрашивала дорогу у гидов-постовых, но здесь она не увидела ни одного.
        - Скажите, пожалуйста, как мне найти дом профессора Вольфа?
        Офелия обратилась с этим вопросом к прохожему; тот оглядел ее форму сверху донизу и молча ткнул пальцем себе за спину, указывая направление. Вскоре девушка заметила, что обитатели квартала оборачиваются и довольно враждебно поглядывают на нее. Все они носили тоги и тюрбаны, в прошлом, вероятно, белые, а ныне красные от летающей в воздухе пыли. Бесправные… Среди них было много молодых людей, мрачных и праздных; почти все они сидели на крылечках домов, играя в кости. Эти люди разительно отличались от сверхактивных жителей столицы.
        Наконец Офелия подошла к ветхому зданию, опутанному лианами. При виде ее тукан, восседавший на перилах крыльца, захлопал крыльями и поднял крик; дверь отворила заспанная старуха. Форма Офелии произвела на нее эффект холодного душа.
        - Что угодно, miss?  - спросила она, вытаращив глаза.
        - Я ищу профессора Вольфа,  - сказала девушка сдавленным голосом, выдавшим ее волнение и безумную надежду, которую она тщетно пыталась подавить после разговора с Октавио. Умом она понимала, что надеяться бессмысленно.
        - Я его квартирная хозяйка,  - ответила старуха, на сей раз довольно мрачно.  - У него отдельный вход с задней стороны дома. Только хочу сразу предупредить: этот жилец - настоящий бирюк.
        Потрясенная Офелия с трудом удержалась, чтобы не поморщиться от внезапной судороги в желудке.
        - А он сейчас дома?
        - Что да, то да, miss, он дома. Я бы сказала, он из дому носа не высовывает после того несчастного случая. Вот жалость-то, а ведь такой ученый человек!
        У Офелии пресеклось дыхание, она с трудом выговорила:
        - После какого несчастного случая?
        - Ну, это уж не мне рассказывать, miss. Обойдите дом и постучитесь к нему. Может, он вам и откроет. А может, и нет.
        Офелия обогнула здание. Здесь лианы разрослись еще гуще, полностью укрыв под собой запертые ставни первого этажа. Настоящая зеленая тюрьма.
        «Или убежище?»  - невольно подумала девушка, чувствуя, как у нее пересохло в горле. На двери не было ни таблички, ни почтового ящика с указанием имени жильца.
        Но тут Офелия вздрогнула: едва она подошла к двери, как висевший на ней молоток ожил сам по себе и громко ударил в створку, возвестив о ее приходе.
        Неясный шорох указывал на то, что хозяин поднял заслонку дверного глазка. Офелия встала на цыпочки, чтобы он смог ее рассмотреть. После долгой паузы дверь слегка приоткрылась, но цепочку не сняли и никто не выглянул. Человек молчал, и о его присутствии свидетельствовало лишь неровное, напряженное дыхание.
        Офелия, неспособная заговорить - так у нее сжалось горло,  - просунула в узкую щель официальное прошение «Дружной Семьи». Длинные пальцы в перчатке взяли листок и тут же растаяли в полумраке.
        Шелест бумаги. И снова нестерпимо долгое молчание.
        Наконец человек снял цепочку и открыл Офелии.
        Едва девушка переступила порог прихожей, как дверь за ее спиной самостоятельно захлопнулась, а многочисленные засовы со звонким стуком вдвинулись в пазы. После яркого солнца Офелия не сразу освоилась в темноте, царившей внутри дома. Хозяин пока выглядел черным силуэтом, высоким и неподвижным, как стоячая вешалка. Под его осторожными шагами поскрипывал пол. А глаза, как две искорки, пляшущие в очаге, метались туда-сюда - от бумаги, которую он держал в руке, к форме посетительницы и обратно.
        - Перчатки? Гм-м-м… Оригинальная просьба.
        Офелия кивнула, заставив себя вежливо улыбнуться. Постепенно профессор Вольф становился все более различимым. Его черные волосы, брови и бородка резко выделялись на мертвенно-бледном лице. Глубокие морщины бороздили лоб, тянулись от крыльев носа к губам, придавая ему вид преждевременно постаревшего человека лет сорока.
        Нет, это был не Торн.
        Офелия весь день старалась подавить в себе надежду. Так почему же сейчас ей захотелось уйти, хлопнув дверью?
        - А вы вдобавок еще и немая?
        Профессор Вольф говорил со странным акцентом - сочетанием вавилонского и анимистского. Вероятно, оттого, что он больше не выходил из дома, его одежда не соответствовала местному дресс-коду: черный костюм и перчатки того же цвета напоминали одеяния ученых, работавших в главной обсерватории Анимы.
        - Н?нет,  - промямлила наконец Офелия.
        Она не поняла, что означает его «вдобавок», да и не хотела понимать. Он не был Торном, и поэтому ее совершенно не интересовало, что он о ней думает.
        - Судя по предъявленной бумаге, вы тоже чтица,  - продолжал профессор Вольф, едко усмехнувшись при последнем слове.  - Чтица, которая разгуливает с голыми руками. Куда же вы подевали свои перчатки?
        «Какое ему дело?»  - подумала Офелия, но этот человек был ей слишком нужен, чтобы вступать в пререкания.
        - К несчастью, они… исчезли. И я пришла к вам с просьбой помочь мне раздобыть новую пару. «Дружная Семья» готова взять на себя все расходы.
        «А мне придется отработать их лишними хозяйственными нарядами»,  - мысленно добавила она.
        Профессор Вольф скептически оглядел руки Офелии. Его скованная поза объяснялась высоким гипсовым воротником, охватывающим шею от ключиц до подбородка. Неужели это последствие того несчастного случая, о котором упомянула квартирная хозяйка?
        - Ну, идемте,  - неохотно сказал он и провел Офелию из прихожей в гостиную, где царил все тот же полумрак. Сквозь щели ставней слабо пробивался дневной свет. Здесь стояла неимоверная духота: комнатный вентилятор не разгонял ни адскую жару, ни смрадный запах пыли. За мутными стеклами бесчисленных полок, громоздившихся до самого потолка, едва угадывались костные останки и прочие древности, похожие на экспонаты какой-то мрачной кунсткамеры. Девушка с удивлением заметила, что столы, стулья и сундуки испуганно шарахаются от нее, словно дикие животные; вероятно, мощный анимизм профессора Вольфа заразил всю мебель, и она переняла его подозрительность.
        Но совсем уж поразило Офелию другое открытие: среди археологических находок она увидела внушительную коллекцию оружия.
        - Ваши изыскания относятся к войнам древнего мира?
        Девушка слишком поздно сообразила, что произнесла запретное слово. Профессор Вольф, рывшийся в каком-то ящике, бросил на нее мрачный взгляд.
        - Ну и что? Может, хотите на меня донести? Имейте в виду: закон воспрещает хранение оружия, но не исторических артефактов. Войну,  - продолжал он, понизив голос,  - обычно связывают с нарушением границы. Раскол уничтожил все границы на свете, но разве войны после этого прекратились? Зарубите себе на носу, юная особа: мир - всего лишь субъективное понятие, оторванное от реальности. Конфликты всегда были и будут, какое бы обличье они ни принимали. Вам достаточно пройти по нашей улице в своей вызывающей одежде, чтобы убедиться в этом воочию.
        Офелии вспомнилось, как бесправные разглядывали ее форму со смесью презрения и алчности. Впервые за долгое время она почувствовала, что имеет дело со здравомыслящим человеком. И предубеждение, которое возникло у нее при виде профессора, бесследно рассеялось.
        - Я с вами вполне согласна.
        Профессор Вольф вытащил из кучи вещей сантиметровую ленту, нахмурил густые черные брови и желчно усмехнулся.
        - Ну надо же! Дальняя родственница, седьмая вода на киселе, да еще вдобавок чтица, заявилась ко мне в дом и разделяет мое мнение! Вот счастье-то выпало!
        - Значит, вы мне не верите,  - констатировала Офелия.  - И не верили с первой же минуты, как только я переступила ваш порог. Почему?
        Профессор резким движением размотал сантиметр, словно хлыстом взмахнул.
        - Я уже сказал вам, юная особа: там, снаружи, идет война. Я сын анимиста и бесправной матери, и меня отвергли оба эти сообщества. Вся моя жизнь - сплошная череда конфликтов, поэтому я взял себе за правило считать каждое человеческое существо потенциальным недругом. Поднимите руку повыше!  - сухо скомандовал он.
        Офелия подняла руку, чтобы позволить ему снять мерку, но это оказалось нелегкой задачей: сантиметр, также заразившийся недоверием своего хозяина, яростно извивался, не желая прикасаться к незнакомке.
        - Значит, вас интересует прежний мир?  - все так же саркастически спросил профессор Вольф.  - Может, вам угодно прочитать некоторые из экспонатов моей коллекции - скажем, полезные ископаемые вон на той полке?..
        Офелия прикусила губу: сантиметр так злобно стянул ей запястье, что оно посинело.
        - Полезные ископаемые нечитаемы,  - ответила она.  - Так же, как и живые организмы. Я действительно чтица, как уже и сказала. Если вы хотите меня испытать, придумайте другую уловку, не такую примитивную.
        Профессор криво ухмыльнулся и начал записывать размеры Офелии на телеграфном бланке. Даже эта простая задача давалась ему нелегко - жесткий гипсовый воротник не позволял опускать голову. У Офелии создалось впечатление - возможно, ошибочное,  - что она отыграла у него одно очко.
        - Я собираюсь влиться в группы чтения Лорда Генри в Мемориале. Мне сказали, что вы тоже занимаетесь там исследованиями?
        К удивлению Офелии, рука профессора вдруг дрогнула, и его карандаш прочертил на бланке кривую линию.
        - Занимался,  - буркнул он сквозь зубы.
        - А почему перестали?
        - По причине, которая касается только меня одного.
        - Но вы, наверно, хорошо знаете это место?
        - Достаточно хорошо, чтобы ноги моей там больше не было.
        И он насупился, словно пожалел, что сказал лишнее. Свернув свою телеграмму, он сунул ее в цилиндрический футляр, вставил его в одно из отделений пневматической трубы и нажал рычаг; труба тотчас втянула бланк, и он исчез из виду.
        - Ну вот, я послал заказ на ваши перчатки своему личному поставщику. Он свяжется напрямую с «Дружной Семьей», и через несколько дней вы их получите. Довольны?
        Офелия помедлила с ответом. Вопросы - особенно о Секретариуме - вертелись у нее на языке, но приставать с ними к этому человеку значило лишь усугубить его подозрительность.
        - А вы не могли бы одолжить мне пару своих старых перчаток, которыми больше не пользуетесь? Я с самого утра читаю все, к чему прикасаюсь, и просто не выдержу еще несколько дней.
        Профессор Вольф скривился, как будто хотел отказать, но, помедлив, все же ответил с усталым вздохом:
        - Ладно, подождите минутку. Только ничего здесь не трогайте.
        И поднялся по лестнице, такой же скрипучей, как его голос, оставив Офелию посреди своих коллекций. Она стала прохаживаться вдоль стеллажей с оружием, замедляя шаг возле вентилятора, где было хоть немного прохладнее. Внезапно девушка оказалась перед пыльным настенным зеркалом и испытала легкий шок. Она не смотрелась в зеркала с момента поступления в Школу и не сразу узнала себя в маленькой женщине с румяными, как персик, щеками и непокорными кудряшками, похожими на вопросительные знаки. Без своей длинной пышной косы, платьица, застегнутого до подбородка, и старого шарфа (при воспоминании о котором у нее защемило сердце) девушка разительно отличалась от себя прежней. И могла не бояться разоблачения: студенческая форма и новый облик защищали ее здесь куда надежней, чем ливрея Мима на Полюсе.
        В тот момент, когда Офелия направилась к висевшей на стене старинной фотографии с панорамой археологических раскопок, она испугала корзину для мусора, и та отпрыгнула в сторону. Видимо, корзину давно не опорожняли: в ней было полно скомканных бумажек, и от толчка часть их вывалилась на пол.
        Офелия начала торопливо собирать смятые листки, как вдруг ощутила такой мощный импульс, исходивший от одного из них, что чуть не задохнулась.
        Страх. Неприкрытый страх. Страх профессора Вольфа.
        Офелия в панике смотрела на измятое письмо, которое выронила на паркет, словно ее обжег раскаленный уголь. Если профессор Вольф заразил этот листок своим ужасом, значит, он держал его голыми руками, желая убедиться в искренности отправителя; иначе он, как опытный чтец, никогда не взялся бы за письмо без перчаток. В других обстоятельствах Офелия никогда не позволила бы себе нарушить профессиональную этику, но тут жгучий интерес оказался сильнее правил. Не успев даже осознать всей тяжести своего проступка, девушка подняла листок, расправила его и прочитала при слабом свете, проникавшем в щели оконных ставней:

        «Дорогой коллега,
        я с огорчением узнал о постигшем Вас несчастном случае. Это падение с лестницы могло окончиться весьма прискорбно. Какое счастье для Вас и для всех нас, что Вы остались живы! Надеюсь иметь удовольствие вскоре снова увидеть Вас в Мемориале и на наших академических заседаниях: Ваши исследования, быть может, и не встречающие единодушного одобрения, представляют, однако, огромный интерес для нашей отрасли науки.
        В связи с этим сообщаю, что тщательно изучил присланный Вами образец. Его состав просто потрясает! Датировка сначала поставила меня в тупик, но в конечном счете моя экспертиза привела к тому же выводу, к коему пришли Вы сами. Могу ли я узнать, из какого документа взят этот образец?
        Примите, дорогой коллега, заверение в моих искренних чувствах.
Ваш преданный друг и собрат по исследованиям».

        У Офелии дрожали руки от ужаса, который настиг профессора Вольфа при чтении письма. Она не понимала его причины, да и не успела задуматься над этим: на лестнице уже послышались шаги хозяина дома.
        Девушка поспешно скомкала бумагу и бросила ее в корзину, но из-за своей всегдашней неловкости сильно промахнулась.
        - Держите,  - сказал профессор Вольф, протянув ей пару черных перчаток.  - Можете не возвращать, я больше не собираюсь ими пользоваться.
        Офелия надела перчатки, пряча глаза. Девушка была так потрясена чтением, так пристыжена своим недостойным деянием, что у нее невольно дрогнул голос, когда она пролепетала:
        - Б?б-благодарю вас…
        Профессор выпятил челюсть (отчего лицо у него стало еще более угловатым); в его глазах внезапно мелькнуло подозрение, и он быстро обшарил взглядом комнату. Офелия надеялась, что ошейник помешает Вольфу разглядеть на полу бумажный шарик, но он все-таки его увидел. На лице профессора разом отразились изумление, страх и ярость.
        - Простите, пожалуйста!  - вырвалось у Офелии.  - Это письмо выпало из корзинки. Я просто хотела его поднять. Наверно, мне не следовало…
        Она не успела договорить. Профессор Вольф схватил ее за плечо и отшвырнул к стенному зеркалу; Офелия врезалась в него спиной, и оно вдребезги разбилось.
        - Мерзкая маленькая шпионка!
        - Нет!  - крикнула девушка; она была так оглушена ударом, что с трудом устояла на ногах.  - Я вам не враг, я просто хочу понять, что с вами случилось!
        Но тут разъяренный профессор вцепился в ворот пиджака Офелии и рывком вздернул ее над полом, так что она потеряла опору. Для человека с поврежденной шеей он проявил недюжинную силу.
        - Весь мир ополчился на меня!  - прошипел Вольф сквозь зубы.  - Убирайтесь в свою группу чтения, к своему Лорду Генри, вы… юная сыщица!
        И, грубо отшвырнув от себя девушку, рявкнул:
        - Вон из моего дома!
        Офелия кинулась в переднюю. Дверь сама отодвинула все засовы и, с размаху ударив ее по спине, выбросила наружу, как ядро из катапульты.
        Офелия упала на колени посреди двора; у нее так бешено колотилось сердце, что было больно вздохнуть. Девушка подобрала с земли свои очки, посиневшие от испуга, и… встретилась взглядом с квартирной хозяйкой, которая вышла на солнышко, чтобы подмести двор; теперь тукан сидел у нее на плече.
        - Я вас предупреждала, miss. Этот жилец - настоящий бирюк.

        Бедоносец

        Офелия пощупала один из пальцев профессорской перчатки, слишком длинных для ее маленьких рук. Она пришла к Вольфу в поисках ответа на свои вопросы, а ушла с новыми - и вдобавок с целой коллекцией синяков и ссадин. Что же заставило профессора Вольфа отказаться от исследований в Мемориале? Какой образец он там изучал? Почему ответ коллеги привел его в такой ужас? Имел ли этот ужас что-нибудь общее с тем, который настиг miss Сайленс в момент ее гибели?
        Внезапно на трамаэро обрушился бешеный ливень, громко забарабанивший по стеклам. Офелия прикрыла глаза, стараясь подавить мучительное волнение. Ее неотступно преследовала мысль о потерянном шарфе: наверно, блуждает сейчас по улицам Вавилона, как бездомный пес.
        Нет, об этом думать нельзя. Нужно смотреть в будущее.
        Девушка открыла глаза, почувствовав легкую качку: трамаэро заходил на посадку к очередному причалу. Это была уже пятая академия, которую он обслуживал, скоро и ее остановка - «Дружная Семья». Студенты выходили из вагона под дождь, надвигая капюшоны; на их место, отряхивая мокрые плащи, входили другие. Офелия привычно, как на каждой остановке, оглядела их в поисках юноши в инвалидном кресле. Ей очень не хватало Амбруаза, его дружбы, его доброты, его разговорчивости. Она не понимала, почему он так внезапно отдалился от нее, так холодно отвечает на телеграммы и никогда ее не навещает; все это девушку сильно тревожило.
        Нет. Об этом тоже нельзя думать.
        Сквозь залитое дождем стекло Офелия смотрела на башню Мемориала, еле видную вдали. Где-то там, в ее стенах, таился Секретариум. А в Секретариуме - бронированная комната. А в бронированной комнате - «последняя истина». Может быть, miss Сайленс и профессор Вольф слишком близко подобрались к ней? Может, и сам Торн подверг себя опасности, пытаясь ее раскрыть? Какая жалость, что Офелия должна сойти на ближайшей остановке, а не у башни! Увы, ее трехчасовая увольнительная подходила к концу.
        Девушка снова начала прощупывать мягкие пустые кончики перчаток. В груди у нее рождался тяжкий вздох, но тут ее сосед по скамейке вздохнул еще тяжелее. Она вопросительно взглянула на незнакомца. Он тоже смотрел в окно, исхлестанное дождем, притом с таким несчастным видом, словно винил в плохой погоде себя самого. В профиль этот человек с жесткими тусклыми волосами и длинным острым носом напоминал ежа. Он был почему-то смутно знаком Офелии, и она поняла причину, увидев на его кителе бейдж со словом «Рассыльный».
        - Человек с тележкой!  - прошептала она.
        Рассыльный, помедлив, отвернулся от окна и взглянул на девушку:
        - Sorry, miss. Вы мне что-то сказали?
        Офелия заставила себя вежливо улыбнуться. С профессором Вольфом у нее отношения не заладились, но этот рассыльный, надо надеяться, не выбросит ее из трамаэро прямо во время полета?
        - Мы уже однажды встречались, месье. В Мемориале, в молодежном секторе. Я тогда опрокинула вашу тележку, с нее попадали книги, и вы… и вам из-за меня сделали выговор.
        - Ах, да… те книги…  - пробормотал рассыльный.  - Давно дело было…
        Он умолк, втянул голову в плечи и с преувеличенным интересом начал разглядывать свои руки. Этот бедолага выглядел безнадежно одиноким. Таким же одиноким, как Амбруаз среди роботов своего отца. И как профессор Вольф, закрывшийся на все замки у себя в берлоге.
        «И как я»,  - невольно подумала Офелия.
        - Меня зовут Евлалия,  - представилась она.
        - What?  - удивленно переспросил рассыльный.  - Ах, да… а я… а меня зовут Блэз. Ваша форма… Вы студентка из Школы виртуозов?
        Офелия улыбнулась, на сей раз вполне искренне. Ей нечасто доводилось встречаться с кем-нибудь еще более стеснительным, чем она сама.
        - Да, из группы предвестников.
        - О, я поражен!
        Блэз и впрямь воскликнул это с таким изумлением, словно ему сообщили, что он сидит рядом с одним из Светлейших Лордов. Дождь, усиленный западным ветром, застучал по стеклам с удвоенной яростью. Тишину разорвал удар грома, сверкнувшая молния озарила ярким светом лица студентов, но ни один из них так и не оторвался от своего учебника.
        В общественном транспорте Вавилона всегда царила мертвая тишь, и не без причины: кондуктор назначал штраф за малейшее ее нарушение.
        - Я еще на испытательном сроке,  - шепнула Офелия, сочтя нужным уточнить свой статус,  - но я очень хотела бы работать в Мемориале, как вы!
        - Как я? Вот уж чего я вам не желаю!  - возразил Блэз, указав на свой бейдж рассыльного.  - Я много лет только и делаю, что разношу книги, куда приказывают; ничего завидного в этом нет.
        - Но ведь библиотека Мемориала имеет огромное значение и требует неустанной работы. Особенно если учесть то, что хранится в Секретариуме,  - добавила она с невинным видом.
        - Я там никогда не бывал,  - вздохнув, ответил Блэз, к великому разочарованию девушки.  - Это слишком важный и секретный отдел, не для таких как я.
        - Значит, вы не состоите в группах чтения?
        Блэз хихикнул, но, встретив грозный взгляд кондуктора, испуганно прикрыл рот ладонью.
        - В группах роб… sorry, Лорда Генри?  - еле слышно шепнул он.  - Да что они, рехнулись - принимать бедоносцев вроде меня?
        Офелия не поняла, что он имел в виду, но предпочла не заострять внимание на этой теме. Однако, раз уж ей повезло встретить наконец доброжелательного собеседника, она решила максимально использовать свой шанс.
        - Я тут услышала про miss Сайленс,  - прошептала она, следя краем глаза за реакцией Блэза.  - Наверно, ее смерть была для всех ужасным шоком и…
        Не успела она договорить, как страшный толчок едва не свалил ее со скамьи. Мощный порыв ветра, еще более сильный, чем предыдущие, сотряс весь вагон, вызвав на сей раз испуганные возгласы пассажиров.
        - Сохраняйте спокойствие, граждане!  - крикнул кондуктор.  - Это всего лишь легкая турбулентность. Наш тотемист надежно контролирует свою упряжку.
        Офелия инстинктивно ухватилась за плечо Блэза, который так ошарашенно взглянул на ее руку, словно к нему впервые кто-то прикоснулся. В конце концов он неловко, со смущенной улыбкой, похлопал по ней кончиками пальцев.
        - Не удивляйтесь, со мной такое часто случается,  - заметил он и спросил, прежде чем Офелия задумалась над смыслом его заявления:  - Это перчатки Вольфа, не правда ли?
        - Откуда вы знаете?.. Вы знакомы с профессором Вольфом?  - пролепетала вконец удивленная девушка.
        Блэз смущенно потер длинный острый нос.
        - Я распознал на вашей руке его запах. Я ведь, знаете ли, обонятель. А Вольф регулярно бывает в Мемориале. Вернее, бывал…  - добавил он сдавленным от волнения голосом.  - До своего несчастного случая.
        Офелия мысленно отметила, что он не назвал Вольфа профессором. Похоже, их связывало нечто большее, чем простое знакомство. Пока она раздумывала над этим, Блэз боязливо покосился на кондуктора, желая убедиться, что тот не смотрит в их сторону.
        - Могу ли я сделать вам одно признание, miss?
        - Э?э-э… да, я слушаю…
        Блэз робко придвинулся к девушке и шепнул совсем тихо, так что она едва расслышала его сквозь барабанный шум дождя:
        - Это я убил miss Сайленс.
        Офелия почувствовала приступ тошноты, и теперь уже вовсе не по вине качки вагона. Не в силах что-то выговорить вслух, она беззвучно, одними губами спросила: «Как?» Блэз снова отсел к окну и, понурившись, запустил пальцы в свои и без того всклокоченные волосы; на его скорбном лице было написано чувство вины в содеянном.
        - Вопрос не в том как - спросите лучше, почему я ее убил.  - И он бросил на Офелию тревожный взгляд, словно боялся, что она сейчас разобьет стекло и выпрыгнет наружу, лишь бы спастись от него.  - Видите ли, я… я приношу несчастье.
        - Да неужели?!
        Это было единственное, что Офелия смогла вымолвить. Подобные шокирующие признания ей никогда еще не приходилось выслушивать.
        - Я говорю вполне серьезно, miss,  - заверил ее Блэз, широко раскрыв страдальческие глаза.  - Та тележка с книгами, несчастный случай с Вольфом, падение miss Сайленс, даже сегодняшний ливень - все это стряслось по моей вине, понимаете? И так было всегда, с самого моего рождения. Над моей проблемой ломали головы very компетентные ученые, но никто из них так и не смог ее разрешить.
        Откровения Блэза поразили Офелию в самое сердце. Они перекликались со словами Торна, произнесенными два с лишним года тому назад: «У вас просто роковое предрасположение ко всяким катастрофам».
        Девушка уже собралась его утешить, но ей помешал чей-то громовой голос:
        - Стыдитесь, ягнята!
        Офелия и Блэз вздрогнули. Пассажиры в вагоне испуганно переглядывались. Кондуктор раскрыл свою штрафную книжку и начал рыскать по вагону, от скамьи к скамье, в поисках нарушителя спокойствия. Но никого не обнаружил.
        Таинственный голос раздался снова. Он шел неизвестно откуда, но звучал по всему трамаэро, заглушая раскаты грома за окнами:
        - Да, вы - покорные ягнята! Взгляните на свои нарядные мундирчики! Вчитайтесь в свои благонамеренные учебники! Прислушайтесь к своей благочестивой речи! И вы еще смеете претендовать на звание передовой молодежи Вавилона?!
        Офелия прикрыла руками уши, боясь оглохнуть. Она уже слышала этот громовой голос в тот день, когда впервые посетила Мемориал. Голос Бесстрашного-и-Почти-Безупречного.
        - Я скажу вам, кто вы такие!  - продолжал он.  - Вы - пособники власти! Сторонники молчания! Ревнители благонамеренности! Граждане, если в вас осталось хоть что-то человеческое, повторяйте за мной: «Долой Индекс и смерть цензорам! Долой Индекс и смерть цензорам! Долой Индекс и сме…»
        Этот призыв вдруг перешел в оглушительный свист, пронзивший уши Офелии. Кондуктор наконец обнаружил под сиденьем одной скамьи диктофон, включенный на полную громкость, и раздавил его ударом каблука. В вагоне опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя, воем ветра и раскатами грома.
        - Инцидент исчерпан, граждане!  - решительно объявил кондуктор.  - Следующая остановка - «Дружная Семья»!
        У Офелии все еще звенело в ушах. Она взглянула на Блэза, и тот безнадежно пожал плечами:
        - Вот видите, miss Евлалия, я же говорил вам, что приношу несчастье.
        Девушка встала, пытаясь удержать равновесие в качавшемся составе. В дальнем конце вагона кондуктор собирал осколки разбитого диктофона. А ей все еще чудился призыв: «Смерть цензорам!»
        - Скажите, miss Сайленс - она ведь была цензором?
        Блэз недоуменно поднял брови, такие же тусклые и взъерошенные, как его волосы.
        - Что? Да, но… well… вы же не думаете…
        - Я еще не знаю, что думать,  - торопливо прошептала Офелия, стараясь говорить как можно тише.  - Но в одном я абсолютно уверена, месье Блэз: вы не виноваты в том, что случилось с miss Сайленс и профессором Вольфом. Более того, я поняла, что мне очень-очень повезло встретиться с вами в этом трамаэро.
        Блэз вытаращил глаза; его губы дрожали, как слабый огонек свечи.
        - Я впервые в жизни слышу от кого-то такие слова.
        - «Дружная Семья»!  - объявил кондуктор.
        Офелия пожала руку, учтиво протянутую Блэзом, хотя ей мешали просторные мужские перчатки.
        - Я твердо решила попасть в группы чтения,  - объявила она ему.  - Так что мы скоро встретимся в Мемориале. А пока будьте осторожны и поразмыслите над тем, кто на самом деле убил miss Сайленс.
        Выйдя на причал, Офелия проводила взглядом трамаэро, взмывший в небо. Стоило ему покинуть ковчег, как дождь прекратился.
        «Я не должна,  - подумала девушка, изо всех сил стараясь призвать себя к благоразумию,  - не должна водить дружбу с работником Мемориала. Это рискованно. Это попросту опасно!»
        Но в глубине души она понимала, что жалеть о содеянном уже слишком поздно, да и не нужно: теперь она чувствовала себя не такой одинокой.

        Добро пожаловать!

        Механические руки, похожие на щупальца, проворно сновали вокруг директорского кресла, сортируя документы «Дружной Семьи». Их неустанное мельтешение подчеркивало удивительную неподвижность Елены, сидевшей за монументальным мраморным столом. Великанша изучала документ, зажатый в ее тонких паучьих пальцах.
        Офелии казалось, что ожидание приговора длится уже целую вечность. Она перевела взгляд на настольную лампу, испускавшую слабый, нерешительный свет. Во время предутренних нарядов девушке пришлось вывинтить и ввинтить столько лампочек, что сейчас у нее прямо руки чесались заменить и эту.
        Но тут ее заставил вздрогнуть замогильный голос Елены:
        - Судя по рапорту Леди Септимы, вы соблаговолили проявить некоторые усилия за время вашего трехнедельного испытательного срока.
        Офелия с трудом удержалась от возражений, рвущихся у нее с языка. Лично она не назвала бы «некоторыми усилиями» двести часов усердных занятий, не считая хозяйственных нарядов, но ладно, пусть будет так.
        - Я старалась как могла, мадам.
        Елена оторвалась от чтения рапорта и подняла голову с огромным носом. Сидя в центре балета механических конечностей, она напоминала одну из тех древних многоруких богинь, полуженщин, получудовищ, чьи скульптурные изображения до сих пор виднелись на самых старых стенах Вавилона.
        - Старались как могли… разве этого достаточно? Леди Септиму также не очень впечатлили ваши экспертизы. Вы увлекаетесь субъективными свойствами предметов, но история - наука, требующая точности. Нам не нужен сентиментальный флер, нам нужен контекст. Вы добились хороших результатов, я прочла об этом в вашем личном деле. Однако виртуоз не должен быть хорошим в своей области, он обязан быть превосходным.  - Неожиданно рот Елены, широкий и зубастый, как пасть акулы, растянулся в довольно-таки устрашающей улыбке.  - Успокойтесь, юная особа, ваше сердцебиение отдается у меня в ушах.
        - Я обязательно стану превосходным специалистом,  - пообещала Офелия, тщетно стараясь унять бурно колотившееся сердце.
        - Хочу задать вам два вопроса, стажер Евлалия. Вот первый: что вы усвоили за три недели испытательного срока?
        Офелия была разочарована: она ожидала чего-то более конкретного. И начала мысленно составлять, одну за другой, красивые фразы, прикидывая, какая из них понравится больше всего, но Елена тут же резко прервала ее размышления:
        - Не думайте, отвечайте сразу, совершенно искренне, не тратя лишних слов. Итак, что вы усвоили?
        - Что я ничего не знаю.
        Это заявление спонтанно вырвалось из груди Офелии. Оно не совсем точно выражало то, что ей хотелось сказать, но Елена не дала ей возможности объясниться подробнее и тотчас задала второй вопрос:
        - Почему вы решили стать предвестницей?
        - Я… На самом деле я думала…
        - Почему?
        Сейчас голос Елены прозвучал еще более мрачно, чем до этого.
        - Чтобы мои руки послужили делу истины.
        - Делу истины,  - повторила Елена.  - Разве не уместнее было бы сказать: «Послужили городу»?
        Офелия на миг задумалась, понимая, что ей дают возможность исправить ответ, но все же решила слушаться своей интуиции. Елена не походила на Поллукса. Елена не была марионеткой Леди Септимы и Светлейших Лордов. Елена мыслила самостоятельно и так же самостоятельно принимала решения.
        - Вы просили отвечать искренне.
        Директриса наставила свой зрительный аппарат на Элизабет, стоявшую навытяжку у двери и такую безмолвную, что Офелия забыла о ее присутствии.
        - Напомните мне, кто вы.
        - Я… я командир второго подразделения роты предвестников, Milady. И координатор групп чтения.
        Офелия, не удержавшись, бросила на Элизабет удивленный взгляд. За три недели их знакомства она впервые уловила в ее голосе некоторое смятение. Хотя внешне все было прежним: то же невозмутимое лицо, болезненно-бледное под россыпью веснушек, те же тяжелые полуопущенные веки сомнамбулы.
        - Ваш статус мне известен,  - бросила Елена.  - Иначе вы не присутствовали бы при нашей беседе. Я хочу услышать имя.
        - Элизабет.
        Эти четыре слога, произнесенные каким-то натужным голосом, укрепили первое впечатление Офелии. В них прозвучало что-то похожее на панику.
        Елена нажала несколько кнопок на стоявшем перед ней пульте, и механическая рука, развернувшись, тотчас подняла крышку секретера, стоявшего в глубине комнаты. Офелия с изумлением увидела там гигантскую книгу с толстыми, словно кожаными страницами.
        Нет, не книгу, а Книгу - с большой буквы. Книгу Елены.
        Но механическая рука взяла не ее. Она открыла один из многочисленных ящичков секретера и, вынув оттуда журнал, положила его на стол.
        - Хорошая организация - помощник плохой памяти,  - не без иронии пояснила Елена, листая журнал.  - Элизабет, Элизабет, Элизабет… Да, вот оно: бесправная, виртуоз. Специальность - базы данных. Постойте-ка, это вам я обязана моей личной информационной системой? Да-да, кажется, я теперь вспомнила,  - объявила она, закрыв журнал.  - Значит, я могу положиться на ваше суждение. Как вы считаете, присутствующая здесь ученица может представлять интерес для групп чтения?
        Долгая пауза, которая последовала за этим вопросом, привела Офелию в полное уныние. Если ее прием в «Дружную Семью» зависел от мнения Элизабет, не стоило ждать ничего хорошего. Их руководительница нечасто отвлекалась от своих алгоритмов, чтобы изучить курсантов, порученных ее наблюдению. Фанатичная преданность городу и Мемориалу делала ее равнодушной ко всему остальному.
        По крайней мере, именно так думала о ней Офелия, и потому ответ ее крайне удивил:
        - Я считаю, что она просто достойна интереса, Milady.
        Елена задумчиво барабанила пальцем по мраморной столешнице. Офелии безумно хотелось хоть раз, один только раз встретиться с ней взглядом, но она знала, что это невозможно: без своего сложного оптического аппарата правительница Полюса видела в человеке всего лишь скопление атомов. Он защищал ее глаза так же, как герметичная дверь, управляемая пневматикой, ограждала ее слух от шепотов, чихания и кашля студентов Школы.
        Наконец Елена наклонилась вперед под громкий скрип своего кожаного кресла; ее огромная грудь легла на стол, а ненормально длинные пальцы положили перед Офелией футляр.
        - Добро пожаловать в «Дружную Семью»! И закройте как следует дверь, когда уйдете, вы обе. Ваше сердцебиение просто оглушает.
        Через минуту Офелия уже спускалась по лестнице следом за Элизабет, прижимая к груди драгоценный футляр. Ее раздирали два чувства - ликование и сомнение.
        - Вы действительно думали так, как сказали леди Елене?
        Элизабет остановилась на полдороге, вяло придерживаясь рукой за перила.
        - Конечно, нет. Так что ты теперь моя должница, и я надеюсь этим воспользоваться.
        Наступила тягостная пауза; тишину нарушал только мерный стук пишущих машинок, доносившийся из-за стены.
        Наконец Элизабет прервала молчание, взглянув на Офелию из-под тяжелых век.
        - Я пошутила. Разумеется, я именно так и думала. Здесь никто, кроме меня, тебе этого не скажет, но у тебя талантливые руки. По крайней мере, для чтения.
        Как нарочно, Офелия тут же выронила свой футляр, который покатился по мраморным ступеням. Элизабет подняла его, открыла, достала пару маленьких серебряных крылышек и, опустившись на колени, прикрепила их к сапогам Офелии. Ее лицо не утратило своего бесстрастного выражения, но жесты были бережными, почти материнскими.
        - Теперь ты - одна из нас, курсантка Евлалия.
        Эти слова тронули Офелию больше, чем она ожидала.
        - Элизабет… Леди Елена не хотела вас обидеть. Просто ее память…
        Но тут Офелия прикусила язык, с которого едва не сорвался конец фразы: «…ее память, так же как одна страница из ее Книги, была вырвана Богом». Она не могла откровенничать с предвестницей: такое разоблачение стало бы опасным для них обеих.
        - Просто она не могла вспомнить ваше имя из-за слабой памяти,  - сказала она в оправдание Елены.
        - Я знаю.
        Элизабет вздохнула при этих словах. Она сидела на ступеньках, обхватив руками колени. На ее лице не отражались никакие эмоции, но поникшая фигурка, чью худобу подчеркивал свет, лившийся сквозь витражи, выдавала владевшую ею печаль.
        - Я знаю,  - повторила она тихо, словно про себя.  - Такими созданы все Духи Семей. Правда в том, что до поступления в Школу я была полным ничтожеством, бесправной девчонкой, без всякой цели в жизни. А леди Елена дала мне всё: крышу над головой, семью, будущее. Она так много значит для меня, а вот я для нее - пустое место… Это не ее вина, просто ей суждено всегда и всё забывать. Вот почему Мемориал так важен для нас.
        Прозвучал вечерний гонг, и Элизабет, как отпущенная пружина, тотчас вскочила на ноги.
        - Я должна бежать в Секретариум Мемориала. Меня ждет Лорд Генри, а для него главное в жизни - пунктуальность.
        - А я скоро его увижу? Ведь я теперь новый член групп чтения и хотела бы представиться ему по всей форме, как положено.
        Офелия лукавила: ей нужен был любой предлог, чтобы проникнуть в Секретариум. Но Элизабет медленно покачала головой.
        - Представиться роботу? Можешь мне поверить, в нем нет ровно ничего интересного, и ему глубоко плевать, кто на него работает. Я, конечно, очень уважаю Лорда Генри, но он - попросту автомат, состоящий из расчетов, аналитических выкладок и стали. Хотя нужно признать, что он гениально усовершенствовал каталог Мемориала. Мы живем в лучшем из миров!  - внезапно воскликнула она, став навытяжку.  - Так будем же готовы улучшать его еще и еще, курсант Евлалия!
        Элизабет торопливо пожала Офелии руку и скрылась, не ожидая ответа. И хорошо, что так: возможно, ей не очень-то понравилось бы мнение новой студентки об этом «лучшем из миров».
        Только теперь, оставшись на лестнице в одиночестве, Офелия в полной мере осознала все значение своей победы. Она стала курсанткой-виртуозом!
        Выйдя из главного корпуса, девушка зашагала по прогулочной галерее. Серебряные крылышки, прикрепленные к сапогам, ритмично позвякивали при ходьбе. Каждый шаг вперед был шагом к Богу. Шагом к Торну.
        - Браво!
        Чей-то надменный голос заставил Офелию сбавить скорость и обернуться. Оказывается, она прошла мимо Октавио, не заметив его. Он стоял, прислонившись к колонне, и был почти неразличим среди лиан и теней, ложившихся на галерею в этот предзакатный час. Одни только глаза, сверкающие огнем, выдавали его присутствие.
        - Спасибо,  - сдержанно сказала Офелия.
        Она не привыкла видеть Октавио в одиночестве. За ним всегда ходила целая свита товарищей, готовых аплодировать ему по любому поводу: таким образом они льстили через него Леди Септиме. Даже акустические камеры на галерее - и те молчали в его присутствии, тогда как любому другому студенту голос надзирателя тут же приказал бы вернуться на ковчег Поллукса.
        - Ну как, перчатки тебе подошли?  - спросил он.
        Офелия несколько раз сжала и разжала кулаки, разминая жестковатую кожу новых перчаток, облекавших ее руки.
        - Мне доставили их только сегодня. Теперь я смогу успешно продолжить учение. Я тебе очень обязана за помощь.
        Девушка сознательно подчеркнула это обращение на «ты». Время учтивых «вы» уже миновало. Отныне она считала себя равной другим студентам Школы, и тот факт, что Октавио был сыном Леди Септимы, для нее ровно ничего не значил.
        Октавио вышел из тени колонны и пересек галерею, направляясь к Офелии. Косые лучи заходящего солнца играли бликами на его бронзовой коже и серебряных галунах мундира. Но даже эти блики не могли сравниться с его горящими глазами.
        - Очень даже обязана - больше, чем ты думаешь, курсантка Евлалия. Твой визит к профессору Вольфу оказался успешным?
        Офелию точно громом поразило. Какая же она наивная дурочка! Значит, Октавио устроил эту встречу вовсе не из-за потери ее перчаток?
        - Вот в чем дело!  - прошептала девушка.  - А я-то думала, ты мне помог из желания восстановить наше равенство.
        - Но я именно так и поступил. То, что стряслось с профессором, вполне может произойти и с другими. И я счел нужным информировать тебя на сей счет.
        Офелия напряглась, как перед схваткой. Этот парень с самого начала видел в ней опасную соперницу. И перед ней ясно, как никогда, встал вопрос: уж не является ли Октавио пособником Бога в еще большей степени, чем его мать?
        - А что стряслось с профессором?  - спросила она с наигранным удивлением.  - Ты имеешь в виду тот несчастный случай?
        Девушка прекрасно знала, что в травме профессора Вольфа не было ничего случайного, но назвать ее покушением значило бы подтвердить, что она покопалась в его частной жизни, а попасть в эту ловушку ей уж точно не хотелось.
        Октавио впился в нее пронзительным и одновременно бесстрастным взглядом - таким же, каким он изучал лабораторные образцы.
        - Расширенные зрачки, замедленность визуальных контактов, учащенное мигание,  - констатировал он.  - Наши глаза выдают нас куда больше, чем любые речи. А твои, курсантка Евлалия, говорят мне, что ты лжешь. Лжешь все время и всем вокруг. Даже вот такой жест,  - добавил он, заметив, как Офелия нервно поправила очки,  - несет массу информации о тебе. Моя мать считает тебя наивной растяпой, которая рано или поздно отступится от своих притязаний. А вот я уверен, что тебя ничто не остановит, потому что ты явилась сюда с определенной целью. Личной целью, не имеющей никакого отношения к интересам города.
        Настала долгая пауза, нарушаемая лишь предвечерним гомоном птиц над галереей. На щеку Офелии села какая-то мошка, но девушка не посмела ее смахнуть.
        - Почему же мне позволили остаться в «Дружной Семье», если ты считаешь меня недостойной быть ее членом?
        Октавио саркастически усмехнулся.
        - Да чтобы удобней было следить за тобой.
        Он отвернулся и ушел; серебряные крылышки на его сапогах поймали последний луч солнца за миг до того, как оно исчезло за пышной зеленью парка. И тут же все окутала тьма, густая и влажная.
        «Он ничего не знает,  - убеждала себя Офелия, глядя, как силуэт Октавио исчезает в темном конце галереи.  - Ему неизвестны ни мое настоящее имя, ни моя настоящая цель. У него возникли какие-то подозрения, но на самом деле он ничего не знает».
        - Курсант Евлалия, будьте любезны вернуться в свое подразделение!  - раздалось из акустической камеры на галерее.
        И Офелия решительно пошла дальше, твердо пообещав себе, что никому не позволит омрачить ей радость победы.
        Общежитие пустовало: студенты еще не вернулись из Мемориала. Учебный день там длился с шести утра до одиннадцати вечера, в две смены; сегодня предвестники Елены трудились в вечерней.
        Потянув за шнур, свисавший со стены, Офелия выдвинула кровать и рухнула на нее прямо в одежде.
        «Завтра…  - подумала она, глядя на Мемориал, сверкавший, точно маяк, за оконной занавеской.  - Завтра я буду там».
        Вероятно, она незаметно уснула, потому что, открыв глаза, увидела соучеников, обступивших ее кровать. Они не зажгли свет, а стояли в темноте, безмолвные и сосредоточенные, словно на заупокойной службе.
        Девушка хотела встать, но десятки рук прижали ее к постели, а чья-то ладонь накрыла рот. Они действовали неторопливо и уверенно, хотя и не причиняя боли.
        - У моих кузенов есть для тебя загадка, signorina,  - прошептал в темноте вкрадчивый голос Медианы.  - Как ты думаешь, что случается с теми, кто получил свои крылышки?
        Сквозь криво сидевшие очки Офелия не видела, а скорее смутно угадывала ее лицо. Она не могла ни двинуться, ни заговорить и была слишком удивлена, чтобы испытывать страх.
        - Ты поклянешься в верности Медиане,  - дружным шепотом предсказали ей прорицатели.
        - Я хочу кое-что показать тебе, signorina.
        Медиана включила лампу-фонарь, озарившую все блики на ее коже, и подала знак стоявшей поодаль Дзен. Кукольное личико Дзен было искажено страхом; тем не менее она покорно исполнила этот немой приказ: подошла к кровати и выдвинула ящик тумбочки Офелии до самого конца.
        - Взгляни, маленькая чтица!  - мягко приказала Медиана.
        Руки прорицателей тотчас приподняли Офелию на кровати и осторожно повернули ее голову так, чтобы она могла заглянуть в ящик. С ней обращались как с покорной марионеткой. В первый момент девушка ничего не увидела на дне ящика, которым никогда не пользовалась.
        Но, присмотревшись, вдруг разглядела там какие-то крошечные предметы.
        - Вот они: твой матрас, твоя форма и твои перчатки,  - перечислила Медиана с чуть принужденной улыбкой.  - Так что знай: никакого воровства не было, твои вещички так и лежали в твоем ящике.
        Офелия подняла глаза на Дзен, и та пристыженно отвернулась.
        - Да, именно Дзен их уменьшила,  - продолжала Медиана.  - Хотя, уж поверь, не по своей воле. Да и моим кузенам сейчас не очень-то приятно держать тебя. А знаешь, почему они все-таки это делают? Потому что я им приказала. Все, кто здесь есть, ненавидят меня, но, как видишь, беспрекословно подчиняются! Вспомни, что я тебе говорила во время нашей первой встречи: существует много безнаказанных способов мучить людей, не причиняя им никакой физической боли. Ты предпочла остаться среди нас, signorina, ну так я сейчас объясню тебе, что будет дальше.
        Мелодичный голос Медианы уже начал оказывать свое гипнотическое воздействие на Офелию. И девушка поняла, что та принуждает ее слушать предельно внимательно. Спальни были тем редким местом, где отсутствовали камеры наблюдения, а Элизабет ночевала в отдельной комнате на другом конце общежития. Значит, помощи ждать неоткуда.
        - Из всех, кто находится в нашей спальне, только один человек станет виртуозом, и этим человеком буду я,  - продолжала шепотом Медиана.  - Я мечтаю стать предвестницей с тех пор, как научилась выговаривать это слово. Так вот: начиная с нынешней ночи ты укротишь свои маленькие ручки. Я запрещаю тебе демонстрировать свои таланты Леди Септиме. Отныне ты будешь скромно сидеть в сторонке и угождать только одной госпоже - мне. Если отступишь на второй план, я тебя отблагодарю. И, когда займу первое место, назначу своей адьютанткой.
        - Но как же… я ведь думала… что ты выберешь меня,  - пролепетала Дзен, задвигая ящик.
        Медиана усмехнулась, даже не взглянув на нее,  - все ее внимание было сосредоточено на Офелии.
        - Покровительство на Вавилоне не приветствуется. Я уже обещала эту милость многим своим кузенам, но не собираюсь держать при себе двух помощниц.
        Один из прорицателей наконец убрал руку со рта Офелии, чтобы дать ей возможность ответить.
        Девушку не пришлось долго просить:
        - Оставь при себе Дзен. Мне твое покровительство не требуется!
        Медиана направила луч фонаря прямо на очки девушки. Он был таким ярким, что ослепленная Офелия не видела выражения ее лица и только по шороху одежды поняла, что та сделала какое-то движение. Миг спустя форменный сапог прижал руку пленницы к кровати. Прижал мягко и совершенно безболезненно, но этот жест безраздельного господства не позволял Офелии двинуть и пальцем.
        - Жаль, что ты не слушала моих кузенов, signorina. Хочешь не хочешь, но тебе придется уступить. Повторяй за мной: «Я сделаю все, что ты прикажешь».
        Офелия упрямо молчала. Неужели эта прорицательница действительно уверена, что может превратить ее в свою покорную рабу и достигнуть первенства? В каком-то смысле девушке даже льстило, что Медиана считает ее своей соперницей. Однако когда луч фонаря перестал слепить ей глаза и она увидела хищный взгляд Медианы, ей стало не по себе.
        - Переверните ее.
        Прорицатели одним дружным рывком перевернули девушку на живот. Они проделали это не грубо, не оскорбительно, но Офелия, вдавленная лицом в подушку, никогда еще не чувствовала себя такой униженной. Тщетно она пыталась отбиваться - их руки делали с ней все, что хотели. Ну почему же ее когти не пришли в действие, чтобы отшвырнуть их?!
        - Спокойно!  - ласково шепнула Медиана ей на ухо.  - Я быстро справлюсь.
        Тревога Офелии переросла в настоящую панику. Медиана часто поддразнивала ее, говоря о своем семейном свойстве, но никогда не переходила от слов к делу. Чтецы не имели права изучать предметы без согласия их владельцев, вот так же и прорицателям запрещалось проникать в прошлое или будущее людей против их воли. Это было больше чем житейским правилом, это было семейное табу, и его не нарушали по пустякам.
        Офелия с мерзким чувством бессилия ощутила, как чужая рука скользнула к ней за ворот, легла на затылок, и тотчас же ледяной холод пронзил позвоночник девушки там, где находились нервные окончания спинного мозга.
        Пальцы Медианы вызвали у Офелии нестерпимый ужас. Девушка почувствовала бесцеремонное вторжение чужого разума, сгорающего от любопытства, жаждущего завладеть самыми потаенными ее мыслями. Вся ее жизнь начала быстро разматываться от настоящего к прошлому, точно пленка с диапозитивами, вставленная в аппарат с конца. Сверкающие глаза Октавио. Элизабет, прикрепляющая крылышки к ее сапогам. Кресло Амбруаза, застрявшее между булыжниками. Волосы, отрезанные в садовой сторожке. Арчибальд, вручающий ей фальшивые документы. Памятное бегство через общественный туалет…
        И это были не только образы - каждый из них сопровождался мыслями и эмоциями, посетившими ее в тот или иной момент. Офелия кусала подушку, напрягая все силы, чтобы противостоять вторжению в ее память, но не смогла помешать неизбежному. Еще миг, и в очередном воспоминании появился Торн. Она увидела его так явственно, словно все произошло вчера: он сидел посреди тюремной камеры, в слишком тесной рубашке, не в силах встать из-за раздробленной ноги.
        Лицом к лицу с Богом.
        Офелия вернулась в настоящее, как только Медиана отняла руку от ее затылка. Прижатая лицом к подушке, она с трудом могла дышать; очки больно врезались ей в кожу, рубашка насквозь промокла от пота.
        - Bene, bene, bene![19 - Здесь: хорошенькое дело! (ит.)] Я догадывалась, что ты скрытничаешь, но такое!.. Такое!..  - Голос Медианы звучал устало, словно после тяжкого физического труда, однако в нем слышалось и торжество.  - Не бойся, signorina, твоя тайна… все твои тайны останутся при мне до тех пор, пока ты будешь послушной, сговорчивой девочкой. Никто, даже мои кузены, не узнает, что привело тебя на Вавилон и кто ты на самом деле. Тебе нужно только сказать несколько слов.
        Офелия с трудом проглотила слюну, к горлу подступала тошнота. Она предпочла бы провести всю оставшуюся жизнь вот так, уткнувшись лицом в подушку. Но тут Медиана щелкнула пальцами, и прорицатели перевернули девушку на спину.
        - Я тебя слушаю.
        И Офелия услышала собственный ответ, произнесенный тоненьким, каким-то чужим голоском:
        - Я сделаю все, что ты прикажешь.
        Медиана улыбнулась и поцеловала ее в лоб.
        - Grazie[20 - Спасибо (ит.).]. Добро пожаловать в «Дружную Семью»!

        Сюрприз

        - Чтобы испечь мясной пирог, не нужно быть семи пядей во лбу!
        - Да вы взгляните получше на эти руки, моя милая! Как, по-вашему, похожи они на лапы кухарки?
        - Ну-ну, нечего важничать! Я достаточно долго прожила с вами и могу засвидетельствовать, что вы устроены точно так же, как все кухарки на свете, сверху донизу, спереди и сзади.
        - Я бы просила вас не выражаться так вульгарно в присутствии моей дочери.
        - Ваша дочь прежде всего хочет есть.
        - Но меня воспитали как придворную даму! И в моем доме подают лучший чай во всем Небограде, один из самых изысканных!
        - А я вот что вам скажу: если вы собираетесь держать ее на одном чае, она не скоро научится нормально ходить. К тому же не забывайте, Беренильда: я как-никак ваш друг, а не служанка. И, клянусь всеми сковородками на свете, не собираюсь взваливать на себя хозяйство этого дома!
        Втиснутая в высокий детский стул, давно ставший для нее слишком тесным, Виктория следила за Мамой и Старшей-Крестной, которые метались от окна к окну, выгоняя из комнаты едкий дым. На столе в сковороде лежало нечто покрытое черной коркой, от которой шел ужасно противный запах.
        Старшая-Крестная срезала ее и начала с суровым видом изучать то, что под ней осталось.
        - Пирог сгорел дотла! А припасы в нашей кладовой тают с каждым днем. Вам следовало бы написать монсеньору Фаруку.
        Виктория кашлянула: от дыма у нее ужасно запершило в горле. Мама тотчас кинулась к ней и замахала веером перед ее лицом.
        - Я пишу ему каждый день, мадам Розелина, но лишь для того, чтобы поддержать и ободрить, и никогда не стану клянчить у него пищу.
        - А разве я сказала, что вы должны ее клянчить?
        И Старшая-Крестная воинственно подбоченилась. У нее всегда был сердитый вид, но на самом деле она никогда по-настоящему не злилась. И Виктория ее нисколечко не боялась. Зато Отец внушал ей страх, и, хотя девочка не понимала смысла разговора, она надеялась, что Мама не собирается приглашать его сюда.
        Отец Викторию не любил.
        - Я вам говорю, что мы должны зарабатывать свой хлеб,  - продолжала Старшая-Крестная.  - Пора уж нам выйти отсюда, предложить свои услуги и показать всему свету, на что мы способны!
        Между двумя взмахами веера Виктория заметила ямочку на фарфоровой щеке Мамы, рядом с уголком губ. Мама улыбнулась, и эта улыбка отличалась от всех прежних - она стала появляться совсем недавно, только после приезда Старшей-Крестной. И при виде ямочки Виктории тоже хотелось улыбаться.
        Нет, их дом не изменился - изменилась Мама.
        - Какая блестящая мысль, мадам Розелина! Я уверена, что все наши аристократы осыплют вас бриллиантами с головы до ног, если вы обновите их поблекшие родословные.
        Старшая-Крестная грозно нахмурилась и уже собралась было возразить, но тут по дому разнесся звон дверного колокольчика.
        - Вы ждете гостей?
        - Нет. Пойдемте посмотрим, кто там явился.
        Виктория ужасно обрадовалась: Мама вытащила ее из тесного стула и взяла на руки. Ямочка была все там же, на щеке, в уголке губ, но губы теперь дрожали, как и жемчужины в ее сережках.
        Они перешли в музыкальный салон, и Старшая-Крестная направилась прямо к старому шкафу - Виктория уже знала, что через него можно войти в дом. Второй вход находился в глубине иллюзорного парка, но им не пользовался почти никто, кроме Крестного.
        - Там мадам Кунигунда,  - сказала Старшая-Крестная, глядя в дверной глазок шкафа.  - Черт возьми, она здорово постарела за это время.
        - Она пришла одна?  - спросила Мама.
        - Насколько я вижу, да.
        Мама, которая прижимала к себе Викторию так сильно, что девочке трудно было дышать, облегченно вздохнула и расслабилась. Ее тревожило все, что происходило за стенами дома, хотя она нечасто признавалась в своих страхах. А Виктории ужасно хотелось выйти наружу и прогуляться! То приключение, когда Крестный взял ее с собой… ах, как давно это было! С тех пор дни казались девочке невыносимо долгими, а маленькие путешествия по замку нравились все меньше и меньше. Она уже разведала здесь все, что можно было разведать.
        - Ну хорошо, впустите ее,  - решила наконец Мама.
        - Ничего себе!  - воскликнула Старшая-Крестная.  - Вы уже давно не впускаете посетителей, не принимаете посылок и вдруг решили открыть дверь женщине из клана Миражей! Вспомните: она родная сестра барона Мельхиора! А барон был убит вашим племянником! Вам не кажется, что это крайне рискованно?
        - Прежде мы всегда с ней ладили. А нынче для Миражей настали трудные времена. Иллюзии вышли из моды, эпоха легкомысленных забав ушла в прошлое. С тех пор как мадам Кунигунда разорилась, она живет в одиночестве неизвестно где. Но только, пожалуйста, ни слова об этом в ее присутствии: все, что ей осталось,  - сохранять видимость благополучия. Впустите ее, мадам Розелина.
        Старшая-Крестная повернула ключ в замке шкафа, и музыкальный салон тотчас наполнился перезвоном украшений и запахом духов, еще более резким, чем угар от спаленного пирога.
        - Добрый день, голу?бки мои!
        У Виктории радостно забилось сердце. Золотая-Дама! Каждый ее визит становился для девочки настоящим праздником. Она называла Викторию своей маленькой голубкой и всегда одаривала ее сюрпризами: дождем из вишен, медвежонком-акробатом, танцующими куклами и множеством других чудесных иллюзий.
        Поэтому Виктория была сильно разочарована, когда Золотая-Дама даже не взглянула на нее. Она уставилась на Старшую-Крестную, и ее большие красные губы удивленно разъехались в стороны.
        - Вы… здесь?! Значит, слухи верны?
        - Какие еще слухи?  - пробормотала Старшая-Крестная.
        - Да те, что касались подъезда… то есть приезда нашей маленькой птицы… то есть чтицы!
        И Золотая-Дама, бренча подвесками своего покрывала, стала вертеться во все стороны, словно высматривала кого-то в салоне. Виктория, вообразившая, что Золотая-Дама отыскивает именно ее, подумала: сейчас она меня наконец заметит на руках у Мамы, назовет своей маленькой голубкой и вдунет в волосы вихрь конфетти.
        - Не ищите Офелию, моя дорогая,  - вздохнула Мама.  - Слухи ложны, мне и самой неизвестно, где она.
        - Какая шалость… то есть жалость!
        Золотая-Дама произнесла это с улыбкой, но Виктория заметила, что ее руки с длиннющими красными ногтями судорожно сжались в кулаки.
        - Позвольте предложить вам чаю!  - сказала Мама самым умильным своим голосом.  - А заодно вы поделитесь со мной последними придворными новостями.
        - Нет-нет, я должна войти… то есть уйти,  - ответила Золотая-Дама.  - Видите ли, я подсчитывала… то есть рассчитывала, что достану… то есть застану у вас нашего бывшего посла…
        Виктория подняла глаза на Маму, почувствовав, как дрогнули ее руки. Мама тоже выглядела огорченной.
        - К сожалению, и Арчибальда здесь нет.
        - А вы-то почему его ищете?  - спросила Старшая-Крестная.
        - Видите ли, тело в дом… то есть дело в том, что он мне показал… то есть заказал одну иллюзию и до сих пор не явился за ней. Может, вы хотя бы обобщите… то есть сообщите, где его искать, он такой неумолимый… то есть неуловимый!
        Золотая-Дама всегда была со странностями, но сегодня вела себя совсем уж чудн?, и это ужасно озадачило Викторию. У гостьи заплетался язык - что ни слово, то оговорка,  - как будто она запуталась в собственных иллюзиях.
        - Мне очень жаль, дорогая Кунигунда, но я знаю не больше вашего,  - сказала Мама.  - Вероятно, Арчибальд все еще пребывает в какой-нибудь Розе Ветров! Но он непременно вернется. Он всегда возвращается.
        Золотая-Дама выслушала Маму чрезвычайно внимательно. Ее тяжелые татуированные веки приподнялись над вытаращенными глазами, странная улыбка стала еще шире.
        - В таком случае я тоже всегда вернусь.
        С этими словами Золотая-Дама вышла тем же путем, что и явилась,  - через шкаф.
        Виктория не раздумывая последовала за ней. Раз уж долгожданных сюрпризов не случилось дома, она сама найдет снаружи что-нибудь интересное. Оставив свое дурацкое тяжелое тело на руках у Мамы, девочка выпорхнула за порог с легкостью мысли.
        Весело подпрыгивая, она шла за Золотой-Дамой, которая с трудом ковыляла по булыжной мостовой, не подозревая, что ее кто-то сопровождает. Виктории уже несколько раз случалось видеть улицы, но только не во время путешествий. И сейчас тут все было совсем по-другому. Цокот каблуков и перезвон подвесок Золотой-Дамы звучали как-то приглушенно. Уличные фонари изгибались, точно резиновые, а их лампы выглядели в темноте расплывчатыми бледными пятнами. Мимо промчался фиакр - сперва в одну сторону, а миг спустя, задом наперед, в другую; но во время путешествий Виктория нередко наблюдала такие странности, и это ее ничуть не удивило.
        Вот и небо здесь тоже ненастоящее, как и дома. Мама когда-то рассказала Виктории, что нужно одолеть много-много дорог и лестниц, если хочешь увидеть настоящее небо, но оно ужасно холодное и моментально превратит ее пальчики в сосульки.
        Во время путешествий Виктории не бывало ни холодно, ни жарко, но она все-таки решила отложить встречу с небом на другой день. Золотая-Дама дошла до угла и села в лифт; Виктория поспешила проскользнуть за ней следом. Забившись в уголок кабины, она с возрастающим любопытством наблюдала за Золотой-Дамой. Та больше не улыбалась, но вела себя ужасно потешно: то роняла голову на плечо, то чесала правый бок, заводя левую руку за спину.
        Опустив глаза, Виктория вдруг заметила тень Золотой-Дамы. Вернее, тени. Их было полным-полно, они кишели у ее ног, как живые существа. Может, это одна из ее иллюзий-сюрпризов? Виктория не видела их там, в доме, глазами Второй-Виктории.
        Она вышла из лифта следом за Золотой-Дамой и еще какое-то время кралась за ней - к счастью, девочка никогда не уставала во время своих путешествий. Наконец они вошли в крошечный домик, не больше малой гостиной, в которой Мама ежедневно проводила два часа за вышиванием. Здесь Виктория увидела безголовые манекены, большую черную доску, сплошь исписанную меловыми цифрами, и стойку в два раза выше ее самой.
        Но нигде - ни одной иллюзии.
        Золотая-Дама прикрыла за собой дверь и сняла трубку телефонного аппарата на стойке. Виктория очень надеялась, что произойдет хоть что-нибудь интересное,  - она уже слегка заскучала.
        - Меняем план,  - сказала Золотая-Дама в трубку.  - Нашей маленькой беглянки там нет, но я хочу удержаться… то есть задержаться еще ненадолго… Нет, дитя мое, мне лучше выть… то есть быть в тени. Наша милая мадам Кунигунда пока еще не очень-то разборчива… то есть сговорчива, но я надеюсь, что она откроет мне множество зверей… то есть дверей. Передай всем моим дорогим детям, что сейчас главное - убедительность… то есть бдительность.
        Виктория ничего не поняла из разговора Золотой-Дамы; к тому же ее слова звучали как-то приглушенно, словно из-под воды, и девочке становилось все скучнее. Она пошла за Кунигундой, надеясь на какое-нибудь ужасно веселое приключение, но пока веселого было мало. Через уши Второй-Виктории до нее еле-еле доносился слабый голосок Мамы, которая с тревогой говорила: «Эта малышка все чаще уходит в свои мечты!»  - и потом она ощутила легкое касание теплой Маминой руки, ласково гладившей ее волосы.
        Девочка уже решила возвращаться домой - ей не терпелось прижаться к нежной Маминой щеке,  - как вдруг Золотая-Дама отдернула занавеску за стойкой и прошла в глубину комнаты.
        Виктория тут же забыла о доме: соблазн нового путешествия оказался сильнее и заставил ее пойти следом.
        Но она испуганно съежилась, увидев Золотую-Даму, склонившуюся над Второй-Золотой-Дамой. И это не было раздвоенным видением, как недавно фиакр на улице. Вторая-Золотая-Дама лежала распростертая на большом белом ковре, с вытаращенными глазами и детской, радостной улыбкой на губах, а ее покрывало с подвесками расстилалось вокруг нее, словно красивое золотистое озеро.
        Из ее носа и ушей текла какая-то красная вода.
        Она смотрела остановившимися глазами на призрачные тела, которые склонялись над ней, что-то невнятно нашептывая.
        Виктория ничего не понимала.
        Первая-Золотая-Дама одним взмахом развеяла толпу призраков, витающих вокруг Второй-Золотой-Дамы.
        - Похоже, эта иллюзия оказалась тебе не по силам,  - сказала она ей.  - Бедные мои детки, до чего же вы хрупкие!  - Рукой с длиннющими кроваво-красными ногтями она опустила веки Второй-Золотой-Дамы.  - Покойся с миром, дочь моя, твоя смерть была не напрасной. Благодаря твоему образу мне, может быть, удастся обрести кумир… то есть спасти мир.
        При этих словах Первая-Золотая-Дама медленно повернула голову к Виктории. Она не могла ее видеть, но щурилась и смотрела в ее угол, словно учуяла чье-то присутствие. И тотчас же все тени, лежавшие у ног Первой-Золотой-Дамы, ожили и начали корчиться, будто ждали приказа броситься на Викторию.
        - Ну а ты, дитя мое? Ты тоже хочешь помочь мне спасти мир?
        Еще миг, и все исчезло: обе Золотые-Дамы, белый ковер, темное помещение. Виктория вернулась на свое место, во Вторую-Викторию, домашнюю. Она снова сидела в тесном детском стульчике, а Мама с улыбкой протягивала ей ложечку варенья.
        Виктория открыла рот, чтобы закричать. Но не смогла издать ни звука.

        Раба

        Сняв очки, Офелия начала растирать воспаленные глаза. Она так долго вчитывалась в текст, что печатные буквы плясали у нее даже под сомкнутыми веками. Потом девушка устало потянулась и, запрокинув голову, взглянула на потолок. Или, вернее, на пол зала-перевертыша, где посетители молча прохаживались вниз головой между библиотечными стеллажами. Ей никак не удавалось привыкнуть к тому, что в Мемориале можно передвигаться и по полу, и по стенам, и по потолку.
        Девушка закрыла книгу и в последний раз перечитала аннотацию, которую составила для каталога. На книге не нашлось ни даты выпуска, ни названия издательства, ни имени автора, только инициалы Е. Д.; экспертиза этой монографии стала подлинной головоломкой, вынудившей ее чередовать обычное чтение с чтением. Заглянув в трубу пневмопочты, она облегченно вздохнула: новых поступлений не было. Еще одной экспертизы она бы не вынесла. Сквозь решетчатую перегородку Офелия бегло оглядела соседние боксы. Силуэты прорицателей, склонившихся над своими работами, в ореолах ярких ламп. Дзен, почти целиком скрытая кипами министерских архивных документов, над которыми виднелся только ее фарфоровый лоб в бисеринках пота.
        Одна лишь Медиана ничем не занималась, сидя у себя в боксе и с веселым любопытством наблюдая за Офелией.
        - Ну что, выполнила свою норму, signorina? Я тоже. Пойдем-ка прогуляемся.
        Офелия покорно собрала свои записи. Как будто у нее был выбор…
        Они выложили обработанные книги на стойку фантомов, которые на самом деле никак не походили на призраков: все как один дородные, с кирпично-красными лицами. Этим именем они были обязаны семейному свойству, которое позволяло им превращать любой твердый предмет в газообразный и наоборот. Самые объемистые тома, прошедшие фантомизацию, можно было посылать по пневматической почте из одного конца Мемориала в другой.
        Офелия переместилась с потолка на стену, со стены на пол, а оттуда в один из восьми трансцендиев, соединенных с холлом. Ей не нужно было проверять, идет ли за ней Медиана,  - она слышала за спиной позвякивание крылышек на ее сапогах. Отныне, куда бы она ни шла, этот назойливый звук неотступно сопровождал ее, преследуя даже в ночных кошмарах.
        С тех пор как прорицательница коснулась ее головы, девушка перестала принадлежать себе. Гигантский шар Секретариума, паривший в невесомости посреди Мемориала, казался все таким же близким и таким же недоступным. «Пока я жива, ноги твоей там не будет»,  - говорила ей Медиана.
        Сколько бы Офелия ни проходила под этим шаром, она не видела в нем ни одной, даже самой узкой лазейки. Единственно возможным путем внутрь был мостик, ведущий от северного трансцендия к дверце, так искусно утопленной между изображениями материков, что снизу ее невозможно было разглядеть. Доступ к мостику охранял часовой, менявшийся каждые три часа; мостик выдвигали с помощью специального ключа, дубликатами которого владели в Мемориале очень немногие. Леди Септима доверяла свой ключ только сыну и, гораздо реже, Медиане или Элизабет, когда Лорду Генри требовались их услуги.
        Офелии не терпелось разузнать, каким способом можно установить доверительные отношения с этим роботом, который руководил группами чтения, никогда не покидая Секретариума. Она ни разу не видела его, но ей иногда случалось расслышать отзвуки его мерных механических шагов в нижней части глобуса, если возникали какие-то проблемы с базой данных, состоявшей из перфорированных карт, собранных в Секретариуме. Лорд Генри поглощал библиографические ссылки, как сластена - пирожные. Сроки обработки книг, которые он вменил курсантам, были просто нереальными, а их аннотации он почти всегда находил недостаточно подробными.
        Лазарус создал своих роботов, чтобы положить конец «эксплуатации человека человеком». Офелия могла бы многое сказать ему по этому поводу.
        Она сощурилась, глядя вверх. Змееобразное облачко, пролетевшее в воздухе, описало длинную спираль и втянулось в верхнюю часть глобуса. Прозрачные трубы фантопневматической почты становились заметными только при солнечном свете. По ним в Секретариум доставлялись всевозможные документы. У Офелии на миг возникла безумная идея: вот он, наилучший способ проникнуть туда. Правда, внутренние правила категорически запрещали фантомизацию человеческих существ - одни только фантомы, да и то лишь самые опытные, умели превращаться в пар, не рискуя погибнуть. Но Офелия все равно отчаянно жалела, что этот путь ей заказан.
        - Тебе туда не попасть,  - злорадно шепнула Медиана, схватив ее за подбородок и заставив отвернуться от глобуса.  - Давай пошевеливайся, а то у меня сейчас мочевой пузырь лопнет.
        Офелия прошла под колоннами следом за ней и стала ждать у дверей туалета, словно послушная собака. Никогда прежде она не чувствовала себя такой униженной. Действия Медианы вызывали у нее яростное возмущение, но еще больше она винила в случившемся себя. Ведь она предала Торна, ни больше ни меньше.
        - Я скажу прямо и откровенно: вы не оправдываете свою зарплату!
        Услышав голос Леди Септимы, прозвучавший в атриуме, Офелия торопливо встала по стойке смирно - и в спешке выронила свои записи. Студента, который не поприветствовал преподавателя, а тем более Лорда, ждала немедленная кара: этот урок девушка хорошо усвоила после множества дополнительных нарядов и прочих взысканий.
        Однако сейчас Леди Септима обращалась не к ней, а к старику- уборщику, старательно подметавшему плиточный пол центрального холла.
        - Лорды щедро субсидируют содержание Мемориала. Наши мемориалисты вложили огромные средства в приобретение роботов. Согласитесь, что любой робот в сто раз рентабельнее вас.
        Офелия, подбиравшая с пола рассыпанные карточки, удивленно подняла брови. Леди Септима размахивала каким-то бланком перед самым носом уборщика; они странно смотрелись рядом - маленькая мускулистая женщина и долговязый тощий старик.
        - Мы высоко ценим вашу достойную и верную службу, папаша, но вам давно пора уступить место будущему. Подпишите эту бумагу!
        Леди Септима, с ее сверкающими глазами и блестящим, как солнце, мундиром, выглядела живым воплощением верховной власти. Тем не менее уборщик молча покачал головой.
        Офелия невольно почувствовала к нему симпатию. И вдруг часы Торна в кармане ее пиджака звонко щелкнули крышкой.
        Этот непривычный звук заставил Леди Септиму развернуться на сто восемьдесят градусов.
        - Курсант Евлалия, у вас что, нет работы?
        Если бы руки Офелии не были заняты собиранием упавших карточек, они бы сейчас стиснули злополучные часы, чтобы не дать им повторить свой фокус. С некоторых пор часы все чаще и чаще щелкали крышкой в самое неподходящее время. Для бедного расстроенного механизма они вели себя чересчур активно.
        - Есть, Milady.
        - Что-то непохоже. Я?то уж было порадовалась вашим скромным успехам в конце испытательного срока, но за последнее время вы безобразно разленились. Не советую почивать на лаврах, ваши крылышки могут вспорхнуть и улететь от вас в любую минуту.
        Офелия храбро выдержала сверлящий взгляд Леди Септимы. Будь эта женщина такой проницательной, как полагалось визионерам, она бы давно учуяла, что творится в подразделении предвестников Елены.
        Впрочем, возможно, она и знала обо всем.
        - Я позабочусь о том, чтобы Лорд Генри увеличил нагрузку для вашей группы чтения,  - решила Леди Септима.  - Представляю, как ваши товарищи будут вам благодарны, курсант Евлалия.
        И она удалилась, печатая шаг.
        Всеобщая ненависть… только этого Офелии и не хватало. Тем не менее она не удержалась и подбодрила быстрой улыбкой уборщика, который почти незаметно повернул к ней косматую голову, продолжая усердно мести пол.
        - Я начинаю думать, что тебе нравится, когда тебя наказывают, signorina.
        Офелия сжалась всем телом. Медиана, только что вышедшая из туалета, бесцеремонно оперлась на ее спину, не давая девушке встать на ноги посреди разлетевшихся карт. Офелия не могла видеть улыбку своей мучительницы, зато угадывала ее по мягкому, вкрадчивому голосу. Но вдруг Медиана шепнула:
        - Берегись! Бедоносец идет!
        Офелия с ужасом подняла глаза. К ним направлялся Блэз, бросивший свою тележку с книгами прямо посреди холла. Медиана опасливо попятилась. Невезучесть рассыльного давно вошла в поговорку: где бы он ни проходил, на его пути неизбежно либо падал стеллаж, либо взрывалась лампа.
        Блэз присел на корточки, чтобы помочь Офелии собрать записи; он так усердствовал, что стукнулся лбом об ее голову.
        - Miss Евлалия,  - приветствовал он ее, робко улыбаясь.  - Я все время пытался… А вас никогда нигде… Anyway[21 - Здесь: в общем (англ.).], я очень рад вас наконец видеть.
        В самом деле, после совместного полета в трамаэро они встретились впервые. И не без причины: Офелия старательно избегала Блэза в Мемориале. Она делала вид, будто поглощена работой над каталогом, когда слышала его неуверенные шаги возле своего бокса; поворачивала назад, завидев его тележку, выезжавшую из-за поворота. Хотя понимала, что этому недотепе, от которого все бегали, как от зачумленного, очень хочется поговорить с ней, и всякий раз корила себя за такое вероломство.
        - Весьма сожалею,  - прошептала она, стараясь не смотреть на него.  - Моя учеба занимает столько времени…
        Она мысленно молила Блэза не продолжать и уйти подобру-поздорову. Как ему внушить, что он не должен ей доверяться?! Девушка видела уголком глаза, с каким злорадным любопытством уставилась на них Медиана, и это было невыносимо.
        Блэз нагнулся пониже; его влажные ежиные глазки впились в лицо Офелии, стараясь поймать ее взгляд.
        - Miss Евлалия, не могли бы вы уделить мне хоть минутку…
        Но Офелия вырвала у него из рук свои записи так грубо, что, вырви она ему сердце из груди, он бы удивился не больше.
        - Весьма сожалею,  - твердо повторила она.
        Ее категорический тон ясно свидетельствовал о нежелании говорить.
        Блэз удивленно поднял косматые брови, и наконец в его глазах мелькнуло понимание. Понимание и боль.
        - Нет,  - сказал он, медленно вставая.  - Это я сожалею.
        И, втянув голову в плечи, удалился со своей тележкой, причем по пути переехал ногу какого-то посетителя, оказавшегося в неудачный момент в неудачном месте. Вот когда Офелия с горечью вспомнила о своих длинных пышных волосах: за короткими невозможно было спрятать лицо, горевшее от стыда.
        - Ну и ну, как это я недосмотрела вашу интрижку среди твоих бесчисленных секретов?!  - шепнула Медиана, склонившись к девушке.  - Знал бы твой бедный муженек…
        На этот раз Офелия не смогла сдержать приступ ярости. Ее когти оказались бессильными перед дюжиной нападавших, зато Медиану они без труда отшвырнули прочь. Но та, мгновенно извернувшись, вскочила на ноги и расхохоталась, словно после легкой дружеской перепалки.
        - Ах, да, я совсем забыла, что наша анимистка к тому же и Драконша.
        - Еще одно слово,  - прошипела Офелия сквозь зубы,  - и я сама покончу с твоим шантажом.
        Насмешливая улыбка Медианы мгновенно перешла в гримасу искреннего огорчения. Так она вела себя всегда - то по-мужски дерзко, то по-женски вкрадчиво, словно меняла одну карнавальную маску на другую.
        - Я думаю, нам с тобой пора поговорить по душам, noi due[22 - Нам вдвоем (ит.).]. Пошли пробивать дырочки.
        На жаргоне мемориалистов эти слова - «пробивать дырочки»  - означали превращение рукописных карт в перфорированные, для базы данных Лорда Генри. Перфораторы издавали куда больше шума, чем пишущие машинки, поэтому они располагались в специальном звукоизолированном зале подвального этажа, чтобы не мешать читателям.
        Идеальное место, где никто не мог их подслушать.
        Медиана заперла поворотом руля герметичную дверь и, убедившись, что в зале, кроме них, никого нет, сказала:
        - Ну-ка, давай сперва проверим твою работу.
        Она взобралась на высокий табурет, проглядела записи Офелии и одобрительно присвистнула:
        - А ты здорово прогрессируешь. Твои описания становятся все более точными, bravissimo!  - После чего она отвинтила колпачок самописки и начала вычеркивать одну за другой строчки, на которые Офелия потратила многие часы работы.  - Ну вот, теперь твои результаты будут выглядеть не такими блестящими.
        - Но ведь Лорд Генри заставит меня снова все переделать!
        Глаза Медианы засверкали ярко, как драгоценные камни. И чем больше темнели очки Офелии, тем радостнее сияло лицо Медианы.
        - Забавно! Ты говоришь о нем так, словно боишься его рассердить.
        - Не думаю, что робот способен сердиться,  - глухо возразила Офелия.  - А вот я - другое дело. В Секретариум допускают только самых лучших; ты мешаешь мне отличиться и тем самым вынуждаешь попусту терять время. Я появилась на Вавилоне не для того, чтобы рабски исполнять твои капризы.
        - Да, я чувствую, что такая ситуация тебе не по душе,  - с лицемерным вздохом сказала Медиана.  - Так вот, хочешь, я открою, почему мне так необходимо стать предвестницей?
        Она вернула Офелии ее карточки и выложила свои на пюпитр перфоратора. Это устройство очень напоминало пианино - та же красивая клавиатура из слоновой кости, тот же винтовой табурет возле него. Зато шум от нажима на любую клавишу никак нельзя было назвать мелодичным.
        - Потому что предвестники знают всё обо всех,  - пропела Медиана сквозь треск машины.  - А я, видишь ли, составила целый прейскурант на тайны.
        Офелия, сидевшая за своим перфоратором, невольно восхитилась скоростью, с которой пальцы Медианы бегали по клавишам, не допуская ни единой ошибки. Ей самой никак не удавалось освоить код, изобретенный Элизабет; к тому же в силу природной неловкости она часто нажимала не на те клавиши, и тогда приходилось все начинать сначала.
        - Да, ты добилась успехов во многих областях,  - нехотя признала Офелия.  - И сильно обогнала всех нас, так зачем тебе умалять наши результаты?
        Медиана благодушно улыбнулась, вставляя в перфоратор следующую карту.
        - Неужели ты воображаешь, что я достигла бы таких успехов лишь за счет своего таланта? Мое семейное свойство позволяет мне вытягивать из тех, кого я касаюсь, не только их тайны, но еще и их знания. Хочешь, я скажу, почему мне удалось проникнуть в Секретариум? Потому что Лорду Генри и Леди Септиме срочно понадобился переводчик с древних языков. А почему я так мгновенно овладела древними языками? Потому что добывала эти знания из мозгов многих, многих специалистов. Ну и взамен позволила им вытянуть кое-что из меня.
        - И оно того стоило?
        - Все тайны чего-нибудь да стоят. Будь моя воля, я бы провела свою жизнь в галереях Секретариума, чтобы вызнать все его тайны. Ты, наверно, уже слышала о знаменитой «последней истине»? Так вот, я твердо намерена когда-нибудь раскрыть и эту загадку. Но должна сказать, что и твои секреты тоже по-своему интересны, signorina.
        Медиана выключила свой перфоратор и пристально взглянула на Офелию, на сей раз необычайно серьезно.
        - Скажу откровенно: некоторые из твоих воспоминаний очень трудно объяснить. Например, я ничего не поняла в истории субъекта, способного менять лица. Но одно я знаю точно: ты и твой муженек поставили Вавилон в очень сложное положение. Город связан торговыми договорами со всеми ковчегами, в том числе с Анимой и Полюсом. Поэтому Вавилон не может служить приютом для беглянок и беглецов вроде вас. Если Лорды узнают, кто ты такая и кого ищешь, ты рискуешь очень многим. Однако твое наказание - пустяки по сравнению с тем, что ждет твоего супруга, когда его поймают. На Вавилоне запрещены насильственные действия, но, поверь мне, вам лучше не знать, что творится в здешних исправительных центрах.
        Пальцы Офелии дрогнули и соскользнули с клавиш. Она выбросила испорченную карту и вставила в перфоратор следующую.
        - Ну и что?  - спросила девушка.  - Ты собираешься донести на меня?
        - Нет, signorina, я просто хочу, чтобы ты поняла главное: в твоем положении лучше помалкивать и не жаловаться. Тебе не нравится мой шантаж? Делать нечего, смирись.
        - А если я прочту твои личные вещи без твоего согласия? И начну шантажировать тебя твоими собственными секретами?
        - А ты сначала попробуй найти хоть один, который был бы опаснее, чем твои,  - с ласковой улыбкой парировала Медиана.  - Ну подумай серьезно: кому Леди Септима поверит скорее - тебе или мне?
        Офелия молча смотрела на свои перечеркнутые записи, стараясь дышать поглубже, чтобы разогнать серый туман, заволакивающий ее очки, как дым, до полной слепоты. Она чувствовала, что попала в западню. Неужели Медиана заставит ее неделя за неделей пробивать неполные карты на этой проклятой машине?! И вынудит отказаться от поисков Торна, не позволит его защитить?!
        Медиана снова взялась за перфорацию с грациозностью опытной пианистки.
        - Ты меня ненавидишь. Вы все меня ненавидите. И самое печальное, что вы меня ненавидите не потому, что я раскрываю ваши секреты. Причина в другом: в глубине души вы сознаете, что я понимаю вас, как никто на свете. Пока я ограничилась твоими недавними тайнами, signorina, но если бы пошла дальше, ко времени твоего рождения, то узнала бы тебя лучше, чем ты сама.
        - Ты меня еще не знаешь.
        Офелия не совладала со своим голосом, и при этих словах в нем прозвучала угроза. Апломб Медианы, бесцеремонность, с которой та взяла власть над ее жизнью, приводили девушку в исступление.
        - Да нет, еще как знаю,  - с напускной кротостью возразила Медиана.  - Тот, кого здесь нет, кто не дает тебе покоя,  - мне известно, как ты боишься не найти его. Но также мне известно,  - добавила она после многозначительной паузы,  - что при этом ты боишься вашей встречи. Тебе не нравится, когда тебя считают инфантильной девчонкой, но в отношениях с мужчиной ты такая и есть - неопытная bambina[23 - Девчонка (ит.).].
        У Офелии так затряслись руки, что ей пришлось впиться ногтями в колени. В каком-то мгновенном видении ей представилось, как она «пробивает дырочки» в языке Медианы. Дальше перфорация проходила в полном молчании; и та и другая смотрели только на свои клавиатуры.
        Медиана закончила работу быстрее Офелии, которая все еще сидела над картами, размышляя о недавнем разговоре.
        - Подарок!
        Девушка недоуменно посмотрела на два пригласительных билета в кафе-театр, которые Медиана положила на ее пюпитр.
        - Я не такая уж злая, как ты думаешь. И когда сказала, что хочу сделать из тебя свою адъютантку, то не лгала. Но ты мне нужна спокойная и послушная, а не в полном раздрае, как сейчас. Завтра воскресенье. Возьми увольнительную, поезжай в город и наведайся туда.
        Избавиться хоть на несколько часов от надзора Медианы было очень соблазнительно, но Офелию возмутила бесцеремонная манера распоряжаться ее личным временем.
        - Не стоило беспокоиться,  - сухо ответила она.
        - Я не прошу, а приказываю. Ты даже не представляешь, сколько человек мне пришлось шантажировать, чтобы раздобыть этот адрес. Ты туда пойдешь, punto e basta[24 - И кончен разговор! (ит.)].
        - Но почему я?
        Медиана загрузила свои перфокарты в подъемник. Ее лицо, усеянное яркими блестками, приняло загадочное выражение. Сейчас оно как никогда напоминало карнавальную маску.
        - Ну, для простоты скажем так: местечко-то не очень приличное. А я до сих пор отличалась безупречным поведением, ясно тебе? И вовсе не хочу, чтобы меня застукали в этом кафе-театре, хотя, говорят, в нем творится много чего интересного. И компрометирующего. Поезжай туда не в форме и желательно с кем-нибудь из знакомых, так ты будешь привлекать меньше внимания. Соберешь там для меня нужные сведения, и я тебя отблагодарю.
        - Ты меня освободишь?
        - Нет. Но зато мы с тобой обменяемся информацией.
        - Да какую же информацию ты можешь мне сообщить?!
        Офелия съежилась, когда Медиана медленно наклонилась к ней, почти коснувшись лицом ее лица и заставив откинуться назад.
        - Тот бесноватый молодчик, который числится твоим мужем,  - еле слышно прошептала она,  - я его уже видела. Здесь, в Мемориале.
        Она взяла с пюпитра билеты и с загадочной улыбкой провела ими по очкам Офелии, которые побледнели до полной прозрачности.
        - Сходи туда для меня, signorina, и я еще кое-что расскажу тебе о нем.

        Отщепенцы

        Входные ворота огромного базара напоминали фронтон храма из стекла и стали. Стоя в тени статуи сфинкса, Офелия разглядывала толпу - пеструю, бурлящую мозаику из людей, животных и роботов,  - от которой исходило множество разнообразных запахов, делавших горячий воздух еще более удушливым.
        Вопреки всякой логике, девушка невольно искала глазами Торна. На протяжении долгих месяцев она постоянно строила самые невероятные гипотезы, охлаждая свою пылкую фантазию лишь словами «допустим» или «возможно». И теперь при одной мысли, что она напала на его след - если, конечно, Медиана не солгала,  - ее сердце начинало бешено колотиться, едва не выскакивая из груди. Это сумасшедшее, беспорядочное биение, подстегнутое нетерпеливой надеждой, звучало набатом в потаенных глубинах ее существа.
        И все же, как ни трудно было признать, Медиана угадала верно: Офелия боялась. Да, конечно, она непрерывно мечтала о встрече с Торном, но никак не могла себе представить, что будет потом.
        Внезапно она увидела его. Нет, не Торна, конечно, а другого мужчину, которого сейчас ждала.
        Блэз переминался с ноги на ногу в гуще толпы, почти неузнаваемый в своей городской одежде. Огромные туфли без задников, пышные шаровары и широченные рукава явно стесняли его, делая еще более неуклюжим, чем обычно. Он старательно зажимал нос, вероятно, оберегая свое тонкое обоняние от ядреных смешанных запахов базара. Яркое солнце слепило его, он близоруко щурился, и только увидев Офелию в тени сфинкса, облегченно вздохнул.
        - Бисс Евлалия!  - воскликнул он гнусаво.  - Приздаюсь, я де поверил своиб глазаб, когда получил от вас письбо. Какая приятдая деожидаддость! Я… id fact[25 - На самом деле (искаж. англ.).], я-то дубал, вы да бедя сердитесь.
        - Прежде чем мы пойдем дальше, я обязана вас предупредить,  - торопливо сказала Офелия.  - В прошлый раз вы хотели со мной поговорить, но, пожалуйста, очень прошу вас не доверять мне ничего, что касается вашей личной жизни. Моя перестала мне принадлежать, и я не могу ручаться, что сумею сохранить в тайне вашу. И вы должны знать еще одно,  - продолжала она, показав ему билеты в кафе-театр.  - Если вы пойдете туда со мной, я, возможно, подвергну вас опасности.
        Ее заявление так поразило Блэза, что он даже отнял руку от носа. Нерешительно помолчав, он поправил съехавший набок тюрбан и наконец ответил с робкой улыбкой:
        - Well, мы, кажется, поменялись ролями. Обычно именно я подвергаю опасности других. Так куда мы идем?
        Офелия ощутила такую горячую благодарность, что начала подыскивать слова для ее выражения. Но не нашла. Всякий раз, когда ее что-нибудь трогало, они предательски улетучивались неведомо куда.
        - На самом деле я думала, что вы мне подскажете. Я уже пыталась расспросить нескольких постовых-гидов, но ни один из них не знает адреса этого кафе-театра. А мне известно только, что оно должно находиться где-то здесь, в районе базара.
        Офелия вручила билеты Блэзу, но тот, едва взглянув на них, нахмурился.
        - А вы уверены, что вам дали правильный адрес?
        - Почему вы спрашиваете?
        - Видите ли, раньше тут располагались античные термы[26 - Так называли древнеримские общественные бани.], а они уже тысячу лет как закрыты. Теперь там одни развалины да лотки, с которых торгуют фруктами. Но если… well… если вы пойдете за мной, я с удовольствием вас туда проведу.
        Лицо Блэза окрасилось румянцем, совсем ему не свойственным, но Офелия ничего не заметила. Ее слишком взволновала новая проблема: что, если билеты в кафе-театр - просто злая шутка Медианы?
        Войти в гущу рыночного сборища с его пестрыми тканями и жгучими специями было все равно что оказаться в средоточии праздничного фейерверка. Офелия и Блэз с трудом пробивались сквозь толпу. Блэз лепетал извинения всякий раз, как на его пути разбивался глиняный кувшин, обрушивался тент, падал велосипед или вставал на дыбы бык-зебу,  - похоже, он считал себя истинным виновником каждого прискорбного происшествия.
        - Так что вы хотели сказать мне вчера?  - спросила его Офелия.  - Надеюсь, это не слишком личное?
        - What? Ах да, по поводу смерти miss Сайленс,  - прошептал Блэз ей на ухо.  - Я последовал вашему совету и провел свое частное расследование. Хотел убедиться, была ли тут доля моей вины… да или нет.
        - И вы что-то обнаружили?
        Блэз нервно закивал, и его тюрбан опять съехал набок.
        - Согласно заключению медэксперта, причиной ее гибели стало вовсе не падение с лестницы. Miss Сайленс умерла еще до того, как упала… от сердечного приступа.
        Офелия почувствовала, как бурно заколотилось ее собственное сердце. Она вспомнила жуткую сцену на фабрике песочных часов, когда барон Мельхиор поцеловал ей руку и тут же коварно внедрил в ее сознание иллюзию нестерпимой сердечной боли, разрывавшей грудь.
        Но нет, это невозможно, ведь он давно мертв. И то, что убило исчезнувших гостей замка Лунный Свет, не имело никакого отношения к тому, что убило miss Сайленс.
        - Я навлекаю на людей много всяких неприятностей,  - продолжал Блэз, не замечая смятения девушки.  - Но только не болезни, такого никогда не было. И, знаете, я начинаю думать, что и впрямь не имею к этому отношения. Тем более что обнаружил нечто другое.
        - Что другое?  - удивилась Офелия.
        - Miss Сайленс была старшим цензором,  - напомнил ей Блэз.  - Именно старший цензор решает, какие из книг Мемориала соответствуют духу города, а какие - нет. И если книга кажется цензору сомнительной, он может отправить ее в запасник или… well… попросту уничтожить.
        Офелия горько усмехнулась, вспомнив свой музей на Аниме.
        - Ну и каким же цензором была miss Сайленс?
        - Радикальным,  - шепнул Блэз одними губами, словно его начальница, с ее беспощадным сверхтонким слухом, могла услышать его из могилы.  - Она безжалостно уничтожала все печатные издания, которые считала вредными. При малейшем намеке на крамолу книга отправлялась directly[27 - Прямиком (англ.).] в мусоросжигатель. Вы не представляете, сколько уникальных изданий мы потеряли в результате этих чисток! Лорды много раз предупреждали miss Сайленс, и это вполне понятно: они субсидируют Мемориал, чтобы умножать его собрания, а не бросать их в огонь. Но она и слушать ничего не желала, а снова и снова превышала свои полномочия! По крайней мере, так было до реорганизации каталога.
        Они проходили мимо очередной лавки, и Блэз машинальным движением заставил Офелию посторониться; таким образом, фонарь, почему-то рухнувший сверху именно в этот момент, не причинил им никакого вреда.
        - Но после того как Лорд Генри создал группы чтения, ситуация изменилась,  - продолжал он как ни в чем не бывало.  - Miss Сайленс строжайше запретили уничтожать книги из новых поступлений. Это привело ее в полную ярость, и, поверьте, она не раз вымещала ее на мне.
        - Охотно верю. Я столкнулась с мiss Сайленс всего однажды и сохранила о ней тяжелое воспоминание.
        - Вот к тому-то случаю я и веду,  - прошептал Блэз.  - Все произошло в тот самый день, когда я… когда вы… anyway… в общем, когда опрокинулась тележка с книгами…
        - Ну-ну?  - подбодрила его Офелия.
        - И те книги… miss Сайленс их уничтожила! Несмотря на запрет! За несколько часов до своей смерти! Клянусь вам, что, когда она приказала мне их доставить, я и знать не знал, какую судьбу она им уготовила,  - пробормотал Блэз так сконфуженно, словно боялся осуждения девушки.  - Я?то думал, что везу их к ней в отдел цензуры просто для ознакомления.
        Офелии вдруг почудилось, что веселая сутолока базара с его восточными ароматами и причудливыми товарами отодвинулась куда- то далеко. Девушка понимала, что продолжение разговора заведет их на опасную, темную дорогу, по каким добрые люди не ходят. Но все же не удержалась от вопросов:
        - Почему она сожгла эти книги? Что такого особенного она в них нашла?
        Блэз потер свой длинный острый нос, сморщенный от дымка, который струился из лавки торговца благовониями - они как раз проходили мимо.
        - Да ничего особенного, обыкновенные детские сказки, изданные уже после Раскола. Прекрасно оформленные, описывающие нравы и обычаи нового мира; правда, honestly[28 - Честно говоря (англ.).], наши юные читатели никогда их не брали. Так они и пылились на полках…
        - То есть, судя по вашим словам, эти сказки были вполне невинны?
        - Да как сказать… в них кое-где встречались намеки на древние… кхе-кхе…  - Блэз подменил кашлем слово «в?йны», чтобы не произносить его вслух,  - но только в виде метафор, в сугубо мирном духе. Даже в слишком наивном, насколько мне помнится. Уж не знаю, какая муха укусила miss Сайленс, но она решила покончить с ними, невзирая на запрет.
        - Может, из-за их автора?  - предположила Офелия.
        - Автор давным-давно умер и всеми забыт, от него остались одни инициалы - Е. Д.,  - ответил Блэз, пожав плечами.  - Словом, аноним. Я пытался хоть что-нибудь разузнать о нем, но, похоже, он больше ничего не написал, кроме этих сказок. Их издали крошечным тиражом, и у нас в Мемориале, видимо, находилось всего несколько экземпляров. Такие красивые книжки!  - горестно вздохнул он.  - И пропали навсегда!
        - Значит, последнее, что сделала miss Сайленс перед смертью, было сожжение сказок неизвестного автора,  - заключила Офелия.  - Очень странно!
        - In fact, самое странное я вам еще не рассказал. Это касается того места, где был найден труп miss Сайленс… Библиотечная лесенка, с которой она упала…  - Внезапно Блэз зажал пальцами нос, словно ему стало тошно при одном воспоминании о том смраде, еще более удушливом, чем окружавшие их базарные миазмы.  - О miss Евлалия! Если бы вы знали, какое это было жуткое зловоние… так мог пахнуть только смертельный ужас! Ее тело обнаружили в том самом месте, где стояли книги нашего таинственного Е. Д. Вернее, где они стояли до того, как я их оттуда забрал. От них остались пустые полки, но она почему-то вздумала еще раз осмотреть их среди ночи, вопреки здравому смыслу.
        - Да, такое упорство о многом говорит,  - признала Офелия.  - Но оно не никак не объясняет ужас, который охватил ее в момент смерти. А вы не думаете… что это как-то связано с Секретариумом?
        - С Секретариумом?  - удивился Блэз.  - Не вижу никакой связи. Miss Сайленс туда не допускали, так же как и меня. Я знаю, что о Секретариуме ходят разные слухи, но не более того. Вот они, ваши термы, miss Евлалия!
        Они прошли под аркой, ведущей на поперечную улицу. Стекло и сталь центральных аллей базара уступили место камню и воде. Полуразрушенные колонны обрамляли круглую площадку под открытым небом с водоемом сомнительной чистоты. Торговцы фруктами, разложившие здесь свой товар, отгоняли опахалами назойливых ос.
        Теперь Офелии стало ясно, почему Блэз так отреагировал на ее билеты. Это место никоим образом не походило на кафе-театр. И мысль о том, что Медиана насмеялась над ней, привела девушку в такую ярость, какой та еще никогда в ней не вызывала.
        Но вдруг Офелия увидела это. По другую сторону водоема над какой-то замшелой дверью раскачивалась, скрипя на ветру, круглая вывеска. Офелия едва не опрокинула несколько прилавков и поскользнулась на множестве рассыпанных фруктов, прежде чем добралась до нее.
        - Вы дубаете, это здесь, biss?  - изумленно спросил Блэз, с отвращением зажимая нос.
        Девушка не ответила. Она пристально смотрела на вывеску. Та давно уже выцвела под солнцем и дождями, но сохранившиеся кое-где оранжевые разводы свидетельствовали о ее былом сходстве с апельсином. Конечно, это могло быть простым совпадением, но интуиция подсказывала Офелии, что не все так просто. И она решительно ударила дверным молотком в створку, попутно ушибив себе пальцы.
        В двери почти тотчас открылся глазок.
        - Что вам угодно?  - спросил тоненький голосок.
        Офелия подняла к глазку билеты. Щелкнул замок, и в дверном проеме показался мальчик - босоногий, в простой белой набедренной повязке, красиво оттенявшей темную кожу. Он забрал билеты, с учтивым поклоном пригласил гостей войти и запер за ними дверь. Офелия и Блэз увидели небольшой дворик под открытым небом, с выщербленными стенами, вероятно, служивший некогда чем-то вроде предбанника при античных термах.
        Не говоря ни слова, мальчик зажег один из газовых фонарей, висевших у входа, и протянул его Блэзу, который взял этот предмет с такой опаской, словно ему вручили динамитную шашку.
        - Идите по стрелкам,  - сказал мальчик, указав им на дверной проем в стене напротив.  - Желаю вам самых дерзких развлечений, lady and gentleman!
        Офелия и Блэз начали спускаться по темной лестнице, круто уходившей вниз. Тропическая уличная жара быстро перешла в прохладу, а через сто тридцать ступенек, которые вывели их в широкую подземную галерею,  - и вовсе в ледяной холод. Офелия дрожала всем телом. На ней были легкая тога и открытые сандалии, которые Амбруаз дал ей в день прибытия на Вавилон,  - словом, облачение, мало пригодное для блужданий в подземельях.
        - Good Lords!  - прошептал Блэз.
        В свете его фонаря они увидели в верхней части стены, среди граффити, едва заметную стрелку, начерченную мелом. Нижняя часть этой весьма необычной стены была сложена из человеческих костей - десятков, сотен, тысяч костей и черепов, уложенных плотно, без единого зазора.
        Катакомбы.
        - Только держитесь подальше от меня, miss,  - предупредил Блэз.  - Я вполне способен в любой момент вызвать здесь обрушение.
        Их шаги звучали гулкими раскатами в мертвой тишине оссуария[29 - Оссуарий (от лат. os - кость)  - ящик, урна, колодец, здание или подземелье для хранения скелетированных останков. Нередко - объект показа.], пока они шли по галерее все дальше и дальше.
        - Семейное свойство анимистов заключается в чтении одних только предметов,  - шепнула Офелия.  - Согласно данному непреложному правилу, я, по логике вещей, не могла читать органическую материю. Но однажды, когда я была еще подростком, мне попалось в руки доисторическое ожерелье, сделанное из человеческих зубов, и я, как ни странно, прочитала его, месье Блэз, как прочитала бы любое другое ожерелье. Тогда я как-то даже не задумалась над этим…
        Голос девушки, искаженный гулким эхом, казался чужим ей самой. Она растерла озябшие руки и взглянула на Блэза, неуклюже шагавшего впереди.
        - В какой момент,  - спросила она,  - в какой момент мы перестаем быть людьми и превращаемся в предметы?
        Блэз молчал; он шел, стараясь держать фонарь повыше, чтобы освещать дорогу впереди. Когда он наконец ответил, его голос прозвучал совсем не так, как прежде,  - он был гораздо увереннее и тверже:
        - Некоторые люди становятся предметами еще при жизни, miss Евлалия.
        Офелию поразили эти слова, но Блэз не успел их объяснить: оссуарий привел их к входу в просторный сводчатый зал.
        Зал, полный людей.
        Мужчины и женщины извивались в исступленном танце под яркими лампами в виде апельсина. Те, кто не танцевал, осаждали стойки баров и столики, сидя бок о бок, а иногда и на коленях друг у друга. Они чокались, жестикулировали, обнимались, дрались, шевелили губами, словно болтали… и все это совершенно безмолвно.
        Офелии почудилось, что она угодила в компанию мимов.
        - Такое беззвучие может создать только самый гениальный акустик!  - воскликнул Блэз.
        Погасив фонарь, он любовался с порога этим немым спектаклем, словно изучал красочную картину с нарисованными персонажами. Затем снял с себя тюрбан, неловким движением нахлобучил его на кудрявую голову Офелии и, размотав конец, прикрыл им нижнюю половину ее лица.
        - Не знаю, что вас привело сюда, miss,  - шепнул он девушке,  - но это неподходящее место для курсантки-виртуоза. Если леди Елена узнает, где вы были сегодня, она немедленно исключит вас из Школы.
        - Но… а как же вы-то сами?  - пробормотала Офелия из-под ткани, пытаясь водворить на место покривившиеся очки.
        Блэз с безрадостной усмешкой притронулся пальцем к кончику своего длинного острого носа.
        - Вы можете представить меня в чадре - при таком-то профиле? Don’t worry![30 - Здесь: нет уж, извините! (англ.)] И потом, я всего лишь рассыльный, так что мне нечего бояться за свою репутацию.
        Стоило им переступить порог подземного зала, как тишина разлетелась вдребезги. Офелию закружило в шумном вихре танцоров, музыкантов, борцов, игроков и художников, даром что никто из них не обратил на нее особого внимания.
        Каким-то чудом Блэзу удалось разыскать свободный столик в углу, где их не могли потревожить танцующие пары. Он рассыпался в извинениях, когда у стула, на который он усадил Офелию, подогнулась ножка, и задал какой-то вопрос, хотя она не сразу расслышала его в оглушительном шуме зала.
        - Вы ищете здесь что-то определенное?  - повторил он, стараясь перекричать грохочущую музыку.
        Офелия оглядела зал из-под нахлобученного тюрбана. У нее кружилась голова от мелькания пляшущих тел и ядреных запахов спиртного, а барабанные перепонки едва не лопались от грохота джаза. Медиана послала ее сюда для сбора компрометирующих сведений. Чего-чего, а этого здесь было в избытке. Алкоголь, табак, драки… Офелия уже достаточно долго прожила на Вавилоне и сразу поняла: все увеселения, дозволенные в подпольном кафе- театре, были строго запрещены там, наверху. Одна только игра в дартс обрекла бы на тюрьму тех, кто ею забавлялся. Этот зал выглядел так, словно все законы, вмененные людям на поверхности города,  - благонамеренность, бесчисленные правила хорошего поведения - дерзко предавались анафеме здесь, в подземелье. Офелии редко приходилось испытывать такие противоречивые чувства: она пришла сюда, чтобы шпионить за этими людьми, но в глубине души была не прочь стать одной из них.
        И кроме того, апельсины… Они виднелись повсюду: в виде кованых украшений каждого столика, в виде эмблем на всех абажурах, на всех бокалах. И Офелия снова невольно подумала: это не может быть простым совпадением.
        Она вздрогнула, когда подошедший к ней человек распахнул полы своего плаща. Из внутренних карманов высовывались книжные обложки - детективы, эротические журналы, революционные манифесты… сплошь запрещенная литература. Девушка как можно вежливей покачала головой, чтобы отклонить предложение. В любом случае, ей нечем было заплатить: раз в неделю она получала в Школе скудную стипендию, начисляемую на перфорированную карту и дающую право на строго определенные виды общественных услуг. В их число, уж конечно, не входили товары черного рынка.
        В этот момент она встретилась глазами с Блэзом. Они оба так чопорно сидели за своим столиком посреди всех запретных развлечений, что в конце концов их одолел озорной смех. Впервые унылое лицо Блэза радостно вспыхнуло. Он даже показался девушке красивым. Их руки встретились в неловком, но искреннем пожатии, скрепив родившуюся дружбу.
        - Да пребудет с вами дерзость, граждане!
        Танцоры застыли на месте, смех умолк, а музыканты отложили инструменты. Все повернулись к сцене, откуда прозвучал этот голос, подобный львиному рыку. Голос, который Офелия опознала сразу, без малейших колебаний: он принадлежал Бесстрашному-и-Почти-Безупречному. Она впервые увидела его воочию - неуловимого, непокорного - и не поверила своим очкам. Человек, стоявший в ярких огнях рампы, оказался таким тщедушным, лысоватым и неприметным, что она могла бы сто раз пройти мимо него, не запомнив и не узнав. Даже непонятно было, откуда в этом хилом теле берется такой громовой голос.
        Но вот оратор воздел палец к сводчатому потолку.
        - Там, над вашими головами, живут овцы!  - провозгласил он.  - Огромное стадо покорных овец, блеющих то, что Светлейшие Лицемеры приказывают им блеять! Стадо овец, чья свобода урезается при каждом новом законе, при каждом новом запрете, который они встречают радостным блеяньем!
        В зале раздались гром аплодисментов и свист, но шум мгновенно стих, как только Бесстрашный-и-Почти-Безупречный снова открыл рот.
        - Только здесь, граждане, мы можем высказываться свободно, говорить то, что думаем и как думаем. Мы не маленькие послушные школьники - мы плохие парни, мы отщепенцы Вавилона!
        Зал сотрясался от ликующих криков.
        - Долой Индекс!  - провозгласил напоследок Бесстрашный.  - Смерть цензорам!
        - Долой Индекс!  - дружно повторила толпа.  - Смерть цензорам!
        Офелия заерзала на своем стуле: она чувствовала себя очень неуютно. Ей стало ясно, что это заведение - штаб-квартира оппозиции города, всех ее приверженцев. Как они поступят, если узнают, что к ним сюда проникли два соглядатая из того мира, который все они смертельно ненавидели?
        - Давайте уйдем,  - шепнула девушка Блэзу, стараясь незаметно подняться со стула.
        Она не сразу поняла, почему он продолжает сидеть, застыв, как статуя. И лишь через секунду заметила, что мальчик, который открыл им дверь наверху, стоит рядом. И целится в них из пистолета.
        - Окажите нам честь, задержитесь еще ненадолго, lady and gentleman,  - сказал он чрезвычайно учтиво.  - Сейчас мой папа примет вас у себя в ложе. Благоволите следовать за мной.

        Зверь

        Офелии уже довелось видеть ложи в зрительном зале Семейной Оперы на Полюсе. Но комнатка, куда ее вместе с Блэзом привели под дулом пистолета, ничем не напоминала те уютные гнездышки: ни бархатных штор, ни ковра, ни зеркала, ни гардеробной. Зато здесь стоял внушительный пульт радиосвязи, а на стенах висели подробные карты всех мелких ковчегов, входивших в систему Вавилона.
        Мальчик спокойно указал пистолетом на банкетку; Блэз и Офелия сели, не дожидаясь повторного приглашения. Этот босоногий малыш вел себя по-хозяйски властно.
        - Папа будет в вашем распоряжении, как только закончит свою речь. Она займет некоторое время: когда он начинает говорить, то не может остановиться. А пока я включу радио, чтобы вы не скучали.
        Он повернул ручку приемника, из которого тут же полился какой-то торжественный симфонический марш, и начал посвистывать в такт музыке, размахивая пистолетом, словно дирижерской палочкой.
        - Я… so sorry[31 - Очень сожалею (англ.).],  - шепнул Блэз, косясь на пистолет с испугом человека, впервые увидевшего огнестрельное оружие.  - Опять моя невезучесть себя показала.
        - На самом деле,  - ответила Офелия,  - виновата скорее моя опрометчивость, чем ваша невезучесть. Так что скорее я должна просить прощения за то, что вовлекла вас в эту авантюру.
        И она начала торопливо прикидывать, как им выбраться отсюда живыми и невредимыми.
        Они находились в каком-то подземном лабиринте, под дулом пистолета мальчишки. Настоящая западня. Попытка бегства в такой ситуации не сулила им ничего хорошего.
        Офелия с удвоенным вниманием оглядела комнату. Ей показалось, что радиопередатчики и карты на стенах находятся здесь не так уж давно: их явно установили и развесили на скорую руку. И вдруг на пульте радиосвязи девушка увидела старинные, пожелтевшие от времени фотографии в рамках под стеклом; на самой бледной из них позировали две обнявшиеся молодые женщины, каждая с сигарой во рту и бокалом в руке. Офелия взглянула на снимок пристальнее, желая убедиться, что она не ошиблась. На одной из женщин было платье в горошек, ужасно безвкусное и… единственное в своем роде.
        Матушка Хильдегард!
        Офелия не верила своим глазам: Матушка Хильдегард - здесь, на Вавилоне, на старом снимке, вызывающе молодая и красивая?! Но это подтверждало интуитивную догадку, посетившую Офелию при виде вывески в форме апельсина над дверью кафе-театра.
        - Ага!  - вдруг воскликнул мальчик, перестав насвистывать.  - Вот и папа… со своим телохранителем!
        В самом деле, дверь отворилась, и вошел Бесстрашный-и-Почти-Безупречный. Он вытирал пот, струившийся по лицу,  - похоже, выступление на сцене вконец обессилило его.
        Гигантский саблезубый тигр, вошедший следом, явно принадлежал к той же породе, что и звери, обитавшие на Полюсе и своими размерами наводившие ужас на людей. Каким чудом такому исполину удалось протиснуться в дверь?! С подобным телохранителем Бесстрашный и вправду мог никого и ничего не бояться.
        Вошедший знаком приказал тигру сесть, а сыну выйти. Затем он склонился над приемником, который все еще передавал симфонический марш. Офелия решила, что сейчас он его выключит и они смогут поговорить, но вместо этого он прибавил звук, уселся на приемник, как на стул, и прижал палец к губам, призывая гостей молчать и сосредоточиться на музыке.
        За свою жизнь Офелия часто попадала в необычные ситуации. Но слушать радио в компании с саблезубым тигром - такого и в страшном сне не привидится.
        Сия фантастическая сцена продолжалась довольно долго, как вдруг приемник поперхнулся и повторил дважды один и тот же музыкальный пассаж. Бесстрашный тотчас выключил радио, словно ждал именно этого момента.
        - Эхозвуки - rеa-a-ally[32 - Поистине (англ.).] замечательное явление!  - сказал он протяжно, с ярко выраженным вавилонским акцентом.  - Наши ученые способны освещать города и посылать человека в пространство, но ни один из них - вы слышите, ни один!  - не способен объяснить подобное явление природы. С тех пор как я увлекся тонким искусством радиопиратства, мне неоднократно доводилось ловить такие звуковые повторы, один из которых вы только что слышали. Вначале я находил эти помехи rea-a-ally неприятными, но мало-помалу они меня крайне заинтересовали. Я долго не мог понять условия, их порождающие. Но в конце концов сделал одно открытие, rea-a-allу интересное!
        Он старался говорить тихим, доверительным тоном, но его голос, совсем не способный на шепот, тем не менее разносился по всему помещению.
        - За последние несколько лет количество данных явлений многократно возросло. Эхозвуки слышны всё чаще и чаще, даже там, где их раньше не фиксировали… Вам интересно узнать мое мнение на сей счет?
        Офелия через силу кивнула. На самом деле она с большим трудом следила за речью Бесстрашного: банкетка непрерывно тряслась - ей передавалась дрожь Блэза, который не спускал глаз с саблезубого хищника. Если девушке было просто страшно, то Блэз буквально умирал от ужаса.
        - Итак, я сделал вывод, что это послание, которое пытается передать нам Вселенная!  - торжественно объявил Бесстрашный.  - Жизненно важное! И срочное!
        Он театральным жестом постучал себя по лбу и грозно произнес текст послания:
        - «Думайте сами, жалкие глупые людишки, вместо того чтобы бессмысленно повторять то, что слышите!»
        У него вырвался зловещий смешок, который гулким эхом прокатился по катакомбам. Офелия невольно восхитилась: каким образом это тщедушное тело может исторгать такие громовые звуки?!
        Однако миг спустя Бесстрашный вернулся к реальности и весьма недружелюбно оглядел своих гостей.
        - Евлалия, анимистка восьмой степени, курсантка-виртуоз, недавно принятая в «Дружную Семью»,  - пренебрежительно сказал он.  - Блэз, обонятель третьего класса, рассыльный вавилонского Мемориала. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Единственный вопрос, достойный интереса здесь и сейчас, звучит так: что делают подобные овечки в логове хищников?
        И Бесстрашный подчеркнул сказанное, положив руку на огромную голову тигра. Зверь оглушительно заурчал, и лицо Блэза тут же сделалось пепельным, под цвет его тусклых волос.
        Да и Офелия чувствовала себя не лучше. Тигр был несоразмерно огромным для этой комнатки - девушке пришлось поджать под себя ноги, чтобы не наступить ему на хвост. Она торопливо перебрала в уме все приемлемые ответы, но ни один из них не показался ей убедительным. И тогда она сказала:
        - Представьте себе, я тоже знала Матушку Хильдегард.
        Бесстрашный даже глазом не моргнул.
        - Rea-a-ally? Это имя должно мне что-то говорить?
        Офелия бросила взгляд на фотографии, расставленные на пульте. Неужели она спутала и вывеска-апельсин и платье в горошек - простое совпадение?
        Однако миг спустя она поняла, в чем ее ошибка.
        - Возможно, это имя вам ничего не говорит, но под ним она жила там, где я с ней познакомилась. Мередит Хильдегард. Наверно, ее подлинное имя звучало по-вавилонски немного иначе. У нее было три страсти: архитектура, сигары и апельсины.
        - Донья Мерседес Имельда. Замечательная дама.
        Бесстрашный говорил без особого воодушевления, но и без малейших колебаний. Он протянул руку к пульту и взял одну из фотографий.
        - Эта юная lady рядом с доньей Имельдой - моя прабабка,  - сказал он, указав на другую женщину,  - я не так уж близко знал ее, но она сильно повлияла на меня в детстве. Дерзкая, свободомыслящая, как и донья Имельда,  - таких сейчас уже не встретишь. Да и развлекаться в ту пору еще умели! Конечно, встречались и тогда зануды, которые учили всех прилично выражаться и праведно жить, но им далеко до нынешних. Куда как далеко!  - Он вернул снимок на место и устремил пронзительный взгляд на очки Офелии.  - Моя прабабка покинула нас полвека назад, притом в весьма почтенном возрасте. Так вот, я позволю себе усомниться в том, что ты могла лично знать донью Имельду, маленькая овечка.
        Офелия сжала кулаки.
        - Можете называть меня маленькой, но только не овечкой. Послушайте,  - настойчиво сказала она, увидев ироническую усмешку на губах Бесстрашного,  - Матушка Хильдегард была, конечно, очень старой женщиной, но она обладала железным здоровьем и незаурядным умом. Она и сейчас была бы жива, если… если бы не…
        Офелия не смогла договорить. Это тело, поглощенное пустотой кармана, эти искривленные члены и треск позвонков… От одного только воспоминания у нее все сжималось внутри. И ее потрясенное лицо, больше чем слова, заставило Бесстрашного погасить свою сардоническую усмешку.
        - А ты знаешь, почему апельсин считается rеa-a-ally важным фруктом?
        Девушка не ожидала такого вопроса.
        - Э?э-э… он лечит от цинги?
        - Это очень старая легенда,  - сказал Бесстрашный и уселся на своем приемнике поудобнее, подобрав под себя ноги.  - Я слышал ее от своей прабабки, а та - от своих далеких-далеких предков. В ней рассказывается об ангелах, которые некогда обитали в садах Познания, тогда как смертные ютились в темных пещерах Неведения. И так продолжалось многие тысячелетия. Но вот однажды некий мужчина (согласно другой версии, женщина) случайно попал в сады Познания. Этот голодный заблудший бедолага увидел там золотые яблоки и сорвал одно из них. Едва он надкусил яблоко, как разум его проснулся и он внезапно осознал всю глубину своего неведения - неведения, в коем пребывали его собратья. Тогда он похитил другие золотые яблоки, раздал их людям, и они вместе вышли из темных пещер Неведения, дабы открыть для себя мир.
        «Золотым яблоком» наши предки называли апельсин,  - продолжал Бесстрашный, выдержав долгую драматическую паузу.  - Вот почему апельсин считается rеa-a-ally важным фруктом. И вот почему такие люди, как я или донья Имельда, превратили апельсин в символ нашего единства. Он стал эмблемой всех, кто хочет избавиться от неведения, в коем нас держат силой. А напоследок скажу тебе, miss: я не вижу никакой разницы между ангелами из той легенды и Светлейшими Лордами.
        Он выплюнул последние слова с таким отвращением, что его тигр оскалил клыки и злобно зарычал. Блэз без чувств свалился с банкетки.
        Офелия спросила себя, известно ли Бесстрашному о существовании Бога, как было известно о нем Матушке Хильдегард. Она уже собралась задать ему этот вопрос, но вовремя прикусила язык, вспомнив, почему находится здесь. Абсолютно все, что сейчас говорилось в ложе Бесстрашного, могла узнать Медиана, вздумай она еще раз покопаться в памяти Офелии.
        Девушка решительным жестом откинула конец тюрбана, скрывавший ее лицо, и посмотрела Бесстрашному прямо в глаза:
        - Вы хотели знать причину нашего появления здесь? Я скажу вам правду: мне приказали наведаться сюда, понаблюдать и послушать, а потом доложить, что тут происходит. Но даю вам честное слово: месье Блэз тут совершенно ни при чем. Поэтому предлагаю покончить с признаниями и мирно разойтись. А вообще-то,  - добавила Офелия, призадумавшись,  - вам следовало бы сменить адрес вашего кафе-театра.
        Бесстрашный долго молча смотрел на нее, сидя по-турецки на приемнике, потом откинул назад голову и разразился таким гомерическим хохотом, что стекла в рамках фотографий разлетелись вдребезги.
        - А тебе не пришло в голову, что мне гораздо проще натравить на вас моего тигра, чем отпустить? Меня зовут Бесстрашным-и-Почти-Безупречным - как ты объяснишь это «почти»?
        - Но… я думала… Матушка Хильдегард… донья Имельда…  - пролепетала Офелия.
        - Нет, серьезно, чего ты ждала? Что я открою тебе объятия, типа «друзья моих друзей - мои друзья»? Когда же ты вырастешь, пигалица?
        Бесстрашный разом утратил все свое благодушие. Теперь он разглядывал Офелию с нескрываемым презрением. В этот миг перед ней был не кумир толпы, не пламенный оратор с громовым голосом. И уж тем более не тщедушный лысеющий человечек. Он показал свою третью ипостась, не имеющую ничего общего с первыми двумя.
        Теперь перед ними был зверь, сделавший страх окружающих своим союзником.
        Он вынул из-за пазухи два входных билета в кафе-театр.
        - Вы пришли ко мне потому, что я сам этого захотел. По правде говоря, я ждал кого-нибудь поважнее. Например, твою очаровательную подружку miss Медиану. Вот уж кто не привык размениваться на мелочи - прирожденная хищница! Если она когда-нибудь достигнет высот Лордов, то станет для меня грозной противницей.
        Бесстрашный сделал паузу, во время которой Офелия успела явственно расслышать стук своего сердца и бешеную дробь сердца Блэза.
        - Через час,  - продолжал Бесстрашный,  - все это: вывеска, столики, сцена, радиооборудование - бесследно исчезнет. И не оттого, что я последую твоему совету, пигалица; просто таков мой образ жизни. Подземелья Вавилона предоставляют мне неограниченные возможности, и только я один решаю, куда мне идти и кого у себя принимать.
        Бесстрашный встал на ноги, и его тигр тотчас поднялся мягким, но мощным движением, волной прошедшим по его шкуре.
        - Я не стану вас убивать. Я не сражаюсь с овцами, меня интересуют только хищники. Но поручаю вам передать miss Медиане следующее послание,  - и он понизил голос до приглушенного рокота уходящей грозы:  - «Кто сеет ветер, пожнет бурю».

        Компас

        - И вы… к такому… привычны?
        Это были первые слова, которые Блэзу удалось выговорить, когда они оказались наверху. Он привалился к обломку античной колонны, громко сопя носом под удивленными взглядами торговцев фруктами. Его шаровары, мокрые от пота, утратили всю свою пышность.
        Офелия подошла к ближайшему фонтанчику, чтобы набрать для него воды. Атмосфера базара, сжигаемого солнцем, гудящего людскими голосами, представляла разительный контраст с мрачными безмолвными катакомбами.
        - Я очень сожалею,  - сказала девушка.  - Правда сожалею…
        Это было единственное, что она могла повторять, раз за разом. Всё пережитое на Полюсе: темницы Лунного Света, шевалье с его гигантскими хаски, капризы Фарука, бесконечные покушения на ее жизнь, не говоря уж о встрече с Богом,  - приучило Офелию к опасностям. Но то была часть ее собственной жизни, а не жизни Евлалии.
        Блэз смотрел на нее, выпучив глаза.
        - Еще немного, и у меня бы сердце разорвалось. Good Lords! Это он, да? Это он убил miss Сайленс?
        - Не знаю.
        Офелию раздражала собственная неуверенность. Бесстрашный мог бы многое ей порассказать, встреть она его в иных обстоятельствах.
        - Ну как, вам полегчало?  - с тревогой спросила девушка.
        Блэз кивнул, но при одном этом движении вся выпитая им вода изверглась наружу.
        - Вы… вы, наверно, считаете меня чересчур впечатлительным, miss Евлалия,  - пробормотал он, пристыженно вытирая рот.  - Но дело в том, что у меня фобия: я жутко боюсь кошек. А та… та была слишком уж велика…
        - Мне очень, очень жаль,  - снова прошептала Офелия, услышав звон базарного колокола.  - Простите, моя увольнительная кончается. Я должна вернуться в «Дружную Семью», передать послание Бесстрашного и… и…
        «И потребовать информации взамен»,  - мысленно дополнила она. Ей очень хотелось остаться с Блэзом, но страстное желание узнать то, что Медиана обещала рассказать ей о Торне, перевешивало все остальное.
        - Давайте как-нибудь повторим прогулку,  - заставила она себя пошутить.  - Только, конечно, без саблезубых тигров.
        Девушка вернула Блэзу его тюрбан, размотавшийся, как клубок шерсти, и он скривил губы в гримасе, означавшей, вероятно, улыбку.
        - Well, значит, до следующего раза?
        - Еще раз простите… мне жаль…
        Офелии очень хотелось добавить что-нибудь более членораздельное, но, как и всегда, слова не шли у нее с языка. Она почти бегом пересекла базар, спотыкаясь и протискиваясь между зеваками. В глубине души девушка понимала, что это их первая и последняя прогулка с Блэзом. И уверяла себя, что так будет лучше.
        Мысль о Медиане неотступно мучила ее. При каждом шаге она чувствовала прилив гнева, от которого у нее вскипала кровь. Медиана сознательно, не колеблясь, подвергла свою жертву опасности, воспользовалась самой заветной ее тайной, самой отчаянной из надежд, желая разведать загадку подземелья. И теперь Офелию, исполнившую свою часть договора, терзало дурное предчувствие.
        «Кто сеет ветер, пожнет бурю».
        «Если Медиана мне солгала,  - подумала девушка, сжав зубы,  - если она все выдумала про Торна, я стану для нее этой самой бурей!»
        Тем временем небосвод начал мрачнеть, словно отражая ее мысли. Над Вавилоном собирались свинцовые тучи, но не было ни молний, ни дождя, ни ветра. Офелия вбежала на перрон, с трудом переводя дыхание: ежедневные забеги на стадионе еще не сделали из нее спортсменку.
        Она с облегчением увидела, что не опоздала: вагоны трамаэро как раз опускались на рельсы под шумное хлопанье крыльев химер. Из поезда высыпала толпа пассажиров. Офелия вошла в вагон, приложила свою карту к валидатору и стала искать свободное место. Это была непростая задача: по воскресеньям студенты всех академий проводили время в городе и возвращались в свои общежития последним рейсом.
        Не успела Офелия сесть, как услышала за окном знакомое металлическое поскрипывание, заставившее ее вздрогнуть. По перрону в толпе сошедших пассажиров двигалось инвалидное кресло, управляемое темнокожим подростком в белой одежде. Офелия бросилась к ближайшей двери и, выглянув наружу, окликнула его:
        - Амбруаз!
        Он ее услышал. Офелия поняла это по тому, как вздрогнули его плечи. Да, он ее услышал, но продолжал ехать прочь, не оглядываясь.
        Офелия никогда не кричала, однако теперь не смогла сдержать умоляющий призыв, который рвался у нее из горла:
        - Амбруаз!
        Она увидела, как «перевернутые» руки юноши судорожно стиснули рычаги кресла, словно он разрывался между двумя желаниями - затормозить или ехать дальше. Офелия колебалась: ей безумно хотелось подбежать к нему, посмотреть в глаза, спросить, что она такого сделала и почему он сердится, умолить не оставлять ее одну перед лицом всего, с чем ей еще предстояло бороться.
        Но это короткое колебание решило всё. Кондукторша захлопнула дверь вагона и окинула презрительным взглядом тогу и сандалии девушки, утратившие свою белизну в пыли катакомб.
        - Бесправная, что за цирк в общественном транспорте?! Еще одно нарушение, и я составлю протокол!
        Трамаэро, набрав скорость на рельсах, тяжело взлетел в небо. Офелия вернулась на свое место, устало сняла очки и приникла лбом к оконному стеклу, глядя на мутные облака, клубившиеся в пустоте.
        Она была в отчаянии.
        Мрачные предчувствия перешли в твердую уверенность: Медиана ничего ей не скажет. А Блэз больше не захочет иметь с ней дела, лишит ее своей дружбы так же, как до него - Амбруаз. Офелия никогда не проникнет в Секретариум, никогда не узнает прошлое Бога, никогда не найдет Торна. Ей суждено навечно остаться покорной рабой шантажистки и провести остаток дней за перфорацией карт.
        Но тут ее вывел из оцепенения голос, усиленный динамиком и прозвучавший по всему составу:
        - Miss Евлалию, курсантку-виртуоза из второго подразделения роты предвестников, просят пройти в головной вагон.
        Офелия надела очки и встала, чувствуя на себе любопытные взгляды студентов. Она была поражена не меньше их. С трудом пробравшись между пассажирами, она вошла в служебный отсек. Кондукторша, повторявшая в микрофон свой вызов, прервалась, увидев ее.
        - Что вам нужно, бесправная?
        - Вы меня вызывали. Я Евлалия.
        - Так это вы?  - удивилась женщина.
        Офелия предъявила ей свою карту с печатью.
        - Значит, вы и есть курсантка-виртуоз,  - повторила кондукторша теперь уже утвердительно, разглядывая карту.  - Я вас представляла более… менее… короче, хорошо, что вы наконец нашлись, miss Евлалия. Я уже целых два часа вызываю вас.
        - Два часа? Почему? Что случилось?
        Женщина сняла фуражку и вытерла платком свою круглую розовую голову, обритую наголо, как было принято у циклопов. В поезде стояла такая же душная жара, как снаружи.
        - Я получила приказ доставить вас в Мемориал. Леди Септима - слава Светлейшим Лордам!  - срочно затребовала вас к себе. Не знаю, что вы такого натворили, но дело, кажется, серьезное.
        У Офелии подкосились ноги; она окончательно уверилась, что все пропало: Медиана послала ее в кафе-театр вовсе не на разведку, а просто для того, чтобы изничтожить. Она донесла на нее Леди Септиме, ни больше ни меньше!
        И теперь Офелии грозило исключение. Хуже того, тюрьма.
        Девушка постаралась справиться с нахлынувшей паникой и начала лихорадочно анализировать ситуацию. Если Леди Септима хочет видеть ее в Мемориале, а не в Школе, значит, она решила скрыть это от леди Елены. И тогда у Офелии есть один-единственный шанс - оправдаться перед директрисой.
        - Сначала мне нужно заехать в «Дружную Семью»,  - сказала она, собравшись с духом.  - Как видите, я в гражданской одежде, а к Леди Септиме положено являться только в форме, предписанной уставом.
        Кондукторша призадумалась, затем взяла микрофон и объявила:
        - Внимание, прослушайте объявление! В силу исключительных обстоятельств наш трамаэро проследует до Мемориала без остановок. Мы просим вас проявить терпение; на обратном пути поезд обслужит все школы. Компания «Трамаэро» выдаст объяснительные записки тем, кто должен оправдать свое опоздание. А вы, miss Евлалия, сядьте вот здесь и сохраняйте спокойствие,  - приказала она, отложив микрофон.  - Если ваша совесть чиста, как у всех достойных граждан, вам нечего бояться.
        Офелия покорно села на указанную скамью. Итак, ловушка захлопнулась. Девушка сложила руки на коленях, стиснув переплетенные пальцы, чтобы скрыть их дрожь.
        Она обвела глазами служебный отсек в поисках пути к бегству, хотя прекрасно знала, что бежать некуда. Все двери трамаэро вели в пустоту. Зеркала на борту не было, да если бы и было, что толку?! С самого первого дня на Вавилоне она непрерывно лгала, выдавая себя за другую, скрывая свои истинные намерения, и эта ложь была несравненно хуже, чем все комедии, разыгранные ею на Полюсе,  - например, переодевание в ливрею и жизнь под личиной Мима. Евлалия стала не просто ее маской, а второй натурой. И теперь Офелия не смогла бы пройти сквозь зеркало.
        Путь до Мемориала показался девушке и томительно долгим, и безжалостно коротким. Ее худшие опасения подтвердились при виде нескольких патрульных, ожидавших ее на причале. При них не было оружия (само это слово считалось запрещенным), да оно им и не требовалось. Все они принадлежали к некромантам, повелителям температуры, способным одним взглядом превратить человека в глыбу льда. А заодно производившим великолепные холодильники.
        Патрульные молча повели Офелию к Мемориалу. В тот момент, когда девушка проходила мимо статуи обезглавленного солдата, она почувствовала себя преступницей, подлежащей военному суду. Они вошли в здание через большие стеклянные двери, и тут девушку поразила гробовая тишина, царившая в холле. Это безмолвие не имело ничего общего с привычным еле слышным перешептыванием читателей, оно было абсолютным отсутствием всяких звуков. Все круговые галереи сверху донизу пустовали, отчего помещение стало напоминать заброшенный храм. Шапка облаков, нависавших над куполом, погрузила в полумрак боковые помещения холла. Гигантский шар Секретариума, чья металлическая оболочка обычно блестела на солнце, сейчас напоминал мертвую планету.
        Некроманты подвели Офелию к северному трансцендию. Девушка напряглась, увидев посреди широченного вертикального коридора маленький силуэт со сверкающими глазами. Приблизившись, она с удивлением обнаружила, что это не Леди Септима, как ей сначала показалось, а ее сын Октавио. Он следил за ней из-под длинной челки, спадающей на лоб, и от него веяло такой ненавистью, что Офелия почувствовала себя приговоренной еще до суда.
        - Ты заставила всех нас ждать, курсант Евлалия.
        Девушка не ответила. Она знала, что с этой минуты каждое произнесенное слово может обернуться против нее. И решила молчать до тех пор, пока не узнает точно, в чем ее обвиняют.
        Она думала, что Октавио отведет ее в особую комнату на верхнем этаже Мемориала, где Леди Септима и Светлейшие Лорды проводили совещания, но вместо этого он вынул из кармана ключ. Офелия не поверила своим очкам, когда он вставил его в скважину колонны, из которой выдвинулся металлический мостик, ведущий к Секретариуму.
        Значит, сейчас ее, опозоренную, осужденную, допустят в эту terra incognita[33 - Неизвестная земля (лат.). Так говорят о чем-либо необычном, непостижимом.], которая была для нее недоступна, когда она изображала примерную студентку? В этом крылась какая-то дьявольская ирония.
        Офелия начала подниматься следом за Октавио по винтовой лесенке, соединявшей горизонтальную площадку трансцендия с круто вздымавшимся мостиком. Едва девушка ступила на него, как ее руки судорожно вцепились в двойные поручни. Она не страдала боязнью высоты, но сейчас они стояли в тридцати метрах над полом, и при мысли о том, что ей придется пройти по узкой металлической полоске, которая втягивалась внутрь простым поворотом ключа, у нее закружилась голова. Оглянувшись, она бросила взгляд на некромантов, но те остались на трансцендии.
        Чем ближе Офелия подходила к парящему шару, тем величественнее он выглядел. Его облицовка из красного золота была гладкой на месте океанов и более рельефной на материках. Бронированная дверь в районе какого-то южного моря, которую отпер Октавио, отличалась внушительными размерами, но в сравнении со всем остальным выглядела крошечной щелочкой.
        Офелия вошла внутрь.
        И тотчас же всё, что рисовала ей фантазия в этом недоступном святилище, развеялось в прах. Внутри Секретариум оказался точной копией Мемориала. Те же галереи, соединенные трансцендиями, обвивали пустоту. Более того, в воздухе между куполом и полом атриума парил точно такой же земной шар, как и тот, в котором он сам находился. Архитекторы спроектировали весь этот комплекс как гигантскую матрешку!
        В правых галереях девушка увидела тысячи древних экспонатов в застекленных витринах, поблескивающих в свете холодных ламп с Гелиополиса. В левых - бесчисленные ряды цилиндров, с ровным жужжанием вращавшихся на своих осях. Офелия знала, что на каждом из них намотана перфорированная лента, описывающая какой- то документ; весь этот ансамбль представлял собой сложную систему колес и зубчатых передач, напоминавшую механизм музыкальной шкатулки.
        - Ах, да, ты же здесь никогда не была,  - заметил Октавио, следивший за реакциями девушки.  - Секретариум разделен на две равные части так же, как Мемориал: коллекции редких экспонатов - в восточном полушарии, а база данных - в западном.
        Офелия твердо намеревалась хранить молчание, но все же не вытерпела и спросила, указав на паривший вверху шар:
        - А это что? Второй Секретариум?
        - Нет, просто декоративный глобус,  - ответил Октавио.  - А вот и твоя начальница.
        Девушка радостно встрепенулась, увидев Элизабет, которая и в самом деле шла к ним через холл. Сейчас она выглядела особенно внушительно. Ее рыжие волосы вздымались при каждом шаге, точно плащ на ветру, лицо было еще более непроницаемым, чем всегда.
        - Что нового?
        Элизабет обратилась с этим вопросом к одному Октавио.
        - Ничего. Никто не входил в Мемориал, и никто из него не выходил. Единственное исключение - курсант Евлалия.
        - Прекрасно. Идемте.
        Офелия последовала за ними, борясь с одолевшим ее головокружением. Девушке не хватало воздуха,  - вероятно, в этом были повинны тяжелые грозовые облака, собиравшиеся над куполом. Значит, причина срочного вызова - вовсе не спуск в катакомбы? И случилось нечто другое, гораздо более важное?
        Наконец они остановились перед герметичной дверью. И тут часы Торна, видимо, заразившись нервозностью девушки, громко щелкнули крышкой.
        - Нам запрещено входить туда вместе с тобой,  - объяснила Элизабет, отпирая дверь.  - Все, что происходит внутри, в высшей степени секретно. Желаю удачи.
        - Удачи не существует,  - холодно возразил Октавио.  - Мы сами - единственные хозяева своей судьбы. Но это,  - добавил он вполголоса,  - курсант Евлалия уже знает.
        Увы, Офелия не знала ровно ничего…
        Она нерешительно вошла в строгий зал, по всей видимости, предназначенный для просмотра документов. Единственным предметом обстановки был здесь большой двусторонний пюпитр из ценных пород дерева, над которым склонилась Леди Септима.
        - Дверь!  - скомандовала она.
        Офелия повернула штурвал дверного замка до щелчка, означавшего полное закрытие. В зале стоял такой холод, словно девушка угодила в морозильную камеру; она тут же ощутила болезненное покалывание в голых ногах, обутых в легкие сандалии.
        - Подойдите.
        Леди Септима произнесла это распоряжение без гнева, ровно и спокойно, как всегда. Она медленно обернулась к Офелии, и ее глаза сверкнули, как два маяка, в тускло освещенной комнате.
        - Вы любите пазлы?
        Офелия недоуменно моргнула: она приготовилась к допросу, а не к такой загадке. Девушка нерешительно подошла к лежавшей на пюпитре рукописи, на которую ей указала Леди Септима. Судя по ветхому состоянию, этот манускрипт относился к древним временам. Выцветшие слова, испещрявшие страницы - в тех редких местах, где еще можно было разобрать буквы,  - были написаны на каком-то неведомом языке.
        Но внимание девушки привлекли главным образом листки с записями, лежавшие на другой крышке пюпитра.
        - Это перевод Медианы,  - сообразила она.  - Почему же вы обратились ко мне, а не к ней?
        Леди Септима не ответила. И Офелия вдруг почувствовала, что дикое напряжение, в котором она пребывала по дороге сюда, резко схлынуло. Всё произошло так неожиданно, что она пошатнулась и едва устояла на ногах. Накопившаяся ярость против Медианы бесследно исчезла.
        - С ней что-то случилось?
        Леди Септима справилась с горькой гримасой, исказившей ее лицо, и придала ему обычное бесстрастное выражение.
        - Рота почти целиком состоит из прорицателей, и ни один из них не смог предугадать будущее собственной кузины. Они покрыли позором всех предвестников! Если кратко,  - прервала она себя, надменно вздернув подбородок,  - Лорд Генри потребовал, чтобы ему немедленно предоставили равноценную замену. И хотя у меня к вам накопилось немало претензий, я вынуждена признать, что в данном случае вы - наиболее подходящая кандидатура. Или по крайней мере наименее неопытная. Вы должны быть достойной той чести, которую оказали вам Светлейшие Лорды, курсант Евлалия. Сейчас я доложу Лорду Генри о вашем прибытии,  - добавила она, отойдя от пюпитра строевым шагом.  - Вы можете взглянуть на манускрипт, но ни в коем случае не дотрагивайтесь до него. Любые манипуляции с таким ценным документом проводятся согласно протоколу, который вам пока неизвестен.
        Леди Септима вошла в кабину лифта в дальнем конце зала, нажала на рычаг, и лифт с лязганьем пошел вверх.
        Офелия осталась одна. Вцепившись обеими руками в края пюпитра, она устремила на рукопись невидящий взгляд. Девушку захлестывали волны самых противоречивых чувств, от которых ее очки стремительно меняли цвет.
        Облегчение. Сомнение. Радость. Тревога.
        Тревога?
        Трудно поверить: неужели Офелию тревожила судьба Медианы после всего, что та заставила ее пережить? Ведь Офелия хотела стать предвестницей, чтобы попасть именно в то место, где находилась сейчас, где могла наконец начать свои настоящие поиски. Значит, ей следовало бы сейчас радоваться,  - так почему же ее мучил страх?
        Из этого урагана мыслей ее вырвали назойливые щелчки в складках тоги. Офелия потянула за цепочку, чтобы взглянуть на часы. Их крышка непрерывно откидывалась и опускалась, дергаясь, как в припадке эпилепсии. Щелк-щелк! Щелк-щелк! Щелк-щелк!
        - Ну-ну, спокойно!  - шепнула Офелия, обращаясь не столько к часам, сколько к самой себе.
        Она придержала крышку пальцем, но стрелки тотчас ожили и завертелись в каком-то бешеном вальсе. При этом они дружно останавливались в одном и том же месте, снова и снова указывая одно и то же время.
        Шесть часов тридцать минут и тридцать секунд.
        Офелия взглянула на клетку лифта, который, судя по всему, начал спускаться. Может, Лорд Генри и робот, но вряд ли она произведет хорошее впечатление, если встретит его, сражаясь со свихнувшимися карманными часами.
        И тут она удивленно замигала. Стрелки внезапно дернулись, снова сошлись воедино и теперь упрямо показывали ровно полдень.
        Нет!
        Стрелки показывали не время.
        Они указывали направление.
        Часы Торна никогда не были, да и не могли быть сломаны. Они попросту превратились в компас. Компас, все три стрелки которого в эту секунду нацелились на прибывший лифт.
        Дверцы кабины распахнулись. В ней стояли Леди Септима и Лорд Генри.
        Только Лорд Генри был не роботом.
        Лорд Генри был Торном.

        Встреча

        Торн стоял в углу кабины, такой несоразмерно высокий, что его голова касалась потолка. Стальной немигающий взгляд был устремлен на какой-то документ, который он озабоченно листал. Казалось, он даже не услышал Леди Септиму, когда та указала ему на остолбеневшую Офелию в центре зала-холодильника.
        - Это наша студентка из последнего набора, sir. Я лично прослежу за тем, чтобы она оказалась на высоте положения.
        Устав предписывал Офелии, под страхом суровой кары, встать по стойке смирно, выпалить священную формулу приветствия «Знание служит миру и прогрессу!» и доложить свое имя.
        Она не смогла сделать ровно ничего.
        При виде Торна все ее мысли куда-то улетучились. Она судорожно вцепилась обеими руками в часы-компас - единственный надежный предмет, осязаемый, реальный.
        Леди Септима поджала губы, истолковав молчание девушки как приступ неуместной робости.
        - Курсант Евлалия вот уже пятьдесят дней проходит учебу во втором подразделении роты предвестников. Не слишком сообразительна, но ее руки вполне перспективны.
        Офелия ее не слушала. Леди Септима больше не существовала для нее. Она видела одного лишь Торна, который по-прежнему стоял в углу кабины и, нахмурив брови, сосредоточенно изучал свой документ. Его светлые серебрящиеся волосы были тщательно зачесаны назад, длинное угловатое лицо безупречно выбрито. Рукава белоснежной рубашки ниже локтей скрывались под раструбами рабочих перчаток с вделанными в них циферблатами, датчиками и другими измерительными приборами. Но внимание девушки привлекла прежде всего эмблема на его груди, там, где сердце. Эмблема в виде солнечного диска.
        Все это время она разыскивала беглеца. А нашла Лорда.
        Офелия медленно попятилась, стараясь укрыться в самом темном углу холодного зала. И хотя неистовый гул крови мешал ей спокойно рассуждать, одно она понимала совершенно ясно: сейчас Торн поднимет голову, встретится с ней взглядом, и произойдет непоправимое.
        - Мы слишком отстали от намеченного графика. Кончится тем, что Генеалогисты[34 - Генеалогия - область изучения родословных. Генеалогисты - здесь: фактические правители Вавилона, самые могущественные из Лордов.] потребуют от нас объяснений.
        Торн произнес это на чистом вавилонском наречии, как истинный уроженец города, без всякого намека на северный акцент. И, однако, Офелия узнала бы его голос среди тысяч других. Низкий, вибрирующий, как звук контрабаса, с мрачной интонацией, он заполнил ее внутреннюю пустоту, взбудоражил все ее естество, сдавил горло, пресек дыхание.
        Голос Торна… после почти трех лет молчания.
        Офелия вздрогнула, когда он с сухим треском захлопнул свою папку.
        - Кроме того, мне срочно понадобятся некроманты. В восточном полушарии Секретариума слишком повысились температура и уровень влажности. Если уж мы теряем персонал, то давайте постараемся хотя бы сохранить коллекции.
        С этими словами Торн перенес внимание со своих графиков прямо на древний манускрипт, разложенный на пюпитре в центре зала, и направился в ту сторону. Каждый его шаг сопровождался тягостным скрипом. Только теперь Офелии бросилось в глаза то, чего она не заметила в первую минуту: один его сапог, от щиколотки до колена, был плотно охвачен стальным аппаратом, фиксирующим переломы. Та самая нога, которую ему раздробили во время тюремного заключения…
        Робот.
        Офелия редко чувствовала такой стыд за собственную глупость. Она поняла это слово буквально, тогда как оно было всего лишь дурацким прозвищем. Дурацким… но тем не менее очень метким. Торн с напряжением склонился над пюпитром, затем осторожно приподнял страницу рукописи, не снимая перчаток с защитными металлическими напалечниками.
        - Ваша новая курсантка владеет древними языками?
        Он обратился с вопросом к Леди Септиме, как будто главное заинтересованное лицо здесь отсутствовало. Эта мерзкая привычка, безумно раздражавшая Офелию во времена их помолвки, сейчас показалась ей спасительной.
        - Она ими не владеет, sir. Но я полагаю, что она тем не менее способна принять эстафету от курсантки Медианы. Это анимистка. И вдобавок чтица.
        «Ну вот и всё,  - подумала Офелия; ее очки стремительно синели.  - Сейчас он посмотрит на меня. И узнaет».
        Но Торн никак не отреагировал. Он по-прежнему разглядывал страницу манускрипта, изъеденную временем и похожую на старое дырявое кружево.
        - А она сумеет восстановить утраченный текст?
        - Нет, sir,  - объявила Леди Септима с уверенностью преподавателя, знающего своего ученика лучше, чем он сам.  - Зато она может расшифровать его содержание, прочитав мысли тех, кто держал его в руках. А в идеале - и мысли самого автора.
        Офелию поразили сверкающие глаза Леди Септимы, устремленные на стальной обхват ноги Торна: они горели таким огнем, словно пытались его расплавить. Эта женщина говорила с Торном почтительно, как и полагалось в беседе с Лордом, но явно не считала его равным себе.
        Она его ни во что не ставила.
        «Если Леди Септима уловит хотя бы самые слабые флюиды между Лордом Генри и мной или заметит жест удивления, она инстинктивно насторожится, и с нас обоих сразу же сорвут маски»,  - подумала Офелия.
        И девушка заставила себя дышать медленно и ровно. Приглушить барабанную дробь сердца. Сделать очки прозрачными. Расслабить лицевые мышцы. Расправить плечи. Она не могла совладать со своим ознобом, но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, в зале стоял такой холод, что эта дрожь, с учетом легкой тоги и сандалий на босу ногу, вполне могла сойти за естественную физиологическую реакцию.
        Оставалось только надеяться, что Торн не поперхнется, взглянув на нее.
        - Где сейчас находится курсантка Медиана?
        Он задал вопрос как-то вскользь, листая перевод рукописи. Лампа на пюпитре обливала его профиль холодным светом, который поблескивал на крутом изгибе носа, в длинной борозде шрама, рассекавшего бровь, и между сощуренными веками, пропускавшими наружу стальной взгляд.
        - Ее… перевели, sir.
        - Есть шанс, что она когда-нибудь вернется к своим обязанностям?
        - Пока еще рано утверждать что-либо определенное.
        «Ага, значит, Медиана все-таки жива»,  - такова была единственная связная мысль, возникшая у Офелии на этой стадии разговора.
        - И как вы теперь расцениваете несчастный случай с miss Сайленс?
        - Я не понимаю вашего вопроса, sir.
        Торн отвернулся от пюпитра.
        - Сердечный приступ, погубивший одного из наших сотрудников, я называю несчастным случаем. Как вы квалифицируете второй подобный инцидент?
        - Как прискорбное совпадение, sir.
        И тот и другая держались вполне корректно, но Офелия почувствовала в их голосах возрастающее напряжение. Если у Торна было совершенно непроницаемое лицо, то лицо Леди Септимы явственно выдавало отвращение к собеседнику. Она ни разу не посмотрела ему в глаза; ее огненные зрачки вперились в его искалеченную ногу. Знала ли она, что стоявший перед ней человек наделен феноменальной памятью и грозными когтями? Он был гораздо выше ее, но она видела в нем молокососа, который никогда не достигнет ее статуса. И это объяснялось не только их разницей в возрасте. Офелия вспомнила, что Леди Септима точно так же обходилась со старым уборщиком, с предвестниками Елены и даже с Медианой. Тех, кто не принадлежал к потомству Поллукса, она считала всего лишь винтиками, необходимыми для нормальной работы механизма; а если они выходили из строя, их просто надлежало заменить новыми.
        - Нам придется ускорить темпы работы групп чтения,  - объявил наконец Торн.  - Генеалогисты уже проявляют нетерпение, а внезапная инспекция с их стороны не нужна ни вам, ни мне. Особенно в данный момент, при подобных… совпадениях.
        Слово «Генеалогисты» прозвучало в разговоре уже второй раз; Офелия знать не знала, что они собой представляют, но по крайней мере поняла, что эти люди находятся на вершине властных структур Вавилона. И что Торн намерен держаться от них подальше.
        - Мы отменим все увольнительные вплоть до нового распоряжения,  - ответила Леди Септима, щелкнув каблуками.  - Отныне чтения будут начинаться еще раньше и заканчиваться еще позже.
        - Хорошо. Лишь бы изменение расписания не отразилось на качестве. Пока что ваши курсанты допускают слишком много неточностей, я уж не говорю об ошибках в кодировании.
        Леди Септима кивнула, но ее лицо буквально оледенело. Офелия переживала муки ада. Торн явно не сознавал, что оскорблять пособницу Бога здесь и сейчас - последнее, что нужно делать в их положении. И именно в этот момент Леди Септиме понадобилась жертва, на которую она могла излить свою ярость.
        Долго искать не пришлось: жертва была у нее перед глазами.
        - Курсант Евлалия, вы еще долго собираетесь бездельничать? Перестаньте позорить меня и докажите Лорду Генри, что вы способны оправдать его ожидания!
        Офелии почудилось, будто вся кровь в ее теле внезапно застыла.
        Торн наконец удостоил ее своим вниманием.
        Он повернулся к ней… и на его лице ровно ничего не отразилось. Ни изумления, ни растерянности. Равнодушный взгляд, который один незнакомец обращает на другого незнакомца.
        - Я вас не разочарую,  - объявила девушка.
        И с облегчением констатировала, что ее голос при этом звучал ровно. Более того, она стойко, даже без явной дрожи выдержала устремленный на нее взгляд, словно и впрямь была не собой, а кем-то другим.
        «Я - Евлалия,  - твердила она себе,  - а человек, стоящий передо мной,  - Лорд Генри».
        Вот так, очень просто.
        Длинная рука Торна взяла с пюпитра записи Медианы и протянула их Офелии через всё разделяющее их пространство, при том что сам он не сделал и шага в ее сторону.
        Робот.
        - Даю вам три дня, чтобы выучить этот перевод наизусть и овладеть методикой обращения со старинными документами. Затем вы будете являться сюда каждый вечер, после работы в группах чтения. Три дня. Я достаточно ясно выразился, курсантка Евлалия?
        Слова Торна обрушились на девушку, как ледяной град. Вряд ли ему удалось бы выразиться более жестко, если бы они никогда в жизни не встречались. Он и в самом деле держался именно так, и Офелию, стоявшую столбом с листками в руках, одолело мучительное сомнение: да узнал ли он ее?!

        Подозрение

        - Мне нечего… тебе… сказать…
        - Она же была… членом нашей группы! Я имею право… знать…
        - Ты меня… отвлекаешь…
        Офелия с трудом бежала по пыльной дорожке стадиона. Часы показывали шесть утра - наименее жаркое и влажное время дня,  - но ее легкие уже горели огнем. Единственным, пусть и жалким утешением было то, что Элизабет, которой также вменялись в обязанность эти ежедневные забеги, передвигала ноги через силу, как и она сама. Аспирантка водрузила на голову нелепейший радиошлем, из которого с шипением доносилась запись какой-то научной лекции, но он скорее стеснял ее, чем помогал бежать.
        - Где Медиана?  - настаивала Офелия.  - Куда они ее… увезли?
        - Это тайна. Я не имею права… разглашать… эту информацию…
        Обессиленная Элизабет, хрипло дыша, остановилась посреди дорожки и согнулась в три погибели. Одной рукой она придерживала шлем, не давая ему упасть, другую прижала к боку. Ее обычно бледное лицо сейчас так побагровело, что на нем стали неразличимы веснушки.
        Офелия подстерегла аспирантку на стадионе, чтобы добиться ответа на свои вопросы. Вот уже три дня, как она натыкалась на стену молчания, три дня, как ее соседи по спальне косились на нее издали, не удостаивая ни словом. Девушка почувствовала, что ее терпение истощилось, а Элизабет была единственной в роте предвестников, у кого не хватало сил сбежать от нее на стадионе.
        - Но вы можете хотя бы объяснить, что произошло?
        Аспирантка разогнула свое плоское тело с таким трудом, словно это была неподатливая гладильная доска. Широко раскрыв рот, она пыталась наладить дыхание с высоко поднятой головой, раз уж ей это не удалось с опущенной.
        - Я уже сказала… и повторяю еще раз. Курсантка Медиана… покинула нас… по причине болезни.
        - Какие глупости! Она прекрасно себя чувствовала.
        - Послушай…
        Офелия навострила уши, но ей пришлось потерпеть еще несколько минут, пока Элизабет не нашла в себе силы продолжать:
        - Это я ее обнаружила и могу тебя заверить, что она чувствовала себя хуже некуда. Я вошла в Мемориал через служебную дверь, как всегда по воскресеньям, чтобы усовершенствовать каталожные карточки. Просидела за перфоратором все утро. Потом заглянула в туалет и увидела ее на полу, без сознания. Не знаю, сколько времени она там пролежала, но картина была страшная.  - Элизабет вытерла рукавом подбородок, взмокший от пота.  - Ее тело корчилось в судорогах, глаза закатились. Я поставила в известность службу безопасности. Леди Септима срочно вызвала тебя на замену. Продолжение ты знаешь.
        Офелия внимательно смотрела на Элизабет в бледном свете раннего утра. Описанное ею зрелище настолько не соответствовало образу блистательной, властной Медианы, что невозмутимость Элизабет казалась притворной. А та как ни в чем не бывало вертела во все стороны антенну своего шлема, стараясь убрать помехи.
        - И вас это совсем не испугало?
        - М?м-м? А с какой стати мне пугаться? Кровоизлияние в мозг - редчайший случай в нашем возрасте. И с точки зрения статистики существует ничтожно мало шансов, чтобы то же самое произошло со мной… или с тобой. Ты бы это знала, если бы читала «Официальные новости». Эта газета должна быть для нас, предвестников, единственным источником информации,  - объявила Элизабет уверенно, как затверженный урок.
        - Да, в статистике я не сильна,  - признала Офелия,  - но не забывайте о miss Сайленс. Две внезапные смерти в одном и том же месте, с промежутком в пятьдесят дней… мне такое совпадение кажется маловероятным.
        Теперь уже Элизабет в свой черед непонимающе взглянула на девушку из-под своих приспущенных век:
        - Я не знаю, откуда ты взялась и что тебе пришлось пережить, но у нас на Вавилоне болезни и несчастные случаи - единственные причины смерти. И если Леди Септима сказала нам, что это чистое совпадение, значит, так оно и есть.
        Офелии очень хотелось возразить, что Леди Септима, которую Элизабет боготворила, презирает бесправных вроде нее. И, вполне возможно, не сказала аспирантке всей правды. Недаром же Светлейшие Лорды удвоили количество охранников в Мемориале - теперь посетителей тщательно обыскивали при входе и выходе.
        Вдобавок был еще и профессор Вольф, его таинственный несчастный случай и его столь внезапно прерванные изыскания. А ведь он тоже регулярно работал в Мемориале и тоже получил опасную травму.
        Нет, все совпало совсем не случайно. Здесь пахло преступлением. Вернее, сразу тремя преступлениями. И то, что данное слово запрещалось Индексом, ровно ничего не меняло. Поэтому Офелии следовало принять всерьез послание, которое Бесстрашный велел передать Медиане: «Кто сеет ветер, пожнет бурю». Неужели это он покусился на ее жизнь, а может быть, и на жизни профессора Вольфа и miss Сайленс? Но тогда каким образом он действовал, а главное - с какой целью? Что общего между чтецом-исследователем, старшим цензором и студенткой «Дружной Семьи»  - кроме того, что все трое работали в Мемориале?
        - Аспирантка Элизабет, курсантка Евлалия, заканчивайте плановую тренировку!
        Офелия взглянула на стадионную вышку, откуда прозвучал приказ, а потом на Элизабет, которая все еще не могла отдышаться.
        - Значит, вот это и есть лучший из всех возможных миров?
        Они закончили пробег неторопливой рысцой бок о бок. Их фигуры представляли собой полную противоположность: длинная и тонкая у Элизабет, маленькая и округлая у Офелии.
        - Знаешь… в нашу первую встречу… ты мне не понравилась.
        Элизабет бросила эту фразу как-то небрежно, не останавливаясь; длинная рыжая коса аспирантки то и дело хлопала ее по спине.
        Офелия кивнула.
        - Да я и сама не очень-то оценила вас тогда.
        - А теперь?
        Они вопросительно переглянулись, потом Офелия поднажала и оставила Элизабет далеко позади. Правда заключалась в том, что они вполне могли бы подружиться… если бы Евлалия реально существовала. Но Офелия не питала никаких иллюзий на этот счет: стоило аспирантке узнать, что ее подчиненная живет здесь под вымышленным именем, как она без малейших колебаний разоблачила бы ее перед Еленой и Леди Септимой.
        Покончив с обязательной тренировкой, Офелия направилась в раздевалку. И столкнулась на пороге с Дзен, которая в этот момент выходила оттуда, благоухая кремом из камелий. Обе пробормотали извинения. Девушки ночевали в одной спальне, слушали одни и те же лекции, но до сих пор не обменялись даже парой фраз. Дзен была самой старшей в их роте, однако внешне походила скорее на куколку, чем на женщину и чуть что опускала голову, пряча глаза. Но Офелии казалось, что Дзен избегает ее не из-за своей стеснительности, а по какой-то другой причине.
        Неужели из страха?
        Оставшись в одиночестве, Офелия взяла свои сапоги и форму, которую накануне сдавала в чистку, отправилась в общую душевую, положила одежду, перчатки и очки на стул и долго стояла неподвижно, ожидая, когда ее сердце вернется после бега к прежнему мерному ритму. Но сердце никак не желало униматься, да и все ее существо, казалось, взбудоражено этой сбивчивой, взволнованной пульсацией.
        Сегодня вечером она снова увидит Торна.
        В истекшие три дня Офелия старалась занять себя любыми посторонними делами, лишь бы не думать о предстоящей встрече. Почти не спала и не ела. Ее чувства спутались так безнадежно, что она никак не могла в них разобраться. Девушке хотелось, чтобы Торн был рядом - прямо здесь, прямо сейчас. Почти три года она мечтала об этом каждую секунду каждой минуты каждого часа. А он - он не придумал ничего лучшего, как обречь ее еще на три дня ожидания, приказав выучить наизусть перевод Медианы! Зачем, с какой целью? Абсолютно бессвязный, обрывочный, туманный текст ничем не помог ей разгадать тайные замыслы Торна. Каким образом он превратился в Лорда Генри? Для чего вообще примкнул к Светлейшим Лордам? Что искал с помощью групп чтения? И что мешало ему за все это время сообщить о себе? Офелия даже поддалась искушению прочитать записи не только глазами, но и руками (в конце концов, она официально считалась их собственницей), но из-за металлических напалечников чувства Торна в момент передачи документа не запечатлелись на этих листках.
        Чтение не сообщило ей ничего нового и о самой Медиане - наверняка из-за таких же защитных рабочих перчаток. Прорицательница сыграла с ней жестокую шутку: она давно уже знала, что Торн был тем, кого ищет Офелия. Успела ли она посвятить в это его самого?
        Офелия расставила ширму в душе, сбросила спортивную форму и потянула за шнурок, включавший воду. Даже под обжигающими струями девушка не закрывала глаза: стоило ей сомкнуть веки, как перед ней всплывало выразительное лицо Торна. Вернее, лишенное всякого выражения. Как будто она, Офелия, и в самом деле ничего не значила для него.
        Промывая волосы, она безжалостно теребила свои кудри. Девушка подстригала их сама, неумело орудуя ножницами и не видя себя со стороны: в «Дружной Семье» не было ни одного зеркала. Но ведь не изменилась же она до такой степени, что ее нельзя узнать?!
        Офелии вспомнился шипящий голос Медианы: «Тебе не нравится, когда тебя считают инфантильной девчонкой, но в отношениях с мужчиной ты такая и есть - неопытная bambina».
        И вдруг сквозь шум льющейся воды девушка расслышала знакомое металлическое позвякивание. Она выключила душ и вытерла лицо. Теперь, несмотря на близорукость, ей удалось различить внизу, между ножками ширмы, тени с серебристыми отблесками.
        Крылатые сапоги предвестников.
        - Ты будешь нас слушать.
        - Ты не станешь кричать.
        - Ты никому не наябедничаешь.
        Когда прорицатели изъяснялись в будущем времени, последующие события, как правило, соответствовали их предсказаниям. Поэтому Офелия смолчала и стала ждать продолжения.
        И оно последовало - в виде опрокинутого ведра, откуда на нее хлынул поток битого стекла. Девушка едва успела закрыть руками лицо. В одно мгновение ее тело покрылось сотнями ранок. Когда прошел первый испуг, она изумленно воззрилась на осколки стекла, прилипшие к мокрой коже; через несколько мгновений по всему ее телу разбежались струйки крови.
        - Это тебе за нашу кузину, signorina!
        Их слова стали для Офелии шоком, несравнимым даже с болью от порезов. Внезапно опасливое поведение Дзен и загадочные намеки Октавио открылись ей в совсем ином, зловещем свете.
        Ее соученики тоже не верили в теорию совпадений: они решили, что во всем случившемся виновата она.
        Офелия открыла было рот, желая оправдаться, но пронзительные голоса предвестников не дали ей заговорить:
        - Сначала signora Сайленс, а теперь Медиана!
        - Эта новенькая готова по трупам пройти!
        - Ты теперь persona non grata в «Дружной Семье»!
        Наступила тишина, которую нарушали только звуки капавшей из душа воды и скрип стекла под окровавленными ступнями девушки. Ее била дрожь. А сапоги все еще маячили между ножками ширмы.
        - Сегодня вечером, signorina, ты пойдешь в Секретариум.
        - Сегодня вечером, signorina, ты увидишься с роботом.
        - Сегодня вечером, signorina, ты вернешь ему свои крылышки.
        Это нельзя было считать пророчеством: свойство предвестников угадывать будущее ограничивалось тремя часами. Тем не менее Офелия приняла всерьез их слова. И когда сапоги удалились, она еще долго стояла среди рассыпанных стекляшек, а ее кровь смешивалась с каплями воды, падавшими сверху.

        Робот

        Офелия скованной походкой шла по мостику, надеясь, что повязки под ее формой не пропустят наружу кровь из порезов,  - хотя бы пока она не покончит с тем, что ее ожидало. Каждое движение больно бередило все ранки. Они были неглубокими, но раскрывались от любого резкого жеста.
        По правде говоря, никакой боли девушка не чувствовала. Сейчас она сознавала только одно: что идет к глобусу Секретариума, который вырастал в размерах по мере ее приближения. Даже пустота, простиравшаяся у нее под ногами, больше не казалась ей пугающей.
        Скоро она увидит Торна.
        Подойдя к бронированной двери глобуса, Офелия обернулась и бросила взгляд на трансцендий, с которого перешла на мостик; там, на другом его конце, Леди Септима вставила ключ в колонну, чтобы отпереть ей дверь.
        Сейчас она встретится с Торном лицом к лицу.
        Девушка вошла в Секретариум, и у нее, как и в первый раз, возникло ощущение, что она попала внутрь уменьшенной копии Мемориала. Точно такой же атриум и такой же купол; те же галереи и парящий в невесомости земной шар - миниатюрная модель того, в котором он находился. И хотя Офелия знала, что этот глобус - просто элемент декора, она невольно представила себе внутри него еще один, а в том - еще один, и так до бесконечно малых размеров.
        Пройдя по коридору в мертвенном свете ламп, она увидела перед собой дверь зала-холодильника, отведенного для изучения хрупких древних документов. Офелия не знала, следует ли ей идти прямо туда, чтобы работать с рукописью. Она вообще была неспособна собраться с мыслями, пока не удастся откровенно поговорить с Торном.
        Девушка обвела взглядом галереи, опоясывающие атриум сверху донизу. В восточном полушарии между колоннами поблескивали витрины со старинными коллекциями. Из западного доносилось разноголосое стрекотание тысяч вращавшихся цилиндров базы данных, содержавшей библиографические справки.
        И вдруг Офелия вздрогнула от громкого голоса у себя за спиной:
        - Зал ордоннатора. Последняя галерея налево.
        Это указание прозвучало из акустической трубы.
        Девушка ступила на трансцендий и взмыла наверх. При каждом шаге крылышки ее сапог позвякивали, словно шпоры,  - те самые крылышки, которые, по словам предвестников, она должна отдать Лорду Генри вместе с заявлением об уходе, если не хочет подвергнуться каре от рук соучеников. Но сейчас это волновало ее меньше всего.
        Ей предстояло увидеть Торна - на сей раз для откровенного разговора.
        Офелия знала, что в галерее тщательно поддерживается постоянная восемнадцатиградусная температура, и тем не менее чувствовала себя так, словно здесь было все тридцать три. Она никогда не отличалась кокетством, но сейчас нервно пригладила волосы, чтобы получше выглядеть. А заодно вытащила из них еще несколько осколков, от которых поспешила избавиться.
        Поднявшись на верхний этаж, Офелия прошла вдоль рядов высоких цилиндров - от их механического скрежета у нее зазвенело в ушах - и наконец отыскала дверь с герметичными запорами, напоминавшую вход в рубку субмарины. Но вместо рубки Офелия увидела просторный кабинет, отделанный деревом и медью, а в глубине этого кабинета - спину.
        Спину Торна.
        Он сидел на вертящемся табурете, в наушниках, перед огромным пультом со множеством розеток. Это и был ордоннатор - уникальная машина, способная обрабатывать базы данных. Торн непрерывно вставлял в розетки или отключал штекеры, подсоединенные к невообразимой путанице проводов, одновременно орудуя какими-то рычажками, словно органист, исполняющий сложную многоголосую мелодию.
        Офелия стукнула в дверную створку, чтобы объявить о своем приходе, но Торн как будто не услышал ее. А она боялась его отвлечь. Нет, просто боялась. Боялась того, что произойдет, когда они оба смогут наконец дать волю своим эмоциям.
        Да, она боялась, но ни за что на свете не хотела бы оказаться где- нибудь в другом месте.
        Оглядевшись, девушка констатировала, что зал ордоннатора выглядит не более гостеприимным, чем служебные галереи Секретариума. Здесь не на что было сесть, кроме табурета, который уже занял Торн, и не на что посмотреть - только полки, забитые документами и перфорированными картами, да множество настенных часов, указывающих время в разных часовых поясах. Это идеальное сочетание порядка и простоты интерьера чем-то напоминало помещение интендантства на Полюсе.
        Внезапно Торн развернулся на табурете, взглянул на желтую перфорированную ленту, выпущенную печатающим устройством, и нажал кнопку микрофона.
        - Запрошенная информация содержится под номером восемь точка сто семьдесят четыре в фондах общественных работ. Прием.
        Из его наушников донесся еле различимый голос. В этот момент Торн заметил Офелию и молча указал на звуконепроницаемую дверь. Девушка начала торопливо вращать штурвал замка. С каждым поворотом оглушительное жужжание цилиндров становилось все слабее, пока окончательно не смолкло. В зале воцарилась мертвая тишина. Лишь тогда Торн сообщил в микрофон:
        - Курсантка-виртуоз явилась. Мне нужно дать ей инструкции. Как только с этим будет покончено, я возобновлю поиск библиографических данных. Конец связи.
        Он выключил микрофон, снял наушники, наконец-то развернулся на своем табурете лицом к Офелии и замер. Его неподвижность была такой долгой и странной, что Офелия спросила себя: «Может, он ждет, чтобы я заговорила первой?» Но вдруг девушка поняла, что Торн просто осматривает ее с головы до ног. Он задержал взгляд на галуне ее формы и на крылышках, прикрепленных к сапогам. Офелии почудилось, что под этим пронзительным взглядом все ее ранки, одна за другой, снова начали кровоточить.
        - Почему вы здесь, на Вавилоне?
        Торн задал вопрос со своим прежним северным акцентом, медленно и четко выговаривая каждое слово.
        Когда Офелия уразумела, что он обращается именно к ней, а не к Евлалии, она растерялась вконец.
        - Мне стало невмоготу жить у родителей.
        Увы, это был самый глупый ответ из всех возможных.
        Торн неподвижно сидел на своем табурете. Он ждал продолжения. А у девушки так сжалось горло, словно ее сердце поднялось туда, перекрыв доступ воздуха. Она чувствовала себя запечатанным сосудом. Какими бы сильными ни были ее чувства, как бы они ни будоражили все ее существо, ей никогда не удавалось выразить их связно - наружу вырывался только какой-то жалкий лепет.
        - Меня удивил тот факт, что вы заменили курсантку Медиану,  - сказал наконец Торн.  - Более чем удивил.
        Офелии в это слабо верилось: его замкнутое лицо не выражало ровно никаких эмоций.
        - В таком случае мы удивлены оба. Если бы я знала, что вы - тот самый знаменитый Лорд Генри, я бы…
        - В вашем облике вполне мог явиться Бог,  - оборвал ее Торн.
        Эти слова привели девушку в такое изумление, что ее ослабевшие руки выронили принесенные записи Медианы, и они веером рассыпались по полу вокруг нее.
        - Вы думаете, что я… могла бы…
        - Вполне могли бы Им быть. Так же, как и я сам. Ведь Богу известны наши лица.
        Офелия мысленно выбранила себя за глупость: как же она сама не додумалась, ведь это элементарно просто!
        - Да, вы правы. К счастью для нас, Бог - скверный подражатель. Вот если бы вы встретили меня с улыбкой, я бы сразу что-то заподозрила.
        Торн оставил ее реплику без ответа. Офелия надеялась разрядить атмосферу своей шуткой, но потерпела полное фиаско. Вся их встреча оказалась полным фиаско. Нет, их разговор не может так окончиться, она должна срочно придумать что-то поумнее. Найти наконец нужные слова. Теперь или никогда.
        Щелк-щелк!
        Это подали голос карманные часы. Офелия прищемила пальцы крышкой, пока извлекала их из кармана.
        - Вот вам безупречный свидетель, который докажет, что я не Бог!  - сказала она и сама устыдилась своего дрожащего голоса. С первой же минуты беседы она вела себя как оробевший ребенок. В те времена, когда девушка еще не знала Торна, и позже, когда имела все основания бояться его, она не испытала и половины того страха, который сейчас сжимал ей горло. Этот человек пробил в ее стойкости брешь, сделав Офелию безнадежно уязвимой.
        И он явно не собирался ее ободрять.
        Торн встал, с напряженным усилием распрямив свой длинный позвоночник. При этом его ножной аппарат пронзительно заскрипел. Офелия подумала: «Лучше бы ему сидеть. Я и без того запугана, а тут он еще будет подавлять меня своим ростом».
        Не сделав ни шага к девушке, Торн протянул руку и взял у нее часы.
        - Они не показывают время,  - виновато сказала Офелия.  - Видимо, слишком устали, разыскивая вас. Я не знаток часовой психологии, но уверена, что теперь, когда вы встретились, они снова заработают.
        Часы непрестанно открывались и закрывались, звонко щелкая крышкой. Торн недоверчиво глядел на них, словно сомневался, что был когда-то владельцем такого шумного предмета.
        Если Офелия и надеялась растрогать его этим подношением, то она сильно ошиблась.
        - Как там моя тетка?  - спросил он.
        - О… вообще-то я не видела Беренильду с тех пор, как Настоятельницы вернули меня на Аниму. Но кое-какие новости я знаю. Вы можете рассчитывать на нее, если решите появиться на Полюсе.
        Офелия сознательно умолчала обо всем, что случилось в ротонде Розы Ветров. Ведь ей неизбежно пришлось бы упомянуть об Арчибальде, и это разозлило бы Торна, а она меньше всего хотела его злить. Сейчас он и без того был мрачно настроен.
        - Беренильда ждет вашего возвращения,  - добавила девушка со смущенной улыбкой.
        - Моего возвращения?  - переспросил Торн.
        - На Полюсе многое изменилось. Да и сам Фарук изменился. Я убеждена, что когда-нибудь вы сможете вернуться туда с высоко поднятой головой и наконец реабилитировать себя.
        Офелия постаралась сказать это как можно увереннее, чтобы хоть как-то смягчить сердце Торна. Но он только зажал в кулаке часы, чтобы помешать им щелкать крышкой.
        - Вы прибыли на Вавилон одна?
        - Э?э-э… да,  - ответила девушка, стараясь отогнать мысль о пропавшем шарфе.
        - И вы думаете, что Настоятельницы не обнаружат ваше пребывание здесь?
        - Надеюсь.
        - Это прикрытие - «курсантка Евлалия»  - достаточно надежно?
        - У меня есть документы.
        Ее ответ был заглушен жутким металлическим скрипом. Торн хотел сменить позу, но шарнир стального обхвата, служившего поддержкой его ноге, заело именно в этот миг. Он едва успел опереться на пульт ордоннатора, чтобы не потерять равновесие.
        - Я справлюсь сам!  - сказал Торн, увидев, как Офелия шагнула вперед.
        Его жесткий тон не допускал возражений. Пока он, нагнувшись, выправлял шарнир за коленом, девушка успела получше его разглядеть. И только тут ей бросились в глаза некоторые мелочи, которые она заметила бы гораздо раньше, если бы не охватившее ее смятение. Торн сильно изменился - и он тоже. Складка между бровями стала глубже. Волосы впереди поредели, сделав лоб еще выше. Лицо было таким бледным, что шрамы на нем почти не выделялись. И, главное, от него исходил сильный запах медицинского спирта, как будто он старательно протирал им каждый сантиметр своей кожи, одежды и стального аппарата на ноге.
        Но при всем том, казалось, его тело заряжено такой мощной энергией, такой готовностью к действиям, что она была почти физически ощутима.
        Наконец Торн выправил заевший шарнир и встал во весь рост.
        - Теперь ваша очередь задавать вопросы, если они у вас есть. Желательно не по поводу моей ноги.
        Офелия встрепенулась. Конечно, у нее есть вопросы! У нее их накопилось столько, что она не знала, с которого начать. И девушка, не удержавшись, взглянула на солнечную эмблему, приколотую к пиджаку Торна. Но он ее опередил:
        - Я использую Лордов в той же мере, в какой они используют меня. Сражаться с Богом, нападая на него извне, трудная задача. И мне пришлось пересмотреть свою стратегию.
        - То есть самому стать Лордом? Но ведь все они - пособники Бога?
        - Так же, как ваши Настоятельницы на Аниме и как в прошлом клан моей матери на Полюсе. Их сообщество пользуется огромным влиянием и обладает несметными богатствами. Все эти Лорды - идеальные Попечители: они держат в руках своего Духа Семьи и превратили Вавилон в образцовый ковчег, какими Бог намерен сделать все остальные.
        У Офелии перехватило дыхание. Мир, где придется постоянно следить за каждым собственным словом, за каждым поступком,  - не место для таких растяп, как она.
        - Вам, наверно, пришлось совершить невозможное для того, чтобы проникнуть в их ряды,  - прошептала девушка.  - Как, впрочем, и для всего остального, что вы сделали после бегства из тюрьмы.
        Торн бросил взгляд на свои часы и, убедившись, что все три стрелки упрямо направлены в его сторону, повернулся к бесчисленным циферблатам на стене зала, словно хотел по ним установить регламент беседы.
        - Это длинная история. Скажу хотя бы главное: я попал на Вавилон благодаря тем свойствам, которые передались мне от вас, и стал Лордом Генри благодаря Генеалогистам.
        - Генеалогистам?  - удивилась Офелия.  - Но я слышала, как вы говорили о них с Леди Септимой, и мне показалось, что вам очень не хочется иметь с ними дело.
        Торн нервно скривился. Он впервые проявил эмоции с самого начала их разговора. Офелия умела истолковывать эту гримасу: она часто видела ее в прошлом - всякий раз, как Торн пытался оградить ее от своих тайн. И сейчас это ее почти утешило. Значит, он опять становится тем мрачным медведем, к которому она уже привыкла. Сейчас он прикажет ей вернуться на Аниму, не вмешиваться больше в его дела и позволить самому, в одиночестве встретить опасность.
        Но девушка твердо решила не расставаться с ним.
        - Торн, я останусь на Вавилоне, хотите вы того или нет. Что бы ни говорила Леди Септима, здесь происходят очень странные вещи… странные и тревожные. Я пока еще не знаю ваших планов, но, прежде чем вы воспротивитесь моему решению, знайте, что мне…
        - Я ему не воспротивлюсь.
        Ответ прозвучал так неожиданно, что Офелия поперхнулась, и ее пылкая речь сошла на нет в приступе кашля.
        - Я согласен с вами,  - продолжал Торн.  - Здесь творится нечто странное. И мне нужен свежий взгляд человека, находящегося вне Секретариума, а вам - взгляд человека, находящегося здесь, внутри. Мы оба выиграем от нашего сотрудничества. Вас устроит такой вариант?
        Офелия кивнула, хотя и без особого энтузиазма. Ей бы радоваться согласию Торна, однако его бесстрастие и то, как он лишил их разговор всякого намека на личные чувства, усугубило ее ощущение душевной пустоты.
        Из наушников, лежавших на пульте, донесся еле слышный звук, означавший, что кто-то пытается войти в контакт с Торном. Офелия узнала голос Леди Септимы и торопливо отступила подальше.
        - Микрофон выключен,  - успокоил ее Торн.  - Она не может нас услышать.
        - А ей известно, кто вы на самом деле?
        - Это не известно никому, кроме Генеалогистов. Возможно, Леди Септима и не ведает о существовании Бога, но она глубоко убеждена, что служит прекрасному, благородному делу. В тайну Бога посвящены одни лишь Генеалогисты, самые могущественные среди Лордов. Настолько могущественные, что даже не допускают мысли о преклонении перед Богом. Вот единственное, что объединяет меня с ними,  - добавил он с нескрываемым отвращением.  - И что позволило мне попасть в их ряды. Они сотворили для меня новую биографию - биографию достойного гражданина Вавилона - и поручили руководить Секретариумом. Разумеется, Бог не подозревает о моем присутствии на Вавилоне. Нам обоим, и вам и мне, нужно вести себя предельно осторожно, чтобы окружающие не узнали о нашем общем прошлом. Это касается и Генеалогистов. Они взяли меня в союзники лишь потому, что я могу быть им полезен. И не потерпят вашего вмешательства в их «игры».
        - Но почему они доверили вам управление Секретариумом?  - настаивала Офелия.  - И какое отношение к их «играм» имеют группы чтения и база данных каталога?
        - Генеалогисты хотят быть в курсе всего. Они поручили мне разыскать один документ, в высшей степени важный.
        - Неужели ту самую рукопись, которую переводила Медиана?
        - Вот это-то вы и должны мне подтвердить. Я не могу сказать вам большего, чтобы не влиять на ваш отзыв. Мне нужен непредвзятый взгляд.
        Голос Леди Септимы в наушниках зазвучал громче, настойчиво повторяя: «Алло! Алло!» Торн сел на свой табурет в скованной позе, но не стал включать микрофон. Открыв ящик, он вынул оттуда рулон бумажной перфорированной ленты, которая размоталась до самого пола.
        - Не будем терять времени,  - сказал он, энергичным жестом протянув ее Офелии.  - Вот список библиографических ссылок. Прошу вас просмотреть все указанные там книги в самый короткий срок. Они вам пригодятся для экспертизы.
        После чего, не обращая внимания на растерянное лицо девушки, Торн с маниакальным усердием трудоголика стал наводить порядок в путанице проводов на пульте. Если он не мог полагаться на свои ноги и стоя чувствовал себя неуверенно, то его руки, напротив, двигались со стремительной точностью хорошо отлаженного механизма.
        - Вы должны немедленно идти в зал-холодильник, где вас ждет рукопись,  - приказал он.  - Леди Септима наверняка возмущена тем, что вы еще не взялись за работу. И учтите: теперь она будет следить за вами не спуская глаз. Мы сможем видеться наедине лишь в том случае, если она ослабит свою бдительность. Тогда и только тогда я смогу дать вам более подробную информацию.
        Торн изъяснялся с бесстрастием пишущей машинки, не замечая, как его слова действуют на Офелию. В частности, на ее очки. Они налились желтым цветом.
        - Вообще-то… я собиралась покинуть «Дружную Семью».
        Торн медленно развернулся на своем табурете. Его лицо не выражало неодобрения, но Офелии внезапно почудилось, будто ее до самых костей прохватил ледяной холод.
        - Так мне будет легче помогать вам,  - объяснила она, сворачивая перфоленту.  - В нашей Школе очень плотное расписание, оно почти не оставляет мне свободы действий. Я поступила в нее главным образом для того, чтобы попасть в Секретариум, но раз уж вы здесь, то могли бы… э-э-э… впускать меня тайком. Разве нет?
        Взгляд Торна, пристальный и хищный, как у орла, лишил Офелию остатков храбрости.
        - Нет. Ваше теперешнее положение курсантки роты предвестников гораздо выгоднее. И станет еще более выгодным, когда вы добьетесь степени виртуоза.
        Офелия была возмущена до глубины души. Он говорил об этом так, словно речь шла о простой формальности! На минуту у нее возникло искушение рассказать ему об угрозах, шантаже и осколках стекла, но девушка тут же осадила себя. Она не должна выказывать слабость перед Торном. По какой-то непонятной причине между ними пролегла пропасть отчужденности, и Офелия твердо решила не углублять ее.
        - Хорошо,  - ответила она, спрятав ленту в карман.  - Я продолжу учебу в Школе и проведу экспертизу этой рукописи.
        К великому ее разочарованию, Торн не проявил никакой радости.
        - Вы будете ежедневно передавать мне письменные отчеты о результатах, как делала до вас курсантка Медиана. Не забудьте перед уходом собрать ее записи.
        Он указал девушке на листки с переводом, рассыпанные по паркету, и снова взялся за свои штекеры, явно давая понять, что разговор закончен.
        - Это всё?  - прошептала Офелия.  - Вы больше ничего не хотите мне сказать?
        - А, да,  - буркнул Торн, не отрываясь от работы.  - С этого момента и до тех пор, пока не выяснится, что же действительно произошло с miss Сайленс и курсанткой Медианой, старайтесь не уединяться. Будьте всегда рядом с товарищами по группе, их окружение станет для вас наилучшей защитой.
        Офелия с трудом подавила нервный смешок при мысли о своих «товарищах». Она встала на колени, превозмогая боль, снова проснувшуюся под ее повязками, и начала собирать листки. Покончив с этим, девушка вдруг заметила, что Торн сидит неподвижно, ссутулившись на своем табурете, с наушниками в руке, словно он не решался их надеть. Металлические наконечники его перчаток поблескивали под лампочками ордоннатора.
        - А вы?  - наконец спросил он.  - Вы больше ничего не хотите мне сказать?
        О, на это у Офелии нашлось бы множество ответов, великое множество. Но ни один из них не слетел с ее губ. Говорить со спиной Торна было еще труднее, чем лицом к лицу.
        Поскольку она молчала, Торн надел свои наушники. И бросил:
        - Заприте за собой дверь.
        Выйдя из зала ордоннатора, Офелия с минуту стояла неподвижно, в шумном жужжании цилиндров, яростно кусая перчатку и стараясь подавить рыдание, грозившее взорваться воплем у нее в груди.
        «Да, и еще: я люблю вас».
        Ну куда они подевались, эти слова, которые Торн прошептал ей на ухо перед тем, как исчезнуть из ее жизни?! Неужели разлуке удалось стереть их, словно мел с доски?!
        Офелия решительным жестом смахнула набежавшие слезы. Нет! Она его нашла, и это самое главное. А остальное - дело времени, как для него, так и для нее.
        - За работу!  - прошептала девушка и направилась в зал-холодильник.

        Комендант

        Буйные ливни уступили место пыльным ветрам. Вавилонское лето близилось к концу, но воздух не стал прохладнее.
        Офелия даже не заметила смены времен года. Для этого ей пришлось бы улучить минутку и поднять глаза к небу. Девушка просыпалась еще до рассвета, чтобы выполнить предутренние хозяйственные работы, затем одолевала положенное число кругов на стадионе, бежала из лекционного зала в лабораторию, торопливо проглатывала свою порцию риса в столовой, не отрываясь от чтения записей, и так без конца, день за днем. К тому же ей запрещалось ложиться спать, пока она не покончит с вечерней уборкой. Малейшее опоздание грозило карами на всю неделю. Вдобавок Леди Септима почти вдвое увеличила количество рабочих часов в группах чтения Мемориала. И установила безжалостную шкалу оценок, зависевшую от индивидуальной отдачи: чем успешнее работал студент, тем выше становились его шансы на получение степени виртуоза.
        Присуждение степеней было уже не за горами.
        В нынешней адской гонке шла в зачет каждая минута, и прорицатели прекрасно это знали. Убедившись, что Офелия твердо намерена бороться за первенство, они посягнули на самое ценное ее достояние - время: подмешивали снотворное в графин с водой на ее тумбочке, засоряли унитазы перед ее уборкой, сшивали вместе штанины ее брюк, ломали подъемный механизм ее кровати - словом, не брезговали ничем, лишь бы их жертву почаще наказывали за опоздания.
        В результате Офелия очень скоро констатировала резкое снижение своего рейтинга в общем списке. Замена Медианы тоже оказалась далеко не подарком: во?первых, это навлекло на девушку ненависть окружающих; во?вторых, к ее и без того плотному графику теперь добавились часы работы в зале-холодильнике Секретариума.
        А в?третьих, Офелии пришлось, как ни печально, признать, что экспертиза рукописи, порученная ей Торном, оказалась очень трудной задачей.
        Речь шла о толстом регистрационном журнале времен последнего десятилетия перед Расколом. Записи велись на древнем региональном диалекте Вавилона; его алфавит, вышедший из употребления много веков назад, выглядел настоящей абракадаброй. Первые страницы перевода Медианы не представляли собой никакого интереса: перечни закупленных товаров, инвентарные описи оборудования, отчеты о состоянии помещений, инструкции по безопасности и гигиене. Словом, ничего достойного внимания.
        Офелия раздобыла книги, рекомендованные Торном, но выяснилось, что они написаны на сложном научном жаргоне, и она не смогла их одолеть.
        Оставалось надеяться только на свои руки чтицы.
        Увы, края страниц журнала были безнадежно изъедены временем, а ведь именно они представляли интерес в первую очередь. Другими словами, девушка лишилась самого многообещающего участка для чтения. Вдобавок ей следовало обращаться с книгой согласно правилам работы с древностями, установленным Леди Септимой и куда более строгим, чем в ее маленьком музее на Аниме; в результате даже на то, чтобы перевернуть страницу, уходила масса времени. Офелия старательно прощупывала каждый миллиметр бумаги и, когда ее посещало какое-то озарение, спешила занести его в свой рапорт.
        Мало-помалу девушке удалось воссоздать приблизительный образ автора. Это был мужчина, работавший кем-то вроде коменданта. Видимо, он страдал серьезным нервным расстройством, но тем не менее отличался большой выдержкой. Несмотря на мрачный нрав, о котором ясно говорили его записи в журнале, он считал выполнение своих обязанностей святым долгом. Неизменная пунктуальность, соблюдение дисциплины, следствия полученных травм - все выдавало в нем солдата, вернувшегося к мирной жизни. У Офелии возникали сильные болезненные ощущения в челюсти всякий раз, как она попадала на его отпечатки. Вполне вероятно, «комендант» был инвалидом войны.
        Описание всего этого требовало от Офелии неимоверных ухищрений. Индекс запрещал использование слов «солдат» или «война», и ей приходилось пускаться на самые нелепые иносказания типа «индивидуум, служивший в большой группировке, оберегающей нацию» или «конфликтная ситуация между несколькими странами, использующими оборудование высокой степени вредности».
        Девушка с нетерпением ждала и вместе с тем боялась новых встреч с Торном, когда приносила ему свои отчеты. Как он и предвидел, им больше ни разу не удалось поговорить наедине: Леди Септима ухитрялась присутствовать на каждой такой встрече, якобы желая лично убедиться в эффективности работы своей подопечной.
        Таким образом, Офелии неизменно приходилось стоять навытяжку, с опущенными глазами и называть Торна sir.
        Это было подлинной мукой - ежедневно видеть его рядом с собой, совершенно недоступного. Как будто она и нашла его, и не нашла. Девушка так боялась обмануть ожидания Торна, что выбивалась из сил, решая возложенную на нее задачу; так боялась углубить пропасть между ними, что вела себя в высшей степени сдержанно, памятуя о его требовании. Но всякий раз, когда она осмеливалась тайком взглянуть на него, ее поражала холодная решимость, которая им двигала. Торн поставил перед собой цель - расстроить планы Бога - еще в те времена, когда пытался прочесть Книгу Фарука. Однако с самого начала он допускал возможность неудачи. Тогда Офелия видела, как Торн мало-помалу теряет веру в успех, сгибаясь под слишком тяжелым гнетом своего замысла.
        А теперь все изменилось.
        Нынешняя решимость Торна была решимостью человека, твердо намеренного добиться своего. Человека? Нет, скорее, именно робота. Он уже не проявлял нетерпения, неудовлетворенности, гнева, словно эти эмоции мешали ему продуктивно работать. Методично анализировал все, даже самые незначительные сведения, которые Офелия находила в рукописи. Девушка видела, как росли вечер за вечером стопки документов в зале ордоннатора, и не понимала, откуда Торн черпает силы, чтобы читать их, после своей работы над базой данных! Теперь ей стало ясно, почему он никогда не покидал Секретариум.
        Так шла неделя за неделей, а Офелия по-прежнему не знала, что он ищет в журнале «коменданта» и чем объясняется его союз с Генеалогистами.
        - Вы еще ни разу не видели Генеалогистов?  - удивился Блэз, когда Офелия начала о них расспрашивать, в очередной раз встретив его в коридоре Мемориала.  - О, это настоящие знаменитости у нас на Вавилоне. Каждое их появление - extremely[35 - Крайне, в высшей степени (англ.).] замечательное событие.
        В этот момент он стоял на стремянке, приводя в порядок одну из книжных полок. Офелия делала вид, будто просматривает лексикологический словарь: она получила разрешение на минутку покинуть свой бокс под тем предлогом, что ей нужна справка. Оба разговаривали еле слышно, стараясь не смотреть друг на друга; каждый притворялся, будто погружен в свое занятие.
        - Мне нечасто удается выходить,  - сказала девушка, листая словарь.  - Они и вправду настолько могущественны, эти Генеалогисты?
        - Good Lords, еще бы! У них есть свой закрытый клуб, где они собирают информацию о каждом жителе ковчега. В интересах общества, как они утверждают. Им известно практически всё обо всех. Вы, конечно, рано или поздно увидите их здесь, в Мемориале. Но только остерегайтесь привлекать к себе их внимание,  - прошептал Блэз, боязливо озираясь.  - Они… они не такие уж безобидные люди, какими кажутся.
        Тревога, прозвучавшая в голосе Блэза, растрогала Офелию. Она с облегчением убедилась, что он не сердится на нее за их злоключения в катакомбах. Этот секрет стал надежным залогом их дружбы. Офелия редко находила время поговорить с рассыльным, но даже его беглая улыбка при встрече в коридоре неизменно ободряла девушку.
        Однако на сей раз Блэз не улыбался. Когда он спустился со стремянки, в его глазах был испуг.
        - Позвольте дать вам дружеский совет, miss. Я знаю, что у таких людей, как вы, поиск новой информации в крови, но, может, вам лучше умерить свой интерес? После того, что случилось с вашей подругой… well… я не хотел бы, чтобы вы оказались там, где она.
        Офелия ушибла руку, водворяя словарь на полку.
        - Там, где Медиана? Вам известно, куда ее отправили?
        Блэз смущенно почесал затылок, словно пожалел о своей обмолвке. Но это было последнее, что увидела Офелия. В следующий миг девушку захлестнула черная волна, как будто на нее обрушился водопад. Только через несколько секунд она поняла, что облита чернилами. Густая темная жидкость стекала с ее волос на лицо, на шею, на грудь.
        - Damned![36 - Проклятье! (англ.)] - воскликнул Блэз.  - Это моя вина, я опять навлек на вас беду!
        Офелия сняла очки и взглянула наверх. Там, как раз над ней, скользили вниз головой поспешно удалявшиеся смутные силуэты. Нет, это не было несчастным случаем. Кто-то метко запустил с галереи пузырь с чернилами, который лопнул в воздухе, извергнув содержимое прямо на жертву.
        - Не трогайте меня, вы только сами запачкаетесь!  - воскликнула девушка, когда Блэз поспешно протянул ей носовой платок.  - Лучше проверьте, не испорчены ли книги, а я побегу отмываться.
        Офелия надолго задержалась в туалете Мемориала. Ей пришлось несколько раз ополаскивать лицо, очки и волосы, а потом замачивать в раковине свой пиджак. Эта банда прорицателей начала всерьез раздражать девушку. Просьба о выдаче новой формы повлекла бы за собой дополнительные взыскания, чего она уж точно не хотела. Пока пиджак отмокал в воде, источая чернила, Офелия взглянула на себя в зеркало. Ее короткие волосы темными загогулинами прилипли к щекам.
        Она изменилась.
        Во всем - в глубине глаз, в складке губ, в легком ознобе - чувствовалось смятение, которого она раньше не испытывала.
        - Я Евлалия,  - прошептала девушка.
        «Я Офелия»,  - подумала она.
        Но которой из них она была для Торна?
        Офелия надела очки и огляделась, проверяя, нет ли кого-нибудь рядом. Потом сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и прижала ладонь к своему отражению. Через секунду зеркальная поверхность размягчилась, и рука, погрузившись в нее, вынырнула из зеркала над соседней раковиной. Медленным движением Офелия вернула ее на место.
        Она дрожала.
        Зеркало помутнело, как грязная вода, словно противилось незваному вторжению. Неужели двойная жизнь, которую Офелия вела на Вавилоне, грозила полной утратой этого свойства?! Неужели перемены в ее сущности были настолько серьезны?
        Девушка вздрогнула, услышав скрип отворяемой двери и звонкие шаги у себя за спиной.
        - Курсантка Евлалия, тебя ищет моя мать.
        Она узнала голос Октавио. И храбро выдержала его взгляд, пока он рассматривал ее из-под своей длинной челки. С тех пор как в группах чтения возросла нагрузка, они работали вместе. Но это не повлияло на их отношения: Октавио по-прежнему не доверял девушке так же, как она не доверяла ему.
        - Моя мать сочла твои словарные изыскания чересчур долгими,  - добавил он не без сарказма.
        Офелия охотно выгнала бы его отсюда, но он имел полное право находиться в туалете: на Вавилоне места общего пользования не делились на мужские и женские. Девушка вытащила затычку из раковины и, пока вода с громким бульканьем уходила в трубу, отжала свой пиджак. К счастью, его темно-синий цвет довольно удачно скрывал следы чернил.
        - А ты не боишься стоять рядом со мной?  - язвительно спросила она.  - Это ведь здесь нашли Медиану в шоковом состоянии.
        Октавио недоуменно поднял красиво изогнутые брови.
        - Я никогда не утверждал, что именно ты на нее напала.
        - О нет, я всего лишь поспешила захватить ее место.
        - Странно, я редко видел тебя такой раздраженной.
        Офелия предпочла смолчать. Октавио, бесстрастный, как сфинкс, рассматривал ее с каким-то пытливым интересом, точно лабораторный образец.
        - Что случилось с твоей формой? И с твоими руками?
        Офелия поспешно натянула пиджак - она не могла ждать, когда он высохнет. Почти все ее порезы уже затянулись, но от некоторых остались шрамы, которые бросались в глаза (особенно такому визионеру, как Октавио).
        - Случилось то, что у меня в «Дружной Семье» нет матери, которая прикрывала бы мои тылы.
        Глаза Октавио расширились, в них сверкнули молнии. Офелия коснулась самого больного места юноши. Он был не таким уж хладнокровным, каким хотел выглядеть. И вряд ли его стоило провоцировать.
        - Я иду в свой бокс,  - объявила девушка.  - Не хочу заставлять Леди Септиму ждать еще дольше.
        Но в тот момент, когда она подошла к двери, Октавио схватил ее за руку.
        - К твоему сведению, я не пользуюсь никакими поблажками со стороны матери. Мои успехи - результат моих собственных усилий. Но я хочу убедиться, что так же обстоит дело с каждым будущим виртуозом. В том числе и с тобой.
        С этими словами он выпустил руку Офелии и отвернулся, явно пристыженный своим порывом. Отношения между мужчинами и женщинами, как и все остальное на Вавилоне, строго регламентировались. Близкие контакты могли иметь место только с одобрения высших властей. А в «Дружной Семье» их попросту запретили раз и навсегда, и даже прикоснуться к руке сокурсницы было чем-то из ряда вон выходящим.
        Октавио впервые смущенно прятал глаза от девушки.
        - Я не такой уж злой,  - буркнул он наконец,  - и я тебе это докажу.
        Когда Офелия поравнялась с полками, возле которых ее облили чернилами, Блэза там уже не было. Вместо него она увидела робота: тот усердно драил испачканный пол, монотонно твердя: «Скромные подарки укрепляют дружбу».
        Девушка задумалась над словами Октавио: что за доказательства он хочет ей предъявить?
        Тем же вечером в холодном зале Секретариума она никак не могла сосредоточиться на рукописи. У нее горели воспаленные веки. Заполненные до предела дни не оставляли ей ни минуты отдыха, а окружение пятнадцати недоброжелателей мешало спокойно спать по ночам. Тщетно Офелия водила пальцами по страницам древнего журнала в тех местах, где бумага еще не совсем истлела,  - «комендант» упорно молчал. Девушку терзала мысль о том, что ей нечего сказать Торну. Перед ней лежали немые дырявые лоскуты бумаги, и рядом не было Медианы, чтобы завершить перевод.
        После долгих бесплодных попыток Офелия устало опустила руки и незаметно задремала, стоя перед пюпитром. Задремала всего на какую-то долю минуты, и вдруг ей привиделось, будто она пари?т над древним миром, так высоко, что линия горизонта круто изогнулась, повторяя форму планеты.
        Еще миг - и она внезапно начала читать: «Скоро этот окаянный сезон дождей, и этот окаянный купол начнет протекать со всех сторон, и этот окаянный плющ пролезет во все комнаты, а эти окаянные детишки все еще где-то шляются! Зачем только их отпустили в этот окаянный город?! Что нового они там узнaют, кроме того, что наш окаянный мир прогнил насквозь?! А вдруг на них там нападут, несмотря на все их окаянные свойства?! Проклятье, до чего же без них пусто в этой окаянной школе!»
        Офелия ничуть не удивилась. Погруженная в состояние транса, она сочла вполне естественным, что понимает язык журнала. И начала перелистывать страницы взад-вперед, забыв об установленных правилах и повинуясь лишь своему инстинкту. На полях, рядом с колонками цифр, девушка увидела заметки «коменданта». Вот оно, главное содержание рукописи!
        «Л. до смерти надоел мне своими вспышками. Терпеть не могу эти окаянные огни среди ночи! Затемнение есть затемнение, никакого света!»
        «Наши окаянные ребятишки хулиганили весь день. Война - сущие пустяки по сравнению с разгромом, который они после себя оставили. Ничего себе, школа мира и согласия!»
        «Проклятье! У нас пропал З. На сей раз и впрямь пропал. Ничего удивительного, с его-то свойством. Проклятье!»
        «Ложная тревога, З. нашли на другом окаянном острове. В полном здравии. Этим окаянным ребятишкам всё нипочем!»
        «Малышка А. сегодня пришла ко мне с просьбой. Не понял ни единого слова - она говорила на какой-то окаянной местной тарабарщине. Тогда она набросала мне чертеж. Похоже, ей нужен телескоп. Уж не знаю, станут ли когда-нибудь эти окаянные ребятишки королями мира, но знание здешнего языка уж точно хорошее начало».
        «Проклятье! З. снова исчез!»
        Офелия листала журнал и не могла остановиться. Девушка и впрямь была в трансе: ей чудилось, будто комендант ворчливо нашептывает ей на ухо эти слова, за которыми скрывалась безграничная отеческая нежность. Он их любил, этих «окаянных ребятишек».
        Искренне любил.
        Журнал неожиданно закончился, и последняя запись гласила: «Он за мной следит. Его окаянный взгляд наводит на меня страх. Как будто я тут лишний, в их окаянной школе. Он не такой, как эти окаянные ребятишки, он другой. Я должен поговорить с командиром».
        Офелия внезапно очнулась. Широко раскрыв глаза, она изумленно смотрела сквозь очки на рукопись, но та снова молчала: все то же хитросплетение незнакомых букв, все тот же загадочный текст на неведомом языке.
        - Курсант Евлалия, ваше время истекло!  - объявила акустическая труба голосом Леди Септимы.
        Офелия взглянула на девственно чистый лист бумаги, предназначенный для отчета. И мгновенно приняла решение.
        Нужно найти способ поговорить с Торном с глазу на глаз.

        Невысказанное

        Офелия вышла из лифта зала-холодильника; Леди Септима уже поджидала ее.
        - Вы опоздали, курсант Евлалия. Идемте скорей.
        Они, как всегда, прошли вместе по круговым галереям Секретариума. Офелия едва скрывала свое возбуждение: ей безумно хотелось со всех ног бежать к Торну. Не удержавшись, она взглянула на декоративный глобус, паривший в невесомости посреди атриума. Сегодня вечером древний мир выдал ей крошечную долю своих тайн.
        Леди Септима вошла в зал ордоннатора и вручила Торну отчет об экспертизе, не заботясь о том, что прервала его работу за пультом. Обычно Офелия стояла опустив глаза. Но на сей раз она пристально смотрела на Торна, пока он вскрывал конверт, разворачивал лист и с бесстрастием робота изучал его. Бросив быстрый взгляд на девушку, он тут же перевел его на Леди Септиму.
        - Оставьте нас одних.
        - Why? Если моя ученица допустила ошибку, я должна быть в курсе и принять должные меры.
        Она потянулась к листку, но Торн положил его в ящик ордоннатора, где он был недоступен чужим даже самым зорким глазам.
        - С вашего позволения, sir, я хотела бы ознакомиться с отчетом,  - настаивала Леди Септима.  - Ведь именно я рекомендовала вам переводчицу и несу за нее ответственность…
        - Ваши заслуги не подвергаются сомнению,  - оборвал ее Торн,  - а в этом тексте нет ошибок. Дело в том, что вам просто не положено знать его содержание.
        - Простите?
        Офелия невольно сжалась. Любопытно было слышать, как одно-единственное слово смогло выразить такую гамму чувств, которых оно и не предполагало. Леди Септиму смертельно оскорбили. Поистине, Октавио сжигал тот же огонь честолюбия, что и его мать: за их преданностью работе крылась непомерная гордыня.
        Но Торн не утратил своего ледяного спокойствия. Он сидел неподвижно, с абсолютно бесстрастным лицом, и лишь его пальцы в перчатках с металлическими наконечниками мерно барабанили по деревянной панели ордоннатора. Офелия только со временем поняла, что эти перчатки, которые он никогда не снимал, защищали его от возможных ударов тока.
        - Экспертизу манускрипта заказали Генеалогисты,  - сказал наконец Торн.  - Я получил от них строгие инструкции, вы тоже. Вам предписывалось найти переводчика, и вы исполнили поручение с усердием, достойным всяческих похвал. Но то, что будет сегодня здесь обсуждаться, в высшей степени секретно.
        Леди Септима ткнула пальцем в галун на рукаве Офелии.
        - И вот эта недоучка, которая вряд ли когда-нибудь станет предвестницей, достойна секретной информации больше, чем я?!
        Торн встал. Леди Септима, которая привыкла смотреть на него сверху вниз, внезапно показалась Офелии совсем крошечной.
        - Если вы видите тут проблему, рекомендую вам обратиться напрямую к Генеалогистам.
        Этот аргумент окончательно усмирил Леди Септиму. Она щелкнула каблуками и направилась к двери, оглянувшись по пути на Офелию. Ее лицо смертельно побледнело, зато горящие глаза, напротив, извергали пламя. Казалось, она мобилизовала все свои свойства, пытаясь прожечь насквозь наглую девчонку, которая посмела узнать больше, чем известно ее наставнице. Офелия храбро выдержала испепеляющий взгляд, но все же облегченно вздохнула, когда за Леди Септимой закрылась дверь.
        Торн повернул до упора штурвал на двери, и в зале ордоннатора воцарилась тишина.
        - Итак, белый лист?  - констатировал он.
        Офелия прикусила губу. В голосе Торна не чувствовалось упрека, но это ровно ничего не значило. Говорил ли он с акцентом Вавилона или с акцентом Полюса, в любой ситуации его голос всегда звучал ровно, не позволяя понять, что у него на уме.
        - Мне очень жаль… Вы просили не привлекать к нам внимание Леди Септимы, а я поступила как раз наоборот…
        Торн не ответил. Он ждал продолжения. И Офелия начала рассказывать:
        - Автор этой рукописи жил здесь в те времена, когда на месте Мемориала была школа. И он… Я абсолютно уверена, что он знал Духов Семей. Я хочу сказать: знал их еще детьми. И, мне кажется, он также знал и Бога,  - добавила девушка, нервно сглотнув.
        Она надеялась, что Торн хоть как-то отреагирует на ее сообщение, но он и бровью не повел.
        - У вас еще какая-то информация?
        Офелия, конечно, не рассчитывала, что он подхватит ее на руки и закружит в воздухе, но ей не помешал бы хоть самый скромный признак удовлетворения.
        - По-моему, я сильно изменилась. Не знаю, когда это началось. Может, после чтения Книги Фарука? Или после того, как мне частично передалось ваше семейное свойство? Или причина в том, что я освободила Другого, когда впервые прошла сквозь зеркало? Мне теперь иногда чудится, будто я наделена второй памятью.
        И девушка по старой привычке начала грызть шов на своей перчатке. Но тут ее взгляд упал на застекленный стеллаж, и отражение, увиденное там, ей очень не понравилось. Маленькая женщина, которая в глубине души чего-то боялась. Полуженщина, полудевочка…
        «Una bambina»,  - вспомнился ей насмешливый шепот Медианы.
        Офелия отвернулась от стеллажа и взглянула на Торна.
        - Я прочитала рукопись. И не только руками, но и глазами тоже. В какое-то мгновение я поняла все написанное комендантом. Словно часть меня вдруг вспомнила, как это делается.
        И она рассказала Торну все, что смогла узнать. Про школу мира и согласия, про экскурсию в город, про огни Л., телескоп А., исчезновения З., а главное, передала ему последние слова коменданта: «Он не такой, как эти окаянные ребятишки, он другой. Я должен поговорить с командиром».
        - Ну как?  - спросила она.  - Это и есть то, что Генеалогисты поручили вам найти?
        - В журнале могли быть еще какие-нибудь детали, ускользнувшие от вашего внимания?
        Торн, верный себе, задал вопрос присущим ему тоном следователя. Он как будто не замечал, что каждым своим словом усугубляет тягостное чувство вины Офелии, давая ей понять, что она не оправдала его ожидания.
        - Мой транс длился недолго, но, думаю, основное я все-таки узнала.
        - Вы могли бы повторить этот опыт?
        - Не уверена. Я ведь не могу войти в такое состояние по своей воле. Мне нужен некий… толчок. Но я… я попробую еще раз,  - торопливо добавила девушка под пристальным взглядом Торна.
        Она вдруг осознала, что ни в чем не может ему отказать. Они поменялись ролями - вот уж поистине злая ирония судьбы! Неужели и ему довелось испытать в те давние времена такое же чувство постоянной неуверенности?
        Офелия услышала металлический скрежет - Торн вдруг пошевелился и встал со словами:
        - Это не обязательно.
        Подойдя к дальней стене зала, он отворил дверь, так искусно замаскированную в панели, что Офелия прежде ее не замечала. Торн не попросил девушку следовать за ним, но, поскольку он стоял не двигаясь, она подошла к нему.
        Дверь вела в комнату отдыха, отделанную, как и зал ордоннатора, деревом и медью. Интерьер был крайне скромным: шкаф, стол с лампой, кровать и полки. Офелия заметила также две фантопневматические трубы: одна служила мусоропроводом, удалявшим отходы из Секретариума, в отверстии второй стоял поднос с тарелкой какой-то бурды. Неужели еду для Торна фантомизировали?
        На покрывале кровати - ни одной морщинки, мебель и пол сияли чистотой. А на всех полках стояли рядами бесчисленные аптечные пузырьки с какой-то жидкостью.
        Торн, согнув длинное тело, сел на стул перед шкафом, распахнул его дверцы и устремил туда взгляд. Офелия тоже заглянула внутрь и удивленно подняла брови, увидев, что вешалки с рубашками отодвинуты в обе стороны, а вся середина шкафа занята невообразимым количеством перфорированных лент, приколотых к задней стенке булавками, словно коллекция бабочек. Зашифрованные аннотации книг, обработанные ордоннатором. И на каждой из них стоял черный крест.
        - Что это за тайная библиография?  - спросила девушка и подошла ближе. Торн встал и посторонился так резко, что едва не повредил свой ножной аппарат. Вероятно, он просто уступил ей место, чтобы она смогла лучше рассмотреть ленты, но Офелии показалось, что он хочет держаться от нее подальше.
        - Генеалогисты не знали ни названия, ни имени автора книги, которую поручили мне разыскать,  - ответил он.  - В начале моей работы я сразу понял, что найти ее с помощью старого каталога невозможно. Мне понадобилась новая база данных. Чем скорее группы чтения пополняют новый каталог, тем точнее работает ордоннатор и тем больше вероятность успеха моей миссии. Здесь, перед вами, специально отобранные мной ссылки. И, как видите,  - продолжал он, указав на ленту, висевшую последней,  - ссылка на этот журнал была моим последним шансом.
        Офелия перебрала ленты. Она давно уже освоила язык перфорированных карт и могла без особых трудностей расшифровывать записанную на них информацию. Почти все документы были изданы довольно давно и представляли собой самые различные жанры: мемуары, эссе, учебники, патенты и прочее.
        - Но это же немыслимо,  - прошептала она.  - Вы не сможете найти нужную книгу среди сотен тысяч других без точных указаний.
        - На самом деле одна подсказка у меня есть.
        От удивления Офелия сорвала с булавки одну из лент, повредив ее край. Она поспешно водворила ленту на место. Торн ничего не заметил - он расстегивал свои перчатки.
        - Документ, который ищут Генеалогисты, имеет одну отличительную особенность: он содержит весьма специфическую информацию. Информацию,  - добавил он, покончив с последней застежкой,  - которая позволила бы тому, кто ее раскрыл, стать равным Богу.
        Офелия пристально смотрела на Торна, не прерывая его, не мигая, почти не дыша.
        - Думаю, излишне предупреждать,  - продолжал он,  - что вы ни с кем не должны делиться данными сведениями. Особенно с Леди Септимой. Она уверена, что мои поиски преследуют одну- единственную цель - составление каталога; вот пусть и пребывает в этом заблуждении.
        У Офелии так закружилась голова, что она поспешила присесть на кровать.
        - Что же означают ваши слова «стать равным Богу»?
        - Не знаю. По крайней мере пока не знаю.
        - И вы утверждаете, что такая информация существует здесь, в Мемориале, на виду у всех, под рукой у всех, и никто этого не подозревает?
        Торн отложил перчатки и открыл пузырек с аптечным спиртом, чей едкий запах тотчас распространился по всей комнате.
        - Почти никто. Если Генеалогистам известно о существовании такого документа, значит, кто-то им об этом сообщил.
        Офелия нахмурилась. Может, тут-то и кроется «последняя истина», о которой в первый день рассказал Амбруаз, показывая ей Мемориал? Девушка не обнаружила в Секретариуме никакой бронированной комнаты, хотя повсюду искала ее; в конце концов она убедила себя, что все это просто сказки.
        - Генеалогисты больше ничего не сообщили мне,  - заключил Торн.  - И если я захочу получить у них дополнительные сведения, мне придется для начала предъявить им веские доводы.
        - Значит, вы надеялись, что тайна кроется в журнале коменданта?
        Теперь Офелия лучше понимала, почему он не запрыгал от радости, когда она поделилась с ним своим открытием. В сущности, он уже приблизительно знал то, что она обнаружила.
        - Именно так. Но вы меня разубедили. Теперь придется информировать об этом Генеалогистов.
        И Торн начал старательно протирать кисти рук спиртом. Офелия заметила, что всякий раз при упоминании о Генеалогистах его брови мрачно сдвигались, а лицо темнело. Он явно относился к ним враждебно.
        - Так кто же хочет сравняться с Богом?  - спросила девушка.  - Они… или вы?
        - Я не намерен свергать Бога, чтобы посадить на его место кого-то еще. С момента моего бегства из тюрьмы я преследую единственную цель: найти слабое место этого труса, который скрывает от мира свой подлинный облик.
        И лицо Торна омрачилось еще больше.
        - Сомневаюсь, что Генеалогисты разделяют вашу точку зрения,  - сказала Офелия.
        Она и сама не знала, какая перспектива страшнее - мир, управляемый Богом, или мир, управляемый людьми, возомнившими себя богами.
        - Вы правы,  - бросил Торн сквозь зубы.  - Они ее не разделяют.
        Наступило молчание. Офелия силилась удержать эгоистический вопрос, так и просившийся наружу: что она-то делает во всем этом? Какую роль отвел ей Торн в своих планах?
        - Ученик, о котором пишет комендант,  - сказала наконец девушка,  - и который, по его мнению, отличается от прочих будущих Духов Семей,  - чт?, если он и есть тот самый Другой? Может, он стал слишком опасен? Может, именно поэтому Бог и заключил его в зеркало? Я смотрю, у вас здесь нет ни одного зеркала,  - внезапно заметила она, окинув взглядом комнату.
        Торн мотнул головой. Засучив рукава рубашки, он протирал спиртом руки до локтей так энергично, словно решил свести с кожи все свои шрамы.
        - Значит, вы не стали им?
        - Кем это - им?  - буркнул он.
        - Проходящим сквозь зеркала.
        - Ваше свойство, конечно, помогло мне бежать из тюрьмы, но я считаю, что к нему не стоит привыкать. Кстати, я и вам советовал бы держаться подальше от зеркал,  - добавил он, отставив пузырек.
        - Почему? Вы думаете, там скрывается Другой, которого я снова могу случайно освободить?
        - Нет. Я поверю в существование Другого, только когда встречусь с ним лицом к лицу. А до тех пор буду считать Бога единственным виновником развала нашего мира. Самое печальное то, что Он завладел вашим обликом и, вполне вероятно, вашим семейным свойством; неизвестно, как он ими распорядится. Лично мне не хотелось бы, чтобы Он пролетел сквозь зеркало и материализовался в моей ванной.
        Офелия задумалась над его словами. Проходить сквозь зеркала мог лишь тот, кто обладал праведной, благородной душой, а все предыдущие действия Бога не позволяли ей верить в чистоту его помыслов.
        Эта мысль кое-что напомнила девушке:
        - В ту ночь, когда Он возник в вашей камере, я заметила одну особенность: у Бога нет отражения. Он может принимать тысячи обликов, но перед зеркалом у Него…  - Офелия никак не могла найти нужное слово.  - Не знаю, как сказать… Ну… словно Он вообще не существует.
        Торн на секунду прекратил свое занятие.
        - В самом деле, очень странно.
        И он снова принялся рьяно протирать руки. Офелия вообще-то ценила молчание, но паузы, то и дело возникавшие в их разговоре, были для нее истинной мукой. Она не понимала, почему чувствует себя рядом с Торном более одинокой, чем в предыдущие три года, почему ее внутренняя пустота так страшно усугубляется в эти минуты.
        - А чтение предметов?  - спросила она.  - Вам уже случалось прибегать к нему? Если я могу дать полезный совет…
        - Не поможет. Оно мне ни разу не удалось.
        - Скорее всего, тут мешает ваша память. Мой крестный вечно твердил, что настоящий чтец должен забыть самого себя.
        - Ну вот вам и ответ,  - отрезал Торн.  - Я никогда ничего не забываю. В любом случае, Лорду Генри не пристало быть анимистом.
        И снова воцарилось молчание. Офелия с грустью признала, что не способна поддерживать беседу. Торн охотно участвовал в любой дискуссии, относившейся к его расследованию, но стоило затронуть личную тему, как он замыкался в себе.
        Когда он снова взял пузырек со спиртом, девушка понадеялась, что он закупорит его и поставит на место. Но он начал протирать руки по второму разу, будто они внушали ему отвращение. Офелия смотрела издали на переплетение голубых вен под кожей, на запястья и длинные чуткие пальцы, и внезапно ее пронзила какая-то странная боль в груди. Девушка не понимала ее причины, но при виде этих рук ей хотелось взвыть от горя.
        Она торопливо отвернулась, когда Торн, доселе поглощенный своим занятием, взглянул на нее.
        - Итак, я сообщил вам все, что знаю. А теперь вы должны вернуться в Школу. Каждая минута, проведенная наедине со мной, дает пищу для сплетен. Я же предпочитаю использовать это время для поиска новых путей к истине.
        Голос Торна звучал твердо и напряженно. Офелия заподозрила, что ее присутствие создает проблему скорее для него, чем для нее. Она встала с кровати и пошла к выходу, ухитрившись по пути толкнуть стол и опрокинуть лампу. К великому ее удивлению, лампа тут же поднялась сама собой, стол вернулся на свое место с точностью до миллиметра, а покрывало на кровати расправилось и опять стало безупречно гладким. Лорд Генри, может, и не собирался быть анимистом, однако это не мешало его личным вещам перенимать мании хозяина… Офелия испытала странное удовольствие при мысли о том, что, несмотря на их разобщенность, какая- то крошечная частица ее сущности теперь живет в Торне. Девушке вспомнились его часы. С тех пор как она вернула их владельцу, он ни разу не воспользовался ими. Может, просто выбросил, раз они испорчены? Офелия надеялась, что это не так. Хватит с нее мучительных сожалений о потерянном шарфе.
        - Чего вы теперь ждете от меня?  - спросила девушка, указав на шкаф с перфорированными лентами.  - Должна ли я проводить экспертизу новых документов, пока вы не найдете тот, в котором скрыта тайна Бога? У меня ведь сейчас очень мало времени. Через несколько дней я либо получу степень виртуоза, либо распрощаюсь со своими крылышками. Я понимаю, что вы надеетесь на мое повышение, но оно… скажем так, маловероятно.
        Торн натянул перчатки.
        - Об этом я вас уведомлю завтра, мне нужно еще подумать. А пока старайтесь ладить с Леди Септимой. Все, что я сегодня рассказал, ставит вас под удар. Поэтому будьте как можно чаще на людях, соблюдайте осторожность и, если заметите что-нибудь необычное, тотчас дайте мне знать.
        На секунду у Офелии возникло искушение пожаловаться ему на издевательства своих соучеников.
        Но она решила молчать.
        Торн не считал ее маленькой слабой девочкой, которую нужно беречь и опекать. Он доверил ей важное дело. Говорил как с равной. Она лишилась всего остального - так пусть при ней останется хотя бы это последнее.
        - Хорошо.
        Офелии очень не хотелось уходить. Встречи с Торном всегда причиняли ей боль, но расставаться с ним было еще тяжелее. Однако девушка считала унизительным прибегать к уловкам, чтобы продлить время беседы хоть на секунду.
        Она уже подошла к двери, как вдруг ее остановило слово:
        - Офелия!
        После долгих месяцев жизни под чужой личиной девушке так непривычно было услышать свое настоящее имя, что у нее перехватило дыхание. Неужели Торн сейчас произнесет их - те слова, которые она так мечтала услышать?!
        Он стоял, опираясь обеими руками на стол и пронизывая ее тяжелым взглядом.
        - Вы уверены, что вам больше нечего мне сказать?
        Офелия, застигнутая врасплох, судорожно вцепилась в дверную ручку.
        Взгляд Торна вспыхнул и тут же погас.
        - Вы знаете, где меня найти,  - бросил он и знаком приказал ей уйти.

        Сновидение

        Всю ночь Офелия вертелась в постели с боку на бок под храп соседей и назойливое зудение комаров. Она никак не могла понять Торна. Что означал этот вопрос, который она слышала уже не впервые? Может, он решил, что она скрывает от него какую-то информацию? А ведь она сбежала из дома, чтобы разыскать его; взяла чужое имя на ковчеге, где ложь считалась преступлением,  - ради него; предпочла вынести шантаж Медианы, лишь бы не выдать его; осталась в «Дружной Семье» только по его просьбе и за все это время не позволила себе ни единой жалобы.
        Так почему бы Торну не сказать прямо, в чем она перед ним провинилась?
        Измученная жарой, девушка откинула простыню. Странно: ей следовало злиться на него, а она прежде всего упрекала себя. Три года назад она не смогла помочь Торну, когда он действительно нуждался в ней. И вот теперь прошлое повторилось: Офелия чувствовала, что нужна ему, но не знала зачем.
        Может быть, единственное, что он хотел услышать от нее,  - слова извинения?
        В конце концов Офелия забылась сном. Она пари?ла над древним миром, затерянным где-то между прошлым и грядущим, между грезой и реальностью. Внизу, под облаками, ей мерещился город в руинах со следами бомбардировок, а за ним - бескрайнее море. Нет, не море - скорее океан. Странно было думать, что когда- нибудь всю эту гигантскую массу воды поглотит космическая пустота. Приглядевшись, Офелия различила внизу подводные изгибы кораллового рифа, а в самом центре лагуны - крошечное зеленое пятнышко.
        Островок, затерянный в необъятном морском просторе.
        - Вот она, моя окаянная берлога.
        И тут Офелия заметила, что поблизости, на краешке облака, сидит человек. Девушка сразу узнала его: это был тот самый комендант, чьи записи она читала в журнале. Тюрбан почти не скрывал его изуродованное лицо. Рот напоминал незажившую рану. Тем не менее Офелия прекрасно поняла каждое слово, когда незнакомец взглянул на нее сквозь маленькие круглые очки и заговорил на языке, который она доселе никогда не слышала.
        - Стерегись Другого! Он не похож на наших окаянных ребятишек, вот так-то.
        - Кто это - Другой?  - спросила Офелия.
        Комендант помолчал, оглядывая свой островок, и наконец ответил, скривив изувеченные губы:
        - Если ты ищешь Е. Д., тебя найдет Другой. Вот так-то.
        Офелия вздрогнула и проснулась. Еще не рассвело, но теперь ей уже было не до сна. Дзен, лежавшая на соседней кровати, настороженно следила за девушкой из-под одеяла, словно за буйной сумасшедшей, грозившей наброситься на нее.
        Офелия вскочила, нацепила очки, оделась за ширмой и бегом спустилась вниз по трансцендию. Звяканье ее крылышек нарушало безмолвие общежития. Она вставила свою карту курсанта в турникет местного телеграфа. Как ни обидно было расходовать на простое сообщение очки, заработанные тяжким трудом, девушку подгоняло нетерпение.
        - Адресат: месье Блэз, Мемориал Вавилона, служба… э-э-э… классифицирования книжных собраний,  - продиктовала Офелия в акустический рожок.  - Внимание: нужна срочная встреча… э-э-э… для консультации. По поводу книг… э-э-э… о которых вы говорили на рынке. Отправитель: Евлалия… э-э-э… второе подразделение роты предвестников.
        Через несколько секунд механическая рука в окошке телеграфа развернулась на подставке, и медный палец забарабанил по рычажку аппарата, посылая то короткие, то длинные сигналы. Офелия надеялась, что он не станет воспроизводить все ее «э-э-э».
        Как же она могла забыть про книги Е. Д.?! Miss Сайленс сожгла их без разрешения, после чего мгновенно умерла от сердечного приступа, а Офелии ни разу не пришло в голову сообщить об этом Торну. Нужно было срочно исправить упущение.
        Весь день до вечера девушка считала минуты. Атмосфера в здании Школы стала невыносимо тяжелой: раскаленный ветер яростно атаковал оконные стекла, дребезжавшие от его порывов, и заносил песком полы атриумов. Каждый раз, подходя к окну, Офелия пыталась разглядеть сквозь пыльные вихри высокую башню Мемориала на крошечном дальнем островке. Хоть бы из-за этой непогоды не отменили рейс дирижабля! Середину дня она провела со своей группой взаперти в лаборатории, где царила зловещая тишина. Прорицатели отстранили девушку от участия в общих делах, а Дзен пересела от нее подальше. Октавио, всегда сверливший ее взглядом, теперь, после их стычки в туалете, упорно отворачивался. Что же до Леди Септимы, та не удостоила Офелию ни единым словом во время опытов, оценивая, наставляя и критикуя всех членов группы, кроме нее.
        Значит, карантин. Неожиданный и единодушный. Всего за несколько дней до присуждения степени виртуозов.
        Офелия облегченно вздохнула, когда ближе к закату ветер начал стихать. Дирижабль, перевозивший курсантов роты предвестников, поднялся в раскаленное мутное небо уже в сумерках. Офелия постаралась найти себе место на отшибе, чтобы не слышать брезгливого покашливания соседей. Как ни странно, девушке временами почти не хватало Медианы. Исчезнувшая прорицательница оставила после себя пустоту, которая разверзалась все шире и шире, обрекая Офелию на полное одиночество.
        Она сидела в хвосте дирижабля, рядом с Элизабет, которая невозмутимо строчила что-то в блокноте, игнорируя враждебную атмосферу на борту и панику своей соседки.
        - Скажите, Элизабет, как вам удалось стать аспиранткой-виртуозом?
        - М?м-м? Я пила кофе, много-много кофе.
        - Легко вам шутить,  - вздохнула Офелия.  - Я начала учебу позже других и вдобавок ухитрилась разозлить Леди Септиму. У меня почти не осталось времени, чтобы реабилитировать себя. Мне очень нужен ваш совет.
        Элизабет продолжала быстро выписывать в блокноте длинную вереницу цифр, букв и символов, понятных только ей одной. И наконец невозмутимо изрекла:
        - Держись золотой середины. Наблюдай, не давая оценок. Подчиняйся, не рассуждая. Слушай, не принимая ничью сторону. Интересуйся, ничем не увлекаясь. Выполняй свой долг, не ожидая награды. Вот единственный способ избежать страданий,  - заключила она, решительно вычеркнув все написанное.  - Чем меньше страдаешь, тем лучше работаешь. А чем лучше работаешь, тем больше служишь городу.
        Офелия взглянула на руки Элизабет, усеянные веснушками. Они писали, вычеркивали, начинали снова, и все это - спокойно и деловито.
        - А вам никогда не бывает одиноко?
        - Мы всегда одиноки.
        Словом, когда дирижабль сел перед Мемориалом, Офелия вышла из него еще более подавленной, чем прежде.
        Сеанс каталогизации показался девушке бесконечным. Ей нужно было выполнить свою норму как можно скорее, чтобы успеть повидать Блэза перед встречей с Торном. Но она никак не могла сосредоточиться: голова гудела от множества вопросов. Почему miss Сайленс тайком уничтожила все собрание сочинений Е. Д.? Не объяснялся ли ее поступок тем, что Торн разыскивал одну из книг этого писателя? Мог ли автор старинных детских сказок владеть тайной, позволявшей «стать равным Богу»? И нет ли связи между этой тайной и несчастьями, постигшими miss Сайленс, Медиану и профессора Вольфа?
        Если ты ищешь Е. Д., тебя найдет Другой.
        Разумеется, слова коменданта прозвучали во сне, но Офелия привыкла относиться серьезно ко всему, что всплывало на поверхность из глубин ее подсознания.
        Так кто же он - Другой, которого так боялся комендант? Уж не тот ли, кого Офелия освободила из зеркала? Но даже если так, при чем тут Е. Д.?
        Все это нужно было срочно выяснить.
        Девушка выглянула из-за решетки бокса в надежде увидеть Блэза, но встретилась взглядом только с прорицателями, следившими за ней со своих мест. Улыбочки под их нафабренными усами не сулили ничего хорошего. Когда она закончила работу и встала, их голоса пропели в унисон:
        - Вечерний прогноз: жгучая жара!
        Офелия не отреагировала. Она поспешила отнести книги на стойку фантомов, затем спустилась в подвальный зал и пробила карты на перфораторе. Взглянув на часы, девушка облегченно вздохнула: ей вполне хватало времени, чтобы найти Блэза.
        Однако это оказалось непростой задачей. По субботам Мемориал закрывали позже обычного из-за временных выставок, и нынче вечером народу собралось больше, чем в будни. Вдобавок роботы устанавливали в главном атриуме подъемный кран для подвески огромного гонга. Здесь готовились отмечать торжественное открытие нового каталога, совпадавшее с праздничным ужином для студентов, удостоенных степени виртуозов. Офелия отдавила множество ног, пока блуждала по трансцендиям и залам-перевертышам. Обогнув очередной книжный стеллаж, девушка наткнулась на человека, которого уж точно не хотела видеть. Он сидел на кожаном диванчике. Длинные серебристо-белые волосы, белый сюртук, розовые очки.
        Изобретатель роботов-слуг. Знаменитый путешественник и исследователь ковчегов. Отец Амбруаза. Словом, Лазарус!
        Офелия не глядя схватила с полки какой-то большой том и уткнулась в него. Этот человек пожимал ей руку на Полюсе, он знал, кем она является… и кем НЕ является. К счастью, Лазарус не заметил девушку. Картавя, как всегда, он произносил пылкий монолог, обращенный к старику-уборщику, который медленно, сантиметр за сантиметром, смахивал пыль с книжных полок.
        - …вот почему нужно активно ствоить свое будущее, двуг мой! Вам давно пова оставить эти метелки, недостойные вашей ставости, и жить-поживать, пользуясь честно заслуженной пенсией! А может быть, даже отпвавиться в большое путешествие! Мив за стенами этого здания is absolutely fabulous[37 - Невероятно интересен (англ.).], можете мне повевить!
        Уолтер, верный механический слуга Лазаруса, стоял позади, склонившись над хозяином, расчесывал гребнем его длинные волосы и при каждом слове одобрительно кивал безликой головой.
        Вместо ответа старик пожал плечами и продолжил уборку. Офелия не могла различить выражение его лица из-за тройной завесы густых волос, бровей и бороды, но мысленно вступилась за беднягу. Почему его не оставят в покое, если эта работа ему нравится?! Девушка взглянула на Лазаруса: тот сидел на своем диванчике в вальяжной позе, нога на ногу, размахивал цилиндром, точно фокусник, и превозносил будущее и технический прогресс, не жалея длинных напыщенных фраз. Во время их первой встречи путешественник показался Офелии очень симпатичным. Но теперь она инстинктивно почувствовала, что не доверяет ему, и не только оттого, что он мог ее разоблачить. Лазарус появился на Полюсе почти одновременно с Богом и, так же как Бог, проявил подозрительный интерес к семейному свойству Матушки Хильдегард.
        - Эй… Miss Евлалия… Сюда!
        Блэз, как всегда, некстати появился между стеллажами на другом конце галереи и окликнул девушку, воображая, что никто этого не услышит. Офелии поневоле пришлось идти к нему, стараясь прятать лицо за книгой и чувствуя на себе заинтригованный взгляд путешественника.
        - Неужели там, около вас, сидел господин Лазарус?  - прошептал Блэз.  - Говорят, он уже много месяцев назад вернулся на Вавилон, но я еще ни разу его не встретил.
        Офелия нахмурилась. Много месяцев назад… Так, может, Амбруаз избегает ее именно из-за приезда отца?
        - Судя по вашему виду, вы не очень-то ему рады,  - сказала девушка, когда они направились к выходу.
        Блэз понурился и замедлил шаг, толкая свою тележку с таким скорбным видом, будто вез гроб.
        - О, не подумайте ничего плохого,  - пробормотал он.  - Я восхищаюсь господином Лазарусом. Я ему крайне признателен. Когда-то он преподавал в коллеже, где я учился, и был ко мне очень добр, добрее, чем к любому другому… Моя невезучесть, моя неловкость, в общем, все мои недостатки ничуть не шокировали его. Когда мы с ним беседовали, мне даже начинало казаться, что я ему чем-то интересен. Но его роботы - я их терпеть не могу, так же как и вы. Они почти полностью заменили живых людей в нашем отделе обслуживания. И если господин Лазарус пожаловал сюда, значит, он намерен предложить Мемориалу свои новые модели. Модели, способные не только делать уборку, но и… развозить книги, информировать посетителей…
        И Блэз погладил свой бейдж рассыльного с таким горестным видом, что Офелия сжала зубы. Теперь Лазарус действительно не внушал ей ни малейшей симпатии.
        - Вы получили мою телеграмму?  - спросила она полушепотом.
        Блэз поморгал большими влажными глазами.
        - What? А?а… да-да, получил. По правде сказать, она меня не столько удивила, сколько встревожила. После всего случившегося с miss Сайленс… Короче, я надеюсь, вы не навлекли на себя новые неприятности? Что вы хотите узнать?
        Офелия огляделась, проверяя, нет ли поблизости любопытных ушей. Но вокруг никого не было. Ни на полу, ни на потолке.
        - Вы можете показать мне точное место, где хранились книги Е. Д.?
        - Of course! Идемте.
        По дороге у тележки отвалилось колесо, а когда Блэз нагнулся, чтобы поставить его на место, у него треснули сзади по шву брюки. Офелия лишний раз убедилась, что этому горемыке действительно не везет. Попав в молодежный сектор, она сразу узнала место, где они встретились впервые, и вспомнила, как собирала книги Е. Д., упавшие с тележки по ее милости. Подумать только: в тот день она держала их в руках, за несколько часов до уничтожения…
        - Miss Сайленс тогда заподозрила меня в воровстве,  - сказала она вполголоса.  - И даже порывалась обыскать мою сумку.
        Блэз одернул полы пиджака, стараясь прикрыть прореху в брюках, и указал ей на верхнюю полку, где виднелись разноцветные книжные корешки.
        - Вон там стояло полное собрание сочинений Е. Д. Оттуда-то и свалилась miss Сайленс.  - И добавил, брезгливо поморщившись:  - Мне до сих пор мерещится запах ее ужаса.
        Офелия приметила рядом красивую лесенку на полозках, с табличкой: «Детям не разрешается самим доставать книги с верхних полок».
        - Это с нее упала miss Сайленс?
        - Нет, это новая,  - ответил Блэз.  - От старой мы избавились после того несчастного случая. Вообще-то она была еще крепкая, но… мало ли что…
        Офелия ужасно огорчилась. Конечно, чтение предмета, имевшего отношение к такой жуткой смерти,  - тяжелое испытание, но о последних минутах старшего цензора ей могла поведать одна только старая стремянка.
        - Вы, кажется, говорили, что miss Сайленс вернулась сюда после того, как сожгла книги?
        Блэз растерянно почесал затылок.
        - Indeed[38 - Ну да; в самом деле (англ.).], прямо среди ночи. Просто не понимаю зачем. Когда мы нашли ее утром, там не было ничего необычного.
        Офелия придвинула лесенку ближе к стеллажу и взобралась по ней к верхним полкам. На них стояли свежеизданные буквари.
        - Там уже ничего не было,  - поправила она.  - Вероятно, то, за чем пришла miss Сайленс, успел забрать кто-то другой…  - И в тот же миг Офелию посетила интуитивная догадка.  - Скажите, а в Мемориале регистрируются книги, уничтоженные цензорами?
        Блэз протянул девушке руку, чтобы помочь сойти вниз, но поскользнулся на паркете и чуть не упал вместе с ней.
        - Oh, sorry! Отвечаю: да, их регистрируют в архиве цензорской службы. Miss Сайленс была обязана это сделать. Она, конечно, слишком многое себе позволяла, но всегда следовала инструкциям.
        - А вы можете провести меня туда?
        Блэз взглянул на стенные часы.
        - Я могу открыть вам дверь, но сам не задержусь. Мой рабочий день уже кончился, а сегодня родители в виде исключения пригласили меня на ужин. И я не могу заставлять их ждать,  - добавил он, снова стараясь прикрыть лопнувший шов на брюках.  - Я и без того доставляю им много огорчений.

        Вероломство

        Офелия никогда еще не бывала в отделе цензуры. Он располагался в другой половине Мемориала, целиком реконструированной после Раскола. Проходя по ней, девушка невольно думала о пустоте, зиявшей под многотонной каменной громадой. Это безлюдное помещение напоминало скорее заводской склад, нежели административный офис. Голые, без абажуров, лампы заливали резким светом штабеля картонных коробок, громоздившихся до самого потолка. В помещении стояла душная жара.
        - Вот наш мусоросжигатель,  - объявил Блэз, указав на стальную герметичную дверь с закопченным оконцем.  - Но я… мне категорически запрещено подходить к нему.
        - Разве он еще работает?  - удивилась Офелия.  - А я думала, что, пока нет нового каталога, уничтожение документов приостановлено.
        - Вы правы, книги сейчас не сжигают, но есть еще отбросы. Мемориал ежедневно принимает сотни посетителей, не говоря уж о персонале. Вы даже не представляете, сколько мусора мы туда загружаем каждый вечер. А вон там хранятся архивы, miss!
        Блэз открыл другую дверь, и ее ручка тут же отвалилась. Архивный зал ничем не отличался от первого: кругом всё те же картонные коробки. Если старый каталог брал свое начало именно отсюда, то Офелии стало понятно, зачем Торн начал создавать новый с нуля.
        - А теперь я вас оставлю, не то опоздаю на свой трамаэро,  - сказал Блэз.  - Обещайте, что потушите свет и закроете за собой, когда будете уходить.
        - Не волнуйтесь, я все сделаю.
        Офелия тоже спешила, время уже поджимало. Засучив рукава пиджака, она стала просматривать таблички на коробках, как вдруг заметила, что Блэз все еще топчется в дверях, глядя на нее с тоскливой боязнью.
        - А вы не забыли, miss, что за всем этим может стоять Бесстрашный?
        - Нет-нет, я помню.
        Бесстрашный ненавидел цензоров - и miss Сайленс погибла при исполнении своих обязанностей. Бесстрашный видел в Медиане своего врага - и ту, по словам Леди Септимы, куда-то перевели. Этот человек, с виду такой безобидный, был прекрасно информирован и болезненно честолюбив. Офелию ничуть не удивило бы, узнай она, что он тоже охотится за книгами Е. Д., позволявшими сравняться с Богом.
        - Будьте очень осторожны, please[39 - Пожалуйста (англ.).]! Не то кончите как ваша товарка…
        Умоляющий голос Блэза тронул Офелию до глубины души. Но она не смогла ответить: в такие моменты у нее никогда не находилось нужных слов.
        - Наблюдательный центр девиаций[40 - Девиация - отклонение параметров от нормы. Здесь: психическое расстройство.] - вот куда ее отправили!  - трагическим шепотом сообщил Блэз.  - Goodbye[41 - До свидания, мисс (англ.).], miss.
        - Я… Спасибо…
        Но она опоздала: Блэз уже скрылся.
        Девушка заставила себя успокоиться: нельзя решать две проблемы разом. Сначала книги. Она заметила на одной из коробок число, соответствующее дате гибели miss Сайленс, начала просматривать лежавшие в ней перечни, и вдруг…
        - Вот оно!  - выдохнула Офелия.
        В одном из перечней, под заголовком «Автор Е. Д.», значилась целая колонка книг. Девушка прочитала названия: «Путешествия в новом мире», «Приключения чудесных малышей», «Прекрасная веселая семья» и прочее в том же духе. Судя по всему, это была в высшей степени благонамеренная литература, что делало ее уничтожение совсем уж непонятным.
        В рубрике «Причины цензуры» miss Сайленс указала: «Лексика, запрещенная Индексом. Непедагогично».
        На книгах Е. Д., как и на многих старинных изданиях, отсутствовали даты выхода в свет, но в перечне указывался примерный период публикации - первый век после Раскола. Иными словами, то время, когда человечество еще только начало оправляться от катастрофы, строило новую жизнь и нуждалось в так называемой оптимистической литературе.
        Офелия в полной растерянности подняла очки на лоб. Она не понимала, почему эти сказки признаны вредными. А что, если собрание книг Е. Д. направило ее по ложному следу? Что, если книга, которую она ищет, на самом деле - Книга, с большой буквы? Что, если Бог был создан точно так же, как потом сам создал Духов Семей? И что, если где-то существует другая Книга, которая наделяет человека способностью создавать любые виды власти над людьми?
        Офелии могла бы прочитать перечень руками и таким образом проникнуть в мысли miss Сайленс, но для этого ей требовалась санкция цензорской службы. Недавно она уже использовала свое свойство без разрешения, проникнув в личную жизнь профессора Вольфа, и этот недостойный поступок тяжким грузом лежал на ее совести.
        Внезапно Офелия заметила в перечне нечто странное: на всех названиях книг Е. Д. стоял штамп «уничтожено»  - на всех, кроме одной.
        Книга называлась «Эра чудес».
        Неужели она не попала в печь? Если так, значит, именно за ней miss Сайленс вернулась среди ночи в библиотеку! И нашла там свою смерть. Но книга - что с ней-то стало?

        Однажды, через какое-то время,
        возникнет мир,
        в котором наконец-то воцарится мир.
        И наступит эра чудес.

        Офелия произнесла эти слова и сама себе удивилась: они пришли ей на ум, когда она читала статую обезглавленного солдата. Девушке чудилось, будто она где-то уже видела их, запомнила крепко-накрепко, а потом забыла.
        И вдруг она резко подняла голову, оторвавшись от чтения списка.
        Вокруг стояли одни коробки, но на секунду Офелия поймала уголком глаза странный пр?мельк. Как будто над ее плечом склонилась чья-то тень… В тот же миг она ощутила, что покрыта испариной, и не только из-за жары в помещении. У нее испуганно застучало сердце, очки мгновенно посинели.
        Словно она очнулась от страшного сна, который даже не могла вспомнить.
        Но тут Офелия увидела время на стенных часах и в панике вскочила на ноги. Она и не подозревала, что уже так поздно! Наверно, все, начиная с Торна, гадают, куда она подевалась. Торопливо закрыв коробку и потушив свет, девушка собралась было выйти, когда ее взгляд упал на оконце мусоросжигателя. Именно там miss Сайленс сожгла книги Е. Д. Все, кроме одной. А что, если «Эра чудес» случайно уцелела в топке?!
        Офелия приоткрыла стальную дверь, и ее обдало адским жаром. Мусоросжигатель занимал б?льшую часть помещения. Он был так раскален, что, казалось, человек рискует обратиться в пепел, просто стоя рядом. Наверно, прежде чем подходить к печи, полагалось надеть защитный комбинезон, но на это девушке уже не хватало времени. Она быстро оглядела камеру сжигания, каждый ее уголок, где книга могла бы избежать огня и остаться незамеченной.
        Ничего.
        Единственное, что Офелия обнаружила в тот момент, когда решила уходить,  - запертая дверь архива. Выглянув в глазок, она успела различить убегавших прорицателей.
        Тщетно Офелия трясла и рвала дверную ручку, такую горячую, что она обжигала пальцы даже сквозь перчатки. Все было напрасно: прорицатели задвинули наружный засов.
        «Вечерний прогноз: жгучая жара!»
        Они знали! Прорицатели с самого начала знали, что произойдет. И, как всегда, выступили актерами в собственном представлении. Напрасно Офелия барабанила в дверь, зовя на помощь,  - никто так и не появился.
        А жар, выдыхаемый печью, стал совсем невыносимым. Офелия металась в поисках другого выхода, но его не было, она попала в западню. Густые капли пота стекали с ее лба к подбородку. Ноги буквально плавились в тесных сапогах. Девушка приникла лицом к решетке стенного вентилятора. Она не могла выбраться через это отверстие, в него едва пролезла бы ее рука, но рядом с ним было не так жарко. Минуты уходили, одна за другой, а вместе с ними из ее тела испарялась влага.
        Офелии просто не верилось в происходящее: неужели прорицатели не сознавали, что подвергают ее смертельной опасности? Ведь, кроме них, один только Блэз знал, где она находится, а его трамаэро давным-давно покинул Мемориал.
        Девушка вытерла горячий пот, разъедавший веки, и вдруг увидела, как в дверном глазке мелькнула тень. Раздался стук отодвигаемого засова, дверная ручка повернулась, и в комнату проник свежий воздух.
        Офелия бросилась к выходу; ее горло разрывалось от кашля, легкие горели огнем, голова кружилась так сильно, что пришлось на минуту прислониться к стене, чтобы не упасть. Наверно, она разрыдалась бы от облегчения, не будь ее организм вконец обезвожен.
        Кто же открыл дверь? Может, сами прорицатели? Девушка смотрела во все стороны, но, кроме нее, в коридоре не было ни души.
        Шатаясь, Офелия добрела до ближайшего туалета. Она не позволила себе напиться воды из-под крана, годной лишь для мытья, только смочила платок и протерла им лицо и шею, багровые, словно от солнечных ожогов.
        Девушка спешила увидеться с Торном и сообщить ему об исчезновении единственной книги Е. Д., не уничтоженной miss Сайленс. Она понимала всю важность этого факта, который мог иметь прямое отношение к главному объекту его поисков.
        Не успела Офелия выйти из туалета, как ей пришлось бежать обратно: ее вывернуло наизнанку. Склонившись над унитазом, содрогаясь от спазмов в желудке, она всерьез подумала: может, стоит наконец разоблачить прорицателей? Девушка не колеблясь так и поступила бы, но тогда ей пришлось бы объяснять, чем она сама занималась в отделе цензуры. А привлекать внимание Леди Септимы или кого-нибудь из Светлейших Лордов к своим розыскам не следовало ни в коем случае.
        В галереях Офелия встретила только нескольких роботов, мывших витрины. Мемориал уже закрылся, посетители и большинство служащих давно разошлись. Девушка пошла к своему боксу в поисках Леди Септимы, надеясь, что та смилостивится и откроет ей доступ в Секретариум, несмотря на опоздание.
        Прорицатели сидели на своих местах, усердно занимаясь чтением, словно никогда и не покидали боксы. На ее разъяренный взгляд они ответили только ехидными усмешками. И все же один из них пристыженно втянул голову в плечи. Офелия подумала: уж не он ли, пожалев о содеянном, отпер дверь?
        Но тут она с изумлением заметила, что бокс Октавио пустует.
        - Well, well, well,  - воскликнула Леди Септима, увидев девушку.  - А вот и наша пропавшая заявилась! Мы уже битый час разыскиваем вас, курсант Евлалия. Никто из ваших товарищей не смог нам указать, где вы гуляете. Будьте добры, объяснитесь!
        - Я плохо себя почувствовала.
        И Офелия не лгала: хриплый голос, багровые щеки и мокрые от пота волосы подтверждали ее слова.
        - Скажите, пожалуйста! И вы не сочли нужным проинформировать нас об этом?! Сегодня Лорду Генри понадобились ваши руки для новой экспертизы, но из-за вас наша работа застопорилась.
        И Леди Септима сокрушенно покачала головой, хотя недовольство было явно притворным. Ее глаза сияли злорадным торжеством: наконец-то она смогла отомстить своей ученице за унижение, которому накануне подверглась при ней, несмотря на статус преподавателя. Офелия тотчас заподозрила, что Леди Септима прекрасно знала о подлой выходке прорицателей. А может, даже и подстрекала их к этому.
        - Я компенсирую свое опоздание,  - пообещала девушка.  - Вы позволите мне пройти в Секретариум?
        - И не надейтесь, курсант Евлалия. Лорд Генри уже нашел вам замену.
        Эти слова обожгли Офелию сильнее, чем жар мусоросжигателя. Так вот почему пустовал бокс Октавио!
        - Если вы намерены оправдаться, следуйте примеру своих товарищей,  - посоветовала ей Леди Септима, указав на боксы Крестников Елены.  - Надеюсь, дополнительные часы работы над каталогом смягчат дурное впечатление, которое ваш прогул произвел там, в Секретариуме. Какая жалость, что это случилось всего за несколько дней до церемонии присуждения степеней!..

        Офелия села на свое место, но не стала ни читать, ни писать. Она неотрывно смотрела на Секретариум, в чьей красновато-золотистой оболочке отражались светильники галереи, окружавшие его, как планетарные кольца. Поскольку боксы располагались под самым куполом, девушка видела лишь верхнюю часть глобуса, но и отсюда ясно различала его бронированную дверь.
        Торн нашел ей замену…
        - Signorinа, кажется, сейчас заплачет?  - шепнул один из прорицателей сквозь решетку бокса.  - Может, signorina нуждается в носовом платке?
        Офелия заткнула ему рот одним-единственным взглядом. Она кипела от ярости.
        Это из-за них Торн сменил ее на кого-то другого.
        Как только мостик, ведущий в Секретариум, выдвинулся из колонны, она покинула свой бокс. Леди Септима сидела за стойкой пневмопочты; если она узнает, что девушка самовольно оставила работу, исключение из Школы ей обеспечено.
        - Разрешите мне пройти в туалет.
        - Как, опять?!
        Леди Септима даже не подняла глаза от блокнота, в котором делала записи.
        - Мне и правда очень плохо. Вы же не хотите, чтобы меня вырвало прямо на документы Мемориала?
        Офелии даже лгать не понадобилось, ее и впрямь мучила тошнота.
        - Даю вам пять минут,  - бросила Леди Септима, не отрываясь от записей.  - И учтите, я внесу это в ваше личное дело. Виртуозы должны обладать идеальным здоровьем…
        Офелия ее уже не слушала. Она направилась к туалету, но, едва выйдя из поля зрения наставницы, со всех ног помчалась в другую сторону. Пробежав по нескольким коридорам, девушка подоспела к трансцендию как раз в тот момент, когда Октавио уже вставил ключ в скважину, готовясь втянуть за собой мостик.
        - Я должна попасть в Секретариум,  - задыхаясь, сказала она ему.  - Всего на минутку, пожалуйста!
        Октавио нахмурил густые черные брови. Сейчас он походил на свою мать еще больше обычного.
        - Зачем?
        Офелию захлестывало нетерпение.
        - Затем, что мне нужно поговорить с Лордом Генри. Конфиденциально.
        - Лорда Генри уже нет в Секретариуме, он только что ушел. Он летит в город, за ним прислали дирижабль.
        «Нет, сегодня точно не мой день,  - подумала Офелия.  - Все идет наперекосяк!» Девушка бегом спустилась по трансцендию на первый этаж и увидела, что Торн быстрыми шагами выходит из атриума; для человека с искалеченной ногой он шел на удивление энергично.
        Ей удалось нагнать Торна в тот момент, когда он поравнялся со статуей обезглавленного солдата. Вдали, над посадочной площадкой, маневрировал снижавшийся дирижабль, его корпус слабо мерцал в лунном свете.
        - Погодите!..
        Услышав возглас Офелии, Торн обернулся. Она впервые увидела его в парадной форме Лордов. Золотые галуны ярко блестели даже в тусклом свете уличных фонарей.
        - Мне некогда. Меня вызвали Генеалогисты.
        - Я вас не задержу. Скажите только, почему вы со мной так поступили?
        - Не забывайте, к кому вы обращаетесь.
        Предупреждение звучало вполне недвусмысленно. В данный момент Торн был Лордом Генри, и, хотя их окружали только кусты мимозы, они находились в общественном месте. Но Офелия ничего не хотела понимать. Девушке уже не удавалось сдерживать бурю эмоций, раздиравших ее сердце.
        - И все-таки почему?  - настойчиво повторила она сдавленным голосом.  - Вы решили меня наказать?
        - С вами нельзя иметь дела. Ожидание грозило замедлить мое расследование.
        Торн стоял, выпрямившись во весь рост и глядя прямо перед собой. Совершенно неприступный. Бесстрастие, с которым он излагал свои аргументы, еще сильнее разожгло гнев Офелии.
        - Грозило замедлить?! К вашему сведению, я тоже занималась расследованием. Вам, наверно, интересно было бы узнать…
        - К вашему сведению, в том-то и проблема,  - прервал он девушку.  - Я настоятельно рекомендовал вам никогда не покидать свое подразделение и предупреждать меня, если вы узнали что-то новое. Но нет, вы остались верны себе и принимаете решения в одиночку.
        - Я просто хотела вам помочь,  - пробормотала Офелия сквозь зубы.
        Торн поднял голову и взглянул на дирижабль, спустившийся так низко, что от воздушных вихрей его пропеллеров затрепетали все кусты мимозы.
        - Я не нуждаюсь в ваших душевных порывах, мне нужна только эффективная работа. А теперь прошу извинить, меня ждет дирижабль.
        У Офелии вскипела кровь в жилах.
        - Вы эгоист!
        Она хотела вывести Торна из себя и, увидев, как он застыл на месте, поняла, что достигла цели. Его лицо так омрачилось, словно на него внезапно легли все ночные тени. Он устремил на девушку свирепый взгляд, заставивший ее отшатнуться.
        - Я человек требовательный, угрюмый, необщительный, маниакально точный и вдобавок калека,  - перечислил он железным голосом.  - Вы можете приписывать мне любые недостатки, но я запрещаю вам называть меня эгоистом! Если вам нравится самовольничать, пожалуйста, делайте что угодно,  - заключил он, разрубив ладонью воздух,  - но только не отнимайте у меня время!
        С этими словами Торн повернулся к ней спиной и пошел к дирижаблю, бросив напоследок:
        - Наше сотрудничество окончено.
        Офелия знала, что любая попытка объясниться только ухудшит дело. И все же, не сдержавшись, протянула руку, чтобы остановить Торна, заставить его обернуться, помешать уйти.
        Но она не успела дотронуться до него.
        Резкая, жгучая боль пронзила ее руку, как электрический разряд. Офелия едва успела схватиться за сапог обезглавленного солдата, чтобы не упасть. Она изумленно смотрела расширенными глазами сквозь покосившиеся очки, как Торн, даже не оглянувшись, исчезает в ночной темноте под жуткий скрип своего стального аппарата.
        Он воспользовался своими когтями… против нее.

        Тени

        Карандаш метался по чистому листу, покрывая его темными завихрениями. Иногда грифель процарапывал бумагу, но тут же продолжал создавать новую мрачную вьюгу. Наконец Виктория отложила карандаш, чтобы оценить полученный результат.
        В ее рисунках было все больше и больше черного и все меньше и меньше белого.
        - Дорогая, ты не хотела бы использовать и другие цвета?  - раздался голос Мамы.
        Виктория оторвала взгляд от рисунка. Приподняв кружевную скатерть, Мама смотрела на дочь, устроившуюся под столом в гостиной, и, улыбаясь, протягивала ей разноцветные карандаши, которыми Виктория с некоторых пор перестала пользоваться.
        Виктория взяла новый чистый лист и, расстелив на полу, принялась покрывать его черными вихрями, как и все предыдущие листы.
        Мама не ругала ее. Мама никогда ее не ругала. Она просто положила цветные карандаши на пол рядом с Викторией. Затем, ласково погладив дочь по щеке, убрала с ее лба волосы и опустила скатерть.
        Теперь Виктория видела только зеленые шелковые сапожки Мамы. Ей очень хотелось добавить в свои рисунки такого же зеленого, как цвет этих сапожек, добавить голубого, как Мамины глаза, розового, как Мамина кожа, золотистого, как Мамины волосы.
        Но она не могла. Тени Золотой-Дамы оказались гораздо сильнее, чем все цвета Мамы.
        С тех пор как Виктория увидела то, что она увидела, все изменилось. Хотя она толком не поняла, что же это было. Стоило ей заснуть, как она тотчас просыпалась. Потеряла аппетит. Целыми днями лежала с температурой в постели, а когда ей становилось лучше, играла не среди подушек, а под столами или стульями.
        Она больше не путешествовала.
        Едва Виктория почувствовала себя в безопасности, как Золотая-Дама снова явилась к ним. Мама пригласила ее выпить чаю, они сидели и разговаривали о чем-то веселом. Впрочем, Золотая-Дама никогда не засиживалась и совсем перестала обращать внимание на Викторию. Однако каждый ее визит добавлял новые тени в рисунки девочки.
        По ту сторону скатерти застучали Мамины каблучки. Стук удалился, потом вернулся, затих, снова отдалился и наконец смолк окончательно.
        - Да уйметесь ли вы когда-нибудь!  - раздался на другом конце гостиной раздраженный голос Старшей-Крестной.
        Мамины сапожки замерли возле камина, где, мерно потрескивая, горели дрова.
        - Я плохая мать.
        Сквозь ровное гудение пламени Виктория с трудом различала тихий голос Мамы. Грифель карандаша сантиметр за сантиметром чернил бумагу.
        - Вы слишком беспокойная мать, но таких много.
        - Вы правы, мадам Розелина. Я постоянно всего боюсь. Ступеней лестницы, углов стола, иголок для вышивания, слишком узких воротничков, каждого кусочка пищи: всюду, куда ни глянь, я вижу опасность. Если с ней что-либо случится… Я очень боюсь ее потерять. И ее тоже.
        Слабый голос Мамы стих. Оторвавшись от рисунка, Виктория увидела, как лакированные туфли Старшей-Крестной подошли к шелковым зеленым сапожкам.
        - С ней все в порядке, Беренильда.
        - Нет, с ней не все в порядке. Она перестала улыбаться, почти ничего не ест, ее мучат кошмары. И это все - из-за меня, понимаете? Я знаю, что думают там, наверху, при дворе. Они говорят о ней как об умственно отсталой.  - Голос Мамы стал еще тише.  - А все дело в том, что она очень восприимчива, слишком восприимчива. Она чувствует все, что чувствую я, а я только и делаю, что вселяю в нее свои страхи. Я плохая мать, мадам Розелина.
        - Посмотрите на меня.
        В гостиной наступила долгая тишина, затем сапожки Мамы, друг за другом, развернулись к туфлям Старшей-Крестной.
        - Вы отказались от суеты вашей прошлой жизни, чтобы полностью посвятить себя дочери. Вы прекрасная мать, но нельзя в одиночку создать полноценную семью. Он тоже должен выполнять свою роль.
        - Мне всегда казалось, что в душе он… В конце концов, я надеялась, что для своей дочери…
        - Он придет. Придет, потому что вы его позвали и потому что сегодня его место здесь, с вами, а не с какими-то там министрами. А если он не придет, то, черт возьми, я сама пойду за ним!
        Виктория крепко сжала в кулачке карандаш. Он придет? Неужели они говорили о Крестном? Если и есть на свете человек, способный разогнать тени, то это именно он!
        Словно отвечая ее мыслям, зазвонил дверной колокольчик, и у Виктории сильно забилось сердце.
        - Ну, что я говорила?!  - воскликнула Старшая-Крестная.
        Через кружево скатерти Виктория увидела, как туфли торопливо покинули гостиную. Спустя несколько минут из музыкального салона до нее донеслись обрывки разговора. Кто-то уныло бубнил:
        - У нашего монсеньора необычайно плотный график… Пленарное заседание на сорок седьмом этаже…
        Голос, перекрывавший тихую речь Мамы, не принадлежал Крестному.
        Виктории очень хотелось быстренько, за какую-нибудь секунду, совершить путешествие, чтобы самой посмотреть, что происходит. Но она этого не сделала. Отправиться в путешествие означало увидеть вещи, которые видеть не следует.
        Внезапно разговор в музыкальном салоне смолк. Виктория прислушалась, черный карандаш застыл на самой середине рисунка. Паркетная доска, на которой она сидела, неожиданно заходила ходуном. Затрещал пол, раз, еще раз.
        Кто-то ходил по комнате.
        Виктория узнала пришельца еще до того, как разглядела сквозь кружево скатерти два больших белых сапога, медленно, очень медленно перемещавшихся по гостиной.
        Сапоги принадлежали Отцу.
        Виктория искренне надеялась, что он ее не заметит, но Мама извлекла ее из-под стола и усадила в кресло, стоявшее возле двери. Она заметно волновалась. Пригладив дочери волосы и поправив платье, Мама ласково улыбнулась ей и вышла в коридор, где кто-то продолжал бубнить: «У нашего монсеньора необычайно плотный график!» Если бы Виктория умела говорить, она бы громко потребовала, чтобы ее не оставляли наедине с Отцом.
        Отец медленно, очень медленно направился в другой конец гостиной, стараясь держаться как можно дальше от кресла Виктории. Он был так высок, что задел головой хрустальную люстру, но это оказалось совсем не смешно. Когда он подошел к окну, слабый свет озарил его неподвижный профиль, его сбегавшую по плечу косу и меховой плащ, еще более белые, чем обычно.
        Отец походил на прекрасные статуи в парке, которые он в данный момент рассматривал. С пустыми глазами. Его глаза казались Виктории неживыми.
        - Сколько вам сейчас лет?
        Как-то раз Виктория обеими руками ударила по клавишам домашнего клавесина, издавшего густой низкий звук. Слова Отца прозвучали еще более басовито.
        - Сколько вам лет?  - повторил он.
        Виктория понимала вопрос, но ответить не могла. Отец не любил ее, и чем дальше, тем сильнее. Мама все еще стояла в коридоре, уговаривая референта набраться терпения.
        Из кармана необъятного белого плаща Отец достал какую-то тетрадку и стал перелистывать ее, страница за страницей.
        Молчание длилось долго, поистине бесконечно.
        - Ах, да. Вы же не разговариваете,  - наконец произнес он.
        В гостиной мерно тикали часы. Отец погрузился в чтение своей тетрадки. Неужели он забыл про Викторию?
        - Ваша мать написала мне,  - неожиданно проговорил он, упершись пальцем в страницу,  - что ваше здоровье вызывает у нее опасения. На мой взгляд, вы нисколько не похожи на больную.
        Величественная фигура Отца, по-прежнему обращенная к окну, застыла на месте, однако лицо повернулось, как на шарнире, словно шея Фарука могла вращаться на все триста шестьдесят градусов.
        Когда бесстрастный взгляд Отца упал на Викторию, у нее мгновенно разболелась голова.
        - Вы не похожи на больную, если, разумеется, исключить тот факт, что вы не способны ни говорить, ни ходить.
        Чем дольше Отец смотрел на Викторию, тем острее становилась боль.
        Он ее наказывал, а если наказывал, значит, она наверняка в чем-то провинилась. Ей стало страшно. Страшно, что он никогда ее не полюбит.
        Она чувствовала, как по щеке катится слеза, но не осмеливалась смахнуть предательскую каплю.
        Отец снова отвернулся к окну. Боль немедленно прошла.
        - Об этом мы не подумали. Мой дар… Возможно, вы еще не готовы выдержать его. Эта встреча преждевременна.
        Виктория не понимала, что пытался объяснить ей Отец. Она даже не знала, действительно ли он обращается именно к ней. Он всегда употреблял множество непонятных слов.
        - Не стану более навязывать вам свое присутствие.
        Когда он уже собрался уходить, снова зазвонил дверной колокольчик. Послышался шум шагов и приглушенный шепот. Узница кресла, Виктория ждала вместе с Отцом. Она так сильно вспотела, что ее платье буквально приклеилось к телу.
        Внезапно резкий запах духов обжег ей ноздри.
        - Монсеньор! Я тут транзитом… то есть с визитом, навещаю дорогих вокруг… то есть подруг, но не знала, что вы есть… пардон, что вы здесь. Так что увольте… то есть позвольте мне выразить вам свое прочтение… то есть почтение.
        Викторию охватила дрожь. Золотая-Дама стояла совсем близко, прямо у нее за спиной. Под громкий звон позолоченных подвесок своего покрывала она прошла в гостиную.
        - Кто вы такая?
        Отец задал вопрос, даже не взглянув на Золотую-Даму. Он нашел на подоконнике бонбоньерку, и та, похоже, заинтересовала его гораздо больше, чем незваная гостья.
        - Мадам Кунигунда, мой превосходитель… то есть мой повелитель. Лучшая ваша иллюзионистка по специям… пардон, специалистка по иллюзиям.
        В гостиную вернулась Мама, но ее появление не успокоило Викторию. Девочка в ужасе смотрела, как Золотая-Дама, положив руку на кресло, впилась в бархатную обивку длиннющими красными ногтями, похожими на ножи.
        - Измените вас… то есть извините меня за то, что я так отчаянно вверглась… то есть нечаянно вторглась в ваш пресный… пардон, тесный семейный круг.
        Той самой рукой, которой она закрыла глаза Второй-Золотой-Даме, эта Золотая-Дама погладила белые волосы Виктории. Она встала совсем рядом, полностью накрыв девочку своей тенью.
        Своими тенями.
        Виктория мгновенно спряталась под стол. В ужасе она совершила путешествие, оставив Вторую-Викторию сидеть в кресле в мокром от пота платье.
        Сквозь кружевную скатерть блестело покрывало Золотой-Дамы, рядом виднелись зеленые шелковые сапожки Мамы и лакированные туфли Старшей-Крестной. Где-то вдалеке лихорадочно стучало сердце Второй-Виктории и разговаривали взрослые, а скрытый глубоко внутри страх отчаянно кричал во всю силу ее молчания.
        В гостиной появилась новая пара обуви. Хотя из-за путешествия она выглядела довольно размыто, Виктория сразу же узнала референта - по голосу.
        - Тысячу раз прошу меня простить за то, что осмеливаюсь торопить вас, монсеньор! Но вас ждут на заседании. Ведь у монсеньора такой плотный рабочий график!
        Виктория услышала, как затрещал паркет под медленной поступью Отца. Огромные белые сапоги неторопливо направились к столу. Когда пол заскрипел еще громче, Виктория, к великому своему ужасу, увидела, что Отец наклонился и кончиками пальцев - бесконечно длинных пальцев - приподнял кружевную скатерть.
        - О, это всего лишь рисунки,  - сказала Мама.  - Малышка часто устраивается там играть и рисовать. Правда, дорогая?  - обернулась она ко Второй-Виктории.
        Бледные, словно фарфоровые глаза Отца не смотрели ни на сидевшую в кресле Вторую-Викторию, ни на раскиданные по полу рисунки. Они пристально уставились на ту Викторию, которая пряталась под столом.
        Значит, Отец видел ее?
        - Монсеньор,  - умоляюще напомнил референт,  - ваше заседание…
        - Уходите.
        Отец едва шевелил губами. Придерживая двумя пальцами скатерть, он продолжал наклоняться, отчего его длинная коса соскользнула на пол, словно пролившееся молоко.
        - Немедленно.
        - Монсеньор!  - заволновалась Мама.  - Вам что-то не понравилось?
        Забившись под стол, Виктория с изумлением разглядывала Отца. Ей всегда казалось, что он не любит ее, но он никогда не смотрел на нее так, как только что взглянул на Золотую-Даму.
        Благодаря глазам путешествия Виктория могла видеть тень Отца. Тень гигантскую и еще более когтистую, чем тень Мамы, когда та сердилась. И сейчас его тень выпустила все свои когти, нацелившись на Золотую-Даму.
        - Я не знаю, кто вы,  - произнес Отец, отчетливо выговаривая каждое слово,  - но отныне я запрещаю вам входить в этот дом.
        Виктория видела удивленные лица Мамы, Старшей-Крестной и референта, обращенные в сторону Золотой-Дамы. Та прекратила гладить по голове Вторую-Викторию, но на ярко-красных губах гостьи продолжала играть улыбка. Словно разъяренная обезумевшая толпа, у ее ног кишели тени. Множество теней, даже не сосчитать! Неужели они сейчас нападут на Отца?
        - Как мне будет негодно… то есть как вам будет угодно.
        Под мелодичный звон подвесок Золотая-Дама вышла из гостиной, и тени последовали за ней.
        Ее уход вызвал шквал облегченных вздохов, но Виктория не обратила на них внимания. Заняв место Второй-Виктории, она устремила взгляд на Отца. А тот медленно, очень медленно собрал разбросанные под столом рисунки и карандаши и, не слушая вопросов, которыми засыпали его Мама, Старшая-Крестная и референт, протянул их Виктории.
        Взглянув на тени, нарисованные совсем недавно, Виктория перевернула рисунок. С обратной стороны тоже были тени, только совсем белые.
        Такие же белые, как Отец.

        Пыль

        За всю свою жизнь Офелии пришлось побывать во многих приемных, но эта выглядела совсем не так, как другие. Посреди ковра рос эвкалипт, а на спинках скамеек щебетали волнистые попугайчики.
        Наблюдательный центр девиаций оказался и вправду весьма неожиданным местом.
        Когда Блэз рассказал о нем Офелии, та представила себе мрачную больницу. Но она увидела высокое разноцветное здание, в архитектурный комплекс которого входили даже джунгли. Многочисленные пагоды, мосты, оранжереи и террасы создавали единый ансамбль, раскинувшийся во все стороны, словно щупальца спрута, в результате чего Наблюдательный центр занял целый, хотя и небольшой ковчег. Девушка толком не знала, за какими девиациями здесь наблюдали, но сооружение этих красот явно обошлось в кругленькую сумму.
        Долго ждать Офелии не пришлось. Едва она присела на скамейку, как к ней подошла девочка-подросток в желтом шелковом сари, в пенсне с темными стеклами, в длинных кожаных перчатках и с обезьянкой-роботом на плече. Офелия никогда не приняла бы ее за служащую, если бы девочка не махнула рукой, приглашая следовать за ней.
        - Добро пожаловать в наш Центр, miss Евлалия! Пациентка уже ждет вас в Стеклянном зале. Вы первая, кто пришел проведать несчастную miss Медиану,  - тихо проговорила девочка, как только они покинули приемную.
        - Я решила воспользоваться выходным, чтобы навестить подругу.
        - К сожалению, мы можем разрешить вам свидание с ней всего на пять минут. Уверена, встреча с подругой пойдет ей на пользу.
        Офелия не стала разубеждать девочку.
        - Это Леди Септима поместила ее к вам?
        - И взяла на себя все расходы. Святая женщина Леди Септима! Да пребудут в здравии Светлейшие Лорды!
        Юная жительница Вавилона изъяснялась с поистине религиозным пылом. Каждый раз, когда белозубая улыбка озаряла ее лицо, смуглая кожа девочки казалась светлее.
        Идя по коридору, Офелия завидовала своей провожатой. Ей казалось, что сама она уже никогда не будет улыбаться.
        Наше сотрудничество окончено.
        Она старалась выбросить из головы слова Торна. Главное - не думать, а действовать.
        - Скажите, чем больна Медиана? Я слышала, что у нее был инсульт, но окончательный диагноз пока неизвестен.
        Улыбка на лице девочки сделалась еще шире, а глаза заблестели так ярко, что это стало заметно, несмотря на темные стекла ее пенсне.
        - Sorry, miss, я не уполномочена отвечать на такой вопрос.
        - Но ведь ваш Наблюдательный центр специализируется именно на необычных случаях?
        - Sorry, miss, на этот вопрос я тоже не уполномочена отвечать.
        Механическая обезьянка на плече хозяйки задвигалась и протянула ей блокнот.
        - Смотрите-ка, оказывается, у нас уже есть ваша медицинская карта, miss Евлалия.
        - Моя?  - удивилась Офелия.  - Это, должно быть, ошибка.
        Не прекращая листать блокнот, девочка засмеялась.
        - Мы никогда не ошибаемся, miss Евлалия, мы очень хорошо информированы. У нас в Наблюдательном центре есть собственные предвестники,  - произнесла она, внимательно разглядывая крылышки на сапогах Офелии.  - А возвращаясь к вашей карте, скажу лишь, что при поступлении в школу «Дружная Семья» вы прошли медицинский осмотр. Нам сообщили результаты ваших тестов, и, судя по тому, что здесь написано, они представляют… определенный интерес.
        И, открыв стеклянную дверь, девочка напомнила Офелии:
        - У вас пять минут. Если я вам понадоблюсь, я жду в коридоре.
        Офелия задумалась. О каких медицинских тестах при поступлении шла речь? Единственное, что ей запомнилось,  - какие-то бессмысленные движения то правой рукой, то левой и пятнадцать кругов по беговой дорожке, которые едва не прикончили ее. Она искренне не понимала, какой интерес такие «тесты» могут представлять для кого бы то ни было.
        Выбросив эти мысли из головы, Офелия вошла в зал для посетителей. Огромные витражи превращали солнечный свет в радугу. Отражаясь от выложенного плиткой пола, цветные блики рассыпались среди перистых листьев пальм и пронизывали воду в бассейнах с рыбками. Умиротворяющая атмосфера здешнего уголка заставляла забыть о беснующихся снаружи ветрах, от чьих порывов содрогалась вся стеклянная конструкция.
        На скамейке, прижав колени к груди, съежилась Медиана. Глаза ее были широко открыты. Однако когда Офелия подошла и села рядом, она даже не отреагировала на знакомое позвякивание крылышек предвестников.
        - Здравствуй.
        Медиана не ответила.
        Сначала Офелия подумала, что она рассматривает витраж напротив скамейки, но потом поняла, что глаза Медианы совершенно неподвижны. То, куда смотрела девушка, находилось внутри ее самой. Широкая, не по размеру, пижама делала Медиану совершенно неузнаваемой. Ее мышцы истаяли, остались только кожа да кости. Куда делась ее сила? Куда исчезли изящество и самоуверенность? Свет, проходивший через витраж, играл на блестках, покрывавших ее лицо. Обилие красок в сочетании с пустым взглядом выглядело почти кощунственно.
        Чувствуя себя не в своей тарелке, Офелия с трудом искала подходящие слова.
        - Тебе наверняка интересно узнать, кто прислал меня сюда. Ты так стремительно исчезла из Школы… и оставила после себя много вопросов.
        Медиана по-прежнему молчала. Обхватив руками колени, она, словно каменная химера, продолжала взирать в пустоту.
        - Ты знаешь, что по-прежнему портишь мне жизнь?  - тихо произнесла Офелия.  - Твои кузены не дают мне расслабиться. Ты, наверно, пошутила, когда сказала, что они тебя ненавидят. Поверь мне, они заставляют меня дорого платить за то, что я заняла твое место.
        И снова никакого ответа.
        Офелия оглянулась. Они были одни, но ей постоянно казалось, что кто-то смотрит ей в спину.
        - Что произошло в туалете Мемориала?  - шепотом спросила она.  - Тебя хотели убить?
        И опять тишина.
        - Мне очень надо все узнать,  - настаивала Офелия.  - Ты можешь что-нибудь сказать мне о книге? О книге Е. Д.?  - добавила она, вглядываясь в бесстрастное лицо Медианы.  - Об «Эре чудес»?
        Прежнее молчание. Офелия вдохнула побольше воздуха: оставалось открыть последнюю карту.
        - Бесстрашный поручил мне сказать тебе: «Кто сеет ветер, пожнет бурю». Это он довел тебя до такого состояния?
        Она внимательно наблюдала за реакцией Медианы в надежде, что хотя бы имя возмутителя спокойствия произведет на нее впечатление,  - но та даже бровью не повела. И, словно она уже перестала быть живым человеком и превратилась в труп, на ее нижнюю губу уселась муха. В свое время Офелия пообещала себе никогда не жалеть Медиану, особенно после ее махинаций и шантажа. Однако от нынешнего ее вида девушке стало не по себе.
        - Значит, так?  - поддразнивающим шепотом произнесла она.  - Собираешься провести остаток жизни, сидя на скамейке в пижаме? Ты же мечтала стать предвестницей, хотела все знать. Прежняя Медиана уже занималась бы поисками новой тайны.
        - Miss Евлалия!
        На другом конце зала приоткрылась дверь, и девушка в сари, широко улыбаясь, произнесла:
        - Sorry, miss, пять минут, отведенные на посещение, истекли.
        Офелия нехотя поднялась со скамейки. По крайней мере, хотела подняться, но Медиана внезапно вцепилась в ее пиджак. Выражение лица студентки осталось прежним - те же широко раскрытые глаза, смотрящие в пустоту, то же сведенное судорогой тело,  - и только губы прошептали:
        - Другой.
        - Что ты сказала?
        Наклонившись к Медиане, Офелия попыталась поймать ее взгляд. Но единственное, что она увидела в глазах девушки, был страх, страх настолько всепоглощающий, что у нее самой внутри все похолодело.
        - Другой… есть другой…
        - Другой кто?
        Вместо ответа Медиана отпустила ее и снова застыла в молчании.
        - Miss Евлалия!  - снова раздался звонкий голосок девочки.  - Посещение окончено!
        Офелия пришла в Наблюдательный центр девиаций за ответами. Когда же она уходила, у нее появился новый вопрос: кто он, этот другой? Спускаясь по широкой мраморной лестнице к бельведеру, служившему остановкой трамаэро, она поняла одно: и Медиана, и miss Сайленс, и профессор Вольф были чем-то смертельно напуганы.
        За перилами бельведера начиналась пустота, поэтому ветер ярился на остановке с особенной силой, вздымая плотные вихри пыли, забивавшей уши и застилавшей глаза. Воздушные поезда ходили тут редко - Наблюдательный центр девиаций явно не был популярен у жителей Вавилона. Чтобы дождаться трамаэро, пришлось набраться терпения. Но Офелия чувствовала, что ее терпение иссякает. Как только она переставала действовать, ее начинали одолевать гнетущие мысли.
        Наше сотрудничество окончено.
        Торн оттолкнул ее. Словами и когтями. Офелия чувствовала себя такой же высохшей, как пыль, что обжигала глаза. Ей недоставало его. Ей всегда его недоставало, даже когда она находилась с ним рядом. Она не сумела сохранить свое место сотрудницы, не поняла, чего он на самом деле хотел. Надеялась получить от него то, чего он больше не мог ей дать. Тем не менее девушка все еще цеплялась за начатое расследование и, разыскивая книгу, в сущности, продолжала искать внимания Торна.
        Офелия взяла себя в руки. Сквозь пылевой вихрь, запорошивший стекла очков, она увидела чей-то силуэт, возникший на перроне. Наверное, еще кто-то ожидающий трамаэро. Однако ей показалось, что этот человек упорно смотрит в ее сторону. Неожиданно он быстрым шагом двинулся к ней. Тут только Офелия осознала, что рядом - пр?пасть. Молнией промелькнула мысль: со всеми, в чьи тайны она пыталась проникнуть, случилось несчастье. Страх Медианы, страх miss Сайленс и страх профессора Вольфа стали ее собственным страхом.
        - Что ты здесь делаешь?
        Несмотря на завывание ветра, Офелия узнала этот недоверчивый голос. Он принадлежал Октавио - это его силуэт вырисовывался напротив нее. Спасаясь от ветра, юноша натянул на голову куртку и сразу стал смотреться выше своего роста. Его дар визионера помог ему, невзирая на плохую видимость, распознать Офелию.
        - Ты следила за мной?  - раздраженно спросил он.  - Что тебе от меня надо?
        - Успокойся. Я навещала Медиану. А ты?
        Повисла напряженная тишина, потом он произнес:
        - Только не говори моей матери, что видела меня здесь.
        Его слова звучали как приказ, однако в голосе Октавио слышалась уже не вражда, а тревога.
        - Ты требуешь от меня, чтобы я солгала? Мне казалось, что честность на Вавилоне является гражданским долгом.
        Офелия больше кашляла, чем говорила; при каждом вдохе она заглатывала все больше пыли. Услышав скрежет колес вставшего на рельсы трамаэро, девушка встрепенулась. Гигантские крылатые химеры, восседавшие на крышах вагонов, несмотря на бурю, вели себя на удивление спокойно.
        Офелия и Октавио вошли в вагон, заняли места на скамье и несколько минут молча, не глядя друг на друга, стряхивали пыль с одежды. В вагоне сидел еще один пассажир, но он спал так крепко, что с него даже свалился тюрбан.
        - Лгать нехорошо,  - заявил Октавио, как только трамаэро оторвался от земли.  - Поэтому я прошу тебя о том же, о чем просил служащих Наблюдательного центра. Если моя мать задаст вопрос, говори ей правду. А если нет, буду благодарен тебе за молчание.
        Офелия исподволь наблюдала за Октавио. Длинная смоляная челка, за которой он имел привычку скрывать свой взгляд, совсем растрепалась. Лицо утратило величественно-надменное выражение. Даже глаза, устремленные в окно, блестели уже не так горделиво. Сжав руки в кулаки и притиснув их к груди, юноша весь скукожился, словно внезапно ощутил себя несвободным. Униженным.
        Офелия всегда смотрела на Октавио как на копию Леди Септимы. Узнав, что он способен не подчиниться матери, принадлежащей к клану Светлейших Лордов, она решила, что ее соученик вовсе не противный, а даже вполне симпатичный юноша. Но откровенничать с ним она не намеревалась.
        - Если уж я помогу тебе сохранить твою тайну, хотелось бы по крайней мере знать, о чем идет речь. Что ты делал в Наблюдательном центре девиаций в одно время со мной?
        - Скорее, это ты была там в одно время со мной,  - высокомерно произнес Октавио.  - Я езжу туда каждое воскресенье…  - Он прикусил губу, словно не решаясь продолжать разговор, однако все же добавил:  - Навещаю свою сестру.
        Офелия приготовилась к разным признаниям, но только не к такому.
        - У тебя есть сестра?
        - Ее зовут Секундина. Она… она не такая, как все. И всегда была не такой.
        Октавио резко отвернулся от окна и в вызывающем ожидании насмешки впился взглядом в Офелию.
        Однако девушке было совсем не до смеха.
        - У меня тоже есть младшая сестра, и она тоже не такая, как мы. Она почти не разговаривает, но прекрасно умеет заставить себя понять. В этом нет ничего постыдного.
        Сделав такое признание, она сообразила, что говорит сейчас не как Евлалия, а как Офелия. Впрочем, ее искренность оказалась похвальной хотя бы потому, что Октавио расслабился, разжал кулаки и его руки свободно легли на колени.
        - А твой отец?  - осторожно спросила Офелия.  - Он тоже запрещает тебе видеться с сестрой?
        - In fact, я уже много лет не разговаривал с ним. Он расстался с матерью вскоре после рождения Секундины. С точки зрения моих родителей, сам факт - дать жизнь ненормальному ребенку - бросает тень на всех потомков Поллукса. В конце концов мать решила, что лучше всего поместить Секундину в Наблюдательный центр, где смогут изучать ее отклонения. Таким образом, моя сестра тоже по-своему служит городу.
        - А ты этого не одобряешь.
        Офелия всего лишь сделала логический вывод, но на Октавио он подействовал как пощечина. Он опять вперил в нее подозрительный взгляд. Свисавшая с его брови золотая цепочка размеренно закачалась.
        - Я не одобряю и не осуждаю. Моя мать всегда стоит на страже интересов Семьи.
        Рукавом пропылившейся формы Офелия протерла очки. Что знал Октавио о тех силах, которые на самом деле скрывались за пресловутыми «интересами Семьи»? Он обладал выдающимися способностями визионера, но, когда речь заходила о Леди Септиме, тотчас становился невосприимчив к любым наблюдениям.
        - Во всяком случае, я не спрашивал твоего мнения,  - натянутым голосом добавил он, поудобнее устраиваясь на скамье и выпрямляя спину.  - Мать считает, что каждый из нас должен идти своей собственной дорогой - и я, и Секундина. Единственное, о чем я тебя прошу,  - не рассказывай ей о моих посещениях, по крайней мере, если она не будет спрашивать directly.
        - Я ничего не скажу,  - пообещала Офелия.  - Даже если она меня спросит.
        Оба замолчали; в этой неловкой тишине слышалось только хлопанье крыльев химер, вой ветра за окнами и храп третьего пассажира. Но Офелия никак не могла избавиться от неприятного ощущения, что за спиной у нее кто-то есть. Однако, сколько бы она ни озиралась, сзади никого не было.
        - Все ученики Школы пользуются последним выходным днем, чтобы повторить пройденный материал,  - заговорил Октавио.  - А ты навещала Медиану. Мне казалось, ты была с ней не в лучших отношениях.
        Офелия пожала плечами.
        - Не вижу смысла в повторении. Ведь, чтобы стать виртуозом, не надо сдавать никаких экзаменов. Леди Елена и лорд Поллукс оценивают нас по совокупности наших достижений.
        - Мне сказали, что Медиана больше не доступна для общения. Что ты от нее хотела?
        Настойчивый взгляд Октавио дал Офелии понять, что так просто она от него не отделается.
        - Я хотела понять, кто с ней это сделал и почему. Но мне кажется, ты, как и твоя мать, станешь меня убеждать, что тут и понимать нечего.
        - Ошибаешься. Мне думается, мы все в опасности. Включая мою мать.
        - И профессора Вольфа,  - напомнила девушка.  - Ты знал, что ему угрожали. И он предупредил меня, что со мной может случиться то же самое.
        Октавио нахмурил брови. Сейчас он выглядел озабоченным.
        - Я этого не знал, но предполагал. А то, что стряслось с miss Сайленс и Медианой, подтвердило мои подозрения. Есть некто, кому доставляет удовольствие делать гадости тем, кто слишком часто посещает Мемориал.
        - Бесстрашный-и-Почти-Безупречный?
        - Of course, а кто же еще? Этот возмутитель спокойствия глумится над нашими священными законами. Он насаждает в обществе настроения, которые Светлейшие Лорды уже несколько десятилетий стараются искоренить,  - нездоровые, агрессивные и упаднические. Этому типу самое место в Наблюдательном центре девиаций.
        Властный голос Октавио звучал ровно. Однако его глаза горели, словно он преследовал самого Бесстрашного. Внутренний огонь, снедавший юношу, неудержимо рвался наружу.
        Офелия спрашивала себя, чувствовал ли это он сам, однако задала ему совершенно другой вопрос:
        - Ты уже читал книги Е. Д.?
        И тотчас пожалела о своей поспешности. Очень часто любопытство подталкивало ее задавать неудобные вопросы в неподходящее время.
        - Старые сказки для детей?  - удивился Октавио.  - В детстве я, кажется, начинал читать их. В Мемориале ты найдешь полное собрание его сочинений.
        «Либо он превосходный актер, либо не знает, на какую участь обрекла эти книги miss Сайленс»,  - решила Офелия.
        - И что ты думаешь об «Эре чудес»?
        - Не самая лучшая книжка. Сказка, где описаны первые шаги нового мира. Этот Е. Д. не слишком оригинальный автор. А почему тебя интересуют его книги? Неужели Лорд Генри велел тебе провести их экспертизу?
        При упоминании Торна Офелия почувствовала, как внутри у нее что-то раскололось. Прогоняя боль, она сосредоточилась на металлическом урчании трамаэро.
        - А что, если нам с тобой нанести визит профессору Вольфу?  - внезапно предложила она.  - Спросим, правда ли его запугал Бесстрашный?
        - Вместе?
        Похоже, предложение застало Октавио врасплох. Офелия тоже растерялась. До сих пор она не рассматривала возможность объединиться с сыном Леди Септимы. Однако, поразмыслив, пришла к выводу, что идея не столь уж плоха. Октавио обладает б?льшим авторитетом, чем она, и, возможно, перед ним откроются двери, которые останутся закрытыми перед ней. Начиная с дверей профессора Вольфа.
        - Да, вместе.

        Кровь

        Они вышли на следующей остановке и пересели в парусную гондолу. Пилотировавший ее зефир сумел направить судно в нужный воздушный поток и спокойно перевез пассажиров через море облаков. Только ступив на твердую землю, Офелия вздохнула с облегчением. Ветер был сегодня особенно сильный, и в квартале, где жил профессор Вольф, повсюду кружились раскаленные воронки песка и пыли. На небе, там, где обычно ярко сияло солнце, виднелся бледный диск, больше напоминавший луну. Духота прогнала с улицы всех прохожих.
        Прикрывая рукавом нос, чтобы не надышаться пылью, Офелия прошла через двор. Ее очки покрылись грязью, напоминавшей вулканическую сажу. Она с трудом различила высившийся перед ней фасад, сплошь опутанный лианами. Во время прошлого ее визита дверной молоток немедленно ожил; сейчас же ничто не нарушало тишину, хотя девушка вплотную подошла к двери. Памятуя, какой буйной дверь была в прошлый раз, Офелия могла лишь удивляться.
        Она знаком велела Октавио стать напротив дверного глазка и трижды тихо стукнула в дверь.
        - Профессор Вольф?
        Ей было стыдно снова встречаться с ним. Этот анимист, как бы грубо он с ней ни обошелся, помог ей раздобыть перчатки чтицы. А она в благодарность стала копаться в его мусорной корзине.
        Поэтому, когда им никто не открыл, Офелия не слишком удивилась.
        - Профессор Вольф?  - повторила она.  - Нам надо с вами поговорить, это очень важно.
        Девушка приложила ухо к двери. Из-за нее не доносилось ни звука.
        - Квартирная хозяйка уверяла меня, что профессор все время сидит дома,  - произнесла она, повернувшись к Октавио.  - Попытайся теперь ты, может, тебе он доверится.
        У юноши тоже ничего не получилось. Отступив на несколько шагов, он внимательно оглядел фасад здания. Волосы его порыжели от пыли, ветер вздымал фалды пиджака, а огненный отблеск в глазах становился все ярче.
        - Бесполезно,  - наконец сказал он.  - Профессора нет дома.
        - Ты видишь сквозь стены?
        - Если отрегулировать взгляд, я могу воспринимать излучения, свойственные теплокровным организмам. А там таких нет.
        - Значит, мы зря пришли,  - разочарованно сказала Офелия.
        Помрачневший Октавио медленно озирался, пристально вглядываясь в облако пыли.
        - И попали в окружение,  - прошептал он.
        Офелии понадобился всего миг, чтобы тоже различить белые фигуры, надвигавшиеся на них со всех сторон. Каждая фигура сжимала в руках ружье.
        - Запрещенные предметы,  - назидательным тоном произнес Октавио.  - Бесправные совсем обнаглели!
        В ответ на его заявление раздался громовой хохот. Офелия съежилась и втянула голову в плечи. Насколько ей было известно, такими мощными голосовыми связками обладал только один человек. Из пыльной багровой мглы выплыл силуэт Бесстрашного и медленно двинулся к ним навстречу. Безоружный. Да оружие и не требовалось: следом за человеком шел гигантский саблезубый тигр.
        - Как узнать сына Лорда?  - вопрошал Бесстрашный, перекрывая завывание ветра.  - Это же rea-a-ally просто! Громко позвякивая разукрашенными сапогами, это существо везде ведет себя словно на завоеванной территории. Оно до нас снисходит!
        Бесстрашный стоял прямо перед Октавио, а тот с невозмутимым видом в упор смотрел на громкоголосого возмутителя спокойствия. Даже не верилось, что Октавио заметил, как несколько стрелков взяли его на мушку.
        - Так это вы тот, кто называет себя Бесстрашным-и-Почти-Безупречным? Я разочарован. Часто слыша по радио ваши хвастливые заявления, я представлял вас совершенно иным.
        Оскалившись, Бесстрашный плотоядно улыбнулся. Несмотря на тщедушную внешность и облысевшую голову, в нем явственно ощущался хищник, не менее грозный, чем сопровождавший его зверь.
        Офелия лихорадочно озиралась по сторонам. Двор был тесный, закрытый, со всех сторон окруженный домами; они очутились в западне. Сквозь пыльные завихрения то тут, то там проглядывали фигуры вооруженных людей. Офелия начала считать. Четыре, шесть, восемь… никак не меньше десятка. И вдобавок гигантский тигр. Пытаясь разглядеть фасады домов, она отметила, что редкие ставни, которые ей удалось различить в клубах пыли, закрыты. За ними явно скрывались прильнувшие к щелям наблюдатели, но никто из них, даже квартирная хозяйка, похоже, не намеревался вмешиваться.
        Офелия начинала жалеть, что привела сюда Октавио. Торн не ошибся: она действительно каким-то сверхъестественным образом притягивала к себе несчастья.
        - Что вам нужно?  - спросила девушка.
        Бесстрашный скользнул по ней взглядом, словно она являла собой некую бесплотную субстанцию. Для него интерес представлял только Октавио.
        - Хороший вопрос! Вот и я хотел вас спросить о том же. Вы, кажется, rea-a-ally хотите поговорить со мной. Разумеется,  - добавил он, саркастически усмехаясь,  - если не боитесь заразиться от меня нездоровыми, агрессивными и упадническими настроениями.
        Огненные глаза Октавио разгорелись еще ярче.
        - Так вы за нами шпионили?
        - Я вот что тебе скажу, boy[42 - Мальчик (англ.).]. Когда ты станешь таким же стреляным воробьем, как я, ты тоже начинаешь потакать своим причудам. Я привык везде ставить микрофоны - и тут, и там. Вы, предвестники, rea-a-ally меня забавляете! Вы считаете, что знаете всё, а на самом деле не знаете ничего. Ваши мозги промыты цензорами!
        Последние слова он буквально выплюнул Октавио в лицо.
        Стоя прямо напротив юноши, Бесстрашный видел, с каким отвращением тот смотрел на него, и наслаждался произведенным впечатлением.
        - Это вы угрожали жизни профессора Вольфа, miss Сайленс и курсанта Медианы?
        Офелия восхищалась Октавио и одновременно досадовала на него. Он задал вопрос без обиняков, уверенным тоном, словно диктовал свои условия. И не отступил, когда Бесстрашный подцепил пальцем золотую цепочку - знак его высокого происхождения.
        - Ты уже видишь себя Лордом, но ты еще даже не мужчина. И никогда им не будешь, пока не разобьешь кулаком чью-нибудь башку. Разве твоя маменька тебе об этом не говорила? Или для вас это слишком нездорово, агрессивно и упаднически? Признайся хотя бы, что тебе сейчас этого rea-a-a-ally очень хочется!
        Голос Бесстрашного создавал настолько сильную вибрацию воздуха, что она передавалась всему телу Офелии. Сам Бесстрашный, похоже, действительно никого не боялся, раз дерзал так оскорблять Сына Поллукса, во всеуслышание, среди бела дня.
        Октавио достал из кармана пиджака носовой платок и промокнул попавшие на лицо брызги слюны.
        - Я не стану унижать себя ответом на подобные провокации. Советую вам, а также этим господам, сдаться в руки правосудия и в будущем вести себя как подобает честным гражданам.
        Бесстрашный разразился таким громогласным хохотом, будто рядом взорвался пороховой склад. Но уже через минуту он обрел прежний серьезный вид. Сделав знак своим людям опустить оружие, он резким движением сорвал цепочку с лица Октавио. Офелия увидела, как брызнула кровь, и у нее к горлу подступила тошнота.
        - А ты, однако, rea-a-ally наглец,  - скривившись, пророкотал Бесстрашный.  - Ты хотя бы представляешь, какое оскорбление нанес этим людям, щеголяя здесь в своей роскошной форме? Твое будущее расписано заранее. А у них нет никакого будущего, и знаешь почему? Потому что в конце концов в городе станут править испорченные и избалованные мальчишки вроде тебя. А они предпочтут скорее дать работу роботам, нежели «честным гражданам».
        Офелия протянула руку, чтобы поддержать Октавио, но тот отстранил ее. Сжав челюсти, чтобы не кричать от боли, он гордо смотрел перед собой. В надбровной дуге у него зияла рана, ноздря была порвана. Кровь, смешиваясь с клубящейся пылью, рубиновыми каплями падала на землю, но ее цвет не шел ни в какое сравнение с тем алым блеском, что разгорался в глазах Октавио.
        - Я все вижу,  - с язвительной усмешкой произнес Бесстрашный, вертя в руках золотую цепочку.  - Ты презираешь насилие, а оно клокочет в тебе. И как бы ты ни прятал его за учтивыми манерами, оно никуда не денется. В сущности, ты такой же, как я. Хищник.
        С видом несомненного превосходства Октавио вытер окровавленное лицо - точно так же, как ранее вытер брызги слюны.
        - Не сравнивайте меня с собой.
        - Довольно,  - шепнула ему Офелия.  - Уходим.
        Бесстрашный молча смерил ее оценивающим взглядом. Наступившую тишину заполнили вой ветра и ворчание тигра.
        - Решено,  - наконец произнес он.  - Я вас отпускаю. С одним условием.
        Молниеносно взметнув руку, он схватил Офелию за волосы и заставил опуститься на колени. Девушке казалось, что кожа у нее на голове вот-вот лопнет.
        - Снимай свою форму, овечка.
        Перед глазами у Офелии все плыло. Очки сползли с носа. Она попыталась встать, но Бесстрашный не позволил. С силой, которую было невозможно заподозрить в столь тщедушном теле, он продолжал тянуть ее за волосы.
        - Снимай свою форму,  - повторил он.  - Пиджак, рубашку, брюки, сапоги, everything![43 - Всё (англ.).] Если будешь паинькой, оставлю тебе твои перчатки чтицы.
        Офелия не считала себя особенно стыдливой. Ей каждый день приходилось раздеваться и одеваться в присутствии посторонних - в душевой и спальне «Дружной Семьи». Однако при мысли о том, что придется сделать это здесь, в скрюченной позе, перед мужчинами, ее опять затошнило. Даже Октавио не нашелся, что сказать.
        - Стаскивай форму!  - взревел Бесстрашный, встряхнув девушку.  - Или я велю заняться этим своим друзьям!
        У Офелии потемнело в глазах, и не только из-за съехавших очков и близорукости. Почему ее когти не вцепились в мучившую ее руку? Почему, когда в них случилась особенная нужда, она не смогла их выпустить? Ответ поразил девушку в самое сердце. Потому что она испугалась. Когти соединялись с ее нервной системой. Гнев возбуждал их, а страх - парализовал.
        Бесстрашный все правильно понял. Она лишь овечка. Испытания, через которые она прошла на Полюсе, не только не закалили ее, а наоборот, сделали более уязвимой.
        Собрав остатки достоинства, Офелия водрузила на нос очки и начала расстегивать пуговицы на пиджаке. От нее, такой неуклюжей, это простое занятие всегда требовало великого упорства. Беспрерывная дрожь не способствовала успеху. Офелии пришлось сражаться с каждой пуговицей. Оставалось надеяться, что Бесстрашный не заметит владевшего ею испуга: девушке никак не хотелось доставить ему подобное удовольствие.
        Она сбросила рубашку и осталась в одной майке. Порывистый ветер хлестал ее по голым рукам.
        - Теперь брюки!
        Борясь с тошнотой, Офелия ощущала, как приказ Бесстрашного пульсирует вдоль всего позвоночника. Его голос причинял ей гораздо больше боли, чем свирепая хватка, с которой он держал девушку за волосы. Непослушными пальцами она принялась расстегивать поясную пряжку.
        - Rea-a-a-ally надеюсь, это зрелище того стоит…  - злорадно начал Бесстрашный.
        Но он не успел договорить: Октавио нанес ему удар в лицо. Послышался такой громкий хруст костей, что, похоже, переломались и пальцы одного, и челюсть другого. Сила удара швырнула обоих на землю. В тот же миг Октавио уселся на Бесстрашного и, не давая ему встать, начал молотить его кулаками. Волна черных волос полностью скрыла лицо юноши. Он словно с цепи сорвался, как и бушующая вокруг стихия.
        Но чем сильнее он бил, тем громче хохотал Бесстрашный.
        - Отлично, boy! Давай! Выпусти свою злость!
        Офелия вскочила на ноги, но вмешаться не успела. Саблезубый тигр, до сего времени стоявший недвижно, как статуя, изогнулся и, словно пружину, выбросил вперед огромную лапу. От его удара Октавио отлетел в сторону и исчез в пыльной мгле. Офелия бросилась за ним. Скрючившись, тот лежал на земле, весь красный от пыли и крови. Пожар в его глазах потух. Октавио не получил серьезных ран, но удар оглушил его. Перекрывая ветер, Бесстрашный злорадно восклицал:
        - Он rea-a-a-ally это сделал! Ах-ха-ха! Он переступил красную черту!
        Офелия поспешно сняла серебряные крылышки с сапог, своих и Октавио, и сунула их в карман. Нужно было бежать, причем как можно тише. Скрытые вихрями пыли враги могли обнаружить их по малейшему звуку.
        Девушка подставила Октавио плечо, но тут раздался выстрел. Он эхом прокатился по задымленному двору, отскакивая от фасадов домов. Офелии показалось, что ее не задело, однако кровь в жилах пульсировала с такой частотой, что она не могла ничего сказать с уверенностью.
        - Кто стрелял?!  - взревел Бесстрашный, оборвав смех.  - Я же сказал: никакой самодеятельности!
        Раздались протестующие голоса: его люди отрицали свою причастность к выстрелу. Офелия не понимала, что происходит, но решила воспользоваться ситуацией и потащила Октавио прочь, сама не зная куда. Еще не оправившись от шока, он с трудом передвигал ноги; она же едва различала дорогу.
        Внезапный крик пригвоздил ее к месту: такого жуткого вопля она еще никогда не слышала.
        Кричал Бесстрашный.
        Его голос разорвал воздух, словно взрыв, заглушив вой ветра и взбаламутив потоки пыли. Офелия и Октавио зажали уши. Стены домов эхом отразили долгий, нескончаемый рев.
        Затем все смолкло.
        В тумане прямо перед ними темнела огромная махина. Это был саблезубый тигр. Прижав уши к голове, с вздыбившейся шерстью и округлившимися, словно две фары, глазами, он буквально вжался в землю.
        Охваченный ужасом.
        Споткнувшись, Офелия обнаружила под ногами распростертое на земле тело. Ее сердце бешено заколотилось, когда она узнала в нем Бесстрашного. Его искаженное лицо напоминало маску античной трагедии. Рот застыл в молчаливом крике. Вылезшие из орбит глаза смотрели в пустоту.
        - Мертв,  - прошептал Октавио.
        - Убит,  - уточнил голос у них за спиной.
        Из грозовых вихрей, словно черный призрак, вынырнул профессор Вольф. Высокий гипсовый воротник, охватывавший шею от ключиц до подбородка, придавал его голове неподвижность, как у мертвеца, а от бородки сильно пахло паленым. На перевязи профессора висел старинный широкоствольный мушкет.
        Вольф протянул Офелии ее пиджак - он подобрал его по дороге - и процедил сквозь зубы:
        - Вы, оба, следуйте за мной. Тот, кто это сделал, может все еще находиться поблизости. Поверьте мне, вам лучше с ним не встречаться.

        Датировка

        Профессор вел их сквозь пелену пыли. Офелия то и дело теряла Вольфа из виду, и тогда приходилось ориентироваться по скрипу его башмаков. Она могла доверять только своим ушам. Посторонние шумы исчезли, крики, перекрывавшие ветер, смолкли. Что стало с людьми Бесстрашного? Они бежали? Или погибли?
        А убийца? Он все еще здесь, прячется во дворе?
        Чтобы не раскашляться, Офелия вцепилась зубами в рукав. Пыль проникала в горло, мешала дышать…
        Внезапно Октавио остановился, и она врезалась ему в спину. Профессор подвел их к стене жилого дома.
        - Поднимайтесь,  - пробурчал он.  - Живей.
        Офелия увидела пожарную лестницу, ведущую на крышу. Ее разболтанные, покрытые мхом ступеньки скользили под ногами, затрудняя подъем. Но чем выше девушка поднималась, тем чище становился воздух. До последней ступени она добралась, совершенно обессилев, однако дышалось теперь легко. Она помогла подняться Октавио. Пыль, смешанная с кровью, сочившейся из брови и ноздри, залепила ему пол-лица, и он с трудом различал дорогу.
        Крыша представляла собой огромную террасу, засаженную лавандой, и, когда налетал ветер, по ней, как по морю, пробегала легкая рябь. Тревожно озираясь, профессор Вольф рассекал лавандовые волны. В окружении цветов его черная одежда, волосы и бородка казались чернильными кляксами. Гипсовый воротник мешал ему поворачивать голову, и, когда он хотел поторопить Офелию и Октавио или убедиться, что за ними никто не следит, ему приходилось разворачиваться всем корпусом.
        Если внизу квартал полностью тонул в пыли, то здесь, наверху, он представлял собой настоящие зеленые джунгли. Что только не росло на крышах, соединенных между собой каменными аркадами! Розмарин, лавр, лимонные деревца, крапива, лианы…
        Профессор поднялся по лесенке, ведущей в заброшенную оранжерею. Дверь так сильно заржавела, что открыть ее удалось только поднажав плечом. Оказавшись внутри вместе с Офелией и Октавио, профессор долго еще сыпал проклятиями, пытаясь закрыть ее. В конце концов он подпер дверь своим мушкетом. Заросшая сорняками оранжерея кишела мухами. И хотя многие щели в окнах были заткнуты тряпьем, в помещении свистел ветер. Впрочем, после той бури, что завывала снаружи, этот свист казался тишиной.
        Присев на край пересохшего водоема, Офелия начала массировать ноющую кожу головы. Кудри ее стояли дыбом, словно предвидя ужасы апокалипсиса…
        - Вы хотите сказать, что…  - начала она, но профессор Вольф ее оборвал:
        - Помолчите. Я пытаюсь сосредоточиться.
        Приставив к глазу подзорную трубу, он обозревал двор здания, на крыше которого находилась оранжерея. Глядя в грязные окна, Офелия не увидела ничего, кроме красных водоворотов пыли, разбухавших, рассыпавшихся и тут же дававших место новым вихрям. С трудом верилось, что они угодили в ловушку там, внизу, всего несколько минут назад.
        Промыв очки под краном, Офелия разглядела старинное оружие, разбросанное на траве. Среди сорняков также прятались раскладушка, банки с консервами, посуда и стопки книг.
        Профессор переоборудовал заброшенную оранжерею в убежище.
        Офелия беспокоилась за Октавио. Он сидел в углу среди папоротников, обхватив колени руками. Его распухшие от ударов пальцы постоянно дергались, и он никак не мог их успокоить. Лицо юноши закрывала челка. За все время он не произнес ни слова.
        Офелия поискала глазами какую-нибудь посудину. Как и в квартире профессора Вольфа, здешние предметы оказались пугливыми, словно крабы, которые при малейшей угрозе скрываются в трещинах скал. Изловчившись, девушка ухватила жестяной стаканчик, попытавшийся спрятаться, налила в него воды и подошла к Октавио. Намочив носовой платок, она стала стирать с его лица кровь. Тот не протестовал, но продолжал сидеть, уставившись в одну точку, и явно не желал встречаться с ней взглядом.
        Похоже, вся его гордыня исчезла вместе с золотой цепочкой.
        - Спасибо,  - прошептал он.  - Я не забуду того, что ты для меня сделала.
        И он горестно скривил губы.
        - Я вовсе не такой герой, каким ты меня считаешь. Стоило Бесстрашному появиться передо мной, как во мне проснулось неудержимое желание ударить. Really желание. Даже теперь, когда он мертв, я все еще этого хочу. Потому что он увидел во мне то, что я не смог разглядеть собственными глазами. Если бы моя мать узнала, что я наделал… Но она узнает,  - быстро поправился он и через силу добавил:  - Я скажу ей, когда мы с ней останемся наедине.
        Офелия разглядывала покрасневшую от крови воду в стаканчике, который пытался вырваться у нее из рук. Сколько тайн, сколько мыслей скрывала она от собственной матери только потому, что хотела избежать разборок? Вынув из кармана крылышки, девушка протянула их Октавио.
        - Ты прав,  - сказала она.  - И ты очень хороший.
        Внезапно профессор Вольф оторвался от окна, а его подзорная труба с громким дребезжанием сложилась сама собой.
        - Только что прибыл городской патруль. Их наверняка кто-то известил. Начнется расследование, и, по обыкновению, стражники придут к выводу о несчастном случае. Ведь в нашем прекрасном городе преступления не совершаются.
        Высунувшись из папоротников, Октавио с удивлением уставился на профессора и даже попытался нахмурить брови. Но ранка немедленно начала кровоточить.
        - Вы забываете о патриотизме, профессор. Я не стану вас разоблачать, если вы вместе с курсантом Евлалией и со мной явитесь в качестве свидетеля. Мы обязаны рассказать, как все случилось на самом деле.
        Честно говоря, Офелия отнюдь не стремилась оказаться на месте свидетеля. Если она даст показания, власти начнут проверять ее личность, задавать кучу вопросов, а она предпочитала этого избежать.
        Впрочем, проблема отпала сама собой. Выхватив из груды старинного оружия карабин, профессор Вольф взял своих гостей на прицел.
        - Никуда вы не пойдете,  - прошипел он.
        Ружье выглядело таким же древним, как и широкоствольный мушкет, но, похоже, профессора это не особенно беспокоило. Обгорелая бородка придавала ему грозный вид.
        - Что вы там химичили возле моей двери? Кто вас послал?
        Офелия не замечала карабина профессора. Она видела только страх, затаившийся у него во взгляде. Страх еще больший, чем тот, который она сама пережила во дворе его дома.
        - Никто нас не посылал, мы пришли сами,  - ответила она.  - Нам нужна ваша помощь. А мне к тому же нужно ваше прощение,  - в порыве вдохновения добавила она,  - ведь у вас в доме я грубо нарушила этические принципы чтецов. Так что вы вправе считать меня врагом. Но у меня нет оснований враждовать с вами.
        Профессор Вольф скривился. Карабин он не положил, однако дуло медленно направил вниз.
        - Зачем вам понадобилась моя помощь?
        - Вы единственный из ныне живущих, кто способен понять, что происходит на самом деле. Ведь вы уже встречали того, кто убил miss Сайленс и Бесстрашного?
        Глаза профессора стремительно забегали от Офелии к Октавио.
        - Вы оба… вы даже не представляете, до чего сумели докопаться. Даю добрый совет: прекратите разнюхивать. Про себя могу сказать, что это не принесло мне ничего, кроме неприятностей. Меньше знаешь - крепче спишь.
        Сидевший в своем углу Октавио медленно встал, отряхнул форму и расправил плечи.
        - Мы курсанты из роты предвестников. «Уметь заставить и заставить уметь»  - вот наш девиз.
        Профессор Вольф усмехнулся. Он все еще не выпускал из рук карабин, однако поза его стала менее напряженной. С лица исчезло выражение озлобленности, плечи согнулись, словно под гнетом навалившегося на него непосильного бремени.
        Офелия решила, что ей пора разделить тяготы профессора.
        - Вы читали книги Е. Д.?  - спросила она.
        И тут же ощутила на себе обжигающий взгляд Октавио. Его снова поразил вопрос, который он уже слышал из уст Офелии.
        Профессор Вольф схватился за горло, как будто девушка перекрыла ему кислород.
        - Как вы… Что вам известно?
        - Мало и в то же время много. Если мне надо бояться, я бы хотела по крайней мере понять, чего именно. Мне нужно знать истину. Вашу истину,  - тихо закончила она.
        Молчание показалось бесконечным. Наконец профессор Вольф отложил карабин и опустился на походную кровать. Теперь он выглядел беспредельно усталым.
        - Моя правда заключается в том, что я трус,  - удрученно произнес он, поглаживая гипсовый воротник.  - Садитесь. Давайте поговорим.
        При этих словах из зарослей выскочили два садовых стула и на цыпочках приблизились к гостям. Стул Офелии оказался таким пугливым, что девушке пришлось со всей силой надавить на него, чтобы он не сбежал.
        Уставившись на свои перчатки чтеца, профессор глубоко вздохнул.
        - Я специалист по войнам древнего мира. Точнее, был им, пока это слово не поместили в Индекс,  - раздраженно произнес он, заметив, как нахмурился Октавио.  - Возможно, я не виртуоз, но все же один из лучших экспертов по датировке. Меня всегда притягивал Мемориал, ведь когда-то там находилась древняя школа. В свое время я ходил в Секретариум и читал там старинные книги. Однако я не мог не замечать, как каждый раз на основании новых законов и декретов мои исследования загоняют во все более узкие рамки. Со дня на день Светлейшие Лорды могли закрыть мне доступ в Секретариум. Оружие, награды, мемуары, переписка,  - перечислял он, загибая пальцы на руке.  - Все коллекции, относившиеся к войне, вывезли из Мемориала как ненужный мусор. Затем настал черед книг. Шпионские романы, готические романы, романы плаща и шпаги бесследно исчезли с полок. Настоящая чистка!
        Профессор Вольф прямо-таки испепелял взглядом сидевших напротив него курсантов, словно они несли личную ответственность за исчезновение книг.
        Офелия понимала его: в свое время она восприняла очищение своего музея от «ненужного» как ампутацию собственной руки или ноги. Но поделиться этой историей означало выдать себя.
        Октавио хранил молчание. Прочно усевшись на садовом стуле, он с тех пор не произнес ни слова.
        - Нынешний Мемориал не имеет ничего общего с Мемориалом времен моей студенческой юности,  - продолжал профессор Вольф.  - Мне становилось все труднее находить в нем материалы для исследований. Я ничего не мог изменить, я стал бессильным свидетелем оскудения хранилищ с документами и исторической литературой. На деле все обстояло еще хуже. Проклятая miss Сайленс и ее свойства акустика… Она ходила за мной по пятам. И, если слышала, что я листаю какую-нибудь книгу, немедленно отправляла ее в мусоросжигатель. В Мемориале она следила за каждым моим шагом, каждым движением… так другие птицы следят за полетом грифа, чтобы найти мертвечину. По мнению miss Сайленс, если такой специалист, как я, заинтересовался той или иной книгой, значит, эта книга непременно должна считаться вредоносной. Я всячески избегал старшего цензора, передвигался на цыпочках, чтобы она меня не услышала. И однажды с досады забрел в молодежный сектор.
        От внезапно налетевшего шквалистого ветра стекла в оранжерее задрожали. Их позвякивания оказалось достаточно, чтобы профессор Вольф в панике вскочил на ноги и вскинул карабин на плечо. Широко раскрытые глаза, сверкавшие из-под лохматых черных бровей, придавали ему безумный вид.
        Офелия невольно начала вглядываться в заросли сорняков. Определенно, паранойя профессора передалась и ей.
        Убедившись, что это ложная тревога, Вольф грузно опустился на раскладушку, и та жалобно скрипнула. Он провел рукой по лицу, как бы смахивая следы, оставленные на нем бессонницей и тревогой.
        - Я… я не особо интересовался книгами Е. Д. В свое время, подобно каждому уважающему себя мальчишке-вавилонянину, я пару раз поднимался на стремянку, запрещенную для детей моего возраста, чтобы добраться до расставленных наверху сказок. Но они оказались ужасно нудными, и я быстро вернул их на место.
        Кивнув в знак согласия, Октавио остался сидеть в прежней позе. Его оценка сказок Е. Д. совпадала с оценкой профессора Вольфа, но это лишь обострило любопытство Офелии.
        - Когда же ваше мнение изменилось?  - спросила она.  - Чем заинтересовали вас книги, которые вы в детстве считали скучными?
        Профессор скривился, словно глотнул скисшего молока.
        - Поначалу - ничем. Благонамеренные истории в замшелом стиле. Создавалось впечатление, что эти сказки написаны с одной-единственной целью: прославить новый мир. Да-да, с целью рассказать, как Духи Семей стали настоящими прародителями человечества!  - с неожиданным пафосом продолжил Вольф, вращая глазами.  - Как их потомки чудом вновь заселили ковчеги! Как семейные свойства необыкновенным образом стали передаваться из поколения в поколение! Как появились властители предметов и властители пространства, властители гравитации и вся остальная клика! Как мир пришел на смену войне, и все в таком роде. Я никогда не продвинулся бы дальше, если бы не… кое-что другое.
        Жадно ловя каждое его слово, Офелия так подалась вперед, что чуть не свалилась со стула.
        - Истории Е. Д. не стоят выеденного яйца,  - приглушенно продолжал профессор Вольф.  - Его книги заинтересовали меня как предметы. Поймите, речь не идет о переизданиях: книги явно напечатаны при жизни автора и к тому же хорошо сохранились. Пожалуй, даже слишком хорошо. Я же эксперт по датировке,  - горько усмехаясь, напомнил он.  - Я был уверен, что мемориалист, описавший их для каталога, совершил грубейшую ошибку. Эти сказки не могли появиться спустя век после Раскола - они, без сомнения, увидели свет гораздо раньше! Профессиональная гордость побуждала меня предложить Мемориалу свои услуги чтеца, чтобы провести надлежащую экспертизу всех книг Е. Д. Впрочем, нет,  - прошептал профессор, скорее для себя, чем для Офелии или Октавио, который, похоже, даже не смотрел на него.  - Не гордость, а гордыня. Я хотел доказать им, что они недооценили меня.  - Он снова горько усмехнулся.  - И что же? Я не только получил категорический отказ, но и привлек внимание miss Сайленс к книгам Е. Д.
        Офелия затаила дыхание. Пазл наконец начинал складываться. Так вот почему miss Сайленс хотела полностью уничтожить собрание сочинений этого автора! Потому что оно вызвало интерес профессора Вольфа!
        - И что вы тогда сделали?  - спросила она.
        - Самую большую глупость за всю свою жизнь. Я украл одну книгу.
        Октавио не произнес ни слова. Однако его глаза вновь загорелись, словно угольки. На Вавилоне кража считалась тяжким преступлением.
        Офелия не разделяла его возмущения.
        - А эта книга до сих пор у вас? Это ведь «Эра чудес»? Не могла бы я ее увидеть?
        - Нет.
        Ответ профессора прозвучал как удар хлыста.
        - Нет?
        - Нет, вы не можете ее увидеть. Нет, это не «Эра чудес». И нет, у меня ее нет. Если вы хотите знать мою истину,  - нетерпеливо произнес он,  - вам, юная особа, следует дослушать до конца.
        Офелия закрыла рот, чтобы удержать рвавшиеся наружу вопросы.
        - Я украл книгу,  - повторил профессор Вольф.  - В спешке схватил один том, спрятал его под курткой и ушел, ускользнув от бдительных ушей miss Сайленс. Только придя домой, я наконец осознал, что я наделал,  - нехотя продолжал он, отводя взгляд.  - Когда я произносил внесенные в Индекс слова или собирал запрещенные предметы, я не чувствовал себя виновным. Но украсть… Теперь я оправдывал мемориалистов, не считавших меня достойным именоваться профессором. Я решил сообщить Лорду Генри, что готов заплатить солидный штраф за кражу, объяснить ему свои побуждения и разоблачить miss Сайленс. Этот Лорд никогда не слыл сентиментальным, но он всегда противился уничтожению книг.
        Офелия с трудом сглотнула слюну. Каждый раз, когда речь заходила о Торне, ей казалось, что внутри у нее что-то обрывается.
        Профессор Вольф поморщился, на лице его появилась беспомощная улыбка.
        - Я ничего не сделал. Не связался с Лордом Генри. Никого не разоблачил. Вместо этого я своими руками прочел книгу.
        Лицо профессора приняло такое жесткое выражение, что Офелия и Октавио переглянулись. Вольф резко побледнел. По его черным бакенбардам струился пот. Чем ближе он подходил к развязке своей истории, тем труднее ему становилось говорить. Дрожь профессора передалась гипсовому воротнику и раскладушке.
        - And?[44 - И? (англ.).] - выразительно спросил Октавио.  - Похищенная вами книга оказалась такой давней, как вы и предполагали? Вы были правы?
        Его вопросы помогли профессору Вольфу продолжить рассказ.
        - Нет, молодой человек. Я ошибся. Причем настолько, что поначалу сам себе не поверил. Книги Е. Д. имели гораздо более древнее происхождение.
        Профессор сунул руку под матрас своей раскладушки и вытащил оттуда пачку сигарет, наверняка купленных на черном рынке. Увидев вспыхнувший в полумраке огонек зажигалки, Офелия сообразила, что за стенами оранжереи сгустились сумерки. Воздух, казалось, замер: ни дуновения ветерка, ни стрекота насекомых.
        - Книги Е. Д. написаны не после Раскола,  - выпустив облако табачного дыма, объявил профессор Вольф.  - Они написаны до него.
        Офелию словно током ударило. Она почувствовала, как по спине побежали мурашки.
        - Это невозможно!  - воскликнул Октавио.
        В сигаретном дыму голос профессора Вольфа звучал безжизненно, словно голос призрака.
        - Я тоже так думал. Отрезав уголок страницы, я отдал его на экспертизу одному из своих коллег, не сказав ему, где я его раздобыл. Он подтвердил мое заключение. Состав бумаги не похож ни на один из известных нам, а ее прочность не поддается воображению. Иными словами,  - отчетливо произнес профессор Вольф,  - сказки Е. Д. не описывали новый мир. Они его предвосхищали.
        У Офелии закружилась голова; ей показалось, что стул под ней зашатался и вот-вот упадет в бездну. В последний раз она испытывала подобное чувство, когда прочла Книгу Фарука.
        - Раскол, ковчеги, Семьи, мир, каким мы его сегодня знаем…  - перечислял профессор,  - все запланировано. И Е. Д. это знал.
        - Невозможно,  - повторил Октавио.
        В вечерней мгле его глаза сверкали подобно глазам зверя.
        Профессор Вольф затушил сигарету, крошечная искра погасла. Его следующие слова прозвучали как телеграфное сообщение.
        - Книги Е. Д. таят угрозу. Из-за них моя жизнь рухнула. В буквальном смысле. С высоты лестницы.
        - Кто?  - нетерпеливо спросила Офелия.  - Кто вас столкнул?
        В темноте слышалось учащенное дыхание профессора Вольфа.
        - Он меня не толкал. Ему не нужно этого делать. Он просто появился передо мной… возник ниоткуда. Ему не пришлось ни касаться меня, ни говорить со мной. Одно лишь его присутствие меня…
        Он замолчал. Не надо было ему этого говорить. Ужас сдавил ему горло.
        - Хотите знать, что самое смешное в моей истории? То, что я даже не помню, на что он похож. Помню, как я поднимался по лестнице к себе в спальню. Он ждал меня наверху, на площадке. А потом… не знаю… все словно в кошмарном тумане… нет… в самой гуще кошмарного тумана. Сплошной мрак, ни единого звука. Бездна абсурда. Небытие во всем его ужасе.  - Начав задыхаться, профессор Вольф прервался и медленно сделал глубокий вдох.  - На следующий день квартирная хозяйка нашла меня у подножия лестницы. С разбитым телом и истерзанной душой. Потом я обнаружил: книги, которую я украл, у меня больше нет. Спустя некоторое время я узнал, что ее вернули на полку, на прежнее место. В Мемориале, похоже, никто ничего не заметил. На Вавилоне люди видят только то, что хотят видеть.
        Профессор встал, и его раскладушка опять скрипнула - на сей раз с облегчением.
        - Такова моя истина,  - скорбно произнес он.  - Мне больше нечего вам рассказать, разве что поплакаться в жилетку. Когда я узнал о новой трагедии в Мемориале, я трусливо бросил свою квартиру и заперся здесь. Я боялся, ужасно боялся, что он вернется и придет ко мне. Я не понимаю ни кто он, ни чего он хочет. Единственное, в чем я убежден,  - сплюнув сквозь зубы, зловеще произнес Вольф,  - так это в том, что вызвали его сюда вы.
        Слова из ее сна ударили Офелию, как хлыстом. Если ты ищешь Е. Д., тебя найдет Другой.
        - Я догадываюсь, чего он хочет,  - прошептала девушка.  - Miss Сайленс бросила все книги Е. Д. в мусоросжигатель, и это, без сомнения, заставило его… нет… испугало его. Все книги,  - громко повторила она, не давая Октавио и профессору Вольфу прервать ее, как они уже собирались сделать.  - Все, за исключением одной. «Эры чудес». Она избежала уничтожения и исчезла из Мемориала. Мне кажется, ваш таинственный посетитель разыскивает именно сочинения Е. Д. А Медиана и Бесстрашный, сами того не ведая, встали у него на пути…
        Слова Офелии замерли в воздухе. Тишина, окутавшая всех трех собеседников, казалась столь же непроницаемой, как и спустившаяся наконец ночь. Теперь единственным источником света в оранжерее остались широко раскрытые глаза Октавио.
        Тень профессора Вольфа пришла в движение. Офелия сумела поймать корзиночку, брошенную профессором ей на колени. Из корзинки исходил густой аромат инжира.
        - Ешьте и ложитесь спать, а я покараулю. В такой час вы не найдете ни одного трамаэро, который доставил бы вас в Школу. Главное, не подходите к раскладушке,  - буркнул он, удаляясь.  - Если кто-нибудь, кроме меня, ляжет на нее, она захлопнется, как раковина устрицы.

        Вердикт

        Всю ночь Офелия пыталась разглядеть звезды сквозь грязные стекла оранжереи. Среди растительности иногда мелькал огонек - это профессор Вольф затягивался сигаретой. Рассказ профессора не оправдал ее надежд. Разумеется, ужасно, если Раскол и образование Семей были запланированы заранее. Но Офелия по-прежнему не знала, кто такой Е. Д, где находится «Эра чудес» и та ли это книга, которую ищет Торн, как не знала и убийцу, сумевшего напугать стольких людей.
        Пожалуй, у нее снова было больше вопросов, чем ответов. Офелия уже почти заснула, когда Октавио растолкал ее и указал на небо: занималась заря. Они по очереди умылись и почистили форму в туалетной кабинке, стараясь не обращать внимания на витавший там сомнительный запах.
        Молча загасив последнюю сигарету, профессор Вольф натянул черную куртку, убрал мушкет, подпиравший дверь оранжереи, и по крышам повел их к той же пожарной лестнице, которой они воспользовались накануне.
        - Здесь мы расстанемся,  - заявил он.  - Вы ухoдите. Я остаюсь.
        Кончиками пальцев профессор пожал руку, протянутую ему Октавио, и стал смотреть, как тот спускается по лестнице. Потом, схватив Офелию за плечо, спросил:
        - Вы ему доверяете?
        - Да.
        Уверенный ответ девушки удивил прежде всего ее саму, ведь еще два дня назад она считала Октавио врагом.
        Профессор судорожно сжал плечо Офелии:
        - Однако при этом он не перестает быть Сыном Поллукса. Все, о чем мы вчера говорили, он расскажет властям. На вашем месте я бы не доверял людям, которые манипулируют коллективной памятью. Особенно теперь, когда вы знаете то же, что и я.
        Офелия согласно кивнула.
        - У меня к вам просьба, юная особа,  - продолжал он.  - Вы должны оказать мне одну услугу.
        Девушка опять кивнула.
        - Знаете ли вы служащего Мемориала по имени Блэз?
        И снова кивок, на этот раз нерешительный. Она понимала, что в долгу перед профессором, но не была уверена, что готова скомпрометировать друга, если бы профессору Вольфу понадобилось именно это. Однако профессор выглядел не менее растерянным, чем она сама. Теребя обгорелые клочья бородки и кусая губы, будто желая как следует прожевать слова, он наконец произнес:
        - Не могли бы вы… всего лишь сказать ему, чтобы он вел себя осторожнее?
        - А он знает, что с вами случилось?  - шепотом спросила Офелия.
        Профессор нахмурился. Нечесаная голова и плохо выбритые щеки выдавали его дурное настроение; сейчас он больше походил на дикаря, чем на респектабельного ученого.
        - Нет,  - буркнул он.  - А если узнает, то захочет мне помочь и навлечет на себя неприятности. Поверьте, ему и без того не везет. Я могу на вас рассчитывать? Предупредите его, но ни слова обо мне.
        Они подошли к лестнице, и Офелия, вцепившись руками в перила, осторожно встала на ступеньку.
        - Мне кажется, Блэз предпочел бы услышать предупреждение из ваших уст.
        Девушка так медленно спускалась, что вполне могла бы претендовать на рекорд по медлительности. Когда же она наконец ступила на утоптанную землю старого двора, где им довелось так много пережить, то с трудом узнала это место. Еще вчера здесь бушевала настоящая пыльная буря, но сегодня предрассветный воздух напоминал прозрачную гладь озера. Все кругом словно замерло, боясь напомнить о вчерашних потрясениях.
        Посреди двора стоял Октавио и пристально смотрел себе под ноги. Офелия ни за что не смогла бы определить, где лежал труп Бесстрашного. Видимо, патруль зачистил место происшествия, не оставив следов. Внезапно девушка вспомнила о сыне погибшего. Сообщат ли мальчику, что на самом деле произошло с его отцом? И вообще, осталась ли у Бесстрашного семья?
        - Идем отсюда,  - буркнул Октавио.  - Здесь нам больше нечего делать.
        Они пошли на причал, сели в первую же гондолу, уходившую в облачное море, и, добравшись до центра города, попросили какого-то таксвиста довезти их до остановки трамаэро. Когда переполненный вагон воздушного поезда оторвался от земли, солнце уже встало.
        Сидя рядом с Октавио, Офелия краем глаза разглядывала его. Челка закрывала ту половину лица, где виднелись ранки на носу и брови. Глаза прятались под опухшими от усталости веками. Октавио сидел, скрестив руки на груди, напрягшись, словно готовился отразить нападение. Офелия ясно почувствовала: в юноше произошли какие-то перемены.
        - Что ты собираешься делать?  - тихо спросила она.
        Октавио ответил не сразу; он продолжал смотреть в пустоту за оконным стеклом и наконец процедил сквозь зубы:
        - Well… я ударил человека, присутствовал при убийстве и за один день стал свидетелем стольких запрещенных действий, сколько не видел за всю свою жизнь. После занятий я обо всем расскажу матери. Она сумеет принять наиболее справедливое решение. Как ты считаешь?
        Он вопросительно уставился на Офелию. И тут девушка поняла, что в нем изменилось. Октавио всегда смотрел на мир глазами победителя, всегда был уверен, что займет в нем достойное место и станет играть отнюдь не последнюю роль. А сейчас он начал сомневаться в себе.
        - Мне кажется,  - немного подумав, произнесла Офелия,  - ты сам должен определить, какое решение наиболее справедливо.
        В пристальном взгляде Октавио читался неподдельный интерес.
        - Любопытно,  - промолвил он,  - мне даже кажется, что я готов в тебя влюбиться.
        Офелия сняла очки, чтобы не дать им покраснеть прямо у нее на носу. Она чувствовала себя немытой и дурно пахнущей и уж никак не ожидала от юноши такого признания.
        - Октавио…
        - Не надо лишних слов,  - ровным тоном произнес он.  - Даже если ты мне приглянулась, между нами ничего быть не может, и не только из-за устава,  - добавил он с ноткой иронии.  - Для меня ты слишком труслива.
        Офелия снова надела очки, и профиль Октавио обрел четкие контуры; его смуглая кожа и черные волосы явственно выделялись на фоне окна. Казалось, он смотрит куда-то вдаль, обдумывая свое будущее. Девушка с удивлением поймала себя на мысли, что любуется им. Октавио был почти одного с ней роста, но ей он всегда казался гораздо выше, и теперь она поняла, почему так происходило: просто, в отличие от нее, он имел мужество нести ответственность за свои мысли, чувства и поступки.
        «Так, значит, я слишком труслива?»  - повторила про себя Офелия, откинувшись на спинку скамьи. Увы, она заслужила это определение.
        Вскоре трамаэро приземлился на перроне «Дружной Семьи».
        Едва они свернули в главную аллею Школы, как из всех камер зазвучало:
        - Курсант Евлалия, курсант Октавио, вас срочно вызывают в кабинет леди Елены.
        Они переглянулись. Не ночевать в общежитии считалось провинностью, за которую полагалось наказание, но, главное, директриса никогда не позволила бы кому-то из курсантов пропустить занятия - разве что в чрезвычайных обстоятельствах.
        Офелия и Октавио прошли через лабиринт садов и крытых галерей, где царила тишина, нарушаемая только стрекотом цикад, но и те, почуяв их приближение, замолкали. Проходя мимо аудитории Крестников Елены, они увидели сквозь высокие окна, как все сидевшие там студенты повернули к ним головы. Вызов в дирекцию представлял собой гораздо более волнующее событие, нежели привычные понедельничные лекции, звучащие в наушниках. Тем более что подобный вызов, возможно, означал уменьшение числа конкурентов на получение степени виртуозов.
        Когда Офелия увидела пришвартованный возле главного корпуса дирижабль, она почувствовала, что вот-вот задохнется: на белом боку летательного аппарата сверкало золотое солнце.
        - Нас опередили,  - заметил Октавио.
        Миновав вереницу колоннад и лестниц, они вошли в директорский кабинет. Как всегда, там царил полумрак, и Офелия не сразу освоилась со сменой освещения. За мраморным письменным столом высилась слоноподобная фигура Елены. В кабинете находились еще трое: стражник из городского патруля, державший под мышкой шлем, лопоухий фотограф и Леди Септима, которая при виде изуродованного лица сына даже бровью не повела.
        - Знание служит миру и прогрессу!  - приветствовали собравшихся Октавио и Офелия, вытянувшись по стойке смирно.
        - Знание служит миру и прогрессу!  - ответил стражник.
        Его борода напоминала взметнувшуюся волну. На фоне темной кожи каждый ее волосок отливал серебром. Судя по большому носу, с шумом вдыхавшему воздух, стражник происходил из обонятелей.
        - Заранее приношу свои извинения сыну Леди Септимы за неудобства, причиненные этим вызовом. Я помню, что совсем скоро состоится церемония присуждения степеней, и, разумеется, вас не следует отрывать от занятий.
        «Значит,  - подумала Офелия,  - меня в расчет можно не брать. По крайней мере, тон задан».
        - В Школе Октавио не мой сын, а такой же курсант, как и остальные,  - ровным голосом произнесла Леди Септима.  - И я здесь не его мать, а официальная представительница лорда Поллукса. Исполняйте свой долг и спрашивайте курсанта Октавио обо всем.
        Кивнув в знак согласия, стражник что-то положил на мраморную столешницу.
        - Это ваша вещь?
        На столе лежала цепочка, которую Бесстрашный сорвал с лица юноши.
        - Да, это моя вещь, sir,  - подтвердил Октавио.
        - Мы вчера нашли ее в квартале, где проживают бесправные, в одном из дворов, возле трупа возмутителя спокойствия, которого наши службы усиленно разыскивали на протяжении нескольких лет. Ведь это он вас так изуродовал?  - спросил стражник, указывая на рваные ранки Октавио.
        - Да, sir, однако я не повинен в его смерти.
        Стражник расплылся в добродушной улыбке, а его серебристые усы встали торчком.
        - Никто в ней не повинен. Не беспокойтесь, Milord, причина смерти не вызывает сомнений.
        Офелия пришла в недоумение. Она снова вспомнила распростертый в пыли труп, выпученные глаза и открытый рот. Профессор Вольф оказался прав: на Вавилоне люди видели только то, что хотели видеть.
        Она разглядывала огромное тело и длинные, переплетенные паучьи пальцы Елены, неподвижно восседавшей в своем кресле. Елена, видимо, пока решила остаться в роли зрительницы: ее оптический аппарат, подобно театральному биноклю, был направлен на посетителей.
        - Мы хотели бы уточнить,  - продолжал стражник,  - действительно ли Бесстрашный-и-Почти-Безупречный повинен в применении насилия. Как это ни грустно, но я вынужден констатировать, что сей возмутитель спокойствия пользовался определенной популярностью - разумеется, весьма относительной - среди самых убогих и наиболее подверженных влиянию жителей нашего города. Мы сделаем все возможное, чтобы смерть не превратила его в героя!  - заявил он бодрым голосом, воинственно раздувая ноздри.
        Яркая вспышка озарила полумрак кабинета. Лопоухий фотограф наставил аппарат на Октавио и щелкнул затвором. Офелия ни на секунду не сомневалась, что уже завтра «Официальные новости» напечатают крупным планом снимок его израненного лица.
        - Больше вопросов нет,  - проговорил стражник, надевая золоченый шлем.  - Благодарю вас за содействие.
        - Я также повинен в применении насилия.
        Заявление Октавио прозвучало словно гром среди ясного неба. Из-под полуприкрытых век Леди Септимы блеснули искры. Фотограф, собиравший аппаратуру, застыл с чехлом в руках. Леди Елена по-прежнему сохраняла невозмутимость.
        Внешне Октавио тоже выглядел спокойным, но краем глаза Офелия видела, как судорожно он сжимал за спиной руки, скрывая их дрожь. В порыве жалости она едва не поддалась желанию все рассказать, однако он, метнув на нее взгляд, дал понять, что не желает этого. Сейчас сражением командовал он.
        - Вы наверняка заметили кровоподтеки на теле погибшего,  - уверенным тоном произнес Октавио.  - Это следы от ударов, которые нанес ему я.
        Патрульный, уже собравшийся уходить, замер от изумления. Придя в себя и подкрутив усы, он обратился к Леди Септиме:
        - Очень жаль, indeed. Однако эта деталь не кажется мне настолько важной, чтобы упоминать о ней в рапорте. Желаю прекрасного дня.
        Стражник и фотограф, поклонившись, вышли из кабинета. Октавио смотрел им вслед с таким выражением лица, которого Офелия еще никогда у него не видела. Похоже, шок от слов патрульного не шел ни в какое сравнение с тем, что довелось ему пережить за последние двадцать четыре часа.
        - Не кажется важной?  - повторил он.  - Не понимаю. Мама, разве я не должен отвечать за свои…
        Одним взглядом Леди Септима прервала его речь.
        - Здесь я вам не мама, курсант Октавио. И не вам обсуждать решения представителей правопорядка. Курсант Евлалия, вы инициатор этой экскурсии в квартал бесправных?
        И голос, и взгляд Леди Септимы источали злобу; теперь девушка окончательно убедилась, что та ненавидит Евлалию. Ведь именно она, чужестранка, сбила с пути ее образцового мальчика.
        - Итак, это вы уговорили курсанта Октавио пойти вместе с вами?
        - Да.
        - Вы сознательно подстроили встречу с Бесстрашным-и-Почти-Безупречным?
        - Нет.
        - Вы можете утверждать, что вероятность встретить его там равнялась нулю?
        Офелия скрипнула зубами. Манера Леди Септимы вести допрос измотала ее. Леди Елена слушала молча, словно ей было нечего сказать. Но ведь Офелия числилась студенткой ее Школы. Неужели правительница поддавалась внушению так же, как и Поллукс?
        - Утверждать не могу, но я не знала…
        - Вы понимаете, что скоро церемония присуждения степеней?  - продолжала Леди Септима, не дав Офелии договорить.
        - Да.
        - Вы понимаете, что подвели вашего товарища под взыскание во время учебы и вдобавок подвергли опасности его жизнь?
        - Д?да.
        Дрожащий голос выдал Офелию. Каждое слово Леди Септимы было для нее как прививка виновности.
        - Прошу разрешения изложить свою версию фактов,  - вмешался Октавио.  - Я сопровождал курсанта Евлалию добровольно. Будучи предвестниками, мы совместно вели расследование. То, что нам удалось узнать, гораздо важнее того, о чем мы сейчас здесь говорим. Если вы дадите нам возможность объяснить…
        - Вы свои показания уже дали,  - отрезала Леди Септима.  - Курсант Октавио, немедленно отправляйтесь к себе в роту. Но сначала - в медицинский кабинет и в гардеробную. Ваш внешний вид не соответствует правилам нашего учебного заведения.
        Пылающие взгляды сына и матери скрестились, словно два факела. Но факел Октавио погас первым. Ни разу, даже когда у юноши из брови вырвали цепочку, Офелия не видела на его лице выражения такой невыносимой муки. Из всех своих иллюзий Октавио утратил самую дорогую.
        Громко хлопнув дверью, он вышел. От резкого звука леди Елена дернулась, отчего ее рот перекосился, обнажив грозные, как у акулы, зубы.
        - Milady,  - продолжила Леди Септима, разворачиваясь на каблуках к Елене,  - так как речь идет об одной из ваших Крестниц, выбор наказания за вами. Но я позволю себе рекомендовать изгнание, причем немедленное.
        - Протестую!
        Это слово вырвалось из Офелии вместе с переполнявшим ее гневом. Впервые она ощутила полную силу своих когтей, словно выросших на каждом нервном окончании. Инстинкт подсказывал ей, что она могла бы ими воспользоваться, чтобы ранить Леди Септиму так же больно, как та ранила Октавио.
        Достаточно было лишь соединить собственную нервную систему с нервной системой своей наставницы.
        Для этого хватило бы всего одной мысли…
        Офелия сняла очки и глубоко вздохнула. Искушение едва не одолело ее, и она сожалела о своей вспышке.
        - Я протестую,  - повторила девушка уже спокойно.  - Я требую, чтобы мне дали высказаться.
        - Слушаю вас.
        С начала допроса Елена впервые подала голос, и он прозвучал громовым раскатом. Ей хватило всего двух слов, чтобы стало ясно, кто здесь главный.
        Все свое внимание Офелия сосредоточила на повернутом в ее сторону оптическом аппарате. Раз уж она разочаровала Торна и невольно настроила против себя Леди Септиму, которая наверняка не позволит Евлалии получить степень, значит, надо бороться хотя бы за место в Школе.
        - Я искренне признательна за данную мне возможность стать частью «Дружной Семьи». Здесь я получила солидное образование, позволившее мне не только усовершенствовать мое семейное свойство, но и расширить мои познания. В благодарность я прилагала все усилия, чтобы достойно трудиться в группах чтения. И постаралась оправдать оказанное мне доверие, взяв на себя работу курсантки Медианы в Секретариуме.
        Офелия откашлялась и выпрямила спину, чтобы набрать в грудь больше воздуха. Ей нельзя потерпеть поражение из-за тихого голоса. Сегодня ее непременно должны услышать.
        - За время стажировки я твердо запомнила, что предвестник не ждет, когда информация придет к нему,  - он должен искать ее сам. И я это сделала. Я обнаружила, что в Мемориале сожгли уникальные издания, и начала расследовать причины такого поступка. Курсант Октавио помогал мне. Мы предположили, что профессор Вольф сможет прояснить некоторые вопросы, относящиеся к нашему расследованию. Дома мы профессора не застали. И в поисках его случайно наткнулись на Бесстрашного-и-Почти-Безупречного.
        Офелия говорила чистую правду, только о самом важном предпочла умолчать. Она не слишком доверяла Леди Септиме, чтобы пускаться в откровения. Однако, если судить по легкому подергиванию век преподавательницы, рассказ курсанта Евлалии удивил ее.
        Со слоновьей медлительностью леди Елена развернула свое кресло к Леди Септиме.
        - Так и есть? Книги бросили в огонь? Но разве сжигание книг не противоречит самой цели существования Мемориала?
        - Я ничего не знала,  - неохотно ответила Леди Септима.  - Но это никак не извиняет ваших поступков, курсант Евлалия. Вам следовало прийти и посоветоваться со мной.
        Офелия переступила с ноги на ногу, желая услышать, как зазвенят крылышки предвестницы у нее на сапогах.
        - Мы не имели необходимых доказательств. Поэтому хотели сначала докопаться до истины. Как вы нас учили, профессор.
        Офелия испытала истинное удовлетворение, поняв, что сумела обернуть против Леди Септимы ее же собственные наставления. И девушке показалось, что, несмотря на многочисленные сверкающие золотом галуны формы, свет, исходящий от Леди Септимы, слегка померк.
        Леди Елена расплела свои бесконечно длинные пальцы, взяла со стола ручку и что-то записала.
        - Курсант Евлалия остается. Она имеет право присутствовать на присуждении степеней вместе со всеми остальными курсантами и будет участвовать в конкурсе наравне с другими. Однако,  - продолжила леди Елена, когда Офелия уже собралась благодарить ее,  - гордыня и отсутствие здравомыслия, проявленные ею в этом деле, не согласуются с тем, чего я жду от своих предвестников. Поэтому курсант Евлалия наказана и до дня церемонии проведет время в изолярии. Я лишаю ее возможности общаться с кем-либо, а в личном деле приказываю сделать запись о неподобающем поведении. Изолярий - идеальное место для размышлений. Воспользуйтесь пребыванием там, чтобы обдумать ваши поступки, курсант,  - завершила леди Елена замогильным голосом.
        Офелия уже не слышала ее. Кровь молоточками стучала в висках, а перед глазами стояла торжествующая улыбка Леди Септимы.

        Пустота

        Офелия никогда не бывала в изолярии, однако много о нем слышала. Это место, считавшееся самым страшным в Школе, предназначалось для укрощения строптивцев. Говорили, что час в нем тянется как день, а длительное пребывание сводит с ума. Офелия сомневалась в его существовании, но теперь сомнения исчезли. Элизабет вела ее в самую глубь сада, туда, где все сплошь заросло лианами. Они подошли к статуе женщины с головой слона, сидевшей в позе лотоса. Громадные размеры статуи позволяли деревьям прорастать в потрескавшемся камне, оплетая его кручеными корнями. Взойдя по ступенькам на пьедестал, Элизабет носком сапога расчистила колючки. Стала видна круглая крышка люка.
        - Открывай, курсант Евлалия. Такова традиция.
        Офелия легко повернула скобу. Вероятно, ее сделали из какого-то неокисляемого алхимического сплава, потому что, несмотря на явную древность, она не оказала никакого сопротивления. Зато поднимать крышку пришлось с огромным трудом: та была чуть ли не тяжелее самой Офелии! При виде мрачного колодца, уходившего на много метров в глубину каменного пьедестала, очки девушки побледнели.
        - Мне и вправду нужно туда спуститься?
        Офелия не столько спрашивала, сколько убеждала саму себя. Она знала, что у нее нет выбора. Оспорить приговор Духа Семьи означало оказаться вне закона.
        Элизабет принесла с собой корзиночку с сухофруктами. Подержав ее несколько мгновений над открытым люком, она разжала пальцы. Ивовая корзинка так громко ударилась о дно, что звук эхом вылетел из колодца.
        - Внизу ты найдешь достаточно воды и света. По крайней мере, так говорят. Лично мне не довелось там побывать. В конце недели я приду, чтобы отвести тебя на церемонию. Постарайся экономно расходовать еду, больше никто тебе ничего не принесет.
        Офелия подумала, что сейчас Элизабет добавит свое неизменное «Ладно, я пошутила», но та и не думала шутить. Мысль о том, что придется несколько дней провести в одиночестве на дне колодца, вызвала у девушки приступ клаустрофобии.
        - Не могли бы вы… не могли бы вы рассказать о моем положении Лорду Генри?
        - Не волнуйся за него, курсантка. Он найдет тебе замену, как нашел замену Медиане.
        Офелия постаралась не показать, как ей горько слышать такие слова.
        - По-вашему, у меня есть шанс все же получить степень виртуоза?
        - Не думаю.
        Офелия так и не сумела привыкнуть к извечному нейтралитету Элизабет, но сегодня ей особенно хотелось, чтобы та ему изменила. Когда девушка спускалась по ступенькам в колодец, Элизабет, заправив за уши волосы, наклонилась над люком и громко произнесла:
        - Но я верю в леди Елену. И тебе тоже советую.
        Веснушки и голос Элизабет стали последним, что увидела и услышала Офелия; миг спустя люк с грохотом закрылся. Щебет птиц, крики обезьян и стрекот насекомых уступили место гробовой тишине. Сердце Офелии глухо забилось: страх неумолимо овладевал всем ее существом.
        Девушка не хотела оставаться здесь одна.
        Она боролась с желанием колотить по люку, умоляя Элизабет открыть его. Потом глубоко вздохнула. Воздух оказался не слишком свежим, но дышать было можно. Разжав пальцы, вцепившиеся в последнюю лестничную перекладину, она осторожно поставила ноги на твердое дно колодца.
        Несколько ламп с Гелиополиса озаряли помещение холодным светом. Изолярий представлял собой комнату с минимумом необходимых удобств: унитаз, душ без занавески, раковина, аптечка, матрас и зеркала. Много зеркал. Каждая стена - зеркало. Потолок - зеркало. Даже пол зеркальный. Когда Офелия подняла корзиночку с сухофруктами, которую сбросила вниз Элизабет, ее движение отразилось бессчетное число раз. Она видела себя с лица и со спины одновременно, ее отражение дробилось, повторялось и разбегалось. Замкнутое пространство исчезло. Она стояла в центре разветвленного туннеля, населенного тысячами других Офелий. И не могла убежать ни от одной из них.
        Под рукой ни телефона, ни книг, ни письменных принадлежностей - ничего, что помогло бы занять мозг, заполнить пустоту и тишину. Только она одна. Одна, размноженная до бесконечности.
        Идеальное место для размышлений.
        Офелия забилась в угол и, обхватив руками колени, уткнулась в них носом. Вокруг вязло в воздухе липкое время. После двух бессонных ночей ей нужно было поспать, но сон не шел. Всякий раз, как Офелии казалось, что она засыпает, по ее телу пробегал электрический разряд, заставлявший девушку встрепенуться. Измученная взглядами бесчисленных собственных отражений, она не решалась покинуть свой угол. Можно было бы устроиться на матрасе, но от него жутко пахло гнилью.
        Когда Элизабет закрыла люк? Сегодня? Вчера? Что там, наверху,  - ночь? Услышать хотя бы звук гонга… Но сюда доносилось только бульканье воды в свинцовых трубах, да еще урчало у Офелии в животе.
        Грызя шов на перчатке, она размышляла ни о чем и обо всем сразу: о Боге, о Другом, о Е. Д., о Светлейших Лордах, о Расколе, о таинственном незнакомце, что сеял ужас на своем пути.
        Девушка старалась привести в порядок мысли, но безуспешно: зеркала изолярия сбивали ее с толку. Офелия умела проходить сквозь зеркала и, казалось, должна была бы чувствовать себя в своей стихии. Но ужас сковывал ее. От воспоминания о том, как в предыдущий раз она тщетно попыталась воспользоваться своей способностью, ее до сих пор бросало в дрожь. Ей было страшно снова встретиться со своим отражением. И этот страх делал путешествие сквозь зеркала невозможным.
        Значит, Октавио прав. Она слишком труслива.
        Да и куда, собственно, идти? В «Дружной Семье» нет никаких зеркал. Единственное зеркало, в котором она видела свое отражение, находилось в туалете Мемориала, но такое большое расстояние ей не преодолеть.
        Офелия еще крепче обхватила колени. На самом деле проблема была не в том, куда отправиться, а в том, зачем. Торн ее больше не ждал. Он положил конец их сотрудничеству. Она хотела поднести ему на блюдечке книгу, которую он искал, но, несмотря на все старания, не продвинулась в поисках. Скорее, наоборот: поставила под угрозу свой шанс стать виртуозом.
        Она не сумела помочь Торну. Опять не сумела.
        Обессилев, Офелия вытянулась на холодном зеркальном полу. И тотчас увидела на потолке множество собственных отражений, напоминавших странные небесные создания. Потом видения смешались, мысли сбились, ее одолела дремота, а затем она погрузилась в сон.
        Проснувшись, Офелия увидела, что ее окружает туман, где то и дело мелькают неясные силуэты и цветовые пятна. Откуда-то доносились приглушенные звуки. Ей чудилось, будто она медленно плывет под водой, а над головой у нее неподвижная озерная гладь. Офелия ничему не удивлялась и ничего не боялась. Она словно скользила по податливому полю пространства и времени. Девушка редко чувствовала себя так спокойно: она хорошо знала это место, беспредельно малое и одновременно бесконечное. Она сотни раз пересекала его, но никогда в нем не останавливалась. Когда Офелия заснула, зеркальный пол изолярия поглотил ее и не выпустил. Она была нигде. Она была везде.
        Девушка попала в промежуток между зеркалами.
        - Почему вы здесь, на Вавилоне?
        Голос Торна звучал глухо и отдаленно. Его не было рядом, в здешней пустоте, однако в свое время он произнес эти слова. Он сказал их в тот вечер, когда они нашли друг друга, и теперь эхо прошлого возвращалось к ней с неумолимостью маятника.
        Торн задал очень странный вопрос. Разве не очевидно, что единственным ответом на него являлся он сам?
        Как только Офелия это поняла, она догадалась, почему ее забросило в зеркальный промежуток. Пустота, царившая там, отражала ее внутреннее состояние. Ни ребенок, ни взрослая, ни девушка, ни женщина, она застряла в промежутке собственной жизни. Она ждала от Торна слов и поступков, чуждых для нее самой. Офелия никогда не говорила «мы». Никогда и ни в чем не шла навстречу Торну. Никогда ему не улыбалась.
        Истина, единственная истина заключалась в том, что она трусиха.
        Когда Офелия это осознала, ей показалось, что все ее тело пошло трещинами, словно яичная скорлупа. Трещины причиняли боль, но девушка знала, что так необходимо. Прежняя сущность разбилась вдребезги, осталось одно страдание.
        Офелия почувствовала, что умирает. Теперь наконец она сможет начать жить.

        Когда-то в детстве Офелия придумала игру: пятилась и смотрела, как люди обгоняют ее. Однажды она наступила на мячик, поскользнулась и стала падать назад, утратив ощущение, летит она вверх или вниз.
        Точно такое же чувство девушка испытала, когда выпала из пустоты.
        Ощущая нереальность происходящего, Офелия летела, пока наконец не ударилась спиной обо что-то твердое. Оглушенная падением, она лежала и сквозь очки разглядывала густую белесую пелену. Из отверстия посреди сводчатого потолка струился бледный свет, напоминавший лунный.
        Офелия вышла из пустоты, но угодила явно не в изолярий.
        Встав на ноги, девушка огляделась. Помещение заливал мягкий свет. Кроме небольшого отверстия в потолке, в нем не было ни окон, ни дверей. Зато в глубине виднелось старое зеркало, покрытое толстым слоем пыли. А в том месте, где сквозь него прошла Офелия, в воздухе все еще вальсировали растревоженные пылинки.
        Куда она попала? Как смогла пройти сквозь зеркало, где никогда не отражалась? Это нарушало все законы анимистской физики.
        Еще она обнаружила, что зеркало загадочным образом парит в воздухе. Подойдя ближе, Офелия разглядела, что его окружает прозрачная сфера, сделанная - если судить по тому, с какой легкостью она просунула сквозь нее руку,  - из чего-то нематериального. Призрак сферы.
        Окинув взглядом комнату и потолок, откуда сочился свет, Офелия неожиданно сообразила, где она. Девушка попала в самое сердце Мемориала, в Секретариум, в чрево парящего в невесомости второго глобуса. А зеркало наверняка раньше висело где-нибудь на последнем этаже старинного здания, половина которого обрушилась во время Раскола. По неведомой причине оно не рухнуло в пустоту, а осталось в воздухе. Чтобы спрятать загадочное зеркало, кто-то соорудил вокруг него сферу. Может быть, это сделал Бог? Сколько человек знают сегодня о существовании такого зеркала?
        «Хранилище,  - подумала девушка.  - Последняя истина…»
        Рукой в перчатке Офелия смахнула скопившуюся на зеркале пыль. Если она права, этому предмету очень много веков. Ни одно зеркало не проживет так долго, сохранив амальгамное покрытие. По идее, она не должна видеть в нем свое отражение.
        Собственно, лицо, которое в нем отразилось, ей и не принадлежало.
        Женщина, смотревшая на нее из зеркала - тоже маленького роста, темноволосая, в очках,  - была не она.
        Они заговорили одновременно.
        - Я Офелия,  - произнесла Офелия.
        - Я Евлалия,  - сказало отражение.
        Офелия закрыла глаза и снова открыла: отражение той женщины стало ее собственным. Она расстегнула перчатки, убрала их в карман и потерла вспотевшие ладони. Девушка не понимала, что с ней происходит. Но ее не покидала уверенность, что она обязана прочесть это зеркало.
        Офелия заставила замолчать все свои мысли, одну за другой, дуя на каждую, как на огонек свечи. Наконец, почувствовав, что готова, она приложила ладони к ладоням своего отражения. И тотчас увидела свое собственное падение сквозь зеркало.
        А затем все пошло не так, как она себе представляла.
        Офелии почудилось, что отражение засасывает ее. Память вывернулась наизнанку, словно перчатка. В глубинах сознания заметались давние воспоминания, выплывшие из другой эпохи. Половина ее существа внезапно стала совершенно чужой.
        И эта половина точь-в-точь походила на маленькую женщину, которую она увидела вместо своего отражения. Сидя за столом, женщина печатала на машинке. Перед ней на стене висело большое зеркало. Офелия чувствовала себя словно зритель в театре. Темные непокорные волосы женщины, явно давно не мытые, падали ей на лоб. Из носа постоянно текло, и ей приходилось одной рукой сморкаться, а другой продолжать печатать.
        - Скоро,  - шептала она в зеркало,  - скоро, но не сегодня.
        С помощью висевшего над столом зеркала Офелия глазами незнакомки попыталась осмотреть помещение. Весь пол усеивали скомканные бумажные листы.
        Раздался стук в дверь. Офелия тотчас прекратила печатать и задернула плотную штору, полностью скрыв зеркало.
        - Кто там?  - спросила она.
        Дверь отворилась, и на пороге возникла темная фигура. Подойдя ближе, Офелия узнала коменданта, экспертизу журнала которого она проводила. Как и в ее давнем сне, он отличался военной выправкой и носил маленькие очки в железной оправе, но теперь его изуродованную войной челюсть прикрывал свободный конец тюрбана. Увидев на полу смятые листки и носовые платки, комендант нахмурился.
        - Только без лишних слов,  - высморкавшись, приказала Офелия.
        Дрожащими старческими руками гость снял очки.
        - У нас творятся окаянные дела!
        Он изъяснялся на незнакомом Офелии наречии, но она без труда понимала его. И даже оказала ему любезность, ответив на том же языке:
        - Успокойся. Что еще он натворил?
        - Поубивал всех наших окаянных воробьев, вот что он натворил. Я не хотел пускать его в вольер, он сам вошел. Клянусь, когда-нибудь он и меня убьет.
        И комендант нервно обернулся к двери, словно ему показалось, что за ней кто-то прячется.
        - Вооружись терпением,  - вздохнула Офелия.  - Он научится держать себя в руках, как и все остальные.
        - Этот парень не такой, как прочие окаянные мальчишки.
        Внезапно комендант пропал из ее поля зрения. Офелия протерла усталые глаза. Хозяйка комнаты печатала без очков, но видела плохо, как и сама Офелия, и глаза у девушки щипало. Да еще и хронический насморк заставлял постоянно сморкаться.
        - У него иная роль,  - произнесла она.  - Он защищает школу.
        - Я тоже защищаю нашу окаянную школу,  - проворчал комендант, с трудом шевеля изуродованными губами.  - Если эти окаянные солдаты доберутся до нашего окаянного острова, я скину их в эту окаянную воду.
        Офелия скомкала очередной платок и бросила на пол, к таким же мятым бумажкам. Ее поступок вызвал недовольное ворчание коменданта.
        - Ты всего лишь старик,  - кротко ответила она.  - А я всего лишь слабая женщина. И у меня, и у тебя возможности ограничены. Но не у него. Поэтому до появления нового человечества он будет защищать нас всех. Доверяй ему.
        Доверяй ему.
        Слова отчетливо прозвучали в голове настоящей Офелии, и комната вместе со старым комендантом, печатной машинкой, скомканными листками и бумажными платками начала расплываться, подобно кругам на воде. Глаза девушки заволок туман, а когда она очнулась, то увидела, что лежит посреди изолярия, закоченевшая и одновременно пылающая от жара.
        Сначала Офелии показалось, что она потерпела кораблекрушение и море выбросило ее на берег. Потом девушка вспомнила, что покинула второй глобус Мемориала, а значит, в обратном направлении прошла через пустоту. Но толком она так и не сообразила, как это у нее получилось.
        В зеркальном полу Офелия долго разглядывала свое отражение, размытое п?том, капавшим с лица. Ее сильно знобило.
        Офелия еще никогда не чувствовала себя настолько другой. Так же как никогда не чувствовала себя полностью самой собой.
        Теперь она знала всё. Знала, где находится книга, позволявшая стать равным Богу. Знала, кто защищал ее и почему. Или, скорее, знала, что знает. Она ощущала все ответы, пульсировавшие в ее венах, но пока не могла их получить.
        Офелия разделась, приняла душ, съела несколько высушенных абрикосов. Каждое ощущение воспринималось с новой остротой. Девушка не стала надевать перчатки: в кои-то веки ей хотелось касаться окружающего ее мира, а не возводить барьер между ним и собой. И вездесущие отражения совсем не мешали.
        Почувствовав себя отдохнувшей, Офелия села и плотно обхватила плечи руками. В этот раз ей предстояло научиться читать свое тело.
        Она внимательно прислушивалась к своим вдохам и выдохам, ко всем своим мыслям. Напряженно вслушивалась в тишину изолярия. Время безостановочно уплывало.
        Чтобы воспоминания стали яснее, она перестала думать о себе.
        Лавина света, хлынувшая в изолярий, бурной рекой растеклась по зеркалам, принесла с собой звуки и запахи джунглей.
        Наверху открылся люк.
        - Как ты там, еще жива?  - раздался флегматичный голос Элизабет.
        Яркий дневной свет ослепил Офелию. Она медленно поднялась. Тотчас к ее ногам упал сверток, как оказалось, с чистой формой.
        - Собирайся, курсантка. Церемония скоро начнется.
        Офелия кивнула. Она точно знала, что ей нужно делать дальше.

        Церемония

        Роскошные экипажи, гондолы и дирижабли пришвартовывались к Мемориалу Вавилона. Вся эта воздушная флотилия напоминала огромную связку ярмарочных шаров, расцветивших небо своими яркими красками. Пустили также дополнительные трамаэро. Но малый ковчег не мог принять всех гостей сразу, поэтому во избежание столкновений каждому транспортному средству отводилось специальное время для высадки пассажиров.
        Офелия прибыла вместе с курсантами своей роты. За время пути никто не сказал ей ни слова, но вид у всех был довольно разочарованный.
        Вместе они вошли в высокие стеклянные двери. В просторном атриуме собрались все группы «Дружной Семьи»: предвестники, нотариусы, инженеры, писцы, охранники, художники… Курсанты стояли плечом к плечу, плотными рядами, образуя слитную, бесконечную темно-синюю шеренгу, украшенную серебряным орнаментом из галунов. Все они смотрели на эстраду, где высились гигантские близнецы - Духи Семьи. Елена, со своим оптическим прибором, в широченном платье, натянутом на каркас с колесиками, выглядела слегка встревоженной. Поллукс, напротив, был воплощением благодушия и ласково оглядывал собравшихся, подмигивая то одному, то другому. Впрочем, он, как всегда, не помнил, кто есть кто.
        От скопления людей, заполнивших галереи, трансцендии и залы-перевертыши - словом, всё, куда можно было поставить ноги,  - у Офелии закружилась голова. Она еще толком не пришла в себя после мертвой тишины изолярия. Куда бы девушка ни обратила взгляд, всюду стояли люди: спереди, сзади, вверху, внизу. Делегация ученых в академических мантиях напоминала волнующееся море. От шепота собравшихся даже подрагивали стекла купола. Это навело Офелию на размышления, не рухнет ли от такого наплыва гостей Мемориал, до сих пор сохранявший равновесие только чудом.
        Из своего ряда она поискала глазами Торна среди Светлейших Лордов, стоявших позади Духов Семьи. Торна она не нашла, но обнаружила Леди Септиму, которая то и дело поглядывала на часы, словно кого-то ожидала.
        На эстраде высилась золоченая трибуна, где установили микрофоны.
        Офелия перехватила взгляд Октавио, занимавшего место в подразделении Сыновей Поллукса. Она впервые видела его после допроса. На брови и ноздре у него еще виднелись швы, но эти шрамы явно причиняли ему меньше боли, чем душевные раны. Непримиримая внутренняя борьба наложила свой мрачный отпечаток на его лицо. Многие студенты и сейчас пытались подольститься к Октавио в надежде, что, когда он станет Лордом, он о них вспомнит, но тот просто не замечал их. Никто не сомневался, что сегодня Октавио получит степень виртуоза, хотя, похоже, сам он к этому уже не стремился.
        Офелия, напротив, очень хотела получить новый галун. И мечтала, чтобы об этом узнал Торн. Или даже увидел собственными глазами. Глядя на паривший под куполом Секретариум, девушка задавалась вопросом: а придет ли он?
        Неожиданно Офелии показалось, что за ней кто-то наблюдает.
        Она чувствовала на себе чей-то липкий взгляд. Кто-то явно следил за ней, за ней одной, прячась в толпе. Она не видела таинственного соглядатая, но все острее ощущала его присутствие.
        Кто же это?
        Среди работников Мемориала, явившихся посмотреть на церемонию, Офелия заметила Блэза. Он тоже ее увидел и радостно замахал рукой. Улыбнувшись в ответ, девушка пожалела, что не может передать ему послание профессора Вольфа - слишком много любопытных ушей вокруг.
        В первых рядах технического персонала стояли роботы. Церемония еще не началась, а они уже аплодировали, производя какофонию металлических звуков. Старого уборщика девушка среди работников Мемориала не увидела. «Испорченные и избалованные мальчишки вроде тебя предпочтут скорее дать работу роботам, нежели „честным гражданам“»,  - сказал Бесстрашный, обращаясь к Октавио. Он, конечно, отнюдь не был ангелом, но Офелия не могла не признать, что с его смертью умолк голос, очень необходимый Вавилону.
        А вот кто твердо решил осчастливить общество своим присутствием, так это Лазарус. Устроившись на вип-балконе, он скромно улыбался фотографам, слепившим вавилонскую знаменитость своими вспышками. Его белый шелковый плащ и розовые очочки мерцали и переливались в тысячах огней атриума. Офелия надеялась, что издали Лазарус ее не узнает. Амбруаза рядом с ним не было.
        Амбруаз…
        Теперь Офелия знала, что их пути пересекутся и это случится скоро. Очень скоро.
        Она уже устала ждать, как вдруг послышался рев мотора, перекрывший шум голосов. Все головы, словно флюгеры, мгновенно повернулись к высоким распахнутым дверям, в которые влетел старенький биплан, похоже, взятый из музея Древнего мира. Сделав круг над атриумом и обогнув глобус Секретариума, он пролетел над толпой, которая приветствовала его радостными криками, подбрасывая вверх тюрбаны. Сквозь очки Офелия разглядела в кабине двух человек, вальяжно расположившихся на пассажирских сиденьях. Неожиданно самолетик взмыл под самый купол, а потом свечой ринулся вниз. Зрители ахнули, но тут же увидели, как раскрылись два парашюта, и оба пассажира стали медленно опускаться под гром аплодисментов. Снизившись, самолет сделал последний круг и вылетел через те же двери, заставив всех курсантов распластаться на полу. Поднимаясь и приглаживая растрепавшиеся волосы, Офелия пришла к выводу, что такую опасную и глупую выходку она видела впервые.
        Маневры парашютистов увенчались успехом: взявшись за руки, они приземлились прямо в центре пурпурного ковра, покрывавшего эстраду. Затем расстегнули авиационные шлемы и одновременно отбросили их в сторону, удостоившись новой бурной овации зрителей. Их эскапада никого не удивила. Офелия стояла далеко от эстрады и не могла как следует разглядеть прилетевшую пару. Она лишь отметила их роскошные шевелюры и золотистую кожу.
        Призывая к тишине, прозвучал гонг.
        Держась за руки, парашютисты поднялись по лесенке на трибуну. Их голоса, усиленные микрофонами, слились в единый призыв:
        - Знание служит миру и прогрессу!
        - Знание служит миру и прогрессу!  - хором откликнулись все, кто пришел в Мемориал.
        Тут Офелия наконец поняла, что странные личности на трибуне - Генеалогисты собственной персоной. Эти люди очень мало соответствовали тому образу, который сложился у Офелии. Если приглядеться, они оказались не так уж и юны, однако походка и яркий макияж свидетельствовали об их бодрости и моложавости. Сверкающие, как солнце, одежды затмевали наряды Елены, Поллукса и всех прочих Лордов, собравшихся на эстраде, словно именно эти двое являлись подлинными Духами Семьи Вавилона. Даже Леди Септима взирала на них с таким глубочайшим почтением, какого Офелия за ней никогда не замечала. Генеалогисты не хотели сравняться с Богом: они уже считали себя богами.
        Заключив с ними союз, Торн действительно играл с огнем.
        - Сегодня великий день для нашего города!  - зазвучал проникновенный женский голос, усиленный микрофоном.  - Мы отмечаем двойное событие: появление нового каталога и новых виртуозов.
        - Мы присутствуем при смыкании прошлого и будущего,  - немедленно подхватил мужской голос.  - Модернизация справочной техники поставлена на службу наследию наших предков.
        - Здесь, в Мемориале, человек и машина,  - продолжал Генеалогист, в то время как Генеалогистка величественным жестом указывала на роботов,  - перешли на новый, небывалый прежде уровень сотрудничества. Мы должны распространить такую модель на весь Вавилон!
        - Для этого нам нужны просвещенные и компетентные граждане,  - подхватила женщина, благосклонно оглядывая выстроившиеся в шеренги подразделения курсантов-виртуозов.  - Нам нужны граждане закалки профессора Лазаруса, почтившего нас сегодня своим присутствием; когда-то он был одним из вас. Нам нужны такие граждане, как вы, Крестница Елены!  - вперила она взгляд в Элизабет.  - Ваша работа над созданием базы данных является поистине выдающейся. Подойдите, предвестница! Поднимитесь на эстраду и получите вашу степень виртуоза, которая навсегда дарует вам звание гражданки нашего Вавилона!
        Судя по всему, женщина упивалась собственной речью, что вызвало у Офелии пренебрежительную усмешку. Элизабет, красная, как вареный рак, поднялась на эстраду.
        Офелию удивило, что Генеалогисты ни словом не обмолвились о Торне. Ведь именно он являлся инициатором упомянутого проекта. Интересно, они хотели сохранить в тайне личность Лорда Генри или просто еще не получили от него желаемой книги и поэтому не считали нужным благодарить?
        Офелия перевела взгляд на балкон, где сидел Лазарус, как раз в ту минуту, когда тот приказал своему роботу-слуге сфотографировать трибуну.
        - Благодарю, предвестница!  - продолжили Генеалогисты в один голос.  - Ваше продвижение доказывает, что Вавилон - идеальный город, где не только потомки двадцати одного Духа Семьи, но и те, кто не является их отпрысками, могут работать вместе ради построения лучшего из миров! И в знак нашей признательности примите этот приз за совершенство. Идите сюда, Крестница Елены, присоединяйтесь к нам!
        Элизабет, стоявшая на эстраде, теперь поднялась на сверкавшую золотом трибуну, где раззолоченные Генеалогисты протянули ей столь же раззолоченный приз. Стоя между ними, предвестница крепко сжимала в руках вожделенную награду. Уже не в первый раз Офелия с удивлением замечала, что под маской бесстрастия Элизабет скрывается ранимая натура. Поэтому, когда Генеалогисты легонько, но настойчиво подтолкнули аспирантку к микрофону, Офелия невольно пожалела свою бывшую руководительницу.
        - Э?э-э… Да, я… Нам нужна была именно система управления… стандартный язык… алгоритм … ну, и все в таком роде. Это всего лишь простая справочная программа. Немного напоминает… похожа на память. Нашу всеобщую память. Самое важное - это отправные данные. Я бы ничего не сумела сделать без наших групп чтения и Лорда Генри…
        - И снова браво, гражданка!  - поздравили ее Генеалогисты с сияющими улыбками.  - Можете занять свое место.
        «Нет, это не простая забывчивость,  - думала Офелия, пока Элизабет, пряча лицо за своей наградой, спускалась с трибуны.  - Они сознательно не упомянули Торна».
        Она снова поискала его глазами среди сотрудников Мемориала, но так и не нашла.
        - Мы продолжаем присуждение степеней. К сожалению, среди присутствующих здесь курсантов счастливых избранников не так много. Согласно традиции, в каждой группе степень виртуоза получает только один Крестник Елены и один Сын Поллукса. Поверьте, выбор дался нам нелегко. Светлейшие Лорды и, разумеется, леди Елена и лорд Поллукс внимательно изучили каждое личное дело. Те, кто сейчас услышит свое имя, поднимутся к нам и получат степень. Группа писцов: Корнелия и Эразм!
        Два курсанта вышли из рядов и направились к эстраде. Их сияющие лица никак не вязались с завистливым выражением лиц остальных студентов, которые, делая вид, что аплодируют, лишь слегка соединяли ладони.
        По мере того как Генеалогисты вызывали курсантов, напряжение, охватившее Офелию, нарастало. Вот он, решающий момент. Через несколько минут она или станет виртуозом и сможет продолжать появляться на людях рядом с Торном, или снова окажется безымянной личностью, перед которой закроются все двери Вавилона.
        Ожидая решения своей судьбы, девушка разглядывала товарищей, вспоминая те несколько месяцев, что провела вместе с ними. Дзен так волновалась, что ее форма то съеживалась, то расширялась, то облегала ее изящное тело восточной куклы, то повисала на нем мешком. Прорицатели мрачно разглядывали носки своих сапог. Неужели им уже известно, кто получит желанную степень? И хотя Офелия считала, что больше не захочет их видеть и уж точно не будет по ним скучать, ей стало немного грустно. Она вспомнила Медиану, оставленную на скамейке в Наблюдательном центре девиаций, где та, поникнув, сидела перед витражом. Несмотря на склонность прорицательницы к тиранству, сегодня она должна была бы находиться здесь, в их рядах.
        - Группа предвестников!  - наконец выкрикнули Генеалогисты.  - Октавио и Дзен!
        Услышав эти имена, Офелия даже бровью не повела. Все ее чувства внезапно куда-то улетучились. Ей казалось, что она смотрит на происходящее со стороны. Вот она видит Дзен, которая с трудом сдерживает возглас радости. Вот аплодирует вместе с остальными. Следит, как Дзен смущенно поднимается на эстраду рядом с Октавио.
        Серьезная и трудолюбивая, Дзен на протяжении многих месяцев без устали оттачивала свое семейное свойство. Ее способность уменьшать и увеличивать непрочные документы, не повреждая их, разумеется, позволит Мемориалу улучшить хранение и оборот информации.
        Она честно заслужила новый галун.
        Но тогда почему Офелия не могла смириться со своим поражением? Почему злорадная улыбка, притаившаяся в уголках рта стоявшей на эстраде Леди Септимы, приводила ее в ярость?
        Потому что Дзен не обладала характером настоящей предвестницы. Она не отличалась любознательностью. Не считала нужным докапываться до истины. Но главное, ей эта степень была нужна гораздо меньше, чем Офелии.
        Неприятно удивившись собственным рассуждениям, девушка тотчас спросила себя: «А что я о ней знаю? Мы ведь никогда толком даже не разговаривали».
        Ей стало стыдно, что она невольно заразилась духом соперничества, заставлявшим студентов ненавидеть друг друга. Если изолярий помог ей повзрослеть, то не для того же, чтобы она превратилась в интриганку! Теперь Офелия даже порадовалась, что Торн не присутствует на церемонии и не сможет догадаться о посетивших ее дурных мыслях.
        И она искренне зааплодировала Дзен. Надо уметь проигрывать. Впереди будущее с его бесконечными возможностями, только выбирай…
        - Поздравляем наших новых виртуозов!  - отчеканили в микрофон Генеалогисты, раздав последние галуны.  - Остальные, возможно, сменят свою прекрасную форму на другой костюм, но «Дружная Семья» все равно навсегда останется частью вашей личности. Заставить уметь и уметь заставить! Знание служит миру и прогрессу!
        Прижав к груди кулаки, все как один запели гимн Вавилона. Затем началось медленное шествие провалившихся курсантов: им предстояло сложить свои знаки отличия к ногам Елены и Поллукса. Офелия двигалась в общем потоке. Поднявшись по ступеням на эстраду и приблизившись к широченному платью Елены, она преклонила перед ней колени, чтобы отцепить от сапог серебряные крылышки.
        - Благодарю,  - произнесла Офелия.
        Из всех Духов Семей, которых ей довелось увидеть, никто не внушал ей такого уважения, как эта уродливая великанша. Офелии хотелось поймать ее прощальный взгляд, пусть даже сквозь толстые стекла оптического устройства. Однако когда крылышки Офелии звякнули, упав на кучу прочих знаков отличия, Елена осталась холодной как мрамор.
        Леди Септима притворилась, будто не видит Офелию. Но искра, блеснувшая в щелочках ее глаз, свидетельствовала о том, что наставница ликует. Офелия не стала ее благодарить.
        Генеалогисты уже перестали интересоваться происходящим на эстраде. Убрав микрофон, они о чем-то беззвучно беседовали, почти соприкасаясь губами. Вид их золотистых лиц завораживал. Неизвестно, сравнялись ли они с Богом, но они уже несли в себе заряд бессмертия.
        - Курсант Евлалия!
        Обернувшись, Офелия увидела Октавио; он ожидал ее у подножия лестницы. Она не сразу его услышала: вокруг все еще пели поистине бесконечный Семейный гимн Вавилона.
        - Я больше не курсант.
        - Прости. Это я по привычке.
        Он выглядел таким замученным, что Офелия с сочувствием посмотрела на него и сказала:
        - Мои поздравления. Ты это заслужил.
        - Мне все так и твердят,  - буркнул Октавио, отводя глаза.  - Но если это говоришь ты, я почти готов тебе поверить. Если я попрошу, пойдешь со мной?
        И, не оставив ей времени на раздумья, двинулся через атриум, расталкивая толпу. Офелия энергично заработала локтями, но все же едва не потеряла его из виду. Она предпочла бы остаться возле трибуны - ей хотелось окончательно убедиться, что Торн не придет. Зато Октавио явно желал скрыться от всевидящего ока стоявшей на эстраде матери.
        Увидев, как он поднимается по северному трансцендию, Офелия поморщилась: она до сих пор опасалась пользоваться этими воздушными коридорами. Октавио быстро шагал вперед, не обращая внимания на тех, кто рвался к нему с поздравлениями. Подождав отставшую Офелию, он достал из кармана ключ, и та сразу узнала его.
        Октавио вставил ключ в скважину колонны, из которой тут же выдвинулся мостик, ведущий в Секретариум.
        - Поспешим,  - вполголоса произнес Октавио.  - Лорд Генри хочет видеть тебя. Только тебя. Сегодня в Мемориале слишком много народу, и я не желаю, чтобы за тобой увязались случайные посетители.
        Офелия не дослушала конца фразы. Слова «Лорд Генри хочет видеть тебя, только тебя» мгновенно затмили все на свете. Девушка из последних сил пыталась сосредоточиться и обдумать их, пока шла по мостику вместе с Октавио.
        - Моя мать по-прежнему стоит на своем,  - снова заговорил он.  - Утверждает, что и miss Сайленс, и Медиана, и Бесстрашный стали жертвами несчастных случаев. Свидетельство профессора Вольфа? Бредни. Она не хочет ничего слышать, и я уже почти поверил, что она… ужасно говорить такое… она многое от меня скрывала. Хотя, по-моему, самое страшное в другом… она действительно верит в то, что говорит. Она одержима совершенством нашего города и просто не может поверить в иную реальность. Как и в случае с моей сестрой,  - грустно вздохнул Октавио.  - Поэтому я решил все рассказать Лорду Генри. И, похоже, он воспринял мой рассказ всерьез. Он дал мне свой ключ, чтобы после церемонии я открыл тебе Секретариум. Наверное, он хочет услышать твою версию событий.
        Офелия толкнула бронированную дверь глобуса. Итак, Торн знал все. Все, кроме самого главного.
        - Удачи тебе,  - сказала она, протягивая Октавио руку.  - Уверена, ты найдешь своим крылышкам отличное применение. Просто ты об этом пока не знаешь.
        Октавио сначала растерялся, но потом робко пожал руку Офелии.
        - Ты тоже многого достойна, Евлалия. Поэтому я с тобой не прощаюсь. Я больше чем уверен, что мы еще встретимся.
        Резко развернувшись на каблуках, отчего его крылышки мелодично зазвенели, он ступил на мост, и тот закачался под его торопливыми шагами. Офелия стояла, сжимая в руке ключ от Секретариума и крошечную, свернутую вчетверо бумажку, которую оставил в ее ладони Октавио.
        На бумажке корявые буквы складывались в слова:

        При случае зайдите в мой кабинет, мне нужны ваши читающие руки.
Елена.

        Слова
        Проходя через внутренний двор Секретариума, Офелия неожиданно почувствовала, что идет по нему в последний раз. Гомон торжества долетал сюда подобием хриплых звуков заезженной пластинки, что крутится на стареньком проигрывателе. Над головой Офелии в середине светового колодца плавно покачивался глобус древнего мира. Он был точной копией своего вместилища, но в нем скрывалась тайна, важность которой превосходила загадки всех коллекций вместе взятых.
        Подвешенное зеркало.
        Зеркало, застрявшее меж двух эпох.
        Зеркало - свидетель первоначальной истории.
        Офелия по-прежнему не могла понять, как ей удалось совершить тот проход, но она была признательна зеркалу за все, что оно ей поведало.
        Она воспользовалась ближайшим трансцендием, и вскоре дробный стук ее сердца слился с пощелкиванием цилиндров базы данных.
        «Лорд Генри хочет видеть тебя, только тебя».
        Дважды стукнув в дверь, девушка вошла в зал ордоннатора. И, с ходу налетев на пирамиду из картонных коробок, спросила себя, не ошиблась ли она. В зале мерцал сумеречный свет, источник которого Офелия обнаружила в тот момент, когда прямо ей в очки ударила световая струя. Стоящий на табурете проектор отбрасывал на экран призрачные изображения. Каждые десять секунд происходила смена кадра, сопровождавшаяся механическим щелчком. На пленке были отсняты печатные тексты, а проектор позволял увеличить изображение.
        - Не стойте на свету.
        Голос Торна звучал где-то в глубине зала, за высоченными штабелями картонных коробок. Подойдя ближе, девушка увидела, что он сидит в закутке, где тени казались особенно густыми, кое-как примостившись на низкой скамейке рядом с проектором. Склонившись над аппаратом, он вращал круглую ручку и каждые десять секунд, с астрономической точностью, бросал короткий взгляд на экран, где появлялась новая картинка.
        - Откройте коробку,  - произнес Торн, не отрываясь от своего занятия.
        Это было сказано не слишком любезно, но Офелия почувствовала, что глаза ее на мокром месте, в носу захлюпало, а в горле встал комок. Внезапно девушка поняла, как сильно она испугалась, когда Торн оттолкнул ее, и как ей спокойно, когда она вновь его видит. Офелия наугад открыла одну из коробок, загромождавших комнату. В коробке лежали бобины с микрофильмами - судя по всему, довольно древними.
        - Если можете, определяйте даты и откладывайте в сторону самые старые,  - скомандовал Торн.
        Хирургически точным жестом он вынул из проектора катушку с пленкой и вставил новую. Офелия мечтала, чтобы он сделал хотя бы коротенькую паузу, но, похоже, работа занимала Торна еще больше обычного. Лампочка проектора высветила серебристую щетину, обильно проступившую у него на щеках. Офелия ощущала какую-то дикую энергию, исходившую от Торна подобно электрическому полю. Как долго он сидел, скорчившись, на этой табуретке? Знал ли, что прямо под Секретариумом прошла церемония присвоения степеней?
        Бросив взгляд на экран, где возник очередной кадр, Торн нахмурился: он понял, что Офелия так и не начала отбор катушек с пленками.
        - Я в курсе вашей размолвки с Бесстрашным-и-Почти-Безупречным, вашей познавательной беседы с профессором Вольфом и ваших изысканий относительно судьбы книг Е. Д., после того как miss Сайленс их уничтожила,  - на одном дыхании перечислил Торн.  - Похоже, вы действительно напали на след. Если бы в тот вечер мы не ссорились, а все обсудили, то сумели бы выиграть время. Микрофильмы, которые вы здесь видите, изготовлены к Межсемейной выставке, состоявшейся шестьдесят лет тому назад,  - объяснил он.  - С тех пор их никто не разбирал. Резонно предположить, что где-то в этих коробках может оказаться копия книг Е. Д. и…
        - Я не буду виртуозом,  - оборвала его Офелия.
        В эту минуту книги Е. Д. показались ей пустячными и бессмысленными. Самой главной, настоятельной потребностью являлась необходимость срочно поговорить с Торном.
        - Мне это известно.
        Он говорил, не поднимая головы от проектора и продолжая равномерно крутить ручку промотки пленки.
        - Я высказался против присуждения вам степени,  - продолжал он деловым тоном.  - И предположил, что мое мнение достаточно весомо, чтобы к нему прислушались.
        - Вы?  - прошептала Офелия.  - Но я думала, вы хотели…
        - Я изменил свое решение. Не так давно мне показалось, что Генеалогисты больше обычного интересуются будущими предвестниками. Я не мог поощрять ваше желание получить эту степень. Ибо в таком случае вам не удалось бы сохранить инкогнито.
        - Но вы могли бы…
        - Сначала поговорить с вами?  - завершил вместо нее Торн.  - Вспомните, в последние дни вы были совершенно недосягаемы.
        Офелия замолчала. В ней все кипело, и она никак не могла определить, что же она чувствует: огромное облегчение или ужасное разочарование.
        Девушка глубоко вздохнула.
        - Мне нужно сказать вам еще кое-что. Хотя, наверное, мне следовало сообщить это раньше.
        - Наверняка ничего срочного,  - сквозь зубы процедил Торн.  - Кадры меняются каждые десять секунд, а микрофильм - каждые четыре минуты, так что у меня есть шанс к утру найти то, что я ищу.
        С этими словами он взял новую пленку и продолжил работу.
        Офелия приблизилась к нему, стараясь не опрокинуть какую-нибудь коробку, что оказалось весьма непростой задачей. Поглощенный просмотром микрофильма, Торн не заметил ее передвижений. А поскольку он явно не собирался оборачиваться к Офелии, ей оставалось лишь созерцать его ссутуленную спину. Стоя рядом на расстоянии вытянутой руки, девушка вполне могла дотронуться до него. Но в прошлый раз, когда она попыталась это сделать, Торн обратил против нее свои когти.
        Глядя, как он размеренно вращает ручку проектора, Офелия робко коснулась его плеча. Девушка хотела полностью завладеть вниманием Торна и наконец освободить слова, рвавшиеся из ее груди на волю:
        - Я давно вас люблю.
        И тотчас отпрянула. С быстротой молнии Торн обернулся и стиснул ее запястье. Его грубость и хищный блеск в глазах испугали Офелию, и она решила, что он снова оттолкнет ее. Однако он почему-то рванул девушку к себе. Табурет опрокинулся с металлическим грохотом, проектор упал, линзы разлетелись вдребезги, а Офелия со всей силой врезалась в грудь Торна, и они оба, увлекая за собой лавину картонок, рухнули на пол.
        Никогда еще Офелия не падала так неуклюже и нелепо. В ушах гудело, словно в улье. Оправа очков врезалась в кожу. Она почти ничего не видела и с трудом могла вздохнуть. Сообразив, что лежит на груди Торна, девушка попыталась высвободиться, но безуспешно. Он с такой силой сжал ее в объятиях, что стало неразличимо даже биение их сердец.
        Неожиданно она услышала:
        - Главное, не делайте резких движений.
        После того как они оба, по его милости, свалились на пол, подобное предупреждение звучало несколько неуместно. Постепенно тиски рук, обхвативших Офелию, ослабляли хватку. Пытаясь привстать, она уперлась в живот Торна.
        Сидя на полу и прислонившись спиной к книжному шкафу, Торн пристально следил за девушкой, словно ожидал от нее очередной неприятности.
        - Никогда не пытайте, застать меня врасплох,  - произнес он, четко выговаривая каждый слог.  - Ни-ког-да. Понятно?
        Мысли Офелии окончательно запутались, и она промолчала. Нет, она не понимала. Тут ей пришло в голову, что Торн вряд ли услышал сказанные ему слова. И ее настроение мгновенно испортилось.
        Заметив разлетевшиеся по полу части проектора, она страшно огорчилась. От аппарата Торна мало что осталось.
        - Нет таких вещей, которые нельзя починить,  - словно угадав мысли девушки, произнес он.  - Инструменты у меня в комнате. Впрочем, можно просто раздобыть новый аппарат.
        - Не думаю, что это очень уж срочно,  - с досадой ответила Офелия.
        Губы Торна так стремительно впились в ее рот, что девушка от неожиданности прикусила язык. И совершенно перестала понимать, что происходит. Его щетина исколола ей подбородок, в горле запершило от резкого запаха медицинского спирта, которым он протирал руки. А хуже всего было то, что ее нога уперлась в его больную голень. Ужасно глупо. Офелия хотела податься назад, но Торн обхватил ладонями лицо девушки, запустив костистые пальцы ей в волосы. При этом он задел дверцу шкафа, она раскрылась, и на них хлынул поток бумаг. Тяжело дыша, Торн слегка отстранился, но продолжал сверлить Офелию своим стальным взглядом.
        - Я вас предупредил. Я запрещаю вам повторять те слова, что вы произнесли.
        Голос звучал по-прежнему сурово, но властная интонация, похоже, давала сбой. Офелия чувствовала, как его ладони обжигают ей щеки. А ее собственное сердце билось так сильно, словно хотело выскочить из груди. Без сомнения, Торн - самый загадочный человек, которого она когда-либо встречала, но именно рядом с ним в ней начинала бурлить жизнь.
        - Я вас люблю,  - упрямо повторила она.  - Я должна была сказать вам это, когда вы спросили, что привело меня на Вавилон. Должна была говорить каждый раз, когда вы спрашивали, не хочу ли я вам что-то рассказать. Разумеется, я стремлюсь раскрыть тайну Бога, хочу сама распоряжаться собственной жизнью, но… вы часть моей жизни. Я считала вас эгоистом и не пыталась поставить себя на ваше место. За это я прошу у вас прощения.
        Офелия хотела, чтобы голос ее звучал сурово, но сама же и услышала, как в нем появились предательские нотки сострадания. Торн так широко раскрыл глаза, что шрам на его брови растянулся, кажется, до бесконечности.
        - И все же я настаиваю,  - угрюмо произнес он, еще сильнее сжимая ее лицо.  - Никогда не приближайтесь ко мне со спины. Не делайте резких движений, которые я не могу заранее предвидеть, а лучше всего - громко предупреждайте меня о своем приближении.
        - Вы больше не управляете своими когтями?
        Ноздри Торна расширились, губы вытянулись в ниточку. Лицо еще больше заострилось.
        - Я могу сдержать их, если они не рассматривают вас как угрозу. Вам совершенно необходимо соблюдать мои предписания, чтобы не пробуждать в них защитный рефлекс. И запомните главное: не нужно докучать мне.
        - Но как это произошло?  - удивилась Офелия.  - Неужели после соединения с моим анимизмом ваше семейное свойство стало проявляться бесконтрольно?
        Брови Торна дернулись.
        - Вас это пугает?
        Мгновенно Офелия поняла, что потеря контроля для него более унизительна, нежели его физический недуг. В прошлый раз Торн воспользовался своими когтями против нее не сознательно. Все произошло помимо его воли.
        И девушка пообещала себе никогда ему об этом не напоминать.
        - Нет, не пугает,  - ответила она, глядя ему прямо в глаза.  - Теперь, когда вы меня предупредили, я буду осторожна.
        Торн смотрел на нее тяжелым безжалостным взглядом. Внезапно Офелия остро, болезненно ощутила пустоту, мучившую ее все эти три года. И содрогнулась. Она не боялась - больше не боялась.
        Неожиданно Торн ее отпустил. Его руки безжизненно упали и повисли вдоль тела.
        Он откашлялся.
        - Я… Мой ящик с инструментами стоит в комнате отдыха под кроватью. Вы можете его принести? Я должен найти новый проектор для микрофильмов и продолжить работу, но для этого,  - объяснил он с кривой усмешкой, пытаясь согнуть ногу в колене,  - мне прежде всего нужно исправить ножной аппарат.
        Офелия почувствовала себя оскорбленной.
        - Неужели все так срочно?
        Впервые за целую вечность она заметила, что губы Торна слегка подрагивают. Девушка не могла понять почему. К ее удивлению, Торн вынул из кармашка старые часы, открыл их, и те, показав время, захлопнулись сами собой.
        - Нет, время еще есть, даже немного больше, чем я думал. Однако до конца церемонии присвоения степеней мне необходимо найти книгу, которую требуют от меня Генеалогисты. Если я не уложусь в срок и не найду ее, Лорд Генри исчезнет из круговорота жизни. Так, может, вы все же принесете мне ящик с инструментами?  - спросил он, снова вытаскивая часы.
        Офелия недоверчиво взглянула на Торна.
        - Лорд Генри исчезнет из круговорота жизни,  - глухо повторила она.  - А Лорд Генри - это вы.
        - Всего лишь образ, которым меня наделили Генеалогисты. Но в любой момент они могут его отнять и выдать меня Богу или кому-нибудь похуже. Если к утру я не доставлю им книгу, они сделают это без малейших колебаний. Так что, пожалуйста, принесите мой ящик с инструментами.
        - Вы с самого начала знали, что время ваших поисков ограничено, и ничего мне не сказали?
        - Чтобы не помешать работе.
        Офелия не понимала, как Торн согласился на такое условие Генеалогистов. Впрочем, он действительно обладал способностью все ставить с ног на голову. Еще мгновение назад она боролась с желанием броситься ему в объятия; теперь она больше всего хотела дать ему пощечину.
        - Но почему вы связались с такими людьми? Почему вы все время подвергаете себя опасности?
        Опираясь на шкаф, Торн с трудом поднялся. Увидев вокруг россыпь бумаг, металлических обломков и осколков стекла, он вздрогнул и начал проверять, на месте ли пуговицы на манжетах и застегнут ли воротник рубашки, словно царивший вокруг беспорядок мог оказаться заразным и перекинуться на него.
        - Потому что я вправе ставить на кон только собственную жизнь. Мой ящик с инструментами, пожалуйста. И, раз уж вы здесь, передайте мне пузырек со спиртом для дезинфекции.
        - Но почему?!  - нетерпеливо воскликнула Офелия.  - Почему вы считаете себя обязанным постоянно бросать вызов превосходящим вас силам? Только не говорите мне снова о чувстве долга. В этом мире вы никому ничего не должны. Этот мир - что хорошего он сделал для вас?!
        Привычно нахмуренное лицо Торна внезапно разгладилось. Осталась только глубокая морщина, прорезавшая его лоб.
        - Вы думаете, я делаю это ради мира?
        Если судить по сжатым челюстям и жесткому взгляду, Торн вновь напрягся. Внезапно Офелия поняла, что его целеустремленностью всегда двигала холодная ярость.
        - Бог сказал, что не выпустит вас из виду,  - отрывисто прошептал он.  - Сказал в моем присутствии. Я отвратительный муж, но я никому, а тем более Ему, не позволю преследовать мою жену. Я не могу вырвать вас у Бога, но могу вырвать Его у вас. Именно это я и собираюсь сделать, как только вы наконец решитесь принести мне этот проклятый ящик с инструментами. Если книга, где раскрывается секрет Бога, существует, я ее найду.
        Выдержав направленный на нее в упор взгляд Торна, Офелия встала и пошла в комнату отдыха.
        - Почините свой аппарат и забудьте о микрофильмах,  - сказала она, возвращаясь и протягивая ему ящик.  - Я знаю, где находится книга.

        Шарф

        Протискиваясь сквозь толпу, Офелия двигалась против течения. Она первой покинула Секретариум: в Мемориале еще толпился народ, а она не хотела показываться на улице вместе с Торном, чтобы не привлекать излишнего внимания. Посетители, пришедшие на церемонию, последовали за Генеалогистами через залы, где выставлялись коллекции. Так как все гости почтительно молчали, то голоса золотой пары, несмотря на огромную площадь хранилища, одинаково громко звучали в любом конце атриума. Меценаты по очереди задавали мемориалистам вопросы относительно устройства нового каталога. Праздник присуждения степеней перешел в настоящую инспекцию.
        Офелии показалось, что возле Генеалогистов мелькает высокий белый цилиндр Лазаруса. Значит, можно надеяться, что Лазурус проведет в Мемориале еще час или два. За это время они с Торном сделают то, что должны сделать.
        Направляясь к выходу, она то и дело озиралась по сторонам, чтобы не столкнуться с Блэзом, Элизабет или Дзен. Они вполне могли броситься к ней со словами утешения, ведь ей пришлось расстаться со своими крылышками. Когда история с книгой наконец завершится, она сама найдет их, чтобы попрощаться.
        Прежде чем выйти из здания, Офелия бросила взгляд на золотистые фигуры Генеалогистов. Сверкая, словно два солнца, они рука об руку поднимались по южному трансцендию. Наверное, у Торна не было выбора, раз ему пришлось заключить союз с подобными личностями. Чем дольше Офелия наблюдала за этой парой, тем острее чувствовала исходившую от них опасность. Если передача им книги и решит проблему, то наверняка ненадолго.
        «Ничего не поделаешь,  - подумала она, покидая Мемориал.  - Когда понадобится, мы примем меры».
        Мы. Это коротенькое слово вызывало у девушки незнакомую доселе дрожь. Сев на ступеньки, она стала ждать Торна. Исколотый его щетиной подбородок все еще горел. Подняв голову, она глубоко вдохнула теплый вечерний воздух. В лучах заходящего солнца блестели листья мимозы и бока дирижаблей. Предгрозовое небо окрасилось в яркие контрастные цвета. Офелия догадывалась, что все же оказалась замешанной в какую-то опасную историю; тем не менее сейчас она чувствовала себя прекрасно.
        - А мы случайно не знакомы?
        Девушка обернулась. На другом конце длинной ступеньки сидел человек гигантского роста и, смущенно улыбаясь, смотрел на нее. Это был Поллукс. Офелия чуть не приняла его за одну из бронзовых статуй. В сумерках кожа Духа Семьи выглядела еще темнее, а глаза на ее фоне горели еще ярче. Бесконечно длинные руки небрежно перелистывали мягкие страницы собственной Книги Поллукса. Он напоминал мальчишку, которому подсунули скучный роман, и он хочет поскорее дочитать его. Сейчас Дух Семьи совсем не походил на почтенного патриарха, сотни потомков которого в эту минуту находились по другую сторону двери Мемориала.
        - Вы мне кого-то напоминаете,  - настаивал Поллукс.  - Обычно мне никто никого не напоминает. Мне даже трудно вспомнить имя своей сестры-близнеца. Но вы…  - меланхолично продолжал он своим звучным бархатным голосом,  - чем дольше я на вас смотрю, тем больше мне кажется, что я вас знаю. Скажите, может, мы все же знакомы?
        - Вряд ли,  - ответила Офелия.  - Я происхожу из рода Артемиды.
        - Артемида…  - задумчиво произнес Поллукс.  - Кажется, у меня действительно есть еще одна сестра, которая носит такое имя. И вы мне ее напомнили? Однако не знаю, с чего я это взял,  - добавил он, рассеянно переворачивая страницу Книги.  - Я такой беспамятный…
        Офелия подошла и протянула к нему свою маленькую ручку в перчатке. Поллукс уставился на загадочную незнакомку и, нерешительно улыбаясь, в конце концов послушно передал ей Книгу. Офелия чуть не уронила этот фолиант, хотя в руках Духа Семьи он казался на удивление легким. Девушка пробежала глазами зашифрованный текст, вытатуированный на кожаных страницах. Ключа к нему не знал никто на свете, кроме Бога.
        - Здесь,  - указала она на едва заметную кромку, оставшуюся от вырванной страницы.  - Здесь находилась ваша память. И вы ее ищете. Но вы не можете ее найти, потому что кто-то вырвал ее, причем давно. Мне очень жаль.
        Офелия вернула Книгу Поллуксу, который продолжал сидеть, бессмысленно хлопая большими глазами.
        - Так, может, мы все-таки с вами знакомы?
        Она не ответила, однако растерянное выражение его лица растрогало ее. Совсем скоро он забудет про их разговор. Наверное, оно и к лучшему. Возможно, лучше держать Духов Семей в неведении: зачем им знать, кем они были на самом деле…
        Увидев выходящего из Мемориала Торна, Офелия вздохнула с облегчением. Поверх рубашки он надел роскошный мундир Светлейших Лордов и застегнул его на все пуговицы. Судя по трости, на которую он опирался при ходьбе, полностью привести в порядок ножной аппарат ему не удалось.
        Офелия следовала за Торном на почтительном расстоянии. Так они пришли на остановку трамаэро. Не глядя друг на друга, с противоположных концов перрона вошли в вагон и сели на разные скамейки. Возможно, они перестраховывались, ибо пассажиров, совершавших поездку в такой час, оказалось совсем мало. Тем не менее в глазах жителей Вавилона Лорд Генри и Евлалия принадлежали к разным слоям общества.
        С замиранием сердца Офелия смотрела, как Торн постарался сесть на отшибе, чтобы поблизости никого не оказалось. За время пути они не обменялись ни единым взглядом, хотя девушка остро чувствовала, насколько тесно они связаны друг с другом. По обыкновению, Торн сидел в застывшей позе, но каждый раз, когда он принимался постукивать указательным пальцем по блестящему набалдашнику трости, Офелия понимала, что нервы его напряжены до предела.
        Ей хотелось сесть рядом с ним, приободрить его, сказать, что она точно знает, как надо действовать, хотя это и была всего лишь полуправда. Да, она знала местонахождение книги, но по-прежнему не представляла, чем она так опасна…
        Когда состав трамаэро, сотрясаясь от порывов ветра и гремя вагонами, совершал маневр, чтобы приземлиться на рельсы конечной остановки, Офелия вновь почувствовала, что за ней следят. В ушах громко и басовито зазвенел колокол, и словно ледяной душ окатил спину. Не вставая со скамьи, она обернулась, чтобы рассмотреть последних пассажиров. Во время пребывания девушки на Полюсе ей уже пришлось иметь дело с Невидимкой. Но сегодняшнее ощущение она ни с чем не могла сравнить. Ей казалось, что за ней по пятам следует сам Ужас, а сейчас он растворился в ее собственной тени. Неужели убийца, напугавший miss Сайленс, профессора Вольфа, Медиану и Бесстрашного, находится здесь, в одном вагоне с ними? Офелия могла с уверенностью сказать, что знает его лично, но не догадывалась, кто он такой.
        Девушка с облегчением вышла из вагона.
        Следуя за металлическим стуком трости Торна, она по его примеру избегала попадать в круги света уличных фонарей. Ночь утвердилась в своих правах. Вокруг пахло смолой, шелестели ветви пиний.
        - Мы и дальше пойдем пешком,  - тихо произнес Торн.  - Нам лучше не встречаться с патрулем. Вам больше не дозволено носить форму виртуозов, а с дресс-кодом эти люди шутить не любят.
        Офелия послушно кивнула. Она забрала из «Дружной Семьи» свои фальшивые документы, но по рассеянности оставила там белую тогу, подарок Амбруаза.
        - Я всего лишь раз побывала в доме у Лазаруса. И не уверена, что помню туда дорогу.
        - Я знаю, где это. Когда я прибыл на Вавилон, то запомнил план всего города. Его дом довольно далеко, так что не стоит терять времени.
        Они миновали несколько слабо освещенных стройплощадок, где хозяйничали опоссумы. Ночью город выглядел совершенно безлюдным: как положено послушным детям, вавилоняне рано ложились спать; днем же повсюду царило подлинное столпотворение. Офелия несколько раз оборачивалась, желая убедиться, что за ними никто не следит. Впрочем, неотвязная тревога, охватившая ее в вагоне трамаэро, исчезла.
        - Вас что-то смущает?  - обратилась она к Торну.
        Его ожесточенное молчание и мерный стук трости явно свидетельствовали не только о нетерпении, но и о чем-то еще. В разлитой вокруг темноте Офелия плохо видела своего идущего впереди спутника. Несмотря на крепкие ноги, она с трудом выдерживала заданный им темп ходьбы. Ей уже не верилось, что этот человек, которого она теряла из виду на углу каждой улицы, еще два часа назад держал ее в объятиях.
        - Мне надо подумать,  - тихо произнес Торн, не замедляя шаг.
        - Вы все время искали книгу, которую я украла. Вы вправе злиться на меня.
        Две искры, вспыхнувшие в ночной мгле, дали понять Офелии, что Торн повернулся к ней.
        - Если бы вы не вынесли книгу из Мемориала, miss Сайленс наверняка уничтожила бы ее, а вместе с ней - и мой единственный шанс выжить. Все, что раздражает меня в этой истории, имеет отношение исключительно к статистике.
        - А при чем здесь статистика?
        - Мне понадобилось больше двух лет, чтобы создать квалифицированные группы чтения для тщательного исследования коллекционных собраний. Вы же случайно хватаете первую попавшуюся книгу, и она оказывается самой нужной. У вас потрясающая способность нарушать статистическую закономерность.
        Офелия нахмурилась. Она вспомнила тот день, когда пришла в Мемориал вместе с Амбруазом. Тогда она опрокинула тележку Блэза с книгами Е. Д. и бросилась их собирать. А потом, улучив момент, украдкой сунула «Эру чудес» к себе в сумку. Недаром miss Сайленс так упорно хотела ее обыскать…
        - Не совсем случайно.
        Наклонившись, Офелия стала завязывать распустившийся шнурок, из-за которого все время спотыкалась.
        - Я хочу сказать, что какая-то часть меня не случайно выбрала эту книгу. Какая-то часть меня узнала ее. И эта часть меня захотела ее присвоить.
        - Ваша другая память,  - констатировал Торн.
        - Я пыталась понять, откуда взялась эта память и о чем она хочет мне напомнить. Хоть бы удосужилась сообщить мне, что в этой детской книжке говорится о Боге. Впрочем,  - подвела она итог, завязывая шнурок на второй узел,  - мы и сами все узнаем, притом очень скоро.
        Под острым проницательным взглядом Торна ей стало не по себе. Ветер раскачивал фонари, испускавшие рассеянный свет.
        - Когда это дело завершится, нам с вами нужно будет поговорить.
        - Поговорить о чем?
        - Когда дело завершится,  - повторил Торн.
        Они вышли на площадь. Концом трости Торн указал на противоположную ее сторону, где высилась колоннада портика. Офелия узнала мерцавшие между колонн водоемы с кувшинками. Значит, они у цели.
        - Надеюсь, Амбруаз сейчас дома,  - прошептала девушка, пока они шли по дорожке.  - Я оставила у него сумку, и, надеюсь, он вернет ее без лишних расспросов.
        Офелия не сказала Торну, что после ее поступления в «Дружную Семью» подросток изменил к ней свое отношение. В последний раз, когда она увидела его на платформе трамаэро, он даже не повернулся в ее сторону. А когда девушка окликнула его, сделал вид, будто не слышит.
        Набалдашником трости Торн постучал во входную дверь; ему открыл робот.
        - Амбруаз дома?  - спросила Офелия.
        - ДОМА И СТЕНЫ ПОМОГАЮТ.
        Торн оттолкнул его и торопливо прошел внутрь.
        - Сами разберемся,  - на ходу бросил он.
        Офелия окинула взором атриум, где самые современные технологии мирно соседствовали с античной архитектурой. Вокруг горящих ламп кружились тучи ночных бабочек. Кругом стояли статуи и висели портреты Лазаруса в розовых очках, сквозь которые лукаво поблескивали его глаза.
        - Амбруаз!
        Офелия почти бежала через анфиладу просторных залов; мраморные полы гулким эхом откликались на каждый ее шаг. Несколько месяцев назад, когда она впервые прибыла на Вавилон, этот дом принял ее под свою крышу, и теперешняя встреча с ним пробуждала в ней какое-то непонятное щемящее чувство.
        Торн шел за ней, тяжело опираясь на свою трость.
        А все роботы, обитавшие в доме, следовали за ними на почтительном расстоянии. Похоже, они не могли решить, как им относиться к гостям, которые так бесцеремонно ворвались в дом их хозяев. В поведении роботов не было ничего враждебного, но ощущать, что за тобой движется довольно многочисленная группа безликих автоматов, оказалось весьма неприятно.
        - Они слишком назойливы,  - недовольно произнес Торн.
        - Амбруаз!  - еще раз позвала Офелия, войдя в следующий зал.
        Торн сделал ей знак прислушаться. Откуда-то из глубины жилища доносился шум, не похожий на стук колес кресла Амбруаза. Офелии показалось, что это крутится барабан стиральной машины.
        Чем дальше они шли, тем сильнее становилась вибрация. Молчаливый кортеж роботов упорно следовал за ними.
        Офелия узнала мраморный пол и низкие резные шкафы гардеробной Амбруаза. Здесь он подарил ей белую тогу, которую носили бесправные. К ее великому изумлению, шум производила не стиральная машина, а один из ящиков. Он содрогался так, словно хотел выскочить из комода.
        - Там, наверное, моя сумка,  - с надеждой проговорила Офелия.  - Я давно не держала ее в руках, но могла оживить, сама того не заметив.
        - Есть только один способ во всем убедиться,  - произнес Торн.
        Обмотав платком круглую ручку ящика, он потянул за нее. Похоже, Торн считал микробов самыми грозными формами жизни, способными обитать в этом шкафу. Офелия даже подпрыгнула от изумления, когда из ящика кто-то выскочил и обвился вокруг руки Торна. Тотчас в голову пришла безумная мысль, что перед ними - огромная змея. Вторая невероятная мысль заключалась в том, что змея шерстяная.
        Однако Торн остался на месте. Не отпуская ручку ящика, он внимательно изучал существо, сдавившее своими трехцветными кольцами его руку.
        - Это явно не ваша сумка. Это ваш шарф.
        - Я его потеряла…
        Офелия с трудом могла говорить. Она взволнованно разглядывала шарф, плотно обмотавшийся вокруг руки Торна. Тот самый шарф, который она, петля за петлей, сама связала, а потом день за днем оживляла. И теперь никак не могла поверить, что это он.
        - Я его потеряла,  - повторила девушка.
        И осторожно потянулась к нему. Шарф тотчас покинул Торна и немедленно обмотался вокруг ее шеи, скрыв собой даже рот хозяйки. Ощутив такую знакомую тяжесть, Офелия наконец убедилась, что они после долгой разлуки нашли друг друга. Обжигающее чувство вины, не покидавшее ее уже несколько месяцев, горячим комом подкатило к горлу. И она зарылась носом в вязаную полоску.
        - Я его потеряла,  - еще раз повторила она приглушенным голосом.
        Но тут радость девушки омрачили сомнения. Каким образом Амбруаз завладел ее шарфом? И почему спрятал его у себя в гардеробной? Разве он не мог вернуть его? Или хотя бы отправить телеграмму, чтобы ее успокоить? Офелия пыталась понять, почему он так поступил, но у нее не получалось. Слепо доверившись подростку, она горько пожалела об этом, когда он стал избегать ее. А сейчас все чувства девушки сплелись в единый клубок. Торн сурово смотрел на Офелию и наконец задал вопрос, которого она так боялась:
        - А вы уверены, что Амбруаз вам друг?
        - Вам лучше уйти,  - прозвучал чей-то голос.
        Торн и Офелия обернулись. В дверном проеме в окружении небольшого взвода роботов показалось кресло на колесах. С механическим жужжанием Амбруаз въехал в комнату. «Перевернутые» руки юноши судорожно сжимали ручки кресла.
        - Уходите!
        Офелия проглотила застрявший в горле комок. В голосе Амбруаза звучал не приказ, а мольба, обращенная к ней и только к ней. А она не знала, что ответить.
        Потянув за шарф, она высвободила рот.
        - Я пришла за своей сумкой. Но что с вами случилось? Я вас больше не узнаю.
        Амбруаз широко раскрыл свои оленьи глаза. В тот день, когда они встретились, он смотрел на нее с добродушным любопытством. Теперь же разглядывал как нечто диковинное и… опасное.
        - Мне кажется, вы не та, за кого себя выдаете.
        Сердце Офелии замерло. Как он раскрыл обман? Неужели шарф выдал ее?
        Глубочайшее замешательство, отразившееся на лице девушки, похоже, окончательно разочаровало Амбруаза.
        - Значит, я не ошибся. С самой первой минуты я заметил в вас… Но я не думал…  - Умолкнув, он тяжело вздохнул и с бесконечной кротостью повторил:  - Вы должны уйти, miss. Please.
        - Иначе что?
        Торн говорил совершенно спокойно, однако взгляд противоречил его мирной интонации. Офелия съежилась. Если Торн перестал разговаривать как Лорд Генри, значит, он готов на все.
        - Иначе все завершится очень плохо,  - ответил Амбруаз.
        Мягкие черты его лица исказила горестная гримаса, а глаза продолжали умоляюще смотреть на Офелию.
        - В любом случае,  - сдавленно добавил юноша,  - добром это не кончится. В конечном счете, miss, ведь именно вы провоцируете разрушение ковчегов…
        Очки на носу Офелии окрасились в зеленый цвет.
        Торн устало усмехнулся.
        - Я хочу сэкономить наше время,  - сказал он, обращаясь к Амбруазу.  - Вы ведь состоите на службе у Бога?
        Едва Торн произнес последнее слово, как все роботы, до сих пор смирно стоявшие за креслом, пришли в движение. Размеренным шагом они заполнили гардеробную, окружив Торна, Амбруаза и Офелию, потом, как дети, взялись за руки - большие безликие дети - и образовали вокруг них хоровод. Едва круг замкнулся, сверкнула сталь, до дрожи перепугавшая шарф Офелии. Десятки, сотни острых кинжалов вырвались из железных тел. То малое сходство с людьми, которым роботы обладали, исчезло полностью: теперь они представляли собой смертельную западню, непреодолимый барьер, ощетинившийся острыми лезвиями.
        Амбруаз неловко оперся о ручки кресла.
        - Очень жаль,  - вздохнул он.  - Вам не следовало этого говорить.
        - Призовите их к порядку,  - приказал Торн.
        Офелия с тревогой взглянула на него. Торн не повысил голос, не сделал ни единого движения, однако его пальцы с такой силой обхватили набалдашник трости, что суставы побелели. Когти Торна почувствовали угрозу. И он прилагал все усилия, чтобы сдержать их. Тесная гардеробная не позволяла ему отойти подальше от Офелии и Амбруаза, не напоровшись на оружие роботов.
        - Амбруаз, пожалуйста!  - взмолилась Офелия.  - Я знаю, вы не желаете нам зла. Отзовите ваших слуг и верните мне мою сумку.
        Но подросток с несчастным видом покачал головой.
        - Я не могу, miss.
        Офелия ощутила, как пробудились ее собственные когти. Торн, похоже, напрягал каждый мускул, препятствуя свойству Драконов выплеснуться наружу. Его когти не причинили бы вреда роботам, но могли располосовать и ее, и Амбруаза, как бумагу.
        - Отзовите их,  - настаивала Офелия, вглядываясь в отчаянное лицо юноши.
        - Он не может.
        Эти слова пропел легкий, словно трепет крыльев бабочки, голос, и они разнеслись по всей анфиладе комнат.
        Голос Лазаруса.
        - А я могу. Вольно, boys.
        В ту же секунду роботы с металлическим звоном убрали свои кинжалы, разомкнули круг и удалились медленной поступью.
        На пороге комнаты стоял Лазарус. Сняв свой высоченный цилиндр, он поклонился, и серебряный водопад волос заструился по его плечам.
        - Мистер и миссис Торн, я рад приветствовать вас у себя в доме!  - провозгласил он. Теперь, раскрыв свою подлинную сущность, Лазарус уже не картавил.  - Если бы вы подождали меня в Мемориале, я бы охотно взял вас на борт своего лазарустата. Надеюсь, вы не откажетесь пройти со мной в гостиную,  - добавил он, водружая на голову цилиндр.  - Там мы сможем спокойно поговорить, ведь нам предстоит чрезвычайно интересная беседа!

        Некто

        Мелодично позвякивая ложечкой, Лазарус разбалтывал в фарфоровой чашке шестой кусок сахара, медленно растворявшийся в чае. Подобно прилежному ученику, он от усердия даже высунул кончик языка, отчего лицо его выглядело невероятно забавным.
        Тем не менее Офелии при взгляде на него было не до смеха.
        Устроившись на краешке дивана вместе с шарфом, ревниво свернувшимся клубочком у нее на коленях, девушка не прикоснулась ни к чашке с чаем, ни к печенью, которое принес робот-мажордом Уолтер. Она чувствовала на себе удрученный взгляд Амбруаза: с момента возвращения отца подросток больше не произнес ни слова. Офелия покосилась на Торна, желая понять, какой тактики придерживаться. Тот сидел в деревянной позе среди разбросанных по дивану подушек, сжимая набалдашник трости, и неотрывно смотрел на Лазаруса. Он вновь держал под контролем свои когти, однако они по-прежнему оставались начеку, на каждом кончике нерва, готовые выскочить при первой же оплошности хозяина. Офелию мучила мигрень, но, даже понимая, что причина ее кроется в семейном свойстве Драконов - причинять боль на расстоянии,  - она не собиралась отсаживаться подальше от Торна. Когда Уолтер принес и поставил перед ним чашку с чаем, тот немедленно вылил его в горшок с фикусом.
        - Полно, полно, я никогда не стану травить гостей в собственном доме!  - насмешливо заметил Лазарус.  - Я и муху не могу убить, чтобы потом не испытывать угрызений совести.
        Снова наползла вязкая, точно смола, тишина. Амбруаз наблюдал за Офелией, Офелия - за Торном, а Торн - за Лазарусом.
        - Well!  - воскликнул наконец изобретатель так громко, что его чашка подпрыгнула и звякнула о блюдце.  - Я намерен играть с открытыми картами. Да, я знаю этого - назовем его Некто - и действительно довольно давно на Него работаю. Впервые я встретил Его, будучи еще молодым курсантом-виртуозом. In fact, Он явился завербовать меня. Своего рода опыт… как бы я его описал?  - Подбирая нужное слово, Лазарус мизинцем сдвинул свои розовые очочки на кончик носа.  - Он меня буквально заворожил. Как будто я неожиданно оказался нос к носу с братом-близнецом. Этот Некто предстал передо мной с моим собственным лицом, с моим голосом, в моей собственной форме - той самой, которую сегодня носите вы, юная lаdy,  - уточнил изобретатель, заговорщически подмигнув Офелии.  - Он любезно предложил мне значительные средства, чтобы я мог осуществить свою мечту - посмотреть мир. И за это попросил об одной, всего одной незначительной услуге… Good Lords! Что ты делаешь?!
        Последние слова относились к Уолтеру, который стал подливать хозяину чай, но перелил, и горячая жидкость выплеснулась на ослепительно белые брюки Лазаруса.
        - О какой услуге?  - спросила Офелия.
        Забыв, что его ошпарили чаем, Лазарус доверительно наклонился над столиком и расплылся в широченной улыбке. Его глаза, стекла очочков, зубы и позолоченный кончик носа сверкали в полумраке комнаты. Состарившись, он по-прежнему не утратил юношеского жизнелюбия. Амбруаз в своем кресле на колесах выглядел более сосредоточенно и значительно старше Лазаруса. Эта парочка нисколько не напоминала отца и сына.
        - Об extremely простой услуге,  - доверительно произнес Лазарус.  - Я должен был смотреть.
        - Смотреть на что?
        - На все, что сочту достойным интереса, юная lаdy! А так как я считаю достойным интереса абсолютно все, то каждую секунду своей жизни я высматриваю для Бо… ну, для того Некто… все подряд.
        Увлекшись, Лазарус вовремя спохватился и опасливо оглядел комнату. Но роботы спокойно продолжали выметать пыль из углов гостиной и даже не сделали попытки встать в железный хоровод.
        Тогда он торжественно извлек из кармана записную книжку и взмахнул ею, словно фокусник волшебной палочкой.
        - Я писал путевые заметки! Столько заметок, что они вполне могут соперничать с количеством километров, которые я преодолел, занимаясь исследованиями.
        «Иными словами,  - подумала Офелия, поглаживая шарф, чтобы заставить его вести себя прилично,  - этот человек - пешка Бога. Похоже, дела плохи». Она украдкой взглянула в большой застекленный проем окна. Свет ламп превратил его в зеркальную поверхность, отражавшую всех четверых, точнее, пятерых присутствующих, включая безликую фигуру Уолтера. Бог не имел отражения, так что пока можно было утешиться тем, что ни Амбруаз, ни Лазарус не являются самозванцами.
        - Несколько лет назад Некто явился повидаться со мной,  - продолжал Лазарус, шумно отхлебнув чаю.  - Он доверил мне новую миссию и опять снабдил средствами для ее выполнения. Миссию extremely деликатную. Найти неуловимую Аркантерру! Или, на крайний случай, уроженца Аркантерры. Бедная мадам Хильдегард!  - печально вздохнул он.  - Единственная известная мне аркантерровка, да и с той я не успел встретиться. Похоже, она скончалась при загадочных обстоятельствах.
        - Ее поглотила пустота…
        Офелия направила очки на Торна, произнесшего эти слова. Его острый как бритва профиль не выражал ничего, однако повисшая пауза звучала словно обвинение. Это из-за вас ее поглотила пустота, потому что вы ее преследовали, потому что Бог хотел получить ее семейный дар, но она предпочла пожертвовать собой, нежели допустить, чтобы Он стал приносить еще больший вред.
        Пальцами, обтянутыми белыми перчатками, Лазарус массировал свой гладкий подбородок.
        - Для такого блестящего архитектора подобный уход со сцены весьма прискорбен. Я так и не понял, отчего это все произошло. Если бы мне хоть довелось ее увидеть, поговорить с ней, я бы, разумеется, сумел убедить ее в целесообразности нашего предприятия. Видите ли,  - восторженно произнес Лазарус, молитвенно складывая руки,  - Некто гораздо больше, чем просто Отец-создатель Духов Семей и нового человечества. Он не ищет ни славы, ни признательности. Он хочет только одного: стать воплощением каждого из вас. Даже я, всего лишь бесправный, растрогался до глубины души красотой Его творения, величием Его замысла! К сожалению, мне не суждено принадлежать к Его прекрасной и большой семье. Но я употреблю всю свою энергию, чтобы сделать этот мир - Его мир - еще более perfect![45 - Совершенный (англ.).] И тем хуже, если Светлейшие Лорды не считают меня достойным влиться в их ряды. С того момента, когда им понравились мои роботы и они начали помогать мне в борьбе против эксплуатации человека человеком, я чувствую себя полноценным гражданином!
        Речь Лазаруса напоминала журчание ручья. Офелия поражалась его прямодушию и - одновременно - легковерию. Ей хватило единственной встречи с Богом, чтобы навсегда отбить у нее охоту Ему прислуживать. Девушка украдкой наблюдала за Амбруазом, пытаясь понять, успел ли он проникнуться теми же взглядами, что и Лазарус. Но подросток бесстрастно созерцал янтарную поверхность чая у себя в чашке. Присутствие отца словно превращало его в пустое место.
        - Нами управляют Светлейшие Лорды,  - произнес Лазарус, выразительно глядя на раззолоченную форму Торна.  - Но как вам удалось стать одним из них? Good Lords! В последний раз я слышал о вас как о попавшем в немилость интенданте на Полюсе. А сегодня вы уже Лорд на Вавилоне!
        Торн пожал плечами.
        - Я выполняю поручение Генеалогистов. Задайте им этот вопрос.
        Офелия восхищалась тем, как умело Торн скрывал свою нервозность. После сообщения Лазаруса вряд ли стоило признаваться, что он заключил союз с Генеалогистами исключительно с целью противостоять Богу.
        - Клянусь честью, я от этого воздержусь!  - расхохотался Лазарус, протирая стекла очков.  - У нас разные уровни посвященности: они знают одно, я - другое. Генеалогисты не имеют права сообщать мне то, что известно им, равно как и я не имею права разглашать то, что известно мне. Не обижайтесь, мистер Торн, Лорд Генри или как вас там еще, если я скажу, что меня больше интересует участь вашей спутницы.
        Офелия вцепилась пальцами в шарф, конец которого метался по воздуху, словно распушенный кошачий хвост. Театральным жестом Лазарус поправил очочки и впился розовым взглядом в Офелию. Одно его слово - и все роботы в доме, а может быть, и во всем городе превратятся в тюремщиков с кинжалами. Или во что-нибудь похуже. Мигрень усиливалась. Офелия поняла: если ситуация потребует, когти Торна готовы перейти в наступление.
        - А почему вас волнует моя судьба?  - спросила она.
        Лазарус так резко навалился на чайный столик, что стукнулся коленями об его медный край.
        - Как по-вашему, юная lаdy, зачем Некто поручил мне поскорее найти уроженцев Аркантерры? Почему Ему срочно понадобилась их власть над пространством? Не хочу вас ни в чем упрекать, но все случилось именно из-за вас. Вы нарушили хрупкое равновесие нашего мира своей давней неудачной попыткой пройти сквозь зеркало,  - произнес он, снисходительно улыбаясь.  - А Он сделает все, что в Его власти, чтобы восста…
        - Не выдавайте ее!
        И хотя Амбруаз произнес это шепотом, все, включая механического Уолтера, повернулись в его сторону. Амбруаз же опустил голову так низко, что его тюрбан повис над коленями, угрожая свалиться на них. Осмелившись прервать речь отца, он и сам испытал глубочайшее потрясение.
        - Не выдавайте ее,  - снова с усилием произнес юноша.  - Она… она помогла мне. И я дал себе слово, что помогу ей, когда она вернется.
        Офелии показалось, что камень, застрявший у нее в груди, провалился на дно желудка. Она помогла ему? Неужели Амбруаз намекал на тот день, когда она высвободила его колесо из булыжной мостовой?
        - Мой шарф! Вы специально его искали?
        Амбруаз кивнул, не отрывая взгляда от чашки.
        - Мне показалось, miss, что он вам очень дорог. Пока вы проходили испытания в «Дружной Семье», я расспросил многих контролеров трамаэро. В конце концов я узнал, что ваш шарф отнесли в бюро находок. И подумал, что он наверняка сам не свой от горя, потому что потерял вас. Его характер… well… не склонный к сотрудничеству… заставил служителя поместить его под замок. Пришлось заплатить штраф, чтобы мне его выдали. Поверьте, я хотел отдать его вам, впрочем, как и вашу сумку.
        Наконец-то Амбруаз поднял глаза на Офелию, а потом медленно перевел взгляд на отца.
        - Но непредвиденные обстоятельства… Я предпочел спрятать ваши вещи - в ожидании нашей следующей встречи.
        - О?о!  - недоуменно воскликнул Лазарус, по привычке расплываясь в улыбке.  - Неужто эти непредвиденные обстоятельства - я, твой отец, Амбруаз? Мое возвращение домой?.. Я прекрасно видел, что в последние месяцы ты на себя не похож. Но я не мог предположить… Почему бы попросту не объяснить мне? Подожди,  - с изумлением продолжил он, глядя то на Амбруаза, то на Офелию,  - так кто, по-твоему, эта юная lady?
        Офелия вскинула брови, а Торн нахмурился еще больше. Несколько минут в комнате царила тишина, нарушаемая только хором лягушек, который вместе с дурманящим ароматом кувшинок принес с улицы ночной ветерок.
        - Та, кто вызывает крушение ковчегов,  - жалобно выдохнул Амбруаз.  - Тот Другой, о котором вы так часто говорили мне, отец.
        Картинным жестом Лазарус оперся обеими руками на чайный столик, опрокинув сладости, кувшинчик со сливками и сахарницу. Резко подавшись вперед, он с нескрываемым любопытством уставился на Офелию поверх очков, словно хотел увидеть ее не только в розовом свете.
        - Однако,  - произнес он,  - все это весьма и весьма интересно!
        - Я не Другой!  - запротестовала Офелия.
        - Она не Другой,  - глухо произнес Торн.
        - Вы не Другой?!  - удивленно воскликнул Амбруаз.
        - Она не Другой, indeed,  - уверенным тоном произнес Лазарус.  - Она всего лишь та, кто его освободила. Но он оставил на ней свой неизгладимый отпечаток. И я глубоко сожалею, что сам! Этого! Не заметил!  - проговорил он, подчеркивая каждый слог игривым шлепком по медной столешнице.  - Значит, вы тоже аномальны.
        И он обвел взглядом Офелию с головы до ног, словно перед ним находился бесценный археологический экспонат. Девушка не поняла, как ей это воспринимать - как комплимент или оскорбление? Побуждая Лазаруса держаться подальше от Офелии, Торн уперся железным концом трости ему в грудь. Порывистые движения изобретателя подвергали суровому испытанию его когти. Лазарус покорно откинулся назад и уселся поудобнее на своем пуфе, продолжая пожирать глазами Офелию.
        - Я сам такой же!  - гордо объявил он.  - Вы когда-нибудь слышали о situs transversus[46 - Здесь: аномальное расположение внутренних органов (лат.).], юная lаdy? Этим термином медики называют такую аномалию, как моя. Она не столь бросается в глаза, как анатомия моего сына,  - произнес он, похлопав по вывернутой руке Амбруаза,  - но если бы вы могли видеть мои внутренние органы, то констатировали бы, что все они расположены зеркально по отношению к обычным. Мое сердце находится справа, печень слева, и так далее. Правда, я таким родился. А ваше нарушение симметрии произошло после того, как вы освободили Другого из зеркала, isn’t it?[47 - Не так ли? (англ.)]
        Офелия благоразумно согласилась. Торн достал из кармашка часы, и они тотчас, нервно дернувшись, откинули крышку, чтобы напомнить им о времени. «Все это очень мило,  - подумала Офелия,  - но я по-прежнему не знаю, где моя сумка. А ведь после завершения церемонии в Мемориале Генеалогисты надеются получить книгу, которая сделает их равными Богу».
        - Мы очень похожи!  - с жаром воскликнул Лазарус.  - Вы, я и мой сын - мы наделены особыми свойствами, которые делают нас троих extremely чуткими к… к некоторым вещам. Я не удивлен, что вы стали превосходной чтицей. Амбруаз обладает необыкновенной восприимчивостью, а я без ложной скромности могу утверждать, что моя проницательность позволяет мне считать себя настоящим визионером. Знаете ли вы, что в стародавние времена левшей преследовали?  - ни с того ни с сего спросил он.  - Их называли словом sinister, первоначально означавшим «левосторонние»; впоследствии слово это стало означать «несчастливый», а затем слилось со словом «ужасный». А все оттого, что они - как и мы с вами!  - по-другому воспринимали окружающий мир. К счастью, сегодня левшей уже не преследуют. Вы наверняка удивитесь, юная lаdy, узнав, что здесь, на Вавилоне, есть специальный институт, который занимается именно такими случаями, как наш.
        - И называется он Наблюдательным центром девиаций!  - воскликнула в мгновенном озарении Офелия.
        - О, вы в курсе?
        - Однажды я побывала в нем. У них даже есть моя медицинская карта. Точнее, карта курсанта Евлалии. Они считают меня интересной.
        - Of course! Вы действительно интересны!
        Лазарус говорил с таким жаром, что его длинные серебристые волосы, которые он успел собрать в хвост, снова рассыпались по плечам. Он смотрел на Офелию так, словно боролся с неудержимым желанием пригласить ее на тур вальса.
        - Мы, кажется, отклонились от темы?  - спросил Торн, когда крышка его часов, еще раз властно напомнив о времени, с шумом захлопнулась.
        - Напротив, мы, in fact, подошли к самой сути нашей проблемы,  - ответил Лазарус.  - Прежде всего, я уверен, что вы хотите знать, донесу ли я на вас двоих Богу. Моя честность в отношениях с Ним обязывает меня немедленно отправить Ему телеграмму, но я начинаю думать, что в этом, возможно, нет необходимости.
        - Отец… осторожно…  - робко подал голос Амбруаз.
        Лазарус увлекся, не заметив, что при упоминании Бога все роботы в комнате побросали метелки и направились к ним.
        - Good Lords!  - возопил Лазарус.  - Эй, boys, вернитесь к работе! Это не лучшее мое изобретение,  - произнес он с преувеличенно печальным вздохом, глядя, как роботы возвращаются на прежние места.  - Но это единственный способ сделать так, чтобы некоторые тайны не выходили за пределы моего дома. Как я вам уже говорил,  - продолжал он, растягивая улыбку едва ли не до ушей,  - я не обязан выдавать вас Ему. Его первостепенная задача, а соответственно, и моя,  - найти Другого. А вы, юная lаdy, связаны с Другим, и рано или поздно ваши пути пересекутся. Если, разумеется, вас никто не будет держать на привязи.
        Гнев затемнил очки Офелии, и, чтобы скрыть его, она перевела взгляд на шерстяные кольца шарфа. Лазарус говорил об ее общей с Другим судьбе так, словно речь шла о непреложных фактах. Но сама Офелия плохо помнила ту ночь, когда освободила Другого из зеркала. Иногда ей даже казалось, что она все это видела во сне. А Лазарус, старый безумец, заставлял их терять драгоценное время, разглагольствуя о том, чего, возможно, никогда не случалось и не случится.
        Старый безумец, командующий армией роботов.
        Когда Офелия снова взглянула на Лазаруса, ее очки обрели полную прозрачность.
        - Хорошо!  - сказала она, решив не обращать внимания на то, как напрягся сидевший рядом с ней Торн.  - Мы поможем вам найти Другого, но при условии, что вы предоставите нам полную свободу действий. Теперь же, будьте любезны, верните мне сумку и одолжите нам свой… летательный аппарат.
        Лазарус разразился таким буйным хохотом, что с его головы слетел цилиндр.
        - Wonderful! Вы можете рассчитывать на мою всемерную помощь. Амбруаз, не принесешь ли ты то, что требует эта юная lady? Уолтер! Идем готовить лазарустат для наших новых компаньонов!
        Офелия поневоле признала, что ждала более упорного сопротивления. Если Лазарус поверил ей на слово и не потребовал никаких гарантий, значит, он действительно такой наивный, каким кажется.
        Едва они остались одни, Торн прислонился к спинке дивана, словно его длинный позвоночник больше ни секунды не мог удерживаться в вертикальном положении. Он поочередно разомкнул пальцы, сжимавшие трость, и Офелия заметила, что набалдашник отпечатался у него на ладони. Пытаясь разогнуть больную ногу, Торн переменился в лице.
        - Вам нехорошо?  - встревожилась Офелия.
        - Я избавил вас от Генеалогистов не для того, чтобы вы вошли в сговор с Лазарусом.
        - Он не похож на злодея. Он даже толком не знает, что мы на самом деле ищем у него в доме.
        Однако после своих слов Офелия не почувствовала облегчения, на которое рассчитывала. В какой-то миг она почти поверила, что именно Лазарус испугал профессора Вольфа, miss Сайленс, Медиану и Бесстрашного. Но если он не имеет отношения к этим несчастьям, значит, источник угрозы по-прежнему неизвестен.
        - Генеалогисты очень корыстолюбивы, их легко подкупить,  - произнес Торн.  - А Лазарус - идеалист, ставящий общественные интересы выше личных. Им не так-то просто манипулировать, как вам кажется.
        - И все же он предоставил нам свой лазарустат. Не стоит меня недооценивать.
        - Я всегда высоко ценил вас.
        Офелия просто хотела пошутить, поэтому торжественная серьезность Торна, смотревшего на нее в упор, застала ее врасплох. Девушка залпом проглотила чай, на который до сих пор не обращала внимания. Остывшая жидкость помогла ей протолкнуть застрявший в горле ком. Неужели это заявление сделано всерьез? Сейчас, сидя на диване среди подушек, когда колено Торна касалось ее колена, она робела гораздо сильнее, чем в окружении роботов с их острыми стальными лезвиями.
        Оторвав взгляд от чашки, она увидела, что Торн с нарочитым интересом разглядывает узоры на ковре. После того как они покинули Мемориал, между ними ощущалась некая недосказанность, природу которой она никак не могла определить.
        - Вы недавно предупредили меня, что нам с вами надо поговорить.
        - Да,  - сухо подтвердил Торн.  - Действительно, это необходимо.
        - Хотелось бы узнать, о чем…
        Но тут в гостиную со скрипом вкатилось кресло Амбруаза.
        - Вот ваша сумка, miss. Мне очень жаль, что я избегал встреч с вами,  - тихо проговорил юноша.  - Я был убежден, что вы и есть Другой, и не знал, как себя вести, чтобы никому не навредить. Я… я надеюсь, мы останемся друзьями?
        После всего, что было сказано в этом доме, Офелия была слишком взбудоражена, чтобы дать честный ответ. Да и время поджимало. Амбруаз заметил устремленный на него язвительный взгляд Торна и отъехал на другой конец гостиной.
        Глубоко вздохнув, Офелия принялась распутывать завязки сумки. В ней лежали ее серое платьице, зимние ботинки, бутылка с газированной водой, заплесневелое печенье и почтовая открытка, подаренная крестным перед ее стремительным бегством с Анимы. И, наконец, она вынула детскую книжку в пурпурном переплете, на котором большими золотыми буквами было написано:

        ХРОНИКА НОВОГО СВЕТА
        ЭРА ЧУДЕС
        НАПИСАНО И НАПЕЧАТАНО В ГОРОДЕ-ГОСУДАРСТВЕ ВАВИЛОН
Е. Д.

        Открывая книгу, которую разыскивали столько людей и которая стала причиной стольких бед, Офелия не сумела подавить дрожь, передавшуюся пальцам даже сквозь перчатки. На форзаце она увидела печать Мемориала. Хотя девушка и не являлась - подобно тетушке Розелине - экспертом по бумаге, превосходная сохранность книги поразила ее. Не верилось, что она была напечатана еще до Раскола. Неужели эта книга обладала теми же чудесными свойствами, что и зеркало, подвешенное внутри глобуса Секретариума?
        Пробежав глазами первые строчки, Офелия почему-то не удивилась, что знает их наизусть:

        Однажды, через какое-то время,
        возникнет мир,
        в котором наконец-то воцарится мир.

        И тогда
        появятся новые мужчины
        и появятся новые женщины.

        И наступит эра чудес.

        Офелия переворачивала страницу за страницей, и в ней крепла уверенность, что в прошлом она уже не раз перелистывала их. Девушке не нужно было читать книгу, чтобы восстановить в памяти ее содержание. Она помнила, что текст разделен на двадцать коротеньких сказок, и в каждой из них говорится о рождении новой Семьи: властителей предметов, властителей животных, властителей магнетизма, властителей растений, властителей превращений, властителей обольщения, властителей пророчеств, властителей чувств, властителей термализма, властителей теллуризма, властителей ветров, властителей массы, властителей метаморфозы, властителей температуры, властителей ониризма, властителей фантомов, властителей эмпатии, властителей духов, властителей молний и властителей пространства.
        Двадцать Семей, двадцать свойств.
        Те самые сказки, которые профессор Вольф и Октавио называли ужасно скучными.
        Но в этих сказках не было никаких сведений, позволявших сравняться с Богом.
        Страшное, пугающее сомнение охватило Офелию. Стараясь скрыть панику, она передала книгу Торну.
        - Ничего не понимаю. Может быть, информация, которую мы ищем, зашифрована?
        Торн не ответил: он быстро листал страницы, мгновенно запоминая каждую из них. Просмотрев их все, он помедлил и неторопливо повернулся к Офелии. Похоже, она неожиданно стала для него источником загадок.
        - Я думал, вы внимательно прочли книгу до самого конца,  - произнес он тоном, который она слышала от него впервые.
        Офелия поправила очки, взглянула на последнюю страницу и вдруг увидела коротенькую, сделанную от руки приписку, которую раньше не заметила из-за выцветших чернил:

        Дорогие мои дети, давайте дождемся лучших дней.
Евлалия Дуаль

        Офелия читала и перечитывала эти слова, пока наконец они не отпечатались в каждой клеточке ее существа.
        Евлалия Дуаль.
        Дуаль означало - Другая[48 - Dual (франц.)  - двойственный, двойной. Здесь: другая.].
        Как ни странно, девушка не испытывала ни малейшего удивления. Она это знала. Всегда знала - и теперь спрашивала себя, как она могла забыть про столь важную и необходимую страницу. В тот день, когда Арчибальд попросил ее выбрать имя для фальшивых документов, ей на ум пришло именно это имя - Евлалия. Женщина, чьи воспоминания она разделяла, женщина из прошлого, которую она разглядела в подвешенном зеркале. Она снова видела себя на ее месте, когда та быстро печатала на машинке, придумывая бесчисленные истории для детей.
        Евлалия была Другой, была Богом. Или, скорее, Бог некогда был Евлалией - до Раскола. Маленькая писательница с коротенькой фамилией. Все это не объясняло, почему Офелия разделяла воспоминания Евлалии и каким образом Евлалия Дуаль сумела создать Духов Семей, разбить мир на куски и в течение веков превратиться в Тысячеликого, почти всемогущего. Зато становилось понятно, почему простая книжка могла позволить каждому сравняться с Богом.
        - Потому что Бог равен каждому,  - прошептала Офелия, поглаживая рукописные строчки.
        Все еще находясь во власти эмоций, порожденных памятью, девушка закрыла «Эру чудес». И внезапно ощутила краем глаза чей-то пристальный взгляд, устремленный на нее и на Торна. Наконец она узнала этот взгляд. Он принадлежал тому, кто напал на профессора Вольфа, miss Сайленс, Медиану и Бесстрашного. Тому, кто сейчас находился здесь, в гостиной.
        На пороге возник Лазарус и объявил с широкой улыбкой:
        - Мадам, месье, лазарустат подан!

        Страх

        Пока Лазарус, пританцовывая, вел их между водоемами с кувшинками, Офелия хранила молчание. Она прижимала книгу Евлалии Дуаль к животу, пытаясь заглушить его урчание. Несмотря на теплый ночной воздух, ей казалось, что кровь у нее в жилах превратилась в лед. Шарф, почувствовав страх девушки, плотно обмотался вокруг ее шеи, хотя она старалась не подавать вида, что напугана.
        Торн, погруженный в собственные мысли, шел, опираясь на трость, стучавшую уже совершенно по-иному. Офелии хотелось крикнуть ему, что убийца здесь, рядом с ними, но таким образом она лишь ускорила бы их гибель. Нет. Она обязана держать в узде свои нервы. Смотреть прямо перед собой. Не вызывать подозрений. У нее в голове постепенно складывался план - безрассудный, приблизительный, но все же план.
        - С вами все в порядке, miss?  - вежливо спросил Амбруаз.
        Управляя своим креслом, он старался постоянно находиться справа от Офелии. Его кроткий взгляд, обращенный к девушке, словно вымаливал у нее прощение. Она ограничилась кивком.
        Лазарус вприпрыжку поднимался по лестнице на террасу; полы его плаща хлопали на ветру, словно крылья. Торн тяжелым шагом следовал за путешественником, ступенька за ступенькой, не в силах полностью согнуть колено в стальном обхвате. За ним шла Офелия. На террасу вела только лестница, но не пандус, и Амбруаз не смог дальше сопровождать их. Когда Офелия, стоя на верхней ступеньке, в последний раз обернулась к нему, деревянное кресло и смуглое лицо юноши уже были неразличимы во мраке; только белые одежды выдавали его присутствие, словно в воздухе парил призрак.
        Офелия истово надеялась, что ее план сработает.
        На мраморной террасе их ждал лазарустат. В свете уличных фонарей летательный аппарат, с пропеллером и узким металлическим корпусом, напоминал гигантскую стрекозу. Уолтер устанавливал трап. Мощный поток воздуха от лопастей пропеллера хлестнул Офелию по щекам и разметал ее кудри. Собрав все свое мужество, она набрала в грудь побольше воздуха и протянула «Эру чудес» Торну, направлявшемуся к трапу.
        - Вы полетите один, а я подожду здесь,  - произнесла она громко, стараясь перекричать гул пропеллера.  - Истина, которую мы открыли, возможно, вовсе не та, которую хотят найти Генеалогисты.
        - Это неважно. Я выполнил условия контракта.
        Забирая у Офелии книгу, Торн устремил на девушку острый взгляд и властно задержал ее руку в своей. Ветер трепал его волосы, отчего он выглядел менее уверенным в себе, чем прежде.
        - Почему вы не хотите лететь со мной в Мемориал?  - спросил он.
        С первой минуты прибытия на Вавилон Офелия постоянно громоздила одну ложь на другую - чаще всего по необходимости, а иногда потому, что так было проще. В мире существовал всего один человек, с которым она всегда хотела быть кристально честной, и в эту минуту перед ней стоял именно он.
        Но девушка беззастенчиво солгала ему прямо в глаза:
        - Я хочу поговорить с Амбруазом. Нам нужно кое-что прояснить. Да и зачем мне лететь? Вы ведь вряд ли собираетесь представить меня Генеалогистам?
        Торн еще сильнее сжал ее руку. Неужели он подозревает, что она что-то скрыла от него?
        - Тогда будьте в доме Лазаруса до моего возвращения. Смерть настигала людей только потому, что они слишком близко подобрались к этой тайне, а мы стали ее обладателями.
        Офелии стоило огромного труда смолчать под его стальным взглядом. Ей хотелось умолять Торна остаться с ней, здесь, на террасе. Но если сейчас она себя выдаст, им обоим грозит ужасная смерть. Девушка знала: есть только одно решение, способное остановить убийцу, поэтому она должна поговорить с ним наедине.
        И Офелия нашла в себе силы улыбнуться Торну.
        - Я никуда отсюда не двинусь.
        Скрепя сердце Торн отпустил ее руку, оставив себе книгу. Когда он поднимался по трапу, девушке пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не побежать за ним.
        Лазарус бросился к руке Офелии, повисшей в воздухе, и со смехом пожал ее.
        - Я страшно рад, что вы остаетесь, юная lаdy! Мне пока не удастся вернуться к нашему разговору, ибо и сегодняшней ночью, и в ближайшие недели я очень занят. Но вы чувствуйте себя здесь как дома! Желаю вам удачи в поисках Другого,  - шепнул он девушке на ухо.  - Только не доверяйте своим глазам, когда будете искать Его: никто не знает, на кого Он похож и в каком виде предстанет перед вами. И вот, если позволите, последний совет: прислушивайтесь к эху. Эхо - ключ ко всему!
        И Лазарус помчался по террасе к своему аппарату. Его белый цилиндр, попав в струю воздуха, гонимого лопастями, взлетел к звездам.
        Офелия не слышала наставлений путешественника.
        - Дай им улететь вместе с книгой,  - шептала она ветру, пока Лазарус поднимался по трапу.  - Ведь ему нужна только я, верно?
        Она по-прежнему ощущала его присутствие. Не будь у нее памяти Евлалии, Офелия, возможно, никогда бы не заметила его. Лопасти завертелись еще быстрее, лазарустат поднялся в воздух и вскоре растаял в ночной мгле. Теперь Торну ничего не грозило.
        В наступившей тишине снова задул, застонал ветер. Офелия с трудом двигалась вперед, затем решительно обернулась. Фонари на террасе, вокруг которых роились комары, вдвое увеличивали тень человека, следовавшего за ней по пятам. В первый раз с начала вечера девушка отчетливо видела его - несмотря на густую гриву волос, кустистые брови и бороду. Но даже сейчас она не могла поверить, что старый, с виду совершенно безобидный уборщик мог наводить страх на стольких людей.
        - Ведь это ты отодвинул засов на двери в тот вечер, когда меня заперли в комнате с мусоросжигателем,  - невозмутимо произнесла Офелия, хотя внутри у нее все кипело.
        Уборщик не ответил. Косматая грива, борода и усы так надежно скрывали лицо старика, что невозможно было определить его выражение.
        - Ты был всюду и всегда,  - упрямо продолжала Офелия.  - Был, когда мне угрожал Бесстрашный. Когда меня шантажировала Медиана. Ты защитил меня. И не только меня, но и мои сочинения,  - произнесла она, сделав ударение на слове «мои».  - Ты наказал профессора Вольфа за то, что тот стащил одну из моих книг, а miss Сайленс - за то, что она уничтожила их почти все.
        При этих словах тощая фигура старика, который без своей метлы, казалось, с трудом сохранял равновесие, медленно распрямилась. У Офелии взмокла спина от пота. Согласно ее плану, она намеревалась предстать перед ним как воплощение Евлалии Дуаль. Он путал ее с Евлалией. Она это знала, ибо при виде ее и Фарук, и Поллукс, а возможно, даже Елена и Артемида начинали кого-то безуспешно вспоминать.
        «Другой,  - сказала Медиана.  - Есть кто-то другой».
        - Ты ведь еще и Дух Семьи,  - смело заявила Офелия.  - Дух Семьи из мрака, неведомый миру. Потому что у тебя совсем другая роль. Ты защищаешь мою школу. Защищаешь мои книги.
        Старик не шевелился, застыв, словно каменная статуя. Но Офелия не обольщалась. Хищные звери часто замирают, прежде чем броситься на добычу.
        - Я дала тебе обоюдоострое оружие,  - продолжала она ровным тоном.  - Способность внушать и безграничный страх, и полнейшее равнодушие. Это тяжкое бремя я заставляла тебя нести на протяжении веков. Обреченный на небытие, для всех других людей ты существуешь только как чувство страха.
        Офелия изрекала истины, уже известные старому уборщику, и чувствовала, как в нем рождаются колебания. Девушке нужно было убедить его - убедить саму себя,  - что в этот момент она является Евлалией и только Евлалией.
        Когда уборщик медленно двинулся вперед, накрывая ее своей тенью, Офелия собрала волю в кулак и не отступила. Внезапно она почувствовала, что ей тесно в собственном теле. Девушка хотела размотать шарф, который, встревожившись, чуть не задушил ее, но ей удалось лишь слабо пошевелить пальцами. Если она немедленно не успокоится, этот Дух Семьи уморит ее страхом, даже не прибегнув к своей власти.
        - Мне очень жаль,  - тихо обратилась к нему Офелия.  - Ты так долго жил один… Ты больше не обязан ничего делать для меня. Школы, которую мы знали, больше нет. Твои братья и сестры уже выросли. Мои книги не стоят того, чтобы из-за них убивать друг друга. Все, что когда-то считалось важным, теперь не имеет никакого значения. Ты должен начать делать что-то новое, понимаешь?
        Ей показалось, что сквозь пряди волос, ниспадавших на лицо старого уборщика, она разглядела мелькнувшую в его глазах искру. Но, возможно, это была всего лишь игра света и воображения. Медленно сделав два широченных шага, уборщик преодолел разделявшее их расстояние и, словно огромное пресмыкающееся, позвонок за позвонком, стал клониться вперед до тех пор, пока его спина не образовала горб, совершенно невозможный с точки зрения человеческой анатомии. Нелепое, заросшее волосами лицо находилось теперь так близко от лица Офелии, что она должна была бы почувствовать дыхание старика. Но она не ощутила ни единого дуновения: уборщик не дышал. Так что скрывалось за его бородой? Что пряталось под кустистыми бровями?
        Одно неловкое движение могло стать поводом к нападению.
        Изогнувшись так, что у любого человека на его месте давно бы переломались все кости, старый уборщик вплотную придвинулся к Офелии и замер. Потом поднял свою длинную тощую руку и костлявой, как у скелета, дланью откинул волосы с лица.
        Блеск, замеченный Офелией, происходил не от взгляда, а от алюминиевой пластинки, сверкавшей посреди его лба. На ней виднелась надпись, выгравированная крошечными, едва различимыми в свете фонарей буквами. Приглядевшись, девушка узнала их, хотя и не могла прочесть - память Евлалии не стремилась удерживать детали. Но одно ей стало ясно: это те же знаки, при помощи которых в Книгах Духов Семей зашифрованы свойства и причины их существования.
        Надпись, разумеется, была не так сложна, как Книга, что и объясняло незатейливое поведение старого уборщика; тем не менее она наделяла его живительной силой. И, пока Офелия размышляла, почему он решил продемонстрировать ее, старик постучал по пластине.
        - Хочешь, я ее сниму?
        Офелия вновь обрела голос. Она знала, что это древнее существо уничтожило многих, но не чувствовала в себе ни сил, ни права умертвить его. Несмотря на терзавший ее страх, она считала себя в ответе за него. Утратив свою двойственность и став Богом, Евлалия больше не интересовалась его судьбой. Но если Офелия по той или иной причине унаследовала часть ее памяти, разве не унаследовала она и часть ее вины?
        - Miss Офелия, это вы? Так вы не улетели вместе с моим отцом?  - неожиданно прозвучал удивленный голос Амбруаза.
        Услышав свое имя, Офелия непроизвольно повернула голову в сторону лестницы. Движение заняло долю секунды, однако, подняв взгляд на старого уборщика, она поняла, что выдала себя и утратила с ним контакт. Продолжая сверх всякой меры наклоняться вперед, он еще выше приподнял свои космы. Атмосфера вокруг него внезапно начала сгущаться.
        «Пора бежать,  - поняла Офелия.  - Или звать на помощь».
        Тем не менее она не сделала ни того, ни другого. Ее ноги как будто увязли в мраморе террасы. Каждый вдох казался глотком болотной воды. Тело не слушалось, внутренние органы смешались в беспорядке, и каждая их клеточка издавала отчаянные безмолвные вопли. Никогда, даже в изолярии, Офелия не чувствовала себя настолько одинокой, словно безжалостные ножницы перерезaли связь, соединявшую ее со всем добрым и прекрасным в этом мире. Даже шарф повис на шее мертвым грузом, точно никогда не обладал душой.
        Бездонные глубины ужаса открылись ей, жуткий страх забегал мурашками по ее телу, заполнил все кровеносные сосуды, все внутренности… И раздался взрыв.
        Спустя мгновение девушка поняла, что взрыв произошел не в ней, а снаружи. Несмотря на парализованные мышцы, на сведенный судорогой желудок, она сумела заглянуть в лицо стоявшего перед ней старого уборщика.
        Вместо пластины у него во лбу зияла огромная дыра.
        Дыра, откуда не пролилось ни капли крови. Уборщик по-прежнему стоял в своей нелепой позе. Но миг спустя он рухнул, подобно сломанной марионетке, на мрамор террасы.
        Мертвый.
        У Офелии подкосились ноги. Скорчившись, она исторгла выпитый чай и только потом нашла в себе силы повернуться к тому, кто спас ей жизнь.
        На перилах балюстрады сидела тень, сжимавшая в руке охотничье ружье. Она была такая маленькая и щуплая, что Офелия сначала приняла ее за обезьянку. Но, когда тень распрямилась, она увидела мальчика в набедренной повязке.
        Сын Бесстрашного-и-Почти-Безупречного.
        Не сказав ни слова, он повернулся и бесшумно нырнул в кусты.
        - Miss Офелия!  - раздался встревоженный голос Амбруаза.  - Что там за шум? Вы не ранены?
        Офелия смотрела на труп старого уборщика, на дыру у него во лбу. Тело неуклонно таяло, с каждой секундой становясь все более прозрачным, и вскоре сквозь него уже проглядывал мрамор, на котором оно лежало. А спустя несколько мгновений оно и вовсе исчезло. Как будто его и не было.
        - У меня все в порядке,  - отозвалась наконец Офелия.
        Никогда еще она не произносила эти слова с таким огромным облегчением.

        Опрометчивость

        Виктория села в кровати. По всему дому разносились громкие крики. Мама быстро вскочила на ноги и зажгла лампу; она успела накинуть на себя шелковый пеньюар, но забыла про папильотки в волосах.
        - Не бойся, дорогая!  - прошептала она, взяв Викторию на руки.
        Виктория не боялась. С тех пор как Отец прогнал Золотую-Даму вместе с ее тенями, она перестала бояться. Сонными глазами девочка смотрела на мигавшие за окном иллюзорные звезды. Однако ей хотелось узнать причину криков. Виктории показалось, что она узнала голос Старшей-Крестной, и если она не ошиблась, значит, Старшая-Крестная ужасно сердится.
        - Мадам Розелина, в чем дело? Где вы?
        Прижимая к себе Викторию, Мама спустилась по лестнице. Ни в большой гостиной, ни в музыкальном салоне, ни в столовой, ни в кухне никого не оказалось. Но чем больше комнат проверяла Мама, тем сильнее резал уши громкий голос Старшей-Крестной.
        - Надо же! Да ведь я убить вас могла! Вы… вы… бесите меня больше, чем тюбик засохшей зубной пасты!
        Попав вместе с Мамой в малую гостиную, Виктория широко раскрыла глаза. Газовые лампы горели в режиме ночников, но этого вполне хватало, чтобы осветить помещение. В нем царил такой кавардак, какого Виктория никогда еще не видела. Все вещи были раскиданы. Красивый шахматный столик валялся на полу ножками вверх. На ковре осколки вазы смешались с черными и белыми шахматными фигурами.
        Старшая-Крестная, в халате, ночном чепце и одном шлепанце - второй она, видно, где-то потеряла,  - с грозным видом высилась посреди малой гостиной.
        Завидев скорчившуюся за диваном тень, Виктория испуганно вцепилась в Маму.
        - Заявился без предупреждения, среди ночи!  - возмущенно кричала Старшая-Крестная.  - Как будто нельзя сообщить заранее! Незваный гость! Я услыхала внизу шум и… подумала, что к нам забрался вор!
        Тень за диваном распрямилась и вышла на свет. Обыкновенный человек, нисколько не похожий на преступника. Его волосы и борода блестели, как солнце, и между этими переливами сверкала восхитительная улыбка. В одной руке он держал сигару, а другой рукой пытался - без особого успеха - стереть странный красный отпечаток на лбу.
        - Мадам Розелина ударила меня лопаткой для вафель. Какая женщина!
        Виктория задрожала от радости. Это же Крестный!
        - Как вы сюда попали?  - спросила Мама.
        - По прямому пути собственного изобретения. Когда я буду уезжать, я его аннулирую.
        И крестный указал на большие напольные часы в глубине комнаты, которые отбивали секунды. Вернее, отбивали раньше. Но теперь маятник куда-то исчез, а на его месте, как показалось Виктории, виднелся кусочек булыжной мостовой.
        - Ладно. Пойду приготовлю чай.
        Мама не забывала о хороших манерах, даже когда ее будили посреди ночи или всё переворачивали вверх дном.
        - Не стоит, дорогая. У нас мало времени,  - сказал Крестный.
        Он уселся на спинку дивана, не обращая внимания на то, что пачкает башмаками диванные подушки. Потом заправил рубашку в дырявые брюки, а подтяжки так и остались свисать с пояса. Его лицо, шея, руки, каждый кусочек кожи, выглядывавший в прорехи костюма, отливали какими-то невероятными оттенками. Никогда еще Виктория не видела его таким красивым.
        - Собственно говоря,  - усмехнулся Крестный,  - я не имею права находиться здесь. Но вы же меня знаете! Чем больше мне запрещают, тем больше запретов я нарушаю!
        Мама изящным движением опустилась на банкетку и усадила Викторию рядом с собой.
        - Вас трудно понять, Арчи. Однако погодите с объяснениями. Сначала я должна задать вам очень важный вопрос. Скажите, вы заказывали иллюзию у мадам Кунигунды? Да или нет?
        - С чего вы это взяли? Зачем мне заказывать то, чего я терпеть не могу?!
        Крестный расхохотался, но Виктория заметила, что Мама и Старшая-Крестная обменялись тревожными взглядами. Ни той, ни другой ответ явно не показался смешным.
        - Значит, мы имели дело с кем-то самозваным! А ведь я сама раз десять открывала этому созданию дверь и позволяла приближаться к дочери! Но кем бы оно ни было, оно ищет вас, Арчи. И я уверена, что теперь нам, всем троим, грозит опасность, и в этом виноваты именно вы!
        Виктория почувствовала: под кроткими словами Мамы скрывается что-то неприятное,  - но что именно, она не поняла. А Крестный улыбнулся еще шире.
        - Если в присутствии этого существа вы упомянули о моих занятиях,  - произнес он загадочным тоном, сделав упор на последнем слове,  - то сами навлекли на себя опасность. Но успокойтесь! Я прибыл сюда, чтобы препроводить вас, всех троих, в безопасное место.
        Крестный извлек из дырявого кармана оранжевый мячик и с веселой улыбкой бросил его Виктории. Мячик оказался тяжелым, и от него очень вкусно пахло! Но Мама тотчас отобрала его у девочки, словно он мог причинить ей вред.
        - Не бойтесь, это всего лишь апельсин,  - объявил Крестный.  - Задолго до вашего рождения, юная особа, апельсины лежали на столах у всех обитателей Полюса,  - пояснил он Виктории.  - А этот я сорвал примерно четверть часа назад.
        - У вас получилось?  - удивленно воскликнула Старшая-Крестная.  - Вы нашли Аркантерру?
        - Не без труда. Нам пришлось облететь множество ковчегов, делая пересадки с одной Розы Ветров на другую! И хотя попасть на Аркантерру трудно, покинуть ее еще труднее. Не исключено, что аркантерровцы являются моими дальними родственниками, однако встретили они меня отнюдь не с распростертыми объятиями. Прямо как некоторые…  - С этими словами Крестный потер отпечатавшийся у него на лбу след от лопатки для вафель.  - Монсеньор Янус, тамошний Дух Семьи, недвусмысленно запретил мне покидать ковчег и пользоваться их Розой Ветров. Что, впрочем, не так уж плохо: на Аркантерре очень мило, там прекрасные города, леса, роскошные сады.
        Виктория наслаждалась ароматом, оставленным апельсином на ее маленьких ладошках. Леса и сады… Эти слова напоминали девочке всего лишь скучные картинки в книжках из библиотеки, зато, когда их произносил Крестный, ей слышалось: «небо», «деревья», «птицы»!
        - И вы тотчас же поступили наперекор ему,  - обреченно вздохнула Мама.  - Вы ослушались Духа Семьи.
        - Только наполовину,  - возразил Крестный.  - Я добрался до Полюса, не воспользовавшись Розой Ветров Аркантерры! Такая дорога потребовала у меня много сил и времени, но мне удалось сжать пространство между нашими двумя ковчегами, создав прямой путь. Правда, он недолговечен, так что быстро собирайте вещи!
        Заметив, что стекло напольных часов запотело, Старшая-Крестная протерла его и увидела вымощенную булыжниками улицу.
        - Вы хотите сказать, что…
        - Нет, мадам Розелина, это всего лишь кусочек улицы. Мой прямой путь на Аркантерру находится в другом квартале Небограда. Итак, вы готовы совершить со мной променад?
        - Но почему, Великие Предки, вы решили увезти нас на Аркантерру?
        Арчибальд поднял шлепанец, потерянный Старшей-Крестной, и стал обмахиваться им, как веером.
        - Солнце, кофе, фрукты, пряности… я преподношу этим дамам рай на блюдечке, а они нос воротят!
        Наступила тишина, тяжелая, как лежащий на шелке маминого пеньюара апельсин, такая тяжелая, что даже Крестный внезапно утратил всю свою легкость. И, хотя в уголках его рта по-прежнему пряталась маленькая лукавая складочка, которую Виктория просто обожала, голос его, когда он заговорил, звучал очень серьезно:
        - Обманщик, с которым вы имели дело, страдает манией величия. Он подмял под себя почти все политические институты, не говоря уж о его способности усваивать, а затем воспроизводить семейные свойства всех, кто встречается ему на пути. Многие люди умерли, да и я сам чуть не погиб, потому что какой-то барон захотел ему угодить. И это, разумеется, не единственный случай. Есть только одно место в мире, одно-единственное, куда этот коварный злодей еще не запустил свои когти,  - Аркантерра. И я наконец понял, что он там ищет и почему жители Аркантерры удерживают его на расстоянии.  - Когда Крестный улыбался во весь рот, его борода сияла еще ярче.  - Мои родственнички обладают одним весьма заманчивым свойством. Вы когда-нибудь слышали о клане Агуррасов?
        Крестный произнес «агхуррахов», так как одновременно пытался откашляться. Старшая-Крестная нахмурилась, Мама сидела молча. Виктория так и не взяла в толк, о чем идет речь, хотя сообразила, что ни одна, ни другая не знают этих людей.
        - Их также называют Эгильерами[49 - От франц. l’aiguille - стрелка компаса.],  - сказал Крестный.  - Речь идет об одной из Семей, отделившейся от генеалогического древа аркантерровцев. Я сам не подозревал об их существовании, пока не встретил. Дело в том, что их очень мало и они засекречены. Только представьте себе, сударыни, что вы наделены внутренним компасом, позволяющим обнаружить кого угодно, причем где бы он ни находился. Ваш объект может прятаться хоть на краю света, хоть в самой неприступной крепости - компас все равно его отыщет. Понятно? Вот каким свойством обладают Эгильеры! Полагаю, теперь вы сами догадаетесь, как наш злодей сможет использовать подобное свойство. Если Он им завладеет, от Него никто не скроется!
        Крестный умолк, желая насладиться произведенным эффектом. Из его длинной речи Виктория уловила только одно слово «древо». Значит, дерево? И это дерево наверняка волшебное, потому что на Маму и Старшую-Крестную оно явно произвело впечатление.
        - Если я сумел найти путь на Аркантерру, значит, Он тоже найдет его рано или поздно,  - добавил Крестный.  - Поэтому, думается мне, нужно воспользоваться свойством Эгильеров раньше, чем Он до них доберется. Но тут кроется одна проблема. Все жители Аркантерры, начиная с монсеньора Януса, более чем кто-либо стремятся сохранять свой нейтралитет. Эти люди желают держаться в стороне от всех пертурбаций, волнующих остальной мир, особенно если те не приносят прибыли. Я соблюдал нейтралитет всю свою жизнь - положение обязывало. И вот единственный урок, который я вынес: понятие «нейтралитет» является привлекательной заменой слова «трусость». Наступает момент, когда нужно выбрать, на чьей ты стороне, а если говорить обо мне, то я больше не хочу жить среди марионеток.
        Мама зааплодировала своими красивыми руками, покрытыми татуировкой. Виктория, решив, что это такая игра, последовала ее примеру.
        - Мои поздравления, Арчи, вы взрослеете. Но как ваше открытие связано с нами тремя?
        - Я хотел бы убедить монсеньора Януса и жителей Аркантерры отказаться от нейтралитета, но для них я всего лишь бывший посол, представляющий нынче одного себя. Вы же, Беренильда, так сказать, первая дама Полюса. Ваше слово имеет больший вес, чем мое. Я уж не говорю о вашем обаянии.
        Крестный широко раскрыл свои синие глаза, гораздо более яркие, чем фальшивое небо над домом. Виктории ужасно захотелось подняться в настоящее небо и полетать.
        - Нет,  - сказала Мама.
        - Нет?  - переспросил Крестный, улыбаясь еще шире.
        - Вы просите о невозможном. Если я последую за вами, у меня не будет никакой гарантии, что я смогу вернуться; ведь я, в отличие от вас, никогда не возьму на себя риск спровоцировать дипломатический инцидент, оказав неповиновение Духу Семьи.
        - Подумайте…
        - Я уже говорила вам, Арчи, и могу повторить,  - продолжала Мама, не давая Крестному вставить слово,  - мое место здесь. Сегодня я убеждена в этом больше, чем когда-либо: нашему монсеньору нужна дочь, она должна быть рядом с ним. Он пытается измениться, пытается изменить свою Семью, потому что хочет оставить в наследство дочери ковчег, где не будет борьбы кланов, заговоров и убийств. Если мы уедем, он забудет, ради чего пытается это сделать.
        Настал черед Старшей-Крестной аплодировать. Виктория, в восторге от такой ночной игры, захлопала в ладоши вслед за ней. Девочке казалось, что она присутствует на представлении в опере, о которой ей рассказывала Мама.
        Крестный провел большим пальцем по губам, демонстративно изображая широкую сияющую улыбку.
        - Свойство Эгильеров, Беренильда! Подумайте о нем! Убедите их встать на вашу сторону, и они в мгновение ока отыщут вам месье и мадам Торн.
        Виктория почувствовала, как вздрогнула сидевшая рядом с ней Мама. Девочка заметила на ее лице выражение боли, словно Мама чем-то обожглась. Но это продолжалось совсем недолго. Очень быстро Мамино лицо снова обрело свою прекрасную невозмутимость.
        - Я не стану искать ни Торна, ни Офелию до тех пор, пока они сами не захотят найтись. Более того, я хочу, чтобы они в любой момент могли застать меня здесь. Мы, я и моя дочь, остаемся. Это мое последнее слово.
        Как только Мама умолкла, Старшая-Крестная властным жестом протянула руку к Крестному. Недолго думая, он вернул ей шлепанец.
        - Я никогда ни к чему не принуждал женщин и сегодня не намерен нарушать свое правило. Что ж, тем хуже! Сейчас я должен с вами проститься, прямой путь не сохраняется долго.
        Когда Крестный, преклонив колени перед Викторией, взял ее за руку, у девочки сильно забилось сердце. Он улыбался ей, но как-то необычно. В его улыбке не чувствовалось настоящей радости.
        - Не знаю, когда мы снова встретимся, девочка моя. Пожалуйста, постарайтесь не слишком измениться.
        Внезапно Виктории стало ужасно холодно. Она смотрела, как Крестный выбивает пыль из своего драного цилиндра, а потом трижды воздымает его над головой, словно прощаясь с каждой из находящихся в комнате женщин.
        Она не хотела с ним прощаться.
        Не хотела, чтобы он уходил так скоро. Ведь с ним уходили настоящие деревья, и настоящие птицы, и настоящее небо. Глядя, как Крестный входит в футляр напольных часов, она пошевелила губами, но он ее не услышал.
        Никто никогда ее не слышал.
        Не глядя ни на Маму, ни на Старшую-Крестную, Виктория оставила вместо себя Вторую-Викторию и нырнула в часы следом за Крестным. И тут же очутилась на булыжной мостовой. Кругом был туман, а путешествие сделало картинку еще более расплывчатой. При взгляде с улицы малая гостиная казалась крохотным пятнышком света посреди стены одного из домов. Крестный закрыл дверцу часов, потом снова открыл: комната исчезла, равно как и сам дом.
        Виктория не испугалась. Издалека она по-прежнему чувствовала, что Вторая-Виктория находится рядом с Мамой. К тому же здесь Крестный. Даже если он не может видеть ее, как видел Отец, ей ужасно хорошо рядом с ним.
        В этот раз она последует за Крестным до самого настоящего неба!
        Пока же он стоял посреди улицы, засунув руки в карманы, и вопросительно смотрел на окружавший его туман.
        - Однако,  - произнес он, увидев, как из тумана выплывает чья-то фигура.  - Как удачно, что вы решили выставить пост.
        - Вроде почудился кто-то. Ложная тревога.
        Виктория узнала Рыжего-Прерыжего-Добряка. Даже когда тот пытался говорить шепотом, его грубый голос разносился по всей улице.
        - И как?
        - А никак,  - усмехнулся, пожав плечами, Крестный.  - Прошло то время, когда я был способен убедить любую даму пойти со мной на край света. Я мог бы использовать свой старый трюк,  - проговорил он, похлопывая пальцем по татуировке между бровями,  - но я пообещал себе больше никогда не проделывать его с Беренильдой. Наверное, она права, и я начинаю взрослеть. Какой кошмар…
        Чтобы не потерять из виду Крестного и Рыжего-Прерыжего-Добряка, Виктории пришлось перепрыгивать с булыжника на булыжник. Невзирая на туман, они шли очень быстро. Их тихие слова, искаженные путешествием, напоминали пузыри, которые получаются, если подуть в соломинку, опущенную в стакан с молоком.
        Компания углубилась в слабо освещенную аллею. Эта аллея вела в тупик - к кирпичной стене и кучам мусора. Если бы во время путешествия Виктория могла чувствовать запахи, ей пришлось бы зажать нос.
        Взобравшись на полусгнивший ящик, Крестный дотянулся до дверцы старого фиакра без колес. Рыжий-Прерыжий-Добряк наблюдал за происходящим, но не задавал вопросов.
        - В добрый час, путь все еще здесь,  - прошептал Крестный, делая Рыжему знак поторопиться.  - У нас очень мало шансов, что монсеньор Янус ничего не узнает.
        Дверца распахнулась, и оттуда вырвался поток света, словно внутри фиакра горел огонь. Пригнувшись, Рыжий-Прерыжий-Добряк вошел внутрь. Крестный окинул взглядом тупик и, убедившись, что вокруг никого нет, в свою очередь проскользнул в фиакр. Он так и не заметил у себя под носом маленькую девочку.
        Виктория без колебаний нырнула в фиакр вслед за ним.
        Сначала она ничего не видела. Ни света, ни тьмы. Однажды Старшая-Крестная, зацепившись за ручку двери гостиной, разорвала рукав платья. Сейчас Виктории показалось, что она, как рукав Старшей-Крестной, разорвана надвое.
        Но возникшая при этом боль оказалась несильной, и в следующую секунду девочка уже забыла о ней. Теперь она видела над собой только небо. Небывало огромное небо. Небо, окрашенное не только синим, но и красным, фиолетовым, зеленым, желтым. Настоящее небо! Даже искривленное путешествием, оно все равно было самым прекрасным зрелищем, которое Виктории довелось видеть за свою короткую жизнь.
        - Я же говорила, что зря только время потеряете!
        Виктория обернулась и увидела Даму-с-Разными-Глазами. Дама стояла рядом с ней, держа во рту сигарету и яростно выдувая дым. Со времени их последней встречи Дама тоже приобрела немало ярких красок.
        - Отправиться туда - это же просто глупо, бесполезно и рискованно!  - яростно бросила она.
        Широким жестом Крестный захлопнул и снова открыл дверцу фиакра.
        - Ну вот, прямого пути больше нет! Но почему же рискованно? Разве кто-нибудь заметил наше отсутствие?
        - Не знаю,  - проворчала Дама-с-Разными-Глазами.  - Мы с котом наблюдали за оранжереей, чтобы не дать никому приблизиться к вашему треклятому прямому пути с этой стороны ковчега.
        Она укоризненно взглянула на Рыжего-Прерыжего-Добряка, но тот, похоже, не испытывал особого желания присоединиться к беседе. Он разглядывал Балду, который неодобрительно обнюхивал его огромные башмаки и, похоже, чуял, что хозяин вляпался во что-то не слишком чистое.
        Внезапно Виктория осознала, что вокруг них раскинулся сад, где сотни деревьев сгибались под тяжестью апельсинов, похожих на тот, что привез ей Крестный. Здешний дневной свет был гораздо ярче, чем все светильники в доме и иллюзии в парке.
        Однако восторг Виктории быстро сменился тревогой. Она больше не чувствовала присутствия далекой Второй-Виктории.
        - Довольно маяться бездельем,  - заявил Крестный,  - перейдем к запасному плану!
        Дама-с-Разными-Глазами состроила гримасу:
        - Какой еще запасной план, господин бывший посол?
        - План, который нам предстоит придумать. Мы должны уговорить моих аркантерровских родственников самим начать охотиться на Бога, а не бегать от Него.
        С этими словами Крестный сорвал с дерева апельсин и куда-то зашагал. Свисавшие подтяжки били его по бедрам. Виктория не знала, что ей делать. Идти за Крестным? Остаться на месте? Напрасно она пыталась сосредоточиться: обратная дорога исчезла. Она никогда не готовила пути отступления заранее: возвращение домой происходило столь же естественно, как утреннее пробуждение.
        Виктория подпрыгнула прямо под носом у Дамы-с-Разными-Глазами в надежде, что странное свойство той сможет прекратить путешествие, но безрезультатно. Дама-с-Разными-Глазами выплюнула окурок, и тот пролетел сквозь Викторию как сквозь туман.
        - Этот балбес не понимает, что он творит. А с тобой что стряслось?  - обратилась она к Рыжему-Прерыжему-Добряку.  - Ты что, простудился на Полюсе?
        Тот не ответил. Он отвел взгляд от Балды, продолжавшего обнюхивать его башмаки, посмотрел в небо и, нахмурив густые рыжие брови, озабоченно произнес:
        - Это начало конца. Или конец начала.
        И тут Виктория обмерла: вокруг башмаков Рыжего-Прерыжего-Добряка копошились тени.

        Другой

        Шум воздуха, вырывавшегося из фена, перекрывал голос радиоприемника и стук капель дождя за окном. Во всяком случае, Офелия не слышала ни того, ни другого. Не прислушивалась она и к бурчанию стоявшей у нее за спиной механической горничной; та сушила ее непослушные кудри, монотонно твердя: «ЛУЧШЕ ГОЛОВА УЛОЖЕННАЯ, ЧЕМ ГОЛОВА НЕУХОЖЕННАЯ» и «ЕСЛИ ТРИЖДЫ В ДЕНЬ УЛЫБНЕШЬСЯ, БЕЗ ЛЮБЫХ ЛЕКАРСТВ ОБОЙДЕШЬСЯ». Офелия попыталась ей объяснить, что вполне достаточно вытереть волосы полотенцем, тем более что в комнате царила удушающая жара, но горничная не оставила ей выбора, и девушка покорилась. Лазарус наверняка вернется домой не раньше, чем через несколько недель, Амбруаз отправился работать таксвистом. В их отсутствие лучше не перечить роботам, способным при любом слове поперек выпустить сразу несколько сотен лезвий.
        Вооружившись лупой, которую одолжил ей Амбруаз, Офелия сосредоточилась на почтовой открытке, полученной от крестного. Разглядывая толпу посетителей XXII Межсемейной выставки, она безошибочно узнала среди многочисленных людских фигурок старика, скрывавшего лицо за космами волос, кустистыми бровями и дремучей бородой; он подметал прогулочную галерею Мемориала. За шестьдесят лет старик ничуть не изменился. Веками он сторожил то, что осталось от древней школы, где жили Евлалия и будущие Духи Семей. Узнав его на фотографии, девушка уже не могла оторвать от него взгляд. Он, конечно, умер, испарился, но внушенный им ужас продолжал кричать в ней. Всю ночь ей снились кошмары, и пришлось несколько раз становиться под душ, чтобы смыть с кожи едкий запах страха.
        «Однако для меня все кончилось благополучно»,  - подумала Офелия, глядя в окно сквозь сбегавшие по стеклу струйки дождя. Если бы сын Бесстрашного, разрушивший пластинку старика, помедлил еще секунду, сейчас она - в лучшем случае - пребывала бы в том же состоянии, что и Медиана. Неужели мальчишка следил за ней, надеясь, что она приведет его к убийце отца? Да, видимо, достойная смена Бесстрашному обеспечена.
        Но если старый уборщик, с которым она столкнулась накануне,  - продолжала рассуждать девушка,  - находился в Мемориале шестьдесят лет назад, значит, он не мог быть Другим, освобожденным Офелией из зеркала. Да и потом, одно дело - пугать людей, а другое - вызывать разрушение ковчегов.
        Почувствовав запах паленого, исходивший от ее собственной головы, Офелия нахмурилась.
        - Думаю, сушить довольно, благодарю вас,  - произнесла она, вежливым жестом дав понять, что робот может быть свободен.
        Горничная выдернула шнур из розетки и громко выдала очередное изречение: «НЕЛЬЗЯ ПЕРЕВОЗИТЬ В ОДНОЙ ЛОДКЕ КОЗУ И КАПУСТУ». Офелия взглянула на дождь за окном и прислушалась к работающему радио. Комната, обставленная резной мебелью, огромная кровать с москитной сеткой и гигантское зеркало не имели ничего общего со спартанской обстановкой «Дружной Семьи». Неужели она провела здесь свою первую ночь на Вавилоне?! Девушке с трудом верилось, что с той поры прошло уже полгода.
        Она снова развернула записку, переданную ей Октавио перед тем, как они расстались.
        При случае зайдите в мой кабинет, мне нужны ваши читающие руки. Елена
        Такое приглашение вполне могло считаться почетным, но Офелия полагала, что стоит хорошенько поразмыслить, прежде чем исполнить просьбу Духа Семьи.
        Она прижалась лицом к оконному стеклу, и ее уложенная голова отразилась на фоне сбегавших по нему капель. Какой сильный дождь… такие случались крайне редко в это засушливое время года. Краем уха Офелия услышала, как диктор в радиоприемнике читает сообщение об очередной выставке бытовой техники, проходящей в центре Вавилона. Невидящим взглядом она смотрела вдаль, поверх водоемов, чью гладкую поверхность дождь превратил в рябь. Девушка боролась с желанием открыть окно, выскочить из дома и посмотреть с террасы на входные ворота. Почему Торн опаздывает? Вряд ли передача книги занимает много времени. Неужели Генеалогисты обманули его?
        В дверь властно постучали, и Офелия встрепенулась.
        - Не будете ли вы столь любезны избавить меня от этого?  - прямо с порога потребовал Торн.
        Вокруг его колена обмотался шарф. Опершись о дверной косяк, Торн схватил шарф, словно кота за шиворот, и хотел отбросить, но шерстяные кисти застряли в стальном обхвате ноги.
        Высвобождая старого друга, Офелия не смогла сдержать улыбки.
        - А я-то думала, куда он подевался. Наверное, почувствовал вкус свободы.
        Торн отдал мокрый зонт роботу, проводившему его к Офелии, и, захлопнув дверь перед безликим автоматом, повернул ключ в замке.
        - Где сын Лазаруса?  - спросил он, окинув суровым взором комнату.
        - Уехал на весь день.
        - Тем лучше. Нам никто не помешает.
        Он проверил, нет ли кого-нибудь на мокром от дождя балконе. Позволив шарфу устроиться по собственному усмотрению, Офелия исподтишка разглядывала мрачный профиль Торна. Он причесался, побрился и даже привел в порядок аппарат, фиксировавший перелом. Правда, от него резко пахло медицинским спиртом, но он уже не выглядел затравленным зверем.
        - Что вам сказали Генеалогисты?  - с тревогой спросила Офелия.  - Они разочарованы?
        Торн задернул шторы, даже не обратив внимания, что комната мгновенно погрузилась в полумрак.
        - Они довольны. Причем больше, чем я предполагал.
        - Но?
        - Никаких «но». Книга, которую я им принес, отвечает их ожиданиям. Они готовы доверить мне следующую миссию.
        - Какую?
        - Пока не знаю.
        Каждая фраза Торна звучала чеканно и сухо. Само его присутствие создавало гнетущую атмосферу. Но теперь, когда он пришел, Офелия почувствовала себя значительно лучше.
        - А вы?  - спросила она.  - Вы разочарованы?
        Торн молча смотрел на нее; его застывшее суровое лицо приводило Офелию в отчаяние. Она застегнула пеньюар, наброшенный поверх пижамы, подаренной ей Амбруазом. «Этот треклятый робот с его феном превратил мои кудряшки в куст терновника»,  - с досадой подумала девушка. Внезапно ей захотелось выглядеть красивой, и она с удивлением констатировала, что подобное желание возникло у нее впервые.
        - Нет, я не разочарован,  - ответил Торн.  - Я и не рассчитывал свергнуть Бога с первой попытки.
        Он произнес слово «Бог», опасливо поглядывая на ключ в двери. Но так как ни один робот не стал ломиться в комнату, Торн налил в стакан воды из графина, с недоверчивым видом понюхал ее и присел на кровать.
        - А вы?  - в свою очередь поинтересовался он.
        Офелия решила не рассказывать ему о старом уборщике. Она сделает это потом - ей ничего не хотелось от него скрывать, но, судя по всему, сейчас еще не настал подходящий момент для таких рассказов.
        - Я совершенно запуталась,  - призналась девушка.  - Чем глубже я погружаюсь в прошлое Евлалии Дуаль, тем отчетливее ощущаю, что знаю ее, хотя нас и разделяют несколько веков.
        Осторожно омочив губы в стакане с водой, Торн заявил:
        - Она была наказана.
        - Наказана?  - переспросила Офелия.  - Не понимаю.
        - Я тоже. Однажды я вам сказал, что во мне есть воспоминания Фарука - клан моей матери передавал их из поколения в поколение, из памяти в память. Обрывки воспоминаний, очень личные. В одном из них мне показалось, что Бог… Дуаль,  - быстро поправился он,  - была наказана. Но я еще не знаю, кем, почему и как именно.
        - Холодильная камера некромантов обеспечивает превосходную сохранность продуктов на протяжении целого года!  - бодро скандировал диктор.  - Прочная, малогабаритная и очень емкая! Необычайно емкая!
        Офелия задумчиво разглядывала орущий радиоприемник.
        - Быть может, превращение Бога в Тысячеликого было вынужденным? Быть может, на Него наложили проклятие? Быть может, Он и в самом деле связан с Другим?
        - Именно это нам и предстоит узнать. Если, конечно, вы по-прежнему расположены вести расследование вместе,  - произнес Торн.
        Голос его звучал сухо, взгляд не отрывался от стакана.
        Офелия поправила сползшие на кончик носа очки.
        - Вы в этом сомневаетесь?
        - Пока вы остаетесь на Вавилоне, вам ни под каким видом нельзя общаться с вашей семьей, как бы велико ни было искушение и каким бы печальным ни было ваше одиночество.
        - Знаю.
        - Чем ближе вы подойдете к истине, тем большей опасности подвергнетесь.
        - Знаю.
        - В случае затруднений, возможно, вы не всегда сможете рассчитывать на меня. Генеалогисты связали меня по рукам и ногам.
        - И это знаю,  - тихо произнесла Офелия.  - Вчера вы об этом хотели поговорить?
        Наконец Торн оторвал взгляд от стакана с водой и уставился на девушку. В полумраке его бледные зрачки сверкали металлическим блеском.
        - Помните, что я вам сказал в тот вечер у входа в Мемориал? Что я не нуждаюсь в ваших душевных порывах.
        Офелия вздернула подбородок.
        - И я был с вами предельно честен,  - жестко проговорил он.  - Они мне не нужны.
        Сморщившись, словно в рот ему попала какая-то гадость, он повертел в руках стакан и поставил его на стол.
        - Во всяком случае, не только они.
        Офелия облизала губы. Никто, кроме Торна, не мог вогнать ее в состояние, когда бросает то в жар, то в холод.
        - Вы не…
        - Никаких полумер,  - оборвал он.  - Я вам не друг и не желаю им быть.
        - Попробовать воспользоваться автоматическими щипцами для колки сахара означает выбрать их! Сделать свой выбор! Пружинные челюсти действуют при помощи простого нажатия пальцем! Просто нажмите пальцем!
        Офелия наконец приглушила радио.
        - Я отказываюсь и дальше жить с ощущением того, что постоянно загоняю вас в угол,  - продолжал Торн резким тоном.  - Если вас отталкивают мои когти… понимаю, внешность моя оставляет желать лучшего… да и нога… но она не помешает мне…
        И он устало вытер лоб, словно преодолел долгий путь на грамматическую голгофу.
        Внезапно на Офелию снизошло умиротворение. Она сбросила перчатки, как ящерицы сбрасывают старую кожу. Удары судьбы искалечили Торна, причем не столько снаружи, сколько внутри. И девушка поклялась себе оберегать его от всех, кто мог и дальше терзать его, включая ее саму.
        Она подошла к Торну, стараясь все время держаться в поле его зрения. По счастью, Торн сидел, и его лицо оказалось почти на уровне лица Офелии. Но когда она прижала ладони к его щекам, он вздрогнул. Резкий и угловатый как внешне, так и по характеру, Торн никогда не говорил комплиментов, не совершал галантных поступков, не шутил, а обществу людей предпочитал общество цифр. Только очень веская причина могла побудить кого-нибудь вглядеться в лицо Торна.
        У Офелии была такая причина.
        Она стала целовать его шрамы, начав с того, который рассекал бровь, потом перешла к тому, который избороздил щеку, потом к тому, который пролегал через висок. При каждом поцелуе глаза Торна раскрывались все шире, а его одеревеневшее тело становилось податливее.
        - Пятьдесят шесть.
        Откашлявшись, Торн заговорил почти мягким тоном. Он прилагал усилия, чтобы скрыть смущение, но ввести Офелию в заблуждение ему не удалось - таким она видела его впервые.
        - Это число моих шрамов.
        Офелия закрыла глаза и вновь их открыла. И с новой силой почувствовала властный зов, идущий из глубин ее тела.
        - Покажи мне их.
        И тотчас мир слов стал миром ощущений. Бледная тень москитной сетки, шум дождя, далекие звуки сада и города - все это перестало для нее существовать. Остались только Торн и она, и каждая ее клеточка чувствовала только их двоих. Одно за другим их руки устраняли любые препятствия, любые сомнения.
        Последние три года Офелия ощущала в себе пустоту. Теперь пустота заполнилась.
        Радиоприемник, стоявший на одноногом столике возле окна, продолжал тихонько вещать. Но ни Офелия, ни Торн не услышали, как репортаж с выставки бытовой техники внезапно прервался.
        - Гражданки и граждане Вавилона, передаем срочное сообщение. Двадцать минут назад на северо-западе города произошло мощное землетрясение. Ботанический сад Поллукса и Большой рынок пряностей… откололись от ковчега. Если вы находитесь рядом с зоной нестабильности, бросайте дома и уходите оттуда как можно скорее. Призываем население сохранять спокойствие. Мы будем регулярно сообщать вам о состоянии ковчега. What?.. Нам только что сообщили, что несколько ближайших малых ковчегов пропали из виду. Главное, не поддавайтесь панике. Повторяю: гражданки и граждане Вавилона, передаем срочное сообщение…

        Благодарности

        Благодарю Тибо, моего советчика, читателя, вдохновителя, возлюбленного.
        Благодарю мою семью во Франции и в Бельгии, которая так трогательно обо мне заботится.
        Благодарю моего брата Ромэна и Язона Пифто, чьи отзывы очень много для меня значили.
        Благодарю Стефани Барбар?, Селию Родмак, Алису Колен, Светлану Кирилину: вы многому меня научили.
        Благодарю серебряные перья и золотых друзей, которые поддерживают меня на всех ковчегах.
        Благодарю Лорана Гапайара, который сумел превратить каждую мою книгу в произведение искусства.
        Благодарю команду Gallimard Jeunesse, при помощи которой Офелия смогла выйти из зеркала.
        И наконец, благодарю тебя, мой читатель, который специально пришел найти меня в этом мире.
        Да пребудет с вами шарф!

        Об авторе

        Кристель Дабо родилась в 1980 году во Франции, на Лазурном Берегу, и выросла в доме, полном классической музыки и исторических загадок. Наделенная богатым воображением и скорее романтическим, чем рассудочным характером, девушка начала писать свои первые тексты еще на студенческой скамье. Переселившись в Бельгию, она готовила себя к профессии библиотекаря, как вдруг ее настигла тяжелая болезнь. И только писательство спасло ее сначала в больнице, а потом в период долгой реабилитации, а впоследствии стало ее второй натурой. Все это время Кристель принимала участие в работе семинара, который проводило в Интернете сообщество писателей «Серебряное перо». Именно благодаря его содействию она решилась представить на суд публики свой первый литературный опус - «Сквозь зеркала». Кристель Дабо приняла участие в конкурсе произведений для молодежи, который объявило издательство «Галлимар» (Gallimard Jeunesse), вышла в финал и получила первую премию. Сейчас Кристель Дабо живет в Бельгии.

        Продолжение следует - загадка остается. Книга четвертая

        В мире все вверх дном. Началось разрушение ковчегов. Единственный способ помешать их уничтожению - отыскать того, кто это сделал. Найти Другого. Но как его найти, когда неизвестно даже, на кого он похож? Офелия и Торн идут по следу эха - странного явления, которое, похоже, является ключом ко всем загадкам. Им придется отправиться в самые потаенные места Вавилона и исследовать глубины своей памяти. А тем временем на Аркантерре Бог получает возможность завладеть желанным для него свойством. Так кто же представляет бoльшую угрозу - Бог или Другой?
        notes

        Примечания

        1

        Синдикалист - член профсоюза, профсоюзный деятель.  - Здесь и далее примеч. переводчика.

        2

        Вёдро (прост.)  - теплая, ясная, сухая погода в летний период.

        3

        Кираса - латы, металлический панцирь на спину и грудь.

        4

        Атриум, или атрий (лат. аtrium),  - внутренний дворик под открытым небом или стеклянной крышей.

        5

        Фибула (лат. fibula)  - пряжка-застежка для одежды.

        6

        Агора (др.  - греч. ?????)  - рыночная площадь в древнегреческих полисах, служившая местом общегражданских собраний.

        7

        Химера (др.  - греч. ?, букв. «молодая коза»)  - в древнегреческой мифологии чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и змеиным хвостом; порождение Тифона и Ехидны. Здесь: сказочное пернатое существо, обитающее на Вавилоне.

        8

        Судя по дальнейшим словам Амбруаза, имеется в виду раскаленное ядро Земли, вокруг которого вращаются ковчеги.

        9

        Стилобат (арх.)  - верхняя часть ступенчатого цоколя, служащая основанием для колоннады.

        10

        Офелия не имела права читать предметы, принадлежавшие частному лицу, без согласия владельца.

        11

        Здесь: трансцендий - вертикальный или горизонтальный воздушный коридор в Мемориале.

        12

        Отсылка к выражению «рыцарь без страха и упрека» (книжн.)  - человек высоких нравственных достоинств.

        13

        Аркбутаны - полукруглые внешние арки, поддерживающие стены зданий (как правило, средневековых соборов). Роза - круглое витражное окно на фасаде собора.

        14

        Дефиниция (фр. la definition)  - определение, значение, четкость.

        15

        Здесь: свойство одушевлять и оживлять предметы (от лат. аnima - душа).

        16

        Баски - скругленные полы пиджака или жакета.

        17

        Итеративный (лингв.)  - повторный, повторяющийся.

        18

        Дронты - крупные нелетающие птицы из отряда голубеобразных. Обитали на островах Индийского океана, к концу XVII века были полностью уничтожены в результате охоты.

        19

        Здесь: хорошенькое дело! (ит.)

        20

        Спасибо (ит.).

        21

        Здесь: в общем (англ.).

        22

        Нам вдвоем (ит.).

        23

        Девчонка (ит.).

        24

        И кончен разговор! (ит.)

        25

        На самом деле (искаж. англ.).

        26

        Так называли древнеримские общественные бани.

        27

        Прямиком (англ.).

        28

        Честно говоря (англ.).

        29

        Оссуарий (от лат. os - кость)  - ящик, урна, колодец, здание или подземелье для хранения скелетированных останков. Нередко - объект показа.

        30

        Здесь: нет уж, извините! (англ.)

        31

        Очень сожалею (англ.).

        32

        Поистине (англ.).

        33

        Неизвестная земля (лат.). Так говорят о чем-либо необычном, непостижимом.

        34

        Генеалогия - область изучения родословных. Генеалогисты - здесь: фактические правители Вавилона, самые могущественные из Лордов.

        35

        Крайне, в высшей степени (англ.).

        36

        Проклятье! (англ.)

        37

        Невероятно интересен (англ.).

        38

        Ну да; в самом деле (англ.).

        39

        Пожалуйста (англ.).

        40

        Девиация - отклонение параметров от нормы. Здесь: психическое расстройство.

        41

        До свидания, мисс (англ.).

        42

        Мальчик (англ.).

        43

        Всё (англ.).

        44

        И? (англ.).

        45

        Совершенный (англ.).

        46

        Здесь: аномальное расположение внутренних органов (лат.).

        47

        Не так ли? (англ.)

        48

        Dual (франц.)  - двойственный, двойной. Здесь: другая.

        49

        От франц. l’aiguille - стрелка компаса.